«Город мертвецов»

Город мертвецов (fb2) - Город мертвецов [litres] 1169K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Альбина Равилевна Нурисламова

Альбина Нури Город мертвецов

© Нури А., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Глава 1

Это было правило – Инна сама его придумала и неуклонно соблюдала. Какая бы ни была погода, она выходила из автобуса на одну остановку раньше, чем нужно, и шла до офиса пешком через парк «Черное озеро».

Инне с детства нравилось бывать здесь в любое время года. Только когда она была маленькой, прогулки эти случались лишь по праздникам, редко, несколько раз в год. А теперь она бывала тут каждый будний день и втайне, никому о том не говоря, гордилась, что сумела сделать былью собственную сказку.

Зимой здесь ставили новогоднюю елку, украшали все кругом разноцветными лампочками и открывали каток. В остальное время это было замечательное, любимое горожанами место для прогулок. По дорожкам прохаживались степенные пожилые люди, бегали дети, фланировали мамочки с колясками.

А еще в парке было много молодежи – раскованных, веселых парней и девушек, студентов Казанского университета, который располагался неподалеку.

Инне всегда хотелось быть такой же смелой, беззаботной и смешливой, как они, но в юности у нее не получалось: слишком уж она была застенчивая, скованная, не уверенная в себе. Маленький пугливый воробушек. Правда, когда стала взрослее, научилась скрывать свою робость. Никто бы о ней такого не сказал – кроме разве что ее самой.

Всю неделю стояла жара: такой теплый апрель выдается крайне редко. Сегодня хотя и суббота, но день рабочий, а завтра начинаются майские праздники, народ повалит за город: жарить шашлыки, вскапывать огороды, обустраивать дачи после долгой зимы. У Инны не было ни сада-огорода, ни семьи, которую следовало бы туда вывезти, но все же на природу собиралась и она. Но об этом после.

Даже сейчас, в восемь утра, жара уже чувствовалась, и воздух напоминал горячечное дыхание температурящего больного. Впрочем, пока еще было терпимо.

Инна каблучками отстукивала на асфальте бодрую уверенную дробь: шла быстро, но без лишней суеты. Она успеет – можно не торопиться, не хватало прийти на работу в такой ответственный день запыхавшейся и вспотевшей.

Инна надела новое платье – белое с черным принтом, очень эффектное. Пусть говорят, что нельзя надевать в подобных случаях новые вещи – примета плохая, нечто важное может сорваться. Ничего уже не сорвется, все решено! А сегодня ее только официально поздравят и представят коллективу в новом качестве.

Черно-белое платье дополняли красные босоножки, алый лак и помада в тон, сумочка и крупные бусы того же оттенка. Инна была неотразима и отлично сознавала это. Красный – цвет победителей, ее любимый цвет.

Ей казалось, она не шла, а парила над землей. Все, к чему стремилась, сбывалось, то, к чему двигалась, становилось все ближе. Неплохо для детдомовской девчонки-сироты!

Мир всегда был на одной стороне, а Инна на другой. Она должна была покорить его, заставить принять себя – и делала для этого все. То, что случится сегодня, подтверждало и доказывало: она поставила на нужную цифру.

Вот и здание, где Инна трудилась последние шесть лет. Она всегда хотела работать здесь, в самом сердце любимого города. Современное, нарядное, неуловимо напоминающее богатый дворянский особняк, здание отлично вписывалось в ряд таких же красивых трех‐пятиэтажных построек, стоящих на этой улице. Только процветающие компании могли позволить себе иметь офис в центре города, а «Эра» как раз такой и была.

Инна мечтала устроиться сюда с того самого дня, как окончила университет, но в то время об этом можно было только мечтать. Ничья дочка, живущая в коммуналке, в крошечной комнате в «двушке» с вечно пьяными крикливыми соседями. Ни полезных знакомых, ни опыта работы у Инны не было, зато было главное – ум, выдержка, умение работать и бешеное желание пробиться. Она знала, что рано или поздно эта дверь перед ней откроется.

– Ты умница! – сказала Инна себе сегодня, глядя в зеркало.

Зеркало это находилось в ее собственной двухкомнатной квартире в хорошем районе – новехонькой, просторной, хотя пока еще совершенно пустой: помимо зеркала, здесь был только надувной матрас на полу да шкафчик в ванной. Инна переехала совсем недавно и еще не успела обжиться.

Правда, ей предстоит выплачивать ипотеку ближайшие пятнадцать лет, но Инна была уверена, что справится. А если повезет, то рассчитается с банком даже раньше.

Должность начальника отдела предполагает оклад на сорок процентов выше прежнего (и тоже, кстати, немаленького). Получая такие деньжищи, Инна не только ипотеку сможет оплачивать без особого напряга, но еще и обставит квартиру по своему вкусу. А со временем возьмет, наконец, автомобиль в кредит. И поедет в отпуск не в Краснодарский край или Турцию, а в Таиланд, Италию или на Мальдивы.

Инна подошла к двери «Эры» и взялась за ручку.

Подумать только, целых шесть лет прошло с тех пор, когда она впервые решилась переступить порог этого здания. Ее трясло от волнения, но она изо всех сил пыталась сохранять независимый вид. У нее было профильное образование и опыт работы в нескольких изданиях. Инна считала, что знает о рекламе многое, но готова была учиться новому, впитывать знания, как сухая губка – воду. Наверное, за этот блеск в глазах и готовность идти вперед ее и взяли.

А потом повысили. А теперь сделали руководителем.

В холле было прохладно.

– Инна Сергеевна, вы сегодня просто огонь! – прощебетала Лидочка, новенькая девушка-администратор. – Такая красивая!

Инна улыбнулась – и Лидочке, и «Сергеевне». Те, кто работал в компании давно, обращались к ней просто по имени, но новички, которые знали ее замом начальника отдела наружной рекламы, а теперь и начальником, сохраняли почтительную дистанцию.

Бросив беглый взгляд в зеркало («И в самом деле – огонь!»), Инна взяла ключ от кабинета, который сегодня станет уже бывшим ее обиталищем, пошла к лестнице.

Кабинеты сотрудников младшего и среднего звена находились на втором этаже. На третьем обитало руководство и были расположены конференц-залы. Скоро и Инна переберется туда, а пока она свернула в коридор второго этажа.

– Могу поспорить, что знаю, о чем ты думаешь! – произнес насмешливый женский голос.

Костомарова. Меньше всего Инне хотелось смотреть на ее самодовольную физиономию. Два года назад Костомарову назначили руководить отделом рекламы в СМИ, хотя Инна до сих пор была уверена, что она сама справилась бы лучше. Костомарова обошла ее на повороте, но этого ей оказалось мало: она постоянно стремилась подколоть Инну, унизить при случае.

Только вот теперь они на равных. Два руководителя двух разных отделов. Так что пусть наглая самовлюбленная стерва катится ко всем чертям.

– Доброе утро, – невозмутимо проговорила Инна.

– Скоро тоже заберешься в поднебесье, дорогуша.

– Я уже там.

– Поздравляю, – пропела Костомарова. Худая, как спичка, рыжая и вечно затянутая в деловой костюм. – Бывает, что наверху дует. Смотри голову не простуди.

– Спасибо за заботу.

Инна решила, что никому не позволит испортить ей настроение в день своего триумфа. Не обращая больше внимания на Костомарову, девушка пошла к себе.

Сейчас у нее был небольшой кабинет с окнами во двор. Заняв его, Инна была на седьмом небе от счастья, а скоро ее вещи уже будут готовы к отправке этажом выше. Новый кабинет в три раза больше, да к тому же с видом на любимый парк.

Инна глянула на часы – совещание начнется в девять. Внутри все пело, но одновременно она была напряжена, как часовая пружина. Инна сознавала всю меру ответственности, понимала, как пристально будут наблюдать за тем, что и как она делает в новой должности.

Важно не ошибиться, не проколоться ни в чем, оправдать доверие. Иначе – путь вниз, и хорошо если просто окажешься на прежней должности и этажом ниже. Скорее всего, снова очутишься на улице, снова придется штурмовать другие крепости. Только вот ей уже не двадцать.

Хватит! К чему эти пораженческие настроения? Все будет отлично, не может быть по-другому. Инна была профессионалом высокого класса, к тому же она дальновидна, креативна и решительна, так что к должности начальника отдела готова уже давно – и все это прекрасно знали, включая руководство «Эры».

В дверь негромко постучали, и не успела Инна пригласить визитера, как он оказался на пороге. Вернее, она – Лара.

Друзей у Инны не было, если, конечно, не считать Натуси, но та уже скорее сестра. Инна никого к себе близко не подпускала: чем короче путь к твоему сердцу, тем сильнее, неожиданней и смертоносней может быть нанесенный удар.

Но все же с Ларой у нее сложились более близкие отношения, чем с кем бы то ни было в «Эре». Они приятельствовали, даже откровенничали друг с другом. Этому способствовало и то, что девушки не были конкурентками, при всем желании не могли перейти друг другу дорогу: Лара работала в бухгалтерии.

– Как там Жердь, ты не в курсе? Жива еще? – вместо приветствия спросила Лара, усаживаясь на стул. Она терпеть не могла Костомарову за то, что та время от времени позволяла себе прохаживаться насчет ее лишнего веса и отменного аппетита.

– Только что ее видела.

– А я надеялась, она захлебнулась желчью и откинула копыта.

Инна усмехнулась:

– Плевать на нее. Собаки лают, а караван идет.

На Ларе было платье ядовито-лимонного цвета, при взгляде на которое начинали болеть глаза. Она придерживалась оригинальной теории: если носить одежду кричащих оттенков, то люди не станут обращать внимания на особенности твоей внешности. Лара не любила диеты и считала такой метод борьбы с килограммами самым лучшим и эффективным.

– Кстати, Сашка Кротов собирается заявление писать, – сказала она.

– С чего вдруг?

– Говорят, не может пережить, что должность к тебе уплыла.

Инна скривилась: слабак! Она и сама не сразу своего счастья дождалась, но ей и в голову не приходило сдаться, уйти из фирмы-мечты.

– Ему вроде где-то хорошее место предложили, а тут все равно ничего не светит, – продолжила Лара. – Правильно, я считаю.

– Может, и так, – подумав, согласилась Инна. – Если обещают хорошую должность и приличную зарплату.

– Таких денег, как тут, все равно нигде платить не будут, – подвела итог Лара, и они переключились на другую тему.

Вечером Инна уходила с работы одной из последних. Был сокращенный день, почти все разбежались по своим делам, спеша покинуть стонущий от зноя город. Но Инна задержалась, упаковывая вещи в картонные коробки. Через четыре выходных дня, когда она придет в офис, коробки будут ждать ее в новом кабинете.

Раньше собраться не получилось: весь день вновь назначенная начальница принимала поздравления, выслушивала комплименты и улыбалась так широко, что к вечеру у нее начало сводить челюсти. Люди тянутся к тем, кто на волне успеха, поэтому дверь ее кабинета не закрывалась.

Заклеив скотчем последнюю коробку, Инна на прощание окинула взглядом кабинет, который без привычных вещей казался голым, чужим и брошенным, и вышла в коридор.

Запирая дверь, она услышала за спиной шаги. Обернулась и увидела Кротова. Их кабинеты были недалеко, и обычно они сто раз на дню сталкивались в коридоре, но не сегодня. За весь день Инна увидела Кротова впервые.

– Поздравляю, – сказал он и улыбнулся.

Саша был симпатичный и умный, идеи его всегда были свежими, а рекламные кампании, которые он организовывал, неизменно оказывались успешными. Однако ему не хватало напора, решимости, лидерских качеств – такие люди редко становятся руководителями.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Инна, и ей вдруг стало неудобно, как будто она подсидела хорошего человека. – Надеюсь, ты не обижаешься, – вырвалось у нее, хотя говорить этого Инна не собиралась.

– За что? – удивился он. – Ты куда лучшая кандидатура, чем я.

Они не спеша шли по коридору к лестнице.

– Брось. Мне просто повезло. – В действительности Инна так не считала, но сейчас ей хотелось проявить великодушие. – Слышала, ты собираешься уволиться?

– Ничего в нашей конторе не утаишь, – покачал головой Кротов. – Есть одно предложение. Обдумываю.

– Правильно. Надо искать, где лучше. Как бы то ни было, я уверена, все у тебя сложится отлично.

«Господи, что за банальность!»

Инна и Кротов спустились на первый этаж, вместе сдали Лидочке ключи от кабинетов и вышли на улицу. Говорить было не о чем, и Инна испугалась, как бы им не оказалось по пути: тогда придется всю дорогу мучиться, выискивая подходящие темы для разговора.

Но, к счастью, Саша пошел к автостоянке.

– Может, подвести тебя?

– Спасибо, я прогуляюсь до остановки.

Коллеги пожелали друг другу хороших выходных и, к взаимному облегчению, распрощались в полной уверенности, что увидятся на следующей неделе.

Если бы кто-то сказал Инне или Кротову, при каких обстоятельствах им доведется встретиться в следующий раз, ни он, ни она не поверили бы.

Глава 2

Одно место возле окна оказалось свободным, и Инна поспешила занять его. Автобус быстро наполнялся людьми, рядом уселась пожилая женщина в панаме. На коленях она держала кошачью переноску, в глубине которой притаился толстый белый кот.

– Не волнуйтесь, он привычный, часто катается. Не побеспокоит, – сказала женщина, заметив взгляд Инны. Кот тихонько мяукнул, подтверждая хозяйкины слова, и отвернулся.

Люди вокруг гомонили, смеялись, высовывались в окна, махали провожающим. Бойкая золотозубая кондукторша перешучивалась с водителем, не забывая принимать у пассажиров деньги за проезд.

Инна не успела купить билет – впервые в жизни опоздала, проспала. Прибежала вся взмыленная на автовокзал и, не успев войти в главное здание, налетела на растрепанную старуху в длинном синем платье, которая волокла клетчатую сумку.

– Простите, – на ходу бросила Инна, – опаздываю.

– Успеешь. Тебе вон туда.

Старуха махнула рукой, указывая на автобус на стоянке. Похоже, и вправду тот, который был ей нужен: на боку виднелась надпись «С. Поляны». Поблагодарив старуху, Инна направилась к нему, минуя кассу, решив предложить заплатить наличными.

Кондукторша не возражала: даже и не выслушав ее просьбы, взяла у Инны деньги, пропустила в салон. К удивлению Инны, так платили все пассажиры: билета, кажется, не было ни у кого. Может, касса не работает?

Наконец все расселись, угнездившись в своих креслах, как яйца в ячейках. Едва автобус тронулся с места, Инна стала клевать носом: с вечера никак не могла заснуть, а потом всю ночь снилась какая-то чепуха, и она часто просыпалась, ворочалась с боку на бок.

Но прежде чем заснуть, надо бы позвонить Натусе, сказать, что она выехала.

– Я села, все хорошо, – сказала Инна, услышав всегдашнее подругино приветствие: «Алло, да».

– Слава богу, не передумала.

– Теперь уж деваться некуда. Тронулись, едем.

– Да? – удивилась Натуся. – Что-то рановато. Вроде по расписанию автобус отходит через десять минут. Наверное, у меня график старый. Хорошо, что ты пораньше пришла! – И тут же, без перехода, спросила: – Чего голос такой?

– Устала. Спала плохо.

– Два часа ехать. Выспишься. Представляешь, Димка…

Инна слушала Натусю и думала, какая же она счастливая. О чем бы та ни говорила, каким бы серьезным и даже встревоженным ни был ее тон, круглое Натусино счастье все равно звенело где-то в глубине ее существа и мечтало выкатиться наружу.

С тех пор как Натуся встретила Диму, ее жизнь сразу стала такой, как надо: завершенной, переполненной до краев, словно напоенное сладким соком спелое яблоко. Как округлившийся живот, в котором свернулся клубочком крошечный человечек. Растить человечка решили подальше от переполненного резкими звуками и ломаными линиями мегаполиса. Поэтому и перебрались в Светлые Поляны – крошечный городок, куда Инна сейчас ехала на выходные, выбравшись в кои веки навестить подругу.

Насколько она знала Натусю (а знала она ее как облупленную!), подруга обязательно попытается познакомить ее с очередным кандидатом в мужья. Профессиональные достижения Инны Натусю, конечно, восхищали, но она была убеждена, что предназначение каждой женщины – выйти замуж и родить. А все прочее – суета, дело временное.

Вдруг, против воли, сердце Инны болезненно сжалось, и собственная громкая профессиональная победа вдруг как-то померкла, поблекла. Инна ощутила острый укус зависти и тут же рассердилась на себя за это, потому что всегда считала, что презирает злых и завистливых людей.

– Натуся, связь плохая, не слышу.

– Все-все, приедешь – наговоримся, – заторопилась подруга.

Нажав на отбой, Инна взглянула в правый верхний угол экрана и увидела, что зарядка скоро сядет. Странно. Видимо, аккумулятор барахлит: она ведь всю ночь заряжала сотовый. Ладно, не страшно. Звонить ей сейчас некому, Натуся с Димой ее и так приедут встречать. У них можно будет зарядить.

Интересно, что за дом они купили, продав квартиру в Казани? Послушать Натусю, так это дворец на пятнадцати сотках. Дима работал в Интернете, ему было все равно, где жить, хоть в городе, хоть в дальнем пригороде. Натуся собиралась заниматься хозяйством, даже кур купила. Но Инна не могла понять, как можно было бросить все и променять ритм жизни крупного города на сонную тишину захолустья.

Занятая этими мыслями, Инна незаметно заснула.

Ее снова атаковали сны, такие же сумбурные и бессмысленные, как минувшей ночью. Снилось, будто она мчится на катере и ее мотает из стороны в сторону так, что она чуть не вываливается за борт.

В лицо летели колючие брызги, а сбоку сидела незнакомая маленькая девочка. Красная косынка ее трепетала на ветру, как знамя. Девочка громко хохотала, широко раскрывая рот, в котором не хватало двух передних зубов.

– Держись! Упадешь! – кричала ей Инна, но та смеялась все громче, громче, и от этого сумасшедшего хохота делалось жутко.

Потом Инна внезапно оказалась в магазине, возле кассы, с кошельком в руках. Открыла его, и оттуда внезапно посыпались мелкие монеты. Она упала на колени, пытаясь подобрать их с пола, но они снова и снова вываливались через прорехи в кошельке.

За спиной волновалась длинная очередь, Инна слышала недовольный ропот и старалась, как могла, но ничего не получалось. Она суетилась, бормотала извинения, и тут кто-то схватил ее за плечо и прокричал в самое ухо:

– Конечная! На выход!

Инна вздрогнула и проснулась.

Женщины с котом рядом уже не было. Мимо гуськом тянулись к выходу пассажиры с котомками. Инна взяла с полки сумку и пристроилась в конец процессии. Во рту был противный кисловатый привкус, голова после сна в неудобной позе слегка побаливала. Она на ходу поправила прическу и сунула в рот жвачку.

Выйдя из автобуса, Инна оказалась на круглом пятачке, окруженном палатками и ларьками. Да уж, с фантазией у Натуси точно все в порядке: в изложении подруги это была привокзальная площадь. Правда, вокзала при этой «площади» не видать.

Кстати, где Натуся с Димой? Инна оглянулась по сторонам и, не обнаружив подруги с мужем, взялась за телефон.

Только не это!

Зарядка села, мобильник умер. Инна убрала телефон обратно в сумку. Автобус выехал раньше, так что, может, и приехал, опередив расписание. Натуся скоро будет здесь.

Окружающий пейзаж выглядел неприглядно. Урна на остановке была переполнена, рядом валялись окурки, пивные банки и упаковки от чипсов. Асфальт тут и там перечеркнут трещинами, молоденькие клейкие листочки поседели от пыли. Даже кошки и собаки казались облезлыми и кособокими.

Пассажиры, что приехали вместе с Инной на автобусе, уже рассосались кто куда, сам автобус тоже уехал. Инна стояла одна посреди «привокзальной площади» без вокзала. Куда идти, она понятия не имела и решила присесть на единственную стоящую в теньке скамейку. Дело шло к полудню, жара скоро станет совсем нестерпимой.

Инна поставила рядом сумку, хотела достать сигареты, но вспомнила, что бросила. Так-то оно так, но иногда, как начнешь нервничать, рука сама тянется. Мышечная память.

«Да с чего нервничать-то? Приехала пораньше, телефон разрядился – подумаешь, проблема!»

Но все же что-то было не так. Похоже, именно это и выводило из себя: Инна привыкла все четко планировать, и когда что-то шло не по задуманному плану, она терялась и… пугалась?

Дверь ближайшего киоска размером с собачью будку со скрипом приоткрылась, оттуда бочком вышла высокая полная женщина с плоским широким лицом, в линялом цветастом платье. Как она там помещалась?

Сквозь баклажанного цвета волосы, скрученные «химией» в короткие пружинки, просвечивала розовая кожа. Мясистые мочки украшали серьги с крупными фальшивыми камнями.

Она уселась рядом с Инной, широко расставив ноги, и пробасила:

– Мой-то вчера со смены был, злой… Слышь?

Из соседней палатки выглянула другая женщина, не такая колоритная – маленькая, щуплая, серая, словно застиранная тряпка, незаметная, как мышь.

– Ну?

– Ага! И давай на меня, слышь? «Ты чо да ты чо»! А я как пошла на него! Ты, говорю, чего растычокался-то? Хлеборезку-то, говорю, прикрой!

Женщина принялась во всех подробностях описывать вчерашний скандал. Ерзала, похлопывала себя по коленям, при каждом движении распространяя вокруг едкий запах застарелого пота. Ее товарка к месту и не к месту вставляла односложные сочувственные замечания. На Инну приятельницы не обращали никакого внимания.

Она подумала, какое же это несчастье – быть такой вот теткой. Ощущать себя оплывшей, толстой, неопрятной, носить крикливые безвкусные шмотки, красить волосы в дешевой парикмахерской и делать старушечью завивку. Родиться и всю жизнь проторчать в захолустной дыре, ходить на работу безо всякого желания, смотреть вечерами низкопробные ток-шоу и сериалы, день ото дня тупеть, растить столь же тупых и никчемных детей, со смаком ругаться со «своим», таким же убогим, вонючим и неприглядным, а после ложиться с ним в одну постель и думать, что это и есть жизнь.

Интересно, сколько ей лет? Около сорока? Больше пятидесяти? Она казалась безвозрастной, и точно так же невозможно было понять, красива ли она. Эта характеристика была к ней попросту неприменима.

Как в анекдоте: летели два крокодила, один зеленый, другой в Африку. Жили-были две женщины: одна красивая, другая из Светлых Полян.

Где же Натуся с Димой, в конце концов? Она торчит тут не меньше десяти минут!

«А ты уверена, что не перепутала автобусы?» – проснулся вдруг внутренний голос. От этой мысли Инна похолодела.

Автобус, который выехал не по расписанию…

Площадь, которая выглядела совсем не так, как описывала Натуся…

Но ведь на боку автобуса было написано «С. Поляны»! И впереди, на лобовом стекле, имелась табличка с такой же надписью, Инна помнила абсолютно точно!

– Это ведь Светлые Поляны? – вклинилась она в диалог продавщиц.

Женщины замолчали и синхронно повернули головы в ее сторону, словно только заметив присутствие постороннего человека.

– Простите, что вмешалась в ваш разговор.

– Старые, – сказала сидящая рядом женщина.

– Кто? – не поняла Инна.

– Поляны, говорю, Старые. – Увидев, что Инна потрясенно молчит, продавщица пояснила: – Есть Новые, сорок километров от нас. А тут Старые.

Так и есть! Надо же было вляпаться! Инна готова была по щекам себя отхлестать за собственную глупость. Послушала ту женщину на автовокзале и понеслась как на пожар. Поспешишь – людей насмешишь, вот уж точно.

Нет чтобы пойти в кассу, купить билет! Подумаешь, опоздала бы на тот рейс, подождала бы следующего. Кстати, о следующем.

– Подскажите, пожалуйста, где можно посмотреть расписание движения автобусов?

Женщины переглянулись, явно не понимая, о чем она говорит.

– Нету, – наконец ответила «мышь».

«Спокойно, не заводись!» – велела себе Инна.

– Может быть, вы подскажете, когда следующий автобус?

– В понедельник, – сказала толстуха.

– Видите ли, мне не надо в понедельник. Мне нужно сегодня, сейчас. Сейчас ведь суббота, – терпеливо пояснила Инна. – В котором часу будет автобус?

– Так и говорят тебе: в понедельник! – повысила голос «мышь». – Субботний ушел уже! Завтра нету.

До Инны постепенно стал доходить масштаб катастрофы.

– То есть автобусы до Старых Полян ходят не ежедневно? И бывает только один рейс в день, так?

Женщины кивнули.

Этого только не хватало. Но уж до понедельника она, во всяком случае, сидеть тут не станет. Придется вызвать такси. Но сейчас главное – позвонить Натусе. Она небось с ума сходит от беспокойства, гадая, куда подевалась Инна.

– У меня, кажется, проблема, – проговорила она, обращаясь к обеим женщинам сразу. – А телефон разрядился. Вы не позволите мне позвонить?

Снова головы, сивая и фиолетовая, повернулись друг к другу.

Снова молчание в ответ.

– У кого-то из вас есть телефон? Не одолжите мне? Я заплачуˆ.

Но еще до того, как кто-то из ее собеседниц открыл рот, Инна уже поняла, каким будет ответ: «Нету».

– Вон там кафе… – начала было «мышь».

– Ага, скажи еще, ресторан! – заколыхалась от смеха ее подруга.

– Кафе, столовая – одна холера. Сходи, у них телефон попроси.

Поблагодарив за совет, Инна встала с лавочки, повесила сумку на плечо и пошла в ту сторону, куда указала «мышь».

Беседа за ее спиной немедленно возобновилась.

Глава 3

Кафе представляло собою одноэтажное приземистое здание с большими квадратными окнами, которые не мешало бы вымыть. Хотя и это не помогло бы сделать строение более привлекательным на вид.

Инна вошла внутрь. В кафе оказалось прохладно. Обстановка была спартанская: десяток столиков, вентилятор, нечто, напоминающее барную стойку, а в углу возле двери – умывальник с зеркалом, ведро и швабра.

Кроме Инны, посетителей не было. Официантка лениво возила тряпкой по столу. Инна поздоровалась и попросила разрешения позвонить.

Официантка по-совиному похлопала глазами и обронила:

– Мы всем с улицы не даем звонить.

«Воспользоваться телефоном могут только клиенты заведения», – мысленно перевела Инна корявую реплику.

– Хорошо, тогда я закажу что-нибудь.

Кстати, позавтракать не мешает. Она присела за пластиковый столик у окна, взяла меню. Стол выглядел чистым, на нем стояли бутылочки с кетчупом и горчицей, в специальной подставке топорщились салфетки.

– Будьте добры, летний салат, картофель фри и кофе с молоком. Без сахара.

– Картошки нет, – сонно проговорила официантка, глядя в окно.

– В меню же есть, – зачем-то возразила Инна, хотя не собиралась ввязываться в спор.

– Оно вчерашнее. Вчера была картошка, – ответила официантка, по-прежнему обращаясь к окну.

Инна тоже машинально глянула туда и сдалась:

– Ладно, тогда только кофе и салат. И на чистой посуде, если можно, – не удержалась она.

Официантка не обиделась, лишь согласно кивнула, повернулась к клиентке внушительного вида попой и пошаркала в сторону кухни.

Инна вымыла руки, разглядывая себя в мутноватое зеркало, и снова вспомнила своих недавних знакомых. Только теперь ей вдруг пришло в голову, так ли она сама и ее жизнь хороши и правильны, что можно запросто позволить себе брезгливое удивление чужому мироустройству?

Всегда ведь найдется кто-то более привлекательный, более успешный, и этому «кому-то» покажутся дешевыми и нелепыми попытки Инны прослыть эффектной, шикарной, бог знает какой.

«Неужели тебе уже тридцать? Не скажешь! Максимум двадцать пять!» Колорирование, отбеливание, модный макияж, тесные джинсы, маникюр раз в три недели… Быть может, эти потуги выглядят еще более жалкими, чем откровенное пренебрежение к себе?

Прекрати. Что за чушь?

Вода из крана текла теплая, освежиться не получилось. Прикоснуться к вафельному полотенцу, что висело на крючке, Инна не рискнула. Сейчас уже везде бумажные полотенца, но до Старых Полян цивилизация, видимо, еще не добралась.

Когда она вернулась за столик, на нем уже стояла тарелка с салатом, который выглядел на удивление аппетитно. Рядом примостилась чашка с жидкостью кофейного цвета. Хотелось надеяться, что официантка туда не плюнула.

– Сколько с меня? Я оплачу счет, и вы позволите мне позвонить, договорились?

Официантка взяла деньги и поставила на стойку допотопный дисковый телефон.

– На сотовые можно звонить? – спохватилась Инна, но официантка вышла на улицу и не слышала ее вопроса.

«Попробую, и все, плевать», – решила девушка.

Она устала от этого паршивого городишки, от бестолковых теток, жары и всей этой идиотской ситуации.

Номер Натуси, один из немногих, она помнила наизусть.

– Алло, да, – прозвучало через пару секунд.

– Натусь, как я рада! Получилось! – с облегчением воскликнула Инна. – Это я!

– Инна? Ты где? – Голос подруги доносился словно из другой галактики.

Слышно было плохо, в трубке постоянно шуршало и потрескивало. Натуся что-то говорила, но Инне не удавалось разобрать ни слова.

– Погоди, ничего не понимаю! Ты слышишь меня?

В ответ, кажется, раздалось тающее «да».

– В общем, тут такое дело, – быстро проговорила Инна и, опасаясь, как бы связь не пропала окончательно, в двух словах объяснила ситуацию. – Короче, я тут застряла и понятия не имею, в какой стороне от Казани эти чертовы Старые Поляны. Но я попробую найти такси или просто попутку возьму и постараюсь как можно скорее приехать. Не волнуйся, тебе нельзя! Все будет хорошо. Ждите!

Когда Инна договорила, в трубке слышался только сухой треск. Девушка снова набрала номер, но соединения больше не было. Хорошо еще, хоть в первый раз получилось.

Непонятно, услышала ли Натуся все, что она говорила. Но, как бы то ни было, подруга знает, что Инна жива и здорова. Спасибо и на том. Теперь нужно поскорее выбраться из этой глухомани, а там уж она все объяснит как следует.

Ничего, скоро Инна будет пить прохладный вишневый сок или пепси, есть шашлык и со смехом рассказывать друзьям эту анекдотическую историю.

Инна взглянула на стол, где ее дожидались салат и кофе. Аппетит пропал.

Вернулась официантка.

– Все? – лаконично вопросила она.

– Все, – в тон ей ответила Инна. – Как я могу вызвать такси?

– Такси? – официантка удивилась так, будто она заявила, что ей нужен воздушный шар или аэроплан.

– Да, вы знаете, есть такая услуга, когда тебя за деньги отвозят в нужное тебе место, – потеряв терпение, резко сказала Инна.

– Знаю, не дура, – неожиданно живо отреагировала официантка и отчеканила: – Тут у нас никому такое не нужно!

Да, конечно: «Наши люди в булочную на такси не ездят».

– Послушайте, помогите мне, прошу вас, – примирительно проговорила Инна. – Произошла ошибка, я перепутала автобусы, уехала совсем не туда, куда собиралась. Вот и оказалась здесь, понимаете? – Официантка кивнула. – Но следующий автобус будет только в понедельник, верно? – Новый кивок. – А ждать я, как вы догадались, не могу. Вы не подскажете, кто может отвезти меня в город? Есть тут кто-то, у кого машина на ходу, кто хочет заработать?

– Поспрашивать надо, – ответила официантка. – Машины у некоторых есть, повезут они, нет ли, не знаю.

Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Ничего другого не остается, как бродить по улицам и спрашивать автовладельцев, не согласится ли кто помочь попавшей в беду девушке.

Еще, правда, можно выйти на шоссе и попробовать поймать попутку. Как бы то ни было, в кафе больше делать нечего. Инна повесила сумку на плечо и вышла на улицу.

Площадь, вернее, автобусная остановка, была пуста. Продавщицы украсили окна своих ларьков табличками «Обед». Сколько продлится перерыв, когда ждать возвращения хозяек, не уточнялось.

Инна прошла мимо киосков и вышла на дорогу. Приехала она, очевидно, с левой стороны: справа дорога заканчивалась тупиком. Серая полоса асфальта обрывалась, дальше была поляна, заросшая выжженной солнцем пожелтевшей травой, а потом начинался лес.

Если Инна собиралась добраться до трассы, то идти нужно влево. Поколебавшись, она двинулась в ту сторону. Солнце палило нещадно. На Инне были легкие светлые брюки из тонкой ткани и футболка, но она с радостью сбросила бы все это.

А еще лучше – переодеться бы в купальник да прыгнуть в воду…

Инна всегда считала себя выносливой, любила ходить пешком, но сейчас быстро устала. Сумка, что висела на плече, не была тяжелой: гигиенические принадлежности, смена белья, платье, футболка – больше там ничего не было, не считая подарков Натусе с Димой, кошелька и сотового.

Но сейчас, когда она шла по этой бесконечной дороге, Инне казалось, будто сумка набита кирпичами. Ремешок врезался в плечо, и она то перевешивала сумку с одного плеча на другое, то несла ее на сгибе локтя.

Волосы у нее были темные, голову напекло быстро. Хорошо хоть она догадалась прихватить косынку. Повязав ее, Инна двинулась дальше. На ногах были босоножки на невысоком каблуке. Удобные, но вот следки она не надела и потому вскоре почувствовала, что пятку стало натирать. Этого еще не хватало!

Инна остановилась, пристроив сумку возле ног. Прошла она километра полтора, а конца и края дороге не видать. Инна понятия не имела, когда покажется выезд на трассу, – она ведь все проспала. На трассе, конечно, она сумела бы поймать машину: кто-то да остановится рано или поздно. Но проселок был пуст. Никто не ехал в этот медвежий угол, и из Старых Полян тоже никто не выезжал.

Сколько ей придется идти? Час? Два? Так и до солнечного удара недалеко, и мозоль может лопнуть, тогда вообще ни шагу не сделаешь.

Как ни обидно, но придется поворачивать обратно, сдаваться на милость местных жителей. Должен же среди них найтись хоть один нормальный человек, который согласится подбросить ее до выезда на трассу!

Подложив в обувь носовой платок, чтобы не натирать ногу, Инна перекинула сумку через плечо и побрела обратно. Она устала, в голове не было ни одной мысли, даже злости на себя уже не осталось.

Раз – два, шаг – еще один.

Вот она и очутилась снова в окраинном мире. Вот и знакомый пятачок с палатками показался.

Страшно хотелось пить, но ларьки были по-прежнему закрыты. Нигде ни души. Инна хотела снова пойти в кафе, но увидела колонку.

Нажала несколько раз на рычаг, и на землю брызнула бриллиантовая, искрящаяся на солнце струя.

Умывшись, выпив воды, Инна почувствовала себя восставшей из мертвых и бодрым шагом отправилась в глубь городка. Или, правильнее сказать, поселка? Никаких указателей, которые могли бы прояснить ситуацию, Инна не заметила.

Несколько улиц крест-накрест, кривые переулки – таковы были Старые Поляны. Многоквартирные дома не выше пяти этажей, унылые бараки с удобствами на улице, частные дома за серыми заборами – вот и все архитектурные изыски. Над зданием, в котором, по-видимому, располагалась администрация, висел флаг. Он казался таким же застиранным, старым, неряшливым, как и все вокруг.

Инна никогда бы не подумала, что в Татарстане, довольно-таки богатом и ухоженном, по российским меркам, регионе, до сих пор могли оставаться такие убогие местечки.

Одна из улиц была застроена блочными пятиэтажками. Хрущевки, непременный атрибут каждого советского города, выглядели более опрятно, нежели другие строения в Старых Полянах. Многие балконы застеклены и украшены цветочными горшками, возле домов стояли скамейки, даже детские площадки и клумбы имелись. Забетонированная площадка с мусорными контейнерами выглядела недавно убранной – дворник постарался на славу. Все эти изыски навели на мысль, что район, должно быть, считается здесь элитным.

В песочнице возился ребенок. Маленькая девочка раскачивалась на качелях, старательно сгибая и разгибая ноги и помогая себе всем корпусом. Качели издавали пронзительный тоскливый скрип, словно жалуясь на судьбу.

На небольшом квадратном пятачке стояли три автомобиля. Вот только хозяев, да и вообще взрослых людей поблизости не было, так что попросить об услуге оказалось некого.

Инна оставила блочный райский уголок, свернула два или три раза и теперь шла по главной улице, которая носила имя маршала Жукова. Миновав заколоченное, полуразрушенное, исчерканное неприличными надписями строение, на котором чудом сохранилась вывеска «Клуб «Старые Поляны», Инна увидела ряд кирпичных желтых двухэтажек.

Автомобили возле них отсутствовали, если не считать железного скелета без колес, что приткнулся возле дерева. Многие окна были раскрыты, бесстыдно обнажая подробности чужой жизни. За какими-то из них громко спорили и ругались, за другими истошно вопил ребенок. Обрывки телевизионных передач, музыка, вой пылесоса – жизнь кипела, но погружаться в нее, узнавать о ней что-то желания не было. Инна поспешно прошла мимо.

Возле одного из частных домов стоял видавший виды «жигуль». Инна решительно направилась в ту сторону. Калитка была заперта, заглянуть за забор не получилось: слишком высокий.

Не обнаружив звонка, Инна принялась стучать. Никто не вышел на стук, но она не сдавалась.

– Откройте, пожалуйста! – крикнула Инна. – Простите за беспокойство, мне нужна помощь! Есть там кто-нибудь?

Тишина. Никаких признаков жизни.

Разозлившись, Инна снова забарабанила в дверь, не желая сдаваться.

– Эй! Чо колотисся? – спросил старческий голос.

Инна обернулась резко, чуть не свернув шею, и увидела, что из окна дома напротив выглядывает пожилая женщина. Здесь забор был низенький и щербатый, бесстыдно выставляющий на всеобщее обозрение захламленный дворик и приземистый дом с криво нахлобученной крышей.

– Извините за беспокойство, вы не знаете, хозяева дома? Мне нужен автомобиль, точнее… я хотела попросить отвезти меня… – Она беспомощно всплеснула руками. «Где же твое блестящее умение общаться с людьми? Где отточенные коммуникативные навыки?» – В общем, как мне поговорить с хозяевами этого дома, не подскажете?

Старуха тупо смотрела на Инну.

– Кто там живет? – продолжала по инерции Инна, сознавая: это то же самое, что стучать в ненавистную калитку.

– Ты откудова взялась? Сама-то? Милицию позову! – отреагировала наконец соседка.

– Кстати, неплохо было бы!

Инна шагнула в ее сторону. Может, стражи закона помогут?

– А где здесь полиция?

– Иди отсюдова! – отрезала старуха и провалилась в глубь дома.

– Да что вы все здесь, с ума посходили? – в сердцах воскликнула Инна.

Ей никто не возразил. Инна пошла дальше по улице. Добралась до самого конца, но так никого и не встретила. Правда, в одном из домов, видимо, шла гулянка. Окна, завешенные тюлевыми занавесками, были широко распахнуты, изнутри доносились громкие нетрезвые голоса, перекрикивающие модную в далекие девяностые певицу, женский смех, звон посуды.

Возле дома стояли целых две машины, но Инна не рискнула обратиться к владельцам с просьбой подвезти. Пьяный водитель – это последнее, что ей сейчас нужно.

Улица заканчивалась широким двухэтажным зданием с двумя входами. Над одним висела табличка «Старополянская средняя школа», рядом находился детский сад. На огороженной металлическим забором территории стояли лавочки. Сбоку примостилась детская площадка. За школой располагалось футбольное поле.

Школа и садик вряд ли нормально укомплектованы, подумалось Инне. Неужели здесь много детей? Она повернулась, чтобы пройтись по той улице, что шла перпендикулярно улице Жукова, и тут увидела пожилого мужчину, который вышел на крыльцо школы.

Вид у него был вполне приличный: седые волосы зачесаны назад, аккуратные брюки, рубашка с коротким рукавом. Может, он еще и автовладелец?

– Добрый день! Вы кого-то ищете? – вежливо поинтересовался мужчина.

– Меня зовут Инна. Я случайно оказалась в Старых Полянах. Автобус ходит редко, а…

– Вам нужно, чтобы кто-то отвез вас?

Как приятно встретить нормального, понимающего человека! Инна с облегчением кивнула.

– Меня зовут Павел Иванович. Я сторож, а еще учитель истории и географии.

– Того и другого сразу? – удивилась Инна.

– Учителей мало, не хватает. Впрочем, как и учеников. Раньше было полно народу, а теперь классы полупустые. Люди уезжают кто куда, – грустно проговорил старый учитель. – Работы нет. Это место умирает. Даже клуб закрыли и больницу. Фельдшерский пункт! Курам на смех. Пока доедешь до врача, два раза помереть успеешь.

Инна сочувственно покачала головой. Это и в самом деле было ужасно. Ей стало жаль хорошего, интеллигентного человека, который застрял здесь. Приехал, наверное, в юности в поисках счастья. А может, Старые Поляны – его родина.

– Сам я не смогу уйти с работы, чтобы вам помочь, да и машина моя сломана. Но вот Коля, думаю, сможет помочь. Вам нужно выйти сейчас…

Павел Иванович объяснил, как найти дорогу.

– Скажете, что это я вас прислал. Коля недорого возьмет. Водит он осторожно, не волнуйтесь. Доставит, куда скажете.

С чувством поблагодарив отзывчивого учителя, Инна отправилась на поиски Коли. Тупиковая ситуация, кажется, должна была вскоре разрешиться.

Глава 4

Наверное, было уже часа два, а то и три пополудни. Солнце не собиралось сдаваться, жара лишь набирала обороты. Инне уже не хотелось к друзьям, она устала, от хорошего настроения не осталось и следа.

Хотя Натуся и была самым близким ей человеком на всем белом свете, однако в трудные минуты Инна предпочитала оставаться одна, наедине со своими переживаниями.

Но, конечно, поехать к Натусе и Диме придется. Они ждут, переживают, и Инне было стыдно, что она из-за своей неосмотрительности заставила их волноваться. Натусе нервничать вредно, она и без того очень тяжело переносит беременность.

Рожать ей совсем скоро, супруги уже договорились с врачом: Натуся вбила себе в голову, что это будут домашние роды. Инна надеялась отговорить подругу, убедить ее приехать в Казань или хотя бы в ближайшую районную больницу. Мало ли что может произойти! Первые роды в тридцать два (Натуся была немного старше Инны) – это не шутки. Вдобавок Натуся сердечница. А в больнице все-таки аппаратура, лекарства, целый штат врачей и медсестер.

Хотелось бы надеяться, что ей удастся найти нужные слова, урезонить Натусю и заставить ее прислушаться к голосу здравого смысла. А сейчас главное – выбраться из Старых Полян.

Чтобы найти Колю, пришлось вернуться на улицу Жукова. Нужно пройти немного, сказал Павел Иванович, потом свернуть налево, в Профессорский переулок, и, миновав его, выйти на улицу Грибоедова. Будущий Иннин спаситель жил в доме номер четырнадцать с зеленым забором.

Держа в голове эту нехитрую инструкцию, девушка шла быстрым шагом, не глядя по сторонам. Насмотрелась уже на местные красоты, хватит. Нырнув в нужный переулок, где стояло всего четыре дома, Инна приготовилась пробежать по нему, как вдруг увидела мальчика.

На вид ему было лет десять или одиннадцать. А может, еще меньше: бездетной Инне сложно было правильно определить детский возраст. Белоголовый мальчик в сине-черных полосатых шортах и выцветшей футболке, которая когда-то была красной, сидел прямо на земле, прижавшись спиной к забору, обхватив острые колени руками. Руки и ноги у него были тонкими, как палочки, стоптанные разношенные кроссовки казались несуразно огромными, как ласты.

За серым забором росли раскидистые старые яблони. Их тяжелые ветви отбрасывали на землю густую чернильную тень. Инна подошла ближе, и мальчик поднял голову, внимательно посмотрел на нее. У него были необычные глаза – широко расставленные, очень черные, так что радужка сливалась со зрачком, а взгляд – серьезный и сосредоточенный.

При виде Инны на лице мальчика промелькнула досада. Возможно, подумалось ей, он вместе с другими детьми играл в прятки, а взрослая тетенька своим неожиданным появлением помешала игре.

Инна вдруг почувствовала себя неловко и хотела побыстрее пройти мимо ребенка, но тот, все так же серьезно глядя на нее, тихо сказал:

– Здравствуйте.

– Привет, – неуверенно улыбнулась Инна. – Ты чего тут сидишь один? Прячешься, наверное?

– От него не спрячешься, – ответил мальчик. – Везде найдет.

От безнадежности, прозвучавшей в его голосе, у Инны мурашки побежали по спине. Маленькие дети не должны разговаривать таким тоном. Их голосам полагается быть звонкими, радостными, в них должен звучать беззаботный смех, а не горечь.

– О ком ты говоришь? – спросила Инна.

– Вы не здесь живете. – Мальчик не ответил на ее вопрос. – А то бы знали.

Разговор стал закручиваться какой-то неправильной спиралью, уводить не туда.

Инна сняла с плеча сумку, опустила ее на землю и присела на корточки возле мальчика. Теперь их лица оказались близко-близко, и внезапно она ощутила укол в сердце.

Эти удивительные глаза… Как она сразу не заметила?

Мальчик был неуловимо похож на Игоря.

Единственного мужчину, которого она любила.

И которого потеряла.

То был прекрасный, сумасшедший роман, закончившийся четыре года назад ощущением гулкой пустоты и нестерпимой боли. В последний день жизни этого романа, очнувшись от наркоза, Инна поняла, что у непоправимых ошибок, оказывается, есть особый запах – острый, холодный больничный запах, намертво въевшийся в стены операционных блоков. С тех пор в поликлиниках и больницах на нее всегда медвежьей тяжестью наваливалось предчувствие беды.

С того дня им с Игорем стало невыносимо бывать вместе. Они жили рядом, здоровались и прощались, садились за стол и проводили вместе ночи, но оба понимали, что все между ними умерло.

Ее лживые слова о том, что дети – новые, желанные, запланированные, появившиеся вовремя, а не тогда, когда ей жизненно необходимо проявить себя на работе с самой лучшей стороны! – обязательно будут, казались выцветшими, тонкими, как папиросная бумага. Они рвались, умирали, не успев скатиться с губ, и не было им веры…

Игорь очень старался, но Инна видела, что у него ничего не выходит. Их колесница летела под откос, и остановить падение оказалось уже невозможно.

