«Эхо из преисподней»

Оно проявилось

Отец Савватий, дьякон небольшой сельской церкви Святителя Тихона Задонского, сидел на скамеечке, у могилы отца Зосимы прикрыв глаза и положив на колени, натруженные за сегодня, руки. Пресвитер отец Зосима, был при жизни священнослужителем этой же действующей церкви немало лет, потому и схоронили его здесь, на небольшом возвышении среди двух сосенок, на церковном погосте. Архиерей Амвросий дал благословение на захоронение, хотя на старом кладбище уже давно никого не хоронили. Он сам отслужил все православные погребальные обряды, лично накрыл убрусом чело усопшего, присутствовал до конца погребения.

Вкрадчиво крадётся коварное время, не заметили как сороковины позади, вот уже прошло три дня с отъезда Владыки Амвросия приезжавший на них, а сегодня и крест готовый поставили с местным плотником на могилке батюшки.

Хорошо, что не отказывают в помощи верные люди! Их немного, но они есть и помогают по возможности всё это трудное время. Две прихожанки, да сторож Дмитрич, ну и

«трудник» Емельянов, который намогильный крест изготовил, кстати, очень неплохой крест-то. Пусть он не из дуба, а из ёловых досок, но зато просушенных и с пропиткой, сделан тщательно, домиком-крышкой сверху.

Отца Зосиму прихожане из ближайших деревень почитали, посещали службы, приходили на исповедь. Для каждого он находил доброе слово, если спрашивали, мог дать неглупый совет. Смерть священника ударила многих, такого батюшку ещё поискать! Взять к примеру, того же Емельянова! Ведь по сути своей абсолютно не преувеличивая, спас оного от пьянства. Его жена и детишки не нарадуются до сих пор, очень благодарны были отцу Зосиме при жизни, а сейчас в печали великой.

Дьякон с батюшкой, служили вместе в этой церкви более десяти лет, подружились, конечно. Пресвитер был человеком грамотным не только в православии, но и в миру́. Не зря он в своё время, получил высшее техническое образование, был разносторонне эрудированным и интересным собеседником, уважал людей, понимал юмор, да и сам пошутить зачастую был не прочь, правда, памятуя о сане весьма мягко, безобидно. Одним словом ушёл не только всеми уважаемый священнослужитель, но и просто хороший человек, которого искренне оплакивали все, кто его знал, и сожалели о столь внезапной кончине.

Ох, как летит время, ведь и сам он не парнишка молодой, за сорок уже…

«А ведь действительно внезапной!».

Вдруг кольнув, всплыла сквозь сладкую полудрёму мысль. Нет, понятно, смерть всегда не вовремя, но в данном случае, как-то уж очень скоропостижно, поневоле задумаешься.

Отче был крепким мужчиной, шестидесяти годков ему ещё не было, в окладистой бороде проседи не наблюдалось, иногда за его энергичным шагом было не поспеть.

«Странно, вообще-то на здоровье он никогда не жаловался. Хотя, в последнее время частенько пребывал не в бодром, как обычно, а в каком-то настроении…сумрачном что ли» – сомнения помимо воли возникли в мозгу и Савватий неохотно вылез из уютной дрёмы.

«Надо же, как сморило, присел отдохнуть на пять минут и нате вам!».

Августовский солнечный день клонился к вечеру, было безлюдно и тихо, кругом кресты, оградки и различные деревья, разросшиеся зелёным островом вокруг церкви.

«Так, далее! Он, в последнее время особенно много молился в уединении, был молчаливее обычного. Стоп!» – Савва вспоминая, потёр лоб и даже привстал в некотором волнении.

«Он же пытался мне что-то сообщить, весьма вероятно очень важное! Точно! Мы с Емельяновым тогда воротами занимались на входе центральной арки».

В отличие от монументальной арки из серого камня, заржавевшие кованые ворота давно утомляли глаз своим видом, наконец, и до неё руки дошли, вот они вдвоём занялись было, снимать эстетически непотребное. Одну-то половину снять сумели, отправили на покраску, а вот со второй намучались вдоволь, да так пока и не сняли.

Прикипело там, в петлях со временем нешуточно, да и не удивительно, сколько лет ими никто не занимался. Емельянов даже предлагал срезать их газорезкой или «болгаркой», но в итоге пожалели труд старых мастеров, смазали петли обильно керосином и оставили на время, возможно и разъест ржавчину.

