«Носители Совести»

Сергей Чекмаев Носители совести

Я освобождаю людей от отягощающих ограничений разума, от грязных и унизительных самоистязаний химеры, именуемой совестью и моралью, и от претензий на свободу и независимость, до которых дорастают лишь немногие.

А. Гитлер (по свидетельству Г. Раушнинга в книге «Голос разрушения»)

Империя пала сама. Нет, она не рухнула в неравной борьбе с десятками врагов, и по улицам древних столиц не прошлись маршем орды новых варваров. Воздушные флоты тяжелых бомбардировщиков не разносили в щебень имперские города.

Империя не была тысячелетним рейхом, истоки которого терялись бы в глубине веков. Совсем нет. Она просуществовала всего лишь около семидесяти лет – разве это срок для истории? Но годы, насыщенные военными победами и экономическими прорывами, стяжали Империи имя. Имя и славу, о которых не могли мечтать и супердержавы прошлого с многовековым стажем.

Западные соседи – конгломерат маленьких дряхлеющих стран, по привычке именуемый Ойкуменой – долго еще боялись могучего и таинственного восточного исполина. Потом слава Империи ушла, осталось только имя. А еще через несколько лет и оно кануло в небытие.

Империя пала сама, по воле своих граждан, которые не хотели больше жить в «дружной семье», в одной большой коммунальной квартире. Впрочем, некоторые из них считали ее «тюрьмой народов». И даже считают так до сих пор. Им еще предстоит понять свою неправоту. Ведь Империи удалось сделать то, что так и не смог осуществить никто из ее предшественников – собрать под одной крышей народы, веками враждовавшие друг с другом. Кровные враги, способные предъявить немалый счет соседям, живущим по ту сторону реки или через перевал, теперь считались равноправными братьями одной большой семьи. И пусть не ушел до конца кровавый туман из воспоминаний прошлого, пусть иногда рука тянулась к кинжалу, междоусобицы прежних времен ушли. Как многим казалось, навсегда.

Они ошибались.

Спокойная жизнь и мирное соседство извечных недругов держалось лишь на силе Империи, ее штыках, ее власти и авторитете. И, как только Империя рухнула, старая вражда разгорелась вновь. Запылали города, в дома, еще недавно чистые и ухоженные, врывались озверелые толпы. Соседи убивали соседей, с которыми мирно жили бок о бок не одно десятилетие. На улицах воцарилось средневековье, мрачное и непроглядное. Забытое, казалось, навсегда, с того дня, как в этих землях воцарилась Империя. Но идеологи новой власти так и не смогли вытравить память о нем, лишь замаскировали слегка глянцем легенд и величием имперской мифологии.

И теперь средневековье отомстило.

Так было на Востоке. На Западе случилось иное.

Ойкумена с восторгом приняла известие о распаде Империи. Страшный и непостижимый враг ослабевал на глазах, еще каких-нибудь два-три десятилетия – и его можно больше не бояться. Стараясь закрепить развал, Ойкумена, после недолгих колебаний, с радостью принимала в свои ряды осколки рухнувшего исполина. Самые западные части Империи, никогда не терявшие связи с Ойкуменой, становились новыми участниками конгломерата. В мгновение ока сменились символы власти и партийная идеология, появились государственные флаги, гербы и гимны. Переписывалась история, откуда-то возникали свои, национальные, неимперские герои. Получили новые имена улицы, проспекты и даже целые города, зачастую в угаре переименовывались даже те, что раньше, в доимперские времена, не существовали. Менялись государственные языки – с имперского на национальный. И мало кого заботило, что на нем умела говорить едва ли десятая часть населения страны. Новоиспеченные государства изо всех сил старались забыть о своем имперском прошлом.

Вот и Североморье, бывшее когда-то грозным имперским форпостом, стало вполне обычной ойкуменской страной со своим парламентом, легитимным президентом и правами человека. С высокими налогами, но и высокими социальными выплатами. Хотя, справедливости ради, надо отметить, что многие из них существовали лишь на бумаге.

Наверное, ради всего этого стоило менять статус имперской провинции на гордый имидж независимой страны, участника западного конгломерата. И стоило, наверное, продавать за гроши контрольный пакет акций самых мощных предприятий ойкуменским промышленным гигантам.

Замерли когда-то мощные верфи Балтийска, завод Станкотяжмаш, цеха Агрегатстроя, гигантской строительной базы сверхтяжелой машинерии. Встал химкомбинат красителей, лишь в отдельных его корпусах еще теплилась жизнь. С трудом шевелился, как умирающий динозавр, огромный столичный порт.

Ойкумене не нужны были конкуренты. Бывшие имперские заводы, несмотря на устаревшее оборудование, все еще могли выдавать качественный товар по низкой цене. Но… это нарушило бы давным-давно выстроенный, отлаженный, как хороший механизм, конкурентный баланс Ойкумены. И новые хозяева, скупив североморские предприятия, предпочли закрыть их.

Впрочем, новые жители Ойкумены не остались без работы. Через территорию Североморья шел транзит энергоносителей, которыми всегда славилась Империя. Отщипывая свой кусочек в виде транспортных тарифов, а то и просто – открывая время от времени кран нефтепроводов, независимая держава вполне могла кормить своих граждан.

Но граждане и сами не сидели сложа руки. Ойкуменский экспорт в Империю, плата за нефть, газ и ценное сырье, тоже шел через Североморье. Большегрузные фуры пересекали маленькую страну с Запада на Восток. Водителей надо было кормить, поить, давать ночлег, охранять. Иногда в прямом смысле, иногда в переносном – то есть просто получать деньги за безопасный проезд. На общепринятом языке такая операция именуется рэкетом. Некоторые граждане Североморья на свой страх и риск сами перевозили ойкуменские товары, самые смелые – перегоняли подержанные автомобили. Прибыльный бизнес: в Ойкумене не знали, что с ними делать, и отдавали за гроши, а в Империи спрос на них не ослабевал.

Североморье жило торговыми связями Ойкумены и Империи. Паразитировало на них.

Страну заполнили криминальные группировки, и свои, местные, и пришлые с Востока и Запада. После нескольких лет кровавых войн и дележа сфер влияния, перестрелки на улицах североморских городов перестали быть чем-то из ряда вон. За каждым транспортным потоком теперь наблюдал свой босс, чиновники и правительство получали изрядный куш, обычным гражданам тоже кое-что перепадало.

Время от времени какого-нибудь сенатора обвиняли в связях с имперской мафией, назначались парламентские слушания, пресса кричала на все лады о продажности политиканов. Проштрафившегося сенатора снимали, на его место садился новый, представляющий интересы другой группировки.

Постепенно люди привыкли так жить.

Среди кровавых разборок и мафиозных войн, когда перестрелки и взрывы – обыденные сюжеты городских новостей. Среди чиновников, строящих многоэтажные дворцы в курортных зонах. Среди урезанных социальных программ, на которые все чаще не хватало денег из-за дефицита бюджета. Среди проносящихся по улицам громад тонированных джипов, плюющих на правила дорожного движения. Среди контраста бедных кварталов и искрящихся неоном центров развлечений для «новых хозяев жизни».

Люди привыкли так жить. Жить сродни раковому наросту на кровяной артерии.

Но были и такие, кто так и не смог смириться с грязью, подлостью и болью окружающего мира.

ПРОЛОГ

Сказать по правде, когда Ксюха в первый раз собиралась к старому профессору, ей было немного не по себе. Кое-кто в институте распускал про него довольно гадкие слухи: вот, мол, старый козел интересуется молоденькими, да еще настолько обнаглел, что не стесняется принимать их у себя дома. Только потом Ксюха поняла, что слухи пущены в ход девчонками со старших курсов, которым выпало сдавать профессору экзамен. И хотя его предмет – физиология – слыл легким, спрашивал он всегда строго и оценки ставил в соответствии с уровнем знаний. Так что привычная система «надень короткую юбку и блузку с вырезом – и четверка обеспечена» с ним не работала. Ну, а у любительниц платить за экзамен натурой вообще ничего не получалось. Их всех стройными рядами профессор отпралял на пересдачу.

Вот обиженные на «несговорчивого старпера» студентки и решили отомстить. Так Мила Стемпер, первая красотка четвертого курса, неоднократно с жаром рассказывала:

– Представляешь, он ставит мне в зачетку «неуд» и говорит, сладко так: не забудьте, пересдача в начале августа. Надеюсь, вы придете достаточно подготовленной, не как сегодня. И вообще я бы порекомендовал вам заниматься дополнительно.

На этом месте Мила обычно гневно встряхивала великолепной косой:

– Сказал и посмотрел на меня так, что все сразу стало понятно. Ждет, что я ему прямо тут и скажу: профессор, а можно позаниматься с вами. Тут бы он растаял, конечно, рассыпался в комплиментах, конечно, мол, ради вас, девочка, все что угодно. Но я его обломала. Зачетку взяла, процедила «спасибо» сквозь зубы, так чтоб понял старый извращенец, что ничего ему не обломится, и ушла.

Наслушавшись подобных историй, Ксюха, понятное дело, идти к профессору особенно не желала. Но что поделаешь, когда институтская библиотека дышит на ладан уже восьмой год. За некоторыми редкими, и оттого популярными книжками приходится занимать очередь месяца за три. А старых учебников, по которым до сих пор преподаются многие предметы, вообще днем с огнем не сыщешь. Они же на имперском языке, а по распоряжению Министерства просвещения во всех учебных библиотеках Североморья оставили книги только на местном, северном наречии.

– А как мы детей учить будем? – то и дело спрашивают преподаватели. – Новых-то учебников нет, да и программа обучения пока не принята.

Чиновники, как обычно, не слышат.

Можно негодовать и ругаться, сколько влезет, но без имперских учебников учится невозможно. Говорят, диплом Североморского высшего медицинского института теперь принимают в Ойкумене. Звучит хорошо – бакалавр медицины. Интересно, знают ли на Западе, какие учебники читают будущие медики? Скорее всего – нет, иначе разом бакалавриат прикрыли бы. Не любят в Ойкумене имперское, что и говорить.

В Североморье тоже не любят, или, по крайней мере, делают вид, но…

Учится-то надо.

Хорошо Виола Ариадновна, преподаватель биоинформатики и – по совместительству – институтский библиотекарь шепнула Ксюхе по секрету, что нужные учебники есть у старого профессора Круковского.

– Он, моя дорогая, всю жизнь медицине отдал. При Империи академиком был, потом ушел на пенсию, но про нас не забывает, физиологию преподает, на смежных курсах отдельные лекции читает.

– Я знаю, Виола Ариадновна, – невежливо перебила Ксюха – времени на разговоры не было, успеть бы перед лекцией в кафешку институтскую забежать.

Химичка не обиделась. Несмотря на возраст и покровительственные интонации, она оставалась человеком веселым и бесконфликтным, умудряясь ладить и со студентами, и с преподавателями и даже с ректором собственного факультета, мрачным и раздражительным Львом Канторовичем.

– Может и знаешь, спорить не буду, ты у нас умненькая девочка… – Ксюха виновато потупилась, не заметив, что глаза Виолы Ариадновны смеются. – Но все знать нельзя, потому слушай, что тебе скажет старая перечница, давным-давно выжившая из ума. У профессора дома огромная библиотека, он ее всю жизнь собирал. Уверена, там найдется, что тебе нужно. По крайней мере, всегда находилось. Телефон профессора я тебе сейчас напишу, позвони, узнай: есть ли? Если есть – спроси, может ли дать. Поняла? Думаю, все будет нормально, Богдан Владиленович редко кому отказывает.

– Спасибо, Виола Ариадновна. Что бы я без вас делала, – честно сказала Ксюха.

– И то верно, – хитро ответила химичка. – Пропала бы. На вот, держи телефон.

В первый раз перед дверью профессора Ксюха оробела. Подъезд, где жил Круковский, не производил впечатления – обычная для столичных пригородов многоэтажка, чистенькая, стерильная, но все-таки благоухающая неистребимым кошачьим запахом. Но дверь – дверь была, что надо. Солидная, мощная, обитая черным дерматином, да еще украшенная вдобавок тисненой табличкой: «Профессор Б. В. Круковский».

И звонок оказался под стать – вычищенная медная кнопка таинственно посверкивала в полутьме подъезда. Ксюха нажала, и где-то внутри проснулся мелодичный сигнал, чем-то похожий на бой старых напольных часов.

Профессор долго не открывал, Ксюха уже подняла руку, чтобы позвонить еще раз, как из-за двери донеслось:

– Кто там?

– Извините, – затараторила она, – это Ксения, я вам звонила сегодня, по поводу книг…

– Конечно, – загрохотали засовы, дверь наконец распахнулась. – Прошу вас, Ксения, заходите.

В домашних брюках и вытянутой водолазке с вышитой эмблемой имперской академии наук он показался Ксюхе совсем не старым. Нет, ее встретил пожилой, немного усталый, но радушный и веселый человек. Улыбка словно освещала его изнутри, хотя и чуствовалось, что профессору не часто приходится улыбаться.

Круковский явно обрадовался приходу неожиданной посетительницы. Немедленно предложил ей чаю, а когда Ксюха, сославшись на жуткую предэкзаменационную горячку, отказалась, заметно расстроился. Позже Ксюха поняла, как, наверное, тяжело ему одному изо дня в день в огромной пустой квартире, и отругала себя за черствость.

Профессор провел ее в полутемную комнату.

– А здесь мой кабинет. Какие, говорите, книги вам нужны?

Ксюха даже не смогла сразу ответить, пораженная обстановкой. Небольшая по размерам, полутемная комната казалось гигантской из-за громоздящихся до потолка книжных шкафов и полок. Потемневшее от времени дерево и выцветшие корешки властвовали в кабинете Круковского. Ксюхе еще никогда не доводилось видеть сразу столько книг, разве что в центральной столичной библиотеке.

– Что? Ой, извините меня, пожалуйста, Богдан Владиленович! Я… я засмотрелась по сторонам. У вас тут целое книгохранилище.

Она крутила головой по сторонам, разглядывая полки. Профессор улыбнулся.

– Вы мне льстите, Ксения.

– Тут, наверное, миллион книг. Как вы только находите нужную?

– Скажите, что вы ищете, и увидите.

– «Физиология животных» Брейделя, «Регуляторные системы организма» Дубинина, «Введение в клеточную биологию» издания имперской академии и… учебник Альматовского.

Круковский быстро нашел нужные книги, отдал Ксении и с сожалением посетовал, что ни у кого сейчас нет времени поговорить со стариком. Ксюха почувствовала укол совести: «А я еще черт знает что о нем думала!»

В следующий приход к профессору от чая она уже не отказалась. Богдан Владиленович несказанно обрадовался, засуетился, побежал на кухню ставить чайник.

Так и повелось – сессия набирала обороты, Ксюхе то и дело приходилось бегать к Круковскому, и, чтобы не обижать старого профессора, она неизменно принимала приглашение на чай. Теперь никаких пакостей с его стороны она не боялась.

Чай у Круковского был превкусный – Богдан Владиленович как-то обмолвился, что один из его учеников, ныне известное в Ойкумене медицинское светило, не забывает своего учителя, раз-два в месяц присылает по пачке настоящего островного чая.

А вот со всем остальным дела у профессора обстояли не так хорошо. Жил он один, не слишком следил за собой и своим рационом. А вдобавок, как все люди науки, Круковский отличался некоторой рассеяностью. Потому и посуду он мыл когда придется, о состоянии холодильника особо не заботился. Ксюха в первый раз чуть не прыснула со смеху, когда профессор разлил великолепный островной чай в коричневые от налета чашки, а в качестве сладкого поставил на стол вазочку с засохшим печеньем.

Пришлось брать ситуацию в крепкие женские руки. Получив те же чашки в третий раз, Ксюха мягко отчитала профессора за антисанитарию, перемыла посуду и заварила чай уже в новый, до блеска вычищенный чайник.

Богдан Владиленович не сопротивлялся. Вряд ли он замечал, что с приходом Ксении посуда становится чище. Ему просто нужно был с кем-то поговорить, чтобы живая душа сидела с ним рядом, слушала его, брала и возвращала книги, угощала домашними пирожками.

Чтобы убедиться – он еще жив и даже кому-то нужен. Пусть даже и в роли библиотекаря для молоденькой девчонки.

Вот и сегодня профессор встретил Ксюху с той же старомодной учтивостью, и вместе с тем – с тихой затаенной радостью. Тяжело отдать всего себя государственной науке, посвятить ей свою жизнь, а на закате лет отчетливо осознать: Империя ушла навсегда. Нынешней же стране, мельчайшему осколку когда-то былой мощи – ты не интересен. Ксюха не раз слышала такие разговоры от отца. Родители так и не смогли найти себе место в жизни независимого Североморья, и три года назад, дождавшись пока дочь сдаст вступительные экзамены, вернулись на родину, в имперское Полесье.

Ксюха сбежала по лестнице, прижимая к груди драгоценные книги.

«Ох, ну до чего гадостно пахнет!»

Она открыла дверь подъезда, вдохнула чистый уличный воздух. Подумала:

«Жалко сегодня не удалось посидеть с Богданом Владиленовичем. Он, наверное, расстроился. И в магазин, конечно, надо было сходить – он все жаловался, что в холодильнике ничего не осталось. Теперь сам пойдет. Я когда уходила, он как раз собирался. Некрасиво получилось. Если бы не завтрашний зачет!»

Инесса Исааковна преподаватель цитологии, назначила зачет на одиннадцать часов. Специально назначила, зная, что автобус приходит к институту в девять двадцать и в одиннадцать ноль восемь. За потора часа до начала никто в институт не попрется, предпочтя доспать немного или подучить непослушный предмет. Соответственно, Инесса по кличке Лох-Несса с чистой совестью запишет всем неуды, к экзамену не допустит – отправит пересдавать на лето.

Ксюха пробежала через двор, едва протиснувшись между двумя перегородившими проход здоровенными джипами.

– Блин! Наставили тут! Пройти невоможно!

Из-за опущенного стекла за ней лениво наблюдал бритоголовый водитель. Даже хотел окликнуть: девочка совсем ничего, вполне в его вкусе.

Но она уже проскочила площадку, и несостоявшийся поклонник махнул рукой: надо будет – Крыса таких десяток привезет. Тяжелая золотая цепь на могучей шее лениво колыхнулась.

Ксюха нырнула в арку, и выбежала на широкий, гулкий проспект Независимости. По нему бесконечным потоком шли тяжелые грузовики с прицепами. «Как бы за ними автобус не пропустить, а то он здесь очень редко ходит».

Ну точно! Желтая гусеница, приветливо распахнув двери, пыхтела у остановки. Ксюха покрепче ухватила книги и рванула изо всех сил.

Она влетела дверь в тот самый момент, когда водитель пробурчал в микрофон:

– Следующая остановка – Дом обуви.

Двери захлопнулись.

«Фу-ух, – подумала Ксюха, отдуваясь. – Успела».

Профессор Круковский проводил глазами стремительную девичью фигурку, дождался, пока она не вскочила в автобус. Улыбнулся, кивнул, словно бы соглашаясь сам с собой, и вышел в прихожую.

То, что происходило в этот момент на пустыре перед домом, не привлекло его внимания.

1

С утра в прокуратуре было тихо. Арсений снял кабинет с охраны, швырнул под стол дипломат и полез на подоконник открывать форточку. Солнце начало припекать прямо с утра, в помещении царила духота, мешаясь с застарелым табачным ароматом.

Хлопнула дверь, в кабинет ворвался напарник Арсения – Глеб, как обычно шумный, буйный и неуемный.

– Что это ты, Арсений Юльевич, от тяжелой работы в окно решил сигануть?

И не успел Арсений придумать достойный ответ, как Глеб уже забыл и про окно, и про тяжелую работу, переключившись на новую тему. Он вообще все делал быстро – говорил, думал, работал. Наверное поэтому часто ошибался, но никогда не унывал.

– А я вчера в ОВД «Припортовое» ездил. Ты там бывал хоть раз? Впрочем, нет, куда тебе. Ты у нас по верхам летаешь. Осуществляешь прокурорский надзор за делами по организованной преступности, – скороговоркой протараторил Глеб, соответствующими телодвижениями изобразив тот самый «надзор»: сжал ладони в кулаки, приложил к глазам, на манер полевого бинокля. – В «Припортовое» тебя и не заносит никогда. Спальный район для докеров, там одна бытовуха да поножовщина. А всей оргпреступности – банда докерских сынков, что тырит на бензоколонках водку. Ну, так я тебя просвещу: в местном ОВД такая помойка!

Арсений слез с подоконника, аккуратно отряхнул штаны и сказал:

– Так уж прямо и помойка?

– Натуральная! С запахом! – восторженно проговорил Глеб. – Вот слушай, что я тебе сейчас расскажу. Короче, сижу я у замначальника… наглый такой майорище, мордатый… сижу, значит, листаю дела, слушаю, как он передо мной успехами подчиненного ОВД похваляется, и тут влетает здоровенный детина в патрульной форме и начинает что-то мямлить. Ну, я сразу понял – коренной житель. Североморец, значит.

Глеб потер переносицу и радостно провозгласил:

– О! Кстати, слышал новый анекдот? Все забываю тебе рассказать. Зимняя Олимпиада, биатлон. Диктор комментирует: пока североморский лыжник отрывается от старта…

Арсений чуть заметно улыбнулся: ох уж, эти глебовы заморочки.

Глеб, имперец по национальности, состоял в радикальной партии и больше всего на свете не любил североморцев. Естественно, нелюбовь была взаимной. Глеб торчал на своей должности уже шестой год и не имел никаких перспектив хоть немного продвинуться по служебной лестнице. Сам он объяснял это происками в верхах. Верхи, по мнению Глеба, состояли сплошь из североморцев. Арсения, полукровку, он воспринимал в зависимости от настроения – то как «своего» до мозга и костей, то как злейшего врага. Судя по всему, сегодняшнее утро Глеб начал в приподнятом расположении духа.

– Смешно, да? Так вот, представляешь, вбегает этот и прямо с порога: на Третьей Лесной – ограбление и убийство! Взломали дверь, хозяев зарезали прямо во сне, а квартиру – вынесли. Все, говорит, забрали, даже телефон срезали. На месте группа работает, поехали, мол, дверь надо опечатать. А майор этот ему отвечает: подожди, не гони. Сейчас Витасу позвоним, пусть быстренько на эту квартиру запишется, будто он там жил. Когда весь сыр-бор уляжется, можно будет продать. Всем денюжка капнет. – Глеб стукнул кулаком об колено. – И все это при мне, представляешь?! Совсем североморцы обнаглели!!!

Арсений вздохнул. Лучше уж промолчать, а то на полдня заведется. Тоже любитель бревен в чужом глазу. А ведь прекрасно знает, сколько здесь, в Центральной, стоит затягивание дела, направление на доследование, снятие прокурорского надзора. На все есть специальный прейскурант, и все равно, кто на контроле сидит: выходец ли из Империи, североморец, цена есть у всех. У кого-то пятьсот кредиток, у кого-то – полмиллиона, но не оттого, что один честнее другого. Просто у первого должность повыше, а значит, возможностей помочь-навредить больше.

Звякнул внутренний телефон. Звякнул и замолчал, словно понимая: ничего хорошего он сказать не может. Арсений и Глеб одновременно посмотрели на древний аппарат с затертым имперским гербом и остатками черных цифр на кнопках. И тут он зазвонил снова, длинно и требовательно, почти без пауз.

– Это тебя, – почему-то шепотом сказал Глеб. Арсений кивнул и снял трубку:

– Арсений Догай, слушаю.

– Здравствуй, Арсений Юльевич!

– Доброе утро, господин старший прокурор!

– Собирайся, Арсений, из Балтийска вызов поступил. Машина сейчас будет.

– Что случилось?

– А что у нас может случиться? Подопечные малость повоевали. Группа из местного ОВД уже там, сообщают: полдюжины тачек искореженных, одиннадцать трупов, весь двор в крови и гильзами завален.

Арсений присвистнул.

– Давно такого не было.

– Вот именно. Так что давай, бери дело под свой контроль, съезди, посмотри, что да как, потом мне доложишь.

«Конечно, – подумал Арсений, – а ты посмотришь, перспективное ли дело, стоит за него браться, чтобы Генеральный скормил очередную вкусную коврижку за усердие».

Старший прокурор Каневский не зря считался самым беспринципным карьеристом во всех структурах Минбеза. Такой родного брата продаст. Не зря в прокуратуре его за глаза звали Каином.

– Хорошо, господин старший прокурор. Сделаю.

Глеб с жадностью ловил каждое слово, и стоило Арсению повесить трубку, как он тут же выпалил:

– Ну что? Заказное? Кого грохнули?

– Братва в Балтийске пострелялась. Каин говорит – одиннадцать трупов.

– Ого! Чего они там не поделили?

– Поеду выяснять, – сказал Арсений, подхватил с пола дипломат и сказал: – Не скучай тут без меня.

И чтобы не слышать ответ Глеба, прикрыл за собой дверь.

Машина действительно ждала во дворе – побитая жизнью старая имперская «волна» с аляповатой эмблемой госпрокуратуры и надписью на североморском: «Nordermare Prosekution».

Водитель Арсения узнал – видимо когда-то уже выезжали вместе.

– Добрый день, Арсений Юльевич. Говорят, в Балтийске война?

– Ну, война не война, но что-то в этом роде. – Арсений посмотрел бланк телетайпа. Под шапкой «Для служебного пользования. Не подлежит передаче по незащищенной сети» сообщение о перестрелке выглядело вполне уместным. И в самом деле, больше всего похоже на донесение с фронта. – Здесь сказано: проспект Независимости, дом девяносто три, площадка перед рестораном «Нептун». Знаешь, где это?

– А то как же! – водитель крутанул руль, выводя машину в узкий боковой проезд. – Не волнуйтесь.

– За сколько доедем?

– За час точно. Сейчас дороги пустые.

Балтийск встретил Арсения нестерпимой жарой. Ему уже приходилось бывать здесь, и по делам прокуратуры, и просто так – года полтора назад Ирэна повезла его знакомиться с родителями. Рандеву вполне удалось: была домашняя выпечка, трогательный ойкуменский сервиз, из тех, что достаются по большим праздникам или для особых гостей и приветливая мама, изо всех сил старающаяся не спугнуть дочкино счастье.

Потом они долго гуляли по ночному городу. Огромный столичный сателлит, в котором жило тысяч триста душ, ночью преображался. Затихали улицы, гасли огни блочных многоэтажек, только громыхал где-то вдали проспект Независимости да влажный ветер с моря тихо шелестел зелеными кронами. В имперские времена Балтийск считался местом отдыха могучего Северного флота, и даже носил гордое имя Северного Зеленограда. От былой славы остались лишь тенистые аллеи, пересекавшие город по всем возможным направлениям.

Ресторан «Нептун» возвышался над проспектом Независимости шикарным трезубцем. Несмотря на то, что стоял он на самой оживленной трассе Запад-Восток, дальнобойщики его не жаловали. Может, из-за беспредельно высоких цен, а может, опасались ресторанных завсегдатаев. «Нептун» не зря считался излюбленным местом отдыха балтийской братвы.

Вот и сейчас на стоянке перед рестораном не было ни одной фуры. Два тяжеловесных джипа, длинные «сольвы» с тонированными стеклами, хищные передки «аутоунионов». От правой стены «Нептуна» тянулась куда-то во дворы тревожно-алая лента полицейского заграждения. У самого входа приткнулся патрульный «козел», борта машины подпирали разморенные жарой бойцы СВАТ в пропотевших рубахах с короткими рукавами. У пояса на ослабленных ремнях болтались дулом вниз потертые АКСУ.

Арсений вылез из машины, подошел к патрульным, на ходу доставая удостоверение.

– Следователь Центральной прокуратуры Арсений Догай. Где я могу видеть начальника группы?

Бойцам было все равно. Даже если бы перед их ясными очами появился сам министр безопасности, вряд ли они проявили большую активность. Тот, что постарше вообще промолчал, второй лениво кивнул куда-то в сторону:

– Там все… за рестораном…

За «Нептуном» располагался небольшой пустырь, отделяющий шумный проспект от линейки унылых блочных новостроек. Ближе к домам красовалось несколько детских площадок, огороженных хлипким забором: песочница, ржавые качели и пара деревянных скамеек. Места для игр ребятне явно не хватало – потрескавшийся асфальт пустыря был весь исчерчен мелками. Здесь были и привычные «классики» в современном варианте «матрица», и просто детские рисунки, и сакральное: «Камилка – дура».

Сейчас старые меловые линии заливала кровь, а невозмутимый эксперт-криминалист рисовал свою картинку: обводил контуры тел погибших. Едва он заканчивал, как следовавшие за ним по пятам мрачные парни в форме медслужбы неспешно упаковывали тела в мешки и оттаскивали в труповозку. За открытой дверью микроавтобуса с красным крестом виднелось уже не меньше полудюжины пластиковых мешков. То и дело клацал затвор фотоаппарата.

Декорации маленькой балтийской войны производили впечатление – распростертые тела в лужах крови, угловатые меловые контуры, тут и там попадались обведенные кружком гильзы. На выезде с пустыря, вцепившись мощными колесами в асфальт, стояло несколько угольно-черных джипов. Насколько Арсений мог видеть, у трех из них в бортах и дверях красовались пулевые пробоины, разбитые выстрелами лобовые стекла осыпались стальной крошкой, припорошив капот, пустующие передние кресла и мертвых водителей.

До Арсения донесся обрывок разговора:

– Смотри – сплошные «нексусы». Знаешь, как их в Управлении называют?

– Как?

– БМП. Боевая машина пехоты, на них братва на стрелки выезжает…

Арсений подошел к группе оживленно переговаривающихся полицейских. Судя по лейтенантским нашивкам, начальник группы должен быть среди них.

– Добрый день. Арсений Догай, следователь прокуратуры. Могу я видеть старшего группы?

Приземистый, грубоватого вида старший лейтенант смерил его взглядом, представился:

– Старший оперуполномоченный Роман Вебер.

Протянутую руку полицейский пожал несколько неохотно, но без видимого вызова. Как и любой другой опер, прокуратуру Вебер явно не жаловал.

– Когда поступил сигнал? – спросил Арсений, достав блокнот. Конечно, завтра утром у него будет и протокол осмотра места происшествия, и полный отчет, но кое-какие подробности он решил выяснить прямо сейчас, чтобы было над чем подумать на досуге.

Опер усмехнулся:

– Сигал был далеко не один. Начиная с двенадцати сорока, по-моему, каждый окрестный житель к нам позвонил, не поленился. Девчонки из ресторана говорят, что стрельба была бешеная. Как на войне. Наряд через пятнадцать минут приехал… но все уже затихло. Моя группа была на месте около двух. С тех пор здесь и топчемся.

– Наверное, не стоит спрашивать нашли ли что-нибудь приметное. Здесь, – Арсений оглянулся, – все приметное.

– Да уж. – Вебер снова усмехнулся, сунул в рот ломкую дешевую сигарету, затянулся. – Шесть машин продырявили, оружия – на полроты хватит, одиннадцать трупов. Один, правда, живой остался, минут двадцать, как на скорой увезли.

– Он сказал что-нибудь?

– Он много чего сказал, осталось только выяснить – наврал или нет. Завтра вместе со всеми бумагами перешлем его показания.

– И все же… Ничего в его показаниях вас не насторожило? Согласитесь, Роман, дело нам с вами досталось нелегкое.

– Почему же, – старлей в упор прищурился на Арсения, словно стараясь его переубедить. – Все просто, как день. Тех, что справа были, – он кивнул на три дальних джипа, – мы знаем, местная группа, так называемые «крестовские», вторые, похоже, пришлые, вот и подранок о том же рассказал. Хотели территорию поделить, не договорились, вот и повоевали. Почти все трупы. Протокол, опись. Виновные в морге, дело закрыто. Или у прокуратуры другое мнение?

Вебер больше не улыбался. Он смотрел почти враждебно, и Арсений его понимал. Зачем и так по горло заваленному делами оперу еще и это побоище? Глухарь, не глухарь, внеше вроде бы действительно все ясно, но побегать придется. Не лучше ли сразу наметить дело в архив «за отсутствием подозреваемых»?

– Господин старший лейтенант! Господин старший лейтенант! Можно вас на минуточку!

Между пустырем и стеной ресторана «Нептун» тянулась небольшая аллейка. Среди чахлых, но, тем не менее, заботливо подстриженных и побеленных известью тополей стояло несколько полицейских. Один присел на колено перед бесформенной темной массой, другой призывно махал рукой Веберу:

– Господин старший лейтенант! Сюда!

– Извините, я на минутку, – с заметным облегчением сказал опер. Общение с прокурором его тяготило – не успел приехать, столичная шишка, как тут же начал во все лезть. Не его это дело.

– Если позволите, – не без иронии сказал Арсений, – я с вами.

Вебер пожал плечами.

– Пойдемте.

Развернулся и пошел в сторону аллеи.

Шагов за тридцать Арсений понял, что дело нечисто. Полицейские несколько подавлено молчали, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Перед Вебером они расступились, кто-то сказал:

– Вот, господин старший лейтенант, смотрите…

Неловко поджав под себя руку, на серой комковатой земле лежал старик. С первого взгляда было ясно, что он мертв, – на старой вытянутой водолазке, украшенной какой-то эмблемой, расплывалось красное пятно. Точно под эмблемой прорванная ткань задубела под коркой запекшейся крови.

– Документы есть? – отрывисто спросил Вебер. Арсению на минуту показалось, что он сейчас выругается.

– Есть, – кивнул один из полицейских. – Вот, смотрите.

Старлей пролистал тощую красную книжечку, не глядя протянул Арсению.

«Пенсионная книжка. Выдана на имя Круковского Богдана Владиленовича», – прочитал он.

На обычного братка пенсионер не тянул. Никак. Одет просто, даже можно сказать бедно, и вид… совсем не цветущий.

«Не дай бог, какой-нибудь вор в законе. Имперский гость. Тогда Каин с этого дела не слезет».

– Вы все еще думаете, Роман, что дело можно просто так сдать в архив?

2

Осмотр завершился только к семи вечера, и в прокуратуру Арсений решил не возвращаться. От Балтийска до столицы минимум часа полтора езды, а по вечерним пробкам – и все два. Лучше уж домой. Тем более что всю бумажную лавину – протокол осмотра, рапорт дежурного, отчеты – доставят только к двенадцати, вместе с утренней курьерской почтой.

Так что подождет дело до завтра, никуда не денется.

На короткое мгновение Арсений почувствовал укол совести. Сейчас он, весь из себя вальяжная столичная штучка, суровый прокурор, рванет домой в объятья кондиционированной прохлады, а взмокший полицейский опер еще часа три проторчит на месте происшествия, а потом поедет не к жене и сыну, а в отделение, где до ночи будет строчить отчеты.

Зато старшему лейтенанту Роману Веберу не придется докладывать Генеральному прокурору о результатах расследования. Дело-то, конечно, несложное: ну, пострелялась братва, кого сейчас этим удивишь? Но случилось это в Балтийске, в шестидесяти километрах от столицы, а не в приграничном Поружбе каком-нибудь. Журналюги завоют, как голодные волки, парламент назначит комиссию, президент прикажет министру безопасности взять дело под личный контроль… Придется демонстрировать результаты, подозреваемых, успехи следствия.

А подозреваемые сейчас как раз на трех труповозках направляются в городской морг. Какие уж тут успехи следствия?

– Роман! Я поехал, заканчивайте тут без меня. – Арсений пожал руку старлея и пошел к машине, спиной чувствуя ненавидящий взгляд полицейского опера.

«Ну, будет, будет, – подумал он недовольно. – Нам еще вместе работать, а ты меня уже сожрать готов».

Утром он первым делом разобрал курьерскую почту. Ага, вот: «Протокол осмотра места происшествия». Наверху, в шапке – «г. Балтийск, ОВД „Прибрежное“ и дата – „16 июня 2005 года“.

Местом происшествия является участок, прилегающий к остановке общественного транспорта «ресторан Нептун», расположенный на удалении примерно пятидесяти метров от одноименного ресторана. По периметру участка (в дальнейшем – МП) установлены специальные ограждения, ограничивающие доступ к МП. Осмотр производится при дневном освещении. Общая характеристика МП – расположено в непосредственной близости от оживленной автомагистрали – рядом с проспектом Независимости. Также рядом расположен действующий ресторан – «Нептун», имеющий круглосуточный режим работы.

Непосредственно на МП находятся шесть БМП (зачеркнуто, подписи понятых, исправлено на «автомобилей „нексус“ модели „Джип Урбан“). Взаимное расположение автомобилей отображено на схеме-приложении номер 1, автомобилям присвоены условные порядковые номера от 1 до 6, осмотр будет произведен в порядке присвоенных номеров… Также на МП обнаружено девять трупов, лежащих на земле, еще два трупа находятся в автомобилях NN 3 и 6. Местонахождение трупов и положения, в которых они были обнаружены, отмечены в схеме-приложении номер один. Трупам присвоены условные порядковые номера – от 1 до 11. Осмотр производится в порядке присвоенных номеров.

Так же осматриваются участки N2 и N3, находящиеся на удалении 50 метров от левого края периметра и 73-х метров от правого края. На участке номер два имеется опорный столб линии электропередач с металлическим ящиком (ящиком-распределителем). Размеры 140x73 см. На внешней поверхности ящика имеются два округлых отверстия, диаметром примерно 9-9,5 м, края отверстий загнуты внутрь, при вскрытии ящика внутри обнаружены два расплющенных кусочка металла светлого цвета, предположительно – пули, которые изымаются для приобщения в качестве вещественных доказательств.

Участок номер два является частью прилегающего к остановке сквера с имеющимися деревьями. На стволе одного из деревьев обнаружены следы вещества темно-бурого цвета. Такие же следы обнаружены на почве и травяном покрытии сквера рядом с осматриваемым стволом дерева. Нижняя часть ствола обработана известью, на фоне побелки упомянутые следы вещества бурого цвета видны отчетливо, на других деревьях таких же следов не обнаружено. Соскобы вещества изъяты для производства биологической экспертизы.

МП, с обнаруженными шестью БМП (зачеркнуто, исправлено на «нексус») и одиннадцатью трупами, имеет асфальтовое покрытые. На асфальте обнаружено множество пятен темно-бурого цвета различных форм и размеров. Также пятна и потеки темно-бурого цвета имеются на автомобилях и трупах. Соскобы вещества изымаются для производства экспертизы.

На МП обнаружено пятнадцать единиц стрелкового и охотничьего оружия:

– три пистолета системы Макарова (ПМ), калибра 9 мм имперского производства,

– один пистолет C-Z-75, калибра 9 мм,

– один пистолет ТТ, калибра 7,62 мм без заводских меток и номеров,

– один пистолет системы Марголина калибра 5,6 мм имперского производства с глушителем,

– автомат АК-74, калибра 5,45 мм,

– автомат АКМ, калибра 7,62 мм,

– два автомата АКСУ-74, калибра 5,45 мм (с укороченным стволом),

– винчестер «Байкал», снаряженный охотничьими патронами,

– охотничье ружье «Зауэр» с вертикально расположенными стволами,

Так же обнаружены и изъяты с МП боеприпасы…

Детальное описание объектов:

Осматриваемый автомобиль номер 1 (по схеме-приложению 1), является автомобилем Б (перечеркнуто) «нексус» модели «Джип Урбан», светло-серебристого цвета, госномер 556XR-43. На лобовом стекле автомобиля номер 1 имеются три отверстия, еще одно отверстие обнаружено на левом переднем крыле. В обшивке автомобиля обнаружены и извлечены три пули…

Арсений читал быстро, выхватывая из длинного и нудного списка ключевые слова.

…Осматриваемый автомобиль номер 2 (по схеме-приложению 1), является автомобилем «нексус» модели «Джип Урбан», светло-серебристого цвета, госномер 557XR-43…

…кроме того, в автомобиле номер 3, на кресле водителя обнаружен труп мужчины предположительно двадцати пяти – тридцати лет, одетого в кожаную куртку черного цвета… золотая цепочка с клеймом «Jewelry», весом примерно 350 г.

…на шее имеются два следа ранения…

После осмотра автомобилей осматривались трупы, за исключением двух, находящихся в автомобилях.

…объект номер 2 – труп мужчины примерно двадцати пяти – тридцати лет… шесть следов ранения… золотая цепочка… черная кожаная куртка… туфли «Гуччо»…

…номер 3 – труп мужчины, двадцати пяти – тридцати лет, ранения… золотой браслет…

…номер 4 – перстень, куртка, двадцати пяти – тридцати лет…

Братки выглядели одинаково, как цыплята из инкубатора. Одинаково одевались, носили одинаковую обувь, одинаковые золотые цепи, разъезжали на одинаковых машинах.

И умерли так же одинаково. Глупо и бессмысленно.

…N 5, N 6… портмоне, снова «Гуччо», браслет… перстень… ранения…

А! Вот сейчас должно быть самое странное. То, что его так заинтересовало еще на месте преступления: последний труп. Тогда Арсений подумал, что бедно одетый старик – какой-нибудь известный и уважаемый вор в законе, скорее всего, имперец, что приехал рассудить горячую северную молодежь. Может, братва потому и затеяла стрельбу, чтобы дать ему уйти. Но пуля все-таки настигла старика в семидесяти метрах от основного побоища. Сейчас эта версия уже не казалась Арсению такой уж правдоподобной.

…Объект номер 11. Труп мужчины примерно шестидесятипяти-семидесятилетнего возраста. Костюм-двойка, ношеный, имперского производства. Сорочка голубого цвета, производства трикотажной фабрики «Приморская Заря», в кармане – клетчатый платок, наличные деньги – монетами и купюрами, всего – 112 марок, пенсионное удостоверение на имя Круковского Богдана Владиленовича, 1936 года рождения. В левой верхней части пиджака, в районе ключицы, имеется след ранения. Отверстие неправильной формы, вокруг отверстия – пятно бурого цвета, других повреждений в ходе внешнего осмотра не выявлено…

Арсений пометил у себя в блокноте: «Вполне может быть, что старик не из их компании. Просто мимо проходил на свою беду. И его шлепнули ни за что».

В конце объемистого протокола (целых двадцать два листа) стояла приписка:

…Все изъятые с места происшествия предметы, – пули, гильзы, ценности и проч. – упакованы в бумажные пакеты. Пакеты оклеены, опечатаны печатью дежурной части ОВД «Прибрежное», на пакетах проставлены росписи понятых, присутствовавших при осмотре. Тела погибших направлены в Центр по производству судебно-медицинских экспертиз для произведения дальнейшего детального осмотра и вскрытия. 6 автомобилей «нексус» модели «Джип Урбан», с госномерами 556XR-43, 557XR-43, 346RT-43, 267EW-43, 268EW-43, 269EW-43 также изъяты с МП и направляются на спецплощадку районного отдела дорожной инспекции.

«Н-да, – подумал Арсений про себя, – тю-тю, новая фирменная резина! Не говоря уже о бензине… Пару капель для приличия оставят, конечно, а все остальное – сольют».

Он покрутил перед собой блокнот, снова и снова перечитывая записи. Из головы все не шел странный пенсионер Круковский. Что-то в нем было не так, не вязалась его гибель с общей картиной побоища. Конечно, напрашивалось самое простое предположение: старик – случайная жертва. «Просто проходил мимо…» Версия для тех, кто мало знает о неписаном этикете бандитских разборок. Для тех, кто решит закрыть дело, не придавая особого внимания странным нестыковкам.

Братва обычно перекрывает место стрелки от чужих глаз. Шестерки и совсем мелкая пацанва стоят на стреме в радиусе нескольких кварталов, в лишних свидетелях разборщики никак не заинтересованы. Случайный прохожий во время разборки – нонсенс.

Арсений вынул из папки протокол осмотра трупов из Центра судмедэкспертиз, нашел нужный абзац:

…Объект номер 11. Труп мужчины примерно шестидесятилетнего возраста, поступившего на исследование с документами на имя Круковского Б. В.

На внешней поверхности тела имеется округлая проникающая рана, имеющая признаки, характерные для входного пулевого отверстия, следов пороха и пороховых пятен не обнаружено. Рана расположена в левой верхней части грудной клетки, рядом с плечевым суставом непосредственно под левой ключицей. В области раны обширная гематома.

Вскрытием установлено – в мышечной ткани верхнего отдела туловища имеется раневой канал, направленный от места ранения в сторону брюшной полости. При удалении из брюшной полости внутренних органов: желудка, кишечника, других внутренних органов, обнаружены следы сколов на нижней кости правого реберного отдела, что позволяет судить о направленности раневого канала до этого места и о последующем рикошете пули. Пуля обнаружена в брюшине трупа.

Смерть наступила в результате обильного внутреннего кровотечения, связанного со множественными повреждениями желудка и кишечника. Имеющееся количество жидкости и кровяных сгустков свидетельствует о том, что смерть наступила в течение некоторого времени (в промежутке от двух до двадцати минут) с момента причинения пострадавшему ранения. Более точное определение времени наступления смерти относительно полученного ранения может быть определено после необходимых исследований крови и внутренних органов.

Направленность раневого канала – сверху-вниз, и расположение входного отверстия под левой ключицей предполагает такое расположение пострадавшего относительно оружия повреждения, при котором оружие располагалось вертикально, под острым углом к пострадавшему. При вертикальном положении тела погибшего оружие поражения находилось бы НАД телом погибшего, на удалении более пятнадцати метров (ввиду отсутствия следов близкого выстрела), оружие поражения могло находиться практически параллельно земной поверхности в случае, если в момент выстрела погибший находился в наклонном положении. Более точный ответ на интересующие вопросы возможен при обследовании трупа, раневого канала и пули, совместно со специалистом-баллистом…

Акт баллистической экспертизы, на котором настоял судмедэксперт, подтвердил некоторые первичные выводы.

…пуля, извлеченная из тела погибшего, является пулей с цельнометаллической оболочкой и усиленным сердечником. Относится к специальному боеприпасу бронебойного действия, может являться составной частью патрона для снайперского оружия. Тип патрона и оружия установить не удалось ввиду сильной деформации пули при рикошете и отсутствия других определяющих признаков. Ввиду выявленных особенностей боеприпаса и при их сопоставлении с медицинскими характеристиками причиненных повреждений, расстояние от оружия поражения до трупа может быть определено как большое – свыше пятисот метров. Закрытый перелом ключицы образован вследствие близкого ее расположения к месту попадания.

Расположение трупа относительно оружия поражения может иметь несколько вариантов: оружие повреждения в момент выстрела находилось вертикально над потерпевшим, также оружие повреждения могло находиться параллельно земной поверхности на высоте не более двух метров, в случае если тело погибшего находилось в этот момент под наклоном примерно 90 градусов…

– Так, – Арсений задумчиво потер подбородок. В кабинете больше никого не было – Глеб умчался на обед, поэтому можно было спокойно говорить вслух. Коллеги часто подшучивали над этой его привычкой, но Арсению так лучше думалось, особенно если в деле неожиданно попадался какой-нибудь хитрый поворот. – Либо Круковский стоял, и в него стреляли откуда-то сверху, либо… «находился в наклонном положении». Он что, пригнулся? Впрочем, это понятно. Началась стрельба, старик хотел залечь или спрятаться куда-нибудь, но тут его настигла пуля. Во втором случае все более или менее понятно, а вот в первом… Гм. Получается, что Круковского подстрелил снайпер? Интересно.

Арсений снял трубку телефона:

– Соедините с ОВД «Прибрежное», пожалуйста.

Через несколько секунд грубый голос устало произнес:

– ОВД «Прибрежное», дежурный слушает.

– Добрый день. Центральная прокуратура, следователь Арсений Догай беспокоит. Будьте добры старшего лейтенанта Вебера… Роман? Догай из прокуратуры. Добрый день. Вы получили результаты баллистической экспертизы? И что думаете?

Старлей не торопился с ответом. Видимо, не хотел проявлять инициативу. Мол, раз уж прокуратура вязла дело под свой контроль – пусть сама и мучается.

Арсений прекрасно понимал недовольство Вебера: с прокурорским надзором не шутят – дело теперь закрыть не удастся, да еще придется вести один в один по учебнику, чтобы не дай бог не ошибиться.

– Вот что, Роман. Как мне кажется, вам стоит поискать в радиусе метров восьмисот, а то и километра от места происшествия лежку снайпера. Согласны?

Старлей пробурчал что-то неразборчивое.

– Согласны, – удовлетворенно резюмировал Арсений. – Тогда приступайте прямо сейчас. Утром приеду, привезу официальный запрос.

Новое заключение биологической экспертизы, полученное уже к вечеру, особой ясности не внесло.

Представленные на исследование соскобы вещества бурого цвета, обнаруженные, согласно протоколу осмотра места происшествия, на стволе дерева, является человеческой кровью, принадлежащей мужчине. По групповой принадлежности относится к четвертой группе…

Арсений быстро пробежал глазами текст, хотел перевернуть страницу, но последняя строчка привлекла его внимание:

…Поступившая на исследование кровь гражданина Круковского В. Д. относится к четвертой группе…

Дальше по тексту следовало, что ни у кого из других погибших в перестрелке четвертой группы крови не было. Братки попались, что называется, кровь с молоком, – сплошь первая положительная, только у троих – вторая. Тоже положительная.

Выходило так, что Круковского ранили далеко от места кровавой разборки. Семьдесят два метра – это серьезно. Странно только, зачем он, раненый, пополз туда, где стреляли, а не наоборот. Да еще эта пуля из неустановленного оружия, поразившая пенсионера. В акте отмечалось, что экспертно-криминалистический отдел из Балтийска выслал загадочную пулю куда-то в столичный музей криминалистики, для определения типа оружия.

Но это было еще не все, как обнаружился новый сюрприз…

…Пуля, извлеченная из салона автомобиля «нексус» модели «Джип Урбан» госномер 269EW-43, является аналогичной той, которая обнаружена в теле гражданина Круковского Б. В. Остальные пули и гильзы, обнаруженные и изъятые с места происшествия являются составными частями к боеприпасам, пригодным для снаряжения следующих видов огнестрельного оружия: пистолет системы Макарова (ПМ) – всего шестнадцать пуль и двадцать две гильзы. Оставшиеся шесть пуль найти не удалось.

«Слава богу, что никого больше не задело!»

Две пули и три гильзы отстреляны из пистолета C-Z-75, калибра 9 мм.

Четыре обнаруженные пули и четыре гильзы – к пистолету ТТ…

– Какой аккуратный стрелок! – пробормотал Арсений – Все в цель. И нам работы меньше.

Далее, по списку оружия разбирались все найденные на месте происшествия гильзы и пули, сплющенные о столбы и деревья, а также извлеченные из тел погибших. Но таинственную пулю из обшивки, которая заинтересовала Арсения, идентифицировать не удалось. Подходящий ствол так и не нашли.

«Откуда взялись эти две пули, выпущенные, по заключению экспертов, из неопределяемого снайперского оружия? И почему кроме как в Круковского и автомобиль „нексус“ модели „Джип Урбан“ (автомобиль номер 4) снайпер никуда больше не стрелял? Может, он специально продырявил джип, чтобы спровоцировать бойню? И свалить потом смерть пенсионера на привычные для города бандитские разборки? Да и был ли вообще снайпер?»

Арсений снова подтянул к себе папку с протоколами осмотра места происшествия.

«Роман сказал, что нашли вроде бы одного живого переговорщика. Я его не застал, „скорая“ уже уехала, но, по словам Вебера, он успел что-то сказать…»

Он переложил несколько плотных прозрачных файлов с бумагами. «Ну, где же он? А вот!»

«Из протокола допроса свидетеля А. А. Ковалечика».

Арсений неодобрительно хмыкнул, сказал:

– Господи! Сколько можно учить нашу доблестную полицию, чтоб сразу допрашивали в качестве подозреваемых! Да все без толку… Оно и понятно – свидетелю адвокат не обязателен, подозреваемым этого самого Ковалечика потом сделать можно. Ладно, что там наш новоиспеченый «свидетель» поведал?

Встреча была мирная, начальник, недавно все споры между нашими бригадами паханы перетерли, кто-то из воров приехал. Решили отметить это дело конкретно, рванули в «Нептун». Чтоб скрепить, значит, отношения, забили стрелку и крестовцам, ну, они под Крестом ходят… Ресторан заказывать заранее не стали, они бы сразу просекли, что к чему. Но официанты в «Нептуне» были предупреждены, – как появимся мы с гостями – сразу поляну накрывают… Тут тонкость такая. Мы их, короче, пригласили, все приготовили, но район-то как раз их. Пушки взяли так, даже не на всякий случай, а по привычке, что ли… Начальник, мне бы в больничку, а? Болит, сука! Едет? Ладно, ладно, расскажу, только пообещай, что «скорая» сейчас приедет!

Ну, короче, воры все рассудили, не нам их слову и решению перечить. Никто шмалять-то не собирался. А те, крестовцы, с оружием были, потому что в непонятке приехали полной. Остановились – машина к машине, словечками перекидываемся. Бригадир наш – Толян-Длинный, решил презент их главарю сделать – охотничий «Зауэр» подогнал, вертикалку. У крестовцев бригадир охоту любит, больше, чем баню с телками. Достал Толян «Зауэр» этот… Только собрался о кабаке говорить, как вдруг слышим – хлопок. В лобовухе крестовского джипаря – дыра, и осколки брызгами. Точно говорю, из наших никто не стрелял, не было намерений таких, а крестовцы не разобрались, пушки выхватили, и понеслось…

На вопросы – были ли еще какие-то выстрелы, перед началом разборок, быстро получивших название «примирительных», Ковалечик ответил отрицательно: «Не-не, начальник, как можно! Мы ж на мировую пришли».

Получается, кто-то изобразил дырочку в лобовом стекле «лексуса». Сам по себе ущерб был мизерным: что стоит сменить лобовуху тем, кто держит крышу в автосервисе? Договорлись бы. Но звук выстрела заставил братков схватиться за стволы – не выдержали нервы у вчерашних противников. И понеслась: перестреляли друг друга в пять минут. А старик, похоже, появился, когда обе бригады уже уполовинились.

Когда Ковалечика спросили, какое отношение к встрече двух бригад у ресторана «Нептун» имеет пенсионер Круковский, он заявил, что никакого старика не видел и знать не знает. По фотографии старика не опознал. А кто там проходил мимо, на это смотреть было некогда.

«Э-эх, охрану бы еще допросить, шестерок, что на стреме стояли. Да ищи их теперь! Попрятались по углам, на дно залегли…»

Арсений снова позвонил Богдану, спросил про Ковалечика.

Старлей рассмеялся.

– А-а, тот еще свидетель! Он, похоже, смельчак из смельчаков: как только услышал первый выстрел – сразу же сиганул под машину. Правда, успел таки схлопотать вдогонку пару «горяченьких» из акаэма. Сейчас в больнице загорает, требует адвоката. Тогда со страху все рассказал, а теперь – очухался, о долге перед братвой вспомнил.

– Но пенсионера он не знает?

– Самыми страшными клятвами клянется, что не знает. А чем вас так заинтересовал это старик, Арсений Юльевич? Обычный прохожий, пенсионер, ничем не примечательный. Убит случайным выстрелом в перестрелке. Жалко, конечно, но…

«Раз меня заинтересовал, то и Каин вцепится, не говоря уж о газетчиках, если, не дай бог, пронюхают. Спокойно закрыть дело вам все равно никто не даст», – хотел ответить Арсений, но сдержался.

– А вы, Богдан, протокол баллистической экспертизы читали? Необычные пули вас не насторожили?

Неопределенно хмыкнув, старлей ответил:

– Вы все о снайпере думаете? Вам виднее, конечно, я две группы выслал по крышам лазить, но, по-моему, никакого стрелка мы не найдем. Если бы братва захотела кого-нибудь подстрелить, так и подстрелила бы. Зачем в стекло палить? Предупредить? А в старика зачем? Лучше уж парой первых выстрелов убрать самых опасных бойцов, с акаэмами, например. Или бригадира, того же Креста. А пули – что пули? Я вам сейчас десяток версий могу привести, откуда они взялись.

– Например.

– Хотя бы такая: самодел. У братков был временный голод с боеприпасами, вот и заказали партию местному умельцу. Смешалась потом с нормальными патронами, и вместе со всеми попала в магазин.

– Пусть так. Но я все же попрошу вас довести поиски снайперской лежки до логического конца. И вот еще что: допросите еще раз этого Ковалечика. Покажите ему нормальное фото Круковского – у него в квартире наверняка есть. И узнайте: не помнит ли он, чтобы во время стрелки над ними кружил вертолет.

– Это еще зачем?

– Узнайте. И если будут какие-нибудь результаты – сразу же доложите. Хорошо?

Старший лейтенант Роман Вебер перезвонил через день. Но сказал он совсем не то, что ожидал услышать Арсений. Будничным, немного усталым голосом полицейский опер доложил, что ночью свидетель Ковалечик А. А. скончался от сепсиса, так что узнать у него, пролетал над ними вертолет или нет (это на случай, если Круковский «занимал вертикальное положение»), не представлялось возможным. А других разумных объяснений, учитывая дальность выстрела, у Арсения не было.

Впрочем, и те показания, что уже были в деле, – бесценны. Ковалечик – единственный пережил примирительную стрелку. Пусть и всего лишь на двое суток.

Лежку снайпера, кстати, тоже найти не удалось. Люди Вебера обыскали все высотки в округе, кроны деревьев, крыши сараев и хозяйственных пристроек ресторана. Ничего. Никаких зацепок. Либо снайпер все тщательно за собой убрал – даже листьями сверху присыпал! – либо… никакого таинственного стрелка не было и в помине.

Точку в странностях этого дела попытались поставить эксперты-химики, но и она в конечном итоге, оказалась очередной запятой.

…следы вещества белого цвета, обнаруженные на рукаве пиджака, принадлежавшего Красовскому Б. В., являются следами однородной по своему составу извести, нанесенной на ствол дерева, с которого брались соскобы вещества бурого цвета из экспертного заключения №3071 от 17 июня 2005 года.

То есть, Круковский упал и, уже приподнимаясь, получил ранение, или наоборот – был ранен и, падая, приложился рукавом о дерево, или даже к стволу его отбросило выстрелом… Сплошные «или». Одно ясно – к разборкам двух банд у ресторана «Нептун» Круковский, скорее всего, непричастен и пострадал вовсе не из-за них. Скорее – наоборот. Тот же убийца (или убийцы), что стрелял в Круковского, вторым выстрелом инициировал перестрелку не вовремя собравшихся рядом бандитов. Или вовремя? Опять «или»…

– Сложная пуля, – виновато сказал вечером эксперт-баллист, не сумевший разобраться с оружием. Арсений поймал его на выходе из Центра судмедэкспертиз. – И труп тоже сложный…

– Что значит – сложный? Труп он и есть труп. Сложными бывают обстоятельства смерти… – с досадой ответил Арсений. Множащиеся загадки этого дела нравились ему все меньше.

– Обстоятельства обстоятельствами. А только труп тоже сложный.

– Объясни!

– Объясняю. Снайпер очень уж самоуверенный тут работал. Оружие у него – не простая СВД, «винторез» и даже не спецназовский снайперский комплекс «Тайга», это я бы сразу распознал… Оружие редкое, скорее всего заказное. А значит – не начинающий снайпер достался твоему Круковскому. Одно оружие у него потянет стоимостью выше обычной стоимости «заказа». И не скинул он снайперку свою, как это обычно делается. Смотри, как оно все сошлось… Выстрел – и Круковский обречен. Второй – и братва с братвой пострелялась.

– Была у меня такая мысль. Ты тоже думаешь, что убить хотели именно Круковского, а потом спровоцировать перестрелку? Тогда смерть старика спишут на случайно пойманную пулю, и никто не станет заниматься расследованием его смерти?

– Именно. Холодный точный расчет. Слишком сложно для обычной «заказухи»! – сказал эксперт.

На следующий день Арсений позвонил в морг и распорядился произвести повторное опознание трупа. Тогда, у ресторана «Нептун» пенсионера опознали понятые. Но мало ли что… А вдруг очередная загадка? Однако все оказалось правильно, Круковского опознали уверенно:

…Опознающий – Кучко Алекс Генрихович, в присутствии понятых – студентов-стажеров третьего курса юридического университета Крулевко Игната и Амирамо Ангелики, а также патологоанатома Несвадьбы Климента Саровича, в помещении морга Центра по производству судебно-медицинских экспертиз, в представленном для опознания трупе (Объект номер 11 по протоколу осмотра места происшествия от 16 июня 2005 года.) опознал гражданина Круковского Богдана Владиленовича, который известен ему как сосед из квартиры 76 в доме 93 по проспекту Независимости. Замечаний и заявлений в ходе опознания не поступило.

Внизу стояла дата, подписи опознающего, понятых и патологоанатома.

С утренней почтой Арсению принесли формальные данные о Круковском: справки-характеристики – из жилищной инспекции и от участкового полицейского. Лаконичная, в десять строчек бумажка из ЖИИНа заканчивалась такими словами:

По месту жительства характеризуется положительно. Состоял в домовом комитете. Аморального образа жизни не вел, пользуется авторитетом среди общественности.

«Грустная оговорка, – подумал Арсений. – Грустная и такая привычная. Не укладывается в голове у людей, что сосед, которого привыкли видеть, здороваться, перебрасываться парой слов о погоде, больше не живет. Человеческая психика верит в неизменность окружающего мира, и когда в привычном порядке вещей что-то меняется, она на первых порах отказывается это воспринимать. Вот и Круковский… Простреленное тело третьи сутки неподвижно лежит в морге под равнодушным светом бестеневых ламп, но люди все еще говорят о нем, как о живом – „пользуется авторитетом“. Пока еще пользуется».

Характеристика участкового почти не отличалась от предыдущей, разве что сакральным: «не был, не состоял, не привлекался».

Круковский Богдан Владиленович, 20 августа 1936 г. рождения, урожденный города Вереста (Империя), с 1974 года проживал по адресу: Североморье, г. Балтийск, проспект Независимости, дом 93, квартира 76. С 1996 года на пенсии, место последней работы: Североморский высший медицинский институт, должность – преподаватель. С соседями отношения хорошие, жалоб на гражданина Круковского не поступало, оплату коммунальных услуг производил своевременно, холост, состоял в домовом комитете по месту проживания. Активный участник Движения пенсионеров. Судимостей не имеет, под следствием и судом не состоял, к административной ответственности не привлекался. Справка выдана по месту требования для представления в следственный отдел ОВД «Прибрежное» и в Центральную прокуратуру СР.

Арсений привычно потянулся в нижний ящик стола, где раньше лежали сигареты. Так же привычно себя одернул – нет, братец! бросать, так бросать, – и задумался. «Кто ты, пенсионер Богдан Круковский? Почему тебя убили так холодно и расчетливо, не пожалев жизни еще десятерых?»

3

– Значит, ты думаешь, что дело пока рано передавать в архив? – Старший прокурор Каневский легонько прихлопнул рукой папку с делом. Холеные пальцы теребили алюминиевую застежку.

Арсений не торопился с ответом, прежде стоило собраться с мыслями. При любом раскладе пахать ему, при этом хорошо если премия перепадет, а лавры и почести достанутся Каину. Но еще хуже будет сказать, что дело ясное, как божий день, и копать глубоко не стоит, а журналисты потом нароют что-нибудь сенсационное, и тогда мало не покажется никому.

Да и не шел у него из головы странный пенсионер Богдан Круковский.

– Рано, Генрих Львович. Слишком много вопросов.

– Каких вопросов? Все предельно ясно – две бригады повоевали, единственный выживший скончался в больнице. Подозреваемых нет, а истинных главарей к делу не привлечешь. Никогда! – последнее слово Каневский произнес с заметным нажимом.

– Вы смотрели мою докладную записку?

Старший прокурор раздраженно махнул рукой:

– Смотрел, ну и что? В перестрелке случайно погиб старик-пенсионер. Что из этого можно выжать? Неужели ты всерьез готов поверить в версию, что этот самый, – он заглянул в документы, – Круковский – вор в законе или чего похуже?

– Я пока ни во что не готов поверить, – спокойно ответил Арсений. – Но он убит пулей неизвестного происхождения, предположительно из снайперского оружия. Индивидуального, заказного, а значит – предельно дорогого. Оружие не найдено. Кто в него стрелял? Какая из двух группировок наняла снайпера и почему, имея такой козырь, они не перестреляли своих противников в пять минут? Следов снайпера, кстати, тоже найти не удалось. Получается, он стрелял с дистанции в два – два с половиной километра, что выдает в нем профессионала экстра-класса. Зачем нанимать такого спеца, чтобы убить всего лишь какого-то старика? Вторая пуля из того же оружия извлечена из салона одного из джипов. Зачем сделан этот выстрел? Продолжать?

Несколько минут Каневский листал протоколы, потом спросил:

– Кто же он тогда?

– Я не знаю. Но надеюсь узнать. Хорошо бы раньше телевидения – они уже начали копать вокруг балтийской перестрелки. Местный опер мне уже три раза звонил, спрашивал, можно ли информацией поделиться.

– Гнать их надо в шею!

– Если начнем гнать, Генрих Львович, они поймут, что дело нечисто, и влезут в дело по уши. Даже если Круковский обычный пенсионер, они с нас не слезут: «Старики и дети гибнут под пулями бандитов, а наши доблестные органы бездействуют…»

– Ладно, ладно, – старший прокурор поморщился, как от зубной боли. – Что ты предлагаешь?

– Хочу покопаться в связях Круковского, опросить друзей, знакомых, выяснить, что он делал в тот день…

Каин кивнул.

– Хорошо, согласен. Дело я пока оставляю, контроль за тобой. Две недели тебе, Арсений Юльевич, – до начала июля, не больше. Четвертого утром доложишь все, что удалось накопать, тогда и поговорим еще раз. И не забывай – на тебе еще «заказуха» Вокулика и взрыв в Рыбинском переулке. Эти дела с тебя никто не снимал.

– Я помню, Генрих Львович. Спасибо за доверие.

Закрывая за собой дверь кабинета, Арсений невесело усмехнулся: «Что тебе, брат, неймется? Работал бы как все, давно бы уже в старших прокурорах ходил. Нет, все время тянет правду искать!»

И он снова, в который уже раз за последние три дня увидел перед глазами неподвижное тело Круковского с неудобно поджатой рукой, красное пятно на застиранной водолазке, застывшая в мертвых глазах боль.

Почти ничего не видя перед собой, Арсений прошел через приемную Каина, машинально кивнул секретарше. И уже на выходе понял, что его так беспокоило. Вздрогнул и остановился.

Во взгляде погибшего пенсионера не было недоуменного «за что?». Не было и все. Круковский знал, за что его убивали.

– Арсений Юльевич, что с вами? – обеспокоено спросила секретарша Линочка. – Вам плохо?

– Что? А, нет-нет, спасибо, Лина, все нормально. Я просто задумался.

Результаты опросов пришли только в среду утром.

«Старший лейтенант Вебер скоро начнет от меня прятаться», – подумал Арсений, распаковывая курьерский пакет.

По его запросу балтийские оперативники весь вторник опрашивали жильцов дома номер девяносто три по проспекту Независимости, знакомых и соседей Круковского. В своем блокноте Арсений для краткости окрестил его БВ – по начальным буквам инициалов, Богдан Владиленович.

Всего люди Вебера опросили почти сорок человек. Может, демонстрировали усердие по приказу старшего лейтенанта – чтоб настырный столичный прокурор погряз в бумагах и отстал от занятых людей хоть на какое-то время, а может, то была маленькая месть балтийских оперов. Проигнорировать приказы нет никакой возможности, так хотя бы тупых служак поизображаем, пусть прокуратура сама в бумажном море ковыряется.

Арсений усмехнулся, достал первые листы с показаниями и принялся читать.

Минут через сорок, когда в показаниях седьмого по счету свидетеля повторился тот же набор общих фраз, Арсений записал в блокнот: «Противоречивых показаний нет. Если жизнь Круковского – легенда, то, надо признать, выстроена она очень четко».

Все опрошенные в один голос отмечали, что Богдан Владиленович был человеком хорошим, ответственным, исполнительным, скромным. Местные старухи, подъездные сплетницы, ничего плохого про него сказать не смогли, скорее наоборот.

…тихий он, приветливый, когда проходил мимо – всегда здоровался, учтиво так, не то, что нынешние. Савойской Марьяне, из сорок второй квартиры, пенсию носил, она сама-то ходить не может. Как видит, что я сумку несу, всегда предлагал помочь… а ведь сам не намного моложе меня. И не пил, ни капли не пил, вот такая странность у него была. Наши-то все мужики заливали, как один, даже Игнат, зять Вали Морнер с пятого этажа, и тот по праздникам стопку опрокидывал. Нельзя ему, зашитый, а все равно опрокидывал. А Богданвладиленыч – никогда. Может, конечно, он дома втихаря чего и пил, только это вряд ли, вот что я тебе скажу. Бутылок он из дома никогда не выносил, я бы заметила. Пьянок-гулянок не было, точно тебе говорю. А если без шума и песен, то зачем пить-то? Да еще одному, в закрытой квартире. Странный он, в общем, хоть и академик.

Да, этого подъездные старухи никогда понять не могли – Арсений за время работы в прокуратуре не раз натыкался на подобные показания. Все кругом пьют, и это нормально. Понятно и привычно. Вот и муж пил, и зять пьет, и внуки потихоньку начинают. Ну, так все же пьют, куда без этого. Отговорка железная: либо жизнь такая, что без алкоголя никуда, либо «а кто сейчас не принимает?» Мол, если все, так и мой с ними. Бывает, да, наливается по самое «не могу», чудеса всякие вытворяет.

Но это понятно, а потому – простительно. Все такие, а мой что – рыжий, что ли?

А вот если непьющий, тут возникают сомнения и подозрения. Стоит кому-то на празднике отказаться от рюмочки, сразу же следует первый вопрос: «В чем дело, здоровье не позволяет?» За ним второй: «Ты что, зашился?» И, если не зашился и со здоровьем все в порядке, тогда недоуменное: «Не уважаешь?»

Но это если в компании. А человек малознакомый, сосед или там сослуживец, настораживает. На службе еще ладно, там выпивают немного, по большей части на корпоративных праздниках. Ну а сосед, который не пьет никогда, – подозрителен по умолчанию. В домашней обстановке, когда суровая наша жизнь отпускает, и можно расслабится, – не пить? Вообще не пить? Да как же это?!

Вот и кочует из показаний в показания свидетельское недоумение. И сквозит между строк: «Ага! Полиция пришла выяснять, значит все-таки что-то у соседа нечисто. А я подозревала! Но никто меня не слушал!»

И у Круковского та же картина. Хороший, приветливый, скромный… Золото, в общем, а не человек. Но непьющий. Что-то с ним не так. Что-то скрывает.

Одна пожилая дама вообще черт знает до чего договорилась:

…Да за наркотики его убили! Чего тут думать? Пиши-пиши, я от своих слов не отказываюсь! Смотри сам: Богданвладиленыч – не пил? Не пил, это тебе кто хочешь расскажет. А я объясню почему. Он, наверное, дома наркотики делал, не зря же в медицинском преподавал! Да еще академик! Вот недавно по телевизору говорили, что в подвалах развалюхи какой-то цех по производству наркотиков нашли. Слышал, да? Заправляли там студенты. А этот – целый академик! Подумай, кто лучше химию знает, студенты простые или академик, который их учит? Если уж студенты отравы всякой варили столько, что пришлось цех открывать, то сколько он смог бы сделать? Да еще качеством, небось, получше. Что – какая связь? А-а, почему если не пил, то обязательно наркотики делал? Ты телевизор, вообще смотришь, нет? Буквально на днях рассказывали, что настоящие торговцы наркотиками никогда не пьют и дрянь не нюхают, чтоб случайно не разболтать чего не надо. Это только в кино бывает – втянул кокаин и пошел на улицу торговать. В жизни все по-другому. Да что ты головой мотаешь! Телевизор смотри чаще, все сам будешь знать.

Представив битого жизнью опера, который сам не раз ловил на улицах пушеров, выслушивающим подобные советы, Арсений улыбнулся. Да уж телевизор – тот еще учитель жизни. Из криминальных передач столько же шансов узнать всю правду о наркодилерах, сколько из латиноамериканских мыльных опер – повседневную жизнь бразильцев.

Можно, конечно, получить разрешение на обыск квартиры Круковского – благо наследников в Североморье у него нет, и в конце концов она перейдет в собственность государства. Надо будет написать запрос. Вот и еще работа для Вебера: наверняка получив такое предписание, он, уже не скрыываясь, выматерится в голос. Ясно и ежу, что никаких наркотиков в квартире нет.

Просто кое-кому надо поменьше телевизор смотреть.

Показания домохозяек оказались бесполезными. Плохо. Обычно от них больше всего пользы. Люди работающие слишком спешат и мало внимания обращают на то, что происходит вокруг, юное поколение вообще не интересуется чужими проблемами. Своих хватает. Вот и сейчас, кроме обычных фраз, опера ничего не смогли добиться от шестнадцатилетней Карины и девятнадцатилетнего Дэна. Правда, знакомый Дэна, некий Клим Таласин, упомянул «невредность» Круковского, заметив, что «старик никогда к ним не цеплялся, не то, что другие реликты». Дэн согласился: «А ведь точно!»

Прямо хоть пиши монографию «Как добиться популярности у тинейджеров?» Проще простого: проходя мимо, не доставай поколение пепси вопросами. Не жури за сигарету и пиво, не вспоминай свою молодость. «Когда мне было столько же лет, сколько вам, я…» Возможно, был героем. Поднимал Империю, крушил врагов, освобождал Ойкумену. Но времена изменились. Теперь в цене другие умения. Просто другие. Хорошо это или нет – уже поздно спорить.

Кстати, в отличие от пенсионерок, которым больше хотелось удовлетворить свое больное любопытство, ребята вполне искренне жалели о смерти «невредного» соседа Богдана Владиленовича. И плевать им было, пил он, варил ли наркотики, за что его убили. Просто жаль хорошего человека. Еще совсем недавно он учтиво пропускал Карину вперед, шутливо здоровался с Дэном, ходил, дышал, жил… А теперь его больше нет. Просто нет. И разве так уж важно, почему его убили? Ему самому уже все равно.

Сосед по лестничной площадке, бывший инженер Яков Леонардович Батхен, с которым Круковский иногда разыгрывал партию-другую в шахматы, рассказал некоторые подробности из жизни Богдана Владиленовича. С ним явно беседовал другой оперативник, не тот, что опрашивал старух-всезнаек, – показания Батхена были записаны сухим, канцелярским языком, в отличие от дословных стенограмм монологов скучающих домохозяек.