Однажды Игорь ушел и не вернулся. Спустя несколько месяцев Инна случайно узнала, что он уехал из города. А потом женился. Наверное, его жена родила ему сына или дочь.

«Ничего, – утешала Натуся, – значит, не твой человек».

Инна соглашалась, толкая внутрь себя слезы. А что еще оставалось?

Натусе легко говорить: ее-то человек не заблудился на перепутье, нашел к ней дорогу.

– Я Инна. А тебя как зовут? – спросила она, и голос против воли дрогнул.

Если бы она тогда не струсила, не оказалась такой тщеславной, не была помешана на своей карьере, то их с Игорем сын мог быть похож на этого мальчика.

– Игорь Киселев. Все Гариком называют, – ответил мальчик, и сердце Инны пропустило удар.

Какое невероятное совпадение! Такого просто не бывает!

Неужели это возможно – оказаться в богом забытом месте, среди странных, будто затерянных в безвременье людей, и в каком-то закоулке повстречать мальчика, который одним своим видом жестоко напомнит тебе о самом большом счастье и самой страшной потере в твоей жизни? Вытащит из памяти то, о чем ты пытаешься забыть.

– Ты играешь с кем-то? Где твои друзья? – поспешно спросила Инна, стараясь прогнать непрошеные воспоминания.

– Я не играю. Жду. – Мальчик опустил голову, уперся лбом в колени. – Мне нельзя домой. Я бы к ребятам пошел, но они не…

Раздавшийся внезапно громкий скрип и последовавший затем удар заглушили его последние слова.

Гарик подскочил на месте, как подброшенный, и в следующее мгновение оказался на ногах. И он, и Инна смотрели, как из распахнувшейся калитки, которая была в паре метров от них, вывалился громадный лохматый мужик. На нем были синие шорты до колен и резиновые шлепанцы. Майка или футболка отсутствовали, и взорам окружающих предстали поросшая густой черной порослью грудь и огромный пивной живот.

Он стоял, покачиваясь, держась одной рукой за калитку, и глядел на мальчика красными заплывшими глазами.

Инна подумала, что в жизни не видела более отвратительного человека. Неужели это отец Гарика?

– Ануидисьда, – в одно слово выговорил мужик и поскреб щетину на подбородке.

Гарик сделал было шаг вперед, но Инна непроизвольно положила руку ему на плечо, желая защитить от этого гнусного типа. Мальчик, не ожидавший этого, оглянулся на Инну и остановился.

– Чё встал? Пиво принеси, – более членораздельно выговорил мужик, все так же не отводя взгляда от ребенка.

– Какое пиво? Вы и так на ногах не стоите! – громко сказала Инна.

«Что ты делаешь? Зачем вмешиваешься?» – спросила она сама себя. Знала, что не стоит встревать, и лучше бы ей идти своей дорогой, но оставаться в стороне не могла. Стоящий перед ней мужик был мерзок и вместе с тем опасен, а мальчик – хрупок и беззащитен.

Мужчина перевел взгляд на Инну, и в глазах его появилось тупое непонимание, словно он обнаружил, что с ним заговорила табуретка.

– Ты еще кто?

– Не важно, кто я. Вы не имеете права посылать ребенка за спиртным!

– Я отец, – сказал мужик и вдруг качнулся в их сторону, неожиданно быстро выбросил вперед руку и рванул на себя мальчика.

Инна, не ожидавшая от него такой прыти, отшатнулась.

– Пшшшёл! – Мужик размахнулся и отвесил мальчику оплеуху.

Гарик, не удержавшись, полетел на землю. Инна закричала и бросилась к нему, позабыв обо всем.

– Ты в порядке? Очень больно? – причитала она, поднимая ребенка с земли и осматривая, нет ли у него травм. На щеке Гарика алело пятно, в глазах заискрились слезы.

– Домой! Пшшшёл! – взревел мужик, но Инна не испугалась.

Прижимая к себе Гарика, она развернулась к его отцу и гневно закричала в ответ:

– Я полицию вызову! Тебя посадят! Прав лишат, скотина!

Инна была ниже его на целую голову, но не боялась, что он может ударить ее. Ярость поднялась душной красной волной, и страшно не было. А потом, она была уверена, что такие законченные мерзавцы бьют только слабых, тех, кто не сможет ответить.

А где, интересно, его жена? Ее он тоже мутузит?

– Ты… – Дальше последовал поток грубой нецензурной брани.

Не обращая внимания на грязные выражения в свой адрес, Инна посмотрела на Гарика:

– Где твоя мама?

Мальчик еще не успел ответить, но она уже все поняла по его взгляду.

– Мама… Она на работе. Приходится много работать.

Внутри у Инны все перевернулось. Невозможно представить, как живется несчастному ребенку. И защитить его некому, и помощи ждать неоткуда.

«Может, это судьба? То, что я попала сюда?»

– Не бойся, Гарик! – Она держала мальчика за плечи и смотрела ему в глаза. – Я тебя не оставлю, обещаю. Отец больше тебя не обидит. Сейчас мне придется уйти, но я вернусь за тобой, как только смогу! Совсем скоро!

– Нет, – он печально покачал головой.

– Гарик, послушай, я не просто так говорю, я всегда держу слово, поэтому…

Широко расставленные темные глаза вдруг расширились от ужаса. Мальчик смотрел на что-то за ее спиной, и рот его приоткрылся в крике. Инна обернулась и в последний момент успела увидеть занесенную над собой огромную ручищу.

Все же она просчиталась, решив, что животное, называющее себя отцом Гарика, не посмеет ударить ее. Ни в коем случае нельзя было выпускать его из виду, а тем более поворачиваться спиной!

Эти мысли промелькнули за долю секунды, а в следующее мгновение Инна почувствовала сильнейший удар по голове.

Переулок, обшарпанные дома, забор, яблони, Гарик, звероподобный мужик – весь мир перевернулся с ног на голову, поблек, потемнел и перестал существовать.

Глава 5

Сидеть было неудобно, слишком жестко. К тому же поясница затекла, ломило затылок.

«Почему я вообще сижу? – подумала Инна, возвращаясь из глубин сна. – Неужели умудрилась отключиться на работе?»

Она открыла глаза. Это была не квартира, не рабочий кабинет – Инна обнаружила себя сидящей на деревянной скамье, на улице. Было тепло, но солнце уже собиралось садиться: лучи его мягко золотили кроны деревьев и окрашивали стены зданий мягкой охрой.

Все еще не понимая, где она и что происходит, Инна попробовала встать со скамейки, но голова закружилась, и ей пришлось снова сесть. Наверное, встала слишком резко, вот и…

«Меня ударили по голове! – всплыло в памяти. – Эта сволочь – отец Гарика!»

Еще бы голова не кружилась.

Все это случилось днем, а сейчас уже вечер. Но как она оказалась здесь? Ведь это не…

– Не Старые Поляны, – пробормотала Инна вслух, ни к кому не обращаясь.

Прямо перед ней диковинным грибом вдруг выросла женщина. На ней было синее платье в пол, грязное и в нескольких местах неумело заштопанное. Косматые нечесаные волосы, клетчатая сумка… Это ведь ее Инна видела сегодня, когда спешила на автобус!

Точно, никакие это не Старые Поляны, она снова в Казани. И не где-нибудь, а в небольшом скверике неподалеку от автовокзала, с которого уехала сегодня утром. Удивительно, как она сразу этого не поняла – все же была слишком растеряна, дезориентирована.

Хорошо, конечно, что она все же выбралась из Старых Полян, но вот каким же образом у нее это получилось? Куда подевались Гарик и его противный папаша? Вспомнить не удавалось.

– Где моя сумка? – спросила Инна, оглядев скамейку, на которой сидела.

Старуха с неприветливым лицом все так же нависала над Инной, буравя взглядом.

Сумки не было. Инна сделала еще одну попытку встать, на этот раз двигаясь более осторожно. Поднявшись на ноги, она оглядела все кругом. Никаких следов сумки, а ведь там ключи от квартиры, кошелек с кредитками, телефон…

– Меня ограбили, – простонала Инна.

Даже про головную боль и ломоту в пояснице она забыла, сраженная своим несчастьем. В панике она еще раз осмотрела себя: никаких порезов, травм, повреждений. Даже шишки на голове нет.

– Ты была в Старых Полянах? – проскрипела старуха. Не понять, то ли это был вопрос, то ли утверждение.

Инна, которая почти забыла о ее присутствии, ответила:

– Вы видели, как меня привезли?

Старуха запрокинула голову и рассмеялась:

– Привезли? Кто ж тебя оттуда привезет?

Какая странная реакция, подумалось Инне. Впрочем, судя по виду, это наверняка местная сумасшедшая, бомжиха-побирушка. Что толку с ней разговаривать? Нужно обратиться в полицию, заявить о краже.

Инна прекрасно знала, кто и где ее обокрал и оглушил, так что поймать преступника не составит труда.

На вокзале должно быть отделение полиции. Не глядя на старуху, которая все так же стояла, уставившись на нее, Инна пошла к зданию.

– Ты была в Старых Полянах, – раздалось за ее спиной. – Что тебе открылось? Что ты видела?

Инна обернулась. Взгляд старухи был напряженным и выжидательным.

«Вот прицепилась!»

– Обычный мелкий городишко – пыль, грязь, тоска, алкаши и прочие красоты. У меня там, между прочим, сумку увели!

Инна повернулась и пошла прочь. Старуха смотрела ей вслед, пока девушка не скрылась в здании.

Пост полиции она нашла без проблем. В комнате, куда ее проводили, сидел немолодой мужчина с седым ежиком волос и круглым уютным животиком. Назвался он капитаном Галеевым.

– Что у вас случилось? – спросил он.

Во взгляде сквозила усталая обреченность. Должно быть, первый праздничный день выдался непростым.

– Сегодня утром я собралась поехать к подруге в Светлые Поляны. – Капитан кивнул. – Но опаздывала, не пошла в кассу, купила билет у кондуктора. И села не в тот автобус. Перепутала, уехала в Старые Поляны. А автобусы оттуда ходят всего несколько раз в неделю, поэтому я пошла искать машину…

– Ближе к делу, пожалуйста.

– Я и так уже близко, – не сдержавшись, огрызнулась Инна. – Там был мальчик, Игорь Киселев. Отец ударил его, я вступилась, и он ударил меня по голове. А очнулась я уже тут, на вокзале. Без сумки. А там и деньги были, и телефон. Нам нужно сейчас же поехать туда! Это сделал тот человек, больше некому!

– А потом взял на себя труд привезти вас сюда.

– Я же говорю вам…

– Слышу, девушка, слышу, – вздохнул капитан Галеев.

Инна видела, что помогать ей он не спешит. Да и вообще ничего не записывает и слушает со скучающим, равнодушным видом. Она всегда знала, что со стражами порядка в России лучше не связываться, а теперь вот убедилась в этом лично.

– Вы что, так и будете сидеть тут и ничего не делать? – Инна невольно повысила голос. – Или откажетесь принять заявление, потому что у меня паспорта при себе нет? Имейте в виду, я знаю свои права и обращусь…

– Тише, тише, не кипятитесь, – перебил полицейский. – Я вас внимательно слушаю, не выгоняю, заявление принять не отказываюсь. Давайте уточним кое-какие моменты.

На стене позади Галеева висел календарь с видами природы. На странице с маем красовалась цветущая сирень. Инна мельком посмотрела на нее, и в голове, не успев оформиться, мелькнула мысль о том, что в этой картинке есть что-то необычное.

– Давайте уточним, – согласилась она.

– Где, говорите, вы в итоге оказались?

– В Старых Полянах, – терпеливо ответила Инна. – Это городок такой.

– Уверены?

– Абсолютно. На автобусе было написано. И школа там Старополянская, на табличке так значилось. И с людьми я общалась – они говорили.

– Общались, значит. – Он помолчал и вдруг неожиданно спросил: – Праздники-то весело прошли?

– В каком смысле? – опешила Инна.

– Целых пять дней отдыхали.

– Четыре, – машинально ответила Инна.

– У кого как, – покладисто проговорил капитан. – Завтра на работу, идите домой и выспитесь. У вас же есть работа?

– Конечно! – воскликнула Инна. – Но какое это имеет отношение к… – Внезапно до нее наконец-то дошло. – Вы хотите сказать, что сегодня не первое мая?

Мужчина кивнул. Так вот откуда этот вопрос!

– Я вообще не веселилась! – возмущенно проговорила Инна. – Выходит, меня там даже не один день продержали! Господи! – Она вскочила со стула. – Что со мной делали в этих Старых Полянах! Вы понимаете? Это же самое настоящее похищение! Как вы можете оставаться таким спокойным! Ведь…

– Старых Полян не существует, девушка.

Инне показалось, что ей дали пощечину.

– Как это?

– Я работаю тут двадцать два года. Автобусы до Старых Полян не отправляются. Я вообще не слышал о таком населенном пункте.

– Это невозможно, – твердо проговорила Инна.

Капитан Галеев тоже поднялся.

– В зале ожидания есть график движения автобусов. Сходите и убедитесь, что никаких Старых Полян там нет. А сейчас извините. У меня очень много работы, – проговорил он. – Ваши фантазии выслушивать некогда.

– Но это не фантазии! Может, меня оглушили до того, как… – «Но ведь я садилась в автобус в здравом уме!» – Или, возможно… – Она не знала, что сказать.

– Если вы настаиваете, я могу направить вас на медицинское освидетельствование. Напишете, к кому вы ехали, мы привлечем…

– Нет, – быстро проговорила Инна, не заметив удовлетворения, мелькнувшего во взгляде Галеева.

Не хватало еще Натусю привлекать! Да и какие освидетельствования? Не дай бог еще на работе что-то узнают – это сейчас более чем некстати.

– Я сама разберусь, – скороговоркой проговорила Инна. – Спасибо, что уделили время.

– Вам нужно выспаться, отдохнуть, – уже более человечным тоном сказал капитан. – Уверен, все прояснится. Спросите друзей, у которых вы были. Бывает, вылетает что-то из головы. Обычное дело.

– Никогда со мной такого не было, – пробормотала Инна.

«И до друзей я точно не доехала», – подумала она, но говорить этого не стала. Собралась идти к дверям, как вдруг капитан спросил:

– Далеко живете?

Инна назвала улицу.

– У вас же, я так понимаю, денег нет. – Он полез в ящик стола, вытащил пятидесятирублевую бумажку. – На автобус хватит.

– Спасибо, – поблагодарила Инна.

Оказавшись в зале, она подошла к расписанию. Читала и перечитывала названия населенных пунктов, но Старых Полян так и не нашла. Капитан Галеев не обманул.

Однако это ничего не значило. Инна все же ездила в тот городишко (и пробыла там несколько дней!). Попала, похоже, на какой-то частный, «левый» рейс. Ведь и остановился автобус не там, где была стоянка – сейчас Инна ясно это видела, а тогда, в спешке, не обратила внимания. Да и платили все наличными именно потому, что в расписании отсутствовал этот рейс, а значит, билетов на него в кассе и быть не могло!

Инна пообещала себе, что обязательно во всем разберется. Возьмет дома паспорт, пойдет с ним в местное отделение, а лучше поспрашивает и найдет юриста, посоветуется, как быть. Нужно не только найти сумку, телефон и кошелек, но и Гарику помочь. Она обещала вернуться и сдержит слово.

Дойдя до остановки, Инна дождалась нужного автобуса и вскоре уже оказалась неподалеку от дома. Она спешила: очень хотелось оказаться в своей квартире, в уютном мирке, собраться с мыслями, составить план дальнейших действий.

Несколько дней выпали из памяти! Что происходило с ней, где она была? Злость на жителей паршивого городишки, на папашу Гарика захлестнула Инну, и она думала только о том, как всколыхнет это затхлое болото, как посадит негодяя в тюрьму за то, что он посмел к ней прикоснуться, за то, как обращался с сыном и наверняка с женой, которая, похоже, слово поперек ему сказать боялась.

Только оказавшись возле дома, Инна сообразила, что не сможет попасть в квартиру. Ключей-то нет, остались в сумке, которую украли!

Она чуть не зарычала от досады, но взяла себя в руки. Замки теперь все равно придется менять: разве сможет она чувствовать себя спокойно, даже когда ей вернут ключи, зная, что связка побывала в руках злоумышленников? Так что придется обратиться к слесарю: пусть вскроет дверь.

К счастью, в их новом доме была консьержка, Галия Раисовна, она же – старшая по дому. Нужно только объяснить ей все, и проблема будет решена.

Инна вошла в подъезд. Сначала ей показалось, что он пуст, но потом она увидела, что из-под стола консьержки вынырнул крошечный человечек: седой, с крупным носом и большими пушистыми бакенбардами, до смешного похожий на сказочного гнома.

– Упала и закатилась за тумбу! – «Гном» помахал в воздухе авторучкой и выжидательно посмотрел на подошедшую к столу девушку. Голос у него был басовитый, густой.

– А где Галия Раисовна? – спросила Инна, позабыв поздороваться.

Лицо «гнома» сморщилось.

– Скончалась, – торжественно проговорил он. – Сердце.

– Боже мой! – ахнула Инна.

Близко познакомиться они, конечно, не успели, но Галия Раисовна, кажется, была милой женщиной, доброжелательной и энергичной.

– Вы ее знали?

– Не очень хорошо, я недавно переехала. Как жаль! Наверное, аномальная жара виновата. Когда похороны?

Человечек пару секунд смотрел на Инну, а потом ответил:

– Уже схоронили. – И, не успела она отреагировать, как он продолжил: – Говорите, вы жилица? Теперь я тут работаю. Меня зовут Сергеем Васильевичем. Почему-то я вас не знаю.

– Мы еще не успели познакомиться, я уезжала и только что вернулась. Я Инна Срединина. – Она протянула руку, которую консьерж церемонно пожал. – Живу в сорок первой квартире. Честно говоря, мне нужна ваша помощь. Меня обокрали, вытащили ключи, поэтому нужен слесарь, чтобы открыть дверь.

Инна говорила и видела, что с каждым ее словом маленькое личико Сергея Васильевича вытягивается, и даже нос как будто бы становится еще больше.

– В чем дело? – спросила она. – Что-то не так?

– Вы не живете в сорок первой, – ответил консьерж. – Там другие люди. Семья с мальчиком.

– Какая еще «семья с мальчиком»? Это моя квартира. Вы просто новенький и еще не успели всех запомнить.

– Я тут с осени, – с достоинством ответил Сергей Васильевич. – Меня сразу после смерти Галии Раисовны пригласили.

Инна смотрела на него, ничего не понимая.

– Это что, шутка? Розыгрыш? – неуверенно улыбаясь, спросила она. – Знаете, не смешно вообще-то. Я устала, на меня напали, ограбили и…

– Никакой это не розыгрыш! – возмутился консьерж.

– Как она могла умереть осенью, если я ее видела… – Инна хотела сказать «вчера», но вспомнила, что прошло несколько дней, – буквально на днях. На этом самом месте! Осенью дом вообще еще не был достроен, его только в марте заселили!

«Гном» встал со стула и выпрямился во весь свой невысокий рост. Он едва доставал Инне до середины груди.

– Я не знаю, милая девушка, чего вы добиваетесь, но если не прекратите, то вызову полицию!

– Стойте, стойте! – Инна примирительно выставила вперед ладони. – Оставим пока этот вопрос. Вы поможете найти слесаря? Мне нужно попасть домой. Там есть паспорт и все мои документы, вы сразу поймете, что я не вру! В конце концов, ипотечный договор вам покажу.

Не слушая ее, Сергей Васильевич поднял телефонную трубку и начал набирать какой-то номер.

– Ася Витальевна? Это вы? – спросил он. – Простите, что беспокою. Не могли бы вы спуститься? Тут пришла девушка. Утверждает, что живет в вашей квартире.

Глава 6

– Вы меня нисколько не стесните. Только, пожалуйста, постарайтесь, чтобы вас никто не видел.

– Буду вести себя тихо и утром уйду, не беспокойтесь.

Инна сидела в служебном помещении для уборщиц, слесарей и лифтеров, что располагалось под лестницей. Тут стоял диванчик, на котором Сергей Васильевич позволил ей переночевать, потому что больше идти ей было некуда. Да и сил не оставалось.

– Может, к родным пойдете? Или к друзьям? – спросил он, когда вызванные им жильцы сорок первой квартиры погрузились в лифт и отбыли в свою мирную и уютную жизнь.

Инна была слишком подавлена и испугана, чтобы подыскивать подходящий ответ, поэтому сказала правду:

– Я детдомовская. Родных нет, друзей тоже. Только Натуся, но к ней я поехать не могу.

Хватит, попробовала. Надо бы позвонить ей, объяснить, поговорить, но… позже, позже, когда она немного придет в себя.

Как обычно, оказавшись в трудной ситуации, Инна спряталась в свою скорлупу. Только ничего «обычного» не было: она никогда ничего подобного не испытывала. Да и никто, наверное, не испытывал. То, что с ней творилось, походило на дурной сон, а проснуться не получалось, сколько ни пытайся.

– Мы купили эту квартиру у банка, – четко и строго говорила полная женщина с кудрявыми волосами. Рядом с ней стоял такой же упитанный молодой мужчина с пышной шевелюрой. Они были так похожи, что казались не мужем и женой, а братом и сестрой. – Все документы у нас на руках. – Ее муж в доказательство продемонстрировал пачку листов бумаги. – Въехали в декабре восемнадцатого, перед самым Новым годом. Все взносы исправно платим.

Супруги были настроены по-боевому, готовы насмерть стоять на защите жилплощади.

– Какой, вы говорите, год наступил? – хрипло спросила Инна. Должно быть, ей послышалось.

– Две тысячи девятнадцатый, – отчеканила женщина.

– Не может быть! Меня не было всего один день! Вы хотите сказать, что… прошел целый год? – выкрикнула она.

– Успокойтесь! – хором воскликнули кудрявые супруги, прижавшись друг к другу мясистыми плечами.

– Почему мою квартиру отдали вам? Не понимаю! – Инна чувствовала, что паника и отчаяние поглощают ее, и она барахтается, но не может выплыть, тонет, погружается все глубже.

– Это вам нужно уточнить в банке, – решительно проговорил мужчина. – Мы знаем только, что у бывшего владельца квартиры – вероятно, это вы – была задолженность по кредиту. Банк подал в суд, и квартиру…

– Отобрали, – прошептала Инна, все еще не в силах поверить в происходящее.

То-то картинка на календаре в кабинете капитана Галеева показалась ей неправильной! Год-то на ней значился другой!

– Вы сказали, вас ограбили? Вы ранены? – в грустных глазах Сергея Васильевича было живое участие, и Инна жалобно проговорила, обращаясь уже только к нему:

– Меня ударили по голове, и я ничего не помню. Пришла в себя на автовокзале.

– Вам нужно в больницу.

– Я себя нормально чувствую, просто ничего не могу вспомнить! Где я была целый год?

– Извините, мы больше ничем не можем быть полезны? – спросила женщина, спеша уйти. – У нас там сынишка один.

Сергей Васильевич оказался добрым человеком и предложил Инне переночевать в подсобке, на диване.

– А в полицию? – спросил он, предлагая ей чай.

От еды Инна отказалась наотрез.

– Я там уже была.

Может, это заговор? Какой-то ужасный, жестокий заговор против нее? Но тогда в нем участвует слишком много людей. Да и кому могло понадобиться так поступать с ней?

Инна легла на диван, подтянув ноги к груди, свернувшись калачиком. То ли слишком устала, то ли Сергей Васильевич подлил в чай успокоительное, но она почти сразу заснула, и бетономешалка в голове наконец-то выключилась.

Наступившее утро было самым ужасным в ее жизни. Она не хотела просыпаться, открывать глаза, вставать. Вернулись вопросы, на которые не было ответов. Навалилось тяжкое сознание непоправимой беды и собственной беспомощности. Инне казалось, что мир снова, как когда-то в детстве, восстал против нее и никто не сможет помочь.

Кое-как приведя себя в порядок, Инна покинула каморку под лестницей. Добрый «гном» уже был на своем посту.

– Удалось поспать?

Инна качнула головой, что должно было означать «да».

– Ничего не вспомнилось?

– Нет. Спасибо вам.

– Вот, понадобится, – сказал Сергей Васильевич, протягивая ей пятьсот рублей.

– Я не могу. – Инна отступила на шаг, вспыхнув от унижения, чувствуя себя жалкой побирушкой.

– Можешь и возьмешь, – отбросив «выканье», сказал он. – Люди должны помогать друг другу в беде. Сегодня я помогу, завтра мне помогут.

Инна шла по двору, еле волоча ноги. Подумать только, всего два дня назад – в ее памяти это было именно два дня, а никак не год с лишним! – она чувствовала себя счастливейшей девушкой. Сбылось все, о чем она мечтала, и вместе с тем Инна находилась на пороге новой, успешной жизни. Она была триумфатором, покорившим собственный Рим, а теперь от этого успеха остались одни руины.

Сейчас перед ней стоял простой выбор: куда пойти в первую очередь, в банк или в «Эру». Ей нужно было узнать хоть что-то о том, как мир жил без нее весь этот год, и, возможно, это поможет ей вернуться в строй.

Сначала Инна решила отправиться в банк. Кредитный инспектор, которого она прекрасно помнила, пару секунд смотрел на нее, не узнавая. Ничего удивительного: для него с момента их последней встречи прошло больше года.

– Вы меня очень подвели, Инна Сергеевна, – сказал он, наконец признав ее. – С моей подачи вам одобрили ипотеку без первоначального взноса, а вы заплатили всего три раза, а потом пропали куда-то и перестали вносить средства.

Это была правда – насчет того, что взноса не было. На девятиметровую комнату, средства от продажи которой Инна хотела внести в банк, покупателя так и не нашлось.

– Я не пропала, – тихо сказала Инна. – Произошел… несчастный случай. – Она в двух словах пересказала свою печальную повесть.

Инспектор покачал головой. Худой, подтянутый, в галстуке и стильных очках, он казался воплощением деловитости и профессионализма. Инна была проблемой, с которой он, по всей видимости, уже успел справиться, и ее появление вызывало у него лишь досаду.

– Грустная история, – равнодушно промолвил он. – Сочувствую. Но что мы могли сделать? Вы перестали платить, не отвечали на звонки, не появлялись на работе. Контактному лицу не было известно ваше местоположение. В подобных случаях предусмотрен четкий алгоритм. Уже через три месяца банк подал в суд, и суд постановил…

– Отнять у меня квартиру.

– Она всегда была в залоге у банка, вы же понимаете. Кроме того, вы не вложили собственных средств, приобретали недвижимость на кредитные деньги. Так что, когда перестали вносить платежи, квартира перешла в собственность банка. Внесенные вами платежи пошли в счет погашения пени за просрочку. Изучите кредитный договор. Там все прописано.

– Я не могу его изучить! Все мои вещи…

– Кстати, о ваших вещах. Часть была реализована судебными приставами-исполнителями в счет уплаты штрафов и пеней, точно так же, как и средства с вашего арестованного личного счета, открытого в нашем банке. Все строго по решению суда. Остальное имущество из арестованных в рамках исполнительных производств квартир в таких случаях передается клиентам или их доверенным лицам, но за вашими вещами никто так и не пришел. Они были отправлены на адрес вашей постоянной регистрации. Туда же отправлялись и письма от банка, и все судебные решения, и постановления от приставов, можете изучить. Никаких нарушений со стороны банка не было.

«Я все еще прописана в старой квартире. Значит, мои пожитки там. А счет, выходит, пустой».

Кредитный инспектор был сух, холоден и компетентен до зубной боли. Инне хотелось встряхнуть его, закричать, выругаться, чтобы он проявил хоть какие-то живые эмоции. Но говорить с ним было все равно что беседовать с несгораемым шкафом.

– Разве полиция не должна была искать меня? Ведь обо мне ничего не было известно целый год!

– Вы сами сказали, это работа полиции, а не кредитного учреждения. Но, насколько мне известно, никто не заявлял о вашем исчезновении. Ваше дело передано в архив, однако я помню, что мы неоднократно пытались связаться с контактным лицом, указанным вами.

Натуся! Инне только что пришло в голову, что она должна была забеспокоиться! Больше, конечно, никому не было до нее дела, но Натуся не могла не забить тревогу, когда Инна так и не приехала в Светлые Поляны.

– Что сказала Натуся? То есть Анастасия Стеклова?

Кредитный инспектор посмотрел на Инну, словно прикидывая, обдумывая что-то, а потом проговорил:

– Я не помню, как ее звали. Но помню, что поговорить с ней лично не получилось: трубку взял супруг. Женщина находилась в родильном доме…

«Слава богу, все же поехала в роддом!»

– …и он сказал, что вы совершенно определенно сообщили им с женой о своем отъезде, о том, что не планируете возвращаться в Казань. Сказал, что связи с вами у его жены теперь уже нет, попросил не беспокоить их семью. Больше связаться ни с ним, ни с его супругой нашей службе безопасности не удалось.

– Как это может быть? Я не говорила им этого! Я никогда…

– Простите, но у меня назначена встреча с клиентом. У вас еще остались ко мне вопросы?

Инна смотрела на него, не в состоянии ничего ответить.

«Это неправда, – билось в висках, – они все врут!»

– В таком случае – всего доброго.

Инспектор встал, красноречиво давая понять, что аудиенция окончена. Сидеть тут не имело смысла. Инна молча вышла из кабинета.

У нее оставались деньги, но она решила дойти до здания «Эры» пешком. Деньги еще пригодятся. Хотя идти, возможно, и не имело смысла, но…

«Я ведь была на хорошем счету. Они должны помочь мне! Может, удастся как-то восстановиться, объяснить все!»

Мечтая об этом, Инна и сама не верила. Таких промахов никому не прощают. Ее поезд ушел год назад.

Пока она шла через парк «Черное озеро», снова подумала, что лишь совсем недавно летела на работу как на крыльях и весь мир был у нее в кармане. А теперь идет в той самой одежде, в которой спала, с нечищеными зубами и немытой головой. Бездомная, как дворняга, и такая же никчемная.

Слезы навернулись на глаза, но она смахнула их и приказала себе не раскисать. Еще рано сдаваться! Все изменилось от хорошего к плохому, но может произойти и обратная метаморфоза.

В парке было малолюдно – может, потому, что сегодня первый рабочий день. Даже мамочки с детками и старички еще не выбрались погреться на солнышке. А в остальном все здесь было точно так, как год назад. Те же деревья, клумбы, скамейки. В мировом масштабе год – это не более чем краткое мгновение. Вселенная сдвинулась на долю миллиметра, разве обычным взглядом увидишь? Того, что жизнь Инны оказалась растоптанной, тоже никто не заметил.

«Эра» была по-прежнему величественна и прекрасна. И недосягаема. Снова недосягаема. Время, когда Инна Срединина была тут своей, прошло.

Возле входа стоял незнакомый молодой человек в светлом костюме. Может, новый сотрудник, а может – будущий клиент. Он открыл дверь и вежливо пропустил Инну вперед.

А вот и первое знакомое лицо – милая Лидочка у стойки администратора.

– Добрый день, – заученно улыбнулась она, а потом поняла, кто перед ней, и улыбка скатилась с лица, уступив место настороженности.

Если Инне и нужно было какое-то подтверждение, что ее действительно не было здесь уже давно, то вот оно, прямо перед ней. Лидочка была беременна – и срок не меньше шести месяцев.

Глава 7

– Мило тут у тебя, – стараясь, чтобы голос не дрожал, проговорила Инна.

Лара заулыбалась. В начале года ее назначили заместителем начальника экономического отдела. Лара теперь была не просто бухгалтером, поэтому и получила отдельный кабинет.

Увидев в холле сотрудницу, которая внезапно перестала появляться на работе год назад, Лидочка никак не могла сообразить, что ей следует предпринять. Позвать кого-то из руководства? Попросить Инну уйти? Предложить кофе?

Ситуацию спасла появившаяся возле лестницы Лара. Она, конечно, тоже была потрясена, увидев Инну, но быстро оправилась и провела к себе, на второй этаж.

– На третьем у нас только руководство, сама знаешь. До поднебесья, как ты, пока не добралась…

Она запнулась. Поработать в кабинете мечты Инна так и не успела.

– Куда ты подевалась? – осторожно спросила Лара.

– Ты все равно не поверишь. – Инна в двух предложениях пересказала свою историю. – Понятия не имею, как так вышло.

Лара смотрела долгим, внимательным взглядом, словно не могла решить, верить или нет.

– Я не знаю, что сказать, – проговорила она в итоге. – Это фантастика.

Инна и сама знала, как все это звучит. Если бы ей кто-то рассказал нечто подобное, она бы тоже решила, что дело нечисто. Мошенничество какое-то. Или у рассказчика крыша течет.

– Ой, что тут творилось, когда ты не вышла на работу! – поспешно проговорила Лара, видимо, решив отойти от мистики и вернуться на твердую почву реализма. – Сначала думали, опаздываешь, потом стали звонить – трубку не берешь. Решили, случилось что-то.

– Так и случилось, – вздохнула Инна.

Лариса покосилась на нее, но ничего не сказала.

– Меня, как твою подругу, попросили выяснить. Я в Фейсбуке нашла твою Анастасию, спросила, не знает ли она чего. Ты же к ней собиралась на майские. Она не ответила, но муж ее написал, что ты решила бросить все, уехать из Казани и начать новую жизнь.

У Инны уже не было сил удивляться. Примерно то же самое сказал ей кредитный инспектор. С чего Натусе с Димой пришла в голову эта чушь? По всей видимости, они неверно поняли слова Инны, когда она звонила им из Старых Полян.

– Я не говорила им этого, – без всякой надежды, что Лара поверит, сказала Инна.

Та помолчала немного и продолжила:

– В общем, генеральный был вне себя. Тебя уволили за прогулы, – виновато сказала Лара, вскочила и метнулась к сейфу. – Трудовую сейчас отдам, она тут.

Уволена за прогулы. После учебы и работы на износ, постоянной борьбы за место под солнцем, многолетних усилий по построению успешной карьеры.

Лара положила на стол перед Инной книжечку голубого цвета.

– Вещи твои тоже тут. Заберешь?

Инна вяло пожала плечами.

– Кто вместо меня?

– Кротов. Никуда не ушел, он же второй претендент был на должность. Хорошо, кстати, справляется. Ваш… его отдел победил в корпоративном конкурсе.

– Молодец, – безжизненным голосом проговорила Инна.

Вот тебе и «такие не становятся руководителями». Еще как становятся. А она выбита из седла.

– Какие еще новости? – спросила Инна, хотя, по правде, все, чего ей хотелось, – уйти отсюда как можно скорее.

– О, представляешь, Ленар Рамилевич ушел в марте. В московский офис, на повышение! – Это она о генеральном.

Инна уважала его, он ей тоже симпатизировал: всегда выделял, отличал, поверил в нее, повысил. А потом решил, что она тварь неблагодарная, и уволил.

– Мы так жалели! – Лара понизила голос: – А вместо него знаешь кто? Туктамышева! Подружка этой стервы Костомаровой! Что ты думаешь – сразу Жердь замом назначила. Она ходит теперь тут вся из себя, права качает.

Лара принялась рассказывать что-то, но Инна слушала вполуха. Все это теперь ее не интересовало, и она не понимала, почему до Лары это не доходит. Вместо того чтобы спросить, как Инна теперь будет жить, предложить помощь, она вываливает на нее офисные сплетни.

Впрочем, настоящими подругами они ведь никогда не были.

– Я пойду, Лара. – Инна встала со стула. – Спасибо, что уделила время.

– Что ты как не родная!

Инна видела, что ей неловко, Лара не знает, что сказать. Не верит в историю Инны – это уж точно. Считает лгуньей, которой вожжа под хвост попала, или попросту чудачкой, сбежавшей от собственного счастья по неизвестной причине, а теперь вернувшейся не пойми зачем.

– Ты вещи возьмешь?

Инна взяла из коробки пару сувениров, которые были ей дороги, зонтик, блокноты-ежедневники, авторучки. Сложила все это в старую сумку: как-то купила новую, а эту оставила на работе. Вот она и пригодилась.

Небеса сжалились над ней: в коридоре было пусто. Все словно попрятались по кабинетам, чтобы не сталкиваться с Инной. Правда, спускаясь по лестнице в вестибюль, она увидела выходящего из здания «Эры» Сашу Кротова.

Инна едва не шарахнулась обратно: говорить с ним сейчас было бы невыносимо. Но Саша увлеченно беседовал с кем-то по сотовому, поэтому лишь мельком скользнул по ней взглядом, похоже, не узнал бывшую коллегу, и быстро вышел на улицу.

– Ты звони, заходи, не пропадай, – сказала на прощание Лара, но, тут же поняв, что эта фраза в данной ситуации звучит двусмысленно, покраснела.

Инна медленно, еле переставляя ноги, шла по парку. Спешить ей больше было некуда, никто ее не ждал. Она была нищая, безработная и бездомная.

Хотя нет, не совсем. Впервые в жизни Инна была рада, что ей в свое время не удалось продать комнату в коммунальной «двушке». Как она переживала по этому поводу – подумать только! В самом деле, что ни делается, все к лучшему, пусть даже это не всегда становится понятно сразу. Иногда требуется время, чтобы сообразить, как неудача может обернуться благом. И наоборот.

Ей хотя бы есть где переночевать. А если бы комнаты не было, отправилась бы на вокзал.

В кошельке оставалось четыреста сорок рублей. Можно купить поесть, и на проезд хватит. А потом… Что же делать потом?! Не думать, не думать! Главное – добраться до халупы, которая снова стала ее домом.

Квартира находилась в Кировском районе, от центра нужно было добираться с пересадкой. Маршрут привычный, и на минуту Инне показалось, что она просто возвращается с работы домой.

Раньше это была окраина, теперь город разросся, но все равно улица, на которой стояла блочная пятиэтажка, была не из тех, где люди спешат поселиться. Поэтому и не выстроилась очередь из желающих купить ее метры. Тем более что этаж пятый, а лифта, разумеется, нет. И балкона тоже. Один плюс – комнаты не проходные, раздельные.

Сейчас ее собственная комната была заперта, ключ она оставила соседям, на всякий случай. Насчет того, что они попробуют занять ее жилплощадь или обворуют, Инна не волновалась.

Второго ключа от квартиры у нее, разумеется, не было, он остался в Старых Полянах, но она была уверена, что соседи дома. В другой комнате жила немолодая женщина с сожителем. Она была на пенсии, он на несколько лет моложе, но на работу тоже не ходил, перебивался разовыми заработками. Основных занятий было два: ругаться и пить.

Инну они, впрочем, не слишком беспокоили. Когда она была дома, старались вести себя тише, к ее шкафам на кухне не прикасались, продуктов из ее холодильника не воровали, ванную после себя убирали и даже соблюдали график уборки квартиры.

Поначалу, когда Инна только заехала, попробовали было поглумиться, но девочка, выросшая в детдоме, себя в обиду не дала. Пару раз обоих забирали в участок, это быстро отбило охоту изводить соседку.

Со временем они втроем неплохо поладили, общались вполне мирно. Сейчас, конечно, бедолаги никак не ожидают, что Инна вернется: успели уже почувствовать себя единственными хозяевами, но что ж делать. Как говорится, не жили хорошо, нечего и начинать. Это и к ним относится, и к ней…

Дверь в подъезд была открыта, внизу подложен кирпич, чтобы не захлопнулась.

«Не закрывайте, ждем врача» – было написано на листке в клеточку, скотчем прикрепленном к двери.

Подъезд был темный и прохладный, как пещера.

Инна вошла, поднялась на пятый этаж, запрещая себе вспоминать о том, как хорош был вестибюль в новом доме, где она не успела толком обосноваться.

Прежде дверь была обита черным дерматином, но теперь ее заменили на новую, современную. Неужто у соседей завелись деньжата?

Инна нажала на кнопку звонка и стала ждать. Спустя пару минут дверь распахнулась. На пороге стоял незнакомый чуть полноватый мужчина лет тридцати пяти – сорока в футболке и шортах.

– Вам кого? – осведомился он.

– Я тут живу, – хмуро сказала Инна.

Не то чтобы она жаждала увидеть Клару и ее гражданского мужа, просто устала от сюрпризов, точнее, стала бояться их.

Пару секунд мужчина непонимающе смотрел на Инну, а потом лицо его прояснилось:

– Ну, конечно. Вы Инна, верно? А я Владимир.

– Рада познакомиться. Так я могу войти?

Он поспешно посторонился, пропуская ее в прихожую.

Здесь все тоже изменилось. Новые обои и линолеум, а вместо старых тумбочек и допотопных вешалок стоял удобный шкаф-купе с зеркалом.

Инна сняла обувь и прошла в квартиру. Мужчина, ни слова не говоря, шел за ней. В ванной тоже был сделан ремонт, там поменяли сантехнику и положили плитку. Претерпела изменения и кухня: стены были выкрашены бледно-зеленой краской, на окнах висели занавески в тон, а старый Кларин шкаф, видимо, отправился на помойку, где ему давно уже было место.

– Возьмите, – Владимир протягивал Инне ключ от ее комнаты. – Я туда ни разу не заходил. Только у себя и в местах общего пользования кое-что обновил. Надеюсь, вы не против? Вашим согласием заручиться не получилось.

– Не против, – ответила Инна, которая внутренне напряглась, приготовившись услышать, что и тут она уже больше не хозяйка. – Я и сама хотела ремонт сделать, но мы с соседями не пришли к согласию. Вернее, они не хотели нести половину расходов. Как вы их угово… – Еще не закончив фразу, она догадалась: – Вы купили у Клары комнату?

– Это моя мать, – ответил мужчина. – Умерла на ноябрьские праздники. Они отравились с Кешей какой-то дрянью.

– Мне жаль, – пробормотала Инна. – Соболезную.

Владимир равнодушно кивнул. Скорбящим он не выглядел. Да и судя по тому, что Инна за десять лет, живя здесь, слыхом о нем не слыхивала и не видела ни разу, отношения сына с матерью вряд ли отличались особенной теплотой.

Они стояли друг напротив друга, не зная, что сказать.

– Похоже, теперь нам придется жить в одной квартире, – проговорила Инна. – Только я пока не смогу выплатить свою часть за ремонт.

– Бросьте, – он махнул рукой. – Я это для себя делал. После вашего переезда мать с Кешей, видно, совсем расслабились. Тут такой бедлам был – жить невозможно. Извините, но вид у вас… Как будто по вам асфальтовый каток проехал. Что с вами случилось?

– Я ночевала в подсобке. А еще у меня больше нет работы. Я вообще не понимаю, что со мной и как жить дальше.

Инна не собиралась говорить этого человеку, которого видела впервые в жизни. Это получилось само собой, должно быть, от изнеможения и отчаяния.

Владимир, к его чести, не стал говорить банальностей, причитать и выказывать показного сочувствия.

– Вы идите в душ, а я пока приготовлю нам поесть. Вы джин пьете?

– Я вообще не пью алкоголь, – строго сказала Инна. – Почти.

– Напрасно. Иногда это необходимо. Поверьте специалисту.

– Вы врач?

– Художник. Как и любой представитель творческой профессии, знаю толк в выпивке.

– Странно слышать от человека, чья мать умерла от алкогольного отравления, – выпалила Инна, тут же устыдившись бестактности своих слов.

Однако Владимир ничуть не обиделся.

– Можно пить, чтобы жить. Главное, не начинать жить, чтобы пить. Чувствуете разницу?

Инна неуверенно кивнула.

– Кстати, тут вам куча писем пришла. И коробки с вещами. Я на антресоли убрал. Вы мойтесь, а я пока достану.

– Спасибо. Я сначала загляну к себе.

Владимир взял табурет и полез на антресоли.

Инна открыла дверь своей комнаты. Обстановка тут была без изысков, но мебель добротная, на окнах жалюзи, да и ремонт неплохой.

Инне всегда хотелось иметь собственный дом, и пока домом была вот эта комната, она не жалела денег на обустройство. Выбирала нарядные обои, купила в «Икее» светильник, удобный диван, столик и шкаф (больше тут все равно ничего и не помещалось).

Теперь девушка была рада, что решила не брать все эти вещи отсюда в новую квартиру, благодаря чему сейчас ее встретили не голые стены, а вполне пригодная для жилья комната. Хотя и крохотная, и пыльная.

– Хорошо у вас, – одобрительно (а скорее всего, просто желая ободрить) сказал Владимир, появляясь за ее спиной с коробками в руках. – Уютно, со вкусом.

Инна ничего не ответила. Никогда в жизни она не ощущала себя такой неудачницей, как в ту минуту, стоя посреди комнаты, которую, как ей казалось, она покинула навсегда.

Глава 8

– Мы с тобой как две разбитых в бурю лодки. Нас разнесло в щепки, выбросило на берег, и теперь мы обречены догнивать тут, зарастая ракушками и мхом, – сказала Инна.

Они сидели за столом второй час и давно перешли на «ты». Новый сосед велел называть его Володей, потому что «Владимир» было слишком длинно, труднопроизносимо и официально, а «Вовы» он не признавал.

Володя приготовил замечательный холостяцкий обед: отварная картошка с зеленью, крупно нарубленный салат из свежих овощей, ветчина ломтиками и консервы «Килька в томатном соусе». Еще к этому изобилию полагалась бутылка джина и тоник. Ничего другого Володя не признавал. Вернее, мог выпить, но только в случае острой необходимости при отсутствии джина.

Инна пила его впервые в жизни, и ей понравилось. Главное, что кусок льда, который появился у нее в груди сутки назад, начал постепенно таять. Но тут, скорее, не джин надо было благодарить, а Володю, который ей поверил. Сразу и безоговорочно. Как Инна ни приглядывалась, она не сумела заметить в его глазах ни тени сомнения или насмешки.

Жалость была, да. Но правильная, без слащавости, и не та, от которой за версту несет безнадежностью.

– Рано тебе еще в психушку, – сказал он, когда Инна призналась, что чувствует себя чокнутой.

– Я потеряла год! Год, понимаешь? Мне показалось, что провела день в этом городишке, которого не существует, встречалась с людьми, которых нет на свете! Где меня носило на самом деле? – Инна сделала добрый глоток из своего бокала. – Наверняка я больна – какие еще могут быть версии? Может, это какое-то наследственное заболевание.

– Кто-то в твоем роду страдал психическими отклонениями? С кем-то бывало нечто подобное?

Инна посмотрела на него, словно бы не видя.