– А что отец дьякон, не пройтись ли нам немного. На свежем-то воздухе, глядишь, и очистится от вредной химии организм, хотя бы частично, – предложил тогда ему пресвитер.

Он подошёл незаметно, некоторое время серьёзно наблюдал за энергичными, но напрасными потугами преуспеть в поединке с этим кованым монстром. Савватий вытирая тряпкой руки, благодарно воспринял приглашение, ибо ясно было – не совершить им сегодня сей трудовой подвиг, только время потеряют, да и случай представился поговорить откровенно. А то в последнее время, впечатление такое, как гложет что-то отца Зосиму, уж очень заметно немногословен и замкнут стал пресвитер. Знал его Савватий неплохо, да серьёзный это был человек, но несвойственно для него было такое тоскливое уныние. Должна была быть весьма весомая причина, дабы батюшку так согнуть, вполне предполагалась. Вот и нужно в разговоре постараться выяснить, что же произошло такого необычного, что промелькнуло незаметно мимо внимания его верного помощника отца-дьякона.

Пройдя центральную арку, они не спеша пересекли вымощенную диким камнем небольшую площадь. Когда-то на ней была конечная остановка маршрутного автобуса, здесь он разворачивался, шофёр с кондуктором могли полчаса отдохнуть и затем обратно в город. В день тогда по три загородных рейса сюда делали, а сейчас маршрут изменили, пассажирский транспорт теперь следует напрямую дальше по трассе, игнорируя отворотку к их церкви. В настоящее время люди крайне редко приезжают, в основном на своих машинах или на такси. В православные праздники, дополнительно для родственников желающих проведать могилки усопших, подключают пару маршруток, отправка от городского вокзала.

Раньше на этой площади функционировала пара магазинов, торговали старушки цветами, было не то что многолюдно, но было видно – рядом со смертью, шевелилась жизнь. Иногда эта жизнь выталкивала из себя юмор на местном уровне.

В то давнее время, работал в деревне небольшой сельский клуб. На неделе, днём, показывали фильмы для приводимых отрядами отдыхающих детей из ближайшего пионерлагеря, а вечером – для деревенских.

Да, когда-то функционировал и пионерский лагерь, был в советское время, такой вид детского летнего отдыха. Потом, вместо лагеря, открыли было санаторий для

«лёгочников», но затем и он в лихие девяностые канул в лету. Вот и остались, уродливым напоминанием о тех временах, одно и двухэтажные здания, пугающие пустыми глазницами выбитых окон случайно забредших людей в этот чудесный сосновый бор.

Ну, а тогда, киномеханик сам расклеивал «самопальные» киноафишы и, если на клубе они не вызывали эмоций, то на кладбищенском ограждении в районе площади, например, название фильма «Никто не хотел умирать» заставляло людей задуматься – смеяться сию минуту над этой сермягой или всё таки потом, в более подобающей ситуации.

Сейчас царит запустение, словно послевоенные останки зданий из красного кирпича, напоминают о недалёком прошлом. Сквозь их пусто́ты оконных проёмов изредка мелькали вдалеке силуэты местных жителей пробирающихся по тропинке через огромный луг в ближайшую деревню. Да иногда доносящийся оттуда крик петуха, коровье мычание дополняли признаки жизненного шевеления на сегодняшний день в этих спокойных местах.

Два священнослужителя вознесли благодарственную молитву Создателю за чудесный летний день и с великим удовольствием, не торопясь, обмениваясь мнениями о делах и нуждах церковных, проследовали к небольшому бревенчатому мостику через небольшую речушку.

Они любили иногда в свободное время, постоять на нём опираясь на серые от времени отёсанные перила, понаблюдать при этом за жизнью в воде и около таковой, попутно вести неспешную и спокойную беседу. Синие с зелёным отливом стрекозы, бабочки различных расцветок, стайки мальков в прозрачной воде, стрёкот кузнечиков из осоки, разросшейся по берегам небольшого омута, прочая природная живность располагала к душевному уютному спокойствию.

– По моим наблюдениям прихожане стали реже обращаться к нам, даже в праздники немноголюдно. Уменьшилось количество желающих исповедоваться, отстоять службу. Скажи Савва, что ты думаешь об этом?

– Да, есть такое дело, хотя летом это неудивительно, – признал правоту отца Зосимы дьякон, – даже просто помолиться, свечечку поставить, меньше стало приходить народу.