По словам инженера-шахматиста Круковский жил бобылем. Жена умерла от какой-то редкой болезни много лет назад, а дети уехали в Ойкумену сразу после развала Империи. Гости у соседа бывали не часто, сидели тихо, чинно, обходилось без эксцессов. Даже известная склочница Валя Морнер никогда на него не жаловалась. Богдан Владиленович сорок семь лет проработал в медицине, при Империи успел побывать академиком, ни в чем плохом замечен не был, не только в связи с криминалом, но даже и в местных коммунальных масштабах.

Лишь один раз балтийский опер отошел от казенного языка. Попросил Батхена рассказать поподробней о гостях соседа и записал все слово в слово:

…Студенты иногда за книжками заскакивали. У Богдана библиотека была знатная, вот молодежь и прибегала попользоваться. Друзья не приходили – не было у него друзей, все на Востоке остались. Так, знакомые, коллеги бывшие… Нет, особенно никого не запомнили, хотя погодите-ка… Чаще всего бывала Алина, женщина возраста неопределенного – по виду чуть старше сорока. Точнее не скажу, господин лейтенант, вы же знаете этих баб, что в тридцать, что в пятьдесят – все время одинаково выглядят. Да, господин лейтенант, именно Алина, я сам слышал, как Богдан ее так называл. У нас тут кое-кто говорил, что она ему вроде как домработница. Про кого другого слухи бы пошли самые непристойные, но не про него. Даже бабье наше, что больше всего на свете любит языки почесать, и то молчало. Богдан прослыл однолюбом, верным памяти жены, потому и не нашлось почвы для таких пересудов. А я вам скажу, нашим старухам только дай косточки перемыть. Как выглядела? Да как обычно. Росту среднего, черты лица самые обычные, сейчас даже и не вспомню. Одевалась скромно, неброско. Даже несколько консервативно, знаете, как школьные учительницы. Волосы, по-моему, темные… черные или коричневые, точно не скажу. Глаза? Нет, простите, господин лейтенант, глаза не вспомню. По фотографии бы, наверное, узнал, да только где ее взять-то?

И все же Арсений наткнулся на одну интересную деталь. Сначала, поддавшись интуиции, просто выписывал отрывки в блокнот. Потом прочитал их все сразу и задумался. Почти все опрашиваемые в один голос подчеркивали кристальную честность Круковского.

…Пока он на пенсию не ушел, я лет десять вместе с ним с работы возвращался. Так совпало, что мы в одно и тоже время заканчивали. Нет, ну конечно, не каждый день, и он, бывало, задерживался, и я, но обычно вместе ехали. Тогда еще ходил из столицы в Балтийск триста второй маршрут, экспресс. Так вот – каждый раз, войдя в автобус, Богдан Владиленович тут же пробивал талончик. Даже при страшной толкучке, когда ни одному контролеру ни в жизнь внутрь не пробиться…

…Говорят, Круковский портмоне кожаное, дорогущее, на улице нашел, нет бы себе взять, – Богдан Владиленович отыскал внутри визитку, позвонил владельцу и вернул кошелек. В полицию, сказал, не понесу: себе возьмут, а хозяину – отдал. Вот, лопух, да? Хотя, может, и не лопух – владелец настоящим дипломатом оказался, может, и отстегнул чего за находку-то. Как думаешь, лейтенант?

…Он в Движении кассиром был, тем из наших, кто постарше – им трудно ходить каждый месяц в контору, – сам пенсию приносил прямо домой, всю, до последнего гроша. Ни разу не обманул. Хотя раньше, когда почтальон разносил, все время, то десять кредитов, то двадцать себе брал. Вроде как за услуги. А что сделаешь? Начнем возмущаться, а он тогда вообще приносить откажется. Теперь вот снова так придется, Богдана-то Владиленовича нету больше…

«Странная особенность», – подумал Арсений, подчеркнул в блокноте несколькими линиями слова «в полицию не понесу», отложил ручку и с силой потер виски.

Почему Круковский не хотел идти в полицию? Почему всегда брал билет в транспорте? Может быть, тоже не хотел конфликта с контроллером, скандала, вызова полицейских? И пенсию приносил грошик к грошику, чтобы никто не возмутился. Мало ли, что раньше беспрекословно отдавали малый процент почтальону? А вдруг на какую-нибудь склочницу нарвешься? Из тех, что до президента дойдут, лишь бы их три кредита вернули? Опять же – скандал, полиция, ненужное внимание…

Говорят, при Империи были подпольные миллионеры, их еще цеховиками называли. Так они всю жизнь вынуждены были скрывать свои доходы, опасаясь всесильной Имперской Службы Контроля, ходили в протертых штанах и дырявых носках. При развале из них много воров в законе понавыходило, да только где они все сейчас… Молодые волки, не признающие законов, разогнали и перерезали всех патриархов организованной преступности.

«Да нет, глупости все, что меня все в одну и ту же степь тянет. Не похож БВ на вора, никак не похож, даже Каину ясно, один я никак успокоиться не могу».

– И все-таки, – тихо сказал Арсений, – почему он так боялся полиции? Чего скрывал? Может, стоит самому съездит в Балтийск? Поговорить, поспрашивать…

В показаниях соседей часто упоминается, что Круковский состоял в Движении пенсионеров, «активный участник», пенсии разносил и т. д. Имеет смысл с секретарем Движения побеседовать. Вдруг найдется какая-нибудь ниточка? Скажем, Богдан Владиленович помог кому-то получить завышенную пенсию или пробил социальные выплаты…

Вебер своих людей в Движение без санкции не пошлет, оно ему надо? Да и при виде полиции секретарь, если он в чем таком замешан, на сто засовов замкнется. «Знать ничего не знаю, ведать не ведаю».

Арсений снял трубку:

– Соедините, пожалуйста, с балтийским офисом Движения пенсионеров. Да, я подожду.

Целую минуту в телефоне что-то щелкало и пищало, наконец бодрый голос произнес:

– Приемная Движения пенсионеров, город Балтийск. Слушаю вас.

– Здравствуйте. Следователь Центральной прокуратуры Арсений Догай.

В динамике сдавленно охнули, но ничего не сказали.

– Могу я услышать секретаря Движения? Он сейчас на месте?

Голос секунду помялся и ответил:

– Это я, Плеонер Виктор Играшевич, ответственный секретарь. Чем могу быть полезен?

– Виктор Играшевич, мне необходимо с вами поговорить. Когда вы бываете на месте?

– Каждый день с двенадцати до шести. А что случилось? Это по поводу Круковского, да?

«Ого!»

– Почему вы так решили? – быстро спросил Арсений.

– Звонили с телевидения, просили дать интервью, рассказать о нем. Обещали приехать завтра, снять сюжет.

«Быстрые парни, ничего не скажешь».

– А когда они должны приехать?

– Сказали – к двум.

– Вот что, Виктор Играшевич, я буду у вас в двенадцать, и мы обо всем поговорим. А до того настойчиво прошу вас ни с кем на эту тему не общаться. Дело Круковского под контролем Центральной прокуратуры, и любая утечка информации может быть воспринята, как раскрытие тайны следствия. Вы понимаете меня?

– Да-да, – испуганно ответил секретарь. – Конечно, я вас понимаю.

– Вот и хорошо. Тогда до завтра, Виктор Играшевич.

Секретарь балтийского Движения пенсионеров оказался маленьким, незаметным человечком лет пятидесяти. Среднего роста и более чем средней внешности он наверняка мало чем выделялся в толпе и от этого явно страдал. Комплекс неполноценности буйно цвел на его аляповатом желто-фиолетовом галстуке и заботливо зачесанной лысине.

Арсения он встретил настороженно. Указал на глубокое кресло с потрескавшейся обивкой, предложил чай или кофе, на выбор. Сел на свое рабочее место, сразу оказавшись на полголовы выше гостя – стул был явно специально подобран.

– Я, честно говоря, не очень понимаю, чем могу вам помочь, но…

– Просто расскажите все, что знаете о Богдане Владиленовиче Круковском.

– Гм… – секретарь поерзал на стуле, переложил с одного угла стола на другой несколько папок, налил себе воды и залпом выпил. Арсений терпеливо ждал. – Что тут рассказывать? Очень хороший человек, надежный, уверенный, ответственный. Я доверял ему как себе.

Арсению стоило больших трудов подавить смешок. По внешнему виду Виктора Играшевича было заметно, что он больше всего на свете не верил самому себе. Точнее – в себя.

– Все поручения выполнял вовремя и в полном объеме. Я не могу вспомнить ни одного раза, когда Богдан Владиленович не справился бы с заданием. Он помогал выхлопотать дополнительные пенсии имперским ветеранам, сам разносил деньги, писал в инстанции, если кому-то требовалась помощь. Сами знаете, письмо академика стоит все-таки повыше, чем просьба самого обычного пенсионера. Ее никто и слушать не станет.

Что-то в словах секретаря насторожило Арсения. Он сделал пометку в блокноте и спросил:

– Сколько раз Богдан Владиленович обращался, как вы говорите, «в инстанции» за дополнительными выплатами?

– Много, господин прокурор, раз двадцать, не меньше. Разве всех упомнишь?

– А не было среди них женщины по имени Алина?

– Алина? – секретарь задумался. – Нет, не было. Имперское имя, редкое, я бы запомнил. Да он почти ни разу не за кого со стороны не просил. Только за наших, местных. За Маргариту Искандер, например. Знаете? Врач Божьей милостью имперских еще времен. На всю страну гремела!

Маленький Виктор Играшевич преобразился. Глаза его светились, лысина покраснела, чудовищный галстук встал дыбом. Чувствовалось, что он гордится такой пенсионеркой среди своих подопечных. Приятно ощущать себя причастным к истории.

– Вы сказали – «почти ни разу». Значит, Круковский все-таки просил за кого-то чужого?

– Ну почему сразу чужого? Если человек не в Балтийске живет, то вы думаете, что для меня он – чужой? Зря вы так, господин прокурор. Просто у нас здесь почти двадцать тысяч пенсионеров, а в других городах тоже отделения Движения есть, вот пусть они сами о своих заботятся. Разве я неправ?

– Правы, наверное.

– Вот-вот… Но Богдану Владиленовичу я, конечно, отказать не мог. Подписал запрос, отослал в Социальный фонд. Как можно: человек на всю страну известен, а сейчас чуть ли не с голода помирает! Вы про Лина Шаллека слышали когда-нибудь? Лина Черного?

– Имперского поэта?

– Именно! После раздела про него как-то подзабыли, а ведь когда-то взахлеб читали. Человек живет в полусгнившей развалюхе без отопления и газа, питается с огорода, и никто ничего не знает. Хорошо Богдан Владиленович смог это дело пробить, иначе неизвестно, чем бы все дело кончилось.

– Когда это было?

– Ну, так сразу и не вспомнить. Года полтора, может быть, два назад.

– И Круковский добился прибавки для Шаллека?

– Добился. Он всегда доводил дело до конца. Таким он был, наш Богдан Владиленович. Как теперь без него работать, ума не приложу?

– Ну, найдете кого-нибудь…

– Эх, – Плеонер махнул ладошкой, – разве сейчас такого найдешь! А тут еще с выплатами за премию непонятно как быть.

– Какой премии?

– А вы не знаете? Богдану Владиленовичу за какие-то достижения ойкуменцы премию хотели вручить, не Нобелевку конечно, рангом попроще. Ихнюю, медицинскую. Он и говорит – нет уж, раз мне даете, так и соавторов моих не забудьте, двух имперских биологов. А ойкуменцы, сами знаете, страсть, как не любят имперские успехи признавать. Послушай их новости – ведь одно и тоже долдонят: дикая страна лентяев и пьяниц, медведи по улицам ходят, снег по пояс… Но с амбициями. Только и думают, как всех завоевать и на чужом труде жить припеваючи. А тут пришлось во всеуслышанье объявить, что в Империи семь лет назад изобрели то, до чего они только сейчас доперли.

– Причем же здесь ваше Движение?

– Как это причем? Премию выплачивают небольшими траншами, раз в три месяца. Круковский распорядился, чтобы сумму каждый раз делили на четыре части: одну ему, две – соавторам и еще одну в фонд нашего Движения, откуда мы обычно доплачиваем понемногу малоимущим пенсионерам.

«Вот как!»

Несмотря на всю свою подозрительность, с каждым листом показаний соседей Богдана Владиленовича, с каждой фразой маленького секретаря, Арсений все больше проникался к Круковскому симпатией.

Может же быть такое, что человек действительно желает быть честным. В первую очередь – перед собственной совестью. Почему услышав о благородном поступке, мы сразу ищем в нем мотивы скрытой выгоды? Почему нам во всем видится расчет и меркантильность? Неужели так тяжело поверить, что кто-то на самом деле хочет помочь бескорыстно?

– Ну что ж, – сказал Арсений, поднимаясь, – большое спасибо вам, Виктор Играшевич, вы мне очень помогли.

– Конечно-конечно, – маленький секретарь засуетился, робко пожал протянутую руку, – всегда рад помочь.

– У меня к вам последняя просьба. Не могли бы вы дать мне координаты Лина Шаллека? У вас же наверняка остался в архиве запрос о прибавке?

– Ну да, конечно, что-то такое должно остаться… Но я не уверен… смогу ли сейчас быстро найти…

– Не надо быстро. Вот моя визитка – здесь есть все координаты. Как только запрос найдется, вышлите мне по факсу или электронной почтой, хорошо? Да! Вот еще что – телевизионщиков, которые к вам приедут, не разочаровывайте. Расскажите все в общих чертах, не вдаваясь в подробности, а если начнут упорствовать – вот тогда направляйте прямиком ко мне. Договорились?

4

Ксюха спряталась под одеяло, да еще нахлобучила сверху подушку – лишь бы не слышать этого проклятого звона! Какой гад придумал будильники! Наверное тот, кому точно никогда не приходилось до полчетвертого утра переписывать лекции, а потом, под ненавистный звон в восемь часов, пытаться уловить последние образы красивого романтического сна.

Будильник не умолкал.

Ксюха приоткрыла глаза, отогнула краешек одеяла и посмотрела на проклятый механизм, как через прицел пулемета.

Будильник намек не понял.

Тогда Ксюха со всей силы швырнула в него подушкой. Бац! Жалобно звякнув, будильник слетел с тумбочки, упал на пол и закатился за спинку кровати. Оттуда он продолжил злорадно трезвонить, ощущая себя в полной безопасности.

Ксюха поняла, что проиграла. Придется вставать, тем более что сегодня в десять начинается последняя консультация перед экзаменом, и опаздывать нельзя ни в коем случае. Цитология!

Она спрыгнула с кровати, пытаясь нащупать на полу тапочки. Вечно они куда-то пропадают! Отлично, один есть… Где же второй? Ксюха наступила на что-то мягкое (скорее всего сброшенную ночью подушку), вздрогнула и окончательно проснулась.

Умываясь, она старалась не смотреть на себя в зеркало. Сейчас – не стоит, а то можно получить инфаркт. Лучше уж потом, после кофе и собранной сумки, когда придет время наносить боевую раскраску.

Нет, тот, кто распускает слухи, что после второго курса студенческая жизнь становится легкой и ненапряжной, явно никогда не учился в Североморском высшем мединституте. Получивший от своих студентов непочтительную кличку Вымя – за изматывающую программу, институт упорно пытался соответствовать имиджу единственного в стране престижного вуза. Каждый год ректорат утверждал новую программу, все более драконовскую и беспощадную. Не вздохнуть, не выдохнуть.

А на улице – лето. Хочется погулять, повеселиться… как сейчас модно говорить – «позажигать» с парнями. Как это поется у «Клевых ребят»: «И всем одинаково хочется на что-нибудь заморочиться…»

Но куда тут зажигать, если на носу – четыре экзамена с промежутком в три дня. Ксюха хотела сдать все с первого раза, без летних пересдач и прочей канители. В августе родители звали ее к себе, да ей и самой очень хотелось выбраться к ним в гости.

Но попробуй тут подготовься, когда все мысли не об учебе.

Лето!

Вот Инка то и дело зовет на вечеринки-посиделки – не иначе опять решила взяться за Ксюхину личную жизнь. Да и Савка вдруг проснулся.

Вчера он позвал ее на концерт какого-то очередного ойкуменского фолька. Помешан он на этих делах. И не знаешь, что ответить. Это же Савка, не кто-нибудь! Только все более-менее забылось, зачем опять по новой бередить старые раны?

Еще три месяца назад Ксюха писала в своем дневнике:

Жалко тебя, мой дневничок, ты вынужден принимать и хранить мои самые дурацкие мысли. Но бумага все стерпит.

Так, я в тупике, как обычно я в тупике… Что мне делать?

Надо разобраться в том, что я чувствую к Савке, Савушке (так лучше звучит).

Когда он прислал мне эсэмэску, что любит Жанну и хочет быть с ней, в меня как будто всадили нож. Меня буквально затрясло, сердце забилось с невероятной силой, я думала – оно не выдержит такой нервной нагрузки. Я не могла сидеть одна, мне хотелось отправиться к нему и поговорить с ним. Я изо всех сил пыталась успокоить себя, говорила, что так должно быть, что наверное этого хочет кто-то наверху, кто-то высший. Я спрашивала у небес, как мне быть, просила поговорить со мной, дать ответ, но мне никто не ответил, и я сделала самую большую глупость в своей жизни. Я написала Савке SMS: «Наконец-то». И подумала, что раз Савка наконец все решил, я могу сказать Максимилиану (Макси, милому Макси) долгожданное «да».

Но он, наверное, давно уже не ждет, и думать забыл обо мне… и вообще… короче, я ничего ему не написала.

Побоялась. Дура!

Вместо этого, я скинула Савке SMSку, просила его поподробнее рассказать о своих чувствах. Но ответа не было. Может быть, Савка был занят, может, забыл телефон в кармане куртки. У него так бывает, я знаю.

Я ждала весь вечер. Обманывала саму себя, притворялась спящей, включала музыку на полную громкость. Странно, но тогда я не могла плакать, хотя это был бы наилучший выход для моих чувств. Я вообще не понимала, что со мной творится. Еще этот дурацкий «красный день календаря»! От него все мысли набекрень. Правильно Инка говорит, что есть два вида ПМС и один – ВМС: «предменструальный синдром», «постменструальный синдром» и еще «во время менструальный синдром». Так и живем – от одного до другого.

Мне хотелось куда-нибудь убежать от самой себя. А больше всего мне хотелось позвонить Савке, но я не знала, что ему сказать. А еще – его мама очень любит выспрашивать «кто звонит?», «что передать?» И что мне ответить? Ксения? А вдруг, узнав, что это я, он бы не захотел со мной разговаривать?

Было очень тяжело. Мне еще никогда не было так тяжело!!!

Но в голове у меня крутилась мысль, что рано или поздно так должно было произойти. После дня рождения Кэтрин, где мы с ним зажигали весь вечер, а потом он провожал меня через весь город, и мы сидели на траве перед моим домом, я сказала: «Мудрая ночь». И она действительно оказалась мудрой: все расставила по своим местам, непонятно только, куда она поставила меня.

В тот день Инка сказала мне, что Савка безумно любит Жанну, но не хочет мне ничего говорить, чтобы не сделать больно. Сначала я не поверила, а потом – когда поняла, что это правда, – почувствовала внутри какое-то опустошение. Но потом, совершенно неожиданно для себя, поняла: «Ура! Я свободна». Савка меня не любит, значит… Значит, я свободна!!! Могу без угрызений совести смотреть на других парней, смогу сказать Макси «да», смогу знакомиться с другими ребятами. И не чувствовать никакой вины перед Савкой.

Дура!! Как маленькая девочка, в самом деле.

Неужели ты думала, что это так просто!

И правильно Инка сказала, чтобы я не убивалась, что кругом столько парней, которым я нравлюсь, и что на Савке свет клином не сошелся.

Прости меня, дневничок!

Когда он сказал мне про Жанну, подтвердил все мои страхи, уже не было той меня, что кричала «Ура!». Той, рассудительной и взрослой. И я спросила сама себя, люблю ли я его или нет. Ответ приближался к «да», но так и не дошел до этого «да».

Та старая дневниковая запись не шла из головы. Ксюха выбралась из ванной, дотащилась до кухни – в ее съемной однокомнатной квартирке от одной двери до другой было не больше метра, но со сна, да еще с бьющейся в мозгу, как пойманная рыбка, цитологией, Ксюха именно тащилась.

Включила чайник, насыпала в любимую кружку с сердечком две ложки растворимой бурды. Воткнула в тостер низкокалорийные хлебцы, достала из холодильника красочную баночку био-йогурта.

«Завтрак почти готов, дорогая. Приятного аппетита».

А вчера Савка пригласил ее на концерт…

Она сказала, что подумает – не знаю, мол, как будет со свободным временем. Сам знаешь, эти зачеты, консультации…

А надо было отказаться. Чтоб не забивать себе голову и не травить душу перед экзаменами.

Ведь решительного объяснения между ними так и не случилось. Ксюха месяца два продолжала на что-то надеяться, Савка делал вид, что ничего особенного не случилось. Гордость не давала ей сделать какой-либо решительный шаг. Они общались как друзья, как однокурсники. Савка даже подарил ей какую-то смешную безделушку, и Ксюха радовалась как ребенок. Через неделю она написала:

Теперь я поняла: прежде всего, Савка мне дорог, как человек, как личность, что я его ценю и уважаю. Он мне скорее, как брат, старший брат, который всегда поможет и защитит, но и ему нужна женская рука. То, что я испытываю к нему, можно назвать одним словом – ответственность.

Конечно, это был обман. Извечный обман всех, кто мучается неразделенной любовью. Разуму не дано взять под контроль чувства, никогда. И сколько не проверяй алгеброй гармонию, сколько не пытайся объяснить самой себе, что все нормально, что «это всего лишь дружба», ничего хорошего не выйдет. Ксюха очень быстро все поняла. Буквально через три дня, когда по случаю сдачи очередного зачета вся группа сидела в институтской кафешке.

Савка пришел туда с Жанной, и, увидев, как светится его лицо, Ксюха почувствовала, что под ногами разверзлась бездонная пропасть.

Сегодня все поменялось. Как только я увидела Савку с ней, я ощутила все до конца.

Это и есть НАСТОЯЩАЯ любовь. Теперь я знаю.

Но я не хочу портить ему жизнь. Я не хочу, чтобы ему было больно. Пусть ему будет хорошо и спокойно, пусть с Жанкой, да хоть с ойкуменским президентом!!!

Я попыталась предсказать будущее: вышло, что он забудет ее года через три, не раньше. Но я не смогу ждать!

Утром я встала с одной мыслью – надо помочь Савке. Милому и дорогому человеку, надо сделать так, чтобы он разочаровался в ней, указать на ее плохие стороны. И пусть, наконец, скажет, что он испытывает ко мне. Иначе нельзя, ведь он сам не знает всей правды, он запутался.

Несколько дней назад Ксюха, перечитывая дневник, написала поперек этого абзаца: «Эгоистка!!! Как можно думать только о себе!» А тогда в состоянии полного душевного раздрая она чуть ли не первый раз в жизни пыталась писать стихи. Результат Ксюха никогда никому не показывала.

Стихи явно не получились.

Да еще суицидальный подтекст лез изо всех щелей. А ведь она всегда считала себя такой рассудительной, уравновешенной, спокойной.

Хранителем страшной тайны стал многострадальный дневник, привычный ко всему. Она не стала выдергивать и сжигать страницы, как сделала бы еще год назад. Наоборот – оставила, обвела красным, чтобы потом перечитывать на досуге и поражаться: «какая же я была глупая!»

По этой простой причине В печи не гореть лучине, На зорьке не быть кручине, Водице не стыть в берегах. В полнолунье, сгорая на крестах, Заняться любовью с Луной. Напиться горячей кровью И сгинуть в черных лесах. Грудь разрывается болью, Боль наедается кровью, Ты, мой сынок, не кричи… Падали кирпичи… Падали на асфальт С тихих заоблачных крыш. Ты подожди, малыш. Что разорвался ранний сполох, То ничего. Былого счастья ветхий ворох Выброшу в окно. Красные кляксы закрою ладошкой. Видишь, уже все прошло… Ты только крепче заройся в подушку — Нам с тобой повезло.

Стихи, понятное дело, не спасли: до сих пор они вообще никого не спасали. Ведь рифмованные строки – просто способ наиболее ярко выразить свои чувства, понять их, объяснить в первую очередь себе. И только потом – всем остальным.

И она еще хотела дать почитать Савке свой дневник!

Нет, теперь уж точно не стоит.

А потом, в самом конце апреля, Савка неожиданно подошел к ней сам:

– Ксюш, ты что, на меня обиделась?

Она как раз перекинула через плечо рюкзачок и собиралась выходить. Вопрос застал ее врасплох.

– Нет, с чего ты взял?

– Ну, ты со мной не разговариваешь, избегаешь меня. Если я тебя обидел – извини, но ты же знаешь…

– Знаю, – твердо сказала она. – У тебя есть Жанна, а у меня… у меня есть я.

Ксюха выскочила из дверей института, побежала к остановке. Слез не было, и не было, как это часто пишут в романах – рыданий, сдавивших горло. Просто разлилась внутри какая-то горечь.

«Переживем, ничего страшного».

Савка догнал ее минут через пять. Осторожно взял за рукав, развернул к себе. Лицо у него странно дергалось.

– Пойми, Ксюш, я не могу вот так плюнуть и забыть Жанку. Не могу. Не получается.

Почему-то ее это не удивило.

«Может, ему нравится меня мучить? – подумала она. – Нравится, когда я выставляю себя на посмешище? Скоро уже вся группа будет пальцем показывать!»

– Извини, – глухо сказала она и удивилась своему голосу: сухой, безжизненный, он словно не принадлежал ей. – Мне надо ехать. Потом поговорим.

Но «потом» не случилось.

Если бы у меня была железная сила воли, я бы могла забыть его и найти кого-нибудь другого. Но такого же (два последних слова несколько раз подчеркнуты) найти очень трудно, потому что родственная душа бывает одна, и я ее нашла. Я отдала ему все: свою душу, свое сердце, всю себя. А он разве дал мне что-нибудь взамен. Нет! Только одни страдания и БОЛЬ!

Надо решить раз и навсегда. Но что? Оставаться с ним в дружеских отношениях мне тоже больно, хотя я бы очень хотела.

Просто быть с ним? Рядом, как верная подруга, как цепная собачка? Да мне хочется быть с ним, но ему-то важно быть с Жанной! Я знаю (зачеркнуто) уверена, что рано или поздно его «любовь» пройдет и он вернется ко мне, но захочу ли этого тогда?

Ксюха плеснула кипяток в чашку, вдохнула кофейный аромат, встрепенулась, как хороший рысак перед скачками.

– Господи! Какая же я была дура! – сказала она дрожащему отражению в чашке. Чернильная поверхность кофе все еще колыхалась, и казалось, что та Ксюха, которая внутри, ежится от стыда.

Если кому-нибудь доведется читать ее дневник, первая реакция предсказуема: «Как всегда! Это случалось тысячи раз, и будет случаться впредь. Почему, почему влюбленные продолжают наступать на одни и те же грабли?»

Да, со стороны выглядит банально – стандартная ситуация, что смотрена-пересмотрена в кино и читана-перечитана в книгах. Но это со стороны. С позиции отстраненного критика, который всем готов раздавать советы. Но когда та же самая ситуация происходит с тобой… все меняется. Да, это – грабли, на которые вроде бы и не стоило наступать. Но это твои грабли, собственные. И кажется, что у тебя-то все не так, все по-другому, нельзя же ведь описать бурлящие в душе эмоции и переживания теми же простыми словами, фразами из романов и фильмов.

В книге или в чужой судьбе все кажется простым и преодолимым – мол, окажись я в такой ситуации, не мучилась и не переживала бы.

Советы давать просто – брось его, забудь, не думай… Но как тяжело, оказывается, советовать себе самой!

А кончилось все весьма прозаично. Той же ночью Савка, скорее всего пьяный, прислал ей жутко пошлую SMSку, что-то вроде «нагрей мне кроватку, крошка, и подготовь себя, заведись по полной». Она минут пять просидела с телефоном в руках, надеясь, что он извинится или сведет все к шутке.

Ничего не произошло. Ксюха включила свет, достала дневник и приписала к последней записи:

Странно, но чувство, еще недавно такое сильное, уже не душит. Оно куда-то ушло, когда я прочитала его «послание». Может он думал меня возбудить или обидеть, но скорее он меня насмешил. Я не понимаю, чего Савка добивается? Хочет, чтобы он стал мне противен? У него есть все шансы.

Промучившись всю ночь на скомканных простынях без сна и почти без мыслей, она черканула в полутьме, не разбирая, куда пишет: «ВСЕ! ХВАТИТ!» и решила забыть о Савке навсегда. Как оказалось, все возможно, если запрещать себе даже думать о нем.

А вчера он подошел и пригласил ее на концерт.

«Блин! Ну почему эти экзамены всегда так не вовремя!

Ладно, отставить причитания! Собираться, краситься… На старт! Внимание! Марш!»

Ксюха выскочила из дома, как обычно – за полторы минуты до прихода автобуса. Как обычно вихрем пролетела захламленный двор, чудом удерживая равновесие на тоненьких каблучках, и влетела на остановку в тот самый момент, когда старенький «леопан» заглатывал в душное нутро последнего пассажира.

На консультацию Ксюха успела.

Преподаватель Инесса Исааковна, уполовинив количество допущенных к экзамену на последнем зачете, слегка подобрела. Никого особенно сильно не пытала и даже не стала задерживать группу сверх отпущенного на консультацию времени. Может, просто сама торопилась домой.

Савка почему-то не пришел.

Не то, чтобы Ксюха его специально высматривала… Ну, как-то само получилось.

На выходе из аудитории Инна подхватила ее под руку:

– Пойдем в «Эпицентр», посидим? До фичи окно на два с половиной часа, да и вообще можно не ходить.

«Эпицентром» называлась студенческая кафешка во втором корпусе института. Выложенный темно-желтыми плитками пол по невероятно концептуальной задумке художника украшали вложенные друг в друга концентрические круги красного цвета. С порога вся композиция действительно больше всего напоминала мишень.

Фичей студенты называли физиологию человека, по начальным слогам – «фи» и «че».

– Мне надо к Виоле в библиотеку забежать. Пойдем со мной? А потом – в «Эпицентр».

– Ты пользуешься тем, что я не могу отказать лучшей подруге! – грозно сказала Инна.

Проходивший мимо первокурсник посмотрел на них с подозрением и на всякий случай прибавил шагу. Подруги переглянулись и рассмеялись.

– Что с тобой делать? Пошли.

Виолу Ариадновну осаждали со всех сторон. Студенты разных курсов как всегда неожиданно осознали, что экзамены на носу, а книжек может и не хватить. Выслушав Ксюху, одновременно выписывая абонемент двум настойчивым парням с факультета фундаментальной медицины, библиотекарша только руками замахала:

– Ксения! Как я могу сейчас что-то найти! Ты же видишь, что творится! Посмотри сама. Третья полка сверху, второй ряд. Там написано: «Гистология, цитология». Если чего найдешь – неси, я выпишу.

У нужной полки Инна заметно заскучала.

– Слишком умные названия. Ладно – ты ищи, а я пойду физиотерапию посмотрю.

Подруга никогда не скрывала, что все эти тонкости – цитология, микробиология, вирусология – ей без надобности. С момента поступления в институт Инна прекрасно знала, кем собирается быть. Врачом-физиотерапевтом, самой ненапряжной и самой востребованной сейчас в Ойкумене медицинской специальности. Своих планов уехать на Запад по окончанию учебы Инна тоже не скрывала.

Ксюха кивнула, зарывшись головой в книжные залежи.

«Строение клетки» Кивенбаха. Не то…

«Генетика и цитология» – тоже не то…

Это у нее есть…

Стоп! А это что?

Совершенно неожиданно Ксюха наткнулась на то, что даже и не думала найти, – имперский учебник-справочник «Цитология сегодня».

Она быстро пролистала книгу – и правда та самая!

– Ну, что ты тут накопала? Справочник «Как соблазнить мужчину за три часа, а потом бросить»?

Ксюха протянула книгу подруге.

– Смотри.

– Так! – вздохнула Инна. – На Ксюшеньку напал вирус ботанизма.

– Да ну тебя! Скажешь тоже. Причем здесь ботанизм? «Цитологии сегодня» в каталоге вообще нет, потому что на имперском. И не выдают ее никому. А в ней те самые две статьи Моррица, помнишь, Лох-Несса нам сегодня рассказывала? Сейчас отксерим быстренько и – свободны, как ветер.

Инна пожала плечами.

– Тебе виднее. Я свой трояк и без этих статей получу, а больше мне от Инессы и не надо. Но ты-то наверняка разбежалась не меньше, чем на пятерку.

Ксюха прижала ладонь к губам подруги.

– Не каркай! Пойдем лучше.

Однако у ксерокса их ждало разочарование. Обычно чистый и аккуратный аппаратик цвета слоновой кости сейчас был раскурочен, выставив на всеобщее обозрение свое электронное нутро. Несколько деталей лежали отдельно, в них деловито копошился молодой мастер в спецовке с надписью «Elektronservice». На столике рядом с ним подмигивала цифрами на дисплее маленькая коробочка. Провода от нее тянулись куда-то внутрь ксерокса.

– Ой! Что случилось? Опять сломался?

– Угу, – лаконично отозвался мастер, не оборачиваясь.

– А скоро почините?

– Сегодня.

В коротких ответах ремонтника содержался недвусмысленный намек не мешать. Инна потянула Ксюху за собой, спросила:

– Ну, что теперь?

– Придется переписывать.

– Ксюха! Не тормози! Сунь под блузку – и пойдем, – понизив голос, посоветовала Инна. – Никто не заметит, вон какая толкучка у входа. Дома перепишешь, а завтра вернешь на место.

– Нет, что ты! Нельзя так… Получится, что я ее украла.

Подруга демонстративно посмотрела в потолок, показывая всем своим видом: ох, уж мне твои заморочки!

– Ты неисправима! Переписывать – два часа промучаешься, не меньше!

– Я быстро. Ты вот что – меня не жди, иди в «Эпицентр». А я, как закончу, к тебе приду. Ладно?

Тряхнув головой, Инна заключила:

– Ну, хорошо – сижу полчаса, не больше. Потом соблазняю двухметрового голубоглазого блондина и еду развлекаться! А тебе останется только локти кусать!

Ксюха прыснула. Единственным голубоглазым блондином в институте был Анек Роскопа с четвертого курса. Красавец, атлет, надежда баскетбольной команды, он имел один единственный изъян – нестандартную ориентацию. Инне с ним ничего не светило.

Подруга по-отечески похлопала по плечу: дерзай, мол, и ускакала. Ксюха притулилась на маленьком столике у окна, кое-как пристроила тетрадь и начала переписывать.

Слог статей оказался несколько тяжеловатым, потому копирование шло с трудом. За полчаса она одолела едва половину текста.

В поясном кармашке задрожал мобильный. Как выражается Макси – включился бесплатный массаж печени.

Ксюха поднесла трубку к уху.

– Ну, ты скоро? – спросила Инна. – К стулу приклеилась? А тут тебя, между прочим, безутешный кавалер дожидается.

– Кто это?

– Как кто? Савушка. Два раза меня уже пытал, куда я спрятала Ксюху.

– А ты что сказала?

– Сказала, где тебя искать. Он умчался. Так что гляди – скоро прибежит.

– Ксюша, – тихо позвали за спиной.

Она обернулась. Взъерошенный и невыспавшийся Савка выглядел комично. Похоже, и он вчера всю ночь лекции переписывал. Хотя нет, это не в его стиле…

– Извини, – сказала она в трубку, – сейчас не могу говорить. Скоро приду.

– Поняла-поняла, – ехидно ответила Инна и отключилась.

– Мне надо тебе кое-что сказать. – сказал Савка. – Пойдем в «Эпицентр», а?

– Сав, подожди пятнадцать минут, ладно? Сейчас допишу и приду.

Он моргнул, не понимая, как что-то может быть важнее его слов. Присел рядом с Ксюхой на корточки и попытался объяснить.

– Понимаешь, я хотел… ну, тебе объяснить. Пусть все будет, как раньше. Я знаю, ты меня ждешь, и решил… что так будет правильно. Жанка меня замучила совсем, и я решил: лучше уж с тобой, – бормотал Савка, с ужасом понимая, что говорит совсем не то, но слова уже не вернешь. Его несло дальше. – Я и на концерт хотел с ней пойти, но потом передумал.

Ксюха слушала его вполуха, одновременно продолжая переписывать статью. Каким бальзамом были бы для нее эти слова месяц назад! А теперь? Савка обжегся с Жанной, и прибежал туда, где ему всегда было тихо и спокойно, где ждут, верят и все простят. То есть должны – по его мнению. Он так решил и даже тени сомнения не испытывает: Ксюха ждет.

А ждет ли она на самом деле?

Кроме нее, никто не ответит на этот вопрос. А что делать, если ей просто не хочется отвечать?

– Сав, – сказала она, – ты извини, пожалуйста, у меня сейчас голова ничего не соображает. Давай после поговорим?

Савка, похоже, обиделся. Ничего не сказал, просто повернулся и ушел.

Ну да, конечно, когда мужчина начинает с пафосом вещать о своих чувствах, все должны молчать и слушать раскрыв рот. Еще бы – такое событие.

Ксюха поняла, что перегорела. Все, кончился запал. Фитиль тлел слишком долго.

Она почувствовала некоторое облегчение. Слава богу, не пришлось принимать никаких решений – говорить «да» или «нет». А значит, не будет выяснений и «серьезных» разговоров.

Пусть все само решится.

Да по большому счету, уже решилось.

По дороге домой Ксюха решила забежать за продуктами. В окраинном районе, где она снимала квартиру, продуктовый магазин был один, зато уютный и недорогой, не то, что расфуфыренные супермаркеты рядом с институтом. Ксюха часто здесь закупалась.

Она подхватила корзину, прошла вдоль полок с бытовой химией, глянцевыми журнальчиками и смешными безделушками. Главный принцип хорошего магазина – товары первой необходимости надо прятать подальше от входа, чтобы покупатель по дороге к вожделенной буханке или пакету молока, миновал как можно больше полок, забитых не слишком полезным в жизни барахлом. Вдруг что-нибудь купит? Говорят, именно отсюда растут ноги шоппинг-зависимости, страшного синдрома, заставляющего женщин покупать, покупать и покупать.

Ксюха тоже не избежала этой заразы. Ей очень нравилась вот эта маленькая хрустальная вазочка с фигурками играющих котят. В центре у нее располагалась подставка для свечки. Наверное, это очень красиво – букетик живых цветов, а в середине горит свеча…

И стоит недорого, всего двадцать кредиток.

Можно было купить, но стипендия тает на глазах, следующая только через неделю, а до сдачи экзаменов о приработках и думать нечего.

– Простите, вы мне не поможете? – старческий, немного дребезжащий голос заставил Ксению обернуться.

У прилавка стоял сухонький старичок и подслеповато щурился на ценники. Он беспомощно и одновременно с надеждой взглянул на Ксюху и пояснил:

– Я очки дома забыл. Ничего не вижу. Вот у меня список, – старичок протянул скомканную бумажку, – помогите выбрать, пожалуйста.

Ксюха сразу поняла, что дело не в очках. Он говорил по-имперски, чисто, без всякого акцента, да и записка на том же языке. А ценники в магазине написаны по-североморски. Ксюха давно уже не обращала внимания – она спокойно изъяснялась на обоих языках, хотя имперский был ей, конечно, ближе. А вот каково старикам, всю жизнь проговорившим на одном языке, теперь учить другой? В одночасье, когда парламент отменил государственный статус имперского, десятки тысяч пожилых людей неожиданно оказались за границей, без всякого шанса вернутся на родину. Это в восемнадцать лет языки даются легко, а в семьдесят пять или восемьдесят?

Как всегда закон приняли, не подумав о последствиях, поддавшись влиянию момента.

– Сейчас посмотрим, – Ксюха улыбнулась старику и развернула бумажку.

В мгновение ока она сноровисто покидала ему в корзину черный хлеб, молоко, сметану, макароны, пачку манной крупы и сосиски.

– Вроде все. Может, вам помочь донести?

– Да нет, что вы… – испугался старичок. – Вы и так мне очень помогли. Большое спасибо.

Ксюха смотрела ему вслед. В потертом пиджаке давным-давно немодного покроя он почему-то напомнил ей профессора Круковского. Богдан Владиленович вот также всегда пугался, когда она предлагала ему помощь, также пытался делать все сам, чтобы не поддаваться подкрадывающейся старости, не чувствовать себя немощным.

К горлу подкатил комок. Когда стало известно о гибели профессора, многие в институте плакали, не стесняясь. Конечно, обиженные «неудами» звезды старших курсов делали вид, что им все равно, но студенты помоложе, а особенно – преподаватели с трудом перенесли тяжелую весть. Чтобы там не говорили, Круковский был символом мединститута, показателем незыблемости. Он всегда был, и, казалось, всегда будет. Многие сегодняшние аспиранты помнили его таким же седым и таким же веселым в свои студенческие годы.

И вдруг его не стало. Так глупо, так нелепо. Пуля, предназначенная кому-то другому, убила Богдана Владиленовича.

Ксюха видела его в тот день, шутила, смеялась, обещала прийти в конце недели. А через несколько часов его везли в морг, на холодный и равнодушный прозекторский стол. Лишь учебники в пожелтевших обложках на ее столе – вот и все, что осталось от профессора.

Разве это честно?

На глаза навернулись слезы. Ксюха отвернулась к полке, чтобы никто ничего не заметил.

– Девушка, вы берете?

– Да-да, конечно.

Прикинув сколько осталось до стипендии, она строго сказала себе: экономить и еще раз экономить. Шиковать пока не стоит. Быстро отобрав нужное и мужественно отвернувшись от вкусностей, Ксюха пошла к кассам.

Покупателей было много – вечер все-таки. Замороченная напрочь продавщица на полном автопилоте считывала лазером штрих-код на товаре, откладывала в сторону, брала следующий. Ксюха пожалела ее: жара весь день стоит, в магазине душно, а тут еще и не отойдешь никуда. Даже на минуточку.

Мрачный господин в очках с золоченой оправой наконец забрал свои сумки, очередь дошла и до нее.

– Добрый день, мы очень рады, что вы покупаете у нас! – скороговоркой произнесла продавщица.

Покупок у Ксюхи было немного, лазер пискнул всего семь раз. В окошечке кассы высветилось: «36.20».

– Тридцать шесть – двадцать.

Ксюха протянула свою последнюю сотенную. Вынимая из кассы сдачу, продавщица случайно взяла вместо одной бумажки в двадцать кредитов – две. Они просто слиплись. Никто ничего не заметил.

Аппарат выплюнул чек, продавщица дежурно улыбнулась Ксюхе, протянула купюры:

– Спасибо за покупку, заходите к нам еще.

Что такое – двадцать кредиток? Для магазина – исчезающая малая величина, для продавщицы – гроши. Для Ксюхи – вожделенная вазочка или продукты на два дня.

Она пересчитала деньги, посмотрела на чек, потом снова на продавщицу.

– Извините, но вы, по-моему, ошиблись.

– Все точно, девушка. Проходите, не задерживайте людей!

– Да нет же! Здесь больше, чем нужно. На двадцать кредиток. Вот возьмите, это лишнее…

Продавщица взглянула на нее как-то странно, наклонилась к кассе и бегло просмотрела все Ксюхины покупки. Когда она подняла голову, недовольная гримаса сменилась виноватой улыбкой.

– Действительно. Как это я обсчиталась? Аппарат никуда не годится, сколько раз просила поменять. А вам – спасибо, девушка.

– Да не за что, – сказала Ксюха, подумав, что на сэкономленную двадцатку, наверное, можно было купить ту вазочку, но… Смогла бы она потом спокойно на нее смотреть? Поставить на стол, любоваться, зная, что красивая безделушка куплена на чужие деньги?

Скорее всего, нет.

За спиной у Ксюхи переговаривались две молодые женщины, лет двадцати пяти. Первая, брюнетка с полным, добродушным лицом сказала:

– Вот молодец девочка.

– Да ла-адно, – протянула вторая, крашеная блондинка с острым носом, похожая на лисичку. – Продавщица эта за день раз в сто больше на обсчете делает. Сдавая кассу, небось, и не заметит, что двадцатки недостает. Была бы я в такой ситуации…

– Кора! Ты бы на месте этой девочки поступила точно также.

– А вот и хрен! Нас каждый день надувают все кому не лень, а мы, значит, не можем?!

Ксюха их уже не слышала. Она переложила покупки в пакет, кивнула знакомому охраннику и побежала домой. В животе урчало все громче.

Дома она скинула наконец босоножки и с наслаждением сунула ноги в тапки. Фу-ух, до чего хорошо! Все-таки иногда хочется побыть просто человеком, а не женщиной, которой каждую минуту приходится думать, как ходишь, как двигаешься, достаточно ли красиво ты выглядишь в этой позе. А ведь так приятно иногда расслабится и не думать о том, какое впечатление производишь на окружающих.

Не глядя швырнув в комнату рюкзачок, Ксюха прошла на кухню и побросала продукты в холодильник. Несмотря на потраченную сумму, пакетов с едой оказалось недостаточно, чтобы заполнить его даже на половину. В пустом холодильнике они смотрелись сиротливо. Ну ничего, на выходные хватит.

Правда, от стипендии рожки да ножки остались. Дотянуть бы до конца месяца…

5

На столе надрывался телефон. Арсений услышал его еще в коридоре. Он заторопился, забыл, открывая кабинет, придержать дверь, в итоге ключ провернулся лишний раз и застрял.

– Проклятье!

«Ну вот, знакомая картинка: заело изношенный замок. Теперь он может закапризничать и не открываться часами».

Телефон звонил. Арсений, чертыхаясь, дергал ключ из стороны в сторону. Похоже, это надолго.

– О! Суровый прокурор сошелся в неравном поединке с бездушным механизмом. Вали его на бок! Правой бей! В ухо, в глаз, в печень! – радостно выкрикивали над ухом. – Может, помочь?

В этом весь Глеб – просто предложить помощь он, конечно, не мог. Как можно упустить такой прекрасный случай позубоскалить!

– Попробуй. А то у меня сейчас нервы сдадут.

Телефон в кабинете умолк. Глеб присел перед дверью на корточки, с умным видом поковырялся в замке.

– Сейчас все будет в лучшем виде!

Надо признать, из него, наверное, вышел бы неплохой взломщик. Минуты через три многозначительных «угу» и «ах, ты так» дверь щелкнула и открылась.

– Входи, будь как дома. И поаккуратнее в следующий раз, – сказал Глеб, протягивая согнутый едва ли не под прямым углом ключ, в котором Арсений не без удивления узнал свой собственный.

И тут в кармане проснулся сотовый – трубка разразилась простенькой мелодией, в последние недели буквально наводнившей радиоэфир и музыкальные телеканалы. Недавно кто-то из подруг прислал в подарок рингтон популярной песенки «Тебя больше нет» модной группы «Корешки». Чтобы не обижать – не со зла же делалось, из лучших чувств! – Арсений сменил звонок.

Заметив округлившиеся глаза Глеба, он понял, что, возможно, это было не лучшее решение. Напарник теперь живьем съест своими приколами.

– Алло.

– Простите, – сказал испуганный голос в трубке. – Мне срочно нужен Арсений Юльевич Догай.

– Я слушаю. С кем я говорю?

Спросил – и почти сразу же узнал голос. Ответственный секретарь Плеонер Виктор Играшевич, маленький человечек с невероятным галстуком.

– А… Это Плеонер вас беспокоит, секретать Движения пенсионеров. Здравствуйте, Арсений Юльевич. Я… понимаете, я звонил вам на работу, но там никто не берет трубку, поэтому я осмелился позвонить по мобильному телефону. Надеюсь, я вас не побеспокоил?

– Нет-нет, все в порядке, слушаю вас.

– Видите ли… по вашей просьбе я поднял архивные данные на Лина Шаллека, поэта, вы помните?

– Да, конечно, Виктор Играшевич. Спасибо за оперативность. Сейчас, подождите секунду, я запишу…

– Э-э… тут нечего записывать, господин прокурор. Моя сотрудница пробила данные о пенсии Шаллека по компьютеру – у нас есть общая база, так удобнее работать. Выяснилось, что он не получает деньги уже почти полгода, с февраля.

– Почему?

Секретарь замялся. Видимо, ответ этот вопрос был ему неприятен. Пришлось повторить еще раз.

– Почему же, Виктор Играшевич?

– А… Он умер 23 января в своем загородном доме…

Арсений опустился на стул, с силой потер виски. Совпадение? Или два первых звена цепочки, которая черт знает к чему может привести?

Плеонер все еще продолжал что-то говорить:

– …вернулась. И с начала следующего месяца, по представлению Социального фонда пенсия была аннулирована.

– И все-таки, Виктор Играшевич, вы нашли координаты Шаллека? Адрес, телефон, что там еще есть в вашей базе?

– Д-да, минуточку… – секретарь долго шуршал бумагами, что-то перекладывал, тихо бормотал про себя. Арсений успел вытащить из сейфа дело Круковского, сесть за стол, раскрыть блокнот, а еще он успел подумать, что правильно сделал, купив безлимитный тариф сотовой связи. С такими абонентами в миг разоришься.

– Вот! – радостно воскликнул Плеонер. – Записывайте, господин прокурор. Троскиняйский район, поселок Весеннее, улица Машиностроителей, дом сорок два. Прямого телефона у Шаллека не было, только сотовый. Номер 773—290-411. Но, я, знаете ли, звонил – там никто не подходит.

– Спасибо, Виктор Играшевич, большое спасибо. Вы оказали существенную помощь следствию, – Арсений выговорил казенную фразу благодарности с трудом. Данные ответственного секретаря окончательно завели дело в тупик.

– Ну что вы, господин прокурор, я же понимаю. Еще один маленький вопрос, если позволите…

– Пожалуйста.

– Скажите, что говорить людям с телевидения? Они очень просят список людей, кому Богдан Владиленович приносил пенсию на дом. Данные не секретные, но, памятуя ваше предупреждение, я им отказал. Но они очень настаивают, даже… – маленький секретарь помедлил, и Арсений ясно представил себе, как он доверительно приблизил трубку к самому рту, прикрываясь ладошкой, – …даже угрожали мне.

– Что за глупость?! Чем?

– Сказали, что снимут сюжет о Движении пенсионеров – мол, у нас разворовывают деньги Соцфонда, приписывают своим неположенные надбавки и все такое. Обещали показать в новостях.

«А рыльце-то у бедного Виктора Играшевича в пуху! Иначе с чего бы он так переполошился?»

Кстати говоря, в списке пенсионеров – «клиентов» Круковского ничего предрассудительного не было. Вебер, по просьбе Арсения, еще вчера проверил их всех. Действительно больные или просто немощные от старости люди, одинокие или забытые бессердечными родственниками. Так что версию о том, что Круковский в сговоре с руководством Движения присваивал чужие деньги, – можно смело сжечь и развеять по ветру. Да и что там могут быть за суммы! Сейчас, конечно, и за полтинник убить могут, и даже за пять кредитов, но… Такую версию можно было породить только от отчаяния. Впрочем, телевизионщики могут за нее ухватиться. Для них, чем грязнее, тем лучше.

– Не бойтесь, мы вас защитим, – Арсению стоило больших трудов сохранять серьезность. – Направьте их к нам, как я и говорил. Здесь им быстро все объяснят.

– Большое спасибо, господин прокурор, я так и сделаю.

Арсений отключился, сунул трубку в карман и задумался, рисуя в блокноте авангардные узоры. Глеб некоторое время следил за ним, потом не выдержал:

– Что случилось?

– А почему что-то должно было случится?

– Потому что, Арсений Юльевич, мы с тобой в этом кабинете сидим третий год, и все твои привычки я давным-давно выучил. Документы ты просматриваешь, разговаривая сам с собой вслух. Сигареты клал в одно и то же место, пока не бросил курить, и теперь до сих пор иногда открываешь ящик и долго шаришь рукой в поисках вожделенной пачки. А когда ты не знаешь что делать, – рисуешь кружочки и смотришь в одну точку. Так что колись – в чем твоя проблема?

– Проблема? Гм… Как бы тебе объяснить? У тебя бывает так, что дело, где все ясно с первых же минут и которое давно пора закрывать, упорно не идет из головы? Шестым чувством, третьим глазом, хрен знает чем еще, чувствуешь – что-то не так. Начинаешь копать, находишь какую-то ниточку – раз! – и она оказывается пустышкой или вовсе обрывается. Словно кто-то упорно обрезает их одну за другой. Нет никаких подозрительных смертей – все естественно, обыденно, повседневно. Но как-то очень вовремя.

Глеб почесал переносицу:

– Это ты балтийскую перестрелку имеешь в виду?

Арсений кивнул.

– Но ты же еще в пятницу говорил: братва приехала на переговорки, пострелялась, трупы – в морг, дело – на полку. Да и потом: я сводку читал. Все просто и ясно.

– Внешне – да… просто и ясно. Даже как-то слишком просто.

Он снял трубку служебного телефона.

– Соедините с ОВД Троскиняйского района… Здравствуйте! Вас беспокоит следователь Центральной прокуратуры Арсений Догай. Могу я поговорить с начальником отделения?

Глеб таращился на него во все глаза. Когда Арсений закончил разговор, напарник удивленно спросил:

– Лин Шаллек – это же поэт, да? Лин Черный? Он что – умер?

– Да, еще в январе. Местный полицай говорит: спился. На почве полного разрушения привычной картины мира. В Империи он был всем, а у нас оказался никому не нужен.

– Он что, как-то причастен к этой перестрелке?

– Вот и я хотел бы знать.

Копию дела о смерти Лина Шаллека пришлось ждать трое суток. Две недели, отпущенные Каином на расследование дела, истекали, а никаких реальных результатов у Арсения пока не было. Только одни сомнения и подозрения.

Ровная подшивка стандартных листов писчей бумаги. Толщиной – хорошо, если в мизинец. Типографских бланков, насколько знал Арсений, на всех не хватало. Это в столице еще более-менее справлялись, а на периферии дела обстояли совсем плохо. Так высока была волна всех этих разборок, убийств и грабежей, накатившая после развала Империи, что основную часть протоколов и прочих следственных документов составляли от руки. Особенно, если речь шла о материалах, заранее обреченных на прозябание в архиве.

Таких, как дело номер 1327 о смерти гражданина Шаллека Л. Б.

Первым же документом в папке лежало «Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела».

Самый конец истории. Причины смерти ясны, факта преступления не обнаружено.

…Представитель межрайонной прокуратуры, советник юстиции первого ранга, прокурор Влачек Нестор Наумович, рассмотрев материалы проверки по факту смерти гражданина Лина Мартовича Черного…

– Почему Черного? Он писал под псевдонимом Лин Черный, но по документам-то он – Лин Шаллек… Что за небрежность! – пробормотал Арсений. – А! Вот.

В самом конце подшивки нашлось маленькое, в пол-листа, постановление об уточнении анкетных данных: «…считать гражданина, упомянутого во всех документах делах как Лин Мартович Черный – Лином Мартовичем Шаллеком».

Вот такое официальное извинение. Всего семь строк казенного текста. Куда как проще, чем переделывать эти самые протоколы.

…принимая во внимание, что признаков какого-либо преступления, совершенного в отношении умершего не установлено, а также то обстоятельство, что всеми имеющимися данными установлена бытовая причина смерти, постановил – в возбуждении уголовного дела по данному факту отказать, разъяснив заинтересованным сторонам право обжалования принятого решения в установленном законом порядке. Дата. Подпись.

«Интересно, кто в этом деле заинтересованные лица? Лин Шаллек жил один. Ни семьи, ни родственников. Как у Круковского… Хотя, может у него были наследники?»

Арсений знал представителя межрайпрокуратуры, пару раз пересекались по транспортным делам. Что можно было о нем сказать? Служака, каких сейчас много. Грамотный чиновник, не утруждающий себя лишней работой, всегда идет по пути наименьшего сопротивления. Этакий «человек в футляре», который видит свой долг в правильном и своевременном составлении отчетов и не любит копать глубже, чем предписано инструкциями. На пенсию выйдет по выслуге лет с внеочередным повышением ранга, если раньше не переметнется в частные структуры. Хотя нет, не переметнется. Там нужна инициатива и волчья хватка, а вот этих двух качеств, насколько понял Арсений, у Влачека как раз не было. Что еще? Оклад и распорядок дня, как у всех. Взяток не берет по причине боязни, а не из-за врожденной порядочности.

«Не худший из нас. Но и не лучший, – подумал Арсений. – Но на отказ в возбуждении дела его так просто не купишь».

Дальше он с удивлением обнаружил в деле несколько расчерченных в клетку листков, судя по внешнему виду – из школьной тетрадки. Неровные, иногда не раз перечеркнутые строчки, с маловразумительными комментариями на полях, оказались стихами.

Я отправляюсь в дальние края. Подальше от обид и лжи, и боли. Мне кажется, что грешница-Земля, Как лист скользнула вдруг в мои ладони… Кружась как птица на краю Судьбы, В безропотной агонии средь сумерек, Сложила крылья ночь и в поступи весны Не угадать нам отзвук полнолуния. В прозрачных красках снов живет зима, Она как символ вечного безмолвия. Ликует день, ликует! – Ведь ночь всегда одна, Надев печали шаль, уходит так не вовремя. И оборотнем обернется день. В фальшивых масках суета улыбок. Я верил им… Я верил, но ты уже не верь, Чтоб разминуться с дюжиной ошибок.

Арсений с удивлением перевернул лист. На другой стороне расплывалась казенная печать Центра судмедэкспертиз, чуть ниже кто-то приписал от руки: «Приложение 1 к заключению графологической экспертизы номер 1332 от 21 февраля 2005 года».

Следующая страница, подписанная «Приложение 2», была густо исчеркана с обеих сторон. Неровные стихотворные строчки наползали друг на друга, съезжали в сторону, буквы разного размера, клонились словно пьяные, то вправо, то влево. Складывалось такое впечатление, что человек, написавший их, был сам изрядно навеселе.

Или дрожал от страха.

Наполнив стакан весною, я выпил его до дна, И не заметил, как с летом споря, из облака пришла зима. Ее белокурый локон и бархатный нежный стан Всю ночь простояли у окон, но к утру снег весь съел туман. Он крался неслышной кошкой, играя в свою игру. Но солнце сложило в ладошки и снег, и туман, и зиму… Вот так, наплевав на печали, из губ вдруг рождается смех — То радости, то отчаянья, то горе сулит, то успех. И нет ничего озорнее смеяться навстречу дождю И ждать своего озаренья и верить в мечту свою. Сбивая грядущее в песни, сметая прошлого пыль. Чтоб, выбрав одну из лестниц, уже не ходить по другим. Стучаться в закрытые двери в надежде, что кто-то откроет. И снова молиться и верить в ту тень, что идет за тобою. Ведь тень – души твоей донце. Украшена рунами моря. Украденный вечер под солнцем. Неразлучно идущий с тобою. Вот только отчего-то плачут ивы, звезда целует утренний восход. Лишь времени бесцелье и бессилье зачем-то продолжают свой полет… Наполнив стакан весною, я выпил его до дна… Отлеталось и отпелось, только ветер лижет звонко Псом шкодливым и безродным перепуганные окна. А когда-то стаей птиц мимо слез людских и лиц, Мимо лета и зимы мчалось облако мечты… Мчалось, сшитым из мгновений, не отбрасывая тени. Опадало белым сном к нам сквозь кровлю городов. В онемевших пальцах струны трепетали словно души. Будто чайки над лагуной в небе появлялись лужи. Звуки плачут, звуки рвутся – в звон волны и гром прибоя. Это видели с тобою, да назад не обернуться… А теперь настало время собирать немые камни. Жить надеждою и верой – в исполнение желаний. Грустно видеть у дороги дней ушедших обелиски. И лукавят уже ноги, и конец пути уж близок…

Всего листков со стихами было семь. К последнему кто-то прикрепил степлером узкую полоску бумаги, гласившую, что «обнаруженные рядом с телом погибшего гражданина Шаллека Лина Мартовича письменные документы отправлены на графологическую экспертизу с целью установления авторства».

Заключение из Центра судмедэкспертиз почти не оставило сомнений.

…при сличении представленных документов и контрольных образцов подчерка гражданина Шаллека Лина Мартовича обнаружены следующие совпадения…

…что позволяет утверждать с большой долей вероятности: все документы написаны одной и той же рукой.

Странные мысли одолевали поэта: «Я отправляюсь в дальние края…», «…выпил его до дна», «отлеталось и отпелось…», «…и конец пути уж близок». Невеселые. Не пахнет ли тут суицидом?

Акт судебно-медицинского освидетельствования был краток:

Смерть наступила в результате обширных деструктивных изменений и отказа печени, вызванного употреблением большой дозы алкоголя (факт установлен лабораторным путем). Из имеющейся амбулаторной карты гражданина Шаллека Л. М., затребованной из медицинского стационара №4 г. Троскиняй, где наблюдался гражданин Шаллек Л. М., следует, что при жизни он страдал хроническим заболеванием печени…

Дальше шла длиннющая фраза на латыни – наименование заболевания – и сокращенная выписка:

В карте имеется письменная рекомендация врача-терапевта о недопустимости употребления алкоголя. Выставленный диагноз и произведенное судебно-медицинское исследование внутренних органов умершего позволяет судить о причинной связи между установленным фактом употребления алкоголя и наступлением смерти гражданина Шаллека Л. М. вследствие имеющегося хронического заболевания.

«Все логично», – подумал Арсению, и тут же с изумлением обнаружил еще один акт, датированный тремя днями позже.

Повторным исследованием установлено отсутствие внутренних гематом, кровоизлияний и других повреждений, которые позволили бы судить об имеющихся у Л. М. Шаллека телесных повреждениях. Так же не обнаружено следов инъекций и других признаков вмешательства в жизнедеятельность организма умершего…

«Надо же! С чего это ему столько внимания? – удивился Арсений про себя. – Вроде бы не парламентарий и не таможенный чин какой-нибудь. Да, конечно, в имперские времена его имя гремело на всю страну, но сейчас его никто и не вспоминает».

Что такого нашли патологоанатомы, раз потребовалось повторная экспертиза?

Сколько он знал судебных медиков, все они были циниками. Сплошь и рядом. Причем циниками с железными желудками, способными дожевывать бутерброд рядом со вскрытым трупом.

Любая профессия накладывает свой отпечаток. Арсений вспомнил один случай, произошедший года два назад с одним из его стажеров. Молодой выпускник юридического ВУЗа заметил как-то во время выезда «на труп», что медэксперт курит одну сигарету за другой. В смысле – подряд, без всяких пауз. И поинтересовался: не боится ли тот умереть от рака легких. Услышав такое, судмед пригласил стажера поприсутствовать при вскрытии.

Подобное испытание считается в среде стажеров своего рода «пропиской», подтверждением твердости характера и смелости. Неизвестно откуда пошла эта традиция, говорят, ей лет сто пятьдесят, не меньше. На самом деле, никакой стальной воли, чтобы просто находиться рядом с экспертом, выполняющим жуткую для непосвященных, но такую необходимую в ряде случаев работу, не требуется. Бывает, двухметровые студенты полицейской академии хлопаются в обморок через полторы минуты, а субтильные девочки из медвузов – спокойно подают инструменты. Нужно просто отвлечься от размышлений о бренности человеческого существования, и отнестись ко всему происходящему, как к обыденной работе, маленькому штришку в едином процессе установления истины. И все.

Так вот, судмедэксперт, затащивший гордого стажера в «разделочную», как называют прозекторскую в узком кругу, показал два вскрытых трупа. Все, как положено: грудина разрезана, черепная коробка откинута, внутренности разложены на специальном столике. Обычная морговская картина. Прямо-таки «Предчувствие гражданской войны».

То, что великий Дали видел в своей жизни трупы, Арсений не сомневался. Но довелось ли ему наблюдать человека, попавшего на стол к патологоанатому – вот в чем вопрос… Такие картины позволили бы художнику найти новые отражения его фантазий…

Эксперт предложил стажеру найти «три отличия» в этих двух трупах. Конечно, стажер обнаружил их не три, и даже не три десятка. Понимая, что речь идет о чем-то, связанном с курением, он в первую очередь обратил внимание на ровный цвет легочной ткани у одного из умерших, а потом – на черные, со смоляным налетом легкие второго. О чем радостно и возвестил эксперту: курильщик!

И не угадал. Оказалось, что отличий нет.

– Смотри сам, оба погибших примерно одного возраста. Неважно, что один из них – жертва дорожно-транспортного происшествия, а другой зарезан в пьяной драке. Между прочим, лучшим другом, насколько мне известно… – Тут эксперт делал длинную затяжку, выпустив дым из ноздрей. – Действительно, первый – пример для подражания. Чистые легкие. Минимум жировых отложений на брюшине, печень, почки, сердце – все в полном порядке. А второй вел бурную жизнь. Тут и курение табака, наркотики… все вены на руках исколоты. И спиртное, часто и не в меру. Обрати внимание, как расширена печень! Ну, а что в итоге? Оба мертвы. Никому не дано знать, как именно закончится жизнь. И что будет причиной конца. Есть только одна неоспоримая истина – что конец этот неизбежен. Так что… Курю вот. И спирт пью. И тебе советую. Неизвестно, как оно все обернется.

Через два дня стажер выкурил первую, как он заявил, в жизни сигарету – фатализм эксперта произвел на молодого парня сильное впечатление.

Что не так с Лином Шаллеком? Бытовая смерть. Возраст, алкоголь, опасная хроническая болезнь: самый распространенный набор для отхода в мир иной. Все просто и логично. Любой эксперт в своей жизни не меньше сотни раз подписывает такие акты. Не заморачиваясь особо, между утренней парой сигарет и обедом.

И вдруг – повторное исследование. С чего?

Быстро просмотрев фамилии патологоанатомов, чьи подписи стояли под обоими документами, Арсений потянулся к телефону, набрал номер Центра судмедэкспертиз.

– Могу я поговорить с Альбертом Лациусом? На выезде… Понятно. Тогда, может быть, Жадовский на месте? Передайте, что спрашивает Арсений Догай. Из Центральной прокуратуры. Да он меня знает. Хорошо, жду.

В трубке запиликала безыскусная мелодия – современный аналог механической фразы «ждите ответа».

Арсений догадывался о причинах такой конспирации. Эти две бригады, что устроили перестрелку по глупости… Сейчас в морг наверняка рвутся «коллеги». Засвидетельствовать, значит… При жизни пасти друг другу рвут – будь здоров. А вот как происходит нечто подобное – слезы, оркестры, транспаранты с фотографиями покойных. «Первомай», как выразился однажды кто-то из оперов. Потом, уже на кладбище и вовсе интересное начинается. Это когда вслед за гробом мобильники летят, перстни, цепочки…

Даже вечно пьяные кладбищенские рабочие проникаются моментом, клятвенно заверяя, что ни за что не тронут могилу такого солидного человека. Конечно, им никто не верит, стращают, ноги грозятся вырвать, даже, бывает, охрану выставляют. Через пару дней захоронение раскапывают, но ритуал все равно остается.

Один раз, правда, довелось быть свидетелем большого курьеза. Расстреляли машину одного авторитета с Востока. Сам пахан остался жив, но погиб его семнадцатилетний сын. Арсений несколько раз пытался вызвать его на допрос, но тот все время оказывался занят: «Пойми, прокурор, у меня горе в семье, похороны…»

Пришлось ехать самому, без предупреждения, в надежде застать безутешного отца в трехэтажном особняке на пельгайскойм побережье – бывшей североморской здравницы. Да, выглядит не слишком тактично, но дело пахло переделом рынка сбыта наркотиков, – не до сантиментов, в общем.

Арсений попал, что называется, с корабля на бал. Точнее – на поминки. Цветы, венки, слезы безутешной матери, суровые мужчины в черном.

Пришлось тащиться со всеми на кладбище. По-человечески Арсений понимал отцовское горе, да к тому же авторитет сам пообещал, что расскажет все, что знает, но только если «господин прокурор» отдаст последние почести усопшему. Пришлось согласиться. И не зря – показания пахан дал, правда, отказался подписать протокол.

А на кладбище Арсений увидел нечто…

Что может вызвать слезы у гробокопателей? Настоящие, искренние слезы?

В землю опускали не гроб – целый саркофаг, да и надгробная плита оказалась высотой с одноэтажный дом. На ум сразу пришли мысли о пирамидах египетских фараонов. К этому саркофагу прилагалось килограммов тридцать золотых браслетов, украшений с камушками, «ролексов» – тоже на золотых браслетах, перстней, еще каких-то ювелирных поделок. Мобильный телефон погибшего имел золотой корпус и инкрустацию бриллиантами. Любимая видеокамера, любимый мотоцикл («Харлей»), потом еще один любимый мотоцикл, теперь уже «Судзуки», видимо, взамен любимого автомобиля, который не вместился бы в саркофаг. Потом шли еще какие-то вещи, естественно, самые дорогие, но Арсений не запомнил, какие именно… В общем, по слухам, бродившим тут же в толпе пришедших на похороны, церемония обошлась несчастному отцу в четверть «лимона» ойкуменских крон. Вещей было много, очень много… В какой-то момент даже показалось, что сейчас в саркофаг затащат жену умершего. Как в курган к скифскому вождю. Или, скажем, любимых рабынь. Но нет, этого не произошло. Зато произошло другое.

Когда саркофаг загрузили под завязку, к краю могилы подъехал цементовоз. И залил все это великолепие погребальных даров прочным, быстросхватывающим цементом. Вот тогда-то Арсений и увидел слезы, выступившие на лицах гробокопателей.

Вообще у Арсения было много воспоминаний, к которым и не знаешь, как относиться. То ли как к курьезам, то ли как к фарсу в человеческой трагедии по имени жизнь. А может, чему-то еще, вообще не имеющему определения. Изнасилованная девушка, упавшая в обморок, едва ее пытались подвести к месту происшествия для следственного эксперимента, буквально через пару месяцев стала ресторанной шлюхой. Матерый рецидивист, на счету у которого было несколько недоказанных убийств, попался на краже букета фиалок из цветочного киоска для очередной подружки. Североморская команда борцов, которую – пятнадцать человек, всех до единого, – положили лицами в пол пятеро рядовых охранников какого-то казино.

– Арсений! Только по телефону тебя и слышно! – раздался в трубке бодрый голос Михаэля Жадовского. – А ведь обещал в сауну пригласить…

– Потом, Михаэль, не до саун сейчас.

– А-а, понял, балтийскую стрельбу перекинули на тебя? Почти дюжина жмуриков! – живо сориентировался эксперт, которому было не привыкать складывать два и два.

– Мои. Но я не за этим…

– Понятно. А тебе нужен последний, одиннадцатый номер. Угадал?

– Ну, скажем так, почти угадал. С ним это тоже связано.

– Интересно послушать. И что же тебе от нас нужно? Надеюсь, не признание в вечной любви? – в голосе Михаэля прорезалась привычная шутливость. Хотя Арсений знал, что его, скорее всего, подозвали к телефону с очередного вскрытия. Циники! Что с них возьмешь? У Жадовского, например, на рабочем месте висит потрясающий плакат: «Уважаемые пациенты! Вставать, ходить, самостоятельно принимать пищу без разрешения лечащего врача категорически запрещается! В экстренных случаях обращайтесь к дежурному медработнику (сестре)». А над автоклавом – плетеная корзиночка с галетами, любит он жевать что-нибудь, когда работает.

Такое увидишь – три дня есть не будешь, а этот хрумкает, да нахваливает. Слава богу, других не угощает.

– Меня интересует один труп полугодовой давности…

– Ты в своем уме? Опять эксгумацию провести задумал? Или забыл, как в прошлом году получил по шапке от начальства?

Да, был такой случай. Еще зимой. Арсений, заартачившись, добился санкции на эксгумацию трупа по делу, которое начальство давно уже собиралось закрывать. К сожалению, следствию это ничего не дало, дело все равно прекратили, хотя Арсений и чувствовал, что разгадка есть, и она совсем не совпадает с официальной версией. Но ему довольно прямо сказали, чтобы не совался, куда не надо. Еще и выговор влепили, после того, как родственники покойника накатали на него жалобу. Кстати, именно их и подозревал тогда Арсений, а ему все подсовывали и подсовывали доказательства убийства с целью ограблением неким залетным гастролером с Востока.

В Североморье все плохое приходило с Востока. Эта была традиция.

«Кому выгодно?» – он задавал себе этот вечный вопрос римских юристов, едва получал в производство новое дело. Тогда выгодно было родственникам. Потому что убитый был известным и преуспевающим домовладельцем, которому перевалило за шестьдесят. И вот тут-то, на закате жизни, он неожиданно встретил свою «настоящую любовь», которую, как водится, «искал всю жизнь».

Ею оказалась некая юная особа из провинции, которая сразу же поняла, какие блага сможет поиметь, зарегистрировав свои отношения с «папочкой». Чтобы семейное состояние не уплыло от многочисленной родни, влюбленного бизнесмена решили попросту прихлопнуть, обвинив во всем случайного грабителя, решивший попутно с кошельком отобрать и жизнь у своей жертвы…

Но доказать причастность родни Арсению так и не удалось. Это уже потом он краем уха услышал, что родня, решившаяся на такой шаг, обезопасила себя со всех сторон, не забыв вручить некий ценный подарок кое-кому наверху. Очередная попытка реанимировать дело, когда нашелся ценный свидетель, провалилась под крики и вопли «очень высокого» чина. Вначале Арсений даже думал написать рапорт об увольнении, но потом передумал. Теперь многие вещи приходилось делать наперекор всему, зачастую скрепя зубами.

– Михаэль, никаких эксгумаций на этот раз. Не помнишь ли ты вскрытие некого Лина Шаллека? Лина Черного, поэта. Сначала обследование вел Лациус, установил бытовуху, печень, алкоголь, все такое. Потом ты делал повторное исследование, уже на предмет обнаружения следов насилия. Вот я и хотел спросить…

– Ага, помню. Именно так – Лин Черный, поэт-песенник. Кстати, знаешь, они тоже иногда умирают. Реже, конечно, чем обычные люди…

– Знаю, Миха. Все умирают.

– Ой, оставь философию. Не надо рассказывать, что все люди смертны патологоанатому, ладно? Я не пойму пафоса. Лучше скажи, что тебя интересует? И каким боком этот поэт относится к недавней разборке?

– Похоже, он как-то связан с Круковским. Ну, с тем самым, что ты называешь «номером одиннадцатым».

– А… Понимаю. Ищешь связь?

– Если бы я только знал, что ищу, – горько ответил Арсений. Врать не пришлось: он действительно не знал.