– Когда я сказала полицейскому на вокзале, что со мной такого прежде не бывало, что из памяти никогда не выпадали часы и дни, на самом деле я соврала. – Инна сцепила ладони в замок так, что костяшки побелели. – Десять лет. Я не помню целых десять лет.

Девушка замолчала, собираясь с мыслями. Никому и никогда она об этом не рассказывала, даже Игорю.

Володя тоже ничего не говорил. Он умел слушать: не торопил, не встревал с глупыми вопросами вроде «как?» и «в каком смысле?».

– Меня нашли на вокзале. Был конец мая – снова этот май! Я сидела на лавочке – ирония судьбы, верно? – Инна грустно усмехнулась. – Как и в этот раз, ничего при себе у меня не было: никаких документов, вещей, сумки. Возраст в итоге определили «на глазок» да по учебникам. Выяснилось, что я умею читать, писать, решать примеры – все по программе третьего класса. Вот и определили в четвертый. Поначалу я отказывалась говорить. Молчала, как сыч, а если ко мне обращались, просто отворачивалась. Почему, не знаю. Впервые заговорила с Лерочкой, то есть Валерией Львовной. Ее все так называли. Она была маленькая, круглая, открытая такая, как дитя – Лерочка и есть. Работала медсестрой в приюте, куда я в итоге попала. Однажды она говорила по телефону с женщиной по имени Инна, и я вдруг как-то живо отреагировала на это имя. Вот меня и назвали Инной. Больше о себе я так ничего и не рассказала. Кем были мои родители? Были ли у меня братья или сестры? От моего прошлого не осталось ничего! Я человек ниоткуда, понимаешь? – Инна запустила пятерню в волосы – детская привычка, от которой вроде бы давно удалось избавиться. – Как я жила? Где? С кем? Этого так и не узнали. Запросы результатов не дали. О пропаже ребенка никто не заявлял. Отчество мое – Сергеевна – выдуманное, просто хорошо подходит к имени Инна. Фамилия – Срединина, потому что нашли меня в среду. Прошлого у меня нет, будущего тоже, ведь настоящее пошло прахом.

Инна прижала руки к лицу, и поэтому следующие слова звучали приглушенно:

– С Лерочкой мы очень сблизились. Я чем-то приглянулась ей, она пожалела меня и взяла под свое крыло. Детей у нее не было, да и вообще не было никого, она возилась со мной, как с родной. Я тоже к ней привязалась, полюбила. За год до того, как я окончила школу, Лерочка умерла. Эту комнату она мне завещала. Ты, может, знаешь.

– Если и знал, кто тут прежде жил, то забыл, – ответил Володя. – Кстати, сиротам разве не должны квартиры давать?

– Должны, да не обязаны, – усмехнулась Инна. – Нет единого на всю страну закона или четкого нормативного акта, который бы гарантировал жилплощадь таким, как я. В каждом регионе делают, как считают нужным. Тебя ставят в очередь, и ты ждешь… Вроде должны сироты получать квартиру до достижения двадцатитрехлетнего возраста, но очередь почти никогда вовремя не подходит, вот люди и ждут годами. Мне сказали, бывали случаи, когда получали свои метры и в сорок, и в пятьдесят. Я ходила, узнавала в первое время, потом рукой махнула. Да и то, что у меня в собственности комнатенка эта оказалась, давало, наверное, основания меня отодвигать. Впрочем, не знаю, я на это дело плюнула. – Инна помолчала. – Ладно, сейчас не об этом. Я просто хотела сказать, что один провал в моей памяти уже был. Сам видишь, прецедент создан. Может, в моей голове была заложена бомба замедленного действия, и вот она взорвалась и разнесла вдребезги мою с трудом налаженную жизнь.

Вот тут Володя и сказал, что в дурдом ей рановато.

– Я не думаю, что тебе все привиделось. Не верю, будто ты год просидела где-нибудь, позабыв, кто ты такая, а потом объявилась, когда морок прошел.

Инна смотрела на него, внимая каждому слову.

– Ладно, допустим, ты сняла и спрятала где-то свою одежду, весь год носила что-то другое, а теперь снова надела те самые брюки с футболкой. Но прическа твоя? А маникюр? Все точно такое, как в тот день, когда ты села в автобус, верно? Как такое возможно? И самое главное – старуха!

– Точно! – вскричала Инна. – Она говорила про Старые Поляны так, будто знала это место! Да и вообще, та старуха, можно сказать, посадила меня в автобус. А я даже не подумала спросить, откуда она знает, куда я еду! Увидела надпись «С. Поляны» – и рванула.

– Автобус должен был вот-вот отъехать, ты бежала – старуха могла просто угадать. Или же она всех туда отправляет.

Перед мысленным взором Инны возникла та женщина. Надо признать, она выглядела сумасшедшей, как Шляпник. Можно ли относиться к ее словам всерьез?

Володя угадал, о чем она подумала.

– Судя по всему, верить ей сложно, но ведь можно спросить на всякий случай. Она, кажется, постоянно обитает на вокзале… Кстати, почему ты не позвонила подруге?

– Я попробовала. Из Лариного кабинета. Телефон отключен, банковский хлыщ не соврал. Поверить не могу, что единственный человек, которому я доверяла, предал меня. От Натуси и Димы все узнали, что я якобы уехала. Меня не пробовали искать. Никто не написал заявления в полицию, никто не…

Инна не смогла закончить. Усталость навалилась внезапно: может, это была защитная реакция, поскольку говорить о Натусе было тяжело.

Инна подумала, что ей хочется лечь, проспать часов двадцать и проснуться в своей квартире. Но коль уж это невозможно, то хоть заснуть в нормальной постели, а не в каморке для швабр.

– Мне нужно поспать. Извини, – пробормотала она, обрывая разговор. – Давай отложим беседы до завтра.

Володя не стал возражать. Убрал со стола, вымыл посуду, когда Инна уже крепко спала. Но назавтра продолжить разговор не получилось.

Инной овладела апатия, а точнее – навалилась настоящая депрессия.

С утра, проснувшись, она еще оказалась способна делать что-то: перебрала свои вещи – осколки прошлой жизни. Но хватило ее лишь на то, чтобы переложить одежду и обувь в шкаф да отнести в ванную зубную щетку. Косметичку, парфюм, сувениры и прочие мелочи, до которых теперь ей не было никакого дела, Инна просто высыпала в выдвижные ящики, как яблоки из пакета. Книги так и оставила в коробке, задвинула в угол.

А после улеглась в кровать и снова заснула.

Она заперлась в комнате, выходя только в ванную и на кухню – попить воды. Есть не хотелось, не хотелось вообще ничего.

Володя подходил к двери, спрашивал о чем-то, что-то говорил, она мычала в ответ нечто невразумительное, не пытаясь вникнуть в смысл. В голове было пусто и звонко, даже сожаление куда-то подевалось, даже мысли о потерянном благополучии не беспокоили.

Если бы можно было просто взять и умереть, Инна бы согласилась, не раздумывая. Поднявшись с кровати в очередной раз и наведавшись в ванную, она вернулась в комнату и обнаружила Володю, сидящего на диване. Сам диван был собран, подушка и одеяло, по-видимому, лежали в ящике для белья.

– Ты третий день валяешься и ничего не ешь, – сказал он, предваряя ее вопросы. – Хочешь себя в гроб загнать?

– Ошибочка, – равнодушно проговорила Инна. – Я ничего не хочу, даже этого. Пусть оно само. Зачем ты собрал диван? Мне нужно прилечь.

– Черта с два ты ляжешь. Мать говорила, тут такая дамочка живет, палец в рот не клади – по локоть откусит. Такой запал, такая хватка! Куда ты ее дела, ту дамочку? Сидишь, сопли на кулак наматываешь, как…

– Хорошая попытка, – перебила Инна. – Только не надо пытаться задеть мое самолюбие. От него одни лохмотья остались.

– Знаешь, я ведь чуть не повесился, – вдруг сказал Володя.

– Что?

– Думаешь, у тебя одной проблемы? Я барахтался, как жук, которого мальчишки-хулиганы перевернули на спину. Тряс лапками, тряс, а потом понял, что не могу больше. Купил веревку, снял люстру с крюка.

– А потом?

– А потом встал на табуретку, сунул голову в петлю. Спасибо строителям. Свалился на пол вместе с крюком.

До Инны медленно доходил смысл его слов.

– То есть… ты бы вправду сделал это?

– Ты-то сама что сейчас делаешь?

Девушка подошла ближе, села на диван.

– Почему ты хотел убить себя?

В самом начале их знакомства Володя сказал ей, что ушел от жены, оставил ей квартиру. Снимал жилье, после смерти матери переехал сюда. История невеселая, но банальная. Если бы каждый разведенный лишал себя жизни, полстраны бы вымерло.

– Потому же, почему и ты, – ответил Володя. – Строил здание – казалось, что надежное. А оно возьми и рухни, и меня придавило обломками. Работал в одной компании, мы занимались ландшафтным дизайном, был на отличном счету. А еще писал картины и в один далеко не прекрасный момент решил открыть арт-галерею. Представляешь, да? Выставки – свои и других художников, прочая чепуха. В общем, все было долго и мучительно, но сейчас умещается в несколько слов: уволился с теплого места, вложился, прогорел. Жена сказала: «А я тебе говорила, не суйся!» Умная она у меня, с самого начала знала, что я обычный бездарь-мазила, что ничего у меня не выйдет, и оказалась права. После этих слов что остается, чтобы за убийство потом не сесть? Только собрать чемодан. – Володя посмотрел в зарешеченное жалюзи окно. – На прежнюю работу я не мог пойти. Потому что гордый. Пробиваться дальше не мог тоже. Потому что не хватает таланта, а понял я это поздно: мне почти сорок.

Он умолк. Нарочно он все это говорил или нет, но Инна на миг позабыла о своих горестях. Ей хотелось утешить этого человека – хорошего, но тоже заблудившегося, как и она сама.

– А сейчас ты пишешь картины?

Володя усмехнулся:

– Я все это не к тому рассказал, чтобы ты пожалела меня. А к тому, чтобы показать, что выход есть всегда. Я фотограф. Снимаю, делаю арты, продаю работы через Интернет. Оказалось, это как раз то, что мне было нужно.

– Так что в итоге все обернулось к лучшему. Здорово.

– Хватит стоять на табуретке с петлей на шее. Никакая ты не помешанная! Может, кто-то специально сделал это с тобой, не думала об этом? Ты всего лишилась, сдалась, а он или она сейчас тихо радуется. Да, все это сложно организовать, но сложно – не значит невозможно. Почему ты так легко согласилась с ролью душевнобольной, поверила в свою ненормальность, но при этом не в состоянии предположить, что кто-то из твоего окружения желает тебе зла?

В его словах был резон. Кто это мог быть? Кротов? Костомарова?

А может, Натуся?

Глава 9

Наверное, правильнее всего было постараться вычеркнуть все, что случилось, из памяти и начать еще раз. Найти работу или пойти во фриланс, как Володя. Инна знала рекламную деятельность как свои пять пальцев, умела писать продающие тексты, могла взяться за продвижение аккаунтов в соцсетях. Только вот компьютер или ноутбук нужно купить: тот, что у нее был, забрал банк. Хорошо еще, что на жестком диске не хранилось ничего очень личного.

Да, пожалуй, следовало перешагнуть – и идти дальше.

Мешали этому две вещи. Во-первых, страх, что все может повториться еще раз. А во-вторых, нужно было понять, что же все-таки случилось. Где она была с мая 2018-го по май 2019-го?

Володя предложил ей деньги в долг, но Инна отказалась. У нее был тайник – коробка с бижутерией с двойным дном. Подарок Лерочки. Секретный сундучок – так она говорила.

Инна завела привычку класть туда понемножку «на хороший день». Слава богу, никто не додумался вскрыть ларчик, и Инна вытащила оттуда свои сбережения. Почти двадцать тысяч. Рублей, разумеется. На какое-то время хватит.

Первым делом Инна купила телефон, самый недорогой, тем более и звонить было некому, разве что Володе. Все прежние контакты были утеряны, но об этом Инна думала без сожаления. Она, сегодняшняя, никому из прежних знакомых не нужна, не важна и не интересна. Да и они ей тоже.

Единственное, что требовалось, – выход в Интернет. Все же без Всемирной сети человек сегодня обойтись не может.

– Что ты собираешься делать? – спросил Володя, когда они пили кофе за завтраком.

Это было на следующее утро после того, как он заставил ее сползти с дивана и выйти из заточения в комнате.

– Поеду на автовокзал. Поищу ту женщину, поговорю с ней. Наверняка она там ошивается.

– А с подругой поговорить не хочешь?

Упоминание о Натусе больно саднило. Но Володя прав, конечно. Нужно выяснить, почему она и Дима повели себя так. Должна же быть причина.

– Я уже говорила тебе, не могу до нее дозвониться.

– Это понятно. Получается, нужно поехать.

– Второй раз попробовать попасть в Светлые Поляны? – Инну передернуло. – У меня, кажется, аллергия на междугородние маршруты.

– Я тебе не автобусом ехать предлагаю. Могу свозить, у меня машина.

Инна поставила чашку на стол и поглядела на Володю. Вот, оказывается, как выглядят сказочные герои-спасители. Не принцы на белых конях, а добрые волшебники, напоминающие плюшевых мишек.

У Володи были светлые волосы, серые глаза, от которых лучиками разбегались морщинки, приятные, хотя и не запоминающиеся, черты лица. Он носил бородку, был полноват и невысок, чуть выше Инны, и в его внешности не было ничего выдающегося.

Ее новый сосед не пытался заигрывать – он просто предлагал помощь. Тут не было попытки ухаживать за ней – лишь человеческое участие, и Инна вдруг почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Как так вышло, что во всем мире не нашлось никого, кто вызвался бы помочь, кроме человека, которого она знает всего несколько дней?

– Я как-то неправильно жила, наверное, – сдавленно проговорила Инна, силясь не расплакаться.

Удивительно, но Володя сразу понял, что она имела в виду.

– Просто жизнь просеивает людей сквозь сито времени. Часто люди из прошлого не остаются с тобой в настоящем. Появляются новые, и с ними ты идешь дальше.

– Спасибо, – сказала Инна.

– Послезавтра сможем поехать. Сегодня и завтра мне нужно закончить один проект. Сроки жмут.

Пока Володя сражался с проектом, Инна проводила время на вокзале, разыскивая старуху. Хотела еще заехать и отдать долг консьержу, но ноги не шли в свой бывший дом, поэтому она мысленно извинилась перед добрым человеком и решила заехать позже, когда будет морально готова.

А пока сосредоточилась на поисках той женщины. Прокараулив один день и не отыскав ее, Инна отправилась на автовокзал и на следующее утро. Но тоже безрезультатно. Женщины нигде не было.

Инна больше часа проторчала на знакомой скамейке, кружила по территории автовокзала, караулила возле отправляющихся автобусов, разглядывая пассажиров и надеясь увидеть знакомую фигуру, но женщина как сквозь землю провалилась.

– Ищите кого-то?

Инна, стоящая в тенечке, под деревом, обернулась и увидела капитана Галеева, с которым беседовала на днях. Правда, он был в штатском: то ли пришел на дежурство, то ли, наоборот, собрался уходить домой.

Полицейский смотрел без тени улыбки, но и агрессии в его словах Инна не уловила. Это был просто вопрос, без угрозы. Поэтому она решила ответить правду:

– Здравствуйте. Да, вообще-то ищу. Когда я очнулась на лавочке, рядом со мной была пожилая женщина. Кажется, она тут часто бывает, потому что когда я уезжала, то тоже видела ее.

– И зачем она вам понадобилась?

– Мне показалось, она может знать, как я очутилась на вокзале совсем одна и без вещей, – уклончиво ответила Инна.

– А что, друзья вас не просветили? – спросил капитан.

– Нет, – коротко ответила она, решив не вдаваться в подробности, и, чтобы не дать ему задать еще какой-то вопрос, спросила сама: – Может быть, вы видели ее, она довольно приметной наружности. На ней было синее длинное платье, в руках большая клетчатая сумка. Лохматая такая, седая. Мне показалось, она не просто пассажирка, а часто тут бывает. Может, живет поблизости.

Полицейский слушал безо всяких эмоций, потом пожал плечами:

– По описанию много кто подходит. Все сюда не прямо из парикмахерской заявляются. Все нечесаные, косматые, не взглянешь. А насчет сумки, так они тоже у всех. Бомжи туда бутылки складывают. Собирают на выпивку. Пьют поголовно, у таких иначе никак.

– Значит, вы ее не знаете, – задумчиво проговорила Инна. – Хорошо, а где, как вы думаете, ее можно поискать? Может, есть какие-то места, притоны? Не знаю, как правильно назвать.

Капитан Галеев усмехнулся:

– Да бросьте вы. Приходит, уходит, когда в голову взбредет. – Он достал носовой платок и промокнул потный лоб. – Где ее будешь искать? Да и незачем вам это, девушка. Такие, как она, ничем вам помочь не смогут. Лакают дрянь всякую, как лошади, многие не в себе.

– Но ведь она со мной разговаривала! Оба раза, как мы виделись. Мне не показалось, что она сумасшедшая. Та женщина говорила довольно внятно!

Глаза Галеева стали цепкими, колючими.

– Повторяю еще раз: незачем вам ходить, искать ее. Делать, что ли, больше нечего?

Инна хотела сказать, что это не его дело, куда ей ходить и чем заниматься. Разве она нарушает закон? Однако в итоге она сочла за благо прикусить язык, чтобы не нервировать стража порядка.

– Спасибо, – проговорила она. – Вы мне очень помогли тогда. Я собиралась зайти, отдать. Вы были очень добры.

Инна вытащила деньги, протянула капитану пятидесятирублевую купюру. Взгляд полицейского потеплел.

– Не надо было, – ответил он, однако деньги взял. – Надеюсь, у вас все в порядке?

– Конечно, – улыбнулась она. – Все отлично. Я пойду, наверное. Всего доброго.

Уходя с вокзала, Инна подумала, что приходить сюда вновь не имеет смысла. Вряд ли она найдет эту женщину – подобные встречи бывают только случайными. Но даже если и удалось бы ее отыскать, если бы она что-то и рассказала, все равно вряд ли ее словам можно верить на сто процентов.

На следующий день Инна и Володя отправились в Светлые Поляны. Она очень волновалась перед встречей с подругой, долго не могла заснуть, а среди ночи внезапно проснулась от какого-то назойливого, протяжного звука.

Инна открыла глаза и уставилась в темноту. Звонок телефона – вот что ее разбудило. Поставленный на режим вибрации, мобильник гудел на подоконнике.

Кто может звонить ей? Номер знает только Володя, но это уж точно не он. Скорее всего, кто-то просто ошибся.

Телефон вибрировал и гудел, не переставая.

Инна встала с дивана, протянула руку и взяла его. Посмотрела на экран и похолодела. Звонили с ее собственного прежнего номера! Тот, кто украл сотовый, а вместе с ним, возможно, год ее жизни, вызывал Инну среди ночи.

– Алло, – проговорила она.

Тишина. Но тишина живая, Инна сразу поняла это. Кто-то слышал ее слова, но сам предпочитал молчать.

– Говорите! – потребовала она. – Откуда у вас мой телефон? Я заявлю в полицию, вас отследят и привлекут за кражу!

В трубке зашуршало – это напоминало вздох, а потом чей-то голос произнес:

– Возвращайся. Пора.

Инна хотела сказать что-то, но слова встали поперек горла, как рыбья кость. От этого голоса у нее мурашки пошли по коже. Она не могла понять, кто говорил с ней, кто вздыхал. Голос не мог принадлежать ни мужчине, ни женщине, ни ребенку. Нечеловеческий – вот какой он был. Инна не могла объяснить, откуда взялось это убеждение, но звучало в нем что-то неживое и оттого зловещее.

– Старые Поляны, – сказали в трубке, и Инна, всю жизнь гордившаяся своей выдержкой, с криком выронила телефон.

Он упал с глухим стуком, и девушка отступила от него подальше, словно это было ядовитое насекомое, которое могло ужалить ее.

Лишь спустя некоторое время Инна нашла в себе силы поднять телефон с пола. Не пытаясь поднести его к уху, чтобы проверить, остается ли еще на линии невидимый собеседник, она отключила мобильный.

Сердце колотилось о ребра, руки были ледяные. Инна сделала несколько глотков минералки, стараясь успокоиться, и вернулась в постель.

Было два часа ночи, еще спать и спать, но заснуть удалось лишь под утро. А вскоре уже Володя разбудил ее стуком в дверь. Пора было собираться и ехать к Натусе.

– Я проспала, прости, – повинилась Инна, выходя на кухню, где Володя, уже одетый для поездки в джинсы и футболку, пил неизменный крепчайший кофе. Он не признавал ни молока, ни сахара и поглощал эту горечь литрами.

– Бутерброды нам сделал. Кофе будешь?

Инна поблагодарила его и присела к столу.

– Я поставила будильник на телефоне, но среди ночи мне кто-то позвонил, и я потом отключила его.

Она коротко пересказала события минувшей ночи, умолчав о том, что голос показался ей жутким и нечеловеческим. Сейчас, при свете дня, Инна и сама не могла понять, что ее так напугало. Голос как голос. Глухой только, как из колодца. Возможно, кто-то говорил через платок, стараясь изменить его. Просто в темноте все выглядит и воспринимается иначе.

– Где телефон?

– На подоконнике. Хочешь перезвонить и проверить?

– Кто-то же разыграл тебя, – нахмурился Володя. – Сейчас узнаем кто.

– Я уже проверила.

– И?

– Никто мне не звонил. Нет пропущенных вызовов. Можно, конечно, еще оператору позвонить, попробовать выяснить, звонил ли мне кто-то ночью или нет. Но даже если и удастся получить эти сведения, я уверена: окажется, что никаких звонков не было. То ли мне все приснилось, то ли я действительно схожу с ума и это очередной симптом.

Глава 10

«Все-таки я сюда попала», – подумала Инна.

Автомобиль подъезжал к Светлым Полянам. Был почти полдень, но погода сегодня, к счастью, была не такая жаркая. Уже когда они выезжали из Казани, небо стало хмуриться, и синоптики, без риска ошибиться, уверенно предсказывали дождь во второй половине дня.

Светлые Поляны находились примерно в ста километрах от Казани, и непогода пришла сюда раньше. На небо наползли серые сонные тучи, спрятали под собой синеву. Дождик уже начал накрапывать: первые капли дождя брызнули на стекло.

– Скоро польет, – сказал Володя.

Всю дорогу от Казани они молчали. Играло радио, Инна слушала прошлогодние хиты вперемешку с новыми, незнакомыми. Но особо не вслушивалась – голова была занята невеселыми мыслями.

Как они встретятся с Натусей? О чем станут говорить? Как Натуся объяснит свое предательство? А может, не захочет общаться, не пустит бывшую лучшую подругу на порог.

У нее сейчас ребенок маленький, забот, наверное, полон рот. Трудно было представить себе этого малыша: в Иннином сознании Натуся все еще оставалась бездетной. Или беременной. То, что у нее появился свой собственный, крошечный человечек, было так странно, так ново… Это положение вещей было настолько же трудно принять, как и то, что они с Натусей, кажется, никакие уже не подруги, а, может, враги.

Вот и Светлые Поляны. Никакого сравнения со Старыми Полянами, в которых Инна не то побывала, не то подумала, что побывала, не было.

Они миновали здание автовокзала, которое выглядело точно так, как его описывала Натуся: новенькое, двухэтажное, с большими зеркальными окнами. Привокзальная площадь тоже имелась – вполне ухоженная, с клумбами и скамейками.

Неширокие улочки утопали в зелени, дома выглядели нарядно. Ездили детишки на велосипедах, жители неспешно шли по своим делам.

Глядя на этот маленький, но аккуратный тихий городок, Инна понимала теперь, чем он мог приглянуться Натусе и Диме. Ей и самой на минуту захотелось бросить все, переехать сюда и начать новую жизнь с чистого листа.

Вот только чистым этот лист не был. На нем проступали следы от написанного на предыдущих страницах, и в смысле этих надписей требовалось разобраться.

– Улица Зеленая параллельно этой, – сказал Володя, глянув на навигатор. – Скоро приедем.

Инна почувствовала, как в желудке похолодело. Никогда бы не подумала, что встреча с Натусей будет вызывать у нее такие эмоции.

Не сумев ничего ответить, она лишь кивнула.

Автомобиль свернул один раз, потом еще и выехал на Зеленую улицу. Минута – и Володя заглушил мотор перед домом, где жили Натуся с Димой и незнакомым еще Инне малышом.

– Ты побудь в машине, я сама, – внезапно севшим голосом проговорила Инна. – Если что, я позову.

– Хорошо, – отозвался Володя.

Двухэтажный дом был выстроен из белого кирпича. Двускатная крыша покрыта черепицей. В палисаднике буйно разрослись кусты сирени и черемухи.

Инна вышла из машины, подошла к калитке и позвонила. Нажала на кнопку, но звонка, который должен был раздаться в доме, не услышала.

«Отключили, наверное, чтобы гости ребенка не будили», – поняла Инна. Она попробовала открыть калитку, и та подалась: не была заперта.

Инна вошла во двор и направилась к входной двери, намереваясь постучать.

Однако не успела дойти до крыльца, как дверь открылась и на пороге показался Дима. Инна остановилась, глядя на него, узнавая и не узнавая одновременно.

Муж Натуси выглядел худым и изможденным, но главное – он был небрит, и густая черная щетина делала его лицо старше. На Диме была клетчатая рубашка и тренировочные штаны.

– Привет, – сказала Инна. Хотела улыбнуться, но передумала.

Дима выглядел не таким, каким его знала Инна. Ни доброжелательности, ни приветливости. Он словно забыл, кто она такая, и смотрел на Инну безо всякого интереса, равнодушно, как на незнакомого человека.

«Не высыпаются, наверное. А может, ребенок заболел?»

– Стой, где стоишь, – услышала Инна и замерла от неожиданности.

– Дима, ты что, не узнаешь меня? Я хочу поговорить с Натусей.

Он спустился по ступенькам и приблизился к Инне.

– Я хочу узнать, почему вы с ней сказали…

Договорить она не успела. Дима поднял руку и отвесил ей пощечину. Удар был такой силы, что голова ее мотнулась назад и сама она еле устояла на ногах. Перед глазами все потемнело.

Никогда прежде никто не поднимал на нее руки. Разве что очень давно, в детстве, побили мальчишки, когда она была новенькой в приюте. Натуся, которая была старше на два года и давно жила там, вступилась за нее, дала отпор хулиганам, и с той поры Инну не трогали.

Она прижала руку к щеке, с ужасом глядя на Диму. Лицо его больше не было безучастным, на нем была написана такая злоба, что ей стало страшно, и она отступила назад.

Хлопнула калитка – во двор забежал Володя. Он что-то кричал, наступая на ее обидчика. Отодвинул Инну в сторону, встал между нею и Димой. У девушки звенело в ушах, она ничего не слышала. Лишь через некоторое время в голове прояснилось, и она смогла разобрать, как Дима кричит, тыча в нее пальцем:

– Убирайся отсюда! Как тебе совести хватило явиться сюда после всего, что ты натворила?

Инна почувствовала, как боль и ярость начинают захлестывать ее. Да как он смеет? В чем обвиняет? Это ведь она все потеряла!

– Я? Я натворила? – задыхаясь, прокричала Инна. – Да ведь это ты наврал всем! Меня никто не искал, а теперь у меня ничего нет, ни квартиры, ни работы!

– Нет, значит? – неожиданно спокойно и ясно выговорил Дима. – Что ж, есть бог на свете. Я счастлив, но лучше всего, чтобы ты тоже сдохла, мразь.

– Прекрати оскорблять ее!

– А ты-то кто еще? Неужели золотая принцесса соизволила снизойти до кого-то? Ты, часом, не арабский шейх? Не принц датский?

Инна молчала. Ее потрясли не столько грубые ругательства, которые Дима, словно грязную тряпку, швырнул ей в лицо, сколько слово «тоже».

– Дима, – она шагнула к нему, – Дима, где Натуся? Где ваш ребенок?

Из него будто вытащили пробку, разом выпустив весь воздух. Он съежился, сморщился, руки плетями повисли вдоль тела.

– Ты убила их, – ответил он.

– Что? – хором выкрикнули Инна и Володя.

– Не сама, конечно, но все равно что убила.

Инна почувствовала горячую влагу на лице и поняла, что плачет. Невозможно, невозможно, чтобы Натуси не стало! Сколько Инна себя помнила, они были вместе. Самые близкие, родные, как сестры. Да, что-то плохое произошло, их отношения испортились. Да, они могли перестать дружить, но Натуся не могла перестать «быть»!

– Как? – только и смогла выговорить Инна, прижав руки ко рту.

Дима смотрел, ничего не отвечая.

– Послушайте, – вступил в разговор Володя, – давайте все успокоимся. Тут произошло что-то… что-то чудовищное. – Дима перевел взгляд на него. – Инну подставили. Она уехала к вам, сюда, но оказалась в другом месте. Она не помнит, где и как провела последний год. Возможно, ее накачали наркотиками. Когда она пришла в себя, то обнаружила, что сидит на скамейке, на вокзале. У нее больше нет работы, квартиру отобрал банк.

– Ты сказал моему руководству и сотрудникам банка, будто я решила уехать. С чего ты это взял?

Дима пошевелил губами, словно хотел сказать что-то, но не мог. Сел на ступеньки и обхватил голову руками.

– Натуся умерла во время родов. Преждевременных. Ребенок… наша дочь родилась мертвой.

– Это ужасно, – сказал Володя, – соболезную твоей потере, но при чем здесь Инна? Почему ты винишь ее?

Димины руки бессильно упали, плечи ссутулились. Слов Володи он, похоже, не слышал.

– Теперь один торчу тут. Все напоминает о Натусе. Рад бы уехать, в большом городе, может, и смог бы оклематься. А продать его не могу. – Он надолго замолчал.

Инна тихо плакала.

«Видимо, все же Натуся рожала дома и роды оказались тяжелыми», – думала она.

Но, как выяснилось в следующую минуту, ошибалась.

– Это после твоего звонка все началось. – Дима перевел затуманенный взгляд на Инну. – Мы тебя ждали на вокзале, Натуся так радовалась, но тебя все не было. А потом ты позвонила.

– Да, я звонила! – воскликнула Инна. – Хотела предупредить, что перепутала автобусы и уехала не туда! Слышно было плохо и…

– Слышно было отлично, – прервал ее Дима. – Я стоял рядом и слышал каждое слово.

– И что ты слышал? – помертвевшими губами выговорила Инна.

– Ты сказала ей, что не приедешь, что даже не собиралась. Ты наговорила ей столько гадостей! Натуся стала плакать, я попытался отобрать у нее трубку, но она не отдала, продолжала говорить с тобой.

– Это была не я!

– Кто же тогда? Больше никто не мог знать…

– О чем знать?

– Когда ты только поступила в приют, Натуся… – Он сглотнул. – Вы не сразу подружились. Она плохо поступила с тобой, заставила всю ночь не спать, стоять в изголовье кровати. Устроила что-то вроде посвящения.

– Мы были детьми! – воскликнула Инна. – Это было сто лет назад, мы никогда даже не обсуждали этого, я и забыла!

– Ничего ты не забыла. Ты сказала, что сравняла счет.

– Нет, не может быть! – Инна уже поняла, что он сейчас скажет, и не могла поверить.

– Больше никто не знал об этом! Только ты и я! – проговорил Дима, пристально глядя на нее. – Я ни за что бы не сказал, а ты…

– Я тоже не говорила!

Дима усмехнулся, усмешка была похожа на оскал.

– О чем он говорит? – спросил Володя.

– Не догнал еще? Мы с ней переспали, – ответил Дима. – Я изменил жене. Больше всего на свете любил, но вот…

– Это было всего один раз! Это была ошибка, ужасная глупая ошибка, и мы поклялись забыть о ней и никогда не говорить!

Дима встал, и Инне показалось, что он снова ее ударит. Володя, видимо, тоже так подумал, потому что выступил вперед, закрыв собой Инну.

– Только ты нарушила клятву.

– Это была не я! – закричала Инна, понимая, что он ей не верит.

– Ты! – Он наставил на нее палец, как будто это было дуло пистолета. – Ты растрепала все моей беременной жене! Сказала, что переспала со мной назло ей, чтобы поквитаться. «Вот теперь мы в расчете, подружка, – сказала ты. – И хватит выставлять передо мной свое пузо, зная, что я сделала аборт и никогда не смогу иметь детей».

– Нет! Откуда ты… Я никому не говорила! Даже Натуся не знала! – Инна рыдала уже в голос.

– Ты завидовала Натусе, она доверяла тебе, любила, как сестру, а ты носила в душе эту черноту и выплеснула ей в лицо, как серную кислоту, когда она была наиболее уязвима! – Дима тоже уже плакал, не пытаясь сдерживать слез. – Она узнала, что муж – подлец и сволочь, а лучшая подруга ненавидит ее.

– Дима, Димочка, поверь мне, я не говорила этого! Зачем бы я стала это делать? У меня ведь никогда никого не было ближе, чем Натуся!

Он пожал плечами и повернулся, собираясь уйти в дом.

– Ты сказала ей, что уезжаешь из Казани. Навсегда. Начинаешь новую жизнь. Тебе не было дела, что наша жизнь после твоих слов стала адом. Собственно, не наша, а только моя. Потому что Натусина – оборвалась. Нервное потрясение, жара, а у нее было больное сердце и постоянно высокое давление, все время под капельницами, на таблетках…

Дима тяжело поднялся по ступеням и открыл дверь.

– Кровь. Знаешь, сколько было крови? И вся она на твоих руках. Твоих и моих, я с себя вины не снимаю.

– Дима, я…

– Уходи. Видеть тебя не могу. И больше не смей сюда возвращаться.

Глава 11

– Тебе сейчас, наверное, и смотреть на меня противно. – Это были первые слова, которые Инна произнесла после того, как они выехали из Светлых Полян. Всю дорогу она проплакала, закрыв лицо руками.

Горе от потери Натуси, потрясение из-за слов Димы, стыд перед Володей – все смешалось в ее душе, и этот коктейль оглушил Инну, раздавил.

Автомобиль вырулил на трассу, которая вела к Казани. Полчаса – и они окажутся дома.

– Есть одно милое местечко, недалеко от нас. Давай сходим, посидим? Машину только поставим, – предложил Володя. – Там шашлык вкусный. Джин по дороге купим. Там со своим нельзя, но я хозяина знаю.

Инна повернула к нему заплаканное лицо:

– Я не говорила Натусе про нас с Димой. Никогда, ни за что не сделала бы такой мерзости. Ты мне веришь?

– Разумеется, – спокойно сказал Володя. – Думал, ты это понимаешь.

– Дима же не поверил.

– Он слишком сильно страдает. Ему нужно найти виновного в том, что он потерял семью. К тому же и совесть гложет. Так что Дима головой думать не в состоянии. – Володя обогнал ползущую впереди «Нексию». – Я видел твое лицо, когда он говорил все это. Ни одна оскароносная актриса так сыграть не смогла бы. Для тебя было шоком то, что он сказал.

Инна почувствовала прилив такой горячей благодарности, что не сумела справиться с собой, и слезы снова полились из глаз.

Впереди показалась знакомая огромная буква «М» – «миллениум», установленная на въезде в город в честь празднования тысячелетия Казани.

– Так пойдем в кафе?

Инна, конечно, согласилась.

Спустя час они уже сидели за столиком. Здесь были не стулья, а деревянные скамьи с высокими спинками, столы тоже деревянные.

Инна с Володей устроились в углу, подальше от барной стойки и входа. Хотели посидеть на улице, под навесом, но дождь лил уже вовсю, было сыро и холодно, так что выбора не осталось.

Народу было немного, шашлык оказался и вправду ароматный и вкусный, но Инна не получала от еды никакого удовольствия. Правда, джин помог немного исправить ситуацию.

«Так и спиться можно, – горько подумала она. – Что ни день, то новый удар. Страшно по утрам просыпаться».

– Только не вздумай опять улечься на диван и закрыться в комнате.

– Ты меня поэтому в кафе позвал? – слабо улыбнулась Инна. – Не бойся, не буду я этого делать. – Она покатала бокал между ладоней. – Знаешь, всегда считала, что я боец. Гордилась. А в последнее время так скисла.

– В такой ситуации сложно сохранять душевное равновесие.

– Я даже не понимаю, что вообще за ситуация. Это как оползень в горах: движется на тебя грязная волна – мутная вода, камни, стволы деревьев, а ты стоишь на ее пути и ждешь, когда тебя смоет, накроет с головой. И сделать ничего не можешь, потому что это стихия, как ей сопротивляться?

Володя обмакнул в кетчуп кусок баранины.

– Даже у стихийных бедствий есть причины, Инна. Что-то их вызывает, провоцирует. Здесь тоже что-то запустило процесс, даже если мы не понимаем природы происходящего.

– Все началось в Старых Полянах. В городе, которого не существует.

– В этот город не ходят автобусы с Центрального автовокзала, – поправил Володя. – Но, может, с Южного, например, идут. Или можно на «Ракете» по Волге доплыть. Или электричкой.

Инна поразилась, почему это ей самой не пришло в голову.

– Вернемся домой, попробуем поискать в Интернете, – продолжил он. – Это хоть какая-то точка отсчета.

Некоторое время они ели молча. Потом Инна прямо посмотрела на Володю и сказала:

– Мне стыдно за то, что произошло у нас с Димой. Это было чудовищно, и я презираю женщин, которые так поступают. Я и себя презираю. То, что это случилось один-единственный раз, меня не оправдывает.

– Ты ничего не обязана мне объяснять.

– Но я все-таки объясню, – возразила Инна. – Мне нужно. Это было около четырех… – Она вспомнила, что еще один год прошел, не замеченный ею, и поправилась: – Пяти лет назад. У Натуси с Димой все только начиналось, а у меня с… одним очень дорогим для меня человеком как раз закончилось. – Инна сделала глоток из бокала и поморщилась: напиток вдруг показался ей противным. – Очень плохо закончилось. Мы любили друг друга по-настоящему, а я все испортила. Только я виновата. Как правильно сказал Дима, я сделала аборт, а Игорь был против. Он уговаривал меня не делать, предлагал пожениться, но мне казалось нелепым рожать так рано. У меня только-только начался карьерный подъем, «Эра» была для меня всем, я мечтала… – Инна махнула рукой, прервала сама себя. – Не важно. Глупость какая-то. В общем, я не послушала Игоря и сделала аборт.

В горле стоял ком. Говорить было трудно, но Инна сделала усилие над собой и закончила:

– Потом я узнала, что детей у меня больше не будет. Никому об этом не говорила, никогда – тебе первому. Понятия не имею, откуда Дима узнал. Тому, что Натуся скоро родит, я не завидовала. Она всегда мечтала о большой семье, мне же хотелось другого. А может, я боялась стать плохой матерью: как-то прочитала, что люди, выросшие в детдомах, не способны создать нормальную семью. Хотя, наверное, это чушь.

– Инна, не мне… – Володя хотел сказать что-то и взял ее за руку, но она выдернула ладонь из его руки:

– Погоди, дай договорить. Я после расставания с Игорем долго не могла прийти в себя. Старалась держаться, не подавать виду, но меня разрывало изнутри. С Димой все у нас так по-дурацки вышло… – Она опустила голову. – На даче были у его родителей. Август жаркий выдался, прямо как на юге. Мне не спалось, купаться пошла ночью, а он тоже был возле речки. Вечерний клев. Он рыбак заядлый. И вот мы с ним сидели, разговаривали, пиво пили. Меня как-то развезло, я ему про Игоря рассказывать начала. Господи, даже вспоминать тошно, пошлость какая-то. – Она допила джин. – Сказала бы, бес попутал, но я в такие вещи не верю. Все бесы – внутри нас. Вот и мой выполз откуда-то с самого дна. В общем, мы наутро и сами поверить не могли, как такое случилось. Ты сказать что-то хотел, я тебя перебила. Что?

– Не мне тебя судить. Я не святой, тоже делал всякое… И не так уж ужасен твой поступок, между нами говоря. Ты же не пыталась увести его у лучшей подруги, в отношения влезть. Это что-то вроде несчастного случая, и ты сама себя сто раз наказала. У каждого найдется то, о чем хочется забыть.

– Просто мой позор почему-то вылез наружу. Спасибо за утешение.

– Да не утешаю я тебя! – досадливо проговорил Володя. – Просто ни к чему сейчас эти самобичевания. Тебе и без того плохо. Нельзя бить лежачего, а ты сама себя готова до смерти запинать.

Вернувшись домой, они сразу взялись искать Старые Поляны.

Быстро выяснилось, что в Татарстане населенного пункта с таким названием нет, и тогда Володя расширил поиск.

Инна напряженно следила за его действиями. По названию «Старые Поляны» чего только не вылезало: от Ясной Поляны до Старой Станицы. Володя листал одну страницу за другой, пока, наконец, не наткнулся на сайт «Топ-10 мертвых городов России». Там, рядом с другими заброшенными городами, и отыскались Старые Поляны.

Инна с Володей молча переглянулись, и он щелкнул мышкой на название города, чтобы прочесть о нем подробнее.

Как выяснилось, городок, расположенный на границе Башкирии и Южного Урала, вырос из небольшой деревеньки. Активно строиться он стал в тридцатые, когда рядом со Старыми Полянами нашли месторождение полиметаллических руд. К 1980 году население городка достигало двенадцати тысяч человек, и жизнь здесь текла вполне размеренно. Умирать, как и многие другие российские города, Старые Поляны начали в девяностых. Добыча становилась нерентабельной, месторождение постепенно иссякало, производство сворачивалось, люди уезжали в поисках работы.

Сейчас, по всей видимости, город дышал на ладан. Поэтому там было столь малолюдно, подумалось Инне.

– Статья была написана в 2014-м. Возможно, сейчас дела обстоят еще хуже, – сказал Володя. – Но, как я понимаю, люди там еще живут. Так что город не вполне «мертвый», как тут написано.

– Угу, – отозвалась Инна, размышляя, как она могла там очутиться и почему именно в этом месте. В том, что она побывала в Старых Полянах, сомнений не было: к статье прилагалась фотография, и Инна безошибочно узнала улицу Жукова, которая упиралась в школу.

– Как тебя могло занести туда? От Казани до Старых Полян больше семи сотен километров. Это часов десять на автобусе, наверное. Неужели ты умудрилась проспать…

Этот вопрос почему-то напугал Инну, и она поспешно перебила Володю:

– А еще что-нибудь там есть об этом городе? На других сайтах?

– Поищу, – пообещал Володя и попросил Инну сварить ему кофе.

Спустя полчаса он сдался. Больше никакой информации о Старых Полянах не было. Никто из составителей всевозможных «топов» не включал в свои списки этот городок. Википедия молчала. Сайты с перечнями городов России обходили Старые Поляны стороной.

– Зато я понял, как туда добраться. Сначала надо ехать до Уфы. Оттуда – уже в Поляны. Дорогу «Гугл» прокладывает.

Они перешли на кухню. Инна достала творожный пирог, который испекла вчера. От него осталась еще добрая половина. Голова немного побаливала: видимо, было легкое похмелье. У нее даже от малого количества спиртного болела голова. Как это люди пьют и не мучаются? Тот же Володя.

– Что ты обо всем этом думаешь?

– Не знаю. Это настолько странно, – Инна поежилась, – и страшно. Сначала я думала, что города такого нет, но теперь знаю, что город вполне реален. Мне нужно поехать туда.

– Это может быть опасно. Если все это время тебя там держали… Кто были эти люди? Зачем ты им понадобилась?

– Сидя тут, я не смогу это выяснить. И помочь Гарику не смогу, а я же ему обещала. Одному богу известно, что с ним там делает этот отморозок.

– Одной ехать нельзя.

– Полиция мне не поможет, сам понимаешь. Что я им скажу? Бесполезно пытаться.

– Я не о полиции. – Володя улыбнулся одними губами, продолжая смотреть на Инну. Она поняла, что он нервничает. – Помощь тебе пытаюсь предложить, если ты еще не поняла. Можем отправиться вместе.

– Зачем тебе это? – вырвалось у нее. – Тащиться черт-те куда… Туда ехать полсуток! А в городишке этом, сам говоришь, опасно, что там делать – непонятно. У тебя нормальная жизнь, любимая работа, все наладилось. Ты жил себе и жил, так почему…

Не отвечая, Володя перегнулся через стол и поцеловал Инну. От неожиданности она не успела отстраниться, а когда сообразила, что происходит, было уже поздно: оказывается, она уже отвечала на Володин поцелуй.

Стол их больше не разделял: они вдруг оказались на ногах и стояли теперь, тесно прижавшись друг к другу. Поцелуй все длился и длился, и голова кружилась, и по телу волной разливался давно забытый сладкий жар.

– Что мы делаем? – прошептала она, задыхаясь.

– Целуемся, – пробормотал он.

Инна обвила его шею руками, словно боясь, что Володя отпустит ее от себя. Напрасно боялась: он обнимал Инну крепко, но бережно, как самое драгоценное сокровище, и не намерен был разжимать рук.

Глава 12

Около двух часов ночи Инна встала попить воды. Володя спал, лежа на спине, и не услышал, как она поднялась с дивана.

В комнате было довольно светло: по полу протянулась дорожка белого света. Сначала Инна подумала, что это свет фонаря, но потом вспомнила, что квартира находится на пятом этаже. Какой фонарь? Она подошла к окну и увидела огромную, круглую, как апельсин, луну, которая беззастенчиво заглядывала в комнату.

Инна не любила полнолуние, чувствовала в такие ночи иррациональное, но вполне явственное беспокойство, никак не связанное с тем, что происходило в ее жизни.

В кухне Инна задержалась: присела на табурет возле стола, задумалась.

С мужчиной она не была пять лет, с того самого дня, как у них с Димой случилось то позорное происшествие. После Игоря, думала Инна, она вообще ни с кем никогда не сможет лечь в постель, никому не позволит дотронуться до себя.

Думала – и ошибалась.

Все же человек не может быть всегда один – это противоестественно. И дело даже не в физиологических потребностях, хотя и они, конечно, есть. Нужно соединяться с кем-то, кто тебе духовно близок, только так можно ощутить себя полным, цельным, необделенным.

Что она чувствовала к Володе?

Инна прислушалась к своим ощущениям. Конечно, не было в ее сердце той безумной, жгучей, невыносимо-прекрасной любви, того буйства чувств и эмоций, которые она испытывала к Игорю. Но, наверное, такое можно испытать лишь раз в жизни. Все последующие отношения будут иными, и это даже хорошо.

