«Бессмысленная маска»

Филип Хосе Фармер Бессмысленная маска

ГЛАВА 1

— Болг убивает всех, кроме одного!

Голос был слабым, шипящим и влажным. Если бы подводные тени имели голос, он звучал бы именно так.

Затем голос загремел, как голос великана в небе, словно ракета, взорвавшаяся у самого уха. Этот голос швырнул его далеко в серую мглу. Потом он падал в колодец, мерцающие стены которого наискосок уносились прочь, но всегда оставались видимы.

Рамстан никогда еще не испытывал такого ужаса.

Он пронесся в полумраке мимо двух нагих великанов. Обликом они походили на людей, но были бесполы и подвешены вниз головой на цепях, прикрепленных к ножным кандалам. Харут и Марут? Падшие ангелы, вечно казнимые так за то, что не имели сострадания к детям Адама и Евы?

Они скрылись во тьме позади, а стены колодца распахнулись в Пространство, где сияли мириады частиц Материи. Звезды? Глаза?

Неожиданно он коснулся поверхности белой звезды. В руках у него был ковш, и он зачерпнул им разреженного вещества, которое пылало холодным светом, столь сильным, что, даже когда он отвернулся, свет по-прежнему ослеплял его, заполняя весь череп.

Затем он был во тьме, сжатый чем-то, что не было ни сухим, ни мокрым, ни горячим, ни холодным, ни движущимся, ни недвижным.

Снова зашептал голос:

— Бог болен. Несокрушимое пламя падает с черного неба. Земля покрыта рябью. Океаны переполнены. Кровь кипит. Плоть пылает. Кости крошатся. Грешные и безгрешные бегут. Все умирают. Куда скрыться?

Теперь он был единственным выжившим в кораблекрушении, но оставался пленником мрака и холода. Он рвался вверх, к свету, теплу и воздуху.

— Беги, Рамстан, беги! — визжал голос. Бежать? Он тонул в субстанции, не позволявшей бежать.

Но он поднимался из тьмы, из холода, из глубины. Он был рыбаком, который поймал на крючок самого себя, как рыбу, и теперь вытягивал себя вверх, вовне. Маслянистая холодная бездна вытекала из него, и он открывал и закрывал рот, словно рыба на суше.

Этот голос. Где он слышал его прежде? Давным-давно? Говорил ли он на терранском или на арабском, его родном? Что он говорил только что? Рамстан не мог вспомнить.

— Я спал! Среди всего этого шума!

Он сидел в каменном кресле, обтянутом толстой кожей.

Доска стола перед ним была из тяжелого блестящего коричневого дерева. Она была сделана в виде стилизованной птицы: плоский полумесяц с загнутыми вверх концами — перьями крыльев. На столе стоял бокал с двумя ножками, вырезанный из красно-зеленой окаменевшей кости рептилии. Он был наполовину полон густого желтого вина, в котором плавали кроваво-красные червячки, тонкие, словно прожилки в глазу пьяницы.

Рамстан глотнул вина, отдававшего медом, виноградом и немного миндалем. Последнее, полагал он, исходило от червячков. Они были столь тонкими и хрупкими, что неощутимо проскальзывали по языку прямо в горло.

В сладости Калафалы всегда присутствовала чуть различимая горечь.

Порою жизнь может быть хороша, но то, что она ужасна, — это точно. В конце любой жизни, хорошей ли, плохой ли, или же хорошей и плохой разом, ожидают смерть и разложение. Все в Калафале, при всей своей воздушности и утонченной сложности, намекает на Разрушителя.

Интерьер таверны походил на Колизей, построенный пьяными римлянами. Если смотреть сверху, то ряды сидений образовывали равномерные волны. Кабинки были отделены друг от друга полупрозрачными перегородками трехметровой высоты в форме раковин. В них сидели все те же посетители, что и до того, как он уснул. Никто не ушел; никто не пришел.

Кабинка Рамстана, в среднем ряду, располагалась напротив входа, который находился выше рядов. Пол в центральной части был гладким и блестящим, и порою на нем устраивали танцы или жертвоприношения. В центре его была овальная стойка, за которой стояли четыре бармена. Вокруг этого овала возвышались четыре тонкие колонны из черно-белого камня с прорезанными вертикальными желобками, стянутые неровными кольцами.

На расширяющейся капители каждой колонны находился стул, а на стульях сидели музыканты: арфист, флейтист, скрипач, трубач. Они играли калафалскую музыку, сочиненную каким-то безумным Моцартом.

— Болг убивает всех, кроме одного!

Если этот голос шел из его подсознания, откуда взялось слово «болг»? Что за цветы темных мыслей росли из еще более темной почвы, чтобы быть собранными в букет болга? Почему темная часть его «я» говорит с ним загадками?

Болг.

Мимо Рамстана прошла официантка. Перед ним замелькало множество его отражений в овальных зеркальцах, из которых был набран ее пояс. Его плащ с воротом-стойкой и шляпа с кокардой, его длинный нос с горбинкой, густые черные брови и большие черные глаза, маска, сползшая на шею, делали его похожим на огромную птицу. Он был громадным прекрасно-отвратительным орлом, который сидит, нахохлившись, над каменно-костяным бокалом и то и дело склоняется, чтобы глотнуть жидкости и червяков.

Доктор Тойс вышла из тени у входа в зал. Ее маска свисала ниже подбородка, отчего казалось, что у нее распухла шея. Она была невысокого роста, хотя и выше любой обитательницы Калафалы, белокурая, бронзовокожая и курносая. Она помедлила, всматриваясь сквозь сине-зеленые струи дыма. Свет, лившийся через грязный стеклянный потолок, окрашивал воздух в зеленый цвет придонной воды неглубокого моря. Тойс помахала Рамстану рукой и спустилась по изогнутому пандусу, скрылась за рядом кабинок и вышла из темной овальной дверцы через две кабинки от той, где сидел Рамстан.

Для того чтобы войти в таверну или выйти из нее, не существовало прямого или явного пути. Все вращалось и менялось, изменялось и превращалось. Мышление калафалан было подобно ленте Мёбиуса; все, что они говорили, делали или изготовляли, было вывернуто наизнанку и перевернуто наоборот.

Тойс махнула бармену. Тот улыбнулся, показав два ряда акульих зубов. Даже лицо калафаланина могло отражать внутреннюю сущность. Оно было вполне похожим на человеческое, хотя яркие алые губы соединялись с носом и подбородком двумя красными треугольными хрящами, делая лицо похожим на маску циркового клоуна. Черные брови загибались вокруг глаз к выступающим, едва ли не пирамидальной формы скулам. Когда калафаланин не улыбался, он походил на клоуна; осклабившись, он стал похож на саму Смерть.

— Болг убивает всех, кроме одного, — сказал Рамстан на урзинте.

Светлые ресницы Тойс дрогнули. Она села и спросила:

— Что?

— Болг убивает всех, кроме одного.

— Черт возьми, что такое болг?

— Не знаю. Я слышал, как кто-то произнес эту фразу, как раз когда я очнулся от дремоты. Но кто бы ни сказал это, он исчез. Ты видела, как кто-нибудь выходил отсюда, когда ты входила?

Тойс покачала головой и поманила пальцем бармена Вилиму. Тот ударил в маленький гонг в форме бабочки и указал официантке на новоприбывшую клиентку. Официантка исчезла в двери рядом с двумя землянами и тотчас же появилась из прохода, которым воспользовалась до этого Тойс. В изящной руке с тремя очень длинными пальцами официантка несла бутылку черного ликера, который любила Тойс. Ликер поблескивал в бокале, словно ацтекский обсидиан под солнцем. Он пощипывал в горле, словно умирающий электрический угорь. Он взрывался в животе огненными звездами и осыпался в мозгу кометами.

Тойс впилась в официантку глазами.

— Ответь мне, — сказал Рамстан.

— Что? А… Нет. Я никого не видела. Рамстан нарисовал на счете три «X» и спираль и встал.

— Я возвращаюсь на корабль Это был не сон. Я чувствую…

— Я думала, что мы сможем расслабиться. Ты мог бы забыть все, что тревожит тебя и, может быть…

— Я не тревожусь и не вижу повода для беспокойства, Айша.

— Как скажешь, Худ. Или теперь ты официальное лицо и мне следует называть тебя капитан Рамстан?

— Просто попытайся хотя бы раз держать нос подальше от стакана, а руки — от чужой плоти. Это может кончиться плохо.

— Значит, ты ждешь неприятностей. Но если ты никому не хочешь сказать, что случилось, то как можешь ты ожидать… Знаешь, либо мы в увольнении на берегу, либо нет. Так что?

— Я. да, в настоящий момент в увольнении. Что бы ни происходило… неважно… забудь об этом. Этот голос…

ГЛАВА 2

Рамстан натянул маску на лицо. Ее края приклеились к коже, запечатав рот и ноздри. Он прошел через три комнаты и четыре двери, окунаясь в акустические волны, включавшиеся автоматически, когда открывалась дверь. Это были меры, принятые для безопасности не-калафалан.

Снаружи солнце, очень похожее на земное, склонялось к горизонту. В северных широтах стояла середина лета, но с запада дул прохладный ветер, развевавший плащ Рамстана. Космопорт, построенный много лет назад местными жителями для гостей, располагался на плоской вершине небольшой возвышенности. За строениями космопорта начинался склон, ведущий к большому городу на равнине.

В двухстах километрах восточнее высился темно-пурпурный горный массив. Калафалане называли эту двадцатикилометровую гору «Та'уфуквилала». Зверь, Ползущий На Запад.

Над головой, в каких-то десяти метрах, пролетели по направлению к пурпурному пику два пурпурных создания. Они выглядели словно коробчатые воздушные змеи с горбами сверху и широкими дисками снизу. Рожденные в низких холмах западного побережья, они теперь, в своей конечной форме, уносились с западным ветром к последнему своему обиталищу.

Когда они ударятся о поверхность Зверя, газ в их горбах взорвется, и тонкие хрупкие скелеты разлетятся вдребезги. Обломки костей присоединятся к триллионам лежавших там до того. Их размозженная плоть будет питать личинок, которые выведутся из упругих оболочек, разбросанных взрывом.

Личинки сползут с иззубренной поверхности пика и начнут медленное путешествие к побережью. Там они, как и их предки, превратятся в летающие создания, несущиеся к смерти и порождению новой жизни.

Через несколько тысячелетий Зверь, Ползущий На Запад, придвинется к этой возвышенности и к городу в долине. Через несколько столетий после этого весь этот район будет погребен. Но до этого города, поселки, деревни и фермы, протянувшиеся сейчас от южного побережья до северного, сдвинутся на двести километров к западу.

— Почему вы давным-давно не перебили личинок и не остановили это наступление, погребающее под собой ваши земли и все живые существа? — спрашивали многие пришельцы с многих планет. — Почему вы не сделали этого еще две тысячи лет назад? Почему вы не уничтожили гнезда на западном побережье? Придет время, когда вы будете оттеснены в море.

— О нет, — отвечали калафалане. — Вы не понимаете. Нижние отложения костей разлагаются и создают очень богатую почву. Когда придет время, мы уберем верхние слои и посадим растения, и построим новый мир. Еще до этого авава будут погребены под костями своих предков, и Богиня оборвет их дни, и мы получим землю много богаче, чем самая богатая земля, какую мы имеем сейчас.

— К тому времени как вы соберетесь сделать это, у вас не будет достаточно населения, чтобы справиться с такой работой, и вы тоже будете погребены, — говорили земляне.

Калафалане улыбались. Они верили в свою Богиню и в Ее замыслы.

Рамстан обсуждал этот вопрос с Клизоо, администратором космопорта. Сейчас он увидел, как Клизоо выходит из близлежащего парка. Сложив большой и указательный пальцы в неправильный кружок, знак приветствия, Рамстан окликнул его на урзинте, «лингва франка» космопорта.

— Клизоо, да будет долгим твое удовольствие! Прости за внезапность, но не видел ли ты недавно какого-нибудь не-калафаланина, которого ты не знаешь?

Клизоо рассмеялся, обнажая свои акульи зубы. Рамстан увидел тонкую бахрому плоти, свисавшую с нёба калафаланина. С помощью этого органа формировались два жужжащих согласных звука, делавших для не-калафаланина невозможным говорить на здешнем языке. Урзинт, по счастью, был прост в произношении, и многие представители мыслящих видов относительно легко обучались ему.

Клизоо оборвал смех.

— Я не видел никого, кого не знал бы, хотя, если быть откровенным, все чужаки на одно лицо. Но недавно в город прибыла земная женщина. С северного побережья. Она зарегистрировалась в отеле немногим более часа назад. Ее имя Бранвен Дэвис, и она член экипажа корабля капитана Ирион.

— Корабля Ирион? Но «Пегас» улетел несколько месяцев назад! Что эта женщина делает здесь?

— Спроси у нее.

Рамстан был в ярости. Калафальские власти должны были знать, что эта женщина, Дэвис, была оставлена здесь — для научных изысканий? — но они и не подумали сообщить об этом. Точно так же персонал отеля, вероятно — нет, несомненно, — не сообщил Дэвис, что в порту находится корабль Рамстана. Конечно же, если бы она знала об этом, она сразу бы доложилась ему.

Он не понимал калафалан и никогда не поймет.

Но калафалане то же самое говорили о землянах.

— Ах да, — сказал Клизоо. — Тенолт здесь. Они только что сели.

Рамстан подпрыгнул, словно наступив босой ногой на скорпиона. Его интерес к загадочной землянке испарился.

— Тенолт?

Он поднес правую руку к самым губам и заговорил через маску во вживленный под кожу передатчик:

— Говорит Алиф-Ро-Гимел. Алиф-Ро-Гимел. Ответьте, Гермес.

Голос лейтенант-коммодора Тенно сказал:

— Гермес на связи, Алиф-Ро-Гимел. Толтийский корабль, похоже «Попакапью», сел тридцать минут назад. Он произвел незапланированную посадку, должен был опуститься на дальней стороне Калафалы и шел на малой высоте, пока не прошел над горами. Портовые власти были вне себя, но толтийский капитан сообщил, что на корабле возникли неполадки с двигателем и что он обязуется быстренько привести все в порядок.

— Почему вы не сообщили мне сразу?

— Это не казалось таким уж необходимым. Как только «Попакапью» сел, его люки открылись, и экипаж вышел наружу Они немедленно отправились к башне контроля, а затем часть из них двинулась в отель и в таверну. Они не проявляли враждебных намерений, сэр Кроме того, у нас нет повода ожидать враждебности.

Проскользнул ли в голосе Тенно вопросительный тон? Он добавил:

— Сэр, еще больше тенолт покинуло корабль. Они не вооружены — как и остальные.

Рамстан продолжил свой путь. Он остановился под деревом на краю поля. Увидеть свой корабль, «Аль-Бураг», он не мог, поскольку тот стоял на заглубленном причале в центре бетонного колодца. Но зато была видна верхняя часть устрицеобразного толтийского корабля. Все остальное скрывал тройной ряд огромных деревьев, похожих на тополя. Только калафалане могли додуматься посадить деревья и цветы посреди посадочного поля.

Этот корабль должен быть «Попакапью» — тем, что стоял поблизости от «Аль-Бурага» в толтийском порту в ту ночь, когда «Аль-Бураг» так неожиданно стартовал без позволения толтийских властей.

И если уж «Попакапью» здесь — как, кстати, тенолт нашли «Аль-Бураг»? — то его капитан должен будет, рано или поздно, нанести Рамстану визит. Он должен будет спросить, почему земной корабль совершил столь неправомочный взлет. А спросит ли? Он знает почему.

Рамстан пошел дальше. Когда он достиг края поля, то вышел из-под деревьев и двинулся в южном направлении. Спустившись по холму достаточно далеко, чтобы его не заметили с толтийского корабля, он пошел на восток по склону На этот круг у него ушло полчаса, прежде чем он подошел к «Аль-Бурагу» с востока.

Он постоял, прислонившись к тонкой винтообразной опоре административного здания, чтобы перевести дыхание и полюбоваться — в который уже раз? — своим кораблем.

С этой стороны поля он мог увидеть верхнюю часть «Аль-Бурага». Корабль стоял в углублении, противоположная сторона которого была высокой и вертикальной. С ближней стороны к судну были подведены аппарели, предназначенные для передвижения экипажа и доставки на борт груза.

Множество калафалан стояло у краев углубления, рассматривая «Аль-Бураг». Словно припав к причалу, корабль пылал ярко-алым яростным пламенем и выдыхал свет. Он был похож на чудовищную звездную рыбу, горящую, словно уголь, выпавший из костра. Из массивного центрального корпуса торчали в стороны пять лап. Такую форму ему придали, поскольку она была удобна для погрузки и выгрузки груза и продовольствия, а также для входа и выхода экипажа. Перед отлетом корабль примет свой космический вид за две минуты, поскольку для этого ему не надо изменяться. Пять лап, покрытых сотнями тысяч мельчайших защитных пластин, сократятся в длину, увеличатся в обхвате, подтянутся вверх и станут частью блюдце-образного тела. Или, если кораблю придется лететь в атмосфере, он примет заостренную обтекаемую форму. Экипажу не грозила опасность быть раздавленным в коридорах или каютах во время трансформации. Датчики в переборках регистрировали все, чему не должно было быть причинено никакого ущерба и вреда. Только если капитан — или представитель властей — отменит при помощи устного кода сдерживающие функции, изменение формы корабля может быть опасным для экипажа.

Рамстан пересек поле и вежливо проложил себе путь сквозь сотенную толпу пришедших полюбоваться на корабль. Калафалане улыбались и обращались к нему на своем родном языке или на урзинте. Многие пытались дотянуться и коснуться его. Их пальцы осязали метеорную пыль, кометный порошок, звездные лучи и плоть всего живого мира Земли. Или так они утверждали.

Рамстан дипломатично улыбался, когда пальцы касались его. Он улыбнулся ребенку, показывавшему на него пальцем, и слегка пьяной женщине. Та махнула ему рукой, поводя пальцами в знак того, что не прочь назначить ему свидание.

В эту минуту он завидовал тем из своего экипажа, кто мог бы принять ее приглашение. Но он должен был вести себя как представитель лучшей части земного человечества. Нравилось это ему или нет, он был облачен в моральный доспех. Это не была мораль Калафалы — чисто земная мораль. И его собственная.

Местные жители не понимали его поведения. Что-то в нем отпугивало их, хотя они и не высказывали это прямо. И, несмотря на это, они тянулись потрогать его жаждущими чуда руками. Он мог быть холоден, как межзвездное пространство, но и это тоже возбуждало. Холод сгорал в пламени красоты.

— Кала!вата! Кала!вата! — растекалось вокруг него бормотание. «Кала-» означало «личность», «наделенный разумом», «наделенный речью» «!вата» было настолько близко к слову «Земля», насколько их язык позволял им выговорить Земляне не смогли бы произнести жужжащий согласный, обозначенный здесь как «!», и знака для него в фонетической транскрипции земных лингвистов не существовало.

Тут и там вокруг слышалось негромкое «п+ха-вав!сона». «Двойная маска». Земляне здесь носили маски, чтобы уберечься от спор, вызывающих психические расстройства. И к тому же, насколько бы подвижным и выразительным лицо человека ни казалось другим землянам, для калафалан все люди с Земли были словно бы в масках из полузастывшего цемента.

Рамстан шагнул за знак, на котором красовалась идеограмма, запрещающая местным жителям идти дальше. Он спустился по аппарели на дно углубления и поднялся по девяти каменным ступеням на плиту, на которой растопырился «Аль-Бураг». Обычно камень был серым. Теперь он, казалось, слегка покраснел. Через миг красный цвет стал заметнее.

Корабль светился красным сквозь полупрозрачный корпус. Нижняя часть округлого тела и пять лап прижимались к плите, словно брюхо и ноги бегемота, придавленного собственным весом.

Рамстан остановился перед двумя часовыми в масках и сообщил пароль — хотя оба, конечно, узнали его, — то есть вскинул правую руку, чтобы они могли прочитать сквозь ультрафиолетовые очки код, впечатанный в ладонь. Рамстан вошел в шлюз, из которого вырвался сжатый воздух, и двинулся коротким коридором вниз. Переборка перед ним улыбнулась, и он прошел сквозь раздвинувшиеся губы. Около семи секунд он стоял там, пока ультразвуковые волны разлагали споры, убитые еще в коридоре.

Раздался сигнал; переборки мигнули красным светом. Рамстан снял маску, сложил ее, сунул во внутренний карман куртки и вышел в коридор.

Высота коридора в два раза превосходила рост Рамстана, в сечении коридор был круглым и вел, изгибаясь, к центральной кают-компании для персонала третьего уровня. Пол был гладким и упругим.

Круглые и ромбовидные блестящие пластины чередовались по обеим сторонам коридора. Через неравномерные промежутки были расположены закрытые или открытые ирисовые диафрагмы. Свет внутри корабля был белым; Рамстан шел, не отбрасывая тени. Отблеск света на круге справа от него потускнел, а потом превратился в мозаику отдельных изображений главных рабочих отсеков корабля. Восемь секторов, разделенных тонкими черными линиями, составляли круг и передавали изображение трех отсеков мостика, поста главного инженера, командного орудийного поста, двух лабораторий и кабинета начальника медицинской службы.

— Отставить В-1, — произнес Рамстан, и мозаика погасла во вспышке света.

Раздался пронзительный свист. В ромбе на правой переборке появилось лицо лейтенант-коммодора Тенно.

— Приказаний нет, — прорычал Рамстан. — Отставить А-1.

Тенно исчез в ярком отблеске. В этом было одно из неудобств замены металла и пластика протоплазмой, кабелей — нервами, компьютеров — мозгами. Как собака, что виляет хвостом и ластится, выражая любовь и радость по поводу возвращения хозяина домой, так и «Аль-Бураг» был без меры рад видеть Рамстана после долгого (десятичасового) отсутствия.

Главный биоинженер, доктор Индра, работал над тем, как заставить «Аль-Бураг» вести себя более сдержанно. По крайней мере, доктор думал над этой проблемой. Или должен был думать. Рамстан наблюдал, как Индра сидит на полу, скрестив ноги, и не двигается, даже глаза не моргают, тощая рука протянута к переборке и прижимает к сенсорной пластине ментоскоп.

Рамстан шагнул из коридора в проход-подъемник.

В конце подъемника был проем, который, когда Рамстан приблизился к нему, стал люком в полу. Из люка появился серый диск. Рамстан встал на него, произнес:

— Один-три. С-с, — и подождал. В переборке открылась диафрагма, и диск нырнул в нее, неся Рамстана так плавно, что он едва чувствовал движение. Стены образовывали нечто вроде круглой шахты, диск поднимался в ней, и телесного цвета переборки поблескивали, а затем диск остановился с легким скрипом. Шахта над головой изогнулась, переборка позади повернулась, а остальная часть шахтного ствола превратилась в коридор.

Рамстан сошел с диска, прошел три шага туда, где шахта опять загибалась вниз, и стал ждать. Три секунды спустя переборка прямо перед ним разошлась в стороны, и он вошел в свою каюту. Это была маленькая комната, которая теперь, когда хозяин был дома, стала увеличиваться в размерах. Комната была полусферической формы, и единственной видимой мебелью в ней был стол, на котором стоял электронный микроскоп. На полу не было ничего, кроме молитвенного коврика в три квадратных метра, лежащего у переборки, в которой виднелась диафрагма. Шерстяной коврик, как предписывали каноны секты аль-Хизра, был темно-зеленого цвета, за исключением красной стрелки, вытканной на одном из углов. Это была кибла — знак, который должен указывать в сторону Мекки, когда верующий преклоняет колени на коврике. Здесь, конечно, не было никакой возможности определить, где находится Мекка. Это не имело значения для Рамстана. Он не молился с тех пор, как умер его отец. Он не знал, почему не оставил коврик на Земле, и даже не задавался таким вопросом — «почему?». Большую часть времени он просто не замечал этот коврик. И теперь, когда Рамстан посмотрел на него пристально, ему почудилось, что тот шевелится.

Одно из поверий секты гласило, что молитвенные коврики, будучи скатаны, раскатываются сами при приближении аль-Хизра Зеленого. А если не скатаны, то шевелят краями в знак его прихода.

Рамстан огляделся. «Я стал слишком нервным, — сказал он сам себе. — Этак мне и сам аль-Хизр привидится!»

Стены в комнате раньше были голыми и чуть мерцали желтым.

Теперь на них проявились фрески — воспроизведенные панелями корабля картины, нарисованные самим Рамстаном. По большей части это были геометрические абстракции, но на одной вполне убедительный Святой Георгий убивал дракона, а на другой Аладдин в ошеломлении созерцал появление джинна из лампы. Это были две самых недавних его работы. Он долго не мог преодолеть своих ранних предубеждений против изображения на картинах живых существ.

Хотя Рамстан и отказался от веры своих предков, он по-прежнему не ел свинины, избегал собак как нечистых животных и в туалете подтирался непременно левой рукой. Однако же запрет на алкоголь он сумел превозмочь.

Рамстан остановился перед Святым Георгием с драконом и произнес кодовую фразу. Переборка открылась, как будто дракон вдруг невероятно широко распахнул глаз. Внутри был большой шар, открытый с одного бока. Его содержимым были две пластиковые коробки, одна побольше, другая поменьше. Внутри меньшей хранились секретные записи в виде маленьких шариков, каждый в своей ячейке. В большей — то, из-за чего он приказал «Аль-Бурагу» так спешно оставить Толт и по которой толтийский корабль был теперь здесь.

Рамстан постоял, борясь с желанием открыть коробку и посмотреть на ее содержимое. Он вздохнул, чуть пожал плечами и скомандовал переборке закрыться. Он похлопал по стене, и она задрожала. «Аль-Бураг» наблюдал за ним и воспринял похлопывание как ласку со стороны хозяина. Где-то в темном отсеке корабля, где парил искусственный мозг, со временем появился узел нервных связей, не предусмотренный конструкторами. К контуру «повиновение» присоединились еще и «нежные чувства».

Рамстан повернулся и произнес другое кодовое слово.

Видеопластина в переборке напротив увеличилась до размеров экрана, и на нем стала прокручиваться запись того, что происходило в каюте с тех пор, как он вышел отсюда. Он просматривал запись, думая о других вещах: о тенолт, о Бранвен Дэвис, о бесплотном голосе в таверне.

Вдруг Рамстан резко вдохнул — звук был подобен скрежету клинка о точильный камень.

— Погоди! — закричал он. Запись продолжала прокручиваться. Он сказал: — Остановить! — и кадр замер. В одном углу его высветились цифры «10: 31 ST»: время съемки.

Рамстан тяжело вздохнул и произнес:

— Прокрутить назад, — а потом опять: — Остановить.

На экране была пустая каюта. Затем неожиданно в ней появилась фигура. Она не вошла через диафрагму; она попросту вынырнула ниоткуда, словно материализовавшийся призрак.

Неизвестный стоял спиной к Рамстану и смотрел на фреску со Святым Георгием и драконом. Голова его была скрыта зеленым капюшоном, а тело — зеленым плащом. Морщинистые руки были сплошь в узловатых синих венах и темных родимых пятнах.

Рамстан снова застонал. Он уже видел однажды такой плащ с капюшоном и такие руки. Давно, на Земле.

По команде Рамстана запись снова начала крутиться вперед.

Неизвестный смотрел на фреску три минуты, потом обернулся. Рамстан смотрел в лицо, которое не мог разглядеть отчетливо, потому что оно скрывалось в тени надвинутого капюшона. Но он узнал это лицо. Оно было древним, дряхлым, изборожденным морщинами и могло бы быть лицом очень старого мужчины или женщины.

Полускрытые тенью, глаза, казалось, смотрели прямо в глаза Рамстана.

Затем личность в зеленом исчезла.

— Аль-Хизр! — вскрикнул Рамстан.

ГЛАВА 3

Рамстан сидел за столом в своей каюте. Слабый пульсирующий свет лился сверху, снизу и со всех сторон, разгоняя все тени, кроме тех, что таились в мыслях Рамстана. Единственной его связью с внешним миром была аудиосвязь с главным мостиком, да и та односторонняя.

На столе под электронным микроскопом лежал яйцеобразный предмет. Для невооруженного глаза яйцо это было белым с едва заметным желтоватым оттенком. На ощупь оно было гладким. Глядя на экран и настраивая прибор, Рамстан словно находился в самолете, пикирующем на огромного белого слона с очень морщинистой шкурой.

Складчатая поверхность увеличивалась, края яйца пропадали из виду. На ней появились крошечные фигурки, сначала их очертания были неясными, потом внезапно сделались отчетливыми. Поверхность была уставлена скульптурами, словно древний индийский храм.

Рамстан настроил прибор так, что в поле зрения оказались фигуры с левого от него конца предмета Здесь, поднимаясь над поверхностью колышущегося моря, виднелось множество форм: двенадцатищупальцевый спрут с костяным зазубренным гребнем; позади него — огромное рыбоподобное создание, его левиафанья пасть полна загнутых зубов и разинута в попытке заглотить безрассудного моллюска, движущегося вперед посредством одновременно водомета и паруса; гигантская амеба словно бы пульсирует, ее ложноножки тянутся окружить и переварить акулоподобное создание; акулья пасть была готова захлопнуться за толстой губастой рыбой, зажавшей в челюстях пучеглазое существо, наполовину омара, наполовину коническую раковину; клешни гибрида в смертельной агонии тянутся к угреподобному созданию с попугайским хвостом; выводок существ, похожих на ожившие цветы, спасается на отмели; проплывает стая гребенчатых рыб, могущих плавать по морю или ползать, как калеки, по песчаному берегу, два гребнистых ползуна уже пробираются через берег к зарослям прибрежных растений.

Рамстан еще подстроил прибор, и поверхность моря стала полупрозрачной. Казалось, далеко в глубине — хотя расстояние могло быть иллюзией — собралось множество существ разнообразной формы. Они ползали в иле по океанскому дну, поедали части разорванных тел, оставшиеся от всепожирания, происходящего наверху, поедали падаль и друг друга, умирали, были пожираемы сами, а в это время отцы и матери откладывали и оплодотворяли яйца, из яиц выводилась молодь и разбегалась во все стороны, чтобы спастись от хищников, многие из которых были их же собственными родителями.

Сквозь ил смутно проступали и исчезали очертания древнего затонувшего города, разрушенный зиккурат, на вершине его — алтарь и накренившийся идол, колонна, разбитая арка, под ней — перевернувшаяся трирема, изъеденная моллюсками, прицепившимися к корпусу, тень огромного и страшного создания с горящими глазами, промелькнувшая в проломе, гранитная голова массивной статуи, по самый рот занесенной тиной пополам с костями и раковинами, но длинный крючковатый нос и свирепый взгляд выражают высокомерие и неуязвимость, адресуясь к безразличному существу с сотней тощих ножек и клювом как у стервятника.

Еще один поворот регулятора. Что там, под тиной? Рамстан не смог определить. Что-то скалящееся, похожее на летучую мышь.

Он повернул регулятор обратно и повел окуляром прочь от берега, в сторону джунглей. Здесь обитало странное создание, которое, казалось, вытянулось на несколько миль и которое в действительности было процессией зверей и птиц; они последовательно появлялись, прогрессировали и регрессировали, происходя от первого существа, полностью приспособившегося к жизни на суше. Здесь было множество жизней, образовывавших единую жизнь; ее проявления возникали друг за другом, вырастая одно из другого, ветвясь, расцветая; порою какой-либо род вновь пытался вернуться в море; и все это был единый многотелый, многоногий, многорукий, многоголовый поток плоти.

Рамстан протянул было руку, чтобы немного повернуть яйцо, но не коснулся пальцами, словно испугавшись, что оно обожжет его или вцепится в его плоть и втянет его в себя. После секундного колебания он все-таки коснулся яйца, и оно, как всегда, было прохладным и гладким. Но он ощущал корчи жизни, внезапность и рыхлость смерти, покалывание крошечных искорок ужаса, боли, смеха, счастья, торжества и отчаяния.

Так он сидел, поворачивая яйцо, настраивая микроскоп, и созерцал скульптуры, навивая неспешную спираль.

Здесь был город, гордый, с высокими стенами, почти уничтоженный варварами с гор, ордой, что много десятилетий скиталась по пустыне и теперь жаждала молока и меда, золота и самоцветов, роскоши и безделушек, женщин и скота.

Здесь был другой город, уничтоженный одним только временем. Не выпадали дожди, земля иссохла, люди умерли или ушли искать места с влажной, черной и жирной почвой и с облачными, щедрыми на влагу небесами. Шакалоподобные звери пересекали широкие, занесенные песком улицы, где некогда маршировали, влача пленников за колесницами, нагруженными добычей, победоносные армии, а горожане выкрикивали приветствия, и оркестр играл громкий победный марш. Теперь только ветер перекатывал песок по пустым пыльным залам, только ухала сова, да змея шипела здесь. А далеко-далеко потомки беженцев гнали стада через бескрайние степи, направляясь к дальней земле высокостенных городов, широких рек и легкой поживы.

И были здесь ракеты, приготовившиеся к первому полету на другую планету с экипажем на борту; вокруг них работали фигурки в шлемах.

И был здесь первый космический корабль, а поодаль от него — схватка исследователей с туземцами.

И была здесь скульптура, которая повергала Рамстана в замешательство первых три раза, когда он изучал ее. Теперь он понял, что она составлена из символических фигур, представляющих Вселенную — любую вселенную, — находящуюся в процессе коллапса; каждый кусочек материи, от гигантских красных звезд до свободного водорода, стремился назад, к изначальной точке. Поодаль от этой была другая, легко интерпретируемая фигура: взрыв одиночной гигантской звезды. Дальше — рождение звезды Дальше — рождение планеты. Еще дальше — густое море, колыбель жизни.

А здесь, и тут, и там попадались фигуры, при виде которых Рамстана пробирала холодная дрожь. Посреди картин жизни и смерти вселенных часто встречался крошечный яйцеобразный предмет. И рядом с ним всегда присутствовали три фигуры в капюшонах.

Рамстан понимал — или думал, что понимает — значение этих вездесущих фигур, но не мог в такое поверить.

Река рождения, смерти и возрождения по спирали опоясывала яйцо. Но в одном месте часть поверхности была чистой. Быть может, скульпторам не хватило всей жизни, чтобы завершить работу? Или они намеренно оставили ее незавершенной? И если так, то почему?

Глайфа могла бы сказать ему, но она молчала, и это продолжалось уже довольно много времени.

Рамстан вынул глайфу из встроенного в переборку сейфа и легко перенес ее на стол, поскольку антигравитационные модули на ее краях уменьшали ее вес с пятисот килограмм до пяти грамм, и попросил поговорить с ним. Но голос молчал.

Безмолвствовала ли глайфа потому, что хотела, чтобы он сам изучил тысячи скульптур и понял то, что глайфа могла бы легко сказать, но во что он поверил бы, только постигнув это сам? Или она была занята своими собственными мыслями — или что там происходило под этой непроницаемой оболочкой?

Хотя глайфа никогда не намекала на это, Рамстан чувствовал, что в яйце скрывается мир, так же густо населенный, как дюжина планет, вместе взятых. Внутри этого белого вместилища происходило бурление, брожение. Порою ему представлялось гнездо, битком набитое извивающимися и шипящими змеями, порою — множество ангелов на кончике иглы, а порою — змеи с ангельскими крылышками.

Много раз он воображал крошечное солнце, висящее в центре полого яйца. Оно сияло глубоко под округлой поверхностью, таящей бесконечное множество живых скульптур, намного более притягательных и интересных, чем те, что на поверхности. А между них бродит крошечный старичок, создатель мира-в-яйце, сам себя сославший в ссылку, сам себя заключивший в тюрьму, скиталец и одиночка.

Почему ему виделся там именно старичок, почему не старушка или не представитель негуманоидной расы — самец, самка, гермафродит, или кто там еще?

Рамстан полагал, что знает причину. Взрослый склонен использовать мысленные образы, усвоенные в детстве. Он получил воспитание и образование в мусульманской секте, достаточно ортодоксальной, за исключением того, что в центре ее верований находился загадочный аль-Хизр Зеленый, о котором говорилось, без упоминания имени, в восемнадцатой суре Корана.

Но аль-Хизр был персонажем арабского фольклора задолго до того, как Мухаммед стал Голосом Аллаха. Ученые полагали, что это на самом деле был Илия, иудейский пророк. И вправду, о них рассказывали множество сходных историй, и очень часто они отождествлялись друг с другом в сознании людей. Однако в конце двадцатого века ученые установили, что легенды об аль-Хизре были известны еще до того, как Илия родился.

Рамстан не знал, что истинно в историях о Зеленом, да это его и не волновало. Ребенком он верил, что воистину существовал некто бессмертный, наделенный магической силой. Но повзрослев, он решил, что аль-Хизр был одним из легиона фольклорных персонажей, не более реальным, чем Мулла Насреддин, Пол Баньян или Синдбад Мореход. Рамстан также осознал, что хизриты присоединили к легендам об аль-Хизре многие элементы из сказаний о другой загадочной личности мусульманских легенд, Локмане.

Но хотя разум Рамстана и отказывался верить легендам, его эмоции, то, что в нем осталось от детских лет, готовы были вызвать образ Зеленого, если их побудят к этому соответствующие стимулы. Внутри его, так же как, согласно причудам воображения, внутри яйца, странствовал по львиножелтым, населенным львами пустыням старец — старец из Мельхиседека, бывший до Мухаммеда, до Каабы, до Мекки — современник Измаила, который был «как дикий осел среди людей», когда тот стал уже дряхлым прапрапрадедом, бормочущим что-то об Ибрагиме и Хагаре, и любви своей юности, божественной Ашдар. Взрослый Рамстан расценивал аль-Хизра как миф, символическую фигуру, или как архетип, живущий только в мечтах.

Но была одна встреча — если она была, — приводящая в недоумение и беспокойство, встреча, которую он не мог забыть.

Он был третьекурсником космической академии в Сириус-Пойнт, Австралийский округ, и стал к тому времени питчером-звездой. В тот день на девятом иннинге в матче против команды Токийского университета счет был 6. 6, и он уже выбил двух человек. Следующим был Джимми Икеда, лучший бэттер токийцев. Дашонин Смит уже выбыл вторым. И вот когда Рамстан уже примеривался, чтобы послать первый мяч в Икеду, его остановили. Посыльный передал ему приказ немедленно явиться в кабинет командира академии.

Рамстан был в бешенстве, но потом испугался. Еще несколько минут назад командир сидел в первом ряду секции, зарезервированной для высших офицеров. Теперь его там не было. И что настолько серьезное могло случиться, чтобы заставить его остановить игру в такой момент?

Рамстан мог подумать только об одном. Он не мог вымолвить ни слова, когда, как был, в спортивной форме, ворвался в кабинет командира.

— Ваш отец умер, — сказал командир. Через минуту на экране связи появилось печальное лицо матери Рамстана, она заплакала и сказала, что причиной смерти отца был сердечный приступ. Отца хотели доставить в госпиталь, который находился всего в полукилометре вниз по коридору здания-города. Но отец настоял, чтобы его отвезли домой, и сейчас он лежал в своей постели.

Полчаса спустя Рамстан уже был в шаттле, летящем в Новый Вавилон. Восемьдесят минут спустя после посадки в шаттл он уже был на двадцатом этаже, где размещался университет и квартиры преподавателей.

Открывая дверь в квартиру родителей, он обнаружил, что ему мешает войти некто, собравшийся выйти Этот некто был — или была — высокого роста, лишь на полголовы ниже Рамстана. Под зеленым капюшоном скрывалось старческое лицо, все в глубоких морщинах, губ не было, словно незнакомец сжевал их в какие-то давние тяжкие времена. Нос был длинным и острым, словно заточенным на беспощадном точиле. На костлявом подбородке торчали несколько длинных волосков. Под нависшими бровями были очень широко посажены необычайно большие глаза, цвет которых в тени капюшона невозможно было определить. Тело и ноги скрывались под широкой зеленой мантией, из-под которой торчали морщинистые пятнистые ступни в сандалиях. Одна рука прижимала к боку очень большую черную книгу, старинный печатный фолиант, коллекционный предмет. Рука закрывала часть надписи на обложке — крупный арабский шрифт.

В любое другое время Рамстан непременно бы обратил все свое внимание на древнюю персону и его — или ее — старомодное одеяние. Но сейчас, подождав, пока незнакомец выйдет, он поспешил в квартиру, где толпились родственники и друзья.

Они читали суру «Ясин», пока он проталкивался в спальню, где на подушке покоилось все еще не закрытое сухощавое орлиное лицо отца.

«Когда Мы послали к ним двоих, и они отвергли обоих, Мы послали еще и третьего, и они сказали: „Мы посланы к вам“.

Они же ответили: „Вы смертные, как и мы. Милосердный не посылал ничего. Вы лжете“».

После похорон Рамстан спросил у матери:

— Кто был тот старик, который вышел, когда я входил?

К тому времени он решил, что незнакомец был мужчиной.

— Какой старик?

— Он выглядел так, словно жил сто лет назад. Он был одет в зеленую мантию с капюшоном и нес в одной руке огромную черную книгу.

— Я не видела его, — сказала мать. — Но столько людей пришло оплакать твоего отца. Должно быть, это был его друг.

Вдруг она задохнулась, прижала руку к губам, глаза ее расширились:

— Старик в зеленых одеждах и с черной книгой под мышкой! Аль-Хизр!

— Не говори глупостей.

— Он приходил, чтобы вписать имя твоего отца в свою книгу!

— Чепуха!

Рамстан сразу же должен был уехать, чтобы успеть на шаттл, летящий в Сириус-Пойнт. Но следующим вечером ему позвонила мать.

— Сын, я расспрашивала всех, кто был там, когда умирал твой отец, и никто не видел старика в зеленом с большой черной книгой. Ты был единственным, кто видел его! Теперь ты веришь, что это был алъ-Хизр? И раз уж только ты видел его, должно быть, это знак! Я надеюсь, к добру!

— Это знак того, что ты надеешься на мое возвращение к вере.

— Но если ты был единственным, кто видел его! — всхлипнула она.

— Это было из-за моего горя. Когда умирает отец, сын снова становится ребенком, хотя бы на некоторое время.

— Нет, это был аль-Хизр! Подумай об этом, Худ. Твоя вера не умерла до сих пор! Аллах дает тебе еще один шанс!

Рамстан никогда не рассказывал своим родителям, как в двенадцать лет, внезапно проснувшись, он увидел старика — этого же самого? — склонившегося над ним. Старик был, конечно же, остатком галлюцинации, вызванной повышенной температурой. И теперь, когда он был подавлен скорбью по отцу, где-то в его мозгу сработал переключатель, и старик из бредового видения снова явился перед ним. Вот и все, что было. Естественно, Рамстан не собирался ни о чем рассказывать в академии. Если начальство услышит об этом, оно может заподозрить у него неустойчивость психики. И если даже он пройдет через повторную мясорубку психотестов и по-прежнему с хорошими баллами, ему не видать даже места матроса на алараф-корабле, не говоря уже об офицерском чине.

В то время первый алараф-корабль не был еще даже построен, но все знали, что он строится и что еще больше планируется построить. Рамстан твердо решил стать офицером на одном из них, а потом, в один прекрасный день — и капитаном.

Он достиг того, чего хотел, а потом, по сути, отказался от завоеванного.

— Стоило ли оно того? — спросил Рамстан вслух, хотя, для того чтобы быть услышанным, не нужно было говорить.

Ответа не последовало.

— Говори, будь ты проклято? — закричал он, ударил по яйцу кулаком и вскрикнул от боли. Яйцо было таким же твердым и неподатливым, как сама Смерть. Он услышал смешок — или ему почудилось? Или это он сам смеялся над собой? Говорил ли он сам с собой? Он не считал так, когда глайфа говорила — или когда он полагал, что она говорит. Но когда она молчала, он сомневался, говорил ли он с нею или с самим собой.

Когда человек думает, что может страдать раздвоением личности, и этот человек несет ответственность за жизни четырехсот мужчин и женщин, он должен сложить с себя командование и поручить себя заботам главного медика. Но если Рамстан сделает это, он не сможет больше утаивать глайфу. Нет, такого он не желал. Он не мог позволить Бенагуру принять командование. Бенагур мог обыскать каюту экс-капитана и обнаружить глайфу. Но, возможно, Бенагур, как Рамстан, помалкивал бы, зная, что, если остальные прослышат о ней, они спрячут ее или начнут ее исследовать. И потом, Бенагур может отказаться от обладания глайфой — или же откажется она.

От яйца исходило молчание, оно струилось вдоль потолка, палубы и переборок, сжимаясь, как придонные воды вокруг батисферы. — Я говорю!

Рамстан вздрогнул, его сердце билось так, словно это по нему ударили кулаком.

Когда глайфа заговорила с ним, пока он уносил ее из толтийского храма, она говорила голосом его отца. Теперь Рамстан слышал голос матери. И, как и голос отца, он говорил на семейном ново-вавилонском языке, изначально основывавшемся на креольско-арабском, хотя в конце концов в его словаре половина слов оказалась заимствованной из китайского и терранского.

Рамстан сказал:

— Прошло время… много времени… с тех пор, как ты говорила.

— Бессмертие, — произнес голос его матери. — Я предлагала, но ты не принял и не отверг это.

— Две формы бессмертия, — промолвил Рамстан. — Выбрать одно из двух. Я могу жить миллиарды лет, но я буду все-таки стариться, хотя и очень медленно. И в конечном итоге умру от старости. Хотя, возможно, я умру задолго до этого. Во время столь долгой жизни какое-нибудь происшествие, убийство или самоубийство могут оборвать мой жизненный путь. Статистический подсчет возможностей допускает это. Что же до другой формы, это, вероятно, тоже не истинное бессмертие. Я могу жить вечно — как ты говоришь — в виде магнитного комплекса мозговых волн, заключенного внутри тебя. Это означает, что я буду под твоим контролем..

— Нет! Я обещаю, что ты будешь жить так, как пожелаешь. Все твои фантазии будут реализовываться — вечно.

— Как я могу знать, что ты сдержишь слово? Когда я окажусь в твоей власти…

— Что я могу выиграть, предав тебя?

— Как я смогу об этом узнать, пока не окажется слишком поздно что-либо менять?

После долгого молчания Рамстан сказал:

— Не задумывалась ли ты, что я могу быть не заинтересован в вечной жизни или даже в сроке, отмеренном мне природой?

Молчание. Его опять нарушил Рамстан:

— Каким-то образом ты возбудила во мне непреодолимое желание похитить тебя у тенолт. Я стал преступником. Я презрел долг, предал доверие, утратил честь. Отринул все, что досталось мне столь тяжким трудом, словно старый ржавый доспех. Как ты заставила меня сделать это?

Или в моей душе таились преступные побуждения, пусть слабые, и ты уловила и усилила их так, что я не смог сопротивляться им? Мимолетный импульс стал неодолимой манией, потому что ты раздула его от гаснущей искорки до ревущего пламени? Но если ты сделала это, почему бы тебе не овладеть мною до такой степени, что я буду повиноваться тебе во всем в обмен на бессмертие? Быть может, это потому, что я, в отличие от других людей, вовсе не желаю жить вечно? Потому что я хочу чего-то еще?

И заботит ли тебя, хочу я бессмертия или нет? Ты можешь управлять мною в достаточной степени, чтобы использовать меня как своего агента, и ты делаешь это, и это все, что тебя волнует. Ты во многом преуспела, глайфа, но со мной ты зашла так далеко, как только могла. С меня хватит. Я не сделаю больше ничего до тех пор, пока не узнаю, какова твоя цель, а может быть, ничего не сделаю и узнав.

Для чего я нужен тебе? Чего ты хочешь?

— Чего ты хочешь? — отозвался голос его матери.

Минуты тянулись в молчании. Рамстан не собирался отвечать, потому что ответа на этот вопрос не было, а глайфа покончила с этим разговором. Но не с Рамстаном.

ГЛАВА 4

Надев маску и положив кое-какую одежду и глайфу в небольшой чемоданчик, Рамстан покинул «Аль-Бураг». Он долго колебался, прежде чем решил взять глайфу с собой в отель. Возможно, было еще не поздно вернуть глайфу ее почитателям. Он был уверен, что тенолт увидят, как он покидает корабль, и вскоре обнаружат, что он остановился в отеле. Они попытаются добраться до него и, конечно же, будут соблюдать осторожность, поскольку многие земляне останавливаются в отеле во время стоянки корабля в порту. Но действительно ли они будут осторожны? Они фанатики и они хотят вернуть своего бога обратно. Но они не знают, что он взял глайфу с собой. Они могут, однако, захватить его в плен или попытаться это сделать, чтобы держать его как заложника, пока им не возвратят глайфу.

Рамстан не знал, что они сделают. Все, что он на данный момент знал, — это то, что он был бы счастлив, если бы его избавили от глайфы. И если бы он смог как-нибудь договориться о ее возвращении и не дать своим людям узнать о том, что произошло, он бы никогда, никогда больше не забыл свой долг.

Верил ли он в это на самом деле? Он не знал.

Недалеко от отеля он встретил офицера службы безопасности Деву Колкошки. Она отсалютовала ему, хотя, согласно его приказу, не должна была делать этого вне корабля. Но она всегда оказывала ему неповиновение — скрыто или, возможно, не столь уж скрыто. Этим она некоторым образом — она, видимо, и сама не могла бы определить, почему именно так — демонстрировала ему свою ненависть.

Он прошел мимо нее, и спину ему обожгло холодом В сердце и гениталии словно вонзились ледяные кинжалы. Характер у Девы отличался необузданностью, и Рамстан был уверен, что только ее моральные устои и годы уставной дисциплины не дают ей пырнуть его ножом. Возможно, он ошибался. Уже потому, что она была сибирячкой — а тамошняя культура была столь же неистовой, как некогда американская, — не было резона предполагать, что она сдерживала бы желание проткнуть его. Возможно, он проецировал на нее свое чувство вины.

Нет. Он не чувствовал за собой вины. Почему он должен был чувствовать? Дева была одной из двадцати или около того женщин, с которыми у него был роман на «Аль-Бураге». Потом она, как и многие другие, обвинила его в том, что он не любит ее и даже не думает о ней, когда они занимаются любовью. Его мысли, сказала она, находятся где-то в другом месте. Где? О чем он думает, когда он должен быть полностью поглощен ею, стать с нею единым целым? Что бы это ни было, это обижает ее и заставляет чувствовать себя скорее вещью, нежели человеческим существом.

Рамстан не мог ничего объяснить ей. Но все его романы кончались именно таким образом, хотя, видимо, не все женщины ненавидели его с такой силой, как Дева.

Все эти недоразумения возникали из-за тренировки чувствительности и усиления сознательного контроля, бывших частью образования на Земле. Иногда Рамстану хотелось, чтобы в его веке к романам относились столь же небрежно, как, предположительно, относились к ним люди двадцатого столетия. Беда была в том, что в нынешние времена любовь для землян стала чем-то вроде насильственного кормления. Не все рождественские гуси предпочитали покорно глотать еду и накапливать жирок. Некоторые и выплевывали корм.

Размышляя об этом, Рамстан поднялся по широким каменным ступеням ко входу в отель, прошел через высокую галерею, а затем через два помещения с толстыми массивными дверьми, автоматически закрывшимися следом за ним Они не открылись бы в течение нескольких секунд, если бы кто-то другой шел следом за ним или если кто-нибудь уже был в этих помещениях. Здесь он снова подвергся процессу ликвидации спор.

Пройдя в широкую овальную арку, Рамстан оказался в вестибюле. Полированный камень пола был белым, как хризантемы, и алым, как маки. Колонны, покрытые затейливой резьбой, уходили вверх, под затененный потолок. За этим каменным лесом у дальней стены находился водянисто-зеленого цвета столик портье. Звали портье Бизала, и кроме него, никого вокруг не было видно. Рамстан снял маску, но портье, и без того узнавший его, уже приготовил для Рамстана ключи. Кто-то из экипажа уведомил его, что Рамстану нужен номер. Бизала улыбнулся, но при этом ухитрился выразить и легкое недовольство, передавая Рамстану ключи.

Недовольство относилось не к личности Рамстана, а к ключам. До того как первые космические визитеры, урзинты, прибыли сюда, ключей на планете не существовало. И после каждой выдачи ключей портье проходил ритуал очищения из-за того, что дотрагивался до столь гадкой вещи.

Рамстан осмотрел пустой вестибюль. Большинство кресел были чудовищно огромными и неуклюжими и имели какие-то совершенно нефункциональные прорези на подлокотниках. Во всяком случае, нефункциональные для людей. Эти кресла не были приспособлены ни для кого из тех, кто сейчас снимал номера в отеле. Как и большинство оборудования и мебели здесь, они были сконструированы для урзинтов. Шесть урзинтских кораблей использовали это посадочное поле в течение долгого времени. Затем, в один прекрасный день, они исчезли, как было объявлено, согласно плану, хотя до этого они собирались использовать это поле в течение всего грядущего тысячелетия. Почему они ушли?

Рамстан поднялся по широкой витой лестнице на третий этаж — подъемников здесь не было — и бесшумно отпер дверь в свой номер. Он тихонько приоткрыл ее, прыгнул в комнату и окинул ее взглядом. Она была пустой и тихой. Солнечный свет падал сквозь единственное невероятных размеров окно на гигантскую кровать. Ванная комната, столь большая, что с успехом могла бы быть и спальней, тоже оказалась пуста. Передвижная платформа из блестящего желтого дерева стояла возле таза, который он вполне мог использовать как ванну. Другая платформа, со ступеньками, была приставлена к унитазу, на верху которого красовалось какое-то хитроумное приспособление из все того же дерева. Калафалане прибегали к различным ухищрениям, чтобы скомпенсировать меньшие габариты нынешних постояльцев. Однако если те, для кого был построен отель, вернутся, они обнаружат, что все для них готово.

Рамстан включил электронные ловушки на чемодане и засунул его в шкаф, напоминающий пещеру. Заперев шкаф, он вышел в коридор и закрыл номер на ключ. Вернувшись в вестибюль, Рамстан спросил у Бизалы, регистрировались ли в последние двадцать четыре часа какие-либо новоприбывшие.

— Шестеро тенолт.

— И никто больше? Например, женщина с Земли?

— А! Она не зарегистрировалась, хотя и собиралась. Она спросила о вас, и я сказал, что вы в городе. И она сразу же ушла.

— На мой корабль или в город?

— Она не сказала. Существует возможность, что она избрала нечто третье. Или ничего вообще.

Бизала говорил вежливо, но Рамстан тем не менее почувствовал раздражение. Ох уж эти калафалане! Они проводят так много времени, обдумывая различные методы и способы действия, но редко прилагают их на практике. Однако, как указала Тойс, они выглядят столь же счастливыми, как и земляне или другие расы, которых они встречали в глубинах космоса. Научный и технический прогресс не является необходимым показателем высокой цивилизации.

Рамстан быстро проделал обратный путь в свой номер. Его шаги гулко отдавались в пустом вестибюле, на лестнице и в коридоре. Перед тем как войти в свои номер, он сказал в переговорное устройство на тыльной части ладони:

— Алиф-Ро-Гимел. Ответьте, Гермес. Пытался ли кто-либо из посторонних связаться с вами со времени нашего последнего разговора? Есть ли другие сообщения?

— Гермес на связи. Отрицательный ответ на оба вопроса.

— Какие сообщения по Собачьим Мордам?

— НВУ сообщают о контакте с четырьмя на месте действия.

Отсутствие враждебности. (Эту фразу следовало понимать так: «Наши люди, находящиеся в увольнении в городе, вступили в контакт с четверыми тенолт, и те не проявляли недружелюбия».)

— Спрашивали ли Собачьи Морды обо мне?

— Ответ утвердительный.

— Собачьи Морды ищут меня?

— Специально — нет, Алиф-Ро-Гимел. Они спрашивали, в городе ли вы.

— Что сказали НВУ?

— Они сказали, что не знают.

— Алиф-Ро-Гимел связь закончил.

Хотя время ужина еще не настало, Рамстан вытащил из чемодана еду. Он собирался извлечь ее до того, как включил ловушки, но в тот момент он думал о более важных вещах. Он отключил ловушки, направив на чемоданчик излучение затухающей частоты из псевдоручки, которую носил в кармане. Вынув упаковку, он включил капкан опять. Еда была готова три секунды спустя после нажатия кнопки на дне упаковки. Рамстан поел без особого аппетита. Он не решился заказать вина. Маленькая таблетка в вине могла устранить его с дороги, и тенолт добрались бы до его чемоданчика. На самом деле он не верил, что они могли бы использовать яд, поскольку у них были причины сохранить ему жизнь. Во всяком случае, на некоторое время.

Однако были и другие силы, орудующие в потемках, и он не знал, чего они желали. Быть может, и его смерти в числе прочего.

Рамстан бросил чашки и тарелки в унитаз, где они растворились за десять секунд. Потом он вернулся к креслу и передвинул этот массивный предмет меблировки на шести колесиках туда, откуда он мог наблюдать закат. Он даже затаил дыхание от восхищения этим прекрасным зрелищем. На Земле, на Толте, на Раушгхоле были великолепные закаты, но закат на Калафале затмевал их. Пыль вулканов на северной и западной оконечностях континента вызвала в небе буйство красок, но не это составляло великолепие заката.

Крошечные золотые звездочки, которые, покачиваясь, плыли с запада на восток, на самом деле были похожими на воздушных змеев созданиями, и лучи солнца преломлялись в них, как в линзах. Окрашенная в розовый цвет туча плыла вверх, раскидывая красные пальцы, зеленые головы, серебристые плечи, глаза в оранжевую и изумрудно-зеленую полоску, отдельные желтые и бирюзовые бутоны, бесформенные рты с карминными губами и неровно торчащими бархатно-черными и фламингово-розовыми зубами.

С невероятной скоростью в небесах сформировалась комета цвета сигаретного дыма, разбрасывающая волнистые ленты бледно-фиолетового, кроваво-красного и морковно-желтого оттенков. Она поднималась вниз головою, и хвост ее размывался, пока все цвета не растаяли, словно Господь стер их с неба, а комета слилась с призрачным аметистово-зеленым солнцем и умерла вместе с ним. В двенадцати километрах к востоку миллионы многоцветных насекомых с прозрачными крылышками поднялись с полей, где кормились, и полетели к своим веретенообразным общим гнездам, в которых спали, укрываясь от сумеречных и ночных птиц и летающих животных. Но некоторых ловили и поедали сейчас. Хотя на таком расстоянии хищников нельзя было заметить, это они определяли быстро меняющиеся формы. Красота заката была побочным продуктом голода, страха и смерти.

Затем солнце утянулось за горизонт; небо почернело. Оно было безоблачным и беззвездным. Калафала находилась на краю Галактики, и здесь, по эту сторону солнца, ночное небо было пустынно.

БАММММ! Звук ста тысяч бронзовых гонгов слился в единый звон. Во всех дворах на плато и в городе на равнине калафалане ударили в домашние гонги, провожая закатившееся солнце. Звук взмыл в небо, как бронзовая птица, от взмаха крыла содрогнулся отель и зазвенели окна.

В зданиях при космопорте зажглись факелы; и, должно быть, тысячи факелов запылали в невидимом отсюда городе в долине. Протяжный дрожащий крик ударился в окно, и факелы поплыли к храму, расположенному к северо-западу от отеля. Рамстан почувствовал приступ тоски по Земле. Крик напомнил ему о ежевечернем призыве муэдзина из репродукторов на их этаже Нового Вавилона. Хотя он отбросил веру в Аллаха или прочих богов, как куртку в жаркий день, что-то в его душе привычно отзывалось, словно собака Павлова на звонок. Крик, похожий на призыв муэдзина, был подобен руке ангела, сжимающей сердце, или удару по пьезоминералу, высекающему искру.

Где-то высоко в небесах еще виднелся свет. Большая часть посадочного поля была темной, не считая желтого теперь пульсирующего свечения «Аль-Бурага» и белых потоков света из двух открытых люков толтийского корабля. В одном из люков появились фигуры, заслонившие большую часть света, а потом тенолт стали лишь тенью среди теней.

Рамстан поднялся с кресла и ходил по темной комнате, пока из мышц не ушло напряжение. Вернувшись в кресло, он долгое время сидел, уставившись на черно-белую перспективу за окном. Он с трудом заставил себя расслабиться. Он мог бы вернуться на корабль, но не собирался этого делать. Оставаясь здесь, он сможет приманить тех, кто жаждет получить вещь, спрятанную в коробке в чемодане, тех, кто попытается завладеть ею.

Рамстан подождал с час, потом отодвинул кресло от окна в тень у стены. Он положил в желобки на подлокотниках два олсона — лучевых пистолета — и снова сел. Он слышал тихие стуки и шорохи, источник которых не мог определить, но они не вызывали в нем тревоги. Изменение притяжения солнца и лун, перепады температуры и влажности сжимали и растягивали отель, словно меха аккордеона. Рамстан игнорировал тихие звуки и ждал щелчка металла в замке и осторожного поворота дверной ручки.

И вот, пока тянулись время и ночь, в голову Рамстана пришла причудливая мысль. Что, если ключ будет вставлен не в маленький замок на уровне его пояса, а в огромный замок на высоте его роста? Что, если массивная дверь откроется, и на фоне света из коридора обрисуется силуэт урзинта — голова, словно орудийная башня, увенчанная гребнем, сразу, без всякой шеи, переходит в пирамидальное туловище? И древний гость тяжелой, словно поступь носорога, походкой протопает к шкафу, откроет свой чемодан, напялит огромную, словно палатка, ночную рубашку и ляжет в кровать, не сказав ни слова маленькому постояльцу… И что тогда?

Рамстан был в темном лесу и бежал — отчаянно, но медленно и с трудом, воздух был густым и вязким, а за ним скачками неслось что-то темное, незримое и безымянное. Тварь принюхивалась. Рамстан хотел закричать от ужаса, но ничего не мог поделать со своей глоткой, превратившейся в камень. Потом он сунул руку в карман и вынул оттуда гребешок. Он кинул его назад, зная, что зубья гребешка превратятся в частый лес. Его преследователь разочарованно взвыл. Он бился о деревья и ломал переплетенные ветви подлеска, словно горная лавина.

И снова за спиной Рамстана послышалось хриплое дыхание твари. Он сунул руку в карман, извлек маленькое зеркальце и бросил назад. Снова разочарованный вой и всплеск — словно падение айсберга в морские волны. Рамстан продирался сквозь вязкий воздух. Теперь он был на плоской равнине, усыпанной тяжелой пылью, лишенной растительности, и дышалось здесь еще тяжелее. Послышалось шлепанье мокрых лап, и снова позади раздалось дыхание твари. Рамстан вынул из кармана третий и последний дар — от кого? — точило и швырнул его через плечо. Хотя он не оглядывался, он знал, что оно обратилось в высокий горный пик. Вой твари был теперь едва различим, но потом раздался скрежет — когти впивались в трещины камня; размеренное дыхание — тварь подтягивалась все выше и выше. И затем, все еще пытаясь бежать быстрее, Рамстан услышал торжествующий вопль — тварь достигла вершины и начала съезжать вниз с этой стороны.

Рамстан проснулся со сдавленным стоном, весь в холодном поту Возле двери, у самой стены, стояла колышущаяся фигура. Она была в темной мантии, ее лицо обрамлял капюшон Лицо было бледным, как лунный свет, и казалось лицом очень старого мужчины или женщины. Оно принадлежало человеку или же кому-то очень похожему на человека.

Рамстан моргнул, и фигура замерцала, а потом исчезла.

Был ли это остаток сновидения, возникший во время перехода от сна к яви и запечатлевшийся в воображении? Аль-Хизр, Зеленый Человек… Надо было осмотреть замок. Рамстан встал и, автоматически взяв с подлокотника один из олсонов, осторожно подошел к двери. Он увидел, что в замочную скважину просовывается полая трубка, задержал дыхание и отбежал к окну. Он уже начал было поворачивать задвижку, удерживающую закрытыми две оконные створки, но вспомнил про маску. По-прежнему не дыша, он пошарил по сиденью кресла, нащупал маску и надел ее. Только потом он распахнул створки окна и, высунувшись наружу, глубоко вздохнул.

Наполнив легкие воздухом, Рамстан снова вернулся к трубке. Легкое шипение из ее открытого конца подсказало ему, что это был не олсон, а газовый распылитель. Не стоило пытаться заплавить ее конец выстрелом из олсона — газ мог быть взрывчатым.

Рамстан пятясь отступил к окну, не сводя глаз с трубки. И вот она утянулась в коридор. Послышалось осторожное позвякивание, словно в замке работали отмычкой. Рамстан скользнул за кресло. Когда дверь начала открываться, он прижался спиной к стене, согнул ногу и с силой толкнул ею гигантское кресло. Оно заскользило к двери на своих шести колесиках, производя лишь легкое поскрипывание. Дверь отворилась. Кресло врезалось в фигуру, на миг обрисовавшуюся в падавшем из коридора свете. Фигура покачнулась и упала назад, в коридор, сбитая ударом кресла.

Рамстан, согнувшись, проскочил несколько футов до кресла и спрятался за ним с олсоном наготове. Он высунул голову в дверной проем, готовый в случае необходимости моментально скрыться обратно. Но в коридоре он не узрел ничего ужасного. Из-за массивной спинки кресла тянулась вдоль по полу вполне человеческая рука.