– Лето было и в прошлом году ничем не хуже, и в позапрошлом тоже, но народу гораздо больше приходило. Нет, тут другое. Как ты думаешь, в чём причина?

– Предположить отче можно сто причин, – пожал плечами верный соратник, – но, ни в одну из них я не верю. Истинного же объяснения на сегодняшний день не вижу.

Отец Зосима слушал внимательно. При этом любуясь предвечерней природной красотой, вдыхая чистый воздух, он задумался, и казалось, забыл о разговоре.

– Ты служитель церкви, мой помощник и заведующий социальными вопросами Савва, –

после некоторой паузы вновь заговорил он. – Иногда ты работаешь с «трудниками» наравне, дружишь со многими прихожанами, а стало быть, ближе к ним, наверняка, видишь и понимаешь то, чего не улавливаю я. Вот и скажи, не замечал ли, что-либо странное в поведении людей? В их общении? Не происходило ли по слухам событий непонятных, настораживающих? Здесь, у нас, или поблизости в окрестных деревнях?

Не подумать над ответом, ни дать этот ответ, дьякону не пришлось, отец Зосима, как-то очень внезапно вспомнил, что забыл нечто важное и попросил поспешить к церкви. Они не мешкая, бодро зашагали обратно. Савва уже было собрался прямо поинтересоваться, и получить ответ на свои сомнения, но на полпути батюшка вдруг остановился и, сетуя на свою забывчивую голову, призвал его поторопиться, а он подойдёт попозже. Вот только забытый медный образок на тесьме отвяжет от перил и тут же подойдёт.

Несколько удивлённый, но привыкший к послушанию Савва продолжил путь. Перед поворотом на площадь с главной аркой он оглянулся. Было уже довольно далеко, но очертания фигуры в рясе отца Зосимы стоящим на мостках, угадывались отчётливо.

Угадывались и очертания некой личности, которая совершала свой путь к мосткам с той стороны ручья, от мест запустения и какой-то безнадёжной мрачности. Даже на их прицерковном кладбище, юдоли печали и скорби, было некое душевное умиротворение и тёмной поздней осенью, и белой пустынной зимой. Православным светом осеняла, действующая многие десятилетия старинная церковь с намолёнными иконами, священную землю последнего приюта искренне верующих людей.

Батюшка пришёл примерно через полчаса, он сразу уединился к вечерней молитве и увиделись они только на следующий день к вечеру, да и то мельком.

«Так! Потом он уезжал. Не было его дня три. Говорил, мол, с архиереем Амвросием посетили Святые Места и навестили управляющего местной митрополии митрополита Онисима».

Погружённый в воспоминания он не заметил, как подкрался вечер и, если на верхних луковках церкви ещё играло солнце последними отблесками своими, то здесь, внизу на погосте налилась сочной тенью зелень кустов и деревьев. Прицельно пробираясь между оградками, Савва вышел на тропинку ведущую к боковой калитке.

Конечно, кладбище не Бродвей Нью-Йоркский, но, если по центральной дорожке проходило иногда достаточно много людей, то этой тропкой пользовались немногие.

«Когда отче приехал, – продолжал он вспоминать, неторопливо шагая, – всё пошло своим обычным чередом».

Подойдя к деревянной калитке, он повернул деревянную вертушку и вышел с кладбища. По привычке окинул уходящий в заросли старый, местами покосившийся забор…

«Ох, не скоро руки на этих задворках, до него дойдут».

Несколько машинально он продолжил свой путь, по малозаметной тропке, стараясь по памяти найти то, что пока ускользало от осознания.

«Нет, ничего не могу предположить плохого, не было видно, чтобы его угнетало нечто, вот так, явно! Но в то же время налицо были изменения в поведении, в глазах нет-нет и мелькала необъяснимая тоска. Да и искал батюшка уединения в последнее время более обычного, но ведь это … Господи прости и помилуй! Это ещё что такое?!».

Он поднял взгляд и перекрестился. Прямо перед ним, буквально в нескольких метрах, зияли чёрной глубиной кем-то разрытые могилы.

У пары из них стояли рядом старые гробы с полуистлевшей обивкой, из одной, расположенной чуть подальше ямы, раздавалось громкое сопение, натужное уханье и вылетали пласты земли. В ноздри встречный ветерок донёс пряный земельный запах, к которому примешивался тошнотворный оттенок разлагающейся плоти.