Ее чувство к Володе было спокойным: не пламя до небес, но тихий свет костра в ночи, возле которого греется и отдыхает усталый путник. Любовь ли это? Говорить о таком было еще слишком рано. Возможно, это начало чего-то доброго и прекрасного, а может – всего лишь встреча двух одиночеств, когда один человек помогает другому выжить.

Инна не знала, что чувствует к ней Володя, они не говорили об этом. Сама она ощущала глубокую симпатию, благодарность, интерес. Володя нравился Инне, с ним было легко, свободно и хорошо в постели, а это уже немало.

Ей подумалось, что Володя, несмотря на то что знакомы они всего пару недель, знает о ней гораздо больше, чем Игорь, с которым они жили вместе, зачали и потеряли ребенка.

Минутная стрелка ползла вперед, приближая три часа ночи. Самое мутное, тяжелое время. Время самоубийц и мучеников.

Нечего тут сидеть. Инна пошла обратно к Володе, но не дойдя, сама не зная зачем, решила заглянуть в свою комнату. Что-то словно подтолкнуло ее, и она не стала противиться.

Открыв дверь, девушка увидела на столе пятно света. Окна этой комнаты выходили на другую сторону, луна сюда не заглядывала, так что здесь было темнее.

Инна подошла к столу, не понимая, что там может светиться, а приблизившись, поняла: на столе лежал телефон. Экран почему-то горел – на нем зависла фотография.

Инна взяла телефон в руку и принялась разглядывать снимок, точно зная, что никаких фотографий там быть не может: она ничего еще не успела снять, а единственный человек, который мог ей что-то прислать – Володя, – тоже ничего не отправлял.

И все же фотография диковинным образом оказалась в ее телефоне. Да не просто фотография: Инна сразу узнала Старые Поляны. Перед ней была скамейка на вокзале, поодаль стояли ларьки с ширпотребом.

Лавка не пустовала – на ней сидела Инна. Обхватив себя руками за локти, она, судя по всему, размышляла, что делать дальше. Брови нахмурены, выражение лица задумчивое, озадаченное и вместе с тем сердитое. Инна была одна – пышнотелой продавщицы рядом еще не было.

Снимок был четкий и яркий, сделанный с близкого расстояния.

«Но меня никто не фотографировал», – подумала Инна.

Она бы точно заметила, если бы кто-то стоял и снимал ее! И тут же ей пришло в голову, что снимать никто и не мог: там, где стоял предполагаемый фотограф, было большое открытое пространство, в той стороне находилась дорога, которая вела в Старые Поляны. Спрятаться там, сфотографировать, оставаясь незамеченным, было невозможно!

Никто не снимал ее, никто не мог стоять там, откуда сделана фотография, – и все же вот он, снимок, неизвестно каким образом оказавшийся в телефоне, номера которого никто не знает.

Инна смотрела на себя, запечатленную неизвестным фотографом, и думала, что видит перед собой доказательство того, во что никогда не верила. Чего-то потустороннего, не поддающегося законам физики и логики.

«С этими Старыми Полянами что-то не так», – подумала Инна, чувствуя, как тело ее застыло, одеревенело, сделалось чужим.

Кажется, в комнате стало холоднее, хотя еще секунду назад было душно. Инна дрожала от страха и холода в тонкой футболке, не в силах отвести взгляда от экрана телефона.

– Ты чего здесь? – раздался за спиной сонный Володин голос.

Экран тут же погас, и комната погрузилась во мрак.

– Пошла воды попить, а потом сюда заглянула.

Володя щелкнул выключателем, зажглась лампа под потолком.

– Что там? – Он кивнул на телефон в ее руке. – Опять позвонил кто-то?

Инна покачала головой.

– Я вошла и увидела, что экран горит. Смотрю, а там – вот.

Она протянула ему телефон. Володя нажал на кнопочку на задней панели, и мобильный ожил. Девушка с замирающим сердцем следила за лицом Володи, ожидая его реакции.

Он оторвался от экрана и посмотрел на Инну:

– Что не так?

– Ты не видишь? Там же фотография.

Володя не отводил взгляда от Инны.

– Нет никакой фотографии. Только заставка с розами. Может, в галерее посмотреть?

Инна подошла к Володе, взглянула на телефон в его руках. Он был прав – только заставка. Снимок, который так ее напугал, таинственным образом исчез. Собственно, в глубине души она так и думала: он не предназначался для чужих глаз. Только Инна должна была его видеть.

– Не найдется ничего в галерее. Как и звонок тот, ночной, никакой оператор бы не зафиксировал. Все, что связано со Старыми Полянами, сплошная чертовщина.

– Что было на фото? – спросил Володя.

– Я сама. Сижу на лавочке на въезде в этот дрянной городишко. Точно знаю, что никто меня не фотографировал, иначе я бы заметила. И прислать тоже никто не мог, как и позвонить. А вот и прислали, и позвонили.

Они помолчали. Потом Володя сказал:

– Пошли спать. Ты вся дрожишь, замерзла.

Позже, лежа в постели с открытыми глазами и глядя в темноту, слушая дыхание Володи, Инна приняла решение. Непростое, но, кажется, единственно верное. В Старые Поляны она отправится одна. Кто-то ждет там ее – только ее одну. Володе в этом месте делать нечего.

Все тайные знаки были адресованы ей. Он, даже если приедет, ничего не увидит.

Да, в Старых Полянах опасно, Володя прав. Тем более Инна должна поехать одна! Незачем подвергать опасности человека, который стал для нее близким.

Володя, конечно, ни за что не согласится отпустить ее. С вечера договорились, что в понедельник он поедет по рабочим делам: у него должно было состояться несколько встреч, намечался большой и, кажется, весьма денежный проект. А во вторник они собирались отправиться в путь. Придется изменить планы, не посвящая в это Володю.

Воскресенье пролетело незаметно. Инна с Володей старались не говорить о предстоящей поездке и просто радовались жизни, все лучше узнавая друг друга. То и дело в голову закрадывалась мысль о том, чтобы бросить бессмысленные поиски, забыть о Старых Полянах и связанном с ними происшествии. Да, Инна многое потеряла, но и обрела тоже!

И все же ей было ясно, что это пустые надежды. Она была вовлечена в какую-то игру, находилась в центре странных событий, и просто так оставить все это не получится. Ей не позволят.

Под вечер Инна сложила в сумку вещи, которые планировала взять в поездку – немного, лишь самое необходимое.

Володя удивился: ведь и завтра успеется, но она отговорилась тем, что не привыкла откладывать на потом и делать что-то в последний момент.

Утром, едва Володя уехал на встречу, она подхватила сумку и оставила на кухонном столе записку:

«Дорогой Володя! Пожалуйста, не сердись, что я вот так уехала. Но ведь если бы я сказала, ты бы меня не отпустил. А я точно знаю, что мне нужно ехать одной! Не должна я тебя в это впутывать, что-то мне подсказывает, что нужно ехать без тебя.

Извини за сумбур, я тороплюсь. Прости, я вынуждена была взять у тебя немного денег. Боюсь, вдруг возникнут непредвиденные расходы, а моих денег не хватит. Я верну обязательно!

Не волнуйся за меня. Я доберусь до Уфы, заказала вчера билет на автобус. Там на месте сориентируюсь, доберусь.

Пожалуйста, не глупи и не рвись за мной, очень тебя прошу. Телефон я взяла, будем на связи!

Делай спокойно свои дела, я знаю, как важен для тебя этот новый проект. Если что-то пойдет не так, даю слово, я расскажу тебе сразу!

Ты прекрасный человек. Стоило потерять все, чтобы познакомиться с тобой. Это не пустые слова. Сегодня утром, когда мы сидели в кухне за столом, я смотрела на тебя и думала о том, что счастлива. Со мной такого не было давно. Настолько давно, что я не уверена даже, что когда-то вообще было.

Целую. Инна».

Вечером, когда Володя вернется и обнаружит, что она сбежала, Инна уже будет на полпути к Уфе. Доберется она вечером, около семи, так что ехать сразу в Старые Поляны и думать нечего. Поэтому Инна забронировала номер в недорогом хостеле, решив с самого утра двинуться в Старые Поляны.

Звонок Володи застал ее в автобусе, который успел отъехать от Казани уже на триста километров.

– Что это за фокусы? – сердито спросил он вместо приветствия.

– Твои встречи прошли хорошо?

– Нормально они прошли, ты мне зубы не заговаривай. Где ты?

– Скоро буду в Уфе. Володя, я…

– Ты можешь внятно объяснить, какого черта тебя понесло туда одну? Мы же обо всем договорились!

– Володечка, ты очень хороший человек, – ответила Инна и поморщилась, устыдившись банальности этой заезженной фразы. – Я знаю, каких трудов тебе стоило наладить свою жизнь, сейчас у тебя важный проект, и я не хочу… не могу допустить, чтобы ты ринулся решать мои проблемы.

– Неужели ты думаешь, что я сумею просто сидеть и ждать?

– Пожалуйста, пойми меня! Старые Поляны – это мое дело. Я сама должна справиться. Буду держать тебя в курсе. Если что – приедешь.

Володя помолчал, собираясь с мыслями.

– Правильно я понимаю: уговорить тебя дождаться моего приезда в Уфе не получится?

– Не получится.

– Ты даешь слово, что будешь звонить, не станешь отключать телефон?

– Само собой.

– Инна, ты хоть понимаешь, как дорога мне?

Она улыбнулась:

– Дороже тебя и у меня никого нет. Не волнуйся. Все будет хорошо. Я же и вправду самостоятельная бойкая дамочка, правильно твоя мать говорила.

Они поболтали еще немного, а потом связь стала пропадать – сигнал был слабый. Инна поспешно попрощалась с Володей.

Убирая сотовый, она вспомнила, что в Старых Полянах ужасная связь. Так что вполне может быть, что ей не удастся поговорить с Володей, когда захочется или возникнет необходимость. С другой стороны, есть ведь городской телефон.

Решив не беспокоиться об этом заранее, чтобы не нагнетать обстановку, не пугать себя понапрасну, Инна подумала, что будет решать проблемы по мере их поступления.

«Ты хоть понимаешь, как дорога мне?» – вспомнилось ей, и девушка улыбнулась. Возможно, личное счастье, которое позабыло дорогу к ее порогу, все-таки отыскалось.

Глава 13

Кажется, удача была на ее стороне: пока все шло как по маслу.

Во время автобусной поездки Инна устала, ехать пришлось долго, но в салоне было не жарко, и никто не донимал ее разговорами, не беспокоил. Так что жаловаться нечего.

До хостела Инна добралась быстро и без проблем, он и в самом деле находился неподалеку от автовокзала. В последние годы, когда приходилось куда-то ездить, она обычно останавливалась в гостиницах, причем недешевых, но и в хостеле оказалось вполне комфортно.

Большой коридор с книжными полками, общая кухня, комната для глажки и сушки белья – все было идеально чистое, по-домашнему уютное. Комната, в которой остановилась Инна, оказалась просторной, светлой, обставленной новой мебелью. Кровать была застелена свежим бельем, постояльцам полагались одноразовые домашние тапочки и банные халаты.

Ванная, правда, была рассчитана на две комнаты, но вторая пустовала, так что и в этом повезло. Да и вообще народу было мало: на кухне, куда Инна вышла выпить чаю и перекусить чего-нибудь на ужин, никого не было.

Она сделала себе бутерброды и салат, заварила чаю и почти уже закончила трапезу, когда появилась хозяйка. Высокая, дородная и улыбчивая, она производила приятное впечатление, и Инна решила спросить, как добраться до Старых Полян.

– Не знаю, где это, – с сожалением протянула хозяйка. – Никогда не слышала. Это город такой?

– Скорее, городишко. Будем надеяться, таксист знает адрес.

– Мы сотрудничаем со службой, которая занимается перевозками, для наших клиентов у них большие скидки. На такси дороже выйдет. Хотите, закажем для вас машину?

Разумеется, Инна с радостью согласилась.

Хозяйка немедленно достала телефон, вызвонила какого-то Рашида, и этот Рашид согласился отвезти клиентку куда угодно.

– Комната за вами до четырнадцати, – напомнила хозяйка. – Во сколько поедете?

Поразмыслив, Инна попросила машину к половине девятого. Если верить Гугл-картам, часа через полтора-два они будут в Старых Полянах.

– Что ты будешь там делать? – спросил Володя, когда Инна, оказавшись уже в своей комнате, рассказывала ему обо всем этом.

– На месте сориентируюсь. Поговорю с теми торговками. Учителя найду, с ним пообщаюсь. Надо собрать побольше информации.

Позже, уже лежа в постели и пытаясь заснуть, Инна поймала себя на мысли, что ей не терпится приехать в Старые Поляны. То, что она останется один на один с проблемой, ничуть не пугало – так было всегда, сколько она себя помнила. Хуже всего – неведение, в ее биографии и без того хватало белых пятен. В Старых Полянах точно были – должны быть! – ответы на вопрос, где она провела минувший год. И она получит эти ответы во что бы то ни стало.

Утром, наскоро позавтракав и приведя себя в порядок, Инна сдала ключи от комнаты, попрощалась с гостеприимной хозяйкой и вышла к подъезду ждать машину. Перед уходом бросила взгляд в зеркало и осталась довольна увиденным.

В последнее время она сильно похудела. Длинные темные волосы, которые девушка никогда не красила, потускнели, а в глазах появилось затравленное выражение (неудивительно после всего случившегося!).

Но сейчас Инна выглядела собранной, решительной, и эта уверенность осветила ее облик внутренним огнем. На скулах проступил румянец, взгляд снова засиял. У Инны были красивые глаза – зеленые, большие, а ресницы длинные и черные, даже красить не нужно. Да и вообще косметикой она не злоупотребляла: и без того ее внешность была достаточно яркой и выразительной.

Девушка по привычке подумала, что же делать с родинкой на подбородке. Крупная, коричневая, она не портила ее внешности, но была выпуклой, так что Инна постоянно боялась задеть ее, а ведь это очень опасно. Доктор предлагал удалить родинку, хотя и предупреждал, что останется небольшой шрамик. Операцию следовало делать в прохладное время года, и каждый раз Инна говорила себе: этой осенью или зимой точно удалю! Только отчего-то не решалась и сама не могла понять, что ее удерживает. В этот раз, глядя на себя в зеркало, она тоже пообещала себе осенью сходить к врачу.

Синяя «Тойота» приехала за Инной в восемь двадцать пять. Водитель, тот самый Рашид, оказался мужчиной лет пятидесяти. Казалось, он весь состоит из острых углов и прямых линий. Черные волосы торчали, как зубочистки, лицо было треугольное, сужающееся книзу, сплошь покрытое глубокими, как канавы, морщинами, о лопатки и ключицы можно было порезаться.

– Против музыки не возражаете? Или в тишине поедем?

– Можно и под музыку, только не очень громкую.

Заиграло что-то иностранное, мелодичное. Рашид водил аккуратно, никого не подрезал, не обгонял, но при этом продвигались они быстро, не застревая на светофорах и не стоя в пробках.

Когда выехали из города, водитель прибавил скорость.

– Вы там раньше бывали? В Старых Полянах?

Рашид покачал головой:

– В Новых бывал, это ближе к трассе. А там не доводилось.

– Там совсем мало народу?

Водитель посмотрел на Инну.

– Понятия не имею, живет там хоть кто-то или нет. В конце 90-х или в начале 2000-х все разбежались. А вы сами зачем туда? Ученая, наверное?

Мужчина спрашивал вполне доброжелательно, вежливо, но в словах его чувствовался какой-то подтекст.

– Почему ученая? Я… – Инна запнулась, не зная, как определить свой профессиональный статус. – Я журналистка.

– А, ну ясно. Статью делать будете. А я еще думал, почему не пишут про это место? Про Пермскую же зону пишут!

Инна окончательно запуталась. Пермская зона? Там, кажется, какие-то аномальные явления происходят.

– Вы хотите сказать, что Старые Поляны – не совсем обычное место?

– Я бы сказал, совсем не обычное! – хохотнул Рашид, довольно ловко переставив слова местами.

Он убавил громкость радио, видимо, приготовившись к долгому разговору. Не сказать, чтобы Инне так уж хотелось с ним беседовать, но информация лишней не бывает.

– Что в нем особенного?

– Раньше там поселение было. Колдуны жили.

– Кто?

«Зачем я слушаю эту чушь?»

– Колдуны и ведьмы, – невозмутимо повторил Рашид. – Ни с кем не якшались, закрыто жили. Нормальные люди тоже их сторонились. А потом революция, коллективизация, индустриализация – сами понимаете, какое время было. Нашли в тех местах ископаемые какие-то полезные, решили строить предприятие.

– Так ведь и построили, – сказала Инна, вспомнив слова учителя, Павла Ивановича, и статью в Интернете.

– Да, но не сразу. Строить решено было как раз там, где их деревня стояла. Сначала колдунов уговаривали, те ни в какую. Говорили, что город тут построят, снесут старые дома, новые квартиры всем дадут – нет, никак. Не дают строить, и все тут!

Рашид достал из бардачка сигареты.

– Не возражаете?

– Курите.

Сама Инна дымила много лет, но бросила легко. Стойкой зависимости, к счастью, не выработалось, и на курящих она смотрела без зависти.

Машина ехала по открытой местности: справа – поле, слева – то же самое. Унылый пейзаж, но далеко впереди маячили синеватые тени. Там начинались Уральские горы или какое-то предгорье, Инна была не сильна в географии. Где-то в той стороне, затерянные среди лесов, ждали ее Старые Поляны. Как выяснилось, родина колдунов.

– А потом? – спросила Инна.

Рашид затянулся, выдохнул дым в окошко.

– А что потом? С властью не поспоришь, даже если на метле умеешь летать! Не мытьем, так катаньем.

– А колдуны куда делись? Смирились?

– Пропали. Все как один. Пришли строители – нету никого. Дома пустые.

– Переселились, наверное.

– В том-то и дело, что нет! – азартно воскликнул Рашид, щелчком отправляя сигарету в окно. – С вечера были, утром – испарились. Ни строители, ни чекисты или кто там из властей ничего не видели. Люди погудели, посудачили, а потом взялись строить. Баба, как говорится, с возу, кобыле легче. Ушли и ушли, не больно они там и нужны были, колдуны-то. Построили завод, дома, школу, больницу – в общем, городок появился.

– И никто больше колдунов не видел?

Рашид покачал головой – нет.

– Но жизнь в Старых Полянах плохая была. Мне брат рассказывал, у него первая жена-покойница из Новых Полян. Говорит, никому там жизни не было. Дурное место, проклятое. Люди мерли как мухи. Ругались что ни день, ссорились до кулаков. Дети часто уродами рождались. То пожары, то драки, то убийства… Кладбище там, говорят, больше, чем сам город, было. А от водки сколько народу перемерло!

– Вот потому и с детьми такое случалось, и драки, – вставила Инна.

– Везде пьют, а так не лютуют, – не вполне логично ответил Рашид. – Короче говоря, паршивый был городишко. Вот и стал постепенно загнивать. Жители разбегались, как тараканы, кто куда…

– Так предприятие закрыли, работы не было, что им оставалось?

– Ты телегу впереди лошади запрягаешь! – перешел на «ты» Рашид, но Инна этого не заметила. – Оно бы, может, поскрипело еще какое-то время худо-бедно. А закрыть пришлось, потому что работать некому стало.

Выговорившись, Рашид замолчал и снова закурил, уже не спрашивая разрешения.

Инна обдумывала его слова, но ничего путного в голову не приходило. Что деревню какую-то с лица земли стерли, так это в нашей стране обычное дело. Что народ в мелких провинциальных городках пьет повально и от водки дуреет, тоже ничего нового.

И все же ей было сильно не по себе. В рассказе Рашида (скорее всего, наполовину выдуманном) было что-то тревожное, зловещее. Она ведь и сама почувствовала, что атмосфера в Старых Полянах нехорошая, а если вспомнить о том, что произошло там с ней самой…

– …не боитесь? – Оказывается, Рашид обращался к ней, снова вернувшись к церемонному «вы».

– Я ненадолго, – ответила Инна и неизвестно для чего соврала: – За мной туда жених приедет.

– Жених – это хорошо, – одобрительно проговорил Рашид, а спустя пару секунд прибавил: – Только второй раз оттуда вряд ли выберешься. Город мертвецов не отпустит.

Инне показалось, что в нее плеснули ледяной водой.

– Как вы сказали?

Рашид тоже повернулся к ней:

– Жених, говорю, дело хорошее.

– Не про это! Дальше вы что сказали? Про второй раз? И про город?

– Ничего не говорил. Вам послышалось! – Его недоумение казалось искренним, и Инна поняла, что больше ничего от Рашида не добьется.

Остаток пути ехали молча. Инна пыталась отойти от пережитого и придумать логичное объяснение («Послышалось, сказали же тебе! Куда уж логичнее!»). Водитель изредка косился на нее, но тоже ничего не говорил.

Они свернули с шоссе на проселок. На повороте в землю был врыт покосившийся указатель: «Старые Поляны 30 км». Да уж, подумалось Инне, пешком бы она по такой жаре оттуда не дошла.

Зазвонил телефон. Инна пару минут поговорила с Володей, сказала, что скоро будет на месте, и обещала перезвонить. Она чувствовала, что Володя волнуется за нее, сердится на себя, что не смог ее остановить, и его беспокойство грело душу. Приятно сознавать, что в мире есть человек, которому ты небезразличен.

С того момента, как автомобиль свернул на проселочную колею, вдоль дороги больше не было видно ни одного дома, ни одной фермы. Сама дорога – серая, разбитая, заросла травой. По обеим сторонам ее торчали лопухи угрожающих размеров и росли полевые цветы. Машины тут, похоже, ездили нечасто.

Автомобиль трясло на кочках, в окна залетали насекомые, и Инна попросила водителя закрыть окна.

– Кондиционер не работает, – виновато проговорил Рашид. – Спечемся.

Он оказался прав. Уж лучше мошки и пыль, чем тепловой удар. Окна снова открыли.

– Сколько еще осталось? – спросила Инна.

– Десять километров. Еще немного, и на месте.

По мере приближения к Старым Полянам дорога становилась все хуже, сужалась, теряясь среди лугов. Как тут автобус проезжает?

В этот момент раздался резкий хлопок, похожий на выстрел, и машину стало заносить.

Инна закричала, Рашид заматерился, но не растерялся, вывернул руль влево и нажал на тормоз. Иномарка ткнулась носом в высокую траву и замерла.

– Это что было? – дрожащим голосом проговорила Инна.

– Колесо проколол. Камни одни, мать их за ногу.

Рашид вылез из машины, Инна следом. Чуть впереди виднелся перекресток.

– Запаска есть?

– А то как же. Сейчас поменяем.

«Пока он будет возиться, я тут сварюсь», – подумала Инна и замахала руками, пытаясь отогнать назойливых насекомых.

– Долго еще до Старых Полян?

– Километра три-четыре, – отозвался Рашид.

– Я пешком пройдусь, – решила Инна.

Водитель не стал ее останавливать. Она поняла, что ему не хочется ехать в городок, поэтому он с облегчением принял у нее плату за проезд и пожелал счастливого пути.

Инна перекинула сумку через плечо, как почтальон, и бодро зашагала вперед. Перекресток оказался никаким не перекрестьем дорог: перпендикулярно дороге, влево и вправо, шли два коротких тупичка, враставших в траву. Развернуться Рашиду будет где. Колесо, словно нарочно, лопнуло именно тут, чтобы ему удобнее было сделать это и уехать.

Оставить ее одну. И эти его слова… Сказал Рашид что-то или нет?

Инна подумала, что ей хочется услышать голос Володи. Она достала телефон и увидела, что связи нет. Более того, батарея которую она зарядила до ста процентов сегодня утром, разряжена больше чем наполовину.

«Дурное место, проклятое, – всплыли в памяти слова Рашида. – Город мертвецов не отпустит».

Захотелось бежать отсюда сломя голову.

Но вместо этого Инна прибавила шагу.

Глава 14

Через некоторое время впереди показался поворот, после которого дорога стала гораздо шире. Инна шагала по обочине, хотя могла бы идти и посередине: ни одна машина не обогнала ее, ни одна не попалась навстречу.

Инна прошла еще немного и теперь уже ясно видела: места эти ей знакомы. Она уже была здесь, шла по этой дороге – только в обратную сторону, когда пыталась выбраться из Старых Полян. Ее охватил странный азарт: не чувствуя ни усталости, ни зноя, она почти бежала вперед. Вскоре впереди показались очертания города. Здания, крыши домов – все было именно так, как ей и запомнилось.

Спустя некоторое время Инна приблизилась к круглому пятачку, на котором разворачивались автобусы. Правда, никаких автобусов сейчас не было, да и вообще никаких автомобилей.

На остановочной площадке – тоже никого: в тени чахлых деревьев не сидели граждане и гражданки с баулами, возле киосков не толпился народ, желающий купить воды или сигарет. Впрочем, тогда ведь тоже никакого оживления не наблюдалось.

Инна замедлила шаг и осмотрелась по сторонам.

Все здесь было так, как и в прошлый раз, словно она и не уезжала никуда. Переполненная урна, мусор, пыль. Обрывок газеты вяло шевелился на ветру, словно крылья уродливой бабочки. Стояла тишина, которую нарушали лишь свист и треск каких-то насекомых, что доносился со стороны луга. Может, это кузнечики?

Двери ларьков были закрыты, на одной даже висел амбарный замок. На крыльце кафе стояло пластиковое ведро: наверное, уборщица вымыла пол или собиралась это сделать.

Инна хотела пойти в ту сторону: надо бы позвонить Володе с городского телефона, но тут взгляд ее упал на лавочку, и она ахнула от неожиданности.

Секунду назад скамья была пуста – Инна готова была дать голову на отсечение, что никого, кроме нее, на остановке нет. Однако теперь на лавочке сидела женщина. Да не просто какая-то женщина – та самая, которую Инна видела на автовокзале!

– А я вас в Казани искала, – растерянно проговорила Инна, не зная, как реагировать на ее появление. – Вы как тут оказались?

Старуха была такой же растрепанной, на ней было все то же длинное платье, и та же объемная клетчатая сумка притулилась рядом. Она смотрела на Инну безо всякого выражения.

– Вы местная? Как вас зовут?

Женщина усмехнулась и похлопала ладонью по скамейке – мол, присаживайся. Инна послушно подошла, хотела сесть с краешка, прикоснулась к спинке, но брезгливо отдернула руку: лавка почернела от грязи.

– Лучше постою.

– Не бойся, не укушу я тебя, – усмехнулась старуха.

– Я не боюсь, – с вызовом ответила девушка. – Тут грязища просто.

– Ты меня искала? Что хотела узнать?

А правда, что? Почему-то Инна никак не могла сформулировать ответ.

– Кто вы такая?

Ее собеседница качнула головой:

– Хранитель.

«Она точно не в себе».

– Хранитель чего? Что вы охраняете?

– Тебе же рассказали в дороге. Это особое место.

– Рассказали? Вы… Откуда вы…

– Не суетись, – тихо, но твердо проговорила старуха. – Время идет, мысли текут. Оглядись, походи тут. Ты поймешь. Раз вернулась – значит, путь снова открыт.

Инна смотрела на сумасшедшую во все глаза. На краткий миг ей показалось, что лицо старухи – вовсе и не лицо, а маска. Маска эта сделалась прозрачной, под ней проступило что-то белое, желеобразное, и стало понятно, что волосы – никакие не волосы, а тонкие светящиеся нити. Они извивались вокруг головы женщины, подобно змеям, плыли во внезапно загустевшем, безветренном воздухе, как щупальца медузы в морской воде.

Девушка резко отвернулась, зажмурилась. Прижав пальцы к вискам, постаралась сказать себе как можно тверже: «Мне показалось. Жара, стресс. Показалось, и все!»

Когда Инна открыла глаза и снова поглядела на старуху, собираясь сказать ей, чтобы она перестала нести чушь и говорить загадками, то так и замерла с раскрытым ртом. Старухи на лавке не было.

Инна попятилась от скамейки, осмотрела все кругом. Старуха как сквозь землю провалилась. Да что там пропала – ее будто и не было тут никогда! Девушка увидела на поверхности лавки следы от своих пальцев: она тронула скамейку, но присесть не решилась. А на том месте, где сидела старуха, поверхность была затянула покрывалом из пыли. Непохоже, что тут сидел человек.

«Нечисть какая-то», – подумала Инна, стараясь придумать разумное, рациональное объяснение всему, что только что произошло, но ничего подходящего в голову не приходило. А вкупе с прочими странностями все было совсем уж нехорошо.

«Может, плюнуть и уехать?»

Теперь ведь она знает, что через тридцать километров выйдет на федеральную трассу. Проголосует и скоро будет в Уфе. К ночи есть шанс оказаться дома, в Казани. Володя будет рад, да и она сама – тоже. Забыть, перестать копаться в этом темном деле, выбросить из памяти мрачный город и его странных обитателей. Выйти замуж, стать фрилансером, как Володя. Путешествовать, жить обычной жизнью, как раньше.

«Никогда твоя жизнь обычной не была. Ты даже не знаешь, откуда родом, кто твои отец и мать!» – прозвучал в голове голос старухи, которая называла себя Хранителем.

Прозвучал так громко, что Инне показалось, будто старуха вновь очутилась рядом и прокричала эти слова ей в ухо. Это словно послужило сигналом к действию: Инна сорвалась с места и почти бегом бросилась к кафе.

Выпить воды, позвонить Володе, увидеть нормальное человеческое лицо, пусть даже это будет сонная официантка.

Инна взбежала по ступенькам и рванула на себя дверь. К счастью, оказалось не заперто. Девушка обвела взглядом зал: те же столы, жалкое подобие барной стойки, занавески на квадратных немытых окнах, стулья, солонки и бутылки с кетчупом.

– Добрый день! Есть тут кто-то? – громко спросила Инна.

Никто не вышел на ее зов. Она почувствовала, что жажда становится нестерпимой. В горло словно напихали сухих колючек. Инна подошла к бару, но полки оказались пустыми. Холодильника нигде не было.

– Эй, в конце концов, может кто-то продать мне…

Взгляд упал на раковину в углу. Пить сырую воду из-под крана, конечно, негигиенично, но когда очень хочется, и из лужи попьешь.

Не теряя времени, Инна подошла к раковине и повернула кран.

«Не потечет», – вдруг с уверенностью подумала она.

И ошиблась. Кран чихнул и выплюнул прозрачную струйку. Инна сунула ладони под воду – какое же наслаждение! Она вымыла лицо и руки до самых локтей, ощущая живительную прохладу, смывая пот и дорожную пыль. А потом сложила ладони ковшиком и сделала несколько глотков.

«Все, жить можно!»

Инна еще немного поплескалась, а потом с некоторым сожалением завернула кран.

– Да объясни ты толком, Егор Савич!

Девушка подскочила на месте, словно ужаленная, и резко обернулась.

«Почему я не заметила, что кто-то вошел?» Это была первая мысль, пришедшая в голову еще до того, как Инна успела понять, на что она смотрит.

А когда поняла…

Не было больше никакого кафе. Вместо полутемного замызганного зала перед Инной была просторная комната: беленые стены, низковатый потолок, пестрые половики на полу из некрашеных досок. Грязноватая, но вполне современная раковина превратилась в допотопный рукомойник, возле которого висело полотенце.

Около невысокого окна стоял стол, за которым сидели двое мужчин. На первом была военная форма. На втором – белая рубашка (кажется, такие называются косоворотками) и серый костюм старомодного покроя. Брюки были заправлены в сапоги.

На столе перед мужчинами стояли грибы в мисочке, чугунок с вареной картошкой, тарелки с солеными огурцами, зеленым луком и белым, в розовых прожилках салом; лежал нарезанный толстыми ломтями хлеб, а еще высилась большая, наполовину пустая бутылка с мутноватой жидкостью.

Ладная молодая женщина с забранными под платок светлыми волосами поставила на стол блюдо с мясом.

– Кушайте, пожалуйста, – проговорила она.

– Спасибо, Рая, – ответил мужчина в штатском. – Ты иди пока.

– Если что понадобится, я в сенях буду, – сказала Рая.

Выходя из комнаты, она чуть не задела бедром застывшую возле рукомойника Инну, но не обратила на нее ровно никакого внимания.

– Извините, – тихо произнесла Инна.

Ей никто не ответил.

Мужчины говорили о чем-то, не глядя в ее сторону, не удивляясь тому, что возле них ниоткуда материализовалась какая-то девушка. Она медленно подошла к столу. Заглянула в лицо одному, другому. Одетый по-военному был подтянут, сух и гладко выбрит. Глаза у него были светлые, слегка навыкате, как у рыбы-телескопа, а губы такие узкие, что казалось, их и вовсе нет.

Второй мужчина был старше. Черты лица у него были мягкие, волосы редкие, словно приклеенные к черепу, и во всем облике сквозила неуверенность, даже робость. Кажется, он опасался своего собеседника, хотя и старался не подавать виду.

– Эй! – громко сказала Инна и помахала ладонью перед носом военного. Тот не отреагировал. – Вы меня не видите?

– Егор Савич, я тебя что-то не понимаю. Ты уважаемый человек, партия тебе доверила руководство стройкой. Объясни толком, как могло случиться, что ты второй месяц тут обретаешься со своими молодцами, а вместо стройки у вас – пшик! Даже котлована нет! А ведь ты не хуже меня знаешь, что роль строительства…

Инна сжала руку в кулак и шарахнула по столу. Точнее, ей показалось, что шарахнула, поскольку никакого звука от удара не было, и на мужчин, занятых разговором, ее выходка никакого впечатления не произвела.

– Как я тут оказалась? – беспомощно спросила Инна. – Кто вы такие?

– Так я ведь вам битый час пытаюсь растолковать! Никакого сладу с этими местными! Потому вас и вызвали.

– С Раей вы, кажется, неплохо поладили, – неожиданно язвительно проговорил военный и, кажется, попал в точку, потому что Егор Савич покраснел.

– Товарищ Рокотов! Рая, она же не из… Она с нами, в бригаде. Повариха.

– Да ладно тебе. Шучу я. Знаю, что не из местных.

Егор Савич облегченно вздохнул – кажется, обвинять его ни в чем не собирались, и затараторил:

– Мы как приехали, они на нас волками глядели, так и сейчас глядят. Хотели по домам расквартироваться, но… Пришлось в вагончиках. Этот дом чуть не силой отвоевали, потому что мне, как руководителю, и товарищу Семину, нашему…

– В курсе я, кто такой Семин, – перебил военный.

– Ну вот… – Егор Савич сбился и снова покраснел. – Может, по маленькой?

Военный кивнул, и Егор Савич резво разлил самогон по стаканам. Выпили, закусили. Инна наблюдала за всем этим, понимая, что невероятным образом попала в прошлое.

Нет еще на белом свете городка Старые Поляны, построенного вокруг предприятия по добыче полиметаллических руд. Есть лишь крохотная деревушка с несговорчивыми жителями.

Разговор между тем продолжался, и Инна прислушалась.

– Вот вы про котлован упомянули! – Глаза Егора Савича заблестели от выпитого. – А мы его что, разве не рыли?

Товарищ Рокотов слушал, по-бычьи наклонив голову. Отправив в рот кусок сала, он зажевал его луковой стрелкой.

– И что же?

– Закончили, сколько сил ушло! Утром приходим – как была ровная площадка, так и есть. Никакого котлована!

– А охранники куда смотрели? Неужели никто не охранял?

– Как же не охраняли! – вскричал Егор Савич. – Все как положено! Охранник спал. Но не просто, а… мы его еле в чувство привели.

– Пьян был? – Товарищ Рокотов покосился на бутылку.

– Не был он пьян, – буркнул Егор Савич. – Да и не в том дело! В толк не возьмем, как они могли закопать его всего за несколько часов, и безо всякой техники, если мы копали две недели! Мы во все глаза смотрели…

– Но не усмотрели. – Товарищ Рокотов налил, выпил, закусил.

Егор Савич смотрел на него со скрытым ожиданием.

– Да вы поймите! Мы ходили по домам, так и эдак уговаривали, убеждали, пугали. Один ответ: «Нам ваша власть не указ. Тут наша земля испокон веку. Уходите прочь».

Взгляд товарища Рокотова потяжелел. И без того узкие губы вовсе пропали с лица.

– Власть им, значит, не указ, стервецам? Не хотят по-хорошему?

– Что делать будем?

– Завтра всех соберем, еще раз поговорим.

– А если не захотят? Тогда что?

Входная дверь за спиной Инны хлопнула со страшной силой. Секунда – и свет вокруг померк. Пропала комната, сгинули двое мужчин. Девушка снова была в зале кафе, только за окнами было почти темно: летний день стремительно догорал.

Но даже в том скудном свете, который еще проникал в окна, Инна видела, что кафе теперь выглядит совсем иначе.

Глава 15

Стекла в окнах были выбиты. Столы – все, кроме одного, были перевернуты, тут и там валялись сломанные стулья. Разбитая люстра криво висела под потолком. Она чудом уцелела: потолок в некоторых местах зиял дырами. Раковина была разбита, пол провалился.

«Как я могла не заметить? Но ведь все тут было по-другому! И почему так быстро стемнело? Полудня не было, когда я вошла!»

Мысли крутились бешеным хороводом, и эту пляску прервал телефонный звонок. Инна сунула руку в карман, собираясь вытащить сотовый, но тут же поняла, что звонит не мобильник.

На единственном из стоявших нормально столов настойчиво дребезжал телефонный аппарат. Кажется, тот самый, с которого она звонила Натусе, дисковый, бордового цвета.

Не успев задуматься о том, как в разгромленном помещении мог сохраниться нетронутым телефон на столе, Инна подошла и сняла трубку.

Когда подносила ее к уху, ей подумалось, что несколько мгновений назад, когда она осматривала комнату, никакого телефона на столе не было!

Или все-таки был?..

– Алло, – проговорила Инна, со страхом ожидая, кто ей ответит.

Да и ей ли звонили?

Но, как тут же выяснилось, звонили именно ей.

– Инна! Ты меня слышишь? – прокричал Володя.

Она сглотнула и с трудом ответила, что слышит.

– Разъединили! Я волновался, слава богу, ты взяла трубку! Сотовый, похоже, не ловит?

– Не ловит, – эхом отозвалась Инна, переваривая его слова.

– Так вот, я против! Что за глупости? Ты сказала, что хочешь…

– Против чего? – механически спросила она и перебила сама себя: – Погоди, как ты узнал этот номер? С чего взял, что я буду тут?

На том конце воцарилось недолгое молчание, но потом Володя ответил:

– Ты позвонила, мы говорили, а потом все прервалось. Но номер определился, и я его набрал.

Теперь он говорил тише, в голосе слышалась настороженность.

– Я не звонила, – слабо сказала Инна.

– Что? – переспросил он.

– Не звонила. Я тут…

Что ему сказать? Что побывала в тридцатых годах прошлого века?

– Инна, происходит что-то странное. Тебе нужно срочно уехать оттуда, слышишь меня? Я уверен, что разговаривал с тобой! То есть, может, это была не ты, но что-то говорило со мной твоим голосом. Ты должна немедленно уйти из города! Это была плохая идея, поехать туда. Я сейчас же выезжаю за тобой!

– Скажи, против чего ты? Ты сказал, что это глупости? Что «это»?

– Ты заявила, будто собираешься остаться там на всю ночь, а возможно, и дольше. Сказала, что в Старых Полянах есть нечто, о чем тебе нужно узнать, и пока не узнаешь, не уедешь.

«А сейчас, в эту минуту, кто с кем говорит? И о чем? Слышу ли я Володю или кого-то еще? А он – что он в итоге услышит: мои слова или нечто совсем иное?»

– Выходи немедленно и иди по дороге к трассе. До темноты полно времени! Успеешь.

Инна поглядела в окно. Последние солнечные лучи растаяли: еще немного, и мир погрузится во мрак.

«Не успею», – подумала она.

– Который час?

– Тринадцать десять.

«Где я?» – спросила себя Инна. А может, лучше спросить: «Когда я?» Или: «Кто со мною рядом?»

– Почему ты молчишь?

«Потому что я обречена остаться».

– Мне пора, – ответила она.

– Это точно, – сказали в трубке, только вот говорил уже не Володя.

Надтреснутый, глуховатый, словно бы идущий откуда-то издалека голос принадлежал женщине. Хранителю.

Инна в испуге отстранила трубку от уха и в этот момент увидела, что она не соединяется с телефонным аппаратом. Черный провод, похожий на скрученную ленту серпантина, болтался в воздухе.

– Боже мой… Боже… – простонала Инна, чувствуя, что сходит с ума.

– Тебе пора, – донесся из трубки женский голос.

А потом снова заговорил Володя, повторяя уже сказанную фразу:

– В Старых Полянах есть нечто, о чем тебе нужно узнать, и пока не узнаешь, не уедешь.

Инна с воплем швырнула трубку на щербатый пол и помчалась к выходу. Рывком отворила дверь, которая еле держалась на ржавых петлях, выскочила на крыльцо и остановилась как вкопанная.

В двух шагах от нее стояли мальчик и девочка. На вид им было лет восемь-десять. На девочке было выцветшее на солнце, но чистое летнее платьице. Мальчик был одет в шорты и футболку. Дети держались за руки и смотрели на Инну.

– Кто вы такие? – отрывисто произнесла она.

Вопрос прозвучал грубо, но дети не обиделись.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровалась девочка.

Мальчик улыбнулся.

«Это никакие не дети! Не может тут быть детей!»

Инна посмотрела на пятачок, на котором когда-то останавливались автобусы, и поняла, что в последний раз пассажиры отправлялись в рейс лет пятнадцать, а то и все двадцать назад.

Все кругом заросло густой травой. Кое-где еще виднелись островки серого асфальта, но и сквозь него тут и там прорастала буйная растительность. Деревянные киоски побурели от времени, крыши их провалились. Металлические двери ларьков были сорваны с петель и валялись на земле. Лавка, на которой Инна сидела сначала с продавщицей, а потом с Хранителем, давно развалилась, сквозь нее пророс гигантский лопух. На выезде из города врос в землю ржавый остов автомобиля.

«Ничего этого не было, когда я пришла сюда! Только вот… когда это было?»

Инна закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Потом еще один. Это всегда помогало успокоиться, привести мысли в порядок.

Открыв глаза, она увидела по-прежнему стоящих рядом детей. Они смотрели на нее дружелюбно, с нескрываемым любопытством.

– Как вас зовут? – спросила Инна.

Судя по всему, дети не собирались таять, превращаясь в мираж.

– Ева, – назвалась девочка.

– Сева.

Инна впервые обратила внимание на то, что дети похожи.

– Мы двойняшки, – ответила на невысказанный вопрос Ева. – Это не то же самое, что близнецы.

– Вы живете поблизости? – спросила Инна, вспомнив, что где-то тут есть Новые Поляны.

Правда, Рашид говорил, что они довольно далеко от Старых. Может, родители приехали сюда за какой-то надобностью и привезли детей?

– Мы живем здесь, – чуть снисходительно проговорил Сева.

– Но здесь же…

«Нельзя жить», – хотела договорить Инна, но так ничего и не произнесла, потому что внезапно поняла, что дети кого-то ей напоминают.

Темноволосые, зеленоглазые, они были очень милые и хорошенькие, но вид их вдруг показался Инне зловещим, потому что они были похожи… похожи…

Нет, она не могла вспомнить.

Не могла разрешить себе вспоминать.

Ева и Сева смотрели выжидательно, не делая попытки приблизиться к ней. Инна дышала прерывисто, тяжело, как будто ей не хватало воздуха.

– Но здесь же так темно, – с трудом выговорила она.

– Тьма еще не наступила, – строго сказал Сева.

– Я не понимаю. Ничего не понимаю.

– Не волнуйся, – сочувственно сказала девочка. – Мы хотим помочь.

– Вы знаете Хранителя? То есть я, конечно, не представляю, почему она так себя называет… – принялась объяснять Инна, но Сева ее перебил:

– Знаем. И ты ее знаешь. – Мальчик улыбнулся. – Все знают Хранителя.

– Что это за…

Договорить Инна снова не сумела, потому что откуда-то справа вдруг донеслись громкие голоса. Только что стояла полная тишина, и вдруг ее разорвали вопли и крики. Звуки нарастали, становясь все явственнее, все отчетливее. Судя по всему, там была целая толпа народу!

– Бежим!

Все так же не разжимая рук, дети побежали на шум.

Инна, не отдавая себе отчета, что делает, бросилась за ними. Она старалась смотреть под ноги, потому что дороги как таковой не было, лишь узкая, едва заметная в траве тропка. На джинсы налепились колючки, но стряхивать их было некогда.

Дети бежали шустро, Инна старалась не отставать. Голоса приближались.

В этой части Старых Полян Инна в прошлый раз не была, так что местность была совершенно незнакомая. Вдоль одной стороны улицы тянулись одноэтажные частные дома, напротив стояли блочные двухэтажки.

Впереди показался перекресток, на котором уныло торчал разбитый светофор. Дети повернули влево, а Инна споткнулась обо что-то и подвернула ногу. Зашипев от боли, она замедлила шаг, но не остановилась, похромала дальше, боясь потерять детей из виду.

Добравшись до поворота, она увидела, что короткая улица, застроенная одноэтажными деревянными домами, которые затаились за покосившимися заборами, пуста. Детей впереди не было. Может, они успели убежать, а может, их не было вообще никогда.

Разумеется, были! Похожи… Они же были похожи…

Внезапно все вокруг снова стало меняться.

С каждым шагом Инна замечала, что на улице становится светлее. Чуть было не наступившая ночь начала сменяться белым днем, и когда Инна доковыляла-таки до конца небольшой улочки, солнце уже снова стояло высоко в небе, нещадно припекая растрескавшуюся на жаре землю. Обутые в кроссовки ноги ступали по пыльной, но широкой и ровной дороге.

Изменилось не только время суток. Инна очутилась на симпатичной деревенской улочке. Дома вдоль дороги вновь были целыми. Крепкие, с ровными заборами и палисадниками, утопавшими в зелени, они радовали глаз ухоженностью и аккуратностью. Забрехала собака, замычала корова. Народу вокруг не было, но безлюдье не удивляло: скорее всего, жители собрались там, куда спешила Инна.

Возбужденные голоса раздавались уже совсем рядом, хотя слов было не разобрать. Боль в ноге почти утихла, а может, Инна просто перестала замечать ее, слишком увлеченная происходившими переменами, которые она уже больше не пыталась анализировать – принимала как данность.

Улочка вывела Инну на большую площадь. Как она и думала, здесь было много народу: наверное, собрались все жители Старых Полян, включая женщин и детей.