– Ну что ж, могу тебя порадовать: тот случай я помню. В нашей профессии склероз не приветствуется, а то вынешь какой-нибудь орган, забудешь, куда положил, то-то крику будет.

– Михаэль!

– Ладно-ладно. Шутю я. Короче, не было с Шаллеком ничего такого. Песенник твой действительно от спиртного загнулся. Я уже не помню подробностей, но только сомнений ни у кого не возникло. И у меня в том числе.

– А почему тогда назначили повторное исследование?

– Как это – почему? Мы же выполняем постановления и распоряжения следователя. Мне поручили проверить, я и проверил… Помню точно – ничего не обнаружил. Вот, вспомнил! Там болезнь у него какая-то редкая была, достаточно было бы выпить пятьдесят грамм портвейна, чтоб загнуться, а он и поллитрой не ограничился…

– Что же он – не знал, что ли? В материалах дела есть выписка из медицинской карты, там четко указаны рекомендации терапевта…

– Я не знаю, что там у тебя в материалах, – неожиданно перебил его эксперт, – поищи-ка ты лучше в них сопроводительное письмо следователя, который дал мне указание провести повторное исследование. Там все сказано. Ты ж не думаешь, что я ради собственного интереса по второму разу пошел труп резать?

– Какое письмо? – Арсений быстро просмотрел все документы дела. – Ничего такого нет.

– Я и говорю, что меня не интересует, что в твоих материалах есть. Скучно. Пойду, порежу кого-нибудь, настроение подниму. А письмо ты поищи. Кстати, копия наверняка в моей «фирме» осталась, где-то в архивах. Если порыться…

– Слушай, Михаэль… Может, пороешься? С меня пиво!

– Ага! А разопью я его в сауне, в которую никогда не попаду! – съязвил эксперт, но все же согласился: – Ладно, так и быть.

– Пока будешь искать, я запрос сделаю. Скажи, не помнишь, кто из следователей письмо направил? Тут в деле их трое указано.

– Не помню. Следователь не наш, не из Центральной, это точно. Из межрайпрокуратуры кто-то. Я его не знаю. Кстати, больше никогда и не пересекался с ним по работе.

– Что ж, попробую сам. Но тебе – в любом случае спасибо!

– Спасибо должно быть в бутылках по ноль пять, темное, охлажденное. Понял? Позвони под вечер, думаю, успею найти эту бумажку…

6

Весь вечер и половину ночи, Ксюха просидела над конспектами. Глаза слипались, она терла их руками, промывала водой – и снова бралась за книги. Кофе она выпила столько, что, казалось, он плескался у самого горла. За спиной бормотала что-то свое молодежная FM-станция «Радио Север».

Переписанные в библиотеке статьи Ксюха выучила почти целиком, пробежалась по основным темам и, в общем, чувствовала себя во всеоружии. Всегда есть шанс со страху чего-нибудь забыть, но она надеялась, что все-таки пронесет.

Собирая на утро сумку, случайно задела наспех сложенную на столе стопку учебников. Книги поехали вниз и веером растеклись перед ней. В глаза сразу же бросилась строгая обложка «Введения в клеточную биологию». Ксюха открыла книгу, перевернула первую страницу. На обороте титульного листа стоял экслибрис «Из книг Б. В. Круковского».

Невольный подарок профессора. Последний подарок.

Ведь он даже предположить не мог, что не доживет до того дня, когда Ксюха принесет учебник обратно. В солнечный летний день, как всегда приветливый и неунывающий Богдан Владиленович, собираясь в магазин, думал о другом. Об институте, грядущей сессии и студентах, которые составляли теперь большую часть его жизни. Может быть, о чем-то личном. Может, чуть-чуть расстраивался, что Ксюхе не смогла остаться на чаепитие. Или просто предвкушал тихий, спокойный вечер с чашкой островного чая.

Только теперь некому его пить. И посылки с душистым чаем, отправленные на адрес профессора благодарным учеником, вернутся обратно с пометкой «адресат выбыл». В квартире через какой-то срок будут жить чужие люди. Книги, скорее всего, достанутся институтской библиотеке, на радость будущим студентам. И еще три останутся у нее, Ксюхи.

Учебник выпал из рук.

Она с ужасом ощутила, что в любой момент, через месяц, неделю, завтра и даже сегодня, прямо сейчас то же самое вполне может случиться с кем-нибудь из ее родных, друзей, с любым знакомым человеком, с ней самой…

Ты здороваешься, улыбаешься, киваешь и смеешься, ссоришься, планируешь, договариваешься. Кажется, что так будет всегда, ничего не изменится, а на самом деле…

Включенный на половину мощности приемник словно угадал ее настроение. Скороговорка североморских новостей неожиданно сменилась музыкальной программой. Ведущий с модным тягучим голосом неожиданно заговорил об имперском роке. Как принято в североморских СМИ, все, что происходило родом с Востока, поливалось грязью. Вот и сейчас ведущий мямлил что-то об упаднических тенденциях и выходе негативных эмоций. В качестве примера он предложил слушателям три композиции. Последней прозвучала удивительно подходящая к Ксюхиным мыслям песня группы «Чайф». «Поплачь о нем, пока он живой! Люби его таким, какой он есть…»

Она даже не удивилась. Просто кивнула головой, как будто соглашаясь, и даже начала тихонько подпевать:

– …космоса бездна, военный полет, ночь, толпа, крестный ход, она уже видит себя в роли вдовы… – Слова песни словно нанизывались на нить ее души, – …тихое утро, над городом смог, майская зелень, энцефалит, там хорошо, где нас с тобой нет…

Нет в этом мире ничего незыблемого и вечного, жизнь может оборваться по тысяче причин. От пули, от смертельной болезни, от несчастного случая. В любой момент. И никто уже не сможет ничего изменить. Можно кричать, плакать, биться головой о стену, но это уже навсегда.

Часом позже Ксюха написала в дневнике:

Боже, спаси и сохрани моих родных и близких и, если хватит времени, – то меня. Защити всех хороших людей на свете. Нет, не правильно. Всех людей.

Защити. Я очень люблю их и боюсь за них. Пусть они будут всегда.

Огромное спасибо тебе за всех, кто есть у меня, за маму, папу, Инку, Кристину и Марьяну, за… да и за Савку тоже, за Максимилиана, за моих друзей, всю нашу группу!

Моя единственная просьба: спаси и сохрани их.

Я вас всех там, наверху, очень люблю. Спокойной ночи.

Простые строчки импровизированной молитвы немного успокоили ее. Она закрыла глаза и не заметила, как уснула.

* * *

Утром Ксюха встала в приподнятом настроении. То ли ночная молитва подействовала, то ли просто в кои-то веки удалось нормально выспаться – экзамен по цитологии, в противовес зачету, Лох-Несса решила провести в пятнадцать часов.

Будильнику сегодня повезло – он остался стоять на тумбочке целым и невредимым.

Ксюха легко спрыгнула с кровати, потянулась, и чуть ли не вприпрыжку поскакала в ванную.

Улыбнулась собственному отражению в зеркале:

– Доброе утро!

Сегодня все было как-то не так. Даже привычный предэкзаменационный мандраж, прежде заедавший Ксюху до полуобморочного состояния, почти не ощущался. Наоборот – хотелось быстрее бежать в институт, увидеть Инку, сдать цитологию на «отлично»…

Допивая кофе, Ксюха все-таки не выдержала, сбегала в комнату и принесла дневник.

Открыла на странице со вчерашней записью, перечитала и приписала снизу:

Я окончу институт, пойду работать в лабораторию или фармацевтическую компанию и, может быть, изобрету лекарство от старости. И люди будут жить долго-долго.

А, может, мне доведется работать над лекарством от рака. Или от другой опасной болезни.

Но доброе слово и простое человеческое участие иногда важнее лекарства. Ведь самая страшная болезнь, самая заразная и неизлечимая – безразличие. А иногда даже одно слово может спасти человека от самоубийства или еще каких-то непоправимых ошибок. Как в том фильме – «Целитель Адамс».

Слово или самый простой, незначительный поступок.

Надо действовать, а не сидеть в стороне, дожидаясь, пока все исправят другие.

Надо посвятить свою жизнь людям. Может быть, это мое призвание. Помогать им, поддерживать их всем, чем смогу.

Наверное, я маленькая и глупая. Но я все равно напишу это – надо любить весь мир, делать людям добро, пока есть возможность.

И тогда все будет хорошо. ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!

Держать левой рукой чашку очень неудобно – Ксюха немедленно в этом убедилась. Особенно если попытаться отхлебнуть кофе не глядя. Горячий напиток, естественно, пролился, обжег ей пальцы, а несколько капель вдобавок упали на тетрадь.

На слове «хорошо» расплылось темно-коричневое пятно, формой напоминающее солнышко, каким его обычно рисуют дети – неровный кругляш с лучами-иглами.

– Пссст… Ксюшка-а…

Ксюха чуть скосила глаза в сторону.

– Да Ксюшка же!

Шепот стал более настойчивым.

Не иначе как Инка – опять хочет проконсультироваться по жизненно важному вопросу, причем отнюдь не по экзаменационному. Сдалась ей вся эта скукота, она еще и билет, наверняка, не прочитала. У нее третий день Клим Весницкий из головы не выходит.

– Ксюшка-а…

«Вот угораздило же именно сейчас!»

Ксюха осторожно повернула голову в ее сторону и неслышно прошептала: «Потом».

Инна сделала страшные глаза и возмущенно зажестикулировала.

– Чего тебе? – недовольно прошипела Ксюха в ответ. – Пожар?

Инка умоляюще посмотрела в сторону подруги. Глубоко вздохнув, Ксюха аккуратно подвинулась на край стула и начала тихо наклоняться в сторону Инны, сидящей на соседнем ряду. Инесса Исааковна фланировала где-то в конце аудитории, бдительно следя за тем, чтобы никто не списывал, хотя на цитологии этим не занимались только откровенные лентяи. При всем своем грозном виде Лох-Несса была близорука, а очки не носила, считая, что они ее портят. Острые на язык парни, вроде Макси, искренне недоумевали: разве там есть чего портить?

– Ну? – быстро спросила Ксюха.

– Сдачу отметим? – лукаво поинтересовалась Инна.

Девушка покрутила пальцем у виска. Нашла время!

– Кристинка новую кафешку нашла. «Голодная собака» называется. Полный арт-хаус! Пойдем? Говорят, там весело!

Уловив подозрительные звуки, Инесса Исааковна резво развернулась и заспешила к источнику беспокойства.

– Ладно, – шепнула Ксюха.

– Ксения, вы что-то забыли? И теперь уверены, что на моем экзамене можно надеяться на подсказку?

«Так и знала: Инка затеет, а мне попадает».

Над ней нависла зловещая тень Лох-Нессы:

– Спросите тогда у меня! Что вы хотели узнать?

– Ничего, ничего, – Ксюха с самым примерным видом уставилась в листок с конспектом ответа.

– А раз ничего, то и сидите смирно! Ждите пока я вас вызову! – прогремела над ухом Инесса Исааковна и, презрительно дернув плечом, прошествовала за преподавательский стол.

Стараясь не привлекать ее внимания, Ксюха тихо показала подруге кулак. Инка прыснула.

– Вам тоже что-то непонятно?

Инна посмотрела на преподавательницу ангельскими глазами и промолчала.

«Везет ей, умеет она это. Приспосабливаться, то есть. Где надо пай-девочка, в другом месте – эдакая женщина-вамп, родная мать не узнает. Всем подыграет, и сама в проигрыше не останется никогда. И оценки у нее очень даже неплохие, хотя Инка, конечно, далеко не гений, и парни вьются, хоть и не красавица. Спросишь у нее – она отшутится или начнет объяснять, да так путано, что и три профессора психологии не смогут перевести. Вот и сейчас: пишет Инка, а сама нет-нет, да и стрельнет глазами в сторону Клима. Оно и понятно – он единственный, кто до сих пор в ее сетях не побывал. Уверена – добьется его Инна, не мытьем так катанием, но добьется. Не такой она человек, чтобы от желаемого так просто отказываться. Эх, а вот мне не хватает изворотливости, не умею я! Нет во мне этого! Учит меня Инна, учит, а все без толку. Неспособная я, видать, в этом плане ученица. Сколько до конца осталось? Семь минут, замечталась я, а от Несси так просто не отделаешься. Будет теперь по всей программе гонять».

Инна сдавала первой, отхватила вожделенный «трояк» и ждала на лестнице.

– Ну, как?

Ксюха пожала плечами.

– Четыре. Я сказала, что хочу «пять», пусть еще спрашивает, но Несси меня послала. Если, говорит, я на каждого буду по полчаса тратить, то никогда отсюда не уйду…

– Мы тут немного с Климом поболтали, пока ты там мучилась, – вежливо перебила подруга и горячо зашептала на ухо: – Как ты думаешь, у меня есть шанс?

– О! У тебя-то?! Все сто!

Инка засмеялась.

– Ладно, так что? В «Собаку» идем?

– А «Эпицентр» чем плох?

Инна пожала плечами.

– Надоело. Хочется чего-нибудь новенького. Пойдем, а? Неужели в тебе нет жилки первооткрывателя?!

Ксюха подумала, что жилка экономиста, например, в ней точно есть. Здоровенная такая, толщиной с руку. Вечная проблема: не превысить бы лимит.

– А там дорого? – деликатно поинтересовалась она.

Инна махнула рукой.

– Сочтемся. Тем более с меня должок. Горячий шоколад, например. Подсластить горечь выяснения отношений с Лох-Несским чудовищем.

– А лекция? – не сдавалась Ксюха.

– Да успеем! У нас же сейчас большой перерыв, руки в ноги и туда! Кристину с Марьяной возьмем, давай на четверых, а? Там и кормят вкусно, а то у меня после Лох-Нессы прямо-таки несварение желудка, голодный обморок и полное обезвоживание организма.

Ксюха усмехнулась: противостоять Инкиному напору как всегда невозможно.

– Пойдет, – согласилась она. – Тащи Марьянку с Кристиной.

Инна уже бежала, на ходу вынимая из сумки зеркальце и прихорашиваясь. Ксюха улыбнулась и покачала головой: неисправима. Полетела за подругами, но Инка не будет Инкой, если не прихватит по дороге пару-тройку кавалеров. Прожужжит про них все уши, влюбится, разочаруется, заскучает и упорхнет в поисках следующей партии. Все где-то за полчаса. Ксюха провела рукой по волосам. Может, и ей надо быть такой? Отбросить эти глупые мучения и терзания, вкупе со всеми воспоминаниями, запрятать их глубоко-глубоко, похоронить в своем сердце, забыть навсегда. Чего, спрашивается, она так зациклилась на Савке? Разве вокруг парней не хватает? Нет, с этим вроде бы все нормально. Так в чем же дело?

– Ксюш, ты с нами?

Ее догнали Марьяна с Кристиной.

– А где Инка?

– Сказала, либо по пути догонит, либо в «Собаке» и встретимся.

– Так где она?

– Дела, – пожала плечами Марьяна и хитро улыбнулась.

– Дела по имени Клим? – уточнила Ксюха.

– А как же. Мы их оставили наедине, пусть поворкуют.

Кристина, верная своему принципу в первую очередь спрашивать о самом важном (вычитала в каком-то ойкуменском учебнике из серии «Как превратить жизнь близких в перманентный праздник?»), поинтересовалась:

– Как сдала?

Ксюха поморщилась.

– Четыре.

– Поздравляю.

– Ну, я все-таки на пять рассчитывала. А Лох-Несса уперлась – и ни в какую. Буду заливать свое горе горячим шоколадом. В этой твоей «Собаке». Кстати, идти еще далеко?

Кристина неожиданно свернула в подворотню.

– За мной, – скомандовала она.

Низкий потолок и замшелые камни, характерные для узких проулков старой части города, здесь выглядели особенно угрожающе. Переглянувшись, подруги последовали за Кристиной. Ксюха внутренне успокоилась. Судя по обстановке, кафе будет недорогим, значит, можно не слишком внимательно изучать меню и не давать разгуляться маленькому калькулятору в голове.

Калькулятор умел только вычитать – стипендия минус двадцать кредитов на то, минус сто кредитов на это. Прибавлять у него почему-то не получалось.

Ксюха спросила:

– Инка говорит, ты это заведение нашла? Что там интересного?

– «Голодная собака», – лекторским тоном начала Кристина, – самое модное арт-кафе в этом сезоне. По крайней мере, так в интернете пишут. Правда, кого я ни спрошу – никто о нем знает. Хотя, может оно и к лучшему. Именно этот незначительный штрих, – она остановилась и подняла указательный палец в лучших традициях разглагольствующей Инессы Исааковны, – делает его столь привлекательным. Что-то вроде круга для избранных.

– Порочного, наверное… – вставила Ксюха.

С недавнего времени в столице появилась такая мода: свежеиспеченные подвальные забегаловки гордо именовать арт-хаусами, местом отдыха богемы. Ну и названия выбирались соответствующие. Потом в СМИ щедрой рукой сыпались намеки: «Вчера у нас кутил известный певец NN», «Ночь беспредела имперской кинозвезды обошлась ресторану в солидную сумму» и так далее… На деле же арт-хаусы почти сразу переходили под крылышко какой-нибудь криминальной бригады, и расслаблялись в них не холеные продюсеры со своими питомцами, а вполне конкретные братки – бритоголовые и вечно настороженные. Кроме того – предельно слабо разбирающиеся в искусстве.

– Круга общения, дорогая. Свои люди, – вдохновенно перечисляла Кристина, – свои интересы, свои проблемы и задачи… Все общее. Короче, настоящая богемная нора.

Марьяна согласно кивала.

– Звучит хорошо, – неуверенно сказала Ксюха. – А причем тут собака?

– Это тайна, – зловещим шепотом ответила Кристина. – Никто не знает, даже хозяин.

– Да-да, – скептически продолжила Ксюха, – а разглашение тайны карается страшной смертью! Наверное, посетитель уходит от них голодным, как собака? Или как раз из нее и готовятся основные блюда?

– А почему тогда она голодная? – веселясь, спросила Марьяна.

– Потому что повар их приманивает, а потом – хвать! – и на стол, на шашлык резать. Главное – успевать собачьи головы в сторону отбрасывать.

Кристина обиженно поджал губы.

– Ладно ржать, юмористки. Пришли уже.

Если девушки надеялись увидеть уютный подвальчик в изящном домике прошлого, а то и позапрошлого века, они были разочарованы. Примыкающий к глухому забору трамвайного депо квартал застраивали уже в имперские времена – лет пятьдесят назад. Тогда особо не думали о престижности района и элитной планировке квартир, лишь бы получить хоть какое-нибудь жилье. Дома строили быстро, с минимальными затратами: типовой проект, пять этажей без лифта, низкие потолки, тонкие стены…

Десять абсолютно одинаковых домов выстроились в ряд буквально за год. С тех пор они совершенно не изменились, разве что стены украсили многочисленные граффити. Унылые серые подъезды вели в такие же чахлые палисадники.

Вход в «Голодную собаку» отличался от обычного слегка авангардной вывеской, изображающей, по мнению Ксюхи, некую помесь таксы с чемоданом. Хвост у нее стоял вертикально вверх, привязанный к нему флажок предупреждал: «Осторожно, голодная!»

«До 18:00 – Бизнес-ланч. Самые дешевые цены! – гласила вывеска. – Обеды за десять кредиток!»

– Видишь, – победно заявила Кристина, – это уникальное место! Не то, что наш «Эпицентр»!

– Вот и хорошо, – согласилась Ксюха. – Заморим червячка.

Марьяна решительно толкнула тяжелую железную дверь. Ксюха протиснулась за ней, едва не споткнулась на маленькой лестнице в три ступеньки и, пытаясь удержать равновесие, влетела в зал. Внутри царило шумное оживление. В тумане сигаретного дыма призраками возникали измученные официанты с подносами, в зеленых фартуках сомнительной свежести, делали два-три шага и вновь растворялись в серой дымке. За столами, развалившись и положив ногу на ногу, сидели образчики «истинной богемы» – мощные шеи, широкие плечи, кожаные жилетки. Все, кто в данный момент не жевал, говорили в полный голос, ничуть не стесняясь соседей. Имперский язык звучал едва ли не чаще североморского, но собеседники легко понимали друг друга. Видимо, здесь действительно были все «свои».

Ксюха покачала головой.

Марьяна с Кристиной уверенно пробивались вперед к одной им видимой цели. Ксюха шла следом, пыталась осматриваться, но потом, поняв, что это бесполезно, просто держала строй. В таком дыму легко заблудиться. Кто-то еще вошел в «Голодную собаку», сквозняк с улицы немного развеял плотную завесу, и Ксюха наконец увидела пункт назначения. За одним из столиков сидела Инна, что-то нашептывая официанту. Увидев подруг, она приветственно замахала руками.

– Марьяна-а-а! Кристи-ина! Сюда!

Гарсон, получив инструкции, кивнул и удалился.

– Добрались?

– Что? – хором отозвались девушки, пытаясь перекричать царивший в кафе гвалт.

Инка махнула рукой, указывая на стулья. Когда все расселись, она протянула им помятую книжицу. На обложке меню злобно скалилась собачья морда в шипастом ошейнике. С клыков капала слюна.

«Бедняга, – подумала Ксюха. – И впрямь голодный».

– Чем здесь травят? – спросила Кристина.

Марьяна с Инкой, перебивая друг друга, принялись спорить, что лучше заказать.

– Я уже здесь была, знаю, что можно и что нельзя?

– Да чего тут знать?! Все написано.

Ксюха аккуратно изъяла у них меню, открыла первую страницу. Да уж! Цены просто запредельные, для студенческой стипендии будет многовато, да что там многовато – неподъемно! Названия блюд, против обыкновения, оказались вполне человеческие. Никаких коктейлей «Утренняя роза», салатов «Очарование» и ассорти «Морской каприз», только супы, отбивные, мясо на ребрышках. Видимо, «Собаке» пришлось перестроиться под вкусы и эрудицию постоянных клиентов. В разделе «бизнес-ланч» действительно имелся обед. Всего один вариант, сиротливо торчащий в середине страницы, зато стоил он и впрямь десять кредитов.

– Обед, – Ксюха захлопнула меню.

«Пожалуй, лучше не спрашивать, из чего он приготовлен. За десятку-то».

– С меня еще шоколад, – добавила Инка и прищелкнула пальцами.

– Можно вас?

Официант снова подошел, вытащил из нагрудного кармана тоненький карандашик и старательно записал заказ в блокнот, размерами не превышающий почтовую марку.

– Жуть место! – восторженно заявила Кристина, озираясь вокруг.

«Не то слово», – подумала Ксюха.

Стены и низкий скругленный потолок по идее декоратора должны были выглядеть почерневшими от копоти, чтобы внутри «Голодной собаки» царила атмосфера средневековой таверны. На деле они больше походили на подъезд панельной многоэтажки, в котором мальчишки истыкали горелыми спичками все штукатурку. Зато с обстановкой все получилось на славу – развешенные по стенам картины оскалившихся собак, ошейники и бутафорские песьи головы создавали свою особую атмосферу. Да еще над стойкой красовались десятка полтора намордников. Правда, с неменьшим успехом их можно было бы навесить на добрую половину посетителей – они бы от этого только выиграли.

– Ваш заказ, – рядом с девушками вновь возник официант, расставил тарелки. – Две отбивных, салаты. И обед, – добавил он, водрузив перед Ксюхой два блюда. – Суп из чечевицы и рагу.

«Что ж, рагу так рагу, – подумала Ксюха, – теперь остается надеяться, что все это вкусно».

– Всем приятного аппетита, – провозгласила Инка, – а точнее – налетай.

Подруги принялись за еду.

«Странно, все-таки, что Инка пришла без кавалеров, не похоже это на нее. Хотя, может просто не успела. Бывает».

Суп оказался на удивление вкусным, хотя и пересоленным. Время от времени Ксюха оглядывалась по сторонам – обстановка в «Собаке» ей категорически не нравилась. Подруги явно не разделяли ее мнения: Инка любит приключения, Кристине чем жутчее, тем лучше, да и Марьянка не отстанет. Завтра раззвонят всей группе, как здесь весело и стильно.

У дальней стены возникло смутное оживление.

– Э-э! – послышался грубый голос.

– Да че за дела-то? – угрожающе присоединился другой.

– Какие-то проблемы? – вежливо поинтересовался официант.

– Да сейчас у тебя будут, – громко заявил кто-то из представителей бритоголовой богемы. – Ты что, убогий? Ослеп, что ли?

Официант непонимающе таращился на здоровенного парня за дальним столиком. Шея детинушки покраснела, потом румянец пошел вверх – на щеки, лоб, и вот даже глаза угрожающе налились кровью.

– Я тебя спрашиваю, ты – ослеп? Или в школе плохо учился?!

– Извините, я вас не понимаю.

Детина с грохотом шибанул кулаком по столу.

– Глаза разуй! Сколько тут написано?! Ты что, решил надо мной пошутить?

Официант, очевидно, никак не мог взять в толк, в чем дело. Ткнув грязным пальцем в клочок бумаги, бандит проревел:

– Это что, по-твоему?

– Счет, – пролепетал вконец растерявшийся гарсон.

– Счет? – передразнил его обозленный клиент. – А сколько там написано?

Официант осторожно склонился над столиком.

– Шестьдесят кредиток.

– Ага! – победно завопил детина. – Салат – пять, куриные крылья – десять, картошка – пять, грибы – пять, двойная порция…

– Двадцать, – быстро добавил официант.

– И пиво – тоже пять. Сколько выходит?

Официант заморгал. Вряд ли он на самом деле хотел обмануть столь опасных клиентов. Скорее всего, перепутал счета или просто забыл указать какое-то блюдо. Но теперь уже ничего не докажешь.

– Ну-у-у, – угрожающе продолжил бандит. – Шестьдесят? Я складывать умею, выходит, ты меня решил обсчитать чуть ли не в половину?

Губы официанта задрожали. Могучий, почти квадратный браток, видимо завелся по полной и начал медленно вылезать из-за стола. Его друг, такой же здоровый, но несколько пониже ростом тоже привстал. Еще один «богемный» клиент за соседним столиком отшвырнул в сторону стул и тоже подошел к официанту.

Кристина созерцала скандал с огнем в глазах, но всем остальным он явно не нравился.

– Сейчас тут будет заварушка, – быстро сказала Инка. – Пора сматываться. Заодно и сэкономим! Да и лекция скоро, – она мельком глянула на часы… – Бежим!

Марьянка и Кристина быстро выскользнули из-за столика.

– Идешь, Ксюх?

Ксюха отрицательно покачала головой.

– Надо заплатить.

Инка присвистнула.

– Да что с тобой творится всю эту неделю?! В последний раз спрашиваю – идешь, нет? Сейчас мордобой начнется, да еще полиция приедет, тебе это надо? Понятой будешь, полдня в отделении просидишь.

– Вы идите. Я вас догоню.

– Ладно, хозяин – барин. Пошли, – скомандовала она Марьяне. Кристина уже шла к выходу. – Тут, может, не скоро все успокоится. Будем ждать – на пару не успеем. В лучшем случае.

Девушки протиснулись между стеной и крайним рядом столиков, обогнув расшумевшихся скандалистов, и вышли. Ксюха доела последнюю ложку. Зажатый в углу официант дрожащими руками отсчитывал недостающие кредитки. Обиженный клиент пересчитал сдачу, кивнул друзьям и сказал:

– Если ты, гнида, еще раз что-нибудь такое выкинешь…

Официант испуганно замотал головой.

– Ну то-то… Я сегодня добрый, живи пока. И радуйся, что Лелика с нами нет. Он такие дела не прощает.

Бригада ушла. Гарсон на негнущихся от страха ногах хотел нырнуть в боковую дверь, но Ксюха остановила его.

– Можно вас, – негромко позвала она.

Он вздрогнул и обернулся.

– Я хотела бы заплатить, – твердо сказала Ксюха.

Официант непонимающе моргнул. Пальцы у него заметно дрожали, на лбу выступили капельки пота.

– Сколько с меня? – поинтересовалась она.

– Десять, – печально отозвался гарсон.

– Нет, вы не поняли. За всех.

– Как это за всех?

– Нас было четверо. Сколько за всех?

Он посмотрел на Ксюху с удивлением, шмыгнул носом и переспросил:

– За весь столик?

– Да.

Достав блокнот, официант перекинул пару листочков, что-то посчитал в уме:

– Сорок семь восемьдесят.

Честно признаться, последний полтинник Ксюха отдала не без сожаления. Благородство – это хорошо, но ведь и жить на что-то надо. А девчонки скажут, что убежали из-за назревающей драки, не успели доесть, а потому и платить нечего. И будут правы.

Гарсон скрупулезно отчитал сдачу, положил на стол. Пока Ксюха собиралась, он стоял рядом и все хотел что-то сказать. Да, он прекрасно видел, как три девушки поднялись и ушли, не заплатив, но остановить их не мог – пришлось объясняться с разъяренным бандитом. В общем, один неоплаченный столик – это мелочь, за пару часов чаевых можно недостачу компенсировать. Надо бы отказаться, вернуть деньги. Девчонка-то – явно не из бандитских подстилок, простая студентка, лишние деньги по карманам не водятся.

Да, надо вернуть. Пусть заплатит только за себя.

Ксюха уже шла к выходу, он наконец решился, но так и не смог пересилить себя:

– Спасибо вам. Приходите еще… Будем очень рады…

В аудитории уже было полно народа, студенты шуршали записями, тихо делились впечатлениями, жевали жвачку, слушали музыку. Старательное меньшинство старательно конспектировало за преподавателем. Ксюха осторожно заглянула внутрь. Худая высокая Арина Витольдовна, преподаватель органической химии что-то писала на доске. Инка, Кристина и Марьяна конечно уже были здесь. Первые две болтали вполголоса, Марьяна что-то выводила в тетрадке. Наверное, рисовала шарж на кого-нибудь из парней. У нее это получалось мастерски.

– Извините, можно войти?

Химичка отвлеклась и неодобрительно уставилась на Ксюху, выразительно указав на часы.

– Извините, я задержалась… Можно? – еще раз повторила девушка.

Арина Витольдовна цокнула языком.

– Занимайте свое место и впредь, – она повысила голос, – НИКОГДА не смейте опаздывать!

Ксюха молча кивнула, проскользнула в аудиторию и села на самый дальний ряд. Инка ожесточенно жестикулировала, потом, поняв, что это бесполезно, вырвала из тетрадки лист и передала Ксюхе записку: «Дурная? Чего ты этим добилась! Еще и Арина на тебя теперь зуб точит! Смотри – на экзамене припомнит».

Ксюха пожала плечами: что толку, все равно ведь не поймут. Объясняй не объясняй, в Инкином случае это бесполезно. Ксюха нацарапала в ответ: «Надо было заплатить. А то все бы потом с того официанта вычли».

Подруга отреагировала буйно – повернулась, хотела сказать что-то обвинительное, громко, на всю аудиторию, наплевав на Арину Витольдовну. Допекла ее Ксюха. Но химичка в этот момент повернулась и стала вдохновенно рассказывать о таинствах бензольного кольца.

Инка разраженно поморщилась, достала из-за пазухи мобильный телефон и показала Ксюхе – жди мол, послание.

Действительно, через полминуты от нее пришла SMSка:

«Ты что, за всех заплатила?!!!!»

«С чего ты взяла?»

«Ксения! Не отнекивайся! Скажи – заплатила или нет?»

Ксюхе пришлось ответить правду.

«Конечно».

«Ну и дура! У тебя что, вагон денег?»

«У того официанта папа тоже не миллиардер».

«И что? Тебе-то какая печаль? Сам виноват, нечего бандитов обманывать».

«Он их не обманывал. Ты что, не поня…»

Ксюха случайно нажала на «ввод», поэтому сообщение ушло оборванным. Пришлось писать второе.

«Ты что, не поняла? Таких обсчитывать – себе дороже. Он просто ошибся, счета перепутал».

«Ой, я сейчас заплачу! А ты, значит, решила ему пилюлю подсластить?»

«Я просто решила поступить по-честному. И заодно помочь человеку. Что в это странного?»

Прочитав послание, Инка покачала головой: получила, мол, все ясно, тебя не переспорить, горбатого могила исправит. Ксюха попыталась отвлечься, начала записывать лекцию прямо с полуслова.

Но из головы упорно не выходила обстановка «Голодной собаки», бригада разгневанных братков, испуганное лицо официанта.

«Откуда в людях столько агрессии, подозрительности, угрозы? Почему первым делом на ум приходит самое низменное и жестокое? Почему во всех причинах чужой ошибки или неприятного поступка мы все видим корысть, желание обмануть, извлечь выгоду? Кто первым начал этот страшный марафон недоверия и ненависти?»

– …образуется при коксовании каменного угля или при химической переработке – риформинге – некоторых нефтяных фракция… – увлеченно рассказывала Арина Витольдовна.

«Все, – сказала сама себе Ксюха, – учеба, учеба и еще раз учеба».

7

Раньше, чем кончится дневная смена, Жадовский все равно не позвонит, даже за пиво. У патологоанатома всегда много работы. Клиенты скучать не дают.

«Вот черт! Минут пятнадцать поговорил с Михаэлем, а специфические морговские шуточки так и прут!»

До вечера можно много чего сделать. Например, съездить в поселок, где умер Лин Черный. Поговорить с местным участковым полицейским, опросить соседей. В возбуждении уголовного дела межрайпрокуратура отказала, значит, этим никто не занимался. А вдруг всплывет что-нибудь важное?

А завтра, имея на руках хоть какие-то показания, проще будет говорить с упорным следователем из Троскиняя. Что-то ведь его насторожило, не зря он потребовал повторить медэкспертизу и дважды пытался добиться возбуждения дела.

Машину в Весеннее – почти сто километров как-никак – Арсению удалось выбить с немалым трудом. Горючего на нужды Центральной выделяли в обрез, да и тот небольшой запас разбирали личные водители старших прокуроров и заместителей Генерального. Пришлось козырнуть особой важностью дела – стрельба в Балтийске все еще была у всех на слуху.

Арсений прекрасно понимал, что обо все доложить Каину, и тот захочет поинтересоваться, как продвигается дело, вызовет завтра к себе на доклад.

«Ничего, как-нибудь отбрехаемся».

Из города выбрались только к двенадцати часам. Как всегда по утрам пропущенные через таможню автопоезда сплошным потоком хлынули на Восток, запрудив все сквозные магистрали столицы. Город, не рассчитанный на такое количество машин, едва с ними справлялся. Дорожная полиция сбилась с ног, местные водители на чем свет стоит кляли проклятых транзитников.

Шофер, кивнув на запруженный проспект Свободы, спросил:

– Арсений Юльевич, может попробуем в объезд? Знаю я один хитрый финт…

– Вам виднее, Влад. Из меня плохой штурман, так что – положусь на ваш опыт.

– Ладно, попробую вас не разочаровать, – водитель свернул в узкий извилистый проулок старой части города. Мостовая, мощенная булыжником, не понравилась изношенной подвеске – машина жалобно заскрипела, в багажнике с грохотом перекатывалась запаска.

Еще несколько поворотов и «волна» въехала в запутанный лабиринт улиц Припортового района. Сами верфи, Североморский морской вокзал и грузовые пристани еще при Империи перенесли за границы города, но название осталось, хотя теперь этот район считался спальным. Здесь жили многие тысячи портовых грузчиков, мотористов, докеров, трюмных рабочих.

– И вот так каждый раз! – сказал Влад. – Пока город проедешь, всю душу растрясешь. Когда наконец объездную трассу построят?

– Обещали в конце осени.

Арсений не верил обещаниям министра транспорта. Сроки переносились уже раз шесть, все время «не хватало» средств. Притом, что к правительственной резиденции в Пельгае чудесную шестиполосную магистраль протянули в рекордные сроки. Как оказалось, водитель тоже не верил дорожникам:

– А-а… они уже третий год обещают. Откроют участок на полкилометра с фанфарами, покажут по всем каналам, ленточку разрежут с пафосом – и тишина на полгода. Никто ничего не делает, зато осваиваются выделенные средства, – последние слова он произнес с издевкой.

Наконец машина вырвалась на простор Приморского шоссе. Влад прибавил скорости, в полуоткрытое окно ворвался свежий ветер. Запахло морем.

Арсений вынул из папки тетрадные листки в клетку, перечитал последние стихи Шаллека.

На забытых полянах забытых лесов Вырастает невидимый город. Ночью светом коснется луна облаков Этот свет для меня очень дорог. Различая черты приходящих во сны, Я шагну в городские ворота. И споют серенаду ночные сверчки, И прохладу подарит природа. Есть в жизни черно-белый сон, Но только не в ночи рожденный он. С восходом солнца обручен Жизни черно-белый сон. В ночи ищу спасенье я. Попавшая под тень земля Подарит, что искалось мной — Мой сон цветной. Виню себя за ложь, которую не ждешь. Которая звучит правдиво так в речах людских. Виню себя за смех, что предвещает смерть, Что бросит кожу в дрожь – когда его не ждешь. Виню себя за пыль, что пущена в глаза. За то, что вдруг из глаз покатится слеза. И солнце, отразившись в соленой той воде, Становится подобно полуночной луне. Виню себя за губ лукавые слова, Что вдруг отсчет начнут Заранее прожитых минут…

Морской бриз гулял по салону, разгоняя духоту, трепал волосы, а один раз даже попытался вырвать из рук листки со стихами. Арсений удержал их не без труда, убрал часть обратно в папку – унесет еще. И тут на глаза ему попалась песня, удивительно подходящая к ситуации. Лин Черный даже подписал ее – в верхнем углу листа прописными буквами красовалось название «Я – ВЕТЕР».

Я шел на восток при полной луне. Я верил, что все возвращается вновь. Вот только сгорела свеча на столе. В том доме, где я свою запер любовь. Котомку на плечи, гитару в руках — С собой я возьму на берег реки, И в жертву заре принесу старый страх — Остаться в ночи, не заметив зари. У каждого камня здесь топчутся дни, А в воду роняют деревья листву. И так далеки объятья твои. И тайна исчезла в волшебном лесу. Я – ветер! Ветер! Я песню спою на рассвете. Я – ветер! Ветер! Мои губы держат серебряный горн. Я – ветер! Ветер! Я запутался в облачной клети. Я – ветер! Ветер! Но теперь я свободен. Я ищу свой дом. Мне где-то вдали ответит сова. И черные мысли падут на песок. Я больше не верю, не верю в слова. Я буду молчать. Я спел, все что смог. Но ветхие ставни не скроют лица, Того, что манило меня за собой. Вот стоит ли только гореть до конца. Я знаю, что шел не тою тропой. Я – ВЕТЕР!! Щебечущих птиц я встретил в пути. Они так просили остаться в лесу, Вдруг вечер шепнул мне – беда впереди! И я ухожу, ухожу, ухожу, ухожу. Туда, где встает в переливах зари Оранжевый месяц, чей свет так далек. Забыв про усталость и кровь на груди… Я буду идти. Я сделал, что смог. Я – ВЕТЕР!!

Похоже, Шаллек тяготился своей прежней славой, считал ее незаслуженной.

«Я знаю, что шел не тою тропой, – повторил Арсений про себя. – А кто из нас честно может признаться сам себе, что идет по верному пути? Что выбрал себе призвание по плечу? Что приносит пользу, а не вред? Наверное, самому невозможно трезво оценить себя и свои дела, оглянуться назад и сказать: вот, здесь я был прав, а здесь – нет. Только незаинтересованный взгляд со стороны способен на такое. К сожалению, это происходит слишком поздно. На похоронах, в некрологах и поминальных речах: покойный был ответственным и исполнительным работником, хорошим семьянином, честным и порядочным человеком…»

Вот и Лин Черный уже не узнает, кем он остался в людской памяти. Певцом гордой имперской мощи или продажным рифмоплетом, сменявшим правду на загородный дом и путевки в профсоюзные здравницы.

За окном мелькнул указатель: «Volost Troskinay».

– Почти приехали, Арсений Юльевич, – сказал Влад. – Километров через семь будет Весеннее.

Троскиняйский район в свое время считался промышленным центром Североморья. Здесь высился завод Станкотяжмаш, корпуса Агрегатстроя попирали горизонт, здесь же возвели единственную в Североморье теплоэлектростанцию на горючих сланцах. Империи требовалась энергия для возводимых гигантов. После развала район практически обезлюдел. Бывшие рабочие машиностроительных гигантов переехали в Балтийск и столицу, поближе к финансовым потокам, только на Троскиняской ТЭЦ еще сохранялась какая-то активность.

В поселке Весеннее заводские инженеры, конструкторы, начальники цехов и производств получали землю под приусадебные участки – тогда место считалось престижным. Сейчас, когда людей в поселке осталось не больше трети, он казался пустынным.

«Волна» медленно катилась по главной улице поселка. По обочинам сплошной чередой тянулись дома. Крепкие двухэтажные коттеджи с зелеными крышами, явно имперских времен, на четыре семьи. Особняки с облупленными колоннами и гипсовой лепниной – свидетели прошлого века. Начавшие понемногу врастать в землю деревянные срубы с заколоченными окнами.

Но буйная зелень палисадников, лай собак, редкие прохожие и еще более редкие встречные машины доказывали, что жизнь в поселке еще есть. Пустые улицы не выглядели заброшенными и неухоженными – мусор кто-то подметал, бережно подстригал деревья на придорожных аллеях.

На главной площади, у здания поселковой администрации жизнь прямо-таки бурлила. На стоянке варились на жарком солнце несколько пропыленных внедорожников, джип с опущенными стеклами и полицейский мотоцикл.

– Улица Энергетиков, дом семнадцать, – сказал Арсений. – Полицейский участок здесь. Останови, Влад.

Водитель плавно тормознул, приткнув «волну» на дальний угол стоянки, под раскидистой тополиной кроной, спросил:

– Вы надолго? Мне в машине ждать или можно в магазин отлучится? Очень пить хочется.

– Как пойдет. Не знаю, думаю, что час я точно здесь проторчу. Это если участковый на месте. Я звонил, предупредил, что подъеду, но кто его знает… Вдруг умчался на вызов?

К счастью, старший инспектор капрал Реввач никуда не уезжал. Наоборот, поговорив с Арсением, он специально отменил все дела и остался ждать столичного гостя на месте.

Он поднялся навстречу, протянул руку, пророкотал:

– Добрый день, господин прокурор. Как добрались?

Грузный и неповоротливый, с расстегнутым воротничком, с капельками пота на покрасневшей от жары лысине он больше всего напоминал старого полярного медведя в душном зоопарке. И этим вызывал симпатию.

– Хорошо, спасибо. – Арсений сел на предложенный стул, положил перед собой папку с делом. – Спасибо и за то, что подождали. Обычно полиция на местах не слишком жалует прокурорских работников.

Капрал улыбнулся.

– Я, честно признаться, тоже. От вас ничего хорошего ждать не приходится. Стоит появиться представителю Центральной – пиши пропало. Либо придется поднимать давно закрытые дела, либо бегать с высунутым языком, собирая сведения на кого-то из местных. Судя по тому, что вы приехали сами, а не ограничились инструктажем по телефону, вас интересует первое. Я угадал?

– Не совсем. Хотя и близки к истине.

– Ну что ж, постараюсь вам помочь по мере сил.

– Скажите, капрал… э-э… как вас по имени-отчеству?

– Играш Леонтьевич.

– Так вот, Играш Леонтьевич, 23 января умер бывший имперский поэт Лин Черный – Лин Мартович Шаллек. В деле, которое я сейчас веду, неожиданно всплыла его фамилия. Насколько мне удалось выяснить, уголовное дело не возбуждалось, причина смерти вполне бытовая – отравление алкоголем. Скажите, по сигналу выезжали вы?

– Да я.

– Кто первым обнаружил труп?

– Сосед Шаллека – дядя Корней… Корней Сабат.

– Почему «дядя»?

– Его здесь так называют. Он одним из первых приехал на строительство станции, а потом остался на ней работать. Сейчас на пенсии. Вполне бодрый старичок, только пьет иногда многовато. Да еще любит о политике поговорить. Это его конек. Всех переспорит. Он и тогда к Лину зашел поболтать по-соседски, услышал по телевизору что-то.

– Он и вызвал вас?

– Да.

– Скажите, Играш Леонтьевич, вас ничего не удивило?

– Ха! Если б только меня! Весь поселок гудел!

Реввач рассказал, что смерть Шаллека стала для местных неожиданностью. А уж о причине судачили еще месяца три – настолько она показалась всем невероятной.

– Вы даже представить себе не можете, как бережно относился он к своему здоровью. Мы сначала решили, что он на всяких там диетах по группе крови помешан, вегетарианстве, феншуях, прочей городской шелухе. У нас этого не понимают, хотя и наслышаны изрядно. Дочка из города приедет, зять с Троскиняя, а сын – и вовсе из Ойкумены, расскажут, что да как, а слухи потом месяцами по поселку гуляют. Ну и телевизор смотрят, не без того. А потом оказалось, что вся эта шелуха нашему Лину побоку. Он же простой имперский парень, откуда-то с Улайского хребта. Где только не жил, по всей державе ездил, побывал во многих городах. А потом вот – у нас осел. Он уже в возрасте был, сейчас не помню точно, но семьдесят ему точно стукнуло, опять же печень больная… Вот и подумывал, как бы раньше времени не тот свет не попасть. Ну и не пил ни капли.

– И никого это не удивляло?

– Поначалу бывало, а потом, как узнали про болезнь, стали относиться с пониманием. Да его просто любили. Так редко бывает: городской – и вдруг такая любовь. Человек он был хороший, совестливый. Всегда мог помочь, где советом, а где и делом. Таких редко встретишь.

Арсений слушал Реввача с возрастающим интересом. Лин Шаллек получался просто братом-близнецом Круковского. Честный. Совестливый. Всегда готов помочь.

Может, их в одном инкубаторе делали?

– А те, кто постарше, вообще на его стихах выросли. Понимаете, господин прокурор…

– Арсений Юльевич…

– …понимаете, Арсений Юльевич, он для них в молодости кумиром был, парил где-то в недосягаемых высях, а теперь оказался совсем рядом. Улицу перейди – и в гостях у легенды. Да к нему просто так ходили, о жизни послушать. Но вот чтоб выпить, хоть каплю – упаси бог! Он сам всем говорил – хоть каплю выпью – конец мне настанет. Не-е… Крепкий мужик был, волевой. Даже если чего и случилось непоправимое, не стал бы он вот так жизни себя лишать. Так что, дело нечисто, хотя, кто его разберет, что с ним случилось. Он жену года три назад схоронил, а сын у него раньше погиб, в автокатастрофе… Может, надоело все, плюнул, да и хлебнул из горла.

– Может, у него враги были? – продолжал допытываться Арсений. Он понимал уже, что ничего конкретного из этого разговора не выйдет, следователь накопал что-то самостоятельно, без помощи местной полиции. Капрал может подтвердить только то, что он уже и так знает, – отравление выглядит, по меньшей мере, странным.

– Враги? Да какие тут в поселке враги. Ну, могут спереть чего, забор поломать, еще чего сподличать. По пьяни морды друг другу крушат, а после извиняются, в рюмочную мириться идут, да так, что все по новой начинается. Но Лина бить никто бы не осмелился. Не было у него врагов. Точно.

– Это вы про своих жителей рассказываете, а если – пришлый кто?

– Да кто пришлый? Тут же не город, все друг у друга на виду. Хотя, как-то приезжал к нему друг…

– Круковский? Когда? – встрепенулся Арсений.

– Давно… Фамилию друга – не вспомню. Но я не о том. Так вышло – зашел я к Лину на минутку, хотел посоветоваться, а у него гость сидит. Получилось, что я вроде как не вовремя, извинился, собрался уходить, да уже в дверях – когда одевался – краешек разговора уловил. Лин другу своему что-то такое говорил, что мол, нашли они ее, ВЫЧИСЛИЛИ. Кого «ее»? Кто нашел? Чего вычислили? Не знаю. Хотел потом спросить, да постеснялся – выходит, я подслушивал.

Арсений достал их папки фотографию Круковского, показал Реввачу.

– Он?

– Да, по-моему, он. Похож, по крайней мере.

– Вы не помните, Играш Леонтьевич, этот разговор случился незадолго до его смерти?

– Да говорю же – не помню! Но, скорее всего, – задолго. Иначе я бы эти две вещи увязал, и Левере доложился. Он еще живой был тогда.

– Стоп! Кто такой Левера? – осторожно поинтересовался Арсений, ощутив в груди предательский холодок.

– Да следователь из межрайпрокуратуры, что на труп выезжал. Он же дело и вел. Говорил: я это убийство раскручу во что бы то ни стало. Слишком увлекся…

– Он считал смерть Шаллека убийством?

– Да, и не раз говорил мне об этом. Однажды очень злой приехал, отчеты забирать. Сказал – в возбуждении дела отказано. Но я, говорит, все равно этих подонков поймаю.

– Каких подонков? – автоматически спросил Арсений. Так у них и получалось: вопрос – ответ – снова вопрос. Будто какая-то интеллектуальная игра.

– А кто теперь знает. Я поначалу подумал – вы это дело в разработку получили, сейчас по следам Леверы пойдете. Тогда, может, и всплывет чего.

– Когда он умер?

– Да вот, сорок дней недавно было… Угорел в машине, говорят. Приехал поздно с дежурства домой, машину в гараж завел, дверь запер, полез опять в «волну» двигатель выключить, тут его и сморило. Заснул, и… не проснулся.

В столицу Арсений возвращался в подавленном настроении. Не зря, выходит, связал он эти две смерти – Круковского и Шаллека, ох, не зря. И ведь ничего теперь не докажешь – кроме незнакомого ему и так глупо погибшего Леверы, в межрайпрокуратуре больше никому не было дела до смерти поэта.

Никому.

«Интересно, – подумал Арсений с некоторой долей фатализма, – все, кто так или иначе оказываются связаны с этим делом, в итоге погибают. Выходит, теперь я на очереди? Или есть кто-то еще?»

Узнав у Реввача адрес, он по дороге заехал к Корнею Сабату, соседу Шаллека. Связной беседы не получилось – «дядя» Корней был изрядно навеселе. Старику хотелось поговорить за жизнь, отвечал на все вопросы он охотно, частенько, правда, перескакивая на собственную супругу, какого-то Марика из сорок пятого дома, поселковое начальство, депутатов и президента.

Про Шаллека он рассказывал с грустью, вспоминая, «какой человек был, не то, что эти, в парламенте». Заметил, что сотни раз приглашал его на бутылочку клюковки – но Лин всегда отказывался. «Поначалу думал, что не уважает простых людей, брезгует, даже хотел по пьяному делу объясняться пойти, но медичка со скорой помощи мне все разъяснила…»

Зато сосед в припадке откровения рассказал Арсению, что у Шаллека иногда гостила женщина. Может, поклонница, сохранившая верность стареющему кумиру, может, как бы это смешно не звучало при возрасте поэта, – любовница. Звали ее Алиной, работала, как вспомнил Корней, вроде бы с детьми. Он часто слышал, как они обсуждали проделки Аликов и Юнгушей, смеялись.

«Алина.

Кто-то из соседей Круковского упоминал, что к профессору приходила женщина с тем же именем. Но теперь искать проще, есть какая-никакая зацепка: воспитательница детского сада, учительница начальных классов…

Если, конечно, «дядя» Корней действительно ее видел».

Глеб уже собирался домой – прятал документы в сейф, собирал портфель. Обернулся на звук шагов и очень обрадовался:

– О! Наконец-то! Где ты пропадаешь?

– А что случилось?

Напарник поманил Арсения пальцем и заговорщицким тоном сообщил:

– К тебе тут с телевидения приезжали. Ты у нас звезда теперь.

– Кто такие?

– Да не приметил я, позвонили снизу, спросили тебя, я говорю – нету-на-месте-будет-вечером-что-передать. Нет, отвечают, спасибо, ничего не надо.

– С какой хоть студии? «Примо»? СеверТВ? Откуда?

– Да говорю же, ничего не сказали.

Арсений снял трубку, позвонил вниз, на пост.

– Добрый вечер! Арсений Догай говорит. Меня сегодня кто-то спрашивал?

Обычно тягучий и невообразимо скучный голос дежурного, про которого Глеб говорил: «Конченый североморец!», вдруг преисполнился эмоций.

– Здравствуйте, Арсений Юльевич! Вас с телевидения спрашивали, целая съемочная группа.

– С какого канала?

– Да кто их разберет? Вломились с камерами, стойками, микрофонами, говорят: нам нужен следователь Арсений Догай. Не можем до него дозвониться. Ну, я разрешил воспользоваться внутренним телефоном. Выяснилось, что вас нет. Ну, они поговорили между собой, поспорили и уехали.

Дежурный немного помолчал, видимо, собираясь с силами. И так целую речь загнул, обычно от него и простого «да»-«нет» не дождешься.

– Тачка у них классная, – вдруг произнес он самым доверительным тоном. – Эх, ну почему я на ТВ не работаю? Тоже бы на «астре» раскатывал, все девки мои были бы!

Глеб ушел, Арсений сидел в кабинете один, в сотый, наверное, раз перечитывая листы с опросами соседей Круковского.

Алина. Единственная ниточка, связывающая Круковского и Шаллека, больше ничего не осталось.

Тяжкие раздумья прервал телефонный звонок.

– Арсений? Не ждал? – раздался в трубке голос Жадовского. – Радуйся, нашел твою бумажку.

– Да ну? Когда это экспертиза делала что-то вовремя?

– Ой, брось! Если у тебя дело не идет, так и скажи, нечего пинать медицинских работников.

– Извини…

– Ладно, у меня еще куча обследований до полуночи. Ближе к телу, как говорится… Короче, вспомнил я, как оно все было. Вначале действительно Лациус его осматривал, твоего поэта. Сделал заключение, все чин-чинарем. Отправил с курьером акт обследования. А через день следователь тот заявился… Левага, что ли? Тут неразборчиво.

– Левера, – поправил Арсений.

– Точно, Левера. Вот он и есть тот самый следователь. Прибежал, взмыленный, как лошадь, с двумя литрами пива – понимающий человек, не то, что некоторые. Я его действительно тогда впервые увидел, ему уже хорошо за тридцать, а нашивка с тремя полосами всего. Я еще удивился, отчего так немного, сейчас ведь люди, как грибы растут. Вчера – младший советник, завтра, глядишь – уже первый ранг цепляют, а там и до Генерального недалеко. Прости, это к тебе не относится. Так вот. Вбежал он, значит, и сразу стал интересоваться – не отправили ли труп на погребение. А родственников у этого поэта не оказалось, вот и положили его на ледник. Своей очереди дожидаться, пока кто-нибудь из знакомых не появится. Сам знаешь, пока выпросишь у похоронной службы бесплатное погребение, сто лет пройдет. Успокоили мы следователя, поинтересовались – с чем пожаловал. А он так вот с ходу и выпалил: знаю, говорит, что все на бытовую смерть похоже, только знаю и другое. Не бытовая смерть. Убийство. Как и кто – попросил не спрашивать, сам не знал. Короче, заразил он меня своей уверенностью. Опять же – с пивом человек пришел, а не с обещаниями, – снова подколол эксперт, но Арсений и ухом не повел. – Стал по новой проверять. Часа три, наверное, возился. Честно, Арсений, если там и было убийство, то работал специалист. Никаких следов насилия. Мало ли, что сейчас придумать можно. Может быть, он эту бутылку под гипнозом принял, чем не версия?

Арсений согласился, тем более, такое уже встречалось в следственной практике. Не у него лично, но вот кто-то из коллег изрядно поломал голову в поисках мотива для самоубийства одного из свидетелей по делу о банкире-мошеннике.

– Ну вот, – продолжил эксперт, – так я следователю тому и заявил, что ничем помочь не могу, нет следов. Никаких. Он расстроился, начал что-то доказывать, но потом рукой махнул, оставил пиво и ушел. А сопроводиловку все же оставил, она у него с собой была. Только там еще пара листков к сопроводительному письму прицепилась…

– Что еще за листки?

– Да так, ничего. Стихи какие-то… Наверное, Шаллека этого, поэта умершего.

– Все-таки – умершего?

– Я не Бог, чтоб судить об этом. А кроме Бога никто не видел, что там произошло. То, что я в заключении своем написал, так оно и есть. Не было следов. Ни инъекций, ни физического насилия. Даже кровь в спецлабораторию отправил – проверить, нет ли следов каких-нибудь психотропов или наркотика? Ничего, только спирт. Так что, извини…

Арсений отчетливо представил, как Михаэль сейчас искренне разводит руками, прижав трубку к уху.

– И что там за стихи? – спросил больше для того, чтобы не молчать. Очень уж не хотелось остаться наедине со своими мыслями.

– Говорю же, неразборчиво… Хотя нет, вот тут есть кусочек… Слушай. Называется «Ливень в раю»:

О том, что ты можешь летать, ты не знаешь, И свято веришь тем, кого почитаешь. Но есть и то, что творимо тобою, Что названо птицей крылатой – мечтою… Ангелы крылья на солнце обсушат И в облака полетят добывать Чьи-то святые иль грешные души — В рай, или в ад! В рай, или в ад! И если корона над твоей головой, То это не значит, что ты – святой. Нищий, что нимб над рубищем обрящет, Бродячий поэт – вот святой настоящий. Дождь, прошумевший над раем, иссякнет. Тени ушедших почувствуют вдруг Вечную жажду о счастье и правде. Так вечных надежд замыкается круг…

– Бродячий поэт – вот святой настоящий… Это он не о себе, часом? – спросил Арсений.

– Скорее наоборот. Он про себя говорит, что если, мол, корона над головой, ничего хорошего не выйдет. Как там… А, вот: «И если корона над твоей головой, то это не значит, что ты – святой…»

– Думаешь, он свои имперские вирши вспоминал? Где все, что видел, – или восхвалял, или молчал…

– Ну, не знаю. Может, он сначала честно писал, верил, а потом разочаровался. Вот, смотри, тут есть как раз на эту тему:

Свечи поцелуй коснулся ночи, Еще темнее стала ночь. Ты вдруг раствориться в ней захочешь — Никто не сможет тебе помочь. Захочешь попробовать звезды на вкус, Лизнуть языком их холодное пламя. Но вдруг обнаружишь, что мир так же пуст, Как облик надежды, живущий в сознании… Как ветер, ревущий над вольным простором. Как айсберг, плывущий в туманную ночь. Как споры с судьбой – бесконечные споры, В которых никто не сможет помочь… И в грезах своих ты не знаешь покоя, И гонишь мятежные мысли ты прочь. Из ночи – опавшего желтой листвою, Тебя не поднимут ушедшие в ночь. Захочешь ты стать вдруг серебряным морем И плыть лабиринтом подводных знамений. Но море не вечно, поймешь это вскоре, — Как мысли твои в час ночных пробуждений. Как ветер, разбитый о черные горы. Как айсберг, распятый на теплых теченьях. А вечны бывают лишь споры с судьбою, В которых не встретишь к себе снисхожденья… Дрожащие руки неверный маршрут На карту твою нанесли. И вот ты, как тряпка, как клоун, как шут! — Шагаешь по краю судьбы. В театре ты куклой чьей-то не стал бы, Такую судьбу заменив на другую, Но строят владыки себе пьедесталы Хватая, все, что под рукою. Ну, кто бы подумал, что тот, кто ведет Других за собой, был неправым? И вот, между нами ревущий поток. Я – с этой. Вы – с той стороны переправы. Ты славы чужой не хотел быть помостом, И будешь стоять, когда крикнут – беги! Неважно, каким средь толпы вышел ростом, Но правдой ты выше толпы. Пусть кто-то из правильных, точных по ГОСТу Попробует тронуть вдруг струны мои!!! На вере своей настоять так непросто, Шагая по краю судьбы… Над землей, там, где звезд сияние — Расстояния, расстояния. А под ними, густыми туманами — Одиночество сплошь с обманами. Если счесть все таблицы древние, Не последние мы и не первые. Только стоит найти минутку — Обращать все сомненья в шутку. Что же горестями и метелями Нам отмеряно, все отмеряно. И успеть бы закрыть все двери — Так вернее, оно вернее…

– Невесело как-то. В деле еще несколько листов подшито, так и в них – тоска сплошная.

– Ну, а я тебе что говорю! Один на даче, зима, темень, ветер воет… Прежние награды не радуют, слава – тлен, жизнь не удалась. Чем не повод хватануть водки до полной анестезии?

– Ты себе хорошо представляешь трезвенника с хронической болезнью печени, который держит дома спиртное бутылками?

– А, оставь. И не такое бывает. Может, для гостей держал, может, подарил кто, не зная о болезни. Всякое бывает. А! Вот смотри, еще четыре строчки. В самом низу листа, последние строчки даже загибать пришлось, чтоб влезло.

Снова осень. Стучится в закрытые двери. Открывать не хотелось, да видно придется, — уже не впервой. Листья клена, тень дарящие летом, давно пожелтели. Вот сорвался один, и слетел, увлекая других за собой…

– Слушай, Михаэль! – Арсения осенила так неожиданно, что он едва не хлопнул себя по лбу. – В протоколе вскрытия указано, что в крови следов алкоголя достаточно, так?

– Именно.

– А кто-нибудь проверял: есть ли остатки спиртного в желудке?

– Э-э, вспомнил! – эксперт усмехнулся. – Пока его обнаружили, пока до нас довезли, знаешь, сколько времени прошло? Да и умер он не так, чтобы сразу, как напился, минут через сорок примерно, я тебе по опыту говорю. В акте я, конечно, ничего такого не писал, это лишь мое предположение. Короче, желудок мы осмотрели, как положено.

– Ну и?

– Не было там ничего.

– А!

– Что «а»? Отсутствие алкоголя ничего не доказывает. Может, его и не было, а может, давным-давно усвоился. Растворился в крови и побежал к мозгу, к сердцу, печени.

– То есть выяснить напился ли он сам или ему вкололи лошадиную дозу спирта невозможно?

– Насчет «вкололи» – я тебе говорил. Следов нет. Но могли силой в рот влить. Или подмешать куда-нибудь. Но предупреждаю сразу – здесь ты ничего не докажешь. Даже если опять потребуешь эксгумацию.

– Лады, Миха, все понял. Пиво с меня.

– А то! – эксперт хмыкнул. – И сауна!

– Помню, помню… Как только – так сразу позвоню. Идет?

– Жду. Не пропадай.

Арсений сделал в блокноте пометку: «Пиво для Жадовского и договориться насчет сауны». Поставил в конце три восклицательных знака и подчеркнул.

Потом открыл чистую страничку и быстро набросал схему: от фамилии Круковский, обведенной кружочком, в разные стороны тянулись стрелочки: «свидетель с перестрелки», «Движение пенсионеров», «Лин Шаллек», «студенты», «Алина». Почти все они были перечеркнуты. Кроме двух последних. Арсений положил перед собой блокнот и задумался.

– Вот сорвался один… – повторил он.

«Алина – редкое имя. Сколько работниц детсада носят его?»

– Вот сорвался один и слетел, увлекая других за собой…

«Братки из Балтийске, раненый Ковалечик, всего на двое суток переживший „коллег“, Круковский, Шаллек, Левера…»

Кто-то упорно обрубает все ниточки и связи этого дела. Но кто? Кому выгодна смерть одинокого пенсионера и дряхлеющего певца имперской мощи?

За окном бушевал июнь, солнце припекало от души, и не помогал даже легкий ветерок, что доносился со стороны моря…

8

Ксюхе неожиданно повезло: хлипкий студенческий бюджет удалось немного подлатать. Экзамены экзаменами, надо готовиться, раз уж сама постановила сдать сессию без троек, но отсутствие денег имеет один неприятный побочный эффект – начинаешь только о них и думать.

Шарясь по интернету, в поисках материалов к грядущему экзамену по физиологии человека, Ксюха зашла на сайт Имперского государственного университета. Нужную информацию можно было найти только там или на ойкуменских ресурсах, поскольку в Североморье никаких новых исследований давно уже не вели, ограничиваясь перепечаткой научных статей с Запада и Востока пяти-шестимесячной давности.

Быстро скачав все, что было нужно, она уже хотела отключиться и спокойно все просмотреть. Но совершенно случайно забрела в раздел «Студенческая жизнь», ткнула в закладку «Частные объявления». Очень хотелось посмотреть, чем же живут далекие коллеги – имперские студенты.

Как оказалось, тем же, что и она: зачетами, экзаменами, сессией, тусовками, концертами и фантастичекими планами, как бы все это совместить.

Ксюха полистала странички, зевнула и подумала, что спать – это, конечно, хорошо, но надо еще и поготовиться немножко. И тут ее внимание привлекло одно объявление.

«Срочно ищу технического переводчика на североморский со знанием медицинской терминологии. Необходима помощь в переводе статей. Оплата договорная. Владимир Игоревич». И адрес.

Конечно, Ксюха тут же скинула ему письмо. Написала, что студентка третьего курса Североморского высшего медицинского института готова помочь с переводом, если ее устроит вознаграждение.

Отозвался Владимир Игоревич довольно быстро.

«Здравствуйте, Ксения!

Спасибо за столь оперативный отклик – не успел оставить сообщение и вот уже читаю ответ. Ситуация следующая: Североморский научный вестник «Neues Wizen» в апрельском и майском номерах за этот год опубликовал подборку статей Ойкуменского центра генетики по использованию стволовых клеток. Материал пересекается с темой моей диссертации, поэтому мне крайне необходимо с ними ознакомится. У нас эти статьи еще не публиковались и вряд ли будут, поскольку у Имперской академии наук и Ойкуменского центра генетики серьезные расхождения в вопросе приоритета по некоторым открытиям. Если бы вы смогли мне помочь, я был бы очень признателен. К сожалению, я несколько стеснен в средствах и потому не могу предложить обычные расценки за перевод, – иначе я бы просто обратился в соответствующую фирму. Но, думаю, мы сможем договориться».

Сумма, предложенная в конце письма, Ксюху устроила. В перерасчете на североморские деньги – что-то около ста пятидесяти кредитов, не ахти как много, конечно, зато можно спокойно дотянуть до стипендии. А в случае хорошей сдачи экзамена по фиче – побаловать себя какой-нибудь новой шмоткой.

Статьи, кстати, оказались не такие уж и сложные – Ксюха справилась с ними за один вечер. Ойкуменские ученые привычно хвалили себя, рассказывали, что уже сделано (совсем немного), что будет сделано, если не урежут финансирование (планы разворачивались один грандиознее другого), и в весьма обтекаемых выражениях предлагали коллегам из других стран обменяться наработками.

Только после того, как перевод статей ушел Владимиру Игоревичу, Ксюха поняла, что его, скорее всего, интересовало именно последнее предложение ойкуменских коллег. Судя по статьям, добились они не слишком многого, имперские ученые наверняка их опережали. Только вот бюджетных средств, как обычно, не хватало – североморское телевидение любило позлорадствовать на подобные темы, – вот яйцеголовые с Востока и искали, кому подороже продаться. Может, никакого Владимира Игоревича и в природе не существует, а за невинным псевдонимом стоит целая лаборатория.

Ну, Ксюху вся эта научная политика мало интересовала. Через сутки одновременно с благодарственным письмом на ее кредитку пришла обещанная сумма. Она даже не успела поволноваться, что ее могут кинуть, не заплатив.

Повезло.

Следующим утром Инна, завидев ее в институте, отчаянно замахала руками:

– Ксюшка, лети сюда! Что-то скажу!

– Что случилось? – обеспокоенно спросила Ксюха: подруга вечно влипала в какие-то истории, поэтому девушка заранее приготовилась к самому худшему.

– Ничего не случилось. С чего ты взяла? Просто хотела сообщить: у меня предки в пятницу сваливают в Ойкумену, квартира свободна, я думаю, надо что-нибудь замутить.

– Инка, ты не о том думаешь! В пятницу, в десять – экзамен по фиче!

– Я помню. Только причем здесь экзамен? Сдадим как-нибудь. На трояк-то уж всяко. Тем более – предки уезжают с утра, часам к двенадцати мы уже все закончим, и вечером вполне можно собраться. Или ты снова ботаничить собралась?

– Но я…

– Никаких «но»! Клим придет…

– Ого! Уже?

– Не «уже», а «еще», – отрезала Инка, – не перебивай. Мартин будет с четвертого курса. Ну, тот, который на гитаре играет. Помнишь? Он обещал еще пару друзей привезти. Чтоб была как штык! И еще Кэтти позовем, Марьянку и Кристину… А то что же я, одна буду их развлекать?!

– Почему одна? С Анжелкой.

Инкина сестра Анжела, вечно буйное существо шестнадцати лет производила на мужчин неизгладимое впечатление. В ее присутствии они почему-то сразу тушевались, замолкали и старались забиться в какой-нибудь темный угол.

– Ага! И что тогда будет? Все парни под диваны попрячутся! Нет уж, лучше я пожертвую ей сотню кредитов на клуб – пусть производит разрушения вне дома.

Ксюха с грустью подумала, что для нее сотня – почти половина месячного бюджета. Но промолчала.

– Ну что, придешь?

– Куда я денусь? Только вот экзамен…

Инна всплеснула руками. Миниатюрная сумочка, в которую кроме стандартного женского набора каким-то чудом умещались еще маленький блокнотик и ручка – в институт подруга больше ничего с собой не брала, угрожающе подпрыгнула, едва не заехав Ксюхе в висок.

– Да наплюй ты на экзамен! Неужели тебя больше ничего не заботит?

Да уж. Ксюха и сама уже не раз думала, что со своей зацикленностью на учебе вполне можно попасть в категорию ботаничек, чего, конечно, совсем не хотелось. Но разве объяснишь, что она просто очень соскучилась по родителям и старается сдать сессию получше, не оставляя хвостов на лето?

– Инка, прекрати возмущаться, всех перепугаешь, – улыбнулась Ксюха. – Я приду, обещаю. Кровь из носа, крест на пузе. А сейчас извини, надо бежать.

И, оставив подругу в некотором изумлении, поспешила в третий корпус. Еще вчера она договорилась с одной четверокурсницей взять на сутки прошлогодние билеты по физиологии человека.

Крытый переход между корпусами тянулся, казалось, бесконечно. Ксюха шла быстро, здороваясь со знакомыми и незнакомыми – времени не было разбираться. На самом выходе она с трудом разминулась с высоким парнем в черном джинсовом костюме. Едва не налетев на него, Ксюха пробормотала невнятные извинения и побежала дальше. Он еще долго смотрел ей вслед, потом развернулся, почему-то пошел обратно в третий корпус следом за Ксюхой. Но наверх подниматься не стал, переговорил о чем-то с охранником и вышел из корпуса.

А она уже переминалась с ноги на ногу у дверей триста сорок третьей аудитории, где четвертый курс сегодня сдавал экзамен. На подоконниках сидело несколько человек, разительно отличавшихся друг от друга. Первые, с мрачными выражениями лиц грызли ногти и нервно озирались по сторонам, – судя по всему, экзамен они еще не сдавали. Зато вторые беззаботно болтали, с жаром размахивали руками, перебивали, что-то доказывая собеседнику.

Ксюха выбрала парня из второй группы, подошла поближе. Она немного знала его, как-то встречала на Инкиных посиделках.

«Как же его зовут? А, Карел!»

– Карел, привет!

Он остановился посредине весьма экспрессивной фразы:

– И тут этот гад сушеный мне говорит, а что вы можете сказать о…

Обернулся. На короткое время Ксюха увидела в его глазах недоумение: а это еще кто такая? Но тут Карел вспомнил ее имя и с облегчением улыбнулся:

– Ксения! Какими судьбами?

– Да вот, случайно. Шла, понимаешь, мимо, заглянула на огонек. Скажи, а где Ивола?

– У-у, Ивола сейчас… – Карел выразительно чиркнул ладонью по горлу и указал на дверь аудитории.

– Сдает?

– Мучается, бедняжка, – подтвердил он с самым серьезным выражением лица. – А что?

– Да так… Не бери в голову. Лучше скажи – у тебя-то что?

– Честно заработанная четверка.

– Поздравляю. Говорят у вашего Зловреда тяжело отхватить больше трояка?

Не успела Ксюха договорить, как дверь с табличкой «343» открылась, выпустив из пыточного застенка Иволу с еще одной девушкой. Обе они выглядели усталыми и измученными.

– Следующие, кто там? Прохановский и Рапкорт! – донесся из-за двери сварливый голос преподавателя.

Вызванные студенты обреченно оглянулись по сторонам, словно в последний раз, как приговоренные к смерти, вздохнули практически в унисон и поплелись в аудиторию.

– Ну, Зловред зажигает сегодня! – сказал Карел. – Двенадцать «пар» уже влепил.

– Мне тоже, – сказала вновь прибывшая девушка.

– Не расстраивайся, пересдашь. Месяц впереди. Иволка, а тебе что?

– Трояк.

– Ну, не так плохо, – Карел со своей четверкой чувствовал себя вправе раздавать покровительственные советы.

Ксюха выглянула из-за его плеча:

– Ивол, привет. А ты на что рассчитывала?

– А-а, – девушка махнула рукой, – разве можно с ним на что-то рассчитывать. Ладно, пусть хоть трояк, слава богу, не пересдача. Я, кстати, принесла, что ты просила; как ни странно – не забыла. Меня с утра такой мандраж взял, только держись!

Она поставила на подоконник сумку и стала в ней копаться. Заинтересованный Карел сопел над ухом, и Ксюха деликатно отодвинула его плечом.

– Вот! – Ивола извлекла на свет немного помятую черную тетрадку. – Там все отмечено, не пропустишь.

– Ой, спасибо! Ты даже не представляешь, как меня выручила.

– Да ладно, пользуйся на здоровье.

Ксюха взяла тетрадку, быстренько пролистала. Названия и номера билетов действительно были отмечены красным цветом, а некоторые даже заложены.

– Бескорыстная помощь молодому поколению? – веселясь, спросил Карел. Сейчас, после тяжелейшего экзамена, ему все вокруг казалось смешным. – Можно посмотреть?

– Чего там смотреть? Экзамен по фиче прошлогодний, – сказала Ивола.

Ксюха расстегнула рюкзак, стала запихивать в него тетрадку, и в этот момент из нее вывалились какие-то бумажки. Часть их рассыпалась по подоконнику, две или три, кружась, опустились на пол.

– Надо же! – удивилась Ивола. – До сих пор лежат!

Карел нагнулся, поднял упавшие листочки.

– Что это? Любовная записка? Кому?

– Ну конечно же не тебе! – Ивола ткнула его кулачком в живот. – Это шпоры, умник!

– Шпоры? – Ксюха развернула одну бумажку. На ней очень мелким шрифтом теснился какой-то текст.

– Угу. Помнится, три ночи над ними корпела. Возьми тоже, пригодится.