Справа, у разросшейся сирени, виднелась ещё одна разрытая могила. Поперёк её, зацепившись за края, лежала домовина, сразу было видно – сделана недавно, доски ещё белые. Сверху на ней угнездилась некая фигура в чёрном балахоне и надвинутом капюшоне, так что разглядеть кто это, или что это, было невозможно.

Фигура, оседлавшая гроб, этак беззаботно болтала ногами над ямой. Она даже чуть наклонилась вперёд, как будто старалась разглядеть нечто интересное в казавшей бездонной мрачной глубине могильного прямоугольного провала.

Вечер уже полностью вступил в свои права, но, было ещё достаточно светло и поэтому весь этот инфернальный ужас отчётливо видели глаза. Застигнутый врасплох, мозг отказывался осмысливать этот кошмар, но против воли тот вторгался в сознание Саввы расшатывая рассудок и внося панику! Конечно, для человека, так привыкшего к спокойному и вполне понятному восприятию обыденной жизни в здешних местах, воспрянувшая небывальщина за оградой кладбища, выглядела дико и страшно!

– «Откуда взялись могилы?! Здесь не должно быть захоронений, на кладбище давно не хоронят, а здесь за оградой и подавно! Ну, разве что каких-нибудь лихоимцев про́клятых зарыли в давние времена…» – лихорадочно заскакали мысли. Некоторый хаос в голове возник, явно в результате потери самообладания, при виде столь очевидного сюрреализма.

Он ущипнул себя за руку, нет, не сон это. Пункт первый, – больно, пункт второй, – след остался и явный синяк будет.

«О чём я думаю!? Должны, не должны, да от лукавого всё это наваждение!».

– Господи спаси и сохрани, – произнёс вполголоса отец дьякон и трижды перекрестился.

Уже сильно подозревая некий злой умысел какой-то нечисти, он развернулся было вернуться под защиту церкви, но понял – путь отрезан.

Там, где он только что прошёл, земля зашевелилась, вспучилась и, разрывая дерновину

«выросла» вертикально обитая лиловым бархатом, двухметровая домовина, вселяя зрительный ужас! Возвысился этакий кошмар и, вопреки всяким физическим законам, застыл в неподвижности, словно ожидая чего-либо, только с верхнего торца тихонько осыпалась трава и комья земли.

Рядом, ещё в нескольких местах, тоже загуляла земля, один за другим стали стремительно подниматься стоймя гробы, как будто выталкиваемые неведомой злой мощью не давая покоя усопшим.

Савватий не был героем, у него даже ноги подкосились от той слабости, которую вызывает страх. Собираясь ставить крест с Емельяновым, он переоделся у себя в келье, что находилась в отдельно стоящем кирпичном одноэтажном флигеле, и сейчас был, армейским языком выражаясь – не по форме одет!

Он рукой схватился за нательный крестик под рубашкой, ибо крест для православных – это символ Христа, Победителя. Христиане это люди Христовы, а этот внешний символ Распятого Сына Божьего поможет удержать от злого дела и противостоять чёрной напасти! Действительно, стало легче и спокойней, Савватий перевёл дух, головокружение исчезло, а цепенящий душу страх постепенно отступил.

Он развернулся и уже почти спокойно всмотрелся в «балахон» восседающий на гробе.

– Я так понимаю, режиссёр этого действа – ты! Послушай Спилберг доморощенный! Ты бы ещё патологоанатома моргом попугать решил! Не знаю, да и знать не хочу, кто ты есть, но скажу тебе одно – действо это весьма бездарное!

Балахон перестал болтать ногами и склонил набок капюшон, видимо для того чтобы лучше слышать. Из дальней ямы земля прекратила вылетать, уханье стихло, и чуть погодя показались: лезвие штыковой лопаты и рядом перепачканная страшная рожа сопоставимая по ширине этой самой лопате.

– Ну, а ты, что высунулся голем чешуйчатый? – осведомился у рожи Савва, его подхватил озорной кураж, – давай далее ковыряй землицу, добудь «на гора́» ещё пару гробов с грешными останками!

Похабная обликом сущность пару раз хлопнула выпуклыми глазами, пустила вдоль покатого лба продольную морщину, но команду саботировала, только лопатой туда-сюда угрожающе покачала.

– Итак, чем обязан? – подойдя к самому краю и остановившись напротив сидевшего на гробе товарища, как бы с ленцой, поинтересовался Савватий, – я не ошибся, ты тут спектакль развёл? Примитивный такой, абсолютно лапотный! Только, скажи мне жалкое подобие представителя глубин адских, какова цель? Чего ты добиваешься этими игрищами бесовскими?

Фигура, чернея провалом капюшона, бессловесно сидела, но чувствовалось – слушает каждое слово.

Савва вдруг осознал, что выключив в себе отца дьякона, коему так себя вести не приличествует согласно сану, поступил в данной ситуации правильно. Обхитрить эту лукавую стаю, вряд ли получится, да и не стоит уподобляться нечисти коварной служителю церкви. Ну, а, если спокойствие и эта внезапная удаль проявилась у него, человека, в общем-то, далеко не бойцовского характера, значит это решение Всевышнего, видимо по-иному пока нельзя.

Молчаливая пауза длилась уже несколько минут, но, похоже, присутствующих это не смущало.

– Ладно, сидите здесь, ковыряйтесь, а мне лично некогда!

Савва прекрасно понимал – его не выпустят! Направо кусты, налево тоже заросли, да ещё глубокий овраг, поэтому только вперёд! Мимо землекопа, башка у коего размером с чугунок на крестьянскую семью, мимо осквернённых могил, гробов этих старых, мимо непонятного существа в балахоне…

Он успел сделать только несколько шагов. Голем вылетел пружиной упругой из ямы, да ещё, вражина, лопату выставил лезвием вперёд, ощерился угрожающе! Словно в штыковую собрался, а сам всего полтора метра ростом, но широк туловом весьма! Широк и мышцами бугрист, в рваной майке, порты грязного болотного цвета, большущие босые ноги, весь в коричневых наростах и вообще он напоминал внешним покровом коричневую ящерицу-мутанта.

Худощавый Савватий остановился, сжал крестик правой рукой, левой пригладил свою аккуратную бородку и поинтересовался, – ты болезный, персонаж из какой страшилки?

Его тут же осенило, – я понял! Наверняка хочешь прославиться? Всё, замётано! Будешь позировать для картины «Грязный квадрат»!

Будущий натурщик свирепо оскалился и, потрясая шанцевым оружием, гневно издал рёв, от которого зашелестели кусты, поднялся леденящий ветер, зловеще раскаркались вороны. В тот же момент, с мирно лежащих на земле гробов, слетели крышки и подхваченные злым вихрем ринулись на дерзкого насмешника!

Савватий успел только закрыть глаза и перекреститься! И Господь сохранил, отвёл удар нечестивцев. Врезались те снарядами летящими, в гробы за его спиной стоящие.

Стук, треск, хруст дерева, усилившийся вой ветра, истошный гвалт воронья, всё смешалось и давило на уши, но вкрался положительный момент – смолкнувший рёв озадаченного пещерника.

Он весь штык вогнал в землю и опёрся на черенок, башку положил на лапищи и угрюмо стал наблюдать за происходящим. При этом нельзя исключить возможность элементарного процесса в его мозгу, пусть даже и на самом примитивном уровне.

Тошнотворный запах тлена усилился, когда стих ветер. В наступившей тишине из одного гроба выбрался полусгнивший субъект, в струпьях, в истлевшей одежде и червях кишевших повсюду.

В другом перевернулась и уселась, словно в лодке, с седыми патлами старуха в чёрном одеянии самого ужасного вида. Свирепо осмотрев присутствующую публику, она остановила взгляд на Савве и облила его такой жгучей ненавистью налитых кровью глаз с желтыми зрачками, что у того дрогнули колени.

«Ведьма! Самая настоящая ведьма!» – ему вновь стало не по себе, опять лихорадочно заметались мысли, рисуя себе в воображении, кошмарные картины о всевозможных кознях не́чисти.

Вдобавок ко всем впечатлениям добавился скрежет и скрип отдираемых досок за спиной, это обитатели домовин стоящих подобно полку ПВО и целящих в небо на страже местных рубежей, принялись выбираться наружу.

В принципе понять хозяев этих ящиков можно! Кому понравиться, если к ним будут вламываться с грохотом различные летающие крышки от гробов, тревожить понимаешь, пусть даже это почившее, своё отжившее.

Окружённый со всех сторон Савва, невольно оглянулся и всё ж таки почувствовал возникновение паники, небольшой пока, но, тем не менее! Да и немудрено было запаниковать – из распахнутых качающихся гробов стали выбираться их хозяева, или, если хотите, владельцы этих последних прибежищ!

Крепко прижав к себе крест, Савва смотрел на очевидное, но такое невероятное и про себя молился.

Первым выбрался рослый и, видимо, недавно захороненный тип. Тлен ещё не коснулся капитально сей организм, так, в первоначальной стадии. Видна слегка образовавшаяся мертвенная бледность, некая синюшность, местами язвочки, ощущалось соответствующее амбре, зато траурный разовый тёмно-синий костюм, практически был цел.

Следом, вылезали уже мертвецы со стажем, в различной, но уже большей степени разложения. Даже на расстоянии явственно ощущался запах гниющей плоти, наводили ужас злобный блеск уцелевших глазных яблок и полуголые черепа, вызывали отвращение тянувшиеся покрытые струпьями конечности. Все эти отвратные восставшие из могил сущности, с заунывным воем стали продвигаться к нему, Савве.

В каком-то отважном безрассудстве он отвернулся от кошмарных нежитей, вновь подошёл к яме с положенным поперёк её гробом и непонятным кем-то в балахоне, невозмутимо сидевшим на нём. Не совсем осознавая, что творит, Савватий взял, и также уселся на краю ямы, свесив ноги в темноту.

Фигура, оседлавшая гроб напротив Саввы, опять перестала болтать ногами и воззрилась тёмным пятном из надвинутого капюшона на этого чудака с легко угадывающим интересом. Излучалось от фигуры некое любопытство, ожидание, мол, что там дальше последует, чего ещё этот неадекват отчебучит?!

– Ты, порожденье демона в балахоне, надеешься запугать меня? Может, хватит в молчанку играть, значимости это тебе не прибавит, не надейся! По мне сдаётся, что и некромант из тебя никчемный, жалкий такой весьма.

Савва понимал, этот кошмар надо торпедировать, он обыкновенный человек и долго не продержится, или ум пополам, или полоум в целом! Поэтому пора ломать этот мультфильм и пошёл ва-банк.

– Итак, нечисть, тебя послали мне что-то передать, да? Или предложить? Завербовать?

Да ты не молчи, озвучь цель этого зомби-концерта, а я послушаю! Страсть как интересно,

что упырям и прочему потустороннему черному отродью здесь, в краях наших чистых, понадобилось?

Минуты потянулись в полной тишине. Балахон безмолствовал. Лупая глазами, как та жаба на бегемоте, замер квадратный голем.

Неподвижными статуями застыли в различных позах статисты с того света, только у сидящей в гробу ведьмы всё также неистово в свирепости своей, сверкали багровой злобой глаза. Казалось, ведьма пыталась прожечь насквозь Савву своим взглядом, но тот даже, не смотрел в её сторону.

– Ну, что же, – вздохнул через несколько минут молчания Савватий.

Он вынул и поцеловал свой крестик, аккуратно убрал обратно, потом поднялся и, зайдя сбоку от могилы, потребовал от сидящей фигуры освободить гроб от нежелательного присутствия. Та безропотно подчинилась и неуловимо переместилась к голему, тот рухнул животом на землицу, а фигура вольготно так, уселась сверху, словно это была оттоманка.

Если бы в зрителях тут были живые люди, то от эмоциональных разрядов сейчас бы случилась гроза, но от нежитей эмоций не бывает, и потому стояла мёртвая, в данном случае точней не скажешь, тишина.

Тем временем Савва стал перетаскивать свежеструганный гроб, сначала отнёс крышку, деловито выбрал место и только потом отволок саму домовину. Осмотрел внутри, вытряхнул какую-то травину, примерился на глазок, по росту всё вроде совпадало.

– Ну, як по мне сшито, – пошутил, спокойно так. Потом поглядел кругом, обвёл взглядом сидящих, лежащих и стоящих, вздохнул, – нет, не таких провожающих я бы желал, не так хотел бы отойти в Царство Божье, ну да на всё его воля.

Он перекрестился, залез в гроб, улёгся и сам надвинул подготовленную крышку, словно за собой дверь запер.

– Давай нечистая, делай своё дело, а то надоели хуже смерти…

Голос из гроба доносился немного приглушенным.

Отец дьякон читал про себя молитвы, он чувствовал, как гроб приподняли, потом почувствовал его покачивание, видно в могилу опускали и вот, жесткое приземление. Немного погодя о крышку стали гулко биться комья земли.

– Господи, вверяю тебе себя грешного… – он сжал рукой крестик, закрыл глаза и потерял сознание.

***

продолжение следует