Люди, одетые как экспонаты краеведческого музея… То, что никто не замечал возникшую откуда ни возьмись девушку… Постройки, словно сошедшие со страниц учебника истории… Отсутствие современных автомобилей…

Инна уже догадалась, что непостижимым, невероятным образом вновь оказалась в прошлом. А вот и знакомые персонажи – Егор Савич и товарищ Рокотов. Они стояли перед собравшимися, окруженные толпой, и громкий властный голос Рокотова заглушал рокот толпы:

– Говорю вам в последний раз, товарищи. Если вы и дальше будете саботировать стройку, пеняйте на себя. Партия уполномочила меня принимать решения на месте. И решение будет принято. Те из вас, кто будет выказывать неподчинение…

Толпа отхлынула от выступавшего и, словно челн на берег, вынесла вперед женщину. Она стояла перед Рокотовым, глядя прямо на него, спиной к Инне. Что-то в облике женщины показалось ей знакомым, и она подошла ближе, беспрепятственно минуя находящихся вокруг людей.

– На что вы пойдете, собираясь уничтожить нашу деревню? – спокойно спросила женщина.

Инна сразу же узнала этот голос и прибавила шагу, чтобы заглянуть говорившей в лицо. Еще немного, и девушка оказалась возле нее.

Вместо неопрятного платья на женщине были темная юбка и светлая блуза. Густые волосы гладко причесаны, забраны в тяжелый узел на затылке и прикрыты платком. Лицо выглядело моложе, а взгляд был прямой и твердый. Она смотрела на Рокотова без тени страха.

– А вы, гражданка, как я понимаю, главный провокатор? – громким свистящим шепотом проговорил Рокотов.

Это, видимо, должно было напугать женщину, но прозвучало театрально и потому смешно.

Она усмехнулась краем губ и ответила:

– Наша тут земля. Стройте где хотите – разве мало вам места? Только не здесь.

– Что за нахальство! – возмутился Егор Савич.

Пот лил с него ручьем, он то и дело доставал не первой свежести платок и промокал лоб. А вот Рокотову, казалось, жара была нипочем. Что его задевало, так это сопротивление толпы и невозмутимая уверенность наглой бабенки.

– Партия приняла решение – предприятие будет построено здесь! – Он ткнул пальцем себе под ноги. – На этом самом месте! Несогласных – к стенке.

Инна видела, что Рокотова трясет от бешенства. Он и непокорная жительница Старых Полян стояли друг против друга, скрестив взгляды, и ни один не отводил глаз.

– Никогда не будет по-вашему, – обронила она.

– Завтра начнутся строительные работы. Если будет замечена попытка саботажа, вас – лично вас! – будут судить и расстреляют.

Кто-то взял Инну за руку. Она вздрогнула и обернулась. Рядом стояла Ева, чуть поодаль – Сева. Люди вокруг не замечали их точно так же, как не замечали Инну.

– Куда вы подевались? – спросила она.

– Они все-таки убили Хранителя, – сказала Ева.

Дети синхронно вскинули руки и вытянули перед собой.

Инна повернулась туда, куда они указывали.

Площадь была совершенно пуста. Инна завертелась на месте, но временной пласт снова сместился: возле нее больше никого не было. Дети тоже исчезли.

Вместо дня снова наступили закатные сумерки. Разрушенные дома, словно закопанные в землю по самую крышу, густо-синие тени деревьев, трава по пояс.

На том месте, где только что стояли Рокотов и Егор Савич, находилось желтое приземистое одноэтажное здание, вытянутое в длину. Одно крыло его почернело, выгорело от пожара. Возле этого здания, раскинув руки, лежала женщина.

«Не ходи!» – пискнул внутренний голос.

Инна подошла к лежащей.

Хранитель – это, конечно, была она, только почему-то моложе, – смотрела в небо широко открытыми мертвыми глазами. Желтая узорчатая блузка была залита кровью, на груди и животе расцветали алые цветы. Синяя юбка задралась, бесстыдно обнажив белые полные ноги, и Инне захотелось одернуть ее. Но она не стала. Женщина умерла почти сто лет назад.

И тем не менее говорила с Инной – и здесь, и в Казани.

«Я – Хранитель!» – прозвучало в памяти.

И в тот же миг, едва вспомнив об этом, Инна услышала эти слова.

Покойница смотрела прямо на нее, а в следующее мгновение села, несмотря на жуткие раны. Платок свалился с головы, оставшись лежать на земле. Инна, будто примороженная этим взглядом, стояла и смотрела, хотя все внутри кричало: беги!

Женщина усмехнулась. Инна уже видела эту усмешку, когда она осмелилась спорить с Рокотовым.

– Убили меня, видишь? – Хранитель коснулась окровавленной груди. – Но я не умерла. Им не удалось сделать так, как они хотели. И ты вернулась.

Хранитель стала подниматься на ноги, одновременно протягивая руки к Инне. Кровь выплеснулась у нее изо рта, и это будто разрушило неведомое заклятие. Вновь обретя способность двигаться, Инна заметалась по улице. За спиной у нее было желтое здание, впереди – разрушенные дома и заросшая дорога. Инна хотела броситься туда, но жуткая покойница преграждала путь.

Нужно забежать в здание, попытаться закрыться там, а потом выбраться через другой вход или окно!

Приняв решение, Инна побежала к двери.

– Тебе не сбежать! Не надо прятаться! Ты не сможешь уйти!

«А я все-таки попробую!»

Глава 16

Оказавшись внутри, Инна попыталась закрыть за собой дверь, но в косяке что-то хрустнуло, треснуло, и дверь так и осталась едва притворенной.

Инна, пятясь, отошла вглубь.

Каждую секунду она ожидала, что восставший мертвец покажется в дверном проеме, но ничего не происходило. Не доносилось никаких звуков: Старые Поляны вновь погрузились в тишину.

Инна очутилась в узком длинном коридоре. Что это было за здание, она пока так и не поняла. С левой стороны даже сейчас, кажется, слабо тянуло гарью – там было выгоревшее крыло, поэтому Инна направилась в правую сторону.

Девушка шла, не включая фонарика на телефоне. Казалось, что в темноте безопаснее: так ее не будет видно снаружи.

Поскольку на улице еще не совсем стемнело, кое-что еще можно было различить. Помещение было пустое, лишенное мебели, но почему-то заваленное трухлявыми досками. Пахло сырой штукатуркой, мокрой землей, гниющим деревом, еще чем-то затхлым, неприятным. Идти приходилось медленно, осторожно переступая через завалы мусора.

Дойдя до конца коридора, Инна рискнула заглянуть в ближайшее окно.

Площадка перед зданием была хорошо видна – и абсолютно пустынна. Мертвячки не было, сгинула куда-то.

Переведя дыхание, Инна направилась к открытой двери.

Перед ней снова был коридор, на этот раз еще более длинный и узкий, по обе стороны располагались двери. Здесь не было окон, поэтому даже того скудного света, что проникал снаружи в предыдущий коридор, тут не было.

Инне пришлось зажечь фонарик, чтобы не упасть. Чуть впереди стоял разбитый письменный стол без ящиков, а над ним висело что-то вроде стенда или плаката.

Девушка подошла ближе и направила на него луч света. «КА… АТЬ ЖЕРТВОЙ КАР… ОРОВ» – было написано сверху.

«Как не стать жертвой карманных воров», – поняла Инна.

Ниже располагались картинки, дающие понять, как же именно.

Итак, это местное отделение полиции. Она хотела пойти дальше, как вдруг увидела, что в одном из кабинетов в самом конце коридора зажегся свет.

Инна прижалась спиной к стене. Что делать? Повернуть обратно? Но при мысли о том, что придется снова пробираться между досок к выходу, за которым – как знать? – может оказаться стоящая в ожидании Инны покойница, мурашки побежали по коже.

Но кто может быть впереди? Кто зажег свет в заброшенном здании?

Инна прислушалась. Кажется, говорили мужчина и женщина. Придется рискнуть и пойти, не стоять же тут вечно.

Инна погасила фонарик, тем более что светил он тускло: заряд на телефоне грозил вот-вот закончиться.

Идя на свет, она вспомнила, что догадалась прихватить с собой настоящий карманный фонарик.

«Вот же беспамятная – совсем забыла об этом, сажала и без того слабый заряд сотового», – корила себя Инна и вдруг услышала крик:

– Стой! Осторожно!

Она в панике шарахнулась назад. Голос был детский, принадлежал не то Еве, не то Севе.

Девушка оглянулась по сторонам, но детей не было. В горле пересохло, сердце колотилось, бешено разгоняя кровь по венам.

Спокойно, спокойно. Она опустила голову, пригляделась и увидела то, чего прежде не замечала (или чего тут не было секунду назад?). Впереди зиял провал. Сделай Инна еще шаг, провалилась бы в яму. Там было не очень глубоко, но ногу она могла повредить запросто.

– Спасибо, – прошептала Инна, и в памяти ясно встали два детских личика. Тонкие, бледные, зеленоглазые… Зеленоглазые!

Руки задрожали так сильно, что Инна едва удержала фонарик.

В кабинете все так же разговаривали, но Инна не слышала. Не слышала больше ничего, что происходило снаружи, потому что внутри все кричало.

«Это ведь твои дети – твои собственные!»

Эти глаза, эти темные, чуть вьющиеся у висков волосы… А родинка! Да ведь у девочки на подбородке точно такая родинка, как у нее самой!

«Дети. Мои мертвые дети, которые живут здесь, в заброшенном мертвом городе!»

Их ведь было двое. Мальчик и девочка. Никто не должен был узнать об этом, кроме самой Инны и врача. Она носила не одного ребенка, а двоих. И избавилась (гадкое, жестокое слово!) не от одного малыша, а от двух. Двойной грех, двойная боль.

А хуже всего то, что уже на столе, проваливаясь в медикаментозный дурман, Инна внезапно передумала.

Захотела встать, отказаться, сказать, что решила оставить детей, но тело подвело ее, мозг затуманился, и она смогла всего лишь застонать и пошевелить рукой. Последнее, что услышала, были успокаивающие слова врача:

– Тише, дорогая, все хорошо. Скоро все закончится.

Все и закончилось. Только она не сразу поняла это.

Игорь узнал случайно. Тайное, как гласит банальная истина, всегда становится явным, вот оно и стало. Инна забыла на столе свою медкарту, а Игорь нашел, заглянул туда и прочел.

Позже она думала, что подсознание сыграло с ней злую шутку. Наверное, Инна хотела, чтобы он узнал. Будучи не в состоянии в одиночку нести непосильный груз или даже желая понести наказание, она сделала все, чтобы Игорь обнаружил этот ужас.

– Ты знала? Знала, что их двое?

Инна могла бы солгать, но не стала.

В глазах Игоря появились боль и что-то, напоминающее брезгливый ужас. Появились, да так и остались навсегда. И каждый раз, глядя на него, она видела, что он боится ее жесткости и не может смириться с тем, что она посмела сделать.

– Почему вы здесь? – «Господи, так ведь не бывает! Так просто не может быть!» – Почему помогаете мне? Почему? Ведь я… – Она почувствовала, что не может дышать, как будто страшные слова встали поперек горла. – Я убила вас!

Детский голос, который ответил ей, прозвучал наяву, тихо, но отчетливо, хотя рядом никого не было:

– Я жива.

Инне показалось, что ей дали пощечину. Ударили наотмашь, со всей силы. Слезы брызнули из глаз, и она прижала ладони к лицу, завыла, как раненый зверь.

– Жива? Но как…

– Поймешь потом. Не плачь. Иди дальше. Ты должна узнать, – сказала Ева.

Повинуясь этому голосу, Инна, как заведенная, отняла ладони от лица и, двигаясь вплотную к стене, обошла провал посреди коридора. Голоса, которые до этого тонули в тумане ее собственных переживаний, теперь зазвучали четче.

– Точно заберешь заявление? Ты посмотри на себя – всю морду тебе раскурочил. Хоть о мальчишке подумай! А если он его прибьет?

Инна заглянула в кабинет, уже не опасаясь, что ее увидят.

В тесной прокуренной комнате, где помещались стол, шкаф, тумбочка да два стула, сидели двое – мужчина и женщина. На нем была несвежая белая рубашка, на ней – цветастое платье, которое болталось на тощей фигуре, как на вешалке.

Едва взглянув на женщину, Инна сразу узнала ее: это была продавщица из киоска – та самая «мышь». Только теперь неприметной она не была: на скуле переливался всеми цветами радуги здоровенный синяк.

– Упала сама, – бесцветным голосом проговорила женщина, видимо, не в первый уже раз.

– Как знаешь, Киселева, – с досадой бросил полицейский. Или милиционер? – Больше не приходи жаловаться, пока до смерти не убьет.

– Надо будет, и приду, – с неожиданной злостью проговорила Киселева, вставая со стула. – Работа у вас такая. И нету такого закона, чтобы у населения заявления не принимали.

– Много ты знаешь о законах! Тебе русским языком объясняют: инвалидом он тебя или ребенка однажды сделает! К гадалке не ходи! Молотит как сидорову козу, а ты что? В который уже раз: вызвала нас – забрала заявление, вызвала – забрала, и опять двадцать пять!

– Так ведь как без отца расти? Гарику-то? И куда мы денемся с ним?

Киселева все бубнила и бубнила, а Инна смотрела на нее во все глаза. Это, выходит, мать Гарика. Инна вспомнила, как глаза мальчика погрустнели, когда она поинтересовалась, где его мама.

– Какой у вас год? – вслух спросила Инна.

Ей, разумеется, не ответили, но она увидела настенный календарь. Если верить ему, то Киселева и страж порядка находились в 1997 году. На дворе был май, как и сейчас.

Инна прижала ладони к пылающим, как в лихорадке, щекам.

Бред, безумие. Но иного вывода она сделать не могла. По всему выходило, что в Старых Полянах каким-то образом сплелись три реальности, и Инну бросало из одного временного промежутка в другой.

То она находилась в 2019-м, когда от города остались одни развалины. Хотя это еще не факт, она ведь не успела обойти все Старые Поляны – возможно, кто-то из жителей по-прежнему обитает здесь. То попадала в тридцатые годы, то оказывалась в девяностых.

Судя по тому, что она сейчас перед собой видела, в прошлый свой приезд Инна очутилась именно в конце девяностых, когда Гарик и его слабовольная мамаша то и дело становились жертвами омерзительного мужика, которого язык не поворачивался назвать мужем и отцом.

Это было больше двадцати лет назад… Понять, почему она оказалась тогда именно в том времени, было пока невозможно. Инна развернулась и в упор посмотрела на Киселеву. Та подписала какую-то бумагу и собиралась выйти из кабинета, но задержалась в дверях.

– Что стало с тобой и твоим сыном? Ты позволила мужу убить его? Или он вырос и уехал отсюда?

«Мышь» вдруг повернулась в ее сторону, глядя прямо на Инну.

«Она видит меня!»

– В школу тебе надо.

– В школу? – переспросила Инна.

Киселева вдруг осклабилась щербатым ртом, в котором не хватало нескольких зубов. По лицу ее побежали трещины, оно стало сморщиваться, оплывать. Кожа чулком слезала с него, обнажая желтый череп. Глаза выкатились из глазниц и тут же сгорели, словно от жара, нос провалился. Изо рта, который открывался все шире, словно из подвала, неслись слова:

– В школу! В школу!

Инна завизжала от ужаса, отпрянув от фурии, и тут свет в комнате погас. Воцарилась тишина. Чудовище сгинуло.

Она кое-как открыла сумку и принялась рыться в ее недрах в поисках фонарика. Он закатился куда-то – хотя куда там катиться-то? – и не желал обнаруживаться. Наконец, когда девушка уже отчаялась его найти, фонарь сам собой лег в ее ладонь. Инна вытащила его из сумки и включила.

Комната была та же самая: вот стол, а вот и шкаф. Стулья, лишенные сидений, грудой валялись посреди комнаты. Все было сломанное, сгнившее, разрушенное. Инна направила луч света на то место, где только что видела календарь.

1999-й. Весь мир был на пороге старта нового тысячелетия. А Старые Поляны доживали свои дни. Судя по всему, именно в 1999-м люди навсегда покинули это место. По крайней мере, представители органов власти – точно. Некому стало вешать на стену календари, обновляя их ежегодно.

И только Инну зачем-то потянуло сюда.

«Ты должна узнать», – сказала Ева.

«В школу!» – прокаркало чудище, когда-то бывшее забитой Киселевой.

Инна поправила сумку и облизнула губы. Пить снова хотелось, но жажда была терпимой. Она выставила перед собой руку с зажженным фонарем и двинулась вперед.

Возле школы Инна однажды уже побывала – теперь нужно заглянуть внутрь.

Глава 17

Сжимая в руке фонарь, Инна шла мимо разрушенных строений. Прежде ей не приходилось бывать в подобных местах – ни сталкером, ни диггером она не была, по заброшенным зданиям не бродила, так что понятия не имела, как должны выглядеть оставленные людьми территории.

Наверное, природа отвоевывает их обратно: укутывает зеленым покрывалом здания, высаживает всюду десант из деревьев и кустов. А еще тут должна появляться разная живность – или не должна?

Вокруг стояла тишина – именно стояла, словно живое существо, присутствие которого остро ощущаешь. Ни стрекота сверчков, ни шебаршения в придорожных кустах, ни птиц, что проносятся над головой. Возможно, все дело в том, что сейчас уже почти ночь, но ведь должна же быть и ночная жизнь! Только в Старых Полянах ее не было.

Инна старалась идти как можно тише, чтобы не нарушить безмолвие ночи звуком шагов. Ей казалось, кто-то вслушивается, наблюдает за нею, спину холодил чей-то недобрый взгляд.

Она старалась не думать о Еве и Севе, хотя обмирала всякий раз, когда их имена всплывали в памяти. Кто назвал их так – и как она назвала бы их, если бы у нее хватило духу разрешить им появиться на свет?

Ева сказала, что она жива, но ведь это невозможно.

«Невозможно в нормальном мире. Но тут, в Старых Полянах, возможно все».

Инна плохо помнила дорогу, к тому же ориентироваться было сложно из-за темноты. Она шла, повинуясь неясному чутью, сама не понимая, почему сворачивает в тех или иных местах направо или налево. Что-то или кто-то вел ее, но ей не хотелось думать, кто за этим стоит.

Неожиданно из-за туч выглянула полная луна. Огромная, круглая, она нависла над мертвым городом, как воздушный шар. В ее до странности ярком свете окружающий пейзаж выглядел еще более угнетающе и зловеще.

Девушка узнала эту улицу – она проходила здесь прежде. Вот строение, где когда-то располагался «Клуб «Старые Поляны». Уже в то время, когда Инна видела его («Получается, это было в конце девяностых!»), здание выглядело заброшенным: заколоченные окна, надписи на стенах, но теперь все стало куда хуже.

В окна первого этажа высовывались искривленные стволы деревьев, часть здания просто развалилась, как будто в него попала бомба.

Приглядевшись, Инна увидела, что здание, скорее всего, пострадало при пожаре: стены были закопченными.

Чуть поодаль теснились некогда желтые двухэтажные бараки – обломки кирпичей, выбитые окна, обрушившиеся внутрь домов крыши, дверные проемы, ведущие в подвальную темноту подъездов…

Девушка постаралась миновать этот участок как можно быстрее: глупость, конечно, но ей казалось, что здания смотрят на нее черными провалами окон.

Она была на улице Жукова, в конце которой, помнится, и находилась школа. До нее оставалось не так уж много: всего лишь пройти мимо Профессорского переулка, где Инна повстречалась с Гариком.

Ох, Гарик…

Вспомнив о несчастном ребенке, она повернула голову в ту сторону и увидела возле входа в переулок маленькую темную фигурку.

Инна уже почти потеряла способность удивляться чему бы то ни было. Гарика никак не могло тут быть – однако именно его освещала неверным светом круглобокая луна.

Девушка, не задумываясь, свернула с пути и подбежала к мальчику.

– Гарик! – сказала она, приседая перед ним на корточки, как тогда, в переулке.

Его странные, широко расставленные глаза, казалось, источали голубовато-белое сияние. Гарик все так же напоминал ей Игоря и был все так же до странности серьезен.

– Доброй ночи, – проговорил мальчик.

– Видишь, я все-таки вернулась!

Гарик ничуть не изменился за двадцать с лишним лет, и это, конечно же, было противоестественно и могло означать лишь одно: на самом деле мальчик давно мертв и теперь она говорит с призраком. Очередным призраком, обитающим в Старых Полянах.

– В первый раз ты не смогла помочь.

– Что значит «в первый»? Я и была тут всего один раз. А сейчас вот…

– Нет, – перебил мальчик, покачав головой. – Ты бывала тут и прежде. – Он смотрел непроницаемым взглядом, светлые глаза его отливали серебром.

Инне стало страшно. Чего она боялась? Его или того, что он мог сказать ей? Она хотела встать, но не смогла пошевелиться.

– Не может быть… – прошептала она.

– Пока рано. Но ты поймешь. Поймешь.

От его взгляда кружилась голова. Казалось, он выпивал ее, высасывал душу.

– Что случилось с тобой, Гарик? Ты сердишься на меня?

Вместо ответа мальчик взял ее за руку. Голову пронзила боль, огненный обруч сдавил виски, и Инна вдруг увидела себя в убого обставленной комнате с облезлым ковром на стене. Под потолком висела трехрожковая люстра, у которой горела лишь одна лампочка.

– Открывай, щенок паршивый! – орал мужской голос за стеной.

Инна пошла на крики и увидела отца Гарика. Он, покачиваясь, стоял в коридоре перед закрытой дверью и колошматил по ней кулаком. Потолок был такой низкий, что мужчина касался его головой. Вокруг разливался кислый запах дешевого пойла. Мужик был босой, в длинной белой майке и семейных трусах, как будто только что встал с кровати.

– Убью, гаденыш! Думал, не узнаю? Вы чего удумали… – Дальше полился поток площадной брани.

Понимая, что ничего не выйдет, что зверь не услышит ее, Инна крикнула:

– Оставь ребенка в покое!

Мальчик в комнате громко плакал.

Озверевший тип не услышал крика Инны, продолжая колотить по двери.

– Никуда не денешься! Окна-то нету! – говоря это, мужик методично ударял по двери – теперь уж плечом. Хлипкая дверь сотрясалась, грозя рухнуть вместе со стеной. Да и какая там стена – обычная перегородка.

Инна метнулась в комнату. Умом она понимала, что все, за чем она сейчас наблюдает, случилось уже давно и ей не удастся ничего изменить. Но сердце отказывалось в это верить. Инна схватила тяжелый медный подсвечник и побежала обратно.

Она была буквально в шаге от озверевшего чудовища, когда Киселев все-таки снес дверь. Та распахнулась, и мужчина ввалился в комнату.

– Нет! – завопила Инна, бросаясь за ним. Но дверь сама собой захлопнулась перед ее носом.

Почти тут же из комнаты раздался тоненький крик, полный ужаса и боли. Инна выронила подсвечник, забарабанила в дверь. Мальчик кричал и кричал, а она пыталась пробиться к нему – сквозь годы, сквозь время.

Она плакала и билась, звала Гарика и проклинала монстра, который убивал его сейчас в двух шагах – и в двух десятках лет от нее.

А потом словно какая-то пружина лопнула у нее в голове. Перед глазами пошли бордовые пятна, все заволокло красным туманом, и Инна упала на пол, ничего уже не видя и не слыша.

… Что-то впивалось в поясницу. Деревяшка какая-то или большой камень. А еще было холодно. Инна открыла глаза и обнаружила себя лежащей у входа в переулок. Там, где она увидела Гарика. Вспоминать о том, что случилось потом, было невыносимо.

Инна села, пытаясь понять, не повредила ли чего-то при падении. Кажется, все было в порядке, только под ней оказался фонарик – отсюда и боль в пояснице. Чуть поодаль валялась сумка.

Девушка поднялась на ноги, отряхнула грязь с джинсов и футболки. Проверила фонарик: к счастью, работает. Видимо, она пролежала тут несколько часов: ночная мгла успела смениться серыми предрассветными сумерками. Солнце еще не взошло, поэтому было прохладно. Инна поежилась и обхватила себя руками, стараясь согреться: теплых вещей у нее с собой не было.

Надо идти дальше – туда, куда она и направлялась, пока не увидела несчастного ребенка. Но почему все эти призраки: Гарик, Киселева, ее собственные нерожденные дети, бог знает кто еще – почему все они здесь и чего хотят от нее, Инны?

Мучила жажда, но воды взять было негде. Она вспомнила, что в кармашке сумки лежит жвачка. Инна достала наполовину пустую упаковку, положила ментоловую подушечку в рот. Так будет меньше хотеться пить, заодно и противный привкус пропадет. Да и голод притупится, хотя и вредно жевать жвачку на голодный желудок.

Перед ней лежала безмолвная, заросшая кустами и сорной травой улица. Дома все так же алчно пялились на путницу пустыми глазницами, скрывая невесть что в своих утробах.

Инна пошла быстрее, стараясь не смотреть по сторонам.

Когда она почти дошла до школы, слева мелькнула тень. Кошка? Птица? Да только нет здесь ни кошек, ни птиц. Дом, почти полностью скрытый разросшимися кустами сирени, яблонями и еще какими-то деревьями, казалось, замер в ожидании гостьи.

«Заходи, иди же сюда! – нашептывал он, и Инна явственно слышала этот свистящий шепот. – В моем саду так мирно, так покойно. Пахнет прошлогодними яблоками и сухой травой. Ты войдешь внутрь и ощутишь власть забвения. Боль одиночества – самая сладкая, самая томная. Тлен, все тлен, дорогая… Места, где десятки лет не ступала нога человека, по-особому дышат, пульсируют, завораживают. Обволакивают и заставляют забыть обо всем. Холод тишины побежит по твоим венам, деточка, и ты поймешь, что тебя давно ждали.

Пол давно провалился, доски сгнили, обои отвалились от стен, и теперь на них цветет плесень. Мебель превратилась в труху, в коврах и шторах живут гнусные букашки, углы и посуда затянуты паутиной.

Люди покинули меня, бросили, оставили умирать, но я не мертв. Ничто не может окончательно умереть в Старых Полянах. И ты тоже уйдешь, но останешься, останешься, дорогая…»

Инна затрясла головой, отгоняя морок.

Неужели у нее настолько сильное воображение? Странные слова сами собой рождались в ее голове или кто-то нашептывал их ей на ухо? Да что с ней такое, в самом деле?!

– Иди к черту! – громко сказала она.

«Ты сказала это дому? Ты послала к черту дом?»

Несколько десятков метров, что оставались до школы, Инна преодолела бегом.

Новый день обещал быть таким же жарким, как и предыдущие. Инна больше не мерзла – и это хорошо. Но скоро жара станет сильной, а воды нигде нет – и это плохо.

Металлический забор, которым была огорожена школа и прилепившийся к ней сбоку детский садик, основательно проржавел, но уцелел. Только в одном месте секция упала, разорвав цепь.

Инна направилась туда, потому что калитка, вопреки здравому смыслу, была заперта на висячий замок. Наверное, тот, кто уходил отсюда в последний раз – быть может, учитель истории и географии, который к тому же служил и сторожем, – заботливо закрыл калитку в надежде, что уход не окончателен.

Школу хотели защитить от разграбления, но, даже если это и удалось, уберечь здание от вмешательства времени было невозможно: у него слишком острые, безжалостные зубы и отменный аппетит.

Строение пострадало от разрушения меньше, чем жилые дома, но все равно было изъедено, разбито, покорежено. Той же тоской и безнадежностью веяло от него, тем же запахом разложения, который ничем не перебить, тянуло от каждого кирпича.

На детской площадке сохранились и горка, и качели, и лавочки, но в последний раз ребенок играл здесь слишком много лет назад. Горка походила на скелет диковинного животного с горбатой спиной, качели замерли – им некого было нести к небу. Деревянные сиденья скамеек разрушили жуки, снега и дожди.

Инна шла через двор ко входу. Под ногами еще угадывались остатки мощеной дорожки, но в основном все пространство заросло высокой густой травой. Табличка «Старополянская средняя школа», которая прежде висела над входом, теперь валялась на земле.

Дверь была заперта все той же заботливой рукой, но проникнуть внутрь не составило никакого труда: почти все окна, в том числе и то, что находилось рядом с дверью, были выбиты.

Оказавшись внутри, Инна ощутила знакомый уже запах сырости и разложения. Выложенный плиткой пол сохранился отлично, но стены и потолок были в плачевном состоянии. Годами внутрь здания хлестали дожди, залетали снежинки, наметая сугробы, задували ветра.

Девушка увидела широкий холл, остатки стендов, разбитые круглые светильники, когда-то бывшие белыми. В углу – гардероб со старомодными железными вешалками. Под самым потолком, напротив входа, висели часы. Когда-то они должны были показывать школьникам точное время: вошел – и увидел, скоро ли начнется урок. Теперь циферблат был покрыт трещинами, стрелки грустно поникли. Часы замерли навсегда – отсчет времени продолжался, но они в этом не участвовали.

Стол, за которым прежде сидели дежурные ученики, так и стоял возле двери, только вот стульев не было. Позади стола уводила на второй этаж лестница с остатками перил. На столе лежало мутное треснутое оргстекло, а под ним – листок бумаги.

Инна наклонилась пониже, чтобы прочесть, что там написано. Это оказалось расписание звонков.

«Зачем я сюда пришла?» – подумала Инна, и тут же, в ответ на ее мысли, раздалось какое-то цоканье.

Она испуганно оглянулась, отыскивая источник странного звука, и почти сразу поняла, в чем дело.

Не цоканье, а тиканье: сломанные часы вдруг ожили и пошли. Секундная стрелка торопливо побежала по кругу. Инна смотрела на часы, не отводя глаз. Они показывали половину второго – не то дня, не то ночи.

– Это кажется вам невероятным, верно?

Возле лестницы стоял человек.

Инна сразу узнала его – это был Павел Иванович. Седовласый, аккуратный, благообразный. Темные брюки, голубая рубашка с галстуком – хоть сейчас в класс.

– Здравствуйте, Инна!

«Разве я называла ему свое имя? Да или нет?»

– Значит, вы не уехали отсюда? – спросила Инна, сознавая, как нелепо звучит ее вопрос.

– Отчего же, уехал, – живо отозвался старый учитель. – В девяносто девятом школу закрыли, мне стало нечего делать, и я уехал.

– Где вы теперь живете?

– Жил, – строго, по-учительски поправил ее Павел Иванович. – В Салавате. Есть такой город.

Он поднял голову к потолку и печально проговорил:

– Да, как все стало… Но по-другому и быть не могло, так ведь?

Если это был вопрос, ответа Инна не знала.

– А вернулся я, потому что вернулись вы. Вам ведь нужно понять кое-что. Я могу помочь.

Внезапно откуда-то сверху и сбоку оглушительно заверещало, загремело. Школьный звонок призывал учеников за парты. Сначала голос его был хрипловат, как это бывает от долгого молчания, но с каждой секундой набирал обороты, делался звонче, чище.

– Нам пора! – весело проговорил Павел Иванович. – Слышите?

Глава 18

Они прошли мимо настежь распахнутой двери, над которой висела облупившаяся вывеска с надписью «Столовая». Инна, не удержавшись, заглянула внутрь. Странно, но все тут было почти нетронуто, если не принимать во внимание пыль и грязь. Тесными рядами стояли столы и стулья с металлическими ножками, окна почти всюду были целые, может, потому, что выходили на внутренний двор.

На стене висели плакаты – куда без них.

«Не забудь вымыть руки перед едой!» – с улыбкой грозил пальчиком нарисованный усатый доктор. Повариха в колпаке сурово сдвигала брови: «У нас нет мам! Поел – убери сам!»

Инне показалось, что она чувствует все еще витающий в воздухе запах столовской еды: перловой каши с котлетами, горохового супа, пюре с сосисками. Желудок заурчал, требуя пищи.

Они уже приблизились к лестнице, когда Павел Иванович спохватился:

– Вы ведь, наверное, голодны?

«Он что, мысли мои читает?»

– А вы можете меня накормить? – Инна растерялась, должно быть, поэтому вопрос прозвучал резковато.

– Придется вернуться в столовую.

Учитель обогнул Инну, прошел обратно по коридору к раскрытым дверям. Инна последовала за ним.

Прошло не больше минуты с тех пор, как она заглянула сюда, но теперь ее взору предстала совершенно иная картина. Помещение было светлое и чистое: вымытый пол, выкрашенные бирюзовой краской стены; белые тюлевые занавески, трепещущие на легком ветерке. Запах еды теперь был вполне ощутимым.

Столы были застелены скатертями, а сверху – прозрачной клеенкой. На каждом стояли солонки и стаканчики с салфетками.

Павел Иванович и Инна шли через зал к столу раздачи. Ни повара, ни кассира, ни посетителей – здесь не было никого, кроме них двоих. Но на столе уже ждали два одинаково накрытых подноса с едой: рисовая каша с желтым масляным островком посередине, стакан компота, накрытый куском хлеба, а на отдельном блюдце – ватрушка с повидлом.

– Берите, не стесняйтесь, – пригласил Павел Иванович.

Решив не задавать вопросов, Инна взяла свой поднос и пошла вслед за учителем к ближайшему столу.

Они сели друг напротив друга и принялись за еду, пожелав друг другу приятного аппетита.

«Я завтракаю в мертвом городе, рядом с человеком, который бог знает сколько лет уже покоится в могиле, но при этом не утратил аппетита. Может, я сошла с ума и давно лежу в палате с мягкими стенами?»

Но она оказалась слишком голодна, чтобы подобные мысли могли остановить ее. Было вкусно, и Инне пришло на ум, что рисовая – это ее любимая каша. Только она совсем позабыла об этом. Ватрушка была свежая, еще теплая, а повидло – сливовое, тоже именно такое, какое ей и нравилось.

– Вкусно, правда? – спросил Павел Иванович, с видимым удовольствием расправляясь со своей порцией.

– Лучший завтрак, – призналась Инна. – Все, как я люблю.

– Неудивительно, – отозвался учитель.

Инне захотелось узнать, почему это не удивило его, в голову пришла неприятная мысль: что, если вся еда – иллюзия? Как в фильме «Корабль-призрак». Она ест, думая, что это каша и ватрушка, а на самом деле ей подсунули гнилую червивую крупу и заплесневевший хлеб.

Инна поспешно положила на стол оставшийся кусок ватрушки. Он остался таким, как и был, но аппетит пропал.

– Вы преподавали историю. Наверняка знаете и историю Старых Полян.

Учитель кивнул, отправив в рот последнюю ложку каши.

– Я видела кое-что… – Она откашлялась, вспомнив жуткие сцены. – Перед тем как город и завод начали строиться, тут была деревня, и в ней жили… необычные люди. Это так? Что здесь на самом деле случилось?

– Жителей Старых Полян в округе считали колдунами. В официальных документах, конечно, такие вещи не зафиксированы, но по разным косвенным свидетельствам можно было понять, что их боялись, не общались с ними. Старополянцы редко выбирались из деревни и окрестностей – разве что на ярмарку: продать то, что выращивали, купить чего-то. Никому не было ходу на их территорию, с чужаками они не якшались, женились и выходили замуж только за своих.

– В чем еще проявлялась их необычность?

– Тут сплошные слухи и домыслы. Будто бы они могли наслать порчу, мор, вызвать дождь или ураган. Когда колдуны приезжали на ярмарку, овощи-фрукты у них всегда были самые лучшие. У других ягоды мелкие, яблоки с подгнившими бочками. Или жук, бывает, картошку попортит. А у этих все как на подбор. Даже в самый неурожайный год у старополянцев в огородах зрело, поспевало и росло как на дрожжах. Ну, люди и говорили, что нечистый им ворожит. Ни обмануть, ни обсчитать их было невозможно: насквозь видели. И после, говорят, тому бедолаге, который вздумал их провести, плохо приходилось: заболеть мог или руки-ноги переломать. Или вот такой случай описан. Один мужчина задумал проникнуть к колдунам, похвалялся спьяну, что выведет их на чистую воду. В итоге вернулся в родную деревню только через месяц, весь измученный, оборванный, исхудавший, и шел при этом спиной вперед. Так, говорят, и ходил потом всю жизнь, и все время оглядывался, трясся от ужаса, боялся, что там – позади него.

– Веселенькая история.

– В общем, с жителями Старых Полян не знались. Никто к ним не совался.

– А тут вдруг – стройка.

– Советские ученые, как сказано в документах, обнаружили месторождение полиметаллических руд. Решили строить добывающее и перерабатывающее предприятие. Естественно, никакие россказни про деревню колдунов никто из руководящих товарищей всерьез не воспринял. Но у строительного отряда сразу же возникли проблемы… Да вы, я вижу, и сами знаете, что потом случилось.

– Даже котлован вырыть не смогли.

Учитель кивнул – верно, так и есть.

– Была убита женщина… Она называет себя Хранителем. Кто она такая?

Павел Иванович внимательно поглядел на Инну.

– Не только она. Еще и ее муж. Она была здесь вроде старосты. Вы видели ее?

– И здесь, и в Казани.

Он как будто и не удивился.

– Что случилось потом?

– Человека, которого вызвали на помощь строителям, чтобы справиться с непокорными селянами…

– Рокотова.

– Да. В ночь после смерти женщины и ее мужа он тоже умер. Повесился. Комната была заперта изнутри, он был один – типичный суицид. Вот только непонятно, с чего ему в петлю лезть. Все, конечно, решили, что к этому причастны жители Старых Полян: отомстили за своих, навели порчу. Хоть и не верили вроде в колдовство, но решили наказать. Только некого было наказывать.

– Значит, это правда? Про исчезновение?

– Чистая правда. Ни одного жителя Старых Полян к утру в деревне не оказалось. Дома были пусты. Как они ушли? Ведь в деревне были и строители, и, главное, правоохранители – Рокотов ведь не один приехал. Но никто ничего не заметил. Колдуны как сквозь землю провалились. Кстати, шептались, что именно так и было: провалились в адскую бездну, откуда и вылезли в свое время.

– Их не искали?

– Не думаю, что очень усердно. Полагаю, вздохнули с облегчением: больше ведь никто не мешал строительству. А потом произошло еще одно событие: все дома сгорели. Пламя занялось одновременно в разных концах деревни, огонь распространился очень быстро, тушить было некому, так что в считаные часы вся деревня выгорела дотла.

– Темная история.

– Что ж… Вы наелись?

– Да, – ответила она. – Но чем я на самом деле сыта по горло, так это Старыми Полянами. Ладно, про прошлое – понятно более или менее. Но сейчас-то что тут происходит?

Павел Иванович посмотрел на нее с непонятным выражением и ответил после небольшой паузы:

– Тут происходите вы, дорогая. Вы – ключ, который привел в действие весь этот механизм. – И прежде чем Инна успела задать следующий вопрос, проговорил: – Пойдемте наверх. Нам нужно посмотреть кое-какие бумаги.

Не дожидаясь ответа, он отодвинул стул и встал. Инна сделала то же самое.

Выйдя из столовой, она обнаружила, что и в коридоре все теперь так, словно в школу с минуты на минуту вернутся ученики и учителя: ровный, нетронутый слой краски на стенах, свежая побелка, целые лампы под потолком, горшки с цветами на окнах.

Лестница привела их на второй этаж. Инна и ее проводник пересекли рекреацию и подошли к кабинету, на котором значилось «Директор». Павел Иванович повернул ручку, потянул дверь на себя. Они оказались в приемной: небольшой, старомодной, без намека на компьютер, но идеально убранной и заставленной цветами.

Вид похожей на оранжерею комнатки пробудил в Инне смутные воспоминания, но она не могла ухватить мысль за хвост, додумать, вспомнить.

Тем временем Павел Иванович уже зашел в кабинет директора. Инна глянула на табличку, прикрученную к обитой блестящим черным дерматином двери, и прочла: «Туманова Инна Валерьевна».

Тезки, значит.

Инна вошла в кабинет и увидела, что Павел Иванович стоит возле массивного железного шкафа.

– У Инны Валерьевны в делах всегда был порядок. – Он открыл шкаф и заглянул внутрь: – Сейчас найдем. Присаживайтесь пока.

Девушка послушно отодвинула стул, уселась за длинный стол для заседаний. Павел Иванович рылся в бумагах, и она посмотрела на пустующий стул, за которым когда-то сидела директриса.

Ей вдруг показалось, что она видит ее, словно наяву: высокая сухощавая женщина с темно-русыми волосами. Черты неправильные, но лицо тем не менее притягивает взгляд живостью, готовностью улыбнуться, добротой. Помада рыжевато-коричневого оттенка, орехового цвета глаза, янтарный кулон на длинной золотой цепочке, длинные тонкие пальцы, изящные кисти, часы-браслет…

«Откуда это в моей голове? Эти детали – с чего я их взяла?»

– Они уникальные, особые, талантливые! Нельзя так с ними…

Инна вскочила со стула и завертела головой.

– Кто сказал это? – выкрикнула она. – Вы слышали?

– Голоса звучат тут постоянно, – невозмутимо ответил Павел Иванович. – Просто чаще всего их не слышно. Но порой некоторые прорываются сквозь пелену времени. Не только голоса, но и образы. И тогда их можно увидеть, услышать.

В руках у него были две тонкие картонные папки. Он положил их на стол перед Инной.

– Эта Инна Валерьевна, какая она была? – не глядя на документы, нервно спросила Инна. – Высокая и худая? Русоволосая? Носила кулон с янтарем и…

– Тише, тише, дорогая, – мягко проговорил старый учитель. – Прочтите-ка вот это.

– Что тут? – спросила она, беря в руки ту папку, что лежала сверху. – Личные дела? И зачем…

Слова застряли в горле. Инна смотрела на маленький снимок в правом верхнем углу, и ей казалось, что пол уходит из-под ног. Голова закружилась.

С фотографии на нее серьезно, чуть робко смотрел Сева. Ниже, в графе «Фамилия, имя и отчество ученика», она прочла: Панкратов Всеволод Викентиевич».

– Но это же… Это ведь мой… – Не в силах закончить фразу, Инна беспомощно посмотрела на Павла Ивановича: – Как?!

Он ничего не ответил, указав глазами на вторую папку. Уже зная, что там увидит, Инна взяла ее со стола.

Панкратова Ева Викентиевна.

Ева и Сева.

Мертвые дети – дети, которых она убила, не дав им появиться на свет, и которые, оказывается, ходили в Старополянскую среднюю школу.

– Кто вы такой? – прошептала Инна. – Что вам нужно от меня? Вы хотите, чтобы я лишилась рассудка? Этого вы добиваетесь?

– Да что вы такое говорите, милая моя!

Павел Иванович присел на соседний стул и участливо посмотрел на Инну:

– Вы правильно сказали: Инна Валерьевна именно так и выглядела.

– Но откуда я ее знаю, если никогда не видела?

– Видели, конечно, видели! Вы и меня видели – не только в тот раз, когда просили помочь уехать.

– А если бы я тогда уехала? Если бы добралась до этого… как его там… неважно. Или вы не позволили бы мне уйти?

– Я не знал тогда, кто вы. Искренне хотел помочь найти дорогу милой девушке, заплутавшей в нашем захолустье. Признаться, забыл и об этом эпизоде, и о нашей встрече, пока… пока не умер и мне не напомнили. – Он улыбнулся. – Понятия не имею, что было бы. Но знаю, вы тогда оказались тут неспроста.

Инна запустила пятерню в волосы и простонала:

– Загадки, загадки! Как же надоело! Это похоже на ночной кошмар, который никак не кончается! Я стараюсь проснуться, но только проваливаюсь глубже, как в трясину!

Павел Иванович погладил ее по плечу:

– Взгляните на дату. Видите, когда Панкратовы поступили в школу? А год их рождения?

И тут она поняла. Ей не нужно было смотреть на даты – все и без того стало ясно. По ее округлившимся глазам Павел Иванович тоже понял, что она догадалась, и ободряюще качнул головой.

– Значит, это не мои дети? Я ошиблась, когда решила, что они… – Инна бросила папки на стол и прижала ладони ко рту. – Вы сказали, я знала Инну Валерьевну. Знала, потому что…

– Я могу предположить, почему вы назвались Инной. Но по-настоящему вас зовут Евой. Вы – Ева Панкратова, родились и десять лет прожили в Старых Полянах.

– Но я видела их! Севу и Еву! – Инна потрясенно смотрела на Павла Ивановича. – Получается, я говорила сама с собой? Я видела саму себя, как вас сейчас! Разве такое возможно?

– Все возможно, – философски заметил он. – Возраст, внешний вид – все это имеет отношение лишь к физическому воплощению. А у души нет возраста, ибо она бессмертна. В каждой временной точке, в каждый момент бытия все мы – совсем другие люди, но при этом остаемся собой. Другие, но неизменные… Это кажется запутанным, но на самом деле не так уж и сложно, если признать, что Вселенная нелинейна! Да, ты встретилась сама с собой. Но подумай, часто нам есть что сказать другому «я», более молодому или, наоборот, постаревшему! Люди ведь хотят этого, не так ли? А у тебя появился шанс прислушаться, чтобы понять и вспомнить.

Инна – она не могла называть себя иначе, не осознавала себя Евой! – пыталась уяснить все, привыкнуть к новому положению вещей, хоть как-то разобраться в круговороте мыслей, который захватил, закружил ее.

На ум пришел разговор с детьми.

– Я тогда сказала им, что виновата в их смерти, а Ева ответила, что жива. Теперь это понятно. А вот Сева… – Инна смотрела на Павла Ивановича, надеясь прочитать что-то в его глазах. – И мои родители – кто они? Где?

Она снова схватила со стола картонные папки, раскрыла и принялась листать. Сведений было мало, но все же тут имелись имена и адрес.

Внезапно бумага стала желтеть, съеживаться, чернеть. Одна из папок, личное дело Севы, расползлась, как желе: в руках у Инны остался лишь жалкий обрывок одной из страниц с оценками за второй класс – и больше ничего.

– Нет-нет! – вскричала Инна. – Павел Иванович!

Она обернулась к нему, но стул, на котором только что сидел старый учитель, был пуст. Да и кабинет директора в одночасье изменился. Девушка озиралась по сторонам, глядя на стены в пятнах плесени, вспучившуюся от влаги полировку стола и шкафов, бесформенные тряпки вместо занавесок. Теперь все здесь было так, как и должно быть после долгих лет заброшенности.

Часть кабинета – мебель, пол, стены – почернела от гари. Дверца сейфа была распахнута настежь. Инна подумала, что пожар начался именно тут, но его, видимо, удалось затушить, потому что от огня пострадала лишь часть помещения.