Ксюха на мгновение задумалась.

– Нет, не возьму. Большое тебе спасибо, Ивол, но лучше – оставь у себя. Чтоб не было соблазна ими воспользоваться. А то понадеешься на шпоры, ничего не выучишь, а на экзамене так получится, что и достать не сможешь. Лучше уж я сама.

– Верно рассуждаешь, Ксюшка! – восторженно завопил Карел.

Ивола кивнула, соглашаясь, спрятала шпаргалки в кармашек сумки.

– Мы сейчас в «Эпицентр», пойдешь с нами?

– Нет, простите, ребята, не могу. Вы свое сдали, а мне завтра в десять еще предстоит…

– Можешь не продолжать. Экзамен – это святое! – со смехом заключил неугомонный Карел. – Ну, пойдем, что ли?

Экзамен по физиологии человека группа сдала на удивление легко – без единой «пары» и всего лишь с тремя трояками. Даже Инка получила четверку. Наверное, теплые солнечные деньки, пришедшие в Североморье с началом июня, расслабляли не только студентов. Суровые и требовательные внешне преподаватели тоже хотели побыстрее разделаться с летней сессией, рвануть в отпуск, в Ойкумену или на южные курорты.

Победно потрясая своей четверкой, Инка провозгласила:

– Ну, это надо отметить с удвоенной силой!

Ксюха не спорила – пусть подруга порадуется.

– Эй, Ксюш, я тебя спрашиваю: надо отметить или не надо?

– Конечно. Фейерверками, артиллерийским салютом и танцевальной программой.

Инка засмеялась:

– Ну, первое и второе обещать не могу, а вот ритуальные пляски мы сегодня точно устроим. Ты, кстати, не забыла?

– Нет, я все помню, – рассеяно ответила Ксюха, думая о своем. Сейчас ее больше всего заботила мысль о том, что одеть на Инкину вечеринку. Свободные средства вроде бы появились, да и за хорошую сдачу она хотела сама себя побаловать, а ведь в ее зачетке напротив краткого «ФЧ» сегодня красовалась жирная пятерка. Может, зайти в «Kosmoshauff», поискать что-нибудь…

– Не спи, подруга! Запомни – в половину десятого собираемся у «Голодной собаки» и всей толпой едем ко мне. Ау-у! Слышишь?

– Инка, прекрати! Я прекрасно слышу! В половину десятого.

Ксюха подхватила рюкзак, закинула за плечо.

– Вечером увидимся.

– Не опаздывай, – посоветовала Инна напоследок. – Вечно тебя ждать приходится.

Ксюха ее уже не слушала. Она думала, что надо бы еще заглянуть в галерею на Морской. «Kosmoshauff» – это, конечно, хорошо, но на ее скромные полторы сотни там можно купить разве что заколку для волос. А времени в обрез. Ведь если ничего подходящего найти не удастся, дома придется не только наносить боевую раскраску перед вечеринкой, но и состряпать что-нибудь сногсшибательное из своего небогатого гардероба.

Простучав каблучками по лестнице, Ксюха толкнула тяжелую дверь и выскочила на улицу.

Теплый летний ветер дохнул ей в лицо, взъерошил волосы. Да и солнце тут же напомнила о себе: пришлось снять курточку, завязать на поясе рукава.

Ксюха перешла на другую сторону улицы, нырнула в узкий проулок, носящий гордое название Институтского проезда. Пешком до «Kosmoshauff»а минут десять, не было никакого смысла ждать автобус.

Она не заметила, как от бровки тротуара медленно отъехала темно-синяя «астра» и тронулась следом за ней.

Бутик «Kosmoshauff» производил впечатление даже снаружи – мраморные ступени с золоченной полоской, зеркальные двери, здоровенная ручка из мореного дуба с начищенным до блеска набалдашником. В витринах красовалось ни на что не похожее совершенно чудо – среднего пола манекен, облеченный в текучее одеяние, больше всего напоминающее греческий хитон. В яростном неоновом свете фирменной вывески на ткани вдобавок посверкивали блестки.

Ксюха от такого великолепия даже заробела. Несмело потянула на себя дверь, на цыпочках проскользнула внутрь.

Демонстрационный зал бутика был оформлен в стиле «техноромантика». В четко распланированном беспорядке тут и там из пола поднимались колонны, увитые светодиодными шнурами и искусственными цветами из металлической проволоки. Художник намеренно сделал бутоны грубоватыми: лепестки топорщились заусенцами, а у завязи цветка отчетливо проступали заклепки. В дальнем углу негромко журчал офисный фонтанчик – вода неспешно лилась из ржавой трубы в мраморную чашу. Чтобы усилить эффект к трубе был приделан обычный водопроводный кран.

Надо признать, выглядело это все весьма концептуально.

Наверное, из-за огромного количества металла, в магазине отсутствовали магнитные турникеты. Вместо них входную дверь могучим плечом подпирал секьюрити самой что ни наесть неандертальской внешности. Под его бдительным взглядом Ксюха почувствовала себя совсем неуютно.

– Чем могу вам помочь?

Из глубин магазина к ней уже бежала девушка в серебристом облегающем комбинезоне, больше всего напоминающим костюм астронавта из фантастических фильмов шестидесятых годов. Макияж соответствовал – фиолетовые тени, сиреневые ногти, губная помада цвета индиго. Бейджик на груди «космической» продавщицы гласил: «Моника, старший консультант».

«Да, – подумала Ксюха, – раньше я сюда не ходила, и сегодня не надо было. Нечего здесь делать».

Но отступать было поздно, да и… несолидно как-то. Раз уж зашла, надо поизображать из себя искушенную покупательницу. Может, по виду она и не выглядит ходячей золотой кредиткой, но ведь по одежке только встречают.

– Понимаете, – сказала она доверительно, – мне нужно что-нибудь не слишком строгое, стильное… Что-нибудь такое свеженькое и приметное, для активной вечеринки в кругу близких друзей. Сможем найти нечто подобное?

– Конечно! – консультант Моника загадочно улыбнулась. – У нас как раз есть то, что вы ищете.

Следуя в кильватере серебристой фигурки, Ксюха прекрасно понимала, что ее игру ни на секунду не приняли за чистую монету. Продавщицы в бутиках, если они не новички, конечно, и не подруги хозяйки, которых просто некуда больше пристроить, неплохие психологи, с первого взгляда вполне могут оценить кредитоспособность клиентки. На дочь имперского олигарха или подругу криминального авторитета Ксюха никак не тянула.

Но… желание клиента – закон. Мало ли. В тихом омуте известно что водится, а вдруг обычная студентка достанет сейчас толстую пачку кредитов и начнет скупать магазин на корню? А вдруг? Да и потом – любая девчонка мечтает заиметь хотя бы одну вещицу солидного брэнда. Чтобы носить, выставив наружу ярлычок: и я, мол, не лыком шита. А что копить на нее пришлось полгода, так не обязательно об этом кричать направо и налево.

– Вот здесь, – Моника указала рукой на демонстрационный стенд, уступами спускавшийся с двухметровой высоты прямо к ногам Ксюхи. Сверху красовался простой и понятный всему миру лэйбл «Ricci». – Большой выбор легкой одежды для активных пати и танцполов.

И Ксюха пошла на приступ. Первый же ценник – «1340 кредитов» – породил в голове звенящую пустоту и головокружение, но она твердо решила не сдаваться. Купить – это, конечно, вряд ли за такие зверские деньги, но хотя бы померить…

Как в старой присказке: «Не съем, так хотя бы понадкусываю».

Минут через двадцать копания в ассортименте, во время которых Ксюха больше боролась с двумя противоречивыми желаниями – немедленно уйти и перемерить все, что вообще есть в магазине, она отобрала несколько легких блузок, два изумительно красивых топика и изящную безрукавку. Моника невозмутимо стояла рядом, сохраняя на лице дежурную улыбку.

– Где можно примерить? – спросила Ксюха, уверенная, что уж теперь-то ее точно пошлют.

– Пожалуйста, – старший консультант откинула в сторону незаметный полог, за которым обнаружилась небольшая кабинка с овальным зеркалом невероятных размеров. Космический костюм Моники от каждого движения брызгал во все стороны серебристыми бликами.

Ксюха проскользнула в комнатку, аккуратно разложила вещи, задернула шторку.

«Ну, начнем!» – с детским восторгом подумала она.

Да, мужчинам, наверное, никогда не удастся понять, почему женщины так много времени проводят в магазинах. У них все функционально: пришел покупать, скажем, ботинки… Алгоритм чрезвычайно прост – быстро выбрал удобные, чтоб нигде не жали, заплатил в кассу, ушел. В крайнем случае – попросил консультанта, чтобы подобрал подходящие по цвету, размеру или цене. Все. Радость выбора, феерически ощущения, когда видишь, что вещь идет, да еще вдобавок отлично сочетается вот с той сумочкой, которая валяется без дела уже три месяца, мужчинам недоступна.

Несчастные.

Ксюха мерила блузки, крутясь перед зеркалом, как вентилятор.

В этой она, конечно, выглядит несколько вызывающе, да и цвет не совсем подходит…

А эта наоборот слишком консервативна, впрочем если не застегивать вот эту пуговичку, эффект будет вполне сногсшибательным.

– Почему это я не могу войти в магазин с собакой!! – возмущенно спросила какая-то невидимая Ксюхе дама. Вслед за вопросом последовал злобный лай и повизгивание. – Это комнатная порода, поймите – ком-нат-на-я! Она живет в квартире, чистая и ухоженная. Это не какой-нибудь дворовый кабыздох, который питается отбросами, это, между прочим, анальбекский терьер! И если вы не пустите мою Ласочку, вы не пустите меня, а я таких обид не прощаю!

Виноватый бас, немедленно забубнивший что-то примирительное, явно принадлежал охраннику, пытавшемуся уладить конфликт.

– Извините, – проговорила Моника из-за ширмы, – я вам пока не нужна?

– Э-э… нет, – ответила Ксюха, подумав: «Да ты мне вообще не нужна. Встала над душой, как статуя Коммандора».

– Тогда я отойду на минутку, посмотрю, что там происходит. Если понадоблюсь – зовите.

«Иди-иди… и не приходи подольше. Я еще не все померила».

Безрукавка не понравилась. Вроде бы немного полнит.

Ксюха натянула первый топик, расправила складки, оценивающе посмотрела на собственное отражение. Да уж, выглядит что надо – такую красивую грудь еще поискать. Чертовски соблазнительно. Жалко, что в конце примерочной сессии придется отказаться от всего этого великолепия, заявив не моргнув глазом: ничего, мол, не подошло, сидит плохо.

На ценнике значилось «669,99 кредитов». Топик за семь сотенных – это явный перебор.

Следующий топик стоил чуть меньше – шестьсот семьдесят, а выглядел не менее потрясающе. Точнее – не менее потрясающе в нем выглядела Ксюха. Ну почему, почему у нее нет собственного таможенного пункта на ойкуменской границе! Разве нормальная женщина в состоянии расстаться с такой красотой?

Впрочем, нет, в состоянии. Достаточно взглянуть на ценник.

И тут, как всегда в самый неподходящий момент задергался телефон. Ксюха вздрогнула, чуть не уронила одежду на пол.

– Алло!

– Ксю-юха-а-а, – пропела трубка голосом Инки. – Ты где?

Вот дурацкий вопрос! Зачем было тогда подсаживать весь мир на сотовую связь, если в итоге самая первая фраза звучит у всех одинаково: «Ты где?» В чем тогда смысл маленьких пластиковых коробочек с дисплеями, именуемых мобильными телефонами именно потому, что связь – мобильна, человек может разговаривать из любого места, где бы он ни находился.

Впрочем, здесь явно замешана склонность к экономии. Мол, где ты, есть ли у тебя рядом обычный телефон? Если есть – перезвони…

– В магазине.

– В каком? Не в винном случайно?

Голос у Инки звучал подозрительно весело. Ксюха сказала с укором:

– Ты что – уже начала отмечать?

– Не, – ответила подруга, – мы тут с Климом сидим, народ собираем. Слушай, у меня к тебе просьба, – можешь прихватить бутылочку «бейлиса»? Я тебе деньги верну. А то уже семь часов, мы не успеем до магазина сбегать.

– Как семь?!! – Ксюха едва не выпустила трубку из рук. – Я тут что, уже третий час торчу?

– Не знаю где, сколько и от чего ты торчишь, – грозно начала Инка, – но если тебе придет в голову опоздать…

– Не волнуйся, уже бегу!

Прикинув, что домой ехать минут сорок, столько же обратно, да полчаса на сборы, Ксюха отчетливо поняла, что времени в обрез.

Она натянула свою футболку, выскочила наружу, быстренько рассовала модные шмотки по местам, в свободные ячейки уступчивого стенда. Рюкзак на спину и – вперед.

В главном зале дым стоял коромыслом. Вальяжная дама в заказном костюмчике за многие тысячи кредитов нещадно гоняла из угла в угол сразу трех серебристых девушек-консультантов. Эксклюзивные вещи мелькали калейдоскопом, к их переноске привлекли даже охранника. У ног дамы злобно скалилась лохматая собачка размером в полтора кулака.

Ксюха по стеночке прошла мимо, стараясь не попасть под ноги мечущимся продавщицам.

Тряпки на сегодня закончились. На Морскую она сегодня уже никак не успевает, иначе Инка ей сделает харакири без наркоза. Придется пережить без обновки.

Слава богу, автобуса ждать не пришлось, и Ксюха добралась до дома даже раньше, чем рассчитывала.

Влетев в квартиру, она стащила с верхней полки в прихожей чемодан и поволокла его в комнату. Он да еще вешалка в шкафу, едва заполненная на треть, – вот и все гардеробные залежи. Ежеминутно поглядывая на часы, Ксюха вытаскивала на свет ту или иную шмотку, прикидывала подойдет ли.

В общем, минут через двадцать униформа для сегодняшней вечеринки все-таки нашлась – узкие светлые джинсы и обтягивающая водолазка. Мама всегда говорила, что ей идет светлое. Убирать все обратно не было времени.

«Завтра разберусь», – подумала Ксюха.

И помчалась в ванную. Включила воду, потянула через голову футболку и замерла.

Топик, великолепный сиреневый топик из «Kosmoshauff» кокетливо прикрывал грудь, впрочем, скорее подчеркивая, чем маскируя.

Ксюха поняла, что в суматохе скоростного побега из бутика забыла снять последнюю из перемеренных вещей.

Получается, что она ее просто украла. Вынесла, воспользовавшись моментом, когда и консультантки, и охранник отвлеклись на буйную даму с собачкой.

Невесело кивнув своему отражению, Ксюха пробормотала:

– Ловко сработано, дорогая!

Горячая вода из крана все лилась, ванную заполнил пар, осел на зеркале. Через пару минут отражение затянула мутная пелена.

Денек выдался еще тот. Обычно на свою работу Моника не жаловалась – «Kosmoshauff» платил хорошо, любые издержки компенсировались солидными деньгами. Но сегодня все как-то не заладилось. Сначала позвонила напарница Истра, сказала, что не придет, сославшись на головную боль. Так что Монике пришлось обслуживать сразу два отдела, потом – в два – привезли новинки осенней коллекции, и надо было все должным образом расставить, ничего не перепутать, не помять и не испачкать. А к вечеру приперлась эта противная бабища, жена министра социальных программ, и со свойственной ей въедливостью строила всех до седьмого пота. Удалилась совсем недавно, так, между прочим, ничего и не купив. Впрочем, это тоже в ее характере. Завтра наверняка пришлет водителя, чтобы взял «это, это, вот это и еще это три пары».

Форменный бардак, в общем. Покурить и то удалось всего два раза.

Только Моника хотела попросить девчонок из «кожного», как выражались в магазине, отдела последить за посетителями, чтобы свистнули, если что, как в дверь неожиданно влетела изящная девушка. Она несколько запыхалась, да и прическа от бега растрепались, но старший консультант сразу приметила со вкусом подобранные джинсы, водолазку, так удачно оттенявшую светлые волосы… Лицо показалось Монике смутно знакомым.

Девушка сразу же направилась в ее отдел. Продавщица мигом нацепила приветливую улыбку.

– Извините, – сказала покупательница, – я была у вас два часа назад…

И тут Моника узнала ее – действительно приходила сегодня, покопалась в вещах и ушла. В цене не сошлись. Бывает. Правда, в прошлый раз она была одета попроще.

– Да-да, чем могу вам помочь? Все-таки решили что-то приобрести?

Покупательница неожиданно покраснела, глаза стрельнули куда-то в сторону, но заметным усилием она заставила себя не отводить взгляд.

– Понимаете, я стояла в кабинке, мерила веши, а тут мне позвонила подруга… мы встречаемся сегодня… в общем, я поняла, что ужасно опаздываю, подхватилась и побежала. Вы были заняты… ну и… словом, так получилось… я случайно унесла с собой вот это.

С этими словами девушка достала из сумки сверток, развернула его.

«Сиреневый топик „Ricci“, лето 2 005 670 кредитов», – всплыло в голове у Моники.

– Извините меня, пожалуйста. Я совсем не хотела.

Девушка беспомощно улыбнулась, сунула топик в руки старшему консультанту, повернулась и ушла.

Моника хотела что-то сказать ей вслед, возможно поблагодарить, ведь недостачу вычли бы из ее зарплаты, но не успела. Хлопнула дверь, и в зале вместе с ней остался лишь Марат, охранник. Правда, кто-то еще ходил в отделе кож – отсюда было плохо видно.

Машинально положив топик на место, Моника нащупала в нагрудном кармане сигареты. Страсть как хотелось курить.

– Что за девчонка? – издалека спросил Марат. – Второй раз приходит. Понравилось, что ли?

– Да нет, скорее наоборот.

– В смысле?

– Помнишь мегеру министерскую с собачкой?

– А то! Всем устроила веселую жизнь.

– Ну вот, пока мы с ней носились, эта девчонка вынесла под рубашкой эксклюзивную вещь от «Ricci» ценой почти в семьсот кредитов.

– Да ну!!! – охранник аж подпрыгнул. – Так чего ж ты молчала?! Я б ее живо…

– В том-то и дело, Маратик. Только что она с извинениями принесла все обратно. Честная попалась… Торопилась, говорит, не заметила.

– Ага! Как же! Ваши бабы по три часа вокруг зеркала пляшут и никогда не торопятся. Да ей небось денег не хватило, вот она и стащила, чтоб перед кем-нибудь покрасоваться. Напрокат, так сказать.

Моника с Маратом не замечали, что высокий мужчина в черном, еще совсем недавно увлеченный изучением кожаных сумочек и ремешков, теперь внимательно прислушивается к разговору.

Потом он достал телефон, набрал номер и встал рядом с фонтаном из ржавой трубы. Журчанье воды заглушило слова, и о чем он говорил, никто не услышал.

Ксюха все-таки успела купить «бейлиса», и даже почти не опоздала – подумаешь, пятнадцать минут! Инка, конечно, начала что-то шипеть, но сразу же отстала, услышав причину:

– Твой любимый «бейлис» искала, три магазина оббегала. Если хочешь, чтоб все было вовремя, не давай трудновыполнимых поручений.

– Ладно, не кипятись. На-аро-од!! – зычно провозгласила Инка. – По коня-я-ям!

И первая же бросилась выполнять собственную команду, ухватив Клима за локоть. Компания зашевелилась, потянулась к выходу.

Марьянка с Кристиной уже взяли на копье каких-то незнакомых парней, судя по всему – старшекурсников, друзей гитарного Мартина. Сам он, взвалив на плечо инструмент, шел отдельно, насвистывая смутно знакомую мелодию.

Ксюха прислушалась. Ну точно! «Машина времени». Что-то везет ей на имперский рок в последнее время.

Она пристроилась сзади и начала вполголоса напевать:

– …он на взводе – не подходи, он уходит всегда один… Но зато мой друг лучше всех играет блюз, круче всех вокруг он один играет блюз…

Мартин обернулся.

– Знаешь эту песню?

– А то! – Ксюха подмигнула. – Сыграешь?

– А то! – в тон ей ответил он и улыбнулся. – Не могу отказать даме.

На выходе Мартин галантно пропустил Ксюху вперед, и даже придержал дверь.

– О! – вдруг сказал он. – В первый раз вижу «астру» такого цвета.

– Какую астру?

Он указал рукой куда-то в дальний конец улицы. Ксюха не очень хорошо видела в сумерках, поэтому она успела разглядеть только какую-то темную массу. Через мгновения масса двинулась и исчезла за поворотом.

– «Астра», ойкуменская марка, – объяснил Мартин. – Никогда не видел темно-синих. Машина подается как агрессивный драйвкар для настоящих мачо, потому бывает кроваво-красной, серой, сербристой или черной. Интересно.

– Не слушай его, – сказал Ксюхе один из друзей Мартина, Алан. – Он о тачках может часами распространяться. Любимый бзик.

– Почему – не слушать? Мне интересно.

Вечеринка удалась на славу. Инка с Кристиной блеснули кулинарным талантом, парни принесли с собой хорошего вина, потом танцевали, а совсем поздней ночью, когда особо буйные уже заснули, а самые любвеобильные – уединились, Мартин отыграл настоящий концерт.

Так же как и Ксюха, он больше всего любил имперский рок: «Чайф», «Кино», «Машину времени», «Арию»… Они пели негромко, но на звук пришла Кристина со своим кавалером, откуда-то проявилась Инка (и почти сразу исчезла), и даже Анжелка неожиданно возникшая на пороге комнаты в шесть утра, мирно сидела вместе со всеми, подпевая, когда попадалась знакомая песня. Ей больше нравилось что-нибудь посовременней, но гитара Мартина заворожила и ее. А играл он отлично. Может быть, не совсем чисто, но зато открыто, с душой. Видно было, что он не заучивал аккорды, а подбирал сам к тем песням, которые ему нравились, которые он хотел вспоминать почаще.

Утром он вызвался ее провожать, правда, до дома Ксюха не разрешила – далеко, как он поедет обратно в полусонном и не совсем трезвом состоянии. Так, до остановки. На улице Мартин переключился на любимую тему – автомобили – и рассказал Ксюхе немало интересного. По крайней мере, ждать автобус было не скучно.

И конечно в самом конце он попросил у нее телефончик.

– Хочешь сходить на концерт?

Ксюха вспомнила, как совсем недавно ее уже приглашали на один концерт, и несколько погрустнела. Неужели на тот же?

– Какой? На ойкуменский фолк?

– Нет, в клубе одном будет – бардовский, авторской песни. Тридцатого числа.

– Хочу! Только билеты, наверное, дорогие…

Мартин улыбнулся.

– Мне бесплатно. Я тоже буду играть.

– Здорово! Тогда точно идем!

– Давай ближе к делу созвонимся – числа двадцать восьмого. У вас когда последний экзамен?

– Двадцать шестого.

– Ну вот, и у нас двадцать шестого. Значит, никаких проблем.

Мартин достал свою трубку, пощелкал по клавишам и сказал:

– Диктуй.

Наверное, именно тот разговор с Мартином больше всего помог Ксюхе. Так она бы и внимания не обратила, пока не стало бы слишком поздно. Но на следующее утро, садясь в автобус, Ксюха приметила в дальнем проулке темно-синий передок с летящей буквой «А». Тогда, у института она толком не успела ничего разглядеть, потому совсем не насторожилась. Но когда та же «астра» мелькнула еще несколько раз, а потом и вовсе простояла два часа под окнами института – Ксюха то и дело выглядывала, проверяя на месте ли, – ей стало немного не по себе.

Ничего противозаконного она никогда не совершала, с североморской полицией и уж тем более – Минбезом – не сталкивалась, богатых родственников за границей не имела.

Кому вдруг понадобилось за ней следить?

А может это все от экзаменационного переутомления? Надумала себе проблему, а на темно-синей «астре» просто ездит кто-то из профессуры, вот и все. Правда, Мартин бы тогда ее раньше приметил, но с другой стороны – а вдруг машину просто недавно купили?

В общем, Ксюха почти уговорила себя, что все ее страхи беспочвенны.

Но двадцать третьего июня, вернувшись домой, Ксюха обнаружила, что квартира сноровисто и профессионально обыскана. Именно профессионально – посторонний взгляд ничего бы не заметил. Да, наверное, и она сама бы не заметила, если бы не укоренившаяся с детства привычка раскладывать вещи в определенном порядке. Когда Ксюха думала или читала или учила что-нибудь, руки жили своей жизнью: расставляли по размеру чашки на кухонном столе, так же четко, по росту, – ручки и карандаши.

Так что Ксюхе с первого взгляда стало ясно – в доме кто-то побывал.

Но следов почти не оставил – все лежало на своих местах, никакого беспорядка в ящиках и на полках не наблюдалось. Если бы в квартиру проникли воры, то они бы, понятное дело, не церемонились, разбросали бы, порвали и поломали все, до чего бы добрались.

И только в дневнике неизвестный посетитель «засветился» – некоторые страницы были слегка измяты, как будто его листали в дикой спешке, опасаясь прихода хозяйки. Не читали – а именно листали, бегло просматривая записи в надежде найти что-то важное.

«Господи! Кому мог понадобиться мой дневник? Что здесь искали? – подумала Ксюха. – Зачем?»

9

Как и предполагал Арсений, старший прокурор Каневский на следующий день вызвал его к себе. Наверняка, нашелся доброхот, который рассказал Каину, что следователь Догай мотался куда-то за сто километров. А вдруг служебное положение для личных нужд использовал? Теще мебель перевез?

– Арсений Юльевич, зайди на минутку.

Сказал – и отключился. Словно команду отдал.

Значит, не в настроении сегодня. В хорошем расположении духа, Каневский здоровался всегда, шутил, изъяснялся многословно. А такая краткость ничего хорошего не сулила.

«Неужели, дело Круковского хотят прикрыть? Может, с самого верха сигнал пришел?»

Но Арсений волновался зря. Старший прокурор собирался на прием к Генеральному и потому – торопился. Хотел побыстрее разделаться с текучкой, ну и быть во всеоружии, если высокое начальство начнет задавать неудобные вопросы.

У самых дверей Каиновского кабинета Арсений столкнулся с таким же, как и он, рядовым следователем Юргеном Вакатисом.

– Оо! Привет кооллеге! – сказал он с характерным акцентом. – Тооже сдаваться пришел?

– Сдаваться? А! Генрих Львович к суверену собрался, с вассалов дань собирает?

– Именноо. И сдается мне, сейчас твоя оочередь.

Выслушивать полный доклад Каин не стал – времени не было. Справился, что нового по делу Вокулика, поинтересовался результатами экспертизы взрывного устройства из Рыбинского переулка, а под самый конец, собирая документы в папку, спросил:

– Что у тебя по старику этому… как его… ну, которого в Балтийске подстрелили.

Вот так это выглядит со стороны: старика убили, какого-то там пенсионера. Не депутата, не таможенного офицера и даже не полицейского. Обычного человека, простого, незаметного. Мир без него не покатится в тартарары, государство не забуксует. Никто и внимания не обратит, кроме двух-трех близких родственников и друзей. Ну и десятка другого тех, для кого гибель Богдана Круковского – просто строчка в ежедневной статистике криминальных происшествий. Как звали? А-а, не помню. Да какая разница! Просто «старик, которого в Балтийске подстрелили».

– По Круковскому?

– Да, точно! Что-нибудь есть? Или будем закрывать дело?

– Я нашел кое-какие странности. Вроде бы обычные совпадения, но…

– А результат, Арсений Юльевич? До начала июля пять дней осталось, надо что-то решать. Ты, говорят, вчера в Троскиняй ездил. Зачем?

– Не в Троскиняй, в Весеннее. Ниточка одна туда потянулась, надо было проверить.

– Ну и как?

– Человек тот умер. И тоже непонятно. То ли несчастный случай, то ли самоубийство, а может, помог кто…

Каин поморщился.

– Арсений Юльевич, только давай без эксгумаций на этот раз!

– Нет, эксгумация не нужна, следователь межрайпрокуратуры, который дело вел, настоял на повторной медэкпертизе. Те вопросы, что меня интересовали, он выяснил. В акте все есть.

– Ну и хорошо! Вызови следователя, поговори.

– Он погиб, Генрих Львович.

Старший прокурор перестал собираться, оперся на стол кончиками пальцев и пристально посмотрел на Арсения:

– Как именно?

– Угорел в машине. Я смотрел акт экспертизы – никаких следов насилия, ничего. Кровь чистая, как у младенца. Просто усталый человек заснул в собственном гараже, прямо в машине. И почему-то забыл выключить двигатель.

– Та-ак… Ты думаешь – убийство?

– Похоже.

Каин не спросил прямо: «Его убрали, чтобы не лез не в свое дело?», но Арсений все понял правильно. Старший прокурор намекнул подчиненному, что тот, возможно, потянул не за ту веревочку. Как бы чего не вышло.

– Мало нам было балтийской перестрелки, так теперь еще и это!

– По документам все чисто.

– Ну да, но если кто-нибудь свяжет оба дела… Для того, чтоб полетели головы, доказательства не нужны, хватит и подозрений. Телевизионщики в курсе?

– Пока нет. Но они уже приезжали сюда. Я попросил направить их к нам работника Движения пенсионеров. Это единственное, что связывало Круковского и Шаллека, – заметив недоумение на лице Каневского, Арсений пояснил: – Он и есть та самая ниточка, за которой я вчера ездил в Весеннее.

– Ты сказал, что в его смерти тоже не все ясно. Что именно?

– Он умер от отравления алкоголем.

– Ну и что? От этого кто только не умирает!

– У Шаллека было хроническое заболевание печени, при нем и пятьдесят грамм – смертельная доза. Он об этом знал и о здоровье своем заботился, на то и свидетели есть. Но почему-то взял и выпил поллитра. Медикаментозного вмешательства не обнаружено, следов алкоголя в желудке нет. Но это ничего не доказывает.

– Хорошо, – старший прокурор посмотрел на часы, захлопнул папку, застегнул ее и сунул в портфель. – Работай пока по этому делу, время еще есть. Если нужно – создай группу, человека два-три, я потом подпишу, задним числом. Но чтоб информация никуда не просочилась! ТВ и на километр не подпускать! Ясно?

– Ясно, Генрих Львович. Если можно, я Глеба Уварского с «заказухи» Вокулика сниму. Временно. Там сейчас все равно движения никакого, только на прочесывание да проверку документов вся надежда.

– Давай, давай. Главное, чтобы польза была.

Лучше всего Глеб Уварский умел копаться в архивах. Во-первых, по образованию он был не юристом, а инженером-компьютерщиком, причем с дипломом Имперского университета радиоэлектроники. Потому, наверное, никто не мог перещеголять его в умении обращаться с базами Минбеза и архивными банками данных. А во-вторых, как и в прежние времена, личные контакты играли немалую роль. И если Арсений легко находил общий язык с экспертами и гражданскими спецами, то Глеб с его манерой шутить по любому поводу, с хорошо подвешенным языком и обаятельной улыбкой, сразу и навсегда располагал к себе архивных «девочек» любых возрастов вплоть до пенсионного.

Арсений осчастливил его прямо с порога:

– Каневский приказал сформировать группу по балтийскому делу. Я попросил в подчинение тебя – нужно немного покопаться в архивах, посмотреть что и как. Вокулика с тебя пока сняли.

– Ну вот, – демонстрируя вселенскую грусть, сказал Глеб и попытался незаметно закрыть разложенный на экране компьютера пасьянс, – Сидишь тут, весь в делах, пашешь в поте лица, а потом приходит злой Арсений Юльевич и преподносит новый сюрприз.

– Да уж, как бы тебе бедному не перетрудиться.

– И пожалеть-то меня некому! Сгорю на работе, поздно раскаиваться будет.

На этой фразе Глеб не выдержал и хихикнул. Глядя на него, Арсений тоже не смог удержаться от улыбки:

– Совесть меня заест тогда! Придется тебе самую легкую работу предложить, творческую можно сказать. Мне нужен список всех женщин по имени Алина, которые работают с детьми. Начальные школы, приюты, детские сады… медицинские стационары какие-нибудь. Понятно?

– Именно Алина? – Глеб посерьезнел. – Имперский вариант имени? Или Арина, Алинь, Алинэ – все, что похоже?

– Пока без вариантов. Если ничего не найдем, тогда расширим поиск.

– И надо, как обычно, вчера? Да?

– Именно. Давай, Глеб, бросай все дела, займись поисками, побегай по архивам.

Несмотря на то, что они были равны как по званию, так и по должности, Глеба часто назначали в группу Арсения. Он не слишком сопротивлялся, хотя и не упускал случая поворчать на тему «волосатой лапы» в верхах, состоящих, понятное дело, сплошь из североморцев.

Вот и сейчас он вытянулся во фрунт, комично приложил два пальца к виску:

– Есть, мой командир, – хитро улыбнулся и сказал: – Хочешь анекдот? Стоят два североморца на обочине, мимо проносится гоночный болид гонщика Томаса Ивиса. Первый североморец спрашивает: «Что-о-о это было-о-о?». Второй отвечает: «А-а, это-о-о Томас И-ивинс, позо-ор на-а-ации».

Арсений хмыкнул.

– Слышал, а? – Глеб подмигнул. – Позо-ор на-а-ации…

– Ты мне еще расскажи, что североморские гонщики такие быстрые, потому что сли-и-ишком медле-е-ено снима-а-ают ногу с педа-а-али га-а-аза. Такой же свежак пятилетней давности.

– Тебе уже рассказали? – расстроился напарник. – Ну что за жизнь! Не успеешь нашептать анекдот одному, как через пять минут уже вся прокуратура знает.

– Я этот «свежий анекдот» еще в академии слышал. Ты бы лучше поработал, глядишь – понравится.

Глеб сделал страшное лицо:

– А вдруг привыкну?

Но сам уже сел за компьютер, азартно застучал по клавишам. Через пару минут он втянулся, увлеченно перебирал архивные справки, вполголоса приговаривал: «Ага!» и «А мы еще вот так попробуем». Потом он позвонил куда-то, поворковал немного с невидимой Ингой, сказал:

– Ингуся, посмотри запрос, хорошо? С меня воздушный поцелуй и много вкусненького, – отключился, крутанулся на стуле и победно посмотрел на Арсения: – Учись, пока я жив.

– Что накопал?

– Вот смотри, – Глеб повернул к Арсению монитор. – Твоим данным соответствует только четверо. Алина Скородуб, 64 года, учительница начальных классов столичной школы номер 102. Алина Лыбедь, 48 лет, работает старшей медицинской сестрой в приюте для несовершеннолетних, Сауняйский район, поселок Шиговский. Алина Редеко, 37 лет, воспитательница столичного детского сада номер 49. И Алина Кворан, 21 год, педагог-стажер частного пансиона общего цикла «Открытый мир». Знаешь, что из себя представляет этот пансион? Заведение для благородных девиц, у которых папашки побогаче. Бассейн, ойкуменские языки, верховая езда, индивидуальный тренинг – все прелести жизни. Девочка хорошо устроилась.

– Она не подходит, – уверенно сказал Арсений. – Слишком молода. Свидетели утверждают: той Алине около сорока, может чуть постарше. Все-таки двадцать лет разницы. Было бы ей двадцать – обязательно припомнили бы, что это, мол, к старикам молодые девчонки зачастили?

– Тогда трое остается.

– А потом ты куда звонил? С Ингусей ворковал…

– В справочное. Пусть адреса пришлют, да заодно посмотрят, что у нас есть на всех этих Алин.

– А на «сладенькое», – Арсений передразнил Глебову интонацию, – тебе деньги из резервного фонда выделять?

– Сам найду! – гордо сказал напарник. В этот момент компьютер пискнул, извещая о приходе почты, Глеб защелкал мышью, не переставая балагурить. – Что не сделаешь ради любимого дела. Да и Ингуся такая девочка… м-м… мечта поэта, заодно будет лишний повод с ней встретиться. О-па!

Он застыл над клавиатурой, вчитываясь в экранные строчки.

– Что случилось?

– Интересные дела случились, вот что. Слушай. 11 апреля 2005 года Алина Корнеевна Редеко погибла в результате дорожно-транспортного происшествия. Из показаний свидетелей следует, что наезд совершил неустановленный автомобиль темного цвета. Возможно, иностранного производства.

На мгновение Арсению показалось, что он находится в тесной стальной клетке, зажат прутьями со всех сторон, а сверху опускается что-то, невидимое и неотвратимое. Стало трудно дышать. Он встал, медленно подошел к окну, вдохнул полной грудью свежий воздух. Потом еще раз.

– Дело еще не закрыли? – глухо спросил он.

– Нет, сказано: в производстве. Да ведь и трех месяцев не прошло.

– Знаю. Но это же явный висяк. А кто ведет?

– Наша, Центральная. Следователь… – Глеб прокрутил на экране архивную справку, – Ривнюк, советник юстиции третьего ранга.

– Севастьян? Сева!

– Ну да, Севастьян Ривнюк. Ты его знаешь?

– В академии вместе учились. Слышал, что он работает где-то у нас, но встречаться до сих пор не доводилось. Сева – свой парень, может, получится обойтись без бумажной волокиты.

С первого раза дозвониться не удалось – следователя Ривнюка не было на месте. Арсений попросил перезвонить, но через три часа не утерпел и снова набрал номер.

Трубку сняли почти сразу, и знакомый голос сказал:

– Ривнюк слушает!

Поначалу Севастьян однокурсника не узнал. Спутал его с каким-то Варламом, требовал «прислать, наконец, итоговый протокол и не тянуть бодягу».

Потом до него дошло:

– Сколько лет, старик! Черт, как приятно тебя слышать, весь день на ушах, работы со всех сторон навалилось – и вдруг ты! Это просто здорово, что ты позвонил.

Арсению даже стало немножко стыдно: Севастьян искренне рад и даже предположить не может, что бывший одногруппник позвонил исключительно по делу. А до того и не вспоминал ни разу.

Впрочем, мог бы и сам проявиться, тоже ведь знал, что Арсений в Центральной работает. Распределение они получили почти одновременно.

Они немного поболтали, вспоминая академию, поболтали чуть скованно, с короткими, почти незаметными паузами. Так часто бывает с людьми, которые на какое время потеряли друг друга из виду и вот теперь снова встретились. Оба чувствовали определенную неловкость – Арсений оттого, что придется в конце концов сказать о цели звонка, а Севастьяна явно ждали дела, но он все не мог сказать об этом.

Следователь Ривнюк не был бы следователем. Он все понял сам.

– Старик, ностальгия вещь хорошая, а теперь – скажи честно: ты ведь по делу позвонил?

– Да. Сев, мне нужна твоя помощь.

– В чем? Скажи, все сделаем.

– У тебя в работе сейчас находится дело о наезде. Дата – 11 апреля, погибшую зовут Арина Редеко. Мне необходимо знать все о ее гибели.

– Так уж и все? Гм… ну, слушай.

Севастьян рассказал, что в тот день Алина возвращалась домой из гостей. От дочки, которая живет почти в самом центре – на Георгиевской площади к себе, на улицу Ранисса. По показаниям свидетельницы, пассажирки того же автобуса, на одной из остановок Алина Редеко выскочила из задней двери и сразу же побежала через дорогу. Через секунду ее сбил темный автомобиль неизвестной марки, скорее всего – ойкуменского производства.

– Сам знаешь, у нас сейчас металлолом со всего Запада разъезжает, даже профессионал не всегда может марку машины определить. Чего ты от старухи хочешь? Ни номера, ни каких-либо особых примет свидетельница не запомнила – было уже темно, да и она особенно не приглядывалась. Услышала визг тормозов, оглянулась, а все уже кончено. Машина с места происшествия скрылась. Больше мы ничего от старухи не добились, а других свидетелей нет: район глухой. Экспертиза тормозного следа смогла установить только тип резины – ойкуменская марка «Гудини». Она на доброй трети их тачек стоит.

Чувствовалось, никому не хотелось копаться в деле больше положенного. Провели опрос, экспертизу… «невозможно установить подозреваемых в виду отсутствия точных данных», подписи, печать, архив. В том, что дело еще не упрятали на самую дальнюю полку, виновато не служебное рвение следователя Ривнюка. Просто установленный законом срок еще не прошел.

– Да! – вдруг встрепенулся Севастьян. – Есть один фактик, может, он тебя заинтересует. Алина Редеко почему-то вышла не на своей остановке. Ей еще минут пять оставалось ехать. Местное ОВД провело опрос по нашей просьбе: знакомых у нее там нет, и раньше ее никто никогда не видел.

– А старушка из автобуса? Видела?

– Говорит, что видела. Часто, мол, вместе с ней возвращалась. Тоже долго удивлялась, почему Алина не на той остановке вышла. Но, честно скажу, от свидетельницы нам больше вреда было, чем пользы. По три раза на дню звонила, рассказывала, что еще вспомнила. Знаешь, бывают такие бабушки – из старых имперских заводил – буйные, которые себя за все в ответе чувствуют? Вот она из тех самых. В конце истории у нее выходило, что за бедной Редеко гналась вся окрестная мафия, а она чуть ли не отстреливалась из окна автобуса. Но про машину она так ничего нового и не вспомнила.

– Ты повторно ее не опрашивал?

– Да зачем! Эксперт четко сказал – был наезд. Мы последний месяц тачку искали, к чему старческий маразм по новой слушать?

«Понятно, кому охота плодить в деле новые факты, которые придется выяснять, тратить время, оттягивать срок сдачи в архив».

– Ну, вот что. Дай мне, пожалуйста, ее адрес, подъеду, поговорю. А к тебе пришлю человека, зовут Глебом. Так ты его не обижай, покажи ему акты медэкспертизы, протокол опознания. Хорошо?

Севастьян заметно напрягся, даже голос зазвучал иначе.

– Да зачем тебе! Я ж говорю – гиблое дело, тачку ты никогда в жизни не отыщешь!

– Сев, я ничего искать не хочу. И не думай, пожалуйста, что кто-то под тебя копать собирается. Просто Алина Редеко проходит у меня по одному делу свидетельницей. Хочу выяснить, нет ли связи. Если чего узнаю, сразу же тебе сообщу.

В трубке немного помолчали, потом послышался шорох бумаг, какие-то стуки. Наконец:

– Записывай! Улица Вешняковская, дом сорок три, квартира шестьдесят. И это… Арсений, держи меня в курсе, о’кей?

Дверь выглядела на редкость нелепо. Когда-то ее сработали на века, солидной и неприступной, но совсем недавно, не понадеявшись на крепость обычного дуба, хозяева обшили дерево железным листом и приделали литые противовзломные петли. Неприступный панцирь выкрасили зловещей черной краской, а в самую середину врезали панорамный глазок «Рыбье око», отчего дверь еще больше стало походить на рубочный люк подводной лодки с перископом. На этом фоне изящная резная ручка и табличка с номером квартиры, украшенная по бокам ажурным плетением, совершенно терялись.

Арсений с трудом различил цифры «49» и нажал на кнопку звонка.

В принципе, он почти ожидал, что за дверью из «палубной стали» должен взреветь пароходный гудок или сирена гражданской обороны.

Он ошибся. В глубине квартиры легкий перезвон исполнил несколько первых нот какой-то популярной мелодии и затих.

Минуту стояла тишина. Арсений хотел позвонить еще раз, но в этот момент женский голос приглушенно спросил:

– Кто там?

– Извините, могу я видеть Селену Аркадьевну Таричевскую?

– Это я.

Никаких дополнительных вопросов не последовало: «это я» – и все. За дверью ничего не было слышно, но Арсений чувствовал, что его внимательно изучают в глазок.

– Мне необходимо с вами переговорить! Я следователь прокуратуры, веду дело о наезде.

– Какой следователь? – подозрительно спросила невидимая Селена Аркадьевна. – Я уже все рассказала.

– Следователь Центральной прокуратуры Арсений Догай.

– А откуда я могу знать, что вы из прокуратуры? Может, вы мошенник какой-нибудь! Я вам сейчас расскажу, а меня потом посадят за разглашение тайны следствия. Не уж, уважаемый! Не на ту напали.

Арсений вздохнул. Ох уж, эта бдительность!

Ему не раз приходилось сталкиваться с такими же вот недоверчивыми людьми, запуганными телевидением и невероятными слухами. «А вы знаете, что вчера в третьем доме случилось? Квартиру ограбили! Позвонили, откройте, говорят, полиция! Ну, хозяева и открыли. Кто ж знал-то! Эти ворвались в квартиру, избили мужа – он до сих пор в реанимации, – остальных связали и спокойно все забрали. Деньги, аппаратуру, шубы – все! Вот и думай, что делать, если полиция стучится. Откроешь – бандитами окажутся, не откроешь – все равно дверь выломают, да еще и арестуют за сопротивление…»

Нет, конечно, такие случаи бывали и не раз, но и бдительность должна иметь свои пределы, а не превращаться в манию преследования.

Он достал удостоверение, раскрыл его и поднес к глазку:

– Видите? Там все написано. Если хотите – я продиктую телефон, вы позвоните и спросите, числиться ли в отделе по расследованию убийств следователь Арсений Догай.

– Вот еще! Не надо считать меня выжившей из ума дурой! Там на телефоне, небось, сообщник сидит, у вас с ним все договорено, что он отвечать должен!

– Хорошо, Селена Аркадьевна, – сказал Арсений проникновенно, – позвоните в справочную, узнайте телефон Центральной прокуратуры. Я подожду. Надеюсь, вы не считаете, что я и в справочной везде посадил своих людей?

– Нечего надо мной смеяться, молодой человек, – сказала Селена Аркадьевна, и он услышал, как загремели засовы. – Так откроешь, кому попало, потом сама не рада будешь. В наше время, знаете, как говорили: доверяй… – В этот момент дверь открылась, и голос бдительной старушки загремел в гулкой пустоте лестничной площадки. – …НО ПРОВЕРЯЙ!!

Сама Селена Аркадьевна своему голосу, в общем, соответствовала – крепкая, пышущая здоровьем розовощекая женщина, которую язык не поворачивался назвать бабушкой. Хотя в протоколе – Арсений это помнил точно – она указывала свой год рождения: 1932.

– Проходите!

Она провела его в темную прихожую, заставленную крепкой и громоздкой мебелью, заставила снять ботинки, подсунув в обмен миниатюрные тапочки, размера тридцать пятого, не больше. В кухне Селена Аркадьевна усадила Арсения на плетеный стульчик, жалобно заскрипевший под его тяжестью, и спросила:

– Может, чайку? Составите компанию пожилой даме?

Он улыбнулся, понимая, что бойкая старушка напрашивается на комплимент, почти честно ответил:

– Да что вы, какая пожилая дама? Вам не дашь и пятидесяти!

Судя по зарумянившимся щечкам, он угадал. Селена Аркадьевна расцвела, быстро заварила душистый цветочный чай, церемонно подала на стол маленькие плюшки, явно собственного приготовления и бесчисленные вазочки с вареньем.

Пока она суетилась, Арсений огляделся. Кухонька идеально подходила для декорации к спектаклю об имперском диссидентстве. Эпицентр интеллигентских посиделок, где, рассказывая политические анекдоты, включали воду на полную мощность, наивно веря, что таким образом удастся заглушить подслушивающую аппаратуру всесильной Службы Контроля. Раковина прижата вплотную к кухонному шкафу, плита – к холодильнику, а тот – к миниатюрному столику. Над раковиной – сушилка, откуда Селена Аркадьевна доставала чашки, ложки, блюдечки и бесконечным конвейером метала все на стол.

Чай оказался очень даже ничего, Арсений попросил еще чашечку, нахваливая и варенье, и плюшки, чем окончательно покорил хозяйку.

Как он и ожидал, больше всего ей не хватало собеседника. Во время чаепития Селена Аркадьевна по очереди перемыла косточки всем родственникам, соседям и знакомым, и ему с трудом удалось повернуть разговор в сторону апрельского ДТП.

Арсений так и не решил до конца, зачем приехал и что хочет услышать. Конечно, старушки отличаются от всех остальных большей гражданской ответственностью. Но что могла добавить гостеприимная Селена Аркадьевна к уже сказанному и внесенному в протокол? Только собственные жуткие фантазии – плод многочисленных ТВ-передач о североморском и имперском криминале – которые она надумала сама, «вспоминая» на досуге все новые и новые подробности. Вон и Севастьян на нее жаловался: мол, достала звонками.

Он ошибался.

– Я вам расскажу, потому что вы – приличный молодой человек, интересуетесь, что произошло на самом деле. А тому следователю все равно было, он и не слушал половину. Зачем-то оставил визитку, но сколько я не звонила потом, никто не хотел со мной разговаривать. Вот я и сообщила только самое главное.

– Селена Аркадьевна, вы дали ложные показания?

– Ну что вы, Арсений. Разве я похожа на выжившую из ума дуру? Зачем мне врать? Я просто кое о чем умолчала. Попробуйте лучше еще вот это вареньице, клюквенное, а я вам расскажу. Эта женщина… как вы сказали?

– Алина Редеко.

– Алина. Она отнюдь не вышла из автобуса. Она всю дорогу ехала и оглядывалась, а потом выскочила, как ошпаренная, словно что-то в салоне ее испугало. И бросилась через улицу. Через секунду ее сбила машина, иностранная такая, темного цвета. Это я хорошо помню. Про номера – не спрашивайте, ничего сказать не могу.

– А вы не заметили, что могло ее испугать?

– Я потом много об этом думала. Нет, вы знаете, Арсений, ничего такого. Компания молодых ребят вела себя довольно мирно, пьяных в автобусе не было. Ничего. Потом, когда уже ее задавили, все выскочили наружу, кто-то вызвал полицию, «скорую», один мальчик, совсем молоденький, как-то странно посмотрел на нее. Высокий такой, в темном костюме. Он подбежал первым, проверил пульс и сказал: все, она мертва. А потом стоял неподвижно и смотрел, пока не приехали полицейские. Тут выяснилось, что кроме меня никто ничего не видел, даже водитель не смотрел в зеркальце – проверял, все ли вошли. Меня стали о чем-то спрашивать, и больше я того мальчика не видела.

Арсений вернулся в прокуратуру только к пяти. В кабинете уже сидел Глеб – довольный и цветущий. Не иначе встреча с Ингусей прошла в теплой и дружественной обстановке.

– Привез?

– А то! Снял копии со всех протоколов, актов экспертиз и опознания.

– Севастьян тебя не обижал?

– Наоборот, во всем помогал. И спрашивал постоянно, суровым ли начальником стал Арсений Юльевич? Говорит, в академии таким тихоней был, маленький, незаметный…

– Не болтай.

– А что, – Глеб сделал невинные глаза, – разве не так все было?

Арсений взял документы, наскоро просмотрел протоколы осмотров, акт патологоанатомической экспертизы… протокол опознания…

Ничего.

Он снова позвонил Ривнюку:

– Спасибо, Сева, документы получил, сейчас смотрю.

– Ну и? Нашел что-нибудь?

– Да нет… Все как обычно.

Последним в папке лежал протокол опознания трупа. Не прекращая разговора, Арсений пробежал его глазами. Протокол подписал некий Марк Сивур, друг семьи погибшей.

– А кто этот Сивур? Который опознал Редеко? – спросил Арсений.

– Странный мужик. Ты не поверишь, он, оказывается, всей Ойкумене известен, немного обиделся даже, когда выяснилось, что я его не знаю.

– Было с чего обижаться?

– У-у, это просто песня. Он солдатиков коллекционирует. Но не промышленного производства, знаешь, которые для детей делают, а специально выполненные фигурки. Главный принцип – чтобы точно соответствовали историческим реалиям. Представляешь? Рассказывал, что его коллекцию даже по телевизору показывали.

– А почему на опознание пригласили именно его?

– Дочь не смогла. Она беременная была, на пятом месяце. Как услышала про смерть матери – с ней какие-то осложнения случились, положили на обследование. Врачи категорически запретили ехать на опознание, выкидыша боялись.

– Ясно.

– Э-э, не торопись. Ясно ему. А знаешь, какие проблемы были с этим Сивуром?

– Что с ним такого?

– Инвалид он, вторая группа. Даже по квартире ходит с трудом, а тут – через весь город ехать. Пришлось машину выбивать, короче, целое дело. Странно, кстати, но когда ему позвонили, сообщили о гибели Редеко, он даже не удивился. Спокойно воспринял, как будто именно такую новость и ожидал услышать. А потом – понятые рассказывали, – когда над трупом стоял, прошептал, мол, не уберегли мы тебя…

– Ты его допросил?

– А на каком основании? Ежу понятно, что он ни задавить сам, ни даже увидеть ничего не мог. Арсений, пойми: Сивур этот уже лет десять из своего дома никуда не выходит. Так, в частном порядке я поинтересовался: что, говорю, вы имели в виду?

– А он?

– Совершенно спокойно отвечает: Алина заботливая была, честная, ответственная, о себе совершенно не думала, только о других. В основном о детях из своей группы. Наверняка, она чего-нибудь вспомнила: ночную сиделку забыла предупредить или родителям, забиравшим свое чадо из садика, хотела что-то сказать, да не успела, вот и выскочила из автобуса. А в такие моменты для нее не было ничего второстепенного. Ну, и не заметила ту машину.

«Как странно, – подумал Арсений. – Вот и третий человек с теми же характеристиками: честный, ответственный, заботливый. И опять погиб вроде бы от несчастного случая. В академии нас учили не поддаваться соблазну случайных совпадений. Проверять, проверять и еще раз проверять. Далеко не все, что выглядит стройной системой, ей и является. Но что делать, если случайные совпадения повторяются раз за разом?»

– …дочь уехала рожать в Ойкумену. Да ты слушаешь вообще?

– Да-да. Спасибо, Сева. У меня к тебе последняя просьба – дай мне, пожалуйста, телефон Марка Сивура.

У Сивура долго никто не подходил, и только после шестого или седьмого гудка что-то щелкнуло, и механический голос произнес:

– Здравствуйте, вы позвонили по номеру 971—833-546, к сожалению, сейчас никто не может подойти к телефону, если у вас есть информации, оставьте ее после звукового сигнала.

Три коротких писка возвестили готовность автоответчика к записи.

– Добрый день. Меня зовут Арсений Догай, я следователь Центральной прокуратуры, отдел расследования убийств. Мне нужен Марк Сивур, я хотел бы…

В динамике зашуршало, и усталый мужской голос произнес:

– Слушаю вас. Это Марк Сивур.

– Здравствуйте. Мне крайне важно с вами поговорить. Одно из дел, которое я сейчас расследую…

– Вы по поводу Богдана?

Арсений вздрогнул от удивления, хотел спросить: «Откуда вы знаете?», но громадным усилием воли сдержался и не выдал себя:

– Да, в том числе. А еще по делу Арины Редеко и… – он решил рискнуть, – Лина Шаллека.

– Хорошо, – спокойно сказал Сивур, и Арсений понял, что угадал: все три смерти как-то взаимосвязаны. И, похоже, необычный коллекционер знает как. – Давайте поговорим. Может быть, это что-то изменит. Только мне тяжело передвигаться, вряд ли я смогу прибыть к вам, даже если мне выпишут повестку. Может, вы сами приедете?

– Я все понимаю, Марк Вилисович. Именно это я и хотел предложить. Когда вам будет удобно, чтобы я подъехал?

– Завтра, после двенадцати. Сможете?

– Да, смогу. Адрес у меня есть. Спасибо за помощь, Марк Вилисович, и до завтра.

10

Может ли понедельник начинаться с хорошего настроения?

Как ни странно – да. Когда сдан последний экзамен, и можно совсем не думать об институтских делах. По крайней мере, до практики, которая начнется только в середине июля. А значит, впереди – целых две недели свободы! Без ночных посиделок над учебниками, без утреннего мандража, без вечной боязни что-нибудь забыть или не успеть.

«А еще, – думала Ксюха, – всего через три дня я с Мартином пойду на концерт. Настоящий бардовский концерт, в котором будет участвовать и сам Мартин.

Ну, а сегодня можно устроить выходной. Выходной в понедельник – это, по меньшей мере, оригинально. Жаль только, что Инка не смогла с первого раза сдать биоинформатику и попала на пересдачу. Придется гулять в одиночку».

Солнце старалось вовсю, словно поставило перед собой задачу прожарить город до самого основания. Дождя не было уже вторую неделю. Совсем не североморское лето, если подумать. А можно и не думать, – просто бродить по узким кривым улочкам центра, изредка останавливаясь перед витринами магазинчиков. Разглядывать через сверкающие стекла витрин бижутерию и эксклюзивные тряпки, через запыленные – потрепанные книги, бронзовые подзорные трубы, кортики со старыми имперскими орлами на ножнах, совсем уж непонятного назначения древний, но явно высоко ценимый хлам. Стоит только взглянуть на ценник рядом с какой-нибудь кованой загогулиной, сразу понимаешь – не хлам это вовсе, а раритет.

Да и кто станет покупать бесполезную дрянь за такие деньги? Всей Ксюхиной стипендии не хватило бы на эту покрытую бурыми пятнами древность. Хотя на ее взгляд этот гнутый гвоздь не стоил и пары кредитов. Но туристы из Ойкумены и падкие на моду имперские коммерсанты скупали древнее ржавье килограммами.

Нет, не место на улице эрла Георга бедной студентке. Но ведь можно и не покупать? Можно просто наслаждаться теплом и рассматривать таинственно сияющие нитки северного жемчуга, незатейливые белые туфельки стоимостью в десяток стипендий, совершенно непристойные обтягивающие шортики размером с носовой платок и… Ну, да! Иногда можно поглядывать на мускулистых парней в светлых рубашках и легких брюках – почему-то в такие теплые дни симпатичных ребят на улицах куда больше, чем обычно.

Но только незаметно, чтобы не слишком зазнавались. Еще вообразят невесть что.

Так что дочиста отмытые стекла витрин годились еще для одной цели. Они помогали намечать потенциальные жертвы будущего Ксюхиного обаяния. Нет, обаяние-то было как раз вполне нынешним, это жертвы были будущими. Бедняги, они еще ни о чем не подозревали.

Ксюха хихикнула, разглядывая одного такого несчастного в черных брюках и темно-серой рубашке. Правда, тот был скорее в Инкином вкусе: высокий, худощавый, да еще со светлыми волосами. Не слишком накачанный, но тоже ничего – жилистый, крепкий, коротко стриженый. «Красавчик! Жаль, Инки нету. Как он только не зажарился насмерть в темной одежде?»

Парень отлип от витрины на противоположной стороне улицы, лениво обернулся, покосился в сторону Ксюхи. Она случайно встретилась с ним глазами и чуть не умерла на месте.

Его взгляд был холоден как лед. Пристальный, оценивающий и… равнодушный, словно он держал ее в перекрестье прицела, раздумывая на досуге: нажать на курок прямо сейчас или подождать еще немного?

Мужчины никогда на нее так не смотрели. Ксюха едва удержалась от вскрика. Теплый летний день вдруг показался ей морозным, она испуганно отвернулась, сделала вид, что полностью увлечена витриной.

«Какие страшные глаза! Что он там делает?»

В прозрачном стекле отразилась темная фигура на противоположной стороне улицы. Она мазнула взглядом Ксюхину спину и, как ни в чем не бывало, принялась изучать выставленные на уличный прилавок уцененные товары. Сверху нависала размалеванная вывеска: «Распродажа – 30%».

Ксюху скидки совсем не привлекали. Внутри у нее все дрожало, по спине поползли мурашки, губы вдруг стали совсем сухими. Она наклонила голову к самому стеклу, почти вжалась в него, словно ее заинтересовал какой-то товар и она разглядывает ценники. День потускнел. Гулять по городу расхотелось совершенно. Казалось бы – с чего? Ну, взгляд и взгляд… Мало ли, какие у человека проблемы, вот и зыркает по сторонам как герой вчерашнего сериала, похоронивший ойкуменского дядюшку и обнаруживший, что стал наследником всего лишь кучи неоплаченных счетов.

Но нет… Не так все просто. Ксюха припомнила, что эту фигуру она уже видела раньше. Час назад, когда только сворачивала с проспекта Независимости к магазинчикам и узким улочкам центра города.

«Или то был не он? Перестань себя накручивать! А то в миг станешь параноиком!»

Нарочито медленной походкой Ксюха пошла вниз по улице. Пусть думает, что она ничего не заметила. Краешком глаза она увидела, как светловолосый красавец направился следом. Он шел медленно, чтобы не обогнать, лениво помахивая свернутым журналом.

На углу, где сходились улицы эрла Георга и Таллерская, он остановился, прикурил сигарету и прислонился к стене.

Ксюха быстро свернула в проулок, спряталась в узкую нишу между двумя домами и замерла. Никто не появлялся. И через две минуты, и через три, и даже через пять… Она вздохнула с облегчением. Нет, показалось. И вовсе не следит за ней тот парень в черном, просто гуляет себе, наслаждается, как и она, отличной погодой.

На радостях Ксюха купила себе мороженого и пошла по Таллерской, осторожно обкусывая эскимо. Свернула в переулок Реформаторов и принялась рассматривать дома. Давно она тут не была. Дома блестели яркой медью крыш, окна заменили на новые, даже кирпичную кладку подновили. Рыжий кирпич еще не потемнел от дождей, сразу заметно, например, что вон в том доме с кофейней переделали чуть ли не весь фасад.

Да, все же ремонт, не так давно затеянный мэрией, оказался не так плох. Надо будет сходить сюда с Инкой. Взять фотоаппарат и сделать десяток-другой снимков. Будет что послать родителям…

И с этими мыслями Ксюха свернула за угол и на полном ходу врезалась в какого-то парня!

Тот выругался.

– Какого ‹…›! Под ноги смотри! – рявкнул он.

Обернулся к ней, посмотрел внимательно и умолк.

– Я… – пробормотала Ксюха. Ей было неловко.

Парень разглядывал ее с каким-то нехорошим интересом. Она не осталась в долгу и тоже уставилась на него во все глаза.

Одет он был в черные брюки и болотного цвета плотную рубашку, которая совершенно не подходила к цвету его волос. Крепкий парень, чуть выше Ксюхи, плотный такой. Шатен.

А взгляд у него… Холодный. И с каждой секундой – все холоднее.

Нехороший такой взгляд.

Прямо как у того блондина.

Ксюха машинально обернулась. В полусотне метров подпирал стену давешний красавчик. Он похлопывал свернутым журналом по ладони и брезгливо рассматривал ближнюю кафешку с вывеской: «Айриш хаус. Для истинных ценителей кофе». Видно, цены чем-то его не устраивали. То ли слишком большие, то ли слишком маленькие.

Все это она отметила мгновенно и тут же обернулась к шатену.

Тот бросил быстрый взгляд ей за спину и хмыкнул:

– Извини, подруга. Вырвалось. Давай зайдем в кофейню и по чашечке? За знакомство, так сказать.

Ксюха кивнула на вход в «Айриш хаус».

– Туда что ли?

– Ну да. Классная точка, там даже «черный» бальзам можно заказать. Кофе с меня! Да и бальзам тоже, – он засмеялся.

Но холодный взгляд никак не вязался с его словами. Он давил на Ксюху как тяжеленная ледяная глыба.

Она покачала головой.

– Извини, не хочу!

– Эй, не спеши… – темноволосый крепыш протянул к ней руку. – Не обижайся, случайно вырвалось.

– Некогда! – вывернулась девушка и побежала вниз по улице. – В другой раз!

– Ты куда?! Я же извинился!

Но Ксюха убежала уже довольно далеко. Минут через пять она остановилась – мало радости бегать по такой жаре. Огляделась и обнаружила, что забралась в самое сердце старого города, почти к самой крепостице, в которой когда-то обитали Лотцы – сиятельные графья Североморья.

Девушка качнула головой. Вот ведь! Кому расскажешь – засмеют. Бегает по городу неизвестно от кого. Причем, в центре, где криминал старается не светиться. Блюдет, по договоренности с полицией, городские интересы. Ну, а в ответ столичные дорожные копы не слишком шерстят подозрительные фуры. Ведь если туристы из Ойкумены, в последние годы хлынувшие потоком в Североморск, решат что в городе небезопасно – пересохнет золотой ручеек.

Не так велик этот ручеек по сравнению с девятым валом средств от транзита имперских грузов, однако слишком много денег не бывает. Вот и порешили: центр – для туристов. Чтоб никакой стрельбы, вроде той, в Балтийске, где погиб ни в чем не повинный Богдан Владиленович.

Старый центр считался самым безопасным местом в городе – куда там окраинным «кукурузным полям» пятиэтажек или маленьким приграничным городкам, откуда «скорая» каждый день вывозила трупы, а вездесущие телевизионщики – сюжеты для криминальной хроники.

Здесь, в Ольденбурге безопасно.

Так чего ж она, дуреха, испугалась?

А вот того!

Странные взгляды были, что у красавчика-блондина, что у крепыша. Очень странные. Причем – абсолютно одинаковые. Ледяные, равнодушные, но при этом еще и заинтересованные. Как такое может быть, Ксюха раньше даже представить себе не могла. Однако ж вот, довелось увидеть. Хорошо хоть, сбежала от этих сумасшедших недоумков! Наркоманы, небось, нанюхались какой-нибудь дряни, вот и потянуло на подвиги.

В том, что это были бандиты, Ксюха даже не сомневалась.

Она присела на скамейку, поправила босоножки. Эх, скоро совсем износятся, а лето еще только перевалило за середину. Опять экономить, опять на вынужденную диету садиться. А что? Придется, иначе на туфли не хватит.

Ну, не впервой. Жизнь вообще состоит из полос. То черная, то белая – как зебра. Сначала будет тяжело, зато потом – радость от обновки. И все хорошо.

Ведь все будет хорошо, правда?

Ксюха улыбнулась, огляделась по сторонам.

Вдали мелькнули темные пятна. Были ли это на самом деле странные преследователи или нет – Ксюха разглядеть не успела.

Все произошло как-то само собой. Она подскочила, как ужаленная, и нырнула в ближайший магазинчик. Сердце билось, ноги подрагивали. Голова кружилась от страха. Она чувствовала себя как… как простыня в стиральной машинке.

Господи! Только улеглись все страхи с обыском – ей почти удалось убедить себя, что ничего не было, просто фантазия слишком разгулялась, – с непонятной темно-синей «астрой» и вот опять.

«А вдруг это все как-то связано? И это именно они приходили ко мне? Рылись в моих вещах? Что им от меня нужно?»

Ксюха огляделась по сторонам – она попала в магазин, торгующий разными ойкуменскими тряпками. Тут яркие хэбэшные жилетки соседствовали с женским бельем, а детские «кокосы» с мужскими носками.

Молоденькая продавщица подошла к ней и вопросительно приподняла брови:

– Что вы хотели? Могу я чем-то помочь?

Ксюха отрицательно качнула головой и отошла в уголок. Сделала вид, что ей очень интересны вот эти футболки с анимешной символикой. Сняла одну с вешалки и принялась вертеть перед собой, придирчиво разглядывая швы и фирменный лейбл. Понятное дело, вещь ей не нужна – такое одеть можно только в страшном сне, зато через широкие разрезы была отлично видна улица. Саму же Ксюху снаружи не разглядишь – солнце слепит, да и кто будет искать ее здесь, в детском отделе?

Страшная парочка показалась минут через пять. Они быстро пробежали вдоль улицы и скрылись из виду. Видимо, нырнули в соседний переулок. Внутреннее чутье подсказало Ксюхе: не выходи! Они еще вернутся.

И точно. Буквально через пять минут преследователи появились снова. Вроде бы парни шли каждый сам по себе, в нескольких шагах друг от друга. Не разговаривали, не переглядывались. Но при том – вместе. Не меняя дистанции, не упуская ничего. Взгляды шарят по толпе, выискивают… Кого?

«Понятно кого. Тебя, подруга!» – испуганно подумала она. Только вот зачем им сдалась обыкновенная студентка?

Темные фигуры проскочили мимо. Потом остановились. Сердце у Ксюхи давало верных сто пятьдесят ударов в минуту. Парни вернулись назад и огляделись по сторонам. Подошли к кафешке напротив, шатен исчез внутри, а блондин остановился у дверей и принялся внимательно осматривать улицу.

Холодный взгляд скользил по людям.

Ксюха вздрогнула, когда он смотрел на магазин, в котором она спряталась. Ей показалось, что вот сейчас-то он ее увидит. Но футболку из рук не выпустила, продолжала держать перед собой. На всякий случай сняла вторую и закрылась еще и ей. А сама впилась взглядом в блондина.

Равнодушная такая рожа, мерзкая, жестокая. И как это он ей вначале показался красавчиком? Страшен, как Фредди Крюгер!

За спиной у Ксюхи простучали каблучки.

– Вас интересуют такие футболки? – раздался голос продавщицы. – Если желаете, я могу достать из подсобки совсем свежие модели. Их только утром привезли, мы еще не успели вывесить.

Ксюха вздрогнула от неожиданности.

– Д-да… – промычала она. – Нет!

От неловкого движения футболка сложилась, лишив ее визуальной защиты. Вихрастая девочка-робот с нечеловеческими гляделками подмигнула в последний раз, и вместо нее Ксюха встретилась глазами с блондином. Зрачки у него сузились, он что-то крикнул внутрь кафе и быстро пошел через улицу.

– Показать? – спросила продавщица.

– Да! – выпалила Ксюха. – Покажите. Только не надо сюда нести, я с вами пройду.

Девушка заметно удивилась, но спокойно кивнула и крикнула:

– Арика, прими дежурство!

Почти тут же в торговом зальчике появилась девчушка, точная копия продавщицы. Первая близняшка поманила за собой Ксюху, и вскоре они увлеченно обсуждали достоинства и недостатки модных футболок от «Reaggi Labrinas». То есть говорила в основном продавщица, а Ксюха только поддакивала, напряженно вслушиваясь в происходящее в торговом зале.

Там как раз хлопнула дверь. Послышались шаги, и кто-то проворчал:

– Да тебе показалось! Нет здесь ничего.

Другой мужской голос позвал:

– Эй, красавица, тут не…

Первый голос его перебил:

– Чик, быстро! Опоздаем.

Опять хлопнула дверь, и в магазине стало тихо.

Ксюха еле слышно вздохнула. Пронесло! Кто бы они ни были, здесь преследователи ей не страшны. Надо просто еще немного подождать. Немного, но достаточно, чтобы эти страшные темные парни ушли подальше.

И она уже по-настоящему принялась обсуждать футболки. Сердце успокаивалось, ноги не дрожали.

«Жизнь хороша!»

Прошло минут десять. Наконец, Ксюха решила, что пора уходить. Хотя… кто знает этих бандитов? Девушка пошарила в кармане, достала предпоследнюю десятку и отдала ее продавщице:

– Простите, я отняла у вас так много времени…

– Да что вы! Не нужно, зачем! В следующий раз купите.

– Понимаете, я ничего не хотела покупать. Я просто от парня своего пряталась. Бывшего, – «призналась» Ксюха. И пожаловалась: – Сказала ему, идиоту, что все кончено, а он за мной следит. Вышла погулять, и он тут как тут. Пришлось вот к вам…

Девушка понимающе кивнула:

– Ага, бывает! Парни, они такие! Только дай им надежду, тут же прицепятся как репьи! Никакими силами не отдерешь.

Ксюхе было стыдно перед доверчивой близняшкой. Но не скажешь же, что на самом деле она бегает от двух совершенно незнакомых парней с холодными глазами!

– Можно я выйду через заднюю дверь?

– Он у вас такой? – ужаснулась продавщица. – Пойдемте.

Она вывела несостоявшуюся покупательницу на задний двор. Там девушки распрощались, и Ксюха, более-менее успокоившись, решила выйти дворами в сторону проспекта. И тут же напоролась на своих преследователей.

Просто нос к носу!

Но не успели те сообразить, кого видят, как она уже летела прочь, не разбирая дороги. Горячий воздух рвался в горло, солнце нещадно палило, камни мостовой норовили вывернуться из-под ног!

Никогда раньше Ксюха так не бегала!

Она выскочила на проспект. К ближней остановке как раз подошел трамвай. Она влетела внутрь и упала на сиденье. Старуха, сидящая рядом, что-то неодобрительно пробурчала. Но девушке было все равно. Она выдернула из кармана носовой платок и вытерла мокрое лицо.

Зашипели двери и трамвай, дребезжа, пополз по проспекту.

Темных парней нигде не было видно. Ксюха привстала и внимательно рассматривала проспект и ближние улочки-переулки. Нет – ни того, ни другого.

Трамвай полз. Страх постепенно уходил.

Где-то вдали мелькнуло синее пятно.

«Почудилось? Нет?»

Трамвай свернул направо, и проспект остался позади. Показалось огромное светло-зеленое здание гипермаркета «Хамстор». Вагон, дребезжа, остановился, зашипели раскрывшиеся двери. Ксюха выскочила наружу, перебежала дорогу и ворвалась в магазин. Огляделась, увидев широкую колонну – укрылась за ней и подождала, пока трамвай отъезжал от остановки.

Минуты через полторы по улице прокатилась темно-синяя «астра».

Девушка рискнула выглянуть. Иномарка догнала медленно ползущий в горку трамвай. Некоторое время машина ехала рядом, потом вильнула в сторону и остановилась у бордюра.

Ксюха немедленно спряталась и решила пока подождать здесь. Кругом много людей, наверху – камеры наблюдения. Ничего страшного.

Она прошла в глубь торгового зала, не обращая внимания на подозрительные взгляды местных охранников. Ей слышался топот за спиной и баритон темноволосого бандита: «Эй, подруга…».

Ксюху трясло. Она поднялась на второй этаж, в отдел готовой одежды и просидела там до вечера. Делала вид, что примеряет костюмы, рассматривала джинсовые юбки, снова вошедшие в моду обтягивающие джинсы. Когда продавщицы пытались предложить ей помощь, она неизменно отказывалась, набирала несколько предметов и надолго скрывалась в примерочной кабинке, прислушиваясь к голосам покупателей. Изредка в магазинном шуме и гаме ей чудился голос того шатена. Тогда она вздрагивала, роняя на пол пакеты с одеждой. Но… ни один из бандитов в кабинку не заглянул.

Несколько раз продавщицы подходили проведать странную покупательницу. Стучались, заглядывали внутрь, но охрану так и не вызвали. Ведь смотрит, меряет, вдруг чего купит? Их надеждам не суждено было сбыться, в кармане у Ксюхи болталась последняя десятка.

День тянулся бесконечно, Ксюха то и дело поглядывала на часы сотового телефона. Казалось, цифры замерли и не меняются.

Наконец мелодичный голос объявил о том, что до закрытия магазина осталось двадцать минут. Пятнадцать. Десять…

Лишь тогда встревоженные продавщицы вызвали секьюрити. И ушли, оставив их разбираться с подозрительной покупательницей.

Ксюха сидела на маленькой скамеечке в примерочной кабинке. Рядом висели два костюма и джинсовая юбка, которые она до сих пор даже не сняла с вешалок. Наверное, она задремала. Поэтому, когда в гулкой тишине пустеющего супермаркета загрохотали тяжелые шаги, Ксюха запаниковала.

Что делать? Из всей защиты только хлипкая занавеска, из оружия – заколка. Ну, может еще босоножки, с тяжелой набойкой на каблуке. Говорят, на мужчин это действует.

Кто-то постучал по металлической стойке кабинки. Кто-то большой и сильный: все внутри загудело от ударов, занавеска тряслась, позвякивая колечками.

– Девушка! – сказал грубый мужской голос. Грубый, но беззлобный, просто немного усталый. У нее отлегло от сердца – это был не Чик и не его приятель. Хотя… Кто их знает, может, передали наблюдение кому-то другому.

– Прошу прощения, но магазин закрывается! Освободите, пожалуйста, кабинку. Если что-то не домерили, не волнуйтесь, я с утра попрошу отложить, завтра придете и купите.

Ксюха молчала. Ей очень, очень не хотелось уходить. Лучше бы наоборот – остаться до завтра, «домерить», а потом уйти.

– Эй! – в голосе явственно послышались беспокойные нотки. – С вами все в порядке?!

Занавеска дрогнула и поехала в сторону. Ксюха готова была увидеть самых подозрительных типов, но перед ней стояли два магазинных охранника. Серые комбинезоны, перетянутые широкими поясами, коробочки раций, короткая полицейская дубинка в специальном кармане. Ничего подозрительного.

– Извините, – сказала Ксюха, – я, наверное, заснула…

Секьюрити переглянулись. Тот, что постарше, лысоватый, с обрюзгшим лицом сказал:

– Какой тут сон! Шумно, все ходят.

Второй оглядел странную покупательницу с головы до ног и спросил:

– Вы себя хорошо чувствуете? Может, у вас что-нибудь болит?

– Понимаете, я… – она не знала, как объяснить то, что с ней происходит. Рассказывать все с самого начала? Так не поверят же!

Охранники слушали ее, в общем, спокойно. Не вытаскивали из кабинки, не гнали прочь силой. Пока.

И Ксюха решилась:

– Скажите, а вы всю ночь здесь будете?

– Да, мы дежурим. А что?

Молодой секьюрити неопределенно пожал плечами и ничего не ответил.

– А можно мне с вами побыть? Пожалуйста…

Оба воззрились на Ксюху с неподдельным удивлением. Старший опомнился первым:

– В чем дело, девушка? Объясните толком.

– Эй, ну что там у вас! – крикнул кто-то из дальнего конца торгового зала. – Помощь нужна?!

– Игмар, иди сюда! – громко сказал в ответ второй охранник.

Ксюха решила, что сейчас ее выставят, поднялась, вжалась в угол кабинки и замерла неподвижно. Не прошло и минуты, как появился третий секьюрити, высокий, худой, с длинными волосами и перебитым носом. Больше всего он походил на гитариста подвальной рок-группы, если бы не такой же, как и у напарников, полувоенный комбинезон.

– Проблемы? – спросил он спокойно.

По тону Ксюха поняла, кто здесь главный.

– Да вот, – ответил первый, указав на нее, – не уходит. Хочет остаться с нами.

– Та-ак… – протянул длинноволосый и слегка улыбнулся. На душе у Ксюхи чуть потеплело – улыбка у него была замечательная. – Мы, конечно, удалые ребята, красавцы, как на подбор и все такое, но мне как-то не верится, чтобы девушки западали на нас с первого взгляда. У вас что-то случилось?

Она замялась.

– Ну, я… Простите, как вас зовут? – выпалила Ксюха неожиданно для себя.

– Игмар. А это – Роман Панкратович и Лева.

– Лев! – насупился молодой.

– Пусть будет Лев, – смеясь, согласился Игмар. – А вы, таинственная незнакомка?

– Ксения. Я сейчас вам все объясню, только вы… вы постарайтесь поверить, ладно? У меня все в порядке с головой, я ничего не выдумываю и не попала под солнечный удар. Все случилось на самом деле.

И она коротко рассказала обо всем, что случилось сегодня. О темных фигурах, о Чике с напарником, о темно-синей «астре»…

«Правда, – подумала Ксюха про себя, – я не видела, чтобы преследователи садились в эту машину, но не зря же иномарка постоянно крутится на заднем плане! И спутать ее ни с чем невозможно – Мартин же говорил, что модель очень редкая».

– …и я сижу здесь с четырех часов. Хотела дождаться вечера, думала – все успокоится. Но сейчас мне еще страшнее выходить на улицу. А вдруг они там ждут?

Игмар покачал головой:

– Да уж, проблема. Ну-ка, коллеги, отойдем в сторонку. А вы, Ксения, пока никуда не уходите. Обещаю, мы что-нибудь придумаем.

Она кивнула, проводила их глазами до стойки с новыми моделями туфель. Там все трое остановились и разом заговорили.

Ксюха пыталась прислушиваться к разговору, но, несмотря на тишину, царившую в магазине, сделать это оказалось не так-то легко. Она различала лишь отдельные слова. Вот Роман Панкратович выразительно покрутил пальцем у виска. До Ксюхи донеслось только: «…ия преследования», но она и так поняла все, что он хотел сказать:

– По-моему, она сумасшедшая! У нее мания преследования!

Игмар что-то объяснял, Роман Панкратович кивал головой и явно готов был со всем согласиться. Но тут, совершенно некстати, встрял Лева.

– Да ей просто спать негде!!! Бомжиха вокзальная! Надо еще карманы проверить, вдруг сперла чего? – почти в полный голос выкрикнул он.

Ксюха расслышала все, до последнего слова. Она покраснела, стыдливо опустила голову.

«Неужели я похожа на бездомную!»

Да, конечно, одежда не из «Дольче Гарано» и не от Карлеруа, но и не лохмотья же. Хотя, наверняка, здесь в «Хамсторе», привыкли к небедным покупателям.

– Успокойся, Лева. Тот парень, которого ты вытащил из сортира в прошлый раз, совсем на нее не похож. Ты что – не видишь? И не ори так, она прекрасно слышит.

«Боже мой, меня еще и с кем-то сравнивают!»

Она почувствовала, будто ее вываляли в грязи. Охранники, показавшиеся ей сначала, незлобивыми и способными выслушать, теперь были ей противны. Особенно Лева.

Ксюха подхватила сумочку, вышла из кабинки и повесила на место все свои «покупки». Стук каблуков заглушил ворсистый ковролин на полу, ее никто не услышал. Она обогнула обувной ряд, чтобы ни с кем случайно не встретиться, прошла к лестнице, но тут ее остановили.

– Ксения! Подождите, куда же вы!

Игмар догнал ее, осторожно коснулся плеча:

– Не обижайтесь. У нас тут всякого насмотришься. А у Левы сегодня внеочередная смена, вот он и злится.

– Да я ничего… Извините, вам, наверное, нужно работать. Я пойду.

– Нет-нет, никуда вы не пойдете. То есть пойдете, но со мной. Выпьете кофе, успокоитесь. Ребята пока закончат обход, а потом все вместе подумаем, как вам помочь.

Не сказать, что против ее желания, но все-таки довольно настойчиво, Игмар увлек Ксению за собой. Они спустились на первый этаж, потом еще ниже – в подвал, где располагался гараж и подсобные помещения. Короткий коридор, где под потолком гудели обшитые асбестовой изоляцией трубы, вывел их к массивной железной двери с надписью на двух языках: «Пульт охраны». Против обыкновения – не на североморском и имперском, как до сих пор писали многие, а на североморском и ойкуменском. Наверное, на тот случай, если в подземных переходах случайно заплутает западный турист.

Сняв с пояса магнитную карточку, Игмар приложил ее к замку. Негромко загудело, дверь щелкнула и открылась.

– Прошу, – сказал он. – Наша тайная пыточная комната.

Ксюха вошла и огляделась.

Большую часть помещения занимал пульт с кучей кнопок непонятного назначения. На стене прямо над ним мерцали экраны камер наблюдения. Целая батарея – штук двадцать, не меньше. Некоторые замерли неподвижно, держа под прицелом объектива целый коридор или небольшой зал, кое-где камеры медленно поворачивались из стороны в сторону, обозревая холл или сразу целый отдел магазина. В правом нижнем углу каждого экрана замерли цифры – сегодняшняя дата.

– Что, – усмехнулся Игмар, – нравится? Мы отсюда в любую кабинку заглянуть можем! Вот смотри, – он указал на третий экран во втором ряду, – здесь мы тебя нашли.

Действительно, Ксюха увидела отдел готовой одежды, в котором провела сегодня почти весь день. Только ракурс был необычный: камера смотрела из угла, откуда-то сверху, отчего зал получался вытянутым, а закуток с кассой – неестественно увеличенным.

– А вот Лева с Романом Панкратовичем!

Секьюрити медленно шли вдоль зала детской одежды, заглядывали под прилавки, осматривали темные углы.

– Сейчас будет кофеек, – сказал Игмар. Он открыл шкаф, вытащил ярко-красную банку растворимого кофе, заглянул внутрь, поморщился. Порылся еще и извлек упаковку молотого «мокко».

– Все-таки будет. А то я уж боялся, что выпили.

Ксюха присела на узкий кожаный диванчик и украдкой следила за его точными, уверенными движениями. Справа от входа была оборудована небольшая кухонька – стол, портативный холодильник размером с чемодан, электрический чайник и кофеварка. Игмар насыпал в джезву ароматный порошок, налил воды и включил. Потом достал коробку бисквитов, галеты, попробовал их пальцем и виновато сказал:

– Вы уж извините, Ксения, у нас тут все по-мужски…

– Ничего-ничего, – встрепенулась она. – Может, чем-нибудь помочь?

– Спасибо, но я попробую справиться сам. Вы – гостья, вам нельзя.

Кофеварка зашкворчала, комната наполнилась ни с чем не сравнимым ароматом.

В этот момент дверь опять загудела, открылась, впустив Романа Панкратовича и Леву.

– На запах прут! – восхитился Игмар.

– О! Надо же, сегодня у нас полный эксклюзив – настоящий «мокко». Ксения, это явно для вас, обычно он поит подчиненных растворимой бурдой, – сказал Роман Панкратович. Сел рядом с ней, кашлянул в кулак и продолжил. – Вы только на нас, пожалуйста, не обижайтесь. Нам по должности положено быть подозрительными. Знаете, как оно бывает… Поверишь покупательнице, что она коляску не там поставила или ребенка в машине забыла, выпустишь, а потом окажется: она под курткой вынесла кофточку ценой в пару сотен кредитов. Или еще что.

Лева пробормотал что-то неразборчивое.

– Да я совсем не обижаюсь. Я все понимаю.

– Вот и ладно, – обрадовался Роман Панкратович. – Значит, мир?

– Мир!

– Тогда давайте кофе пить!

Игмар разлил напиток по одноразовым пластиковым стаканчикам, самый первый протянул Ксюхе, остальные раздал напарникам. Кивнул на стол:

– Налетайте!

За кофе Роман Панкратович объяснил, за кого поначалу приняли Ксюху. В магазине такое уже случалось дважды – купив вожделенную дозу, наркоманы закрывались в примерочной кабинке или туалете, ширялись и уплывали в страну грез, да так далеко, что потом приходилось вызывать «скорую».

– …последнего Лева вытаскивал. Тот весь в… пардон, не к столу будет сказано… весь обделался, ни слова не понимает, только мычит чего-то.

В общем, Ксюха на них почти не злилась. Ей больше всего хотелось остаться с ними, с Игмаром, таким спокойным и надежным, с веселым Романом Панкратовичем, даже с Левой, который все время молчал, изредка посматривая на нее. Натыкаясь на встречный взгляд, он вспыхивал, опускал глаза, нарочито медленно цедил кофе.

– Вот что, коллеги, – сказал Игмар. – Давайте думать, как нам помочь Ксении.

– И думать нечего, – пожал плечами Роман Панкратович. – Конечно же, пусть остается. Спать здесь не слишком удобно, но, по крайне мере, до утра можно перекантоваться.

– Ага, а утром придет Станислав Карлович, и нам всем мало не покажется. Хорошо если не уволит сгоряча.

– Гм… да, не подумал.

Ксюха робко спросила:

– А кто он такой?

– Начальник охраны, – проворчал Игмар. – Это у него любимая фишка – приехать на работу часов в семь, проверить «как дела». Не поспать, не пос… э-э… ну, в общем, отлучится. Стой на посту, ешь глазами отца-командира. Ладно, придется принимать гениальные решения самому. Ксения, вы далеко живете?

Вопрос застал ее врасплох: она едва не поперхнулась кофе.

– На Цветочной улице. Квартал сто тридцать семь.

– Да-а… не ближний свет. Но делать нечего. Собирайтесь, поедем.

– Куда?

– Как куда? К вам. Я отвезу и присмотрю заодно, чтоб чего не случилось.

– Ой, Игмар! Вам, наверное, нельзя отлучаться. Спасибо, но…

– Никаких «но». Романпанкратыч остается за старшего, руководит процессом. Сейчас на улицах свободно, думаю, быстро вернусь.

Ксюха поднялась, тиская в руках сумочку.

– Тогда, наверное, надо торопиться… Я готова.

– Ну, раз «готова», поехали.

– Игмар, – вдруг подал голос Лева. – Можно, я с вами? Мало ли, вдруг там действительно кто-то будет, один не справишься.

Длинноволосый начальник смены усмехнулся, расправил плечи. Наверняка хотел осадить наглеца, это я-то, мол, не справлюсь! Да я пятерых, одной левой! Внимательно посмотрел на Леву, но тот его опередил.

– И потом – ты не забыл, что по просроченным правам ездишь? Дорожные копы остановят, как отбрехиваться будешь? Опять скажешь, что «по служебной надобности»? Ночью, с девушкой на заднем сидении…

– Хорошо-хорошо, – Игмар засмеялся. – Романпанкратыч, справишься один?

– А то! Как-нибудь переможемся. Только возвращайтесь побыстрее. Не загуляйте там, – он подмигнул.

– Нет, что ты! Через час вернемся, заключим тебя в жаркие объятия.

В гараже, у самого шлагбаума притулилась старенькая «наяда» имперской сборки. Пискнула сигнализация, Игмар распахнул перед Ксюхой заднюю дверь:

– Прошу вас!

Сам сел за руль, Лева – рядом.

С первого раза двигатель не завелся: чихнул пару раз и умолк.

– Спокойно! Сейчас все будет.

Наконец мотор зафырчал, «наяда» тронулась с места, накручивая серпантин подземной стоянки. На втором витке машина выехала наружу.

Ксюха глянула на часы: ого! уже половина двенадцатого!

Столицу накрыла северная ночь, точнее – шестичасовые сумерки, когда нет солнца и темно, но на горизонте все время белеет ослепительная полоса. Летом на улицах даже фонари не включали.

Город жил своей жизнью. Бесконечным потоком шли с запада на восток большегрузные фургоны, люди торопились домой, изредка заглядывая в супермаркеты, привлеченные ярким светом витрин, ползи от остановки к остановке медлительные автобусы.

Точнее Ксюхе казалось, что они ползли. Просто Игмар вел машину с такой умопомрачительной скоростью, что попутные машины оставались позади. Как будто они просто стояли.

Доехали минут за пятнадцать.

– Вот это да! – сказала она. – Игмар, а вы, часом, не гонщик? Обычно я из института не меньше часа до дома еду.

Он улыбнулся, польщенный.

– Нет, что вы, Ксения. Просто люблю быстро ездить. Ну, пойдем, посмотрим, кто там рискует обижать красивых девушек.

В подъезде стояла тишина.

Лифт стоял на первом этаже, и когда дверцы открылись, она почувствовала, как напряглись спины ее «телохранителей».

– Никого. Поехали.

Отсчитав этажи, кабина остановилось. Игмар вышел первым, огляделся. Лева спустился на полпролета вниз.

– Выходите, Ксения, все в порядке.

Она выглянула на площадку. Пусто. Светло и пусто. И спрятаться негде. Да и может разве опасность поджидать ее здесь? На такой знакомой лестничной клетке, перед ее собственной дверью? Пусть квартира съемная, но живет-то она в ней уже почти два года.

«Да? Но кто-то же побывал в квартире, обыскал ее! – Ксюха вздрогнула. – Действительно! Как я могла забыть».

Игмар и Лев стояли рядом. На какое-то мгновение ей показалось, что они смотрят на нее с насмешкой. Ей стало стыдно. Из-за своих дурацких страхов оторвала людей от работы, заставила переться черт знает в какую даль!

– Спасибо большое! Я… я не знаю, как бы я добралась без вас. Мне теперь не так страшно.

Они заметно смутились. Лев даже покраснел.

Ксюха отперла дверь, зашла в прихожую.

– Может, зайдете? Я вас чаем угощу.

– Очень хочется, но – никак, – улыбнулся Игмар. – Романпанкратыч там один остался, нам надо ехать.

Он уже решил для себя, что девушку, скорее всего, сильно напугали какие-то подонки, вот она и напридумывала себе целую историю. На самом деле ей просто необходима защита, по крайней мере – психологическая. Ей важно знать, что в нужный момент ее защитят, ответят на просьбу о помощи, тогда и темные фигуры перестанут мерещиться.

Игмар вытащил из кармана потрепанный бумажник, порылся в нем, протянул Ксюхе визитку:

– Это телефон к нам на пульт. Если снова появится один из тех парней, если вообще случится что-нибудь странное и неординарное – звоните. Мы, – он приобнял Леву за плечи, приосанился сам. – Быстро приедем и ноги всем повыдергиваем.

– Спасибо вам, Игмар. И вам, Лев. Не знаю, что бы я без вас делала. Наверное, еще дня два боялась бы домой зайти.

– Да ну что вы, Ксения! Помогать красивым девушкам – долг любого мужчины.

– А некрасивым?

– А некрасивых не бывает! – рассмеялся Игмар.

Он поцеловал Ксюхе руку, заставив ее покраснеть, и галантно попрощался. Лева кивнул, сказал: «Пока» и опустил глаза.

Запирая за ними дверь – естественно на все запоры и цепочки, хотя было их не так уж и много – Ксюха услышала обрывок разговора. Длинноволосый спаситель подтрунивал над напарником:

– Что ж ты, балда, телефончик-то не попросил? Или хотя бы свой оставил. Эх, Левушка, все приходится за тебя делать! Неизвестно только позвонит она или нет. А девочка красивая, как раз в твоем вкусе.

– Да с чего ты взял! – возмутился Лев.

– А то я не видел, как ты весь вечер на нее пялился. Даже слова вымолвить не мог. Смотри, придет к нам снова спасаться, да не в твою смену, и уплывет от тебя счастье.

– Что ты придумываешь, Игмар!

– Конечно, я придумываю. Ты по глупости на бедную девочку наехал, а потом переживал все время, что напрасно хорошего человека обидел. Даже провожать вызвался. Герой! Зачем, а? Чтобы узнать адрес и под окнами серенады петь?

Ксюха улыбнулась.

«Вот еще один поклонник на мою голову!»

Она сбегала в душ, поплескалась немного, а когда вернулась в комнату, забралась с ногами на диван и укрылась пледом. Через несколько минут стало тепло и уютно. Монотонно тикал будильник, в ванной капала вода – Ксюхе никогда не удавалось затянуть до конца капризный кран. Где-то далеко шумел проспект, на Цветочной улице было тихо.

Все прошлые страхи показались Ксюхе смешными. Может, она просто себя накрутила? Не было никаких преследователей, просто приглянулась она одному из парней, вот и хотели догнать, уговорить пойти в кафешку или что-нибудь еще.

А темно-синяя «астра»? Ксюха же ясно видела сегодня знакомый силуэт.

С другой стороны, мало ли в Североморье таких машин? Ну, редкая она, и что? Не единственная же. Какой-нибудь автосалон закупил партию, а чтобы выгодно сбыть товар, закинул в город слух об эксклюзивной модели. Мол, одна на весь город, спешите купить. Или среди «золотой» молодежи просто стало модно иметь «астру». Как «долоресы» шестисотой модели три года назад или «Юнкер-525» совсем недавно.

«Вот и все мои страхи, – укорила себя Ксюха. – Стоит немного подумать, поразмышлять логически, – и получается, что я просто переучилась. Устала за последние две недели, вот и чудится всякая ерунда».

С этой мыслью она и заснула, согревшись под пледом. Правда, уже в полудреме, она подумала еще об одном: «Разве все это нормально? Такие мысли и фантазии не приходят сами по себе. А вдруг у меня паранойя?»

11

Марк Сивур жил в Хольмграде, самом отдаленном районе столицы. Когда-то давно его построили в рекордные сроки, чтобы удовлетворить спрос на жилье в быстро растущем Североморье. Но, как водится, что-то где-то не рассчитали, и многотысячный Хольмград остался без транспорта. Не успели протянуть троллейбусную линию, автобусы ходили с перебоями. Район рос, неизменно опережая все усилия перевозчиков. Постепенно его привыкли числить «у черта на куличиках», а само название даже стало нарицательным.

Но после развала, когда через столицу потянулись во все стороны колонны тяжелых грузовиков, а экология в центре резко ухудшилась, район неожиданно попал в «зеленую зону» и считался теперь престижным.

Однако добираться до него, как и прежде, было тяжело. Арсений доехал на рейсовом автобусе до конечной, а потом еще минут двадцать парился на остановке экспресса. Сверкающий «леопан» с надписью «Хольмград-транзит» появился из-за поворота, когда он уже подумывал сбегать за холодным пивом в соседний супермаркет.

Пока экспресс колесил по гряде холмов, давшей название району, Арсений перебирал в голове все, что ему было известно о Марке Сивуре. Кроме скупой информации от Севастьяна – инвалид второй группы, живет на пенсию и случайные доходы, владеет крупной коллекцией солдатиков – практически ничего. В структурах Минбеза Сивур никак не отметился, что называется: не был, не состоял, не участвовал.

По каналам Отдела по борьбе с незаконным вывозом культурных ценностей удалось узнать, что коллекция Марка действительно известна далеко за пределами Североморья, включена во многие мировые каталоги, а у себя дома еще и в Реестр особо охраняемых объектов. По большей части в нем содержались раритеты частных и государственных коллекций, представляющих национальное достояние.

«И все-таки странно. Что могло объединять их: профессора медицины, бывшего имперского поэта-песенника, скромную воспитательницу детского сада и – даже подумать смешно! – коллекционера солдатиков? Какие у них могли быть общие интересы?

Может, Алина водила к Сивуру своих подопечных? Поиграть в «особо охраняемые объекты»?

Ага, а к Шаллеку детишки приезжали, чтобы прикоснуться к исторической реликвии. Вот он – певец имперской мощи! Спешите видеть!

Глупости!

И сам этот Марк? Что за дикое увлечение? В войнушку в детстве не наигрался? Понятно, он передвигается с трудом, работать не может, надо чем-то себя занять. Но солдатики?

Нет, хватит кипятить мозги! А то можно черт знает до чего додуматься».

Арсений усмехнулся, вспомнив одну из своих первых версий, которые он пытался вычертить вчера вечером в любимом блокноте. Получалось, что вся четверка – преступное сообщество по сбыту в Империю или Ойкумену ценного сырья. У Шаллека наверняка на Востоке осталось много знакомых, а у Сивура отлично налажена система связи с западными аукционами. Круковский – прикрытие, Редеко – курьер.

Осталось только придумать, что они вывозили?

Может, солдатиков? Или, не дай бог, детей для усыновления?

Ага, из детсада, где Алина работала…

Какой бред!

«Хорошо, что Глеб никогда не узнает. А то бы прохода от подколок не было», – подумал Арсений. Тот листочек он вырвал из блокнота и выкинул в окно.

Динамики громкой связи ожили, проскрежетав на весь салон:

– Шестнадцатый квартал. Конечная.

Автобус остановился. Арсений выбрался наружу, с тоской посмотрел по сторонам.

Домов не было. В обе стороны уходила дорога, а вокруг простиралась североморская пустошь, изрезанная холмами и оврагами – море пожухлой от солнца травы и редкие зеленые островки немногочисленных деревьев. Прямо за остановкой начинался пологий склон, на него карабкалась дорожка из бетонных плит. По ней уже спешили немногочисленные пассажиры.

– Простите, – спросил Арсений дородную женщину в джинсовом платье. – Вы не подскажете, где здесь дом сорок один?

– Все там, – неопределенно ответила она, указав рукой на гребень холма.

Он пожал плечами. Делать нечего, надо идти.

Шестнадцатый квартал оказался небольшим. Десяток плотно прижавшихся друг к другу домов, несколько магазинов, школа, детский сад и… следующий квартал километрах в двух по прямой. В имперские времена любили так строить, насмотревшись на западные кондоминиумы. Это называлось – микрорайон. Между островками шестнадцатиэтажек по плану должны были разбить скверы, протянуть тенистые аллеи. Но план так и остался на бумаге. Только теперь между башнями микрорайонов появилась наконец и буйная зелень, и ухоженные парки, но… частные, огороженные трехметровым забором. Среди нарождающегося в Североморье среднего класса входило в моду иметь коттедж в Хольмграде.

Дом сорок один – третий по счету – ничем не отличался от соседей. Грубо отшлифованные панельные блоки, облупленная дверь подъезда, кривые ряды почтовых ящиков и слабый кошачий запах.

На лестничную площадку седьмого этажа выходили четыре двери. Арсений огляделся, увидел нужный ему номер «25» и позвонил.

Долгое время никто не открывал, наконец послышалось:

– Кто там?

– Это Арсений Догай, следователь прокуратуры.

– Да-да, я вас жду.

Загремели засовы, дверь распахнулась.

Честно сказать, он ожидал увидеть Марка Сивура совсем другим – сухоньким, беспомощным стариком в инвалидной коляске. А перед ним стоял, опираясь на ортопедический костыль, высокий, чуть сутулый мужчина средних лет. Общее впечатление портил разве что болезненный цвет лица и синие жилки вен на пергаментной коже.

– Здравствуйте, – сказал Сивур и протянул руку.

Арсений осторожно пожал ее, прошел вслед за хозяином в маленькую прихожую с низким потолком. По стенам висели военные плакаты разных эпох, фотографии стендов с солдатиками, отдельные фигурки крупным планом.

– Быстро нашли?

– С трудом, – честно признался Арсений. – Далековато вы забрались.

– Мне район нравится. Тихий, спокойный. А что от центра далеко – так я же домосед, редко куда выхожу. Раз в год, обычно числа пятнадцатого ноября, езжу в Ойкумену на крупную выставку исторической военной миниатюры. И все.

«Надо же, – подумал Арсений, – как вычурно можно назвать простые и банальные вещи. Людская фантазия безгранична, лишь бы прикрыть свой странноватый для окружающих фанатизм туманом выспренних фраз. И тогда пьяный слет бездарных певцов становится международным музыкальным фестивалем, драка за гранты ойкуменских благотворительных фондов – заседанием ученого совета, а банальная тусовка великовозрастных любителей солдатиков – выставкой исторической военной миниатюры».

В комнате, куда Сивур пригласил Арсения, солдатики были везде. Казалось, они занимают каждый миллиметр свободного пространства. Вдоль стен высились застекленные полки с целыми батальонами воинственных фигурок, у окна стоял макет, изображавший какую-то битву прошлого: по зеленому полю маршировали навстречу друг другу сомкнутые колоны под развевающимися знаменами. По углам громоздились коробки, испещренные надписями на ойкуменском. В них солдатики лежали буквально грудами, без всякой системы.

– Боже мой! Сколько же лет вы это собирали! – восхитился Арсений совершенно искренне. – Да тут, наверное, есть абсолютно все!

Сивур заулыбался – похвала была ему приятна.

– Абсолютно все собрать невозможно. Я специализируюсь на ойкуменской истории с XI века и до нашего времени. На полках все систематизировано по годам и странам…

Арсений пригляделся. И правда: в правом нижнем углу стекла везде приклеены миниатюрные флажки, а под ними кратко объяснялось, войска какой армии и какого исторического периода собраны на этой полке. Наверное, прямо в таком виде «военные миниатюры» путешествовали вместе с хозяином в Ойкумену.

– …но работа еще не закончена. Мне постоянно присылают новых солдатиков, в дар, на обмен или для консультации. Коллекция растет быстрее, чем мне удается ее хотя бы рассортировать.

– Потрясающе! Я никогда не видел ничего подобного!

– Не только вы. Многие профессионалы не могут за мной угнаться, – хозяин гордо кивнул на целую галерею медалей, украшавших проем между окнами. За цветным великолепием солдатиков, Арсений их и не разглядел. – Это награды различных выставок.

Сивур опустился в кресло, неловко выставив ногу, прислонил рядом костыль. В комнате повисло молчание. Первым не выдержал Марк.

– Но вы пришли поговорить не о солдатиках, ведь так?

– Да, я веду дело о гибели Богдана Владиленовича Круковского. Ну, если быть точным, дело пока не выделено в отдельное производство, но по результатам разговора с вами это вполне может произойти. У меня накопилось много вопросов. Надеюсь, вы сможете ответить хотя бы на часть из них.

– Прежде, если можно, я задам один вопрос вам.

– Пожалуйста.

– Скажите, как… умер… – Сивур с трудом подбирал слова, – погиб Богдан? Я читал в «Крим-инфо», что его убили какие-то бандиты, это правда?

– В общих чертах. Две враждующие группировки приехали на переговоры и… не договорились. Началась стрельба. Круковский угодил под шальную пулю.

Коллекционер выпрямился, его лицо непроизвольно дернулось:

– Точно? Вы уверены, что это был несчастный случай?

– Если бы я был уверен, то не сидел бы здесь. Хотя я и не должен раскрывать вам тайну следствия, под свою ответственность скажу: есть шанс, что Богдана Владиленовича застрелил кто-то другой. Например, снайпер.

– Снайпер! – Сивур вздрогнул. Было видно, что последние слова Арсения изрядно его напугали.

Следователь понял: нужно еще немного нажать, и коллекционер расскажет все. Очень уж хочется ему поделиться своими страхами. Смерть, как хочется.

– Я этого не утверждаю, Марк Вилисович…

– Зовите меня Марком, пожалуйста, – быстро сказал Сивур. – Не люблю официоза с именем-отчеством.

– Хорошо. Так вот – я не утверждаю на сто процентов, я сказал «есть шанс». Как и во всех остальных случаях. Лин Шаллек мог хватануть смертельную для себя дозу алкоголя, но ее вполне могли влить насильно. Алину Редеко сбила случайная машина, но с места происшествия она скрылась, и ее до сих пор не нашли.

С каждым словом Арсения коллекционер сильнее вжимался в кресло, как будто хотел спрятаться от чудовищных слов следователя, от ужасов окружающего мира.

– Скажите, Марк, что объединяло их – трех совершенно непохожих людей: профессора, поэта и воспитательницу? Что могло быть у них общего, кроме того, что все они, к сожалению, погибли? И причем здесь четвертый – коллекционер солдатиков Сивур, который, к счастью, жив и здоров?

– Мне повезло. Просто я уже не… – пробормотал хозяин.

– Что? Продолжайте, Марк. Вы уже не…?

– Они собирались у меня. Я когда-то был такой же, как и они, мы привыкли часто видеться, а потом, когда я… Потом это стало традицией. Вот тут, у меня на квартире они и собирались, пили чай, беседовали. Никаких особенных тем, политики или там, социальных проблем, нет, просто говорили о жизни, о знакомых, о судьбе своей и близких. Стул, на котором вы сидите, очень любил Богдан – говорил, что он идеально подходит его больной спине, Алина сидела на диване…

– Кто такие «они»?

– Подождите, – ответил Марк спокойно, – я все объясню. Слушайте дальше. В конце недели, по субботам, они съезжались ко мне. Все четверо.

– Четверо? – спросил Арсений. – Круковский, Шаллек, Редеко… кто еще?

– Да, сначала нас было пять, потом я… не смог, и их осталось четверо. Лин, Богдан, Алина и Ника. Ее я знал мало, она появилась самой последней. А вот с Богданом мы знакомы лет двадцать, и как раз он-то мне все и рассказал. – Сивур покачал головой. – Не знаю, какая будет ваша реакция, Арсений, я, например, сначала не поверил, рассмеялся Богдану в лицо. Поэтому, если вы хотите все знать, приготовьтесь услышать необычную историю. И, пожалуйста, – не спорьте и не перебивайте.

– Слушаю вас, Марк.

– Богдан называл нас… точнее уже их – Носителями Совести Мира. Не знаю, сам ли он придумал название или кто-то подсказал, но оно подошло на удивление точно. Никто и никогда не пытался выразиться по-другому. Он попал в точку. Когда я в первый раз услышал от него эти три слова, то очень развеселился. Говорил всякие глупости, мол, не надорвемся ли мы, потянем ли поднять всю совесть мира зараз. Дурак был. Богдан терпеливо объяснял, приводил примеры, сыпал фактами. Он называл Носителями обычных, простых людей, живущих среди нас, от которых волею судеб зависит поведение всех остальных граждан страны и мира. Если их много – люди вокруг просто вынуждены быть честными, ответственными, правдивыми. А если мало, тогда творится полный беспредел и беззаконие. Чем меньше Носителей в мире, стране, городе, тем больше вокруг зла, предательства и преступлений.

Он помолчал.

– Конечно, Носителем может стать не каждый. Богдан считал, что только очень честные люди, живущие по совести, могут получить шанс. Я не знаю, кто отбирает кандидатов, и происходит ли это на Небе, в салоне инопланетного корабля или в астральном пространстве. И Богдан не знал. Возможно, это происходит само, что-то вроде естественного природного процесса.

Арсений вспомнил поразительно похожие отзывы о Круковском, Шаллеке и Алине Редеко. Хорошие люди, ответственные, скромные, честные. Ни одного плохого слова.

Нет, не то, чтобы он сразу поверил Сивуру, но…

– То есть человеку достаточно прожить всю жизнь по чести и совести – и он тут же станет Носителем?

– Я не знаю, Арсений. Никто не знает. Отбор производится не по нашему желанию, скорее даже против него. Зато я совершенно точно знаю на собственном примере, какие качества не могут быть у Носителя.

– Какие?

– Предательство, мошенничество, равнодушие…

– И ложь, конечно?

– Здесь сложнее. Мы много спорили на эту тему, но так и не пришли к выводу, где проходит границы между ложью, скажем, во спасение, которая присутствует даже в Библии, и циничным, корыстным обманом. Допустим, врач не сказал пациенту, что тот скоро умрет? Это ложь?

– Несомненно.

– Но она дает умирающему человеку несколько дней, недель или даже месяцев счастливой, полноценной жизни, а не унылого существования, когда каждое утро просыпаешься с мыслями о вечности и загробном мире. Ожидание смерти хуже самой смерти, не зря приговоренные к высшей мере вешаются в камерах.

– Вы правы, наверное. Я как-то не задумывался над такими вещами.

– А мы очень часто задумывались, поверьте, Арсений. Спорили до хрипоты. Никто же не знал отпущенных нам границ, крайних условий. Вот вам еще пример: наша ежедневная маленькая ложь, которую мы вынуждены произносить в ответ на вопрос друзей и близких: «Как дела?» Дела нормально, говорим мы, чтобы не рассказывать в подробностях все, что случилось за последние несколько дней. Старая пословица говорит, что зануда – это тот человек, который на вопрос: «Как дела?» – действительно начинает рассказывать, как у него дела. Близким людям не всегда надо знать всю правду, чтобы не расстраивались и не переживали. Скажите, вы женаты? – неожиданно закончил Сивур свою тираду.

– Нет, но причем здесь…

– Тогда вам сложнее будет объяснить, но я постараюсь. Представьте, у вашей жены – больное сердце. Или она беременна. Или еще что-то в этом роде: ей категорически запрещено волноваться. И вдруг на улице вы едва не попадаете под машину, или, учитывая специфику вашей работы, в вас стреляет преступник…

– Господи, Марк, типун вам на язык!

– Да хоть два! Я о другом. Представим, что рана не опасна – чуть задело и все. Царапина. Так вот, скажите: вы станете рассказывать жене о ней?

– Ну, наверное, нет. Но она же все равно потом узнает!

– Потом – не так страшно. Увидев, например, шрам на ноге, она поинтересуется – откуда, и вы сможете сказать, что зацепились за гвоздь, упали с дерева, помогая соседской девочке достать убежавшего котенка… То есть опять же – солжете. Но не со зла и корысти, а наоборот – из добрых побуждений, заботясь о близком человеке.

– Что ж, в ваших словах есть резон. Но кто устанавливает границы допустимого?

– Мы не знае…

За окном что-то зашуршало. Потом, хлопая крыльями, пронеслась черная тень. Скорее всего, голубь или ворона.

Реакция Марка Арсения поразила. Сивур вздрогнул, замолчал на полуслове. Подхватил костыль, рывком встал и, приволакивая правую ногу, подошел к окну. Огляделся, долго изучал что-то во дворе.

«Как же он боится!»

– Мы не знаем, Арсений. В том-то и беда. Какое-то мерило несомненно есть, и я тому пример.

– Вы все время повторяете: «пока я был», «потом я не смог»… Что случилось?

– Три года назад я совершил подлый поступок и потерял право быть Носителем. Ко мне обратился за помощью старый приятель, попросив денег в долг. Я отнесся к просьбе с подозрением, считая не без оснований, что бизнес приятеля носит характер полукриминального. Он уже несколько раз попадал в какие-то грязные истории. И, несмотря на уверения приятеля, что его убьют, если до конца недели он не отдаст долг, я отказал ему. Потому что считал: деньги нужны на какие-нибудь очередные темные делишки, а все остальное он просто выдумал, чтобы разжалобить меня. Так уже бывало, я дважды верил ему на слово, и деньги исчезали бесследно. Потом он четко и доходчиво объяснял, почему не может вернуть, и просил еще. В конце концов, он оказался в положении мальчика, который все время кричал: «Волки! Волки!» Ссудная касса закрыта, сказал я тогда. Приятель ушел совершенно подавленный, но я, глупец, считал, что это лишь хорошая актерская игра. А через три дня его расстреляли в собственной машине трое неизвестных.

– По-моему, вы были в своем праве.

– Знаете, со стороны легко судить. Но очень тяжело потом жить, сознавая, что мог спасти человека и ничего для этого не сделал. Я до сих пор виню себя. Деньги – просто цветные резаные бумажки с портретами президентов и королей. Разве стоят они человеческой жизни – сколько бы их ни было!

Арсению показалось, что Марк сейчас потеряет сознание: он покраснел, руки сильно затряслись. Следователь поспешил сменить тему.

– И после этого случая, вы решили, что перестали быть Носителем?

– Сначала я ничего не понял. Но потом, когда у меня стали закрадываться некоторые подозрения, я попытался проверить. И убедился.

– В каком смысле – проверить?

Марк долго молчал, мрачно смотрел перед собой. Потом сказал:

– Я стал вором. Украл кошелек у знакомого коллекционера, который пришел ко мне в гости. Он повесил свою куртку в прихожей, а я вытащил из нее бумажник. Конечно, он не подумал на меня, решил, что его обчистили еще в автобусе. Мне стыдно сейчас, и было стыдно тогда, но знакомых ощущений я не испытал.

– Объясните подробнее, Марк.

– Что? Ах да! Вы же не знаете… Когда Богдан все мне объяснил, я тоже посчитал себя Носителем. А он был уверен в этом, рассказывал, что разработал какую-то систему тестов, которая позволяет выявлять нас с точностью почти в сто процентов. Действительно, методика работала.

– В чем она состояла?

– Так сразу трудно объяснить… своего рода цепочка тестов, искусственных ситуаций, в которых Носителя подталкивают к мысли поступить бесчестно или пройти мимо чужой беды. И стоит подумать о чем-то подобном, как тебя всего охватывает жгучее чувство стыда. Оно не мешает, отнюдь. Но ощущение при этом такое, словно тебя выворачивает наизнанку, выставляя на всеобщее обозрение самое низменное и подлое, что есть в твоей душе. Богдан называл это эффектом обратной связи. По его теории, Носитель пробуждает в окружающих советь, честь, желание творить добро – название не важно! Значит, существует какое-то поле, излучение, ну или, по крайней мере, что-то, основанное на привычных физических принципах. Соответственно, в центре, где находится сам Носитель, концентрация должна быть наивысшей.

– Никто не пытался измерить это поле?

Сивур вздохнул.

– Поймите, Арсений, все, что я вам говорю, – домыслы и фантазии, личный опыт нескольких десятков людей, передаваемый из рук в руки.

– Почему «из рук в руки»? И почему так мало – несколько десятков?

– Это единственное, что мы знали точно. К сожалению. Носитель может передать свой дар – или проклятье, называйте, как хотите, – другому человеку. Но только перед смертью.

– Откуда Носитель узнает, кому отдавать свой дар?

– Он выбирает сам. Дело в том, Арсений, что Носители за день-два предчувствуют свою смерть. Знаете, иногда я радуюсь, что потерял свой дар. Бывает, я целыми днями думаю об одном: каково было Лину, Богдану, Алине жить свой последний день. Ходить на работу, улыбаться знакомым и друзьям, как ни в чем не бывало шутить и смеяться. И при этом каждую секунду ждать смерти. Неотступной и неотвратимой.

«Черт! – подумал Арсений. – Еще немного и я окончательно поверю!»

Здравый смысл нашептывал, что Марк, скорее всего, мирный шизофреник с искусно выстроенной картиной мира, что ничего подобного быть не может, что все это полный бред…

«Но очень хочется поверить. Где-то же должны существовать кристально честные, благородные и совестливые люди. Не могли же они исчезнуть все до единого, погибнуть от шальной пули, запретного алкоголя, стать жертвами развеселой пьяни за рулем».

Ведь не могли же!

12

Сивур вздохнул, покачал головой:

– Похоже, вы мне не верите.

– Почему вы так решили?

– Любой другой на вашем месте задал бы тысячу вопросов, а вы молчите. Вряд ли оттого, что ошеломлены моими словами. Скорее всего, давно уже записали меня в психопаты – диагноз, подпись, печать.

– Но согласитесь, Марк, так сразу тяжело поверить во все, что вы тут нарассказали.

– Не спорю. Более того – верю. Верю, потому что и сам в свое время отнесся ко всему с изрядным скепсисом. Жаль только, что я не обладаю красноречием Богдана. Но вы же следователь, Арсений! Наверняка, вам приходилось выслушивать еще и не такие истории! Как это называется – показания, да?

Арсений кивнул.

– Вот-вот. Конечно, их аккуратно записывали, потом проверяли, находили нестыковки или наоборот – подтверждали. Так что вы хотите от меня? Я ответил на вопрос, что связывало Лина, Богдана и Алину? Ответил. Пойдем дальше или хватит с вас?

«Странный у него характер, – подумал следователь, – какими-то кусками, как мозаика. То сидит, спокойно разговаривает, то вдруг взрывается, как бомба».

Он вообще был весь какой-то странный, коллекционер солдатиков и бывший Носитель Марк Сивур. Спокойно впустил в квартиру незнакомца, который мог оказаться кем угодно, но дергается на каждый шорох за окном. Страх и желание выговориться развязали ему язык, но потом наверх прорвалось недоверие, боль за погибших друзей, перерастающее чуть ли не в ненависть.

Что-то было не так со всей этой красивой и абсолютно неправдободной теорией про Носителей. И Марк знал – что. Потому и боялся так сильно.

– Я бы хотел выяснить все до конца. Кто и почему убил Круковского, как погиб Шаллек и Редеко, есть ли связь между всеми тремя смертями. Все, что вы рассказываете, Марк, согласитесь несколько… э-э…

– Бредово.

– Скорее, фантастично. В нашей практике ничего подобного, понятное дело, не встречалось. Поэтому прежде чем, как вы выразились, записывать показания и проверять факты, я должен хотя бы просто поверить в Носителей. Выстроить вашу теорию в некую систему.

Коллекционер кивнул.

– Согласен. Давайте устроим небольшой перерыв. Согласны? Я смогу наконец вспомнить обязанности радушного хозяина. Ваш рассказ про смерть Богдана, честно признаться, настолько выбил меня из колеи, что я забыл обо всех правилах приличия.

– Что вы, Марк!

– Как это обычно спрашивают в фильмах: не хотите ли что-нибудь выпить? – Марк поднялся, вышел из комнаты, стуча костылем. С кухни его голос доносился несколько приглушенно. – У меня есть неплохой коньяк, Богдан привез в прошлый раз. Хотите? Или вы на службе, и кроме чая ничего не употребляете?

– Если в умеренных дозах – почему бы и нет. Будем надеяться, что старший прокурор сегодня не вызовет меня к себе. Вам помочь?

– Нет, спасибо, я уже иду.

Сивур вернулся в комнату, толкая перед собой небольшой столик на колесах. Сверху, на небольшом отполированном до зеркального блеска подносе стояла пузатая бутылка «Имперского» и пара узких рюмочек. В отдельном блюдечке – золотистая россыпь нарезанного кружками лимона. Марк разлил коньяк, протянул рюмку.

– Давайте Богдана помянем. А то мне до сих пор даже не с кем было. Я знаю, сейчас не принято, но у меня старое воспитание и старые взгляды. Уважите?

Арсений опрокинул «Имперский» единым залпом, не разбирая вкуса.

Выпили. Помолчали.

Сивур снова сел, с опаской посмотрел в окно.

– Когда умерла Алина, мы помянули ее вчетвером: я, Ника, Богдан и Лин, – сказал он. – За Шаллека мы выпили вместе с Круковским, Ника не смогла приехать. А теперь за самого Богдана… – Он налил себе еще, пригубил, поморщился. – Странно и страшно. Поминаем человека тем же самым коньяком, который он когда-то принес. Вроде бы даже есть какая-то примета.

– Хорошая?

– Не помню. Скорее – плохая. Какая может быть хорошая примета, связанная с покойником?

Марк прикусил лимон, плеснул еще Арсению, долил себе. Следователь медленно перекатывал коньяк по стенкам рюмки, разглядывая свое отражение на янтарной поверхности.

Мысли были невеселые: «Как подшить к делу подобные показания? Но самое интересное – это как я пойду к Каину с подобной теорией. Гм. Будет поставлен рекорд по скоростному вылету из прокуратуры! Проверять? Но как, если почти не осталось свидетелей?»

– Скажите, Марк, вы когда-нибудь слышали от Круковского о новых Носителях? Может, он нашел кого-то еще, но не был до конца уверен… может, предполагал…

– Нет, – твердо сказал Сивур. – Богдан постоянно искал. Только и делал, что искал, постоянно говорил об этом. Про Алину я узнал недели за две, задолго до того, как он смог с уверенностью все подтвердить. Если бы он нашел кого-то еще… я бы знал. Да и Алина бы рассказала, и Шаллек тоже.

– Что значит – «нашел»? Вы как-то друг друга чувствуете? Узнаете в толпе? Какой-то сигнал или что-то в этом роде…

– Вы что, думаете, мы Горцы какие-нибудь? – раздраженно ответил Марк. – Дунканы Маклауды? Нет, когда два Носителя сидят рядом, голова у них не болит, сердце не колит и в заднице не свербит тоже!

– Не кипятитесь, Марк! Я не хотел вас обидеть.

Взгляд Сивура несколько смягчился.

– Извините. Просто вы это так спросили, – он сделал неопределенный знак рукой, – с иронией, что ли. Нет, скорее даже с насмешкой. Нашли отдаленную параллель в кино, вот и спросили. А у нас с вами не красивый зрелищный боевик и не модный мэйнстримовский роман. У нас все по-другому. Я не знаю, верите вы мне хотя бы наполовину, но для меня все это долгое время было повседневной жизнью, а потом – жизнью моих близких друзей. Они погибли, Арсений, почти все погибли. И не в красивых позах на телеэкране, а на самом деле.

– И все же, Марк… только, пожалуйста, не обижайтесь больше, я просто хочу понять. Скажите, могут ли Носители ощущать друг друга?

– Я уже говорил вам, Богдан разработал систему тестов, но он – человек науки, во всем видел систему, теоремы, выкладки… Как я сейчас понимаю, наш… – он грустно улыбнулся, – их дар очень личная вещь, каждый понимает и чувствует его по-своему. Лин утверждал, что сможет безошибочно распознать Носителя, побеседовав с ним хотя бы полчаса. Думаю, в его уверенности есть доля истины, ведь он – поэт, умел работать со словами, знал их силу. Но ему никого выявить не удалось, так что это лишь голая теория, ничем не подтвержденная. Алина считала, что легко почувствует другого Носителя так же, как она знает всех ребятишек в своей группе: кому снится кошмар, у кого поднялась температура или сползло одеяло. Но и ей так ни раз не удалось проверить свои способности на практике. И Лина Шалека, и меня, и саму Алину заметил Богдан – через знакомых узнал характер, привычки, потом уговорил пройти тесты под видом медицинского обследования, убедил логикой и фактами.

– А пятый из вас? Точнее – пятая. Женщина, про которую вы говорили.

– Ника? Она пришла сама. Познакомилась с Алиной прямо на улице и все ей выложила. Сказала, что, мол, «видит нашу обособленность». Просто видит – и все. Она же подтвердила, что я… ну… перестал…

– Перестали быть Носителем?

– Да. Она больше не видела меня.

– Кем работает Ника, не помните?

– Я не спрашивал, а она не рассказывала. Богдан как-то сказал, что она училась в Имперском юридическом университете. Была там одна неприятная история, – какая он не сказал, – и Нике пришлось уйти. Работала почти по специальности, но в низшем звене, потому что без диплома. Вроде бы имела отношение к судебным инстанциям или что-то похожее.

– А сколько ей лет примерно?

– Она самая молодая из всех нас – вряд ли ей больше тридцати. Знаю, что вы дальше захотите узнать: как выглядит, приметы? Да? – спросил Марк, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Рост средний, ниже меня… ну, около метра шестидесяти, волосы черные, подстрижены коротко. Одевается несколько консервативно, я бы сказал – строго. Глаза… глаза не помню. О! Очень любит духи «Сензо».

– Откуда вы знаете?

Сивур улыбнулся. Едва заметно, тенью улыбки, но все-таки улыбнулся. Поставил рюмку на столик и сказал:

– Как-то раз Богдан сказал, что у нее скоро день рождения. Долго думали, что подарить, затянули чуть ли не до последнего дня. Помог случай. В субботу, как всегда, все собрались здесь. Ника приехала раньше всех, мы немного посидели, немного поговорили. Так, о пустяках. Я попытался сделать неуклюжий комплимент, сказал, что у нее чудесные духи. Она расцвела, сказала: это мои любимые, «Сензо». Ничего другого не выношу. Вечером я шепнул обо всем Богдану. Сами понимаете, что мы вручили Нике на день рождения.

– Хорошо, с этим ясно, – Арсений сделал пометку в своем блокноте: «Ника, юридический университет, суд, рост ~160, волосы черные, короткие». – Смотрите, что получается, Марк: Круковский подходил ко всему с научной точки зрения, Шаллек надеялся проверить словом, Алина – просто чувствовала… А как ощущали других Носителей вы?

– Скажу честно, я так и не смог до конца в этом разобраться. Просто, когда они все собирались у меня или когда мы виделись с Богданом, мне становилось… черт, не знаю, как сказать! Спокойно, что ли. Уверенно. Знаете, когда я еще был здоров, – Марк слегка пошевелил больной ногой, – я работал инженером на горных выработках. В Империи. Там произошел взрыв, меня контузило… впрочем, это неважно. Так вот, как мне кажется, похожее чувство у меня появлялось, когда я точно знал: штрек проложен правильно, техника безопасности соблюдена, крепление надежно.

– Получается, что каждый из вас чувствовал других в соответствии с профессиональными навыками?

– Не знаю. Это всего лишь версия. Поймите, Арсений, ни у кого из нас не было информации, накопленного опыта! Ни у кого, даже у Богдана! Наша пятерка стала собираться вместе чуть больше девяти лет назад, через два года после распада Империи. Все, что я вам рассказываю, лишь предположения и версии, ничего больше. Связи с другими Носителями у нас отсутствовали, кроме редкой и очень осторожной переписки. Мы даже не представляли, есть ли еще в Североморье группы вроде нашей! В Империи – да, знали нескольких, в основном благодаря старым связям Богдана и Лина, в Ойкумене нашли кое-кого через осторожные объявления в газетах. А у нас – ноль. Больше никого.

Марк допил свою рюмку, аккуратно поставил ее на стол. Арсений заметил, что руки у коллекционера заметно дрожат.

– И вот это меня больше всего пугает.

– Что именно?

– Тот факт, что у нас никого больше нет. Ника – последняя. И это страшно.

– Вы все время говорите загадками.

– Никакой загадки нет. Все очень просто, Арсений. Очень просто. Пять лет подряд кто-то охотится за Носителями, уничтожая одного за другим. И от этого жизнь во всем мире катится все быстрее и быстрее в пропасть. Посмотрите ночной выпуск новостей – днем половину не показывают, чтобы не травмировать детей, хотя они и так все знают лучше нас. Лучше всего ойкуменские новости, там меньше пафоса, просто перечисление фактов. Что вы увидите? Локальные конфликты, терроризм групп и целых государств, падение правительств, насилие на улицах, кровь, смерть, войны за «белую пыль» и «черное золото»… Мне кажется, в некоторых странах, особенно на Ближнем Востоке и за Великим океаном Носителей осталось совсем мало. Кое-где их перебили совсем, разве что прячутся по лесам один-два человека. А теперь представьте, что начнется в нашей маленькой стране, если погибнет Ника. Последняя. Я надеюсь, что есть кто-то еще, очень надеюсь. Ведь если ее убьют…

Арсений покачал головой, маленькими глотками выцедил коньяк. Что можно ответить на подобные излияния? Человек доказывает тебе некие факты, считая их единственной и абсолютной истиной, а ты ему: успокойтесь, все это полный бред!

Лучше промолчать.

– Я знаю, как это выглядит со стороны, – сказал Марк. – Наверное, я смешон. Но Нику все равно надо найти. И приставить к ней охрану. Объясните это как угодно: что она ценный свидетель, что на ее жизнь готовится покушение…! Я не знаю ваших порядков, да это и не важно. Постарайтесь защитить ее. Иначе все может накрыться к ‹…› матери!!!

Матерный загиб так не вязался с обликом самого Сивура, с полками, набитыми фигурками солдатиков, больше всего похожими на случайно попавший в эту комнату шкафчик с игрушками из детского сада, что Арсений на какое-то мгновение даже опешил.

На лбу Марка выступил пот. Он промокнул его рукавом рубашки, бессильно уронил руки на подлокотники кресла. Помолчал, прикрыв глаза.

– Можете называть это как угодно – паранойей, бредом старого маразматика, сумасшествием. Но я вам скажу одно: такое уже было однажды. В Ойкумене, в 1939 году, двадцать девять, понимаете, почти ТРИДЦАТЬ Носителей из разных стран летели на Мировую Спартакиаду. Из-за плохих погодных условий самолет сбился с курса, попал в туман и разбился. Все погибли. Я думаю, не нужно напоминать, что случилось потом.

Арсений спросил недоверчиво:

– Откуда такая информация?

– Я уже говорил: мы переписывались с Носителями из Ойкумены. Некоторые мифы и факты дошли до нас через них. Про охоту они же нам рассказали, призывали быть осторожнее. Сказали, что сами потеряли двоих. А потом письма перестали приходить. Мы ждали месяц, два, полгода, снова давали объявления в тех же самых газетах, но никто не отозвался.

– Скажите, Марк, а где сейчас эти письма?

– Не знаю. Наверное, на квартире у Богдана. Вы что, не обыскивали ее?

– Боюсь, вы не совсем верно представляете себе нашу работу. Я не могу дать санкцию на обыск квартиры, пока считается, что Круковский погиб случайно. Он не подозреваемый и не свидетель, никакой связи между ним и бандитами, затеявшими перестрелку, – нет. Пока у нас нет доказательств, что стреляли именно в него.

– Но его же убили!

– Да, это так. Но если мы начнем обыскивать квартиры направо и налево, нас смешает с грязью и собственная пресса, и ойкуменская. В законе прописаны определенные нормы, которым мы должны следовать. А вместо того, чтобы менять закон, президент предпочтет заменить десяток людей в прокуратуре. Ладно, мы отвлеклись. Вы не помните, Марк, откуда приходили письма?

– С северо-запада Ойкумены, судя по штемпелю – из Гельголанда. Но вряд ли они там живут. Корреспонденция передавалась анонимно, через курьерскую фирму. Мы тоже так делали. Все боялись – и мы, и они. Но ойкуменцы были запуганы до предела.

«Боюсь, они сумели передать свой страх и вам», – подумал Арсений.

И тут Марка понесло. Он попытался пересказать одно письмо, путался, перескакивал с одного на другое, потом бросил.

– Вы понимаете, что может случиться! Подумайте только!

Чувствовалось, что в свое время подобные темы обсуждались не раз – сейчас Марк сбивчиво, но с непоколебимой уверенностью, рисовал перед Арсением страшные картины: войны, тирания, диктатура – практически конец света.

– Нужно отыскать Нику! – настойчиво повторял Сивур. – Отыскать и защитить, иначе может произойти все, что угодно.

Судя по всему, на Марка подействовал выпитый коньяк. За время беседы он выпил рюмок семь-восемь и теперь за это расплачивался. Нельзя сказать, что речь его была бессвязной, – нет. Вообще склонный к резким перепадам настроения, от алкоголя он еще быстрее загорался и также быстро затихал. Вот и сейчас, выпалив последнюю тираду, он как будто потух: откинулся в кресле, полуприкрыл глаза. Прошептал:

– Если Ника уже погибла, шансов у нас практически нет…

Чтобы успокоить его, Арсений сказал:

– Не волнуйтесь, Марк, я сейчас позвоню, скажу, чтобы ее нашли. Все будет хорошо.

– Что вы меня, как маленького уговариваете! Все еще не верите!

Следователь предпочел промолчать. Достал из внутреннего кармана сотовый, набрал номер собственного кабинета:

– Алло, Глеб? Это Арсений.

– О! – восхитился напарник, – Сам Командир, мистер Большое Начальство звонит. Вовремя, у нас тут без тебя просто сумасшедший дом.

– Перестань веселиться и пиши. Готов?

– Нет, но постараюсь.

В этом был весь Глеб. Даже получасовой нотацией не удавалось выбить из него извечную склонность к зубоскальству. Проще принимать его таким, какой он есть. С шутками, витиеватой способностью выражать своим мысли, нелюбовью к североморцам и старыми анекдотами.

– Имя – Ника, возраст – между тридцатью и сорока, рост около ста шестидесяти, волосы черные, короткие, училась в Имперском юридическом университете, но не закончила. Возможно, работает в суде, службе приставов или смежных структурах.

– Записал?

– А фамилия у нее есть? Адрес? Телефон?

– Вот ты мне их и скажешь. Лучше всего – сегодня вечером. Сможешь?

Глеб чуть не задохнулся от изумления.

– Да… я… ты… да ты представляешь, сколько придется запросов сделать?! Сколько всякого мусора перерыть?!

– Нет, – честно ответил Арсений, – не представляю. Тебе виднее. Но эта информация мне очень нужна. Кроме тебя, надеяться больше не на кого. Свидетель вспомнил все, что смог.

– Ладно, – ответил напарник, смягчившись. Очень он любил, когда начальство высоко оценивало его способности. – Сделаю все, что могу. Вечером не вечером, но завтра, надеюсь, будет.

– Спасибо.

Арсений хотел отключиться, но Глеб не был бы Глебом, если бы не закончил разговор в своем репертуаре:

– Да не за что! Слышал новый анекдот?

– Глеб, потом, хорошо. Я приеду, и ты мне все расскажешь.

– Когда?

– Что – когда?

– Когда приедешь? А то тебя тут спрашивают все время…

– Кто, например.

– Ну, один раз звонил Каин, потом с телевидения раза три…

– Что хотели?

– Тебя хотели! А подайте, говорят, нам следователя прокуратуры Арсения Догая, мы его хотим.

– Черт с ними. Перезвонят. Кто еще?

– Некий старший лейтенант Роман Вебер из «Прибрежного» сказал, что…

Телефон пикнул и зашипел, потеряв соту. Здесь, в самом далеком районе от центра это было совсем не удивительно. Арсений посмотрел на индикатор: антенка, изображавшая качество соединения, светилась еле-еле.

– Марк, где у вас телефон.

Сивур указал подбородком на черную радиотрубку, лежащую на тумбочке. Кнопки на ней стерлись от постоянного употребления, но в целом аппарат работал прекрасно.

– Глеб?

– Что у тебя со связью?

– Я в Хольмграде сейчас, здесь сотовые плохо берут.

– А-а… Тогда дублирую: старший лейтенант Роман Вебер из «Прибрежного», сказал, что кто-то пытался вскрыть опечатанную квартиру.

Арсений похолодел.

– Кто? Тьфу, когда?

– Сегодня утром участковый пришел проверять сохранность пломб, а они сорваны. Квартира вскрыта, причем довольно умело. На первый взгляд ничего не пропало, они сейчас смотрят. Спрашивал, что делать. Я сказал, чтобы ничего не трогали и опечатали заново. Не их компетенция.

– Проклятье! А почему ты мне не позвонил?

– Я звонил, у тебя трубка не отвечает. А как ты проявился, так слова вымолвить не дал – садись, пиши, ищи…

– Ладно, потом будешь несчастного изображать. Дай-ка мне лучше телефон «Прибрежного».

– Записывай. 793—221-414.

– О’кей, спасибо. Если что-то новенькое будет – сразу звони мне. Марк, – Арсений обернулся к Сивуру, – можно оставить ваш номер? А то у меня трубка не берет.

– Пожалуйста.

– Глеб, я сейчас у Марка Сивура, свидетеля. Телефон записан в еженедельнике на моем столе. Посмотри.

– Сейчас, – в динамике что-то зашуршало, потом снова возник Глеб: – Нашел. 971—833-546. Этот?

– Он самый.

Арсений нажал на отбой и набрал номер ОВД «Прибрежное». Но, к сожалению, старшего лейтенанта Вебера на месте не оказалось.

– На происшествии, – коротко пояснил дежурный и повесил трубку.

– Что-то случилось? – спросил Марк.

– Случилось. Сегодня ночью кто-то сорвал печати и проник в квартиру Круковского. Зачем – неизвестно.

Никогда еще Арсению не доводилось видеть, чтобы человек бледнел с такой скоростью. Сивур побелел, как мелованная бумага, сглотнул и, вцепившись пальцами в подлокотник, сказал:

– Письма! Они искали архив Богдана!!

– Кто они, Марк?

– Как это кто?! Те же, что убили всех наших. Шаллека, Богдана, Алину, всех! Они хотят найти Нику и заодно выйти на других Носителей – из Ойкумены и Империи. Почему, почему вы сразу не обыскали квартиру?!!

– Успокойтесь, – следователь налил в рюмку немного коньяка, протянул Сивуру, заставил выпить. – Нику уже ищут. Завтра мы на нее выйдем.

– Завтра будет поздно!!! Что если ее убивают прямо сейчас?!

– Но мир еще не рушится, Марк…

Внезапно коллекционер с неожиданной силой схватил Арсения за плечо.

– Вы правы! Как я мог забыть?

– О чем?

– Ведь никакого ухудшения обстановки нет, правда? Страна не катится под откос, банды в открытую не бродят по улицам…

«Как, наверное, хорошо в наше время быть домоседом, – подумал Арсений. – Никуда не выходить, ничего не видеть. Конечно, телевизор то и дело показывает какие-то кровавые ужасы, но это где-то там, далеко… а если у нас, то редко, редакторы новостных программ стараются разбавлять чернушные сюжеты историями про детеныша белого носорога, родившегося в зоопарке, или о фестивале детской песни в Онкоцентре».

А если и выходить – то лучше не смотреть по сторонам, не замечать очевидного. Привычно нырять в автобусное нутро, полчаса езды до офиса, стол, компьютер, звонки, деловые бумаги, немыслимые ноги шефовой секретарши.

Но в стране около миллиона бездомных подростков, что вынуждены продавать себя ойкуменским туристам ради куска хлеба, и почти легально действует центр по усыновлению детей, которых на самом деле вывозят в западные орган-банки, как доноров.

Место самого мелкого клерка в Таможенной службе стоит как однокомнатная квартира. Но желающие платить находятся почти всегда, потому что знают: деньги вернутся сторицей.

Банды в открытую бродят по улицам, ощущая себя хозяевами жизни. Они пока еще не трогают простых граждан… если не считать, конечно, досадных случайностей, вроде истории с Круковским. Пока не трогают. Но что будет, если Империя достроит, наконец, нефтеналивной терминал и проложит газопровод по дну Проливов. Что тогда?

«Господи, неужели все это правда? Вот так просто, от горстки людей зависит равновесие мира. Вот удивился бы тот ойкуменский политик, старая лиса, который сказал, что никогда, мол, в истории столь много людей не были столь многим обязаны столь немногим. Как оказалось, такое случается в истории сплошь и рядом».

Сивур продолжал что-то говорить. Арсений прислушался:

– Если еще не произошло, значит, кто-то из наших успел передать свой дар перед смертью. Скорее всего, Богдан. Ведь он погиб последним, понимал, что вслед за Шаллеком и Алиной смерть настигнет и его, а потому – передал силу.

– Подумайте, Марк, с кем Богдан общался, кроме вас четверых, может, он кого-то упоминал?

– К нему часто заходили студенты из высшего медицинского, ну, из преподавателей он тоже многих знал. В конце прошлого года он много говорил о какой-то аспирантке, даже думал одно время, что она – Носитель, но потом, через пару месяцев, узнал, что она преспокойно отправила в дом престарелых любимую бабушку, у которой жила в детстве. Помню, он очень расстроился.

– Когда это было?

– Я же говорю: в конце прошлого года, зимой, как раз после пожара в доме у Алины…

– Что?! Какого пожара?

– Обыкновенного. Квартира у нее чуть не сгорела, хорошо пожарные вовремя подоспели. Потушили, а потом говорят: наркоманы, мол, дверь подожгли, думали, если кто дома есть, переполошится – откроет, а они его – хрясь по голове! Но Алина не поверила. Да и Богдан с ней согласился. Так что с первого раза им убить ее не удалось.

Арсений почти физически ощутил, как паранойя Марка захватывает и его.

– Господи, кому «им»?!

– Если б знать… Алину они все-таки убили. Но пока все еще не разрушилось окончательно, значит, хотя бы один Носитель еще существует. Может быть, это Ника. Ее надо найти и дать ей защиту!

– Ищем, Мрак, не волнуйтесь. Мой напарник отлично работает с базами, он сейчас носом землю роет. Если хоть какая-то зацепка попадется – найдет он вашу Нику.

– Она не моя, Арсений, она теперь и ваша тоже. Я вижу, вы постепенно начинаете склоняться к тому, чтобы мне поверить. Надеюсь, вы не потратите слишком много времени на раздумья.

Следователь хотел подтвердить, что да, почти; вот бы еще пару свидетелей найти, доказательства, но Сивур остановил его:

– Слушайте. Если Нику уже… уже нашли, тогда остается еще один шанс. Где-то существует наша последняя надежда, новый Носитель, которому Богдан передал свой дар. Необученный, неопытный, но – есть. Ищите кого-то среди окружения Круковского, он не мог уйти просто так, слишком уж ответственно Богдан относился к своему дару. Этот человек, так же как все остальные Носители, сейчас должен отличаться кристальной честностью и невиданной для нашего времени щепетильностью.

– Почему только Круковский? Почему вы думаете, что ни Шаллек, ни Алина Редеко не передали свой дар?

– Я только предполагаю, Арсений. Надеюсь, что и они успели. Надеюсь… но не верю. Мы с Богданом долго говорили на эту тему. Лин умер в полном одиночестве, в пустом доме, вокруг не было никого, кроме убийц. Он бы не отдал им свой дар никогда.

Марк окончательно поддался страху и… алкоголю. Речь его замедлилась, он перескакивал с одной мысли на другую.

– Может, они потому и убивают нас, чтобы забрать Совесть себе. Только Лин не тот человек, кому ни попадя свой дар не отдаст… Про Алину я тоже все знаю, меня вызывали ваши, из прокуратуры… повезли на опознание, да еще задавали кучу глупых вопросов… Я помню, как там все было. Ее сбила машина посреди пустынной улицы, вокруг никого не было, автобус успел отъехать от остановки. Кому она могла отдать? Кроме тех, конечно, кто в машине сидел…

– А заранее? Вы говорили, что Носитель задолго предчувствует свою смерть. Может, Шаллек и Алина все же успели?

– Проверьте, обязательно проверьте, Арсений. Но вероятность очень мала. Предчувствие собственной гибели тоже сугубо индивидуально… оно ведь тоже основано на профессиональных навыках. Богдан наверняка его просчитал, Шаллек излил в стихах…

Следователь вздрогнул.

«Как там было?… „Грустно видеть у дороги дней ушедших обелиски. И лукавят уже ноги, и конец пути уж близок…“

Так вот значит, какой ты был, певец имперской мощи Лин Черный! Знал о собственной смерти, но не боялся ее, встретил, как подобает истинному поэту – до последнего вздоха слагая слова в рифмованные строчки. И не остановился даже тогда, когда услышал шаги за спиной».

– …А вот Алина просто почувствовала. Мне читали материалы дела – там сказано, что она почему-то вышла за две остановки до собственного дома… Или за три? Не помню. Зато помню, как меня спрашивали, не было ли у нее там знакомых. Наверное, потому и выскочила, что ощутила близость собственной смерти. Думала, что автобус в аварию попадет или еще что-нибудь подобное… Но все оказалось совсем не так. У Богдана все записано. А! – Коллекционер хлопнул себя по лбу, приподнялся, покачиваясь, и, забыв костыль, сильно припадая на искалеченную ногу, побрел куда-то в дальний угол комнаты. По дороге он чуть не налетел на столик и толкнул коробку с солдатиками. Слава богу, она устояла.

Марк порылся в одном из ящиков, бесцеремонно разбрасывая раскрашенные фигурки по полу. Наконец нашел, что искал, и радостно сказал:

– Вот она! – В руках Сивур держал потертую тетрадь в коричневой обложке с чешуйками, словно кто-то обернул бумажные листы в настоящую крокодиловую кожу. – Богдан привез с какой-то медицинской конференции, сказал, что вручали всем участникам. Сюда он как раз все и записывал.

– Что – все?

– Ну, это был его талмуд, сборник записей… нечто вроде дневника.

Нетвердой походкой Марк дошел до кресла, с трудом сел. Арсений хотел помочь, но коллекционер отстранил его движением руки.

– Спасибо, я еще не настолько беспомощен. Вот, держите лучше тетрадь. В ней много интересного, надеюсь, окажется полезной… Месяца полтора назад Богдан неожиданно приехал ко мне и оставил ее на хранение. Сказал: «Если вдруг со мной что-то случится, пусть будет у тебя».

– Вы думаете, он уже тогда просчитал собственную смерть?

Наверное, не стоило распрашивать Сивура дальше, наверное, ему нужно было дать отдохнуть, успокоиться, выспаться наконец. Но Арсений упорно давил в себе жалость: в таком состоянии человек не слишком контролирует свой язык. А значит, вполне может сказать все, что думает. Правду.

А ее больше всего не хватало в этом деле. Правды и ясности.

– Прочтите, не пожалеете. Там очень много отвлеченных рассуждений… Богдана, но есть и полезные факты. Например – кое-что из природы Носителей. Круковский сам проводил эксперименты… да и Алина с Никой ему во многом помогали.

Следователь взял тетрадь, пролистал несколько страниц. Бумага была густо исписана крупным, размашистым почерком, на полях стояли знаки восклицания, галочки, а то и короткие комментарии. Иногда попадались строчки, написанные другой рукой, скорее всего – женской.

Коллекционер клевал носом, глаза его были закрыты. Арсений понял, что он избавился от вечного страха – отдал самую опасную, по его мнению, вещь, смертельную, как тикающая под кроватью адская машина, да еще вдобавок переложил ответственность на чужие плечи. Умиротворение и спокойствие накатили с невиданной силой, наложились на небольшое алкогольное опьянение, и Сивур поплыл.

– Последний вопрос, Марк. Скажите – Носители носят свой дар с рождения? Или получают его извне.

– Нет, – ответил тот, встрепенувшись, – вроде бы нет. Мы с Богданом в свое время тоже задумались над этим вопросом… там, в тетради все есть. И сам Круковский, и Лин, и Ника, и Алина – все, кого я знал, вспоминали свои плохие поступки в детстве, юности, некоторые даже совсем недавно.

– То есть дар всегда приобретенный?

– Ну, в общем, да. Почти всегда.

Марк что-то недоговаривал. Сознательно или случайно, но не договаривал.

– Почему почти? – спросил Арсений. – Вы знаете об исключениях?

– Понимаете, – неохотно ответил Марк, – среди нас ходили слухи, только слухи, непроверенные, что такой человек существовал. Один. Первородный Носитель, который якобы обладал невероятной силой и мог передавать свой дар другим.

– В смысле? Вы сказали, что каждый Носитель, предчувствуя собственную смерть…

– Вы не поняли. Он может делиться даром. Делиться, а не передавать перед смертью. Говорят, что он родился в семье Носителей. Алина, наслушавшись всех этих идей, считала, что от их с Лином любви… – Марк с грустью посмотрел на Арсения, – может получиться такой же.

– А где настоящий Первородный Носитель?

– Никто не знает. Это лишь слухи, не более. Говорят, что при Империи он был еще жив, но так ли это на самом деле?… Мифы, Арсений, редко оказываются правдой, хотя одним своим существованием поддерживают веру.

Сивур уронил голову на руки и замолчал. Арсений поначалу испугался, бросился к Марку щупать пульс, бить по щекам и… остановился. Коллекционер солдатиков спал. Измученный эмоциями и коньяком, организм не выдержал и отключился.

«Марк! Спасибо за информацию. Нику обязательно найдем. Буду держать вас в курсе. Догай».

Записку следователь положил на столик, прикрыв блюдечко с лимоном. Не заметить ее было невозможно.

Потом Арсений сунул тетрадь в портфель и, пройдя через прихожую, вышел на лестничную площадку, аккуратно прикрыв дверь за собой.

Замок клацнул, и Марк Сивур остался один на один со своими страхами.

13

Концерт был великолепен.

Вообще весь день прошел как в сказке. Сначала Ксюха до двух провалялась в постели, радуясь, что не нужно вскакивать, торопиться бежать куда-то… Потом, когда солнце перевалило за полдень, забралось в окно и кинуло на кровать солнечный лучик, от которого сразу стало неимоверно жарко, она вскочила, торопливо распахнула окно и побежала умываться.

После был кофе, вроде бы обычный утренний кофе, если не считать того, что было время его сварить и выпить! Не заглотнуть разом полчашки, шипя и обжигаясь, а спокойно насладиться вкусом, ароматом и всем прочим, что отличает молотый кофе от растворимого.

А в три часа позвонил Мартин:

– Ксения? Привет. Ну что, идем сегодня? Ты не передумала?

– Нет, с чего ты взял?

– Ну, я пытался тебе дозвонится вчера. Никто не брал трубку. Думал, уехала куда-нибудь.

Ксюхе стало стыдно. Как раз вчера, находясь не в самом хорошем настроении, она решила отгородиться от внешнего мира. Не появляться на улице, отключить телефон, сократить, в общем, контакты… Как ни храбрись, а события последних дней изрядно потоптались по нервам. Сама себя уговаривая не бояться, Ксюха будто бы невзначай подходила к окну и, прикрывшись занавеской, высматривала во дворе дома темно-синюю «астру».

Машина не появлялась, подозрительные фигуры тоже, по крайней мере, в пределах прямой видимости, но спокойнее почему-то не становилось.

Ксюха вздрагивала от грохота открывающихся лифтовых дверей за стеной, а распахнутая ветром форточка чуть не довела ее до инфаркта.

Тогда она и решила окопаться в безопасном нутре собственной квартиры.

И телефон выключила. Подумала: ну кто, в самом деле, может позвонить, кроме Инки или Кристины? С подругами сейчас лучше не разговаривать, разом почувствуют: что-то не так, выпытают всю правду, а потом еще приедут спасать целой бригадой.

А тут оказывается, Мартин звонил весь день…

– Извини, просто настроение вчера было ни к черту. Вот я и выключила телефон.

– А сегодня? – осторожно поинтересовался Мартин.

– Что – сегодня?

– Какое настроение?

– Самое радужное! – выпалила Ксюха и решила, что пришло время немного пококетничать. – И знаешь, почему?

– Нет.

«Какие же парни бывают непонятливые!»

– Потому что иду с тобой на концерт!

– Правда? – обрадовался Мартин. (На заднем плане Ксюха услышала тихие переборы струн – видимо, во время разговора он настраивал гитару к предстоящему концерту.) – Ну, тогда говори, где и когда тебя встречать? Начало в восемь, мне надо приехать хотя бы к половине, чтобы успеть поговорить с Мобиле, местным ди-джеем.

– Давай, я подъеду к институту часам к семи. Нормально?

– А пораньше никак? Может, мне за тобой заехать?

Ксюха поняла, что если это допустит, тогда, вместо расслабухи, ванной и упоительного копания в немногочисленных шмотках – надо же выбрать в чем идти! – придется заняться уборкой. Увидев бардак в ее квартире, Мартин будет в шоке.

«Ужас!»

Она энергично замотала головой, потом сообразила, что собеседник ее не видит, и сказала:

– Нет-нет, зачем. Я сама приеду, когда скажешь. Между прочим, не маленькая уже!

Мартин усмехнулся:

– Ну, тогда собирайся, «немаленькая». Жду тебя у главного входа в полседьмого. Не опаздывай!

– Только если на пять минут, как и положено девушке…

– …которой никогда не хватает времени, чтобы в последний раз попудрить носик, – подхватил он. – Знаю, знаю.

Конечно, она опоздала больше, чем на пять минут, хотя и вышла из дома вовремя. Но дурацкий автобус приехал не по расписанию, да еще тащился еле-еле по длиннющему проспекту, Ксюха даже хотела выскочить и подтолкнуть его сзади. Для ускорения.

Но Мартин ругаться не стал, наоборот – осыпал комплиментами и преподнес букетик тюльпанов. Даже что-то такое выдал: мол, идеально подходят к твоим волосам, и все такое.

По мнению Ксюхи красные тюльпаны никак не подходили к ее темно-русым прядкам, но сам комплимент она оценила. Не зря, выходит, так долго расчесывалась, а потом старательно приводила волосы в строго запланированный беспорядок.

Мартин усадил ее в несколько пошарпанный, но все еще крепенький «струдер», расположился рядом, аккуратно пристроил на коленях гитару, заботливо помещенную в чехол. За рулем машины сидело нечто настолько волосатое, что даже когда оно обернулось знакомиться, Ксюха так и не смогла разглядеть лицо.

– Это Кирилл, – сказал Мартин, – наш бессменный аутофарер. Кирилл, знакомься – это Ксения.

– Привет, – сказало волосатое нечто. – Ну что, едем?

Ксюха кивнула.

Клуб оказался не так уж и далеко – минут тридцать езды. Зря Мартин переживал, что они могут не успеть. В семь десять лихой Кирилл тормознул у тяжелых железных створок, разрисованных звездами всех цветов и форм.

– Приехали.

Мартин вылез наружу, галантно подал Ксюхе руку. Выбираясь, девушка на мгновение ощутила, какая она у него крепкая и надежная. Как и положено настоящему рыцарю.

– Ты здесь была когда-нибудь?

Она честно покачала головой.

Сам по себе вход в клуб не слишком впечатлял. Дверь обрамляли грубо сработанные колонны, сходящиеся на высоте метров трех. На них опирался стилизованный купол с продольной щелью, откуда торчала подзорная труба. Видимо, все это должно было изображать астрономическую лабораторию. Вдоль трубы яркими буквами шла надпись: «Звездопад». В «е», «о» и «а» дизайнер вмонтировал колечки разноцветных светодиодов, так что ночью буквы, видимо, сверкали и переливались.

Сейчас, во время совсем коротких летних ночей, лампочки не включали.

Играли много всего, Ксюха отбила себе все руки, когда аплодировала, да вдобавок еще и охрипла, подпевая. Правда, Мартин все никак не выходил, она даже подумала: «А вдруг его участие в концерте отменили, и он сейчас сидит за кулисами, переживает, что вытащил ее сюда, а сам…»

Что «сам», решить она не успела, потому что на сцене как раз появился Мартин.

Он сказал несколько слов, каких – Ксюха не расслышала, потому что следила за его руками. Они подтянули колки, попробовали струны, снова подтянули, потом придвинули поближе микрофон…

И Мартин начал.

Лишь теперь она поняла, что во время Инкиной вечеринки он играл не в полную силу. Там он пел для своих, для себя, для души, но в то же время, наверное, не раскрывался до конца. В «Звездопаде» Мартин выкладывался весь, словно вызывал самого себя на какое-то одному ему ведомое соревнование.

Ксюхе очень хотелось верить, что он играет для нее.

Сначала был знакомый «Чайф», потом «Пикник», несколько песен из «Воскресенья». Неизменный для любых гитарных вечеринок «Мусорный ветер».

Каждую песню встречали и провожали аплодисментами. Мартин играл их по своему – некоторые быстрее оригинала, некоторые медленнее, поначалу было непривычно, казалось даже, что так петь нельзя, неправильно, но потом, когда куплет за куплетом в подобной трактовке брали за душу особенно сильно, зал замирал, а в конце взрывался бурной овацией.

И вдруг Мартин сказал:

– А сейчас я спою несколько песен собственного сочинения, если вы не против.

Слушатели обрадованно закричали:

– Давай!

– Ма-артин!

– Ждем! Давай!

– Глас народа – глас божий, – улыбнувшись, процитировал Мартин. – Тогда я начинаю. Первая песня называется «Зиро Ван».

Ксюха уже заметила эту особенность: он любил переводить некоторые слова. «Астру» тогда, на вечеринке назвал драйвкаром, Кирилла – аутофарером, а песню – «Зиро Ван». Наверное, в честь недавно прошедшего по экранам страны супербоевика «Первооснова».

Нули, единицы, нули, единицы, Зеленый экран. И все это – сон. Нули, единицы, нельзя не влюбиться. Это наркотик. Тебе нужен он. Дабл Ю, ты идешь в нереальность, Дабл Ю, ты готова на смерть, Дабл Ю, может это и слабость, Но уже не распутаешь сеть. Всемирная паутина, Все новые жертвы цифр и слов, Процесс поглощенья необратимый, И выбраться трудно из этих оков. И новые буквы, слова и пароли, И новые мысли, мечты и друзья, Сеть раздает все новые роли, Блуждаешь ты в дебрях, теряя себя. Ты ищешь ответы – находишь вопросы, Ты ищешь любовь между строчек E-mail, Ты ищешь мечту, и жизнь под угрозой — Ты хочешь в нирвану, в мир без проблем. Ни имени, ни возраста, Ни внешности, ни слез. Лишь цифровое золото, И мир интерактивных грез. Тебе не нужны звезды И не нужна семья. Пусть жизнь не без угрозы, Закон сети: лишь миллионы, ты и я. Но каждый день впадаешь в радость — Ты снова дома, ты в сети. И цифр побеждающая сладость Летит к тебе, к тебе летит… Паук сети неспешно отравляет, Окутывая пеленой мечты, И ты попалась, и тебя цепляет Закон сети: здесь миллионы «я» и ты… И жизнь твоя по проводам сочится, Ты не свободна, но ты счастлива теперь. Душа по адресной строке летит как птица, Пусть – не любовь, но вдруг? Проверь. Нули, единицы, нули, единицы, Зеленый экран и все – лишь мечты. Нули, единицы, нельзя не влюбиться, Лишь миллионы «я» и ты…

Странная была песня. Какая-то необычная для барда. Может, он пережил какую-то личную трагедию, связанную с интернетом?

Ксюха не знала, что Мариана, младшая сестра Мартина, запуталась в сетевой любви и дважды пыталась покончить жизнь самоубийством. Девушку спасли, даже более-менее успешно залечили душевную травму, но на компьютер она больше смотреть не могла. Вообще.

– Понравилось, – спросил Мартин у зала.

– Да!!!! – завопили слушатели в один голос.

– Ну, хорошо. Тогда слушайте следующую. «Капли дождя».

Мы – бегущие в ночь. Мы – спешащие в сны. Мы – летящие вдаль Капли дождя. И нам не понять, Что происходит везде. Ввысь устремляя свой взгляд Падаем вниз – к земле. Но пронзив облака И одолев толщи туч, Мы, пролетев сквозь года, Видим пройденный путь. Есть гроза, что вершит Суд над такими, как мы. Вновь, достигая вершин Мы – разлетаемся в сны…

В конце гитара совсем затихла, лишь чуть-чуть гудела прижатая басовая струна, и казалось, что где-то далеко идет дождь.

Зал не отпускал Мартина минуты две. Наверное, песня была не ахти какая умная и глубокая, но сыграл он ее великолепно.

На сцене уже выступал следующий парень – всклокоченный и рыжеволосый, но Ксюха его почти не слушала. Мартин появился минут через пять из-за неприметной боковой дверки, кивнул кому-то и, непрерывно извинясь, начал пробираться по рядам к Ксюхе.

На него с любопытством оглядывались, пожимали руки, хлопали по плечу. Наконец Мартин добрался, сел рядом и спросил:

– Ну, как?

– Здорово! Великолепно! Просто… просто вот так, – сказала она и поцеловала его в щеку. – Молодец!

Потом они сидели в кафе, болтая ни о чем. Ксюху угостили мороженым, на радостях она даже слегка посадила горло.

В общем, она благополучно забыла обо всем на свете. Чего, кстати, во время летних ночей делать не следует, иначе можно легко не рассчитать и упустить последний автобус.

Именно это и случилось.

– Ой! – всполошилась Ксюха, посмотрев на часы в окошечке сотового телефона. – Полвторого! Как же я теперь домой попаду?

– Что случилось? – спросил Мартин, который как раз ходил к стойке за новой порцией Ксюхиной «слабости». Сливочные шарики с ванилином и малиной, посыпанные шоколадной стружкой…

М-м-м… Мечта!

– Автобус ушел! Последний. Как же я теперь на свою Цветочную доберусь?!

– Спокойно! – сказал он голосом супермена из модного анимешного мультика. – Помощь придет! Предлагаю два варианта на выбор: гулять всю ночь или поймать машину. Что выбираешь?

Ксюха мельком подумала, что иной другой парень предложил бы и третий вариант – переночевать у него, и не счел бы это чем-нибудь из ряда вон. А Мартин – нет. Хотя про его любовные похождения Инка, не стесняясь, выложила все, что знала, на следующий же день после памятной вечеринки. А знала она многое: институтские слухи – страшная вещь.

«Странный он. Хотя… Кто его знает, какие про меня слухи по институту ходят. Может, там жуткие истории, одна другой невероятнее». – От этой мысли Ксюха даже есть перестала.

– Гулять всю ночь – это, конечно, хорошо, – сказала она. – Только я, боюсь, не выдержу. В последние две ночи спала плохо. Если сможешь – отвези меня домой, пожалуйста.

Мартин заметно погрустнел.

– Прямо сейчас?

– Ну, зачем сейчас. Часа через два. Или ты куда-то торопишься?

– Нет-нет, что ты!

Они еще немного побродили по центру. Ксюха почти ждала, что вот-вот появится кто-то из давешних преследователей, и тогда Мартин его как следует проучит.

Но никто так и не показался.

Часам к трем, когда она уже начала откровенно зевать, он сказал:

– Я смотрю, ты спать хочешь?

– Да, – честно сказал Ксюха. – Есть такое дело.

Мартин какими-то глухими переулками вывел ее на Центральный проспект, поднял руку и довольно быстро поймал машину. Какую сумму запросил водитель, девушка не слышала и подумала, что, наверное, это и к лучшему. А то потом полночи будешь мучиться, что на тебя столько денег потратили.

По пустынным улицам доехали быстро. Мартин расплатился и, взяв Ксюху под руку, проводил до самого подъезда.

– Знаешь, – сказала она искренне. – Ты мне подарил сегодня самый лучший вечер за последние два года. Спасибо тебе.

Она поднялась на цыпочки и снова поцеловала его.

Мартин молчал.

– Ну… – Ксюха тоже не знала, что говорить. – Пока.

– Пока, – сказал он грустно.

Она неуверенно кивнула, повернулась и застучала подковками каблучков по ступеням. Что-то продолжало удерживать Мартина, уходить ему явно не хотелось. Он стоял у дверей парадного и смотрел снизу вверх, просто смотрел на нее.

Ксюха нажала на кнопку лифта, обернулась и сказала:

– Я бы пригласила тебя на чашечку кофе или чая. Но у меня там тако-ой бардак. Давай в следующий раз? Честно-честно, я обещаю.

Мартин улыбнулся. Хлопнула дверь подъезда. Когда Ксюха вошла в лифт, внизу уже никого не было.

«Ни за что Инке не расскажу. Скажет, что я последняя дура».

Она открыла дверь, скинула в темноте туфли и побежала на кухню, чтобы посмотреть – не ушел ли еще Мартин. Оттуда весь двор был, как на ладони.

Наверное, это ее и спасло.

Ксюха проскочила кухню, встала у окна и вдруг почувствовала какой-то тяжелый неприятный аромат. Он висел в воздухе, как кисель, казалось, его можно было потрогать.

Запах удержал ее от самого глупого поступка в жизни. Свет на кухне она включать не стала, прошла в прихожую и вытащила из-за полки карманный электрический фонарик, который черт знает зачем купила месяца три назад.

Еще в школе ей объяснили, что сам по себе природный газ не обладают запахом, зато присадки, которые добавляют в него по соображениям безопасности, воняют весьма ощутимо.

Именно они и спасли Ксюхе жизнь.

Открыв окно и разглядывая повреждения при свете фонарика, она вспомнила, как отец объяснял ей: «Газовые шланги не могут перетереться. По технике безопасности им положена внутри стальная оплетка, потому что шланг – высокого давления». А еще он рассказывал, что бывали случаи, когда слетал соединительный болт, неопытный монтер перетянул его гаечным ключом, вот резьба и треснула…

Вот только ни отец, ни специалисты по технике безопасности и предположить не могли, что кто-то будет подключать газовую плиту обычным резиновым шлангом.

Но хозяин квартиры, которую Ксюха снимала, провел в свое время перепланировку, чуть расширил кухню за счет балкона, а ванную – за счет кухни. Плиту пришлось передвинуть в дальний угол, соединив с трубой газовой магистрали куском трубчатой резины, для верности перетянув по краям проволокой.

Вот он-то и лежал сейчас на полу перед Ксюхой. Концы шланга рассыпались в труху, проволока проржавела и развалилась на несколько кусков. Из железной трубы на стене отчетливо тянуло газом, слышался противный свист.

Ксюха перекрыла вентиль, закрыла дверь на кухню и для надежности подперла ее стулом.

«Ну ее на фиг. Утром разберемся».

Потом нырнула под душ, но ненадолго, потому что каждую секунду ожидала в глубине души, что сейчас из форсунок польется кипяток. Хорошо если не кислота.

Собственная квартира начинала Ксюху пугать.

Она выскочила из ванной, пулей домчалась до своей кровати, забралась под одеяло и накрылась с головой.

Долго думала, не позвонить ли Мартину и не попросить ли его приехать. Он наверняка сможет разобраться и с капризной плитой, и с подозрительным душем.

И вообще… с ним спокойнее.

Но все-таки не позвонила. Постеснялась.

Может, и зря.

14

«Хольмградский экспресс», к счастью, подошел быстро – не пришлось жариться на остановке. Арсений сунул водителю десятку, не глядя, сгреб сдачу в карман. Прошел через весь салон, сел на задний ряд и достал тетрадь, которую дал ему Сивур.

Пока автобус шел полупустым, следователь успел прочитать несколько первых записей. В самом начале на отдельной странице Круковский написал:

Собственно, я даже не знаю, зачем мне нужен этот дневник. Наверное, сказывается профессорская привычка – для каждого исследования заводить специальный журнал наблюдений. Чтобы потом, когда некоторые факты и результаты экспериментов выветрятся из памяти, можно было их быстро найти.

Ну и конечно, дневник обязательно пригодиться, если когда-нибудь нам удастся обнаружить нового Носителя или, если, не дай бог, кто-то из нас погибнет и передаст дар близкому человеку, соседу или просто случайному знакомому. Тогда придется знакомить неофита с нашим даром, нашей историей, прошлым и настоящим. Для необученного новичка это собрание мыслей, надежд и разочарований, как мне кажется, может быть весьма полезным.

Пока я просто изложу некоторые факты, известные нам из собственного опыта или по письмам ойкуменских и имперских Носителей. Потом попытаюсь вести записи в хронологической последовательности. Возможно, кто-то из наших тоже захочет высказать свои соображения.

Внизу стройным витиеватым почерком было приписано:

Захотим, а как же! Спасибо, что дал мне свой дневник, Богдан. Ты никогда не говорил нам раньше, что ведешь записи. Жаль. Ведь я прочла его от корки до корки, узнала много нового и важного. Потом посидела, подумала и поняла, что могу немного добавить и от себя. Мои соображения – в конце. Конечно, для тебя там вряд ли найдется что-нибудь, чего ты раньше от меня не слышал, но, исходя из тех целей, которые ты описал выше – собрать всю информацию о нас для новых Носителей, – я решила записать и свои мысли. Даже если они покажутся тебе смешными – не удаляй их, пусть будут. Никто из нас не знает, права я или нет.

Спасибо тебе еще раз, Богдан. Твоя Алина.

Лин Шаллек прокомментировал первую запись коротко:

Во многом с тобой согласен, хотя и далеко не во всем. От себя ничего приписывать не стал, но там, где у меня возникали какие-то вопросы или сомнения, – делал приписки на полях.

Что же до нашей сущности, которую ты хочешь растолковать новичкам… думаю, одной тетради не хватит. И ста – тоже не хватит. И тысячи. Мы копаемся в нашем даре вот уже девятый год, и почти ничего не знаем. Боюсь, мы пока и сами неофиты.

А если нужно коротко – вот. Родилось только что:

Мы мотыльки. Летим мы вечно Из темноты – на свет. Хотя, конечно, Дороги вечной нет… Наш путь далек — Но в этом смысл пути: Увидев цель, Лишь к ней всю жизнь идти. Мы – мотыльки. Манит огонь, Нет счастья жить во тьме. В заре сгорим, в зарю уйдем, Рожденные в заре… Летим мы вечно Из темноты – на свет. Хотя, конечно, Дороги вечной нет…

На этом пришлось остановиться – экспресс постепенно наполнился, последний ряд заняли весь. Теперь читать было совершенно невозможно.

В салоне воцарилась духота. Арсений уступил место пожилой женщине с сумками, встал в проходе и, подтянувшись, открыл вентиляционный люк. Не слишком прохладный, но все-таки приятный ветерок взъерошил волосы, дышать стало значительно легче.

Когда автобус остановился на конечной, пот градом лил с Арсения. Он выбрался из салона-парилки, нырнул в тень придорожного кафе и заказал кружку пива. С наслаждением сделал несколько глотков.

Жить было, несомненно, хорошо.

Он посмотрел на часы: почти четыре. До центра еще не меньше часа, да и в прокуратуре дел не на пять минут, а ведь Арсений сегодня собирался уйти пораньше. Вечером обещала приехать Уля, может, и на ночь останется.

А то с этим расследованием даже на личную жизнь времени не хватает.

Надо успеть забежать в магазин, купить все, что положено. В первую очередь – любимый Ульянкин мартини, сок, еды какой-нибудь, а то холодильник пуст, как городской бюджет.

«Глеб и один справится, – подумал Арсений. – Не маленький. Пусть ищет Нику, да телевизионщиков держит на расстоянии. А Веберу я завтра сам позвоню, узнаю, что там стряслось. Может, и ничего. Это Марк своей реакцией нагнал на меня паники, а на самом деле ребятня дворовая решила побаловаться или, например, обычный домушник».

Сотовая трубка нагрелась в кармане, словно все это время лежала в микроволновке. Вспотевшие пальцы с трудом попадали по клавишам. Телефон недоуменно мигнул и высветил: «Неправильно набран номер». Арсений вытер руку салфеткой и перезвонил снова.

– Глеб? Я освободился. Что у нас плохого?

– Да вот, ищу твою Нику.

– Есть результаты?

– Пока никаких. В службе судебных приставов есть одна, но она не совсем подходит по возрасту. Ей сильно за пятьдесят, на пенсию скоро.

– А где она училась – известно?

– Нигде не училась. Трехмесячные профильные курсы закончила шесть лет назад. Вот и все образование.

– Да, ты прав, вряд ли это она. Но на всякий случай…

– На всякий случай я все узнал, не волнуйся!

– Хорошо. Что слышно от доблестных ньюсмейкеров?

– А-а! Не терпится в телек попасть!

– Глеб! Хватит кривляться. Скажи просто – звонили или нет?

– Звонили. Спрашивали, когда тебя можно застать на месте. Я сказал, что ты работаешь вообще-то, дела у тебя, разъезды.

– И?

– Извинились. А потом – гудки. Надеюсь, им стало стыдно. Лейтенант Вебер из Балтийска не появлялся, – Глеб хмыкнул. – Это я отвечаю на твои вопросы, прежде чем ты их задаешь. Ценить надо таких работников!

– Я и ценю. Не просто ценю, а еще и доверяю. Вот сегодня, например, тебе предстоит сидеть в кабинете и изображать моего заместителя. Не прекращая, конечно, архивных поисков. Задача ясна? Действуй, Глеб, я в тебя верю.

И не дожидаясь, пока напарник начнет возмущаться, Арсений отключился.

Домой он приехал к семи, сгрузил на кухне супермаркетовские пакеты, скинул ботинки. Открыл шкаф, почти пустой, если не считать пары деловых костюмов и форменного кителя «для процессов», повесил на треснувшие плечики рубашку. Кивнул своему отражению в матовом зеркале на дверце, подбодрил сам себя:

– Вперед, нас ждут великие дела!

Уле, конечно, не место здесь, в его пыльной берлоге. Арсений огляделся – типичная нора холостяка, занятого только работой и ничем больше: пыльные углы, неряшливо поклеенные обои, голый крюк на месте люстры (все собирается купить, да никак руки не дойдут), заваленный бумагами стол. Да и на кухне не лучше – стопка немытой посуды, холодильник с остатками полуфабрикатов.

«Нет, надо хоть немного прибраться. Ульяна, конечно, ничего не скажет, даже носик не наморщит: не в ее принципах кому-нибудь что-нибудь советовать, но самому как-то неудобно».

Когда Арсений домывал последнюю тарелку, звякнула трубка.

– Алло?

– Ждешь? – кокетливо спросила Ульяна, как обычно даже и не подумав поздороваться. Такая особенность за ней тоже водилась, она никогда и никому не говорила «здравствуйте», «привет» и «до свидания». Сколько не пытался Арсений выяснить, откуда взялась такая странная прихоть, Уля не признавалась.

– Секунды считаю, – усмехнулся он.

– А вода почему льется? Опять пытаешься в последний момент глянец навести? Ну-ну. Минут через сорок буду у тебя. Как приеду – позвоню. Встречай.

Уля очень не любила входить одна в незнакомый подъезд. Как-то в детстве она решила сбегать к школьной подруге, списать домашнее задание. Одноклассница жила через три дома: всей дороги – десять минут, день, знакомый район, никто и подумать не мог ничего плохого. Когда Ульяна зашла с яркого солнечного двора в темный подъезд, поначалу она ничего не поняла. Заметила лишь, как на ступенях возится что-то бесформенное и неуклюжее. Она замерла на месте, а когда глаза привыкли к темноте, увидела, как в жирно блестящей луже собственной крови судорожно шевелил руками грузный бородач, пытаясь вытащить нож, всаженный в спину по самую рукоятку.

С тех пор она боялась подъездов.

Арсений встретил ее на остановке. Подкатила старенькая «нива» с облупившейся надписью «Taxi», клацнула дверь и, опершись на протянутую руку, из машины вышла Ульяна.

Она не просто вышла. Она явила себя.

Принимая целомудренный поцелуй в угол губ, восторгаясь букетиком лилий (никаких других цветов она не признавала), передавая Арсению бутиковский пакет с ручками, Ульяна не на секунду не забывала о том, какую позу нужно принять, чтобы произвести на окружающий мир соответствующее впечатление. Каждое мгновение она как будто окидывала себя внутренним взором, пытаясь понять, насколько силен производимый ею эффект, и нет ли какой-нибудь возможности его усилить.

Конечно, она выглядела потрясающе. Умело наложенная косметика скрывала усталость и мимические морщины на лице, тинейджеровский прикид – модные расклешенные джинсы, топик и легкая безрукавка, – надежно прятал ее истинный возраст.

Арсений в который уже раз подумал: «Зачем мне такая женщина? Что я в ней нашел, и – самое интересное – что нашла во мне она? Два одиноких человека, у которых из-за вечной занятости нет ни времени, ни возможности искать более подходящую пару».

– Ты выглядишь измученным, – сказала Ульяна, взяв его под руку. – Много работы?

– Да, навалилось кое-что. А у тебя?

– Запустили два новых проекта. Не вздохнуть, не выдохнуть. Слава богу, к тебе удалось вырваться, а то бы совсем зачахла в офисе.

Вот и весь разговор. Ей совершенно неинтересно, что творится у него на службе. Прокурорские дела Ульяне глубоко параллельны. Нет, не из равнодушия, просто она не считала нужным обременять себя чужими проблемами. И очень сильно недоумевала, когда Арсений попытался расспросить ее о проблемах на работе. Она отвечала настолько неохотно, что на третий или четвертый раз он отступился, заметив, как подруга вздохнула с облегчением.

Ей ничего не нужно было от него, кроме редких встреч для… А кто его знает для чего! Может, для постельной борьбы, а скорее всего – для смены обстановки, чтобы не закиснуть в повседневном круговороте дом-офис-дом. Немедленного окольцевания Ульяна не требовала от него ни разу, по очень косвенным намекам, он понял, что она обожглась на замужестве некоторое время назад и пока не желает продолжения.

В общем, обычный портрет современной бизнес-леди, «селф-мэйд вумен», активно пропагандируемый женскими глянцевыми журналами.

С личным кабинетом, служебной машиной, квартирой, официальным любовником и, наверное, с кучей проблем и комплексов, запрятанных глубоко-глубоко внутри.

Не подкопаешься.

Когда же Арсений пытался поговорить с ней по душам, она делала недовольное лицо, спрашивала:

– Тебя опять пробило на сантименты?

Продолжать, понятное дело, не хотелось.

Так и жили. После болезненного и несправедливого разрыва с Ирэной, ему тоже не очень-то хотелось серьезных связей. Но что делать, если по складу характера он привык чувствовать себя защитником и верным другом для всех своих женщин.

Только Уля ни в чем таком не нуждалась.

Ночью Арсений никак не мог заснуть. Уставшая Ульяна мирно посапывала рядом, совершенно по-детски положив под голову кулачок.

А у него – сна ни в одном глазу.

В сотый раз он повторял себе, что их отношения ни к чему не ведут, что они унизительны для обоих, что… ну, в общем, привел сам себе тысячу неотразимых доводов для немедленного расставания.

«Зачем отравлять друг другу жизнь? Ведь так может тянуться бесконечно долго. Но к чему?… – думал он, глядя на черную гриву волос, волной рассыпавшуюся по соседней подушке. – А как она будет без меня? У нее больше никого нет. Наверное, я ей нужен, если она уже второй год не хочет ничего менять».

Арсений прекрасно сознавал: возможно, он просто себе льстит, и на самом деле никакой исключительности в нем нет. И если он уйдет – обязательно найдется кто-то еще. Но пока оставался хотя бы маленький шанс, что он нужен ей, Арсений понимал: все останется, как есть. Бросить Ульяну он не сможет.

Стараясь не разбудить ее, он тихо вылез из-под одеяла, прошел на кухню.

Да-а… с такими мыслями и к утру сон не придет. А потом – целый день мучений: красные глаза, зевота, тяжелая, будто с похмелья голова.

Арсений с трудом нашарил в дальнем ящике завалявшуюся пачку «Уинслена», надорвал упаковку, прикурил от газовой плиты и затянулся первой за последние полгода сигаретой. Закашлялся с непривычки.

«Да уж, бросаешь – бросай, а то собственные легкие окончательно перестанут тебя понимать и в знак протеста уйдут в оппозицию».

Бычок полетел в форточку, мигнув в полутьме красным огоньком. Арсений притащил на кухню портфель, достал дневник Круковского.

«Раз уж о сне и речи нет, можно почитать. Глядишь, найдется что-нибудь интересное».

Сначала Богдан Владиленович просто излагал свою жизнь – нечто вроде краткой автобиографии, потом перешел к подробному изложению сути Носителей. Эту часть Арсений пропустил, почти все он уже слышал от Сивура. Может быть, не так объемно, но общий смысл тот же.

Дальше пошли записи поинтересней. Профессор описывал свои теории, попытки их проверить, удачные и неудачные результаты экспериментов. Изредка попадались версии остальных Носителей, скрупулезно перенесенные Круковским на страницы дневника.

В одном месте он старательно изложил точку зрения Лина Шаллека. Поэт считал, что они четверо не случайно стали такими – каждый нес в себе одну из граней Совести, необходимых в человеческом обществе. Богдан Владиленович, академик, человек в медицине известный, почти светило, олицетворял Совесть в науке. На полях Шаллек приписал: «Должен же кто-то следить за этой капризной дамой, чтобы не изобретала бездумно атомные бомбы и прочую пакость».

Сам поэт считал себя Совестью творчества. По его мнению, кто-то должен контролировать силу искусства, хотя бы так, незримо. Ведь можно написать такую песню, которая будет звать на баррикады, бороться за свободу, а можно – и такие случаи были – на строительство концлагеря. И люди пойдут, причем с не меньшим энтузиазмом. Круковский пишет в дневнике, что Лин Черный решил, что не справился со своей задачей, потому по велению собственной совести и уехал из столицы в добровольную ссылку. Видимо, тогда он и стал Носителем. Шаллек прокомментировал запись так: «Не мог больше смотреть на продажных коллег, зная, что и сам был таким».

Алина по теории поэта олицетворяла Совесть воспитателя, ведь любой, кто учит неокрепшие, девственные умы, должен иметь внутри жесточайшего внутреннего цензора. Иначе из восторженных молодых юнцов вырастают «коричневые рубашки», а из девчонок – экзальтированные курсистки, мечтающие взять в руки бомбу по велению идейного отца очередной революции.

Последний Носитель из четверки, Ника, как оказалось, работала в Комитете по исполнению наказаний, в отделе распределения, и олицетворяла, по мнению Шаллека, Совесть Закона. Взяв на себя обязанность карать и казнить, государство поставило себя почти на один уровень с убийцами. И лишь немногие способны увидеть в действиях следователя, суда и тюремных надзирателей не месть, а справедливость. Именно на них и держится то эфемерное «почти», которое не позволяет слугам закона скатиться в кровавые погромы.

Арсений мельком подумал о Сивуре: «Что, неужели он никогда не заглядывал в эту тетрадь? Вот ведь, ясно сказано про Нику: „работает в КИНе, Комитет по исполнению наказаний“. Почему же он тогда не знал? Память в сумеречном состоянии подвела или действительно никогда не читал дневник целиком? Впрочем, с его параноидальными страхами, вполне можно было представить, что за дневником идет охота, и чем меньше знаешь – тем лучше спишь. Хорошо еще, что Марк не выкинул тетрадь в мусоропровод».

Часы показывали без четверти пять.

Будить Глеба не стоило. Вряд ли он накопал чего-нибудь важное, позвонил бы тогда: особым тактом напарник не отличался. Даже если бы и сообразил, что у Арсения свидание, все равно поспешил бы порадовать, а заодно – лишний раз похвастаться своей исполнительностью.

«Завтра. Все завтра. По базе КИНа Глеб найдет Нику в два счета, ее можно будет вызвать к себе, расспросить как следует. Если что – сослаться на Сивура и заветную тетрадь. Вряд ли Ника будет отнекиваться и откажется от помощи, зная, что Круковский, Шаллек и Редеко уже погибли».

Дальше Арсений листал тетрадь со все возрастающим интересом, изредка останавливался, глаза выхватывали абзацы с разных страниц.

В одной из записей за прошлый ноябрь Богдан Владиленович растекался мыслью по древу по поводу происхождения человечества.

Стройные ряды ойкуменских философов сетуют в один голос, что идеи гуманизма и человеколюбия никак не могут полностью овладеть сознанием рядовых граждан. Но кто первый решил, что именно эти идеи – конечная парадигма, цель развития общества? Как известно, люди происходят от стадных всеядных приматов. Внутри собственного коллектива у них сплошная борьба за лидерство с нападениями со спины, перегрызанием горла во сне и прочими радостями, а наружу, против внешней угрозы – сплошная агрессия. Откуда же возьмется в людях совесть, честь, правдивость?

Арсений подумал, что здесь, пожалуй, Круковского несколько занесло. Приматы приматами, но человек ко всему прочему набору обезьяньих примочек получил еще и такую забавную штуку, как разум. Агрессия и неконтролируемые вспышки ярости – все-таки производная от инстинктов: самосохранения, защиты территории, охотничьего и прочих. Но сверху над всем этим нависает сложная система нейронных связей, сознательно контролирующая почти все стороны человеческого характера.

Дальше Богдан Владиленович пришел совсем уж к парадоксальному выводу:

Из всего вышесказанного можно сделать только одно заключение: гибель Носителей предопределена. Человеческий социум, по натуре своей, – конгломерат агрессивных стадных всеядных, сомкнувших ряды клыками наружу в стремлении защититься от внешней агрессии. Человеческий социум – хищник и убийца, и, конечно, не в состоянии долго терпеть Носителей Совести, считая их угрозой своему существованию. Он выявляет их и уничтожает. Причем смерть Носителя чаще всего выглядит как несчастный случай. За гибель таких, как мы, несет ответственность не какая-то реальная группа людей или даже организация – нет, как это не тяжело признать, такова просто спонтанная реакция человечества.

Можно также принять за исходную точку идею одного из наших друзей по переписке, что совесть изначально не присуща человеческому разуму и какие-то силы пытаются насадить ее свыше. Я далек от мысли сваливать все на Божественный промысел, вмешательство инопланетян или иных сверхъестественных существ, однако факт остается фактом – Носители Совести, словно чужеродное тела в огромной аморфной амебе людского социума, и реагирует она на него соответственно. Носители гибнут каждый год, но на смену им приходят новые и неизвестно чем и когда кончится эта война.

Здесь и практически во всех последующих записях, несмотря на то, что его теория выглядела достаточно целостной, а высказывания – категоричными, Круковский постоянно оговаривался: все его размышления – лишь одна из версий, возможно, есть и другое объяснение. Заметки на полях остальных Носителей показывали, что они были настроены весьма критично – версия Богдана Владиленовича не казалась им правдоподобной.

«Никто из них ничего толком не знал, – подумал Арсений. – Бродили на ощупь, как слепые котята».

Далее Круковский замечал в своих записях: «Я не верю Алине насчет Антисовести и черных фигур, она просто немного испуганная женщина, вот и мерещится всякое…».

А следующий кусок был написан знакомой уже Арсению рукой Алины:

Нет, Богдан! Ты не прав. Подумай сам, ведь на каждую человеческую добродетель есть ее антипод. Жалости противостоит жестокость, любви – ненависть, честности – ложь, человеколюбию – мизантропия… и так далее. Значит, и у нашей Совести должен быть противник. Антисовесть. Я не настаиваю на этом названии, придумай сам, какое тебе больше нравится, но она существует, сколько бы ты не спорил. Из Ойкумены нам неоднократно писали о преследованиях Носителей, о черных фигурах, которые все время идут следом. Ты знаешь, я и сама их видела. Потому я уверена: существует Антисовесть, и точно так же, как и мы, существуют Носители Антисовести, наши враги и убийцы.

А на следующей странице Круковский с долей иронии пишет о знаменитом лозунге имперских времен: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи».

Совесть у нас уже есть, значит, где-то должны быть и ум, и честь. Только спят, наверное. Хорошо бы их найти, с умом и честью жить станет заметно веселее.

Из коридора послышалось шлепанье босых ног, на кухню вышла заспанная Уля. Она провела пальчиком по плечу Арсения, зевнула, прикрывшись ладошкой, и спросила:

– Чего не спишь? Ну ладно, раз ты уже проснулся, помоги мне с завтраком. Собираться пора.

15

На работу он поехал рано. Какой смысл сидеть в пустой квартире? Поспать уже все равно не удастся, а болтаться просто так из комнаты в комнату…

Увольте.

Как ни странно, Глеб уже сидел на месте.

– О! Арсений Юльевич пожаловали! Что так рано?

– Скажи лучше, сам-то ты с чего приперся в такую рань?

– А у меня, может, рабочий энтузиазм! Спать не могу, все о деле думаю!!!

– Это ты кому-нибудь другому расскажешь, кто не каждый день тебя слушает, а мне – давай лучше правду. Выкладывай.

Арсений раскрыл портфель, достал тетрадь, кинул на стол. Сел, немного ослабил узел галстука.

Глеб немедленно воспользовался ситуацией:

– Ух ты! Что за талмуд? Тайный список североморской террористической группировки?

– Нет, вещдок по делу Круковского. Только ты мне зубы не заговаривай, давай, признавайся, что заставило тебя появиться в стенах родной прокуратуры в такое ранее время? Опять поссорился?

Напарник кивнул.

– Выгнала?

– А то! – радостно сказал он. – В пятый раз! Утром, слава богу, а не в три часа ночи, как в марте. Не пришлось в конторе ночевать.

– Да, она у тебя просто ангел. – Арсений и в самом деле поражался терпению Глебовой подруги, которая ссорилась с ним не чаще одного раза в полгода. Вряд ли, доведись ему самому родиться женщиной, он был бы столь терпелив.

– Факт, – важно согласился напарник. – Жаль, крыльев нету. Впрочем, у нас они все бескрылые, только трубным гласом и смахивают на истинных небожителей. Вот недавно как раз один звонил, тебя хотел.

– Кто такой?

– Старший прокурор, советник юстиции первого ранга Генрих Львович Каневский.

Арсений поморщился:

– Ты вообще бываешь серьезен хоть иногда?

– Нет, а зачем?

– Беда мне с тобой. Что хотел бигбосс?

– Потрепаться по душам, наверное. Пусть, говорит, Арсений Юльевич мне перезвонит, как придет.

– Ну, раз начальство просит… Кстати, не переживай, ты тоже без дела не останешься. Нику вчера нашел?

– Точно по твоим данным – нет.

– Тогда слушай дополнительные сведения.

Глеб немедленно принялся напевать:

– Но разведка доложила точно…

– Пиши лучше. Ника работает в Комитете по исполнению наказаний, отдел распределения. Давай, слетай туда, пробей данные по базе. В столице у КИНа только приемное и архив, скорее всего она там и сидит. Если там не будет – посмотри по региональным отделениям. Понял?

– Не боись, найдем твою Нику. Никуда она не денется, – напарник вылез из-за стола, но к двери не пошел, а остановился посреди комнаты.

– Кстати, слышал последний анекдот про североморцев?

– Гле-еб!

– Спокойно, шеф. Я отниму всего лишь пять секунд твоего драгоценного времени. Сидят, значит, два североморца на берегу, ловят рыбу. Вдруг один подсекает и вытаскивает на берег офигительную русалку. Грудь – во! – он выразительно очертил некие аппетитные округлости на уровне собственных плеч. – Попа – во! Волосы до земли, лицо – не оторваться! Североморец подумал-подумал, да и выкинул ее обратно в море. Через полчаса второй рыбак поворачивается к нему и спрашивает: «По-очему?» Еще через полчаса первый отвечает: «А-а ка-ак?» Понял, нет?

– Иди уж, горе мое. Мне сейчас начальству звонить, а ты здесь анекдоты травишь. Представь, что он о нас подумает, если, не дай бог, услышит.

– Подумает, что даже заваленные тяжелой работой, мы находим минутку для радости и смеха.

Арсений отвечать не стал, снял трубку и набрал номер Каина.

– Доброе утро, Генрих Львович, это Догай.

Каневский немедленно затребовал информацию по балтийской перестрелке. Официально дело все еще продолжало так именоваться, хотя сам для себя Арсений называл его «убийством Круковского».

– …связь между ними почти доказана, есть свидетельские показания, так что можно объединить расследование по факту гибели Богдана Круковского, Арины Редеко и Лина Шаллека и выделить в отдельное производство.

– Ты еще говорил, там следователь погиб? Значит, четыре дела?

– С ним пока ничего не ясно. Мне кажется, сначала нужно выйти на исполнителей, а через них – на заказчиков тройного убийства. Тогда вскроются все неясные моменты.

– Арсений! Скажи, часто ли тебе доводилось слышать о раскрытом заказном убийстве?

– Нечасто. Но все три жертвы погибли по-разному. Кто-то очень постарался, чтобы их смерть выглядела, как несчастный случай. Значит, работал умелый профессионал. Найти его будет несложно, если я смогу связать все три убийства…

– Четыре, а не три, – сказал с порога растерянный Глеб.

Арсений отмахнулся от напарника, продолжал слушать, что говорит старший прокурор Каневский.

– …я тебе давал сроку до четвертого июля. И что? Июнь закончился, а результатов все нет. Ты топчешься вокруг да около, вытаскиваешь из давно закрытых дел новые трупы, в общем, создаешь только видимость деятельности. Истинное же расследование стоит на месте.

– Извините, Генрих Львович, но кто же мог предположить, что дело так развернется. Одна ниточка потянула за собой другую, потом третью и получилась целая цепочка.

– Знаю я твои цепочки! А потом мне опять будут звонить от Генерального и спрашивать: почему я до сих пор не закрыл ясное, как морозное утро, дело и кто разрешил эксгумацию трупа.

Каин сегодня явно был не в духе. То ли премии лишили, то ли кто-то из подчиненных прибылью не поделился. Арсений решил не спорить, лишь подбросил начальнику сладенькую мыслишку:

– Зато если мне удастся раскрутить дело до конца, мы разом запишем на свою группу, а значит – и на весь ваш отдел, три раскрытых убийства.

Старший прокурор еще сомневался, но, как всегда, принял решение его лично ни к чему не обязывающее:

– Хорошо, пусть так. Еще неделя сроку, не больше. Под твою ответственность. И постарайся без этих твоих эксцессов. Трупы раскапывать на этот раз не будем.

«Сколько мне еще будут поминать то дело?! До пенсии, что ли?»

Арсений положил трубку, и только теперь заметил Глеба, который так и стоял в дверях с выражением крайней растерянности на лице. Он не балагурил, не рассказывал анекдоты про североморцев, он вообще молчал.

Вот что странно – он молчал.

– Что у тебя?

– Четыре, а не три, – снова повторил Глеб.

– Что – четыре?

– Четыре убийства. Если это, конечно убийства. Ника Жругарь тоже погибла, около месяца назад.

В первое мгновение Арсений даже не поверил:

– Опять твои подколки?! – но почти сразу понял, что такими вещами напарник шутить бы не стал. – Прости. Слишком неожиданно. Как это случилось?

– Был пожар в здании Комитета исполнения наказаний, совсем небольшой, его удалось быстро потушить, но Ника и ее молодая помощница к тому времени уже задохнулись в дыму.

– Там же пожарная сигнализация! Почему они не выбежали на улицу? Сирену нельзя не услышать, она и мертвого поднимет!

– Непонятно. Брандмейстеры в своей лаборатории еще копаются, окончательного заключения не дали пока. Но по предварительной версии – сигнализация могла не сработать из-за перепадов влажности, у них там весной крыша протекла…

Арсений вспомнил запись в дневнике Круковского: «…смерть Носителя чаще всего выглядит как несчастный случай. За гибель таких, как мы, несет ответственность не какая-то реальная группа людей или даже организация – нет, как это не тяжело признать, такова просто спонтанная реакция человечества».

«Может, он был прав?»

– А это точно она?

– Другой нет. В КИНе только одна Ника.

«Слава богу, Марк ничего не знает, – подумал следователь. – А то бы окончательно расклеился. Погиб последний Носитель, никакой надежды… Стоп!!!»

– Постой, постой… – Арсений достал блокнот, принялся по старой привычке чертить кружочки и стрелочки. Глеб пристроился рядом.

– Ты сказал, Ника погибла вместе с напарницей?

– Да. Там же бумаг выше головы, все сразу же задымилось, ничего не видно. Пока искали выход, задохнулись в дыму.

– А кто-нибудь еще в здании был?

– Нет, пожар случился вечером. Все уже ушли. А Жругарь с помощницей остались только потому, что на следующий день им нужно было какую-то документацию сдавать. Хотели поработать без помех. Вот и поработали…

– Так… – Арсений нарисовал четыре кружка, написал в них: «Редеко», «Шаллек», «Круковский» и «Жругарь». От последнего нарисовал стрелочку и перечеркнул ее.

– Пикассо! – восхитился Глеб.

Нет, не мог он себе позволить расстраиваться больше одной минуты. Такой уж он был человек, легкий, ненапряжный, спокойный. Что ему чужие проблемы и переживания – только лишний повод пошутить.

На Носителя не потянул бы.

«Так, идем дальше… Алину сбила машина посреди пустынной улицы. Ей тоже некому было передать свой дар, как считает Марк. Понятно, что тем, кто был внутри машины (кем бы они ни были) звание Носителя Совести никак не подходило».

Арсений перечеркнул стрелочку, идущую из кружка «Редеко».

«Шаллек умер – вполне возможно с чьей-то помощью – на даче, в одиночестве. Даже зная о своей гибели заранее, вряд ли он успел передать свой дар. Кому? Не вечно же пьяному соседу? Как его там? Дядя Корней?»

Но если верить Сивуру, как только погибнет последний Носитель, начнется крах, распад и окончательное падение нравов. Понятно, что жизнь и так не сахар, но коллекционер солдатиков рисовал во время беседы картины просто жуткие. Конечно, все произойдет не сразу, через какое-то время, но…

Со дня перестрелки в Балтийске прошло уже почти две недели. Наверное, что-то уже должно было начаться.

Правда, все это верно только в том случае, если считать точку зрения Марка единственно верной, а его самого – не полусумасшедшим параноиком, а вполне адекватным человеком.

Но можно и не считать.

Если, конечно, удастся закрыть глаза, а еще лучше – как-нибудь иначе объяснить странную цепочку смертей и не самые приятные совпадения, которые выясняются сплошь и рядом.

Крест украсил и третью стрелочку, ту, что шла от «Шаллека», потом Арсений обвел фамилию Круковского еще одним кружком и жирно подчеркнул.

«Получается, что никто из погибших Носителей в принципе не имел шанса передать свой дар перед смертью. Кроме Богдана Владиленовича».

Он погиб в людном дворе, к нему часто ходили гости, студенты, бывшие сослуживцы.

– Ну-ка, посмотрим, – сказал Арсений и пролистнул назад несколько страниц блокнота.

А! Вот она, эта картинка. Схема, которую он набросал больше недели назад: от кружочка «Круковский», в разные стороны тянулись стрелочки: «свидетель перестрелки», «Движение пенсионеров», «Лин Шаллек», «студенты», «Алина». Все они, кроме двух последних были перечеркнуты.

Арсений заштриховал стрелочку «Алина» и позвонил Веберу. Тот уже должен быть на месте.

– Роман? Доброе утро, Арсений Догай беспокоит. Что у вас там стряслось?

Он представил себе, как грубая, словно вырубленная из скальной породы фигура старшего лейтенанта позой и всеми органами чувств демонстрирует недовольство. Мол, звонят тут всякие, работать мешают.

– Здравствуйте, Арсений Юльевич. Вчера участковый, обходя квартиры в доме тридцать два по проспекту Независимости, обнаружил, что с дверей опечатанной квартиры номер семьдесят шесть сорваны пломбы, а дверь приоткрыта. Повреждений на замке он не заметил. Участковый вызвал мою группу. Мы осмотрели квартиру – следов обыска не замечено, на первый взгляд ничего не пропало, все сколько-нибудь дорогие вещи: телевизор, компьютер – на месте.

– Что же там могли искать, как вы думаете?

– Да ничего! Просто мальчишки баловались.

– Вы так думаете? И часто у вас мальчишки залезают в опечатанные квартиры?

– Бывает иногда. Район неспокойный.

– У нас тоже такое бывает. Только потом выясняется, что лезли они по чьей-то просьбе и за неплохое вознаграждение вдобавок. Если взрослого в опечатанной квартире возьмут – это статья, а подросток может и легким испугом отделаться. Скажите, вы не заметили рассыпанных по полу бумаг, открытых ящиков, может, записи какие-нибудь лежали на самом видном месте…

– Я не первый год выезжаю на происшествия, – напряженным голосом сказал Вебер. Слова Арсения задели его за живое. – И знаю – что, как и где нужно искать!

– Просите, Роман, я совершенно не хотел ставить под сомнение вашу компетенцию. Что вы! Просто вы могли не обратить внимания, потому что смотрели: не пропало ли что-нибудь более серьезное. Не обижайтесь. Вспомните, не попадалось ли вам на глаза что-нибудь необычное?

– Что там необычного? Квартира, как квартира. Холостяцкая, неухоженная, книги кругом. Ну, разве что на кухне, на обеденном столе обнаружились две чашки с остатками чая, конфеты в вазочке, печенье… Чашки помыть не успели, поэтому я думаю: он вышел из дома буквально на секунду, пошел, например, провожать кого-нибудь, рассчитывал вот-вот вернуться. А оно вот как все повернулось.

– А! Это очень интересно. Значит, Богдан Владиленович перед тем как выйти на улицу с кем-то встречался. Жаль, мы не смогли раньше получить ордер на обыск квартиры. Ну, как говорится, не было счастья, да несчастье помогло…

Арсений специально играл бессердечного, недалекого следователя, этакую карикатуру на злого прокурорского работника. Таких не любят местные опера, стараются побыстрее выполнить для них всю работу и предоставить данные в самом лучшем виде, что называется, на блюдечке с голубой каемочкой. Лишь бы отвязался.

– Вот какая у меня к вам будет просьба, Роман. Пошлите, пожалуйста, своих людей, пусть еще раз опросят жильцов тридцать второго дома. Основной упор сделайте на собачников, бегунов трусцой, старушек на лавочке, в общем, всех, кто мог что-нибудь видеть в день убийства. Спросите их, не приходил ли к Круковскому посетитель. Если был – пусть опишут внешность, хотя бы приблизительно.

– Это просьба или приказ? – мрачно спросил Вебер.

– Конечно приказ. Вы считает его неправильным?

– Нет, почему же. Правильным, только несколько запоздалым. Сейчас, почти через две недели после убийства, никто ничего не вспомнит.

– Ну, вы все-таки попробуйте. Мало ли что. Договорились?

– Так точно. Один из свидетелей заявил, если помните, что к Круковскому приходила женщина по имени Алина. Может, стоит ее допросить?

Арсению стоило огромных усилий не расхохотаться. «Если помните» – надо же! Доблестный балтийский старлей считает столичного коллегу совсем уж откровенным идиотом. Ну, вот и славненько. Значит пошлет своих людей пахать по полной программе. Чтобы тупой следак из Центральной не заставил переделывать все еще раз.

– С Алиной мы уже поговорили. В тот день она у Круковского не появлялась.

«Вот уж точно! К тому времени она уже несколько месяцев лежала на кладбище».

Вебер молчал.

– Когда можно ожидать результатов? – спросил Арсений.

– Послезавтра.

– Хорошо, жду от вас новостей, до свидания.

Он повесил трубку и улыбнулся.

– Что это ты затеял? – спросил Глеб.

– Хочу еще разок перетряхнуть окружение Круковского. Может, кто чего видел или слышал. Старлей наш говорит, что перед смертью он принимал у себя гостя… ну, или гостью. Очень мне с ним побеседовать хочется.

– Так – «с ним» или «с ней»?

– Не знаю. Когда найдем – скажу.

«Этого гостя следует найти во что бы то ни стало, если, конечно, это вообще возможно».

Арсений заметил, что в последние дни у него все мысли о деле Круковского начинаются с «если». «Это хорошо. Значит, уровень паранойи еще не зашкалил за все мыслимые пределы, и слова коллекционера воспринимаются именно как версия, а не истина в последней инстанции.

И все равно, если верить Сивуру, то новоиспеченному Носителю угрожает неведомая опасность.

Надо его (или все-таки ее?), по меньшей мере, предупредить.

Может, пресловутые Носители Антисовести уже начали на него охоту. Или аморфная субстанция человеческого социума вот-вот переварит новичка.

Тьфу! Вот ведь засела в голове терминология! Не избавишься теперь».

Когда Глеб ушел на обед, Арсений раскрыл дневник Носителей – как он стал теперь называть коричневую тетрадь, подученную от Марка, – и углубился в чтение.

На следующих пяти страницах Круковский приводил легенду о Первородном Носителе:

Да, наши друзья из Империи подтверждают возможность существования такого человека. Якобы он родился в Североморье, еще до Оккупации, потом, спасаясь от войны, уехал куда-то на юг. Вернулся он обратно или нет – никто не знает. Никаких фактов, подтверждающих или опровергающих эту историю не обнаружено. Попытки найти его предпринимались неоднократно. И в Ойкумене, и в Империи Первородного Носителя искали по всем архивам и базам данных, правда, очень осторожно, чтобы не раскрыть себя. Поиски результатов не дали.

На Западе пытались просчитать его присутствие, даже арендовали на время вычислительный центр. Через подставных лиц, конечно. Исследователи здраво рассудили, что вокруг Первородного Носителя достаточно быстро образуется круг Учеников – людей, которым он смог доверить свой дар. А значит, в какой-то стране или области резко поменяется моральный климат, люди станут честнее, добрее, отзывчивей.

К сожалению, расчеты не смогли со сколько-нибудь приемлемой вероятностью указать месторасположения Первородного Носителя. Удалось высчитать несколько мест, но ни к каким реальным результатам это не привело. Например, компьютерный анализ показал, что в Североморье, в 1989 году с вероятностью процентов в 20 Первородный Носитель мог существовать. Действительно, в то время, перед самым распадом, в стране резко усилились правозащитные организации, моральный климат страны был на высоком уровне. Не знаю, по чьей вине – таинственного ли Первородного Носителя, который на короткое время вернулся в страну, или за счет восторженных политических настроений, царивших тогда в обществе.

Лично я считаю все эти истории выдумкой, химерой, за которой гоняются наши западные друзья.

Шаллек приписал на полях:

Не знаю, Богдан. Вполне возможно, что он когда-то был. Но по тому бардаку, который творится в стране можно совершенно четко сказать: сейчас никакого Первородного Носителя в Североморье нет!

По-моему, среди наших только Алина продолжает в него верить. Мне никак не удается ее разубедить. Ну, а про ее матримониальные планы ты наслышан, я думаю.

Чуть ниже высказалась и Алина. Красивый почерк сломался, буквы кренились во все стороны. Коряво построенные фразы заставляли спотыкаться при чтении. Редеко явно писала в большом волнении:

Богдан, я опять с тобой не согласна! Мы же считали – каждый из нас получил дар не позже десяти-пятнадцати лет назад. Правильно? Кто нам его дал, как не он? Лин тогда жил в Империи, но все остальные – ты, я, Ника и Марк из Североморья надолго не уезжали. Так кто же тогда сделал нас Носителями?

И еще. Все мы прекрасно знаем легенду. В том письме, что ты читал на прошлый Новый год, все изложено четко – Первородный Носитель получил свой дар с рождения и потому зовется именно так. Он родился и вырос в семье обычных Носителей, как плод их брака.

Тогда вы не послушали меня, а я считаю, что была права. Здесь, на страницах твоего дневника я снова предлагаю: нам самим надо вырастить его. Иначе наша борьба, наше противостояние злу мира окажется бесполезной. Я читала твои записи, Богдан, где сказано, что мы ведем бесконечную войну без всякой надежды на победу. Есть такая надежда! Вот она – Первородный Носитель! С ним мы будем сильны, как никогда и сможем противостоять любым опасностям. Он наделит даром еще многие десятки, а может и сотни честных, добрых и благородных людей, и в нашей стране снова можно будет нормально жить. Неужели вы этого не хотите! Богдан, ты всегда меня понимал и всегда шел мне навстречу. Почему же ты сейчас против? Да, я могу повторить это здесь, если вы не слышите моих слов, я люблю Лина и хочу от него ребенка. Вы, мужчины, конечно же, сразу начнете напоминать про мой возраст, но позвольте мне все-таки самой решать, что мне делать. Я хочу этого не только для себя, но и для всех нас.

Богдан ответил:

Алина, дорогая, мы уже много раз все это обсуждали. Ты уже не девочка, и рожать ребенка в таком возрасте просто опасно. Я не могу подвергать твою жизнь такому риску. Пойми меня правильно и не обижайся. Лин согласен со мной полностью, если ты не веришь мне, поверь хотя бы любимому человеку. Никто из нас не может утверждать, что Первородный Носитель – нечто большее, чем просто красивая легенда. Точных фактов нет, доказательств нет. Рисковать одной из нас ради ничем не подтвержденной легенды ни я, ни Лин, да и никто из нас тебе не разрешит. Даже если бы я на сто процентов был уверен, что ваш с Лином ребенок станет тем оружием в нашей борьбе, о котором ты говоришь, я бы все равно десять раз подумал…

Извини.

Поэт снова прокомментировал слова Круковского. Ломанная строчка ползла по полям вверх:

Он прав, Алина. Я не хочу тебя терять.

Арсений вспомнил слова Сивура: «Алина, наслушавшись всех этих идей, считала, что от их с Лином любви может получиться такой же».

Он спрятал тетрадь обратно в портфель.

Может и вправду стоит поискать этого Первородного Носителя? Никто из прежних исследователей не обладал мощностями Минбеза, огромными базами данных, доставшимися в наследство от Имперской Службы Контроля.

Опять же Глеб даст сто очков вперед любому компьютеру.

Главное – правильно сформулировать задачу. Не скажешь же: а ну-ка поищи мне следы человека, который лет десять-пятнадцать назад раздавал всем дар Носителей Совести?

16

В четверг Арсений снова приехал на работу пораньше. Хотел посидеть, прикинуть ситуацию. Столько людей безрезультатно искали Первородного Носителя годами, а он собрался отыскать его чуть ли не за пару часов. Мимоходом, не слишком отвлекаясь от основного расследования. Не такое уж это и легкое дело, если подумать.

По правде говоря, в существование Первородного Арсений не верил. Если вся эта история с Носителями обретает какие-никакие реальные контуры, то легенда о нем выглядит библейским преданием, а то и вообще – чистой фантастикой.

В кабинете, на соседнем столе громоздились остатки ужина, узкий диван для посетителей, что стоял вдоль стены, украшала импровизированная подушка – свернутая куртка. Похоже, личные дела напарника все еще пребывали в подвешенном состоянии, и сегодня ночью ему все-таки пришлось ночевать на рабочем месте.

Арсений открыл форточку, поставил чайник, а пока тот закипал – сходил помыл чашки. Коричневый налет на стенках, в конце концов, достанет даже самого непритязательного холостяка. Кинул два пакетика – чтоб покрепче – вынул из портфеля дневник Носителей и свой любимый блокнот.

Тетрадь он просмотрел еще вчера вечером, за ужином и – частично – перед сном, но больше никаких упоминаний о Первородном Носителе не нашел, если не считать сетований Круковского:

Жаль, что среди нас нет ни одного человека, который работал бы в правоохранительных органах. Не в смежных структурах, как Ника, а именно в полиции, прокуратуре или Следственной палате. Если у нас был бы доступ к архивам спецслужб, вполне вероятно, что Первородного Носителя удалось отыскать. Или, по крайней мере, выявить группу людей (не думаю, что их будет больше десяти-пятнадцати человек), которые МОГУТ быть им.

Правильным образом разработанные методики должны сократить область поисков.

Мысли, в общем верные, Арсений и сам понимал, что его возможности неизмеримо шире, чем были у простых Носителей. Но, к сожалению, ни разработать, ни даже набросать первичные наметки «методик» Богдан Владиленович не успел – через три страницы тетрадь обрывалась. Видимо, именно тогда он привез ее Марку Сивуру.

Придется заниматься экстраполяцией самому.

«Так. Что мы имеем?…»

Тот же Круковский довольно активно помогал другим пенсионерам, заботился о коллегах, читал лекции, принимал у себя студентов. Алина Редеко в беседах с Шаллеком постоянно упоминала своих маленьких подопечных, значит, только о них и думала, заботилась. Сам Лин Черный предпочитал выражать свои эмоции в стихах и песнях, из того, что Арсению довелось прочесть, явственно следует, что поэт мучился своими имперскими «подвигами», переживал. В том числе и за коллег тоже. И за тех, кого его стихи заставили разменять молодость на пустые призывы и обещания.

Следователь пролистал блокнот. А, вот: «Ну, кто бы подумал, что тот, кто ведет других за собой, был неправым?»

«Значит, вполне возможно, что Первородный Носитель – воплощенная Совесть должен радеть за других в сто крат сильнее…»

– Хо! – сказал Глеб, появившись в дверях. – Ты уже здесь?

– А ты ЕЩЕ здесь? – в тон ему ответил Арсений. – Что, примирение не состоялось?

Напарник махнул рукой:

– Ну да. Говорит, что слышать меня не хочет. Как ты думаешь – до завтра отойдет? А то вечером футбол, хотелось бы нормально посмотреть, а не с нашими в дежурке.

– Чем тебе наши не угодили?

– Всем угодили, а вот телек у них поганый.

Арсений не выдержал и расхохотался:

– Глеб, ты меня уморишь! Ну кто еще может так плавно перейти от семейных проблем на футбол!

– Никакие они не семейные! Мы пока не женаты!

– И слава богу. Твою жену нужно заранее в святые записывать.

– Ну-у, и ты против меня. И ты, Брут! – воскликнул Глеб с пафосом, подхватил с дивана куртку и завернулся в нее наподобие античной тоги.

– Второе отделение трагедии перенесем на обед, угу? Сейчас лучше скажи: ты, когда по Нике Жругарь информацию собирал, с кем-нибудь из КИНа говорил? Как ее описывали?

– Да как всегда! А то ты не в курсе как на мертвых характеристики пишут? Ответственная, исполнительная, серьезный подход к делу… идеальный работник, в общем. Правильно кто-то из древних сказал, что кладбища полны незаменимых людей. А! Вот еще: она очень о заключенных пеклась. Если кому-то можно было условия содержания улучшить или представления на амнистию написать – она всегда делала. Причем, часто – по собственной инициативе.

– А! Вот как… понятно.

«На первое время информации достаточно», – Арсений накидал в блокноте схему, часть кружков заштриховал, часть обвел двойной линией.

– Вот что. Для тебя есть новая работа.

– ЧТО? ОПЯТЬ??? – Глеб изобразил испуг, да так натурально, что захотелось вознаградить актера бурными овациями.

– В тебе умер великий трагик, – сказал Арсений.

– Кто только во мне не умер, – грустно кивнул напарник. – В итоге, приходится пахать у тебя мальчиком на побегушках. Ладно, давай свое сверхважное задание.

– Слушай. Пока в общих чертах. Иди в архив, по служебному допуску на это раз. Зарегистрируй как запрос по нашему делу, чтобы никто не подкопался. Перерой все доступные архивы Минбеза, Следственной палаты, в общем, все, что лежит в открытом или служебном доступе. Мне нужна вся информация из имперских архивов за период с восьмидесятого по девяносто первый год о движении диссидентов. Ну, знаешь, всяких там борцов за правду, свободу слова и чистоту Мирового океана. У Имперской Службы Контроля в базах накопилась куча доносов, анонимок и просто сообщений о подозрительных лицах. Их тоже проверь, особо проверь фамилии, упоминающиеся в нескольких списках одновременно.

– Ты представляешь себе, какой объем информации нужно перелопатить?!! Скажи хоть кого искать – мужчину, женщину, сколько лет и так далее…

– Скорее всего, мужчина. Но и женщин тоже со счетов не сбрасывай. Ему не меньше шестидесяти, скорее всего – значительно больше. Известно, что во время Оккупации он уезжал на юг Империи. Все остальное время жил в Североморье. Больше ничего конкретного о нем сказать не могу.

– Ну, это уже куда ни шло. Считай, ты область поиска раз в пять сузил. Ладно, пойду твоего покойничка искать.

– С чего ты взял, что он уже умер?

– Логика. Почему-то все, кого нам приходится искать по этому делу, в итоге оказываются трупами. Как говорят представители малой североморской народности: тенде-енци-ия, о-однако-о.

Глеб вошел в кабинет около двух, дожевывая на ходу булку, и хлопнул перед Арсением пачкой листов:

– Вот тебе один пока. Он аж в несколько списков умудрился попасть – и в доносы, и в перечень тех, за кем санкционировано наблюдение и прослушка, да еще в целой куче благодарственных писем со всей страны его имя упоминается. Служба их, понятное дело, вскрывала, не стесняясь. Встречайте: Семен Игнатович Редизар, «узник совести»!

Арсений усмехнулся про себя: «Надо же, как это символично! Первородный Носитель, само олицетворение Совести, оказался простым “узником совести”». Имперская власть их очень не любила. Да и кому понравится вечная заноза в одном месте, человек, обивающий пороги разнообразнейших инстанций в бесплодных попытках найти правду. Откажут в одном месте, пойдет в другое – и так до бесконечности, пока не отчается окончательно.

И что с такими прикажете делать? Империя с ними намучилась изрядно, был, конечно, соблазн повязать всех до единого однажды темной ночью и отправить в спецвагонах на север, тундру осваивать. Но, к счастью (или к сожалению – кому как), времена изменились, тридцать седьмой год и все, что с ним связано, осталось в прошлом. Сажать без суда и следствия стало вроде как нехорошо, да и ойкуменская пресса поднимет вой до небес. Железный занавес к тому времени слегка истончился, имперские энергоносители хлынули на западный рынок, и верховная власть озаботилась собственным имиджем в глазах будущих партнеров.

Но Империя не была бы Империей, если бы не умела справляться с проблемами, подчас весьма оригинально. Способов нейтрализации правозащитников напридумывали – вагон с маленькой тележкой. Можно обвинить в тунеядстве – был тогда такой закон. Все работники умственного труда, будь то писатели, поэты, ученые или философы состояли в специально созданных профсоюзах, вроде Совета по литературе, многочисленных писательских организациях или Всеимперского Ученого Совета. Правозащитников, которые в большинстве своем принадлежали как раз к творческой интеллигенции, туда не брали ни под каким видом, что позволяло властям считать их безработными, а значит – тунеядцами, ведь официально в Империи безработных не было. Арестовывали, судили по соответствующей статье, высылали на Север или Восток – поднимать процент становой имперской нации на необжитых территориях.

Еще Служба Контроля очень любила подослать к непокорному своих сотрудников, переодетых пьяными работягами, которые завязывали с ним спор, а потом и драку. Моментально, словно материализовавшись из воздуха, появлялась имперская полиция, арестовывала всех без разбору, а потом на суде правозащитник с неподдельным изумлением узнавал от свидетелей, что именно он был зачинщиком драки, вел себя развязно и нагло, да «еще и перегаром от него несло». Приговор выносили суровый, но справедливый – колония или ссылка.

Однако Редизар, по документам, ни в одном процессе не участвовал. В архивах не нашлось ссылок даже на то, что на него когда-либо заводилось дело. Доносов и сообщений от «доброжелателей», отчетов групп наружного наблюдения Глеб накопал предостаточно, но в дальнейшую разработку Семена Игнатовича почему-то не пустили.

А перед самым развалом Империи, Редизар исчез. Как ножом отрезало – поток доносов прекратился, последний отчет датировался августом девяностого года, за шестнадцать месяцев до объявления независимости Североморья.

Арсений разослал несколько запросов – в Социальный фонд, в Министерство занятости, в Почтовую службу, даже в Дорожную инспекцию. В общем, во все организации, где Редизар мог оставить какой-либо след.

Теперь оставалось только ждать. Ответы придут, хорошо если к вечеру, а люди Вебера вообще закончат повторные опросы только завтра.

Больше всего на свете Арсений не любил ждать. Сидеть на одном месте и ждать, когда придут затребованные документы. В прокурорском расследовании это, наверное, самое сложное. Полицейский опер сам выезжает на место, сам, по горячим следам, ищет преступников, бывает, что и преследует их по пятам.

Следователь прокуратуры имеет дело с бумагами: вместо живых свидетелей – допросные листы, вместо выезда на «труп» – протокол осмотра места происшествия.

А так хочется иногда хоть что-то сделать самому!

Последнее письмо ушло, Арсений закрыл почтовую программу, встал, размял затекшие ноги. Вот она – опасность сидячей работы. Да и живот подводит – позавтракал он сегодня рано.

– Ну что, – весело спросил Глеб, – как наш новый покойник? Еще жив?

– Типун тебе на язык! Надеюсь, что да. Потому что иначе от дела рожки да ножки останутся. Особенно если в Балтийске ничего не накопают, во что я не очень-то верю.

– Странно он как-то исчез. Раз – и все. Ты, конечно, можешь на мой язык что угодно вешать, но, по-моему, он либо на Запад слинял, либо…

– Не каркай. Придут ответы – узнаем. Скажи лучше, есть ли у нас поблизости какое-нибудь приличное кафе: пока суд да дело… – сказал и сам улыбнулся: хороший каламбурчик, учитывая обстоятельства. – Схожу, перекушу, а то с пяти утра ничего не ел.

– Маковой росинки во рту не было! – подхватил Глеб. – Как я тебе сочувствую. Кстати, есть такой анекдот. О североморце, который решил квасить капусту…

– Только не это! Лучше адрес скажи.

– Да зачем тебе адрес? От нас недалеко – полтора квартала по Липовой аллее… знаешь?

– Угу. И где там?

– Прямо в доме, с торца. Вывеска «Добрый бюргер». Увидишь, короче.

Кафе действительно оказалось совсем рядом. Арсений еще по названию понял, что кухня там явно ойкуменская. Ну, а когда вошел, пригнувшись, чтобы не задеть низкую притолку, учуял неизменный запах сосисок и понял, что не ошибся.

Сейчас половина столиков пустовала, но по вечерам кафе явно пользовалось спросом – у дальней стены высилась горка дополнительных стульев.

Арсений не успел сесть, как рядом нарисовался официант в национальной одежде ойкуменских горцев – жилетке, кожаных штанах, высоких белых гетрах и деревянных башмаках.

– Добрый день! Очень рады, что вы сочли возможным зайти к нам. Хотите пообедать или просто перекусить?

– Пообедать.

Официант кивнул, положил на стол раскрытое меню. Книжка напоминала солидный бухгалтерский гроссбух. Первая страница была заложена картой вин. Готические буквы превращали привычные названия блюд в неизведанные, экзотические.

Самой вкусной вещью в «Добром бюргере» оказался «настоящий» мясной пудинг. Да и цены оказались вполне переносимыми. Видимо, кафе открыли для туристов, ну а потом оно приглянулось и столичной чиновничьей публике. Надо будет иметь в виду.

А в конторе Арсения ждало разочарование. На все запросы практически одновременно пришли по электронной почте одинаковые по смыслу сообщения: «адресат по указанному адресу не проживает», «адресат выбыл», «в списках не значится» и так далее.

«Гм, надо в Следственную палату стучаться, – Арсений мысленно перебрал однокашников по академии. – Ну-ка, кто у нас в такое время на работе и имеет доступ в служебную базу? Юзеф!»

Сотрудник пресс-службы Следственной палаты Юзеф Селунен действительно оказался на месте:

– Старик, я все понял, сделаю, если так надо. Только не сейчас, о’кей? У меня через пятнадцать минут совещание, ты мне скинь пока по почте письмишко – фамилию, возраст, все, что знаешь, а я, когда вернусь, пробью по базе и через день-два тебе сообщу.

– Юз, спасибо, век не забуду!

– Да, ладно, какие вопросы!

Селунен объявился на следующий день, утром. Почему-то он был мрачен и неразговорчив.

– Нашел я твоего Редизара.

– Жив? – осторожно спросил Арсений, ожидая самого худшего. Глеб прав, как никогда – за последнее время натыкаться в ходе расследования на трупы вошло в дурную привычку.

– Жив, но тяжело болен. Записывай адрес.

– Ты чего такой суровый?

– Дел по горло. Готов писать?

Арсений понял намек: вот, мол, мы тут о судьбах страны печемся, а всякие тут пристают по мелочам, отвлекают.

– Диктуй.

– Проспект Павших бойцов, сто семьдесят три. Это почти за чертой города, в зеленой зоне. В качестве ориентира запомни – стеклянная башня национального военного госпиталя. Тебе как раз туда и надо. В шестой корпус. – Юзеф помолчал немного, потом спросил: – Записал?

– Да.

«Странный у него все-таки тон, – подумал Арсений. – Такое впечатление, будто ему вообще неприятно об этом говорить. Может, у него из-за моих запросов проблемы начались?»

На всякий случай он спросил:

– А сейчас там что? Дом престарелых?

– На месте поймешь. Удостоверение возьми.

– Господи, зачем?

– Возьми, не спорь. Не помешает.

17

Боже мой, какой ужасный сон! Я сижу в каком-то загородном доме, чем-то похожем на старую родительскую дачу. Почему-то я одна не только в доме, но и во всем поселке. Знаю это совершенно точно, хотя и не помню откуда. И вдруг раздался стук, громкий и требовательный. Я не открыла, и тогда в дверь стали бить ногами, она вся содрогалась от ударов. Мне было страшно, потому что стучали молча: ничего не просили и не требовали. Потом кто-то стал ходить вокруг дома то с одной стороны, то с другой, пугая меня размеренным скрипом шагов. Меня трясло, но встать и сделать что-то осмысленное – например, позвонить в полицию, – я почему-то не могла. И я очень четко поняла, что совершенно беспомощна и беззащитна, и, если те, снаружи, начнут бить стекла и ломиться в дом, я ничего не смогу сделать. Потому что практически теряю сознание от страха. Если они ворвутся – я, наверное, буду стоять столбом и даже не смогу сопротивляться. Раньше у меня уже бывали подобные сны, но никогда еще я не представляла себе все так ярко и образно. Слава богу, на этом месте я проснулась.

Нет, не «в холодном поту», как часто пишут в романах. Я почти сразу поняла, что лежу в своей комнате, на собственной кровати… мне ничего не угрожает, все тихо и спокойно. Никаких подозрительных теней, никаких странных звуков.

Правда, заснуть мне так и не удалось, сколько я не пыталась.

Ксюха отложила дневник и посмотрела на часы. Прежний враг – будильник – и теперь не захотел ее порадовать: полшестого утра. А сна – ни в одном глазу.

Она сбегала на кухню, выпила стакан холодной воды, чутко прислушиваясь к каждому звуку.

Кстати – и запаху тоже. Мало ли, вдруг опять газом потянет.

Нет, все в порядке.

Прокралась к окну, внимательно изучила двор, машинально встав так, чтобы ее не было видно с улицы.

Знакомый пейзаж – пожухлый садик, изрезанный вдоль и поперек подъездными дорожками, детская площадка, гаражи, серая трансформаторная будка.

Никого. Ничего.

Следующие три часа она ворочалась с боку на бок, безуспешно пытаясь заснуть. Но стоило ей хотя бы ненадолго задремать, как любой, самый незначительный шорох, рык заводимого под окном автомобиля, громкий разговор на улице заставляли вздрагивать и просыпаться. Плюнув на сон, Ксюха соорудила из подушек импровизированную подставку для книг, решив отвлечься модным детективчиком в яркой обложке, что недавно взяла почитать у Кристины. Но текст почему-то совершенно не шел, приходилось по два-три раза перечитывать каждую строчку.

Отвлечься не удавалось, мысли все равно были заняты другим.

Сейчас, с наступлением утра, вчерашние страхи и ночные кошмары казались Ксюхе не такими реальными. Подумаешь, отлетел газовый шланг! Ну и что? Может и вправду лопнула ржавая проволока на концах. Разве такого не могло быть? Почему она сразу решила, что кто-то собирался ее убить?

Конечно, со всеми этими темно-синими «астрами» и холодноглазыми преследователями можно еще и не такое нафантазировать.

Паранойя на марше. Как там в песне: «Я бегу, чтобы жить, а вокруг ликует паранойя».

Только она, Ксюха, не бежит, а сидит на развороченной постели, пытаясь убедить себя, что ничего из ряда вон выходящего не происходит.

«Хорошо, если так».

Только вот запуганная маленькая девочка, спрятавшаяся внутри Ксюхи, все никак не хочет верить доводам разума.

Эх, был бы кто-нибудь рядом. Крепкий и надежный друг, которому можно уткнуться в плечо и ничего больше не бояться, ни о чем не думать.

«Нет, вчера надо было звонить Мартину, сразу же как почувствовала запах на кухне. Попросить о помощи, зря, дуреха, постеснялась».

Сотовый остался в сумочке, пришлось бежать в прихожую, копаться в полутемном коридоре, вздрагивать, заслышав, как шумит лифт за дверью – подъезд давно проснулся, соседи разъезжались на работу.

Ксюха нашла в памяти телефона вчерашний звонок Мартина, набрала определившийся номер.

– Слушаю, – его голос сразу же показался ей каким-то чужим и раздраженным. Наверное, проснулся недавно.

– Мартин, это Ксения.

– Привет, ты что так рано?

– Я тебя разбудила? Извини пожалуйста.

– Да нет, я уже встал. Не переживай.

– Понимаешь, у меня тут происходит что-то странное… Ты сейчас можешь говорить?

– Не слишком долго, мне скоро выходить.

– Ладно, тогда я быстренько.

Вслушиваясь в интонации, Ксюха поняла, что она, судя по всему, не вовремя. Мартин почему-то не в духе. Но отступать поздно.

Она собралась с духом и коротко пересказала ему события последних дней – про «астру», супермаркет и газовую трубу. Мартин слушал, не перебивая, изредка вставляя короткое «да-да». У Ксюхи сложилось четкое ощущение, что ее не слушают.

– …хотела сразу же позвонить тебе, но постеснялась. С тех пор не могу уснуть.

– Да-да.

– Мартин, мне страшно. Я совершенно не понимаю, что происходит.

– По-моему, ты сама себя пугаешь. С газом все обошлось, слава богу, а остальное – плод твоего воображения. Отдохни, выйди погулять, развейся – и все кошмары, как рукой снимет.

– Я боюсь идти на улицу!

Он вздохнул. Мол, вот еще проблема на мою голову. Спросил:

– Ну хорошо, что ты хочешь от меня?

У Ксюхи упало сердце. Вопрос, заданный таким тоном, разом перечеркнул все ее надежды. Мартин вчерашний и Мартин сегодняшний разительно отличались – он совсем не походил на того внимательного и предупредительного парня, каким показался ей после концерта. Зачем он тогда взялся ее провожать? Да еще на машине. Надеялся на «продолжение банкета», а когда понял, что праздника жизни не будет, обиделся и теперь даже слышать ее не хочет?

Все-таки она спросила:

– Ты не мог бы приехать?

– Зачем?

Ксюха явственно услышала в его голосе плохо сдерживаемую злость. Он не сказал, что, мол, со вчерашнего дня ты уже успела бардак в квартире убрать, и мне теперь можно в нее входить, но… Лучше б сказал. По крайней мере, не было бы недомолвок.

– Мне страшно одной…

– Извини, Ксения, сейчас не могу, уезжаю. Ты постарайся не драматизировать ситуацию, съезди в институт, например. А вечером я освобожусь и тебя встречу. Договорились?

– Я еще позвоню, – сказала она и отключилась.

Вот так, девочка. «Сейчас не могу, освобожусь вечером».

Хорошо, конечно, – только знать бы еще, как до этого вечера дотянуть.

В общем, спасибо тебе, Мартин, за помощь и поддержку. Сабатини писал, что немногие мужчины будут рисковать своей жизнью ради женщины, не надеясь получить от нее соответствующего вознаграждения. То есть, грубо говоря, – постель. В его время еще жили какие-то представления о рыцарстве. Теперь мужчины не хотят рисковать даже своим временем и крупицами внимания, пока не получат от девушки все, что хотят. Лучше даже наоборот, по принципу: утром деньги, вечером – стулья.

Ксюха с горечью швырнула телефон на подушку. Глупо, конечно, было надеяться, но Мартин поначалу показался ей совсем другим. Говорят, друг познается в беде. Видимо, к парням это тоже относится.

Еще, правда, есть Игмарова визитка…

Ксюха закуталась в одеяло – несмотря на теплое летнее утро, ее била дрожь. Подтянула колени и свернулась клубочком. Наверное, со стороны она сейчас больше всего походила на испуганного котенка.

«Может и правда позвонить ребятам из „Хамстора“? Возомнят, конечно, о себе невесть что, подумают: запала, девочка! Да и наплевать! Лишь бы приехал хоть кто-нибудь…»

Порывшись в бумажных завалах на рабочем столе, Ксюха таки раскопала Игмарову визитку.

«Частное охранное предприятие „Редут“. Супермаркет „Хамстор-Центральный“. Игмар Решетник, начальник смены». И номер телефона.

Номер оказался на удивление простым, наверное, специально, чтобы покупателям было легче его запомнить и вызвать охрану, если в магазине произойдет что-нибудь неординарное.

Долго никто не подходил – Ксюха уже хотела повесить трубку, но на восьмом гудке наконец кто-то отозвался. Незнакомый бас пророкотал:

– «Хамстор». Охрана. Чем мы можем вам помочь?

– Простите, – сказала Ксюха, – можно услышать Игмара?

Ей было неловко. Наверное, он сейчас на обходе, следит за порядком в супермаркете, а она тут со своими страхами. Ну, ничего. Его позовут, он выслушает все о ее страхах, без недоверия и раздражения, как это было несколько дней назад, пообещает приехать или пришлет того же Льва… И все будет хорошо.

– Игмар сегодня не работает.

Ксюха поначалу даже не поняла: «Как это „не работает“? Заболел?»

– А Лев?

– Тоже. Сегодня не их смена.

«Вот черт! Даже не подумала об этом. Где же теперь его искать?»

– Скажите, а как можно его найти?

Собеседник удивился.

– Найти? Девушка, поймите, его нет в магазине, он сегодня не работает! Если что-то случилось в магазине – сообщите мне, если вы по личному вопросу – звоните ему домой и не отнимайте у меня время!

Ксюха хотела спросить домашний телефон, но вовремя прикусила язык. Это было бы слишком.

– Спасибо, – сказала она, отключилась и тут же набрала номер Инки.

Судя по голосу, подруга еще спала:

– А… алло.

– Инка, это Ксения, прости, что разбудила. Мне срочно нужно с тобой поговорить.

– Ксюшка? М-м… Сколько времени?

– Девять.

– Ты чего в такую рань? Что-то случилось?

– Да. Какая-то фигня вокруг меня происходит. Мне кажется, что за мной все время кто-то следит.

– Господи, кто?

– Извини, я не могу по телефону. Инка, я боюсь.

Наверное, Ксюха сказала это таким голосом, что не поверить ей было невозможно. Подруга разом проснулась и немедленно взялась руководить.

– Так. Успокойся и слушай внимательно. Первое – выпей чего-нибудь успокоительного, валерьянку например…

– Инка!

– Не спорь. Второе – езжай в институт. Там много народу, все свои, ничего с тобой не случится. Поняла? К часу подходи в «Эпицентр», я там буду тебя ждать. Тогда и обсудим.

Ксюху немного отпустило. Наконец-то нашелся человек, готовый хотя бы ее выслушать. Пусть не мужчина, но все же. У Инки гонору и смелости на троих хватит. Можно ругать ее за легкомыслие, ветреность, пустые обещания и не слишком внимательное отношение к многочисленным воздыхателям. Но подругу в беде она не бросит никогда.

– Хорошо. Спасибо тебе. Другие меня и слушать не хотели!

– Эй, эй, Ксюша! Не раскисай. Может, мне прямо сейчас к тебе приехать?

– Нет, не надо, наверное, я и так тебя загрузила. Пока справлюсь сама.

– Ну, хорошо, тогда жду в «Эпицентре», в час.

На сердце несколько полегчало. Ксюха сбегала в ванную, мужественно вытерпела пять минут контрастного душа, чтобы не выглядеть заспанной и усталой. Свежесваренный кофе почти примирил ее со всем миром, поесть, правда, не светило – приготовить-то не на чем.

Ксюха подумала, что сама она с плитой все равно не справится, даже и думать нечего, придется вызвать газовщика – пусть все сделает, как надо. Только ему, наверное, придется заплатить, не забыть бы перехватить у Инки кредитов пятьдесят.

А еще надо позвонить хозяину квартиры и немного поругаться насчет некачественного шланга. Скостить плату все равно не получится, но вдруг удастся вернуть хотя бы часть денег на ремонт. Правда, он вполне может обвинить во всем ее – с него станется.

На улицу Ксюха вышла около десяти. В животе урчало от голода, но она твердо решила экономить и не ходить ни в какую кафешку, как хотела поначалу. Деньги еще пригодятся – и так осталось всего ничего, а если уж будет совсем невмоготу, поесть можно и в «Эпицентре».

На проспекте ее ждало небольшое разочарование – когда Ксюха вышла из подворотни, серо-желтый автобус, подмигнув на прощанье поворотником, отъезжал от остановки.

«Вот черт! Как я могла забыть!»

Обычно она выходила либо чуть раньше – на первую пару – или наоборот, позже. На этом, приходящем по расписанию в 10.12, она ездила очень редко. Но сколько не оправдывайся перед собой – факт остается фактом: автобус улизнул из-под самого носа, следующий придет только через полчаса, а значит, придется теперь топать через два квартала к трамваю. По-другому до института никак не доберешься.

Сама виновата.

Ксюха решительно свернула обратно на Цветочную, потом через безымянный проезд вышла на узкую, огороженную с двух сторон заборами каких-то складов, Электромеханическую улицу. Когда-то здесь хотели построить сборочный цех бытовой техники, но здравая идея, как обычно, потонула в лабиринтах разрешительных инстанций. Позже, у независимого Североморья на развитие района денег не хватило, и его отдали имперским коммерсантам.

Унылое место, честно сказать. Ни деревьев, ни даже кустика у обочины. Из всей зелени – пожухлая трава, выглядывающая из трещин старого асфальта.

Несмотря на раннее время, солнце нещадно припекало. Ксюха перешла на другую сторону, в тень забора. Изредка ее обгоняли машины, встречных было совсем мало.

Улица то и дело изгибалась, как ползущая змея, свернув в очередной раз, Ксюха даже подумала, что еще немного, и она пойдет по кругу.

Сзади ревел двигателем очередной автомобиль, судя по звуку – большой, тяжело груженый фургон. «Кстати, странно. Что делает трейлер здесь, на окраине города, вдали от мотелей и центральной магистрали на Ойкумену? Может, на склад приехал?»

Ксюха обернулась.

И едва не закричала от ужаса.

Огромный, сверкающий хромом и никелем радиатор могучего «Мена» надвигался прямо на нее! Из выхлопной трубы рвались вверх клубы черного дыма, машина разгонялась после поворота, форсируя двигатель. За тонированным лобовым стеклом водителя было не видно.

Темная громада рвалась вперед, как будто больше всего на свете хотела раздавить замершую от страха Ксюху, впечатать в бетонные блоки забора.

Какая-то сила встряхнула ее, избавив от оцепенения. Она рванулась в сторону, едва не ободрав рукав о высокое крыло автопоезда. Высоченное, в полтора человеческих роста колесо прокатилось мимо Ксюхи на расстоянии нескольких сантиметров. Прицеп едва не задел ее…

Фура проехала мимо, даже и не думая тормозить. «Мен» умчался вперед, оставив после себя оседающую гарь выхлопа. Секунда – и вот он ревет двигателем где-то у следующего поворота.

Ноги подламывались от страха, Ксюха прислонилась спиной к забору, и, наплевав на грязь и копоть, медленно съехала по стене.

Радиатор, своими размерами больше всего похожий на гаражную решетку, все еще стоял перед глазами. И только теперь Ксюха отчетливо поняла, что не успела рассмотреть номер машины. То есть, на самом деле – успела, пыталась, по крайней мере, но он оказался заляпан потеками грязи, и кроме цифры «8» на конце ничего не было видно.

Дрожащими руками она достала телефон, набрала Инкин номер. Подруга удивилась:

– Ксюшка? Что у тебя с голосом?

Девушка попыталась взять себя в руки:

– Ин, можно я прямо сейчас к тебе приеду.

– Можно, конечно. А в чем дело?

– Я до института не доеду.

– Господи! Рассказывай, в чем дело.

– Потом, ладно.

– Сейчас! Должна же я знать, что происходит с моей лучшей подругой.

– Меня только что пытались задавить.

Инка не стала причитать и охать, а спокойно и деловито спросила:

– У тебя деньги есть?

– Нет… я наоборот хотела у тебя…

– Ясно. Тогда так – ловишь такси и говоришь, что деньги на месте. Я тебя внизу встречу.

– Я боюсь. А вдруг это будет не такси.

– Понятно, – менторским тоном сказала подруга. – Паранойя в крайней стадии.

– Я правда боюсь. А вдруг именно этого от меня и ждут.

– Значит, поступаешь по принципу доктора Ватсона – не садишься ни в первую, ни во вторую машину. А из такси еще раз позвонишь мне и скажешь номер. Ясно?

– Ясно.

– Ну все, давай. Если через полчаса тебя не будет, ставлю на уши весь город.

Ксюха улыбнулась, представив себе эту картину: «Да уж, никаким темным силам не устоять».

– Постараюсь не опаздывать.

– Стараться не надо, надо делать. И ничего не бойся, о`кей? Помни – я с тобой.

Как она доехала, Ксюха помнила смутно. Вроде бы действительно села в третью по счету машину, назвала адрес, перезвонила подруге и под ироничным взглядом водителя продиктовала номер. Даже вроде бы попыталась избегнуть слежки (если она была), попросив водителя немного попетлять по дворам. Неизвестно, что он о ней подумал, но выполнял все беспрекословно.

Может, посчитал ее неверной женой, что отправилась на свидание с любовником.

Когда Ксюха открыла переднюю дверь машины, и Инка протянула таксисту деньги, его версия явно дала трещину. Ясно было, что он чрезвычайно заинтригован, но задавать вопросы не позволяло североморское воспитание, национальность водителя угадывалась сразу же, стоило перекинуться с ним хотя бы парой фраз.

Больше всего на свете Ксюха боялась, что выслушав ее, Инка скажет сочувственно: «Да, дорогая, пора тебе отдавать крышу в капитальный ремонт!»

Но ничего такого не случилось.

– Что ж ты раньше ничего не говорила?! – первым делом возмутилась подруга. – Тут такое творится, а я узнаю обо всем чуть ли не самой последней! Ну, вот что. Сначала мы немного выпьем. Ты – для храбрости, а я за компанию. Где-то у меня оставалось немного «бейлиса».

«Немного» любимого напитка у Инки было всегда, причем количество обычно измерялось в бутылках. Вот и сейчас она притащила поднос, на котором их красовалось аж две.

– Выпей. Успокоишься немного, потом расскажешь мне все еще раз, и вместе помозгуем, что делать. Ой, да ты, небось, есть хочешь?!

Ксюха кивнула.

– Ладно, сиди, глуши алкоголь. Я сейчас тебе что-нибудь приготовлю.

Подруга выскочила из комнаты и побежала на кухню.

18

Проспект Павших бойцов пронизывал восточный район столицы почти насквозь – от самого центра и до пригородной «зеленой зоны». Проложили его еще при Империи, лет через десять после Оккупации, тогда он именовался проспектом Победы. Потом, когда случился распад, а в Североморье началась эпидемия переименований – очень уж хотелось отцам новой независимой нации отделаться от всех символов имперского прошлого, – магистраль получила другое название. Когда и за что пали безвестные бойцы не могли сказать даже в мэрии, неофициально же считалось, что проспект носит свое имя в честь «всех солдат Североморья, отдавших свои жизни в войнах прошлых веков».

«Действительно далековато, – подумал Арсений, разглядывая на экране монитора карту города. – До сто семьдесят третьего дома часа три ехать, не меньше. Это если на автобусе. Хорошо бы, конечно, на машине…»

Он позвонил в гараж, но там его огорчили – почти все служебные автомобили Центральной прокуратуры оказались в разъезде.

Понятно. Горючее за июль от ХОЗУ Минбеза еще не поступило, а резерв, по логике ситуации – неприкосновенный, давным-давно разобрали личные водители высоких чинов. Для собственных нужд. Надо же хозяина на работу возить, жену его по бутикам покатать, да еще детей из школы забрать. Какой уж тут резерв!

Тащиться на автобусе через весь город не хотелось абсолютно – в памяти еще свежи были подробности поездки к Сивуру, в Хольмград. Жара, духота, переполненный салон, два часа бесконечной тряски по забитым магистралям. Ужас, в общем. Придется такси вызывать.

Еще и Глеб со своими расспросами. Узнав, что Редизар жив, напарник чрезвычайно удивился.

– Да ну! Хочешь сказать, что у тебя есть шанс до живого свидетеля добраться?

– Он не свидетель. Так, побочная ветвь расследования. Хочу чужие показания проверить.

Понятное дело, во все тонкости истории с Носителями Арсений Глеба не посвящал. Да и чего тут рассказывать, если он сам еще ни в чем не уверен. А со стороны смотрится, как горячечный бред полоумного.

В итоге, напарник строил разнообразные теории, одна фантастичнее другой. То у него Круковский, Шаллек и Редеко становились свидетелями какого-то давнего преступления, которых решили на всякий случай убрать, то вообще вся четверка Носителей казалось ему организованной преступной группировкой.

«Чему его только в академии учили?» – подумал Арсений и покачал головой. Правда, тут же вспомнил, какие зловещие преступления он сам приписывал Лину, Богдану и Алине – и устыдился.

– Ему сейчас только шестьдесят девять, если судить по выписке. Рановато для дома престарелых, ты не находишь? – не унимался Глеб.

– Это не дом престарелых.

– А что? Может, бывшая ведомственная больница? Ну знаешь, при Империи их много было, а теперь отдали какому-нибудь центру иммунологии, где модные профессора из Ойкумены учат североморцев правильно пробирки держать. А Редизара нашего положил знакомый врач по старой памяти, вроде как на обследование.

– А ты не в курсе, чем в этих самых центрах занимаются? Новые ойкуменские лекарства испытывают, которые еще не сертифицированы. Пичкают пациентов, а потом смотрят, что получится. Учет ведут. Если нужное вылечили, а нога, скажем, заодно не отвалилась – плюсик, если все же отвалилась – галочка. Не помнишь, как года два назад дело по клинике «Новая фармакология» прикрыли? Развалили прямо в суде.

– Ужас, что было. И ты думаешь, твой Редизар в такую же бодягу вляпался? О! Я знаю. А все остальные – члены международного преступного синдиката по изготовлению фальшивых лекарств? Да?

– Глеб, любимую свою логику включай хотя бы иногда. Круковский в эту версию еще хоть как-то вписывается, но что в ней делают воспитательница детского сада и архивный работник КИНа – ума не приложу.

– Ладно тебе смеяться. Может, ты только что растоптал грязными коваными сапогами стройную теорию, над которой я неделю работал…

Внутренний телефон разразился длинной трелью, оборвал Глеба на полуслове. Дежурный снизу сообщил, что приехало вызванное такси.

– Ты над ней и трех минут не работал, – сказал Арсений, собираясь. – Придумал экспромтом. Я, честно говоря, вообще не знаю, если в этом мире хоть что-то, над чем ты способен трудиться больше часа.

– Есть! Крест на пузе – есть! Вот, например…

– Потом расскажешь. Я пошел. Если кто будет звонить – раньше пяти не вернусь.

– А вдруг опять с телевизора явятся?

– Шли их подальше. Все, пока. Держи оборону и не поддавайся на провокации.

Точно напротив входа его поджидал ухоженный «ларри» восемьдесят третьего года с шашечками. На капоте и крыльях красовалась летящая надпись: «Taxoservice. Заказ такси круглосуточно».

Немолодой водитель оказался, как и большинство таксистов, весьма разговорчивым. Но в отличие от многих он практически не нуждался в собеседнике. Достаточно было изредка демонстрировать свое участие в беседе короткими «да?», «вот как!», «не может быть», чтобы он не умолкал всю дорогу.

Обсудив сам с собой погоду, дорожную полицию, поднадоевшие пробки, наглых ойкуменских туристов, которые норовят заплатить поменьше, а под конец – правительство, таксист все же решил вовлечь пассажира в разговор:

– …кого не вожу, все говорят одно и тоже. Вот ты, например, в прокуратуре работаешь – скажи, тебе на жизнь хватает?

– Почти, – кратко отозвался Арсений.

Водителю только того и надо было:

– А! Вот видишь, даже тебе мало, а представь каково простым людям? Не, пока в парламенте и правительстве так мало наших, североморцы развалят все, что есть, к чертовой матери!

«Господи! – подумал следователь. – Еще один националист на мою голову. Ему бы с Глебом пообщаться, разом нашли бы общий язык».

– Сидят, понимаешь, все эти Витусы, Марки и Генрихи на самом верху, гребут под себя, трясутся прямо, чтоб ни один кредит от них не уплыл!

Тут Арсений не выдержал:

– Вы думаете, чиновники из имперцев совсем не берут взяток? И все, как один, кристально честные? Боюсь, что нет. И, окажись в президентском кресле и парламенте Клименты, Савелии, Игнаты и Яковы – ничего бы не изменилось. Дело, к сожалению, не в национальности.

Таксист насупился, смерил пассажира уничижительным взглядом:

– А-а! Ты тоже из этих!…

И замолчал. Так больше и не сказал ни слова. Лишь когда машина тормознула у высоченного бетонного забора с затейливым навершьем из проржавевшей колючей проволоки, водитель процедил сквозь зубы:

– Двадцать пять сорок.

Арсений сунул ему три десятки. После недолгой внутренней борьбы таксист вытащил из кармана пачку смятых купюр и целую гору мелочи, скрупулезно отсчитал сдачу.

На пожелание «удачи» – поморщился и ничего не ответил. Стоило Арсению вылезти из машины, как она тут же рванула прочь, обдав его на прощанье сизым облачком выхлопа.

Следователь пожал плечами. Странно все-таки устроен человеческий фанатизм. В продолжающемся уже не первое десятилетие противостоянии между коренными североморцами и имперской становой нацией – первые ростки конфликта появились еще задолго до распада, – казалось бы, таким как он, полукровкам, досталась примиряющая роль. Обе стороны, по логике, должны считать Арсения за своего. На практике получается в точности наоборот – стоит сказать хотя бы полслова против их обвинительных излияний, как и те и другие моментально записывают его в противоположный лагерь.

Дорожка, тянувшаяся вдоль глухого забора, привела его к железным воротам. Они явно нуждались в косметическом ремонте – краска отваливалась целыми пластами, из-под нее проступали неряшливые пятна ржавчины, толстенные петли прогнулись под непосильной тяжестью. Справа, в один из бетонных блоков была вмурована решетчатая калитка, рядом – окошечко проходной. Над ним висела мраморная табличка. Надпись золочеными буквами гласила: «Национальный военный госпиталь. Режим работы: круглосуточный. Посещения по записи, с разрешения главного врача». Все это выглядело бы солидно и пафосно, если бы не сколы по краям таблички и змеящаяся трещина точно посередине. Здесь не помог бы и капитальный ремонт – только замена.

Охрана поначалу не хотела пускать Арсения.

– Здесь закрытое лечебное учреждение. Посещения строго по расписанию, – сказал из-за калитки дородный секьюрити в черном комбинезоне и указал на табличку. – У вас есть разрешение?

– Нет, но…

– Извините, тогда я ничем не могу вам помочь. Не имею права.

Прав оказался Юзеф, что посоветовал захватить удостоверение. Магические слова «Центральная прокуратура», тисненые на обложке бордовой книжечки, если и не повергли строгого цербера в шок, то, по крайней мере, произвели нужное действие. Он сразу как-то сник, засуетился, открывая перед Арсением калитку.

– А-а… ну, вам можно. Проходите, пожалуйста.

– Спасибо. Скажите, а где у вас тут шестой корпус?

Охранник посмотрел на следователя с интересом, видно было, что ему страсть как хочется спросить, почему это вдруг Центральная прокуратура интересуется шестым корпусом?

– Вот по этой дорожке до конца. Серое четырехэтажное здание. Только я не знаю…

Он смешался и замолчал.

– Что не знаете? – спросил Арсений.

– Не знаю, пустят ли вас. Это же рефлексология и ПЖ. Там безнадежные лежат.

– Я все же попробую. Спасибо.

Заасфальтированная тропинка петляла по неухоженному больничному саду. Темный и пустой, с голыми ветками мертвых деревьев, пожухлой травой, вросшим в землю мусором и изъеденными непогодой бордюрными камнями он производил странное впечатление. Видимо, когда-то за ним ухаживали, заботились – на деревьях кое-где сохранились следы побелки, тянувшаяся вдоль дорожки сплошная стена кустарника явно соскучилась по привычной стрижке, но потом сад забросили. То ли новое руководство госпиталя просто не видело в нем нужды, то ли, как всегда, просто не хватило средств.

Несмотря на сухую погоду, в воздухе висел устойчивый запах прелых листьев.

Серое здание шестого корпуса появилось из-за поворота неожиданно. Как бетонный бункер имперских времен, замаскированный в глухих таежных лесах, оно как будто выросло из земли. Сложенное из плохого местного кирпича оно расползалось на глазах, по стенам ползли трещины, на углах фундамента не хватало камней, цемент крошился и отваливался целыми кусками.

Шестой корпус стоял сгорбившись, будто столетний старец, и подслеповато щурился на яркое летнее солнце бездонными черными провалами окон.

Главная дверь соответствовала – неопрятная железная громада со следами грубой сварки. На высоте полутора метров кто-то наспех намалевал белой краской: «6 корпус. Рефлексология. ПЖ». Под надписью шла жирная стрела, которая указывала на хлипкий звонок, болтавшийся на проводах справа от входа: «Вызов дежурного персонала».

Размышляя на тем, как все-таки расшифровывается таинственная аббревиатура ПЖ, Арсений потянул за ручку – капризное железо не подалось. Пришлось звонить. Кнопка нажалась с большим трудом, а дверь приглушила звук звонка, и следователь так и не понял, «вызвал» он кого-нибудь или нет. Но через несколько секунд щелкнул невидимый засов и на пороге появился небритый санитар в несвежем халате с бурыми потеками на рукавах. Правая ладонь у дежурного была замотана бинтами в несколько слоев.

– Вы ошиблись корпусом, – сказал он. – Онкология сразу за нами, а неврологическое отделение вы уже прошли.

Арсений достал удостоверение, сунул его под нос санитару.

– Мне нужен именно шестой корпус. Могу я поговорить с главным врачом?

Дежурный долго вглядывался в надписи на книжечке, потом оглядел следователя с головы до ног, хмыкнул и сказал:

– Ну, пойдемте.

Внутри шестой корпус тоже, прямо скажем, не блистал. Тусклые, засиженные мухами лампочки в железной сетке под потолком давали совсем немного света. Закрашенные наполовину казенной зеленой краской стены выглядели осклизлыми, возможно из-за омерзительного вида потеков, тянувшихся откуда-то сверху. Плитки на полу расшатались и позвякивали под ногами.

Санитар шел быстро, не оглядываясь, Арсений едва поспевал за ним. Несмотря на то, что пол выглядел чистым, из-за окружающей обстановки казалось: вот-вот вляпаешься в какую-нибудь мерзость. Приходилось смотреть под ноги, и следователь чуть не отстал от своего провожатого.

Миновав длинный и темный коридор, они поднялись по лестнице на один пролет. Второй этаж разительно отличался от первого. Здесь на полу красовался хоть и потертый, но вымытый до блеска линолеум, а с подвесного потолка в ойкуменском стиле светили старомодные дневные лампы. Похоже, здесь располагалась администрация.

Дежурный остановился у третьей по счету двери. Указал на табличку:

– Вам сюда.

Арсений прочитал: «Главврач отделения Э. Д. Пивняк».

Он постучал.

– Входите, – отозвался изнутри жизнерадостный баритон.

Кабинет оказался небольшим – стол, два стула, железная стойка с картонными папками «История болезни №…», кушетка, обитая потрескавшимся кожзаменителем. Узкое, как бойница, окно, наполовину прикрытое свернутыми жалюзи.

За столом громоздился человек. Именно громоздился, из-за его богатырских размеров и двухметрового роста иначе и не скажешь. Запредельные физические данные особенно подчеркивал не по размеру короткой халат, который, казалось, вот-вот треснет в плечах.

– Чем могу…? – осведомился гигантский доктор Пивняк.

Арсений подумал мельком, что фамилия ему очень подходит. Больше всего главврач походил на здоровенную пивную бочку.

– Следователь Центральной прокуратуры Догай, – представился он и протянул удостоверение. – Мне необходима ваша помощь.

Пивняк неторопливо и внимательно рассмотрел документ, вернул обратно и пригласил сесть. Потом сцепил громадные красные руки с толстыми короткими пальцами-сосисками, спросил:

– Какая именно? Клинических исследований мы давно не проводим, заключения по вменяемости – это не к нам, это в третий корпус…

– Мне необходимо видеть Семена Игнатовича Редизара. Все данные указывают, что он находится на излечении именно у вас.

Пивняк хлопнул ладонью по столу. Покачал головой.

– Вот как! Доблестные органы решили про него вспомнить? Удивительно!

– Что здесь удивительного? Как следователь прокуратуры по закону я имею право…

– Поймите, – прервал его главврач, – он лежит у нас уже больше пятнадцати лет. Тогда здесь был не простой военный госпиталь, а психиатрическая клиника особого назначения, учреждение Имперской Службы Контроля, своего рода спецгостинница для диссидентов. Знаете, что это такое?

– Знаю, конечно…

– Его привезли сюда еще в восемьдесят девятом. С диагнозом вялотекущая шизофрения – стандартная процедура для недовольных. Кололи успокоительное и, как всегда, перестарались. А когда Империя перестала быть, про нас забыли. По инерции всех этих мнимых больных продолжали лечить, потом, уже после реформы, потихоньку распустили по домам. Редизар был не в лучшем состоянии, его решили пока оставить. За это время никто никогда не приходил к нему, даже не интересовался его состоянием. И вдруг появляетесь вы и говорите, что вам обязательно надо его увидеть. Выглядит странно, вы не находите?

– Ничего странного. Я расследую дело, в ходе которого мне понадобилось снять показания у Семена Игнатовича Редизара. Вот и все.

– Снять показания? – пораженно спросил врач. – В смысле?

– Вы не знаете, как снимают показания? Приходит следователь, проводит допрос, заносит все в протокол, потом свидетель подписывает его.

– Подписывает??! – к несказанному удивлению Арсения доктор Пивняк расхохотался. В смехе явственно ощущались истерические нотки. – Боюсь, Редизар ничего подписать не сможет.

– Почему?

– Вы что, не знаете? Он уже семь лет как парализован. Два инсульта, атрофия мышц, полное отсутствие двигательной активности! Он не то, что собственное имя написать, он даже рукой пошевелить не может!

– Хорошо, но хотя бы поговорить я с ним могу?

– Арсений Юльевич, – произнес врач неестественно-спокойным тоном, каким обычно разговаривают с маленькими детьми. – Поймите, наконец. Редизар па-ра-ли-зо-ван. Он не может двигаться. Вообще не может. Его держат на внутривенном питании – через капельницу. Дважды в день его переворачивают и обмывают. Мышцы губ и языка давно ему не подчиняются. Он ничего не сможет вам рассказать. В том числе и потому, – Пивняк повысил голос, – что последний раз приходил в сознание несколько лет назад.

– Простите… Как это – несколько лет назад?

– Очень просто. Он – овощ. Растение. Неподвижное, абсолютно не реагирующее на внешние раздражители, способное только потреблять внутрь питательные вещества и выделять продукты метаболизма. Сознание Редизара фактически мертво.

Арсений слушал врача в полном оцепенении. Такого он никак не ожидал. Воплощение Совести, цель поисков нескольких групп Носителей – овощ?? Жалкий кусок человеческого мяса с отключенным мозгом?

– Извините, если я был резок. Просто я решил расставить все точки над «i». Ну, вы все еще думаете снять с него показания?

– После вашего столь образного описания – уже не хочу. Но, если можно, я хотел бы посмотреть на него.

– Желаете лично во все убедиться? Что ж, думаю, это можно устроить.

Главврач снял трубку телефона, куда-то позвонил, перекинулся парой фраз с некой Олесей Евлабугой, медсестрой. Придет, мол, следователь Центральной прокуратуры, окажите содействие.

– Вас ждут. Третий этаж, отделение рефлексологии, палата сто три «а». Надеюсь, у вас крепкие нервы и желудок.

Арсений кивнул, пожал руку врачу, но прежде чем уйти, задал мучивший его все это время вопрос:

– Скажите, что означает «ПЖ»?

Пивняк взял со стола ручку, раскрыл лежавший перед ним здоровенный гроссбух чьей-то истории болезни, словно давая понять, что аудиенция закончена. Но потом все-таки ответил:

– ПЖ – поддержание жизнедеятельности. Наша основная специальность.

На третьем этаже следователя уже ждали. Высокая и худая медсестра со злым, некрасивым лицом – видимо, та самая Олеся Евлабуга – спросила:

– Это вы следователь?

– Да, – Арсений в который уже раз за сегодняшний день полез в карман, чтобы достать удостоверение, но она раздраженно остановила его:

– Не нужны мне ваши бумажки! Говорите, что вам надо, а то у меня обход через час. Времени нет.

– Мне нужен пациент по имени Семен Игнатович Редизар.

– Ха! Зачем он вам сдался?

Манеры хамоватой медсестры начинали раздражать. Понятное дело, она чувствует себя полной хозяйкой на этаже, а тут приперся какой-то следователь, требует странного, мешает работать.

– Вы слышали когда-нибудь такой термин – тайна следствия? Зачем мне нужен Редизар, вам знать не обязательно. Просто проводите меня к нему. – Арсений сделал паузу и добавил: – Пожалуйста.

Она пожала плечами:

– Идемте.

Медсестра провела его через застекленный пост дежурных. Сидевшая там полногрудая девушка в синем халате и домашних тапочках на босу ногу с удивлением посмотрела на следователя, даже хотела преградить ему путь: куда, мол.

– Мила, это следователь из прокуратуры, – Евлабуга, гремя ключами, отпирала дверь в противоположном конце поста.

– А Эдуардемьяныч знает? – не сдавалась вторая медсестра.

– Знает, знает. Он и разрешил.

– Могли бы и мне сообщить.

– На дежурстве старшая я! – отрезала суровая Олеся, пропустила Арсения в полутемный коридор и закрыла за собой дверь на замок. Только сейчас следователь обратил внимание, что стекло в ней армировано железной сеткой, вдобавок в двух шагах перед ними дорогу перекрывала еще и железная решетка.

Пол и стены не блистали чистотой – грязно-серые разводы разукрасили их причудливым узором. Видимо, уборкой здесь никто особенно не утруждался. Откуда-то из дальнего конца коридора ощутимо тянуло хлоркой, в воздухе висел тяжелый, удушливый смрад.

Арсений закашлялся.

– Ничего, ничего, – сказала медсестра. – Это только сначала кажется, что невозможно привыкнуть. А потом – даже не замечаешь.

– Где Редизар?

– Да вот. Палата сто три «а», – она кивнула в сторону узкого проема, завешенного омерзительно грязной перегородкой. Две лампочки наверху больше всего походили на гнойные фурункулы. Правая, кое-как замазанная красной краской, едва теплилась.

– Жив еще!

Внутри на Арсения навалилась жуткая, невыносимая вонь. Глаза наполнились слезами, его затошнило так, что он с трудом удержал подкативший к горлу комок.

В полупустом помещении стояла раскоряченная кровать на колесах, застеленная клеенчатыми простынями. Рядом высилась стойка капельницы, перемигивались лампочками какие-то медицинские приборы.

На кровати лежало бесформенное нечто. Темнота мешала разглядеть – что именно. Арсений протянул руку, нашаривая на стене выключатель.

– Не надо света – ему все равно, а нам экономить надо, – сказала медсестра. – От мэрии денег не дождешься, сущие гроши выделяют.

Она принюхалась. Арсений удивился: «Неужели кто-то не чувствует выворачивающий аромат прямо с порога?»

Медсестра топнула ногой и скорчила гримасу. Оказывается, она уловила в гамме омерзительных запахов что-то новенькое.

– Ну вот! Опять под себя нагадил, сволочь!

В крайнем раздражении она прошла через палату, отдернула тяжелые, посеревшие от пыли шторы и распахнула форточку. В комнату ворвался сквозняк, всколыхнул застоявшийся в помещении воздух, и вонь стала просто невыносимой.

На обратном пути медсестра пихнула коленом неподвижное тело, злобно сказала:

– Совести у тебя нет! Когда ж ты сдохнешь!

Следователь молча смотрел на то, что осталось от Семена Игнатовича Редизара. На кровати, едва прикрытое сползающими простынями, лежало голое, уродливое тело в омерзительных синих струпьях. Из-за многочисленных пролежней кожа отслаивалась целыми кусками. Блестящая от сальных выделений лысина вся покрыта пигментными пятнами. Жидкие седые волосы свалялись, ногти на руках подстрижены неровно, некоторые вросли в кожу.

«Это и есть тот самый человек, которого искали несколько поколений Носителей?»

Арсений подошел ближе, заглянул в гноящиеся, абсолютно бессмысленные, ничего не выражающие глаза и отшатнулся:

«Значит, вот он, Первородный Носитель.

Овощ.

Растение.

Бессмысленная и бесполезная Совесть мира.

Наверное, Круковский был все же не так далек от истины в своей теории. Носитель – действительно раздражающий инородный объект для агрессивного человечества. Зудит, ноет, как незажившая рана, постоянно чего-то хочет, требует. И точно так же, как фагоциты в организме истребляют незваных пришельцев автоматически, без участия разума, некий естественный процесс избавляется от Носителей всеми возможными способами. Подставляет под пули, бамперы автомобилей, травит дымом пожаров. Богдан Владиленович прав: гибель Носителей предопределена, человеческий социум уничтожает их одним своим существованием.

Но Первородный Носитель, видимо, сильнее обычных и может противостоять внешней угрозе. Да, он не погиб. Но то, что происходит с миром, с его родной страной – падение нравов, полное забвение представления о чести и Совести – ударило его с жуткой силой.

Он остался жить. Точнее не жить – существовать на уровне амебы, инфузории туфельки. Неизвестно, что лучше».

– Ну что, – спросила медсестра, – насмотрелись? Может, пойдем?

Арсений растерянно оглянулся на нее, задержался над телом еще на несколько секунд и вышел.

Его проводили до входной двери.

– До свидания.

Он машинально кивнул, спустился вниз по лестнице на один пролет, остановился и стал рыться в карманах в поисках сигарет, вспомнил в который уже раз, что бросил курить. Наверху щелкнул замок, медсестра громко сказала своей напарнице:

– Ничего, крепкий мужик этот следователь. Я думала, его вывернет прямо там, в палате, а он сдержался. Молодец.

– Чего он приходил-то?

– А кто его знает? На овощей посмотреть. Для поднятия аппетита.

Они расхохотались. Арсению стало противно, он спустился на первый этаж.

Навстречу ему медленно, весело переругиваясь, поднимались врачи в синих халатах. Следователь стрельнул сигарету, распахнул форточку и жадно, затягиваясь во всю силу легких, закурил. Он надеялся, что никотиновый дым сможет перебить омерзительный смрад сто третьей палаты, который, казалось, намертво впитался в одежду, в волосы, в кожу.

– Дай пройти, ну! Все перегородил, боров неуклюжий, как ходить – непонятно.

Арсений обернулся. Толстая краснолицая медсестра в неряшливо накинутом на плечо грязном халате тащила реанимационный набор. Ткнула его в бок углом аппарата и, даже не подумав извиниться, поволокла свою ношу наверх, бормоча что-то нелестное.

19

– Привет, начальству! – сказал Глеб, как только Арсений вошел, – как дела? Что сказал твой свидетель?

Следователь пожал плечами. Он еще не совсем пришел в себя после встречи с Редизаром. Жуткое, омерзительное в своем безумии существо, недочеловек, умеющий только потреблять и гадить там, где спит, не пробудил в нем даже жалости.

Тот, в сто третьей палате никак не походил на Первородного Носителя, чей светлый образ, судя по записям Круковского, долгое время поддерживал надежду в Алине, Нике, а вполне возможно, что и в самом профессоре. Дневник рисовал его совсем другим – честным, благородным, стойким, можно сказать, борцом за правду. По крайней мере, Носителям очень хотелось надеяться на это. Прав был Сивур – мифы редко оказываются правдой, но поддерживают веру одним своим существованием.

Конечно, это довольно цинично, но, может, и хорошо, что они не успели его найти.

Иначе бы их вера рухнула в один момент.

«Интересно, – подумал Арсений, – а если Носитель совершает самоубийство, он может передать свой дар? Или нет?… Тьфу! Что за гадость в голову лезет. „Интересно“! Словечко-то какое мерзкое».

– Арсе-ений, ау! Вернись на бренную землю!

– Прости, Глеб, я задумался. Ничего он не сказал.

– Почему? Помер уже, пока ты ехал?

– Да нет. Хотя, честно скажу, – лучше б он действительно умер.

—??? – наверное, впервые в жизни напарник не нашел, что сказать. Полностью потерял дар речи и вытаращил глаза от изумления.

– Лучше не спрашивай пока, ладно? Я сейчас не очень хочу про это вспоминать. Потом, как-нибудь. Напои лучше чаем.

Глеб все также молча кивнул и пошел наполнять чайник. Арсений сел за свой стол, упираясь носком в каблук, поочередно стащил ботинки и вытянул ноги. Полного расслабления, на которое он так надеялся, не получилось, но все же полегчало.

Тяжело увидеть такое. Редизар, Первородный Носитель оставался последней надеждой, если верить причитаниям Марка Сивура. Да, теперь Арсений мог признаться, хотя бы самому себе, что в ходе расследования почти поверил в Носителей.

«Какого черта – почти! Целиком и полностью!»

Четверо обычных людей, ничем не примечательных, кроме, пожалуй, излишней честности и щепетильности – не героев, не суперменов и не атлантов, способных нести на своих крепких плечах судьбы мира – волею судеб получили опасный дар. Осознав свою силу, они нашли себе подобных и заняли круговую оборону против черствости, жестокости и зла целой страны. Против неотвратимого процесса, того самого, что Круковский косвенно сравнил с фагоцитозом. Зная, что рано или поздно естественная реакция человечества уничтожает Носителей, ни один из них не сдался и не отступил.

А ведь перед глазами был пример Сивура, который совершил не самый хороший, но по-человечески объяснимый поступок и потерял свой дар. Конечно, он сделал это не специально, но он указал путь…

Для подобных действий совсем не нужно было выпрашивать согласие других – зачем? Тяжело потом всю жизнь ходить с клеймом изменника, ловить на себе осуждающие взгляды: мол, как ты мог бросить нас в самый тяжелый момент? Но ведь можно было просто совершить бесчестный поступок, наверняка такая возможность не раз возникала у любого Носителя. Пусть не ответственный Богдан Владиленович Круковский и не стыдящийся своих прошлых заслуг поэт Лин Черный, но Алина, которая, судя по дневнику, боялась всего, верила в жуткую и неумолимую Антисовесть, вполне могла бы… Ну, например, проехать зайцем, украсть коробку конфет в супермаркете – да мало ли способов!

Все четверо оставались верны друг другу до конца, включая Марка, который чрезвычайно переживает потерю дара и больше всего на свете боится остаться один.

За это их можно уважать, сочувствовать им, жалеть, что не удалось познакомиться лично.

Все они погибли.

Вернулся Глеб, включил чайник, поставил перед Арсением чашку с заварным пакетиком.

– Хочешь булку?

– Хочу. А у тебя есть?

– Пока нет. Но если ты отпустишь меня на обед, на полчасика, я притащу и тебе что-нибудь.

– Да иди, конечно, в чем проблема. До вечера, пока лейтенант Вебер из «Прибрежного» не отчитается, все равно мы ничего делать не можем.

– О’кей, я быстро.

Глеб умчался быстрее ветра, секунду спустя вернулся – забыл прихватить бумажник – и снова исчез. Арсений налил в кружку кипяток, машинально зазвенел ложечкой, размешивая чай.

«Если верить Сивуру, гибель всех Носителей спровоцирует полный и окончательный крах для всего Североморья, а потом новое средневековье распространится на весь мир.

Пока этого не произошло.

Пока.

Значит, где-то остался еще один, последний».

До сегодняшнего утра была еще одна надежда, надежда для всех – Первородный Носитель, воплощение Совести, то ли миф, то ли очень глубоко законспирированная легенда. Алина Редеко исписала своими соображениями полдневника, она верила, что Первородный, который способен делиться даром Носителя, сможет увеличить их количество и укрепить положение. В стране, да и в мире станет лучше жить, уйдет на время, а может и навсегда нынешняя страшная эпоха торгашества. Все ходит по кругу, ситуация закольцована – чем больше в стране Носителей, тем честнее и благороднее ведут себя обычные люди, и, соответственно, меньше давление на тех, кто олицетворяет Совесть, меньше нелепых смертей.

Но… он лежит в вонючей загаженной палате, пускает слюнявые пузыри и мочится под себя. Его мозг отключен. Его существование, его эмоции, мысли и чаяния – не сложнее внутреннего мира капустного кочана на грядке.

Наверное, такова плата. Всему есть свой противовес. Безногий инвалид компенсирует свое увечье силой рук. И наоборот – каждый сильный человек обязательно имеет маленькую, смехотворную для остальных, слабость. Кто-то не умеет плавать, как супермен из «Неуничтожимого», кто-то боится боли, пауков или, скажем, испытывает аллергию на желтые цветы, которые тот же инвалид будет нюхать без всяких последствий.

Мыши перегрызли провода освещения на танках моторизованной дивизии во время Оккупации, из-за чего соединение было разгромлено.

Так получилось и с Редизаром, Первородным Носителем. Заключенный в психушку Службой Контроля вряд ли он растерял свои способности, а уж тем более – сломался. Пивняк сказал, что он долгое время «лечился», а парализовало его лишь семь лет назад. И даже тогда он не потерял сознание окончательно. На него давила не медицина и не химические препараты, на него давила внешняя среда. Олицетворенная Совесть должна значительно тяжелее, чем обычные Носители переживать общий упадок нравов вокруг. На него все это подействовало в десятки раз сильнее. Сначала сломало тело, потом волю – и он перестал бороться, – а потом и разум. Первородный Носитель полностью перестал быть человеком. Сейчас он не осознает, что происходит вокруг.

Ужасно, что он не осознает даже себя.

Внутренний телефон снова проснулся, во второй раз за сегодняшний день.

– Добрый день, Арсений Юльевич, – сказала дежурная телефонистка. – По общегородской линии звонит человек, спрашивает следователя Догая. Вас соединить?

– Да, конечно.

«Похоже, телевидение все-таки прорвалось. Только их сейчас не хватало».

– Соединяю, говорите.

– Алло, – он сразу узнал этот голос – сочный, жизнерадостный, правда, немного растерянный сейчас. – Говорит доктор Пивняк из национального военного госпиталя, отделение рефлексологии. Мне нужен Арсений Догай.

– Да, я вас слушаю.

– Не знаю, будет ли вам это интересно, но я на всякий случай решил вам позвонить. Только что, не приходя в сознание, скончался Семен Игнатович Редизар. Все реанимационные меры успеха не имели.

– Отчего произошла смерть?

– От общего истощения организма. Поймите меня правильно, он давно уже был трупом. Мы поддерживали в нем жизнь, только потому, что наши дурацкие законы не разрешают эвтаназию. Вы, наверное, сочтете мои слова кощунством, но я скажу, что мы вздохнули с облегчением.

«Да-да, а потому не очень старались с реанимацией».

– Спасибо за информацию, доктор. Можете прислать мне копию заключения о причинах смерти?

– Конечно. Диктуйте адрес.

Арсений сообщил координаты, отключился. Вспомнил, как несколько раз за сегодня думал и говорил о Редизаре: «лучше бы он умер».

Да, это цинизм и кощунство.

Но это правда.

«Господи, дай ему мир и покой, который он заслужил».

Глеб вернулся только к четырем, прижимая к себе целую упаковку с пирожками – аж шесть штук.

– Это я от тебя откупиться решил, притащил… Что у тебя с лицом?

– А? – Арсений очнулся от невеселых мыслей. – Ты что-то сказал?

– Я спросил, что у тебя с лицом? Можно подумать у тебя только что лучший друг умер.

– Слушай, откуда в тебя столько такта берется, а?

– Извини, если обидел. Я все время сначала говорю, потом думаю. Слишком много мыслей в голове.

«Вот прохвост! На такого даже рассердиться как следует невозможно!»

– Ладно, опустим тему. Я тебе потом все объясню. Поверь, сейчас не до того.

– Как скажешь. Смотри – я тебе пожевать принес. Хочешь?

– И ты это все полтора часа покупал?

– Нет, что ты – гораздо меньше. Со мной там такая история приключилась, не поверишь!

– Не поверю.

– А зря. Потому что – истинная правда! Слушай. Короче, пошел я в «Бюргера», захожу – все чинно, народу мало, три-четыре столика заняты, официанты снуют, все такое… Сел, заказал. Смотрю по сторонам и вижу, что за соседним столом назревает выяснение отношений. Сидят двое: толстячок в кожаной жилетке, судя по всему, продюсер или еще какая-нибудь шишка из шоу-бизнеса, а вместе с ним – заплаканная девчонка лет восемнадцати. Тот, значит, ей что-то втолковывает, а она послушает, послушает – и в слезы. В конце концов, ему надоело, плюнул он, обозвал ее нехорошо, швырнул на стол пару купюр, встал и ушел. Посреди зала обернулся и на весь «Бюргер» как гаркнет: ты, мол, тупая ‹…›, сегодня все свои шансы утопила. Больше тебя никто никуда не возьмет, уж я постараюсь! И слинял. Ну, я подсаживаюсь к ней…

– С самыми добрыми намерениями, понятно, – в тон ему продолжил Арсений.

– Да я еще не думал ни про какие намерения! Просто смотрю – красивая девушка плачет, надо утешить.

– И что?

– Позвал за свой столик. Поговорили немножко. Она рассказала, что занимается бальными танцами, приехала на конкурс, а этот толстый гад, оказывается, спонсор. Пообещал ей первый приз, если она под него ляжет. Понятно, девчонка – ее, кстати, Викой зовут – отказалась, ну, он ей все и выложил. Сидит она, глаза красные, несчастная вся, я уж думал вызваться ее проводить, но тут меня как переклинит! И не улыбайся, со всеми бывает.

– Да я не улыбаюсь.

– Ну, то-то. Я тебе как на духу говорю, смотрю на Вику, а перед глазами – моя Снежана. Головой качает укоризненно: мол, что-то в этом роде я от тебя и ожидала, сволочь. И так мне стыдно перед ней стало. Понял я, что не могу ей изменять, даже в мыслях не могу. Она для меня все, а я совсем ее не ценю…

Глеб, предающийся самокритике, – это, надо сказать, зрелище не для слабонервных. Арсений на какое-то время даже отвлекся от мрачных дум.

– И что?

– Ну, угостил ее мороженым, извинился перед ней, сказал, что спешу. Визитку нашу оставил.

– Что значит – «нашу»?

– Нашего кабинета. Она, как прочитала, что я из прокуратуры, сникла немножко. Испугалась, по-моему. А я, представляешь, всю дорогу Снежанку вспоминал. Плохо мне без нее, Арсений. Не могу я так. Ругаемся – миримся – снова ругаемся. Нервы друг другу треплем.

Арсений взял у него из рук пакет с пирожками, разорвал упаковку, надкусил один, запил остывшим чаем.

– Насколько я знаю, когда вы со Снежаной миритесь, прощения просит всегда она?

– Ну… да. Сначала говорит, что слышать не хочет, а потом сама же звонит мириться. Странные они, эти бабы.

– Эх, Глеб, Глеб. А тебе ни разу не приходило в голову сделать первый шаг? Купить букет цветов, приехать к ней, сказать, что дурак, что был не прав…

– А зачем? Она же виновата.

– Да какая разница, кто виноват! Что за детский сад: она, мол, первая начала! Ты – мужчина, ты можешь контролировать свои чувства, это у женщин все на эмоциях. Сделай так, как подсказывает разум, а не дурацкое чувство обиды. А то, знаешь, может наступить такой день, когда она просто не позвонит. Никогда. В общем, так: когда она обычно с работы приходит?

– В шесть. Ну, или около того.

– Так вот, сегодня можешь уйти пораньше. В пять. Если кто будет спрашивать, Каин, например – скажешь, я отпустил. Заедешь, купишь букет. Самый шикарный, не жадничай. А потом…

Что «потом» Глеб так и не узнал: на рабочем столе тренькнул городской телефон.

– Арсений Юльевич? – осведомилась трубка.

– Я.

– Старший лейтенант Вебер из «Прибрежного» беспокоит. Добрый день.

– А, здравствуйте, Роман! Весь день жду вашего звонка. Провели опрос?

– Провел. Надеюсь, последний, а то все дела встанут, если каждый три дня всю группу на жилищный сектор кидать.

– Все от результатов зависит, – неопределенно ответил Арсений, подумав про себя: «Надо будет – еще раз пойдешь. Ишь – дела у него встанут! Знаем, какие у вас дела – придорожные мотели для дальнобойщиков шерстить, да рейды по дорогам проводить».

– Результаты кое-какие есть, а будет ли от них какая-то польза – не мне судить. Вам как обычно прислать все с курьером?

– Роман, если вам не сложно, зачитайте выдержки. Что, по вашему мнению, самое важное и полезное. Сейчас каждая минута на счету.

– Хорошо, попробую.

Старший лейтенант Вебер зашуршал листами, долго что-то бормотал – видимо, искал нужный протокол.

– Та-ак. Вот некая гражданка Инесса Рудголд заявляет, что около одиннадцати видела во дворе незнакомую женщину лет тридцати-тридцати пяти. Она якобы постояла пять минут у подъезда, потом достала мобильный телефон, поговорила с кем-то и вошла в подъезд.

– Вы установили, кто она?

– Да. Предприниматель Серго Ограз, кстати, гражданин Империи, снимающий квартиру номер шестьдесят девять, показал, что к нему приезжала сотрудница, привозила документы. Имя сотрудницы он назвать отказался.

Арсений хмыкнул:

– Документы, значит. Теперь это так называется.

– Опер из моей группы, который проводил допрос, говорит, что в личной беседе Ограз прямо выразился насчет цели приезда женщины. Но в протокол просил не заносить. В общем, он в своем праве. Граждане Империи у нас подлежат только уголовному преследованию, а предъявить нам ему нечего. Так что, он вообще мог не отвечать, а если на то пошло – и дверь не открывать.

– Ладно, с этим ясно. Что еще интересного?

– Гражданин Малти Ясениени чинил во дворе машину до десяти часов. Видел, как группа молодых парней лет по пятнадцать-шестнадцать слонялась около подъезда. Пили пиво, цеплялись к прохожим. Сказал, что пытался их пристыдить, а в ответ получил угрозы и оскорбления. Некоторых он знает – живут в том же доме, а про двоих с уверенностью заметил: пришлые.

– Но в сам подъезд они не заходили?

– Точно сказать не может – он то в гараже был, то под капотом ковырялся. Может, и заходили. Внутри их никто не видел.

«Как бы то ни было, Носители из развязных малолетних наглецов в любом случае аховые. Мимо».

– …к десяти, когда Ясениени поехал на авторынок за деталями, они уже куда-то пропали.

– Записал.

Вебер почти на минуту прервался, снова зашелестел бумагой. Один раз отчетливо послышался щелчок скоросшивателя.

– Питер Яцук из шестьдесят первой квартиры вышел утром на ежедневную пробежку. Сторонник здорового образа жизни. Он показал, что столкнулся в дверях с незнакомым мужчиной, который некоторое время изучал ряды почтовых ящиков, сверяясь с бумажкой, а потом уехал на лифте.

– Когда это было?

– Между половиной восьмого и восемью пятнадцатью. Но это пустой номер – семья из восемьдесят первой квартиры подтвердила, что к ним действительно приезжал вызванный на утро специалист по установке спутникового телевидения. Мастер провозился около часа, все подключил и уехал.

«Опять мимо».

– А вот это самое интересное. Гражданин Клим Таласин, девятнадцати лет… тот самый, что хорошо отзывался о Круковском, рассказал еще кое-что. Мой сотрудник описывает его так: «молодой парень спортивного вида». У него собака – коккер-спаниель, так что, волей-неволей, приходится нарезать круги вокруг дома утром и вечером. Он повторно рассказал, что к «невредному» Круковскому изредка заходили студенты из медицинского. Богдан Владиленович был известен своей огромной библиотекой, и к нему часто забегали перед сессией в поисках редкого тома. И не только из высшего медицинского. Таласин и сам пользовался, как он выразился «надомным книгохранилищем», хотя учится в судостроительном. Так вот, он показал, что 16 июня около двенадцати часов видел недалеко от дома девушку лет восемнадцати-двадцати. Описание дал такое: «красивая, волосы темно-русые, фигура, что надо, только нос больно задирает». Клим неоднократно встречал ее перед домом Круковского, а один раз – это было месяца полтора назад – даже решился перемолвиться с ней парой слов, надеясь разузнать имя, а то и телефончик.

– Молодец парень!

– Ну, может и молодец, только ничего она ему не сказала. Процедила сквозь зубы: «Ксения», как ему показалось – с невысказанным намеком «отвали, козел». Больше он ничего от нее не добился.

Арсений оживился.

«Ксения, значит. Неужели повезло?»

– Но это еще не все. В тот день он видел ее еще раз.

– Да! Это совсем интересно. Когда?

– Минут через двадцать. Как раз возвращался домой со своим спаниелем. Говорит, Ксения очень торопилась, стрелой пронеслась через двор, так что он даже не успел с ней поговорить. Зато разглядел, что она прижимала к груди несколько книг. Боюсь, не на книги он глядел, – усмехнулся Вебер.

– Да уж.

– В общем, все. Больше никто ничего дельного не сказал. Либо домыслы… ну, знаете, из серии «Мне кажется, я его раньше видела, в маске и с пистолетом – Где? – Да вчера, по телевизору», либо откровенная чушь. В том дворе, как оказалось, полно старых перечниц с воображением. Такого наговорили – уши вянут.

– Пока хватит. Значит, договорились: опросные листы и отчеты ваших людей жду завтра.

– Да, я вышлю с курьером.

– Что ж, спасибо за содействие, Роман. До свидания.

Арсений положил трубку, быстренько раскрыл блокнот на чистой странице и набросал маленькую схемку.

Просчитать варианты не так уж и сложно. Всем, кто когда-либо учился в вузе, известно, что студенты всерьез задумываются о сдаче экзамена за два-три дня до его начала. Если верить показаниям Клима Таласина, девушка очень торопилась. Скорее всего – домой, готовиться. Сдача на носу.

Вот и вся логика. Остается приехать в учебную часть Североморского высшего медицинского института и выяснить, сколько студенток по имени Ксения сдавали экзамен с 17 по 20 июня, то есть через два-три дня после гибели Круковсокого. Ну, пусть даже через неделю, если вдруг искомая Ксения отличается излишней въедливостью в учебе. Как раньше говорили – ботаничка.

– Установку понял, Глеб. В пять дуй к Снежане. И чтоб завтра я с утра твоей куртки на диване не видел!

– А ты куда?

– Кое-что новое по делу. Вебер из «Приморского» звонил.

– Да я уж понял. И что говорить, если тебя будут спрашивать?

– А-а, посылай всех, – ответил Арсений почти весело.

– Даже Каина? – изумился Глеб.

– Его – особенно. Смотри, Снежану по новой не обидь, а то я тебя знаю, тактичный ты наш.

Арсений бросил в портфель блокнот, поднялся и вышел из кабинета. Глеб завистливо проводил «начальство» глазами – ну вот, кто-то поехал вести расследование, а ему всего-навсего предстоит мириться с подругой. «Хотя, Арсений прав, конечно: надо попросить прощения. В первый раз в жизни – то-то она удивится!»

А следователь Центральной прокуратуры Догай не стал дожидаться лифта, сбежал вниз по лестнице. Сдал дежурному внутренний пропуск и подумал: «Держись, Ксения, последний Носитель! Держись, девочка!»

20

– Ладно, не переживай, что-нибудь придумаем! – сказала Инка.

– Да что тут можно придумать!

– Во-первых, можно уехать на месяц-два – ты же сама говорила, что в середине лета собиралась к родителям.

– Ну да, – Ксюха пригубила «бейлис», заботливо разлитый Инкой в изящные стеклянные рюмочки. Резчик выгравировал на каждой какое-нибудь животное. Ей достался горностай, а подруге – белочка. Скорее всего, неспроста: Инкина фамилия была Эйгорн – «белка», по-североморски.

– Вот и отлично. Отпросишься с практики, думаю, это будет несложно, главное – выдумать хорошую отмазку. А в Империи за тобой никто гоняться не будет.

«Если за тобой и правда кто-то гоняется, и все, что ты рассказала – не плод твоего воображения».

– Во-вторых, пока можешь пожить у меня…

– А что родители скажут, когда приедут?

– Ой, а то ты моих предков не знаешь? Да они только рады будут. Маман, например, считает, что ты на меня хорошо влияешь.

– Но им же придется все рассказать…

– Ой, я тебя умоляю! Думаешь, им так уж важно знать, почему…? Скажем, что тебя выставили из квартиры, и пока ты подыскиваешь новое жилье – будешь жить у нас. Вот и все. Эй, ты что не пьешь, не нравится, что ли? Так отдай лучше мне, а то у меня сердце кровью обливается.

– Пью, пью, спасибо, Ин, – Ксюха отпила немножко, покатала на языке восхитительный ликер.

– То-то. Ну вот, о чем это мы? А! Поживешь у меня недельку-другую, а там, глядишь, все успокоится.

– Нет, я не могу. А вдруг эти и сюда придут? Выследят меня и придут: и получится, что из-за меня у вас может быть куча неприятностей.

– Да ладно! Какие там неприятности! Вызовем полицию, если что – и дело с концом.

– Я уже думала об этом. И что им сказать? Приезжайте, кто-то хотел взорвать мою квартиру и переехать грузовиком? Очень им надо. Савка как-то рассказывал – со слов дяди, он в полиции работает, – вот, мол, у нас сейчас везде кричат о чуть ли не стопроцентной раскрываемости преступлений. – Ксюха поставила на стол пустую рюмку, которую Инка тут же не замедлила наполнить. – Видела, наверное, в автобусах, в трамваях висят плакаты: «За прошлый год раскрыто столько-то преступлений, что составило 89% от общего числа зарегистрированных»?

– А то! Куда не встань, все равно носом в них уткнешься!

– Ну так вот: Савкин дядя говорил, что наша доблестная полиция расследует только такие дела, которые можно раскрыть быстро. Остальные просто отказываются регистрировать. Нет, мол, состава преступления.

– И что?

– А то. Так же и мне заявят: газ прорвало, потому что шланг старый и технику безопасности не соблюдаете. И никакой грузовик не хотел вас давить – просто в поворот на узкой улице не вписался. А то, как я весь день в примерочной кабинке «Хамстора» просидела, лучше вообще не рассказывать – засмеют.

Ксюха махнула рукой, не рассчитала немного и чуть не смахнула со стола полупустую бутылку. Перед глазами все плыло.

– По-моему, я уже пьяная, – сказала она.

– Ничего страшного, – Инка плеснула ей в рюмочку еще ликера. – Наоборот, даже хорошо.

Собственно, именно этого подруга и добивалась – споить Ксюху до полной отключки, чтобы успокоить нервы и дать немного отдохнуть. А то со всеми своими фантазиями и страхами она всю ночь не заснет. Будет на каждый шорох вскакивать.

Инка подливала и подливала Ксюхе, и в итоге та одолела половину бутылки практически в одиночку. Тягучий, как сгущенное молоко, горьковато-сладкий ликер пился легко, и подруга ничего не замечала, увлеченная рассказом, пока у нее не начал заплетаться язык.

– Ч-чего хорошего? – запинаясь, спросила Ксюха. – Наклюкалась, как наши парни г-говорят, – в зюзю.

– Ну и что? Никто тебя не видит, кроме меня. А я – могила, никому не расскажу. Даже Мартину.

Если Инка думала упоминанием о гитаристе с четвертого курса, который вроде бы нравится Ксюхе, поднять ей настроения, то она ошиблась. Подруга как-то сразу сникла, залпом выпила почти полную рюмку ликера (разве так можно!), шмыгнула носом.

– Эй, Ксюш, что с тобой? Я как-то не так выразилась?

– Д-да нет, все нормально. Просто… давай не будем сегодня о парнях, хорошо?

– Конечно, как скажешь, – закивала Инка, подумав про себя, что подруга, не иначе, звонила Мартину за поддержкой, поведала свои страхи, а он, чурбан бесчувственный, небось, ее и слушать не стал, а то и, вообще, – на смех поднял.

Ксюху клонило в сон. Адреналин, бурлящий в крови после случая на дороге, постепенно сошел на нет, да и алкоголь помог. Она клевала носом, говорила все медленней и все сильнее запиналась в словах.

– В общем, решено. Пока ты живешь у меня. И я не хочу ничего слышать, ясно?

– С-спасибо, Ин… Но все-таки…

– Никаких «но»! Завтра поговорим. Отдыхай, расслабляйся, а завтра возьмем Кристинку с Марьяной, кого-нибудь из ребят и поедем на твою квартиру.

– Зачем?

– Как это зачем? Собрать вещи, хотя бы на первое время. Или ты собираешься в моих ходить? – улыбнулась Инка, представив эту сногсшибательную картинку. Несмотря на то, что рост у них примерно одинаковый, Ксюхе от природы достались чуть более длинные ноги и совсем другая форма груди. Потому Инкины штаны будут ей коротки, а блузки и кофточки чересчур… гм… обтягивающими. Парни такого не переживут.

– Не-е… твои мне не подойдут… Ин, у меня голова кружится. Я пойду л-лягу.

Ксюха, покачиваясь, добрела до дивана, скинула тапочки, с трудом стянула футболку, едва не запутавшись в рукавах, и опустилась на подушки.

Инка запоздало сообразила, что, похоже, немного переусердствовала. Но это и к лучшему – быстрее заснет, больше проспит.

– Качается… – пожаловалась Ксюха и прикрыла глаза.

Через пару минут она уже сладко спала.

Инка накрыла сопящую Ксюху одеялом, подоткнула края. Полюбовалась делом своих рук. Подруга зашевелилась во сне, положила голову на сложенные ладони, губы у нее шевельнулись, словно она пыталась что-то сказать.

«Отдыхай, Ксюш», – подумала Инка и вздохнула сочувственно: «Не знаю, что она себе напридумывала, а что – есть на самом деле, но, по-моему, девочка просто малость переучилась!»

Она на цыпочках вышла из комнаты и прикрыла дверь.

Ксюха спала.

Поначалу ей снилось что-то хорошее и светлое – родительский дом, радость встречи, объятия и поцелуи. Вот отец крепко прижимает ее к себе, мама улыбается сквозь слезы, а сама Ксюха понимает, как сильно она соскучилась. Ее тащат в большую комнату, за стол, папа садится напротив и говорит:

– Рассказывай!

Такая у него присказка, Ксюха запомнила ее еще со школьных времен, когда она возвращалась после уроков, отец усаживал ее перед собой и вот так же, одним словом, просил рассказать обо всем, что было в этот день. Мама, тем временем, накрывала на стол. Ксюха хотела было помочь, но она только руками на нее замахала: сиди, мол, сама управлюсь.

Но потом сон изменился. Неожиданно Ксюха увидела себя на большой загородной магистрали, по которой несутся огромные тяжелые грузовики. Она бредет по обочине, прекрасно сознавая, что любой из них в следующую минуту может попытаться ее задавить, но почему-то свернуть с дороги не может – ноги как будто вросли в асфальт. Каждый новый грузовик проносится все ближе, сначала Ксюха слышит за спиной нарастающий рев двигателя, низкий рык клаксона, чувствует тяжелый, удушающий запах выхлопа. Потом ее обдает раскаленным ветром – и машина проносится мимо. Пока мимо. Повезет ли со следующей?

Она хочет вырваться из предательского асфальта, но тот, будто клей, тянется следом и не отпускает. Ксюха пытается снова и снова, а сзади уже слышен тяжелый грохот очередного фургона.

Она ворочалась с боку на бок, просила отпустить ее – хорошо Инка не слышала, а то перепугалась бы не на шутку.

Дальше начался совсем уж откровенный бред. Может, алкоголь подействовал слишком сильно, честно сказать, Ксюха давно уже не выпивала так много.

За ней кто-то гнался, может быть те же до боли знакомые темные фигуры – Чик с напарником. Внезапно она оказалась на площадке перед своей квартирой. Лестница уходила вверх и вниз, наверное, на несколько километров, ступеньки казались непомерно огромными, покрытыми какой-то вязкой грязью. За перекошенным окном сияло несколько ядовито-синих и темно-зеленых лун. Тени исполинских деревьев корчились на стенах. Где-то, далеко внизу, за пеленой клубящегося тумана шепотом переговаривались преследователи. Белый шершавый потолок неторопливо вращался и пульсировал в вышине. Вправо отходил полутемный коридор. Ксюха, прислушиваясь, осторожно пошла по нему. За стеклянными стенами маячили едва различимые силуэты. А вот и дверь, ведущая в квартиру, и звонок. Ксюха нажала на кнопку, и тут же над головой раздался пронзительный вой. Чик обернулся на звук, заметил ее и побежал вверх. Его напарник не отставал. Через ставшую прозрачной дверь Ксюха видела, как Инка, почему-то оказавшаяся в ее квартире, идет открывать. Она двигалась медленно, как будто под водой и каждый ее шаг сопровождался отвратительным металлическим звоном. А преследователи уже за спиной…

Ксюха вскрикнула и проснулась.

В первое мгновение ей показалось, что сон еще не закончился. Полумрак скрадывал расстояние и очертания мебели, но она почти сразу же поняла, что это не ее квартира. Уж свою комнату Ксюха опознала бы и с закрытыми глазами – сколько раз натыкалась по ночам на рабочий стол, на кресло, на вечно горбящийся у порога ковролин. Зато теперь – можно вслепую в прятки играть.

«Но если я не дома, то где? – Ксюха напряглась, еще раз огляделась по сторонам. – Вроде бы есть что-то знакомое…»

Недалеко от дивана стоял небольшой журнальный столик, заставленный смутно различимыми в полутьме бутылками, рюмками, даже, вроде бы, тарелками с остатками еды. По стенам громоздились книжные шкафы, сервант с посудой, изящная этажерка, с которой тянулись вниз стебли вьющихся цветов.

Ксюха никак не могла понять, где она находится? И как вообще ее сюда занесло? В эту пустую, малознакомую квартиру? И почему так темно? Совсем еще недавно было утро, она собиралась ехать в «Эпицентр» на встречу с Инкой, чтобы рассказать ей обо всем…

«А вдруг меня поймали эти?»

Ксюха вздрогнула, откинула одеяло и только сейчас поняла, что спала в джинсах и лифчике. Футболки – ее любимой футболки с двумя сердечками – нигде не было видно.

Она с ужасом подумала, что, наверное, ее схватили прямо на улице, усыпили чем-то, стали раздевать, но потом все-таки решили подождать, пока она проснется.

Господи!

Страх цепкой рукой схватил ее за горло, сердце застучало как бешеное.

Спрыгнув с дивана, она заметалась по комнате. В углу, на стуле нашлась футболка, которую Ксюха немедленно натянула, а на полу – мягкие тапочки в виде ушастых собачьих морд. На удивление знакомые, кстати.

«Кстати, почему я босиком? Куда девались туфли? И сумочка, если на то пошло? Там ведь все документы, ключи, телефон…

А вдруг те, кто меня поймал, все уже выкинули? Чтобы никто никогда не смог найти.

Надо бежать! Немедленно бежать! Может, они все спят или куда-нибудь ушли, и у нее есть еще шанс…»

Ксюха подбежала к двери, навалилась в нее всем телом. Почему-то ей показалось, что ее обязательно должны были запереть.

Девушка ошибалась. От сильного толчка дверь отлетела в сторону, с грохотом ударилась о стену и на обратном движении едва не пришибла Ксюху, пребольно саданув ручкой по локтю.

«Ну вот, теперь я точно всех перебудила! Где же выход?»

Она рванула в коридор, каждую секунду ожидая гневного окрика. Увидела на тумбочке в прихожей свою сумочку и облегченно вздохнула. Некогда разбираться, что из нее выкинули, а что оставили – дома посмотрим!

Многочисленные засовы на входной двери были открыты.

«Удача!»

Она подхватила сумочку и потянула на себя резную ручку. Плевать, что в тапочках! Пусть люди на улице смотрят! Зато похитителям вместо Ксюхи достанутся только ее туфли.

«Вот вам, гады!» – она мысленно изобразила оскорбительный киношный жест.

В этот момент щелкнул замок и дверь начала медленно надвигаться на Ксюху. Девушка стояла в полном оцеплении, как затравленный зверек, и смотрела, как испаряются ее надежды на спасение.

– О, Ксюша. Ты уже проснулась?

На пороге стояла Инка с двумя туго набитыми сумками в руках. Ксюха молча таращилась на нее во все глаза.

– Куда это ты, кстати, собралась?

Она в полном недоумении наблюдала, как подруга прислонилась плечом к одежному шкафу, выронила сумочку и разрыдалась.

Тут Инка, как всегда, не подкачала. В критических ситуациях инициативы ей было не занимать. Конечно, в первый момент она решила, что Ксюха решила по-тихому слинять, дабы не подставлять подругу по удар. И даже немного обиделась. Но обиды можно отложить на потом. Сейчас Ксюхе требуется срочная помощь.

Инка бросила в прихожей пакеты, прикрыла дверь и осторожно обняла ее за плечи.

– Ты что, Ксюш? Все в порядке, я с тобой…

Подруга продолжала реветь, уткнувшись Инке в плечо. Та немного растерялась – прекращать истерики она не умела никогда, на Анжелке проверено. Младшая сестрица любила иногда устроить скандальчик-другой на тему «меня никто не любит». Успокаивать ее приходилось всей семьей, долго и дорого – меньше чем на новые сапожки или джинсы она не соглашалась.

– Не бойся, все нормально… Ну, что ты плачешь?

– Я-я… проснулась… никого не было…

– Да я просто решила в магазин сбегать. Раз уж мы с тобой устроили импровизированный девичник, надо себя чем-нибудь побаловать. Шарлотку сготовим, салатики, как ты на это смотришь?

Но Ксюха ее даже не слышала:

– И еще я… твою квартиру не узнала, – она всхлипнула и утерла слезы ладонью.

– Как это? Ты ж здесь сто раз была!

– Темно и голова кружится… вот и не узнала. Я… я подумала, что меня схватили… опоили чем-то и увезли…

Инка хихикнула.

– Подруга, да ты сама себя опоила! Полбутылки в одиночку уговорила! У меня аж челюсть отвалилась!

– Да? – с намеком на улыбку спросила Ксюха.

У Инки отлегло от сердца: «Слава богу, вроде успокоилась!»

– Совсем ничего не помню. Неужели я так сильно напилась?

– Ну, сильно не сильно, а лыка не вязала, это точно. Потом буянить начала, мебель ломать, насилу удалось тебя утихомирить.

Ксюха слушала недоверчиво, потом сообразила, что подруга ее разыгрывает, воскликнула:

– Ладно врать, Инка! Не было такого!

– Не было, – легко согласилась та. – Ну и что? Может, это положительный пример в моем лице тебя удержал? А так бы загуляла по-черному. Да ладно, все нормально, ты ж моя лучшая подруга! И я тебя люблю во всех видах, – двусмысленно закончила она.

– В жареном, вареном и маринованном с листьями черной смородины…

– Вы не любите Ксюху?! Да вы просто не умеете ее готовить! – переиначила Инка популярный рекламный слоган. – Слушай, а мы так и будем в прихожей стоять или все-таки пойдем на кухню и попытаемся изобразить что-нибудь вкусненькое из того, что я купила?

– Конечно, – Ксюха подхватила сумки и потащила их по коридору. Инка шла следом. Посмотрев на ее ноги, она неожиданно расхохоталась.

– Слушай, а ты в таком виде хотела слинять? В тапочках?

– Да я не задумывалась особо. Футболку нашла, сумочку тоже, а туфель – нет. Думаю, фиг с ним, пусть врагам остаются, времени нет искать.

Инка от смеха согнулась пополам, едва не сползала на пол.

– Ой, не могу! А-ха-ха-ха! А если бы ты… ха-ха-ха… футболку не нашла, убежала бы в одном лифчике? Ха-ха! То-то был бы фурор!

Ксюха тоже улыбнулась, недавние страхи показались ей несерьезными, детскими.

Она бы многое дала, чтобы никогда больше не чувствовать холодный липкий ужас, когда немеют ладони и сердце готово выпрыгнуть из груди.

Инка распаковывала сумки, быстро и сноровисто распределяя купленные продукты, – часть на стол, для ужина, часть в холодильник. Ксюха несколько раз пыталась поучаствовать, но ей было строго сказано: сиди, не рыпайся, готовься к борьбе с похмельным синдромом.

– Какое похмелье, ты что?

– Самое обычное. Организм молодой, неокрепший, разом заглотнуть полбутылки – это тебе не просто так. Крепись, подруга, помощь идет!

С этими словами Инка достала из сумки жестяную баночку джин-тоник-лайт и протянула ее Ксюхе.

– Держи! Помни мою доброту!

– Ну, осталось теперь на курсе всем рассказать, как я у тебя напилась, и готово дело.

– Вот те крест! Клянусь Конституцией! – сказала Инка и приложила руку к сердцу. – Никому не скажу!

– Смотри, ты обещала.

Обе изо всех сил старались поддерживать веселую перепалку: Инка, потому, что хотела приободрить подругу, а Ксюхе очень не хотелось ее разочаровывать. Ведь, на самом деле, радости в ней не было ни на грамм. Тоскливо как-то, невесело. Говорят, так всегда бывает по утрам, после хорошей пьянки. Тот самый, знаменитый адреналиновый синдром.

«Ой, а сейчас разве утро?!»

– Ин, сколько времени?

– Когда я выходила, часы показывали половину первого. Сейчас около часа, наверное.

– Час ночи? – уточнила Ксюха.

– Ну да, а что?

– Хочешь сказать, что я проспала больше десяти часов?!

– Угу. Я ж говорю – пьянчуга. Падшая женщина.

– Подожди-подожди. А ты сама-то спала?

– Ну да, вечером прилегла, на пару часиков. Мне, между прочим, в отличие от некоторых, еще биоинформатику сдавать. Так что, я посидела с книжками.

Ксюха запоздало сообразила, что Инке надо к экзамену готовиться, а не с ней, глупой истеричкой, возиться.

– Так может, тебе еще поспать? А я пока все приготовлю. Тебе завтра в институт надо ехать. Или нет?

– Виола на завтра консультацию назначила…

– Ну вот!

– Не волнуйся, я все уже придумала. Поеду в понедельник, вместе с параллельным потоком.

– А вдруг она тебе не разрешит?

– Ты что, Виолу не знаешь? Разрешит, без проблем. А если спросит, почему в субботу не приехала, скажу: Ксения заболела, ухаживала, мол, за бедняжкой. Она к тебе благоволит, мигом проникнется ситуацией, еще, может, отпустит пораньше.

– Инка! Совесть у тебя есть? – в притворном негодовании воскликнула Ксюха.

– Нет, а что это?

– Такая маленькая штучка, которая мешает совершать плохие поступки, – сказала и тут же сообразила, что подставилась. Подруга не преминула воспользоваться ситуацией:

– Какие пошлые у вас намеки, Ксения! И потом, я думала, что ты – уже. А ты, значит, – еще.

Обе расхохотались.

– Поймала, да. Один-ноль в твою пользу. – Ксюха вскрыла банку с джин-тоником, разлила шипящий напиток по стаканам. – За тебя, Ин. Спасибо, что ты есть.

Девушки чокнулись, выпили.

Засиделись до утра. Сначала долго резали фруктовый салат, чтобы потом в пять минут его съесть и громогласно жаловаться друг другу: ложки, мол, слишком большие попались. Потом Инка блистала кулинарными талантами, часов до пяти пекла шарлотку.

Пирог ели обжигаясь, запивая душистым чаем, который очень любила Инкина мама – на специально отведенной полочке у нее всегда стояло не меньше пяти сортов.

Но до конца расслабиться так и не получилось. Ксюха, уловив момент, когда подруга отворачивалась к плите, мыла посуду, или ставила чайник, то и дело выглядывала на улицу. Окно Инкиной кухни выходило в пустынный переулок, укрыться в котором было тяжеловато – все на виду. Пару раз ей казалось, что она видит подозрительные фигуры, курящие под козырьком соседнего подъезда. Потом у бровки остановился минивэн с тонированными стеклами и проторчал там минут двадцать, не выключая двигателя. В следующий раз, когда Ксюха посмотрела в окно – его уже не было.

Тогда-то она и собралась с духом задать Инке вопрос, который давно ее мучил:

– Ты когда в магазин ходила – не видела ничего подозрительного?

– Ой, ты все об этом?! Расслабься, Ксюш, никто за тобой не следит. По крайней мере, сейчас. Ну, кроме меня, конечно, – я ведь вижу, что ты только третий кусок шарлотки ешь. И если ты не хочешь нанести мне смертельную обиду…

Ксюха тут же отрезала от пирога еще ломоть, положила себе в тарелку.

– То-то. Помни: Большая Сестра следит за тобой!

– И все-таки?…

– О, Господи! Да никого я не видела!!! По темным углам не прятались убийцы в лыжных масках, и подъезд не охватили полукругом стройные ряды подозрительных авто с антеннами на крышах. Веришь?

– Конечно.

– И никто не подходил и не спрашивал ненароком, куда я девала свою подругу Ксюху, за которой идет охота. И даже сумки никто не донес – вот, что обидно. Сказал бы: давайте я помогу, мол, вам тяжело. Заодно и квартиру бы выследил… Но нет. Перевелись джентльмены среди преступников.

Получилось так, что своим вопросом Ксюха накликала беду.

Часов в девять, когда все уже было съедено и выпито, когда они валялись на диване, вспоминая веселые события из жизни курса, зазвонил телефон:

Инка лениво подтащила к себе телефон – дома она не признавала никаких радиотрубок – и также лениво произнесла:

– Сестрица, наверное. Пока предков нет, она у подруги отрывается. Небось, хочет сказать, что еще на день остается. Разрешим? – И не дожидаясь ответа, она сказала в микрофон: – Алло.

Но это была не Анжела.

Незнакомый мужской голос, низкий и довольно красивый, обеспокоенно спросил:

– Добрый день! Позовите, пожалуйста, Ксению.

По окаменевшему лицу Инки Ксюха сразу поняла: что-то не так. Но подруга неплохо умела владеть собой и абсолютно спокойно ответила:

– Здесь таких нет. Вы какой номер набираете?

Собеседник смешался, пробормотал нечто неразборчивое и повесил трубку.

– Кто это был? – спросила Ксюха.

Инка несколько секунд молчала, приходя в себя и собираясь с мыслями.

«Вот оно что! Выходит, все, что наговорила вчера подруга – не бред и не вымысел. За ней действительно кто-то следит».

– Какой-то мужик. Спросил тебя.

– Меня? – Ксюха побледнела.

– Именно. Голос незнакомый. Скорее всего, он не знает, что ты здесь, просто обзванивает все твои контакты, потому и не стал настаивать. Ты записную книжку не теряла?

Телефон снова звякнул. Тот же голос сказал:

– Ксению можно услышать?

Инка внезапно озлобилась. «Да что это такое, вообще?! Какие-то уроды до полусмерти пугают бедную Ксюху, да еще имеют наглость названивать каждые пять минут?!!»

– Я же вам сказала: здесь таких нет!! Номер какой у вас?

– 865—441-373.

– Правильно, только у нас никаких Ксений нет. Вы куда звоните?

Мужчина помедлил с ответом. Инка поняла: сейчас соврет.

– В «Балтфинтраст инкорпорейтед».

– Так вот: здесь вам никакой не Балфинраз! Здесь частная квартира. Не звоните больше.

Ошеломленный неожиданным напором, собеседник снова отключился.

Ксюха смотрела на нее расширившимися от страха глазами. Только теперь Инка поняла совершенно отчетливо: дело нечисто. С подругой действительно происходит что-то нехорошее. Скорее всего, она случайно попала в эпицентр бандитских разборок и стала свидетелем какого-то преступления. А это уже не шутки. И глупыми звонками все не закончится. Преследователи наверняка побывали у Ксюхи дома, не застали ее там и теперь ищут по знакомым и друзьям.

– Так, – сказала она спокойно, стараясь унять предательскую дрожь в коленях и вытереть украдкой вспотевшие ладони, – надо звонить в полицию.

– И что ты скажешь? – горько сказала Ксюха. – Какой-то человек дважды ошибся номером, и я переполошилась?

– Скажу, что он угрожал мне.

– И что? Думаешь, они тут же приедут нас охранят? Счаз! Скажут – когда начнут убивать, тогда и звоните.

Подруги еще немного поспорили, но Инка понимала, что Ксюха, в общем, права. Пока нет реальной угрозы, полицейские даже не почешутся.

– Ладно, – сказала она, – тогда сидим весь день дома, никуда не выходим. Занимаем круговую оборону.

– И лезем на чердак бояться вместе, – тихо пробормотала подруга.

Инка обняла Ксюху за плечи.

– Спокойно. Вместе не так страшно. И вообще – не трусь, я что-нибудь придумаю.

Телефон разрывался еще несколько раз с периодичностью минут в сорок, Сначала девушки решили к нему не подходить, но когда он звонил, не переставая, целую минуту, Инка не выдержала:

– Нет, ну совесть-то должна быть у человека!

И сняла трубку.

– Да!!!

– Здравствуйте, могу я поговорить с Инной Эйгорн, – сказал напористый мужской голос, совсем другой, не тот, что звонил раньше.

– Это я, – от нежданности она даже не сообразила, стоит ли отнекиваться.

– Скажите, Инна, – продолжал он. – Вы не знаете, где я могу найти вашу подругу, Ксению. Мне она очень нужна. В учебной части вашего института мне дали ее телефон, но там никто не подходит.

– А вы, простите, кто? – подозрительно спросила Инка. «Надо же, хитрец какой! Про учебную часть выдумал. Да фиг с два там кому-нибудь адреса и телефоны студентов дадут, это запрещено». – Если что-то важно, я могу передать.

– Спасибо за помощь, но мне надо поговорить именно с Ксенией. Лично. Инна, пожалуйста, если вы знаете, где она – скажите. Это очень важно.

Поймав затравленный взгляд Ксюхи, она рассвирепела. «Да что за гады!! Всей толпой на одну девушку! Мужики, блин, тоже мне».

Она полностью утратила контроль над собой, глаза засверкали, руки сжались в кулаки. Был бы хвост, наверняка хлестал бы сейчас по ногам. Со стороны Инка больше всего походила на разъяренную пантеру.

– Что вы все от нее хотите?!! А?! Кто вы такой!!? Что вам нужно от моей подруги?!

Но собеседник ничуть не испугался. Даже наоборот – обрадовался.

– Так она у вас! – сказал он. – Никуда ее не выпускайте, от этого зависит ее жизнь. И сами не выходите! Слышите? – настойчиво повторил он. – Никуда!!!

Инка осторожно опустила трубку на рычаг, отставила телефон в сторону.

– Это был другой, – сказала она. – Совсем другой голос. Он понял, что ты у меня…

Ксюха вздрогнула.

– …и очень настаивал, чтобы ты никуда не выходила.

– Они, наверное, хотят удержать меня здесь. А пока мы с тобой болтаем – едут сюда.

– Да, я тоже так думаю, – сказала Инка. – Пожалуй, отсюда надо сматываться. Пойдем вместе.

– Нет, – ответила Ксюха, и подруга с удивлением услышала в ее голосе непоколебимую твердость. – Тебе не надо со мной. Мало ли что. Лучше будет, если ты останешься здесь.

– Думаешь, я боюсь каких-то там…

– Думаю, что лучше, если ты забаррикадируешь дверь и никому ее откроешь. Пока они считают, что я здесь, они не станут искать в другом месте. Если начнут ломиться – ты вызовешь полицию, и их возьмут. Все просто. – Она встала, поцеловала Инку в щеку и сказала: – Все будет хорошо. Я тебе позвоню вечером.

Хлопнула дверь. Инка с тоской подумала, что зря, наверное, в кои-то веки не настояла на своем.

А вдруг она только что видела Ксюху в последний раз?

Ксюха слетела по лестнице, выскочила из подъезда и побежала прочь от дома, не разбирая дороги. По сторонам она старалась не смотреть: сейчас в каждом прохожем ей чудился преследователь.

21

До Североморского высшего медицинского института от прокуратуры не так и далеко, пешком минут двадцать всего. Арсений добежал за десять, ему все время казалось, что он может не успеть. Он уже бывал здесь раньше, правда, не по самому веселому поводу – в анатомическом театре института работали лучшие патологоанатомы, экспертно-криминалистический отдел иногда обращался к ним за консультацией.

Но в учебные корпуса, конечно, не заходил – незачем. Потому, естественно, и не знал, где находится административная часть. Охранник на входе, зачарованный удостоверением, описал дорогу до ректората довольно точно. Но выстроенный еще в начале прошлого века институт оказался настоящим лабиринтом. Многочисленные факультеты, связанные подземными переходами и крытыми галереями, лестницы и коридоры, зачастую приводящие в глухой тупик, запутали его окончательно.

Пришлось воспользоваться посторонней помощью. Студенты смотрели на следователя с любопытством, отвечали охотно, высокая девушка с удивительно красивой русой косой даже пошутила:

– Ой, зачем вам в ректорат? Неужели вы наш новый преподаватель?

– Нет, – ответил Арсений. – Я проверяющий.

– Ну надо же, – она театрально всплеснула руками. – К нам едет ревизор! Тогда вам надо подняться на второй этаж, свернуть направо и идти до конца. Высокая черная дверь с надписью «Ректорат» – не пропустите.

Арсений последовал совету и – о, чудо! – буквально через пять минут нашел, наконец, что искал.

Небольшой холл ректората выглядел весьма эстетично: глубокие кресла, многочисленные кустики традесканций в специальных подставках, две неизменные пальмы по углам, телевизор. Мозаичный паркет воскового блеска изображал узнаваемый во всем мире символ медицины: змея, оплетающая чашу. Чувствовалось, руководство института гордилось своим детищем. Впрочем, прожженный циник мог бы сделать и другой вывод: Североморский высший медицинский институт плотно и – самое главное – плодотворно работает с ойкуменскими благотворительными организациями и научными фондами по распределению грантов.

Солидная, респектабельная дверь прямо перед ним могла бы обойтись и без таблички «Ректор», все понятно и так. А вот и «Учебная часть». Арсений постучался.

– Войдите!

Внутри места оказалось куда как побольше, чем можно было подумать. Просторная комната размером с небольшой актовый зал бурлила неведомой закулисной жизнью. Несколько человек уткнулись в экраны мониторов, у стола с табличкой: «Распределение на практику» переминались с ноги на ногу несколько студентов. Восседавшая напротив них мужеподобная дама заглядывала в журнал, недрогнувшей рукой ставила в зачетки какую-то пометку и властным мановением руки отсылала несчастную жертву прочь.

Ближе ко входу вертелась на крутящемся кресле молоденькая девочка лет двадцати. Ее рабочее место выглядело, как рекламный стенд фирмы Hi-Tech электроники: два компьютера, факс, лазерный принтер, несколько телефонов разных цветов. Вдобавок рядом с клавиатурой заряжалась сотовая трубка.

– Вы что-то хотели? – спросила она.

Этот дурацкий вопрос Арсения всегда раздражал – ну что за глупость задавать его посетителю! Наверное, человек не просто так зашел, на огонек, а с какой-то целью! Не умнее ли будет спросить: с какой?

Впрочем, втолковывать все эти тонкости бессмысленно – сразу же сочтут брюзгой и занудой.

– Добрый день, – сказал он и снова достал удостоверение. «Прямо хоть не прячь его, а цепляй к лацкану, как бейдж». – Я следователь Центральной прокуратуры Догай…

За соседним столом немедленно воцарилось молчание. Арсений почувствовал, как на нем скрестились взгляды всех присутствующих.

– Мне необходимо получить данные на ваших студентов. К кому мне обратиться?

Глаза у девочки загорелись, она прямо-таки умирала от любопытства.

– Ко мне. Но только я не могу без разрешения замректора… Эльвира Мартовна!

– Да, Вика. Что случилось, молодой человек? – отозвалась «железная леди» из-за соседнего стола.

– В ходе расследования дела установлено, что одна из ваших студенток является ценным свидетелем, – он специально решил излагать ситуацию казенным языком протоколов, рассчитывая произвести на Эльвиру Мартовну благоприятное впечатление. Он не ошибся.

– Понятно. Вы хотите ее допросить?

– Допрашивают подозреваемых, а ее, – он выделил слово голосом, – я хочу опросить. Но дело не только в этом. По нашим данным, ей угрожает опасность. Преступники, возможно, уже знают, что она представляет для них угрозу и, возможно, постараются…

– Боже мой! – «железная леди» переменилась в лице и оказалась отнюдь не бессердечной гадюкой, которую ей, вероятно, нравилось изображать, а просто испуганной немолодой женщиной. – Так что же вы стоите?! Действуйте!!! Защитите нашу девочку!

«Господи, дай мне терпения!»

– Я именно за этим и пришел, – напомнил Арсений. – Если вы дадите мне ее координаты, я немедленно займусь обеспечением ее безопасности.

– Так! Всем – за дверь! – скомандовала замректора потенциальным жертвам. – Перерыв на полчаса.

Когда кабинет более-менее очистился, она пригласила следователя сесть:

– Прошу вас. А теперь скажите, кого нужно искать? Как ее фамилия?

– Вот как раз фамилию я и не знаю. Только имя – Ксения. Еще про нее известно, что в промежутке между 17 и 25 июня она сдавала экзамен. Внешние приметы…

– Это не нужно! – отрезала Эльвира Мартовна. – В лицо я их всех не помню. Но ничего страшного – думаю, мы справимся и так. Ксения не самое распространенное имя. Вика, распечатайте мне, пожалуйста, списки всех допущенных к экзаменам за указанный период. Вы слышали – с 17 по 25 июня.

– Все курсы?

– Пока кроме первого, – тут же сказал Арсений, вспомнив, что Клим Таласин много раз встречал Ксению у дома Круковского, даже зимой. – Скорее всего, второй-третий.

Принтер зашумел, разогреваясь, и через минуту начал выплевывать первые листы.

Эльвира Мартовна брала их с лотка еще теплыми и быстро просматривала.

– На втором курсе нет, – объявила она. – Вика, давайте следующий.

Какое-то время она молчала, потом неожиданно воскликнула:

– Вот! Третий курс, факультет современной фармакологии, Ксения Малик. Господи, Ксюша!

– Вы ее знаете?

– Да, конечно. Очень прилежная и ответственная девочка. Таких немного. Неужели это она?

Арсений внимательно посмотрел на Эльвиру Мартовну, четко и раздельно спросил:

– Как вы сказали? Добрая и ответственная?

– Ну да! В нашем институте про нее никто и слова плохого не скажет. Помнится, преподаватель по физиологии человека рассказывала, что она – единственная из всего курса на экзамене не пользовалась шпаргалками.

Следователь с жадностью вслушивался в каждое слово.

«Все-таки она!»

Эльвира Мартовна просмотрела до конца третий курс, четвертый, взялась за пятый.

– А! Еще одна нашлась! Пятый курс, органическая химия, Ксения Рубович.

– Что вы можете про нее сказать? – спросил Арсений.

«Железная леди» поморщилась.

– Ничего хорошего. Капризная и взбалмошная девица, дочь… – она замялась, – ну, одного спонсора. Учится плохо, ведет себя – и вовсе из рук вон, но, как вы понимаете, выгнать мы ее не можем…

«Нет, эта не подходит. Впрочем, проверим на всякий случай».

– Дайте мне координаты обеих, – попросил следователь.

– Вика, будьте добры, – скомандовала Эльвира Мартовна.

Ксения Малик приехала в Североморье из Империи и снимала квартиру на окраине столицы.

Арсений достал трубку, набрал номер.

Телефон выдал длинную серию гудков. Никто не подошел.

«Черт! Неужели я не успел!»

Обе женщины внимательно наблюдали за ним.

– Никого, – констатировал Арсений. – Надеюсь, она не уехала из города.

– Это исключено, – безапелляционно заявила Эльвира Мартовна. – Через неделю у третьего курса начинается практика. Ксения исполнительная девочка, она не могла уехать без уважительных причин.

«Знала бы ты… – неприязненно подумал следователь. – Несчастный случай – это тоже уважительная причина».

– Тогда она в городе. И если сдала экзамены, вполне может гостить у друзей, знакомых…

«У своего парня, например. Надеюсь, он есть и сможет ее защитить, если вдруг что-то случится».

– …может поехать отдыхать на природу. Мне нужны телефоны всех ее одногруппников – вдруг кто-то что-то знает или слышал.

Вика распечатала нужные данные, не дожидаясь приказа. Эльвира Мартовна кивнула: правильно, мол, одобряю.

Арсений взял протянутые листы, кивнул:

– Большое спасибо. Возможно, мы с вами сегодня спасем человеческую жизнь. Не могу больше отнимать ваше драгоценное время. Да и студенты ждут…

– А-а… да, конечно, – разочарованно сказала «железная леди». – Если вам понадобится что-то еще, мы всегда вам поможем.

– Да я пока не ухожу. Посижу там, в приемной. Если что – обязательно обращусь к вам. Буду держать в курсе.

Вика промолчала, но на ее симпатичном личике отразилось такое жгучее любопытство, что Арсений понял: он все сделал абсолютно правильно. Если бы он остался обзванивать всех одногруппников Ксении в учебной части, каждое сказанное слово ловили бы две пары ушей. И уже завтра все подробности ее личной жизни гуляли бы по институту, благодаря Вике и милейшей Эльвире Мартовне.

– До свидания. Еще раз спасибо за помощь.

Подождав, пока поджидающие снаружи жертвы распределения снова забьются в кабинет, он пристроился в угловом кресле, за раскидистой пальмой.

В списке оказалось двадцать шесть фамилий. Арсений вздохнул и взялся за телефон.

Поехали.

– Здравствуйте, могу я поговорить с Кириллом Рагарой? Нет? А когда может быть? Спасибо.

– Здравствуйте, могу я поговорить с Марьяной Ионесян? Добрый день, Марьяна, скажите, пожалуйста…

– …не знаете? Что ж, спасибо. Нет-нет, ничего не случилось. Это из учебной части звонят. Спасибо и до свидания.

«И даже врать не пришлось, – подумал Арсений. – Я ведь и в самом деле звоню из учебной части».

– Здравствуйте, могу я поговорить со Львом Кротовицем? Добрый день. Скажите, Лев…

– Здравствуйте, могу я поговорить с Савелием Радеком? Добрый день, Савелий…

– …все, все нормально с ней! Это из учебной части. Да, все хорошо. До свидания.

– Здравствуйте, могу я поговорить с Кристиной Гронхольм? Добрый день, Кристина…

Каждый звонок он отмечал галочкой, ставил минус, если никто не подходил или приходилось выслушивать механическое шипение автоотвечика. Но таких было немного, в основном все сидели дома, готовились к пересдаче.

Он все больше убеждался, что попал в яблочко. Ксению любили, за нее волновались. Практически каждый, с кем Арсению довелось пообщаться, чрезвычайно бурно реагировал на вопрос: «Вы не знаете, где сейчас может быть Ксения?» Одногруппники тут же пытались выяснить, что случилось, а двое наименее подозрительных (ими были, естественно, девушки – Кристина и Марьяна) настолько переполошились, что тут же сообщили ее сотовый телефон.

К сожалению, он оказался недоступен, механический голос уведомлял: «Абонент находится вне зоны действия сети». Арсений представил, сколько народу сейчас звонят Ксении на мобильный, чтобы выяснить, все ли с ней в порядке, и почувствовал, как на душе потеплело.

Как был бы счастлив он сам, если бы за него беспокоились разом столько людей.

Наконец – это был тринадцатый звонок – ему повезло.

– Здравствуйте, могу я поговорить с Инной Эйгорн?

К телефону подошла она сама, Арсений привычно спросил, не знает ли она, где может находиться Ксения, и вдруг натолкнулся на такую мощную волну ярости, что от неожиданности чуть не выронил трубку.

– Что вы все от нее хотите?!! А?! Кто вы такой!!? Что вам нужно от моей подруги?!

«Ксения у нее! Отлично! Молодец, поняла, что дома ей находиться опасно!»

– Так она у вас! – убежденно сказал он. Ему не ответили, но это было уже неважно. – Никуда ее не выпускайте, от этого зависит ее жизнь. И сами не выходите! Слышите? Никуда!!!

Арсений закрыл трубку, выскочил из приемной и побежал вниз по лестнице, перескакивая через ступеньку. Молодые парни и девчонки взирали на него с неподдельным изумлением. Слава богу, дорогу он не забыл, пролетев за пару минут все многочисленные переходы и коридоры. Давешний охранник на входе ничего не успел сказать, только растерянно посмотрел вслед.

Следователь поймал машину, назвал адрес Инны Эйгорн.

– Как можно быстрее, шеф!

– Быстрее оплачивается отдельно, – меланхолично сказал таксист.

– Слушай, человек в опасности, а ты деньги считаешь! Двойной счетчик!

– Вот это другой разговор, – повеселел водитель и взял с места так резво, что даже покрышки завизжали.

Через полторы минуты они выехали на Янтарный бульвар, еще через две – на Таллерскую. Инна жила почти в самом центре, на узких кривых улочках старого города особенно не разгонишься. Но таксист попался классный – настоящий ас! Он выписывал такие фигуры, без страха нырял в подворотни проходных дворов и небольших улочек, считающихся пешеходными.

На месте они были через восемь минут.

– Приехали, – гордо сказал водитель. – Одиннадцать тридцать. Давай двадцатку для ровного счета.

– Держи, – Арсений отчитал деньги, кивнул уважительно. – Заслужил!

Кодовый замок в подъезде не работал. Вообще, следователю везло: лифт стоял на первом этаже, и ехать не на самый верх – а только на пятый…

На площадке он тут же разглядел нужную квартиру – единственную с солидной медной табличкой, а не с нарисованным мелом номером. В соседних явно шел ремонт.

Арсений позвонил. Никто не ответил. Тогда он позвонил снова, одновременно нажимая на кнопки сотового телефона.

Дверь не открыли, зато Инна сняла трубку телефона.

– Алло, – произнесла она дрожащим голосом.

– Инна, я сейчас стою на вашей лестничной площадке и только что звонил вам в дверь. Меня зовут Арсений Догай, я следователь Центральной прокуратуры. Пожалуйста, откройте. Мне нужно поговорить с Ксенией. Ей угрожает серьезная опасность. – Вспомнив недавний разговор с недоверчивой Селеной Аркадьевной, он принялся увещевать дальше: – Подойдите, пожалуйста, к двери, посмотрите в глазок, я покажу вам свои документы. Могу дать телефон прокуратуры или вы, если хотите, позвоните в справочную, узнайте его сами. Там подтвердят мое имя, должность и номер удостоверения. Подумайте о своей подруге! Ей нужна помощь!

Внезапно трубку повесили. Арсений ясно представил себе, как Инна набирает номер полиции, подумал, что это, наверное, неплохой вариант, только, к сожалению, долгий. А если в квартире случится пожар? Утечка газа?

Он снова вызвал номер Инны, но в этот момент за дверью послышался шум, потом кто-то сказал сдавленным голосом:

– Показывайте ваше удостоверение. Но если вы собираетесь стрелять в глазок, знайте, что Ксюха сейчас звонит в полицию. И даже если вы меня убьете, дверь сломать не успеете все равно.

– Вы смелая девушка, – честно сказал Арсений и достал документы. – Вот смотрите. Видно?

Какое-то время царила тишина, потом загремели замки.

«Фу-ух, – с облегчением подумал следователь. – Кажется, поверила».

Дверь открылась. На пороге стояла девушка в домашних брюках и футболке, весьма миловидная, но очень испуганная. Глаза у нее были размером с пятицентовую монету.

– В-вы… правда следователь? – спросила она.

– Как видите, Инна, я стою спокойно и не пытаюсь ворваться в квартиру. Вам это не кажется самым лучшим доказательством?

– Ну, наверное…

– Тогда пригласите меня войти. Мне очень нужно поговорить с Ксенией.

Девушка смутилась:

– Ксюхи нет, я вам наврала, что она в полицию звонит. Я думала вас испугать.

– А где она? – быстро спросил он.

– Как услышала про вас, перепугалась до смерти и убежала. Буквально десять минут назад, а меня заставила никому не открывать и, если что – звонить в полицию… Жаль, что вы сразу все не объяснили, по телефону. У нее в последнее время какие-то странные вещи в жизни происходят, вот она и шарахается от всего. А сегодня весь день ее кроме вас еще какие-то странные люди искали.

Арсений быстро проговорил:

– Инна, нельзя терять ни минуты! Или дайте мне ее фотографию, или пойдемте со мной. Нам обязательно надо ее перехватить. Иначе может быть поздно.

Девушка вздрогнула и сказала:

– Да, конечно. «Сейчас будет полчаса рыться по фотоальбомам. И мы все упустим. Вот ведь бабы! Что в сорок лет, что в восемнадцать!»

Но она появилась спустя полминуты. В руках у нее был красивый, явно постановочный снимок в изящной рамочке – две девушки на фоне старинных корпусов высшего медицинского института.

– Вот!

– Инна, ждите здесь, никуда не уходите, телефон не выключайте. Если что – сразу же вызывайте полицию.

Последние слова он выкрикивал на бегу, с нижнего этажа.

Когда он приехал, лифт стоял внизу – вполне возможно он привез Ксению. Значит, у нее было минут пять-семь, не больше. Что она могла сделать? Поймать такси? Вряд ли. Если она так напугана, как рассказывает Инна, то должна шарахаться от машин, как от чумы. Мало ли куда привезут. Значит, остается только автобус.

«Вроде бы остановка недалеко, за углом, мы ее проезжали. Точнее – пролетали».

Он выскочил на улицу, свернул за угол и…

С визгом тормозов из бокового проулка выскочил темно-красный джип «субурбан». Его повело в сторону, водитель отчаянно выкручивал руль. Тяжелая машина задела колесами бордюрный камень, пошла юзом, подпрыгивая на брусчатке мостовой. Через секунду потерявший управление джип выскочил на тротуар и прямо на глазах у Арсения протаранил остановку, где испуганно сжалась стройная девичья фигурка.

«Субурбан» проскрежетал бампером по переднему столбу, тот прогнулся, и вся остановка сложилась, как карточный домик.

Арсений едва не закричал от отчаяния и безысходности.

Он подлетел к месту катастрофы, рывком вытащил из кармана телефон, набрал номер «скорой».

– Неотложная помощь слушает.

– Наезд на человека. Тополиная улица, в районе остановки автобуса, – следователь мельком взглянул на валяющуюся под ногами табличку с расписанием, – номер сорок один. Срочно!

– Машина сейчас будет. У пострадавшего есть видимые травмы?

От такого вопроса разум Арсения едва не помутился.

– Я не знаю, какие травмы! Девушку остановкой завалило!

Он яростно схлопнул телефон, кинул его куда-то в сторону и бросился разбирать завал. Из подворотни выбежали на помощь еще несколько человек – видимо, жители соседнего дома.

Сзади хлопнула дверь джипа, грузно пыхтя, подошел водитель:

– Во ‹…›! Тормоза отказали и ‹…›! Теперь проблем с копами не оберешься.

Арсений не обращал на него внимания, вместе с помощниками они откинули в сторону ажурную крышу и освободили Ксюху.

«Слава богу, она жива!!»

Девушка быстро-быстро дышала, как выброшенная на берег рыбка, и слабо шевелилась. Все лицо у нее было в крови, плечо неестественно вывернуто, но никаких других повреждений Арсений не заметил.

И даже в таком виде она была очень красива. Не вылизанной красотой подиумов, а какой-то уютной, домашней… Следователь опустился рядом с ней на колено.

– Ксения, как ты? Руки чувствуешь?

Она слабо кивнула, поморщилась от боли.

– Ты не кивай – у тебя, наверное, сотрясение мозга. Просто моргай. Кроме головы еще что-нибудь болит?

– Да… плечо… и нога…

– Ну, это не страшно. Вылечат. Господи, неужели, обошлось?

– От…куда вы знаете… как меня зовут?

– Я тебя весь день ищу. Знаю, что за тобой охотятся, хотел предупредить, но не успел. Теперь никакая сволочь тебя не тронет – обещаю.

– А вы… не из тех?

– Нет, что ты! Я следователь.

Ксюха попыталась улыбнуться, но голову снова сдавил раскаленный обруч, да так, что у нее на глазах выступили слезы.

Арсений достал платок, аккуратно стер с ее лица кровь, ободряюще подмигнул:

– Эх, где мои семнадцать лет! Был бы я лет на десять помоложе, обязательно бы за тобой приударил!

– На… верное я сейчас… ужасно выгляжу…

– Нет, – честно сказал он. – Ты просто красавица.

– Они… хотели меня… сбить еще раньше… вчера…

Арсений покачал головой:

– Хватит, не говори больше ничего. Главное я уже знаю, остальное потом расскажешь… Сейчас не напрягайся. «Скорая» уже в пути.

Водитель джипа все еще топтался за спиной, что-то бормотал, по-прежнему жаловался на тормоза и на то, что «вот, права теперь отнимут».

– Э-э, нет, – сказал Арсений, встал и ухватил его за отворот пиджака. – Правами ты не отделаешься. Под уголовное дело пойдешь, это я тебе обещаю. А если она… не дай Бог, она умрет, – считай срок тебе обеспечен. Три-пять лет, может, оказаться. Так что, считай последние дни на свободе. Если с ней все будет в порядке – получишь условно. Тоже не сахар: раз в месяц ходить отмечаться в ОВД, и не лезть ни в какие драки и сомнительные дела. Тяжело тебе будет, браток!

«Браток» попытался вырваться:

– Да кто ты такой?! Я сейчас адвокату позвоню, он вмиг тут всех построит! Ты еще и должен мне будешь, за клевету и оскорбления.

Арсений зло усмехнулся. Собеседнику явно стало не по себе, но он все еще хорохорился:

– Че ты мне улыбаешься тут?! Скоро плакать будешь!

Следователь пожал плечами, полез во внутренний карман. Знакомое движение заставило водителя напрячься. Сунув удостоверение в его заплывшие жиром глазки, Арсений сказал:

– Читать умеешь? Тогда давай, вслух и с выражением!

– Центральная прокуратура… – упавшим голосом начал «браток».

– Громче!

– Центральная прокуратура, советник юстиции третьего ранга, следователь Арсений Догай.

– Вот так. Понял свою нелегкую судьбу. Так вот, слушай меня очень внимательно: дождись копов и все им изложи дословно, как было. А мне это дело завтра на стол принесут, и я проверю, правильно ли ты все напел? Понял?

– Да-да… прости, мужик, я не знал же. Че ты сразу в бутылку лезешь? Все будет тип-топ, не сомневайся.

– Будет, – согласно кивнул Арсений, напоследок боднув водителя тяжелым взглядом. – А то как же.

– И девка твоя выживет…

– Я бы на твоем месте, – процедил следователь, – никогда больше не стал называть ее девкой. Глядишь, и на свободе понравится.

– Ладно-ладно, как скажешь…

Издалека послышалась сирена «скорой». Через минуту к месту аварии подлетел «долоресовский» минифургончик с надписью «ambulance» – гуманитарная помощь от добрых западных соседей. Давно списанная где-нибудь в Галлии, здесь она исправно продолжает ездить и спасать людские жизни.

Из передней двери выскочил невысокий, плотного сложения, врач в синем комбинезоне и старомодных очках, подхватил поданный водителем чемоданчик и сразу же направился к остановке.

– Доктор, – Арсений поймал его на полдороги, – у девушки, похоже, сотрясение мозга и вывих плеча. Еще жалуется, что нога болит.

– Понятно, – он мельком взглянул на следователя, а через пару секунд уже склонился над Ксюхой. – Ну-с, красавица, что с вами стряслось?

Он оказался тем самым профессионалом, что умеют одновременно обследовать пациента и развлекать его разговорами.

– Ничего страшного с вами не случилось, через месяц уже будете танцевать лучше прежнего. Руки-ноги целы, плечо вправим, голова пройдет, обещаю. Сначала немного поболит, а потом пройдет. Давайте-ка я сделаю вам укольчик, и мы поедем в больницу. Хорошо?

Доктор уже достал из чемоданчика шприц-ампулу, приложил ее к шее девушки.

– Вот так. Буквально пару минут – и перестанет болеть. А мы пока доставим вам карету.

Он ушел за носилками. Ксения спросила:

– А… как вас… зовут?

– Арсений. И можно на «ты».

– Вы… ты… поедешь со мной? А то я… боюсь одна.

– Конечно, Ксения. Что за вопросы?!

– Ксюха.

– Что?

– Меня чаще всего… называют Ксюхой… или Ксюшей.

– Ладно, – улыбнулся он. – Буду звать тебя Ксюшей.

Вернулся доктор. Вместе с водителем скорой они аккуратно перенесли девушку на носилки.

– Помочь? – спросил Арсений.

– Да, если вам не сложно.

Ксению медленно и осторожно донесли до фургона, положили в машину. Врач хотел было закрыть заднюю дверь, но следователь остановил его.

– Доктор, я с вами.

– А вы, простите, кем ей приходитесь? Муж, брат, отец? Кто?

– Никто. Я следователь Центральной прокуратуры, – Арсений продемонстрировал свое удостоверение, которое уже начинал потихоньку ненавидеть. Почему люди подчиняются этой глупой корочке, а не простым, понятным словам?

– Ну и что?

– Эта девушка – свидетель преступления. Я обязан ее сопровождать.

– Какого преступления? Что вы мне голову морочите, молодой человек!

– Убийства. Доктор, давайте будем делать каждый свою работу: я – охранять свидетельницу, вы – лечить людей. Хорошо?

– Ладно, нет времени с вами спорить. Садитесь!

В больнице Ксюху сразу же забрали на рентген. Очкастый доктор сказал Арсению подождать снаружи:

– Здесь вам никакая книжечка не поможет. Ее повезли на обследование. Я опасаюсь, что после такого удара у девушки могут быть разрывы или повреждения внутренних органов, так что – ждите.

Видимо, доктор заметил, как переменился в лице Арсений и сказал:

– Да не волнуйтесь вы так! Я же сказал – «опасаюсь», а не «есть». На всякий случай надо проверить. Там и плечо выправят. Все будет в порядке.

Он улыбнулся, черты лица разгладились, сделав его похожим на доброго волшебника:

– А ведь вы не чужой этой девочке, верно, господин следователь «Никто»?

И ушел, смеясь.

Арсений немного успокоился, присел на краешек кушетки.

Прошел час, второй. Он бросался к любому появляющемуся из-за распашных дверей человеку в белом халате, но получал стандартный ответ:

– Идет обследование. Ждите.

Наконец двери хлопнули снова. Появилась пожилая медсестра, спросила:

– Это вы – следователь?

– Да, я.

– Просили передать, что все в порядке. Процедуры прошли нормально, она заснула. Идите домой, не ждите.

– Почему?

– Раньше завтрашнего утра она не проснется. Вот завтра и звоните. И не волнуйтесь так, на вас же лица нет!

22

Арсений стоял на ступенях реанимационного корпуса.

Все. Затянувшееся расследование пришло к логическому концу – последний Носитель найден, цепочка неотвратимых смертей, наконец, прервана. Может быть, на время, а может – навсегда. Во всяком случае, он очень на это надеялся.

Хотелось курить. А еще хотелось забыть обо всем, ничего не знать о Носителях Совести, никогда не читать дневник Круковского и не встречаться с Марком Сивуром.

И чтобы этим делом занимался кто-нибудь другой.

Ведь неизвестно, что теперь докладывать Каину. Дело фактически раскрыто, и, если, убийцы, например, Алины Редеко не найдены – машина скрылась с места происшествия, пока не обнаружена и, судя по расплывчатым свидетельским показаниям, не будет обнаружена никогда, то Лин Шаллек и Ника Жругарь погибли от несчастного случая. Теперь это ясно и желторотому практиканту. Круковский действительно погиб во время перестрелки. Конечно, никакой снайпер в него не стрелял, Богдан Владиленович случайно угодил под пулю. А стрелок, если он вообще был, скорее всего, получил задание спровоцировать перестрелку.

Да, конечно, надо его искать, да и в гибели Леверы, следователя межрайонной прокуратуры, что занимался делом Шаллека, есть некоторые неясности…

Но… разве это важно сейчас?

Главное, сейчас другое – та русоволосая девочка, что мирно спит в реанимационной палате после «процедур». Арсений чувствовал, что нужен ей, хотя бы на первое время – все рассказать, защитить, предостеречь. Потом, конечно, стоит попробовать выйти на заграничных корреспондентов Круковского, списаться с ними, объяснить ситуацию… Может быть, тогда Ксении уже не нужна будет помощь скромного следователя Догая.

Пока же нет ничего важнее ее безопасности. И для страны, и – Арсений признался сам себе: какой смысл темнить? – для него тоже.

Она попросила поехать с ней в больницу, чтобы было не так страшно. Она верит, что он сможет помочь.

Что ж, надо все делать до конца. Его вина – он не успел выйти на Ксюшу, до того как случилось несчастье. Слава богу, непоправимого не произошло.

«И теперь уже не произойдет, – подумал Арсений. – Я прослежу».

Арсений посмотрел на часы: ого, уже пять! Домой пора: выспаться, как следует, а то за последние дни так ни разу и не удалось. Завтра воскресенье, можно встать попозже.

«Да! Надо еще Инне Эйгорн позвонить, соврать что-нибудь, а то ведь волнуется. Жаль, трубку на остановке выкинул».

Он сбежал по ступенькам, вышел на край тротуара и поднял руку.

Улица так и называлась – Госпитальная, здесь когда-то построили родильный дом, несколько больниц, приют, который потом стал онкостационаром, и диспансер. При Империи она носила имя какого-то медицинского светила, но потом ее переименовали.

Движение здесь было не слишком сильное – две-три машины в минуту, поэтому перед Арсением долго никто не останавливался.

Метрах в двадцати, у дверей окрашенного в веселый розовый цвет роддома, тормознул зализанный «Юнкер-525». Двери открылись, из салона вылез ухоженный и явно небедный господин, помог выбраться привлекательной женщине лет тридцати с бледным лицом. Ее огромный живот заметил бы и слепой.

Господин аккуратно подхватил ее под локоть и осторожно повел вперед, что-то приговаривая и размахивая свободной рукой. Наверное, убеждал, что все будет хорошо. Судя по всему, она не слишком хорошо себя чувствовала, но пыталась крепиться и даже иногда улыбалась.

Пара скрылась за дверью, но пять минут спустя мужчина появился вновь. Он очень спешил, подбежал к машине, открыл заднюю дверь и некоторое время возился в салоне. В раздражении хлопнул дверью, обошел свой «юнкер» и открыл багажник. Вытащил объемистую сумку и быстро пошел обратно в роддом.

И только когда приехавший вошел внутрь, Арсений обратил внимания, что в замке багажника торчат ключи. Солидная такая связка с эксклюзивным брелоком в виде «юнкеровской» эмблемы.

У обочины остановилась старенькая «волна», опустилось боковое стекло, и разбитной водитель весело спросил:

– Эй, друг, тебе куда?

– Извини, – сказал Арсений, – пока никуда. Забыл одну вещь.

Шофер пожал плечами:

– Хозяин – барин.

«Волна» умчалась. Следователь сделал несколько шагов вперед, подошел к багажнику «юнкера». Ключи все также покачивались в замке и не собирались растворяться в воздухе.

– Что смотришь? – спросили за спиной. – Садись быстрее, поехали. Потом договоримся.

Арсений обернулся. Рядом стоял мрачный паренек лет восемнадцати и жадными глазами пожирал сверкающую иномарку.

– Ну! Давай, рвем когти. У меня ребятки есть знакомые, они за эту тачку тонн десять отвалят, не меньше!

Он протянул руку к ключам. Арсений резким движением ударил его по ладони.

– Стоп! Слушай и смотри очень внимательно, – он привычным уже за последнее время движением достал удостоверение, развернул его. – Центральная прокуратура, сечешь? Ты сейчас разворачиваешься на сто восемьдесят градусов и быстро идешь, куда шел, ясно? И никогда больше не вспоминаешь ни о каких «юнкерах» или ключах.

Парень матюгнулся, зло посмотрел на следователя.

– Иди-иди, пока мне не захотелось расспросить тебя поподробнее о таинственных «ребятках», которые очень любят скупать краденые тачки.

Тот отбежал на несколько шагов, выкрикнул бессвязное ругательство и демонстративно медленно пошел вниз по улице. На углу остановился и стал следить, что сделает следователь. Уходить он явно не собирался.

Арсений вздохнул, запер багажник «юнкера», вытащил ключи, нажав на кнопку брелка, поставил машину на сигнализацию и направился в роддом.

Владелец иномарки как раз стоял у регистратуры и ругался с седовласой нянечкой:

– А я все равно настаиваю. Моя жена должна иметь все самое лучшее. Я готов за это платить. Что здесь странного?

– Но у нас нет этого лекарства, доктор же сказал вам. Сейчас принесут рецепт, если вы сможете его купить сами – будет просто отлично.

– Извините, – Арсений коснулся рукава мужчины. – Вы забыли ключи.

Господин повернулся, в глазах его мелькнула озабоченное выражение:

– Какие ключи?

– От машины. Вот эти, – следователь протянул ему связку.

Мужчина переполошился, стал хлопать себя по карманам.

– Действительно… Как же это получилось?

– С кем не бывает.

– Да-да, конечно. Спасибо… э-э… как вас зовут?

– Арсений.

– Спасибо, Арсений, вы меня очень выручили. Я даже не знаю, как вас благодарить…

– Нет проблем. Просто не теряйте их больше, – он улыбнулся.

Из боковой двери выглянул усталый доктор, махнул забывчивому господину каким-то листком.

– Вот ваш рецепт, держите.

– А, да-да, сейчас. Подождите, Арсений, не уходите. Я видел – вы ловили машину, так что, если хотите, я вас подвезу. Совершенно бесплатно, должен я хоть что-то для вас сделать.

Когда они уже садились в «юнкер», водитель хлопнул себя по лбу:

– Да что сегодня со мной! Забыл представиться. Рудольф, для знакомых – Руди, – он протянул Арсению руку. – Будем знакомы. Вы меня простите, пожалуйста, просто жену сегодня взяли на сохранение и… – Он обезоруживающе улыбнулся: – …ну, в общем, у меня это в первый раз. Я очень волнуюсь.

– Я все понимаю, – сказал Арсений. – Бывает. Вы не переживайте – все будет хорошо.

– Да? – обрадовался Руди. – Я то же самое говорил Мике, а она не верит. Говорит, очень боится рожать. Ну, ладно, садитесь, поехали. Доставлю в любую точку мира!

– Так уж и мира? – рассмеялся следователь, сел на переднее сиденье и закрыл дверь.

Он не заметил, как к главным воротам реанимационной больницы подкатила темно-синяя «астра».

Утром Арсений проснулся поздно – около десяти. Выспался действительно по полной программе, как и собирался. Только голова была тяжелая, как чугунная чушка. Почему-то всегда так, если спишь больше нормы: и тело ломит, и котелок раскалывается.

«Мораль: соблюдайте режим дня, – подумал Арсений. – И тогда вам обязательно укажут другую причину, по которой дела идут из рук вон».

Он с наслаждением поплескался под душем, побрился и причесался, разглядывая себя в зеркале. Нет, не герой-любовник, конечно, но еще вполне…

– Что, влип? – спросил он у своего отражения, и сам же кивнул: – А то! И сильно этим фактом доволен. Прямо до щенячьего визга.

«Э-э, брат! Да ты влюбился на старости лет!» – «Это плохо?» – «Да тебе уже за тридцатник, о семье пора думать, о детях, а ты за молоденькой девчонкой решил приударить!»

«Так, стоп. Хорошо, конечно, поговорить с умным человеком, но беседы с собой обычно до добра не доводят».

Арсений прошел на кухню, поставил чайник. Заглянул в холодильник и поморщился: не богат выбор. Либо лапша быстрого приготовления, либо пицца. Тоже быстрого приготовления. Лайт-версия – без мяса, колбасы, теста и сыра. Что туда намешано, даже производитель до конца не знает. Чтобы совесть не мучила.

Он вытащил упаковку с лапшой, надорвал вакуумную пленку. Залил сухие белые полоски с разноцветными комочками кипятком, сыпанул в чашку растворимого кофе.

Пусть пока настаивается.

Настенный «роллерс» – родительский подарок ко дню окончания академии – отмерил половину одиннадцатого. Арсений каждый раз с болью смотрел на эти часы: они уносили его в те времена, когда мама с папой были еще живы. Но снять все никак не решался. Ему это казалось кощунством.

«Ладно, хватить бередить раны, лучше в больницу позвонить».

Он набрал номер приемного покоя, нетерпеливо поглядывая на дымящийся завтрак, прослушал первые пять гудков. Наконец, деловитый женский голос сказал:

– Реанимацентр «Гиппократ», слушаю.

– Добрый день, скажите, пожалуйста, вчера вечером, около пяти часов к вам поступила Ксения Малик. Могу я узнать, как ее состояние?

– С чем поступила больная?

– Различные травмы после ДТП.

– Сейчас, минутку. Ждите.

В телефоне заиграла нудная мелодия: «ти-ти-ти-та-та-ти-ти…»

– Алло, вы слушаете?

– Да-да.

– А вы простите – кто?

«Опять двадцать пять! Сейчас начнут выяснять муж ли я, брат, сват».

– Девушка, я вчера ее привез. Следователь Центральной прокуратуры Догай, у вас должно быть записано.

– Арсений Юльевич Догай?

– Да.

Голос телефонной девушки странно изменился.

– Дело в том, что Ксения Малик сегодня ночью скончалась.

Он сначала не поверил.

– Скончалась? Девушка, проверьте, вы, наверное, что-то путаете. Ей вчера сделали все процедуры, она заснула и…

– К сожалению, ночью у нее началась непредвиденная реакция отторжения на введенные медицинские препараты. Такого никто не мог предвидеть. Она умерла за несколько минут, быстрее, чем кто-то что-либо смог предпринять. Простите, мне очень жаль, но…

Арсений машинально повесил трубку.

«Ксюши больше нет? Как такое могло случиться?! Что за ерунда! „Реакция отторжения“!»

Он замотал головой, пытаясь развеять кошмар. Нет-нет, это неправда, он, наверное, спит и видит плохой сон. Надо проснутся…

«Она умерла. Умерла. Умерла».

В отчаянии Арсений уткнулся лбом в стену и заскрипел зубами.

«Нельзя было ее оставлять одну! Что ты наделал!? Что?!! Ее больше нет, понятно?!! Умер последний Носитель Совести Североморья. Теперь всему конец.

Да к дьяволу всех Носителей!!! К дьяволу Североморье! Ксюша умерла, понимаешь, Ксюша!»

Он со всей силы саданул кулаком в стену. Телефон подпрыгнул от удара и тут же зазвонил. Следователь посмотрел на него, как на смертельного врага, но все-таки подошел.

«А вдруг это из больницы? Разобрались во всем, поняли, что ошиблись».

– Алло, – прохрипел он в микрофон и не узнал свой собственный голос.

– Арсений? – поинтересовался незнакомый мужчины.

– Да, я. Кто это?

– Сбор сегодня в тринадцать тридцать. Двадцать первый километр Приморского шоссе, дачный поселок «Антей». Дом номер семнадцать, двухэтажный, зеленого цвета с кирпичной пристройкой. Не опаздывай.

– Подождите, кто…

Гудки.

Он тупо смотрел в стену, машинально сжимая в руках трубку.

«Это чья-то дурная шутка? Розыгрыш?»

Арсений вернулся на кухню, на пороге что-то дернуло его за левую ладонь. Он недоуменно посмотрел на нее: а-а, телефон! Забыл повесить, а теперь провод натянулся и не пускает дальше.

Есть больше не хотелось. Больше вообще ничего не хотелось. Он высыпал в мусорное ведро исходящую паром лапшу, не разбирая, вылил туда же кофе.

Как можно вообще есть, если Ксюхи больше нет. Она умерла, не успев передать свой дар, и теперь… Да разве так уж важно, что с ними со всеми будет теперь!

СТОП!!

«Она умерла, не успев передать свой дар, – повторил он про себя. – Ты уверен в этом?»

Вчера вечером она попросила Арсения поехать с ней.

Марк Сивур говорил, что Носители предчувствуют собственную смерть. Некоторые за час-два, другие – за сутки и больше.

Ксюша была… была… неопытна, с момента передачи дара Круковским прошло около двух недель.

Значит…

Когда «скорая» уже собиралась ее увозить, она сказала, что боится. Чего? Новых попыток ее убить?

Или она знала, что умрет. Не понимала почему, но – знала.

Кому она передала свой дар?

Доктору? Медсестрам в реанимации? Своей подруге?

«Не юли, – сказал он сам себе. – Ты же знаешь, кому».

Сколько времени?

Он вскочил и посмотрел на часы. Одиннадцать: осталось всего два с половиной часа. Просили не опаздывать.

Арсений влез в рабочие джинсы, застегнул рубашку. Подумал секунду, порылся в секретере, достал ключи и отпер оружейный сейф. Матово-черный «глоб» все так же лежал на железной полке, ожидая своего часа. Рядом примостилась обойма, поблескивая золотистыми бочонками патронов.

Следователь взял пистолет, взвесил в руке. Вставил обойму и сунул пистолет в карман куртки.

Пусть будет.

Разговорчивый дачник, мало того, что не взял слишком много денег – ему было по пути, – так еще, как оказалось, прекрасно знал дорогу до «Антея» и подвез Арсения к самому дому.

Он и вправду оказался таким, как его описывали: двухэтажный, зеленого цвета с кирпичной пристройкой. Участок огорожен забором из проволочной сетки, в торце – калитка, от которой тянется дорожка, выложенная бетонными плитками. На переднем плане, у фасада – несколько запущенный, но все еще очень красивый цветник, в глубине сада шелестят листьями пару яблонь-дичек да низенькие северные березы.

И никого.

Арсений толкнул калитку – она оказалась не заперта.

– Эй, хозяева!

Он повел плечом, ощущая под мышкой пистолет. Правильная вещь: придает уверенности в незнакомой ситуации.

Под ногами захрустела щебенка, отбитая временем и непогодой от плиток. В траве стрекотал кузнечик.

И все-таки признаки человеческого присутствия в доме были видны невооруженным глазом. В глубине кирпичной пристройки, оказавшейся гаражом, он приметил темно-синюю «астру». Редкая модель, такую не сразу купишь даже в Ойкумене.

Он обогнул дом, увидел крыльцо с небольшой лесенкой в три ступени и замер.

На веранде кто-то стоял. Такой знакомый и близкий.

– Арсений!!!

Ксюха, прихрамывая, сбежала вниз, и – совершенно неожиданно для них обоих – уткнулась ему в грудь. Всхлипнула.

– Прости, мы не успели тебя предупредить. В больнице тебе, наверное, сказали, что я умерла?

Осторожно, боясь спугнуть, он неловко обнял ее левой рукой, чтобы не задеть больное плечо, погладил по волосам.

– Да. И я подумал, что навсегда тебя потерял.

Ксюха посмотрела на него снизу вверх. Под глазами у нее чернели синяки, лицо побледнело, – и все равно она показалась Арсению самой красивой девушкой на свете. Улыбнулась:

– Не-е, от меня так просто не отделаешься!

– Как голова? – спросил он.

– Да нормально, – отмахнулась девушка. – Болит только. Всю ночь вчера болела и сегодня тоже. Говорят, пройдет. Ладно, чего мы тут стоим. Пойдем, я тебя со всеми нашими познакомлю.

– С кем?

– С нашими. С другими Носителями Совести.

И она, ухватив за ладонь, потащила его внутрь дома.

В просторной комнате, не без вкуса обставленной старинной деревянной мебелью, уютно потрескивал камин. Последнее изобретение – горит, но не греет, специально для любителей летних посиделок у камелька. Из открытого окна тянул прохладный ветерок, шевелил занавески, отчего по стенам прыгали причудливые тени.

За накрытым столом сидели пятеро – четыре мужчины и одна женщина. Разных возрастов, абсолютно разной внешности.

– Вот, – сказала Ксюха, вводя следователя в комнату. – Это наш Арсений. Знакомься – Никита, Вилана, Евсей, Альберт Игнатьевич, Майтис.

– Добрый день.

«ПЯТЬ Носителей!»

– Здравствуйте, Арсений, – кивнул тот, кого Ксюха назвала Альбертом Игнатьевичем, по возрасту – самый старший из всех. – Садитесь, угощайтесь. В первую очередь, прошу нас извинить, что мы заставили вас переживать за судьбу Ксении. Мы специально вывезли ее из больницы, хорошо заплатив врачам, чтобы хранили тайну. Наш опыт показывает, что новоиспеченному Носителю лучше надолго не оставаться одному, это чревато непоправимыми последствиями. К сожалению, все пришлось делать в большой спешке, потому что мы, как и вы, только вчера точно определили, кому передал свой дар Богдан Владиленович Круковский. Мы вышли на Инну Эйгорн через час после вас. Но было уже поздно. Слава богу, все закончилось хорошо.

Следователь покачал головой:

– Никогда в жизни мне не было так погано. Сначала я думал, что это дурной сон, но потом…

– Мы вас понимаем, – кивнула Вилана. Только сейчас Арсений заметил, что у нее обворожительные зеленые глаза. – И еще раз просим прощения.

– Нас очень мало, – продолжил Альберт Игнатьевич. – Кроме нас пятерых – еще девять человек. Людей постоянно не хватает, приходится импровизировать…

– Сколько?! – изумленно переспросил следователь. – Четырнадцать Носителей?! Господи, я думал, что те четверо, кого я нашел в ходе расследования – это все, предел для Североморья. Да еще Марк Сивур, коллекционер солдатиков, наговорил мне всяких ужасов.

– Теорию Круковского мы знаем. В основном, он прав.

– Откуда?

– После его гибели мы забрали архив с его письмами.

Арсений улыбнулся.

– А балтийская полиция ищет, кто же это сделал. Думают, что молодежь хулиганит.

– Так и есть, – весело сказал Альберт Игнатьевич. – Именно молодежь. Как вы понимаете, сами мы вломиться в квартиру не можем. Это будет означать кражу, что недостойно Носителя. Но среди наших друзей есть бывшие Носители Совести, которые однажды оступились и потеряли свой дар. Они продолжают сочувствовать нашему делу и помогают, чем могут. Младший сын одного из них и влез в квартиру. Надеюсь, вы его не арестуете?

– Ладно, скажите лучше вот что: вы знали о Круковском, почему тогда они ничего не слышали про вас? Богдан Владиленович, Шаллек, Алина и Ника считали себя единственными Носителями в Североморье.

– Мы специально держались в тени. Чтобы не подвергать риску сразу всех. Дело в том, что нам действительно легче противостоять внешнему давлению, если мы соберемся вместе. Риск снижается очень сильно. Но он все-таки есть – и тому пример судьба группы Круковского. И, конечно, всегда остается шанс непоправимой катастрофы, вроде той, что случилась в тридцать девятом году.

– Так это правда!

– Да, это правда. И одновременно яркий показатель того, что может случиться со страной, если в ней погибнут все Носители. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы это повторилось. Мы собрались сегодня здесь, чтобы познакомится с вами обоими. Несмотря на риск.

– Почему?

– Видите ли, Арсений, – ответила зеленоглазая Вилана, – у нас сегодня большое событие.

Ему было очень жаль их – все пятеро выглядели усталыми и измученными. Но одновременно он перед ними преклонялся. Они рискнули встать в круговую оборону против мерзости окружающего мира.

– Радостных событий у нас немного, – взял слово Альберт Игнатьевич. В основном – горе и разочарование. Носители гибнут часто, Арсений, слишком часто. А новых почти не появляется. Нашей единственной надеждой остается Первородный Носитель, Семен Игнатович Редизар. Когда-то он очень помогал нам всем, да что там говорить – он был нашим проводником, знаменем. Он инициировал меня.

– И меня, – сказала Вилана.

– И меня тоже, – пробасил из своего угла Евсей.

– Прямо перед развалом Империи он пропал. Исчез на пятнадцать лет.

– Нет, он не исчез, – произнес Арсений медленно. – Он умер.

– Как умер?!

– Откуда вы знаете?!

С холодком в груди, прекрасно понимая, что отнимает у них всех последнюю надежду на победу, на нормальную жизнь когда-нибудь в будущем, Арсений рассказал о своем посещении Национального военного госпиталя. Без шокирующих подробностей, но и ничего не приукрашивая.

– …а утром мне позвонил врач и сказал, что Редизар скончался, не приходя в сознание.

За столом повисло тяжелое молчание. Ксюха всхлипнула.

Первым пришел в себя Альберт Игнатьевич:

– Да, мы примерно так и думали. Боялись себе признаться, почти не говорили об этом, но каждый знал. Спасибо, что помогли найти Редизара. Он знал, что умирает, не мог больше жить, но все-таки держался, потому что ждал того, кому он сможет передать свой дар. В больнице, среди психопатов и циничных докторов, он не мог найти такого человека и потому продолжал цепляться за жизнь. И вот появились вы, Арсений. Мы следили за вами с тех пор, как только узнали, что вы получили дело Богдана. Судя по поступкам, вы теперь один из нас. А Вилана… она может чувствовать Носителей.

– Да, – улыбнулась она. – Могу. Я целитель, Совесть врача, лучше всего я умею ставить диагнозы. В том числе и этот. Вы с нами, Арсений. Сегодня нас стало шестнадцать.

Все Носители поднялись со своих мест, Арсений и Ксюха, подчинившись общему порыву, тоже встали.

Альберт Игнатьевич протянул следователю руку:

– Ну, здравствуй, Закон.

Через три часа все Носители разъехались, оставив Ксюху с Арсением одних. Оставляя ему ключи от дома, мрачный Евсей крепко обнял за плечи, но ничего не сказал. Вилана коснулась рукой щеки, заметила:

– Вы слишком измотаны, Арсений, отдохните день-другой на природе.

А Альберт Игнатьевич, отозвав его в сторону, попросил:

– Присмотрите за девочкой, ладно? Я очень волнуюсь за нее.

– Я тоже. Очень сильно не хочется, чтобы с ней еще что-то случилось. И так натерпелась за эти дни.

– Что ж, тогда я надеюсь на вас.

Они уехали, и в доме стало тихо.

Уставшая Ксюха пристроилась спать, а Арсений до вечера бродил по участку. Он никак не мог убедить себя, что достоин быть Носителем. Конечно, взяток он не брал, а дела старался вести по возможности честно, но все-таки… Наверняка, он совершил в своей жизни не один низкий поступок. Наверняка, кого-то обманывал из корысти, подставлял, пусть и по случайности…

Не ошибся ли Редизар, передавая свой дар?

«Что ж, Арсений Юльевич, похоже, тебе придется доказать, что он был прав».

И еще. Он долго прислушивался к себе, пытаясь понять, нащупать то таинственное нечто, что делает его Носителем.

Может, вот это неожиданно прорезавшееся чувство ответственности за Ксюху и есть ОНО?

Или горечь за прежние дела, не доведенные до конца из-за давления сверху?

Запоздалое раскаяние: ведь он поругался тогда с отцом, за день до перелета, из которого родители не вернулись?

Он не заметил, как на поселок опустилась светлая северная ночь. Узкая прохладная ладошка коснулась его руки.

– Арсений! Ты что здесь ходишь? Пойдем в дом. А то я проснулась – тебя нет…

– Пойдем, – легко согласился он и не упустил возможности ее подколоть. – Вечно у вас так, то выгонят из дома, то зовут обратно…

– Я тебя выгоняла? – удивилась Ксюха.

– А кто же? Улеглась спать, шуметь нельзя, ходить нельзя, дышать тоже… вдруг разбужу? Ой, что будет!

– Да ты прав. Плохо будет – я страшна во гневе.

В доме было прохладно. Арсений прикрыл окно, оглянулся на девушку:

– Ты не замерзла? Лето летом, но, по-моему, тут случился локальный колотун.

– Есть немножко, – призналась Ксюха. – Камин погас, тогда я в плед завернулась и не чувствовала, что холодно. А сейчас – пробирает.

– Что ж ты молчала? Сейчас все будет. Давай я еще чаю поставлю. А ты – вот что, позвони Инке. Небось, извелась вся.

– Ой! Какая же я… Совсем забыла. Она бедная со вчерашнего дня не знает, что со мной. Глупая Ксюха! Глупая!

– Вчера я звонил, наврал с три короба, но она хоть успокоилась.

– Арсений, ты такой молодец! Спасибо!

– Ну, так уж сразу и молодец?

Он сходил за дровами, тяжеленным колуном кое-как настрогал щепок, вернулся в дом. Сложил пирамидку и разжег камин, краем уха прислушиваясь, как Ксюха заливается соловьем:

– …да, да, у меня настроение лучше всех! Именно. Кто приезжал? Следователь. Да знаю, он сейчас рядом сидит. А то ты его не видела? Ой, Инка, не спрашивай лучше, я тебе потом расскажу.

Арсений принес чайник, сахар и чашки, какие-то печенюшки, что нашлись на дальней полке продуктового шкафа. Кивнул Ксюхе на стол: налетай, мол.

– …все, мне надо идти, Арсений чаем поит. Да. И я тебя целую. Все, пока.

Девушка спрятала телефон в сумочку, присела к столу, всплеснула руками:

– Вот, в этом вся Инка.

– Что случилось?

– Спрашивает, красивый ты или нет?

Он рассмеялся.

– Так она же мне дверь открыла!

– Говорит: так перепугалась, что даже рассмотреть не успела.

– Ну, ты рассказала всю правду обо мне?

– Вот еще! Расскажу – она еще отбить тебя захочет.

– А что, уже надо отбивать?

Ксюха смутилась.

За чаем они почти не разговаривали. Зато потом, когда Ксюха предложила посидеть на крыльце, они болтали без умолку. Точнее – говорила она, Арсений все больше слушал. Он просто отдыхал, давно уже не приходилось просто так посидеть у камина, поболтать ни о чем. Не было времени, да и не с кем.

А теперь – есть.

Много ли надо для счастья? Маленького, локального счастья, когда наслаждаешься моментом, когда не хочется думать, что когда-то наступит завтра и все пойдет по-старому.

– Тебе не холодно, – спросил он. – Может, плед принести?

Ксюха хихикнула.

– И буду я закаляться, как сталь. Сначала замерзла – согрели камином и горячим чаем. Стало жарко – убежала на улицу. Потом снова холодно, надо пледом накрыть.

– Ну, как хочешь.

Она повернулась к Арсению, легонько коснулась губами щеки.

– Спасибо.

– За плед? Знаешь, если ты каждый раз меня так награждать будешь, я готов тебе каждые пять минут по пледу притаскивать.

– Нет, вообще за все. Я только когда к родителям приезжаю, нечто похожее испытываю. Как в сказке. Старый дом, камин, горячая чашка в руках, теплый плед. Знаешь, я там каждый вечер выходила считать звезды. Давай, попробуем.

– Давай. Только не увидим ничего – небо слишком светлое.

– Да ну! Вон смотри – одна.

– Это не звезда, это планета. Венера.

– А это?

– Звезда. Арктур. Вон еще Полярная и Вега.

– Откуда ты их все знаешь?

– Все не знаю. Так, запомнил кое-что. В школе астрономией увлекался, даже настоящий телескоп с родителей стребовал.

– Значит, Арктур, Полярная, Вега. Уже три! А ты говоришь – не увидим. Смотри, вон там две. И там. И здесь еще.

Ксюха считала звезды с таким упоением, что Арсений даже почувствовал некий азарт и стал ей помогать. «Эх, почему я не умею вот так просто радоваться жизни! Девочку чуть не убили вчера, да еще несколько раз до этого, а она резвится, как котенок. Научиться бы».

Сам Арсений нет-нет да и ловил себя на том, что чутко прислушивается к каждому шороху. И ни на одну секунду не давал себе забыть об успокаивающей тяжести пистолета в кармане.

– Знаешь, – вдруг сказала Ксюха, – мне с тобой так спокойно.

Арсений покосился на нее, но ничего не ответил. Она мечтательно смотрела на небо, прижавшись к крепкому плечу Арсения. Потом вдруг встрепенулась, огляделась по сторонам.

– Что-то случилось? – спросил он.

– Нет-нет, все нормально, – ответила Ксюха, улыбнувшись, и добавила шепотом, тихо-тихо, почти про себя, но Арсений все-таки услышал ее слова:

– Хочу ребенка. Мальчика. Такого смышленого непоседу. Чтобы бегал вокруг, задавал свои тысячи «почему»… Чтобы нам всем было на что надеяться.

* * *

В книге использованы стихи и песни Марины Шемякиной и Дмитрия Градинара.

Все цитируемые в романе документы являются смысловой калькой с реально существующих протоколов, официальных бланков, личных дневников и записей.

Отзывы и мнения о книге автор приглашает оставить на своей официальной странице по адресу: .

Оглавление

ПРОЛОГ

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

Реклама на сайте