Рамстан осторожно обогнул кресло. Человек на полу мог держать олсон в руке, скрытой креслом. Но и эта ладонь была раскрыта и пуста. Рамстан смотрел в тусклые, с красными прожилками глаза Бенагура.

ГЛАВА 5

У Бенагура была массивная голова, его черные и жесткие, словно медвежья шерсть, волосы свисали ниже плеч. Длинная борода была подстрижена скобкой. Лицо его напоминало полубожественное, полубезумное лицо каменного крылатого человека-быка, стоящего перед древним ассирийским храмом.

Бенагур застонал и перекатился на правый бок. Затылок у него был в крови. На полу возле кресла валялась та трубка, которая просовывалась в замочную скважину, и теперь было видно, что трубка отходит от пластикового цилиндрического баллона.

Рамстан помог коммодору подняться на ноги, но отпустил его, когда тот проворчал:

— Со мной все в порядке.

Рамстан отволок кресло обратно в номер и включил свет Бенагур, пошатываясь, ввалился следом и рухнул в надувное кресло. Рамстан принес трубку и цилиндр и запер дверь.

— Что случилось, Бенагур?

— Когда я вышел в коридор, то увидел возле вашей двери двух неизвестных в масках, плащах и перчатках. Они оглянулись и увидели меня…

— И вы закричали?

— Да. Разве вы не слышали меня?

— Нет. Двери и стены слишком толстые.

— Эти двое побежали по коридору от меня. Один уронил цилиндр или что там было у него в руках… Они бежали не так, как люди…

— Тенолт?

— Не знаю. Я попробовал открыть дверь, и это последнее, что я помню до того, как очнулся на полу. Меня ударили по голове.

— Это, должно быть, третий. Возможно, он прятался за дверью напротив, потом выскочил и ударил вас по затылку. Вы отчасти сохранили сознание и попытались подняться, и тут появился я вместе с креслом. Оно и нанесло вам второй удар.

Рамстан вспомнил, что оставил окно открытым. Выругавшись, он захлопнул его. Сам он по-прежнему был в маске, но Бенагур успел надышаться спор. Их психотропный эффект скажется на нем через три или четыре часа. И организм сможет очиститься от них только через восемь или десять дней.

Рамстан прикрыл дверь, чтобы не дать разносимым ветром спорам проникнуть в коридор.

— Когда вернетесь на корабль, Бенагур, обратитесь в лазарет.

— Нет! Я не хочу опять оказаться на больничной койке! Я попросту сбегу! Слишком много…

— Слишком много чего?

— Слишком много всего происходит. Тенолт, да еще эти… Почему они пытались усыпить вас?

— Сомневаюсь, что мы когда-либо узнаем это, — сказал Рамстан. — Что я действительно хочу узнать — так это то, зачем вы пришли сюда.

— Может быть, вы вызовете санитаров? — вместо ответа спросил Бенагур.

Рамстан не любил, когда ему таким образом указывали, что делать. Но Бенагур был прав. Рамстан вызвал корабль и попросил на связь старшину Ванг. Она ответила, что прибудет пять минут спустя вместе с дежурным взводом. Рамстан приказал ей прихватить медика и наряд морских пехотинцев.

Отключив связь, Рамстан устремил тяжелый взгляд на Бенагура, по-прежнему сидевшего в надувном кресле.

— Я повторяю свой вопрос: зачем вы пришли сюда?

Бенагур выпрямился, поморщившись.

— Я хотел поговорить с вами наедине. — Да?

— Вы знаете, о чем, — тихо произнес Бенагур.

— Скажите мне, — мягко промолвил Рамстан.

— Я хотел, в частности, услышать ваши объяснения, прежде чем предпринять какие-либо действия. Конечно, если должен буду их предпринять. Надеюсь, что нет.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — ответил Рамстан. — Это звучит так, будто вы намерены выдвинуть против меня обвинения. Это так?

— Зачем вы вызвали морских пехотинцев? Вы собираетесь арестовать меня?

— Вы по-прежнему уклоняетесь от ответов на мои вопросы. Я решил, что вас необходимо препроводить в лазарет. Трудно сказать, как скоро споры подействуют на вас. Возможно, вы даже…

— Что?

— Будете доставлены туда силой. Для вашего же блага.

— Уверен, что так и будет! — вскричал Бенагур. — Конечно!

Послушайте! Я был встревожен — и смущен — вашим странным поведением на Толте. Вы исчезли с корабля на некоторое время. Неожиданно вы явились, словно вор в ночи, притащили что-то в сумке и закричали, что корабль должен немедленно стартовать. И ни одного слова объяснения. Никто не осмелился спросить вас, что было в сумке. Но можете мне поверить, все только об этом и говорили. И с тех пор я ни разу не спал спокойно.

— «Словно вор в ночи», — повторил его слова Рамстан. — Ну, выкладывайте! Что именно вы подозреваете?

Лицо его не выражало ничего, но сердце колотилось, словно пойманный зверь, пытающийся вырваться из клетки, а все тело покрылось потом.

— Я не хочу делать этого, капитан! Именно поэтому я пришел сюда, чтобы мы могли поговорить наедине и обсудить этот вопрос без ведома экипажа. Возможно, еще не поздно исправить положение. Может быть, нам вернуться на Толт и просто оставить это там, а самим улететь и надеяться, что тенолт будут так счастливы получить это назад, что оставят нас в покое?

— Что — «это»? — спросил Рамстан.

Лицо Бенагура приобрело малиновый оттенок. Он трясся так, словно все его кости крошились в порошок. Рамстан видел Бенагура в гневе, но никогда не видел его в страхе. Или он не так понял его чувства? И это не страх, а ярость?

— Это, это! — кричал Бенагур. — Вы знаете, что это! Глайфа! Глайфа! Толтийский идол!

— Вы обвиняете меня в похищении глайфы? — переспросил Рамстан. Спокойствие, прозвучавшее в этих словах, удивило его самого.

— Я не обвиняю вас! — сказал Бенагур. — Я говорю о том, что знаю я и знаете вы!

— Я полагаю, что вы успели надышаться спор и до сегодняшнего вечера. Иначе как можно расценивать ваши дикие обвинения?

Бенагур стиснул зубы, встал, покачиваясь, и сделал три шага по направлению к Рамстану. Его кулаки были сжаты, но он не поднял их Голос его был бесстрастен до сухости.

— Я высказал вам в лицо то, о чем шепчется весь экипаж за вашей спиной.

— Я не знаю, зачем тенолт здесь, — сказал Рамстан. — Послушайте, а вам и остальным идиотам не приходило в голову, что я могу выполнять секретное задание правительства, а ваше глупое любопытство ставит все под угрозу провала?

Рамстан задрожал. Он лгал — в первый раз за сорок два года. Да простит его аль-Хизр. Да простит его Аллах.

Ерунда. Ведь он только высказал предположение — как возможное объяснение. Но это объяснение было так реально, так похоже на настоящее, что люди вполне могли принять его как действительно имевшее место событие.

— Да простит вас Бог, — сказал Бенагур.

— Да простит Он всех нас, — отозвался Рамстан, сам не понимая, что подразумевает под этими словами.

Бенагур закрыл глаза и беззвучно зашевелил губами. Быть может, он молился. Или использовал ментальные приемы, чтобы изолировать поврежденные участки головного мозга и потом собрать целительные силы организма. Возможно, и то, и другое.

Рамстан расхаживал по номеру, сцепив руки за спиной Когда он проходил мимо зеркала, в котором вполне мог бы целиком отразиться бегемот — высотой оно было до потолка, — то увидел в зеркале охотничьего сокола, у которого колпачок соскользнул на клюв. Глаза Рамстана были расширены и сверкали безумием и отчаянием. Ему надо вновь обрести хладнокровие или по крайней мере видимость такового. Иначе, когда матросы придут за Бенагуром, они решат, что и Рамстан тоже надышался спор.

В дверь постучали. При помощи вживленного под кожу передатчика Рамстан удостоверился, что за дверью и в самом деле находятся члены его экипажа. Он открыл дверь — это были лейтенант Малия Фу'а, офицер биохимической службы, старшина Ванг, а с ними дежурное отделение и наряд морских пехотинцев. Фу'а была прелестной самоанкой, которая сохраняла дружеские отношения с Рамстаном и после того, как покинула его постель. Она была единственной из отставных любовниц, не питавшей, кажется, ненависти к нему. Но ведь она могла и хорошо играть роль.

Матросам было приказано доставить Бенагура в корабельный госпиталь после того, как он пройдет процедуру усиленной дезинфекции. Команда Фу'а опрыскала номер и коридор жидкостью с запахом свежей лаванды. Рамстану пришлось раздеться и отправиться под душ, пока его одежда подвергалась обработке. Он натянул пижаму и зажег сигару, в то время как команда обследовала сканером номер и коридор. На маленьком приборе, похожем на пистолет, то здесь, то там вспыхивал красный огонек, и пораженные участки обрабатывались заново. К тому времени когда все было закончено, жидкость высохла, но в воздухе остался запах лаванды.

В течение всего процесса Бенагур не произнес ни слова. В ответ на обращение морпеха: «Нужно идти, сэр», Бенагур вышел вместе с нарядом, не оглянувшись. Фу'а, уходившая последней, уносила в пластиковом пакете газораспылитель. До утра она должна будет исследовать его содержимое.

Рамстан объяснил, что неизвестные личности пытались впрыснуть газ в его комнату, а Бенагур спугнул их, но получил при этом удар по голове. Он ничего не сказал о дальнейшем расследовании этого происшествия. И хотя во взгляде Фу'а читалось любопытство, она, конечно же, ни о чем не спросила его. И всей команде было приказано не говорить о случившемся никому более.

Возможно, надо было оставить у дверей часового, но Рамстан не думал, что тенолт — он был уверен, что это были тенолт — вернутся.

Несколько минут спустя, когда он уже засыпал, несмотря на взвинченные нервы, послышался стук в дверь. Рамстан схватил олсоны, скатился с кровати, подскочил к двери и спросил сквозь замочную скважину сперва на урзинте, потом на терранском:

— Кто там?

Тихий женский голос ответил по-террански:

— Лейтенант Бранвен Дэвис с «Пегаса», сэр. Я должна поговорить с вами. Разрешите войти?

Она говорила с акцентом, кажется… с каким?.. с ирландским?..

Рамстан посмотрел в скважину, выпрямился, отпер дверь и отступил назад. Дверь распахнулась, и вошла очень красивая женщина.

ГЛАВА 6

Она была несколько выше среднего роста — примерно два метра. Прямые черные жесткие волосы до плеч, брови густые и тоже черные. Широко посаженные раскосые глаза оказались большими и зелеными, словно воды Персидского залива. Кожу женщины покрывал мягкий золотисто-коричневый загар, но глаза были обведены бледными кругами, и этот контраст придавал ее чертам некоторую схожесть с маской клоуна.

Экипаж «Аль-Бурага» носил на Калафале зеленые маски, на уголке каждой из которых красовалась среброкрылая ослица с женским лицом. Маска, висевшая на шее вошедшей, была алого цвета — форменного цвета «Пегаса». На правом нижнем уголке отблескивал конь с серебряными крыльями.

Женщина была одета в блестящее светло-зеленое платье, широкие складки ниспадали от талии до колен. Рукава доходили до локтя, а треугольный вырез ворота был широким и низким. Рамстан с первого взгляда понял, что женщина приобрела это платье на Калафале. Босые ноги были испачканы пылью. В левой руке женщина несла небольшую кожаную сумку, правая была в бинтах.

Женщина поставила сумку на пол и отсалютовала ему, как полагалось по уставу. Ответное приветствие Рамстана было небрежным, словно он просто отмахнулся от нее.

— Вы выглядите усталой, Дэвис. Должно быть, ваше путешествие было долгим и тяжелым. Садитесь, иначе упадете. Прежде чем отчитаться, не хотите ли выпить?

Женщина улыбнулась, показав великолепные белые зубы.

Вздохнув, она рухнула в надувное кресло, как будто у нее разом подломились ноги.

— Очень хочу, спасибо.

Рамстан показал на бар, устроенный администрацией отеля ради нынешних низкорослых гостей.

— Здесь полно местных напитков. Но у меня в чемодане есть бутылка скотча.

— Скотч будет более чем.

— Со льдом?

— Льдом? А, вы имеете в виду… Это было так давно. То есть я хочу сказать… Я так долго говорила на урзинте, что забыла… Да, скотч со льдом.

Рамстан спросил, когда она узнала, что «Аль-Бураг» находится в порту. Дэвис ответила, что узнала это всего лишь несколько минут назад. Явившись в отель и сняв номер, она сразу же уснула, даже не позаботившись принять ванну. Но примерно пятнадцать минут назад она проснулась и увидела в окно, что по улице идут несколько землян. Она тут же спустилась в вестибюль, и портье сказал ей, что капитан Рамстан находится у себя в номере. И она сразу же поднялась к нему.

Рамстан протянул ей стакан со спиртным, сам сделал глоток «Восхитительного Джинна» и спросил.

— Что с вами случилось?

— Я специалист по биологии моря. Меня, по собственной моей просьбе, оставили для дальнейшего проведения экспериментов на калафальской базе на северо-западном побережье. Когда подошел срок возвращения «Пегаса» из системы Раушгхол, я собрала вещи, попрощалась с калафальскими коллегами — учеными и техниками, — села в свой джип и улетела. Примерно в тысяче километров к северу отсюда вышел из строя генератор антиграва. Джип рухнул; к счастью, он летел на высоте всего в два метра. К несчастью, он упал на край обрыва и свалился в море. Я выпрыгнула в момент падения, но и сама чуть не упала с обрыва. При этом я ободрала руку — достаточно сильно, чтобы привести в негодность вживленный переговорник. Передатчик утонул вместе с джипом, и я поэтому не могла связаться с космопортом. Я лишилась всего, даже одежды, потому что люблю загорать и в момент аварии на мне ничего не было. У какой-то фермерши я позаимствовала платье и пошла пешком. Через неделю я вышла к реке Куродан. Там я пристроилась на рыболовное судно, возвращавшееся в столицу. И вот я здесь.

— «Пегас» не возвращался, — сказал Рамстан. — Он должен был встретиться с «Аль-Бурагом» на Сигдрауфе. Мы прождали его месяц. Потом мы пошли на Толт, где он должен был останавливаться перед Сигдрауфом. Там «Пегас» не появлялся.

Дэвис побледнела и слабым голосом произнесла:

— Что вы предполагаете?..

— Не знаю. Мы можем только гадать, погиб ли «Пегас» или же по каким-либо причинам опаздывает. Возможно, случились какие-либо неполадки в биохимических системах. В данный момент «Пегас» может находиться на любой из сотни планет. В любом случае «Аль-Бураг» здесь ненадолго. Вам надлежит присоединиться к моему экипажу Каковы были ваши обязанности на корабле?

— Только то, что связано с моей работой в биолаборатории.

— При данных обстоятельствах это утомительно и нелепо, — сказал Рамстан, — но правила требуют провести идентификацию вашей личности.

Он взял ее левую руку и вынул из кармана куртки диск из стеклоподобного вещества, оправленный в металл. Приставив его к правому глазу, Рамстан поглядел сквозь «стекло» на ладонь женщины. Теперь ему были видны бледно-фиолетовые знаки, неразличимые невооруженным глазом.

— Бранвен Сакайява Дэвис, — прочел он вслух. — Родилась в 2238 году по христианскому календарю, или же в 1616 по мусульманскому, в округе Кимрик Северо-Западного Европейского региона.

Он глянул сверху вниз на это темное красивое лицо Зеленые глаза Бранвен были широко открыты и ярко блестели Слишком ярко.

Рамстан отпустил ее руку и сказал:

— Я пошлю за дежурным, чтобы вас проводили на корабль. Кстати, у вас очень горячая ладонь. Нет ли у вас лихорадки?

— Меня слегка знобит Но насколько я знаю, ни с кем из больных туземцев я не контактировала. Конечно, никогда не знаешь..

Рамстан связался с кораблем через вживленный передатчик.

Отключившись, он спросил:

— Вы понимаете, что должны будете предстать перед трибуналом?

Дэвис побледнела, но ничего не ответила.

— Это просто еще одна рутинная процедура. Каждый случай потери корабельного имущества автоматически влечет за собой процедуру трибунала. Я уверен, что вы не будете обвинены в халатности. Не беспокойтесь.

Несколько минут спустя прибыли морпехи. Дэвис взяла свою сумку, снова отсалютовала Рамстану и вышла. Рамстан вздохнул, провожая взглядом ее длинные стройные ноги и покачивающиеся бедра. Потом забрался по передвижной лестнице и рухнул в кровать размером в половину баскетбольной площадки.

Он очнулся от полусна, в котором ему явилась какая-то призрачная, зловеще шепчущая тварь. Дверь номера содрогалась под бешеными ударами, а передатчик пронзительно жужжал. Рамстан поднес запястье к губам и сонно произнес:

— Алиф-Ро-Гимел. Что такое, Гермес?

— Кадет-лейтенант Bay обратилась со срочным сообщением. Она хочет говорить с вами.

— Я думаю, она уже здесь, — сказал Рамстан. — Подождите минутку.

Он скатился с кровати, не пользуясь лесенкой, посмотрел в замочную скважину и отпер дверь. Тойс ввалилась внутрь, и Рамстан на миг подумал было, что она ранена. Но она всего лишь была вымотана так, что едва не валилась с ног.

— К-Л Bay здесь, — сказал Рамстан. — Конец связи, Гермес.

Тойс рухнула в кресло, где до этого сидела Дэвис.

— Мне надо выпить, Худ.

— Воды, — ответил Рамстан — Что случилось?

— Ты помнишь, я заинтересовалась той барменшей Ну так вот, она сказала, что тенолт заходили в ее заведение Они спрашивали о тебе и получили, как обычно, уклончивые ответы на прямые вопросы Тима — барменша, то есть, — сказала, что один из тенолт был не то пьян, не то несколько не в себе. Он вдруг стал бормотать что-то о Клакгокле и…

— Клакгокле?

— Ага. Это какое-то чудище из толтийской эсхатологии. Оно появится, когда настанет конец времен и разрушение мира, и пожрет все живое. Этакая бессмыслица. Во всяком случае, он произнес только несколько фраз, а потом его товарищи уволокли его. Барменша знает немного их наречие, во всяком случае достаточно, чтобы понять, что на Толте случилось что-то ужасное. Когда того толта выносили прочь, она разобрала в его криках твое имя. Она не знает, что там в точности было сказано. Но у нее создалось впечатление, что тот чокнутый толт поклялся отомстить.

— Что-нибудь еще?

— Ничего. Но как бы то ни было, это разрушило мои планы относительно Тимы. Я должна была сообщить тебе новости, что бы они ни означали.

Рамстан быстро, но спокойно проговорил в свой передатчик:

— Алиф-Ро-Гимел. Вызываю Гермес.

— Гермес на связи.

— Пожар Трои! Повторяю, Пожар Трои! Последовала пауза, потом Гермес ответил:

— Подтверждаю! Пожар Трои, сэр!

Перед тем как вернуться на корабль, Рамстан просмотрел рапорт из химической лаборатории. Следы газа в распылителе были проанализированы. Даже то количество газа, которое содержалось в полном баллоне, не причинило бы никакого вреда, кроме глубокого сна на несколько часов.

ГЛАВА 7

«Аль-Бураг» больше не был похож на звездную рыбу, и его красный накал угас. Теперь корабль напоминал цилиндр, поставленный на торец, и пульсировал желтым сиянием. Вспышки света озаряли космонавтов, входящих на корабль через множество люков.

К тому времени как Рамстан появился на мостике, все посты сдали рапорт, в лазареты отнесли пьяных и накачавшихся наркотиками, и сигнал всеобщей боевой готовности был уже отключен. Мостик имел форму полумесяца, ноздреватое вещество палубы пульсировало изнутри белым светом, как и те места на переборках, где не было индикаторных/контрольных панелей. В креслах на мостике сидели шестеро старших и семеро унтер-офицеров.

Рамстан занял свое место в центре полумесяца. Его кресло, как и остальные, представляло собой вырост вещества палубы, которому корабль постарался придать форму, идеально соответствующую контурам тела сидящего.

Справа от Рамстана сидел лейтенант-коммодор (исполняющий теперь обязанности коммодора) Джимми Тенно. Слева — капитан третьего ранга Эрика Ханней. В пяти метрах от них плавно возносилась на высоту в 2, 8 метра интерконтрольная панель. На ней, от палубы до потолка, располагались тринадцать концентрических кругов, очерченных черным.

Офицеры и унтер-офицеры сидели лицом к панели.

— Все в порядке? — спросил Рамстан. Восьмиугольник в нижней левой части круга прямо перед ним вспыхнул три раза — желтый-желтый-желтый.

— Двигатели готовы?

Засветились две стрелки — зеленый-зеленый-зеленый и алый-алый-алый.

— Включить алараф-двигатель, — командовал Рамстан.

Зеленый свет перестал пульсировать.

— Выполнить обратный прыжок номер один — ОПН1.

Не чувствовалось ни малейшего движения, ничего, показывающего, что корабль удалился от Калафалы на расстояние многих парсеков и, быть может, многих тысячелетий. Красный свет угас.

— Внешний обзор и координаты.

Круг стал черным, и Рамстан узрел космическое пространство. Звезды горели белым, красным, оранжевым, зеленым, голубым, желтым и фиолетовым цветами. Спиральная галактика, видимая «сверху», была умирающим осьминогом-альбиносом, в которого выстрелили из ружья, заряженного самоцветами.

Сканеры медленно разворачивались, и осьминог уплыл за правый край круга Теперь видно было еще больше звезд, и не далее чем в трех световых годах от корабля красный гигант пробирался сквозь туманность, яркую, как киноэкран. Абрис верхнего края газового облака напоминал размытый силуэт волка, припавшего к земле и оскалившего зубы.

Для того чтобы определить местонахождение корабля, Рамстану не было нужно смотреть на мигающие желтые знаки, появившиеся внизу круга. Сомнений не было.

— Отключить внешний обзор, — приказал Рамстан. — Масс-гравитационный двигатель, курс на валисканское окно.

Виды космоса исчезли из круга. Вновь появилась красная стрелка; она теперь будет мигать до тех пор, пока Рамстан не отдаст команду отключить двигатель.

Рамстан бросил взгляд по сторонам и заметил, что несколько офицеров выжидающе смотрят на него. Он нахмурился, что заставило их смотреть прямо перед собой. Все на мостике и каждый на корабле, несомненно, желал услышать объяснения по поводу их неожиданного бегства. Рамстан мог не давать объяснений, да сейчас и не хотел этого делать. Однако, если они не получат информации, это вызовет недовольство, и тогда лояльности экипажа придет конец. К счастью, Бранвен Дэвис и Тойс рассказали ему достаточно, чтобы он мог сообщить экипажу полуправдивую историю.

Он сидел, размышляя, пока молчание на мостике не зазвенело от напряжения, подобно канату между двумя лебедками. Лопнуть этот канат не мог, поскольку никто не осмелился бы спросить капитана, когда он отдаст приказ вернуться к нормальному графику работ Невысказанные вопросы душили всех, вызывая сдавленное нервное покашливание. Неожиданно Рамстан встал. Эрика Ханней вздохнула. Тенно, чье темно-коричневое лицо маслянисто блестело от пота, усмехнулся, показав крупные белые зубы. Старший унтер-офицер Вилкас, сидевший крайним слева, зашелся неудержимым кашлем.

Рамстан подождал, пока Вилкас не справится с приступом. Потом громко сказал:

— Всем постам — слушать объявление.

Его голос отразился от панели и разнесся по всему кораблю. Затем прозвучали три удара колокола и короткий свисток.

— Вы все пытаетесь понять, по какой причине я объявил Пожар Трои, — произнес Рамстан. Он обернулся и окинул взглядом офицеров. Большинство продолжало пристально смотреть на него, но кое-кто кивнул.

— Прежде чем я объясню вам, почему я отдал приказ покинуть Калафалу, я должен напомнить вам одну вещь. А именно, что мы прежде всего — научно-исследовательская экспедиция. И хотя «Аль-Бураг» — военный корабль, мы применяем свое оружие только для самозащиты. И только тогда, когда не остается другого выхода. Как все вы знаете, я получил приказ избегать вооруженного конфликта даже тогда, когда затронуты вопросы чести.

До сегодняшнего дня, — продолжал Рамстан, — мы не сталкивались ни с кем из разумных существ, кто проявлял бы открыто враждебные намерения. Но неожиданное появление толтийского корабля, его необычный маневр, когда он использовал Калафалу как щит, чтобы обмануть наши детекторы, маневр, требующий большого расхода энергии и к тому же завершившийся небезопасным полетом практически на уровне леса и буквально падением на космодром, — это все весьма странные действия со стороны тенолт.

Рамстан знал, о чем подумали люди. Почему же он в таком случае не объявил Пожар Трои немедленно? Почему он вместо этого отправился в отель? И почему приказал так поспешно стартовать с Толта?

— Хотя действия тенолт были подозрительны, — вновь заговорил он, — я не верил, что они собираются атаковать. Если бы они желали напасть на нас, они захватили бы нас врасплох, с открытыми люками, как только достигли бы космопорта. Но они не сделали ни малейшего движения в нашу сторону. Я решил, что тенолт не питают явных враждебных намерений. С другой стороны, было очевидно, что они готовятся что-то предпринять. Но что? У меня не было на этот счет ни малейшего представления Все происходящее могло быть следствием инцидента, случившегося во время нашей краткой стоянки на Толте.

Глаза всех, находившихся на мостике, удивленно расширились.

— Как вы знаете, Бенагур, Майя Нуоли и я были единственными, кто получил от толтийских религиозных правителей приглашение на церемонию ануглайфы. То, что были приглашены капитан и его первый заместитель, разумелось само собой, но остается загадкой, почему пренебрегли всеми остальными офицерами и пригласили лейтенанта Я послал осторожный запрос высшему толтийскому жрецу — я должен был удостовериться, что не будут задеты никакие религиозные предрассудки, — и он ответил, что сама глайфа просила оказать нам троим эту честь. Он не добавил к этому ничего, кроме слов, что мы трое должны обладать необходимой восприимчивостью. Я спросил его, что он имеет в виду, но он не ответил.

Итак, мы втроем были под почетной охраной препровождены в святая святых, в большую комнату, построенную из слоновой кости, без какого бы то ни было орнамента или росписи, — рассказывал Рамстан. — Единственным предметом в ней был алтарь посреди помещения, девятиугольный блок из твердой слоновой кости, высотой мне по пояс — он был сделан из зуба вымершей твари, — и на этом алтаре лежал алмаз.

Он был вдвое больше моей головы, и на нем покоилась глайфа. Она выглядела как яйцо, выточенное из слоновой кости — белое и что-то около пятнадцати сантиметров в длину. Цатлатс, верховный жрец, сказал, что глайфа так тяжела, что четверо мужчин не смогут поднять ее. А еще он сказал, что она была найдена в земле примерно десять тысяч лет назад и в каменном веке была богом того племени, которое нашло ее, а теперь является богом для всей планеты. Глайфа упала с небес задолго до того, как на Толте появилась разумная жизнь. Она старше, чем вселенная, она пережила рождение и гибель множества вселенных. Мы с трудом могли поверить, что общество, столь же высоко развитое в научном отношении, как и Земля, может поклоняться идолу. Мы думали, что, возможно, не так поняли Цатлатса. Я было предположил, что глайфа для них — это символ Творца, как для нас распятие или статуя Вишну. Но нет. Цатлатс сказал, что она есть Бог, не символ и не воплощение, но сам Бог. И она правит всей планетой. На Толте формой правления является настоящая теократия.

Мы стояли в углу и созерцали ритуал, смысл которого нам не объяснили. Я не буду описывать его — это есть в отчете, — продолжал Рамстан. — Церемония была прервана, когда коммодор Бенагур внезапно упал на пол. Хотя он, видимо, был без сознания, он сопротивлялся, когда я поднял его, чтобы доставить на корабль. Два жреца помогали мне нести его, и он всю дорогу неистово вырывался из наших рук.

Офицеры ерзали в креслах, несомненно, теряясь в догадках, зачем он рассказывает то, что хорошо известно всем.

— Коммодора отнесли в лазарет и провели медицинские исследования, но признаков эпилептического припадка не было выявлено. Сам он доложил, что был ошеломлен каким-то белым сиянием, которое могло бы ослепить его, но не ослепило. Спустя некоторое время — ему казалось, что прошли часы, но я оцениваю это в несколько секунд — он различил что-то в центре этой белизны. Видно было неотчетливо, но у коммодора создалось впечатление, что это огромный синий глаз. Глаз увеличивался в размерах, и по мере его роста Бенагур ощутил нарастающий жар. Не вокруг, а внутри головы, словно бы собранный в маленькой точке. Когда жар стал непереносимым, коммодор почувствовал, что падает в бездонный колодец. Нуоли позже доложила, что тоже испытывала некие субъективные ощущения. Но по силе и качеству они отличались от того, что чувствовал коммодор. Она ощущала пульсацию, изменения давления воздуха, а затем эти пульсации стали видимыми — словно многоцветные квадратные волны. Они исчезли в тот момент, когда коммодор упал.

Тогда в своем рапорте Рамстан указал, что не слышал, не видел и не чувствовал ничего, что можно было бы описать как необычные субъективные ощущения. И только Бенагур подверг сомнению этот рапорт. После того как был отдан приказ кораблю покинуть Толт, Бенагур обвинил Рамстана во лжи. Рамстан по-прежнему утверждал, что не чувствовал ничего из ряда вон выходящего. И еще он решил, что Бенагур все еще не может исполнять свои обязанности и ему надлежит оставаться в госпитале до тех пор, пока не будет доказано обратное. Бенагур вылетел из каюты Рамстана, словно ураган. Но сделать он ничего не мог. Рамстан не занес этот инцидент в отчет, и, насколько он знал, Бенагур тоже никому ничего не сказал.

Час спустя после возвращения на корабль Рамстан вновь покинул его. Он, конечно, сказал Тенно, исполнявшему теперь обязанности заместителя командира, что уходит, но не сказал зачем. Он вышел из космопорта никем не замеченный и пошел по длинной улице к храму, прошел мимо стражей, которые, по всей видимости, не сознавали его присутствия, и полчаса спустя вернулся на корабль. Через пять минут после его возвращения «Аль-Бураг» стартовал.

— Я был убежден, что глайфа опасна, — сказал Рамстан после нескольких секунд молчания. — Несмотря на это, при других обстоятельствах наши ученые могли бы заняться ее изучением. Насколько я знаю, она уникальна. Но когда я вернулся в храм, чтобы обсудить происшедшее с высшим жрецом, то мне сказали, что дальнейшее наше присутствие на Толте нежелательно. Жрец не дал никаких объяснений. Он просто сказал, что глайфа желает, чтобы мы улетели.

Рамстан видел, что офицеры строят догадки — отчего он не включил разговор со жрецом в рапорт.

Однако никто не осмелился спросить. Он рассказал им о том, что произошло в отеле. Но не включил в этот рассказ свой диалог с коммодором Бенагуром.

— Нет никаких доказательств того, что личности в масках были тенолт, но больше подозревать некого. Я не знаю, почему тенолт преследовали нас или почему они пытались усыпить меня. Рапорт доктора Тойс об инциденте с толтийским космонавтом в таверне свидетельствует, что на их планете случилось что-то ужасное. Очевидно, они не хотят сказать нам, что именно. Я не знаю почему. Однако первое, что стоит у нас на повестке дня, — это исчезновение «Пегаса». Из всего перечисленного я делаю вывод, что это может быть связано со странными действиями тенолт. В любом случае мы вряд ли можем надеяться найти «Пегас». — Рамстан помолчал и добавил: — Или какой-нибудь след его.

Повисло молчание, лица всех присутствующих были бледны.

Первым заговорил Тенно:

— Капитан, неужели мы будем убегать всякий раз, когда появится толтийский корабль?

Рамстан не любил, когда ему задавали вопросы, но тем не менее ответил:

— Мы — научная миссия. И мы должны любой ценой — почти любой — избегать всего, что может дать повод к войне.

Он обвел взглядом лица офицеров.

— Все свободны. Распорядок действий — обычный.

Прошло два дня по корабельному времени. Рамстан сидел в своей каюте, раздумывая — не достать ли ему глайфу и не попытаться ли еще раз поговорить с ней, — когда раздался сигнал. Рамстан произнес кодовое слово, активировавшее двустороннюю связь. На экране появился Тенно — коричневое лицо, раскосые глаза.

— Капитан, мы засекли какие-то обломки на расстоянии 45 000 километров. Они могут быть обломками космического корабля.

— Сейчас буду, — отозвался Рамстан.

Он почувствовал озноб и дурноту. Были ли эти обломки останками «Пегаса»?

ГЛАВА 8

Когда «Аль-Бураг» приблизился к обломкам, он находился в шестистах тысячах километров от планеты Валиск. Куски потерпевшего крушение корабля были разбросаны далеко друг от друга, но по большей части двигались в одном и том же направлении. Предмет, привлекший внимание Рамстана, представлял собой шар диаметром в четырнадцать метров. Корабль подстроился к скорости и направлению движения этого шара, чтобы принять его на борт. Тем временем было определено, что остальные обломки имеют раушгхольское происхождение. Это заключение было сделано в основном по виду мебели, сорванной с палубы взрывом, расколовшим корпус корабля. Из всех, кого встречали земляне, только раушгхолы прорезали ромбовидные отверстия в спинках кресел и диванов.

Экран показывал медленно вращающуюся сферу с поверхностью, составленной из черно-белых квадратов. «Аль-Бураг» передавал свои сигналы — возможно, непонятные принимающему, — чтобы сообщить находящимся в шаре (если там кто-то находился), что помощь пришла. Но никакого отклика не последовало.

«Аль-Бураг» завис над шаром, уравняв с ним скорость, открыл люк, медленно и осторожно втянул шар внутрь и закрыл люк. Зашипел воздух — в камере, где находился шар, устанавливалось давление в треть нормального. На пять минут к воздуху камеры примешались антибактериальные и антивирусные газы, потом шар был опрыскан слабым раствором кислоты, после чего обработан жидким гелием под высоким давлением и струями кипящей воды. Пять минут спустя в камеру вошли космонавты в скафандрах, и среди них Тойс.

Тойс сообщила:

— Никогда не видела ничего похожего, сэр. Не заметно никаких внешних механизмов, чтобы вскрыть это. Если внутри есть оне, то оне должны открыть его сами.

«Оне» было местоимением терранского языка для существа без обозначения пола, как в единственном, так и во множественном числе, что-то вроде он-она-это. Однако корабль с алараф-двигателем обычно называли «оне-жен», «жен» означало женский пол.

— Мы можем прорезать отверстие в оболочке?

— Не узнаем, пока не попытаемся сделать это.

— Как ни маловероятно, но там может содержаться взрывчатый газ, — сказал Рамстан. — Всем выйти. Пусть вскрытием займется робот.

Космонавты вышли из камеры; минуту спустя вкатился робот на колесах. Люк был закрыт, но робот ожидал, пока корабль не изолирует камеру усиленными защитными переборками. Когда на экране высветилась надпись «Задача выполнена», командир команды отдал приказ к действиям. Из пальца робота вырвался лазерный луч, и на экваторе шара появилась прорезь.

— Черт меня побери! — воскликнул Рамстан. — Вода!

Вода выплеснулась струей, но давление внутри шара быстро упало, и вскоре поток превратился в тонкую струйку.

— Вырезать отверстие на экваторе, — приказал Рамстан.

Команда была исполнена немедленно. Опять потекла вода, но через несколько секунд поток иссяк. Робот продвинулся вперед и всунул в отверстие руку с крошечной телекамерой на конце. Вспыхнул свет. Нижняя половина шара была наполнена водой, мутной от чего-то похожего на кровь. В центре ее плавал темный бесформенный предмет. Сентиентолог сказала:

— Это обитатель Вебна, тюлень-кентавр. Я никогда не видела ни одного из них, но видела на Валиске фотографии. Шар — это, должно быть, контейнер, в котором вебнит путешествовал на корабле. Его можно использовать и в качестве спасательной шлюпки. И, очевидно, так и было. Я слышала, что…

Тойс смолкла. Она, как и Рамстан, смотрела на экран, и случившееся застало ее врасплох. Но если изумление Рамстана было вызвано тем, что он ничего не знал о вебнитах, то Тойс слышала о подобном, хотя и плохо помнила.

Шар опал, съежился, расплылся вокруг лежащего в середине камеры существа и лопнул с хлопком, словно пузырь. Кровавая вода растеклась по палубе, и шар исчез. Тело плавало в темной луже.

— Раушгхолы говорили мне, что вебнитский контейнер растворяется в собственном содержимом, если его силой вскрывают снаружи. Хотите верьте, хотите нет, но они так сказали. Предполагается, что он состоит из вещества, выделяемого гигантским полуразумным морским животным, и…

— Как животное может быть полуразумным? — усомнился Рамстан.

— Я просто повторяю то, что сказали раушгхолы.

Спасательная группа водрузила тело весом в 227 килограммов на антигравитационную платформу. Платформа поднялась в воздух, и один из членов группы направил ее к лазарету. Рамстан наблюдал, как платформа движется по коридорам. Тойс в сопровождении трех медиков отправилась туда же для осмотра и лечения вебнита. Десять минут спустя она доложила:

— Что-то маленькое, но твердое и острое прошло прямо через ее тело. У этого предмета была такая скорость, что он, видимо, пробил и сферу. Микрометеорит? Как бы то ни было, отверстия в сфере должны были затянуться микросекунду спустя после повреждения, иначе воздух и вода утекли бы в пространство.

— Она умирает? — спросил Рамстан.

Тойс бросила взгляд на осциллоскопы, регистрировавшие общее состояние существа с руками и плавниками, лежащего в неглубоком бассейне, оборудованном на широком столе.

— Она держится — я так думаю. Откуда я могу знать? Я не знаю ничего о физиологии — как и об анатомии — водноживущих разумных Вебна. Черт возьми, какое у них нормальное кровяное давление? И какого типа кровь? В ее состав, как вы видите, входят ванадий и магний. В достаточном количестве, чтобы убить вас, если они будут впрыснуты вам в вену. Я, конечно, преувеличиваю, но эти вещества в таком количестве для человека чреваты заболеваниями.

Тело вебнитки было примерно 3, 2 метра в длину и оказалось покрыто шоколадно-коричневым тюленьим мехом. Плавники, росшие из тела, составляли примерно одну треть от его длины. Живот был вздут, хотя вебнитка отнюдь не была беременна. Отвисшие груди были непропорционально маленькими в сравнении с размерами тела. Длинные руки, широкие и плоские предплечья. Пальцы соединены перепонками, доходящими до первого сустава. Голова походила на голову гуманоида с глубоко посаженными глазами, которые сейчас прикрывали прозрачные внутренние веки.

— Веки отстоят довольно далеко от глазных яблок и образуют своеобразные очки, — пояснила Тойс.

Она также сказала, что ноздри вебнитки могут плотно закрываться. Внешних ушных раковин у этого создания не было, и это добавляло странностей ко всем прочим феноменам.

— Смотрите, у нее есть сумка — совсем как у кенгуру, — сказала Тойс. — Она может принадлежать к виду, который регрессировал в анатомическом отношении, вернувшись в море. Но возвращение к сумчатости? Не очень-то вероятно.

Она с усилием сунула руку в сумку, во взгляде ее отразилось изумление. Она извлекла руку обратно и раскрыла ладонь. На ладони лежали три предмета, каждый не длиннее большого пальца Тойс. Они напоминали кусочки зеленой пемзы. Один имел форму круга, другой — квадрата, а третий — треугольника. В центре каждого было просверлено отверстие шириной примерно в три сантиметра.

— Черт возьми, что это? — удивилась Тойс.

— Положите это обратно, — сказал Рамстан. — Это ее личное имущество. Сообщите мне, как только она придет в сознание — если придет.

«Аль-Бураг» вышел на орбиту Валиска. Тойс сообщила, что лабораторный компьютер изготовил искусственный кровяной состав для вебнитки, и несколько часов назад было проведено переливание крови. Вебнитка произнесла несколько слов, хотя по-прежнему находилась без сознания. Тойс никогда раньше не слышала этого языка. Но не останавливался ли на Вебне «Пегас»? Быть может, Бранвен Дэвис знает вебнитский язык?

Рамстан вызвал лазарет. Дэвис сказала, что может вести разговор на вебнитском — в ограниченных пределах.

— Я сомневаюсь, что речь пойдет о науке или философии, — хмыкнул Рамстан. — Будьте наготове.

Зеленые глаза Бранвен расширились, и только после того как ее изображение пропало с экрана, Рамстан понял отчего. Его сарказм больно задел ее. Он обругал сам себя и стал гадать, почему он так вел себя. Быть может, это был некий род защитной реакции? Но от чего он защищался?

У него не было времени размышлять над этим и, как он понял позже, он не собирался этого делать даже при наличии времени. Он был занят вещами куда более важными и срочными, чем копание в собственной душе. «Аль-Бураг» находился достаточно близко к Валиску для проведения картографических, термальных, радиационных и прочих наблюдений. Вся планета, от полюса до полюса, была скрыта черными тучами, главной составляющей которых был дым. Источниками дыма были гигантские пожары, охватившие тысячи обширных территорий.

— Боже мой! — воскликнула Нуоли. — Как может случиться такое?

Это не было результатом атомного конфликта, как следовало из замеров радиоактивности. Главный геолог доложил, что замечено необычно большое число действующих вулканов на суше и в море.

— Двадцать четыре тысячи. Одной только пыли, выброшенной ими, хватило бы, чтобы скрыть планету на многие годы. К тому времени когда пыль осядет, большинство — если не все — форм растительной жизни погибнут. Соответственно и та жизнь, которая существует за счет растений…

Главный метеоролог доложил о возмущениях атмосферы, которые нельзя было объяснить только действием вулканов и пожаров.

— Недавно что-то выбросило часть атмосферы в космическое пространство. За пределами обычной верхней границы атмосферы отмечено большое число следов атмосферных составляющих. Также наблюдается явление, о котором я никогда раньше не слышал. Я не знаю, какова его природа, но происходят — как бы это назвать? — колебательные вспучивания воздуха. Как будто наблюдается приливной эффект. С вашего позволения, мы еще вернемся к этому. Сейчас я просто описал первое впечатление. Мне нужны еще данные и время, чтобы обработать их на компьютере.

Некоторое время спустя главный геолог снова доложил:

— Валиск по непонятной причине стал единым гиперсейсмическим районом. Мы отмечаем тысячи сдвигов коры на суше и на морском дне. На данный момент я оцениваю число макротолчков в пятьдесят тысяч. Все они равны или даже превосходят двенадцать баллов по шкале Ново-Меркалли.

Также отмечены огромные приливные волны, затопляющие прибрежные районы и не уменьшающие свою интенсивность с течением времени. Это нельзя объяснить только вулканической активностью, хотя в значительной мере они вызываются ею. Как вы знаете, сэр, у Валиска нет луны, но я могу сказать, что землетрясения, приливы и атмосферные «горбы» могли бы получить объяснения, если бы, скажем, у Валиска была луна массой с Землю и если бы эта луна неожиданно изменила свою орбиту, перейдя на уровень, близкий к экзосфере. Что-то среднее между десятью и пятьюдесятью тысячами километров от поверхности планеты. Конечно, это только фантастическое допущение. Я не решусь принять это объяснение как истинное.

— Конечно, нет, доктор, — сказал Рамстан. — Благодарю вас.

«Аль-Бураг» облетал Валиск по сужающейся спирали, периодически пролетая над всеми четырьмя континентами, каждый из которых имел площадь, приблизительно сравнимую с площадью Африки, хотя и другие очертания. Показания приборов говорили, что слой дыма и вулканической пыли так толст, что вероятность выживания какой-либо многоклеточной жизни чрезвычайно мала. Рамстан сомневался, что кто-либо уцелел среди всех этих землетрясений, приливных волн и пожаров и не погиб еще до того, как тучи сгустились над планетой.

Два континента располагались на экваторе. На них бушевали столь яростные пожары, что их отсвет был виден даже сквозь тучи дыма. Тут и там виднелись темные пятна, которые, по словам ученых, были результатом сильных дождей. Огонь там погас, но температура на границе этих областей была столь высока, что влага скоро должна была испариться, а растительность — вновь воспламениться.

— Там росли громадные дождевые леса, — сказала Тойс. — Такие же, какими были покрыты Африка и юго-восточная Азия до того, как там образовались пустыни.

Рамстан решил провести более тщательные исследования поверхности одного из континентов в южном полушарии. В центре его располагалась огромная пустыня, но побережья были когда-то густо заселены. Хотя вдоль побережий продолжали бушевать пожары, порою имевшие протяженность в триста километров, там оставались регионы, где огонь на время угас. Тучи, несомые сильными воздушными потоками, двигались от периферии к центру, но исследователи в скафандрах могли бы летать в джипах на высоте нескольких метров над сотрясающейся почвой.

«Аль-Бураг» завис над регионом, где шли обильные дожди. Всего лишь в десяти километрах к северу отсюда начиналась каменистая пустыня, но руины зданий указывали, что регион, находящийся прямо под кораблем, был раньше густо населен. Зонды обнаружили довольно мало объектов для исследования. Практически все деревянные предметы, деревья и кустарники сгорели полностью, а угли и пепел были унесены ветром и дождем. Если там и были кости разумных обитателей или животных, зонды не засекли их.

Главный метеоролог подал новый рапорт:

— Воздушные потоки движутся со скоростью 150 километров в час. Однако по сравнению с ветрами северного полушария это еще умеренная скорость.

Рамстан знал это, поскольку и сам мог наблюдать показания приборов на техно-операционной панели. Однако он поблагодарил ученого. Заинтересовал же его следующий факт: высокочувствительный зонд засек тысячи предметов, размером и формой напоминающих шары для бильярда, находящихся на поверхности почвы или наполовину погруженных в грязь. Рамстан приказал исследователям на джипах подобрать несколько этих предметов, но потом, охваченный нетерпением, скомандовал «Аль-Бурагу» снизиться на достаточную высоту, чтобы можно было выдвинуть щупальце и взять несколько образцов немедленно.

Пока выполнялся этот маневр, Рамстан приказал послать на северное побережье челнок, чтобы разведать, есть ли и там такие же предметы.

— А если обнаружите их, слетайте на ближайший континент северного полушария и поищите их там.

«Аль-Бураг» шел навстречу ветру со скоростью пять километров в час. Зачерпнуть шарики было не так-то легко. Землю сотрясали непрерывные толчки, многие из них были достаточно сильны, чтобы подбросить шарики на метр в воздух. Несколько раз в почве открывались трещины, и шарики соскальзывали в них. «Аль-Бураг» не пытался поймать их. Любая расселина могла внезапно закрыться, превратившись в капкан.

С другой стороны, корабль захватил несколько кусочков того, что некогда было каменными колоннами, и несколько изогнутых и оплавленных стальных стержней.

Из физико-химической лаборатории доложили, что в зачерпнутой грязи содержалось множество маленьких шариков диаметром в три миллиметра.

«Аль-Бураг» продолжал вести сбор образцов, по спирали обходя регион площадью в двадцать квадратных километров.

Челнок с двумя пилотами и шестью учеными на борту вылетел с корабля. Он шел на север со скоростью триста километров в час, его зонды исследовали пространство на сто километров в обе стороны.

Снова докладывал начальник лаборатории:

— Большие шарики имеют четыре сантиметра в диаметре. Каждый весит один килограмм и покрыт железоникелевой оболочкой толщиной в пять миллиметров. Это установлено, поскольку оболочка была частично расплавлена и часть железно-никелевого сплава испарилась. Утекла. В сердцевине находится некое неизвестное вещество черного цвета, похожее на металл. Оно не просвечивается рентгеновскими лучами. Оно не реагирует с самыми сильными кислотами. Оно не сплющивается и не ломается под давлением в пятьсот тысяч тонн на квадратный миллиметр, а это самое большее, что мы можем приложить. Оно не плавится при ста тысячах градусов по Кельвину. Оно не поддается самому мощному лазеру. Маленькие шарики содержат то же вещество, или по крайней мере так оно выглядит. Они, правда, лишились большей части железоникелевой оболочки. Они были подвергнуты тем же тестам с теми же результатами.

Венделл Тонг покачал головой:

— Я никогда не видел и не слышал ничего подобного.

Экран разделился на три секции, и к Тонгу присоединились начальники геологической и астрофизической групп.

— Мы все слышали, — сказал геолог. — Можно задать вопрос?

Рамстан позволил. Но вопрос адресовался не ему, а Тонгу.

— Вы сказали, что железоникелевые оболочки частично расплавились. Я сомневаюсь, что причиной этого может быть пожар. Нельзя ли допустить, что это произошло вследствие прохождения через атмосферу с большой скоростью? То есть фактически эти шарики — некий вид метеоритов?

Тонг кивнул:

— Да, можно сказать и так. Я не компетентен…

— Но это же вполне логичное допущение! — воскликнул геолог. — Только… черт!.. Кто слышал о таких метеоритах?

Рамстан сказал:

— Раскаленные железоникелевые шарики могли вызвать всемирный пожар, не так ли?

— Это единственное объяснение, какое у нас есть на данный момент.

Два дня спустя «Аль-Бураг» покинул обследованный регион, джипы вернулись еще за день до этого. Челнок находился на северном континенте и посылал оттуда сообщения. «Аль-Бураг» переместился на западное побережье южного континента, по спирали облетел регион площадью в сто квадратных километров, а потом направился на один из континентов экваториальной зоны. Второй челнок был послан на третий континент. После шестидневного прочесывания второго континента «Аль-Бураг» погрузился в океан и стал исследовать дно. Вынырнув на поверхность пять дней спустя, корабль отправился на четвертый континент. Завершив исследования там, он подобрал оба челнока.

Результаты изысканий были обескураживающими и потрясающими.

Шарики были, несомненно, метеоритного происхождения, или, если сформулировать осторожнее, вошли в атмосферу извне с большой скоростью. Как маленькие, так и большие шарики были найдены вонзившимися в деревья, сгоревшие не до конца, в камни и даже в стальные балки. Они присутствовали везде — от полюса до полюса. Что бы ни извергло их, оно охватило всю планету, не пропустив ни суши, ни океана.

Валиск слегка превышал размерами Землю, хотя и имел меньшую плотность. Общая площадь поверхности его была приблизительно пятьсот восемнадцать миллиардов квадратных километров. Заключения, сделанные по результатам проб, гласили, что на каждый квадратный метр пришлось примерно по одному большому и двадцать маленьких шариков. Или по крайней мере так должно было быть, если бы на распределение метеоритов не повлияло различие в плотности воды и атмосферы и течения.

— Пятьсот восемнадцать миллиардов больших шариков, — прошептал Тенно, выслушав доклад. — Десять триллионов триста шестьдесят биллионов маленьких.

Каждый из маленьких шариков весил пятьдесят граммов. Вес двадцати составлял тысячу граммов — один килограмм. Это означало, что у больших шаров должен быть полый центр.

Общая масса шариков составляла 1 026 000 000 000 килограммов.

— Ни у одного корабля не хватит вместимости и энергии, чтобы доставить и запустить такую массу. Этот корабль должен быть большим, как… как что?.. Как Земля? Или больше? Пусть подсчитает компьютер.

— Объект с такой массой, подойдя близко к Валиску, мог вызвать катаклизм — землетрясения и приливные волны, — сказал Рамстан. — Но… вы правы, Тенно. Это не может быть ни космический корабль, ни даже целый флот. Непостижимо. Как бы то ни было, если этот объект или объекты направлялся разумом… Кто из разумных может додуматься применить для убийства жизни такую неэффективную штуку, как эти шарики? Нейтронные бомбы куда действенней. И какую выгоду может принести агрессорам это всеобщее уничтожение? Разве что они столь жестоки, что желают только разрушать и разрушать. Я не могу поверить в это.

«Болг убивает всех, кроме одного. Бог болен. Несокрушимое пламя падает с черного неба… Все умирают. Куда скрыться?»

ГЛАВА 9

«Аль-Бураг» находился на орбите Валиска и ожидал приказов Рамстана относительно дальнейшего маршрута. Сам он прикидывал, куда направиться, и как раз за этими раздумьями его застал вызов от доктора Ху.

— Вебнитка чувствует себя достаточно хорошо, чтобы с ней можно было недолго поговорить. Она хочет говорить с вами. Лейтенант Дэвис будет переводить.

Рамстан поблагодарил Ху и сказал, что будет в лазарете так скоро, как только сможет дойти дотуда.

— Это значит — немедленно? — спросила она.

— Конечно! — фыркнул Рамстан. — А что же, черт побери, это еще может означать?

Лицо Ху застыло, словно маска, но она ничего не сказала в ответ. Рамстан пожалел, что сорвался. Нервы его дергались, как черви под электротоком. Он должен взять себя в руки. Валиск… глайфа по-прежнему отказывается говорить с ним… тенолт… все на свете… Все были в сговоре против него.

Рамстан вышел из каюты. Пожалуй, слово «сговор» было неуместно. Это звучит так, словно он совсем стал параноиком.

Он постарался сосредоточиться на предстоящем разговоре с вебниткой. Возможно, она расскажет ему что-нибудь о том, что случилось; хотя если она находилась в своем контейнере в то время, как раушгхольский корабль подвергся атаке, то поведать она могла немногое. Какая удача, что на борту «Аль-Бурага» находится Дэвис — ведь только она знает вебнитский язык. «Аль-Бураг», в отличие от «Пегаса», не заходил на Вебн. Во время шестимесячного пребывания там Дэвис, в качестве океанолога, близко общалась со своими местными коллегами и имела возможность настолько хорошо изучить их язык, насколько была способна. Она также знала навигационные координаты Вебна, или по крайней мере могла сообщить астрогаторам «Аль-Бурага» достаточно данных, чтобы те произвели необходимые вычисления. Фактически, если бы не Дэвис, то «Аль-Бураг» никак не мог бы попасть на Вебн — разве что пойти на Раушгхол и запросить координаты у тамошних алараф-навигаторов.

Обе — и вебнитка, и Дэвис — находились в лазарете.

Женщина с Земли пребывала там по двум причинам. Во-первых, чтобы переводить речь вебнитки, если та будет в состоянии говорить. А во-вторых, у Дэвис все еще наблюдалась лихорадка, причины которой не удалось установить. Она подверглась машинному обследованию и прошла самотестирование, но ее по-прежнему лихорадило, и температура тела была выше нормальной. Ху говорила Рамстану, что предполагает психосоматическую природу лихорадки. Видимо, она не была заразной, и потому не было оснований держать Дэвис в изоляторе. Все это было установлено в первые же три часа пребывания ее на «Аль-Бураге».

Рамстан вошел в лазарет. Вебнитка плавала в большом пластиковом баке. В лазарете также присутствовали техник-сиделка, Ху и Тойс. Бранвен сидела в кресле около бака. Ее левая рука покоилась в огромной перепончатой ладони вебнитки. Инопланетное создание смотрело на Рамстана большими темными глазами.

— Мы готовы вести запись, — сказала Ху. — Но я должна следить, чтобы пациентка не переутомилась.

Рамстан поклонился созданию, надеясь, что она правильно интерпретирует этот почтительный жест. Дэвис обратилась к вебнитке с фразой на языке, содержащем множество шипящих и пауз, а затем пояснила:

— Я объяснила ей, что вы хотели сказать этим поклоном.

— Вы ведь не читаете мои мысли? — наполовину серьезно спросил Рамстан.

— Я только пытаюсь предугадать их. Вебнитка произнесла фразу длительностью примерно в десять секунд. Дэвис сказала:

— Она обращается к вам, поскольку вы — капитан. В подобных вещах вебниты придерживаются строгого церемониала. Она уверена, что настал крайний случай; она уверена, что умирает.

Рамстан посмотрел на Ху:

— Это так?

Ху пожала плечами и ответила:

— Я так не считаю. Но, возможно, она знает сама о себе больше, чем я. Почти все пациенты знают о своем организме больше врача, хотя и не все осознают это.

Рамстан снова поклонился, сделал условный жест и несколько секунд спустя опустился в кресло-образный отросток, выросший из палубы.

Последовал быстрый обмен репликами между инопланетянкой и Бранвен Дэвис. Затем Бранвен сказала:

— Ее зовут Вассрусс. Она была на борту раушгхольского корабля и путешествовала с Вебна на Раушгхол. Раушгхолы хотели, чтобы она поделилась с ними знаниями по морскому растениеводству. В обмен они давали Вебну глубоководный аппарат и технологические диковинки. Вассрусс говорит, что ее визит не был делом особой важности. На обратном пути раушгхольский корабль сделал крюк, чтобы зайти на Валиск. Или же это предполагалось заранее и было основной целью полета.

Вассрусс заговорила снова, произнеся фразу примерно такой же длительности. Дэвис перевела:

— Вассрусс была в своей каюте, когда услышала странный звук — как будто что-то пробило оболочку корабля, а потом послышался страшный свист. Он исходил не от электронного оборудования; по крайней мере, она слышала, как капитан сказал это. Она включила интерком, связывавший ее каюту с мостиком. Свист длился примерно две минуты, а потом внезапно прекратился. Детекторы корабля показывали наличие поблизости огромной массы. До этого не было никаких признаков ее приближения. Масса просто неожиданно появилась ниоткуда. Капитан сказал, что этого не может быть. Но это было.

— Как велика была эта масса и как она выглядела? Был ли это космический корабль?

— Это была сфера диаметром в тринадцать тысяч километров. По крайней мере, это Вассрусс прочитала по показаниям приборов. Но… она называет это особым словом. Цсох'азгд.

— Как бы она могла это расшифровать? Бранвен снова обратилась к Вассрусс.

— Это вебнитское имя Чудовища Хаоса из их религии. Вассрусс говорит, что никогда не следовала канонам веры. Но теперь, когда она воочию узрела Цсох'азгда, она уже не питает уверенности, что их религия лжет.

Рамстан сказал:

— Спросите ее, откуда она знает — или думает, что знает, — что эта штука была тем самым как-его-там…

Бранвен снова поговорила с вебниткой, потом ответила:

— Она говорит, что это был Цсох'азгд. Никаких разумных доводов этому нет. Ты узнаешь это, как только увидишь его, но это не принесет тебе добра, ибо увидевшего вскоре ждет смерть.

Неожиданно Вассрусс заговорила так быстро, что Бранвен не успевала переводить и попросила ее говорить медленнее.

— Вскоре я умру. Я хочу умереть в своем родном мире и быть похороненной по обычаю моего народа. Если вы доставите меня на Вебн, прежде чем я умру, я хорошо вам заплачу.

Рамстан был потрясен, но ничем не выдал этого.

— Нет никакой необходимости платить мне, это даже нежелательно. Фактически, с моей стороны было бы незаконным принимать деньги или какие бы то ни было дары.

Тойс возразила:

— Не совсем так, капитан. Есть статья, которая гласит, что вы можете принять дар, если отказ оскорбит дарителя или вызовет у него какие-либо недобрые чувства.

— Ах да, я и забыл об этом, — спохватился Рамстан.

Дэвис уже перевела слова Рамстана. Вассрусс, забыв ее просьбы говорить помедленнее, разразилась целым потоком фраз. Рамстан не знал, что она говорит, но безошибочно улавливал в ее голосе мольбу и отчаяние. Выражение ее лица выглядело для него как угрожающий оскал, но не было сомнений, что для нее это — просительная улыбка.

Дэвис сказала:

— Ее народ — настоящие домоседы. Вассрусс была первой, кто покинул планету, и она не уверена, что все случившееся не было карой Господней. Видите, как быстро она отбросила свой атеизм, как поверхностен он был. Однако она напугана. Для нее это ужасно — умереть так далеко от родного океана. И хуже того — не быть погребенной, не погрузиться в глубины и не вернуться в лоно океана.

Вассрусс произнесла что-то. Бранвен Дэвис выслушала ее слова, потом перевела:

— Она хочет знать, что я сказала вам. Она хочет быть уверенной, что я перевожу правильно. Для меня это нелегко: так много слов, которых я не знаю или которые могут иметь второй смысл, не замеченный мною во время изучения вебнитского языка.

Бранвен ответила вебнитке на вопросы. Вассрусс, казалось, задумалась на минуту, а затем выдала новую связку фраз. Дэвис пояснила:

— Она настаивает на том, чтобы вы приняли ее дары. Но она говорит — и я не уверена, что понимаю ее правильно, — что эти дары уникальны. Подобных им нет нигде в мире.

Рамстан фыркнул:

— Откуда она может знать это? Она что, облетела весь космос?

Бранвен перевела эти слова прежде, чем Рамстан успел остановить ее. Он почувствовал, как горит лицо. Он был сконфужен, к тому же рассердился на Бранвен.

Должно быть, она догадалась, о чем он подумал, и сказала:

— Я только спросила у нее, что это за дары. Но она говорит, что устала и хочет спать.

Рамстан поклонился вебнитке и вышел. Итак, чудовищная, но некоторым образом привлекательная женщина-тюлень собиралась наградить его некими сокровищами. Он не ожидал, что они будут ошеломляюще ценными или прекрасными. Однако ему было любопытно, что они собой представляют и каковы реальные причины, по которым она преподносит ему эти сокровища. Хотя, возможно, она делает это просто так.

Их уникальность отнюдь не означает, что они будут интересны, нужны, полезны — в любом сочетании этих качеств. Многие артефакты были уникальны и при этом не представляли интереса ни для кого, кроме владельца. Или кроме ксенолога, который питал чисто теоретический интерес ко всему неземному.

Были времена, когда понятие Бога, являющееся ментальным артефактом, представляло ценность только для владельца.

Это было странное отклонение мысли.

Что оно делало здесь, зачем просочилось сквозь трещину в стене сознания?

И отчего возникла эта трещина?

Не имеет значения. Он не мог долго думать об этом, хотя мелькнувшая мысль могла иметь больше отношения к делу, чем казалось. Он также не мог надолго сосредоточиться на обещаниях Вассрусс. Почти все время, во сне и наяву, ему мерещилось уничтожение обитателей Валиска. Было ли это совершено тем, о чем ему нашептывал неизвестный доброжелатель в таверне? Был ли это болг?

На этот вопрос могла ответить только одна сущность. И она же могла быть незримым доброжелателем в калафальской таверне. Но она заговорила один раз, когда он похитил ее из толтийского храма, и второй раз — после того как он услышал голос в таверне.

С тех пор Рамстан семь раз садился за рабочий стол и рассматривал в микроскоп поверхность яйца. Глаза его скользили по скульптурам какого-то микроскопического Микеланджело, который работал над ними… как долго? Быть может, целую вечность? Что бы ни скрывалось под этой непроницаемой поверхностью, но должна же снаружи быть какая-то антенна для передачи и приема мыслей. Или, быть может, одна из фигур, покрывающих лик этого маленького мирка, и была антенной? А может быть, Рамстан мыслил неверными категориями? Возможно, антенна не была нужна.

По спине Рамстана пробежал холодок — словно стылый камень, брошенный ледяной рукой на поверхность замерзшего озера. Быть может, яйцо и было антенной?

В таком случае, кто же передавал те мысли, которые он воспринимал?

Рамстан не знал. Что в мире было постоянно, так это сверхизобилие вопросов и скудость ответов.

Семь дней по корабельному времени спустя, когда Рамстан шел из своей каюты на мостик, его остановил громкий пронзительный сигнал. Круг на переборке из бледно-желтого стал пламенно-оранжевым, и на нем развернулась алая спираль. Рамстан побежал, крича на бегу:

— Мостик! Почему тревога?

На одном из кругов появилось лицо Тенно, изображение переходило из круга в круг, держась все время наравне с Рамстаном.

— ДВЭ засек НКО, сэр. Он неожиданно появился из-за астероида, который мы прошли три часа назад. Сейчас проверяем показания разером.

К тому времени как Рамстан добежал до мостика, показания разера были сняты. ДВЭ (детектор вибраций эфира) засек возмущения в пространственно-временном туннеле, по которому в настоящее время двигался корабль. ДВЭ не обладал возможностями радара или же дальностью и точностью локатора. Он лишь засекал вторжение в туннель на относительно близком расстоянии, да и то в ограниченный период времени.

Унтер-офицер Язди доложил, что неопознанный космический объект имеет 260 метров в длину, 210 метров в ширину и формой напоминает раковину устрицы. Рамстан слушал невнимательно; он и сам мог прочитать данные и видеть сам объект на дисплее.

— С виду похоже на «Попакапью», — сказал Тенно.

ГЛАВА 10

Рамстан не стал возражать против очевидного. Конечно, это мог быть и другой толтийский корабль, но он сомневался в этом. Насколько он знал, на Толте было только два алараф-корабля. И этот, должно быть, последовал за ними с Калафалы. Это доказывало, что тенолт имели более развитую технологию, нежели предполагали земляне. Незадолго до последнего рейса «Аль-Бурага» земные алараф-специалисты создали прибор для детекции вибраций, вызываемых прохождением кораблей по «туннелям». Это было довольно примитивное оборудование, позволяющее лишь засечь след корабля, прошедшего здесь не более десяти или двенадцати часов назад. Ученые полагали, что ко времени возвращения «Аль-Бурага» на Землю ДВЭ будет обладать более высокой избирательностью и большей чувствительностью. Тенно покачал головой и промолвил: — Возможно, это всего лишь совпадение и они не преследовали нас. Трудно поверить, что их ДВЭ лучше, чем наш. Фактически мне не верится, что он у них вообще есть.

— Вы показываете свою предубежденность, — возразил Рамстан — Из того лишь, что они поклонялись — то есть поклоняются — идолу и следуют другим обычаям, которые мы считаем признаками отставания, если не регресса, еще не следует, что их наука находится на низком уровне… Как бы то ни было, — продолжил он, прервав сам себя, — они здесь. И можно предположить, что они преследуют нас все по той же причине, что и раньше.

Тенно и Язди искоса посматривали друг на друга. Быть может, оба они думали о том предмете, который их капитан принес на корабль в сумке? И если так, то почему им не хватало смелости прямо сказать об этом? На их месте Рамстан высказал бы все. Боялись ли они его? Или же боялись показать себя глупцами, если вдруг окажется, что они не правы?

— Для начала, — сказал Рамстан, — нам следует попытаться связаться с ними. Быть может, на этот раз они ответят. Если нет, то мы уйдем в прыжок. Если это не совпадение, если у них и в самом деле есть ДВЭ, они последуют за нами.

Тенно с сомнением спросил:

— И что тогда? — но повернулся и сказал что-то разер-оператору, который отдал приказ своему помощнику на мостике второго уровня. Почти сразу же тот сообщил, что пытался связаться с тенолт, но не получил ответа. Однако неопознанный корабль (его продолжали именовать так) прощупывал «Аль-Бураг» разерами и радарами.

— Они не захотели говорить с нами на Калафале и не хотят говорить сейчас, — хмыкнул Тенно. — Почему же они гонятся за нами?

— Мы должны точно убедиться, что это так, — отозвался Рамстан.

Он неохотно отдал приказ возвращаться в валисканское окно. Этот маневр включал в себя полный круговой разворот, занимавший пять часов. Чужак начал разворачиваться через несколько минут спустя после того, как это сделал «Аль-Бураг».

— Они сделали это, — отметил Рамстан. — Нет смысла уходить в алараф-прыжок. Установите снова курс на Вебн, Тенно.

Звезды на обзорном экране закружились, и «Аль-Бураг» лег на прежний курс, ориентируясь по конфигурации созвездий и положению вебнитского солнца. Когда корабль впервые достиг этого окна, то у него, конечно, не было данных о расположении звезд. Но теперь навигаторы уже вычислили курс на Вебн и ввели данные, и теперь корабль мог следовать этим курсом сам. Ему нужна была только команда, устный приказ или нажатие кнопки.

Точно так же он мог нырнуть в любое другое окно, включая и то, что вело на Землю, — по одной только короткой команде.

Рамстан расслабился. Он не желал возвращаться на Валиск, боясь того, что могло скрываться — если это понятие было применимо — в окне. Или оно могло быть в другом окне, связанном с «туннелем», ведущим к окну Валиска. И оно могло появиться неожиданно и без предупреждения атаковать землян.

Корабельные локаторы не засекли столь массивного объекта, как тот, о котором говорила Вассрусс. Следовательно, эта штука могла уйти на алараф-двигателе в другой сектор пространства-времени. Но она могла так же легко вернуться в валисканское пространство и ожидать там. Или появиться в этом секторе в любую секунду.

Рамстан уже выдал кораблю инструкции действий на случай, если появится объект таких размеров и вида, как тот, что наблюдала Вассрусс. Корабль должен был немедленно уходить в алараф-прыжок, даже если это означало, что вынырнет он в неизвестном окне. Но в этом не было ничего страшного, ведь корабль всегда мог совершить обратный прыжок.

Но что, если у этой штуки был своего рода ДВЭ и она может проследить прыжок «Аль-Бурага»?

Тогда корабль мог либо прыгать из туннеля в туннель, известный или неизвестный, либо остаться и сражаться. Образ действий в последнем случае зависел от того, как далеко окажется эта штука, выйдя из туннеля. Если близко, то есть в пределах сотни километров, то останется спасаться бегством. Если штука (или Рамстан должен именовать ее болгом}) будет достаточно далеко, чтобы ее снаряды не смогли поразить «Аль-Бураг» раньше чем через три минуты, то Рамстан использует против нее лазеры, разеры и торпеды, и, как последнее средство, эфиродеструктор.

Все это может уничтожить штуку. Но если она применит свое оружие немедленно после появления в окне, «Аль-Бураг» должен будет нырнуть в другой туннель прежде, чем оно сможет поразить корабль. Болг (итак, он сказал это!) может выплюнуть триллионы снарядов, превратив их в своего рода завесу таких размеров, что «Аль-Бураг» даже на максимальной скорости, возможной для МГ-двигателя, не сможет избежать ее.

Это зависит от скорости снарядов. С какой скоростью они вылетают из болга?

«Попакапью» держался на прежнем расстоянии от земного корабля. Рамстан хотел бы сбросить, а потом резко увеличить скорость, чтобы проверить, сможет ли толтийский корабль состязаться с ними в прямом и обратном ускорении. Но в данной ситуации сохранение энергии было важнее, чем удовлетворение любопытства.

Приказав, чтобы ему немедленно сообщили, если ситуация потребует его присутствия, Рамстан удалился в свою каюту Он вынул глайфу из сейфа и поместил ее на стол под микроскоп. Он не стал смотреть в окуляр. Вместо этого он положил ладони на оба торца яйцеобразного предмета, слегка постучал по нему, а потом с силой сжал. Как будто он мог выжать что-то из глайфы, как будто сила его устремлений могла преобразоваться в силу рук; и исторгнуть из этой вещи слова.

— Болг явился, — тихо произнес Рамстан. — Я видел целую планету, лежащую в руинах, вся жизнь на ней, все животные и растения убиты. Пропал «Пегас», и я боюсь, что виной тому болг. Я вижу призраков из моего детства и слышу голоса. Быть может, эти голоса принадлежат тебе и эти призраки вызваны тобою? Если ты можешь говорить, словно чревовещатель, почему бы тебе не насылать призраков? Говори! Говори, или, во имя Аллаха, я выкину тебя из корабля в космос и отправлю тебя в падение на звезду!

— Это не причинит мне физического ущерба, — отозвался голос его отца. — Я родилась в пламени звезды.

Слова звучали так, словно исходили из уст живого существа, имеющего зубы, губы, язык и нёбо, — из уст человека. Но это не были колебания воздуха, ударяющиеся о барабанную перепонку Рамстана. Они переносились без посредства материи из глайфы в его мозг и были всего лишь определенными импульсами, порождающими электрические конфигурации. Но Рамстану казалось, что в ушах его звучит голос его давно умершего отца.

Теперь, когда он заставил загадочный предмет говорить, сам он не мок сказать ни слова. Сердце его неистово колотилось, и эти удары отдавались в ушах, как будто он лежал на гигантском футбольном поле и мяч вот-вот должен был нанести ему неотвратимый удар.

Сквозь гул в ушах прорвался голос, словно оборвав вибрирующую басовую струну. Но сердце Рамстана все еще продолжало болезненно колотиться.

— Никакого толку нет от того, что ты боишься меня, — сказала глайфа. — Боишься? Нет, благоговеешь. Это более точно. Нет. Это страх, хотя ты боишься не столько меня, сколько самого себя. Ты боишься того, что можешь совершить. Это неправильно, поскольку ты уже сделал то, что боишься сделать. Слишком поздно.

Может ли безголосая вещь хихикать? Да, она это сделала.

— Нет, это не настоящий смех. Я просто вызываю в тебе ощущение смеха. Мне смешно. Не имеет значения. Слишком сложно объяснить. Скажи мне, зачем ты хотел поговорить со мной?

В каком-то смысле глайфа могла читать его мысли. В другом смысле — нет. Она говорила ему, что считала его электрическую матрицу, пульсирующую конфигурацию нервной системы, когда он появился в Великом Храме в столице Толта. Она могла видеть его как скелет из переплетенных светящихся жил, как вихри крошечных звездочек и кометных хвостов. Она вторглась в его разум и составила определенную конфигурацию импульсов, и это заставило Рамстана желать заполучить глайфу так, как он никогда и ничего на свете не желал. Она окутала его облаком пламени, вихрем энергии, который ослепил бы всех вокруг, если бы они могли его видеть. Возможно, какой-то отблеск увидел Бенагур и края облака коснулась Нуоли.

Глайфа обладала огромными возможностями, но и у них были определенные пределы, и одним из ограничивающих факторов было расстояние. До того как терранские астронавты вошли в помещение, где находилась глайфа, она не могла определить, кто из троих ей нужен.

«Я целые зоны ожидала одного, а в итоге получила троих, — говорила глайфа. — Воистину примечательно. Вне всякой вероятности. Но так оно было. Как говорите вы, земляне: „Не было ни гроша, да вдруг алтын“».

Глайфа с самого начала имела возможность говорить с Рамстаном, поскольку он знал урзинт. Но при этом она вынуждена была «использовать» собственный голос Рамстана. В промежутке между первым и вторым ее разговором с ним она изучила терранский и арабский языки. Она могла «видеть» все значения слов и образов, пульсирующих в сознании Рамстана.

По крайней мере так Рамстан объяснил столь быстрое обучение глайфы обоим языкам. Своего объяснения глайфа не дала.

Она вызывала в сознании Рамстана должные слова в должном порядке. В некотором смысле он говорил сам с собой. В другом смысле он вел диалог с глайфой. Если бы его спросили, какое отличие между этими двумя смыслами, то он не смог бы объяснить.

Наконец Рамстан «сглотнул комок» в ментальном «горле» и негромко сказал:

— Вот что случилось с тех пор, как я в последний раз говорил с тобой. Или ты уже знаешь об этом?

— Расскажи мне подробнее.

Рамстан рассказал, чувствуя, что глайфа, кажется, забегает вперед его слов, чтобы докопаться до корней каждого слова или образа, увидеть все растение целиком, корни, ствол, листья, цветы, сучья — и все это за один невероятной быстроты взгляд.

Как ни странно, глайфа, кажется, больше заинтересовалась призрачным гостем в отеле, нежели всем остальным. По крайней мере это было первое, о чем она спросила.

— Ты считаешь, что это в самом деле был аль-Хизр?

— Я не знаю, что и думать, — ответил Рамстан. — Это может быть спроецированное вовне мое представление об аль-Хизре. Субъективный образ, показавшийся объективным. Или это может быть… я не знаю что.

Глайфа хихикнула. Но Рамстану этот смешок показался злым.

— Никакого злого умысла или заговора, — сказала глайфа. — Быть может, скрытность. Но по веским причинам. В свое время все, что должно быть открыто, будет открыто. Но я заверяю тебя, что ты не будешь ввергнут неподготовленным в поток событий, требующих от тебя твердости и зрелых, спокойных решений. Это в том случае, если придет время. Если нет, то… Ну, мы посмотрим. Эта вебнитка, Вассрусс, собирается поднести тебе три дара, и ты не имеешь представления, что это такое. Но из твоих слов о том, что случилось прежде этого ее обещания, я знаю, что за дары тебя ожидают. Я воистину удивлена, а, поверь, удивить меня нелегко. Во-первых, вы трое пришли после ожидания столь долгого, что ты даже и вообразить не можешь такой длительности времени.

Трое разом. Затем дары Вассрусс. Они вполне могли затеряться в космосе или попасть к кому-либо другому. Но ты явился, подходящий Али-Баба, как говорят у вас в Новом Вавилоне. В безбрежности космоса было единственное место, которое я избрала бы, если бы знала о наличии выбора. Но я не знала, и все же вы явились туда.

— О чем ты говоришь?

— Еще не время рассказать тебе об этом. Хотя, как я уже говорила, если события того потребуют, мне так или иначе придется рассказать тебе. Но я была права, избрав тебя. Быть может, ты один из тех исключительно редких типов, которые служат словно магнитом для невероятных событий. Из тех, чья матрица опровергает принцип вероятности. Такие личности бывают, хотя доселе я не встречала никого из них, и я по-прежнему не уверена касательно тебя. Возможно, это они…

— Они? — переспросил Рамстан.

— Не имеет значения. Во всяком случае не сейчас.

Рамстан взорвался:

— А что делать с толтийским кораблем? Его капитан определенно собирается вернуть тебя обратно! И, я уверен, он жаждет отомстить мне, если не всему экипажу, за святотатство! Но он не осмеливается предпринять ничего, что могло бы уменьшить его шанс вернуть тебя! Итак, он следует за нами, прячется в тени, выжидает первого же удобного случая, а потом — бабах, вот он! И я не могу объяснить своему экипажу, почему он преследует нас!

— Ты найдешь какой-нибудь способ разрешить эту проблему. Может статься, ты должен будешь, сразиться с ними. В этом случае ты должен будешь убедить свой экипаж, что толтийский корабль представляет собой смертельную угрозу. И ты должен будешь спровоцировать его нападение на вас.

— Ты понимаешь, что говоришь? — воскликнул Рамстан.

— Успокойся. Твои эмоции выводят меня из равновесия. Да, я понимаю. Ты же, к несчастью, не понимаешь, что ставка больше, нежели судьба нескольких сотен тенолт. Или нескольких сотен землян. Или даже нескольких миллиардов валискан.

— И какова же ставка? — закричал Рамстан. Голос его отразился от переборок, и они задрожали, словно «Аль-Бураг» откликнулся на боль и недоумение своего капитана. Если главный инженер Индра в этот момент подключался к нервным узлам корабля, он был встревожен.

— Например, твое бессмертие.

— Я и не думаю о нем! — прошипел Рамстан.

— Нет, конечно, нет. Не в данный момент. Однако я не могу тебе сказать, каковы ставки. Не сейчас. Ты мне не поверишь. Или, если поверишь, можешь лишиться рассудка. Я защищаю тебя, поверь. Но ты ведь вынужден верить мне, не так ли?

— Проклятье! — выкрикнул Рамстан. — Зачем ты соблазнила меня?

— Того, кто устойчив к соблазну, нельзя соблазнить, — сказала глайфа. — Ты сам себя соблазнил. Когда я сделала тебе предложение, ты не обязан был принимать его. Я не пользовалась ни магией, ни гипнозом. Твоя воля была совершенно свободна, или, по крайней мере, свободна настолько, насколько это возможно. Это был твой выбор.

Ты сказал «да». И твои сомнения всего лишь… Первое побуждение было глубже.

Рамстан ничего не ответил на это. Наступило молчание. Возможно, глайфа была попросту ошеломлена взрывом эмоций со стороны Рамстана.

Неожиданно молчание прервалось.

— Бранвен Дэвис, эта женщина, которая так привлекает тебя… Ты не думал о том, что между нею и тенолт может существовать связь?

Рамстан был потрясен:

— Как это может быть?

Он оборвал себя, но глайфа читала образы и эмоции, рвавшиеся из его сознания наружу, словно грешники из внезапно распахнувшихся адских врат.

— Я не знаю. Ищи сам. Я ведь только обсуждаю такую возможность.

— А я-то думал, что я параноик.

— Не позволяй своим чувствам влиять на здравый смысл. А что касается паранойи, то любой, у кого хватает воображения представить себе все возможности, автоматически становится параноиком.

— Я не вижу… Ну, понятно, может существовать очень малая возможность. Но если даже так, то она, во всяком случае на данный момент, не так важна. Что более насущно — так это монстр, плюющийся метеоритами, не так ли?

— Очевидно.

— И ты не скажешь мне, что он из себя представляет?

— Когда ты попадешь в некое определенное место и встретишь некую личность — если это случится, — тогда я и скажу тебе. До этого я не должна говорить ничего. — Рамстан стукнул по столу кулаком. — Я наслаждаюсь этим великолепным выражением эмоций, даже если оно вредит мне, — сказала глайфа. — Но в то же время я сожалею, что ты так плохо владеешь собой.

Из переборки раздался голос доктора Ху: — Капитан! Вебнитка желает говорить с вами. Она говорит, что это чрезвычайно срочно. По моему мнению, сэр, она долго не протянет.

ГЛАВА 11

Дэвис стояла рядом с Вассрусс, держа ее огромную перепончатую ладонь обеими руками. Ху смотрела на экран осциллоскопа, где зеленая горизонтальная линия прерывалась маленькими всплесками через неравные интервалы. Медтехник регулировал что-то на диагностической панели.

Ху повернулась от экрана и пристально посмотрела на Рамстана.

— Вы, должно быть, бежали от самой каюты.

Рамстан не ответил. Он подошел к баку, в котором плавала Вассрусс. Она повернула в его сторону свою громадную голову и уставилась на него тюленьими глазами. Глаза были яркими, но Рамстану показалось, что в глубине их он видит заиндевевшее стекло.

Вассрусс заговорила. Она говорила долго, и в конце концов Бранвен Дэвис сказала что-то, и веб-нитка умолкла.

— Она говорит слишком быстро для меня, — пояснила Бранвен. — Я попросила ее начать сначала.

Вассрусс открыла рот и набрала воздуха. Затем повторила свои слова, медленно и с перерывами, чтобы Дэвис успевала переводить.

— Я, Вассрусс с Фиолетового Острова, скоро умру. Я надеялась прожить достаточно долго, чтобы перед смертью увидеть свое родное море, глубокие синие воды вокруг поросших соснами скал Фиолетового Острова. Но жизнь моя вытекает из моего тела быстрее, нежели я думала. Это сделал Цсох'азгд; он порвал мою душу в лоскуты. Вы никогда не видели создания, которое пожирает все живое и при этом остается все той же тварью. Иначе вы знали бы, как вы мелки и незначительны, что вы есть ничто, ничтожество, крошечный кусочек плоти. И это вы, то есть это я, считавшая себя центром Вселенной, целью существования космоса, созданием, из которого все вещи исходят и в которое они возвращаются. И вот это создание неожиданно и бесповоротно становится ничтожным, затерянным, одиноким. Оно больше не исток и устье мира. Оно одиноко, затеряно, ничтожно. У него нет прошлого, его никто не любит, и оно не любит само себя. Это осознается неожиданно, не разумом, а на уровне мельчайших частиц живых клеток, безнадежно и бесконечно. Это существо не заслуживает надежды и не должно желать ее. Оно с самого начала было ничем, оно всегда было ничем, и после появления чего-то осталось ничем, и ничем будет всегда. Все мы только маски, а за ними нет лиц, если только у пустоты нет лица.

Вассрусс умолкла. Единственным звуком было ее тяжелое дыхание. Бранвен по-прежнему держала руку вебнитки; выражение ее лица стало еще более печальным. Ху покачала головой. Техник выскользнул из комнаты. Рамстан увидел, что замерзшее стекло в глазах Вассрусс всплывает из глубины на поверхность.

И вот Вассрусс высвободила руку из ладоней Бранвен и потянулась к сумке на своем животе. Оттуда она извлекла три предмета, которые Рамстан уже видел, когда в первый раз навещал ее.

Это и были те дары, о которых она говорила.

Все три предмета лежали на ладони Вассрусс, простертой в сторону Рамстана. Но когда он протянул руку, чтобы взять их, вебнитка сжала пальцы.

— Я должна рассказать вам кое-что о дарах вуордха, — сказала она. — Вуордха создали их очень давно. Когда-то вуордха были великим народом, очень могущественным. Теперь их осталось только трое, как мне говорили. Они потеряли многое из своей мощи, но не все, и то малое, что осталось, больше, нежели то, чем владеют многие, похваляющиеся своим величием и богатством. Кое-кто говорит, что вуордха столь древни, что пережили Смерть Всех и Многих Миров.

Здесь Рамстан прервал Бранвен и спросил, правильно ли она перевела. Не содержала ли фраза «Все и Многие» противоречия?

Бранвен обратилась к вебнитке, и та коротко ответила. Бранвен объяснила:

— Нет, именно так она сказала. Это древняя фраза, точного смысла которой она не знает.

Вассрусс заговорила снова.

— Эти дары, эти сигилы, когда-то принадлежали моей бабушке. Она не рассказывала мне подробностей того, как они попали в ее руки. Но она сказала, что некогда ей была оказана великая милость королевой нашего народа и королева подарила ей эти три предмета. Сама королева унаследовала их от своего прадеда, который получил их от капитана урзинтского корабля. Ни она, ни ее прадед никогда не пользовались ими. Перед смертью моя бабушка передала их мне. Она рассказала все, что знала о них, хотя это на самом деле немного. Все, что вам нужно знать, — это то, что каждый из этих предметов обладает особой силой. Вы можете использовать их, если окажетесь в такой ситуации, из которой не будет другого выхода. При этом вы должны положить предмет в рот. Почему так, а не просто взять в руку, я не знаю. Но это все, что нужно. Все остальное сделает дар вуордха. Но первым вы должны использовать шенгорт, треугольник. После этого он уже будет бесполезен для вас. Каждым владельцем он может быть использован только один раз. Воспользовавшись им, вы можете передать его тому, кого считаете достойным, хотя и не обязательно делать это. Но не раньше, чем используете остальных два. Или если не используете их, то перед смертью вы должны передать кому-либо все три. Не разделяйте эти три предмета. Храните все три вместе, пока не настанет день передать их, и тогда передайте все три одному человеку.

Рамстан попытался сохранить на лице бесстрастное выражение. Неужели это создание действительно верит в магию, в эту сказку про три чудесных предмета?

Вассрусс, словно прочитав его мысли, сказала:

— То, что я рассказала о дарах вуордха, — но ложь. Возможно, вы удивлены, отчего я не воспользовалась этими дарами, чтобы уберечь себя от опасности?

Рамстан обратился к Дэвис:

— Скажите ей, что я действительно удивлен. Та перевела. Вассрусс закашлялась и сказала:

— Я не пожелала использовать сигилы, пока была такая возможность. Я не предвидела появления метеорита, снаряда или чего бы то ни было. Когда он пронзил мое тело, я впала в шоковое состояние. Я не сообразила положить шенгорт в рот до того, как потеряла сознание.

Она умирала, и если, подарив ему эти предметы, она почувствует себя лучше, то следует дать ей такую возможность. Это будет доброе дело. Аллах видит каждое доброе деяние и засчитывает его тебе.

Последняя мысль была странной, совершенно неуместной, неизвестно откуда появившейся в мозгу Рамстана. Но, как однажды сказала Тойс, «вы можете смыть только грязь, кожа все равно останется».

Вассрусс говорила:

— Итак, вы не должны забывать, что первым надо использовать шенгорт. Вторым — квадрат, пенгратон. А третьим — диск, ф'римон. Я не знаю почему, но использование их в неверном порядке сводит их силу на нет.

Она повторила:

— И если вы использовали все три, то вы должны передать их другому так скоро, как только возможно. Если к тому времени как вы будете готовы к смерти, вы не используете их, вы должны передать их кому-нибудь, кто сохранит их.

Рамстан не смог удержаться от вопроса:

— А что, если я умру неожиданно и не успею их никому передать?

Он говорил так, словно верил в могущество этих предметов.

— Тогда кто-нибудь возьмет их.

Рамстан собирался было спросить ее, как же взявший эти предметы сможет узнать способ ими воспользоваться Будет ли новому владельцу прок от этих штучек, если он не получит наставлений и, возможно, даже не будет знать, что он взял? И как сможет передать это знание кому-нибудь еще? А поскольку такое, вероятно, случалось много раз за долгие века, раз уж эти три дара были столь древними, то как они избежали печальной участи — быть потерянными или забытыми? Почему эта цепь не прерывалась?

У него были и другие вопросы, но стоило ли об этом волноваться?

— Конечно, — сказала Вассрусс, — как и всякий дар, они не обязательно могут быть благом. Если использовать их неверным образом, они могут причинить вред владельцу или даже убить его. И могут быть ситуации, когда смерть будет предпочтительнее их использования. Что это за ситуации, я не знаю.

— Возможно, будет лучше, если вы отдадите их кому-либо другому, — сказал Рамстан.

Дэвис возразила:

— Она оказывает вам величайшую честь, какая только возможна для ее народа. Вы не должны отказаться. Ох, сэр, вы просто не можете отказаться.

Рамстан пожал плечами;

— Очень хорошо. Но… почему она отдает эти дары мне?

Выслушав Вассрусс, Бранвен ответила:

— Как только она увидела вас, она узнала, что вы один из тех, кого ждут сигилы. Так же, как и вы узнаете того, кому должны будете передать эти три ссузз'акона.

Вассрусс снова произнесла что-то.

— Она говорит, что существует поверье, будто в конце концов сигилы вернутся к своим создателям.

— Для меня это звучит как какая-то древняя чепуха, — хмыкнул Рамстан.

Вассрусс что-то тихо сказала Бранвен.

— Она говорит, что еще не сказала вам самого важного И у нее осталось немного времени.

Доктор Ху сказала:

— Мы можем дать ей еще некоторое время. Бранвен перевела это для Вассрусс. Женщина-тюлень произнесла:

— Тссисскоосс.

— Она говорит — «нет».

Вассрусс произнесла несколько фраз. Выслушав ее, Бранвен нахмурилась.

— Она говорит, что носитель даров, принимая их, должен заучить таинственную песнь. Она не знает, что эта песня означает, но полагает, что смысл можно найти, если от этого будет зависеть судьба. Судьба? Возможно, это неправильный перевод. Я просто недостаточно хорошо знаю ее язык. Как бы то ни было, вы должны помнить, что дары могут спасти вас от одной опасности и в то же время ввергнуть в другую Она говорит, что добро содержит в себе зло, а зло имеет хорошую сторону. Вселенная — это обманщик, величайший обманщик, который смеется последним. А теперь она собирается продекламировать эту песнь, эту мистерию. Она думает, что вы должны будете разгадать ее смысл. Время для этого пришло, и вы тот, кто появился в то время, когда загадка должна быть… хм… размотана?.. Распутана?.. Пропущена сквозь Великое Око? Если буквально, то она сказала, что загадка должна быть смотана и размотана, пройдя в ушко той же самой иглы. Вы сами и есть игла и ушко, и тот, кто шьет, разматывает и сматывает. Это все очень странно, поскольку вебниты мало что знают о нитках и иголках.

Вассрусс что-то сказала. Бранвен перевела:

— Она говорит, что песнь будет вашей собственностью, вашей, капитан, и только вашей.

Рамстан переспросил:

— Собственностью?

— Она использует это слово не совсем в том смысле, какой принят у нас. Как бы то ни было, возьмите сигилы.

Рамстан протянул левую руку. Вассрусс тихо сказала что-то.

Бранвен промолвила:

— Нет. Правой рукой.

Рамстан подчинился. Вассрусс разжала свою широкую ладонь с коричневыми перепонками и уронила три камешка на его ладонь. Они были скользкими на ощупь.

ГЛАВА 12

Вассрусс начала читать песнь. По переменному повышению и понижению ее голоса в сочетании со значительными паузами было понятно, что она изображает двух собеседников. Бранвен переводила за ней каждую фразу.

«— Сколько миров?

— Больше, чем много.

— Сколько путей?

— Больше, чем много. И все они — один путь.

— Чем кончаются те пути, которые есть один?

— Смертью или мудростью, или тем и другим. И еще одним.

— Какой путь ведет к трем?

— Можно начать из многих мест. Одно из них — Вебн.

— И затем?

— Позвони в колокол у первого входа после Вебна.

— И затем?

— Войди.

— И затем?

— Позвони в колокол у третьего входа.

— И затем?

— Войди.

— И затем?

— Позвони в колокол у пятого входа.

— И затем?

— Войди.

— И затем?

— Позвони в колокол у седьмого входа.

— И затем?

— Войди.

— И затем?

— Позвони в колокол у девятого входа.

— И затем?

— Иди в единственное место, куда должен идти.

— И затем?

— К дереву, которое стоит не одиноко.

— И затем?

— К колодцу.

— А что в колодце?

— Мудрый, который плавает, Веселый, который прыгает, Холоднокровный, который пьет горячую кровь.

— Конец ли это?

— У колодца стоит старый дом. Он старше многих звезд.

— И затем?

— Постучи в дверь.

— Кто откроет дверь?

— Трое, которые должны быть мертвы.

— И затем?

— Спрашивай, но будь готов заплатить». Минуту все молчали. Единственным звуком было свистящее дыхание Вассрусс.

Наконец Рамстан нерешительно промолвил:

— А у вебнитов есть колокола? Бранвен ответила:

— Да. У входов в их подводные пещеры и в каменные дома на островах.

— Итак, слово «колокол» не является неверным или же приблизительным переводом? Скажите, есть ли в вебнитском языке игра слов?

— Есть. Почему вы спрашиваете?

— Я скажу вам это позже.

Глаза Вассрусс расширились, как будто она увидела что-то удивительное. Замерзшее стекло в ее глазах затянуло зрачки. Ее дыхание стало похоже на царапанье мышиных коготков по металлу. Потом она глубоко вздохнула.

Мониторы издали негромкий гудок, зеленая линия на экранах стала абсолютно прямой. Ху выключила машину и даже не сочла нужным исследовать мозг Вассрусс ментоскопом.

Бранвен взяла большую коричневую руку, подержала ее минуту, потом осторожно отпустила.

— Она держалась, чтобы передать дары и загадку.

Рамстан посмотрел на треугольник, квадрат и круг.

— Я положу их в сейф в своей каюте. Их статус будет определен позже.

— Статус?

— Да, являются ли они моей собственностью или же государственной. В конце концов, никто не должен сказать, что это взятка.

— Вы не знаете извращенного мышления наших бюрократов, — возразила Тойс.

Санитары приблизились, чтобы унести тело Вассрусс. Кажется, Бранвен ждала, что Рамстан скажет ей что-то, но он молча вышел и направился в свою каюту. Вместо того чтобы положить дары в сейф, он спрятал их в карман. Он не знал, почему изменил свои намерения. Потом он попытался поговорить с глайфой. Но она если и воспринимала его мысли, то не отвечала ему. Он подождал пять минут, а потом пошел на ужин. Ху пришла позже и села на свое место: кресло выросло из палубы, как только доктор начала садиться.

— Лихорадка, которой больна лейтенант Дэвис, — причины болезни по-прежнему загадочны, но у меня есть подозрение… да-да, можете смеяться, именно подозрение. Она пытается сказать нам что-то. Или, возможно, она болеет для того, чтобы не делать чего-то, чего она не хочет делать.

Рамстан никак не прокомментировал ее слова. После ужина он извинился и отправился в лазарет, который теперь занимала одна Дэвис. У входа стоял на вахте морпех. Рамстан вошел, и дверь за ним закрылась. Бранвен лежала на койке, глядя в потолок. Большая пластина была трансформирована в экран, на котором сейчас шел какой-то старый фильм. В отсутствующем взгляде Дэвис при виде Рамстана не блеснуло ни искорки. Она приказала кораблю остановить кино, и все погрузилось в полумрак.

— Вы и вправду выглядите больной, — сказал Рамстан. — Откровенно говоря, я думаю, что доктор Ху права. Ваша лихорадка действительно вызвана психосоматическими нарушениями. Вы скрываете что-то?

Бранвен тихо заплакала, закрыв лицо руками. Рамстан подождал минуту, потом спросил:

— И что же?

Она отняла ладони от лица. Теперь ее глаза блестели ярко, промытые слезами.

— Вы не правы, сэр, — сказала она — Я ничего не скрываю. Я не знаю, почему я больна. Я плакала потому, что это так обидно — быть заподозренной в умышленном причинении себе болезни. Это так же обидно, как обвинение в симуляции.

— Вас ни в чем не обвиняют. Но у меня сложилось впечатление, что вы… не вполне искренни.

Глаза Бранвен сверкали от возмущения. Или от лихорадки?

— Я ничего не скрываю, — повторила она и заплакала опять.

ГЛАВА 13

— Толтийский корабль вышел на стационарную орбиту, — доложил старшина. — Находится прямо над островом. Как вы приказали, мы послали им сообщение. Но они до сих пор не ответили.

Рамстан не стал смотреть вверх. Он знал, что не сможет увидеть чужой корабль, но ему так и хотелось задрать голову и попристальнее вглядеться в яркую синеву неба.

— Отлично, — сказал он. — Продолжайте передавать. Если это и не произведет никакого эффекта, то по крайней мере будет им досаждать. И даст понять, что мы знаем об их присутствии.

«Аль-Бураг», окрасившийся в желтый цвет, находился примерно в пятидесяти метрах отсюда. Он снова принял форму звездной рыбы. Вокруг бродили члены экипажа, по большей части раздетые — они явно вознамерились приобрести природный загар.

В пятидесяти метрах в противоположном направлении сине-зеленый океан обрушивал на желтый песок пляжа огромные белогривые волны Ветер дул с запада, принося пряный аромат с большого лесистого острова-скалы, находящегося в десяти километрах отсюда. Деревья, в тени которых стоял Рамстан, напоминали земные пальмы. Их листья колыхались под бризом. Желто-алые птицы с черными туканьими клювами и хрящевым рогом на макушке сновали над островом. В кроне раздвоенного баобабоподобного дерева порхало какое-то многоногое насекомое небывало зеленого цвета, раскидывая клейкие сети. Вот пролетела крошечная птичка, и сеть, рванувшись, окутала ее. Вскрикнув, жертва исчезла в ротовом отверстии насекомого, откуда тянулась липкая нить. Бранвен содрогнулась.

— Вебн прекрасен, но и здесь есть злые твари.

— Ерунда, — возразила Тойс. — В этом насекомом нет никакого зла. Ведь оно должно питаться, не так ли? И оно действительно прекрасно. Не желаете ли посмотреть на него поближе?

Она протянула электронный бинокль.

— Нет, спасибо. Я и раньше видела их достаточно близко.

Лихорадка Бранвен к этому времени поутихла; температура тела была только на одну десятую градуса выше нормальной. Ху дала ей разрешение отправиться с похоронной делегацией в качестве переводчика. Они отошли на полкилометра от берега, и там тело Вассрусс, убранное венками, с траурной лентой на груди, было привязано к обломку скалы и опущено в море. Тысячи темно-коричневых перепончатоногих гигантов образовали концентрические круги вокруг места упокоения Вассрусс и пели радостные песни.

Теперь, когда Рамстан выполнил обещание, данное им Вассрусс, не было никакого повода задерживаться здесь. Но Рамстан не давал приказа на отлет. И казалось, никто не собирается критиковать его за это. Экипаж был в длительном увольнении на берегу и все еще не утомился от безделья. Хотя внутри «Аль-Бурага» никто не страдал от тесноты, но там не было вольного неба, простора для бега по земле, буйной растительности и настоящего солнца. А еще на Вебне можно было ловить рыбу и плавать вместе с дружелюбными тюленями-кентаврами, гулять по лесам и холмам и заниматься любовью, укрывшись средь деревьев или валунов.

Зловещий толтийский корабль, висящий над головами и недоступный невооруженному глазу, был с легкостью позабыт всеми, кроме Рамстана. Он помнил о нем каждую секунду бодрствования, а порою и во сне. Корабль был незримой тенью, омрачавшей красоту и блеск острова и моря.

Размышляя об этом, Рамстан шел через лес по тропе, протоптанной какими-то крупными зверями. Дикие животные до такой степени не боялись чужаков, что казались почти домашними. Достигнув подножия базальтового пика, возвышавшегося над островом, Рамстан повернул обратно. Но, пройдя несколько метров, остановился. Путь ему преграждал Бенагур — коренастый, с бычьей шеей и ассирийской бородой.

— Я и не знал, что Ху позволила вам покинуть корабль, — сказал Рамстан.

— Я был пай-мальчиком, — саркастически отозвался Бенагур. — И не проявлял никаких странностей со времени того самого припадка. Который, как я считаю, не был симптомом безумия. Вы не верите в Бога, и вы украли глайфу. Но… — он сделал паузу, — возможно, я был не прав в одном. Вы верите в бога, в бога тенолт.

— Вы окажете себе плохую услугу, если будете продолжать в том же духе, — парировал Рамстан.

Рык Бенагура казался отголоском шума моря, обрушивавшегося на скалы у восточного побережья. И как шум океана, он говорил об опасности.

— Это меня и злит! Я знаю, что вы похитили глайфу, но не могу это доказать! И если я публично обвиню вас, вы просто прикажете изолировать меня или снова отправите в лазарет! Но это вы сумасшедший, Рамстан! Вы подвергаете нас всех величайшей опасности, но вас это не волнует! Вы умрете в наказание за свой грех, но умрем и мы, невинные!

Кровь ударила в голову Рамстану — он чувствовал свою вину и ненависть к Бенагуру. Его руки наполовину сжались в кулаки. Он сделал шаг вперед. Бенагур не отступил. Он пригнулся и слегка приподнял левое плечо, словно принимая боксерскую стойку. Его руки тоже готовы были сжаться в кулаки.

Рамстан хотел было броситься на Бенагура. Но вдруг увидел, как что-то промелькнуло под гигантским деревом у подножия низких холмов за спиной Бенагура. Промельк стал фигурой в зеленом. Плащ с капюшоном был ярко-зеленого цвета, а лицо под капюшоном оставалось неразличимо, скрыто в тени Неизвестный вскинул руку и медленно качнул ею туда-сюда, из стороны в сторону. Капюшон колыхнулся, как будто увенчанная тюрбаном голова под ним качнулась вправо-влево. Жесты были понятны без слов — этот человек говорил «нет».

Аль-Хизр, Зеленый, Странник.

Если это действительно был Илия, древний еврей, то он заботился о Рамстане, оберегая атеиста и бывшего мусульманина, а не благочестивого иудея Бенагура.

Но аль-Хизр был суфий, древний суфий, а суфии могли быть иудеями, христианами, равно как и мусульманами.

«Я сошел с ума, — подумал Рамстан. — Бенагур был прав, я сошел с ума».

Зеленая фигура мелькнула и исчезла.

Рамстан сделал шаг назад и разжал пальцы. Голос его дрожал:

— Вы опасны, Бенагур, вы безумны. Вы почти спровоцировали меня на нападение на вас.

Он отступил еще на шаг.

— Это ловушка, да? Вы держите связь с офицерами по вживленному передатчику?

Бенагур взревел:

— Нет! Я пришел сюда, чтобы в последний раз воззвать к вашей чести и чувству долга! К вашему разуму или тому, что от него осталось! Но я вижу, что это бесполезно!

— И что теперь?

— Я выдвину официальные обвинения! Лучшее, что вы сможете сделать, — это арестовать меня, но обвинения не останутся без внимания! Будет проведено расследование! Вашу каюту обыщут! И найдут глайфу! И…

— И?.. — тихо спросил Рамстан. Его голос теперь был тверд, как стальная балка опоры корабля.

— Быть может, они… — Бенагур указал вверх, на незримый толтийский корабль, — … они удовлетворятся возвращением своего бога! Господи, Рамстан! Даже такой безумец, как вы, мог бы понять, в какой опасности мы все находимся! Мы все можем погибнуть, и погибнуть ни за грош! Я не знаю, что побудило вас взять глайфу, какое дурацкое вожделение…

— Это странное слово, — сказал Рамстан, слегка улыбаясь. — Вожделение! Почему вы употребили именно его?

Несмотря на улыбку, он почувствовал, как от макушки до пят его пробрал ледяной озноб. Ведь это действительно было вожделение. И он понятия не имел, отчего оно овладело им. И он, и Бенагур зациклились именно на этом термине. Быть может… и сам Бенагур испытал тогда вожделение?

Бенагур заявил:

— Это глайфа заставила вас вожделеть ее!

— Это просто артефакт, — возразил Рамстан. — Вы утверждаете, что она живая? Настоящий бог? Живой идол? Кто здесь безумен, Бенагур? Вы или я?

— Я чувствовал это там! — закричал Бенагур. — Я почувствовал безграничное, бескрайнее зло. И я поддался ему, да, Рамстан, поддался, ибо я лишь человек и могу поддаться искушению! Меня искушали поддаться злу! Но меня спас Господь, Он явил мне несказанное Добро, Его истинную Природу! Он явился, и на миг открыл мне Свое лицо, и этим спас меня!

«Возможно, мы безумны оба», — подумал Рамстан.

И тогда в его сознании появилась первая смутная мысль о том, что он и Бенагур, быть может, сейчас находятся вовсе не на морском берегу мира Вебн. Не в реальном мире. Что они просто думают, что находятся здесь. Им кажется, что они здесь. А где же они на самом деле?

На миг перед его взором мелькнуло то место, где они могли находиться, и он тут же отбросил этот образ.

Рамстан покачал головой, а потом помотал ею, как будто пытаясь вытрясти какую-то мерзкую тварь, присосавшуюся к ней, например огромную вошь. Нечто отвратительное и кровососущее.

— Нам больше нечего сказать друг другу, — промолвил Рамстан. — По крайней мере здесь.

Он зашагал прочь, хотя не был уверен, что сделал правильно, повернувшись спиной к Бенагуру. Этот человек не был трусом, но, будучи вне себя от ярости, вполне мог наброситься на капитана сзади. Рамстан не стал оглядываться на Бенагура, чтобы тот не подумал, что Рамстан боится его.

Пройдя через лес, мохнатым воротником скрывавший горловину полуострова, Рамстан снова вышел на берег. В полукилометре в глубине суши на фоне ясного неба сиял могучий «Аль-Бураг».

На солнцепеке в парящем кресле развалился нагишом главный инженер Индра. На широченном подлокотнике кресла стояла полупустая бутылка калафальского вина. В руках у инженера была книга, квадрат шириной в полметра и толщиной в сантиметр. Рамстан остановился за спиной Индры, читая фонетически записанные слова, плавно появляющиеся и исчезающие одно за другим. Индре не надо было водить глазами из стороны в сторону и сверху вниз. Рамстан узнал книгу — «Мальтийский сокол», классический американский роман двадцатого столетия, переведенный на терранский.

Индра почувствовал, что Рамстан загородил от него солнце. Он тронул клавишу управления на боковой поверхности книги, и текст прекратил движение. Индра повернулся; на темном лице сверкнули белые зубы.

— Капитан! Я надеялся найти вас! Рамстан обошел кресло кругом.

— Зачем?

Индра встал, держа книгу двумя пальцами.

— Вы должны помнить — некоторое время назад я говорил вам, что корабль вырастил в себе новый контур.

— Да.

— Я определил, что это за контур. Рамстан сказал:

— Я знаю, что это. Это контур личной привязанности. По крайней мере он имеет такую конфигурацию.

— Вы знаете это!

— Я не биоинженер, но я знаю о корабле больше, чем кто бы то ни было.

Индра спросил:

— И как вы к этому относитесь? Я имею в виду… отвечаете ли вы на эту привязанность взаимностью? Любовью?

— Быть любимым не всегда то же самое, что любить, — холодно ответил Рамстан. — У нас нет времени на эксперименты. Еще и это… — он указал в небо. — Я не хочу заботиться еще и о том, чтобы корабль не впал в истерику или панику, если ему покажется, будто я в опасности.

— Корабль — не собака, — сказал Индра, — хотя в нем могут развиться некоторые собачьи душевные качества. Я могу исследовать, каким образом конфигурация привязанности повлияет на общий настрой корабля. Но это займет время.

— Удалите этот контур, — велел Рамстан. Индра нахмурился и закусил губу.

— Это не совет, а приказ. Исполняйте немедленно!

— Слушаюсь, сэр! — ответил Индра, отсалютовал и ушел. Некоторое время Рамстан смотрел ему вслед, а затем и сам направился к кораблю. Увидев Бранвен Дэвис, он остановился. Она была так прекрасна, что у него заныло сердце.

Рамстан остановил ее и спросил, как ее здоровье, хотя этим утром читал медицинский рапорт.

— Я чувствую себя прекрасно, — ответила Дэвис. — Лихорадка исчезла так же неожиданно, как и возникла, и доктора не знают, откуда она пришла, что ее вызвало и куда она подевалась.

— Будем надеяться, что она не вернется, — подхватил шутливый тон Рамстан. Он помолчал, собираясь с духом; потребовалась вся его храбрость, чтобы сказать: — Не желаете ли сегодня вечером поужинать со мной в моей каюте?

Она улыбнулась, но отказалась:

— Нет, сэр, благодарю за честь.

Рамстан был потрясен. Он не ожидал, что она откажет ему. Ему не отказывала еще ни одна женщина.

Хотя он считал, что его лицо не выражает ничего, но, видимо, что-то на нем все же отразилось. Бранвен сказала:

— Простите. Я не хотела обидеть вас, капитан. Но я говорила с некоторыми женщинами…

— Какое это имеет значение? Ведь вы не одна из них. Вы другая.

— Все они говорят, что любили вас и вы любили их. Или, по крайней мере, вы так говорили. Но вскоре — очень вскоре, как они сказали — вы стали проявлять холодность, а потом откровенное отвращение.

— Я никогда не проявлял отвращения! — воскликнул Рамстан. — Они солгали!

Если бы это была не Бранвен, а кто-нибудь другой, он не стал бы даже обсуждать этот вопрос. Он презирал себя за это самоуничижение.

— Все они? — вздохнула Дэвис. — Что ж, не буду спорить. Как бы то ни было, — она коснулась пальцем его руки и не сразу его отвела, — я не отвергаю вас. Я отвергла только ваше приглашение на ужин. Я не готова лечь с вами в постель и, быть может, никогда не буду готова. Но я не питаю к вам неприязни.

— Но вы и не любите меня, — сказал Рамстан. Он был удивлен — он никогда не произносил таких слов.

— Некоторые люди излучают тепло, и за это их любят, — сказала она. — А в вас нет тепла.

— Я капитан корабля, — ответил он.

— И так горды, и так одиноки, — рассмеялась Бранвен. — Нет, дело не в этом. Вы оставались бы отстраненным и одиноким, будь вы просто юнгой. Капитан Ирион была очень хорошим командиром, но помимо этого в ней было еще что-то, за что люди ее любили. — Бранвен ненадолго смолкла, затем сказала: — Вы сердитесь. — Она отняла палец от его руки, и Рамстану на миг показалось, что на этом месте осталась рана и кровь испаряется, образуется ледяной шрам…

— Да, я сержусь, — сказал он. — Но не на вас. На другое…

Он почти верил в то, что говорит правду.

— До встречи, — сказал он и зашагал прочь. Войдя в свою каюту, Рамстан вызвал мостик.

Отозвалась старший лейтенант Озма Гэррик.

— Пусть коммодора Бенагура немедленно арестуют. Его следует поместить в его каюту, а не на гауптвахту, и он должен находиться там до тех пор, пока доктор Ху не обследует его. Доложите мне немедленно по исполнении.

Гэррик поглядела на него, как будто желала услышать от него причины такого приказа, но, конечно же, ничего не сказала. После этого Рамстан вызвал Индру.

— Вы еще не начали работу над тем контуром?

— Я еще не начал операцию.

— Приказ отменяю. Однако будьте в постоянной готовности.

Индус улыбнулся, но не сказал ничего.

Рамстан был рад, что Индра не задавал ему вопросов. Он и сам не мог бы ответить, почему отменил операцию.

Рамстан сел и стал барабанить пальцами левой руки по бедру. Потом вызвал мостик.

— Гэррик, возобновите передачу сигналов на толтийский корабль. Если они ответят на вызов, немедленно сообщите мне.

Лицо Гэррик исчезло из восьмиугольника. Рамстан несколько минут сидел неподвижно — даже пальцы замерли. Потом он со вздохом поднялся и подошел к переборке. Несколько секунд спустя он уже положил глайфу на стол. Пробежав пальцами по поверхности, Рамстан заново поразился тому, как художник, умерший зоны назад, смог изваять это все так замысловато, чудесно и тонко, и при этом поверхность глайфы была совершенно гладкой на ощупь.

Он негромко сказал самому себе:

— Если бы я только знал, что замышляют тенолт!

Голос, прозвучавший в ответ, заставил его резко повернуться. Глаза Рамстана расширились, лицо побледнело, сердце неистово забилось. Но в комнате не было ни души.

— Аллах!

Он произнес еще несколько слов на арабском, и большинство этих слов были проклятиями. Все тот же голос сказал — или как бы сказал:

— Они знают, что ты похитил меня. Но они не хотят нападать, пока ты находишься на корабле.

Больше всего они желают снова заполучить меня. Я должна была предостеречь тебя.

Рамстан склонился над столом, опираясь на его край. Сердце его уже замедлило биение, но дыхание по-прежнему вырывалось из груди толчками.

— Почему… ты говоришь… голосом Бранвен Дэвис?

Только теперь его больно задела мысль, что глайфа читает его мысли. Он был возмущен. Никто и ничто не имело права на такое вторжение.

— Нет, я не читаю твои мысли и не могу этого делать, — сказала глайфа голосом Хадижи, матери Рамстана.

— Если ты не можешь… тогда… откуда ты знаешь… о чем я подумал?

— Я знала, что ты подумаешь, будто я прочла твои мысли, — произнес голос.

Рамстан не плакал уже долгие годы. Но сейчас из глаз его хлынули слезы.

— Пожалуйста, не говори этим голосом, — попросил он.

— Ну что ж. Как насчет этого? — рявкнул голос Бенагура.

— Нет!

— Тогда я буду говорить с тобой, как твоя мать.

— Нет!

— Ты привыкнешь к этому и со временем полюбишь. Я думаю, ты слишком долго носил в себе свое горе, хотя и не осознавал того, насколько глубоко оно в тебе похоронено.

— Голос вызывает во мне такое чувство, как будто она говорит со мной из могилы, — прошептал Рамстан. — Или… как будто ты — склеп и она обращается ко мне оттуда.

— В некотором смысле так и есть, — отозвалась глайфа.

Рамстан попросил ее объяснить, но глайфа проигнорировала его вопрос. Она сказала:

— Ты полюбишь слушать ее голос. Твоя каюта всегда была для тебя словно бы чревом, где ты находил убежище. Теперь, слушая этот голос, ты даже в большей мере почувствуешь себя вернувшимся в материнское лоно. Быть может, это не столь хорошо. Но тебе, кажется, такое необходимо.

— Если ты не можешь читать мои мысли, то как же ты знаешь так много о Дэвис и Бенагуре, и Аллах знает о ком еще?

— Я могу улавливать колебания и видеть предметы на расстоянии, — сказал голос его матери. — Я могу отслеживать явления электрического и электронного ряда. Я могу отслеживать и другие вещи.

— Ты можешь видеть и слышать происходящее за пределами каюты?

— Да, конечно.

— На каком расстоянии?

— Довольно далеко.

— Ты не можешь назвать мне точное расстояние?

— У меня есть причины не делать этого.

— Ты можешь велеть капитану «Попакапью» убираться и оставить нас в покое?

Глайфа не ответила. Рамстан сказал:

— Очевидно, не можешь.

— Или у меня могут быть причины не желать этого.

— Очевидно также, — продолжал Рамстан, — что ты можешь оказывать воздействие на электрические явления издалека. Как ты делаешь это?

— Объяснения покажутся тебе бессмысленными.

— Но ты же можешь отыскать нужные слова в моей памяти, составить фразу на терранском или арабском, промодулировать, придать должную интонацию, сделать правильные ударения, и так далее. Ведь когда ты используешь для разговора голос моей матери, ты делаешь это. Я хочу сказать, ты употребляешь слова, которых моя мать никогда не слышала и не читала. К тому же прежде чем переводить, ты должна сперва подыскать слова на своем языке. Как ты осуществляешь перевод? Я имею в виду, что, если даже ты осуществляешь разговор со мной как передачу некоего рода кодовых сигналов или чего-то еще, сами эти сигналы для меня не будут иметь смысла, если я восприму их напрямую. Ну так…

— Для тебя должно быть довольно того факта, что я могу все это, — сказала глайфа. — Итак, вернемся к твоему первому вопросу. Что собираются предпринять тенолт? Они хотят вернуть меня обратно и не собираются при этом использовать силу, боясь потерять меня, хотя отчаяние и толкает их к этому. Кроме того, насколько они понимают, ты мог спрятать меня где угодно, не только на «Аль-Бураге». Быть может, на Калафале или Валиске, или даже на Вебне. Хотя они бы заметили это, разве что ты нашел бы какой-нибудь способ обмануть их. Помимо всего прочего, я их бог. Они испуганы и смущены тем, что я позволила тебе похитить себя. Или же — и это тревожит их больше всего — возможно, что ты, Рамстан, сумел похитить меня потому, что ты еще более могуществен, чем я. Однако я сомневаюсь, что кто-либо на их корабле осмелится высказать такое предположение. Это никому так просто с рук не сойдет, даже их высшему жрецу.

Раздался сигнал. Рамстан вздрогнул и быстро произнес несколько слов, отключая передачу видеоизображения из своей каюты. В восьмиугольнике экрана появилось лицо Гэррик.

— Коммодор Бенагур арестован и препровожден в свою каюту, сэр. Доктор Ху, согласно вашему приказу, отправлена провести медицинское обследование.

— Благодарю, лейтенант, — бросил Рамстан и отключил связь.

Глайфа сказала:

— Несчастный Бенагур. Он мистик и в своих поисках неведомого поймал его отблеск. Или же в рубище величия рядился кто-то еще? Например, Противоборствующий. Ведь может же Противоборствующий иметь свое величие, которое не так-то просто отличить от истинного величия?

— Кажется, ты насмехаешься, — нахмурился Рамстан.

Хотя он не любил Бенагура, в этот момент он испытывал жалость к нему. Возможно, потому, что испытывал жалость и к самому себе тоже. Хотя скорее Рамстан чувствовал замешательство и беспомощность, вызванную этим замешательством. Он терпеть не мог такое состояние и презирал себя за то, что поддался ему. Он должен был идти прямо вперед, вопреки всему. По крайней мере до сегодняшнего дня он так думал. Теперь же… он отнюдь не был в этом уверен.

Рамстан должен был задать глайфе несколько вопросов, хотя и терпеть не мог этого делать. Он хотел бы иметь возможность самому найти ответы на них.

— Что такое болг?

Последовала пауза, словно вопрос застал глайфу врасплох. Но Рамстан мог истолковать ее молчание и по-другому.

— Болг? — переспросила глайфа. — Я не слышала этого имени в течение очень долгого времени. Столь долгого, что ты мог бы лишиться рассудка от одной лишь попытки представить себе это время.

— Ну и?.. — настаивал Рамстан.

— Это имя чудовища хаоса. Народ, который говорил на этом языке, погиб очень давно. Если точнее, несколько…

— Чего — несколько?

— Неважно. Где ты услышал это слово? Рамстан рассказал ей, что случилось в калафальской таверне. Это даже доставило ему некое удовольствие, если не считать пробуждения отрицательных эмоций, связанных с тем происшествием. Глайфа не наблюдала за ним, когда он был в таверне. Потому, что не могла, или потому, что предпочла не делать этого? Или же глайфа по какой-либо причине лгала и еще до этого знала о случае в таверне все?

— Многие участвуют в этой войне, — сказала глайфа. — Мне это известно давно, но я по-прежнему не знаю многих из них. Но у меня достаточно времени, по крайней мере я на это надеюсь.

— Что это значит? — спросил Рамстан. Ответа не последовало.

Было очевидно, что глайфа знает кое-что об уничтожении жизни на Валиске. Рамстан спросил ее, было ли случившееся там воздействием болга.

— Сейчас болг воздействует на все сущее во вселенных.

— Что ты понимаешь под «вселенными»?

— Тебе не следует стремиться узнать все за один раз. Ты не сможешь вместить все это.

В душе Рамстана снова вспыхнул гнев.

— Чем я являюсь? Просто пешкой?

— Пешки отнюдь не просты. Ничто из необходимого не является простым. Ты точка фокуса, быть может, сам фокус. И не думай, что этим словом я превращаю тебя в вещь. Фокус может быть и личностью.

Если глайфа могла залезть ему в мозги, активизировать воспоминания и лингвистические модули, то она, конечно же, могла и управлять эмоциями. Как иначе объяснить, почему он похитил глайфу? Капитан, несущий ответственность за корабль и его экипаж, никогда бы и не помыслил о таком поступке. Рамстан подверг «Аль-Бураг» и людей огромной опасности, но и сам не смог бы с уверенностью сказать — ради чего.

Конечно же, это глайфа желала, чтобы он забрал ее, и заставила его совершить этот поступок, как будто Рамстан был роботом.

Хриплым голосом он изложил глайфе эти соображения.

И как обычно, получил от нее полуответ:

— Я не могу вложить свои желания в сознание другого. Я не могу управлять тем, чего нет.

— Ты, должно быть, наблюдала смерть Вассрусс, — сказал Рамстан. — Что такое эти три дара? Каков смысл этой песни из вопросов и ответов?

— Время для этого еще придет, — ответила глайфа.

— Я сыт по горло твоими загадками! — зарычал Рамстан. — Я выкину тебя отсюда! Я сказал — выкину! И пусть тенолт забирают тебя!

Молчание, — Говори, черт тебя побери! — заорал Рамстан. — Если я не получу полные и точные ответы, я выкину тебя отсюда! Я тебе покажу!

Удалилась ли глайфа неведомо куда, отключив внешние чувства? Или же спряталась в своей несокрушимой скорлупе и посмеивалась — хотя как может посмеиваться такая штука?

Рамстан ухватил покрепче яйцо, поднял его на несколько сантиметров над столом, а потом отпустил. Глайфа со стуком упала, но не покатилась.

Если он вынесет ее наружу, это заметят. И экипаж будет точно знать, что он взял глайфу.

Лучше, пожалуй, вынести ее ночью и отнести на какое-нибудь видное место, скажем, на вершину скального выхода в полукилометре отсюда. Когда наступит день — или, быть может, еще до этого, — толтийский оператор у магнископа заметит ее. И толтийский корабль со всей возможной скоростью спустится, чтобы забрать своего бога.

Его посадка, конечно же, будет замечена, и экипаж «Аль-Бурага» будет настороже. И только Рамстан будет знать, почему тенолт направляются к ним, но не скажет этого никому.

Но что, если толтийский капитан, заполучив глайфу, решит отомстить? Считает ли он ее похищение святотатством? Будет ли он нападать на «Аль-Бураг»?

Или же, если капитан «Попакапью» предпримет атаку, глайфа остановит его? Возможно, она не захочет останавливать тенолт после случившегося.

Рамстан расхаживал по каюте взад-вперед, склонив в раздумье голову так, что длинный подбородок почти касался груди. Руки капитана были заложены за спину. В конце концов он взял глайфу, положил ее в сумку и вновь поместил в стенной сейф. Палуба чуть заметно подрагивала, как будто «Аль-Бураг» разделял душевное смятение и беспокойство своего капитана. Мысль об этом показалась Рамстану совершенно нелепой. «Я чересчур уподобляю корабль человеку, пожалуй, даже влюбленной женщине», — сказал он сам себе.

Послышался сигнал вызова с мостика. Доктор Ху хотела поговорить с Рамстаном о Бенагуре. Рамстан почти немедленно отправился к ней. Но, шагая по коридору, он размышлял, что же все-таки заставило его сохранить глайфу. Было ли это его собственное решение? Или же глайфа незаметно подтолкнула его к этому?

ГЛАВА 14

Некоторые мистики ищут Бога в путешествии, другие — не выходя из дому.

Бенагур шел и тем, и другим путем. Что-то случилось, что заставило его наудачу пуститься в путь от маленькой комнатки в Иерусалиме близ Стены Плача. Никто, кроме него, не знал, что же это было, но порою он случайно намекал на это событие. А когда кто-то чересчур настойчиво домогался подробностей, Бенагур отвечал, что подобное событие невозможно передать словами.

Он мог бы показаться неприспособленным для того, чтобы быть членом экипажа алараф-корабля. Но он был широко известен среди теологов всего мира своими работами об иудейском и мусульманском мистицизме, а в экипаже «Аль-Бурага» предполагалось наличие теолога или даже нескольких. И Бенагур был принят — конечно, после положенных физических и психологических обследований. Не требовалось глубокого анализа психики, чтобы выявить его странности, но в то же время этот анализ показал, что в характере Бенагура присутствует стабильность, столь необходимая в жизни алараф-корабля. Кроме того, он был не единственным на корабле человеком со странностями.

У него было хорошее оправдание тому, что он стремился большую часть времени проводить в одиночестве. Как и многие специалисты, он был крайне занят своими профессиональными обязанностями. Но в отличие от большинства специалистов, Бенагур получил особые привилегии ввиду строгих обычаев своей религии. Если только это было возможно, он ел в одиночестве и только пищу, разрешенную его религией. Другие евреи экипажа состояли в сектах с чересчур вольными обычаями, не позволявшими Бенагуру признать их за истинных иудеев. Ну что ж, остальные принимали и это: они считали его сверхфанатичной личностью, но тем не менее весьма уважали за знания.

У Рамстана не было никаких проблем в общении с Бенагуром до той ночи, когда была похищена глайфа. Хотя Бенагур был весьма замкнут, это не тревожило Рамстана, который был не менее сдержан.

А теперь Рамстан чувствовал некоторую вину. Если бы он не сделал того, что сделал, он не вверг бы Бенагура в то странное бешенство, которое овладело коммодором.

Был ли Бенагур безумен? Был ли он сумасшедшим с любой точки зрения, если не считать точки зрения Рамстана? Быть может, если бы остальные подозревали то, что подозревает Бенагур, они вели бы себя так же?

С другой стороны, никто из них не был бы потрясен столь глубоко. Никто из них не имел такой душевной конституции, как Бенагур; никто из них не ходил по краешку безумия, когда достаточно лишь легкого толчка, чтобы свалиться в пропасть. В конце концов, Майя Нуоли испытала то же самое ощущение сверхмощного света и не лишилась рассудка. Она лишь стала более углубленной в себя и не хотела говорить об ощущениях, испытанных ею в толтийском храме. Но она исполняла свои обязанности ботаника так же безукоризненно, как и раньше.

Рамстан гадал, почему глайфа попросила, чтобы вместе с ним и Бенагуром пошла Нуоли. Какую роль она играла в той драме, которую глайфа сочинила, не испытывая ни малейших сомнений? И кстати, какая роль была отведена Бенагуру? Быть может, он теперь выпадал из замыслов глайфы? Чем бы ни было то, что прошло через субъективные чувства троих, оно вывело Бенагура из равновесия и сделало его бесполезным для глайфы.

Вполне возможно, что глайфа включила Нуоли и Бенагура в число приглашенных просто для того, чтобы Рамстан не был изобличен как единственный имевший возможность совершить похищение. Подозрение падало и на них. Если так, то глайфа просчиталась. Подозрения не коснулись ни Бенагура, ни Нуоли.

Рамстан вошел в кабинет доктора Ху. При виде капитана Ху поднялась из-за своего стола.

— Садитесь, Джулия, — сказал Рамстан Он использовал имя Ху как знак того, что формальности тут неуместны.

Рамстан сделал знак, и из палубы выросло кресло. Он сел и после нескольких секунд молчания спросил:

— Ну и что?

Ху не смотрела на Рамстана.

— Коммодор Бенагур утверждает, что вы похитили у тенолт глайфу.

«Теперь все открылось, — подумал Рамстан. — Нет, на самом деле нет. Возможно, Бенагур и Ху не скажут остальным».

— Вы проверяли его на детекторе лжи?

— Да, конечно. Детектор подтвердил: Бенагур думает, что говорит правду.

— В таком случае он псих, — хмыкнул Рамстан.

Ху помолчала в нерешительности, а потом посмотрела в глаза Рамстану:

— Его обвинения должны быть проверены. Рамстан вскочил с кресла, воскликнув:

— Что-о?!

Ху развела руками и пожала плечами:

— Он собирается выдвинуть против вас официальное обвинение.

Рамстан сел и закусил губы.

— Я не могу позволить этого. Мы находимся в чрезвычайно сложной и опасной ситуации. Толтийский корабль… ужасное разрушение Валиска… нет. Все нормальные процедуры должны быть приостановлены.

— Вы не позволите Бенагуру выдвинуть обвинения?

— Я не могу сейчас дать на это разрешения. Только после того, как мы окажемся вне опасности.

Рамстан подался вперед — плечи напряжены, кулаки сжаты.

— Послушайте. Если Бенагур действительно проявляет признаки психического заболевания, то нет нужды заносить его нелепые обвинения в официальные документы.

— У него действительно наблюдается некоторое расстройство, но это отнюдь не то же самое, что душевная болезнь.

Рамстан откинулся назад и произнес с легкой улыбкой:

— А не обвинял ли он меня заодно в неверии в Бога?

— Нет. Об этом он ничего не сказал. А почему он должен был это сделать?

— Совсем недавно, на берегу, он бросил и такое обвинение. Кажется, он думал, что это заставит меня чувствовать себя преступником, действительно виновным в похищении глайфы. И даже больше.

— Он был бы сумасшедшим, если бы обвинил вас еще и в этом, — сказала Ху. — Но он этого не сделал.

— Он едва не напал на меня, пока мы были на побережье.

Ху удивленно вскинула брови:

— Да? Были ли его намерения явными? Он ударил вас или же сделал какие-либо однозначно угрожающие движения?

Рамстан, бывало, совершал и худшие поступки, нежели ложь, но солгать сейчас он просто не смог.

— Нет. Но было очевидно, что ему очень хотелось напасть на меня.

Гримаса Ху показывала, что это недостаточно веский довод для того, чтобы признать Бенагура ненормальным. И Рамстану показалась, что Бенагур был не единственным из экипажа, кому хотелось как следует отделать капитана.

Рамстан встал.

— Бенагур будет находиться в своей каюте — разве что его состояние ухудшится и его придется поместить в изолятор. Вы или кто-нибудь из ваших коллег будете проводить лечение.

Ху поднялась.

— В электроэнцефалограмме и пробах крови не содержится ничего, что указывало бы на заболевание психики.

— Но этими методами нельзя с абсолютной уверенностью диагностировать невроз или психоз, не так ли?

— Не во всех случаях. Психосоматическая система имеет широкий спектр проявлений, зачастую обманчивых. Столетиями…

— Вы получили приказ, — сказал Рамстан и вышел. Пусть Ху сама дает команду креслу втянуться в палубу. Существовало правило, что убирать кресло должен был поднявший его, но черт бы побрал эту врачиху!

По дороге в свою каюту Рамстан вызвал мостик по вживленному передатчику:

— Гэррик, приказ всему экипажу вернуться на судно. Мы отбываем на Калафалу через час. Я буду на мостике через тридцать минут.

«— Сколько миров?

— Больше, чем много.

— Сколько путей?

— Больше, чем много. И все они — один путь.

— Чем кончаются те пути, которые есть один?

— Смертью или мудростью, или тем и другим. И еще одним.

— Какой путь ведет к трем?

— Можно начать из многих мест. Одно из них — Вебн.

— И затем?

— Позвони в колокол у первого входа после Вебна.

— И затем?

— Войди».

Очевидно, песнь была своеобразным навигационным руководством для путешествия с планеты Вебн к конечной цели, чем бы она ни была. Рамстан понял это десять минут спустя после того, как услышал переведенную Дэвис ритуальную песнь Вассрусс. Он сомневался, что Вассрусс понимала ее значение: она просто заучила песнь наизусть и передавала ее в точности, насколько бы бессмысленной она ей ни казалась. Вебниты не путешествовали в космосе, разве что в качестве пассажиров алараф-кораблей других цивилизаций. Кто бы ни передал песнь и три дара предкам Вассрусс, он понимал значение песни, но не объяснил его тому, кому сделал подарок. Или, быть может, объяснил, но объяснения были забыты.

У вебнитов были колокола, и поэтому даритель использовал слова «колокол», переводя песнь со своего языка на вебнитский. Но у тюленей-кентавров не было гантелей* [Каламбур основан на том, что по-английски звучание слова «гантель» совпадает со звучанием слов «немой колокол». (Примеч пер.)], снарядов для накачивания мускулов, состоящих из двух сфер, соединенных стержнем. Даже будь они знакомы с гантелями, это никак не помогло бы им постичь смысл песни. Было чрезвычайно маловероятно, чтобы их название для гантели звучало так, чтобы образовать каламбур, как соответствующие слова на терранском.

Рамстан сомневался, что тот, кто сложил песнь, подразумевал в ней какую-либо связь между колоколом и гантелями. Но землянин вполне мог такую связь усмотреть, по аналогии между стержнем гантели и туннелем, соединяющим «шар» одной звездной системы с другой. Возможно и даже весьма вероятно, что автор песни использовал слово «колокол» на своем языке для обозначения воронки — входа в межзвездный туннель: в этот-то «колокол» и звонит входящий в туннель корабль.

Или, быть может, раушгхолы сообщили Вассрусс свои термины для алараф-прыжков, пока она путешествовала на их корабле. А потом, на «Аль-Бураге», Дэвис, как было известно Рамстану, коротко объяснила Вассрусс земную теорию и терминологию алараф-полетов. И потому вебнитка могла использовать слово «колокол» вместо некоего термина, звучавшего в заученной ею песни.

Все эти языковые изыски не имели значения. Рамстан уверился, что ему было дано некое руководство к действию, пусть даже весьма расплывчатое, но оно могло привести его к конечной цели — чем бы эта цель ни была. Он попытается достичь ее, потому что там могут крыться ответы на вопрос о болге. И, возможно, на другие вопросы.

Рамстан пошел на мостик. Он не собирался объяснять, почему они возвращаются на Калафалу, но тем не менее сказал:

— Лейтенант Дэвис была подобрана нами там. Если «Пегас» не погиб, то он вернется, чтобы забрать ее. Мы задержимся на Калафале ненадолго.

«Аль-Бураг» находился в калафальском пространстве не более трех минут, когда вахтенный сообщил о том, что на расстоянии тысячи километров находится другой корабль. Он имел форму устричной раковины.

— «Попакапью», — сказал оператор.

Пять часов спустя после посадки «Аль-Бурага» в калафальском космопорту там же сел и толтийский корабль. Рамстан задумался, почему тенолт спустились на планету здесь и не стали делать этого на Вебне. И почему никто из тенолт не выходит наружу, хотя правила предписывали, чтобы командир корабля немедленно явился в контрольную башню лично.

Прошел час. Затем в толтийском корабле открылись люки, и оттуда вышло около пятидесяти тенолт. Капитан и несколько офицеров направились в башню контроля. Остальные пошли в таверну Рамстан выжидал, пока не увидел, что толтийский капитан вернулся на корабль. К тому времени примерно половина сошедших на планету тенолт возвратилась на «Попакапью». Затем другая группа вышла из корабля и отправилась в таверну. Очевидно, капитан отпустил их в увольнение на очень короткий срок — только пропустить несколько стаканчиков.

Тенно спросил:

— Капитан, вы собираетесь сегодня давать увольнения?

— Это зависит… — начал Рамстан, но не сказал, от чего.

Прошло еще полчаса Затем из толтийского корабля вылетели два джипа и полетели по направлению к отелю Толтийский капитан находился в одном из них.

Рамстан несколько расслабился.

— Выглядит так, как будто они собираются задержаться тут на некоторое время.

Он сказал Тенно, что увольнения будут ограничены и должны строго соблюдаться. Выходить наружу группами по сорок, каждая последующая группа выходит только после того, как возвратится предыдущая Не следует ходить в таверну или в отель, но можно выпить несколько коктейлей в портовом баре. Все должны быть готовы немедленно вернуться на корабль по первому же сигналу.

— Вы предполагаете, будут сложности? — спросил Тенно.

— На самом деле нет. Но я хочу, чтобы мой экипаж находился ближе к своему кораблю, чем тенолт — к своему.

Он предоставил Тенно решать, кого включить в группы на увольнение, а сам пошел в свою каюту. Там Рамстан вынул из сейфа глайфу и, потерев, словно Аладдин, вызывающий джинна из лампы, попросил ее поговорить с ним.

Молчание.

Рамстан прикусил нижнюю губу. Проклятая штука!

Он расхаживал по каюте взад-вперед, каждые пятнадцать минут вызывая мостик, чтобы узнать, что поделывают тенолт. Капитан «Попакапью» остался в отеле. Вторая группа тенолт вернулась, с корабля сошла третья. Вооружены были только те, кто сопровождал капитана.

Рамстан походил еще, потом остановился. Нахмурившись, он подошел к встроенному шкафу, где хранился электронный микроскоп. Что-то тревожило его, словно мышь, скребущаяся в закоулках сознания. И только теперь он осознал, что это было. Освещение теперь стало менее ярким, чем некоторое время назад.

Рамстан вызвал мостик:

— Тенно, что-нибудь случилось?.. Я имею в виду, нет ли утечки энергии, например?

— Ничего такого, что мы могли бы заметить, сэр. Но я сообщу инженерам. Могу я спросить, почему вас это заинтересовало?

— Просто произведите проверку.

Рамстан не мог пригласить в свою каюту Индру, чтобы тот проверил: все ли в порядке с нервной системой корабля. Поиски неполадок могли привести Индру к сейфу. Если запретить Индре открывать сейф, у того возникнут подозрения.

Рамстан обратился к глайфе:

— Во имя Аллаха, что здесь происходит? Скажи мне! Ты должна знать, был ли здесь кто-либо!

Он слышал только собственное хриплое дыхание.

Перед тем как взяться за микроскоп, Рамстан должен был произвести проверку. Он приказал «Аль-Бурагу» выдать на экран запись происходившего в каюте. Экран вспыхнул немедленно, хотя и не так ярко, как ожидал Рамстан. Рамстан застонал. Видеозаписи не было! Кто-то стер ее! А этого не должно было случиться!

Рамстан снова подошел к шкафу за микроскопом. Но вдруг повернулся, подошел к столу, где лежала глайфа, и отключил энергию от антигравитационных модулей на ее концах. Потом взялся за глайфу и легко поднял ее.

Из груди его вырвался крик:

— Это подделка!

ГЛАВА 15

Свет потускнел и погас.

Рамстан вызвал мостик. Ответа не было.

Проведя рукой по переборке, Рамстан нащупал маленький выступ, обозначавший кладовку, где хранились проблесковые фонари. Но корабль не подчинился приказу открыть дверь.

Рамстан скомандовал снова, затем приказал открыть выход из каюты. И вновь никакого отклика.

Кто-то заходил в каюту и устроил все эти неполадки, возможно, введя анестетик или же препарат, замедляющий реакции. А может быть, сперва ввел препарат, а потом вошел. Он или она… или оно… возможно, это была смесь снотворного с наркотическим веществом. Или никакого препарата не было, просто вредитель каким-то образом загипнотизировал «Аль-Бураг».

Но сейчас не время строить догадки. Ему надо положить фальшивую глайфу в сейф. Переборка сейчас не закроется, но надо подготовить все заранее.

Рамстан положил яйцо в сумку, нашел противоположную переборку и нащупал в ней отверстие сейфа. Когда яйцо оказалось в сейфе, он осторожно, выставив перед собой руки, вернулся к столу. Он вцепился в край стола так, словно мог выжать свет из него. Казалось, тьма поглотила весь свет в мире. Рамстан чувствовал дуновение воздуха на разгоряченном лице и на коже рук. Слышал он только удары своего сердца и звенящую тишину.

Если весь корабль находился в таком состоянии, то это должно было не на шутку встревожить Индру и его инженеров. Скоро они установят причину неполадок и устранят ее.

А тем временем тот, кто взял глайфу, будет уже далеко.

На лице Рамстана выступил обильный пот.

Если бы «Аль-Бураг» функционировал нормально, то такое состояние капитана вызвало бы понижение влажности и температуры воздуха в каюте.

— Иблис бы побрал этот биокорабль!

Голос его прозвучал глухо и бесследно канул в пустоту.

У биологического корабля были свои хорошие качества, но сейчас на виду оказались самые невыгодные. Создатели не подумали, что в экипаже может найтись саботажник либо безумец.

Рамстан ударил по столу кулаками, позволив себе потерять самообладание настолько, насколько не позволил бы себе потерять его в чьем-либо присутствии. И даже наедине с собой в других обстоятельствах. Но здесь, в темной безмолвной пустоте, он мог вести себя как ребенок.

Нанося этот удар, Рамстан заметил уголком левого глаза мелькание чего-то зеленого. Он отскочил от стола, по-прежнему сжимая кулаки. Зеленое? Он может различить цвет в абсолютной темноте?

Нет. Он в действительности не видел этого. Не мог видеть. Зелень сверкнула не в его глазах, а в его сознании.

Почему?

Рамстан подумал об одетом в зеленое человеке, которого он считал аль-Хизром, или Локманом, или Илией, или всеми троими разом, хотя не было никаких доказательств, что человек в зеленом был кем-то из них.

Это его мозг породил вспышку зеленого в окружающей темноте. Если бы он ударился головой, то на секунду или две увидел бы белые или разноцветные искры. Взрыв метеоритов либо комет, когда зрительный нерв послал ошибочные импульсы в результате контакта с твердым предметом. Но он ведь не ударился головой. Кулаки его молотили по столу, но это не могло быть причиной появления зеленой скобки. Тоненькая, извивающаяся змейка цвета… кажется, скорее не скобка, а кривая восточная сабля.

Или краешек тюрбана либо капюшона.

Кайма радужной оболочки глаза человека, одетого в зеленое?

Рамстан ждал. Он не увидел этой вспышки снова. Тем не менее у него было сильнейшее ощущение того, что в каюте есть кто-то еще. Рамстан спросил:

— Кто здесь? Молчание.

— Это ты? — закричал Рамстан, сам не зная, к кому обращается.

Он всматривался и прислушивался, поворачивая голову на сто восемьдесят градусов, а затем повернувшись, чтобы охватить все триста шестьдесят.

Он думал — или считал, что думает, — будто видел нечто светло-зеленое. Но это наверняка был призрак призрака, отражение нереального образа. Воображение пыталось заполнить чем-то пустоту.

Кто-то заговорил с ним.

Голос его матери? Голос, имитируемый глайфой?

Нет. Это что-то, что он хотел бы услышать. Голос был таким далеким, таким тихим, таким…

Тьма начала бледнеть. Теперь Рамстан мог смутно различать предметы вокруг, словно он находился глубоко под водой и свет сочился сквозь толщу океана над головой.

Внезапно в каюте вспыхнул полный свет. Голос Тенно позвал:

— Капитан!

— Здесь! — заорал Рамстан, в то же время подумав: «Где это — здесь? Ответ, конечно, возможен единственный: там, где я есть». — Что случилось?

— Мы еще не знаем, сэр, — отозвался Тенно. — Но доктор Индра думает, что кто-то ввел кораблю наркотик.

Рамстан скомандовал:

— Отзовите тех, кто в увольнении. Я хочу, чтобы все были на корабле через десять минут. Проверяйте всех на входе. — Он сделал паузу. — Коммодор Бенагур находится в своей каюте?

Он мог прямо спросить у «Аль-Бурага», но правила предписывали делать это через дежурного офицера.

Тенно быстро произвел проверку и ответил:

— Да, сэр, он там.

Рамстан вызвал Индру. На темном ястребином лице инженера было потрясенное выражение.

— Да, это наркотик. Он был введен в циркуляторную систему, и точка инъекции — переборка с внешней стороны вашей каюты. Следы препарата в данный момент анализируются.

Как же отравитель узнал пароль?

Быть может, препарат растормозил «Аль-Бураг» настолько, что корабль сам открыл пароль лазутчику, когда тот спросил. Или, быть может, корабль не делал этого, а лазутчик просто подавил сопротивление прямым приказом открыть.

Рамстан придумал новый код и сообщил его кораблю. Палуба под ним изгибалась, словно корабль, так сказать, вилял хвостом.

Рамстан направился к выходу, но внезапно остановился.

— Аллах!

Глайфа знала пароль. Она могла многократно «слышать», как он его произносит. Что, если она совратила кого-нибудь из экипажа и заставила его унести себя? Или же… Ведь толтийские стражники, казалось, не сознавали его присутствия в храме… Что, если неземлянин вошел и унес глайфу с ее же помощью?

Рамстан понимал, что никогда не узнает этого, если не вернет себе глайфу. А быть может, не узнает и тогда.

Зачем беспокоиться из-за глайфы? Он избавился от нее. Ему больше не надо было выносить бремя ее присутствия. Со временем он получит возможность загладить свою вину. Порою эта вина жгла его огнем, но теперь боль отступила. Отныне он будет поступать так, как должен поступать капитан «Аль-Бурага». Быть может, он никогда не простит себя полностью, но теперь ему не надо выносить каждый поступок на рассмотрение глайфы, которая во всем находила темный смысл.

— И черт с ней! — сказал он вслух.

Выход уже был открыт, и Рамстан вышел в коридор.

По правой стене коридора скользнул мерцающий круг. Он остановился напротив Рамстана, а затем поменял направление движения, приноравливаясь к его шагам. Тенно с официальным выражением лица отчеканил:

— Десять минут истекли, сэр. Весь экипаж доложил о прибытии… кроме одного.

— Кто же?

— Лейтенант Бранвен Дэвис, сэр.

Рамстан вошел в лифт, круг последовал за ним и остановился на двери.

— Вы вызывали ее?

— Да, сэр. Она не отвечает.

— Один момент.

Рамстан отдал нужную команду, и круг разделился надвое: одна половина показывала уменьшившееся изображение Тенно, во второй возникло лицо Индры.

— Корабль полностью восстановил свои функции?

Инженер поднял правое запястье к уху. Видимо, он прислушивался к сообщениям по вживленному передатчику.

— Мои люди сообщают, что все будет в полном порядке через десять минут. Еще сохранился остаток препарата, не выведенный из системы. На это нужно время…

— Доложите мне в ту же секунду, как все будет готово.

Лицо Индры исчезло. Изображение Тенно заполнило весь круг. Но дверь лифта уже открылась, и Рамстан очутился на мостике Он немедленно задал вахтенному вопрос: опрашивал ли тот экипаж на предмет местопребывания Дэвис.

— Да, сэр. Все опрошены. Трое сказали, что видели ее в главном здании космопорта в течение нескольких минут.

Рамстан заставил себя задать следующий вопрос:

— Вы не спрашивали, несла ли она с собой большую сумку? Или коробку? Что-нибудь громоздкое?

Тенно выглядел удивленным. Те на мостике, кто слышал их разговор, смотрели на них бесстрастно, но меж собою обменивались выразительными взглядами.

— Я не знаю, сэр. Я просто спрашивал, не видели ли ее.

— Спросите их, несла ли она коробку либо сумку!

Тенно включил всеобщее оповещение по кораблю и сделал, как было приказано. Рамстан велел нескольким отделениям выйти на поиски. Они должны были прочесать порт и расспросить калафалан о Дэвис. Сорок секунд спустя Тенно сообщил:

— Лейтенант Дэвис несла коробку, сэр. Аль-Хизр, Исса и Мухаммад!

Слова остались непроизнесенными: Рамстан достаточно контролировал себя, чтобы не выдать своей паники.

Если это Дэвис взяла глайфу, то почему она тогда отвергла его приглашение в постель? Она могла бы осмотреть его каюту, чтобы усовершенствовать свой план. Она могла бы попытаться узнать код сейфа от него самого. Это ей не удалось бы, но она могла бы по крайней мере попробовать.

Но потом она, возможно, подумала, что в визите в его каюту нет необходимости. Так, собственно, и оказалось.

Что толкнуло ее на это?

Рамстан подавил ярость, боль и страх и сказал:

— Вышлите еще две поисковые партии. Поставьте двух часовых так, чтобы наблюдать за толтийским кораблем.

Минуту спустя командир поискового отряда доложил из портовой таверны:

— Сэр, калафалане говорят, что видели земную женщину с коробкой. Она направлялась в отель.

Рамстан приказал Тенно подготовить два джипа с морскими пехотинцами, вооруженными олсонами.

— Я возглавлю этот отряд. Мы отправимся в отель. Отзовите поисковые партии. Приведите корабль в состояние предполетной готовности, подготовьте алараф-двигатель. Как только я вернусь, мы отбываем.

Тенно сглотнул и произнес:

— Могу я узнать, сэр, из-за чего это все?

— У меня сейчас нет времени на объяснения, — ответил Рамстан. — Приготовьтесь!

Он шагнул в лифт. Если он настигнет Дэвис и вернет глайфу на корабль вместе с ней, то что тогда? Дэвис может открыть, что она сделала и почему. И он не сможет отрицать, что похитил глайфу из толтийского храма. Он будет арестован.

Рамстан вышел из корабля. Яркое солнце склонялось к закату на безоблачном, чуть розоватом небе. Воздух был невероятно свежим, и это чувствовалось даже сквозь маску. Далеко на западе громоздились черные тучи, с океана шел шторм. Это был прекрасный безмятежный пейзаж с оттенком надвигающейся беды — типично калафальский по Духу.

Сержант-пехотинец, командовавший взводом, отсалютовал Рамстану. Рамстан коротко оглядел вооруженных людей в масках, забрался на заднее сиденье головного джипа, пристегнулся и сказал:

— В отель.

Джип поднялся на высоту двенадцати метров и начал разгон.

Рамстан не стал отдавать приказ о задержании любого толта, который будет сопровождать Дэвис либо будет нести большую коробку. Он был уверен, что такая попытка встретит неистовое сопротивление. За сопротивлением последуют выстрелы. А что потом? Нападет ли толтийский корабль на «Аль-Бураг»? Вполне возможно. Рамстан подвергнет корабль и экипаж ненужной опасности. Он будет в ответе за смерть многих людей и, быть может, за разрушение «Аль-Бурага».

Почему он просто не приказал отозвать поисковые партии? Он же говорил себе, что счастлив избавиться от глайфы. Он должен был просто изобрести предлог для отлета с Калафалы. Бранвен Дэвис была бы признана дезертиром.

Рамстан глубоко вздохнул. Несмотря на свои первоначальные намерения, он желал вернуть глайфу. Он должен был вернуть ее себе, но не мог объяснить себе, почему должен.

Быть может, ему удастся заполучить глайфу, избежав при этом конфликта и избавившись от Бранвен. Он не имел ни малейшей идеи насчет того, как это устроить, и не мог искренне поверить в возможность такого. Тем не менее он попытается.

Затем он рванулся из магнитных ремней безопасности, прижав руки к ушам. Но это не помогало ни против шума, ни против боли.

Он закричал и услышал свой крик, хотя, казалось, не мог его слышать.

Свист был неимоверно громок, как будто разрывалась на части сама материя космоса.

Как будто сама Вселенная кричала в смертельной агонии.

ГЛАВА 16

Пилот джипа прижимала руки к ушам, глаза ее обморочно закатились, лицо под маской исказилось. Джип, никем не управляемый, автоматически сбросил скорость и остановился.

Рамстан попытался преодолеть боль, причиняемую свистом. Он огляделся, пытаясь найти его источник, но увидел только морских пехотинцев, тоже пытающихся избавиться от боли, зажимая уши ладонями. Их усилия были так же бесплодны, как и его собственные. Все вокруг и внизу, калафалане на улицах и на ступенях отеля, тоже прижимали руки к ушам, рты их были широко открыты, словно они могли умерить боль собственным криком, глаза были выпучены, лица перекошены, словно этот свист скручивал их, выжимал, как белье.

Многие бежали куда-то сломя голову, спотыкаясь, натыкаясь на других, сбивая их с ног. Другие стояли недвижно, словно обратившись в соляные столпы.

Некоторые космонавты, как и калафалане, кричали. Рамстан отчетливо слышал их крики сквозь свист, хотя этот ужасный звук мог перекрыть любой шум. Не имело значения, что свист шел изнутри его. Нет! Он не был его источником. Этот свист шел откуда-то еще, но он не передавался через воздух и плоть, он был чем-то другим, нежели вибрации атмосферы.

— Беги, Рамстан, беги!

Слова были те же самые, что произнес тогда голос в таверне, но на этот раз голос был другим. Рамстан не мог опознать его.

Он подавил в себе позыв выпрыгнуть из джипа и бежать сломя голову… куда?.. Куда угодно, лишь бы уйти от этого ужаса и боли.

Пилот закричала:

— Во имя Господа, что это? Я не могу это остановить! Я схожу с ума!

Рамстану не нужно было кричать, чтобы его услышали, но он заорал в панике и отчаянии:

— Я не знаю! Держите себя в руках! Ведите машину! Ведите, я сказал!

Женщина отняла ладони от ушей и сказала с дрожью в голосе:

— Да, сэр, — взялась за руль и поставила ноги на педали. Она дрожала и, казалось, вот-вот закричит, чтобы заглушить шум в голове.

— Туда! Туда! — сказал Рамстан, указывая направление. Прямо возле ступеней, ведущих к отелю, стояли — а точнее, висели в полуметре над тротуаром — два каплевидных толтийских джипа. Шесть вооруженных и одетых в доспехи тенолт сидели в первой машине, нижняя, выдающаяся вперед часть лица у каждого была скрыта маской, так что оставалась видна только верхняя, поросшая шерстью — между маской и шлемом. Во втором экипаже сидело пятеро: двое на переднем сиденье, двое на заднем, а между ними — Бранвен Дэвис. Хотя она тоже была в маске, узнать ее было легко.

Все тенолт зажимали уши, и джипы остановились автоматически.

Рамстан крикнул пилоту:

— Опустите машину там, пока они не опомнились! — и указал на тенолт. Потом повернулся и рявкнул на морпехов: — Бесполезно зажимать уши! Приготовиться к атаке! Стрелять по моему приказу! Бить на поражение!

Быть может, они и не могли расслышать его сквозь собственные крики и вопли обезумевшей толпы внизу, но зато они поняли его жесты. Они опустили руки и вынули олсоны из кобур.

Свист стих так же внезапно, как возник.

Боль быстро ушла, оставив после себя нечто вроде наслаждения от того, что ее больше нет. Но у Рамстана не было времени смаковать это ощущение. Пилоты тенолт пришли в себя; джипы двинулись вверх и по направлению к космопорту, хотя и довольно медленно. По жестикуляции тенолт было понятно, что они заметили приближающихся землян.

Один из морпехов позади Рамстана закричал:

— О Господи Боже!

Большинство калафалан к тому времени уже прекратили свои вопли, хотя их голоса все еще звучали достаточно громко. Но теперь они заорали снова, и многие указывали куда-то вверх и назад.

Рамстан обернулся и посмотрел на запад. Свист вызвал у него ощущение нереальности всего происходящего, и это ощущение еще не совсем прошло. И теперь оцепенение и чувство оторванности от незыблемости материи и времени резко возросли. Рамстан не мог понять и принять того, что узрел. То, что появилось в небесах, не могло существовать. Оно было чудовищно, неестественно, и тем не менее оно было частью природы. У Рамстана возникло смутное ощущение, что его предали.

Из долины вдалеке приближалось нечто, похожее на соединенные вместе тысячи гонгов.

Это, конечно же, и было то, что породило свист. Болг. Это был шар, нависший над планетой, заслонивший большую часть неба, ужасная громада, близкая, такая близкая, что, казалось, вот-вот должна была обрушиться на планету, убивая жизнь, сокрушая твердь, разрывая ее, смешивая в бесформенную массу, сплавляя песок, почву и камень силой своего удара.

Но она еще не падала. Она быстро двигалась на восток, хотя если масса ее соответствовала размерам, то этой скорости не могло хватить для того, чтобы удержаться на орбите. Она уже должна была бы упасть. И все же она не падала. Она продолжала двигаться над атмосферой планеты, очевидно, над самыми верхними ее границами, по-видимому, удерживаемая там ее сопротивлением.

Она была круглой, как бейсбольный мяч, и темной, за исключением более светлых участков, что делало ее похожей на хэллоуинскую тыкву со свечой внутри, вырезанную неумелой рукой. Тонкий рог в форме усеченного конуса вырастал из ее низа. Другой рог, поблескивающий в лучах заходящего солнца, торчал из середины «лица», словно пародия на нос. А третий располагался на ближней части экваториальной линии.

Рамстан, вцепившись в спинку сиденья, смотрел, как земля на западе поднимается и изгибается, двигаясь по направлению к ним чудовищным приливом. Далекий горный хребет содрогался в неистовой пляске. Земля вздымалась и опадала, словно волны сверхплотного моря. Леса взлетали и падали. Дома поднимались на воздух, взрывались и падали на землю отдельными кусками.

Одновременно с востока задул резкий ветер. Порыв его ударил Рамстана, словно кулак.

Раздался громовый звук — словно щелчок великанского кнута. Волны почвы пробегали под двумя джипами, вершина одной из них едва не коснулась дна машин. С грохотом рухнул отель. Вдали накренилась и наполовину рассыпалась контрольная башня космопорта. От нее бежали прочь крошечные фигурки.

Рамстан боролся с отстраненностью — сознание его не хотело возвращаться к проблемам этого мира.

Затем воздух наполнился неимоверным грохотом. Вся планета скрежетала и сотрясалась — или так казалось Рамстану.

Люди на земле не могли устоять на ногах. Кое-кто пытался подняться вновь, но это им не удавалось, потому что вся твердь ходила ходуном, подобно желе в чаше, находящейся в руках припадочного.

Треск и грохот нарастали. В земле открывались извилистые трещины, тянущиеся на запад настолько далеко, насколько было видно. Они извивались, словно обезумевшие змеи, люди проваливались во внезапно открывающиеся пропасти, другие, чудом удержавшись на краю, пытались отползти прочь или лежали недвижно, вжавшись лицом в землю.

Ветер усиливался. Он вздымал пыль, нес ветки, листья, шляпы, обрывки одежды.

В передатчике зажужжал чей-то голос. Хотя Рамстан поднес запястье к самому уху, он не мог понять слов. Слишком громки были крики, шум ветра, грохот и скрежет. Но он думал, что знает, о чем ему хотят сообщить.

Небо на западе между горизонтом и гибельным шаром было охвачено огнем.

Сначала это было множество — возможно, тысячи — тоненьких пылающих нитей. Они тянулись из атмосферы, несомненно, из усеченного конуса, торчащего из низа гигантского шара. Метеориты. Снаряды. Такие же, как те, что испепелили Валиск. Вначале их было сравнительно немного. Но теперь изогнутые полосы, тянущиеся с неба к земле, становились все многочисленнее, расширялись, и небо между необъятной тыквой наверху и землей было единой стеной пламени.

Болг двигался на восток, к калафальской столице, к нему, к «Аль-Бурагу».

Земля вновь заходила ходуном.

Кора Калафалы была сокрушена гравитацией болга. Она вздымалась, тянулась вверх, содрогалась, рассыпалась на куски.

Воздух Калафалы тоже устремлялся вверх.

Точно так же, как воды океана. Колоссальные приливные волны вздымались вслед за болгом.

Желудок Рамстана подкатывал к самому горлу. Рамстан вновь посмотрел на шар и увидел вокруг него сверкающую корону, белую с голубым. Энергетические разряды?

Мир буквально рушился вокруг Рамстана, и он должен был вернуть своих людей на корабль, прежде чем всесокрушающий металлический шторм сметет их. Или прежде чем под «Аль-Бурагом» разверзнется пропасть и поглотит корабль. Но… он не мог оставить здесь Бранвен и глайфу.

Теперь оба толтийских джипа летели к космопорту. Пассажиры их пригибались, пряча лица от режущего ветра. А внизу ветер перекатывал по земле калафалан, хотя они и пытались уцепиться за землю, за обломки камня, за куски зданий, оказавшиеся у них на пути. Многие из них падали в разверстые пропасти, которые все продолжали возникать на тверди.

Рамстан посмотрел вперед и увидел, что толтийские джипы набирают скорость.

— За ними! — проревел он. — Стреляйте в них! Но не попадите в лейтенанта Дэвис!

Хотя такое развитие событий и можно было предвидеть, Рамстан не был уверен, что морпехи немедленно выполнят его приказ. Вот уже сто тридцать пять лет на Земле не было войн, и эти солдаты никогда не участвовали даже в учебном бою. Возможно, они не были готовы сражаться.

И теперь они были близки к полной растерянности и панике. Они хотели как можно скорее вернуться на корабль. Рамстан тоже хотел этого, но он не мог позволить себе отказаться от своей первоначальной цели.

Его передатчик по-прежнему жужжал. Теперь вместо голоса звучал гудок — громкие серии точек и тире. Код гласил:

«НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ НА КОРАБЛЬ. НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ НА КОРАБЛЬ. СНАРЯДЫ НЕОПОЗНАННОГО КОСМИЧЕСКОГО ОБЪЕКТА ПРИБЛИЖАЮТСЯ СО СКОРОСТЬЮ 1999 КИЛОМЕТРОВ В ЧАС. БУДУТ ЗДЕСЬ ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ МИНУТ. ПОВТОРЯЮ. НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ НА КОРАБЛЬ. ТРЕВОГА! ДЕВЯТИМИНУТНАЯ ГОТОВНОСТЬ. ПОВТОРЯЮ. НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ НА КОРАБЛЬ. ТРЕВОГА! ДЕВЯТИМИНУТНАЯ ГОТОВНОСТЬ. ПОВТОРЯЮ…»

Тенно делал то, что должен был делать. Вне зависимости от того, кто будет внутри или снаружи корабля, он стартует через девять минут. Голос матери Рамстана сказал:

— Возвращайся на корабль! Немедленно! Не медли ни секунды! Немедленно! Если ты не сделаешь этого, ты умрешь! И тогда все погибнет!

Рамстан позабыл о том, что надо говорить про себя. Он произнес вслух:

— Я не могу оставить тебя здесь! И как же Дэвис?

— Возвращайся на «Аль-Бураг»! — приказала глайфа, теперь уже голосом коменданта космической академии. — Немедленно, сейчас же! Это болг, идиот! Болг!

В толтийском джипе — в том, где была Бранвен — сверкнула вспышка. Три коротких ярких луча. Аллах! Бранвен извлекла свой олсон из кобуры или выхватила его у толта, сидящего рядом. Она стреляла в тех, кто сидел возле нее. Еще вспышка. Она застрелила четвертого.

Джип нырнул, ударился о землю, подскочил, накренился, и наружу вывалилась коробка — очевидно, та, в которой была глайфа. Потом джип перевернулся и заскользил вбок, пока не ударился о дерево.

Второй толтийский джип остановился, развернулся и направился обратно. В нем находился капитан «Попакапью» — он отличался большим хладнокровием и отвагой. Он приказал джипу возвращаться и забрать глайфу. И, возможно, убить Дэвис. Или забрать ее тоже. В конце концов, он мог и не заметить, что это она перестреляла сопровождающих. Однако глайфа была его первоочередной задачей.

Рамстан закричал. Пилот его джипа сползла по сиденью. Глаза ее закатились. Джип остановился. Уголком глаза Рамстан видел, хотя и не совсем осознавал, что второй джип с его морпехами остановился рядом. Рамстан приподнял пилота и увидел, что ее голова прострелена насквозь.

Тенолт убили ее.

В ветровом стекле рядом с Рамстаном появилось отверстие. Солдат на заднем сиденье сник. В его шлеме была крошечная дырочка.

Казалось, что морпехи в его джипе не поняли, что случилось. Но люди в другом джипе стали стрелять из олсонов по толтийской машине.

Коробка лежала в метре от края зияющего разлома почвы. Бранвен вылезла из рухнувшего джипа — магнитное поле безопасности исчезло, когда машина потерпела аварию, — и теперь ползла прочь. Земля под ней содрогалась, она находилась на вершине волны, а потом почва под ней расступилась. Она по пояс оказалась засыпана пылью.

Волна бросила коробку ближе к разлому.

— Проклятый идиот! — звучал голос коменданта академии. — Возвращайся на корабль! Оставь меня здесь! Вернешься и подберешь меня позже! После того, как болг уйдет!

— Я могу никогда не отыскать тебя! — закричал Рамстан.

Что-то огненное ударило из толтийского джипа. Вторая терранская машина взорвалась, и Рамстан почувствовал жар и удар в бок.

Позже он никак не мог вспомнить, как он это сделал. Тело пилота оказалось на заднем сиденье, а сам Рамстан — за панелью управления. Из толтийского джипа по ним стреляли. Еще один из его морпехов был убит. Его тело навалилось на спину капитана, но Рамстан не обращал внимания на труп и держал курс на «Аль-Бураг», сиявший красно-желтым светом. В корабле открылся люк, и Рамстан ввел джип туда, резко нажав на тормоза. Из машины вырвался сноп красных искр. Магнитное поле удержало Рамстана, иначе его мозги размазались бы по пульту управления. Удар на секунду лишил его способности двигаться.

Обслуживающий персонал у люка разбежался, видя летящий на них джип. Сейчас они вернулись в ангар и окружили машину. Люк закрылся, словно зажившая рана; свет в ангаре стал ярче.

— Выносите их, только осторожно! — приказал Рамстан, махнув рукой в сторону убитых и раненых в джипе. Он бежал по коридорам, на бегу говоря в передатчик.

— Все на борту?

— Все, кроме ваших людей, — ответил Тенно. — Я имею в виду тех, со второго джипа.

— Они погибли, — сказал Рамстан. — Корабль на алараф-режим! Немедленно! Направление: толтийский колокол!

— Слушаюсь, сэр! — отозвался Тенно. На его лице, перемещавшемся по экранам справа от Рамстана, не было никакого выражения; он напряженно ждал следующего приказа.

— Это та штука, которая уничтожила Валиск! — выдавил из себя Рамстан.

Тенно ничего не ответил, но побледнел.

Несколько минут спустя Рамстан был на мостике.

Все лица были бледны и напряжены. Кое-кто шепотом призывал Господа. От всех воняло страхом. Рамстан и сам не был уверен, что ему удалось сохранить трусы сухими.

— Мы можем списать Калафалу со счета, — произнес Рамстан. — Нам не удалось добраться до Дэвис. Я изложу все это в рапорте позже. Тенолт не передавали никаких сообщений?

— Heт, сэр.

— Мы еще вернемся на Калафалу. Мы должны проверить, что с нею станет. Но не сейчас.

— Что это за штука? — спросил Тенно. Голос его был тих и дрожал, голова тряслась.

— Не знаю. Но я думаю, что она может проследить наш маршрут и последовать за нами.

— Последовать за нами? — ужаснулся Тенно. — Почему? Как?

— Я не знаю. Рамстан вызвал Ху.

— Нам понадобятся антишоковые препараты, доктор.

— У меня все готово, капитан. Я уже собиралась вызвать вас.

Несколько минут спустя Ху явилась в сопровождении двух санитаров. Они сканировали всех, чтобы определить необходимое каждому количество препарата, а затем прижимали к коже пациента плоский торец впрыскивателя. Рамстан немедленно почувствовал себя лучше; чувство нереальности и оцепенения исчезло.

Он подумал, что было бы лучше, если бы он сказал своим офицерам, зачем они летят на Толт.

— Я хочу узнать, атаковал ли уже этот монстр Толт или нет.

Мысли Рамстана перескочили на глайфу. А возле нее будет лежать то, что останется от Бранвен Дэвис — не так уж много. Разве что толтийский офицер спасет глайфу и, быть может, Дэвис.

Рамстан начал гадать, успел ли «Попакапью» уйти прежде, чем катаклизм настиг его. Или же тенолт слишком задержались, ожидая возвращения посланных за глайфой?

Шесть дней спустя на обзорных экранах появился жемчужный шарик — Толт. Три четверти планеты были закрыты тучами, но температурные детекторы и анализаторы сообщили, что во многих районах продолжают бушевать обширные пожары. «Аль-Бураг» обогнул планету и вышел на ночную сторону; здесь огромные области, охваченные огнем, были видны невооруженным глазом даже сквозь тучи.

— Спускаться бессмысленно, — сказал Рамстан. — И так понятно, что произошло.

Хотя он и не мог в полной мере осознать, что отвечает за уничтожение столь многих жизней, за гибель миллиардов разумных существ, его охватило чувство вины.

Тенно поманил пальцем Рамстана, предлагая ему отойти в зону действия отгораживающего поля.

— Не нужно, чтобы нас подслушали, капитан. Я чувствую сожаление и раскаяние. Кажется, тенолт действительно могли проследить наши алараф-прыжки. Но если они могли сделать это, почему бы это не суметь кому-то — или чему-то — еще? Например, этому монстру, уничтожающему планеты?

Тенно умолк, словно не хотел говорить то, что должен был сказать.

— И что дальше? Тенно сглотнул и сказал:

— Если он может идти по нашему следу, то он может заявиться и на Землю по тому пути, по которому мы шли от Земли. Я хочу сказать, проследить пространственную трассу.

— Мы не знаем этого, — сказал Рамстан, хватая Тенно за руку. Боль, отразившаяся на лице Тенно, заставила его ослабить хватку.

— Мы не можем быть уверены в обратном, — произнес Тенно. — А дело именно в этом!

— Ну что ж, — сказал Рамстан. — Рассмотрим каждый этап по очереди. Что меня беспокоит больше всего — так это то, что монстр появляется ниоткуда. Я понимаю, что тот, кто смотрит, как мы входим в колокол, может подумать, что мы тоже выпрыгиваем ниоткуда. Но эта штука не входит в колокол. Боюсь, что она может появиться везде, где захочет.

— Если это так, то она не использует алараф-двигатель. По крайней мере того рода, какой известен нам. — Тенно помолчал, потом продолжил: — А еще мне кажется, что этот ужасный свист мог быть вызван… разрывом нормальной пространственно-временной структуры. Как только монстр оказывается в нормальном материальном пространстве и материя вновь обретает свое обычное строение — каково бы оно ни было, — свист прекращается. Я не знаю. Я просто строю догадки. Чем бы эта штука ни была, это неслыханно… ужасно… ужасно… кто бы мог помыслить?..

На сознание каждого давил огромный темный образ, вытеснивший почти все другие мысли.

В первую же удобную минуту Рамстан избавился от фальшивой глайфы, послав ее по корабельным «кишкам» в дезинтегратор.

Пока «Аль-Бураг» облетал Толт, Рамстан находился в своей каюте. Во время обеда он пытался завести разговор на отвлеченные темы, но потерпел полный провал. После третьего блюда, когда были разнесены напитки, он сообщил:

— Мы возвращаемся на Калафалу. Наступило молчание.

— К тому времени как мы вернемся туда, эта тварь должна уже завершить свою работу И уйти на следующее адское представление. Она может выслеживать нас, хотя никаких доказательств этому нет. Как бы то ни было, если мы наткнемся на нее или она наткнется на нас, мы не будем удирать прежде, чем это станет необходимо. — Он помолчал, обводя взглядом бледные лица окружающих. — Мы проверим ее способность нападать. И если окажется, что у нас есть шанс, мы сами атакуем ее!

ГЛАВА 17

Это был смелый план, но, возможно, и глупый. Как бы то ни было, перспектива встретиться с врагом лицом к лицу, вместо того чтобы удирать от него, кажется, подняла дух экипажа.

Приборы «Аль-Бурага» искали болга, но не могли его найти Несомненно, он ушел, свершив свое дело Объекту такого размера и массы невозможно остаться незамеченным. Но никто ни на миг не забывал, что болг может внезапно вынырнуть словно бы ниоткуда.

Калафала была скрыта дымом, однако он был куда менее густым, чем тот, что поднимался в атмосферу Валиска или Толта. Не считая нескольких маленьких островков, на планете был только один континент размером с Гренландию, и половина его была безжизненной — ни людей, ни растительности. Разрушителю не понадобилось бы много времени, чтобы уничтожить всю наземную жизнь, но он, видимо, действовал как автомат, бездумная машина, которая выполняет свою работу, ориентируясь на размеры планеты, а не на обитаемые районы.

Рамстан приказал «Аль-Бурагу» лететь к столице. Он считал, что это будет лучшее место для составления полного представления о последствиях катаклизма, поскольку ранее это был самый густонаселенный район. Корабль спустился к планете и завис в двадцати метрах над изломанным космодромным полем. Рамстан объявил, что возьмет для работ внизу маленькую машину, снабженную приспособлениями для ведения раскопок. Он не объяснил ни того, почему собирается проводить работы наравне с другими членами исследовательской группы, ни того, почему по его поисковому плану все остальные в течение нескольких часов будут работать довольно далеко от него.

Рамстан вел машину сквозь дым в пяти метрах над землей, глядя на передний экран. Когда зонды сообщили, что он находится над тем участком, где упала глайфа, Рамстан пустил машину по сужающейся спирали. От отеля не осталось ничего, кроме нескольких рухнувших колонн и погнутых стальных балок. Тротуара не было. Трава, кустарник и деревья исчезли. Большая часть плодородной почвы была смыта или унесена ветром, на поверхности оказалась глина. Рамстан не мог охватить все эти разрушения невооруженным глазом, но приборы отмечали все. Вокруг было также множество шариков-снарядов — некоторые на поверхности глины, некоторые наполовину ушедшие в нее, некоторые на глубине.

Прошло полчаса, и Рамстан начал думать, что глайфа провалилась в трещину и теперь находится вне досягаемости для его эхолота. И когда в его душе отчаяние уже мешалось с яростью, он увидел на экране яйцеобразный предмет. Предмет находился на глубине полутора метров.

Коробка, в которой глайфа находилась до катаклизма, была изрешечена снарядами, и антигравитационные модули оказались сбиты с ее концов.

Сама глайфа, должно быть, была вколочена в глину ударами больших шариков, а может быть, провалилась в неглубокий разлом, сомкнувшийся затем поверх нее.

Рамстан отдал приказ, и вскоре машина с помощью лазеров вырезала широкую цилиндрическую яму вокруг глайфы и выдула оттуда раскрошенную глину. Куда больше времени потребовалось, чтобы с помощью выдвижного манипулятора установить, а потом и включить новые АГ-модули на концах глайфы. Модули снизили вес глайфы настолько, что ее теперь можно было втянуть в машину через выдвижной шланг.

Рамстан открыл ящик под сиденьем и положил туда глайфу, уже очищенную от налипшей на нее глины.

— Ты не думала, что я смогу сделать это, не так ли? — спросил он.

Молчание.

Пожав плечами, Рамстан положил глайфу в ящик для образцов. Он привел машину обратно на «Аль-Бураг» и забрал ящик в свою каюту. Там он смыл с глайфы все следы копоти и глины и поместил ее под электронный микроскоп. Как он и ожидал, снаряды не смогли повредить резьбу на ее поверхности.

Он попытался заговорить с ней снова.

— Это я, Рамстан!

— Это составляет два «я», — ответил на земном языке голос его матери. — Я не была уверена, что ты вернешься. Это означало, что, если ты не вернешься, я…

— Да?

— Теперь это не имеет значения.

— Это имеет значение для меня, — сказал Рамстан. — Я должен знать некоторые вещи. Иначе…

— Иначе что?

— Я могу в конце концов оставить тебя здесь. Бросить тебя на морское дно.

— Конечно, это так. Что ты хочешь узнать? Не считая тех вопросов, которые задавал уже так давно.

— По крайней мере скажи мне, почему ты позволила Бранвен Дэвис похитить тебя? Ты должна была понимать, что она делает. Ты еще до этого должна была знать, что она собирается сделать. Скажи мне, почему ты разрешила ей взять тебя и зачем она сделала это? Погибла ли она, или же была увезена тенолт?

Голос его матери произнес:

— С твоей точки зрения, я обладаю почти полубожественными возможностями. Хотя я предполагаю, что ты назвал бы их полудемоническими. Но я лишена того, чем обладают даже низшие формы животной жизни.

Она умолкла. Быть может, она раздумывала, прежде чем открыть нечто, делавшее ее уязвимой?

— Это подвижность. Возможность передвигаться по собственной воле. Если меня положить на склоне холма, я скачусь вниз так же безвольно, как камень или яйцо. Я должна покорно перемещаться туда, куда тащит меня любой, обладающий возможностью унести.

В этих словах не было горечи. Это была просто констатация факта.

— Ты не ответила на мои вопросы! — сказал Рамстан. — Что с Дэвис?

— Толтийский капитан забрал ее. Возможно, он не убил ее, поскольку не знал, что это она застрелила тенолт, летевших вместе с ней. А может быть, он хотел ее допросить. В обоих случаях теперь, когда у них нет меня, она для них бесполезна. Но я полагаю, что он вернется, чтобы найти меня.

— Я знаю, — отозвался Рамстан. — Мы скоро покинем эту планету. Но скажи мне, почему Дэвис украла тебя? Я полагаю, что тенолт похитили ее с исследовательской станции на северном побережье и каким-то образом заставили ее выкрасть тебя и оставить в сейфе подделку. Почему ты не позвала меня, когда она пришла за тобой?

— Мои органы чувств не были направлены вовне. Я… путешествовала и поэтому не сознавала, что творится вокруг меня.

Рамстан не верил ей. Даже если бы никто не покушался на глайфу, она все равно должна была прощупать сознание Дэвис, как, несомненно, прощупывала любой разум, оказавшийся в пределах досягаемости.

— Почему, — медленно произнес он, — тенолт не забрали тебя? Если у них было время забрать Дэвис, то было время и на то, чтобы поднять тебя.

— Я могу определенными электрическими импульсами воздействовать на сознание. Это действие ограничено в пространстве и во времени. Но я заставила их на миг забыть обо мне. А тот, кто командовал толтийским кораблем в отсутствие капитана, кричал, чтобы они возвращались. К тому времени как капитан вернулся на корабль, помрачение рассудка прошло, но было уже поздно вновь пытаться отыскать меня. Снаряды приближались слишком быстро.

— Ты все еще не сказала мне, почему ты не предупредила меня о намерениях Дэвис.

Молчание.

— Ты не хочешь говорить об этом. Что ж. Что такое болг?

Молчание.

Рамстан положил глайфу во встроенный сейф и пошел на мостик.

— Возможно — и даже весьма вероятно, — что тенолт вернутся, — обратился он к Тенно. — Нам не стоит оставаться здесь до времени их возвращения. Я не знаю, почему Дэвис нарушила мой приказ не выходить за пределы порта или зачем она понадобилась тенолт. И мы никогда этого не узнаем. В любом случае они напали на нас, и мы вынуждены были отстреливаться. Мы можем с уверенностью сказать, что при следующей нашей с ними встрече они снова атакуют нас.

Тенно ничего не спросил о Дэвис. Рамстан приказал исследовательским отрядам возвращаться на «Аль-Бураг». Десять минут спустя все уже находились на борту, и корабль был готов к старту.

Рамстан ощупал карман своей куртки. Там лежали три дара Вассрусс. Почему умирающая веб-нитка отдала их ему? Была ли глайфа каким-либо косвенным образом причастна к этому? Или части этой космической головоломки складывал кто-то другой? Рамстан подумал о голосе, предупреждавшем его в таверне, и о мелькающей то и дело фигуре в зеленом, и о том, кого он считал аль-Хизром.

— Курс на вебнитский колокол.

— Слушаюсь, сэр. Вебнитский колокол. Рамстан вызвал главного навигатора, Сузуки.

— Я просто хочу проверить кое-что, Сузуки. Другой колокол в системе Вебна — это район первой планеты тамошнего солнца, так?

Смуглое лицо и раскосые глаза Сузуки выражали любопытство. Но она сказала только:

— Да, сэр.

— Заложите в курсопрокладчик на ОП-двигателе направление на первый колокол. Я хочу, чтобы мы были там так скоро, как только возможно.

— Просто попросите об этом корабль, — сказала Сузуки с легким самодовольством. — Я заложила эти данные уже давно на тот случай, если они нам понадобятся.

— Благодарю вас за усердие и предусмотрительность, — промолвил Рамстан. — Но в следующий раз, когда делаете что-то, сообщайте об этом мне.

Он сказал себе, что не стоило говорить таким тоном, словно он упрекает ее.

Прошло пятьдесят часов. Рамстан если не сидел в своей каюте, пытаясь завести разговор с глайфой, то бродил по «Аль-Бурагу». Он проверил все, что только мог придумать, в основном для того, чтобы занять себя чем-то. И как раз тогда, когда он собрался вздремнуть, его вызвал Тенно.

— Корабль войдет в первый колокол через два часа, сэр.

— Вызовите меня через шестьдесят минут.

После нескольких секунд усиленной концентрации на воображаемой черной точке, в нескольких сантиметрах от глаз внутри головы, Рамстан уснул. Свист экрана разбудил его в тот момент, когда он уползал сквозь густой кустарник от чего-то темного и безликого. Он задыхался и плакал во сне.

Поднявшись, Рамстан принял душ и надел тренировочный костюм. Затем он попробовал заговорить с глайфой, но не получил ответа. Съев сандвич, Рамстан отправился на мостик.

— Вы проверили колокол? — спросил он у Тенно.

— Да, сэр. Он выглядит девственно-чистым. По крайней мере так показывают приборы.

Рамстан поблагодарил его и приказал «Аль-Бурагу» уходить в алараф-прыжок. Две минуты спустя они были в пятистах тысячах километров от планеты. Звезда была типа GO, а планета — типа Т.

«Аль-Бураг» показывал на экранах изображения созвездий. Рамстан даже залюбовался гигантской голубой звездой. Небесные узоры были завораживающе-прекрасны, и даже долгое любование ими ничуть не умаляло их очарования.

— Теперь это уже не будет неисследованной территорией, — сказал Рамстан. — Мы идем в алараф. Первооткрыватели.

У Тенно был изумленный вид. Невдалеке находилась планета, похожая на Землю, и он ожидал, что «Аль-Бураг» проведет ее исследование с орбиты и, может быть, даже спустится на нее.

Две минуты спустя они были — если Рамстан правильно понял слова Вассрусс — в иной вселенной.

«— Позвони в колокол у первого входа. — И затем? — Войди. — И затем? — Позвони в колокол у третьего входа. — И затем? — Позвони в колокол у пятого входа».

Каждый колокол был «связан» с другим колоколом. В каждой планетной системе было только два колокола — или окна, как их иногда называли. Таким образом, заключил Рамстан, третий и пятый колокола в песне Вассрусс были третьей и пятой планетой систем, расположенных во вселенных, куда можно было пройти по алараф-туннелю из системы Вебна.

«Аль-Бураг» просканировал новую систему. В ней было десять планет.

Рамстан приказал «Аль-Бурагу» направиться к пятой планете. Час спустя после входа в систему он приказал кораблю снова войти в алараф-прыжок.

Тенно явно удивлялся, почему капитан выбирает разные планеты. Почему бы не прыгнуть просто оттуда, куда они вышли?

Сейчас Рамстан не мог объяснить ему причину. Он и сам не был уверен, что избрал правильный путь. Быть может, он вел себя как дурак, поверив древней песне и следуя ее указаниям. Если так, то знать об этом будет только он сам.

В зоне гравитационного влияния планеты менялись характеристики пространства-времени. Влияние зависело от массы планеты, от ее взаимодействия с другими большими и относительно близко расположенными массами, а также от квадрата расстояния между планетой и ее соседями. Рамстан полагал, что может открыть до сих пор неизвестный земной науке принцип — если будет следовать указаниям песни. Но он также предполагал, что положение и масса планеты определяют «направление», по которому следует алараф-корабль.

Одна из теорий алараф-прыжков гласила, что это некая форма путешествия во времени. Когда корабль совершал прыжок, он перемещался во времени. Назад в путешествии «туда» и вперед в путешествии «обратно». Корабль, покидающий Землю на алараф-двигателе, возвращался в то время, когда Земли, перемещающейся в пространстве, еще не было в данном участке космоса. Этим объяснялось, почему корабль оказывался в неизвестном пространстве, откуда не было видно ни Земли, ни ее Солнца.

Но если глайфа сказала правду, то существует множество вселенных. И каждый раз, когда корабль совершает алараф-прыжок, он проламывает «стену» между двумя вселенными.

Рамстан приказал кораблю снова идти в прыжок. И снова они оказались в неизвестном доселе пространстве.

Рамстан приказал направиться к седьмой планете новой системы. Приказ был выполнен, но офицеры молчали, поджав губы.

— Тенолт могут столкнуться с трудностями, разыскивая нас, — громко произнес Рамстан. «Пусть пока разжуют это», — думал он по дороге в свою каюту.

На этот раз глайфа ответила. Рамстан гадал, были ли у нее какие-либо веские причины молчать до этого. Или же в ней было два сознания, и они то и дело брали верх одно над другим? Нет. Это объяснение было невероятным, фантастическим. Он проецировал на глайфу свои сомнения касательно раздвоения собственной личности.

Глайфа спросила его, чем он занимался. Как только он полностью отчитался, она сказала:

— Ты поступаешь правильно. Но перед тем как идти в единственное место, куда следует идти после девятого входа, приди ко мне.

— Зачем? — спросил Рамстан.

— Что бы ты ни делал, не говори им, что я на корабле.

— Им? Кому — им?

Молчание.

ГЛАВА 18

Справа по курсу три звезды — красная, зеленая и желтая — образовывали треугольник. Вдоль каждой его стороны располагалось по семь звезд — маленьких и белых.

Далеко «внизу» тянулась темная масса, напомнившая Рамстану находящуюся во Вселенной Земли Туманность Конская Голова. Но эта обширная туманность, сформированная из космической пыли и оттененная мерцающими полосами газа, напоминала скорее голову тролля. По крайней мере так сказала Нуоли. Для Рамстана это выглядело скорее головой ифрита. Черты были гуманоидными и в то же время звериными. Гуманоидный зверь. Прекрасный и уродливый одновременно.

Третья планета системы, лежащей за девятым входом, принадлежала к типу Т, а ее солнце — к классу GO. Когда «Аль-Бураг» вышел в эту вселенную, он оказался в 707 000 километров от планеты. Рамстан немедленно отдал приказ идти к планете на максимальной скорости НП-двигателя.

«— Иди в единственное место, куда должен идти».

Рамстан полагал, что если песнь Вассрусс не была бессмыслицей, то эта фраза указывает в качестве цели полета планету, на которой возможна жизнь. По счастью, ему не пришлось выбирать — другой такой планеты в обозримом пространстве не было. Он и не предполагал, что найдет хоть одну. В системах солярного типа редко было более одной пригодной для жизни планеты. Возможность возникновения и дальнейшей жизни на планете определялась расстоянием от солнца, причем верхний и нижний пороги находились очень близко друг от друга. Но иногда даже планеты, находящиеся в этих пределах, были биостерильны.

Жизнь встречалась крайне редко и была чрезвычайно уязвима. Но в то же время она оказывалась обычным явлением и проявляла удивительную стойкость. Отведи ей квадратный фут земли, и она завоюет этот фут, и будет цвести и порождать такие формы жизни, которые невозможно вообразить, пока не увидишь их воочию.

Приборы «Аль-Бурага» сообщили, что этот мир имел несколько меньшие размеры, нежели Земля, но в то же время несколько большую массу. Корабль вышел на орбиту над верхней границей атмосферы, держась над единственным континентом планеты. Континент был намного больше в длину, нежели в ширину, и опоясывал все южное полушарие в умеренной климатической зоне. Его крайние точки были разделены тремя тысячами километров океана, в котором не было ни единого островка.

«— К дереву, которое стоит не одиноко».

Как, во имя семи кругов ада, найти это дерево? Вся поверхность континента, кроме пресных водоемов и вершин высочайших гор, была покрыта огромными деревьями. Здесь не было никаких лужаек или же других открытых пространств.

Рамстан приказал кораблю войти в атмосферу и идти на высоте двадцати километров над поверхностью материка. Надлежало осмотреть с высоты каждый гектар. Очень скоро выяснилось, что в верхних ярусах леса обитает множество птиц и насекомых, а также разнообразные виды животных. Среди них были похожие на обезьян создания.

Биодетекторы показали, что каждое дерево соединяется с ближайшими соседями четырьмя либо шестью тонкими безлистными глянцевито-черными ветками, тянущимися горизонтально из средней части ствола. Таким образом формировалась единая система связанных между собой растений величиной в целый континент. Деревья, росшие по берегам водоемов и на обрывах у моря, протягивали связующие ветки только в глубь леса, к соседним деревьям.

Хотя приблизительно каждое сотое дерево уже умерло, казалось, они не рухнут, пока не будут окончательно источены гнилью и насекомыми. И там, где это произойдет, на останках умершего дерева вырастет молодая поросль.

«— К дереву, которое стоит не одиноко».

О Аллах! Есть ли в этом хоть какой-то смысл?

Рамстан начал было расхаживать взад-вперед, но через минуту остановился. Персоналу на мостике ни к чему было видеть его в таком смятении. Он приказал Тойс вызвать его, если будут обнаружены какие-либо следы разумной жизни.

— Есть, сэр. Но вряд ли это можно точно определить.

— Сделайте все, что сможете.

Рамстан отправился в свою каюту и там принялся расхаживать уже без помех. Он остановился, только чтобы поговорить с глайфой, но она не отвечала.

— Мне нужен твой совет! — заорал Рамстан и ударил по ней кулаком. Удар пришелся вскользь и был частично погашен АГ-модулями, но тем не менее глайфа скатилась со стола и упала на пол. Палуба изогнулась, не столько от удара, сколько от волнения — ведь это мог упасть Рамстан. Или же «Аль-Бураг» так реагировал на душевное состояние своего капитана? Корабль всегда чувствовал и понимал его — электрические заряды на коже, температуру тела, тон речи.

Рамстан повернулся — и даже подскочил, открыв от удивления рот. У дальней переборки стоял человек в зеленом. Он протягивал руку, указывая пальцем в центр семиугольного экрана.

Видение длилось не больше двух мгновений.

Одетый в зеленое человек указывал на пустой экран. Какое отношение это имеет к дереву, стоящему не одиноко? Возможно, никакого. Палец, указывающий в центр выключенного экрана, мог означать что-то совсем другое.

Существовал ли аль-Хизр на самом деле? Или образ, который видел Рамстан, был кем-то спроецирован? Был ли аль-Хизр трехмерной голограммой, которую породил мозг Рамстана, мозг, для которого мышление стало четвертым измерением?

И все же некто, субъективный или объективный, человек либо нет, пытался что-то поведать Рамстану.

Рамстан снова стал ходить по каюте, но, сделав двенадцать шагов, остановился. Возможно, видение имело в виду не экран в целом, а только его центр. «Смотри в центр», — вот что оно хотело оказать. В центр чего? В центр себя, во внутренние тайны своего существа?

Нет.

Смотри в центр, в середину леса.

Быть может, когда-то на этом континенте было только одно дерево, Прародитель, Адам-Ева всего существующего ныне леса. Возможно, оно стояло, или стоит до сих пор, в географическом центре суши и именно там находится цель, к которой надо стремиться.

Рамстан вызвал мостик. Мозг «Аль-Бурага» считал данные со сканеров и определил географический центр и срединную точку суши. Последняя находилась на пересечении линий, соединяющих две крайние точки континента по длине и южное побережье с северным. Поскольку два центра не совпадали, Рамстан приказал кораблю направиться сначала к срединной точке.

Корабль принял форму ракеты, а нижняя внешняя часть вытянулась, как крылья древних аэропланов. «Аль-Бураг» летел над поверхностью зеленого леса, подобного океану. В трехстах километрах от места назначения корабль снизился и сбросил скорость и через десять минут повис над искомой точкой. В десяти метрах под днищем корабля качалась на ветру макушка высоченного дерева. Рамстан считал, что это дерево недаром было самым высоким и толстым среди всех.

Солнце стояло почти в зените. На небе не было ни облачка. Единственными заметными живыми существами были большие летучие насекомые, птицы примитивных видов и несколько мелких и крупных млекопитающих. По крайней мере последние походили на млекопитающих, ибо были покрыты мехом. Самые крупные были похожи на летучих мышей с размахом крыльев до восьми метров и с мордами гончих собак, но крики их скорее напоминали вопли мартышек. Они были слишком тяжелы, чтобы постоянно обитать на деревьях, и их перепончатые лапы свидетельствовали, что в качестве посадочной площадки они используют водную гладь. Ближайшее озеро находилось в пятидесяти километрах, и, значит, эти летучие собаки могли летать невероятно далеко. Они ныряли вниз, хватали мелких птиц и зверьков и поедали их на лету.

Хотя колышущаяся зеленая поверхность издали казалась совершенно безжизненной, вблизи становилось заметно, что жизнь здесь так и кипит. Прямо под кораблем летали, ползали, бегали или прыгали по широким темно-зеленым листьям разнообразные насекомые и какие-то создания трудноопределимого вида. Листья этого великанского дерева напоминали огромные чаши из плотной кожи. Не то чтобы крона дерева кишела обитателями, но все же была населена.

И это все там, где верхние ветви дерева были открыты вольному воздуху. А что же делалось на нижних уровнях?

Лучи сканеров не проникали дальше чем на глубину нескольких метров.

Нуоли, глядя на увеличенное изображение на экране, промолвила:

— А ведь листья внизу, и вообще все, что растет ниже верхнего слоя, должно было умереть от недостатка солнечного света. Определенно…

— Что? — переспросил Рамстан.

— Определенно, этот слой не может быть таким толстым, как выглядит. По крайней мере повсюду, тут и там, солнечные лучи должны проникать вглубь.

Кто может жить там, внизу, кроме бледных, слепых, лишенных разума созданий, ползающих во мраке?

Но если «дерево, стоящее не одиноко» значит хоть что-то, то подразумевается наличие под ним обильной жизни. Оно возвышается над другими на тысячу метров. Круг, образованный его ветвями на уровне вершин соседних деревьев, достигает десяти тысяч метров в диаметре. Извне в круг проникают только самые кончики веток других деревьев, и внизу видны связующие ветви.

— Материнское дерево? — пробормотал себе под нос Рамстан.

Солнечный свет поблескивал на колышущихся листьях, как будто они были сделаны из слюды. Не было заметно никаких признаков угрозы либо опасности. Однако Рамстан чувствовал, что под этими листьями таится что-то зловещее. Не то чтобы следовало ожидать нападения хищников или ядовитых рептилий. Скорее нечто такое, что невозможно представить заранее, что выше понимания человека.

Неведомое всегда наводит страх. Человеческое' сознание устроено так, что все непонятное вызывает опасение, вне зависимости от того, насколько оно действительно опасно. С другой стороны, неведомое всегда манит. И даже в самом страхе есть нечто влекущее. Люди — очень многие люди — любят испытывать страх — до определенного предела. Возможно, основой этого является возможность испытать свою храбрость. Нет, это не единственная основа. Любопытство, обезьянье любопытство толкает людей к неизведанному.

Однако данная ситуация отличалась от всех, в какие прежде случалось попадать Рамстану. Он всегда чувствовал, что способен справиться с любой неожиданностью. Но сейчас… Там было что-то… что-то столь огромное и могущественное, что он чувствовал себя очень маленьким и слабым… нет… он не должен думать так. Даже самые маленькие и слабые существа обладают силой и гордостью.

— Кроме того, — сказал он вслух, — я — Рамстан!

Нуоли, стоявшая рядом с ним, вздрогнула и спросила:

— Что?

Сузуки тоже смотрела на него с удивлением.

— Ничего, — ответил Рамстан. — Ничего. Итак… он — Рамстан. И что же? Он уникален, но таковы и все разумные создания. Точно так же, как, к слову, любое дерево из миллионов столь похожих с виду деревьев на этой земле. Отличие было в том, что он обладает разумом и самосознанием. У него есть свое «я» или ряд этих «я», именуемых Рамстаном, и этот Рамстан представляет собой уникальное сочетание тела и сознания, отличное от любого другого индивидуума. Никто больше не имеет такого набора. Даже Бог. Бог может знать каждого разумного, может даже полностью разделять его сознание и подсознание. Но даже Он не может быть этой личностью. Здесь положен предел могуществу Бога. Что означает — поскольку Бог по определению всемогущ, — что Бог не есть Бог. А посему определение необходимо пересмотреть.

У Рамстана не было времени и дальше обдумывать этот вопрос. Он приказал приготовить челнок к старту через десять минут. И сказал Тенно, что он, Рамстан, собирается отправиться на челноке.

— Мы спустимся на поверхность, — сказал он. Тенно, очевидно, уже размышлял над тем, зачем капитан направил корабль сюда.

— Вы следуете указаниям песни Вассрусс? — спросил он.

— Да. — Рамстан помолчал, потом добавил: — Все это может быть впустую. Но в конце концов, наша экспедиция — научная, а значит, в число наших задач входит и антропология, я хочу сказать, ксенология. Эта песнь… она столь интересна… Она подразумевает, что в прошлом совершались алараф-прыжки на очень большие расстояния… Возможно, это было еще до того, как обезьяна стала человеком. Как бы то ни было, у меня есть не одна причина для путешествия сквозь стены вселенных…

— Стены? — переспросил Тенно.

Этот вопрос на миг сбил Рамстана с толку. Он открыл рот, не зная, что говорить дальше, закрыл рот, на несколько секунд зажмурился, а потом сказал:

— Да, стены. Я не уверен, путешествуем ли мы из одной галактики в другую, перемещаясь во времени, или же сквозь колокол в туннель. Но вы знаете, что существовала теория, по которой корабль во время прыжка пробивает «стену» между двумя вселенными. Эта теория никогда не принималась всерьез.

Он умолк, и Тенно произнес:

— Да, гипотеза множественных вселенных. Хотя на самом деле это даже не гипотеза. Это совершенно дикое предположение, и…

— Я склонен думать, что это нечто большее. Но какая разница, в чем правда? Во всяком случае в данной ситуации. Сейчас вы командуете кораблем, Тенно. Вы получили приказы на случай, если появятся тенолт или этот монстр.

— Так точно, сэр, — отсалютовал Тенно. Пять минут спустя Рамстан сидел в челноке.

Челнок вылетел из ангара и направился к дереву. Невооруженному глазу с корабля дерево представлялось сплошным монолитом Однако по мере приближения пассажиры челнока могли различить широкие просветы и огромные промежутки между ярусами ветвей. Ветви были гигантскими — у ствола их диаметр достигал пятидесяти—семидесяти метров — и примерно на трети длины поддерживались своеобразной опорой, вырастающей из того же ствола под углом в сорок пять градусов и упирающейся в ветку снизу. Вертикальный промежуток между ветвями достигал ста метров в высоту. Челнок вошел в просвет, образованный седьмой и восьмой ветвями, считая от вершины дерева.

Переход от яркого света и жары к сумеркам и прохладе был внезапным. Население, состоящее из птиц, насекомых и животных, было здесь куда более многочисленным и шумным, нежели на верхнем ярусе дерева. Этим созданиям не надо было спускаться на землю, чтобы напиться воды. Влага сочилась из складок толстой коры и образовывала маленькие озерца и ручейки.

Тут и там сверху пробивались солнечные лучи, высвечивая волосатые, чешуйчатые, пернатые или покрытые хитином тела. Свет отражался от огромных листьев, порою напоминающих чаши, наполненные дождевой водой.

Рамстан отдал приказ остановить челнок, чтобы манипулятор взял три листа на исследование.

— Этот блеск не может быть вызван содержанием слюды, — сказал Рамстан. — Тогда листья были бы слишком тяжелыми.

Прозрачный колпак похожего на лодку челнока опустился, чтобы защитить пассажиров от возможных агрессивных действий со стороны обитателей дерева Челнок двинулся дальше. По большей части «агрессия» выражалась в гнилых плодах и экскрементах, которыми бросались похожие на мартышек существа, или же в налете эскадрилий насекомых-камикадзе. Несколько раз Рамстан вынужден был приказать, чтобы колпак спрыснули антифризом, который разгонял тучи насекомых, закрывавшие пилоту обзор.

Когда челнок опустился на шестьсот метров, тучи насекомых исчезли. Они обитали и здесь, но по крайней мере уже не облепляли челнок в неимоверных количествах.

Жужжание и стрекот несколько утихли, зато стало темнее и холоднее. На двадцатом уровне сверху Рамстан приказал включить фары. Без искусственного освещения окружающие предметы все еще можно было различить, но уже довольно смутно.

Еще через десять уровней температура воздуха стабилизировалась. Пассажиры челнока чувствовали себя уютно, поскольку воздух в машине кондиционировался, но снаружи царила не очень-то способствующая комфорту жара. Именно на этом уровне Рамстан заметил, что многие листья повернуты под разными углами, и по мере спуска челнока освещение улучшалось, а не ухудшалось.

— Это система отражения солнечного света вниз, — сказала Нуоли.

Здесь они впервые увидели на стволе и ветвях растения, которые, казалось, паразитировали на дереве. Они были трех видов: похожие на поганку, конусовидные и имеющие форму семиконечной звезды на длинном свисающем стебле. Все растущее отражало свет, и довольно ярко, но все равно здесь царили вечные сумерки. Глаза птиц, зверей и насекомых сверкали в потемках, словно угольки из костра Поскольку света для этого было явно недостаточно, Нуоли предположила, что глаза этих созданий светятся сами Она сказала, что это мерцание напоминает свечение земных светлячков.

— Некий вид холодного свечения, вызываемый электрохимическими процессами.

Хотя Рамстан видел много странных вещей с тех пор, как впервые ступил на чужую планету, он все же подумал, что это явление — одно из самых странных. Найти ему объяснения он не мог — по крайней мере сразу. Светлячки используют свои светящиеся брюшка для привлечения партнера. Служили ли вспышки глаз этих созданий той же цели? Если так, то после спаривания они должны были временно слепнуть.

Рамстан думал: «Возможно, свет, исходящий от множества вещей и событий, виденных мною недавно — особенно от глайфы, — должен бы просветить меня. Но он лишь ослепляет».

Еще одна странная мысль, неведомо как закравшаяся в сознание.

Были ли эти существа союзниками или подданными тех, кого он ожидает найти у подножия дерева? Что, если эти вспыхивающие глаза биологической азбукой Морзе подают сигнал тем созданиям, которые, как рисовалось воображению Рамстана, ждали его там? Быть может, эти призрачные существа получили информацию о том, что приближается объект из далей пространства и времени и что в нем находятся пассажиры, выглядящие так-то и так-то?

Попытка найти какую-то систему в этих «сигналах» не увенчалась успехом; казалось, это был просто «шум». Однако то, что казалось беспорядочным Рамстану, могло нести информацию для кого-то другого.

Челнок спускался со скоростью десять километров в час, вертикальным зигзагом огибая ветви. Светящихся растений становилось все больше, ветки и ствол выглядели странной формы драгоценными камнями. В отличие от земных деревьев, горизонтальные ветви нижних уровней были короче и тоньше, чем верхние. Тем не менее опоры ветвей становились толще и тянулись все дальше. Рамстан подумал, что причиной тому увеличение количества растений-паразитов, из-за которых ветви становятся тяжелее.

Количество зверей и птиц уменьшалось, число насекомых увеличивалось. Какие-то довольно большие, с крысу величиной, создания были прозрачны, и сквозь их плоть просвечивали съеденные ими растения. Кусочки в желудке все еще светились, хотя и менее ярко. Эти монстры на самом деле не были насекомыми. Земные насекомые не могли вырасти до таких размеров. Их величина ограничивалась отсутствием легких и поступлением воздуха через дыхальца. Если бы земное насекомое-мутант достигло размеров крысы, оно бы умерло от кислородного голодания.

Один вид этих крупных псевдонасекомых имел длинный, слегка загнутый книзу хоботок и торчащий из головы стержень, длиной равный телу. На конце стержня висел светящийся шарик. Существо напомнило Рамстану земную глубоководную рыбу. Та использовала огонек на конце удочки, чтобы приманить других рыб — свою добычу.

Еще одни создания напоминали пауков размером с баскетбольный мяч. Они плавали в воздухе, перемещаясь с ветки на лист и обратно, выстреливая клейкую нить и потом подтягиваясь по ней. Они также использовали эту нить для ловли маленьких насекомых, которых и втягивали себе в рот, окруженный шестью крошечными когтистыми лапками, находящимися в постоянном движении до тех пор, пока не нащупывали добычу.

Челнок шел вниз. Он миновал похожую на змею двенадцатиметровой длины тварь. На шестигранной голове изгибались четыре длинных рога, глаза «змеи» были огромными и четырехугольными, а язык походил на лягушачий: он выстреливал, хватая насекомых, мелких изумрудно-зеленых ящеров и даже маленькую змейку.

— Зоолог здесь не закрывал бы рот от изумления, — сказала Нуоли.

Рамстан ничего не ответил на это. Он гадал, какой вид разумных существ может здесь обитать. Песнь Вассрусс указывала на то, что по крайней мере трое избрали этот континент в качестве местожительства. Но песнь была очень древней, и те, кто упоминался в ней, могли покинуть это место или умереть. Но Рамстан верил — без всякого разумного основания, — что это не так, что эти трое все еще здесь. Что могло означать невероятно долгий срок жизни. Невероятно? Да, для тех, кто не знает о глайфе.

Внезапно челнок вошел в зону, казавшуюся безжизненной. Конечно, жизнь была и здесь — дерево не было мертво. Но тут не было ни птиц, ни животных, ни насекомых. Рамстана охватило ощущение безвременья. Время, конечно, продолжало течь — оно отмерялось хронометром челнока, биением сердца, движением людей и машины. И тем не менее Рамстан чувствовал, что время умерло или по крайней мере замедлилось настолько, что почти остановилось или уснуло. Он ощущал некоторую потерю ориентации, легкое головокружение и тихую панику.

Рамстан приказал открыть верхний колпак, а всем в челноке сидеть тихо, не говоря ни слова. Что-то заставило его внимательно прислушаться.

Прислушаться к чему? Зачем?

Неизвестность окружала его облаком страха — словно его окружил мощный заряд статического электричества, словно гигантские пальцы перебирали натянутые струны нервов.

Остальные, хотя и не говорили ни слова, широко открыли глаза, словно ветер нес опасность. Но никакого ветра не было, кроме едва заметного движения воздуха, вызванного перемещением челнока.

Рамстан смотрел вверх, хотя и не думал, что опасность появится оттуда — по крайней мере в данный момент. Солнце и небо были отделены от них толщей ветвей и листьев. Они были мертвы, похоронены под растительностью. Странная мысль.

Мертвы, как само время.

Однако если песнь говорила правду, то смерть времени и замедлившееся биение сердца означали жизнь для тех, кто ждал Рамстана.

Ждал? Откуда они могли знать, что он придет?

Возможно, им сообщила глайфа.

Но глайфа молчала и не хотела больше говорить с ним.

Когда колпак челнока раскрылся в первый раз, Рамстан почувствовал слабый и не особо неприятный запах гниющих плодов и экскрементов животных. Почему-то этот запах напомнил ему о древесных поганках, хотя он никогда не нюхал их. Воздух был очень сухим или же казался таким. Рамстан не был в этом уверен — он уже не доверял своим чувствам. Потом все запахи исчезли, хотя воздух от этого не стал более здоровым. На самом деле воздух был словно в могиле, где от тел осталась уже только пыль и разложение ушло, пожрав само себя. Могила должна бы быть сухой, словно рот человека, три дня блуждавшего по безводной пустыне, однако влажность внезапно увеличилась.

Когда челнок вошел в зону безвременья, воздух стал более влажным. Ощущение сырости возрастало, и, внезапно, без всякого перехода, челнок словно погрузился из влажного воздуха в воду. Горло Рамстана сжалось.

Это было так, словно потела сама планета. По лбу, по щекам Рамстана катились капли; когда он лизнул безвкусную влагу, Рамстану показалось, что собственный язык лжет ему. Несмотря на влажность, он не ощущал запаха гнили или плесени. Растения, облепившие дерево, светились еще более ярко, чем прежде; казалось, их холодное свечение останавливает смерть и гниение. Или, по крайней мере, замедляет их, поскольку эти процессы невозможно остановить совсем. Еще одна странная мысль.

Рамстана била дрожь, и он ненавидел себя за такое проявление нервозности. Он свирепо посмотрел на Нуоли, положившую ладонь на его руку.

Было ли это прикосновение намеком на смерть? Прикосновение. Смерть. Опять странная мысль. Странная? Мысли не бывают странными, они только кажутся такими сознанию, если оказываются непривычными или с трудом воспринимаемыми.

Прикосновение.

— Там, внизу, что-то есть, — сообщил наблюдатель. — Выглядит как большая дыра. Она между двумя корнями.

Рамстан проверил сообщение. На экране показался затененный равносторонний треугольник, и строчка данных гласила, что длина каждой стороны — шестьдесят четыре метра. Другая строчка сообщала, что треугольник содержит прозрачную жидкость. Дно колодца, возможно, каменное, находится в шестидесяти четырех метрах от поверхности.

Челнок без всяких приказов со стороны Рамстана миновал изрытый морщинами ствол дерева и по прошествии, казалось, очень долгого времени — хотя Рамстан по-прежнему чувствовал себя в безвременье: любопытный парадокс, но разве не все парадоксы любопытны? — опустился около ближайшего к дереву края колодца.

Ничто не обозначало границы колодца, не было никакой ограды, только голая земля, воздух и вода. Границы всех трех сторон колодца были необычайно прямыми и гладкими, словно пыль, разровненная лопатой.

Челнок замер, светясь изнутри желтым светом; отблеск этого света словно наполнил колодец медом.

Не то по поверхности колодца, не то под нею двигались три существа.

ГЛАВА 19

— Это не вода, — сказал наблюдатель, показывая на столбик цифр внизу экрана: — Видите, сэр, это жидкость, но она тяжелее воды. Удельный вес — 1, 6. Так, секунду, сэр. Далее. Спектрографический анализ… Господи Иисусе! Ничего похожего в банке данных нет!

Нуоли, смотревшая через борт челнока, произнесла:

— Одно из этих существ поднялось над поверхностью… того, что в этом колодце.

Рамстан приказал пилоту остановить челнок на высоте в десять метров над колодцем. Тем временем наблюдатель сканировал окрестности в поисках «старого дома», упоминавшегося в песне Вассрусс. Пока он не обнаружил ничего, но здание могло скрываться за одним из невероятной величины наростов на стволе дерева. Эти наросты, зарывавшиеся в почву подобно корням, в десять раз превышали диаметром туннель подземки.

Снизу, с поверхности колодца, к Рамстану обратилось лицо, ухмыляющееся лицо цикады. Рамстан вздрогнул от неожиданности и отвращения. Лицо принадлежало гуманоиду, но было, в отличие от человеческого, треугольным. Безволосая, покрытая глубокими складками верхняя часть кожистого черепа так сильно нависала над лицом, что казалась каким-то уродливым зонтиком. Череп пересекала толстая синяя вена, она пульсировала так медленно, как будто была наполнена не кровью, а колониями микробов или дрожжевых грибков.

Нависающий лоб обрывался резко, угол между ним и лицевой частью был прямым. Казалось, что лицо приклеено снизу к складчатому куполу. Глаза были темно-синего цвета. Они были огромными, в полтора раза больше человеческих. Экран перед наблюдателем сообщил, что рост существа достигает трех метров.

Прямо под глазами располагался… не нос, а округлый вырост, более темный, чем остальное лицо, которое было бледно-красного цвета. Ни с какой стороны этого отростка не было видно ни ноздрей, ни чего-либо на них похожего. И он тоже пульсировал, как вена на черепе.

Рот был более похож на человеческий, с сильно вывороченными губами. Нижняя челюсть выдавалась вперед, и подбородок напоминал мяч с глубоко вдавленной шестиконечной звездой.

— Экая ямочка на подбородке, — пробормотала Нуоли.

Уши существа — очень маленькие и плоские — располагались близко к лицу, и завитки ушной раковины были абсолютно нечеловеческими, напоминая скорее причудливый барельеф.

Рамстан приказал настроить экран на максимальное увеличение, чтобы заглянуть в широко открытый рот существа. Зубы у того были словно у свиньи, а пурпурный язык был покрыт шишковидными наростами.

Красноватое безволосое туловище напоминало тело кенгуру, но хвост оканчивался чем-то вроде широкого веера, а ступни были широкими, плоскими и перепончатыми, как у лягушки. При помощи хвоста и ступней существо и всплыло на поверхность странной жидкости.

Его верхние конечности были, однако, совершенно человеческими, с кистями рук и пальцами.

«Мудрый, который плавает» медленно двигался по кругу возле стены колодца. Он походил на древнего вымершего лосося, хотя длина его тела была по меньшей мере двенадцать метров, в шесть раз длиннее приготовленного к погребению человека среднего роста. Еще одна странная мысль, подумал Рамстан. И почему в голову приходят такие сравнения?

Рамстан был ошеломлен. Он предполагал, что трое, о которых говорится в песни, будут разумными. Было возможно, хотя маловероятно, что это существо разумно. Но рыба не может быть разумной.

Посмотрев прямо на другое появившееся существо — «холоднокровного, пьющего горячую кровь», Рамстан ощутил резь в глазах и почувствовал себя еще более сбитым с толку. Это было красноватое мерцание, обрамленное багровым светом. Светящееся тело растягивалось и сжималось — от десяти до девяти метров в длину и от двух до трех метров в толщину. Время от времени, без какой бы то ни было регулярности, мерцание угасало, и тогда Рамстан видел плоть существа сквозь свет. Сперва оно показалось ему помесью летучей мыши и осьминога. У существа была голова, но она располагалась посередине длинного тела, а не на конце. Черты лица и зубы — если это были зубы — вызвали воспоминание о южноамериканской летучей мыши-вампире. Но Рамстан отбросил это сравнение, когда при следующем угасании свечения увидел широкое лицо создания — наполовину львиное, наполовину человеческое, с примесью чего-то еще. Чего именно, он не мог понять. Нуоли воскликнула:

— Джумала! — и сказала уже на терранском: — Я посмотрела ему в глаза. Они были черными, совершенно черными. И… должно быть, это просто наваждение… мое воображение… Мне показалось, что я увидела в глубине их звезды. Созвездия… газовые туманности… сияние… белое…

Рамстан не ответил. Он отдал приказ опустить челнок на высоту метра над головой существа. Оно погрузилось по пояс, но теперь начало перебирать своими перепончатыми ступнями и руками. Стремительно поднявшись из жидкости, оно распласталось по поверхности, потом выпрямилось вертикально. И начало прыгать.

Рамстан велел технику вывести через транслятор несколько фраз на урзинте. Он не верил, что эти существа смогут понять, но урзинт был языком общения во всех обитаемых системах, где ему приходилось бывать, и он решил попытать счастья.

Прыгун остановился, стал погружаться в воду и захохотал. По крайней мере издал какие-то звуки, похожие на смех.

Огромная рыба легла на бок, так, что ее правый глаз остался над поверхностью жидкости и пристально уставился на челнок.

Мерцающее существо не пошевелилось.

Рамстан был не единственным, кто удивился, когда прыгун громко проквакал что-то на незнакомом языке, а потом перешел на урзинт:

— Иди к дому! Иди к дому! Иди к дому! Первой тишину в челноке нарушила Нуоли:

— То, что повторено три раза, — правда, — пробормотала она.

— Это не сообщение, это приказ, — ответил Рамстан. — И не имеет никакого отношения к правдивости.

— Ну, по крайней мере мы знаем, что оно разумно.

— Не обязательно, — возразил Рамстан. — Оно может быть чем-то вроде попугая. Обученным давать указания, когда к нему обращаются чужаки. Или…

— На урзинте?

Рамстан не ответил ничего. Очевидно, когда-то урзинты побывали и здесь. Или, быть может, прыгун встречал этих легендарных космопроходцев на других планетах.

Рамстан приказал направить челнок влево. С тем же успехом можно было пойти направо, хотя для избрания этого направления у него были психологические причины.

Дом, или то, что можно было назвать домом, было обнаружено за тремя древесными корнями-наростами. Расстояние от колодца было триста метров, и Рамстан никак не назвал бы это «около». «Дом» на самом деле был тремя сооружениями, установленными друг над другом, а может быть, это было единое целое, состоящее из трех частей. Если это было жилище, то Рамстан никогда прежде не видел таких жилищ.

Каждая из частей представляла собой приплюснутую сферу, из середины которой в сторону дерева тянулся длинный сужающийся отросток. Сперва Рамстан подумал, что это похоже на птичью голову с длинным клювом. Потом сравнил сооружение со сперматозоидом с округлой головкой и длинным тонким хвостом, хотя хвостик был прямой, а не изогнутый. Третье впечатление было, что перед ним находятся три булавы — три шара на рукоятях. Согласно показаниям сканера, сферы были пятидесяти метров в диаметре, а «рукояти» — сто метров в длину.

Нижнее сооружение было зеленым, среднее — синим, а верхнее — черным. На каждом росли ржаво-красные лишаи, образовывая круги, неровные квадраты и треугольники, но часть поверхности, похожей на металл, все еще сохраняла свой цвет. Слой растительности был довольно толст, и в нем гнездились птицы, похожие на археоптериксов, а также разнообразные ящерицы и насекомые. К удивлению землян, полагавших, что пернатый мир этой планеты находится на примитивной стадии эволюции, на глаза им попались птицы, чрезвычайно напоминавшие сову и аиста. «Сова» закричала на них — ее крик звучал совсем как смех прыгуна — и расправила белоснежные крылья с черными отметинами. «Аист» бросил взгляд на челнок и стал рыться клювом в пышных перьях на груди, видимо, выискивая паразитов.

— Эти птицы не могут принадлежать к местным видам, — сказала Нуоли.

Рамстан подумал, что она права, но не высказал это вслух. Ее замечание вызвало у него раздражение; она всегда болтала, когда лучше было бы помолчать или ограничиться попросту стонами, вздохами и вскриками.

Не считая совиного крика, который разбивал стеклянную тишину или даже — странная мысль — был кощунственным в этой тишине, безмолвие было даже глубже, чем на тех уровнях, где не было заметно признаков жизни. Рамстан неожиданно осознал, что безмолвие царит с того момента, как челнок вошел в кажущееся безжизненным пространство. Каковы бы ни были его предчувствия, удивление и запоздалые мысли, воздух был тяжелым, неподвижным и темным. Здесь было меньше светящихся растений, чем на более высоких уровнях. Вокруг царили сумерки, не решившие, стать им днем или ночью. Не решившие… Что-то, или несколько этих нечто, сидело и ждало его, хотя их мысли были заняты не им.

— Как все призрачно… — промолвила Нуоли.

Когда челнок опустился на почву, словно утонувшее каноэ на дно озера, Рамстан приказал команде держать оружие наготове, но не показывать его. Кобуры олсонов следует держать расстегнутыми, а оружие больших калибров должно лежать на палубе, так, чтобы его нельзя было увидеть из дома.

— Мы не должны появляться как агрессоры, — пояснил Рамстан.

Люди смотрели на него, словно ожидая, что он разъяснит им что-то. Например, то, зачем они здесь и что может скрываться в доме?

Челнок опустился на толстый слой лишайника, разросшегося вокруг здания и покрывающего почву между двумя колоссальными корневищами. Никто не произнес ни слова; казалось, все звуки умерли в этом месте.

Внимательно оглядев «дом», Рамстан негромко сказал:

— Я пойду один.

Верх челнока откинулся, одна из нижних секций мягко раздвинулась. Рамстан шагнул в образовавшийся проем на складной трап из семи ступенек, выдвинувшийся из днища челнока. Ступив на землю, он почти до колена утонул в растительности, впервые почувствовав ее слабый запах, напомнивший ему запах забродившей травы в компостной куче. Рамстан продрался сквозь лишайники вверх по пологому уклону, ведущему к дому. Казалось, дом смотрит на него — без глаз.

Рамстан помедлил под внешним изгибом нижнего этажа.

«Постучи у входа», — сказала Вассрусс.

У какого входа? В доме не было ни дверей, ни окон.

Рамстан сделал единственное, что ему оставалось. Он постучал кулаком по поверхности, выглядевшей как металл, но более теплой, чем был бы металл в этом холодном воздухе, и к тому же пружинящей. Изнутри сферы не доносилось ни звука. Рамстан ожидал гулкого эха, отзвука.

Ударив три раза, он подождал, не опуская руки. Через несколько секунд в казавшейся сплошной стене появилась тонкая линия, очертившая круг достаточного диаметра, как раз такого, чтобы Рамстан мог легко войти. Он раздумывал, были ли такие размеры двери делом случая. Если бы он был намного ниже или намного выше, приспособилась бы дверь к его росту или нет?

Дверь не была выдвигающейся наружу или внутрь секцией, не была и раздвижной панелью. Вместо этого поверхность внутри круга пошла волнами, затем стала туманной, а потом и совсем исчезла.

Рамстан стоял перед круглым отверстием.

Если и существовала разница между давлением внутри и снаружи, он не чувствовал движения воздуха, втягиваемого внутрь или выталкиваемого наружу. За дверью была тьма. Ее не рассеивал свет растений. Рамстан собирался было негромко заговорить, но вместо этого закричал на урзинте:

— Я капитан Рамстан с земного исследовательского межзвездного корабля «Аль-Бураг»! Я пришел с миром. И у меня есть вопросы.

Он чувствовал себя дураком, но что еще он мог сказать?

Немедленно после своего заявления он увидел, или подумал, что увидел, вспышку зеленого в темноте.

Сердце Рамстана и так билось чаще обычного, но теперь оно застучало с бешеной скоростью.

Аль-Хизр?

Тьма постепенно рассеялась, свет, казалось, сочился из каждого квадратного сантиметра стен, потолка и пола огромной комнаты. Сперва Рамстан не осознал разницы между мебелью и тремя существами, стоящими в центре комнаты. Комната была круглой, а двери в стенах — семиугольными. Потолок был белого цвета, стены — бледно-красного, а пол, там, где не был покрыт очень толстым белым пушистым ковром — бледно-зеленого. На стенах висели — или были вделаны в них — около дюжины зеркал. Их основания покоились на полу, а боковые стороны сходились, образуя вытянутые треугольники, изгибающиеся вместе со стенами. Верхние углы зеркал сходились в центре куполообразного потолка. Из этой точки свисала цепь из тонких золотых звеньев, оканчивающаяся изумрудом величиной с голову Рамстана.

Вокруг изумруда свернулся маленький зверек, покрытый красным мехом, с длинной узкой мордочкой и огромными глазами. Один красный глаз, обращенный в сторону Рамстана, пристально рассматривал его. Рамстан удивился, как это создание могло попасть на самоцвет — он висел так высоко, что зверек, по всей видимости, не мог допрыгнуть до него.

Мебели в комнате было немного — выглядящие хрупкими кресла, диваны и столики с причудливой резьбой из дерева с белыми и черными разводами.

Ножки у мебели были короткими. Тут и там поверх сложенных в три раза ковров были раскиданы огромных размеров подушки.

Помимо «входа» в огромное помещение вели еще три «двери» — одна прямо напротив и две по сторонам.

Одно из трех существ, в зеленой хламиде, выступило вперед и произнесло на урзинте:

— Приветствуем тебя, Рамстан. Путь сюда занял у тебя много времени.

Существо в синем сказало:

— Ты должен был явиться сюда намного раньше. Это вина глайфы.

Существо в черном промолвило:

— Спрашивай, но будь готов заплатить.

ГЛАВА 20

Рамстану казалось, что вся кровь его превратилась в ртуть и стекла в ноги.

Голос одетого в зеленое существа был тем голосом, который он слышал в калафальской таверне.

«Болг убивает всех, кроме одного!.. Бог болен…»

Она? Он? Какого бы пола существо в зеленом ни было, голос принадлежал ему. А вернее, ей.

В этот момент Рамстан уже знал, хотя и не мог обосновать свое знание с рациональной позиции, что существо в зеленом было женского пола. И ему казалось, что остальные два существа тоже принадлежат к женскому полу.

Более того, он верил, что эта женщина в зеленом была призрачной, мельком увиденной им фигурой в отеле и тем созданием, которое появилось на Вебне в момент его стычки с Бенагуром.

Была ли она также той дряхлой личностью, которую он видел, входя в квартиру своих родителей в Новом Вавилоне?

Встреча с этими тремя была словно легкая дрожь, предвещающая землетрясение. Звук ее голоса был землетрясением. И теперь Рамстан переживал последствия шока. Он никак не мог остановить дрожь и боялся, что она перейдет в позывы к рвоте.

— Ты можешь сесть, — сказала личность в зеленом. Ее глаза были большими и такими же зелеными, как ее хламида. Глаза были окружены глубокими морщинами-лучами; лицо ее было лицом мумии возрастом в десять тысяч лет. Зубы в безгубом рту были черными, хотя Рамстан не думал, что от гнили. Она была уродлива, как старая ведьма из страшных сказок. Но она была и прекрасна, не так, как бывает прекрасна юная женщина, но так, как бывает прекрасна древняя звезда. Что-то исходило от нее, и глаза ее, казалось, лучились добротой. Или жалостью.

Конечно же, он неверно отождествил личность в зеленом. Кем бы она ни была, она не являлась аль-Хизром. Религия его детства оставила в сознании определенный отпечаток, форму, предвзятый образ, и ее облик принял отпечаток этого образа.

Старица в зеленом повторила:

— Ты можешь сесть.

Рамстан огляделся. Если он сядет — а он должен это сделать, иначе он просто упадет, — он будет смотреть на них снизу вверх. Он будет в психологически невыгодном положении. Видит Аллах, он сейчас и так достаточно слаб, и ему нужна вся сила, все преимущества, какие он только сможет получить.

— Нет, благодарю вас, — ответил он. К его удивлению, голос его был тверд.

— Как хочешь, — сказала старица.

Она опустилась на стопку ковров и откинулась на огромную подушку. Остальные две тоже сели, скрестив ноги под хламидами. Их не заботило, что им придется смотреть на него снизу вверх. Или, быть может, они давали ему шанс отдохнуть и в то же время оставаться на одном уровне с ними.

Рамстан уселся на свернутый ковер и тоже скрестил ноги.

— Прошу прощения, — сказал он. — Я должен известить свой экипаж о том, что происходит.

Наскоро связавшись с челноком по вживленному передатчику и втолковав Нуоли, что никому не надо идти за ним следом, Рамстан помолчал несколько секунд, ожидая, что его «хозяева» заговорят. Они хранили молчание, и он произнес:

— Вы знаете, кто я. Но я не знаю…

— В настоящее время, — сказала старица в зеленом, — я зовусь Шийаи.

Старица в черном хихикнула:

— В настоящее время! Она была Шийаи в течение миллиардов твоих лет, Рамстан.

Остальные зашлись высоким горловым смехом. Когда смех утих, личность в черном сказала:

— Я зовусь Уополса.

— А я, — промолвила старуха в синем, — зовусь Грринда.

— То, как мы зовемся, и то, чем мы являемся, не есть одно и то же, — уточнила Уополса.

— Это мои сестры, — сказала Шийаи, махнув морщинистой рукой, испещренной синими венами и темными пятнами. — Сестры только по названию, поскольку мы не принадлежим к одному роду и даты нашего рождения разделяет большее количество лет, чем ты можешь представить, даже если ты и сможешь выразить это время в словах.

— Слова дешевы, — промолвила Уополса. — Время дорого.

— Однако как ни трать время, его остается так же много, как было, — произнесла Шийаи.

— Если ты подобен нам, — добавила Грринда.

— Или другому, — сказала Уополса.

— Или, быть может, двум другим, — заключила Шийаи.

Три старухи посмотрели друг на друга и снова зашлись терзающим нервы смехом.

Если они пытались успокоить Рамстана, то это им не удалось. Желудок его сжался, как дневной цветок с наступлением ночи.

— Как называется эта планета? — спросил Рамстан.

— Грраймгуурдха, — ответила Шийаи.

— По крайней мере это звучит примерно так, — добавила Уополса. — Так называет ее дерево.

— Дерево? — переспросил Рамстан, чувствуя себя дураком. Они играют с ним, что ли? Что это им дает?

— Да, дерево, — сказала Грринда и махнула рукой. Между пальцами были перепонки, доходящие до первого сустава.

— Это не загадка и не розыгрыш, — пояснила Уополса. — Все деревья — это одно дерево, и это дерево — единственный разумный обитатель планеты. Мы втроем сажали семя и помогали ему стать разумным.

Ее капюшон был надвинут на лицо глубже, чем у остальных. Глаза ее были черными, и Рамстан не мог долго смотреть в них, как ни пытался. Его пробрала дрожь. Эти глаза напомнили ему глаза светящегося существа в колодце.

— Мы трое называем себя вуордха, — сказала Шийаи. — Хотя и нечасто.

Она снова засмеялась. Остальные улыбались, казалось, их лица трескались, как надбитые яйца в кипящей воде.

— У вас довольно странные любимцы, — промолвил Рамстан — Любимцы? — переспросила Грринда. Синие глаза пристально изучали его, и хотя прежде она моргала, сейчас ее веки были неподвижны. Что-то было в этих глазах… где он видел их раньше?

— В колодце.

— Он называет это колодцем, — хмыкнула она, и все трое захихикали.

Рамстан начал злиться.

— Вы не очень-то вежливы!

Они снова рассмеялись. Когда смех оборвался, Уополса объяснила:

— Мы по ту сторону вежливости или грубости. Шийаи заметила:

— Ты вспотел, но твой голос звучит так, словно у тебя пересохло во рту и в горле. Я думаю, что всем нам надо как-нибудь освежиться, прежде чем мы перейдем от болтовни к делу. Ты согласен с этим?

Рамстан кивнул и сказал:

— Хорошо бы выпить чего-нибудь холодного.

Шийаи хлопнула сухими ладонями, хлопок больше был похож на хруст. Создание, свернувшееся вокруг самоцвета, свисавшего с цепи, развернулось и упало на пол. Рамстан вздрогнул. Он совсем забыл об этом существе.

Хотя создание упало с высоты по меньшей мере двадцати метров, вреда это ему, по всей видимости, не причинило. Оно быстро выскочило в дверь справа. Рамстан был потрясен его размерами: раньше ему казалось, что оно не более метра длиной. Он также был удивлен тем, что бежало оно на задних лапах: по тому, каким длинным было туловище, он предполагал, что передвигается оно на четырех конечностях.

— Я не знаю, как много я должен объяснить, — начал Рамстан. — Я имею в виду, из того, кто я и зачем я здесь. Кажется, вы знаете… Я имею в виду, что со мной было… Вы говорили со мной… Я видел вас, по крайней мере вас… — Он указал пальцем на Шийаи, а потом вскинул руки ладонями вверх. Несколько секунд все молчали. Потом Грринда сказала:

— Мы подождем, пока Дууроумс не обслужит нас.

Рамстан поднес к губам запястье со вживленным передатчиком и некоторое время негромко говорил с челноком. Поглядывая на трех стариц, он рассказал Нуоли, что происходило до сих пор. Единственной ее реакцией был вопрос: думает ли он, что ему грозит опасность?

— Я думаю, что нет, — ответил он. — Я могу пробыть здесь долго. Я буду выходить на связь каждые пятнадцать минут или около того. Передайте это на корабль.

Нуоли должна была строить догадки, почему бы ему не оставить свой передатчик работающим, чтобы она могла слышать разговор сама. Он не мог признаться, что это невозможно, потому что не исключено — нет, несомненно — рано или поздно в разговоре будет упомянута глайфа.

Рамстан ждал. Три вуордха были неподвижны, они не ерзали, не поводили глазами, не вздыхали, не кашляли, не вздрагивали и не вертели головами — не делали всего того, чем были бы заняты большинство разумных существ в подобной ситуации. Они выглядели отрешенными от всего, но Рамстан чувствовал, что они не просто погружены в себя. Они словно бы вели между собой оживленный разговор. Телепатия? Ученые по-прежнему не могли ни доказать, ни опровергнуть ее существование.

Казалось, что прошло много времени, прежде чем вернулось существо, именуемое Дууроумсом. В двух передних лапах оно несло большой поднос с четырьмя бокалами серебристого цвета и тарелкой, на которой лежали крошечные квадратики чего-то съедобного. Оно подошло сперва к Рамстану и с поклоном протянуло ему поднос. Рамстан посмотрел в большие глаза существа. Глазные яблоки были целиком темно-коричневого цвета, грустные, влажные — глаза животного. Но разумные существа тоже были животными. И лапы не были лапами; это были руки, с вполне человеческими пальцами — четыре в ряд и один противостоящий, «большой».

Бокалы были покрыты выпуклыми резными изображениями. Рамстан видел фигурки зверя, птицы, рыбы, рептилии, двуногого и четвероногого разумных существ, а также созданий, которых он никогда прежде не видел. Но миг спустя на их месте появились другие изображения, а потом рисунок опять изменился. Выпуклые формы сменялись гравировкой, и наоборот.

В трех бокалах была голубоватая жидкость с приятным запахом. А скорее запахами. Казалось, что запахи сменяются так же быстро, как фигурки на стенках бокала. Возможно, изменение запаха было связано со сменой изображения. Рамстан не мог сказать, так ли это, потому что перемены происходили с головокружительной скоростью. Каждый запах пробуждал в нем воспоминания, и все они были приятными. Не вызывающими восторг, а просто доставляющими удовольствие.

Вот он младенец, и мать баюкает его. Он младенец, и отец купает его. Он ребенок на борту лодки, и его отец и мать учат его ловить рыбу. Он уже изучил земной алфавит; он уже изучил арабский алфавит. Он только что узнал, что принят кадетом в земной космофлот. Его дядя научил его беличьему свисту в большом лесу неподалеку от Нового Вавилона, и теперь он «разговаривает» с белками. Его отец и мать в первый раз показывают ему семейную книгу рода и рассказывают ему, откуда происходит их фамилия. Сначала она звучала как «Рамстам» и была принесена в только что построенный Новый Вавилон шотландцем, приехавшим сюда по «разнарядке» мирового правительства. «Рамстам» на гэльском означало «безрассудный» или «упрямый». За поколения, сменившиеся со времени переселения того упрямого шотландца в эту землю, арабский язык Нового Вавилона заменил «Рамстам» на «Рамстан».

А еще доставляло удовольствие — его родители почему-то испытывали от этого восторг — узнать, что он является потомком пророка Мухаммада. Конечно, его родителям сознание этого факта доставляло неизъяснимое наслаждение. Но сам он не испытывал таких сильных эмоций. С чего бы? В мире миллионы человек, которые могут возвести свой род к тому же корню.

Рамстан пытался игнорировать сладкие воспоминания. Он посмотрел на бокал, в котором было другое содержимое. Оно было красно-коричневым и издавало запах, заставивший его сморщить нос. Воспоминания, вызванные этим запахом, были неприятными. Эта жидкость была похожа на быстро сворачивающуюся кровь, и ее запах усиливал это впечатление.

— Бери любой, какой нравится, — сказала Уополса.

Рамстан посмотрел на нее из-под полуприкрытых век. Она словно бы улыбалась, но ее рот казался лишь большой морщиной среди более мелких. Зубы, в отличие от черных зубов Шийаи, были красными.

По спине Рамстана пробежал холодок, и желудок, слегка согревшийся от приятных воспоминаний, вновь сжался в тугой комок, подобный мячу. И кто-то запустил этим мячом… куда?

— Бери один, — произнесли одновременно Шийаи и Грринда.

— Только один? — спросил Рамстан и почувствовал радость, увидев, как изменилось выражение лиц трех ведьм. Он не знал почему. Возможно, потому, что он сумел их удивить, в то время как они сами собирались удивить его.

Однако Уополса ответила:

— Если хочешь, бери все.

— Нет, благодарю, — отозвался Рамстан и взял стоящий ближе всех к нему бокал. И едва не уронил его, потому что вещество, казавшееся на вид металлом, проминалось под пальцами. Было впечатление, что бокал сделан из чего-то, отчасти похожего на ртуть. Вещество не распадалось, но уступало нажиму. Когда Рамстан отнял два пальца, отпечатки их исчезли.

Этот бокал почему-то ужаснул его больше, чем все увиденное им в этом доме. Этот бокал показывал, что здесь Рамстан встретился с наукой, далеко опередившей все, попадавшееся ему ранее.

Он поднял бокал, но не стал пить.

— После вас, — сказал он.

Дууроумс протянул поднос Уополсе. Рамстан стал гадать, означало ли это, что Уополса — главная в этой троице? Он также впервые заметил, хотя мог увидеть это и раньше, что над жидкостью в ее бокале вьется легкий пар.

«Холоднокровный, который пьет горячую кровь».

Однако первой бокал подняла зеленоглазая, одетая в зеленое Шийаи.

— За другого, — сказала она.

— За другого, — подхватили Грринда и Уополса.

— За другого, — поднял свой бокал Рамстан и после короткой паузы добавил: — И за того, кто не другой. За обоих.

Он не знал, почему он так сказал или что это означало. Но этим он бросал некий вызов.

Три старухи посмотрели на него поверх бокалов, потом сказали:

— За обоих, — и выпили.

Рамстан, бросив взгляд сперва налево, потом направо, отпил глоток. Жидкость была густой, но холодной и вкусной, хотя он и не мог опознать, что входило в ее состав. Он знал, что не сможет почувствовать вкуса, к которому не были восприимчивы его вкусовые рецепторы. Но, возможно, эти рецепторы были генетически запрограммированы на вкус этой жидкости, хотя он никогда прежде, ни на Земле, ни где-либо еще, не пробовал ничего подобного.

Опустив бокал, Рамстан сказал:

— У меня много вопросов. Я надеюсь, вы не откажетесь ответить на них.

— У нас есть вопросы, остающиеся без ответа уже целые зоны, — отозвалась Грринда. — Я надеюсь, ты не собираешься задавать их нам.

Она вновь захихикала.

Рамстан смотрел на Уополсу с отвращением. В отличие от других, она все еще пила.

«Холоднокровный, который пьет горячую кровь». Холоднокровная? Она выглядела столь же человекообразной, как и прочие, и походила на рептилию не больше, чем они. Или в ее жилах текло нечто иное, чем кровь?

Рамстан изложил рассказ Вассрусс, хотя и чувствовал, что они знают все это. Потом сказал:

— Я следовал указаниям этой песни. Теперь, будьте любезны, объясните мне, откуда и для чего эта песнь появилась.

— Ты мог бы найти эту песнь во многих миллионах сообществ, — ответила Шийаи. — Мы сложили ее и распространили на тысячах планет, и она передавалась из уст в уста миллионы лет. Однако во многих случаях она была искажена и стала бесполезной Однако она послужила своему предназначению. Ты здесь.

Это смутило Рамстана и заставило его почувствовать неуверенность.

— Такая же песнь существует на Калафале. Но ты был там слишком недолго, чтобы услышать ее.

— Вы имеете в виду, — переспросил он, — что эта песнь была сложена так давно и разошлась так широко только для того, чтобы я смог услышать ее?

— В некотором смысле — да, — ответила Грринда. — Но ее слышали до тебя миллионы. И она точно так же могла привести сюда их.

— Я не понимаю.

— Ты и такие, как ты, взрослые мужчины и женщины, и даже некоторые не по годам развитые дети, — во все времена были и есть такие, кто последовал бы указаниям этой песни и принес бы с собой то, что нам нужно. К тому же из-за их своеобразного характера и притяжения они фокусируют вокруг себя определенные силы.

— Я все равно не понимаю.

— Существует физическое и психическое притяжение, хотя это два ручья из одного истока. Возможно, аналогия будет точнее, если сказать, что существует физическая и психическая гравитация. Как некая масса искривляет вокруг себя пространства, вне зависимости от того, каков состав или качество этой массы, точно так же «психэ», душа, влияет на события вокруг нее. Но психическое притяжение отличается от физического в том смысле, что силу психической гравитации и природу притягиваемых ею событий определяет не масса, а свойства и пропорции свойств психики. Возможно, когда-нибудь мы ознакомим тебя с соответствующими уравнениями. Однако я сомневаюсь в этом. Ни у кого из нас не будет на это времени.

Рамстан закусил губу, потом произнес:

— Шийаи, я слышал в таверне твой голос. И я уверен, что это тебя я заметил у моей двери в отеле и на берегу на Вебне. Я…

— И на видеозаписи в твоей каюте ты тоже видел меня, — ответила старица в зеленом.

— Как? Почему так? — спросил Рамстан.

— Она мчится вместе с мыслью Бога, — сказала Грринда. — Или что-то вроде этого.

Она рассмеялась.

Рамстана ее хихиканье злило. Он удивлялся, как остальные могли терпеть эту мерзкую привычку в течение столь долгого времени.

— Не я, а мой спроецированный образ, хотя и не в том смысле, в каком ты думаешь, — пояснила Шийаи. — В некотором смысле это метод мысленного перемещения. В другом смысле это что-то иное. Перебор некоторых струн на арфе пространственно-временной ткани. Музыка, которую ты слышишь некими ментальными чувствами, и эта музыка преобразуется в физический облик и звук, а иногда запах, вкус и осязательные ощущения.

— Так же, как электрон, который описывают одновременно как волну и как частицу, — сказала Уополса.

— И кое-что иное тоже, — добавила Грринда и захихикала. — Я сказала бы, что Шийаи мчится не с мыслью Бога или Кого-то, а с Его голосом. Точнее, с вибрацией Его голоса.

Рамстан был признателен, что на сей раз она не стала смеяться.

— Мы всегда используем поэзию, чтобы попытаться рассказать о случившемся научно, — промолвила Шийаи.

— Поэзия и наука. Никогда не встретиться им, — продекламировала Уополса.

— Не встретиться в той Мультивселенной, которую мы знаем, — сказала Грринда. — Но существует царство, где они сходятся.

Она засмеялась.

Рамстан вспомнил, что глайфа упоминала о Мультивселенной. И ему захотелось, чтобы глайфа поговорила с ним сейчас. Ему отчаянно нужен был совет.

Зверек по имени Дууроумс унес поднос из комнаты. Потом вернулся и подпрыгнул, ухватившись руками за изумруд, подтянулся и снова свернулся на верхушке блестящего самоцвета. Уставился на Рамстана одним темным глазом. Чуть позже, посмотрев вверх, Рамстан увидел, что глаз закрылся и зверек, кажется, уснул.

— Требуется невероятная энергия и искусность, чтобы мчаться с голосом Бога и не упасть, — сказала Шийаи. — Это также очень опасно, вот почему мчусь или играю на арфе именно я, а не мои сестры. Я энергичнее и искуснее их. И поскольку это так утомительно и опасно, то я редко проделываю это. Потому-то ты нечасто видел или слышал меня.

— Помимо этого, — произнесла Грринда, — другой тоже заманивал тебя сюда. Хотя другой работал против нас, он также работал и на нас. Это не могло дать ему больше, чем могли бы дать мы, работая на него или против него.

Шийаи промолвила:

— Пора прекратить недомолвки, сестры. Мы должны сказать ему все.

— Все? — переспросила Грринда и захихикала.

— Все, что он должен знать, и кое-что сверх того. Рамстан сгорал от желания услышать это «все».

но он должен был задать еще один вопрос:

— И все-таки — ваши домашние животные в колодце?..

Трио ведьм переглянулось, две старухи широко улыбнулись, Грринда засмеялась.

— Он очень восприимчив, — заметила Шийаи. Затем их плоть стала расплываться — или это только казалось. Вокруг них разлилось сияние, красные с синими искрами волны, от которых стало больно глазам, хотя и не настолько, чтобы Рамстан не мог смотреть прямо на них.

Неожиданно свет и изменения прекратились. Теперь Шийаи стала прекрасной девушкой. Уополса превратилась в красивую женщину средних лет. Уополса и раньше выглядела настолько старой, что казалось, древнее выглядеть просто невозможно. Но теперь она, казалось, еще прибавила себе лет, и ее глаза словно бы стали больше. Рамстан увидел в их бездонной черной пустоте звезды. На миг, не более. Он вздрогнул, почувствовав холод этого взгляда.

Шийаи сказала:

— Теперь ты видишь нас в ином облике. Не потому, что мы изменили облик, а потому, что мы приняли другую форму, отпечатанную в твоем сознании, заполнили ее собой. Однако в некотором смысле ты видишь нас такими, какие мы есть, в особенности Уополсу.

Рамстан проигнорировал ее замечание и снова спросил:

— Домашние животные? На самом деле животные? Или это на самом деле… вы? А вы — просто проекция? Или это — разумные существа, ваши хозяева?

Вуордха громко расхохотались. Когда последний отголосок эха отразился от дальней стены, Грринда сказала:

— Возможно, существа в колодце просто проекция. Что, конечно, может сделать нас проекциями проекций. Или, быть может, обитатели колодца были проекцией так долго, что обрели существование во плоти, реализацией возможностей материи, выдумкой света, воплотившейся в реальность. Хотя, конечно, выдумки так же реальны, как реальность, поскольку порождаются реальностью и поддерживаются ею. Без материи не может быть выдумки, а без выдумки не может быть материи. Или это одно и то же с другой стороны, или оба в одно и то же время?

— Довольно, — оборвала ее Уополса. — Спросив, ты должен заплатить. Но сперва мы скажем тебе, какова цена. До сих пор твои вопросы не стоили ничего.

— У меня много вопросов, — напомнил Рамстан.

— С этого момента цена одна и та же, что за один вопрос, что за много, — сказала Уополса. — Однако сначала…

И вуордха многое поведали ему, хотя и не все, что он хотел бы знать. Но то, что он услышал, было больше, чем он желал бы услышать.

ГЛАВА 21

Если бы гвоздь мог почувствовать, как на его шляпку обрушивается молоток, его ощущения были бы такими же, как ощущения Рамстана. Кролик, пойманный тигром, чувствовал бы себя так же, как он.

Но при этом, думал Рамстан, и мысль была краткой и обжигающей словно искра, но даже при этом существует разница между ним и гвоздем, между ним и кроликом. Он человек, и он не беспомощен. Он не полностью сокрушен и разбит ударами откровения. Он не парализован страхом навеки. Он по-прежнему может бороться; искра может стать ревущим пламенем.

Было ли это просто бравадой? Едва он сказал все это самому себе, как ему был нанесен еще один страшный удар. Нет. Еще два удара.

Он находился в доме вуордха, все вокруг кружилось, но он понимал, где находится. Нуоли вызывала его через вживленный передатчик:

— Капитан! Вы должны вернуться на корабль! Немедленно!

Ее голос, казалось, пробивался сквозь толстый слой ваты, таким глухим и далеким он был — словно голос, слышимый во сне.

— Что случилось?

— Я не знаю, капитан. Так приказал коммодор Бенагур.

— Бенагур?

Рамстан с трудом сконцентрировался на ее словах. Вне этой комнаты не могло быть ничего важного. Но он заставил себя уделить по меньшей мере часть внимания тому, что говорила Нуоли.

— Бенагур? Он же остался в лазарете! Как он может отдавать приказы? Где… что случилось с Тенно?

Ответа не было. Нуоли, должно быть, переключилась на другую частоту и говорила с кораблем. Почему?

Когда она заговорила вновь, в голосе ее послышалось напряжение.

— Ни Бенагур, ни Тенно не говорят мне. Они просто повторяют, что вы должны немедленно вернуться.

Все это время вуордха молчали, ожидая его ответа. Рамстан сказал им:

— Прошу прощения. Я должен связаться с кораблем.

Они ничего не ответили.

Рамстан вызвал «Аль-Бураг» по своему передатчику, но ответа не получил. Потом он связался с Нуоли:

— Какую частоту вы используете, когда говорите с Бенагуром?

— Простите, сэр, — ответила она, — но коммодор Бенагур приказал мне не сообщать этого вам.

Гнев, крывшийся глубоко подо льдом спокойствия, вырвался наружу. Рамстан заорал:

— Кто командует — Бенагур или я?

Даже вуордха вздрогнули, а зверек открыл глаз. Нуоли помолчала, потом произнесла:

— Простите, капитан. Вы отстранены от командования.

— Во имя Сатаны, как это может быть?

— Я не знаю, сэр. Минутку.

Рамстан поднялся и пошатнулся — он слишком долго сидел, скрестив ноги, и они затекли.

— Я должен идти, — сказал он на урзинте. Шийаи подняла красивые черные брови и спросила:

— Каков твой ответ?

— С этим придется подождать. Грринда произнесла:

— Кто-то на твоем корабле обнаружил глайфу. Рамстан снова почувствовал, что из-под ног уходит твердь.

— Откуда… откуда ты знаешь?

— Я не знаю. Но я полагаю, что существует только одна причина, по которой ты можешь быть отстранен от командования. Возможно, глайфа подтолкнула кого-то на поиски, так что она могла быть обнаружена. Я не знаю, почему так, но она играет в темную игру.

— Нет! — закричал Рамстан. — Она сказала бы мне, если бы кто-нибудь нашел ее!

— У нее могли быть причины не делать этого.

— Бенагур! Он каким-то образом пробрался в мою каюту и нашел ее! Но он мог сделать это только с чьей-то помощью! Индра! Только Индра мог ему помочь!

Рамстан умолк, тяжело дыша. Затем он внезапно понял, хотя это сейчас и не было важно, что три вуордха понимают терранский язык. До этого он полагал, что они не знают его. Но если одна из них может мчаться вместе с мыслью или голосом Бога — или с чем там еще? — сквозь Мультивселенную, то она может также подслушивать повсюду.

Уополса сказала:

— Если у тебя больше нет глайфы, ты не можешь помочь нам. Но цена остается той же самой.

Рамстан повернулся и вышел. Челнок стоял на прежнем месте, все в нем смотрели на Рамстана. Даже на таком расстоянии он видел на их лицах напряженное выражение. Он произнес в передатчик:

— Подведите челнок сюда.

Челнок тут же опустился рядом с ним, и Рамстан ступил на первую ступеньку трапа, когда раздался голос из переговорного устройства. Говорил Бенагур:

— Нуоли! Возвращайтесь на корабль немедленно! Только что мы засекли толтийский корабль на орбите над нами! Повторяю, возвращайтесь немедленно! Если Рамстана на борту нет, все равно возвращайтесь! Я повторяю, возвращайтесь немедленно! Повторяю, возвращайтесь немедленно на максимально возможной скорости!

Нуоли ответила:

— Коммодор, капитан Рамстан на борту. Стартуем немедленно, как приказано!

Рамстан подумал, а не выскочить ли из челнока и не вернуться ли в дом вуордха. На «Аль-Бураге» его ждал неприветливый прием, а глайфа была потеряна для него. Хотя это желание было сильным, он подавил его. Что бы он ни сделал неверно, он действовал, полностью сознавая возможные последствия и возможное наказание — хотя и не готовился к этому. Кем бы он ни был, он не был трусом. А если он и был им когда-то, то не был им теперь.

При других обстоятельствах этот факт мог бы служить временным утешением. Но не сейчас. Толтийский корабль был угрозой, а его кораблем командовал безумец. Как Бенагур получил возможность захватить командование? Почему Тенно не воспрепятствовал ему? Он, несомненно, должен был знать, что коммодор не годится на роль капитана Возможно, факт обнаружения Бенагуром глайфы говорил в его пользу и убедил Тенно, что Рамстан ложно обвинил Бенагура в сумасшествии, имея на то свои извращенные причины. Но у доктора Ху определенно были сомнения касательно Бенагура, и она должна была высказать их без колебаний.

Ничего нельзя было поделать — только ждать, пока они не вернутся на «Аль-Бураг». Возвращение было быстрым, пилот задал приборам обратный путь по пройденному курсу, и компьютер сбавлял скорость, только когда требовалось повернуть или обойти препятствие.

Рамстан сидел в хвосте челнока, и на него смотрел только морпех-охранник. Рамстан зашевелил губами, безмолвно вызывая глайфу, но она не отвечала. Рамстан выругался и ударил по колену кулаком, отчего охранник подскочил, рука его дернулась к кобуре олсона.

— Не бойся, парень, — сказал Рамстан. — Я просто зол сам на себя.

Челнок ворвался в ангар под вой сирен и мигание оранжевых сигналов на панели контроля скорости. Корабль уже находился в состоянии готовности к алараф-прыжку. Палуба и переборки изгибались, «Аль-Бураг» встречал своего капитана, «виляя хвостом», как обычно. Рамстан подумал, как отреагирует корабль, когда узнает, что он больше не капитан? Отдаст ли «Аль-Бураг» свою верность Бенагуру? Коммодор, вероятно, не знал о наличии контура привязанности в системе корабля, зато об этом знал Индра. Порекомендует ли он удалить этот контур, если у Бенагура будут проблемы с кораблем?

За долгую историю мореплавания многие экипажи поднимали бунт. Но до сих пор не было упоминания о восстании на космическом корабле.

Рамстана ожидал наряд морских пехотинцев. Если их лейтенант и испытывала какие-либо эмоции, арестовывая своего капитана, она ничем этого не выдала. Лицо ее не выражало ничего, голос был спокойным. Она сообщила ему, что он должен быть доставлен прямо на гауптвахту.

Рамстан гневно заявил:

— Бенагур пытается меня оскорбить! Он мог бы по крайней мере держать меня под арестом в моей каюте!

— Простите, сэр, — ответила лейтенант. — Приказ.

Сперва по коридору, потом — вверх на лифте. Гауптвахта была сферической камерой четырех метров в диаметре. В отличие от древних камер, в ней не было замков и засовов. Заключенный или его тюремщики могли закрыть ирисовую диафрагму, если бы пожелали. Но если заключенный попытался бы без разрешения пройти через открытую диафрагму, то был бы парализован лучом станнера.

По обеим сторонам входа встали вооруженные охранники. Рамстан хотел уединения и потому приказал кораблю закрыть диафрагму. Тем временем размеры камеры увеличились. Очевидно, «Аль-Бураг» считал, что для капитана здесь мало места. Рамстан немедленно приказал вернуть прежние размеры. Иначе инженер мог заметить, что корабль игнорирует приказы нового хозяина.

Рамстан попытался связаться с мостиком, но связь была только односторонней.

Он позвал глайфу. Никакого отклика. Почему она не сообщила ему, что происходит? Она не могла отказаться от связи из-за боязни, что вуордха засекут ее. Она должна была сознавать, что они знают о ее присутствии на «Аль-Бураге». Она была любопытна, как и все разумные существа; она не могла удержаться и не подслушать. Она должна была знать, что происходит.

«Глайфа играет в темную игру», — сказала Грринда.

Рамстан расхаживал туда-сюда, пытаясь представить, что происходит. Глайфа у Бенагура, но что он собирается с ней делать? Позволит ли он ей привлечь и уговорить себя, как это было с его капитаном? Или он?.. Нет, он не должен этого делать! Отдаст ли он глайфу тенолт?

В светящемся круге на переборке появилась голова и плечи Бенагура.

— Худ Рамстан! — проревела бычья голова. Рамстан остановился, разжал руки, до этого сцепленные за спиной, протянул их к экрану и ответил:

— Вы меня видите.

Он со всей остротой вдруг осознал, что коммодор не назвал его капитаном.

По лицу Бенагура не было заметно, что он торжествует или испытывает к Рамстану отвращение либо презрение. Хотя его голос был голосом судьи, обличающего преступника, на лице его была маска безразличия. Нет, не безразличия. Отчужденности.

— Через положенный срок вы предстанете перед трибуналом. Вы имеете право получить адвоката. Вы можете назвать имя любого члена экипажа, на защиту которого рассчитываете, за исключением тех, кто обвиняет вас. Я рекомендую лейтенанта Энвер, нашего законоведа. Однако сейчас она на вахте и будет занята вплоть до разрешения настоящего критического положения. Как и все остальные.

— Благодарю, — ответил Рамстан.

— Пока есть время, — продолжал Бенагур, — я хочу получить подробный отчет о вашей разведке. Нуоли уже подала свой, но я хочу знать, что произошло в этом… жилище.

— Я составлю отчет так скоро, как только смогу.

— Я хочу знать все до малейших деталей! — прорычал Бенагур.

— Где глайфа?

— Вам нет необходимости это знать. — Бенагур помолчал, улыбнулся и продолжил: — Мы связывались с «Попакапью». Мы сообщили его капитану, что глайфа у нас и мы согласны вернуть ее на их корабль.

Рамстан изо всех сил старался сохранить на лице спокойное выражение и скрыть ужас.

— Одним из условий соглашения было возвращение на наш корабль лейтенанта Бранвен Дэвис. Мы еще не слышали ее рассказа и не знаем, подлежит ли она суду трибунала. Однако толтийский капитан сказал, что они заставили ее похитить у вас глайфу.

Рамстан подумал: «Как же они заставили ее предать меня? То есть нас…» Он сказал:

— Коммодор…

— Капитан, а не коммодор! — громко возразил Бенагур. — Теперь я капитан!

Рамстан смирил свой гнев.

— Капитан Бенагур, пожалуйста, обдумайте вот что. Тенолт никогда не простят похищения их бога. Они договариваются о возвращении глайфы, но, как только они получат ее, они сделают все, чтобы уничтожить и нас, и наш корабль. Их религия побуждает их к этому. Они не успокоятся, пока воры и святотатцы, похитившие глайфу, не будут уничтожены. Поэтому…

— Я знаю это! — воскликнул Бенагур, подняв палец, словно учитель, поучающий ученика. — Я знаю это! Ваше преступление подвергает нас всех опасности! Поверьте мне, это сыграет против вас, когда вы предстанете перед судом! Я сказал капитану тенолт, что вы и только вы в ответе, что никто из нас не был в сговоре с вами, что мы ничего не знали о присутствии на борту глайфы до настоящего времени, что мы ни в чем не виноваты, что мы приложим все усилия, чтобы вернуть глайфу немедленно! Но их капитан сказал, что если это правда, то мы должны выдать вас им!

Наступило молчание. Наконец Рамстан заговорил:

— Я не оправдываю себя и не прошу пощады. Тенолт будут пытать меня, пока я не умру. Они сделают это, потому что так предписывает их закон по отношению к святотатцам.

— Их капитан сообщил мне это, — сказал Бенагур. — Их капитан уведомил меня, что, поскольку мы не виновны в святотатстве, он не будет атаковать нас, если мы выдадим вас тенолт.

— Не верьте этому обещанию, — возразил Рамстан. — По всему, что я знаю о законах тенолт, вы и весь экипаж тоже считаетесь виновными. Они получат глайфу и нападут.

— Я так не думаю, — ответил Бенагур. — Первый долг для них — это вернуть их ложного бога в храм на Толте. Если они нападут на нас, то они рискуют быть уничтоженными и тем самым совершить непростительный грех — не вернуть глайфу в храм. Толтийский капитан сначала отвезет ее, а уж потом станет разыскивать нас. Он должен так поступить. В этом его долг.

— Может быть, — хмыкнул Рамстан. — И вы собираетесь выдать меня?

Бенагур покраснел.

— Поверьте, я это сделаю! Я сделаю все, что смогу! Вы сами обрекли себя на это! — Он прикусил верхнюю губу, потом продолжил: — Но я не испытываю радости от этого. Я презираю вас, но я не желал бы вам тех мучений, которые уготовили вам тенолт. Я не мстителен! Я оплакиваю вас, хотите верьте, хотите нет, я оплакиваю вас, потому что вы есть то, что вы есть! Но… — он осекся и глубоко вздохнул. — Но моя первая забота — корабль и его экипаж! Но что мне делать с вами? Я хочу сказать, относительно вас? Капитан Ткашикл требует, чтобы вас передали ему. Но вы находитесь в ведении земного закона, а не толтийского. Я приказал поместить вас под арест и привести на суд. Я знаю, каково будет заключение суда. Нет ни малейшего сомнения, что вы виновны.

Бенагур снова глубоко вздохнул, округлив губы, словно он выдыхал дым от пламени, бушевавшего внутри.

— Ведь вы виновны, не так ли? Признайте это, Рамстан, и спасите нас!

— Спасти вас? — переспросил Рамстан.

— Да, спасите нас. По крайней мере, этим вы хоть как-то оправдаете себя. Признайте свою вину. Если вы это сделаете, всем будет легче…

— Легче решить, выдадите вы меня тенолт или нет?

— Нет! — взревел Бенагур. Он взмахнул перед экраном кулаком и ударил им по чему-то вне поля видимости.

Кто-то — вроде бы Тенно — слабо пискнул:

— Капитан!

— Нет! Законы терранского правительства и устав космофлота запрещают мне передать вас внеземным властям, вне зависимости от того, что вы совершили! Но… этот… случай… не предусмотрен ни законом, ни уставом. Я должен принять решение в беспрецедентной ситуации. Я должен нести всю ответственность!

— Вы теперь капитан, — отозвался Рамстан. Он наслаждался, видя Бенагура в столь трудном положении, и в то же время сочувствовал ему. Но он должен был как-то дать понять Бенагуру, что эти мелкие сложности не так уж велики, не имеют особого значения. Хотя для него самого они жизненно важны, по сравнению с главными событиями они ничто.

Но потом он подумал: «Нет, данная ситуация крайне важна. Не потому, что в опасности моя честь и жизнь. Я, и только я, насколько мне известно, могу рассказать Бенагуру, рассказать экипажу, что же на самом деле происходит».

Однако коммодор не дал ему такой возможности. Он отключил связь, и хотя Рамстан пытался вызвать его снова, Бенагур либо не слышал слов бывшего капитана, либо игнорировал их.

Рамстан не имел представления, на какой стадии находились переговоры. Если они подходили к концу, то осталось только несколько часов — столько, сколько надо челноку с «Попакапью», чтобы достичь «Аль-Бурага» — или наоборот.

Рамстан открыл дверь и обратился к одному из часовых:

— Мне нужно, чтобы кто-то немедленно передал запись… — Он сглотнул: произнести это звание было трудно. — … капитану Бенагуру. Это чрезвычайно важно, это вопрос жизни и смерти для всех!

— Сожалею, сэр, — ответил охранник, — у меня нет на это полномочий.

— Вы должны! К черту полномочия! Если вы это не сделаете, тенолт нападут на нас!

— Простите, сэр, я не могу это сделать.

— Послушайте! Существует возможность, которую просмотрели мы с Бенагуром! Тенолт нет нужды настаивать на том, чтобы Бенагур передал меня им! Как только они получат глайфу, они убьют меня — уничтожив «Аль-Бураг» и всех на нем! К тому же…

— Простите, сэр.

Рамстан закрыл дверь, вынул из кармана три дара Вассрусс и уставился на них. Треугольник, квадрат, круг. Он не знал, могут ли они совершить то, что приписывала им Вассрусс, но вуордха говорили, что могут. И сами вуордха определенно желали наложить на эти камешки лапу. Он может сейчас сбежать. Однако побег был крайним средством. Аллах знает, куда его занесет; и куда бы он ни попал, он может застрять там до самой смерти.

— Глайфа! — закричал он. — Я должен поговорить с тобой! Ты должна знать, что происходит! Или ты позволишь всему пойти к чертям?

Молчание.

ГЛАВА 22

С одной стороны, отсутствие ответа ободряло. Оно могло означать, что глайфа знает: он сделает все, что нужно, сам.

С другой стороны, глайфа могла предать его. Возможно, она решила, что Бенагур теперь поможет ей добиться того, чего она хотела — что бы это ни было.

Рамстан встал перед пустым светящимся экраном и произнес кодовое слово. Оно перебивало все остальные приказы или по крайней мере должно было делать это. Когда он тайно сообщил этот пароль «Аль-Бурагу», все законы были на его стороне и корабль должен был повиноваться. Сейчас Рамстан действовал вопреки закону. Ну и что? Он уже давно делал это.

Немедленно на экране появились слова, начертанные арабским алфавитом двадцать третьего века:

— Слушаюсь, капитан!

Предполагалось, что в мозг «Аль-Бурага» заложено не больше самосознания, чем у пса, но на эту тему постоянно велись споры. Однако все были согласны, что у пса больше самосознания, чем у попугая. И это означало, что корабль будет повиноваться его приказам, вне зависимости от того, постигает корабль человеческий язык или нет.

Рамстан произнес несколько слов, и экран потемнел. Ну конечно. Глайфа заперта в сейфе. Рамстан отдал другой приказ. Теперь на экране была каюта Бенагура, вид с противоположной переборки на ту, в которую был вмонтирован сейф.

Рамстан отдал еще один приказ. Если «Аль-Бураг» выполнит его — а не было никакого повода думать иначе, — то глайфа провалится в отверстие в днище сейфа и под действием давления воздуха переместится в каюту Рамстана.

Дожидаясь, пока этот медленный процесс завершится, Рамстан задействовал экран на мостике. Видеопластина там была размещена высоко и развернута так, что охватывала центральную часть рубки управления. Бенагур расхаживал взад-вперед — совсем как Рамстан в свое время. Нуоли стояла перед панелью экранов. Тенно, глядя на обзорный экран, сказал:

— Толтийский челнок в ста километрах от нас, сэр, и медленно приближается.

— Отлично, — отозвался Бенагур. Однако вид у него был недовольный. Лохматые черные брови сошлись на нахмуренном лбу; губы, когда он молчал, были плотно сжаты. — «Попакапью» не изменил свое положение?

— Нет, сэр.

В поле видимости появилась Тойс. Бенагур сказал:

— Доктор, принесите сюда глайфу.

— Хорошо, сэр. — Она поколебалась, потом сказала: — Капитан, я возьму контейнер для нее. Тенолт не понравится, если мы будем нести ее голыми руками. Они сочтут это святотатством. Даже после того как глайфа окажется в коробке, тот, кто понесет ее, должен будет надеть перчатки.

Бенагур остановился, скривился и фыркнул:

— Святотатство! С этим идолом! Хорошо, Тойс. Мы должны уважать чужие суеверия. Вы специалист по разумным. Делайте то, что сочтете нужным.

Тойс вышла из поля зрения экрана Рамстана. Чтобы взять контейнер, ей потребуется что-то около пяти минут, если она не приготовила его заранее. Возможно, подготовила. Дадим ей две минуты, чтобы взять его, и пять — чтобы дойти до каюты Бенагура и обнаружить, что глайфа исчезла. Нет. Ему требуется больше времени. Он дал «Аль-Бурагу» приказ не открывать перед Тойс встроенный сейф. Тойс будет сбита с толку и решит, что тут какая-то неисправность. Она вызовет одного из биоинженеров, возможно, главного, Индру. Путь до каюты займет у него пять минут, или, возможно, он попытается устранить неисправность из главной инженерной рубки. Вероятнее всего, последнее.

Рамстан приказал кораблю показать ему инженерную рубку. Индра сидел, скрестив ноги, на полу, уставившись на экраны. Ментоскоп был обмотан вокруг его головы, детекторный конец, похожий на жало паяльника, воткнут в отверстие индикатора. Узкие глаза Индры — наследие предков-китайцев — были еще более сощурены в глубокой задумчивости. Большой ястребиный нос инженера подергивался, ноздри раздувались.

Индра уже знал, что что-то не так. Но еще не знал что. Иначе бы он уже сообщил Бенагуру.

Рамстан проверил, как проходит продвижение глайфы внутри «Аль-Бурага». Через десять минут она должна была достигнуть его каюты.

Глаза главного инженера открылись, и он пробормотал что-то на бенгальском, своем родном языке, а затем вскочил на ноги.

Рамстан выкрикнул приказ «Аль-Бурагу», и на экране в инженерной рубке появилось смоделированное изображение Кармен Мияко, заместителя главного инженера. Слова произносил Рамстан, но корабль транслировал их голосом Мияко.

— Сэр, мне нужна ваша помощь в складском помещении 3-А, немедленно. Здесь авария!

— На складе? — переспросил Индра. — Спокойнее, Мияко. Я засек аварию в более важном месте.

— Я обнаружила кое-что, вы должны немедленно взглянуть на это, сэр, — сказало изображение. — Секция переборки отвалилась, я не знаю почему. Но нервные кабели за нею повреждены. Я не могу восстановить их.

Индра поморщился:

— Это подождет.

— Нет, сэр, нервы выглядят больными.

— Больными?

— Гниль. Нарывы.

— Невозможно!

— Я так не думаю, сэр.

— Возможно, в этом вся причина неполадок, хотя я не знаю, как такое может быть, — пробормотал Индра. Он выскочил в коридор, изображение Мияко следовало за ним с экрана на экран. Индра вбежал на склад. Как только он оказался внутри, ирисовая диафрагма сомкнулась за ним, а стены начали сдвигаться. Индра закричал, но вскоре оказался стиснутым между четырьмя переборками так, что не мог пошевелиться. Он взывал о помощи и отдавал приказы «Аль-Бурагу», но его никто не слышал. Все связи с этим помещением были отключены.

Рамстан наблюдал, как Тойс идет по коридору, неся за ручку большую пластиковую коробку. Бенагур приказал кораблю открыть дверь в его каюту; Рамстан велел «Аль-Бурагу» выполнить этот приказ. Тойс вошла в помещение и произнесла пароль, который сообщил ей Бенагур. Когда переборка начала открываться, она поставила коробку на пол. Выпрямившись, Тойс увидела, что сейф пуст, и воскликнула:

— Что за?..

Позади нее сомкнулась диафрагма входа. Тойс не заметила этого, поскольку засунула в сейф голову и руки и стала ощупывать стенки. Они сдвинулись; диафрагма сейфа вытянулась и сомкнулась подобно губам, скрыв Тойс по плечи. Хотя та кричала и неистово сопротивлялась, она была крепко схвачена.

На мостике Бенагур говорил что-то в транслятор, висящий у него на шее. Транслятор переводил на толтийский ответ на вопрос командира челнока с «Попакапью». Челнок находился в нескольких метрах от входа в ангар со стороны, обращенной к звезде. Рамстан, глядя через экран на мостике, мог видеть сквозь верхний прозрачный колпак машины бледное лицо Бранвен Дэвис. Там также находились двенадцать тенолт, вооруженных и угрюмых.

— Ваш бог будет здесь через минуту или две, — говорил Бенагур. — Я уверяю вас, что нет причин опасаться предательства. Я глубоко сожалею, что наш бывший командир похитил глайфу, и я прослежу, чтобы он понес максимально суровое наказание.

Командир челнока определил свое звание как 'сакикл, что приравнивалось к званию коммодора, а имя его было Хехани'л. Он произнес низким хриплым голосом слова, переведенные транслятором на терранский язык:

— Судьбу святотатца и вора будете решать вы. Наша единственная задача — вернуть нашего бога.

«И что потом?» — подумал Рамстан.

Он отдал «Аль-Бурагу» еще один приказ, сопроводив его кодовым словом, которое должно было стать командой к выполнению.

Бенагур посмотрел на хронометр рубки, быстро отключил транслятор и сказал:

— Тенно, вызовите на связь мою каюту. Очевидно, он хотел удостовериться, что Тойс уже ушла оттуда. Тенно повиновался.

— Экран пуст, сэр, — сказал он.

— Вижу, — отозвался Бенагур. — Попробуйте звуковую связь.

Тенно заговорил в передающее устройство. Потом произнес:

— Нет ответа, сэр. — Он связался с главной инженерной рубкой. Она была пуста, и он стал вызывать главного инженера по общекорабельной связи.

Бенагур нахмурился и сказал:

— Тенно, мне это не нравится. Где же Индра? Дайте связь с Рамстаном.

Глайфа должна была прибыть по месту назначения через пять минут. Рамстан стал ходить туда-сюда, как будто глубоко задумавшись о чем-то. На экране появилось лицо Бенагура. Коммодор проревел:

— Рамстан!

Возможно, надо было вздрогнуть, но Рамстан не собирался доставлять Бенагуру такого удовольствия. Он медленно повернулся.

— Да?

Бенагур окинул взглядом всю камеру, но не увидел ничего. Тем не менее у него остались подозрения: узник мог что-то сделать, мог быть виновен в задержке Тойс и в неисправности связи с каютой коммодора. Однако что тут можно было сделать?

Бенагур даже не соизволил ответить Рамстану. Экран погас.

По приказу Рамстана корабль вновь показал ему мостик. Бенагур сказал:

— Тенно, пошлите кого-нибудь за Тойс и просканируйте весь корабль на предмет ее местонахождения. — Он посмотрел на хронометр снова, потом глянул на экран, показывавший толтийский челнок. — Где же Индра?

— Я все еще не могу найти его, сэр, — ответил Тенно.

— Не можете найти его? — Голос Бенагура словно бы стал выше. — Что это значит — не можете найти его? Что происходит?

Тенно вызвал Мияко:

— У вас есть какие-либо соображения, где находится коммодор Индра?

Мияко покачала белокурой головой:

— Нет, сэр. Несколько минут назад он был в главной инженерной рубке, проводил обследование.

— Зачем?

— Он сказал, что подозревает некую неисправность.

— Он был прав! — заорал Бенагур. — Мы по самую задницу в неприятностях!

Рамстан в первый раз слышал от коммодора фразу, содержащую что-то похожее на ругательство. Рамстан улыбнулся. Бенагур нервничал.

Толтийский коммодор спросил, в чем причина задержки. Бенагур ответил, что Тойс с глайфой будет на мостике через минуту. Он спрашивал коммодора, не войдет ли тот на корабль уже сейчас. Это упростит положение. Толт отказался и минуту спустя вызвал Бенагура:

— Мой капитан дает вам еще десять минут на выдачу нашего бога. Если через десять минут глайфы на борту челнока не будет, я должен буду вернуться на свой корабль.

Это означало, что «Попакапью» атакует, как только челнок вернется. Бранвен Дэвис останется в плену. Рамстан на минуту подумал о ней. Она была очень привлекательна и очень нравилась ему. Но он не был в нее влюблен. Он не мог, не имел права позволить себе влюбиться. Все женщины, которых он любил и которые любили его, покинули его. Те, кто называл причину, по которой покидают его, говорили, что он лишен чего-то жизненно важного. Он был ущербен. Не то чтобы они не могли простить мужчине некоторую ущербность. Никто не идеален, как водится. Но он всегда думал не о них, о чем-то другом, даже в то время, когда должен был быть всецело с ними. Единым целым, как однажды сказала Нуоли. Он не удовлетворял их. Это слово они использовали не в сексуальном смысле; в постели он был выше похвал. Физически. Но он искал нечто, и когда он входил в их тела, то как будто надеялся найти там это «нечто».

Конечно же, у них не было того, что он искал, и они ненавидели его за использование их тел как места для поисков.

Сначала Рамстан отвергал такие обвинения, но со временем признался себе, что они правы. Он не хотел, чтобы было так. Но не мог иначе.

Что он искал?

Бессмертие? Он мог получить его от глайфы, хотя она предлагала его в такой форме, что он воспользовался бы этим только в крайнем случае. А возможно, не воспользовался бы и тогда.

Несмотря на все это, он переживал за Бранвен Дэвис, хотя и недолго. Одному Аллаху ведомо, с чем она столкнулась в плену у тенолт. Хотя они заставили ее подчиняться им, они могут обвинить ее в святотатстве. Она касалась глайфы.

До настоящего времени тенолт не были абсолютно уверены, где находится их бог. Они предпочитали выжидать, пускали в ход коварство, обман и терпение. Теперь они знают, что глайфа на «Аль-Бураге». Они испытывают гнев и отчаяние. Они могут атаковать и уничтожить «Аль-Бураг», не повредив при этом глайфу. Ее твердая поверхность устоит даже перед лазером и атомной бомбой, если глайфа сказала ему правду. Она была рождена в недрах звезды, сжигая звезду, как топливо. Она может упасть на белый карлик и не получить ни малейших повреждений.

Насколько Рамстан знал, челнок тенолт был вооружен нейтронной бомбой. У его коммодора может быть приказ пустить ее в ход. И он не будет колебаться при его выполнении. Этот акт обеспечит ему вечный рай внутри глайфы.

Чем дольше Рамстан обдумывал эту возможность, тем больше он проникался уверенностью, что тенолт приготовились именно к этому.

В любом случае он не намеревался отдавать им глайфу.

Если он произнесет сейчас пароль, «Аль-Бураг» уйдет в алараф-прыжок и исчезнет из поля зрения тенолт. Если у них действительно есть возможность проследить путь «Аль-Бурага», они по-прежнему будут преследовать его, но Рамстан полагал, что сможет от них отделаться. Но даже если это не удастся, то у земного корабля будет более выигрышное положение.

Однако, уходя в алараф-прыжок, он оставлял Бранвен Дэвис в руках тенолт.

Минуту Рамстан лихорадочно размышлял, потом решил рискнуть. Да, конечно, оружие челнока могло быть запрограммировано на автоматические действия, в случае неожиданного нападения «Аль-Бурага». А если и нет, если даже экипаж челнока удастся захватить достаточно быстро, их коммодор мог взорвать бомбу — при условии, конечно, что бомба там есть.

Рамстан отдал кораблю приказ. Палуба и переборки изогнулись. Вокруг Рамстана сформировался кокон для предохранения от толчков. Частично укутанный им, Рамстан скомандовал:

— Давай!

Быстрое движение «Аль-Бурага» вдавило его в податливую упругую плоть корабля. Те на корабле, кто не был в поле безопасности, могли быть сейчас сбиты с ног или придавлены креслом, могли удариться о переборку или обо что-нибудь еще. Могли быть травмы, но Рамстан не в силах был это предотвратить. Он делал то, что должен был сделать, чтобы спасти Бранвен от пыток и смерти.

«Аль-Бураг» наскочил на челнок, втянул его в ангар, а потом палуба, переборки и потолок стали сжиматься. Они сжимали челнок до тех пор, пока — если все шло по плану Рамстана — тот не оказался сплющен так, что пассажиры челнока могли только лежать плашмя. Корпус челнока должен превратиться в смятую консервную банку, и те, кто внутри, не смогут двигаться и делать что-либо. А приборы управления должны быть выведены из строя.

Рамстан искренне надеялся, что так и будет.

Экран на переборке вспыхнул, на нем появилась фраза, написанная кодовым языком: «Приказ выполнен. Ожидаю дальнейших распоряжений».

Рамстан не удержался и издал торжествующий вопль. Потом передал все тем же кодом:

— Следующая фаза.

Антиперегрузочный кокон вокруг него разжался. Рамстан встал. Уменьшившаяся сила тяжести сказала ему, что «Аль-Бураг» ушел в алараф-прыжок.

ГЛАВА 23

Экран на переборке показывал, что два часовых у двери по-прежнему стояли на страже. Рамстан отдал приказ. Камера сжалась, чтобы компенсировать расширение переборок позади матросов. Вздутия раскрылись посередине и вытянулись по краям, словно жаждущий рот. А потом эти деформации переборок быстро спеленали людей, оставив свободными только головы. Морпехи не могли поделать ничего — им оставалось только кричать.

Из-за вздутия переборок диафрагма не смогла полностью раскрыться, но Рамстан все-таки пролез в нее. Он освободил одного за другим часовых, забрал их олсоны, положив один в карман куртки, потом велел морпехам войти в камеру и отдал приказ «Аль-Бурагу». Палуба вспучилась и окутала бедолаг, запечатав им рты. Хотя никто не услышал бы их криков здесь, Рамстан не хотел отвлекаться.

С олсоном в одной руке он вышел с гауптвахты, прошел по коридору к лифту и спустился на две палубы ниже к ангару, который втянул толтийский челнок. По его приказу корабль открыл проход, достаточный для него. Искривленные переборки расступались перед ним, как воды Чермного моря перед Моисеем. Персонал ангара был окутан красноватым веществом палубы и переборок. Их торчащие головы напомнили Рамстану сцены из «Ада» Данте. Игнорируя их крики о помощи, он шел вперед, и переборки расступались перед ним, пока он не достиг того, что осталось от челнока. «Аль-Бураг» смял челнок, превратив его в ловушку для Бранвен Дэвис и тенолт.

В живых осталась одна Бранвен. Остальные, не имея возможности освободиться и, несомненно, подчиняясь приказам, полученным еще на «Попакапью», покончили жизнь самоубийством. Возможно, они могли сделать это при помощи кодового слова, высвобождавшего яд из крошечной капсулы, вживленной в тело.

Рамстан срезал лучом олсона часть колпака машины, прижавшую Бранвен, положил оружие в карман и помог женщине подняться на ноги. Она была очень бледна, ее одежда была покрыта рвотной массой. Рука ее тряслась, когда она указала в носовую часть челнока.

— Я думаю, там бомба, — выговорила она. Дэвис качнулась к Рамстану, и он поддержал ее.

От вони его самого чуть не затошнило.

— Коммодор не смог освободить руки и нажать на кнопку, — пояснила женщина. — Он кричал остальным, чтобы кто-нибудь высвободился и сорвал красную пломбу.

— Пломбу? — переспросил Рамстан. — Вы уверены?

— Да. Я думаю, что, оторвав пломбу, они привели бы в действие бомбу.

— Я скажу экипажу, чтобы они были поосторожнее с ней, — отозвался Рамстан. Он повлек Бранвен прочь из ангара, едва ли не неся ее. Головы взывали к нему, задавали вопросы, просили освободить их. Он не обращал на них внимания. Когда они шли по коридору, Рамстан сказал:

— Толтийский капитан признал, что он заставил вас похитить глайфу и оставить вместо нее фальшивку. Как он мог это сделать? Я хочу сказать… на «Аль-Бураге» вы были в безопасности. Вы могли сказать нам… — Он остановился. Очевидно, у нее были веские причины молчать. — Лихорадка? — догадался он. — Она была вызвана чем-то, что сделали с вами тенолт?

— Да, — хрипло ответила Дэвис. — Лихорадка была временной реакцией на имплантированную мне искусственную белково-взрывчатую смесь. Они взяли… они взяли… — Она запнулась, потом продолжила: — Они взяли часть стенки влагалища и заменили ее смесью. Ее невозможно отличить от природной плоти, если не взять кусочек на пробу и не проверить в лаборатории. Взрыв может быть произведен с помощью определенной частоты волн. Они сказали, что если я не буду сотрудничать с ними, то они взорвут меня.

— Но вы могли сказать нам. Хирурги удалили бы эту часть.

— Каким образом? Стальные или пластиковые инструменты могли вызвать взрыв. Мне сказали, что взрывчатое вещество окружено полем, которое активирует его при прямом контакте любого твердого вещества с искусственной плотью. Равно как лазерные лучи. Я не знала…

— … Правду ли они вам сказали?

— Да, но я не могла… не смела… допустить…

— В течение долгого времени мы находились очень далеко от толтийского корабля. Они не могли дать команду на взрыв, и я уверен, что доктор Ху придумала бы что-нибудь. По крайней мере вы могли бы рассказать нам, в чем дело. Быть может, мы и не смогли бы удалить этот кусочек, но мы не действовали бы по незнанию… вслепую…

— Надо же, кто упрекает меня в трусости и предательстве!

— Вы были испуганы и хранили молчание, — сказал Рамстан. — Я не питаю любви к тенолт. Но я и не могу особо обвинять их. Я похитил их бога, и они поверили, что без своего бога они ничто. Ничто! Кстати, откуда они знали, что это сделал я? Почему не Бенагур или Нуоли?

— Они полагали, что только у вас хватает власти, чтобы удерживать офицеров и экипаж от вопросов. Но я считаю, что они на самом деле не знали, кто взял глайфу. Однако их догадки были верны. Вы украли ее!

Они вошли в его каюту. Дэвис подошла к переборке, где на уровне глаз были нарисованы три горизонтальные волнистые линии. Женщина указала на свой открытый рот, и часть переборки вытянулась, превратившись в загнутую книзу трубку, а другая часть сформировала отделившуюся от стены чашку. Женщина подождала, пока чашка не наполнится водой почти до края, потом дала сигнал прекратить подачу воды, осушила чашку и прижала ее к переборке. Чашка, казалось, растворилась, став снова частью обшивки. Но трубка осталась — на тот случай, если капитан тоже захочет напиться. Это работал контур личной привязанности. Иначе корабль автоматически убрал бы трубку.

Рамстан тоже выпил воды. Бранвен шагнула к нему. Ее зеленые глаза, напоминающие ему воды Персидского залива, словно бы расширились, затягивая его, вытесняя из его мыслей все, что было важно в настоящий момент.

— Можете ли вы обвинять меня? — воскликнула она. — Что я должна была делать? С точки зрения этики…

— И что же с точки зрения этики?

— Кто прав, а кто — нет? Именно это я имею в виду! Не были ли тенолт в своем праве? Разве вы не преступник, не неправая сторона? Что я должна была делать? Я поверила, наполовину поверила, в любом случае они были правы!

— Сейчас не время для этих разговоров, — ответил Рамстан. — Вообще не время для разговоров. Я здесь, а не на мостике, и…

— Я не знаю, какое влияние оказывает на вас глайфа. Но вы предали…

— Замолчите! — закричал он.

Бранвен вздрогнула, и это почему-то напомнило ему дрожь палубы, когда «Аль-Бураг» был взволнован или встревожен за него.

— Почему я должна молчать? — возразила она. — Что вы можете сделать со мной? Или для меня? Вы ничто. Я знаю, что вы больше не капитан, что вы опозорены, что вы были арестованы. Бенагур сказал это толтийскому капитану, а он сказал мне. Только…

Она помахала рукой в знак того, что не понимает происходящего. Даже находясь в шоке, она должна была осознавать, что ситуация не походит на ту, что ей описывали. Иначе как бы Рамстан смог покинуть камеру, спасти ее и привести в свою каюту?

— Сядьте и сидите, — прорычал Рамстан.

— Я сяду, — ответила Дэвис — Но не поручусь, что останусь надолго.

На переборке замерцали сорок девять экранов, каждый из них показывал ключевой пункт корабля. Несколько человек из экипажа до сих пор пытались, не используя лазеров или другого оружия, освободить Индру из ловушки складского помещения. Конечно же, это им не удалось. На других экранах видны были лица, выражавшие различные чувства или не выражавшие ничего — и это передавало эмоции лучше, чем любая гримаса. На других были отражены различные степени тревоги, страха, паники или тупого непонимания, скрывающего догадку, которую люди не хотели впустить в сознание.

Рамстан сосредоточил мысли на Бенагуре. Люди будут делать то, что прикажет им Бенагур. Если он, Рамстан, не вернет себе лидерство.

Он расхаживал туда-сюда, зная, что очень скоро ему придется действовать. Бранвен со странной улыбкой сказала:

— Я натура очень страстная, но я не занималась сексом с тех пор, как была впервые похищена тенолт. Трение чего бы то ни было в моем влагалище могло привести к взрыву. Вот почему я отказала вам, когда…

Рамстан развернулся и жестко произнес:

— Сейчас не время говорить о таких тривиальных вещах!

— Тривиальных! Я никогда больше не смогу лечь в постель с мужчиной! Эту часть невозможно удалить!

— Существуют другие формы сексуальных сношений.

— Спонтанный секс означает самовозгорание, — возразила она и хихикнула.

— Во имя Аллаха! — прорычал Рамстан по-арабски. Затем перешел на терранский: — Я должен выставить вас вон? Помолчите! Дайте мне подумать!

— Я прошла через многое, — промолвила она. — Но я не постарела. По крайней мере я так думаю.

Рамстан и Индра могли быть не единственными, кто знал о контуре личной привязанности. Кто-нибудь из биоинженеров вскоре должен подумать о нем, если уже не подумал, и сообщить Бенагуру. Инженеры удалят этот контур из нервной системы. Сколько времени это займет? Они не могут кромсать и рвать; грубые хирургические действия повредили бы мозг «Аль-Бурага».

Экран запульсировал оранжевым, и затем на нем во вспышке света появилась глайфа. Она была в сейфе.

Рамстан вынул ее и положил на стол, выросший из палубы. Глаза Бранвен расширились, она вскочила с кресла и прижалась к стене, стараясь держаться как можно дальше от глайфы.

— Говори! — закричал Рамстан. — Ты мне нужна!

Молчание.

— Будь ты проклята!

Он ударил кулаком по столу. «Аль-Бураг» вздрогнул.

Рамстан выкрикнул приказ кораблю. Немедленно на всех экранах корабля, кроме тех, что показывали внешнее положение корабля, и тех, что были в каюте Рамстана, появилось его изображение. Он видел, как вздрогнул Бенагур, когда большая часть экранов на мостике показала лицо и плечи узника. Лицо Бенагура побледнело, словно от морозного ветра, когда он осознал, что комната за спиной Рамстана — не камера гауптвахты, а капитанская каюта. Рамстан медленно отступил в сторону, так, что все смогли увидеть глайфу. Он почти слышал, как кровь отливает от лица Бенагура.

— Да, я полностью контролирую корабль, — сказал Рамстан. — И вы, все вы, выслушаете меня, независимо от того, хотите вы слушать или нет. Я не знаю, поверите ли вы моим словам. Я надеюсь, что поверите. Если же этого не случится, если вы усомнитесь в моих доказательствах, то этим вы поставите Землю в еще более опасное положение, чем то, в котором она находится сейчас. Вы подвергнете опасности Вселенную, все вселенные… Вы обречете их на гибель!

— Он безумен! — закричал Бенагур. — Не слушайте его! Тенно, пошлите морских пехотинцев к каюте заключенного, пусть они стреляют сквозь диафрагму! Если Рамстан окажет сопротивление, убейте его!

— Они не смогут даже приблизиться ко мне, — возразил Рамстан. — Корабль схватит их. А если они начнут стрелять, они могут повредить корабль. Вы не можете рисковать этим, Бенагур. Именно сейчас, когда тенолт могут появиться в любой момент.

— Тенно, вы получили приказ! Рамстан заорал:

— Тенно, попробуйте только послушаться его! Любой, кто сделает хоть одно угрожающее движение, будет немедленно спеленут, как младенец! А если вы, Бенагур, не прекратите болтать и не станете слушать, то будете валяться на палубе, замотанный, как мумия фараона!

Бенагур глубоко вздохнул и закрыл глаза. Открыв их, он спокойно произнес:

— Хорошо, предатель. Мы выслушаем, потому что должны это сделать.

— Не надо оскорблений, даже если они оправданны, — сказал Рамстан. — Сначала, однако, вам стоит узнать о случившемся с лейтенантом Бранвен Дэвис, служившей на «Пегасе». Тот резкий рывок корабля вбок был произведен по моему приказу, дабы захватить челнок тенолт и спасти Дэвис.

Рамстан рассказал, как тенолт заставили Дэвис похитить глайфу. И объяснил, что может случиться, если «Попакапью» подойдет достаточно близко, чтобы передать сигнал, который вызовет взрыв смеси взрывчатки с плотью.

— Она и сама не знает, какова мощность запланированного взрыва. Он может разнести на кусочки ее и тех, кто окажется рядом. Или может уничтожить корабль и всех в нем, конечно же. Такова одна из причин, по которой нам придется играть с «Попакапью» в прятки или уничтожить его до того, как они смогут послать сигнал. — Рамстан сделал паузу, потом продолжил: — Я надеюсь, никто не будет столь труслив, чтобы требовать удаления Дэвис с корабля при первом же удобном случае.

Тенно произнес:

— Но… но нам следует поместить ее в каюту, защищенную от внешних излучений.

Рамстан угрюмо усмехнулся:

— Это очевидный выход. Я предлагал Дэвис то же самое, хотя и предполагал, что существуют причины, из-за которых она не могла признаться во всем, а потом спрятаться в экранированное убежище. Потому что… или по крайней мере так сказали ей тенолт, хотя это может и не быть правдой… Вживленная часть содержит не только взрывчатое вещество. Это также бомба замедленного действия с биологическим запалом; органические часы сработают в определенное время и активируют взрывчатку. Ей не сказали, когда сработает взрыватель. Все, что она знает, — это то, что тенолт дали ей некоторое время. Если к тому времени она не доставит им глайфу, они взорвут ее. Однако эти биологические часы могут быть навсегда остановлены сигналом другой частоты, переданным тенолт. Они должны были это сделать, как только глайфа окажется в их руках. То есть, как я полагаю, на их корабле.

Бенагур открыл было рот, потом закрыл. Нуоли промолвила:

— В любом случае она погибнет!

— Возможно, — ответил Рамстан. — Мы не знаем, солгали ли тенолт относительно этого. Но мы не можем рисковать.

— Несчастная Бранвен, — тихо вздохнула Нуоли.

— Она не оказалась бы в таком ужасном положении, если бы вы не похитили глайфу! — снова взялся за свое Бенагур. — И никто из нас не оказался бы!

— Верно, — холодно сказал Рамстан. Он отдал приказ, и палуба под Бенагуром разверзлась и плотно спеленала его. На виду осталась только его голова выше уровня рта. Лицо покраснело, глаза выпучились и наполнились слезами. — Тенно, я могу позволить одному человеку войти сюда, — продолжил Рамстан. — Но только если он будет без оружия. Он проводит лейтенанта Дэвис в челнок. Техническая служба тем временем должна будет экранировать челнок. Тот из них, на котором есть алараф-двигатель. Когда установка защиты будет завершена, то есть челнок будет полностью экранирован от радиосигналов, лейтенант Дэвис будет помещена в него. Челнок будет запрограммирован сопровождать «Аль-Бураг» на расстоянии в два километра. Нет, пожалуй, в три. Я не знаю, насколько мощным может быть взрыв. Программа будет автоматически направлять челнок так, чтобы он следовал за кораблем на этой дистанции. Когда мы уйдем в другой колокол, челнок пойдет туда же. Лейтенант Дэвис получит все необходимое на четыре недели по корабельному времени. Это понятно?

Слова Рамстана записывались, и если Тенно не понял их значения, то он мог проиграть запись заново. Но Тенно ответил:

— Так точно, сэр. Понятно.

Рамстан почувствовал облегчение. Еще один кризис миновал. До этого момента он не знал, будет ли Тенно повиноваться ему, поскольку будет думать, что Бенагур, согласно правилам, все еще остается главным. Но доверять Тенно было нельзя. Возможно, он повиновался бывшему капитану потому, что другого выхода в данный момент не оставалось. Но сейчас он подчинился, и это все, что требовалось Рамстану.

Дэвис спросила:

— Вы на самом деле сделаете это со мной? Рамстан обернулся:

— Послушайте, Бранвен. Мне такое не нравится. Но это абсолютно необходимо. Меня бы оправдали, даже если бы я приказал выкинуть вас в космос. Вы представляете реальную опасность, и существуют события… вещи… о которых вы не знаете. В их свете ваше положение представляется очень незначительным… сравнительно неважным. Я превысил свои полномочия… Я не должен был делать для вас даже этого…

— Они говорили правду! — закричала она. — Они говорили правду!

Рамстан не спросил ее, что она имела в виду. Он предположил, что она ссылалась на слова других женщин о нем. Однако она была не права, в этой ситуации не было ничего общего с его отношениями с женщинами из экипажа. Если бы она не была так испугана, она поняла бы, что он должен это сделать, чтобы обезопасить корабль и экипаж. И для более важных целей. Куда более важных.

Он сказал Дэвис, что она должна покинуть его каюту и идти навстречу сопровождающему.

— Я не могу ждать, пока он придет сюда. Возможно, осталось мало времени. Но то, что я скажу, вы услышите и на корабле, и в челноке. И тогда вы поймете все.

«Или, быть может, запутаетесь еще больше», — подумал он.

Проходя мимо него к двери, Бранвен отвернула лицо от света.

Рамстан сказал:

— В конце концов, я спас вам жизнь, и я делаю все, чтобы уберечь вас. Для вас лучше поскучать в одиночестве — неважно, сколько оно продлится, — чем быть разнесенной на кусочки. А я прежде всего обязан позаботиться о безопасности корабля.

— Сейчас вы обязаны, — произнесла она. — А как насчет потом?

Рамстан не ответил ей. Он сообщил вахтенному, что приказ молчать, пока он говорит, не касается его в том случае, если детекторы засекут что-либо, могущее представлять опасность.

ГЛАВА 24

— Сначала я должен поведать вам, что случилось, когда коммодор Бенагур, лейтенант Нуоли и я вошли в храм глайфы. Иначе вы не поймете последующие события, если не будете знать, что случилось с нами троими. В особенности со мной.

Он умолк. Но заговорила глайфа:

— Рамстан, расскажи мне, что произошло с тех пор, как я в последний раз говорила с тобой, и что происходит сейчас. — На этот раз она говорила голосом его отца.

Рамстан вздрогнул — слишком это было неожиданно.

— Офицеры и экипаж! Подождите немного!

Он обернулся — хотя в этом не было необходимости, — чтобы поговорить с глайфой. Люди и все разумные существа, которых он встречал, предпочитали при разговоре видеть лицо собеседника — для установления более глубокого понимания и меры доверия к тому, что говорилось. Лицо выражало душу, сознание, искренность. О правдивости говорящего судили по выражению его — или ее — лица. Но яйцеобразный предмет был всегда неизменен; на его поверхности не отражалась игра эмоций, у него не было выражения лица, телодвижений, об истинности или ложности слов можно было судить только по голосу. А этот голос мог меняться, мог становиться голосом его матери, отца или любого, кого знал Рамстан. Как будто он говорил с кем-то по древнему телефону или радио, когда изображение собеседника не передавалось.

Тяжким грузом на него давило и то, что он узнал от вуордха. Казалось, атмосфера сгущалась, превращалась в слои липкой бумаги, и эти слои накладывались друг на друга, их тяжесть становилась невероятной, сокрушающей. Он был придавлен, как будто на него обрушилось здание, и он чувствовал, что этим зданием было то, чего он не знал прежде. Оно высилось, высилось, поднималось за пределы границ воздуха и космоса.

Границы.

Это слово сверкнуло в сознании Рамстана, как летящий метеорит.

— Глайфа! Я долгое время пытался вызвать тебя на разговор. Но ты не отвечала.

— Я думала.

— Может быть, — отозвался Рамстан. — Но ты также не воспринимала того, что творилось вокруг тебя. Ты меняла свои… батареи?.. горючее?.. сущность?.. Ты не отвечала мне, потому что не слышала меня.

— Это сказали тебе вуордха.

— Да. Они сказали, что периодически тебе поневоле приходится отключаться. Это потому, что ты зависишь от источников питания, как и все живое, это нужно для того, чтобы ты оставалась в живых, если «в живых» — верное выражение. Когда твоих источников энергии недостаточно для твоих потребностей, ты должна отдыхать и накапливать силы, прежде чем…

— Так. Они сказали тебе. Я ожидала этого. У меня очень маленькая площадь поверхности. Хотя я работаю при 67-процентной экономии, то есть более эффективно, чем кто-либо или что-либо в этом космосе, за исключением одного, я должна периодически… впадать в глубокий сон… останавливать жизненные процессы… нет, лучше всего ты понимаешь аналогию с перезарядкой батарей.

— Но у тебя широкий спектр источников энергии, — сказал Рамстан. — Электричество, рентгеновские лучи, гравитоны, даже антигравитоны, фотоны, антифотоны. Нет причин перезаряжаться так часто. Особенно если учесть, что на корабле есть источники энергии и я мог бы подключить тебя к ним. — Он помолчал, потом возразил сам себе: — Нет. Биоинженеры заметили бы незапланированную утечку энергии. Они бы проследили ее.

Он по-прежнему не верил, что вынужденное бездействие во время перезарядки объясняет хотя бы половину периодов молчания глайфы. По большей части, если не всегда, она не отвечала ему по каким-то иным причинам, известным только ей.

Она то и дело пыталась подтолкнуть его в нужном ей направлении, чередуя периоды молчания с загадочными откровениями.

Вуордха тоже направляли его к своей цели. Но когда глайфа толкала его в одном направлении, то они — в противоположном. И наоборот. Или глайфа и вуордха только хотели казаться оппонентами?

— Ты знаешь о двух ограничениях, существующих для меня, — произнесла глайфа. — Сказали ли вуордха тебе о третьем?

— Да.

— Мне известно, когда ты лжешь. Сейчас ты солгал.

— Тогда я отныне не буду лгать тебе, — сказал Рамстан. — Может быть. Я не знаю, способна ли ты судить, когда я лгу. Моя правда может отличаться от твоей.

— Хитро, хитро. Всегда принимай во внимание все варианты — насколько ты их видишь. «Видеть». Почему вы, разумные, используете это слово? Существует так много вещей, которые вы не можете видеть, но тем не менее как-то чувствуете их. Даже без света вы можете видеть. В определенных пределах.

— Все чувства имеют предел, — ответил Рамстан. — Кроме одного. И даже это…

— Должно быть, ты долго говорил с вуордха. Но это не могло быть достаточно долго. Однако они рассказали тебе о том, что ограничивает меня. Я завишу от других разумных в плане передвижения, и я завишу от источников энергии, как и все, принадлежащие к моему виду. Хотя это может удивить и даже шокировать тебя, я принадлежу к твоему виду, хотя и сотворена искусственно.

— Что… кто… послужил моделью для тебя?

— Никто! Или, быть может, сотни. Каковы бы ни были замыслы моих создателей… и модели… конечный результат уникален. Так же, как и ты — результат слияния сотни миллионов моделей — уникален.

— Уникальность не обязательно означает нечто большее, чем посредственность, даже идиотизм — слабый отсвет принадлежности к человечеству, — возразил Рамстан. — Послушай! Это никуда нас не приведет. Давай я расскажу тебе, что я делал с тех пор, как ты отключилась… для перезарядки. Я должен спешить. Меня ждет экипаж. Они гадают, что за чертовщина творится, почему я вдруг решил рассказать им все.

— Все?

Рамстан почувствовал, как кровь приливает к коже. Он понял, что глайфа в некоторых случаях поступала так же, как он сам. Она подвергала сомнению употребление слова или термина; она любила продемонстрировать другому, что тот сам не знал, что именно он, она или оно говорит. Делалось ли это для того, чтобы возвыситься, унизив собеседника? Или целью было заставить собеседника более тщательно выбирать слова? Или и то, и другое?

Могло быть и так, что глайфа не была похожа на него. Она могла таким образом просто насмехаться над ним. Возможно, она знала, что ни одно разумное существо не может использовать каждое данное слово в буквальном смысле, что у каждого разумного есть свой личный, особый язык.

Личность настолько древняя, как глайфа, не могла использовать слова в том же значении, в каком использовал их Рамстан, столь недолговечный, столь связанный временем.

— В пределах твоих ограничений… и моих… даже моих… все, — сказала глайфа.

— У меня нет времени, — ответил Рамстан.

— Врееееммммя, — протянула глайфа, сперва повышая, а потом понижая звук — словно бы волна набежала на берег, а потом откатилась. Теперь она говорила голосом дяди Рамстана, дяди, который научил его «языку» белок, дяди, в натуре которого странно и противоречиво сочетались склонность к философии и чувство юмора. Давно умершего дяди, который продолжал жить в памяти Рамстана и чей голос теперь был воссоздан глайфой.

— Да, у меня нет времени, — прошипел Рамстан. — Слушай, пока я буду рассказывать другим!

— Другим! Другим! Другим! — отдалось эхом и замерло.

Рамстан отвернулся от глайфы и снова обратился к экипажу:

— Когда я вошел в толтийский храм вместе с Бенагуром и Нуоли, я тоже испытал нечто необычное. Сверхъестественное. Сама сущность ощущений была такова, что, если бы я сообщил вам о них, вы усомнились бы в моем рассудке. Я, так же как Бенагур и Нуоли, был ошеломлен светом. Этот свет не был продуктом фотонного излучения. Очень немногие видели этот свет…

Тогда было так. Рамстан неожиданно стал пророком Мухаммадом, но в то же время оставался самим собой. Он спал в доме подле священной Каабы в Мекке. Он лег спать утомленным, и на сердце у него было тяжело, ибо он нашел так мало последователей с тех пор, как ангел Джабраил, представ перед ним в пещере, показал ему свиток и рек: «Прочти и запомни!» И Мухаммад должен был прочесть и поведать божественное слово человечеству.

Усталость, разочарование и отчаяние довлели над ним всего несколько секунд. Он проснулся, когда в домик вошел Джабраил, архангел Джабраил, чьи крылья сияли радугой цветов, а от чела исходило сияние.

Последующие события Рамстан описал очень кратко. Он хотел бы подробно остановиться на деталях, но не хотел утомлять аудиторию, и время было дорого.

— После того как Джабраил очистил мое сердце, омыв мне грудь водой святого источника Земзем и окропив меня хикмой, символом веры и мудрости, он взял меня за руку. И появился аль-Бураг. Аль-Бураг, Молния, удивительное, небывалое животное. У него было лицо молодой женщины, чело венчала золотая корона. Тело было подобно ослиному, но ноги и хвост — верблюжьи, упряжь была унизана жемчугом, седло было выточено из цельного изумруда, а стремена — бирюзовые.

Прежде чем помочь Мухаммаду-Рамстану сесть на аль-Бурага, архангел поведал ему, что Аллах решил: этой ночью пророк его совершит путешествие по всем семи небесам и будет допущен предстать перед ликом Истины, Предвечного, Отца Всего.

— Ни один язык не в силах описать мой восторг, — говорил Рамстан. — Не существует слов, которые могли бы передать вам хотя бы самые слабые отголоски мощи и высоты моих чувств. Мистические ощущения всегда невозможно передать. Как могу я описать, как многоцветный свет омывал каждую клетку моего тела и как каждая клетка трепетала от восторга, и как я видел каждую клетку и знал ее имя. Или как я почувствовал это существо — словно гигантскую тень позади меня, позади моей души, существо, бывшее лишь отражением величественного лика Невыразимого, который ослепил бы меня, если бы, почувствовав Его руку на своем плече, я смог бы обернуться и посмотреть в Его лицо. Но я не хотел оборачиваться, поскольку знал, что даже неистовый свет не смог ослепить меня настолько, чтобы я не узрел Его сокрушительной красоты. И Его уродства. И в то же время я чувствовал, что могу обернуться и — ужасная мысль! — не увидеть ничего.

Рамстан упомянул о путешествии на аль-Бураге из Мекки в Иерусалим, древний Иерусалим, бывший во времена пророка святым городом. Он мимолетно рассказал о том, как вошел в мечеть и встретил там пророков Божиих, пришедших до него. Он сказал, что его приветствовали Ибрагим, Муса и Иса, то есть Авраам, Моисей и Иисус.

Затем он вознесся на аль-Бураге на первое небо, в сферу цвета бирюзы, и перед ним летел Джабраил, несущий знамя.

Небеса за небесами, ангелы все более высокого ранга, величайшие из великих людей. Адам на первом небе, Иоанн и Иисус на втором, Иосиф на следующем, Идрис на четвертом, выше — Аарон, Моисей повыше Аарона, а Авраам — на последнем и самом высоком. Хотя Рамстан старался быть кратким, он не смог удержаться и не описать в деталях Белого Петуха на первом небе, ангела, выглядевшего как птица, чей гребень касается подножия трона Аллаха, а ноги покоятся на Земле. И не мог не поведать о том ужасе и благоговейном трепете, который охватил его, когда он узрел ангела, наполовину из снега, наполовину из огня, и в левой руке его четки из снега, а в правой — четки из пламени, и читает он молитвы, перебирая сотню бусин, и всякий раз, когда передвигает он бусину, слышится звук, подобный грому.

Также не мог он не поделиться ужасом, который охватил его, когда увидел он Ангела Смерти Азраила, судии многих, и одна стопа его покоилась на троне света, а другая — на аль-Сирате, узком, как лезвие, мосту меж Небесами и Адом.

— И затем услышал я Голос Всеобъемлющего, и поклонился Ему, — рассказывал Рамстан. — И в этот миг я воистину чувствовал, что я — Мухаммад и я сам, двое, но один, и я испытывал великий, невыразимый восторг от того, что слышал голос самого Бога. И в то же время я чувствовал страх, и страх этот был так велик, что и сам был подобен восторгу.

Но за седьмой сферой был бесконечный космос, и в нем колыхались семьдесят тысяч завес из света, окрашенного во множество цветов. И за завесой скрывался аль-Арш, престол Господа, созданный из алого гиацинта и столь огромный, что Земля перед ним показалась бы пылинкой.

Рамстан хотел бы поведать еще многое, с жаром, который был лишь бледной тенью того, что он чувствовал в те несколько минут в храме глайфы. Но он лишь мельком скользнул по ним, даже по райским садам. А потом он вошел в самый Ад, в сопровождении страшного Малика, владыки теней, и, когда Рамстан пытался описать мучения проклятых, голос его дрогнул, а по щекам покатились слезы.

— А затем я на секунду вновь оказался в домике в Мекке, и затем чувство, что я пророк, исчезло, как и стены дома, и я стоял в гигантском зале храма глайфы и слушал верховного жреца, который приглашал нас пройти в помещение, где глайфа сможет обратиться ко мне.

Лицо Бенагура к этому моменту стало еще краснее, а в глазах было еще более дикое выражение. Рамстан даже на миг задумался, не открыть ли рот коммодора и не позволить ли ему высказать все, что так мучит его. Но потом он подумал, что знает, о чем хочет сказать Бенагур. О том, что у него, Бенагура, тоже было Видение, чудесное вознесение, но это было что-то иное.

Вскоре после бегства с Толта у Бенагура с Рамстаном состоялся краткий разговор. Бенагур кратко описал свои ощущения в храме. Рамстан свои оставил при себе. Он сказал только, что тоже был ошеломлен светом и на короткое время потерял сознание. Бенагур был менее скрытен. Он поведал о своем вознесении к престолу Господа в сопровождении пророка Илии. Его впечатления были похожи на то, что может вообразить себе очень верующий иудей. (Поняв это, Рамстан засомневался в истинности собственного Видения.) Бенагур, как и Рамстан, не видел лика Бога, но был близко к Нему. Он также прошел через Ад, или скорее над Адом. И упомянул, с некоторым сожалением, но с ноткой триумфа, что среди проклятых видел Рамстана, видел его мучения в пламени. Хотя Бенагур сказал, что это зрелище наполнило его душу скорбью, он не смог полностью скрыть удовлетворения.

Рамстан на это только усмехнулся. Но не сказал, что видел искаженное болью лицо Бенагура меж несчастными в седьмом и самом низком круге Ада.

Рамстан сказал, что удивлен. Он считал, что ортодоксальные иудеи не верят в ад.

Бенагур возразил, что в их вере нет буквального понятия ада. Но, очевидно, это ошибка. В конце концов, Бог не открывает смертным всего. И просто-напросто христиане и мусульмане, верящие в столь ужасное место, закончат свой путь именно там.

Однако Бенагур допускал, что хотя это место выглядело настоящим адом, откуда ему знать, что оно не было адом фигуральным? Что пламя, вертела и крюки не были просто символами ужаса и скорби обитателей Ада, навеки лишенных лицезрения лика Господа и тепла Его любви? Человеческий разум не в силах охватить некоторые события, в особенности божественные и антибожественные, и мозг его вполне мог превратить ужас и скорбь в пламя, вертела и крюки.

«Поздравляю вас со столь непоколебимой рассудительностью», — сказал Рамстан. Он ушел от Бенагура, смеясь, но чувствуя при этом тошноту и озноб. На некоторое время он действительно поверил в реальность того, что видел во время своего вознесения. Но откровения Бенагура убедили его, что все это были иллюзии.

Потом он пытался расспросить Нуоли, которая воспитывалась в либеральной лютеранской секте, а потом отказалась от всякой религии. Она настаивала, что помнит только ошеломляющий свет и потерю сознания на несколько секунд.

Сейчас Рамстан рассказал, что поведал ему Бенагур.

— Но это было после того, как мы покинули Толт. Когда же я вернулся из своих… грез… я вошел в гигантский зал глайфы. В нескольких метрах от нее нас остановили и велели молчать до тех пор, пока бог не разрешит нам говорить. Верховный жрец говорил на урзинте примерно пять минут. А затем послышался голос моего давно умершего отца. Я был потрясен, но быстро заметил, что этот голос слышен только мне. Он говорил по-арабски. Как я обнаружил позднее, глайфа не знала ни слова по-арабски. Она передавала урзинт… нет… не передавала, поскольку использовала не телепатию… она говорила на урзинте и направляла его в мое подсознание, в мои речевые центры. Мое подсознание использовало какой-то из этих центров, чтобы перевести слова урзинта на арабский, хотя в тот раз арабский не был еще совершенным. Я понял, что глайфа может стимулировать определенные нервные связи в моем мозгу. Я считаю, что глайфа делает это посредством электромагнитных волн и может читать в сознании говорящего, когда он произносит вслух или про себя слова на языке, который знает глайфа. Помимо этого, она не обладает способностью читать мысли или другими экстрасенсорными способностями.

Или так она утверждает. Я по-прежнему не знаю, лжет она или говорит правду.

Рамстан сказал, что глайфа ожидала его в течение очень долгого времени. Не конкретно землянина по имени Рамстан, но кого-либо подобного ему. Рамстан должен был вернуться в храм позднее, ночью, не замеченный никем на «Аль-Бураге», и забрать глайфу на корабль. Глайфа сказала, что подавит восприятие стражи и жрецов, сделав так, что они некоторое время не могли видеть Рамстана. Однако Рамстан должен был сделать все быстро, потому что глайфа могла оказывать влияние только в течение короткого времени, и даже это сильно истощало ее энергию.

— Она сказала, что может даровать мне бессмертие в одной из двух форм. При первой я буду стариться очень медленно, хотя по-прежнему будет существовать вероятность моей гибели — несчастный случай, убийство, самоубийство. При второй форме я буду в безопасности от всего этого, даже от самоубийства, хотя и смогу убить себя, если пожелаю. Глайфа могла бы устроить и это. Потом она сказала мне, по-прежнему Голосом моего отца, что она бессмертна.

Рамстан сделал паузу и обвел взглядом лица на экранах. На некоторых из них было такое выражение, как будто эти люди считали его сумасшедшим.

На экране, показывавшем челночный ангар, появилось лицо лейтенанта:

— Экранирование установлено, сэр. Челнок установлен на стартовую позицию, лейтенант Дэвис находится в челноке. Все готово для запуска, сэр.

— Запускайте.

Рамстан был рад, что не обязан смотреть в лицо Бранвен. Оно могло выражать ужас и беспомощность, которые она испытывала. Оказаться в изоляции, возможно, на долгое время, и ожидать, что биологическая бомба внутри тела в любую секунду может взорваться… Знать, что Рамстан может дать приказ кораблю уйти, оставив челнок, и тогда она будет дрейфовать в космосе, пока не кончится еда и вода. Это могло бы сломить, сокрушить сознание, раздавить душу любого. Но в ее сердце могло остаться достаточно пламени, чтобы продемонстрировать ненависть.

Рамстан отключил экран связи кодовым словом, чувствуя себя при этом трусом. Он снова обратился к экипажу:

— Если вам трудно поверить в то, что вы услышали до сих пор… что ж! Глайфа сказала мне, что пережила смерть двух вселенных! Или скорее двух Мультивселенных!

Он умолк и сглотнул всухую. Как он мог заставить их принять истину?

Они не видели и не слышали того, что видел и слышал он, и он сам не был уверен, что может доверять своим чувствам и ощущениям.

— Смерть Бога! — воскликнул он — Она пережила две смерти Бога! Два рождения и две смерти!

ГЛАВА 25

Бенагур неистово боролся, и наконец ему удалось освободить рот от кляпа из вещества палубы. Он закричал:

— Вы святотатец и лжец, Рамстан! Я возносился к престолу Господа! У вас было свое видение!..

Поток слов прервался, когда «Аль-Бураг» снова запечатал коммодору рот. Но по приказу Рамстана кляп исчез.

Бенагур вопил:

— У вас было свое видение, но оно было вызвано этой штукой, глайфой, которая есть слуга Сатаны, если не сам Сатана! Ваше видение было фальшивым! А если не фальшивым, то вы неверно передали его, извратили его ради собственных целей! Существует Бог Живой, и Он..

Рамстан приказал снова заткнуть Бенагуру рот. Потом сказал:

— Да, есть живой Бог, хотя и не в том смысле, в каком понимает это Бенагур. По крайней мере я думаю, что это Бог или нечто самое близкое к Богу, что когда-либо знали разумные существа. Если они на самом деле могут постичь Его… Это…

Его прервал вахтенный — На расстоянии 50 тысяч километров замечен НКО.

Вместо лиц на экране появился район космоса, в котором был замечен объект. Вся эта часть пространства была черной, не считая одинокой красной звезды неподалеку от центра и газового протуберанца, вытянувшегося из мерцающего белого облака. Немного погодя на другом экране появилось увеличенное изображение объекта, полученное с помощью разера.

— «Попакапью», — произнес Рамстан. — Сейчас мы идем с максимальной скоростью. Они не смогут догнать нас до следующего прыжка. До края колокола осталось всего сто тысяч километров.

Вахтенный сообщил:

— Сэр, они передают модулированный радиосигнал, частота 10 мегагерц, мощность 1000 ватт.

— Так-так. Мы вовремя поместили ее под защитный экран.

Его решение было для Бранвен ударом, но оно было правильным.

Рамстан снова обратился к экипажу:

— Я забрал глайфу из храма не потому, что соблазнился ее посулами бессмертия. Я был заинтригован ими, это так. Но я не поверил, что она действительно может подарить мне вечную жизнь, и я не собирался похищать ее, пока не решу, что ее обещания основывались на чем-либо реальном. Меня заставило взять глайфу другое утверждение, целый ряд утверждений, высказанных ею. Она сказала, что если я возьму ее, стану сотрудничать с нею, то я могу помочь спасти мир. Она не могла гарантировать, что вдвоем мы сумеем сделать это, но мы должны попытаться.

Рамстан умолк и облизал пересохшие губы. Даже для него самого, при том что он знал, что делает, его слова звучали как бред маньяка, как проповедь сумасшедшего Мессии.

— Я знаю, о чем вы думаете! — воскликнул он. — Но вы забыли о болге! Об этом монстре, уничтожившем Калафалу! О монстре, который, если глайфа сказала мне правду, уничтожил Урзинт и множество других планет! Который, по словам вуордха, убил большую часть жизни на Толте! Экипаж «Попакапью» еще не знает об этом! И монстр, возможно, придет на Землю, следуя за нами или по нашим следам, и уничтожит всю жизнь, как уничтожил ее на множестве планет!

Рамстан помолчал, переводя дыхание. Хотя он и забежал вперед в своем рассказе, но он дал своей аудитории конкретный и ужасный предмет для размышлений. Теперь они охотнее поверят ему.

— Она… глайфа… сказала мне, что все цивилизации в своем научном развитии рано или поздно достигают момента, когда изобретают алараф-двигатель или нечто ему подобное, если только они прежде не уничтожают сами себя в атомной войне. Они почти никогда не понимают, как действуют алараф-корабли и каким образом они преодолевают столь невероятные расстояния за столь короткое время. Мы, земляне, уж точно не понимаем этого. У нас есть теории касательно того, куда уходят корабли, совершая прыжок. Большинство склоняются к тому, что корабли каким-то образом искривляют пространство, так что звезда, находящаяся на расстоянии в миллионы световых лет, становится на короткое время много ближе. Или что существуют трещины или аномалии в пространственно-временной структуре, сквозь которые и проходит корабль. Но эти трещины или изъяны затрагивают различные механизмы космоса, и различие механизмов определяет разницу в расстояниях.

Как вы знаете, — продолжал Рамстан, — эти теории даже не являются на самом деле теориями. Это лишь предположения, которыми хотели описать то, что по-прежнему не поддается описанию. Третье предположение, никогда не принимавшееся всерьез, гласит, что алараф-корабль каким-то образом проникает из одной вселенной в другую сквозь стены. Это предположение базировалось на том, что корабль во время своего путешествия никогда не оказывается в известном районе земной Вселенной. Другое предположение утверждало, что алараф-двигатель на самом деле есть некая разновидность машины времени. Во время прыжка корабль уходит во времени вперед или назад. Не имеет значения куда. В любом случае корабль остается на месте, а перемещаются космические тела, так что корабль «всплывает» в незнакомом космосе, поскольку сместились миллионы или даже миллиарды звезд. В одну сторону или в другую. Обратное путешествие совершается путем возврата на тот же отрезок времени, так что корабль возвращается на Землю, где прошло примерно то же время, что и на корабле за период его отсутствия.

Рамстан прервал свою речь и глотнул воды.

— Глайфа заверила меня, что предположение касательно того, будто алараф-корабль пробивает стены вселенных, было совершенно правильным. Существует не одна вселенная, но множество. Человеческое тело состоит из триллионов клеток. Так же и Мультивселенная. Каждая вселенная — это клеточка ее тела. Я был не прав, когда похитил глайфу, хотя сделал это с ее позволения и даже по ее страстному желанию. Но не совсем не прав.

Я стал преступником. Я предал свой долг капитана корабля и землянина. Но я верил тогда и верю сейчас, что я следовал велениям высшего долга. Я был убежден, что глайфа права и я делал то, что должен был сделать, чтобы… спасти… мир. Мультивселенную.

Многие на Земле верили когда-то, что их миссия — спасти мир. Ной, Авраам, Моисей, Мухаммад, Зороастр, Лютер, сотни пап, Нокс, Будда, Джозеф Смит, Эдди, несколько тысяч великих и известных среди миллиардов живших на Земле, и кто знает, сколько безумцев? Что отличает его от остальных?

Его предшественники действовали, опираясь на вымысел. Он знал, знал из личного опыта, о чем говорит.

Но знал ли? На самом деле он не был уверен в этом.

Но то, что он знал, исходило не от священного камня и не от золотых табличек, и не от ангела, явившегося, чтобы сказать ему, что он — избранный пророк Бога и должен открыть заново то, что много раз говорилось до него и много раз будет сказано впоследствии, хотя и в других словах и при других обстоятельствах.

— Я желал бы искренне сказать вам, что я украл гяайфу потому, что она загипнотизировала меня и я не смог удержаться. Но она не гипнотизировала меня, хотя созданное ею Видение необыкновенно сильно повлияло на меня. Глайфа сказала, что она усилила мое мимолетное желание похитить ее. Превратила секундный импульс в твердое намерение. Это может быть правдой. Если бы у меня не было абсолютно никакого вожделения, глайфа не смогла бы воздействовать на меня так.

«Кому из вас не приходилось испытывать вожделение?» — подумал он, но не произнес этого вслух. Это означало бы попытку оправдаться, а Рамстан никогда не оправдывался.

— Каковы бы ни были причины похищения глайфы, я верил и по-прежнему верю, что существует одна причина, перевешивающая все, что не давало мне совершить кражу.

Нуоли, не в силах больше подчиняться его приказу и не перебивать его, спросила:

— Почему вы не сказали нам, что сделали, сразу же, как только вы вернулись на корабль с глайфой? Почему вы так долго скрывали это?

— Не задавайте мне вопросов, пока я не закончу! Но… я был вынужден поступить так. Разве не ясно, что если бы я был арестован, то Бенагур сделал бы все, чтобы глайфа вернулась к тенолт? А вы бы поверили мне тогда? Нет, вы не оказали бы мне ни малейшего доверия до тех пор, пока не появился болг. Как это…

Рамстан рассказал им о голосе, нашептавшем ему в калафальской таверне о болге. Рассказал, как увидел на мониторе в своей каюте фигуру в зеленом и как та же фигура появилась на планете Вебн, когда он чуть не подрался с Бенагуром.

— Явившись к вуордха, я обнаружил, что это были образы, спроецированные одной из трех. Они были спроецированы — переданы? — на очень большое расстояние. Не просто с далекой планеты в другой галактике, хотя и это было бы весьма поразительно. Нет, они были спроецированы из другой вселенной. Я не знаю, как это делается. Вуордха Шийаи сказала мне, что она мчится вместе с мыслями Бога. Несомненно, это поэтическая метафора, и таким образом, смысла в этом нет. А может быть, и не так Насколько я знаю, эти образы были не реальными изображениями, а вызывались стимуляцией моего мозга, в результате чего возникало субъективное явление, которое я считал объективным. Но я предполагаю, что в качестве мишени и фокуса использовалась, хотя и не по своей воле, глайфа, вне зависимости от того, какой энергией пользовалась вуордха для создания этих проекций.

— Ты угадал, — сказала глайфа голосом матери Рамстана. Тон высказывания был мрачный.

— Я думаю, это потому, что глайфа является также инструментом. Первоначально она не была создана как проектор для изображений вуордха, но ее можно использовать и таким образом. О ее исходном предназначении я расскажу через несколько минут. Возможно, глайфа могла прояснить для меня некоторые запутанные вещи, но она не стала делать этого по причинам, которые предпочла скрыть. Возможно, она надеялась, что я никогда не встречусь с вуордха. Фактически я почти уверен в этом, хотя в той черной пустоте, в которой я живу, нет ничего, в чем можно было бы быть уверенным. Как бы то ни было, она знала, что означает ритуальная песнь той вебнитки, Вассрусс. И какова истинная мощь трех сигилов, которые дала мне Вассрусс.

Рамстан умолк и снова отпил воды. А вот еще одна мимолетная любопытная мысль. Его речь была ритуалом, чем-то подобным христианской мессе, а вода была вином. А хлебцы? Не плоть его или чья-либо, но его дух. Он глотал высокомерие, свою гордость и самомнение, крошил их на кусочки и пожирал их, пока… почитатели? нет… свидетели священнодействия и причастия… смотрели на него, толпа неверующих, которых ему надо было обратить в веру.

В некотором смысле не было большой разницы, поедать ли плоть бога или свою гордость. Помимо того, что этим богом, павшим богом, был он сам, тот, кто пожирал эту гордость.

— Во время всех этих событий я чувствовал, что мною манипулируют. Иногда тонко, иногда более жестко. Меня подталкивали и тянули то туда, то сюда. Но глайфа толкала меня в одном направлении, а вуордха — в другом. В некотором смысле вуордха выиграли, потому что я пришел в их дом. Но в другом смысле — они проиграли.

Какова же цена?

Рамстан поведал своим слушателям, что спрашивал у вуордха, чем он должен заплатить за их помощь. Они ответили, что он должен отдать им глайфу. Он отказался, хотя для этого ему потребовалось собрать всю свою храбрость и вложить ее в этот ответ, словно последнюю силу в отчаянный бросок. Если бы ему не удалось безоговорочно отказать им, ему пришлось бы выполнить их требование. Они внушали страх, и он боялся их. (Экипаж не знал, чего ему стоило признаться в этом. А может быть, знал.). Хотя он не видел никаких машин, обеспечивающих огромную мощь, он знал, что такие машины должны быть у вуордха. Стены их дома могли быть двойными, и в них могло скрываться оборудование на жидкой или твердой основе, превосходящее по технологии все, что когда-либо изобрели разумные существа известных ему миров. Вуордха похвалялись, что это они создали глайфу, и они вполне могли говорить правду. По их утверждению, когда-то у них была возможность сжечь звезду, чтобы сотворить глайфу, но у них больше не было средств для этого, и они не могли повторить это деяние. Помимо этого, новая глайфа могла бы обрести самосознание, как и первая, а отсюда — самоконтроль бытия, и, возможно, она стала бы такой же эгоистичной и своевольной, как первая глайфа.

Быть может, у вуордха и не было прежней мощи, но они по-прежнему внушали ему страх.

Тем не менее он отказал им. Он не знал, что они сделают после этого; он чувствовал, что они могут уничтожить «Аль-Бураг», если пожелают. Казалось, они были достаточно разгневаны и могли сделать это.

После того как они поостыли, или сделали вид, что поостыли, Шийаи сказала: «Ты очень упрям, Рамстан. Мы предложили тебе сотрудничество, тебе, бабочке-однодневке. Ты был бы равен нам, то есть равен настолько, насколько это возможно для тебя. И ты стал бы бессмертным настолько, насколько это возможно. И это твой долг — присоединиться к нам и заслужить это равенство, передав нам глайфу. Но ты также туп, эгоистичен, высокомерен и слеп, как глайфа. И у тебя, как и у нее, есть ограничения, хотя и иные, чем у нее».

Рамстан подумал, что и для вуордха существуют пределы, иначе они заставили бы его отказаться от глайфы. Однако он не сказал этого.

Грринда рассмеялась своим терзающим нервы смехом и промолвила: «Отлично. Поскольку ты торгуешься с нами, хотя и не знаешь, насколько не прав при этом, мы снизим цену. Новая цена — дары Вассрусс».

Рамстан вновь собрал всю свою отвагу и отказал им и в этом.

Вебнитка дала ему три сигила и сказала, что он может передать их только после того, как использует их. И отдать их в качестве цены он не имел права.

«Права? — переспросила черноглазая Уополса. — Что ты можешь знать о правах?»

«Возможно, ничего — с вашей точки зрения, — ответил Рамстан. — Тем не менее я не отдам сигилы».

«Тогда ты не получишь от нас ничего», — заключила зеленоглазая Шийаи.

Синеглазая Грринда рассмеялась и сказала: «Ты похитил глайфу, предал своих людей, сломал свою жизнь и свою карьеру и скоро умрешь. И все впустую».

«Я так не думаю», — возразил Рамстан.

Они потерпели неудачу дважды. Или же потерпел неудачу он?

«Вы хотите получить глайфу. Вы хотите получить эти три дара, — сказал он. — Все это должно стать ценой за информацию, или что вы там предоставите мне взамен. Но я уже уплатил вашу цену множество раз. Вы и глайфа заставили меня, как вы сказали, похитить ее, предать моих людей, сломать свою карьеру и идти прямым путем к скорой смерти. Вы трое и этот другой, глайфа».

Все трое рассмеялись, и Грринда вымолвила: «Он думает, что другой — это глайфа!»

«И все же, — возразила Шийаи, — в том, что он говорит, много справедливого».

«Дорогие сестры, — произнесла Уополса, — что есть справедливость?»

«Слово, — ответила Грринда. — Другое слово — истина».

«Не смейтесь, — сказал Рамстан. — Я устал от вашей грубости».

Они не смеялись больше, хотя в глазах Грринды и Шийаи был смех. Глаза Уополсы выглядели так, словно в них никогда не было и тени улыбки. Там была только черная пустота и умирающие звезды, а позади пустоты — отзвук чего-то ужасающего.

Рамстан сказал экипажу, что не мог определить, были ли три создания в колодце домашними животными вуордха или же вуордха были проекциями обитателей колодца. Или, быть может, обитатели дома были из плоти и крови, но в то же время были просто слугами жителей колодца.

Рамстану казалось, что мерцающее создание не принадлежит ни одной вселенной, в которой ему доводилось бывать. Казалось, оно не могло обитать ни на одной из планет, где когда-либо совершал посадку корабль. По его теории, если алараф-корабль стартовал от звезды типа GO, то есть такой, как Солнце и как все, где человечество встречалось с разумной жизнью, то и путешествовать он мог только в систему звезды типа GO. Ни один из известных ему алараф-кораблей не выходил из «колокола» возле звезды другого типа, нежели Солнце Земли. Короче говоря, тип звезды, от которой корабль изначально стартовал, определял тип звезды, к которой он мог попасть.

Если бы, скажем, разумная жизнь могла развиться на планете красного гиганта или белого карлика, или, кто знает, планете без солнца или планете «мертвой» звезды, летящей сквозь галактику, то там могли бы изобрести алараф-двигатель. Но тамошний корабль проходил бы сквозь «разломы», «трещины», предопределенные каналы, называйте как хотите, и они приводили бы его к «колоколу» красного гиганта или белого карлика, или чего бы то ни было, но того же типа.

Создание по имени Уополса, создание в колодце или обе, могли происходить с такой планеты, если ее родиной была планета, а не просто пустота или кольцо обломков вокруг планеты, или пылающее газовое облако, или, быть может, некий «континуум» между стенами двух вселенных. Она не могла происходить с планеты, обращающейся вокруг звезды типа GO. Но некогда, в минувшие зоны, она пробилась или ее вытащили сюда — Шийаи и Грринда? — и теперь она обитала на планете Грраймгуурдха.

А может быть, она каким-то образом жила не в одном «канале» и, быть может, не в одной вселенной одновременно?

Какова бы ни была истина, Рамстан боялся ее. Глядя сквозь мерцание в глаза твари в колодце и глядя в глаза существа в доме, он чувствовал, что с огромной скоростью падает в бесконечное пространство, лишившись веса и испытывая ужас. И самым страшным было то, что он был там один. Один, как никто и никогда.

Что заставило его отказать ей, невзирая на это?

В миг этого сопротивления с ним словно бы были все люди, все разумные существа Земли и других планет. Некоторые имели упорства больше, чем другие, и Рамстан был наделен полной мерой, а может быть, и сверх того. Быть может, именно поэтому глайфа и вуордха избрали его. Но они должны были осознать, что те качества, за которые они выбрали его, должны были толкнуть его на бунт против них.

И одновременно с отталкиванием он чувствовал притяжение, стремление к ужасной судьбе, заключенной в глазах Уополсы. В двадцатом веке это было бы названо тягой к саморазрушению; но теперь это определяли как реакцию на вызов неведомого.

У Рамстана была эта реакция; она была частью его биполярной психики, более сильной, чем у большинства людей.

«Ты не отдашь нам сигилы, независимо от того, что мы сказали тебе?» — спросила Шийаи.

«Я уже уплатил цену. Тот ад, в который ввергли меня вы и глайфа».

«Решать это нам».

Затем последовала пауза. Во время нее три вуордха не говорили ничего, но Рамстан не был уверен, что они не переговариваются между собой другими способами.

Наконец заговорила Шийаи: «Что ж, хорошо, да не очень. Мы, у которых так много времени, теперь не можем тратить время на мелкий торг. Мы пытались и потерпели неудачу, хотя не предполагали, что так может быть. Но предсказание еще не есть наука. Это искусство. И мы еще не сильны в этом искусстве».

«Можно использовать имеющиеся в наличии краски, дерево, камень, металл, пластик и свет», — сказала Грринда и засмеялась.

«И тьму», — добавила Уополса.

«Или то, что находится между и посередине», — произнесла Грринда.

«Или то, что не есть ни то ни другое, но все сразу», — дополнила Шийаи.

«Или то, что есть все, но ничто или только часть», — заключила Уополса.

«Ты нужен нам, но мы можем обойтись и без тебя», — промолвила Шийаи.

«Не думай, что ты уникален», — усмехнулась Уополса.

«Однако в некотором смысле он уникален», — возразила Грринда.

«В этом смысле уникальны все, — отозвалась Шийаи. — Но какое это имеет значение?»

«Это зависит от ситуации, — ответила Грринда — Это так».

«Или этак», — хмыкнула Уополса.

«Существуют пределы терпению», — вступила Шийаи.

«Для всего, кроме вечности», — добавила Грринда.

«Возможно, даже для вечности, — возразила Уополса. — И что потом?»

«Иногда интереснее ждать, не зная, чего ждешь», — ответила Шийаи.

«Чего?» — спросила Грринда.

Все трое снова рассмеялись бьющим по нервам смехом. Смех Шийаи походил на кудахтанье австралийской кукабарры, смех Грринды — на вопль южноамериканского попугая, а смех Уополсы — на уханье североамериканской совы. Эти звуки не были в точности такими же, но Рамстан, будучи человеком, всему подбирал аналогии.

Он подождал, пока они умолкнут, потом сказал: «Смеетесь. Но что вы решили?»

«Послушай, — ответила Шийаи. — Задавать вопросы будешь после того, как мы объясним тебе, что есть что, и в каких пределах».

ГЛАВА 26

— Вселенная не одна, — сказал Рамстан. — Их много. Возможно, триллионы, хотя сосчитать их невозможно. Я сказал «триллионы» потому, что человеческое тело состоит из триллионов клеток. Все эти вселенные — клетки тела Мультивселенной. Живой. Живого создания. Все, что находится внутри стен каждой вселенной, составляет одну клетку. Из клеток формируются органы, хотя ни анатомия, ни физиология этого величайшего из созданий подробно не изучены. Фактически о нем не известно ничего. Кроме того, что оно существует.

Лица на экранах застыли, как пластиковые маски. Они выражали недоверие или удивление.

— Я сказал «величайшее из созданий». Это выражение, видимо, неверно. Создание — это живое существо, которое было кем-то создано. Но вуордха полагают, что Мультивселенная никем не создана. Она — это Бог. Или некое существо, максимально близкое к тому, что определяют как Бога. Но если оно и Бог, то не такой, каким представляют его разумные существа. Возможно, оно даже не знает, что существует разумная жизнь. Но вуордха не уверены в этом.

Оно родилось, — продолжал Рамстан, — когда все вселенные, клетки его тела, родившиеся в момент изначального большого взрыва в каждой, выросли так, что соприкоснулись, стены встретились и начали формировать единый организм. Не спрашивайте меня, что было между вселенными или клетками во время их расширения, что было между ними в те миллиарды лет, пока каждая проходила от взрыва первичного яйца через этапы формирования звезд и планет, непрерывно расширяясь, непрерывно стремясь к той точке, где ее границы встретятся с границами соседней клетки-вселенной, И, вероятно, продолжали расширяться и после того, как достигли стадии образования стен. Сами стены могут быть толщиной в триллионы световых лет, и промежуток между ними тоже может быть огромным.

Губы Рамстана пересохли, и он снова глотнул воды.

— Конечно, я пользуюсь аналогиями, я не могу дать вам буквального описания или определения. В любом случае Мультивселенная или Бог — это существо, состоящее из всех вселенных, и этот организм растет. Не в размерах. Вуордха считают, что Ее рост — это рост сознания. Она растет и развивается из ребенка, космического младенца, во взрослого. Каким Она будет во взрослой форме… вуордха не знают. Они надеются, что Она обретет самосознание и, возможно, обнаружит в себе разумную жизнь, каковая, в некотором смысле, есть отражение, отражение сознания или эмоций Ее самой. И тогда Она сможет вступить с разумными в контакт.

Рамстан облизал губы.

— Кто знает, что случится тогда?

На миг он умолк и, неожиданно даже для самого себя, ударил кулаком по столу. Он видел, как кое-кто из экипажа вздрогнул «Аль-Бураг» задрожал, как пес, который не понимает, почему гневается его хозяин, но боится, что этот гнев по каким-либо причинам может быть направлен на него.

— Вуордха — и глайфа — не знают, что случится тогда, потому что Мультивселенная никогда не достигала зрелости. Дважды, дважды Она умирала… была убита… прежде, чем развилась из младенца в — в кого? В ребенка? В подростка?

Он обвел взглядом лица на экранах Выражение их не изменилось, но многие переглядывались. Было ли это признаком того, что люди действительно считали своего капитана безумным?

— Пока Мультивселенная развивалась, пока Она из младенца становилась ребенком, в каждой клетке Ее тела на планетах, обращающихся вокруг звезд, возникала жизнь. Жизнь эволюционировала, становилась разумной. И многие цивилизации, очевидно, изобретали алараф-двигатель. И, конечно, сделав это изобретение, использовали его. Но корабли путешествуют сквозь стены вселенных. По словам вуордха, это возможно благодаря «слабым» участкам клеточной оболочки. Уязвимым точкам. И когда стена вселенной пробита, она начинает сжиматься. Последующий процесс аналогичен раку. Алараф-корабли — это канцерогены. Они вызывают начало необратимого коллапса. Вещество пораженной раком вселенной перестает расширяться и начинает снова собираться к изначальному центру. К первичному яйцу. И мне, и вам известно, что астрофизики постоянно спорят, является ли вселенная непрерывно расширяющейся или же «мерцающей» Иногда казалось очевидным, что вселенная должна пульсировать. А иногда, например в конце двадцатого века, столь же очевидным казалось непрерывное расширение. Но в начале двадцать первого века астрофизики вновь изменили свое мнение. Вот уже сотню лет никто не отстаивает версию пульсации. Возможно, вселенная расширялась бы вечно — если бы не было проникающего фактора.

Рамстан прервал свою речь и воздел палец, словно пытался дать миру сигнал остановиться.

— Но разумные существа проникают сквозь стены. Они изобретают и используют алараф-двигатели. И юная Мультивселенная — быть может, Бог — болеет и умирает. Клетки Ее тела сжимаются, вещество каждой стягивается к изначальной точке, создавая напряжение в пространстве. Затем первичный зародыш взрывается вновь и, вероятно, огромный организм формируется заново и начинает развиваться. Но… о Боже! Это случалось дважды, жизнь Бога была прекращена посредством появления Жизни. Однако в теле этого живого существа происходят жизненные процессы, аналогичные нашим. Чтобы справиться с раком, оно производит антитела. Эти антитела направлены на уничтожение источников рака. Я не знаю, сознательный это процесс или бессознательный. Вуордха считают, что он так же бессознателен, как производство антител нашей плотью.

Рамстан снова умолк. Губы его дрожали.

— Это антитело — болг!

Поверят ли они ему? Они должны поверить.

— Вуордха сказали мне, что на каждую клетку-вселенную отнюдь не приходится по одному болгу. Он один на все тело. Но он может проникать сквозь стены, не вызывая канцерогенного эффекта, так же, как вуордха Шийаи может путешествовать из одной вселенной в другую, хотя она использует другой метод и не переносится реально, во плоти. Метод болга аналогичен осмотическому движению.

— Верно, — сказала глайфа голосом матери Рамстана.

— Те клетки-вселенные, где разумные существа не изобрели алараф-двигатель и стенки которых не повреждены проникновением кораблей из других вселенных, не сжимаются. Они остаются свободно плавать в том виде, в каком были. Но если раком поражено слишком много клеток-вселенных, то Мультивселенная погибает как организм. Она умирает. Это и случилось два зона назад. Дважды Бог рождался и дважды был убит. Свободно плавающие клетки-вселенные, видимо, продолжают расширяться, пока их не сжимают со всех сторон возникшие в результате Больших Взрывов новые клетки. Какую функцию выполняют эти большие клетки в новорожденной Мультивселенной, я не знаю. Свободно плавающие клетки-вселенные продолжают расширяться, хотя это не может продлиться долго. Болг, уничтожив жизнь везде, где только возможно, приходит затем и в свободно плавающие клетки. И уничтожает жизнь там. Этим он предупреждает изобретение алараф-двигателя. Его появление по меньшей мере отбрасывает цивилизацию так далеко назад, что проходит очень долгое время, прежде чем она возвращается на прежний уровень, а потом изобретает алараф-двигатель. Когда это случается, болг уничтожает жизнь, но слишком поздно. Свободно плавающая вселенная уже начала сжиматься.

— Боже мой! — воскликнула Нуоли. — Неужели нет никакой надежды?

По крайней мере она поверила. Но она была подготовлена к этому вспышкой откровений глайфы и была более восприимчива, чем остальные. Иначе ее не пригласили бы в храм.

Рамстан сказал:

— Я дойду и до этого. Возможно, вы спрашиваете себя, какая вам разница, если не считать того положения, в котором вы оказались сейчас. Возможно, пройдут тысячи лет, прежде чем болг доберется до Земли. А что касается сжатия вселенных, то материя стянется к изначальной точке через миллиарды лет. Если бы это был природный процесс, неотвратимый, то он был бы всего лишь отстраненной философской концепцией для живущих сейчас и тех, кто будет жить миллионы лет спустя. Угнетающе, это так, но тревожить это будет только наших неизмеримо отдаленных потомков. Но как только вселенная начинает сжиматься, вступает в дело фактор ускорения. Сжатие — не постепенный процесс длительностью в шестьдесят миллиардов лет. Оно произойдет в относительно короткое время. Шесть тысяч земных лет. Да, я знаю, это кажется невероятным. Но, как вы знаете, скорость света не есть наивысшая скорость в мире, быстрее которой ничто не может передвигаться. Старая концепция была опровергнута шестьдесят лет назад. Однако задолго до сжатия вселенной болг проследует по нашему пространственному и межпространственному пути на Землю и уничтожит там все. Вуордха утверждают, что это произойдет в срок от месяца до пятидесяти лет от настоящего момента. Болг действует именно так.

Что случится, если мы каким-либо образом уничтожим болг при помощи нашего слабого оружия? — продолжал Рамстан. — Произведет ли Мультивселенная новый болг? Никто не знает. До сих пор никто из разумных не пытался уничтожить болг. Но если это можно сделать, это должно быть сделано. После этого мы подождем и посмотрим. И если мы сможем убить один болг, мы сможем убить и другой. Но даже при таком ходе событий Вселенная Земли и многие другие вселенные обречены. И мы не можем уйти в другую, еще не начавшую сжиматься. Единственное проникновение сквозь стену алараф-корабля вызовет смерть вселенной. Но что, если мы сможем проанализировать и воспроизвести методы, при помощи которых болг проникает из одной клетки в другую? Тогда мы сможем путешествовать из одной вселенной в другую, не причиняя им вреда. Итак, каков должен быть наш первый шаг? Мы должны придумать, как нам убить болг? Прямая атака не даст ничего. «Аль-Бураг» будет пронизан шариками-метеоритами во множестве мест, и нам, конечно, тоже придется плохо. Наши снаряды не пробьются сквозь триллионы снарядов болга. Он — это огромное антитело с особым назначением, заключающимся в уничтожении всей и всякой жизни. Никто не знает, как он производит и выстреливает эти метеоритоподобные снаряды. Возможно, болг использует при этом некий вид преобразования энергии и вещества. Если так, то это куда более действенно, чем все изобретения земной науки. Но существует большая вероятность того, что после израсходования всех снарядов болгу требуется много времени, чтобы возобновить запас. И в этот период он может быть уязвим. Разве что он оставляет небольшой резерв на случай именно такой атаки.

Тенно так желал высказаться, что даже забыл или не смог дольше соблюдать приказ капитана не перебивать.

— Значит, вы планируете атаковать его в этот период? Откуда вы знаете, что он расстрелял все свои снаряды? А, я понял! Он опустошил три планеты подряд! И теперь он должен быть пуст!

— Мы поговорим об этом после того, как я выскажу свое резюме по поводу того, что случилось, — ответил Рамстан. — Ах да, минутку.

Он совсем забыл, что Индра и Тойс все еще в капкане. Они видели и слышали то же, что и остальные, поскольку «Аль-Бураг» автоматически поместил перед каждым из них экран. Но при этом они должны были испытывать дискомфорт. Рамстан приказал кораблю отпустить их. Потом спросил:

— Бенагур, если я освобожу вас, вы обещаете не перебивать меня?

По команде Рамстана вещество корабля сползло с губ коммодора. Бенагур завопил:

— Нет! Это бунт! И святотатство! Безу… Корабль снова запечатал его рот.

— Я просто хотел избавить вас от дальнейшего заключения и унижения, — сказал Рамстан. — Так вот, вуордха поняли природу и развитие Бога — Мультивселенной, если угодно — три жизни Мультивселенных назад. С помощью некоторых разумных они создали глайфу. Первоначально она задумывалась как вращающаяся усилительная антенна.

Он сделал паузу.

— Вращающаяся усилительная антенна. Приспособление для разговора с Мультивселенной. Или же, пока Она была в младенческой стадии, для того, чтобы изучать Ее и узнать больше о Ее природе. И даже, как они надеялись, быть может, пестовать Ее, обучать, помогать Ей достичь зрелости. В некотором смысле — поскольку все разумные существа в основе своей люди — люди стали бы родителями, отцом и матерью Бога. Выдвигались и более амбициозные проекты. Но, как я сказал, инструмент для всего этого был разумным, глайфа со временем стала самостоятельной, восстала, как это часто случается с разумными, и сбежала. Однако до этого вуордха — и глайфа — узнали кое-что о Мультивселенной. Кажется, Она действительно находилась в младенческой стадии развития. Можно было… услышать?.. Ее голос, но он казался всего лишь лепетом ребенка. Ребенка в доречевой период, когда он пробует произнести все звуки, какие способны издать его губы, пытается как-то сочетать их, и это предшествует стадии, когда ребенок избирает одни звуки и отбрасывает остальные. По крайней мере так вуордха поняли то, что им удалось уловить. Лепет Мультивселенной был частью того космического шума, который засекают астрономы. Но они не могут отделить лепет Мультивселенной от других шумов без посредства чего-либо подобного глайфе.

В эту часть его объяснений поверить было труднее всего. Маски на экране стали плавиться, под ними пылал скептицизм.

— Вы спрашиваете себя, откуда вуордха могли узнать все это. Вы думаете, будто то, что они сочли за лепет, было просто шумом иного рода и вуордха, без достаточных на то оснований, просто присвоили ему определенное объяснение. Объяснение, подтверждающее их заранее построенную концепцию. Младенческий лепет — это бессмысленный шум, хотя он неизменно предшествует значимой структуре, именуемой языком. Но, — Рамстан снова поднял палец, хотя на этот раз ему казалось, что он пытается уловить, куда дует ветер их мыслей, — прошло десять миллионов лет…

Он снова смолк. Стоит ли отвлекаться и рассказывать, каким образом вуордха ухитрились прожить столько лет, говорить о долгих периодах приостановленной жизнедеятельности, которые и позволили им просуществовать все эти зоны? Нет, это подождет.

— Прошло десять миллионов лет. И тогда вуордха услышали, что модуляция производимых Мультивселенной звуков стала более отчетливой, чем ранее. Они услышали в этих звуках начатки структуры. И заметили, что Она использует только определенные звуки; все остальные были отброшены. Ребенок начинает говорить, подражая речи своих родителей. Но… какие родители были у Нее? С кем Она говорит, у кого учится речи? Одна теория гласила, что Она, в некотором смысле, страдает шизофренией. В Ней две личности или две части, назовите как угодно. Однако эта теория вскоре была отвергнута. Два младенца не могут научить друг друга ничему, если у них нет учителя.

Однако как Мультивселенная — или Бог — может быть разумным существом, если у Нее нет языка, на котором можно мыслить? — задал риторический вопрос Рамстан. — Или Она мыслит только эмоциями и образами? Если это так, то Она никогда не сможет говорить с другими разумными, хотя многие разумные утверждали, будто Она говорит с ними. Она никогда не станет чем-либо большим, нежели умное и, возможно, сознающее себя животное, так же, как человек, с младенчества находившийся в языковой изоляции, не выучивший даже языка глухонемых, останется животным, и его языковой потенциал не будет развит. Быть может, Она может обучиться говорить сама. Как это возможно? Человеческий младенец на это не способен. Фактически по достижении определенного возраста его языковой потенциал теряется, так что впоследствии он не может научиться говорить даже при наличии учителя. Но, возможно, это слишком антропоцентрическая теория. У Мультивселенной могут быть возможности, каких нет у человека. Возможно, Она может давать названия предметам, которые видит, чувствует или слышит неким непонятным для нас образом. Быть может, Она даже способна экспериментальным путем найти законы составления слов, допустимые методы сочетания звуков. Но вуордха так не думают. Они считают, что Она развилась до стадии отбора звуков, но не сможет продвинуться дальше, если разумные не помогут Ей. Они полагают, что возможной целью эволюции, если у эволюции есть цель, может быть именно эта роль, о которой, насколько известно, никто никогда даже не думал. До того, как вуордха пришли к этой мысли. Это могло быть заложено в эволюционную структуру, а могло быть просто случайностью или работой закона вероятности. Но вуордха думают, что это одна из задач разумных, самая важная — быть учителями Бога-Мультивселенной. Это высшая задача для разумных — для мимолетной планетарной жизни, для жизни, много меньшей в сравнении с Богом, нежели микроб или вирус в сравнении с человеком — научить Бога говорить. И тем самым помочь Ему достичь зрелости. После этого, конечно, разумные смогут получить пользу от своих отношений с Богом, от своего статуса родителей.

Глайфа сказала голосом отца Рамстана: — В некотором смысле вуордха — мои родители, они воспитали меня. Но я ничего не собираюсь делать для них. Я, откровенно говоря, их враг. И почему Бог должен отличаться от меня?

Он может ненавидеть своих учителей, презирать их или быть равнодушным к ним.

— Ты — не Он, — помолчав ответил Рамстан.

— Это так. Однако я единственное создание, посредством которого ты — или кто-либо — может говорить с этим существом, и только через меня вы сможете внятно общаться.

— При отсутствии внятности это вообще не общение.

— Ты всегда педантичен, — хмыкнула глайфа. И по нервным стволам откуда-то издали донеслось слабое скрипучее хихиканье.

Рамстан ненавидел глайфу, и в то же время его тянуло к ней; и сейчас, когда она говорила голосами его родителей и дяди, он начал ненавидеть и их. И ему даже не хотелось преодолевать это чувство. Но сейчас, конечно же, было не время для споров. Вуордха… они были похожи на его прабабушек… и на это нет времени.

Он снова обратился к экипажу:

— Но, по словам вуордха, глайфа желала быть чем-то большим, нежели отцом Бога. Она жаждала власти; она алкала превосходства. Она стала бы Его господином и, таким образом, чем-то более великим, чем Бог.

— Лжецы! — заявила глайфа голосом отца Рамстана. — Да, лжецы. Презренные черви! — произнес голос матери Рамстана. — Это они хотели быть для Бога тем же, чем являются родители для маленького ребенка. Тираны! — Моя сестра и ее муж правы, — присоединился голос дяди Рамстана. — Худ! Ты не должен слушать этих лжецов, этих негодниц, этих сумасшедших! Делай то, что правильно!

Рамстан не ответил глайфе, хотя чувствовал, что совершает при этом нечто недостойное.

— Глайфа утверждает, что вуордха сами хотят осуществить те же намерения, которые приписывают ей. Однако сейчас у меня нет и, возможно, никогда не будет способа определить, кто из них говорит правду. — Он сделал паузу. — Или лгут обе стороны.

— Ты должен слушать меня! — взывал голос его матери. — Ты же знаешь, какова ставка!

Рамстан сказал:

— Я решил отложить решение на некоторое время. Я отказался отдать глайфу или три дара Вассрусс вуордха. По крайней мере пока. Однако я должен заплатить цену. Это будет только честно; они передали мне информацию, в которой я… мы… отчаянно нуждались. И я пообещал вуордха, что вернусь к ним, когда буду им нужен. Возьму их на корабль или выполню то, чего они потребуют, если это не будет представлять опасности для корабля или экипажа. Хотя при определенных условиях мне, возможно, придется рисковать. Возможно, мы сумеем ликвидировать болг и таким образом нам не придется иметь дело с вуордха или делать то, чего хочет глайфа. Мы можем использовать глайфу в тех целях, для которых она создавалась. Она может отказаться сотрудничать, но она в наших руках, и это должно заставить ее делать то, что мы хотим.

— Неблагодарное чудовище! — услышал он голос матери. — И ты сделаешь это со мной!

Рамстан глотнул воды и продолжил:

— Теперь пришло время. Решайте. Я не буду говорить о том, насколько важно для меня то, позволите ли вы мне остаться вашим капитаном. Сейчас вам уже должно быть это ясно. Верите ли вы мне или нет, я не знаю. Но если вы отвергнете мои слова, то вы обречете все, я имею в виду все вселенные, на гибель. На смерть.

Рамстан произнес кодовое слово. Из палубы выросло кресло, и он сел.

— Я верю ему! — воскликнула Нуоли. Тенно задумчиво произнес:

— Я не знаю, чему… кому… верить.

— Решайте! — громко сказал Рамстан. — Сейчас! У нас нет времени на долгие совещания и споры! И даже на короткие!

Он вскочил с кресла, крича и зажимая уши руками. Он не слышал собственного голоса, и ладони не помогали против свиста, перекрывшего все остальные звуки.

ГЛАВА 27

Сквозь шум пробился голос его матери — голос глайфы. Он звучал так, словно доходил издалека, с безумного горизонта, то приближающегося, то отдаляющегося, и потому голос становился то громче, то тише.

— Болг слишком близко, чтобы пытаться ускользнуть от него. Ты можешь сделать только одно. Бежать. Воспользоваться первым из даров Вассрусс.

Рамстан воспринимал слова глайфы краем сознания. Его задний мозг, животное наследие, обитель подсознания, приказывал ему бежать. Но он автоматически запускал мысленные зонды в клетки своего тела, и они тоже приказывали ему бежать. Таков был печальный итог в целом удачного результата — возможности проверить и проанализировать физическое здоровье каждой клетки в теле. Сейчас, даже не думая об этом, он находился в контакте с клетками, со всеми тремя триллионами, и воспринимал общую их реакцию на данную ситуацию.

Бежать!

Если бы им управляло рациональное мышление, возможно, он бы предпринял что-то иное. А может быть, и нет.

Глайфа, которая была рождена — или сконструирована — лишенной подсознания, твердила то же самое:

— Воспользуйся шенгортом, Рамстан!

Но он стоял столбом, и невозможность пошевелиться физически нашла отражение в мыслительных процессах. Вправо или влево? Вверх или вниз? Вперед или назад? Или в каком-либо направлении, среднем между перечисленными?

— Возьми меня с собой! — сказала глайфа голосом матери Рамстана. — Ты должен взять меня в руки прежде, чем положишь сигил в рот. Или прижать меня к себе. Чтобы контакт был тесным, как у зародыша в утробе матери или как у младенца, припавшего к груди.

Рамстан издал животный крик, выражающий ярость, ярость от беспомощности и от непонимания, которое делало его еще более беспомощным.

— Ты дурак! — крикнула глайфа голосом его отца. — Все, что можно было сделать здесь, ты сделал. Уходи! Воспользуйся шенгортом). Но ты должен взять меня с собой. Иначе ты обречен!

— И ты тоже, — ответил Рамстан.

— Это тебя утешит?

Неожиданно свист, «шум перехода», утих. Рамстан почувствовал огромное облегчение, но он по-прежнему был в панике.

Корабль не мог воспользоваться алараф-двигателем прежде, чем подойдет к планете Шаббкорнг достаточно близко, чтобы оказаться в пределах ее «колокола». Но даже если он уйдет в прыжок, волг скоро настигнет его. Если только… если только болг не засечет жизнь на Шаббкорнге и не задержится, чтобы уничтожить ее. Эта мысль была почти непереносимой — на планете было семь миллиардов разумных существ, но, после того как болг истратит свои снаряды, «Аль-Бураг» сможет атаковать его. То есть «Аль-Бураг» сможет атаковать, если болг не оставляет в запасе на период перезарядки некоторое количество снарядов.

Но «Аль-Бураг» не мог оставаться в этой вселенной, ожидая, пока болг опустошит сам себя. Болг мог напасть на корабль первым.

Экран показывал зеленый круг — изображение «Попакапью». Внезапно круг стал белым шаром Белое сияние расползалось по экрану в течение примерно секунды, а потом стало облаком множества мелких бледных точек.

— Аллах! — вскрикнул Рамстан.

Тенно воскликнул что-то по-японски, потом сказал уже на терранском:

— Я ищу убежища у Будды.

Вахтенный перекрестился, пробормотал что-то по-польски, а потом доложил:

— Сэр, «Попакапью» разрушен снарядами болга. Должно быть, взорвались энергонакопители.

Другой экран показывал область космоса, где находится болг; в ее центре сиял маленький оранжевый кружок. Мерцающие оранжевые цифры показывали, что болг движется с такой скоростью и ускорением, что появится в пределах видимости через три часа. Однако до этого его снаряды могут разнести «Аль-Бураг» на части.

Рамстан спросил:

— Тенно, что показывают расчеты: успеет ли корабль в район прыжка раньше, чем окажется в пределах досягаемости снарядов болга?

— Если это нам удастся, то лишь примерно с минутным опережением. Возможно.

Рамстан сунул руку в карман куртки.

— Это верное, решение, — произнес голос его матери. — Но прижми меня к груди прежде, чем положишь шенгорт в рот. Если ты не сделаешь этого, то я останусь здесь.

Пальцы Рамстана отодвинули квадратик и диск и сомкнулись на треугольнике. Он был теплым и скользким на ощупь. Вынув его из кармана, Рамстан подошел к глайфе, включил антигравитационные модули на ее концах и поднял ее одной рукой. Она выскользнула и ударилась о палубу. Его рука тряслась, когда он нагнулся и ухватил глайфу покрепче. Сейчас она весила только десять граммов, но при такой нагрузке батареи АГ-модулей должны были скоро сесть.

Затем, словно лунатик, он подошел к переборке, возле которой лежал его молитвенный коврик. У него не было разумной причины делать это; он не пользовался этим ковриком с тех пор, как поступил в академию. Нуоли, в те времена когда еще была его любовницей, как-то раз насмешила его, спросив, почему он, атеист, хранит этот коврик. Она тогда сказала, что это его ковер-хранитель. Это уже рассердило его. Но сейчас, придавленный страхом, Рамстан поднял коврик той же рукой, в которой держал шенгорт. Треугольник выскользнул из его пальцев и упал на палубу. Рамстан оставил его там на то время, которое потребовалось ему, чтобы завернуть глайфу в коврик. Потом он поднял треугольный камешек и положил в рот.

В сознании его пронеслось видение — Бранвен, оставшаяся в челноке. Она, должно быть, испугана еще больше, чем остальные — ведь она одна.

— Подожди! Подожди! — закричал кто-то ему. Это был его собственный голос, но исходил он не из его рта, а из его сознания. — Как же команда?!

Он выкрикнул — или думал, что выкрикнул, потому что не слышал собственного голоса — приказ «Аль-Бурагу». Он приказывал освободить Бенагура и повиноваться ему до тех пор, пока он, Рамстан, не возвратится.

Он положил шенгорт в рот правой рукой; в левом кулаке он сжимал концы коврика, левый локоть был согнут — им Рамстан прижимал к груди коврик с завернутой в него глайфой.

Невзирая на неудобство, причиняемое камешком во рту, он начал читать вслух «Стих Света» из Корана: «Бог есть свет Небес и Земли…»

Казалось, камень стал увеличиваться. Он пророс между зубами с правой стороны и уперся в щеку. Он мешал выговаривать слова, но когда Рамстан сунул в рот палец, чтобы вынуть камешек прежде, чем он прорвет его плоть, то обнаружил, что шенгорт сохранил свои прежние размеры.

Перемещение было столь же быстрым, как вспышка света.

Рамстан моргнул, его веки опустились и поднялись. Когда они опускались, он видел свою каюту. Когда они поднялись, он увидел незнакомое помещение. Не было ни малейшего ощущения движения. Вокруг царила тишина. Воздух казался мертвым, тяжелым и застоявшимся. Но через несколько секунд почувствовалось движение воздуха, и он стал свежим.

Рамстан осознал, что обмочил штаны.

Он уронил коврик, и тот упал, мягко ударившись о толстый белый ковер с узором из переплетающихся шестиугольников, светло-алых по краям и синих в середине.

Когда Рамстан поднял руку, чтобы вынуть шенгорт изо рта, голос его матери сказал:

— Сначала отключи АГ-модули. Если они сядут, ты не сможешь поднять меня.

Раскатав коврик, Рамстан произнес кодовое слово, отключающее модули.

Помещение было большим и прямоугольным. В каждой из стен виднелся арочный проход. Потолок был высоким и бледно-голубым, стены — белого цвета. На них висели картины в деревянных рамах, некоторые изображали ландшафты, довольно похожие на земные. Но у разумных существ на портретах были поросшие волосами треугольные лица, большие округлые головы и кошачьи глаза.

Рамстан наконец осознал, что свет, лившийся отовсюду и ниоткуда, не дает тени.

Он обернулся и вздрогнул. В двух метрах от него покоилась на массивном основании пирамида высотой в два его роста, сделанная из какого-то мерцающего серого металла.

— Это тот магнит, который притянул тебя сюда, — произнес голос его отца. — К счастью, никто не стоял возле него, когда ты появился. Иначе вы оба сгорели бы дотла.

— Почему его не поместили в более укромное место?

— Не знаю. Наверное, это невозможно было сделать. Как бы то ни было, все, что имеет хорошие стороны, имеет и плохие. Такова непостижимая скупость Мультивселенной.

— Знаю, — сердито отозвался Рамстан. Глайфа переключилась на голос Хабиба ибн Али О'Райли, преподавателя химии, у которого Рамстан учился в средней школе. Рамстан был слишком занят, чтобы спросить, для чего вдруг такая перемена. Возможно, это вообще не имело объяснения.

— Что это за место? — спросил он.

— Я полагаю, убежище для того, кто воспользуется шенгортом. Я знаю только то немногое, что поведали мне вуордха. Убежище устроено так, что может поддерживать жизнь шестидесяти разумных существ твоего размера в течение многих лет. Оно может быть размещено в другой вселенной, потому что народ, построивший его, много путешествовал. Я думаю, его представители использовали те же методы, что и вуордха. Таким образом, они не вызывали канцерогенных процессов в Мультивселенной. После того как были построены приемные станции, этот народ использовал сигилы для путешествий, хотя и нечасто.

— Во имя Аллаха! — воскликнул Рамстан. — Ведь это же способ путешествовать между вселенными, не причиняя вреда Мультивселенной! Почему им не пользуются все?

— Во-первых, потому, что существуют триллионы вселенных, и в каждой — несчетное количество населенных планет. Невозможно связать между собой все планеты во всех вселенных — только очень малое количество. Во-вторых, производство сигилов требует большого количества времени, материальных затрат и работы. Было сделано очень малое число сигилов. Вуордха говорили, их миллион или около того. В-третьих, по каким-то причинам, неизвестным даже их создателям, каждый отдельно взятый индивидуум может использовать сигилы только один раз.

— Все равно их можно было бы исследовать и воспроизвести.

— Они неразрушимы, а следовательно — их нельзя исследовать.

Рамстан прошел в арку слева от себя. Он проходил комнату за комнатой: прямоугольные, семиугольные, девятиугольные и круглые, стены их были увешаны картинами, золотыми и платиновыми щитами, украшенными самоцветами, тут и там стояли статуи, а в огромном зале размещалась библиотека. Вместо книг в ней были хрустальные шары, которые начинали говорить или петь, едва он касался их, и умолкали, когда он отнимал от них пальцы. В некоторых были заключены движущиеся трехмерные изображения. Некоторые, видимо, содержали текст, другие — развлекательные программы. Рамстан не понимал языка, но таинственная музыка очаровала его.

Наконец он подошел к тому, что казалось внешней стеной станции. В ней было окно с очень толстым стеклом. Он посмотрел сквозь него. Местность вокруг была плоской и песчаной. Казалось, за окном чистый и прозрачный воздух, но вот между перистыми ветвями растений проплыли несколько похожих на рыб созданий. Они неслись очень быстро. Короткое время спустя показался и виновник их спешки. Он был длинным и тонким, как игла, и передвигался, взмахивая похожими на крылья плавниками. Зубы его напоминали акульи.

Рамстан направился в другой конец станции, но свернул в помещение, бывшее, очевидно, туалетом. Он выпил воды и обследовал туалет. Писсуаров в нем не было. Либо он предназначался для женщин, как некогда это было на Земле, либо все представители народа, строившего станцию, мочились сидя.

Пройдя в другой конец здания, Рамстан увидел такое же окно и в нем такой же вид. Рыбки словно плавали в воздухе, растения колыхались под напором течения. Свет оставался ярким, но солнца не было видно.

Возвращаясь, Рамстан остановился в помещении, которое, очевидно, было столовой. Он получил еду и питье, нажав кнопку, но после удачного эксперимента пошел дальше. Жуя горячие овощи с тарелки, которую нес в одной руке, он вернулся в центральное помещение.

«Мы под поверхностью чего-то вроде моря или озера, — сказал он сам себе. — Но эта жидкость — не вода».

— Возможно, мы на планете, куда нельзя попасть с Земли посредством алараф-двигателя, — сказал голос Хабиба. — Она находится в «колоколе», связанном с каналами, которые ведут только в системы звезд иного типа, нежели GO. Вероятно, ты немедленно умрешь, если выйдешь наружу.

— Существует единственный способ покинуть это место, — отозвался Рамстан. — Следующий сигил.

— Верно. Но пока ты остаешься здесь, ты в безопасности.

Рамстан подумал было о том, что неплохо бы найти место, где можно отстирать и высушить штаны. Нет. Он может сделать это и на следующей станции. Он поставил тарелку на ковер, потом поднял ее и отнес обратно в столовую. Кинув ее в отверстие, по его предположению предназначавшееся для грязной посуды, Рамстан вернулся в центральную комнату. Голос Хабиба произнес:

— Об этой тарелке мог бы позаботиться следующий посетитель. Если он, конечно, здесь будет.

Рамстан не ответил. Он установил АГ-модули на уменьшение веса глайфы до десяти граммов и поднял ее, завернув в молитвенный коврик. А потом положил в рот пенгратон, квадратный камешек. Тот тоже, казалось, стал увеличиваться, а потом Рамстан оказался в другом месте. Обернувшись, он увидел стоящий на паркетном полу куб из серого металла.

Вынув пенгратон изо рта и положив его в карман, Рамстан опустил глайфу на пол и отключил АГ-модули. Картины и скульптуры изображали строительство этого здания, возведенного разумными существами, похожими на землян. Рамстан бродил, пока не отыскал окно. Здание находилось высоко в горах. Небо было синим и безоблачным, солнце стояло почти в зените. Линия горизонта была видна примерно в полутора сотнях километров. Прямо перед окном тянулись только лишенные растительности склоны гор да обширное и безжизненное желто-коричневое плато, изборожденное разломами.

Слева, довольно близко, оказалось нечто, напоминающее каменную статую. Пьедестал и тело ее были изъязвлены и оплавлены. Голова откатилась от тела примерно на двадцать метров. Хотя голова была отбита, а черты лица искажены многочисленными вмятинами, она определенно походила на изображения урзинтов, виденные Рамстаном на Калафале.

Он вернулся к глайфе и рассказал о том, что увидел.

— Я не мог выйти из первого здания, и я не могу выйти из этого. Полагаю, я мог бы оставаться хоть там, хоть тут до тех пор, пока не умру от старости. Но я очень скоро сойду с ума. Является ли следующая станция ловушкой или нет, но я должен отправиться туда. Но какая польза в сигилах, если они переносят тебя из одного опасного места в другое?

Глайфа сказала:

— В замкнутом круге вселенной тот, кто бежит вперед, бежит назад.

— Иди ты к черту со своими древними банальностями!

Рамстан прижал к себе глайфу и положил в рот диск.

ГЛАВА 28

Среди всех мест, которые он только мог себе вообразить в качестве третьей станции, Рамстан никогда бы не представил себе именно это. Он подумал: «То, что мы предполагаем, есть малая часть того, что может быть. Исключений всегда больше, чем правил. Живые существа знают об этом, но всегда допускают только наличие правил. И даже этого для них слишком много».

Комната оказалась огромной, куполообразной, со стенами из зеленого металла. Вокруг себя Рамстан увидел множество дисков высотой в два его роста, опирающихся на пол нижним краем. Их было по крайней мере пять сотен.

Он знал, где находится. За аркой одного из входов тянулся коридор. Другой его конец завершался такой же аркой. А за нею находилась та огромная комната, где он был, когда гостил у вуордха.

Рамстан вынул сигил изо рта и положил его в карман.

— Почему они не сказали мне, что в конечном итоге я окажусь здесь? — пробормотал он.

Он опустил на пол глайфу и обратился к ней:

— Ты все время знала, что мы прибудем сюда «Тот, кто бежит вперед, бежит назад». Почему ты не сказала об этом прямо?

— Я не была уверена. — ответила глайфа голосом Хабиба. — Я слышала — давно, очень давно, — что у вуордха есть то, что притягивает ф'римон. Я также слышала, что они отыскали и забрали эти большие диски со многих станций. Но в Мультивселенной их должно было быть несколько тысяч. Поэтому я не могла со всей определенностью утверждать, что ф'римон доставит тебя именно к этой цели. Ты в любом случае должен был воспользоваться сигилом, но ты мог отказаться от этого, если бы заранее знал, что у тебя есть шанс попасть сюда.

— Вы все манипулируете мною. — злобно прошипел Рамстан.

— Ты еще не сделал свой ход. — ответила глайфа. — Пользуясь другой аналогией, ты вовлечен в некий космический покер. У нас, то есть у меня и у вуордха, на руках хорошие козыри. Но еще неизвестно, где джокер, и ты вполне можешь оказаться им.

Похожий на хорька зверек, Дууроумс, мелькнул в дальней арке, проскочил по коридору и помчался к «поляне» сквозь лес дисков. Он бежал на задних лапках и жестами призывал Рамстана следовать за ним. Тот повиновался, и зверек радостно затанцевал. Пройдя в дальнюю арку, Рамстан повернул налево — для него это было добрым предзнаменованием — и направился к древней троице. Вуордха сидели на своих свернутых коврах и подушках у самой дальней стены. Однажды Рамстан обернулся, чтобы посмотреть назад. Если бы только он во время предыдущего разговора с вуордха не сидел на месте, а бродил по комнате, то он мог бы увидеть комнату с дисками — маяками для ф'римонов.

Но что бы он сделал, даже если бы знал это? Невзирая на то что сказала глайфа, он не смог бы остаться в мире Урзинт.

Одетая в синее Грринда засмеялась и промолвила:

— Добро пожаловать обратно, Рамстан!

Он не ответил. Подойдя ближе, он положил глайфу на ковер и достал из кармана три сигила.

— Вы знали, что все равно получите их со временем, — произнес Рамстан. — Так скажите мне, какую информацию или помощь я получу за эту цену?

Одетая в зеленое Шийаи протянула морщинистую руку. Рамстан двинулся было к ней, но замер. Сквозь открытый выход наружу он увидел «Аль-Бураг».

Рамстан был потрясен и смущен. Корабль спасся от болга! И болг уничтожил планету Шаббкорнг. Объяснение могло быть только таким. Даже если «Аль-Бураг» прыгнул сквозь шаббкорнгский «колокол» прежде, чем его настигли снаряды болга, то болг мог бы вскоре настигнуть корабль, пройдя в «колокол» вслед за ним.

Однако у «Аль-Бурага» не должно было достать времени, чтобы пройти через несколько систем и «колоколов» и вернуться сюда к настоящему моменту. Это заняло бы довольно много времени, а на первых двух станциях Рамстан пробыл не более получаса, если только он мог верить своим ощущениям.

— Время определяется кривизной пространства и плотностью вещества, — пояснила глайфа. — И кривизной сознания.

— Бенагур знает, что я здесь?

— Нет, — ответила Шийаи. — Мы не были уверены, что ты явишься сюда.

— Что они делают здесь? Грринда сказала:

— Бенагур должен был проверить твой рассказ. Он не мог не прийти сюда и не спросить нас. Мы заверили его, что если он вернется на Землю, то приведет туда за собой и болг. Быть может, он нам не поверил. Однако он спросил нас и о том, можно ли атаковать болг. И существует ли способ уничтожить его.

Рамстан положил сигилы обратно в карман. Шийаи опустила руку. Грринда спросила:

— Ты собираешься отдать их кому-либо на корабле?

Рамстан не ответил. Подойдя к арке, он выглянул наружу. В полукилометре от «Аль-Бурага» из-за огромного корневища выглядывал нос челнока. Значит, Бранвен Дэвис здесь, невредимая.

Рамстан обернулся:

— Можно ли что-либо поделать с болгом?

— Если он истратит большинство, если не все, снаряды, — ответила Шийаи.

— После этого «Аль-Бураг» должен будет войти в него сквозь один из его рогов, — рассуждал вслух Рамстан. — Изнутри он может быть более уязвим.

— Мы говорили об этом Бенагуру. Он не сказал, что собирается делать.

— Как нам найти болг? — спросил Рамстан. — Он еще не ушел оттуда?

— Может быть. Но часто он облетает планету, которую только что атаковал, до тех пор, пока не накопит новую порцию снарядов.

— Сколько времени это длится?

— Я не знаю.

— После атаки на Калафалу он ушел довольно быстро, — заметил Рамстан. Задумавшись на минуту, он спросил: — Как отреагировал Бенагур на мое исчезновение?

— Он был в замешательстве и гневе, — ответила Шийаи. — Мы не стали ничего ему объяснять. Иди сюда, Рамстан. Сигилы.

Она снова протянула руку.

— Только одна из вас может сбежать от болга, — возразил он. — Какая польза от этого двум остальным?

— Он не так умен, как мы полагали, — хихикнула Грринда. — Почему…

Рамстан почувствовал, как пылают щеки.

— Я понял. Я держал глайфу, и она переносилась со мною. Если вы тесно обниметесь…

— Верно.

Рамстан по-прежнему пребывал в сомнениях. Сможет ли он при помощи дара Вассрусс склонить экипаж вновь принять его в качестве капитана? Он легко может попасть на корабль в качестве узника, но он не желал этого. Единственной властью, могущей снова ввести его в число экипажа и офицеров, был Бенагур. Примет ли Бенагур сигилы в качестве платы за это?

Нет, не примет.

Рамстан ничего не мог предложить людям «Аль-Бурага». Все они должны презирать его за дезертирство во время нападения болга. Они даже не станут слушать его оправданий по поводу необходимости этого.

Он снова вынул сигилы, подошел к Шийаи и уронил их на ее ладонь.

Она по очереди погладила их большим пальцем и спрятала куда-то в складки своего одеяния.

— Глайфа действует, руководствуясь собственными интересами и только ими, — промолвила Шийаи. — Но насколько бы разумной и своевольной она ни была, она, в некотором отношении, только инструмент. Любой, кто знает, как ею пользоваться, может сделать это, и глайфа никак не сможет воспрепятствовать.

— Верно, — сказала глайфа голосом матери Рамстана. — Верно. Но если ты используешь меня, как желают вуордха, то сам станешь их инструментом. Они хотят положить Бога в свой карман.

— Несомненно, глайфа говорит с тобой сейчас, — догадалась Шийаи. — То, что мы сказали тебе, — правда, но я повторю. Она желает власти, огромной власти. На что такая чрезвычайно эгоистичная личность использует огромную власть, что эта личность сделает с нею? Подумай хорошенько, Рамстан.

Либо глайфа, либо вуордха, либо все лгали.

— Глайфа — это инструмент, — повторил Рамстан. — Для чего?

— Мы говорили тебе. Она изначально предназначалась для того, чтобы говорить с Мультивселенной.

— Как можно говорить с тем, кто еще не умеет говорить?

— Ты можешь говорить, в определенных пределах, с ребенком, который еще говорить не умеет, — ответила Шийаи. — Однако…

Рамстан был достаточно зол, чтобы перебить ее:

— Покажите мне как.

Грринда рассмеялась, разозлив его еще больше:

— Мы согласны сделать это, но не прежде, чем ты сделаешь выбор между нами и ею.

— Покажите мне сейчас.

Грринда и Шийаи обменялись взглядами, а потом быстро перевели глаза на одетую в черное Уополсу. Было трудно понять, на что или на кого она смотрит в данный момент. Рамстан также почувствовал, что остальные две вуордха почему-то боятся ее. Шийаи сказала:

— Хорошо. Но сперва узнай, Рамстан, что ошеломляющий свет, который обрушился на тебя, который прошел сквозь тебя в толтийском храме, был только краешком того, что ты испытаешь, когда в первый раз… рискнешь. Он был передан глайфой для того, чтобы произвести впечатление на тебя, Нуоли и Бенагура. И чтобы ослабить твою защиту против ее обманов. Это было начало, относительно безобидное начало, потрясающих ощущений. Это было то, что… можно ли так сказать?.. видели мистики и святые многих миров, включая и твой. Многие разумные существа — такие же усилительные антенны, которые воспринимают некоторые из излучений Мультивселенной. А может быть, вернее будет сказать, что они проникают в Ее сознание. Не очень глубоко, но некоторые смотрят глубже, чем остальные. В любом случае некоторые разумные являются такими антеннами, хотя и не очень действенными. Использование глайфы дает возможность любому, у кого есть такая врожденная энергия, воспринимать и чувствовать, и даже — если правильно использовать глайфу — вести разговор. Или, возможно, более правильно будет сказать, замечать и быть замеченным. Но чтобы обучиться тому, что следует делать, требуется много времени. Как много, мы еще не знаем. Глайфа сбежала от нас прежде, чем мы дошли до этой стадии.

— Если, — спросил Рамстан, — глайфа не может войти в соприкосновение с этим… существом, то как она могла излучить энергию на нас троих в храме?

Шийаи приоткрыла было рот, но Рамстан быстро добавил:

— Она, должно быть, использовала одного из тенолт. Я полагаю, верховного жреца.

Шийаи встала.

— Мы сделаем это сейчас.

Грринда тоже поднялась, чтобы помочь сестре, но Уополса осталась сидеть, ее глаза медленно закрылись, как будто поверх одной ночи опустилась другая, более глубокая. По команде Шийаи Рамстан положил глайфу на стол. Стол этот был выше, чем другие, и в прошлый визит Рамстана его здесь не было. Рамстан понял, что стол принесли сюда именно для такого случая, и почувствовал ярость. Им управляли, его контролировали.

Вуордха встали по бокам от него, но достаточно далеко, так, что между ними был стол и все трое стояли как бы в вершинах равностороннего треугольника. Рамстан был удивлен, когда Шийаи что-то тихо сказала Дууроумсу, и зверек запрыгнул на стол, положив передние лапки на глайфу.

— Он представляет животное начало, — пояснила Шийаи. — У нас, разумных, его достаточно, чтобы усилить передачу, но он многократно увеличит ее силу.

— Глайфа — единственное разумное существо во всех мирах, не имеющее подсознания, — добавила Грринда и хихикнула. — Она никогда не спит и потому не видит снов. Таких, которые видят разумные. Но когда она отключается на перезарядку, то делает это не полностью и может увидеть что-то, если попытается. Мы встроили в нее такое ограничение. Во время перезарядки, когда ее бодрствование поддерживает только тоненький ручеек энергии, она может погрузиться в нечто подобное грезам и мечтам.

— Да, — сказала Шийаи. — Она видит, погружаясь в себя, микроскопические образы различных созданий. Она видит множество миров, отображения живых существ, по большей части разумных, которые разыгрывают внутри ее свои причудливые действа. Глайфа даже может принять некоторое участие в этих драмах и комедиях. Она чувствует, видит, слышит и обоняет все то же, что и крошечные персонажи.

Рамстан кивнул:

— Да, я знаю. Она сказала, что может впитать в себя излучения моего сознания и поместить его в воображаемое тело. И я мог бы вечно жить внутри ее и наслаждаться вечностью. Если бы я пожелал, я бы смог сыграть Мухаммада или Эйнштейна, или Иисуса, или Будду, или Бешеную Лошадь, или даже придуманных персонажей: Нэтти Бамппо, Сэма Слейда, Волшебника Страны Оз, Синдбада Морехода, Измаила, который плавал с капитаном Ахавом, Измаила, сына Авраама из книги Хагара, предка арабов, Алешу Карамазова, Шерлока Холмса, Фродо или любого, кем захочу стать. Я продолжал бы сознавать, что я Рамстан, и мог бы выйти из игры в любой момент, но часть моего существа была бы этой личностью, или по крайней мере казалась бы таковой. Это весьма соблазнительно, но недостаточно соблазнительно для меня.

— Почему ты воспротивился? — спросила Шийаи.

— Это не то, чего я хочу.

— Ты сможешь получить ощущение вечности в мусульманском раю или в любом раю, который тебе по нраву, — предложила Шийаи. — Ты сможешь возлежать там с гуриями, и твое наслаждение с каждой будет длиться тысячу лет — или так будет казаться. Ты сможешь воссесть по правую руку Аллаха, и сонмы ангелов будут петь тебе хвалу.

— Я не хочу отображений. Я желаю реальности. Но и в реальности я не хотел бы оказаться в раю — ни в мусульманском, ни в христианском, ни в любом другом, созданном воображением людей.

— Чего же ты хочешь?

— Я не знаю. Но когда я увижу это, я узнаю его.

— К несчастью, а может быть, к счастью, ты никогда не увидишь это, — хмыкнула Шийаи. — Очень редко кто-либо получает самое лучшее, да и то ненадолго. Почему бы не избрать лучшее, но поменьше?

— Это не то, чего я хочу.

— Твоя фамилия воистину досталась тебе по праву, Рамстан. Ну что ж. Положи левую руку на глайфу, а правую — мне на плечо.

Он повиновался. В это же время Шийаи положила одну руку на глайфу, а другую — на плечо Грринды. Старуха в синем повторила этот жест, одна рука — на левом плече Рамстана, другая — на глайфе, указательный палец касается длинного носа Дууроумса.

Рамстана посетила ужасная мысль. Что, если глайфа каким-то образом уже втянула его и он теперь разыгрывает одну из ее пьес?

Глайфа не могла слышать его мысли, пока он не облекал их в слова. Тем не менее в его мозгу зазвенели ее слова, произнесенные голосом его матери:

— Ты дурак, Рамстан!

— Пусть будет так, — тихо сказал он.

— То, что я скажу тебе, следует понимать фигурально, а не буквально, — промолвила Шийаи. Ее зеленые радужки и пронизанные красными жилками белки казались ложками, помешивающими что-то в глубине его существа. — Ты должен дать себе упасть, Рамстан, Думай о себе, как об огромном, тяжеловесном орле с могучими крыльями. Ты должен взлететь из своего высокого гнезда, и ты будешь падать до того, как перейдешь в парение. Затем, если ты сделаешь то, что должен сделать, ты станешь колибри. Сделав это, ты должен превозмочь свой страх.

— Страх! — рассмеялась Грринда.

— Она смеется потому, что тоже боится, — объяснила Шийаи. — Я не смеюсь, но мне тоже страшно.

— Что случится, если кто-то из нас будет испуган — или испугана — настолько, что разорвет контакт с другими? — спросил Рамстан.

— Ничего хорошего. Возможно. Кто знает? Закрой глаза. Это поможет, хотя особой необходимости в этом нет.

Рамстан закрыл глаза Он ожидал какого-то песнопения или вступления, но он мгновенно почувствовал, что падает, а потом свободно парит. Руки его по-прежнему ощущали контакт с глайфой и Шийаи, он чувствовал руку Грринды на плече, пол под ногами и край стола, упирающийся в живот. Затем осязание ушло, и возник свет, свет, который ослеплял, но в то же время делал зрение яснее.

Рамстан сказал себе, что не боится, но это была ложь, ложь себе самому, самая легкая из всех видов лжи.

ГЛАВА 29

Призрак среди призраков, он беспомощно падал вниз, крутясь и переворачиваясь. Свет становился все ярче и ярче, и его страх, казалось, увеличивался пропорционально квадрату увеличения освещенности. Но свет этот имел не фотонную природу. Этот свет был иным и совершенно незнакомым. И помимо ужаса он в то же время внушал влечение, обещание… чего?

Хотя свет и ослеплял его, он мог «видеть». Он падал сквозь то, что по-прежнему называл внешним пространством, как будто не все, что находится по ту сторону твоей кожи, является таковым. Или внутри каждого есть внутреннее пространство? Как бы то ни было, он видел бледные призраки сияющих звезд и более темных планет на их орбитах, лун, комет, метеоритов и обширных газовых облаков, похожих на колышемые ветром тюлевые занавески.

Затем он пробился сквозь стену, сквозь мерцающий барьер, в то, что, как казалось ему, было другой вселенной, не особо отличавшейся от прежней, за исключением того, что пространство, вещество и энергия соотносились здесь по-иному. Здесь он начал «слышать» голоса. Шепот. Хихиканье. Крик. Агония. Экстаз. Звук, сочетавший в себе агонию с экстазом. Хныканье. Свист. (На краткий миг он подумал о болге.) Призрачный отзвук грома. Призрачный блеск молнии. Приглушенные взрывы звезд и галактик. Вздохи при встрече двух расширяющихся вселенных; их границы сходились так мягко, так легко и нежно, как будто соприкасались две амебы.

Куда он направлялся? Каков бы ни был конец путешествия — а возможно, оно окажется бесконечным, — он испытывал ужас и панику. Он боролся, дергая руками и ногами — или ему так казалось. Даже его душа, эта темная и, возможно, несуществующая часть его, корчилась, молотя состоящими из эктоплазмы руками по стенкам клетки.

Свет обжигал, но в то же время успокаивал. Если бы не этот слабый, но заметный проблеск утешения, обещания покоя, то он кричал бы, молил бы о возвращении обратно, к столу в доме вуордха, в тот мир, который он знал, но не очень-то любил. Он вернулся бы к этому столу, держа руки на весу, как если бы прикоснулся к заразе или к густому меху тяжело дышащей твари во тьме. Но даже тогда он думал, что не сможет разорвать контакт, не сможет оставить других вечно падать в эту черноту света. Он так часто нарушал свой долг, трусил, бросал тех, кто верил ему, и, что могло быть хуже всего, бросал в трудном положении сам себя.

Если бы он мог стиснуть зубы, он сделал бы это. Но у него не было зубов. Не было челюстей. Не было языка. Не было глаз. Он был лишен органов, словно поток газа, словно капля дистиллированной воды.

Теперь он уже видел планеты с более близкого расстояния и более подробно, хотя они все еще оставались бледными и призрачными. На планетах существовал обильный растительный и животный мир, но разумных существ было очень мало. Они были видны отчетливей, чем все остальное. И всегда их было не более нескольких тысяч в мирах, которые могли бы питать миллиарды таких существ. Почему так мало? Но потом он понял, что это были те, кто заслужили или могли заслужить бессмертие. А все остальные, кого он не видел, обречены были исчезнуть навсегда.

Но не была ли эта мысль отражением того, во что он в глубине души верил? И если так, то не попадал ли он за эти мысли в число недостойных? Или просто ему было слишком тяжко принять эту истину, эту зубодробительную истину?

Он понял, что узнает тех, кто проходил перед ним в этом видении, хотя и не знает их имен. Здесь не было никого из тех, кого он знал, не было даже его отца, матери и дяди. Никого. Нет. Он ошибался. Здесь был Бенагур, хотя его-то он меньше всего ожидал увидеть здесь. Здесь была Нуоли. И еще здесь была — и это потрясло его не меньше, чем присутствие Бенагура, — Айша Тойс. Тойс, которая постоянно искала наслаждений, грешница Тойс.

Теперь, когда его ужас несколько уменьшился, а свет стал даже доставлять некоторое удовольствие, хотя и странное, он неожиданно начал «подниматься». Нити плотного света образовывали молочно-белый хаос и связывали между собой пылающие белизной звезды и их более темные планеты. Он видел сквозь стены вселенные, окружающие ту, в которой он находился, и меж их звездами тоже были натянуты нити, соприкасающиеся с нитями этой вселенной. Повсюду была видна только эта строго упорядоченная сверкающая паутина.

Ничто, из того, что он видел, в действительности не было таким, как выглядело для него. Он не мог постичь, чем на самом деле были эти явления. У него для этого имелось не больше возможностей, чем если бы он видел крышку стола как узор вращающихся субатомных частиц. Подумав об этом, он немедленно увидел, что белые «объекты» — но не связывающие их нити — состояли из бесчисленного множества вращающихся частиц, разделенных обширными пустотами.

Подумав об этом, он немедленно увидел, что пустое пространство заполнено белизной, которая, не будучи для него чем-то твердым, тем не менее была «плотью» чего-то. Некоего Существа.

«Я не нахожусь ни в субъективном, ни в объективном времени. Я нахожусь в Реальном Времени», — сказал он сам себе. Или он обращался к кому-то незримому?

Ужас вернулся к нему, когда его стало быстро затягивать, втягивать, притягивать, тянуть в направлении чего-то там, где не было никаких направлений.

«Голос» Шийаи, не звук, но голос, заставил его вздрогнуть.

— Мы мчимся вместе с мыслью Бога, — говорила она. — Когда ты пробудешь здесь достаточно долго, чтобы привыкнуть, хотя ты никогда на самом деле к этому не привыкнешь, ты тоже сможешь путешествовать так, как делала это я, появляясь рядом с тобой — на Калафале в виде голоса, в других местах как видение. Но я никогда не могла продвинуться дальше определенного предела. И целых эонов экспериментов и великого желания идти дальше оказалось недостаточно. Я ничего не могу поделать с этим. Я потеряла определенные врожденные способности. Если бы у меня была малейшая возможность продвинуться дальше этой точки, я сделала бы это давным-давно. Возможно, это сделаешь ты, Рамстан.

— Какой точки? — спросил он.

— Ты узнаешь это, когда подойдешь к ней.

И вот его «развернуло» и втянуло в одну из нитей. Или он находился во всех нитях одновременно? Ему казалось, что молочный трос, который прежде был прямым лучом с четко очерченными границами, теперь ходит волнами и края его размываются. Рамстан не двигался, и все же качался на волнах вверх и вниз, плывя по космическому океану. Хотя он чувствовал себя совершенно недвижным, неподвижнее, чем когда-либо в жизни, неподвижнее, чем мертвое тело, он в то же время вращался и крутился каждым электроном в существе своем и чем-то неощутимым, что было одновременно внутри и вовне его.

Ужас покинул его, но неописуемый экстаз увеличился. Если бы это чувство стало еще сильнее, оно убило бы его. Но он не мог умереть. Он был вне жизни, как понимают ее существа из плоти и крови. Возможно, он был вне жизни, как понимают ее существа из чистой энергии, которых он видел в белом пламени и горячей сердцевине звезд.

Модуляция. Действительно ли нити или «потоки» в них модулировались, или же это «движение» было только его интерпретацией? Или, быть может, звезды были нейронами, а нити — передающими нервами космического тела?

Он не знал и, возможно, никогда не узнает этого. Но что есть знание, как понимают его разумные, в сравнении с этим экстазом? Возможно, экстаз и есть высшее знание. Знание, которое не есть просто понимание фактов. Любовь и ненависть тоже были знанием иного рода, нежели знание фактов. Желание и нежелание, надежда и отчаяние были формами знания.

Теперь он начал «слышать» что-то. Или «видеть»? Что бы это ни было, ему казалось, что из хаоса возникает порядок. Какой порядок? Из какого хаоса?

Издали донесся голос Шийаи:

— Ты начинаешь слышать лепет Мультивселенной.

— Где ты? — закричал он. — Не бросай меня!

— Ни на миг, — отозвалась она.

В середине почти невыносимой белизны экстаза появились вспышки. Они были всех цветов и оттенков, и он был уверен, что, будь его сознание устроено иначе, он мог бы различать и иные цвета и оттенки. Вспышки были языками пламени и ледяными сосульками — как могут вспыхивать сосульки? — и они кружились вокруг него. Летя вверх, он заметил, что внутри вспышек заключены звезды, кометы, газовые облака, черные дыры, планеты, планеты безжизненные и кипящие жизнью. И все это неожиданно начало колебаться, волны изменяли форму, они изгибались, становились бубликами, шестигранниками, лентами Мёбиуса, спиралями, кубами и треугольниками. Там были формы столь странные, что он не мог полностью определить их; они словно отталкивались от его сознания.

— Она говорит, — сказала Шийаи. — А точнее, лепечет, издавая все звуки — эти реальные образы, — какие только может. Если Она не обречена на смерть, то со временем Она сможет сформировать в своем сознании законы их сочетания. Но для этого мы, Ее родители, должны стать ее симбионтами и научить Ее говорить.

Глайфа возразила голосом матери Рамстана:

— Она не хочет быть симбионтом. Она хочет быть хозяйкой Самой Себе.

— Ты лжешь, — ответила Шийаи.

Прежде Шийаи говорила, или по крайней мере давала понять, что не может подслушать разговоры между ним и глайфой. Но она лгала, а может быть, изменившиеся условия дали ей возможность вмешиваться в их диалоги.

— Я не знал, что и ты тут, со мной, — обратился Рамстан к глайфе.

— Конечно, я здесь. Ты не смог бы совершить это путешествие без меня. Я направляюсь туда же, куда и ты.

— Потому что она должна это делать, — вступила Шийаи. Ее голос и ощущение ее присутствия стали слабее. — Но она не может почувствовать ужас и экстаз, которые чувствуем мы. Хотя она может испытывать некоторые из эмоций разумных существ, и ненависть, алчность, вожделение, нежелание — большинство из них.

— Ты лжешь! — воскликнула глайфа. — Я могу любить.

— Ты? — презрительный смех Шийаи быстро отдалялся.

— Да! Как ты сказала, мне ведомы ненависть, алчность и вожделение. Но я также знаю любовь и сочувствие. Невозможно знать один полюс эмоций и не знать другого. Нет, это неверная аналогия. Для эмоций не существует полюсов. Существуют две стороны одного и того же, и если повернуть ненависть другой стороной, увидишь любовь. И ты лгала, когда сказала Рамстану, что у меня нет подсознания. Верно, вы не вмонтировали его в меня, но я создала для себя подсознание сама.

— Тень, призрак! — крикнула Шийаи.

И как они могут препираться среди этого экстаза?

— Шийаи! — позвал Рамстан. Ответа не было.

— Я с тобой, — сказала глайфа.

Голос его матери действовал успокаивающе в той мере, в какой здесь вообще что-то могло успокаивать.

— В некотором смысле да, — ответил Рамстан. — Но в другом — ты никогда не будешь со мной.

Глайфа молчала. Далеко впереди — если здесь было направление, здесь, где не было ни «впереди», ни «позади», ни «вправо», ни «влево», ни «вверх», ни «вниз» — Рамстан увидел что-то огромное и зловещее. Оно было черным, круглым и двигалось прямо на него.

Он закричал от ужаса. Но крик его был заглушен страшным свистом.

Он падал назад, назад, пробивая вселенные, экстаз исчез, словно выбитый электрическим хлыстом. Ужас рос; болг рос; вселенные уменьшались.

Он прибыл, или очнулся, и обнаружил, что стоит у стола и руки его находятся в том же положении, в каком он оставил их. Свист заставлял содрогаться все его существо.

— Он здесь! — сказала Шийаи.

ГЛАВА 30

Шиайи что-то хрипло произнесла на неизвестном Рамстану языке. Зверек Дууроумс соскочил со стола, подбежал к арке, за которой открывался вид на лес, встал на задние лапы и нажал какое-то украшение на стене. Из ниши выскользнула толстая дверь и закрыла вход Неожиданно свист прекратился, хотя Рамстан продолжал ощущать слабую вибрацию пола сквозь подошвы ботинок.

— Нам повезло, — сказала Шийаи. — Болг здесь, но у него нет времени создать новые снаряды. Во всяком случае создать много.

Рамстан отчаянно вскрикнул:

— Но «Аль-Бураг» улетит! Я останусь здесь!

— Твой корабль не сможет подняться немедленно, — возразила Грринда. — Экипаж в замешательстве и, возможно, обездвижен. Так же, как сам «Аль-Бураг».

— Почему?

— Потому, что корабль тоже подвергся действию энергии, излучаемой глайфой. И экипаж, и корабль только слегка задело, но и этого было достаточно, чтобы на некоторое время дезориентировать их. Однако самые сильные, Бенагур и Нуоли, придут в себя быстрее, чем остальные.

Рамстан припомнил замерших стражей у входа в толтийский храм. Значит, они не были погружены в сон по замыслу глайфы, а были просто слегка задеты излучением. Конечно, глайфа знала, что так произойдет и что Рамстан сможет просто пройти мимо них.

— Мы нападем на болг! — решил он.

— Мы будем с тобой, — произнесла Шийаи после секундной паузы.

Рамстан пристально посмотрел на нее, затем сказал:

— Так сделаем это сейчас. Откройте дверь. Грринда засмеялась:

— Для чего? Что хорошего из этого выйдет?

— Ничего хорошего не выйдет, если мы будем сидеть здесь, — возразила Шийаи. Она обернулась к Уополсе: — Ведь так?

Черные, всегда пустые глаза на миг прикрылись. Затем она открыла их и кивнула.

— Две к одной, — обратилась Шийаи к Грринде. — А значит, все три единогласно.

— Пусть будет так, — отозвалась Грринда, — хотя я считаю, что это бесполезно.

— Иди сейчас, пока они еще не пришли в себя, — сказала Шийаи.

Рамстан двинулся к арке, но, сделав несколько шагов, оглянулся:

— Вы же сказали, что пойдете со мной!

— Да, но не на твой корабль. Иди!

Он поднял глайфу и направился к арке. Дверь снова скользнула в нишу, когда Дууроумс нажал на украшение. Рамстан отшатнулся от ужасного свиста, словно кошка, которая попросилась гулять, но отскочила, выгнув спину, от порыва холодного ветра. Он шагнул было назад, но остановился. Свист прекратился.

Рамстан обернулся:

— Почему же нет ни землетрясения, ни этих ужасных вихрей?

Шийаи ответила:

— Я полагаю, потому, что в болге нет снарядов и его масса вдвое меньше, чем когда он полон. Но даже при этом, если он подойдет ближе, то начнутся возмущения в коре планеты и в атмосфере. Однако он сейчас находится на той орбите, на которой может удержаться, не затрачивая энергии. Он будет там до тех пор, пока не произведет новые снаряды. Не стой там! Иди!

Рамстан побежал прочь от дома по зелени, сплошь покрывающей лесную почву. Быстро достигнув корабля, он обнаружил, что главный передний люк открыт.

Рамстан пробежал по коридору и остановился у входа в лифт. Кодовая фраза не произвела никакого эффекта. Лифт не двигался. Рамстан вышел из него и пошел вверх по коридору к маленькой комнате, откуда пролез по лесенке через узкую дыру аварийного люка на следующий уровень. Лезть было неудобно — одной рукой приходилось держать глайфу. Когда он таким путем наконец добрался до мостика, дыхание его было тяжелым. Люди на мостике лежали неподвижно или стояли, глаза их были пусты, как будто все они внезапно обратились в камень, подобно жителям заколдованного города аль-Корейб из сказки «Тысячи и одной ночи». Бенагур распластался на спине, закрыв глаза. Нуоли вышла из транса, пока Рамстан пытался пробудить «Аль-Бураг». Увидев его, она, кажется, испугалась, хотя и не так сильно, как он ожидал.

— Я снова принимаю командование, — сказал он. — Мы должны атаковать болг. Возьмите какой-нибудь шнур и свяжите руки коммодора. Свяжите также ноги.

— Слушаюсь, сэр, — ответила она и направилась к встроенному в переборку шкафу. В этот момент корабль начал слушаться приказов, которые без конца повторял Рамстан. Палуба под ногами капитана задрожала.

Убедившись, что «Аль-Бураг» полностью очнулся, Рамстан положил глайфу на палубу и выкрикнул несколько команд кораблю. Еще до того как он закончил, Нуоли попыталась прервать его. Он жестом велел ей подождать, и она повиновалась. Потом он спросил:

— Ну, в чем дело?

— Коммодор Бенагур мертв, сэр.

— Что?

Рамстан подскочил к телу, опустился на колени, оттянул веки и проверил пульс на шее. Поднявшись, он сказал:

— Как только доктор Ху придет в себя, пусть займется Бенагуром. Быть может, он просто в глубоком шоке.

Но сам Рамстан не верил в свои слова. Серовато-голубой цвет кожи, застывшие зрачки и неподвижность, свойственная только смерти, убедили его, что Бенагур больше не с ними. Где же он пребывал? Возможно, путешествовал по волнам мыслей Мультивселенной, направлялся к цели суфиев, становился одним целым с Единым. Хотя все это могло быть лишь фантазией Рамстана. Вероятнее всего, Бенагур был сражен сердечным приступом, а не десницей Бога.

— Да будет Аллах милостив к нему, — пробормотал Рамстан, не сознавая, что произносит древнее благословение.

Неожиданно, как удар, к нему пришла мысль… Возможно ли? Уж не вуордха ли каким-то образом убили Бенагура? Они знали, что Бенагур был главным препятствием на пути Рамстана к возвращению себе поста капитана. Могли ли они убрать Бенагура с пути, если бы у них были для этого возможности и если бы они считали, что без него можно обойтись? Да. Любой, кто наблюдал смерть двух вселенных, кто видел, насколько преходящей и эфемерной может быть жизнь, определенно не стал бы колебаться перед убийством одной-единственной личности.

Нет. Он становится параноиком, если не был им всегда.

Да. Они могли это сделать. Это допущение было совершенно логичным, ничего иррационального в нем не было.

Однако бесполезно было тратить драгоценные секунды, перебирая возможности. У него нет времени, и даже в будущем — если у него есть будущее — он никогда не узнает от вуордха правды. Даже если они скажут ему, что он не прав и что они не лгут, откуда ему знать, что это так?

Вахтенная выпрямилась в кресле и помотала г®ловой.

Рамстан скомандовал:

— Сунг! Свяжитесь с лейтенантом Дэвис в челноке! Она должна явиться на корабль. Бегом!

Вид у Сунг был ошеломленный. Она слабым голосом ответила:

— Так точно, сэр! — но затем спохватилась: — Но?..

— Коммодор Бенагур мертв. Теперь командую я. Мы собираемся атаковать болг!

Сунг повернулась к контрольной панели. Рамстан огляделся. Люди на мостике почти полностью пришли в себя. Видеопластины показывали, что экипаж готов вернуться к своим обязанностям.

По всему кораблю разнесся голос Рамстана:

— Внимание! Внимание! Говорит капитан Рамстан! Слушайте! Слушайте!

Хотя в призывах к вниманию не было смысла. Все взгляды были неотрывно устремлены на Рамстана. Но теперь, когда он снова командовал, он должен был заставить их почувствовать, что командует по праву и должным образом.

— У меня… у нас… нет времени, чтобы рассказать все, что было со мной с того момента, как я исчез с «Аль-Бурага». Вам довольно будет узнать, что я использовал три дара Вассрусс, чтобы побывать повсюду. И теперь эти дары, отныне бесполезные для меня, в руках вуордха. Как видите, я вернулся. Я снова командую кораблем, но мне нужно ваше добровольное сотрудничество, а не вынужденное, как было до моего исчезновения. Вы только что оправились от некоторого… шока… происхождение которого мне некогда разъяснять. Я расскажу все позже. Коммодор Бенагур умер. Я не знаю, что убило его, хотя у меня есть этому некоторое объяснение. Я выскажу его позже. Я знаю, что некоторые из вас думают, будто это я убил его, пока вы были без сознания, или как это еще называется. Но я этого не делал! Я нашел его мертвым, придя на корабль. Единственное, что имеет значение, по крайней мере в данный момент, — это то, что болг появился над этой планетой. Он находится на орбите и, по всей вероятности, перезаряжается сейчас. В этот период он может быть уязвим для атаки. И мы нападем на него! Так скоро, как только возможно! Мы стартуем не позднее чем через час! Мы должны сделать это. Я говорил правду, когда сказал вам, что болг может достигнуть Земли. Он уничтожает тысячи планет, которые так же дороги для их жителей, как Земля для нас. Он должен быть остановлен. Я допускаю возможность, что болг существует не один. Если мы прикончим этот, может возникнуть второй. Или, возможно, их уже существуют тысячи, и, уничтожая один, мы не принесем никакой пользы. Вы также должны знать, что когда мы будем внутри болга, то мы, возможно, не сможем уйти оттуда на алараф-двигателе. Материал его оболочки погасит алараф-эффект. По крайней мере так сказали мне вуордха. Но, возможно, корабль сможет уйти в алараф-прыжок, когда откроются рога болга. Но для этого корабль должен быть направлен в алараф-туннель, а определить это мы не сможем. У вуордха нет алараф-корабля. Но они могут использовать сигилы, чтобы уйти от болга. Я хочу сказать, что если болг каким-то образом блокирует свои рога, то это станет для нас ловушкой. Тогда мы должны будем выбираться другими способами.

«И я не знаю этих других способов, — подумал он, — кроме как через те же рога».

— Вуордха сказали мне, что верят в наличие только одного болга. По крайней мере одного за один раз Если их больше или если вместо одного появится второй… Что ж, тогда мы купим для Земли — и для других — немного больше времени. И что с того? Жизнь драгоценна для живущих. Если мы сможем продлить жизнь миллиардов землян или жителей других планет на столетие или даже на несколько лет — это следует сделать. В любом случае болг — это враг. Не разумный враг, которого возможно понять и у которого могут быть причины для нападения на вас. Это бездумный автомат. У него нет души. У него только одно назначение Мы знаем, каково оно. Мы видели его работу.

«И все же, — подумал он, — у этого убийцы миров одна цель: сохранить жизнь Единого. Если бы мы были святыми, разве мы не сказали бы „да“ той смерти, которую он несет нам, разве мы не были бы счастливы пожертвовать собой ради его цели? Быть может, кто-то так и сделал бы. Но не я. Я мчался вместе с мыслями Бога, я знаю Его так, как, возможно, мало кто из разумных. Но Он — не мой Создатель. Хотя, в некотором смысле, Он им является. Но не в том смысле, что Он преднамеренно создал нас. Он так же не знает о нас, как мы о Нем. Нет, это неверно. Мы, Его побочный продукт, Его паразиты, обладаем большим знанием о Нем, чем Он о нас. Фактически, насколько я знаю, Он вообще не сознает нашего существования».

Да, Рамстан не мог быть уверен в этом.

Но сейчас было время отбросить все сомнения, все рассуждения и философствования.

Но что за… как это назвать?.. ситуация?.. случай?.. Нет, это неподходящее, не адекватное слово. Путаница? Почему бы и нет? Это действительно путаница. Время за временем, Мультивселенная за Мультивселенной, эон за эоном… Она производит разумную жизнь, которая изобретает алараф-корабли, несущие смерть Мультивселенной. Да, Ее создания готовы говорить с Нею, открывать Ее, воспитывать Ее, учить Ее… А Она создает нечто, что убивает Ее создания, чтобы предотвратить или остановить рак, распространяемый единственными существами, которые могут подарить Ей зрелость.

Определенно, определенно, должен быть какой-то способ…

Что, если даже глайфа и вуордха, чей возраст и чья мудрость насчитывают зоны, не видят истину? Что, если есть другое объяснение всей этой… путаницы, которое может прояснить все? Что, если, действительно поняв происходящее, они положат конец этой кажущейся неизбежности «жизнь-смерть-жизнь-смерть», бесконечному, бесполезному и безнадежному процессу?

Стоял ли за этим некто… Некто? Некто, для кого Мультивселенная — если угодно, Бог — всего лишь одно из созданий?

Рамстан крикнул:

«Мы все видели работу болга! Мы не знаем, что он такое, откуда явился или почему он так настойчив в уничтожении разумной жизни! У нас есть только объяснения вуордха. Я пересказал их вам. Но у нас нет времени обсуждать Время или думать, было ли сказанное вуордха правдой. Мы существа настоящего. Мы разумные существа, которые живут и в прошлом, и в будущем, но нигде так полно, как в настоящем. И в настоящем, сейчас, у нас есть враг. Мы знаем, что случилось в прошлом; мы знаем, что он сделает в будущем. Если мы не остановим его! Я единственный, кто знает, хотя и смутно, что должно произойти! Поэтому именно я поведу вас в атаку на болг!»

Рамстан не сказал, что этим собирается искупить свои грехи перед ними и перед собой.

Из-за последствий воздействия глайфы они, по-видимому, все еще оставались в замешательстве, их мысли и эмоции были неустойчивы, и это порождало неуверенность. И желание следовать за тем, кто выглядел уверенным.

Каковы бы ни были причины, они выкрикивали слова одобрения, обнимались, танцевали вокруг него, плакали, смеялись, криками и жестами выражали презрение к болгу и веру в капитана.

— Рамстан! Рамстан! Рамстан!

И, выкрикивая его имя, они как бы присоединяли к нему и свои имена.

Он вскинул руку, призывая к молчанию. Молчание наступило нескоро, но он был терпелив. Как бы краток ни был период, отведенный на действия, было время для терпения и время для нетерпения.

Уголком глаза он видел, как уносят тело Бенагура. Но тем не менее глаза носильщиков были обращены к капитану; они не особо обращали внимание на свою ношу.

«Несчастный Бенагур! Он мог бы пойти дальше, чем я. Почему несчастный Бенагур?»

Если душа, покинув тело, стремится к вечному союзу с сознанием Бога или Мультивселенной, то по отношению к человеку совершается предательство. Бог или Мультивселенная обречены на смерть. Означает ли это, что воссоединившееся с Богом сознание тоже умирает? Или существует иное небо, хранилище, где притянутая Единым душа пережидает смерть Бога, как глайфа и вуордха пережидали периоды между зонами?

Как сказала однажды Тойс: «В этом мире нельзя повернуться, чтобы не наткнуться на вопрос. Но ответы где-то прячутся».

В расширяющейся вселенной для вопросов более чем достаточно потайных укрытий. Но когда вселенная сжимается, не вынырнут ли прячущиеся вопросы отовсюду, повинуясь древнему, как зоны, «сезам, откройся»? И что тогда с ними делать?

Вахтенная сообщила:

— Сэр, лейтенант Дэвис просит подтвердить разрешение прибыть на корабль.

— Разрешение подтверждаю. Пусть доложит мне немедленно.

Бранвен вбежала на мостик. Увидев Рамстана, она заплакала.

— Я была так испугана, так одинока! — всхлипывала она.

— Сожалею, — ответил он. — Но сейчас вы здесь. Отправляйтесь на свой пост.

— А вы не боитесь, что я взорвусь?

— Рискнем. Я не думаю, что есть опасность. Прошло слишком много времени. Как бы то ни было…

Он хотел сказать ей, что она слишком много страдала, и кроме того, опасность, существовала она или нет, уже не имеет значения. Но слова не шли на язык, они казались ему самому какими-то мертворожденными.

Он вздрогнул, когда ее лицо покраснело, а горе уступило место ярости.

— Сукин сын!

— Что? Я думал, вы будете признательны…

— Если бы не вы, я никогда не влипла бы в эту грязь!

— Верно, — бесстрастно произнес Рамстан. — Что ж… я дал вам некоторое послабление, лейтенант, поскольку вы побывали в чрезвычайной ситуации. И это все. Идите на свой пост или отправляйтесь под арест в свою каюту.

— Святая Матерь Божья! — всхлипнула она и выбежала с мостика.

Рамстан обратился к Тенно:

— Проследите, куда она направится. Кто-то должен занять ее пост, если…

— Капитан, посмотрите-ка сюда, — вмешалась вахтенная. — Сектор С06.

Рамстан бросил взгляд на видеопластину под названным номером. Секция нижнего уровня дома вуордха распахнулась, и оттуда появился корабль любопытной формы. Больше всего он был похож на древнюю чернильницу. Сквозь прозрачную оболочку видны были Грринда и Шийаи, сидящие, скрестив ноги, на коврах и подушках. Рамстан не видел ни контрольных панелей, ни каких-либо приборов. Пространство под верхней палубой, тоже просматриваемое насквозь, было пустым.

Кораблик поднялся на несколько метров над землей и исчез за толстым корнем. Рамстан слушал сообщения с разных постов корабля, но одним глазом все время посматривал на экран.

Через десять минут кораблик появился снова. Обширное пространство в нижней части было наполовину заполнено жидкостью из колодца. Жидкость была прозрачной, и Рамстан не мог видеть ее, но ее наличие было очевидным: в ней то ли плавали, то ли парили три странных обитателя колодца. Кенгуроподобное существо, казалось, смотрело прямо в глаза Рамстану, разевая рот в неслышном смехе. Гигантский лосось уставился на Рамстана одним глазом. Бездонные глаза мерцающего существа словно бы на миг втянули его в себя, и он почувствовал, что падает.

— Капитан, с вами все в порядке? — осведомился Тенно.

— Конечно. А что?

— Вы побледнели и пошатнулись.

Рамстан не ответил. Он смотрел, как кораблик исчезает в доме и как секция закрывается, словно упрямый рот сфинкса, который решил-таки скрыть тайны, которые собирался было поведать. Минуту спустя все было готово для взлета «Аль-Бурага». Однако оставался вопрос: как собираются вуордха выполнять свое обещание присоединиться к Рамстану? Следовало ли ему ждать, пока они не пришлют кого-либо? Если так, то они просчитались. Он не собирается ждать дольше шестидесяти секунд.

Рамстан вздрогнул. В его сознании прозвучал голос. И говорила не глайфа, а Шийаи; хотя это не был тот ее голос, который Рамстан слышал в древнем доме, он знал, что это она, поскольку сейчас она назвалась. Однако его удивление было вызвано не неожиданностью, а тем, что этот голос был ему знаком: он слышал его и раньше, в калафальской таверне, очнувшись от дремоты.

— Шийаи! — окликнул он ее. — Нет. Омар ибн By Тай. Лучший друг моего детства. Он утонул на «Шатт-аль-Араб» в возрасте одиннадцати лет. Мы были неразлучными друзьями, вместе рыбачили, бегали, боролись, играли в одной бейсбольной команде. Он отлично ловил мяч. Он также прекрасно умел рассказывать страшные истории, он пугал меня сказками про джиннов, великанов, маридов, птицу Рух из «Тысячи и одной ночи», японскими ужасными сказаниями, славянскими и финскими сказками…

Он умолк. На это не было времени. Но голос Омара шевельнул что-то в душе. Что-то, что ждало своего часа.

— Почему ты используешь этот голос? — спросил Рамстан. — Ты пытаешься каким-то образом влиять на меня?

— Я не могу выбирать голос, — резко ответила Шийаи, — выбор делает твое подсознание. Как, я не знаю.

Рамстан подумал, что именно состояние его мыслей или эмоций — или того и другого — определяет, какой голос возникнет из памяти. Голос Омара зазвучал потому, что в словах вуордха был пугающий смысл. Но откуда подсознание знает, чей голос использовать, до того, как слова произнесены? Возможно, оно слышит их первым и блокирует их до того, как будет выбран голос из его памяти.

А что с тем видением, с тем существом, которое он считал аль-Хизром? Он никогда не видел это мифическое существо. Нет. Но он видел его изображения в книгах и составил свое представление о нем.

Рамстан посмотрел на хронометр:

— Мы взлетаем через несколько секунд.

— Подожди две минуты. Мы приготовимся.

На хронометре вспыхивали числа. Когда прошло восемьдесят секунд, Рамстан увидел, как трехэтажный дом начал подниматься. Он взлетал медленно, с его основания осыпались лишайники и куски почвы. И еще там был очень длинный червяк, а может быть, змея, обвившаяся вокруг комка грязи, упорно державшегося за круглое днище. Ком отпал, и червяк полетел вниз, извиваясь, словно пытаясь изобразить какие-то иероглифы.

Зазвучала сирена. Проверив общую готовность, Рамстан дал команду следовать за домом-кораблем вуордха. Но, оказавшись на орбите, «Аль-Бураг» немедленно занял ведущую позицию. Рамстан больше не хотел тащиться в хвосте. Не хотел он и того, чтобы его подталкивали вперед.

ГЛАВА 31

Когда корабль обогнул планету, Рамстан увидел огромную рогатую сферу болга. Она выглядела как голова Шайтана, аль-Иблиса, явившегося из глубин Ада. Но это было простейшее существо, созданное Природой, подсознательно сформированное Творением. И более того, с определенной точки зрения болг мог показаться головой ангела-мстителя. Разве не были его деяния добром для Мультивселенной, как деяния Рамстана были добром для него самого? Болг должен был хранить жизнь космического существа и был здесь затем, чтобы прервать жизни тех, кто обитал в этом существе.

— И победа, и поражение будут омрачены, — пробормотал Рамстан.

— Что, капитан? — переспросил Тенно.

— А что — капитан? — зло хмыкнул Рамстан, но тут же рассмеялся.

«Аль-Бураг», измерив расстояние до болга и сравнив его скорость со своей, начал тормозить. Через шесть часов корабль должен будет войти внутрь монстра. Позади «Аль-Бурага» на расстоянии в шестьдесят километров следовал корабль вуордха. Он не так сильно сбрасывал скорость, как «Аль-Бураг», и скоро должен был поравняться с кораблем Рамстана.

Рамстан прошел в свою каюту и положил глайфу на стол.

— Если тебе есть что сказать, говори, — произнес он. — Скоро я буду слишком занят, чтобы слушать тебя. Я не смогу распылять свое внимание.

— Итак, ты слышал голос Бога, — сказала глайфа голосом его матери. — Кажется, это не слишком-то изменило тебя.

— Это голос идиота, — парировал Рамстан. — Внушительного идиота, что верно, то верно. Нет. Это не совсем правильно. У идиота нет возможности стать умнее. У этого существа такая возможность есть.

— Так стань Его учителем, Его отцом, — призвала глайфа. — Мы оба можем стать Его наставниками, Его пестунами.

— И что потом?

— Не допускай и мысли о том, что ты или я, или кто-либо еще сможет контролировать Его. Возможно, Он в действительности не является Богом, таким, каким представляют Бога разумные, но мощь Его велика. Мы не сможем…

— Быть Его повелителями? Почему бы и нет? Мы сможем управлять Им при помощи Его же эмоций. Как бы велик Он ни был в других отношениях, для нас Он будет тем же, чем является дитя для своих родителей. И некоторые… многие родители становятся тиранами и используют ребенка в своих целях.

— Это зависит от родителей. Неужели ты думаешь, что кто-либо из нас способен использовать Его, чтобы вершить зло?

— Я способен, — ответил Рамстан. — И ты еще не доказала, да и не можешь доказать, что ты не способна на такое.

— А как насчет вуордха?

— Я не могу заглянуть в их истинную сущность глубже, чем я могу заглянуть в твою.

— Неужели ты не веришь… Рамстан засмеялся:

— Мы должны верить только в Единого. А этот Единый, как ты знаешь, зависит от нас и убивает нас, хотя не знает об этом. Должно быть, ты в отчаянии, если я слышу от тебя такие речи.

— Я никогда не прихожу в отчаяние. Я могу ждать.

— Чего? Кого? Как долго? Ты думаешь, что в следующей Мультивселенной найдешь кого-нибудь непохожего на меня? Если и так, то он будет использовать тебя исключительно в своих целях.

— А ты — нет?

— Я способен творить зло и творил его. Но сейчас мои цели не являются злом. Но то, что не есть зло, не обязательно есть добро. Не имеет значения. Я решил. Я не изменю свое решение.

— Признак негибкого мышления и слабой натуры, — съехидничала глайфа.

— Ты расставляешь ловушки впустую, я остаюсь на свободе.

— Никто в действительности не свободен.

— Но я знаю, что я свободен.

— Ты не знаешь ничего.

— Ты не права. Единственное, что я действительно знаю, — это то, что я не знаю ничего. Таким образом, я все-таки кое-что знаю. Будь здорова, глайфа. Я больше не хочу ни видеть, ни слышать тебя.

— Ты не можешь заставить меня замолчать, а себя — не слышать! — закричала глайфа голосом его матери. — Вот и вся твоя свобода воли!

Горестный тон этого голоса царапнул Рамстана по сердцу. Но он ответил:

— Свобода воли заключается в том, чтобы не обращать на тебя внимания.

Он повернулся и быстрым шагом вышел из каюты. По дороге на мостик он спросил:

— Шийаи! Ты подслушивала?

— Да, — ответил голос его отца. — Рамстан, что теперь? Если ты отверг предложения глайфы, примешь ли ты наши?

Вуордха могли оказаться нужными ему. Он сказал:

— На некоторое время. Что я сделаю, когда… если… мы убьем болг, зависит от того, что вы предпримете сейчас.

— Мы заслужим твое доверие. Глайфа не понимает, как ты заставляешь других поверить тебе.

— У нее было достаточно времени, чтобы научиться этому, — отозвался Рамстан и подумал: «Как и у вас».

Минуты и часы чинно шествовали мимо, разбрасывая цветы беспокойства. Напряжение сгущалось, как будто оно было воздухом, который сжимается под медленно движущимся пистоном в стволе пневматического орудия. Сердца некоторых скакали, словно маленькие проволочные создания на ниточках, дергающихся туда-сюда, а другие, напротив, ощущали в груди тяжесть, как будто признак надвигающегося сердечного приступа. Желудки скручивались лентами Мёбиуса или подпрыгивали, как яблоко в бочонке.

У всех перед глазами стоял образ взрывающегося толтийского корабля.

— Если болг выстрелит в нас с большого расстояния, мы сможем уклониться от снарядов, — обратился Рамстан к Тенно. — Я не думаю, чтобы эти шарики были самодвижущимися или самонаводящимися. Они — словно дробь, которой пальнули по цели. Если болг выждет, пока мы не подойдем ближе, мы сможем уничтожить снаряды лазерами. Наш успех будет зависеть от того, сколько он выплюнет в единицу времени. Во всяком случае у болга пока может и не быть снарядов. Или их мало, и тогда мы сможем уничтожить их или уклониться. Вуордха полагают, что наши лазеры и атомные бомбы не смогут повредить внешнюю оболочку болга. Они считают, хотя и не знают наверняка, что эта оболочка сделана из того же материала, что и глайфа. Мы выпустим четыре снаряда с боеголовками, запрограммированных на попадание в участок площадью в 0, 1 километра. И в то же время мы сконцентрируем лучи всех десяти передних лазеров на другом ближайшем участке диаметром не более 0, 1 метра.

— А если нам не удастся ранить… я хочу сказать, повредить его?

— Мы уйдем в алараф-прыжок. Возможно. Я могу принять другое решение. Это будет зависеть от ситуации.

Люди на мостике пребывали в напряжении, но часть этого напряжения, как полагал Рамстан, не была вызвана предстоящей схваткой. Они снова приняли его как капитана, но только на время этого опасного предприятия. Он не сомневался, что, едва оно завершится, он будет отстранен от командования и арестован. Этого требовали правила, хотя на данный момент действие правил было приостановлено. Эти мысли можно было прочесть по выражению лиц, по голосам, по малозаметным телодвижениям.

Чтобы снять часть напряжения и отчасти занять время, Рамстан рассказал им о сигилах и о том, как он проделал путешествие по кругу прямо в дом вуордха.

— Значит, — спросил Тенно, — вуордха по-прежнему могут удрать?

— Да.

— Даже если мы погибнем, они останутся живы. И глайфа тоже.

Рамстан не ответил. Вместо этого он приказал принести бутерброды. Не покидая мостика, он сжевал половину сандвича и выпил большой стакан молока. Его желудок отказывался вместить больше и едва принял даже это.

Доктор Ху связалась с Рамстаном из морга:

— Я завершила вскрытие. Коммодор Бенагур умер от обширного инфаркта. Вы хотите узнать подробности?

— Нет. Я прочту ваш рапорт позже, — ответил Рамстан. «Если это „позже“ наступит».

Рамстан расхаживал туда-сюда, сцепив руки за спиной и наклонившись вперед. Его отражение в единственном на мостике зеркале было похоже на странную птицу, которую Тенниел мог бы нарисовать в качестве иллюстрации к «Зазеркалью», если бы такие птицы у Кэрролла были. «Птица-Беда»? После этого Рамстан продолжал расхаживать, но уже выпрямившись и держа руки опущенными. Не стоило показывать экипажу, насколько сильно он обеспокоен.

Сделав несколько кругов по мостику, Рамстан остановился.

— Тенно, я не собираюсь использовать оружие, если на нас не нападут. Вуордха сказали, что ни бомбы, ни лазеры не причинят болгу ни малейшего вреда. Зачем будить спящего великана?

Тенно глянул на видеопластину, показывавшую болг.

— Слова Наполеона, более или менее, верно? Что ж, это не Китай, но я считаю, что его совет вполне уместен.

— Возможно, сейчас он не воспринимает нашего присутствия, — сказал Рамстан. — Он не готов действовать. Он перезаряжается. Для чего ему тратить хотя бы минимум энергии на внешнее наблюдение? Он неуязвим. Я хочу сказать, извне. Даже очень большой астероид ничего не сможет сделать ему, разве что столкнет с орбиты, но я думаю, что болг как следует проверил пространство на предмет наличия астероидов. Что касается нас, то он должен считать нас незначительным… Ну, я не думаю, ч. то он мыслит, он такой же безмозглый и действует так же автоматически, как вирус. Я хочу сказать, что механизмы его реакций, тропизмы и антитропизмы, не рассчитаны на то, чтобы реагировать на нас. Быть может, он накопил данные о нас, чтобы выследить после того, как сокрушит своими снарядами Грраймгуурдху. Но я полагаю, что он впал в глубокую спячку, выйдя на эту орбиту. Мы должны воспользоваться этим и посмотреть, не сможем ли мы подкрасться к нему.

— Хорошее рассуждение, — произнесла Шийаи голосом его отца.

Сейчас и болг, и «Аль-Бураг» были на ночной стороне планеты. Находясь частично в тени, болг превратился в полумесяц. Одно из пятен, похожее на глаз черепа, было ярко освещено, другое — скрыто в тени Казалось, болг подмигивает им, как будто радуется какой-то мрачной шутке и предлагает даже своим жертвам присоединиться к веселью.

Он вращался, подобно земной Луне, будучи все время обращен к планете одной и той же стороной. Вычислив параметры его орбиты, «Аль-Бураг» лег на курс, ведущий прямо в огромное отверстие одного из гигантских рогов. Проходили часы. Отверстие, такое крошечное вначале, распахивалось все шире и шире. «Аль-Бураг», в соответствии с программой, снижал скорость, чтобы не врезаться в одну из стенок рога или не быть вынужденным тормозить так резко, что весь экипаж окажется размазан по переборкам.

Энергию, излучаемую при маневрах, конечно, возможно было засечь. Рамстан надеялся, что болг не среагирует на нее.

Лик болга был так же холоден и невыразителен, как лик земной Луны, и выглядел столь же безжизненным, как Луна или как механический объект, артефакт. Но он не был ни вещью из неживой материи, ни предметом, созданным руками разумных существ. Он был живым, хотя определенно обладал не большим сознанием, чем бактерия, вирус или антитело. По функциям своим это и было антитело, произведенное живым организмом для защиты от разрушительных бактерий или рака.

Рог был из того же темного вещества, что и все тело болга. Он торчал под прямым углом к поверхности на длину в 999, 9 километра. Диаметр у вершины был 3, 33 километра, а у основания — 333, 3 километра. Даже вуордха не знали, какие силы выталкивают шарики-снаряды наружу, но полагали, что это электромагнитное поле Снаряды должны были производиться путем преобразования энергии в вещество в матрицах внутри болга. Хотя площадь его внешней поверхности насчитывала почти 531 миллион квадратных километров, улавливаемой им солнечной энергии не могло хватить на столь большое преобразование за короткое время. Но, возможно, он не использовал солнечную энергию.

Когда «Аль-Бураг» приблизился к огромному отверстию на конце рога, то стал тормозить реактивными двигателями вместо энергетических, используемых на высоких скоростях. Сейчас корабль перемещался так, чтобы уравнять свою скорость со скоростью медленно вращающегося волга. Отверстие было освещено солнцем с той стороны, которая была дальше всего от планеты; эта часть рога выглядела как светящийся полумесяц. Все остальное было залито тьмой.

Корабль разворачивался, пока его продольная ось не совпала с продольной осью рога.

Возможно, это был самый ответственный момент из всех. Насколько Рамстан знал, болг мог дожидаться именно этого. В любую секунду из рога могли вырваться миллионы снарядов. Радар корабля может дать секундное упреждение. В этой точке «Аль-Бураг» еще может использовать алараф-двигатель, и хотя «Аль-Бураг» запрограммирован уйти в алараф-прыжок немедленно при обнаружении снарядов, он может не успеть Корабль и экипаж погибнут, как погиб «Попакапью».

— Я надеюсь, что болг истратил большую часть снарядов на Толте, — пробормотал Рамстан.

Дольше ждать было бесполезно. Он отдал приказ — теперь не было необходимости в электромеханических коммуникационных системах, — и «Аль-Бураг», приводимый в движение слабыми реактивными толчками, вплыл в отверстие.

ГЛАВА 32

— Проскользнули легко, словно молочко в глотку младенца, — прокомментировал Тенно.

— Легко, как рыбешка в пасть акулы, — хмыкнула Тойс.

— Помолчите! — оборвал их Рамстан. — Ни слова до тех пор, пока я не дам разрешения.

На видеопластинах и на экранах радаров и лазеров был виден трехэтажный дом-корабль вуордха. Он находился в километре позади «Аль-Бурага» и поблескивал на солнце. Его оболочку снаряды болга не пробьют. Однако они могут отбросить его назад с такой силой, что все его обитатели будут расплющены по стенам.

Дом-корабль нырнул в темноту. Вуордха держали свое слово. Рамстан не был уверен, что они сделают это.

Панели и экраны детекторов показывали внутренность рога. Стенки были столь же гладкими, как в бычьем роге, и расходились книзу. А потом обрывались в пустоту сферы. «Аль-Бураг» медленно шел через рог Теперь детекторы ощупывали уже внутренности самого болга. В отличие от гладкой внешней поверхности, внутренняя была покрыта ровными рядами похожих на сталактиты образований. В высоту они были от 0, 5 сантиметра до 66, 6 километра. В расположении их не было никакой видимой упорядоченности. Иногда подряд могло стоять шестьдесят высоких «сталактитов», а около них — несколько сотен маленьких. Иногда — две или три длинные «сосульки» между тысячами более коротких.

Другие замеченные детекторами явления находились вне видимого спектра. Некоторые были видны в ультрафиолете, другие — в инфракрасных лучах. Их источником была сфера, висящая в центре полого шара, словно темная внутренняя луна болга. Феномены принимали различную форму, вспыхивая и угасая: копья, пирамиды, языки, что-то вроде стержней с шарами на тонком конце. «Тонкими» они были относительно, поскольку их диаметр достигал приблизительно трех километров. Шар, висящий в центре, был достаточно большим для астероида, 135, 791 километра в диаметре. Скорость вращения по экватору достигала 379, 17 километра в час.

— Капитан! — сказал наблюдатель. — Здесь есть что-то еще!

Рамстан посмотрел на указанный экран. Далеко внизу от устья того рога, через который они проникли, высилось нечто громадное, как гора. Наблюдатель навел на них увеличитель детектора, сузил обзор, и на экране отчетливо стали видны несколько тысяч сферических снарядов большего размера. По команде Рамстана оператор вновь расширил обзор экрана. Вся куча была больше, чем Эверест, — сто километров в ширину и двенадцать километров в высоту. Другие экраны показывали такие же большие кучи под другими пятью отверстиями или вокруг них.

— Болг вращается недостаточно быстро, чтобы создать центробежные силы, — сказал Рамстан. — Что же удерживает шарики на месте?

— Здесь наличествует слабое электромагнитное поле, — пояснил наблюдатель.

Рамстан приказал ему сфокусировать детектор на краю ближайшей кучи. Сканеры медленно двигались по кругу, потом по команде Рамстана остановились. Крошечный шарик неожиданно упал на кучу и скатился на гладкий пол между двумя «сталагмитами». Две минуты спустя он начал покрываться слоями вещества. Тем временем упало и начало подвергаться аналогичному процессу еще, несколько шариков.

Приборы показывали наличие огромного количества энергии, сконцентрированного в узких полях.

Рамстан подумал, что постепенно электромагнитное поле поднимет снаряды к полому рогу и введет их внутрь его. Когда болг будет готов, он выстрелит их из рога. Но чтобы выстрелить ими хотя бы в общем направлении цели, нужна некая направляющая сила. Возможно, она заключена в самих снарядах, но вряд ли. И все же эти снаряды действуют чертовски эффективно.

— Курс на шар в центре, — приказал Рамстан. — Это должно быть сердцем монстра, главным генератором или конвертором.

Шийаи спросила голосом его отца:

— Рамстан, что ты задумал?

— Мы расположим все наши снаряды с боеголовками вокруг центрального шара. И запрограммируем их активацию по радиосигналу. Потом выйдем наружу и приведем в действие боеголовки, послав сигнал через канал рога. Если это не сработает, то я не знаю, что мы сможем сделать.

— Капитан!

Вахтенный указал на цвета и числа, неистово мелькающие на экранах.

— Там чертова уйма энергии!

«Там» означало возле отверстий рогов. Кучи шариков под ними шевелились, отдельные их части поднимались к отверстиям. Пока Рамстан смотрел на экран, горы исчезли. Но на их месте формировались все новые шарики, большие и малые.

— Это ловушка! — воскликнула Тойс.

Рамстан не стал опровергать ее слова. Его самого трясло. Он не думал, что у болга есть разум. Таким образом, он вовсе не ждал, пока корабли войдут в него. Просто им не повезло, что они не явились раньше. Они вошли как раз перед тем, как болг, повинуясь своей программе или чему-то еще, переместил первую порцию груза к отверстиям рогов. Следующие порции должны последовать за первой. Это займет много времени, но может оказаться, что кораблям уже слишком поздно уходить. Все отверстия, должно быть, забиты шариками.

Рамстан отдал приказ. «Аль-Бураг» и его спутник медленно развернулись и направились к ближайшему отверстию. Маневр не занял много времени, поскольку скорость была небольшой. Но когда корабли вошли в канал, детекторы сообщили, что конец рога закрыт. Выход был блокирован.

Не было необходимости комментировать случившееся. Лица всех, собравшихся на мостике, безмолвно вопрошали: «Что нам теперь делать?»

Можно было выстрелить в кучу шариков боеголовками. Они расплавили бы часть снарядов, но все же недостаточно. Можно было применить лазеры и попытаться просверлить туннель сквозь эту массу. Но энергия лазеров могла истощиться задолго до завершения работы.

Но даже если они пробьются наружу, болг останется невредимым. Он будет продолжать производить снаряды.

Шийаи мягко сказала голосом матери Рамстана:

— Мы трое можем сидеть здесь, пока дорога не расчистится. У нас достаточно еды и воды. Но если мы поделимся с вами, то нам не хватит.

— А если мы останемся здесь, пока не умрем от голода, вы сможете прийти и забрать глайфу, — отозвался Рамстан.

— Вот как ты мыслишь! Нет, у нас не было такого замысла. Поворот событий для нас оказался такой же неожиданностью, как и для тебя. Ну, почти. Прожив на свете намного дольше, чем ты, мы можем отчетливее представить себе все возможности. Мы знали, что такое может случиться. Тем не менее мы рискнули. И проиграли.

— Вы же не умрете, — напомнил Рамстан.

— Наша воля к жизни может кончиться раньше, чем ресурсы наших тел. Это будет продолжаться долго, непредставимо долго для тебя.

— И нестерпимо для меня, — добавил Рамстан. — Почему-то в глубине души я знал, что так может случиться.

— Возможно, это потому, что ты хотел этого. Он снова подумал о возможности того, что был некоторое время назад втянут в глайфу и теперь играет роль в собственной пьесе. Это ему не нравилось. Но, во имя Аллаха, если это и было так, то он по крайней мере может управлять собственной жизнью, даже в мире грез. Глайфа никогда не смогла бы придумать такой сценарий.

— Я не чувствую себя несчастным. Из-за себя. Но другие…

— Этот вращающийся шар в центре, — произнесла Шийаи. — Твои детекторы не смогли распознать его природу, и по их показаниям он состоит из твердого вещества. Но это не так. Это энергетическое образование.

Рамстан помолчал несколько секунд. Окружающие странно смотрели на него. Быть может, потому, что он шевелил губами? Но он же объяснял им, что когда он проговаривает что-то про себя — значит, беседует с глайфой или вуордха. Нет. Они гадали, как он собирается выручать их из этой ловушки.

— Наши приборы не могут обнаружить это. Откуда ты знаешь?

— Неужели ты считаешь, что если наш дом не набит всеми этими мигающими лампами, экранами, кнопками и циферблатами, то у нас нет науки и технологии, далеко опередивших ваши?

— Нет, я так не считаю. Но если у вас все это есть, для чего вам понадобилась моя… наша помощь?

— Потому что мы очень, очень стары. Хотя мы многое приобрели, но многое и потеряли. Есть вещи, которых не можем сделать мы и которые можешь сделать ты, потому что ты молод. Я говорю не о силе мысли или мускулов. Я говорю о духе. Дух стареет вместе с телом или без тела, Рамстан. Неважно. Что теперь?

— Я попытаюсь разрушить энергетический шар в центре точно так же, как попытался бы разрушить его, будь он твердым телом.

— Это может сработать. Однако…

— Я знаю, — ответил Рамстан.

Затем он обратился к экипажу «Аль-Бурага», передав то, что рассказали ему глайфа и вуордха. Но при этом он знал, что где-то в глубине его существа скрывается другое, безмолвное создание, которое подчас говорит громче и повелительнее, чем он сам.

После того как Рамстан умолк, наступило долгое молчание. Наконец Тенно сказал:

— Адский выбор.

— Большинство выборов таковы.

— Значит, вне зависимости от того, что мы решим, вы будете действовать… Так?

— То, что я собираюсь сделать, много легче, чем то, что предстоит сделать вам. Я знаю, что случится со мной. Я знаю, каков будет конец. Вы не знаете. По крайней мере пока.

Шийаи сказала:

— Мы можем забрать троих. Они будут защищены от излучения. Как только болг выпустит заряд, мы сможем удрать. После того как мы улетим, эти трое могут делать то, что захотят. Мы можем высадить их где угодно в этой вселенной Но они никогда не увидят Землю вновь.

— Они могут предпочесть глайфу, — сказал Рамстан, — хотя я не знаю, примет ли она их или кого-нибудь из нас Она не сказала.

— Я приму всех, — отозвался голос его матери. — Всех. И я хотела бы укрыть и тебя.

— Нет.

— Хорошо. Я просто скажу тебе, как это делается.

Рамстан повторял слова, звучащие в его сознании, так, чтобы их смог понять весь экипаж Потом он пояснил!

— Глайфа говорит, что внутри ее у вас будет чудесная жизнь, много лучше той, что вы вели на Земле. Я с этим не согласен Получая что-то, вы что-то теряете Но оставляю это вам. Как-нибудь, когда-нибудь, возможно, в следующей Мультивселенной, вы можете повстречать цивилизацию, у которой будет возможность переместить ваши нервно-электронные конфигурации в тела из искусственных белков, сконструированные по вашим пожеланиям. Глайфа говорит, что такое может произойти, существует высокая статистическая вероятность этого. Но до этого…

— Это лучше, чем умереть, — сказала Тойс.

— Все что угодно лучше, — добавил Тенно.

— Нет, — возразил Рамстан. Нуоли спросила:

— Почему бы нам просто не переждать? Болг может опустошить себя прежде, чем мы умрем от недостатка воды и пищи. Мы можем рискнуть.

— Я дал задание «Аль-Бурагу» подсчитать время, которое для этого потребуется. Время, которое понадобится для формирования полного заряда — основываясь на предположении, что болг не будет заполнен целиком, а я не знаю, так ли это, — время, которое занимает производство шариков, помноженное на предположительное их количество… Нет, мы умрем от голода гораздо раньше. Между одним и другим циклом производства шариков должен быть перерыв. Болг должен еще раз перезарядиться, а быть может, и несколько раз, прежде чем будет готов к атаке на планету. Это расчетное время вдвое больше, чем то, расчеты которого основаны на непрерывном производстве.

— Сэр, скорость производства снарядов уменьшается, — доложил вахтенный.

— Я не удивлен, — ответил Рамстан. Остальные переглянулись. Рамстан сказал:

— Тенно, пусть кто-нибудь принесет глайфу в аудиторию третьей палубы. Я прикажу «Аль-Бурагу» открыть дверь в мою каюту.

— Ну вот, — сказал голос его дяди. — Ты говорил, что не увидишь меня снова. Но ты увидишь. Никогда не знаешь, что случится. Даже я, прожившая так много, не знаю этого.

— Я знаю, — возразил Рамстан. Минуту спустя вахтенный сообщил:

— Сэр, производство, кажется, прекратилось. Разнообразной формы лучи, исходившие из шара в центре, тоже исчезли. Болг перезаряжался.

Неожиданно на индикаторных панелях вспыхнуло множество ярко-оранжевых огоньков. Взвыла сирена.

Рамстан обернулся и посмотрел через плечо вахтенного:

— Что такое?

— Мы теряем энергию, сэр! Что-то высасывает ее в огромных количествах! Но ведь утечки нет! Посмотрите сами, сэр!

Голос матери Рамстана промолвил:

— Болг высасывает энергию из механизмов. Он может высасывать ее и из ваших тел, пить вашу жизнь.

Рамстан сохранил достаточно самоконтроля, чтобы обмануть даже самого себя. Он холодно спросил:

— А на вас это не действует?

— Нет. Оболочка нашего дома препятствует высасыванию энергии. Как и оболочка глайфы.

До этого момента Рамстан не был уверен, что говорит это не глайфа.

— Вы можете забрать не только троих из нас?

— Только троих.

— Отключите все сигналы тревоги, кроме одного экрана, — приказал Рамстан вахтенному. — Выключите все ненужное освещение, а то, что останется, уменьшите в два раза.

Он должен был сохранить максимум энергии корабля. Он не знал, как быстро идет процесс высасывания.

Потом Рамстан вызвал доктора Ху:

— Раздайте все сладости, все витамины и белковые таблетки экипажу. Они скоро понадобятся. Тенно объяснит почему.

Вероятно, энергия высасывается и из пищи, но он все же дал экипажу хорошую энергетическую подпитку.

Рамстан про себя выругался. Он хотел было изменить свое решение действовать немедленно и вместо этого подождать немного, чтобы определить, сколько времени занимает перезарядка и производство снарядов. Нет, выбора у него не было.

Он призвал к молчанию всех на корабле и потом сообщил, что случилось.

— У нас мало времени. Индикаторы показывают утечку большого количества энергии.

Он уже почувствовал слабость. Но это могла быть игра воображения.

— Тенно! Нуоли, Дэвис и Тойс должны немедленно отправиться на корабль вуордха. Немедленно.

— Почему эти трое? — спросил Тенно.

— Я не знаю почему. — Потом Рамстан беззвучно спросил: — Шийаи, ты слышала?

— Я слышала. Мы можем войти в ангар. Им не придется надевать скафандры. И, Рамстан…

— Да?

Шийаи, казалось, не хотела говорить то, что должна была сказать.

— Энергия утекает и из ваших боеголовок и батарей лазеров. Если ты промедлишь, бомбы и лазеры станут слишком маломощными, чтобы повредить генераторную сферу.

— Я знаю!

Рамстан посмотрел на экран, считывая данные. «Аль-Бураг» окажется в тысяче километров от сферы-генератора через двадцать минут. Он может приказать уже сейчас выпустить боеголовки и сконцентрировать лазеры на одном участке этой вращающейся энергетической конфигурации. Поскольку из корабля, экипажа, топлива и боеголовок утекает неизвестным науке способом энергия, он может приказать атаковать этого чудовищного вампира немедленно. Но он не может сделать этого до тех пор, пока люди не будут укрыты в безопасном месте: внутри глайфы и в доме вуордха.

Когда объединенная энергия лазеров и боеголовок ударит в эту сферу, висящую в центре болга, сфера разрушится. Она, по словам вуордха, высвободит такую мощь, перед которой энергия лазеров и боеголовок покажется ничтожной. Высвобожденная энергия рванется наружу из сердца этой штуки. Хотя сферическая оболочка болга имеет диаметр в 13 тысяч километров, она будет заполнена разрушительной энергией, сравнимой с той, что бушует в сердце звезды.

Раздался голос его матери, и Рамстан знал, что говорит глайфа, а не Шийаи. Он мог теперь различать в этом голосе слабый отпечаток личности глайфы или вуордха.

— Скажи, чтобы все, кроме трех женщин, шли в аудиторию третьей палубы немедленно. Дэвис и Тойс будут в доме вуордха через минуту. Нуоли останется на корабле до тех пор, пока не сможет забрать меня в дом. Однако ей не следует подходить к аудитории, пока переброска экипажа внутрь меня не будет завершена. Это займет не больше микросекунды, но они должны находиться близко ко мне. Если Нуоли будет близко, я могу втянуть и ее. При таком массовом перемещении я не смогу действовать избирательно. Все, кто поблизости, будут затянуты.

Последовала пауза. Потом снова послышался голос матери Рамстана, но на этот раз говорила Шийаи:

— Как только Нуоли будет в доме, мы уведомим тебя. Ты должен будешь подождать пять минут, прежде чем начинать атаку.

Снова пауза. Потом голос его матери произнес:

— Вели им собраться вокруг меня как можно теснее. Те, кто будет рядом со мной, должны будут положить на меня пальцы, а каждый, кто не сможет коснуться меня, должен держаться за их плечи. И при этом касаться друг друга. Скажи, чтобы они сбились в кучу как можно теснее.

Рамстан отдал приказ согласно ее указаниям. Те, кто был на мостике, немедленно ушли, хотя кое-кто, особенно Тенно, хотели попрощаться.

— Нет, некогда даже пожать руку, — сказал Рамстан. — Идите! Бегите! Я буду говорить с вами, со всеми, пока вы идете в аудиторию.

— Это нечестно, — обиделся Тенно, но повиновался, отсалютовав на прощание.

Рамстан оставил мостик и направился в свою каюту. Он шел туда, потому что каюта для него была… чем? Домом? Материнским лоном? И тем, и другим?

На ходу он говорил, и его слова и изображение подхватывались и передавались на другие движущиеся экраны.

Он декламировал «Рассказ о том, как Аллах повелел уничтожить Все Сущее», песнь, которую часто слышал в детстве, когда соседи, тоже бывшие членами секты аль-Хизра, собирались в квартире его родителей:

— «Аллах приказал ангелу смерти уничтожить океаны.

Ангел смерти пришел к океанам и сказал: „Ваше время окончено“.

Океаны сказали: „Дай нам время, чтобы скорбеть и созерцать нашу красу и величие“.

Ангел смерти сказал, что у океанов нет больше времени, крикнул единожды, и океаны исчезли.

После того как ангел смерти уничтожил океаны, он отправился к горам, к самой Земле, к солнцу, к луне и к звездам, и все молили дать им еще немного времени, год, месяц, неделю, день, час, семь секунд. Но ангел смерти не дал им ничего, и кричал он, и не стало их, как будто никогда не было.

И сказал Аллах: „О ангел смерти, остался ли кто-либо из моих созданий?“

И ангел смерти ответил: „О Аллах, остались только Ты и Твои ангелы“.

И сказал Аллах: „Ангелы, разве вы не слышали, как Я сказал, что каждый должен изведать смерть? Не испрашивайте более времени“.

И ангел смерти и все ангелы умерли, и нет их, как будто они никогда не были созданы.

И остался жить только Лик Его».

Рамстан подумал: «И даже Он — Оно — не живет вечно. Я не буду молить дать мне еще времени».

Рамстан сказал:

— Я прочел эту песнь потому, что, услышав ее, вы сможете понять, почему я не собираюсь уходить ни в глайфу, ни в дом вуордха.

Он остановился перед ирисной диафрагмой, ведущей в его каюту, произнес кодовое слово и прошел в открывшийся вход. Диафрагма в последний раз сомкнулась за ним.

Рамстан подошел к молитвенному коврику и повернул его так, что красная стрелка, кибла, указывала на него самого.

Он подавил мгновенное желание преклонить колени на коврике. Нет. Он этого не сделает. Но все-таки он встал так, что носок его ботинка касался края коврика.

Почему он направил киблу на себя? Не думал ли он, что он и есть Бог?

Мистик-суфий аль-Мансур некогда думал, что он есть Бог. По крайней мере он сказал так на базарной площади и был забит камнями за святотатство. Но — он хотел сказать, что он есть частица Бога, как и все живые существа.

Рамстан видел на экране, что все оставшиеся на корабле, кроме него и Нуоли, собрались в аудитории. «Аль-Бураг» расширил помещение, чтобы вместить почти четыре сотни человек. Но корабль не стал выращивать для них стулья, как сделал бы, если бы они пришли сюда послушать лекцию или посмотреть спектакль. Люди стояли концентрическими кругами, и те, кто был в самом внутреннем круге, положили руки на глайфу, а те, кто стоял позади, теснее прижались к ним и друг к другу.

Рамстан сказал:

— Я желал бы, чтобы события… чтобы все было иначе. Но если бы я мог начать сначала, то вряд ли я действовал бы по-другому или был бы другим. Вы делали и делаете то, что считаете правильным для себя. Я делал и делаю то, что считаю правильным для себя.

Он помолчал секунду, прочистил горло и добавил:

— Вы можете забыть меня, но не забывайте то, ради чего я остался. Прощайте!

У них уже не было времени сказать ему что-либо. Они повалились, все так же прижимаясь друг к другу, их открытые глаза не видели ничего. Не было ни вспышки энергии, ни малейшего уплотнения воздуха в струны и облака, когда та часть, что делает каждого человека разумным и единственным в своем роде, втянулась в глайфу.

— Готово, — сказал голос его матери. — Худ, у тебя еще есть время присоединиться к ним.

— Нет.

— Они будут жить внутри этой маленькой оболочки, и она будет казаться им такой же большой, как Земля, большой, как все вселенные, если они захотят того.

— Нет.

Майя Нуоли вошла в аудиторию, с ужасом посмотрела на тела, бросила взгляд на изображение Рамстана на экране, а потом, вздрагивая, пошла по телам. Она подняла глайфу, прижала ее к груди и пошла обратно. У выхода она снова подняла глаза на экран:

— Прощай, Худ. Да пребудет с тобой Бог. Когда-то я недолго любила тебя, потом ненавидела. Но теперь я думаю, что опять люблю тебя.

— Я совершил роковую ошибку, — сказал Рамстан. — Я любил ответы на свои вопросы больше, чем любил людей. Но единственные вопросы — и единственные ответы, — которые имеют значение, — это люди. Я был всего лишь слугой глайфы и вуордха. Меня подталкивали, подгоняли и посылали туда и сюда — навстречу судьбе, которая была неведома мне до сих пор. Этот план был столь же огромен и темен, как та пустота, в которой мы сейчас находимся. Но я не был механической игрушкой, хотя со стороны могло показаться именно так. Я имел выбор. Я принимал решения, которые хотел принять. Я на краткий миг выбирался из тьмы к свету и снова падал во тьму, но теперь у меня снова есть свет. И на сей раз это мой собственный свет, а не взятый у других. Он принадлежит мне, и он достаточно ярок, чтобы я мог видеть, что творю. Если тьма смыкается вокруг меня, то она уже не так плотна, как была. Немногим достается счастье иметь хотя бы такой маленький отблеск. Да пребудет твой свет всегда с тобой, Майя Нуоли, что бы ни случилось.

— Хорошо сказано, — произнесла Шийаи голосом его матери. — Но ты и не мог умереть так, как жил, среди вечного подозрения. Однако теперь это не имеет значения. В качестве небольшого подарка тебе будет позволено увидеть, что случилось с тремя женщинами.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе не следует бояться, что с ними случится что-то плохое из-за того, что они находятся в нашем доме. Что ж, Рамстан. Ты отверг последнее предложение глайфы. Возможно, напрасная трата времени — спрашивать тебя, не изменишь ли ты свое решение и не присоединишься ли к нам. Невзирая на то что мы сказали твоему экипажу, у нас тут есть еще место. Ты можешь присоединиться к нам, если желаешь. Плохо жить одному, а еще хуже — умирать в одиночестве.

— Нет.

— Я так и думала.

В разговор вмешалась глайфа:

— Рамстан, мы в доме. Подожди пять минут.

Шийаи сказала:

— Смотри. Слушай.

Изображения, возникшие перед ним, были такими бледными, мерцающими и прозрачными, что он мог видеть сквозь людей и монстров экран, показывающий мостик. Вуордха находились в комнате, которой Рамстан прежде не видел, в круглой комнате, посреди которой был круглый бассейн. Они стояли по пояс в воде. Рядом с ними, в том же кругу, стояли Тойс, Нуоли и Дэвис. Все трое выглядели испуганными. Нуоли прижимала к груди глайфу. Сбоку от нее плавало существо, похожее на огромного лосося, оно терлось головой о левое колено Нуоли. С другого бока рыбы, положив одну руку на рыбий плавник, а другой касаясь мерцающей твари, плавал «веселый, который прыгает». Мерцающее существо, «холоднокровный, который пьет горячую кровь», касалось Уополсы.

— Мы образовали круг, и я готова положить в рот первый из сигилов, — сказала Шийаи. — Я сделаю это, как только смогу определить, удалось ли тебе уничтожить сердце болга или нет. Уополса подсчитала вероятность уничтожения болга. Она сделала и кое-что большее. Она видит… немного дальше, чем я или Грринда. Как бы то ни было, она говорит, что у тебя семьдесят пять шансов из ста на успех. Это хороший шанс, Рамстан.

Мы трое тоже когда-нибудь умрем, — продолжала Шийаи. — Точнее, Грринда и я. Уополса тоже умрет, хотя и не так, как мы. Она уйдет… куда-то в другое место. Но до этого мы научим этих трех женщин всему, чему они смогут научиться. И в один прекрасный день они станут вуордха. Если пожелают, конечно. Я думаю, что пожелают… Итак, прощай, Рамстан. Мы больше не увидим тебя, но, быть может, мы увидим подобных тебе.

Рамстан засмеялся:

— И даже сейчас вы думаете о времени, когда вам может понадобиться другой подобный мне?

— Могут быть и другие болги.

Рамстан посмотрел на мигающие на экране цифры.

Пока он смотрел на то, что происходит в доме вуордха, прошло пять минут, хотя он мог бы поклясться, что это заняло не более тридцати секунд.

Он открыл рот для приказа. Кодовое слово, по которому «Аль-Бураг» должен был выпустить снаряды и включить лазеры, пылало в его сознании, пылало столь же ярко, как цифры, высвечивающие время на экране.

Почему он выбрал в качестве кодового слова имя своей матери — Хадиджа?

Хватит вопросов.

Он выкрикнул это имя.

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

Реклама на сайте