Шкаф был пуст – внутри валялись клочки и обрывки: разобрать, что это за документы, было невозможно. Инна снова взглянула на бумаги в своих руках. От папки Евы тоже мало что осталось. И все же адрес разобрать было можно. А имена родителей Инна успела запомнить, когда держала документы целыми.

Павел Иванович выполнил свою миссию, ради которой его вернули из небытия: помог Инне узнать свое имя. Вот только оно по-прежнему оставалось лишь сочетанием букв. Она теперь знала, что у нее был брат, имена родителей тоже были известны, как и адрес, по которому она жила прежде. Но это были просто знания – воспоминаниями они пока так и не стали. Павел Иванович вернулся обратно в могилу, в дальнейшем ей предстоит разобраться самой.

– Панкратовы Викентий Иванович и Зоя Анисимовна, – вслух произнесла Инна. – Мои родители.

Сердце не заныло. В памяти ничего не отозвалось. Решение, что делать дальше, напрашивалось само собой.

– Придется навестить вас. – Инна прочла адрес – Жукова, двадцать два, квартира двенадцать.

Идти недалеко. Нужно снова вернуться туда, откуда она пришла: похоже, в детстве она жила в одной из двухэтажек, мимо которых недавно проходила. Рядом с Шепчущим домом.

«Я хожу кругами с того самого дня, как попала в Старые Поляны. Кончится ли этот путь?»

Инна бережно убрала в сумку остатки документов, положила их на самое дно и направилась к двери.

Глава 19

Проходя возле Шепчущего дома, Инна заставила себя остановиться и прислушаться.

Чтобы побороть страх, нужно пустить его внутрь, прочувствовать каждой жилкой, попробовать на вкус. Когда он войдет в тебя, разольется в крови, запульсирует в висках, когда ты сроднишься с ним, то сумеешь узнать его природу. А узнав, сможешь и побороть.

Инна всегда так думала, всегда шагала навстречу тому, чего боялась: стучалась в запертые двери и распахивала их, знакомилась с людьми, выступала перед большой аудиторией, проходила собеседования… Но ведь это было преодоление собственных внутренних страхов, произраставших из неуверенности. Здесь же был страх другого рода – она узнала его в Старых Полянах, а прежде думала, что он живет только в фильмах ужасов и книгах авторов, подобных Стивену Кингу.

Впуская в себя этот страх, можно было открыть душу чему-то потустороннему. Но, с другой стороны, именно там, на той стороне, были ответы.

Поэтому Инна стояла и, холодея от ужаса, заставляла себя слушать. Только дом молчал. Он больше не хотел раскрывать своих секретов, и Инна, помедлив еще немного, отправилась дальше.

Она миновала несколько частных домов, заметила, что табличек с номерами ни на одном из них нет, и нахмурилась. Двухэтажных домов здесь пять. Как отыскать среди них нужный? Заходить во все подряд?

Однако волновалась Инна напрасно. На втором же доме красовалась табличка с цифрой «22». Вот куда ей нужно.

Прежде чем войти в подъезд, Инна рассмотрела табличку: она сверкала в лучах утреннего солнца, как медаль на кителе военного, и выглядела новой, словно кто-то прикрутил ее буквально на днях.

– Вы хотели, чтобы я нашла его, – пробормотала Инна, уже не удивляясь.

Она чувствовала, что ее ведут (только вот кто и зачем?) по заданному маршруту, оставляя на пути метки, чтобы она не заплутала. Клубочек должен был размотаться рано или поздно.

В каждом подъезде было по восемь квартир. Нужная ей, двенадцатая, должна находиться на первом этаже, во втором подъезде, посчитала Инна и направилась туда.

Здесь было светло – не пришлось спотыкаться. Солнечные лучи проникали через разбитое окно на лестничной клетке, заглядывали в распахнутую дверь подъезда.

Расчет оказался верен: вот она, двенадцатая.

«Неужели я вправду когда-то жила здесь?»

Дверь квартиры была плотно закрыта. Инна автоматически протянула руку к звонку, но вовремя вспомнила, что отозваться, открыть ей некому, внутри давно никого нет.

«Придется ломать дверь или лезть в окно!» – мелькнула мысль, но одновременно с этим Инна повернула ручку, потянула на себя, потом толкнула.

Раздался сухой скрип, посыпалась серая труха, и дверь открылась, явив взору Инны короткий коридор.

– Вот я и дома, – не понимая зачем, произнесла Инна.

Дома она себя уж точно не чувствовала.

У порога до сих пор лежал бурый от времени коврик. Это было странно трогательно, словно коврик был живым существом, и хозяева, уезжая, позабыли его, как собаку или кошку. А он не ушел никуда, остался ждать и вот наконец дождался.

Инна вошла в прихожую. Она была крохотная, не развернуться, и только встроенный стенной шкаф спасал положение: туда можно повесить одежду или поставить обувь.

Девушка прикоснулась к простой металлической ручке, и по телу пробежал импульс, похожий на слабый электрический разряд. Трудно объяснить, что это было – будто тонкая огненная змейка пробежала от кисти руки до головы. Инна поспешно отдернула руку, но тут же, заинтригованная, снова взялась за ручку и открыла дверь.

А дальше… В шкафу не было ничего, кроме старых резиновых галош, даже вешалки отсутствовали. Инна шагнула внутрь шкафа и закрыла за собой дверцы. Темнота была вязкой и душной. Пыль забивалась в нос, и Инна чихнула.

«Я что, с ума сошла? Зачем залезла?»

Она присела на корточки – и ощутила привычность этого действия.

Прошел всего миг, и Инна уже хотела встать и выбраться отсюда: действительно, что за глупость – прийти в пустой дом и забраться в стенной шкаф! Но в следующую секунду услышала голоса. К плечу что-то мягко прикоснулось, и она испуганно вскрикнула, но тут увидела, что это пальто.

Шкаф больше не был пустым: внутри висела одежда, на полочках лежали шапки и платки, на полу стояла обувь. На специальных крючках помещались зонтики. Теперь тут было тесно, и Инна удивилась, как она вообще здесь помещается.

Между створками двери был небольшой зазор, так что в шкаф проникал свет. И в этом свете Инна увидела свои колени, ноги, руки. Вместо джинсов и футболки на ней было синее платье с длинными рукавами и колготки. На ногах – стоптанные домашние тапочки в горошек.

Девушка превратилась в маленькую девочку, оставаясь при этом взрослой в теле ребенка.

«Бред, бессмыслица!»

Инна стала Евой и привычно прислушалась к тому, о чем говорили на кухне.

– И чё я после этого должна – ноги ей целовать? Вот они у меня где! – Раздался звучный хлопок. Голос говорившей был, кажется, знаком. – Сам сел и мамашу свою посадил! Сели мне на шею и поехали. И мне еще, главное, говорит! Тычет мне своим сыночком драгоценным! – Говорившая перевела дух. – Давай, за все хорошее!

Посудный звон, означающий, что собеседники сдвинули бокалы.

– Сердитая прям водка какая-то. Где брала?

– В «стекляшке», – вяло ответил другой голос.

– Ну, ясно. Так вот я и говорю… Как пошла на нее! Ты, говорю, на меня хлеборезку-то свою не разевай! Я тебе все зубы твои вставные повыбиваю!

Инна поняла, почему голос ей знаком. Дурацкое словечко «хлеборезка», эта фраза «как пошла на нее». Конечно же, на кухне сидела та полная продавщица, которую Инна встретила, когда в первый (или какой на самом деле?) раз приехала в городок.

«Неужели это моя мать?»

Но следующая фраза показала, что это не так.

– Ладно, чё все обо мне-то. Сама как?

– Не могу больше, Ирка, – сказал второй голос, и сердце Инны подскочило к горлу. Это явно была хозяйка дома, Зоя Панкратова. Больше некому.

«Значит, это моя мать. А где же Сева?» – подумала Инна, и тут Ира задала ее вопрос вслух:

– Где твои-то?

– Мотаются где-то. Пускай бы и не приходили.

В голосе Иры прорезались сочувственные нотки:

– Так плохо, что ли?

– Куда уж хуже. Раньше хоть Витька был, все не одна. Пусть и пил. А все же человек, не эти… уроды.

– Ты не крутенько так-то? Все же детки родные.

– Какие они мне родные? – вызверилась вдруг Зоя. – Не смеши! Уроды самые натуральные! Молчуны проклятые! Мороз по коже от них. Все между собой, а на меня – как на дуру. А я дура и есть, Витьку послушала! Нечего было их брать тогда! Может, и он бы жив был!

– Тихо, тихо, мать, ты чего? Ты думаешь… – голос Иры упал до шепота.

Инна сидела в своем ящике ни жива ни мертва, ожидая, что скажет Зоя. Но вместо этого прямо в ухо ей вдруг кто-то прошептал:

– Ты не верь.

Напряжение достигло пика, и Инна, обнаружив, что в шкафу есть еще кто-то, кроме нее («Сева? Это вроде его голос?»), завопила и с криком вывалилась из шкафа.

Сразу все исчезло – Зоя и Ира, звон бокалов, голоса.

Инна снова была одна в пустой прихожей, возле распахнутой дверцы пустого старого шкафа. Кое-как поднявшись на ноги, стараясь отойти от пережитого, Инна пошла дальше.

Справа была узкая маленькая кухонька, впереди – комната. Вот и все хоромы. Она осмотрела их за полминуты.

Никакой мебели, кроме двух стульев, в комнате не было. То ли хозяева забрали при переезде, то ли жулики растащили. На отваливающихся от стен обоях в нескольких местах виднелись квадраты и круги: видно, прежде тут висели часы или картины.

Как в такой конуре можно жить вчетвером или втроем? Немудрено, что люди постоянно ссорились, выходили из себя. Никакого пресловутого личного пространства, вся жизнь – на виду у других. Неудивительно, что маленькая Ева любила прятаться в шкафу.

Да еще при такой матери…

На ум пришли странные, страшные Зоины слова. Что она имела в виду?

Инне нужны были объяснения, но квартира молчала. Больше никаких импульсов, никаких знаков – обычная брошенная людьми комнатенка.

Может, нужно позвать ее, Зою? Ведь зачем-то же Инну сюда привели! Она набрала воздуху и произнесла, внутренне морщась:

– Мама? Ты здесь? – Прислушалась и снова проговорила: – Мама!

– Она не откликнется, детка!

Инна, которая стояла лицом к окну, резко развернулась и увидела рядом с собой женщину, которая сидела на одном из уцелевших стульев. Темноволосая, худощавая, с острыми скулами и светло-карими глазами. Узкие губы накрашены оранжево-коричневой помадой. Поверх темного платья – янтарный кулон на золотой цепочке. Взгляд у нее был удивительный – он буквально искрился добротой и лаской. Давно уже никто не смотрел на нее с такой любовью.

– Инна Валерьевна, – сказала Инна, будучи не в состоянии произнести еще хоть слово, чувствуя, что ее переполняют чувства.

Какие – она и сама не могла понять. Радость, благодарность, щемящая грусть, нежность.

Инна не понимала, как человек, которого она не помнила, который оставался для нее незнакомым, мог вызывать в душе такую эмоциональную бурю.

– Раз вы тут, значит… тоже умерли?

– Рак в две тысячи восьмом, – с безмятежной улыбкой проговорила Инна Валерьевна. – Тебе нелегко пришлось, детка. Но так было нужно.

– Я не понимаю, ничего не понимаю, – сказала Инна, чувствуя, что вот-вот заплачет.

– Время пришло, детка. Ты вспомнишь. Я покажу.

– Мне страшно, – пожаловалась Инна. – Здесь так жутко. Мертвецы, тайны, шепчущий дом.

– Шепчущий? – вскинула брови Инна Валерьевна.

– Мне показалось, я слышала, как он говорил со мной. Тут, рядом.

Бывшая директриса скорбно покачала головой:

– Ты права, этому дому есть о чем поведать. Но ты не должна бояться его. Только не ты.

Фраза прозвучала туманно, но просить объяснений Инна не стала. Она ждала, когда Инна Валерьевна захочет рассказать обо всем сама.

– Присядь.

Инна молча повиновалась: взяла второй стул, что стоял в комнате, и села рядом.

– Не сердись, что не могу рассказать тебе сразу все – твоя память закрыта. Запечатана. Она должна просыпаться постепенно, иначе поток информации, которую сложно принять, может навредить тебе. Может, хочешь спросить о чем-то?

– Я действительно жила здесь с отцом, матерью и братом?

– Да. Ты – Ева Панкратова. Дай мне руку.

Инна Валерьевна протянула ладонь. Прозрачные, как горный ручей, камушки, которые украшали часы-браслет, сверкнули на солнце.

– Не бойся. Покажу тебе кое-что.

– Я не боюсь, – сказала девушка, протягивая руку в ответ.

Их пальцы соприкоснулись. Рука Инны Валерьевны была теплой и гладкой, а прикосновение – приятным, успокаивающим.

– Смотри мне в глаза. Сейчас ты увидишь. Увидишь сама, дорогая…

Глава 20

ЗОЯ. 1989 ГОД. АПРЕЛЬ – МАЙ

Яркое утреннее солнце било в окошко, слепило глаза. Там, снаружи, бушевал апрель: природа ликовала, пробуждаясь, возрождаясь…

«Как хорошо, как правильно – родиться весной!»

Кто это сказал? Теперь уж не вспомнить. Да и не важно.

Отвернуться бы от окна, лечь на правый бок. Но все внутри болит – боль тупая, монотонная. А если попробовать пошевелиться, то сразу как будто раскаленные крючья начинают рвать все изнутри. Лучше уж пусть солнце.

Больничная санитарка приходила с утра, возила серой тряпкой по полу – мыла. И все ворчала про маленькую зарплату, и, кажется нарочно, задевала шваброй кровать. Койка содрогалась, по телу шли горячие волны боли.

Потом санитарка наконец ушла, и явилась медсестра Лена. Она через улицу живет, на Грибоедова. Зоя ее не очень-то знала – так, здоровались при встрече.

– Мне можно их увидеть? – спросила Зоя.

– Зачем?

Голос медсестры звучал участливо.

«Эта почеловечнее других будет», – подумалось Зое.

– Как же… Ведь это дети мои. Носила девять месяцев… – Горло перехватил сухой спазм. Слез уже не было – выплакала вчера вечером, когда узнала, что малыши прожили меньше часа, а после их маленькие сердечки перестали биться.

– Случается, мамочка. Вы еще молодая, родите. Муж у вас хороший.

– Выпивает, но так-то да, добрый.

– Вот видите. Кто сейчас не выпивает? Вам вставать нельзя. Швы могут разойтись. У вас вся шейка разорвана была. Так что лежите. Поспать попробуйте. – Лена поглядела в окно, подошла к нему и задернула занавески. – В обед бульон попьете. Каши вам можно. Мужу не хотите записку передать? Чтобы поесть чего-то принес.

Реанимационная палата (впрочем, как и все остальные палаты, и другие помещения) была на первом этаже – больница-то одноэтажная. Посетителям категорически запрещалось подходить к окнам, но все, конечно, подходили, наплевав на запреты. Тем более сейчас весна, теплынь на улице. Записки через дежурную приемного покоя мало кто передавал.

– Витя на заводе, к вечеру придет. Передам.

Лена вышла из палаты.

Зоя и в самом деле задремала, проснулась ближе к десяти. Внутри все по-прежнему болело, но, кажется, теперь уже полегче. Или Зоя хотела себя в этом убедить, потому что решила: она встанет и сходит взглянуть на детишек. Попрощается. Это жестоко – не позволять ей увидеть малышей! Завтра их отдадут Викентию, чтобы похоронить, но ведь Зоя еще будет в больнице, наверняка не сможет пойти на похороны.

Витька не принесет, не покажет, Зоя хорошо знала мужа и понимала, что он будет против. Да и врачи небось не позволят.

Так что придется самой.

Зоя подвигала ногами. Больно, как будто штырем железным насквозь проткнули. Но ничего, придется потерпеть. Она попробовала повернуться на бок. Тяжело. Минут десять, наверное, корячилась, цепляясь за матрас, то и дело останавливаясь и переводя дыхание, в ожидании, пока боль станет терпимой, но в итоге оказалась на боку, на краю кровати.

Садиться нельзя – врач говорила, так швы разойдутся точно, придется попробовать спустить ноги на пол и сразу встать.

После нескольких неудачных попыток подняться Зоя все же оказалась на ногах. Стояла, схватившись за спинку кровати, пережидая, пока пройдет головокружение и перед глазами перестанут кружить разноцветные мухи. Боль не отступала, вгрызалась железными клыками, но Зоя уже, можно сказать, привыкла к ней. Сильнее не становится, и ладно.

Только вот как она сможет идти… Но это оказалось легче, чем подняться с кровати. Главное, делать мелкие шажочки, чтобы избежать разрывов.

Держась за стены, Зоя выбралась в коридор.

Посмотрела налево, направо: вроде ни медсестер, ни врачей. Роженицы в бело-голубых казенных халатах, многие такие же скрюченные, как и она сама, брели кто куда: на процедуры, в туалет.

Зоя знала, куда ей нужно, где находится морг.

Когда умер Витин брат, они забирали его тело. Попасть туда можно с улицы, а можно изнутри. Ей придется добраться до конца коридора, выйти на небольшой пятачок – там будет железная дверь. Если она окажется запертой, если кто-то остановит Зою, пока она доберется, то ничего не получится.

Стараясь не думать об этом, борясь с болью и головокружением, несчастная женщина упорно шла к цели. Волновалась Зоя напрасно: никто не обратил на нее внимания, не заметил отсутствия в палате, не остановил.

Очутившись в конце коридора, Зоя вышла в короткий «аппендикс», за которым находилась металлическая дверь. Кажется, все получится: дверь была приоткрыта. Зоя проскользнула туда, позабыв о физической боли. Теперь ее терзала только боль душевная, а еще – страх. Она не боялась, что ей помешают, – раз уж дошла сюда, пусть попробуют ее остановить. Страшно было от того, что ей предстояло увидеть.

Внутри было довольно просторно, стоял письменный стол, стулья и два больших шкафа. Вдоль стен – этажерки и полки. Отсюда вели еще две двери – одна из них входная. Зоя узнала это помещение, как раз здесь они с мужем и оформляли документы на покойного Витиного брата.

Она завертела головой, отыскивая место, где должны находиться детские тела, как вдруг дверь позади нее хлопнула и на пороге появилась женщина.

– Панкратова! Ты что здесь делаешь? – грозно проговорила Лена.

– Прошу, – Зоя стиснула ворот халата. – Я должна увидеть! – Лена молчала, и Зоя почувствовала, как отчаяние захлестывает ее. – Не имеете права! Это мои дети! Что вы их прячете от матери? А может, это не они? Может, их украли – я передачу видела! Я в милицию пойду, я…

– Тише, Панкратова! Сейчас вся больница сбежится, – сказала Лена, и Зоя, которая и впрямь говорила громко, почти кричала, сразу умолкла. – Покажу вам их, чего уж теперь. Но если что – я ничего не делала, я тут ни при чем. Вы все сами.

Неизвестно, подействовала на нее угроза пойти в милицию или верх взяла жалость к бедной матери, но только Лена через некоторое время вкатила в комнату каталку, на которой лежали тела, завернутые в черный полиэтилен.

– Вы же их… – Слова не шли, и Зоя умолкла, как завороженная, глядя на каталку.

Тела под черным пластиком были такие коротенькие, такие крошечные…

– Нет. Не вскрывали. Ваш муж написал заявление.

Зоя кивнула, не отрывая взгляда от каталки.

– Может, не нужно? – тихо спросила Лена. – Зачем себя терзать?

– Я должна, – прошептала Зоя и протянула руку к пластиковому мешку.

– Погодите, я сама, – сказала Лена, поняв, что отговорить Зою не получится.

Несколько точных, отработанных движений – и Зоя увидела их. Куклы, спящие куклы… Маленькие бескровные лица – бледные, почти прозрачные. Прикрытые глаза. Скорбно сжатые губы. Тонкие, как пух, черные волосики. Холодная мраморная кожа.

В комнате вдруг раздался волчий вой – утробный, бьющий в уши.

«Это я вою! – поняла Зоя, а следом подумала: – Умереть бы тоже».

И больше ничего не помнила.

Пришла в себя Зоя уже в палате. Перевезли, должно быть, пока она без сознания была. Медсестра Лена стояла рядом, подкручивала колесико капельницы. Посмотрела на Зою вроде бы строго, а на самом деле – сочувственно.

– Спасибо, – одними губами прошептала Зоя.

– Да уж не за что. – Она оглянулась на дверь. – Никто не знает, что я вам помогала! Я их тут же укатила обратно, доктор не в курсе, что вы их видели! Имейте в виду.

Зоя прикрыла глаза, что должно было означать «да».

– У вас швы разошлись. Вечером опять зашивать будут, доктор придет во вторую смену. Кровищи натекло!

«И почему я не умерла?» – снова подумала Зоя, и одинокая слезинка скатилась по щеке.

– Отдыхайте, я вам лекарство поставила.

Через два часа ее заново «подштопали», как сказал врач. Он делал все нужное, не уставая выговаривать Зое за ее выходку. Боли она не чувствовала: не то лекарство ей дали, не то просто уже все внутри ныло так сильно, что новая боль была незаметна на фоне старой.

А вскоре случилось то, чему Зоя так за всю жизнь и не смогла найти объяснения. Витя пришел в палату вместе с доктором, Леной и еще какими-то людьми.

– Живы! – прямо с порога прокричал он. – Живы они, Зайка!

Это он Зою так звал – Зайкой. Когда настроение особенно хорошее было.

– Чего? – спросила она. – Кто жив?

– Дети живы! Ошибка вышла…

Доктор забубнил что-то про неисправное оборудование, но ни Викентий, ни Зоя его не слушали.

– Медсестра услыхала – плачет кто-то, чуть не рехнулась! Открыла, а они там, живехоньки!

– Ты с ума сошел? – беспомощно спросила Зоя.

Витя засмеялся и был в этот момент в самом деле похож на безумца.

– Счастье-то, а? А мы ведь уже и к похоронам все подготовили!

– Значит, долго жить будут, – услужливо проговорил какой-то мужчина. Наверное, работник морга.

Зоя перевела взгляд на Лену. Та отвела глаза.

– Но это невозможно, Витя! Ты не понимаешь, я сама… – Она осеклась, вспомнив предупреждение медсестры.

– Ничего невозможного, Зайка! Я только что оттуда, из… как это называется? Из детской, в общем. Прекрасные у нас сын и дочка!

Перед глазами потемнело, и Зоя второй раз за день лишилась чувств.

Месяц спустя Зоя сидела на кухне и невидящим взглядом смотрела в одну точку. Перед ней была чашка чая, к которому она не притронулась.

Окна квартиры выходили на улицу. Несмотря на довольно поздний час – на часах уже половина десятого, – было по-летнему светло. Жизнь в Старых Полянах кипела: дети носились вдоль дороги или катались на велосипедах, пенсионеры и молодые мамы сидели на лавочках или прохаживались туда‐сюда. Спать никто не собирался, расходиться по домам – тоже. Чего там сидеть, в духоте?

Возле клуба, как обычно, собрались девчонки и парни. Из Зоиного окна видно их не было, но она слышала громкие голоса и взрывы хохота. Грызут семечки, попивают пиво, заигрывают друг с другом. Крутят недолговечные подростковые романы, в результате которых на свет появляются ненужные юным родителям дети.

Дети…

Мысли, едва свернув с привычного русла, снова вернулись к Еве и Севе.

Так дочь и сына назвал Витя, а Зое было все равно, какие у них будут имена.

Кухонная дверь открылась, вошел муж.

Кто бы мог подумать, что из него получится такой хороший отец? Он обожал детей, готов был возиться с ними часами, приходя с работы. Даже пиво по вечерам пить перестал. Работал он, как и большинство старополянских, на «Полимете», инженером.

Ирина, лучшая подруга со школьной скамьи, которая недавно устроилась в новый ларек у автовокзала, говорила, что Зоя вышла замуж лучше всех: муж хороший, с перспективами. Станет начальником отдела, можно будет о расширении подумать. Не вечно же вчетвером на двадцати метрах сидеть.

Недавно Ирка приходила посмотреть на детей, поздравляла. Зоя через силу улыбалась – аж челюсть от этого заболела. Даже Ире она не могла ничего рассказать, не находила в себе сил признаться.

– Пойдем в комнату.

– Спят?

– Уложил.

Зоя не шелохнулась, и Витя, поколебавшись, сел напротив жены. Она, точно заведенная, помешивала ложкой давно остывший чай. Он положил ладонь на ее руку, останавливая это бессмысленное движение.

– Давай поговорим.

– О чем?

– Ты знаешь. Я все вижу, не слепой. Перед людьми ты можешь придуриваться, но меня не обманешь. С первого дня, как только обнаружилось, что они живы, ты шарахаешься от них. И в обморок ты тогда не от счастья упала, я видел! Ты не принимаешь их, даже грудью кормить не стала!

– У меня молоко перегорело.

– Не ври. Ты перетянула грудь. Специально.

Зоя промолчала.

– Матери так себя не ведут. Ты не сюсюкаешься с малышами, не качаешь. Тебе как будто лишний раз прикасаться к ним не хочется! Я прихожу – ты и рада от них избавиться. – Он потянулся к ней через стол: – Зайка, скажи, в чем дело? Я слышал, у женщин бывает такое. Это послеродовая депрессия. Давай к врачу сходим? Сейчас все лечится.

– Не нужны мне никакие врачи! – воскликнула Зоя и вырвала свои ладони из его рук.

Викентий, казалось, не смутился, вместо этого спокойно спросил:

– А что нужно? Объясни мне. Почему ты ненавидишь своих детей?

Она сузила глаза, как бешеная кошка, и прошипела ему в лицо:

– Потому что это не мои дети. Это не наши дети. И может, вообще не дети никакие.

– Ты в своем уме? – спросил Витя.

– Я не говорила тебе… – Она и не собиралась, но вдруг почувствовала, что больше не может держать это в себе. – На следующее утро после родов я встала и пошла в морг. Мне нужно было увидеть их перед похоронами. Я… не могла смириться. В общем, еле дошла. И я видела их. Понимаешь? Видела их мертвыми. Лена, медсестра, тоже там была, она их мне и показала.

– Да зачем же надо было…

– Не перебивай ты, ради бога! Никаких сомнений: наши дети были мертвы. Они были как каменные – твердые, холодные. Будь они живы, мы с Леной заметили бы! Но они точно были мертвые.

– Насчет этой Лены еще надо разобраться. Зачем она позволила тебе?

– Не надо ее сюда впутывать. Она хорошая женщина, пожалела меня. Не о ней речь, а о том, что ожить дети не могли!

– Но ведь ожили!

Зоя покачала головой, пристально глядя на Викентия.

– Те две твари в кроватке – уже не наши дети. Это чудовища.

Викентий вскочил со стула:

– Зоя, что ты несешь? Ты себя слышишь? Как ты можешь называть их тварями?

– Говорю тебе, это не дети! Наши дети умерли, я видела это собственными глазами, невозможно очнуться, если ты мертв! Можешь Лену спросить, если мне не веришь!

Витя налил воды из кувшина и выпил залпом, шумно глотая.

– Послушай, я понимаю, что ты пережила. Но ведь ты не врач, ты могла и не понять, что они живы.

– А Лена?

– Она же их не осматривала. Или тоже ошиблась. Вы их вытащили в тепло из холодильника, вот они и пришли в себя! Дети гораздо более выносливы, чем взрослые. Помнишь, мы читали про случай, когда шестимесячный ребенок после искусственных родов выжил, хотя его в мусорное ведро выбросили?

Зоя махнула рукой:

– Не веришь мне, а потом поздно будет.

– Что поздно? Они хорошие, здоровые ребятишки.

– Все прекрасно, если не считать того, что никакие они не ребятишки. Да они и не похожи на нормальных детей. Ты хоть один звук от них слышал? Не гулят, не плачут. А когда не спят, так смотрят, как будто все про тебя знают.

– Ты выдумываешь.

Зоя усмехнулась:

– Ты в Старых Полянах четвертый год. А я тут родилась и всю жизнь живу. Это место непростое. Все местные знают.

– Что в нем сложного? И какое отношение это имеет к нам?

– Здесь колдуны прежде жили и до сих пор живут. Мне бабушка покойная говорила. – Она обвела взглядом комнату, будто рассчитывая увидеть одного из них. – Близко-близко. Но мы до них дотянуться не можем, а вот они до нас – запросто, наблюдают и ждут. Они сильные и злые, им человека убить – раз плюнуть. Сколько тут народу мрет, не одно, так другое! Угорают, вешаются, убивают друг друга – сам же знаешь, похороны за похоронами, на кладбище могил больше, чем живых людей. И не водка виновата! Везде пьют, а такого нет.

– Чего же им от нас надо? Бабушка сказала?

– Не смейся. Это их земля. Они ненавидят нас, потому что мы пришли на их землю и живем тут, вот и хотят прогнать. Но, видно, не могут всех разом истребить. Этих, – она дернула подбородком в сторону двери, – они подослали. А я знаю, что это твари в людском обличье, и…

– Значит, так. – Витя легонько хлопнул ладонью по столу. – Хватит чушь пороть. Ева и Сева – наши дети. Я люблю своих детей и буду их растить. С тобой или без тебя. Зоя, ты моя жена. Надо – доктора тебе найду, помогать буду, по ночам к ним сам вставать. Но если за ум не возьмешься, пеняй на себя.

Зоя знала, что нрав у мужа крутой. Добрый-то он добрый, но, если что не по его, только держись.

– Поняла меня?

– Угу.

Он, видя ее смирение, видимо, устыдился своих жестких слов. Пересел ближе к жене, обнял за плечи:

– Я все понимаю. Ты устала, намучилась. Шутка ли, такое пережить. Ты привыкнешь к ним. Полюбишь. Все у нас будет хорошо, Зайка. Веришь?

Зоя сказала, что верит. И даже почти верила в ту минуту.

Только на самом деле ничего хорошего их не ждало.

Глава 21

ИННА. 1997 ГОД. АПРЕЛЬ

За дверью послышались голоса. В приемную вошла Тося – Тамара Олеговна Сяпкина. Так математичку и завуча по воспитательной работе прозвали изобретательные ученики, соединив первые буквы имени, отчества и фамилии. Это звучало так коротко, емко, так подходило кругленькой, маленькой, милой и беспомощной на вид Тамаре Олеговне, что Инна, обращаясь к ней, каждый раз боялась назвать коллегу Тосей.

Та бы точно не стерпела и затаила зло: несмотря на внешнюю доброжелательность и мягкость, характер Тося имела жесткий, даже суровый, обид не забывала.

Инна побаивалась Тосю, но уважала за честность и профессионализм, старалась сохранять с ней хорошие отношения.

– Инна Валерьевна не занята? – спросила Тося.

Надежда, что она на минутку забежала к секретарше за какой-то ерундой, рухнула.

Голос у Тоси был тоненький, пришепетывающий, почти детский. Но это не мешало ей управлять учениками: дисциплина на уроках была железная, дети пикнуть не смели. Материалом, надо отдать должное, Тося владела превосходно, доступно объясняла самые сложные темы.

– Одна, у себя, – ответила секретарша. – Позвоню.

Спустя полминуты Тося показалась в дверях кабинета:

– Инна Валерьевна, у нас проблема.

– Опять? – уныло спросила директриса.

– И не говорите, дорогая моя. – Тося без приглашения выдвинула стул из-за длинного стола для совещания и села, положив перед собой ключи от кабинета и очечник, с которым никогда не расставалась.

В Старых Полянах было две школы, но вторую закрыли три года назад из-за недобора учеников. Когда-то ожидалось, что детей станет больше после заселения нового микрорайона, но строить его не начали, и теперь уж точно не начнут. Предприятие со дня на день могло встать.

Для двух школ детей не хватало. А для одной было многовато. Классы были переполнены под завязку, в небольшом здании, рассчитанном на гораздо меньшее количество учащихся, то и дело вспыхивали конфликты, драки и скандалы, которые Тося именовала «инцидентами».

– Опять инцидент. – Завуч вздохнула: – Панкратова.

При упоминании этой фамилии у Инны сжалось сердце.

«Сучка», – непедагогично подумала она.

Эту семью знала вся школа. Мать воспитывала детей одна, отец умер два года назад. Ева и Сева выделялись из толпы первоклашек: очень симпатичные, темноволосые, зеленоглазые, дети были тихими и спокойными. Они ни с кем не общались – только между собой, и, похоже, общество остальных детей было им не нужно и не интересно. С другими людьми они почти не говорили, разве что отвечали на уроках, когда учительница спрашивала, и такая молчаливость тоже, конечно, бросалась в глаза.

Однако все эти странности не мешали детям отлично учиться: через месяц Панкратовы должны были окончить первый класс без единой четверки.

– У них вчера день рождения был, и мамаша им преподнесла «подарочки». – Тося открыла пустой очечник, заглянула туда и снова закрыла. Очки покоились на ее носу-пуговке. – У Севы синяк во всю щеку. У Евы шишка на голове. И руки у обоих тоже в синяках.

– Ужас какой! – содрогнулась Инна. – Как так можно с собственными детьми!

Она вскочила из-за стола и прошлась по кабинету. К Еве и Севе Инна питала слабость, да и невозможно было не симпатизировать несчастным малышам, которых терроризировала собственная мать.

Инна часто заглядывала в их класс, благо что отделение начальной школы располагалось неподалеку от ее кабинета. Она общалась с Панкратовыми, и дети отличали директрису среди всех: улыбались и разговаривали охотнее, чем с другими.

– Да и детки-то – золото! – подхватила Тося. – Мне кажется, Панкратова умом тронулась после мужниной смерти. Уж сколько прошло, а она все в себя не придет и на детях срывается.

Инна покачала головой: что делать с этими Панкратовыми?

– Прав ее лишить, так дети в детдом пойдут, там тоже не сахар, – проговорила она.

– А по-моему, только так, – категорично заявила Тося. – Пусть милиция разбирается, ПДН! А то она убьет их когда-нибудь, а кто виноват, скажут? Школа виновата! Мы с вами, дорогая Инна Валерьевна. Нет, тянуть нельзя.

Инна понимала, что она права. Но последнее предупреждение сделать нужно.

– Тамара Олеговна, я поговорю с их матерью, а потом мы примем решение.

– Разве я с ней не разговаривала? – возмутилась завуч. – Я вплотную работаю с родителями. Но тут все без толку.

– И все же я попробую сама. Еще раз.

Инна думала, что Панкратова не придет, но она явилась точно к пяти, как и просила секретарша, передавая нерадивой матери просьбу директора. Вошла в кабинет и выжидательно замерла возле двери, сжимая в руках простенькую черную сумку.

У Зои Панкратовой были такие же черные волосы, как у детей, но этим сходство исчерпывалось. Глаза у нее были карие, а лицо простоватое, хотя и миловидное. В молодости такие женщины пикантны, но если перестают следить за собой, то шарм бесследно исчезает. Причесана Панкратова была кое-как, возле рта залегли глубокие складки, кожа приобрела нездоровый землистый оттенок. Весь ее неухоженный, потрепанный вид вызывал брезгливую жалость. Хотя стоит ли жалеть женщину, избивающую собственных детей?

И все же не могла Инна отнестись к ней равнодушно, не хотела доводить дело до лишения материнских прав. Зоя потеряла мужа, а вместе с ним, видимо, опору в жизни. Подтолкнешь ее – она упадет и больше не поднимется. А если постараться помочь, то все, возможно, наладится.

Инна встала и пошла навстречу Панкратовой. Предложила присесть не к столу, а в кресло, сама устроилась в соседнем. Зоя смотрела настороженно, ожидая упреков и нотаций, на которые, верно, не скупилась Тося.

– Вы понимаете, почему я вас позвала?

Зоя кивнула, не сводя глаз с директрисы. Угол рта дернулся.

– Скажите, Зоя Анисимовна, что вас так тревожит?

Женщина, ожидавшая совсем другого вопроса, несколько мгновений сидела прямая, как струна, сложив на коленях руки, точно примерная ученица. А потом вдруг лицо ее дрогнуло, страдальчески сморщилось, губы затряслись. Она сгорбилась, как старуха, на лице отразились печаль и горечь с оттенком злости.

– Вы мне скажете, что детей бить нехорошо, так я и сама знаю! Только они никакие не дети, так что на них не распространяется!

«Тося была права, – уныло подумала Инна. – Она двинулась умом. Зря я ее вызвала. Надо было передать все в милицию, и дело с концом».

– Не думайте, я не сумасшедшая, – угадывая ее мысли, произнесла Зоя. – Вы, я вижу, хороший человек. Не то что эта ваша Тамара Олеговна. Всего я вам сказать не могу, да вы и не поверите. Но они… дети эти, постоянно замышляют!

– В каком смысле? – непонимающе улыбнулась Инна, думая, как бы побыстрее свернуть разговор.

– Вот рисуют они, к примеру. – Зоя оживилась, бледное лицо порозовело. – Сидят рядом. Вдруг она руку тянет – дай, мол. Он сразу дает ей карандаш, какой она просит, или ластик, или линейку – ни разу ни ошибется! И во всем они так. Между собой общаются безо всяких слов.

– Они двойняшки. У них особая близость. Такие люди чувствуют друг друга.

– Витя тоже сначала не верил, что они не такие, как все, – думая о своем, проговорила Зоя. – Но потом понял.

– Послушайте, Зоя Анисимовна, – сказала Инна, теряя терпение, – мне кажется, что…

– Вы же меня сами позвали. Так слушайте. Я вам скажу, кто они на самом деле. Вот было им три года. Крошки совсем. Витя хотел их взять на улицу, лето было, день такой хороший. Мне убираться надо было в доме. Ну, я и говорю, идите во двор. А эти не хотели. Он и так, и эдак уговаривает – ни в какую. А Витя тоже упрямый был, за руку схватил девчонку: идем, говорит, и никаких гвоздей. А мальчишка рукой на окно показывает и громко так говорит: «Дождь!» За окном как ливанет! – Зоя прижала руки к груди. – Мы к окошку подбежали – глазам не верим. Солнце жарит вовсю – и дождь стеной. Народ разбегается кто куда, дети визжат. А эти уселись спокойно на ковер, дальше играют.

– Это могло быть совпадением.

– Таких «совпадений» у нас было вагон и маленькая тележка. Чуть что не по ним – жди какой-нибудь пакости. Сварю, например, кашу, зову есть. А они не хотят. Крышку открою – вместо каши в кастрюле черви земляные! Я их в унитаз! Выкидываю – и вижу, что не черви никакие, а нормальная каша! Нелюди эти так в голову умеют залезть, еще не такое увидишь. Или вот хочу их постричь. Они не любят этого, вообще не любят, когда к ним прикасаются. Даже мылись всегда сами, чуть не с пеленок, и ногти стригли. Лет с четырех волосы стригут друг другу. Кто еще из детей так делает, вы мне скажите! – Зоя требовательно уставилась на Инну.

Директриса неопределенно пожала плечами. Это и в самом деле было странно. Но, с другой стороны, дети, возможно, просто самостоятельные – что в этом плохого?

– То-то же, – по-своему расценив молчание Инны, продолжила Зоя. – Так вот, хочу взять ножницы. А руку не могу поднять. Хоть ты тресни – не поднимается. Закричу им: «Шут с вами, ходите обросшие!» Раз – и все в порядке. Как-то с работы пришла – вся мебель сдвинута в центр комнаты. И шкаф тяжеленный, и диван. Как?! Зачем это сделали?! Спросишь – молчат. – Зоя махнула рукой: – Всего не перескажешь. Домой идти не хочу. Да, нервы не выдерживают. Кто бы выдержал? Дашь иной раз подзатыльник. – Она усмехнулась и посмотрела на Инну: – Вы не волнуйтесь, они мне сдачи дают будь здоров.

– Вы хотите сказать, они тоже бьют вас?

– Нет. Они другое делают. Сны. Они посылают мне сны. Господи, это такие кошмары, такие муки смертные… – Зоины руки сжались в кулаки. – Если сорвусь на них, знаю, что на трезвую голову не смогу спать. Не дадут, мстить станут. Выпьешь маленько, хотя бы заснешь.

«Вот спьяну-то тебе и снится», – раздраженно подумала Инна.

Хватит с нее всякой шизофренической чуши. Надо признать, ничего путного из встречи с этой женщиной не вышло.

– Зоя Анисимовна, вы понимаете, что, если дети и дальше будут приходить в школу в синяках, вы можете лишиться родительских прав?

Неожиданно Зоя хохотнула и посмотрела на Инну с оттенком жалости, как на умственно отсталую.

– Попробуйте, сделайте одолжение. Я бы только рада была! Но ничего у вас не выйдет. Они не захотят в приют: там с ними цацкаться будет некому, народу кругом полно. Они со мной захотят остаться, какая бы я плохая ни была. И никто поперек слова не скажет и сделать ничего не сможет.

Инна не нашлась с ответом. Ее собеседница пожевала губами, прикоснулась рукой к волосам.

– Они не люди, вы еще не поняли? Я ведь вам это битый час говорю, а вы не верите. Знаете, тут раньше деревня была? В ней колдуны жили. Их выгнали отсюда, поэтому они и злые на нас. Всех, кто на их земле живет, извести хотят, уничтожить. Поэтому ублюдков этих нечеловеческих сюда и подослали.

– Прекратите! – не выдержала Инна. – По-моему, вам пора.

Зоя не стала возражать. Схватила свою сумку и двинулась к выходу.

– Кстати, день рождения у них на самом-то деле не вчера был, а сегодня, – сказала Зоя, взявшись за дверную ручку. – Четвертого апреля родились мои настоящие дети. Родились и сразу умерли. А на следующий день колдуны с того света надругались над ними, заколдовали мертвые тела, оживили, вселили в них бесов. Пока демоны маленькие, по мелочи пакостят. А когда вырастут, пиши пропало. Всех перебьют, сотрут этот чертов город с лица земли. Бегите отсюда куда подальше. Пока можете.

Глава 22

ТАМАРА. 1999 ГОД. МАЙ

К школе она подходила с тяжелым сердцем. Ночью не спала ни минуты, голова была тяжелая, как чугунный котел. Вдобавок ноги отекли так сильно, что еле-еле удалось втиснуть их в туфли.

Пока шла, навстречу попадались ученики и коллеги. Они здоровались, она отвечала машинально, кивала, почти не видя лиц, не замечая, к кому обращается. Тамара знала, что за глаза ее зовут Тосей. Все думали, она злится на прозвище, но ошибались. Тося – это не обидно, даже ласково, и понятно, откуда взялось. Лучше Тося, чем Жаба, как прозвали учительницу географии то ли из-за бородавок на лице, то ли из-за противного характера.

Похороны завтра, сегодня и завтра траурные, не учебные дни. Но взрослые и дети все равно идут в школу, стекаются к ее крыльцу, не в силах поверить.

В Старых Полянах всегда было неспокойно. Дрались, скандалили, иногда в запале резали друг друга, самоубийц всех возрастов тоже хватало. Всякое было. Но такое – в первый раз. Весь город притих, затаился. Подобные случаи никогда не проходят просто так, они тянут за собой шлейф чего-то темного. Поэтому все не только скорбят, но и невольно ждут, что будет дальше.

«Дура ты, что сюда приперлась. Гиблое место» – такими словами молодую учительницу встретила тетя Сима, у которой Тамара жила первый год.

Она приехала в Старые Поляны по распределению, окончив пединститут, и была полна радужных надежд.

– Нам-то уж деваться некуда, а вы чего лезете? Моло- дые-то? Не пойму! – Тетя Сима была на пенсии, но подрабатывала в поликлинике санитаркой. Женщина она была хорошая, только очень ворчливая.

На ее брюзгливый характер Тамара и списала эти слова о Старых Полянах, но со временем поняла, что тетя Сима была права.

Всюду в России пили, но не так люто. Везде дрались и ссорились, но не так остервенело. Изменяли, изводили близких, издевались над животными, били детей тоже по всей стране, но в этом городишке все было демонстративно, бестрепетно, бесстыдно, что ли. Как будто люди не скрывали плохое в себе, а, наоборот, пестовали, взращивали, выставляли напоказ. Все, что было плохого в человеке, проявлялось с удвоенной, утроенной силой и требовало выхода.

– Колдуны морочат, – уверенно говорила тетя Сима, – под руку толкают. Шепчут дурное. Мы ж их с места согнали, вот они и не уймутся. Хотят, чтобы мы тут поубивали друг дружку.

– Но они ведь умерли давно. – Тамара, хотя и была нормальной советской женщиной и мировоззрение имела материалистическое, все же волей-неволей втягивалась в инфернальные, мистические разговоры.

– А может, и не умерли – покойников-то не было! Кто их хоронил?

– Как же тогда?

– Очень просто. Души свои продали, бесами сделались и бродят среди нас, смущают.

Это была уже полная ерунда. На том все беседы обычно и заканчивались.

У Тамары был жених Котя. Константин Сяпкин. Они познакомились, когда она училась на последнем курсе. Тамара уговорила его переехать в Старые Поляны, потому что на местном предприятии, кормившем горожан, открылась хорошая денежная вакансия. Кстати, открывались они тут постоянно: люди умирали, увольнялись, уезжали.

Сначала все было хорошо. Спустя четыре года супруги решили обзавестись наследниками, и тут выяснилось, что Тамара не сможет родить – сказалось воспаление, которое перенесла в юности, и понеслось…

Котя, прежде ласковый и чуткий, понимающий и тонкий, стал грубым, равнодушным, даже жестоким. За последующие годы Тамара перетерпела все: постоянные оскорбления, измены, пьянство. Разводиться не хотела – все еще любила Котю, все еще верила, что любимый муж снова станет прежним.

Тетя Сима, у которой Тамара давно уже не жила, но с которой продолжала общаться, качала головой и поджимала губы:

– Хороший же мужик-то. Говорила я тебе, это место такое. Темно тут, и вся темень из человека лезет. Ехали бы вы отсюда. Церкву бы хоть построить, так и время-то бесовское. Нету церковки и не будет.

Теперь уже ее слова не казались Тамаре такой уж глупостью. Слишком многого она успела навидаться в Старых Полянах за минувшие годы, слишком сильно изменился Котя – иногда Тамаре казалось, что это вовсе не он.

Несколько раз она предлагала мужу переехать. Но он был против: получил повышение, на работе его ценили.

Закончилось все печально. В одном из цехов случился пожар, пять человек погибли. В том числе и Костя Сяпкин.

Тамара, скрывая это от себя, в глубине души почувствовала облегчение. Развестись с мужем она не смогла бы, заставить его уехать и начать все сначала – тоже. Оставшись одна, стала жить спокойно, без ругани, ревности, подозрений.

Почему не уехала? Все просто – некуда было ехать. Раньше надо было, когда еще имелся шанс на новом месте хорошо устроиться. А сейчас… Сначала полным ходом шла перестройка, потом подступили девяностые. С работой везде стало туго. А здесь у Тамары был хороший дом, руководящая работа, уважение коллег.

«Дом продам – если еще продам! – за копейки», – рассуждала Тамара.

В Уфе придется искать жилье и работу, а найдешь ли? На рынок идти, тряпками трясти не хотелось. Обычным учителем в школу – тоже.

Так и осталась. Думала, все образуется. Но становилось только хуже. Зарплату то и дело задерживали, люди делались все более дергаными и злыми, а отношения между ними – все более непредсказуемыми.

Тамара поднялась на крыльцо. Прямо на нее смотрел детский портрет в траурной рамке, и слезы подступили к горлу. Господи, как же так…

– Зайдите, пожалуйста, ко мне, Тамара Олеговна, – услышала она.

Инна Валерьевна. Оказывается, она шла следом.

Тамара обернулась, поздоровалась. Глаза у директрисы красные, вид измочаленный до крайности. Тоже, видно, не спала.

– Хотите кофе или чаю? – предложила Инна Валерьевна, когда они оказались в ее кабинете.

Тамара терпеть не могла кофе, но тут почему-то попросила именно его. Инна Валерьевна открыла окно, в кабинете стало свежо и прохладно.

– Хоть немного голову проветрить. Вам не дует?

– Все хорошо, – откликнулась Тамара. – Да уж, вот так конец учебного года.

Они пили кофе, сидя в винно-красных кожаных креслах. На столе стояла вазочка с печеньем, но ни та, ни другая к еде не притронулись.

– Я с Кораблевым разговаривала, – сказала Инна Валерьевна. Кораблев был местным милицейским начальником. – Эта скотина протрезвела. Плачет, в себя прийти не может.

– Еще бы. До смерти забить собственного девятилетнего сына. Чтоб ему в аду гореть.

Инна Валерьевна смахнула слезу.

– Гарик такой хороший мальчик был. Просто не могу… – Она запнулась.

Тамара чувствовала то же, что и директриса.

Гарик Киселев много повидал в жизни. Он с родителями переехал сюда лет шесть назад. Мать продавщицей в киоске работала, отец был рабочим. Бил, пил – обычный сценарий. Киселева из травмпункта и милиции не вылезала, но каждый раз заявление забирала, мужа за решетку отправлять не хотела.

Примерно полгода назад женщина умерла, но виноват был не муж. Вернее, косвенная вина была, конечно. Подрались накануне, он ей почки опять отбил, но причиной смерти был инфаркт, так что в тюрьму он не сел.

Какое-то время после смерти жены Киселев ходил паинькой. Многие даже думали: исправила-таки горбатого могила супруги, за ум человек взялся. Но нет. Все пошло-поехало по-старому, только Гарику стало еще хуже: теперь он остался с отцом один на один.

– Как там Ева и Сева? – спросила Тамара.

Гарик Киселев был единственным, с кем дружили двойняшки Панкратовы. Тамара знала, что директриса постоянно общалась с этими детьми. Им повезло больше: мать смогла преодолеть кризис, пришла в себя и перестала обижать сына и дочь. Уже года два прошло с последнего инцидента.

По лицу Инны Валерьевны пробежала тень.

– Как они все это воспримут, как переживут смерть Гарика? Тем более после той истории.

– Тамара Олеговна! – директриса вдруг повысила голос. – Мне нужно поговорить с кем-то, и я подумала… Вы надежный здравомыслящий человек…

Тамара удивленно смотрела на начальницу, которая мялась и никак не могла закончить фразу.

– Ева и Сева – необычные дети. – Инна Валерьевна снова замолчала, а потом выпалила: – Я думаю, Киселев не врал, когда говорил, что это они сломали ему руку.

– Что? – недоверчиво улыбнулась Тамара.

В памяти всплыла фигура отца Гарика: мощный, вечно заросший до бровей мужичище ростом под два метра, с руками-бревнами и пивным пузом. Чтобы третьеклашки сломали такому руку? Он их по стене размажет, как букашек. Как размазал собственного сына.

– Знаете, почему мать их больше не бьет? Они выросли и научились защищаться. Панкратова не притрагивается к ним не потому, что у нее проснулась совесть, а потому, что больше не может этого сделать!

– С чего вы взяли?

– Я говорила с ней. У нее каша в голове по поводу детей. Она считает их бесами, кем-то вроде того. Боится их, вот и срывается иногда. Но потом срываться перестала, и Ева сказала мне… – Инна Валерьевна хотела сделать глоток из чашки, но увидела, что та пуста, повертела в руках и поставила обратно. – Они не умеют читать мысли, но могут угадать намерение по эмоциям, чувствам, которые испытывает человек. Поэтому способны остановить его, сказала Ева. Навязать свою волю. Раньше это удавалось не всегда, поэтому порой мать и поколачивала их с братом, но теперь они отточили свои умения.

– Звучит фантастично, но по телевизору сейчас и не такое показывают, – сказала Тамара. Верила этому или нет, она и сама не могла пока понять.

– Дети переживали за Гарика. Но сделать ничего не могли, они же не вместе жили. Но однажды, когда были у него дома и отец разозлился на Гарика и хотел дать оплеуху, они остановили его.

– Это вам тоже Ева сказала?

– И она, и Сева подтвердил. И Гарик. Он сказал, что рука отца вдруг сама собой сначала вытянулась, потом изогнулась под каким-то диким углом и сломалась в двух местах, как ветка дерева. Они все испугались и убежали. Киселеву, ясное дело, не поверил никто.

– Кроме вас.

– Когда ему сняли гипс, он и отомстил. Соседи слышали, как он орал что-то вроде «чего удумали», «я тебе покажу, как на отца натравливать». То есть Ева и Сева вроде бы подвели друга. Хотели помочь, а в результате стали причиной его смерти.

– Глупости! Виновник только один – и он, слава богу, в каталажке!

– Как вы думаете, что со всем этим делать? – Директриса беспомощно посмотрела на Тамару. – Они хорошие, добрые дети, никому не хотят причинять зла, боли. Не нападают, только защищаются. Но все же… Их способности пугают меня, что скрывать. Дети станут подростками, а подростки непредсказуемы, порой жестоки. Вы знаете, они в этом возрасте все максималисты и бунтари.

– Инна Валерьевна, это наверняка их выдумки! Победил же семерых Храбрый Портняжка, так и они: возомнили, будто побороли злодея, а на самом деле он и вправду спьяну свалился откуда-то.

Директриса вздохнула:

– Не думаю, что это так. Однажды я попросила их показать мне, что они могут сделать. Попросила запретить мне брать со стола папку.

– И что же?

– У меня ничего не вышло, как я ни пыталась. Руки словно приклеились к телу. Я не могла пошевелить ими, как ни старалась. Но главное, в голове было пусто, и это была такая странная пустота. Они полностью, хотя и на каких-то пять минут, подавили мою волю. Мне хотелось делать только то, что они велят, – ничего больше. Когда я пришла в себя, то очень испугалась. Это по-настоящему жутко, поверьте! Теперь я стала лучше понимать Зою Панкратову.

Тамара была потрясена, но старалась сдерживаться, чтобы не сболтнуть лишнего.

«Колдуны морочат. Под руку толкают. Шепчут дурное», – всплыли вдруг в памяти тети-Симины слова. А если и правда не Котя был виноват в том, что стал таким? Что-то изменило его, как меняло многих жителей Старых Полян. Но тогда, получается, вся жизнь сложилась не так, как могла бы, из-за нее, Тамары: надо было уехать, как отработала диплом, а не тащить за собой Котю в этот проклятый городишко, не застревать здесь. Когда ей захотелось уехать, стало уже слишком поздно: их затянуло в паутину.

– Я не хочу верить в такие вещи, – твердо сказала Тамара. – Просто не могу. Я математик, привыкла мыслить рационально. Это все самовнушение. Вы ожидали чего-то подобного, и ваш мозг выдал соответствующую реакцию. – Тамара встала и оправила строгую черную юбку. – Не переживайте, Инна Валерьевна. Произошла страшная трагедия, но мы ее переживем. Нам придется. Вы должны помочь Еве и Севе справиться. Дети доверяют вам, нужно их успокоить, убедить, что они не сделали ничего дурного. Это жуткая история, и закончилась она плохо, хуже некуда. Но закончилась. Нужно жить дальше.

Тамара твердым учительским голосом говорила правильные слова. Инна Валерьевна слушала, склонив голову, как послушная ученица. Но обе нутром чуяли, знали: ничего не закончилось. Все только набирает обороты.

Глава 23

Она словно вынырнула из бездонного омута, куда провалилась с головой, и теперь не могла отдышаться.

«Ева. Меня зовут Ева», – сказала она себе, и на этот раз имя не показалось чужим, незнакомым. Она понимала, что откликалась на него долгие годы, и приняла легко и естественно, удивляясь, как раньше могла считать своим другое имя.

День рождения, записанный в ее паспорте – 27 мая, был неправильным. Она родилась четвертого (или все же пятого?) апреля, а вот год определили верно. Ей сейчас и в самом деле тридцать.

Образы, люди, голоса, которые Ева только что слышала, чужие мысли и чувства, которые только что наполняли ее до краев, все еще оставались в ней, с нею. Жили, пульсировали, звучали. Ева теперь не сомневалась, а точно знала, кто она такая, почему оказалась здесь. Но все же это были именно знания, а не воспоминания.

Можно сказать, платье было удобным, сшитым по ее вкусу, сидело отлично, но чтобы оно стало твоим окончательно, нужно помнить, как оно у тебя оказалось: купила на распродаже? Сшила своими руками, долго обдумывая фасон? Получила в подарок от любимого человека?

– Почему я ничего не помню? – спросила она. – Где мои собственные воспоминания? Как мне вернуть их?

Ева встала со стула, глядя на Инну Валерьевну сверху вниз.

– Вы не представляете, что это такое – не иметь прошлого! Невозможность вспомнить, кто ты и откуда, что ты за человек такой – плохой или хороший, кто учил тебя, кто был товарищем твоих детских игр, – это все равно что черная дыра в сердце, в душе. Ты живешь с ней и постоянно пытаешься заполнить: новой реальностью, новыми воспоминаниями, но отчетливо понимаешь, что тебе не удастся. Дыра растет, ширится, и ты проваливаешься в нее все глубже. – Она вцепилась в спинку стула с такой силой, что сухое старое дерево скрипнуло. – Но теперь эта пустота заполняется. Появляется какая-то… определенность, что ли. Твердая почва, на которой стоишь, которая не уходит из-под ног, не осыпается. Ради этого стоило вернуться.

– У тебя было непростое детство, дорогая. Но ты всегда была умницей.

– Я хочу получить все ответы. Где Сева и наша мать? Почему я оказалась на вокзале в Казани совершенно одна?

– Этого я не могу ни сказать, ни показать. Хранитель – вот кто поможет тебе вспомнить. Она ответит на все вопросы. Тебе нужно увидеть Хранителя.

– Я видела. Даже не один раз. Она ничего мне не сказала.

– Тогда ты была не готова. А теперь все фрагменты картины постепенно встают на свои места.

– Вы проводите меня к ней?

Инна Валерьевна отрицательно качнула головой. Комната была залита солнцем, и бывшая директриса казалась живой и настоящей… Или была такой? Волосы ее лежали волосок к волоску, тонкие пальцы теребили часы-браслет. Янтарный кулон поймал солнечный лучик и спрятал внутри. Ева смотрела на него, зацепившись взглядом за изящное украшение.

– Ты пойдешь сама. Только я хочу предупредить тебя, детка. У тебя не будет обратного пути, когда ты встретишь Хранителя.

– Но я и не…

– Дослушай, дорогая, – с тихой укоризной проговорила Инна Валерьевна. – Сейчас ты знаешь о себе очень много. Знаешь, кто ты, откуда родом, кем были твои родители. Этого хватит, чтобы прожить нормальную, полноценную жизнь. Ты можешь выйти отсюда и уехать из Старых Полян. Никто и ничто не сможет тебя удержать. Отправляйся обратно, выходи замуж. Живи, как все люди, и никогда не возвращайся сюда. – В голосе ее вдруг зазвучали страстные, тоскующие ноты, природу которых Ева понять не могла. – Подумай хорошенько.

Ева почувствовала смятение. Может, так и стоит сделать?

– А если я захочу пройти до конца, то где мне искать Хранителя?

– Дом, который ты назвала Шепчущим. Горожане звали его Ведьминым. Тебе нужно будет пойти туда. – Интонации снова стали спокойными, сочувственными, но немного отрешенными, как и прежде.

– Чей это дом? – спросила Ева.

– О, это настоящий дом с привидениями. Такой, наверное, в каждом городе есть, и в Старых Полянах тоже. Прежде, до пожара, который уничтожил деревню, как гласит легенда (и гласит совершенно справедливо!), на этом месте стоял дом Хранителя. Она жила там с мужем. Потом, уже после войны, на этом месте построил дом некто Грушин, начальник одного из цехов. У него была семья – жена и дочь. Но жили они в новом доме недолго. Жена заболела и умерла, дочь отравилась на почве несчастной любви, а сам Грушин тронулся умом и закончил дни в психиатрической клинике. Он утверждал, что из дома их с семьей «выгоняли колдуны». Вернее, колдунья – бывшая хозяйка. Она постоянно смотрела на него из зеркала, так он говорил. А еще слышал голоса: будто бы они не смолкали в Ведьмином доме ни на минуту. Предметы передвигались сами собой, вещи оказывались не там, где он их положил. Грушин видел безликие фигуры в окнах, утверждал, что под домом, в подвале, – огромная черная яма, у которой нет дна. Что-то вроде провала, разлома. Несчастный рассказывал всем, кто хотел его слушать, что однажды, не зная про яму, он провалился туда. Падал долго, но дна так и не достиг, потерял сознание. А очнулся на полу своей комнаты. Ему, конечно, никто не верил, подвал обследовали, никакой ямы не нашли. В итоге Грушин, который к тому времени уже давно не работал, вовсе перестал ночевать в доме, потому что боялся. А потом его увезли в клинику, и дом долго стоял пустой.

Ева слушала внимательно. Бедный Грушин! Видел он все это, «морочили» его колдуны, или бывший начальник цеха просто тронулся умом на почве личных переживаний? Теперь уж не узнать.

Инна Валерьевна ненадолго умолкла, а потом продолжила рассказ:

– До конца шестидесятых в доме никто не жил, а потом туда заехала другая семья – муж, жена, дети. Мужчина был высококвалифицированным специалистом из Уфы, его пригласили работать на предприятие, выделили жилье. Все повторилось снова: не успели сделать ремонт и завезти новую мебель, как стало происходить что-то странное. Здравомыслящие до той поры люди начали рассказывать жуткие байки про населяющих дом призраков, фигуры в окнах, пропажи вещей и лики в зеркалах. На сей раз обошлось без смертей: люди не выдержали и, наплевав на хорошую зарплату, уехали из Старых Полян. Что смогли, вывезли, что не сумели – так и бросили в доме. И снова дом пустовал почти десять лет. В семидесятые один из тогдашних руководителей городского исполкома решил размещать в доме командированных.

– Что-то вроде гостиницы.

– Да, на предприятие время от времени приезжали специалисты всех мастей, их расквартировывали по домам: гостиницу, естественно, строить было незачем – она бы простаивала большую часть времени. А тут пустующий, но вполне добротный дом. В общем, больше десяти лет туда периодически заселяли гостей города.

– Они тоже видели что-то? – спросила Ева.

– Эти люди не задерживались в доме дольше, чем на пару недель, так что, наверное, просто не успевали рассмотреть. А если и пугало их что-то, то предпочитали помалкивать, чтобы не прослыть чудаками и не испортить репутацию. В общем, никаких хлопот дом никому не причинял. Местные обходили его стороной, приезжие ненадолго согревали своим теплом. В 1986-м назначили нового директора школы, и надо было его, точнее ее, где-то временно разместить.

– Так это ваш дом? – Ева была потрясена. – Вы жили в Шепчущем доме?

– Жила, – кивнула Инна Валерьевна. – Недолго. Вскоре мне выделили квартиру в пятиэтажке на Пушкина. В народе ее называли «учительской», хотя жилье там получали не только учителя, но и врачи, и инженеры.

– Шепчущий дом вас тоже напугал?

Инна Валерьевна не отвела глаз.

– Еще как. Мне было почти тридцать, когда я приехала, и все это время я считала себя благоразумным человеком, который с мистикой сталкивался только на страницах книг Гоголя, Алексея Толстого, Лавкрафта или Эдгара По. Да и то такой литературой я не увлекалась. В общем, мир познавала пятью органами чувств. Все началось недели через три‐четыре после приезда, проявлялось сначала по мелочам. Положу очки на письменный стол – они окажутся на кухне. Нарежу овощи для супа, выйду из кухни, вернусь – они целехоньки. Сначала думала, память подводит, усталость, невнимательность. Потом как-то, вроде шутки ради, рассказала коллеге одной. Она говорит, может, домовой резвится, так его надо обругать матом, чтобы не хулиганил.

Ева невольно улыбнулась, представив интеллигентную, хорошо воспитанную учительницу, которая обложила по матери неведомое существо.

– Обругали?

– Попробовала. Но, как ты догадываешься, не помогло. Я постоянно ощущала чужое присутствие. Это трудно объяснить, но я никогда не была в доме одна. Это был как будто фон: тихие голоса, разговоры, которые звучали в моей голове, не умолкая. Несколько раз я ощущала прикосновения, но пыталась убедить себя, что это лишь сквозняки. А потом увидела в зеркале женщину. Она смотрела на меня, не отрываясь. Моего собственного отражения не было. Был поздний вечер, и ужас, который я испытала, не описать словами. Я выскочила из дома, не зная, что делать. Боялась вернуться, но и рассказать кому-то о том, что видела, боялась тоже: что подумали бы горожане о директоре школы, которой в зеркалах мерещатся призраки? Спустя какое-то время моя приятельница Лена, та, что работала в больнице, рассказала мне о легендах и слухах, которые окутывали город и дом, где я жила. О судьбах прежних владельцев рассказала тоже. Я сразу поверила, безоговорочно, потому что верила своим глазам. Тогда я сделала то, чего не делала ни до, ни после: отправилась в исполком, как говорится, качать права. Требовать, чтобы жилье, которое мне обещали, выделили как можно скорее, а не то обещала жаловаться. В общем, со мной, видно, решили не связываться, и вскоре, не прошло и месяца, я навсегда уехала из Шепчущего дома. После этого в него уже никто не заселялся, дом так и стоял пустым. Как гостиница тоже не использовался – с приходом кризиса девяностых производство медленно угасало, никто в Старые Поляны не приезжал.

– Как же вы жили там, пока не съехали?

– Старалась попозже приходить, пореже бывать дома. Бывало, и в собственном кабинете под разными предлогами ночевала. Все стали говорить, что я «горю» на работе. Занавесила створки зеркального шкафа, как будто покойник в доме, даже в карманное зеркальце не заглядывала: красилась в рабочем кабинете. А большое зеркало, в котором отразилась та женщина, заперла в подвале. Надеялась, что так призраки не смогут атаковать меня.

«А теперь вот вы сами – призрак? Воспоминание? Потустороння сила?»

Казалось, Инна Валерьевна узнала, о чем подумала Ева, потому что проговорила с улыбкой:

– Это сейчас я знаю, что мир многомерен и сложен, а тогда боялась за свой рассудок: было страшно увидеть нечто такое, чего мой мозг не сумел бы выдержать, вынести. – Она встала со стула и протянула руки к Еве: – Пришло время попрощаться, детка. Теперь ты знаешь о Шепчущем доме. Да и вообще, я поведала обо всем, о чем могла. Тебе пора двигаться дальше.

Ева подошла к ней, и они обнялись. Инна Валерьевна была вполне материальна, от ее волос шел чуть горьковатый запах духов.

– Помни, ты очень дорога мне, детка. И ты, и Сева.

– Мы увидимся когда-нибудь? – спросила Ева.

Инна Валерьевна отстранилась от нее и улыбнулась:

– Кто может знать, что случится? И в жизни, и в смерти все так непредсказуемо. Иди же, Ева. Но подумай над моими словами: взвесь все и прими решение. Шепчущий дом – или привычная жизнь.

Ева повиновалась и пошла к двери, оставив Инну Валерьевну посреди комнаты. Внезапно ей пришло на ум, что она не спросила об одной вещи:

– Инна Валерьевна, а черную яму в подвале, в которую провалился Грушин, вы видели?

Говоря это, Ева обернулась. Ответить на ее вопрос было некому. Бывшая директриса Старополянской средней школы исчезла. Комната была пуста.

Глава 24

Ева вышла, притворив за собой дверь, оставив за спиной пустую квартиру, в которой жила когда-то. Плотная завеса, скрывавшая ее прошлое, приподнялась, и Ева снова спросила себя: а так ли уж нужно продолжать? Не лучше ли остановиться прямо сейчас? С тем, о чем она узнала, вполне можно было жить. А с тем, что ей предстоит узнать, – еще не известно.

Как в сказке: направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – сам пропадешь… Так куда же ей свернуть? К Шепчущему дому или в сторону автовокзала?

Оказавшись на улице, Ева все еще размышляла об этом, когда услышала крик. Девушка резко обернулась на голос и увидела бегущего к ней по улице человека. Он размахивал руками и звал:

– Инна! Инна, это я!

Володя. Господи, он-то как здесь? В Старых Полянах, кажется, только вернувшиеся с того свете покойники бродят. Так неужели…

Ева бросилась к нему.

– Слава богу! – выдохнул он, подходя. На нем были джинсы, кроссовки и футболка. За спиной висел рюкзак. – Я уж думал, не найду тебя здесь. Колесо проколол, машину пришлось оставить на въезде. Ничего, позже поменяю, когда обратно поедем.

«Надо же, и у него колесо! Старые Поляны не хотят видеть чужаков».

Конечно, Володя не умер. Он был первым живым человеком, встреченным Евой за последние сутки. Но теперь Володя казался ей немного… не таким, как прежде.

А может, она стала другой? Это все равно что вырасти и найти на чердаке любимую куклу. Прежде, когда была маленькой, кукла казалась красивой, а главное – настоящей, но теперь, спустя годы, ты смотришь на нее с тоской и понимаешь, что уже не веришь в чудо: кукла больше не оживет для тебя.

Они обнялись, Володя крепко прижал ее к себе, и Ева почувствовала, как бьется его сердце. Вкус поцелуя был ей знаком, и она ответила на него, радуясь тому, что мир, пусть на короткое время, снова стал простым и понятным.

– Ты не представляешь, как я волновался! После того звонка сразу сел в машину и погнал сюда, как сумасшедший. Рано утром был здесь, но несколько часов блуждал, никак не мог найти тебя. Сотовый сел, часов я не взял, понятия не имею, сколько сейчас. – От волнения он говорил много и быстро, не разжимая объятий, будто боялся, что Ева опять пропадет и ему снова придется блуждать в поисках. – Ты провела тут всю ночь? Инна, где ты ночевала?

Она мягко высвободилась из кольца его рук.

– Я не Инна. Меня не так зовут. Я многое о себе узнала.

На лице его отразились удивление и недоверие. Конечно, он не мог сообразить, что и откуда, от кого она могла здесь узнать.

– Давай познакомимся заново, – шутливо сказал он, но глаза оставались настороженными.

– Ева, – назвалась она. – Ева Викентиевна Панкратова. Вот мое настоящее имя.

– Ева Панкратова звучит даже лучше, чем Инна Срединина.

– А главное, это мое имя. Не выдуманное.

– Но как ты узнала? Почему здесь? Ничего не понимаю.

– Это сложно объяснить, и ты, наверное, не поверишь. Я оказалась в Старых Полянах не случайно. В этом городе я родилась и жила до десяти лет с родителями и братом, Севой. Мы двойняшки. – Ева поспешно сунула руку в сумку, достала обрывки личных дел, своего и Севиного. – Смотри, тут есть имена и адрес. Мы с братом жили в этом доме. – Она указала рукой на двухэтажку, из которой вышла.

Володя взял у нее из рук полуистлевшие бумаги.

– Да, кое-что есть, но откуда ты знаешь, что это имеет отношение к тебе? – осторожно спросил он.

– Мне подсказали. И показали все.

– Тут же нет никого. В этом городе никто не живет уже много лет. Я спрашивал дорогу у одной бабульки – навигатор, как назло, сдох. Так вот, она сказала, что на этом месте дважды все вымирало: в тридцатые деревня выгорела, а перед этим люди из нее пропали, ушли неизвестно куда. А потом в конце девяностых: опять же, жители покинули город, уехали. Кого ты здесь нашла? Как вообще тебе могло в прошлый раз показаться, что здесь есть люди? Ты видела…

– Все я знаю, Володя. Ты видишь то, что тебе показывают, разрешают узнать. И я – тоже. Но мне показывают больше.

Она понимала, что он не верит ей. А кто поверил бы?

– Ты голодная, наверное? – спохватился он, торопливо меняя тему.

Ева была не голодна, но знала, что если скажет Володе, как она завтракала в пустующей двадцать лет школьной столовой в компании умершего давным-давно учителя, то сомнений в ее адекватности у него не останется.

Она неопределенно пожала плечами, что можно было истолковать и как «да», и как «нет». Володя снял с плеч рюкзак.

– У меня есть с собой кое-что. Я уже перекусил. – Он огляделся по сторонам. – Пойдем вон туда. – Он указал на остатки скамьи.

Ева не стала возражать и направилась к лавке.

– Слушай, я совсем забыл! – Володя достал грушу и булочку, протянул Еве. А вслед за этим вытащил из рюкзака ее паспорт, телефон и кошелек.

– Все целое, хотя телефон, конечно, разрядился. Я проверил – деньги, кредитки, все на месте. Некому тут грабить, но я на всякий случай взял с собой. Сумку твою на обратном пути заберем, я спрятал там, возле автобусной остановки, чтобы с собой не таскать.

– Где она была? – спросила Ева, хотя это ее не интересовало.

– Стояла себе преспокойненько на скамейке, на остановке. Ты не заметила, когда приехала?

Ева покачала головой. Она была уверена, что сумка оказалась там позже: будь она там с самого начала, Ева не могла бы ее не заметить. Только никакой сумки не было. На лавке сидела Хранитель.

– Ты ешь, она мытая.

Девушка улыбнулась и откусила желтый бочок. Груша была вкусная, сочная, вот только есть совсем не хотелось.

– Ты сказал, я тебе звонила. О чем мы говорили?

Володя быстро глянул на Еву:

– Не помнишь?

– Помню, но наш разговор закончился странно.

– Вот именно. Мне показалось, что кто-то заставил тебя сказать то, что ты сказала. Это была ты и не ты. Голос твой, но интонации другие. Более резкие, жесткие, властные. Ты велела мне оставить тебя в покое, не ждать и не искать. Сказала, что мы чужие друг другу люди. Это звучало так сухо, холодно, что в первый момент мне захотелось бросить трубку или послать тебя к черту.

– Почему же ты приехал?

– Именно поэтому. Не поверил, что ты можешь так говорить со мной.

– Я не говорила этого, – сказала Ева. – Мы с тобой вообще разговаривали о другом.

– Знаю, – просто ответил Володя.

Оба подумали про Натусю и Диму.

– Говорила же, это странный город. Но он открывается мне. Я еще не все узнала. Осталось одно место, где мне нужно побывать.

Произнося эти слова, Ева поняла, что решение принято. Не может быть иначе, не сумеет она жить дальше, не узнав всего. Володя нравился ей, и, возможно, эта симпатия перерастет в любовь, но даже новые отношения не смогут заставить Еву забыть, что в ее прошлом остается много пробелов.

– Ты так и не рассказала, что тебе удалось выяснить. Кто держал тебя здесь целый год?

– Я расскажу тебе позже, – пообещала она, не уверенная, что сделает это. – В Старых Полянах время иногда ломается. Оно течет не так, как везде, и иногда закручивается в петли, спирали. Так и случилось. Я попала в прошлое, провела там день, и за это время снаружи минул целый год.

Ева говорила – и знала, что все так и есть. Слова эти пришли на ум сами собой, как будто кто-то продиктовал их ей, а она повторила.

Володя ничего не ответил, продолжая внимательно смотреть на нее.

– Когда я приехала в Старые Поляны, то ошиблась. Хотела найти здесь вовсе не то, что было нужно искать на самом деле. Важно было выяснить не куда подевался тот единственный год, а то, как прошли десять лет.

– Куда ты хочешь пойти? – спросил Володя, видимо, поняв, что не сумеет переубедить Еву, и смирившись с ее решением.

– Тут есть один дом. Местные звали его Ведьминым, а я назвала Шепчущим.

– Хорошо, Шепчущий так Шепчущий. Пойдем, – сказал Володя и встал со скамьи.

– Я пойду одна.

– Не пойдешь, – возразил он. – Сидеть на лавочке и ждать – для меня это не вариант.

Ева подумала и решила, что не станет противиться. Во-первых, ясно, что он уже все решил, и любой нормальный мужчина на его месте поступил бы так же. А во-вторых, ей и самой было спокойнее. Хотя Старые Поляны перестали пугать ее, это место оставалось непредсказуемым.

– Что ж, идем.

Они пошли по улице к дому. Володя больше ни о чем не спрашивал, хотя Ева и знала, что ему хотелось бы задать ей массу вопросов. Она была благодарна ему за деликатность и сдержанность. Кстати, о благодарности. Ну и свинья же она!

– Я, кажется, забыла сказать тебе спасибо.

– За что?

– За то, что ты здесь. Мог бы послушаться и оставить меня. А ты проехал столько часов ради женщины, с которой знаком меньше месяца. Ты очень хороший человек, Володя.

Он обнял ее за плечи:

– Дело не в «хорошести»… Ева. – Имя выговорилось непросто, но прозвучало естественно. – Ты нравишься мне. Я даже думаю, что…

Ева повернулась и посмотрела на него, не замедляя шага:

– Давай поговорим об этом позже, ладно?

Почему-то ей не хотелось слышать сейчас слов, которые должны были последовать дальше. Ева и сама не знала: то ли она боялась, что ее решимости довести дело до конца может поубавиться, то ли чувствовала неуместность этого разговора.

– Как скажешь. Далеко этот дом?

– Мы пришли.

Они и впрямь подходили к Шепчущему дому. Вот он, почти скрытый за разросшимися кустами сирени и яблоневыми деревьями. Забор давно развалился и сгнил, дорожка, ведущая к дому, заросла травой.

«Интересно, могут там быть змеи?» – с опаской подумала Ева.

Девушка пошла вперед, Володя двинулся следом. Друг за другом они поднялись на крыльцо. Ступеньки уцелели потому, что были каменными. Дверь была плотно закрыта: даже после того, как люди покинули город, Шепчущий дом не желал принимать гостей.

– Жутковатое местечко, – сказал Володя.

Ева не ответила – она пыталась слушать. Дом должен был поведать ей что-то, и она хотела поскорее узнать, что именно.

Дверь открылась, хотя и не сразу. Володя надавил плечом, и она подалась. Внутри было темно. Они оказались в сенях, прямо перед ними была распахнутая настежь дверь в комнату.

Ева, не медля ни секунды, пошла туда.

– Осторожнее, не спеши. Пол может быть гнилым, провалишься, – предупредил Володя.

Прежде это была столовая. Отсюда вели две двери: на кухню и в следующую комнату – видимо, гостиную или «большую». Здесь тоже были две двери, за которыми располагались спальни. Дом был просторный: строили его в расчете на семью из трех человек.

Ева представила, как страшно, наверное, было здесь Инне Валерьевне по вечерам, как боялась она услышать голоса, которые могут лишить ее разума, и увидеть в зеркале чье-то лицо вместо своего отражения.

Мебель отсюда никто не вывозил, так что диваны, шкафы, кресла и столы оставались на местах, как немые свидетели минувших событий. Правда, все давно пришло в негодность. Несколько окон оказались разбитыми, и внутрь дома, словно костлявые руки, просовывались ветки.

Комната за комнатой Ева и Володя обошли весь дом, но так ничего заслуживающего внимания или необычного и не увидели. Как ни прислушивалась Ева, голоса внутри ее не звучали. Все кругом безмолвствовало: старый дом не спешил выдавать свои секреты.

Глава 25

– Пойдем отсюда, – сказал Володя, – ничего здесь нет, кроме старого хлама.

Ева чувствовала, что это не так, и не спешила уходить.

«Давай же, давай!» – то ли дому, то себе самой говорила она, ожидая, что вот-вот наступит озарение.

Они все бродили по комнатам в поисках неизвестно чего, пока Володя не напоролся ногой на гвоздь, торчавший из какой-то доски.

– Вот черт! – выругался он, зашипев от боли.

– Надо перевязать, – забеспокоилась Ева. – Как бы инфекция не попала. У тебя есть пластырь или зеленка?

– Нет у меня ничего. – Володя рассматривал прореху на джинсах. – Зато прививка от столбняка есть. Так что не помру в страшных муках.

Он улыбнулся, но Ева видела, что улыбка не слишком искренняя. Володя устал и по-прежнему не понимал, что происходит. Наверное, считал ее поиски блажью.

– Может, хватит? Если сейчас уедем, к ночи будем дома.

«Где мой дом? – спросила себя Ева. – А быть может, я уже дома?»

– Сейчас. Еще минутку. – Она умоляюще посмотрела на Володю, и он неохотно кивнул.

– Будь здесь что-то стоящее, мы бы нашли. Может, все самое ценное спрятали где-то.

– Конечно! – воскликнула Ева. – Спрятали! Она спрятала его в подвал!

«А большое зеркало, в котором отразилась та женщина, я заперла в подвале. Надеялась, что так призраки не смогут атаковать меня», – прозвучали в голове слова Инны Валерьевны.

– Ты это о чем?

– Володечка, пожалуйста! – взмолилась Ева. – Если там ничего нет, даю слово: мы уедем немедленно! Но мне нужно увидеть подвал этого дома. Там должно быть зеркало. Мне кажется, я должна заглянуть в него.

– Ты говоришь так, будто это окно.

– В некотором смысле так и есть. Говорили, что в нем показывается женщина. Хранитель. Ее дом был на этом месте. Надеюсь, она покажется мне и расскажет…

Володя вскинул руки в умоляющем жесте. Ева и сама понимала, что говорит безумные вещи, просто от лихорадочного возбуждения, которое вдруг охватило ее, не смогла сдержаться и вовремя замолчать.

– Послушай, давай найдем подвал, раз ты этого хочешь. Об остальном поговорим потом.

Ева не стала спорить. Дверь в подпол отыскалась на кухне. Отодвинув трухлявый стул, что стоял над нею, Володя сумел откинуть крышку. Из темноты пахнуло сыростью.

«В подвале огромная черная яма, у которой нет дна. Что-то вроде провала, разлома», – вспомнилось Еве.

Но никакой ямы внизу не обнаружилось: у несчастного Грушина, видимо, в самом деле помутилось в голове. Это был самый обычный подвал, разве что очень добротный, с каменными стенами и лестницей. Электричества, конечно, не было, и Ева включила фонарик.

Луч заплясал по стенам, скользнул по полу и потолку. Подвал был пустым, если не считать зеркала, стоящего возле одной из стен.

– Вот оно! – Ева торопливо пошла вниз, не слушая предостерегающих возгласов Володи. Он шел следом, стараясь не оступиться, и она, оказавшись внизу первой, посветила ему под ноги, чтобы он не упал.

К зеркалу они подошли, взявшись за руки, как дети. Большое, в человеческий рост, оно стояло тыльной стороной к ним: видимо, Инна Валерьевна повернула его «лицом» к стене для пущей надежности. Обрамленное деревянной рамой, оно было тяжелым на вид, и Володя, взявшись повернуть, подтвердил это.

Наконец зеркало оказалось развернуто к ним. Ева, освещая мутную от пыли поверхность, подошла к ближе. Она отражалась в нем вся, с головы до пят.

«Нечесаное, немытое, некрашеное чучело», – подумала Ева, разглядывая себя.

Володя прав, хватит этих игр, пора в город, к цивилизации, туда, где есть горячая вода и электричество.

Володя стоял позади, и его темный силуэт казался призрачным, ненастоящим. Ева, невольно повинуясь смутному чувству, даже обернулась посмотреть, он ли это. Убедившись, повернулась обратно к зеркалу и…

Фонарь выпал из ее руки и покатился по полу. Ева не слышала, как Володя спросил, в чем дело, не заметила, что он поднял фонарь и направил в сторону зеркала.

Но искусственное освещение было уже не нужно. От зеркала шло серебристо-белое свечение, так что подвал больше не был темным. Евиного отражения не было. Из зеркала на нее смотрела другая женщина.

Хранитель.

Это была та самая женщина, которую Ева встретила на автовокзале, с которой она говорила, вернувшись в Старые Поляны.

Это ее жестоко убили.

Это она, восставшая из мертвых, показалась Еве ночью на площади; она сказала, что ей не стоит убегать.

Сейчас на ней было белое одеяние, волосы убраны в высокую прическу. Она выглядела молодой, сильной, красивой.

– Что ты хочешь сказать мне? Что я должна знать?

Хранитель молчала, пристально глядя в глаза Еве. Зато ответил Володя:

– С кем ты говоришь?

– Разве ты не видишь ее? Она прекрасна! – не оборачиваясь, ответила Ева. Губы Хранителя тоже шевельнулись, будто она едва слышно сказала что-то.

– Она говорит, но я не слышу! Не мешай мне! – Ева шагнула ближе к зеркалу.

– О чем ты? Там никого нет! В зеркале только ты!

– Глупости, – бросила Ева и вытянула вперед руку, коснувшись зеркальной поверхности.

Хранитель сделала то же самое. Ева следила за ней как зачарованная.

– А это волшебное сияние? Неужели не видишь?

– Какое сияние? Ева, все осталось как было!

Не слушая его, она подняла и вторую руку, прижав ладонь к поверхности зеркала. Хранитель – тоже. Теперь они стояли, соединившись ладонями: Ева – здесь, Хранитель – в зазеркалье.

Ева перестала обращать внимание на вопросы Володи, она больше не слышала его голоса, потому что голоса наконец-то зазвучали внутри ее.

Она жадно, с наслаждением внимала им, словно насыщаясь ключевой водой в жаркий полдень. Душный кокон беспамятства, окутывавший Еву столько лет, упал к ее ногам – ненужный, жалкий. Подлинная сущность, истинная натура обнажилась – и это было не просто второе рождение. Это было обретение себя.

То сокровенное, что долгие годы жило в ее памяти, не проявляясь, наконец-то открылось Еве. Воспоминания искристым ручьем, серебряным потоком переливались в нее капля за каплей, пока не заполнили душу целиком.

Это произошло так естественно и быстро! Несколько мгновений назад Ева не помнила себя, а в следующий миг не могла понять: как же она могла не помнить?!

Теперь она знала все.

– Я – Хранитель, – проговорила Ева, и в этот миг то отражение, что было в зеркале, исчезло. Теперь там снова была она сама. – Девочка Ева – это я, и убитая женщина, и старуха – тоже я. Это все время была я!

– Конечно, ты! – Голос Володи вынырнул откуда-то издалека и казался незнакомым.

Она обернулась к нему, отняв ладони от зеркальной поверхности, и в ту же секунду зеркало разбилось, будто кто-то бросил в него камнем. Сверкающие осколки осыпались на пол хрустальным дождем, но ни один из них не причинил ей вреда.

Володя, ошеломленный и напуганный, схватил ее за плечи и оттащил подальше от битого стекла.

– Ты не ранена? В тебя не попало? – спрашивал он.

Но не успела Ева ответить, что все в порядке, как пол под их ногами затрясся, задрожал. Он ходил ходуном, как будто что-то ворочалось внизу, пробивалось изнутри на поверхность.

Зацементированный пол вдруг стал мягким и вязким, как зыбучие пески, и Ева с Володей тонули в нем, проваливаясь все глубже. Что-то бурлило, словно кипящая лава, грозя поглотить их, и Володя, спасая обоих, рванулся к лестнице, увлекая Еву за собой.

Он боялся, но она, хотя и давала ему увести себя, не страшилась ни капли. Знала, что произойдет сейчас, и приветствовала это, и стремилась всем сердцем. Они оказались на ступенях, когда пол начал проваливаться вниз. Деревянная рама, осколки зеркала – все ухнуло в пропасть, которая казалась бездонной.

– Бежим отсюда! – крикнул он, но Ева так и осталась стоять. – Господи, Ева, тут же обвал. Посмотри, какая глубина!

Володя светил фонарем, но тьма поглощала луч. Черный провал, который в свое время открылся несчастному Грушину, лежал у их ног.

Лестница странным образом оставалась на месте, и Ева, стоя возле разверзшейся в одночасье бездны, взялась за перила.

– Какое чудо, какое великолепие! Ты видишь? – восторженно выдохнула она, улыбаясь сияющей улыбкой. Володя смотрел на нее как на сумасшедшую. – Впрочем, конечно, нет. Мы видим разное, я уже говорила тебе. И так будет всегда. Ты бы никогда не смог увидеть и понять то, что доступно мне, даже если бы и захотел.

– Что ты несешь, Ева! Поднимайся скорее! Тут опасно! – закричал он.

Володя стоял чуть выше, чуть ближе к спасению.

Она покачала головой.

– Я так долго шла сюда… Скажи мне, что ты видишь?

Володя ничего не соображал: мешала подступившая паника. Однако даже сквозь красный туман страха он сознавал, что жуткий провал, очутившийся вдруг на месте пола, не расширяется, не становится больше. Лестница, ведущая из подвала, вопреки всем законам физики и логики, висела над разломом, не собираясь обваливаться вниз.

– Скажи, – настаивала Ева, глядя на Володю, – тебе кажется, перед тобой черная яма, так?

– Это выглядит как вход в ад, – сдавленным голосом проговорил он.

– Но на самом деле все не так. Иногда глаза обманывают нас, Володя.

Ева отвернулась от него и устремила взгляд вперед. Она смотрела вовсе не на черный провал. Перед нею была уводящая далеко вниз широкая белая лестница с витыми перилами. Лестница выглядела надежной, словно была сделана из мрамора, и вместе с тем легкой и изящной, словно подвесной мост, сплетенный из растений.

По ступеням струилась вода – прозрачный поток убегал вниз, переливаясь перламутром, и Ева подумала, до чего хорошо будет идти по лестнице босиком, чувствуя, как нежные прохладные струи ласкают уставшие стопы.

«Да, уставшие… Дорога была долгой, но наконец-то закончилась», – подумала Ева, сбрасывая кроссовки.

– Что ты делаешь?

– Мне пора, дорогой, – безмятежно проговорила она. – Эта лестница приведет меня домой.

– Наконец-то! – Володя наивно полагал, что Ева имеет в виду лестницу, ведущую из подвала в дом. – Непонятно только, зачем ты разулась.

Володя, все еще не понимая, что она собирается сделать, взял ее за руку.

– Мне пора, – снова сказала она. – Я должна идти. Ты прекрасный человек, добрый и сильный. Все у тебя сложится превосходно, я знаю. А со мной все равно бы не вышло.

– Я не понимаю… – начал Володя, но она прижала палец к губам: тссс!

Потом высвободила руку, шагнула к нему и прильнула к его губам долгим прощальным поцелуем. А после, не дав Володе опомниться, резко развернулась и шагнула вперед.

Танцующей походкой Ева шла по белой лестнице, и вода приятно холодила ступни. Весенний ветер перебирал ее волосы, и чем дальше она уходила, тем больше удалялась от нее земная жизнь, тем сильнее ей хотелось дойти до последней ступеньки. Оказаться там, где ее давно ждали.

Она не слышала, как звал Володя за ее спиной, как он выкрикивал раз за разом ее имя. Ева ни разу не оглянулась. А если бы и оглянулась, то никого бы не увидела: она больше не принадлежала этому миру.

Глава 26

Лестница, по которой шла Ева вроде бы вела вниз, но ей казалось, что она поднимается вверх, готовая воспарить к небу. Огромное пространство, мир, полный света и тепла, принимал ее, купал в потоках золотого сияния, согревал живительными лучами.

Она шла, и картины прожитого и пережитого вставали перед ее мысленным взором…

– У нас нет другого выхода, милый. Ты и сам это знаешь.

Муж сжал кулаки в бессильном гневе. Он понимал, что Ева права, но невыносимо было даже думать о поражении, а уж тем более принимать его от дерзких, тупых, зарвавшихся людишек, которые упиваются своей властью и меньше всего думают о благе тех, над кем властвуют, от чьего имени говорят.

Ева подумала, что Савелий еще многого не знает. Вернее, не знает самого главного, и ей предстоит сказать ему об этом прямо сейчас.

Они медленно шли по улице к дому. Был вечер, народу на улицах мало. Времена наступили темные, лихие, люди инстинктивно спешили укрыться под сенью родных стен. Только это не поможет спастись. Увы, не поможет.

Возле дома их ждали. Петр, близкий друг, советчик и главный помощник, сидел на скамейке и встал при их появлении, шагнул навстречу. Он был умен, честен и смел, хотя излишне порывист и горяч.

Петр больше всех остальных общался с внешним миром: его главным коньком была торговля. Он сумел наладить связи в городе и первым узнал, какая беда угрожает Старым Полянам.

Еве не хотелось сейчас говорить с Петром, но, с другой стороны, возможно, его присутствие даже на руку.

– Входи, – пригласил хозяин, и вскоре они уже сидели за круглым столом.

«Все решится прямо сейчас, – подумала Ева. – Это мой последний тихий вечер».

Впрочем, и решать нечего: она знала, что ей предстоит сделать, и иного выхода не видела.

– Они вырыли новый котлован, – сказал Петр то, о чем и так все знали, а потом стукнул кулаком по столу: – Мы жили мирно, никому не делали зла! Никогда не делали, даже если могли! Что мы получили в ответ? Нас считают приспешниками дьявола, а теперь еще хотят забрать наши земли!

– Уж лучше пусть считают приспешниками, – усмехнулась Ева. – Если бы новая власть прислушалась к молве и испугалась, может, нам бы сейчас ничто не угрожало. Но они безбожники, а значит, не верят и в нечистого.

Народ в Старых Полянах обитал непростой. С давних времен их предки поселились на этой земле. Они не приняли официальной веры, поклоняясь собственным божествам. Не строили и не посещали церквей – их храмом была природа. Жили собственным порядком, не навязывая никому своего понимания мироустройства, но и не подчиняясь общепринятому.

Каждый, кто жил в Старых Полянах, обладал особым даром. Одни умели заговаривать болезни, другие владели искусством разгонять тучи и останавливать бурю. Многие могли слышать землю, говорить с растениями, поэтому проблем с урожаем никогда не было. Все без исключения умели общаться друг с другом, не раскрывая рта. Жителей Старых Полян называли молчунами, но они любили поговорить, просто их беседы не были слышны обычным людям.

– А если сопротивляться? – предложил Петр. – Зачем нам прятаться и отступать? Ведь мы сильны, среди нас есть истинные воины! Мы сможем прогнать врагов, внушим им, что они должны убраться отсюда, – и они уедут! Сбегут, как тараканы!

– Лишь немногие из нас могут воевать и сопротивляться врагу. У большинства мирные умения, – возразила Ева. – Но ты прав: если постараться, мы сможем прогнать Рокотова и остальных. Только это будет не окончательная победа, а лишь краткая передышка, временная мера. Думаешь, мы с Савелием не размышляли об этом, Петр? Ночи напролет головы ломали, вертели так и эдак. Те, кто роет котлован, – всего лишь пешки. Решения принимают не они. Предприятие постановили строить люди, обладающие настоящей властью, нам до них не добраться. И они добьются своего. Если мы прогоним Рокотова со товарищи, скоро сюда пришлют новых исполнителей, и будут присылать снова и снова. Им нужно это месторождение, необходимо предприятие! Мы не сможем оказывать сопротивление вечно. Их будет больше, и они уже не будут разговаривать и убеждать… Кто знает? Возьмут и перестреляют нас всех, с земли или с воздуха, мы оглянуться не успеем! Пойми, нас все равно рано или поздно вынудят покинуть Старые Поляны. Но какой ценой? Будут потери, будут страдания… Хоть мы и живем куда дольше остальных людей, но все же не бессмертны. Я не могу, не имею права подвергать братьев и сестер такой опасности.

– Неужели уйти – это единственный выход?!

– Уверена, что это так. Время настало. Мы начнем все сначала в другом месте. Долг Хранителя – спасти свой народ, – сказала Ева. – Я Хранитель, и я это сделаю.

У Хранителя, единственной из всех, был особый дар: способность открывать Проход. Ведь есть не только земной мир, как привыкли думать люди, но еще и сотни других миров, Верхних и Нижних, враждебных и доброжелательных, светлых и темных. В один из таких миров и собиралась Ева переправить своих братьев и сестер.

– Нам будет хорошо, – улыбнулась она. – Я видела, я знаю. Там нет смерти, боли и страданий. Вернуться мы не сможем, но и не захотим, мне кажется. Это мирное, благодатное место, и мы обретем там свой дом. Навсегда.

– Наш дом – здесь, – угрюмо проговорил Петр. – Они собираются отнять его у нас… Они поплатятся! Рано или поздно!

– Они не смогут найти нас там? – раздался вдруг тихий голос.

Все трое обернулись и увидели девочку лет десяти, застывшую в дверях. Саша, Петрова дочка.

– Ты как здесь? – спросил отец и поглядел на Еву и Савелия. – Увязалась-таки.

– Ничего не бойся, – улыбнулась Ева. – Верь мне. Никто нас не найдет.

Петр, выговаривая дочери за непослушание, выпроводил ребенка за дверь и велел идти к матери.

– Миры будут смыкаться, соприкасаться, – проговорил Савелий. – Там, где открывается Проход, – место тонкое, как слюда. Ты же знаешь. Они всегда будут чувствовать наше присутствие, а мы – их.

Ева согласно кивнула:

– Да, верно. Но мы будем скрыты от них. Они не причинят нам вреда.

– Жить в таком соседстве невозможно, – сказал Петр, вернувшись в дом. – Нужно приложить усилия и прогнать всех, кто придет на нашу землю.

– Об этом говорить рано. Время сражения наступит позже, и мы прогоним негодяев. Но сначала нужно уйти и обосноваться в новом мире. – Ева посмотрела на обоих мужчин. – А теперь я должна сказать вам, как именно открывается Проход.

Никто из них не ответил, на лицах застыло ожидание.

– Я открою его прямо здесь, в этом доме. Детали ритуала вам знать ни к чему, я все должна сделать сама и сделаю сегодня ночью. Проход откроется, но есть одно условие.

– Что за условие?

– Открывая Проход, Хранитель жертвует собой.

Не сговариваясь, Савелий и Петр вскочили со своих мест:

– Невозможно!

– Должен быть другой способ!

– Другого способа нет. Хранитель – это не просто слово. Это миссия. Это обязанность. Нужна жертва, и я ее принесу. Рокотов пообещал, что меня будут судить и расстреляют, если строительству снова помешают. То есть я для него – враг номер один.

– Ты что, хочешь… – Петр не находил слов. – Хочешь, чтобы он…

– Беда в том, что все может затянуться, – не слушая его, продолжила Ева. – Дожидаться, пока Рокотов арестует меня, нельзя. Пока суд да дело… А Проход нужен как можно скорее. У меня есть план – я спровоцирую Рокотова. Пойду к нему, внушу, что покушаюсь на него, что хочу убить. Он застрелит меня, защищая свою жизнь. Застрелит саботажницу, преступницу, убийцу!

– Этого никогда не будет! – твердо сказал Савелий. – Я не отпущу тебя к нему, даже не…

– Ты должен! – воскликнула она. – Нельзя иначе! Ради всех нас, неужели ты не понимаешь? Как только Рокотов убьет меня, условие будет выполнено. Проход откроется, и вы с Петром выведете наших братьев и сестер. Все будут спасены.

– А ты? – хрипло спросил Савелий. – Что будет с тобой?

Ева подошла к мужу, взяла его руки в свои.

– На похороны моего тела времени не будет: Проход откроется в ту же ночь, как я перестану дышать. Но это и ни к чему. Я ведь не умру. Душа бессмертна, ты же знаешь.

– Но ты сможешь присоединиться к нам? Скажи, что сможешь! Жить без тебя… Я… – Он осекся, махнул рукой.

В словах нужды не было. Ева знала, как сильно Савелий привязан к ней, она и сама точно так же любила мужа.

– Поначалу я окажусь между двух миров: буду и здесь, и там, но в то же время – не здесь и не там, – честно ответила Ева. – Однако пройдет время, и я смогу присоединиться к вам, мы снова будем вместе. Не тревожься об этом. Я говорю правду.

– Когда это случится, Ева? Когда ты вернешься?

– Время течет во всех мирах по-разному, я не могу сказать точно…

Когда Ева воскресила в памяти тот разговор, ее охватила грусть.

Люди были спасены. Проход открылся в положенное время, и все ушли, ускользнули от расправы, спустившись (или поднявшись вверх? Сложно сказать наверняка!) по той же лестнице, по которой шла сейчас Ева.

Место, где они прежде так счастливо жили, было предано огню. Ева позаботилась обо всем, не допустила, чтобы их дома были осквернены чужаками, поэтому пожар уничтожил все следы пребывания ее народа.

Она старалась предусмотреть все, но не сумела. Рокотов и Савелий повели себя не так, как она рассчитывала.

Муж не выдержал и побежал вслед за ней в дом, где квартировал Рокотов. Ева запретила ему приближаться, они с Петром должны были дожидаться открытия Прохода, но он не мог спокойно сидеть и ждать. Не мог оставить любимую одну в такой час.

Услышав выстрел, Савелий, вне себя от ужаса и горя, распахнул дверь, и Рокотов, увидев мужчину на пороге, всадил в него пулю, не став разбираться.

Ева была в отчаянии – и отчаяние толкнуло ее на убийство. Никогда не подумала бы она, что способна на такое: прежде никого не убивала. Но, поддавшись охватившему ее чувству, уничтожила Рокотова.

Может, это было несправедливо, ведь он был, как Ева сама говорила, только пешкой: не по своей воле явился в Старые Поляны. Да и в Савелия выстрелил автоматически, потому что был напуган, потрясен. Но это ничего для нее не меняло: смерть Савелия Ева простить ему не сумела.

Рокотов не мог противиться воле мертвой ведьмы, призрак которой появился ночью в его комнате и велел убить себя. Он умер, дрожащий, слабый, обезумевший от ужаса. Рокотов не вызывал жалости – Еве был противен его страх, не трогало его отчаяние.

В Старых Полянах построили предприятие, которое собирались. На месте прежних домов появились новые. В них поселились чужаки – и многие из них были хорошими людьми. Но, хорошие или плохие, они мешали настоящим хозяевам Старых Полян, пусть и живущим уже в ином мире.

Некоторые из новых старополянцев, особо чувствительные, чуткие, тоже ощущали некое таинственное присутствие. Оно беспокоило людей, и многие не выдерживали, уезжали. Испуганные и растерянные, они наблюдали странные явления: видели не то призраков, не то домовых, слышали потусторонние голоса, шорохи, стуки. Рационального объяснения всему этому люди найти не могли и, объятые страхом, бежали из темного, как им казалось, места.

Старые Поляны обрастали слухами. Люди шептались на кухнях, пересказывая друг другу всевозможные ужасы. Большинство, конечно, ничего сверхъестественного не видело и не слышало. Однако даже самые непробиваемые ощущали беспричинную тревогу, давящий страх, постоянное напряжение – и все это выливалось в бесконечные конфликты, склоки и пьянство.

В «тонких местах», похожих на слюду, как сказал когда-то Савелий, там, где открывается Проход и миры соприкасаются слишком тесно, людям лучше не селиться. Ева знала, что нужно прогнать их, причем так будет лучше и для ее народа, и для пришельцев, которым здесь тоже, в общем-то, спокойной жизни не было.

Только вот сил не хватало. Ева ничего не могла сделать, находясь на разломе меж двух миров. Необходимо было вернуться к своим, туда, где ее ждали, где она была нужна. Она знала, как это сделать, и была готова. Но не пыталась, медлила, потому что искала Савелия: погибнув в земной жизни, они оказались разъединены.

Когда наконец Ева нашла его и они с мужем вновь воссоединились, им пришлось ждать снова. Открыть Проход и уйти можно было только одним способом: вновь обретя физическое тело. Но как? Ведь в каждом теле уже обитает душа. Подселяться, подавляя, уничтожая живую душу, как это делают демоны, Ева и Савелий не умели, да если бы и умели, не стали этого делать.

Оставался лишь один способ: войти в тела младенцев, которым Богом отпущено было прожить лишь несколько часов. Их невинные души воспарят к Создателю, а Еве и Савелию останется занять их место. Ритуал был непрост, но Хранитель знала, что и как нужно сделать.

Подходящий случай представился не скоро. Как это ни ужасно, но дети умирали во младенчестве в Старых Полянах, как и везде в мире, – вот только не было такого, чтобы двое одновременно. А разлучаться Еве и Савелию больше не хотелось.

Однажды случилось страшное: молодая мать, женщина по имени Зоя, потеряла двойняшек. Мальчик и девочка умерли, не прожив и часа.

В новом воплощении Ева и Савелий стали сестрой и братом. Ева даже сумела позаботиться о том, чтобы будущий отец захотел назвать детей именно Севой и Евой. Вот только полное имя Севы вместо Савелия стало Всеволод.

Им выпал шанс начать земную жизнь еще раз, в других телах.

– Мы будем помнить, знать, кто мы такие?

– Это знание будет жить в нас, постепенно пробуждаясь. Душа вечна, и знания ее – вечны, но человеческий мозг, мозг маленького ребенка, не сможет сразу осознать, постичь и принять все, чем владеет душа. Мы будем расти, и по мере нашего взросления силы будут крепнуть, память – оживать. Понимание происходящего и предстоящей задачи с каждым днем будет яснее, и однажды истина откроется нам в полной мере. Разрозненные фрагменты, кусочки пазла сложатся в единую картину. Тогда мы найдем Проход и откроем его.

Ева снова думала, что все предусмотрела, и снова ошиблась…

Глава 27

Ева и Сева взрослели гораздо быстрее сверстников. Они знали, что отличаются от других детей: могли общаться между собой без слов, заставлять других людей делать то, что им хотелось, – эта способность становилась сильнее с годами. Поначалу Ева и Сева управляли окружающими неосознанно, но быстро научились контролировать свое умение.

Читать дети научились в четыре года, причем самостоятельно. И слово «научиться» было неприменимо: они просто знали, как это делается, и с легкостью стали применять умение на практике. То же было и с письмом, и со счетом.

В школе им было нечего делать: все нужные знания уже находились в голове, и учителям оставалось лишь разводить руками, восторгаться способными учениками и ставить отличные отметки.

Они росли, крепли, постигали мир и свое место в этом мире, но полное осознание должно было прийти позже, гораздо позже. Однако все изменил переломный момент – страшная смерть Гарика.

Гарик был единственным, если не считать директора школы Инны Валерьевны, к кому Ева и Сева были привязаны. Общество других людей им не требовалось, но поддержка и забота Инны Валерьевны успокаивала, позволяла чувствовать себя увереннее. Что касается Гарика, то он был такой же необычный, как и они сами. Только необычность эта была иного свойства. Гарик Киселев был просто…

– Он светлый, – сказал как-то Сева.

Слова «святой» не было в его лексиконе, но он имел в виду именно это.

Сева и Ева чувствовали людей: видели их тайные желания, пороки, слабости. Видеть было просто: тьма, которая была в человеке, окрашивала его фигуру в густо-черный цвет. У одних чернота доходила до колен, у других – до бедер или середины груди. У Инны Валерьевны она поднималась до лодыжек. А были люди черные с головы до пят – к таким и подходить опасно.

Даже дети старше пяти‐шести лет имели червоточину. И только у Гарика ее не было вообще. Он был весь залит серебристым мерцанием, осенен светом.

Беда в том, что его отец оказался из разряда тех, в ком не было ни капли света – сплошная чернильная мгла. Вязкая, как смола, зловонная, как выгребная яма. Ева и Сева защищали мальчика, как могли, едва почувствовав в себе силу, и делали это незаметно: то отца Гарика одолевала сонливость, то он вдруг забывал о намерении пустить в ход кулаки, потому что решал отправиться к своему приятелю-соседу.

Но они не могли находиться рядом со своим другом или в его доме круглосуточно, поэтому смерти матери Гарика Сева и Ева предотвратить не сумели. С тех пор они боялись, что все станет еще хуже, – и не напрасно.

Все кругом думали, что Киселев-старший одумается, но Ева и Сева знали, что его хорошее поведение и ласковое обращение с Гариком в течение недолгого времени были продиктованы вовсе не раскаянием и просветлением, а страхом.

Мерзавец боялся сесть в тюрьму, ведь он-то знал, что был виноват в ранней смерти жены, над которой регулярно издевался. Чернота его никуда не делась, и скрытый гнев, которым Киселев был переполнен точно так же, как и пороком, грозил выплеснуться через край.

Когда все вернулось на круги своя, Ева и Сева однажды допустили ошибку, потому что слишком сильно испугались за Гарика и были злы на его отца. Хуже всего было то, что они не только сломали Киселеву-старшему руку, но и поселили в нем уверенность в своей причастности к этому.

Более того, Киселев стал думать, что Гарик виноват во всем не меньше их. Ева и Сева, сами того не желая, пробудили в нем ярость и желание рассчитаться за свое унижение. И он сделал это.

Весть о том, что Киселев забил до смерти малолетнего сына, облетела весь городок меньше чем за час. Люди были шокированы, раздавлены известием, опрокидывавшим все представления о человечности и милосердии, об отцовской любви и детской защищенности от скверны.

Но никто не был потрясен сильнее, чем Ева и Сева Панкратовы.

Вот тогда-то, спрятавшись в Ведьмином доме, где они так часто бывали втроем, оказавшись в надежном убежище, где привыкли прятаться от внешнего мира, Ева и Сева открыли в себе все, что было в них сокрыто.

Знание – все сразу, в полном объеме, без купюр и скидок на возраст – явило им себя, обрушилось на них, и оба на несколько минут лишились сознания, захлебнувшись им, словно водой.

– Мы уже здесь, – сказала Ева, придя в себя. – Проход прямо в этом доме, нам нужно лишь спуститься в подвал, и он откроется. Мы можем уйти.

– Детьми?

– Да, но там мы вырастем. Это мир, где все достигает расцвета и остается таким навсегда. Старики становятся молодыми, дети – взрослеют.

– Нет, – возразил Сева. – Мы не можем уйти сейчас. Детоубийца должен быть наказан. Когда нас выгнали с нашей земли, ты сказала, что нужно стерпеть, отступить, спрятаться. Теперь ты опять считаешь, что мы должны просто уйти? Нет уж! Я убью этого гада, уничтожу поганую тварь! Хочу посмотреть Киселеву в глаза, чтобы он точно знал, кто и за что его убивает!

Ева не могла ему возразить. Даже понимая, что это опрометчивый, ребяческий поступок, продиктованный гневом и горем, она поддерживала решение Севы, ведь чувствовала то же, что и он: боль, ярость, отчаяние, вину за смерть Гарика.

И этот сплав, эта жгучая сила, с которой они почти не могли совладать в силу возрастного несовершенства физических возможностей, стала выливаться из них, расходясь во все стороны, подобно радиосигналу.

Ева и Сева, не сговариваясь, вышли из Ведьминого дома и направились к зданию милиции. Они шли, не видя ничего и никого вокруг, генерируя гнев, переполненные одним лишь желанием: отомстить, покарать.

Люди, которые жили в Старых Полянах, словно антенны, настроенные на прием сигнала, остро чувствовали его, но воспринимали по-разному.

Кто-то внезапно решал, что хочет осуществить давнюю мечту и попытать счастья в другом месте.

Кто-то понимал, что не может жить по-прежнему, и решал прервать опостылевшее существование…

Большинство же охватил дикий, немотивированный страх. Опасность разлилась в воздухе, как масляное пятно на поверхности воды. Руки затряслись, роняя на пол тарелки, папки с документами, авторучки, инструменты. Всеобъемлющий приступ паники рождал единственное желание: бежать, спасаться!

Горожане были похожи на зверей, повинующихся инстинкту. Они будто услышали рог охотника или почувствовали приближение землетрясения и видели лишь один выход – покинуть Старые Поляны как можно скорее.

В течение нескольких дней почти все жители городка уехали – не разговаривая, не обсуждая происходящее, не объясняя причин, не требуя объяснений у других. Начальники подписывали заявления об увольнении и писали их сами, отделы кадров пачками выдавали трудовые книжки. Дома закрывались, груженные под завязку домашним скарбом автомобили ехали прочь от города, рейсовые автобусы были переполнены.

Никто не связывал происходящее с теми, кто на самом деле был повинен в этом массовом исходе, а по прошествии времени люди и вовсе забыли, что побудило их уехать. В головах осталась самая очевидная причина: градообразующее предприятие дышало на ладан, почти все цеха закрылись, оставшиеся должны были «встать» со дня на день, зарплату задерживали. Девяностые, что ж тут удивительного.

Да, никто не думал, что Ева и Сева ускорили гибель города. Лишь один человек знал это… Лишь один.

Конечно, Ева и Сева не планировали прогонять жителей таким образом. Очутившись в своем мире, Хранитель действовала бы иначе, не столь грубо и прямолинейно. Но что сделано, то сделано. Ничего было уже невозможно повернуть вспять.

Ева и Сева подошли к зданию милиции и оказались внутри. Никто не остановил их, никого не удивило присутствие десятилетних детей. Занятые тем, что творилось в их головах, стражи порядка не замечали Севу и Еву. Они суетились, бестолково перемещались по длинным коридорам, хлопали дверями кабинетов.

До необычных посетителей никому не было дела, и они без колебаний прошли к камере, где сидел отец Гарика. Собственно, это была не камера, а не слишком большое помещение, в углу которого находился «обезьянник». Еще здесь были два письменных стола, заваленных бумагами. Людей за столами не было.

Киселев как будто ждал их. Возможно, поддавшись всеобщей волне страха и тревоги, охватившей Старые Поляны, он стоял, держась за прутья своей клетки, прижавшись к ним всем телом, еще более звероподобный и отвратительный, чем обычно.

Увидев детей, Киселев удивился: маленькие заплывшие глазки округлились. Он открыл рот, собираясь сказать что-то, но Сева, подойдя ближе, опередил его:

– Ты убил своего сына Гарика и сейчас ответишь за это.

Детский голос звучал звонко и чисто, но при этом пугающе. Лицо Севы, как и лицо Евы, оставалось при этом бесстрастным, и Киселеву на какой-то миг показалось, что перед ним не живые дети, а роботы, ожившие механические куклы. Ужас, зародившийся в районе солнечного сплетения, охватил все его существо. Он так и стоял, держась за решетку, парализованный страхом, глядя на своих палачей.

Удостоверившись, что Киселев осознал сказанное им, Сева не стал больше тратить время. Лезвие лежащего на столе канцелярского ножа выдвинулось на всю длину. Нож поднялся в воздух и, перелетев через комнату, вонзился в тело детоубийцы.

Киселев охнул и выпустил из рук металлические прутья. Странно крякнув, он схватился за грудь, покачнулся и стал оседать на пол. Крик, зародившийся внутри его, не успел вырваться наружу. Глаза подернулись предсмертной пеленой.

– Нам пора, – сказала Ева.

В ее голосе не было жалости к поверженному врагу, только бесконечная усталость. Она понимала, что они потратили слишком много энергии, знала, что им нужно как можно скорее вернуться обратно, чтобы хватило сил открыть Проход.

Не дожидаясь, что будет дальше, Ева повернулась к дверям. На мгновение она выпустила из виду Киселева и Севу – и мгновение это стало роковым.

Сева двинулся было за ней, но Киселев, из которого уже вытекала жизнь, все-таки оказался сильнее, чем они думали. Теряя сознание, он сумел выдернуть нож и, размахнувшись, ударил Севу. Если бы не прутья клетки, затормозившие удар и изменившие его направление, Сева умер бы сразу.

Но когда Ева, обезумев от страха, рванулась к нему, Сева был еще жив. Голова Киселева свесилась на грудь – он умер. Но и Сева – Ева видела это! – умирал у нее на руках от страшной раны в животе.

Тело ее возлюбленного, ее вечного мужа было сейчас телом худенького мальчика. Если взрослый человек еще мог бы противиться боли, то маленький ребенок – нет. Сева, не успев вымолвить ни слова, почти сразу потерял сознание и упал, а у Евы не хватало сил поднять его и тащить на себе, ведь она тоже была мала и слаба.

– Нет, нет! Я не потеряю тебя снова! – шептала Ева, не замечая слез, что струились по ее щекам.

Она могла бы попытаться вылечить его, но врачевание никогда не было ее коньком, а времени на эксперименты уже не оставалось. Только одно могло спасти Севу, только одно…

– Помогите! – кричала Ева, волоча Севу к выходу.

Но никто не спешил на помощь.

Повинуясь импульсам, что кололи их, как острые пики, все сотрудники разбежались по домам, а те, что были в здании, попрятались по кабинетам. Возможно, умирающий Сева и сама Ева генерировали еще более мощные дозы боли, ярости, безнадежного ужаса. Люди принимали их и, словно облученные радиацией, хоронились по углам, спасая свои жизни, глухие к чужим мольбам.

«Инна Валерьевна!» – мысленно взывала Ева к той единственной женщине, на помощь которой рассчитывала.

– Сева, пожалуйста, Сева! – бормотала она, но он не слышал.

Плача, причитая, она выкрикивала то его имя, то имя директрисы школы, уже не надеясь на спасение. Но чудо случилось.

– О господи! Ева!

– Вы все-таки услышали! – воскликнула она. – Вы мне поможете!

Глава 28

Инна Валерьевна не стала причитать, кудахтать, задавать лишних вопросов. Она подхватила Севу на руки и вынесла из здания милиции. Ева шла впереди, почти бежала, и Инна Валерьевна старалась не отставать.

– Ему нужно срочно в больницу! Будем там через…

– Нет! Никакой больницы. Отнесите его в Ведьмин дом.

От удивления директриса едва не выронила мальчика.

– Ева, ты не понимаешь!

– Пожалуйста! – Ей не хотелось принуждать Инну Валерьевну, влезать в ее сознание, но выхода не было. – Только так Сева выживет. Поверьте, я знаю.

Инна Валерьевна больше не возражала. Так быстро, как только могла, прижимая Севу к себе, она шла к дому, где жила некоторое время, который пугал ее, как ни одно другое место на свете.

– Что там произошло? – спросила Инна Валерьевна, задыхаясь от быстрого бега.

– Мы убили отца Гарика, – спокойно ответила Ева, не желая скрывать правду, но ожидая, что ее слова приведут директрису в ужас.

Однако та отреагировала неожиданно:

– Поделом ему. А то посидел бы да вышел. Или невменяемым признали. Плохо только, что он успел ранить Севу.

Дальше они шли молча. Инне Валерьевне казалось, что тело мальчика наливается тяжестью, нести его было все труднее.

«Вдруг он умер?» – метнулась мысль. Но нет, ребенок еще дышал.

– А что там, в доме? – спросила женщина.

Ева не ответила, а через минуту сказала:

– Мы пришли. Нужно отнести Севу в подвал.

Инна Валерьевна перевела дыхание и сжала челюсти. Ей стоило немалого мужества пройти через двор к двери Ведьминого дома. Она не была здесь много лет и не думала, что когда-либо переступит его порог.

Ева знала, что ей страшно, и была бесконечно благодарна Инне Валерьевне за то, что она, преодолевая себя, помогала им с Севой.

– Вам нечего бояться, – тихо сказала Ева.

– Кто вы? – вырвалось у Инны Валерьевны.

Ева снова промолчала в ответ. Они вошли внутрь, и девочка сразу бросилась к двери в подпол.

– Я помогу, – предложила Инна Валерьевна.

– Не нужно, я справлюсь.

И справилась, хотя силы были на исходе. Ева старалась подпитывать Севу, передавая ему свою энергию. Если бы не ее помощь, он уже умер бы. Только она заставляла его сердце биться.

Однако, поддерживая в нем жизнь, слабела и она сама.

«Сумею ли я открыть Проход?»

Они спустились вниз. Зеркало, которое Инна Валерьевна много лет назад отнесла в подвал, так и стояло, повернутое к стене.

– Теперь что?

– Положите Севу на пол, – сдавленным голосом проговорила Ева.

Голова кружилась, ноги были ватными, и она с трудом добралась до подножия лестницы.

Инна Валерьевна повиновалась. Сердце заныло от жалости, когда она смотрела на крошечную фигурку, безжизненно лежащую у ее ног.

– Что ты собираешься делать?

– Пожалуйста, – пробормотала Ева. – Мне нужно сосредоточиться. Вам лучше уйти.

– Что? Оставить вас тут и уйти?

Ева посмотрела на нее измученным взглядом.

– Вы сделали все, что могли. Спасибо вам. Не нужно беспокоиться. Дальше моя забота. Если я не сумею сделать то, что должна, мы погибнем оба. Никто, ни один доктор не сможет нам помочь.

– Но я не…

– Уезжайте из Старых Полян. Сегодня же собирайте вещи и уезжайте. Не думайте о нас с братом. Не тревожьтесь, не вспоминайте!

В голосе девочки зазвучали металлические, властные ноты, он больше не был детским. Инне Валерьевне показалось, что с ней говорит взрослая женщина, гораздо старше ее самой.

«Как это удивительно», – подумала она.

Мысли были вялыми, тягучими.

Инна Валерьевна чувствовала, что не может сопротивляться, что должна сделать именно так, как говорит эта странная девочка. Уйти, уехать, забыть.

– Кто вы с братом такие? – еще раз спросила она.

– Колдуны, – ответила Ева, – так нас называли. Хозяева здешних мест.

Этот фантастический ответ почему-то показался Инне Валерьевне очень естественным, исчерпывающим и многое объясняющим. Как ей и было велено, она встала, направилась к лестнице и начала подниматься по ступеням.

Оказавшись наверху, Инна Валерьевна, повинуясь безотчетному порыву, обернулась и посмотрела вниз. На том месте, где только что был каменный пол подвала, теперь чернела огромная дыра. Бездонная, уводящая, наверное, к самому центру Земли.

«Грушин все-таки не врал», – подумалось ей, яма была на самом деле. Зря ему не верили. Севы на том месте, где Инна Валерьевна его оставила, не было – неужели провалился? А вот Ева чудом парила над провалом.

Впрочем, когда директриса школы вышла из Ведьминого дома и зашагала в сторону своей улицы, то пребывала в полной уверенности, что все это ей лишь почудилось.

Ценою невероятных усилий Ева открыла Проход. Но удерживать его открытым должна была ее энергия, запасы которой стремительно таяли. Ева видела, что Проход грозил в любую секунду закрыться: по краям клубилась чернота, сверкающая белая лестница выглядела хрупкой и ненадежной.

Ева знала: открыв Проход, поддерживая Севу, она теряла остатки сил, которых и без того едва хватало. Слабое детское тело подводило, предавало ее, и с этим ничего нельзя было поделать.

Сева по-прежнему был без сознания, а тащить его Ева не сумела бы. Помочь им никто не мог: из того мира, который Ева открыла своим братьям и сестрам, нельзя было уйти, путь был лишь в одну сторону.

Самый любимый, дорогой для нее человек был в нескольких шагах от спасения: нужно лишь дойти до конца лестницы – там ему помогут. Опытные врачеватели мигом поставят Севу на ноги.

Но вдвоем уйти не получится – Ева четко осознала это и приняла.

Если она сконцентрируется на том, чтобы держать Проход открытым и идти, то сама, может, и выживет, но Сева, который жив лишь благодаря ей, оставшись без поддержки, тут же погибнет, так и не добравшись до спасения.

Если же она войдет внутрь и сосредоточится только на том, чтобы держать Севу живым, то Проход закроется, и… где они тогда окажутся? В лучшем случае останутся в этом подвале…

«В лучшем? Сева истечет кровью и умрет!»

…а в худшем – провалятся в небытие, в какой-то из иных, враждебных миров.

Значит, остается простой выбор: спастись самой, погибнуть вместе или спасти Севу. Выбор был очевиден, и Ева сделала его, не колеблясь.

Продолжая держать Проход открытым, она передала Севе остатки своих жизненных сил и колдовских умений, свою мощь Хранителя и энергию любви – направила все ему в сердце мощным ярким лучом.

Это полностью истощило ее. Для Евы Проход теперь уже был закрыт: она больше не могла его видеть. И Севу тоже не видела, но знала, что все получится, что горячий живительный импульс пусть на короткое время, но приведет Севу в чувство, позволит подняться на ноги и пойти вперед. Той силы, что будет пульсировать в нем, хватит, чтобы он смог добраться домой.

«Не оглядывайся, прошу тебя! Иди! Сделай так, чтобы все было не напрасно! Не ищи меня – я приду! В этот раз у меня не получилось, но я вернусь, чего бы мне это ни стоило, и мы будем вместе. Я наберусь сил и снова открою Проход! Только иди, только не останавливайся, только живи», – заклинала его Ева, лежа на полу подвала в полной темноте.

Она слала и слала Севе свои мысли, точно они были письмами, предназначенными ему одному. Она чувствовала, что Сева воспринимает, получает ее послания и сделает так, как она просит.

Между ними была натянута волшебная нить, и когда она спустя какое-то время порвалась, окончательно оставляя их на разных берегах, Ева отключилась, как перегоревшая лампочка.

В чувство ее привела мать. Вытащила из подвала, побрызгала водой, похлопала по щекам без намека на материнскую ласку.

– Так и знала, что вы тут. Вечно сюда шныряете.

Ева спросила, какое сегодня число, и мать ответила. Получалось, что Ева тут со вчерашнего дня.

– Ночевать не пришли. Я вам что, разрешала?

В дыхании Зои чувствовался перегар.

«Все ясно, – поняла Ева, – мать тоже не ночевала дома».

В последнее время она стала все больше пить и, бывало, оставалась у своей подруги – той, что торговала на автовокзале. Утром пришла, увидела, что дети не ночевали дома, отправилась искать.

– В городе, как во время бомбежки. Все бегут.

– И ты беги, – тихо сказала Ева.

Мать пристально посмотрела на нее.

– Севка где? – спросила она, как будто только заметив, что неразлучные двойняшки оказались не вместе.

– Ушел, – ответила Ева.

Зою этот ответ как будто бы устроил. Она помолчала, раздумывая о чем-то, а потом спросила:

– Это ведь из-за вас? Вы напустили на народ порчу? На меня только не действует, потому что я с вами всю жизнь и к штучкам вашим нечувствительная! Только не вздумай врать! Все говорили, я чокнутая, но я-то всегда знала: не мои вы дети! Вот нисколечко к вам ничего не испытывала того, что мать должна испытывать. – Прежде Зоя никогда так открыто не говорила об этом. – Вы ведь не мои, так? Говори!

То ли из-за слабости, которая овладела ею, то ли из-за неожиданного признания матери Ева не смогла солгать и сказала правду:

– Не твои. Мы чужие тебе. – Она подняла глаза на Зою. – Колдуны, как ты всегда и думала. Но если ты кому-то скажешь, тебя упекут в психушку.

Зоя молча смотрела на Еву, потом кивнула:

– Так я и знала. Скоро в городе никого не останется. Одни крысы да тараканы.

Ева прислушивалась к тому, что происходило с ней, и это приводило ее в отчаяние. Она попыталась сосредоточиться на открытии Прохода, но ничего не вышло. Ее силы – силы Хранителя – неужели их больше нет? Она отдала Севе все до капли и запас невосполним?! Нет-нет, такого не может быть! Наверное, они просто замерли, уснули… И Ева не могла разбудить их. Она ощущала лишь слабый отсвет там, где прежде было яркое сияние; тихий отзвук в том месте, где прежде гремел оркестр…

«Что со мной? Как я сумею попасть к своим братьям и сестрам? К Севе?»

Волевым усилием Ева приказала себе успокоиться: она истощена, должно пройти время, чтобы силы Хранителя восстановились. Нужно подождать…

Но сколько продлится ожидание? Месяц? Год? Десять лет?

Как бы то ни было, оставаться в Старых Полянах нельзя: невольно, не планируя этого, они с Севой изгнали горожан, а выжить в мертвом городе ребенку в одиночку не получится. Придется им с Зоей тоже уехать, пожить где-то, пока силы вернутся, чтобы открыть Проход.

– Нужно уезжать.

– Надо – поедем, – сказала Зоя, и больше они не перекинулись ни словом. Не о чем им было говорить.

Зоя уладила дела на работе. Они собрали вещи, сели в автобус, приехали в Уфу. Уже в автобусе Ева стала замечать неладное: пропала не только ее сила, постепенно исчезало и кое-что еще! Чем дальше они удалялись от Старых Полян, тем меньше она помнила то, что с ней происходило.

Воспоминания меркли, тускнели, выцветали, как надписи, сделанные «волшебной» ручкой с невидимыми чернилами, которую однажды купил им с Севой отец.

То, что недавно было живым и настоящим: трагедия в Старых Полянах, Егор Савич, Рокотов и строительство предприятия; братья и сестры, которые ждали ее в новом мире; их с Севой смерть и новое рождение; Гарик, их дружба и его гибель, Инна Валерьевна, учеба в школе и домашние дела – все отодвигалось куда-то, пропадало. Еву охватила паника: она с трудом могла вспомнить, как выглядел их дом и улица, на которой он стоял. В каком классе она училась? Как звали учительницу?

Процесс набирал силу. С каждым оборотом автобусных колес, с каждым километром дороги Ева все больше теряла себя, забывая, кто она такая. Она словно переставала быть! Привычки, детали, образы близких людей – все исчезало, растворялось, как дым от костра. Она хваталась за ускользающее прошлое, но оно покидало ее.

Все ее покидали.

Даже Сева… Даже Сева…

Сейчас, когда Ева шла по лестнице, точно зная, что Сева ждет ее вместе со всеми, ей было тяжело вспоминать об этом. Как сильно она тогда испугалась! Как тяжело было превратиться в человека ниоткуда!

К тому моменту, как они с Зоей вышли из автобуса, память Евы была чиста, как белый лист. Ни одной записи на пустых страницах.

А Зоя… Зоя, которая получила подтверждение, что Ева не ее дочь, не желала больше связываться с нею; терпеть возле себя ненавистную «ведьму», «беса» в человечьем обличье. Она купила Еве билет, наугад выбрав город, и посадила девочку в автобус.

– Все, езжай давай. Не вздумай меня искать!

Таковы были последние Зоины слова. Она не дала Еве с собой ни денег, ни документов. Но опасения, что кто-то свяжет ее с Евой, были напрасны. Девочка при всем желании не смогла бы сделать этого: она уже не помнила, кто та женщина, что только что была с нею рядом… Ничего о себе не помнила, и это рождало в сердце такой ужас, что она не могла произнести ни слова.

Ева села у окна, не зная, с кем только что простилась и куда едет. Образ Зои выветрился у нее из головы вместе со всеми остальными обитателями прежней жизни. Все оказалось стерто из сознания на долгих двадцать лет, продолжая жить лишь в подсознании в ожидании своего часа.

Годы шли, а Ева и не подозревала, что в ней, словно в больной раздвоением личности, жили два человека, которые лишь теперь, когда она шла по белой лестнице, соединились, слились воедино.

Первый человек – Хранитель, живущий глубоко-глубоко, всегда знал, где ее истинный дом, и стремился попасть туда. Второй – Инна, был глух и держался за ту жизнь, которая успела стать привычной и понятной. Хранителю нужно было снова оказаться в Старых Полянах, в том месте, где все началось. Инна понятия не имела, что это за место.

Силы Хранителя постепенно восстановились. Ева выросла, окрепла и готова была вернуться, но… не стремилась сделать это, потому что не знала, куда, как и зачем. Не знала, кто она такая.

Братья и сестры, соплеменники и единородцы ждали Еву в новом мире, нуждались в силе своего Хранителя. Сева, любимый муж, тосковал по ней, призывая день за днем.

Но Ева была глуха к призывам и мольбам. Связь между нею и ее народом напоминала сломанный телефон: они пытались говорить с ней, но она не слышала, не воспринимала. Благополучная, успешная жизнь, среда, в которую она врастала все глубже, карьера, деньги, квартира, сотни и тысячи мелочей – все это мешало понять свое предназначение, опутывало невидимыми сетями, скрывало прошлое и разрушало будущее.

Потребовалось потрясение, чтобы пробить брешь в той броне, которая окружала ее подлинную личность, – этим потрясением стала потеря всей прежней жизни.

Теперь Еве все было понятно: и то, почему она полюбила Игоря – ведь он напомнил ей Гарика, да и звали их одинаково; и то, почему она, несмотря на свою любовь, нашла причину и не стала рожать от него детей. И главное: кто был виноват в том, что ее счастливая жизнь пошла прахом.

Братьям и сестрам Евы пришлось причинить ей боль – только так они могли вернуть себе Хранителя. Вернуть Еву домой. Им нелегко было сделать это, но общими усилиями, собравшись и сконцентрировавшись, они сумели добиться своего: создали временную петлю. «Инна» попала в Старые Поляны, потеряла год, лишилась всего, чем дорожила, и принялась искать причину.

Тайные знаки пробивались на поверхность сознания, она видела то события минувших дней, то саму себя в разных воплощениях и образах: маленькой девочки; говорящей загадками старухи, открыто называвшей себя Хранителем; красивой сильной женщины… Как трудно было понять все это, принять истину!

«Все возможно, – вспомнила Ева слова Павла Ивановича. – В каждой временной точке, в каждый момент бытия все мы – совсем другие люди, но при этом остаемся собой. Другие, но неизменные…»

Таинственные голоса, телефонные звонки, призраки, жуткие картины, шокируя, пугая, поражая воображение, пробуждали ее память, постепенно возвращали Еву самой себе.

Натуся… Натуся и ее нерожденный ребенок. Вот кто по-настоящему пострадал. Жалость и боль укололи Еву. Хранитель понимала: ее братья и сестры не желали обрекать Натусю на смерть, не могли предугадать такого исхода… Тот роковой разговор был необходим: если бы Натуся принялась искать подругу, забила тревогу, всячески помогала Еве после возвращения, все усилия оказались бы напрасны – был шанс, что она преодолеет препятствие и вернется к обычной жизни.

Ева почти пришла – у подножия лестницы ее уже ждали. Теперь она ясно видела всех, кого любила, всех, ради кого пошла на испытания и смерть, и пошла бы еще раз, если бы потребовалось. Ее переполняли счастье и невиданный доселе восторг.

Братья и сестры улыбались ей, готовые принять в свои объятия. А впереди всех стоял он – вечный ее супруг, бесконечная и безграничная любовь к которому наполняла смыслом существование Евы и вела ее вперед, даже когда она сама не помнила, куда идет.

«Я вернулась! Я люблю тебя!» – подумала Ева, глядя на мужа, и услышала ответное признание.

Эпилог

Дождь зарядил с самого утра. Было холодно, как в октябре. Форточка была открыта, и занавеска билась на ветру, как флаг.

Володя лениво подумал, что надо бы встать и закрыть ее, но так и не встал. Шум дождя ничуть не успокаивал, наоборот, действовал на нервы: капли громко барабанили по подоконнику, и казалось, что какой-то сумасшедший плотник все заколачивает и заколачивает гвозди, стучит молотком с маниакальным усердием. Он отвернулся к стене, закрыл голову подушкой, чтобы ничего не слышать.

Прошедшие несколько дней были самыми худшими в его жизни.

Полиция приехала вместе с пожарными. Быстро приехали, ничего не скажешь – боялись, что вспыхнут окрестные леса. Володя к тому времени уже выехал на трассу, так что они не обратили на него внимания, а то бы, наверное, не избежать ему бесконечных объяснений в полиции.

А он ничего не сумел бы объяснить – ни кому-то другому, ни себе. Он и сам не понимал, что видел. Инна или Ева, как она велела себя называть… Что с ней случилось? Что-то вроде временного помешательства?

Обрывки документов, которые она считала доказательством того, что прежде жила в Старых Полянах; женщина, кажется, Хранитель, которую Инна (все же ему привычнее было называть ее так) якобы видела в зеркале; то, как звучал по телефону ее голос, все те дикие вещи, о которых она говорила, – во все это невозможно было поверить. Он и не верил, но потом зеркало вдруг разбилось само собой, а пол внезапно провалился, и под домом обнаружилась самая настоящая бездна…

«Но ведь так не бывает», – Володя повторял это раз за разом, но веры в утверждение не возникало. Он же видел все своими глазами, а себя самого сложно обвинить во лжи.

По-настоящему страшное случилось потом. Инна прыгнула. Просто взяла и шагнула в провал, у которого, кажется, не было дна. Ее лицо, перед тем как она сделала это, до сих пор стояло у Володи перед глазами.

Воодушевление, восторг, безмятежность – вот что было на нем написано. Инна совершила самоубийство у него на глазах и шла на смерть с улыбкой радости, безграничного счастья.

Но почему, почему она это сделала?! Что свело ее с ума?

Володя был потрясен, он кричал и даже плакал, когда черная яма поглотила девушку, которую он успел полюбить, которая стала так дорога ему. Он поскользнулся на ступеньках, выронил фонарь, тот покатился и упал в бездну вслед за Инной.

Но после того, как девушка исчезла, произошло самое поразительное и необъяснимое. В бледном свете, что проникал сверху, Володя увидел: бездна внезапно исчезла, сгинула, словно ее и не было.

Преодолев страх, Володя спустился обратно в подвал и обошел его вдоль и поперек. Бетонный пол был прочен. Ни малейшего намека на то, что он может провалиться!

Но ведь не привиделось же ему все это – даже то, что он встретил в Старых Полянах Инну! Ведь он не только ее нашел, но еще и вещи, которые отдал ей – телефон, кошелек, паспорт. А возле ларька спрятал ее сумку.

Или всего этого не было? Может, в здешнем воздухе витают ядовитые испарения, вызывающие галлюцинации? Может, нечто подобное и помутило разум сначала жителей деревни, а позже горожан, потому они и покинули это место?

Володя выбрался из дома, который Инна назвала Шепчущим, торопливо пошел по улице, стремясь побыстрее покинуть это место. Если на скамье обнаружится сумка, то, значит, все было в действительности, так Володя для себя решил.

Но проверить этот факт ему не удалось. К тому моменту, как он добрался до выхода из города, начался пожар. Киоски, лавчонки, а вместе с ними и сумка Инны-Евы были объяты пламенем.

Володе ничего не оставалось, как бежать из Старых Полян. Как позже говорили в новостях, заброшенный город загорелся сразу в нескольких местах. Причину пожара установить не удалось. Не было ни следов горючих материалов, ни поджога, но горело так, словно город был залит бензином.

Пожарные не могли затушить огня, все сгорело дотла в считаные часы. Опасения, что могут вспыхнуть леса вокруг, оказались напрасны: неожиданно вспыхнув, пламя так же неожиданно погасло. Жертв не было: в городе давно никто не жил. От Старых Полян осталось только гигантское черное пятно. Кое-где торчали остовы кирпичных зданий, виднелись обгорелые стены и трубы давно переставшего работать «Полимета».

«Город стерт с лица земли», – сказала диктор в одном из выпусков новостей и перешла к другим событиям. Тема была закрыта.

Огонь уничтожил последнюю Володину надежду докопаться до истины. Хотя, с другой стороны, он не был уверен, что смог бы разобраться во всем, даже если пожара и не возникло бы.

…Инна прошла через его жизнь стремительно – словно комета пронеслась по темному ночному небу.

Прошли годы, и Володя ничего больше так и не услышал о девушке, с которой судьба так странно свела его, чтобы тут же разлучить.

Тоска, сожаление и боль со временем уступили место тихой грусти. Удивительно, но даже с годами прекрасное лицо Инны не стиралось из памяти, образ ее не тускнел, хотя она и стала казаться ему не реальной девушкой, а кем-то наподобие героини книги или фильма.

«У тебя все сложится, – сказала она на прощание. – А со мной все равно бы не вышло…»

Инна оказалась права, действительно сложилось: и в профессиональном плане, и в личном. Володя занимался любимым делом, отлично зарабатывал, много путешествовал. Встретил прекрасную женщину, вскоре женился и был ей верен. Был у него и любимый сын, и построенный в теплой стране у моря дом мечты, и посаженных деревьев не один десяток.

Но все же порой, когда выпадали бессонные ночи, Володя смотрел в потолок и думал о ней, об Инне. Об удивительной загадочной девушке, которая появилась ниоткуда и исчезла в никуда, осветив его жизнь обжигающим, но неверным и призрачным светом.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg