«Curadeus. Удивительная история Сэра Андрея Кураева - открытого гея и всемирного короля оперы, бывшего диакона и миссионера»

Curadeus. Удивительная история Сэра Андрея Кураева - открытого гея и всемирного короля оперы, бывшего диакона и миссионера (fb2) - Curadeus. Удивительная история Сэра Андрея Кураева - открытого гея и всемирного короля оперы, бывшего диакона и миссионера 2187K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лорин Патрик МакКевин (Lorin Patrick McKevin)

Пус­тая стра­ни­ца

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Ло­рин Пат­рик Мак­Ке­вин

Lorin Patrick McKevin

 

 

 

 

 

 

Curadeus

Уди­ви­тель­ная ис­то­рия Сэ­ра Ан­д­рея Ку­рае­ва —

от­кры­то­го гея и все­мир­но­го ко­ро­ля опе­ры,

быв­ше­го диа­ко­на и мис­сио­не­ра

 

ре­ли­ги­оз­но-мис­ти­ко-юмо­ри­сти­че­ский ро­ман

35+ (воз­рас­тная ка­те­го­рия: для лиц стар­ше 35 лет)

 

Все ли­ца и со­бы­тия вы­мыш­ле­ны, все сов­па­де­ния слу­чай­ны

 

Пер­вое циф­ро­вое из­да­ние

Вер­сия: 1.0 от 30.08(Aug).2017

 

 

 

 

 

 

 

 

Worcester, MA, USA

Phoenix

2017

 

УДК 821.161.1-31

ББК 84(2=411.2)6-44

 

Ло­рин Пат­рик Мак­Ке­вин (Lorin Patrick McKevin)

Curadeus. Уди­ви­тель­ная ис­то­рия Сэ­ра Ан­д­рея Ку­рае­ва — от­кры­то­го гея и все­мир­но­го ко­ро­ля опе­ры, быв­ше­го диа­ко­на и мис­сио­не­ра / Л. П. Мак­Ке­вин. — Worchester, MA, USA: Phoenix, 2017. — 236 с.

PHID     — CBD0B4D6-79DD-42A0-8515-9FE18D47326D (ID из­да­тель­ст­ва)

PMID    — F2AD92CE-DDF4-470C-8258-A8B194B5154B (ID печ. про­дук­ции — кни­ги)

 

Иза­де­тель­ст­во «Phoenix», Worchester, MA, USA

Поч­то­вый ад­рес ав­то­ра кни­ги:    lorin.patrick.mckevin@protonmail.com

                                                              temptator@protonmail.com

Сайт ав­то­ра кни­ги:                        

Стра­нич­ка этой кни­ги на нём:    

Блог ав­то­ра кни­ги:                         

Мис­сио­нер Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви про­фес­сор и диа­кон Ан­д­рей Ку­ра­ев, бо­го­слов, фи­ло­соф, пуб­ли­цист и пи­са­тель, очень из­вест­ная пуб­лич­ная фи­гу­ра, всту­пил в от­кры­тую борь­бу с вы­со­ко­по­став­лен­ны­ми цер­ков­ны­ми гея­ми и чле­на­ми цер­ков­но­го гей-лоб­би, ко­то­рых воз­глав­ля­ет Пат­ри­арх Ки­рилл и его при­бли­жён­ный — ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев. В ре­зуль­та­те этой борь­бы Ку­ра­ев был из­гнан поч­ти ото­всю­ду и стал вла­чить жал­кое ни­щен­ское су­ще­ст­во­ва­ние. У не­го ос­та­лось толь­ко од­на воз­мож­ность на­но­сить уда­ры по про­тив­ни­ку — пи­сать по­сты в соб­ст­вен­ном бло­ге. Но его вра­ги не уня­лись — они ре­ши­ли от­слу­жить чёр­ную мес­су по Ку­рае­ву и со­вер­шить кол­дов­ской об­ряд, по­сле ко­то­ро­го Ан­д­рей Ку­ра­ев сам дол­жен стать ге­ем…

По­сле то­го, как кол­дов­ской об­ряд по­дей­ст­во­вал, Ан­д­рей Ку­ра­ев об­на­ру­жи­ва­ет, что не толь­ко стал ге­ем, но и по­боч­но об­рёл сверх­спо­соб­но­сти, ко­то­рые при­шлись очень не по ду­ше как его за­кля­тым цер­ков­ным вра­гам, так и всей Рос­сии.

Как даль­ше сло­жит­ся судь­ба Ан­д­рея Ку­рае­ва? Примк­нёт ли он к гей-лоб­би или про­дол­жит борь­бу? Ста­нет ли он на сто­ро­ну Гос­де­пар­та­мен­та США и Ко­ро­ле­вы Анг­лии или ос­та­нет­ся пат­рио­том Рос­сии? Или, мо­жет быть, про­изой­дёт что-то иное? Как сло­жат­ся даль­ней­шие от­но­ше­ния Ку­рае­ва с хри­сти­ан­ским Бо­гом? Кто, на­ко­нец, по­бе­дит в этой не­рав­ной борь­бе?

УДК 821.161.1-31

ББК 84(2=411.2)6-44

 

Да­та соз­да­ния ма­ке­та: 31.08(Аug).2017; MS Word 2003; Фор­мат: A4; Шриф­ты: Times New Roman, Arial;

Вер­сия про­из­ве­де­ния: 1.0 от 30.08(Аug).2017, Пер­вое циф­ро­вое из­да­ние;

Усл. печ. л. 21.3;

 

 

 

Сво­бод­ное рас­про­стра­не­ние при­вет­ст­ву­ет­ся.

Дан­ное про­из­ве­де­ние пе­ре­да­но ав­то­ром в твор­че­ские об­ще­ст­вен­ные вла­де­ния (Creative Commons) по ли­цен­зии CC0 1.0 Universal (CC0 1.0) и, со­от­вет­ст­вен­но, яв­ля­ет­ся ча­стью об­ще­ст­вен­но­го дос­тоя­ния (Public Domain’а). От­зыв ли­цен­зии не­воз­мо­жен.

Твор­че­ские об­ще­ст­вен­ные вла­де­ния (Creative Commons) — это со­б­ра­ние про­из­ве­де­ний (ли­те­ра­тур­ных, ху­до­же­ст­вен­ных, на­уч­ных и так да­лее), ко­то­рые вся­кий мо­жет со всей не­со­мнен­но­стью, без бо­яз­ни предъ­яв­ле­ния к не­му впо­след­ст­вии ка­ких-ли­бо об­ви­не­ний в свя­зи с по­ся­га­тель­ст­вом на чу­жие пра­ва, не­ог­ра­ни­чен­но-сво­бод­но вос­про­из­во­дить, рас­про­стра­нять, вклю­чать в дру­гие про­из­ве­де­ния, из­ме­нять, ис­поль­зо­вать по­втор­но, а так­же ис­поль­зо­вать для соз­да­ния на их ос­но­ве дру­гих про­из­ве­де­ний — в лю­бой фор­ме, ка­ко­ва бы она ни бы­ла, и для лю­бых це­лей — вклю­чая не­ог­ра­ни­чен­ное из­вле­че­ние при­бы­ли.

 

 

Об­ще­ст­вен­ное дос­тоя­ние, ли­цен­зия СС0 1.0 Universal (CC0 1.0).

Не ох­ра­ня­ет­ся ав­тор­ским пра­вом.

Public Domain, CC0 1.0 Universal (CC0 1.0) license.

No Copyright.  

  Ог­лав­ле­ние

 

 

Оглавление

Оглавление 3-Go-

1. Тринадцать архидемонов, тринадцать архиереев и одна ведьма 4 -Go-

2. Трагедия на дороге между Москвой и Сергиевым Посадом 12-Go-

3. Превращение 28-Go-

4. Дар 41-Go-

5. Передовой боевой отряд партии 55-Go-

6. Бегство и первая слава 73-Go-

7. Первый большой Кураевский тур 77-Go-

8. Адский огонь 94-Go-

9. «Блудодемоний» 122-Go-

10. Обитель богов 131-Go-

11. Пульса де-нура 137-Go-

12. Соперники 155-Go-

13. Псалмокатара 174-Go-

14. Финал 179-Go-

15. Кураев у старца Наума. Исповедь (глава не по порядку) 183-Go-

16. Кураев у старца Наумa. Колдовство (глава не по порядку) 205-Go-

17. Кураев у старца Наума. Наставление (глава не по порядку) 222-Go-

 

 

 

Циф­ро­вое из­да­ние этой кни­ги в Ин­тер­не­те

 

            Ес­ли вы же­лае­те ска­чать ори­ги­наль­ное циф­ро­вое из­да­ние этой кни­ги в фор­ма­тах PDF, DOC и RTF, то вы мо­же­те сде­лать это по ссыл­кам от­сю­да:

 

            фор­мат PDF:

( )

            фор­мат DOC:

( )

фор­мат RTF (zipped файл):

( )

 

На стра­нич­ке этой кни­ги при­ве­де­ны дру­гие ис­точ­ни­ки для ска­чи­ва­ния.

 

Стра­нич­ка кни­ги на сай­те ав­то­ра:

                        ( )

Сайт ав­то­ра:

( )

 

 

 

  1. Три­на­дцать ар­хи­де­мо­нов, три­на­дцать ар­хие­ре­ев и од­на ведь­ма

Бли­зи­лась пол­ночь со Стра­ст­но­го Чет­вер­га на Стра­ст­ную Пят­ни­цу. В ал­та­ре по­гру­жён­но­го во тьму Ело­хов­ско­го со­бо­ра об­ла­ча­лись не­сколь­ко вид­ных епи­ско­пов Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви. Сре­ди них бы­ли: Пат­ри­арх Мо­с­ков­ский и Всея Ру­си Ки­рилл, Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, ми­тро­по­лит, ко­то­ро­го про­чи­ли в на­след­ни­ки Его Свя­тей­ше­ст­ву, а так­же ми­тро­по­ли­ты Алек­сандр Дра­бин­ко, при­ле­тев­ший по слу­чаю с Ук­раи­ны, Пи­ти­рим Во­лоч­ков, Ни­кон, быв­ший ми­тро­по­лит Ека­те­рин­бург­ский, Рос­тов­ский ми­тро­по­лит Мер­ку­рий, а так­же не­ко­то­рые дру­гие епи­ско­пы; все­го чис­лом их бы­ло ров­но три­на­дцать. Стран­ны бы­ли их об­ла­че­ния: это бы­ли сплошь гряз­ные и обор­ван­ные сак­ко­сы, омо­фо­ры и ман­тии с кра­сую­щи­ми­ся на них пе­ре­вер­ну­ты­ми кре­ста­ми. Не­обыч­на ба­ла и цель, ко­то­рая све­ла ар­хи­пас­ты­рей вме­сте в глу­хой пол­ноч­ный час: чёр­ная мес­са и со­пут­ст­вую­щее ей кол­дов­ст­во.

По ал­та­рю ве­се­ло и де­ло­ви­то, то и де­ло от­да­вая ука­за­ния, хо­ди­ла гор­ба­тая, ко­сая и хро­мая ведь­ма. Оде­та она бы­ла то­же в гряз­ное и обор­ван­ное тря­пьё. Ар­хие­реи дер­жа­ли в сво­их ле­вых ру­ках по­со­хи с пе­ре­вер­ну­ты­ми кре­ста­ми; ведь­ма же в сво­ей ле­вой ру­ке дер­жа­ла мет­лу.

— Пе­ре­вер­ни­те ча­шу на пре­сто­ле вверх но­га­ми и брось­те на пол еван­ге­лие! — ско­ман­до­ва­ла ведь­ма и Алек­сандр Дра­бин­ко не­мед­ля по­спе­шил ис­пол­нить ука­за­ние; он тот­час же со­вер­шил это ко­щун­ст­во и над­ру­га­тель­ст­во. Как из­вест­но, на по­доб­ных мес­сах та­кие ве­щи  со­вер­ша­ют­ся в изо­би­лии.

— Кто-ни­будь ска­жи­те, по­ло­жив ле­вую ру­ку на ча­шу: «Са­та­нуйя! Са­та­нуйя! Са­та­нуйя!» и да­лее про­чее, что тре­бу­ет­ся! — сно­ва ско­ман­до­ва­ла ведь­ма и об­ве­ла гла­за­ми ок­ру­жаю­щих, гроз­но трях­нув мет­лой.

По­сле этих слов к пре­сто­лу по­до­шёл ми­тро­по­лит Пи­ти­рим Во­лоч­ков; он по­ло­жил свою ле­вую ру­ку на пе­ре­вёр­ну­тую ча­шу, сто­яв­шую на ал­та­ре, и про­из­нёс ука­зан­ные ведь­мой сло­ва:

— Са­та­нуйя! Са­та­нуйя! Са­та­нуйя!

А за­тем он на­брал в грудь по­боль­ше воз­ду­ха и, что на­зы­ва­ет­ся «с вы­ра­же­ни­ем», про­чи­тал стих, ко­то­рый пред­ва­ри­тель­но да­ла ему за­учить ведь­ма:

 

Дья­вол, ны­не тор­же­ст­вуя,

Из­вра­ща­ет ес­те­ст­во

И по на­шим по­ве­лень­ям

Да свер­шит­ся кол­дов­ст­во!

 

Час на­стал пол­ноч­ный, тём­ный

Си­лы мрач­ной зла де­тей;

Ад раз­верз­нет свои не­дра

Сги­нут узы всех це­пей!

 

В вих­ре ог­нен­ном прии́дут

Ле­гио­ны мрач­ных бездн

И ис­пол­нят­ся же­ла­нья

Тех, кто им вра­та от­верз.

 

Са­та­нуйя! Са­та­нуйя! —

Раз­да­ет­ся вер­ных глас;

Во́и[1] Дья­во­ла во сла­ве

Ис­пол­нять ле­тят при­каз.

 

Дья­вол, ны­не тор­же­ст­вуя,

Из­вра­ща­ет ес­те­ст­во

И по на­шим по­ве­лень­ям

Да свер­шит­ся кол­дов­ст­во!

Да­лее ведь­ма са­ма рас­сте­ли­ла на пре­сто­ле ан­ти­минс, дос­та­ла фляж­ку, в ко­то­рую был на­ли­та смесь со­бачь­ей и сви­ной кро­ви, и на­ри­со­ва­ла этой кро­вью на ан­ти­мин­се пе­ре­вер­ну­тую пен­та­грам­му в кру­ге; за­тем сде­ла­ла на нём же над­пись: «Дья­вол. Лю­ци­фер. Са­ма­эль». По­сле это­го ведь гром­ко во­зо­пи­ла очень вы­со­ким го­ло­сом — слов­но она бы­ла опер­ной ди­вой с вы­даю­щим­ся ко­ло­ра­тур­ным со­пра­но:

— Са­та­нуйя! Са­та­нуйя! Са­та­нуйя!

Его Свя­тей­ше­ст­во Ки­рилл да­же по­мор­щил­ся от это­го мощ­но­го, свер­ля­ще­го и про­ни­каю­ще­го в са­мое нут­ро моз­га го­ло­са — ему да­же за­хо­те­лось за­ткнуть уши, что­бы при­глу­шить это не­ис­то­вое мо­ле­ние.

Под­го­тов­ка к чёр­ной мес­се и по­сле­дую­ще­му кол­дов­ст­ву поч­ти за­вер­ша­лась. Три епи­ско­па вы­шли на со­лею и ста­ли пе­ред цар­ски­ми вра­та­ми, на­чав чи­тать по де­вять раз «От­че наш» за­дом на­пе­ред и от это­го храм на­пол­нил­ся нев­нят­ны­ми бор­мо­та­ния­ми. Тем вре­ме­нем, по­ка ещё до на­ча­ла мес­сы ос­та­ва­лось не­мно­го вре­ме­ни, Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев и Его Свя­тей­ше­ст­во Ки­рилл, сто­яв­шие в ал­та­ре, ре­ши­ли пе­ре­бро­сить­ся па­рой слов с ведь­мой, на­хо­див­шей­ся там же, что­бы разъ­яс­нить для се­бя не­ко­то­рые тём­ные во­про­сы.

— По­слу­шай­те, ува­жае­мая э… ува­жае­мая ведь­ма… — на­чал речь Ки­рилл, — по­слу­шай­те, а что — всё-та­ки ни­как нель­зя сде­лать ему на­смерть?

— Я же те­бе ска­за­ла, — мол­ви­ла ведь­ма, — я же ска­за­ла: нет на то Божь­е­го по­пу­ще­ния! Ко­гда ты мне дал его фо­то­гра­фию, то я тут же при­зва­ла слу­жа­ще­го мне бе­са и сра­зу же вы­яс­ни­ла у не­го на­сколь­ко и как имен­но мы смо­жем на­вре­дить то­му, ко­му вы хо­ти­те и при ка­ких и на ка­ких ус­ло­ви­ях. И я че­ст­но рас­ска­за­ла вам о воз­мож­ных ва­ри­ан­тах. И вы са­ми вме­сте с этим… с Ил­ла­рио­ном… да, ка­жет­ся, Ил­ла­рио­ном… вы са­ми вы­бра­ли тот ва­ри­ант, ко­то­рый вам наи­бо­лее под­хо­дит. Вро­де бы на­счёт то­го, как и что мы мо­жем ему сде­лать и что имен­но бу­дем ему де­лать — ра­зу­ме­ет­ся, в пре­де­лах на­ших воз­мож­но­стей — мы уже го­во­ри­ли — и не один раз; и в ре­зуль­та­те этих раз­го­во­ров уже при­шли к впол­не оп­ре­де­лен­но­му ре­ше­нию. Так не­у­же­ли вы сей­час пе­ре­ду­ма­ли?! Ко­неч­но, вы мо­же­те пе­ре­ду­мать — это ва­ше пра­во. Но в этом слу­чае всё бу­дет не­сколь­ко до­ро­же. К то­му же вы и так вы­бра­ли са­мый силь­ный ва­ри­ант! Ведь для свер­ше­ния кол­дов­ст­ва по­на­до­би­лось, что­бы аж три­на­дцать ар­хие­ре­ев сра­зу вме­сте, со­бор­но, слу­жи­ли чёр­ную мес­су и при­зы­ва­ли де­мо­нов. Да ещё в дей­ст­вую­щем ка­фед­раль­ном со­бо­ре или по­доб­ном по ста­ту­су хра­ме! А обыч­но де­ло об­хо­дит­ся тем, что её, эту мес­су, слу­жит один сель­ский свя­щен­ник в по­лу­раз­ру­шен­ной ча­сов­не, стоя­щей воз­ле де­ре­вен­ско­го клад­би­ща! Вы и так чёр­ти что за­ду­ма­ли с че­ло­ве­ком со­тво­рить! Уго­мо­ни­тесь уже! Ус­по­кой­тесь! Раз­ве то­го, что с ним про­изой­дет — раз­ве это­го вам ма­ло?

На ко­рот­кое вре­мя на­сту­пи­ла ти­ши­на — толь­ко лишь про­дол­жа­лось бор­мо­та­ние за­дом на­пе­ред мо­лит­вы «От­че наш» да по­тре­ски­ва­ли саль­ные све­чи: чёр­ная мес­са слу­жи­лась при ес­те­ст­вен­ном, при­род­ном ос­ве­ще­нии и в ал­тарь Ело­хов­ско­го со­бо­ра бы­ло за­не­се­но не­сколь­ко под­свеч­ни­ков, в ко­то­рые бы­ли по­став­ле­ны све­чи из сви­но­го и со­бачь­е­го са­ла или, вер­нее, жи­ра. В се­ми­свеч­ник, сто­яв­ший пе­ред пре­сто­лом, то­же бы­ли по­став­ле­ны и за­жже­ны та­кие же све­чи — толь­ко очень тол­стые.

Ти­ши­ну на­ру­шил Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев:

— По­слу­шай­те, — ска­зал он ведь­ме, — и всё-та­ки я не по­ни­маю: по­че­му ему нель­зя сде­лать на­смерть? Вы же са­ми го­во­ри­ли, что мно­гим дру­гим — мож­но! А вот имен­но ему по­че­му-то нель­зя. По­че­му же?

Ведь­ма при­шла в не­го­до­ва­ние и рез­ко от­ве­ти­ла:

— По­че­му?! И ты, ты, ми­тро­по­лит пра­во­слав­ной церк­ви, ещё у ме­ня, у ведь­мы, спра­ши­ва­ешь «По­че­му?!» Да по­то­му, что нет на это де­ло Божь­е­го по­пу­ще­ния! И из-за это­го до та­ких пре­де­лов, до ка­ких те­бе хо­чет­ся, нам ему не на­вре­дить, ибо мы не смо­жем спра­вить­ся с Божь­ей за­щи­той, ко­то­рая ох­ра­ня­ет его! Мож­но, ко­неч­но, по­про­бо­вать, но нам же ху­же бу­дет! И де­мо­нам, ко­то­рые нам бу­дут слу­жить!

— Буд­то не знае­те — ска­зал ведь­ма, об­ра­ща­ясь и к Ки­рил­лу, и к Ил­ла­рио­ну, и к дру­гим ар­хие­ре­ям, ока­зав­шим­ся ря­дом, — буд­то вы не знае­те, что для вы­пол­не­ния кол­дов­ст­ва нуж­ны три ве­щи: ведь­ма, де­мон и Бо­жье по­пу­ще­ние. В ро­ли ведь­мы вы­сту­паю я, а так­же все вы, слу­жа­щие чёр­ную мес­су; де­мон, за­ру­чив­шись изъ­яв­ле­ни­ем на­шей во­ли на зло, то есть на­шим со­гла­си­ем на зло, бу­дет дей­ст­во­вать как на­ше ору­дие. А по­пу­ще­ние Бо­жье нуж­но для то­го, что­бы мы и де­мон всё это смог­ли свер­шить — ведь лишь при Божь­ем по­пу­ще­нии Бог сни­мет за­щи­ту с то­го, на ко­го на­прав­ле­но кол­дов­ст­во. И ко­гда все три ус­ло­вия схо­дят­ся — то­гда и со­вер­ша­ет­ся кол­дов­ст­во. Имен­но то­гда де­мон об­ре­та­ет до­пол­ни­тель­ные спо­соб­но­сти и воз­мож­но­сти вре­дить то­му, про­тив ко­го мы кол­ду­ем. И это про­ис­хо­дит от­то­го, что мы бе­рём на свою со­весть от­вет­ст­вен­ность за его вре­до­нос­ные дей­ст­вия. Мы все, мы все — и я, и вы! — вме­сте с де­мо­на­ми не­сём от­вет­ст­вен­ность за свер­шен­ное; и на нас на всех — вме­сте с де­мо­на­ми! — ля­жет ви­на за то, что про­изой­дёт! Но ес­ли хо­тя бы од­но ус­ло­вие не со­блю­де­но, то кол­дов­ст­во не свер­шить­ся. Не­что вы, Ва­ши Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­ва, «Мо­ло­та ведьм» не чи­та­ли?!

— По­слу­шай­те… — про­дол­жил спра­ши­вать ведь­му Ил­ла­ри­он, — я вот час­то ду­маю: пусть нет божь­е­го по­пу­ще­ния на его смерь — но ведь и то, что мы ре­ши­ли сде­лать с ним — оно ведь то­же очень ужас­но! Вот, вы го­во­ри­ли о Божь­ем по­пу­ще­нии и Божь­ей за­щи­те; так ска­жи­те же: как Бог мо­жет по­пус­тить та­кое?! То есть то, что мы со­би­ра­ем­ся сей­час сде­лать?!

— Буд­то вы не пом­ни­те, что ска­зал Дос­то­ев­ский, — мол­ви­ла ведь­ма, — а имен­но то, что глу­би­ну и мо­гу­ще­ст­во вла­сти Дья­во­ла над тво­ре­ни­ем труд­но да­же и во­об­ра­зить, ибо она до­хо­дит до глу­бин, че­ло­ве­ку не­ве­до­мых и его умом не­ох­ва­ты­вае­мых. А те­перь — за де­ло!

Ме­ж­ду тем, три ар­хие­рея за­кон­чи­ли чи­тать пе­ред цар­ски­ми вра­та­ми «От­че наш» за­дом на­пе­ред; на­сту­пи­ла по­ра на­чи­нать чёр­ную мес­су. От­верз­лись цар­ские вра­та. Его Свя­тей­ше­ст­во Пат­ри­арх Мо­с­ков­ский и Всея Ру­си Ки­рилл боль­шим паль­цем ле­вой но­ги не­бреж­но на­чер­тил крест на по­лу и не­ис­то­во воз­гла­сил:

— Во имя Са­та­ны, Лю­ци­фе­ра и Са­ма­эля!

В от­вет раз­дал­ся гром­кий и прон­зи­тель­ный воз­глас ведь­мы:

— Са­та­нуйя! Са­та­нуйя! Са­та­нуйя!

Его Свя­тей­ше­ст­во на­чал ка­дить. В ка­ди­ло, ес­те­ст­вен­но, вме­сто ла­да­на бы­ла по­ло­же­на зло­вон­ная се­ра…

Чёр­ная мес­са, ко­то­рую слу­жи­ли со­брав­шие­ся в ал­та­ре ар­хие­реи, бы­ла очень ко­рот­кой — ибо она яв­ля­лась ни­чем иным, как пе­ре­де­лан­ным ев­ха­ри­сти­че­ским ка­но­ном ли­тур­гии Ио­ан­на Зла­то­ус­та и, со­от­вет­ст­вен­но, дли­лась не бо­лее пят­на­дца­ти ми­нут. Суть же мес­сы за­клю­ча­лась в пре­вра­ще­нии сме­си со­бачь­ей и сви­ной кро­ви в «кровь Са­та­ны», а  му­ми­фи­ци­ро­ван­ной пло­ти ле­ту­чей мы­ши — в «плоть Са­та­ны». Эти по­лу­чен­ные «кровь и плоть» при при­ча­ще­нии ими уси­ли­ва­ли воз­мож­но­сти ведьм и кол­ду­нов; они же, эти ве­ще­ст­ва, за­час­тую тре­бо­ва­лась и для со­вер­ше­ния раз­лич­ных ма­ги­че­ских опе­ра­ций. Не­ко­то­рые ведь­мы и кол­ду­ны на­зы­ва­ли «кровь Са­та­ны» «кро­вью вур­да­ла­ка» или «вме­сти­ли­щем лун­но­го сия­ния», а «плоть Са­та­ны» — «пло­тью но­чи» или «пло­тью Пи­фо­на». «Кровь и плоть Са­та­ны» счи­та­лись его слу­га­ми са­мым дей­ст­вен­ным ма­ги­че­ским сред­ст­вом, ко­то­рое мо­жет их при­бли­зить бо­лее все­го про­че­го к сво­ему гос­по­ди­ну.

Вско­ре в Ча­ше, сто­яв­шей на ан­ти­мин­се в са­мом цен­тре на­чер­чен­ной на нём пе­ре­вер­ну­той пен­та­грам­мы, уже пле­ска­лась «кровь вур­да­ла­ка», в ко­то­рой пла­ва­ли ку­соч­ки «пло­ти но­чи». Сна­ча­ла ведь­ма, а по­том три­на­дцать епи­ско­пов при­час­ти­лись из ча­ши обо­их суб­стан­ций; не­ко­то­рые при этом весь­ма мор­щи­лись — но пу­ти на­зад не бы­ло, ибо на­ча­тое тре­бо­ва­лось за­кон­чить под стра­хом гроз­но­го гне­ва Кня­зя Тьмы.

По­сле при­час­тия ведь­ма ок­ро­пи­ла «кро­вью вур­да­ла­ка» сна­ча­ла пре­стол, а за­тем пол ал­та­ря и его сте­ны. На­сту­пи­ло вре­мя свер­ше­ния ужас­но­го кол­дов­ст­ва. Ведь­ма ста­ла пе­ред пре­сто­лом, сло­жи­ла ру­ки на гру­ди, а за­тем воз­де­ла их вверх и на­ча­ла мо­ле­ние к Кня­зю Тьмы:

— О Князь Тьмы, Князь Ми­ра Се­го, еди­ный в трех — в Са­та­не, в Лю­ци­фе­ре и в Са­ма­эле! К те­бе взы­ваю я! Ус­лышь ме­ня! Ус­лышь и ис­пол­ни прось­бу мою!

По­сле это­го ведь­ма ди­ко за­хо­хо­та­ла и про­из­нес­ла на­рас­пев вы­со­ким го­ло­сом — ко­ло­ра­тур­ным со­пра­но — сле­дую­щий воз­глас:

— Мышь скре­бет­ся по су­се­кам,

Стань, Ку­ра­ев, го­мо­се­ком!

И три­на­дцать ар­хие­е­рев низ­ки­ми ут­роб­ны­ми го­ло­са­ми, свой­ст­вен­ным мас­ти­тым ар­хи­диа­ко­нам, по­вто­ри­ли этот воз­глас:

— Мышь скре­бет­ся по су­се­кам,

Стань, Ку­ра­ев, го­мо­се­ком!

Да­лее ведь­ма про­дол­жи­ла:

— О Князь Тьмы! Да бу­дет он не толь­ко го­мо­се­ком пас­сив­ным, но и ак­тив­ным!

По­сле это­го ведь­ма по­да­ла дру­гой воз­глас:

— Фи­лин уха­ет в но­чи,

Член Ку­рае­ва, тор­чи!

И три­на­дцать ар­хие­ре­ев низ­ки­ми ут­роб­ны­ми го­ло­са­ми по­вто­ри­ли за ней:

— Фи­лин уха­ет в но­чи,

Член Ку­рае­ва, тор­чи!

Ведь­ма же про­дол­жа­ла:

— О Князь Тьмы! Да бу­дет он не толь­ко го­мо­се­ком ак­тив­ным, но и пас­сив­ным! И пре­ж­де все­го — пас­сив­ным!

По­сле этих слов ар­хие­реи под­ня­ли и от­кры­ли две ко­роб­ки с иг­руш­ка­ми; эти ко­роб­ки стоя­ли близ ал­та­ря и в них бы­ли две ана­то­ми­че­ски точ­ных кук­лы: од­на кук­ла бы­ла кук­лой де­воч­ки лет трех, а дру­гая — маль­чи­ка этих же лет. Обе кук­лы бы­ли по­ло­же­ны на ал­тарь. Его Свя­тей­ше­ст­во Ки­рилл на­дел на ли­цо кук­лы маль­чи­ка мас­ку, на ко­то­рую бы­ла на­клее­на фо­то­гра­фия ли­ца то­го, про­тив ко­го бы­ло на­прав­ле­но свер­шав­шее­ся кол­дов­ст­во.

Дей­ст­во про­дол­жа­лось. Ведь­ма по­до­шла к кук­лам, ле­жав­шим на ал­та­ре, и дос­та­ла нож. Сна­ча­ла ведь­ма вы­ре­за­ла у кук­лы де­воч­ки жен­ский по­ло­вой ор­ган, а за­тем про­де­ла­ла воз­ле ану­са кук­лы маль­чи­ка боль­шую дыр­ку. По­сле это­го ведь­ма вста­ви­ла вы­ре­зан­ный у кук­лы де­воч­ки жен­ский по­ло­вой ор­ган в дыр­ку, об­ра­зо­вав­шую­ся в об­лас­ти ану­са кук­лы маль­чи­ка. По­том ведь­ма взя­ла Ча­шу с «кро­вью вур­да­ла­ка» и обиль­но ок­ро­пи­ла ею кук­лу маль­чи­ка. А за­тем ведь­ма по­ста­ви­ла Ча­шу об­рат­но на пре­стол, на ан­ти­минс, и чу­до­вищ­но-вы­со­ким го­ло­сом воз­гла­си­ла:

— Не су­хот­ка, не ан­ги­на —

’з жо­пы бу­дет пусть ва­ги­на!

И ко­гда ведь­ма про­из­но­си­ла эти сло­ва, то не­сколь­ко раз прон­зи­ла го­ло­ву кук­лы маль­чи­ка сво­им но­жом; и ка­ж­дый раз она про­во­ра­чи­ва­ла нож в го­ло­ве кук­лы, слов­но стре­мясь взбол­тать имев­ший­ся там мозг. При этом три­на­дцать ар­хие­ре­ев трое­крат­но по­вто­ри­ли ска­зан­ное ведь­мой свои­ми низ­ки­ми го­ло­са­ми:

— Не су­хот­ка, не ан­ги­на —

’з жо­пы бу­дет пусть ва­ги­на!

За­тем, за­кон­чив пре­ды­ду­щую опе­ра­цию, ведь­ма ог­ля­де­лась во­круг и с чув­ст­вом глу­бо­ко­го удов­ле­тво­ре­ния про­из­нес­ла:

— Ведь­ма, кровь из ча­ши пей!

Всё — на­век Ку­ра­ев — гей!

И ар­хие­реи, то­же не без по­доб­но­го же чув­ст­ва, по­вто­ри­ли:

— Ведь­ма, кровь из ча­ши пей!

Всё — на­век Ку­ра­ев — гей!

Ведь­ма вновь взя­ла Ча­шу и при­час­ти­лась из неё обе­их ве­ществ — «кро­ви вур­да­ла­ка» и «пло­ти но­чи»; за­тем она пус­ти­ла Ча­шу по кру­гу и сто­яв­шие воз­ле ал­та­ря ар­хие­реи так­же вновь при­час­ти­лись. На­ко­нец, Ча­ша вер­ну­лась на своё ме­сто, на ан­ти­минс.

Ос­та­ва­лось про­из­не­сти мо­лит­вы. Ведь­ма взя­ла в ру­ки ог­ром­ную кол­дов­скую кни­гу, за­го­дя по­ло­жен­ную на пре­стол вме­сто Еван­ге­лия, от­кры­ла ее на нуж­ной стра­ни­це, на­бра­ла в грудь по­боль­ше воз­ду­ха и на­ча­ла взы­вать к Са­та­не:

— О, Князь Тьмы и Князь Ми­ра Се­го, еди­ный в трех — в Са­та­не, Лю­ци­фе­ре и Са­ма­эле! От­крой кла­дязь ад­ской безд­ны и сни­ми пе­чать с врат её! Вы­пус­ти три­на­дцать блуд­ных сквер­ных и не­чис­тых ар­хи­де­мо­нов ад­ской безд­ны, да по­ра­зят они вра­га, про­тив ко­то­ро­го на­прав­ле­но на­ше кол­дов­ст­во!

— К вам взы­ваю я, о три­на­дцать ве­ли­ких блуд­ных ар­хи­де­мо­нов и стра­ти­ла­тов[2] ад­ской безд­ны, к вам, о на­чаль­ни­ки три­на­дца­ти ле­гио­нов блуд­ных бе­сов, не­су­щих вся­кий блуд и вся­кую не­чис­то­ту и вся­кое раз­вра­ще­ние в че­ло­ве­ках и вся­кое ом­ра­че­ние в умах их! К вам и к ле­гио­нам под­вла­ст­ных вам де­мо­нов!

— Сра­кот­ра­хад­до́н, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Пе­де­ро­ме́лех, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Гее­фа́н, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Хре­ног­ло­то­фо́р, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Минь­е­тиэ́ль, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Ана­лин­киэ́ль, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Дил­диэ́ль, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Фель­чин­год­ро́м, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Рим­мин­гз­мо­да́л, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Свин­гер­бра́с, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Свал­да­бао́ф, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Анал­ла́т, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Мас­тур­бо­ка­ро́н, к те­бе взы­ваю я и к ле­гио­ну, что под вла­стию тво­ею!

— Вос­стань­те из глу­бин пре­ис­под­ней и из безд­ны ада, най­ди­те вра­га на­ше­го и по­ра­зи­те его, и со­тво­ри­те с ним по во­ле на­шей, ко­то­рая бы­ла от­кры­та ва­ше­му ве­ли­ко­му и страш­но­му гос­по­ди­ну — Кня­зю Тьмы, ко­то­рый есть Князь Ми­ра Се­го, вла­ды­че­ст­во ко­то­ро­го про­стер­то до са­мых глу­бин ад­ских бездн! Ве­ли­ким страш­ным име­нем его за­кли­наю вас! За­кли­наю вас име­нем Са­та­ны, Лю­ци­фе­ра и Са­ма­эля!

Ведь­ма окон­чи­ла мо­ле­ние на прон­зи­тель­но-вы­со­кой но­те и три­на­дцать ар­хие­ре­ев тут же вслед её про­из­нес­ли:

— К вам взы­ва­ем мы, о три­на­дцать ар­хи­де­мо­нов, три­на­дцать на­чаль­ни­ков, вла­сти­те­лей и стра­ти­ла­тов ад­ской безд­ны и глу­бин ада и к ле­гио­нам бе­сов, под­вла­ст­ных вам!

— Сра­кот­ра­хад­до́н, Пе­де­ро­ме́лех, Гее­фа́н, Хре­ног­ло­то­фо́р, Минь­е­тиэ́ль, Ана­лин­киэ́ль, Дил­диэ́ль, Фель­чин­год­ро́м, Рим­мин­гз­мо­да́л, Свин­гер­бра́с, Свал­да­бао́ф, Анал­ла́т, Мас­тур­бо­ка­ро́н и ле­гио­ны де­мо­нов, что под вла­стию ва­шею! Вос­стань­те из глу­бин пре­ис­под­ней и из безд­ны ада, най­ди­те вра­га на­ше­го и по­ра­зи­те его, и со­тво­ри­те с ним по во­ле на­шей, ко­то­рая бы­ла от­кры­та ва­ше­му ве­ли­ко­му и страш­но­му гос­по­ди­ну — Кня­зю Тьмы, ко­то­рый есть Князь Ми­ра Се­го, вла­ды­че­ст­во ко­то­ро­го до­хо­дит до са­мых глу­бин ад­ских бездн! Ве­ли­ким страш­ным име­нем его за­кли­на­ем вас! За­кли­на­ем вас име­нем Са­та­ны, Лю­ци­фе­ра и Са­ма­эля!

И по­сле то­го, как по­след­нее сло­во бы­ло про­из­не­се­но, слу­чи­лось то, че­го ни­кто из ар­хие­ре­ев не ожи­дал — хо­тя ведь­ма не раз рас­ска­зы­ва­ла им об этом и пре­ду­пре­ж­да­ла их о том, как при этом се­бя вес­ти. Ело­хов­ский со­бор ог­ла­сил мощ­ный ог­лу­шаю­щий низ­кий рык; он был на­столь­ко ни­зок, что на­хо­дил­ся на гра­ни вос­при­ятия слу­хом. Воз­дух слов­но за­виб­ри­ро­вал, а тьма хра­ма слов­но сгу­сти­лась. Стран­ные и страш­ные те­ни за­мель­ка­ли воз­ле ал­та­ря и ар­хие­ре­ев; они на­ча­ли тан­це­вать ка­кой-то за­во­ра­жи­ваю­щий и ув­ле­каю­щий та­нец; за­тем они за­кру­жи­лись в чер­ном вих­ре, ко­то­рый под­нял­ся от по­ла ал­та­ря до са­мо­го по­тол­ка над ал­та­рем.

— Вра­та от­вер­сты! — про­ры­чал от­ку­да-то низ­кий го­лос.

Все ар­хие­реи ус­лы­ша­ли этот го­лос; слов­но за­кол­до­ван­ные стоя­ли они, не ше­ве­лясь, воз­ле ал­та­ря.

— Че­го стои­те?! От­бе­гай­те по­даль­ше от ал­та­ря, к сте­нам! Что я вам го­во­ри­ла?! Бы­ст­ро! Вы­хо­ди­те из вих­ря те­ней, ко­то­рый кру­жит над ал­та­рем! — прон­зи­тель­но за­ора­ла ведь­ма.

Но ар­хие­реи её слов­но не слы­ша­ли. Они стоя­ли и смот­ре­ли на вихрь те­ней, внут­ри ко­то­ро­го на­хо­ди­лись — вих­ря, ко­то­рый ухо­дил вы­со­ко вверх, под са­мый по­то­лок ал­та­ря, и, по-ви­ди­мо­му, да­лее про­дол­жал­ся в не­бес­ной вы­си.

Пен­та­грам­ма, на­чер­тан­ная на ан­ти­мин­се, вспых­ну­ла яр­ким баг­ро­вым све­том; че­рез не­сколь­ко се­кунд из неё изо­шло яр­кое крас­ное пла­мя; столб пла­ме­ни взмет­нул­ся до са­мо­го по­тол­ка. Про­изо­шёл взрыв; пла­мен­ные язы­ки ог­ня ра­зо­шлись из пен­та­грам­мы в раз­ные сто­ро­ны, по­ва­лив сто­яв­ших воз­ле ал­та­ря ар­хие­ре­ев на пол. Не­сколь­ко ар­хие­ре­ев по­те­ря­ли соз­на­ние; ос­таль­ные же от­полз­ли от пре­сто­ла к сте­нам. При­сло­нив­шись к сте­нам, они с удив­ле­ни­ем про­дол­жа­ли за­во­ро­же­но смот­реть на пре­стол, не на­хо­дя в се­бе сил пре­кра­тить страш­ное зре­ли­ще. Столб ог­ня по-преж­не­му бил из пен­та­грам­мы, на­ри­со­ван­ной на ан­ти­мин­се, в по­то­лок, в по­лу­свод, ал­та­ря — да­же, по­жа­луй, он бил ещё силь­нее. Раз­дал­ся ужас­ный скре­жет, скрип и звон це­пей, со­про­во­ж­дае­мый ди­ки­ми не­че­ло­ве­че­ски­ми во­пля­ми. Ог­нен­ный столб пре­вра­тил­ся в ог­нен­ный вихрь. Из пен­та­грам­мы ста­ли во мно­же­ст­ве по­яв­лять­ся стран­ные чёр­ные су­ще­ст­ва с крыль­я­ми; и толь­ко лишь ус­пе­ва­ли они поя­вить­ся, как столб ог­нен­но­го вих­ря уно­сил их прочь, ввысь. Эти су­ще­ст­ва про­хо­ди­ли че­рез по­то­лок и по­ки­да­ли храм, а за­тем ис­че­за­ли в ноч­ном мо­с­ков­ском не­бе. Сре­ди них бы­ли су­ще­ст­ва  с ме­ча­ми, тре­зуб­ца­ми и копь­я­ми, быв­шие са­ми по се­бе, и су­ще­ст­ва, вос­се­дав­шие на кры­ла­тых дра­ко­нах; эти су­ще­ст­ва дер­жа­ли в сво­их ру­ках изу­ми­тель­ные, не­зем­ные бли­стаю­щие ме­чи и щи­ты.

Че­рез не­сколь­ко ми­нут всё за­кон­чи­лось. Од­ни ар­хие­реи ле­жа­ли да­ле­ко от ал­та­ря на по­лу, при­сло­нив­шись к сте­нам; они с тру­дом ды­ша­ли, бу­ду­чи пе­ре­пу­га­ны до смер­ти уви­ден­ным; дру­гие же ар­хие­реи, ко­то­рым по­вез­ло мень­ше, — те, что не смог­ли от­полз­ти к сте­нам, — в бес­соз­на­тель­ном со­стоя­нии ва­ля­лись на по­лу воз­ле ал­та­ря.

— Вста­вай­те, вста­вай­те! — на­ча­ла обод­рять ведь­ма ар­хие­ре­ев. — Вста­вай­те! Всё за­кон­чи­лось. Как и бы­ло обе­ща­но, на зов при­шли три­на­дцать ле­гио­нов де­мо­нов плюс три­на­дцать ар­хи­де­мо­нов-стра­ти­ла­тов. Из са­мых глу­бин и бездн ада. В ка­ж­дом ле­гио­не — че­ты­ре ты­ся­чи две­сти обыч­ных, «пе­ших», де­мо­нов — что-то вро­де пе­хо­ты — и три­ста де­мо­нов вер­хом на де­мо­нах-дра­ко­нах — что-то вро­де кон­ни­цы. И, ко­неч­но, плюс ещё три­на­дцать ар­хи­де­мо­нов-стра­ти­ла­тов, на­чаль­ни­ков над ле­гио­на­ми. Со­став рим­ских ле­гио­нов знае­те? Пом­ни­те? Нет?! Ис­то­рию в шко­ле не учи­ли что ли? И по­че­му вы не ото­шли к сте­нам, ко­гда ус­лы­ша­ли воз­глас «Вра­та от­вер­сты!»?! Я вам сколь­ко раз про это го­во­ри­ла?! Ведь вам же не при­дет в го­ло­ву стать на пу­ти ста­да не­су­щих­ся на вас бе­ге­мо­тов или би­зо­нов? Хо­ро­шо, хоть ни­кто не по­стра­дал! Лег­ко от­де­ла­лись!

Чёр­ная мес­са и сле­дую­щие за ней кол­дов­ские дей­ст­вия бы­ли за­кон­че­ны. Епи­ско­пы сня­ли свои об­ла­че­ния и ста­ли оде­вать­ся в свет­ские оде­ж­ды. Лишь один из них — ми­тро­по­лит Пи­ти­рим — вме­сто свет­ской оде­ж­ды об­ла­чил­ся в ие­рей­скую фе­лонь, вы­шел из ал­та­ря, по­до­шёл к ана­лою и гром­ко сла­ща­во-елей­но ска­зал:

— А те­перь, от­цы и бра­тья, про­шу на ис­по­ведь! Се­го­дня мы тяж­ко на­гре­ши­ли кол­дов­ст­вом, мо­лит­ва­ми к Са­та­не и бе­сам, ко­щун­ст­вом и про­чи­ми не­по­треб­ны­ми де­ла­ми! По­спе­шим же по­ка­ять­ся, что­бы ми­ло­серд­ный Гос­подь про­стил нам гре­хи, и да­лее да бу­дем про­во­дить свою жизнь в чис­то­те и не­по­роч­но­сти!

Ми­тро­по­лит Пи­ти­рим дос­тал треб­ник и стал чи­тать мо­лит­вы пе­ред ис­по­ве­дью. Про­чие епи­ско­пы во гла­ве с Пат­ри­ар­хом и ми­тро­по­ли­том Ил­ла­рио­ном по­тя­ну­лись к ана­лою, что­бы ис­по­ве­дать­ся в со­вер­шен­ных толь­ко что без­за­ко­ни­ях и гре­хах. Но это силь­но не по­нра­ви­лось ведь­ме. Она уда­ри­ла мет­лой об пол и гром­ко воз­му­ти­лась:

— Вы что?! Со­весть уже за­му­чи­ла что ли?! Так знай­те: ес­ли сей­час ис­по­ве­дуе­тесь, то я не га­ран­ти­рую, что все на­ши дей­ст­вия к че­му-то при­ве­дут! Вот так! По­это­му по­до­ж­ди­те ис­по­ве­до­вать­ся хо­тя бы с пол­го­да или год. Че­рез пол­го­да или год с ним… с этим… всё уже бу­дет сде­ла­но окон­ча­тель­но!

А за­тем ведь­ма гром­ко за­хо­хо­та­ла и, сквозь смех, до­ба­ви­ла:

— Ес­ли толь­ко, ко­неч­но, по­кая­ние ва­ше бу­дет ис­крен­ним. Ес­ли же нет — то мо­же­те ис­по­ве­до­вать­ся пря­мо сей­час хоть де­сять раз, но при этом всё, что бы­ло мной и ва­ми на­кол­до­ва­но, всё рав­но с ним свер­шить­ся и де­мо­ны, вы­шед­шие из ада, за­вер­шат свою ра­бо­ту так, как им и бы­ло при­ка­за­но! По­это­му, по-ви­ди­мо­му, ва­ша ис­по­ведь ни­че­го не по­ме­ня­ет.

Не­смот­ря на та­кие сло­ва ведь­мы, епи­скоп Пи­ти­рим Во­лоч­ков за­хлоп­нул треб­ник и по­шёл пе­ре­оде­вать­ся в свет­скую оде­ж­ду. По­кая­ния ар­хие­реи ре­ши­ли не про­во­дить.

— Что же… — мол­вил Пат­ри­арх Ки­рилл, об­ра­тив­шись к ми­тро­по­ли­ту Ил­ла­рио­ну, — при­дёт­ся по­до­ж­дать с пол­го­да; а луч­ше — с год. По­сту­пим так, как по­со­ве­то­ва­ла ведь­ма. Нуж­но, что­бы уж на­вер­ня­ка бы­ло сде­ла­но. Нель­зя рис­ко­вать!

Ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он по­ни­маю­ще кив­нул.

Епи­ско­пы, пе­ре­одев­шись, ста­ли рас­хо­дить­ся из хра­ма. Бы­ло очень позд­но, а уже гря­ду­щим ут­ром их ожи­дал тя­же­лый и на­пря­жен­ный бо­го­слу­жеб­ный день.

Ведь­ма при­сло­ни­ла свою мет­лу к сте­не ал­та­ря и то­же на­ча­ла пе­ре­оде­вать­ся, что­бы ехать до­мой. Шёл пер­вый час но­чи.

Его Свя­тей­ше­ст­во Ки­рилл на мгно­ве­ние за­ду­мал­ся и в его го­ло­ве воз­ник но­вый во­прос к ведь­ме. Он по­до­звал к се­бе Ил­ла­рио­на Ал­фее­ва, уже пе­ре­одев­ше­го­ся, и они вме­сте по­до­шли к кол­ду­нье. Ки­рилл спро­сил её:

— По­слу­шай­те. Вы пред­ло­жи­ли сде­лать его… это­го… его… ге­ем по ри­туа­лу, ко­то­рый пред­по­ла­га­ет как фи­зи­че­скую транс­фор­ма­цию те­ла, так и пси­хи­че­скую транс­фор­ма­цию ду­ши. Вы со­чли это наи­луч­шим — в смыс­ле: наи­вред­ней­шим и наи­ужас­ней­шим для не­го, че­го мы у вас, соб­ст­вен­но, и про­си­ли — что­бы всё по­вред­ней и по­ужас­ней быо… И по­силь­ней. Но, в то же вре­мя, я, как ар­хи­пас­тырь, дол­жен за­ме­тить и за­сви­де­тель­ст­во­вать, что цер­ков­ное уче­ние о при­ро­де го­мо­сек­су­аль­но­сти не та­ко­во. Со­глас­но цер­ков­но­му уче­нию го­мо­сек­су­аль­ность воз­ни­ка­ет или от раз­вра­щён­но­сти и са­мо­раз­вра­щён­но­сти че­ло­ве­ка, ко­то­рой со­пут­ст­ву­ет со­от­вет­ст­вую­щее де­мон­ское воз­дей­ст­вие, или от де­мон­ско­го на­си­лия, ко­то­рое мо­жет до­хо­дить до одер­жи­мо­сти; ли­бо, ра­зу­ме­ет­ся, и от то­го и от дру­го­го вме­сте. То есть со­глас­но цер­ков­но­му взгля­ду го­мо­сек­су­аль­ность не пре­до­пре­де­ле­на био­ло­ги­че­ски и, ана­ло­гич­ным об­ра­зом, не пре­до­пре­де­ле­на тем, что за­ло­же­на в уст­рое­нии ду­ши. Ваш же ри­ту­ал го­во­рит не о том, о чем учит цер­ковь — он го­во­рит о том, что го­мо­сек­су­аль­ность имен­но что мо­жет быть пре­до­пре­де­ле­на био­ло­ги­че­ски и пси­хи­че­ски — то есть при­ро­ж­ден­ным уст­рое­ни­ем те­ла и ду­ши. И, та­ким об­ра­зом, по­лу­ча­ет­ся не два, а три со­став­ных ис­точ­ни­ка го­мо­сек­су­аль­но­сти: раз­вра­щен­ность, одер­жи­мость и био­ло­ги­че­ски-ду­хов­ная пре­до­пре­де­лен­ность. Как это по­ни­мать? Ведь цер­ковь, ис­точ­ник и кла­дязь ис­ти­ны, так не учит, а учит су­ще­ст­вен­но ина­че!

Ведь­ма ус­мех­ну­лась и мол­ви­ла:

— Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! Цер­ковь мно­го по ка­ким во­про­сам учит, как вы из­во­ли­ли вы­ра­зить­ся, не так, а су­ще­ст­вен­но и да­же со­вер­шен­но ина­че. На­при­мер, она учит о твер­ди — твёр­дом не­бес­ном  сво­де, к ко­то­ро­му при­кре­п­ле­ны солн­це, лу­на и звёз­ды; она учит о не­бес­ном океа­не, ко­то­рый пле­щет­ся над этой твер­дью, а так­же о том, что зем­ля — пло­ская и круг­лая и име­ет края; а ещё о том, что пер­во­сти­хия­ми бы­ли во­все не хи­ми­че­ские эле­мен­ты или час­ти­цы, но обыч­ная во­да, ко­то­рая те­чёт из во­до­про­во­да в ва­шей кух­не. Вспом­ни­те и цер­ков­ное уче­ние о том, что в кон­це вре­мен все звёз­ды с этой са­мой твер­ди по­па­да­ют на зем­лю! Вы са­ми всё это знае­те и от­лич­но пом­ни­те, Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во!

Пат­ри­арх Ки­рилл сму­тил­ся и про­мол­чал на это ед­кое за­ме­ча­ние. За­тем он спро­сил:

— Хо­ро­шо. До­пус­тим, вы пра­вы. От­меть­те: я с ва­ми во­все не со­гла­ша­юсь — я толь­ко лишь хо­чу рас­смот­реть си­туа­цию со всех сто­рон при том до­пу­ще­нии, что вы пра­вы. По­че­му же, по-ва­ше­му, го­мо­сек­су­аль­ность, при­об­ре­тен­ная че­рез транс­фор­ма­цию ду­ши и те­ла и имею­щая био­ло­ги­че­скую и пси­хи­че­скую ос­но­ву, ужас­ней, чем го­мо­сек­су­аль­ность, при­об­ре­тен­ная че­рез раз­вра­ще­ние де­мо­на­ми и де­мон­скую одер­жи­мость?! При­знать­ся, я ду­мал, что вы на­шлё­те де­мо­нов на… на не­го… что­бы они че­рез вся­кие ис­ку­ше­ния по­сте­пен­но раз­вра­ти­ли его, а за­тем, вверг­нув его в пу­чи­ну гре­ха, во­шли бы в не­го и сде­ла­ли бы его одер­жи­мым… одер­жи­мым раз­вра­щен­ным ге­ем, не­на­сыт­ным ко гре­ху… Ко­неч­но, и тот, кто гей био­ло­ги­че­ски и пси­хи­че­ски, че­рез свою го­мо­сек­су­аль­ную пред­рас­по­ло­жен­ность мо­жет раз­вра­тить­ся и стать одер­жи­мым де­мо­на­ми; но тут, в слу­чае био­ло­ги­че­ской и ду­хов­ной обу­слов­лен­но­сти го­мо­сек­су­аль­но­сти и пред­рас­по­ло­жен­но­сти к ней, всё вы­гля­дит не­сколь­ко ина­че… не­сколь­ко снис­хо­ди­тель­ней, так ска­зать…

Ведь­ма сно­ва ус­мех­ну­лась и ска­за­ла:

Во-пер­вых, Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во, са­ми по­ду­май­те: одер­жи­мость от де­мо­нов и раз­вра­щен­ность мож­но по­бе­дить мо­лит­вою и по­стом, а так­же при­об­ще­ни­ем к раз­лич­ным свя­ты­ням; уч­ти­те так­же, что де­мо­на мо­жет из­гнать опыт­ный эк­зор­цист. А ес­ли на­кол­до­вать на ка­кой-то пред­мет и за­тем под­ло­жить этот пред­мет, ска­жем, под по­рог его до­ма или за­шить в по­душ­ку, на ко­то­рой он спит — то ведь кто-то мо­жет об этом до­га­дать­ся или про­ви­деть и со­об­щить ему об этом. Кто-ни­будь из свя­тых под­виж­ни­ков. А за­тем этот пред­мет унич­то­жат. Впро­чем, эти дей­ст­вия с на­кол­до­ван­ным пред­ме­том — по су­ти то же са­мое, что и при­став­ле­ние к не­му ещё не­сколь­ких де­мо­нов для ис­ку­ше­ния и сов­ра­ще­ния. И, в прин­ци­пе, их мож­но про­гнать и иным спо­со­бом. По­стом и мо­лит­вой. Но что де­лать с био­ло­ги­че­ской и пси­хи­че­ской пре­до­пре­де­лен­но­стью и пред­рас­по­ло­жен­но­стью? Ведь из­ба­вить­ся от та­кой го­мо­сек­су­аль­но­сти — это всё рав­но, что вы­рас­тить от­руб­лен­ную ру­ку или ещё од­ну, вто­рую, па­ру глаз… Или на­чать ви­деть в ульт­ра­фио­ле­то­вом и ин­фра­крас­ном диа­па­зо­нах…

— Ха-ха-ха! — ве­се­ло за­сме­ял­ся Его Свя­тей­ше­ст­во. — Ес­ли так и об­сто­ит де­ло, то вы, по­жа­луй, пра­вы…

— К то­му же, — про­дол­жи­ла ведь­ма, — с че­го вы взя­ли, что, де­лая его био­ло­ги­че­ски и пси­хи­че­ски ге­ем, мы не по­сы­ла­ем де­мо­нов, ко­то­рые бу­дут раз­вра­щать его и де­лать его одер­жи­мым?! Наш ри­ту­ал под­ра­зу­ме­ва­ет как од­но, так и дру­гое; вме­сте с треть­им, ра­зу­ме­ет­ся. Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! Уве­ряю вас: бу­дут за­дей­ст­во­ва­ны все три фак­то­ра, на­зван­ные ва­ми! Все три ис­точ­ни­ка и три со­став­ные час­ти го­мо­сек­су­аль­но­сти!

— Да ну?! — ра­до­ст­но и ве­се­ло спро­сил Ки­рилл.

— Имен­но так! — ска­за­ла ведь­ма.

— А, во-вто­рых, — про­дол­жи­ла ведь­ма, — я про­шу боль­ше не го­во­рить, что буд­то бы «я сде­ла­ла с ним это», «я сде­ла­ла с ним то». Не «я», а «мы». Все мы ви­нов­ны в том, что с ним сде­ла­но; и все мы за это бу­дем от­ве­чать. Все вы, все три­на­дцать ар­хие­ре­ев, — точ­но та­кие же со­уча­ст­ни­ки в де­ле, как и я; и по­это­му вам от­ве­чать так же, как и мне. И без ва­ше­го из­во­ле­ния, без из­во­ле­ния ка­ж­до­го из вас, ни­че­го бы с ним не про­изош­ло! И по­это­му, — тут ведь­ма за­смея­лась гром­ко, за­смея­лась в ли­цо Ки­рил­лу и сто­яв­ше­му ря­дом с ним Ил­ла­рио­ну, — и по­это­му вы нис­коль­ко не луч­ше ме­ня. А да­же ху­же… Про­щай­те! Я ещё свя­жусь с ва­ми и дам вам даль­ней­шие ука­за­ния. А по­ка, на­де­юсь, вто­рая при­чи­таю­щая­ся мне сум­ма бу­дет в срок пе­ре­ве­де­на че­рез два дня.

— По­стой­те… по­стой­те… — не­до­умен­но ска­зал Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, — а то ви­де­ние, ко­то­рое мы ви­де­ли, — этот тем­ный вихрь те­ней, этот ог­нен­ный столб из за­кру­чен­но­го в вихрь ог­ня, этот лязг и скре­жет… Эти су­ще­ст­ва… су­ще­ст­ва с тре­зуб­цам, ме­ча­ми и копь­я­ми… су­ще­ст­ва на дра­ко­нах… Это всё бы­ло вза­прав­ду или толь­ко ка­за­лось нам? Не­у­же­ли это всё бы­ло вза­прав­ду?!

Ведь­ма ус­мех­ну­лась, пре­зри­тель­но оки­ну­ла взгля­дом Ил­ла­рио­на, и ска­за­ла:

— Вы об­ра­ти­лись не к шар­ла­тан­ке. Я — не шар­ла­тан­ка-гип­но­ти­зер­ка. Мо­ему ро­ду уже боль­ше трех ты­сяч лет. Он на­чал­ся то­гда, ко­гда Ро­ма­но­вы, Рю­ри­ко­ви­чи и да­же Ме­ро­вин­ги ещё ла­зи­ли по де­ревь­ям… За­пом­ни­те это! И все вы в этом вско­ре убе­ди­тесь.

Ведь­ма взя­ла в ру­ки сум­ку с оде­ж­дой и мет­лу и на­пра­ви­лась к вы­хо­ду, на ав­то­сто­ян­ку, что­бы ехать до­мой. Ар­хие­реи уже ра­зо­шлись. А Ил­ла­ри­он и Ки­рилл ещё не­сколь­ко ми­нут мол­ча­ли­во стоя­ли друг на­про­тив дру­га и с изум­ле­ни­ем об­ду­мы­ва­ли ус­лы­шан­ное и уви­ден­ное. Ки­рилл, на­ко­нец, пре­рвал мол­ча­ние:

— Во­об­ще-то, чёрт с ним, с Ку­рае­вым. На­де­юсь, со­весть бу­дет не­силь­но му­чить нас из-за то­го, что мы с ним сде­ла­ли… Так ему и на­до! Со­всем ра­зо­шёл­ся: то у не­го, по­ни­ма­ешь ли, тот — член гей-лоб­би, а этот — так во­об­ще — сам гей. И кро­ме ге­ев и чле­нов гей-лоб­би, по-Ку­рае­ву, сре­ди епи­ско­пов и про­чих важ­ных лиц в церк­ви боль­ше во­об­ще ни­ко­го нет. Слиш­ком ум­ный он, этот Ку­ра­ев, да до­гад­ли­вый. И я у не­го — гей, и ми­тро­по­лит Ни­ко­дим, и вла­ды­ко Пи­ти­рим, и ещё мно­го кто. Весь Ин­тер­нет этот Ку­ра­ев свои­ми до­гад­ка­ми уже за­срал. Аж не­про­дох­нуть! Толь­ко на­пи­шет — и вся стра­на тот­час об­су­ж­да­ет. Сверх­ге­рой, ви­ди­те ли он! С му­же­лож­ца­ми и пе­до­фи­ла­ми в ря­сах вою­ет и не да­ёт им раз­вра­щать юные ду­ши не­ут­вер­жден­ных се­ми­на­рис­тов и на­ив­ных ал­тар­ных маль­чи­ков… Да ты их ду­ши сам-то ви­дел?! Су­пер­мен он! Ай­рон­мен! Ро­со­ма­ха! Бэт­мен про­тив Джо­ке­ра! Кса­вье про­тив Маг­не­то! Чёр­ный Плащ про­тив Ме­га­воль­та! Он, ви­ди­те ли, — Ар­тур, а мы все — кол­лек­тив­ный Мор­д­ред! Вот пусть сам и по­бу­дет ге­ем и пой­мет — ка­ко­во это — быть ге­ем! Сам, не­бось, пер­вый к ге­ям по­бе­жит и пер­вый же в гей-лоб­би по­про­бу­ет за­пи­сать­ся — слов­но пио­нер, же­лаю­щий по­ско­рее стать ком­со­моль­цем. А геи и гей-лоб­би ещё по­смот­рят — за­пи­сать его в свои ря­ды или нет. Ум­ный ка­кой на­шёл­ся… Про­фес­сор… Вун­дер­кинд пя­ти­де­ся­ти­лет­ний… То­же мне…

— Да, не­че­го его жа­леть! — под­дак­нул Ил­ла­ри­он.

По­сле это­го Ил­ла­ри­он ос­мот­рел­ся во­круг, мыс­лен­но вспо­ми­ная то, че­му сви­де­те­лем он стал се­го­дня но­чью, ме­ж­ду 00:00 и 00:30, и ска­зал:

— Не­ве­ро­ят­но. Это всё прав­да! Вра­та пре­ис­под­ней… Всад­ни­ки-де­мо­ны на де­мо­нах-дра­ко­нах… Три­на­дцать ле­гио­нов… Три­на­дцать ар­хи­де­мо­нов-стра­ти­ла­тов… Не­ве­ро­ят­но… Это не­ве­ро­ят­но… Зна­чит… зна­чит там, там… зна­чит там что-то есть!

  2. Тра­ге­дия на до­ро­ге ме­ж­ду Мо­ск­вой и Сер­гие­вым По­са­дом

Бы­ло ут­ро Стра­ст­ной Пят­ни­цы. Ку­ра­ев про­снул­ся очень ра­но. Взгля­нув на ча­сы, он уви­дел, что вре­ме­ни до то­го сро­ка, ко­гда ему сле­до­ва­ло от­прав­лять­ся в род­ной храм, где он слу­жил за­штат­ным дья­ко­ном, бы­ло ещё очень мно­го. То­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал ду­мать о том, чем ему мож­но за­нять вре­мя. Ку­ра­ев ре­шил, что ему сле­ду­ет по­ла­зить в Ин­тер­не­те и, мо­жет быть, да­же на­пи­сать па­ру по­стов, об­ли­чаю­щих му­же­лож­ни­ков, око­пав­ших­ся в Церк­ви. Соб­ст­вен­но, пи­сать ему ни­че­го бы­ло не на­до — мож­но бы­ло про­сто опуб­ли­ко­вать не­сколь­ко пи­сем, ко­то­рые при­сла­ли ему вче­ра его кор­рес­пон­ден­ты из раз­лич­ных даль­них и близ­ких епар­хий. Пи­сем бы­ло то ли три, то ли че­ты­ре.

— Сколь­ко же вас, пи­да­ра­сы! — про­нес­лось в го­ло­ве у Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. — Ка­ж­дый день поч­ти мне про вас пи­шут. И не по од­но­му пись­му шлют, а по два-три, а то и по це­лых че­ты­ре!

Ку­ра­ев опуб­ли­ко­вал свои пись­ма и стал бес­цель­но бро­дить по пра­во­слав­но­му рус­скоя­зыч­но­му Ин­тер­не­ту. На сай­те жур­на­ла «Фо­ма» он на­шёл про се­бя ста­тью, опуб­ли­ко­ван­ную в но­ме­ре за по­за­прош­лый ме­сяц. Ста­тья на­зы­ва­лась так: «Как на са­мом де­ле был низ­верг­нут Ан­д­рей Ку­ра­ев свя­тю­сень­ким Пат­ри­ар­шень­кой Ки­рил­лом». Хо­тя с то­го вре­ме­ни, как Ку­рае­ва ото­всю­ду по­вы­го­ня­ли, про­шло уже мно­го вре­ме­ни — боль­ше трёх лет — но ис­то­рия это­го всё ещё ин­те­ре­со­ва­ла мно­гих и по­это­му ста­тья бы­ла весь­ма кста­ти. В ней опи­сы­ва­лось не толь­ко, что да как бы­ло, но и ве­лась по­ле­ми­ка с Ан­д­ре­ем Вя­че­сла­во­ви­чем че­рез мно­же­ст­во об­ра­щён­ных к не­му во­про­сов и разъ­яс­не­ний. Ку­ра­ев с не­скры­вае­мым лю­бо­пыт­ст­вом стал чи­тать эту ста­тью.

«

Как на са­мом де­ле был низ­верг­нут Ан­д­рей Ку­ра­ев свя­тю­сень­ким Пат­ри­ар­шень­кой Ки­рил­лом

При вос­ше­ст­вии на пре­стол Свя­тей­ший Пат­ри­арх Ки­рилл, упо­до­бив­шись ца­рю Со­ло­мо­ну, мо­лил Гос­по­да, что­бы Тот да­ро­вал ему муд­рость для управ­ле­ния цер­ко­вью Хри­сто­вой и, в осо­бен­но­сти, мно­же­ст­вом под­чи­нен­ных ему кли­ри­ков. И все­щед­рый Гос­подь ус­лы­шал его и не ос­та­вил прось­бу его тщет­ной.

Од­на­ж­ды Пат­ри­арх Ки­рилл, этот столп от зем­ли до не­ба, стя­жав­ший ум Хри­стов, доб­ле­ст­ный муж, обиль­но ис­пол­нен­ный бо­же­ст­вен­ной пре­муд­ро­стью, для поль­зы цер­ков­ной за­ду­мал по­свя­тить в епи­ско­па вид­но­го мис­сио­не­ра Ан­д­рея Ку­рае­ва — ибо сла­ва о де­лах его дош­ла до слу­ха Свя­тей­ше­го. И по­се­му он стал мо­лить Гос­по­да, что­бы Тот от­крыл ему ду­хов­ное со­стоя­ние Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча, да­бы быть точ­но уве­рен­ным — дос­то­ин ли он епи­скоп­ско­го са­на или нет. И эта мо­лит­ва вер­но­го ра­ба Божь­е­го так­же не ос­та­лась без­от­вет­ной.

Во вре­мя бла­го­пот­реб­ное слу­чи­лось так, что Свя­тей­ший Пат­ри­арх с не­ко­то­ры­ми дру­ги­ми епи­ско­па­ми и не­ко­то­ры­ми мас­ти­та­ми про­то­по­па­ми шёл по Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре, а на­встре­чу им шёл Ку­ра­ев. И толь­ко лишь они за­ви­де­ли друг дру­га, как Гос­подь не­мед­ля в бо­же­ст­вен­ном ви­де­нии по­ка­зал Пат­ри­ар­ху Ки­рил­лу ду­хов­ное уст­рое­ние и рас­по­ло­же­ние Ку­рае­ва. И так, в бо­же­ст­вен­ном ви­де­нии, Ки­рилл уз­рел очень и очень низ­кий ду­хов­ный уро­вень Ку­рае­ва. Ки­рилл да­же гром­ко рас­сме­ял­ся то­му, как во­об­ще мо­жет быть та­кой ма­лень­кий ду­хов­ный уро­вень да­же у на­чи­наю­ще­го пра­во­слав­но­го хри­стиа­ни­на?! А ведь Ку­ра­ев про­был в церк­ви уже не­сколь­ко де­сят­ков лет! Да не про­стым ми­ря­ни­ном — к то­му вре­ме­ни он окон­чил Ду­хов­ную Се­ми­на­рию и Ака­де­мию, про­был го­ды ре­фе­рен­том пат­ри­ар­ха, стал пре­по­да­ва­те­лем в Ду­хов­ной Ака­де­мии, уча­ст­ни­ком бо­го­слов­ской ко­мис­сии и да­же про­фес­со­ром бо­го­сло­вия и на­пи­сал мно­го ду­хов­ных книг. И, к то­му же, он ещё был ра­фи­ни­ро­ван­ным ин­тел­ли­ген­том, кан­ди­да­том свет­ских на­ук и пре­по­да­ва­те­лем МГУ.

То­гда спут­ни­ки Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла спро­си­ли его:

— Че­му смеё­тесь, Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во?

Он же им про­гла­го­лал:

— Вон, смот­ри­те — идёт всем из­вест­ный Ку­ра­ев. При­смот­ри­тесь, ка­кой низ­кий и ма­лень­кий у не­го ду­хов­ный уро­вень!

— Ни­че­го не ви­дим, Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! — от­ве­ти­ли Пат­ри­ар­шень­ке его спут­ни­ки.

То­гда Его Свя­тей­ше­ст­во со­тво­рил мо­лит­ву к Гос­по­ду, да­бы ми­ло­серд­ный Вла­ды­ка от­крыл и им ду­хов­ный уро­вень Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. И Гос­подь вновь ус­лы­шал мо­лит­ву Пат­ри­ар­ха, из­бран­ни­ка Сво­его. То­гда от­кры­лись у епи­ско­пов и про­то­по­пов, быв­ших с Ки­рил­лом, ду­хов­ные очи и уз­ре­ли они ма­лень­кий и низ­кий ду­хов­ный уро­вень Ку­рае­ва. И то­гда по­ня­ли Ки­рилл и его спут­ни­ки, что вся сла­ва Ку­рае­ва — зем­ная, бе­сов­ская, от сти­хий ми­ра се­го, а не от бо­же­ст­вен­но­го про­све­ще­ния и не от си­лы Свя­та­го Ду­ха. То­гда ура­зу­ме­ли они, что вся пре­муд­рость Ку­рае­ва есть зем­ное лу­кав­ст­во­ва­ние и сплош­ная ел­лин­ская фи­ло­со­фия, изо­щрен­ные со­фис­ти­ка, сил­ло­ги­сти­ка и диа­лек­ти­ка. А всё сие есть ни­что иное, как внеш­няя[3] блядь[4], ко­то­рая, в луч­шем слу­чае, мо­жет быть лишь слу­жан­кой бо­го­сло­вия и бо­же­ст­вен­но­го от­кро­ве­ния — и не бо­лее. Да и то, ес­ли фи­ло­соф про­све­щен Бо­гом, не лу­кав и не бля­див[5] по на­ту­ре сво­ей — то есть не та­ков, как Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич. По сем же, сно­ва бу­ду­чи про­све­ще­ны Бо­гом, яв­но уз­ре­ли епи­ско­пы и про­то­по­пы то, как лу­ка­во оп­ле­та­ет хит­ро со­став­лен­ным сло­ве­са­ми по сти­хи­ям ми­ра се­го Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич умы не­ут­вер­ждён­ных в ис­ти­не к сво­ей соб­ст­вен­ной и к их по­ги­бе­ли. То­гда ска­за­ли они Ки­рил­лу:

— Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! С этим нуж­но что-то де­лать! Нель­зя по­зво­лять се­му ум­ст­вен­но­му вол­ку по­жи­рать овец ста­да Хри­сто­ва ра­ди ум­но­же­ния соб­ст­вен­ной сла­вы! Нель­зя по­зво­лять, что­бы он свои­ми афи­ней­ски­ми[6] фи­ло­со­фи­че­ски­ми хит­ро­спле­те­ния­ми лжи­вых и гни­лых сло­вес по­дав­лял бо­же­ст­вен­ную и свя­тую ис­ти­ну, ко­то­рую Гос­подь от­кры­ва­ет в Ду­хе и си­ле то­му, кто чист серд­цем.

То­гда Ки­рилл го­во­рит им:

— Ви­жу, ви­жу сие бра­тья! Ви­жу и, как и вы, мню, что с Ку­рае­вым на­до что-то де­лать. Да за­пре­тит ему Гос­подь! Итак, бра­тья, ум­но­жим на­шу мо­лит­ву — бу­дем мо­лить­ся, что­бы и дру­гим Гос­подь от­крыл о том, ка­ков ис­тин­ный ду­хов­ный уро­вень Ан­д­рея Ку­рае­ва, ка­кой на са­мом де­ле раз­мер у его ду­хов­но­сти! И да уси­лим ра­ди се­го пост: да бу­дем со­рок дней вку­шать лишь по од­ной про­сфо­ре и пить лишь по ста­ка­ну свя­той во­ды в день. И да пой­дем и бла­го­сло­вим­ся ра­ди свя­то­го де­ла у свя­то­го Сер­гия!

И от­ве­ти­ли Ки­рил­лу епи­ско­пы и мас­ти­тые про­то­по­пы:

— Да бу­дет по сло­ву твое­му, Свя­тей­ший Вла­ды­ка! Бла­го­сло­ви нас!

И се, по про­ше­ст­вии со­ро­ка дней Его Свя­тей­ше­ст­во встре­тил­ся с рек­то­ром Мо­с­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии и ска­зал ему:

— Об­ра­ти­те вни­ма­ние на ду­хов­ный уро­вень Ку­рае­ва. Что ска­же­те о нём?

То­гда рек­тор при­смот­рел­ся вни­ма­тель­нее к Ку­рае­ву и по мо­лит­вам Его Свя­тей­ше­ст­ва уз­рел низ­кий и ма­лень­кий ду­хов­ный уро­вень Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. А по­сле се­го рек­тор тот­час же гром­ко рас­сме­ял­ся и ска­зал:

— Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! Спа­си­бо вам, что под­ска­за­ли! Уж не знаю — и как мы рань­ше са­ми не за­ме­ти­ли, то­го, ни­зок ду­хов­ный уро­вень у Ку­рае­ва и как мал раз­мер у его ду­хов­но­сти! Не­со­мнен­но, та­кой че­ло­век не мо­жет быть пре­по­да­ва­те­лем и про­фес­со­ром  Ду­хов­ной Ака­де­мии. Да что там! Та­ко­вой че­ло­век не мо­жет да­же пре­по­да­вать в обыч­ном епар­хи­аль­ном учи­ли­ще или да­же про­стой де­ре­вен­ской вос­крес­ной шко­ле! Итак, по­зволь­те, Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во, мы его уда­лим из сво­ей сре­ды.

То­гда Ки­рилл сми­рен­но по­про­сил:

— Толь­ко не го­во­ри­те Ку­рае­ву о при­чи­нах его уволь­не­ния, что­бы не ли­шить его на­гра­ды за то, что он сам уз­рит свой грех и так, са­мо­стоя­тель­но уз­рев свой грех, рас­ка­ет­ся. Итак, пусть он сам по­ду­ма­ет и по­раз­мыс­лит о том, в чём его не­дос­та­ток и ка­ков его грех. Пусть сам дой­дёт до по­ни­ма­ния то­го, за что он был уда­лён из Ака­де­мии. И да на­ста­вит его Гос­подь на путь по­кая­ния и ис­прав­ле­ния! Как знать — мо­жет быть, рас­ка­яв­шись, он со­ста­вит и вос­по­ёт та­кие по­ка­ян­ные псал­мы, ко­то­рые за­тмят пя­ти­де­ся­тый пса­лом Да­ви­да? Как знать — мо­жет быть, эти ку­ра­ев­ские псал­мы вой­дут в зо­ло­той фонд на­шей церк­ви и бу­дут ка­ж­дый день вос­пе­вать­ся за бо­го­слу­же­ния­ми?

То­гда рек­тор Ду­хов­ной Ака­де­мии по­про­сил всех за­ве­дую­щих ка­фед­ра­ми вни­ма­тель­нее при­смот­реть­ся к ду­хов­но­му уров­ню про­фес­со­ра Ан­д­рея Ку­рае­ва. За­ве­дую­щие же ка­фед­ра­ми по­про­си­ли об этом ос­таль­ных пре­по­да­ва­те­лей. И так все про­фес­со­ра, кан­ди­да­ты и ма­ги­ст­ры, все пре­по­да­ва­те­ли Ака­де­мии за­ин­те­ре­со­ва­лись ду­хов­ным уров­нем Ку­рае­ва и раз­ме­ром его ду­хов­но­сти. И по пат­ри­ар­шей мо­лит­ве по­зна­ли и ура­зу­ме­ли они то, сколь ни­зок этот уро­вень и сколь мал этот раз­мер.

Так весь про­фес­сор­ско-пре­по­да­ва­тель­ский со­став осоз­нал, что не ме­сто Ку­рае­ву в Мо­с­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии и Се­ми­на­рии. То­гда со­бра­лись все пре­по­да­ва­те­ли, до­цен­ты и про­фес­со­ры Ака­де­мии и куп­но еди­но­глас­но из­верг­ли Ку­рае­ва из сре­ды се­бя и по прось­бе пат­ри­ар­шей не ска­за­ли за что.

То­гда Ки­рилл об­ра­тил­ся к гла­ве бо­го­слов­ской ко­мис­сии и ска­зал ему то же са­мое, что пре­ж­де ска­зал рек­то­ру Ду­хов­ной Ака­де­мии. И по мо­лит­ве Пат­ри­ар­ха гла­ва бо­го­слов­ской ко­мис­сии то­же уз­рел ни­зость ду­хов­но­го уров­ня Ку­рае­ва и ма­лый раз­мер его ду­хов­но­сти. Про­зрев­ши же, гла­ва ко­мис­сии рас­сме­ял­ся и по­нял, что не ме­сто Ку­рае­ву сре­ди чле­нов ко­мис­сии. То­гда ска­зал гла­ва бо­го­слов­ской ко­мис­сии про­чим ря­до­вым чле­нам, что­бы те по­под­роб­нее при­смот­ре­лись к ду­хов­но­му уров­ню и к раз­ме­ру ду­хов­но­сти Ан­д­рея Ку­рае­ва. И вновь по су­гу­бой пат­ри­ар­шей мо­лит­ве ура­зу­ме­ли все они сколь ни­зок оный уро­вень и сколь мал оный раз­мер. И то­гда, как и гла­ва их, по­ня­ли они, что не ме­сто Ку­рае­ву сре­ди них. И со­бра­лись они все вме­сте и еди­но­глас­но из­верг­ли Ку­рае­ва из сре­ды се­бя. И, по прось­бе Пат­ри­ар­ха, сно­ва не бы­ло ска­за­но Ку­рае­ву о том, за что его из­верг­ли — да­бы он не ли­шил­ся на­гра­ды за то, что сам уз­рел свой грех и доб­ро­воль­но рас­ка­ял­ся в нём.

По­сле се­го Пат­ри­арх Ки­рилл об­ра­тил­ся к рек­то­ру МГУ и по­про­сил и то­го вни­ма­тель­нее при­смот­реть­ся к ду­хов­но­му уров­ню и раз­ме­ру ду­хов­но­сти Ан­д­рея Ку­рае­ва. И по тре­гу­бой пат­ри­ар­шей мо­лит­ве рек­тор уз­рел оные. То­гда Пат­ри­арх Ки­рилл спро­сил рек­то­ра:

— Что ска­же­те?

Рек­тор же от­ве­тил:

— Не лад­но всё это, от­че, не лад­но! Те­перь го­су­дар­ст­во и цер­ковь за­еди­но, хоть это и не афи­ши­ру­ет­ся. А это пред­по­ла­га­ет, что Ку­ра­ев, хоть и дол­жен го­во­рить о ре­ли­гии по-свет­ски, но, тем не ме­нее, ис­под­воль он дол­жен рас­по­ла­гать слу­ша­те­лей к при­ня­тию пра­во­сла­вия. Та­ко­ва ус­та­нов­ка го­су­дар­ст­ва. Но как он бу­дет рас­по­ла­гать к это­му, ес­ли у не­го столь низ­кий ду­хов­ный уро­вень и столь ма­лый раз­мер ду­хов­но­сти? Ведь здесь не­об­хо­ди­мы яв­ле­ния Ду­ха и си­лы Божь­ей! Мню, Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во, что не ме­сто Ку­рае­ву в МГУ сре­ди пре­по­да­ва­те­лей!

То­гда об­ра­тил­ся рек­тор МГУ к со­труд­ни­кам ка­фед­ры, на ко­то­рой ра­бо­тал Ку­ра­ев, и по­про­сил их вни­ма­тель­нее при­смот­реть­ся к то­му, со­от­вет­ст­ву­ет ли Ку­ра­ев тем вы­со­ким стан­дар­там, ко­то­рым он дол­жен удов­ле­тво­рять со­глас­но глас­ным и не­глас­ным тре­бо­ва­ни­ям го­су­дар­ст­ва и над­ле­жа­щим ли об­ра­зом он ис­пол­ня­ет свои обя­зан­но­сти. И вновь по тре­гу­бой пат­ри­ар­шей мо­лит­ве уз­ре­ли все про­фес­со­ра, до­цен­ты и пре­по­да­ва­те­ли ка­фед­ры, на ко­то­рой ра­бо­тал Ку­ра­ев, что не удов­ле­тво­ря­ет он этим тре­бо­ва­ни­ям и ис­пол­ня­ет свои обя­зан­но­сти не­над­ле­жа­щим об­ра­зом. И по­ня­ли они, что не ме­сто Ку­рае­ву сре­ди про­фес­сор­ско-пре­по­да­ва­тель­ско­го со­ста­ва МГУ и что не мо­жет он пре­по­да­вать не то что в уни­вер­си­те­те, но да­же в шко­ле вес­ти уро­ки тру­да или ОПК не мо­жет — хоть и кан­ди­дат на­ук. То­гда со­бра­лись они куп­но и еди­но­глас­но из­верг­ли Ку­рае­ва из сре­ды се­бя. И сно­ва по прось­бе Пат­ри­ар­ха не бы­ло ска­за­но Ку­рае­ву за что его из­верг­ли.

О Ку­ра­ев, как трёх­крат­но ты был из­вер­жен по­доб­но Лю­ци­фе­ру из сре­ды ог­нен­ных кам­ней! О Ку­ра­ев! По­мыс­ли — кем ты был и кем стал по гре­хам сво­им! Не­ко­гда, бу­ду­чи ре­фе­рен­том, пред­ше­ст­во­вал ты Свя­тей­ше­му Пат­ри­ар­ху, пред­ва­ряя путь его по­доб­но ут­рен­ней звез­де, пред­ше­ст­вую­щей Солн­цу, — и что те­перь?! О го­ре! Го­ре!

По­сле же то­го, как из­вер­жен и ис­торг­нут был Ку­ра­ев трёх­крат­но — из Мо­с­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии и Се­ми­на­рии, из бо­го­слов­ской ко­мис­сии и из МГУ — зе­ло за­ду­мал­ся Пат­ри­арх: как по­смот­рит на оное из­вер­же­ние и ис­тор­же­ние на­род бо­жий? Не по­ду­ма­ют ли лю­ди, что Ку­ра­ев по­пал без­вин­но в опа­лу?! И не бу­дут ли они при­кло­нять уши свои к его сло­ве­сам, мня его не­вин­ным и бла­гим агн­цем, в то вре­мя как он есть коз­ли­ще, по­гряз­шее в гре­хах?! Ибо лю­бит на­род рус­ский си­рых и убо­гих, лю­бит тех, кто без­вин­но по­стра­дал за прав­ду.

То­гда со­брал Ки­рилл сво­их при­бли­жен­ных епи­ско­пов и мас­ти­тых про­то­по­пов и ска­зал им: «Бу­дем су­гу­бо мо­лит­ся и по­стит­ся дру­гие со­рок дней, вку­шая по ста­ка­ну во­ды и по по­ло­ви­не про­сфо­ры в день, да­бы и про­чие от на­ро­да Божь­е­го уз­ре­ли ду­хов­ный уро­вень Ку­рае­ва и да­бы яс­но ста­ло им, че­го ра­ди трёх­крат­но из­вер­жен был Ку­ра­ев». И как ска­зал Свя­тей­ший пат­ри­арх, так они и со­тво­ри­ли. Ко­гда же так по­сти­лись и мо­ли­лись они, стал Пат­ри­арх Ки­рилл об­ра­щать­ся к под­вла­ст­ным ему епи­ско­пам раз­лич­ных епар­хий, что­бы и они вни­ма­тель­нее при­смот­ре­лись к ду­хов­но­му уров­ню и раз­ме­ру ду­хов­но­сти Ку­рае­ва. И се, по мо­лит­ве пат­ри­ар­шей, уз­ре­ли они это и по­зна­ли, что по прав­де Божь­ей про­изош­ло трёх­крат­ное Ку­рае­ва низ­вер­же­ние и низ­ло­же­ние.

То­гда епар­хи­аль­ные епи­ско­пы, в свою оче­редь, по­про­си­ли при­смот­реть­ся к ду­хов­но­му уров­ню и раз­ме­ру ду­хов­но­сти Ку­рае­ва бла­го­чин­ных, мас­ти­тых про­то­по­пов и по­пов, про­то­диа­ко­нов и диа­ко­нов, а те — про­чих от на­ро­да Божь­е­го. И так по мо­лит­ве пат­ри­ар­шей и по мо­лит­ве пас­ты­рей и ар­хи­пас­ты­рей на­род бо­жий то­же уз­рел всё ни­что­же­ст­во Ку­рае­ва и по­знал, что по прав­де Божь­ей бы­ло свер­ше­но Ку­рае­ва трех­крат­ное низ­вер­же­ние и ис­тор­же­ние и что в сем де­ле ви­на це­ли­ком ле­жит на са­мом Ку­рае­ве.

Уз­рев же и по­знав всё это, все епи­ско­пы, про­то­по­пы и по­пы, про­то­диа­ко­ны и дья­ко­ны в епар­хи­ях сво­их изу­ми­лись и по­ду­ма­ли: «И та­ко­го-то дрян­но­го че­ло­ве­чиш­ку при­гла­ша­ли мы чи­тать лек­ции и мис­сио­нер­ст­во­вать! За­чем нам ну­жен ка­кой-то за­штат­ный дья­кон — хоть и из Мо­ск­вы?». И, изу­мив­шись и по­ду­мав так, куп­но и еди­но­глас­но пе­ре­ста­ли они звать к се­бе, в свои епар­хии, Ку­рае­ва; и не­где ста­ло ему чи­тать лек­ции, про­по­ве­до­вать и мис­сио­нер­ст­во­вать. Рав­но, и кни­ги, ко­то­рые на­пи­сал Ку­рае­ва, по­всю­ду пе­ре­ста­ли про­да­вать­ся. И так по­стиг­ла Ку­рае­ва за­су­жен­ная им ка­ра.

Но бы­ли и те, кто из-за гре­хов сво­их и раб­ст­ва ду­хам зло­бы ом­ра­чи­лись и не ура­зу­ме­ли, что по гре­хам сво­им и по сво­ей ви­не по­стра­дал Ку­ра­ев и вос­при­нял на­ка­за­ние. И не уз­ре­ли они ни ис­тин­но­го ду­хов­но­го уров­ня Ку­рае­ва, ни ис­тин­но­го раз­ме­ра его ду­хов­но­сти, про­дол­жая счи­тать его стол­пом пра­во­сла­вия. И во­тще по не­дос­то­ин­ст­ву их — ибо бог ве­ка се­го ос­ле­пил им гла­за — бы­ла тре­гу­бая мо­лит­ва Пат­ри­ар­ха, в ко­то­рой Его Свя­тей­ше­ст­во Ки­рилл мо­лил­ся за них. Та­ко­вые-то не­год­ные и гре­хов­ные лю­ди, к вя­ще­му их осу­ж­де­нию и сты­ду, во­зом­ни­ли, что Ку­ра­ев по­стра­дал за прав­ду, что он — бо­рец за спра­вед­ли­вость, без­вин­но по­пав­ший в опа­лу и бла­гой и крот­кий аг­нец, к сло­ве­сам ко­то­ро­го сле­ду­ет при­кло­нить ухо. И ве­ли­ка бы­ла про­меж та­ко­вых не­год­ных и не­сча­ст­ных лю­дей ве­ра в Ку­рае­ва и в па­губ­ные сло­ве­са его.

Что же Ку­ра­ев? Ко­гда уз­рел Ку­ра­ев, что стал ви­ден все­му бла­го­чес­ти­во­му на­ро­ду Божь­е­му, всем про­сте­цам и всем на­чаль­ст­вую­щим, его низ­кий ду­хов­ный уро­вень и ма­лый раз­мер его ду­хов­но­сти, ко­гда уз­рел он, ока­ян­ный, что ура­зу­мел на­род бо­жий, яко вся сла­ва его и вся пре­муд­рость его есть ни­что иное, как изо­щрен­ность плот­ско­го ума в пус­той ел­лин­ской фи­ло­со­фии, сле­дую­щей сти­хи­ям ми­ра се­го и хит­ро­спле­те­ни­ям со­фис­ти­ки, сил­ло­ги­сти­ки и диа­лек­ти­ки, а па­че же се­го ура­зу­мел, яко чужд Ку­ра­ев бо­же­ст­вен­но­му Ду­ху и бо­же­ст­вен­ной си­ле и яко от­рек­ся он бо­же­ст­вен­ной про­сто­ты бла­го­ве­ст­во­ва­ния Хри­сто­ва, то весь­ма и весь­ма опе­ча­лил­ся и обоз­лил­ся. Да и как бы­ло не обоз­лить­ся ему — ведь ми­гом сни­зош­ла в ад, к ре­фаи­мам, вся сла­ва его. Но тут же за­ме­тил Ку­ра­ев тех мно­гих пом­ра­чён­ных лю­дей, ко­то­рые не по­зна­ли его, ку­ра­ев­ской, ни­чтож­но­сти и не­по­треб­но­сти. То­гда об­ра­до­вал­ся Ку­ра­ев и не стал ка­ять­ся в де­лах сво­их, не стал ис­прав­лять пу­тей сво­их, но воз­не­ис­тов­ст­во­вал пу­ще преж­не­го, пы­та­ясь ещё силь­нее оболь­стить тех, кто и так на­хо­дил­ся в за­блу­ж­де­нии и пом­ра­че­нии и, ес­ли на то бу­дет бо­жье по­пу­ще­ние, со­блаз­нить и из­бран­ных.

Ещё бо­лее изо­щрил Ку­ра­ев свой ока­ян­ный ум в со­фис­ти­ке, сил­ло­ги­сти­ке и диа­лек­ти­ке, ещё силь­ней стал он пре­да­вать­ся бля­ди­вой ел­лин­ской фи­ло­со­фии, ко­то­рая сле­ду­ет сти­хи­ям ми­ра се­го, а не Хри­сту. Ещё бо­лее зло­хит­ро и ис­кус­но ум Ку­рае­ва стал пле­сти се­ти ло­ги­че­ских хит­ро­спле­те­ний, да­бы бо­лее удоб­но ему бы­ло улов­лять в свои се­ти тех, кто от­верг про­сто­ту Хри­сто­ва бла­го­ве­ст­во­ва­ния.

Но не толь­ко это сде­лал Ку­ра­ев по­сле сво­его трех­крат­но­го низ­вер­же­ния. Ибо воз­двиг он ве­ли­кую не­по­треб­ную ху­лу на свя­щен­но­на­ча­лие: стал он об­ви­нять раз­лич­ных мно­гих епи­ско­пов, ар­хи­ман­д­ри­тов и игу­ме­нов, а так­же про­то­по­пов и по­пов, ипо­диа­ко­нов и се­ми­на­рис­тов и иных про­чих в му­же­ло­же­ст­ве и пе­до­фи­лии и в про­чих не­по­треб­ных блуд­ных гре­хах. Стал об­ви­нять их в жад­но­сти, алч­но­сти, чре­во­бе­сии и гор­та­но­бе­сии, в мно­го­раз­лич­ных по­бо­рах с при­хо­дов и во мно­гих дру­гих гре­хах. Ом­ра­чен­ные же лю­ди зе­ло вни­ма­ли Ку­рае­ву и име­ли ве­ли­кую ве­ру в сло­ве­са его, по­чи­тая его как бор­ца за прав­ду и вдох­нов­ляя его на даль­ней­шую брань. И так до­шёл Ку­ра­ев до то­го, что на­ме­кал, яко бла­жен­ный ав­вуш­ка Ни­ко­дим Ро­тов, учи­тель Свя­тей­ше­го Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла, му­же­ло­жец есть. А по­ели­ку, как все зна­ют, яб­ло­ко от яб­ло­ни не­да­ле­ко па­да­ет, оный ока­ян­ный Ку­ра­ев как бы на­ме­кал и на то, что бла­жен­нень­кий и свя­тю­сень­кий Пат­ри­ар­шень­ка то­же му­же­ло­жец есть. Впро­чем, бу­ду­чи спро­шен об этом яв­но, Ку­ра­ев, упо­доб­ля­ясь ко­вар­но­му и лу­ка­во­му змию, от­вер­гал яко Пат­ри­ар­шень­ка Ки­рилл му­же­ло­жец есть. И сие де­лал ока­ян­ный Ку­ра­ев не из стра­ха пред бла­жен­ным и ве­ли­ким гос­по­ди­ном сво­им, вла­ды­чень­кой и от­чень­кой, но по­сту­пал так, хо­ро­шо зная и яс­но по­ни­мая, что не по­нра­вят­ся сло­ве­са та­кие на­ро­ду Божь­е­му. Ибо зе­ло чтит на­род Бо­жий бла­жен­но­го вла­ды­чень­ку и от­чень­ку Свя­тей­ше­го Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла.

И во­зы­мел Ку­ра­ев ве­ли­кую за­висть к ис­пол­нен­ным ду­хом му­жам, кои безу­преч­но и бес­пре­пят­ст­вен­но про­хо­ди­ли свое слу­же­ние Гос­по­ду и за это воз­вы­ше­ны на­чаль­ст­вом бы­ли. И по за­вис­ти са­та­нин­ской Ку­ра­ев за­пи­нал их, по­доб­но ас­пи­ду, за­сев­ше­му в кус­тах при до­ро­ге. Так, тех, кто мо­лод был и от­ро­ду лет сем­на­дца­ти или во­сем­на­дца­ти при­нял по­свя­ще­ние в ие­реи, а так­же тех вла­ды­че­нек, кои их по­свя­ти­ли, пят­нал ока­ян­ный Ку­ра­ев гре­хом му­же­ло­же­ст­ва, на­ме­кая на то, что имен­но из-за не­го оные мо­ло­дые лю­ди по­свя­ще­ны в ие­реи бы­ли. Та­ко­ж­де за­пи­нал он и мо­ло­дых ипо­диа­ко­нов, слу­жив­ших у раз­лич­ных бла­жен­ных вла­ды­че­нек. И мно­го по­доб­ных гре­хов со­тво­рил Ку­ра­ев по сво­ей за­вис­ти ду­хов­ной, бу­ду­чи сам тощ Ду­ха Свя­то­го. И, дей­ст­вуя так, мно­го до­са­ж­де­ний сде­лал Ку­ра­ев епи­ско­пам и вид­ным про­то­по­пам.

И стал Ку­ра­ев по­до­бен Лю­ци­фе­ру — ибо воз­нес­ся гор­ды­нею сво­ей пре­вы­ше всех про­то­по­пов и епи­ско­пов и да­же вы­ше са­мо­го Свя­тей­ше­го Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла, во­зом­нив се­бя вер­хов­ным их су­ди­ею и на­став­ни­ком, ука­зую­щим, что им де­лать и как им по­сту­пать. Ей, стал он по­до­бен Лю­ци­фе­ру и по­то­му, что  стал день и ночь не­пре­стан­но кле­ве­тать на бра­тию свою — да за­пре­тит ему Гос­подь!

И стал Ку­ра­ев по­до­бен Ха­му — ибо по­доб­но ему на­сме­ял­ся над свои­ми от­ца­ми, Свя­тей­шим Пат­ри­ар­хом Ки­рил­лом и ины­ми епи­ско­па­ми. Вы­ис­ки­вал Ку­ра­ев на­го­ту ду­хов­ную у бла­жен­ных вла­ды­че­нек, у про­то­по­пов и ипо­дья­ко­нов и да­же у се­ми­на­рис­тов и вы­став­лял ее на все­об­щее обо­зре­ние и на­сме­хал­ся над нею.

И стал Ку­ра­ев по­до­бен Иу­де — ибо как Иу­да от­верг­ся Хри­ста и про­дал Его, так и он, Ку­ра­ев, от­де­лил и от­торг се­бя от един­ст­ва с мно­ги­ми бла­жен­ны­ми вла­ды­чень­ка­ми и да­же с са­мим Пат­ри­ар­хом Ки­рил­лом и от­верг­ся их, и пре­дал их, и стал за­пи­нать их и до­са­ж­дать им. Впро­чем, что ка­са­ет­ся Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла, то внеш­не Ку­ра­ев не по­ка­зы­ва­ет се­го.

И стал Ку­ра­ев по­до­бен Она­ну — ибо как Онан не­ко­гда из­вер­гал се­мя на зем­лю, так и Ку­ра­ев ны­не из­вер­га­ет из ума сво­его се­мя зло­чес­тия и зло­ве­рия. Ей, из­вер­га­ет он хит­ро­спле­тён­ные афи­ней­ские пле­те­ния ел­лин­ской фи­ло­со­фии, раз­лич­ные сло­вес­ные изо­щре­ния в со­фис­ти­ке, сил­ло­ги­сти­ке и диа­лек­ти­ке, кои по сти­хи­ям ми­ра се­го, а не по Хри­сту и кои суть внеш­няя блядь.

Впро­чем, всё это про­де­лы­вал Ку­ра­ев и ра­нее, но по­сле сво­его трех­крат­но­го и тре­гу­бо­го низ­вер­же­ния стал он про­де­лы­вать это и усерд­ст­во­вать в этом сто­крат силь­нее и боль­ше про­тив преж­не­го — слов­но уст­ре­мив­шись на соб­ст­вен­ную по­ги­бель с ог­ром­ной си­лою и не­ис­тов­ст­вом, как Дья­вол, ве­даю­щий, что не­дол­го ему ос­та­лось до низ­вер­же­ния в ге­ен­ну ог­нен­ную.

Оле! На­прас­но мнил Пат­ри­арх Ки­рилл, что рас­ка­ет­ся Ку­ра­ев и так, в по­кая­нии сво­ем, вос­по­ёт див­ные по­ка­ян­ные псал­мы, ко­то­рые за­тмят пя­ти­де­ся­тый пса­лом ца­ря Да­ви­да. Увы! Увы! О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Ви­ди­мо, и доб­ро­ту Пат­ри­ар­шень­ки тол­ку­ешь ты пре­врат­но — не как про­яв­ле­ние ми­ло­сер­дия, но как сла­бость! Не ве­да­ешь ли, что Пат­ри­ра­шень­ка Ки­рилл име­ет власть пре­дать те­бя во власть Са­та­не, да дух спа­сен твой бу­дет?!

О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Что го­во­рил ты про трёх­крат­ное и тре­гу­бое своё из­вер­же­ние и ис­тор­же­ние? Гла­го­лал ты, яко му­же­лож­цы и лоб­би му­же­лож­цев под­сту­пи­ло к Пат­ри­ра­ху и при­ну­ди­ло его к то­му, что­бы дал он доб­ро на твоё из­вер­же­ние и ис­тор­же­ние! О Ку­ра­ев! Раз­ве так над­ле­жит рас­су­ж­дать в се­бе хри­стиа­ни­ну про то, от­че­го на не­го на­шли бед­ст­вия и каз­ни?! Раз­ве не над­ле­жит хри­стиа­ни­ну пре­ж­де все­го счи­тать, что всё сие бы­ло гре­хов ра­ди его, кои бес­чис­лен­ны, как пе­сок мор­ской? Не над­ле­жит ли ему ска­зать: «По де­лам мо­им дос­той­ное при­ем­лю»? И не над­ле­жит ли ему слёз­но с уми­ле­ни­ем во­зо­пить пред ве­ли­че­ст­вом Божь­им: «По­ми­луй ме­ня, Бо­же, по ве­ли­кой ми­ло­сти Тво­ей и по мно­же­ст­ву щед­рот Тво­их очи­сти без­за­ко­ние моё…» и да­лее: «В без­за­ко­ни­ях за­чат я, и во гре­хах ро­ди­ла ме­ня мать моя...»?

О Ку­ра­ев! Ве­дай же, яко по де­лам сво­им и по гре­хам сво­им дос­той­ное ты при­ем­лешь! О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Как смел ты гро­мо­глас­но при всём на­ро­де раз­гла­шать гре­хи ближ­них сво­их и брать­ев сво­их? Раз­ве так над­ле­жит по­сту­пать хри­стиа­ни­ну? Раз­ве не сле­ду­ет хри­стиа­ни­ну по­кры­вать грех брать­ев сво­их и не осу­ж­дать оных греш­ни­ков? Раз­ве не пом­нишь то­го игу­ме­на, ко­то­ро­го по­зва­ли об­сле­до­вать ке­лью бра­та, в ко­то­рой, как пред­по­ла­га­лось, пря­та­лась блуд­ни­ца? Не ве­да­ешь ли, яко сей игу­мен на­ме­рен­но сел на боч­ку, в ко­то­рой пря­та­лась эта блуд­ни­ца, да­бы её не смог­ли най­ти? Ибо не хо­тел оный игу­мен, что­бы был обес­слав­лен пред все­ми со­гре­шив­ший брат? О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Раз­ве не слы­шал ты сло­ва: «Не верь гла­зам сво­им, да­же ес­ли уви­дишь бра­та твое­го, в блуд впа­даю­ще­го»? Ска­за­ны сии сло­ва по при­чи­не то­го, что оное бес­стыд­ное дей­ст­во мо­жет быть лишь на­ва­ж­де­ние бе­сов, а сам же брат на са­мом де­ле в это вре­мя, мо­жет быть, пре­бы­ва­ет в чис­то­те? Не над­ле­жа­ло ли те­бе по­ду­мать, что это не­чис­тые бе­сы кле­ве­щут на дос­той­ных пас­ты­рей, пред­став­ляя их в ви­де­ни­ях впав­ши­ми в раз­лич­ные блуд­ные гре­хи? О, ока­ян­ный Ку­ра­ев, злая твоя гла­ва! Раз­ве не зна­ешь ты, что ве­рую­щий хри­стиа­нин дол­жен счи­тать се­бя ни­же всех и греш­нее всех, ви­дя мно­же­ст­во ве­ли­кое гре­хов сво­их и не­пре­стан­но уко­ряя се­бя в них? А, зна­чит, ис­тин­ный хри­стиа­нин дол­жен по­чи­тать се­бя ху­же и греш­нее му­же­лож­цев! Как же то­гда он бу­дет осу­ж­дать их и ме­тать в них ка­мин? Во­ис­ти­ну, ни­зок и мал твой ду­хов­ный уро­вень, о Ку­ра­ев!

Итак, что же оный бла­жен­ный Пат­ри­ар­шень­ка? Уви­дев, что тво­рит Ку­ра­ев, ка­кие зло­до­са­ж­де­ния тво­рит он епи­ско­пам и про­то­по­пам, со­бра­лись близ­кие Его Свя­тей­ше­ст­ву вла­ды­чень­ки и про­то­по­пы и мол­ви­ли ему:

— Се, Ку­ра­ев не ка­ет­ся, но бес­ну­ет­ся па­че преж­не­го. Что ду­ма­ешь, Ве­ли­кий Гос­по­дин и От­че — не по­ра ли из­верг­нуть его из са­на?

То­гда за­ду­мал­ся Ве­ли­кий От­чень­ка и ска­зал:

— Да явит­ся на Ку­рае­ве ми­ло­сер­дие Гос­по­да. Пусть и даль­ше диа­кон­ст­ву­ет. Бу­дем крот­ко ожи­дать его по­кая­ния и об­ра­ще­ния — ведь он и так из­ряд­но на­ка­зан. Да бу­дет ему его сан в ма­лое уте­ше­ние.

То­гда рек­ли Ве­ли­ко­му От­чень­ке епи­ско­пы и про­то­по­пы:

— От­че! Не ве­да­ешь ли, яко Ку­ра­ев в та­ком со­стоя­нии в суд се­бе яст пи­ет Свя­тые Да­ры? Итак, хо­тя бы за­пре­ти ему при­ча­щать­ся!

И рек свя­тю­сень­кий Пат­ри­ар­шень­ка:

— Ку­ра­ев и так из­ряд­но на­ка­зан. Бу­дем ожи­дать его по­кая­ния и об­ра­ще­ния. Да не пре­бу­дет он под от­лу­че­ни­ем. А то, что он не­дос­той­но яст и пи­ет Да­ры в осу­ж­де­ние се­бе, то да пре­бу­дет сие на его со­вес­ти. Не ве­дае­те ли, яко Сам Гос­подь мсти­тель за сие? Не ве­дае­те ли, яко из-за се­го, по сло­ву Пав­ла, мно­гие бо­ле­ют и уми­ра­ют? А ес­ли и не бо­ле­ют и не уми­ра­ют, то, мню, по­лу­ча­ют дос­то­долж­ное воз­дая­ние за это на том све­те, аще не рас­ка­ют­ся. Итак, да ждем по­кая­ния и об­ра­ще­ния Ку­рае­ва!

И по­сле се­го ста­ли не­ко­то­рые епи­ско­пы и про­то­по­пы го­во­рить, яко пре­муд­ро по­сту­пил Ве­ли­кий Отец Ки­рилл в мще­нии сво­ем, не из­верг­нув Ку­рае­ва из са­на и не на­ло­жив на не­го пре­ще­ние в ви­де от­лу­че­ния от при­час­тия: Ку­ра­ев бу­дет во осу­ж­де­ние се­бе не­дос­той­но при­ча­щать­ся за ка­ж­дой служ­бой и за это под­па­дет под на­ка­за­ние от Са­мо­го Гос­по­да — или тяж­ко за­бо­ле­ет, или ум­рет, или и то и дру­гое вме­сте; а ес­ли же это­го не  свер­шить­ся, то он, Ку­ра­ев, за не­дос­той­ное при­ча­ще­ние всё рав­но бу­дет тяж­ко на­ка­зан на том све­те.

О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Сколь ми­ло­сти­во по­сту­пил Пат­ри­арх Ки­рилл с то­бою, не из­верг­нув те­бя из са­на, не за­пре­тив те­бе слу­же­ние и не от­лу­чив те­бя от при­час­тия! По­мыс­ли, ока­ян­ный — ка­кое ве­ли­кое уте­ше­ние ос­та­вил он те­бе, не­дос­той­но­му! Что же ты сде­лал в от­вет? Да, яв­но и пря­мо ты не ху­лишь Свя­тей­ше­го Пат­ри­ар­шень­ку; ты да­же, по­рой, хва­лишь его и хо­ро­шо о нём от­зы­ва­ешь­ся. Но что ты со­дер­жишь у се­бя внут­ри и для че­го? Ей, со­дер­жишь ты в се­бе яд и зло­бу! Раз­ве ты не зна­ешь, что Пат­ри­ар­шень­ка зна­ет, за ко­го ты его по­чи­та­ешь?! Раз­ве ты не зна­ешь, что Пат­ри­ар­шень­ка зна­ет, что по­чи­та­ешь ты его учи­те­ля и бла­го­де­те­ля Ни­ко­ди­муш­ку Ро­то­ва за му­же­лож­ца?! Раз­ве ты не зна­ешь, что Пат­ри­ар­шень­ка зна­ет, что и его са­мо­го ты то­же по­чи­та­ешь за сквер­но­го му­же­лож­ца?! И не толь­ко му­же­лож­ца, но и стя­жа­те­ля, и вла­сто­люб­ца, и по­вин­но­го во мно­гих про­чих гре­хах? А доб­ро ты го­во­ришь про Пат­рир­шень­ку лишь до по­ры до вре­ме­ни; и, при­том, для то­го, что­бы те­бе бы­ло удоб­нее до­ж­дать­ся под­хо­дя­ще­го ча­са и в этот час на­нес­ти удар, объ­я­вив при­на­род­но всё, что те­бе яко­бы про Пат­ри­ра­шень­ку и Ни­ко­ди­муш­ку Ро­то­ва из­вест­но. И Пат­ри­ар­шень­ка Ки­рилл зна­ет и про это! Раз­ве ты не зна­ешь, о Ку­ра­ев, что Пат­ри­ар­шень­ка зна­ет и про это? Он зна­ет, что ты упо­до­бил­ся ас­пи­ду, змее, за­сев­шей в за­са­ду при до­ро­ге; змее, под­жи­даю­щей бес­печ­но­го пут­ни­ка, что­бы за­пять его и по­ра­зить в пя­ту! Не оболь­щай­ся, о Ку­ра­ев! Свои­ми до­б­ры­ми ре­ча­ми те­бе не при­ту­пить бди­тель­ность Пат­ри­ар­шень­ки! Он все­гда го­тов к то­му, что ты его уку­сишь и по­ра­зишь, как толь­ко при­дёт удоб­ное для се­го вре­мя! Но благ наш Пат­ри­ар­шень­ка, добр, мудр и ми­ло­сер­ден в сво­ем стрем­ле­нии упо­до­бит­ся Гос­по­ду на­ше­му! Ожи­да­ет он от те­бя по­кая­ния, о Ку­ра­ев, о не­чес­ти­вая бес­плод­ная смо­ков­ни­ца! Да хра­нит Гос­подь на­ше­го Пат­ри­ар­шень­ку!

О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Ты — про­фес­сор бо­го­сло­вия. Раз­ве те­бе не­ве­до­мы, спро­сим, сло­ва «си­нер­гия», си­речь со­дей­ст­вие Бо­га и че­ло­ве­ка, и «сим­фо­ния», си­речь со­дей­ст­вие свет­ской и цер­ков­ной вла­стей? Ей, ве­до­мо те­бе сие. Так ска­жи нам, Ку­ра­ев: как ты ду­ма­ешь — из­вер­же­ние и ис­тор­же­ние те­бя из Ду­хов­ной Ака­де­мии и из бо­го­слов­ской ко­мис­сии бы­ло со­вер­ше­но си­нер­гий­но или не­си­нер­гий­но? А, ска­жи нам, Ку­ра­ев: как ты ду­ма­ешь — из­вер­же­ние и ис­тор­же­ние те­бя из МГУ как про­изош­ло — сим­фо­ний­но или не­сим­фо­ний­но? Ей, ве­да­ем мы, яко уда­лен ты был из Ака­де­мии и из бо­го­слов­ской ко­мис­сии со­вме­ст­ным дей­ст­ви­ем Бо­га и че­ло­ве­ков, кои сле­до­ва­ли в сем де­ле во­ле Божь­ей; ве­да­ем мы, яко уда­ле­ние те­бя из МГУ про­изош­ло со­вме­ст­ным дей­ст­ви­ем цер­ков­ной свет­ской вла­стей. При­знай же, Ку­ра­ев, яко трёх­крат­но и тре­гу­бо из­вер­жен ты был не как-ни­будь, а си­нер­гий­но и сим­фо­ний­но!

О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! По­кай­ся, по­кай­ся! По­сыпь пе­п­лом гла­ву свою и раз­де­ри оде­ж­ды свои! Во­зо­пи к Гос­по­ду: «Гос­по­ди! Со­блу­дил, как ов­ца за­блуд­шая; по­ми­луй ме­ня!», «Гос­по­ди, про­сти ме­ня, мер­зость за­пус­те­ния!», «Бо­же, при­ми ме­ня, как блуд­но­го сы­на, про­сти ме­ня, как про­стил оную блуд­ни­цу, оти­рав­шую те­бе но­ги вла­са­ми свои­ми!». По­кай­ся пред епар­хи­аль­ным ду­хов­ни­ком, по­кай­ся в том, как кле­ве­тал ты на бра­тию свою — на епи­ско­пов, про­то­по­пов и про­чих, как за­пи­нал их и как до­са­ж­дал им по зло­бе, гор­ды­не и за­вис­ти. И Гос­подь про­стит те­бя. И Ве­ли­кий Гос­по­дин и Отец Ки­рилл то­же про­стит те­бя! Ибо он, по за­по­ве­ди, стре­мит­ся упо­до­бить­ся Гос­по­ду, а в Еван­ге­лии ска­за­но, что Бог есть лю­бовь. Вер­нись, ча­до строп­ти­вое и не­по­слуш­ное, к сво­ему от­чень­ке! Ве­ли­кий Гос­по­дин и Отец лю­бит те­бя! Он ждёт те­бя, что­бы за­клю­чить те­бя в свои объ­я­тия! Ча­до строп­ти­вое, ча­до свар­ли­вое, об­ра­ти к Гос­по­ду пу­ти свои! Вспом­ни блуд­но­го сы­на и при­ди, по­доб­но ему, к сво­ему вла­ды­чень­ке; ре­ки ему, что уже не­дос­то­ин на­зы­вать­ся сы­ном и по­про­си у не­го рож­ков сви­ных и ук­рух, па­даю­щих со сто­ла его! Вспом­ни оную бла­жен­ную блуд­ни­цу, и по­доб­но ей при­ди к вла­ды­чень­ке сво­ему с во­дою и бла­го­во­ния­ми; воз­лей на гла­ву его бла­го­во­ния, а на но­ги его — во­ду; от­ри но­ги его вла­са­ми свои­ми. И так, со­тво­рив лю­бовь гос­по­ди­ну сво­ему,  ста­нешь ты вновь пре­бы­вать в люб­ви его. Раз­ве не зна­ешь как ве­ли­ко бла­го сие — пре­бы­вать в люб­ви пра­вя­ще­го епи­ско­па? По­сле же ещё рев­но­ст­нее про­стри свое по­кая­ние. От­верг­ни уп­раж­не­ния в пус­той фи­ло­со­фии, от­верг­ни лю­бо­на­чаль­ное гла­го­ла­ние с ка­фед­ры и уст­ре­мись к де­лам сми­ре­ния и по­кор­но­сти. Иди в мо­на­стырь, иди в по­слу­ша­ние стар­цам и игу­ме­ну;  ра­бо­тай там как но­во­на­чаль­ный, чис­тя убор­ные и уха­жи­вая за ко­ро­ва­ми. А ес­ли ты не­мо­щен и не мо­жешь по­нес­ти се­го, то по не­мо­щи сво­ей уст­рой­ся в хра­ме убор­щи­ком под на­ча­лом стро­го­го на­стоя­те­ля и так яви дея­тель­ное рас­кая­ние в гре­хах сво­их. То­гда ты уз­ришь, как Гос­подь воз­не­сёт те­бя! Ибо Гос­подь гор­дым про­ти­вит­ся, сми­рен­ным же да­ёт бла­го­дать. Мо­жет быть, Гос­подь воз­не­сет те­бя так, что пра­вя­щий епи­скоп при­зо­вёт те­бя на тра­пе­зу, да­бы на тра­пе­зе бе­се­до­вать с то­бою о та­ин­ст­вах ве­ры; мо­жет быть, по­зво­лит он те­бе воз­ле­жать на тра­пе­зе на пер­сях сво­их.

О лю­ди! Не слу­шай­те лжи­вых сло­вес Ку­рае­ва и не го­во­ри­те с ним, ибо он обя­за­тель­но оболь­стит вас сво­ею лжи­вою и пус­тою фи­ло­со­фи­ею! Да и от­цы свя­тые не со­ве­то­ва­ли спо­рить и да­же го­во­рить с бе­са­ми и с Дья­во­лом — ибо те го­раз­до опыт­нее, ум­нее и изо­щрен­нее, не­же­ли че­ло­ве­ки. Раз­ве не ве­дае­те, что Ку­ра­ев весь­ма и весь­ма изо­щрил ум свой в афи­ней­ских хит­ро­спле­те­ни­ях ел­лин­ской фи­ло­со­фии, в со­фис­ти­ке, сил­ло­ги­сти­ке и диа­лек­ти­ке? Изо­щрил так, что вы вряд ли воз­мо­же­те про­ти­во­стать ему! Ве­дай­те же лишь это од­но: трёх­крат­но из­верг­нув и ис­торг­нув Ку­рае­ва, цер­ковь Хри­сто­ва да­ла яс­но ура­зу­меть всем вер­ным ча­дам, что Ку­ра­ев есть гни­лой уд, ко­то­рый сле­ду­ет от­сечь и ко­то­рый го­то­вит­ся к та­ко­во­му от­се­че­нию, да­бы злое гние­ние не по­ра­зи­ло и до­б­рые уды. А ещё она да­ла ура­зу­меть, что Ку­ра­ев есть дур­ной плод, лишь сна­ру­жи вы­гля­дя­щий как плод до­б­рый, внут­ри же пол­ный вся­кой гни­ли; и по­се­му плод этот не­по­тре­бен для вку­ше­ния. По­знай­те же:  Ку­ра­ев есть бес­плод­ная смо­ков­ни­ца, ко­то­рую го­то­вят­ся сру­бить и ис­торг­нуть из зем­ли; но по ми­ло­сер­дию, в на­де­ж­де на вы­здо­ров­ле­ние, ны­не её об­ло­жи­ли на­во­зом ми­ло­сер­дия для ис­це­ле­ния. О лю­ди! Не го­во­ри­те и не спорь­те с Ку­рае­вым, а на все его сло­ва и до­во­ды от­ве­чай­те од­но: «Мы ве­да­ем, что ты гни­лой уд! Мы ве­дам, что ты дур­ной плод! Нас пре­ду­пре­ди­ла мать-цер­ковь, и ты не об­ма­нешь нас! Со­тво­ри же дос­той­ный плод по­кая­ния, ибо ес­ли не по­ка­ешь­ся, то бу­дешь со­жжен как со­ло­ма ог­нём!».

Но, Ку­ра­ев, ты ска­жешь: «Верь­те мне! Я — про­фес­сор, я — кан­ди­дат на­ук, я — кан­ди­дат бо­го­сло­вия, я  пре­по­да­вал в Ду­хов­ной Ака­де­мии, я пре­по­да­вал в МГУ, я за­се­дал в бо­го­слов­ской ко­мис­сии! Мне ус­та­но­ви­ли ме­мо­ри­аль­ную дос­ку в МГУ! Я за­кон­чил МГУ с Крас­ным Ди­пло­мом! Я за­кон­чил шко­лу с Зо­ло­той Ме­да­лью! Я на­пи­сал мно­го книг! Ви­ди­те, сколь­ко у ме­ня ре­га­лий, зва­ний и за­слуг?». О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Этим ли ты на­де­ешь­ся оболь­стить про­сте­цов и ом­ра­чен­ных тьмою гре­ха лю­дей? Во­ис­ти­ну, ты — гни­лой уд, во­ис­ти­ну, ты — дур­ной плод! Что от­ве­тить на это про­сте­цам и не­ве­ж­дам? О, вы, про­сте­цы и не­ве­ж­ды! Уст­ре­ми­те взор свой на свя­щен­но­на­ча­лие! Раз­ве не знае­те, что Пат­ри­арх Ки­рилл — по­чёт­ный док­тор МГУ? Раз­ве не ве­да­ет, что он — кан­ди­дат бо­го­сло­вия? Раз­ве не пом­ни­те, что он стал рек­то­ром Ле­нин­град­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии и Се­ми­на­рии в два­дцать сем лет? По­смот­ри­те на ре­га­лии, сте­пе­ни и зва­ния тех, кто за­се­да­ет в бо­го­слов­ской ко­мис­сии! По­смот­ри­те на ре­га­лии, сте­пе­ни и зва­ния тех, кто ра­бо­та­ет на той ка­фед­ре МГУ, на ко­то­рой ра­бо­тал Ку­ра­ев! Раз­ве у всех у них вме­сте взя­тых ре­га­лий, зва­ний, за­слуг, книг и на­уч­ных пуб­ли­ка­ций не боль­ше, чем у Ку­рае­ва? Раз­ве всё это не пе­ре­ве­ши­ва­ет то, что име­ет­ся у Ку­рае­ва? И, при­том, их — мно­же­ст­во, а Ку­ра­ев — один.

О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Опом­нись, оду­май­ся! По­ду­май о том, сколь­ко те­бе ос­та­лось жить и как! По­ду­май о том, ку­да ты ка­тишь­ся! Ос­та­лось те­бе ид­ти в ли­бе­раль­ную оп­по­зи­цию, ос­та­лось те­бе ша­ка­лить у ино­стран­ных по­сольств и вы­сту­пать в ме­диа, при­над­ле­жа­щих «пя­той ко­лон­не»! А от­сю­да — пря­мая до­ро­га до из­ме­ны Ро­ди­не, пря­мая до­ро­га до раз­лич­ных рас­коль­ни­ков и ере­ти­ков! И это-то ты пред­по­чел то­му, что­бы пре­бы­вать в люб­ви пра­вя­ще­го епи­ско­па! Оду­май­ся, по­ка не позд­но!

Раз­ве не ве­да­ешь ты, о ока­ян­ный Ку­ра­ев, что есть та­кое епи­скоп? Раз­ве не ра­зу­ешь это­го? Раз­ве не зна­ешь, как и с ка­ким ве­ли­ким усер­ди­ем пра­во­слав­но­му хри­стиа­ни­ну долж­но по­чи­тать сей цер­ков­ный чин?

Ко­гда Свя­тые От­цы го­во­ри­ли о люб­ви че­ло­ве­ка к Гос­по­ду, то за­ме­ча­ли, что сло­во «лю­бовь» («ага­пэ») по сво­ей си­ле сла­бо, что­бы вы­ра­зить всю ту ог­ром­ную си­лу, с ко­то­рой че­ло­век дол­жен стре­мить­ся к Бо­гу, и что бо­лее уме­ст­но тут иное сло­во — «во­ж­де­ле­ние» («эрос»). Че­ло­век, со­глас­но Свя­тым От­цам, дол­жен не толь­ко лю­бить Бо­га, но и во­ж­де­леть Его. Ра­зу­ме­ет­ся, здесь сло­во «во­ж­де­леть» по­ни­ма­ет­ся в вы­со­ком, бо­го­при­лич­ном и бес­стра­ст­ном смыс­ле.

Что же мож­но ска­зать про лю­бовь че­ло­ве­ка к епи­ско­пу? Епи­скоп, как из­вест­но, — это князь церк­ви, пре­ем­ник апо­сто­лов; на нём по­чи­ва­ет апо­столь­ская и про­ро­че­ская бла­го­дать. Он — тот, о ком ска­за­но: «Не при­ка­сай­тесь к из­бран­ным Мо­им и про­ро­кам мо­им не де­лай­те зла». Его ду­ша и те­ло бо­га­то изо­би­лу­ют бо­же­ст­вен­ны­ми энер­гия­ми; чрез не­го эти энер­гии по­да­ют­ся всем ве­рую­щим. А ещё епи­скоп — это об­раз Хри­ста. И в си­лу это­го, за­клю­чим по ана­ло­гии, ве­рую­щий дол­жен ис­пы­ты­вать во­ж­де­ле­ние (эрос) не толь­ко к Бо­гу, но и к его об­ра­зу — епи­ско­пу. Не во­ж­де­лею­щий епи­ско­па, ко­то­рый ви­дим, не во­ж­де­ле­ет и Бо­га, Ко­то­рый не­ви­дим. И оное бла­жен­ное и бес­стра­ст­ное во­ж­де­ле­ние епи­ско­па долж­но со­про­во­ж­дать ве­рую­ще­го всю его жизнь.

Ве­рую­щий дол­жен ис­пы­ты­вать по­сто­ян­ное чув­ст­во не­об­хо­ди­мо­сти с оным бес­стра­ст­ным бла­жен­ным во­ж­де­ле­ни­ем ло­бы­зать те­ло епи­ско­па свои­ми ус­та­ми и оро­шать оное бла­жен­ное дев­ст­вен­ное те­ло свои­ми сле­за­ми; ве­рую­щий дол­жен во­ж­де­леть бес­стра­ст­но воз­ле­жать у епи­ско­па на пер­сях по­доб­но то­му, как Ио­анн Бо­го­слов воз­ле­жал не пер­сях Са­мо­го Хри­ста; ве­рую­щий дол­жен во­ж­де­леть омы­вать но­ги епи­ско­па и их свои­ми вла­са­ми по­доб­но то­му, как это де­ла­ла блуд­ни­ца для Хри­ста. И оное бла­жен­ное во­ж­де­ле­ние, оный бла­жен­ный эрос не в ко­ем слу­чае не дол­жен по­зво­лять то­го, что­бы ве­рую­щий хоть как-ни­будь до­са­ж­дал епи­ско­пу, хоть как-ни­будь де­лал ему зло или хо­тел сде­лать ему зло — да­же са­мое ма­лей­шее зло, да­же в мыс­лях. Ибо, по­вто­рим, ска­за­но: «Не при­ка­сай­тесь к из­бран­ным Мо­им и про­ро­кам Мо­им не де­лай­те зла». Не при­ка­сай­тесь и не де­лай­те зла да­же в мыс­лях, да­же как-ни­будь по не­ос­то­рож­но­сти или не­опыт­но­сти!

Име­ешь ли ты в се­бе оный бла­гой эрос, оное бес­стра­ст­ное бла­жен­ное во­ж­де­ле­ние, свой­ст­вен­ное му­жам со­вер­шен­ным и муд­рым, о ока­ян­ный Ку­ра­ев? Что от­ве­тишь ты на су­де Божь­ем, имея про­тив се­бя столь­ко сде­лан­ных то­бой до­са­ж­де­ний на­след­ни­кам апо­сто­лов? Итак, убой­ся! Убой­ся и по­кай­ся! Ибо Бог есть Бог-от­мсти­тель и Бог-рев­ни­тель!

И ещё. Епи­скоп в церк­ви, в до­му сво­ем, пол­но­вла­ст­ный вла­ды­ка. И ие­реи, и диа­ко­ны за­ви­сят от не­го и суть пред­ста­ви­те­ли и по­мощ­ни­ки его. Имен­но епи­скоп да­ет им пра­во и си­лу го­во­рить и дей­ст­во­вать от име­ни церк­ви. И так по­лу­ча­ет­ся, что по су­ти все они пи­та­ют­ся от не­го — от тех ук­рух[7], ко­то­рые па­да­ют с епи­скоп­ско­го сто­ла. И по­се­му по гроб жиз­ни долж­ны они быть бла­го­дар­ны епи­ско­пу за по­лу­чен­ную власть и за те ук­ру­хи, ко­то­рые он им уде­ля­ет со сво­его сто­ла. Все они долж­ны брать при­мер с бла­го­дар­ных псов, ко­то­рые ли­жут ру­ки сво­его хо­зяи­на и ра­до­ст­но встре­ча­ют его; эти псы от­нюдь не огор­ча­ют сво­его хо­зяи­на. И по­се­му свя­щен­ни­ки и диа­ко­ны не долж­ны быть не­бла­го­дар­ны­ми со­ба­ка­ми, ко­то­рые ку­са­ют ру­ку, даю­щую им пи­щу и раз­лич­ные бла­га.  Вспом­ни, ока­ян­ный Ку­ра­ев, оную бла­жен­ную жен­щи­ну-си­ро­фи­ни­ки­ян­ку, у ко­то­рой бы­ла боль­на дочь. Эта жен­щи­на-языч­ни­ца мо­ли­ла Гос­по­да Ии­су­са Хри­ста об ук­ру­хах, ко­то­рые па­да­ют псам-языч­ни­кам со сто­ла хо­зя­ев, сы­нов Из­раи­ле­вых, и по­лу­чи­ла про­си­мое; и за это она бы­ла воз­вы­ше­на, ибо яви­ла ве­ли­чие ве­ры. Как бла­го­дар­на бы­ла она Гос­по­ду за оные ук­ру­хи! По­до­бен ли ты, Ку­ра­ев, этой си­ро­фи­ни­ки­ян­ке? Про­сишь ли ты со сле­за­ми и пре­дан­но­стью ух­рух со сто­ла епи­ско­па? И, по­лу­чив про­си­мое, бла­го­да­ришь ли его и ло­бы­за­ешь ли его ру­ку?

О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Ко­гда же ты, на­ко­нец, об­ра­тишь­ся от злых сво­их дел до­са­ж­де­ния князь­ям церк­ви, пре­ем­ни­кам апо­сто­лов, ук­ра­шен­ных оби­ли­ем бо­же­ст­вен­ных энер­гий, про­си­яв­ших и про­сла­вив­ших­ся дев­ст­вом, по­стом, бде­ния­ми и мо­лит­ва­ми за нас, греш­ных и не­по­треб­ных? При­те­ки же к ним и па­ди раб­ски к сто­пам их и, по­сы­пав гла­ву пра­хом и пе­п­лом, мо­ли о про­ще­нии.

О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! За всё ли ты бла­го­да­ришь Гос­по­да? Бла­го­да­ришь ли ты Его за своё трёх­крат­ное ис­тор­же­ние и из­вер­же­ние из сре­ды ог­нен­ных кам­ней? Бла­го­да­ришь ли ты Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла за то, что он явил­ся ору­ди­ем и про­вод­ни­ком Божь­ей во­ли при тво­ём из­вер­же­нии и ис­тор­же­нии? Или же ты ус­та­ми свои­ми ли­це­мер­но бла­го­слов­ля­ешь его, но серд­цем сво­им — про­кли­на­ешь? И нет ли яда ас­пи­дов во ус­тах тво­их то­гда, ко­гда ты ли­це­мер­но про­из­но­сишь бла­го­сло­ве­ния и по­хва­лы Пат­риа­ре­шень­ки, ко­гда мо­лишь­ся за не­го пред пре­сто­лом Божь­им и в ча­ст­ной мо­лит­ве? Сми­рись, сми­рись, о Ку­ра­ев, и от­верг­ни вся­кую зло­бу, вся­кое лу­кав­ст­во и вся­кое ли­це­ме­рие!

Ура­зу­мей, раб Бо­жий Ан­д­рей, что ты по­до­бен кус­ку гли­ны, а Пат­ри­ар­шень­ка — гон­ча­ру; что ты по­до­бен со­су­ду, а он — хо­зяи­ну это­го со­су­да. Что за­хо­чет гон­чар, то и вы­ле­пит из кус­ка гли­ны. И ес­ли хо­зя­ин за­хо­чет од­но­го, то мо­жет сде­лать со­суд со­су­дом в чес­ти; а ес­ли за­хо­чет дру­го­го, то мо­жет сде­лать этот же со­суд со­су­дом не в чес­ти. Ибо вла­стен гон­чар над гли­ной и хо­зя­ин во­лен рас­по­ря­жать­ся тем, чем он вла­де­ет так, как он хо­чет. Итак, Ку­ра­ев: рань­ше ты был со­су­дом в чес­ти, ны­не же, по во­ле гос­по­ди­на твое­го, стал со­су­дом не в чес­ти. И как ты, ку­сок гли­ны, про­ти­во­ста­нешь гос­по­ди­ну сво­ему и ска­жешь ему: «Что ты де­ла­ешь?». Ве­рую, что сие про­изош­ло для сми­ре­ния твое­го и что всё это по­слу­жит твое­му бла­гу. Пом­ни: Гос­подь гор­дым про­ти­вить­ся, а сми­рен­ным по­да­ёт бла­го­дать. Раз­ве не зна­ешь это­го?

А ещё Пат­ри­ар­шень­ка не толь­ко сми­ря­ет те­бя, но и го­нит из те­бя бе­са. Эх, раб Бо­жий Ан­д­рей! Не ви­дишь ты то­го, что бес-то в те­бе от этих пат­ри­ар­шень­ки­ных эк­зор­циз­мов весь ху­дой, весь об­лез­лый стал, му­ча­ет­ся не­пре­стан­но. Но, од­на­ко же, всё про­ти­вит­ся, всё вы­хо­дить не хо­чет — ибо гор­ды­ня твоя ве­ли­кая и от­сут­ст­вие сми­ре­ния вме­сте с вы­со­ко­уми­ем тво­им его удер­жи­ва­ют. И этот бес всё все­ля­ет в твой де­бе­лый ум по­мыс­лы гор­до­сти и про­тив­ле­ния. Ты бы, раб бо­жий Ан­д­рей, вме­сто то­го, что­бы до­са­ж­дать на­ше­му Пат­ри­ар­шень­ке, по­мо­лил­ся бы луч­ше Бо­гу, что­бы Он вра­зу­мил Ве­ли­ко­го Гос­по­ди­на и От­чень­ку как ему даль­ше сми­рять те­бя и как даль­ше гнать из те­бя бе­са!

Раз­ве ты не зна­ешь, Ку­ра­ев, как по­рой епи­скоп сми­ря­ет ба­тю­шек? Бы­ва­ет, вы­стро­ит ба­тюш­ка боль­шой и бо­га­тый го­род­ской храм и по­том ду­ма­ет: «До са­мой смер­ти бу­ду тут на­стоя­тель­ст­во­вать! До са­мой смер­ти бу­ду в дос­тат­ке жить!». А епи­скоп ему, для его же поль­зы и для его сми­ре­ния ему возь­мёт и ска­жет: «Э-э нет, ба­тюш­ка! По­слу­жи-ка ты в глу­хой де­ре­вень­ке, вос­ста­но­ви там храм, сми­ри гор­дынь­ку свою и са­мость свою, да не по­гиб­нешь в гор­ды­не и в са­мо­до­воль­ст­ве!». И ба­тюш­ка, ис­пол­няя по­слу­ша­ние, едет в эту глухую де­рев­ню. Так и те­бя Пат­ри­ар­шень­ка сми­рил, что­бы ты не по­гиб че­рез гор­ды­ню, пре­воз­но­ше­ние и вы­со­ко­умие. Сми­ри гор­ды­ню свою, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Сми­ри! Да в но­жень­ке Пат­ри­ар­шень­ке по­кло­нись за то, что он пре­по­дал те­бе спа­си­тель­ный и на­зи­да­тель­ный урок.

О, ока­ян­ный Ку­ра­ев! Пре­будь в по­слу­ша­нии Пат­ри­ар­шень­ке! Пом­ни, что он на­ка­зы­ва­ет то­го сы­на, ко­то­ро­го лю­бит. Для его на­став­ле­ния и ис­прав­ле­ния. А ес­ли нет на­ка­за­ния — зна­чит, ты не есть за­кон­ный сын и не пре­бы­ва­ешь в люб­ви от­чей.

О, раб бо­жий Ан­д­рей! Есть у те­бя лу­ка­вая и де­бе­лая дщерь — ум твой; и есть у оной дще­ри де­ти-мла­ден­цы, си­речь лю­бо­дей­ные по­мыс­лы — по­мыс­лы гор­ды­ни и лю­бо­на­ча­лия, по­мыс­лы ху­лы, по­мыс­лы за­вис­ти и кле­ве­ты, по­мыс­лы про­тив­ле­ния свя­щен­но­на­ча­лию и по­мыс­лы осу­ж­де­ния со­брать­ев сво­их. О, ока­ян­ная дщерь ку­ра­ев­ская! Бла­жен тот, то возь­мёт и ра­зо­бьёт мла­ден­цев тво­их о ка­мень! Бла­жен тот, кто впол­не сми­рит те­бя, Ку­ра­ев, и уце­ло­муд­рит ум твой и по­мыш­ле­ния твои!

»

Ед­ва Ку­ра­ев за­кон­чил чте­ние ста­тьи, как за­зво­нил те­ле­фон. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич под­нял труб­ку и изу­мил­ся — на дру­гом кон­це был ни­кто иной, как ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, пра­вая ру­ка Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла.

— Ва­ше Дья­че­ст­во! Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! — на­чал раз­го­вор Ил­ла­ри­он. — Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Вот, вы уже не­сколь­ко лет не за­ни­мае­тесь пре­по­да­ва­тель­ской дея­тель­но­стью и мис­сио­нер­ст­вом. А ведь вы — из­вест­ный про­фес­сор и мис­сио­нер! При­чем та­лант­ли­вый. И, че­ст­но го­во­ря, это ва­ше мно­го­лет­нее без­дей­ст­вие — не ва­ша ви­на, а ви­на свя­щен­но­на­ча­лия на­шей церк­ви. И оно это по­ня­ло! Оно по­ня­ло, что бы­ло не­пра­во по от­но­ше­нию к вам. И по­это­му уже дав­но хо­чет за­гла­дить свою ви­ну…

— Свя­щен­но­на­ча­лие… — про­нес­лось в го­ло­ве у Ку­рае­ва, — свя­щен­но­на­ча­лие… Пи­да­ра­сы вы зад­не­при­вод­ные с ды­ря­вы­ми жо­па­ми, а не свя­щен­но­на­ча­лие!

Меж тем Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев про­дол­жал на дру­гом кон­це:

— Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Свя­щен­но­на­ча­лие хо­те­ло бы, что­бы вы как мож­но ско­рее вер­ну­лись к пре­по­да­ва­тель­ской дея­тель­но­сти в сте­нах род­ной вам Мо­с­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии. И по­это­му кое-кто же­ла­ет по­ско­рее встре­тить­ся с ва­ми се­го­дня. Встре­тить­ся в Ака­де­мии. Как мож­но рань­ше. Я знаю, что се­го­дня — Стра­ст­ная Пят­ни­ца, но всё же на­стоя­тель­но ре­ко­мен­до­вал бы вам прие­хать по­рань­ше имен­но се­го­дня и имен­но се­го­дня встре­тит­ся с на­ме­ст­ни­ком Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ры и с рек­то­ром Ака­де­мии. Де­ло сроч­ное. Прие­де­те?

— Прие­ду, Ва­ше Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во! — от­ве­тил Ку­ра­ев и по­ло­жил труб­ку. А, по­ло­жив её, тут же, бур­ча, до­ба­вил:

— Пи­дор сра­ный! Хо­луй Ки­рил­лов! Маль­чиш­ка на по­бе­гуш­ках!

Не­смот­ря на это бур­ча­ние, Ан­д­рей Ку­ра­ев всё-та­ки был рад звон­ку. На­ко­нец-то де­ло про­ти­во­стоя­ния ме­ж­ду ним и свя­щен­но­на­ча­ли­ем — то есть ме­ж­ду ним од­ним с од­ной сто­ро­ны и Пат­ри­ар­хом, Си­но­дом и прак­ти­че­ски всем епи­ско­па­том с дру­гой — сдви­ну­лось с мерт­вой точ­ки! Как ка­за­лось Ку­рае­ву, свя­щен­но­на­ча­лие да­ло сла­би­ну и от бес­ком­про­мисс­ной борь­бы с ним ре­ши­ло пе­рей­ти к под­ку­пу. В са­мом де­ле: толь­ко что ему бы­ло пред­ло­же­но вер­нуть­ся на пре­по­да­ва­тель­скую дея­тель­ность в Ака­де­мию, вер­нуть­ся на про­фес­сор­ское ме­сто! Лёд тро­нул­ся! И что бы ни про­ис­хо­ди­ло сей­час там, сре­ди цер­ков­ных вер­хов, в дей­ст­ви­тель­но­сти, ему, Ку­рае­ву, всё рав­но сле­до­ва­ло бы се­го­дня съез­дить в Ака­де­мию и в Лав­ру для то­го, что­бы раз­ве­дать по­под­роб­нее все об­стоя­тель­ст­ва де­ла, а так­же для то­го, что­бы встре­тит­ся и пе­ре­го­во­рить со мно­ги­ми ста­ры­ми зна­ко­мы­ми.

Так или при­мер­но так ду­мал Ку­ра­ев, со­би­ра­ясь ехать в Сер­ги­ев По­сад. Ко­неч­но, при этом ему при­шлось бы про­пус­тить служ­бы Стра­ст­ной Пят­ни­цы в сво­ём род­ном хра­ме — хра­ме Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во; но он впол­не мог не пой­ти се­го­дня в храм — ведь, во-пер­вых, он был за­штат­ным цер­ков­но­слу­жи­те­лем и по­это­му мог хо­дить на служ­бы то­гда, ко­гда ему взду­ма­ет­ся, а, во-вто­рых, он был все­го лишь диа­ко­ном и свя­щен­ни­ки, пра­вя служ­бу, впол­не мог­ли обой­тись и без не­го.

Ку­ра­ев одел­ся, взял мо­то­цик­лет­ный шлем и вы­шел из квар­ти­ры. На ули­це, под ок­на­ми до­ма, его ждал ску­тер. На нём-то Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич и на­ме­ре­вал­ся до­б­рать­ся до Сер­гие­ва По­са­да.

Ку­ра­ев вы­шел из подъ­ез­да и на­пра­вил­ся к ску­те­ру. Вес­на всту­па­ла в свои пра­ва. Све­ти­ло сол­ныш­ко. Рас­пус­ка­лись де­ре­вья. На­чи­на­ла зе­ле­неть тра­ва. Лишь толь­ко Ку­ра­ев сел на ску­тер и за­вел его, опять за­зво­нил те­ле­фон. На том кон­це вновь был Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев:

— Так вы еде­те? — спро­сил он.

— Уже вы­ехал! — от­ве­тил Ку­ра­ев.

Ку­ра­ев по­ло­жил те­ле­фон в кар­ман пид­жа­ка, на­дел шлем и тро­нул­ся в путь.

А в это вре­мя Ил­ла­ри­он уже де­лал дру­гой зво­нок — зво­нок Пат­ри­ар­ху Ки­рил­лу.

— Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! — про­мол­вил Ил­ла­ри­он. — Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! С Ку­рае­вым всё как на­до — как и про­си­ла сде­лать та осо­ба с мет­лой, с ко­то­рой мы се­го­дня встре­ча­лись в пол­ночь в Ело­хов­ском. Он едет. И, на­де­юсь, не дое­дет…

Но Ку­ра­ев ни­че­го не знал об этом звон­ке и ни­чуть не до­га­ды­вал­ся о том, что его ждёт…

По­ка Ку­ра­ев ехал по Мо­ск­ве, его го­ло­ва был со­вер­шен­но пус­та; её не по­се­ти­ла ни од­на мысль. Но толь­ко лишь он вы­ехал из го­ро­да, как его соз­на­ние на­пол­ни­ли мыс­ли о пи­да­ра­сах — пи­да­ра­сах в мо­на­ше­ских ря­сах и в ие­рей­ских об­ла­че­ни­ях; па­да­ра­сах в епи­скоп­ских мит­рах и пат­ри­ар­ших ку­ко­лях; пи­да­ра­сах в по­но­мар­ских сти­ха­рях и пи­да­ра­сах в стро­гих пид­жа­ках, пре­по­да­вав­ших в се­ми­на­ри­ях и ака­де­ми­ях; пи­да­ра­сах с учё­ной сте­пе­нью и без та­ко­вой; пи­да­ра­сах, ко­то­рые таи­лись от его, ку­ра­ев­ско­го, взгля­да и взгля­дов про­чих, и пи­да­ра­сах, ко­то­рые дей­ст­во­ва­ли ни­че­го и ни­ко­го не бо­ясь, от­кры­то; пи­да­ра­сах ак­тив­ных, пас­сив­ных и ак­тив­но-пас­сив­ных; пи­да­ра­сах ма­нер­ных, пи­да­ра­сах из­не­жен­ных, пи­да­ра­сах бру­таль­ных и пи­да­ра­сах, поч­ти ни­чем не от­ли­чаю­щих­ся от обыч­ных лю­дей; пи­да­ра­сах то­щих, раз­ук­ра­шен­ных раз­но­цвет­ны­ми перь­я­ми и ска­чу­щих на му­зы­каль­ных шоу, и пи­да­ра­сах мус­ку­ли­стых и упи­тан­ных, вы­сту­паю­щих на спор­тив­ной аре­не; жир­ных пи­да­ра­сах, па­ря­щих­ся в ба­не, и пи­да­ра­сах, вы­сту­паю­щих на сце­нах те­ат­ров опе­ры и ба­ле­та в об­тя­ги­ваю­щих одея­ни­ях; пи­да­ра­сах ста­рых, пи­да­ра­сах мо­ло­дых, пи­да­ра­сах в пол­ном рас­цве­те сил и пи­да­ра­сов со­всем юных — сло­вом, го­ло­ву Ку­рае­ва пре­ис­пол­ни­ли мыс­ли о пи­да­ра­сах всех воз­мож­ных ви­дов, цве­тов и от­тен­ков. Ку­ра­ев да­же за­ме­тил, что, ду­мая о пи­да­ра­сах, он поч­ти не сле­дит за до­ро­гой и от это­го под­вер­га­ет­ся не­ма­лой опас­но­сти по­пасть в ава­рию. Осоз­нав это, он гнев­но гром­ко про­бур­чал: «Вот же ж пи­до­ры! Чёр­то­вы хре­ног­ло­ты! Нет от вас по­коя ни­где!». И по­доб­ные воз­гла­сы он от­пус­кал по пу­ти в Сер­ги­ев По­сад не один, не два, а мно­же­ст­во раз.

По­сле то­го, как ми­но­ва­ла по­ло­ви­на пу­ти, Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча ста­ли по­се­щать дру­гие мыс­ли. Сна­ча­ла он вспом­нил, что в од­ной из сво­их книг им раз­би­рал­ся во­прос о дей­ст­ви­тель­но­сти кол­дов­ст­ва, а так­же дру­гой по­доб­ный во­прос: по­до­ба­ет ли хри­стиа­ни­ну ве­рить в пор­чу и в сглаз? Да­лее к Ку­рае­ву при­шло на ум, что не­пло­хо бы­ло бы раз­вить те не­сколь­ко стра­ни­чек, ко­то­рые он уже на­пи­сал в сво­ей ран­ней кни­ге, в це­лую от­дель­ную кни­гу для на­зи­да­ния всех пра­во­слав­ных хри­сти­ан. Эта мысль за­ин­те­ре­со­ва­ла Ку­рае­ва; он стал пе­ре­би­рать и при­ду­мы­вать в сво­ей го­ло­ве ар­гу­мен­ты за и про­тив дей­ст­ви­тель­но­сти кол­дов­ст­ва и тща­тель­но ис­сле­до­вать все эти ар­гу­мен­ты. Он при­по­ми­нал со­дер­жи­мое книг «Мо­лот ведьм» Шпрен­ге­ра и Ин­сти­то­ри­са, «Ис­то­рия кол­дов­ст­ва и де­мо­но­ло­гии» Мон­тэ­гю Сам­мер­са и мно­гих дру­гих книг и по­ле­ми­зи­ро­вал в го­ло­ве со все­ми эти­ми кни­га­ми и с их ав­то­ра­ми. И как ни кру­ти, по его, Ку­рае­ва, мне­нию, вы­хо­ди­ло, что кол­дов­ст­во не­дей­ст­ви­тель­но и что сгла­за и пор­чи не су­ще­ст­ву­ет. Или, по край­ней ме­ре, по­лу­ча­лось так, что пра­во­слав­но­му не уг­ро­жа­ют ни кол­дов­ст­во, ни пор­ча, ни сглаз и по­это­му ему их бо­ять­ся не сле­ду­ет. Раз­бив в уме ар­гу­мен­ты всех сво­их про­тив­ни­ков, Ку­ра­ев по­ду­мал, что не­пло­хо бы бы­ло при­сту­пить к на­пи­са­нию за­ду­ман­ной им книж­ки про кол­дов­ст­во уже в бли­жай­шую не­де­лю.

По­сле это­го мыс­ли Ку­рае­ва опять пе­ре­клю­чи­лись на ге­ев. «От­че­го ста­но­вят­ся го­мо­се­ка­ми? И в чем при­чи­ны го­мо­сек­су­аль­но­сти? Где её ис­то­ки? Ка­ко­вы они? Что за­став­ля­ет че­ло­ве­ка стать пи­до­ром и на­чать за­гла­ты­вать хрен ртом, ко­то­рым едят, и вты­кать этот хрен в жо­пу, ко­то­рой срут, а не в ва­ги­ну? По­че­му лю­ди со­сут­ся и ли­жут­ся?» — в ко­то­рый раз за­да­вал се­бе про­кля­тые во­про­сы Ку­ра­ев. И, как зна­ток и при­вер­же­нец Свя­то­го Пи­са­ния, уже в ко­то­рый раз Ку­ра­ев сам же се­бе и от­ве­чал на них до­воль­но тар­ди­ци­он­ным для пра­во­сла­вия об­ра­зом: «Биб­лей­ская кон­цеп­ция го­мо­сек­су­аль­но­сти под­ра­зу­ме­ва­ет, что она при­об­ре­та­ет­ся и что она не есть не­что вро­ж­ден­ное. При­об­ре­та­ет­ся ли­бо из-за то­го, что че­ло­век раз­вра­тил­ся и стал ра­бом воз­рос­шей в нём стра­сти, ли­бо из-за то­го, что этот че­ло­век сде­лал­ся одер­жим де­мо­на­ми. А одер­жи­мым де­мо­на­ми че­ло­век, как пра­ви­ло, ста­но­вит­ся из-за гре­хов и, при­том, ско­рее все­го, гре­хов ве­ли­ких, из-за ко­то­рых Бог от­во­ра­чи­ва­ет­ся от че­ло­ве­ка и пе­ре­ста­ет за­щи­щать его от бе­сов­ских на­па­док. Но вот то, что че­ло­век мо­жет био­ло­ги­че­ски или пси­хи­че­ски быть пред­рас­по­ло­жен к го­мо­сек­су­аль­но­сти — это биб­лей­ская кон­цеп­ция го­мо­сек­су­аль­но­сти креп­ко-на­креп­ко от­вер­га­ет»; «И по­то­му, — ду­мал да­лее Ку­ра­ев, — пи­да­рас, в сущ­но­сти, сам ви­но­ват в том, что он — пи­да­рас. Не на­до бы­ло этим пи­до­рам сле­до­вать сво­им стра­стям, ко­то­рые рас­па­ля­ет в них Дья­вол! Не на­до бы­ло им под­да­вать­ся и про­чим дья­воль­ским воз­дей­ст­ви­ям и улов­кам! И не на­до бы­ло им гре­шить до одер­жи­мо­сти де­мо­на­ми! И по­то­му, — про­дол­жал свою мысль Ку­ра­ев, — пи­да­ра­сы в сущ­но­сти сво­ей есть кон­че­ные греш­ни­ки и мо­раль­ные уро­ды. При­чем та­кие греш­ни­ки и уро­ды, от дей­ст­вий ко­то­рых со­дро­га­ет­ся и ос­к­вер­ня­ет­ся зем­ля»; «Да, — про­дол­жал да­лее свою мысль Ку­ра­ев, — все они, как учит об этом Пи­са­ние, ос­к­вер­ня­ют са­му ту зем­лю, по ко­то­рой хо­дят! А по­том из-за это­го на те го­су­дар­ст­ва, в ко­то­рых за­ве­лось слиш­ком мно­го пи­да­ра­сов, на­хо­дит, как об этом то­же учит Пи­са­ние, мно­же­ст­во на­ка­за­ний от Бо­га в ви­де раз­лич­ных бед­ст­вий: эпи­де­мий чу­мы, на­вод­не­ний, зем­ле­тря­се­ний и на­ше­ст­вий ино­пле­мен­ни­ков».

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на па­ру се­кунд при­ос­та­но­вил свой внут­рен­ний мо­но­лог, что­бы обо­гнать ка­ко­го-то чу­да­ка-ве­ло­си­пе­ди­ста, а за­тем про­дол­жил рас­су­ж­де­ния: «Хм… — го­во­рил Ку­ра­ев, в со­тый или да­же в ты­сяч­ный раз по­вто­ряя то, что го­во­рил ра­нее, — хм… бы­ло бы очень не­при­ят­но, ес­ли бы нау­ка до­ка­за­ла, что го­мо­сек­су­аль­ность пре­до­пре­де­ле­на био­ло­ги­че­ски и из­на­чаль­но вло­же­на в пси­хи­ку че­ло­ве­ка. Бы­ло бы очень не­при­ят­но, ес­ли бы ка­кой-то про­ви­дец, ко­то­ро­му дос­ту­пен не­ви­ди­мый мир, вдруг въя­ве уз­рел, что эта чёр­то­ва го­мо­сек­су­аль­ность как-то из­на­чаль­но, ещё при са­мом за­ча­тии и ро­ж­де­нии, уже вне­дре­на в ду­шу и в те­ло… бы­ло бы очень не­при­ят­но. И тем бо­лее это всё бы­ло бы не­при­ят­но, ес­ли бы эта чёр­то­ва го­мо­сек­су­аль­ность ещё и на­сле­до­ва­лась…».

Ку­рае­ву при­шли на ум двое со­су­щих­ся в по­зи­ции «69» му­жи­ков. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич встрях­нул го­ло­вой, брезг­ли­во по­мор­щил­ся от пред­став­ше­го пред его ум­ст­вен­ным взо­ров ви­де­ния, пре­зри­тель­но бурк­нул свой де­жур­ный воз­глас «Хре­ног­ло­ты!» и гром­ко вос­клик­нул: «Как по­нять этих чёр­то­вых пи­да­ра­сов?! Они же со­всем на го­ло­ву боль­ные!».

За­тем мыс­ли Ку­рае­ва вновь вер­ну­лись к кни­ге о кол­дов­ст­ве, ко­то­рую он со­брал­ся на­пи­сать. А по­том ум Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча сно­ва за­ня­ли геи всех цве­тов, рас­кра­сов и от­тен­ков. Да­лее соз­на­ние Ку­рае­ва сно­ва пе­ре­клю­чи­лось на биб­лей­скую кон­цеп­цию го­мо­сек­су­аль­но­сти и на её за­щи­ту. Так, ду­мая то об од­ном, то о дру­гом, то треть­ем, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич уже со­всем близ­ко по­доб­рал­ся к Сер­гие­ву По­са­ду. Всё это вре­мя его соз­на­ние бы­ло по­гру­же­но в раз­ду­мья так силь­но, что он не за­ме­чал не толь­ко мно­го­го из то­го, что про­ис­хо­ди­ло на до­ро­ге, но и то­го, что по­го­да силь­но из­ме­ни­лась: чёр­ные ту­чи на­вис­ли на­до всей зем­лёю — до­ко­ле мож­но бы­ло её обо­зреть; ве­тер по­сте­пен­но креп­чал: его по­ры­вы ста­но­ви­лись всё силь­нее и силь­нее, по­ка, на­ко­нец, не на­чал­ся са­мый на­стоя­щий ура­ган, ко­то­рый мог сбить с ног че­ло­ве­ка; стал на­кра­пы­вать дождь; то и де­ло гро­мы­ха­ли гро­мы и сия­ли мол­нии. И ес­ли бы Ку­ра­ев вклю­чил ра­дио, то ус­лы­шал бы раз­лич­ные пре­ду­пре­ж­де­ния ме­тео­ро­ло­гов о над­ви­гаю­щем­ся и да­же уже над­ви­нув­шем­ся не­на­стье.

Ку­ра­ев оч­нул­ся и встре­пе­нул­ся толь­ко то­гда, ко­гда силь­ней­ший по­рыв вет­ра чуть не по­ва­лил и ску­тер, и его са­мо­го на зем­лю. По ли­цу Ку­рае­ва хле­стал дождь. Тём­ное не­бо оза­ря­ли вспо­ло­хи мол­ний. Раз­да­ва­лись ог­лу­шаю­щие рас­ка­ты гро­ма. Де­ре­вья гну­лись к зем­ле под не­ис­тов­ст­вом вет­ра. То там, то здесь воз­ни­ка­ли ма­лень­кие вих­ри, ко­то­рые то и де­ло пе­ре­се­ка­ли до­ро­гу, по ко­то­рой ехал Ку­ра­ев. Эти вих­ри по­яв­ля­лись где-то сре­ди хол­мов, на по­лях и в ле­сах; пу­те­ше­ст­вуя, вих­ри пе­ре­хо­ди­ли до­ро­гу, по­рой по­дол­гу ос­та­ва­ясь на ней, а за­тем сно­ва ухо­ди­ли на хол­мы, на по­ля и в ле­са, ок­ру­жав­шие до­ро­гу. Но, не­смот­ря на это не­ис­тов­ст­во сти­хий, Ку­ра­ев про­дол­жал свой путь в Сер­ги­ев По­сад. По­сте­пен­но он при­вык к этим уда­рам вет­ра и до­ж­дя, к бли­ста­нию мол­ний и к рас­ка­там гро­ма и вновь по­гру­зил­ся в свои раз­мыш­ле­ния. И тут в бок ску­те­ра уда­рил силь­ней­ший по­рыв вет­ра. Удар при­шёл­ся на не­под­хо­дя­щий мо­мент — как раз на тот мо­мент, ко­гда один из мощ­ных вих­рей, пе­ре­се­кав­ших до­ро­гу, то­же уда­рил по Ку­рае­ву и по его ску­те­ру. Ску­тер по­ва­лил­ся на бок, на до­ро­гу, и про­та­щил Ку­рае­ва по зем­ле, то есть по до­ро­ге, на дос­та­точ­но боль­шое рас­стоя­ние; при этом Ку­ра­ев силь­но уда­рил­ся го­ло­вой, то есть шле­мом, о зем­лю. Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча про­во­лок­ло по зем­ле мет­ров два­дцать и вы­бро­си­ло на обо­чи­ну встреч­ной по­ло­сы. Ку­ра­ев по­те­рял соз­на­ние. Но пе­ред тем, как по­гру­зить­ся в за­бы­тьё, чув­ст­вуя, что его ожи­да­ет удар о зем­лю, — в том чис­ле и удар о зем­лю го­ло­вой, — Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ещё ус­пел гром­ко крик­нуть: «Чёр­то­вы хре­ног­ло­ты!».

К сча­стью для Ку­рае­ва, в это вре­мя на до­ро­ге со­всем не бы­ло ма­шин. И по­это­му, не­смот­ря на то, что Ку­рае­ва дол­го во­лок­ло по дру­гой сто­ро­не до­ро­ги, по встреч­ной по­ло­се, с ним ни­че­го осо­бо страш­но­го не про­изош­ло. Как ска­за­но, его вы­не­сло на обо­чи­ну встреч­ной по­ло­сы; там он и ос­тал­ся ле­жать.

 Об­мо­роч­ное со­стоя­ние у Ку­рае­ва дли­лось не до­лее, чем по­ло­ви­на ми­ну­ты. За­тем соз­на­ние вер­ну­лось к не­му. Он мед­лен­но встал и, по­ша­ты­ва­ясь, сде­лал не­сколь­ко ша­гов. За­тем Ку­ра­ев по­пы­тал­ся ос­мот­реть­ся во­круг, но ви­ди­мость бы­ла пло­хая, ибо дождь «лил сте­ной» и сквозь пе­ле­ну до­ж­дя ни­че­го не бы­ло вид­но. Ве­тер по-преж­не­му не­ис­тов­ст­во­вал; по­лы­ха­ли мол­нии и гре­ме­ли гро­мы. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не­по­нят­но за­чем снял шлем и раз­гла­дил ру­кой во­ло­сы. «Вро­де бы про­нес­ло! — по­ду­мал Ку­ра­ев, Па­ра ши­шек на го­ло­ве — это су­щие пус­тя­ки!»

При этом, од­на­ко, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич об­на­ру­жил, что у не­го силь­но бо­лит но­га: при ка­ж­дом ша­ге её про­стре­ли­ва­ла силь­ная боль. «Пе­ре­лом но­ги? Или кость толь­ко лишь над­ко­ло­лась? Рас­тя­ну­лись связ­ки?» — мель­ка­ли мыс­ли в го­ло­ве Ку­рае­ва.

Тут Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич за­ме­тил, что не­вда­ле­ке по­се­ре­ди­не до­ро­ги ва­ля­ет­ся его ску­тер. Ку­ра­ев по­пы­тал­ся по­дой­ти к не­му по­бли­же и вы­яс­нить: мож­но ли на нём ехать даль­ше? Ку­ра­ев да­же сде­лал не­сколь­ко ша­гов, с тру­дом тер­пя воз­ни­кав­шую при ка­ж­дом ша­ге силь­ную боль в но­ге.

Что­бы по­яс­нить то, что про­изош­ло даль­ше, на­до ска­зать, что ску­тер Ку­рае­ва упал на зем­лю на дос­та­точ­но кру­том по­во­ро­те до­ро­ги, рас­по­ла­гав­шем­ся на скло­не хол­ма; во­об­ще го­во­ря, уча­сток до­ро­ги, на ко­то­ром Ку­ра­ев упал вме­сте со ску­те­ром, поч­ти це­ли­ком рас­по­ла­гал­ся на вы­со­ких хол­мах. И по­это­му сра­зу за той обо­чи­ной до­ро­ги, на ко­то­рую вы­не­сло Ку­рае­ва, рас­по­ла­га­лось во­все не по­ле, и не лес — там сра­зу же на­чи­нал­ся глу­бо­кий ка­ме­ни­стый об­рыв, по дну ко­то­ро­го про­те­кал то ли боль­шой ру­чей, то ли ма­лень­кая реч­ка. С мес­та же, на ко­то­ром сто­ял Ку­ра­ев, до­ро­га про­смат­ри­ва­лась в обе сто­ро­ны лишь на не­боль­шое рас­стоя­ние: и с од­ной, и с дру­гой сто­ро­ны она, оги­бая холм, ухо­ди­ла в гус­той лес. На­хо­дясь в за­ме­ша­тель­ст­ве, Ку­ра­ев да­же не за­ме­тил — или, мо­жет быть, про­сто не при­дал это­му зна­че­ния, — что ока­зал­ся поч­ти у са­мо­го края об­ры­ва.

Итак, ока­зав­шись у края об­ры­ва, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сде­лал не­сколь­ко ша­гов по на­прав­ле­нию к ску­те­ру, ле­жав­ше­му на се­ре­ди­не до­ро­ги. В го­ло­ве у Ку­рае­ва сно­ва за­кру­ти­лись мыс­ли о ге­ях и о при­ро­де го­мо­сек­су­аль­но­сти; эти мыс­ли не­сколь­ко за­глу­ша­ли боль в но­ге и по­это­му бы­ли весь­ма кста­ти. И тут из-за по­во­ро­та на всей ско­ро­сти пря­мо на Ку­рае­ва вы­ско­чи­ла рос­кош­ная ино­мар­ка чёр­но­го цве­та. Дождь лил сте­ной; фи­гу­ра Ку­рае­ва «рас­тво­ря­лась» в этом до­ж­де и во­ди­тель ино­мар­ки слиш­ком позд­но за­ме­тил, что пе­ред ним на­хо­дит­ся че­ло­век. По­сколь­ку тор­мо­зить бы­ло позд­но, во­ди­тель ре­шил свер­нуть. Он по­ду­мал, что Ку­ра­ев, уви­дев ма­ши­ну, по­бе­жит не к об­ры­ву, а на дру­гую, про­ти­во­по­лож­ную по­ло­су до­ро­ги; по­это­му, что­бы из­бе­жать столк­но­ве­ния с Ку­рае­вым, при тор­мо­же­нии во­ди­тель стал по­во­ра­чи­вать на обо­чи­ну сво­ей по­ло­сы, к об­ры­ву. Но Ку­ра­ев по­че­му-то то­же дви­нул­ся к об­ры­ву. За­тем Ку­ра­ев за­кри­чал. Ав­то­мо­биль уда­рил Ку­рае­ва в по­яс, про­та­щил его не­сколь­ко мет­ров и ски­нул в об­рыв, ед­ва не упав в не­го сам: ма­ши­на ус­пе­ла за­тор­мо­зить и ос­та­но­ви­лась на са­мом его краю. На го­ло­ве Ку­рае­ва уже не бы­ло шле­ма и по­это­му, па­дая в ка­ме­ни­стый об­рыв, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич то и де­ло сту­кал­ся ни­чем не за­щи­щён­ной го­ло­вой об ост­рые кам­ни. Ку­ра­ев по­те­рял соз­на­ние ещё пе­ред тем, как дос­тиг дна об­ры­ва; но пе­ред тем, как по­те­рять соз­на­ние, он ус­пел гром­ко про­кри­чать: «Чёр­то­вы хре­ног­ло­ты!!!».

Ку­ра­ев оч­нул­ся и ог­ля­дел­ся. Ока­за­лось, что он ле­жал на ост­рых кам­нях, ря­дом с ручь­ем. Во­круг рос­ли ма­лень­кие де­рев­ца и кус­тар­ник. Дождь стал сла­бее. Ку­ра­ев не знал, сколь­ко про­ле­жал; ни­кто не спе­шил ему на по­мощь. Во­ди­тель, сбив­ший его, по­спе­шил скрыть­ся с мес­та, на ко­то­ром про­изо­шёл не­сча­ст­ный слу­чай. Всё те­ло Ку­рае­ва про­ни­зы­ва­ла боль. Но­га ста­ла бо­леть ещё силь­нее. Ку­ра­ев по­щу­пал се­бя и об­на­ру­жил, что у не­го сло­ма­но не­сколь­ко ре­бер. Го­ло­ва силь­но кро­во­то­чи­ла. Ку­ра­ев ис­сле­до­вал ру­ка­ми свою го­ло­ву и об­на­ру­жил, что она про­лом­ле­на в не­сколь­ких мес­тах. Кро­во­те­че­ние бы­ло столь силь­ным, что Ку­ра­ев стал опа­сать­ся за свою жизнь. Вне­зап­но он об­на­ру­жил, что че­рез про­ло­мы в его го­ло­ву, пря­мо  мозг, бы­ло во­ткну­то не­сколь­ко ве­ток то ли де­ревь­ев, то ли кус­тар­ни­ков. Ку­ра­ев изу­мил­ся это­му и по­ду­мал о том, по­че­му он во­об­ще ещё жив с во­ткну­ты­ми в мозг вет­ка­ми. Но за­тем отец Ан­д­рей вспом­нил, что не­ко­то­рые лю­ди вы­жи­ва­ли да­же по­сле то­го, как у них в моз­гу ока­зы­ва­лись гвоз­ди, лез­вия но­жей и про­чие по­доб­ные пред­ме­ты. Ку­ра­ев так­же осоз­нал, что са­мо­стоя­тель­но ему эти вет­ки луч­ше не из­вле­кать — ибо это ис­клю­чи­тель­но де­ло ней­ро­хи­рур­гов. На­до бы­ло вы­би­рать­ся.

Ку­ра­ев ог­ля­дел­ся ещё раз и об­на­ру­жил воз­ле се­бя дрын, ко­то­рый мож­но ис­поль­зо­вать как по­сох. Он под­нял этот дрын-по­сох и, опи­ра­ясь на не­го, встал. Ку­ра­ев ре­шил вер­нуть­ся на до­ро­гу, что­бы по­звать за по­мо­щью; а для это­го на­до бы­ло под­нять­ся вверх по скло­ну близ­ле­жа­ще­го хол­ма: идя по греб­ню это­го хол­ма, мож­но бы­ло лег­ко до­б­рать­ся до до­ро­ги. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич дви­нул­ся в путь. Боль в но­ге, в го­ло­ве и в дру­гих мес­тах бы­ла на­столь­ко силь­ной, что вы­тес­ня­ла все мыс­ли.

Пе­рей­дя ру­чей, Ку­ра­ев по­до­шёл к по­дош­ве хол­ма и, опи­ра­ясь на по­сох, стал ка­раб­кать­ся вверх. Вре­мя от вре­ме­ни ему при­хо­ди­лось це­п­лять­ся за вет­ви кус­тар­ни­ков и за кор­ни де­ревь­ев. Подъ­ем был не очень сло­жен, но, учи­ты­вая, что Ку­ра­ев на­хо­дил­ся в пло­хом со­стоя­нии, этот подъ­ем да­вал­ся ему с ве­ли­ким тру­дом. То и де­ло он ос­та­нав­ли­вал­ся, что­бы пе­ре­дох­нуть. На­ко­нец, при­мер­но че­рез пол­ча­са Ку­ра­ев дос­тиг вер­ши­ны хол­ма. Он встал на са­мой вер­ши­не, опер­шись на свой по­сох, и, ре­шив не­мно­го пе­ре­дох­нуть, на­чал рас­смат­ри­вать от­кры­вав­ший­ся с этой вер­ши­ны вид; до до­ро­ги бы­ло со­всем близ­ко. И тут…

И тут силь­ней­шая мол­ния по­ра­зи­ла Ку­рае­ва в са­мую го­ло­ву. Не­ко­то­рое вре­мя он, слов­но пре­вра­щен­ный мол­ни­ей в ка­мень, не па­дал; за­тем же он на­чал по­ша­ты­вать­ся и по­сте­пен­но осе­дать на зем­лю. Но в то вре­мя, в ко­то­рое он ещё сто­ял, в то вре­мя, в ко­то­рое че­рез не­го про­те­кал элек­три­че­ский за­ряд мол­нии, у Ку­рае­ва от­кры­лось вто­рое зре­ние; и, пе­ред тем, как упасть, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич уви­дел мно­гое. Ку­ра­ев уви­дел, что во­круг не­го, вос­се­дая на ог­не­ды­ша­щих дра­ко­нах, стоя­ли с де­ся­ток или да­же бо­лее чёр­ных вои­нов-ры­ца­рей в пла­ме­нею­щих дос­пе­хах. Все эти вои­ны дер­жа­ли ог­нен­ные или, луч­ше ска­зать, объ­я­тые пла­ме­нем ме­чи. И дра­ко­ны, и вои­ны-ры­ца­ри бы­ли за­ко­ва­ны в бро­ню; и у дра­ко­нов, и у вои­нов-ры­ца­рей бы­ли кры­лья из ста­ли; пе­рья этих крыль­ев бы­ли по­доб­ны ме­чам. Ку­ра­ев да­же встре­тил­ся взгля­дом с од­ним из этих вои­нов-ры­ца­рей и за­пом­нил его все­ляю­щее ужас и тре­бую­щее по­кло­не­ния се­бе ли­цо. По-сво­ему этот лик был да­же пре­кра­сен и при­вле­ка­те­лен. Да­лее, за эти­ми вои­на­ми-ры­ца­ря­ми, стоя­ли бес­чис­лен­ные кры­ла­тые во­ин­ст­ва, ожи­дав­шие и жа­ж­дав­шие по­ве­ле­ний сво­их вла­дык. Ли­ки этих вои­нов бы­ли страш­ны: это бы­ли ли­ки кро­во­жад­ных от­вра­ти­тель­ных клы­ка­стых зве­рей и чу­до­вищ. Все эти во­ин­ст­ва бы­ли по­строе­ны по­доб­но рим­ским ле­гио­нам. Ку­ра­ев да­же за­ме­тил, что там, сре­ди этих войск-ле­гио­нов, бы­ло и что-то по­доб­ное пе­шим под­раз­де­ле­ни­ям, и что-то по­доб­ное кон­ным. Кон­ни­ки, как и вои­ны-ры­ца­ри, так­же вос­се­да­ли на ог­не­ды­ша­щих дра­ко­нах, но эти дра­ко­ны бы­ли по­мень­ше и дру­го­го цве­та.

Вне­зап­но по ма­но­ве­нию од­но­го из вои­нов-ры­ца­рей — то­го, ко­то­ро­го Ку­рае­ву уда­лось рас­смот­реть луч­ше все­го, — все эти ле­гио­ны од­но­вре­мен­но бро­си­лись на Ку­рае­ва и во­шли в не­го. Они рва­ли его плоть и впи­ва­лись в неё свои­ми зу­ба­ми и клы­ка­ми; они тер­за­ли его мозг и рас­се­ка­ли этот мозг свои­ми ме­ча­ми на час­ти; они вты­ка­ли в те­ло Ку­рае­ва тре­зуб­цы и ко­пья и ме­та­ли в не­го ог­нен­ные стре­лы. Ког­ти­стые ла­пы дра­ко­нов рва­ли плоть Ку­рае­ва на час­ти и вы­дав­ли­ва­ли из его го­ло­вы моз­ги; из пас­тей дра­ко­нов ис­хо­ди­ло пла­мя; сво­им ог­нен­ным ды­ха­ни­ем эти дра­ко­ны опа­ля­ли Ку­рае­ву го­ло­ву. На­ко­нец, не­под­виж­но сто­яв­шие и на­блю­дав­шие за всем этим дей­ст­вом вои­ны-ры­ца­ри, вос­се­дав­шие на дра­ко­нах, под­ня­ли к не­бу свои ме­чи, при­бли­зи­лись к Ку­рае­ву и на­нес­ли по его го­ло­ве три­на­дцать за­вер­шаю­щих уда­ров; Ку­ра­ев точ­но за­пом­нил, что их, этих уда­ров, бы­ло имен­но три­на­дцать. По­сле это­го Ку­рае­ва оку­тал мрак и, по­те­ряв все чув­ст­ва и осоз­на­ние сво­его «я», он рух­нул на зем­лю.

  3. Пре­вра­ще­ние

Ку­ра­ев от­крыл гла­за. Он ожи­дал, что уви­дит над со­бой тём­ное не­бо и сия­ние мол­ний и ус­лы­шит шум до­ж­дя и рас­ка­ты гро­ма. Вме­сто это­го он об­на­ру­жил, что ле­жит в ка­кой-то ком­на­те, в ок­на ко­то­рой обиль­но бил сол­неч­ный свет; поч­ти сра­зу Ку­ра­ев за­ме­тил, что в его рот и ноз­д­ри встав­ле­ны ка­кие-то тру­боч­ки.

— Чёр­то­вы хре­ног­ло­ты! — про­бор­мо­тал Ку­ра­ев, по­чув­ст­во­вав, что в его ра­зум воз­вра­ща­ют­ся рас­су­ж­де­ния о при­ро­де го­мо­сек­су­аль­но­сти. Тут же он за­ме­тил, что его го­лос зву­чит хри­п­ло и очень  сла­бо.

От­во­ри­лась дверь. В двер­ном про­еме Ку­ра­ев уви­дел жен­щи­ну в бе­лом ха­ла­те. Она изу­ми­лась и, обер­нув­шись к ко­му-то стоя­ще­му в ко­ри­до­ре, с удив­ле­ни­ем ска­за­ла:

— Не­ве­ро­ят­но, но он всё-та­ки оч­нул­ся!

— Мне на­до быть се­го­дня в Сер­гие­вом По­са­де! У ме­ня встре­ча! — ска­зал Ку­ра­ев и сде­лал по­пыт­ку встать.

Тот­час мед­се­ст­ра под­бе­жа­ла к не­му и при­жа­ла его к кро­ва­ти, пы­та­ясь не дать ему под­нять­ся.

— Ле­жи­те… Ва­ше Дья­че­ст­во, ле­жи­те! — ска­за­ла она. — Вы по­па­ли в ава­рию под Пас­ху, в пят­ни­цу, и дол­го про­бы­ли в ко­ме. Се­го­дня уже Трои­ца. Про­шло бо­лее по­лу­то­ра ме­ся­цев как вы бы­ли без соз­на­ния!

Ку­ра­ев силь­но изу­мил­ся и не­сколь­ко ми­нут ле­жал мол­ча, об­ду­мы­вая ска­зан­ное. По­сле это­го в па­ла­ту за­шли двое сту­ден­тов ме­ди­цин­ско­го ин­сти­ту­та, третье­курс­ни­ков, ко­то­рые под­ра­ба­ты­ва­ли в боль­ни­це на пол­став­ки мед­бра­та­ми. Они вста­ли воз­ле кро­ва­ти Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча и ста­ли ос­мат­ри­вать его. В го­ло­ве у Ку­рае­ва всплыл но­мер те­ле­фо­на. Ку­ра­ев вспом­нил, что это был те­ле­фон­ный но­мер на­стоя­те­ля хра­ма, в ко­то­ром диа­кон­ст­во­вал Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич. Ку­ра­ев про­дик­то­вал но­мер те­ле­фо­на сту­ден­там и по­про­сил, что­бы они по­зво­ни­ли на­стоя­те­лю и со­об­щи­ли, что он оч­нул­ся. А даль­ше про­изош­ло не­что для Ку­рае­ва не­по­нят­ное.

Од­ни из сту­ден­тов взял ру­ку Ку­рае­ва, что­бы из­ме­рить дав­ле­ние. Ку­ра­ев обер­нул­ся и стал всмат­ри­вать­ся в гла­за, ли­цо и во­об­ще во всю фи­гу­ру мо­ло­до­го че­ло­ве­ка. И тут Ку­рае­ву вне­зап­но за­хо­те­лось об­хва­тить сту­ден­та ру­ка­ми, за­рыть­ся в его ше­ве­лю­ру и це­ло­вать, це­ло­вать, це­ло­вать…

Ку­ра­ев встрях­нул го­ло­вой, что­бы из­ба­вить­ся от на­ва­ж­де­ния и ус­та­вил­ся на вто­ро­го сту­ден­та, стоя­ще­го ря­дом с пер­вым, и об­на­ру­жил, что тот был ещё кра­си­вее и при­вле­ка­тель­нее пер­во­го — ес­ли пер­во­го мож­но бы­ло срав­нить с про­сто кра­си­вой де­вуш­кой, то вто­рой вы­гля­дел про­сто как фо­то­мо­дель. И тут Ку­ра­ев ис­пы­тал силь­ней­шую эрек­цию…

— Чёр­то­вы пе­ди­ки! Два чёр­то­вых хре­ног­ло­та… Раз­ве­лось вас! — про­бор­мо­тал Ку­ра­ев — прав­да, дос­та­точ­но ти­хо — так, что его ни­кто тол­ком не рас­слы­шал.

— Что?! Что вы го­во­ри­те? — пе­ре­спро­сил один из сту­ден­тов.

— Ни­че­го. — от­ве­тил, сму­тив­шись, Ку­ра­ев. — Ни­че­го. Ка­кая-то ерун­да при­шла в го­ло­ву.

По­сле это­го все вы­шли из па­ла­ты, ос­та­вив Ку­рае­ва на­еди­не с са­мим со­бой. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ле­жал и на­пря­жен­но ду­мал о том, что сей­час про­изош­ло. На­ко­нец, он при­шёл к той мыс­ли, что «эти чёр­то­вы пе­ди­ки со­всем ох­ре­не­ли» и что «ни­где нет от них по­коя». По­сле это­го Ку­ра­ев ус­по­ко­ил­ся.

Че­рез па­ру ча­сов на­ста­ло вре­мя обе­да. Его при­нес­ла в па­ла­ту мед­се­ст­ра. А ещё че­рез па­ру-трой­ку ча­сов про­изош­ло дру­гое зна­ме­на­тель­ное со­бы­тие — из хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во при­был свя­щен­ник. Прав­да, это был не сам на­стоя­тель, а вто­рой свя­щен­ник хра­ма. Он ис­по­ве­дал и при­час­тил Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. Ку­ра­ев весь­ма оце­нил это — ведь бы­ла Трои­ца, ве­ли­кий празд­ник, и вот,  да­же в день та­ко­го тор­же­ст­ва и со­пут­ст­вую­щей ему су­ма­то­хи, о нём, о Ку­рае­ве, не за­бы­ли! Прав­да, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ни­че­го не по­чув­ст­во­вал при при­час­тии — ни­че­го тро­га­тель­но­го, воз­вы­шен­но­го и не­зем­но­го, ни­че­го из то­го, что вся­кий раз он чув­ст­во­вал ра­нее. Он слов­но не при­час­тил­ся, а про­гло­тил в боль­нич­ной сто­ло­вой ещё од­ну лож­ку су­па. Это «бес­чув­ст­вие» Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич спи­сал на бо­лезнь и на трав­му го­ло­вы. А по­сле при­час­тия Ку­ра­ев ус­нул — хо­тя до ве­че­ра бы­ло ещё да­ле­ко.

Ку­рае­ву сни­лось, что он на­хо­дит­ся на мо­ло­деж­ной ве­че­рин­ке и пля­шет вме­сте со сту­ден­та­ми под «Ле­бе­ди­ное озе­ро» Чай­ков­ско­го. «Ле­бе­ди­ное озе­ро» вре­мя от вре­ме­ни пре­ры­ва­лось ог­лу­ши­тель­ной рок-му­зы­кой и не­ис­то­вы­ми во­пля­ми ка­ких-то пев­цов — ка­жет­ся, Шев­чу­ка и Кин­че­ва. Ря­дом с ним пля­са­ли двое этих са­мых сту­ден­тов-ме­ди­ков, ко­то­рые толь­ко что к не­му при­хо­ди­ли. Они бы­ли оде­ты в бе­лые ха­ла­ты, но ка­ким-то об­ра­зом Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич знал, что под бе­лы­ми ха­ла­та­ми у них не бы­ло аб­со­лют­но ни­че­го. Вне­зап­но эти двое сту­ден­тов очень близ­ко при­бли­зи­лись к Ку­рае­ву, взя­ли его в свои ру­ки, и, слов­но ба­ле­ри­ну, под­ня­ли на ру­ках вы­со­ко вверх… А даль­ше у Ку­рае­ва слу­чи­лась пол­лю­ция.

Ку­ра­ев не­мед­лен­но про­снул­ся, вспом­нил то, что ему при­сни­лось, и вы­ру­гал­ся: «Чёр­то­вы го­мо­се­ки! Хре­ног­ло­ты!». А за­тем Ку­ра­ев осек­ся. Он вспом­нил, что все­го лишь не­сколь­ко ча­сов на­зад при­час­тил­ся Свя­тых Та­ин. «Как воз­мож­но, что­бы Диа­вол так над­ру­гал­ся на­до мной сра­зу же по­сле при­час­тия? — изу­мил­ся Ку­ра­ев, — Как та­кое воз­мож­но?!».

В по­доб­ных раз­мыш­ле­ни­ях Ку­ра­ев пре­бы­вал до са­мо­го ве­че­ра. Ве­че­ром по его прось­бе не­на­дол­го вклю­чи­ли те­ле­ви­зор, сто­яв­ший в па­ла­те, и Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­смот­рел но­во­сти. Ку­ра­ев с ра­до­стью уз­нал, что за про­шед­шие боль­ше чем ме­сяц с по­ло­ви­ной ни­че­го важ­но­го и за­слу­жи­ваю­ще­го его вни­ма­ния не про­изош­ло. За­тем Ку­рае­ву вы­клю­чи­ли свет и он по­пы­тал­ся за­снуть. В го­ло­ве у от­ца Ан­д­рея всплы­ва­ли и пе­ре­пле­та­лись друг с дру­гом ка­кие-то об­рыв­ки мыс­лей и вос­по­ми­на­ний. По­че­му-то он вспом­нил, как в дет­ст­ве чи­тал днев­ни­ки Тол­сто­го и сра­зу же, слов­но при­вет из да­ле­ко­го не­воз­врат­но­го дет­ст­ва,  в го­ло­ве у Ку­рае­ва за­зву­ча­ли сло­ва Льва Ни­ко­лае­ви­ча:

«Кра­со­та все­гда име­ла мно­го влия­ния в вы­бо­ре; впро­чем, при­мер Дья­ко­ва; но я ни­ко­гда не за­бу­ду но­чи, ко­гда мы с ним еха­ли из Пи­ро­го­ва, и мне хо­те­лось, увер­нув­шись под по­ло­стью, его це­ло­вать и пла­кать».

«Чёр­тов хре­ног­лот!» — ин­стинк­тив­но про­нес­лось в го­ло­ве у Ку­рае­ва. А за­тем, не­мно­го по­раз­мыш­ляв о го­мо­сек­су­аль­ных на­клон­но­стях Льва Тол­сто­го, он спо­кой­но за­снул.

Сон или, луч­ше ска­зать, сно­ви­де­ния у Ку­рае­ва в эту ночь бы­ли очень тсран­ны­ми и пу­гаю­щи­ми. Ку­рае­ву при­ви­де­лось, что он си­дит в ка­ком-то не­боль­шом тём­ном ка­би­не­те за сто­лом; на про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­не сто­ла ни­ко­го не бы­ло. Дверь в ка­би­нет от­во­ри­лась и в не­го за­шёл ху­до­ща­вый муж­чи­на в чёр­ном. Он был лыс и но­сил оч­ки.  «Ка­кие боль­шие уши!» — от­ме­тил про се­бя Ку­ра­ев, оки­нув взгля­дом не­зна­ком­ца.

Не­зна­ко­мец, не те­ряя вре­ме­ни да­ром — сра­зу же, ещё на­хо­дясь в две­рях, он за­го­во­рил с Ку­рае­вым — при­чём безо вся­ких всту­п­ле­ний:

— Из­вест­ный сек­со­лог и сек­со­па­то­лог док­тор Кин­си за­дал­ся во­про­сом: сколь­ко муж­чин зна­ко­мо с го­мо­сек­сом? Его ис­сле­до­ва­ния по­ка­за­ли, что 37%. При­чем толь­ко 4% из них — от­кры­тые, че­ст­ные го­мо…

Тут не­зна­ко­мец сел за стол на­про­тив Ку­рае­ва, дос­тал не си­га­ре­ты, а са­мую на­стоя­щую труб­ку, на­бил ее та­ба­ком, за­ку­рил и про­дол­жил:

— А ос­таль­ные 33% за­ни­ма­лись го­мо­сек­сом скрыт­но — не­сколь­ко лет или год и да­же мень­ше или все­го лишь меч­та­ли о го­мо­сек­се во сне, но — под­черк­нём! — вплоть до ор­газ­ма.

Не­зна­ко­мец пус­тил не­сколь­ко ко­ле­чек ды­ма, по­смот­рел на по­то­лок и про­дол­жил:

— По­че­му этот мо­мент — «вплоть до ор­газ­ма» — так ва­жен? Обыч­но нор­маль­но­му муж­чи­не по мо­ло­до­сти снят­ся го­лые жен­щи­ны. Эта­кие гу­рии в раю… Они его ок­ру­жа­ют и… А ко­гда он про­сы­па­ет­ся, то об­на­ру­жи­ва­ет, что у не­го от этих снов бы­ла пол­лю­ция. По­это­му ес­ли вы не хо­ти­те бе­гать по сек­со­па­то­ло­гам, что­бы уз­нать про свою ори­ен­та­цию, то мо­же­те уст­ро­ить се­бе са­мо­про­вер­ку: вспом­ни­те — что вам сни­лось в 14 – 16 лет и позд­нее? Ес­ли вам сни­лись жен­щи­ны, то бла­го­да­ри­те Бо­га: с ва­ми всё в по­ряд­ке. Но ес­ли вме­сто этих гу­рий… хм… вам сни­лись са­ми по­ни­мае­те кто… сни­лись го­лень­кие маль­чи­ки или го­лень­кие муж­чи­ны, то у вас — го­мо­сек­су­аль­ная ори­ен­та­ция.

Не­зна­ко­мец по­пра­вил лам­пу, сто­яв­шей на сто­ле, вы­пус­тил ещё не­сколь­ко ко­ле­чек ды­ма и спро­сил Ку­рае­ва:

— Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Вспом­ни­те по­жа­луй­ста — что вам сни­лось на шес­том де­сят­ке лет не­сколь­ко ча­сов на­зад, пе­ред пол­лю­ци­ей?

Ку­рае­ва объ­ял страх и он про­снул­ся. За­тем он ог­ля­дел па­ла­ту. Ни­ка­ко­го не­зна­ком­ца ря­дом не бы­ло. Осоз­нав это, Ку­ра­ев пе­ре­вел дух и ус­по­ко­ил­ся. Он взгля­нул на сте­ну, на мер­цав­шие зе­ле­ным све­том элек­трон­ные ча­сы. Те по­ка­зы­ва­ли 00:45.

— Трои­ца про­шла, — по­ду­мал Ку­ра­ев, смот­ря на ча­сы, — и те­перь уже Ду­хов День. Все пра­во­слав­ные празд­но­ва­ли в Трои­цу со­ше­ст­вие Свя­то­го Ду­ха на апо­сто­лов. И сей­час, в Ду­хов день, — то­же празд­ник. Че­рез счи­тан­ные ча­сы в мо­ем хра­ме Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во нач­нет­ся служ­ба. Вот, все свя­щен­ни­ки сей­час спят спо­кой­ным сном; а за­тем, со­всем ско­ро, они про­снут­ся и, сча­ст­ли­вые, нач­нут го­то­вить­ся к служ­бе. И толь­ко мне уже вто­рой день ле­зет в го­ло­ву чёр­ти что! Тьфу!

Ку­ра­ев лег на кро­ва­ти по­удоб­нее. Вся­кие тя­же­лые мыс­ли по­че­му-то пе­ре­ста­ли лезть в его го­ло­ву и он ско­ро за­снул. Но сон этот был не­дол­гим — в 03:45 Ку­ра­ев сно­ва про­снул­ся и за­хо­тел схо­дить по-боль­шо­му. Он вы­звал се­ст­ру с ут­кой. К не­сча­стью, Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что у не­го был за­пор и из-за не­го ему при­шлось дол­го и тя­же­ло ту­жит­ся. А ко­гда де­ло ста­ло со­вер­шать­ся, то Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич об­на­ру­жил, что ис­пы­ты­ва­ет что-то по­хо­жее на то, что ис­пы­ты­ва­ет жен­щи­на, за­бав­ляю­щая­ся фал­лои­ми­та­то­ром. Ощу­ще­ния бы­ли све­жи и силь­ны и Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не­воль­но стал ус­ла­ж­дать­ся ими; он хо­тел, что­бы эти ощу­ще­ния при де­фе­ка­ции про­дол­жа­лись и про­дол­жа­лись… Ку­ра­ев пой­мал се­бя на этих мыс­лях и при­шёл в не­опи­суе­мый и ни­чем не скры­вае­мый ужас. Его зрач­ки рас­ши­ри­лись…

— Ты­ся­ча дья­во­лов! — взре­вел Ку­ра­ев и стук­нул ку­ла­ком по кро­ва­ти.

— Что с ва­ми? — спро­си­ла его се­ст­ра-си­дел­ка.

Ку­ра­ев опом­нил­ся, осоз­нал, что ве­дет се­бя не­аде­к­ват­но и ска­зал:

— Ни­че­го. Про­сто при­хо­дят в го­ло­ву ка­кие-то стран­ные мыс­ли…

— Хо­ти­те, мед­се­ст­ра вко­лет вам ус­по­каи­ваю­ще­го? — спро­си­ла се­ст­ра-си­дел­ка.

— Нет, — от­ве­тил Ку­ра­ев, — спа­си­бо. Не на­до — как-ни­будь справ­люсь.

Ку­ра­ев сде­лал свое де­ло и се­ст­ра-си­дел­ка уш­ла. Ку­ра­ев сно­ва ле­жал на кро­ва­ти и ду­мал о том, что с ним толь­ко что про­изош­ло. По­сте­пен­но он стал за­сы­пать. Об­рыв­ки раз­лич­ных мыс­лей и вос­по­ми­на­ний сно­ва по­лез­ли в его го­ло­ву. Од­ни вос­по­ми­на­ния вспы­хи­ва­ли и уга­са­ли, дру­гие — пе­ре­пле­та­лись и пу­та­лись ме­ж­ду со­бой. Ку­ра­ев вспом­нил, как од­на­ж­ды, ко­гда он был на Ук­раи­не, в По­ча­ев­ской Лав­ре ему по­па­лась од­на книж­ка, от­пе­ча­тан­ная в ти­по­гра­фии Лав­ры. Эта кни­га, име­но­вав­шая­ся «В по­мощь ис­по­ве­даю­щим­ся», по­ми­мо раз­лич­ных на­став­ле­ний в по­кая­нии со­дер­жа­ла под­роб­ный пе­ре­чень гре­хов. Кни­га бы­ла на­пе­ча­та­на мел­ким шриф­том, но всё рав­но в ней бы­ло дос­та­точ­но мно­го стра­ниц. Пе­ред гла­за­ми Ку­рае­ва всплы­ла 246-я стра­ни­ца кни­ги, на ко­то­рой на­чи­нал­ся пе­ре­чень де­вя­той сот­ни­цы гре­хов. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал чи­тать этот пе­ре­чень, слов­но кни­га бы­ла у не­го не в уме в ви­де вос­по­ми­на­ний, а пе­ред гла­за­ми:

901. Дол­го си­дел в туа­ле­те.

902. Ус­ла­ж­дал­ся ка­ка­ни­ем.

903. Спе­ци­аль­но за­тя­ги­вал ка­ка­ние ра­ди ус­ла­ж­де­ния.

904. Слиш­ком дол­го мыл ге­ни­та­лии и об­ласть афед­ро­на

905. Ус­ла­ж­дал­ся ощу­ще­ния­ми при мы­тье ге­ни­та­лий и об­лас­ти афед­ро­на.

906. Спе­ци­аль­но за­тя­ги­вал мы­тье ге­ни­та­лий и об­лас­ти афед­ро­на ра­ди ус­ла­ж­де­ния.

907. Ус­ла­ж­дал­ся при по­ста­нов­ке клиз­мы.

908. Ста­вил сам клиз­му или про­сил дру­гих, что­бы они сде­ла­ли это ра­ди ус­ла­ж­де­ния.

909. Ле­чил­ся клиз­ма­ми сверх не­об­хо­ди­мо­го.

910. Спе­ци­аль­но под­би­рал дие­ту, что­бы об­ра­зо­ва­лись за­по­ры, а за­тем ус­ла­ж­дал­ся, ис­праж­ня­ясь твер­дым ка­лом.

911. Пре­да­вал­ся меч­там, в ко­то­рых ус­ла­ж­дал­ся тем, как ис­праж­ня­юсь твер­дым ка­лом или как ка­каю во­об­ще или как мне ста­вят клиз­му.

912. Под­ти­ра­ясь по­сле ис­праж­не­ния, сверх не­об­хо­ди­мо­го раз­дра­жал об­ласть афед­ро­на.

913. Ус­ла­ж­дал­ся мо­че­ис­пус­ка­ни­ем.

914. Слиш­ком дол­го и слиш­ком уси­лен­но при­дер­жи­вал член пли мо­че­ис­пус­ка­нии.

915. С ус­ла­ж­де­ни­ем и не­обос­но­ван­но час­то ис­поль­зо­вал све­чи для ле­че­ния ге­мор­роя.

Ку­ра­ев с тру­дом ото­рвал мыс­ли от чте­ния слов­но как бы рас­кры­той пе­ред его гла­за­ми кни­ги и не­ис­то­во встрях­нул го­ло­вой, что­бы ото­гнать от се­бя явив­шее­ся ему «книж­ное» на­ва­ж­де­ние.

— Хм… — по­ду­мал Ку­ра­ев, — вот, рань­ше я счи­тал по­доб­ные кни­жон­ки чис­той ахи­не­ей и пло­дом боль­но­го воз­бу­ж­ден­но­го ре­ли­ги­оз­ным фа­на­тиз­мом ума, а те­перь… Те­перь я вы­ну­ж­ден при­знать, что в та­ких кни­гах есть свое ра­цио­наль­ное зер­но! И, при­том, очень да­же боль­шое ра­цио­наль­ное зер­но!

— Хм… — ду­мал Ку­ра­ев да­лее, — под­би­рать дие­ту, что­бы об­ра­зо­вы­ва­лись за­по­ры и за­тем ис­праж­нять­ся твер­дым ка­лом… А это ведь идея! И, кста­ти, — по­че­му ни­кто ещё не вы­пус­ка­ет спе­ци­аль­но­го мы­ла для дол­го­го мы­тья ге­ни­та­лий и об­лас­ти ану­са?! Не для бы­ст­ро­го, не для обыч­но­го, а имен­но что для дол­го­го мы­тья?!

По­сле та­ких про­нёс­ших­ся в го­ло­ве мыс­лей Ку­ра­ев тот­час же осек­ся, а за­тем, осек­шись, он, бия се­бя ку­ла­ком по го­ло­ве, взре­вел:

— Чёрт! Чёрт! Чёрт!

На­ко­нец, Ку­ра­ев ус­по­ко­ил­ся и ус­нул. Ему при­сни­лось, что уже из­вест­ные ему сту­ден­ты-ме­ди­ки, в бе­лых ха­ла­тах на го­лое те­ло, уго­ща­ют его в ба­ре изы­скан­ны­ми кок­тей­ля­ми где-то на Ба­га­мах и что при этом он си­дит на ко­ле­нях од­но­го из этих сту­ден­тов. В ба­ре зву­ча­ла вол­ную­щая ду­шу му­зы­ка — ка­кие-то ис­пан­цы не­по­да­ле­ку иг­ра­ли на ги­та­рах и во­всю би­ли в ба­ра­ба­ны. За­кон­чил­ся этот сон тем, что Ку­ра­ев про­снул­ся и об­на­ру­жил, что у не­го про­изош­ла ещё од­на пол­лю­ция. Ку­ра­ев чер­тых­нул­ся и по­смот­рел на ча­сы. Они по­ка­зы­ва­ли 04:43, а, зна­чит, мож­но бы­ло по­спать не­мно­го ещё. И Ку­ра­ев опять за­снул.

На сей раз Ку­рае­ву при­сни­лось, что он всё ещё был ре­фе­рен­том у Пат­ри­ар­ха Алек­сия Вто­ро­го и си­дел в осо­бой ком­на­те, рас­по­ла­гав­шей­ся пе­ред ка­би­не­том, в ко­то­ром Его Свя­тей­ше­ст­во вел офи­ци­аль­ные прие­мы раз­лич­ных лиц. Ку­ра­ев при­нёс Алек­сию Вто­ро­му ка­кие-то бу­ма­ги со свои­ми со­об­ра­же­ния­ми, но не об­на­ру­жил его на ра­бо­чем мес­те и был вы­ну­ж­ден ждать при­бы­тия сво­его ше­фа. Шеф на­дол­го опаз­ды­вал. В это вре­мя в ком­на­ту за­шёл ка­кой-то не­зна­ко­мец. Ку­ра­ев по­ду­мал, что тот то­же при­шёл на встре­чу с Алек­си­ем Вто­рым и ска­зал ему:

— Его Свя­тей­ше­ст­ва ещё нет. Мо­же­те сесть и по­до­ж­дать. Но уже позд­но и я ду­маю, что се­го­дня он во­об­ще не при­дёт.

— А я не к Его Свя­тей­ше­ст­ву, я — к вам, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! — мол­вил не­зна­ко­мец. И тот­час Ку­ра­ев в не­зна­ком­це уз­нал то­го, ко­го он уже ви­дел в пре­ды­ду­щем сне.

Не­зна­ко­мец дос­тал труб­ку, сно­ва на­бил ее та­ба­ком и за­ку­рил. А за­тем он на­чал хо­дить по ком­на­те, вре­мя от вре­ме­ни пус­кать ко­леч­ки ды­ма, и го­во­рить:

— Так на чем мы ос­та­но­ви­лись, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич? Ага. Вот. Вро­де бы, ос­та­ет­ся 63% нор­маль­ных муж­чин. Но и из них док­тор Кин­си вы­де­ля­ет 13% тех, кто ино­гда эро­ти­че­ски реа­ги­ру­ет на муж­чин — без со­пут­ст­вую­щих фи­зи­че­ских кон­так­тов. Та­ким об­ра­зом, аб­со­лют­но нор­маль­ны лишь 50% муж­чин. Это, оче­вид­но, и есть те муж­чи­ны, ко­то­рые не за­ни­ма­ют­ся ни ораль­ным, ни аналь­ным сек­сом со свои­ми же­на­ми и жен­щи­на­ми. Ведь, как из­вест­но, аналь­ный и ораль­ный секс с жен­щи­на­ми оз­на­ча­ет на­ли­чие у муж­чин го­мо­сек­су­аль­но­сти.

— Итак, — про­дол­жал не­зна­ко­мец, — име­ем: 4% от­кры­тых, яв­ных го­мо­сек­суа­ли­стов и 37% или да­же 50% го­мо­сек­суа­ли­стов скры­тых — всех цве­тов и от­тен­ков: го­мо­сек­суа­ли­стов ла­тент­ных, го­мо­сек­суа­ли­стов по­дав­лен­ных, и го­мо­сек­суа­ли­стов «дей­ст­вую­щих», по­дав­ляю­щая часть из ко­то­рых скры­ва­ет свою ак­тив­ную сек­су­аль­ную жизнь. И вот что ин­те­рес­но: как го­во­рят пси­хи­ат­ры, не так опас­ны 4% от­кры­тых го­мо­сек­суа­ли­стов, как опас­ны про­чие. Хо­тя бы из-за то­го, что их, скры­тых, в де­сять раз боль­ше… Хо­тя бы из-за то­го, что всем яс­но, че­го мож­но ожи­дать от от­кры­тых го­мо­сек­суа­ли­стов и по­это­му все­гда мож­но под­го­то­вить­ся к их дей­ст­ви­ям.

За­тем не­зна­ко­мец при­сталь­но по­смот­рел на Ку­рае­ва и спро­сил его:

— Так вы, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, из ка­ких бу­де­те?

— По­шёл вон от­сю­да, уша­стый! Я не звал те­бя! — вскри­чал Ку­ра­ев и за­пус­тил в не­зна­ком­ца чер­ниль­ни­цей, сто­яв­шей на сто­ле. Ку­ра­ев да­же уди­вил­ся: от­ку­да на сто­ле вдруг ока­за­лась чер­ниль­ни­ца? — ведь этот пись­мен­ный при­бор от­но­сил­ся ко дням, дав­но уже ми­нув­шим.

Чер­ниль­ни­ца про­ле­те­ла сквозь не­зна­ком­ца, не при­чи­нив ему вре­да, а за­тем уда­ри­лась о сте­ну и раз­би­лась. По сте­не, по обо­ям, ста­ло рас­плы­вать­ся ог­ром­ное чер­ниль­ное пят­но. А не­зна­ко­мец тот­час ис­чез.

— Ка­кое ог­ром­ное пят­но! — По­ду­мал Ку­ра­ев, взи­рая на сте­ну. — На­до же! Его Свя­тей­ше­ст­во бу­дет очень не­до­во­лен этим пят­ном!

Ку­ра­ев пред­ста­вил, как Алек­сий Вто­рой от­реа­ги­ру­ет на чер­ниль­ное пят­но и как он за­ста­вит его, Ку­рае­ва, на соб­ст­вен­ные скром­ные ре­фе­рент­ские день­ги де­лать ре­монт. За­тем Ку­ра­ев ис­пу­гал­ся это­му и тот­час про­снул­ся. Бы­ло уже ут­ро и солн­це дав­но взош­ло. По­ра бы­ло зав­тра­кать. А за­тем, как и по­ло­же­но, в по­не­дель­ник дол­жен был со­сто­ять­ся вра­чеб­ный об­ход.

На об­хо­де врач весь­ма изу­мил­ся то­му, что Ку­рае­ву уда­лось вый­ти из дли­тель­ной ко­мы. Уди­вил­ся он и то­му, что Ку­ра­ев мог рас­су­ж­дать здра­во и дол­го.

По­го­во­рив с ле­ча­щим вра­чом, Ку­ра­ев под­роб­но вы­яс­нил о том, что с ним про­изош­ло в тот не­сча­ст­ли­вый день:

Во-пер­вых, у не­го был пе­ре­лом но­ги, ру­ки и пя­ти ре­бер, а так­же про­лом го­ло­вы в трех мес­тах.

Во-вто­рых, в его мозг че­рез про­ло­мы про­ник­ло пять ино­род­ных тел — ве­ток кус­тар­ни­ков и де­ревь­ев. Они про­ник­ли на дос­та­точ­ную глу­би­ну, прон­зив ко­ру го­лов­но­го моз­га, и дви­ну­лись да­лее. Над их из­вле­че­ни­ем дол­го ра­бо­та­ла бри­га­да ней­ро­хи­рур­гов.

В-треть­их, в моз­гу у Ку­рае­ва про­изош­ло че­ты­ре круп­ных кро­во­из­лия­ния и три мел­ких; они бы­ли по­доб­ны ин­суль­там и за­тро­ну­ли дос­та­точ­но об­шир­ные уча­ст­ки моз­га.

В-чет­вер­тых, у Ку­рае­ва бы­ло силь­ное со­тря­се­ние моз­га.

В-пя­тых, в Ку­рае­ва уда­ри­ла мол­ния, сле­ды ко­то­рой ос­та­лись у не­го на те­ле. Как по­ла­гал док­тор, мол­ния по­ра­зи­ла Ку­рае­ва в го­ло­ву и за­ряд про­шёл че­рез го­лов­ной мозг, за­тро­нув его глу­бин­ные струк­ту­ры. От уда­ра мол­нии на лбу у Ку­рае­ва ос­та­лись та­ин­ст­вен­ные от­ме­ти­ны, по­хо­дя­щие на ру­ны; сре­ди них да­же мож­но бы­ло от­чёт­ли­во ра­зо­брать ру­ну «Одал». И дей­ст­ви­тель­но — Ку­ра­ев при­пом­нил, что пе­ред по­те­рей соз­на­ния в его го­ло­ву уда­ри­ла мол­ния; он при­пом­нил так­же и то, что, ос­та­ва­ясь в соз­на­нии дос­та­точ­но дол­гое вре­мя, он ощу­щал и на­блю­дал, как элек­три­че­ский за­ряд мол­нии про­те­кал по его те­лу. Прав­да, в тот по­не­дель­ник Ку­ра­ев ещё не вспом­нил тех са­мых вои­нов-ры­ца­рей и их ле­гио­ны.

В-шес­тых, ока­за­лось, что ме­ди­ки, при­быв­шие к мес­ту не­сча­ст­но­го слу­чая, об­на­ру­жи­ли Ку­рае­ва уже без­ды­хан­ным, в со­стоя­нии кли­ни­че­ской смер­ти. И ни­кто не знал то­го, сколь­ко Ку­ра­ев про­был в этом со­стоя­нии ко вре­ме­ни при­бы­тия вра­чей — не­сколь­ко ми­нут, не­сколь­ко де­сят­ков ми­нут или, мо­жет быть, час или бо­лее. По­пыт­ка реа­ни­ма­ции бы­ла пред­при­ня­та нау­да­чу и увен­ча­лась ус­пе­хом, хо­тя это­го ни­кто и не ожи­дал. Од­на­ко он, Ку­ра­ев, по­сле реа­ни­ма­ции не оч­нул­ся, а впал в ко­му. По­сколь­ку бы­ло не­из­вест­но точ­но о том, сколь­ко вре­ме­ни Ку­ра­ев про­был в со­стоя­нии кли­ни­че­ской смер­ти, ни­кто не мог дать га­ран­тии то­го, что, вый­дя из ко­мы, Ку­ра­ев ока­жет­ся в здра­вом уме. Поч­ти все по­ла­га­ли, что по­сле вы­хо­да из ко­мы Ку­ра­ев ста­нет по­лу­бе­зум­ным или со­всем бе­зум­ным «ово­щем».

На­ко­нец, сле­ду­ет ска­зать, что не бы­ло уве­рен­но­сти и в том, что Ку­ра­ев во­об­ще вый­дет из ко­мы и что его не при­дет­ся от­клю­чать в бли­жай­шие ме­сяц-два от сис­те­мы жиз­не­обес­пе­че­ния.

Да­лее вы­яс­ни­лось, что Ку­рае­ву не­сколь­ко раз де­ла­ли ком­пь­ю­тер­ную то­мо­гра­фию и об­на­ру­жи­ли су­ще­ст­вен­ные на­ру­ше­ния в ра­бо­те его моз­га. Кро­ме то­го, та­ин­ст­вен­ные, не­по­нят­ные и не­пред­ска­зуе­мые из­ме­не­ния в ра­бо­те го­лов­но­го моз­га Ку­рае­ва, как вы­яс­ни­лось, при­ве­ли к из­ме­не­нию гор­мо­наль­но­го фо­на и к раз­лич­ным из­ме­не­ни­ям со­ста­ва кро­ви.

Та­ким об­ра­зом, то, что Ку­ра­ев оч­нул­ся и ока­зал­ся в здра­вом уме, ока­за­лось са­мым на­стоя­щим чу­дом. Бо­лее то­го — вы­яс­ни­лось, что за­жив­ле­ние ран и вос­ста­нов­ле­ние ор­га­низ­ма у Ку­рае­ва идет очень бы­ст­ры­ми тем­па­ми — та­ки­ми, ко­то­рых ни­кто из вра­чей не мог ожи­дать.

Да­лее все скла­ды­ва­лось для Ку­рае­ва как нель­зя луч­ше: спус­тя не­сколь­ко дней он уже хо­дил с кос­ты­ля­ми по боль­ни­це; по­сколь­ку за­жив­ле­ние пе­ре­ло­мов шло бы­ст­ро, че­рез ме­сяц по­сле вы­хо­да из ко­мы Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич мог хо­дил не с по­мо­щью кос­ты­лей, а с по­мо­щью обыч­ной пал­ки. Ра­ны на го­ло­ве за­жи­ли. По­сле по­вре­ж­де­ния моз­га Ку­рае­ву да­же не при­шлось вос­ста­нав­ли­вать под­виж­ность ко­неч­но­стей или спо­соб­ность яс­но го­во­рить. И за не­сколь­ко дней до Пре­об­ра­же­ния Ку­ра­ев был вы­пи­сан из боль­ни­цы. В это вре­мя он уже впол­не нор­маль­но, без вся­ких па­лок, мог хо­дить по ули­це.

Един­ст­вен­ным ужа­сом для Ку­рае­ва, ко­гда он на­хо­дил­ся в боль­ни­це, бы­ло вле­че­ние к муж­чи­нам — в осо­бен­но­сти же к мо­ло­дым сту­ден­там-ме­ди­кам, под­ра­ба­ты­вав­шим мед­брать­я­ми. При этом Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал со­вер­шен­но рав­но­ду­шен к жен­щи­нам: он ни­че­го не ис­пы­ты­вал при их ви­де. Од­на­ж­ды у Ку­рае­ва за­бо­лел зуб и его от­ве­ли к зуб­но­му вра­чу. Это бы­ла мо­ло­дая и кра­си­вая дан­ти­ст­ка. Во вре­мя ле­че­ния зу­ба ей по­че­му-то при­шлось на­ва­лить­ся всей сво­ей гру­дью на грудь Ку­рае­ва. И Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не по­чув­ст­во­вал со­всем ни­че­го. Вле­че­ние же к муж­чи­нам у Ку­рае­ва по­сте­пен­но всё уси­ли­ва­лось и уси­ли­ва­лось и, на­ко­нец, при­об­ре­ло ха­рак­тер не­ис­це­ли­мой стра­сти: Ку­ра­ев по­сто­ян­но ду­мал «обо всём этом» и его те­ло по­сто­ян­но бы­ло воз­бу­ж­де­но не­ис­то­вой стра­стью и не­ис­то­вым во­ж­де­ле­ни­ем.

Ку­ра­ев не знал, как ук­ро­тить свои стра­сти: на­хо­дясь в боль­ни­це, он при­час­тил­ся ещё не­сколь­ко раз; ка­ж­дый день он пил кре­щен­скую во­ду и ел ан­ти­дор; он по­сто­ян­но ок­ро­п­лял се­бя кре­щен­ской во­дой; он ма­зал се­бя ос­вя­щен­ным мас­лом от раз­лич­ных мо­щей и чу­до­твор­ных икон; он по­сто­ян­но мо­лил­ся — в ча­ст­но­сти, он по­сто­ян­но, день и ночь, по­вто­рял мо­лит­ву Ии­су­со­ву — но всё это бы­ло на­прас­но: ока­ян­ная му­же­ло­же­ст­вен­ная страсть ни­как не хо­те­ла ос­тав­лять Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. Под ко­нец пре­бы­ва­ния в боль­ни­це у не­го от этой стра­сти да­же на­чал му­тить­ся ра­зум. Что же ка­са­ет­ся при­час­тия — то, как и в пер­вый раз по­сле не­сча­ст­но­го слу­чая, Ку­ра­ев, при­ча­ща­ясь, не чув­ст­во­вал ни­че­го. Аб­со­лют­но ни­че­го — как буд­то он  и во­все не при­ча­щал­ся Кро­ви и Пло­ти Бо­га, а лишь про­гла­ты­вал в сто­ло­вой лож­ку су­па или съе­дал фри­ка­дель­ку из кон­серв­ной бан­ки на кух­не, же­лая по-бы­ст­ро­му «пе­ре­хва­тить». И по­сте­пен­но над Ку­рае­вым во­зоб­ла­да­ла не толь­ко страсть му­же­ло­же­ст­вен­ная, но так­же уны­ние и от­чая­ние. «Ко­гда же всё это за­кон­чит­ся?» — не­пре­стан­но ду­мал про се­бя Ку­ра­ев. Но кон­ца «все­му это­му» не бы­ло вид­но.

Итак, Ку­ра­ев, в кон­це кон­цов, ока­зал­ся до­ма. Его боль­нич­ная эпо­пея за­вер­ши­лась. Бли­зи­лось Пре­об­ра­же­ние. Ку­ра­ев ре­шил схо­дить на Пре­об­ра­же­ние в свой храм — в храм Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во. Прав­да, он не ре­шил­ся уча­ст­во­вать в бо­го­слу­же­нии как диа­кон, со­слав­шись на бо­лезнь, но всё рав­но от­сто­ял всю служ­бу. На­сту­пил ве­чер. Ку­ра­ев ре­шил от­празд­но­вать не толь­ко Пре­об­ра­же­ние, но и свое воз­вра­ще­ние из боль­ни­цы. Он на­ку­пил вся­кой вся­чи­ны из еды и вы­пив­ки в бли­жай­шем су­пер­мар­ке­те и от­пра­вил­ся до­мой. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил ни­ко­го не при­гла­шать к се­бе — да­же стар­ше­го бра­та. Отец Ан­д­рей по-бы­ст­ро­му на­го­то­вил се­бе еды и, при­хва­тив с со­бой вы­пив­ку, ре­шил по­слу­шать лю­би­мой му­зы­ки и по­смот­реть лю­би­мые филь­мы.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич знал, что на его элек­трон­ной поч­те ско­пи­лось мно­же­ст­во не­про­смот­рен­ной кор­рес­пон­ден­ции, в ко­то­рой, не­со­мнен­но, бы­ла ку­ча пи­сем, в ко­то­рых об­ли­ча­лись де­ла вы­со­ко­по­став­лен­ных (и не очень) цер­ков­ных му­же­лож­ни­ков. В са­мое вре­мя бы­ло взять­ся за раз­бор этих пи­сем и опуб­ли­ко­вать их в сво­ем жи­вом жур­на­ле. Не­со­мнен­но, ес­ли бы Ку­ра­ев ос­тал­ся преж­ним, то имен­но так он и по­сту­пил бы. Но те­перь в ду­ше Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча за­вёл­ся червь, по­сто­ян­но то­чив­ший её во­про­сом: «Ан­д­рю­ша! Вот, ты об­ли­ча­ешь му­же­лож­ни­ков. А сам по­ду­май: ты-то кто?». И ка­ж­дый раз, слы­ша этот во­прос в сво­ей ду­ше, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич вспо­ми­нал яв­ляв­ше­го­ся ему два раза во сне та­ин­ст­вен­но­го не­зна­ком­ца, по-ста­ро­мод­но­му ды­мив­ше­го труб­кой.

Ка­кие же филь­мы со­би­рал­ся по­смот­реть Ку­ра­ев? Во-пер­вых, не­сколь­ко толь­ко что вы­шед­ших филь­мов про сверх­ге­ро­ев, а имен­но про лю­дей «икс» и сре­ди них — про Ро­со­ма­ху. Во-вто­рых, ещё до то­го, как по­пасть в боль­ни­цу, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич со­би­рал­ся по­смот­реть но­вый фильм про Ай­рон­ме­на — то есть Же­лез­но­го Че­ло­ве­ка. В-треть­их, на­вер­ня­ка уже где-то в се­ти ва­лял­ся (пусть и с пло­хой рус­ской оз­вуч­кой) но­вый фильм про Бэт­ме­на. Да ма­ло ли ещё че­го мож­но бы­ло по­смот­реть или пе­ре­смот­реть за­но­во! Го­раз­до ин­те­рес­нее бы­ло то, ка­кую му­зы­ку со­би­рал­ся по­слу­шать Ку­ра­ев.

Да, Ку­ра­ев час­то по­яв­лял­ся на вся­ких рок-кон­цер­тах и про­по­ве­до­вал там под рев ги­тар и гро­хот ба­ра­ба­нов; да, он дру­жил со мно­ги­ми рок-му­зы­кан­та­ми; и во­об­ще весь из се­бя он был мо­ло­дёж­ный-пре­мо­ло­дёж­ный. Но на са­мом де­ле всё это бы­ло лишь ви­ди­мо­стью. А ещё Ку­ра­ев всем да­вал по­нять, что он очень лю­бит фут­бол, что он не прочь по­се­тить фут­боль­ный матч и что он — са­мый что ни на есть за­яд­лый фут­боль­ный бо­лель­щик. Но это то­же бы­ло не­прав­дой и толь­ко лишь ви­ди­мо­стью. И эти две ви­ди­мо­сти соз­да­ва­лись для то­го, что­бы его счи­та­ла сво­им «рос­сий­ская мо­ло­дежь» и «рус­ский му­жик». А ещё Ку­ра­ев хо­дил по вся­ким рок-кон­цер­там и тре­пал­ся про фут­бол для то­го, что­бы ни­кто ни­че­го не за­по­доз­рил о его ис­тин­ной стра­сти, ко­то­рой бы­ли опе­ра и ба­лет, а так­же сим­фо­ни­че­ская му­зы­ка во­об­ще.

К опе­ре и ба­ле­ту Ку­ра­ев был не­рав­но­ду­шен с дет­ст­ва; бы­ва­ло, кра­ду­чись тай­ком, что­бы ни­кто из маль­чи­шек, иг­рав­ших воз­ле до­ма, не за­ме­тил это­го, Ку­ра­ев от­прав­лял­ся в те­атр, ку­пив би­лет на сэ­ко­ном­лен­ные им день­ги. Слов­но раз­вед­чик, иду­щий че­рез вра­же­скую тер­ри­то­рию, про­би­рал­ся он че­рез мо­с­ков­ские дво­ры к ав­то­бус­ной ос­та­нов­ке, с от­вра­ще­ни­ем гля­дя на сво­их свер­ст­ни­ков, пи­нав­ших пре­зрен­ный фут­боль­ный мяч. Скри­вив ли­цо и плю­ясь, смот­рел Ку­ра­ев на афи­ши с анон­са­ми кон­цер­тов раз­лич­ных рок-групп, твор­че­ст­во ко­то­рых он счи­тал по­щё­чи­ной здо­ро­во­му вку­су. От од­но­го ви­да Кин­че­ва или Шев­чу­ка у по­взрос­лев­ше­го Ку­рае­ва на­чи­на­лась го­лов­ная боль; что же го­во­рить о ре­ак­ции Ку­рае­ва на них, ко­гда они бра­лись за мик­ро­фон и из­да­ва­ли зву­ки?! Но Ан­д­рей Ку­ра­ев не по­да­вал ви­да, что всё это ему про­тив­но — ибо он не хо­тел, что­бы его за­смея­ли те, к ко­му бы­ла об­ра­ще­на его про­по­ведь, те, пе­ред кем он хо­тел вы­гля­деть сна­ча­ла «обыч­ным, нор­маль­ным рус­ским пар­нем», а за­тем — «обыч­ным нор­маль­ным рус­ским му­жи­ком».

Дом Ку­рае­ва был за­бит не толь­ко кни­га­ми. В сто­лах и шка­фах и во­об­ще по­всю­ду в квар­ти­ре Ку­рае­ва ва­ля­лись ви­ни­ло­вые дис­ки, маг­ни­то­фон­ные лен­ты, ви­део­кас­се­ты, DVD и же­ст­кие дис­ки, на ко­то­рых бы­ли за­пи­са­ны лю­би­мые Ку­рае­вым опе­ры, ба­ле­ты, сим­фо­нии и про­чие про­из­ве­де­ния, со­б­ран­ные им за де­ся­ти­ле­тия — на­чи­ная с тех пор, ко­гда он ещё был про­стым со­вет­ским пио­не­ром. Сло­вом, Ку­ра­ев был од­ним из са­мых за­яд­лых ме­ло­ма­нов «от клас­си­ки». Но ни­кто не знал это­го — раз­ве толь­ко что его по­кой­ные ро­ди­те­ли и его стар­ший брат; но ро­ди­те­ли у Ку­рае­ва уже дав­но умер­ли, а стар­ший брат хра­нил обе­ща­ние мол­чать об этой стра­сти Ку­рае­ва — хра­нил ещё с тех вре­мен, ко­гда Ку­ра­ев учил­ся в шко­ле.

Итак, бы­ло Пре­об­ра­же­ние. Ку­ра­ев вер­нул­ся со служ­бы в хра­ме, при­го­то­вил се­бе по­боль­ше еды, от­ку­по­рил бу­тыл­ки с ви­ном и по­ста­вил на стол бан­ки с пи­вом. За­тем он вклю­чил ком­пь­ю­тер и стал смот­реть филь­мы про сверх­ге­ро­ев на ши­ро­ком эк­ра­не. Сна­ча­ла Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­смот­рел два аме­ри­кан­ских филь­ма про лю­дей «икс» и на­чал смот­реть но­вый фильм про Хал­ка, но вско­ре бро­сил. За­тем он про­слу­шал сим­фо­нии №№ 26, 27 и 30 Гайд­на и ре­шил про­смот­реть но­вую за­ру­беж­ную по­ста­нов­ку «Ле­бе­ди­но­го озе­ра». Где-то в се­ре­ди­не «Ле­бе­ди­но­го озе­ра» Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сде­лал му­зы­ку поч­ти мак­си­маль­но гром­кой. Бы­ла уже ночь, со­се­ди мог­ли спать, но Ку­ра­ев на­пле­вал на это. И вот, вско­ре по­сле это­го Ку­ра­ев по­чув­ст­во­вал, что его объ­я­ла му­же­ло­же­ст­вен­ная страсть. Объ­я­тый этой стра­стью, он не знал, что де­лать и же­лал толь­ко од­но­го — как бы по­ско­рее с кем-ни­будь со­во­ку­пить­ся. Страсть пол­но­стью по­гло­ти­ла соз­на­ние и ра­зум Ку­рае­ва. В та­ком-то со­стоя­нии он и по­шёл на кух­ню, что­бы слег­ка под­кре­пить­ся. Ку­ра­ев от­крыл хо­ло­диль­ник в по­ис­ках при­па­сов съе­ст­но́го и, по­ми­мо вся­ких про­чих сне­дей и пи­тий, об­на­ру­жил в нём це­лую пал­ку коп­че­ной кол­ба­сы; и, обу­ян­ный не­ис­то­вой стра­стью, на­хо­дясь в край­нем ис­сту­п­ле­нии, диа­кон РПЦ Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич Ку­ра­ев взял эту пал­ку кол­ба­сы в ру­ки и за­су­нул её се­бе в зад­ни­цу. Це­ли­ком.

Уже че­рез ми­ну­ту Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что вы­нуть эту пал­ку кол­ба­сы об­рат­но он ни­как не мо­жет. И то­гда Ку­ра­ев за­па­ни­ко­вал. «Что де­лать? Звать на по­мощь? Но как от­крыть вра­чам то, что бы­ло сде­ла­но?! Ка­кой стыд! И не за­сме­ют ли они? И что ес­ли всё это ста­нет из­вест­но дру­гим? Вер­но го­во­рят: «Не де­лай то­го, что не смо­жешь по­том объ­яс­нить вра­чам «ско­рой по­мо­щи»!» — но­си­лись тре­вож­ные мыс­ли в го­ло­ве Ку­рае­ва. Но ему очень силь­но по­вез­ло. Прак­ти­че­ски ря­дом с Ку­рае­вым — эта­жом или дву­мя вы­ше — жи­ла ста­руш­ка, ве­те­ран вой­ны, ко­то­рая в по­след­нее вре­мя час­то стра­да­ла сер­деч­ны­ми при­сту­па­ми и по­это­му поч­ти ка­ж­дый день вы­зы­ва­ла «ско­рую по­мощь». Вот и сей­час, вы­гля­нув в ок­но на кух­не, Ку­ра­ев за­ме­тил, что к его подъ­ез­ду подъ­е­ха­ла «ско­рая по­мощь» и что из неё вы­шел док­тор.

Док­тор — это бы­ла жен­щи­на — по­до­шла к две­ри и по­зво­ни­ла в до­мо­фон. Вско­ре ей от­кры­ли дверь подъ­ез­да; она во­шла в не­го и ста­ла бы­ст­ро под­ни­мать­ся на­верх. Ку­ра­ев по­до­шёл к две­ри и, вни­ма­тель­но вслу­ши­ва­ясь, оп­ре­де­лил, что док­тор­ша под­ня­лась вверх на этаж вы­ше то­го эта­жа, на ко­то­ром жил он. По-ви­ди­мо­му, она дей­ст­ви­тель­но прие­ха­ла к той са­мой ста­руш­ке, стра­дав­шей сер­деч­ны­ми при­сту­па­ми. Ку­ра­ев по­до­ж­дал, по­ка док­тор­ша не за­кон­чит свои де­ла у ста­руш­ки, а за­тем, ко­гда док­тор­ша спус­ка­лась вниз и про­хо­ди­ла ми­мо квар­ти­ры Ку­рае­ва, он от­крыл свою дверь и ти­хо и де­ли­кат­но ска­зал: «То­ва­рищ док­тор… Из­ви­ни­те… Мож­но на вас на ми­нут­ку? Зай­ди­те по­жа­луй­ста…».

Док­тор­ша за­шла в ко­ри­дор квар­ти­ры; за­тем Ку­ра­ев при­гла­сил её прой­ти даль­ше, в свою ком­на­ту. Там гром­ко зву­ча­ла му­зы­ка Чай­ков­ско­го — шли по­след­ние ми­ну­ты «Ле­бе­ди­но­го озе­ра». Док­тор­ша про­шла в ком­на­ту, ог­ля­ну­лась, уви­де­ла ши­ро­кий эк­ран мо­ни­то­ра и не­воль­но всмот­ре­лась в не­го. На озе­ре бу­ше­ва­ла бу­ря; вол­ны, вы­зван­ные ма­ги­че­ским ис­кус­ст­вом Рот­бар­та, взды­ма­лись ввысь и пы­та­лись по­гло­тить плы­ву­ще­го по озе­ру Зиг­фри­да, стре­мив­ше­го­ся сра­зить­ся со зло­де­ем. На­ко­нец, Злой Ге­ний сде­лал по­след­ние взма­хи ру­ка­ми и пу­чи­на вод по­гло­ти­ла не­сча­ст­но­го влюб­лен­но­го поч­ти воз­ле са­мо­го бе­ре­га.

Ку­ра­ев дос­мот­рел этот мо­мент вме­сте с док­то­ром и, на­ко­нец, уз­нал то, что его боль­ше все­го ин­те­ре­со­ва­ло в этой по­ста­нов­ке «Ле­бе­ди­но­го озе­ра» — да, здесь ко­нец был не­сча­ст­ли­вым: злой вол­шеб­ник Рот­барт тор­же­ст­во­вал, а влюб­лен­ные ге­рои гиб­ли. А по­сле то­го, как отец Ан­д­рей удов­ле­тво­рил это свое лю­бо­пыт­ст­во, он с пре­ве­ли­ким тру­дом ре­шил­ся за­го­во­рить с док­тор­шей на столь по­стыд­ную для не­го те­му:

— Из­ви­ни­те, док­тор… — не­мно­го заи­ка­ясь и сму­ща­ясь ска­зал Ку­ра­ев. — Из­ви­ни­те, док­тор… со мной слу­чи­лась од­на не­при­ят­ность, о ко­то­рой мне стыд­но  и го­во­рить…

— Рас­ска­зы­вай­те и не стес­няй­тесь… — по­про­си­ла док­тор­ша. — Нас чем-то уди­вить труд­но.

Воб­щем, и док­тор­ша в до­маш­них ус­ло­ви­ях не смог­ла сде­лать, то, что пы­тал­ся сде­лать Ку­ра­ев сам, один. И по­се­му Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич был гос­пи­та­ли­зи­ро­ван в боль­ни­цу на ма­ши­не «ско­рой по­мо­щи». Ему по­вез­ло: нуж­ный спе­циа­лист по стран­но­му сте­че­нию об­стоя­тельств по­че­му-то при­сут­ст­во­вал в боль­ни­це — пря­мо сре­ди но­чи! Сна­ча­ла Ку­рае­ву бы­ла сде­ла­на рент­ге­но­грам­ма и по­став­лен ди­аг­ноз: «ино­род­ное те­ло пря­мой киш­ки», а за­тем это ино­род­ное те­ло бы­ло с ус­пе­хом из­вле­че­но. Уже в 3 ча­са по­по­лу­но­чи Ку­ра­ев, до­воль­ный и сча­ст­ли­вый, вы­шел из боль­ни­цы, пой­мал так­си и от­пра­вил­ся до­мой. До­ма, на­му­чив­шись этой тре­вож­ной но­чью, он бы­ст­ро и креп­ко ус­нул и про­снул­ся лишь в 9 ча­сов ут­ра. Ид­ти в храм бы­ло позд­но­ва­то, но ещё мож­но бы­ло схо­дить и про­сто­ять там бо́льшую часть служ­бы. А ещё мож­но бы­ло схо­дить на ис­по­ведь и по­ка­ять­ся в гре­хах. Имен­но это и за­хо­тел сде­лать Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич вы­шел из до­ма и от­пра­вил­ся в храм, на по­кая­ние. Но он не на­ме­ре­вал­ся ид­ти в тот храм, в ко­то­ром слу­жил диа­ко­ном, — ибо не хо­тел, что­бы слу­жа­щий вме­сте с ним в хра­ме свя­щен­ник знал о со­вер­шён­ном им по­стыд­ном блуд­ном гре­хе. Ку­ра­ев по­шёл в дру­гой храм. По пу­ти у не­го не­ожи­дан­но воз­ник­ла очень силь­ная эрек­ция — эта­кий при­ступ при­апиз­ма. И вме­сте с этим при­сту­пом его вновь, как и но­чью, обуя­ла не­ис­то­вая му­же­ло­же­ст­вен­ная страсть. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сму­тил­ся и при­шёл в край­нее от­чая­ние. Он не знал, что де­лать. Ку­ра­ев не ре­шил­ся ид­ти в храм с эре­ги­ро­ван­ным чле­ном и бес­цель­но про­бро­дил по ули­цам Мо­ск­вы це­лых два с по­ло­ви­ной ча­са. Но при­ступ всё рав­но не про­хо­дил. Ку­ра­ев всё хо­дил и хо­дил по ули­цам, стре­мясь из по­след­них сил со­хра­нить серь­ез­ность и не­воз­му­ти­мость, но, тем не ме­нее, ино­гда сквозь эту серь­ез­ность то и де­ло про­би­вал­ся сме­шок. Де­ло бы­ло в том, что в го­ло­ве у Ку­рае­ва всё вре­мя вер­те­лись стро­ки из его же соб­ст­вен­ной, весь­ма дав­ней, ста­тьи «Гряз­ная те­ма», в ко­то­рой речь шла об эро­ти­че­ских по­хо­ж­де­ни­ях гре­че­ских бо­гов:

«По сло­ву Кли­мен­та Алек­сан­д­рий­ско­го, Ги­гин в «Ас­тро­но­ми­че­ских рас­ска­зах» по­ве­ст­ву­ет о том, как Дио­нис хо­тел спус­тить­ся в цар­ст­во Аи­да, что­бы вы­вес­ти от­ту­да свою мать Се­ме­лу. Че­ло­век по име­ни Про­симн по­ка­зал ему путь, по­про­сив, од­на­ко, у пре­крас­но­го маль­чи­ка воз­на­гра­ж­де­ние. Дио­нис, же­лая уви­деть мать, по­клял­ся, что ис­пол­нит по воз­вра­ще­нии то, что от не­го хо­тят. Пла­та же, бу­ду­чи по­стыд­ной, уст­раи­ва­ет Дио­ни­са. Лю­бов­ным бы­ло воз­на­гра­ж­де­ние, пла­той был сам Дио­нис. Воз­вра­тив­шись на­зад, он не за­ста­ет Про­сим­на — ведь тот умер. Ис­пол­няя «свя­щен­ный» долг пе­ред лю­бов­ни­ком, Дио­нис спе­шит к мо­ги­ле и пре­да­ет­ся там про­ти­во­ес­те­ст­вен­ной стра­сти: сре­зав кое-как ветвь смо­ков­ни­цы, он при­да­ет ей фор­му муж­ско­го чле­на и са­дит­ся на неё, ис­пол­няя своё обя­за­тель­ст­во пе­ред усоп­шим. Как мис­ти­че­ское вос­по­ми­на­ние о сей стра­сти по го­ро­дам воз­дви­га­ют­ся фал­ло­сы Дио­ни­су. А ещё Кли­мент Алек­сан­д­рий­ский в дру­гом мес­те го­во­рит: «Мне ка­жет­ся, что сле­ду­ет объ­яс­нить про­ис­хо­ж­де­ние сло­ва «мис­те­рия» от «ми­сос» («μύσος») — по­зо­ра, вы­пав­ше­го на до­лю Дио­ни­са»«.

На­ко­нец, по­бро­див ещё ка­кое-то вре­мя, Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что ост­рей­ший при­ступ при­апиз­ма про­шёл. Взгля­нув на ча­сы, Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что уже 12 ча­сов дня и, сле­до­ва­тель­но, что цер­ков­ные служ­бы по­всю­ду уже за­кон­чи­лись; и по­это­му на ис­по­ведь ему ид­ти ста­ло не­ку­да. То­гда Ку­ра­ев ре­шил от­пра­вить­ся до­мой — пеш­ком же. Спус­тя пол­ча­са или час он ис­пы­тал но­вый силь­ней­ший и не­ис­то­вей­ший при­ступ блуд­ной про­ти­во­ес­те­ст­вен­ной стра­сти. Кровь бе­ше­но сту­ча­ла в вис­ках. Ра­зум ис­пы­ты­вал по­мут­не­ние. Не­ожи­дан­но для се­бя Ку­ра­ев вспом­нил не­сколь­ко мо­с­ков­ских ад­ре­сов, по ко­то­рым со­би­ра­лись го­мо­сек­суа­ли­сты; эти ад­ре­са слов­но са­ми всплы­ли в го­ло­ве Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. По всем этим ад­ре­сам рас­по­ла­га­лись во­все не гей-клу­бы (ку­да он ид­ти не хо­тел), а пар­ки или па­мят­ни­ки. Ад­ре­са нуж­ных ему пар­ков и па­мят­ни­ков Ку­ра­ев уз­нал со­вер­шен­но слу­чай­но: не так дав­но Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ра­зы­ски­вал в Ин­тер­не­те ин­фор­ма­цию о сек­су­аль­ных по­хо­ж­де­ни­ях цер­ков­ных ге­ев и в хо­де этих изы­ска­ний на­брел на ста­тью, в ко­то­рой го­во­ри­лось о мес­тах встреч мо­с­ков­ских го­мо­сек­суа­ли­стов. Не раз­ду­мы­вая, Ку­ра­ев на­пра­вил­ся в од­но из по­доб­ных мест — в бли­жай­ший парк. По ме­ре то­го, как Ку­ра­ев при­бли­жал­ся к мес­ту встре­чи ге­ев, в его го­ло­ве ста­ли по­яв­лять­ся впол­не ра­зум­ные мыс­ли, ко­то­рые от­го­ва­ри­ва­ли его от за­те­ян­но­го им пред­при­ятия:

— Не по люб­ви, а по­то­му, что «хо­чет­ся»?! И из-за это­го-то «хо­чет­ся» взять и пой­ти в ка­кое-то гряз­ное ме­сто, где оби­та­ют не­по­нят­но и не­из­вест­но ка­кие геи, яв­ляю­щие­ся «сточ­ны­ми ка­на­ва­ми» и рас­сад­ни­ка­ми вся­кой за­ра­зы от ге­па­ти­та и СПИ­Да до ман­да­во­шек? Тьфу! Сто­ит ли ту­да ид­ти?

Ду­мая так, Ку­ра­ев ос­та­но­вил­ся — хо­тя уже был поч­ти воз­ле нуж­но­го ему пар­ка. Ку­ра­ев по­ду­мал ещё не­мно­го и ре­шил ту­да не ид­ти. К то­му же не­ис­то­вая страсть слег­ка от­сту­пи­ла от не­го. Ку­ра­ев сел на ла­воч­ку и сно­ва за­ду­мал­ся. В его го­ло­ву по­сту­ча­лась ци­та­та из днев­ни­ков и пи­сем Чай­ков­ско­го, ко­то­рые он чи­тал ко­гда-то. Эта ци­та­та на­хо­ди­лась в пись­ме Пет­ра Иль­и­ча к бра­ту Мо­де­сту и зву­ча­ла так (в го­ло­ве Ку­рае­ва она вос­про­из­ве­лась до­слов­но):

«Пред­ставь се­бе! Я да­же со­вер­шил на днях по­езд­ку в де­рев­ню к Бу­ла­то­ву, дом ко­то­ро­го есть не что иное как пе­де­ра­сти­че­ская бор­дель. Ма­ло то­го, что я там был, но я влю­бил­ся как кош­ка в его ку­че­ра!!! Итак, ты со­вер­шен­но прав, го­во­ря в сво­ём пись­ме, что нет воз­мож­но­сти удер­жать­ся, не­смот­ря ни на ка­кие клят­вы, от сво­их сла­бо­стей».

— Да… — по­ду­мал Ку­ра­ев, — я пра­виль­но сде­лал, что не по­шёл в это ме­сто. Но что же мне те­перь де­лать?!

Ку­ра­ев встал и сно­ва стал бес­цель­но бро­дить по го­ро­ду. Че­рез пол­ча­са он ос­та­но­вил­ся на ка­кой-то пло­ща­ди, ог­ля­дел­ся и уви­дел «Мак­до­нальдс». «Пой­ду, пе­ре­ку­шу че­го-ни­будь!» — ре­шил Ку­ра­ев и на­пра­вил­ся в эту за­бе­гай­лов­ку.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не знал, что это был как раз тот са­мый «Мак­до­нальдс», в ко­то­ром не­ко­гда во вре­мя по­ста был за­сту­кан мас­ти­тый про­тои­е­рей Все­во­лод Ча­п­лин — за­сту­кан с пи­щей, силь­но по­хо­див­шей на не­по­ст­ную, ко­то­рую сам Ча­п­лин, прав­да, иден­ти­фи­ци­ро­вал как «фи­ле‑о‑фиш». Но, впро­чем, сей­час это бы­ло не­важ­но. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ку­пил се­бе в этой за­бе­гай­лов­ке по­есть и по­пить. И вот, ко­гда он си­дел и спо­кой­но по­едал свой биг-мак и за­пи­вал его ко­ка-ко­лой, в это-то са­мое вре­мя, не­да­ле­ко от его сто­ла на­чал убор­ку по­лов один из со­труд­ни­ков «Мак­до­нальд­са» — кра­си­вый мо­ло­дой че­ло­век. По ста­рой мис­сио­нер­ской при­выч­ке, из-за люб­ви об­щать­ся с мо­ло­де­жью, без вся­ко­го сек­су­аль­но­го под­тек­ста, Ку­ра­ев спро­сил его:

— Мо­ло­дой че­ло­век! Не всю же жизнь вы пла­ни­руе­те ра­бо­тать здесь? Кто вы и от­ку­да? Учи­тесь и под­ра­ба­ты­вае­те?

Мо­ло­дой че­ло­век пе­ре­стал мыть пол и раз­го­во­рил­ся с Ку­рае­вым. Ока­за­лось, он был сту­ден­том кон­сер­ва­то­рии чет­вёр­то­го кур­са, взяв­шим ака­де­ми­че­ский от­пуск по бо­лез­ни. В на­ча­ле зи­мы он был на опе­ра­ции, ко­то­рая про­шла ус­пеш­но. Те­перь, до сен­тяб­ря, он вы­ну­ж­ден под­ра­ба­ты­вать. А во­об­ще он под­ра­ба­ты­ва­ет ли­бо скри­па­чом по раз­лич­ным груп­пам и ор­ке­ст­рам, ли­бо, ко­гда в груп­пу по­пасть не уда­ёт­ся, по по­доб­ным за­бе­гай­лов­кам.

Кто-то из ме­нед­же­ров про­хо­дил ми­мо и сде­лал мо­ло­до­му че­ло­ве­ку за­ме­ча­ние: на­до мыть по­лы, де­лать ра­бо­ту, а не раз­го­ва­ри­вать с кли­ен­та­ми. На это ему мо­ло­дой че­ло­век от­ве­тил, что на днях он всё рав­но ухо­дит из это­го га­дюч­ни­ка, ибо на­шёл вре­мен­ную ра­бот­ку в ка­ком-то ор­ке­ст­ре. И тут…

И тут Ку­ра­ев под­нял свои гла­за и взгля­нул в ли­цо мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, в са­мые его гла­за. Это же сде­лал и мо­ло­дой че­ло­век. Слов­но ис­кра про­бе­жа­ла ме­ж­ду ни­ми. Ку­ра­ев сра­зу же, без слов, по­нял, что мо­ло­дой че­ло­век — гей; и тот то­же по­нял, что Ку­ра­ев — гей. И эта ис­кра мгно­вен­но вспых­ну­ла силь­ней­шей лю­бо­вью. Мо­ло­дой че­ло­век бро­сил шваб­ру, взял за ру­ку Ку­рае­ва и ска­зал, что они мо­гут уе­ди­нить­ся здесь же, в «Мак­до­нальд­се», в ка­кой-то под­соб­ке. И тот­час же они по­шли ту­да… И в этот же день мо­ло­дой че­ло­век, сту­дент кон­сер­ва­то­рии, пе­ре­ехал к Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу Ку­рае­ву жить. Бы­ло Пре­об­ра­же­ние, один из дву­на­де­ся­тых празд­ни­ков. Но, встре­тив мо­ло­до­го че­ло­ве­ка, Ку­ра­ев за­был об этом — он за­был обо всём и ему бы­ло на­пле­вать на то, что ска­жут со­се­ди, уз­нав, что в его квар­ти­ре по­се­лил­ся но­вый по­стоя­лец.

В это же день, ве­че­ром, Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев ужи­нал в VIP-но­ме­ре гос­ти­ни­цы Да­ни­лов­ско­го мо­на­сты­ря и на­блю­дал за за­ка­том солн­ца. День празд­ни­ка Пре­об­ра­же­ния за­кан­чи­вал­ся. Ил­ла­ри­он по­до­шёл к шка­фу, от­крыл его и дос­тал скрип­ку. Он на­стро­ил её и по­про­бо­вал сыг­рать что-то из Па­га­ни­ни, но вы­шло до­воль­но сквер­но. По­лу­чи­лась ка­кая-то дрянь, ко­то­рую за­сме­ял бы да­же ир­ланд­ский фид­лер, раз­вле­каю­щий лю­дей на яр­мар­ках и свадь­бах и умею­щий иг­рать толь­ко в пер­вой по­зи­ции.

— В кон­це кон­цов, — вслух про­из­нёс ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он, — я — не скри­пач, а ком­по­зи­тор!

За­зво­нил те­ле­фон. Ил­ла­ри­он по­ло­жил скрип­ку и смы­чок, под­нял труб­ку и об­на­ру­жил, что на дру­гом кон­це го­во­ри­ла дав­няя зна­ко­мая — ста­рая ведь­ма.

— Всё, с ним по­кон­че­но, — ска­зал ведь­ма, — пе­ре­во­ди­те тре­тью часть ого­во­рен­ной на­ми сум­мы. На­де­юсь, что за­дер­жек не бу­дет. И ещё: де­мон ска­зал мне, что вам сле­ду­ет на­ве­дать­ся в боль­ни­цу, «ско­рая по­мощь» ко­то­рой об­слу­жи­ва­ет его дом, и уз­нать по­под­роб­нее о бо­лез­ни, с ко­то­рой он был гос­пи­та­ли­зи­ро­ван и поч­ти сра­зу же вы­пу­щен. И ещё: он уже жи­вет со сво­им лю­бов­ни­ком в сво­ей квар­ти­ре. Де­ло сде­ла­но…

Ведь­ма по­ло­жи­ла труб­ку. Раз­го­вор был окон­чен.

Ил­ла­ри­он тут же по­зво­нил Пат­ри­ар­ху и со­об­щил ему о том, что ска­за­ла ведь­ма.

Уже на сле­дую­щий день бла­го­да­ря со­труд­ни­кам ор­га­нов гос­безо­пас­но­сти на ру­ках у Ки­рил­ла и Ил­ла­рио­на бы­ли сним­ки ме­ди­цин­ских до­ку­мен­тов, ка­сав­ших­ся «бо­лез­ни» Ку­рае­ва. Это был  сним­ки ис­то­рии бо­лез­ни, со­дер­жав­шей ди­аг­ноз «ино­род­ное те­ло пря­мой киш­ки», пе­ре­сня­тая рент­ге­но­грам­ма с этим ино­род­ным те­лом и сни­мок из жур­на­ла вы­зо­вов «ско­рой по­мо­щи». Кро­ме то­го, Ки­рилл и Ил­ла­ри­он за­по­лу­чи­ли и ту са­мую зло­по­луч­ную пал­ку коп­чё­ной кол­ба­сы, ко­то­рая ста­ла при­чи­ной гос­пи­та­ли­за­ции Ку­рае­ва. По пред­ло­же­нию Ил­ла­рио­на эта пал­ка бы­ла не­мед­лен­но за­спир­то­ва­на. А ещё Ки­рил­лу бы­ли пе­ре­да­ны за­пи­си до­ве­ри­тель­ных бе­сед со­труд­ни­ка ор­га­нов гос­безо­пас­но­сти с док­тор­шей, при­шед­шей на вы­зов Ку­рае­ва, и с док­то­ром, из­вле­кав­шим из ки­шеч­ни­ка Ку­рае­ва ока­зав­шее­ся там ино­род­ное те­ло.

Впро­чем, в дей­ст­ви­тель­но­сти «людь­ми из ор­га­нов» был все­го один че­ло­век — от­став­ной май­ор гос­безо­пас­но­сти на пен­сии, ко­то­рый по ста­рой друж­бе был при­стро­ен Ки­рил­лом на долж­ность на­стоя­те­ля од­но­го из до­ход­ных мо­с­ков­ских хра­мов. Этот-то на­стоя­тель и «трях­нул ста­ри­ной», по­се­тив боль­ни­цу и вы­пы­тав у док­то­ров всё, что ин­те­ре­со­ва­ло Ки­рил­ла — ра­зу­ме­ет­ся, щед­ро за­пла­тив при этом за по­лу­чен­ную ин­фор­ма­цию.

На сле­дую­щий день — на вто­рой день по­сле Пре­об­ра­же­ния — все эти до­ку­мен­ты и ау­дио­за­пи­си — с из­ме­нен­ны­ми го­ло­са­ми, ра­зу­ме­ет­ся, — бы­ли вы­став­ле­ны в Ин­тер­не­те — сна­ча­ла в бло­гах цер­ков­ных рев­ни­те­лей, пат­рио­тов и ис­ка­те­лей вра­ж­деб­ных ли­бе­раль­ных про­ис­ков, а за­тем и во мно­гих дру­гих мес­тах. Эти до­ку­мен­ты бы­ст­ро рас­полз­лись по все­му рус­скоя­зыч­но­му Ин­тер­не­ту. Впро­чем, мно­гие ста­ви­ли под со­мне­ние дей­ст­ви­тель­ность до­ку­мен­тов и дер­жа­лись то­го мне­ния, что вы­со­ко­по­став­лен­ные геи и чле­ны гей-лоб­би про­ве­ли про­тив Ку­рае­ва, сво­его вра­га, пси­хо­ло­ги­че­скую опе­ра­цию и ок­ле­ве­та­ли его. Вско­ре в Ин­тер­не­те так­же поя­ви­лась фо­то­гра­фия Ку­рае­ва, за­хо­дя­ще­го в подъ­езд сво­его до­ма вме­сте с ка­ким-то мо­ло­дым че­ло­ве­ком; но, впро­чем, эта фо­то­гра­фия ещё ни­че­го не до­ка­зы­ва­ла.

Ку­ра­ев не­сколь­ко дней пре­бы­вал в «под­ве­шен­ном» со­стоя­нии, ни на что не реа­ги­руя; ему пи­са­ли пись­ма и зво­ни­ли по те­ле­фо­ну, пы­та­ясь вы­ве­дать: всё то, что про не­го го­во­рят — это прав­да или кле­ве­та? Но Ку­ра­ев ни­че­го не от­ве­чал ни на пись­ма, ни на звон­ки. На­ко­нец, со­бы­тия цер­ков­ной жиз­ни всё-та­ки за­ста­ви­ли его вый­ти из ре­жи­ма мол­ча­ния и поя­вить­ся на пуб­ли­ке.

Как из­вест­но, в Ус­пен­ском со­бо­ре Крем­ля хра­нят­ся мо­щи че­ты­рёх мо­с­ков­ских свя­ти­те­лей — ми­тро­по­ли­тов Пет­ра, Фи­лип­па, Ио­ны и Гер­мо­ге­на. Но дос­туп к этим мо­щам за­труд­нен да­же для мо­ск­ви­чей. По­это­му Его Свя­тей­ше­ст­во при­ду­мал вот что: он ре­шил, что на­до про­вез­ти час­ти­цы всех этих мо­щей по всей Рос­сии, со­вер­шив при этом не­сколь­ко за­хо­дов в со­сед­ние го­су­дар­ст­ва. По при­ка­зу Ки­рил­ла из рак бы­ли изъ­я­ты час­ти­цы мо­щей этих свя­ти­те­лей — у ко­го дес­ни­ца, у ко­го — че­люсть, у ко­го — часть но­ги, у ко­го — часть  по­зво­ноч­ни­ка с реб­ра­ми — и за­тем эти час­ти­цы бы­ли по­ме­ще­ны в осо­бые се­реб­ря­ные ков­чеж­цы. Но пе­ред тем, как от­пра­вить мо­щи в «га­ст­ро­ли» по всей Рос­сии, Ки­рилл ре­шил ис­пы­тать свою за­тею в пре­де­лах Мо­ск­вы. По ре­ше­нию Пат­ри­ар­ха че­ты­ре ков­чеж­ца сна­ча­ла долж­ны бы­ли по­бы­вать в двух де­сят­ках мо­с­ков­ских хра­мов. Для то­го же, что­бы оп­ре­де­лить по­ря­док пре­бы­ва­ния мо­щей в из­бран­ных хра­мах, был бро­шен жре­бий. И вот, со­глас­но жре­бию, пер­вым на оче­ре­ди ока­зал­ся храм Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во — тот храм, в ко­то­ром Ан­д­рей Ку­ра­ев слу­жил за­штат­ным диа­ко­ном.

Пре­бы­ва­ние мо­щей в хра­ме Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла долж­но бы­ло ши­ро­ко ос­ве­щать­ся в цер­ков­ной и свет­ской прес­се ре­пор­те­ра­ми цен­траль­но­го и мо­с­ков­ско­го те­ле­ви­де­ния, пра­во­слав­ных те­ле­ка­на­лов «Спас» и «Со­юз», ра­дио «Ра­до­неж», «Жур­на­ла Мо­с­ков­ской Пат­ри­ар­хии», «Мо­с­ков­ско­го цер­ков­но­го вест­ни­ка», «Рус­ско­го вест­ни­ка», «Рус­ской ли­нии», а так­же мно­гих дру­гих СМИ — да­же оп­по­зи­ци­он­ных. Кро­ме то­го, вы­яс­ни­лось, что в ту суб­бо­ту, в ко­то­рую на­чи­на­лось пре­бы­ва­ние мо­щей в хра­ме Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла, на ве­чер­нее бо­го­слу­же­ние в этот храм дол­жен был при­быть сам Пат­ри­арх. По­это­му на­стоя­тель хра­ма за­ра­нее об­зво­нил всех под­вла­ст­ных ему свя­щен­но­слу­жи­те­лей — в том чис­ле и за­штат­но­го дья­ка Ан­д­рея Ку­рае­ва — и стро­го-на­стро­го при­ка­зал всем им быть на мес­те в по­ло­жен­ный срок. И Ку­ра­ев был вы­ну­ж­ден явить­ся в свой храм.

На­ко­нец, на­сту­пи­ла суб­бо­та. Диа­кон Ан­д­рей вы­шел из до­ма и на­пра­вил­ся в храм. По пу­ти у не­го за­зво­нил те­ле­фон. Ку­ра­ев взял труб­ку и ус­лы­шал, что на том кон­це го­во­рил кто-то не­зна­ко­мый; Ку­ра­ев да­же за­ме­тил, что го­лос не­зна­ком­ца был силь­но из­ме­нен тех­ни­че­ски­ми сред­ст­ва­ми.

— Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! — ска­зал этот го­лос. — Как вы мог­ли по­нять из то­го ка­саю­ще­го­ся вас ма­те­риа­ла, ко­то­рый цир­ку­ли­ру­ет в по­след­ние дни в Ин­тер­не­те, ко­му-то ста­ло мно­го из­вест­но о ва­шей лич­ной жиз­ни. И этот кто-то — мы. Это мы до­бы­ли до­ку­мен­ты и сви­де­тель­ст­ва, а за­тем пус­ти­ли их в обо­рот, сде­лав их дос­тоя­ни­ем всех. А ещё у нас есть фо­то­гра­фии, на ко­то­рых вы изо­бра­же­ны вме­сте с ва­шим лю­бов­ни­ком. Кро­ме то­го, у нас есть за­спир­то­ван­ная пал­ка кол­ба­сы с ос­тат­ка­ми ка­ла из ва­ше­го ки­шеч­ни­ка. А в ка­ле, как из­вест­но, со­дер­жат­ся ос­тат­ки от­мер­ших кле­ток ки­шеч­ни­ка, из ко­то­рых мож­но из­влечь ДНК и ус­та­но­вить, что эти клет­ки при­над­ле­жа­ли имен­но ва­ше­му те­лу. Итак, мы пред­ла­га­ем вам сле­дую­щее: вы пре­кра­щае­те бо­роть­ся с гея­ми и гей-лоб­би в церк­ви, кае­тесь в её очер­не­нии, а так­же в злоб­ст­во­ва­нии про­тив мно­гих важ­ных вы­со­ко­по­став­лен­ных цер­ков­ных лиц и в кле­ве­те на них. Кае­тесь пуб­лич­но, в сво­ем бло­ге и в СМИ. А за­тем на­чи­нае­те пи­сать про цер­ковь и про её кня­зей, епи­ско­пов, раз­лич­ные «свет­лые» ма­те­риа­лы, кри­ти­куя толь­ко лишь «от­дель­ные не­дос­тат­ки» на ни­зах и во­об­ще ни­как не ка­са­ясь «го­лу­бой» те­мы. И ва­ше по­кая­ние, уве­ряю вас, бу­дет при­ня­то. Вза­мен мы бе­рем на се­бя обя­за­тель­ст­во про­вес­ти в СМИ кам­па­нию по вос­ста­нов­ле­нию ва­шей по­шат­нув­шей­ся ре­пу­та­ции: все об­ви­не­ния про­тив вас, ка­саю­щие­ся ва­шей го­мо­сек­су­аль­но­сти, бу­дут объ­яв­ле­ны про­ис­ка­ми ва­ших вра­гов и вра­гов пра­во­сла­вия. Ес­ли же вы не со­гла­си­тесь на это, то вы взвое­те — уве­ряю вас. Всё, что про вас го­во­ри­лось, вдруг ока­жет­ся чис­той прав­дой. Ибо это и есть су­щая прав­да. По­это­му будь­те бла­го­ра­зум­ны. Мой но­мер вы те­перь знае­те. Жду от­ве­та до по­не­дель­ни­ка. До сви­да­ния.

И не­зна­ко­мец по­ло­жил труб­ку.

Ку­ра­ев ожи­дал по­доб­но­го уда­ра; но, не­смот­ря на го­тов­ность к не­му, этот удар всё же оше­ло­мил его. Ку­ра­ев за­нерв­ни­чал и очень силь­но рас­стро­ил­ся; а за­тем он обоз­лил­ся. Ко­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­до­шёл к хра­му, то весь он был как на игол­ках. До те­ле­фон­но­го звон­ка Ку­ра­ев ду­мал о том сты­де, ко­то­рый он ис­пы­та­ет, вый­дя на гла­за мно­го­чис­лен­ных лю­дей и кор­рес­пон­ден­тов, со­брав­ших­ся в хра­ме и вне хра­ма; но ко­гда он по­до­шёл к хра­му, то не ис­пы­ты­вал ни­че­го, кро­ме гне­ва, зло­бы и до­са­ды.

Под­хо­дя к хра­му, Ку­ра­ев за­ме­тил, что пе­ред сту­пе­ня­ми хра­ма сто­ял боль­шой стол, на ко­то­ром стоя­ло че­ты­ре се­реб­ря­ных ков­чеж­ца с мо­ща­ми мо­с­ков­ских свя­ти­те­лей. Стол был ок­ру­жен тол­пой на­ро­да, сре­ди ко­то­ро­го мая­чи­ли с ка­ме­ра­ми и мик­ро­фо­на­ми ре­пор­те­ры. Не­ко­то­рые лю­ди, сто­яв­шие в тол­пе, дер­жа­ли хо­руг­ви. Воз­ле сто­ла сто­ял на­стоя­тель хра­ма с по­но­ма­ря­ми. Все жда­ли при­ез­да Его Свя­тей­ше­ст­ва. Ку­ра­ев ре­шил не­за­мет­но про­шмыг­нуть в храм ми­мо тол­пы. Это ему поч­ти уда­лось. Но, толь­ко лишь всту­пил он на сту­пе­ни хра­ма, как сра­зу же был за­ме­чен кор­рес­пон­ден­том «Ра­дио Ра­до­неж». Тот бы­ст­ро под­бе­жал к не­му, ткнул ему в ли­цо мик­ро­фон и спро­сил его:

— Ва­ше Дья­че­ст­во отец Ан­д­рей! Ска­жи­те — а то, что про вас го­во­рят в по­след­ние дни в Ин­тер­не­те — это прав­да или кле­ве­та? И ес­ли кле­ве­та — то по­че­му вы ни­как на неё не от­ве­чае­те?

Ку­ра­ев по­крас­нел и на мгно­ве­нье за­крыл гла­за. Ко­гда он от­крыл их, то уви­дел, что ря­дом с кор­рес­пон­ден­том «Ра­дио Ра­до­неж», уст­ре­мив на не­го, Ку­рае­ва, свои мик­ро­фо­ны и те­ле­ка­ме­ры, уже стоя­ли ре­пор­те­ры «Спа­са», «Сою­за» и Пер­во­го ка­на­ла цен­траль­но­го те­ле­ви­де­ния. А к ним всё под­бе­га­ли и под­бе­га­ли дру­гие их со­бра­тья и про­сто за­ин­те­ре­со­вав­шие­ся ли­ца, ос­та­вив стол с ков­чеж­ца­ми сто­ять со­всем оди­но­ким. Ку­ра­ев за­ме­тил, что в по­след­них ря­дах со­брав­ше­го­ся во­круг не­го на­ро­да, уст­ре­мив на не­го свой взор, с не­тер­пе­ни­ем и жа­ж­дой от­ве­та стоя­ли на­стоя­тель хра­ма и по­но­ма­ри…

Ку­ра­ев по­крас­нел ещё силь­нее и сно­ва при­крыл гла­за. И тут он ощу­тил, как в его го­ло­ве про­изо­шёл взрыв; а по­сле это­го взры­ва, Ку­ра­ев по­чув­ст­во­вал, что при­шёл в ис­сту­п­ле­ние… Это бы­ло ка­кое-то свет­лое и смеш­ли­вое ис­сту­п­ле­ние. Ку­ра­ев гром­ко за­хо­хо­тал и поч­ти кри­ча — слов­но он был вос­крес­ший Ле­нин на три­бу­не Мав­зо­лея, гро­зя­щий ми­ро­вой бур­жуа­зии, — про­гла­го­лал:

— Да, я гей, го­мо­сек, хре­ног­лот! По-ва­ше­му — пи­дор! И мне нра­вит­ся, ко­гда в мо­ей жо­пе — боль­шой член! И во рту то­же! О-ог­ром­ный, тол­стый и длин­ный! И я сам люб­лю за­со­вы­вать его муж­чи­нам в рот и в жо­пу! Да! И я дав­но жи­ву с лю­бов­ни­ком! А ещё я люб­лю глу­бо­ко за­со­вы­вать в свою жо­пу пал­ки коп­чё­ной кол­ба­сы, дил­до, ве­ло­на­со­сы, скал­ки и мно­го че­го ещё! И у ме­ня от­лич­ный сто­як — как у мо­ло­до­го! И с са­мо­го дет­ст­ва я пом­ню се­бя пи­до­ром и хре­ног­ло­том! Что вы хо­ти­те от ме­ня ус­лы­шать?! Че­го вам всем от ме­ня на­до?! Хо­ти­те, что­бы я вам здесь же, пря­мо сей­час, по­ка­зал член и жо­пу и за­су­нул в неё ваш мик­ро­фон?! Или ка­ди­ло?! Хо­ти­те — да?! Я вам по­ка­жу! Да­вай­те!!! Я вам уст­рою сен­са­цию!

Че­ст­но го­во­ря, Ку­ра­ев го­во­рил мно­го не­прав­ды и на­го­ва­ри­вал на се­бя. Он во­все не был в обал­де­нии от ог­ром­ных, тол­стых и длин­ных чле­нов, а, ско­рее, на­обо­рот; и он не счи­тал, что член — это глав­ное в том, ко­го он по­лю­бил; глав­ным при­вле­ка­тель­ным в че­ло­ве­ке Ку­ра­ев, во­пре­ки вся­ким уче­ным и экс­пер­та­ми, он счи­тал ли­цо и гла­за… Да и фа­на­том вве­де­ния в ки­шеч­ник ино­род­ных тел он то­же не был. И про свое дет­ст­во Ку­ра­ев то­же на­врал — го­мо­сек­су­аль­ное вле­че­ние в се­бе он об­на­ру­жил толь­ко лишь по­сле ава­рии. До это­го же он был из тех са­мых «хо­ро­ших 50%» док­то­ра Кин­си. Но Ку­рае­ву силь­но хо­те­лось по­бы­ст­рее всё за­кон­чить. Ему так хо­те­лось, что­бы все эти лю­ди по­ско­рее от не­го, на­ко­нец, от­вя­за­лись «по­лу­чив бро­шен­ную им кость» — то есть же­лан­ное для них при­зна­ние, — что он спе­ци­аль­но по­ды­грал пуб­ли­ке. Он по­дыг­ры­вал ей так, что­бы его дей­ст­вия она вос­при­ня­ла как мож­но скан­даль­нее, воз­му­ти­тель­нее и яр­че; что­бы она вос­при­ня­ла их как дей­ст­вия шу­та, как яр­кую и дерз­кую буф­фо­на­ду, в ко­то­рой не зри­те­ли сме­ют­ся над шу­том, но шут — над зри­те­ля­ми. А ещё Ку­ра­ев по­че­му-то вдруг за­хо­тел ска­зать свою речь так, что­бы мно­гие ему втай­не по­за­ви­до­ва­ли. И всё это ему впол­не уда­лось.

Хо­тя Ку­ра­ев го­во­рил гром­ко сам и хо­тя тол­па то­же гром­ко взды­ха­ла в изум­ле­нии с ка­ж­дым но­вым его сло­вом, но он смог ра­зо­брать, как ка­кая-то ста­руш­ка в пла­точ­ке, сто­яв­шая ря­дом с ним, ска­за­ла:

— Отец Ан­д­рей! Что вы го­во­ри­те? И эти ус­та це­лу­ют Ча­шу с жи­во­тво­ря­щей Пло­тью и Кро­вью? И эти ру­ки дер­жат Хри­ста-Ца­ря?!

Ку­ра­ев обер­нул­ся и уви­дел, что этой ста­руш­кой бы­ла ни­кто иная, как Жан­на Би­чев­ская, из­вест­ная пра­во­слав­ная пе­ви­ца-пат­ри­от­ка и мо­нар­хи­ст­ка.

— И эти но­ги сме­ют хо­дить по зем­ле, и эти лёг­кие сме­ют ды­шать воз­ду­хом, и эти гла­за сме­ют смот­реть на Бо­жий мир? — пе­ре­драз­нил её Ку­ра­ев, а за­тем по­пра­вил свои раз­ви­вав­шие­ся на вет­ру во­ло­сы и по­шёл прочь от хра­ма.

Уже но­чью с суб­бо­ты на вос­кре­се­нье это ин­тер­вью Ку­рае­ва ста­ло дос­тоя­ни­ем рус­скоя­зыч­но­го Ин­тер­не­та; в вос­крес­ный день оно раз­ле­те­лось по ты­ся­чам бло­гов и са­мых раз­лич­ных ин­тер­нет-из­да­ний; во втор­ник, с не­из­беж­ным опо­зда­ни­ем, об этом ин­тер­вью на­пи­са­ли мно­гие га­зе­ты. А с по­не­дель­ни­ка по пят­ни­цу «Ра­дио Ра­до­неж» и те­ле­ка­на­лы «Спас» и «Со­юз» не раз пе­ре­да­ва­ли ин­тер­вью Ку­рае­ва «на бис» по мно­го­чис­лен­ным прось­бам ра­дио­слу­ша­те­лей и те­ле­зри­те­лей. И ком­мен­та­рии к это­му ме­дий­но­му со­бы­тию всё мно­жи­лись и мно­жи­лись...

Воб­щем, с цер­ков­ной карь­е­рой Ку­рае­ва и с его ав­то­ри­те­том в церк­ви бы­ло по­кон­че­но. Спус­тя счи­тан­ные дни, в бли­жай­шую сре­ду, он был об­ви­нен в му­же­ло­же­ст­ве и, со­глас­но ка­но­нам Пра­во­слав­ной Церк­ви, ли­шен свя­щен­но­го са­на. На цер­ков­ный суд Ку­ра­ев не явил­ся и был осу­ж­ден за­оч­но. А на сле­дую­щий день, в бли­жай­ший чет­верг, по пред­став­ле­нию ка­ко­го-то уче­но­го со­ве­та РПЦ, в ко­то­ром за­се­да­ли вся­кие раз­ные док­то­ра бо­го­сло­вия, пре­по­да­вав­шие в ду­хов­ных ака­де­ми­ях, Пат­ри­арх Ки­рилл ли­шил Ку­рае­ва цер­ков­но­го уче­но­го зва­ния «про­фес­сор».

  4. Дар

По­сле сво­его скан­даль­но­го ин­тер­вью Ку­ра­ев впал в глу­бо­кую де­прес­сию. Он день и ночь ле­жал на ди­ва­не, не о чем не ду­мая, слов­но по­гру­зив­шись во тьму. Он не смот­рел ни­че­го и ни­че­го не чи­тал; он не про­смат­ри­вал свою поч­ту; он ни­че­го не знал о мно­же­ст­ве ста­тей, поя­вив­ших­ся о нём как в бу­маж­ных из­да­ни­ях, так и в Ин­тер­не­те, хо­тя и пред­по­ла­гал, что они долж­ны бы­ли быть. Да­же то, что его ли­ши­ли диа­кон­ско­го са­на и уче­но­го зва­ния про­фес­со­ра, он уз­нал лишь от сво­его воз­люб­лен­но­го.

Воз­люб­лен­но­го Ку­рае­ва зва­ли Алек­сандр; он учил­ся, как уже го­во­ри­лось, в кон­сер­ва­то­рии, а имен­но на фа­куль­те­те ком­по­зи­ции и ди­ри­жи­ро­ва­ния, на ка­фед­ре ор­ке­ст­ров­ки и об­ще­го кур­са ком­по­зи­ции — то есть он хо­тел стать ком­по­зи­то­ром и к чет­вёр­то­му кур­су уже на­пи­сал не­сколь­ко про­из­ве­де­ний. А ещё он хо­ро­шо иг­рал на скрип­ке и на фор­тепь­я­но и по­это­му вре­ме­на­ми под­ра­ба­ты­вал в раз­лич­ных му­зы­каль­ных груп­пах. По­сле чет­вёр­то­го кур­са Алек­сандр взял ака­де­ми­че­ский от­пуск по бо­лез­ни и пе­ре­нёс тя­жё­лую опе­ра­цию, из­ба­вив­шую его от дол­га го­су­дар­ст­ву в ви­де не­об­хо­ди­мо­сти про­вес­ти не­сколь­ко лет в ар­мии. Поч­ти все, ко­го это ин­те­ре­со­ва­ло — и в кон­сер­ва­то­рии и в бы­ту — зна­ли, что Алек­сандр — гей. Алек­сандр сдал всту­пи­тель­ные эк­за­ме­ны так хо­ро­шо, что не при­нять его в кон­сер­ва­то­рию бы­ло как-то не­удоб­но. Он об­ла­дал аб­со­лют­ным слу­хом и уди­ви­тель­ной му­зы­каль­ной па­мя­тью. И впол­не об­ла­дал да­ром со­чи­нять му­зы­ку — она при­хо­ди­ла к не­му вне­зап­но, как сти­хи к по­эту, и как бы са­ма зву­ча­ла в его го­ло­ве. А ещё в Алек­сан­д­ре, как и в Ку­рае­ве не бы­ло ни ка­п­ли ев­рей­ской кро­ви. Ни ро­ди­те­ли Алек­сан­д­ра, ни ро­ди­те­ли их ро­ди­те­лей гея­ми не бы­ли. Отец и мать Алек­сан­д­ра жи­ли в глу­хом про­вин­ци­аль­ном го­ро­де и ра­бо­та­ли ин­же­не­ра­ми на обо­рон­ном пред­при­ятии, ко­то­рое не ус­пе­ли раз­ва­лить пе­ре­стро­еч­ные ре­фор­ма­то­ры.

На­сту­пил сен­тябрь; Алек­сандр вер­нул­ся из ака­де­ми­че­ско­го от­пус­ка и про­дол­жил учить­ся в кон­сер­ва­то­рии. А Ку­ра­ев всё ле­жал на ди­ва­не це­лы­ми дня­ми, ни о чем не ду­мал и ту­по гля­дел в по­то­лок в за­што­рен­ной от сол­неч­но­го све­та ком­на­те. И вот в один из та­ких се­рых и да­же тём­ных дней с Ку­рае­вым про­изош­ло не­что не­обыч­ное.

Ку­ра­ев встал с по­сте­ли, что­бы схо­дить на кух­ню и че­го-ни­будь пе­ре­хва­тить. Но толь­ко лишь он встал, как тьма объ­я­ла его и, чуть-чуть не по­те­ряв соз­на­ние, он рух­нул об­рат­но на кро­вать. «Дав­ле­ние на­чи­на­ет по­ша­ли­вать!» — ус­пел по­ду­мал Ку­ра­ев, а за­тем он ку­да-то про­ва­лил­ся и… ус­лы­шал му­зы­ку. Хо­тя он и был за­яд­лым ме­ло­ма­ном «от клас­си­ки», но Ку­ра­ев не смог оп­ре­де­лить, что же имен­но он ус­лы­шал; ско­рее все­го, это бы­ла ка­кая-то стран­ная ком­би­на­ция от­рыв­ков са­мых раз­лич­ных слы­шан­ных им ра­нее про­из­ве­де­ний, но скле­ен­ная и со­став­лен­ная весь­ма уме­ло — так, что она пред­став­ля­ла из се­бя как бы но­вое от­дель­ное про­из­ве­де­ние. Иг­рал це­лый сим­фо­ни­че­ский ор­кестр и Ку­ра­ев чёт­ко мог раз­ли­чить пар­тию ка­ж­до­го му­зы­каль­но­го ин­ст­ру­мен­та или груп­пы му­зы­каль­ных ин­ст­ру­мен­тов. Ку­ра­ев от­чёт­ли­во и яс­но слы­шал му­зы­ку, ко­то­рую иг­рал ор­кестр, слов­но он си­дел в пер­вых ря­дах за­ла; при этом  Ку­ра­ев от­лич­но осоз­на­вал, что на са­мом де­ле он оди­но­ко ле­жит в ком­на­те, где ца­рит ти­ши­на и тьма. Ку­ра­ев по­нял, что му­зы­ка зву­чит един­ст­вен­но у не­го в го­ло­ве. А по­сле это­го про­изош­ло во­об­ще не­что уди­ви­тель­ное: все во­круг слов­но вспых­ну­ло во­круг Ку­рае­ва яр­ки­ми, чу­дес­ны­ми, не­зем­ны­ми крас­ка­ми — та­ки­ми крас­ка­ми ко­то­рые лишь ино­гда, — мо­жет быть, толь­ко лишь раз иди не­сколь­ко в жиз­ни, — че­ло­век ви­дит в лю­сид­ных снах. Ку­ра­ев ле­жал на кро­ва­ти с за­кры­ты­ми гла­за­ми, но пе­ред его внут­рен­ним взо­ром тан­це­ва­ли, взры­ва­лись и из­ви­ва­лись со­об­раз­но слы­ши­мой му­зы­ке яр­кие, не­зем­ные крас­ки и яр­кие, не­зем­ные вспо­ло­хи. Эти крас­ки, вспо­ло­хи и взры­вы не­по­сти­жи­мым об­ра­зом ком­би­ни­ро­ва­лись как в ка­лей­до­ско­пе и со­став­ля­ли изу­ми­тель­ные пят­на, фи­гу­ры, ис­крив­лен­ные плос­ко­сти и ли­нии, ко­то­рые то воз­ни­ка­ли, то ис­че­за­ли, то объ­е­ди­ня­лись друг с дру­гом, то разъ­е­ди­ня­лись. Они пля­са­ли и кру­жи­лись в ка­ком-то не­по­сти­жи­мом тан­це; и это был не та­нец на плос­ко­сти, как в ка­лей­до­ско­пе, а та­нец в про­стран­ст­ве, в объ­ё­ме. Ку­ра­ев по­нял, что мо­жет ви­деть му­зы­ку. Он и рань­ше слы­шал о лю­дях-си­не­сте­ти­ках, ко­то­рым дос­туп­но по­доб­ное, но не мог и пред­ста­вить се­бе, ка­ко­во это — ис­пы­тать всё это на соб­ст­вен­ном опы­те. Ку­ра­ев ви­дел ка­ж­дый звук; ви­дел как зву­ки объ­е­ди­ня­ют­ся в ак­кор­ды; ви­дел, как ка­ж­дый звук ак­кор­да длит­ся и за­ту­ха­ет; он ви­дел «ок­ра­ску» ка­ж­до­го зву­ка, ко­то­рую да­вал ин­ст­ру­мент, иг­раю­щий у не­го в го­ло­ве этот звук или этот ак­корд.

Ку­ра­ев по­про­бо­вал ос­та­но­вить­ся и пе­ре­вес­ти дух. И это ему уда­лось. «Па­рад» кра­сок слов­но за­стыл пе­ред его внут­рен­ним взо­ром. И то­гда Ку­ра­ев по­ду­мал: а не мо­жет ли он за­ста­вить как-то ина­че тан­це­вать эти крас­ки? Ку­ра­ев по­про­бо­вал ка­ким-то не­по­сти­жи­мым об­ра­зом из­ме­нить ту, кар­ти­ну, ко­то­рая стоя­ла пе­ред ним, до­ба­вить но­вых кра­сок и цве­тов, но­вых от­тен­ков, вве­сти но­вые вспыш­ки све­та и что-то пе­ре­стро­ить; а за­тем он по­пы­тал­ся за­ста­вить всё то, что по­лу­чи­лось, пля­сать в ка­ком-то но­вом, ин­туи­тив­но и смут­но ощу­щае­мом Ку­рае­вым тан­це. И сра­зу по­сле это­го он ус­лы­шал изу­ми­тель­ное зву­ча­ние этой из­ме­няю­щей­ся, слов­но в объ­ем­ном ка­лей­до­ско­пе, кар­ти­ны. Это бы­ла ка­кая-то но­вая, чу­дес­ная му­зы­ка, толь­ко что со­чи­нен­ная Ку­рае­вым. Тут Ку­ра­ев за­ме­тил, что это бы­ла, ес­ли мож­но так ска­зать, «лю­сид­ная» му­зы­ка. Как ни­где на­яву нет тех кра­сок, ко­то­рые мож­но уви­деть в лю­сид­ном сне, так ни­где на­яву не бы­ло и тех зву­ков и ак­кор­дов, ко­то­рые ус­лы­шал Ку­ра­ев. Эти зву­ки из­да­ва­ли ка­кие-то осо­бые, «лю­сид­ные» му­зы­каль­ные ин­ст­ру­мен­ты. И эти зву­ки, эти ме­ло­дии на­пол­ня­ли всё нут­ро и весь мозг, всё соз­на­ние Ку­рае­ва, пе­ре­пол­ня­ли их и не­ис­то­во рва­лись на­ру­жу. А да­лее Ку­ра­ев об­на­ру­жил вот что: Ку­ра­ев по­нял, что пом­нит всю ту му­зы­ку, ко­то­рую ко­гда-ли­бо слы­шал и точ­но мо­жет вос­про­из­ве­сти ёе у се­бя в го­ло­ве и при этом «про­смот­реть» её «в лю­сид­ных крас­ках». Ку­ра­ев по­пы­тал­ся вспом­нить од­ну из сво­их лю­би­мых сим­фо­ний Гайд­на — и это ему уда­лось. Ку­ра­ев ле­жал с за­кры­ты­ми гла­за­ми и всё слу­шал и слу­шал её и, вме­сте с тем, «смот­рел». Эта му­зы­ка за­ча­ро­ва­ла его и, за­ча­ро­ван­ный, он за­был­ся.

Вне­зап­но он осоз­нал, что на­хо­дит­ся на ска­ле, пе­ред са­мым об­ры­вом, и смот­рит на мо­ре. На ска­ле оди­но­ко рос­ло де­ре­во; не­ис­то­вый ве­тер гнул его, как хо­тел, и ли­стья де­ре­ва ше­ле­сте­ли, слов­но что-то пы­та­ясь ска­зать Ку­рае­ву. Вни­зу, под об­ры­вом ска­лы, яро би­лись вол­ны. Сза­ди, обер­нув­шись, мож­но бы­ло уви­деть мно­же­ст­во зе­ле­ных хол­мов и зе­ле­нею­щие по­ля. Од­на по­ло­ви­на не­ба бы­ла за­тя­ну­та гроз­ны­ми ту­ча­ми, а дру­гая по­ло­ви­на бы­ла сво­бод­на от них и че­рез эту по­ло­ви­ну не­ба яр­ко све­ти­ло солн­це. На тём­ной по­ло­ви­не не­ба раз­да­ва­лись рас­ка­ты гро­ма и свер­ка­ли мол­нии. Ку­ра­ев по­нял, что де­ре­во че­рез ше­лест ли­сть­ев, мо­ре че­рез бие­ние волн о ска­лы, не­бо че­рез гром, ве­тер че­рез свои ду­но­ве­ния и мно­го ещё что или да­же кто пы­та­лись со­об­щить, про­петь ему ка­кую-то див­ную, не­зем­ную ме­ло­дию. Осоз­нав это, Ку­ра­ев вслу­шал­ся в зву­ки усерд­нее — вплоть до то­го, что ему стал слы­шен ше­лест тра­вы и мы­ши­ный писк — и ус­лы­шал во всём этом див­ные зву­ки и див­ные ме­ло­дии. При­гля­дев­шись ещё вни­ма­тель­нее, Ку­ра­ев вдруг уви­дел, что ме­ло­дии ему на­пе­ва­ли не толь­ко ше­лест ли­сть­ев, бие­ние волн и рас­ка­ты гро­ма, но и тём­ная зе­лень ли­сть­ев де­ре­ва, и бо­лее свет­лая зе­лень по­лей, и го­лу­биз­на мо­ря, и бе­лиз­на ба­раш­ков волн, и вспо­ло­хи мол­ний; пел свет солн­ца и тьма су­ро­вых туч; и да­же са­ми фор­мы хол­мов и волн, из­ги­бы ство­ла оди­но­ко­го де­ре­ва и тан­цы ли­сть­ев и вет­вей де­ре­ва под на­по­ра­ми вет­ра из­да­ва­ли зву­ки и ме­ло­дии и пе­ли свои пес­ни осо­бо для не­го, Ку­рае­ва. Они пе­ли то ра­до­ст­но, то гру­ст­но — как буд­то встре­тив ста­ро­го дру­га, ко­то­ро­го не ви­де­ли сто лет, и ко­то­ро­му хо­те­ли по­ве­дать обо всём том пло­хом и хо­ро­шем, том ра­до­ст­ном и гру­ст­ном, что про­изош­ло за эти дол­гие го­ды раз­лу­ки. Ку­ра­ев при­шёл в ка­кое-то ис­сту­п­ле­ние и ух­ва­тил­ся за ствол де­ре­ва, что­бы не упасть. Он всё слу­шал, слу­шал и слу­шал… Позд­нее то, что он ус­лы­шал, со­ста­ви­ло ос­но­ву столь лю­би­мой все­ми опе­ры «Про­ме­тей» — пер­вой опе­ры Ку­рае­ва, ко­то­рая все­гда и всю­ду шла с не­из­мен­ным ус­пе­хом.

Ку­ра­ев при­шёл в се­бя и от­крыл гла­за. Ис­сту­п­ле­ние про­шло. Он уви­дел, что дер­жит­ся не за де­ре­во, а ле­жит, ух­ва­тив­шись ру­ка­ми за по­душ­ку. Ку­ра­ев по­пы­тал­ся осоз­нать, что с ним про­изош­ло, что это бы­ло. Не­дол­го пре­быв в раз­ду­мье, он по­нял, что для не­го от­кры­лась в дверь в ка­кой-то но­вый, не­из­ве­дан­ный, див­ный и чу­дес­ный мир. Это был мир вол­шеб­ст­ва, ма­гии, сказ­ки, мир из ко­то­ро­го не хо­чет­ся ухо­дить; это был мир, в ко­то­ром же­ла­ешь про­вес­ти всю жизнь без ос­тат­ка. Это был мир, слов­но соз­дан­ный бо­га­ми све­та, гар­мо­нии, ра­до­сти, силь­ных, не­вы­ра­зи­мых сло­ва­ми чувств, мир, соз­дан­ный бо­га­ми яр­ких не­зем­ных об­ра­зов, и бо­га­ми люб­ви. Ку­ра­ев за­стыл воз­ле этой две­ри и за­во­ро­же­но смот­рел в двер­ной про­ем, не ве­ря сво­ему сча­стью. Ку­ра­ев был слов­но Али­са, вер­нув­шая­ся из За­зер­ка­лья.

То, что Ку­ра­ев ус­лы­шал, са­мо про­си­лось вы­плес­нуть­ся на­ру­жу. Ку­рае­ву нуж­но бы­ло толь­ко лишь за­пи­сать ту му­зы­ку, ко­то­рая зву­ча­ла в его го­ло­ве. Но как? Ведь он не знал нот­ной гра­мо­ты; он мог ус­лы­шать и уви­деть ак­корд и точ­но ука­зать все зву­ки ак­кор­да сре­ди ты­сяч и де­сят­ков ты­сяч дру­гих зву­ков — но как ему всё это за­пи­сать? К то­му же, Ку­ра­ев не мог иг­рать ни на ка­ком му­зы­каль­ном ин­ст­ру­мен­те — ну, раз­ве что он знал не­сколь­ко ги­тар­ных ак­кор­дов.

По­бы­вав в столь чу­дес­ном мес­те, рас­по­ла­гав­шем­ся внут­ри его, Ку­рае­ва, го­ло­вы Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ощу­тил при­лив сил. Он по­чув­ст­во­вал, что дол­гие дни чёр­ной ме­лан­хо­лии и де­прес­сии за­вер­ша­ют­ся. И по­это­му ре­шил хоть не­мно­го за­нять­ся де­ла­ми. Но ка­ки­ми де­ла­ми ему сле­до­ва­ло за­нять­ся? Ко­неч­но, Ку­ра­ев по­ни­мал, что ему нуж­но за­сесть за му­зы­каль­ную тео­рию и нау­чить­ся иг­рать хо­тя бы на чем-то вро­де фор­те­пиа­но — хо­тя бы очень при­ми­тив­но. Но для это­го нуж­но бы­ло раз­до­быть книж­ки и му­зы­каль­ный ин­ст­ру­мент или хо­тя бы до­ж­дать­ся Алек­сан­д­ра. У Алек­сан­д­ра бы­ла скрип­ка, на ко­то­рой он час­то иг­рал. Эта скрип­ка сей­час ле­жа­ла пе­ред Ку­рае­вым на сто­ле — но Ку­ра­ев со­вер­шен­но не умел иг­рать на ней. По­это­му Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил по­ла­зить в Ин­тер­не­те и по­ин­те­ре­со­вать­ся: че­го но­во­го про­изош­ло за эти дни и что о нём, о Ку­рае­ве пи­шут.

Ку­ра­ев вклю­чил ком­пь­ю­тер и за­шёл на стра­нич­ку по­ис­ко­ви­ка. «Andrew Kurayev, Andrey Kurayeff, deacon, gay, homosexual, sensation, confession» — ввел за­прос Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич. Сна­ча­ла он хо­тел уз­нать, что о нём пи­шет за­ру­беж­ная прес­са. И по­ис­ко­вик не под­вел Ку­рае­ва, вы­дав не­сколь­ко де­сят­ков ссы­лок на га­зет­ные пуб­ли­ка­ции и ви­део­ро­ли­ки.

Пер­вой стоя­ла ссыл­ка на меж­кон­фес­сио­наль­ную ин­тер­нет-га­зе­ту хри­сти­ан-ге­ев «The Cross and The Rainbow» — «Крест и ра­ду­га». На пер­вой стра­ни­це этой га­зе­ты кра­со­ва­лась фо­то­гра­фия Ку­рае­ва в мо­ло­до­сти и рас­по­ла­га­лась ста­тья «Is there a Perestroika in ROC?» — «Пе­ре­строй­ка в РПЦ?». Ку­ра­ев не стал чи­тать всю ста­тью, а про­бе­жал­ся толь­ко по крат­ко­му зав­ле­каю­ще­му пре­ди­сло­вию:

«Andrew Kurayeff, the glamour Russian deacon, likes to push a smoked sausage stick deep into his asshole. The sensational interview of His Deaconhood on the steps of the Archangel Michael’s church in Troparevo».

Ку­ра­ев пе­ре­вел:

«Гла­мур­ный рус­ский диа­кон Ан­д­рей Ку­ра­ев лю­бит глу­бо­ко за­со­вы­вать пал­ку коп­че­ной кол­ба­сы в ды­ру сво­ей жо­пы. Сен­са­ци­он­ное ин­тер­вью Его Дья­че­ст­ва на сту­пе­нях хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во».

Ку­ра­ев по­мор­щил­ся и пе­ре­шёл к сле­дую­щей ссыл­ке. Она ве­ла на ин­тер­нет-га­зе­ту «National Catholic Reporter». Там ста­тья о Ку­рае­ве стоя­ла не на пер­вом мес­те, а в са­мом кон­це, сре­ди вся­че­ских за­бав­ных про­ис­ше­ст­вий. Она на­зы­ва­лась «A censer, a microphone and the hole of the bottom» — «Ка­ди­ло, мик­ро­фон и дыр­ка в по­пе». Ку­ра­ев сно­ва про­чи­тал толь­ко крат­кое пре­ди­сло­вие:

«The orthodox people were shocked with the defiant demonstration of homosexuality by Andrew Kurayev, the second-grade Moscow deacon of the ORC».

Ку­ра­ев пе­ре­вел:

«Пра­во­слав­ный на­род был шо­ки­ро­ван вы­зы­ваю­щей де­мон­ст­ра­ци­ей го­мо­сек­су­аль­но­сти, уcтроенной Ан­д­ре­ем Ку­рае­вым, вто­ро­сорт­ным мо­с­ков­ским диа­ко­ном РПЦ».

— Хм… — про­бур­чал Ку­ра­ев, пе­ре­ве­дя за­го­ло­вок, — на­до же — на­пи­са­ли! «Second-grade», «вто­ро­сте­пен­ный», «вто­ро­сорт­ный»… Не мог­ли нор­маль­но­го сло­ва по­доб­рать для «за­штат­ный»…

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич пе­ре­шёл по треть­ей ссыл­ке и ока­зал­ся на стра­ни­цах ин­тер­нет-га­зе­ты «The Irish Times». Там ста­тья о Ку­рае­ве так­же стоя­ла чуть ли не в са­мом кон­це вы­пус­ка, но она бы­ла зна­чи­тель­но об­шир­нее, чем пре­ды­ду­щая. Эта ста­тья на­зы­ва­лась «Huge, Thick and Long» — «Ог­ром­ный, тол­стый и длин­ный». Сна­ча­ла Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич про­чи­тал пре­ди­сло­вие к ста­тье. Оно гла­си­ло:

«Andrew Kurayev, the famous missioner and deacon of the ORC, the former aide of the Patriarch of Moscow, revealed his gay sexual orientation and his sexual preferences during the unexpected public confession».

Ку­ра­ев пе­ре­вел:

«Ан­д­рей Ку­ра­ев, зна­ме­ни­тый мис­сио­нер и диа­кон РПЦ, быв­ший ре­фе­рент Пат­ри­ар­ха Мо­с­ков­ско­го, рас­крыл свою гей­скую сек­су­аль­ную ори­ен­та­цию и свои сек­су­аль­ные пред­поч­те­ния в хо­де не­ожи­дан­но­го пуб­лич­но­го при­зна­ния».

Ку­ра­ев про­бе­жал взо­ром ос­нов­ную часть ста­тьи и за­ме­тил, что в ней да­же бы­ли до­слов­но при­ве­де­ны те са­мые вы­зы­ваю­щие и скан­даль­ные сло­ва, ко­то­рые он про­из­нёс на сту­пе­нях хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­ре­во:

«Yes, I am a gay, a queer, a “dickgobbler”! I am a fag, as you say! And I like when there is a big dick in my ass! And in my mouth too! Hu-uge, thick and long! And I like to push it into mouths and asses of men myself! Yes! And I live with a lover long ago! And still I like to push deep into my ass smoked sausage sticks, dildos, bike pumps, rolling-pins and much that else! And I have an excellent erection! It’s like a youth! And since my very childhood I remember myself as а fag and а “dickgobbler”. What do you want from me to hear?! What do you all want from me?! Do you want me to show you the dick and the ass and to push your microphone into it right here, right now?! Or a censer?! Do you want it — isn’t it?! I’ll show you! Let it be so! I’ll make the sensation for you!»

Ку­ра­ев сно­ва по­мор­щил­ся. По­сле это­го же­ла­ние чи­тать по­доб­ные со­об­ще­ния ино­стран­ной прес­сы о се­бе у Ку­рае­ва от­па­ло. То­гда он ре­шил по­чи­тать то, что пи­шет про не­го прес­са оте­че­ст­вен­ная. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сде­лал но­вый за­прос в по­ис­ко­ви­ке: «Ан­д­рей Ку­ра­ев, го­мо­сек­суа­лист, пе­де­раст, пи­дор, сен­са­ция, при­зна­ние» и тот вы­дал но­вую пор­цию ссы­лок. Ко­ли­че­ст­во ссы­лок бы­ло не­срав­нен­но бо́льшим, чем ра­нее, но у Ку­рае­ва от­па­ло вся­кое же­ла­ние хо­дить по ним, лишь толь­ко он про­чел за­гла­вия ста­тей в от­ве­те по­ис­ко­ви­ка:

«От­рыж­ка про́клятого ха­ма» — так оза­гла­вил свою ста­тью «Рус­ский вест­ник»;

«Со­дом­ская бле­во­ти­на цер­ков­но­го ли­бе­ра­ла, сняв­ше­го мас­ку» — оза­гла­ви­ла свою ста­тью «Рус­ская ли­ния»;

«Вы­пер­дыш со­вет­ской парт­но­менк­ла­ту­ры ока­зал­ся мо­раль­ным уро­дом и из­вра­щен­цем» — оза­гла­вил свою ста­тью «Тре­тий Рим».

А да­лее шли та­кие на­зва­ния ста­тей:

«Биб­лия пред­пи­сы­ва­ет каз­нить Ку­рае­ва и по­доб­ных ему»;

«Не ос­тав­ляй му­же­лож­ца в жи­вых!»;

«Пе­де­раст Ку­ра­ев ос­к­вер­ня­ет гре­ха­ми Свя­тую Русь!»;

«Пе­де­раст на­вле­ка­ет на нас Бо­жий гнев!»;

«Ду­шев­ный стрип­тиз ста­ро­го му­же­лож­ца на сту­пе­нях хра­ма»;

«Пе­де­раст Ку­ра­ев вы­вер­нул на­из­нан­ку свое гни­лое и смер­дя­щее нут­ро»;

«Пи­дор­скую суть не скрыть! При­зна­ния быв­ше­го диа­ко­на Ку­рае­ва»;

«Про­вал аген­та Го­мин­тер­на»;

«Мо­щи мо­с­ков­ских свя­ти­те­лей за­ста­ви­ли де­мо­на во пло­ти при­знать­ся»;

«Очи­стим цер­ковь и Рос­сию от Ку­рае­вых!»;

«От не­го смер­де­ло Со­до­мом уже дав­но!»;

«Что но­во­го о Ку­рае­ве? Он та­ки пи­дор!»;

«Пе­де­ра­сти­че­ская сви­нья Ку­ра­ев под ду­бом»;

«Кол­ба­са в зад­ни­це под ба­лет Чай­ков­ско­го»;

«Ку­ра­ев и ино­род­ное те­ло пря­мой киш­ки»;

«Ко­гда стыд­но звать «ско­рую»: стран­ные не­мо­щи пе­де­ра­стов»;

«В Ду­хов­ную Ака­де­мию про­лез бес из Со­до­ма»;

«Про­фес­сор. Ли­бе­рал. Пи­дор».

По­ис­ко­вик да­же при­вел фраг­мент пер­вой ста­тьи, в ко­то­ром го­во­ри­лось: «Пред­по­ло­же­ние о том, что Ан­д­рюш­ка Ку­ра­ев ба­лу­ет­ся под хвост, вы­ска­зан­ное «Рус­ским Вест­ни­ком» ещё в ста­тье 2012 го­да под на­зва­ни­ем «Спец­мис­сио­нер Ку­ра­ев», бле­стя­ще под­твер­ди­лась: да, ба­лу­ет­ся; и не толь­ко под хвост!».

Осо­бо изу­мил­ся Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ста­тье, раз­ме­щён­ной на од­ном из сай­тов ста­ро­об­ряд­цев-ульт­ра­кон­сер­ва­то­ров, с за­го­лов­ком:

«Один ни­ко­ниа­нец за­су­нул в по­пу па­лец…»

Про­смот­рев от­ве­ты по­ис­ко­ви­ка, Ку­ра­ев ре­шил по ссыл­кам не хо­дить — од­них на­зва­ний ста­тей для не­го бы­ло дос­та­точ­но. По край­ней ме­ре, на се­го­дня.

То­гда Ку­ра­ев вспом­нил, что он дав­но вы­клю­чил те­ле­фон и что ему, на­вер­ное, ус­пе­ло по­зво­нить уже мно­го лю­дей. Ку­ра­ев вклю­чил те­ле­фон и уви­дел, что да, звон­ков бы­ло дей­ст­ви­тель­но мно­го. А не­ко­то­рые зво­нив­шие да­же ос­та­ви­ли для Ку­рае­ва го­ло­со­вые со­об­ще­ния. Сре­ди та­ких бы­ли Шев­чук, Кин­чев и Зла­до­ста­нов, из­вест­ный под клич­кой «Хи­рург».

Сна­ча­ла Ку­ра­ев по­слу­шал Кин­че­ва:

— Слу­шай, ты, пи­дор! — го­во­рил Ку­рае­ву из­вест­ный рок-му­зы­кант и ку­мир мо­ло­де­жи. — По­зво­нил те­бе, пи­дор, что­бы плю­нуть те­бе в твою пи­дор­скую ро­жу, хре­ног­лот! Но те­бя нет… Так слу­шай, пи­дор сра­ный! От­ва­ли от ме­ня и не по­ка­зы­вай­ся боль­ше мне на гла­за! Как я с то­бой толь­ко дру­жил, гав­но во­ню­чее! Да­же не го­во­ри ни­ко­му, что был со мной зна­ком, пи­дор! А ещё на кон­цер­ты мои хо­дил и пе­ред ни­ми про­по­ве­ди вся­кие го­во­рил… Ка­ст­ри­ро­вать те­бя, ган­до­на, на­до и на кол по­са­дить! Иди к чёр­ту! Зая­вишь­ся ко мне — смот­ри! Сак­со­фон из тво­ей жо­пы вра­чи вы­ко­вы­ри­вать бу­дут! Под по­хо­рон­ный марш! Слы­шал?! Я те­бя пре­ду­пре­дил!

За­тем Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил по­слу­шать Шев­чу­ка:

— Ах ты сра­ный пи­дар-рас-с! — над­рыв­но ши­пел и ры­чал Шев­чук, дру­гой из­вест­ный рок-му­зы­кант и ку­мир не толь­ко мо­ло­де­жи, но и лю­дей по­стар­ше. — Как ты смел, пи­дор зад­не­при­вод­ный, на на­ших кон­цер­тах оши­вать­ся и что-то там про Хри­ста вя­кать в сво­их сра­ных про­по­ве­дях?! Ещё раз при­дешь — яй­ца те­бе, пи­дар-рас-с ото­рву! И член от­ре­жу! И в рот те­бе за­су­ну! Го­мо­сек чёр­тов! Дер­жись, пад­ла, от ме­ня по­даль­ше! По­нял?! Жо­пу се­бе ещё не ра­зо­рвал там, сра­ный ган­дон?! Ну, всё… Ка­тись! Слы­шишь?! Ка­тись! Пи­дар-рас-с-с… По­ка­жешь­ся на гла­за — я твою жир­ную сра­ку на са­мый боль­шой ба­ра­бан на­тя­ну и на ней «По­след­нюю осень» или «Ро­ди­ну» сыг­раю! Мо­ло­том, ку­вал­дой, ко­то­рой кос­ты­ли в шпа­лы за­би­ва­ют!

На­ко­нец, Ку­ра­ев пе­ре­клю­чил­ся на Зла­до­ста­но­ва:

— Эй, ты, пи­дор! — ве­щал зна­ме­ни­тый бай­кер. — Пре­ду­пре­ж­даю — ес­ли ещё раз су­нешь­ся в на­шу ком­па­нию, что­бы «сло­во Хри­ста» не­сти… Или про­сто су­нешь­ся и на гла­за мне по­па­дёшь­ся, то я за­су­ну те­бе в жо­пу по са­мые глан­ды глу­ши­тель от мое­го «Хар­лея-Дэ­вид­со­на»! По­нял, хре­ног­лот?! Те­перь все про те­бя всё зна­ют — так что си­ди от­ны­не в сво­ей ды­ре и по­мал­ки­вай! И не смей ни­ко­му го­во­рить, что ме­ня знал! Же­лаю те­бе, что­бы то по­рвал свою сра­ку, ис­тек кро­вью и сдох, как со­ба­ка! Пи­дор во­ню­чий!

Сре­ди про­чих го­ло­со­вых со­об­ще­ний Ку­ра­ев уви­дел и со­об­ще­ние от Ни­ки­ты Джи­гур­ды; но Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу хва­ти­ло и преж­них со­об­ще­ний; по­это­му со­об­ще­ние от Джи­гур­ды он от­кры­вать и слу­шать не стал, при­мер­но пред­став­ляя се­бе, что в нём мог­ло со­дер­жать­ся. По­че­му Джи­гур­да по­зво­нил ему Ку­ра­ев так и не по­нял: ведь он с ним, соб­ст­вен­но, не был зна­ком и его жиз­нен­ный путь ни­как не пе­ре­се­кал­ся с жиз­нен­ным пу­тем Джи­гур­ды.

В этот мо­мент те­ле­фон за­зво­нил. Ку­рае­ва до­мо­гал­ся кто-то не­из­вест­ный. Но Ку­ра­ев и так был слиш­ком взвол­но­ван, что­бы с кем-то об­щать­ся, и по­это­му не­мед­лен­но вы­клю­чил те­ле­фон.

Ко­гда ве­че­ром из кон­сер­ва­то­рии при­шёл Алек­сандр, то Ку­ра­ев рас­ска­зал ему о том уди­ви­тель­ном да­ре, ко­то­рый у не­го вне­зап­но от­крыл­ся. Ку­ра­ев да­же на­пел — и весь­ма не­дур­но — не­сколь­ко ме­ло­дий, ко­то­рые он ус­лы­шал, ко­гда сто­ял на ска­ле, на краю об­ры­ва. И Алек­сандр на­шёл их пре­крас­ны­ми. Он да­же не по­ве­рил, что Ку­ра­ев со­чи­нил их сам — ему по­ка­за­лось, что это взя­то от­ку­да-то из Мо­цар­та или Гайд­на. Алек­сандр за­пи­сал эти ме­ло­дии на клоч­ке бу­ма­ги — ибо у Алек­сан­д­ра был аб­со­лют­ный слух и он «в ли­цо» знал все но­ты и мог сво­бод­но, безо вся­ких ка­мер­то­нов, брать ка­ж­дую из этих нот с изу­ми­тель­ной точ­но­стью.

А даль­ше Алек­сандр по­ка­зал эти ме­ло­дии од­но­му по­жи­ло­му пре­по­да­ва­те­лю кон­сер­ва­то­рии и тот за­ин­те­ре­со­вал­ся Ку­рае­вым. Ока­за­лось, что у Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча поя­вил­ся та­кой же за­ме­ча­тель­ный аб­со­лют­ный слух, как и у Алек­сан­д­ра — и да­же зна­чи­тель­но луч­ше. Ока­за­лось так­же, что у Ку­рае­ва был не толь­ко аб­со­лют­ный слух, но и от­но­си­тель­ный. А ещё, как уже го­во­ри­лось, Ку­ра­ев пре­крас­но за­по­ми­нал ус­лы­шан­ные и со­чи­нен­ные им ме­ло­дии и сво­бод­но мог их вос­про­из­ве­сти. И он ви­дел все эти ме­ло­дии «в крас­ках».

Воб­щем, как уже то­же го­во­ри­лось, что­бы стать ком­по­зи­то­ром, Ку­рае­ву на­до бы­ло толь­ко лишь нау­чить­ся за­пи­сы­вать на бу­ма­гу ту му­зы­ку, ко­то­рая зву­ча­ла у не­го в го­ло­ве. И Ку­ра­ев, как мог, при­нял­ся за обу­че­ние му­зы­каль­но­му ис­кус­ст­ву — ведь де­лать ему всё рав­но те­перь бы­ло не­че­го. А уст­ро­ить­ся на ра­бо­ту те­перь мог раз­ве что кон­фе­ран­сье в гей-клу­бе.

Меж тем де­неж­ные на­ко­п­ле­ния Ку­рае­ва по­сте­пен­но ис­то­ща­лись. Он уже дол­го жил на по­дая­ние по­клон­ни­ков его ли­те­ра­тур­но­го твор­че­ст­ва и его про­по­вед­ни­че­ско­го та­лан­та — но этих де­нег, этих по­жерт­во­ва­ний он по­лу­чал очень и очень ма­ло. А по­сле сво­его скан­даль­но­го са­мо­ра­зо­бла­че­ния этот ис­точ­ник ис­сяк. Ни­кто не пе­ре­во­дил Ку­рае­ву де­нег на кар­ту боль­ше ни ко­пей­ки. И да­же один епи­скоп, со­чув­ст­во­вав­ший Ку­рае­ву и не одоб­ряв­ший тех го­не­ний со сто­ро­ны свя­щен­но­на­ча­лия, ко­то­рые об­ру­ши­лись на Ку­рае­ва, — и тот пе­ре­стал ему де­лать не­боль­шие по­жерт­во­ва­ния по­сле то­го, что про­изош­ло на сту­пе­нях хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла. То­гда Ку­ра­ев про­дал свою да­чу в Аб­ха­зии, ко­то­рую в свое от­сут­ст­вие там сда­вал по­сто­яль­цам; вме­сте со стар­шим бра­том Ку­ра­ев так­же про­дал и ро­ди­тель­скую мо­с­ков­скую квар­ти­ру. На по­лу­чен­ные день­ги он ду­мал хоть скром­но, но дос­той­но про­су­ще­ст­во­вать лет семь или, мо­жет быть, да­же де­сять — до тех пор, по­ка не на­сту­пит по­ра по­лу­чать пен­сию. Прав­да, пен­сия эта пред­по­ла­га­лась дос­та­точ­но ни­щен­ской…

По­лу­чив день­ги, Ку­ра­ев ку­пил се­бе при­лич­ный син­те­за­тор и на­чал учить­ся на нём иг­ре на фор­те­пиа­но. За пол­го­да он дос­тиг то­го, что мог наи­гры­вать ос­нов­ную часть ком­по­зи­ций, зву­чав­ших у не­го в го­ло­ве. Эти ком­по­зи­ции бы­ли очень слож­ны­ми, а да­же са­мые про­стые про­из­ве­де­ния Ку­ра­ев то­гда не мог ис­пол­нять снос­но; но по-при­ми­тив­но­му, с пе­ре­ры­ва­ми, он всё-та­ки мог кое-что наи­грать. Нау­чить­ся ас­со­ции­ро­вать кла­ви­ши со зву­ка­ми и крас­ка­ми, зву­чав­ши­ми и яв­ляв­ши­ми­ся у не­го в го­ло­ве, и всле­пую на­хо­дить эти кла­ви­ши на син­те­за­то­ре за­ня­ло у Ку­рае­ва как раз эти са­мые пол­го­да. И это ока­за­лось для Ку­рае­ва не на­мно­го слож­нее, чем нау­чить­ся пе­ча­тать «всле­пую» на ком­пь­ю­тер­ной кла­виа­ту­ре. А ещё за эти пол­го­да Ку­ра­ев обу­чил­ся нот­ной гра­мо­те вплоть до то­го, что мог чи­тать му­зы­ку «с лис­та». Ко­неч­но, он не мог ис­пол­нять её «с лис­та» — ибо про­из­ве­де­ния бы­ли слож­ны­ми, — но му­зы­ка при чте­нии «с лис­та» зву­ча­ла и на­чи­на­ла жить в са­мой го­ло­ве Ку­рае­ва…

Нау­чив­шись чи­тать му­зы­ку «с лис­та», Ку­ра­ев ещё за ме­сяц нау­чил­ся за­пи­сы­вать её на лист. По­пут­но со всем этим Ку­ра­ев изу­чал тео­рию му­зы­ки; и тут ока­за­лось, что не то, что зву­ча­ло в го­ло­ве у Ку­рае­ва, на­до бы­ло со­гла­со­вы­вать с тем, что на­пи­са­но в кни­гах, а, ско­рее, на­обо­рот. Гар­мо­ния и ор­ке­ст­ров­ка про­из­ве­де­ний Ку­рае­ва бы­ли со­вер­шен­ны ещё «в го­ло­ве» у не­го, и ес­ли ка­кая-то прав­ка по­сле пе­ре­не­се­ния на бу­ма­гу и тре­бо­ва­лась, то она бы­ла ни­чтож­но ма­лой. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич с лег­ко­стью со­чи­нял «в го­ло­ве» и за­пи­сы­вал «пря­мо из го­ло­вы» да­же слож­ные по­ли­фо­ни­че­ские про­из­ве­де­ния. Ку­ра­ев пре­крас­но ощу­щал и за­ме­чал все не­дос­тат­ки рав­но­мер­но тем­пе­ри­ро­ван­но­го му­зы­каль­но­го строя и де­лал мно­го­чис­лен­ные по­пыт­ки вый­ти за его рам­ки, что­бы при­дать сво­им про­из­ве­де­ни­ям бо­лее ес­те­ст­вен­ное зву­ча­ние. Алек­сандр же ста­рал­ся по­мочь Ку­рае­ву в его пер­вых ша­гах в ми­ре му­зы­ки.

Вре­мя шло. На­сту­пи­ла се­ре­ди­на мая. Алек­сандр уже поч­ти на­пи­сал то про­из­ве­де­ние, ко­то­рое хо­тел по­ка­зать на вы­пу­ск­ных эк­за­ме­нах — ибо он за­кан­чи­вал кон­сер­ва­то­рию. Это про­из­ве­де­ние Алек­сандр пи­сал дол­го — он на­чал его ещё в де­каб­ре. А уже к се­ре­ди­не вес­ны Алек­сандр стал осоз­на­вать, что Ку­рае­ву для на­пи­са­ния че­го-то по­доб­но­го по­на­до­би­лось бы не бо­лее не­де­ли, а то и все­го не­сколь­ко дней; и при этом ему не при­шлось бы по­мно­гу раз всё пра­вить и из­ме­нять, по­дол­гу экс­пе­ри­мен­ти­ро­вать, си­дя за фор­те­пиа­но или за син­те­за­то­ром. Ку­ра­ев мог во­об­ще не поль­зо­вать­ся всем этим — он мог про­сто взять и, под­нап­ряг­шись, на­пи­сать всё «из го­ло­вы» дня за три-че­ты­ре.

Соб­ст­вен­но го­во­ря, как пра­ви­ло, Ку­ра­ев пи­сал свои про­из­ве­де­ния не на нот­ную бу­ма­гу, а в ком­пь­ю­тер­ных ре­дак­то­рах. Это по­зво­ля­ло сра­зу же про­иг­рать на­пи­сан­ное на про­грамм­ном син­те­за­то­ре. Ку­ра­ев оз­на­ко­мил­ся так­же с не­сколь­ки­ми про­грам­ма­ми, ко­то­рые са­ми со­чи­ня­ли му­зы­ку, ко­то­рые са­ми под­ска­зы­ва­ли, как на­до пи­сать её и на­хо­ди­ли ошиб­ки в уже на­пи­сан­ном про­из­ве­де­нии или его час­ти. Та­кие про­грам­мы, как пра­ви­ло, да­ва­ли со­ве­ты по ис­прав­ле­нию оши­бок, пред­ла­гая при этом раз­лич­ные уже го­то­вые ва­ри­ан­ты ис­прав­ле­ния. Но всем этим Ку­ра­ев не поль­зо­вал­ся: эти со­ве­ты и под­сказ­ки для его про­из­ве­де­ний или во­об­ще не воз­ни­ка­ли, или толь­ко пор­ти­ли то, что на­пи­сал Ку­ра­ев, и бес­це­ре­мон­но вме­ши­ва­лись в его за­мыс­лы, не по­ни­мая, что в них к че­му.

На­ста­ли пер­вые дни ию­ня. Алек­сандр го­то­вил­ся к вы­пу­ск­ным эк­за­ме­нам. Но за два дня до них его уби­ли в од­ном из мо­с­ков­ских дво­ров, не­да­ле­ко от кон­сер­ва­то­рии. Алек­сан­д­ра за­би­ла бейс­боль­ны­ми би­та­ми, уты­кан­ны­ми гвоз­дя­ми, тол­па ка­ких то от­бро­сов. След­ст­вие так и не вы­шло на пре­ступ­ни­ков. Ко­гда Ку­рае­ва вы­зва­ли на до­прос, то он встре­тил­ся в по­ли­ции со сви­де­те­ля­ми убий­ст­ва. Один из них ска­зал Ку­рае­ву, что буд­то бы слы­шал кри­ки на­па­дав­ших, ко­то­рые ора­ли: «Бей пи­да­ра­са!» и «Сдох­ни, пи­дор!». Но эти сло­ва сви­де­те­ля доз­на­ва­тель от­че­го-то не за­нёс в про­то­кол.

По­сле смер­ти Алек­сан­д­ра мир сно­ва по­мерк для Ку­рае­ва. Ме­ло­дии пе­ре­ста­ли при­хо­дить к не­му. Он вновь ле­жал дня­ми на кро­ва­ти в за­што­рен­ной от сол­неч­но­го све­та тём­ной ком­на­те и ни о чём не ду­мал. А ко­гда че­рез две не­де­ли ему ста­ло не­мно­го луч­ше, Ку­ра­ев ока­зал­ся ох­ва­чен силь­ней­шим не­ожи­дан­но воз­ник­шим по­ка­ян­ным чув­ст­вом. Под воз­дей­ст­ви­ем это­го чув­ст­ва Ку­ра­ев со­ста­вил ог­ром­ный спи­сок сво­их гре­хов и по­ехал ка­ять­ся в них в Трои­це‑Сер­гие­ву Лав­ру, к ве­ли­ко­му стар­цу и про­зор­лив­цу ар­хи­ман­д­ри­ту Нау­му. Тот по­че­му-то при­нял Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча безо вся­кой оче­ре­ди и сми­рен­но и крот­ко вы­слу­шал его ис­по­ведь. Ку­ра­ев по­ка­ял­ся во всём, в чём толь­ко мож­но. В том чис­ле во мно­же­ст­ве гре­хов, пе­ре­чис­лен­ных в книж­ке «В по­мощь ис­по­ве­даю­щим­ся». Ку­ра­ев ис­по­ве­дал­ся в гре­хах, зна­чив­ших­ся там под пунк­та­ми с 901 по 915 и да­лее, а так­же во мно­гих дру­гих пунк­тах вро­де пунк­та 328, гла­сив­ше­го: «Ис­пус­кал дур­ной воз­дух в хра­ме».

По­ка­яв­шись, Ку­ра­ев за­вел речь о том, что, про­жив нор­маль­ным че­ло­ве­ком поч­ти всю свою жизнь, на шес­том де­сят­ке лет он вдруг по­чув­ст­во­вал се­бя ге­ем по­сле при­клю­чив­ших­ся с ним по­вре­ж­де­ний моз­га и пси­хо­ло­ги­че­ских стрес­сов. А по­сле по­доб­ных рас­ска­зов Ку­ра­ев до­ба­вил, что, по-ви­ди­мо­му, го­мо­сек­су­аль­ность у не­го — во­все не от раз­вра­щен­но­сти и от де­мо­нов, а от травм, и что те­перь, по­сле травм он стал «фи­зи­че­ски и ду­хов­но уст­ро­ен ина­че». То, что с ним про­изош­ло, — за­клю­чил Ку­ра­ев пе­ред от­цом Нау­мом, — это что-то вро­де при­об­ре­те­ния «вро­ж­дён­ной го­мо­сек­су­аль­но­сти», обу­слов­лен­ной пси­хо­ло­ги­че­ски и био­ло­ги­че­ски. А ещё Ку­ра­ев до­ба­вил, что он очень силь­но скор­бит по лю­би­мо­му им Алек­сан­д­ру, уби­то­му в са­мой мо­ло­до­сти, и что боль­ше он, Ку­ра­ев, не мыс­лит жиз­ни без не­го. Ска­зав это, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич с не­тер­пе­ни­ем стал ждать стар­че­ско­го от­ве­та и со­ве­та.

— Бес хо­чет об­ма­нуть те­бя! — мол­вил, вы­ждав не­ко­то­рое вре­мя, ста­рец На­ум. — Нет ни­ка­кой вро­ж­дён­ной го­мо­сек­су­аль­но­сти. Бес на­сел на те­бя по гре­хам тво­им и со­блаз­ня­ет те­бя к му­же­ло­же­ст­ву, а ты, ока­ян­ный, по раз­вра­щен­но­сти тво­ей, сле­ду­ешь со­ве­там и на­шеп­ты­ва­ни­ям бе­са и рас­па­ляе­мой в те­бе блуд­ным бе­сом блуд­ной стра­сти. И вот гре­хи твои, за ко­то­рые бес по­лу­чил над то­бой власть: ты, раб Бо­жий Ан­д­рей, был мо­дер­ни­стом и сто­рон­ни­ком от­ме­ны мно­гих свя­тых ка­но­нов на­шей церк­ви; ты по­кры­вал и оп­рав­ды­вал эку­ме­ни­стов, вра­гов Божь­их! Ты за­сту­пал­ся за «Pussy Riot»! И эти твои де­ла го­во­рят о том, что ты взра­стил в се­бе ве­ли­кую гор­ды­ню — ты воз­гор­дил­ся так, что вос­стал да­же на свя­щен­ные ка­но­ны и пра­ви­ла, ус­та­нов­лен­ные свя­ты­ми му­жа­ми на свя­тых со­бо­рах и при­ня­тые по­все­ме­ст­но цер­ко­вью от вре­мён древ­них. А эти пра­ви­ла свя­тая цер­ковь за­по­ве­да­ла хра­нить на­век не­из­мен­но! Ты же, Ан­д­рей, по гор­до­сти сво­ей, всё это вме­нил ни во что и вос­стал на цер­ковь и на Бо­га! А ещё, раб Бо­жий Ан­д­рей, ты не по-пра­во­слав­но­му учил на­род о кол­дов­ст­ве — о вся­ких пор­чах и сгла­зах. Ты учил, что буд­то бы все­го это­го нет или что, по край­ней ме­ре, пра­во­слав­но­му хри­стиа­ни­ну ни­че­го из это­го не гро­зит, по­да­вая тем са­мым ве­ли­кий со­блазн — ибо жи­тия свя­тых яс­но нам го­во­рят, что кол­дов­ст­во, вол­шеб­ст­во, вол­хво­ва­ние есть и что оно дей­ст­ву­ет; при­чем, по по­пу­ще­нию Божь­е­му оно дей­ст­ву­ет да­же на пра­во­слав­ных хри­сти­ан! За это-то Бог и уб­рал с те­бя Свою бо­же­ст­вен­ную за­щи­ту и пре­дал те­бя на по­ру­га­ние блуд­ным де­мо­нам и рас­па­ляе­мым ими стра­стям! Со­тво­ри же дос­той­ный плод по­кая­ния! Ибо гре­хи твои во­зо­пи­ют пред Бо­гом о воз­мез­дии и зем­ля, ко­то­рая ос­к­вер­ни­лась от мерз­ких про­ти­во­ес­те­ст­вен­ных гре­хов тво­их, так­же во­пи­ет к Бо­гу о воз­мез­дии и про­сит очи­ще­ния чрез про­ли­тие тво­ей ос­к­вер­нен­ной про­ти­во­ес­те­ст­вен­ным не­чес­ти­ем кро­ви! По­кай­ся — ибо и се­ки­ра уже при кор­не де­ре­ва ле­жит, и огнь все­по­едаю­щий и не­уга­си­мый ожи­да­ет со­ло­му! И не ищи се­бе оп­рав­да­ний! И пом­ни — бес скры­ва­ет­ся под мас­кой вся­ких травм моз­га и травм пси­хи­ки!

Отец На­ум раз­ре­шил Ку­рае­ва от ис­по­ве­дан­ных им гре­хов и тот, под шу­шу­ка­нье и по­доз­ри­тель­ные взгля­ды уз­нав­ших его ду­хов­ных чад от­ца Нау­ма, ожи­дав­ших прие­ма, вы­шел из ке­лии стар­ца и на­пра­вил­ся на при­час­тие в храм Ус­пе­ния Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы.

Ку­ра­ев при­час­тил­ся. И сей­час, как и то­гда, ко­гда Ку­ра­ев ис­по­ве­до­вал­ся и при­ча­щал­ся в боль­ни­це, он сно­ва не по­чув­ст­во­вал ни­че­го воз­вы­шен­но­го, про­свет­ляю­ще­го и уте­шаю­ще­го ду­шу — слов­но вме­сте с трав­мой моз­га для Ку­рае­ва ста­ла не­дос­туп­на столь важ­ная для не­го преж­не­го об­ласть бы­тия, слов­но вме­сто от­кры­той две­ри ту­да он об­на­ру­жил сте­ну с тол­стой кир­пич­ной клад­кой. Ку­рае­ву да­же ка­за­лось, слов­но её, этой об­лас­ти, ни­ко­гда и не бы­ло, а те смут­ные вос­по­ми­на­ния о ней, ко­то­рые ещё ос­та­ва­лись в го­ло­ве, пред­став­ля­лись Ку­рае­ву при­шед­ши­ми не из дей­ст­ви­тель­но­сти, а из ка­ко­го-то стран­но­го сна.

Осоз­нав всё это, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сно­ва опе­ча­лил­ся. Он вы­шел из хра­ма и не­мно­го без­дум­но и бес­цель­но по­бро­дил по Лав­ре, а за­тем  с гру­ст­ным ви­дом усел­ся на ла­воч­ку. И тут к ла­воч­ке по­до­шла ко­сая, хро­мая и гор­ба­тая ста­ру­ха.

— Раз­ре­ши­те при­сесть? — спро­си­ла она не­во­об­ра­зи­мо вы­со­ким, кра­си­вым и пе­ву­чим го­ло­сом.

— Са­ди­тесь! — ска­зал Ку­ра­ев и вновь по­гру­зил­ся в свои тя­жё­лые ду­мы.

Ку­ра­ев вспо­ми­нал ту ра­дость, ко­то­рую он ис­пы­тал, ко­гда по­ве­рил в Бо­га; он вспо­ми­нал го­ды да­лё­кой юно­сти и мо­ло­до­сти, ко­гда учил­ся в МГУ, в се­ми­на­рии и в Ака­де­мии, го­ды, в ко­то­рые был ре­фе­рен­том у Пат­ри­ар­ха и разъ­ез­жал вме­сте с ним по стра­не и по ми­ру. Он вспом­нил и мно­гие го­ды мис­сио­нер­ст­ва, в ко­то­рые нёс про­по­ведь Хри­сто­ву по всей Рос­сии и по со­сед­ним стра­нам, вспом­нил мно­го­чис­лен­ные встре­чи с мо­ло­де­жью, со сту­ден­та­ми, ко­то­рых он так лю­бил; он вспом­нил, как пи­сал хри­сти­ан­ские кни­ги и как пре­по­да­вал в сто­яв­шей ря­дом Ду­хов­ной Ака­де­мии… Он вспом­нил, как вёл борь­бу за чис­то­ту цер­ков­ных ря­дов и бес­страш­но вы­сту­пал про­тив цер­ков­ных ге­ев и цер­ков­но­го гей-лоб­би и, не бо­ясь, би­че­вал ми­тро­по­ли­тов, чле­нов Си­но­да и да­же са­мо­го Пат­ри­ар­ха. Он вспом­нил, ка­кие бед­ст­вия пре­тер­пел от них и как был ото­всю­ду ими из­гнан… И вот те­перь — что в ито­ге? «В ка­кой тьме пре­бы­ваю я ны­не! И что мне де­лать даль­ше? Ведь вы­хо­да нет!» — по­ду­мал Ку­ра­ев и на его гла­зах не­воль­но на­вер­ну­лась сле­за. «Бог ос­та­вил ме­ня. Бог пре­дал ме­ня. И не толь­ко ос­та­вил и пре­дал, но и вса­дил мне нож в спи­ну. И не за­щи­тил, а ушёл, ос­та­вив на рас­тер­за­ние зло­де­ям. И ес­ли те­перь де­мо­ны сме­ют­ся на­до мной, то, мо­жет быть, и Бог сме­ет­ся вме­сте с ни­ми, на­блю­дая за мои­ми бед­ст­вия­ми… Мо­жет быть, я всю жизнь зря слу­жил ка­ко­му-то под­ло­му пре­да­те­лю и злоб­но­му зло­дею и ли­це­ме­ру, скры­вав­ше­му­ся за мас­кой го­лу­бя? Слу­жил «на­кра­шен­но­му гро­бу, пол­но­му вся­кой не­чис­то­ты» — как го­во­рил Ии­сус про фа­ри­се­ев. Од­ной ру­кой он пред­пи­сы­ва­ет по­би­вать кам­ня­ми, а дру­гой — на­роч­но, слов­но для раз­вле­че­ния, соз­да­ет лю­дей, ко­то­рых на­до по­би­вать. И сме­ёт­ся этой за­ба­ве. Его со­весть чер­на» — ду­мал свои тяж­кие мыс­ли Ку­ра­ев. И от это­го ему ста­но­ви­лось ещё гру­ст­нее и ещё тя­же­лее.

Та жен­щи­на бы­ла ведь­мой. Да-да — той са­мой ведь­мой… И она уви­де­ла, что си­дя­ще­му ря­дом с ней муж­чи­не не­хо­ро­шо. Ведь­ма не уз­на­ла Ку­рае­ва, хо­тя и ви­де­ла его фо­то­гра­фию: ведь за про­шед­шее вре­мя Ку­ра­ев сбрил усы и бо­ро­ду, сде­лал кра­си­вую и мод­ную при­чес­ку, стал но­сить свет­ские оде­ж­ды и да­же по­ху­дел — в осо­бен­но­сти на ли­цо.

— Вам пло­хо? — спро­си­ла ведь­ма Ку­рае­ва.

— Мне не толь­ко сей­час пло­хо, — ска­зал Ку­ра­ев, — у ме­ня вся жизнь та­кая. И нет вы­хо­да.

— Знае­те, — ска­за­ла ведь­ма, — знае­те, что го­во­рил Се­ра­фим Са­ров­ский? Ес­ли ра­ди то­го, что­бы по­пасть в рай по­сле смер­ти, в этой жиз­ни на­до бы бы­ло всю жизнь про­быть в тём­ной зло­вон­ной яме, пол­ной чер­вей, по­сто­ян­но му­ча­ясь, — то всё рав­но на­до бы­ло бы, не со­мне­ва­ясь, вы­брать та­кую ужас­ную жизнь и, не роп­ща, про­жить её…

— Я слы­шал об этом, — гру­ст­но ска­зал Ку­ра­ев, — но по­рой то ли де­мо­ны, то ли са­ма жизнь вво­дят в та­кие бед­ст­вия, что не по­нят­но: где же Бог и по­че­му Он мол­чит и ни­че­го не де­ла­ет? И по­че­му столь­ко си­лы в ру­ках Его вра­га, Дья­во­ла?! И то­гда му­ча­ет во­прос: под­лин­но ли Бог благ и под­лин­но ли в Нём нет ни­ка­ко­го зла? И не­у­жтоль власть тьмы и де­мо­нов, власть вся­ких бед­ст­вий и вся­ко­го го­ря мо­жет быть так силь­на при та­ком бла­гом Бо­ге?

Ведь­ма слег­ка улыб­ну­лась и от­ве­ти­ла на это:

— Дос­то­ев­ский го­во­рил, что глу­би­ну и мо­гу­ще­ст­во вла­сти Дья­во­ла над тво­ре­ни­ем Божь­им труд­но да­же и во­об­ра­зить, ибо она до­хо­дит до глу­бин, че­ло­ве­ку не­ве­до­мых и его умом не­ох­ва­ты­вае­мых…

Ку­ра­ев то­же улыб­нул­ся; за­тем он встал с ла­воч­ки и вновь на­чал бес­цель­но бро­дить по Лав­ре в тя­же­лых раз­думь­ях.

Что же де­ла­ла эта ведь­ма в Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре? Ну, ма­ло ли ка­кие де­ла мо­гут быть у ведь­мы в мо­на­сты­ре и в мо­на­стыр­ских хра­мах! Пра­во­слав­ная под­виж­ни­ца Пе­ла­гея Ря­зан­ская (по­жа­луй, да­же го­раз­до бо­лее пра­во­слав­ная, чем сам Ку­ра­ев) как-то ска­за­ла од­ной из сво­их со­бе­сед­ниц по по­во­ду лю­дей, лю­бя­щих па­лом­ни­чать по вся­ким из­вест­ным свя­тым мес­там: «Есть та­кие лю­ди, ко­то­рые меч­та­ют: «За­горск! За­горск!». А что — За­горск?! Там кол­ду­нов пол­но. Где свя­ты­ня, там и не­чис­тая си­ла сле­та­ет­ся! Ко­го там про­сто со­блаз­ня­ют, а ко­го и пор­тят! Вот вам и За­горск!». Но ведь­ма, с ко­то­рой встре­тил­ся Ку­ра­ев, при­шла то­гда в Лав­ру во­все не за­тем, что­бы ко­го-то окол­до­вать и на­вес­ти на не­го пор­чу. Нет. Эта ведь­ма лю­би­ла из­ред­ка при­хо­дить в свя­тые мес­та — в мо­на­сты­ри и в хра­мы, что­бы от­дох­нуть там ду­шой.

Ведь­ма, о ко­то­рой идет речь, ста­ла ведь­мой ещё в дет­ских го­дах. Она при­ня­ла «кол­дов­скую си­лу» — то есть по­лу­чи­ла слу­жа­щих ей бе­сов — по на­след­ст­ву от сво­ей уми­рав­шей ба­буш­ки, ведь­мы. Не толь­ко ба­буш­ка, но и мать ведь­мы, с ко­то­рой встре­тил­ся Ку­ра­ев, то­же бы­ла по­том­ст­вен­ной ведь­мой. И эта ведь­ма, с ко­то­рой встре­тил­ся Ку­ра­ев, влез­ла в кол­дов­ские де­ла, что на­зы­ва­ет­ся «по са­мые уши»: она не бы­ла шар­ла­та­ном или ка­ким-то жал­ким и на­ив­ным экс­т­ра­сен­сом, для ко­то­рых ос­та­ва­лась воз­мож­ность от­но­си­тель­но без­бо­лез­нен­но «вы­лез­ти» из кол­дов­ст­ва, по­ка­яв­шись в церк­ви и при­бег­нув к её по­мо­щи. Для та­ких лю­дей, как эта ведь­ма вы­ход из кол­дов­ст­ва гро­зил смер­тью. Ко­неч­но, ей мог­ло и по­вез­ти, но риск всё рав­но был и он был очень боль­шим; на ко­ну бы­ла са­ма жизнь.

Есть ведь­мы, по­гряз­шие во зле и на­сла­ж­даю­щие­ся тво­ри­мым им злом. От­час­ти та­кой бы­ла и эта ведь­ма — но лишь от­час­ти и, ско­рее все­го, от­то­го, что бы­ла вы­ну­ж­дае­ма бе­са­ми за­ни­мать­ся кол­дов­ст­вом и, за­ни­ма­ясь им, по­сте­пен­но по­нем­но­гу при­вык­ла к чув­ст­ву на­сла­ж­де­ния и ра­до­сти от тво­ри­мо­го ею зла. (При этом, как из­вест­но, да­же са­мые отъ­яв­лен­ные ведь­мы, кол­дуя и с по­мо­щью бе­сов на­но­ся зло, всё-та­ки по­рой не очень-то стре­мят­ся тво­рить слиш­ком боль­шое зло, опа­са­ясь гря­ду­ще­го воз­мез­дия.) Ко­гда ведь­ма дол­го не тво­ри­ла зла че­рез кол­дов­ст­во, то к ней при­сту­па­ли бе­сы и раз­лич­ны­ми му­ка­ми за­став­ля­ли её вновь и вновь кол­до­вать — по­ка она не вы­пол­ня­ла не­кий нуж­ный для бе­сов «план» по кол­дов­ст­ву. По­сле это­го бе­сы от­став­ля­ли её и да­ва­ли по­жить не­ко­то­рое вре­мя бо­лее-ме­нее спо­кой­но. И в эти мо­мен­ты ведь­ма и по­се­ща­ла хра­мы и мо­на­сты­ри — ибо там она чув­ст­во­ва­ла се­бя спо­кой­нее и луч­ше; и эти свя­тые мес­та да­ва­ли для неё не­кую за­щи­ту от на­па­де­ний де­мо­нов. Од­на­ко же, ко­гда «план» по кол­дов­ст­ву был не вы­пол­нен, то в свя­тых мес­тах ведь­ме бы­ло очень и очень пло­хо от бе­сов­ских на­па­док; и в та­кие мо­мен­ты она ста­ра­лась по­ки­нуть свя­тые мес­та как мож­но ско­рее, что­бы не вы­зы­вать не­до­воль­ст­ва Кня­зя Тьмы и его де­мон­ских ле­гио­нов. По­рой ведь­ма да­же по­ду­мы­ва­ла о том, что­бы при­час­тить­ся — ра­зу­ме­ет­ся, не от­кры­вая на ис­по­ве­ди о том, кто она, не ка­ясь в кол­дов­ст­ве и не обе­щая по­рвать с Са­та­ной и пре­кра­тить кол­до­вать. Ведь­ма хо­те­ла бро­сить кол­до­вать — но не мог­ла, ибо опа­са­лась по­след­ст­вий, а имен­но мес­ти от Са­та­ны и дру­гих кол­ду­нов. А ино­гда, со­всем ред­ко, ведь­ма всё-та­ки по­ду­мы­ва­ла о том, что­бы по­ка­ять­ся по-на­стоя­ще­му. Ибо с са­мо­го дет­ст­ва сво­его, ещё толь­ко свя­зав­шись с де­мо­на­ми, она сра­зу же по­ня­ла: глав­ная цель и на­зна­че­ние ведьм — га­дить лю­дям и му­чить их и при­чи­нять им вся­кое зло; а это ей не очень-то и по­нра­ви­лось. Но по­сле то­го, как ведь­ма по­ду­мы­ва­ла о по­кая­нии, ей яв­ля­лись бе­сы и го­во­ри­ли, что по­сле по­кая­ния она не про­жи­вет и су­ток: ибо ей сра­зу же явят­ся ок­ре­ст­ные кол­ду­ны и слу­жа­щие им бе­сы во гла­ве с са­мим Са­та­ной и вмиг живь­ем ра­зо­рвут её на час­ти. И это бу­дет ей,  — как го­во­ри­ли бе­сы, — на­ка­за­ни­ем за всё то зло, ко­то­рое она со­вер­ши­ла. То есть по их сло­вам, по божь­е­му при­го­во­ру и божь­е­му по­пу­ще­нию, она бу­дет долж­на по­стра­дать за свои гре­хи ещё при сво­ей зем­ной жиз­ни и при­нять за эти гре­хи смерть. И ведь­ма, с ко­то­рой встре­тил­ся Ку­ра­ев, очень боя­лась этих уг­роз.

По­это­му-то эта ведь­ма и на­хо­ди­лась то­гда в Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре, ис­пы­ты­вая не­что, по­хо­жее на при­ступ по­ка­ян­но­го чув­ст­ва, и от­ды­ха­ла там ду­шой от бе­сов­ских на­па­док и от служ­бы бе­сам, поль­зу­ясь не­ко­ей сво­бо­дой и не­ким по­ко­ем. И она во­все не со­би­ра­лась кол­до­вать на ко­го-то и на­сы­лать на не­го пор­чу. По­это­му Ку­ра­ев, встре­тив­шись с ведь­мой, был в безо­пас­но­сти.

Что же Ку­ра­ев? Он бес­цель­но и без­дум­но бро­дил по Лав­ре, по­ка не уви­дел, что сто­ит близ Тро­иц­ко­го со­бо­ра, в ко­то­ром по­чи­ва­ли мо­щи пре­по­доб­но­го Сер­гия Ра­до­неж­ско­го. Ку­ра­ев вспом­нил, как во вре­мя уче­бы в се­ми­на­рии он час­то с бла­го­го­ве­ни­ем при­хо­дил в этот храм, что­бы при­ло­жить­ся к мо­щам; он вспом­нил и о том, ка­кую ра­дость при этом ис­пы­ты­вал. И вме­сте с этим Ку­ра­ев вспом­нил, в ка­ком со­стоя­нии бо­го­ос­тав­лен­но­сти и ом­ра­че­ния он на­хо­дит­ся те­перь, не имея на­де­ж­ды на ка­кую-ли­бо по­мощь от Бо­га. «Бог ос­та­вил ме­ня и под­ло пре­дал ме­ня; и не за­щи­тил ме­ня и уда­рил мне но­жом в спи­ну; и по­дал мне ка­мень вме­сто хле­ба. И сей­час Он, на­вер­ное, сме­ет­ся на­до мной вме­сте с Дья­во­лом. Бла­гой Бог, до­пус­каю­щий та­кое тор­же­ст­во бед­ст­вий и стра­да­ния и та­кое тор­же­ст­во не­чис­той си­лы — раз­ве это бла­гой Бог?!» — вновь по­ду­мал Ку­ра­ев. А по­том он вспом­нил сло­ва, ко­то­рые час­то лю­бил по­вто­рять из­вест­ный без­бож­ник и от­ступ­ник от ве­ры Ду­лу­ман: «Да пой­ми­те же вы, на­ко­нец, что един­ст­вен­ное оп­рав­да­ние для ва­ше­го Бо­га — это то, что Его нет!». Вспом­нив эти сло­ва, Ку­ра­ев горь­ко ус­мех­нул­ся. Он дав­но и мно­го раз слы­шал эти сло­ва; они дав­но на­би­ли Ку­рае­ву ос­ко­ми­ну, но толь­ко сей­час он «на прак­ти­ке» по­нял всю глу­би­ну этих слов и на­шёл то «ра­цио­наль­ное зер­но», ко­то­рое бы­ло в них за­клю­че­но. Да­же, ес­ли хо­ти­те, он по­нял ту «свою прав­ду», ко­то­рая бы­ла в них. Но всё же эти сло­ва не впол­не удов­ле­тво­ря­ли Ку­рае­ва: ему, ско­рее, сей­час ка­за­лось, что Бог всё-та­ки су­ще­ст­ву­ет, но пря­чет­ся от не­го, втай­не по­смеи­ва­ясь над его го­рем и его стра­да­ния­ми, слов­но объ­е­ди­нив­шись вме­сте с Дья­во­лом, что­бы му­чить его, Ку­рае­ва, и сжи­вать его со све­та.

Ку­ра­ев за­шёл в Тро­иц­кий со­бор и ог­ля­дел­ся во­круг. Всё бы­ло по-преж­не­му. Вот, ря­дом с Ку­рае­вым стоя­ла ра­ка с мо­ща­ми Сер­гия; всё те же ико­ны, всё те же ста­си­дии воз­ле стен; но Ку­рае­ву не за­хо­те­лось ни при­ло­жить­ся к мо­щам, ни пе­ре­кре­стить­ся — как это бы­ло рань­ше, все­го лишь ме­нее двух лет на­зад. Вме­сто это­го Ку­рае­ва ох­ва­ти­ли ка­кие-то стран­ные чув­ст­ва; в них бы­ли и гнев, и жа­ж­да прав­ды, и оби­да, и уве­рен­ность в соб­ст­вен­ной пра­во­те, и не­ве­ро­ят­ная сме­лость и храб­рость. Ку­ра­ев при­шёл в ис­сту­п­ле­ние; он под­нял вверх ру­ку, за­жа­тую в ку­лак, и, гля­дя на ико­ну над ал­та­рем, об­ра­тил­ся с гроз­ной и гром­кой ре­чью к Бо­гу:

— Будь Ты про­клят, без­у­ча­ст­но си­дя­щий на Не­бе на Сво­ем хо­лод­ном мра­мор­ном тро­не и взи­раю­щий на люд­ское го­ре! Будь про­клят Ты, по­даю­щий ка­мень вме­сто хле­ба, Ты, про­смер­дев­ший всё Не­бо Сво­ей чёр­ной со­ве­стью! Будь Ты про­клят, Иу­да! Будь Ты про­клят, на­кра­шен­ный гроб, пол­ный мер­зо­сти внут­ри! Будь Ты про­клят, ес­ли Ты есть!

Ку­ра­ев рез­ко опус­тил ру­ку, по­вер­нул­ся к две­рям и бы­ст­рым ша­гом вы­шел из хра­ма. Его путь ле­жал об­рат­но, до­мой. За­те­ян­ное им по­кая­ние не при­нес­ло ни­че­го; ста­ло да­же ху­же: Ку­ра­ев про­клял Бо­га, не очень-то со­мне­ва­ясь в Его су­ще­ст­во­ва­нии — хо­тя и при­ба­вил к сво­ему про­кля­тию сло­ва «ес­ли Ты есть». Ку­ра­ев ехал до­мой и ду­мал про се­бя: «Те­перь мы от­дель­но друг от дру­га. Бог — Сам по Се­бе и я — сам по се­бе; и не на­до боль­ше ни­ка­кой зло­бы и про­кля­тий. Ведь, как го­во­рят, на­стоя­щая про­ти­во­по­лож­ность люб­ви — не не­на­висть, а заб­ве­ние, пол­ное заб­ве­ние».

Ко­гда Ку­ра­ев прие­хал до­мой, он сно­ва лёг на ди­ван и сно­ва по­гру­зил­ся в ме­лан­хо­лию и пус­то­ту заб­ве­ния. Да­же му­зы­ка не ра­до­ва­ла его. Так про­дол­жа­лось це­лую не­де­лю. На­ко­нец, из это­го чёр­но­го и мрач­но­го со­стоя­ния Ку­рае­ва вы­вел про­фес­сор кон­сер­ва­то­рии, ко­то­рый при­смат­ри­вал за Ку­рае­вым по­сле то­го, как уз­нал о нём и о его да­ро­ва­нии от по­кой­но­го Алек­сан­д­ра. Про­фес­сор вре­мя от вре­ме­ни ру­ко­во­дил Ку­рае­вым: он да­вал ему раз­ные ука­за­ния о том, чем ему сле­ду­ет за­ни­мать­ся да­лее, а так­же про­смат­ри­вал и про­слу­ши­вал те со­чи­не­ния, ко­то­рые пи­сал Ку­ра­ев; по­рой про­фес­сор да­же да­вал Ку­рае­ву за­да­ния на­пи­сать то-то и то-то. Этот-то про­фес­сор и по­зво­нил Ку­рае­ву и спро­сил: по­че­му его дав­но не вид­но, по­че­му он дав­но не при­хо­дит в гос­ти и не по­ка­зы­ва­ет, как он вы­пол­нил дан­ные ему за­да­ния?

— Вы же знае­те, — от­ве­тил Ку­ра­ев, — что я — гей, и что Алек­сан­д­ра уби­ли. А это уби­ло ме­ня. Я не знаю, как те­перь жить. Я ле­жу це­лы­ми дня­ми и ни­че­го не де­лаю. И мне ни­че­го не идет в го­ло­ву. Во­круг — один мрак. И мне ка­жет­ся, что у ме­ня нет боль­ше ни­ка­ко­го бу­ду­ще­го.

— Знае­те что? — ска­зал про­фес­сор. — При­ез­жай­те се­го­дня ве­че­ром ко мне. Я как раз сво­бо­ден и мы мо­жем по­го­во­рить и по­пить чаю. Мо­жет быть, я вам по­мо­гу со­ве­том. К то­му же вам уже дав­но по­ра под­нять­ся с ди­ва­на и раз­ве­ять­ся.

— Хо­ро­шо, — ска­зал Ку­ра­ев, — обя­за­тель­но прие­ду.

Ко­гда Ку­ра­ев прие­хал к про­фес­со­ру, тот сра­зу же пред­ло­жил вы­пить чаю. Про­фес­сор жил оди­но­ким хо­ло­стя­ком; его пер­вая и по­след­няя же­на умер­ла ещё в го­ды его мо­ло­до­сти; де­тей у не­го не бы­ло.

За ча­ем про­фес­сор кон­сер­ва­то­рии и быв­ший дьяк Ку­ра­ев сна­ча­ла по­го­во­ри­ли о раз­ных жи­тей­ских ме­ло­чах, а за­тем, ко­гда Ку­ра­ев вновь стал жа­ло­вать­ся о том, как ему пло­хо — в осо­бен­но­сти, по­сле то­го, как его по­ки­нул Алек­сандр, — и го­во­рить, что те­перь он не ви­дит пе­ред со­бой ни­че­го впе­ре­ди, про­фес­сор пе­ре­бил его и ска­зал:

— Знае­те, ко­гда у ме­ня умер­ла по­сле тя­же­лой бо­лез­ни же­на, я был в по­доб­ном тя­же­лом по­ло­же­нии. Я знал и по­ни­мал, что не по­люб­лю боль­ше ни­ко­го ино­го и от­то­го мне бы­ло ещё тя­го­ст­ней. То­гда я был на­чи­наю­щим ком­по­зи­то­ром и по­сле этой смер­ти не мог на­пи­сать не строч­ки не­сколь­ко лет. То­гда я ощу­щал се­бя твор­че­ски со­вер­шен­но бес­плод­ным; но вме­сто то­го, что­бы со­всем по­рвать с му­зы­кой, я по­че­му-то по­шёл пре­по­да­вать. Я был до­воль­но не­пло­хим пре­по­да­ва­те­лем и, как ви­ди­те, по пе­да­го­ги­че­ской и на­уч­ной ли­нии до­шёл до то­го, что стал про­фес­со­ром. Ра­бо­та с мо­ло­ды­ми людь­ми как-то раз­ба­ви­ла мое оди­но­че­ст­во и от­час­ти при­да­ла смысл мо­ей жиз­ни. Я по­лю­бил мо­ло­дежь. У ме­ня не бы­ло сво­их де­тей и воз­мож­ность как-то воз­дей­ст­во­вать на мо­ло­дых, за­став­лять смот­реть их на мир свои­ми гла­за­ми и учить­ся смот­реть на мир их гла­за­ми са­мо­му, ка­ким-то об­ра­зом скра­си­ла мне без­дет­ность. Соб­ст­вен­но, жизнь кон­сер­ва­то­ри­ей, жизнь ин­те­ре­са­ми сту­ден­тов и за­бо­та о них — это всё, что у ме­ня ос­та­лось, всё что свя­зы­ва­ло и свя­зы­ва­ет ме­ня с жиз­нью и всё, что бы­ло для ме­ня до­ро­го и всё, что ос­та­ет­ся до­ро­гим для ме­ня сей­час.

— Я так и не стал бо­лее-ме­нее зна­ме­ни­тым ком­по­зи­то­ром, — про­дол­жал про­фес­сор, — ибо слиш­ком мно­го вре­ме­ни я уде­лял кон­сер­ва­то­рии и сту­ден­там; но я не жа­лею об этом. Че­рез не­сколь­ко лет я уже ото­шёл от ут­ра­ты и смог по­нем­но­гу пи­сать му­зы­ку — чис­то для раз­вле­че­ния, — но ни­че­го круп­но­го я так и не на­пи­сал. И знае­те, чем бы­ло обу­слов­ле­но мое воз­вра­ще­ние к на­пи­са­нию му­зы­ки и к жиз­ни во­об­ще? Я очень скор­бел по же­не. Я очень лю­бил её. И од­на­ж­ды я осоз­нал, что лю­бовь к ней про­дол­жа­ла жить во мне по­то­му, что ка­кая-то час­ти­ца мо­ей лю­би­мой всё ещё жи­ла во мне и лю­би­ла ме­ня; эта час­ти­ца мо­ей лю­би­мой, жи­ву­щая во мне, бы­ла по­доб­на те­п­лу от за­ка­тив­ше­го­ся солн­ца. И она бы­ла са­мым до­ро­гим, что ос­та­лось у ме­ня. За­тем я по­нял, что эта час­ти­ца по­доб­на ис­кре: ес­ли её раз­ду­вать и по­сто­ян­но пи­тать лю­бо­вью, то она ни­ко­гда не угас­нет и бу­дет лю­бить те­бя все­гда; да, она ни­ко­гда не угас­нет и бу­дет ос­ве­щать и со­гре­вать твою жизнь сво­ей лю­бо­вью до са­мой тво­ей смер­ти. И я, ес­ли мож­но так ска­зать, раз­ду­вал эту ис­кру. Я го­во­рил с ней, я гу­лял с ней, я пы­тал­ся смот­реть на мир её гла­за­ми. Ок­ру­жаю­щие ду­ма­ли, что я по­ме­шал­ся. Но, хо­тя это и про­дол­жа­лось до­воль­но дол­го, в ко­нец кон­цов я сми­рил­ся с ут­ра­той и нау­чил­ся жить вме­сте с этой ис­крой, с этой час­ти­цей, лю­бя её; и она ра­зо­гре­лась от этой люб­ви; она ста­ла ос­ве­щать мою жизнь, со­гре­вать ме­ня и лю­бить ме­ня в от­вет. Она при­да­ла смысл мо­ей жиз­ни и вдох­ну­ла в ме­ня но­вые си­лы, она да­ла мне вдох­но­ве­ние. Я да­же стал смот­реть на мир её гла­за­ми и чув­ст­во­вать её чув­ст­ва­ми. Все свои не­мно­гие про­из­ве­де­ния — очень да­же не­пло­хие про­из­ве­де­ния — я на­пи­сал под тем вдох­но­ве­ни­ем, ко­то­рое мне да­ла мне эта ис­кра и все мои про­из­ве­де­ния бы­ли оза­ре­ны её све­том и её лю­бо­вью…

Про­фес­сор за­крыл гла­за и за­мол­чал, что-то вспо­ми­ная. Ку­ра­ев не по­смел пре­рвать мол­ча­ние и то­же си­дел мол­ча за сто­лом, при­хле­бы­вая чай. На­ко­нец, про­фес­сор за­го­во­рил сно­ва:

— Знае­те… я про­шу вас по­ду­мать вот о чем: воз­мож­но, часть Алек­сан­д­ра ещё жи­ва в вас. Слов­но те­п­ло за­шед­ше­го солн­ца в тра­ве или в кам­не. И эта часть по-преж­не­му лю­бит вас. По­про­буй­те же оты­скать её. И ес­ли вы оты­щи­те её, то, воз­мож­но, она по­мо­жет вам вер­нуть­ся к жиз­ни и к ра­бо­те и, мо­жет быть, да­же по­мо­жет вам в са­мой ра­бо­те.

По­сле это­го про­фес­сор и Ку­ра­ев го­во­ри­ли ещё мно­го о чем, но эти сло­ва по­че­му-то Ку­ра­ев за­пом­нил осо­бо. Под ко­нец встре­чи про­фес­сор ска­зал Ку­рае­ву, что, по его мне­нию, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич уже впол­не мог бы взять­ся за серь­ез­ные про­из­ве­де­ния и на­пи­сать опе­ру или ба­лет.

Этот раз­го­вор за­пал в ду­шу Ку­рае­ва. Це­лый сле­дую­щий день он об­ду­мы­вал сло­ва про­фес­со­ра и пы­тал­ся по­нять: ка­ким об­ра­зом часть Алек­сан­д­ра мог­ла всё ещё про­дол­жать жить в нём и как мож­но бы­ло эту часть най­ти и с ней свя­зать­ся? Но ни­че­го пут­но­го в го­ло­ву Ку­рае­ва так и не при­хо­ди­ло. Че­рез не­сколь­ко дней Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич хо­дил по сво­им де­лам по го­ро­ду. Уже под ве­чер он про­хо­дил ми­мо пар­ка ат­трак­цио­нов. Ку­ра­ев вспом­нил, что имен­но в этом пар­ке они не­сколь­ко раз гу­ля­ли и ве­се­ли­лись вме­сте с Алек­сан­дром в пер­вый ме­сяц по­сле то­го, как они встре­ти­ли друг дру­га. На гла­за Ку­рае­ва на­вер­ну­лась сле­за. И тут про­изош­ло что-то уди­ви­тель­ное. Солн­це за­хо­ди­ло, но его не бы­ло вид­но из-за на­вис­ших над го­ро­дом туч. Но сре­ди этих туч, где-то близ го­ри­зон­та, был раз­рыв. И в этот раз­рыв про­би­лись по­след­ние лу­чи за­хо­дя­ще­го солн­ца. Они ос­ве­ти­ли вра­щав­шее­ся ко­ле­со обо­зре­ния, на ко­то­ром дав­ным-дав­но ка­та­лись вме­сте Ку­ра­ев и Алек­сандр. И это ко­ле­со обо­зре­ния заи­гра­ло зо­ло­ти­сты­ми и баг­ро­вы­ми крас­ка­ми под лу­ча­ми солн­ца — заи­гра­ло сре­ди мра­ка, об­ра­зо­вав­ше­го­ся в го­ро­де от туч. Ку­рае­ву по­че­му-то по­ка­за­лось, что это Алек­сандр шлёт ему при­вет и го­во­рит, что все­гда бу­дет с ним. А за­тем Ку­ра­ев ощу­тил в се­бе то, о чем ему не­дав­но го­во­рил ста­рый про­фес­сор: да, час­ти­ца Алек­сан­д­ра ос­та­лась в нём и она бы­ла по-преж­не­му жи­ва и не со­би­ра­лась уми­рать. И то­гда Ку­ра­ев ре­шил, что бу­дет пи­сать му­зы­ку ра­ди не­го, Алек­сан­д­ра и в па­мять о нём. А уже на сле­дую­щий день Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ощу­тил в се­бе си­лы за­сесть за серь­ёз­ное про­из­ве­де­ние.

Ме­нее чем за год, к сле­дую­ще­му ле­ту, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич за­кон­чил две опе­ры и один ба­лет. Две опе­ры на­зы­ва­лись: «Про­ме­тей» и «Ио», а ба­лет на­зы­вал­ся «Ко­роль Лир». Либ­рет­то к пер­вой опе­ре ос­но­вы­ва­лось на ми­фах о Про­ме­тее и на тра­ге­дии Эс­хи­ла «Про­ме­тей при­ко­ван­ный». Либ­рет­то ко вто­рой опе­ре так­же ос­но­вы­ва­лось на ми­фах об Ио и на тра­ге­дии «Про­ме­тей при­ко­ван­ный», но в ход со­бы­тий бы­ла впле­те­на но­вая сю­жет­ная ли­ния, ко­то­рая ста­ла ос­нов­ной. Эта ли­ния бы­ла сле­дую­щая:

Зевс до­мо­га­ет­ся Ио и пре­сле­ду­ет её, не да­вая ей по­коя; же­на Зев­са пре­вра­ща­ет Ио в ко­ро­ву и эта ко­ро­ва про­дол­жа­ет убе­гать и скры­вать­ся от Зев­са. Но при этом по­яв­ля­ет­ся не­кий смерт­ный пас­тух, сын смерт­но­го и реч­ной ним­фы, ко­то­рый мо­жет ви­деть Ио в её преж­нем ви­де, и влюб­ля­ет­ся в неё; она от­ве­ча­ет вза­им­ность. Этот пас­тух ста­но­вит­ся на пу­ти Зев­са и его же­ны и пы­та­ет­ся за­щи­тить Ио, свою воз­люб­лен­ную, от до­мо­га­тельств, пре­сле­до­ва­ния и гне­ва бо­гов. Но все его уси­лия тщет­ны. То­гда он про­кли­на­ет Зев­са за все его злые и бес­че­ло­веч­ные де­ла и ру­га­ет его. По­сле это­го ищет слу­чая всту­пить с ним в бит­ву. Но Зевс лишь сме­ёт­ся над ним. То­гда этот пас­тух на­ме­ре­ва­ет­ся оты­скать путь к оби­те­ли бо­гов на Олим­пе, при­дти ту­да и там сра­зить­ся с Зев­сом. Для это­го пас­тух при­хо­дит к при­ко­ван­но­му к ска­ле Про­ме­тею и пы­та­ет­ся вы­ве­дать у не­го путь к оби­те­ли бо­гов. Про­ме­тей изум­ля­ет­ся его без­рас­суд­ст­ву и пы­та­ет­ся от­го­во­рить его, ука­зы­вая на те му­ки, ко­то­ры­ми под­верг­нет его Зевс в Аи­де или в Тар­та­ре. Но пас­тух не слу­ша­ет Про­ме­тея. То­гда ти­тан от­кры­ва­ет ему путь к оби­те­ли бо­гов. Пас­тух с ме­чом при­хо­дит ту­да и вы­зы­ва­ет Зев­са на по­еди­нок. Зевс сно­ва лишь сме­ет­ся. То­гда пас­тух на­па­да­ет на бо­га и тот по­ра­жа­ет его мол­ни­ей. Ду­ша пас­ту­ха нис­хо­дит в ад, что­бы веч­но му­чить­ся; пе­ред са­мой смер­тью пас­тух го­во­рит:

Пусть про­кля­ты все бо­ги бу­дут,

Что пра­вят над людь­ми на­силь­ем

И прав­ду по­дав­ля­ют ло­жью

И ни во что лю­бовь вме­ня­ют смерт­ных,

И сле­ду­ют сво­ей пре­зрен­ной стра­сти,

Что за­бав­ля­ют­ся люд­скою му­кой,

В бла­жен­ст­ве свой нек­тар вку­шая!

Быть в глу­би­не Аи­да с прав­дой луч­ше,

Чем на Олим­пе на пи­ру зло­дея!

И ес­ли б ты­ся­чу имел я жиз­ней —

Всех их про­жил бы я,

Сра­зить пы­та­ясь Зев­са

И от не­правд его

Лю­бовь свою из­ба­вить!

Да бу­дет про­клят он,

Ти­ран эги­со­нос­ный

И злое се­мя Кро­на!

Либ­рет­то к опе­рам, как и к ба­ле­ту, Ку­ра­ев на­пи­сал сам — он вне­зап­но об­на­ру­жил в се­бе так­же и по­эти­че­ский дар, че­му силь­но уди­вил­ся.

К се­ре­ди­не мая две опе­ры и ба­лет бы­ли уже го­то­вы и Ку­ра­ев пе­ре­дал про­фес­со­ру кон­сер­ва­то­рии их ко­неч­ный ва­ри­ант. Про­фес­сор весь­ма по­хва­лил про­из­ве­де­ния Ку­рае­ва и пе­ре­шёл к са­мо­му важ­но­му. Ле­том в Мо­ск­ве го­то­вил­ся му­зы­каль­ный фес­ти­валь вся­ких но­ви­нок, на ко­то­ром этот про­фес­сор хо­тел пред­ста­вить про­из­ве­де­ния Ку­рае­ва. Но, по­сколь­ку Ку­рае­ва ни­кто не знал, про­фес­сор ре­шил пой­ти на хит­рый трюк: он ре­шил вы­дать про­из­ве­де­ния Ку­рае­ва за свои, а за­тем, по­сле фес­ти­ва­ля, объ­я­вить о том, кто был ис­тин­ным твор­цом этих про­из­ве­де­ний. Про­фес­сор ска­зал Ку­рае­ву, что, по ус­ло­ви­ям фес­ти­ва­ля, толь­ко лишь од­но из про­из­ве­де­ний уча­ст­ни­ка кон­кур­са мо­жет быть по­став­ле­но сце­не и по­это­му ему, Ку­рае­ву, при­дет­ся вы­брать про­из­ве­де­ние, ко­то­рое он хо­чет уви­деть по­став­лен­ным на сце­не. И Ку­ра­ев вы­брал опе­ру «Про­ме­тей». Сле­дуя вы­бо­ру Ку­рае­ва, про­фес­сор пе­ре­дал ор­га­ни­за­то­рам фес­ти­ва­ля про­из­ве­де­ния Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча под ви­дом сво­их и уже в по­след­нюю не­де­лю мая на­ча­лись ре­пе­ти­ции. Ку­рае­ву ос­та­ва­лось толь­ко ждать ре­зуль­та­та.

Ко­гда Ку­ра­ев и про­фес­сор кон­сер­ва­то­рии встре­ти­лись на ре­пе­ти­ции «Про­ме­тея» в на­ча­ле ию­ня, про­фес­сор ска­зал Ку­рае­ву то, что дол­го скры­вал от не­го — то, что он, про­фес­сор кон­сер­ва­то­рии, бо­лен ра­ком и вряд ли до­жи­вет до Но­во­го Го­да. По­это­му Ку­рае­ву бы­ло пред­ло­же­но но­та­ри­аль­но за­ве­рить ав­тор­ст­во сво­их му­зы­каль­ных про­из­ве­де­ний на тот слу­чай, ес­ли про­фес­сор ум­рет ра­нее пред­по­ла­гае­мо­го сро­ка и не ус­пе­ет ска­зать о том, кто был ис­тин­ный ав­тор «Про­ме­тея», «Ио» и «Ко­ро­ля Ли­ра». Это за­ве­ре­ние ав­тор­ст­ва бы­ло сде­ла­но в сле­дую­щий день.

Итак, Ку­рае­ву ос­та­ва­лось толь­ко лишь до­ж­дать­ся сво­ей сла­вы. Му­зы­каль­ный фес­ти­валь дол­жен был стар­то­вать в на­ча­ле сен­тяб­ря и про­длить­ся це­лых пол­то­ра ме­ся­ца. До зло­по­луч­но­го ав­гу­ста, в ко­то­ром в Рос­сии был со­вер­шён го­су­дар­ст­вен­ный пе­ре­во­рот, ос­та­ва­лось бо­лее чем пол­то­ра ме­ся­ца.

В се­ре­ди­не ию­ня Ку­ра­ев уз­нал, что его ли­ши­ли уче­ной сте­пе­ни — как свет­ской, сте­пе­ни кан­ди­да­та фи­ло­соф­ских на­ук, так и цер­ков­ной, сте­пе­ни кан­ди­да­та бо­го­сло­вия. Его ра­бо­ты бы­ли при­зна­ны сла­бы­ми и не­со­от­вет­ст­вую­щи­ми тем вы­со­ким тре­бо­ва­ни­ям, ко­то­рые предъ­яв­ля­лись к «на­стоя­щим» дис­сер­та­ци­он­ным ра­бо­там. Уче­ной сте­пе­ни кан­ди­да­та фи­ло­соф­ских на­ук Ку­рае­ва ли­шил ВАК, ос­но­вы­ва­ясь на за­клю­че­нии спе­ци­аль­но соз­дан­ной им экс­перт­ной ко­мис­сии, а так­же на хо­да­тай­ст­ве о ли­ше­нии уче­ной сте­пе­ни, ко­то­рое по­дал в ВАК Уче­ный Со­вет МГУ. Цер­ков­ной уче­ной сте­пе­ни кан­ди­да­та бо­го­сло­вия Ку­рае­ва ли­шил ка­кой-то цер­ков­ный Уче­ный Со­вет, со­сто­яв­ший из док­то­ров бо­го­сло­вия раз­лич­ных ду­хов­ных се­ми­на­рий и ака­де­мий; при этом Уче­ный Со­вет ещё ру­ко­во­дство­вал­ся ка­ким-то за­клю­че­ни­ем си­но­даль­ной бо­го­слов­ской ко­мис­сии. Ре­ше­ние это­го Уче­но­го Со­ве­та о ли­ше­нии Ку­рае­ва сте­пе­ни кан­ди­да­та бо­го­сло­вия чуть ли не в тот же день бы­ло ут­вер­жде­но Пат­ри­ар­хом.

В кон­це ию­ня на­ча­лось что-то не­во­об­ра­зи­мое. Кни­ги Ку­рае­ва уже дав­но не про­да­ва­лись в цер­ков­ной се­ти кни­го­тор­гов­ли; но от преж­них вре­мён кое-ка­кие кни­ги Ку­рае­ва ос­та­лись в цер­ков­ных биб­лио­те­ках — от обыч­ной при­ход­ской биб­лио­те­ки до биб­лио­те­ки Ду­хов­ной Ака­де­мии. И вот эти-то кни­ги бы­ло ре­ше­но изъ­ять и унич­то­жить как «вво­дя­щие пра­во­слав­ных в со­блазн и со­дер­жа­щие со­мни­тель­ное или да­же яв­но не­пра­во­слав­ное мудр­ст­во­ва­ние». Ес­те­ст­вен­но, что кни­ги Ку­рае­ва пра­во­слав­ным ре­ко­мен­до­ва­лось не дер­жать и в до­маш­них биб­лио­те­ках.

Кни­ги Ку­рае­ва по­про­сту сжи­га­ли как кни­ги ере­ти­че­ские. Со­жже­ния книг Ку­рае­ва да­же не­сколь­ко раз по­ка­зы­ва­ли по пра­во­слав­ным те­ле­ка­на­лам. Так, те­ле­ка­нал «Со­юз» сде­лал це­лую пе­ре­да­чу, в ко­то­рой разъ­яс­ня­лось, по­че­му кни­ги Ку­рае­ва на­до жечь; в ней го­во­ри­лось, что «кни­ги Ку­рае­ва за­ра­же­ны ду­хом воль­но­дум­ст­ва, ли­бе­ра­лиз­ма и со­до­мии». В дру­гой пе­ре­да­че, пе­ре­да­вав­шей­ся по пра­во­слав­но­му те­ле­ка­на­лу «Спас», ста­рец ар­хи­ман­д­рит Илий, ду­хов­ник Пат­ри­ар­ха со­ве­то­вал вы­ки­нуть кни­ги Ку­рае­ва из до­маш­них биб­лио­тек и пре­дать их со­жже­нию — что­бы ни­кто боль­ше не мог за­ра­зить­ся из этих книг не­пра­во­слав­ным ду­хом. По то­му же те­ле­ка­на­лу «Спас» Ку­ра­ев уви­дел пе­ре­да­чу, в ко­то­рой, кро­ме по­доб­ных ве­щей, рас­ска­зы­ва­лось и по­ка­зы­ва­лось, как со зда­ния МГУ сни­ма­ют па­мят­ную дос­ку с над­пи­сью «Здесь учил­ся Ан­д­рей Ку­ра­ев». Но всё это ма­ло за­тро­ну­ло Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. Ко­неч­но, ему бы­ло не­при­ят­но, но все эти уда­ры с ли­ше­ни­ем уче­ных сте­пе­ней и изъ­я­ти­ем и со­жже­ни­ем книг он вос­при­ни­мал как уда­ры весь­ма сла­бые и поч­ти не­за­мет­ные. Ку­рае­ву бы­ло по­про­сту не до это­го — у не­го поя­ви­лось но­вое ув­ле­че­ние и но­вая страсть — му­зы­ка.

За­тем на­сту­пил июль. И в ию­ле про­изош­ло то, что за­ста­ви­ло Ку­рае­ва на­все­гда по­ки­нуть Рос­сию, так и не до­ж­дав­шись ав­гу­ста.

  5. Пе­ре­до­вой бое­вой от­ряд пар­тии

Воз­ле од­ной под­мос­ков­ной де­рев­ни, на бе­ре­гу не­боль­шо­го озер­ца, сре­ди ле­сов, мо­ло­дёж­ная ор­га­ни­за­ция «Свя­тая Русь» про­во­ди­ла суб­бот­не-вос­крес­ный слёт для сво­их чле­нов из Мо­ск­вы. Эту мо­ло­дёж­ную ор­га­ни­за­цию ку­ри­ро­ва­ли лю­ди из «Еди­ной Рос­сии».

Бы­ло суб­бот­нее позд­нее ут­ро. На по­ля­не пе­ред озе­ром стоя­ла на­спех ско­ло­чен­ная сце­на, а на ней — три­бу­на. Пря­мо на зем­ле пе­ред сце­ной бы­ли рас­став­ле­но мно­же­ст­во стуль­ев, на ко­то­рых си­де­ла мо­ло­дёжь; при этом не­ко­то­рым стуль­ев не хва­ти­ло и они си­де­ли или по­лу­ле­жа­ли пря­мо на зем­ле, на тра­ве, под­сте­лив под се­бя про­сты­ни или одея­ла.

За три­бу­ной вы­сту­пал ора­тор. Спра­ва и сле­ва от ора­то­ра стоя­ли хо­руг­ви; сза­ди не­го бы­ло ук­ре­п­ле­но не­сколь­ко икон. Вы­сту­паю­щим был отец Афа­на­сий, ие­ро­мо­нах, дол­гие го­ды под­ви­зав­ший­ся на го­рах Кав­ка­за, в Аб­ха­зии, а за­тем и на са­мом Афо­не. Со­брав­шая­ся мо­ло­дежь долж­на бы­ла поч­ти це­лые су­тки слу­шать раз­лич­ную пра­во­слав­но-пат­рио­ти­че­скую про­па­ган­ду с ог­ром­ной до­лей нрав­ст­вен­ных на­став­ле­ний, уже ус­пев­ших на­бить ос­ко­ми­ну. Вот и сей­час, не­мно­го по­зё­вы­вая, все слу­ша­ли об­щие рас­су­ж­де­ния от­ца Афа­на­сия о нрав­ст­вен­но­сти. Вдруг по ря­дам по­шло ожив­ле­ние — ещё бы! — отец Афа­на­сий за­вёл речь о му­же­ло­же­ст­ве: о том, как гнус­ны му­же­лож­ни­ки и ка­кое зло они всем при­но­сят; о том, как они про­тив­ны Гос­по­ду Бо­гу, а так­же о том, как с ни­ми на­до бо­роть­ся.

Сре­ди со­брав­ших­ся на лес­ной по­ля­не близ озер­ца бы­ли до­воль­но из­вест­ные лю­ди: млад­ший сын Кон­стан­ти­на Ду­ше­но­ва Иван, Дмит­рий Эн­тео и мно­гие его со­рат­ни­ки по «Божь­ей во­ле». Но что са­мое ин­те­рес­ное — сре­ди мо­ло­дых лю­дей бы­ло вид­но мно­го уго­лов­ных или по­лу­уго­лов­ных лиц. Пер­вые уже от­си­де­ли по не­сколь­ко лет, а вто­рые ещё толь­ко го­то­ви­лись к это­му. Сре­ди по­след­них бы­ли и те, ко­му не раз уда­ва­лось из­бег­нуть су­да и тюрь­мы толь­ко по­то­му, что их ро­ди­те­ли или они са­ми да­ва­ли взят­ки про­ку­ро­рам и сле­до­ва­те­лям. Са­дить же их хо­те­ли за де­ла дос­та­точ­но обыч­ные: за дра­ки с на­не­се­ни­ем те­лес­ных по­вре­ж­де­ний, про­сто за на­не­се­ние те­лес­ных по­вре­ж­де­ний без дра­ки, за кра­жи, раз­бой­ные на­па­де­ния, сбыт нар­ко­ти­ков, рэ­кет и то­му по­доб­ное — не го­во­ря уже о ху­ли­ган­ст­ве.

На­до ска­зать, что идей­ные пра­во­слав­ные Иван Ду­ше­нов и Дмит­рий Эн­тео со свои­ми со­рат­ни­ка­ми, со­став­ляв­шие лишь ма­лую часть со­брав­ших­ся, силь­но уди­ви­лись, уви­дав ок­ру­жив­ших их на этом сбо­ри­ще лю­дей. Ещё бы — ведь сре­ди них, как бы­ло ска­за­но, бы­ло мно­же­ст­во, а, по­жа­луй, да­же и ква­ли­фи­ци­ро­ван­ное боль­шин­ст­во пред­ста­ви­те­лей уго­лов­но­го или око­ло­уго­лов­но­го ми­ра; пред­ста­ви­те­лей вся­кой го­по­ты и, во­об­ще го­во­ря, лю­дей, у ко­то­рых «всё не лбу на­пи­са­но». Как ка­жет­ся, здесь бы­ло мно­го де­тей уго­лов­ни­ков и ал­ка­шей уже да­же и не в пер­вом по­ко­ле­нии; толь­ко нар­ко­ма­ны бы­ли в ос­нов­ной сво­ей мас­се пред­став­ле­ны нар­ко­ма­на­ми в пер­вом по­ко­ле­нии. Уви­дев всё это сбо­ри­ще Иван, Дмит­рий и про­чие лю­ди их кру­га опе­ши­ли и за­да­ли са­ми се­бе во­прос: че­го, спра­ши­ва­ет­ся, им здесь де­лать сре­ди все­го это­го сбро­да? Впро­чем, они не мог­ли от­ка­зать­ся при­сут­ст­во­вать на этом со­б­ра­нии: ведь об этом их по­про­си­ли лю­ди свер­ху, из са­мой «Еди­ной Рос­сии» и да­же из Го­су­дар­ст­вен­ной Ду­мы. А ещё им да­ли по­нять, что эту са­мую «Свя­тую Русь» ку­ри­ру­ют вы­со­ко­по­став­лен­ные ге­не­ра­лы из МВД, а так­же из дру­гой ор­га­ни­за­ции, на­зва­ние ко­то­рой то­же со­сто­ит из трех букв.

Итак, отец Афа­на­сий, сто­яв­ший за три­бу­ной, за­вёл речь о му­же­лож­ни­ках:

— Все мы зна­ем, сколь­ко сей­час раз­ве­лось вся­ких… этих… тех, ко­то­рые на­зы­ва­ют се­бя не­рус­ским сло­вом «геи». Геи они! Тьфу! Мер­зость. Сло­во-то ка­кое не­нор­маль­ное! Не­нор­маль­ное, как и они са­ми! Для на­зва­ния этих лю­дей на рус­ском язы­ке есть своё сло­во. Род­ное сло­во. И все мы зна­ем это сло­во или сло­ва: «пи­до­ры», «пи­да­ра­сы»! Эй, слу­шай, ты, гей! Ты ни­ка­кой не гей! Пи­дор ты — вот ты кто! По­нял?! Пи­дор! Гной­ный пи­дор! И ме­сто те­бе не на гей-па­ра­де, а в смрад­ной ды­ре в го­ре му­со­ра и вся­ко­го го́вна, рас­по­ло­жен­ной на по­мой­ке! Вот си­ди там ти­хо — и не вы­со­вы­вай­ся! И знай, пи­дор, своё ме­сто! А то до че­го дош­ло? Это же по­зор! По­зор для Свя­той Ру­си! Че­го се­бе эти пи­до­ры ны­не по­зво­ля­ют?! За­бы­лись, ви­ди­мо! Ну, за­бы­лись — так мы на­пом­ним!

За­тем отец Афа­на­сий пе­ре­вёл дух, не­мно­го по­мол­чал и про­дол­жил:

— Бра­тья и сё­ст­ры! Знае­те ли вы, что нам го­во­рит Свя­тое Пи­са­ние, Биб­лия о му­же­лож­ни­ках — то есть о пи­до­рах, пи­да­ра­сах?! Вот что: «Ес­ли кто ля­жет с муж­чи­ною, как с жен­щи­ною, то оба они сде­ла­ли мер­зость: да бу­дут пре­да­ны смер­ти, кровь их на них» (Лев.20:13). Сам Бог, бра­тья и сё­ст­ры, дав свой Свя­той За­кон, по­ве­лел уби­вать пи­да­ра­сов! По­ня­ли? Сам Бог! В сво­ем Свя­том За­ко­не, в сво­ей Свя­той Кни­ге! Ви­ди­те — ка­кой это страш­ный грех — пе­де­ра­стия! За не­го по­ло­же­на смерть. По­че­му? По­то­му, что Сам Гос­подь ска­зал: «Не ло­жись с муж­чи­ною, как с жен­щи­ною: это мер­зость» (Лев.18:22). Слы­ши­те вы? Пи­да­ра­сы — это мер­зость. Так го­во­рит Сам Бог. Они мерз­ки и пред Бо­гом и пред людь­ми. Что та­кое мер­зость? Раз­ла­гаю­щий­ся труп — это мер­зость. Бле­во­ти­на — это мер­зость. Ис­праж­не­ния, гов­но — это мер­зость. И пи­да­рас — это мер­зость. Слы­ши­те — че­му по­до­бен пи­дор? Пи­дор — это труп, это па­даль, го́вно, бле­во­ти­на, жи­жа на­воз­ная. Весь, це­ли­ком. И моз­ги у не­го — па­даль, го́вно, бле­во­ти­на и на­воз­ная жи­жа, и кос­ти у не­го, и плоть — всё у не­го та­кое; и кровь, что в нём цир­ку­ли­ру­ет — то­же па­даль, го́вно, бле­во­ти­на и на­воз­ная жи­жа. А, что са­мое глав­ное, — та­ко­ва и чёр­ная и смрад­ная ду­ша пи­да­ра­са, вся про­во­няв­шая­ся мерз­ки­ми гре­ха­ми. Всё это — пи­дор­ская гной­ная на­воз­ная жи­жа. А что лю­ди де­ла­ют с по­доб­ны­ми ве­ща­ми? Стре­мят­ся из­ба­вить­ся от них и за­ки­нуть их ку­да-то по­даль­ше, на са­мую да­ле­кую по­мой­ку, — что­бы всё это не по­па­да­лось на гла­за и не во­ня­ло. А же­ла­тель­но… Же­ла­тель­но во­об­ще всё это за­рыть глу­бо­ко в зем­лю где-ни­будь на да­ле­ком пус­ты­ре. И ес­ли вы ви­ди­те го́вно, бле­во­ти­ну и па­даль, ва­ляю­щую­ся на ули­це, то вы, на­де­юсь, при­ло­жи­те все уси­лия, что­бы, не дай Бог, не вля­пать­ся во все́ это, что­бы ни­как не со­при­кос­нуть­ся со всем этим. Апо­стол Па­вел го­во­рит про то, как на­до ис­прав­лять греш­ни­ков: «И к од­ним будь­те ми­ло­сти­вы, с рас­смот­ре­ни­ем, а дру­гих стра­хом спа­сай­те, ис­тор­гая из ог­ня, об­ли­чай­те же со стра­хом, гну­ша­ясь да­же оде­ж­дою, ко­то­рая ос­к­вер­не­на пло­тью» (Иуд.1:23). Вот к пи­да­ра­сам как раз и на­до от­но­сить­ся так, что­бы на­во­дить на них страх и так, что­бы гну­шать­ся да­же их оде­ж­дой, ко­то­рая вся про­во­ня­ла и про­пи­та­лась их гно­ем, их бле­во­ти­ной, их го́вном, их на­воз­ной жи­жей, из ко­то­рых они со­сто­ят как те­лом, так и ду­шой. Да что я го­во­рю — оде­ж­дой?! На­до гну­шать­ся не толь­ко оде­ж­дой, но и во­об­ще всем, к че­му при­кос­ну­лись пи­да­ра­сы! На­до гну­шать­ся са­мих их ви­дом, ос­к­вер­няю­щим зре­ние! Слы­ши­те вы, бра­тья и сё­ст­ры?! Это не я го­во­рю — это го­во­рит Свя­тое Пи­са­ние! Это го­во­рят ав­то­ры Пи­са­ния — свя­тые лю­ди, в ко­то­рых все эти сло­ва вло­жил Сам Бог, Сам Дух Свя­той! Слы­ши­те, что Он го­во­рит?! Та­ким лю­дям нет мес­та на зем­ле, нет мес­та сре­ди жи­вых! Эту хо­дя­чую мер­зость, эту на­воз­ную жи­жу, го́вно и бле­во­ти­ну, этот гной на­до уби­вать — по сло­вам Пи­са­ния. Уби­рать по­даль­ше, под зем­лю, уби­вать. А раз­ве так по­сту­па­ем мы, бра­тья и сё­ст­ры?

Тут отец Афа­на­сий сно­ва сде­лал пе­ре­рыв, вы­пил не­сколь­ко глот­ков во­ды из сто­яв­ше­го на три­бу­не ста­ка­на с ча­ем, а за­тем, пы­лая пра­вед­ным гне­вом и слов­но на­хо­дясь в ка­ком-то про­ро­че­ском ра­же-ис­сту­п­ле­нии, про­дол­жил:

— Так вот, бра­тья и сё­ст­ры! Спро­шу вас ещё раз: раз­ве так мы по­сту­па­ем, как это пред­пи­сы­ва­ет де­лать Гос­подь, как об этом го­во­рит нам Свя­тое Пи­са­ние?! Нет. Не по­сту­па­ем мы так. И что же за это нам бу­дет от Гос­по­да? А вот что, бра­тья и сё­ст­ры! По­слу­ша­ем, что го­во­рит Сло­во Бо­жье про со­дом­ские гре­хи — то есть про вся­ких пи­да­ра­сов: «Не ос­к­вер­няй­те се­бя ни­чем этим, ибо всем этим ос­к­вер­ни­ли се­бя на­ро­ды, ко­то­рых Я про­го­няю от вас: и ос­к­вер­ни­лась зем­ля, и Я воз­зрел на без­за­ко­ние её, и сверг­ну­ла с се­бя зем­ля жи­ву­щих на ней» (Лев.18:24-25); и ещё: «Не по­сту­пай­те по обы­ча­ям на­ро­да, ко­то­рый Я про­го­няю от вас; ибо они всё это де­ла­ли, и Я воз­не­го­до­вал на них, и ска­зал Я вам: вы вла­дей­те зем­лею их, и вам от­даю в на­сле­дие зем­лю, в ко­то­рой те­чёт мо­ло­ко и мед. Я Гос­подь, Бог ваш, Ко­то­рый от­де­лил вас от всех на­ро­дов» (Лев.20:23-24).

Об­ра­ти­те вни­ма­ние, бра­тья и сё­ст­ры: пи­да­ра­сы не про­сто гре­шат — они на­столь­ко гнус­ны, что ос­к­вер­ня­ют са­му зем­лю свои­ми гре­ха­ми! Ос­к­вер­ня­ют до­ма, по­ля, ре­ки, ле­са. Ведь ес­ли го́вно, бле­во­ти­на или на­воз­ная жи­жа или гной по­па­дут ку­да-то, то они рас­те­кут­ся по это­му мес­ту, всю­ду про­со­чат­ся и всё про­во­ня­ют. Так и пи­да­ра­сы ос­к­вер­ня­ют зем­лю свои­ми гре­ха­ми! И это не я го­во­рю — это го­во­рит Свя­тое Пи­са­ние! Слы­ши­те вы?! И что же даль­ше про­ис­хо­дит с этой ос­к­вер­нён­ной зем­лей? Она свер­га­ет жи­ву­щий на ней на­род, до­пус­тив­ший в сво­ей сре­де раз­ли­тие все­го это­го пи­дор­ско­го зла, это­го ос­к­вер­не­ния зем­ли Божь­ей пи­до­ра­ми и их пи­дор­ски­ми гре­ха­ми. Как по­ни­мать, бра­тья и сё­ст­ры, эти сло­ва Пи­са­ния о том, что зем­ля свер­га­ет с се­бя жи­ву­щий на се­бе на­род за гре­хи это­го на­ро­да? Раз­ве зем­ля — это ра­зум­ное су­ще­ст­во? Раз­ве у неё есть чув­ст­во рас­по­зна­ния до­б­ра и зла и раз­ве мо­жет она реа­ги­ро­вать на доб­ро и зло? Нет, ко­неч­но! Здесь речь идет не о том, что зем­ля бу­к­валь­но, са­ма по се­бе, на­чи­на­ет унич­то­жать жи­ву­щих на ней лю­дей и раз­го­нять их, а о том, что Бог, уви­дев ве­ли­кое ос­к­вер­не­ние зем­ли вся­ки­ми пи­до­ра­ми, от­да­ет по­ве­ле­ние о том, что­бы на зем­лю, ко­то­рую на­се­ля­ет этот на­род, и на сам на­род при­шли вся­кие бед­ст­вия. И эти бед­ст­вия суть бед­ст­вия ни за что иное, как за пи­дор­ские не­чес­тия и гре­хи это­го на­ро­да. И то­гда на­чи­на­ют­ся зем­ле­тря­се­ния и по­жа­ры, на­вод­не­ния и за­су­хи, гра­до­би­тия и ура­га­ны, го­лод и эпи­де­мии, на­ше­ст­вия ино­пле­мен­ных на­ро­дов, вся­кие ка­та­ст­ро­фы в эко­но­ми­ке, по­ли­ти­ке и де­мо­гра­фии, из­вер­же­ния вул­ка­нов, цу­на­ми, взры­вы ра­кет со спут­ни­ка­ми на стар­те, вне­штат­ные си­туа­ции на ор­би­таль­ных стан­ци­ях, не­удач­ные сты­ков­ки с ни­ми транс­порт­ных ко­раб­лей и мно­гое дру­гое. А всё это — от­то­го, что ка­кой то пи­да­рас, ра­бо­тав­ший на сбор­ке это­го транс­порт­но­го ко­раб­ля, ос­к­вер­нил сво­им пи­дор­ским гно­ем и ка­лом ка­кой-то вин­тик или ка­кую-то мик­ро­схе­му! И всё это унич­то­жа­ет греш­ный пред Бо­гом пи­дор­ски­ми гре­ха­ми на­род. И от этих бед­ст­вий гиб­нут не толь­ко пи­до­ры — гиб­нут и те, кто по­твор­ст­во­вал пи­до­рам че­рез то, что так или ина­че спо­соб­ст­во­вал не­ис­пол­не­нию свя­той за­по­ве­ди Бо­га уби­вать и унич­то­жать пи­да­ра­сов! Гиб­нут все эти гу­ма­ни­сты и ли­бе­ра­лы, гиб­нут все эти оп­рав­ды­ва­те­ли пи­дор­ско­го не­чес­тия, вы­став­ляв­шие его как нор­му, гиб­нут все те­п­ло­хлад­ные хри­стиа­не, ко­то­рым не бы­ло де­ла до то­го, что пи­до­ры хо­дят сре­ди них жи­вы­ми и ос­к­вер­ня­ют свои­ми гре­ха­ми зем­лю, на ко­то­рой эти те­п­ло­хлад­ные хри­стиа­не про­жи­ва­ют. И эта по­ги­бель для них — так­же есть спра­вед­ли­вое воз­мез­дие за их де­ла — как и ги­бель пи­да­ра­сов за их де­ла есть для них спра­вед­ли­вое воз­мез­дие от Бо­га. Зем­ля за­хле­бы­ва­ет­ся от пи­дор­ской бле­во­ти­ны и пи­дор­ско­го гноя с ка­лом и гиб­нет, бу­ду­чи унич­то­жае­ма Бо­гом; а вме­сте с ней гиб­нет и на­род, по­гряз­ший в пи­дор­ском не­чес­тии и до­пус­тив­ший жить сре­ди се­бя пи­да­ра­сов.

Отец Афа­на­сий сно­ва ос­та­но­вил­ся, не­мно­го по­мол­чал, вы­пил во­ды из ста­ка­на и про­дол­жил:

— Так вот, бра­тия и се­ст­ры! На­ша за­да­ча в том и со­сто­ит, что­бы не толь­ко уби­вать пи­да­ра­сов, как о том учит Свя­тое Пи­са­ние, но и не да­вать им ос­к­вер­нять на­шу зем­лю, дом Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы, на­шу Свя­тую Русь, ко­то­рую Гос­подь Бог дал на­ше­му рус­ско­му пра­во­слав­но­му на­ро­ду в удел! Гос­подь ска­зал: «Со­блю­дай­те все ус­та­вы Мои и все за­ко­ны Мои и ис­пол­няй­те их, — и не сверг­нет вас с се­бя зем­ля, в ко­то­рую Я ве­ду вас жить» (Лев.20:22). Ка­кой же ус­тав Бо­га, бра­тия и се­ст­ры? Ус­тав и За­кон Бо­га прост: уби­вай пи­да­ра­сов! Не да­вай им ос­к­вер­нять зем­лю! То есть бра­тия и се­ст­ры: не да­вай пи­да­ра­сам жить, уби­вай их, что­бы они не ос­к­вер­ня­ли сво­им пи­дор­ст­вом той зем­ли, на ко­то­рой жи­вешь ты, той зем­ли, на ко­то­рой бу­дут жить твои по­том­ки! По­сту­пай так ра­ди соб­ст­вен­ной жиз­ни и ра­ди то­го, что­бы на этой зем­ле про­дол­жи­ли жизнь твои по­том­ки! Уби­вай пи­да­ра­сов! Так го­во­рит Бог!

Что же мы ви­дим ны­не, бра­тия и се­ст­ры? Бес­стыд­но крив­ля­ют­ся они в те­ле­ви­зо­ре! Бес­стыд­но хо­дят на гей-па­ра­дах! Бес­стыд­но и от­кры­то хо­дят они в свои гей-клу­бы! Поч­ти от­кры­то пре­да­ют­ся про­ти­во­ес­те­ст­вен­но­му пи­дор­ско­му раз­вра­ту! Они рав­зра­ща­ют мо­ло­дежь, раз­вра­ща­ют на­ших де­тей! Они от­кры­то из­да­ют свои во­ню­чие кни­жон­ки, жур­наль­чи­ки и га­зе­тен­ки! А мы мол­чим! А нам всё рав­но! А мы бо­им­ся этих гной­ных пи­до­ров! Бра­тия и се­ст­ры! Бу­дет ли нам про­ще­ние и по­ми­ло­ва­ние от Бо­га за на­шу те­п­ло­хлад­ность, за на­ше без­раз­ли­чие, за на­шу бо­язнь?! За на­ше на­пле­ва­тель­ст­во по от­но­ше­нию к на­шей соб­ст­вен­ной судь­бе и к судь­бам на­ших де­тей? Не от­то­го ли ото­всю­ду идут на нас кри­зи­сы в эко­но­ми­ке и в по­ли­ти­ке? Не от­то­го ли у нас за­су­хи и лес­ные по­жа­ры? И на­вод­не­ния? И не­уро­жай? И тя­же­лое по­ло­же­ние на ме­ж­ду­на­род­ной аре­не, гро­зя­щее нам пол­ной изо­ля­ци­ей и бло­ка­дой?! И не от то­го ли у нас мно­го ма­ло­иму­щих, ко­то­рым не­че­го есть и ко­то­рым не­чем кор­мить сво­их де­тей? Не от то­го ли так мно­го без­ра­бот­ных и так ма­ло ра­бо­ты? Не от то­го ли эта ра­бо­та ма­ло­оп­ла­чи­вае­ма — так, что мы мно­го ра­бо­та­ем, а пло­да­ми на­ших тру­дов на­сла­ж­да­ют­ся дру­гие? Не от­то­го ли за­сто­по­ри­лось раз­ви­тие на­но­тех­но­ло­гий?! Не от­то­го ли так по­де­ше­ве­ла нефть и столь ни­зок курс руб­ля? Не от­то­го ли все эти вой­ны в Чеч­не и в дру­гих мес­тах? Не от­то­го ли тер­ро­ри­сты взры­ва­ют ва­ши до­ма и взры­ва­ют вас на ули­цах и в мет­ро? Не от­то­го ли так низ­ка ро­ж­дае­мость, не от­то­го ли мы вы­ми­ра­ем? Не от­то­го ли па­да­ют са­мо­ле­ты и то­нут под­вод­ные лод­ки? Не от­то­го ли у нас та­кие пло­хие ме­ди­ци­на и об­ра­зо­ва­ние?! Не от­то­го ли в на­шу стра­ну едут тол­пы ми­гран­тов и га­ст­рар­бай­те­ров чу­ж­дой нам ве­ры и чу­ж­дой нам куль­ту­ры, что­бы ото­брать у на­ших ра­бо­чих по­след­ний ку­сок хле­ба и по­ни­зить стои­мость их тру­да? И они едут не толь­ко для это­го — они едут ещё и для то­го, что­бы за­се­лить на­ши пус­тею­щие зем­ли! Что же вы мол­чи­те, бра­тья и сё­ст­ры? От­то­го, что вы бо­лее-ме­нее спо­кой­но жи­ве­те в Мо­ск­ве? От­то­го, что в ва­шем хо­ло­диль­ни­ке ещё есть еда, в ро­зет­ке — элек­три­че­ст­во, в пли­те — газ, а в кра­не — го­ря­чая и хо­лод­ная во­да?! Что же! Мол­чи­те и без­дей­ст­вуй­те даль­ше! И Гос­подь про­дол­жит вас бить по всем мес­там, про­дол­жит вас бить ку­да толь­ко воз­мож­но — раз вы не по­ни­мае­те Его слов! Нач­нут­ся пе­ре­бои с элек­три­че­ст­вом и с га­зом; нач­нут­ся пе­ре­бои с го­ря­чей во­дой, а за­тем — и с хо­лод­ной; а по­сле это­го ва­ши хо­ло­диль­ни­ки опус­те­ют! За то, что вы не уби­ли пи­до­ра, жи­ву­ще­го ря­дом с ва­ми в со­сед­ней квар­ти­ре! Пи­до­ра, ко­то­рый ос­к­вер­нил ва­шу квар­ти­ру — ибо гной и бле­во­ти­на с ка­лом из его со­сед­ней квар­ти­ры уже дав­но про­со­чи­лись в ва­шу квар­ти­ру, про­пи­тав все сте­ны и весь по­то­лок! За то, что вы не уби­ли пи­до­ра, ко­то­рый ос­к­вер­нил ва­шу ле­ст­нич­ную клет­ку, ваш подъ­езд, ваш дом, ва­шу дет­скую пло­щад­ку, ва­шу ав­то­мо­биль­ную сто­ян­ку, ваш квар­тал и ва­шу ули­цу. Не уби­ли пи­до­ра, ко­то­рый ос­к­вер­нил во­до­про­вод­ные и ка­на­ли­за­ци­он­ные се­ти, ли­нию элек­тро­пе­ре­дач, га­зо­про­вод и га­зо­рас­пре­де­ли­тель­ные стан­ции! Пи­до­ра, ко­то­рый ос­к­вер­нил про­вод­ную и бес­про­вод­ную те­ле­фон­ную сеть вме­сте с оп­то­во­лок­ном, ко­то­рое дос­тав­ля­ет вам Ин­тер­нет! Пи­до­ра, ос­к­вер­нив­ше­го сам воз­дух, ко­то­рым вы ды­ши­те! И по­то­му не удив­ляй­тесь, ес­ли ваш дом взо­рвут тер­ро­ри­сты — вме­сте с этим пи­да­ра­сом и вме­сте с ва­ми. Ведь вы жи­ли ря­дом с ним — и он спо­кой­но жил ря­дом с ва­ми. Вы и ва­ши со­се­ди по­жи­ма­ли ему ру­ку, вме­сто то­го, что­бы за­бро­сать его кам­ня­ми вме­сте с дру­ги­ми нор­маль­ны­ми жиль­ца­ми до­ма. И вы же же­ла­ли ему здо­ро­вья или доб­ро­го ут­ра, встре­ча­ясь вме­сте с ним на ле­ст­нич­ной клет­ке или в подъ­ез­де, вме­сто то­го, что­бы кол­лек­тив­но за­бить его мон­ти­ров­ка­ми по го­ло­ве дос­мер­ти или пе­ре­ехать его ва­ши­ми ав­то­мо­би­ля­ми. Че­го же вам удив­лять­ся то­му, что на вас най­дут раз­лич­ные бед­ст­вия? И это обя­за­тель­но про­изой­дет, ес­ли вы не бу­де­те слу­шать гла­са Гос­по­да Бо­га ва­ше­го, ко­то­рый по­ве­лел уби­вать пи­да­ра­сов и не до­пус­кать до то­го, что­бы эти пи­да­ра­сы ос­к­вер­ня­ли зем­лю, на ко­то­рой вы жи­вё­те! Ибо всё это — от лес­ных по­жа­ров в Си­би­ри и из­вер­же­ний вул­ка­нов на Кам­чат­ке до пе­ре­бо­ев с го­ря­чей во­дой в ва­шей пи­тер­ской или мо­с­ков­ской квар­ти­ре — всё это за то, что вы не ис­пол­ня­ли за­по­ве­ди Гос­по­да Бо­га ва­ше­го! И, в ча­ст­но­сти, за то, что вы не уби­ва­ли пи­да­ра­сов, но ос­тав­ля­ли их в жи­вых и доз­во­ля­ли им ос­к­вер­нять зем­лю, на ко­то­рой вы жи­вё­те! Пом­ни­те — стра­шен гнев Гос­по­да! Страш­но впасть в ру­ки Бо­га Жи­во­го!

— Бра­тия! Очи­стим же на­шу Свя­тую Русь от пи­дор­ской не­чес­ти! За­го­ним её в глу­бо­кое под­по­лье — в глу­хие ле­са и топ­кие бо­ло­та, в мес­та без­люд­ные! Бу­дем бо­роть­ся за то, что­бы на Ру­си Свя­той не ос­та­лось ни од­но­го жи­во­го пи­да­ра­са! Гной и на­воз­ную жи­жу — в зем­лю! И как мож­но глуб­же! И то­гда Гос­подь бла­го­сло­вит нас и его обиль­ное бла­го­сло­ве­ние пре­бу­дет на нас, на на­ших де­тях и на зем­ле на­шей! Ибо во­ис­ти­ну дал Гос­подь нам ве­ли­кую зем­лю; и ес­ли не ис­то­ча­ет зем­ля на­ша мед и мо­ло­ко — ибо она не так хо­ро­ша, как Свя­тая Зем­ля вре­мен Ав­раа­ма и Мои­сея, — то обиль­на зем­ля на­ша рус­ская вся­ки­ми под­зем­ны­ми бо­гат­ст­ва­ми: и ру­да­ми, и неф­тью, и га­зом. Бо­га­та и изо­биль­на она и ле­сом, и ре­ка­ми и ещё мно­го чем. И на­род наш та­лант­лив и си­лен. Из­ба­вим­ся же от пи­дор­ской не­чис­ти! Пусть зем­ля го­рит под но­га­ми пи­да­ра­сов! Вер­нём­ся во вре­ме­на Свя­той Ру­си!

Про­из­не­ся эти сло­ва, отец Афа­на­сий не­мно­го за­мял­ся, па­ру раз каш­ля­нул и сде­лал важ­ное в юри­ди­че­ском смыс­ле за­ме­ча­ние:

— Но, бра­тья и сё­ст­ры, я дол­жен сде­лать од­но важ­ное до­пол­не­ние: жизнь пи­до­ров ны­не за­щи­ща­ет за­кон Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции — как и жизнь про­чих её гра­ж­дан; и, со­глас­но свет­ско­му за­ко­ну на­шей стра­ны, все эти пи­дор­ские де­ла пре­сту­п­ле­ни­ем не яв­ля­ют­ся. По­это­му, пре­ж­де чем уби­вать пи­до­ров — по свет­ско­му ли за­ко­ну, по цер­ков­но­му ли за­ко­ну, обыч­ным су­дом или су­дом Лин­ча, — мы долж­ны до­бить­ся со­от­вет­ст­вую­ще­го за­кон­но­го из­ме­не­ния за­ко­но­да­тель­ст­ва Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции. Со­от­вет­ст­вен­но, вы­ше, го­во­ря об убий­ст­ве пи­до­ров, я имел в ви­ду их за­кон­ное убий­ст­во, пред­по­ла­гаю­щее при­ве­де­ние за­ко­но­да­тель­ст­ва Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции в со­от­вет­ст­вии с бо­же­ст­вен­ным за­ко­ном, дан­ным нам Бо­гом в Свя­той Биб­лии.

По­сле этих слов отец Афа­на­сий за­га­доч­но ог­ля­нул­ся, при­сталь­но по­смот­рел на со­брав­ших­ся и ска­зал:

— На­де­юсь, вы по­ня­ли мою речь пра­виль­но — так, как и на­до. Аминь.

Иван Ду­ше­нов дол­го слу­шал эту речь. На­до при­знать, она взвол­но­ва­ла его. Од­на­ко, вме­сте с тем, эта речь по­ка­за­лась Ива­ну слиш­ком гру­бой. Иван знал — как это зна­ли поч­ти все бо­лее-ме­нее ин­те­ре­со­вав­шие­ся жи­ти­ем звёзд пра­во­слав­но­го бо­мон­да, — что отец Афа­на­сий — быв­ший уго­лов­ник, по мо­ло­до­сти от­си­дев­ший не­сколь­ко лет в тюрь­ме за кра­жи. Зная это, Иван, ко­неч­но, не слиш­ком уди­вил­ся гру­бо­сти ре­чи — но всё-та­ки его не пе­ре­ста­ва­ло удив­лять: как мо­жет так го­во­рить че­ло­век, окон­чив­ший Мо­с­ков­скую Ду­хов­ную Се­ми­на­рию и Ака­де­мию и став­ший кан­ди­да­том бо­го­сло­вия? Как мо­жет так го­во­рить че­ло­век, око­ло де­ся­ти лет мо­на­ше­ст­во­вав­ший на Афо­не и да­же не­ко­то­рое вре­мя быв­ший там ду­хов­ни­ком в од­ном из ски­тов — не счи­тая тех лет мо­на­ше­ст­ва, ко­то­рые он про­вел на Ро­ди­не?! Иван да­же при­пом­нил, что те­мой дис­сер­та­ции от­ца Афа­на­сия бы­ло что-то вро­де: «Иси­хи­азм, фа­вор­ский свет и вку­ше­ние Бо­га: па­ла­мит­ские спо­ры и их влия­ние на пра­во­слав­ное уче­ние о сущ­но­сти Бо­га и Его энер­гии». И от это­го Иван изу­мил­ся ещё боль­ше.

Иван так­же вспом­нил вот что. Ещё в те дав­ние вре­ме­на, ко­гда он не за­ни­мал­ся по­ли­ти­кой и реа­ги­ро­ва­ни­ем на те­ку­щие но­во­сти, в те вре­ме­на, ко­гда он ещё не счи­тал се­бя жур­на­ли­стом и про­па­ган­ди­стом, а был все­го лишь про­стым ве­рую­щим, он лю­бил чи­тать на­став­ле­ния свя­тых от­цов. Соб­ст­вен­но, он и сей­час лю­бил их чи­тать, сей­час, ко­гда ему бы­ло уже боль­ше два­дца­ти лет; но толь­ко де­ла, вся­кая жур­на­ли­ст­ская ра­бо­та, вся­кие ко­ман­ди­ров­ки, вся­кие мон­таж и вер­ст­ка со­б­ран­но­го ма­те­риа­ла соб­ст­вен­ны­ми си­ла­ми поч­ти не ос­тав­ля­ли вре­ме­ни на то, что­бы за­нять­ся чем-то дру­гим. Так вот в те дав­ние вре­ме­на Ива­ну при­шлось про­чи­тать на­став­ле­ние од­но­го стар­ца — ка­ко­го имен­но, Иван уже не пом­нил; это на­став­ле­ние бы­ло при­мер­но сле­дую­щим:

«Хри­стиа­нин стре­мит­ся ви­деть свои гре­хи; и чем луч­ше его ду­хов­ное зре­ние, тем боль­ше сво­их гре­хов он ви­дит и тем тя­же­лее их счи­та­ет; и от­то­го чем бо­лее пре­ус­пе­ва­ет он в ду­хов­ной жиз­ни, тем бо́льшим греш­ни­ком се­бя при­зна­ет и по­чи­та­ет. И по­это­му са­мый пре­ус­пев­ший в ду­хов­ной жиз­ни счи­та­ет се­бя греш­ней­шим всех и дос­той­ным бо́льшего, чем все про­чие греш­ни­ки, на­ка­за­ния. К то­му же, зная сло­ва Гос­по­да «ка­ким су­дом су­ди­те дру­гих, та­ким и са­ми бу­де­те су­ди­мы», этот пре­ус­пев­ший в ду­хов­ной жиз­ни, слы­ша о гре­хах дру­гих, их пы­та­ет­ся все­ми воз­мож­ны­ми спо­со­ба­ми оп­рав­дать, а се­бя же он су­дит стро­же, чем дру­гих и пы­та­ет­ся во всем се­бя об­ви­нить. А ещё он пы­та­ет­ся не су­дить ни­ко­го — как и за­по­ве­дал Гос­подь, — но пре­да­ёт суд Бо­гу. А ещё — он стре­мит­ся всех про­щать — да­же сво­их злей­ших вра­гов, — что­бы и ему про­ще­но бы­ло. И от это­го в под­виж­ни­ке уга­са­ет зло­ба и от это­го в нём ро­ж­да­ет­ся ис­тин­ное сми­ре­ние и не­осу­ж­де­ние: ибо как он, греш­ней­ший и по­вин­ней­ший про­чих злой волк, бу­дет осу­ж­дать тех, кто по срав­не­нию с ним поч­ти не­вин­ный аг­нец?! И по­это­му как та­кой под­виж­ник мо­жет бро­сать в ко­го-то кам­ни за гре­хи их? Он не мо­жет это­го сде­лать, ибо пре­ж­де он по-спра­вед­ли­во­сти дол­жен осу­дить и пре­дать каз­ни се­бя. И это ис­пол­не­ние слов Гос­по­да ро­ж­да­ет в под­виж­ни­ке на­де­ж­ду на ми­ло­сты­ню по­ми­ло­ва­ния. И ко­гда под­виж­ник мыс­лит и по­сту­па­ет так, то в нём ист­ле­ва­ет вся­кое пре­воз­но­ше­ние и вся­кая гор­дость. И кто не по­сту­па­ет и не мыс­лит так — о том нель­зя ска­зать, что он ис­тин­но по­знал и по­стиг уче­ние и де­ла Хри­ста и ис­тин­но встре­тил­ся с Ним и есть ис­тин­ный Его уче­ник».

Иван хо­ро­шо пом­нил это по­уче­ние — не до­слов­но, но суть его пе­ре­ска­зать он мог впол­не снос­но и без вся­ких ис­ка­же­ний.

И вот тут Иван ре­шил за­дать от­цу Афа­на­сию во­прос. Иван под­нял ру­ку, да­вая по­нять Афа­на­сию, что хо­чет его о чём-то спро­сить. Ко­гда Афа­на­сий дал ему знак ру­кою, чтоб он го­во­рил, Иван встал и пе­ре­ска­зал пе­ред все­ми это по­уче­ние стар­ца. Пе­ре­ска­зал, а за­тем не­ожи­дан­но для от­ца Афа­на­сия за­дал во­прос:

— Отец Афа­на­сий! Так это что же — на­до се­бя по­чи­тать худ­шим, чем са­мый по­след­ний пе­де­раст? Отец Афа­на­сий — вот, вы мо­нах. Но сле­дуе­те ли вы стар­че­ским на­став­ле­ни­ям и уче­нию Хри­ста? По­чи­тае­те ли се­бя греш­нее и ху­же и не­дос­той­нее всех пе­де­ра­стов? Ведь ес­ли вы так не де­лае­те — то вы не уче­ник Хри­ста и не знае­те Его! Но то­гда за­чем вы но­си­те мо­на­ше­ские одея­ния, свя­щен­ни­че­ские об­ла­че­ния и крест?

Отец Афа­на­сий за­мял­ся и ус­та­вил­ся на Ива­на ко­лю­чим взгля­дом. Он на­чал ду­мать и на вре­мя умолк. А по ря­дам про­шёл сме­шок — сме­шок, ко­то­рый очень не по­нра­вил­ся от­цу Афа­на­сию. На­ко­нец, он на­шёл, что ска­зать:

— По­слу­шай­те, мо­ло­дой че­ло­век! Хо­ро­шо, я вам от­ве­чу на этот во­прос. Или да­же во­про­сы. Но сна­ча­ла от­веть­те вы на один мой ма­лень­кий во­про­сик. Ви­ди­мо, это стар­че­ское по­уче­ние вам очень по­нра­ви­лось и вы при­ме­ряе­те и при­но­рав­ли­вае­те его к се­бе и к дру­гим. Так ска­жи­те здесь мне и всем нам: вы са­ми что — ху­же са­мо­го по­след­не­го пи­да­ра­са, хре­ног­ло­та, ко­то­ро­го тра­ха­ют за день­ги в рот и, из­ви­ни­те, в жо­пу!?

Иван за­мол­чал. Он ог­ля­дел­ся во­круг, уви­дел скри­вив­шие­ся в ух­мыл­ке по­лу­уго­лов­ные ро­жи под­во­рот­ной го­по­ты и ус­лы­шал ис­хо­дя­щий из них смех. Смех ста­но­вил­ся всё гром­че. Те­перь уже не по­смеи­ва­лись над от­цом Афа­на­си­ем, а гром­ко хо­хо­та­ли над са­мим Ива­ном. Иван по­сто­ял мол­ча ёще не­мно­го и, ни­че­го не от­ве­тив, сел на свой стул.

Сле­дую­щим вы­сту­пал отец Вла­ди­мир Ва­си­ли­сков, док­тор бо­го­сло­вия и док­тор фи­ло­ло­ги­че­ских на­ук, пре­по­да­вав­ший как в Санкт-Пе­тер­бург­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии, так и в од­ном из круп­ней­ших и из­вест­ней­ших пи­тер­ских уни­вер­си­те­тов. На­чал он из­да­ле­ка:

— Бра­тья и сё­ст­ры! Знае­те ли вы, что в Свя­щен­ное Пи­са­ние вхо­дят Мак­ка­вей­ские кни­ги? И знае­те ли, о чем они го­во­рят? Эти кни­ги, бра­тия и се­ст­ры по­ве­ст­ву­ют о том, как из­бран­ный на­род Бо­жий, иу­деи, бо­ро­лись с вла­стью не­чес­ти­во­го ца­ря Ан­ти­оха Епи­фа­на, ко­то­рый, упо­до­бив­шись Ан­ти­хри­сту, воз­же­лал ис­тре­бить За­кон Бо­га и на­род Его. В те вре­ме­на Иу­дея уже дав­но на­хо­ди­лась под вла­стью ино­зем­ных и ино­вер­ных ца­рей и эти ца­ри раз­ре­ша­ли иу­де­ям ис­по­ве­до­вать свою ре­ли­гию и не за­став­ля­ли их по­кло­нять­ся идо­лам. Но не­чес­ти­вый царь Ан­ти­ох на­ру­шил этот обы­чай и за­хо­тел ли­бо сде­лать из иу­де­ев языч­ни­ков, ли­бо ис­тре­бить их. И то­гда, ко­гда на­си­лие над иу­дея­ми со сто­ро­ны ца­ря дос­тиг­ло сво­ей вер­ши­ны, ко­гда Ан­ти­ох при­нёс в Божь­ем Хра­ме жерт­ву язы­че­ским бо­гам — сви­нью, и ко­гда ос­к­вер­нил Храм сви­ной кро­вью, ко­гда, ка­за­лось бы, иу­де­ям не­от­ку­да бы­ло ждать ос­ла­бы го­не­ни­ям и при­тес­не­ни­ям, — то­гда иу­деи вос­ста­ли про­тив не­чес­ти­во­го ца­ря. Они ре­ши­ли, что луч­ше им по­гиб­нуть, чем от­сту­пить от свя­той ве­ры, хра­нить ко­то­рую за­по­ве­дал им Бог.

— Спро­сим: по ка­ко­му же за­ко­ну дей­ст­во­ва­ли иу­деи? Ведь они на­хо­ди­лись под вла­стью ино­зем­цев и ино­вер­цев, ко­то­рые вве­ли в Иу­дее свои за­ко­ны и обы­чаи. И, с точ­ки зре­ния этих за­ко­нов, вос­став­шие иу­деи бы­ли без­за­кон­ни­ка­ми, бы­ли бун­та­ря­ми, бы­ли из­мен­ни­ка­ми го­су­дар­ст­ву, в ко­то­ром они жи­ли. Но с точ­ки зре­ния Божь­е­го За­ко­на все эти так на­зы­вае­мые «без­за­ко­ния», «бун­ты» и «из­ме­ны» бы­ли впол­не оп­рав­да­ны: ибо здесь был как раз тот слу­чай, ко­гда ке­сарь по­ку­ша­ет­ся на то, что при­над­ле­жит од­но­му Бо­гу. И ес­ли от­сто­ять то, что при­над­ле­жит од­но­му Бо­гу мож­но лишь че­рез то, что ино­зем­ная и ино­вер­ная власть име­ну­ет «без­за­ко­ни­ем», «бун­том», «из­ме­ной» и дру­ги­ми по­доб­ны­ми на­зва­ния­ми — то ве­рую­щий мо­жет, дол­жен и да­же обя­зан пой­ти на всё это. И пусть ино­зем­ная и ино­вер­ная власть в та­ком слу­чае име­ну­ет дей­ст­вия ве­рую­ще­го как хо­чет! Ве­рую­ще­му не нуж­но об­ра­щать на это вни­ма­ние — он дол­жен знать толь­ко од­но: его дей­ст­вия бла­го­слов­ле­ны Са­мим Бо­гом и за эти дей­ст­вия он бу­дет оп­рав­дан Гос­по­дом и по­лу­чит от Не­го на­гра­ду — пре­ж­де все­го на Не­бе.

— Не со­всем по это­му по­во­ду в Биб­лии ска­за­но: «ме­рою доб­рою, ут­ря­сён­ною, на­гне­тён­ною и пе­ре­пол­нен­ною от­сы­п­лют вам в ло­но ва­ше» (Лук.6:38). Но эти же сло­ва мож­но при­ме­нить и к на­ше­му слу­чаю. Ес­ли че­ло­век сра­жа­ет­ся с ору­жи­ем в ру­ках за Бо­га и за За­кон Его, за ис­пол­не­ние За­по­ве­дей Его, сра­жа­ет­ся так, как сра­жа­лись вои­ны иу­дей­ские во вре­ме­на Мак­ка­ве­ев, то верь­те: та­кой че­ло­век не ос­та­нет­ся без на­гра­ды в бу­ду­щей жиз­ни и «ме­рю доб­рою, ут­ря­сён­ною, на­гне­тён­ною и пе­ре­пол­нен­ною от­сы­п­лют ему в ло­но его»! Мно­гие иу­деи в те вре­ме­на по­гиб­ли: од­ни бы­ли уби­ты в бо­ях, а дру­гие бы­ли за­му­че­ны за Бо­га и за За­кон Его без­бож­ной и бо­го­хуль­ной вла­стью, ца­рем Ан­ти­охом Епи­фа­ном! И на­ша свя­тая пра­во­слав­ная цер­ковь чтит па­мять всех их! А их борь­бу про­тив вла­сти Ан­ти­оха Епи­фа­на ста­вит всем в об­ра­зец.

— Но вер­нём­ся к ны­неш­ним вре­ме­нам. Сей­час идет тя­жё­лая вой­на. Вой­на не те­лес­ная или, вер­нее, не столь­ко те­лес­ная, сколь­ко ду­хов­ная. Вой­на с де­мо­на­ми и са­мим Са­та­ной, пы­таю­щи­ми­ся раз­вра­тить че­ло­ве­че­ские ду­ши гре­хом и за­ста­вить по­кло­нять­ся се­бе вме­сто еди­но­го Бо­га. И осо­бую роль в этих па­губ­ных са­та­нин­ских де­лах иг­ра­ют блуд­ные гре­хи. А сре­ди них — гре­хи про­ти­во­ес­те­ст­вен­ные. И, пре­ж­де все­го — ока­ян­ное и трек­ля­тое му­же­ло­же­ст­во, пе­де­ра­стия. Пи­да­ра­сы, бра­тья и сё­ст­ры, эти гнус­ные пи­до­ры, на­сквозь про­пи­тав­шие­ся гре­хов­ным гно­ем и про­смер­дев­шие раз­вра­том, — все они — пе­ре­до­вой от­ряд Са­та­ны, пы­таю­щий­ся раз­ру­шить на­шу свя­тую пра­во­слав­ную ве­ру; и не толь­ко её, но и вся­кую ес­те­ст­вен­ную, при­су­щую че­ло­ве­че­ской при­ро­де, нрав­ст­вен­ность, ко­то­рая столь силь­но про­яв­ле­на в на­шем на­ро­де, в на­шей Свя­той Ру­си. Но ведь и на­сквозь про­гнив­ший За­пад пы­та­ет­ся унич­то­жить нас и на­шу стра­ну! По­это­му пи­до­ры — это ес­те­ст­вен­ные на­ши внут­рен­ние вра­ги и ес­те­ст­вен­ные же со­юз­ни­ки За­па­да и про­чих на­ших вра­гов внеш­них! Пи­до­ры — это пя­тая ко­лон­на, ко­то­рую на­до унич­то­жить! Они ждут вся­ких сво­бод! Сво­их, пи­дор­ских, сво­бод — сво­бод тра­хать­ся в рот и в жо­пу, сво­бод раз­вра­щать мо­ло­дежь, сво­бод уст­раи­вать свои пи­дор­ские ше­ст­вия! За­пад, — ду­ма­ют они, — при­не­сёт нам эти сво­бо­ды и за это мы долж­ны быть ему бла­го­дар­ны и за это мы его долж­ны под­дер­жи­вать как толь­ко мо­жем! Под­дер­жи­вать ан­ти­го­су­дар­ст­вен­ной и ан­ти­пат­рио­ти­че­ской про­па­ган­дой; под­дер­жи­вать раз­ру­ше­ни­ем нрав­ст­вен­но­сти и вся­ких тра­ди­ци­он­ных че­ло­ве­че­ских от­но­ше­ний; под­дер­жи­вать на­са­ж­де­ни­ем в об­ще­ст­ве от­но­ше­ний зве­ри­ных: «че­ло­век че­ло­ве­ку — волк!». Под­дер­жи­вать на­са­ж­де­ни­ем по­кло­не­ния дол­ла­ру, Зо­ло­то­му Тель­цу, и на­са­ж­де­ни­ем вся­кой про­даж­но­сти и про­сти­туи­ро­ван­но­сти! Под­дер­жи­вать са­бо­та­жем и шпио­на­жем! Под­дер­жи­вать ди­вер­сия­ми и те­рак­та­ми! Под­дер­жи­вать, на­ко­нец, ор­га­ни­зо­ван­ным воо­ру­жён­ным со­про­тив­ле­ни­ем! Уст­раи­вать по­ку­ше­ния на вы­даю­щих­ся цер­ков­ных и го­су­дар­ст­вен­ных дея­те­лей на­шей Ро­ди­ны!

— Бра­тия и се­ст­ры! Оте­че­ст­во в опас­но­сти! Ему гро­зит быть за­ли­тым пи­дор­ской не­чи­стью, гнус­ным и гряз­ным пи­де­ра­сти­че­ским гно­ем вко­нец об­на­глев­ших пи­да­ра­сов и их ли­бе­раль­ных при­спеш­ни­ков, эти взбе­сив­ших­ся оса­та­нев­ших со­бак са­мо­го Дья­во­ла, из­ры­гаю­щих из сво­их пас­тей ад­ское пла­мя из са­мой глу­би­ны пре­ис­под­ней!

— Я по­вто­рю, бра­тья и сё­ст­ры! Пи­до­ры, пи­да­ра­сы — это пя­тая ко­лон­на на­ше­го вре­ме­ни. И, по­жа­луй, это пя­тая ко­лон­на всех вре­мён и на­ро­дов! Это са­мый на­стоя­щий ин­тер­на­цио­нал! Го­мин­терн! И их, эту пя­тую ко­лон­ну, на­до унич­то­жить! Их на­до унич­то­жить ра­ди сво­бо­ды, сча­стья и про­цве­та­ния на­шей стра­ны, ра­ди сво­бо­ды, сча­стья и бла­го­по­луч­ной жиз­ни вас и ва­ших де­тей! И унич­то­жить их на­до так, как не­ко­гда, пе­ред Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной Вой­ной, Ста­лин унич­то­жил пя­тую ко­лон­ну его вре­ме­ни!

— Бра­тья и сё­ст­ры! Или они — или мы! Ино­го не да­но. Ес­ли мы не унич­то­жим их, то они унич­то­жат всех нас, да­же не ве­дя от­кры­тый бой! Они унич­то­жат нас че­рез то, что раз­вра­тят нас и на­ших де­тей, а так­же че­рез то, что ос­к­вер­нят свои­ми гре­ха­ми на­шу свя­то­рус­скую зем­лю и, по по­ве­ле­нию Бо­жью, на­ша зем­ля сверг­нет нас, как не­ко­гда Свя­тая Зем­ля, Па­ле­сти­на, сверг­ла с се­бя семь раз­вра­щён­ных мерз­ки­ми гре­ха­ми на­ро­дов. Да, бра­тья и сё­ст­ры, они бы­ли раз­вра­ще­ны в том чис­ле и пи­дор­ским не­чес­ти­ем! Слиш­ком мно­го бы­ло там пи­да­ра­сов и им по­доб­ных — вот и при­шли к ним и на них иу­деи во гла­ве с бо­го­да­ро­ван­ны­ми во­ж­дя­ми и унич­то­жи­ли все эти на­ро­ды, не по­ща­див не жен­щин, ни де­тей!

— А что бы­ло пе­ред По­то­пом, бра­тья и сё­ст­ры?! Что го­во­рит нам про Ве­ли­кий По­топ Свя­тое Пи­са­ние? Вот что: «Но зем­ля рас­тли­лась пред ли­цем Бо­жи­им, и на­пол­ни­лась зем­ля зло­дея­ния­ми. И воз­зрел [Гос­подь] Бог на зем­лю, и вот, она рас­тлен­на, ибо вся­кая плоть из­вра­ти­ла путь свой на зем­ле. И ска­зал [Гос­подь] Бог Ною: ко­нец вся­кой пло­ти при­шёл пред ли­це Мое, ибо зем­ля на­пол­ни­лась от них зло­дея­ния­ми; и вот, Я ис­треб­лю их с зем­ли» (Быт.6:11-13). Яс­но, что пе­ред По­то­пом на зем­ле пыш­ным цве­том рас­цве­ли са­мые раз­лич­ные ви­ды гре­ха и по­ро­ка. В том чис­ле мно­го на зем­ле раз­ве­лось и пи­да­ра­сов. «Зем­ля рас­тли­лась пред ли­цем Бо­га», «вся­кая плоть из­вра­ти­ла путь свой на зем­ле» — го­во­рит Пи­са­ние. И что же? «Ко­нец вся­кой пло­ти при­шёл пред ли­цем Бо­га»! Дол­го­тер­пе­ли­вый и ми­ло­серд­ный, но спра­вед­ли­вый и страш­ный в гне­ве Гос­подь унич­то­жил всех пи­да­ра­сов! И вме­сте с ни­ми и тех, кто не ос­та­нав­ли­вал и не уби­вал их за их пи­дор­ские гре­хи! Ви­ди­те — ка­кое на­ка­за­ние за бес­печ­ность и от­сут­ст­вие рев­но­сти по Бо­ге, за по­пус­ти­тель­ст­во гре­ху?! Те, кто не уби­ва­ли пи­до­ров, бы­ли уби­ты Гос­по­дом вме­сте с эти­ми пи­да­ра­са­ми! В том чис­ле и за то, что не уби­ва­ли пи­да­ра­сов!

— Об­ра­ти­те, бра­тья и сё­ст­ры, вни­ма­ние на сло­ва Свя­то­го Пи­са­ния: «вся­кая плоть из­вра­ти­ла путь свой на зем­ле». А что де­ла­ют пи­до­ры? Пи­до­ры за­со­вы­ва­ют, из­вин­те, хрен в рот, ко­то­рый Гос­подь Бог соз­дал для то­го, что­бы им вку­шать пи­щу и бла­го­слов­лять Бо­га! А ещё они за­со­вы­ва­ют хрен в жо­пу, ко­то­рая соз­да­на Бо­гом для то­го, что­бы, из­ви­ни­те, срать! Что­бы ис­праж­нять­ся! А что де­ла­ют эти пи­до­ры, эти де­ти са­та­ни­ны?! Они со­сут­ся и ли­жут­ся, они тра­ха­ют­ся в рот и в жо­пу! В рот, ко­то­рым едят, и в жо­пу, ко­то­рой срут! Пе­ре­пу­та­ли вхо­ды и вы­хо­ды они! Раз­ве это не зна­чит то, о чем ска­за­ло Свя­тое Пи­са­ние: «вся­кая плоть из­вра­ти­ла путь свой на зем­ле»?! И вот за то, что они не­пра­виль­но ис­поль­зу­ют член, рот и жо­пу — за это-то пи­до­ров и на­крыл По­топ, ко­то­рый на­слал Гос­подь Бог на жи­те­лей зем­ли в Сво­ем пра­вед­ном гне­ве! Гос­по­ди, по­ми­луй нас греш­ных!

— А на­до ли на­по­ми­нать вам, бра­тья и сё­ст­ры, о том, что про­изош­ло в Со­до­ме? Как на ока­ян­ных пи­да­ра­сов Гос­подь Бог низ­верг ка­ру с не­бес и из­лил на Со­дом ог­нен­ный дождь? «И про­лил Гос­подь на Со­дом и Го­мор­ру до­ж­дём се­ру и огонь от Гос­по­да с не­ба,  и нис­про­верг го­ро­да сии, и всю ок­ре­ст­ность сию, и всех жи­те­лей го­ро­дов сих, и [все] про­из­ра­ста­ния зем­ли» (Быт.19:24-25) — так го­во­рит нам о каз­ни со­дом­лян Свя­тое Пи­са­ние. И опять, бра­тья и сё­ст­ры: в Со­до­ме бы­ли унич­то­же­ны и ма­лые де­ти, и жен­щи­ны, и не­мощ­ные ста­ри­ки! Стра­шен дол­го­тер­пе­ли­вый и ми­ло­серд­ный Гос­подь в Сво­ем пра­вед­ном гне­ве! «Страш­но впасть в ру­ки Бо­га жи­во­го!» (Евр.10:31). Страш­но, бра­тья и сё­ст­ры, страш­но!

— И я по­вто­рю, бра­тья и сё­ст­ры: или мы, или они! Третье­го не да­но! Гос­подь за­по­ве­дал нам уби­вать пи­да­ра­сов и мы долж­ны, на­сколь­ко это в на­ших си­лах, с Божь­им со­дей­ст­ви­ем их уби­вать — так, что­бы ни один из пи­до­ров не ос­тал­ся в жи­вых! «Уби­вай пи­да­ра­сов!» — по­ве­ле­ва­ет нам Сам Гос­подь и кто мы та­кие, что­бы ос­лу­шать­ся Его свя­тых по­ве­ле­ний и при­ка­зов, Его свя­тых за­ко­нов и по­ста­нов­ле­ний?! Слы­ши­те вы, ма­ло­вер­ные и те­п­ло­хлад­ные?! Сам Гос­подь про­воз­гла­ша­ет: «Смерть пи­до­рам!»!!! Сам Гос­подь в свя­том Сво­ем Сло­ве — в Сло­ве Божь­ем, в Свя­том Пи­са­нии! «Смерть пи­да­ра­сам!» — го­во­рит Он, от хе­ру­ви­мов и се­ра­фи­мов при­ем­лю­щий по­кло­не­ние и вос­хва­ляе­мый ими в див­ной не­бес­ной пес­не «Свят, Свят, Свят Гос­подь Са­ва­оф! Вся зем­ля пол­на сла­вы Его!». А Русь Свя­тая бы­ла, есть и долж­на быть свя­тою зем­лею! До­мом Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы! И на этой зем­ле, на на­шей зем­ле, долж­на по­чи­вать сла­ва Гос­по­да Бо­га! Но как зем­ля мо­жет быть свя­та, ес­ли она ос­к­вер­не­на пи­до­ра­ми и ес­ли по ней хо­дят те, кто не дол­жен быть сре­ди жи­вых — то есть пи­до­ры, пи­да­ра­сы?! Как, бра­тия и се­ст­ры, в этом слу­чае по­чи­ет на нас и на на­шей зем­ле, на Ру­си, бла­го­сло­ве­ние Бо­жье и как в этом слу­чае зем­ля на­ша ис­пол­нит­ся Божь­ей сла­вы? По­се­му, бра­тья и сё­ст­ры, при­слу­шай­тесь к то­му, что го­во­рит Гос­подь! Он го­во­рит: «Смерть пи­до­рам!»!!! Он за­по­ве­ду­ет и по­ве­ле­ва­ет: «Убей пи­да­ра­са!»!!! Ал­ли­луйя, бра­тия и се­ст­ры! Ал­ли­луйя! Вы долж­ны быть на­ро­дом свя­тым, но­вым Из­раи­лем! И Бог дол­жен бла­го­слов­лять вас и по­чи­вать на вас! Не ос­та­вим в жи­вых ни од­но­го пи­до­ра, сде­ла­ем так, как за­по­ве­дал Гос­подь! Ал­ли­луйя!!!

Отец Вла­ди­мир Ва­си­ли­сков сде­лал не­боль­шой пе­ре­рыв; он не­мно­го за­пы­ха́лся от сво­ей вдох­но­вен­ной ре­чи и по­это­му ему тре­бо­ва­лось не­мно­го пе­ре­вес­ти ды­ха­ние. От­дох­нув, отец Вла­ди­мир вы­пил не­сколь­ко глот­ков во­ды и про­дол­жил свою речь:

— Бра­тья и сё­ст­ры! Я так сча­ст­лив, что се­го­дня мы со­бра­лись здесь, со­бра­лись все вме­сте, что­бы на­чать борь­бу с пи­да­ра­са­ми и пи­да­ра­си­ей! Мне ра­до­ст­но! Мне так ра­до­ст­но, как буд­то бы мы по­ло­жи­ли на­ча­ло строи­тель­ст­ву ве­ли­чай­ше­го и свя­тей­ше­го Божь­е­го хра­ма! Но в то же вре­мя я осоз­наю, что нам бу­дет труд­но. Ведь пи­да­ра­сы про­сто так не сда­дут­ся! Пи­до­ры бу­дут со­про­тив­лять­ся! И от них мож­но ожи­дать все­го: пу­ли в спи­ну, яда, кле­ве­ты и мно­го­го дру­го­го! И по­это­му мы, ра­ду­ясь и бла­го­слов­ляя Бо­га, в то же вре­мя ощу­ща­ем опас­ность. Но мы под за­щи­той Бо­га! Гос­подь за­щи­тит вер­ных слуг сво­их! И нам не на­до бо­ять­ся пи­до­ров и их пи­дор­ских коз­ней! Нам на­до бо­ять­ся Бо­га! Бо­ять­ся Его и упо­вать на Не­го! И Он за­щи­тит вер­ных сво­их! Но, как го­во­рит­ся, «на Бо­га на­дей­ся, а сам не пло­шай»! И мы долж­ны «не пло­шать»! Мы все­гда долж­ны быть в пол­ной го­тов­но­сти от­ра­зить пи­дор­ские коз­ни! И по­это­му мы долж­ны быть во все­ору­жии! По это­му по­во­ду мне вспом­ни­лись вот ка­кие сло­ва из кни­ги Не­емии. Ко­гда иу­деи вер­ну­лись из пле­на Ва­ви­лон­ско­го, то они на­ча­ли вос­ста­нав­ли­вать Ие­ру­са­лим вме­сте с го­род­ской сте­ной, а так­же Храм. И ко­гда под ру­ко­во­дством Не­емии они де­ла­ли это, то ок­ре­ст­ные на­ро­ды очень не хо­те­ли, что­бы Ие­ру­са­лим и Храм бы­ли вос­ста­нов­ле­ны, что­бы бы­ла от­строе­на го­род­ская сте­на; и они на­па­да­ли на иу­де­ев, стро­ив­ших и вос­ста­нав­ли­вав­ших всё это. Но не пре­ус­пе­ли в этом. По­че­му же? Вот что го­во­рит­ся об этом строи­тель­ст­ве в кни­ге Не­емии: «С то­го дня по­ло­ви­на мо­ло­дых лю­дей у ме­ня за­ни­ма­лась ра­бо­тою, а дру­гая по­ло­ви­на их дер­жа­ла ко­пья, щи­ты и лу­ки и ла­ты; и на­чаль­ст­вую­щие на­хо­ди­лись по­за­ди все­го до­ма Иу­ди­на. Стро­ив­шие сте­ну и но­сив­шие тя­же­сти, ко­то­рые на­ла­га­ли на них, од­ною ру­кою про­из­во­ди­ли ра­бо­ту, а дру­гою дер­жа­ли ко­пьё. Ка­ж­дый из стро­ив­ших пре­поя­сан был ме­чом по чрес­лам сво­им, и так они строи­ли. Воз­ле ме­ня на­хо­дил­ся тру­бач. И ска­зал я знат­ней­шим и на­чаль­ст­вую­щим и про­че­му на­ро­ду: ра­бо­та ве­ли­ка и об­шир­на, и мы рас­сея­ны по сте­не и от­да­ле­ны друг от дру­га; по­это­му, от­ку­да ус­лы­ши­те вы звук тру­бы, в то ме­сто со­би­рай­тесь к нам: Бог наш бу­дет сра­жать­ся за нас. Так про­из­во­ди­ли мы ра­бо­ту; и по­ло­ви­на дер­жа­ла ко­пья от вос­хо­да за­ри до по­яв­ле­ния звёзд. Сверх се­го, в то же вре­мя я ска­зал на­ро­ду, что­бы в Ие­ру­са­ли­ме но­че­ва­ли все с ра­ба­ми свои­ми, — и бу­дут они у нас но­чью на стра­же, а днём на ра­бо­те. И ни я, ни бра­тья мои, ни слу­ги мои, ни стра­жи, со­про­во­ж­дав­шие ме­ня, не сни­ма­ли с се­бя одея­ния сво­его, у ка­ж­до­го бы­ли под ру­кою меч и во­да» (Не­ем.4:16-23). Так и мы бра­тья, строя наш храм ан­ти­пе­де­ра­сти­че­ской борь­бы, храм ис­пол­не­ния во­ли  Божь­ей, все­гда да бу­дем дер­жать при се­бе меч и ко­пье, все­гда да бу­дем на­сто­ро­же, все­гда да бу­дем ста­вить на ча­сы бди­тель­ную стра­жу, что­бы все­гда быть го­то­вы­ми от­ра­зить все на­пад­ки пи­да­ра­сов! И да бу­дет у ка­ж­до­го из нас в од­ной ру­ке — кир­пич и мас­те­рок, а в дру­гой — меч и ко­пье на по­ра­же­ние вся­ких пи­дор­ских коз­ней. Ра­зу­мей­те же здесь под ме­чом и копь­ем меч и ко­пье ду­хов­ные, а под бди­тель­но­стью стра­жа — ду­хов­ную бди­тель­ность и не­пре­стан­ную мо­лит­ву! Пом­ни­те, что ска­зал о ду­хов­ных ору­ди­ях свя­той апо­стол Па­вел? «Для се­го при­ими­те все­ору­жие Бо­жие, да­бы вы мог­ли про­ти­во­стать в день злый и, всё пре­одо­лев, ус­то­ять. Итак стань­те, пре­поя­сав чрес­ла ва­ши ис­ти­ною и об­лек­шись в бро­ню пра­вед­но­сти, и обув но­ги в го­тов­ность бла­го­ве­ст­во­вать мир; а па­че все­го возь­ми­те щит ве­ры, ко­то­рым воз­мо­же­те уга­сить все рас­ка­лён­ные стре­лы лу­ка­во­го; и шлем спа­се­ния возь­ми­те, и меч ду­хов­ный, ко­то­рый есть Сло­во Бо­жие» (Еф.6:13-17). О, бра­тья и сё­ст­ры! Обуй­те же но­ги в го­тов­ность бла­го­ве­ст­во­вать мир! Бла­го­вес­тие же за­клю­ча­ет­ся в том, что­бы вы всем го­во­ри­ли: «Уби­вай­те пи­да­ра­сов, ибо так по­ве­лел Бог! И ко­гда вы со­вер­ши­те это, на на­шей зем­ле на­сту­пит мир и бла­го­ден­ст­вие, ибо она вос­при­имет обиль­ные бла­го­сло­ве­ния от Гос­по­да!». Обуй­те но­ги и в го­тов­ность ис­пол­нять во­лю Бо­жью; во­ля же Бо­жья — это уби­вать пи­да­ра­сов! Пер­по­яшь­те чрес­ла ва­ши ис­ти­ною Божь­ей, а ис­ти­на же Бо­жья — это та ис­ти­на, что пи­да­рас не дол­жен жить, но его долж­но пре­дать смер­ти! Об­ле­ки­тесь в бро­ню пра­вед­но­сти; бро­ня же пра­вед­но­сти есть ис­крен­нее же­ла­ние серд­ца ис­пол­нить во­лю Бо­га и сле­до­ва­ние этой во­ле все­ми си­ла­ми ду­ши и те­ла; во­ля же Бо­га — это убить пи­да­ра­са! И щит ве­ры в обе­то­ва­ния и сло­ве­са Бо­га возь­ми­те, бра­тия! Верь­те, бра­тия и се­ст­ры, что не­лож­но Гос­подь Бог за­по­ве­дал в Сло­ве Сво­ем, в Пи­са­нии, уби­вать пи­да­ра­сов и что за ис­пол­не­ние за­по­ве­ди этой вы по­лу­чи­те ве­ли­кую на­гра­ду! И шлем спа­се­ния возь­ми­те! Спа­се­ние же за­клю­ча­ет­ся в том, что­бы спа­сти свою зем­лю, Свя­тую Русь, и сво­их ближ­них от раз­вра­ще­ния и ос­к­вер­не­ния пи­да­ра­са­ми, пре­дав всех пи­до­ров смер­ти! И меч ду­хов­ный — то есть Сло­во Бо­жье, — возь­ми­те се­бе! Сло­во же Бо­жье яс­но го­во­рит: пре­дай пи­да­ра­са смер­ти! И пом­ни­те, что бы­ло ска­за­но Гос­по­дом: «Гос­подь не мог бо­лее тер­петь злых дел ва­ших и мер­зо­стей, ка­кие вы де­ла­ли; по­это­му и сде­ла­лась зем­ля ва­ша пус­ты­нею и ужа­сом, и про­кля­ти­ем, без жи­те­лей, как ви­ди­те ны­не» (Иер.44:22). По­се­му, бра­тья и сё­ст­ры, уби­вай­те пи­да­ра­сов, что­бы бы­ли жи­вы и вы, и де­ти ва­ши, и что­бы зем­ля на­ша обиль­но ис­пол­ни­лась бо­же­ст­вен­ных бла­го­сло­ве­ний!

Отец Вла­ди­мир сно­ва пе­ре­вел дух и от­хлеб­нул не­сколь­ко глот­ков во­ды из сто­яв­ше­го на три­бу­не ста­ка­на. За­тем он про­дол­жил:

— Так-то бра­тья и сё­ст­ры! И, бо­рясь с пи­да­ра­са­ми, все­гда да пре­бу­дем еди­ны, все­гда да бу­дем по­мо­гать друг дру­гу, все­гда да бу­дем друг дру­га под­бад­ри­вать и вдох­нов­лять друг дру­га! И все­гда бу­дем при­хо­дить друг к дру­гу на по­мощь! И все­гда  бу­дем дей­ст­во­вать в од­ном ду­хе — в Ду­хе Гос­под­нем! Пусть же по­чи­ет на всех нас бла­го­сло­ве­ние свя­тых Божь­их угод­ни­ков и Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы! И да бу­дет у нас так, как ска­за­но в кни­ге про­ро­ка Исайи про пре­бы­ваю­щих в еди­но­мыс­лии и бра­то­лю­бии род­ных друг дру­гу лю­дей: «ка­ж­дый по­мо­га­ет сво­ему то­ва­ри­щу и го­во­рит сво­ему бра­ту: «кре­пись!» Куз­нец обод­ря­ет пла­виль­щи­ка, раз­гла­жи­ваю­щий лис­ты мо­ло­том — кую­ще­го на на­ко­валь­не, го­во­ря о спай­ке: «хо­ро­ша»; и ук­ре­п­ля­ет гвоз­дя­ми, что­бы бы­ло твер­до» (Ис.41:6-7).

— Бла­го­слов­ляю вас на эту свя­тую борь­бу с пи­дор­ской гни­лью, за­вед­шей­ся на Свя­той Ру­си! Да пре­бу­дет на вас бла­го­сло­ве­ние пре­по­доб­но­го Сер­гия и бла­го­сло­ве­ния свя­ти­те­лей мо­с­ков­ских Пет­ра, Фи­лип­па, Ио­ны и Гер­мо­ге­на! Да пре­бу­дет на вас бла­го­сло­ве­ние свя­то­го стра­сто­терп­ца ца­ря Ни­ко­лая и всех цар­ст­вен­ных му­че­ни­ков, а так­же бла­го­сло­ве­ние свя­то­го Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го и свя­то­го пра­вед­но­го Ио­ан­на Крон­штадт­ско­го, бла­го­сло­ве­ние свя­то­го Иг­на­тия Брян­ча­ни­но­ва и свя­то­го Фео­фа­на За­твор­ни­ка! Да пре­бу­дет с ва­ми бла­го­сло­ве­ние всех свя­тых в зем­ле рос­сий­ской про­си­яв­ших! Да пре­бу­дет на вас бла­го­сло­ве­ние Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы!

По­сле это­го отец Вла­ди­мир на па­ру се­кунд за­мял­ся и, как и отец Афа­на­сий, с ви­ди­мой боль­шой не­охо­той сде­лал важ­ное в юри­ди­че­ском смыс­ле до­пол­не­ние или, луч­ше ска­зать, разъ­яс­не­ние, к про­из­не­сён­ной им ре­чи:

— Бра­тья и сё­ст­ры, пом­ни­те: жизнь и здо­ро­вье пи­да­ра­сов, как и жизнь и здо­ро­вье про­чих, на­хо­дят­ся под за­щи­той за­ко­нов на­ше­го го­су­дар­ст­ва. И эти за­ко­ны та­ко­вы, что пи­до­ров за их пи­дор­ские де­ла не на­ка­зы­ва­ют. По­это­му, бра­тия и се­ст­ры, что­бы за­кон­ным об­ра­зом уби­вать пи­до­ров мы долж­ны за­кон­ным об­ра­зом из­ме­нить за­ко­ны Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции. Я при­зы­ваю и при­зы­вал ра­нее, в этой ре­чи, толь­ко лишь к за­кон­но­му убий­ст­ву пи­до­ров. А для это­го все мы, как уже ска­за­но, долж­ны в рам­ках дей­ст­вую­ще­го за­ко­но­да­тель­ст­ва из­ме­нить за­ко­ны Рос­сии так, что­бы они со­от­вет­ст­во­ва­ли за­ко­нам Бо­га. Аминь.

Отец Вла­ди­мир за­кон­чил речь и со­шёл с три­бу­ны. Пла­мен­ные ре­чи о нрав­ст­вен­но­сти и воз­ро­ж­де­нии Свя­той Ру­си за­кон­чи­лись. По­сле это­го на три­бу­ну взош­ла жен­щи­на, од­на из ор­га­ни­за­то­ров слё­та. Она ска­за­ла, что на­сту­пи­ло вре­мя обе­да и по­ра ид­ти в сто­ло­вую, воз­ле ко­то­рой стоя­ло не­сколь­ко по­ле­вых ку­хонь. Мо­ло­дежь ста­ла рас­хо­дить­ся.

Иван Ду­ше­нов не спе­шил ид­ти на обед. Он си­дел и улы­бал­ся. Ему вспом­нил­ся ро­ман Вой­но­ви­ча «Мо­ск­ва 2042». Там один из ком­му­ни­сти­че­ских дея­те­лей с го­ре­чью и до­са­дой го­во­рил: «Мы ду­ма­ли, что окон­ча­тель­ное об­ни­ща­ние на­род­ных масс на­сту­пит при ка­пи­та­лиз­ме, а оно возь­ми и на­сту­пи при ком­му­низ­ме!». При­пом­нив эти сло­ва, Иван по­ду­мал: «Вот, отец Афа­на­сий и отец Вла­ди­мир го­во­рят о том, что по­сле то­го, как Свя­тая Русь очи­стит­ся от пи­да­ра­сов, её ждет рас­цвет и бла­го­ден­ст­вие. Но не по­лу­чить­ся ли так, что окон­ча­тель­ное об­ни­ща­ние лю­дей на Ру­си на­сту­пит не при пе­де­ра­сти­че­ской, без­бож­ной и са­та­нин­ской де­мо­кра­тии и ли­бе­ра­лиз­ме, а при ге­те­ро­сек­су­аль­ной пра­во­слав­ной мо­нар­хии или тео­кра­тии? Вот и бу­дет то­гда всем «Бо­жье бла­го­сло­ве­ние»! И что, ес­ли ко­нец и ра­зо­ре­ние при­дет не гей-стра­нам с их пи­до­ро­кра­ти­ей, а, на­обо­рот, пра­во­слав­ной Рос­сии?». Но, по­ду­мав так, Иван тут же спо­хва­тил­ся и ска­зал: «На­до же! Ис­ку­ше­ние-то ка­кое!» и тут же за­нял свой ум мо­лит­вой Ии­су­со­вой.

По­сле обе­да и от­ды­ха куль­тур­ная про­грам­ма про­дол­жи­лась. Ни­ка­ких пла­мен­ных ре­чей боль­ше не бы­ло — был кон­церт, на ко­то­ром пе­ли и пля­са­ли. По­сле кон­цер­та на­ча­лось ве­чер­нее суб­бот­нее бо­го­слу­же­ние — пря­мо за сце­ной, на от­кры­том воз­ду­хе. По­сле это­го по­сле­до­вал ужин и сно­ва крат­кий от­дых. А за­тем стем­не­ло и со­брав­шим­ся на слёт по­ка­за­ли раз­вле­ка­тель­ный ки­но­фильм. Вер­нее, да­же це­лых два ки­но­филь­ма. По­след­ний из этих филь­мов за­кон­чил­ся где-то аж к 10 ча­сам ве­че­ра, ко­гда уже бы­ло со­всем тем­но. На­ко­нец, при­шла по­ра рас­хо­дить­ся по па­лат­кам. Всем ска­за­ли, чтоб они си­де­ли в сво­их па­лат­ках и ни­ку­да не вы­хо­ди­ли — ибо к ним долж­ны бу­дут зай­ти их стар­шие то­ва­ри­щи и про­вес­ти очень важ­ную разъ­яс­ни­тель­ную бе­се­ду. И все ра­зо­шлись по па­лат­кам.

Иван Ду­ше­нов си­дел в сво­ей па­лат­ке вме­сте с дру­ги­ми её оби­та­те­ля­ми и с от­вра­ще­ни­ем ус­та­ло слу­шал вся­кую ахи­нею, ко­то­рую не­сли со­брав­шие­ся лю­ди, боль­шин­ст­во из ко­то­рых бы­ло, как ска­за­но, уго­лов­ной или око­ло­уго­лов­ной го­по­той. Спра­ва от Ива­на один уго­лов­ник рас­ска­зы­вал бо­лее мо­ло­дым то­ва­ри­щам про то, как хо­дил по про­сти­тут­кам и тра­хал их в рот и в зад. Дру­гой око­ло­уго­лов­но­го ви­да па­рень, ко­то­рый был мо­ло­же пер­во­го, под­дер­жал пер­во­го в его рас­ска­зах и со­об­щил о том, как вме­сте с друзь­я­ми хо­дил за секс-ус­лу­га­ми в дет­ский дом, в ко­то­ром его оби­та­те­ли-пар­ни под­тор­го­вы­ва­ли свои­ми под­ру­га­ми, де­вуш­ка­ми, при­ну­ж­дая их к про­сти­ту­ции; с удив­ле­ни­ем и вос­тор­гом он го­во­рил о том, что от­тра­хать лю­бую де­вуш­ку в рот стои­ло все­го не­сколь­ко бу­ты­лок или ба­нок хо­ро­ше­го пи­ва. Про­чие из оби­та­те­лей па­лат­ки весь­ма изу­ми­лись та­кой де­ше­виз­не и с ин­те­ре­сом ста­ли рас­спра­ши­вать рас­сказ­чи­ка об ад­ре­се.

По­ми­мо по­доб­ных раз­го­во­ров по все­му ла­ге­рю ве­лись и дру­гие бе­се­ды, а имен­но о том, что всем здесь со­брав­шим­ся вско­ре при­дет­ся уби­вать ге­ев в са­мом бу­к­валь­ном смыс­ле и что для это­го им при­дет­ся ор­га­ни­зо­вы­вать­ся в осо­бые пя­тер­ки. На­зы­ва­лась да­же сум­ма воз­на­гра­ж­де­ния за убий­ст­во: ка­ж­до­му из пя­тер­ки за ус­пеш­ное убий­ст­во од­но­го гея всей пя­тер­кой бу­дут пла­тить по 50 ты­сяч руб­лей — то есть бу­дут пла­тить по 250 ты­сяч руб­лей на всю пя­тер­ку за од­но­го уби­то­го ей гея. Ус­лы­шав по­доб­ные ре­чи, Иван Ду­ше­нов весь­ма изу­мил­ся: ведь офи­ци­аль­но ни­кто ни­че­го по­доб­но­го ни­ко­му не го­во­рил; но, как го­во­рит­ся, «слу­ха­ми зем­ля пол­ни­лась»… Иван по­пы­тал­ся вы­ве­дать на­счёт го­то­вя­щих­ся убийств по­под­роб­нее и из не­сколь­ких рас­спро­сов за­клю­чил, что при­мер­но год или да­же ме­нее на­зад убий­ст­ва ге­ев уже про­во­ди­лись и что, по край­ней ме­ре не­ко­то­рые из со­брав­ших­ся на слёт, уже уча­ст­во­ва­ли в по­доб­ных убий­ст­вах. Как ду­мал Иван, этим-то лю­дям не­офи­ци­аль­но и при­ка­за­ли рас­про­стра­нить по­доб­ные слу­хи сре­ди со­брав­ших­ся, что­бы не у ко­го из них не бы­ло со­мне­ний о том, ра­ди че­го в дей­ст­ви­тель­но­сти здесь на суб­бо­ту-вос­кре­се­нье был уст­ро­ен ла­герь мо­ло­деж­ной ор­га­ни­за­ции «Свя­тая Русь» и чем в дей­ст­ви­тель­но­сти вско­ре при­дет­ся за­нять­ся здесь со­брав­шим­ся.

Си­дев­шие в од­ной па­лат­ке с Ива­ном Ду­ше­но­вым вновь за­го­во­ри­ли о по­хо­дах по про­сти­тут­кам и о том, как они сно­ша­лись с ни­ми и со свои­ми под­руж­ка­ми в рот и в зад. Ива­ну это на­дое­ло; он плю­нул и, на­ру­шая по­ве­ле­ние, от­дан­ное всем, вы­шел из па­лат­ки и от­пра­вил­ся по­бро­дить по ок­ре­ст­но­му ле­су. Иван шёл ти­хо; вне­зап­но он за­ме­тил, что впе­ре­ди не­го, воз­ле де­ре­ва, за кус­та­ми, стоя­ли, ку­ри­ли и раз­го­ва­ри­ва­ли двое взрос­лых серь­ёз­ных муж­чин. Иван ос­та­но­вил­ся, за­та­ил­ся и при­слу­шал­ся. Он сра­зу уз­нал эти два го­ло­са: ут­ром, ещё до то­го, как на сце­ну пе­ред со­брав­ши­ми­ся вы­шли вы­сту­пать свя­щен­ни­ки, речь к мо­ло­де­жи дер­жа­ли эти двое. Это, су­дя по вы­прав­ке и по ма­не­рам, бы­ли во­ен­ные в чи­не пол­ков­ни­ка или да­же по­вы­ше. Впо­след­ст­вии Иван уз­нал, что один из них был ге­не­рал-май­о­ром ФСБ, а дру­гой — ге­не­рал-лей­те­нан­том МВД. Иван вслу­шал­ся. Го­во­рил ге­не­рал-май­ор:

— Вот, за­тея­ли там, на­вер­ху, за­чи­ст­ку от пи­да­ра­сов. А ка­кая из баш­ней Крем­ля это ор­га­ни­зо­ва­ла, ин­те­рес­но? Пат­рио­ти­че­ская, что­бы дей­ст­ви­тель­но за­чис­тить от пи­да­ра­сов, или ли­бе­раль­ная, что­бы ор­га­ни­зо­вать про­во­ка­цию? Или они все вме­сте? И, что са­мое стран­ное, в ка­ж­дой из этих ба­шен пол­но пи­да­ра­сов. Что они там — с ума по­схо­ди­ли что ли и са­ми се­бя из­вес­ти за­хо­те­ли?

— Ну что ты… — от­ве­тил ему ге­не­рал-лей­те­нант, — из серь­ёз­ных ге­ев ни­кто не по­стра­да­ет. Так — шу­ше­ра вся­кая. От­бро­сы. Эти чёр­то­вы ли­бе­ра­лы, сре­ди ко­то­рых мно­го ге­ев, со­всем раз­вин­ти­лись и слиш­ком близ­ко со­шлись с За­па­дом. По­пу­гать их на­до, что­бы бы­ли по­ос­то­рож­нее и по­утих­ли. И за­би­лись в свои но­ры. Пусть зна­ют у ко­го си­ла! Шу­ше­ра по­стра­да­ет, а те, кто по­вы­ше — те, ско­рее все­го, по­при­тих­нут.

— Ко­гда мы где-то год на­зад пред­ва­ри­тель­ную за­чи­ст­ку про­во­ди­ли, — про­дол­жил го­во­рить ге­не­рал-май­ор, — при­ме­ря­лись что да как, то где-то с де­ся­ток пи­до­ров за­чис­ти­ли. Для про­бы. Вро­де бы, всё про­шло как на­до, но толь­ко кон­тин­гент у нас уж боль­но не­на­дёж­ный…

— Что? Кон­тин­гент не­на­дёж­ный? — от­ве­чал ге­не­рал-лей­те­нант. — А вы что, хо­ти­те для этой гряз­ной ра­бо­ты идеа­ли­стов в бе­лых пер­чат­ках, ко­то­рые да­же ку­ри­цу на буль­он за­ре­зать не мо­гут? По­ла­гать, что по­доб­ную ра­бо­ту бу­дут де­лать та­кие идеа­ли­сты — это, из­ви­ни­те, на­ив­ность и идеа­лизм! Ко­неч­но, всё это при­дет­ся де­лать ру­ка­ми уго­лов­ных от­бро­сов, по ко­то­рым дав­но тюрь­ма пла­чет. И, во­об­ще го­во­ря, на­шей пар­тии ну­жен пе­ре­до­вой бое­вой от­ряд — мо­ло­дые вол­ча­та, что-то вро­де штур­мо­ви­ков; и это дол­жен быть пе­ре­до­вой бое­вой от­ряд, го­то­вый на всё. И по­это­му он дол­жен по­чув­ст­во­вать вкус кро­ви. Вот мы его, этот от­ряд, и го­то­вим. И об­ка­ты­ва­ем на де­ле.

— Так ко­го же уби­вать бу­дем? По­кон­крет­нее? Кто на по­ве­ст­ке дня? — спро­сил ге­не­рал-май­ор.

— Я же ска­зал: шу­ше­ра вся­кая, от­бро­сы, те, ко­го не жал­ко. Вот, Ку­ра­ев, на­при­мер…

— Ку­ра­ев? — пе­ре­спро­сил ге­не­рал-май­ор. — Ку­ра­ев?! Так ведь он вро­де бы вид­ным мис­сио­не­ром был! Про­фес­со­ром. Не слиш­ком ли за­мет­ная фи­гу­ра?

— Ну, во-пер­вых, за ним ни­кто не сто­ит. В смыс­ле: ни­кто из гей-лоб­би. А, во-вто­рых, он уже дав­но — от­ра­бо­тан­ная лич­ность. Шлак. От­ра­бо­тан­ный шлак. Ему те­перь ни­где пу­ти впе­ред не бу­дет, а толь­ко на­зад… на по­мой­ку.

Иван Ду­ше­нов не стал даль­ше ис­пы­ты­вать судь­бу. Ко­неч­но, ему хо­те­лось бы по­слу­шать этот раз­го­вор даль­ше, но риск об­на­ру­жить се­бя был слиш­ком ве­лик. По­это­му он по­ти­хонь­ку ото­шёл на­зад, по­даль­ше от го­во­рив­ших, вы­шел из ле­са и вер­нул­ся в свою па­лат­ку.

Это воз­вра­ще­ние бы­ло как раз во­вре­мя — ибо поч­ти сра­зу по­сле то­го, как Иван за­шёл в па­лат­ку, ту­да же во­шёл для до­ве­ри­тель­ной бе­се­ды и «стар­ший то­ва­рищ». Этим «стар­шим то­ва­ри­щем» ока­зал­ся ни­кто иной, как отец Афа­на­сий. Он лу­ка­во улыб­нул­ся, под­миг­нул со­брав­шим­ся в па­лат­ке мо­ло­дым лю­дям и ска­зал:

— Ну что? Во­про­сов не у ко­го нет о том, для че­го мы здесь все со­бра­лись и что мы вско­ре бу­дем де­лать даль­ше? Нет? Вот и хо­ро­шо! Трын­дец пи­да­ра­сам! Все всё зна­ют и всем всё яс­но. На­де­юсь на вас! И вся Рос­сия на­де­ет­ся на вас! На­де­ет­ся на то, что вы по­рве­те гряз­ные ды­ря­вые жо­пы всем этим гов­ню­кам-пи­до­рам и за­ткне­те их гни­лые во­ню­чие пас­ти! Пусть сдох­нут эти хре­ног­ло­ты, ты­каю­щие чле­ном друг дру­гу в рот и в жо­пу! И да пре­бу­дет с ва­ми бла­го­сло­ве­ние Пре­свя­той Бог­ро­ди­цы и бла­го­сло­ве­ние Спа­са на­ше­го Ии­су­са Хри­ста!

Окон­чив эту крат­кую речь, отец Афа­на­сий бы­ст­ро вы­шел и на­пра­вил­ся к дру­гой па­лат­ке для но­вой до­ве­ри­тель­ной бе­се­ды.

На­ко­нец, вре­мя при­бли­зи­лось к по­ло­ви­не две­на­дца­то­го и все на­ча­ли ук­ла­ды­вать­ся спасть. Иван дол­го не мог за­снуть в тот день. Ему всё ду­ма­лось о том, чем ему пред­сто­ит за­нять­ся вско­ре — то есть об убий­ст­ве ге­ев. Иван был или, вер­нее, на­ме­ре­вал­ся стать имен­но что идей­ным убий­цей, ко­то­ро­му не нуж­но ни­ка­кое воз­на­гра­ж­де­ние, не нуж­ны эти обе­щан­ные всем 50 ты­сяч руб­лей за уча­стие в од­ном убий­ст­ве. А ещё Иван был имен­но тем че­ло­ве­ком, ко­то­ро­му труд­но бы­ло убить ку­ри­цу, что­бы сва­рить суп; соб­ст­вен­но, он ни­ко­гда их и не уби­вал — ибо по­ку­пал уже уби­тых и вы­по­тро­шен­ных ку­риц в ма­га­зи­нах. И тем труд­нее Ива­ну бы­ло пе­ре­си­лить се­бя, что­бы за­ста­вить се­бя убить це­ло­го че­ло­ве­ка — пусть и греш­но­го. По­рой Ива­ну ду­ма­лось, что он со­би­ра­ет­ся за­нять­ся не тем, что по­до­ба­ет де­лать хри­стиа­ни­ну. В та­кие мо­мен­ты Ива­ну вспо­ми­на­лись сло­ва о хри­сти­ан­ской люб­ви к ближ­не­му и даль­не­му, о хри­сти­ан­ском все­про­ще­нии, о кро­то­сти, о том, что луч­ше са­мо­му пе­ре­но­сить стра­да­ния вплоть до смер­ти, чем му­чить и уби­вать дру­гих. И от это­го ре­ши­мость уби­вать ге­ев в Ива­не ос­ла­бе­ва­ла. Но при этом Ива­на по­се­ща­ли и дру­гие мыс­ли — он ду­мал о том, что Бог не толь­ко ми­ло­серд, но и спра­вед­лив и ужа­сен в сво­ем пра­вед­ном гне­ве; а по­то­му, — ду­мал да­лее Иван, — по­сколь­ку пи­да­ра­сы пе­ре­шли ме­ру сво­их зло­дея­ний, есть яв­ная во­ля Бо­га на то, что­бы их убить. Да, — ду­мал Иван, — это гряз­ная ра­бо­та, но и её на­до де­лать ко­му-то и стыд­но бе­жать от это­го Божь­е­го де­ла. По­сле «из­мен­ни­че­ских» мыс­лей Иван по­дол­гу уко­рял се­бя за сла­бость, тру­сость и не­бре­же­ние к Божь­е­му де­лу и, на­ко­нец, ре­ши­мость уби­вать ге­ев в нём вновь кре­п­ла — кре­п­ла так, что по­рой до­хо­ди­ла до ста­дии не­ис­тов­ст­ва, по­доб­но­го не­кое­му же­ла­нию доб­ро­воль­но­го му­че­ни­че­ст­ва.

Вот и сей­час Ива­на по­се­ти­ли трус­ли­вые и «от­ступ­ни­че­ские» мыс­ли — мыс­ли жа­ло­сти к «гной­ным пи­до­рам». Но Иван тут же уг­лу­бил­ся в мо­лит­ву Ии­су­со­ву, бо­рясь с этим на­вяз­чи­вым ис­ку­ше­ни­ем; при этом Иван го­во­рил сам се­бе: «Хва­тит! Хва­тит го­во­рить о спа­се­нии Рос­сии! На­до спа­сать её! Хва­тит го­во­рить о де­лах! На­до дей­ст­во­вать! Смерть вра­гам Рос­сии и Бо­га! Убей хо­тя бы од­но­го вра­га Рос­сии и рус­ско­го на­ро­да! Убей хо­тя бы од­но­го вра­га пра­во­сла­вия!». Но бес-ис­ку­си­тель на­шеп­ты­вал ему в ле­вое ухо: «По­слу­шай, Иван! Раз­ве геи осу­ди­ли твое­го от­ца как экс­тре­ми­ста и по­са­ди­ли его в тюрь­му — хо­тя он все­го лишь поль­зо­вал­ся сво­бо­дой сло­ва? Раз­ве геи из­би­ли его вде­ся­те­ром или вдва­дца­те­ром в тю­рем­ной ка­ме­ре и сде­ла­ли его ин­ва­ли­дом? Нет! Это сде­ла­ли рус­ские, это сде­лал тю­рем­ный спец­наз! По при­ка­за­нию ге­не­ра­лов МВД! От име­ни го­су­дар­ст­ва! Так по­че­му же ты не мстишь за от­ца им, а хо­чешь уби­вать ге­ев, ко­то­рые не сде­ла­ли те­бе ни­че­го? Вот, ты ез­дил и в Дон­басс, и в Си­рию как кор­рес­пон­дент. По­че­му же ты не до­был в Дон­бас­се ору­жие и не рас­стре­лял МВДшных спец­на­зов­цев, сде­лав­ших твое­го от­ца ка­ле­кой? По­че­му ты не дос­тал ору­жие и не убил на­чаль­ни­ка тюрь­мы, в ко­то­рой си­дел тво­ей отец и в ко­то­рой про­изош­ло его из­бие­ние? Чем ты за­ни­ма­ешь­ся, Иван? Не­у­же­ли ты так глуп?». И эти на­шеп­ты­ва­ния бе­са силь­но сму­ти­ли Ива­на. Но он, на­ко­нец, пре­одо­лел ис­ку­ше­ние и вновь по­гру­зил­ся в мо­лит­ву Ии­су­со­ву.  По­мо­лив­шись не­ко­то­рое вре­мя, он ти­хо ска­зал: «Иди прочь от ме­ня, Са­та­на!» и сно­ва стал мо­лить­ся. А ещё че­рез не­сколь­ко ми­нут, не­за­мет­но для се­бя, Иван ус­нул.

На­сту­пи­ло ут­ро. Все от­пра­ви­лись на вос­крес­ную бо­же­ст­вен­ную ли­тур­гию, ко­то­рая слу­жи­лась тут же, на сце­не, под от­кры­тым воз­ду­хом. Иван вновь был обу­ре­ва­ем тя­же­лы­ми раз­думь­я­ми о том, как сле­ду­ет по­сту­пать хри­стиа­ни­ну, а как не сле­ду­ет. Пре­бы­вая в по­доб­ных раз­думь­ях, Иван не по­шёл впе­ред, к сце­не, а ос­та­но­вил­ся по­даль­ше от неё, воз­ле де­ревь­ев. Вне­зап­но Иван об­на­ру­жил, что сто­ит ря­дом с Дмит­ри­ем Эн­тео, ли­де­ром мо­ло­деж­ной ор­га­ни­за­ции «Бо­жья Во­ля».

— Как де­ла? — по­ин­те­ре­со­вал­ся Эн­тео у Ду­ше­но­ва. — Ты, во­об­ще, в пер­вый раз или уже хо­дил на де­ло рань­ше?

— В пер­вый — уг­рю­мо от­ве­тил Иван. — И, при­знать­ся, ме­ня одо­ле­ва­ют со­мне­ния: тем ли де­лом я ре­шил за­нять­ся?

— Тем, что нуж­но! — ска­зал Эн­тео. — Я вот, на­при­мер, уже на по­доб­ное де­ло хо­дил с год на­зад; сна­ча­ла, ко­неч­но, бы­ло тя­же­ло­ва­то, но по­том по­ос­во­ил­ся, по­при­вык — и слов­но всё так и долж­но быть! Вер­нее, не слов­но так и долж­но быть, а имен­но так и долж­но быть!

— Тя­же­ло, не­бось, бы­ло убить пер­во­го? — спро­сил Иван.

— Из­вест­но де­ло, тя­же­ло. Но на­до се­бя пре­одо­леть! — от­ве­тил Дмит­рий.

— А как ты убил пер­во­го? — спро­сил Иван.

— Да, слав­ная был за­дум­ка! При­гла­си­ли мы к се­бе, в квар­ти­ру, маль­чи­ка по вы­зо­ву. Там и по­ре­ши­ли пи­да­ра­са. Ко­гда мы на­ча­ли ему из Биб­лии сло­ва чи­тать, и ко­гда он по­нял, что мы его уби­вать бу­дем, то тут он взмо­лил­ся. Кое-кто из нас да­же от­пус­тить его хо­тел. Но я был за стар­ше­го и не до­пус­тил это­го. В квар­ти­ре был тя­же­лен­ный утюг ещё со­вет­ских вре­мен и я взял его и уда­рил им это­го пи­до­ра по го­ло­ве. Он упал. То­гда я его до­бил. Уда­рил его по го­ло­ве, в ви­сок, не­сколь­ко раз этим же утю­гом. Пи­дор и сдох. По­том мы его в ван­ной на час­ти рас­чле­ни­ли и по час­тям вы­вез­ли. От­во­зи­ли мы эти час­ти в лес, в раз­лич­ные мес­та, и там за­ка­пы­ва­ли. Во сла­ву Бо­жию!

— А по но­чам он к те­бе не при­хо­дил? Со­весть по­том не му­чи­ла? — спро­сил Иван.

— С че­го бы это он при­хо­дил и с че­го бы это ме­ня му­чи­ла со­весть?! — изу­мил­ся Эн­тео. — Ты что — Биб­лии не чи­тал что ли?! Пи­са­ние про та­кие слу­чаи го­во­рит: «Кровь его на нём!». То есть по Божь­е­му пра­во­су­дию вы­хо­дит так, что он сам ви­но­ват в том, что его уби­ли; то есть он как бы сам се­бя взял и убил. По­это­му, Иван, не бе­ри по­доб­ную чушь в го­ло­ву и пом­ни, что ска­зал Бог: «Кровь его на нём!».

Иван за­мол­чал и на­дол­го за­ду­мал­ся; по­сле это­го он ото­шёл от Эн­тео и на­пра­вил­ся по­бли­же к сце­не, за ко­то­рой шла ли­тур­гия. Иван сто­ял за ли­тур­ги­ей, мо­лил­ся и ду­мал: «Вот, да­же Эн­тео убил пи­до­ра! А я? Не­у­же­ли я не смо­гу?! Грош мне то­гда це­на! Ведь ка­кой я то­гда во­ин Хри­стов, ка­кой я то­гда рус­ский? По­зор!».

Да­лее не про­ис­хо­ди­ло ни­че­го при­ме­ча­тель­но­го. Ли­тур­гия за­кон­чи­лась; по­сле неё был обед; а по­сле обе­да по­до­шли ав­то­бу­сы, что­бы от­вез­ти со­брав­ших­ся в ла­ге­ре об­рат­но в Мо­ск­ву. Пе­ред тем как на­чать рас­са­жи­вать­ся в ав­то­бу­сы, ие­рей Вла­ди­мир по­ста­вил на стол, сто­яв­ший на сце­не, час­ти­цы мо­щей че­ты­рёх мо­с­ков­ских свя­ти­те­лей; эти час­ти­цы на­хо­ди­лись в се­реб­ря­ных ков­чеж­цах и это бы­ли те са­мые час­ти­цы и ков­чеж­цы, воз­ле ко­то­рых не­ко­гда Ан­д­рей Ку­ра­ев не­ожи­дан­но для се­бя сде­лал свое скан­даль­ное пуб­лич­ное при­зна­ние. Все со­брав­шие­ся при­ло­жи­лись к свя­тым мо­щам. По­сле это­го ие­рей Вла­ди­мир и ие­рей Афа­на­сий ещё раз бла­го­сло­ви­ли всех, а за­тем все рас­се­лись по ав­то­бу­сам и тро­ну­лись в путь. К ве­че­ру все бы­ли уже в сво­их до­мах.

Уби­вать Ива­ну при­шлось ид­ти уже че­рез не­де­лю. Для убий­ст­ва ге­ев чле­ны «Свя­той Ру­си» ор­га­ни­зо­вы­ва­лись в пя­тер­ки. Иван был стар­шим в сво­ей в пя­тер­ке. Его за­мес­ти­те­лем был то ли уже от­си­дев­ший уго­лов­ник, то ли про­сто па­рень уго­лов­но­го ви­да. Он был на год млад­ше Ива­на. Иван и этот мо­ло­дой че­ло­век уже встре­ча­лись — это бы­ло в мо­ло­деж­ном ла­ге­ре; они да­же, ка­жет­ся, жи­ли в со­сед­них па­лат­ках. Из ос­таль­ных трех че­ло­век двое бы­ли млад­ше Ива­на, а один был на два го­да его стар­ше; этот мо­ло­дой че­ло­век уже от­си­дел не­сколь­ко лет и по­это­му смот­рел на Ива­на и на всех про­чих свы­со­ка. Ни­кто из этих трех не был при­гла­шён в мо­ло­деж­ный ла­герь — хо­тя все они и со­стоя­ли в мо­ло­деж­ной ор­га­ни­за­ции «Свя­тая Русь».

План был сле­дую­щий: пя­тер­ка во гла­ве с Ива­ном со­би­ра­лась в пред­ва­ри­тель­но обу­слов­лен­ном мес­те; при этом ни­кто из пя­тёр­ки не знал за­ра­нее, ко­го сле­ду­ет уби­вать и где нуж­но ис­кать то­го, ко­го на­до убить. Че­рез не­ко­то­рое вре­мя к этим со­брав­шим­ся дол­жен был по­дой­ти «стар­ший то­ва­рищ» из «Свя­той Ру­си», ко­то­ро­го по­че­му-то име­но­ва­ли «ко­мис­са­ром». Он-то и дол­жен был ска­зать, ко­го на­до уби­вать и где сле­ду­ет его ис­кать; кро­ме то­го, он дол­жен был пе­ре­дать оп­ла­ту за убий­ст­во гла­ве пя­тер­ки. По­сле это­го ко­мис­сар ухо­дил, а пя­тер­ка шла уби­вать. Оп­ла­та сле­до­ва­ла сра­зу же за убий­ст­вом. По­сле убий­ст­ва сле­до­вал уст­ный от­чёт гла­вы пя­тер­ки «ко­мис­са­ру»; для это­го гла­ва пя­тер­ки дол­жен был один при­дти в ука­зан­ное ему ме­сто, где и долж­на бы­ла со­сто­ять­ся его встре­ча с «ко­мис­са­ром».

И вот на­стал день убий­ст­ва. Пя­тер­ка во гла­ве с Ива­ном Ду­ше­но­вым уже бы­ла на обу­слов­лен­ном мес­те и жда­ла при­бы­тия ко­мис­са­ра. В ли­цо это­го ко­мис­са­ра знал толь­ко Иван Ду­ше­нов. Ни у ко­го — в том чис­ле и у ко­мис­са­ра — не бы­ло те­ле­фо­нов; на этом пунк­те ор­га­ни­за­то­ры убийств на­стоя­ли осо­бо: ведь по те­ле­фо­нам мож­но бы­ло до­воль­но точ­но от­сле­дить ме­сто­по­ло­же­ние всей пя­тер­ки. Пя­тер­ка си­де­ла на ска­мей­ке и смот­ре­ла вдаль, на ав­то­бус­ную ос­та­нов­ку, ту­да, от­ку­да, сой­дя с ав­то­бу­са, дол­жен был при­быть ко­мис­сар. И тут про­изош­ло стран­ное сте­че­ние об­стоя­тельств…

Ко­мис­сар вы­шел из до­му с за­да­ни­ем для пя­тер­ки. За­да­ние бы­ло та­ко­во: убить Ан­д­рея Ку­рае­ва пря­мо в его квар­ти­ре; квар­ти­ру сле­до­ва­ло пред­ва­ри­тель­но взло­мать. Но ед­ва ко­мис­сар вы­шел из до­ма, как по­чув­ст­во­вал силь­ней­шую спин­ную боль. Та­кие бо­ли пе­рио­ди­че­ски бы­ва­ли у не­го раз или два в год. При­ступ, ко­то­рый по­чув­ст­во­вал ко­мис­сар, был очень не­кста­ти. Ко­мис­сар не мог сто­ять; он был вы­ну­ж­ден лечь на ла­воч­ку. Так он про­ле­жал бо­лее по­лу­ча­са. На­ко­нец, боль про­шла. Уже за­мет­но опаз­ды­вая, ко­мис­сар по­до­шёл к ав­то­бус­ной ос­та­нов­ке и сел на ав­то­бус. И тут про­изош­ло вто­рое не­при­ят­ное про­ис­ше­ст­вие. Где-то за ки­ло­метр от той ос­та­нов­ки, на ко­то­рой ко­мис­са­ру на­до бы­ло вы­хо­дить, ав­то­бус сло­мал­ся и из-за это­го ко­мис­сар был вы­ну­ж­ден ид­ти до мес­та встре­чи с пя­тер­кой пеш­ком. Он очень то­ро­пил­ся, но, тем не ме­нее, впол­не мог не ус­петь и при­дти к то­му мо­мен­ту, ко­гда ожи­дав­шие его лю­ди уже ра­зо­шлись. Из-за по­лом­ки ав­то­бу­са ко­мис­са­ру при­шлось ид­ти к мес­ту на­зна­че­ния со­всем не по то­му пу­ти, ко­то­рый от не­го ожи­да­ла со­брав­шая­ся пя­тер­ка: ведь эта пя­тер­ка на­дея­лась, что ко­мис­сар дол­жен был поя­вить­ся на ав­то­бус­ной ос­та­нов­ке и при­дти к ним имен­но от­ту­да. Де­ло ос­лож­ня­ло так­же то, что от бес­по­кой­ст­ва ко­мис­сар за­был взять в ле­вую ру­ку га­зе­ту «Из­вес­тия», что бы­ло об­го­во­рен­ным ус­лов­ным зна­ком, по ко­то­ро­му его мож­но бы­ло уз­нать.

Ко­гда ко­мис­сар уже поч­ти по­до­шёл к обу­слов­лен­но­му мес­ту, со­брав­шая­ся пя­тер­ка ре­ши­ла, что в этот день из-за опо­зда­ния ко­мис­са­ра убий­ст­во не со­сто­ит­ся: они и так уже вы­жда­ли всё об­го­во­рен­ное вре­мя, в те­че­ние ко­то­ро­го им сле­до­ва­ло ждать «вест­ни­ка из цен­тра». Все со­бра­лись рас­хо­дить­ся. Но тут Ива­ну Ду­ше­но­ву при­шла в го­ло­ву сле­дую­щая мысль: все жда­ли ко­мис­са­ра у до­ма с но­ме­ром 154 дробь 3, но что ес­ли ко­мис­сар что-то на­пу­тал и ждет их поч­ти ря­дом — у до­ма 154 дробь 1 или 154 дробь 2? Для «очи­ст­ки со­вес­ти» Иван Ду­ше­нов ре­шил схо­дить по этим ад­ре­сам и по­ис­кать там ко­мис­са­ра. И вот, ко­гда Иван ото­шёл от ос­таль­ных чле­нов пя­тер­ки на са­мое даль­нее рас­стоя­ние, на гла­за ос­тав­шим­ся чле­нам пя­тер­ки явил­ся этот са­мый зло­по­луч­ный ко­мис­сар. Ни­кто из ос­тав­ших­ся че­ты­рех не знал, что че­ло­век, ко­то­ро­го они ви­дят пе­ред со­бой — это тот са­мый ко­мис­сар; к то­му же, как ска­за­но, он не дер­жал в ле­вой ру­ке ус­лов­лен­ную га­зе­ту. Ко­мис­сар был одет в до­ро­гие, кра­си­вые и  мод­ные «фир­мен­ные» оде­ж­ды; в ру­ке он нёс ди­пло­мат. Ме­сто бы­ло глу­хое и тём­ное; про­хо­жих не бы­ло. И то­гда чет­ве­ро, не­мно­го пе­ре­го­во­рив ме­ж­ду со­бой, по­шли на­встре­чу ко­мис­са­ру. Ни­что не пред­ве­ща­ло бе­ды. Ко­гда чет­ве­ро и ко­мис­сар по­рав­ня­лись друг с дру­гом, за­мес­ти­тель Ду­ше­но­ва на­нёс ко­мис­са­ру силь­ней­ший удар в нос. Тот по­те­рял соз­на­ние и упал. Удар не был слиш­ком тя­же­лым или да­же смер­тель­ным, но, па­дая на зем­лю, ко­мис­сар уда­рил­ся го­ло­вой о ка­мень. И этот удар поч­ти убил его. Ещё не по­ни­мая, что ко­мис­сар уже не ды­шит, чет­вёр­ка со­рва­ла с не­го курт­ку, за­бра­ла у не­го ди­пло­мат, сня­ла с его ру­ки зо­ло­тое коль­цо, а с его шеи — боль­шой зо­ло­той крест, об­ша­ри­ла его кар­ма­ны и за­бра­ла из них все день­ги. Этих де­нег бы­ло пять­сот ты­сяч руб­лей. Ещё пять­сот ты­сяч руб­лей не­сколь­ко поз­же чет­вёрт­ка об­на­ру­жи­ла в ди­пло­ма­те. На­ко­нец, кто-то из чет­вёр­ки за­ме­тил, что ко­мис­сар не ды­шит; чет­вёр­ка, при­смот­рев­шись, уви­де­ла, что пе­ред ни­ми — труп. Осоз­нав это, все они ми­гом скры­лись с мес­та пре­сту­п­ле­ния. Ко­гда Иван Ду­ше­нов вер­нул­ся об­рат­но, то он уже не об­на­ру­жил ни­ко­го из пя­тер­ки; толь­ко лишь без­ды­хан­ное те­ло ко­мис­са­ра пред­ста­ло пред ним.

Иван сто­ял в не­до­уме­нии не слиш­ком дол­го. Он бы­ст­ро со­об­ра­зил, что, ско­рее все­го, толь­ко что про­изош­ло. Вне­зап­но ему при­шла мысль, что ко­мис­сар ещё не умер до кон­ца и на­хо­дит­ся в со­стоя­нии кли­ни­че­ской смер­ти. Иван по­до­звал про­хо­же­го и вме­сте с ним на­чал де­лать по­стра­дав­ше­му ис­кус­ст­вен­ное ды­ха­ние и мас­саж серд­ца; и вско­ре серд­це его за­би­лось. По­сле это­го Иван по­про­сил те­ле­фон у про­хо­же­го и по­зво­нил сна­ча­ла в «ско­рую по­мощь», а за­тем в ру­ко­во­дство «Свя­той Ру­си», что­бы со­об­щить о про­ис­ше­ст­вии. К не­сча­стью, прие­хав­шие ме­ди­ки об­на­ру­жи­ли, что ко­мис­сар впал в ко­му; вы­шел из неё он толь­ко лишь че­рез три дня. Тем не ме­нее, в кон­це кон­цов, ко­мис­сар ока­зал­ся жив и здо­ров.

За­дер­жать по­доз­ре­вае­мых в раз­бой­ном на­па­де­нии бы­ло де­лом дос­та­точ­но про­стым. Уже че­рез день-два все они бы­ли схва­че­ны. Ведь по­стра­дав­ший был не про­сто од­ним из ру­ко­во­ди­те­лей «Свя­той Ру­си» — нет! — он был ещё и чле­ном «Еди­ной Рос­сии», а так­же по­мощ­ни­ком де­пу­та­та Го­су­дар­ст­вен­ной Ду­мы от этой пар­тии.

Че­рез не­де­лю по­сле про­ис­ше­ст­вия с ко­мис­са­ром, к 10 ча­сам ут­ра, Ива­на по­про­си­ли при­дти в од­но из зда­ний, при­над­ле­жав­ших ФСБ. Ко­гда Иван при­шёл ту­да в ука­зан­ное вре­мя и за­тем по­до­шёл к ука­зан­но­му ему ка­би­не­ту и за­шёл в не­го, то уви­дел, что вся пя­тер­ка бы­ла в сбо­ре. Двое по­ли­цей­ских с ору­жи­ем в ру­ках стоя­ли у две­рей это­го ка­би­не­та и ни­ко­го от­ту­да не вы­пус­ка­ли. Кро­ме чле­нов пя­тер­ки и этих ох­ран­ни­ков-по­ли­цей­ских в ка­би­не­те ни­ко­го не бы­ло; все они ко­го-то на­пря­жён­но ожи­да­ли. На­ко­нец, дверь ка­би­не­та от­кры­лась и в не­го во­шёл пол­ков­ник ФСБ.

— Зо­ви­те ме­ня про­сто: «то­ва­рищ пол­ков­ник» — ска­зал он со­брав­шим­ся, а за­тем про­дол­жил:

— Так вот, ре­бя­та! Я, ко­неч­но, по­ни­маю, что ко­мис­са­ра «Свя­той Ру­си» вы вво­дить в со­стоя­ние кли­ни­че­ской смер­ти и в ко­му, а так­же уби­вать не со­би­ра­лись. И да­же ес­ли бы этот че­ло­век не был этим са­мым ко­мис­са­ром, а был про­стым смерт­ным, то вы всё рав­но не сде­ла­ли бы с ним на­ме­рен­но то­го, что вы сде­ла­ли с ко­мис­са­ром по не­сча­ст­но­му сте­че­нию об­стоя­тельств во­пре­ки сво­им на­ме­ре­ни­ям. Ведь вы хо­те­ли толь­ко лишь ог­лу­шить его уда­ром и ог­ра­бить — за­брать день­ги, вся­кие гад­же­ты и, мо­жет быть, мод­ную оде­жон­ку. А ес­ли бы на­вер­ня­ка зна­ли, что пе­ред ва­ми — ко­мис­сар, то вы во­об­ще бы не по­сме­ли его тро­нуть. Но вы всё-та­ки его поч­ти при­кон­чи­ли. А за­тем, на­пом­ню, ог­ра­би­ли. И те­перь вам све­тит тюрь­ма. А что вам там де­лать — вам, та­ким мо­ло­дым и пол­ным сил? Что вам там де­лать толь­ко из-за то­го, что вы со­вер­ши­ли ка­кую-то маль­чи­ше­скую… ну не маль­чи­ше­скую, юно­ше­скую глу­пость? Раз­ве это спра­вед­ли­во?! Не­спра­вед­ли­во. И я, ре­бя­та, всё это от­лич­но по­ни­маю. И по­это­му по­спе­шу вас об­ра­до­вать: Ро­ди­на да­ет вам шанс ис­ку­пить ви­ну. Это де­ло с ко­мис­са­ром, ес­ли вы со­гла­си­тесь на мое пред­ло­же­ние, зам­нут и за­бу­дут. Но пре­ду­пре­ж­даю: ис­ку­пать ви­ну пе­ред Ро­ди­ной, воз­мож­но, при­дёт­ся кро­вью — как в го­ды Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной. По­нят­но?

— По­нят­но, то­ва­рищ пол­ков­ник. И в чём же за­клю­ча­ет­ся это пред­ло­же­ние? — спро­сил па­рень по­лу­уго­лов­но­го ви­да, ко­то­рый, прав­да, в тюрь­ме ещё не си­дел — да и то по­то­му, что он и его ро­ди­те­ли не­сколь­ко раз от­ку­па­лись взят­ка­ми сле­до­ва­те­лям и да­же про­ку­ро­ру.

— А де­ло вот в чем. Есть мес­та, где на­ши, рус­ские, при­тес­ня­ют­ся. И им на­до по­мочь. Ведь рус­ские сво­их не бро­са­ют — так? А офи­ци­аль­но мы им по­мочь не мо­жем. По­че­му? Ну а как вы пред­став­ляе­те се­бе вве­де­ние рос­сий­ских войск в го­су­дар­ст­во-член НА­ТО и Ев­ро­сою­за? И по­сле­дую­щую ан­нек­сию час­ти тер­ри­то­рии это­го го­су­дар­ст­ва? Во-пер­вых, как НА­ТО на это от­реа­ги­ру­ет? Ведь это же бу­дет ещё од­на Оте­че­ст­вен­ная Вой­на, ес­ли не Ми­ро­вая! И, во-вто­рых, как стра­на пе­ре­жи­вет бло­ка­ду? И кто при­зна­ет эту ан­нек­сию?

— Так что же — бро­сить сво­их при­дет­ся, то­ва­рищ пол­ков­ник? — спро­сил дру­гой па­рень, то­же по­лу­уго­лов­но­го ви­да.

— А вот и нет! На ваш страх и риск, по­сле со­от­вет­ст­вую­ще­го обу­че­ния в ла­ге­рях спец­под­го­тов­ки, вы бу­де­те за­бро­ше­ны в тыл вра­га, что­бы под­ни­мать там рус­ское и сла­вян­ское на­се­ле­ние на вос­ста­ние и под­би­вать его к от­де­ле­нию и по­сле­дую­ще­му при­сое­ди­не­нию к Рос­сии.

— Ты не то­ми, то­ва­рищ пол­ков­ник, — сра­зу ска­жи: ку­да нас по­шлют? — спро­сил тре­тий мо­ло­дой че­ло­век, уго­лов­ник, уже не­сколь­ко лет от­си­дев­ший в тюрь­ме.

— Ещё не до­га­да­лись? В Эс­то­нию, Лат­вию и Лит­ву!

— И что же? Чем же мы бу­дем там за­ни­мать­ся? Аги­та­ци­ей и про­па­ган­дой? — роб­ко спро­сил Иван Ду­ше­нов.

Пол­ков­ник ус­мех­нул­ся и от­ве­тил:

— Не толь­ко, Иван, не толь­ко. Пре­ж­де все­го  на­до бу­дет по­се­ять рознь ме­ж­ду вся­ки­ми чу­хон­ца­ми и сла­вя­на­ми. Её, ко­неч­но, и сей­час на­гне­та­ют са­ми вла­сти Эс­то­нии-Лат­вии-Лит­вы. Но что­бы рус­ские и сла­вя­не вос­ста­ли, эту рознь на­до уси­лить во сто крат. И по­это­му… — тут то­ва­рищ пол­ков­ник ус­мех­нул­ся ещё раз, — и по­это­му при­бег­нуть при­дет­ся к ме­рам са­мым край­ним. Воз­мож­но, вам при­дет­ся, пе­ре­одев­шись по­ли­цей­ски­ми или во­ен­ны­ми вра­ж­деб­но­го нам НА­ТОв­ско­го го­су­дар­ст­ва, уст­ро­ить рез­ню сре­ди рус­ских. На­при­мер, най­ти рус­скую де­рев­ню или ху­тор, и по­ло­ви­ну лю­дей в них вы­ре­зать, а вто­рую по­ло­ви­ну — ос­та­вить в жи­вых, что­бы они обо всём рас­ска­за­ли дру­гим рус­ским. Де­ло гряз­ное — но та­ко­ва жизнь.

— По­слу­шай­те, — ска­зал Иван Ду­ше­нов, — но по­че­му нам при­дет­ся вы­ре­зать имен­но рус­ский ху­тор или де­рев­ню, а не эс­тон­скую или ли­тов­скую или лат­вий­скую?

— Ес­ли центр при­ка­жет, то при­дёт­ся пой­ти и на это! — рез­ко от­ве­тил пол­ков­ник. — Ни­че­го ис­клю­чать нель­зя и я ни­че­го не ис­клю­чаю. Но сам по­ду­май, Иван: ка­кой шум под­ни­мет­ся в НА­ТО и в ЕС, ес­ли «рус­ские бан­ди­ты и тер­ро­ри­сты» вы­ре­жут, ска­жем, эс­тон­скую или лат­вий­скую де­рев­ню на­по­ло­ви­ну?! Что бу­дет? И как по­сле это­го бу­дут смот­реть на рус­ских и на Рос­сию?!

— Очень жес­то­кие и да­же под­лые ме­ры… — про­бор­мо­тал Иван Ду­ше­нов.

— Да, очень жес­то­кие и очень под­лые! — под­твер­дил то­ва­рищ пол­ков­ник. — И мы идём на них по­то­му, что они очень эф­фек­тив­ны. А, как го­во­рит­ся, «в по­ли­ти­ке мо­ра­ли нет». Да, не­ко­то­рым при­дёт­ся по­стра­дать. Но за­то это спа­сет мно­гих и по­это­му даст боль­шой по­ло­жи­тель­ный эф­фект. А ещё по­ми­мо то­го, что эти ме­ры очень эф­фек­тив­ны, мы идём на них вот по­че­му: как из­вест­но ин­фор­ма­ци­он­ную вой­ну с За­па­дом нам не вы­иг­рать и по­это­му нас всё рав­но не­без­ус­пеш­но уда­ст­ся очер­нить и об­ви­нить во всех воз­мож­ных гре­хах. А раз это бу­дет всё рав­но так — то по­че­му, спра­ши­ва­ет­ся, мы долж­ны стес­нять­ся все эти гре­хи со­вер­шить? По­че­му — ес­ли нас всё рав­но в них об­ви­нят и на­ша ви­нов­ность в них бу­дет до­ка­за­на, ес­ли да­же мы во­об­ще бы их не со­вер­ша­ли?! По­ли­ти­ка и вой­на – гряз­ное де­ло!

Иван Ду­ше­нов за­ду­мал­ся на мгно­ве­нье и спро­сил:

— Но ес­ли это так, то спра­ши­ва­ет­ся: по­че­му в этом слу­чае мы бу­дем вы­ре­зать сла­вян­ские де­рев­ни и ху­то­ра, а не их?! Ес­ли нас всё рав­но об­ви­нят во всех воз­мож­ных гре­хах — то пусть уж по­стра­да­ют их лю­ди, а не на­ши!

Пол­ков­ник за­сме­ял­ся и мол­вил:

— Та-а-ак… Та-ак, Иван! Как я ви­жу, во­прос о том, что ты по­едешь вы­ре­зать сель­ских жи­те­лей в го­су­дар­ст­во НА­ТО в прин­ци­пе ре­шен. Де­ло лишь в ча­ст­но­стях: ко­го имен­но там при­дет­ся вы­ре­зать? И ес­ли на­до бу­дет вы­ре­зать, ска­жем, эс­тон­цев — то ты, как я ви­жу, со­гла­сен — да? Ну, а взры­вать мос­ты, же­лез­ные до­ро­ги и со­ста­вы, сби­вать са­мо­ле­ты, уст­раи­вать вся­кие са­бо­та­жи и ди­вер­сии, гра­бить бан­ки для до­бы­чи средств пар­ти­зан­ско­му дви­же­нию — это во­об­ще для те­бя раз плю­нуть?! Ну а по­че­му вы­ре­зать, ско­рее все­го, при­дет­ся рус­ских, а не чу­хон­цев, то ты сам по­ду­май. Тут всё про­сто: ес­ли всё ра­но под­ни­мет­ся вой о на­ших звер­ст­вах, — под­ни­мет­ся толь­ко по­то­му, что мы про­иг­ра­ем ин­фор­ма­ци­он­ную вой­ну, — то во­об­ра­зи се­бе: ка­кой си­лы бу­дет этот вой, ес­ли зло­дей­ст­ва Рос­сии бу­дут не мни­мы­ми и под­дель­ны­ми, а са­мы­ми что ни на есть на­стоя­щи­ми?! В смыс­ле: звер­ст­ва­ми по от­но­ше­нию к гра­ж­да­нам стран НА­ТО и ЕС?

Иван сму­тил­ся и, не скры­вая нерв­но­го воз­бу­ж­де­ния, сме­ло ска­зал:

— То­ва­рищ пол­ков­ник! Вы же знае­те — я не при­ни­мал ни­ка­ко­го уча­стия в на­па­де­нии на ко­мис­са­ра «Свя­той Ру­си»! Я в это вре­мя во­об­ще от­хо­дил ото всех со­брав­ших­ся! И по­это­му я не пой­ду ни в ка­кой ди­вер­си­он­ный или пар­ти­зан­ский от­ряд! Я от­ка­зы­ва­юсь! Это не­спра­вед­ли­во! Я да­же не дот­ра­ги­вал­ся до не­го и не раз­го­ва­ри­вал с ним! И все это зна­ют!

Пол­ков­ник сно­ва ус­мех­нул­ся и ска­зал:

— Иван! Мо­жет быть, ты и не на­но­сил ему те­лес­ных по­вре­ж­де­ний в хо­де раз­бой­но­го на­па­де­ния и во­об­ще в этом на­па­де­нии не уча­ст­во­вал. Мо­жет быть. Но у нас есть план по от­прав­ке доб­ро­воль­цев в При­бал­ти­ку. И ес­ли ты от­ка­жешь­ся ту­да ехать, то я при­ло­жу все уси­лия, что­бы ты ока­зал­ся един­ст­вен­ным уча­ст­ни­ком раз­бой­но­го на­па­де­ния на это­го чёр­то­ва ко­мис­са­ра, будь он не­ла­ден! И что­бы ты за­гре­мел в тюрь­му не мень­ше, чем на пять лет! Или во­об­ще по­лу­чил по пол­ной! По­нял?! А все эти мо­ло­дые лю­ди, ко­то­рые здесь сей­час на­хо­дят­ся — все они да­дут про­тив те­бя по­ка­за­ния, что лич­но ви­де­ли, как ты на­но­сил те­лес­ные по­вре­ж­де­ния это­му са­мо­му ко­мис­са­ру — при­чем с осо­бой жес­то­ко­стью.

— Но… — про­ле­пе­тал Иван.

— Что но?! — пе­ре­драз­нил его то­ва­рищ пол­ков­ник. — Что но?! Ты пом­нишь, что ве­щал всей мо­ло­де­жи Рос­сии твой отец Кон­стан­тин в сво­их пат­рио­ти­че­ских и ре­ли­ги­оз­ных пе­ре­да­чах? Он го­во­рил: «Ро­дить сы­на, по­стро­ить дом и по­са­дить де­ре­во — это про­грам­ма-ми­ни­мум для муж­чи­ны. А про­грам­ма-мак­си­мум — это по­вое­вать и от­си­деть в тюрь­ме. Ка­ж­дый муж­чи­на дол­жен по­вое­вать и от­си­деть в тюрь­ме. И я эту про­грам­му-мак­си­мум вы­пол­нил!». Вот ты, Иван, и пой­дешь в тюрь­му, что­бы ис­пол­нить оте­че­ский за­вет! Толь­ко то, что ска­зал твой отец про про­грам­му-мак­си­мум — это, по-мо­ему, все­го лишь её часть. На­стоя­щая про­грам­ма-мак­си­мум для на­стоя­ще­го рус­ско­го муж­чи­ны это: по­вое­вать, от­си­деть и быть от­тра­хан­ным в рот и в жо­пу! На­при­мер, в той же тюрь­ме. Ибо наш че­ло­век — он и не та­кое вы­дю­жит! То есть, что это та­кое я го­во­рю?! Наш че­ло­век — он всё вы­дю­жит. Во­об­ще всё. Ибо та­кой уж он — наш че­ло­век! Так ты, Иван, не пет­ляй, как за­яц, ты пря­мо ска­жи: ты кон­тракт под­пи­сы­вать на доб­ро­воль­ную от­прав­ку в При­бал­ти­ку в ка­че­ст­ве пар­ти­за­на и ди­вер­сан­та бу­дешь? Или ты хо­чешь вы­пол­нить про­грам­му-мак­си­мум? Мо­жет быть, да­же вме­сте с тво­им от­цом?

Иван по­ду­мал и ска­зал:

— Что же… при­дёт­ся под­пи­сы­вать кон­тракт…

— Вот… Пра­виль­но… Хо­ро­шо… — одоб­ряю­ще ска­зал то­ва­рищ пол­ков­ник, а за­тем про­дол­жил, об­ра­ща­ясь ко всем:

— Ре­бя­та! Толь­ко, я на­де­юсь, ни­кто из вас не ду­ма­ет, что вы бу­де­те под­пи­сы­вать офи­ци­аль­ный кон­тракт с Ми­ни­стер­ст­вом обо­ро­ны, со­глас­но ко­то­ро­му на­пра­ви­тесь в При­бал­ти­ку как обыч­ные сол­да­ты в фор­ме, поль­зую­щие­ся все­ми пра­ва­ми во­ен­но­плен­ных, ого­во­рен­ны­ми в раз­лич­ных ме­ж­ду­на­род­ных до­го­во­рах о пра­ви­лах ве­де­ния войн? Вы долж­ны чёт­ко по­ни­мать: вы дей­ст­вуе­те на свой страх и риск! И ес­ли по­па­де­те в плен, то, ско­рее все­го, вас вздер­нут на мес­те как на­ём­ни­ков. И ес­ли вас там убь­ют — то ва­ши се­мьи не по­лу­чат ни­ка­ких ком­пен­са­ций. И ес­ли вас там по­ка­ле­чат — то гос­пи­та­ли Ми­ни­стер­ст­ва обо­ро­ны Рос­сии — не для вас. И во­ен­ная пен­сия — то­же не для вас.

— Но то­гда за­чем же под­пи­сы­вать кон­тракт и с кем? — изу­мил­ся Иван Ду­ше­нов.

— С кем? С Кем На­до, ко­неч­но же. Есть у нас та­кая ор­га­ни­за­ция с на­зва­ни­ем из трех букв. А под­пи­сы­вать на­до для то­го, что­бы вы, в слу­чае че­го, не смог­ли от­вер­теть­ся.

По­сле это­го пол­ков­ник об­вел со­брав­ших­ся гла­за­ми и тор­же­ст­вен­но про­из­нёс:

— Итак, стра­на до­ве­ри­ла вам блю­сти свои ин­те­ре­сы за её пре­де­ла­ми. Как и в тя­же­лые дни Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной Вой­ны, пра­ви­тель­ст­во и Пре­зи­дент на­шей стра­ны воз­ло­жи­ли на вас ве­де­ние пар­ти­зан­ской вой­ны, а так­же про­ве­де­ние ди­вер­си­он­ных и раз­ве­ды­ва­тель­ных опе­ра­ций на тер­ри­то­рии вра­га… или, вер­нее, на тер­ри­то­рии, вре­мен­но за­ня­той вра­гом. На­де­юсь, вы оп­рав­дае­те до­ве­рие и кро­вью ис­ку­пи­те свою ви­ну пе­ред Ро­ди­ной. А те­перь ос­та­лась су­щие пус­тя­ки: вы под­пи­ши­те кон­трак­ты и уже че­рез не­де­лю вас от­пра­вят на уси­лен­ные тре­ни­ров­ки в ла­ге­ря, в ко­то­рых го­то­вят лю­дей для луч­ших рос­сий­ских спец­под­раз­де­ле­ний. Там вы про­бу­де­те око­ло трех или че­ты­рех ме­ся­цев, а за­тем бу­де­те за­бро­ше­ны… хо­тя как знать — мо­жет быть, вам, ско­рее, сде­ла­ют ви­зы и вы ле­галь­но от­пра­ви­тесь в При­бал­ти­ку к на­шим сла­вян­ским пра­во­слав­ным со­брать­ям. Уда­чи вам! И пом­ни­те: рус­ские сво­их не бро­са­ют! Ро­ди­на вас не за­бу­дет! Да… И, на­де­юсь, вы не ду­мае­те, что вто­рой эк­зем­п­ляр кон­трак­та вам от­да­дут на ру­ки — что­бы вы, на­при­мер, мог­ли от­ку­да-то вы­лез­ти и предъ­я­вить этот до­ку­мент су­ду или кор­рес­пон­ден­там? Ме­ж­ду­на­род­ные скан­да­лы нам ни к че­му… Ес­ли не что по­ху­же.

И то­ва­рищ пол­ков­ник вы­нул из сто­ла пап­ку, дос­тал из неё стан­дарт­ные кон­трак­ты с Кем На­до и раз­дал их со­брав­шим­ся в ка­би­не­те чле­нам «Свя­той Ру­си» для под­пи­си.

  6. Бег­ст­во и пер­вая сла­ва

Итак, по­пыт­ка убий­ст­ва Ку­рае­ва не увен­ча­лась ус­пе­хом. При этом сам Ку­ра­ев ни­че­го не знал об этой по­пыт­ке; он не знал о том, что его со­би­ра­лись и всё ещё со­би­ра­ют­ся убить. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич жил бес­печ­но и про­дол­жал за­ни­мать­ся лю­би­мым де­лом — со­чи­нять му­зы­ку. И лишь бла­го­да­ря ка­ко­му-то без­вест­но­му доб­ро­же­ла­те­лю Ку­рае­ву ста­ло из­вест­но о том, ка­кая опас­ность ему уг­ро­жа­ла и всё еще уг­ро­жа­ет.

Бы­ло на­ча­ло ию­ля. Ку­ра­ев про­снул­ся позд­но и ре­шил по­зав­тра­кать. От­крыв хо­ло­диль­ник, он об­на­ру­жил, что за­пас про­дук­тов ис­сяк. По­это­му Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­шёл в бли­жай­ший су­пер­мар­кет. Ко­гда Ку­ра­ев сто­ял в оче­ре­ди у кас­сы, он за­ме­тил, что кто-то что-то по­ло­жил в кар­ман его пид­жа­ка. А, мо­жет быть, и вы­нул. Ку­ра­ев ав­то­ма­ти­че­ски су­нул ру­ку в кар­ман и об­на­ру­жил там флеш­ку. Ку­ра­ев точ­но знал, что рань­ше в его кар­ма­не ни­че­го не бы­ло. По­сле то­го, как Ку­ра­ев по­ло­жил на­ход­ку об­рат­но в кар­ман, он ус­лы­шал сза­ди ти­хий го­лос, ко­то­рый ска­зал:

— Не обо­ра­чи­вай­тесь. До­ма вни­ма­тель­но про­смот­ри­те то, что я вам при­нёс. Речь идет о ва­шей жиз­ни. Же­лаю уда­чи!

Ко­гда Ку­ра­ев при­шёл до­мой, то пер­вым де­лом он вклю­чил ком­пь­ю­тер и стал ис­сле­до­вать то, что бы­ло на флеш­ке. А там бы­ло мно­го ин­те­рес­но­го: за­пи­си вы­сту­п­ле­ний ора­то­ров на слё­те мо­ло­дёж­ной ор­га­ни­за­ции «Свя­тая Русь» и дру­гие ма­те­риа­лы с это­го же  слё­та; док­лад­ные за­пис­ки, цир­ку­ли­ро­вав­шие в МВД и ФСБ, в ко­то­рых из­ла­га­лись со­об­ра­же­ния по про­ве­де­нию тер­ро­ра про­тив ге­ев; от­чё­ты об убий­ст­вах не­ко­то­рых ге­ев; не­ко­то­рые до­но­сы аген­ту­ры, вне­дрён­ной в «Свя­тую Русь» и дру­гие по­доб­ные ор­га­ни­за­ции, — как ни­зо­вой, так и быв­шей в этих ор­га­ни­за­ци­ях на ру­ко­во­дя­щих по­стах. Как по­нял из этих до­не­се­ний Ку­ра­ев, «Свя­тую Русь» воз­глав­лял че­ло­век, быв­ший пе­де­ра­стом и пе­до­фи­лом, ко­то­рый не­ко­гда по­лу­чил ус­лов­ный срок не­по­нят­но за что. По­след­нее тща­тель­но скры­ва­лось. Этот ру­ко­во­ди­тель не был ни кад­ро­вым офи­це­ром, ни да­же сек­со­том. В од­ном из до­не­се­ний кад­ро­вый офи­цер спец­служб, за­слан­ный в «Свя­тую Русь», спра­ши­вал на­чаль­ст­во: «Не слиш­ком ли мно­го раз­во­ро­вы­ва­ет­ся средств, вы­де­ляе­мых из спец­фон­дов на раз­ви­тие ор­га­ни­за­ции, её ру­ко­во­дством?»; дру­гой агент в од­ном из до­не­се­ний опи­сы­вал по­хо­ды на­чаль­ст­ва ор­га­ни­за­ции по рес­то­ра­нам. Один че­ло­век из ру­ко­во­дства «Свя­той Ру­си» был да­же за­ме­чен в про­вин­ци­аль­ном гей-клу­бе… Вен­цом всех этих до­ку­мен­тов был при­мер­ный спи­сок ге­ев, ко­то­рых чле­ны «Свя­той Ру­си» на­ме­ре­ва­лись ли­к­ви­ди­ро­вать в пер­вую оче­редь. В этом спи­ске Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич об­на­ру­жил и се­бя.

То­гда Ку­ра­ев ре­шил бе­жать из стра­ны. У не­го бы­ло кое-что на бан­ков­ских сче­тах и он не­мед­лен­но ку­пил ту­ри­сти­че­скую пу­тёв­ку в Анг­лию. За­тем он на­шёл до­ве­рен­ное ли­цо, ко­то­ро­му по­ру­чил рас­про­дать всё свое иму­ще­ст­во в Рос­сии. По­сколь­ку уез­жать на­до бы­ло сроч­но, про­да­вать его при­шлось по за­ни­жен­ной це­не.

За день до от­лё­та Ку­ра­ев, воз­вра­ща­ясь ут­ром по­сле по­хо­да в бли­жай­ший су­пер­мар­кет за про­дук­та­ми, об­на­ру­жил, что сте­ны воз­ле его подъ­ез­да, сам подъ­езд и дверь его квар­ти­ры бы­ли кем-то раз­ма­лё­ва­ны над­пи­ся­ми. «Здесь, в квар­ти­ре та­кой-то, жи­вёт пи­дор» — гла­си­ла над­пись на две­ри подъ­ез­да. «А. В. Ку­ра­ев, жи­лец из та­кой-то квар­ти­ры — пи­да­рас» — гла­си­ла над­пись на сте­не спра­ва от этой две­ри. В са­мом подъ­ез­де к квар­ти­ре Ку­рае­ва ве­ли ука­за­тель­ные стрел­ки с над­пи­ся­ми вро­де: «Пи­да­рас Ку­ра­ев жи­вёт тре­мя эта­жа­ми вы­ше». На две­ри в квар­ти­ру бы­ла над­пись: «Здесь жи­вёт пи­да­рас Ку­ра­ев».

Уви­дев эти над­пи­си, Ку­ра­ев слег­ка изу­мил­ся: ес­ли его хо­те­ли тай­но убить, то за­чем это бы­ло так афи­ши­ро­вать? Ведь на­вер­ня­ка мно­гие ви­де­ли, как де­ла­лись эти над­пи­си; мно­гие ви­де­ли тех, кто вхо­дил в подъ­езд. Вхо­дя­щие в подъ­езд да­же бы­ли за­сня­ты на ви­део­ка­ме­ру. И дей­ст­ви­тель­но, это бы­ло стран­ным. Но на са­мом де­ле над­пи­си бы­ли во­все не де­лом лю­дей из «Свя­той Ру­си». Это сде­ла­ли де­ти из вос­крес­ной цер­ков­но­при­ход­ской шко­лы при хра­ме Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­рё­во. Они бы­ли мо­би­ли­зо­ва­ны на­стоя­те­лем хра­ма на борь­бу с гея­ми в рам­ках ка­кой-то про­грам­мы, пре­сле­до­вав­шей це­ли ду­хов­но­го воз­ро­ж­де­ния оте­че­ст­ва и вос­пи­та­ния пат­рио­тиз­ма. Эта про­грам­ма бы­ла спу­ще­на свер­ху.

В са­мый день от­лё­та в Анг­лию, ед­ва про­снув­шись ут­ром, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ус­лы­шал, что на ули­це дет­во­ра скан­ди­ру­ет ло­зун­ги: «Ку­ра­ев — пи­да­рас! Ку­ра­ев — пи­да­рас!», «До­лой пи­да­ра­сов!» и «Пи­да­ра­сы, уби­рай­тесь в Гей­ро­пу!». Это опять бы­ли вос­пи­тан­ни­ки той же вос­крес­ной цер­ков­но­при­ход­ской шко­лы. Они не зна­ли, что имен­но в этот день Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­все­гда уез­жал из Рос­сии. Ко­гда Ку­ра­ев спус­тил­ся по ле­ст­ни­це вниз с че­мо­да­ном и вы­шёл из подъ­ез­да на ули­цу, то уви­дел, что по­всю­ду бы­ли рас­клее­ны его цвет­ные фо­то­гра­фии с под­пи­сью: «А. В. Ку­ра­ев. Этот че­ло­век — пи­да­рас».

На­ко­нец, Ку­ра­ев, ни­кем не за­ме­чен­ный, не встре­тив ни­ка­ких пре­пят­ст­вий, вы­ле­тел из Мо­ск­вы в Лон­дон как ту­рист. При­быв в Лон­дон, он по­про­сил убе­жи­ща и по­лу­чил ста­тус бе­жен­ца. Ему да­ли не­боль­шое со­ци­аль­ное жи­лье и не­боль­шое по­со­бие. Ку­ра­ев по­лу­чил день­ги за про­дан­ное в Рос­сии иму­ще­ст­во; этих де­нег бы­ло дос­та­точ­но, что­бы про­жить в Анг­лии че­ты­ре-пять лет по стан­дар­там школь­но­го учи­те­ля без вся­ких по­со­бий. Имея эти сред­ст­ва, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил не спе­шить с по­ис­ка­ми ра­бо­ты. Не­сколь­ко ме­ся­цев он ре­шил спо­кой­но по­жить и ос­мот­реть­ся.

В ав­гу­сте в Мо­ск­ве на­ча­лись вол­не­ния. Не­сколь­ко дней во­круг Крем­ля на ми­тинг со­би­ра­лись сот­ни ты­сяч че­ло­век — по офи­ци­аль­ным дан­ным три­ста-че­ты­ре­ста ты­сяч. Они коль­цом ок­ру­жа­ли Кремль, слов­но бе­ря его в оса­ду. Крас­ная пло­щадь все­гда бы­ла пе­ре­пол­не­на. Мно­же­ст­во лю­дей стоя­ло на ули­цах и пе­ре­ул­ках воз­ле Крем­ля. Со­би­рав­шие­ся тре­бо­ва­ли от­став­ки Пре­зи­ден­та, сме­ны эко­но­ми­че­ско­го кур­са, борь­бы с кор­руп­ци­ей и де­мо­кра­ти­че­ских пре­об­ра­зо­ва­ний. Их под­дер­жи­ва­ли за­пад­ные дер­жа­вы, вы­сту­пав­шие с осу­ж­де­ни­ем Пре­зи­ден­та, его при­бли­жён­ных а так­же внут­рен­ней и внеш­ней по­ли­ти­ки, про­во­ди­мых пра­ви­тель­ст­вом Рос­сии. Власть ша­та­лась и Пре­зи­дент по­рой по­ду­мы­вал об от­став­ке. Все — осо­бен­но выс­шие чи­нов­ни­ки и во­ен­ные — чув­ст­во­ва­ли бес­си­лие вла­сти и ожи­да­ли её ско­рой сме­ны. По­это­му они за­ня­ли от­стра­нён­ную по­зи­цию и вы­жи­да­ли, что­бы при­сое­ди­нит­ся к по­бе­ди­те­лю — будь это но­вый пра­ви­тель Рос­сии или преж­ний.

В то вре­мя да­же не­боль­шая груп­па хо­ро­шо воо­ру­жён­ных и ор­га­ни­зо­ван­ных лю­дей мог­ла ре­шить судь­бу стра­ны и по­вер­нуть её раз­ви­тие или, на­обо­рот, де­гра­да­цию ту­да, ку­да она за­хо­те­ла бы — ра­зу­ме­ет­ся, в ра­зум­ных пре­де­лах.

Не­сколь­ко со­вет­ни­ков на­стаи­ва­ли на том, что­бы Пре­зи­дент со­вер­шил во­ен­ный пе­ре­во­рот и ус­та­но­вил дик­та­ту­ру. Как они го­во­ри­ли, это бы­ло бы спа­си­тель­ным для Рос­сии. Прав­да, воз­мож­но, уже бы­ло слиш­ком позд­но до это­го. По­се­ре­ди­не ав­гу­ста про­па­ли ми­нистр внут­рен­них дел, ми­нистр обо­ро­ны и ми­нистр ино­стран­ных дел. Все, од­на­ко, зна­ли, что они на­хо­дят­ся на сво­их да­чах и ждут за­ман­чи­вых пред­ло­же­ний от бу­ду­ще­го воз­мож­но­го оп­по­зи­ци­он­но­го по­бе­ди­те­ля. Пат­ри­арх и выс­шие цер­ков­ни­ки то­же за­ня­ли вы­жи­да­тель­ную по­зи­цию и не ста­но­ви­лись ни на чью сто­ро­ну.

И вот то­гда Пре­зи­дент ре­шил опе­реть­ся на «Свя­тую Русь» и не­сколь­ко по­доб­ных ор­га­ни­за­ций. Бла­го, что все они дав­но на­хо­ди­лись под кон­тро­лем спец­служб — вер­нее, под той их ча­стью, ко­то­рая ос­та­ва­лась бо­лее-ме­нее вер­ной Пре­зи­ден­ту, по­ни­мая что в слу­чае по­ра­же­ния им при­дёт­ся раз­де­лить вме­сте с ним всю от­вет­ст­вен­ность. И то­гда не­сколь­ко ты­сяч чле­нов этих ор­га­ни­за­ций бы­ли за не­сколь­ко дней со­б­ра­ны со всей стра­ны, воо­ру­же­ны и дос­тав­ле­ны для обо­ро­ны Крем­ля.

Со­вет­ни­ки ска­за­ли Пре­зи­ден­ту, что мед­лить боль­ше нель­зя и что дей­ст­во­вать нуж­но ре­ши­тель­но. По­сле это­го Пре­зи­дент от­дал при­каз при­вес­ти не­сколь­ко мощ­ных бо­е­при­па­сов объ­ем­но­го взры­ва. Око­ло де­сят­ка их бы­ло дос­тав­ле­но в гру­зо­ви­ках в Кремль, но ис­поль­зо­ва­ны из них толь­ко два. Од­ни гру­зо­вик с за­ря­дом мощ­но­стью в со­рок ки­ло­тонн был по­став­лен воз­ле зда­ния Ми­ни­стер­ст­ва Обо­ро­ны, в не­сколь­ких сот­нях мет­рах от Крем­лёв­ской сте­ны, а дру­гой, с про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­ны Крем­ля, — воз­ле Ми­ни­стер­ст­ва Фи­нан­сов, то­же в не­сколь­ких сот­нях мет­рах от Крем­лёв­ской сте­ны. За­ря­ды бы­ли по­дор­ва­ны в са­мый раз­гар ми­тин­га. Не­ко­то­рые опа­са­лись, что удар­ная вол­на мо­жет раз­ру­шить сте­ны Крем­ля, но всё обош­лось.

Всё про­изош­ло так, как и бы­ло за­ду­ма­но. По­гиб­ло бо­лее двух­сот ты­сяч че­ло­век. Ещё ты­сяч семь­де­сят бы­ло кон­ту­же­но. Ос­тав­шие­ся в жи­вых — а их бы­ло от ста до ста пя­ти­де­ся­ти ты­сяч — в па­ни­ке ста­ли раз­бе­гать­ся, кто ку­да мог. На мос­тах че­рез Мо­ск­ву-ре­ку и воз­ле них про­изош­ла дав­ка; сно­ва по­гиб­ло мно­же­ст­во лю­дей. При этом в спи­ны раз­бе­гаю­щим­ся лю­дям со стен Крем­ля стро­чи­ли пу­лё­ме­ты — это чле­ны «Свя­той Ру­си» каз­ни­ли гни­лых ли­бе­ра­лов, сто­рон­ни­ков За­па­да, пре­да­те­лей и из­мен­ни­ков…

По­ка в уце­лев­ших под­зем­ных со­ору­же­ни­ях Ми­ни­стер­ст­ва Обо­ро­ны ца­ри­ла па­ни­ка, по под­зем­ным пу­тям от­ря­ды «Свя­той Ру­си» про­бра­лись ту­да и унич­то­жи­ли всех, кто там на­хо­дил­ся, что­бы пре­дот­вра­тить их пе­ре­ход на сто­ро­ну вра­га.

По­сле это­го под уг­ро­зой вне­су­деб­ной рас­пра­вы ми­нистр ино­стран­ных дел и ми­нистр обо­ро­ны бы­ли вы­та­ще­ны со сво­их дач. Им не­воль­но при­шлось стать на сто­ро­ну Пре­зи­ден­та. А до всех этих со­бы­тий спец­служ­бы тес­но по­ра­бо­та­ли с епи­ско­па­ми Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви — им ска­за­ли, что в том слу­чае, ес­ли они не ста­нут на сто­ро­ну Пре­зи­ден­та, на них бу­дет опуб­ли­ко­ва­но мно­же­ст­во ком­про­ме­ти­рую­щих ма­те­риа­лов. Го­во­ря про­ще, епи­ско­пам на­ме­ре­ва­лись уст­ро­ить го­мо­сек­су­аль­ные и пе­до­филь­ские скан­да­лы.

По­сле то­го, как Пре­зи­дент, Пре­мьер-ми­нистр, Ми­нистр ино­стран­ных дел и Ми­нистр обо­ро­ны вы­сту­пи­ли с за­яв­ле­ния­ми по те­ле­ви­де­нию и по­сле то­го, как Пре­зи­дент объ­я­вил о вве­де­нии чрез­вы­чай­но­го по­ло­же­ния и ус­та­нов­ле­нии сво­ей еди­но­лич­ной вла­сти, Пат­ри­ар­ху ни­че­го не ос­та­ва­лось, как примк­нуть к но­вой вла­сти и объ­я­вить её «вла­стью от Бо­га». Чле­ны же «Свя­той Ру­си» ста­ли кем-то вро­де че­ки­стов в по­сле­ре­во­лю­ци­он­ные го­ды; они сли­лись с те­ми спец­служ­би­ста­ми, ко­то­рые под­дер­жа­ли Пре­зи­ден­та.

Не­сколь­ко сот от­ря­дов из че­ки­стов, чле­нов «Свя­той Ру­си» и по­доб­ных ор­га­ни­за­ций, воо­ру­жен­ные до зу­бов, от­пра­ви­лись по всем кон­цам стра­ны и вско­ре, дей­ст­вуя очень ре­ши­тель­но (мно­гих пол­ков­ни­ков и да­же не­сколь­ких ге­не­ра­лов при­шлось рас­стре­лять) взя­ли под кон­троль ядер­ное ору­жие. Или, по край­ней ме­ре, по­дав­ляю­щую его часть. Это, соб­ст­вен­но, и по­зво­ли­ли но­вой вла­сти удер­жать­ся, пре­дот­вра­тив ин­тер­вен­цию стран НА­ТО.

Итак, уже че­рез не­сколь­ко дней по­сле взры­вов мощ­ных не­ядер­ных за­ря­дов воз­ле Крем­ля всё бы­ло ре­ше­но: но­вая власть ус­тоя­ла и да­лее она толь­ко креп­ча­ла. Чле­ны «Свя­той Ру­си» да­же свез­ли в Мо­ск­ву де­пу­та­тов, ко­то­рые ор­га­ни­зо­ва­ли кар­ман­ный пар­ла­мент. Как пра­ви­ло, к ка­ж­до­му де­пу­та­ту бы­ло при­ко­ман­ди­ро­ва­но в ка­че­ст­ве по­мощ­ни­ков по од­но­му, а то и по два-три чле­на «Свя­той Ру­си» или по­доб­ных ей ор­га­ни­за­ций, ко­то­рые в слу­чае че­го мог­ли по­про­сту при­стре­лить де­пу­та­та по при­ка­зу Пре­зи­ден­та или по да­же по сво­ему ус­мот­ре­нию в слу­чае ка­кой-ни­будь чрез­вы­чай­ной си­туа­ции.

По­сле соз­да­ния кар­ман­но­го пе­ре­ход­но­го Пар­ла­мен­та Пре­зи­ден­ту бы­ли пол­но­стью под­чи­не­ны ар­мия и ми­ни­стер­ст­во внут­рен­них дел.

На­род не ока­зал поч­ти ни­ка­ко­го со­про­тив­ле­ния. Сра­зу по­сле взры­вов на­ча­лось бег­ст­во из Мо­ск­вы за­гра­ни­цу сто­лич­ных про­тив­ни­ков Пре­зи­ден­та и его кур­са. Пре­зи­дент не пре­пят­ст­во­вал это­му бег­ст­ву, но да­же по­ощ­рял его: из про­вин­ций в Мо­ск­ву бы­ли стя­ну­ты са­мо­лёт для ор­га­ни­за­ции до­пол­ни­тель­ных рей­сов за­гра­ни­цу, та­мо­жен­ный кон­троль как в аэ­ро­пор­тах, так и на су­хо­пут­ной гра­ни­це был ос­лаб­лен.

К на­сту­п­ле­нию осе­ни власть Пре­зи­ден­та ста­ла очень проч­ной — ещё проч­нее, чем до на­ча­ла вол­не­ний.

Рус­ская Пра­во­слав­ная Цер­ковь бы­ла объ­яв­ле­на гос­под­ствую­щей и го­су­дар­ст­вен­ной. Обиль­ное фи­нан­си­ро­ва­ние по­ли­лось в неё ре­кой. Бы­ло объ­яв­ле­но о сим­фо­нии цер­ков­ной и го­су­дар­ст­вен­ной вла­стей.

Но всё это Ку­ра­ев не за­стал. Он в это вре­мя был уже в Лон­до­не.

Не­смот­ря на ав­гу­стов­ские вол­не­ния, в сен­тяб­ре об­ста­нов­ка в Рос­сии бы­ла спо­кой­ной. Му­зы­каль­ный фес­ти­валь, на ко­то­рый Ку­ра­ев по­слал свои ра­бо­ты, про­шёл так, как и бы­ло за­пла­ни­ро­ва­но. Его опе­ра «Про­ме­тей» за­ня­ла пер­вое ме­сто, а «Ио» — вто­рое. По­сле за­вер­ше­ния фес­ти­ва­ля и по­лу­че­ния на­град про­фес­сор, быв­ший по­кро­ви­те­лем Ку­рае­ва и по­дав­ший ра­бо­ты Ку­рае­ва на фес­ти­валь от сво­его име­ни, объ­я­вил, кем в дей­ст­ви­тель­но­сти бы­ли на­пи­са­ны «Про­ме­тей» и «Ио» и за не­сколь­ко дней Ку­ра­ев стал ме­ж­ду­на­род­ной зна­ме­ни­то­стью. Прав­да, ока­за­лась, что вот уж не­сколь­ко ме­ся­цев он жи­вёт не в Рос­сии, а в Лон­до­не как бе­же­нец.

Ку­ра­ев­ские «Про­ме­тей и Ио» очень по­нра­ви­лись пуб­ли­ке; они на­ча­ли ста­вить­ся по все­му ми­ру. По­тек­ли ав­тор­ские от­чис­ле­ния. Поя­ви­лись за­ка­зы. К то­му же, у Ку­рае­ва к то­му вре­ме­ни уже бы­ло кое-что на­пи­сан­ное про за­пас. По­это­му ему не при­шлось бед­ст­во­вать. Уже вес­ной Ку­ра­ев пе­ре­брал­ся в квар­ти­ру по­лу­чше, в один из бо­га­тых рай­онов. А про­фес­сор-по­кро­ви­тель Ку­рае­ва не пе­ре­жил Но­во­го Го­да и умер в кон­це де­каб­ря.

В го­дов­щи­ну смер­ти Алек­сан­д­ра Ку­ра­ев бес­цель­но бро­дил по Лон­до­ну. Ему за­хо­те­лось по­есть и он уви­дел пе­ред со­бой за­бе­гай­лов­ку из се­ти рес­то­ра­нов Kentucky Fried Chicken. То­гда же в неё при­шёл уст­раи­вать­ся на ра­бо­ту Альф­ред — муж­чи­на лет три­дца­ти пя­ти на вид, быв­ший бан­ков­ский клерк са­мо­го что ни на есть ни­зо­во­го уров­ня, ко­то­рый не­сколь­ко ме­ся­цев на­зад по­те­рял ра­бо­ту. Он си­дел на ме­ли и по­ду­мы­вал о том, что­бы уе­хать из Лон­до­на к се­бе на ро­ди­ну в Эдин­бург. В KFC он со­би­рал­ся ра­бо­тать, ра­зу­ме­ет­ся, вре­мен­но; к это­му его вы­ну­ди­ло без­де­не­жье. По мо­ло­до­сти, по­сле шко­лы, он хо­тел соз­дать ус­пеш­ную рок-груп­пу, но кол­лек­тив, со­б­ран­ный им раз­ва­лил­ся, не про­дер­жав­шись на пла­ву и двух лет. По­лу­чив от­каз в KFC, он со­би­рал­ся сра­зу же уй­ти из за­бе­гай­лов­ки, но за­тем по­че­му-то ре­шил по­есть и при­сел за один сто­лик с Ку­рае­вым. Ку­ра­ев под­нял гла­за и уви­дел пе­ред со­бой Алек­сан­д­ра — толь­ко лет на пят­на­дцать стар­ше. Ну, поч­ти Алек­сан­д­ра…

Сла­ва Ку­рае­ва по­сте­пен­но воз­рас­та­ла, а, вме­сте с ней, рос­ли и ав­тор­ские от­чис­ле­ния. И Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал не­мно­го рос­ко­ше­ст­во­вать: он при­стра­стил­ся к во­ню­чим и плес­не­ве­лым сы­рам и до­ро­гим ви­нам. Вне­зап­но он об­на­ру­жил, что си­не­сте­ти­че­ское вос­при­ятие, ко­то­рым он об­ла­дал, ка­ким-то об­ра­зом рас­про­стра­ня­ет­ся и на не­ко­то­рые ви­ды пи­щи — в ча­ст­но­сти, на эти са­мые сы­ры и ви­на. И Ку­ра­ев не жа­лел де­нег на де­гу­ста­цию. Он ско­пил бы де­нег го­раз­до боль­ше, ес­ли бы не эта его сла­бость: ведь все­го за пять­де­сят мил­ли­лит­ров ви­на при­хо­ди­лось по­рой от­да­вать по не­сколь­ку сот и да­же по не­сколь­ко ты­сяч дол­ла­ров. Сы­ры, ко­неч­но, бы­ли де­шев­ле. Ку­ра­ев не счи­тал де­нег — он по­нял, что на ста­рость ему впол­не хва­тит и так и по­это­му не эко­но­мил. Ка­ж­дый съе­ден­ный им ку­со­чек сы­ра и ка­ж­дый вы­пи­тый им бо­кал ви­на не­из­гла­ди­мо ос­та­вал­ся в па­мя­ти у Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча на­все­гда — так­же, как и ус­лы­шан­ная им му­зы­ка. При­чём, ос­та­вал­ся в зву­ках и в крас­ках. Сна­ча­ла Ку­ра­ев силь­но изум­лял­ся но­во­му об­на­ру­жив­ше­му­ся у не­го да­ру, но за­тем при­вык к не­му и вос­при­ни­мал его как долж­ное. Его квар­ти­ра бы­ла за­став­ле­на кол­лек­ци­ей вин. Хо­ло­диль­ни­ки в его до­ме бы­ли за­би­ты во­ню­чи­ми и плес­не­ве­лы­ми сы­ра­ми. Под ко­нец сво­ей жиз­ни в Лон­до­не он да­же пе­ре­ехал из квар­ти­ры в арен­до­ван­ный особ­ня­чок, в ко­то­ром был вин­ный по­греб — спе­ци­аль­но для то­го, что­бы кол­лек­цио­ни­ро­вать ви­на.

Так Ку­ра­ев про­жил с Альф­ре­дом в Лон­до­не око­ло че­ты­рёх лет. А по­сле это­го Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич от­пра­вил­ся на все­мир­ные га­ст­ро­ли.

  7. Пер­вый боль­шой Ку­ра­ев­ский тур

За сце­ной «Гранд-Опе­ра́» шла под­го­тов­ка к на­ча­лу ку­ра­ев­ско­го «Про­ме­тея». Сам ав­тор опе­ры то­ро­п­ли­во сно­вал ту­да-сю­да сре­ди опер­ных пев­цов и ра­бо­чих. Вот, ми­мо Ку­рае­ва про­шёл Зевс, дер­жа­щий яр­кую мол­нию. За ним сле­до­ва­ли Си­ла и Власть. Си­лой и Вла­стью бы­ли Ан­д­ре­ас Шолл и Фи­липп Жа­рус­ски. По­сле них Ку­ра­ев уви­дел, что пря­мо на не­го, раз­го­ва­ри­вая о чем-то сво­ём, шли  Ан­на Не­треб­ко, Оль­га Пе­ре­тять­ко и Юлия Леж­нё­ва. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, в экс­т­ра­ва­гант­ной оде­ж­де, с пав­линь­им пе­ром, за­су­ну­тым в на­груд­ный кар­ман тём­но­го пид­жа­ка, усы­пан­но­го кри­стал­ла­ми Сва­ров­ски, по­рав­няв­шись с опер­ны­ми ди­ва­ми, на­роч­но сде­лал не­уём­но-сла­до­ст­ра­ст­ное вы­ра­же­ние ли­ца, про­тя­нул к ним ру­ки и шут­ли­во-иг­ри­во мол­вил:

— Де­воч­ки! Вы вы­гля­ди­те так сек­су­аль­но! Ес­ли бы я не был ге­ем, я бы ух­ва­тил вас за поп­ки! За ва­ши сек­су­аль­ные поп­ки! Че­ст­ное сло­во — я не­пре­мен­но сде­лал бы это, не будь я са­мым раз­гей­ским ге­ем!

— Ах, шут­ник! — от­ве­ти­ли те и по­шли даль­ше.

А Ку­ра­ев от­пра­вил­ся к сво­ему ди­ри­жёр­ско­му мес­ту.

Так на­чи­нал­ся зна­ме­ни­тые все­мир­ные га­ст­ро­ли Ку­рае­ва, из­вест­ные под име­нем «Пер­вый боль­шой Ку­ра­ев­ский тур». Эти га­ст­ро­ли про­дол­жа­лись бо­лее по­лу­то­ра лет и под них бы­ла со­б­ра­на спе­ци­аль­ная опер­но-ба­лет­ная труп­па, в ко­то­рую вхо­ди­ли луч­шие опер­ные пев­цы. Со­став ор­ке­ст­ра не­сколь­ко раз ме­нял­ся на про­тя­же­нии этих по­лу­то­ра лет. Сам Ку­ра­ев на пред­став­ле­ни­ях ино­гда вы­сту­пал ди­ри­же­ром. В хо­де это­го ту­ра Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не толь­ко раз­вле­кал­ся и по вре­ме­нам ди­ри­жи­ро­вал ор­ке­ст­ром, но и на­пря­жен­но ра­бо­тал: так, в хо­де ту­ра — бу­к­валь­но в гос­ти­нич­ных но­ме­рах! — им бы­ло на­пи­са­но мно­го за­ме­ча­тель­ных про­из­ве­де­ний: 32 опе­ры, 27 ба­ле­тов, 56 сим­фо­ний, а так­же мно­го бо­лее мел­ких тво­ре­ний. На­при­мер, в са­мом на­ча­ле ту­ра, во Фран­ции, ещё до на­ча­ла пред­став­ле­ний в «Гранд-Опе­ра́», Ку­ра­ев умуд­рил­ся на­пи­сать пер­вую и вто­рую «Па­риж­ские» сим­фо­нии (АК-231 и АК-234), а так­же не­сколь­ко из­вест­ных кон­цер­тов (АК-232, АК-233 и АК-235).

По­сле пер­вых кон­цер­тов, про­ис­хо­див­ших во Фран­ции, Гер­ма­нии, Ита­лии и Ис­па­нии, ев­ро­пей­ская прес­са на­ча­ла пи­сать, что по зна­чи­мо­сти Ку­ра­ев­ский тур есть куль­тур­ное яв­ле­ние та­кое же важ­ное, как и «рус­ский ба­лет» Дя­ги­ле­ва; в это же вре­мя мно­гие му­зы­каль­ные кри­ти­ки ста­ли на­зы­вать Ку­рае­ва в сво­их стать­ях «рус­ским ге­ни­ем опе­ры» или про­сто «рус­ским ге­ни­ем». А по­сле кон­цер­та в «Ла Ска­ла» Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча ста­ли час­то име­но­вать «но­вым Чай­ков­ским». Ко­неч­но, му­зы­ка Ку­рае­ва не бы­ла по­хо­жа на му­зы­ку Чай­ков­ско­го; но стиль у неё был та­кой, что она бы­ла так­же лег­ко уз­на­вае­ма, как и му­зы­ка Пет­ра Иль­и­ча.

По­сле кон­цер­тов в Поль­ше и Шве­ции ку­ра­ев­ская труп­па на­пра­ви­лась в Гре­цию, в Афи­ны. Там долж­но бы­ло со­сто­ять­ся её вы­сту­п­ле­ние в «Гре­че­ской на­цио­наль­ной опе­ре». Ко­гда Ку­ра­ев при­был в Афи­ны, то до на­ча­ла вы­сту­п­ле­ний бы­ло ещё не­сколь­ко дней. И Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил по­под­роб­нее оз­на­ко­мить­ся с го­ро­дом и с Гре­ци­ей во­об­ще. Пер­вым де­лом он за­вер­нул в рес­то­ран, рас­по­ла­гав­ший­ся близ Ак­ро­по­ля. Ка­ко­во же бы­ло его удив­ле­ние, ко­гда он об­на­ру­жил в этом рес­то­ра­не Сер­гея Пен­ки­на, Алек­сан­д­ра Пес­ко­ва и Бо­ри­са Мои­сее­ва! Как вы­яс­ни­лось поз­же, Пен­кин при­был сю­да с кон­цер­та­ми, Мои­се­ев — что­бы от­дох­нуть и по­пу­те­ше­ст­во­вать по ис­то­ри­че­ским мес­там, а Пес­ков — по не­по­нят­ной при­чи­не, ко­то­рую он не хо­тел на­зы­вать. Ку­ра­ев по­до­шёл по­бли­же к этой трои­це и по­про­сил раз­ре­ше­ния при­сесть вме­сте с ни­ми за стол. Да­лее за­сто­лье про­дол­жи­лось вме­сте с Ку­рае­вым. И вот, ко­гда все уже слег­ка бы­ли пья­ны, к сто­лу по­до­шёл Же­рар Де­пар­дье, ко­то­рый был в Гре­ции на съем­ках. Де­пар­дье сра­зу уз­нал Ку­рае­ва — по­это­му, соб­ст­вен­но, он, Де­пар­дье, к не­му и по­до­шёл. Как ока­за­лось, Же­рар, по­лу­чив рос­сий­ское гра­ж­дан­ст­во, ув­лек­ся рус­ским язы­ком и к то­му мо­мен­ту, ко­гда он встре­тил Ку­рае­ва, уже мог впол­не снос­но на нём изъ­яс­нять­ся.

— Ва­ше экс-дья­че­ст­во! — за­вел речь Же­рар с лу­ка­вой ус­меш­кой. — Знае­те, ко­гда я ре­шил изу­чить рус­ский язык, то пер­вым тек­стом, ко­то­рый я по­ста­рал­ся пе­ре­вес­ти и по­нять, бы­ла ва­ша ста­тья «Гряз­ная те­ма» про лю­бов­ные по­хо­ж­де­ния древ­не­гре­че­ских бо­гов. Уж не знаю — по­че­му я вы­брал имен­но её? Да и как она во­об­ще мне по­па­лась на гла­за? Я кро­пел над этой стать­ей це­лую не­де­лю, по­ка, на­ко­нец, не пе­ре­вел её и не вы­учил наи­зусть — рав­но как и все те рус­ские сло­ва, ко­то­рые в ней встре­ча­лись. И знае­те, что я по­нял из этой ста­тьи? То, что вас очень за­ин­те­ре­со­ва­ла вся эта ис­то­рия с Про­сим­ном и Дио­ни­сом. Так вот что я хо­чу ска­зать на эту те­му: я знаю, где на­хо­дит­ся здесь, в Гре­ции, мо­ги­ла Про­сим­на! У нас, во Фран­ции, это ко­гда-то все про­хо­ди­ли ещё в шко­ле, ко­гда изу­ча­ли ис­то­рию Гре­ции и Ри­ма и гре­ко-рим­скую ми­фо­ло­гию. У ме­ня сей­час пе­ре­рыв в не­сколь­ко дней на съем­ках. И я со­брал­ся по­се­тить мо­ги­лу Про­сим­на. Не хо­ти­те ли вы и ва­ши дру­зья  — тут Де­пар­дье об­вел сво­им взгля­дом си­дя­щих за сто­лом вме­сте с Ку­рае­вым, — не хо­ти­те ли вы все от­пра­вить­ся на мо­ги­лу Про­сим­на, под зна­ме­на­тель­ные смо­к­вы, ви­дев­шие са­мо­го Дио­ни­са?

Ку­ра­ев по­ду­мал, что вре­ме­ни у не­го мно­го и со­гла­сил­ся. Де­ло бы­ло за со­гла­си­ем ок­ру­жаю­щих. Но тут за­го­во­рил Алек­сандр Пес­ков. Он не знал, кто та­кой Про­симн и спро­сил Де­пар­дье:

— А кто та­кой этот ваш Про­симн и чем зна­ме­на­тель­ны эти са­мые смо­к­вы, ко­то­рые рас­тут над его мо­ги­лой?

И то­гда Же­рар Де­пар­дье, дей­ст­ви­тель­но, поч­ти сло­во-в-сло­во пе­ре­дал со­от­вет­ст­вую­щий аб­зац ста­тьи Ку­рае­ва «Гряз­ная те­ма», в ко­то­ром со­дер­жал­ся крат­кий пе­ре­сказ ис­то­рии про пу­те­ше­ст­вие Дио­ни­са в под­зем­ный мир за сво­ей ма­те­рью Се­ме­лой и про по­ис­ки Дио­ни­сом вхо­да в этот под­зем­ный мир.

По сло­вам Де­пар­дье, мо­ги­ла Про­сим­на на­хо­ди­лась в Хал­ки­ди­ке, близ Афо­на, у мо­ря, по до­ро­ге ме­ж­ду Ура­но­по­ли­сом и Ска́лой, на од­ном из не­вы­со­ких хол­мов. Де­пар­дье при этом да­же про­ци­ти­ро­вал ка­кой-то стих — яко­бы из Го­ме­ра:

Бо­го­воз­люб­лен­ный муж, про­вод­ник Дио­ни­са в глу­би­ны Аи­да,

Лес­бо­са слав­но­го сын, бла­го­род­ный Про­симн близ Афо­на

Ти­хо средь смокв на хол­ме по­чи­ва­ет у мо­ря,

И ост­ро­ва со­зер­ца­ет Дре­ний­ские веч­но,

Про­ци­ти­ро­вав эти сти­хи, Же­рар сра­зу же до­ба­вил:

— А Дре­ний­ские ост­ро­ва, как из­вест­но, рас­по­ла­га­ют­ся пря­мо на­про­тив со­вре­мен­но­го Ура­но­по­ли­са!

Ед­ва ус­лы­шав этот рас­сказ, Пес­ков и Бо­рис Мои­се­ев сра­зу же за­го­ре­лись же­ла­ни­ем по­се­тить это слав­ное ис­то­ри­че­ское ме­сто. Не­же­ла­ние вы­ка­зал толь­ко Пен­кин:

— Не знаю… Не знаю… — ска­зал Сер­гей Ми­хай­ло­вич. — Мо­жет быть, и не по­еду. По­ду­май­те ведь: я по­еду с кем?! С людь­ми, ко­то­рые или от­кры­тые геи, или име­ют ре­пу­та­цию гея. И по­еду ку­да?! На мо­ги­лу Про­сим­на, воз­ле ко­то­рой Дио­нис… А я ведь — офи­ци­аль­но пра­во­слав­ный! И я во­все не гей и ни­ко­гда им не был! Я да­же храм и ча­сов­ню по­стро­ил у се­бя в род­ном го­ро­де. Что мне там де­лать? Ос­те­пе­нить­ся по­ра!

Но тут взял сло­во Же­рар Де­пар­дье:

— Сер­гей! Вот, ты за­ду­мал­ся. А это рань­ше на­до бы­ло де­лать — то есть рань­ше на­до бы­ло спра­ши­вать се­бя о том, что по­ду­ма­ют о те­бе лю­ди — пе­ред тем, ко­гда ты вся­кие пе­рья раз­но­цвет­ные на се­бя оде­вал. А че­го тут, в сущ­но­сти та­ко­го? По­ду­ма­ешь — ра­зок съез­дить и по­гу­лять!

— Вот-вот! — под­дер­жал Де­пар­дье Бо­рис Мои­се­ев. — Я вот, на­при­мер, то­же нис­ко­леч­ки не гей, а, тем не ме­нее, еду! И ве­се­ло же там нам всем бу­дет! Ез­жай! Ар­ти­сти­че­ский об­раз на­до под­дер­жи­вать! А что мо­жет быть луч­ше для под­держ­ки ар­ти­сти­че­ско­го об­раза, чем мо­ги­ла Про­сим­на? Экс­т­ра­ва­гант­но, эпа­таж­но, не­во­об­ра­зи­мо, ин­три­гую­ще!

Во­лей-не­во­лей Сер­гей Ми­хай­ло­вич был вы­ну­ж­ден со­гла­сить­ся и все они впя­те­ром, в тот же день, се­ли на са­мо­лет в аэ­ро­пор­ту Афин и от­пра­ви­лись в Фес­са­ло­ни­ки. А от­ту­да они по­еха­ли на так­си в Ура­но­по­лис.

Ко­гда Сер­гей Пен­кин, Бо­рис Мои­се­ев, Алек­сандр  Пес­ков, Ку­ра­ев и Же­рар Де­пар­дье вы­са­ди­лись в цен­тре Ура­но­по­ли­са и от­пус­ти­ли так­си, то они сра­зу по­ня­ли, что сде­ла­ли глу­пость: ведь что­бы до­б­рать­ся до мо­ги­лы Про­сим­на, им на­до бы­ло воз­вра­щать­ся на­зад по до­ро­ге из Ура­но­по­ли­са в Ска́лу. То­гда они сно­ва взя­ли так­си, уже дру­гое, и от­пра­ви­лись в путь. Вы­ехав из ос­нов­ной, цен­траль­ной, час­ти Ура­но­по­ли­са, они уви­де­ли не­вы­со­кие хол­мы — не вы­ше ста мет­ров, — рас­по­ла­гав­шие­ся вдоль мор­ско­го по­бе­ре­жья. На­ко­нец, Же­рар Де­пар­дье об­на­ру­жил не­сколь­ко оте­лей, по­стро­ен­ных на скло­не са­мо­го вы­со­ко­го хол­ма; эти оте­ли, стро­го го­во­ря, ещё бы­ли в Ура­но­по­ли­се, на са­мой его ок­раи­не; но Де­пар­дье ре­шил, что он про­ехал уже дос­та­точ­но. Же­рар ука­зал на вер­ши­ну хол­ма, на скло­не ко­то­ро­го, бли­же к по­дош­ве, стоя­ли эти оте­ли и за­тем ско­ман­до­вал во­ди­те­лю так­си: «Стой. Здесь. Прие­ха­ли!».

Вся пя­тер­ка вы­шла из двух ав­то­мо­би­лей, в ко­то­рых она еха­ла, и на­пра­ви­лась в один из оте­лей. Ос­та­но­вив­шись там и ос­та­вив там ве­щи, пя­тер­ка на­бра­ла по­боль­ше про­дук­тов — мя­са, кол­бас, фрук­тов, вин и про­че­го — и на­пра­ви­лась на са­мую вер­ши­ну. На вер­ши­не стоя­ло не­сколь­ко оди­но­ких де­ревь­ев. Пя­тер­ка рас­по­ло­жи­лась сре­ди них ла­ге­рем и на­ча­ла го­то­вить шаш­лык. Дре­вес­ный уголь они при­хва­ти­ли за­го­дя. На­ко­нец, на­ча­лось за­сто­лье. Речь взял Алек­сандр Пес­ков:

— Мо­гу ли я пе­ре­дать весь тот тре­пет и то вол­не­ние, воз­ни­каю­щие во мне, ко­гда я стою на том мес­те, где был сам Дио­нис? Где он от­да­вал свой долг чес­ти? Бра­тья! Где мы сто­им и си­дим! На мо­ги­ле Про­сим­на сто­им и си­дим! Там, ку­да вер­нул­ся Дио­нис из цар­ст­ва мерт­вых, бу­ду­чи ве­рен сво­ему дол­гу смерт­но­му че­ло­ве­ку! Так вы­пьем же и за­ку­сим!

И все пя­те­ро вы­пи­ли и за­ку­си­ли. И ещё мно­го они го­во­ри­ли тос­тов, вы­пи­ва­ли и за­ку­сы­ва­ли той но­чью. На­ко­нец, ко­гда все уже бы­ли из­ряд­но пья­ны, Бо­рис Мои­се­ев под об­щих хо­хот дос­тал ка­кой-то дрын, очи­стил его от ко­ры и стал бе­гать с ним и кри­чать:

— Бра­тья! А вот, мо­жет быть, та са­мая ветвь смо­ков­ни­цы, ко­то­рую дер­жал в сво­их ру­ках сам Дио­нис!

По­сле это­го пя­тер­ка про­дол­жи­ла гу­лять. Бо­рис Мои­се­ев, с дры­ном в ру­ках, ис­пол­нил песнь «Го­лу­бая лу­на», а Сер­гей Пен­кин — «Luna to». А Пес­ков, пе­ре­во­пло­тив­шись в Мер­лин Мон­ро, сни­мал ве­се­лый празд­ник на фо­то­ап­па­рат и ви­део­ка­ме­ру.

Вско­ре воз­ле мес­та, на ко­то­ром про­ис­хо­ди­ла гу­лян­ка, под од­ной из смо­ков­ниц, был об­на­ру­жен боль­шой ва­лун, на ко­то­ром бы­ли вид­ны ка­кие-то по­лу­стёр­тые над­пи­си на древ­не­гре­че­ском.

— Из­вест­ное де­ло! Ви­дать, это ни­что иное, как ал­тарь са­мо­го Дио­ни­са, воз­двиг­ну­тый воз­ле мо­ги­лы Про­сим­на! Ал­тарь, на ко­то­ром древ­ние гре­ки при­но­си­ли жерт­вы Дио­ни­су! — так про­ком­мен­ти­ро­вал об­на­ру­же­ние это­го ва­лу­на Же­рар Де­пар­дье.

Пес­ков тут же при­нял­ся за фо­то- и ви­део­съем­ку, стре­мясь за­пе­чат­леть столь зна­ме­на­тель­ную дос­то­при­ме­ча­тель­ность — древ­ний ал­тарь Дио­ни­са.

На­ко­нец, во вто­ром ча­су но­чи, утом­лен­ные и из­ряд­но пья­ные, все пя­те­ро вер­ну­лись в отель и за­сну­ли. А ут­ром, по­сле зав­тра­ка, всем им по­ра бы­ло воз­вра­щать­ся в Афи­ны.

Алек­сандр Пес­ков поз­же вы­ло­жил всё за­сня­тое им той но­чью в Ин­тер­нет под за­гла­ви­ем «На мо­ги­ле Про­сим­на, на зем­ле Дио­ни­са». Из-за это­го в пра­во­слав­ной сре­де воз­ник ве­ли­кий скан­дал: не­ко­то­рые ста­ли го­во­рить, что буд­то бы Пен­кин, Мои­се­ев, Пес­ков, Ку­ра­ев и Де­пар­дье съез­ди­ли в Ура­но­по­лис и от­ту­да тай­ком, не имея раз­ре­ше­ния от ду­хов­ных вла­стей, про­бра­лись на свя­тую го­ру Афон и на её скло­нах уст­рои­ли мерз­кое и без­за­кон­ное из­де­ва­тель­ст­во над пра­во­слав­ной ве­рой — чуть ли не го­мо­сек­су­аль­ную ор­гию. Мно­гие так и по­ни­ма­ли, что го­мо­сек­су­аль­ная ор­гия там, на Афо­не, всё-та­ки бы­ла. И от это­го эти мно­гие ста­ли впо­след­ст­вии об­ви­нять Ан­д­рея Ку­рае­ва в слу­же­нии Са­та­не и в ри­ту­аль­ной пе­де­ра­стии.

Эти же об­ви­не­ния, ко­неч­но, ка­са­лись и то­го, с кем Ку­ра­ев был на мо­ги­ле Про­сим­на. Как Ку­ра­ев и те, кто с ним вме­сте гу­ля­ли, ни да­ва­ли объ­яс­не­ния, как они ни го­во­ри­ли, что ни­ка­кой ор­гии не бы­ло и что всё про­ис­хо­ди­ло не на свя­той го­ре Афон, а на ок­раи­не Ура­но­по­ли­са — при­чем на той его ок­раи­не, ко­то­рая про­сти­ра­лась к Ска́ле, а не к вла­де­ни­ям афон­ских мо­на­сты­рей, — всё рав­но ни­че­го не по­мо­га­ло. Да­же то, что Де­пар­дье при­знал­ся, что по­шу­тил и что все све­де­ния о том, что на од­ном из хол­мов близ Ура­но­по­ли­са на­хо­дит­ся мо­ги­ла Про­сим­на — чис­тая его, Де­пар­дье, вы­дум­ка. А из­вест­ный пра­во­слав­ный пуб­ли­цист Юрий Во­робь­ев­ский в од­ной из сво­их книг про Афон, на­пи­сан­ной по­сле оче­ред­но­го па­лом­ни­че­ст­ва ту­да, да­же упо­ми­нал о том, что ле­ген­дар­ная мо­ги­ла Про­сим­на вме­сте со стоя­щим ря­дом ал­та­рем Дио­ни­са на­хо­дят­ся близ Ура­но­по­ли­са, поч­ти воз­ле са­мых вла­де­ний афон­ских мо­на­сты­рей. Юрий Во­робь­ев­ский да­же при­вел сни­мок то­го ва­лу­на, ко­то­рый Де­пар­дье при­нял за ал­тарь — сни­мок, сде­лан­ный ни­кем иным, как Алек­сан­дром Пес­ко­вым в тот зна­ме­на­тель­ный день гу­лян­ки вме­сте с Ку­рае­вым. Да­лее Юрий Ворь­бев­ский в сво­ей кни­ге дол­го рас­су­ж­дал не те­му о том, как хри­сти­ан­ст­во по­верг­ло язы­че­ст­во и из­гна­ло де­мо­нов с их мест оби­та­ния в язы­че­ских ка­пи­щах, и о том, как тя­же­ло бы­ло бо­роть­ся свя­тым под­виж­ни­кам с де­мо­на­ми в тех мес­тах, ко­то­рые бы­ли по­свя­ще­ны язы­че­ским бо­гам, ко­то­рые суть бе­сы.

По­сле Гре­ции по­сле­до­ва­ли Бол­га­рия и Ру­мы­ния. А за­тем ку­ра­ев­ская труп­па по­вер­ну­ла на Свя­тую Зем­лю, в Из­ра­иль. Здесь у Ку­рае­ва так­же поя­ви­лось не­сколь­ко сво­бод­ных дней и Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил съез­дить в Свя­той Град Ие­ру­са­лим. А, ме­ж­ду про­чим, Ку­ра­ев и его труп­па ока­за­лись в Ие­ру­са­ли­ме пря­мо по­сле пра­во­слав­ной Пас­хи, как раз в са­мую Свет­лую Сед­ми­цу.

Итак, Ку­ра­ев, ока­зал­ся Ие­ру­са­ли­ме и, бу­ду­чи силь­но го­ло­ден, ре­шил зай­ти в рес­то­ран и че­го-ни­будь пе­ре­ку­сить. Бы­ла пят­ни­ца. На­сту­пал ве­чер. Бро­дя по ули­цам го­ро­да, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич уви­дел вы­вес­ку не­ко­шер­но­го рес­то­ра­на «Семь Звёзд» и, не­дол­го ду­мая, во­шёл внутрь. С ми­ну­ту у Ку­рае­ва уш­ло на то, что­бы ос­мот­реть­ся; рес­то­ран Ку­рае­ву очень да­же по­нра­вил­ся: всё ок­ру­жал та­ин­ст­вен­ный по­лу­мрак; бы­ло те­п­ло и уют­но. На­ко­нец, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич за­ме­тил сво­бод­ный сто­лик и на­пра­вил­ся к не­му. И вот, ко­гда Ку­ра­ев уже сел за этот пус­той сто­лик, то за­ме­тил, что за од­ним из со­сед­них сто­лов си­дел по­жи­лой че­ло­век, яв­но не­вы­со­ко­го рос­та, ок­ру­жен­ный тол­пой лю­бо­пыт­ных. Гла­за это­го че­ло­ве­ка бы­ли за­вя­за­ны, а на сто­ле стоя­ло мно­же­ст­во блюд, на ко­то­рых рас­по­ла­га­лись тон­ко на­ре­зан­ные лом­ти­ки сы­ров са­мых раз­лич­ных ма­рок. Офи­ци­ант то и де­ло под­но­сил это­му че­ло­ве­ку оче­ред­ной ку­со­чек сы­ра на та­рел­ке, а тот брал этот ку­со­чек, тща­тель­но раз­же­вы­вал и рас­про­бо­вал его, а за­тем, ко все­об­ще­му изум­ле­нию, на­зы­вал мар­ку сы­ра и тут же со­об­щал, ка­кое ви­но под­хо­дит к это­му сы­ру. То и де­ло бы­ло слыш­но, как сто­яв­шие во­круг хло­па­ли в ла­до­ши — оче­вид­но, по­то­му, что этот че­ло­ве­чек вер­но от­га­ды­вал мар­ку сы­ра, ко­то­рый ему толь­ко что да­ли по­про­бо­вать.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич пов­ни­ма­тель­нее всмот­рел­ся в чер­ты ли­ца это­го че­ло­ве­ка — чер­ты, ко­то­рые от­час­ти скры­ва­ла по­вяз­ка на гла­зах, — и с лег­ко­стью уга­дал в нём быв­ше­го ми­тро­по­ли­та Санкт-Пе­тер­бург­ско­го и Ла­дож­ско­го Вла­ди­ми­ра Кот­ля­ро­ва, быв­ше­го чле­на Свя­щен­но­го Си­но­да, ко­то­рый ны­не на­хо­дил­ся на по­кое и про­жи­вал в Из­раи­ле, в Ие­ру­са­ли­ме, в соб­ст­вен­ном особ­ня­ке, при­об­ре­тён­ном им «на вся­кий слу­чай» к ста­рос­ти, что­бы «бы­ло где до­жить». Поч­ти все в Мо­с­ков­ском Пат­ри­ар­ха­те — в осо­бен­но­сти же лю­ди по­стар­ше — зна­ли вку­сы Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­ва, а имен­но, его при­стра­стия к за­мор­ским плес­не­ве­лым сы­рам и за­мор­ским же изы­скан­ным ви­нам. И поч­ти все зна­ли про тот не­обык­но­вен­ный дар, ко­то­рый ещё в от­но­си­тель­но мо­ло­дые го­ды стя­жал Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во — дар тон­ко­го и да­же тон­чай­ше­го раз­ли­че­ния этих са­мых плес­не­ве­лых сы­ров и этих са­мых вин. Не раз изум­лял ми­тро­по­лит Вла­ди­мир как сво­их со­брать­ев-епи­ско­пов, так и свет­ских со­вет­ских вель­мож де­мон­ст­ра­ци­ей это­го уди­ви­тель­но­го да­ра: про­цент оши­бок был весь­ма мал — все­го од­на или две про­бы из сот­ни проб оп­ре­де­ля­лись им не­вер­но — да и то по­то­му, что эти не­вер­но оп­ре­де­лен­ные про­бы, как пра­ви­ло, ока­зы­ва­лись ка­ки­ми-то не­обыч­ны­ми или же чрез­вы­чай­но ред­ки­ми. Вот и те­перь, как по­нял Ку­ра­ев, Вла­ди­мир Кот­ля­ров де­мон­ст­ри­ро­вал ок­ру­жив­шим его лю­дям своё уди­ви­тель­ное ис­кус­ст­во.

Да, Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во был ари­сто­кра­том в ис­тин­ном смыс­ле это­го сло­ва — то есть он по-на­стоя­ще­му по­ни­мал, «что зна­чит хо­ро­шо ку­шать» — по­ни­мал по­доб­но гер­цо­гу из сказ­ки «Кар­лик Нос» или, луч­ше ска­зать, по­доб­но его, гер­цо­га, дру­гу-кня­зю, ко­то­рый мог об­на­ру­жить от­сут­ст­вие в ко­ро­ле паш­те­тов «Сю­зе­рен» од­ной-един­ст­вен­ной трав­ки, то­гда как в те вре­ме­на ис­кус­ст­во при­го­тов­ле­ния осо­бо за­ме­ча­тель­ных паш­те­тов под­ра­зу­ме­ва­ло ре­цеп­ту­ру в де­сят­ки и да­же в сот­ни трав и при­прав. Ни один из са­мых тон­чай­ших от­тен­ков вку­са ви­на или плес­не­ве­ло­го сы­ра не мог ук­рыть­ся от изо­щрив­ше­го­ся и утон­чив­ше­го­ся язы­ка и нё­ба Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­ва.

Но Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич Ку­ра­ев те­перь, по­сле об­ре­те­ния им сво­их уди­ви­тель­ных сверх­спо­соб­но­стей, был то­же «не лы­ком шит». И Ку­ра­ев за­ду­мал не­мыс­ли­мое: он ре­шил бро­сить вы­зов са­мо­му Вла­ди­ми­ру Кот­ля­ро­ву и про­вес­ти с ним со­стя­за­ние в оп­ре­де­ле­нии сор­тов и ма­рок раз­лич­ных сы­ров и вин. Ку­ра­ев от­лич­но по­ни­мал, что это бы­ло не­что не­мыс­ли­мое; Ку­ра­ев соз­на­вал, что этот шаг был чис­тым бе­зу­ми­ем; но, тем не ме­нее, озор­ст­во и жа­ж­да но­виз­ны и ост­рых ощу­ще­ний взя­ли в нём верх. Ко­гда Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во под все­об­щее одоб­ре­ние за­кон­чил де­гу­ста­цию плес­не­ве­лых сы­ров и снял с глаз по­вяз­ку, Ку­ра­ев на­брал­ся сме­ло­сти, по­до­шёл к его сто­ли­ку и ска­зал:

— Ва­ше Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во! Го­тов бить­ся об за­клад, что я мо­гу оп­ре­де­лять мар­ки и сор­та сы­ров и вин ни­чуть не ху­же вас! И то, что вы мо­же­те де­лать — это не так уж и уди­ви­тель­но.

Вла­ди­мир Кот­ля­ров с го­ло­вы до ног пре­зри­тель­но оки­нул взгля­дом сто­яв­ше­го пе­ред ним на­гле­ца, ус­мех­нул­ся и ска­зал, при­знав в этом на­гле­це Ку­рае­ва:

— Ку­ра­ев? Пре­да­тель Ро­ди­ны? Из­мен­ник? Соб­ст­вен­ной пер­со­ной? Да ведь вы в де­лах де­гу­ста­ции — про­сто маль­чиш­ка! Я уже дав­но был  гур­ма­ном ещй то­гда, ко­гда вы толь­ко учи­лись раз­ду­вать ка­ди­ло! При­знай­тесь, что вы про­сто маль­чиш­ка, ни­че­го тол­ком не смыс­ли­те в гас­тро­но­ми­че­ских об­лас­тях, и бро­си­ли мне вы­зов про­сто для то­го, что­бы по­те­шить своё са­мо­лю­бие. И при всём при этом вы са­ми от­лич­но знае­те, что про­иг­рае­те мне! При­знай­тесь мне — ведь это так? В лю­бом слу­чае — про­иг­рае­те ли вы или вы­иг­рае­те — вы не ос­та­не­тесь внак­ла­де: ведь мне про­иг­рать да­же по­чёт­но — про­сто по­то­му, что я ре­шил со­стя­зать­ся с ва­ми! Так для че­го же мне со­стя­зать­ся с ва­ми и де­лать сла­ву пре­да­те­лю Ро­ди­ны?!

Все со­брав­шие­ся во­круг сто­ла, за ко­то­рым си­дел Кот­ля­ров, так­же за­улы­ба­лись и об­ра­ти­ли свои взо­ры на Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча. Поз­же Ку­ра­ев уз­нал, что сре­ди этих со­брав­ших­ся бы­ло не­сколь­ко епи­ско­пов и не­сколь­ко на­стоя­те­лей круп­ней­ших рос­сий­ских мо­на­сты­рей, а так­же не­сколь­ко ге­не­ра­лов ар­мии, не­сколь­ко важ­ных го­су­дар­ст­вен­ных чи­нов­ни­ков и не­сколь­ко де­пу­та­тов Гос­ду­мы; один из этих чи­нов­ни­ков был да­же за­мес­ти­те­лем ка­ко­го-то ми­ни­ст­ра. Все они при­ле­те­ли в Ие­ру­са­лим, что­бы встре­тить там Пас­ху и все они ос­та­лись там же на Свет­лую Сед­ми­цу, что­бы по­лу­чше оз­на­ко­мить­ся с гор­дом и с Из­раи­лем. И все они в пят­ни­цу Свет­лой Сед­ми­цы, воз­вра­тив­шись вме­сте по­сле экс­кур­сии на Мерт­вое Мо­ре, за­шли в «Семь Звёзд», что­бы под­кре­пить­ся. Кро­ме то­го, сре­ди со­брав­ших­ся во­круг сто­ла так­же бы­ли по­сол Рос­сии в Из­раи­ле и кон­сул из Ге­не­раль­но­го кон­суль­ст­ва Рос­сии в Хай­фе. А ещё, так­же не­по­да­ле­ку от сто­ла, за ко­то­рым си­дел Кот­ля­ров, Ку­ра­ев за­ме­тил пе­ви­цу Жан­ну Би­чев­скую и де­пу­та­та Гос­ду­мы На­та­лью По­клон­скую. Как по­нял Ку­ра­ев, они то­же бы­ли вме­сте с со­брав­ши­ми­ся у сто­ла, но по­че­му-то не за­хо­те­ли смот­реть на де­мон­ст­ра­цию ис­кус­ст­ва де­гу­ста­ции, уст­ро­ен­ную Кот­ля­ро­вым.

Ку­ра­ев, вы­слу­шав сло­ва Кот­ля­ро­ва, не­мно­го по­ду­мал и ска­зал:

— Хо­ро­шо. Я вас по­ни­маю. Да­вай­те па­ри. Хо­ти­те па­ри на пять­де­сят ты­сяч дол­ла­ров? Хо­ти­те — на сто ты­сяч? Ина­че ска­жи­те, что вы — про­сто трус и бои­тесь про­иг­рать!

Кот­ля­ров сно­ва ус­мех­нул­ся, не­мно­го по­ду­мал и ска­зал:

— Что же. Да­вай­те. Но я не хо­чу вас слиш­ком уж силь­но ра­зо­рять. По­это­му за­клю­чим па­ри на пять­де­сят ты­сяч на то, что я луч­ше вас про­де­гу­сти­рую сы­ры и ви­но и оп­ре­де­лю их сор­та и мар­ки!

— Толь­ко, что ка­са­ет­ся сы­ров, Ва­ше Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во! Я пред­ла­гаю де­гу­сти­ро­вать не толь­ко плес­не­ве­лые сы­ры, но и во­ню­чие! По­это­му я на­стаи­ваю на том, что­бы де­гу­ста­ция про­ис­хо­ди­ла в два ту­ра! — от­ве­тил на это Ку­ра­ев.

Кот­ля­ров ус­мех­нул­ся и ска­зал:

— Хо­ро­шо. Вам, ве­ро­ят­но, нра­вят­ся во­ню­чие и сы­ры; нра­вят­ся боль­ше, чем сы­ры плес­не­ве­лые. И вы, ве­ро­ят­но, ду­мае­те, что эти ва­ши во­ню­чие сы­ры — ваш «ко­нек». О вку­сах, ко­неч­но, не спо­рят. Но я до­ка­жу вам, что я раз­би­ра­юсь в во­ню­чих сы­рах так­же хо­ро­шо, как и в плес­не­ве­лых и что ва­ша на­де­ж­да по­бе­дить ме­ня тщет­на! Кста­ти. У ме­ня то­же од­но ус­ло­вие. Вы, ве­ро­ят­но, счи­тае­те се­бя тон­ким це­ни­те­лем вин, но при этом вряд ли час­то про­бо­ва­ли ви­на до­ро­же ты­ся­чи дол­ла­ров за бу­тыл­ку. По­это­му де­гу­ста­цию вин я пред­ла­гаю про­вес­ти так­же в два ту­ра: пер­вый тур — в це­но­вой ка­те­го­рии до ты­ся­чи дол­ла­ров за бу­тыл­ку, а вто­рой… вто­рой… э… ска­жем в це­но­вой ка­те­го­рии от ты­ся­чи дол­ла­ров до три­дца­ти ты­сяч. Со­глас­ны? Это не слиш­ком об­ре­ме­нит ваш ко­ше­лёк?

Ку­ра­ев со­гла­сил­ся и они уда­ри­ли по ру­кам.

Ока­за­лось, что толь­ко что Кот­ля­ров уже де­гу­сти­ро­вал на­бор из три­дца­ти двух плес­не­ве­лых сы­ров (не­ко­то­рые из них бы­ли так­же и во­ню­чи­ми); по­это­му Ку­рае­ву бы­ло пред­ло­же­но сна­ча­ла по­ра­бо­тать над ров­но та­ким же на­бо­ром сы­ров, а за­тем пе­рей­ти к ис­клю­чи­тель­но во­ню­чим сы­рам. Ку­ра­ев со­гла­сил­ся так­же и с этим.

Ко­гда офи­ци­ант ушёл за но­вым на­бо­ром сы­ров, ок­ру­жаю­щие ста­ли за­клю­чать про­меж се­бя па­ри, га­дая: кто по­бе­дит? Ку­ра­ев был в этих па­ри в яв­ном пре­неб­ре­же­нии. Сна­ча­ла став­ки бы­ли один к де­ся­ти, а за­тем воз­рос­ли до од­но­го к два­дца­ти пя­ти. По­сте­пен­но к сто­лу ста­ли под­хо­дить лю­ди, ни­ко­гда в Рос­сии не быв­шие и тол­ком её не знав­шие; не­ко­то­рые из них, ра­зо­брав­шись, что про­ис­хо­дит, то­же ста­ли де­лать став­ки.

На­ко­нец, к сто­лу вер­нул­ся офи­ци­ант, дер­жав­ший на­бор сы­ров. Ку­рае­ву за­вя­за­ли гла­за. По­сле это­го он сел за стол и по­дал знак, что­бы ему при­нес­ли пер­вую пор­цию плес­не­ве­ло­го сы­ра, ко­то­рая и бы­ла по­да­на. Ку­ра­ев взял ма­лень­кий ку­со­чек сы­ра и на­чал же­вать его, что­бы хо­ро­шень­ко рас­про­бо­вать. Не­мно­го по­мол­чав и по­ду­мав, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ска­зал:

— «Блё де Жэкс» (Bleu de Gex) из Франш-Кон­те. С го­лу­бой пле­се­нью. Уз­на­ва­ем по оре­хо­во-гриб­но­му по­слев­ку­сию с лег­кой гор­чин­кой.

— Бра­во! — ска­зал Ку­рае­ву офи­ци­ант и по­дал сле­дую­щий сыр. Ку­ра­ев рас­про­бо­вал его и ска­зал:

— «Па­ве́ Бле­зуа́» (Pavé Blésois) из Цен­траль­ной Фран­ции. С го­лу­бо­ва­той пле­се­нью.

Офи­ци­ант сно­ва ска­зал «бра­во» и про­дол­жил по­да­вать ку­соч­ки сы­ра Ку­рае­ву. Тот же съе­дал их в по­ряд­ке оче­ре­ди и, не­мно­го по­ду­мав, ста­вил ка­ж­до­му ку­соч­ку свой «ди­аг­ноз»:

— «Ами́ дю Шам­бер­те́н» (Ami du Chambertin). Из Бур­гун­дии. С бе­лой пле­се­нью. Име­ет же­ст­кую плес­не­вую кор­ку.

— «Бри де Мо» (Brie de Meaux).

— «Гор­гонд­зо́ла До́льче» (Gorgonzola Dolce).

— «Ба­ге́т Лао­не́з» (Baguette Laonnaise). Из Пи­кар­дии. С бе­лой пле­се­нью.

— «Шев­ро­те́н» (Chevrotin). Из Са­войи. Кор­ка с пят­на­ми бе­лой пле­се­ни. Вкус, на­по­ми­наю­щий вкус оре­хов. Под­хо­дят бе­лые и крас­ные са­вой­ские ви­на.

— «Блё де Бресс» (Bleu de Bresse). Из Брес­са. С го­лу­бой и бе­лой пле­се­нью. При про­из­вод­ст­ве ис­поль­зу­ют­ся гриб­ки Пе­ни­ци́ллиум ро­к­ве­фо́рти (Penicillium roqueforti) и Пе­ни­ци́ллиум ка­мем­бе́рти (Penicillium camemberti). С аро­ма­том гри­бов.

— «Сент-Мор де Ту­ре́н» (Sainte-Maure de Touraine). Из Ту­ре­ни, Эн­д­ра и Луа­ры. Сыр­ные ци­лин­д­ры по­кры­ты си­не­ва­то-се­рой ко­роч­кой пу­ши­стой пле­се­ни. Со­ло­но­ва­то-ки­сло­ва­тый вкус с оре­хо­вым аро­ма­том. Ви­на: бе­лые «Вув­ре́» (Vouvray) и «Сан­се́р» (Sancerre), мо­ло­дое крас­ное «Ши­но́н» (Chinon).

— «Бри де Ме­ле́н» (Brie de Melun).

— «Пу­ли­ньи́-Сент-Пьер» (Pouligny-Saint-Pierre) из Бер­ри. С бе­лой пле­се­нью. Ви­на: бе­лые «Сан­се́р» (Sancerre), «Ту­ре́нь» (Touraine) и «Ре­уйи́» (Reuilly).

— «Блё де Баск» (Bleu des Basques). Фран­ция, Ат­лан­ти­че­ские Пи­ре­неи. С го­лу­бой пле­се­нью.

— «Блё дю Ве́ркор-Са­се­на́ж» (Bleu du Vercors-Sassenage) из Аль­пий­ско­го ре­гио­на Фран­ции. С за­па­хом лес­ных оре­хов.

— «Ша­би­шу́ дю Пуа­ту́» (Chabichou du Poitou). Из Дё-Сев­ра. Ко­роч­ка на ци­лин­д­рах сы­ра по­кры­та бе­лой пле­се­нью, ко­то­рая в за­ви­си­мо­сти от вре­ме­ни го­да час­то име­ет се­ро­ва­то-си­ний от­те­нок. С оре­хо­вым аро­ма­том и спе­ци­фи­че­ским за­па­хом козь­е­го мо­ло­ка. Ви­на: ви­но рай­она Пуа­ту, бе­лое ви­но ти­па «Со­винь­он» или «Сан­се́р».

— «Вуа́» (Void) из Ло­та­рин­гии, из де­пар­та­мен­та Mёз, Вуа-Ва­кон. Со свет­ло-ко­рич­не­вой плес­не­вой ко­роч­кой.

— «Фурм д’Амбе́р» (Fourme d’Ambert). Ме­сто про­из­вод­ст­ва: Ам­бер, Пюи-де-Дом, Овернь. С вкра­п­ле­ния­ми го­лу­бой пле­се­ни. Ви­на: «Ши­но́н» (Chinon), «Сент Ни­ко­ля́ де Бур­ге́й» (Saint Nicolas de Bourgueil), «Ко­то́ дю Ляйо́н» (Coteaux du Layon).

— «Ка­мам­бе́р» (Camembert) или «Ка­мам­бер де Нор­ман­ди́» (Сamembert de Normandie) из Ка­мам­бе­ра, Нор­ман­дия. С бе­лой пле­се­нью. Име­ет твер­дую ко­роч­ку, по­кры­тую пле­се­нью. Вкус ост­рый, пи­кант­ный, не­мно­го по­хо­дит на гриб­ной. К сы­ру под­хо­дят мо­ло­дые крас­ные ви­на ти­па «Бо­жо­ле» (Beaujolais).

— «Гор­гонд­зо́ла Пи­ка́нте» (Gorgonzola Piccante).

— «Ку­ло­мье́» (Coulommiers) или «Бри де Ку́ломье» (Brie de Coulomiers). Иль-де-Франс, Шам­пань или Ар­ден­ны. С бе­лой плес­не­вой фло­рой. Ко­роч­ка по­кры­та бе­лой пле­се­нью. С не­боль­шой кис­лин­кой. Под­хо­дят крас­ные бур­гунд­ские ви­на или ви­на ти­па «Бо­жо­ле́» (Beaujolais).

— «Пе­лар­до́н» (Pélardon) из Лан­ге­док-Рус­силь­о­на. С го­лу­бо­ва­той пле­се­нью. Ост­рый оре­хо­вый прив­кус и дли­тель­ное со­ло­но­ва­тое по­слев­ку­сие. Под­хо­дят ви­на: «Ко́стиер дю Гар» (Costieres du Gard), Клё­рэ дю Лан­ге­док (Clairette du Languedoc).

— «Мон-д’ор» (Mont-d’or) из Франш-Кон­те. Со смы­вае­мой бе­лой пле­се­нью. Сли­воч­ный вкус, от­даю­щий хво­ей и шам­пинь­о­на­ми. Под­хо­дят ви­на ти­па «Бо­жо­ле́ Ну­во́» (Beaujolais Nouveau) и «Жю­ран­со́н» (Jurançon).

— «Мю́нстер-же­ро­ми́» (Munster-géromé) или, ина­че, «Мю́нстер д’Эльзас» (Munster d’Alsace) из Мюн­сте­ра или Во­ге­зов. С от­мы­вае­мой бе­лой пле­се­нью. Храк­тер­ный рез­кий за­пах с неж­ным сли­воч­ным вку­сом. Под­хо­дят ви­на ти­па эль­зас­ское «Ге­ву́рцтра̀минер» (Gewurztraminer), «Пи́но Гри д’Эльзас» (Pinot Gris d’Alsace) или ви­но­град­ная вод­ка «Марк» (Marc).

— «Фу­же­рю́» (Le Fougerus). Иль-де-Франс, Се­на и Мар­на. С бе­лой пле­се­нью. При про­из­вод­ст­ве ис­поль­зу­ет­ся гри­бок Пе­ни­ци́ллиум кан­ди́дум (Penicillium candidum). Слад­ко­ва­тый, с со­ле­ным прив­ку­сом. Под­хо­дят бур­гунд­ские ви­на, шам­пан­ское, бор­до.

— «Пи­ко­до́н» (Picodon) из Дро­ма или Ар­де­ша. Сыр­ные го­лов­ки по­кры­ты не­боль­шим на­ле­том го­лу­бо­ва­той пле­се­ни. Слад­ко-со­ле­но-ки­сло­ва­тый вкус. Под­хо­дят ви­на: бе­лое «Сент Жо­зе́ф блан» (Saint Joseph blanc) или иг­ри­стое слад­кое мус­кат­ное «Рив­са́льт» (Rivesaltes).

— Ко­неч­но же, «Рок­фор» (Roquefort)! При про­из­вод­ст­ве ис­поль­зу­ет­ся гри­бок Пе­ни­ци́ллиум ро­к­ве­фо́рти (Penicillium roqueforti). Мяг­кая бе­лая мас­са с вклю­че­ния­ми бла­го­род­ной пле­се­ни. Со вку­сом лес­ных оре­хов. Ви­на: ка­гор, «Со­те́рн» (Sauternes), «По́рто» (Porto).

— «Дорб­лю́» (Dorblu), Ба­ва­рия, Лау­бен. Ви­на: крас­ные су­хие вро­де «Ка­бер­не-Со­винь­он» и «Ши­раз».

— «Сент Агюр» (Saint Agur) из Бо­за­ка. С вкра­п­ле­ния­ми го­лу­бой пле­се­ни. Ха­рак­тер­ный рез­кий вкус го­лу­бой пле­се­ни и мяг­кий сли­воч­ный вкус сы­ра. Ви­на: бе­лое слад­кое — «Со­те́рн» (Sauternes).

— «Том де Бож» (Tome des Bauges) из гор­но­го мас­си­ва Бож в Са­войе. Го­лов­ки сы­ра по­кры­ты се­рой пле­се­нью.

— «Фурм де Мон­бри­зо́н» (Fourme de Montbrison). Луа­ра, Пюи-де-Дом. С вкра­п­ле­ния­ми го­лу­бой пле­се­ни. Со­ло­но­ва­тый вкус с аро­ма­том мо­ло­ка и оре­хов. Под­хо­дят ви­на «Со­те́рн» (Sauternes) и «Рив­са́льт» (Rivesaltes).

— «Шау́рс» (Chaource). Из Шам­па­ни. С бе­лой пле­се­нью. При про­из­вод­ст­ве ис­поль­зу­ет­ся гри­бок Пе­ни­цил­ли­ум кан­ди­дум (Penicillium candidum). Кор­ка име­ет тол­стый слой пле­се­ни. Слег­ка ки­сло­ва­тый вкус с аро­ма­том гри­бов и лес­ных оре­хов. Под­хо­дят бур­гунд­ские ви­на «Шаб­ли́ блан» (Chablis blanc) и «Иран­си́» (Irancy).

— «Ню­ша­те́ль» (Neufchâtel) из Нор­ман­дии. При про­из­вод­ст­ве до­бав­ля­ет­ся гри­бок Пе­ни­ци́ллиум кан­ди́дум (Penicillium candidum). С су­хой ко­роч­кой, по­кры­той бе­лой пу­ши­стой пле­се­нью. Неж­ный вкус гри­бов. Под­хо­дят ви­на: крас­ные «Кот дю Ронь» (Côtes du Rhône), «Бо­жо­ле́» (Beaujolais), «По­мо­ро̀ль» (Pomerol), «Сант-Эми­лья́н» Saint-Emilion.

— «Сель-сюр-Шер» (Selles-sur-Cher). Со­лонь, до­ли­на Луа­ры. Го­лов­ка сы­ра по­кры­та се­ро-го­лу­бой пле­се­нью. С ха­рак­тер­ным за­па­хом козь­е­го мо­ло­ка. Ви­на: бе­лое «Сан­се́р» (Sancerre), мо­ло­дое крас­ное «Ши­но́н» (Chinon), а так­же «Бур­ге́й» (Bourgueil), «Гэ­ме́» (Gamay).

Ку­ра­ев за­кон­чил де­гу­ста­цию 32 сы­ров и со­рвал по­вяз­ку с глаз. Он по­си­дел с ми­ну­ту под одоб­ри­тель­ные воз­гла­сы ок­ру­жаю­щих, а за­тем дру­гой офи­ци­ант при­нёс во­ню­чие сы­ры и на­чал­ся вто­рой тур. В этом вто­ром ту­ре сы­ры бы­ли 41 ви­да. Прав­да, на­до ска­зать, что не­ко­то­рые из сы­ров уже уча­ст­во­ва­ли в пер­вом ту­ре как сы­ры плес­не­ве­лые. Ку­рае­ву сно­ва за­вя­за­ли гла­за и он при­нял­ся за де­ло.

— «Реб­ло­шо́н де Са́вуа» (Reblochon de Savoie)! — гром­ко вскрик­нул Ку­ра­ев по­сле то­го, как от­ве­дал пер­вый ку­со­чек по­дан­но­го ему сы­ра.

— «Эпуа́с де Бур­го́нь» (Epoisses de Bourgogne)! — сно­ва на весь зал воз­гла­сил Ку­ра­ев, от­ве­дав вто­рой ку­со­чек.

— «Пар­ме­зан» (Parmesan)! — го­ло­сил да­лее Ку­ра­ев под все­об­щее одоб­ре­ние.

— «Бэ́нен» (Banon)!

— «Рок­фо́р» (Roquefort)!

— «Ра́клет» (Raclette)!

— «Осо́ Ира­ти́» (Ossau Iraty)!

На­ко­нец, Ку­рае­ву на­дое­ло го­во­рить гром­ко и тор­же­ст­вен­но и он про­дол­жил от­ве­ды­вать сы­ры и на­зы­вать их сорт обыч­ным го­ло­сом:

— «Че́ддер» (Cheddar).

— «Та­ле́джио» (Taleggio).

— «Стил­тон» (Stilton).

— «Смер­дя­щий Епи­скоп», Stinking Bishop, сы­ро­вар­ня ком­па­нии Charles Martell & Son.

— «Ли́мбергер» (Limburger).

— «Бри де Мо» (Brie de Meaux).

— «Ли­ва­ро́ Mюнстер» (Livarot Мunster).

— «Ли́деркра̀нц» (Liederkranz).

— «Ами́ дю Шам­бер­те́н» (Ami Du Chambertin).

— «Ка­мам­бе́р де Нор­ман­ди́» (Camembert de Normandie).

— «Мюн­стер д’Эльзас» (Munster d’Alsace).

— «Пон л’Эве́к» (Pont l’Eveque).

— «Бер­га́дер» (Bergader).

— «Фьян­се́ де Пе­ре­ни́» (Fiance des Pyrenees)

— «Ма­руа́ль» (Maroilles).

— «Ред Хок» (Red Hawk).

— «Се́рра да Эш­тре́ла» (Serra da Estrela).

— «Тру дю Крю» (Trou du Cru).

— «Валь­део́н» (Valdeon).

— «Тиль­зит» (Tilsit).

— «Э́сром» (Esrom).

— «Ле Па­вэ́н д’Ове́рнь» (Le Pavin d'Auvergne).

— «Вайс­ла́кер» (Weisslacker).

— «Ра́клет» (Raclette).

— «Ада́хан Фам­ха́уз» (Ardahan Farmhouse).

— «Тет де Муа́н» (Tête de Moine).

— «Ро­био́ла Лом­бар­ди́я» (Robiola Lombardia).

— «Шлосс» (Schloss).

— «Су­мен­тре́н» (Soumaintrain).

— «Дри́фтвуд» (Driftwood), сы­ро­вар­ни Whitelake Cheeses.

— «Вьё Лилль» (Vieux Lille).

Под ко­нец Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, од­на­ко, сно­ва пе­ре­шёл на гром­кий и па­фос­ный тон:

— «Свя­той Ос­вальд» (St. Oswald), cыроварня аб­бат­ст­ва Гос­хил (Gorsehill Abbey)! — воз­гла­сил он и да­лее про­дол­жил:

— «Том де Шевр» (Tomme de Chevre)!

— «Вьё Бу­лонь» (Vieux Boulogne)!

На­ко­нец, он за­кон­чил с во­ню­чи­ми сы­ра­ми и сно­ва со­рвал по­вяз­ку с глаз. Де­ло ос­та­ва­лось за де­гу­ста­ци­ей вин. Че­рез ми­ну­ту офи­ци­ант под­ка­тил к сто­лу Ку­ра­ев две те­леж­ки, за­став­лен­ные бу­тыл­ка­ми. Ра­ди ин­те­ре­са к сто­лу по­до­шёл со­ме­лье, от­би­рав­ший эти бу­тыл­ки для со­стя­за­ния. На­чал­ся пер­вый вин­ный тур. За раз в бо­кал на­ли­ва­лось по пять­де­сят грамм ви­на и Ку­ра­ев, с за­вя­зан­ны­ми гла­за­ми, дол­жен был оп­ре­де­лить по вку­су, что это за ви­но, ка­ко­го го­да был уро­жай, а так­же ука­зать ме­сто рас­по­ло­же­ния ви­но­град­ни­ка; кро­ме то­го, Ку­ра­ев был дол­жен на­звать при­мер­ную ры­ноч­ную стои­мость бу­тыл­ки ви­на. На­до ска­зать, что с этим по­след­ним за­да­ни­ем Ку­ра­ев спра­вил­ся ус­пеш­но в обо­их вин­ных ту­рах: он оши­бал­ся со стои­мо­стью ви­на не бо­лее, чем на де­сять про­цен­тов и, как пра­ви­ло, на­зы­вал ры­ноч­ную це­ну с точ­но­стью до пя­ти про­цен­тов. На­до ска­зать, что ви­но обош­лось со­рев­ную­щим­ся до­ро­же, чем эти це­ны — ведь это бы­ли це­ны, по ко­то­рым по­ку­пал ви­на на рын­ке рес­то­ран «Семь Звёзд»; а про­да­вал он их сво­им по­се­ти­те­лям, ес­те­ст­вен­но, до­ро­же.

Ку­рае­ву за­вя­за­ли гла­за. Офи­ци­ант стал на­ли­вать ви­на в бо­кал и по­да­вать эти ви­на Ку­рае­ву. Тот же про­бо­вал их и го­во­рил то, что от не­го тре­бо­ва­лось:

— «Квиль­че́да Крик Ка­бер­не Со­винь­он Ка­ла́мбия Ва́ли» (Quilceda Creek Cabernet Sauvignon Columbia Valley) уро­жая 2001 го­да, США, Ва­шинг­тон, до­ли­на Ко­лум­бия; сто ше­сть­де­сят дол­ла­ров за бу­тыл­ку;

— «Аль­те­зи́но Мон­то́золи, Бру­не́лло ди Мон­таль­чи́но» (Altesino Montosoli, Brunello di Montalcino) уро­жая 2010 го­да, Ита­лия, Тос­ка­на; сто пять­де­сят дол­ла­ров за бу­тыл­ку;

— «Бар­то­ло́ Мас­ка­ре́лло Ба­ро́ло» (Bartolo Mascarello Barolo) уро­жая 2011 го­да, Ита­лия, Пье­монт; сто три­дцать пять дол­ла­ров;

— «Áльтаму̀ра Ка­бер­не Со­винь­он На́па Ва́ли» (Altamura Cabernet Sauvignon Napa Valley) уро­жая 2010 го­да, США, Ка­ли­фор­ния, до­ли­на На­па; сто три­дцать дол­ла­ров;

— «Ро́тем энд Му́нир Сэу­ма́ Ша̀тоню́ф-дю-Па́пэ О́мниа» (Rotem & Mounir Saouma Châteauneuf-du-Pape Omnia) уро­жая 2012 го­да, Фран­ция, Ро­на; сто два­дцать дол­ла­ров;

— «Сэ́ди Фа́мили Пэ­лэ́йдиас Сво́тлэнд» (Sadie Family Palladius Swartland) уро­жая 2012 го­да, Юж­ная Аф­ри­ка; сто де­сять дол­ла­ров;

— «Ан­тио́ри Бол­ге́ри Су­пер­ио́ре Гуа́до ал Та́ссо» (Antinori Bolgheri Superiore Guado al Tasso) уро­жая 2012 го­да, Ита­лия, Ли­вор­но; сто де­сять дол­ла­ров;

— «Ме­сье Ша­по­тье́ Э̀рмита́ж Вайт Шант-Алюэ́т» (M. Chapoutier Hermitage White Chante-Alouette) уро­жая 2014 го­да, Фран­ция, Ро­на; сто дол­ла­ров;

— «Иль Под­жо́не Бру­не́лло ди Мон­таль­чи́но» (Il Poggione Brunello di Montalcino) уро­жая 2010 го­да, Ита­лия, Тос­ка­на; де­вя­но­сто дол­ла­ров;

— «Пи́тер Майкл Ка­бер­не Со­винь­он Оу̀кви́ллэ Э́у Пэ́рэдайс» (Peter Michael Cabernet Sauvignon Oakville Au Paradis) уро­жая 2012 го­да, США, Ка­ли­фор­ния, до­ли­на На­па; сто де­вя­но­сто пять дол­ла­ров;

— «Ма́зи Ама­ро́не де́лла Валь­по­ли­че́лла Кла́ссико Се­ре́го Али­гье́ри Ваи́о Ар­ма­ро́н» (Masi Amarone della Valpolicella Classico Serègo Alighieri Vaio Armaron) уро­жая 2008 го­да, Ита­лия, Ве­не­то; во­семь­де­сят пять дол­ла­ров;

— «Клё Фор­тэ́ Сент-Эми­лья́н» (Clos Fourtet St.-Emilion) уро­жая 2012 го­да, Фран­ция, Бор­до; семь­де­сят пять дол­ла­ров;

— «Ша­то́ Му­то́н-Рот­шильд» (Château Mouton-Rothschild) уро­жая 1982 го­да, Бор­до; семь­сот дол­ла­ров;

— «Ша­то́ ля Мис­сь­ён-Oý-Бри­ён» (Château La Mission-Haut-Brion) уро­жая 1995 го­да, Бор­до; сто во­семь­де­сят дол­ла­ров;

— «И́нглнук Ка­бер­не Со­винь­он» (Inglenook Cabernet Sauvignon) уро­жая 1965 го­да, США, Ка­ли­фор­ния, до­ли­на На­па; семь­сот дол­ла­ров;

— «Ше́валь Блан» (Cheval Blanc) уро­жая 2000 го­да, Бор­до; де­вять­сот семь­де­сят дол­ла­ров;

Все­го в пер­вом вин­ном ту­ре, в ко­то­ром по­да­ва­лись ви­на стои­мо­стью до ты­ся­чи дол­ла­ров за бу­тыл­ку, бы­ло ше­ст­на­дцать об­раз­цов. По окон­ча­нии это­го ту­ра, по­сле не­ко­то­рой пе­ре­дыш­ки, на­чал­ся вто­рой вин­ный тур, в ко­то­ром бы­ло де­сять вин­ных об­раз­цов, и Ку­ра­ев вновь за­го­во­рил:

— «Бе́га Си­фи́лия, У́нико» (Vega Sicilia, Único) уро­жая 1968 го­да, Ис­па­ния, Бас­ко­ния; ты­ся­ча че­ты­ре­ста дол­ла­ров;

— «Ша­то́ Ла­ту́р» (Château Latour) уро­жая 1982 го­да, Бор­до; ты­ся­ча во­семь­сот дол­ла­ров;

— «Скри́мин Игл Ка­бер­не Со­винь­он» (Screaming Eagle Cabernet Sauvignon) уро­жая 2013 го­да, США, Ка­ли­фор­ния, до­ли­на На­па; две ты­ся­чи дол­ла­ров;

— «Ша­то́ Ла­фи́т-Рот­шильд» (Château Lafite-Rothschild) уро­жая1982 го­да, Бор­до; три ты­ся­чи сто дол­ла­ров;

— «Ша­то́ Пет­рю́с» (Château Pétrus) уро­жая 1982 го­да, Бор­до; пять ты­сяч че­ты­ре­ста дол­ла­ров;

— Не знаю. — ска­зал Ку­ра­ев. И этим «не знаю» бы­ло ви­но «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти, ля Та́ке» (Domaine de la Romanée-Conti, la Tâche) уро­жая 1990 го­да, Бур­гун­дия со стои­мо­стью при­мер­но шесть ты­сяч дол­ла­ров за бу­тыл­ку. Да­лее со­стя­за­ние про­дол­жи­лось и Ку­ра­ев сно­ва стал на­зы­вать мар­ки вин:

— «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти, Мон­тра­ше́» (Domaine de la Romanée-Conti, Montrachet) уро­жая 1978 го­да, Бур­гун­дия; шесть ты­сяч три­ста дол­ла­ров;

— «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти, Ро­ма­не́-Ко́нти» (Domaine de la Romanée-Conti, Romanée-Conti) уро­жая 1971 го­да, Бур­гун­дия; две­на­дцать ты­сяч дол­ла­ров за бу­тыл­ку;

— «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти, Ро­ма­не́-Ко́нти» (Domaine de la Romanée-Conti, Romanée-Conti) уро­жая 1953 го­да, Бур­гун­дия; два­дцать ты­сяч пять­сот дол­ла­ров;

— Не знаю. — сно­ва ска­зал Ку­ра­ев. И этим по­след­ним «не знаю» Ку­рае­ва бы­ло ви­но «Пе́нфоулдз Грейндж Хё­ми­тидж бин 95» (Penfolds Grange Hermitage bin 95) уро­жая 1953 го­да, Ав­ст­ра­лия, со стои­мо­стью при­мер­но два­дцать шесть ты­сяч семь­сот дол­ла­ров за бу­тыл­ку;

Вто­рой вин­ный тур за­кон­чил­ся. Ку­рае­ва по­про­си­ли уда­лить­ся из за­ла, что и бы­ло сде­ла­но. А ме­сто уда­лив­ше­го­ся Ку­рае­ва за­нял Вла­ди­мир Кот­ля­ров, ко­то­рый от­сут­ст­во­вал в за­ле во вре­мя де­гу­ста­ции сы­ров и вин Ку­рае­вым. Ми­тро­по­лит Вла­ди­мир сра­зу же при­нял­ся про­де­лы­вать то же са­мое, что до не­го толь­ко что уже про­де­лал Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич Ку­ра­ев. На­ко­нец, при­шло вре­мя под­во­дить ито­ги и Ку­рае­ва сно­ва по­зва­ли в зал.

Ито­ги бы­ли та­ко­вы:

В пер­вом сыр­ном ту­ре, в ко­то­ром про­бо­ва­лись плес­не­ве­лые сы­ры, и Ку­ра­ев, и Кот­ля­ров вер­но от­га­да­ли все сор­та сы­ров;

Во вто­ром сыр­ном ту­ре, в ко­то­ром про­бо­ва­лись во­ню­чие сы­ры, Ку­ра­ев вер­но от­га­дал все сор­та сы­ра, а Кот­ля­ров один раз ошиб­ся.

В пер­вом вин­ном ту­ре, в ко­то­ром де­гу­сти­ро­ва­лись ви­на стои­мо­стью до ты­ся­чи дол­ла­ров за бу­тыл­ку, Ку­ра­ев вер­но от­га­дал все мар­ки вин, а Кот­ля­ров один раз ошиб­ся; кро­ме то­го, один раз он так­же силь­но за­ни­зил це­ну ви­на — бо­лее чем на 20%.

Во вто­ром вин­ном ту­ре, в ко­то­ром де­гу­сти­ро­ва­лись ви­на стои­мо­стью до три­дца­ти ты­сяч дол­ла­ров за бу­тыл­ку, Ку­ра­ев не­вер­но от­га­дал две мар­ки ви­на, а Кот­ля­ров — три.

Что ка­са­ет­ся третье­го ту­ра, то ни­кто из уча­ст­ни­ков не от­га­дал по­след­нее, де­ся­тое, са­мое до­ро­гое ви­но. По­ми­мо это­го Ку­ра­ев не от­га­дал шес­тое ви­но, а Вла­ди­мир Кот­ля­ров — де­вя­тое и седь­мое.

По­бе­да Ку­рае­ва бы­ла бес­спор­ной. Вла­ди­мир Кот­ля­ров был по­срам­лен и чув­ст­во­вал се­бя не­важ­но; мож­но был да­же ска­зать, что он не­мно­го по­крас­нел от по­зо­ра по­ра­же­ния; Ку­ра­ев же ра­до­вал­ся и ве­се­лил­ся — тем бо­лее, что он и так был уже в силь­ном под­пи­тии. И в са­мом де­ле: ка­ж­дый из уча­ст­ни­ков со­стя­за­ния вы­пил ки­ло три­ста ви­на — то есть бо­лее, чем пол­то­ры бу­тыл­ки. Ку­ра­ев был столь рад, что на ра­до­стях да­же про­стил Кот­ля­ро­ву весь тот долг, ко­то­рый об­ра­зо­вал­ся у не­го по­сле его по­ра­же­ния в спо­ре, а имен­но те са­мые зло­по­луч­ные пять­де­сят ты­сяч дол­ла­ров. Этот щед­рый жест при­шёл­ся ми­тро­по­ли­ту Вла­ди­ми­ру весь­ма по ду­ше.

Че­ст­но го­во­ря, что­бы по-на­стоя­ще­му раз­би­рать­ся в та­ких воз­вы­шен­ных ма­те­ри­ях, как ви­на с бо­лее чем се­ми­де­ся­ти­лет­ней вы­держ­кой вро­де «До­ма́йне де ла Ро­ма­не́-Ко́нти» с ви­но­град­ни­ков Ро­ма­не́-Ко́нти и «Пе́нфоулдз Грейндж Хё­ми­тидж» ни у Ан­д­рея Ку­рае­ва, ни у Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­ва Вла­ди­ми­ра Кот­ля­ро­ва не бы­ло дос­та­точ­но средств. В са­мом де­ле: они ведь хоть и бы­ли бо­га­ты, но во­все не бы­ли во­ро­ти­ла­ми с Уолл-стри­та или лон­дон­ско­го Си­ти. У них да­же не бы­ло лич­но­го са­мо­ле­та — это­го ста­тус­но­го ат­ри­бу­та мил­ли­ар­де­ров. Хо­тя, ко­неч­но, они мог­ли се­бе по­зво­лить не­боль­шую ях­ту за мил­ли­он дол­ла­ров и да­же не­сколь­ко до­ро­же… По­это­му про­шед­шее со­стя­за­ние по по­еда­нию сы­ров и пи­тию вин во­все не бы­ло для них со­всем уж «пус­тя­ком», не­за­мет­ным сре­ди ста­тей их рас­хо­дов — нет! — это бы­ло, ско­рее, не­что из ря­да вон вы­хо­дя­щее. Так, пять­де­сят грамм «Пе́нфоулдз Грейндж Хё­ми­тидж бин 95» обош­лись бы ка­ж­до­му из них в ты­ся­чу семь­сот во­семь­де­сят дол­ла­ров или око­ло то­го, ес­ли бы они по­ку­па­ли это ви­но на рын­ке; в дей­ст­ви­тель­но­сти же, по­сколь­ку они пи­ли его в рес­то­ра­не, оно обош­лось им ещё до­ро­же.

По­сле то­го, как Вла­ди­мир Кот­ля­ров при­знал свое по­ра­же­ние, он по­про­сил раз­ре­ше­ние у ок­ру­жаю­щих уда­лить­ся. При этом он от­нюдь не ушёл из рес­то­ра­на — он лишь пе­ре­сел по­даль­ше, что­бы пе­ре­жить го­речь по­ра­же­ния в оди­но­че­ст­ве. Сно­ва усев­шись за сто­лом, Кот­ля­ров по­про­сил при­нес­ти ему три ко­ро­лев­ских уст­ри­цы из за­ли­ва Коф­фин (Koffin bay king oysters), ко­то­рых он за­ка­зал ещё по­зав­че­ра. Этих уст­риц, ко­то­рые ве­си­ли ки­ло­грамм и бо­лее ка­ж­дая дос­тав­ля­ли в Ие­ру­са­лим, в рес­то­ран «Семь Звёзд», по осо­бо­му кон­трак­ту пря­ми­ком из фер­мы в Ав­ст­ра­лии, на ко­то­рых их и вы­ра­щи­ва­ли. За­каз на­до бы­ло де­лать за три­дцать шесть ча­сов. Од­на та­кая уст­ри­ца (а не дю­жи­на их) в Ав­ст­ра­лии обош­лась бы в сто дол­ла­ров; но в Ие­ру­са­ли­ме, с учё­том авиа- и про­чих пе­ре­во­зок, она стои­ла ещё до­ро­же. Ка­ж­дая из по­доб­ных уст­риц со­дер­жа­ла свы­ше ста три­дца­ти грам­мов во­ж­де­лен­ной гур­ма­ном пло­ти.

Что ка­са­ет­ся Ку­рае­ва, то он, пре­бы­вая в силь­ном под­пи­тии, от­пра­вил­ся в один из оте­лей, что­бы пе­ре­но­че­вать там.

Спус­тя час или пол­ча­са по­сле по­лу­но­чи Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич про­снул­ся в сво­ем но­ме­ре оте­ля и об­на­ру­жил, что уже поч­ти со­вер­шен­но про­трез­вел. То­гда Ку­ра­ев вы­пил фрук­то­во­го со­ка, най­ден­но­го им в хо­ло­диль­ни­ке, и сно­ва за­снул. Ему при­снил­ся до­воль­но тре­вож­ный сон: Ку­рае­ву при­ви­де­лось, буд­то бы он на­хо­дит­ся в сво­ей квар­ти­ре в Эдин­бур­ге, в ра­бо­чем ка­би­не­те, за ра­бо­чим сто­лом, и пи­шет му­зы­ку. И тут вне­зап­но дверь от­во­ря­ет­ся и в ка­би­нет к не­му, оде­тый в чёр­ное, за­хо­дит уже дав­но зна­ко­мый ему лы­сый че­ло­век с боль­ши­ми уша­ми и в ста­ро­мод­ных оч­ках. Этот че­ло­век до­воль­но бес­це­ре­мон­но снял шля­пу и по­ло­жил её на стол, а за­тем, ни­ко­го не спра­ши­вая, сел за стол на­про­тив Ку­рае­ва, на­бил свою труб­ку та­ба­ком и за­ку­рил. Сде­лав не­сколь­ко за­тя­жек, за­га­доч­ный по­се­ти­тель об­ра­тил­ся к Ку­рае­ву со сле­дую­щи­ми сло­ва­ми:

— Итак, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, вы, как я ви­жу, впол­не ус­пеш­но ос­вои­лись на За­па­де. Что же — по­здрав­ляю! А ещё, ко­неч­но же, раз­ре­ши­те по­здра­вить вас в по­бе­де в кон­кур­се по по­еда­нию во­ню­чих сы­ров, ко­то­рые столь ва­ми лю­би­мы. Кста­ти — про во­ню­чие фран­цуз­ские сы­ры и во­ню­чие сы­ры во­об­ще: сек­со­ло­ги, сек­со­па­то­ло­ги и про­чие учё­ные как-то про­ве­ли ис­сле­до­ва­ние и об­на­ру­жи­ли ин­те­рес­ную за­ко­но­мер­ность: лю­би­те­ли во­ню­чих фран­цуз­ских сы­ров за­час­тую лю­бят и фран­цуз­скую лю­бовь; и на­обо­рот — лю­би­те­ли фран­цуз­ской люб­ви за­час­тую лю­бят во­ню­чие сы­ры. На­де­юсь, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, вам не на­до объ­яс­нять, что та­кое фран­цуз­ская лю­бовь? Это то же, что и лю­бовь «ар­мян­ская». Ну, вся­кие там «двой­ни­ки» и «трой­ни­ки»… И, по-ви­ди­мо­му, во­ню­чие сы­ры при­вер­жен­цам та­кой люб­ви нра­вят­ся по­то­му, что они лю­бят ут­кнуть­ся но­сом в это са­мое… ну, вы по­ни­мае­те… и ли­зать и со­сать это са­мое… ну, что обыч­но со­сут и ли­жут вся­кие минь­ет­чи­ки и при­вер­жен­цы ку­ни­лин­гу­са с ана­лин­ку­сом, а про­ще, по-на­род­но­му, го­во­ря, вся­кие хре­но­со­сы, пус­си­ли­зы и жо­по­ли­зы. Воб­щем, лю­бовь к во­ню­чим сы­рам, как пра­ви­ло, сиг­на­ли­зи­ру­ет о вся­ких по­доб­ных сек­су­аль­ных не­нор­маль­но­стях и от­кло­не­ни­ях.

Тут Ку­ра­ев на­брал­ся храб­ро­сти и спро­сил это­го лы­со­го уша­сто­го че­ло­ве­ка:

— Ну и что? Что вы этим хо­ти­те ска­зать?

— Я хо­чу ска­зать, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, — от­ве­тил че­ло­век, — что вы толь­ко что, вче­ра, по­бе­ди­ли в кон­кур­се по де­гу­ста­ции во­ню­чих сы­ров. И, по­сколь­ку вы со­стои­те в го­мо­сек­су­аль­ном со­жи­тель­ст­ве, то, зная всю эту под­клад­ку с сы­ра­ми, ло­гич­но за­клю­чить, что вы не толь­ко, из­ви­ни­те, дол­би­тесь со сво­им парт­не­ром в зад, но и, из­ви­ни­те, со­сё­тесь и ли­жи­тесь с ним — то есть по­про­сту вы с ним со­сё­те друг друж­ке хрен и ли­жи­те друг друж­ке жо­пы! Ведь это же так ло­гич­но — не прав­да ли, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич? Кста­ти, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Сек­со­ло­ги и сек­со­па­то­ло­ги, изу­чав­шие го­мо­сек­су­аль­ность, об­на­ру­жи­ли, что го­мо­се­ки, глав­ным об­ра­зом, не сно­ша­ют­ся в зад, а упот­реб­ля­ют друг друж­ку в рот! То есть, из­ви­ни­те за вы­ра­же­ние, со­сут друг у друж­ки хрен!

— Да при­шли-то вы за­чем? Что вам на­до от ме­ня? — вновь спро­сил Ку­ра­ев.

— За­чем?! Что на­до?! Я про­сто хо­чу, что­бы вы при­ня­ли то, что я вам толь­ко что ска­зал, к све­де­нию: го­мо­сек­суа­ли­сты, к чис­лу ко­то­рых вы имее­те честь при­над­ле­жать, глав­ным об­ра­зом упот­реб­ля­ют друг дру­га не в зад, а в рот! А лю­би­те­ли во­ню­чих сы­ров за­час­тую лю­бят со­сать хрен, ли­зать по­ло­вые ор­га­ны у жен­щин, а так­же ли­зать жо­пы. Как жен­щи­нам, так и муж­чи­нам. То есть они, эти лю­би­те­ли, по­про­сту го­во­ря, из­ви­ни­те за вы­ра­же­ние, — хре­но­со­сы, пус­си­ли­зы и жо­по­ли­зы. В пря­мом смыс­ле.

— Хо­ро­шо, я при­нял это к све­де­нию. — ска­зал Ку­ра­ев и до­ба­вил: — Даль­ше-то что?!

— Даль­ше? Ну, раз при­ня­ли к све­де­нию — так и хо­ро­шо. То­гда по­зволь­те уда­лить­ся. — ска­зал че­ло­век с труб­кой и не­ожи­дан­но ис­чез.

Ку­ра­ев ис­пу­гал­ся это­го не­ожи­дан­но­го ис­чез­но­ве­ния и про­снул­ся. Ока­за­лось, что он был во­все не в Эдин­бур­ге, в сво­ей квар­ти­ре, а в од­ном из оте­лей Ие­ру­са­ли­ма. Бы­ло по­ло­ви­на третье­го или, мо­жет быть, да­же че­ты­ре ча­са ут­ра — сло­вом, до­воль­но ра­но для то­го что­бы вста­вать. И Ку­ра­ев ре­шил по­спать ещё па­ру ча­сов. Он лёг, но на ду­ше у не­го бы­ло не­спо­кой­но. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич вспом­нил, как с ме­сяц или с два на­зад он чи­тал пись­ма Мо­цар­та и тут же то ли в го­ло­ве, то ли в ушах Ку­рае­ва слов­но са­ми со­бой мед­лен­но за­зву­ча­ли сло­ва из пись­ма Мо­цар­та сво­ей ку­зи­не Ма­рии Ан­не Тек­ле Мо­царт в Аугс­бург из Ман­гей­ма от 5 но­яб­ря 1777 го­да:

«Да, при­зна́юсь,

я на­сру те­бе на́ нос,

и по­те­чёт по под­бо­род­ку. <…>

А те­перь по­же­лаю вам доб­рой но­чи,

сри­те в по­стель что есть мо­чи,

слад­ко спи­те,

зад­ни­цу к но­су под­тя­ни­те. <…>

И как толь­ко сде­лаю шаг, сра­зу на­чи­на­ет во­нять. Как толь­ко я вы­гля­ды­ваю в ок­но, за­пах ис­че­за­ет, по­во­ра­чи­ва­юсь об­рат­но — за­пах уси­ли­ва­ет­ся. На­ко­нец, моя ма­туш­ка го­во­рит мне: сда­ёт­ся мне, что ты под­пус­тил? Да что ты, ма­туш­ка. Да-да, я не оши­ба­юсь. Я про­ве­ряю, за­со­вы­ваю в зад­ни­цу боль­шой па­лец, под­но­шу к но­су, и — до­ка­за­но! Ма­туш­ка бы­ла пра­ва».

Ку­ра­ев от этих слов встре­пе­нул­ся и тот­час вы­шел из по­лу­сон­но­го со­стоя­ния. А за­тем, по­под­роб­нее вспом­нив о том, что вер­те­лось у не­го в го­ло­ве, он чер­тых­нул­ся, лег и сно­ва по­пы­тал­ся за­снуть. В со­стоя­нии дре­мо­ты и по­лу­сна то ли в го­ло­ве, то ли в ушах Ку­рае­ва сно­ва за­зву­ча­ли сло­ва из пись­ма Вольф­ган­га Ама­дея; на этот раз это бы­ло пись­мо Мо­цар­та сво­ей ку­зи­не Ма­рии Ан­не Тек­ле Мо­царт в Аугс­бург из Ман­гей­ма от 28 фев­ра­ля 1778 го­да:

«Дерь­мо! — Дерь­мо! О дерь­мо! О див­ное сло­во! Дерь­мо! Оно вкус­но́! То­же хо­ро­шо! Вку­си дерь­мо! Ли­жи дерь­мо! О Шар­мант! Ли­жи дерь­мо! О как я рад! Дерь­мо вку­си, лиз­ни! Вку­си дерь­мо, лиз­ни дерь­мо! <…>

Всем мо­им друзь­ям при­ве­ты,

кто не ве­рит, пусть об­ли­жет ме­ня за это,

от­ны­не и во­ве­ки ве­ков,

по­ка мно­го та­ких, как я, ду­ра­ков.

При­дёт­ся ему ме­ня дол­го ли­зать,

ду­ша моя в пят­ки нач­нет убе­гать,

дерь­мо из ме­ня нач­нет вы­ле­зать

и вкус­но­го ему нач­нет не хва­тать.

Адьё, ку-у-зи­нуш­ка».

Ку­ра­ев про­снул­ся, чер­тых­нул­ся и сно­ва по­пы­тал­ся за­снуть. На сей раз в ушах у Ку­рае­ва ус­та­но­ви­лась пол­ная ти­ши­на и это ему уда­лось. Про­снул­ся Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич яр­ким суб­бот­ним ут­ром, в по­ло­ви­не вось­мо­го. Он на­ско­ро со­брал­ся и, не меш­кая, от­пра­вил­ся в Тель-Авив. К ве­че­ру суб­бо­ты он уже дол­жен был ди­ри­жи­ро­вать в Тель-Авив­ском Цен­тре Ис­пол­ни­тель­ских Ис­кусств (Tel Aviv Performing Arts Center) на по­ста­нов­ке опе­ры «Ио».

Со­рев­но­ва­ние Ку­рае­ва с Вла­ди­ми­ром Кот­ля­ро­вым по де­гу­ста­ции и оп­ре­де­ле­нию сор­тов и ма­рок сы­ров и вин ста­ло ле­ген­дар­ным и при­нес­ло Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу сла­ву. Ар­хие­реи РПЦ пе­ре­да­ва­ли друг дру­гу из­вес­тия от сво­их со­брать­ев, вер­нув­ших­ся из Свя­той Зем­ли, о по­бе­де Ку­рае­ва и ди­ви­лись: как ему да­лось одер­жать верх в столь не­лёг­ком и изы­скан­ном де­ле у та­ко­го аса, как ми­тро­по­лит Вла­ди­мир?! Ведь тот уп­раж­нял­ся в раз­ли­че­нии сы­ров и вин ещё от мла­дых ног­тей, от тех вре­мен, ко­гда он ещё си­дел при но­гах сво­его учи­те­ля ми­тро­по­ли­та Ни­ко­ди­ма, то­гда как Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­чал свое близ­кое зна­ком­ст­во с ви­на­ми и сы­ра­ми уже в очень зре­лых го­дах, ко­гда ему бы­ло за пять­де­сят! Не­ко­то­рые из ар­хие­ре­ев да­же го­во­ри­ли, что Ку­ра­ев воз­мог одо­леть Кот­ля­ро­ва не ина­че, как с по­мо­щью не­чис­той си­лы.

Весть о по­бе­де Ку­рае­ва очень бы­ст­ро рас­про­стра­ни­лась не толь­ко в уз­ком кру­гу ар­хие­ре­ев, но, вый­дя из это­го кру­га, раз­ле­те­лась сна­ча­ла по за­ру­беж­ным мо­на­сты­рям, ски­там и ду­хов­ным мис­си­ям РПЦ — пре­ж­де все­го, ко­неч­но же, в са­мой Свя­той Зем­ле, — а за­тем и по са­мым от­да­лен­ным мо­на­сты­рям Рос­сии и Ук­раи­ны. Ку­ра­ев по­бе­дил Кот­ля­ро­ва на Свет­лой Сед­ми­це, а уже к пре­по­ло­ве­нию Пя­ти­де­сят­ни­цы об этом под­ви­ге го­во­ри­ли и спо­ри­ли про­меж со­бой да­же про­стые мо­на­хи­ни и мо­на­хи без са­на и в Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре, и в Се­ра­фи­мо-Ди­ве­ев­ском мо­на­сты­ре, и в По­чае­ве, и на Ва­лаа­ме, и в Пан­те­леи­мо­но­вом мо­на­сты­ре на Афо­не. А к Трои­це уже вряд ли мож­но бы­ло най­ти та­ко­го мо­на­ха, ко­то­рый не знал бы о по­бе­де Ку­рае­ва — да­же ес­ли этот мо­нах под­ви­зал­ся от­шель­ни­ком в го­рах Кав­ка­за или же в не­боль­ших от­да­лен­ных мо­на­сты­рях се­вер­ных и вос­точ­ных епар­хий. И по ре­зуль­та­там этих раз­го­во­ров и спо­ров, как ни кру­ти, опять-та­ки вы­хо­ди­ло, что для та­кой по­бе­ды Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич дол­жен был сде­лать ни­что иное, как про­дать свою греш­ную го­лу­бую ду­шу са­мо­му Са­та­не.

С той по­ры и ук­ре­пи­лось сре­ди ми­рян и ду­хо­вен­ст­ва РПЦ мне­ние, что Ку­ра­ев за­клю­чил кон­тракт с Дья­во­лом и про­дал ду­шу и что все да­ро­ва­ния его — хоть гас­тро­но­ми­че­ские, хоть му­зы­каль­ные, хоть да­же дав­но из­вест­ные ли­те­ра­тур­ные — да­ро­ва­ния бе­сов­ские, да­ро­ва­ния от лу­ка­во­го; и по­это­му, по об­ще­му мне­нию пра­во­слав­ных Рос­сии, не по­до­ба­ет хри­стиа­ни­ну не то что слу­шать му­зы­ку Ку­рае­ва, но да­же и ду­мать о том, что­бы её по­слу­шать, да­бы не впасть в де­мон­ское оболь­ще­ние и не стать трек­ля­тым му­же­лож­ни­ком и слу­жи­те­лем Са­та­ны, как и сам Ку­ра­ев.

По­сле Из­раи­ля на­ча­лась соб­ст­вен­но ази­ат­ская часть Пер­во­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра. Опер­но-ба­лет­ная труп­па вме­сте с Ку­рае­вым га­ст­ро­ли­ро­ва­ла в Ин­дии, Ки­тае и Япо­нии. За­тем на­стал че­ред Ав­ст­ра­лии и Но­вой Зе­лан­дии. В Ав­ст­ра­лии им бы­ла на­пи­са­на зна­ме­ни­тая «Сид­ней­ская» сим­фо­ния (АК-311), а в Вел­линг­то­не, в Но­вой Зе­лан­дии — «Вел­линг­тон­ская» (АК-318). По­сле это­го путь опер­но-ба­лет­ной труп­пы ле­жал в Се­вер­ную и в Юж­ную Аме­ри­ки. На­ко­нец, обо­гнув зем­ной шар, ку­ра­ев­ская труп­па вновь ока­за­лась в Ев­ро­пе. Здесь, в Ев­ро­пе, про­ис­хо­ди­ла за­вер­ши­тель­ная часть ту­ра.

Эта за­вер­ши­тель­ная часть ту­ра на­ча­лась со Сло­ва­кии, где опер­но-ба­лет­ная труп­па вы­сту­пи­ла в Бра­ти­сла­ве, в Опер­ном Те­ат­ре (Opera House); за­тем бы­ли вы­сту­п­ле­ния в Че­хии, в Пра­ге, в Праж­ской го­су­дар­ст­вен­ной опе­ре, и в Венг­рии, в Бу­да­пеш­те, в Вен­гер­ском го­су­дар­ст­вен­ном опер­ном те­ат­ре. По­сле это­го труп­па на­пра­ви­лась в Ав­ст­рию, в Ве­ну, где да­ла пред­став­ле­ния в Вен­ской го­су­дар­ст­вен­ной опе­ре. Там, в ча­ст­но­сти, бы­ла по­став­ле­на опе­ра Ку­рае­ва «Аф­ро­ди­та и Ан­хис». Ко вре­ме­ни воз­вра­ще­ния труп­пы в Ев­ро­пу Ку­ра­ев уже стал все­мир­ной зна­ме­ни­то­стью: о нём пи­са­ли га­зе­ты и жур­на­лы, его не раз по­ка­зы­ва­ли по те­ле­ви­де­нию; ре­пор­те­ры жа­ж­да­ли взять у не­го ин­тер­вью. Воз­вра­ще­ние в Ев­ро­пу с лих­вой под­твер­ди­ло вы­даю­щий­ся ста­тус Ку­рае­ва как ком­по­зи­то­ра. Вен­ские га­зе­ты на­зы­ва­ли его «ко­ро­лем опе­ры», а в од­ном из ав­ст­рий­ских жур­на­лов он был — то ли в шут­ку, то ли все­рь­ез — на­зван име­нем «Curadeus» — то есть «Ку­ра­дей». Как всем бы­ло яс­но, на­зван был он так по ана­ло­гии с име­нем Мо­цар­та «Ама­дей» — «Amadeus». Хо­тя это на­зва­ние и бы­ло да­но, по всей ви­ди­мо­сти, в шут­ку, но оно при­жи­лось и ино­стран­ная прес­са — осо­бен­но в Ев­ро­пе — час­то ста­ла име­но­вать Ку­рае­ва име­нем «Curadeus» впол­не серь­ез­но, в дань ува­же­ния к его за­слу­гам. Имя «ко­роль опе­ры», так­же по­лу­чен­ное Ку­рае­вым в Ав­ст­рии, в Ве­не, то­же при­жи­лось и ста­ло час­то упот­реб­лять­ся при­ме­ни­тель­но к Ку­рае­ву.

За вре­мя га­ст­ро­лей по быв­шей Ав­ст­ро-Венг­рии Ку­рае­вым бы­ли на­пи­са­ны зна­ме­ни­тые пер­вая и вто­рая «Праж­ские» сим­фо­нии (АК-378 и АК-380), а так­же «Вен­ская» сим­фо­ния (АК-382).

По­сле быв­шей Ав­ст­ро-Венг­рии ку­ра­ев­ская труп­па на­пра­ви­лась в Швей­ца­рию, где да­ла пред­став­ле­ния в Цю­ри­хе, в Цю­рих­ском Опер­ном Те­ат­ре (Zürich Opera House), за­тем в Ло­зан­не, в «Ло­занн­ской Опе­ре» (Lausanne Opera), и, на­ко­нец, в Же­не­ве, в Боль­шом Те­ат­ре Же­не­вы (Grand Théâtre de Genève).

Там же, в Же­не­ве, Ку­ра­ев во вто­рой раз встре­тил­ся с Вла­ди­ми­ром Кот­ля­ро­вым, ко­то­рый прие­хал в Швей­ца­рию из Из­раи­ля для от­ды­ха. Про­изош­ло это так. Ку­ра­ев си­дел в од­ном из же­нев­ских рес­то­ра­нов и обе­дал. В это вре­мя в рес­то­ран за­шёл Вла­ди­мир Кот­ля­ров. Он из­да­ли уз­нал Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча, по­до­шёл к не­му и по­про­сил раз­ре­ше­ния при­сесть к не­му за сто­лик. За­тем Кот­ля­ров за­ка­зал обед се­бе и стал обе­дать вме­сте с Ку­рае­вым. В хо­де это­го про­изош­ла не­спеш­ная бе­се­да. Вла­ди­мир Кот­ля­ров по­вер­нул речь к раз­го­во­рам на из­люб­лен­ную для не­го те­му — к раз­го­во­рам о де­гу­ста­ции и оп­ре­де­ле­нии сор­тов и ма­рок вин и сы­ров. Нет, ми­тро­по­лит Вла­ди­мир во­все не хо­тел и не на­де­ял­ся уст­ро­ить но­вую бит­ву с Ку­рае­вым, эта­кий матч-ре­ванш, что­бы сно­ва стать не­срав­нен­ным по­бе­ди­те­лем — нет! Вме­сто по­доб­ных пред­ло­же­ний Вла­ди­мир по­вел речь о та­ких тон­ко­стях де­гу­ста­ции сы­ров и вин, о ко­то­рых Ку­ра­ев да­же ещё и не за­ду­мы­вал­ся.

— Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! — на­чал свою речь Кот­ля­ров. — Я ви­жу, у вас есть та­лант — та­лант раз­би­рать­ся в изы­скан­ных ку­шань­ях, в ви­нах и в сы­рах. И вы хо­ро­шо пред­став­ляе­те се­бе, что та­кое доб­рое ви­но и до­б­рый сыр. Да, у вас — та­лант, та­лант не­со­мнен­ный, та­лант от Бо­га. Но, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич! Этот та­лант нуж­но раз­ви­вать. Вот, вы хо­ро­шо от­ли­чае­те один сорт сы­ра от дру­го­го. Но мо­же­те ли вы раз­ли­чать сы­ры од­но­го и то­го же сор­та, из­го­тов­лен­ные раз­лич­ны­ми сы­ро­де­ла­ми, из­го­тов­лен­ные в раз­лич­ных сы­ро­вар­нях? Здесь, за­меть­те, я го­во­рю не о мас­со­вом про­из­вод­ст­ве, ко­то­рое стан­дар­ти­зи­ро­ва­но — хо­тя и тут есть свои от­ли­чия; я го­во­рю о мел­ких про­из­вод­ст­вах и, при­том, та­ких, где из­го­тов­ле­ние сы­ра про­ис­хо­дит по ста­рин­ным тех­но­ло­ги­ям — так, как всё это про­ис­хо­ди­ло сот­ню или не­сколь­ко со­тен лет на­зад и да­же ещё рань­ше. Да­же сы­ры од­но­го и то­го же сор­та, но из­го­тов­лен­ные в раз­ных по­доб­ных ма­лых сы­ро­вар­нях, раз­нять­ся друг от дру­га и, при­том, раз­нить­ся весь­ма су­ще­ст­вен­но! У ка­ж­до­го «ма­ло­го» сы­ро­де­ла сыр од­но­го и то­го же сор­та име­ет свой, не­по­вто­ри­мый вкус; или, ес­ли хо­ти­те, прив­кус; или, ес­ли хо­ти­те, свой уни­каль­ный бу­кет прив­ку­сов. Че­му это мож­но упо­до­бить? Это мож­но упо­до­бить од­ной и той же ме­ло­дии, но сыг­ран­ной в раз­ных то­наль­но­стях; или да­же, мо­жет быть, на­обо­рот, раз­ным ме­ло­дия­ми, сыг­ран­ным в од­ной то­наль­но­сти; или же кар­ти­нам од­но­го и то­го же мес­та, ко­то­рые пи­са­ли раз­ные ху­дож­ни­ки, ка­ж­дый из ко­то­рых име­ет свой не­по­вто­ри­мый по­черк; или же, на­обо­рот, кар­ти­на­ми од­но­го и то­го же мес­та, ко­то­рые бы­ли на­пи­са­ны од­ним и тем же ху­дож­ни­ком, но в раз­ных сти­лях. Вы по­ни­мае­те, о чём я го­во­рю? Я, ко­неч­но, сей­час так го­во­рю о сы­ре — но это же мож­но ска­зать и о ви­не. Вот вы, на­при­мер, мо­же­те, по­про­бо­вав ви­но, ска­зать с ка­ко­го скло­на хол­ма был взят ви­но­град для не­го — с се­вер­но­го или с юж­но­го? А мо­же­те ли вы оп­ре­де­лить — хо­тя бы при­бли­зи­тель­но — ка­кая по­го­да стоя­ла то­гда, ко­гда был со­б­ран уро­жай ви­но­гра­да? А для опыт­но­го це­ни­те­ля это впол­не воз­мож­но!

— Но вер­нём­ся к сы­рам! — про­дол­жил свою речь Вла­ди­мир Кот­ля­ров. — Сей­час при из­го­тов­ле­нии сы­ра мо­ло­ко, как пра­ви­ло, при­ня­то пас­те­ри­зо­вать. При пас­те­ри­за­ции же от сы­ро­вар­ни к сы­ро­вар­не раз­ни­ца в тем­пе­ра­ту­ре мо­жет дос­ти­гать бо­лее де­сят­ка гра­ду­сов. Я уже не го­во­рю о том, что пас­те­ри­за­ция мо­жет про­дол­жать­ся раз­ное вре­мя у раз­ных сы­ро­де­лов — пусть, мо­жет быть, эта раз­ни­ца и не­ве­ли­ка. Но ведь всё это, в ко­неч­ном счё­те, влия­ет на вкус и на кон­си­стен­цию сы­ра! Од­на­ко, во­об­ще го­во­ря, лич­но я счи­таю, что на­стоя­щий сыр, как и в ста­рые до­б­рые вре­ме­на, дол­жен де­лать­ся имен­но из сы­ро­го, не­пас­те­ри­зо­ван­но­го мо­ло­ка! Пас­те­ри­зо­вать мо­ло­ко — это, я счи­таю, на­стоя­щее вар­вар­ст­во в сы­ро­де­лии, на­стоя­щее над­ру­га­тель­ст­во над вку­сом ис­тин­но­го сы­ра! Раз­лич­ны и ем­ко­сти, в ко­то­рых ва­рят сыр — раз­лич­ны не толь­ко по объ­е­му и фор­ме, но и по то­му ма­те­риа­лу, из ко­то­ро­го они сде­ла­ны. Раз­ли­чен кли­мат, при ко­то­ром этот сыр ва­рят и при ко­то­ром он со­зре­ва­ет и плес­не­ве­ет. На­ко­нец, раз­ли­чен мик­ро­кли­мат в тех сы­ро­п­лес­не­виль­нях, в ко­то­рых этот сыр со­зре­ва­ет и плес­не­ве­ет! В не­ко­то­рых сы­ро­п­лес­не­виль­нях под­дер­жи­ва­ют­ся свои, осо­бые, куль­ту­ры бла­го­род­ной пле­се­ни — при­чем на про­тя­же­нии со­тен лет! Нет, ко­неч­но, ко­неч­но… С точ­ки зре­ния био­ло­гии и в мас­со­вом про­из­вод­ст­ве, и в по­доб­ном мел­ком про­из­вод­ст­ве с древ­ни­ми тра­ди­ция­ми ис­поль­зу­ет­ся пле­сень од­но­го и то­го же ви­да. Но раз­ве вы мо­же­те от­ри­цать, что в мел­ких про­из­вод­ст­вах куль­ту­ры пле­се­ни мо­гут му­ти­ро­вать в не­что осо­бое, в не­что не­по­вто­ри­мое и уни­каль­ное? Что здесь име­ет­ся свой ес­те­ст­вен­ный от­бор, в хо­де ко­то­ро­го по­лу­ча­ет­ся так, что пле­сень в од­ной сы­ро­вар­не от­ли­ча­ет­ся от по­доб­ной же пле­се­ни в дру­гой сы­ро­вар­не — хо­тя бы из-за раз­ни­цы мик­ро­кли­ма­та в сы­ро­п­лес­не­ви­ли­ще? И всё это ока­зы­ва­ет свое влия­ние на вкус сы­ра! Я здесь не бу­ду вда­вать­ся в тон­ко­сти фер­мен­та­ции сы­ров; я толь­ко упо­мя­ну, что да­же по­ро­да ко­ров или коз, у ко­то­рых бе­рет­ся мо­ло­ко для сы­ра, ока­зы­ва­ет свое влия­ние на вкус сы­ра! Да что там — по­ро­да! Са­ми кор­ма, ко­то­ры­ми пи­та­ют­ся ко­ро­вы и ко­зы, сам кли­мат, в ко­то­ром рас­тут эти тра­вы и в ко­то­ром жи­вут ко­ро­вы и ко­зы, — всё это ока­зы­ва­ет своё влия­ние на вкус сы­ра! По­это­му — за­клю­чил Кот­ля­ров, — ис­тин­ные це­ни­те­ли сы­ров от­да­ют пред­поч­те­ние сы­рам из по­доб­ных ма­лых сы­ро­ва­рен, в ко­то­рых при­дер­жи­ва­ют­ся сво­их древ­них тра­ди­ций про­из­вод­ст­ва. По край­ней ме­ре, на про­тя­же­нии бо­лее сот­ни лет. А ещё луч­ше — бо­лее двух со­тен. Возь­ми­те это се­бе на за­мет­ку, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич!

Тут ми­тро­по­лит по­до­звал офи­ци­ан­та и по­про­сил у не­го при­нес­ти не­сколь­ко раз­но­вид­но­стей од­но­го и то­го же сор­та сы­ра. При этом Вла­ди­мир про­из­нёс на­зва­ния кон­крет­ных сы­ро­ва­рен — «ма­лых» сы­ро­ва­рен, на про­тя­же­нии со­тен лет сле­до­вав­ших сво­им соб­ст­вен­ным тра­ди­ци­ям. Ко­гда за­каз был ис­пол­нен, к сто­лу по­да­ли блю­до с на­хо­див­ши­ми­ся на нём се­мью ку­соч­ка­ми сы­ра. Вла­ди­мир Кот­ля­ров дал от­ве­дать эти ку­соч­ки Ан­д­рею Ку­рае­ву; ко­гда тот про­де­гу­сти­ро­вал сы­ры, Вла­ди­мир спро­сил его:

— Что ощу­щае­те? Один и тот же это сыр или раз­ный? Сорт-то, ко­неч­но, один — но вы чув­ст­вуе­те от­ли­чия? Вы чув­ст­вуе­те?!

Ку­ра­ев за­ду­мал­ся на ми­ну­ту и от­ве­тил:

— Да, вы пра­вы. Это по­доб­но од­ной и той же ме­ло­дии, но сыг­ран­ной в раз­ных то­наль­но­стях. При­чем при не­рав­но­мер­ной тем­пе­ра­ции! А по­рой раз­ли­чие столь ве­ли­ко, что оно по­доб­но раз­ным, хоть и весь­ма схо­жим, ме­ло­ди­ям, сыг­ран­ным в од­ной и той же то­наль­но­сти! Вот этот вот ку­со­чек сы­ра — о, сколь бла­го­род­на его пле­сень! — слов­но из­го­тов­лен в то­наль­но­сти ре-ма­жор, а этот — в до-ма­жор! А этот — в ля-ми­но­ре! А этот — то­же в ля-ми­но­ре, но ес­ли пер­вый ис­пол­ня­ет­ся в че­ты­ре чет­вер­ти, то этот — в две чет­вер­ти! И у это­го по­след­не­го бо­лее хо­лод­ные то­на… И в нём яв­но вид­ны «чис­тые» квин­ты, а в пер­вом — нет! А ведь это, по су­ти, один и тот же сорт или од­на и та же мар­ка сы­ра!

— Я рад, что вы ме­ня по­ня­ли! И я рад, что для вас дос­туп­на та гам­ма ощу­ще­ний, о су­ще­ст­во­ва­нии ко­то­рой обыч­ный смерт­ный по­рой да­же и не по­доз­ре­ва­ет! — ска­зал Вла­ди­мир Кот­ля­ров. За­тем он до­ел обед, по­про­щал­ся с Ку­рае­вым и вы­шел из рес­то­ра­на. А Ку­ра­ев, изум­лен­ный от­крыв­ши­ми­ся пе­ред ним но­вы­ми ощу­ще­ния­ми, ещё дол­го си­дел и раз­ду­мы­вал о том, как со­гла­су­ют­ся раз­но­вид­но­сти сы­ра и му­зы­ка. С той по­ры Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал уде­лять осо­бое вни­ма­ние «ма­лым» про­из­во­ди­те­лям сы­ров, а имен­но та­ким про­из­во­ди­те­лям, ко­то­рые име­ли за свои­ми пле­ча­ми мно­го­сот­лет­нюю ис­то­рию и под­дер­жи­ва­ли свои соб­ст­вен­ные древ­ние тра­ди­ции про­из­вод­ст­ва и свои соб­ст­вен­ные куль­ту­ры пле­се­ни.

По­сле Швей­ца­рии опер­но-ба­лет­ная труп­па на­пра­ви­лась в Ир­лан­дию — сна­ча­ла в Оль­стер, в Бел­фаст, а по­том в Дуб­лин. В Бел­фа­сте вы­сту­п­ле­ния про­ис­хо­ди­ли в Боль­шом Опер­ном Те­ат­ре (Grand Opera House), а в Дуб­ли­не — в На­цио­наль­ном Опер­ном Те­ат­ре (National Opera House). Там же, в Дуб­ли­не, Ку­рае­вым бы­ли на­пи­са­ны пер­вая и вто­рая «Дуб­лин­ские» сим­фо­нии (АК-391 и АК-392).

Там же, в Дуб­ли­не, Ку­ра­ев по­бы­вал на фес­ти­ва­ле ир­ланд­ско­го фольк­ло­ра. В дни это­го фес­ти­ва­ля в од­ном из рес­то­ра­нов Ку­ра­ев встре­тил­ся с Ро­на­ном Хар­ди­ма­ном и Майк­лом Флэт­ли, ко­то­рые, сре­ди про­чих зна­ме­ни­то­стей, бы­ли в чис­ле при­гла­шен­ных. Ку­ра­ев по­до­шёл к сто­ли­ку, за ко­то­рым си­де­ли Ро­нан и Майкл и те сра­зу же уз­на­ли сто­яв­ше­го пе­ред ни­ми «ко­ро­ля опе­ры». То­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич об­ра­тил­ся к Ро­на­ну:

— Я слы­шал, вы пи­ше­те му­зы­ку для но­вой по­ста­нов­ки «Lord of the Dance» — не так ли?! А по­че­му бы вам не раз­вить и не­мно­го не из­ме­нить глав­ную те­му так… — и тут Ку­ра­ев взял сал­фет­ку и бу­к­валь­но за две-три ми­ну­ты ис­пещ­рил эту сал­фет­ку но­та­ми. — По-мо­ему, бу­дет со­всем не­пло­хо! — до­ба­вил Ку­ра­ев, за­пи­сав ме­ло­дию.

Хар­ди­ман про­бе­жал гла­за­ми по сал­фет­ке и ска­зал:

— Ещё как не­пло­хо!

А в один из дней на пред­став­ле­ния, да­вав­шие­ся на этом фес­ти­ва­ле, Ку­ра­ев при­шёл вме­сте с не­сколь­ки­ми опер­ны­ми пев­ца­ми и пе­ви­ца­ми из сво­ей труп­пы. Вме­сте с ни­ми в этот день Ку­ра­ев встре­тил­ся на фес­ти­ва­ле с та­ки­ми пе­ви­ца­ми, как Ло­ри́на Мак­Ке́ннитт (Loreena McKennitt), Мэ­ри Блэк (Mary Black) и Ка́рэн Мэ́тисон (Karen Matheson). Ко­гда Ку­ра­ев за­ви­дел трех по­след­них, то за­хо­тел по­шу­тить и вновь ска­зать: «Де­воч­ки! Вы вы­гля­ди­те так сек­су­аль­но! Ес­ли бы я не был ге­ем, я бы ух­ва­тил вас за поп­ки! За ва­ши сек­су­аль­ные поп­ки! Че­ст­ное сло­во — я не­пре­мен­но сде­лал бы это, не будь я са­мым раз­гей­ским ге­ем!». Ку­ра­ев был одет в зе­ле­ный фрак, усы­пан­ный раз­но­цвет­ны­ми кри­стал­ла­ми Сва­ров­ски и ук­ра­шен­ный мно­же­ст­вом пав­линь­их перь­ев. На го­ло­ве у Ку­рае­ва был раз­но­цвет­ный, всех цве­тов ра­ду­ги шу­тов­ской па­рик, об­сы­пан­ный по­зо­ло­той, а ли­цо Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча бы­ло по­кры­то бе­ли­ла­ми, по­верх щед­ро ук­ра­шен­ны­ми раз­но­цвет­ны­ми бле­ст­ка­ми. Ку­ра­ев уже пред­став­лял, как ма­нер­но про­из­но­сит эти сло­ва пе­ред да­ма­ми, но за­тем он за­со­мне­вал­ся в том, что они от­ве­тят ему сло­ва­ми «Ах, шут­ник!» — ведь эти да­мы бы­ли вос­пи­та­ны в иной куль­ту­ре — в от­ли­чие от Ан­ны Не­треб­ко, Оль­ги Пе­ре­тять­ко и Юлии Леж­нё­вой. «По­жа­луй, они ещё и в суд по­да­дут за сек­су­аль­ное до­мо­га­тель­ст­во!» — про­нес­лось в го­ло­ве у Ку­рае­ва; и он не стал им го­во­рить ни­че­го по­доб­но­го, ог­ра­ни­чив­шись лишь са­мы­ми об­щи­ми при­вет­ст­вия­ми, по­сле ко­то­рых Ло­ри́на, Мэ­ри и Ка́рэн по­про­си­ли у Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча ав­то­гра­фов. Ан­д­рей же Вя­че­сла­во­вич не толь­ко дал им свои ав­то­гра­фы, но и на­пи­сал для них по па­ре ме­ло­дий, ко­то­рые и по­да­рил им, пред­ло­жив им соз­дать на их ос­но­ве пес­ни.

Здесь же, в Дуб­ли­не, Ку­ра­ев на­пи­сал два зна­ме­ни­тых кон­цер­та для кельт­ской ар­фы с во­лын­кой и скрип­кой (АК-398, АК-399).

По­сле это­го ку­ра­ев­ская труп­па от­пра­ви­лась в Лон­дон и да­ла свои за­клю­чи­тель­ные кон­цер­ты в «Ко­вент-Гар­де­не», на чем и за­кон­чил­ся Пер­вый боль­шой Ку­ра­ев­ский тур.

По окон­ча­нии ту­ра Вер­ка Сер­дюч­ка, слу­чай­но ока­зав­шая­ся в Лон­до­не, за­пи­са­ла спе­ци­аль­ную пе­ре­да­чу с Ан­д­ре­ем Ку­рае­вым, в ко­то­рой Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич рас­ска­зы­вал о сво­ей жиз­ни за­гра­ни­цей, о сво­ем твор­че­ст­ве и о толь­ко что про­шед­ших га­ст­ро­лях. Бу­ду­чи в то вре­мя в Лон­до­не, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­пи­сал три «Лон­дон­ских» сим­фо­нии (АК-402, АК-403, АК-406); часть тре­тей «Лон­дон­ской» сим­фо­нии, как но­вин­ка, про­зву­ча­ла в пе­ре­да­че Вер­ки Сер­дюч­ки. Вско­ре эта пе­ре­да­ча бы­ла по­ка­за­на на Ук­раи­не; в Рос­сии же она бы­ла за­пре­ще­на.

По­сле Пер­во­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич об­на­ру­жил, что его со­стоя­ние рав­ня­ет­ся два­дца­ти пя­ти или два­дца­ти шес­ти мил­лио­нам фун­тов стер­лин­гов. (Анг­лий­ское под­дан­ст­во, как ска­за­но, Ку­ра­ев, по­лу­чил не­за­дол­го до на­ча­ла это­го ту­ра.) Та­ким об­ра­зом, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал дос­та­точ­но со­стоя­тель­ным че­ло­ве­ком и да­же гра­ж­да­ни­ном весь­ма поч­тен­но­го ино­стран­но­го го­су­дар­ст­ва. По­это­му Ку­ра­ев ре­шил сде­лать ряд по­ку­пок, а имен­но: он ку­пил за мил­ли­он фун­тов квар­ти­ру в Лон­до­не, за во­семь­сот ты­сяч фун­тов до­мик в Эдин­бур­ге, а к се­ве­ру от Эдин­бур­га — це­лый за­мок Брокс­гейт (Broxgate), к ко­то­ро­му при­ла­га­лось об­шир­ное по­ме­стье. За­мок он при­об­рел за три с по­ло­ви­ной мил­лио­на фун­тов и при­мер­но ещё два мил­лио­на вло­жил в его ре­кон­ст­рук­цию и обу­ст­рой­ст­во. А за­тем Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич офи­ци­аль­но всту­пил в брак с Альф­ре­дом и пе­ре­ехал вме­сте с ним жить в свой за­мок. За это на Ро­ди­не Ку­рае­ва про­зва­ли очень ла­ко­нич­но: «Эдин­бург­ский Пи­дор».

  8. Ад­ский огонь

За­мок Брокс­гейт был по­стро­ен на хол­ме, рас­по­ла­гав­шем­ся при­мер­но в по­лу­ки­ло­мет­ре от мо­ря. За счи­тан­ные ми­ну­ты от зам­ка мож­но бы­ло прий­ти к кру­той от­вес­ной ска­ле, к об­ры­ву, что­бы смот­реть в мор­скую даль и слу­шать шум на­ка­ты­ваю­щих­ся на ска­лу волн. На воз­вы­ше­нии, воз­ле са­мо­го об­ры­ва, был луг, на краю ко­то­ро­го рос­ло не­сколь­ко де­ревь­ев. Не в по­след­нюю оче­редь Ку­ра­ев ку­пил Брокс­гейт по­то­му, что эта ска­ла, этот луг, эти де­ре­вья на краю лу­га, эти хол­мы, этот мор­ской бе­рег и эта мор­ская даль на­по­ми­на­ли ему то ска­зоч­ное ви­де­ние, ко­то­рое при­шло к не­му то­гда, ко­гда он впер­вые уви­дел му­зы­ку. Нет, в том ви­де­нии он уз­рел во­все не это же са­мое ме­сто, нет. Но эти два мес­та бы­ли по­хо­жи, слов­но бра­тья; в них бы­ло что-то оди­на­ко­вое — прав­да, не­уло­ви­мое; это бы­ло что-то ма­ня­щее, а так­же то, что труд­но вы­ра­зить сло­ва­ми. Ко­гда Ку­ра­ев впер­вые уви­дел этот об­рыв воз­ле зам­ка Брокс­гейт, ему в го­ло­ву сра­зу же при­шло: «Вот оно! Боль­ше ни­че­го не на­до ис­кать!».

Ку­ра­ев час­то при­хо­дил на это ме­сто, на этот луг. Он са­дил­ся воз­ле од­но­го из де­ревь­ев и по­дол­гу смот­рел вдаль — то на хол­мы, по­кры­тые тра­вой и кус­тар­ни­ком, то на ска­лы, то на мо­ре, то на об­ла­ка. Очень час­то в это вре­мя к не­му при­хо­ди­ла му­зы­ка…

В этот день Ку­ра­ев сно­ва по­шёл на за­вет­ный луг на краю об­ры­ва. Он при­сел на тра­ву и стал смот­реть вдаль. Но, не­смот­ря на то, что бы­ло ут­ро, он по­че­му-то по­чув­ст­во­вал ус­та­лость. То­гда он при­лёг и не­на­дол­го по­гру­зил­ся в сон. Вско­ре он про­снул­ся, при­от­крыл гла­за и за­ме­тил, что кто-то то ли идёт, то ли кра­дёт­ся к не­му в вы­со­кой тра­ве. Ку­ра­ев не раз за­ме­чал здесь ка­кую-то кош­ку, охо­тив­шую­ся за пти­ца­ми. Он под­карм­ли­вал её и по­это­му по­ду­мал, что к не­му кра­дет­ся эта кош­ка в на­де­ж­де что-ни­будь съесть.

— Кис-кис-кис! — стал под­зы­вать её Ку­ра­ев. У не­го бы­ло не­мно­го жа­ре­но­го мя­са и хле­ба.

Тра­ва раз­дви­ну­лась и Ку­ра­ев с удив­ле­ни­ем уви­дел не кош­ку, а ма­лень­ко­го че­ло­веч­ка — не боль­ше трёх­ме­сяч­но­го ко­тён­ка, — оде­то­го в зе­лё­ные оде­ж­ды и но­сив­ше­го вы­со­кую шля­пу с ши­ро­ки­ми по­ля­ми. Этот че­ло­ве­чек поч­ти сли­вал­ся с зе­лё­ной тра­вой. Че­рез пле­чо у не­го бы­ло пе­ре­ки­ну­та до­воль­но боль­шая для его рос­та сум­ка. Его ли­цо бы­ло хоть и мор­щи­ни­стым — ибо ле­пре­кон был ста­ри­ком, — но до­воль­но кра­си­вым, пра­виль­ных черт. На ли­це кра­со­ва­лась боль­шая се­дая бо­ро­да и рос­кош­ные се­дые усы.

— Это же ле­пре­кон! Жи­вой ле­пре­кон! — про­нес­лось в го­ло­ве у Ку­рае­ва.

— Сэр Эн­д­рю? — по­ин­те­ре­со­вал­ся че­ло­ве­чек. — Вла­де­лец зам­ка Брокс­гейт? Ры­царь, я по­ла­гаю? По­то­мок слав­но­го Ры­же­бо­ро­до­го Виль­я­ма?

— Что-то вро­де это­го… — ска­зал Ку­ра­ев. — Толь­ко тут уже ни­кто не пом­нит ни­ка­ко­го Ры­же­бо­ро­до­го Виль­я­ма и его по­том­ков; а этот за­мок я не­дав­но ку­пил и я ни­ка­кой не ры­царь.

— Сколь­ко вре­ме­ни про­тек­ло… — с гру­стью ска­зал че­ло­ве­чек и на гла­зах его на­вер­ну­лась сле­за. За­тем он ука­зал ру­кой на свою бо­ро­ду и ска­зал:

— Ко­гда-то эта бо­ро­да бы­ла чёр­ной, как пе­рья во­ро­на! Слав­ные, да­ле­кие дни мо­ло­до­сти… Слав­ная ко­ро­ле­ва Эве­ли­на! Жаль, что дни твои не бы­ли так дол­ги, как это обыч­но бы­ва­ет у эль­фов!

Ле­пре­кон на­нем­но­го за­ду­мал­ся, пре­дав­шись вос­по­ми­на­ни­ям, а за­тем при­нял тор­же­ст­вен­ный вид и на­чал про­из­но­сить речь:

— Сэр Эн­д­рю! Её вы­со­че­ст­во Эве­ли­на II, ко­ро­ле­ва эль­фов, про­слы­шав о тво­ём ис­кус­ст­ве сла­гать му­зы­ку, по­сла­ла ме­ня ис­пы­тать те­бя — дей­ст­ви­тель­но ли ты та­кой му­зы­кант и пес­но­тво­рец, как го­во­рит о те­бе люд­ская мол­ва, или же слу­хи о те­бе силь­но пре­уве­ли­че­ны. Её вы­со­че­ст­во за на­гра­ду пред­ла­га­ет те­бе соз­дать му­зы­ку к сти­ху То­ма­са Лер­мон­та, на­пи­сан­но­го им на про­ща­ние со сво­ей воз­люб­лен­ной, Её вы­со­че­ст­вом ко­ро­ле­вой эль­фов Эве­ли­ной I. К это­му сти­ху Лер­монт по­че­му-то не на­пи­сал му­зы­ки и не сде­лал из не­го пес­ню, но мол­ча­ли­во ос­та­вил его на сто­ле ко­ро­ле­вы, по­ки­дая вла­де­ния эль­фов — хо­тя это был один из луч­ших его сти­хов.

Тут ле­пре­кон дос­тал из сум­ки свер­ну­тый мно­го раз и по­жел­тев­ший лис­ток и стал раз­во­ра­чи­вать его. Раз­вер­нув лис­ток, он по­дал его Ку­рае­ву. Стих был на ста­ро­анг­лий­ском, а не на гэль­ском, как он ду­мал, но Ку­ра­ев всё рав­но поч­ти со­всем не по­ни­мал смыс­ла на­пи­сан­но­го. Про­из­но­ше­ние и ритм ему бы­ли так­же не­яс­ны. Ку­ра­ев по­про­сил ле­пре­ко­на пе­ре­вес­ти и про­чи­тать стих. Ко­гда тот за­кон­чил чте­ние, в го­ло­ве у Ку­рае­ва сра­зу же за­зву­ча­ла чу­дес­ная ме­ло­дия и заи­гра­ли не­бы­ва­лой кра­со­ты крас­ки. Ку­ра­ев схва­тил бу­ма­гу, пред­ло­жен­ную ему ле­пре­ко­ном, и стал то­ро­п­ли­во за­пи­сы­вать но­ты. Ку­ра­ев по­нял, что ме­ло­дию пи­сать на­до для кельт­ской ар­фы, скрип­ки, пар­тию ко­то­рую, воз­мож­но, бу­дет ис­пол­нять во­лын­ка, и ба­ра­ба­на, пи­сать про­сто, безо вся­ких лиш­них изы­сков — так, что­бы на­пи­сан­ное мог ис­пол­нить да­же один че­ло­век на ар­фе, без во­лын­щи­ка или скри­па­ча и ба­ра­бан­щи­ка, и что­бы эта же ме­ло­дия хо­ро­шо зву­ча­ла на од­ной во­лын­ке или на од­ной скрип­ке да­же в том слу­чае, ес­ли её бу­дут иг­рать без дву­зву­чий и ак­кор­дов; и, ра­зу­ме­ет­ся эта ме­ло­дия долж­на бы­ла хо­ро­шо и лег­ко петь­ся, не тре­буя пев­ца-вир­туо­за. Те­ма сти­ха бы­ла гру­ст­ная — про­ща­ние с лю­би­мой и Ку­ра­ев ре­шил на­пи­сать айр. Че­рез два­дцать ми­нут ра­бо­та бы­ла за­кон­че­на и Ку­ра­ев от­дал лист с но­та­ми ле­пре­ко­ну.

Ле­пре­кон про­бе­жал гла­за­ми лист, свер­нул его и по­ло­жил в сум­ку вме­сте с лис­том со сти­ха­ми. Он за­пом­нил му­зы­ку. Че­рез мгно­ве­ние в его ру­ках не­ве­до­мо от­ку­да ока­за­лась кро­шеч­ная по че­ло­ве­че­ским мер­кам ар­фа и гном, за­крыв гла­за, заи­грал. Ка­за­лось, он во­шёл в ка­кой-то ис­сту­п­ле­ние и сно­ва унёс­ся в вос­по­ми­на­ния мо­ло­до­сти. Ти­хая му­зы­ка ли­лась над лу­гом и слов­но окол­до­вы­ва­ла всё во­круг, пре­вра­щая луг в ку­со­чек ска­зоч­ной стра­ны. Ку­ра­ев сам изу­мил­ся то­му, как хо­ро­шо по­лу­чи­лось у не­го на­пи­сать му­зы­ку; а ещё он изу­мил­ся то­му, как ве­ли­ко бы­ло ис­кус­ст­во ис­пол­ни­те­ля, иг­рав­ше­го на ар­фе, и как чу­дес­на бы­ла эта ар­фа, соз­дан­ная не­из­вест­ным ему ве­ли­ким мас­те­ром. Ле­пре­кон уже дав­но дои­грал на­пи­сан­ное Ку­рае­вым и стал вы­тво­рять изу­ми­тель­ные вир­ту­оз­ные ва­риа­ции ме­ло­дии, раз­ви­вать её и ук­ра­шать… Ку­ра­ев ни­ко­гда не ви­дел и не слы­шал ни­че­го по­доб­но­го; ни­че­го по­доб­но­го он ни­ко­гда не ус­лы­шал и до са­мой сво­ей смер­ти, как ни пы­тал­ся это вос­про­из­ве­сти: да­ро­ва­ние ле­пре­ко­на ка­ким-то та­ин­ст­вен­ным об­ра­зом пре­вы­ша­ло да­ро­ва­ние Ку­рае­ва. И ни­ко­гда Ку­ра­ев не смог най­ти и та­ко­го ин­ст­ру­мен­та, ко­то­рый хоть не­мно­го упо­до­бил­ся бы этой ар­фе по сво­ему зву­ча­нию.

Ле­пре­кон за­кон­чил иг­рать, улыб­нул­ся и мол­вил:

— Как при­двор­ный му­зы­кант трёх ко­ро­лев и как ар­фист, од­на­ж­ды поч­ти вы­иг­рав­ший со­стя­за­ние, со­рев­ну­ясь с То­ма­сом Прав­ди­вым, я ска­жу, что люд­ская мол­ва о те­бе пра­ва, о сэр Эн­д­рю! И ис­кус­ст­во твое поч­ти так­же ве­ли­ко, как ис­кус­ст­во То­ма­са. По­это­му по­лу­чи на­гра­ду, ко­то­рую обе­ща­ла те­бе ко­ро­ле­ва!

Тут он вы­нул из сум­ки ко­ро­боч­ку, от­крыл её, дос­тал от­ту­да че­ты­рёх­ли­ст­ный кле­вер и про­тя­нул его Ку­рае­ву.

— Я не со­всем по­ни­маю од­но­го: — ска­зал Ку­ра­ев, — мо­гу ли я ис­пол­нять эту му­зы­ку пе­ред людь­ми? Или это ча­ст­ный за­каз, о ко­то­ром я дол­жен хра­нить мол­ча­ние? Я все­гда пом­ню му­зы­ку, ко­то­рую ус­лы­шал, не го­во­ря уже о той, что на­пи­сал сам…

Гном за­ду­мал­ся и ска­зал:

— Ра­зу­ме­ет­ся, ты мо­жешь иг­рать эту му­зы­ку. Но не дол­жен рас­ска­зы­вать о на­шей встре­че, о том, что она на­пи­са­на по за­ка­зу ко­ро­ле­вы эль­фов. И ты не мо­жешь дек­ла­ми­ро­вать ус­лы­шан­ный то­бою стих То­ма­са. Ибо это очень лич­ное. По край­ней ме­ре, для Эве­лин I и её по­том­ков.

Ле­пре­кон вновь про­тя­нул Ку­рае­ву че­ты­рёх­ли­ст­ный кле­вер и ска­зал:

— Возь­ми! Он при­не­сёт те­бе уда­чу!

Ку­ра­ев взял кле­вер и стал рас­смат­ри­вать его. И тут ле­пре­кон дос­тал из сво­ей сум­ки ка­кой-то зо­ло­ти­стый по­ро­шок и по­сы­пал им Ку­рае­ва, бро­сив по­ро­шок вверх. Бли­стаю­щий на солн­це прах, по­пав на го­ло­ву Ку­рае­ва, тот­час же по­гру­зил его в сон и он да­же не за­ме­тил, как ле­пре­кон ис­чез.

Ко­гда Ку­ра­ев оч­нул­ся, то он хо­ро­шо пом­нил свою встре­чу с ма­лень­ким че­ло­веч­ком в зе­лё­ном; пом­нил он и то, что тот дал ему че­ты­рёх­ли­ст­ный кле­вер. Ему да­же ка­за­лось, что этот кле­вер всё ещё в его ру­ке. Но ко­гда Ку­ра­ев под­нес ру­ку к гла­зам, то уви­дел, что в ней ни­че­го не бы­ло. Из-за это­го Ку­ра­ев силь­но огор­чил­ся: ему сра­зу же при­шло в го­ло­ву, что на са­мом де­ле он ни с кем не встре­чал­ся, а толь­ко лишь ви­дел изу­ми­тель­ный сон.

Оч­ки упа­ли с го­ло­вы Ку­рае­ва на зем­лю, по­ка он спал, и он на­чал ис­кать их на зем­ле, сре­ди тра­вы. Ко­гда Ку­ра­ев на­шёл и одел их, то его взгляд был уст­рем­лён на тра­ву. Он за­ме­тил, что этой тра­вой был кле­вер и что один кле­вер, пря­ми­ком ус­та­вив­ший­ся на не­го, был че­ты­рёх­ли­ст­ным. Ку­ра­ев со­рвал его и по­ло­жил се­бе в кар­ман. Ко­гда же он сры­вал его, то со­всем ря­дом с ним за­ме­тил ещё один че­ты­рёх­ли­ст­ный кле­вер! А ря­дом с ним — ещё один! Ку­ра­ев изу­мил­ся и стал под­роб­но рас­смат­ри­вать луг, ища кле­вер с че­тырь­мя лис­та­ми. За па­ру ми­нут он об­на­ру­жил не­сколь­ко де­сят­ков че­ты­рёх­ли­ст­ных кле­ве­ров на пя­тач­ке в не­сколь­ко квад­рат­ных мет­ров; за этим пя­тач­ком кле­вер был обыч­ным.

— Всё яс­но! — по­ду­мал Ку­ра­ев. — Ка­ким-то об­ра­зом здесь слу­чай­но за­ве­лись не­сколь­ко че­ты­рёх­ли­ст­ных кле­ве­ров и они смог­ли дать об­шир­ное по­том­ст­во. Этот кро­шеч­ный уча­сток в не­сколь­ко квад­рат­ных мет­ров — чу­до при­ро­ды!

И тут Ку­рае­ва осе­ни­ла мысль: да ведь эти не­сколь­ко квад­рат­ных мет­ров дёр­на с че­ты­рёх­ли­ст­ным кле­ве­ром мож­но снять и от­вез­ти в Брокс­гейт, в сад или в оран­же­рею! А за­тем на ос­но­ве этих рас­те­ний соз­дать но­вый сорт кле­ве­ра — че­ты­рёх­ли­ст­ный! Им мож­но бу­дет за­се­вать це­лые лу­жай­ки и ста­дио­ны или дер­жать до­ма в горш­ках, как обыч­нее цве­ты. Лю­дям это по­нра­вит­ся!

И Ку­ра­ев по­шёл к сво­ей ма­ши­не, взял хра­нив­шую­ся в ней на вся­кий слу­чай в ба­гаж­ни­ке ло­пат­ку и снял дёр­на с этим за­ме­ча­тель­ным кле­ве­ром. За­тем он вер­нул­ся в Брокс­гейт и сра­зу же по­мес­тил дёрн в оран­же­рее, рас­ска­зав по­пут­но о сво­ей за­тее соз­дать но­вый сорт кле­ве­ра са­дов­ни­ку. Идея соз­дать но­вый сорт кле­ве­ра, ко­то­рый, соб­ст­вен­но, уже соз­да­ла то ли са­ма при­ро­да, то ли ма­лень­кий че­ло­ве­чек в зе­лё­ной оде­ж­де, и по­да­рить его лю­дям стран­ным об­ра­зом ув­лек­ла Ку­рае­ва так, что он уже не мог ос­та­но­вить­ся; он стал фа­на­том этой идеи; и он во­все не на­ме­ре­вал­ся де­лать это ра­ди вы­го­ды.

Вско­ре, в знак при­зна­ния за­слуг в об­лас­ти куль­ту­ры, Ку­ра­ев был на­гра­ж­дён Ор­де­ном Бри­тан­ской им­пе­рии. На Ро­ди­не го­во­ри­ли, что это сде­ла­но спе­ци­аль­но, что­бы до­са­дить Рос­сии и рус­ским — ведь ме­ж­ду­на­род­ное по­ло­же­ние бы­ло тя­жё­лым и про­ти­во­стоя­ние Рос­сии и За­па­да всё на­рас­та­ло и на­рас­та­ло. Да и сам Ку­ра­ев от­час­ти был со­гла­сен с тем, что в его на­гра­ж­де­нии при­сут­ст­во­ва­ли по­ли­ти­че­ские и про­па­ган­ди­ст­ские мо­ти­вы; од­на­ко же, Ор­ден он при­нял. На це­ре­мо­нии при­сут­ст­во­вал рус­скоя­зыч­ный ев­рей­ский му­зы­кант и му­зы­ко­вед Все­во­лод Нов­го­род­цев, из­вест­ный всем ве­ду­щий рус­ской служ­бы BBC, то­же в свое вре­мя на­гра­ж­дён­ный этим же Ор­де­ном.

В свя­зи с при­клю­че­ния­ми, пе­ре­жи­ты­ми на Ро­ди­не, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­про­сил не на­зы­вать его рус­ским му­зы­кан­том — ибо, как он ска­зал, рус­ским се­бя уже не счи­та­ет, хо­тя и ро­ж­дён рус­ским.

— Что же — вы от­рек­лись от ро­ду пле­ме­ни? Кто же вы то­гда те­перь? Ев­рей? Анг­ли­ча­нин? — спро­си­ли его при­сут­ст­во­вав­шие на це­ре­мо­нии на­гра­ж­де­ния рус­скоя­зыч­ные эмиг­ран­ты.

— Ну, это вы слиш­ком… — от­ве­тил им Ку­ра­ев. — Что­бы стать ев­ре­ем или анг­ли­ча­ни­ном ма­ло пе­ре­стать быть рус­ским — на­до, что­бы хо­тя бы «на той сто­ро­не при­ня­ли». По­это­му — ка­кой же я ев­рей или анг­ли­ча­нин?

— То­гда кто же вы? Ни­кто? — вновь спро­си­ли его.

— Кто? Про­сто не­рус­ский. Или не­рус­ский ни­кто. Прав­да, так го­во­рить про от­рек­ших­ся от сво­его на­ро­да не при­ня­то — «не­рус­ский», «не­анг­ли­ча­нин», «неф­ран­цуз»… Хо­тя я во­все не про­тив. Воб­щем, мо­же­те звать ме­ня «не­рус­ский».

На той це­ре­мо­нии и в га­зе­тах, её опи­сы­вав­ших, о Ку­рае­ве го­во­ри­ли как о гра­ж­да­ни­не или жи­те­ле Со­еди­нён­но­го Ко­ро­лев­ст­ва.

По­сле то­го, как Ку­рае­ва на­гра­ди­ли ор­де­ном, в его го­ло­ве про­нес­лась по­лу­серь­ёз­ная мысль: «Вот, кле­вер на­чал дей­ст­во­вать!». За­тем ему сра­зу же вспом­нил­ся во­прос от­ца Нау­ма, за­дан­ный на ис­по­ве­ди: «Ве­ро­вал ли в сря́щу, в чох, в по­ла́з и в пти­чий грай?». То­гда Ку­ра­ев ска­зал: «нет»; те­перь, ес­ли бы он был на ис­по­ве­ди у от­ца Нау­ма и тот за­дал ему по­доб­ный во­прос про кле­вер, он то­же мог бы че­ст­но ска­зать: «нет». Ибо в че­ты­рех­ли­ст­ный кле­вер, при­но­ся­щий уда­чу, Ку­ра­ев по-преж­не­му не ве­рил: бо­ги све­та и люб­ви, по мне­нию Ку­рае­ва, так не дей­ст­во­ва­ли, а про­сто, ес­ли мог­ли, то за­щи­ща­ли и без вся­ко­го кле­ве­ра. Этот кле­вер был для не­го свое­об­раз­ным зна­ком при­зна­ния за­слуг, сво­его ро­да то­же ор­де­ном, вы­дан­ным ко­ро­ле­вой эль­фов — то ли су­ще­ст­вую­щей в дей­ст­ви­тель­но­сти, то ли лишь в его, Ку­рае­ва, во­об­ра­же­нии.

На­гра­ж­де­ние Ку­рае­ва ор­де­ном сов­па­ло с на­чав­шей­ся на Ро­ди­не ши­ро­чай­шей ком­па­нии борь­бы с пре­да­те­ля­ми, ре­не­га­та­ми, из­мен­ни­кам, вра­га­ми на­ро­да, из­вра­щен­ца­ми, де­ге­не­ра­та­ми и про­чи­ми по­доб­ны­ми лич­но­стя­ми. На их го­ло­вы и свет­ская, и цер­ков­ная про­па­ган­да на­кли­ка­ла раз­лич­ные ка­ры и бед­ст­вия. Их по­сто­ян­но ху­ли­ли и про­кли­на­ли. Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча и его му­зы­ку и так не жа­ло­ва­ли на Ро­ди­не. По­сле кон­курс­ных по­ста­но­вок «Про­ме­тея» и «Ио» в Рос­сии боль­ше ни­че­го ку­ра­ев­ско­го в те­ат­рах не ста­ви­ли; его му­зы­ку не иг­ра­ли. Од­на­ко ху­ли­ли и ру­га­ли не боль­ше, чем про­чих пре­да­те­лей, из­вра­щен­цев и пе­ре­беж­чи­ков. А ес­ли и боль­ше, то не так уж и на­мно­го. На Ро­ди­не Ку­рае­ва не вос­при­ни­ма­ли серь­ёз­но как му­зы­кан­та — ведь он был из­вес­тен там пре­ж­де все­го как быв­ший мис­сио­нер и цер­ков­ный пи­са­тель, а за­тем — как пе­ре­вёр­тыш, ока­зав­ший­ся го­мо­сек­суа­ли­стом. Над ним мож­но бы­ло сме­ять­ся и глу­мить­ся, по­ми­ная слу­чай с кол­ба­сой и при­зна­ние на сту­пе­нях хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла — но вос­при­ни­мать его как серь­ёз­но­го и да­же ге­ни­аль­но­го ком­по­зи­то­ра — это бы­ло слиш­ком. Од­на­ко, Пер­вый боль­шой Ку­ра­ев­ский тур и по­сле­дую­щее на­гра­ж­де­ние Ку­рае­ва Ор­де­ном Бри­тан­ской им­пе­рии всё пе­ре­ме­ни­ли. Для свет­ской и цер­ков­ной про­па­ган­ды в Рос­сии (и, со­от­вет­ст­вен­но в соз­на­нии по­дав­ляю­ще­го боль­шин­ст­ва её гра­ж­дан) Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич стал вра­гом и зло­де­ем но­мер один. Ку­ра­ев при­шел­ся тут как нель­зя кста­ти, ес­те­ст­вен­но, и по­то­му, что он был всем из­вест­ным ге­ем — а борь­ба с го­мо­сек­суа­лиз­мом и го­мо­сек­суа­ли­стам в Рос­сии шла по на­рас­таю­щей.

На сле­дую­щий по­сле на­гра­ж­де­ния день «Рус­ский вест­ник» опуб­ли­ко­вал ста­тью «Эдин­бург­ский пи­дор сре­ди чер­то­по­ло­ха и дру­гой сор­ной тра­вы». В ста­тье го­во­ри­лось о том, что по­доб­ные Ку­рае­ву вы­род­ки мо­гут су­ще­ст­во­вать лишь на За­па­де, где об­ще­ст­во ато­ми­зи­ро­ва­но — то есть там, где име­ет ме­сто рас­пад всех тра­ди­ци­он­ных свя­зей, объ­е­ди­няв­ших лю­дей в се­мью, род и на­род. В Рос­сии, — го­во­ри­лось в ста­тье, — та­кие вы­род­ки, как Ку­ра­ев до не­дав­не­го вре­ме­ни бы­ли не­воз­мож­ны — ибо их тот­час же унич­то­жи­ли бы нор­маль­ные лю­ди, сле­дя­щие за чис­то­той нра­вов. Вско­ре по­сле на­гра­ж­де­ния Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча ор­де­ном по цен­траль­но­му ка­на­лу те­ле­ви­де­ния бы­ла по­ка­за­на пе­ре­да­ча, в ко­то­рой де­мон­ст­ри­ро­ва­лась бан­ка с той са­мой кол­ба­сой, хра­нив­шей­ся в спир­те — то есть кол­ба­сой, по­бы­вав­шей в зад­ни­це у Ку­рае­ва.

Му­зы­ка Ку­рае­ва ста­ла под за­пре­том офи­ци­аль­но. И ес­ли рань­ше на лю­би­тель­ское ис­пол­не­ние про­из­ве­де­ний Ку­рае­ва где-то на за­двор­ках смот­ре­ли сквозь паль­цы, то те­перь да­же на по­доб­ные ве­щи ста­ли смот­реть весь­ма стро­го: ис­пол­ни­те­лям и слу­ша­те­лям гро­зи­ло во­все не шу­точ­ное на­ка­за­ние. А по­ми­мо это­го на­ка­за­ния са­мо со­бой ра­зу­мел­ся карь­ер­ный крах и вне­се­ние в «чер­ный спи­сок».

Тем не ме­нее, сла­ва Ку­рае­ва как му­зы­кан­та по­нем­но­гу рос­ла да­же в Рос­сии — не­смот­ря на все за­пре­ты. В про­ти­во­вес Ку­рае­ву свет­ская и цер­ков­ная про­па­ган­да вы­дви­га­ла оте­че­ст­вен­но­го ком­по­зи­то­ра. Этим ком­по­зи­то­ром был ни­кто иной, как ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев. Он, соб­ст­вен­но, сам доб­ро­воль­но по­шёл на роль ве­ли­чай­ше­го оте­че­ст­вен­но­го ком­по­зи­то­ра — глав­ным об­ра­зом, из-за за­вис­ти к Ку­рае­ву. Ко­неч­но, тя­гать­ся на ми­ро­вом уров­не с Ан­д­ре­ем Вя­че­сла­во­ви­чем он не мог; но к его ус­лу­гам бы­ла вся Рос­сия вме­сте с го­су­дар­ст­вен­ной и цер­ков­ной про­па­ган­дой…

Од­на­ж­ды Пат­ри­арх Ки­рилл и ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он от­ды­ха­ли вме­сте на од­ной из под­мос­ков­ных дач. Пат­ри­арх Ки­рилл смот­рел те­ле­ви­зор, а ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он пы­тал­ся иг­рать на скрип­ке. Вы­хо­ди­ло сно­ва весь­ма сквер­но. «Эх, не имей «Ама­ти», а умей иг­ра­ти…» — в ко­то­рый раз про­из­нёс Ил­ла­ри­он шут­ку, ко­то­рую уз­нал в го­ды сво­ей учё­бы в Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии. «Но, — про­дол­жил Ил­ла­ри­он, — в кон­це кон­цов, опять же, я не ис­пол­ни­тель; я — ком­по­зи­тор!». За­тем Ил­ла­ри­он вспом­нил Тар­ти­ни с его «Дья­воль­ской тре­лью» — про­из­ве­де­ни­ем, ко­то­рое ему, Тар­ти­ни, яко­бы наи­грал сам Са­та­на. Ил­ла­ри­он по­ста­вил иг­рать «Дья­воль­скую трель» и за­слу­шал­ся. Ко­гда му­зы­ка за­кон­чи­лась, он са­мо­кри­тич­но ска­зал:

— Че­ст­но го­во­ря, мно­гие, го­во­ря, что мы там, в От­де­ле Внеш­них Цер­ков­ных Сно­ше­ний, чуть ли не слу­жим Са­та­не и про­да­ли ему ду­шу, силь­но не­пра­вы… По-ви­ди­мо­му, с из­вест­ной до­лей кри­ти­ки на­до вос­при­ни­мать и со­об­ще­ния о про­да­же ду­ши мно­ги­ми рок- и поп- му­зы­кан­та­ми на За­па­де… Или ду­ша у них та­кая де­шё­вая? Поч­ти как у рэ­пе­ров… — до­ба­вил ми­тро­по­лит-ком­по­зи­тор и тут же осёк­ся — ведь он счи­тал, что с вы­со­кой до­лей ве­ро­ят­но­сти та­лант и да­же ге­ний Ку­рае­ва — от Дья­во­ла; по­че­му же то­гда Дья­вол при­шёл с пред­ло­же­ни­ем к Ку­рае­ву, а не к не­му, Ил­ла­рио­ну? Дья­вол да­же не зая­вил­ся к не­му, не удо­сто­ил его вни­ма­ния — в от­ли­чие от ка­ких-то рэ­пе­ров…

В это вре­мя Его Свя­тей­ше­ст­во смот­рел фильм «Бэт­мен» — тот са­мый, ещё 1989 го­да с Вэ­лом Кил­ме­ром. Бли­зи­лось за­вер­ше­ние филь­ма. Бэт­мен ата­ко­вал Джо­ке­ра на бэ­то­пла­не; он бил с не­го по зло­дею пря­мой на­вод­кой — но бес­страш­ный пси­хо­пат Джо­кер твёр­до сто­ял на мес­те, да­же не ду­мая ук­ло­нить­ся от пуль, сна­ря­дов и ра­кет, ко­то­рые рва­лись и би­ли в ас­фальт со­всем ря­дом с ним. Его Свя­тей­ше­ст­во с вос­хи­ще­ни­ем за­та­ил ды­ха­ние, про­смат­ри­вая этот эпи­зод, — хо­тя, ве­ро­ят­но, ви­дел его уже боль­ше сот­ни раз. Бое­за­пас у Бэт­ме­на за­кон­чил­ся; он под­ле­тел слиш­ком близ­ко к Джо­ке­ру. Улы­баю­щий­ся Джо­кер дос­тал пис­то­лет с не­ес­те­ст­вен­но длин­ным ду­лом — на­вер­ное, он стре­лял бро­не­бой­ны­ми пу­ля­ми — и стал хлад­но­кров­но при­це­ли­вать­ся…

— Да­вай, да­вай! Не всё сверх­ге­рою Мас­ле­ни­ца! — стал под­бад­ри­вать Джо­ке­ра Его Свя­тей­ше­ст­во.

Джо­кер на­жал на ку­рок. Един­ст­вен­ная вы­пу­щен­ная им пу­ля по­па­ла в цель и сби­ла Бэт­ме­на. Его бэ­то­план за­ды­мил­ся и рух­нул воз­ле сту­пе­ней го­тэм­ско­го со­бо­ра… Об­лом­ки по­греб­ли под со­бой Бэт­ме­на, ко­то­рый, ви­ди­мо, по­те­рял соз­на­ние.

Ед­ва Бэт­мен стал вы­ка­раб­ки­вать­ся из под об­лом­ков, как в ком­на­ту к Пат­ри­ар­ху во­шёл ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он. Зай­ди он не­мно­го рань­ше — то­гда, ко­гда Ки­рилл смот­рел свой лю­би­мый эпи­зод со сби­ти­ем бэт­мо­би­ля — он на­влёк бы на се­бя не­шу­точ­ный гнев Пат­ри­ра­ха. Но всё обош­лось.

— Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! — ска­зал Ил­ла­ри­он. — Это­го Ку­рае­ва по­ра унять. Пре­да­те­лям, из­мен­ни­кам, из­вра­щен­цам и пе­ре­беж­чи­кам, по­доб­ным ему — не ме­сто на Ро­ди­не! И да­же па­мя­ти о них и их сла­ве — не ме­сто. С этим нуж­но что-то де­лать. Вме­сто гни­ло­го Ку­рае­ва рус­ско­му на­ро­ду и церк­ви ну­жен иной ком­по­зи­тор. Идео­ло­ги­че­ски и ре­ли­ги­оз­но вы­дер­жан­ный. И я го­тов, ес­ли не най­дёт­ся луч­ше­го кан­ди­да­та, пред­ло­жить на эту роль се­бя. А с этим Ку­рае­вым по­ра кон­чать. Я же, со сво­ей сто­ро­ны, обя­зу­юсь при­ло­жить все си­лы, что­бы стать луч­шим ком­по­зи­то­ром со­вре­мен­но­сти — ес­ли не во всём ми­ре, то, по край­ней ме­ре, в Рос­сии! И, кля­нусь Бо­гом, я добь­юсь это­го!!!

Ган­ни­ба­ло­ва клят­ва бы­ла при­не­се­на.

Ки­рилл не­на­дол­го за­ду­мал­ся, а за­тем ска­зал:

— Что же. Будь по-твое­му, Ил­ла­ри­он. На­де­юсь, ты не под­ве­дёшь. Ни на­шу Ро­ди­ну, ни мать-Цер­ковь, ни ме­ня лич­но. Я же, в свою оче­редь, чем смо­гу — по­мо­гу. Ты же зна­ешь, как я к те­бе от­но­шусь… Бла­го­слов­ляю те­бя на этот под­виг. Бла­го­слов­ляю так, как пре­по­доб­ный Сер­гий бла­го­сло­вил Пе­ре­све­та и Ос­ля­бю…

По­сле это­го пат­ри­ар­ше­го бла­го­сло­ве­ния Ку­ра­ев вско­ре по­чу­ял, что Ро­ди­на сно­ва взя­лась за не­го не­на­шут­ку…

Что де­лал в это вре­мя Ку­ра­ев?

Ко­гда Его Свя­тей­ше­ст­во в оче­ред­ной раз пе­ре­смат­ри­вал сце­ну под­би­тия бэт­мо­би­ля, Ан­д­рей Ку­ра­ев си­дел в сво­ём зам­ке Брокс­гейт и смот­рел один из ме­ст­ных, эдин­бург­ских, ка­на­лов те­ле­ви­де­ния. Пе­ре­да­ча шла про раз­ные рес­то­ра­ны, клу­бы и за­бе­гай­лов­ки Эдин­бур­га. В ча­ст­но­сти, про один из гей-клу­бов. Ве­ду­щий рас­ска­зы­вал про то, что в этом гей клу­бе с ори­ги­наль­ной про­грам­мой вы­сту­па­ет не­кий стрип­ти­зёр. Ори­ги­наль­ность про­грам­мы за­клю­ча­лась в том, что при ис­пол­не­нии стрип­ти­за он бздел для при­вле­че­ния вни­ма­ния пуб­ли­ки. По­ка­за­ли да­же ин­тер­вью с этим стрип­ти­зё­ром. Ока­за­лось, что он — во­все не гей, а обыч­ный сту­дент, под­ра­ба­ты­ваю­щий стрип­ти­зом, что­бы оп­ла­тить кре­дит на об­ра­зо­ва­ние. Кро­ме то­го, ока­за­лось, что дед это­го сту­ден­та — рус­ский пра­во­слав­ный свя­щен­ник, ны­не по­кой­ный. Отец сту­ден­та, то­же рус­ский, пе­ре­брал­ся в Анг­лию в 2002 го­ду. Да­лее ве­ду­щий по­ве­дал о тру­дах ме­ди­ков, анг­лий­ских учё­ных, ис­сле­до­вав­ших «эро­тич­ность пу­ка» и связь пу­ка­ния с сек­су­аль­ным воз­бу­ж­де­ни­ем. Под ко­нец пе­ре­да­чи ве­ду­щий до­ба­вил, что по­сле то­го, как в клу­бе поя­вил­ся но­вый стрип­ти­зёр, ко­ли­че­ст­во по­се­ти­те­лей вы­рос­ло на два­дцать про­цен­тов.

Про­смот­рев эту пе­ре­да­чу, Ку­ра­ев вспом­нил свою бе­се­ду со стар­цем Нау­мом, а имен­но то, как отец На­ум во­про­шал и рас­ска­зы­вал про блуд­ные гре­хи, свя­зан­ные с пу­ка­ни­ем и ед­ва не рас­сме­ял­ся.

Итак, Ро­ди­на сно­ва взя­лась за Ку­рае­ва не­на­шут­ку.

Сна­ча­ла поя­ви­лась пе­ре­да­ча, в ко­то­рой од­но­класс­ни­ки и ещё жи­вые школь­ные учи­те­ля Ку­рае­ва рас­ска­зы­ва­ли о том, как Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич пе­де­ра­сти­ей по­лу­чил в шко­ле зо­ло­тую ме­даль. Ока­за­лось, что по­кой­ные за­вуч и ди­рек­тор шко­лы, а так­же не­кие важ­ные лю­ди в Го­род­ском от­де­ле на­род­но­го об­ра­зо­ва­ния Мо­ск­вы бы­ли пе­де­ра­ста­ми и Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, в ко­то­ром го­мо­сек­су­аль­ные на­клон­но­сти про­сну­лись очень ра­но, удов­ле­тво­рял их. Не за­бес­плат­но, ко­неч­но: они да­ви­ли на учи­те­лей и те не­за­слу­жен­но ста­ви­ли Ку­рае­ву от­лич­ные оцен­ки.

Ока­за­лось, что Крас­ный Ди­плом в МГУ Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич за­ра­бо­тал та­ким же об­ра­зом — то есть сво­им ртом, зад­ни­цей и чле­ном. В сно­ше­ни­ях с Ку­рае­вым бы­ли за­ме­че­ны за­ве­дую­щий ка­фед­рой и де­кан фа­куль­те­та, на ко­то­ром он учил­ся, и да­же не­сколь­ко про­рек­то­ров…

От служ­бы в ря­дах Со­вет­ской Ар­мии офи­це­ром Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу то­же уда­лось от­вер­теть­ся са­ми по­ни­мае­те ка­ким спо­со­бом — по­мог­ла тес­ная бли­зость с на­чаль­ни­ком во­ен­ко­ма­та.

Вско­ре Ку­ра­ев был ли­шён Крас­но­го Ди­пло­ма МГУ и Зо­ло­той Ме­да­ли Шко­лы. В этом де­ле уча­ст­во­ва­ли про­фес­сор­ско-пре­по­да­ва­тель­ский со­став МГУ, про­вед­ший спе­ци­аль­ное со­б­ра­ние, пе­да­го­ги шко­лы, в ко­то­рой учил­ся Ку­ра­ев и, ес­те­ст­вен­но, Ми­ни­стер­ст­во об­ра­зо­ва­ния.

А да­лее про­изош­ло вот что. Из от­кро­вен­ных рас­ска­зов Ку­рае­ва, раз­ме­щён­ных им же са­мим в Ин­тер­не­те, сле­до­ва­ло, что по­сту­пил он в МГУ, на фи­ло­соф­ский фа­куль­тет, не­за­кон­но: на эк­за­ме­не по фи­ло­со­фии Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не знал от­ве­та на один во­прос из двух и по­это­му мог бы по­лу­чить не вы­ше трой­ки; спас­ло его то, что эк­за­ме­на­тор ха­лат­но от­нёс­ся к сво­им обя­зан­но­стям: про­слу­шав от­вет на пер­вый во­прос, ко­то­рый Ку­ра­ев знал хо­ро­шо, этот эк­за­ме­на­тор не стал даль­ше спра­ши­вать Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча и по­ста­вил ему «пять». Этот эк­за­ме­на­тор был ещё жив. Он дав­но уже был пен­сио­не­ром, но, не­смот­ря на это, всё ещё ра­бо­тал в МГУ. Этот ста­ри­чок был су­дим в МГУ не­ким «су­дом чес­ти» и вы­гнан с по­зо­ром. На су­де он силь­но ка­ял­ся и про­сил его про­стить; он го­во­рил, что в то вре­мя у не­го бы­ли важ­ные де­ла и он хо­тел уй­ти с эк­за­ме­на по­ско­рее; он го­во­рил, что то­гда да­же не пред­став­лял се­бе, ка­кой вы­ро­док, ка­кой мо­раль­ный урод вы­рас­тет из Ку­рае­ва — ибо, знай всё то, что бу­дет, он на­ме­рен­но за­ни­зил бы оцен­ку Ку­рае­ву. Но всё это не по­мог­ло…

На­ко­нец, бы­ли под­ня­ты ар­хи­вы и ока­за­лось, что с трой­кой по фи­ло­со­фии Ку­ра­ев не смог бы по­сту­пить в своё вре­мя на фи­ло­соф­ский фа­куль­тет МГУ. То­гда на этом ос­но­ва­нии Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич был ли­шён ди­пло­ма МГУ во­об­ще. Так из­лиш­няя го­вор­ли­вость и от­кро­вен­ность по­рой при­во­дит к пла­чев­ным ре­зуль­та­там… Ве­ро­ят­но, ес­ли бы Ку­ра­ев го­во­рил по­мень­ше о тём­ных де­лиш­ках про­шло­го, то его вряд ли бы ли­ши­ли ди­пло­ма.

Уви­дев, что свет­ские вла­сти ли­ши­ли Ку­рае­ва ди­пло­ма, вла­сти цер­ков­ные не за­хо­те­ли от­ста­вать: он был ли­шён так­же и ди­пло­мов Мо­с­ков­ской Ду­хов­ной Ака­де­мии и Мо­с­ков­ской Ду­хов­ной Се­ми­на­рии. Ока­за­лось, что в их сте­нах в пре­по­да­ва­тель­ской сре­де ору­до­ва­ла сеть го­мо­сек­суа­ли­стов и пе­до­фи­лов и Ку­ра­ев ока­зы­вал пред­ста­ви­те­лям этой се­ти секс-ус­лу­ги — то есть он по­про­сту был об­слу­жи­вав­шей их го­мо­сек­су­аль­ной про­сти­тут­кой. Бы­ли под­ня­ты дав­но за­бы­тые ра­бо­ты Ку­рае­ва, на­пи­сан­ные им во вре­мя учё­бы: кур­со­вые, ре­фе­ра­ты и про­чее. Всё это бы­ло за­но­во оце­не­но ав­то­ри­тет­ны­ми док­то­ра­ми и кан­ди­да­та­ми бо­го­сло­вия и уро­вень этих ра­бот был ими при­знан очень низ­ким — та­ким низ­ким, что они, эти ра­бо­ты, са­мим сво­им су­ще­ст­во­ва­ни­ем по­зо­ри­ли ува­жае­мые Се­ми­на­рию и Ака­де­мию…

По­сколь­ку Ку­ра­ев был ли­шён ди­пло­ма МГУ, ко­то­рый, соб­ст­вен­но, и от­кры­вал ему путь к зва­нию офи­це­ра, Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча так­же ли­ши­ли и зва­ния стар­ше­го лей­те­нан­та.

На­ко­нец, кто-то в вер­хах за­ме­тил, что с точ­ки зре­ния за­ко­на Ку­ра­ев всё ещё ос­та­ет­ся гра­ж­да­ни­ном Рос­сии. По­сколь­ку к то­му вре­ме­ни он уже стал гра­ж­да­ни­ном Со­еди­нён­но­го Ко­ро­лев­ст­ва, Ку­рае­ва тор­же­ст­вен­но ли­ши­ли рос­сий­ско­го гра­ж­дан­ст­ва и опо­вес­ти­ли об этом всех рос­си­ян по цен­траль­но­му те­ле­ви­де­нию. Во­об­ще го­во­ря, за­кон за­пре­щал ли­шать рос­сий­ско­го гра­ж­дан­ст­ва ко­го-ли­бо — ес­ли толь­ко че­ло­век сам не об­ра­щал­ся с прось­бой об этом; но да­же и в этом слу­чае его нель­зя бы­ло ли­шить рос­сий­ско­го гра­ж­дан­ст­ва, ес­ли он не об­ла­дал ка­ким-то иным гра­ж­дан­ст­вом. Но ра­ди Ку­рае­ва за­кон был из­ме­нён так, что че­ло­ве­ка мож­но бы­ло ли­шить рос­сий­ско­го гра­ж­дан­ст­ва, ес­ли он сам не про­сил об этом, в том слу­чае, ес­ли он при этом об­ла­дал дру­гим гра­ж­дан­ст­вом. В осо­бен­но­сти по­доб­ные дей­ст­вия по­ощ­ря­лись но­вым за­ко­ном в том слу­чае, ес­ли это бы­ло гра­ж­дан­ст­во вра­ж­деб­но­го Рос­сии го­су­дар­ст­ва или ес­ли сам этот че­ло­век рас­смат­ри­вал­ся как враг Рос­сии. В слу­чае Ку­рае­ва вы­пол­ня­лись оба эти ус­ло­вия и это бы­ло осо­бо от­ме­че­но в ука­зе о ли­ше­нии Ку­рае­ва гра­ж­дан­ст­ва, под­пи­сан­ном Пре­зи­ден­том.

Ну и са­мое ин­те­рес­ное. Кто-то по­рыл­ся в пра­ви­лах про­ве­де­ния то­го му­зы­каль­но­го фес­ти­ва­ля, на ко­то­ром по­бе­ди­ли ку­ра­ев­ские опе­ры «Про­ме­тей» и «Ио». Ока­за­лось, что пра­ви­ла это­го кон­кур­са пред­по­ла­га­ли, что за­яв­ки на уча­стие в нём мог­ли по­да­вать толь­ко лю­ди, имев­шие кон­сер­ва­тор­ское му­зы­каль­ное об­ра­зо­ва­ние. Ку­ра­ев этим тре­бо­ва­ни­ям не удов­ле­тво­рял. По­это­му его ли­ши­ли по­бе­ды и при­зов: по­бе­да и при­зы бы­ли «зад­ним чис­лом» при­су­ж­де­ны дру­гим уча­ст­ни­кам, рос­сий­ским. И да­же бо­лее то­го: на Ку­рае­ва и на его по­кро­ви­те­ля, по­кой­но­го про­фес­со­ра Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии, по­дав­ше­го опе­ры Ку­рае­ва на кон­курс от сво­его име­ни, бы­ло за­ве­де­но уго­лов­ное де­ло. Их об­ви­ни­ли в мо­шен­ни­че­ст­ве, да не в про­стом, а с отяг­чаю­щим об­стоя­тель­ст­вом. Это отяг­чаю­щее об­стоя­тель­ст­во бы­ло сле­дую­щее: для  со­вер­ше­ния пре­ступ­но­го дея­ния они не дей­ст­во­ва­ли по­оди­ноч­ке, а объ­е­ди­ни­лись и об­ра­зо­ва­ли пре­ступ­ную груп­пу. Уго­лов­ное де­ло как бы по ошиб­ке бы­ло не за­кры­то в свя­зи с ис­те­че­ни­ем сро­ка дав­но­сти да­же по­сле то­го, как этот срок дав­но­сти уже дав­но ис­тёк; та­ким об­ра­зом, Ку­рае­ву бы­ло нель­зя по­яв­лять­ся в Рос­сии.

Да­лее по цен­траль­но­му те­ле­ви­де­нию на всю стра­ну вы­сту­пи­ла де­вуш­ка, ко­то­рая яко­бы бы­ла де­вуш­кой Ку­рае­ва во вре­мя учё­бы в МГУ; те­перь она, ко­неч­но, уже дав­но бы­ла ба­буш­кой. Эта ба­буш­ка под­роб­но опи­са­ла из­вра­щён­ные сек­су­аль­ные при­стра­стия Ку­рае­ва, ко­то­рые он про­явил во вре­мя бли­зо­сти с ней, а так­же ска­за­ла, что за вре­мя зна­ком­ст­ва с ним она са­ма ви­де­ла, как Ку­ра­ев мно­го раз кру­тил лю­бов­ные ро­ма­ны с го­мо­се­ка­ми и да­же не­сколь­ко раз, ис­пы­ты­вая стес­не­ние в день­гах, под­тор­го­вы­вал сво­ей зад­ни­цей. Ку­ра­ев уз­нал в этой де­вуш­ке свою од­но­групп­ни­цу; но он точ­но пом­нил, что с ней у не­го ни­че­го не бы­ло.

А ещё Ку­ра­ев уви­дел по пра­во­слав­но­му те­ле­ка­на­лу «Со­юз» пе­ре­да­чу, в ко­то­рой ста­рая ба­буш­ка рас­ска­зы­ва­ла о том, как ей чу­дес­ным об­ра­зом яви­лись св. Сет­фан Перм­ский и св. Ио­сиф Во­лоц­кий. Эта ба­буш­ка дол­го тя­же­ло бо­ле­ла и во вре­мя бо­лез­ни не­пре­стан­но мо­ли­ла Бо­га и свя­тых Его об об­лег­че­нии му­че­ний и об ис­це­ле­ний. Од­на­ж­ды она по­еха­ла к сво­ей се­ст­ре в гос­ти; там, в гос­тях, она то­же мо­ли­лась. И вот, в от­вет на эти мо­лит­вы в до­ме се­ст­ры ей яви­лись двое свя­тых, св. Сте­фан и св. Ио­сиф, и да­ро­ва­ли ей ис­це­ле­ние. Ста­руш­ка изу­ми­лась об­стоя­тель­ст­вам ис­це­ле­ния и спро­си­ла их:

— Свя­тые угод­ни­ки Бо­жьи! Свя­той Сет­фан и свя­той Ио­сиф! По­че­му же вы яви­лись и ис­це­ли­ли ме­ня здесь, в до­ме мо­ей се­ст­ры, а не в мо­ём соб­ст­вен­ном до­ме? Сколь­ко лет я вас мо­ли­ла об ис­це­ле­нии — и вы не при­хо­ди­ли ко мне в мой дом! По­че­му? По­че­му воз­гну­ша­лись вы мо­им до­мом и мной, в нём на­хо­див­шей­ся? Ведь в мо­ём до­ме — мно­же­ст­во икон и лам­пад; в нём мно­же­ст­во свя­тых книг; мой дом ос­вя­щён; я вос­ку­ряю в нём ла­дан и ок­ро­п­ляю его свя­тою во­дою; я по­сто­ян­но мо­люсь там и по­щусь! А моя се­ст­ра — во­об­ще не­ве­рую­щая; и в до­ме у неё нет да­же ико­ны, а не то что свя­тых книг!

Свя­той Ио­сиф Во­лоц­кий на­хму­рил­ся и ска­зал:

— Все так и есть, как ты ска­за­ла, ра­ба Бо­жия! Да толь­ко сре­ди бе­лых ове­чек в тво­ём до­ме есть од­на пар­ши­вая чёр­ная ов­ца, ко­то­рая и вос­пре­пят­ст­ву­ет нам вой­ти в не­го! Она силь­но смер­дит и от смра­да это­го бе­гут из твое­го до­ма свя­тые ан­ге­лы Бо­жьи; про­ти­вен тот смрад и свя­тым и они сто­ро­нят­ся его.

— О чём ты, свя­той угод­ник?! — спро­си­ла ста­руш­ка.

То­гда свя­той Сте­фан Перм­ский ска­зал:

— Есть у те­бя кни­га Ку­рае­ва, ко­то­рая, как и тот, кто на­пи­сал её, не­на­вис­тен и Бо­гу, и Ан­ге­лам Его и всем свя­тым и ко­то­рая ра­ду­ет бе­сов и Са­та­ну и при­вле­ка­ет их. Это кни­га со­дом­ская, кни­га трек­ля­то­го му­же­ст­ра­стия, кни­га, уча­щая ере­си и кри­во­ве­рию и на­пояю­щая ду­шу чту­ще­го её про­ти­во­ес­те­ст­вен­ным плот­ски­ми стра­стя­ми.

Тут св. Ио­сиф Во­лоц­кий пре­рвал св. Сте­фа­на и мол­вил:

— Не по­до­ба­ет пра­во­слав­ным дер­жать в до­ме та­кое — как и кни­ги кол­дов­ские. Ура­зу­ме­ла ли ты сие, ра­ба Бо­жия? По­жги!

По­сле то­го, как св. Ио­сиф ска­зал эти сло­ва, свя­тые ис­чез­ли.

Да­лее ста­руш­ка рас­ска­за­ла про то, как ис­ка­ла кни­гу Ку­рае­ва в сво­ём до­ме. Спер­ва она изу­ми­лась сло­вам свя­тых, ибо точ­но пом­ни­ла, что книг Ку­рае­ва у неё в до­ме нет. Но на вся­кий слу­чай она всё-та­ки пе­ре­смот­ре­ла все свои бо­же­ст­вен­ные — то есть ре­ли­ги­оз­ные — кни­ги. Как и ожи­да­лось, кни­ги Ку­рае­ва сре­ди них не бы­ло. По­сле это­го ста­руш­ка взмо­ли­лась Бо­гу и свя­тым, что­бы те ей по­мог­ли най­ти ту са­мую «чер­ную ов­цу», ко­то­рая пре­пят­ст­во­ва­ла свя­тым вой­ти в дом. По­сле мо­лит­вы взор ста­руш­ки слу­чай­но об­ра­тил­ся на кро­вать с по­ло­ман­ной нож­кой. Вме­сто этой по­ло­ман­ной нож­ки кро­вать под­пи­ра­ла стоп­ка книг. Все кни­ги в стоп­ке, кро­ме од­ной бы­ли свет­ские. Эта од­на-един­ст­вен­ная кни­га и бы­ла кни­гой Ку­рае­ва. Поз­же ста­руш­ка уз­на­ла, как эта кни­га по­па­ла в её дом. Ока­за­лось, что её вну­чок, при­слу­жи­вав­ший в юно­сти в церк­ви по­но­ма­рём, ко­гда-то дав­ным-дав­но прие­хал в гос­ти к ба­буш­ке и при­вёз с со­бой кни­гу Ку­рае­ва для про­чте­ния. Бу­ду­чи в гос­тях, вну­чок слу­чай­но сло­мал нож­ку ста­рой кро­ва­ти и под­пёр её кни­га­ми — в том чис­ле и при­ве­зён­ной им кни­гой Ку­рае­ва. А ко­гда вну­чок уез­жал, то за­был за­брать свою кни­гу. Так она и про­сто­яла в стоп­ке мно­го лет, под­пи­рая ста­рую кро­вать. Книж­ка эта бы­ла во­все не про Гар­ри Пот­те­ра, твор­че­ст­во Тол­кие­на или бул­га­ков­ско­го Мас­те­ра — нет! — она на­зы­ва­лась так: «Про­тес­тан­там Пра­во­сла­вии».

Ста­руш­ка не­мед­лен­но со­жгла кни­гу. Во вре­мя ау­то­да­фе, как рас­ска­зы­ва­ла эта ста­руш­ка, из кни­ги вы­шел не­ес­те­ст­вен­ный чёр­ный зло­смрад­ный дым; по­сле это­го она ис­пы­та­ла ве­ли­кое ду­шев­ное об­лег­че­ние. А кош­ма­ры, дав­но му­чав­шие её по но­чам, со дня со­жже­ния кни­ги пре­кра­ти­лись.

Смот­ря на все гнев­ные вы­сту­п­ле­ния про­тив не­го, Ку­ра­ев од­на­ж­ды по­ду­мал:

— Вот, всем из­вест­но, что есть бес­но­ва­ние. А есть ли про­ти­во­по­лож­ность ему — бог­но­ва­ние? Ко­гда Эн­тео или Стер­ли­гов, вы­сту­пая в сво­ём ам­п­луа, вхо­дят в раж — мо­жет быть, это и есть бог­но­ва­ние? «Про­ро­че­ский раж», «про­ро­че­ская одер­жи­мость», пре­бы­вая в ко­то­рой Мои­сей при­ка­зы­вал при­ре­зать де­сят­ки ты­сяч плен­ных де­тей, а царь Да­вид — ки­дал в об­жи­га­тель­ные пе­чи ещё жи­вых мир­ных жи­те­лей, вклю­чая, ве­ро­ят­но, и бе­ре­мен­ных жен­щин… Да и Сам Ие­го­ва что де­лал, как не бог­но­вал­ся, ко­гда вдох­нов­лял Да­ви­да и Мои­сея на всё это и ко­гда соб­ст­вен­но­руч­но уби­вал еги­пет­ских пер­вен­цев — вклю­чая груд­ных мла­ден­цев?

Ис­те­рия, на­чав­шая­ся по­сле на­гра­ж­де­ния Ку­рае­ва ор­де­ном про­дол­жа­лась не­сколь­ко лет — то за­ти­хая, то вновь раз­го­ра­ясь. А за­тем, по­сле Вто­ро­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра, она пе­ре­шла в ка­кую-то выс­шую фа­зу, ко­то­рая ещё не име­ла на­зва­ния.

Эти не­сколь­ко лет Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не толь­ко мир­но жил в Брокс­гей­те и пи­сал му­зы­ку — нет! — он ре­шил за­нять­ся ви­но­де­ли­ем и сы­ро­де­ли­ем. Часть имев­ших­ся у не­го в сво­бод­ном рас­по­ря­же­нии день­ги вло­жил в ви­но­град­ни­ки Фран­ции и Ита­лии, а так­же в ма­лые сыр­ные про­из­вод­ст­ва с дол­гой — бо­лее чем сто­пя­ти­де­ся­ти­лет­ней —ис­то­ри­ей. Пе­ред на­ча­лом Вто­ро­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра у Ку­рае­ва бы­ло че­ты­ре ви­но­град­ни­ка и семь сыр­ных про­из­водств во Фран­ции, два ви­но­град­ни­ка в Ита­лии, два сыр­ных про­из­вод­ст­ва в Швей­ца­рии и од­но — в Гер­ма­нии.

Слу­чай­но Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что воз­ле ка­ми­на в од­ном из за­лов зам­ка име­ет­ся по­та­ён­ная дверь: она слу­чай­но от­кры­лась, ко­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­жал на один из кам­ней в ка­ми­не. Ле­ст­ни­ца за по­тай­ной две­рью ве­ла в под­зе­ме­лье. Преж­ние вла­дель­цы, зам­ка не зна­ли о его су­ще­ст­во­ва­нии. В этом под­зе­ме­лье Ку­ра­ев обо­ру­до­вал ог­ром­ный вин­ный по­греб и не­сколь­ко жи­лых ком­нат. Вин­ный по­греб вско­ре был на­пол­нен до от­ка­за луч­ши­ми ви­на­ми. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич лю­бил спус­кать в этот по­гре­бок и за­ни­мать­ся де­гу­ста­ци­ей…

Из это­го под­зе­ме­лья зам­ка от­дель­ные две­ри вы­хо­ди­ли пря­мо в пе­ще­ры, рас­по­ла­гав­шие­ся под зам­ком. Ве­ро­ят­но, эти пе­ще­ры шли до са­мо­го об­ры­ва, до са­мо­го мо­ря… Но Ку­ра­ев так да­ле­ко не за­хо­дил и это­го не про­ве­рял. Ока­за­лось, что кли­мат в этих пе­ще­рах иде­аль­но под­хо­дил для то­го, что­бы уст­ро­ить в них по­ме­ще­ния для со­зре­ва­ния сы­ров. По­это­му поз­же Ку­ра­ев ре­шил на­ла­дить сыр­ное про­из­вод­ст­во в сво­ём по­ме­стье. Это он и ис­пол­нил по­сле то­го, как вер­нул­ся из Вто­ро­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра: Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­ла­дил про­из­вод­ст­во от­мен­ных элит­ных во­ню­чих и плес­не­ве­лых сы­ров мар­ки «Брокс­гейт».

По не­сколь­ку раз в год Ку­ра­ев от­прав­лял­ся в Ев­ро­пу, на кон­ти­нент и ко­ле­сил по до­ро­гам Фран­ции, Ита­лии и Швей­ца­рии в по­ис­ках под­хо­дя­ще­го сыр­но­го про­из­вод­ст­ва или ви­но­град­ни­ка, ко­то­рый мож­но бы­ло бы при­ку­пить. Он ос­та­нав­ли­вал­ся во мно­же­ст­ве сы­ро­ва­рен и де­гу­сти­ро­вал, де­гу­сти­ро­вал и де­гу­сти­ро­вал…

Что ка­са­ет­ся спо­соб­но­стей к де­гу­ста­ции сы­ров и вин, то вкус у Ку­рае­ва так утон­чил­ся и стал столь изы­скан­ным, что на­мно­го пре­взо­шёл все са­мые сме­лые фан­та­зии Вла­ди­ми­ра Кот­ля­ро­ва. Од­на­ж­ды Ку­ра­ев осоз­нал это и при­шёл к то­му вы­во­ду, что те­перь бы на де­гу­ста­ци­ях он по­бил бы ми­тро­по­ли­та Вла­ди­ми­ра как ре­бён­ка во всём — да­же в оп­ре­де­ле­нии кон­крет­но­го мел­ко­го про­из­во­ди­те­ля плес­не­ве­ло­го сы­ра кон­крет­ной элит­ной древ­ней мар­ки. Уро­вень Вла­ди­ми­ра Кот­ля­ро­ва в гас­тро­но­мии стал для Ку­рае­ва прой­дён­ным эта­пом; уче­ник пре­взо­шёл сво­его учи­те­ля и на­став­ни­ка.

Но Ро­ди­на, на­блю­дая та­кую сы­тую, раз­ме­рен­ную и спо­кой­ную жизнь Ку­рае­ва, не дре­ма­ла.

Как го­во­ри­лось, Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, по­доб­но мно­гим и да­же по­доб­но боль­шин­ст­ву пра­во­слав­ных в Рос­сии, счи­тал, что му­зы­каль­ный дар у Ку­рае­ва — от Дья­во­ла, а имен­но он счи­тал, что Дья­вол и де­мо­ны, сде­лав из Ан­д­рея Вя­че­сла­во­вич гея, вме­сте с тем да­ро­ва­ли ему ком­по­зи­тор­ский дар в том смыс­ле, что са­ми на­шеп­ты­ва­ли или на­пе­ва­ли ему му­зы­ку, ко­то­рую Ку­ра­ев толь­ко лишь ретранс­ли­ро­вал, ни­че­го или поч­ти ни­че­го сам не вла­гая в яко­бы свои му­зы­каль­ные про­из­ве­де­ния. Ина­че го­во­ря, Вла­ды­ка Ил­ла­ри­он ду­мал, что Ку­ра­ев, по­ми­мо одер­жи­мо­сти бе­сом му­же­ло­же­ст­ва, стал, вдо­ба­вок, одер­жим и «му­зы­каль­ным» бе­сом. Но ведь об этой по­след­ней одер­жи­мо­сти с ведь­мой ни­ка­ко­го уго­во­ра не бы­ло! Этой по­след­ней одер­жи­мо­сти, как ду­мал Ил­ли­ри­он, не долж­но бы­ло быть. И по­это­му он был зол на ведь­му и счи­тал, что она и Дья­вол его и про­чих ар­хие­ре­ев, уча­ст­во­вав­ших в чёр­ной мес­се, об­ма­ну­ли.

— Да, — час­то раз­мыш­лял Ил­ла­ри­он, — вот так и свя­зы­вай­ся с не­чис­той си­лой! Об­ма­нет и на­ду­ет! Они унич­то­жи­ли сла­ву Ку­рае­ва в од­ном де­ле, они унич­то­жи­ли его как про­по­вед­ни­ка, мис­сио­не­ра и го­мо­бор­ца, но они же, на­зло мне и про­чим, на­зло всем пра­во­слав­ным и всей Рос­сии, воз­вы­си­ли это­го чёр­то­ва Ку­рае­ва как ком­по­зи­то­ра! Ка­кая жут­кая на­смеш­ка! Ка­кая иро­ния!

Од­на­ж­ды, пре­бы­вая в та­ких раз­думь­ях, Ил­ла­ри­он по­зво­нил той  са­мой ведь­ме и на­чис­то­ту вы­ло­жил все эти мыс­ли а так­же то, что он, Ил­ла­ри­он, ду­ма­ет об этой ведь­ме и о де­мо­нах. В от­вет он ус­лы­шал:

— Я, кон­че­но, со­жа­лею, что всё по­шло не со­всем так, как вам хо­те­лось. Но с на­шей сто­ро­ны ни­ка­ко­го на­ме­рен­но­го об­ма­на и не­че­ст­но­сти не бы­ло. Да бу­дет вам из­вест­но, что дар Ку­рае­ва — во­все не от одер­жи­мо­сти «му­зы­каль­ным» бе­сом, а от из­ме­не­ния ра­бо­ты ду­ши и моз­га, ко­то­рые про­изош­ли в ре­зуль­та­те его фи­зи­че­ско­го по­вре­ж­де­ния, а так­же в ре­зуль­та­те по­лу­чён­ной тя­жё­лой пси­хи­че­ской трав­мы, по­ста­вив­шей его на грань пси­хи­че­ско­го рас­строй­ства. Он пе­ре­жил мно­же­ст­во кро­во­из­лия­ний в мозг и уши­бов го­ло­вы; его че­реп был про­лом­лен в не­сколь­ких мес­тах и в его мозг про­ник­ло мно­же­ст­во ино­род­ных тел; на­ко­нец, че­рез его мозг про­шёл за­ряд мол­нии. Счи­тай­те, что Ку­ра­ев пе­ре­жил мно­же­ст­во ней­ро­хи­рур­ги­че­ских опе­ра­ций. А при них что-то мо­жет пой­ти не так. Труд­но уга­дать, что на­до де­лать с ка­ж­дым кон­крет­ным че­ло­ве­ком в ка­ж­дом кон­крет­ном слу­чае. Ни­кто из ней­ро­хи­рур­гов не даст га­ран­тии, что бу­дет, ес­ли при ней­ро­хи­рур­ги­че­ской опе­ра­ции сде­лать что-то со­всем не­множ­ко не так. Мо­жет быть, ни­че­го не бу­дет. А мо­жет быть, по­след­ст­вия бу­дут ужас­ны. А мо­жет быть, всё бу­дет так, как это про­изош­ло с Ку­рае­вым. Вам нуж­но бы­ло, что­бы Ку­ра­ев фи­зи­че­ски стал ге­ем и мы с по­мо­щью, ска­жем так, ней­ро­хи­рур­гии, сде­ла­ли это. О про­чем уго­во­ра не бы­ло. Мы бы­ли че­ст­ны. И во­все не на­ме­ре­ва­лись де­лать его су­пер­ком­по­зи­то­ром и ге­ни­ем. По­то­му хо­тя бы, что по­про­сту не зна­ли, как это сде­лать. Раз­ве вы не знае­те са­ми, что Дья­вол не все­си­лен и все­го не зна­ет? Вы что — дог­ма­ти­ку не учи­ли в ва­ших се­ми­на­ри­ях и ака­де­ми­ях, пе­ред тем, как к нам об­ра­ща­лись? Да по­тре­буй вы га­ран­тию от нас, что по­сле этой ней­ро­хи­рур­гии Ку­ра­ев не ста­нет тем, кем он стал — мы бы по­про­сту ни­ко­гда не да­ли вам эту га­ран­тию! Мы бы че­ст­но ска­за­ли, что по­сле опе­ра­ции, хоть и с не­боль­шой ве­ро­ят­но­стью, мяг­ко го­во­ря, мо­жет быть вся­кое и что мы по­про­сту не зна­ем, ка­кие со­пут­ст­вую­щие из­ме­не­ния про­изой­дут!

Да­лее ведь­ма про­дол­жи­ла:

— И по­том. Я не по­тер­п­лю, что­бы ты об­ра­щал­ся со мною та­ким то­ном. Я, всё-та­ки, ведь­ма. А ты чи­тал в «Жи­ти­ях свя­тых», что мо­жет ведь­ма или кол­дун?

— Что? — пе­ре­спро­сил Ил­ла­ри­он.

— А то! — от­ве­ти­ла ведь­ма. — В жи­тии Ма­ка­рия Еги­пет­ско­го чёр­ным по бе­ло­му на­пи­са­но, что один волхв пре­вра­тил жен­щи­ну, и, при­том, хри­сти­ан­ку в ло­шадь, а дру­гой волхв пре­вра­тил че­ло­ве­ка в ос­ла! Что-ты, Ил­ла­ри­он, как я смот­рю, боль­но сме­лый да дерз­кий! Хо­чешь — я пре­вра­щу те­бя в ос­ла? Или в ко­ро­ву, или в ко­зу, или в пе­ту­ха? Как же ты то­гда в Си­но­де бу­дешь за­се­дать в об­ра­зе ос­ла?!

И тут ведь­ма на­дол­го за­смея­лась. Ил­ла­ри­он же, со­брав всю ос­тав­шую­ся у не­го сме­лость, ска­зал ей:

— Не мо­жет быть та­ко­го, чтоб ведь­ма пре­вра­ти­ла че­ло­ве­ка в ос­ла! Да ещё ми­тро­по­ли­та пра­во­слав­ной церк­ви! Ве­рю, Бог ме­ня за­щи­тит!

— Ой, Ил­ла­ри­он! — сме­ясь, про­дол­жа­ла из­де­вать­ся над ми­тро­по­ли­том ведь­ма. — А как же по­пу­ще­ние Бо­жье? Бог, ко­неч­но, за­щи­тит, ес­ли не бу­дет по­пу­ще­но… А ес­ли бу­дет? Вспом­ни — та жен­щи­на, что об­ра­ти­лась в ло­шадь, бы­ла хри­сти­ан­кой. А она, как я ду­маю, ве­ри­ла в Бо­га го­раз­до креп­че, чем ты! Так хо­чешь стать ос­лом и в та­ком ви­де пред­стать пе­ред всем Си­но­дом?

И ведь­ма сно­ва за­смея­лась.

— Не на­до. — ис­пу­ган­но сквозь зу­бы ска­зал Ил­ла­ри­он. — Ты луч­ше вот что ска­жи: нель­зя ли сде­лать ещё че­го с Ку­рае­вым? Что­бы этот чёр­тов му­зы­кант, на­ко­нец, за­ткнул­ся со свои­ми ге­ни­аль­ны­ми тво­ре­ния­ми, будь он не­ла­ден…

— Я же уже го­во­ри­ла вам про это, — от­ве­ти­ла ведь­ма. — Я же всё вам ска­за­ла ещё то­гда, ко­гда мы со­вер­ша­ли ри­ту­ал: боль­ше то­го, что уже сде­ла­но, мы ему сде­лать не смо­жем. Ибо нет на то Божь­е­го по­пу­ще­ния. По­про­бо­вать, ко­неч­но, мож­но — но то­гда вам же бу­дет ху­же. И по­это­му я от это­го де­ла уст­ра­ня­юсь. Раз­би­рай­тесь с этим ком­по­зи­то­ром са­ми, а я те­перь в этом де­ле — вне иг­ры! Но опять пре­ду­пре­ж­даю: вам же до­ро­же всё это вый­дет!

Вдруг на том кон­це ведь­му сно­ва на­крыл смех. Да­вясь от его при­сту­пов, она спро­си­ла ми­тро­по­ли­та:

— По­слу­шай, Ил­ла­ри­он! А не по­ду­мы­ва­ешь ли ты о том, что­бы про­дать ду­шу за то, что­бы стать ком­по­зи­то­ром ещё зна­ме­ни­тей Ку­рае­ва?!

— Я, при­знать­ся, не ду­мал об этом… ещё… — в за­ме­ша­тель­ст­ве ска­зал Ил­ла­ри­он и до­ба­вил: — а что — это прав­да воз­мож­но?!

— Нет. — от­ре­за­ла ведь­ма. — По край­ней ме­ре, не для те­бя. Я не ве­рю, что ты не по­ду­мы­вал об этом и по­это­му ска­жу те­бе так: слу­шай, не­у­же­ли ты ду­ма­ешь и ве­ришь, что твоя ду­ша дей­ст­ви­тель­но пред­став­ля­ет цен­ность и ко­му-то нуж­на? Да у те­бя же, Ил­ла­рио­ша, ма­ния ве­ли­чия!

Ведь­ма бы­ла на­строе­на на то, чтоб по­из­де­вать­ся над Ил­ла­рио­ном и он хо­ро­шо чув­ст­во­вал это; но, тем не ме­нее, ми­тро­по­лит не хо­тел пре­кра­щать пе­ре­го­во­ры — он хо­тел, что­бы ведь­ма всё-та­ки «сде­ла­ла» Ку­рае­ву ещё хоть ка­кую-ни­будь па­кость; по­это­му он ска­зал:

— По­слу­шай­те… Так что — и в са­мом де­ле ему боль­шё ни­че­го не сде­лать? Я бы всё-та­ки хо­тел, что­бы вы… как-ни­будь… то­го…

— Я же ска­за­ла! — рас­сер­ди­лась ведь­ма. — Я же уже всё ска­за­ла! Нет! Как ты мне на­до­ел! Ты что — и вправ­ду хо­чешь, что­бы я пре­вра­ти­ла те­бя в ос­ла?

— Нет. Не на­до. До сви­да­ния… — ска­зал Ил­ла­ри­он и по­ло­жил труб­ку.

Этот раз­го­вор был по­след­ним из раз­го­во­ров Ил­ла­рио­на и Ки­рил­ла с ведь­мой. Ко­гда при­мер­но че­рез год они сно­ва за­хо­те­ли с ней свя­зать­ся, ока­за­лось, что она умер­ла. На той сто­ро­не те­ле­фон по­че­му-то взя­ла да­же не род­ст­вен­ни­ца ведь­мы или под­ру­га, а со­сед­ка, с ко­то­рой ведь­ма поч­ти не зна­лась. От этой жен­щи­ны Ил­ла­ри­он уз­нал, что в Рос­сии у ведь­мы род­ст­вен­ни­ков не ос­та­лось; имел­ся лишь один очень даль­ний её род­ст­вен­ник, но он дав­но жил не­из­вест­но где за­гра­ни­цей. По­сле это­го раз­го­во­ра Ил­ла­рио­ну при­шла в го­ло­ву мысль за­по­лу­чить ма­ги­че­ские ар­те­фак­ты и кни­ги ведь­мы; и с этой иде­ей он от­пра­вил­ся к Ки­рил­лу.

Ил­ла­ри­он за­стал Ки­рил­ла за про­смот­ром од­ной из се­рий мульт­филь­ма «Чёр­ный плащ». Ме­га­вольт из­ла­гал свой но­вый зло­дей­ский план по уст­ра­не­нию сверх­ге­роя и Его Свя­тей­ше­ст­во с уми­ле­ни­ем вни­мал сло­вам сверх­зло­дея. По­это­му ко­гда Ил­ла­ри­он весь­ма нерв­но и дёр­га­но из­ло­жил Ки­рил­лу свой план в пер­вый раз, тот поч­ти ни­че­го не по­нял, ибо слу­шал нев­ни­ма­тель­но.

— Ведь­ма, кни­ги, сту­па с по­ме­лом… Ку­ра­ев… — про­бор­мо­тал в от­вет Пат­ри­арх. — Го­во­ри внят­но, яс­нее! Что ты кру­тишь­ся и суе­тишь­ся во­круг ме­ня как Че­ло­век-во­прос воз­ле Дву­ли­ко­го?!

На­ко­нец, Ил­ла­ри­он из­ло­жил свою за­дум­ку яс­но и то­гда Его Свя­тей­ше­ст­во дал на неё своё бла­го­сло­ве­ние. Че­рез не­сколь­ко дней до­мик в од­ной из под­мос­ков­ных де­ре­вень, в ко­то­ром жи­ла ведь­ма, был оты­скан и ту­да бы­ла не­офи­ци­аль­но на­прав­лен от­ряд из пат­ри­ар­хии во гла­ве с Ил­ла­рио­ном; тот взло­мал по­ко­сив­ший­ся от ста­рос­ти до­мик и до­был там не­сколь­ко книг и ар­те­фак­тов. Впро­чем, пом­ня ска­зан­ное ведь­мой, ни Ки­рилл, ни Ил­ла­ри­он так и не ре­ши­лись про­во­дить по этим кни­гам кол­дов­ские об­ря­ды, на­прав­лен­ные про­тив Ку­рае­ва. И Ки­рилл, и Ил­ла­ри­он по­ни­ма­ли, что тут бы­ло не­об­хо­ди­мо ка­кое-то дру­гое ре­ше­ние…

По­сле пе­ре­во­ро­та, уст­ро­ен­но­го Пре­зи­ден­том и ус­та­нов­ле­ния им еди­но­лич­ной вла­сти, мно­же­ст­во лю­дей по­ки­ну­ло Рос­сию. Бо́льшая их часть бы­ла объ­яв­ле­на пре­да­те­ля­ми, из­мен­ни­ка­ми и вра­га­ми на­ро­да — хо­тя мно­гие из них во­все не бы­ли ни вид­ны­ми чи­нов­ни­ка­ми, ни оли­гар­ха­ми, а про­сто лишь же­ла­ли луч­шей жиз­ни; сре­ди та­ких пре­да­те­лей бы­ло мно­же­ст­во ма­те­ма­ти­ков, про­грам­ми­стов, био­ло­гов, про­сто гра­мот­ных ин­же­не­ров дру­гих спе­ци­аль­но­стей и да­же та­ких лю­дей, как строи­те­ли, во­до­про­вод­чи­ки и сан­тех­ни­ки. Все их род­ст­вен­ни­ки в Рос­сии — да­же даль­ние — бы­ли взя­ты на осо­бый учёт; они рас­смат­ри­ва­лись как род­ст­вен­ни­ки «вра­гов на­ро­да» и не­глас­но бы­ли по­ра­же­ны в пра­вах. Ес­те­ст­вен­но, что рос­сий­ское го­су­дар­ст­во не мог­ло спо­кой­но смот­реть на жизнь всех этих лю­дей на За­па­де, вклю­чая по­след­не­го сан­тех­ни­ка; и спец­служ­бы Рос­сии по за­да­нию Пре­зи­ден­та ста­ли при­ду­мы­вать, как уст­ро­ить пре­да­те­лям и из­мен­ни­кам раз­лич­ные ка­ры, что­бы дос­тать их и за­гра­ни­цей. Ко­неч­но, про­стые сан­тех­ни­ки и про­грам­ми­сты бы­ли не­ин­те­рес­ны спец­служ­бам — их раз­ве что мож­но бы­ло по­про­бо­вать за­вер­бо­вать. Но ры­ба по­круп­нее име­ла все ос­но­ва­ния опа­сать­ся и за свою жизнь, и за своё иму­ще­ст­во. Ку­ра­ев не был «круп­ной ры­бой»: ведь он уе­хал на За­пад ни чём и всё, что у не­го там бы­ло, он за­ра­бо­тал сво­им тру­дом на За­па­де же. Но как-то так ока­за­лось, что он стал сим­во­лом, эмб­ле­мой пре­да­тель­ст­ва. К то­му же, что бы­ло весь­ма кста­ти, он был от­кры­тым ге­ем. А что не ус­по­каи­ва­ет так воз­му­ще­ние ни­ще­го на­ро­да внут­ри стра­ны, как казнь вра­гов на­ро­да — тем бо­лее вра­гов бо­га­тых, рос­ко­ше­ст­вую­щих и жи­рую­щих на не­на­ви­ст­ном За­па­де? По­это­му Ил­ла­рио­ну бы­ло не­труд­но при­дти с иде­ей фи­зи­че­ско­го уст­ра­не­ния Ку­рае­ва к Ки­рил­лу, а то­му — пред­ло­жить эту идею сво­им ста­рым друзь­ям по КГБ-ФСБ…

Воб­щем, вско­ре в не­драх ФСБ был ро­ж­дён план уст­ра­не­ния Ку­рае­ва и для его осу­ще­ст­в­ле­ния в Со­еди­нён­ное Ко­ро­лев­ст­во бы­ла от­прав­ле­на груп­па спец­на­за — не­сколь­ко аген­тов под при­кры­ти­ем. Эта груп­па пе­ред от­прав­кой да­же по­лу­чи­ла от Ки­рил­ла осо­бое бла­го­сло­ве­ние на эту спе­цо­пе­ра­цию.

План был про­стой: ко­гда Ку­ра­ев один или вме­сте с Альф­ре­дом от­пра­вит­ся из Брокс­гей­та в Эдин­бург, в его ма­ши­ну дол­жен вре­зать­ся гру­зо­вик и ли­бо раз­да­вить пас­са­жи­ров на­смерть, ли­бо на­пра­вить ав­то­мо­биль в про­пасть. На тот слу­чай, ес­ли во­ди­те­лю всё-та­ки уда­ст­ся вы­ру­лить так, что столк­но­ве­ния не бу­дет, пред­по­ла­га­лось уст­ро­ить встре­чу с гру­зо­ви­ком в та­ком мес­те, что­бы это вы­ру­ли­ва­ние всё рав­но при­ве­ло к па­де­нию в про­пасть и к ги­бе­ли.

За не­сколь­ко не­дель до опе­ра­ции ан­ти­ку­ра­ев­ская ис­те­рия в рос­сий­ских ме­диа уси­ли­лась. Впро­чем, она бы­ла на­прав­ле­на не толь­ко на Ку­рае­ва, но и на всех пре­да­те­лей, из­мен­ни­ков, пе­ре­беж­чи­ков и вра­гов на­ро­да во­об­ще. В на­гне­та­нии ис­те­рии бы­ла за­дей­ст­во­ва­на и цер­ков­ная про­па­ган­да. Осо­бо от­ме­тил­ся про­тои­е­рей Все­во­лод Ча­п­лин, вы­сту­п­ле­ние ко­то­ро­го бы­ло по­ка­за­но по цен­траль­но­му те­ле­ви­де­нию.

— Не­ко­то­рые на­ши по­ли­ти­ки, да и цер­ков­ные дея­те­ли, а за ни­ми и ма­ло­душ­ные на­ши со­гра­ж­да­не, бо­ять­ся дей­ст­во­вать сме­ло, дей­ст­во­вать как Аме­ри­ка или Из­ра­иль и ли­к­ви­ди­ро­вать ока­зав­ших­ся на За­па­де пре­да­те­лей, из­мен­ни­ком, пе­ре­беж­чи­ков и вра­гов на­ро­да! — ве­щал отец Все­во­лод. — Тем бо­лее они бо­ять­ся то­го, что та­кая ли­к­ви­да­ция мо­жет при­нять сис­тем­ный ха­рак­тер. А это­го не на­до бо­ять­ся! Пусть на­ши спец­служ­бы соз­да­дут спе­ци­аль­ные под­раз­де­ле­ния, ко­то­рые бу­дут этим за­ни­мать­ся! Пусть бу­ду со­став­ле­ны спи­ски тех, ко­го на­до ли­к­ви­ди­ро­вать. А ка­са­тель­но не­ко­то­рых лиц да­же не на­до дер­жать в тай­не от об­ще­ст­вен­но­сти, что рос­сий­ский на­род, рос­сий­ская власть хо­чет их ли­к­ви­ди­ро­вать. Пусть бо­ять­ся! Пусть дро­жат ка­ж­дый, ка­ж­дую ночь за свою ни­чтож­ную жизнь пре­да­те­ля и из­мен­ни­ка! Пусть все зна­ют: да, мы дос­та­нем их да­же не­смот­ря на то, что они сбе­жа­ли на За­пад и на­хо­дят­ся под за­щи­той дей­ст­вую­щих там за­ко­нов! Пусть тре­пе­щут все пре­да­те­ли и из­мен­ни­ки, сбе­жав­шие из стран с тра­ди­ци­он­ной куль­ту­рой на рас­тлен­ный За­пад, в так на­зы­вае­мые «стра­ны сво­бод­но­го ми­ра»! Пусть тре­пе­щут и ужа­са­ют­ся и те, кто пря­чет этих не­го­дя­ев и «га­ран­ти­ру­ет им безо­пас­ность»! Пусть так­же тре­пе­щут и ужа­са­ют­ся и те пре­да­те­ли и из­мен­ни­ки, ко­то­рые толь­ко ещё ду­ма­ют из­ме­нить и сбе­жать! Спо­кой­ную жизнь, ду­шев­ный ком­форт этих га­дюк и вы­род­ков на­до раз­ру­шить! Их на­де­ж­дам сле­ду­ет по­ло­жить ко­нец! И в этом на­шей вла­сти на­до дей­ст­во­вать бы­ст­ро и ре­ши­тель­но! Не на­до ни­че­го бо­ять­ся! Пусть все по­доб­ные не­лю­ди зна­ют, что воз­мез­дие не­от­вра­ти­мо! Зна­ют и тре­пе­щут! И я счи­таю, что на­зре­ла не­об­хо­ди­мость пред­при­нять в этом на­прав­ле­нии впол­не кон­крет­ные ша­ги. На­до:

— От­ме­нить мо­ра­то­рий на смерт­ную казнь для из­мен­ни­ков, пре­да­те­лей, пе­ре­беж­чи­ков и вра­гов на­ро­да.

— Соз­дать спец­под­раз­де­ле­ния для их ли­к­ви­да­ции, со­ста­вить со­от­вет­ст­вую­щие спи­ски.  Лю­ди из этих под­раз­де­ле­ний долж­ны быть го­то­вы к ли­к­ви­да­ции всей это не­чис­ти да­же це­ной соб­ст­вен­ной жиз­ни и сво­бо­ды.

— На­ко­нец, от­дать при­каз не­мед­лен­но ли­к­ви­ди­ро­вать хо­тя бы наи­бо­лее оди­оз­ных и омер­зи­тель­ных лич­но­стей, на­нес­ших и про­дол­жаю­щих на­но­сить урон на­шей Ро­ди­не.

На­ко­нец, всё бы­ло го­то­во. Вы­ез­да Ку­рае­ва из Брокс­гей­та в Эдин­бург жда­ли не­сколь­ко дней. Для столк­но­ве­ния был при­го­тов­лен ог­ром­ный гру­зо­вик с дву­мя при­це­па­ми, на­гру­жен­ный до от­ка­за, до пре­де­ла гру­зо­подъ­ём­но­сти. В тот зло­сча­ст­ный или, на­обо­рот, сча­ст­ли­вый день Ку­ра­ев вы­ехал вме­сте с Альф­ре­дом, ко­то­рый и вёл ма­ши­ну. Ко­гда их ма­ши­на при­бы­ла на рас­чёт­ное ме­сто, вы­ехал и гру­зо­вик. Во­ди­тель гру­зо­ви­ка при этом спе­ци­аль­но по­зво­нил ру­ко­во­ди­те­лю спе­цо­пе­ра­ции, а тот уже свя­зал­ся со шта­бом в Рос­сии. Из шта­ба сде­ла­ли зво­нок ми­тро­по­ли­ту Ил­ла­рио­ну; тот при­шёл от это­го в не­опи­суе­мый вос­торг: бу­к­валь­но че­рез счи­тан­ные се­кун­ды, бу­к­валь­но че­рез не­сколь­ко ми­нут его со­пер­ник дол­жен был сги­нуть со све­та. Вне­зап­но ми­тро­по­лит Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во воз­дел вверх ру­ки и за­пел. Он пел пе­ред зер­ка­лом, в оди­но­че­ст­ве, сре­ди ог­ром­но­го за­ла сво­ей пе­ре­дел­кин­ской да­чи… Это бы­ло не­сколь­ко пе­ре­де­лан­ное и со­кра­щён­ное им же са­мим рон­до Фар­ла­фа:

О ра­дость! Я знал, я чув­ст­во­вал за­ра­не,

что мне лишь су­ж­де­но свер­шить столь слав­ный под­виг!

Люд­ми­ла, на­прас­но ты пла­чешь и сто­нешь,

и ми­ло­го серд­цу на­прас­но ты ждёшь:

ни во­пли, ни слё­зы – ни­что не по­мо­жет!

Сми­ришь­ся пред вла­стью Наи­ны, княж­на!

Рус­лан, за­будь ты о Люд­ми­ле!

Люд­ми­ла, же­ни­ха за­будь!

При мыс­ли об­ла­дать княж­ной

серд­це ра­дость ощу­ща­ет

и за­ра­нее вку­ша­ет

сла­дость мес­ти и люб­ви.

В за­бо­тах, тре­во­ге, до­са­де и гру­сти

ски­тай­ся по све­ту, мой храб­рый со­пер­ник!

Бей­ся с вра­га­ми, вле­зай на твер­ды­ни!

Не тру­дясь и не за­бо­тясь, я на­ме­ре­ний дос­тиг­ну,

в зам­ке де́дов ожи­дая по­ве­ле­ния Наи­ны.

Бли­зок уж час тор­же­ст­ва мое­го:

не­на­ви­ст­ный со­пер­ник уй­дёт да­ле­ко от нас!

Ви­тязь, на­прас­но ты ищешь княж­ну,

до неё не до­пус­тит вол­шеб­ни­цы власть те­бя!

Бли­зок уж час тор­же­ст­ва мое­го:

не­на­ви­ст­ный со­пер­ник уй­дёт да­ле­ко от нас!

Ви­тязь, на­прас­но ты ищешь княж­ну,

до неё не до­пус­тит вол­шеб­ни­цы власть те­бя!

Ил­ла­ри­он, ве­ро­ят­но, про­пел бы всё это ещё не­сколь­ко раз, но его пре­рвал зво­нок. Со­об­ща­ли, что во­ди­те­лю ма­ши­ны уда­лось из­бе­жать столк­но­ве­ния, но он при этом, как и ожи­да­лось, рух­нул в про­пасть, в об­рыв; че­рез не­сколь­ко ми­нут по­сле­до­вал взрыв. Как ска­зал Ил­ла­рио­ну зво­нив­ший, ве­ро­ят­но, все в ма­ши­не по­гиб­ли...

Ил­ла­ри­он об­ра­до­вал­ся ещё боль­ше; он да­же ре­шил за­ка­зать по это­му по­во­ду бан­кет, най­дя для это­го ка­кой-ни­будь по­вод, и поч­ти уже сде­лал это… Од­на­ко к ве­че­ру его жда­ло раз­оча­ро­ва­ние.

Во­ди­те­лю гру­зо­ви­ка и всей груп­пе, вы­ехав­шей на спе­цо­пе­ра­цию, ус­пеш­но уда­лось скрыть­ся. Гру­зо­вик на­шла по­ли­ция; она дол­го га­да­ла о том, ко­му при­над­ле­жа­ли он и на­хо­див­ший­ся в нём груз. Хо­тя это так и ос­та­лось за­гад­кой, тем не ме­нее, по­ли­ция при­шла к вы­во­ду, что про­изо­шёл не­сча­ст­ный слу­чай, ви­нов­ник ко­то­ро­го пред­по­чёл скрыть­ся.

В тот день Альф­ред сел за руль, а Ку­ра­ев — на зад­нее си­де­нье; ес­ли бы он сел впе­рёд, то, не­со­мнен­но, по­гиб бы. Обыч­но Ку­ра­ев са­дил­ся ли­бо за руль, ли­бо на со­сед­нее пе­ред­нее си­де­нье; но в тот день он пло­хо спал и ре­шил под­ре­мать сза­ди. Это-то и спас­ло его.

Ку­ра­ев от­де­лал­ся лишь от­кры­тым пе­ре­ло­мом но­ги. Из-за не­го впо­след­ст­вии он стал не­мно­го при­хра­мы­вать при ходь­бе и но­сить с со­бою трость. У Альф­ре­да же по­зво­ноч­ник был пе­ре­ло­ман в двух мес­тах и от это­го его па­ра­ли­зо­ва­ло ни­же шеи. Ку­ра­ев пе­ре­про­бо­вал всё, что мож­но, что­бы вы­ле­чить Альф­ре­да, но всё бы­ло на­прас­но.

Ку­рае­ву и Альф­ре­ду по­вез­ло при па­де­нии: ав­то­мо­биль не­сколь­ко раз уда­рял­ся о весь­ма кру­той склон ска­лы и это зна­чи­тель­но по­га­си­ло его ско­рость пе­ред тем, как он упал окон­ча­тель­но. Ес­ли бы не бы­ло этих уда­ров, то, воз­мож­но, ни­кто в ма­ши­не не вы­жил бы.

Ко­гда ав­то­мо­биль упал, Ку­ра­ев бы­ст­ро при­шёл в соз­на­ние и, не­смот­ря на пе­ре­лом но­ги, смог вы­лез­ти из ав­то­мо­би­ля сам и вы­та­щить из не­го Альф­ре­да до то­го, как ма­ши­на взо­рва­лась.

Вско­ре при­бы­ла по­ли­ция, ко­то­рая вы­зва­ла ме­ди­ков.

О про­ис­ше­ст­вии на сле­дую­щий день на­пи­са­ли эдин­бург­ские га­зе­ты. Ко­гда но­вость о том, что Ку­ра­ев и Альф­ред вы­жи­ли в ав­то­ка­та­ст­ро­фе, дош­ла до Ил­ла­рио­на, ко­то­рый чи­тал в то вре­мя ут­рен­ние мо­лит­вы, он, не­про­из­воль­но оз­ло­бясь, бро­сил на пол мо­лит­вен­ник и гнев­но про­из­нес:

— У-у-у! Пи­да­ра­сы!

По­сле то­го, как пе­ре­лом у Ку­рае­ва за­жил и он стал вновь хо­ро­шо хо­дить, на гла­за ему по­пал­ся ре­пор­таж рос­сий­ско­го те­ле­ви­де­ния о ви­зи­те Его Свя­тей­ше­ст­ва Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла в Бо­лот­ные Жа­бы, в Свя­то-Лупп­ский Бо­лот­но­жаб­ский скит, в ко­то­ром на­стоя­тель­ст­во­вал отец Лупп Ко­зов. Это был тот са­мый скит и тот са­мый на­стоя­тель, в ко­то­рый и к ко­то­ро­му отец На­ум не­ко­гда по­сы­лал Ку­рае­ва для при­ня­тия мо­на­ше­ско­го по­стри­га. Ку­ра­ев вспом­нил свою ду­хов­ную бе­се­ду с от­цом Нау­мом и не­воль­но улыб­нул­ся. Скит рас­по­ла­гал­ся в да­ле­ком от ци­ви­ли­за­ции все­ми за­бы­том мес­те; во­круг не­го про­сти­ра­лись ле­са и бо­ло­та. Ре­пор­тё­ры по­ка­за­ли и убо­гую де­ре­вень­ку, рас­по­ла­гав­шую­ся в не­сколь­ких ки­ло­мет­рах от ски­та — Бо­лот­ные Жа­бы. В ре­пор­та­же со­об­ща­лось, что по ре­ше­нию Си­но­да Свя­то-Лупп­ский Бо­лот­но­жаб­ский скит был пре­об­ра­зо­ван в мо­на­стырь, а отец Лупп Ко­зов, быв­ший пре­ж­де игу­ме­ном, стал ар­хи­ман­д­ри­том.

В дру­гой пе­ре­да­че но­во­стей, ко­то­рую слу­чай­но по­смот­рел Ку­ра­ев, — в пе­ре­да­че цер­ков­ный но­во­стей по те­ле­ка­на­лу «Спас» — со­об­ща­лось, что ве­ли­кие рос­сий­ские стар­цы ар­хи­ман­д­рит На­ум из Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ры и ар­хи­ман­д­рит Илий, пат­ри­ар­ший ду­хов­ник, от­бы­ли в Гер­ма­нию на ле­че­ние. Со­об­ща­лось и на­зва­ние кли­ни­ки, ку­да они на­пра­ви­лись. Ко­гда Ку­ра­ев ус­лы­шал на­зва­ние кли­ни­ки, то по­да­вил­ся ча­ем: эта кли­ни­ка не­дав­но ото­сла­ла Ку­рае­ву в Брокс­гейт свой рек­лам­ный про­спект, из ко­то­ро­го Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич уз­нал, что вра­чи кли­ни­ки — спе­циа­ли­сты но­мер один в Гер­ма­нии и во всей Ев­ро­пе по ле­че­нию про­ста­ти­та и ге­мор­роя. Ку­рае­ву вспом­ни­лось то, что ар­хи­ман­д­рит На­ум го­во­рил ему про клиз­мы и про про­ста­тит…

А ещё на «Треть­ем Ри­ме» Ку­ра­ев ви­дел ро­лик с вы­сту­п­ле­ни­ем ка­ко­го-то не­из­вест­но­го ему ар­хи­ман­д­ри­та, ко­то­рый го­во­рил:

— Фи­ло­со­фы, учё­ные… То­же мне! Вот и до­фи­ло­соф­ст­во­ва­лись, вот и дои­зу­ча­лись на­ук, — до­фи­ло­соф­ст­во­ва­лись и дои­зу­ча­лись так, что вся зем­ля гиб­нет и Ан­ти­христ на по­ро­ге. По­ра вспом­нить эдикт свя­то­го ца­ря Юс­ти­ниа­на от 529 го­да о за­пре­ще­нии Афин­ской ака­де­мии! Ох, пло­хо нас пом­нят все эти фи­ло­со­фы, учё­ные да ака­де­ми­ки и их по­сле­ды­ши! А на­до бы на­пом­нить!

Где-то че­рез пол­го­да по­сле ава­рии во вре­мя по­езд­ки в Лон­дон Ку­рае­ву пред­ло­жи­ли всту­пить в ма­сон­скую ло­жу. Раз­го­ва­ри­вал с ним сам гран­дма­стер три­дцать третье­го гра­ду­са. Это пред­ло­же­ние вы­зва­ло в Ку­рае­ве очень стран­ный и не­ожи­дан­ный от­клик. Стран­ный и не­ожи­дан­ный пре­ж­де все­го для са­мо­го Ку­рае­ва. Ему по­ка­за­лось, что чем-то при­выч­ным, ли­це­мер­ным, лжи­вым и затх­ло-за­плес­не­ве­ло-цер­ков­ным, бю­ро­кра­ти­че­ски-кан­це­ляр­ским вдруг по­вея­ло на не­го… «Спа­си­бо. Всем этим я наи­грал­ся до­сы­та уже дав­но. Правь­те ми­ром без ме­ня» — хо­тел ска­зать Ку­ра­ев, но из веж­ли­во­сти удер­жал­ся. Вме­сто этих слов он ска­зал вот что:

— По мо­ему убе­ж­де­нию, ор­га­ни­за­ции, скры­ваю­щие ка­кие-то тай­ны, ко­то­рых нель­зя вы­не­сти на все­об­щее обо­зре­ние, во-пер­вых, по­про­сту лжи­вы в са­мом ос­но­ва­нии сво­их док­трин, а, во-вто­рых, эти их тай­ны та­ко­вы, что не сто­ят то­го, что­бы стре­мить­ся их уз­нать — пре­ж­де все­го по­то­му, что от них, этих тайн, один вред.

По­сле это­го от Ку­рае­ва от­ста­ли. Но в тот день, ко­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич от­верг пред­ло­же­ние всту­пить в ма­сон­ст­во, в но­мер лон­дон­ской гос­ти­ни­цы к не­му зая­вил­ся та­ин­ст­вен­ный не­зна­ко­мец в чёр­ном, ко­то­рый уже дав­но не по­се­щал его. Не­зна­ко­мец слов­но воз­ник из воз­ду­ха; он рас­по­ло­жил­ся в но­ме­ре слов­но у се­бя до­ма, не спра­ши­вая у Ку­рае­ва ни­ка­ких раз­ре­ше­ний. Че­ло­век в чёр­ном по­ло­жил шля­пу на стол, на­дел оч­ки в тол­стой ро­го­вой оп­ра­ве, дос­тал труб­ку, на­бил её та­ба­ком и за­ку­рил. Сде­лав не­сколь­ко за­тя­жек, он за­го­во­рил:

— Итак. Учё­ные за­да­лись во­про­сом: сколь­ко де­ге­не­ра­тов вро­де пе­де­ра­стов, псих­боль­ных, урод­цев и про­чих в раз­лич­ных сло­ях об­ще­ст­ва? И что же они об­на­ру­жи­ли? Сре­ди за­во­дских ра­бо­чих — де­сять про­цен­тов; сре­ди кре­сть­ян эпо­хи фео­да­лиз­ма их, ве­ро­ят­но бы­ло мень­ше; сре­ди ин­тел­лек­туа­лов — пять­де­сят про­цен­тов; а сре­ди дея­те­лей ли­те­ра­ту­ры и ис­кус­ст­ва — семь­де­сят пять про­цен­тов. То есть, по­сколь­ку вы в этой по­след­ней сре­де и вра­щае­тесь, то ло­гич­но за­клю­чить, что трое из че­ты­рёх ва­ших дру­зей и зна­ко­мых — де­ге­не­ра­ты. В том чис­ле пе­де­ра­сты и леб­си­ян­ки. Ко­то­рые тар­ха­ют­ся в рот и в жо­пу, со­сут­ся и ли­жут­ся. За­ни­ма­ют­ся вся­ки­ми ар­мян­ски­ми и фран­цуз­ски­ми шут­ка­ми, так ска­зать… Вот, не­ко­гда на фес­ти­ва­ле в Дуб­ли­не вы хо­те­ли ущип­нуть за по­пу трех ир­ланд­ских пе­ви­чек… Не от­ри­цай­те — мне это до­под­лин­но из­вест­но. А до это­го вы го­во­ри­ли трём опер­ным ди­вам, что ущип­ну­ли бы их за по­пу, ес­ли бы не бы­ли раз­гей­ским ге­ем. Мне всё из­вест­но. Но из­вест­но ли вам, что со­глас­но ста­ти­сти­ке ми­ни­мум две из этих трёх пе­ви­чек и ми­ни­мум две из этих опер­ных див долж­ны быть де­ге­не­рат­ка­ми? То есть лес­би­ян­ка­ми, по ко­то­рым дур­дом пла­чет? Вы, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, об­ра­ща­ли на это и по­доб­ное вни­ма­ние? Об­ра­ща­ли вни­ма­ние на то, что во­круг вас, пе­де­ра­ста, всё так и ки­шит по­доб­ны­ми вам пе­де­ра­ста­ми и лес­би­ян­ка­ми? Вам из них ни­кто не пред­ла­гал лю­бовь? Минь­ет, ку­ни­лин­гус, аналь­ный секс, ана­лин­кус — то есть жо­по­ли­же­ст­во? Что, ска­же­те, — вы се­го это­го не зна­ли? Да как де­ге­не­рат-пе­де­раст вы долж­ны всё это ви­деть, слов­но у вас тре­тий глаз во лбу! Вы долж­ны ме­ня учить, а не я — вас! Ну да лад­но, те­перь бу­де­те знать!

Ку­ра­ев мол­ча слу­шал эту речь, а че­ло­век в чёр­ном всё про­дол­жал и про­дол­жал…

— Но это сред­ние циф­ры. И ко­гда мы их име­ем, это мо­жет ещё ни­че­го не го­во­рить о вся­ких раз­ных очень ин­те­рес­ных ча­ст­но­стях. Возь­мем ев­ре­ев. Сколь­ко сре­ди них де­ге­не­ра­тов? Ев­реи обыч­но на­вер­ху об­ще­ст­ва. По­это­му ло­гич­но взять уро­вень де­ге­не­ра­ции в пять­де­сят про­цен­тов. Но лад­но — мы возь­мём да­же не пять­де­сят, как у ин­тел­лек­туа­лов, а на­мно­го мень­ше — два­дцать про­цен­тов. Все­го в два раза вы­ше, чем у за­во­дских ра­бо­чих. И что име­ем с это­го? Ес­ли счи­тать в пер­вом при­бли­же­нии, что ко­ли­че­ст­во де­ге­не­ра­тов, а зна­чит, и пе­де­ра­стов, при­мер­но про­пор­цио­наль­но ко­ли­че­ст­ву псих­боль­ных, то мож­но вос­поль­зо­вать­ся циф­рой, ко­то­рую при­во­дил ещё док­тор Лом­бро­зо: в его вре­ме­на в Гер­ма­нии ко­ли­че­ст­во псих­боль­ных сре­ди ев­ре­ев бы­ло в во­семь раз вы­ше сред­не­го. И ес­ли уро­вень де­ге­не­ра­ции в той сре­де, в ко­то­рой вра­ща­ют­ся ев­реи не ме­нее два­дца­ти про­цен­тов, то что по­лу­ча­ем? Что сре­ди ев­ре­ев сто ше­сть­де­сят про­цен­тов де­ге­не­ра­тов? Та­кое, ко­неч­но, не­воз­мож­но, но циф­ра ха­рак­тер­ная. Что она оз­на­ча­ет? Вспом­ним за­кон диа­лек­ти­ки о пе­ре­хо­де ко­ли­че­ст­вен­ных из­ме­не­ний в ка­че­ст­вен­ные и нам тут мно­гое ста­нет яс­ным… Впро­чем, и сре­ди ев­ре­ев есть не­де­ге­не­ра­ты. Не бу­дем слиш­ком стро­ги к ев­ре­ям. Сде­ла­ем им скид­ку и бу­дем счи­тать, что сре­ди них де­сять про­цен­тов нор­маль­ных лю­дей. Но, всё-та­ки бу­дем пом­нить о за­ко­не пе­ре­хо­да ко­ли­че­ст­вен­ных из­ме­не­ний в ка­че­ст­вен­ные…

— А те­перь то, ра­ди че­го вся эта при­сказ­ка. — про­дол­жил че­ло­век в чёр­ном. — Эти де­ге­не­ра­ты, ко­то­рые со­сут­ся, ли­жут­ся, за­ни­маю­ся фран­цуз­ски­ми и ар­мян­ски­ми шут­ка­ми, минь­е­том, ку­ни­лин­гу­сом, ана­лин­ку­сом, все эти пе­де­ра­сты и лес­би­ян­ки, минь­ет­чи­ки, жо­по­ли­зы и лю­би­те­ли аналь­но­го сек­са, ко­то­рые сна­ча­ла тра­ха­ют друг дру­га в зад, а за­тем свои об­ма­зан­ные гов­ном чле­ны за­со­вы­ва­ют друг дру­гу в рот — они уже не мо­гут нор­маль­но сно­шать­ся. То есть не мо­гут сно­шать­ся с нор­маль­ны­ми людь­ми, ко­то­рым всё это про­тив­но. И по­это­му все эти из­вра­щен­цы как бы ес­те­ст­вен­ным для них об­ра­зом ор­га­ни­зу­ют со­об­ще­ст­ва, в ко­то­рых мо­гут всем этим за­ни­мать­ся про­меж со­бой, в ко­то­рых они мо­гут най­ти се­бе парт­нё­ра или парт­нё­ров. А те­перь я вас спро­шу: вот, толь­ко что вы­ка­за­ли не­же­ла­ние всту­пить в ма­сон­скую ло­жу. Вы не бои­тесь за свою бу­ду­щую карь­е­ру? Ведь ма­со­ны тут все­мо­гу­щи! Они — как КПСС в СССР и да­же ещё мо­гу­ще­ст­вен­нее!

— По прав­де ска­зать, — стал от­ве­чать Ку­ра­ев, — я опа­са­юсь, что они смо­гут мне по­вре­дить. Пе­ре­крыть до­ро­гу…

Тут че­ло­век в чёр­ном ус­мех­нул­ся и мол­вил:

— А вы не очень-то бой­тесь. Они, ко­неч­но, мо­гут это сде­лать, но вот лич­но вам, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, слиш­ком уж бо­ять­ся это­го не сле­ду­ет. По­че­му? — спро­си­те вы. А по­то­му! В жур­на­ле го­мо­сек­суа­ли­стов One, из­да­вав­шем­ся в Сан-Фран­ци­ско, в ав­гу­стов­ском но­ме­ре за 1958 год, на де­вя­той стра­ни­це чёр­ным по бе­ло­му на­пи­са­но: «При су­ще­ст­вую­щих со­ци­аль­ных и куль­тур­ных сис­те­мах го­мо­сек­суа­лист ав­то­ма­ти­че­ски ока­зы­ва­ет­ся чле­ном все­мир­но­го ма­сон­ст­ва»! Эти сло­ва и по­ка­зы­ва­ют, что ма­сон­ст­во есть од­на из тех са­мых ор­га­ни­за­ций де­ге­не­ра­тов, глав­ная тай­на ко­то­рой за­клю­ча­ет­ся в том, что её чел­ны на­тя­ги­ва­ют друг друж­ку в рот и в жо­пу — сна­ча­ла в жо­пу, а за­тем чле­ном, из­ма­зан­ным в гов­не, — в рот; или на­обо­рот: сна­ча­ла ты­чут чле­ном друг дру­гу в рот, ко­то­рым едят, а не ро­жа­ют, а за­тем чле­ном, из­ма­зан­ным в спер­ме, ты­чут друг друж­ке в жо­пу, ко­то­рой не ро­жа­ют, а срут! Так что, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, по­здрав­ляю! Вы, как пи­сал жур­нал One, ав­то­ма­ти­че­ски яв­ляе­тесь ма­со­ном, ибо вы — пе­де­раст! По­это­му, как я ду­маю, пе­де­ра­сты-ма­со­ны вас, как пе­де­ра­ста, как сво­его со­бра­та, при­тес­нять осо­бо не бу­дут — да­же ес­ли вы с точ­ки зре­ния за­ко­на и не всту­пи­те в ма­сон­скую ло­жу.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­дус­тал от ре­чей че­ло­ве­ка в чёр­ном. Да и та­ин­ст­вен­ные и вне­зап­ные по­яв­ле­ния и ис­чез­но­ве­ния стран­но­го со­бе­сед­ни­ка, при­знать­ся, не­мно­го пу­га­ли Ку­рае­ва. Вне­зап­но он вспом­нил один из эпи­зо­дов сво­ей бе­се­ды-ис­по­ве­ди с от­цом Нау­мом, улыб­нул­ся и спро­сил не­зна­ком­ца:

— Ска­жи­те — на­вер­ное, вам де­ла­ли клиз­мы; на­при­мер, в дет­ст­ве. Клиз­му, кста­ти, обыч­но сма­зы­ва­ют пе­ред вве­де­ни­ем ва­зе­ли­ном или чем-то вро­де это­го. Вам бы­ло при­ят­но от клиз­мы? Что вы при этом ис­пы­ты­ва­ли?

Че­ло­век в чёр­ном вне­зап­но по­крас­нел и рез­ко ска­зал:

— Я ис­пы­ты­вал боль и му­че­ние! И мне бы­ло очень не­при­ят­но. И всё это вы­зы­ва­ло во мне от­вра­ще­ние! Вы — пе­де­раст и по­это­му ис­пы­ты­вае­те на­сла­ж­де­ние от клиз­мы. У пе­де­ра­стов все­гда так — в от­ли­чие от нор­маль­ных лю­дей. По это­му их лег­ко уз­нать. И всех лю­дей, вы, пе­де­ра­сты, рав­няе­те по се­бе по прин­ци­пу: «Весь мир — бар­дак, все лю­ди — шлю­хи». Зна­ем мы это. Но нор­маль­ный че­ло­век ис­пы­ты­ва­ет от клиз­мы толь­ко боль, му­че­ние и от­вра­ще­ние!

Ку­ра­ев сно­ва улыб­нул­ся и за­дал дру­гой во­прос:

— Я ду­маю, что вы не­от­кро­вен­ны. Ведь ес­ли де­ло об­стоя­ло так, как вы го­во­ри­ли, то, спра­ши­ва­ет­ся, как же вы в дет­ст­ве ка­ка­ли? Ведь спе­ци­аль­но для то­го, что­бы мла­де­нец ка­кал, этот про­цесс сде­лан при­ят­ным!

Че­ло­век в чёр­ном по­крас­нел ещё боль­ше и с ка­мен­ным ли­цом не морг­нув гла­зом сно­ва рез­ко ска­зал:

— На­стоя­щий, нор­маль­ный муж­чи­на ка­ка­ет, пре­одо­ле­вая боль и му­ку силь­ной во­лей к жиз­ни и под­ви­гу. Да­же в дет­ст­ве и во мла­ден­че­ст­ве. Вро­де то­го, как жен­щи­на ро­жа­ет че­рез боль и му­ку. Во­ля к жиз­ни и под­ви­гу — вот что да­ёт ему си­лы тер­петь эти боль и му­ку! И его жизнь — это по­сто­ян­ное пре­одо­ле­ние се­бя, по­сто­ян­ное са­мо­ста­нов­ле­ние и са­мо­ук­ре­п­ле­ние, по­сто­ян­ное вы­ко­вы­ва­ние се­бя са­мо­го и, пре­ж­де все­го, — той са­мой во­ли к жиз­ни и под­ви­гу. Че­рез боль и му­ку. Вы — де­ге­не­рат, пе­де­раст и по­это­му вам чу­ж­до по­ни­ма­ние то­го, как жи­вет нор­маль­ный муж­чи­на, по­ни­ма­ние его чувств и мо­ти­вов его дей­ст­вий. Вы — пе­де­раст и из­вра­ще­нец! Со­сё­те член и тра­хае­тесь в жо­пу. В рот и в жо­пу. Сна­ча­ла вы за­со­вы­вае­те сво­ёму парт­нё­ру член в жо­пу, а за­тем об­ма­зан­ный в гов­не член за­со­вы­вае­те ему в рот; и он де­ла­ет то же с ва­ми. Вы де­лае­те все эти ар­мян­ские и фран­цуз­кие шут­ки, де­ге­не­ра­ты и пе­де­ра­сты! Со­сё­тесь и ли­же­тесь, ли­жи­те друг друж­ке жо­пы и чле­ны. Минь­ет и ку­ни­лин­гус — вот ва­ши за­ба­вы. Пе­де­ра­сты и де­ге­не­ра­ты. Я го­во­рю вам на­уч­ные фак­ты, а вы все­гда пе­ре­хо­ди­те на лич­но­сти и кри­чи­те: «Сам та­кой!». По это­му при­зна­ку вас лег­ко уз­нать. По од­но­му это­му ва­ше­му во­про­су вид­но, что вы — пе­де­раст и де­ге­не­рат. Пе­де­ра­сты и де­ге­не­ра­ты обыч­но не­на­ви­дят нор­маль­ных лю­дей и прав­да, ска­зан­ная пе­де­ра­стам и де­ге­не­ра­там о том, кто они, бе­сит их и до­во­дит до при­пад­ка.

Ска­зав это, че­ло­век в чёр­ном на­чал мед­лен­но рас­тво­рят­ся в воз­ду­хе и, на­ко­нец, ис­чез.

Спус­тя не­сколь­ко не­дель, бро­дя по рус­скоя­зыч­но­му Ин­тер­не­ту, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­ткнул­ся на один за­бав­ный рас­сказ. Его на­пи­сал гра­ж­да­нин не­при­знан­ной Но­во­рос­сий­ской Рес­пуб­ли­ки, школь­ник, уче­ник один­на­дца­то­го клас­са. Этот рас­сказ был по­слан на об­ще­го­су­дар­ст­вен­ный кон­курс под на­зва­ни­ем «Рус­ский мир: связь вре­мён» и за­нял на нём вто­рое ме­сто. Ин­те­рес­но, что сра­зу же по­сле про­воз­гла­ше­ния Но­во­рос­сий­ской Рес­пуб­ли­кой не­за­ви­си­мо­сти ук­ра­ин­ский язык в неё был пе­ре­ве­дён на рус­ский ал­фа­вит. Рас­сказ на­зы­вал­ся так: «В рит тай в жы­пий. Сказ о том, как ста­рый ка­зак Та­рас сы­но­вей сво­их, Ос­та­па и Ан­д­рея, на тра­ди­ци­он­ность ори­ен­та­ции про­ве­рял». Ку­ра­ев с лю­бо­пыт­ст­вом уг­лу­бил­ся в его чте­ние…

«

В рит тай в жы­пий. Сказ о том, как ста­рый ка­зак Та­рас сы­но­вей сво­их, Ос­та­па и Ан­д­рея, на тра­ди­ци­он­ность ори­ен­та­ции про­ве­рял

Рас­сказ на ук­ра­ин­ском язы­ке с пе­ре­во­дом на ли­те­ра­тур­ный рус­ский

Ори­ги­наль­ный текст:

В рит тай в жы­пий

Та­рас про­ки­нув­си зра­ну — цяк зра­ну, що ран­ко­ви су­тин­ки вще й не дум­ко­ва­лы за­спо­чи­нац­ця. Вин швид­ко одяг­нув­ся тай вы­ру­шив з ху­ти­ра ву-на за­ли­зош­лях­ну зу­пин­ку чоп зус­ря­щу­ва­ти свой­их си­нив — стар­шо­го, Он­д­рия, тай мо­лод­шо­го, Ас­та­па. Во­ни, на­реш­ти, прий­и­ха­лы на киль­ка вес­ня­них тыж­нив до свой­но­го бать­ки чоп вид­по­чи­ти. Чэ­рез пид­сту­пи до­ли бать­ко не маэ що ис­ну­вав ис­ную­чий що ба­чив си­на­ми, тай си­ни — бать­ком вже биль­ше двох ро­кив.

За­ли­зош­лях­ний ви­зок прий­шов до­ча­су. Бать­ко ра­дис­но обий­няв си­нив тай ска­зав вим:

— А чи бу­лы ви у Си­чи? Ви дум­ку­эте, що ви вже до­рос­лы тай гар­ны хлоп­ци — але чи бу­лы ви ву Си­чи? Не бу­лы? То­ды яки ж ви ко­за­ки? Ни, вам не­од­мин­но трэ­ба про­бу­ва­ти у Си­чи тай по­ню­ха­ти по­ро­ху! Як­що не пий­ди­те ту­ды, ув Сичь, то я вим — не бать­ко тай ви — не си­ни ми­не!

— Пи­дэ­мо, бать­ко, ву Сичь! Ко­ды хо­чу­ва­еш? — ска­зав Ас­тап.

Он­д­рий мов­чаз­но кив­нув го­ло­вую на сло­ва Ас­та­па.

— Ин­шо­го я й ни чо­кав вот си­нив мо­их! — ска­зав ста­рий ко­зак Та­рас тай во­ни вы­ру­ши­ли взад до­до­му. Шлях вих про­ля­гав чэ­рез по­ля тай гайи.

Йду­чи ра­зом з бать­кой, Ас­тап взга­дав, що точ­но ця­кож йшов з ним ко­дысь дав­ным-дав­но вще в де­тин­ст­ви. Тиль­ки то­ды бу­ло ли­то. По-над по­лем тай по-над шля­хим ле­та­ли баб­ки тай за­лу­пив­ки… Зга­дам­ши цю кар­ти­ну з ми­ну­ло­го, Ас­тап за­пи­тав:

— Бать­ко! А чо­му за­лу­пив­ки про­на­зы­ва­юц­ця за­лу­пив­ка­ми? Я дум­ко­вав про цэ з де­тин­ст­ва, але цяк и не­на­ва­жив­ся ни­ко­го за­пи­та­ти…

— Бо, сын­ку, — вид­по­вив Та­рас, — во­ни вы­лу­п­лю­юц­ця з ко­ко­ну тай при цьо­му за­лу­пу­ють йо­го — тоб­то роз­кри­ва­ють, ски­да­ють з сэ­бе, вы­ла­зять з ньо­го!

— Як про­сто! — зди­ву­вав­ся Ас­тап.

Да­ле усе йшли в мов­чан­не. Ти­шу по­ру­шив ли­ше од­но­го ра­зу про­ле­тив ввы­си гвин­ток­рил.

Не­за­ба­ром Та­раз з си­на­ми прий­шов до ха­ты. Во­ни бу­лы го­лод­ни, але дру­жи­на Та­ра­са усё вще го­ту­ва­ла йжу. Ро­би­ти бу­ло ни­чо­го.

Дык що, хлоп­ци, — ув Сичь?! — за­пи­тав Та­рас. — Йах, у Сичь! А для цьо­го влаш­тую-ка я вам пе­ре­вир­ку! Ад­же хтоз­на — мо­же бу­ти, хто-не­будь з вас — пы­дир?

— Яку пе­ре­вир­ку? — за­пи­тав Ас­тап. — Са­мо­пе­ре­вир­ку? На те, що ны сни­ло­ся тай сниц­ця — кра­си­вы див­ча­та оле го­лэнь­ки хлоп­чы­ки?

— Ни, не цю! — вид­по­вив Та­рас. — Я влаш­тую вам ный­ну, ко­заць­ку, са­мо­пе­ре­вир­ку! Ста­ру ко­заць­ку вза­ба­ву тай упо­те­ху, що зу­вэц­ця «В рит тай в жы­пий». То­ды по­ди­ви­мо­ся — яки вы ко­за­ки тай чи гид­ни вы справ свой­них бат­кив тай ди­див.

— Бать­ко! А чо­му цяк див­но на­зва­ли цю вза­ба­ву — «В рит тай в жы­пий»? — за­пи­тав Он­д­рий.

— То­му, сын­ку, що при цэй вза­ба­ве зыр­ку­ють тра­ху­вач­ны ма­лю­ва­но­п­лив­ки, в яких чо­ло­ви­ки чо­ло­ви­ков то­гось… ну, то­гось… в рит тай в жы­пий! — бу­ла бать­кивсь­ка вид­по­видь.

Та­рас за­ду­мав­ся на киль­ки сэ­кунд тай про­дов­жив, звер­таю­чись к Ас­та­пу:

— А пры­не­си-ка ме­ни, сын­ку, ти два зы­ро­ст­рич­ко­ко­ро­ба, що сто­ять у ме­ни ув книж­ко­вой ша­фи по-за свя­тей Биб­ли­эю! Ось мы и по­ди­ви­мо­ся — не за­вив­ся чи сред ны пы­дир тай хто вин йэ ця­кий?

Та­рас пры­нис из су­сид­нь­ой ким­на­ти за­ли­зо­при­ваб­лив­ну зву­ко­бач­ню тай пидк­лю­чив йу до даль­но­зыр­ка. Тим ча­сом Ас­тап пры­нис два зы­ро­ст­рич­ко­ко­ро­ба.

— Бать­ко! Не бу­ду я ди­ви­тись на ци ма­лю­ва­но­п­лив­ки! — мо­вив Он­д­рий. — Грих! Сьо­год­ни —  Про­ще­на не­ди­ля пэ­ред Ве­ли­ким по­стом!

— Вох, не до до­б­ра, сын­ку, ти цяк го­во­риш, вы­став­ляю­чи се­бе бла­го­чес­ти­вым! Чуэ бать­кивсь­кэ сер­цэ! Не ти чи на ми­ну­лей ув­ст­ри­чи го­во­рив ми­ни, що на дру­го­му кур­си уни­вэр­си­те­ту зра­зу­мив, що Бо­га не­мае? Вох, не до до­б­ра цэ…

Та­рас зно­ву за­ду­мав­си на ко­рот­кий час, по­хи­тав го­ло­вою, пе­ре­хре­стив­си, вста­вив зы­ро­ст­рич­ко­ко­роб в за­ли­зо­при­ваб­лив­ну зву­ко­бач­ню тай ска­зав:

— Чи дик твий, сын­ку, виз­д­ра­че­ниц­ця вид тих зра­кив, що ти цяк бо­ис­ся тай стра­ху­ва­ис­ся виз­лу­п­ля­ти зэн­ки во ця­ко­вое? Чи взэ­рэ­чиц­ця, сын­ку, цю­цюр твий ко­заць­кий ву-на жы­пий чо­ло­ви­ка, тай на йо­го сра­ку? Сын­ку! Не­вжэ бо­ис­си цьо­го? Вид чо­го ж? Вид то­го, що ты пы­дир арть? Зэнь не ко­зак ти! Тай ни син ти ми­не! Бо пы­дир! Тай не мис­цэ пы­ди­рам на ко­заць­кой зем­ли! Бачь, сын­ку, — чи це ця­ко — сам вбью то­би!

Тай Та­рас з со­бин­ны­ми си­на­ми по­чав ды­ви­ти­ся пы­дир­ной ма­лю­ва­но­п­лив­ке.

Чэ­рез дэ­киль­ка хвы­лин Ас­тап ска­зав:

— Бать­ко, тьху! Яка ги­до­та! Як цьо­му мож­но ды­ви­ти­ся?

— Во­ис­ти­ну, сын­ку! Це цяк и йэ — ги­до­та! Тьху! — вид­по­вив Та­рас.

Ми­ну­ло хвы­лин дьэ­сяць тай Ас­тап зно­ву ска­зав:

— Бать­ко! Ну­дить ми­не вот цьэй ма­лю­ва­но­п­лив­ки! Вимк­ни!

— До­б­ре, це до­б­ре! До­б­рий, гар­ний хло­пець! Да тиль­ки який же ти гар­ний ко­зак, як­що нэ мо­жэш со­би пе­ре­сю­ло­ва­ти тай ба­чить ця­ки ма­лю­ва­но­п­лив­ки хо­ча б го­ды­ну або дви?

Он­д­рий же ничь­о­го не го­во­рив.

Чэ­рез пив го­ды­ны Ас­тап ви­пад­ко­во гля­нув ву-на Он­д­рия, при­шов ву не­вы­мов­но зди­ву­ван­не, тай ви­гик­нув:

— Пы­дир, бать­ко! Брит мий рыд­ний — пы­дир!

Та­рас по­ба­чив на цю­цюр Он­д­рия тай бать­кив­ски зэн­ки йо­го у жах­ли­вем гни­ви тай стра­хот­ней лю­ти сплэн­дар­ну­лы смерт­ней за­гро­зой.

— Ось, я то­би, пы­ди­ра, по­ро­див, та йаж то­би, са­ба­ку, и вбью! — взо­рав, доп­ры­дя до вы­сту­п­лен­ня, Та­рас. — Ось, я то­би, тур­чин, жыд ты та лях трык­ля­тий, я, бать­ко твий рид­ний, цэй дэс­ни­цей бать­кивсь­кай то­би, га­дю­ку, сам про­пэ­ру дрюч­ком у сам-сир­цэ! Та ни бу­ва­ти пись­ко­ва­ту злыд­ню та прэ­вер­тэ­не­цю на свя­тей ко­заць­кой зем­ли, тай ни чи­нить йо­му ша­му на­шэ­му глорь­ну ко­заць­ку ро­ди­ву!

Та­рас мав що зняв из-со сти­ны хан­тэр­но руж­жо тай впа­лив ку­лю ву про­меж­ти­тье Он­д­рия; и ця ку­ля, про­шпан­до­рим­ши, ув­пэр­лась йо­му у сам-сир­цэ тай роз­вэр­ну­ла йо. Он­д­рий геп­нув­ся на пил не мая ды­ху­ван­ня тай по­за­лив­си ук­ро­вью.

Як сокть­ску па­даль ви­тяг­нув Та­рас кор­пець сво­го сы­ну з ха­ты ву-на двир.

— Ас­тап! — мо­вив Та­рас. — Схо­ди­мо ув пост ву Па­ча­ив, за­мо­ли­мо грих. А опис­ля Пас­ки — у Сичь!

— Бать­ко! Шко­да бри­та! — ска­зав Ас­тап.

— А чоп з ным бу­ло, ко­лы Си­че­ва Бес­пе­ка ка­зу­ва­ла б йо­му, са­ба­ке, цю пир­ну­ху по шысть, по осмь го­дын, а той ци­ло­до­бо­во биз роз­ды­ху на прос­сачь-про­срачь?! Ка­зу­ва­ла б як ми­не ув мо­ло­ди­сти, ко­ды усе дум­ко­ва­лы що я амь анг­лись­кий шпи­гун! — мо­вив ста­рий Та­рас тай вдо­ба­вив: — Не вта­иц­ця шы­ло ву мэш­ке, и шлях­тыч ла­тынсь­кий не пид­зак­ро­виц­ця про­средь­меж ко­за­кив з их свя­тей ви­рой! О тож и пы­дир не схо­ва­иц­ця про­средь­меж гар­них хлоп­цив!

— А вза­прав­ду — чоп з ным бу­ло, бать­ко? — спро­сив Ас­тап.

— Чоп бу­ло? — пе­ре­пи­тав Та­рас. — Си­че­ва Бес­пе­ка вид­да­ла б йо­го усим гар­ним хлоп­цям-си­чо­ви­кам для вза­ба­вы тай упо­те­хи. Тай во­ни тра­ху­ва­лы б йо­го, не зу­пи­няю­чи­ся, в рит тай в жы­пий и вдень, и вно­чи по­ки вин би не по­мэр. Ця­ка вже изь ця ста­ра ко­заць­ка упо­те­ха тай вза­ба­ва! Цяк збэ­ре­га­ють се­бе ко­за­ки вид про­ник­нен­ня до сэ­бе пы­ди­рив тай цяк ви­ни­щу­ють их!

Та­рас ще раз ог­ля­нув кор­пець Он­д­рия, плю­нув на ньо­го тай ска­зав:

— Ах ты ж! В рит тай в жы­пий! Би­сов сын… В рит тай в жы­пий! Будь про­кля­тий дэнь за­род­жу­ван­ня тво­го, бо в той час не бу­ло у ме­ни гу­мо­ва на­цю­цюр­ни­ка!

По­мов­ча­ши тро­хи тай по­хи­тав­ши го­ло­вую, Та­рас про­дов­жив:

— За­лу­пить б, йо­го, са­ба­ку, як ца­па тай по­ве­су­ва­ти йо­го шки­ру со сви­ня­чим йо­го ры­лом на син­це, ву-на вид­ном мис­ци, за­ра­ди вна­зи­ду­ван­ня усим гар­ним хлоп­цям!

На­рэш­ти, дру­жи­на Та­ра­са на­го­ту­ва­ла стра­вы для тра­пе­зы тай вин ра­зом з Ос­та­пим сив за стил. А пис­ля тра­пе­зы Та­рас лиг на ву­ку­шэт­ку вид­по­чи­ти.

Та­рас воз­ля­гав на ву­ку­шэт­ки тай взга­ду­вав бит­ви ко­лыш­них ро­кив. Ось, вин з си­чо­ви­ка­ми штур­муэ Кы­ив. Вин, мо­ло­дий пол­ков­ник, вид­ря­див Мы­ко­лу Пид­те­рис­ра­ку тай Апа­на­са Ры­ло, со­бин­них глорь­ных бой­о­вих то­вар­щи­ней, да на дро­то­хи­де за­бэ­руц­ця на девь­я­ти­по­вер­хив­ку з ку­ле­мё­тим тай снай­пэ­ру­вач­ны­ми гвин­тив­ка­ми, чоп влаш­ту­ва­ты спо­ди­вай­ку во­ро­гам. А по­тим за­гин, гурт йо­го за­хо­пив мол на око­ли­ци мис­та тай влаш­ту­вав там пры­вал тай обид; тай уси бий­цы по­ча­лы мрия­ти як во­ни за­хо­п­лять Львив, Вар­ша­ву, Бэр­линь, Па­рыж тай Лон­дынь. Але пид­лый во­рог не дре­мав; як буй­ний ви­тир вло­мив­ся вин в бу­див­лю тай на­пав на за­гин Та­ра­су. Жор­сто­ка бу­ла бит­ва. Ось, пав ву-за мьяс­ним при­лав­ким Го­ло­жоп­ко, цяк и не встиг­нув­ши дой­и­сти гар­ний шмат са­ла; ось, ву чай­но­му вид­ди­ли за­сто­гнав, по­ра­не­ний у гру­ди, Нес­сыв­ко­ры­то… А по­руч з Та­ра­сим пе­ре­бин­то­ву­вав об­вис­лю по­за­прок­ри­вав­лэ­ну ру­ку бо­эць з дю­же смех­ли­вей фа­мы­ли­эй Стрел­ков. Але Та­рас не зда­вав­си. Вин про­дов­жу­вав ко­ман­ду­ва­ти бо­эм.

Йах! Ба­га­то зэнь от­ри­мав во­рог! Але вжэ не­маэ в жи­вих По­пэр­дэл­ки, вже пав Раз­бзда тай на мэрт­вим кор­пе­це Ов­сия На­сэ­рик­ру­га вже кор­чиц­ця в аго­нии Дмит­ро За­дэ­ри­ко­за… Оле! Тай За­ба­дай­ко­мар пав, дю­же гар­ний хло­пець! Час вид­сту­па­ти. Та­рас вми­ло вы­вив свий за­гин су-из мо­лу тай на­чав вид­хо­ж­дэн­не. Во­рог раз­пог­нав­си ву-за ним. Тай отут з да­ху бу­дын­ки вы­стрэ­лу­ва­лы снай­пэ­ри тай вра­зы­ли офэ­ци­рив. А по­тим за­ро­бив ку­ле­мёт. Не пид­ве­ли пол­ков­ни­ка Та­ра­са Мы­ко­ла Пид­те­рис­ра­ка тай Апа­нас Ры­ло! Хит­ристь вда­ла­ся. Зэнь Та­рас раз­гор­нув свий вид­сту­пу­ющ за­гин тай по­вив йо­го у ота­ку; вин на­пав на при­шо­во­го ву за­ме­шан­не во­ро­га тай по­раз­гро­мив йо­го…

Та­рас по­вер­ти­нув­ся на хви­ли­ну з цу­кер­них спо­га­див тай по­тим, про­дов­жу­вам­ши воз­ля­га­ты на ву­ку­шэт­ки, звив вго­ру ру­ку тай мо­вив Ас­та­пу:

— У Сичь! У Сичь! Трем­ти­ся, во­рог! Бо вще нэ ву­по­ро­ды­лась тай не ву­по­ро­дыц­ця ця­ка во­ро­жья сы­ла та ця­ка би­со­ва рать, чоп взмог­ла воз­тво­ры­ты пэ­ре­мо­гу рус­кой си­ли! Про­ко­хай­тя ж ны у сра­ку!

При­ме­ча­ния:

«не маэ що ис­ну­вав ис­ную­чий що ба­чив» — по-рус­ски: «не име­ет су­ще­ст­во­вав­ший су­ще­ст­вую­щий ви­дев­ший» — каль­ка с не­воз­мож­ной в дей­ст­ви­тель­но­сти анг­лий­ской кон­ст­рук­ции «hasn’t been being seen» (present perfect continuous tense, passive voice гла­го­ла to see с от­ри­ца­ни­ем). Эта кон­ст­рук­ция не­воз­мож­на по той при­чи­не, что гла­гол to see, как гла­гол чув­ст­вен­но­го вос­при­ятия, не упот­реб­ля­ет­ся во вре­ме­нах perfect continuous.

«мав що зняв» — по-рус­ски: «имел сняв­ший» — каль­ка с анг­лий­ско­го «had dismounted» (past perfect tense, active voice гла­го­ла to dismount).

«амь» — от анг­лий­ско­го «am» (1-е л. ед. ч. гла­го­ла to be) с тем же зна­че­ни­ем.

«арть» — от анг­лий­ско­го «art» (2-e л. ед. ч. гла­го­ла to be, уст.; со­от­вет­ст­вую­щее ме­сто­име­ние — thou, то­же уст.) c тем же зна­че­ни­ем.

«изь»  — от анг­лий­ско­го «is» (3-e. л. ед. ч. гла­го­ла to be) с тем же зна­че­ни­ем.

«йах» — от анг­лий­ско­го «yeah» (ва­ри­ант: «yeh») с тем же зна­че­ни­ем: (i) ут­вер­ди­тель­ный одоб­ри­тель­ный воз­глас, вос­кли­ца­ние; (ii) не­стан­дарт­ный, не­фор­маль­ный ва­ри­ант «yes».

«зэнь» — от анг­лий­ско­го «then» («то­гда») с тем же зна­че­ни­ем.

«кор­пець» — от анг­лий­ско­го «corpse» («мёрт­вое те­ло», «труп») с тем же зна­че­ни­ем.

«сплэн­дор­ну­лы» — сверк­ну­ли, за­сия­ли, за­бле­сте­ли; от анг­лий­ско­го «splendor» («свер­ка­ние», «сия­ние», «блеск»).

«дик» — от анг­лий­ско­го «dick» с тем же зна­че­ни­ем: эв­фе­мизм для обо­зна­че­ния муж­ско­го по­ло­во­го чле­на.

«мол» — от анг­лий­ско­го «mall» с тем же зна­че­ни­ем: су­пер­мар­кет цик­ло­пи­че­ских раз­ме­ров, ко­то­рый обыч­но стро­ит­ся на ок­раи­не го­ро­да или за го­ро­дом, вбли­зи вы­ез­да из не­го. По-рус­ски обыч­но пи­шет­ся как «молл», но та­кое на­зва­ние для по­доб­ных су­пер­мар­ке­тов на рус­ском язы­ке ис­поль­зу­ет­ся ред­ко.

«хан­тэр­но» — охот­ни­чье; от анг­лий­ско­го «hunter» («охот­ник»).

«глорь­ный» — слав­ный; от анг­лий­ско­го «glory» («сла­ва»).

«шам» — от анг­лий­ско­го «shame» с тем же зна­че­ни­ем: по­зор, бес­че­стье.

«тай» — да и, и, да.

«чоп» — что бы, что­бы

«за­ли­зо­при­ваб­лив­ный» — при­тя­ги­ваю­щий же­ле­зо, то есть маг­нит­ный.

«ма­лю­ва­но­п­лив­ка» — ки­но­плён­ка, ки­но­лен­та, маг­нит­ная ви­део­лен­та (на­при­мер, в ви­део­кас­се­те); фильм. Бу­к­валь­но: раз­ри­со­ван­ная плён­ка, плён­ка с ри­сун­ка­ми, плён­ка для на­не­се­ния ри­сун­ков.

«гу­мо­вый» — ре­зи­но­вый, ла­текс­ный; от анг­лий­ско­го «gum» («ре­зи­на», «ка­медь»).

«ув», «в», «ву», «у» — в, во.

«з» — из, с, со, от.

«й» — и.

«цяк» — так.

«вот» — от.

«вох» — ох.

Рус­ский ли­те­ра­тур­ный пе­ре­вод:

В рот и в зад­ни­цу

Та­рас про­снул­ся ра­но — так ра­но, что ут­рен­ние су­мер­ки ещё и не ду­ма­ли на­чи­нать­ся. Он бы­ст­ро одел­ся и от­пра­вил­ся с ху­то­ра на же­лез­но­до­рож­ную ос­та­нов­ку встре­чать сво­их сы­но­вей — стар­ше­го, Ан­д­рея, и млад­ше­го, Ос­та­па. Они, на­ко­нец, прие­ха­ли на не­сколь­ко ве­сен­них не­дель к сво­ему от­цу, что­бы от­дох­нуть. Из-за коз­ней судь­бы отец не был ви­дим сы­новь­я­ми, а сы­но­вья — от­цом уже бо­лее двух лет.

По­езд при­шёл во­вре­мя. Отец ра­до­ст­но об­нял сы­но­вей и ска­зал им:

— А бы­ли ли вы в Се­чи? Вы ду­мае­те, что вы уже взрос­лые и хо­ро­шие пар­ни — но бы­ли ли вы в Се­чи? Не бы­ли?! То­гда ка­кие же вы ка­за­ки? Нет, вам не­пре­мен­но на­до по­бы­вать в Се­чи и по­ню­хать по­ро­ха! Ес­ли не пой­дё­те ту­да, в Сечь, то я вам — не отец и вы — не сы­ны мне!

— Пой­дем, отец, в Сечь! Ко­гда хо­чешь? — ска­зал Ос­тап.

Ан­д­рей мол­ча­ли­во кив­нул го­ло­вой на сло­ва Ос­та­па.

— Ино­го я и не ожи­дал от сы­нов сво­их! — ска­зал ста­рый ка­зак Та­рас и они от­пра­ви­лись об­рат­но до­мой. Путь их ле­жал че­рез по­ля и ро­щи.

Идя вме­сте с от­цом, Ос­тап вспом­нил, что точ­но так­же шёл ко­гда-то с ним дав­ным-дав­но, ещё в дет­ст­ве. Толь­ко то­гда бы­ло ле­то. Над по­лем и над до­ро­гой ле­та­ли стре­ко­зы и ба­боч­ки… Вспом­нив эту кар­ти­ну из про­шло­го, Ос­тап спро­сил:

— Отец, а по­че­му ба­боч­ки на­зы­ва­ют­ся за­лу­пив­ка­ми? Я ду­мал об этом с дет­ст­ва, но так и не ре­шил­ся ни­ко­го спро­сить…

— По­то­му, сын, — от­ве­тил Та­рас, — что они вы­лу­п­ля­ют­ся из ко­ко­на и при этом за­лу­п­ля­ют его — то есть рас­кры­ва­ют, сбра­сы­ва­ют с се­бя, вы­ле­за­ют из не­го.

— Как про­сто! — изу­мил­ся Ос­тап.

Да­лее все шли мол­ча. Ти­ши­ну на­ру­шил лишь од­на­ж­ды про­ле­тев­ший ввы­си вер­то­лёт.

Вско­ре Та­рас с сы­новь­я­ми при­шли до­мой. Они был го­лод­ны, но же­на Та­ра­са всё ещё го­то­ви­ла еду. Де­лать бы­ло не­че­го.

— Так что, пар­ни — в Сечь?! — спро­сил Та­рас. — Да, в Сечь! А для это­го уст­рою-ка я вам про­вер­ку. Ведь как знать — мо­жет быть, кто-то из вас — пе­де­раст?

— Ка­кую про­вер­ку? — спро­сил Ос­тап. — Са­мо­про­вер­ку? На то, что нам сни­лось и снить­ся — кра­си­вые де­вуш­ки или го­лень­кие маль­чи­ки?

— Нет, не эту! — от­ве­тил Та­рас. — Я уст­рою вам на­шу, ка­зац­кую, са­мо­про­вер­ку! Ста­рую ка­зац­кую за­ба­ву и по­те­ху, что зо­вёт­ся «В рот и в зад­ни­цу». То­гда по­смот­рим — ка­кие вы ка­за­ки и дос­той­ны ли вы дел сво­их от­цов и де­дов.

— Отец! А по­че­му так стран­но на­зва­ли эту за­ба­ву — «В рот и в зад­ни­цу»? — спро­сил Ан­д­рей.

— По­то­му, сын, что при за­ба­ве этой смот­рят пор­но­филь­мы, в ко­то­рых муж­чи­ны муж­чин то­го… ну, то­го… в рот и в зад­ни­цу! — был от­цов­ский от­вет.

Та­рас за­ду­мал­ся на па­ру мгно­ве­ний и про­дол­жил, об­ра­ща­ясь к Ос­та­пу:

— А при­не­си-ка мне, сын, те две ви­део­кас­се­ты, что сто­ят у ме­ня в книж­ном шка­фу за свя­той Биб­ли­ей! Вот мы и по­смот­рим — не за­вёл­ся ли сре­ди нас пе­де­раст и кто он есть та­кой?

Та­рас при­нёс из со­сед­ней ком­на­ты ви­део­маг­ни­то­фон и под­клю­чил его к те­ле­ви­зо­ру. Тем вре­ме­нем Ос­тап при­нёс ви­део­кас­се­ты.

— Отец! Не бу­ду я смот­реть эти филь­мы! — ска­зал Ан­д­рей. — Грех! Се­го­дня —Про­щё­ное вос­кре­се­нье пе­ред Ве­ли­ким по­стом!

— Ох, не к до­б­ру, сын, ты так го­во­ришь, вы­став­ляя се­бя бла­го­чес­ти­вым! Чу­ет от­цов­ское серд­це! Не ты ли на про­шлой встре­че го­во­рил мне, что на вто­ром кур­се уни­вер­си­те­та по­нял, что Бо­га нет? Ох, не к до­б­ру это…

Та­рас сно­ва за­ду­мал­ся на крат­кое вре­мя, по­ка­чал го­ло­вой, пе­ре­кре­стил­ся, вста­вил ви­део­кас­се­ту в ви­део­маг­ни­то­фон и ска­зал:

— Раз­ве член твой, сын, воз­двиг­нет­ся от тех об­ра­зов, что ты так бо­ишь­ся и стра­шишь­ся уст­рем­лять гла­за на пор­но­фильм? Раз­ве вста­нет, сын, срам­ной уд твой ка­зац­кий на зад­ни­цу муж­чи­ны и на его по­пу? Сын! Не­у­же­ли ты бо­ишь­ся это­го? От­че­го же? От­то­го, что ты — пе­де­раст? То­гда ты — не ка­зак! И не сын мне! Ибо то­гда ты — пе­де­раст! И не ме­сто пе­де­ра­стам на ка­зац­кой зем­ле! Смот­ри, сын, — ес­ли это так, то я сам убью те­бя!

И Та­рас со свои­ми сы­новь­я­ми стал смот­реть гей-пор­но­фильм.

Че­рез не­сколь­ко ми­нут Ос­тап ска­зал:

— Отец, тьфу! Ка­кая мер­зость! Как это мож­но смот­реть?

— Во­ис­ти­ну, сын! Это так и есть — мер­зость. Тьфу! — от­ве­тил Та­рас.

Про­шло ми­нут де­сять и Ос­тап сно­ва ска­зал:

— Отец! Тош­нит ме­ня от это­го филь­ма! Вы­клю­чи!

— Хо­ро­шо! Это хо­ро­шо! Хо­ро­ший, до­б­рый па­рень! Да толь­ко ка­кой же ты хо­ро­ший ка­зак, ес­ли не мо­жешь се­бя пе­ре­си­ли­вать и смот­реть та­кие филь­мы хо­тя бы час или два?

Ан­д­рей же ни­че­го не го­во­рил.

Че­рез пол­ча­са Ос­тап слу­чай­но взгля­нул на Ан­д­рея, при­шёл в не­опи­суе­мое изум­ле­ние и вос­клик­нул:

— Пе­де­раст, отец! Брат мой род­ной — пе­де­раст!

Та­рас взгля­нул на член Ан­д­рея и от­цов­ские гла­за его в ужас­ном гне­ве и страш­ной яро­сти сверк­ну­ли смерт­ной уг­ро­зой.

— Вот, я те­бя, пе­де­ра­ста, по­ро­дил и я же те­бя, со­ба­ку, и убью! — вскри­чал, при­дя в ис­сту­п­ле­ние, Та­рас. — Вот, я те­бя, ту­рок, жид ты и лях трек­ля­тый, я, отец твой род­ной, этой са­мой дес­ни­цей от­цов­ской те­бе, га­дю­ке, сам во­бью кол в са­мое серд­це! Пусть не бу­дет по­ло­во­го мань­я­ка и из­вра­щен­ца на свя­той ка­зац­кой зем­ле, пусть не по­зо­рит он на­ше слав­ное ка­зац­кое пле­мя!

Та­рас снял со сте­ны охот­ни­чье ру­жьё и вы­стре­лил в грудь Ан­д­рея; пу­ля, стре­ми­тель­но про­ле­тев, по­па­ла ему в са­мое серд­це и раз­во­ро­ти­ло его. Ан­д­рей без­ды­хан­но упал на пол и обиль­но за­лил­ся кро­вью.

Как па­даль ско­ти­ны вы­та­щил Та­рас без­ды­хан­ное те­ло сво­его сы­на из до­ма на двор.

— Ос­тап! — мол­вил Та­рас. — Схо­дим по­стом в По­ча­ев, за­мо­лим грех. А по­сле Пас­хи — в Сечь!

— Отец! Жал­ко бра­та! — ска­зал Ос­тап.

— А что бы с ним бы­ло, ес­ли б Служ­ба безо­пас­но­сти Се­чи ста­ла по­ка­зы­вать ему, со­ба­ке, эти пор­но­филь­мы по шесть, по во­семь ча­сов, а то и круг­лы­ми сут­ка­ми, не да­вая при этом вре­ме­ни да­же на то, что­бы схо­дить по боль­шой или по ма­лой ну­ж­де? Ста­ла по­ка­зы­вать так, как по­ка­зы­ва­ла мне в мо­ло­до­сти, ко­гда все ду­ма­ли, что я — анг­лий­ский шпи­он? — мол­вил ста­рый Та­рас и до­ба­вил: — Не ута­ить­ся ши­ло в меш­ке, и шлях­тич-ка­то­лик не скро­ет­ся ме­ж­ду ка­за­ков с их свя­той ве­рой! Рав­но, и пе­де­раст не спря­чет­ся ме­ж­ду до­б­ры­ми пар­ня­ми!

— А прав­да — что бы с ним бы­ло, отец? — спро­сил Ос­тап.

— Что бы бы­ло? — пе­ре­спро­сил Та­рас. — Служ­ба безо­пас­но­сти Се­чи от­да­ла бы его всем до­б­рым пар­ням-се­че­ви­кам для за­ба­вы и по­те­хи. И они на­си­ло­ва­ли бы его, не пе­ре­ста­вая, в рот и в зад­ни­цу и днем, и но­чью до тех пор, по­ка он бы не умер. Та­ко­ва уж эта ста­рая ка­зац­кая по­те­ха и за­ба­ва! Так хра­нят се­бя ка­за­ки от про­ник­но­ве­ния к се­бе пе­де­ра­стов и так ис­треб­ля­ют их!

Та­рас ещё раз ос­мот­рел те­ло Ан­д­рея, плю­нул на не­го и ска­зал:

— Ах, ты ж! В рот и в зад­ни­цу! Бе­сов сын… В рот и в зад­ни­цу! Будь про­клят день, в ко­то­рый ты за­ро­дил­ся, ибо в то вре­мя не бы­ло у ме­ня пре­зер­ва­ти­ва!

По­мол­чав не­мно­го и по­ка­чав го­ло­вой, Та­рас про­дол­жил:

— Со­драть бы с не­го, со­ба­ки, ко­жу как с коз­ла и по­ве­сить её вме­сте с его сви­ным ры­лом на солн­це, на вид­ном мес­те, для на­зи­да­ния всем до­б­рым пар­ням!

На­ко­нец, же­на Та­ра­са при­го­то­ви­ла еду для тра­пе­зы и он вме­сте с Ос­та­пом усел­ся за стол. А по­сле тра­пе­зы Та­рас лёг на ку­шет­ку от­дох­нуть.

Та­рас ле­жал на ку­шет­ке и вспо­ми­нал бит­вы преж­них лет. Вот, он с се­че­ви­ка­ми штур­му­ет Ки­ев. Он, мо­ло­дой пол­ков­ник, от­ря­дил Ми­ко­лу Под­те­рис­ра­ку и Апа­на­са Ры­ло, сво­их слав­ных бое­вых то­ва­ри­щей, на лиф­те за­брать­ся на де­вя­ти­этаж­ку с пу­ле­мё­том и снай­пер­ски­ми вин­тов­ка­ми, что­бы уст­ро­ить сюр­приз вра­гам. А по­сле от­ряд, груп­па его за­хва­ти­ла молл на ок­раи­не го­ро­да и уст­рои­ла там при­вал и обед; и все бой­цы ста­ли меч­тать о том, как они возь­мут Львов, Вар­ша­ву, Бер­лин, Па­риж и Лон­дон. Но под­лый враг не дре­мал; слов­но буй­ный ве­тер вло­мил­ся он в зда­ние и на­пал на от­ряд Та­ра­са. Жес­то­ка бы­ла се­ча. Вот, пал за мяс­ным при­лав­ком Го­ло­жоп­ко, так и не ус­пев доесть до­б­рый шмат са­ла; вот, в от­де­ле ча­ёв за­сто­нал, ра­не­ный в грудь, Нес­сыв­ко­ры­то… А ря­дом с Та­ра­сом пе­ре­бин­то­вы­вал об­вис­шую ок­ро­вав­лен­ную ру­ку бо­ец с очень смеш­ной фа­ми­ли­ей Стрел­ков. Но Та­рас не сда­вал­ся. Он про­дол­жал ко­ман­до­вать бо­ем.

Да, враг по­лу­чил то­гда не­ма­ло! Но уж нет в жи­вых По­пер­дел­ко, уж пал Раз­бзда и на мёрт­вом те­ле Ов­сея На­се­рик­ру­га уже кор­чит­ся в аго­нии Дмит­ро За­де­ри­ко­за… О! Убит и За­бо­дай­ко­мар, очень хо­ро­ший па­рень. По­ра от­сту­пать. Та­рас уме­ло вы­вел свой от­ряд из мол­ла и на­чал от­ход. Враг по­гнал­ся за ним. И тут с кры­ши до­ма вы­стре­ли­ли снай­пе­ры и по­ра­зи­ли офи­це­ров. А за­тем за­ра­бо­тал пу­ле­мёт. Не под­ве­ли пол­ков­ни­ка Та­ра­са Ми­ко­ла Под­те­рис­ра­ка и Апа­нас Ры­ло! Мно­гих вра­гов по­уби­ва­ли они. Хит­рость уда­лась. То­гда Та­рас раз­вер­нул свой от­сту­паю­щий от­ряд и по­вёл его в ата­ку; он на­пал на при­шед­ше­го в за­ме­ша­тель­ст­во вра­га и на­го­ло­ву раз­гро­мил его…

Та­рас вер­нул­ся на ми­ну­ту из слад­ких вос­по­ми­на­ний, а за­тем, про­дол­жая ле­жать на ку­шет­ке, воз­дел вверх ру­ку и ска­зал Ос­та­пу:

— В Сечь! В Сечь! Дро­жи, враг! Ибо ещё не ро­ди­лась и не ро­дит­ся та­кая вра­жья си­ла, та­кая бе­сов­ская рать, ко­то­рая смог­ла бы пре­воз­мочь рус­скую си­лу! Рас­це­луй­те же нас в зад­ни­цу!

»

Про­чи­тав этот не­хит­рый рас­сказ школь­ни­ка Ку­ра­ев изу­мил­ся и от ду­ши по­сме­ял­ся.

А че­рез не­сколь­ко ме­ся­цев по всей стра­не про­тив Ку­рае­ва бы­ла раз­вёр­ну­та оче­ред­ная дол­го­вре­мен­ная мно­го­лет­няя ком­па­ния: уче­ни­ки школ и уни­вер­си­те­тов сла­ли Ку­рае­ву в Брокс­гейт гнев­ные пись­ма, в ко­то­рых вся­че­ски по­но­си­ли и клей­ми­ли его. В ка­ж­дом из этих пи­сем Ку­ра­ев мно­же­ст­во раз об­зы­вал­ся «пи­до­ром», «пи­да­ра­сом», «пе­ту­хом», «пре­да­те­лем», «из­мен­ни­ком», «вы­род­ком», «пе­ре­беж­чи­ком»; в ка­ж­дом из этих пи­сем на его го­ло­ву при­зы­ва­лось мно­же­ст­во про­кля­тий и кар то от ма­туш­ки-Рос­сии, то от рус­ско­го на­ро­да, то от пра­во­слав­ной церк­ви, то от пред­ков Ку­рае­ва, то от са­мо­го Гос­по­да Бо­га. Дет­ские и мо­ло­дёж­ные га­зе­ты и жур­на­лы да­же пе­ча­та­ли на сво­их стра­ни­цах ти­по­вые пись­ма, в ко­то­рых ос­та­ва­лось мно­го мес­та для сбо­ра под­пи­сей. Чи­та­те­лям бы­ло дос­та­точ­но вы­ре­зать стра­ни­цу, по­ста­вить свою под­пись, со­брать под­пи­си же­лаю­щих и от­пра­вить пись­мо в Брокс­гейт. Поч­та Рос­сии пе­ре­сы­ла­ла эти пись­ма бес­плат­но — то есть за счёт го­су­дар­ст­вен­ных до­та­ций. Бы­ва­ло, что в та­ких пись­мах Ку­ра­ев на­счи­ты­вал до сот­ни под­пи­сей. Бы­ва­ло, что в иную не­де­лю та­ких пи­сем на­би­рал­ся аж це­лых два меш­ка.

А ещё че­рез не­сколь­ко ме­ся­цев стар­ший брат Ку­ра­ев пуб­лич­но от­рёк­ся от не­го; это от­ре­че­ние по­ка­зы­ва­ли по цен­траль­но­му те­ле­ви­де­нию. Брат так­же про­кли­нал Ку­рае­ва, мно­го раз на­зы­вал его пи­до­ром и же­лал ему го­реть в аду. Со­дер­жа­ние вы­сту­п­ле­ния бра­та не­силь­но от­ли­ча­лось от со­дер­жа­ния мно­же­ст­ва пи­сем из Рос­сии, по­сту­пав­ших к Ку­рае­ву. На сле­дую­щеё не­де­ле с по­доб­ным от­ре­че­ни­ем от род­ст­ва с Ку­рае­вым вы­сту­пи­ли все его вну­ча­тые пле­мян­ни­цы и пле­мян­ни­ки, де­ти бра­та, ко­то­рых бы­ло чет­ве­ро. Ко­гда они со­вме­ст­но вы­сту­пи­ли с этим от­ре­че­ни­ем, то что-то на­все­гда обор­ва­лось внут­ри у Ку­рае­ва… Нет, он ко­неч­но, по­ни­мал, что на них да­ви­ли, что от­ре­че­ние это бы­ло нуж­но для то­го, что­бы иметь воз­мож­ность спо­кой­но жить се­бе даль­ше и дви­гать­ся вверх по карь­ер­ной ле­ст­ни­це, а, мо­жет быть, и про­сто для то­го что­бы иметь хоть ка­кую-то при­лич­ную ра­бо­ту и про­сто для то­го, что­бы иметь воз­мож­ность по­сту­пить по­сле шко­лы в уни­вер­си­тет. Но всё-та­ки, всё-та­ки…

Ра­зу­ме­ет­ся, за­дум­ка ли­к­ви­ди­ро­вать Ку­рае­ва ни­ку­да не де­лась. Но в ФСБ ре­ши­ли за­та­ить­ся — ибо час­тые не­сча­ст­ные слу­чаи с Ку­рае­вым бы­ли бы по­доз­ри­тель­ны. Про­шло бо­лее по­лу­то­ра лет. Был раз­ра­бо­тан и на­чал осу­ще­ст­в­лять­ся но­вый план. Он был прост: яко­бы му­суль­ман­ские тер­ро­ри­сты при­го­во­ри­ли Ку­рае­ва, как не­кий сим­вол рас­тлен­но­го пе­де­ра­сти­че­ско­го за­па­да, к смер­ти. Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу не­сколь­ко раз по­сту­па­ли уг­ро­зы взо­рвать его вме­сте с его зам­ком… Опе­ра­ция «Ад­ский огонь» на­ча­лась.

По­че­му эту опе­ра­цию на­зва­ли «Ад­ский огонь»? Здесь свою ру­ку при­ло­жил ни­кто иной, как Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев. Это был его со­вет — дать но­вой опе­ра­ции по унич­то­же­нию Ку­рае­ва та­кое на­зва­ние. Ку­ра­ев по­рой пред­став­лял­ся Ал­фее­ву эта­ким Дон Жуа­ном, за­слу­жи­ваю­щим вся­че­ских кар от Не­ба. А как по­гиб Дон Жу­ан?

Пер­во­на­чаль­но Ку­рае­ва, как и пи­са­лось в уг­ро­зах, хо­те­ли взо­рвать вме­сте с зам­ком обыч­ной взрыв­чат­кой. Но Ал­фе­ев, ко­то­рый был в кур­се опе­ра­ции и мог да­вать свои со­ве­ты, ре­шил, что луч­ше бу­дет, ес­ли Ку­рае­ва и его за­мок взо­рвут ко всем чер­тям бо­е­при­па­са­ми объ­ем­но­го взры­ва и на­сто­ял на этом. По мыс­ли Ал­фее­ва, Ку­рае­ва и его за­мок дол­жен был по­гло­тить оке­ан ог­ня, ог­нен­ный шторм и смерч; он дол­жен был во­рвать­ся в за­мок и вы­жечь в нём всё жи­вое, ли­шив при этом его воз­ду­ха — то есть воз­мож­но­сти ды­шать.

Как и в про­шлый раз, бла­го­сло­ве­ние на спе­цо­пе­ра­цию дал сам Пат­ри­арх Ки­рилл. При этом не­сколь­ко вое­на­чаль­ни­ков про­ве­ли осо­бую встре­чу с од­ним лишь ми­тро­по­ли­том Ил­ла­рио­ном и на этой встре­че он дал им ещё од­но, своё соб­ст­вен­ное, бла­го­сло­ве­ние.

На этот раз спец­под­раз­де­ле­ние с бо­е­при­па­са­ми бы­ло вы­са­же­но близ зам­ка Брокс­гейт с ма­лых под­вод­ных ло­док, рас­счи­тан­ных все­го на не­сколь­ко че­ло­век; эти ма­лые под­лод­ки от­пра­ви­лись в путь с ма­те­рин­ской под­лод­ки, ко­то­рой уда­лось дос­та­точ­но близ­ко не­за­ме­чен­ной по­дой­ти к бе­ре­гу. Под­лод­ке да­же при­шлось вой­ти в тер­ри­то­ри­аль­ные во­ды Со­еди­нён­но­го Ко­ро­лев­ст­ва.

На­сту­пил ве­чер. Бы­ло уже тем­но. Спец­под­раз­де­ле­ние не­за­мет­но по­доб­ра­лось к зам­ку и за­ми­ни­ро­ва­ло его. По­сле то­го, как бы­ли ус­та­нов­ле­ны тай­ме­ры, ко­ман­дир на­чал от­ход.

В это вре­мя в Мо­ск­ве, в пе­ре­дел­кин­ской да­че, ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он рас­ха­жи­вал по про­сто­рно­му за­лу и ожи­дал взры­ва. До­пол­ни­тель­ных звон­ков из мо­с­ков­ско­го шта­ба, ру­ко­во­див­ше­го спе­цо­пе­ра­ци­ей, не по­сту­па­ло; это оз­на­ча­ло, что всё идёт по пла­ну: взрыв дол­жен был про­изой­ти в тот са­мый час «Ч», ко­то­рый и был за­пла­ни­ро­ван. На сто­ле пе­ред зер­ка­лом у Ил­ла­рио­на сто­ял бу­диль­ник, от­счи­ты­вав­ший вре­мя для столь во­ж­де­лен­но­го мгно­ве­ния. Ил­ла­ри­он то и де­ло под­бе­гал к не­му и смот­рел: сколь­ко вре­ме­ни ос­та­лось?

На­ко­нец, до взры­ва ос­та­лось ме­нее трёх ми­нут. Ил­ла­ри­он по­до­шёл к зер­ка­лу, воз­ле ко­то­ро­го сто­ял бу­диль­ник, и, при­дя в ра­до­ст­ное ис­сту­п­ле­ние, вновь за­пел.

Ил­ла­ри­он, ис­пол­нив­шись ве­ли­чия, на­пе­вал пар­тию ста­туи Ко­ман­до­ра из фи­на­ла вто­ро­го ак­та «Дон Жуа­на»:

Don Giovanni a cenar teco [Дон Жу­ан, на свою ве́черю]

m’invitasti e son venuto! [ты при­гла­сил ме­ня — и я при­шел!]

Ferma un po’! [По­до­ж­ди мгно­ве­нье!]

Non si pasce di cibo mortale [Не вку­ша­ет пи­щи смерт­ных]

chi si pasce di cibo celeste! [тот, кто вку­ша­ет не­бес­ную пи­щу!]

Altre cure più gravi di quest [Дру­гая за­бо­та, бо­лее важ­ное ис­ка­нье,

altra brama quaggiù mi guidò! [дру­гое стрем­ле­нье ме­ня при­ве­ло на этот свет!]

Parlo; ascolta! Più tempo non ho! [Бу­ду го­во­рить; вни­май же! Не имею мно­го вре­ме­ни!]

Tu m’invitasti a cena, [Ты при­гла­сил ме­ня на ве́черю]

il tuo dover or sai, [и те­перь зна­ешь, что за то­бою – долг.]

rispondimi: verrai tu a cenar meco? [От­ве­чай же мне: при­дешь ли ты на мою ве́черю?]

Risolvi! [Ре­шай!]

Verrai? [При­дёшь?]

Dammi la mano in pegno! [Дай мне ру­ку в за­лог!]

Cos’hai? [Что не так?]

Pentiti, cangia vita, [По­кай­ся, из­ме­ни жизнь;]

è l’ultimo momento! [это по­след­няя воз­мож­ность!]

Pentiti, scellerato! [Кай­ся, не­го­дяй!]

Pentiti! [Кай­ся!]

Ah! tempo più non v’è! [Увы! Боль­ше вре­ме­ни нет!]

До звон­ка бу­диль­ни­ка ещё ос­та­ва­лось вре­мя и Ил­ла­ри­он тор­же­ст­вен­но про­гла­го­лал:

— На­стал час не­от­вра­ти­мо­го воз­мез­дия для пре­да­те­ля и раз­врат­ни­ка! Сдох­ни же, па­даль!

Про­шло не­сколь­ко се­кунд; бу­диль­ник про­пи­щал. Он го­во­рил о том, что час «Ч» про­бил. Имен­но это мгно­ве­нье бы­ло ус­та­нов­ле­но на тай­ме­рах бо­е­при­па­сов объ­ем­но­го взры­ва. То­гда Ил­ла­ри­он за­сме­ял­ся и про­дол­жил петь — но те­перь уже от име­ни гиб­ну­ще­го Дон Жуа­на:

Da qual tremore insolito [Ка­кой не­обы­чай­ный ужас]

sento assalir gli spiriti! [я чув­ст­вую от на­па­де­ний этих ду­хов!]

Dond’escono quei vortici [От­ку­да ис­хо­дят эти ог­нен­ные вих­ри,]

di foco pien d’orror? [ис­пол­няю­щие стра­ха?]

Chi l’anima mi lacera? [Кто раз­ди­ра­ет мою ду­шу?]

Chi m’agita le viscere? [Кто со­кру­ша­ет моё серд­це?]

Che strazio, ohimè, che smania! [Что за пыт­ка, — го­ре мне! — что за одер­жи­мость!]

Che inferno, che terror! [Ка­кой ад, ка­кой ужас!]

Ah! [A!]

За­тем Ил­ла­ри­он улыб­нул­ся и с ин­то­на­ция­ми кон­фе­ран­сье, объ­яв­ляю­ще­го оче­ред­ной но­мер, про­из­нёс даль­ней­шие сло­ва либ­рет­то:

— Язы­ки пла­ме­ни по­гло­ща­ют Дон Жуа­на. На сце­не всё ус­по­каи­ва­ет­ся и вы­хо­дят дру­гие дей­ст­вую­щие ли­ца.

Ил­ла­ри­он сно­ва гром­ко за­сме­ял­ся; он про­дол­жал сме­ять­ся до­воль­но дол­го; на­ко­нец, Ил­ла­ри­он утих и ска­зал:

— Всё, сдох Эдин­бург­ский Пи­дор! Кон­чил­ся! Весь изо­шёл на го́вно! Сра­ный пи­дор!

Ко­гда по­жар­ные и спа­са­те­ли при­бы­ли на ме­сто взры­ва, то не об­на­ру­жи­ли ни­ко­го из жи­вых. За­мок на­по­ло­ви­ну был пре­вра­щён в руи­ны, ко­то­рые обя­за­тель­но по­греб­ли бы под со­бой вся­ко­го, кто ока­зал­ся бы нём. Да и ис­поль­зо­ва­ние бо­е­при­па­сов объ­ем­но­го взры­ва не ос­тав­ля­ло на­де­ж­ды на вы­жи­ва­ние. По­жар­ные до­ту­ши­ли по­жар и уе­ха­ли вме­сте со спа­са­те­ля­ми.

О про­ис­шед­шем со­об­щи­ли в ноч­ных но­во­стях по ме­ст­но­му те­ле­ви­де­нию и ра­дио. Ут­ром про это бы­ло на­пе­ча­та­но в га­зе­тах и ут­ром же про про­ис­шед­шее ста­ло из­вест­но в Рос­сии. А уже к обе­ду по пра­во­слав­но­му те­ле­ка­на­лу «Спас» по­ка­зы­ва­ли вжи­вую рас­сказ од­но­го бла­го­чес­ти­во­го и бла­го­об­раз­но­го ста­рич­ка, ко­то­рый толь­ко что, этой же но­чью, спо­до­бил­ся ви­деть уди­ви­тель­ный сон.

— Чув­ст­вую я, что ку­да-то про­ва­ли­ва­юсь. — рас­ска­зы­вал ста­ри­чок. — И вот, — мо­же­те мне ве­рить, мо­же­те — нет, — ог­ля­нул­ся я во­круг и ви­жу, что ока­зал­ся в аду. Он та­кой, как об этом в свя­тых кни­гах пи­шут и изо­бра­жа­ют на свя­тых ико­нах: огонь, кот­лы, ско­во­ро­ды, чер­ти со сви­ны­ми мох­на­ты­ми ры­ла­ми и с ви­ла­ми, зна­чит… И в этом аду я уз­рел пи­да­ра­са Ку­рае­ва. Пол­зал он на чре­ве весь в чер­вях, в не­го вхо­дя­щих и его по­жи­раю­щих и му­чаю­щих, на­гой. Пол­зал воз­ле от­хо­же­го мес­та. Весь он был как чёр­ная го­ло­веш­ка и объ­ят пла­ме­нем. И червь его не уми­рал, и огнь его не уга­сал, и зу­бов­ный скре­жет его не пе­ре­ста­вал. От от­хо­же­го мес­та и от Ку­рае­ва ис­хо­дил страш­ный смрад; но смрад от Ку­рае­ва был не­срав­ни­мо, в ты­ся­чу, в тьму тем раз ужас­ней, чем от от­хо­же­го мес­та! Мне да­же не­по­нят­но бы­ло — как мож­но вы­тер­петь та­кой смрад и не уме­реть от не­го. Да­же смрад толь­ко от од­но­го от­хо­же­го мес­та. На шее у Ку­рае­ва был ог­ром­ный мель­нич­ный жер­нов — он был по­ве­шен ему на шею на тол­стом ка­на­те. И с этим мель­нич­ным жер­но­вом Ку­ра­ев то и де­ло низ­вер­гал­ся бе­са­ми в не­чис­то­ты, в от­хо­жее ме­сто; он за­ды­хал­ся там, на­гло­тав­шись не­чис­тот, а за­тем под­ни­мал­ся вверх. И ко­гда он ока­зы­вал­ся вне не­чис­тот, то тут же к не­му под­бе­га­ли два чёр­та и глу­бо­ко за­со­вы­ва­ли ему в зад­ни­цу и в рот по тол­стен­но­му ло­му, до­крас­на рас­ка­лён­но­му в пы­лаю­щим жа­ром ко­ст­ре. С эти­ми-то дву­мя ло­ма­ми он и пол­зал во­круг от­хо­же­го мес­та не­ко­то­рое вре­мя — до тех пор, ко­гда его вновь не по­гру­жа­ли в не­чис­то­ты. По­ка в Ку­рае­ва бы­ли встав­ле­ны эти два рас­ка­лён­ных ло­ма и по­ка он был по­гру­жён в не­чис­то­ты, он поч­ти ни­че­го не го­во­рил, но толь­ко лишь сто­нал и кри­чал от мук; и эти сто­ны и кри­ки раз­ди­ра­ли серд­це и ду­шу. Един­ст­вен­ны­ми сло­ва­ми, ко­то­рые он ино­гда про­из­но­сил в это вре­мя, бы­ли: «Ка­юсь!» и «Гос­по­ди, по­ща­ди!». Но по­сле то­го, как из Ку­рае­ва вы­ни­ма­ли два ло­ма, у не­го ос­та­ва­лось ма­лое вре­мя до по­гру­же­ния в смрад не­чис­тот; в это вре­мя ему бы­ла не­ко­то­рая ос­ла­ба от му­че­ний. И в эти-то крат­кие мгно­ве­нья Ку­ра­ев тот­час вы­став­лял свой зад торч­ком вверх, торч­ком к Не­бу, к Бо­гу и не­ис­то­во ху­лил Свя­то­го Ду­ха! О ужас!

— Ко­гда я дос­та­точ­но на­смот­рел­ся на му­че­ния и на ху­лы Ку­рае­ва, — про­дол­жал ста­ри­чок, — ко мне по­до­шёл ан­гел и ска­зал: «И Дья­вол, бу­ду­чи в му­ках, ка­ет­ся! Толь­ко си­ла Бо­жья и му­ки за­став­ля­ют Ку­рае­ва рас­ка­ять­ся в том, что он де­лал и в том, ка­кой со­блазн по­да­вал. Ми­ло­серд­ный Бог вос­кре­сил бы Ку­рае­ва и дал ему по­ка­ять­ся, ес­ли бы тот мог! Но ве­да­ет Бог, что то­гда, не бу­ду­чи в му­ках, эта греш­ная ду­ша сно­ва от­верг­нет Трои­цу и Хри­ста-Спа­си­те­ля и воз­двиг­нет ху­лу на Свя­то­го Ду­ха! Сам ви­дишь по тем крат­ким мгно­ве­ни­ям, в ко­то­рые му­че­ния Ку­рае­ва ос­ла­бе­ва­ют, что для не­го не­воз­мож­но спа­се­ние!». По­сле это­го ан­гел взял ме­ня за пле­чи и стал под­ни­мать. Вско­ре мы ока­за­лись вне ада; уви­дев, что я вы­шел из ада, я про­снул­ся. Не дай Бог, за­кон­чить жизнь в та­ком со­стоя­нии, в ка­ком за­кон­чил её Ку­ра­ев!

Но Ку­ра­ев во­все не по­гиб. Не по­гиб и Альф­ред. За день до спе­цо­пе­ра­ции его от­пра­ви­ли с ап­пен­ди­ци­том в один из гос­пи­та­лей Эдин­бур­га. А что ка­са­ет­ся Ку­рае­ва, то не­за­дол­го до взры­ва он спус­тил­ся че­рез по­тай­ную дверь воз­ле ка­ми­на в тай­ные под­зе­ме­лья зам­ка, в ко­то­рых он обо­ру­до­вал свой вин­ный по­греб. Там же в хо­ло­диль­ни­ках хра­ни­лись и раз­лич­ные сы­ры. Ку­ра­ев дол­го де­гу­сти­ро­вал ви­на и сы­ры и, опь­я­нев, ус­нул в од­ной из уют­ных ком­нат под­зе­ме­лья. От взры­ва он про­снул­ся и об­на­ру­жил, что на­хо­дит­ся в пол­ной тьме. То­гда он за­пус­тил ге­не­ра­тор и вклю­чил ава­рий­ное ос­ве­ще­ние. Вско­ре Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что обыч­ным пу­тём вы­брать­ся из под­зе­ме­лий не­воз­мож­но. То­гда он стал ду­мать, что ему де­лать даль­ше. Из под­зе­ме­лий зам­ка не­сколь­ко вы­хо­дов ве­ло в под­зем­ные пе­ще­ры, рас­по­ла­гав­шие­ся воз­ле зам­ка. Вой­дя в од­ну из та­ких пе­щер он об­на­ру­жил кир­пич­ную клад­ку, скры­ваю­щую путь ку­да-то. Ку­ра­ев на­шёл кай­ло и стал раз­би­рать эту кир­пич­ную клад­ку. Ока­за­лось, что за клад­кой рас­по­ла­гал­ся ко­ло­дец. Про­де­лав боль­шой лаз, Ку­ра­ев про­лез в не­го и ока­зал­ся на дне су­хо­го ко­лод­ца; он под­нял го­ло­ву вверх и уви­дел сияю­щие звёз­ды. Но как вы­брать­ся со дна ко­лод­ца? Ку­ра­ев от­ло­жил ре­ше­ние это­го во­про­са до сле­дую­ще­го дня и от­пра­вил­ся спать. На сле­дую­щий день он сно­ва про­брал­ся на дно ко­лод­ца и стал звать на по­мощь. Ему при­шлось кри­чать не­сколь­ко ча­сов, по­ка не прие­ха­ла по­ли­ция и спец­служ­бы для рас­сле­до­ва­ния. То­гда Ку­рае­ва ус­лы­ша­ли и по­мог­ли ему вы­брать­ся на­ру­жу.

На этот раз рос­сий­ско­му спец­на­зу не уда­лось скрыть свою опе­ра­цию. Ма­те­рин­ская под­вод­ная лод­ка бы­ла об­на­ру­же­на анг­лий­ским фло­том и бы­ла вы­ну­ж­де­на уй­ти. По­это­му уча­ст­ни­кам спе­цо­пе­ра­ции при­шлось вы­би­рать­ся из Ве­ли­ко­бри­та­нии аль­тер­на­тив­ным пу­тём. Пред­по­ла­га­лось, что они по под­лож­ным до­ку­мен­там, вы­дан­ным им в рос­сий­ском по­соль­ст­ве, долж­ны бы­ли вы­ле­теть из Лон­до­на в Мо­ск­ву. Но это уда­лось лишь тро­им из се­ми уча­ст­ни­ков спе­цо­пе­ра­ции: чет­ве­ро бы­ли об­на­ру­же­ны и схва­че­ны. Раз­ра­зил­ся ме­ж­ду­на­род­ный скан­дал. А по­сле то­го, как аме­ри­кан­ская под­вод­ная лод­ка яко­бы слу­чай­но пус­ти­ла на дно суд­но с важ­ны­ми рос­сий­ски­ми чи­нов­ни­ка­ми и ге­не­ра­ла­ми, о даль­ней­ших по­ку­ше­ни­ях на Ку­рае­ва не мог­ло быть и ре­чи.

За­мок был раз­ру­шен на по­ло­ви­ну и да­же бо­лее. Жить в нём бы­ло не­воз­мож­но и Ку­ра­ев с Альф­ре­дом и при­слу­гой пе­ре­бра­лись в сто­яв­ший не­по­да­лё­ку от зам­ка до­мик для гос­тей. Оран­же­рея, в ко­то­рой Ку­ра­ев ре­шил вы­ра­щи­вать свой кле­вер, поч­ти не по­стра­да­ла и поз­же, по­сле воз­вра­ще­ния и Вто­ро­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра, он мел­ки­ми пар­тия­ми стал рас­сы­лать се­ме­на но­во­го сор­та кле­ве­ра, у ко­то­ро­го око­ло де­ся­ти про­цен­тов ли­сть­ев име­ли че­ты­ре лис­та. Что ка­са­ет­ся зам­ка, то Ку­ра­ев ре­шил во что бы то ни ста­ло вос­ста­но­вить его, ибо ни­ко­им об­ра­зом не хо­тел уез­жать со столь по­лю­бив­ше­го­ся ему мес­та. Это ме­сто бы­ло до­ро­го Ку­рае­ву не столь­ко зам­ком, сколь­ко тем лу­гом на вер­ши­не кру­той ска­лы, сто­яв­шей воз­ле са­мо­го мо­ря — тем лу­гом, на ко­то­ром он то ли в дей­ст­ви­тель­но­сти, то ли во сне по­встре­чал ле­пре­ко­на. И не­за­до­ло­го до то­го, как Ан­д­рея Вя­че­сла­во­вич вер­нул­ся до­мой из то­го же Вто­ро­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра, за­мок был вос­ста­нов­лен.

Опе­ра­ция «Ад­ский огонь» про­ва­ли­лась. Ве­че­ром сле­дую­ще­го по­сле взры­ва зам­ка дня Ку­ра­ев сто­ял на бал­ко­не до­ма до­ми­ка для гос­тей и смот­рел на раз­ва­ли­ны зам­ка. Ку­ра­ев вспом­нил, что вско­ре по­сле то­го, как уве­ро­вал, он ис­пы­тал что-то вро­де ис­сту­п­ле­ния и оза­ре­ния. То­гда по те­ле­ви­зо­ру по­ка­зы­ва­ли пчёл и рас­ска­зы­ва­ли про то, как муд­ро и слож­но уст­рое­на их жизнь. И в это вре­мя на Ку­рае­ва сни­зош­ло сво­его ро­да «от­кро­ве­ние»: «Да, Бог есть! Кто ещё мог  так пре­муд­ро и слож­но всё это соз­дать, так со­раз­ме­рить од­ну часть су­ще­го дру­гим его час­тям?! Кто мог вло­жить в жи­вые соз­да­ния ра­зум, ус­та­но­вить за­ко­ны как для жи­во­го и не­жи­во­го?». Те­перь же это «от­кро­ве­ние» как бы про­дол­жи­лось:

— Да, да, да… — ду­мал Ку­ра­ев. — Всё это так. Бог соз­дал всё пре­муд­ро, слож­но, со­раз­мер­но; он вло­жил ра­зум и ус­та­но­вил за­ко­ны… Но всё это — для то­го, что­бы всё стра­да­ло и му­чи­лось, би­лось друг с дру­гом за ку­сок хле­ба и ме­сто под солн­цем, из­де­ва­лось друг над дру­гом и на­си­ло­ва­ло друг дру­га. И что­бы Он, Бог, по­доб­но рим­ско­му пат­ри­цию, вос­се­дав­ше­му на ип­по­дро­ме и кро­во­жад­но смот­ря­ще­му для раз­вле­че­ния на бит­вы и смерть гла­диа­то­ров и на по­жи­ра­ние лю­дей зве­ря­ми, что­бы Он, Бог, так же вос­се­дал на Сво­ём пре­сто­ле и на­сла­ж­дал­ся эти­ми та­ра­кань­и­ми бе­га­ми и борь­бой пау­ков в бан­ке вни­зу… На­сла­ж­дал­ся и впи­ты­вал, впи­ты­вал и впи­ты­вал в се­бя страх, боль и стра­да­ния ни­чтож­ных пе­ред его оча­ми су­ществ как це­ли­тель­ный баль­зам и аф­ро­ди­зи­ак, как ам­бро­зию и элек­сир бес­смер­тия… Да, пре­муд­ро уст­ро­ен че­ло­век Бо­гом. Но для то­го, что­бы он стра­дал и уби­вал дру­го­го че­ло­ве­ка. Пре­муд­ро уст­ро­ен зверь. Но это лишь для то­го, что­бы он по­жи­рал дру­гих зве­рей и че­ло­ве­ка… Пре­муд­ро уст­рое­на ко­лес­ни­ца и ве­лик ра­зум, ко­то­рый вло­жил Бог в тех, кто име­ет де­ло с об­ра­бот­кой ме­тал­лов… Но это для то­го, что­бы эта ко­лес­ни­ца да­ви­ла и ре­за­ла лю­дей в бою… Пре­муд­ро уст­ро­ен че­ло­век, пре­муд­ро… Но для то­го, что­бы он стал стра­даю­щим и бе­зум­ным мо­раль­ным уро­дом, ко­то­рые не­сёт стра­да­ния дру­гим, уби­ва­ет, пре­да­ёт, гре­шит на­про­па­лую, со­блаз­ня­ет и по­га­нит свою ду­шу… Мо­жет быть, сре­ди всех эти уродств и уро­дов Гос­подь Бог чув­ст­ву­ет се­бя не та­ким уж зло­де­ем и уро­дом?

Да­лее Ку­рае­ву при­шла на ум ис­то­рия из бло­кад­но­го Ле­нин­гра­да. То­гда де­ти боль­ших чи­нов­ни­ков учи­лись вме­сте с про­сты­ми деть­ми. И од­на де­воч­ка, отец ко­то­рой был боль­шой пар­тий­ный на­чаль­ник, ка­ж­дый день при­но­си­ла в шко­лу бу­тер­брод с мас­лом. Она не съе­да­ла его це­ли­ком; по­ло­ви­ну она вы­бра­сы­ва­ла в вед­ро для му­со­ра и на­блю­да­ла за тем, как го­лод­ные де­ти дра­лись за этот ку­сок.

— Вот это и есть за­ба­вы Бо­га… — ска­зал про се­бя Ку­ра­ев.

По­сле это­го вос­по­ми­на­ния Ку­рае­ва кос­ну­лись по­ве­ст­во­ва­ний Биб­лии. Он вспом­нил, как царь Да­вид жёг в об­жи­га­тель­ных пе­чах плен­ных — на­до по­ла­гать, ещё жи­вых, вме­сте с бе­ре­мен­ны­ми жен­щи­на­ми. Он вспом­нил, как Мои­сей при­ка­зал убить де­сят­ки ты­сяч плен­ных де­тей; эти де­ти да­же не бы­ли из тех на­ро­дов, ко­то­рые Ие­го­ва пред­пи­сал ис­тре­бить. Он вспом­нил, как сам Ие­го­ва умерт­вил в Егип­те всех пер­вен­цев — вклю­чая груд­ных мла­ден­цев. Он вспом­нил, как Ие­го­ва же при­ка­зал об­во­ро­вать иу­де­ям егип­тян, сво­их дру­зей — ведь раз­ве вра­ги или чу­жие за­ня­ли бы на вре­мя зо­ло­то и се­реб­ро? Он вспом­нил ещё мно­го че­го, плю­нул и ска­зал:

— Луч­ше бы Ие­го­ва, Да­вид и Мои­сей тра­ха­ли друг дру­га и хо­ди­ли по гей-клу­бам, чем за­ни­ма­лись тем, чем они за­ни­ма­лись, эти­ми убий­ст­ва­ми и де­то­убий­ст­ва­ми… Буд­ди­сты ска­за­ли бы, что кар­ма у них от это­го толь­ко улуч­ши­лась.

Этим же ве­че­ром Ку­ра­ев смот­рел пе­ре­да­чу из Рос­сии о вся­ких её пре­да­те­лях. В ней вновь скло­ня­ли са­мо­го Ку­рае­ва, а так­же про­чих по­доб­ных ему из­мен­ни­ков, пре­да­те­лей, пе­ре­беж­чи­ков и вра­гов на­ро­да. Осо­бый упор де­лал­ся на то, что сре­ди них мно­го ге­ев. Ку­ра­ев не дос­мот­рел этой пе­ре­да­чи; он сно­ва вы­шел на бал­кон, ог­ля­дел раз­ва­ли­ны зам­ка и раз­ра­зил­ся гнев­ной ре­чью:

— Эти рус­ские — слов­но чёрт из по­сло­ви­цы «Дай бе­су па­лей — от­ку­сит ру­ку!», слов­но тот злой ле­пре­кон из се­риа­ла… Да от­стань­те же вы от ме­ня, на­ко­нец, брось­те ме­ня, чёрт бы вас по­брал! Вы мне ос­то­чер­те­ли уже, «бра­тья по кро­ви»! Пой­ми­те, на­ко­нец, — я уже дав­но не из ва­ших! И во­об­ще, как вы не пой­мё­те свои­ми дур­ны­ми го­ло­ва­ми, что гей не мо­жет из­ме­нить Рос­сии! Гей не мо­жет из­ме­нить Рос­сии, как бы­чок не мо­жет из­ме­нить мя­со­ком­би­на­ту! Ес­те­ст­вен­ная цель жиз­ни быч­ка — сбе­жать и раз­ру­шить мя­со­ком­би­нат! И глу­по уп­ре­кать его в пре­сле­до­ва­нии этих це­лей и за­став­лять его при­но­сить мя­со­ком­би­на­ту клят­ву на вер­ность! Она ни­чтож­на!

  9. «Блу­до­де­мо­ний»

Со­стоя­ние по­зво­ля­ло Ку­рае­ву по­ку­пать ред­кие древ­ние кни­ги и ма­ну­ск­рип­ты. Для это­го ино­гда он уез­жал из Эдин­бур­га в Лон­дон и по­дол­гу бро­дил по бу­ки­ни­сти­че­ским ма­га­зи­нам. Толь­ко те­перь его во­все не ин­те­ре­со­ва­ли кни­ги ни по бо­го­сло­вию, ни по ис­то­рии церк­ви, ни да­же по фи­ло­со­фии. То, что он по­ку­пал — это бы­ли кни­ги по сы­ро­ва­ре­нию и ви­но­де­лию и, ко­неч­но, кни­ги, свя­зан­ные с му­зы­кой и му­зы­каль­ны­ми ин­ст­ру­мен­та­ми. По­ку­пал он, ко­неч­но, и ещё кое-ка­кие кни­ги кро­ме этих. Так, за­чем-то он стал кол­лек­цио­ни­ро­вать дет­ские кни­ги дав­но про­шед­ших вре­мён…

Вот и в этот раз Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, бро­дя по бу­ки­ни­сти­че­ским ма­га­зи­нам Лон­до­на, за­шел в один ни­чем не при­ме­ча­тель­ный ма­га­зин. Во­все не на­ме­ре­ва­ясь по­ку­пать что-то цер­ков­ное или бо­го­слов­ское, он слу­чай­но ока­зал­ся воз­ле стел­ла­жей с кни­га­ми по ре­ли­гии и ок­куль­тиз­му. Слу­чай­но же взгляд Ку­рае­ва ос­та­но­вил­ся на кни­ге, ле­жав­шей от­кры­той на сто­ле, сто­яв­шем воз­ле стел­ла­жей. Ку­ра­ев при­смот­рел­ся к на­зва­нию кни­ги и про­чёл:

«Блу­до­де­мо­ний, си­речь кни­га о ча­ро­дей­ст­ве с сук­ку­ба­ми, ин­ку­ба­ми и ины­ми блуд­ны­ми де­мо­на­ми с на­став­ле­ни­ем чёр­но­му ма­гу от са­мо­го Вла­ды­ки три­на­дца­ти Ар­хи­де­мо­нов».

Про­чтя на­зва­ние кни­ги, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич улыб­нул­ся: ни в ка­кое кол­дов­ст­во он по-преж­не­му не ве­рил. Прав­да, не­ко­гда бе­се­да с ве­ли­ким стар­цем ар­хи­ман­д­ри­том Нау­мом, про­ис­шед­шая с Ку­рае­вым то­гда, ко­гда он ез­дил ка­ять­ся в гре­хах в Трои­це-Сер­гие­ву Лав­ру, на не­ко­то­рое, впро­чем, весь­ма крат­кое, вре­мя убе­ди­ла или поч­ти убе­ди­ла Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча в то, что кол­дов­ст­во есть и что оно мо­жет дей­ст­во­вать да­же на ис­тин­ных пра­во­слав­ных хри­сти­ан; но за­тем, по­сле раз­лич­ных рас­су­ж­де­ний, Ку­ра­ев сно­ва ут­ра­тил эту ве­ру в кол­дов­ст­во и ма­гию. «Что же там та­ко­го мо­жет быть в этой кни­ге?» — не­воль­но за­ин­те­ре­со­вал­ся Ку­ра­ев и ре­шил оз­на­ко­мить­ся с кни­гой по­под­роб­нее.

Взяв кни­гу в ру­ку, Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что она бы­ла на­пи­са­на на сла­вян­ском язы­ке и, при­том, ки­рил­ли­цей и, при­том, от ру­ки — то есть она, эта кни­га, долж­на бы­ла су­ще­ст­во­вать в очень не­мно­гих эк­зем­п­ля­рах. Что ка­са­ет­ся язы­ка кни­ги, то это был ка­кой-то древ­не­сла­вян­ский язык, близ­кий к цер­ков­но­сла­вян­ско­му, но с ук­ло­ном в чеш­ский или сло­вац­кий. Та­ким об­ра­зом, Ку­рае­ву, как че­ло­ве­ку цер­ков­но­му, всё или поч­ти всё в этой кни­ге бы­ло по­нят­но. Соб­ст­вен­но, то, что кни­га на­пи­са­на на сла­вян­ском язы­ке, Ку­рае­ву долж­но бы­ло стать яс­но ещё по­сле то­го, как он про­чёл её на­зва­ние, ко­то­рое бы­ло на сла­вян­ском же язы­ке, но мозг Ку­рае­ва сыг­рал с ним шут­ку: Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу по­че­му-то спер­ва по­ка­за­лось, что в дей­ст­ви­тель­но­сти он про­чёл на­зва­ние кни­ги на анг­лий­ском или на ла­ты­ни, а сла­вян­ские сло­ва, воз­ник­шие в его го­ло­ве, бы­ли лишь ка­ким-то по­лу­ав­то­ма­ти­че­ским пе­ре­во­дом.

Ку­ра­ев стал бы­ст­ро про­лис­ты­вать кни­гу. Он сра­зу же об­ра­тил вни­ма­ние на то, что име­на де­мо­нов и тер­ми­ны, ис­поль­зуе­мые в кни­ге, бы­ли ка­кой-то стран­ной сме­сью гре­че­ско­го, ла­ты­ни, а так­же анг­лий­ско­го, фран­цуз­ско­го и сла­вян­ско­го язы­ков. «Как поя­ви­лась эта кни­га?» — сра­зу же за­ду­мал­ся Ку­ра­ев, об­на­ру­жив этот факт. Вско­ре он ре­шил, что кни­га, по-ви­ди­мо­му, бы­ла пе­ре­ве­де­на на сла­вян­ский с ка­ко­го-то ла­тин­ско­го, а мо­жет быть, анг­лий­ско­го или да­же не­мец­ко­го ори­ги­на­ла на сла­вян­ский язык где-то в Че­хии и Сло­ва­кии — мо­жет быть, в той же Пра­ге. Мо­жет быть, это был да­же не пе­ре­вод с ори­ги­на­ла, а с дру­го­го пе­ре­во­да: на­при­мер, сна­ча­ла был пе­ре­вод с ла­ты­ни на древ­не­анг­лий­ский, с не­го — на не­мец­кий и лишь по­том — на сла­вян­ский язык. При этом ка­ж­дый пе­ре­во­дчик часть имён и тер­ми­нов ос­тав­лял не­из­мен­ны­ми, а часть — пе­ре­во­дил на свой род­ной язык, де­лая «каль­ку». В кон­це кни­ги Ку­ра­ев уви­дел что-то вро­де «вы­ход­ных дан­ных», а имен­но сле­дую­щую над­пись: «Кни­гу сию на­пи­сал чёр­ный волхв, си­речь маг, Ве­ле­слав Серб. В мо­ло­до­сти сей волхв, за­хва­чен­ный в плен на вой­не, стал при­служ­ни­ком или да­же ра­бом не­кое­го ла­тин­ско­го па­те­ра во гра­де Ри­ме, где обу­чил­ся ла­ты­ни и ча­ро­дей­ст­ву по раз­лич­ным кни­гам на ла­тин­ском на­ре­чии; поз­же он бе­жал и от­пра­вил­ся в стран­ст­вия: он жил в Гал­лии, в Бри­та­нии, в Гер­ма­нии, учась у раз­лич­ных мо­гу­ще­ст­вен­ных вол­шеб­ни­ков кол­дов­ст­ву, и сталь столь в нём све­дущ, что при­об­рел ча­ро­дей­ст­вом сво­им ог­ром­ное со­стоя­ние; и яв­ля­лись ему са­ми кня­зья де­мон­ские из ада и учи­ли его сво­ей пре­муд­ро­сти и сво­ему кол­дов­ско­му ис­кус­ст­ву; на­ко­нец, он вер­нул­ся на сло­вен­ские зем­ли и осел в Пра­ге, где ча­ро­ва­ния­ми свои­ми пре­взо­шёл ча­ро­ва­ния ев­рей­ских муд­ре­цов. Сие же есть спи­сок кни­ги, на­пи­сан­ной Ве­ле­сла­вом; и спи­сок сей на­пи­сал Ма­ро­гор по про­зви­щу «Бол­га­рин», ку­пе­че­ский сын, чёр­ный волхв и уче­ник Ве­ле­сла­вов, во гра­де Пра­ге, в го­ды прав­ле­ния кня­зей Вац­ла­ва Вто­ро­го и Прже­мыс­ла Ота­ка­ра; и я, Ма­ро­гор, сам ис­пы­тал ис­тин­ность на­пи­сан­но­го здесь».

— Хм… — по­ду­мал Ку­ра­ев. — А ведь ес­ли спи­сок кни­ги по­ме­чен как на­пи­сан­ный «в го­ды прав­ле­ния кня­зей Вац­ла­ва Вто­ро­го и Прже­мыс­ла Ота­ка­ра» — то это, оп­ре­де­лён­но, зна­чит, что он соз­дан в са­мом кон­це две­на­дца­то­го ве­ка!

Ку­ра­ев ещё раз пе­ре­лис­тал кни­гу — на этот раз не так спеш­но. Кни­га бы­ла пол­на изо­бра­же­ний раз­лич­ных от­вра­ти­тель­ных де­мо­нов и их зна­ков или сим­во­лов, ис­поль­зо­вав­ших­ся для при­зы­ва — зна­ков или сим­во­лов, по­хо­жих на зна­ки бо­жеств куль­та ву­ду. То и де­ло в кни­ге встре­ча­лись ка­кие-то за­га­доч­ные схе­мы, таб­ли­цы, чер­те­жи с раз­лич­ны­ми гео­мет­ри­че­ски­ми фи­гу­ра­ми и то­му по­доб­ные ве­щи вро­де ас­т­ро­ло­ги­че­ских таб­лиц. Ря­дом со всем этим на­хо­ди­лись опи­са­ния де­мо­нов, опи­са­ния то­го, как их вы­зы­вать и за­кли­нать, как при­ка­зы­вать им и как ими по­ве­ле­вать. Кро­ме то­го, осо­бо опи­сы­ва­лось, ка­кое зло, как и ко­му мож­но со­тво­рить кол­дов­ст­вом, ис­поль­зуя то­го или ино­го де­мо­на. Об­щая струк­ту­ра кни­ги бы­ла Ку­рае­ву по­нят­на, но что­бы по­нять её ещё луч­ше он стал ис­кать в кни­ге что-то вро­де ог­лав­ле­ния. На­ко­нец, он на­шёл его; но тут же Ку­ра­ев об­на­ру­жил, что пе­ред ог­лав­ле­ни­ем шёл ал­фа­вит­ный спи­сок мно­же­ст­ва де­мо­нов, упо­ми­нае­мых в кни­ге, с крат­ким опи­са­ни­ем то­го, что это за де­мон; этот спи­сок был чем-то вро­де крат­ко­го спра­воч­ни­ка для де­мо­но­ло­га. Ку­ра­ев за­ин­те­ре­со­вал­ся этим спи­ском и уг­лу­бил­ся в его чте­ние:

«

Сие есть спи­сок сред­них по стар­шин­ст­ву блуд­ных де­мо­нов, кои не суть ни сук­ку­бы, ни ин­ку­бы, но суть пре­вос­ход­ней­шие их де­мо­ны, ко­то­рым сук­ку­бы и ин­ку­бы слу­жат и ко­то­рым они по­ви­ну­ют­ся как гос­по­дам сво­им, ибо си­ла сук­ку­бов и ин­ку­бов — ни­что по срав­не­нию с си­лою сих де­мо­нов:

Ана­лин­ку­ри́м — де­мон ана­лин­ку­са, си­речь зад­не­го ли­за­ния.

Анал­фик­са́рд — де­мон срач­но­ход­ной по­ме­шан­но­сти, срач­но­ход­но­го удер­жа­ния и сно­ше­ния в срач­ный ход.

Аф­ро­ди­зи­фу́г — де­мон воз­бу­ж­даю­щих по­хоть и страсть ле­карств; чрез­мер­ное поль­зо­ва­ние его ус­лу­га­ми час­то за­кан­чи­ва­ет­ся смер­тью от ис­то­ще­ния.

Бздо­де́й — де­мон по­ло­во­го воз­бу­ж­де­ния, воз­ни­каю­ще­го от пу­ка­ния, и пу­ка, это воз­бу­ж­де­ние вы­зы­ваю­ще­го.

Блу­де­ра́с — де­мон ес­те­ст­вен­но­го блу­да.

Брит­вез­дак — де­мон бри­тья во­лос в под­пу­пии, на лоб­ке и в об­лас­ти срам­ных час­тей те­ла.

Ва­го­лин­гду́г — де­мон вве­де­ния язы­ка во вла­га­ли­ще.

Вам­пи­ро́н — де­мон вам­пи­риз­ма, си­речь ку­са­ния до кро­ви и пи­тия кро­ви, вы­тек­шей из ран, со­вер­шае­мых во вре­мя сно­ше­ния или лю­бов­ных игр.

Ввер­хо­гу́рз — де­мон сно­ше­ния с под­ня­ты­ми вверх но­га­ми.

Взле­зог­ро́д — де­мон взле­за­ния на муж­чи­ну при сно­ше­нии.

Ву­ай­ер­гор­го́н — де­мон под­смат­ри­ва­ния за сно­шаю­щи­ми­ся и за на­ги­ми.

Гол­д­рейн­зе́ль — де­мон «зо­ло­то­го до­ж­дя» — вза­им­но­го об­ссы­ка­ния сно­шаю­щи­ми­ся друг дру­га; осо­бую власть име­ет над го­мо­сек­суа­ли­ста­ми и лес­би­ян­ка­ми.

Ге­рон­тоб­ру́х — де­мон стра­сти и во­ж­де­ле­ния к ста­ри­кам и к по­жи­лым.

Ден­д­ро­фа́р — де­мон дре­во­ло­же­ст­ва, си­речь по­ло­вых сно­ше­ний с де­ревь­я­ми, дос­ка­ми, чур­ка­ми, пня­ми и так да­лее.

Де­фло­до́рт — де­мон ут­ра­ты дев­ст­вен­но­сти че­рез блуд­ные гре­хи.

За­до­ду́пр — де­мон сно­ше­ния по-скот­ски, «сза­ди».

Ин­тер­ра­сио́н — де­мон сме­ше­ния всех пле­мён и на­ро­дов зем­ных в один на­род; стре­мит­ся вос­соз­дать на зем­ле еди­ный на­род во­пре­ки во­ле Бо­га.

Ин­це­сто­го́р — де­мон кро­во­сме­ше­ния; ро­ды ра­бов это­го де­мо­на пре­тер­пе­ва­ют вы­ро­ж­де­ние.

Их­тио́р — де­мон ры­бо­ло­же­ст­ва, си­речь сно­ше­ния с ры­ба­ми.

Ка­ма­сут­ра́к — де­мон не­обыч­ных по­ло­вых сно­ше­ний и по­ло­вых сно­ше­ний, со­вер­шае­мых в вы­чур­ным, при­чуд­ли­вым спо­со­бом.

Кам­сва­по­га́лл — де­мон вы­са­сы­ва­ния се­мен­ной сквер­ны из вла­га­ли­ща, срач­но­го хо­да или рта.

Ко­про­бу́кк — де­мон ко­про­фи­лии, си­речь гов­но­ед­ст­ва, воз­бу­ж­даю­щий страсть к ис­пра­же­ни­ням, же­ла­ние их ню­хать и есть, вы­ма­зы­вать­ся в них, а так­же иг­рать с ни­ми и ис­праж­нять­ся друг на дру­га; эти стра­сти и де­ла обыч­но или за­час­тую свя­за­ны с по­хо­тью и стра­стью лю­бов­ной.

Кро­ве­до́рз — де­мон сно­ше­ния во вре­мя кро­во­те­че­ния, ме­сяч­ных.

Ку­мо­ре́пт — де­мон люб­ви к ис­те­че­ни­ям се­мен­ной сквер­ны, ме­сяч­ным, со­п­лям, уш­ной се­ре и про­чим по­доб­ным вы­де­ле­ни­ям те­ла; за­став­ля­ет их есть и раз­ма­зы­вать по се­бе, а так­же обо­нять.

Ку­ни­та́н — де­мон ли­за­ния сра­мо­ты жен­ской, в осо­бен­но­сти же — по­хот­ни­ка.

Ку­тюрь­е­ре́с — «ве­ли­кий порт­ной», де­мон, вну­шаю­щий го­мо­сек­суа­ли­стам и лес­би­ян­кам ви­ды и по­крои ин­три­гую­щих, зав­ле­каю­щих и изум­ляю­щих не­обыч­ных одежд.

Лес­бо­го́г — де­мон лес­бий­ской люб­ви.

Лин­гво­ки́с — де­мон по­це­луя «с язы­ком», си­речь по­це­луя, при ко­то­рым один вде­ва­ет свой язык в ус­та дру­го­го.

Лу­па­на­ро́к — де­мон про­сти­ту­ции и пуб­лич­ных до­мов.

Ма­зо­па́р — де­мон стра­сти к ис­тя­за­нию се­бя и му­че­нию се­бя; мо­жет до­ве­сти до са­мо­убий­ст­ва.

Мо­делд­ле́т — де­мон, за­став­ляю­щий и по­бу­ж­даю­щий мо­ло­дых де­ву­шек и жен­щин ид­ти гор­дить­ся сво­ей кра­со­той и вы­став­лять её на по­каз, а за­тем — ид­ти ту­да, где де­вуш­ки со­стя­за­ют­ся ме­ж­ду со­бой в кра­со­те и где их ждёт блуд и за­ня­тие про­сти­ту­ци­ей.

Ма­те­ро­ма́н — де­мон стра­сти к сно­ше­нию с соб­ст­вен­ной ма­те­рью или с жен­щи­на­ми, го­дя­щи­ми­ся в ма­те­ри или в ба­буш­ки; для одер­жи­мо­го к ним стра­стью они час­то вы­сту­па­ют за­мес­ти­те­ля­ми ма­те­ри.

Нек­рот­ра́гг — де­мон стра­сти и во­ж­де­ле­ния к тру­пам, тру­по­ло­же­ст­ва.

Ну­до­до́р — де­мон при­на­род­но­го об­на­же­ния, пред­став­ляю­щий сво­им ра­бам те­лес­ную на­го­ту как не­что ес­те­ст­вен­ное; мо­жет за­хва­ты­вать в своё раб­ст­во це­лые тол­пы лю­дей и то­гда все эти лю­ди хо­дят на­ги­ми друг пе­ред дру­гом и пе­ред ок­ру­жаю­щи­ми их и скло­ня­ют их к то­му же.

Орал­фик­са́нус — де­мон ораль­ной по­ме­шан­но­сти и со­дом­ско­го сме­ше­ния в рот.

Ор­газ­ме­ри́т — де­мон ор­газ­ма, про­ис­хо­дя­ще­го при гре­хов­ном сои­тии; мо­жет сде­лать сво­их ра­бов одер­жи­мы­ми сно­ше­ния­ми и ру­ко­блу­ди­ем и по­ме­шан­ны­ми на по­ло­вом удов­ле­тво­ре­нии; вы­зы­ва­ет ос­лаб­ле­ние и пом­ра­че­ние ума, а так­же силь­ное ис­то­ще­ние; мо­жет вы­звать сле­по­ту и ча­хот­ку.

Пе­де­рил­ло́н — де­мон му­же­ло­же­ст­вен­ной стра­сти к юным, к маль­чи­кам.

Пет­тин­га́р — де­мон вза­им­ной мас­тур­ба­ции, со­вер­шае­мой как че­рез оде­ж­ду, так и без неё, но глав­ным об­ра­зом — че­рез оде­ж­ду.

Пид­рот­ра́гг — де­мон му­же­ло­же­ст­ва.

По­пох­ло́п — де­мон стра­ст­но­го, с во­ж­де­ле­ни­ем, хло­па­ния и би­тия по по­пе.

По­по­щи́п — де­мон стра­ст­но­го, с во­ж­де­ле­ни­ем, щи­па­ния за по­пу.

Пор­но­бе́р — де­мон пор­но­гра­фии; осо­бую власть име­ет над из­вра­щён­ной по­ро­но­гра­фи­ей и её при­вер­жен­ца­ми; уси­лен­ное слу­же­ние это­му де­мо­ну мо­жет вы­звать им­по­тен­цию и не­воз­мож­ность соз­дать се­мью.

Пре­лю­бо­то́н — де­мон пре­лю­бо­дея­ния.

Пре­рвоа́рт — де­мон пре­ры­ва­ния по­ло­во­го сно­ше­ния.

При­апо­мо́н — де­мон по­сто­ян­ной не­пре­кра­щаю­щей­ся эрек­ции а так­же не­пре­кра­щаю­ще­го­ся силь­но­го по­ло­во­го воз­бу­ж­де­ния во­об­ще.

Пти­це­ри́т — де­мон пти­це­ло­же­ст­ва.

Рек­то­лин­гва́з — де­мон вве­де­ния в анус язы­ка и ося­за­ния им пря­мой киш­ки.

Са­до­бу́с — де­мон му­че­ния и ис­тя­за­ния дру­гих; мо­жет до­ве­сти до убий­ст­ва дру­го­го и, при­том, очень жес­то­ко­го.

Скок­то­ро́т — де­мон скок­та­ния; сквер­ные ося­за­ния и ще­ко­та­ния в об­лас­тях по­ло­вых ор­га­нов, воз­бу­ж­даю­щие не­ис­то­вую по­хоть — его удел.

Са­ти­риа­зо­ба́с — де­мон, ко­то­рый вы­зы­ва­ет не­ис­то­вое стрем­ле­ние взрос­лых и по­жи­лых муж­чин к сно­ше­нию с мно­же­ст­вом жен­щин, к час­той пе­ре­ме­не под­руг; за­час­тую стрем­ле­ние на­прав­ля­ет­ся на мо­ло­дых и очень мо­ло­дых жен­щин и де­ву­шек.

Ско­то­фил­та́н — де­мон ско­то­ло­же­ст­ва.

Смер­до­до́рт — де­мон, воз­бу­ж­даю­щий лю­бовь и страсть к за­па­хам се­мен­ной сквер­ны, ис­праж­не­ний и дру­гих по­доб­ных вы­де­ле­ний те­ла, а так­же к раз­лич­ным за­па­хам гряз­но­го не­мы­то­го те­ла; за­став­ля­ет ню­хать ка­тыш­ки гря­зи, об­ра­зую­щие­ся ме­ж­ду паль­ца­ми ног или в пу­пе, се­мен­ную сквер­ну, ме­сяч­ные вы­де­ле­ния и дру­гие по­доб­ные се­му ве­щи.

Со­пле­жу́й — де­мон яде­ния со­плей; по­сте­пен­но при­уча­ет чрез это сво­их ра­бов к по­еда­нию се­мен­ной сквер­ны и к ко­про­фи­лии, си­речь к гов­но­ед­ст­ву.

Сос­це­ку́ск — де­мон ку­са­ния сос­цов при сно­ше­нии.

Ста­туе­фи́р — де­мон ста­туе­ло­же­ст­ва, си­речь по­ло­вых сно­ше­ний со ста­туя­ми или с ис­кус­ст­вен­ны­ми жен­щи­на­ми или муж­чи­на­ми.

Стра­пон­зе́ль — де­мон-по­кро­ви­тель из­го­тав­ли­ваю­щих ис­кус­ст­вен­ные му­же­ские чле­ны и дил­до; де­мон сно­ше­ний с ис­поль­зо­ва­ни­ем этих из­де­лий.

Тротт­ле­ра́нт — де­мон уду­ше­ния и са­мо­уду­ше­ния, со­вер­шае­мо­го в хо­де сно­ше­ния или ру­ко­блу­дия; мо­жет при­вес­ти к са­мо­убий­ст­ву или убий­ст­ву.

Фал­ло­мет­риа́л — де­мон, за­став­ляю­щий муж­чин ме­рять­ся срам­ны­ми уда­ми и вну­шаю­щий по­мыс­лы о не­дос­та­точ­ной ве­ли­чи­не чле­на у муж­чин или гру­дей у жен­щин.

Фин­гер­ци́мус — де­мон жен­ско­го ру­ко­блу­дия с по­мо­щью паль­цев или со­дом­ско­го ру­ко­блу­дия в срач­ный ход с по­мо­щью паль­цев же, со­вер­шае­мо­го как муж­чи­ной, так и жен­щи­ной.

Фис­тен­мо́рз — де­мон за­со­вы­ва­ния паль­цев, ла­до­ней, ку­ла­ков и рук во вла­га­ли­ще и в анус.

Элек­траб­ро́г — де­мон не­ис­то­во­го стрем­ле­ния мо­ло­дых жен­щин и де­ву­шек к взрос­лым и по­жи­лым муж­чи­нам, го­дя­щим­ся им в от­цы и в де­ды; при этом за­час­тую они за­ме­ща­ют от­ца.

Экс­по­за́р — де­мон при­на­род­но­го — как пра­ви­ло, на ко­рот­кое вре­мя, —по­ка­зы­ва­ния сра­мо­ты муж­ской, си­речь муж­ско­го срам­но­го уда или за­да, или сра­мо­ты жен­ской, си­речь жен­ско­го пе­ред­не­го ес­те­ст­ва или сос­цов или за­да же.

»

Ку­ра­ев до­чи­тал до кон­ца спи­сок де­мо­нов и по­ду­мал:

— Хм… де­мо­ны Орал­фик­са­нус и Анал­фик­са­нус… так от­ку­да же док­тор Фрейд взял свои ораль­ную и аналь­ную фик­са­ции и аналь­ное удер­жа­ние? Сам при­ду­мал или… или по­за­им­ст­во­вал?

Позд­нее этот же во­прос за­даст се­бе и дру­гим Юрий Во­робь­ев­ский…

Ку­ра­ев пе­ре­вер­нул лист кни­ги и по­смот­рел даль­ше; он уви­дел кар­тин­ку на по­ло­ви­ну стра­нич­ки: два от­вра­ти­тель­ных и страш­ных де­мо­на шли в об­ним­ку сре­ди са­да; в са­ду бы­ло мно­же­ст­во де­ревь­ев, с ко­то­рых сви­са­ли раз­лич­ные пло­ды, а по тра­ве, по зем­ле, пол­за­ло мно­же­ст­во змей. Под­пись под де­мо­на­ми гла­си­ла: «Пид­рот­рагг и Лес­бо­гог». По­сле кар­тин­ки шёл текст, ко­то­рый по­че­му-то за­ин­те­ре­со­вал Ку­рае­ва — так, что он про­чёл его це­ли­ком:

«

Но ве­дай, всту­пив­ший на до­ро­гу чёр­ной ма­гии и чёр­ных вол­шеб­ных ис­кусств, что по­ми­мо этих блуд­ных де­мо­нов есть и иные блуд­ные де­мо­ны, ко­то­рые силь­нее их и суть их на­чаль­ни­ки — как на­чаль­ни­ки их са­мих, так и мно­же­ст­ва дру­гих де­мо­нов, им под­чи­нён­ных. Этих силь­ней­ших блуд­ных де­мо­нов зо­вут блуд­ны­ми Ар­хи­де­мо­на­ми или блуд­ны­ми Вла­ды­ка­ми. Все­го их чис­лом — три­на­дцать. Упо­мя­ну­ты же они да­лее по по­ряд­ку воз­рас­та­ния их си­лы. Са­мый силь­ный из них — Мас­тур­бо­ка­рон, три­на­дца­тый блуд­ный Ар­хи­де­мон, ко­то­рый есть Царь всех блуд­ных де­мо­нов и Вла­ды­ка блуд­ных Вла­дык. Стра­шен и гро­зен его ог­не­зрач­ный вид! Его бли­стаю­щий и пла­ме­нею­щий меч и его тём­ный лик при­во­дят в со­дро­га­ние ар­хан­ге­лов Гос­по­да! Уви­дев это­го гроз­но­го Вла­ды­ку, тре­пе­щут и бо­ят­ся смер­ти да­же бес­смерт­ные хе­ру­ви­мы и се­ра­фи­мы! Блуд­ные Ар­хи­де­мо­ны вос­се­да­ют на ог­ром­ных и ужас­ных де­мо­нах-дра­ко­нах. Дра­кон Мас­тур­бо­ка­ро­на — са­мый боль­шой и са­мый страш­ный. Ко­гда он ры­чит и ис­пус­ка­ет пла­мя, то со­тря­са­ет­ся пре­стол Бо­га на Не­бе­сах. Все Ар­хи­де­мо­ны об­ла­че­ны в тём­ные дос­пе­хи, пы­лаю­щие ог­нём;  из этих дос­пе­хов при скач­ке или при по­лё­те на дра­ко­нах сы­п­лют­ся ис­кры, по­доб­ные рас­ка­лён­ным уголь­ям. Пла­мя из уст дра­ко­нов, на ко­то­рых они вос­се­да­ют, по­па­ля­ет всё. Вот эти три­на­дцать гроз­ных Ар­хи­де­мо­нов и Вла­дык:

»

Ку­рае­ва за­ин­те­ре­со­ва­ли эти сло­ва и он стал чи­тать спи­сок ар­хи­де­мо­нов:

«

1. Сра­кот­ра­хад­до́н — де­мон срач­но­ход­но­го сно­ше­ния — как ме­ж­ду му­жем и му­жем, так и ме­ж­ду му­жем и же­ною.

2. Пе­де­ро­ме́лех — де­мон му­же­ло­же­ст­ва и лес­би­ян­ст­ва, а так­же му­же­ло­же­ст­вен­но­го вле­че­ния к юным и к де­тям.

3. Гее­фа́н — де­мон му­же­ло­же­ст­ва и му­же­ло­же­ст­вен­но­го вле­че­ния к маль­чи­кам и юным, пред­став­ляю­щий это в гла­зах ок­ру­жаю­щих и са­мих гре­ша­щих как не­что воз­вы­шен­ное, ис­клю­чи­тель­ное, слав­ное и дос­той­ное по­чи­та­ния; вдох­но­ви­тель го­мо­эро­ти­ки и го­мо­эро­тич­но­го ис­кус­ст­ва.

4. Хре­ног­ло­то­фо́р — де­мон со­дом­ско­го сме­ше­ния в рот ме­ж­ду муж­чи­на­ми.

5. Минь­е­тиэ́ль — де­мон со­дом­ско­го сме­ше­ния в рот ме­ж­ду муж­чи­ной и жен­щи­ной.

6. Ана­лин­киэ́ль — де­мон ли­за­ния за­да, си­речь жо­по­ли­же­ст­ва, вве­де­ния в срач­ный ход язы­ка и ося­за­ния им пря­мой киш­ки.

7. Дил­диэ́ль — де­мон ис­кус­ст­вен­ных муж­ских чле­нов, стра­по­нов и дил­до; де­мон ис­кус­ст­вен­ных муж­чин и жен­щин, пред­на­зна­чен­ных для по­ло­во­го сно­ше­ния; де­мон про­чих ру­ко­твор­ных ве­щей, по­доб­ных этим.

8. Фель­чин­год­ро́м — де­мон вы­са­сы­ва­ния се­мен­ной сквер­ны из срач­но­го хо­да, вла­га­ли­ща и рта.

9. Рим­мин­гз­мо­да́л — де­мон ли­за­ния за­да, си­речь жо­по­ли­же­ст­ва, вве­де­ния в срач­ный ход язы­ка и ося­за­ния им пря­мой киш­ки; де­ла­ет то же, что и Ана­лин­ки­эль, но го­раз­до силь­нее его.

10. Свин­гер­бра́с — де­мон бес­по­ря­доч­ной сме­ны му­жей и жён и воль­но­го об­ме­на ими — в ча­ст­но­сти, сре­ди му­же­лож­ни­ков и лес­бия­нок то­же; де­мон рас­про­стра­не­ния раз­лич­ных дур­ных бо­лез­ней, пе­ре­даю­щих­ся че­рез сно­ше­ние.

11. Свал­да­бао́ф — де­мон сваль­но­го гре­ха, ор­гий, сно­ше­ний со мно­ги­ми му­жа­ми и жё­на­ми сра­зу — в ча­ст­но­сти, сре­ди му­же­лож­ни­ков и лес­бия­нок то­же; так­же, как и Свин­гер­брас — де­мон рас­про­стра­не­ния раз­лич­ных дур­ных бо­лез­ней, пе­ре­даю­щих­ся че­рез сно­ше­ние.

12. Анал­ла́т — де­мон срач­но­ход­но­го сно­ше­ния — как го­мо­сек­су­аль­но­го, так и ге­те­ро­сек­су­аль­но­го; де­ла­ет то же, что и Сра­кот­ра­хад­дон, но го­раз­до силь­нее его.

13. Мас­тур­бо­ка­ро́н — де­мон мас­тур­ба­ции и мас­тур­ба­ци­он­ных не­ис­товств; Царь и Вла­ды­ка всех блуд­ных де­мо­нов, ко­то­рый один силь­нее всех ос­таль­ных блуд­ных де­мо­нов из чис­ла три­на­дца­ти вме­сте взя­тых. По­мо­га­ет всем блуд­ным де­мо­нам в их де­лах и нау­ча­ет их; мо­жет де­лать поч­ти всё, что де­ла­ют дру­гие блуд­ные де­мо­ны. На­зван так по­то­му, что его лю­би­мое за­ня­тие — обу­че­ние ру­ко­блу­дию от­ро­ко­виц и от­ро­ков, юно­шей и де­ву­шек. Мас­тур­бо­ка­рон — на­ча­ло и ис­ток всех блуд­ных гре­хов; он — пра­вая ру­ка Дья­во­ла и вос­се­да­ет одес­ную Дья­во­ла, ря­дом с его ог­нен­ным пре­сто­лом, стоя­щим в са­мой глу­би­не ад­ской безд­ны.

»

Про­чи­тав спи­сок ар­хи­де­мо­нов, Ку­ра­ев, как ему по­ка­за­лось, на­чал буд­то бы что-то при­по­ми­нать. Но что имен­но он на­ча­ла при­по­ми­нать — это­го Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ни­как не мог ни по­нять, ни вспом­нить. То­гда он стал чи­тать то, что бы­ло в кни­ге по­сле спи­ска три­на­дца­ти ар­хи­де­мо­нов:

«

Да бу­дет же ве­до­мо уп­раж­няю­щим­ся в чёр­ных вол­шеб­ных ис­кус­ст­вах и то, что вся­кий из блуд­ных де­мо­нов мо­жет де­лать не толь­ко то, о чём на­пи­са­но про не­го осо­бо вы­ше, но и всё или поч­ти всё, что де­ла­ют дру­гие де­мо­ны; он раз­ве толь­ко что сам пред­по­чи­та­ет де­лать то, о чём го­во­рит имя его, то, о чём ска­за­но для ка­ж­до­го де­мо­на осо­бо вы­ше. Раз­ве толь­ко что де­мон от де­мо­на мо­жет раз­нить­ся в си­ле дей­ст­вия: ибо есть силь­ные де­мо­ны, а есть ещё бо­лее силь­ные по при­ро­де сво­ей; и есть де­мо­ны бо­лее силь­ные в оп­ре­де­лён­ном де­ле.

Ве­до­мо же да бу­дет чту­ще­му сие, что ка­ж­дый из оз­на­чен­ных блуд­ных де­мо­нов име­ет в сво­ём ус­лу­же­нии боль­шое ко­ли­че­ст­во млад­ших де­мо­нов. Ка­ж­дый же из Ар­хи­де­мо­нов име­ет в сво­ём ус­лу­же­нии по ле­гио­ну млад­ших де­мо­нов; и из-за боль­шо­го чис­ла слу­жа­щих им млад­ших де­мо­нов этих Ар­хи­де­мо­нов име­ну­ют так­же стра­ти­ла­та­ми. И эти три­на­дцать ле­гио­нов во гла­ве с Ар­хи­де­мо­на­ми-стра­ти­ла­та­ми, над кои­ми цар­ст­ву­ет Мас­тур­бо­ка­рон, суть от­бор­ное и не­обо­ри­мое вой­ско Са­та­ни­но, го­то­вое при­дти по зо­ву ма­га, что­бы по­мочь со­тво­рить ему вся­кое блуд­ное и лю­бов­ное ча­ро­дей­ст­во и вся­кое зло.

Ве­до­мо же да бу­дет чту­ще­му сие и то, что поч­ти вся­ко­го че­ло­ве­ка Ар­хи­де­мо­ны мо­гут скло­нить к лю­бо­му блуд­но­му гре­ху. А ес­ли это не по­лу­ча­ет­ся сде­лать обыч­ным спо­со­бом, то на­до толь­ко лишь со­вер­шить чёр­ную мес­су в хри­сти­ан­ской церк­ви, при­звать Ар­хи­де­мо­на с его вой­ском вме­сте со свя­щен­ни­ком, эту мес­су со­вер­шав­шим, и дать Ар­хи­де­мо­ну за­да­ние. Ес­ли же и это не по­мо­жет, то уд­вой или ут­рой ко­ли­че­ст­во слу­жа­щих мес­су, да ещё, вдо­ба­вок, мо­жет быть, от­слу­жи её в бо­лее важ­ном для хри­сти­ан хра­ме — и на­вер­ня­ка Бог сни­мет свою за­щи­ту с то­го, про­тив ко­го на­прав­ле­но кол­дов­ст­во. Ес­ли же со­бе­рут­ся три­на­дцать свя­щен­ни­ков, а ещё луч­ше — три­на­дцать епи­ско­пов, да ещё в ка­фед­раль­ном хра­ме — то не ду­маю я, что най­дет­ся на зем­ле та­кой че­ло­век, с ко­то­ро­го Бог бы не уб­рал за­щи­ты Сво­ей и ко­то­ро­го бы не сде­ла­ли блуд­ные Ар­хи­де­мо­ны вме­сте со свои­ми ле­гио­на­ми бе­сов за­ко­ре­не­лым греш­ни­ком-блуд­ни­ком и ра­бом сво­им.

»

Про­чи­тав эти стро­ки, Ку­ра­ев, сно­ва на­чал буд­то бы что-то при­по­ми­нать — да­же ещё луч­ше и яс­нее, чем пре­ж­де. Но, опять же, что имен­но он на­чал при­по­ми­нать — это­го Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ни­как не мог ни по­нять, ни вспом­нить. То­гда он ре­шил про­чи­тать пов­ни­ма­тель­нее те стра­ни­цы кол­дов­ской кни­ги, на ко­то­рых под­роб­но го­во­ри­лось про блуд­ных ар­хи­де­мо­нов и на ко­то­рых при­во­ди­лись их изо­бра­же­ния. Все ар­хи­де­мо­ны бы­ли на­ри­со­ва­ны, как и сле­до­ва­ло это пред­по­ла­гать, вос­се­даю­щи­ми на ог­не­ды­ша­щих дра­ко­нах. Сна­ча­ла Ку­ра­ев про­смот­рел стра­ни­цы с са­мы­ми сла­бы­ми ар­хи­де­мо­на­ми, а за­тем стал по­сте­пен­но до­би­рать­ся до стра­ниц, опи­сы­вав­ших их ца­ря и вла­ды­ку — Мас­тур­бо­ка­ро­на. И по ме­ре то­го, как Ку­ра­ев при­бли­жал­ся к Мас­тур­бо­ка­ро­ну, в Ан­д­рее Вя­че­сла­во­ви­че всё силь­нее на­рас­та­ло внут­рен­нее бес­по­кой­ст­во и да­же тре­во­га. Ка­кие-то тём­ные вос­по­ми­на­ния из про­шло­го рва­лись на­ру­жу, в соз­на­ние Ку­рае­ва. На­ко­нец, он от­крыл стра­ни­цы с опи­са­ни­ем ца­ря и вла­ды­ки ар­хи­де­мо­нов и взгля­нул на его изо­бра­же­ние, ко­то­рое бы­ло сде­ла­но во всю стра­ни­цу…

И тут  слов­но мол­ния ещё раз по­ра­зи­ла Ку­рае­ва в са­мую го­ло­ву. Он вспом­нил всё — всё из тех мо­мен­тов, ко­гда он один сто­ял на вер­ши­не хол­ма под до­ж­дём, в бу­рю, сре­ди тьмы, по­крыв­шей не­бо — то­гда, ко­гда мол­ния уда­ри­ла в не­го и ко­гда у не­го слов­но от­кры­лось вто­рое зре­ние. И Ку­ра­ев за­но­во пе­ре­жил то, что бы­ло то­гда.

Не­ко­то­рое вре­мя Ку­ра­ев, слов­но пре­вра­щен­ный мол­ни­ей в ка­мень, не па­дал; за­тем же он на­чал по­ша­ты­вать­ся и по­сте­пен­но осе­дать на зем­лю. Но в то вре­мя, в ко­то­рое он ещё сто­ял, в то вре­мя, в ко­то­рое че­рез не­го про­те­кал за­ряд мол­нии, Ку­ра­ев уви­дел, что во­круг не­го, вос­се­дая на ог­не­ды­ша­щих дра­ко­нах, стоя­ли с де­ся­ток или да­же бо­лее чёр­ных вои­нов-ры­ца­рей в пла­ме­нею­щих дос­пе­хах. Все они дер­жа­ли ог­нен­ные, объ­я­тые пла­ме­нем ме­чи. И дра­ко­ны, и вои­ны-ры­ца­ри бы­ли за­ко­ва­ны в бро­ню; и у дра­ко­нов, и у вои­нов-ры­ца­рей бы­ли кры­лья из ста­ли; пе­рья этих крыль­ев бы­ли по­доб­ны ме­чам. Ку­ра­ев встре­тил­ся взгля­дом с од­ним из этих вои­нов-ры­ца­рей и за­пом­нил его все­ляю­щее ужас и тре­бую­щее по­кло­не­ния се­бе ли­цо. Те­перь Ку­ра­ев не­со­мнен­но знал: да, это был сам Мас­тур­бо­ка­рон, ар­хи­де­мон ар­хи­де­мо­нов, стра­ти­лат стра­ти­ла­тов, царь и вла­ды­ка. По-сво­ему его лик был да­же пре­кра­сен и при­вле­ка­те­лен. Да­лее, за эти­ми вои­на­ми-ры­ца­ря­ми, стоя­ли бес­чис­лен­ные кры­ла­тые во­ин­ст­ва, ожи­дав­шие и жа­ж­дав­шие по­ве­ле­ний сво­их вла­дык; для Ку­рае­ва те­перь ста­ло не­со­мнен­но, что эти во­ин­ст­ва бы­ли те­ми са­мы­ми три­на­дца­тью ле­гио­на­ми, не­обо­ри­мым во­ин­ст­вом Са­та­ны, о ко­то­ром го­во­ри­лось в кол­дов­ской кни­ге. Ли­ки этих вои­нов бы­ли страш­ны: это бы­ли ли­ки кро­во­жад­ных от­вра­ти­тель­ных клы­ка­стых зве­рей и чу­до­вищ. Все эти во­ин­ст­ва бы­ли по­строе­ны так, как и по­ла­га­ет­ся быть по­стро­ен­ным рим­ским ле­гио­нам. Сре­ди этих ле­гио­нов бы­ли и пе­шие под­раз­де­ле­ни­ям, и «кон­ные». «Всад­ни­ки», как и вои­ны-ры­ца­ри, — то есть, как и ар­хи­де­мо­ны-стра­ти­ла­ты, — вос­се­да­ли на ог­не­ды­ша­щих дра­ко­нах, но эти дра­ко­ны бы­ли по­мень­ше и дру­го­го цве­та, чем у ар­хи­де­мо­нов.

Ку­ра­ев сно­ва пе­ре­жил тот мо­мент, ко­гда по ма­но­ве­нию од­но­го из вои­нов-ры­ца­рей — то­го, ко­то­ро­го Ку­рае­ву уда­лось рас­смот­реть луч­ше все­го, а имен­но, са­мо­го Мас­тур­бо­ка­ро­на, — все эти ле­гио­ны од­но­вре­мен­но бро­си­лись на Ку­рае­ва и во­шли в не­го. Ле­гио­не­ры рва­ли его плоть и впи­ва­лись в неё свои­ми зу­ба­ми и клы­ка­ми; они тер­за­ли его мозг и рас­се­ка­ли этот мозг свои­ми ме­ча­ми на час­ти; они вты­ка­ли в те­ло Ку­рае­ва тре­зуб­цы и ко­пья и ме­та­ли в не­го ог­нен­ные стре­лы. Ког­ти­стые ла­пы дра­ко­нов, на ко­то­рых вос­се­да­ли ле­гио­не­ры-всад­ни­ки, рва­ли плоть Ку­рае­ва на час­ти и вы­дав­ли­ва­ли из его го­ло­вы моз­ги; из пас­тей дра­ко­нов ис­хо­ди­ло пла­мя; сво­им ог­нен­ным ды­ха­ни­ем эти дра­ко­ны опа­ля­ли Ку­рае­ву го­ло­ву. На­ко­нец, не­под­виж­но сто­яв­шие и на­блю­дав­шие за всем этим дей­ст­вом ар­хи­де­мо­ны, вос­се­дав­шие на дра­ко­нах, под­ня­ли к не­бу свои ме­чи, при­бли­зи­лись к Ку­рае­ву и на­нес­ли по его го­ло­ве три­на­дцать уда­ров. По­след­ний, три­на­дца­тый, за­вер­шаю­щий удар, на­нес сам Мас­тур­бо­ка­рон. И по­сле это­го, как и то­гда, ко­гда всё про­ис­хо­ди­ло на са­мом де­ле, Ку­рае­ва оку­тал мрак и он упал, вы­пус­тив из сво­их рук кол­дов­скую кни­гу — упал пря­мо на пол бу­ки­ни­сти­че­ско­го ма­га­зи­на.

Бес­па­мят­ст­во Ку­рае­ва про­дол­жа­лось не­дол­го — не бо­лее ми­ну­ты. За это вре­мя вла­де­лец ма­га­зи­на, си­дев­ший за кас­сой, ус­пел под­бе­жать к Ку­рае­ву и при­нес­ти ему бу­тыл­ку с во­дой. Ко­гда он уви­дел, что Ку­ра­ев при­шел в се­бя, то спро­сил его:

— Всё в по­ряд­ки, сэр?

— Все в по­ряд­ке. — от­ве­тил Ку­ра­ев и мед­лен­но встал.

По­сле это­го Ку­ра­ев раз­го­во­рил­ся с вла­дель­цем ма­га­зи­на о кол­дов­ской кни­ге. Ку­ра­ев ска­зал, что эта кни­га на­пи­са­на в кон­це две­на­дца­то­го ве­ка, что она есть ни­что иное, как кол­дов­ская кни­га и, при­том, чёр­но­ма­ги­че­ская, в ко­то­рой опи­сы­ва­ет­ся, как тво­рить кол­дов­ст­во и при­чи­нять зло с по­мо­щью сук­ку­бов, ин­ку­бов и про­чих блуд­ных де­мо­нов. Ку­ра­ев так­же ска­зал, что кни­га эта, на­зы­ваю­щая­ся «Блу­до­де­мо­ний» или «Lecheridemonium», на­пи­са­на на древ­не­сла­вян­ском язы­ке ки­рил­ли­цей и что она долж­на сто­ить на­мно­го до­ро­же то­го, чем ука­за­но на цен­ни­ке. По­сле это­го Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­ин­те­ре­со­вал­ся у кни­го­тор­гов­ца о том, от­ку­да у не­го кни­га.

Ока­за­лось, что кни­га эта бы­ла най­де­на очень даль­ни­ми род­ст­вен­ни­ка­ми од­ной оди­но­кой и без­дет­ной ста­руш­ки, ко­то­рая скром­но жи­ла на ок­раи­не Лон­до­на, сре­ди мно­гих дру­гих её книг. Этот «Блу­до­де­мо­ний» был един­ст­вен­ной кни­гой, о ко­то­рой род­ст­вен­ни­ки ни­че­го не мог­ли тол­ком уз­нать: она бы­ла на­пи­са­на на не­по­нят­ном язы­ке. К то­му же, эта кни­га не­мно­го под­го­ре­ла при по­жа­ре, слу­чив­ше­му­ся в квар­ти­ре по­сле смер­ти ста­руш­ки из-за ис­кря­щей элек­тро­про­вод­ки. По­это­му-то этот са­мый «Блу­до­де­мо­ний» род­ст­вен­ни­ки и от­да­ли в бли­жай­ший бу­ки­ни­сти­че­ский ма­га­зин по­де­шёв­ке. Тор­го­вец, при­няв­ший у них кни­гу, сам тол­ком не знал о её на­стоя­щей стои­мо­сти. Из раз­го­во­ров с тор­гов­цем так­же вы­яс­ни­лось, что вро­де бы пред­ки этой ста­руш­ки прие­ха­ли в Анг­лию из Рос­сии — но дав­ным-дав­но, ви­ди­мо, ещё да­же до фран­цуз­ской ре­во­лю­ции; и ни са­ма ста­руш­ка, ни кто-ли­бо из её род­ных не зна­ли не то что рус­ско­го язы­ка, но да­же ка­ко­го-ни­будь сла­вян­ско­го. Ве­ро­ят­но, ко­гда-то рус­ская пра­баб­ка усоп­шей вы­шла за­муж за ино­стран­ца и уе­ха­ла из Рос­сии, при­хва­тив с со­бой  кни­гу как при­да­ное; или, мо­жет быть, ка­кой-то рус­ский же­нил­ся на бо­га­той ино­стран­ке и уе­хал из Рос­сии, при­хва­тив с со­бой кни­гу. Мо­жет быть, уе­хав­ший или уе­хав­шая да­же не бы­ли дво­ря­на­ми, а все­го лишь при­над­ле­жа­ли к се­мей­ст­ву куп­цов.

С од­ной сто­ро­ны Ку­ра­ев не хо­тел при­об­ре­тать кни­гу по чёр­ной ма­гии, с ко­то­рой он столь не­ожи­дан­но встре­тил­ся. Ещё с тех вре­мен, ко­гда он был ис­крен­не-ве­рую­щим пра­во­слав­ным, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич знал, что та­кие кни­ги в до­ме дер­жать нель­зя или, го­во­ря точ­нее, очень не­же­ла­тель­но — ни хри­стиа­ни­ну, ни ко­му-ли­бо дру­го­му, — из-за то­го, что во­круг по­доб­ных книг вьёт­ся не­чис­тая си­ла, а так­же из-за то­го, что, чи­тая по­доб­ные кни­ги лег­ко всту­пить в кон­такт с де­мо­на­ми или под­пасть под их силь­ное вре­до­нос­ное влия­ние. При­знать­ся, Ку­рае­ву бы­ло не­хо­ро­шо, ко­гда он рас­смат­ри­вал эту кол­дов­скую кни­гу — так, у не­го на­ча­ла бо­леть и кру­жить­ся го­ло­ва; а по­том он во­об­ще упал, ли­шив­шись соз­на­ния. Прав­да, упал он и ли­шил­ся соз­на­ния не соб­ст­вен­но из-за кни­ги, а из-за то­го, что, чи­тая кни­гу, вспом­нил о том, что с ним про­изош­ло рань­ше. Но с дру­гой сто­ро­ны… с дру­гой сто­ро­ны ведь мож­но рас­су­дить и так: раз эта кни­га как бы «са­ма при­шла» к не­му, к Ку­рае­ву, и раз эта кни­га так тес­но свя­за­на с его жиз­нью, с тем, что с ним про­изош­ло, а имен­но с на­па­де­ни­ем на Ку­рае­ва три­на­дца­ти ар­хи­де­мо­нов с их ле­гио­на­ми во гла­ве с Мас­тур­бо­ка­ро­ном и, в кон­це кон­цов, с тем, что Ку­ра­ев стал ге­ем — то по­че­му бы не взять эту кни­гу, что­бы ра­зо­брать­ся со сво­ей жиз­нью по­под­роб­нее? Ведь по­лу­ча­ет­ся, что кто-то же да на­слал на не­го эти три­на­дцать ле­гио­нов не по че­му ино­му, как имен­но по этой са­мой кни­ге? Ку­ра­ев дол­го раз­мыш­лял, взве­ши­вал все «за» и «про­тив» и, на­ко­нец, под­дал­ся «ис­ку­ше­нию» ку­пить эту стран­ную кни­гу.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ска­зал кни­го­тор­гов­цу сколь­ко, по его мне­нию, при­мер­но мо­жет «по-на­стоя­ще­му» сто­ить «Блу­до­де­мо­ний». Од­на­ж­ды Ку­ра­ев бро­дил по бу­ки­ни­сти­че­ским ма­га­зи­нам и на­толк­нул­ся на ма­га­зин с древ­ней ма­ги­че­ской ли­те­ра­ту­рой, ку­да и за­шёл для ин­те­ре­са. Там-то он и уз­нал, сколь­ко при­мер­но мо­гут сто­ить кни­ги, по­доб­ные «Блу­до­де­мо­нию». Тор­го­вец со­гла­сил­ся с це­ной, на­зван­ной Ку­рае­вым, и Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ку­пил кни­гу. Впо­след­ст­вии, прав­да, Ку­ра­ев не ос­та­вил эту кни­гу се­бе — он пе­ре­дал её в биб­лио­те­ку Окс­форд­ско­го уни­вер­си­те­та; од­на­ко же пе­ред этим он пе­ре­снял всю кни­гу фо­то­ап­па­ра­том, при­гла­сив для это­го про­фес­сио­наль­но­го фо­то­гра­фа, и ос­та­вил сним­ки кни­ги у се­бя.

По­куп­ка кни­ги и по­тря­се­ние, свя­зан­ное с на­ход­кой кни­ги и с тя­жё­лы­ми и бо­лез­нен­ны­ми вос­по­ми­на­ния­ми, всплыв­ши­ми у Ку­рае­ва при про­смот­ре кни­ги, вы­би­ли в тот день Ку­рае­ва из обыч­но­го рит­ма жиз­ни. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ре­шил от­дох­нуть и рас­сла­бить­ся и для это­го от­пра­вил­ся в рес­то­ран. Там он за­ка­зал се­бе для де­гу­ста­ции око­ло по­лу­то­ра де­сят­ков вин и око­ло двух де­сят­ков плес­не­ве­лых и во­ню­чих сы­ров. Толь­ко к кон­цу по­еда­ния и вы­пи­ва­ния все­го это­го он по­чув­ст­во­вал се­бя не­мно­го луч­ше. По­сле это­го, си­дя в рес­то­ра­не и слу­шая му­зы­ку, он на­чал раз­мыш­лять о том, что с ним про­изош­ло в свя­зи с тем, что ему вспом­ни­лось и в свя­зи с тем, что он се­го­дня уз­нал из кол­дов­ской кни­ги.

— Что же… по­хо­же и в са­мом де­ле со­бра­лось три­на­дцать не­год­ных свя­щен­ни­ков где-то в рай­он­ном цен­тре — ска­жем, в Си­би­ри, — и от­слу­жи­ли там в хра­ме по мне чёр­ную мес­су. Мо­жет быть, да­же с ве­до­ма од­но­го или не­сколь­ких епи­ско­пов, стоя­щих на вто­ро­сте­пен­ных или да­же третье­сте­пен­ных ро­лях. Со­всем они там, вид­но, рех­ну­лись! И вот — что же те­перь? Те­перь я — гей! Есть, по­хо­же ещё у ко­го-то та­кая же кни­га. Ведь, во-пер­вых, у ме­ня все­го лишь спи­сок с «Блу­до­де­мо­ния» — а где, спра­ши­ва­ет­ся, ори­ги­нал? И, к то­му же, Ма­ро­гор мог сде­лать не один спи­сок, а не­сколь­ко. И, к то­му же, кто мо­жет дать га­ран­тию, что у Ве­ле­сла­ва не бы­ло дру­гих уче­ни­ков, ко­то­рые то­же де­ла­ли спи­ски? И кто мо­жет по­ру­чить­ся, что ни­кто не де­лал спи­сков с этих спи­сков?!

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не мог и до­пус­тить, что в чёр­ной мес­се и в при­зы­ве ар­хи­де­мо­нов уча­ст­во­ва­ли не ка­кие-то про­вин­ци­аль­ные свя­щен­ни­ки, а две­на­дцать ми­тро­по­ли­тов с еще од­ним, три­на­дца­тым, епи­ско­пом, ко­то­рый был ни кем-ни­будь, а са­мим  Пат­ри­ар­хом. Не мог он до­пус­тить и то­го, что мес­са эта про­ис­хо­ди­ла не где-ни­будь в рай­он­ном цен­тре, в глу­ши, а в Мо­ск­ве, в са­мом Ело­хов­ском со­бо­ре!

Да­лее Ку­ра­ев пе­ре­шёл к рас­су­ж­де­ни­ям о Бо­ге. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич со­всем не ве­рил рас­ска­зу «Блу­до­де­мо­ния» о том, что буд­то бы Мас­тур­бо­ка­ро­на боя­лись и тре­пе­та­ли ан­ге­лы Бо­жии — вплоть до се­ра­фи­мов и хе­ру­ви­мов вклю­чи­тель­но; не ве­рил он и рас­ска­зу «Блу­до­де­мо­ния» о том, что буд­то бы от ры­ка дра­ко­на, на ко­то­ром вос­се­дал Мас­тур­бо­ка­рон, и от язы­ков пла­ме­ни, ис­хо­див­шим из уст это­го дра­ко­на, по­тря­сал­ся сам пре­стол Бо­га на Не­бе­сах. Ку­ра­ев счи­тал всё это пус­тым бах­валь­ст­вом и на­ду­ва­тель­ст­вом. Ку­ра­ев при­дер­жи­вал­ся впол­не пра­во­слав­но­го пред­став­ле­ния о Бо­ге, а имен­но: он счи­тал, что мо­гу­ще­ст­во всех де­мо­нов — ни­что или поч­ти ни­что по срав­не­нию с мо­гу­ще­ст­вом Бо­га. И по­это­му объ­яс­нять то, что с ним про­изош­ло ка­кой-то осо­бой мо­щью де­мо­нов — это Ку­рае­ву пред­став­ля­лось в кор­не не­вер­ным. Мощь де­мо­нов тут бы­ла не при чём. Всё де­ло бы­ло в Бо­ге…

— Всё де­ло в Бо­ге… — рас­су­ж­дал про се­бя Ку­ра­ев. — Ес­ли бы Он не пре­дал ме­ня, не пе­ре­стал за­щи­щать, не на­нёс бы по-под­ло­му удар в спи­ну — ни­че­го бы и не бы­ло! А де­мо­ны? Что де­мо­ны?! Им на ро­ду на­пи­са­но так по­сту­пать! А что ка­са­ет­ся Бо­га — то Он, ско­рее все­го, смот­рел с вы­со­ты сво­его не­бес­но­го Пре­сто­ла на то, как де­мо­ны унич­то­жа­ли ме­ня — смот­рел по­доб­но то­му, как древ­ние кро­во­жад­ные рим­ля­не смот­ре­ли на ра­бов, тер­зае­мых кро­во­жад­ны­ми же зве­ря­ми, смот­рел и за­бав­лял­ся этим зре­ли­щем, за­го­дя за­пас­шись поп-кор­ном… И, хло­пая в ла­до­ши, хо­хо­тал, хо­хо­тал, хо­хо­тал…

Тут Ку­рае­ву за­хо­те­лось вы­ска­зать Бо­гу всё то, что он, Ку­ра­ев, о Нём ду­ма­ет — вы­ска­зать так, как это уже бы­ло сде­ла­но им рань­ше, дав­но, в Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре, воз­ле мо­щей пре­по­доб­но­го Сер­гия… Но Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич вспом­нил мыс­ли, при­шед­шие ему в тот день, ко­гда он воз­вра­щал­ся из Лав­ры до­мой по­сле ис­по­ве­ди у стар­ца Нау­ма и по­сле при­час­тия, по­сле то­го, как он «вы­ска­зал Бо­гу всё, что о Нём ду­ма­ет»: «Про­ти­во­по­лож­но­стью люб­ви яв­ля­ет­ся не не­на­висть, а заб­ве­ние… Пол­ное заб­ве­ние…».

— Про­ти­во­по­лож­ность люб­ви — не не­на­висть, а заб­ве­ние… Пол­ное заб­ве­ние… — по­вто­рил вслух, не очень гром­ко Ку­ра­ев, а за­тем по­до­звал офи­ци­ан­та и за­ка­зал се­бе ещё ви­на и сы­ров.

По­ка офи­ци­ант при­но­сил за­каз, Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу вновь вспом­ни­лось ви­де­ние де­мо­нов во гла­ве с Мас­тур­бо­ка­ро­ном. Ку­ра­ев дос­тал из сум­ки ку­п­лен­ную у бу­ки­ни­ста кни­гу, что­бы ещё раз срав­нить  уви­ден­ное с тем, что бы­ло изо­бра­же­но в кни­ге. Да, сход­ст­во бы­ло яв­ное и не­со­мнен­ное.  Ри­су­нок, ко­неч­но, был вы­пол­нен весь­ма не­со­вер­шен­но — как и по­ло­же­но для ри­сун­ка в кни­ге две­на­дца­то­го ве­ка — но очер­та­ния де­мо­на и в осо­бен­но­сти вы­ра­же­ние его ли­ца на ри­сун­ке бы­ли схва­че­ны и пе­ре­да­ны уди­ви­тель­но точ­но. И то­гда Ку­ра­ев по­нял по ри­сун­ку, что Ве­ле­слав или, мо­жет быть, его уче­ник, пе­ре­пи­сы­вав­ший кни­гу, дей­ст­ви­тель­но лич­но, сам ви­дел Мас­тур­бо­ка­ро­на — по край­ней ме­ре, в од­ном из тех зра­ков, ко­то­рые этот де­мон мог при­ни­мать.

  10. Оби­тель бо­гов

На­ко­нец, за­каз был по­дан. Вы­пив и за­ку­сив, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ус­по­ко­ил­ся. Поч­ти со­вер­шен­но. И в этот мо­мент в рес­то­ран за­шёл кли­рик Шот­ланд­ской епи­ско­паль­ной церк­ви Анг­ли­кан­ско­го со­об­ще­ст­ва, епи­скоп Эдин­бург­ско­го дио­це­за Дос­то­поч­тен­ная[8]  Диа­на Флет­чер, от­кры­тая лес­би­ян­ка, жи­ву­щая со сво­ей под­ру­гой в цер­ков­ном бра­ке, став­шая епи­ско­пом все­го с ме­сяц на­зад. Дос­то­поч­тен­ная Диа­на из­да­ле­ка за­ви­де­ла Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча и сра­зу же его уз­на­ла. Ку­ра­ев те­перь был зна­ме­ни­то­стью и не вос­поль­зо­вать­ся слу­ча­ем для неё бы­ло не­по­зво­ли­тель­но. Диа­на Флет­чер по­до­шла к сто­ли­ку, за ко­то­рым си­дел Ку­ра­ев и по­про­си­ла при­сесть, что Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич лю­без­но ей по­зво­лил. Даль­ше Диа­на за­ка­за­ла се­бе вы­пить и за­ку­сить и, в ожи­да­нии ис­пол­не­ния за­ка­за, раз­го­во­ри­лась с Ку­рае­вым.

Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не раз ви­дел храм, в ко­то­ром слу­жи­ла Диа­на, ко­гда та бы­ла ещё не епи­ско­пом Эдин­бур­га, а про­стым свя­щен­ни­ком, а за­тем — де­ка­ном — то есть на­стоя­те­лем. Ку­ра­ев про­ез­жал этот храм, сто­яв­ший поч­ти на са­мой ок­раи­не го­ро­да, вся­кий раз, ко­гда от­прав­лял­ся из сво­его зам­ка на про­гул­ку или по де­лам в Эдин­бург. Ку­ра­ев из ме­ст­ных га­зет знал, что Диа­на ни­ко­гда не скры­ва­ла сво­их сек­су­аль­ных пред­поч­те­ний; она и ру­ко­по­ло­же­на в свя­щен­ни­ки бы­ла, уже со­стоя в от­кры­том бра­ке со сво­ей под­ру­гой. Стать епи­ско­пом Диа­не по­мог­ло то, что жен­щи­ны и, в осо­бен­но­сти фе­ми­ни­ст­ки, дав­но пы­та­лись про­толк­нуть в епи­ско­пы сво­его че­ло­ве­ка, жен­щи­ну же. Од­на­ко по­свя­ще­ние от­кры­той лес­би­ян­ки в епи­ско­пы вы­зва­ло в Шот­ланд­ской епи­ско­паль­ной церк­ви не­до­воль­ст­во тра­ди­цио­на­ли­стов. Из-за это­го по­ло­же­ние и ав­то­ри­тет Диа­ны бы­ли до­воль­но хруп­ки­ми. Что­бы ук­ре­пить по­ло­же­ние Диа­ны как епи­ско­па, как это не­дав­но про­чи­тал Ку­ра­ев в га­зе­тах, с ней ре­шил встре­тить­ся Ар­хи­епи­скоп Кен­тер­бе­рий­ский. Сей­час Диа­на вер­ну­лась до­мой, в Эдин­бург, имен­но с этой встре­чи.

— Как про­шла встре­ча с Ар­хи­епи­ско­пом Кен­тер­бе­рий­ским? — по­ин­те­ре­со­вал­ся у Диа­ны Ку­ра­ев. — Ва­ша по­ло­же­ние уп­ро­чи­лось? Тра­ди­цио­на­ли­сты те­перь не бу­дут столь силь­но бес­по­ко­ить вас?

— Все про­шло как нель­зя луч­ше! — от­ве­ти­ла Диа­на. — Я и не ду­ма­ла, что Наи­поч­тен­ней­ший до та­кой сте­пе­ни раз­де­ля­ет мои взгля­ды на жен­ское свя­щен­ст­во, на бра­ки ге­ев и лес­бия­нок и на фе­ми­низм! Он дос­та­точ­но со­вре­мен­ный по взгля­дам че­ло­век, хоть уже и дав­но в по­жи­лых ле­тах! Его под­держ­ка бы­ла мне очень не­об­хо­ди­ма. Кста­ти — мож­но ваш ав­то­граф?

Ку­ра­ев уже дав­но при­вык к то­му, что у не­го по­всю­ду про­сят ав­то­граф и поч­ти ав­то­ма­ти­че­ски рас­пи­сал­ся в блок­но­те Диа­ны.

— По­слу­шай­те, Ан­д­рей Ку­ра­ев, — спро­си­ла да­лее Диа­на, — я слы­ша­ла, что рань­ше вы бы­ли диа­ко­ном Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви и да­же мис­сио­не­ром. Сан с вас сня­ли за то, что вы гей. Но всё рав­но — раз­ве не ос­та­лось у вас ве­ры в Бо­га? И по­че­му сре­ди ва­ших про­из­ве­де­ний нет ни од­но­го ду­хов­но­го? Прав­да, вы на­пи­са­ли му­зы­ку к филь­му «Ночь вам­пи­ров» — эту зна­ме­ни­тую ме­ло­дию, под ко­то­рую охот­ни­ки на вам­пи­ров во гла­ве с ка­то­ли­че­ским свя­щен­ни­ком-от­ще­пен­цем го­то­вят­ся на бой, го­то­вят­ся вой­ти в ог­ром­ный под­зем­ный го­род… Но ведь вряд ли это мож­но на­звать ду­хов­ной му­зы­кой — не так ли? Не­у­же­ли вы боль­ше не ве­ри­те в Бо­га?

— Хо­тел бы я боль­ше не ве­рить в Не­го… — ска­зал, опус­тив го­ло­ву Ку­ра­ев. — То­гда всё бы­ло бы так про­сто… Но де­ло у ме­ня ху­же… Го­раз­до ху­же…

— То есть вы знае­те, что Бог есть? По­че­му же у вас не вид­но ни­ка­кой ре­ли­ги­оз­но­сти? Ведь за ва­ми — рус­ская и пра­во­слав­ная тра­ди­ция. Рус­ская ду­хов­ность… Утон­чён­ное вос­точ­ное бо­го­сло­вие и фи­ло­со­фия… Ва­си­лий Ве­ли­кий, Па­ла­ма… Афон, мо­на­хи-пус­тын­ни­ки, иси­хи­азм… Дос­то­ев­ский…

— Диа­на… Что по-ва­ше­му яв­ля­ет­ся про­ти­во­по­лож­но­стью люб­ви?

— Не­на­висть? Ну ко­неч­но, не­на­висть!

— Мно­гие так ду­ма­ют. Но я со­гла­сен с те­ми, кто счи­та­ет, что это не так.

— То­гда что же?

— Заб­ве­ние, Диа­на… Пол­ное заб­ве­ние…

— Да… Это не­обыч­ная мысль. И в ней, по прав­де ска­зать, что-то есть… Но по­че­му вы ре­ши­ли за­быть Бо­га? Ведь Он лю­бит всех! Из-за то­го, что цер­ковь сня­ла с вас сан за ва­шу сек­су­аль­ную ори­ен­та­цию?

Ку­ра­ев, ус­лы­шав эти сло­ва, изу­мил­ся: ему по­ка­за­лось, что в го­ло­ве у Диа­ны име­ет­ся ка­кое-то стран­ное раз­де­ле­ние ме­ж­ду цер­ко­вью и Бо­гом — в осо­бен­но­сти же по во­про­су об от­но­ше­ни­ях к ге­ям. Да­лее Ку­ра­ев вспом­нил сло­ва Биб­лии про ге­ев и, в осо­бен­но­сти, про пред­пи­са­ние уби­вать их и изу­мил­ся ещё боль­ше: не­у­же­ли Диа­на, епи­скоп, не чи­та­ла тол­ком Биб­лии? Ко­неч­но, — ду­мал Ку­ра­ев, — она на­чи­та­лась вся­ких фе­ми­ни­сти­че­ских и лес­бий­ских кни­жек, а они «гнут свою ли­нию» — но раз­ве мож­но «гнуть свою ли­нию» до та­кой сте­пе­ни от­ры­ва от ре­аль­но­сти? «Гнуть» Во­пре­ки фак­там и оче­вид­но­сти?

— По­слу­шай­те, Диа­на… Вы что — Биб­лии не чи­та­ли? — спро­сил Диа­ну Ку­ра­ев. — Вы что, не знае­те, что в Биб­лии на­пи­са­но про то, как на­до от­но­сить­ся к ге­ям? И, в ча­ст­но­сти, про то, что их нуж­но уби­вать? То есть будь вы муж­чи­ной, ва­ша па­ст­ва, дей­ст­вуй она по-биб­лей­ски, вме­сто то­го, что­бы слу­шать ва­ши про­по­ве­ди долж­на по­про­сту взять и при­кон­чить вас! Что­бы Гос­подь Бог не по­па­лил ваш род­ной Эдин­бург и всю Шот­лан­дию не­бес­ным ог­нём, по­доб­но Со­до­му, или не на­слал на неё ка­кой-ни­будь чу­мы…

Диа­на ус­мех­ну­лась, по­жа­ла пле­ча­ми и ска­за­ла:

— Чи­та­ла, ко­неч­но… Знаю… Но это бы­ло в Вет­хом За­ве­те. А по­том при­шёл Хри­стос и от­ме­нил его. При­шёл Хри­стос со сво­ей лю­бо­вью — и для всех на­ста­ла эпо­ха люб­ви. К то­му же то­гда лю­ди бы­ли от­ста­лые. Они в по­доб­ных во­про­сах ма­ло что по­ни­ма­ли. Что они там зна­ли про кос­мос? Есть пло­ская зем­ля, ок­ру­жён­ная во­да­ми океа­на, над ней — твердь, как ку­пол на­кры­ваю­щая её… на твер­ди — Солн­це, Лу­на и звёз­ды… А рас­сказ про то, что яко­бы же­на вве­ла в со­блазн му­жа у Дре­ва по­зна­ния До­б­ра и Зла — так это во­об­ще сек­сизм и уни­же­ние жен­щи­ны. Ев­реи не толь­ко у шу­ме­ров ми­фы вся­кие ук­ра­ли о тво­ре­нии ми­ра и про­ис­хо­ж­де­нии бед­ст­вий и бо­лез­ней и да­ли этим ми­фам мо­но­теи­сти­че­скую ин­тер­пре­та­цию — они же ещё и жен­щи­ну как уни­зи­ли! Уни­зи­ли так, как у шу­ме­ров её не уни­жа­ли! Ужас­ный при­ми­тив. Ужас­ная муж­ская зло­ба и сек­сизм! А те­перь у нас есть нау­ка. Она со все­ми эти­ми по­ло­вы­ми про­бле­ма­ми ра­зо­бра­лась. У нас есть фи­ло­со­фия, ко­то­рая про­воз­гла­си­ла ра­вен­ст­во. И у нас, ко­неч­но, есть лю­бовь, ко­то­рую при­нёс Хри­стос. Рань­ше бы­ла од­на эта лю­бовь, а те­перь ещё — нау­ка и фи­ло­со­фия, эти да­ры за­пад­ной ци­ви­ли­за­ции все­му ми­ру. И, ко­неч­но, у нас есть сво­бо­да и вы­бор! И это кру­то!

Ку­ра­ев изу­мил­ся по­доб­но­му хо­ду мыс­лей и, не впол­не се­бя кон­тро­ли­руя, стал с удив­ле­ни­ем смот­реть на Диа­ну, ши­ро­ко рас­крыв гла­за, — слов­но эта Диа­на бы­ла не обыч­ная за­пад­ная фе­ми­ни­ст­ка и лес­би­ян­ка, а за­га­доч­ное и уни­каль­ное су­ще­ст­во с ка­кой-то дру­гой пла­не­ты… «Это уди­ви­тель­но! — ду­мал Ку­ра­ев. — Как про­сто у неё в го­ло­ве ре­ше­ны все эти чёр­то­вы «про­кля­тые во­про­сы»! Она да­же, по-ви­ди­мо­му, тол­ком-то и не ви­дит ни один из них! То есть для неё ни­ка­ких «про­кля­тых во­про­сов» тут во­об­ще нет!». На­ко­нец, Ку­ра­ев по­нял, что так рас­смат­ри­вать со­бе­сед­ни­ка не­при­лич­но и опус­тил гла­за. В это вре­мя офи­ци­ант при­нёс за­каз Диа­ны и стал рас­став­лять та­рел­ки на сто­ле. Это вы­зва­ло вы­ну­ж­ден­ное за­ти­шье в раз­го­во­ре. Во вре­мя не­го Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не­воль­но вспом­нил за­пись ре­чей пра­во­слав­ных свя­щен­ни­ков на слё­те пра­во­слав­ной мо­ло­дёж­ной ор­га­ни­за­ции «Свя­тая Русь», пе­ре­дан­ные ему та­ин­ст­вен­ным доб­ро­же­ла­те­лем в мо­с­ков­ском су­пер­мар­ке­те на флеш­ке… а за­тем он, ес­те­ст­вен­но, вспом­нил толь­ко что ска­зан­ные сло­ва Диа­ны про лю­бовь, ко­то­рую при­нёс Хри­стос, а так­же про нау­ку и фи­ло­со­фию… и, вспом­нив всё это, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич горь­ко ус­мех­нул­ся и по­мор­щил­ся…

На­ко­нец, офи­ци­ант ушёл и мож­но бы­ло сво­бод­но го­во­рить.

— Знае­те, — ска­за­ла Диа­на, —  ко­гда я ещё бы­ла свя­щен­ни­ком, как-то  в Лон­до­не один ка­то­ли­че­ский епи­скоп при­гла­сил ме­ня в храм, на кон­церт ду­хов­ной му­зы­ки. Там же у них ор­ган! И вот, уже по­сле кон­цер­та, этот епи­скоп раз­го­во­рил­ся со мной и стал се­то­вать на то, что та­кие та­лан­ты, как Мо­царт рас­тра­чи­ва­ли своё ис­кус­ст­во на жи­тей­ские и низ­мен­ные ве­щи вро­де опер про лю­бов­ные по­хо­ж­де­ния и ин­три­ги, в то вре­мя как их ис­кус­ст­во долж­но бы­ло при­над­ле­жать це­ли­ком Бо­гу и про­слав­лять Его. Я не при­да­ва­ла этим ре­чам зна­че­ния, но те­перь, уви­дев имен­но та­ко­го че­ло­ве­ка, о ко­то­ром го­во­рил этот епи­скоп, ка­жет­ся, по­ня­ла, что он имел в ви­ду…

Ку­ра­ев на это улыб­нул­ся и ска­зал:

— А как же это — по­след­няя ария Ан­хи­са из «Ио»?

И тут он на­чал петь эту дав­но став­шей зна­ме­ни­той арию:

— Пусть про­кля­ты все бо­ги бу­дут,

Что пра­вят над людь­ми на­силь­ем

И прав­ду по­дав­ля­ют ло­жью

И ни во что лю­бовь вме­ня­ют смерт­ных,

И сле­ду­ют сво­ей пре­зрен­ной стра­сти,

Что за­бав­ля­ют­ся люд­скою му­кой,

В бла­жен­ст­ве свой нек­тар вку­шая…

— Это ведь вы долж­ны знать? — спро­сил Ку­ра­ев Диа­ну. — А ещё — а ещё ведь вы, на­вер­ня­ка, слы­ша­ли «Про­ме­тея»? Как же вы го­во­ри­те, что я про бо­гов не пи­шу?

— Это про язы­че­ских бо­гов… Да и по­том: бо­ги ка­кие-то у вас не та­кие… с не очень бла­го­вид­ны­ми дея­ния­ми…

— Уж ка­кие есть. По край­ней ме­ре, я ста­ра­юсь быть прав­ди­вым… Знае­те, че­му учи­ли гно­сти­ки? Что че­ло­век и наш мир — это урод­ли­вое и злое тво­ре­ние урод­ли­во­го же и зло­го бо­га… И, пре­ж­де все­го, всё это урод­ли­во и зло в нрав­ст­вен­ном от­но­ше­нии… И я на ста­рос­ти лет всё боль­ше и боль­ше скло­ня­юсь к это­му мне­нию. Кста­ти — чем вы­ше во вла­сти че­ло­век, тем он, по-ви­ди­мо­му, боль­ше по­хож на это­го бо­га… Так уж этот бог вы­би­ра­ет сво­их лю­бим­чи­ков. По сво­ему об­ра­зу и по­до­бию…

— И что — я — то­же? — изу­ми­лась Диа­на.

— Ну что вы… Нет. — улыб­нув­шись, ска­зал Ку­ра­ев по­лу­шу­тя и по­лу­шу­тя же про­дол­жил: — Са­ми по­ду­май­те: ка­кая вы власть? Вы ведь по­ка ещё не ос­вои­лись в епи­скоп­ст­ве и по-преж­не­му ду­шой — на­стоя­тель хра­ма в от­да­лён­ном при­го­ро­де в со­вре­мен­ной за­пад­ной де­мо­кра­тии; а это что-то вро­де на­по­ло­ви­ну во­жа­то­го для скау­тов, на­по­ло­ви­ну — си­дел­ки для ин­фан­тиль­ных взрос­лых, а на­по­ло­ви­ну — ар­ти­ста, раз­вле­каю­ще­го поч­тен­ную пуб­ли­ку по вы­ход­ным и празд­ни­кам… Ка­кая же это власть? Но у вас есть все воз­мож­но­сти для рос­та!

Диа­на за­смея­лась и ска­за­ла:

— И что — по-ва­ше­му всё так бе­зыс­ход­но и мрач­но? Те же гно­сти­ки ве­ри­ли, что этот наш мир — ещё не всё су­щее; они счи­та­ли, что есть ме­сто и для хо­ро­ших бо­гов — прав­да, оно вне на­ше­го ми­ра, где цар­ст­ву­ет злой бог, — и что ту­да, в мир этих хо­ро­ших бо­гов, мож­но по­пасть…

— Мне хо­чет­ся ве­рить, — от­ве­тил Ку­ра­ев, — что вне на­ше­го ми­ра есть оби­тель бо­гов све­та и люб­ви, не­под­вла­ст­ных бо­гу это­го ми­ра; и что от­зву­ки этих све­та и люб­ви ино­гда до­ле­та­ют до на­ше­го ми­ра и про­ни­ка­ют в не­го… и что моя му­зы­ка со­дер­жит хо­тя бы не­сколь­ко искр этих от­зву­ков. Но по­рой я ду­маю, что все эти на­де­ж­ды — все­го лишь плод во­об­ра­же­ния мое­го боль­но­го моз­га. И ес­ли это так — то­гда дей­ст­ви­тель­но не­за­чем жить, то­гда луч­ше быть мёрт­вым и ни­ко­гда не ро­дить­ся; и ес­ли есть буд­дий­ская нир­ва­на, то на­до при­ло­жить все си­лы, что­бы уй­ти в неё. И это го­раз­до луч­ше, чем жить так и под­чи­нять­ся за­ко­нам та­кой жиз­ни. А ещё мне ка­жет­ся, что эти бо­ги све­та и люб­ви на­мно­го, на­мно­го сла­бее и, мо­жет быть, да­же на­мно­го млад­ше бо­га это­го ми­ра — в про­ти­во­по­лож­ность то­му, о чём учи­ли гно­сти­ки и ма­ни­хеи. И что эти бо­ги с тру­дом удер­жи­ва­ют от па­де­ния да­же свою соб­ст­вен­ную оби­тель. И что про­ни­кать им в этот мир… и не толь­ко им са­мим, бо­гам, но да­же про­ни­кать от­зву­кам то­го ми­ра в наш мир — очень и очень труд­но. Это что-то вро­де прыж­ка в пасть льву, что-то вро­де смер­ти на за не­сколь­ко ска­зан­ных слов, ес­ли хо­ти­те…

— Так, по-ва­ше­му, бо­ги до­б­ра ро­ди­лись от бо­га зла? И сла­бее его? Как же то­гда Он не по­бе­дил их?  — спро­си­ла Диа­на.

— Мо­жет быть, они и ро­ди­лись от бо­га зла. А, мо­жет быть, и нет — мо­жет быть, они, как и Он, бы­ли все­гда. Че­го уди­ви­тель­но­го в не­сколь­ких на­ча­лах для фи­ло­со­фии?! А, мо­жет быть, они про­сто поз­же за­ро­ди­лись в су­щем… Ведь и пер­во­бо­ги во гла­ве с са­мым пер­вым из них — Хао­сом, по ге­сио­дов­ской «Тео­го­нии», не ро­ж­де­ны от дру­гих бо­гов, но как-то за­ро­ди­лись во все­лен­ной…  Кста­ти. По той же «Тео­го­нии» бо­ги све­та и дня ро­ди­лись поз­же бо­гов мра­ка и но­чи. Да и сре­ди пер­во­бо­гов Ха­ос, — то есть Бес­пре­дель­ная Пус­то­та, — и Тар­тар поя­ви­лись рань­ше Эро­са… — и Ку­ра­ев стал ци­ти­ро­вать «Тео­го­нию»:

Пре­ж­де все­го во все­лен­ной Ха­ос за­ро­дил­ся, а сле­дом

Ши­ро­ко­гру­дая Гея, все­об­щий при­ют безо­пас­ный,

Су­мрач­ный Тар­тар, в зем­ных за­ле­гаю­щий не­драх глу­бо­ких,

И, ме­ж­ду веч­ны­ми все­ми бо­га­ми пре­крас­ней­ший, — Эрос

Слад­ко­ис­том­ный — у всех он бо­гов и лю­дей зем­но­род­ных

Ду­шу в гру­ди по­ко­ря­ет и всех рас­су­ж­де­нья ли­ша­ет.

Чер­ная Ночь и уг­рю­мый Эреб ро­ди­лись из Хао­са.

Ночь же Эфир ро­ди­ла и сияю­щий День, иль Ге­ме­ру:

Их за­ча­ла она в чре­ве, с Эре­бом в люб­ви со­че­тав­шись…

— По­че­му же этот бог зла и урод­ст­ва не по­бе­дил бо­гов све­та и люб­ви, ес­ли Он силь­нее? — спра­ши­вае­те вы… — про­дол­жал Ку­ра­ев. — Ну, мо­жет быть, не на­столь­ко он силь­нее, что­бы по­бе­дить их окон­ча­тель­но. Ес­ли на­пра­вить один вод­ный по­ток на дру­гой, ме­нее силь­ный, то у по­след­не­го бу­дет ос­та­вать­ся не­боль­шой уча­сток воз­ле ис­то­ка, где он всё рав­но бу­дет пре­воз­мо­гать бо­лее силь­ный по­ток. А сла­бая ар­мия мо­жет так по­стро­ить обо­ро­ну, что силь­ная ар­мия не ри­ск­нёт на­пасть на неё, бо­ясь слиш­ком боль­ших по­терь. Где-то так мне и пред­став­ля­ет­ся эта оби­тель бо­гов…

— Но как же зло и тьма у вас ро­ж­да­ет доб­ро, лю­бовь и свет?

— Ну, мо­жет быть, речь не идет об аб­со­лют­ном зле и аб­со­лют­ной тьме; там есть про­блес­ки све­та, люб­ви и до­б­ра… Из них, как из се­мян, мо­жет быть, эти бо­ги и ро­ди­лись. К то­му же и в ми­ре бо­гов мо­жет про­ис­хо­дить мно­го уди­ви­тель­но­го и слу­чай­но­го. Вы зна­ко­мы с тео­ри­ей о том, что все, что мы ви­дим и мы са­ми, все бо­ги — это лишь сон, сня­щий­ся вер­хов­но­му бо­гу?

— Да.

— Вот, нам снять­ся кош­ма­ры, снят­ся ужас и зло. Пред­ставь­те се­бе, что всё это мо­жет во­пло­щать­ся в жизнь и по­лу­чать своё, не­за­ви­си­мое от нас, бы­тиё, «ро­ж­дать­ся из на­ших снов». А те­перь пред­ставь­те, что зло­му Бо­гу при­сни­лись «до­б­рые кош­ма­ры» — то есть при­сни­лись свет и лю­бовь, ко­то­рые для Не­го — как кош­ма­ры для нас; при­сни­лись и «ро­ди­лись из Его сна» и ста­ли жить са­ми по се­бе — так, что Он по­те­рял над ни­ми власть… Это по­хо­же на то, как ес­ли бы бо­ги-де­ти, по­жран­ные за­ви­ст­ли­вым и злым бо­гом-от­цом, — вспом­ним Ура­на и Кро­на — вос­ста­ли бы внут­ри не­го, рас­по­ро­ли ему чре­во и вы­шли на­ру­жу, по­лу­чив сво­бо­ду от ти­ра­нии от­ца… Но всё это, все эти ре­чи про сны, про про­гло­чен­ных де­тей — это, ско­рее, не фи­ло­соф­ское, а по­эти­че­ское и ми­фи­че­ское объ­яс­не­ние… Это, ско­рее, ху­до­же­ст­вен­ный об­раз…

— Вы очень стран­ный… — ска­за­ла Диа­на. — При­хо­ди­те к нам! При­хо­ди­те в наш Ка­фед­раль­ный со­бор Пре­свя­той Де­вы Ма­рии! Мо­жет быть, вы пе­ре­ме­ни­те своё мне­ние…

Ку­ра­ев улыб­нул­ся и ска­зал:

— Один древ­ний муд­рец как-то го­во­рил, что в од­ну и ту же во­ду нель­зя вой­ти два­ж­ды… А вы, как ка­жет­ся, пред­ла­гае­те что-то по­доб­ное… Вы хо­ти­те, что­бы я сно­ва стал, ска­жем, вос­тор­жен­ным юно­шей-сту­ден­том Окс­фор­да с не­за­пят­нан­ной био­гра­фи­ей, пе­ред ко­то­рым от­кры­ты все воз­мож­но­сти и весь мир… Вы хо­ти­те, что­бы я на мно­гое за­крыл гла­за и мно­гое за­был — как буд­то бы все­го это­го и не бы­ло…

— Но ведь у вас, в Рос­сии, — од­но, а у нас — дру­гое. Вот, на­при­мер, я — жен­щи­на и лес­би­ян­ка. Ни­че­го страш­но­го для ме­ня нет — спо­кой­но жи­ву се­бе епи­ско­пом в Эдин­бур­ге! Нель­зя по од­но­му при­ме­ру де­лать за­клю­че­ние обо всём хри­сти­ан­ст­ве.

Ку­ра­ев на та­кие сло­ва лишь горь­ко улыб­нул­ся. Он, ко­неч­но, знал, что дол­жен от­ве­тить в та­ких слу­ча­ях на­стоя­щий пра­во­слав­ный, а имен­но, что ис­тин­но-пра­во­слав­ный и «срать бы на од­ном по­ле не сел» с анг­ли­ка­ни­ном и что анг­ли­ка­не — ере­ти­ки и по­то­му во­об­ще не хри­стиа­не и да­же ху­же языч­ни­ков. Он, ко­неч­но, всё это знал — но не хо­тел оби­жать ми­ло­вид­ную со­бе­сед­ни­цу от­кры­ти­ем ей горь­кой прав­ды о том, что ду­ма­ет о церк­вях Анг­ли­кан­ско­го со­об­ще­ст­ва со­об­ще­ст­во церк­вей пра­во­слав­ных. По­это­му Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ис­кал спо­со­ба ска­зать всё это как-то по­де­ли­кат­нее.

— Знае­те, — мол­вил Ку­ра­ев, — а пра­во­слав­ная цер­ковь учит, что толь­ко она — на­стоя­щая и что к вам хо­дить нель­зя… Так что знае­те — то, че­му учит пра­во­слав­ная цер­ковь, в ко­то­рой я вы­рос, — это для ме­ня и есть един­ст­вен­ное ис­тин­ное хри­сти­ан­ст­во. И для ме­ня по­лу­ча­ет­ся, что ту­да-то вы мне и пред­ла­гае­те вер­нуть­ся… Соб­ст­вен­но, будь я сей­час пра­во­слав­ным ак­ти­ви­стом, я дол­жен бы был аги­ти­ро­вать вас по­ки­нуть ва­шу цер­ковь и стать пра­во­слав­ной, что­бы вас дру­гие пра­во­слав­ные при­кон­чи­ли за ва­ши сек­су­аль­ные пред­поч­те­ния…

— Я вас по­ни­маю. — ска­за­ла Диа­на. — Фун­да­мен­та­лизм, фа­на­тизм, чув­ст­во соб­ст­вен­ной ис­клю­чи­тель­но­сти и соб­ст­вен­но­го ве­ли­чия, не­тер­пи­мость, то­та­ли­тар­ный строй, гее­фо­бия… Вы от это­го ото­шли и не хо­ти­те воз­вра­щать­ся об­рат­но. И всё это у вас ас­со­ции­ру­ет­ся с хри­сти­ан­ст­вом. Но вы всё-та­ки за­хо­ди­те к нам! Или к ка­то­ли­кам! Ведь Бог при­зы­ва­ет ка­ж­до­го че­ло­ве­ка и зо­вёт его к Се­бе до са­мой по­след­ней его ми­ну­ты. Вот, вы не ве­ри­те в бла­го­го Бо­га и в Его Про­мы­сел — но что ес­ли Он Сам явить­ся вам, как явил­ся Ио­ву? Что вы то­гда ска­же­те Ему? И что вы ска­же­те Ему по­сле смер­ти, ко­гда яви­тесь к Не­му на суд? Что вы бу­де­те де­лать, ко­гда встре­ти­те Бо­га или ко­гда Он Сам встре­тит Вас? Что бу­дет то­гда? По­че­му вы бе­жи­те от Не­го?

Ку­ра­ев за­ду­мал­ся и от­ве­тил:

— Вы не впол­не по­ня­ли ме­ня. Я во­все не ук­ры­ва­юсь от Бо­га и не бе­гу от Не­го. И я все­гда го­тов из­ме­нить о Нём своё мне­ние. Я не твер­до­ло­бый дог­ма­тик. Но для это­го из­ме­не­ния нуж­ны при­чи­ны — слиш­ком уж мно­го у ме­ня на­ко­пи­лось во­про­сов к ва­ше­му Гос­по­ду Бо­гу. Вот, вы спра­ши­вае­те, что бу­дет, ес­ли я встре­чу Его… Что вам ска­зать? Ес­ли мы по­встре­ча­ем­ся, то­гда для пе­ре­ме­ны мое­го мне­ния Ему при­дёт­ся ос­но­ва­тель­но объ­яс­нить­ся. И я по­рой всё ещё жду этих объ­яс­не­ний…

— По­слу­шай­те! — ска­за­ла Диа­на. — Вам ка­жет­ся, что Бог — ка­кой-то зло­дей; для вас он вы­гля­дит как зло­дей и дей­ст­ву­ет как зло­дей… Но это всё не так! Вам толь­ко ка­жет­ся так из-за сла­бо­сти ва­ше­го че­ло­ве­че­ско­го вос­при­ятия и из-за ог­ра­ни­чен­но­сти спо­соб­но­стей ва­ше­го че­ло­ве­че­ско­го ума! Вы рас­су­ж­дае­те по-че­ло­ве­че­ски… Но всё это на са­мом де­ле не так! И, к то­му же, вы не мо­же­те по­нять Его Про­мы­сел…

— Диа­на, ес­ли кто-то вы­гля­дит для ме­ня, че­ло­ве­ка, как зло­дей и дей­ст­ву­ет для ме­ня, че­ло­ве­ка, как зло­дей — то это для ме­ня, че­ло­ве­ка, и есть зло­дей. И как мож­но уп­ре­кать ме­ня, че­ло­ве­ка, в том, что я чув­ст­вую и мыс­лю по-че­ло­ве­че­ски и, как че­ло­век, че­го-то не по­ни­маю? Как ещё я мо­гу и дол­жен чув­ст­во­вать, по­ни­мать и мыс­лить? И раз­ве мне, че­ло­ве­ку, мож­но по­ста­вить в ви­ну то, что я чув­ст­вую, мыс­лю и по­ни­маю по-че­ло­ве­че­ски? Пой­ми­те это! Пой­ми­те ме­ня! — с гру­стью в гла­зах мол­вил Ку­ра­ев. — И что вы мне — по­со­ве­туе­те за­быть всё, что со мной про­изош­ло или де­лать вид, что я за­был обо всём, что со мной бы­ло?!

На­сту­пи­ли не­лов­кие се­кун­ды мол­ча­ния. Ку­ра­ев да­же по­жа­лел, что вы­ра­зил­ся столь рез­ко. Диа­ну, хо­тя та и бы­ла са­мым на­стоя­щим епи­ско­пом Шот­ланд­ской епи­ско­паль­ной церк­ви, он, ско­рее, вос­при­ни­мал не как епи­ско­па, а как не­смыш­лё­но­го ре­бён­ка и как од­ну из сво­их сту­ден­ток. И в са­мом де­ле — ей не­дав­но ис­пол­ни­лось три­дцать, но вы­гля­де­ла она зна­чи­тель­но мо­ло­же.

— А знае­те, — мол­вил Ку­ра­ев, же­лая сме­нить те­му раз­го­во­ра, — знае­те, что я об­на­ру­жил здесь, в Шот­лан­дии? Что здесь нет при­лич­ных род­ных плес­не­ве­лых и во­ню­чих сы­ров!

Ку­ра­ев и Диа­на по­го­во­ри­ли ещё о ка­ких-то пус­тя­ках, дое­ли то, что им при­нес­ли офи­ци­ан­ты и ра­зо­шлись. А за­тем Ку­ра­ев по­ехал к се­бе до­мой, в Брокс­гейт.

Ве­че­ром это­го же дня Ку­ра­ев си­дел в сво­ём ра­бо­чем ка­би­не­те и пи­сал но­вую опе­ру по про­из­ве­де­нию Тол­кие­на — «Бе­рен и Лю­ти­эн». Ку­ра­ев го­то­вил но­вин­ку к на­ча­лу Вто­ро­го боль­шо­го Ку­ра­ев­ско­го ту­ра, ко­то­рый дол­жен был стар­то­вать спус­тя пол­го­да. Кста­ти — Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич за­ду­мал на­пи­сать не толь­ко опе­ру «Бе­рен и Лю­ти­эн», но и ба­лет. Солн­це за­шло и на­сту­пи­ла ночь. Ку­ра­ев ус­тал, но де­ло не от­пус­ка­ло его. То­гда он ре­шил не­мно­го пе­ре­дох­нуть и по­ла­зить по Ин­тер­не­ту. Зай­дя на сайт од­ной из эдин­бург­ских га­зет, он с удив­ле­ни­ем об­на­ру­жил фо­то­гра­фию се­бя и Дос­то­поч­тен­ной Диа­ны Флет­чер в рес­то­ра­не. На фо­то он и Диа­на мир­но си­де­ли за сто­лом и о чём-то бе­се­до­ва­ли. Из под­пи­си под фо­то бы­ло яс­но, что кор­рес­пон­дент га­зе­ты слу­чай­но ока­зал­ся в рес­то­ра­не и су­мел за­снять ред­кий кадр — Ко­ро­ля Опе­ры, бе­се­дую­ще­го с но­вым епи­ско­пом Эдин­бур­га. Че­рез день эту фо­то­гра­фию по­за­им­ст­во­ва­ли се­бе мно­гие по­клон­ни­ки му­зы­ки Ку­рае­ва и раз­мес­ти­ли её в сво­их бло­гах и на сво­их сай­тах. A ещё че­рез день эту же фо­то­гра­фию пе­ре­пе­ча­та­ли The Times и The New York Times. А спус­тя ещё день фо­то до­б­ра­лось до Рос­сии — «Рус­ская ли­ния», «Рус­ский вес­тинк» и «Тре­тий Рим» при­ве­ли фо­то, од­но­вре­мен­но опуб­ли­ко­вав вме­сте с ним ста­тью док­то­ра фи­ло­ло­ги­че­ских на­ук дья­ко­на Вла­ди­ми­ра Ва­си­ли­ско­ва под на­зва­ни­ем «Эдин­бург­ский пи­дор и Эдин­бург­ская ка­выр­ка-ере­тич­ка на­шли об­щий язык». За­пад во­об­ще и Со­еди­нён­ное Ко­ро­лев­ст­во в ча­ст­но­сти клей­ми­лись в ста­тье как но­вый Со­дом; на го­ло­ву Со­дом­лян при­зы­ва­лись огонь не­бес­ный и гро­мы и мол­нии; там же, в этой ста­тье, при­во­ди­лись ка­кие-то стран­ные про­ро­че­ст­ва о ги­бе­ли Ве­ли­ко­бри­та­нии в во­дах ат­лан­ти­че­ско­го океа­на, а так­же за­яв­ле­ния о том, что Рос­сия не бо­ит­ся вой­ны. В слу­чае не­об­хо­ди­мо­сти, — го­во­ри­лось в ста­тье, — Рос­сия не дрог­нет, да­же ес­ли при­дёт­ся ис­пе­пе­лить весь мир в очи­сти­тель­ном ог­не ядер­но­го по­жа­ра, ко­то­рый, как ут­вер­ждал диа­кон, воз­мож­но, и бу­дет тем са­мым ка­раю­щим Гос­под­ним не­бес­ным ог­нём для бо­го­мерз­ких со­дом­лян. Ра­зу­ме­ет­ся, зна­чи­тель­ное ме­сто в ста­тье уде­ля­лось био­гра­фии Диа­ны Флет­чер и её сек­су­аль­ной ори­ен­та­ции, а так­же па­де­нию со­об­ще­ст­ва Анг­ли­кан­ских церк­вей, до­пус­каю­щих не толь­ко жен­ское свя­щен­ст­во вплоть до са­на епи­ско­па, но и бра­ки ге­ев и лес­бия­нок. Диа­на в ста­тье име­но­ва­лась «ка­выр­кой» бо­лее два­дца­ти раз, в то вре­мя как Ку­ра­ев «пе­ту­хом» и «пи­до­ром» — все­го лишь сем­на­дцать! Ку­ра­ев, ра­зу­ме­ет­ся, име­но­вал­ся в ста­тье не толь­ко так, но ещё и «пре­да­те­лем Ро­ди­ны», «рас­тлен­ным не­го­дя­ем» и то­му по­доб­ны­ми эпи­те­та­ми; его му­зы­ка про­кли­на­лась как бес­та­лан­ная, без­дар­ная, пе­де­ра­сти­че­ская и рас­тле­ваю­щая; мо­ло­де­жи ре­ко­мен­до­ва­лось не слу­шать её.

 — Аро­ма­ты Ро­ди­ны… — за­дум­чи­во про­тя­нул Ку­ра­ев, про­чи­тав эту ста­тью. — Их ни с чем не спу­та­ешь!

Ку­рае­ва дав­но уже не раз­дра­жа­ли по­доб­ные ста­тьи; они, ско­рее, за­бав­ля­ли его и воз­вра­ща­ли ему мо­ло­дость. Чи­тая эти ста­тьи, он вспо­ми­нал Со­вет­ский Со­юз вре­мён борь­бы с вра­га­ми на­ро­да, дис­си­ден­та­ми, джа­зом и «Битлз»; он вспо­ми­нал вре­ме­на за­стоя и вспо­ми­нал се­бя мо­ло­до­го и сво­их род­ных, вспо­ми­нал вез­де­су­щее КГБ, пар­тий­ные и ком­со­моль­ские со­б­ра­ния, пер­во­май­ские де­мон­ст­ра­ции, рус­скую служ­бу «BBC», а так­же мно­гое, мно­гое дру­гое и по­смеи­вал­ся.

  11. Пуль­са де-ну­ра

В сле­дую­щие не­де­ли и ме­ся­цы Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич про­дол­жал пи­сать свои про­из­ве­де­ния и го­то­вить­ся к сво­ему но­во­му все­мир­но­му ту­ру. Он по­бы­вал за это вре­мя в Лон­до­не, Па­ри­же, Бер­ли­не и не­сколь­ких го­ро­дах Ита­лии. Рос­сий­ская прес­са и про­чие СМИ — осо­бен­но пат­рио­ти­че­ские — не жа­ло­ва­ли его. Он по-преж­не­му иг­рал на их стра­ни­цах роль глав­но­го зло­дея, из­мен­ни­ка и греш­ни­ка, жизнь ко­то­ро­го име­ла ин­фер­наль­ный от­те­нок, роль эта­ко­го «ге­не­ра­то­ра зла», на боль­шое рас­стоя­ние от се­бя из­лу­чаю­ще­го тлен, грех, рас­пад и смерть. Его му­зы­ка то­же не жа­ло­ва­лась.

Ло­гич­но бы бы­ло ожи­дать, что изу­ми­тель­ность и воз­вы­шен­ность му­зы­ки Ку­рае­ва, его та­лант и да­же ге­ний, пра­во­слав­ные и цер­ковь в Рос­сии при­пи­шут Дья­во­лу, ко­то­рый не­зем­ным и не­че­ло­ве­че­ским ис­кус­ст­вом сво­им се­ет со­блаз­ны, не от­ни­мая, од­на­ко, у этой му­зы­ки при­су­щей ей кра­со­ты, ве­ли­ко­ле­пия, гар­мо­нии и изя­ще­ст­ва. Но по­че­му-то всё это, весь то ли ку­ра­ев­ский, то ли дья­воль­ский ге­ний, поч­ти все­гда на­чис­то от­ри­цал­ся: од­ни рос­сий­ские и пра­во­слав­ные кри­ти­ки — в осо­бен­но­сти же пат­рио­ти­че­ские — ру­га­ли му­зы­ку Ку­рае­ва за гру­бость и низ­мен­ность фор­мы, дос­та­точ­но хо­ро­шо при этом от­зы­ва­ясь о со­дер­жа­нии; дру­гие, на­обо­рот, — за ху­дость и ни­чтож­ность со­дер­жа­ния при со­вер­шен­ст­ве фор­мы; тре­тьи же, са­мые хит­рые из них, при­зна­ва­ли и со­вер­шен­ст­во фор­мы, и со­вер­шен­ст­во со­дер­жа­ния, но, од­на­ко, на­стаи­ва­ли на том, что они силь­но не со­от­вет­ст­ву­ют друг дру­гу, дис­со­ни­ру­ют друг с дру­гом, что пор­тит все или поч­ти все ку­ра­ев­ские про­из­ве­де­ния до пол­ной не­воз­мож­но­сти их вос­при­ни­мать утон­чён­но­му слу­ху и утон­чён­но­му вку­су му­зы­каль­ных кри­ти­ков. На­ко­нец, чет­вер­тые, со­вер­шен­но опус­тив­шие­ся кри­ти­ки, пре­дан­ные до­нель­зя по­ли­ти­ке пра­вя­щей пар­тии и «ли­нии церк­ви», ху­ли­ли в му­зы­ке Ку­рае­ва всё: и, фор­му, и со­дер­жа­ние, и их связь и со­от­не­сён­ность друг с дру­гом; му­зы­каль­ные же ус­пе­хи Ку­рае­ва они объ­яс­ня­ли сле­дую­щим об­ра­зом: ко­гда дрян­ная и не­год­ная фор­ма со­еди­ня­ет­ся с дрян­ным и не­год­ным же со­дер­жа­ни­ем, то при этом слу­чай­ным об­ра­зом из­ред­ка воз­мож­но воз­ник­но­ве­ние уди­ви­тель­но-гар­мо­нич­но­го со­от­вет­ст­вия и со­от­не­сён­но­сти од­но­го дрян­но­го дру­го­му, дрян­но­му же. Эта-то слу­чай­но воз­ни­каю­щая ино­гда со­вер­шен­ная гар­мо­ния дрян­но­го с дрян­ным, урод­ли­во­го с урод­ли­вым, как по­яс­ня­ли эти кри­ти­ки, и есть то, что мно­ги­ми вос­при­ни­ма­ет­ся как «тай­на ку­ра­ев­ско­го ге­ния».

На­до ска­зать, что по­сле на­гра­ж­де­ния Ку­рае­ва ор­де­ном Бри­тан­ской им­пе­рии му­зы­ка Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча в Рос­сии ста­ла офи­ци­аль­но за­пре­щен­ной; до это­го, прав­да, она то­же дол­го бы­ла за­пре­щён­ной — но не­офи­ци­аль­но. По­сле же но­во­го за­пре­та пре­по­ны к то­му, что­бы слу­шать про­из­ве­де­ния Ку­рае­ва в Рос­сии, ста­ли по­ис­ти­не гран­ди­оз­ны­ми и уди­ви­тель­ны­ми. Так, Ку­ра­ев со­вме­ст­но с од­ним дру­гим из­вест­ным на За­па­де ком­по­зи­то­ром обыч­но вме­сте пи­са­ли му­зы­ку к ки­но­се­риа­лам «Звёзд­ные вой­ны», «Ко­нан-вар­вар», «Но­вый Фан­то­мас», «Бэт­мен», «Лю­ди Х», «Ко­ри­до­ры вре­ме­ни», «Пи­ра­ты Ка­риб­ско­го мо­ря» и «Ос­тин Пау­эрс»; кро­ме то­го, Ку­ра­ев на­пи­сал му­зы­ку еди­но­лич­но ко мно­гим дру­гим филь­мам и се­риа­лам, ме­нее из­вест­ным. Ко­гда эти филь­мы офи­ци­аль­но до­хо­ди­ли до ки­но­про­ка­та и транс­ля­ции по те­ле­ви­де­нию в Рос­сии, то они пе­ре­оз­ву­чи­ва­лись пол­но­стью так, что ку­ра­ев­ская му­зы­ка в них все­гда за­ме­ня­лась тво­ре­ния­ми рос­сий­ских ком­по­зи­то­ров. Эти стран­ные дей­ст­вия мо­ти­ви­ро­ва­лись тем, что тво­ре­ния Ку­рае­ва раз­вра­ща­ют и рас­тле­ва­ют рос­сий­скую мо­ло­дёжь, про­па­ган­ди­ру­ют со­до­мию и из­ме­ну Ро­ди­не, от­каз и от­рыв от тра­ди­цио­на­ли­сти­че­ских цен­но­стей, не­на­висть к пра­во­сла­вию, са­та­низм, от­каз от жерт­вен­но­сти и люб­ви к Ро­ди­не и ещё мно­гое че­го дру­го­го. С по­доб­ным осу­ж­де­ни­ем му­зы­ки Ку­рае­ва осо­бен­но час­то вы­сту­па­ли вся­кие «ко­ми­те­ты за нрав­ст­вен­ное воз­ро­ж­де­ние оте­че­ст­ва» и «при­пре­зи­дент­ско-при­гу­бер­на­тор­ские со­ве­ты по куль­ту­ре и пат­рио­ти­че­ско­му вос­пи­та­нию», в ко­то­рых ог­ром­ную до­лю за­ни­ма­ли пред­ста­ви­те­ли Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви — за­час­тую, в ли­це та­ких лю­дей, как «пра­во­слав­ные ак­ти­ви­сты».

Ин­те­рес­но, что для пре­дот­вра­ще­ния про­смот­ра филь­мов с му­зы­кой Ку­рае­ва в ино­стран­ной оз­вуч­ке рос­сий­ское ми­ни­стер­ст­во куль­ту­ры по­шло на та­кой шаг, как воз­ро­ж­де­ние со­вет­ской шко­лы дуб­ля­жа. По­сле это­го пе­ред рос­сий­ски­ми ки­но­зри­те­ля­ми реб­ром встал во­прос: смот­реть филь­мы с лю­би­тель­ским од­но­го­лос­ным или двух­го­лос­ным пе­ре­во­дом и слу­шать му­зы­ку Ку­рае­ва или же смот­реть этот же фильм с очень ка­че­ст­вен­ным син­хрон­ным дуб­ля­жом и му­зы­кой рос­сий­ских ком­по­зи­то­ров.

С то­го мо­мен­та, как му­зы­ка Ку­рае­ва бы­ла офи­ци­аль­но за­пре­ще­на в Рос­сии, в кон­сер­ва­то­ри­ях идео­ло­ги­че­ски пра­виль­ные пре­по­да­ва­те­ли ста­ли разъ­яс­нять сту­ден­там всю гнус­ность, мер­зость и тле­твор­ность му­зы­ки Ку­рае­ва. Им обыч­но го­во­ри­лось, что, мно­гие це­нят Ку­рае­ва за то, что он, мол, для них — столп клас­си­че­ской му­зы­ки вро­де Гайд­на или Мо­цар­та, как буд­то жив­ший в их вре­ме­на, нау­чив­ший­ся у них сво­ему мас­тер­ст­ву и став­ший рав­ным им, но на са­мом де­ле это во­все не так. И да­лее шли уже ска­зан­ные сло­ва про фор­му, со­дер­жа­ние и их со­от­вет­ст­вие друг дру­гу. По­сле то­го, как пре­по­да­ва­тель под­хо­дил к ко­неч­ной точ­ке и рас­кры­вал пред слу­ша­те­ля­ми не­за­мы­сло­ва­тую «тай­ну ку­ра­ев­ско­го ге­ния», он обыч­но ста­но­вил­ся в кра­си­вую нра­во­учи­тель­но-на­зи­да­тель­ную по­зу и про­слав­лял «ис­тин­ных та­лан­тов и ге­ни­ев про­шло­го и со­вре­мен­но­сти», ко­то­рые «не в при­мер Ку­рае­ва бо­лее та­лант­ли­вы». И од­ним из та­ких ге­ни­ев со­вре­мен­но­сти не­из­мен­но ока­зы­вал­ся ни­кто иной, как ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев.

Тем не ме­нее, сту­ден­ты кон­сер­ва­то­рий слу­ша­ли и иг­ра­ли му­зы­ку Ку­рае­ва — кон­спи­ра­тив­но. Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу че­рез Ин­тер­нет да­же ста­ло до­под­лин­но из­вест­но, что за та­кие де­ла тро­их сту­ден­тов вы­гна­ли из Санкт-Пе­тер­бург­ской кон­сер­ва­то­рии и дво­их — из Мо­с­ков­ской. А еще на youtube’е он соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми ви­дел, как лю­би­тель­ский ор­кестр, иг­рав­ший суб­бот­ним ве­че­ром в од­ном из мо­с­ков­ских Пар­ков Куль­ту­ры и От­ды­ха его те­му из седь­мой се­рии «Ко­на­на-вар­ва­ра», был жес­то­ко ра­зо­гнан по­ли­ци­ей, ко­то­рая бы­ла на­трав­ле­на на му­зы­кан­тов пра­во­слав­ны­ми ак­ти­ви­ста­ми. Эта по­ли­ция на фо­не цер­ков­ных хо­руг­вей раз­би­ва­ла скрип­ки об го­ло­вы му­зы­кан­тов, оде­ва­ла им на го­ло­вы ба­ра­ба­ны и ора­ла, что за­су­нет этим «иг­ро­кам» в жо­пу их тру­бы и кон­тра­ба­сы, ес­ли они не пе­ре­ста­нут рас­тле­вать мо­ло­дёжь «дерь­мом это­го чёр­то­ва пи­да­ра­са Ку­рае­ва».

Ме­ся­ца за пол­то­ра-два до на­ча­ла ве­ли­ко­го по­ста, про­смат­ри­вая про­сто­ры рос­сий­ско­го Ин­тер­не­та, Ку­ра­ев уз­нал, что из-за бо­лез­ней ар­хи­ман­д­рит Илий пе­ре­стал быть ду­хов­ни­ком Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла. Ку­ра­ев так­же про­чи­тал, что в но­вые свои ду­хов­ни­ки Его Свя­тей­ше­ст­во взял ар­хи­ман­д­ри­та Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ры оц­та Нау­ма, из­вест­но­го на всю Рос­сию и за её пре­де­ла­ми на­род­но­го на­став­ни­ка, уте­ши­те­ля, учи­те­ля и, по все­об­ще­му при­зна­нию, про­зор­лив­ца. Ста­рец же Илий ку­да-то дел­ся. Не­ко­то­рые го­во­ри­ли, что он ле­чит­ся где-то за­ру­бе­жом — то ли в Гер­ма­нии, то ли в Из­раи­ле.

Вто­рой боль­шой Ку­ра­ев­ский тур по все­му ми­ру дол­жен был на­чать­ся со вто­ро­го вос­кре­се­нья ве­ли­ко­го по­ста. Имен­но в этот день в Ко­вент-Гар­де­не долж­на бы­ла со­сто­ять­ся пре­мье­ра опе­ры Ку­рае­ва «Бе­рен и Лю­ти­эн». По пла­нам вто­рой тур дол­жен был про­длить­ся поч­ти пол­то­ра го­да. Шла пер­вая не­де­ля ве­ли­ко­го по­ста и на­сту­пи­ло пер­вое вос­кре­се­нье, день «тор­же­ст­ва пра­во­сла­вия», ко­гда в ка­ж­дом хра­ме дол­жен со­вер­шать­ся чин тор­же­ст­ва пра­во­сла­вия, в ко­то­ром пре­да­ют­ся ана­фе­ме вся­кие ере­ти­ки, от­суп­ни­ки и вра­ги пра­во­сла­вия, а так­же вся­кие ере­си и лже­уче­ния. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич уз­нал, что чин тор­же­ст­ва пра­во­сла­вия, со­вер­шае­мый в Хра­ме Хри­ста Спа­си­те­ля, бу­дет транс­ли­ро­вать­ся в пря­мом эфи­ре по пер­во­му ка­на­лу рос­сий­ско­го те­ле­ви­де­ния — то есть бу­дет транс­ли­ро­вать­ся на всю стра­ну. Это за­ин­те­ре­со­ва­ло Ку­рае­ва и он ре­шить по­смот­реть транс­ля­цию. Ни­что не пред­ве­ща­ло че­го-то не­обыч­но­го… Ка­ко­во же бы­ло удив­ле­ние Ку­рае­ва, ко­гда он ус­лы­шал воз­гла­шае­мую ему ана­фе­му!

Пе­ред чи­ном тор­же­ст­ва пра­во­сла­вия на ам­вон вы­шел сам Пат­ри­арх Ки­рилл и ска­зал про­по­ведь; в ос­нов­ном речь шла о тле­твор­ном влия­нии За­па­да и ли­бе­ра­лиз­ма, о на­са­ж­де­нии За­па­дом лож­ных цен­но­стей че­рез свою куль­тур­ную ге­ге­мо­нию, а так­же о не­об­хо­ди­мо­сти тес­нее спло­тить­ся во­круг церк­ви, пра­вя­щей пар­тии и Пре­зи­ден­та, бо­го­да­ро­ван­но­го во­ж­дя. А по­сле это­го на ам­вон вы­шел дья­кон с очень низ­ким ба­сом и стал со­вер­шать упо­мя­ну­тый чин. Сна­ча­ла шли при­выч­ные всем ана­фе­мы, а в са­мом кон­це не­ожи­дан­но для всех про­зву­ча­ла осо­бая ана­фе­ма в ад­рес Ку­рае­ва:

«

Страх Гос­по­да Бо­га Все­дер­жи­те­ля пре­зрев­ший, час смерт­ный, суд­ный день и гря­ду­щее воз­дая­ние греш­ни­кам за­быв­ший, свя­тую ве­ру пра­во­слав­ную и ус­та­нов­ле­ния ма­те­ри-церк­ви от­верг­нув­ший и клят­ву быть ей вер­ным, упо­до­бясь Иу­де, по­прав­ший, еще же и Ро­ди­не, и при­ся­ге во­ин­ской из­ме­нив­ший и та­ко к вра­гам Оте­че­ст­ва пе­ре­мет­нув­ший­ся и па­ки упо­до­бив­ший­ся тем Иу­де и Да­фа­ну с Ави­ро­ном, под­лый смерд и хо­лоп пи­дор Он­д­рюш­ка Ку­ра­ев, му­же­ло­же­ст­вом сво­им зем­лю Бо­жью сквер­ня­щий и огнь ге­ен­ский с ог­нем не­бес­ным жу­пель­ным и ка­мень­я­ми пы­лаю­щи­ми на нея на­вле­каю­щий, и Са­та­не с бе­са­ми со­дом­ским сме­ше­ни­ем сво­им в рот и жо­пу слу­жа­щий, и му­си­кию со­дом­скую го­раз­дым дуд­цам тво­ря­щий, да те не­вежд прель­стят гре­хом сим чрез дья­воль­ское сквер­ноб­ла­гоз­ву­чие, всем из­вест­ный пре­зъе­сте­ст­вен­ных блуд­ных гре­хов трек­ля­тый по­бор­ник и про­по­вед­ник, из­бран­ный друг и раб Са­та­нин, пи­дор пре­за­кос­нев­ший и пре­за­ма­то­рев­ший в де­лах сво­их пи­дор­ских, клят­во­пре­ступ­ник, на зем­лю Рус­скую и ве­ру пра­во­слав­ную зло за­мыш­ляю­щий, ду­ше­па­губ­ный вор и раз­бой­ник, из­мен­ник и пе­ре­мет­чик и все­го ми­ра со­дом­ски­ми гре­ха­ми раз­вра­ти­тель пре­взо­шел ны­не ме­ру гре­хов, зло­дея­ний и без­за­ко­ний сво­их и ме­ру дол­го­тер­пе­ния Божь­е­го!

Се­го ра­ди мы, ар­хие­реи Бо­жьи, имею­щие власть вя­зать и ре­шить и при­яв­шие ея от Са­мо­го Бо­га и Спа­са на­ше­го Ии­су­са Хри­ста, рек­ше­го апо­сто­лам: «яже аще свя­же­те на зем­ли, бу­дут свя­за­на на не­бе­си, и яже аще раз­ре­ши­те на зем­ли, бу­дут раз­ре­ше­ны на не­бе­си», дерз­но­вен­но и гро­мо­глас­но гла­го­лем и воз­гла­ша­ем, ог­ра­ж­дая ста­до Хри­сто­во от зло­коз­нен­но­го оно­го вол­ка и пи­да­ра­са: вла­стью, дан­ной нам Бо­гом, рас­тлен­ный и со­гнив­ший уд Он­д­рюш­ка Ку­ра­ев, да не все те­ло цер­ков­ное по­гиб­нет, да бу­дет от­се­чен от церк­ви и пре­дан Са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти и ду­ха!

Трек­ля­то­му пи­до­ру и му­же­лож­цу Он­д­рюш­ке Ку­рае­ву, все­сквер­но­му и бо­го­про­тив­но­му лю­дей раз­вра­ти­те­лю и со­блаз­ни­те­лю, пи­дор­ско­го мудр­ст­во­ва­ния учи­те­лю, ра­бу и слу­ге де­мо­нов, сы­ну Са­та­ни­ну, ад­ско­му псу, не­ук­ро­ти­мо­му вол­ку, ру­га­те­лю Еван­ге­лия Хри­сто­ва, рас­тли­те­лю хри­сти­ан, змию бе­зум­но­му и без­гла­во­му, зве­рю, гу­бя­ще­му те­ла люд­ские и сквер­ня­ще­му ду­ши их и в про­пасть ада их по­сы­лаю­ще­му, яко яв­но об­на­ру­жив­ше­му се­бя во­ру спа­се­ния люд­ско­го, яко не­ук­ро­ти­мо­му раз­бой­ни­ку, на ду­ши хри­сти­ан и на ве­ру хри­сти­ан­скую по­ся­гаю­ще­му, яко слу­ге пи­дор­ско­го не­чес­тия и раз­вра­та — за все сии злые и гре­хов­ные сло­ва и де­ла его — ана­фе­ма и про­кля­тие на­век три­кра­ты и от нас, сме­рен­ных ра­бов Божь­их, и от всей пол­но­ты ста­да Хри­сто­ва, а та­ко­ж­де пре­да­ние Са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти и ду­ха! Да бу­дет он три­кра­ты про­клят по­доб­но Да­фа­ну и Ави­ро­ну и да по­стиг­нет его участь Иу­ды! Да по­се­тят его бед­ст­вия Ио­ва, про­ка­за Гие­зия, участь бес­плод­ной смо­ков­ни­цы, па­ля­щий огнь Со­до­ма и все про­кля­тия, из­ре­чен­ные Гос­по­дом во Свя­том Пи­са­нии!

И па­ки воз­гла­ша­ем: пи­до­ру Он­д­рюш­ке Ку­рае­ву — Ана­фе­ма! Ана­фе­ма, Ана­фе­ма! Да бу­дет про­клят! Да бу­дет про­клят! Да бу­дет про­клят! Да бу­дет пре­дан Са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти и ду­ха!

»

Слу­шая ана­фе­му, по­на­ча­лу Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не ве­рил соб­ст­вен­ным ушам и гла­зам. На­ко­нец, он все-та­ки осоз­нал: да, дей­ст­ви­тель­но, его ана­фе­мат­ст­ву­ют. Эта ана­фе­ма вы­зва­ла у не­го мно­го раз­ных чувств, но глав­ным сре­ди них был не­удер­жи­мый смех. Ку­ра­ев смот­рел на ана­фе­мат­ст­вую­ще­го его диа­ко­на, вос­при­ни­мал это как пля­ски с буб­ном па­пу­ас­ских ша­ма­ном и гром­ко хо­хо­тал. Но за­тем при­ступ сме­ха сме­нил при­ступ зло­сти и оби­ды. В го­ло­ве у не­го про­нес­лась мысль:

— Да что они о се­бе ду­ма­ют, в кон­це кон­цов? Ес­ли они от ли­ца всех пра­во­слав­ных и да­же от ли­ца Бо­га ана­фе­мат­ст­ву­ют и про­кли­на­ют ме­ня, то по­че­му я не мо­гу про­клясть всех их в от­вет вме­сте с их Бо­гом?! Про­клясть всю эту «пол­но­ту цер­ков­ную» — всех пра­во­слав­ных, весь рус­ский на­род, к ко­то­ро­му я се­бя дав­но не от­но­шу, и их Бо­га?! Чем ви­но­ват весь на­род? А кто дер­жит на сво­ей шее всех этих по­пов и епи­ско­пов вме­сте с бла­го­вер­ны­ми вла­стя­ми, ко­то­рым он слу­жит и все за­теи ко­то­рых хо­луй­ски ис­пол­ня­ет?! Да! Про­клясть в от­вет пра­во­сла­вие, пра­во­слав­ных, Рос­сию и Са­мо­го Гос­по­да Бо­га — про­клясть и по­же­лать, что­бы на мес­те Рос­сии не ос­та­лось ни­че­го, но лишь толь­ко ве­тер пе­ре­ка­ты­вал бы там по пус­ты­ням ра­дио­ак­тив­ный пе­сок и пе­пел! Про­клясть так, что­бы всей Рос­сии, всем пра­во­слав­ным и да­же Са­мо­му Гос­по­ду Бо­гу — «ни дна, ни по­крыш­ки»!!!

Ку­ра­ев уже хо­тел на­чать про­кли­нать; сло­ва «Будь­те вы все са­ми про­кля­ты…» так и про­си­лись ему на язык. Но за­тем его по­се­ти­ло ка­кое-то свет­лое не то ви­де­ние, не то вос­по­ми­на­ние… Ку­ра­ев вспом­нил, как пер­вый раз в сво­их меч­та­ни­ях и грё­зах ока­зал­ся на утё­се, на ска­ле, сто­яв­шей у бе­ре­га мо­ря, воз­ле ста­ро­го де­ре­ва. Он вспом­нил, как де­ре­во, мо­ре, тра­ва, пти­цы, гнез­див­шие­ся в вет­вях это­го де­ре­ва, хол­мы, об­ла­ка и гром пе­ли ему в пер­вый раз свои пес­ни… И он чув­ст­во­вал се­бя при­шель­цем в див­ной вол­шеб­ной стра­не, в ка­ком-то мес­те, слов­но соз­дан­ном бо­га­ми люб­ви и све­та… И он ощу­тил, что пре­бы­ва­ние в этой стра­не не­со­вмес­ти­мо с про­кля­тия­ми, гне­вом и зло­бой, что на­до вы­брать что-то од­но и жить даль­ше с этим — жить веч­но. Ку­ра­ев за­ду­мал­ся, опус­тил го­ло­ву и ти­хо про­из­нёс:

— Я, ви­ди­мо, не та­кой как они. И бо­ги, ды­ха­ние ко­то­рых слы­шит­ся в этом мес­те — не та­кие, как их Бог. И из-за это­го мне не пре­ус­петь в зло­бе и про­кля­ти­ях так, как пре­ус­пе­ва­ют они. Глу­по со­стя­зать­ся в том, кто ко­го силь­нее про­кля­нёт с ни­ми и с их Бо­гом… Ведь глу­по со­стя­зать­ся маль­чиш­ке из шах­мат­ной сек­ции До­ма Пио­не­ров с чем­пио­ном ми­ра… Да и про­сто глу­по всту­пать на их по­ле — ведь это всё рав­но, что не­умею­ще­му пла­вать бро­сать­ся в глу­бо­кие во­ды…

А за­тем Ку­ра­ев сно­ва за­ду­мал­ся и ска­зал:

— Мо­жет быть, Ии­сус на са­мом де­ле и был од­ним из этих бо­гов; и он при­шёл из их оби­те­ли, что­бы сра­зить­ся с Ие­го­вой, вла­ды­кой это­го ми­ра, — ко­то­рый, мо­жет быть, и во­все не Его Отец — и по­ка­зать лю­дям луч­ший путь… путь из это­го ми­ра. А ес­ли не был — что же… очень жаль…

На сле­дую­щей не­де­ле, в чет­верг, Ку­ра­ев дол­жен был вы­ехать в Лон­дон, что­бы на­чать свой Вто­рой боль­шой тур. Поч­ти пе­ред са­мым отъ­ез­дом сту­дент мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии, тай­ный по­чи­та­тель Ку­рае­ва, при­слал ему пись­мо. В нём со­об­ща­лось, что за ис­пол­не­ние му­зы­ки Ку­рае­ва и за низ­ко­по­клон­ст­во пе­ред его твор­че­ст­вом бу­к­валь­но не­сколь­ко дней на­зад из кон­сер­ва­то­рии бы­ли от­чис­ле­ны ещё трое сту­ден­тов и что ру­ко­во­дство кон­сер­ва­то­рии ста­ло очень мно­го сил тра­тить на борь­бу с Ку­рае­вым и с его по­клон­ни­ка­ми. Сту­дент пи­сал, что в за­па­ле этой борь­бы в кон­сер­ва­тор­ской га­зе­те да­же бы­ла опуб­ли­ко­ва­на вы­даю­щая­ся ста­тья под риф­мо­ван­ным на­зва­ни­ем «Се­го­дня пи­до­ра иг­ра­ешь но­ты, а зав­тра — зад про­дашь, у чёр­та взяв банк­но­ты!». Этот сту­дент да­же от­ска­ни­ро­вал эту ста­тью и при­слал скан в при­ло­же­нии к пись­му. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич с ин­те­ре­сом от­крыл при­слан­ное ему изо­бра­же­ние и стал чи­тать:

«

Се­го­дня пи­до­ра иг­ра­ешь но­ты,

А зав­тра — зад про­дашь, у чёр­та взяв банк­но­ты!

Бес в мас­ке, де­мон, ада оби­та­тель

Ку­ра­ев пи­да­рас, пре­да­тель

Вле­чёт к се­бе иуд рас­тлен­ный дух —

Для них он — как г… для мух.

Бра­тья и сё­ст­ры! Не да­дим тле­твор­но­му влия­нию са­та­нин­ско-со­дом­ской ли­бе­ра­сти­че­ской куль­ту­ры рас­про­стра­нить­ся сво­ей гни­ло­ст­ной бле­вот­ной пле­се­нью по сияю­щей пра­вед­но­стью свя­тых и вер­но­стью Гос­по­ду Свя­той Ру­си! Наш долг — най­ти ре­ли­ги­оз­ных, идей­ных и куль­тур­ных от­ще­пен­цев и вер­нуть их на путь по­кая­ния, слу­же­ния Гос­по­ду и свя­то­сти, что­бы спа­сти их ду­ши для бу­ду­щей бла­жен­ной жиз­ни!

Ли­бе­ра­сти­че­ский мир За­па­да, объ­я­тый гре­ха­ми и рас­тлен­ный до са­мо­го сво­его нут­ра, уже дав­но ми­но­вал свой рас­цвет и су­до­рож­но ка­тить­ся вниз, в ад, пы­та­ясь при­хва­тить вме­сте с со­бой в пре­ис­под­нюю всё, что под­во­ра­чи­ва­ет­ся ему под ру­ку. При­хво­ст­ням и хо­лу­ям ли­бе­ра­стии, все­мир­но­го Со­до­ма и Ва­ви­ло­на, слу­жа­кам апо­ка­лип­ти­че­ской блуд­ни­цы — не ме­сто в са­мой ду­хов­ной из всех стран ми­ра! Пре­вос­ход­ст­во свя­той пра­во­слав­ной ве­ры и вдох­нов­ляе­мых ею свет­ско­го и цер­ков­но­го ис­кус­ст­ва и куль­ту­ры над ли­бе­ра­сти­че­ской и де­мо­кра­ти­че­ской бо­го­бор­че­ской идео­ло­ги­ей За­па­да, над его упад­ни­че­ским и за­гни­ваю­щим куль­тур­ным на­сле­ди­ем, не­су­щим рас­тле­ние, рас­пад и смерть ду­шам че­ло­ве­че­ским, оче­вид­но и не­ос­по­ри­мо!

Пой­мать и обез­вре­дить низ­ко­по­клон­ни­ков за­пад­ной, либ­ра­сти­че­ско-пе­де­ра­сти­че­ской, со­дом­ской куль­ту­ры — на­ша об­щая пер­во­сте­пен­ная за­да­ча, за­да­ча вся­ко­го соз­на­тель­но­го пра­во­слав­но­го. Пре­да­дим сты­ду и по­ру­га­нию по­клон­ни­ков пе­ту­ши­но­го со­дом­ско­го сти­ля и му­зы­ки, по­кро­ем по­зо­ром рас­тлен­ных и раз­вра­щён­ных! Блю­сти­те­ли пра­во­слав­ной нрав­ст­вен­но­сти! Объ­е­ди­ним­ся в строй­ные ря­ды и прой­дем на­шим ак­ти­ви­ст­ским пра­во­слав­ным пат­ру­лём по всем тём­ным за­ко­ул­кам на­шей ве­ли­кой стра­ны, в ко­то­рых по­рой ещё кое-где у нас пря­чут­ся, пы­та­ясь от­тя­нуть свой не­из­беж­ный ко­нец, по­клон­ни­ки Со­до­ма, ли­бе­ра­стии, Зо­ло­то­го Тель­ца и вдох­нов­ляе­мой ими ан­ти­пра­во­слав­ной, са­та­нин­ской, из­вра­щен­че­ско-пе­де­ра­сти­че­ской ду­ше­па­губ­ной лже­куль­ту­ры! Очи­стим на­шу стра­ну от этой не­чис­ти, что­бы ни­что не ме­ша­ло нам жить свя­той и пра­вед­ной пра­во­слав­ной жиз­нью!

Нет — пи­да­ра­су Ку­рае­ву и его урод­ли­вым и жал­ким му­зы­каль­ным тво­ре­ни­ям, не­су­щим ли­бе­ра­стию, со­до­мию и рас­тле­ние! Нет — его по­клон­ни­кам, ещё гнез­дя­щим­ся на Ру­си! По­зор тем, кто вос­хи­ща­ет­ся его урод­ли­вы­ми по фор­ме и со­дер­жа­нию тво­ре­ния­ми, по­зор тем, кто стран­ную и бо­го­про­тив­ную гар­мо­нию урод­ст­ва фор­мы и урод­ст­ва со­дер­жа­ния, ино­гда слу­чай­но воз­ни­каю­щую в ку­ра­ев­ской му­зы­ке, вос­при­ни­ма­ет за «ис­тин­ное со­вер­шен­ст­во» и на­зы­ва­ет её «тай­ной ку­ра­ев­ско­го ге­ния»! Раз­да­вим и до­да­вим пи­дор­скую га­дю­ку и её га­дё­ны­шей, вы­кор­мы­шей, по­клон­ни­ков и под­ра­жа­те­лей!

Со­об­щай­те о вы­яв­лен­ных по­клон­ни­ках и ис­пол­ни­те­лях ку­ра­ев­ской му­зы­ки пре­по­да­ва­те­лям, свя­щен­но­слу­жи­те­лям и пра­во­слав­ным ак­ти­ви­стам для даль­ней­шей про­ра­бот­ки от­ще­пен­цев и их ис­прав­ле­ния!

»

Да­лее в пись­ме этот же сту­дент пи­сал, что с Но­во­го Го­да в мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии от­кры­лась ка­фед­ра тео­ло­гии и что ле­том пла­ни­ру­ет­ся от­крыть ещё од­ну «ре­ли­ги­оз­ную» ка­фед­ру — ка­фед­ру нрав­ст­вен­но­го бо­го­сло­вия; по край­ней ме­ре, — как пи­сал сту­дент, — лек­ции по нрав­ст­вен­но­му бо­го­сло­вию в лю­бом слу­чае нач­нут чи­тать уже со сле­дую­ще­го осен­не­го се­ме­ст­ра. В пись­ме так­же со­об­ща­лось, что, по слу­хам, за­ве­дую­щим обе­их ка­федр дол­жен быть на­зна­чен ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев.

Ку­ра­ев до­чи­тал пись­мо и за­ду­мал­ся. В его го­ло­ву при­шла стран­ная мысль и он стал ду­мать её:

— Дья­вол — это ко­пия Бо­га; толь­ко, мо­жет быть, за­шед­шая в зле и урод­ст­ве ещё даль­ше, чем Он… Хо­тя как знать — ведь, в кон­це кон­цов, Дья­вол, вро­де бы, не так ли­це­ме­рен, как Бог. Дья­вол — это, как и все мы, урод­ли­вое и злое тво­ре­ние урод­ли­во­го и зло­го Бо­га… Дья­вол — это что-то вро­де ра­ба, сбе­жав­ше­го от жес­то­ко­го гос­по­ди­на-са­мо­ду­ра и став­ше­го сво­бод­ным го­ро­жа­ни­ном, но про­пи­тан­но­го все­ми цен­но­стя­ми, стра­стя­ми и за­маш­ка­ми сво­его быв­ше­го гос­по­ди­на и от­то­го не же­лаю­ще­го раз­ру­шить са­мо ра­бо­вла­де­ние и уст­ро­ить луч­шее об­ще­ст­во. Его меч­та — са­мо­му стать хо­зяи­ном мно­гих ра­бов и ти­ра­нить их ещё силь­нее, чем его быв­ший хо­зя­ин. И по­это­му Дья­вол и Бог, во­ж­де­лею­щие вла­сти, сла­вы и стя­жа­ний в этом ми­ре, во­ж­де­лею­щие по­кло­не­ния се­бе — в сущ­но­сти, не так уж и от­лич­ны друг от дру­га… И все они бес­ко­неч­но да­ле­ки и бес­ко­неч­но вра­ж­деб­ны тем бо­гу или бо­гам све­та и люб­ви, оби­тель ко­то­рых вне это­го ми­ра — ес­ли они, эти бо­ги, во­об­ще есть…

По­сле это­го Ку­рае­ву в го­ло­ву при­шла дру­гая мысль:

Хм… — ска­зал про се­бя он. — Всю свою хри­сти­ан­скую жизнь я бо­рол­ся с не­чис­той си­лой. И вот те­перь что же — по­лу­ча­ет­ся, что Бог, Ие­го­ва, — то­же не­чис­тая си­ла? Да и не врёт ли Он всем о сво­ём все­мо­гу­ще­ст­ве и все­ве­де­нии — как это, по­рой, де­ла­ет Дья­вол?!

Чуть поз­же то­го, как в кон­сер­ва­то­рии бы­ла опуб­ли­ко­ва­на ста­тья про Ку­рае­ва, в ВУ­Зах Мо­ск­вы сре­ди сту­ден­тов был про­ве­дён кон­курс по­ли­ти­че­ско­го пла­ка­та. Пер­вое ме­сто за­нял пла­кат, на ко­то­ром Ку­ра­ев, изо­бра­жен­ный весь­ма ужас­но, на фо­не фла­га Со­еди­нён­но­го ко­ро­лев­ст­ва с пе­ре­ко­шен­ным зло­бой ли­цом го­во­рил, уст­ре­мя перст дес­ни­цы на зри­те­ля: «I want you to poo onto your grandpa’s victories!» — «Я хо­чу, что­бы ты на­срал на по­бе­ды сво­их де­дов!». У ав­то­ра это­го пла­ка­та был его вто­рой ва­ри­ант, так­же пред­став­лен­ный на вы­став­ке. На этом пла­ка­те Ку­ра­ев, не­мно­го ина­че изо­бра­жен­ный, го­во­рил на фо­не аме­ри­кан­ско­го фла­га: «I want you to pee onto your dad’s grave!» — «Я хо­чу, что­бы ты нас­сал на от­цов­скую мо­ги­лу!». В ле­вой ру­ке, как пред­ла­гая их зри­те­лю, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич дер­жал ев­ро и дол­ла­ры.

Спус­тя не­ко­то­рое вре­мя по­сле это­го Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич от­пра­вил­ся в Лон­дон. Вто­рой боль­шой Ку­ра­ев­ский тур на­чи­нал­ся.

Га­ст­ро­ли по Ев­ро­пе име­ли ог­лу­ши­тель­ный ус­пех — как и при пер­вом ту­ре. На свет­лой сед­ми­це Ку­ра­ев­ская труп­па бы­ла в Ве­не­ции и вы­сту­па­ла в «Ла Фе­ни­че». В тот день Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ди­ри­жи­ро­вал ор­ке­ст­ром. Позд­ним ве­че­ром он вер­нул­ся в гос­ти­ни­цу и пе­ред тем, как за­снуть, стал про­смат­ри­вать ин­тер­нет­ные но­во­сти. На од­ном из пра­во­слав­ных пат­рио­ти­че­ских сай­тов он за­ме­тил ро­лик «Из­гна­ние бе­сов ве­ли­ким по­стом ар­хи­ман­д­ри­том Гер­ма­ном». На ро­ли­ке бы­ла за­сня­та от­чит­ка, ко­то­рую со­вер­шил в пер­вые не­де­ли ве­ли­ко­го по­ста «штат­ный» эк­зор­цист Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ры ар­хи­ман­д­рит Гер­ман; он, как ар­хи­ман­д­рит На­ум то­же был из­вест­ным на всю Рос­сию стар­цем. Но от­чит­ка эта про­ис­хо­ди­ла в ча­ст­ной об­ста­нов­ке, все­го для не­сколь­ких че­ло­ве­ка, а не в од­ном из хра­мов Лав­ры, где она обыч­но про­ис­хо­ди­ла для мно­же­ст­ва на­ро­да. Ку­ра­ев дав­но слы­шал, что от­ца Гер­ма­на мож­но бы­ло по­про­сить со­вер­шить об­ряд эк­зор­циз­ма в ча­ст­ной об­ста­нов­ке — ве­ро­ят­но, за до­пол­ни­тель­ную пла­ту или бла­го­дар­ность. Как яс­но, та­кие ус­лу­ги пред­на­зна­ча­лись для лю­дей со­стоя­тель­ных; а в Рос­сии, что­бы стать че­ло­ве­ком со­стоя­тель­ным, как пра­ви­ло, на­до быть или стать ра­бом и слу­гой бе­сов — да­же ес­ли речь идет о со­стоя­нии не очень-то и боль­шом по за­пад­ным мер­кам. Та­ким об­ра­зом, муд­рый че­ло­век, жи­ву­щий в Рос­сии и стре­мя­щий­ся к бо­гат­ст­ву, сна­ча­ла мог стя­жать его раз­лич­ны­ми не­прав­да­ми с по­мо­щью служ­бы бе­сам, а за­тем за то­ли­ку при­об­ре­тён­ных бо­гатств он же мог по­пы­тать­ся из­ба­вить­ся от на­сев­шей на не­го не­чис­той си­лы, об­ра­тив­шись к ус­лу­гам пра­во­слав­ной церк­ви.

Ста­тья, ко­то­рая со­про­во­ж­да­ла ро­лик, со­об­ща­ла, что на этом ро­ли­ке за­пе­чат­ле­но, как отец Гер­ман из­го­нял блуд­ных бе­сов из сы­на и до­че­ри од­но­го вид­но­го без­не­сме­на и чи­нов­ни­ка. Кто это был и кто бы­ли его де­ти — не го­во­ри­лось. Ли­ца этих де­тей так­же не по­ка­зы­ва­лись. Де­ти бы­ли уже взрос­лы­ми и учи­лись в по­след­нем клас­се ка­кой-то элит­ной шко­лы в Анг­лии, го­то­вясь к по­сту­п­ле­нию в Окс­форд или в Кем­бридж.

Ку­ра­ев за­ин­те­ре­со­вал­ся ро­ли­ком и стал его про­смат­ри­вать. Об­ряд эк­зор­циз­ма шёл так, как и дол­жен был ид­ти со­глас­но чи­ну. Сын и дочь биз­нес­ме­на по­рой не­мно­го, са­мую ма­лость, бес­но­ва­лись и мы­ча­ли что-то нев­ра­зу­ми­тель­ное. Но вот, уже бли­же к са­мо­му кон­цу, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­ткнул­ся на что-то стран­ное. Отец Гер­ман от­сту­пил от чи­на и стал «им­про­ви­зи­ро­вать», тво­ря ка­кие-то соб­ст­вен­ные за­кли­на­тель­ные мо­лит­вы:

— Де­мо­ны блуд­ные, де­мо­ны сквер­ные и не­чис­тые! — при­ка­зы­вал ду­хам бе­сов­ским отец Гер­ман. — Изы­ди­те из тво­ре­ний Божь­их! При­ка­зы­ваю вам — ос­тавь­те ра­бов Божь­их Еле­ну и Алек­сан­д­ра и иди­те прочь от них, иди­те к тем, кто не зна­ет ве­ры хри­сти­ан­ской и про­ти­вит­ся ей, иди­те к ере­ти­кам и от­ступ­ни­кам и вхо­ди­те в них, а не в вер­ных Гос­по­ду! Лес­бо­гог и Пид­рот­рагг, иди­те, ку­да вам ска­за­но! Иди­те в Ан­д­рея Ку­рае­ва, в от­ступ­ни­ка, пре­да­те­ля и пи­да­ра­са, вой­ди­те в не­го и му­чай­те его ду­шу и его те­ло, а не те­ла и ду­ши сих не­мощ­ных хри­сти­ан! Лес­бо­гог и Пид­рот­рагг! Слы­ши­те?! Си­лою Хри­сто­вой и че­ст­ны́м кре­стом по­ве­ле­ваю вам!!!

Ко­гда Ку­ра­ев ус­лы­шал зна­ко­мые ему по «Блу­до­де­мо­нию» име­на бе­сов, а так­же от­дан­ное им при­ка­за­ние все­лить­ся в не­го слов­но в ка­кое-то ста­до сви­ней, то спер­ва он опе­шил и край­не изу­мил­ся. Всё это вы­гля­де­ло для не­го стран­но и ди­ко. Ведь од­но де­ло — из­го­нять де­мо­нов и по­сы­лать их в ад, в безд­ну, в мес­та пус­тын­ные и без­вод­ные или, на ху­дой ко­нец, доз­во­лять им вой­ти в жи­вот­ных, но яв­но при­ка­зы­вать им все­лить­ся по­сле из­гна­ния из че­ло­ве­ка в че­ло­ве­ка же — это, из­ви­ни­те, со­всем дру­гое де­ло! Это что-то из ря­да вон вы­хо­дя­щее — пусть да­же этот че­ло­век не­хри­стиа­нин и греш­ник. То, что вы­тво­рял на от­чит­ке ар­хи­ман­д­рит Гер­ман, ни­как не ук­ла­ды­ва­лось в го­ло­ве у Ку­рае­ва и ни­как не со­гла­со­вы­ва­лось с его пред­став­ле­ния­ми не то что о хри­сти­ан­ст­ве, но да­же с его пред­став­ле­ния­ми о бо­лее-ме­нее нор­маль­ной че­ло­ве­че­ской нрав­ст­вен­но­сти.

— Ка­ж­дый день при­но­сит что-то но­вое, ещё бо­лее жут­кое… — мол­вил Ку­ра­ев, про­смот­рев ро­лик с от­цом Гер­ма­ном.

А че­рез па­ру не­дель, в Не­апо­ле, Ку­рае­ва сно­ва «по­ра­до­ва­ла» за­пись с эк­зор­циз­мом, со­вер­шён­ным от­цом Гер­ма­ном. На этот раз это бы­ло не ка­кое-то «ча­ст­ное» из­гна­ние, а из­гна­ние, со­вер­шен­ное в са­мой Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре над мно­же­ст­вом на­ро­да, съе­хав­шим­ся для это­го со всей Рос­сии. Та­кие эк­зор­циз­мы отец Гер­ман со­вер­шал в Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре ка­ж­дый день или поч­ти ка­ж­дый день — он фак­ти­че­ски был «штат­ным эк­зор­ци­стом» Лав­ры — при­чём, по-ви­ди­мо­му, на по­ча­со­вой, а не на сдель­ной оп­ла­те. Мно­гие из уча­ст­во­вав­ших в этих лавр­ских «от­чит­ках» дей­ст­ви­тель­но при­ез­жа­ли в Лав­ру, к от­цу Гер­ма­ну, что­бы из­ба­вить­ся от одер­жи­мо­сти; но боль­шин­ст­во из со­би­рав­ше­го­ся на дей­ст­во на­ро­да под­вер­га­ло се­бя эк­зор­циз­му «ра­ди ин­те­ре­са» или «на вся­кий слу­чай», не имея в се­бе бе­са.

Ко­гда при эк­зор­циз­ме, со­вер­шав­шем­ся от­цом Гер­ма­ном, на­пря­жен­ность дош­ла до край­них пре­де­лов и семь или да­же де­сять одер­жи­мых за­вы­ли, за­ры­ча­ли, за­пля­са­ли и на­ча­ли то гром­ко го­во­рить что-то не­по­нят­ное, то про­из­но­сить вся­кую ху­лу, то уг­ро­жать от­цу Гер­ма­ну, тот воз­вёл свои очи го­ре́, осе­нил бес­ную­щих­ся кре­стом и вла­ст­но про­гла­го­лал, за­кли­ная не­чис­тых ду­хов:

— Име­нем Ии­су­са Хри­ста, Гос­по­да на­ше­го, ис­ку­пив­ше­го нас кре­ст­ной смер­тью и про­лив­ше­го за нас Свою кровь, по­ве­ле­ваю вам, не­чис­тые ду­хи, ос­та­вить сих не­сча­ст­ных ра­бов Божь­их, при­бег­ших ко Хри­сту и к Его церк­ви за ис­це­ле­ни­ем, вый­ти из них и вой­ти в без­бож­ни­ков и от­ступ­ни­ков, вой­ти в лю­дей в не­знаю­щих Хри­ста и церк­ви Его! Изы­ди­те, не­чис­тые ду­хи и вой­ди­те в от­ступ­ни­ка и пи­да­ра­са Ан­д­рея Ку­рае­ва, сквер­ня­ще­го зем­лю свои­ми блуд­ны­ми гре­ха­ми, вой­ди­те в не­го и мучь­те его, из­мо­ж­дая его ду­шу и те­ло, да­бы имел он воз­мож­ность спа­сти свой бес­смерт­ный дух, об­ра­тив­шись и по­ка­яв­шись! Ус­лышь­те, вы, не­чис­тые ду­хи, что бы­ло по­ве­ле­но вам име­нем Хри­ста! Ус­лышь­те вы, сквер­ные блуд­ные ста­рей­ши­ны и ар­хи­де­мо­ны! Ко­про­букк, За­до­дупр, По­по­щип, Со­пле­жуй, При­апо­мон, Фал­ло­мет­ри­ал, Сра­кот­ра­хад­дон, Пе­де­ро­ме­лех, Гее­фан, Свал­да­боф, Анал­лат и Мас­тур­бо­ка­рон! Име­нем Ии­су­са Хри­ста и Его че­ст­ны́м кре­стом, Его кро­вью, из­ли­тою за нас, и Его смерт­ны­ми кре­ст­ны­ми стра­да­ния­ми за­кли­наю вас! Изы­ди­те и вой­ди­те в пи­да­ра­са Ку­рае­ва!

Тут отец Гер­ман ещё раз осе­нил бес­ную­щих­ся кре­стом и от это­го те за­вы­ли и за­скре­же­та­ли зу­ба­ми ещё силь­нее. Ста­ли раз­да­вать­ся хрип, храп, хрю­ка­нье и со­ба­чий лай…  Отец же Гер­ман всё про­дол­жал и про­дол­жал за­кли­нать де­мо­нов «по спи­ску», при­ка­зы­вая им вый­ти из не­сча­ст­ных одер­жи­мых и вой­ти в Ан­д­рея Ку­рае­ва, что­бы из­мо­ж­дать его плоть и его дух.

— Не­чис­тые и сквер­ные блуд­ные ста­рей­ши­ны и ар­хи­де­мо­ны! Изы­ди­те из тех, за ко­го хо­да­тай­ст­ву­ет и мо­лит цер­ковь и вой­ди­те в то­го, ко­го она пре­да­ла Са­та­не на му­че­ния пло­ти и ду­ха! Тер­зай­те и мучь­те его, а не этих ра­бов Божь­их, при­бег­ших ко Хри­сту и жа­ж­ду­щих у Не­го по­мо­щи! Лу­па­на­рок, Мо­делд­лет, По­пох­лоп, Бздо­дей, Ден­д­ро­фар, Ву­ай­ер­гор­гон, Скок­то­рот, Хре­ног­ло­то­фор, Гее­фан, Смер­до­дорт и Рим­мин­гз­мо­дал! Все­силь­ным име­нем Ии­су­са Хри­ста и Его че­ст­ны́м и жи­во­тво­ря­щим кре­стом по­ве­ле­ваю вам!

При этих сло­вах с бес­но­ва­ты­ми на­ча­лось тво­рить­ся во­об­ще что-то не­во­об­ра­зи­мое: один из них стал на чет­ве­рень­ки и стал бле­ять, как ко­зёл; дру­гой упал и стал ка­тать­ся по по­лу и бить­ся в кор­чах; тре­тья, да­ма пре­клон­ных лет, дос­та­точ­но пол­ная, на­ча­ла да­вать ка­кое-то не­мыс­ли­мое ак­ро­ба­ти­че­ское пред­став­ле­ние. Про­чие бес­но­ва­тые то­же вы­тво­ря­ли мно­го вы­даю­ще­го­ся.

— Не вый­ду! Не вый­ду! Не бу­дет для Ку­рае­ва спа­се­ния! — ис­тош­но во­пил ка­кой-то бес­но­ва­тый ста­ри­чок.

— Ан­д­рюш­ка Ку­ра­ев — он наш! Дав­но наш! За­чем его му­чить? За­чем по­сы­ла­ешь нас в не­го? М-м-м… М-м… Раз­ве те­бе не жал­ко Ан­д­рюш­ку Ку­рае­ва? Не по­сы­лай нас в не­го, что­бы он не имел воз­мож­но­сти по­ка­ять­ся от мук! По­жа­лей его! По­жа­лей! Пусть по­ги­ба­ет! По­ги­ба­ет! — кри­чал одер­жи­мый юно­ша.

— Ку­ра­ев по мо­ло­до­сти мно­го дро­чил и от это­го стал му­же­лож­цем! Она­низм — это вид од­но­по­ло­го сно­ше­ния! И от не­го ста­но­вят­ся му­же­лож­ца­ми и лес­би­ян­ка­ми! Не го­во­ри­те это­го ни­ко­му! Пусть лю­ди не зна­ют это­го и гиб­нут! Как Ку­ра­ев! Не­на­ви­жу чис­то­ту и дев­ст­во! — вер­тясь во­круг соб­ст­вен­ной оси и кор­чась, воз­гла­шал ка­кой-то бес­но­ва­тый от­рок.

— Твердь! Твердь! Ни­кто ны­не не ве­ру­ет в твердь, ку­по­лом на­ви­саю­щую над зем­лёй! И в не­бес­ный оке­ан над ней! Ад до­вер­ху за­бит та­ки­ми не­ве­рую­щи­ми! И ар­хие­реи не учат на­род, ибо са­ми не ве­ру­ют в твердь, как про это учит Пи­са­ние! И за это они бу­ду в аду! В аду! Не го­во­ри­те ни­ко­му про твердь! И я бы не ска­зал, да че­ст­но́й крест и страш­ные за­кля­тия име­нем Хри­сто­вым, ко­то­рые тво­рит отец Гер­ман, вме­сте с мо­лит­ва­ми пре­по­доб­но­го Сер­гия при­ну­ж­да­ют ме­ня к се­му! — кри­чал муж­чи­на сред­них лет в во­ен­ной фор­ме, вы­да­вав­шей при­над­леж­ность к авиа­ции.

— За­чем бес­по­ко­ишь По­по­щи­па и По­пох­ло­па, зло­смрад­ный ста­ри­каш­ка Гер­ман?! — во­пил ещё один бес­но­ва­тый, че­ло­век лет три­дца­ти. — Вот, сей­час они вый­дут, да вой­дут не в Ку­рае­ва, а в те­бя, ста­ро­го пер­ду­на! И бу­дешь ты бе­гать за по­но­ма­ря­ми-школь­ни­ка­ми, чтоб ущип­нуть их за афед­рон! Ока­ян­ный ни­ко­ниа­нин! Ужо мы до­бе­рем­ся до те­бя! Ты ещё нас по­пом­нишь!

— Умолк­ни, бес! Че­ст­ны́м кре­стом и име­нем Ии­су­са Хри­ста за­кли­наю те­бя! — взре­вел отец Гер­ман, об­ра­тив­шись к это­му бес­но­ва­то­му, и ис­то­во пе­ре­кре­стил его. — Умолк­ни!

— Не умолк­ну! — про­дол­жал ве­щать бес че­рез одер­жи­мо­го. — Ведь те­бя всё вре­мя за­ни­мал во­прос: как бы по­смот­реть на по­ло­вые ор­га­ны маль­чи­ков? И ты спе­ци­аль­но хо­дил для это­го в об­ще­ст­вен­ные туа­ле­ты! Мы все про те­бя зна­ем! Го­реть те­бе аду, дрян­ной раз­врат­ный ста­ри­каш­ка! Пе­дик! Пе­дик! Пе­дик!!!

— Умолк­ни, лжец и ча­до от­ца лжи! — сно­ва взре­вел отец Гер­ман. — Име­нем Хри­ста за­кли­наю те­бя! За­кли­наю те­бя Его че­ст­ной кро­вью! Умолк­ни! За­ступ­ни­че­ст­вом и хо­да­тай­ст­вом Бо­го­ро­ди­цы умолк­ни!

Тут бес­но­ва­тый за­ры­чал, за­тем не­ес­те­ст­вен­но-вы­со­ко за­виз­жал и, взяв не­во­об­ра­зи­мо-вы­со­кую но­ту, упал, по­бил­ся не­сколь­ко се­кунд в кор­чах и по­те­рял соз­на­ние.

Эк­зор­цизм под­хо­дил к кон­цу. Отец Гер­ман ок­ро­пил всех со­брав­ших­ся свя­той во­дой и стал про­из­но­сить за­вер­ши­тель­ную про­по­ведь. В ней он обыч­но го­во­рил о том, как на­до жить по-хри­сти­ан­ски, как ка­ять­ся и бе­речь­ся от гре­хов — в осо­бен­но­сти, от тяж­ких — та­ких, за ко­то­рые лег­ко мож­но по­лу­чить одер­жи­мость. Но на этот раз отец Гер­ман сде­лал не­боль­шое от­сту­п­ле­ние: он объ­яс­нил со­брав­шим­ся, по­че­му по­сы­лал из­го­няе­мых бе­сов все­лить­ся в Ан­д­рея Ку­рае­ва.

— Бра­тья и сё­ст­ры! — на­чал своё объ­яс­не­ние отец Гер­ман. — Все вы знае­те, что апо­стол Па­вел пре­да­вал отъ­яв­лен­ных греш­ни­ков на му­че­ния Са­та­не, да­бы они че­рез стра­да­ние от бе­сов вновь об­ра­ти­лись к Бо­гу, к церк­ви Его, и по­кая­лись. Ны­не свя­тая цер­ковь пре­да­ла отъ­яв­лен­но­го греш­ни­ка пи­да­ра­са Ан­д­рея Ку­рае­ва Са­та­не; пре­да­ла для по­доб­ных му­че­ний, пре­да­ла во из­мо­ж­де­ние пло­ти и ду­ха. И что­бы это пре­да­ние Са­та­не свер­ши­лось, бра­тия и сё­ст­ры, да бу­дем мо­лить о том, что­бы к ока­ян­но­му Ку­рае­ву при­шли бе­сы, во­шли в не­го и ста­ли его жес­то­ко му­чить — для его же ис­прав­ле­ния и его же поль­зы, ко­то­рую он сам по­ка не по­ни­ма­ет. Имен­но это, по­слу­ше­ст­вуя гла­су и су­ду церк­ви, се­го­дня и де­лал я, убо­гий мо­нах Гер­ман. И так по­сту­пал не толь­ко апо­стол Па­вел, но и дру­гие свя­тые.

— Так, на­при­мер, — про­дол­жал отец Гер­ман, — Си­ме­он Юро­ди­вый на­сы­лал мо­лит­вой и за­кля­тия­ми име­нем Хри­ста бе­сов на блуд­ниц, обе­щав­ших ис­пра­вить­ся, но не сдер­жав­ших это обе­ща­ние. И эти бе­сы при­хо­ди­ли к блуд­ни­цам и жес­то­ко их му­чи­ли; и от стра­да­ний блуд­ни­цы по-ис­тин­но­му, а не ли­це­мер­но об­ра­ща­лись на путь ис­прав­ле­ния и бо­лее не воз­вра­ща­лись к преж­ним блуд­ным гре­хам. Лев­кий Ис­по­вед­ник од­на­ж­ды из­го­нял бе­са из хри­стиа­ни­на и бес не хо­тел вы­хо­дить, не по­лу­чив для се­бя но­во­го жи­ли­ща; то­гда свя­той Лев­кий при­ка­зал ему вой­ти в ко­го-ни­будь из не­ве­рую­щих во Хри­ста! Вспом­ним, бра­тья и сё­ст­ры, и Са­мо­го Хри­ста, ко­то­ро­го из­го­няе­мые им бе­сы мо­ли­ли, да доз­во­лит им вой­ти в ста­до сви­ное! А свя­той Ко­нон Исав­рий­ский име­нем Хри­ста свя­зал бе­сов и по­ста­вил их се­бе на служ­бу и бе­сы жес­то­ко из­би­ва­ли ху­лив­ших свя­то­го Ко­но­на! По­доб­но се­му и свя­той Ви­та­лий си­лой Хри­сто­вой по­слал бе­са на­нес­ти удар ос­кор­бив­ше­му его не­чес­тив­цу! Так-то, бра­тия и сё­ст­ры, по­сту­па­ли свя­тые! И цер­ковь, в слу­чае не­об­хо­ди­мо­сти, мо­жет по­сту­пать так же для вра­зум­ле­ния и на­ка­за­ния осо­бо отъ­яв­лен­ных не­чес­тив­цев и греш­ни­ков, сею­щих ве­ли­кие со­блаз­ны! А что ны­не бра­тия, вы слы­шаи страш­ные и ужас­ные име­на де­мо­нов — то не бой­тесь! По­рой, за­кля­тие де­мо­на про­ис­хо­дит ус­пеш­нее, ес­ли зна­ешь его имя; и по­это­му бе­сы за­час­тую от­ка­зы­ва­ют­ся на­звать своё имя. Но опыт­ные эк­зор­ци­сты и ве­ли­кие стар­цы на ос­но­ве сво­его опы­та со­ста­ви­ли спи­сок имён наи­бо­лее злоб­ных де­мо­нов и да­ли этот спи­сок про­чим эк­зор­ци­стам для поль­зы де­ла.

По­сле про­по­ве­ди со­брав­шие­ся ста­ли под­хо­дить под бла­го­сло­ве­ние от­ца Гер­ма­на; об­ряд был за­вер­шён; ви­део­за­пись по­до­шла к кон­цу.

Эти при­на­род­ные дей­ст­вия от­ца Гер­ма­на вы­зва­ли у Ку­рае­ва ещё боль­шее удив­ле­ние. Но те­перь Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, ус­лы­шав объ­яс­не­ния от­ца Гер­ма­на сво­им дей­ст­ви­ям, хо­тя бы бо­лее-ме­нее по­ни­мал суть и ло­ги­ку про­ис­хо­див­ше­го. И сле­до­ва­ло при­знать, что это бы­ла «впол­не ло­гич­ная» ло­ги­ка.

Сра­зу по­сле то­го, как Ку­ра­ев со­гла­сил­ся, что оп­ре­де­лен­ная ло­ги­ка в дей­ст­ви­ях от­ца Гер­ма­на при­сут­ст­ву­ет, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич при­пом­нил свою дав­нюю встре­чу со стар­цем Нау­мом, ар­хи­ман­д­ри­том, к ко­то­ро­му он ез­дил на ис­по­ведь по­сле убий­ст­ва Алек­сан­д­ра. Ку­ра­ев уже поч­ти со­всем за­был про эту встре­чу и про ду­хов­ную бе­се­ду на ней про­ис­хо­див­шую; но те­перь, по­сле объ­яс­не­ний от­ца Гер­ма­на, он вспом­нил, что во­об­ще-то отец На­ум, рас­су­ж­дая о дея­ни­ях свя­тых, на бе­се­де го­во­рил при­мер­но то же, что толь­ко что ска­зал отец Гер­ман — при­чём отец На­ум го­во­рил на по­доб­ные те­мы го­раз­до доль­ше и го­раз­до про­стран­нее, со мно­же­ст­вом при­ме­ров. Про­сто то­гда Ку­ра­ев не при­дал это­му осо­бо­го зна­че­ния — по­то­му-то сло­ва от­ца Нау­ма и не вре­за­лись Ку­рае­ву в па­мять.

На сле­дую­щей не­де­ле ку­ра­ев­ская труп­па вы­сту­па­ла в Ми­ла­не. В вос­кре­се­нье, но­чью, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сно­ва про­смат­ри­вал рос­сий­ский Ин­тер­нет и со­дер­жа­щие­ся в нём цер­ков­ные но­во­сти и слу­чай­но на­пал на за­пись, ко­то­рая изу­ми­ла его ещё боль­ше, чем за­пи­си эк­зор­циз­мов, со­вер­шён­ных от­цом Гер­ма­ном. Это был ка­кой-то осо­бый мо­ле­бен в Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ре, на ко­то­ром при­сут­ст­во­ва­ло мно­же­ст­во на­ро­да и ко­то­рый по­оче­рёд­но ве­ло це­лое мно­же­ст­во се­до­бо­ро­дых ар­хи­ман­д­ри­тов и игу­ме­нов — как на­сель­ни­ков Лав­ры, так, по-ви­ди­мо­му, и при­гла­шен­ных со сто­ро­ны из раз­лич­ных мо­на­сты­рей. Сре­ди них Ку­ра­ев уз­нал от­ца Нау­ма и от­ца Гер­ма­на.

— Свя­той от­че Ва­си­лий Ве­ли­кий! Пре­по­доб­ный Иу­ли­ан! — воз­гла­шал на мо­леб­не ве­ли­кий ста­рец ар­хи­ман­д­рит На­ум. — По­гу­би­те и умерт­ви­те зло­смрад­но­го греш­ни­ка Ан­д­рея Ку­рае­ва, ока­ян­но­го рас­тли­те­ля и раз­вра­ти­те­ля, иже пре­дан бысть ана­фе­ме, яко­же не­ко­гда по­гу­би­ли вы не­чес­ти­во­го ца­ря Юлиа­на-го­ни­те­ля и от­ступ­ни­ка свя­ты­ми ва­ши­ми мо­лит­ва­ми!

— Му­че­ник Гри­го­рий По­бе­до­но­сец! По­ра­зи и умерт­ви греш­ни­ка Ан­д­рея Ку­рае­ва, яко­же не­ко­гда умерт­вил ты оно­го ца­ря Юлиа­на по мо­лит­вам свя­то­го Ве­ли­ко­го Ва­си­лия! — вто­рил от­цу Нау­му бе­со­го­ни­тель отец Гер­ман, то­же ар­хи­ман­д­рит и ста­рец.

Да­лее за воз­гла­са­ми от­ца Нау­ма и от­ца Гер­ма­на по­сле­до­ва­ли воз­гла­сы дру­гих ар­хи­ман­д­ри­тов:

— Свя­той пат­ри­арх Алек­сандр! Мо­ли о по­ги­бе­ли не­чес­ти­во­го пи­да­ра­са Ан­д­рея Ку­рае­ва, яко­же не­ко­гда мо­лил­ся ты о по­ги­бе­ли не­чес­ти­во­го Ария и по­гу­бил его!

— Свя­той юро­ди­вый Си­ме­он! По­ра­зи Ан­д­рея Ку­рае­ва кри­виз­ной очей, рта и ног за пре­мно­гие со­дом­ские гре­хи его! На­шли на не­го тяж­кие бо­лез­ни за те ве­ли­кие со­блаз­ны, ко­то­рые по­да­ёт он всем хри­стиа­нам! На­шли на не­го ко­ро­сту, про­ка­зу, по­че­чуй, рас­слаб­ле­ние, ча­хот­ку, гной­ные ра­ны и мно­гие дру­гие не­ис­це­ли­мые бо­лез­ни и яз­вы!

— Свя­той апо­стол Ио­анн Бо­го­слов! На­шли на ока­ян­но­го Ан­д­рея Ку­рае­ва су­хо­ту рук и ног! Скри­ви ему очи, рот и но­ги, скри­ви ему спи­ну за пре­мно­гие со­дом­ские и блуд­ные гре­хи его и за ве­ли­кие со­блаз­ны, что се­ял он сре­ди пра­во­слав­ных!

— Свя­ти­тель Епи­фан Кипр­ский! Ос­ле­пи и ог­лу­ши ду­но­ве­ни­ем уст сво­их не­чес­тив­ца Ан­д­рея Ку­рае­ва!

— Свя­ти­те­ли Фео­дор Едес­ский и Алек­сандр Кон­стан­ти­но­поль­ский! Име­нем Хри­сто­вым по­ве­ли­те оне­меть не­чес­ти­вым ус­там ока­ян­но­го Ан­д­рея Ку­рае­ва! Да от­ни­мет­ся язык его!

— Пре­по­доб­ные Лу­ка Ефес­ский, Гри­го­рий Пе­чер­ский, Фео­дор Си­ке­от и Паф­ну­тий Бо­ров­ский! Свя­жи­те име­нем Хри­сто­вым не­чес­тив­ца Ан­д­рея Ку­рае­ва, да не воз­мо­жет он дви­гать­ся и да вы­ну ле­жит на од­ре сво­ём и та­ко да не тво­рит ни гре­хов, ни ве­ли­ких со­блаз­нов!

Ан­д­рей Ку­ра­ев вни­ма­тель­нее при­смот­рел­ся к по­ка­зы­вае­мо­му на ви­део­за­пи­си и об­на­ру­жил, что мо­ле­бен со­вер­шал­ся в Ус­пен­ском со­бо­ре Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ры. Да­лее он уви­дел, что воз­ле мо­ля­щих­ся спе­ци­аль­но бы­ли рас­по­ло­же­но мно­же­ст­во икон: ве­ли­ко­му­че­ни­ка Гри­го­рия По­бе­до­нос­ца, му­че­ни­ка Елев­фе­рия Ку­ви­ку­ла­рия, Ва­си­лия Ве­ли­ко­го, Ио­ан­на Бо­го­сло­ва, Фео­до­ра Си­ке­о­та и дру­гих свя­тых, ко­то­рых Ку­ра­ев опо­знать не мог. При этом Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, ко­неч­но, до­га­ды­вал­ся, что эти не­опо­знан­ные им свя­тые бы­ли те­ми свя­ты­ми, к ко­то­рым бы­ли об­ра­ще­ны мо­лит­вы о его по­ги­бе­ли.

По­сле то­го, как ар­хи­ман­д­ри­ты и игу­ме­ны за­кон­чи­ли свои дерз­но­вен­ные мо­лит­вен­ные про­ше­ния, на са­мое вид­ное ме­сто пе­ред ви­део­ка­ме­рой вы­шел мас­ти­тый про­то­диа­кон с по­ра­зи­тель­но низ­ким ба­сом; диа­кон дос­тал бу­маж­ку, от­каш­лял­ся и стал мед­лен­но чи­тать по ней мо­лит­ву:

— Гос­по­ди, не до­пус­ти пи­до­ру Он­д­рюш­ке Ку­рае­ву, ере­ти­ку, слу­ге Са­та­ны, жерт­вы ему при­но­ся­ще­му сме­ше­ни­ем со­дом­ским в рот и в жо­пу, му­же­лож­цу и со­блаз­ни­те­лю, пре­взо­шед­ше­му гре­ха­ми всех му­же­лож­цев и со­блаз­ни­те­лей, дос­тиг­нуть до но­во­го дня Тор­же­ст­ва Пра­во­сла­вия и сле­дую­ще­го за ним свет­ло­го празд­ни­ка Пас­хи, Вос­кре­се­ния Гос­по­да на­ше­го Ии­су­са Хри­ста, Ко­то­ро­го он от­верг де­ла­ми свои­ми! По­ка­рай его, ока­ян­но­го Он­д­рюш­ку, пе­де­ра­сти­ей и со­блаз­на­ми свои­ми ос­к­вер­нив­ше­го и те­ло, и ду­шу свою, ко­то­рые суть оби­та­ли­ще и храм Свя­то­го Ду­ха, по­лу­чен­но­го им при свя­том кре­ще­нии! Возь­ми его с зем­ли — этот труп зло­вон­ный, гор­до­стью сво­ею и ды­ря­вым за­дом сво­им за­смер­дев­ший и про­смер­дев­ший всю зем­лю!

По­сле это­го про­то­диа­кон от­ды­шал­ся, на­брал по­боль­ше воз­ду­ха и стал чи­тать да­лее:

— Да бу­дет он про­клят в до­ме, в го­ро­де и на по­ле; да бу­дут про­кля­ты хра­ни­ли­ща и кла­до­вые его; да бу­дет про­клят плод чре­ва его и плод зем­ли его; да бу­дет про­клят плод ско­та его; да бу­дет про­клят он при вхо­де и при вы­хо­де сво­ём!

Да­лее сле­до­вал длин­ный ряд про­кля­тий из Биб­лии, ко­то­рые Ие­го­ва уго­то­вал Сво­ему из­бран­но­му на­ро­ду на тот слу­чай, ес­ли этот на­род обо­ро­тить­ся к Не­му, к Ие­го­ве, за­дом. Слу­шаю­щие про­кля­тия ар­хи­ман­д­ри­ты и игу­ме­ны из­ряд­но ус­та­ли, по­ка про­то­диа­кон из­ре­кал все эти про­кля­тия. Мно­гие из них в это вре­мя да­же ста­ли по­зё­вы­вать.

— Да бу­дет тре­пе­тать он день и ночь за жизнь свою и ни­ко­гда да не бу­дет уве­рен в том, что ос­та­нет­ся жить. Да об­ра­тит­ся он в ра­ба и да не бу­дет по­ку­паю­ще­го его! И да воз­ра­ду­ет­ся Гос­подь об ис­треб­ле­нии его! Аминь. — на­ко­нец, за­кон­чил про­кли­нать Ку­рае­ва про­то­диа­кон и мо­ля­щие­ся тот­час встре­пе­ну­лись и ожи­ли, об­ра­до­вав­шись пре­кра­ще­нию длин­ной че­ре­ды про­кля­тий.

Мо­ле­бен был окон­чен. Но ок­ру­жаю­щий на­род был, по-ви­ди­мо­му, очень изум­лён уви­ден­ным дей­ст­вом. То­гда на ам­вон хра­ма вы­шел ар­хи­ман­д­рит На­ум, по­до­звал к се­бе со­брав­ших­ся лю­дей и на­чал разъ­яс­нять им пра­виль­ность пред­при­ня­тых свя­щен­но­на­ча­ли­ем мер по про­кля­тию Ку­рае­ва. Ста­рец при­во­дил раз­лич­ные при­ме­ры из жи­тий свя­тых: при­мер мо­литв Ва­си­лия Ве­ли­ко­го о по­ги­бе­ли Юлиа­на От­ступ­ни­ка; мо­литв пат­ри­ар­ха Алек­сан­д­ра о по­ги­бе­ли Ария; про­кля­тия, из­ре­чён­но­го Иа­ко­вом Ни­зи­бий­ским на не­це­ло­муд­рен­но оде­тых де­виц, из-за ко­то­ро­го те во мгно­ве­ние ока по­се­де­ли и по­ста­ре­ли; мо­лит­вы Си­ме­о­на Юро­ди­во­го, по ко­то­рой у блуд­ли­во вед­ших се­бя де­виц скри­ви­лись гла­за, а так­же мно­го дру­гих по­доб­ных слу­ча­ев. Упо­мя­нул отец На­ум и мо­лит­вы Ио­ан­на Крон­штадт­ско­го о по­ги­бе­ли Льва Тол­сто­го. При этом ста­рец на­пом­нил о су­ще­ст­во­вав­шем в гре­че­ской церк­ви чи­не про­кля­тия, от­лу­че­ния и пре­да­ния Са­та­не од­но­вре­мен­но, име­но­вав­шем­ся «псал­мо­ка­та­ра», и ска­зал, что этот чин, хо­тя и вы­шел из упот­реб­ле­ния, но су­ще­ст­ву­ет до сих пор, ибо его ни­кто не от­ме­нял. Да­лее ста­рец до­ба­вил, что этот чин в лю­бой мо­мент мо­жет сно­ва на­чать со­вер­шать­ся.

— О чём, бра­тья и се­ст­ры, мо­лят­ся свя­щен­ни­ки, со­вер­шая псал­мо­ка­та­ру? — за­дал во­прос отец На­ум. — При­мер­но о том, о чём го­во­рит­ся в тех про­кля­ти­ях, ко­то­рые вы толь­ко что ус­лы­ша­ли! А ещё о том, что­бы по смер­ти те­ло греш­ни­ка не рас­сы­па­лось в прах. То есть о том, что­бы он не под­верг­нул­ся тле­нию обыч­ным об­ра­зом, не воз­вра­тил­ся в зем­лю, не стал зем­лёй. А по на­род­ным пред­став­ле­ни­ям та­кое со­стоя­ние срод­ни то­му, в ко­то­ром на­хо­дят­ся вур­да­ла­ки! На­до ли го­во­рить о том, как на свя­той го­ре Афон мо­на­хи тре­пет­но от­но­сят­ся к то­му, что­бы те­ло усоп­ше­го их со­бра­та пре­вра­ти­лось в прах — так, что­бы ос­та­лись од­ни кос­ти? И ес­ли че­рез три го­да это­го не про­ис­хо­дит, то это вос­при­ни­ма­ет­ся все­ми как знак свы­ше о том, что усоп­ший был ве­ли­ким греш­ни­ком; и то­гда все уси­лен­но мо­лят­ся за не­го. Ино­гда это по­мо­га­ет, а ино­гда и нет.

Мо­ле­бен был окон­чен. Вы­слу­шав разъ­яс­не­ния от­ца Нау­ма, на­род стал рас­хо­дить­ся. За­кон­чи­лась и ви­део­за­пись.

Эта ви­део­за­пись ока­за­ла на Ку­рае­ва очень тяж­кое впе­чат­ле­ние. «Они там, в Лав­ре, со­всем с ума по­схо­ди­ли, что ли?» — за­дал сам се­бе ри­то­ри­че­ский во­прос Ку­ра­ев.

Нет, ко­неч­но, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, слу­шая всё это, при­по­ми­нал, что на ду­хов­ной бе­се­де с ним отец На­ум ещё дав­ным-дав­но го­во­рил о том же или при­мер­но о том же. Но Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ни­как не ду­мал, что вы­держ­ки из жи­тий свя­тых, ко­то­рые со­об­щал Ку­рае­ву отец На­ум, и то­му по­доб­ные ве­щи мо­гут по­слу­жить Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви ру­ко­во­дством для дей­ст­вий в на­ше вре­мя. И уже тем бо­лее Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не мог и по­мыс­лить, что та­ко­вые дей­ст­вия бу­дут пред­при­ня­ты цер­ко­вью по от­но­ше­нию к не­му лич­но.

Как ока­за­лось, «с ума по­схо­ди­ли» не толь­ко в Лав­ре. Не­мно­го поз­же Ку­ра­ев уви­дел ана­ло­гич­ные ви­део­за­пи­си из Ело­хов­ско­го со­бо­ра, из Хра­ма Хри­ста Спа­си­те­ля и из Пе­тер­бур­га, из Исаа­кия. Вско­ре поя­ви­лись и но­вые за­пи­си об­ря­дов эк­зор­циз­ма, ко­то­рые со­вер­ша­ли ар­хи­ман­д­рит Ад­ри­ан из Псков­ско-Пе­чёр­ско­го мо­на­сты­ря и ар­хи­ман­д­рит Вла­сий; в хо­де этих эк­зор­циз­мов Ад­ри­ан и Вла­сий при ог­ром­ном ско­п­ле­нии на­ро­да про­де­лы­ва­ли то же, что и ар­хи­ман­д­рит Гер­ман — то есть пы­та­лись все­лить вся­ких Сра­кот­ра­хад­до­нов, По­по­щи­пов и Со­пле­жу­ев в мно­го­греш­но­го Ан­д­рея Ку­рае­ва. А по­том ста­ли по­яв­лять­ся за­пи­си мо­леб­нов из мест очень от­да­лён­ных — на­при­мер, с Кам­чат­ки, Чу­кот­ки и Са­ха­ли­на. На этих за­пи­сях мас­ти­тые бла­го­чин­ные и на­стоя­те­ли ка­фед­раль­ных со­бо­ров на­стоя­тель­но тре­бо­ва­ли от раз­лич­ных свя­тых, что­бы те скри­ви­ли Ку­рае­ву гла­за, ру­ки, но­ги и хре­бет; ос­ле­пи­ли, ог­лу­ши­ли и сде­ла­ли его не­мым; сде­ла­ли так, что­бы его раз­бил пол­ный па­ра­лич; на­сла­ли на не­го все­воз­мож­ные бо­лез­ни от ра­ка и ча­хот­ки до по­но­са и ге­мор­роя; ис­су­ши­ли ему ру­ки и но­ги и сде­ла­ли мно­го че­го ещё. И то­гда Ку­рае­ву по­ка­за­лось, что Мо­с­ков­ская Пат­ри­ар­хия окон­ча­тель­но рех­ну­лась. Це­ли­ком.

Объ­яс­не­ние про­ис­хо­див­ше­му Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­лу­чил очень ско­ро — поч­ти сра­зу по­сле Пас­хи, на Свет­лой Сед­ми­це, ко­гда он и его труп­па вы­сту­па­ли в Мад­ри­де. Кто-то из сто­рон­ни­ков и по­клон­ни­ков Ку­рае­ва при­слал ему по поч­те ска­ны до­ку­мен­тов, ко­то­рые пе­ред на­ча­лом Ве­ли­ко­го по­ста бы­ли ра­зо­сла­ны всем пра­вя­щим ар­хие­ре­ям. Этих до­ку­мен­тов, цир­ку­ля­ров, бы­ло все­го че­ты­ре; один из них был с при­ло­же­ни­ем. Ку­ра­ев, по­лу­чив эти цир­ку­ля­ры, сра­зу же по­нял, что это что-то важ­ное и за­бав­ное и стал вни­ма­тель­но вчи­ты­вать­ся в них.

Пер­вый до­ку­мент был та­кой:

 «

Во имя От­ца, Сы­на и Свя­то­го Ду­ха! От­цы и бра­тия! В свя­зи с ши­ро­ким рас­про­стра­не­ни­ем в по­след­нее вре­мя апо­ста­сий­ных яв­ле­ний, все­об­щим рас­тле­ни­ем ду­ха, ум­но­же­ни­ем гре­ха и ве­ли­ким раз­ли­ти­ем со­блаз­нов сре­ди че­ло­ве­че­ско­го ро­да и, в осо­бен­но­сти, сре­ди жи­те­лей Рос­сии и её пра­во­слав­ной па­ст­вы, свя­щен­но­на­ча­лие Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви счи­та­ет сво­им дол­гом ещё раз на­пом­нить, что цер­ковь Хри­сто­ва есть не толь­ко цер­ковь крот­кая, ми­ло­серд­ная и ми­ро­лю­би­вая, но так­же есть и цер­ковь во­ин­ст­вую­щая, низ­ла­гаю­щая на­ве­ты и на­па­де­ния вра­гов — будь это ере­ти­ки, будь от­ступ­ни­ки, будь бо­го­хуль­ни­ки или ко­щун­ни­ки, будь отъ­яв­лен­ные греш­ни­ки и учи­те­ли вся­ко­го не­чес­тия.

В Псал­ты­ри пи­са­но: «Бог пре­поя­су­яй мя си­лою… нау­ча­яй ру­це мои на брань, и по­ло­жил еси лук ме­дян мыш­ца моя… По­же­ну вра­ги моя, и по­стиг­ну я, и не воз­вра­щу­ся, дон­де­же скон­ча­ют­ся: ос­корб­лю их, и не воз­мо­гут ста­ти, па­дут под но­га­ма мои­ма. И пре­поя­сал мя еси си­лою на брань, спял еси вся вос­таю­щыя на мя под мя. И вра­гов мо­их дал ми еси хре­бет и не­на­ви­дя­щыя мя по­тре­бил еси. Воз­зва­ша, и не бе спа­са­яй: ко Гос­по­ду, и не ус­лы­ша их. И ист­ню я яко прах пред ли­цем вет­ра, яко бре­ние пу­тий по­гла­ж­ду я» (Пс.17:33-43). Вспом­ним дея­ния ве­ли­ких свя­тых и под­виж­ни­ков бла­го­чес­тия! Они, как это вид­но из их жи­тий, не толь­ко крот­ко мо­ли­лись о по­кая­нии и об­ра­ще­нии вра­гов церк­ви и Бо­га, не толь­ко про­яв­ля­ли к ним ми­ло­сер­дие, но и из­ли­ва­ли на них со­су­ды пра­вед­но­го гне­ва Божь­е­го! Ибо Гос­подь наш не толь­ко ми­ло­сер­ден и все­про­ща­ющ, но и пра­во­су­ден; Он не толь­ко дол­го­тер­пе­ли­вый, но и воз­даю­щий за зло; ибо и бо­же­ст­вен­но­му тер­пе­нию из-за не­рас­ка­ян­но­сти и зло­дея­ний греш­ни­ка при­хо­дит ко­нец.

Ей, пи­са­но есть: «Что же, ес­ли Бог, же­лая по­ка­зать гнев и явить мо­гу­ще­ст­во Свое, с ве­ли­ким дол­го­тер­пе­ни­ем ща­дил со­су­ды гне­ва, го­то­вые к по­ги­бе­ли, да­бы вме­сте явить бо­гат­ст­во сла­вы Сво­ей над со­су­да­ми ми­ло­сер­дия, ко­то­рые Он при­го­то­вил к сла­ве…» (Рим.9:22,23); и пи­са­но так­же:  Гос­подь от­крыл хра­ни­ли­ще Свое и взял из не­го со­су­ды гне­ва Сво­его, по­то­му что у Гос­по­да Бо­га Са­вао­фа есть де­ло в зем­ле Хал­дей­ской. Иди­те на нее со всех кра­ев, рас­тво­ряй­те жит­ни­цы ее, топ­чи­те ее как сно­пы, со­всем ис­тре­би­те ее, что­бы ни­че­го от нее не ос­та­лось. Уби­вай­те всех во­лов ее, пусть идут на за­кла­ние; го­ре им! ибо при­шел день их, вре­мя по­се­ще­ния их» (Иер.50:25-27). И, сле­дуя сим сло­вам, во «вре­мя по­се­ще­ния Бо­жия» и во вре­мя из­ли­тия «со­су­дов гне­ва Го­под­ня» Ва­си­лий Ве­ли­кий мо­лил­ся о по­ги­бе­ли ца­ря Юлиа­на; Пор­фи­рий Газ­ский — о по­ги­бе­ли ере­тич­ки; пат­ри­арх Алек­сандр — о по­ги­бе­ли Ария; и мо­лит­вы их бы­ли ус­лы­ша­ны. По­доб­но, дру­гие свя­тые кри­ви­ли греш­ни­кам гла­за, ис­су­ша­ли им ру­ки, на­сы­ла­ли на них раз­лич­ные му­чи­тель­ные бо­лез­ни и бе­сов — вплоть до одер­жи­мо­сти, а так­же де­ла­ли мно­гое дру­гое по­доб­ное се­му. Да­же апо­стол Па­вел, этот пе­вец люб­ви и сво­бо­ды, пре­да­вал зло­ст­ных греш­ни­ков Са­та­не на му­ки!

Из ска­зан­но­го долж­но ра­зу­меть, что мо­лить­ся свя­тым мож­но и нуж­но не толь­ко лишь об ис­це­ле­нии, вра­зум­ле­нии и бла­го­ден­ст­вии, но и об умер­щв­ле­нии и ра­зо­ре­нии не­чес­ти­во­го греш­ни­ка, о ли­ше­нии его вся­кой вла­сти и си­лы, бла­го­да­ря ко­то­рой тот гре­шит, се­ет со­блаз­ны и вре­дит церк­ви.

Ни­же в на­стоя­щем цир­ку­ля­ре при­во­дит­ся при­мер­ный пе­ре­чень свя­тых и со­от­вет­ст­вую­щих просьб оз­на­чен­но­го вы­ше ви­да, с ко­то­ры­ми к этим свя­тым мож­но и сле­ду­ет об­ра­щать­ся в ча­ст­ных и цер­ков­ных мо­лит­вах и мо­леб­нах в слу­чае со­от­вет­ст­вую­щей не­об­хо­ди­мо­сти и по­тре­бы. Спи­сок со­став­лен на ос­но­ве чу­дес, со­вер­шен­ных эти­ми свя­ты­ми и опи­сан­ных в их жи­ти­ях.

1. О чу­дес­ном умер­щв­ле­нии вра­га Божь­е­го и пра­вой ве­ры, ере­ти­ка, от­ступ­ни­ка, не­чес­тив­ца, ко­щун­ни­ка, бо­го­хуль­ни­ка, блуд­ни­ка и отъ­яв­лен­но­го греш­ни­ка, о ли­ше­нии его вся­кой вре­до­нос­ной вла­сти и си­лы:

— свя­ти­те­лю Ва­си­лию Ве­ли­ко­му (па­мять 1 ян­ва­ря) — мо­лил­ся о по­ги­бе­ли не­чес­ти­во­го ца­ря-му­чи­те­ля Юлиа­на От­ступ­ни­ка и тот по­гиб;

— пре­по­доб­но­му Иу­лиа­ну (па­мять 18 ок­тяб­ря) — мо­лил­ся о по­ги­бе­ли не­чес­ти­во­го ца­ря-му­чи­те­ля Юлиа­на От­ступ­ни­ка и тот по­гиб;

— му­че­ни­ку Гри­го­рию По­бе­до­нос­цу (па­мять 23 ап­ре­ля) — убил не­чес­ти­во­го ца­ря-му­чи­те­ля Юлиа­на От­ступ­ни­ка по мо­лит­ве свя­ти­те­ля Ва­си­лия Ве­ли­ко­го;

— свя­ти­те­лю Алек­сан­д­ру, пат­ри­ар­ху Кон­стан­ти­но­поль­ско­му (па­мять 30 ав­гу­ста) — мо­лил­ся о по­ги­бе­ли ере­ти­ка Ария и тот по­гиб;

— свя­ти­те­лю Ген­на­дию, пат­ри­ар­ху Кон­стан­ти­но­поль­ско­му (па­мять 31 ав­гу­ста) — мо­лил­ся му­че­ни­ку Елев­фе­рию Ку­ви­ку­ла­рию о на­ка­за­нии кли­ри­ка Ха­рис­ма, не­чес­тив­ца и блуд­ни­ка, и тот по­гиб.

— му­че­ни­ку Елев­фе­рию Ку­ви­ку­ла­рию (па­мять 4 ав­гу­ста и 15 де­каб­ря) — по мо­лит­ве св. Ген­на­дия, пат­ри­ар­ха Кон­стан­ти­но­поль­ско­го, на­ка­зал не­чес­ти­во­го кли­ри­ка Ха­рис­ма смер­тью;

— свя­ти­те­лю Пор­фи­рию, епи­ско­пу Газ­ско­му (па­мять 26 фев­ра­ля) — умерт­вил мо­лит­вой ере­тич­ку-ма­ни­хей­ку;

— свя­щен­но­му­че­ни­ку Кор­ни­лию Сот­ни­ку (па­мять 13 де­каб­ря) — мо­лит­вой раз­ру­шил язы­че­ское ка­пи­ще и оно по­греб­ло под свои­ми об­лом­ка­ми же­ну пра­ви­те­ля и его сы­на.

— пре­по­доб­но­му Фло­рен­тию (па­мять 23 ав­гу­ста) — за убий­ст­во сво­его при­ру­чён­но­го жи­вот­но­го с це­лью до­са­дить его хо­зяи­ну про­клял че­ты­рёх мо­на­хов и те умер­ли;

— про­ро­ку Ели­сею (па­мять 14 ию­ня) — про­клял на­сме­хав­ших­ся над ним де­тей и тех ра­зо­дра­ли две мед­ве­ди­цы;

— пре­по­доб­ной му­че­ни­це Ев­до­кии (па­мять 21 мар­та) — ду­но­ве­ни­ем в ли­цо умерт­ви­ла до­са­ж­дав­ше­го ей до­мо­га­тель­ст­ва­ми сво­его преж­не­го мир­ско­го по­клон­ни­ка;

— свя­ти­те­лю и чу­до­твор­цу Спи­ри­до­ну Три­ми­фунт­ско­му (па­мять 12 де­каб­ря) — мо­лит­вой умерт­вил пре­лю­бо­дей­ку и ре­бён­ка в её чре­ве за её не­же­ла­ние на­звать то­го, с кем она пре­лю­бо­дей­ст­во­ва­ла и от ко­го бе­ре­мен­на;

— свя­то­му пра­вед­но­му Ио­ан­ну Крон­штадт­ско­му (па­мять 20 де­каб­ря и 1 ию­ня) — мо­лил­ся о смер­ти ере­ти­ка и сов­ра­ти­те­ля Льва Тол­сто­го;

— ещё не про­слав­лен­ной во свя­тых под­виж­ни­це ста­ри­це де­ви­це Пе­ла­гии Ря­зан­ской — по­стом и мо­лит­вой сня­ла с по­ста го­ни­те­ля хри­сти­ан Хру­щё­ва и со­рва­ла его план за­се­ять по­ля пле­ве­ла­ми из Аме­ри­ки, что­бы умо­рить рус­ских го­ло­дом;

2. О на­ве­де­нии сле­по­ты, не­мо­ты, су­хо­ты рук и ног, преж­де­вре­мен­ной ста­рос­ти, се­ди­ны, кри­виз­ны глаз и иных раз­лич­ных бо­лез­ней и язв на вра­га Божь­е­го и пра­вой ве­ры, ере­ти­ка, от­ступ­ни­ка, не­чес­тив­ца, ко­щун­ни­ка, бо­го­хуль­ни­ка, блуд­ни­ка и отъ­яв­лен­но­го греш­ни­ка:

— свя­ти­те­лю Иа­ко­ву, епи­ско­пу Ни­зи­бий­ско­му (па­мять 13 ян­ва­ря) — про­клял де­виц за не­це­ло­муд­рен­ные вид и оде­ж­ды и те вмиг по­ста­ре­ли и по­се­де­ли;

— юро­ди­во­му Си­ме­о­ну (па­мять 21 ию­ля) — од­на­ж­ды мо­лит­вой скри­вил гла­за де­ви­цам за не­це­ло­муд­рен­ное по­ве­де­ние; мно­го раз мо­лит­вой или по­ве­ле­ни­ем име­нем Гос­по­да на­сы­лал бо­лез­ни на блуд­ниц, обе­щав­ших ему и Бо­гу ис­пра­вить­ся и вста­вав­ших на путь доб­ро­де­те­ли, но за­тем сно­ва воз­вра­щав­ших­ся к блуд­ным гре­хам, что­бы те, стра­дая от бо­лез­ней, ис­пра­ви­лись по-на­стоя­ще­му;

— апо­сто­лу и еван­ге­ли­сту Ио­ан­ну Бо­го­сло­ву (па­мять 26 сен­тяб­ря) — мо­лит­вой сде­лал су­хой ру­ку у иге­мо­на, под­пи­сав­ше­го ему не­пра­вед­ный при­го­вор, а так­же сде­лал су­хи­ми ру­ки и кри­вы­ми — гла­за у ок­ле­ве­тав­шей его в су­де жен­щи­ны;

— свя­ти­те­лю Епи­фа­нию, ар­хи­епи­ско­пу Кипр­ско­му (па­мять 12 мая) — ду­но­ве­ни­ем ос­ле­пил среб­ро­люб­ца;

— свя­ти­те­лю Фео­до­ру, епи­ско­пу Едес­ско­му (па­мять 9 ию­ля) — в хо­де спо­ра о ве­ре с иу­дея­ми при­ка­зал за­молк­нуть ус­там сво­его про­тив­ни­ка-иу­дея и тот оне­мел;

— свя­ти­те­лю Алек­сан­д­ру, пат­ри­ар­ху Кон­стан­ти­но­поль­ско­му (па­мять 30 ав­гу­ста) — в хо­де спо­ра о ве­ре с ел­лин­ски­ми фи­ло­со­фа­ми по­ве­лел име­нем Хри­ста од­но­му из сво­их про­тив­ни­ков умолк­нуть и у то­го от­нял­ся язык;

3. О чу­дес­ном свя­зы­ва­нии и ско­вы­ва­нии (па­ра­ли­за­ции) вра­га Божь­е­го и пра­вой ве­ры, ере­ти­ка, от­ступ­ни­ка, не­чес­тив­ца, ко­щун­ни­ка, бо­го­хуль­ни­ка, блуд­ни­ка, во­ра и отъ­яв­лен­но­го греш­ни­ка:

пре­по­доб­но­му Лу­ке Ефес­ско­му (па­мять 7 фев­ра­ля) — име­нем Гос­по­да ско­вал, обез­дви­жил оле­ня, по­ва­див­ше­го­ся об­во­ро­вы­вать и вы­тап­ты­вать сад.

пре­по­доб­но­му Гри­го­рию Пе­чер­ско­му (па­мять 8 ян­ва­ря) — мо­лит­вой ско­вы­вал и обез­дви­жи­вал во­ров, на­во­дил на них сон;

пре­по­доб­но­му Фео­до­ру Си­ке­о­ту (па­мять 2 ап­ре­ля) — мо­лит­вой ско­вы­вал и обез­дви­жи­вал во­ров;

пре­по­доб­но­му Паф­ну­тию Бо­ров­ско­му (па­мять 1 мая) — мо­лит­вой не да­вал най­ти до­ро­гу и сбе­жать во­рам, по­хи­тив­шим мо­на­стыр­ский скот;

4. О чу­дес­ном на­сла­нии Са­та­ны и про­чих бе­сов-му­чи­те­лей на вра­га Божь­е­го и пра­вой ве­ры, ере­ти­ка, от­ступ­ни­ка, не­чес­тив­ца, ко­щун­ни­ка, бо­го­хуль­ни­ка, блуд­ни­ка, во­ра и отъ­яв­лен­но­го греш­ни­ка, о все­ле­нии в них бе­сов-му­чи­те­лей, а так­же об унич­то­же­нии и пор­че их иму­ще­ст­ва бе­сов­ской си­лой:

— юро­ди­во­му Си­ме­о­ну (па­мять 21 ию­ля) — мно­го раз мо­лит­вой или по­ве­ле­ни­ем име­нем Гос­по­да на­сы­лал на блуд­ниц, обе­щав­ших ему и Бо­гу ис­пра­вить­ся и вста­вав­ших на путь доб­ро­де­те­ли, но за­тем сно­ва воз­вра­щав­ших­ся к блуд­ным гре­хам, не толь­ко бо­лез­ни, но и бе­сов-му­чи­те­лей, что­бы блуд­ни­цы, стра­дая от при­чи­няе­мых им бе­са­ми му­че­ний, ис­пра­ви­лись по-на­стоя­ще­му; од­на­ж­ды за то, что не­кие ере­ти­ки-тор­гов­цы не при­сое­ди­ня­лись к церк­ви, на­слал на их лав­ку бе­са, ко­то­рый на­пу­гал в ней мно­гих лю­дей и ис­пор­тил мно­го иму­ще­ст­ва;

— свя­то­му Лев­кию Ис­по­вед­ни­ку (па­мять 20 ию­ня) — при из­гна­нии бе­са из хри­стиа­ни­на при­ка­зал бе­су, про­сив­ше­го свя­то­го о но­вом жи­ли­ще, вой­ти в ко­го-ни­будь из не­ве­рую­щих во Хри­ста;

— пре­по­доб­но­му Ви­та­лию (па­мять 22 ап­ре­ля) — за то, что его ос­кор­би­ли и уда­ри­ли, а так­же осу­ди­ли на­слал бе­са на сво­его ос­кор­би­те­ля и осу­ди­те­ля и бес на­нёс то­му в от­ме­ст­ку очень силь­ный удар;

— му­че­ни­ку Ко­но­ну Исав­рий­ско­му (па­мять 5 мар­та) — име­нем Ии­су­са Хри­ста свя­зал бе­сов и по­ста­вил их се­бе на служ­бу бе­сов так, что по мо­лит­вам му­че­ни­ка бе­сы на­па­да­ли на тех, кто ху­лил его и из­би­ва­ли их;

— пер­во­вер­хов­но­му апо­сто­лу Пав­лу (па­мять 29 ию­ня) — не­кое­го отъ­яв­лен­но­го греш­ни­ка в на­ка­за­ние за гре­хи его и для ис­прав­ле­ния ре­шил «пре­дать са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти, что­бы дух был спа­сен в день Гос­по­да на­ше­го Ии­су­са Хри­ста» (1Кор.5:5); двух дру­гих тяж­ких греш­ни­ков, Име­нея и Алек­сан­д­ра, так­же «пре­дал са­та­не, что­бы они нау­чи­лись не бо­го­хуль­ст­во­вать» (1Тим.1:20);

По ука­зан­ной в на­ча­ле на­стоя­ще­го цир­ку­ля­ра при­чи­не свя­щен­но­на­ча­лие бла­го­слов­ля­ет про­ве­де­ние об­ще­ст­вен­ных и ча­ст­ных мо­литв и мо­леб­нов к пе­ре­чис­лен­ным вы­ше свя­тым с со­от­вет­ст­вую­щи­ми прось­ба­ми, а имен­но: об умер­щв­ле­нии и ли­ше­нии вся­кой вла­сти и си­лы вра­гов Божь­их и свя­той пра­во­слав­ной ве­ры, ере­ти­ков, от­ступ­ни­ков, не­чес­тив­цев, ко­щун­ни­ков, бо­го­хуль­ни­ков, блуд­ни­ков и про­чих отъ­яв­лен­ных греш­ни­ков; о на­сла­нии на них бе­сов и о все­ле­нии в них бе­сов для му­че­ния те­ла и ду­ха, а так­же о на­сла­нии на них раз­лич­ных му­чи­тель­ных бо­лез­ней в це­лях их вра­зум­ле­ния, по­кая­ния и об­ра­ще­ния.

Сле­ду­ет от­ме­тить, что в на­стоя­щем цир­ку­ля­ре речь в осо­бен­но­сти идёт о та­ких греш­ни­ках, ко­то­рые тяж­ко гре­шат пуб­лич­но и че­рез та­ко­вые пуб­лич­ные гре­хи вно­сят ве­ли­кий со­блазн в на­род Бо­жий.

Со­став­ле­ние спи­ска греш­ни­ков для про­ве­де­ния мо­литв и мо­ле­ний ос­тав­ля­ет­ся на ус­мот­ре­ние: в пре­де­лах епар­хии — пра­вя­ще­го епи­ско­па; в гра­ни­цах всей Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви — Свя­щен­но­го Си­но­да и Пат­ри­ар­ха.

Свя­щен­но­на­ча­лие про­сит всех пра­вя­щих ар­хие­ре­ев, по­лу­чив­ших дан­ный цир­ку­ляр, в обя­за­тель­ном по­ряд­ке оз­на­ко­мить с ним под рас­пис­ку всех бла­го­чин­ных, на­стоя­те­лей (на­ме­ст­ни­ков) мо­на­сты­рей и на­стоя­те­лей при­хо­дов, а так­же оза­бо­тить­ся ор­га­ни­за­ци­ей со­от­вет­ст­вую­щих пуб­лич­ных мо­леб­нов во вве­рен­ной им епар­хии при по­лу­че­нии цен­тра­ли­зо­ван­но­го спи­ска греш­ни­ков, со­став­лен­но­го и ут­вер­жден­но­го Свя­щен­ным Си­но­дом и Пат­ри­ар­хом.

Да пре­бу­дет на вас Бо­жье бла­го­сло­ве­ние!

»

Вто­рой до­ку­мент был та­кой:

«

Во имя От­ца, Сы­на и Свя­то­го Ду­ха! От­цы и бра­тия! Прак­ти­ка эк­зор­циз­ма по­ка­зы­ва­ет, что за­час­тую де­мо­ны, си­дя­щие в одер­жи­мых, ка­те­го­ри­че­ски от­ка­зы­ва­ют­ся на­звать своё имя; во мно­гих же дру­гих слу­ча­ях за­ста­вить их на­звать своё имя ока­зы­ва­ет­ся де­лом очень труд­ным. По­се­му, рас­су­див об этом де­ле со мно­ги­ми опыт­ны­ми эк­зор­ци­ста­ми, охот­но де­ля­щи­ми­ся прие­ма­ми и тай­на­ми сво­его труд­но­го де­ла, по­знан­ны­ми ими на мно­го­лет­ней прак­ти­ке, свя­щен­но­на­ча­лие на­стоя­щим цир­ку­ля­ром ре­ши­ло от­крыть на поль­зу на­чи­наю­щим эк­зор­ци­стам, а так­же эк­зор­ци­стам, ис­пы­ты­ваю­щим не­дос­та­ток опы­та, име­на ря­да де­мо­нов, со­об­щён­ные ими са­ми­ми в хо­де ус­пеш­ных из­гна­ний.

Ни­же при­во­дят­ся име­на блуд­ных де­мо­нов — ибо де­мо­ны блу­да в на­стоя­щее вре­мя в осо­бен­но­сти во­зоб­ла­да­ли и по­лу­чи­ли власть над че­ло­ве­че­ским ро­дом.

Сие есть име­на стар­ших блуд­ных бе­сов в ал­фа­вит­ном по­ряд­ке:

Ана­лин­ку­рим, Анал­фик­сард, Аф­ро­ди­зи­фуг, Бздо­дей, Блу­де­рас, Брит­вез­дак, Ва­го­лин­гдуг, Вам­пи­ри­он, Ввер­хо­гурз, Взле­зог­род, Ву­ай­ер­гор­гон, Гол­д­рейн­зель, Ге­рон­то­бух, Ден­д­ро­фар, Де­фло­дорт, За­до­дупр, Ин­тер­ра­си­он, Ин­це­сто­гор, Их­ти­ор, Ка­ма­сут­рак, Кам­сва­по­галл, Ко­про­букк, Кро­ве­дорз, Ку­мо­репт, Ку­ни­тан, Ку­тюрь­е­рес, Лес­бо­гог, Лин­гво­кис, Лу­па­на­рок, Ма­зо­пар, Мо­делд­лет, Ма­те­ро­ман, Нке­рот­рагг, Ну­до­дор, Орал­фик­са­нус, Ор­газ­ме­рит, Пе­де­рил­лон, Пет­тин­гар, Пи­до­рот­рагг, По­пох­лоп, По­по­щип, Пор­но­бер, Пре­лю­бо­тон, Пре­рво­арт, При­апо­мон, Пти­це­рит, Рек­то­лин­гваз, Са­до­бус, Скок­то­рот, Са­ти­риа­зо­бас, Ско­то­фил­тан, Смер­до­дорт, Со­пле­жуй, Сос­це­куск, Ста­туе­фир, Стра­пон­зель, Тротт­ле­рант, Фал­ло­мет­ри­ал, Фин­гер­ци­мус, Фис­тен­морз, Элек­траб­рог, Экс­по­зар.

Сие же есть име­на са­мых стар­ших и са­мых глав­ных блуд­ных бе­сов, ина­че име­нуе­мых бе­сов­ски­ми блуд­ны­ми князь­я­ми и ар­хи­де­мо­на­ми, при­ве­дён­ные в по­ряд­ке воз­рас­та­ния си­лы этих де­мо­нов:

Сра­кот­ра­хад­дон, Пе­де­ро­ме­лех, Гее­фан, Хре­ног­ло­то­фор, Минь­е­ти­эль, Ана­лин­ки­эль, Дил­ди­эль, Фель­чин­го­дром, Рим­мин­гз­мо­дал, Свин­гер­брас, Свал­да­ба­оф, Анал­лат, Мас­тур­бо­ка­рон.

К се­му до­во­дим до ва­ше­го све­де­ния, что опыт­ные эк­зор­ци­сты на­зы­ва­ют Мас­тур­бо­ка­ро­на ца­рем блуд­ных де­мо­нов как са­мо­го стар­ше­го из всех блуд­ных бе­сов.

Свя­щен­но­на­ча­лие про­сит пра­вя­щих ар­хие­ре­ев, по­лу­чив­ших дан­ный цир­ку­ляр, в обя­за­тель­ном по­ряд­ке оз­на­ко­мить с ним под рас­пис­ку всех прак­ти­кую­щих во вве­рен­ных им епар­хи­ях эк­зор­ци­стов.

Кро­ме то­го, свя­щен­но­на­ча­лие ука­зы­ва­ет на осо­бую не­об­хо­ди­мость пре­по­дать этим эк­зор­ци­стам оте­че­ские разъ­яс­не­ния и на­став­ле­ния о не­об­хо­ди­мо­сти при со­вер­шае­мых ими эк­зор­циз­мах де­лать осо­бый упор на из­гна­ние блуд­ных де­мо­нов. В ка­че­ст­ве обос­но­ва­ния дан­ным дей­ст­ви­ям в обя­за­тель­ном по­ряд­ке сле­ду­ет при­во­дить ука­зан­ную вы­ше при­чи­ну.

Да пре­бу­дет на вас Бо­жье бла­го­сло­ве­ние!

»

Тре­тий до­ку­мент гла­сил:

«

В до­пол­не­ние к цир­ку­ля­ру та­ко­му-то (но­мер ис­хо­дя­ще­го до­ку­мен­та) ин­фор­ми­ру­ем: свя­щен­но­на­ча­лие в ли­це Свя­щен­но­го Си­но­да и Пат­ри­ар­ха вклю­чи­ло в упо­мя­ну­тый в вы­ше­ука­зан­ном цир­ку­ля­ре цен­тра­ли­зо­ван­ный спи­сок греш­ни­ков Ан­д­рея Ку­рае­ва.

На­зван­ный Ан­д­рей Ку­ра­ев, быв­ший диа­кон, был из­вер­жен из са­на за му­же­ло­же­ст­во и позд­нее пре­дан ана­фе­ме за пе­де­ра­стию, слу­же­ние Са­та­не, со­блаз­не­ние вер­ных, из­ме­ну Ро­ди­не и мно­гие дру­гие тяж­кие гре­хи.

В со­от­вет­ст­вии с ука­за­ния­ми, дан­ны­ми в упо­мя­ну­том цир­ку­ля­ре, свя­щен­но­на­ча­лие про­сит Вас, как пра­вя­ще­го ар­хие­рея, ор­га­ни­зо­вать во вве­рен­ной вам епар­хии пуб­лич­ные мо­леб­ны с мо­лит­ва­ми к свя­тым с прось­бой по­ка­рать тяж­ко­го греш­ни­ка Ан­д­рея Ку­рае­ва смер­тью и раз­лич­ны­ми те­лес­ны­ми и ду­шев­ны­ми му­че­ния­ми от бо­лез­ней, лю­дей и бе­сов. Дан­ные мо­леб­ны ре­ко­мен­ду­ет­ся про­вес­ти, по мень­шей ме­ре, во всех круп­ных хра­мах и мо­на­сты­рях епар­хии. Прось­ба при­слать не­сколь­ко ви­део­от­чё­тов с уст­ро­ен­ных Ва­ми мо­леб­нов.

Уве­дом­ля­ем, что в ка­че­ст­ве При­ло­же­ния к на­стоя­ще­му цир­ку­ля­ру при­ве­де­на осо­бая мо­лит­ва, в ко­то­рой ис­пра­ши­ва­ет­ся ка­ра оно­му Ан­д­рею Ку­рае­ву. Эту мо­лит­ву на­стоя­тель­но ре­ко­мен­ду­ет­ся чи­тать на мо­леб­нах в са­мом кон­це на­по­до­бие то­го, как пе­ред на­ро­дом Божь­им во вре­мя ли­тур­гии дек­ла­ми­ру­ет­ся Сим­вол Ве­ры. Дан­ная мо­лит­ва яв­ля­ет­ся «мо­лит­вой по со­гла­ше­нию» о том, что­бы ка­ра (смерть) по­стиг­ла Ку­рае­ва до но­во­го дня Тор­же­ст­ва Пра­во­сла­вия и сле­дую­щей за ним Пас­хи — то есть при­мер­но че­рез год. Эта мо­лит­ва, гром­ко чи­тае­мая пуб­лич­но, мо­жет иметь ве­ли­кое пе­да­го­ги­че­ское зна­че­ние для всех при­сут­ст­вую­щих на по­доб­ных мо­леб­нах.

На­по­ми­на­ем, что быв­ший диа­кон Ан­д­рей Ку­рае­ва вме­сте с ана­фе­мат­ст­во­ва­ни­ем был пре­дан Са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти и ду­ха. На­по­ми­на­ем так­же, что факт слу­же­ния быв­ше­го диа­ко­на Ан­д­рея Ку­рае­ва Са­та­не был за­фик­си­ро­ван в тек­сте ана­фе­мы сле­дую­щи­ми фор­му­ли­ров­ка­ми: «под­лый смерд и хо­лоп пи­дор Он­д­рюш­ка Ку­ра­ев <…> Са­та­не с бе­са­ми со­дом­ским сме­ше­ни­ем сво­им в рот и жо­пу слу­жа­щий…», «из­бран­ный друг и раб Са­та­нин», а так­же: «Он­д­рюш­ке Ку­рае­ву <…> ра­бу и слу­ге де­мо­нов, сы­ну Са­та­ни­ну, <…> ана­фе­ма и про­кля­тие на­век три­кра­ты…».

Свя­щен­но­на­ча­лие про­сит пра­вя­щих ар­хие­ре­ев, по­лу­чив­ших дан­ный цир­ку­ляр, в обя­за­тель­ном по­ряд­ке оз­на­ко­мить с ним под рас­пис­ку всех бла­го­чин­ных, на­стоя­те­лей (на­ме­ст­ни­ков) мо­на­сты­рей и на­стоя­те­лей при­хо­дов.

Да пре­бу­дет на вас Бо­жье бла­го­сло­ве­ние!

»

К треть­ему до­ку­мен­ту шло при­ло­же­ние с мо­лит­вой:

«

Гос­по­ди, не до­пус­ти пи­до­ру Он­д­рюш­ке Ку­рае­ву, ере­ти­ку, слу­ге Са­та­ны, жерт­вы ему при­но­ся­ще­му сме­ше­ни­ем со­дом­ским в рот и в жо­пу, му­же­лож­цу и со­блаз­ни­те­лю, пре­взо­шед­ше­му гре­ха­ми всех му­же­лож­цев и со­блаз­ни­те­лей, дос­тиг­нуть до но­во­го дня Тор­же­ст­ва Пра­во­сла­вия и сле­дую­ще­го за ним свет­ло­го празд­ни­ка Пас­хи, Вос­кре­се­ния Гос­по­да на­ше­го Ии­су­са Хри­ста, Ко­то­ро­го он от­верг де­ла­ми свои­ми! По­ка­рай его, ока­ян­но­го Он­д­рюш­ку, пе­де­ра­сти­ей и со­блаз­на­ми свои­ми ос­к­вер­нив­ше­го и те­ло, и ду­шу свою, ко­то­рые суть оби­та­ли­ще и храм Свя­то­го Ду­ха, по­лу­чен­но­го им при свя­том кре­ще­нии! Возь­ми его с зем­ли — этот труп зло­вон­ный, гор­до­стью сво­ею и ды­ря­вым за­дом сво­им за­смер­дев­ший и про­смер­дев­ший всю зем­лю!

Да бу­дет он про­клят в до­ме, в го­ро­де и на по­ле; да бу­дут про­кля­ты хра­ни­ли­ща и кла­до­вые его; да бу­дет про­клят плод чре­ва его и плод зем­ли его; да бу­дет про­клят плод ско­та его; да бу­дет про­клят он при вхо­де и при вы­хо­де сво­ём! Гос­по­ди! По­шли на не­го про­кля­тие, смя­те­ние и не­сча­стие во вся­ком де­ле рук его, ка­кое бы он толь­ко ни стал де­лать — до­ко­ле он не бу­дет ис­треб­лён! По­гу­би его, Гос­по­ди за злые де­ла его и за то, что он ос­та­вил Те­бя! По­шли, Гос­по­ди, на не­го мо­ро­вую яз­ву, до­ко­ле он не ис­тре­бит­ся с ли­ца зем­ли и не ли­шит­ся все­го, чем вла­де­ет! По­ра­зи его, Гос­по­ди, чах­ло­стью, го­ряч­кой, ли­хо­рад­кой, вос­па­ле­ни­ем, за­су­хой, па­ля­щим вет­ром и ржав­чи­ною и пусть они пре­сле­ду­ют его, до­ко­ле он не по­гиб­нет! Со­де­лай, Гос­по­ди, не­бе­са над гла­вою его ме­дью и зем­лю под но­га­ми его — же­ле­зом! Вме­сто до­ж­дя дай зем­ле его пыль и нис­пош­ли на неё и на не­го прах с не­ба, ко­то­рый бу­дет па­дать, до­ко­ле не по­гу­бит и не ис­тре­бит его! Пре­дай его, Гос­по­ди, на по­ра­же­ние вра­гам его; да вы­сту­пит он про­тив них од­ним пу­тём и да по­бе­жит от них, пет­ляя, се­мью пу­тя­ми; да бу­дет он ски­таль­цем по всем цар­ст­вам зем­ли! Да бу­дет труп его пи­щей всем пти­цам не­бес­ным и зве­рям и да не бу­дет от­го­няю­ще­го их! По­ра­зи его, Гос­по­ди, про­ка­зою Еги­пет­скою, по­че­чу­ем, ко­ро­стою и че­сот­кою, от ко­то­рых он не воз­мог бы ис­це­лить­ся! По­ра­зи его, Гос­по­ди, су­ма­сше­ст­ви­ем, сле­по­тою и оце­пе­не­ни­ем серд­ца! Да бу­дет он хо­дить ощу­пью в пол­день так, как сле­пой хо­дит ощу­пью впоть­мах, и да не бу­дет он иметь ус­пе­ха во всех пу­тях сво­их! Да бу­дут тес­нить и оби­жать его вся­кий день и ни­кто да не за­щи­тит его! Пусть по­стро­ит он дом и не бу­дет жить в нём; на­са­дит ви­но­град­ник и не бу­дет есть от пло­дов его! Да за­ко­лют во­лов его на гла­зах его и да не вку­сит он от мя­са их! Да уве­дут от не­го ос­ла и не воз­вра­тят! Да от­да­дут овец его вра­гам его и ни­кто да не за­щи­тит его! Да не бу­дет си­лы в ру­ках его! Пло­ды тру­дов рук его и пло­ды зем­ли его да по­жрут его чу­жие, ко­то­рых он не зна­ет и да бу­дет он при­тес­ня­ем и му­чим во все дни свои! Да сой­дёт он с ума о то­го, что бу­дут ви­деть гла­за его! По­ра­зи его, Гос­по­ди, злою про­ка­зою на ко­ле­нях и го­ле­нях, от ко­то­рой он не смо­жет ис­це­лить­ся! Да бу­дет про­ка­за на нём от по­дош­вы но­ги его до са­мо­го те­ме­ни го­ло­вы его! Да бу­дет он ужа­сом, прит­чею и по­сме­ши­щем у всех лю­дей, ко­то­рых встре­тит! Да тру­дит­ся он мно­го, а пло­дов от тру­дов рук сво­их да со­бе­рёт ма­ло из-за то­го, что по­едят их вра­ги, са­ран­ча и бед­ст­вия! Да на­са­дит он ви­но­град­ник, но ви­на от не­го да не бу­дет пить и пло­дов его да не вку­сит! Да по­жрёт пло­ды ви­но­град­ни­ка его червь! Да бу­дут мас­ли­ны у не­го и да не со­бе­рёт он с них пло­дов с них и да не по­ма­жет­ся еле­ем! Да по­гу­бит все де­ре­вья его и пло­ды зем­ли его ржав­чи­на! Да воз­вы­сят­ся над ним чу­жие и вра­ги его, а сам он да опус­тить­ся ни­же всех! Да возь­мёт он долг и да не смо­жет от­дать его! Да бу­дет он хво­стом, а чу­жие ему и вра­ги его да бу­дут ему го­ло­вой! Да при­дут на не­го все про­кля­тия, ко­то­рые из­рёк Гос­подь во Свя­том Пи­са­нии! Да пре­сле­ду­ют они его ид а по­стиг­нут его и да бу­дет он ис­треб­лён! Да слу­жит он вра­гу сво­ему в го­ло­де, в жа­ж­де, в на­го­те и во вся­ком не­дос­тат­ке; да воз­ло­жит его враг же­лез­ное яром на не­го и да из­му­чит его! Да бу­дет он есть плод чре­ва сво­его, плоть сы­нов и до­че­рей сво­их, и плоть род­ных сво­их в оса­де и в стес­не­нии! Да по­ра­зит его Гос­подь и по­том­ст­во его не­обыч­ны­ми яз­ва­ми, яз­ва­ми ве­ли­ки­ми и по­сто­ян­ны­ми, и бо­лез­ня­ми злы­ми и по­сто­ян­ны­ми! Да на­ве­дёт на не­го Гос­подь все злые яз­вы Еги­пет­ские и да при­лип­нут они к не­му! И вся­кую бо­лезнь и яз­ву, на­пи­сан­ную во Свя­том Пи­са­нии и не­на­пи­сан­ную, да на­ве­дёт Гос­подь на не­го, до­ко­ле он не бу­дет ис­треб­лён! Да бу­дет у не­го на­век тре­пет серд­ца, ис­тае­ва­ние очей и из­ны­ва­ние ду­ши! Да бу­дет тре­пе­тать он день и ночь за жизнь свою и ни­ко­гда да не бу­дет уве­рен в том, что ос­та­нет­ся жить. Да об­ра­тит­ся он в ра­ба и да не бу­дет по­ку­паю­ще­го его! И да воз­ра­ду­ет­ся Гос­подь об ис­треб­ле­нии его!

Аминь.

»

Чет­вёр­тый до­ку­мент был та­кой:

«

В до­пол­не­ние к цир­ку­ля­ру та­ко­му-то (но­мер ис­хо­дя­ще­го до­ку­мен­та) и цир­ку­ля­ру та­ко­му-то (но­мер ис­хо­дя­ще­го до­ку­мен­та) ин­фор­ми­ру­ем: свя­щен­но­на­ча­лие в ли­це Свя­щен­но­го Си­но­да и Пат­ри­ар­ха на вре­мя при­ня­ло осо­бый по­ря­док про­ве­де­ния об­ря­да эк­зор­циз­ма («от­чит­ки») на всей ка­но­ни­че­ской тер­ри­то­рии Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви, суть ко­то­ро­го бу­дет разъ­яс­не­на ни­же.

В ка­че­ст­ве по­яс­не­ния к при­ня­то­му ре­ше­нию свя­щен­но­на­ча­лия на­по­ми­на­ем, что Ан­д­рей Ку­ра­ев, быв­ший диа­кон, был из­вер­жен из са­на за му­же­ло­же­ст­во и позд­нее пре­дан ана­фе­ме за пе­де­ра­стию, слу­же­ние Са­та­не, со­блаз­не­ние вер­ных, из­ме­ну Ро­ди­не и мно­гие дру­гие тяж­кие гре­хи. При этом вме­сте с ана­фе­мат­ст­во­ва­ни­ем оз­на­чен­ный Ан­д­рей Ку­рае­ва был так­же пре­дан Са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти и ду­ха со сле­дую­щей фор­му­ли­ров­кой: «Трек­ля­то­му пи­до­ру и му­же­лож­цу Он­д­рюш­ке Ку­рае­ву <…> ана­фе­ма и про­кля­тие на­век три­кра­ты <…> а та­ко­ж­де пре­да­ние Са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти и ду­ха!». Да­лее в тек­сте ана­фе­мы, в ча­ст­но­сти, го­во­рит­ся: «Да бу­дет он три­кра­ты про­клят по­доб­но Да­фа­ну и Ави­ро­ну и да по­стиг­нет его участь Иу­ды! Да по­се­тят его бед­ст­вия Ио­ва, про­ка­за Гие­зия, участь бес­плод­ной смо­ков­ни­цы, па­ля­щий огнь Со­до­ма и все про­кля­тия, из­ре­чен­ные Гос­по­дом в Свя­том Пи­са­нии!».

В свя­зи с этим для обес­пе­че­ния эф­фек­тив­ной реа­ли­за­ции пре­да­ния Ан­д­рея Ку­рае­ва Са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти и ду­ха и на­ве­де­ния на оно­го Ан­д­рея Ку­рае­ва всех про­кля­тий, со­дер­жа­щих­ся в тек­сте ана­фе­мы, свя­щен­но­на­ча­лие на­стоя­тель­но ре­ко­мен­ду­ет при про­ве­де­нии всех об­ря­дов эк­зор­циз­ма («от­чит­ки») во вве­рен­ной Вам епар­хии из­гна­ние де­мо­нов осу­ще­ст­в­лять, по­ве­ле­вая и при­ка­зы­вая им, де­мо­нам, име­нем Ии­су­са Хри­ста, Гос­по­да на­ше­го, по вы­хо­де из одер­жи­мо­го ими че­ло­ве­ка вой­ти и все­лить­ся в оз­на­чен­но­го Ан­д­рея Ку­рае­ва для его по­сле­дую­щих тяж­ких те­лес­ных и ду­хов­ных му­че­ний. Обос­но­ва­ни­ем дан­ных дей­ст­вий слу­жат при­ме­ры свя­тых, при­ве­ден­ные в пер­вом из вы­ше­упо­мя­ну­тых цир­ку­ля­ров (смот­ри, на­при­мер, жи­тия свя­тых: свя­то­го Си­ме­о­на Юро­ди­во­го, его­же па­мять 21 ию­ля; свя­то­го Лев­кия Ис­по­вед­ни­ка, его­же па­мять 20 ию­ня; свя­то­го пер­во­вер­хов­но­го апо­сто­ла Пав­ла, его­же па­мять 29 ию­ня и дру­гих.).

На­по­ми­на­ем, что Гос­подь наш Ии­сус Хри­стос, сжа­лив­шись над де­мо­на­ми, не по­слал их в безд­ну, но доз­во­лил им по­сле вы­хо­да из бес­но­ва­то­го вой­ти в ста­до сви­ное. Греш­ник же, как яс­но, упо­доб­ля­ет­ся сви­нье, ва­ляю­щей­ся с на­сла­ж­де­ни­ем во ка­лу гре­хов сво­их.

Кро­ме то­го, ес­ли при эк­зор­циз­ме де­мон от­ка­зы­ва­ет­ся на­звать своё имя, свя­щен­но­на­ча­лие на­стоя­тель­но ре­ко­мен­ду­ет ис­поль­зо­вать в за­кли­на­тель­ных мо­лит­вах и то­му по­доб­ном име­на де­мо­нов, при­ве­дён­ные в спи­ске, со­дер­жа­щем­ся во вто­ром из вы­ше­упо­мя­ну­тых цир­ку­ля­ров, по умол­ча­нию пред­по­ла­гая, что де­мон, во­шед­ший в одер­жи­мо­го, но­сит имя из это­го спи­ска. Этот шаг име­ет обос­но­ва­ние в том, что блуд­ные гре­хи ны­не очень ши­ро­ко рас­про­стра­ни­лись да­же сре­ди пра­во­слав­ных и по­то­му, в ка­че­ст­ве пер­во­го при­бли­же­ния, ло­гич­но ду­мать, что одер­жи­мый стал бес­но­ва­тым имен­но за по­доб­ные гре­хи.

Свя­щен­но­на­ча­лие про­сит всех пра­вя­щих ар­хие­ре­ев, по­лу­чив­ших дан­ный цир­ку­ляр, в обя­за­тель­ном по­ряд­ке оз­на­ко­мить с ним под рас­пис­ку всех прак­ти­кую­щих во вве­рен­ных им епар­хи­ях эк­зор­ци­стов.

Кро­ме то­го, свя­щен­но­на­ча­лие счи­та­ет сво­им дол­гом ещё раз ука­зать на осо­бую не­об­хо­ди­мость пре­по­да­ния эк­зор­ци­стам оте­че­ско­го разъ­яс­не­ния и на­став­ле­ния о не­об­хо­ди­мо­сти при со­вер­шае­мых ими эк­зор­циз­мах де­лать осо­бый упор на из­гна­ние блуд­ных де­мо­нов вви­ду силь­ней­ше­го раз­ли­тия блуд­ных гре­хов сре­ди па­ст­вы.

Да пре­бу­дет на вас Бо­жие бла­го­сло­ве­ние!

»

По­сле про­чте­ния этих до­ку­мен­тов Ку­рае­ву ста­ло яс­но всё: про­сто-на­про­сто бы­ла оче­ред­ная ини­циа­ти­ва свер­ху; и ни­зы не мог­ли её не под­дер­жать — как кре­по­ст­ные хо­ло­пы не мог­ли не под­дер­жи­вать оче­ред­ную за­тею сво­его гос­по­ди­на, ка­ко­ва бы она ни бы­ла. И эти стран­ные мо­леб­ны и эк­зор­циз­мы, на­прав­лен­ные про­тив Ку­рае­ва, про­дол­жа­лись дол­го — они всё ещё со­вер­ша­лись да­же по­сле сле­дую­ще­го Ве­ли­ко­го По­ста — то есть все эти мо­леб­ны и эк­зор­циз­мы дли­лись бо­лее го­да, вре­мя от вре­ме­ни то уси­ли­ва­ясь, то ос­ла­бе­вая по на­ка­лу и то уве­ли­чи­ва­ясь, то умень­ша­ясь по ко­ли­че­ст­ву и по мас­со­во­сти. В кон­це кон­цов, спус­тя при­мер­но ме­сяц по­сле окон­ча­ния Ве­ли­ко­го По­ста Ку­ра­ев во­об­ще пре­кра­тил об­ра­щать вни­ма­ния на все эти дей­ст­ва.

  12. Со­пер­ни­ки

По­сле га­ст­ро­лей по Ев­ро­пе ку­ра­ев­ская труп­па от­пра­вил­ся в Юж­ную Аф­ри­ку, а за­тем — в Ин­дию, Ки­тай и Япо­нию. Про­шло ле­то и на­ча­лась осень. Ку­ра­ев со­всем по­гру­зил­ся в свои де­ла и поч­ти за­был о Рос­сии. Од­на­ко, ко­гда Ку­ра­ев со свои­ми спут­ни­ка­ми пе­ре­ехал из Де­ли в Шан­хай, то Ро­ди­на на­пом­ни­ла о се­бе. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­лу­чил пись­мо от сту­ден­та Мо­с­ков­ской Кон­сер­ва­то­рии, то­го са­мо­го, ко­то­рый уже пи­сал ему рань­ше; на этот раз в пись­ме со­об­ща­лась, что да, дей­ст­ви­тель­но, в кон­сер­ва­то­рии бы­ла соз­да­на ка­фед­ра нрав­ст­вен­но­го бо­го­сло­вия; её за­ве­дую­щим был то ли на­зна­чен, то ли из­бран ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев. Да­лее сту­дент го­во­рил, что в осен­нем се­ме­ст­ре уже по это­му пред­ме­ту уже на­ча­ли чи­тать лек­ции; его груп­пе по­сча­ст­ли­ви­лось: лек­ции по нрав­ст­вен­но­му бо­го­сло­вию им чи­тал сам Ил­ла­ри­он. Что ка­са­ет­ся со­дер­жа­ния лек­ций, то в них не бы­ло ни­че­го осо­бо ин­те­рес­но­го — то, что ве­щал Ал­фе­ев, по боль­шо­му сче­ту, мож­но бы­ло про­чи­тать в обыч­ных се­ми­нар­ских кон­спек­тах по это­му пред­ме­ту. От­ли­чие кон­сер­ва­тор­ско­го кур­са от се­ми­нар­ско­го за­клю­ча­лось в том, что в пер­вом упор де­лал­ся на на­са­ж­де­ние нрав­ст­вен­но­сти как в му­зы­каль­ных про­из­ве­де­ни­ях, так и в жиз­ни му­зы­кан­тов. Мно­го слов го­во­ри­лось о люб­ви к Ро­ди­не, пат­рио­тиз­ме, вер­но­сти дол­гу и то­му по­доб­ных ве­щах. При­во­ди­лись при­ме­ры раз­лич­ных без­нрав­ст­вен­ных му­зы­каль­ных про­из­ве­де­ний и де­лал­ся их раз­бор. Ес­те­ст­вен­но, как и ожи­да­лось, мно­го вре­ме­ни за­ни­ма­ла кри­ти­ка про­из­ве­де­ний Ку­рае­ва, но ни­че­го су­ще­ст­вен­но но­во­го Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев в эту кри­ти­ку не внес: он толь­ко лишь по­вто­рял уже дав­но из­вест­ные те­зи­сы о том, что в про­из­ве­де­ни­ях Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча по­рой слу­чай­но встре­ча­ет­ся гар­мо­ния урод­ли­во­сти фор­мы с урод­ли­во­стью со­дер­жа­ния и что эту-то не­ле­пую гар­мо­нию мно­гие не­ве­ж­ды вос­при­ни­ма­ют за «кра­со­ту» и «ге­ни­аль­ность». В про­ти­во­вес ку­ра­ев­ским про­из­ве­де­ни­ям, ко­то­рые ни­ко­гда, впро­чем, не ис­пол­ня­лись в ка­че­ст­ве при­ме­ра, Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев час­то при­во­дил соб­ст­вен­ные цер­ков­ные про­из­ве­де­ния. Воб­щем, все бы­ло дос­та­точ­но ожи­дае­мо и пред­ска­зуе­мо. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич по­бла­го­да­рил сту­ден­та за пись­мо и за­был про при­чу­ды Ил­ла­рио­на. Но…

Од­на­ж­ды, в са­мом кон­це осе­ни, Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, при­дя чи­тать лек­ции по нрав­ст­вен­но­му бо­го­сло­вию в Мо­с­ков­скую кон­сер­ва­то­рию, уст­ре­мил свой взгляд на бюст Пет­ра Иль­и­ча Чай­ков­ско­го и при­шёл в ис­сту­п­ле­ние. Он смот­рел, не мор­гая, на Пет­ра Иль­и­ча с ми­ну­ту и да­же бо­лее слов­но за­стыв­ший. И бы­ло с че­го — Ил­ла­рио­на Ал­фее­ва по­се­ти­ла до­нель­зя яс­ная и пре­дель­но оче­вид­ная мысль: нель­зя по­кон­чить с Ку­рае­вым, не по­кон­чив пре­ж­де с Чай­ков­ским! И по­ка жи­во вос­хи­ще­ние Пет­ром Иль­и­чом, Ку­ра­ев, да­же уби­тый и да­же об­ли­тый по­моя­ми и за­ры­тый глу­бо­ко в зем­лю, все­гда мо­жет вос­крес­нуть в сво­их тво­ре­ни­ях. И вот тут-то и на­ча­лась борь­ба Ил­ла­рио­на с Пет­ром Иль­и­чом.

Соб­ст­вен­но, бо­роть­ся с Пет­ром Иль­и­чом ми­тро­по­ли­ту Ил­ла­рио­ну бы­ло лег­ко: ведь Чай­ков­ский был ге­ем, а Ил­ла­ри­он — за­ве­дую­щим ка­фед­рой нрав­ст­вен­но­го бо­го­сло­вия в Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии и чле­ном Свя­щен­но­го Си­но­да Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви, ми­тро­по­ли­том, ко­то­ро­го про­чи­ли в бу­ду­щие Пат­ри­ар­хи. К то­му же, цер­ковь в Рос­сии бы­ла все­гда тес­но свя­за­на с вла­стью и со спец­служ­ба­ми. По­это­му «раз­ма­зать по сте­не» Пет­ра Иль­и­ча для Ил­ла­рио­на бы­ло де­лом плё­вым.

Уже в на­ча­ле зи­мы в сво­их лек­ци­ях ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он стал клей­мить пе­де­ра­стию и про­чие по­ло­вые от­кло­не­ния и из­вра­ще­ния в му­зы­ке и сре­ди му­зы­кан­тов. Он за­чи­ты­вал длин­ные вы­держ­ки из днев­ни­ков и пи­сем Чай­ков­ско­го со­от­вет­ст­вую­ще­го со­дер­жа­ния и гром­ко воз­му­щал­ся не­дос­той­ным мо­раль­ным об­ли­ком Пет­ра Иль­и­ча. Да­лее всё по­шло по на­рас­таю­щей. В на­ча­ле де­каб­ря ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он не­сколь­ко лек­ций по­свя­тил разъ­яс­не­нию те­зи­са о том, что геи, сно­ша­ясь в рот и в зад, со­вер­ша­ют та­ким об­ра­зом ни­что иное, как слу­же­ние Са­та­не, эта­кую осо­бую са­та­нин­скую ли­тур­гию, в хо­де ко­то­рой, в по­ру­га­ние Кро­ви и Пло­ти Хри­ста, при­ча­ща­ют­ся спер­мой и ка­лом друг дру­га.

— По­смот­ри­те, что про­ис­хо­дит! — ве­щал сту­ден­там кон­сер­ва­то­рии ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он на од­ной из сво­их лек­ций. — Сна­ча­ла пе­де­ра­сты за­со­вы­ва­ют, из­ви­ни­те, друг дру­гу хрен в жо­пу, ко­то­рой нор­маль­ные лю­ди срут, а не за­чи­на­ют де­тей, и в ко­то­рой го́вно, а за­тем этот хрен, об­ма­зан­ный го́вном, ти пе­де­ра­сты за­со­вы­ва­ют друг дру­гу в рот! В рот, ко­то­рым едят бла­го­слов­лён­ную Бо­гом пи­щу и ко­то­рым при­ни­ма­ют Свя­тые Тай­ны! В рот, ко­то­рый про­из­но­сит мо­лит­вы, об­ра­щён­ные к Бо­гу, бла­го­да­ре­ния Ему и бла­го­сло­ве­ния! А они за­со­вы­ва­ют в рот хрен, об­ма­зан­ный го́вном, и тво­рят ту­да из­лия­ние се­ме­ни, ко­то­рое сме­ши­ва­ет­ся с го́вном! И по­том по­еда­ют всё это! Вот он, весь ваш Чай­ков­ский! Вот он, весь ваш Ку­ра­ев! Ах, ка­кие ге­нии! И ни цер­ковь, ни Бог им не указ! Это са­та­ни­сты, са­мые на­стоя­щие са­та­ни­сты! Так они слу­жат Са­та­не, ру­га­ют­ся Свя­тым Тай­нам и глу­мят­ся над тво­ре­ни­ем Божь­им! По­ло­вой акт пе­де­ра­стов — это са­та­нин­ская ли­тур­гия! Это слу­же­ние Са­та­не!

По­сле это­го Ил­ла­ри­он в под­твер­жде­ние та­ко­го мне­ния при­вёл сту­ден­там сло­ва ана­фе­мы Ку­рае­ву, гла­сив­шие: «под­лый смерд и хо­лоп пи­дор Он­д­рюш­ка Ку­ра­ев <…> Са­та­не с бе­са­ми со­дом­ским сме­ше­ни­ем сво­им в рот и жо­пу слу­жа­щий…». Ос­но­вы­ва­ясь на эти сло­вах, он ска­зал, что трак­тов­ка по­ло­во­го ак­та пе­де­ра­стов как са­та­нин­ской ли­тур­гии и как слу­же­ния Са­та­не не есть лишь его, Ил­ла­рио­на, ча­ст­ное бо­го­слов­ское мне­ние, но есть мне­ние Пат­ри­ар­ха и Свя­щен­но­го Си­но­да и всей пол­но­ты Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви во­об­ще. Это он обос­но­вал так: дан­ная ана­фе­ма бы­ла при­ня­та всей по­ме­ст­ной цер­ко­вью, всем на­ро­дом Божь­им, не встре­тив ни­ка­ких воз­ра­же­ний.

 На дру­гой лек­ции ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он спе­ци­аль­но бо­лее ча­са по­свя­тил под­роб­но­му разъ­яс­не­нию сту­ден­там то­го же тек­ста ана­фе­мы Ан­д­рею Ку­рае­ву. Эта ана­фе­ма, как ска­зал им Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, «за­тра­ги­ва­ла важ­ные ас­пек­ты му­зы­каль­но­го твор­че­ст­ва во­об­ще, и, в осо­бен­но­сти, нрав­ст­вен­ные ас­пек­ты, свя­зан­ные с тем, что в твор­че­ст­ве ком­по­зи­то­ра до­пус­ти­мо, а что нет, а так­же важ­ней­шие ас­пек­ты воз­дей­ст­вия му­зы­ки на че­ло­ве­ка». Сло­ва ана­фе­мы «под­лый смерд и хо­лоп пи­дор Он­д­рюш­ка Ку­ра­ев <…> му­си­кию со­дом­скую го­раз­дым дуд­цам тво­ря­щий, да те не­вежд прель­стят гре­хом сим чрез дья­воль­ское сквер­ноб­ла­гоз­ву­чие» под­верг­лись осо­бо тща­тель­но­му тол­ко­ва­нию.

Мно­гие сту­ден­ты кон­сер­ва­то­рии с пер­во­го раза не по­ня­ли, что «го­раз­дые дуд­цы» оз­на­ча­ет: «ис­кус­ные или вир­ту­оз­ные му­зы­кан­ты» и ми­тро­по­ли­ту Ил­ла­рио­ну под смеш­ки при­шлось это разъ­яс­нять. Да­лее Ил­ла­ри­он объ­яс­нил, что текст ана­фе­мы яв­но име­ну­ет не­ко­то­рые раз­но­вид­но­сти му­зы­ки «со­дом­ски­ми» — то есть в кон­тек­сте дан­ной ана­фе­мы «пе­де­ра­сти­че­ски­ми» и что, сле­до­ва­тель­но, цер­ков­ная пол­но­та раз­де­ля­ет му­зы­ку на пе­де­ра­сти­че­скую или со­дом­скую и про­чую. По­сле это­го Ил­ла­ри­он разъ­яс­нил, что, со­глас­но тек­сту ана­фе­мы и мне­нию всей цер­ков­ной пол­но­ты, суть пе­де­ра­сти­че­ской му­зы­ки за­клю­ча­ет­ся в том, что она при её ис­пол­не­нии прель­ща­ет слу­шаю­щих со­дом­ски­ми гре­ха­ми и, сле­до­ва­тель­но, ввер­га­ет в эти гре­хи, слу­жа кам­нем пре­ткно­ве­ния и ис­точ­ни­ком со­блаз­нов. В ка­че­ст­ве при­ме­ров та­кой му­зы­ки он, ра­зу­ме­ет­ся, при­вёл му­зы­ку Ку­рае­ва, а так­же про­из­ве­де­ния Чай­ков­ско­го вро­де ро­ман­са «Мой ге­ний, мой ан­гел, мой друг». На­ко­нец, Ил­ла­ри­он разъ­яс­нил, что в ана­фе­ме объ­яс­ня­ет­ся и то, ка­ким об­ра­зом му­зы­ка воз­дей­ст­ву­ет на че­ло­ве­ке, со­блаз­няя и под­тал­ки­вая его к со­дом­ских гре­хам: «чрез дья­воль­ское сквер­ноб­ла­гоз­ву­чие». Вы­ра­же­ние «дья­воль­ское сквер­ноб­ла­гоз­ву­чие» ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он тол­ко­вал так: «дья­воль­ское» оз­на­ча­ет вдох­нов­лён­ное са­мим Дья­во­лом, слу­жа­щее Дья­во­лу и ис­поль­зуе­мое в дья­воль­ских це­лях»; «сквер­ноб­ла­гоз­ву­чие» же оз­на­ча­ет: «сквер­но­гар­мо­нич­ную», «сквер­ноп­рят­ную», «сквер­но­при­тя­га­тель­ную». Да­лее Ил­ла­ри­он ска­зал, что сквер­ноб­ла­гоз­вуч­ная му­зы­ка об­ла­да­ет не­ко­ей осо­бой гар­мо­ни­ей, при­ят­но­стью в смыс­ле дос­тав­ле­ния на­сла­ж­де­ния и при­тя­га­тель­но­стью, ко­то­рые слов­но от­мыч­ка от­кры­ва­ют ду­шу, за­став­ляя её рас­крыть­ся, а за­тем, за­вла­дев ей, они осу­ще­ст­в­ля­ют осо­бое сквер­ное «про­грам­ми­ро­ва­ние» и из­ме­не­ние ду­ши, в ре­зуль­та­те ко­то­ро­го ду­ша за­ра­жа­ет­ся со­дом­ски­ми стра­стя­ми и вле­че­ни­ем к со­дом­ским гре­хам. Да­лее Ил­ла­ри­он разъ­яс­нил, что то, как соз­дать та­кую гар­мо­нию, та­кое бла­го­зву­чие, как на­пи­сать та­кую му­зы­ку, ви­ди­мо, хо­ро­шо зна­ет Дья­вол и этим-то зна­ни­ем он и де­лит­ся с ком­по­зи­то­ра­ми, слу­жа­щи­ми ему сво­им твор­че­ст­вом. Но это бы­ло лишь од­но тол­ко­ва­ние сло­ва «сквер­ноб­ла­гоз­ву­чие»; Ил­ла­ри­он дал и вто­рое: по его мне­нию, сло­во «сквер­ноб­ла­гоз­ву­чие» оз­на­ча­ет гар­мо­нию од­ной сквер­ны с дру­гой сквер­ной же, а имен­но, в ча­ст­но­сти, опять же, ту же са­мую гар­мо­нию урод­ли­вой и сквер­ной фор­мы с урод­ли­вым и сквер­ным со­дер­жа­ни­ем, ко­то­рой так «гре­шит» му­зы­ка Ку­рае­ва. Да­лее Ил­ла­ри­он за­клю­чил, что эта гар­мо­ния обя­за­тель­но долж­на вно­сить свой вклад в то, что му­зы­ка, её со­дер­жа­щая, бу­дет скло­нять и со­блаз­нять слу­шаю­ще­го её в со­дом­ские гре­хи; вос­при­им­чи­вость к этой гар­мо­нии в том смыс­ле, что че­ло­век, её ощу­щаю­щий, на­хо­дит со­дер­жа­щую её му­зы­ку пре­крас­ной и ге­ни­аль­ной, по мне­нию Ил­ла­рио­на, долж­на сви­де­тель­ст­во­вать в поль­зу то­го, что у это­го че­ло­ве­ка с боль­шой ве­ро­ят­но­стью долж­ны иметь­ся го­мо­сек­су­аль­ные на­клон­но­сти.

— В сущ­но­сти, — за­ме­тил Ил­ла­ри­он, за­вер­шая лек­цию, — по­доб­ную пе­де­ра­сти­че­скую му­зы­ку нель­зя слу­шать — ибо она из­ме­ня­ет че­ло­ве­ка по­доб­но то­му, как ви­рус вре­дит ком­пь­ю­те­ру, хо­зя­ин ко­то­ро­го ска­чи­ва­ет и за­пус­ка­ет всё, что по­па­ло. И по­это­му, смот­ря но­вые се­рии «Звёзд­ных войн» или «Ко­на­на-вар­ва­ра», му­зы­ку к ко­то­рым на­пи­сал Ку­ра­ев, или же слу­шая про­из­ве­де­ния Чай­ков­ско­го, мож­но за­ра­зить се­бя, своё соз­на­ние «пе­де­ра­сти­че­ским ви­ру­сом». И что­бы из­ба­вить­ся от не­го, нуж­но по­кая­ние, нуж­ны мно­гие мо­лит­вы лич­ные и цер­ков­ные, нуж­но за­ступ­ни­че­ст­во свя­тых.

Ещё од­ну лек­цию Ил­ла­ри­он по­свя­тил разъ­яс­не­нию то­го, что цер­ковь долж­на иг­рать ру­ко­во­дя­щую и на­прав­ляю­щую роль в ис­кус­ст­ве и в, ча­ст­но­сти, в му­зы­ке, что­бы не до­пус­тить до пуб­ли­ки про­из­ве­де­ния та­ких лич­но­стей, как Ку­ра­ев и Чай­ков­ский, и что­бы эти тём­ные лич­но­сти во­об­ще ни­как не мог­ли про­лезть на сце­ну. Ил­ла­ри­он го­во­рил о не­об­хо­ди­мо­сти ду­хов­ной цен­зу­ры, об ос­вя­щаю­щем и об­ла­го­ра­жи­ваю­щем влия­нии церк­ви на ис­кус­ст­во, а так­же о том, что толь­ко лишь та­кое ис­кус­ст­во — то есть ос­вя­щен­ное и об­ла­го­ро­жен­ное цер­ко­вью — един­ст­вен­но и оп­рав­да­но, един­ст­вен­но и име­ет пра­во на су­ще­ст­во­ва­ние.

— Ис­тин­ная цель ис­кус­ст­ва, — под­черк­нул на этой лек­ции ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он, — это про­слав­ле­ние Бо­га, слу­же­ние церк­ви, рас­кры­тие и про­по­ведь цер­ков­но­го уче­ния; и толь­ко та­кое ис­кус­ст­во, — до­ба­ви­ло Его Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во, — и мо­жет быть мыс­ли­мо в по-на­стоя­ще­му нрав­ст­вен­ном го­су­дар­ст­ве.

До Но­во­го Го­да бы­ла ещё од­на лек­ция, по­доб­ная этим. Её ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он по­свя­тил рас­кры­тию ис­тин­ной сущ­но­сти пе­де­ра­стов и про­чих из­вра­щен­цев.

— Гей или, точ­нее го­во­ря, пи­да­рас, — ве­щал ми­тро­по­лит, — по сво­ей при­ро­де есть из­мен­ник и пре­да­тель нрав­ст­вен­но­го го­су­дар­ст­ва — то есть та­ко­го го­су­дар­ст­ва, в ко­то­ром об­ще­ст­вен­ная жизнь ос­но­ва­на на за­ко­не Божь­ем. И, со­от­вет­ст­вен­но, — про­дол­жил Ил­ла­ри­он, — пи­да­рас есть сто­рон­ник и воль­ный или не­воль­ный агент го­су­дарств и вла­стей дья­воль­ских, раз­вра­щен­ных, бо­го­про­тив­ных и ан­ти­хри­сто­вых, и, сле­до­ва­тель­но, воль­ный или не­воль­ный агент и слу­га Са­та­ны и не­чис­тых ду­хов, ко­то­рые этим го­су­дар­ст­вам по­кро­ви­тель­ст­ву­ют. И, со­от­вет­ст­вен­но, пи­да­рас есть вре­ди­тель.

Да­лее Ил­ла­ри­он сно­ва об­ра­тил­ся к Чай­ков­ско­му и про­ана­ли­зи­ро­вал его «Щел­кун­чи­ка»:

— По за­мыс­лу Чай­ков­ско­го, Щел­кун­чик сим­во­ли­зи­ру­ет внеш­ний, эк­зо­те­ри­че­ский, вид и мир са­мо­го Чай­ков­ско­го — вид и мир ста­рею­ще­го ни­ко­му не нуж­но­го пи­до­ра, ко­то­ро­го все пре­зи­ра­ют. Эти­ми ви­дом и ми­ром ком­по­зи­тор пред­став­лен для всех. Принц же, по мыс­ли Чай­ков­ско­го, дол­жен сим­во­ли­зи­ро­вать его внут­рен­ний, эзо­те­ри­че­ский, вид и мир — вид и мир ду­хов­но бо­га­тый и пре­крас­ный. По­след­ние вид и мир есть яв­ная про­ти­во­по­лож­ность то­му, что ви­дят в Чай­ков­ском все нор­маль­ные лю­ди. Кста­ти: оре­хи, ко­то­рые, как под­ра­зу­ме­ва­ет­ся, рас­ка­лы­ва­ет Щел­кун­чик, сим­во­ли­зи­ру­ют яй­ца сек­су­аль­ных парт­нё­ров Чай­ков­ско­го. Здесь Петр Иль­ич поч­ти яв­но про­го­ва­ри­ва­ет­ся. Пи­дор Чай­ков­ский сво­им «Щел­кун­чи­ком» пы­та­ет­ся ска­зать всем: «Я та­кой же че­ло­век, как и вы все и да­же еще луч­ше! Я ни­ко­му не опа­сен! И да­же на­обо­рот, по­ле­зен. Я - ге­рой! И  пус­ти­те ме­ня к де­тям! Ведь за мо­им урод­ли­вым ли­ком скры­ва­ет­ся до­б­рая и лю­бя­щая ду­ша, го­то­вая к са­мо­по­жерт­во­ва­нию». Кры­си­ный Ко­роль, то есть три срос­ших­ся хво­ста­ми мы­ши, оче­вид­но, сим­во­ли­зи­ру­ет Трои­цу, ко­то­рая ме­ша­ет «сча­стью» пи­да­ра­са Чай­ков­ско­го, а мы­ши и кры­сы, на­хо­дя­щие­ся в под­чи­не­нии у Ко­ро­ля — хри­сти­ан­скую цер­ковь. Этот об­раз — ни­что иное, как при­кро­вен­ная ху­ла на Гос­по­да! И, ко­неч­но, на са­мом де­ле Щел­кун­чик за­щи­ща­ет на свою воз­люб­лен­ную, а сво­его воз­люб­лен­но­го — маль­чи­ка, сверх­жен­ст­вен­но­го маль­чи­ка, оде­то­го де­воч­кой, на ко­то­ро­го и на­прав­ле­ны пе­де­ра­сти­че­ские пе­до­филь­ские стрем­ле­ния Чай­ков­ско­го. «Щел­кун­чик» — обыч­ная по­пыт­ка гнус­но­го про­гнив­ше­го пи­да­ра­са по­ста­вить всё с ног на го­ло­ву. И ни­кто да не оболь­стит­ся этой бо­го­бор­че­ской пи­дор­ской гнус­но­стью! «Щел­кун­чи­ка» дав­но по­ра за­пре­тить — как и во­об­ще всё твор­че­ст­во Чай­ков­ско­го!

По­сле это­го Ил­ла­ри­он про­дол­жил:

— Мно­гие спра­ши­ва­ют: где до­ка­за­тель­ст­ва свя­зей гей-ак­ти­ви­стов и де­мо­кра­тов, вы­сту­паю­щих за сек­су­аль­ные сво­бо­ды, с Гос­де­пар­та­мен­том США и ко­ро­ле­вой Анг­лии? Где до­ка­зан­ные слу­чаи пе­ре­во­да им де­нег Рот­шиль­да­ми и Рок­фел­ле­ра­ми? А тут всё про­сто: на­до толь­ко лишь взгля­нуть на те цен­но­сти, гос­по­да, ко­то­рые вы про­по­ве­дуе­те, — и сра­зу же ста­но­вит­ся яс­но, что вы — аген­ты и слу­жа­ки Гос­де­па и Винд­зо­ров! Тут и до­ка­зы­вать не­че­го, — за­клю­чил Ил­ла­ри­он, — ибо в та­ких слу­ча­ях на­до, как го­во­рит­ся, ид­ти не от пре­сту­п­ле­ния к пре­ступ­ни­ку, а от пре­ступ­ни­ка к пре­сту­п­ле­нию!

— Да и са­ми по­ду­май­те, — до­ба­вил Ил­ла­ри­он, — ес­ли нрав­ст­вен­ное го­су­дар­ст­во, ос­но­вы­ва­ясь на за­ко­не Божь­ем, на Свя­том Пи­са­нии, каз­нит пе­де­ра­стов и пре­сле­ду­ет, то к ко­му они по­бе­гут за за­щи­той и спо­кой­ной жиз­нью, как не в Гос­де­пар­та­мент и не к ко­ро­ле­ве Анг­лии, ко­то­рые их не уби­ва­ют, не са­жа­ют и по­зво­ля­ют хо­ро­шо жить? И ко­го они бу­дут за­щи­щать? Тут всё яс­но как два­ж­ды два! Нет, нет и ещё раз, гос­по­да пе­де­ра­сты — как от­кры­тые, так и скры­ваю­щие­ся под мас­кой ли­бе­ра­лов и де­мо­кра­тов! Вы — имен­но что аген­ты и слу­ги Гос­де­пар­та­мен­та и Винд­зо­ров! Иг­рай­те на не­све­ду­щую пуб­ли­ку, но не го­во­ри­те это­го нам! И не на­до лу­ка­вить и ли­це­ме­рить! Мы всё про вас зна­ем! Зна­ем всю ва­шу гни­лую и под­лую ду­шон­ку пре­да­те­лей и из­мен­ни­ков! Зна­ем все ва­ши меч­ты об унич­то­же­нии и ок­ку­па­ции Рос­сии, о её бе­зо­го­во­роч­ной ка­пи­ту­ля­ции с по­сле­дую­щим пе­ре­фор­ма­ти­ро­ва­ни­ем соз­на­ния рос­сий­ско­го на­ро­да под ва­ши цен­но­сти! Мы зна­ем ва­ши меч­ты о са­та­нин­ской мес­ти сво­им смер­тель­ным вра­гам — мес­ти нрав­ст­вен­ной вла­сти, ус­та­нов­лен­ной Бо­гом, мес­ти но­си­тель­ни­це нрав­ст­вен­но­сти — церк­ви, мес­ти рос­сий­ско­му на­ро­ду за его вы­бор в поль­зу Бо­га и мес­ти са­мо­му Гос­по­ду Бо­гу! Мы зна­ем ва­ши вре­ди­тель­ские за­мыс­лы! Вы толь­ко и меч­тае­те обо всём этом и днём, и но­чью! Мы зна­ем ва­шу бес­силь­ную зло­бу! Мы зна­ем всё и вы не от­вер­ти­тесь! И мы вы­ве­дем вас на чис­тую во­ду!

Эти че­ты­ре лек­ции бы­ли за­пи­са­ны на ви­део про­фес­сио­на­ла­ми и за­тем вы­ло­же­ны на все­об­щее обо­зре­ние в Ин­тер­не­те — при­чём не толь­ко на лич­ном сай­те ми­тро­по­ли­та, но и на офи­ци­аль­ном сай­те Мо­с­ков­ской Пат­ри­ар­хии. Та­ким об­ра­зом, ска­зан­ное не этих лек­ци­ях, ско­рее, сле­до­ва­ло рас­смат­ри­вать как офи­ци­аль­но оз­ву­чен­ную по­зи­цию Пат­ри­ар­хии по за­тро­ну­тым в лек­ции во­про­сам, а не толь­ко лишь как лич­ное мне­ние Ил­ла­рио­на. Ку­ра­ев слу­чай­но на­брёл на эти лек­ции, ко­гда про­смат­ри­вал сайт Пат­ри­ар­хии, бу­ду­чи в То­кио, про­смот­рел их и от ду­ши по­сме­ял­ся.

В кон­це де­каб­ря Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев стал док­то­ром ис­кус­ст­во­ве­де­ния, за­щи­тив дис­сер­та­цию в Санкт-Пе­тер­бург­ской кон­сер­ва­то­рии. Эта дис­сер­та­ция на­зы­ва­лась дос­та­точ­но пред­ска­зуе­мо: «Гар­мо­ния урод­ли­во­сти фор­мы и урод­ли­во­сти со­дер­жа­ния как ос­но­ва фик­тив­но­го фе­но­ме­на ге­ни­аль­но­сти на при­ме­ре твор­че­ст­ва Ан­д­рея Ку­рае­ва и дру­гих за­ру­беж­ных ком­по­зи­то­ров». На­до ска­зать, что дру­гие — да­же те, ко­то­рые по­доб­ным об­ра­зом кри­ти­ко­ва­ли Ку­рае­ва, — всё-та­ки сты­ди­лись пи­сать по­доб­ные дис­сер­та­ции, бо­ясь, что ни­кто в му­зы­каль­ной и в пре­по­да­ва­тель­ской сре­де не бу­дет при­ни­мать их все­рь­ёз. Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев был пер­вый.

Кста­ти, мно­гие по­го­ва­ри­ва­ли, что са­му идею пред­ста­вить твор­че­ст­во Ку­рае­ва как «гар­мо­нию урод­ли­во­сти фор­мы и урод­ли­во­сти со­дер­жа­ния», соз­даю­щую ви­ди­мость ге­ни­аль­но­сти, при­ду­ма­ли во­все не на­стоя­щие кри­ти­ки Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча, а, на­обо­рот, по­клон­ни­ки Ку­рае­ва — с той це­лью, что по­из­де­вать­ся и по­глу­мить­ся над по­доб­ны­ми кри­ти­ка­ми и  вы­ста­вить их пол­ны­ми ду­ра­ка­ми. И это бы­ло очень по­хо­же на прав­ду. Од­на­ко, кри­ти­ки Ку­рае­ва по­че­му-то не за­ме­ти­ли из­дёв­ки и взя­ли эту вы­дум­ку се­бе на воо­ру­же­ние. А по­том, по ме­ре уси­ле­ния на­па­док на Ку­рае­ва, кри­ти­ко­вать по­доб­ные воз­зре­ния ста­ло да­же не­безо­пас­но — по край­ней ме­ре, для карь­е­ры в ми­ре му­зы­ки.

С за­щи­той дис­сер­та­ции воз­ник­ли труд­но­сти: не­ко­то­рые про­ти­ви­лись при­су­ж­де­нию Ил­ла­рио­ну док­тор­ской сте­пе­ни по ис­кус­ст­во­ве­де­нию по­то­му, что он не был кан­ди­да­том ис­кус­ст­во­ве­де­ния: все его мно­гие уче­ные сте­пе­ни и зва­ния, как кан­ди­дат­ские, так и док­тор­ские, от­но­си­лись к дру­гим об­лас­тям. По­это­му сто­рон­ни­кам при­су­ж­де­ния сте­пе­ни при­шлось по­тру­дить­ся — прав­да, не слиш­ком мно­го — и до­ка­зать, что дис­сер­та­ция Ил­ла­рио­на — чрез­вы­чай­но вы­даю­щая­ся и зна­ме­ную­щая со­бой но­вый про­рыв в ис­кус­ст­во­ве­де­нии.

Кста­ти. В сле­дую­щие не­сколь­ко ме­ся­цев на ка­фед­ре нрав­ст­вен­но­го бо­го­сло­вия под ру­ко­во­дством док­то­ра ис­кус­ст­во­ве­де­ния и про­фес­со­ра Ил­ла­рио­на Ал­фее­ва бы­ло за­щи­ще­но на эту же те­му не­сколь­ко кан­ди­дат­ских дис­сер­та­ций. В ре­зуль­та­те ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он стал счи­тать­ся ос­но­во­по­лож­ни­ком но­вой на­уч­ной шко­лы. За­тем, спус­тя все­го две не­де­ли по­сле за­щи­ты по­след­ней из этих дис­сер­та­ций, Ил­ла­рио­ну при­свои­ли учё­ное зва­ние «про­фес­сор» и он стал про­фес­со­ром не толь­ко по долж­но­сти, но и по зва­нию. А ещё че­рез две не­де­ли он два­ж­ды стал по­чёт­ным док­то­ром — док­то­ром Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии и Санкт-Пе­тер­бург­ской.

Кто-то из Мо­ск­вы при­слал по поч­те Ку­рае­ву пись­мо, к ко­то­ро­му при­ла­га­лась дис­сер­та­ция Ил­ла­рио­на и три его мо­но­гра­фии, в ко­то­рых бы­ли от­ра­же­ны ре­зуль­та­ты дис­сер­та­ци­он­ных ис­сле­до­ва­ний. Ко­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ра­ди ин­те­ре­са стал про­смат­ри­вать спи­сок ли­те­ра­ту­ры, при­ве­дён­ный в кон­це дис­сер­та­ции, то с удив­ле­ни­ем об­на­ру­жил в нём мо­но­гра­фию сво­его от­ца, со­вет­ско­го фи­ло­со­фа Вя­че­сла­ва Ива­но­ви­ча Ку­рае­ва, шед­шую под но­ме­ром 198: «Ку­ра­ев В. И. Диа­лек­ти­ка со­дер­жа­тель­но­го и фор­маль­но­го в на­уч­ном по­зна­нии. — М.: Нау­ка, 1977. — 160 с.».

Это не­сколь­ко огор­чи­ло Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча: ведь по­лу­ча­лось так, что его род­ной отец по­мог ми­тро­по­ли­ту Ил­ла­рио­ну в его раз­гла­голь­ст­во­ва­ни­ях про фор­му, со­дер­жа­ние и их диа­лек­ти­че­скую связь.

По­сле за­щи­ты Ил­ла­ри­он на­пи­сал ещё од­ну мо­но­гра­фию, «про­ро­че­скую». В ней он рас­су­ж­дал о му­зы­каль­ном рег­рес­се и пред­ска­зы­вал то, в ка­ком на­прав­ле­нии бу­дет про­те­кать даль­ней­шее раз­ви­тие твор­че­ст­ва Ку­рае­ва и ему по­доб­ных.

— Му­зы­каль­ные про­из­ве­де­ния, псев­до­ге­ни­аль­ность ко­то­рых ос­но­вы­ва­ет­ся на гар­мо­нии урод­ли­во­сти фор­мы и урод­ли­во­сти со­дер­жа­ния ос­но­вы­ва­ют­ся, тре­бу­ют от тех, кто на­хо­дит их «кра­си­вы­ми» и «ге­ни­аль­ны­ми» не­ко­то­рых осо­бен­но­стей вос­при­ятия — при­чём, что важ­но, из­вра­щён­ных и боль­ных осо­бен­но­стей, про­из­ра­стаю­щих из рас­па­да ду­ши и её за­ра­жен­но­сти гре­ха­ми. — рас­су­ж­дал в мо­но­гра­фии Ил­ла­ри­он. — Яс­но, что эти осо­бен­но­сти, как это бы­ло по­ка­за­но в пре­ды­ду­щих мо­но­гра­фи­ях, тес­но свя­за­ны с пе­де­ра­сти­ей и про­чи­ми со­дом­ски­ми гре­ха­ми и имею­щие та­кие осо­бен­но­сти, как пра­ви­ло, суть пе­де­ра­сты и про­чие со­до­ми­ты. — ого­ва­ри­вал да­лее Ил­ла­ри­он, и про­дол­жал: — Од­на­ко же, сле­ду­ет ска­зать, что и гре­хов­ное па­де­ние че­ло­ве­ка, и свя­зан­ные с ним осо­бен­но­сти вос­при­ятия му­зы­ки, мо­гут раз­ви­вать­ся, по­гру­жа­ясь в ещё боль­шие «глу­би­ны са­та­нин­ские». По­это­му лег­ко пред­ска­зать, что даль­ней­шее раз­ви­тие му­зы­ки в са­та­нин­ском, де­ст­рук­тив­ном, гре­хов­ном на­прав­ле­нии, бу­дет за­клю­чать­ся: во-пер­вых, в пе­ре­хо­де от гар­мо­нии ме­ж­ду урод­ли­вой фор­мой и урод­ли­вым со­дер­жа­ни­ем к дис­гар­мо­нии и дис­со­нан­су ме­ж­ду ни­ми; во-вто­рых, в от­ка­зе от му­зы­каль­ной фор­мы и от му­зы­каль­но­го со­дер­жа­ния в му­зы­ке как та­ко­вых — по край­ней ме­ре, в при­выч­ном нам по­ни­ма­нии, при по­пыт­ке со­хра­нить урод­ст­во, дис­со­нанс и дис­гар­мо­нию все­го, что ещё ос­та­ёт­ся. По­доб­ное раз­ви­тие му­зы­ки, — го­во­рил Ил­ла­ри­он, — ес­те­ст­вен­но, бу­дет про­ис­хо­дить од­но­вре­мен­но с раз­ви­ти­ем гре­хов­ной по­вре­ж­дён­но­сти лю­дей, ко­то­рая и бу­дет обес­пе­чи­вать те «осо­бен­но­сти вос­при­ятия», ко­то­рые по­зво­ля­ют вос­при­ни­мать та­кую му­зы­ку как «кра­си­вую», «при­ят­ную» и «ге­ни­аль­ную».

Ил­ла­ри­он пред­ска­зы­вал в этой мо­но­гра­фии по­яв­ле­ние му­зы­ки, ори­ен­ти­ро­ван­ной на кан­ни­ба­лов, мань­я­ков и се­рий­ных убийц, нек­ро­фи­лов и про­чих по­доб­ных лич­но­стей. А ещё в ней он го­во­рил, что по ме­ре слу­же­ния Ан­д­рея Ку­рае­ва гре­ху и Са­та­не сво­ей пе­де­ра­сти­ей, он ска­тить­ся имен­но до та­кой му­зы­ки и при этом всё рав­но най­дут­ся та­кие не­год­ные лю­ди, ко­то­рые при­зна­ют эту ку­ра­ев­скую му­зы­ку ге­ни­аль­ной.

Дис­сер­та­цию Ил­ла­рио­на и его мо­но­гра­фии про­чла Оль­га Чет­ве­ри­ко­ва, пра­во­слав­ный пуб­ли­цист и учё­ный, и на­шла их ге­ни­аль­ны­ми — в осо­бен­но­сти же по­след­нюю мо­но­гра­фию. На их ос­но­ве и на по­черп­ну­тых из них при­ме­рах она да­же соз­да­ла три пе­ре­да­чи, по­свя­щён­ные са­та­нин­ско­му и ма­сон­ско­му твор­че­ст­ву за­пад­ных пев­цов, му­зы­кан­тов и ком­по­зи­то­ров. Хо­тя в этих пе­ре­да­чах не про­зву­ча­ло ни од­но­го так­та соб­ст­вен­но му­зы­ки Ку­рае­ва, от тре­ти до по­ло­ви­ны их объ­е­ма бы­ло за­пол­не­но осу­ж­де­ни­ем Ку­рае­ва и его твор­че­ст­ва, со­про­во­ж­даю­щим­ся со­от­вет­ст­вую­щим ци­та­та­ми из Ил­ла­рио­на. Оль­га Чет­ве­ри­ко­ва соз­да­ла ещё од­ну пе­ре­да­чу, по­доб­ную этим трём — но в ней она бы­ла не од­на, а вме­сте с пра­во­слав­ной пе­ви­цей Жан­ной Би­чев­ской.

По­сле Но­во­го Го­да, в ве­сен­нем се­ме­ст­ре, уже док­тор ис­кус­ст­во­ве­де­ния, про­фес­сор ка­фед­ры нрав­ст­вен­но­го бо­го­сло­вия Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев про­дол­жил вой­ну с Чай­ков­ским. Офи­ци­аль­ная по­зи­ция Мо­с­ков­ской Пат­ри­ар­хии по от­но­ше­нию к та­ким, как Чай­ков­ский и Ку­ра­ев им вро­де бы бы­ла уже оз­ву­че­на и как бы по­лу­чи­ла мол­ча­ли­вое одоб­ре­ние свер­ху; и грех бы­ло не на­чать на Пет­ра Иль­и­ча ге­не­раль­ное на­сту­п­ле­ние.

На пер­вой же лек­ции ве­сен­не­го се­ме­ст­ра ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он зая­вил, что с Пет­ром Иль­и­чом по­ра по­кон­чить: по­ра пе­ре­име­но­вать но­ся­щие его имя му­зы­каль­ные учеб­ные за­ве­де­ния от сто­лич­ной кон­сер­ва­то­рии до обыч­ной му­зы­каль­ной шко­лы в глу­ши, по­ра пре­кра­тить ис­пол­нять его му­зы­каль­ные про­из­ве­де­ния и вве­сти от­вет­ст­вен­ность за пуб­лич­ное их про­иг­ры­ва­ние как за про­па­ган­ду го­мо­сек­суа­лиз­ма. Вся­кие по­хва­лы Пет­ру Иль­и­чу и его му­зы­ке Ил­ла­ри­он то­же при­звал рас­смат­ри­вать как про­па­ган­ду го­мо­сек­суа­лиз­ма.

— По­ра по­кон­чить с пе­де­ра­ста­ми и пе­де­ра­сти­ей, око­пав­ши­ми­ся в му­зы­ке! — за­кон­чил своё вы­сту­п­ле­ние ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он.

Поч­ти все в му­зы­каль­ных кру­гах вос­при­ня­ли за­яв­ле­ние Ил­ла­рио­на как бе­зум­ное; но ни­кто не по­смел ему воз­ра­зить. В луч­шем слу­чае всё ог­ра­ни­чи­ва­лось лишь ти­хим са­бо­ти­ро­ва­ни­ем бе­зум­ных ини­циа­тив. Тем вре­ме­нем, как ска­за­но, Ил­ла­ри­он по­лу­чил учё­ное зва­ние «про­фес­сор» и стал по­чёт­ным док­то­ром Мо­с­ков­ской и Санкт-Пе­тер­бург­ской кон­сер­ва­то­рий. Сра­зу по­сле это­го, в кон­це мар­та, вы­шло еже­не­дель­ное те­ат­раль­ное обо­зре­ние «Мир те­ат­ра», в ко­то­ром бы­ло опуб­ли­ко­ва­но пись­мо ста­ро­го ра­бо­че­го с од­но­го из ураль­ских за­во­дов, Фе­до­та Про­копь­е­ви­ча Шма­то­ва, на­чи­нав­ше­го ко­гда-то про­стым уче­ни­ком и до­рос­ше­го да мас­те­ра це­ха. В нём Фе­дот Про­копь­е­вич воз­му­щал­ся:

«

Хо­тя я по про­ис­хо­ж­де­нию из ра­бо­чей се­мьи и сам ра­бо­чий, всю жизнь от­дав­ший род­но­му за­во­ду, но все­гда стре­мил­ся к зна­ни­ям и куль­ту­ре и все­гда при­ви­вал лю­бовь к ним сво­им де­тям, а за­тем — вну­кам. Вот и внуч­ка́ мое­го, Се­рёж­ку, сын по мо­ему на­стоя­нию от­дал в му­зы­каль­ную шко­лу учить­ся иг­ре на скрип­ке. Сер­гею это по­нра­ви­лось; да и спо­соб­но­сти у не­го, как го­во­рят пре­по­да­ва­те­ли, име­ют­ся в из­быт­ке. Шко­ла же на­ша му­зы­каль­ная но­сит имя Пет­ра Иль­и­ча Чай­ков­ско­го.

И вот не­дав­но я уз­нал из вы­сту­п­ле­ний ми­тро­по­ли­та Ил­ла­рио­на, ко­то­рые все­гда лю­бил слу­шать, — спа­си его, Гос­по­ди! — что Чай­ков­ский — пи­дор. И что же по­лу­ча­ет­ся? По­лу­ча­ет­ся, что это­го пи­до­ра, вме­сто то­го, что­бы по­мес­тить его ту­да, где ему и ме­сто, по­кры­ва­ет мно­же­ст­во ува­жае­мых лю­дей, мно­же­ст­во му­зы­кан­тов и учё­ных! По­кры­ва­ют в са­мом серд­це на­шей стра­ны  — в Мо­ск­ве, в Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии, но­ся­щей его имя. По­кры­ва­ют и в на­шей му­зы­каль­ной шко­ле, то­же его имя но­ся­щей. По­кры­ва­ют и в дру­гих кон­сер­ва­то­ри­ях, му­зы­каль­ных учи­ли­щах и му­зы­каль­ных шко­лах.

Как вну­ка от­пус­кать в та­кую му­зы­каль­ную шко­лу? А он меч­та­ет стать му­зы­кан­том, скри­па­чом. То есть по­сту­пить в кон­сер­ва­то­рию. Как же его от­пус­кать ту­да, ко­гда там все пре­по­да­ва­те­ли — по­дель­ни­ки Чай­ков­ско­го и всё знай се­бе это­го пи­до­ра Чай­ков­ско­го и ему по­доб­ных вос­хва­ля­ют! Они чуть ли не зад ли­жут это­му на­ско­возь про­гнив­ше­му пи­да­ра­су и пе­до­фи­лу! А по­че­му, спра­ши­ва­ет­ся? По­то­му что са­ми, не­бось, та­кие! И как мне, ра­бо­че­му че­ло­ве­ку, пус­кать ту­да вну­ка? Луч­ше са­мо­му взять и убить его, чем смот­реть на то, что из не­го сде­ла­ет вся­кая пи­дор­ская мразь, там око­ла­чи­ваю­щая­ся и строя­щая из се­бя на­стоя­щих му­зы­кан­тов и на­стоя­щих учё­ных!

А не­дав­но я за­стал внуч­ка́ за тем, что он смот­рел «Ко­на­на-вар­ва­ра». Ес­те­ст­вен­но, с лю­би­тель­ским пе­ре­во­дом и, со­от­вет­ст­вен­но, с му­зы­кой это­го пи­да­ра­са Ку­рае­ва. Ну, вы­по­рол я внуч­ка́, ко­неч­но. Всы­пал ему под пер­вое чис­ло, как го­во­рит­ся. Но кто ви­но­ват в том, что он слу­ша­ет Ку­рае­ва? Кто и где при­вил ему вкус к тво­ре­ни­ям это­го пи­да­ра­са? Пре­по­да­ва­те­ли в му­зы­каль­ной шко­ле, ко­то­рые по­клон­ни­ки Чай­ков­ско­го?

Лю­ди, по­мо­ги­те! Ку­да мы ка­тим­ся! Сла­ва Бо­гу, что есть ещё та­кие лю­ди, как ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он, — ис­тин­ные вои­ны Хри­сто­вы, ис­тин­ные пас­ты­ри! По­мо­ги, Гос­по­ди, спра­вить­ся с этим на­ва­ж­де­ни­ем!

»

Мно­гие по­го­ва­ри­ва­ли, что этим Фе­до­том Про­копь­е­ви­чем, «ра­бо­чим че­ло­ве­ком с мо­зо­ли­сты­ми ру­ка­ми», был ни­кто иной, как утон­чён­ный ари­сто­крат пло­ти и ду­ха, в сред­нем ни­чем не ус­ту­пав­ший в сво­ей утон­чён­но­сти Вла­ди­ми­ру Кот­ля­ро­ву, ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, ко­то­рый с на­стоя­щим Фе­до­том Про­копь­е­ви­чем не сел бы срать на од­ном по­ле.

По­сле пуб­ли­ка­ции на­ча­лось её об­ще­ст­вен­ное об­су­ж­де­ние. При­чем не толь­ко в «Ми­ре те­ат­ра», но да­же на цен­траль­ном ра­дио и те­ле­ви­де­нии в прайм-тайм. Фе­дот Про­копь­е­вич (то ли ак­тёр, его ис­пол­няв­ший) вме­сте со сво­им вну­ком бы­ли при­гла­ше­ны на ток-шоу. В кон­це пе­ре­да­чи Фе­дот Про­копь­е­вич, сняв ре­мень, го­нял­ся по сце­не за сво­им вну­ком и да­же раз­бил об его го­ло­ву скрип­ку… Нуж­но ли го­во­рить про «Ра­дио «Ра­до­неж»» и дру­гие цер­ков­ные ме­диа, про то, что в них тво­ри­лось?

На­сту­пил Ве­ли­кий пост. Об­су­ж­де­ние пись­ма ста­ро­го ра­бо­че­го с ураль­ско­го за­во­да не пре­кра­ща­лось и в не­го. А по­се­ре­ди­не Ве­ли­ко­го по­ста борь­ба с Пет­ром Иль­и­чом, по-ви­ди­мо­му, пе­ре­шла в за­вер­шаю­щую фа­зу. Юрий Во­робь­ев­ский, пра­во­слав­но-пат­рио­ти­че­ский пи­са­тель, пуб­ли­цист и жур­на­лист, не­ко­гда вед­ший пе­ре­да­чи на кон­спи­ро­ло­ги­че­скую, ма­сон­скую и ок­культ­ную те­ма­ти­ку на цен­траль­ном те­ле­ви­де­нии, а за­тем соз­да­вав­ший филь­мы са­мо­стоя­тель­но, вновь вер­нул­ся на цен­траль­ное те­ле­ви­де­ние. На этот раз его пер­вая пе­ре­да­ча бы­ла по­свя­ще­на те­ме кон­трак­тов с Дья­во­лом — то есть  она бы­ла про про­да­жу ду­ши Са­та­не. И пе­ре­да­ча эта бы­ла очень кон­крет­ной — речь в ней шла о кон­трак­те, ко­то­рый за­клю­чил с не­чис­той си­лой ни­кто иной, как Пётр Иль­ич Чай­ков­ский! Ока­за­лось, что в ча­ст­ных и го­су­дар­ст­вен­ных ар­хи­вах не­дав­но всплы­ли не­ко­то­рые ин­те­рес­ные до­ку­мен­ты, с ко­то­ры­ми со­труд­ни­ки ар­хи­вов и спец­служб лю­без­но по­зна­ко­ми­ли Юрия Во­робь­ев­ско­го. А тот, в свою оче­редь, не смог удер­жать­ся от то­го, что­бы по­зна­ко­мить с ни­ми ува­жае­мых те­ле­зри­те­лей. Ку­ра­ев слу­чай­но на­пал на за­пись этой пе­ре­да­чи, ко­то­рую кто-то раз­мес­тил в се­ти, спус­тя не­сколь­ко дней по­сле вы­хо­да на эк­ран в Рос­сии и с лю­бо­пыт­ст­вом стал смот­реть эту за­пись.

— Все мы зна­ем при­ме­ры стран­ных карь­ер­ных вос­хо­ж­де­ний и да­же, луч­ше ска­зать, стре­ми­тель­ных взлё­тов. Труд­но­объ­яс­ни­мых и да­же во­об­ще не­объ­яс­ни­мых. — ве­щал Во­робь­ев­ский зри­те­лям. — Мож­но по­нять карь­ер­ный взлёт сы­на ми­ни­ст­ра, ко­то­рый име­ет сре­ди­не спо­соб­но­сти и ста­но­вит­ся то­же ми­ни­ст­ром, на долж­но­сти ко­то­ро­го воз­мож­но удер­жать­ся, имея эти сред­ние спо­соб­но­сти. Да, этот сын ми­ни­ст­ра, воз­мож­но, обой­дет сот­ню кан­ди­да­тов с бо­лее вы­со­ки­ми спо­соб­но­стя­ми, и да­же с вы­даю­щи­ми­ся спо­соб­но­сти — но в та­ком карь­ер­ном взлё­те нет ни­че­го для нас уди­ви­тель­но­го. Но раз­ве мо­жет ми­нистр или да­же Пре­зи­дент на­зна­чить сво­его сы­на или, ска­жем, ка­ко­го-то Ива­на Ива­но­ви­ча вы­даю­щим­ся учё­ным-ма­те­ма­ти­ком или по­этом, ес­ли тот да­же не зна­ет таб­ли­цу ум­но­же­ния и не уме­ет свя­зать двух слов? Не в том смыс­ле сде­лать, что он по­са­дит его на ка­кое-то по­чёт­ное ме­сто в Ака­де­мии на­ук или в Сою­зе пи­са­те­лей, а в том смыс­ле, что этот че­ло­век — че­ло­век, ска­жем, сред­них спо­соб­но­стей — вдруг по при­ка­зу Пре­зи­ден­та об­ре­тёт спо­соб­но­сти вы­даю­щие­ся и да­же ге­ни­аль­ные? Та­кое, ко­неч­но, не­воз­мож­но. Но в дей­ст­ви­тель­ном ми­ре мож­но на­блю­дать, как ка­ким-то та­ин­ст­вен­ным об­ра­зом лю­ди, не имею­щие вы­даю­щих­ся спо­соб­но­стей, их по­лу­ча­ют слов­но по по­доб­но­му «при­ка­зу». Они не ро­ж­да­ют­ся та­ки­ми от при­ро­ды; они не при­об­ре­та­ют своё мас­тер­ст­во дол­гие го­ды на­пря­жён­но ос­ваи­вая своё ре­мес­ло… Слов­но вы­хо­дит свер­ху ка­кой-то при­каз — при­каз, в ко­то­ром ска­за­но: «на­де­лить та­ко­го-то та­ки­ми-то спо­соб­но­стя­ми» — и че­ло­век ста­но­вит­ся ге­ни­аль­ным. В чём сек­рет?

— С дру­гой сто­ро­ны, да­же та­лант, по­рой, не мо­жет про­бить­ся или не мо­жет по­пасть в те ус­ло­вия, в ко­то­ром его та­лант мог бы рас­крыть­ся. Кре­сть­ян­ский сын, ко­то­рый го­ден в ве­ли­кие пи­са­те­ли, мо­жет, на­при­мер, так и не нау­чить­ся за всю свою жизнь гра­мо­те и так и не из­ба­вить­ся от про­вин­ци­аль­но­го диа­лек­та и про­из­но­ше­ния, над ко­то­рым сме­ют­ся в сто­ли­це. Че­ло­век, ко­то­рый мог бы быть ге­ни­аль­ным по­ли­ти­ком или ди­пло­ма­том, да­же ес­ли он об­ра­зо­ван­ный и бо­га­тый бур­жуа, мо­жет им не стать из-за то­го, что он — не дво­ря­нин и из-за это­го не мо­жет стать ми­ни­ст­ром или ди­пло­ма­том — ибо по­доб­ные по­сты «по тра­ди­ции» мо­гут за­ни­мать ис­клю­чи­тель­но дво­ря­не. В та­ких слу­ча­ях мо­жет про­изой­ти не­что стран­ное: у ре­бён­ка, бу­ду­ще­го пи­са­те­ля, на­при­мер, уми­ра­ют ро­ди­те­ли и его усы­нов­ля­ет бо­га­тый ку­пец, ко­то­рый впо­след­ст­вии да­ёт ему об­ра­зо­ва­ние и по­ло­же­ние в об­ще­ст­ве; сын бур­жуа спа­са­ет от раз­бой­ни­ков гер­цо­га и тот усы­нов­ля­ет его, ибо оди­нок и не име­ет соб­ст­вен­ных де­тей; или при­зна­ёт его не­за­кон­но­ро­ж­ден­ным сы­ном и, ес­ли не де­ла­ет его сво­им на­след­ни­ком, то ис­пра­ши­ва­ет ему у ко­ро­ля дво­рян­ский ти­тул. На­ко­нец, эти сын кре­сть­я­ни­на и сын бур­жуа, про­сто мо­гут по­про­бо­вать об­ма­нуть об­ще­ст­во, пред­ста­вив­шись не те­ми, кто они есть и по­про­бо­вать че­рез это по­лу­чить об­ра­зо­ва­ние или долж­ность.

— Всё это мо­жет про­изой­ти. А мо­жет — и не про­изой­ти… От че­го же это за­ви­сит? Про­мы­сел Бо­жий? В ко­неч­ном счё­те, ко­неч­но, да… Но при­смот­рев­шись пов­ни­ма­тель­нее, во всех этих жиз­нен­ных дра­мах по­рой мож­но од­но­го не­при­ят­но­го аген­та, «стоя­ще­го за сце­ной»… С рож­ка­ми и хво­стом.

— Да­вай­те по­смот­рим пов­ни­ма­тель­нее на один из та­ких слу­ча­ев — на жизнь всем из­вест­но­го ком­по­зи­то­ра Пет­ра Иль­и­ча Чай­ков­ско­го. Мы уви­дим в этой жиз­ни мно­го стран­но­го.

— Петр Иль­ич ро­дил­ся в 1840 го­ду и, по­лу­чив на­чаль­ное об­ра­зо­ва­ние, даль­ше по­свя­тил се­бя во­все не му­зы­ке, а юс­ти­ции. В 1852 – 1859 го­дах он обу­чал­ся в учи­ли­ще пра­во­ве­де­ния. За­кон­чил он его, со­от­вет­ст­вен­но, в де­вят­на­дцать лет. Это дос­та­точ­но позд­но, что­бы на­чи­нать за­ня­тия му­зы­кой, на­ме­ре­ва­ясь стать про­фес­сио­наль­ным му­зы­кан­том или ком­по­зи­то­ром. Вспом­ним да­же не то, что к се­ми или вось­ми го­дам умел Мо­царт — вспом­ним, во сколь­ко лет в на­ше вре­мя де­ти на­чи­на­ют учить­ся в му­зы­каль­ных шко­лах. Тем бо­лее в пер­во­класс­ных му­зы­каль­ным шко­лах для ода­рён­ных де­тей. Свои бо­лее-ме­нее серь­ёз­ные за­ня­тия му­зы­кой Чай­ков­ский на­чал в пят­на­дцать лет, учась в учи­ли­ще пра­во­ве­де­ния: он брал уро­ки иг­ры на фор­тепь­я­но у не­мец­ко­го пиа­ни­ста Ру­доль­фа Кюн­дин­ге­ра. Но это, оче­вид­но, бы­ли «лю­би­тель­ские» уро­ки. Вер­нее, это бы­ли уро­ки, пре­ду­смат­ри­вав­шие «лю­би­тель­ский» уро­вень ов­ла­де­ния иг­рой на фор­тепь­я­но. Чай­ков­ский, бе­ря эти уро­ки, не на­ме­ре­вал­ся, по­вто­рим, ста­но­вить­ся про­фес­сио­наль­ным му­зы­кан­том или ком­по­зи­то­ром. Ка­ко­вы же бы­ли му­зы­каль­ные спо­соб­но­сти Чай­ков­ско­го в этот пе­ри­од — в пят­на­дцать лет и не­сколь­ко позд­нее, до то­го, как он стал за­ду­мы­вать­ся о по­сту­п­ле­нии в кон­сер­ва­то­рию? Отец Чай­ков­ско­го, Илья Пет­ро­вич, уз­нав о на­ме­ре­ни­ях сво­его сы­на Пет­ра по­свя­тить жизнь му­зы­ке, — а они, на­до ска­зать, бы­ли вы­ка­за­ны уже по­сле то­го, как бу­ду­щий ве­ли­кий му­зы­кант не толь­ко окон­чил учи­ли­ще пра­во­ве­де­ния, но и не­ко­то­рое вре­мя про­ра­бо­тал в ми­ни­стер­ст­ве юс­ти­ции, — втай­не по­шёл к пиа­ни­сту Кюн­дин­ге­ру, ра­нее да­вав­ше­му уро­ки его сы­ну, и по­ин­те­ре­со­вал­ся: есть ли у его сы­на на­стоя­щий му­зы­каль­ный та­лант? Что же ска­зал от­цу Чай­ков­ско­го Кюн­дин­гер? Он от­ве­тил, что му­зы­каль­но­го та­лан­та у его сы­на нет, что для му­зы­каль­ной карь­е­ры он не го­дить­ся и что на­чи­нать уже позд­но — ведь ско­ро Пет­ру Иль­и­чу дол­жен был ис­пол­нить­ся два­дцать пер­вый год!

— Как я ска­зал, да­же по­сле окон­ча­ния учи­ли­ща пра­во­ве­де­ния в 1859 го­ду, ко­гда ему бы­ло уже де­вят­на­дцать лет, Пётр Иль­ич идёт не учить­ся в кон­сер­ва­то­рию, а слу­жить чи­нов­ни­ком в ми­ни­стер­ст­ве юс­ти­ции. И слу­жит там с 1859 го­да по 1863 год. В кон­сер­ва­то­рию он по­сту­па­ет лишь в 1861 го­ду и, учась в ней, про­дол­жа­ет слу­жить в ми­ни­стер­ст­ве юс­ти­ции. От­став­ля­ет эту служ­бу Пётр Иль­ич, как ска­за­но, лишь в 1863 го­ду, да и то по на­стоя­нию Ан­то­на Ру­бин­штей­на. Но­вая стран­ность: ка­жет­ся, что Чай­ков­ский как буд­то бы зна­ет, что и так ста­нет ве­ли­ким ком­по­зи­то­ром, «без от­ры­ва» от ми­ни­стер­ст­ва юс­ти­ции; и учась, и слу­жа он пы­та­ет­ся «убить двух зай­цев сра­зу». Но это труд­но, ес­ли не не­воз­мож­но! Ведь ему на­до на­вер­сты­вать то, че­му он не нау­чил­ся в мо­ло­до­сти! А Чай­ков­ский как бы за­ра­нее уве­рен в ус­пе­хе! Стран­но… Очень стран­но…

— На­до ска­зать, что ещё во вре­ме­на Мо­цар­та и Саль­е­ри, то есть счи­тан­ные де­ся­ти­ле­тия на­зад, ше­сть­де­сят лет на­зад, ком­по­зи­тор дол­жен был быть и ди­ри­жё­ром, и ес­ли не пре­вос­ход­ным, то хо­ро­шим ис­пол­ни­те­лем. Вспом­ним, что умел тот же Мо­царт к се­ми го­дам! А что же Пётр Иль­ич? Он, под­черк­нем и по­вто­рим, на­чал свои лю­би­тель­ские за­ня­тия на фор­те­пиа­но лишь в пят­на­дцать лет, да и то не на­ме­ре­ва­ясь стать про­фес­сио­на­лом. А по­том по­шёл, как ска­за­но, не учить­ся в кон­сер­ва­то­рию, а слу­жить в ми­ни­стер­ст­ве юс­ти­ции!

— Го­во­ря о том, что Чай­ков­ский по­сту­пил в Мо­с­ков­скую кон­сер­ва­то­рию в 1861 го­ду мы, ко­неч­но же, го­во­рим не­сколь­ко не­вер­но. То­гда то за­ве­де­ние, в ко­то­рое по­сту­пил Пётр Иль­ич, на­зы­ва­лось Му­зы­каль­ны­ми клас­са­ми Рус­ско­го Му­зы­каль­но­го Об­ще­ст­ва. Кон­сер­ва­то­ри­ей эти клас­сы ста­ли поз­же, в 1862 го­ду, ко­гда Чай­ков­ский уже там учил­ся. Но мы ус­лов­но бу­дем на­зы­вать это учеб­ное за­ве­де­ние кон­сер­ва­то­ри­ей, что­бы всем бы­ло по­нят­нее.

— На­ко­нец, 31 де­каб­ря 1865 го­да по юли­ан­ско­му ка­лен­да­рю или 12 ян­ва­ря 1866 го­да по гри­го­ри­ан­ско­му Чай­ков­ский окан­чи­ва­ет кон­сер­ва­то­рию с выс­шей на­гра­дой — Се­реб­ря­ной ме­да­лью. Даль­ней­шее всем из­вест­но: «Щел­кун­чик», «Ле­бе­ди­ное озе­ро», га­ст­ро­ли, все­рос­сий­ская и все­мир­ная сла­ва, го­ды пре­по­да­ва­ния в той же Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии.

— Но бли­зил­ся час рас­пла­ты. Здесь, го­во­ря о рас­пла­те, мы, ко­неч­но, за­бе­га­ем не­сколь­ко впе­рёд. Это мы де­ла­ем спе­ци­аль­но, что­бы за­ин­три­го­вать на­ших ува­жае­мых зри­те­лей.

— На­сту­пил зло­по­луч­ный для Пет­ра Иль­и­ча 1893 год, 53-й год его не очень дол­гой жиз­ни. Ве­че­ром два­дца­то­го ок­тяб­ря по юли­ан­ско­му ка­лен­да­рю и пер­во­го но­яб­ря по гри­го­ри­ан­ско­му со­вер­шен­но здо­ро­вый Чай­ков­ский по­се­ща­ет один из Санкт-Пе­тер­бург­ских рес­то­ра­нов; в хо­де тра­пе­зы он про­сит при­нес­ти ему про­стой хо­лод­ной во­ды. Из-за хо­ле­ры та­ко­го бы луч­ше не де­лать и Чай­ков­ский, ве­ро­ят­но, зна­ет это. Чай­ков­ско­му по­да­ют не­ки­пя­чё­ную во­ду и он вы­пи­ва­ет её. На сле­дую­щий день, вто­ро­го но­яб­ря, про­яв­ля­ют­ся сим­пто­мы хо­ле­ры. Че­рез не­сколь­ко дней, а имен­но шес­то­го но­яб­ря но­чью, тя­же­ло про­му­чив­шись все эти дни, он уми­ра­ет от хо­ле­ры на квар­ти­ре сво­его бра­та Мо­де­ста.

— Так гла­сит офи­ци­аль­ная ис­то­рия. Но о мно­гом она умал­чи­ва­ет. Ра­зу­ме­ет­ся, у по­сте­ли боль­но­го всё это вре­мя де­жу­рил не брат Чай­ков­ско­го Мо­дест, а ка­кая-то при­слу­га. Сей­час, об­ре­тя но­вые ар­хив­ные до­ку­мен­ты, мы зна­ем, что её зва­ли Люд­ми­лой. Эта Люд­ми­ла ви­де­ла по­след­ние ча­сы и по­след­ние мгно­ве­нья жиз­ни Пет­ра Иль­и­ча и на за­ка­те сво­их дней ос­та­ви­ла об этом вос­по­ми­на­ния, пе­ре­дав их в сво­ём пись­ме к до­че­ри Ан­не. Сей­час мы про­чи­та­ем, что она пи­са­ла.

Тут Юрий Во­робь­ев­ский дос­тал цвет­ную ксе­ро­ко­пию пись­ма; эта ксе­ро­ко­пия бы­ло по­ка­за­на во весь эк­ран. За­тем Во­робь­ев­ский стал за­чи­ты­вать пись­мо:

— «Смерть греш­ни­ков лю­та, Ан­на! По­то­му не от­сту­пай от Бо­га, что бы ни го­во­ри­ли ком­му­ни­сты. Я са­ма бы­ла сви­де­тель­ни­цей та­кой смер­ти — смер­ти Чай­ков­ско­го. Я ни­ко­гда ни­ко­му не го­во­ри­ла об этом, но те­перь не хо­чу уне­сти с со­бой в мо­ги­лу эту тай­ну. По­сле по­лу­но­чи, за не­сколь­ко ча­сов до смер­ти, Пётр Иль­ич при­шёл в соз­на­ние и, по-преж­не­му тя­же­ло му­ча­ясь, стал гром­ко кри­чать во все­ус­лы­ша­ние: «Со­жги­те всю мою му­зы­ку и не ис­пол­няй­те её! Осо­бен­но «Ле­бе­ди­ное озе­ро» и «Щел­кун­чи­ка»! Дья­вол че­рез ме­ня вло­жил в них са­мый ве­ли­кий со­блазн для пра­во­слав­ных хри­сти­ан! И ни­ко­гда не хо­ди­те в те­ат­ры и не пус­кай­те ту­да сво­их де­тей! Будь про­кля­ты все те­ат­ры — они про­дол­же­ние учи­ли­ща пра­во­ве­де­ния с его трек­ля­той пе­де­ра­сти­ей и да­же во сто крат ху­же!». Прав­да, кри­чал он на­прас­но: во­круг ни­ко­го не бы­ло кро­ме ме­ня и при­бе­жав­ше­го на крик его бра­та Мо­де­ста. Мо­дест ни­ко­гда бы не рас­ска­зал ус­лы­шан­но­го, а мне од­ной ни­кто бы не по­ве­рил, да и, ско­рее все­го, ме­ня со­чли бы за су­ма­сшед­шую. На не­сча­ст­но­го нель­зя бы­ло смот­реть без слёз. На­ко­нец, яви­лась ка­кая-то ужа­саю­щая тём­ная фи­гу­ра. Я и Мо­дест в стра­хе вы­бе­жа­ли из ком­на­ты уми­раю­ще­го и не ви­де­ли, что там про­ис­хо­ди­ло. Раз­дал­ся крик и всё стих­ло. Ко­гда мы во­шли в ком­на­ту, то на­шли в ней уже мерт­во­го Пет­ра Иль­и­ча. У не­го бы­ла свёр­ну­та шея. Это-то, а не хо­ле­ра и бы­ло ис­тин­ной при­чи­ной его смер­ти. Мо­дест при­ло­жил мно­го уси­лий, что­бы скрыть от лю­дей и от по­ли­ции то, что про­изош­ло в дей­ст­ви­тель­но­сти».

Юрий Во­робь­ев­ский под­нял гла­за и за­дум­чи­во раз­мер­но ска­зал:

— Всем по­нят­но, что про­изош­ло? Пра­во­слав­ным ве­рую­щим, на­де­юсь, по­яс­нять это­го не на­до. А про­изош­ло вот что: явил­ся де­мон и убил Пет­ра Иль­и­ча Чай­ков­ско­го, свер­нув ему шею. Как Ме­фи­сто­фель свер­нул шею на­стоя­ще­му, а не ли­те­ра­тур­но­му док­то­ру Фау­сту, из­бе­жав­ше­му этой уча­сти. Хри­стиа­ни­ну так­же яс­но, что до это­го, как и док­тор Фа­уст, Чай­ков­ский за­клю­чил кон­тракт с де­мо­ном, по ус­ло­вию ко­то­ро­го Са­та­на и за­брал и его жизнь, и его ду­шу. За­брал ду­шу к се­бе, в ад, на му­че­ния. На­веч­но. За что Чай­ков­ский про­дал свою бес­смерт­ную ду­шу Са­та­не объ­яс­нять, на­де­юсь, не на­до. Всё и так яс­но: за сла­ву, за ус­пех, за ком­по­зи­тор­ский, му­зы­каль­ный та­лант, столь не­объ­яс­ни­мо и вне­зап­но поя­вив­ший­ся у не­го уже по­сле то­го, как ему ис­пол­ни­лось два­дцать лет. Вот она, на­стоя­щая при­чи­на од­но­го стран­но­го из­ви­ва жиз­ни, стран­но­го подъ­ё­ма и да­же взлё­та по карь­ер­ной ле­ст­ни­це — не прав­да ли?

— Но, — про­дол­жал Во­робь­ёв­ский, — вы мо­же­те ска­зать: «Сло­ва про кон­тракт — лишь тео­ре­ти­зи­ро­ва­ние. По­ка­жи­те нам его и то­гда мы по­ве­рим, что ва­ши сло­ва про сдел­ку с Дья­во­лом не есть плод вос­па­лён­ной фан­та­зии». Что же. В слу­чае с Чай­ков­ским на­шёл­ся и кон­тракт. Со­всем не­дав­но. В ар­хи­ве, хра­нив­шем бу­ма­ги бра­та Пет­ра Иль­и­ча Чай­ков­ско­го — Мо­де­ста, о ко­то­ром пи­са­ла ра­ба Бо­жья Люд­ми­ла. Вот ксе­ро­ко­пия это­го кон­трак­та, за­ве­рен­ная по всем пра­ви­лам ра­бот­ни­ка­ми ар­хи­ва.

Во­робь­ев­ский сно­ва взял со сто­лы бу­маж­ку и по­ка­зал её на ка­ме­ру во весь эк­ран. По­сле это­го он стал чи­тать до­го­вор:

«

Ти­по­вой кон­тракт про­да­жи ду­ши

Срок удов­ле­тво­ре­ния же­ла­ний про­дав­ца при жиз­ни — 33 го­да.

Срок об­ла­да­ния по­ку­па­те­лем ду­шой про­дав­ца по­сле смер­ти — бес­сроч­но.

Смерть про­дав­ца: по ис­те­че­нии сро­ка удов­ле­тво­ре­ния в тот же год его ду­шу за­би­ра­ет де­мон.

Я, Петр Иль­ич Чай­ков­ский, от­ре­ка­юсь от Бо­га, от Пре­свя­той Трои­цы, от Ии­су­са Хри­ста, Гос­по­да и Спа­са на­ше­го, и от Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы и её за­ступ­ни­че­ст­ва и за­ступ­ни­че­ст­ва всех свя­тых и пре­даю се­бя не­чис­той и лу­ка­вой си­ле за сла­ву, по­чес­ти и из­вест­ность в этом ми­ре.

Де­мо­ны долж­ны сде­лать ме­ня са­мым ве­ли­ким рус­ским ком­по­зи­то­ром, ко­то­рый по­лу­чит все­мир­ные из­вест­ность и при­зна­ние. Кро­ме то­го, де­мо­ны долж­ны со­дей­ст­во­вать ис­пол­не­нию всех мо­их блуд­ных же­ла­ний и по­мо­гать мне день­га­ми в слу­чае ну­ж­ды. За это ду­ша моя по­сле смер­ти бу­дет на­все­гда при­над­ле­жать Са­та­не. Кро­ме то­го, за это же я обя­зу­юсь и тор­же­ст­вен­но обе­щаю вер­но и ис­крен­не слу­жить Са­та­не пе­де­ра­сти­ей, рас­про­стра­нять по зем­ле му­же­ло­же­ст­во и про­чую со­до­мию и со­блаз­нять в эти гре­хи лю­дей как сво­им му­зы­каль­ным твор­че­ст­вом, так и всей сво­ей жиз­нью, да по­мо­гут мне в этом Дья­вол и его слу­ги-де­мо­ны.

О сро­ке удов­ле­тво­ре­ния же­ла­ний (три­дцать три го­да), о том, что де­мон за­бе­рет мою ду­шу в ад в 1893 го­ду по­сле 31 ап­ре­ля, а так­же о пра­ви­лах ис­чис­ле­ния сро­ка удов­ле­тво­ре­ния (юли­ан­ский ка­лен­дарь, ис­поль­зуе­мый пра­во­слав­ной цер­ко­вью; на­ча­ло су­ток — ноль ча­сов но­чи по рав­но­мер­ной два­дца­ти­че­ты­рех­ча­со­вой сис­те­ме; не­пол­ный на­чаль­ный и ко­неч­ный го­ды вклю­че­ны в срок по­доб­но це­лым го­дам) уве­дом­лён.

Пётр Чай­ков­ский, быв­ший раб Бо­жий,

ны­не же слу­га Са­та­нин.

31 ап­ре­ля 1861 го­да, 23 ч. 50 мин.                                    (Под­пись кро­вью)

Пе­де­ро­ме­лех, ар­хи­де­мон-стра­ти­лат.

31 ап­ре­ля 1861 го­да, 23 ч. 50 мин.                                    (Знак-пе­чать ар­хи­де­мо­на)

»

За­кон­чив чте­ние, Во­робь­ев­ский под­нял гла­за и ска­зал:

— Я ду­маю, не на­до осо­бо по­яс­нять, что оз­на­ча­ют эти да­та и вре­мя — «31 ап­ре­ля 1861 го­да, 23 ч. 50 мин.»: Чай­ков­ский про­дал свою ду­шу в ночь с 31 ап­ре­ля на 1 мая — то есть в Валь­пур­гие­ву ночь, поч­ти в са­мую пол­ночь. А Валь­пур­гие­ва ночь по на­род­ным по­верь­ям есть та са­мая ночь, в ко­то­рую ведь­мы сле­та­ют­ся на ша­ба­ши в свои из­люб­лен­ные мес­та. В Гер­ма­нии это го­ра Бро­кен; на Ук­раи­не это Лы­сая го­ра, ны­не на­хо­дя­щая­ся в пре­де­лах го­род­ской чер­ту Кие­ва.

— Как по­ка­за­ла экс­пер­ти­за гра­фо­ло­га, на этой хар­тии, дей­ст­ви­тель­но, под­пись са­мо­го Чай­ков­ско­го. Мед­экс­пер­ты сде­ла­ли за­клю­че­ние, что она вы­пол­не­на на­стоя­щей че­ло­ве­че­ской кро­вью.

— Кста­ти: сле­ду­ет на­пом­нить, что древ­ние но­вый день от­счи­ты­ва­ли не с пол­но­чи, а с за­ка­та солн­ца. Пра­во­слав­ная цер­ковь по­сту­па­ет так и сей­час. По­это­му мож­но ска­зать, что Пётр Иль­ич про­дал ду­шу в пер­во­май­скую ночь.

— Итак, в 1861 го­ду, в мае, чи­нов­ник ми­ни­стер­ст­ва юс­ти­ции Чай­ков­ский, имея бо­лее два­дца­ти лет от ро­ду, про­да­ет ду­шу де­мо­ну, а осень то­го же 1861 го­да он уже ста­но­вит­ся сту­ден­том Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии. Чай­ков­ский за­клю­ча­ет кон­тракт на три­дцать три го­да. До­воль­но дли­тель­ный срок — ведь, как го­во­рят ис­сле­до­ва­те­ли по­доб­ных сде­лок, обыч­но кон­тракт за­клю­ча­ет­ся на два­дцать или на два­дцать пять лет. Дли­тель­ный срок. Но ве­лик и по­се­ян­ный за этот срок со­блазн, ве­ли­ки и со­вер­шён­ные за этот срок не­сча­ст­ным и сле­пым греш­ни­ком гре­хи. Три­дцать три го­да. Столь­ко про­жил Хри­стос. Три­дцать три го­да — знак по­ру­га­ния три­дца­ти трёх лет жиз­ни Спа­си­те­ля. На­пом­ним, что и в ма­сон­ст­ве, в наи­бо­лее рас­про­стра­нён­ной его вер­сии, три­дцать три сте­пе­ни…

— При­шла по­ра за­вер­шать на­шу не­обыч­ную пе­ре­да­чу. В за­клю­че­ние хо­чу ска­зать: как пра­ви­ло та­кие лю­ди, как Чай­ков­ский ещё до за­клю­че­ния кон­трак­та с де­мо­ном уже ста­но­вят­ся ра­ба­ми раз­лич­ных ужас­ных стра­стей и уже со­вер­ша­ют мно­гие тяж­кие гре­хи; и по­это­му че­рез эти гре­хи и стра­сти они еще до про­да­жи ду­ши как бы род­нят­ся с де­мо­на­ми. Ду­маю, не на­до рас­ска­зы­вать о том, чем и как при­влёк к се­бе де­мо­нов Чай­ков­ский — это хо­ро­шо из­вест­но всем.

— На­ко­нец, не мо­гу не удер­жать­ся от слов бла­го­дар­но­сти. Я рад, что не оди­нок в сво­их взгля­дах на Чай­ков­ско­го, на твор­че­ст­во его и ему по­доб­ных лю­дей, иду­щих на связь с Са­та­ной и де­мо­на­ми для дос­ти­же­ния сво­их зем­ных це­лей… Я рад, что бла­го­сло­ве­ние на­шей се­го­дняш­ней пе­ре­да­че дал сам ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев и бла­го­да­рен ему за это. Кста­ти. Он не толь­ко дал бла­го­сло­ве­ние, но и лич­но по­се­тил ме­ня и на­шу съе­моч­ную груп­пу во вре­мя съе­мок этой пе­ре­да­чи. А это зна­чит, что свя­щен­но­на­ча­лие на­шей пра­во­слав­ной церк­ви под­дер­жи­ва­ет нас. И эта под­держ­ка мне очень до­ро­га — она по­ка­зы­ва­ет и под­твер­жда­ет, что мой скром­ный труд не­на­пра­сен. До сви­да­ния, бра­тия и се­ст­ры. Хра­ни вас Гос­подь!

Ко­гда Во­робь­ев­ский, за­чи­ты­вая кон­тракт, упо­мя­нул Пе­де­ро­ме­ле­ха, Ку­рае­ва стал раз­би­рать смех. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не­удер­жи­мо про­сме­ял­ся до са­мо­го кон­ца ви­део­за­пи­си пе­ре­да­чи. С од­ной сто­ро­ны ему бы­ло смеш­но, но с дру­гой — не очень: ведь бы­ло со­вер­шен­но яс­но, что в один пре­крас­ный день Во­робь­ев­ский мо­жет за­чи­тать на всю стра­ну и весь мир кон­тракт, ко­то­рый яко­бы за­клю­чил с Са­та­ной сам Ку­ра­ев. Тем бо­лее, что с тех пор, как он по­бе­дил в гас­тро­но­ми­че­ском со­стя­за­нии ми­тро­по­ли­та Вла­ди­ми­ра про та­кой кон­тракт ста­ли хо­дить упор­ные слу­хи — в осо­бен­но­сти сре­ди мо­на­ше­ст­вую­щих. Ду­мая об этих слу­хах, Ку­ра­ев ни­как не мог по­нять од­но­го: по­че­му лю­дям, пе­ре­даю­щим их друг дру­гу, ни­как не при­хо­дит в го­ло­ву та про­стая идея, что, воз­мож­но, сам ми­тро­по­лит Вла­ди­мир то­же за­клю­чил кон­тракт с Са­та­ной? «Ка­кая тут ло­ги­ка? — му­чил се­бя во­про­са­ми Ку­ра­ев. — По­че­му все счи­та­ют, что мой гас­тро­но­ми­че­ский дар — от Дья­во­ла, а гас­тро­но­ми­че­ский дар ми­тро­по­ли­та Вла­ди­ми­ра — от Гос­по­да Бо­га, а не, ска­жем, на­обо­рот?»

Вско­ре пред­при­ня­тая Ил­ла­рио­ном ата­ка на Чай­ков­ско­го при­нес­ла же­лае­мые пло­ды: не­сколь­ко му­зы­каль­ных школ сме­ни­ли своё имя. Прав­да, поч­ти все они бы­ли в про­вин­ции; в Мо­ск­ве сме­ни­ла имя лишь од­на шко­ла. Прав­да в ней был ещё про­ве­дён сре­ди вос­пи­тан­ни­ков кон­курс по­ли­ти­че­ско­го пла­ка­та. В ка­ких толь­ко ужа­саю­щих зра­ках не пред­ста­ли пе­ред зри­те­ля­ми на этих пла­ка­тах ко­ро­ле­ва Анг­лии и Пре­зи­дент Со­еди­нён­ных Шта­тов Аме­ри­ки… Об этом кон­кур­се с де­мон­ст­ра­ци­ей наи­бо­лее от­ли­чив­ших­ся пла­ка­тов да­же бы­ло рас­ска­за­но по цен­траль­но­му те­ле­ви­де­нию. А са­мый страш­ный пла­кат, на ко­то­ром ко­ро­ле­ва Анг­лии изо­бра­жа­лась в ви­де упы­ря, а Ан­д­рей Ку­ра­ев — в ви­де ле­ту­чей мы­ши, был от­прав­лен в Мо­с­ков­скую кон­сер­ва­то­рию за­ве­дую­ще­му ка­фед­рой нрав­ст­вен­но­го бо­го­сло­вия — то есть ми­тро­по­ли­ту Ил­ла­рио­ну.

Воб­щем, по все­об­ще­му мне­нию с Чай­ков­ским бы­ло по­кон­че­но. И все ужас­ну­лись это­му. Но при­чу­ды Ил­ла­рио­на на этом не за­кон­чи­лись. Его вни­ма­ние не­ожи­дан­но для всех при­влек­ли ко­про­филь­ское эпи­сто­ляр­ное и му­зы­каль­ное на­сле­дие Вольф­ган­га Ама­дея Мо­цар­та. Пись­ма Вольф­ган­га Ама­дея как-то слу­чай­но по­па­лись на гла­за Ил­ла­рио­ну Ал­фее­ву и бу­к­валь­но на сле­дую­щий день он уже за­чи­ты­вал их на лек­ци­ях сту­ден­там кон­сер­ва­то­рии, де­лая об­шир­ные ком­мен­та­рии нра­во­учи­тель­но­го ха­рак­те­ра, на­чи­нав­шие­ся фра­зой: «Этот гов­но­ед Мо­царт…». А ещё че­рез па­ру дней ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он уз­нал о су­ще­ст­во­ва­нии та­ко­го про­из­ве­де­ния Вольф­ган­га Ама­дея, как Leck mir den Arsch fein recht schön sauber — то есть «Вы­ли­жи мой зад неж­но, пра­виль­но, кра­си­во, чис­то» и стал клей­мить его. Оно по­том сыг­ра­ло злую шут­ку с ми­тро­по­ли­том Ил­ла­рио­ном, ко­то­рый да­же ни­ко­гда его не слы­шал. Вер­нее, он слы­шал его ко­гда-то и да­же очень хо­ро­шо, слиш­ком хо­ро­шо, но не знал, что это оно — до са­мой по­след­ней ми­ну­ты, ко­гда… Впро­чем, об этом поз­же.

Ус­лы­шав в ре­чах Ил­ла­рио­на про Мо­цар­та зна­ко­мые нот­ки, все сно­ва ужас­ну­лись и по­ду­ма­ли: «Не­у­же­ли де­ло дой­дёт да­же до это­го?». Но, опять же, ни­кто не по­смел воз­ра­зить. Од­на­ко сам Ил­ла­ри­он во­все не хо­тел за­пре­щать Мо­цар­та и вёл его «кри­ти­ку» «на вся­кий слу­чай», «для про­фи­лак­ти­ки». Он, Ил­ла­ри­он, счи­тал, что для не­го впол­не хва­тит и по­бе­ды над Пет­ром Иль­и­чом; по­бе­да же над Мо­цар­том, как ду­мал ми­тро­по­лит, мо­жет мно­ги­ми быть вос­при­ня­та не­га­тив­но и вы­зы­ваю­ще. В кон­це кон­цов, Ил­ла­ри­он нис­про­вер­гал Пет­ра Иль­и­ча во­все не для то­го, что по­том пой­ти по на­рас­таю­щей и нис­про­верг­нуть Вольф­ган­га Ама­дея, а для то­го, что­бы ему удоб­нее бы­ло бо­роть­ся с Ку­рае­вым.

Ра­зу­ме­ет­ся, ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он по­ни­мал, что, раз­гро­мив Пет­ра Иль­и­ча и гро­мя Ку­рае­ва, он дол­жен до­ка­зать в гла­зах всех, что он сам на­хо­дит­ся «на уров­не», что он сам — вы­даю­щий­ся ком­по­зи­тор. Для это­го он дав­но ра­бо­тал над ора­то­ри­ей «Стра­сти по Ио­ан­ну» и го­то­вил­ся к то­му, что­бы пред­ста­вить её на суд зри­те­лей вско­ре по­сле Свет­лой Сед­ми­цы. В по­след­ние не­де­ли Ве­ли­ко­го по­ста уже на­ча­лись ре­пе­ти­ции. Ил­ла­ри­он ду­мал и все, анон­си­руя со­бы­тие, пи­са­ли, что эта ора­то­рия долж­на стать му­зы­каль­ным со­бы­ти­ем го­да, ес­ли не де­ся­ти­ле­тия. Ил­ла­ри­он да­же не­сколь­ко раз да­вал ин­тер­вью цен­траль­но­му те­ле­ви­де­нию, в ко­то­рых, го­во­ря о сво­их твор­че­ских пла­нах и о сво­ей те­ку­щей ком­по­зи­тор­ской ра­бо­те, упо­ми­нал о «Стра­стях по Ио­ан­ну».

На стра­ст­ной сед­ми­це в га­зе­те Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии поя­ви­лась ста­тья, ко­то­рая, как и од­на из пре­ды­ду­щих ста­тей, то­же име­ла риф­мо­ван­ный за­го­ло­вок — «Се­го­дня опе­ру по­слу­шал гов­ное­да, а зав­тра — обо­срал по­бе­ды де­дов!». По су­ти она бы­ла по­вто­ре­ни­ем ста­тьи «Се­го­дня пи­до­ра иг­ра­ешь но­ты, а зав­тра — зад про­дашь, у чёр­та взяв банк­но­ты!» и бы­ла на­прав­ле­на про­тив из­вра­щен­че­ст­ва и из­вра­щен­цев в ис­кус­ст­ве; од­на­ко, в от­ли­чие от преж­ней ста­тьи, из ко­то­рой бы­ло яс­но о ка­ком имен­но «пи­до­ре» идёт речь, в но­вой ста­тье не ука­зы­ва­лось, ко­го же имен­но сле­ду­ет под­ра­зу­ме­вать под «гов­ное­дом». Тем не ме­нее, из кон­тек­ста то­го, что про­ис­хо­ди­ло в кон­сер­ва­то­рии в по­след­нее вре­мя, всем бы­ло яс­но, что под «гов­ное­дом» сле­ду­ет по­ни­мать Вольф­ган­га Ама­дея… Все сно­ва за­сты­ли в не­доб­ром пред­чув­ст­вии.

Про­шла Пас­ха и на­сту­пи­ла Свет­лая Сед­ми­ца. В её се­ре­ди­не Юрий Во­робь­ев­ский сно­ва по­ка­зал­ся на цен­траль­ном те­ле­ви­де­нии. На этот раз его пе­ре­да­ча бы­ла по­свя­ще­на Мо­цар­ту. Ку­ра­ев ви­дел её рек­ла­му в кон­це Ве­ли­ко­го По­ста и взял эту гря­ду­щую пе­ре­да­чу на за­мет­ку. Дей­ст­ви­тель­но, раз­ве это не ин­те­рес­но — че­го но­во­го ска­жет Во­робь­ев­ский о Вольф­ган­ге Ама­дее на ос­но­ва­нии вновь об­на­ру­жен­ных ар­хив­ных до­ку­мен­тов? Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, ко­неч­но, при­мер­но до­га­ды­вал­ся, что имен­но ска­жет Юрий — и на­де­ж­ды его не об­ма­ну­ли. В по­ло­жен­ное вре­мя, бу­ду­чи в од­ной из гос­ти­ниц Лос-Анд­же­ле­са, из­ряд­но по­дус­тав по­сле га­ст­ро­лей по Юж­ной Аме­ри­ке, Ку­ра­ев рас­тя­нул­ся на ши­ро­кой кро­ва­ти, ус­та­вил­ся в те­ле­ви­зор, под­клю­чён­ный к но­ут­бу­ку, и стал вни­мать поя­вив­ше­му­ся на ог­ром­ном эк­ра­не спе­циа­ли­сту по ок­куль­тиз­му и де­мо­но­ло­гии.

— В про­шлый раз мы го­во­ри­ли о Пет­ре Иль­и­че Чай­ков­ском, его за­га­доч­ном та­лан­те, его за­га­доч­ной смер­ти. — ве­щал Во­робь­ев­ский. — Вре­мя от вре­ме­ни ис­то­рия че­рез ар­хи­вы и ме­муа­ры под­бра­сы­ва­ют нам но­вые до­ку­мен­ты, ко­то­рые за­став­ля­ют нас пе­ре­ос­мыс­лить то, что уже дав­но ос­мыс­ле­но, пе­ре­смот­реть то, взгля­ды на что дав­но ус­тоя­лись. И то­гда мно­гие со­бы­тия пред­ста­ют пред на­ми со­вер­шен­но в дру­гом све­те — со­всем не так, как мы это­му бы­ли нау­че­ны в шко­ле, бы­ли нау­че­ны ли­те­ра­ту­рой, об­ще­при­ня­ты­ми мне­ния­ми и про­чим по­доб­ным. На этот раз мы по­го­во­рим о Вольф­ган­ге Ама­дее Мо­цар­те.

— Че­го, ка­жет­ся, мож­но не знать о Мо­цар­те? Ге­ний, ге­ни­аль­ность ко­то­ро­го бы­ла от­кры­та еще в дет­ст­ве и раз­ви­та во всей пол­но­те его ро­ди­те­ля­ми. Че­го тут и го­во­рить? Ко­неч­но, ре­бе­нок был очень та­лант­лив — это без­ус­лов­но. Да­же ге­ниа­лен. Но вся­кий ли ге­ний мо­жет про­бить­ся до вер­шин сла­вы? Нет… Мно­гих и мно­гих из ге­ни­ев ждал не­ус­пех и заб­ве­ние про­сто из-за то­го, что им не по­встре­ча­лись нуж­ные лю­ди в нуж­ный час и по­это­му им не уда­лось рас­крыть свою ге­ни­аль­ность… В про­шлой пе­ре­да­че мы го­во­ри­ли, что ге­ни­аль­ный пи­са­тель мо­жет ро­дить­ся в кре­сть­ян­ской се­мье, в се­мье кре­по­ст­ных, и до кон­ца со­вей жиз­ни так и не уз­нать гра­мо­ты. К сча­стью, Мо­царт был из­бав­лен от по­доб­ных ве­щей. Ему по­вез­ло. Но что стоя­ло за этим ве­зе­ни­ем? Под­лин­но ли это бы­ло ве­зе­ние, по­лу­чен­ное от ка­ких-то без­лич­ных, сле­пых сил при­ро­ды, по­лу­чен­ное слу­чай­но, по сте­че­нию об­стоя­тельств? Или… Впро­чем, не бу­дем за­бе­гать впе­ред.

— Итак, Мо­царт. Ро­дил­ся 27 ян­ва­ря 1756 го­да. До не­го в се­мье Мо­цар­тов ро­ди­лась стар­шая се­ст­ра — Нан­нерль, ко­то­рая бы­ла стар­ше Вольф­ган­га Ама­дея на че­ты­ре го­да. Ко­гда Мо­цар­ту бы­ло три го­да, его се­ми­лет­няя се­ст­ра Нан­нерль ста­ла по­лу­чать от от­ца уро­ки иг­ры на кла­ве­си­не. Эти уро­ки ока­зы­ва­ют ог­ром­ное влия­ние на Мо­цар­та. Уже в это вре­мя, в три го­ди­ка, Вольф­ганг Ама­дей са­дит­ся за ин­ст­ру­мент и под­би­ра­ет со­зву­чия… В че­ты­ре го­да отец на­чи­на­ет ра­зу­чи­вать с Ама­де­ем не­боль­шие пье­сы и ми­ну­эты для кла­ве­си­на. Поч­ти сра­зу же Вольф­ганг вы­учи­ва­ет­ся иг­рать их и, при­том, хо­ро­шо. У не­го воз­ни­ка­ет стрем­ле­ние к твор­че­ст­ву и уже в пять лет он со­чи­ня­ет ма­лень­кие пье­сы, для за­пи­си ко­то­рых на бу­ма­гу, прав­да, ещё тре­бу­ет­ся отец. Эти са­мые пер­вые со­чи­не­ния бы­ли соз­да­ны им в 1761 го­ду, в на­ча­ле го­да: ме­ж­ду кон­цом ян­ва­ря и ап­ре­лем. Отец по­ни­ма­ет, что его ре­бе­нок яв­но очень ода­рён и ре­ша­ет по­ка­зать его из­вест­ным лю­дям. В том же 1761 го­ду отец с сы­ном от­прав­ля­ют­ся в Мюн­хен, где Мо­царт-млад­ший да­ёт кон­церт, на ко­то­ром при­сут­ст­ву­ет кур­фюрст Ба­ва­рии. В шесть лет Мо­царт уже уме­ет иг­рать не толь­ко на кла­ве­си­не, но и на скрип­ке. В 1763 го­ду, на седь­мом го­ду жиз­ни, отец сно­ва ре­ша­ет по­ка­зать сво­его сы­на «на боль­шой сце­не» пе­ред из­вест­ны­ми людь­ми. Мо­царт с от­цом от­прав­ля­ют­ся в Ве­ну и по пу­ти ос­та­нав­ли­ва­ют­ся в Иб­се, во фран­ци­скан­ском мо­на­сты­ре. В этом мо­на­сты­ре ма­лень­кий Мо­царт впер­вые зна­ко­мить­ся с ор­га­ном и ус­пеш­но иг­ра­ет на нём. И вот тут-то, по-ви­ди­мо­му, в том же фран­ци­скан­ском мо­на­сты­ре, с Мо­цар­том про­ис­хо­дит не­что ин­те­рес­ное и ужас­ное — то, о чём не го­во­рят и что ста­ло из­вест­но толь­ко лишь не­дав­но из вос­по­ми­на­ний сво­яч­ни­цы Вольф­ган­га Ама­дея Со­фи Ве­бер. За­тем Мо­царт при­бы­ва­ет в Ве­ну — это бы­ло 6 ок­тяб­ря 1763 го­да, — да­ет там кон­цер­ты и все его вос­при­ни­ма­ют как му­зы­кан­та-вун­дер­кин­да. Ка­ко­вым он, в сущ­но­сти, и был, что на­зы­ва­ет­ся, «от при­ро­ды».

— Вряд ли нуж­но рас­ска­зы­вать ис­то­рию Мо­цар­та даль­ше. За не­боль­шим ис­клю­че­ни­ем. Итак, что же по­ве­да­ла о Мо­цар­те Со­фи Ве­бер?

— Со­фи Ве­бер, как уже ска­за­но, бы­ла сво­яч­ни­цей Мо­цар­та; она уха­жи­ва­ла за ним во вре­мя бо­лез­ни пе­ред са­мой его смер­тью. И вот, со­глас­но не­дав­но об­на­ру­жен­но­му днев­ни­ку Со­фи, хра­нив­ше­му­ся у ее род­ст­вен­ни­ков, ста­ли из­вест­ны об­стоя­тель­ст­ва смер­ти Вольф­ган­га Ама­дея — об­стоя­тель­ст­ва, ко­то­рые рань­ше не бы­ли из­вест­ны, ибо, как яс­но, та­кое род­ст­вен­ни­ки и по­том­ки ком­по­зи­то­ра долж­ны бы­ли тща­тель­но скры­вать. Со­глас­но за­пи­сям в днев­ни­ке Со­фи Ве­бер, Мо­царт в по­след­ние дни пе­ред смер­тью стал очень стра­шить­ся ко­го-то не­ви­ди­мо­го, яко­бы при­шед­ше­го за ним. При этом он час­то го­во­рил, что вре­мя его ис­тек­ло и что до кон­ца го­да к не­му обя­за­тель­но дол­жен вновь при­дти дья­вол и свер­нуть ему шею, ес­ли до это­го он, ко­неч­но, не ум­рёт сам. А ещё он го­во­рил, что бо­лезнь с ним при­клю­чи­лась от то­го, что но­чью с 31 ян­ва­ря на 1 фев­ра­ля, по­сле пол­но­чи, к не­му явил­ся де­мон, со­об­щил, что его срок ис­тёк и за­тем стал ду­шить его. И по­сле той но­чи он, как при­зна­вал­ся Со­фи, му­чил­ся вплоть до на­стоя­ще­го вре­ме­ни — поч­ти год! И от мук — сна­ча­ла от му­ки ду­шев­ной, а по­том и те­лес­ной — он всё вре­мя хо­тел уме­реть.

— Рас­ска­зал Ама­дей и о том, как свя­зал­ся с Дья­во­лом. В воз­рас­те се­ми лет по пу­ти в Ве­ну, ко­гда он ос­та­но­вил­ся с от­цом в Иб­се, во фран­ци­скан­ском мо­на­сты­ре, Вольф­ганг для ин­те­ре­са стал бро­дить по мо­на­сты­рю и за­лез в ка­кое-то по­ме­ще­ние на чер­да­ке. Там он не­ожи­дан­но для се­бя встре­тил­ся с не­ким не­зна­ком­цем, ко­то­рый ска­зал ему: «Маль­чик, а ты не хо­тел бы за­нять­ся му­зы­кой по-серь­ёз­но­му? И стать все­мир­но из­вест­ным ком­по­зи­то­ром и му­зы­кан­том? По­жа­луй, од­ним из са­мых из­вест­ных?». Вольф­ганг очень пе­ре­жи­вал по по­во­ду воз­мож­ной не­уда­чи в Ве­не; он очень хо­тел по­ра­до­вать от­ца тем, че­му вы­учил­ся; он по­про­сту хо­тел, что­бы ему все хло­па­ли в ла­до­ши и что­бы он был в цен­тре вни­ма­ния. Мо­царт от­ве­тил на во­прос не­зна­ком­ца «Да»; и то­гда не­зна­ко­мец ска­зал, что он — сам Дья­вол и пред­ло­жил за­клю­чить кон­тракт. Обо всём этом на­пи­са­ла со слов уми­раю­ще­го Мо­цар­та в сво­их днев­ни­ках Со­фи Ве­бер…

— Со­фи спро­си­ла Мо­цар­та: не хо­чет ли он по­звать свя­щен­ни­ка? Но он от­ка­зал­ся. В по­след­ние дни жиз­ни Мо­царт, ос­та­ва­ясь на­еди­не с Со­фии, час­то по­вто­рял: «Нет мне те­перь пу­ти об­рат­но, к Бо­гу! Ад, ад ждёт ме­ня за зем­ную сла­ву — и на­стоя­щую, и бу­ду­щую! И я точ­но знаю это! Мне уже не по­мочь…».

— Вот, до­ро­гие зри­те­ли, и раз­гад­ка то­го, как ста­но­вят­ся ве­ли­ки­ми. Без­ус­лов­но, Вольф­ганг Ама­дей был та­лант­лив и да­же ге­ниа­лен — и как ис­пол­ни­тель, и как ком­по­зи­тор. Но, как мы го­во­ри­ли, для то­го, что­бы про­бить­ся вверх, для то­го, что­бы стя­жать зем­ную сла­ву од­но­го это­го по­рой ока­зы­ва­ет­ся не­дос­та­точ­но… И то­гда к не­стой­ким ду­шам, жа­ж­ду­щим сла­вы, по­чес­тей и ве­ли­чия ино­гда при­хо­дит де­мон и обе­ща­ет пре­под­не­сти всё это на блю­деч­ке в об­мен на бес­смерт­ную ду­шу. На­до лишь толь­ко за­клю­чить «не­боль­шой кон­трак­тик».

— Из­вест­но, что Вольф­ганг Ама­дей Мо­царт был ма­со­ном. И всту­пил он в ма­сон­ст­во от­час­ти и по­то­му, что ис­кал в ма­сон­ских кру­гах про­тек­ции и иной по­мо­щи. В том чис­ле и, по-ви­ди­мо­му, воз­мож­но­сти взять де­нег в долг. В ма­сон­ст­во ув­лек Вольф­ганг Ама­дей и сво­его от­ца. По­это­му мож­но пред­по­ло­жить, что в ма­сон­ских ло­жах хра­ни­лось и до сих пор хра­нить­ся мно­го до­ку­мен­тов, свя­зан­ных с жиз­нью Мо­цар­та. Мно­гие ар­хив­ные до­ку­мен­ты ма­сон­ских лож бы­ли за­хва­че­ны вой­ска­ми СССР в Гер­ма­нии и Ав­ст­рии во вре­мя Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной Вой­ны и за­тем вы­ве­зе­ны. Со­всем не­дав­но бы­ли об­на­ру­же­ны до­ку­мен­ты ма­сон­ских лож, рас­по­ла­гав­ших­ся в Ав­ст­рии, в Ве­не и сре­ди этих до­ку­мен­тов на­шлась од­на весь­ма пре­лю­бо­пыт­ная бу­маж­ка — тот са­мый кон­тракт с де­мо­ном, ко­то­рый за­клю­чил Вольф­ганг Ама­дей.

Тут Юрий Во­робь­ев­ский взял в ру­ки ксе­ро­ко­пию вет­хой, по­жел­тев­шей от вре­ме­ни бу­ма­ги и по­ка­зал её круп­ным пла­ном зри­те­лям. До­ку­мент, ес­те­ст­вен­но, был со­став­лен на не­мец­ком язы­ке. По­ка до­ку­мент кра­со­вал­ся на эк­ра­не, Во­робь­ев­ский за­чи­тал его пе­ре­вод:

«

Ти­по­вой кон­тракт про­да­жи ду­ши

Срок удов­ле­тво­ре­ния же­ла­ний про­дав­ца при жиз­ни — 30 лет.

Срок об­ла­да­ния по­ку­па­те­лем ду­шой про­дав­ца по­сле смер­ти — бес­сроч­но.

Смерть про­дав­ца: по ис­те­че­нии сро­ка удов­ле­тво­ре­ния в тот же год его ду­шу за­би­ра­ет де­мон — на­слав бо­лезнь или, ес­ли про­да­вец не ум­рёт от неё, не­по­сред­ст­вен­но умерт­вив.

Я, Ио­ганн Хри­зо­стом Вольф­ганг Тео­фил (Гот­либ-Ама­дей) Мо­царт, всту­пая в ря­ды все­мир­но­го со­об­ще­ст­ва слуг и по­клон­ни­ков Са­та­ны и про­да­вая ему свою веч­ную ду­шу, от­ре­ка­ясь от Бо­га, от Бо­го­ро­ди­цы и Её за­ступ­ни­че­ст­ва и от всех свя­тых, пре­да­вая се­бя лу­ка­вой и не­чис­той си­ле, пе­ред ли­цом сво­их то­ва­ри­щей — ведьм, кол­ду­нов, ере­ти­ков, от­ступ­ни­ков, жи­дов и ма­со­нов — тор­же­ст­вен­но обе­щаю: го­ря­чо быть пре­дан­ным Са­та­не и не­на­ви­деть Бо­га. Жить и бо­роть­ся, как за­ве­щал Ве­ли­кий и Страш­ный Са­та­на, как учат в ма­сон­ских ло­жах и ко­ве­нах ведьм. Все­гда вы­пол­нять за­ко­ны ма­со­нов и кол­ду­нов.

По дос­ти­же­нии зре­ло­го воз­рас­та обя­зу­юсь всту­пить в ма­сон­скую ло­жу или со­об­ще­ст­во (ко­вен) кол­ду­нов, да по­мо­жет мне Са­та­на.

Ещё же тор­же­ст­вен­но обя­зу­юсь: есть ка­каш­ки, ма­зать­ся дерь­мом, ли­зать зад­ни­цы, рас­про­стра­нять ко­про­фи­лию и со­блаз­нять в неё, не ща­дя сво­ей жиз­ни и сво­их сил. Да по­мо­жет мне в этом Са­та­на.

За это де­мо­ны долж­ны сде­лать ме­ня од­ним из са­мых ве­ли­ких ком­по­зи­то­ров во всем ми­ре. Я дол­жен по­лу­чить с по­мо­щью де­мо­нов все­мир­ную из­вест­ность и все­мир­ное при­зна­ние. И, при­том, эта сла­ва не долж­на ис­чез­нуть по мо­ей смер­ти, но долж­на стать ещё боль­шей. Кро­ме то­го, де­мо­ны долж­ны со­дей­ст­во­вать ис­пол­не­нию всех мо­их блуд­ных же­ла­ний и по­мо­гать мне день­га­ми в слу­чае ну­ж­ды. В об­мен за та­кое по­кро­ви­тель­ст­во де­мо­нов ду­ша моя по­сле смер­ти бу­дет на­все­гда при­над­ле­жать Са­та­не.

Вольф­ганг Мо­царт, ра­нее — раб Бо­жий,

те­перь — слу­га Са­та­ны.

27 ян­ва­ря 1763 го­да, 14 ч. 25 мин.                        (Под­пись кро­вью)

Ко­про­букк, стар­ший блуд­ный де­мон.

27 ян­ва­ря 1763 го­да, 14 ч. 25 мин.                        (Знак-пе­чать стар­ше­го де­мо­на)

»

— В семь лет! Про­да­жа ду­ши Са­та­не в семь лет! По­ду­мать толь­ко! — мельк­ну­ла ус­меш­ка в го­ло­ве у Ку­рае­ва, ко­гда Во­робь­ев­ский за­чи­ты­вал кон­тракт. — На­до же, ка­кой смыш­лё­ный! Пря­мо как пио­нер или ок­тяб­рё­нок из со­вет­ских филь­мов про ра­зо­бла­че­ние ино­стран­ных шпио­нов! И да­же ещё со­об­ра­зи­тель­нее! Толь­ко на­обо­рот. Пря­мо эта­кий ав­ст­рий­ский Маль­чиш-Пло­хиш!

— Итак, — на­чал де­лать за­клю­че­ние Во­робь­ев­ский, — Мо­царт про­дал свою ду­шу в об­мен на три­дцать лет сла­вы и ве­ли­чия. Три­дцать лет. Три­дцать — очень сим­во­ли­че­ское чис­ло. Три­дцать се­реб­рен­ни­ков Иу­ды… «Це­на оце­нён­но­го»… Сим­вол пре­да­тель­ст­ва че­ло­ве­ком Бо­га…

— Ин­те­рес­но, что к Пет­ру Иль­и­чу Чай­ков­ско­му явил­ся бо­лее силь­ный де­мон, чем к Мо­цар­ту: к пер­во­му по­жа­ло­вал сам ар­хи­де­мон-стра­ти­лат, а ко вто­ро­му — все­го лишь стар­ший де­мон. Ин­те­рес­но, по­че­му? Стар­цы и свя­тые от­цы го­во­рят, — и это­му учит цер­ковь во­об­ще, — что Дья­вол не зна­ет бу­ду­ще­го, но лишь толь­ко пред­по­ла­га­ет о нём и по этим пред­по­ло­же­ни­ям стро­ит свои пла­ны. Вот и про Мо­цар­та, ви­ди­мо, де­мо­ны ещё точ­но не зна­ли, что из не­го по­лу­чить­ся и ка­ко­ва бу­дет его даль­ней­шая судь­ба — ведь он был со­всем ещё ма­лень­ким и, на­при­мер, впол­не мог уме­реть в дет­ст­ве. По­это­му его и об­ха­жи­вал, на­вер­ное, де­мон не са­мо­го выс­ше­го ран­га.

— За­меть­те, что име­на де­мо­нов по­рой очень сим­во­лич­ны. Де­мон, за­клю­чив­ший кон­тракт с Мо­цар­том, име­но­вал­ся Ко­про­бук­ком. Вам из­вест­но, что та­кое «ко­про­фи­лия»? По-про­сто­на­род­но­му ко­про­фи­лов на­зы­ва­ют «гов­ное­да­ми». И де­мон Ко­про­букк, как яс­но из его име­ни, есть де­мон ко­про­фи­лии. Он воз­бу­ж­да­ет в че­ло­ве­ке эту страсть, он скло­ня­ет его к это­му, к ко­про­фи­лии, ко­то­рая есть не толь­ко грех, но и са­мое на­стоя­щее бе­зум­ст­во. Ко­неч­но, мно­гие мо­гут воз­ра­зить: «Где на­пи­са­но в за­по­ве­дях, что это грех?». Но ведь на это то­же мож­но воз­ра­зить: «За­пре­ща­ют обыч­но то, что лю­ди де­ла­ют — при­чем мас­со­во. А на ред­кие де­ла вся­ких су­ма­сшед­ших не на­па­сешь­ся за­по­ве­дей»…

— Кста­ти: опыт­ные эк­зор­ци­сты го­во­рят, что есть блуд­ные де­мо­ны, но­ся­щие име­на Анал­фик­са­нус и Орал­фик­са­нус. Вы, ко­неч­но, знае­те, что та­кое «ораль­ная фик­са­ция» и «аналь­ная фик­са­ция» в пси­хо­ана­ли­зе. Эти фик­са­ции бы­ли «изо­бре­те­ны» пре­сло­ву­тым док­то­ром Фрей­дом в два­дца­том ве­ке. Но ведь де­мо­ны но­си­ли эти име­на уже сто­ле­тия и да­же ты­ся­че­ле­тия до то­го, как поя­вил­ся Фрейд! И по­это­му воз­ни­ка­ет во­прос: сам ли Фрейд до­га­дал­ся про эти фик­са­ции или ему кто-то дал под­сказ­ку? Или, мо­жет быть, эти де­мо­ны ему по­про­сту яви­лись? Или, мо­жет быть, он был ими одер­жим? Вот ещё од­на за­гад­ка! Вот еще один взлёт ге­ния — док­то­ра Фрей­да — взлёт, о ко­то­ром сле­ду­ет за­ду­мать­ся…

— И ещё: вслу­шай­тесь вни­ма­тель­но в ту клят­ву, ко­то­рую дал Мо­царт. Вам она ни­че­го не на­по­ми­на­ет? В этой клят­ве лег­ко уз­на­ёт­ся клят­ва пио­не­ров Со­вет­ско­го Сою­за. Или, вер­нее, в клят­ве пио­не­ров Со­вет­ско­го Сою­за лег­ко уз­на­ет­ся клят­ва, при­но­си­мая при про­да­же ду­ши де­мо­ну… Вам это не ка­жет­ся стран­ным? Вас это не на­во­дит на раз­мыш­ле­ния?

— Но вер­нём­ся к ге­рою на­шей се­го­дняш­ней пе­ре­да­чи, к Мо­цар­ту. Как де­мон Ко­про­букк дей­ст­во­вал в его жиз­ни, дей­ст­во­вал в нём и че­рез не­го, Вольф­ган­га Ама­дея? Мо­царт и ко­про­фи­лия — это очень ин­те­рес­ная и очень ще­кот­ли­вая те­ма. Как из­вест­но, Вольф­ганг Ама­дей был ко­про­фи­лом — то есть ра­бом де­мо­на Ко­про­бук­ка. И об этом сви­де­тель­ст­ву­ют не­ко­то­рые из мо­цар­тов­ских пи­сем. Мы за­чи­та­ем не­сколь­ко вы­дер­жек из них, что­бы всем бы­ло яс­но, о чём идёт речь…

И тут Во­робь­ев­ский за­чи­тал вы­держ­ки из пи­сем Мо­цар­та. Эти вы­держ­ки уже бы­ли из­вест­ны Ку­рае­ву — имен­но они, эти вы­держ­ки, кру­ти­лись у Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча в го­ло­ве, ко­гда он по­сле гас­тро­но­ми­че­ско­го по­един­ка с Вла­ди­ми­ром Кот­ля­ро­вым от­ды­хал в од­ном из оте­лей Ие­ру­са­ли­ма во вре­мя сво­его Пер­во­го все­мир­но­го ту­ра.…

Спер­ва Юрий Во­робь­ев­ский про­ци­ти­ро­вал сло­ва Мо­цар­та из его пись­ма к сво­ей ку­зи­не Ма­рии Ан­не Тек­ле Мо­царт в Аугс­бург из Ман­гей­ма от 5 но­яб­ря 1777 го­да:

«Да, при­зна́юсь,

я на­сру те­бе на́ нос,

и по­те­чёт по под­бо­род­ку. <…>

А те­перь по­же­лаю вам доб­рой но­чи,

сри­те в по­стель что есть мо­чи,

слад­ко спи­те,

зад­ни­цу к но­су под­тя­ни­те. <…>

Да­лее Во­робь­ев­ский про­ци­ти­ро­вал пись­мо Мо­цар­та той же Ма­рии Ан­не Тек­ле Мо­царт в Аугс­бург из Ман­гей­ма от 28 фев­ра­ля 1778 го­да:

«Дерь­мо! — Дерь­мо! О дерь­мо! О див­ное сло­во! Дерь­мо! Оно вкус­но́! То­же хо­ро­шо! Вку­си дерь­мо! Ли­жи дерь­мо! О Шар­мант! Ли­жи дерь­мо! О как я рад! Дерь­мо вку­си, лиз­ни! Вку­си дерь­мо, лиз­ни дерь­мо! <…>

Всем мо­им друзь­ям при­ве­ты,

кто не ве­рит, пусть об­ли­жет ме­ня за это,

от­ны­не и во­ве­ки ве­ков,

по­ка мно­го та­ких, как я, ду­ра­ков.

При­дёт­ся ему ме­ня дол­го ли­зать,

ду­ша моя в пят­ки нач­нет убе­гать,

дерь­мо из ме­ня нач­нет вы­ле­зать

и вкус­но­го ему нач­нет не хва­тать.

Адьё, ку-у-зи­нуш­ка».

На­ко­нец, Во­робь­ев­ский упо­мя­нул о су­ще­ст­во­ва­нии та­ко­го про­из­ве­де­ния Мо­цар­та, как Leck mir den Arsch fein recht schön sauber — то есть «Вы­ли­жи мой зад неж­но, пра­виль­но, кра­си­во, чис­то». И не толь­ко упо­мя­нул, но и дал в сво­ей пе­ре­да­че про­слу­шать от­ры­вок из это­го про­из­ве­де­ния в ис­пол­не­нии не­мец­ко­го дет­ско­го хо­ра дли­ной в не­сколь­ко ми­нут.

Пе­ре­да­ча под­хо­ди­ла к кон­цу; Во­робь­ев­ский за­га­доч­но улыб­нул­ся и ска­зал на­пос­ле­док:

— Как из­вест­но, Мо­царт и Гайдн бы­ли боль­ши­ми друзь­я­ми. Но есть ос­но­ва­ния по­ла­гать, что ос­но­ва­ми их друж­бы бы­ли не толь­ко лич­ная при­вя­зан­ность и лю­бовь к му­зы­ке. Не­дав­но бы­ло об­на­ру­же­но пись­мо. Его вы­ку­пил за боль­шие день­ги из ча­ст­ной кол­лек­ции один бо­га­тый по­клон­ник твор­че­ст­ва Мо­цар­та. Вы­ку­пил на­пря­мую, ми­нуя аук­цио­ны. Хо­тя с точ­но­стью го­во­рить об этом нель­зя, но не­ко­то­рые экс­пер­ты по­ла­га­ют, что это пись­мо Мо­цар­та Гайд­ну. Мы за­чи­та­ем пе­ре­вод это­го пись­ма. Что сле­ду­ет ду­мать в свя­зи с этим пись­мом — ре­шай­те са­ми…

На эк­ра­не поя­вил­ся фраг­мент из «Вол­шеб­ной флей­ты». Ис­пол­ня­лась Пер­вая ария Па­па­ге­но:

Der Vogelfänger bin ich ja, [Я — пти­це­лов, да!]

Stets lustig heisa hop-sa-sa! [Все­гда я ве­сел, гип-гип, тра-ля-ля!]

Ich Vogelfänger bin bekannt [Я, пти­це­лов, из­вес­тен хо­ро­шо]

Bei alt und jung im ganzen Land. [И ста­ри­кам, и мо­ло­дым по всей зем­ле.]

Weiß mit dem Lokken umzugehn, [По­про­буй нау­чись кру­жить по ле­су с ло­вуш­ка­ми]

Und mich aufs Pfeiffen zu verstehn! [И иг­рать на флей­те по­нят­но для птиц!]

Drum kann ich froh und lustig sein,  [По­это­му мо­гу я сча́стлив и ве­сел быть —

Denn alle Vögel sind ja mein! [Ибо все пти­цы — да, мои!]

Звук арии по­сте­пен­но де­лал­ся ти­ше; на­ко­нец, ко­гда он стал сла­бо слы­шим, за­кад­ро­вый го­лос за­чи­тал пись­мо:

«

Йо­зеф, мой друг! Бро­сай свой сра­ный гов­ни­стый Лон­дон и при­ез­жай ко мне. Мы сно­ва от­пра­вим­ся на па­ру ме­ся­цев ко­ле­сить по Ев­ро­пе. Пом­нишь, как мы за­со­вы­ва­ли друг дру­гу в зад эти изу­ми­тель­ные зальц­бург­ские охот­ни­чьи кол­ба­ски? Та­ких боль­ше ни­где не де­ла­ют! А от дерь­ма в тво­ей зад­ни­це они при­об­ре­та­ют изу­ми­тель­ные прив­ку­сы, на­по­ми­наю­щие мне стряп­ню мо­ей ма­туш­ки в дет­ст­ве. Мо­жет быть, съе­дем­ся сра­зу в Зальц­бур­ге? Черк­ни па­ру строк. Адьё, мой за­сра­нец и ша­лун!

»

На не­де­ле, сле­дую­щей за Свет­лой сед­ми­цей, обе пе­ре­да­чи Во­робь­ев­ско­го — и про Чай­ков­ско­го, и про Мо­цар­та — бы­ли по­ка­за­ны сту­ден­там Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии вме­сто лек­ции по нрав­ст­вен­но­му бо­го­сло­вию. А в суб­бо­ту этой же не­де­ли в за­ле Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии со­стоя­лась проб­ное пред­став­ле­ние пуб­ли­ке но­вой ора­то­рии Ил­ла­рио­на Ал­фе­ев — «Стра­стей по Ио­ан­ну». Фак­ти­че­ски это бы­ла пре­мье­ра.

Хо­тя это про­из­ве­де­ние впер­вые на пуб­ли­ке пред­по­ла­га­лось ис­пол­нить в кон­сер­ва­то­рии, ор­кестр и хор не бы­ли кон­сер­ва­тор­ски­ми — как это мож­но бы­ло по­ду­мать. И ни­кто ни из хо­ра, ни из ор­ке­ст­ра, ви­ди­мо, то­же не ви­дел по­след­ней пе­ре­да­чи Во­робь­ев­ско­го или же ес­ли и смот­рел её, то не очень вни­ма­тель­но. На­до ска­зать, что Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев так­же сам не ви­дел этих пе­ре­дач Во­робь­ев­ско­го пол­но­стью, хо­тя, кон­че­но, дос­та­точ­но под­роб­но знал об их со­дер­жа­нии — по­смот­реть их тол­ком у не­го не бы­ло вре­ме­ни.

На пре­мье­ру «Стра­стей по Ио­ан­ну» при­бы­ли кор­рес­пон­ден­ты цен­траль­но­го те­ле­ви­де­ния. Са­ма пре­мье­ра про­фес­сио­наль­но за­пи­сы­ва­лась на ви­део. Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев чув­ст­во­вал се­бя три­ум­фа­то­ром…

Что мож­но бы­ло ска­зать о му­зы­ке ми­тро­по­ли­та Ал­фее­ва во­об­ще? Глав­ной от­ли­чи­тель­ной осо­бен­но­стью его «серь­ёз­ных», «боль­ших» про­из­ве­де­ний бы­ло то, что в них не­воз­мож­но бы­ло най­ти та­ко­го от­рыв­ка, ко­то­рый хо­те­лось бы слу­шать сно­ва и сно­ва и да­же та­ко­го, ко­то­рый по­про­сту за­пом­нил­ся. Его му­зы­ка на­по­ми­на­ла ка­кую-то без­вкус­ную «де­жур­ную» жвач­ку и пе­ре­ли­ва­ние из пус­то­го в по­рож­нее. В этой му­зы­ке по­рой да­же труд­но бы­ло вы­де­лить ка­кой-то ос­мыс­лен­ный от­ры­вок, фра­зу… Тем не ме­нее, му­зы­ка Ал­фее­ва с точ­ки зре­ния «му­зы­каль­ных за­ко­нов», с точ­ки зре­ния гар­мо­нии бы­ла безу­преч­на. И, ко­неч­но же, бы­ло не­со­мнен­но, что то, что пи­шет Ал­фе­ев — это «клас­си­ка». Ан­д­рей Ку­ра­ев дол­го ду­мал о том, что ему на­по­ми­на­ла му­зы­ка ми­тро­по­ли­та Ил­ла­рио­на и, на­ко­нец, по­нял: ес­ли взять му­зы­каль­ное про­из­ве­де­ние и пус­тить его за­дом на­пе­ред, то по­лу­чишь что-то по­хо­жее на му­зы­ку Ил­ла­рио­на. «Ин­те­рес­но, — по­ду­мал Ку­ра­ев, со­вер­шив это от­кры­тие, — а ес­ли му­зы­ку Ал­фее­ва пус­тить за­дом на­пе­ред, то, мо­жет быть, она от это­го да­же вы­иг­ра­ет?».

Итак, на­ста­ла суб­бо­та, со­гнан­ные на пред­став­ле­ние сту­ден­ты за­би­ли кон­сер­ва­тор­ский зал до от­ка­за и ис­пол­не­ние ал­фе­ев­ских «Стра­стей по Ио­ан­ну» на­ча­лось. Без­ус­лов­но, это бы­ло од­но из луч­ших про­из­ве­де­ний Ил­ла­рио­на Ал­фее­ва. Од­на­ко че­рез не­сколь­ко ми­нут с зад­них ря­дов на­ча­лись раз­да­вать­ся смеш­нки. По­сте­пен­но они ста­но­ви­лись всё силь­нее и силь­нее и, на­ко­нец, рас­про­стра­ни­лись до пер­вых ря­дов. На­ко­нец, кто-то не вы­дер­жал и, да­вясь от сме­ха, гром­ко про­пел вслед за ис­пол­няв­шей­ся ме­ло­ди­ей:

— Leck mir den Arsch fein recht schön sauber!

Это был ко­нец. Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, сам не зная как, не на­ме­ре­ва­ясь де­лать это, не­соз­на­тель­но, за­им­ст­во­вал у Мо­цар­та ме­ло­дию из его Leck mir den Arsch fein recht schön sauber. Ил­ла­ри­он да­же не пом­нил, где он слы­шал это про­из­ве­де­ние и не знал, что ав­тор­ст­во при­над­ле­жит Мо­цар­ту. Эта ме­ло­дия — в осо­бен­но­сти же та её часть, где на­пе­ва­ет­ся «Leck mir den Arsch fein recht schön sauber» про­би­ва­лась у Ил­ла­рио­на в его ора­то­рии во мно­же­ст­ве мест. Эта ме­ло­дия раз­ви­ва­лась, ук­ра­ша­лась, ви­до­из­ме­ня­лась… Как ка­жет­ся, она бы­ла «серд­цем» всей ора­то­рии, во­круг ко­то­ро­го всё кру­ти­лось.

Ор­ке­ст­ру кое-как уда­лось дои­грать ора­то­рию, а сту­ден­там — кое-как дос­лу­шать. Ра­зу­ме­ет­ся, ни о ка­ком по­ка­зе ви­део­за­пи­си ил­ла­рио­нов­ско­го кон­цер­та в кон­сер­ва­то­рии по те­ле­ви­де­нию не бы­ло и ре­чи. Про ви­део­за­пись, да и про са­мо это про­из­ве­де­ние Ил­ла­рио­на офи­ци­аль­ные ме­диа слов­но за­бы­ли — буд­то бы они же са­ми его ни­ко­гда не анон­си­ро­ва­ли. Од­на­ко сту­ден­та­ми кон­сер­ва­то­рии бы­ло сде­ла­но не­сколь­ко лю­би­тель­ских за­пи­сей фраг­мен­тов кон­цер­та. Эти-то за­пи­си и по­ве­да­ли ми­ру об оче­ред­ном ге­ни­аль­ном тво­ре­нии ми­тро­по­ли­та Ил­ла­рио­на.

«Стра­сти по Ио­ан­ну» Ил­ла­рио­на Ал­фее­ва ста­ли по­ис­ти­не на­род­ным про­из­ве­де­ни­ем — та­ким же из­вест­ным, как и ми­фи­че­ская яко­бы по­ста­нов­ка опе­ры «По­весть о на­стоя­щем че­ло­ве­ке».

Про­вал на­нёс по пси­хи­ке Ил­ла­рио­на со­кру­ши­тель­ный удар. Он при­шёл в дур­ное и бо­лез­нен­ное рас­по­ло­же­ние ду­ха и не­сколь­ко не­дель не хо­дил чи­тать лек­цию в Кон­сер­ва­то­рию и не де­ла­ла во­об­ще ни­че­го, объ­яс­няя это бо­лез­нью. На­ко­нец, он сно­ва поя­вил­ся на пуб­ли­ке и стал чи­тать лек­ции; при этом он стре­мил­ся де­лать не­воз­му­ти­мый вид и вел се­бя так, как буд­то бы ни­че­го не про­изош­ло. Его ора­тор­ский пыл, на­прав­лен­ный про­тив Пет­ра Иль­и­ча и Вольф­ган­га Ама­дея не­сколь­ко по­угас, но в Ку­рае­ва он по-преж­не­му был го­тов ме­тать гро­мы и мол­нии.

  13. Псал­мо­ка­та­ра

Вер­нем­ся во вре­ме­ни на­зад, к на­ча­лу Ве­ли­ко­го по­ста. Рус­ская Пра­во­слав­ная Цер­ковь по­сле пре­да­ния Ку­рае­ва ана­фе­ме при­мер­но год, от на­ча­ла Ве­ли­ко­го по­ста до на­ча­ла сле­дую­ще­го Ве­ли­ко­го по­ста, мо­ли­лась о все­ле­нии в Ку­рае­ва де­мо­нов и о том, что­бы Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич не до­жил до сле­дую­ще­го дня Тор­же­ст­ва пра­во­сла­вия и до сле­дую­щей Пас­хи. Но вот, на­стал сле­дую­щий день Тор­же­ст­ва пра­во­сла­вия, а Ку­ра­ев всё и не ду­мал ни уми­рать, ни тяж­ко бо­леть, ни ста­но­вить­ся бес­но­ва­тым. И это силь­но ро­ня­ло ре­пу­та­цию церк­ви и свя­щен­но­на­ча­лия в гла­зах как ве­рую­щих, так и не­ве­рую­щих. Цер­ков­ные вер­хи раз­ду­мы­ва­ли: что­бы пред­при­нять ещё? И, на­ко­нец, при­ду­ма­ли. Соб­ст­вен­но, эту идею то­го, что на­до де­лать по­дал ещё год на­зад отец На­ум.

В день Тор­же­ст­ва пра­во­сла­вия, как и по­ла­га­ет­ся, по­сле ли­тур­гии в хра­мах был со­вер­шён Чин Пра­во­сла­вия с по­до­баю­щим про­кля­ти­ем ере­сей, ере­ти­ков и про­чих вра­ж­деб­ных церк­ви уче­ний и лиц. Как и в про­шлом го­ду, в этом го­ду со всех ам­во­нов Мо­с­ков­ской Пат­ри­ар­хии бы­ла за­чи­та­на ана­фе­ме Ку­рае­ву со все­ми со­дер­жа­щи­ми­ся в ней про­кля­тия­ми. А по­сле Чи­на Пра­во­сла­вия в глав­ней­ших хра­мах стра­ны — в Хра­ме Хри­ста Спа­си­те­ля, в Исаа­ки, а так­же в Ус­пен­ском Со­бо­ре Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ры — был со­вер­шен чин псла­мо­ка­та­ры. Псал­мо­ка­та­ра, со­вер­шав­шая­ся в Ус­пен­ском Со­бо­ре Трои­це-Сер­гие­вой Лав­ры, «вжи­вую» транс­ли­ро­ва­лась на всю стра­ну по од­но­му из цен­траль­ных ка­на­лов те­ле­ви­де­ния. Ку­ра­ев, ес­те­ст­вен­но, не мог удер­жать­ся и по­смот­рел эту пе­ре­да­чу.

Для со­вер­ше­ния псал­мо­ка­та­ры в Трои­це-Сер­гие­ву Лав­ру дол­жен был по­жа­ло­вать сам Пат­ри­арх Ки­рилл, на­стоя­тель Лав­ры, од­на­ко в по­след­ний мо­мент вме­сто не­го для это­го прие­хал лишь ми­тро­по­лит Ил­ла­ри­он Ал­фе­ев, ко­то­рый и был са­мым глав­ным на этой служ­бе.

Хо­тя обыч­но псал­мо­ка­та­ра со­вер­ша­ет­ся се­мью свя­щен­ни­ка­ми, од­на­ко на этот раз она со­вер­ша­лась се­мью епи­ско­па­ми. Как и по­ло­же­но при со­вер­ше­нии это­го чи­на, епи­ско­пы при­на­род­но вы­шли на се­ре­ди­ну хра­ма и пе­ре­оде­ли свои об­ла­че­ния на­из­нан­ку и пе­ре­обу­лись так, что­бы ле­вая туф­ля бы­ла на пра­вой но­ге, а пра­вая — не ле­вой. В цен­тре хра­ма сто­ял сто­ял стол, на ко­то­ром рас­по­ла­га­лись со­суд с ук­су­сом, не­га­ше­ная из­весть и семь чёр­ных смо­ля­ных све­чей. Ил­ли­ри­он Ал­фе­ев за­черп­нул в ла­донь из­весть и бро­сил её в со­суд с ук­су­сом, а за­тем взял чёр­ную све­чу и за­жёг её; про­чие епи­ско­пы так­же взя­ли чёр­ные све­чи. По­сле­до­ва­ние от­лу­че­ния, про­кля­тия и при­зы­ва бед­ст­вий и су­да на го­ло­ву Ку­рае­ва на­ча­лось.

— Да бу­дет он все го­ды жиз­ни сво­ей на зем­ле пре­тер­пе­вать стра­да­ния и му­ки, как Ка­ин… И в жи­ли­ще его да не на­сту­пит ни­ко­гда бла­гой день, но да бу­дет иму­ще­ст­во его пре­да­но вся­че­ской по­ги­бе­ли; и всё, что име­ет он, и все, что сде­ла­ет он да по­стиг­нет по­ги­бель… — ве­щал Ил­ла­ри­он.

— Да не рас­сы­плет­ся те­ло его, да не об­ра­тить­ся в прах, да не под­верг­нет­ся он по­сле смер­ти тле­нию, но да со­хра­нит без­образ­ный вид… — сы­пал про­кля­тия­ми ми­тро­по­лит Пи­ти­рим.

Ка­ж­дый из епи­ско­пов за­чи­тал по­ло­жен­ные фраг­мен­ты из псал­мов.

— Бо­же, хва­лы мо­ея не пре­мол­чи, яко ус­та греш­ни­ча и ус­та льсти­ва­го на мя от­вер­зо­ша­ся, гла­го­ла­ша на мя язы­ком льсти­вым, и сло­ве­си не­на­ви­ст­ны­ми обы­до­ша мя, и бра­ша­ся со мною ту­не. Вме­сто еже лю­би­ти мя, обол­га­ху мя, аз же мо­лях­ся, и по­ло­жи­ша на мя злая за бла­гая, и не­на­висть за воз­люб­ле­ние мое. По­ста­ви на не­го греш­ни­ка, и диа­вол да ста­нет одес­ную его. Вне­гда су­ди­ти­ся ему, да изы­дет осу­ж­ден, и мо­лит­ва его да бу­дет в грех. Да бу­дут дние его ма­ли, и епи­скоп­ст­во его да при­имет ин: да бу­дут сы­но­ве его си­ри, и же­на его вдо­ва: дви­жу­ще­ся да пре­се­лят­ся сы­но­ве его и вос­про­сят, да из­гна­ни бу­дут из до­мов сво­их. Да взы­щет заи­мо­да­вец вся, ели­ка суть его, и да вос­хи­тят чу­ж­дии тру­ды его. Да не бу­дет ему за­ступ­ни­ка, ни­же да бу­дет ущед­ря­яй си­ро­ты его. (Пс.108:1-2) — гла­го­лал ми­тро­по­лит Мер­ку­рий.

— Да бу­дут ча­да его в по­губ­ле­ние, в ро­де еди­ном да по­тре­бит­ся имя его. Да вос­по­мя­нет­ся без­за­ко­ние отец его пред Гос­по­дем, и грех ма­те­ре его да не очи­стит­ся. Да бу­дут пред Гос­по­дем вы­ну и да по­тре­бит­ся от зем­ли па­мять их. За­не­же не по­мя­ну со­тво­ри­ти ми­лость, и по­гна че­ло­ве­ка ни­ща и убо­га, и уми­ле­на серд­цем умерт­ви­ти. И воз­лю­би клят­ву, и при­идет ему, и не вос­хо­те бла­го­сло­ве­ния, и уда­лит­ся от не­го. И об­ле­че­ся в клят­ву яко в ри­зу, и вни­де яко во­да во ут­ро­бу его, и яко елей в кос­ти его. Да бу­дет ему яко ри­за, в ню­же об­ла­чит­ся, и яко по­яс, им­же вы­ну опоя­су­ет­ся. Сие де­ло обол­гаю­щих мя у Гос­по­да и гла­го­лю­щих лу­ка­вая на ду­шу мою. И ты, Гос­по­ди, Гос­по­ди, со­тво­ри со мною име­не ра­ди Твое­го, яко бла­га ми­лость Твоя. Из­ба­ви мя, яко нищ и убог есмь аз, и серд­це мое смя­те­ся внутрь ме­не. (Пс.108:13-22) — гла­го­лал ми­тро­по­лит Ни­кон.

Был про­пет «тро­парь Иу­ды»: «Днесь Иу­да ос­тав­ля­ет Учи­те­ля и при­ем­лет диа­во­ла, ос­ле­п­ля­ет­ся стра­стию среб­ро­лю­бия, от­па­да­ет све­та ом­ра­чен­ный. Ка­ко бо мо­жа­ше зре­ти, Све­ти­ло про­да­вый на три­де­ся­тих среб­ре­ни­цех? Но нам воз­сия Стра­да­вый за мир, к Не­му же во­зо­пи­им: по­стра­да­вый и со­стра­да­вый че­ло­ве­ком, Гос­по­ди, сла­ва Те­бе. Днесь Иу­да при­тво­ря­ет бла­го­чес­тие и от­чу­ж­да­ет­ся да­ро­ва­ния, сый уче­ник бы­ва­ет пре­да­тель; во обыч­ном лоб­за­нии лесть по­кры­ва­ет, и пред­по­чи­та­ет Вла­дыч­ния люб­ве, не­смыс­лен­но ра­бо­та­ти среб­ро­лю­бию, на­став­ник быв со­бо­ри­ща без­за­кон­на­го; мы же иму­ще спа­се­ние Хри­ста, То­го про­сла­вим»

На­ко­нец, псал­мо­ка­та­ра за­кон­чи­лась. Под ви­део­ро­ли­ком с этим об­ря­дом шло об­су­ж­де­ние чи­на пслал­мо­ка­та­ры и Ку­ра­ев стал чи­тать ком­мен­та­рии. В од­ном из ком­мен­та­ри­ев кто-то из языч­ни­ков го­во­рил: «А ещё го­во­рят, что пра­во­слав­ные — не та­кие, как иу­деи. Что это та­кое, как не та же иу­дей­ская «пуль­са де-ну­ра»?». Про­чи­тав это за­ме­ча­ние Ку­ра­ев при­пом­нил, что во вре­мя ду­хов­ной бе­се­ды с от­цом Нау­мом тот то­же го­во­рил о «пра­во­слав­ной «пуль­са де-ну­ре»» «по свя­тым от­цам». Прав­да, то­гда ар­хи­ман­д­рит На­ум о соб­ст­вен­но псал­мо­ка­та­ре го­во­рил очень ма­ло и «пуль­са де-ну­рой» на­зы­вал все те дей­ст­ва, ко­то­рые со­вер­ша­ла над Ку­рае­вым Рус­ская Пра­во­слав­ная Цер­ковь в те­че­ние го­да со­глас­но спу­щен­ным свер­ху ин­ст­рук­ци­ям.

— Хм… — по­ду­мал Ку­ра­ев. — А ведь где-то я чи­тал, что «пуль­са де-ну­ра» долж­на по­дей­ст­во­вать в те­че­ние го­да. А ещё я чи­тал, что ес­ли эту «пуль­су» де­лать не­спра­вед­ли­во и не­обос­но­ван­но, то удар мо­жет по­ра­зить тех, кто её про­во­дит… Впро­чем, раз­ве за­ко­ны иу­дей­ской «пуль­са де-ну­ры» име­ют хоть ка­кую-то си­лу для её пра­во­слав­но­го ана­ло­га? Вряд ли…

Хо­тя ожи­да­лось, что по­сле псал­мо­ка­та­ры ка­ра по­стиг­нет Ку­рае­ва уже спус­тя счи­тан­ные дни, од­на­ко Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич спо­кой­но до­жил до Пас­хи и не ду­мал ни бо­леть, ни уми­рать, не бес­но­вать­ся. На­сту­пи­ло ле­то; в ию­ле Ку­ра­ев вер­нул­ся из Но­во­го Све­та в Ев­ро­пу и про­дол­жил га­ст­ро­ли уже там. Он по-преж­не­му был здо­ров и по­лон сил. По­это­му Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви при­шлось объ­яс­нить­ся: по­че­му не по­дей­ст­во­ва­ли её мо­ле­ния про­тив Ку­рае­ва, длив­шие­ся зна­чи­тель­но доль­ше го­да, по­че­му не по­дей­ст­во­ва­ла псал­мо­ка­та­ра? Объ­яс­не­ния дал ар­хи­ман­д­рит На­ум. В один вос­крес­ный июль­ский день бы­ло пу­ще­но в эфир его ин­тер­вью ра­дио «Ра­до­неж», в ко­то­ром он го­во­рил:

— Вот, мно­гие го­во­ря, что цер­ков­ные мо­лит­вы про­тив Ку­рае­ва не по­дей­ст­во­ва­ли и спра­ши­ва­ют: «Где же Бог?». Но вспом­ним, че­му учил Гос­подь: есть лю­ди, ко­то­рые пре­тер­пе­ва­ют во вре­мен­ной жиз­ни бед­ст­вия для очи­ще­ния от ма­лых гре­хов, что­бы на­гра­ду за бла­гие де­ла вос­при­нять в веч­ной жиз­ни; и есть лю­ди, ко­то­рые, бла­го­ден­ст­вуя, по­лу­ча­ют на­гра­ду за бла­гие де­ла в этой жиз­ни, что­бы за ве­ли­кие гре­хи свои веч­но му­чить­ся в жиз­ни веч­ной. Для че­го цер­ковь мо­ли­лась о бед­ст­ви­ях для Ку­рае­ва и о его смер­ти и бес­но­ва­нии? Что­бы че­рез стра­да­ния и му­ки он по­ка­ял­ся и об­ра­тил­ся к Бо­гу. Но, ви­дать, гре­хи его столь тяж­ки, что спа­се­ние и бу­ду­щая бла­жен­ная веч­ная жизнь — не для не­го. По­то­му-то, мню, Гос­подь и ре­шил сна­ча­ла воз­дать ему за бла­гие де­ла зем­ным бла­го­ден­ст­ви­ем, а за­тем тяж­ко му­чить его за гре­хи в па­ки­бы­тии. Итак, цер­ков­ные мо­лит­вы бы­ли в сущ­но­сти сво­ей мо­лит­ва­ми ми­ло­серд­ной и бла­гой церк­ви о спа­се­нии Ку­рае­ва. И они бы­ли от­верг­ну­ты Бо­гом! Что­бы пре­дать Ку­рае­ва не зем­ным, вре­мен­ным му­кам, но за­гроб­ным му­кам, му­кам бес­ко­неч­ным и бо­лее ужас­ным, чем зем­ные му­ки! Что же. Со­гла­сим­ся, что мо­лит­вы о ми­ло­сер­дии не по­дей­ст­во­ва­ли. Но как же мож­но при этом воз­му­щать­ся «Где же Бог?» из-за то­го, что Ку­рае­ва не по­стиг­ла ка­ра сей­час, ес­ли Гос­подь уго­то­вал ему бо­лее тяж­кую ка­ру по­том? Да, мы, как лю­ди, ошиб­лись, счи­тая, что яз­вы гре­хов­ные Ку­рае­ва мо­гут быть ув­ра­чё­ва­ны му­ка­ми в этой жиз­ни, о чём мы и про­си­ли Бо­га. Ока­за­лось, од­на­ко, что ра­ны это­го не­чес­тив­ца не­ис­цель­ны; и за гре­хи свои он бу­дет го­реть сна­ча­ла в аду, а за­тем в озе­ре ог­нен­ном, уго­то­ван­ном Дья­во­лу и пад­шим ан­ге­лам его! И чем силь­нее бу­дет бла­го­ден­ст­во­вать Ку­ра­ев в этой жиз­ни, тем боль­ше он бу­дет му­чить­ся в той! Так что ес­ли кто-то счи­та­ет, что мо­лит­вы церк­ви о Ку­рае­ве долж­ны бы­ли быть на­прав­ле­ны не на то, что­бы ока­зать ему ми­ло­сер­дие, а на то, что­бы при­чи­нить ему му­ку без вся­ко­го ми­ло­сер­дия, то та­ко­му че­ло­ве­ку долж­но быть стыд­но го­во­рить, что мо­лит­вы не по­дей­ст­во­ва­ли — ибо Гос­подь по­сту­пил да­же ещё стро­же с Ку­рае­вым, чем об этом про­си­лось в мо­лит­вах. Прав­да, по­сту­пил не так, как нам хо­те­лось, а не­сколь­ко ина­че. Но кто мы та­кие, что­бы ука­зы­вать Бо­гу, что Ему де­лать? Кто мы та­кие, что­бы по­знать не­из­ре­чен­ный Про­мы­сел Его? Он по­сту­пил так, как луч­ше и раз­ве мо­жем мы уп­ре­кать Его за это? По­это­му я хо­чу ска­зать так мыс­ля­щим лю­дям: Как это так вы го­во­ри­те, что мо­лит­вы не по­дей­ст­во­ва­ли? По­дей­ст­во­ва­ли! Прав­да, не со­всем так, как нам хо­те­лось и как мы об этом про­си­ли. У Гос­по­да зло ни­ко­гда не ос­та­ва­лось и не ос­та­нет­ся без­на­ка­зан­ным!

За ле­то мо­леб­ны о по­ги­бе­ли Ку­рае­ва по­сте­пен­но со­шли на нет.

Вто­рой боль­шой Ку­ра­ев­ский тур за­кон­чил­ся в ок­тяб­ре там, от­ку­да он и на­чал­ся — в Ев­ро­пе, в Анг­лии. Это был по­ис­ти­не три­ум­фаль­ный тур. От­зы­вы о нём бы­ли ещё бо­лее вос­тор­жен­ны­ми, чем о пер­вом ту­ре. Осо­бен­но зри­те­лям по­нра­ви­лись опе­ра «Бе­рен и Лю­ти­эн» (АК-572), а так­же опе­ра «Вла­сте­лин ко­лец. Часть I» (АК-552) и «Вла­стие­лин ко­лец. Часть III» (АК-557) и ба­лет «Хоб­бит» (АК-560).

Ко­гда Ку­ра­ев вер­нул­ся в Эдин­бург, в свой за­мок Брокс­гейт, по­клон­ни­ки по­про­си­ли его со­ста­вить ка­та­лог сво­их про­из­ве­де­ний. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич и сам дав­но ду­мал об этом. Он за­сел за ра­бо­ту на це­лую не­де­лю и, на­ко­нец, та­кой ка­та­лог был со­став­лен. Про­из­ве­де­ния свои Ку­ра­ев ка­та­ло­ги­зи­ро­вал безо вся­ких хит­ро­стей: сна­ча­ла он при­став­лял к бу­к­вен­но-циф­ро­во­му обо­зна­че­ния про­из­ве­де­ния бу­к­вы «АК», оз­на­чав­шие «Ан­д­рей Ку­ра­ев», а за­тем до­бав­лял к бу­к­вам че­рез де­фис по­ряд­ко­вый но­мер про­из­ве­де­ния, ко­то­рый при­сваи­вал­ся в хро­но­ло­ги­че­ском по­ряд­ке — в той сте­пе­ни, в ка­кой Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич мог вспом­нить да­ту соз­да­ния про­из­ве­де­ния. По­сле ка­та­ло­ги­за­ции ока­за­лось, что все­го Ку­ра­ев на­пи­сал 605 му­зы­каль­ных про­из­ве­де­ний, в чис­ле ко­то­рых бы­ли 72 опе­ры, 43 ба­ле­та и 94 сим­фо­нии.

По­сле окон­ча­ния ка­та­ло­ги­за­ции, в на­ча­ле но­яб­ря, про­смат­ри­вая рус­скоя­зыч­ный Ин­тер­нет, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­ткнул­ся на ста­тью «Рус­ско­го вест­ни­ка», ко­то­рая бы­ла пе­ре­пе­ча­та­на «Треть­им Ри­мом», «Рус­ской ли­ни­ей» и «Пра­во­слав­ным ми­ром». Эта ста­тья на­зы­ва­лась: «Раз­мно­же­ние пи­да­ра­сов: Тра­ха­ют­ся в рот, ро­жа­ют жо­пой. Но­во­сти жиз­ни Эдин­бург­ско­го пи­до­ра».

Суть ста­тьи за­клю­ча­лась в сле­дую­щем: лю­ди уже не раз за­ме­ча­ли двух де­тей, маль­чи­ка и де­воч­ку лет шес­ти-се­ми, по­се­щав­ших за­мок Брокс­гейт. Об этом ста­ло из­вест­но и на­ча­лись об­су­ж­де­ния: кто бы это мог быть? Слу­хи о де­тях дош­ли до пра­во­слав­ных рус­ских пат­рио­тов и поч­ти все ре­ши­ли, что это де­ти Ан­д­рея Ку­рае­ва и Альф­ре­да, по­лу­чив­шие жизнь с по­мо­щью ис­кус­ст­вен­но­го оп­ло­до­тво­ре­ния и вы­но­шен­ные сур­ро­гат­ной ма­те­рью; не­ко­то­рые пред­по­ла­га­ли так­же, что над эм­брио­на­ми бы­ли про­из­ве­де­ны ка­кие-то серь­ез­ные ге­не­ти­че­ские ма­ни­пу­ля­ции, да­ле­ко вы­хо­див­шие за рам­ки то­го, что про­ис­хо­дит при ис­кус­ст­вен­ном оп­ло­до­тво­ре­нии. Это-то и ста­ло те­мой для об­су­ж­де­ния в «Рус­ском вест­ни­ке».

В дей­ст­ви­тель­но­сти все бы­ло зна­чи­тель­но про­ще: это бы­ли де­ти двою­род­ной се­ст­ры Альф­ре­да, вдо­вы, мед­се­ст­ры по об­ра­зо­ва­нию и спо­со­бу за­ра­бот­ка на жизнь, ко­то­рую Ку­ра­ев на­нял для ухо­да за па­ра­ли­зо­ван­ным Альф­ре­дом. Соб­ст­вен­но, эти де­ти по за­ко­ну бы­ли на­след­ни­ка­ми все­го иму­ще­ст­ва Ку­рае­ва и Альф­ре­да и по­то­му их ма­те­ри не бы­ло ну­ж­ды ра­бо­тать во­об­ще, но она ре­ши­ла офи­ци­аль­но за­ра­бо­тать пен­сию; и по­то­му Ку­ра­ев на­нял её. Вме­сте со свои­ми деть­ми она про­жи­ва­ла в зам­ке. Ка­ж­дый буд­ний день шо­фёр от­во­зил де­тей в Эдин­бург, в од­ну из ча­ст­ных школ, и в до­ку­мен­тах, хра­ня­щих­ся в шко­ле, име­лись за­пи­си о том, кто был ро­ди­те­ля­ми этих де­тей: это, ес­те­ст­вен­но, бы­ли двою­род­ная се­ст­ра Альф­ре­да и её по­кой­ный муж. Все од­но­класс­ни­ки де­тей зна­ли об этом.

Ку­ра­ев уг­лу­бил­ся в «Рус­ский вест­ник» и про­чёл:

«

Вот мне ин­те­рес­но. Всем из­вест­но, что парт­нёр Ку­рае­ва, пи­ди­рас Альф­ред, с ко­то­рым пи­да­рас Ку­ра­ев тра­ха­ет­ся, па­ра­ли­зо­ван. Как же они там тра­ха­ют­ся? Что там кто ко­му ку­да встав­ля­ет и что там кто у ко­го со­сёт и ли­жет? И раз­ве ин­те­рес­но Ку­рае­ву тра­хать па­ра­ли­зо­ван­но­го Альф­ре­да, ко­то­рый ле­жит, как брев­но? Но ин­те­рес мой воз­рос ещё боль­ше по­сле то­го, как ста­ло из­вест­но, что Альф­ред и Ку­ра­ев за­ве­ли де­тей — маль­чи­ка и де­воч­ку. Вста­ет во­прос: как? Как раз­мно­жа­ют­ся пи­да­ра­сы? Мо­жет быть, для раз­мно­же­ния один оп­ри­хо­ду­ет дру­го­го в рот, а за­тем тот бе­ре­ме­не­ет и ро­жа­ет жо­пой та­ких же вы­бляд­ков и де­ге­не­ра­тов, как он сам? По-ви­ди­мо­му, да! Ибо как же ещё? По­это­му по­здра­вим па­пу и па­пу с тем, что они обо­га­ти­ли гей-со­об­ще­ст­во Ве­ли­ко­бри­та­нии ещё дву­мя кус­ка­ми дерь­ма, ещё дву­мя ро­ж­дён­ны­ми из жо­пы де­лан­ны­ми паль­цем пе­де­ра­сти­че­ски­ми вы­бляд­ка­ми из про­бир­ки, ко­то­рые, без­ус­лов­но, по­сле­ду­ют по пу­ти сво­их от­цов. Ко­то­рые, не­со­мнен­но, по­ста­ра­ют­ся са­ми сде­лать из сво­их де­тей пе­ту­хов.

»

Ку­ра­ев уже дав­но при­вык к по­доб­ным вы­ход­кам и с улыб­кой от­но­сит­ся к рос­сий­ским стать­ям про се­бя. Но тут ему ста­ло со­всем не­ве­се­ло. Ка­кая-то тём­ная ту­ча не­воль­но спус­ти­лась в его го­ло­ву; он по­те­рял са­мо­кон­троль и са­мо­об­ла­да­ние и при­шёл в бе­шен­ст­во. Он из­ме­нил сво­им пред­став­ле­ни­ям о сво­их бо­гах люб­ви и све­та и сво­ей ве­ре в них. Ку­ра­ев под­нял пра­вую ру­ку к не­бу, сжал в ку­лак ла­донь и про­клял Рос­сию, рус­ский на­род, Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь и Ие­го­ву, их Бо­га. Он во­все не хо­тел и не на­ме­ре­вал­ся так по­сту­пать. Все про­изош­ло как-то са­мо, безо вся­ко­го уча­стия ра­зу­ма. Ку­ра­ев про­был в пом­ра­че­нии не­сколь­ко ми­нут и, на­ко­нец, при­шел в се­бя.

Ку­ра­ев пре­бы­вал в мрач­ном рас­по­ло­же­нии не­сколь­ко дней. В это вре­мя он про­чи­тал в ин­тер­нет­ных но­во­стях про один ужа­саю­щий слу­чай — рас­сказ про нра­вы в од­ном из дет­ских до­мов Санкт-Пе­тер­бур­га. Стар­шие де­ти из это­го дет­до­ма на­ла­ди­ли ге­те­ро- и го­мо­сек­су­аль­ную про­сти­ту­цию млад­ши­ми деть­ми. Всё это про­ис­хо­ди­ло с ве­до­ма на­чаль­ст­ва — то есть пе­да­го­гов. При этом стар­шие де­ти, вы­сту­пав­шие су­те­нё­ра­ми (а это ес­те­ст­вен­но, бы­ли поч­ти сплошь маль­чи­ки) са­ми на­си­ло­ва­ли млад­ших де­тей — и де­во­чек, и маль­чи­ков. Ус­лу­га­ми это­го дет­до­ма-бор­де­ля поль­зо­ва­лись свя­щен­ни­ки, чи­нов­ни­ки и ино­стран­цы-ту­ри­сты. В том чис­ле и секс-ту­ри­сты. Пи­са­ли, что вна­ча­ле це­ны на секс-ус­лу­ги бы­ли очень де­шё­вы­ми: так, де­воч­ку-ма­ло­лет­ку мож­но бы­ло за­ка­зать все­го за не­сколь­ко ба­нок пи­ва. То есть стар­шие де­ти по­про­сту дем­пин­го­ва­ли. Но де­ла­ли они это не осоз­нан­но, не стре­мясь сна­ча­ла ра­зо­рить кон­ку­рен­тов, а по­том под­нять це­ну, а про­сто что­бы по­лу­чить хоть ка­кую-то при­бав­ку к то­му не­мно­го­му, что они име­ли в дет­до­ме. Ведь, в кон­це кон­цов — про­да­ва­ли и пре­да­ва­ли же лю­ди в ла­ге­рях друг дру­га за пач­ку чая…

Ко­гда Ку­ра­ев про­чи­тал это, то на гла­за его на­вер­ну­лась сле­за.

— Это не­сча­ст­ные лю­ди… — ска­зал Ку­ра­ев сам се­бе, при­дя в сен­ти­мен­таль­ное на­строе­ние. — Не­за­чем их про­кли­нать. Хо­тя бы по­то­му, что и без нас там уже про­кля­то всё, что мож­но. И Ие­го­ву то­же нуж­но жа­леть. Ибо ес­ли пра­вы буд­ди­сты, ес­ли Ие­го­ву ждёт пе­ре­ро­ж­де­ние — то его участь очень не­за­вид­на. Кем он бу­дет? Го­лод­ным ду­хом? Де­мо­ном? Ведь од­но из­бие­ние еги­пет­ских пер­вен­цев сто­ит не­ма­ло… Да, силь­но Он по­пор­тил се­бе кар­му — как ска­зал бы Да­лай-Ла­ма. Что мож­но про­ти­во­пос­та­вить зло­бе Ие­го­вы и его слуг? Что-то вро­де хри­сти­ан­ской люб­ви, ми­ло­сер­дия и все­про­ще­ния… что-то вро­де буд­ди­ст­ско­го со­стра­да­ния… И вот с этим у ме­ня по­ка ещё то­го — ту­го…

За­тем в го­ло­ву Ку­рае­ву при­шли дру­гие мыс­ли:

— Вот, — ду­мал Ку­ра­ев, — эти бе­зум­цы в оди­ноч­ку хо­тят тя­гать­ся с Ев­ро­пой, США, Ки­та­ем и му­суль­ман­ским ми­ром! Но ес­ли не под Кие­вом, так под Вар­ша­вой или Кон­стан­ти­но­по­лем им да­дут при­ку­рить так, что… И то­гда по­лу­ча­ет­ся, что го­то­вить­ся им на­до не к де­сан­ту на Аля­ске или под Сан-Фран­ци­ско и Лос-Анд­же­ле­сом, не к штур­му Лон­до­на или Бер­ли­на, а к бе­зо­го­во­роч­ной ка­пи­ту­ля­ции и ока­за­нию секс-ус­луг ок­ку­пан­там и про­чим ино­стран­цам. К то­му, что­бы гор­дый пра­во­слав­ный рус­сич или его же­на уме­ли де­лать минь­ет ки­тай­ско­му офи­це­ру или аме­ри­кан­ско­му сер­жан­ту-не­гру. То­гда они смо­гут по­лу­чить бан­ку ту­шен­ки, что­бы не умер­ли от го­ло­да их де­ти и они са­ми. Че­го тут та­ко­го для них — в са­мом де­ле? Ведь ли­жут же они, не пе­ре­ста­вая зад­ни­цы и при­чин­ные мес­та сво­ему пре­зи­ден­ту, пра­ви­тель­ст­ву, сво­им во­рам и бан­ди­там? Им ли при­вы­кать?! Вот имен­но этим, ско­рее все­го, и за­кон­чит­ся тор­же­ст­во пра­во­сла­вия в од­ном от­дель­но взя­том пра­во­слав­ном цар­ст­ве…

— Хм… — про­дол­жал раз­мыш­лять Ку­ра­ев. — Вот, по­пы, на­вер­ное, бу­дут го­во­рить мо­ло­дым, го­ня их в око­пы уми­рать: «Да, вы ве­ли­кие греш­ни­ки, но, «по­ло­жив жи­вот за дру­ги своя», за Ро­ди­ну, вы очи­сти­те свои гре­хи; они вам бу­дут про­ще­ны и вы по­па­дё­те на не­бо; ан­ге­лы, свя­тые и Бо­го­ро­ди­ца со Хри­стом лич­но при­мут ва­ши ду­ши и от­ве­дут их в мес­та бла­жен­ст­ва. Тем-то и хо­ро­ша вой­на, что при ней та­ким об­ра­зом убе­ля­ют­ся и очи­ща­ют­ся греш­ни­ки…». Но что бу­дет на де­ле? Вой­на — это оз­ве­ре­ние. И вся эта го­по­та и уго­лов­ная шваль из «Свя­той Ру­си» и ей по­доб­ных ор­га­ни­за­ций на вой­не, ско­рее все­го, не при­дёт к бо­гам све­та и люб­ви, а лишь па­дёт ещё ни­же. И вме­сто про­свет­ле­ния бу­дет лишь окон­ча­тель­ное оз­ве­ре­ние и па­де­ние во тьму и мрак. И этих-то пав­ших во тьму и оз­ве­рев­ших цер­ковь и об­ще­ст­во объ­я­вят свя­ты­ми и, ли­це­мер­но об­ря­див в бе­лые сияю­щие оде­ж­ды, по­ста­вят в при­мер бу­ду­щим по­ко­ле­ни­ям, ко­то­рые то­же пой­дут на пу­шеч­ное мя­со…

— Хм… оз­ве­ре­ние… свет сна­ру­жи и тьма внут­ри… ли­це­ме­рие… — за­ду­мал­ся Ку­ра­ев и про­дол­жил: — Мо­жет быть, здесь да­же луч­ше ска­зать не оз­ве­ре­ние, а «объ­ие­гов­ле­ние»? Или, сле­дуя гно­сти­кам, «оби­ал­да­ба­оф­ле­ние»? Так и ка­жет­ся, буд­то Хри­стос, го­во­ря о «гро­бах на­кра­шен­ных, пол­ных внут­ри вся­кой не­чис­то­ты», имел в ви­ду не столь­ко фа­ри­се­ев, сколь­ко То­го, Ко­го Он, — мо­жет быть, соз­на­тель­но об­ма­ны­вая ок­ру­жав­ших его иу­де­ев, что­бы те его не ра­зо­рва­ли пре­ж­де вре­ме­ни на час­ти, — на­зы­вал Сво­им От­цом?

— Они, ко­неч­но, бу­дут кри­чать «Рус­ские не­по­бе­ди­мы!»… — про­дол­жал раз­мыш­лять Ку­ра­ев. — Но что зна­чит «не­по­бе­ди­мы»?! Ко­неч­но, не­по­бе­ди­мы! В пред­став­ле­нии рус­ских окон­ча­тель­но по­бе­дить — зна­чит да­же не убить, а от­тра­хать в рот и в жо­пу! Это для них все рав­но, что вбить оси­но­вый кол в серд­це упы­ря или пе­ре­ло­мить иг­лу с Ко­щее­вой Смер­тью. Но кто на та­кое пой­дет — да­же не по мо­раль­ным, а чис­то лишь по имид­же­вым со­об­ра­же­ни­ям? Вот так вот взять и пуб­лич­но, пе­ред всем ци­ви­ли­зо­ван­ным ми­ром, из­на­си­ло­вать, от­тра­хать в рот и в жо­пу це­лый на­род, боль­ше ста мил­лио­нов че­ло­век?! И тот, кто на та­кое все-та­ки ре­шит­ся — не ста­нет ли он сам рус­ским по­доб­но то­му, как в ле­ген­дах ры­ца­ри, по­бе­див­шие дра­ко­нов, по­рой са­ми ста­но­ви­лись дра­ко­на­ми?

— О, за­га­доч­ная рус­ская ду­ша! — вос­клик­нул с горь­кой ус­меш­кой Ку­ра­ев. — Ты пре­до мной пря­мо как на ла­до­ни! — а за­тем по­ду­мал: — Ин­те­рес­но, а князь Вла­ди­мир со свои­ми го­ло­во­ре­за­ми, то есть но­во­кре­щён­ны­ми дру­жин­ни­ка­ми-ва­ря­га­ми, — уг­ро­жа­ли ли они при кре­ще­нии Кие­ва не­со­глас­ным стать хри­стиа­на­ми от­тра­хать их в рот и в жо­пу всей дру­жи­ной пе­ред смерт­ной каз­нью?!

На­ко­нец, эти тём­ные дни, в ко­то­рых Ку­ра­ев пре­бы­вал в рас­строй­стве, про­шли. А вско­ре — это бы­ло в се­ре­ди­не но­яб­ря — Ку­рае­ву со­об­щи­ли, что ко­роль Анг­лии ре­шил воз­вес­ти его в ры­цар­ское дос­то­ин­ст­во. Це­ре­мо­ния про­шла в на­ча­ле де­каб­ря. Всё про­шло так, как и пред­по­ла­га­лось; Ан­д­рей Ку­ра­ев стал ры­ца­рем и по­лу­чил ти­тул «Сэр». На це­ре­мо­нии при­сут­ст­во­ва­ли сэр Пол Мак­карт­ни и сэр Эл­тон Джон. А по­сле це­ре­мо­нии в од­ном в Лон­до­не Ку­ра­ев уст­ро­ил ши­кар­ную ве­че­рин­ку. Съем­ки це­ре­мо­нии и ве­че­рин­ки ста­ли дос­тоя­ни­ем об­ще­ст­вен­но­сти. На­до ли го­во­рить, ка­ко­ва на это бы­ла ре­ка­ция Ил­ли­рио­на Ал­фее­ва, а так­же «Рус­ско­го Вест­ни­ка» и дру­гих, по­доб­ных ему, из­да­ний?!

Не­за­дол­го до це­ре­мо­нии Ку­ра­ев вне­зап­но за­ме­тил, что не толь­ко дав­но пе­ре­стал ду­мать по-рус­ски, но и от­час­ти ра­зу­чил­ся де­лать это да­же при же­ла­нии. Он об­на­ру­жил с удив­ле­ни­ем для се­бя, что за­был мно­гие рус­ские сло­ва; ещё боль­ше слов он мог при­пом­нить лишь с ве­ли­ким тру­дом. Ку­ра­ев ни­ко­гда не хо­дил ту­да, где со­би­ра­лись рус­ские эмиг­ран­ты или ту­ри­сты и да­же сто­ро­нил­ся этих мест. Язы­ка рус­ской мо­ло­дё­жи, за­ез­жав­шей в Эдин­бург, он не по­ни­мал бо­лее чем на­по­ло­ви­ну; да и к то­му же го­во­ри­ли они слиш­ком бы­ст­ро. Он пе­ре­стал смот­реть рус­ский Ин­тер­нет и чи­тать пись­ма на рус­ском, к не­му при­хо­див­шие — всё это ему в один сол­неч­ный день ста­ло про­сто не­ин­те­рес­но. На Рос­сию и на её оби­та­те­лей он стал смот­реть поч­ти так, как бе­лый че­ло­век кон­ца де­вят­на­дца­то­го ве­ка смот­рел на Па­пуа­сию и па­пуа­сов с их ша­ма­нам, бить­ем в бу­бен и ба­ра­бан и не­ис­то­вы­ми пля­ска­ми во­круг ко­ст­ра. И толь­ко Алек­сандр по-преж­не­му, слов­но жи­вой, был ря­дом и со­гре­вал его ду­шу, буд­то бы он и не умер в хо­лод­ной Рос­сии, а пе­ре­ехал вме­сте с ним, с Ку­рае­вым, в Эдин­бург. Ку­рае­ву уда­лось вос­кре­сить его в се­бе — хоть и лишь от­час­ти. Всё бы­ло так, как и го­во­рил ста­рый оди­но­кий про­фес­сор из Мо­с­ков­ской кон­сер­ва­то­рии… Но Ку­ра­ев точ­но знал, что Алек­сандр — это во­все не Рос­сия, ибо в Рос­сии для Алек­сан­д­ра мес­та нет и не бы­ло и что эта да­лё­кая стра­на бы­ла мон­ст­ром, его со­жрав­шим.

  14. Фи­нал

Его Свя­тей­ше­ст­во уже в ко­то­рый раз смот­рел столь по­лю­бив­ший­ся ему фильм про сверх­ге­ро­ев «Ло­ган» — по­след­ний — по край­ней ме­ре, ло­ги­че­ски — из филь­мов про Ро­со­ма­ху. По­нра­вил­ся этот фильм Гун­дяе­ву тем, что в нём глав­ные сверх­ге­рои — Ро­со­ма­ха и док­тор Кса­вье — гиб­ли, а сверх­ге­рой, при­шед­ший им на сме­ну, был ещё очень юной не­опыт­ной де­воч­кой. По­сле оче­ред­но­го про­смот­ра это­го филь­ма, ко­гда уже шли тит­ры, Ки­рилл лю­бил по­вто­рять: «Хе-хе… А ведь Маг­не­то вас, дур­ней, дав­но пре­ду­пре­ж­дал! И кто, спра­ши­ва­ет­ся, те­перь ви­но­ват?!» или что-то в этом ро­де. Вот и в этот раз Ки­рилл на­чал про­из­но­сить эти за­вет­ные сло­ва:

— Хе-хе… А ведь Маг­не­то вас, дур­ней…

Вне­зап­но дверь от­кры­лась и в ком­на­ту во­шла ис­пу­ган­ная по­жи­лая мо­наш­ка, при­слу­жи­вав­шая Гун­дяе­ву в той за­го­род­ной под­мос­ков­ной ре­зи­ден­ции, где он сей­час на­хо­дил­ся. Она, ожив­лён­но жес­ти­ку­ли­руя, ска­за­ла:

— Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! С Ил­ла­рио­ном что-то не­лад­ное. Он толь­ко что за­ехал сю­да и, не за­хо­дя к вам, взял бан­ку с за­спир­то­ван­ной кол­ба­сой — ну, ту са­мую… взял и уе­хал. В Пе­ре­дел­ки­но, на да­чу Пат­ри­ар­ха Алек­сия Вто­ро­го, ко­то­рую вы ему от­да­ли в рас­по­ря­же­ние.

— Как взял бан­ку? — спро­сил Ки­рилл. — Ведь клю­чи у ме­ня! И ком­на­та с хо­ло­диль­ни­ком, где хра­нит­ся бан­ка, за­пер­та!

— Я и го­во­рю, — ска­за­ла мо­наш­ка, — я и го­во­рю: он вы­ло­мал дверь и за­брал се­бе бан­ку! И по­том. С ним бы­ло что-то не так. Он был весь вне се­бя и что-то бор­мо­тал как по­ме­шан­ный. Его дви­же­ния бы­ли рез­ки­ми; сам он был весь воз­бу­ж­дён. Я бы да­же ска­за­ла, что он вы­гля­дел как бе­зу­мец. Ко­гда он взял эту бан­ку, то, слов­но одер­жи­мый, за­орал: «Я! Я! Я бу­ду! Я обя­за­тель­но ста­ну!». А кем он хо­чет быть и стать — это­го я не по­ня­ла. Вы бы, Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во, на­гна­ли его и про­ве­ри­ли — всё ли с ним в по­ряд­ке? И за­чем, на­ко­нец, ему эта чёр­то­ва бан­ка?

Слу­хи о вре­ме­на­ми стран­ном по­ве­де­нии ми­тро­по­ли­та Ил­ла­рио­на по­сту­па­ли к Ки­рил­лу и рань­ше. Са­мые ран­ние из них, по­жа­луй, поя­ви­лись по­сле про­ва­ла ора­то­рии «Стра­сти по Ио­ан­ну». Но за­тем эти слу­хи на не­ко­то­рое вре­мя за­тих­ли. И вот те­перь, по­сле то­го, как Ан­д­рей Ку­ра­ев стал ры­ца­рем, они воз­ник­ли вновь. За по­след­нюю не­де­лю они по­сту­па­ли не­сколь­ко раз; из-за этих слу­хов Ки­рилл не на шут­ку обес­по­ко­ил­ся ду­шев­ным здо­ровь­ем Ил­ла­рио­на. Те­перь же Ки­рилл по­нял, что про­ис­хо­дит не­что ис­клю­чи­тель­ное и не­мед­ля бро­сил­ся вдо­гон­ку за Ил­ла­рио­ном.

Ко­гда Ки­рилл подъ­е­хал к пе­ре­дел­кин­ской ре­зи­ден­ции Ил­ла­рио­на, то ока­за­лось, что тот при­был сю­да счи­тан­ные ми­ну­ты на­зад. Ки­рилл бро­сил­ся в зда­ние — бла­го, за­пас­ные клю­чи у не­го бы­ли с со­бой. Ил­ла­рио­на он на­шёл в спаль­не. Это бы­ло ужас­ное зре­ли­ще…

Ил­ла­ри­он сто­ял оде­тым в од­ни тру­сы и бы­ло вид­но, что он со­би­рал­ся их сни­мать. В пра­вой ру­ке он дер­жал зло­сча­ст­ную пал­ку кол­ба­сы.  От­кры­тая бан­ка со спир­том, в ко­то­рой хра­ни­лась кол­ба­са, стоя­ла на сто­ле. Ки­рилл, во­шед­ши в ком­на­ту и уви­дев всё это, за­стыл в оце­пе­не­нии. Ил­ла­ри­он, уви­дев не­ожи­дан­но поя­вив­ше­го­ся Ки­рил­ла, то­же за­стыл в оце­пе­не­нии. Так, в оце­пе­не­нии, они не­дви­жи­мо про­сто­яли друг на­про­тив дур­га дос­та­точ­но дол­го…

 На­ко­нец, до Ки­рил­ла дош­ло, что на­ме­ре­вал­ся сде­лать Ил­ла­ри­он.

— По­слу­шай! — ска­зал Ки­рилл. — Ты что — дей­ст­ви­тель­но на­ме­ре­ва­ешь­ся сде­лать это? То есть за­су­нуть се­бе в зад­ни­цу пал­ку этой ста­рой за­спир­то­ван­ной кол­ба­сы? Но за­чем? Ты что — со­всем сду­рел?!

— Ах! Она… Как ты не по­ни­ма­ешь, отец?! — мол­вил Ил­ла­ри­он. — Как ты не по­ни­ма­ешь, отец?! Она же — вол­шеб­ная!

— Сколь­ко раз я го­во­рил те­бе — не на­зы­вай ме­ня от­цом, сын! Да­же ко­гда мы на­еди­не! Не рас­слаб­ляй­ся!

— Из­ви­ни… из­ви­ни… — на­чал из­ви­нять­ся Ил­ла­ри­он.

— Ты что, Ил­ла­ри­он?! — сно­ва взре­вел Ки­рилл. — Ка­кая вол­шеб­ная пал­ка кол­ба­сы?! Ты что — свих­нул­ся? Это — кол­ба­са, ку­п­лен­ная Ку­рае­вым в обыч­ном су­пер­мар­ке­те воз­ле до­ма! Ты ещё на ней ора­то­рию свою сыг­рать по­про­буй… То­же мне — на­шёл вол­шеб­ную флей­ту! Ну-ка, рас­ска­зы­вай, что те­перь взбре­ло в твою дур­ную го­ло­ву!

— Я по­ду­мал: Гайдн и Мо­царт за­со­вы­ва­ли друг дур­гу в зад зальц­бург­ские охот­ни­чьи кол­ба­ски. И Ку­ра­ев то­же за­су­нул се­бе в зад пал­ку кол­ба­сы. По­боль­ше… И все они ста­ли ве­ли­ки­ми ком­по­зи­то­ра­ми. И тут я по­нял: весь сек­рет — в кол­ба­се! Ес­ли за­су­нуть её… Ну, в об­щем ты по­нял… Но по­дой­дёт не вся­кая кол­ба­са, а толь­ко вол­шеб­ная. Тут ко­му по­ве­зёт… Им по­вез­ло. И мне по­ве­зёт! Эта кол­ба­са — вол­шеб­ная! Не ме­шай мне!

Гла­за Гун­дяе­ва, слу­шав­ше­го этот от­кро­вен­ный бред, ок­руг­ли­лись и вы­ка­ти­лись от изум­ле­ния. «Вот уж во­ис­ти­ну — не имей «Ама­ти», а умей иг­ра­ти…» — про­нес­лось у не­го в го­ло­ве.

— Ты бо­лен! Ил­ла­ри­он, ты бо­лен! — гром­ко ска­зал Ки­рилл. — Не­мед­лен­но по­ло­жи кол­ба­су в бан­ку и одень­ся! Раз­ве ты не пом­нишь, что весь этот бред с пись­мом Мо­цар­та Гайд­ну вы­ду­ма­ли лю­ди из ФСБ по тво­ей же прось­бе?! Ты сду­рел, чок­нул­ся! Опом­нись! Те­бя нель­зя ос­тав­лять од­но­го…

От этих слов Ил­ла­ри­он встре­пе­нул­ся и на не­го слов­но со­шло про­свет­ле­ние. Он ус­по­ко­ил­ся; гла­за его про­яс­ни­лись. Он об­хва­тил ру­ка­ми го­ло­ву и про­бор­мо­тал:

— Отец! Отец! Что со мною? Что я де­лаю? По­че­му я раз­дет?! За­чем здесь эта кол­ба­са?!

Впо­след­ст­вии на да­че в Пе­ре­дел­ки­но най­дут це­лую ком­на­ту, за­став­лен­ную раз­би­ты­ми бюс­та­ми Чай­ков­ско­го и Мо­цар­та; най­дут и ви­део­кас­се­ту с про­грамм­ным вы­сту­п­ле­ни­ем Ил­ла­рио­на в пол­ном ми­тро­по­личь­ем об­ла­че­нии, в ко­то­ром он при­зы­ва­ет за­пре­тить опе­ру, ба­лет, те­ат­ры во­об­ще и ки­не­ма­то­граф…

Гун­дя­ев за­пер Ил­ла­рио­на в спаль­не. За­тем он по­звал од­но­го из ох­ран­ни­ков и ска­зал ему, что­бы он и не по­зво­лял де­лать Ил­ла­рио­ну че­го-то стран­но­го и не вы­пус­кал его из спаль­ни, а в слу­чае че­го, вы­ло­мал дверь и за­шёл в эту спаль­ню. Да­лее Гун­дя­ев свя­зал­ся с од­ним мас­ти­тым про­тои­е­ре­ем, док­то­ром ме­ди­цин­ских на­ук и быв­шим пси­хи­ат­ром и рас­ска­зал ему о том, что про­ис­хо­дит с Ил­ла­рио­ном. Ки­рилл не хо­тел пре­да­вать про­ис­хо­дя­щее ог­ла­ске и тем бо­лее не хо­тел по­ме­щать Ил­ла­рио­на да­же в за­ру­беж­ную ча­ст­ную кли­ни­ку. «Обой­дёт­ся! — ду­мал Ки­рилл. — это всё из-за про­кля­то­го Сэ­ра Ку­рае­ва! Не мог­ли дать ры­цар­ст­ва при­лич­но­му че­ло­ве­ку… То­же мне — ко­роль Анг­лии, будь он не­ла­ден!». Быв­ший док­тор ска­зал, что при­бу­дет в Пе­ре­дел­ки­но, к Ил­ла­рио­ну ве­че­ром, бу­дет на­блю­дать за ним и, в слу­чае не­об­хо­ди­мо­сти, даст ле­карств. Ки­рилл ус­по­ко­ил­ся и по­ехал в Мо­ск­ву, в Чис­тый пе­ре­улок, на ра­бо­ту. Се­го­дня ему долж­ны бы­ли за­не­сти не­сколь­ко мил­лио­нов ев­ро за гря­ду­щие епи­скоп­ские хи­ро­то­нии.

Лишь толь­ко Ил­ла­рио­на за­пер­ли в ком­на­те, в ар­хие­рей­ский по­ко­ях, как вне­зап­но не­из­вест­но от­ку­да в этих по­ко­ях поя­вил­ся че­ло­век в чер­ном паль­то и чёр­ной шля­пе. Этот че­ло­век не­спеш­но снял и по­ло­жил шля­пу на стол, не­спеш­но на­бил чёр­ную труб­ку та­ба­ком, за­ку­рил, пус­тил не­сколь­ко ко­ле­чек ды­ма и ска­зал:

— Так, зна­чит, Вла­ды­ко, вам очень нра­вит­ся за­со­вы­вать в зад­ни­цу пал­ки коп­чё­ной кол­ба­сы? Весь­ма, весь­ма ори­ги­наль­но. Мо­жет быть, вы — ещё боль­ший ори­ги­нал? Мо­жет быть, вы за­со­вы­вае­те ту­да не толь­ко кол­ба­су? Вы знае­те, кто та­кой Ка­зе­мент?

— Нет… — от­ве­тил Ил­ла­ри­он, изум­ля­ясь по­яв­ле­нию че­ло­ве­ка в чёр­ном.

— Это стран­но. Ведь вы бы­ли епи­ско­пом в Со­еди­нён­ном Ко­ро­лев­ст­ве и в Ир­лан­дии. А, зна­чит, вам стыд­но не знать, кто та­кой был зна­ме­ни­тый ир­лан­дец Ка­зе­мент. Стран­но, прав­да, что ему ещё не ус­та­но­ви­ли па­мят­ник… Род­жер Ка­зе­мент был анг­лий­ским ди­пло­ма­том, Сэ­ром, — то есть он был воз­ве­ден ко­ро­лем Анг­лии в ры­цар­ское дос­то­ин­ст­во, но за­тем, во вре­мя Пер­вой ми­ро­вой вой­ны, стал бор­цом за сво­бо­ду Ир­лан­дии. В 1916 го­ду он был схва­чен, су­дим и по­ве­шен за го­су­дар­ст­вен­ную из­ме­ну. Об­ще­ст­вен­ное мне­ние был про­тив каз­ни; по­это­му вла­стям при­шлось опуб­ли­ко­вать днев­ник Ка­зе­мен­та, в ко­то­ром он под­роб­но опи­сал свои сек­су­аль­ные, а имен­но го­мо­сек­су­аль­ные при­клю­че­ния. Ка­зе­мент фик­си­ро­вал для ка­ж­до­го сно­ше­ния или ор­гии ко­ли­че­ст­во парт­нё­ров, а так­же дли­ну, тол­щи­ну и кре­пость их чле­нов. В днев­ни­ке бы­ло свы­ше пя­ти­сот стра­ниц… Опуб­ли­ко­ва­ние это­го днев­ни­ка и по­мог­ло каз­нить Ка­зе­мен­та, на­стро­ив про­тив не­го об­ще­ст­вен­ное мне­ние или, по край­ней ме­ре, за­ста­вив это «об­ще­ст­вен­ное мне­ние» умолк­нуть. В 1925 го­ду, по­сле об­ре­те­ния Ир­лан­ди­ей не­за­ви­си­мо­сти, Ка­зе­мент, ра­зу­ме­ет­ся, стал на­цио­наль­ным ге­ро­ем. Те­перь он — пат­ри­от, му­че­ник, свя­той. А до­жи­ви он до это­го вре­ме­ни, — то есть до не­за­ви­си­мо­сти Ир­лан­дии, — то, не­со­мнен­но, Род­жер Ка­зе­мент стал бы чле­ном ир­ланд­ско­го пра­ви­тель­ст­ва. По­это­му вот что я вам со­ве­тую, Ва­ше Вы­со­ко­пре­ос­вя­щен­ст­во: вы, по по­до­бию то­го, как де­лал этот Ка­зе­мент, за­ве­ди­те се­бе днев­ник и в нём ка­ж­дый раз фик­си­руй­те под­роб­но­сти за­со­вы­ва­ния се­бе кол­ба­сы в зад. Под­роб­но опи­сы­вае­те сорт кол­ба­сы, её дли­ну, тол­щи­ну, твёр­дость, вкус, тек­сту­ру её по­верх­но­сти, ва­ши ощу­ще­ния от за­со­вы­ва­ния; обя­за­тель­но пи­ши­те про то, как она, эта кол­ба­са, на­хо­дясь в ва­шей зад­ни­це, по­мо­га­ла пи­сать вам му­зы­каль­ные про­из­ве­де­ния. Столь уди­ви­тель­ная прак­ти­ка не долж­на ос­тать­ся без­вест­ной как для ва­ших со­вре­мен­ни­ков, так и для их по­том­ков; да и для ис­то­рии во­об­ще!

— Как вы смее­те? Кто вы во­об­ще та­кой?! — вспы­лил Ил­ла­ри­он. — Как вы сю­да по­па­ли? Не­мед­лен­но уби­рай­тесь!

— Что же… На пер­вый раз, ду­маю, дос­та­точ­но. Раз­ре­шить от­кла­нять­ся. На­де­юсь, мы с ва­ми ещё встре­тим­ся. — ска­зал та­ин­ст­вен­но не­зна­ко­мец и ис­чез, рас­тво­рив­шись в воз­ду­хе на гла­зах у изум­лён­но­го ми­тро­по­ли­та.

Ил­ла­ри­он, уви­дев ис­чез­но­ве­ние, не­мно­го ис­пу­гал­ся и ре­шил по­звать на по­мощь — на вся­кий слу­чай. Но за­тем он по­ду­мал, что рас­сказ о за­га­доч­ном по­яв­ле­нии и ис­чез­но­ве­нии че­ло­ве­ка в чёр­ном лишь ук­ре­пит и ох­ран­ни­ка, и Пат­ри­ар­ха Ки­рил­ла в том мне­нии, что он, Ил­ла­ри­он, со­шёл с ума и из-за это­го не стал ни­ко­го звать.

Ми­нул пол­день. Бы­ло ча­са два дня. День­ги Ки­рил­лу ещё не за­не­сли. Од­на­ко, ему по­зво­нил ох­ран­ник, ос­тав­лен­ный с Ил­ла­рио­ном и со­об­щил вот что: он, ох­ран­ник, ус­лы­шал в ком­на­те Ил­ла­рио­на ка­кой-то стран­ный шум и за­тем — вы­стрел; то­гда он бы­ст­ро от­крыл дверь, во­шёл в по­кои ми­тро­по­ли­та и уви­дел, как Ил­ла­ри­он сто­ит со строи­тель­но-мон­таж­ным пис­то­ле­том, при­став­лен­ным к го­ло­ве и со­би­ра­ет­ся вы­стре­лить… Во­круг ва­ля­лись ме­тал­ли­че­ские дю­бе­ли, гвоз­ди к дю­бе­лям и мон­таж­ные па­тро­ны. Ох­ран­ник не­мед­лен­но ото­брал у Ил­ла­рио­на пис­то­лет, па­тро­ны, дю­бе­ли и гвоз­ди, сно­ва за­крыл его в по­ко­ях, по­зво­нил Ки­рил­лу и рас­ска­зал о про­ис­ше­ст­вии.

Ки­рилл изу­мил­ся то­му, что со­би­рал­ся сде­лать Ил­ла­ри­он и не­мед­лен­но по­зво­нил ему.

— Что при­шло в твою го­ло­ву на этот раз? — спро­сил Ки­рилл. — За­чем ты пы­тал­ся вы­стре­лить се­бе в го­ло­ву из мон­таж­но­го пис­то­ле­та? Ты что?!

— Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во… Я дол­го ду­мал: вот, у Ку­рае­ва его дар от мно­го­чис­лен­ных травм моз­га: от кро­во­из­лия­ний, от про­ло­мов че­ре­па, от вся­ких ино­род­ных тел вро­де суч­ков и ве­ток, про­ник­ших вглубь моз­га… Я дол­го ду­мал и ре­шил: по­че­му мне не по­про­бо­вать сде­лать се­бе что-то по­доб­ное? Ко­неч­но, есть риск, но он впол­не оп­рав­дан. Вот я и ку­пил се­бе мон­таж­ный пис­то­лет. И се­го­дня ре­шил его оп­ро­бо­вать. Но мне по­ме­ша­ли…

— Дур­ная твоя го­ло­ва! — вскри­чал Ки­рилл. — Си­ди се­бе спо­кой­но в сво­ей ком­на­те и не ду­май ни­че­го пред­при­ни­мать! Слы­шишь!

Ки­рилл по­ду­мал, что ему не­мед­ля сле­ду­ет ехать до Ил­ла­рио­на, что­бы соб­ст­вен­но­руч­но сле­дить за ним, но по­том все-та­ки ре­шил спер­ва до­ж­дать­ся де­нег.

На­сту­пил ве­чер. Поч­ти все по­ки­ну­ли зда­ние Пат­ри­ар­хии на Чис­том пе­ре­ул­ке. День­ги бы­ли уже за­не­се­ны. От это­го Ки­рилл зна­чи­тель­но по­ве­се­лел. «Друг пре­даст, брат пре­даст, сын пре­даст, а ко­пей­ка — не пре­даст!» — но­си­лись в го­ло­ве у Пат­ри­ар­ха мыс­ли, за­им­ст­во­ван­ные им у Ни­ко­лая Ва­силь­е­ви­ча Го­го­ля. Ки­рилл оди­но­ко си­дел в сво­ём ка­би­не­те, раз­ду­мы­вал о чём-то при­ят­ном и со­би­рал­ся ехать в Пе­ре­дел­ки­но, к Ил­ла­рио­ну. Не­ожи­дан­но за­зво­нил те­ле­фон. Зво­нил ох­ран­ник, ос­тав­лен­ный Ки­рил­лом в Пе­ре­дел­ки­но сто­ро­жить Ил­ла­рио­на.

— Ва­ше Свя­тей­ше­ст­во! Сроч­но при­ез­жай­те! Ил­ла­ри­он по­ве­сил­ся! У се­бя в спаль­не. Он мёртв! Я не ус­пел…

У Ки­рил­ла за­ще­ми­ло серд­це. Сна­ча­ла он встал и по­про­бо­вал прой­ти к две­ри не­сколь­ко ша­гов, но за­тем вол­на не­мо­щи на­ка­ти­ла на не­го и он стал мед­лен­но осе­дать на пол. Ки­рилл ух­ва­тил­ся за стол и, при­дер­жи­ва­ясь за не­го, смог до­б­рать­ся до крес­ла.

— В ком­на­те Ил­ла­рио­на всё за­тих­ло на по­доз­ри­тель­но дол­гое вре­мя. — про­дол­жал го­во­рить Ки­рил­лу по те­ле­фо­ну ох­ран­ник. — Мне по­ка­за­лось это стран­ным. Я по­сту­чал, но ни­кто не от­ве­тил. То­гда я по­чу­ял, что де­ло не­лад­ное и во­рвал­ся в ком­на­ту, вы­ло­мив дверь. Я снял его, но бы­ло уже позд­но… Что де­лать?! При­ез­жай­те!

Зво­нок был окон­чен. Ки­рилл вновь по­пы­тал­ся встать; это ему уда­лось. Но за­тем в го­ло­ве у Пат­ри­ар­ха рас­плы­лось крас­ное пят­но, он по­те­рял соз­на­ние и рух­нул на пол воз­ле сво­его сто­ла.

Ки­рилл при­шёл в се­бя че­рез не­сколь­ко ми­нут.

— Сын… Мой сын… Мой пре­ем­ник… — но­си­лись у не­го в го­ло­ве мыс­ли об Ил­ла­рио­не.

Ки­рилл по­нял, что сам встать не смо­жет; и по­это­му он ре­шил звать лю­дей на по­мощь. Но ус­та не слу­ша­лись его: вме­сто гром­ких яс­ных зву­ков вы­хо­ди­ло ка­кое-то ти­хое хри­п­лое бор­мо­та­ние. То­гда он по­пы­тал­ся дви­гать­ся, но встать всё рав­но не смог: ру­ки и но­ги не слу­ша­лись его; они со­вер­ша­ли ка­кие-то сла­бые бес­по­ря­доч­ные дви­же­ния.

— У ме­ня ин­сульт. Об­шир­ный ин­сульт. — по­ду­мал Ки­рилл. Что же те­перь де­лать? Сю­да зай­дут са­мое луч­шее зав­тра ут­ром, по­сле де­ся­ти ча­сов. Здесь, ко­неч­но, го­рит свет, но сто­рож, ес­ли он, ко­неч­но, бу­дет здесь бро­дить, ско­рее все­го, по­ду­ма­ет, что я по­про­сту за­был вы­клю­чить лам­пу и прой­дёт даль­ше. А мне нуж­на сроч­ная по­мощь. Кро­во­те­че­ние на­до ос­та­но­вить как мож­но бы­ст­рее. А я — в бес­по­мощ­ном по­ло­же­нии.

Гун­дяе­ву ста­но­ви­лось ху­же и ху­же с ка­ж­дой ми­ну­той. Он стал чув­ст­во­вать при­бли­же­ние смер­ти. Он на­чал вспо­ми­нать свою жизнь. Это, прав­да, бы­ли обыч­ные вос­по­ми­на­ния, а не те, в ко­то­рых жизнь в крат­кие мгно­ве­нья це­ли­ком про­кру­чи­ва­ет­ся пе­ред на­хо­дя­щим­ся в смер­тель­ной опас­но­сти. Вне­зап­но го­ло­ву Гу­ня­де­ва осе­ни­ла мысль:

— Я уми­раю. Уми­раю в оди­но­че­ст­ве, хо­тя мог бы ещё про­жить лет де­сять, а то и пят­на­дцать. Мой сын и пре­ем­ник мёртв. Вот оно, то воз­мез­дие и та рас­пла­та, о ко­то­рой го­во­ри­ла ста­рая ведь­ма!

Вско­ре по­сле это­го Гун­дя­ев ощу­тил, как в его го­ло­ве сно­ва рас­плы­лось крас­ное пят­но. Это был но­вый, вто­рой ин­сульт. Боль­ше Его Свя­тей­ше­ст­во не мог ни го­во­рить, ни ви­деть, ни слы­шать, ни дви­гать­ся. На­сту­па­ла смерть. На­ча­лось по­гру­же­ние во тьму. И по­след­ни­ми не сло­ва­ми, а, кри­ча­щи­ми мыс­ля­ми, вспых­нув­ши­ми у не­го в го­ло­ве в на­сту­паю­щей тьме, бы­ли:

— Ты по­бе­дил ме­ня, Бэт­мен! Будь ты про­клят! Про­клят! Про­клят!!!

  15. Ку­ра­ев у стар­ца Нау­ма. Ис­по­ведь (гла­ва не по по­ряд­ку)

По­сле смер­ти Алек­сан­д­ра мир сно­ва по­мерк для Ку­рае­ва. Ме­ло­дии пе­ре­ста­ли при­хо­дить к не­му. Он ле­жал дня­ми на кро­ва­ти в за­што­рен­ной от сол­неч­но­го све­та ком­на­те, в ко­то­рой ца­ри­ла тьма, и ни о чём не ду­мал. А ко­гда че­рез две не­де­ли ему ста­ло не­мно­го луч­ше, Ку­ра­ев ока­зал­ся ох­ва­чен силь­ней­шим по­ка­ян­ным чув­ст­вом, не­по­нят­но как воз­ник­шим. Под его воз­дей­ст­ви­ем он со­ста­вил ог­ром­ный спи­сок сво­их гре­хов и по­ехал ка­ять­ся в Трои­це‑Сер­гие­ву Лав­ру, к ар­хи­ман­д­ри­ту Нау­му, ве­ли­ко­му стар­цу и про­зор­лив­цу.

Ку­ра­ев вы­ехал за­дол­го до вос­хо­да Солн­ца. Ко­гда он прие­хал в Лав­ру, то об­на­ру­жил, что воз­ле ке­лии стар­ца уже тол­пи­лись лю­ди. Их бы­ло боль­ше сот­ни — мо­жет быть, да­же че­ло­век сто пять­де­сят или бо­лее. Мно­гие из них жда­ли приё­ма не­сколь­ко не­дель. Стар­ца ещё не бы­ло — он обыч­но на­чи­нал при­ём ча­сом или дву­мя поз­же.

Уви­дев ско­п­ле­ние на­ро­да, Ку­ра­ев по­ду­мал:  «Се­го­дня мне вряд ли по­сча­ст­ли­вить­ся по­пасть к стар­цу на ис­по­ведь и бе­се­ду…» и ре­шил в та­ком слу­чае ис­по­ве­дать­ся пе­ред при­час­ти­ем у про­сто­го лавр­ско­го свя­щен­ни­ка за ли­тур­ги­ей. Но Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу по­вез­ло — он не толь­ко по­пал к стар­цу, но да­же про­был у не­го очень дол­го на за­висть про­чим: из-за то­го, что ста­рец дол­го «во­зил­ся» с Ку­рае­вым ожи­дав­шие приё­ма в оче­ре­ди да­же ста­ли воз­му­щать­ся. Воб­щем, всё сло­жи­лось хо­ро­шо — так, как Ку­ра­ев не мог и на­де­ять­ся.

От­цу Нау­му не спа­лось. Он за­снул лишь на крат­кое вре­мя, ра­но про­снул­ся и по­нял, что боль­ше ему не за­снуть. То­гда, зная, что на­род уже со­брал­ся и ждёт, он ре­шил вый­ти к жа­ж­ду­щим его по­рань­ше. Со­тво­рив мо­лит­вы, ар­хи­ман­д­рит На­ум, к ра­до­сти ожи­даю­щих, при­шёл в ке­лию, в ко­то­рой вёл при­ем, на час или да­же на два рань­ше, чем обыч­но. Ко­гда он шёл сквозь тол­пу со­брав­ших­ся, то сра­зу же за­ме­тил Ку­рае­ва. Отец На­ум уз­нал его из­да­ле­ка. Ста­рец ос­та­но­вил­ся воз­ле Ку­рае­ва и ска­зал ему: «Вас сей­час при­гла­сят!». Это бы­ло не­слы­хан­ной уда­чей. И дей­ст­ви­тель­но — спус­тя па­ру ми­нут к Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу по­до­шла од­на из жен­щин, при­слу­жи­вав­ших стар­цу, и по­про­си­ла его прой­ти к стар­цу.

Ко­гда Ку­ра­ев во­шёл в ке­лию, то уви­дел от­ца Нау­ма, си­дя­ще­го в крес­ле, сто­яв­шим воз­ле ана­лоя. Ря­дом с ана­ло­ем сто­ял дру­гой стул — для по­се­ти­те­лей.

— При­са­жи­вай­тесь! — ска­зал ста­рец и ука­зал на стул.

Ку­ра­ев при­сел.

— Ис­по­ве­до­вать­ся бу­дешь, ча­до? — спро­сил ста­рец.

— Да. — от­ве­тил Ку­ра­ев.

То­гда ста­рец на­чал чи­тать мо­лит­вы пе­ред ис­по­ве­дью. Ку­ра­ев же, не очень-то вни­кая в чи­тае­мое, ог­ля­дел ке­лию. На сте­нах ви­се­ли ико­ны; под ни­ми те­п­ли­лись лам­па­ды. Ря­дом со стар­цем стоя­ло не­сколь­ко за­би­тых до от­ка­за книж­ных по­лок. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич под­нап­ряг зре­ние и про­чи­тал на­зва­ния час­ти этих книг и по­нял, что кни­ги эти в ос­нов­ном бы­ли ду­ше­на­зи­да­тель­ные — то есть са­мые что ни на есть под­хо­дя­щие к то­му, что про­ис­хо­ди­ло в ке­лии: Биб­лия на рус­ском и на цер­ков­но­сла­вян­ском, так и не­до­из­дан­ные до ре­во­лю­ции «Ве­ли­кие че­тьи ми­неи» Ма­ка­рия, всем при­выч­ные «Жи­тия свя­тых» Ди­мит­рия Рос­тов­ско­го, «Луг ду­хов­ный» Ио­ан­на Мос­ха, «Лав­са­ик» Еле­но­поль­ско­го епи­ско­па Пал­ла­дия, «Ле­ст­ви­ца» Ио­ан­на Ле­ст­вич­ни­ка, «По­смерт­ные ве­ща­ния Ни­ла Ми­ро­то­чи­во­го», раз­лич­ные па­те­ри­ки и про­чее по­доб­ное. Кро­ме это­го, Ку­ра­ев за­ме­тил на пол­ках ещё и та­кие кни­ги, как: «Но­мо­ка­нон при Боль­шом треб­ни­ке с ком­мен­та­рия­ми», «Тай­ная ис­по­ведь в пра­во­слав­ной вос­точ­ной церк­ви», «А се гре­хи злые, смерт­ные…», «Корм­чую» с ком­мен­та­рия­ми, ко­декс Юс­ти­ниа­на, а так­же три ка­ких-то стран­ных и та­ин­ст­вен­ных кни­ги с над­пи­ся­ми на ко­реш­ках: «М-Ж», «М-М» и «Ж-Ж». Эти три кни­ги бы­ли пе­ре­пле­те­ны кое-как, по-лю­би­тель­ски — то есть яв­но бы­ло вид­но, что ни­кто их не от­но­сил да­же в пе­ре­плёт­ную мас­тер­скую; над­пи­си же на ко­реш­ках бы­ли вы­пол­не­ны от ру­ки — фло­ма­сте­ром или мар­ке­ром. Ку­ра­ев очень за­ин­те­ре­со­вал­ся эти­ми тре­мя кни­га­ми, но как раз в этот мо­мент ста­рец На­ум за­кон­чил чи­тать мо­лит­вы пе­ред ис­по­ве­дью и от­ло­жил треб­ник с мо­лит­вам в сто­ро­ну. За­тем он воз­вел очи го­ре́, про­тя­нул па­ру че­ток и на­зи­да­тель­но  про­из­нёс те сло­ва, ко­то­рые обыч­но го­во­рил ис­по­ве­даю­щим­ся у не­го лю­дям:

— Рцы мне, бра­те, и не со­крый от ме­ня ни­что­же: до ка­ких блуд­ных ес­те­ст­вен­ных и про­ти­во­ес­те­ст­вен­ных гре­хов до­шел ты и как рас­тлил ты ес­те­ст­во своё блуд­ной сквер­ной! Рцы мне, как и с кем ты пал — с же­ною ли сво­ею за­кон­ную или с блуд­ни­цей? Или с за­муж­ней же­ною или со мно­ги­ми же­на­ми? Или же пал ты с му­жа­ми? Или с от­ро­ка­ми? Или со ско­том? Или с пти­цею? Или с ры­ба­ми? Не убой­ся и не ус­ты­дись, но по­ве­дай мне обо всех тво­их блуд­ных сту­до­дея­ни­ях и сквер­но­дей­ст­вах, ни­че­го не скры­вая! Не убой­ся и не ус­ты­дись, как бы стра­шен и по­сты­ден ни был грех — ибо ты при­шёл во вра­чеб­ни­цу, да­бы об­рес­ти здра­вие ду­хов­ное, и стал пред вра­чём, ко­то­рый дол­жен уз­нать ка­ко­ва бо­лезнь твоя, да­бы со­тво­ри­ти ле­кар­ст­во. По­мыс­ли же: ка­ко воз­мо­жет врач со­тво­ри­ти ле­кар­ст­во, не уз­нав пре­ж­де от те­бя о бо­лез­ни тво­ей? И пом­ни: ес­ли сол­жешь мне и пред Бо­гом или же не от­кро­ешь мне и пред Бо­гом все гре­хи твои, то су­гу­бую ви­ну за это при­имешь — си­речь, бу­дешь ви­но­вен вдвой­не! Итак, ча­до, рцы мне гре­хи без­за­ко­ния и гре­хи свои безо вся­кой утай­ки!

Ку­ра­ев вы­слу­шал эти сло­ва, а за­тем мах­нул ру­кой и не­сколь­ко раз­дра­жён­но ска­зал:

— Ах, отец На­ум! Ос­тавь­те! Да­вай­те без та­ких фор­маль­но­стей! Вы же пре­крас­но знае­те кто я и что со мной — в смыс­ле: чем я гре­шен. Так да­вай­те сра­зу к де­лу! Вы же и так знае­те, что я — гей!

То­гда отец На­ум, слов­но не за­ме­тив эти сло­ва, про­из­нес:

— Ча­до! Ты сгла­ты­вал или сплё­вы­вал?

— Че­го?!

— Ис­те­ца­ния се­мен­ной сквер­ны, яже ис­те­ка­ли из му­же­ско­го пе­ред­не­го ес­те­ст­ва, си­речь срам­но­го уда!

Ку­ра­ев за­мял­ся.

— Ча­до! — мол­вил отец На­ум. — Ты же, как ви­жу, хоть и при­шёл ис­по­ве­дать­ся, но о сво­их гре­хах вро­де как стес­ня­ешь­ся го­во­рить яс­но и по­нят­но; вот я и ре­шил по­мочь те­бе, за­дав этот во­прос. Ведь ты же сам ска­зал толь­ко что, что ты — гей. А геи не столь­ко сно­ша­ют­ся в зад­нее ес­те­ст­во, си­речь в срач­ный ход, сколь­ко в верх­нее пе­ред­нее ес­те­ст­во, си­речь в рот, — ко­гда со­сут­ся и ли­жут­ся. И при этом ис­те­ца­ния се­мен­ной сквер­ны они мо­гут про­гла­ты­вать, а мо­гут и сплё­вы­вать. Вот я и спро­сил те­бя: сгла­ты­вал ты или же сплё­вы­вал сквер­ные ис­те­ца­ния из му­же­ско­го чле­на, ко­гда со­сал или ли­зал его у дру­га сво­его, с ко­то­рым ты тво­рил сей бо­го­мерз­кий со­дом­ский грех сме­ше­ния в рот? Ты ведь тво­рил этот грех — да?

Ку­ра­ев за­мял­ся и по­крас­нел. На­ко­нец, он ска­зал:

— Да, тво­рил. Но на­счёт та­ких под­роб­но­стей я как-то осо­бо не за­ду­мы­вал­ся. Ка­кая тут, в сущ­но­сти, раз­ни­ца?! Ну а во­об­ще — ко­гда сгла­ты­вал, а ко­гда — сплё­вы­вал.

Ста­рец На­ум улыб­нул­ся, про­тя­нул ещё не­сколь­ко чё­ток, и про­из­нес:

— Ча­до Ан­д­рее! Ты за го­ды фи­ло­соф­ст­во­ва­ния и про­по­ве­ди, как ви­жу, не слиш­ком-то ув­ле­кал­ся изу­че­ни­ем ка­но­нов и пра­вил, ко­то­рые за­ко­но­по­ло­жи­ли свя­тые от­цы и свя­тые со­бо­ры на­шей Церк­ви для вра­че­ва­ния греш­ни­ков! Не очень-то ты, как я ви­жу, ув­ле­кал­ся и изу­че­ни­ем ис­по­вед­ных чи­нов… Ну да для те­бя это про­сти­тель­но — ведь ты был диа­ко­ном, а не свя­щен­ни­ком; те­бе это, воб­щем-то, бы­ло в со­вер­шен­ст­ве знать и не­обя­за­тель­но. По­это­му-то ты и спра­ши­ва­ешь сей­час у ме­ня: «Ка­кая тут, в сущ­но­сти, раз­ни­ца?!». Так вот — про эту раз­ни­цу: ис­по­вед­ные чи­ны, в ко­то­рых ука­за­ны епи­ти­мии за гре­хи, яс­но го­во­рят, что на же­ну, «сквер­ну се­мен­ную вку­сив­шую», на­кла­ды­ва­ет­ся епи­ти­мия в один год; и при этом так­же ука­за­но, что греш­ник, ко­то­рый «с при­сны­ми, то есть с род­ны­ми свои­ми, без­за­ко­ние со­тво­ря­ет в рот», по­лу­ча­ет епи­ти­мию в пять лет. Та­кую же епи­ти­мию, как яс­но, по­лу­ча­ет и тот, с кем он «без­за­ко­ние со­тво­ря­ет в рот». Но здесь епи­ти­мии для род­ст­вен­ни­ков, а не для чу­жих друг дру­гу; а епи­ти­мии для блуд­ных гре­хов тех, кто со­сто­ит в род­ст­ве друг с дру­гом, все­гда вы­ше. По­се­му упо­ло­ви­ним эту епи­ти­мию в пять лет. К то­му же, со­глас­но дру­гим пра­ви­лам, за этот грех со­дом­ско­го «без­за­ко­ния в рот» мо­жет быть на­ло­же­на епи­ти­мия от го­да до трёх лет. В ре­зуль­та­те по­лу­чим, Ан­д­рее: за то, что ты по­зво­лил да «без­за­ко­ние со­тво­рят над то­бою в рот» — два с по­ло­ви­ной го­да епи­ти­мии те­бе; и за то, что ты сгла­ты­вал сквер­ну се­мен­ную, те­бе в рот из­ли­тую, — год ров­но те­бе епи­ти­мии; ито­го — все­го три с по­ло­ви­ной го­да епи­ти­мии. И да не при­час­тишь­ся ты во все эти три с по­ло­ви­ной го­да и да тво­ришь на вся­кий день по сто по­кло­нов зем­ных: по пять­де­сят ут­ром и по пять­де­сят ве­че­ром, а все по­ло­жен­ные ус­та­вом цер­ков­ным по­сты да про­во­дишь с су­хо­яде­ни­ем. Се — пер­вая твоя епи­ти­мия!

Ан­д­рей Ку­ра­ев умолк и по­ну­рил го­ло­ву. Отец же На­ум при­обод­рил­ся и за­дал но­вый во­прос:

— Рцы ми, ча­до, и не утаи от ме­ня ни­че­го­же — егда тво­ри­ли над то­бою «со­дом­ское без­за­ко­ние в рот» — то, как имен­но ты доз­во­лял тво­рить его? Дер­жал ли ты язык за зу­ба… ой… зу­бы за язы­ком или нет? И как глу­бо­ко бы­ло со­тво­ряе­мо над то­бою без­за­ко­ние сие? О чём ты ду­мал при этом и что чув­ст­во­вал? О чём меч­тал?

Ку­ра­ев сно­ва изу­мил­ся под­роб­но­сти за­да­вае­мых от­цом Нау­мом на ис­по­ве­ди во­про­сов. Ко­гда отец На­ум спро­сил Ку­рае­ва: «О чём ты ду­мал при этом?», то ему при­пом­нил­ся один эпи­зод из ка­кой-то кни­ги ино­стран­но­го ав­то­ра — там ка­то­ли­че­ский свя­щен­ник спро­сил ис­по­ве­до­вав­ше­го­ся юно­шу-она­ни­ста о том, о чём он ду­мал, за­ни­ма­ясь она­низ­мом, и по­лу­чил та­кой от­вет: «О том, чем за­ни­мал­ся, о том и ду­мал». Не­мно­го по­мяв­шись и со­брав­шись с мыс­ля­ми, Ку­ра­ев под­роб­но от­ве­тил стар­цу на все его во­про­сы и ста­рец про­дол­жил ис­по­ведь.

— Ча­до Ан­д­рее! — во­про­сил отец На­ум. — Рцы ми: ток­мо лишь ты по­зво­лял то, что­бы над то­бою бы­ло «без­за­ко­ние со­дом­ское со­тво­ряе­мо в рот» дру­гом тво­им, ближ­ним тво­им? Не про­сти­рал­ся ли ты на боль­шее — не тво­рил ли ты сам со­дом­ское «без­за­ко­ние в рот» над дру­гом сво­им, над ближ­ним сво­им?

Ан­д­рей Ку­ра­ев ещё ни­же по­ну­рил го­ло­ву и ти­хо рёк:

— Да…

— О ока­ян­ный! — вос­клик­нул отец На­ум. — Го­ре те­бе! Ты не толь­ко ос­к­вер­нил ус­та и гор­тань свою и язык свой и чре­во своё ве­ли­чай­шим ос­к­вер­не­ни­ем, но ве­ли­ким со­дом­ским ос­к­вер­не­ни­ем ос­к­вер­нил и де­то­род­ный уд свой! Го­ре те­бе!

Отец На­ум ус­по­ко­ил­ся и про­дол­жил:

— Ко­неч­но, за со­дом­ские гре­хи од­на епи­ти­мия — взла­зит ли греш­ник на ближ­не­го сво­его или же тот взла­зит на не­го. Та­кая же епи­ти­мия и то­гда, ко­гда сна­ча­ла пер­вый взла­зит на вто­ро­го, а за­тем — вто­рой на пер­во­го или же ко­гда всё про­ис­хо­дит на­обо­рот. По­се­му не мо­гу бо­лее уве­ли­чить те­бе епи­ти­мию. Но всё рав­но: го­ре те­бе! Итак, ка­ешь­ся ли ты во всех гре­хах, о ко­то­рых мы го­во­ри­ли толь­ко что и мо­лишь ли усерд­но и слёз­но Гос­по­да об их про­ще­нии?

— Ей, от­че! — ска­зал Ку­ра­ев. — Ка­юсь от все­го серд­ца во всех сих гре­хах и без­за­ко­ни­ях и слёз­но мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии сво­их гре­хов!

По­сле это­го ста­рец На­ум пе­ре­шёл к даль­ней­ше­му ис­пы­та­нию со­вес­ти Ку­рае­ва.

— Ча­до, — ска­зал отец На­ум, — ча­до! Рцы ми: рас­тлил ли ты и со­кру­шил ли со­суд свой или нет? И как и с кем?

— Че­го?! — пе­ре­спро­сил Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич.

— То­го! — от­ве­тил отец На­ум. — Раз­ве не зна­ешь, о чём ре­кут пра­ви­ла 186-е и 187-е Но­мо­ка­но­на при Боль­шом Треб­ни­ке, в ко­то­рых при­во­дят­ся гла­го­лы Ио­ан­на По­ст­ни­ка о том, кто дос­то­ин свя­щен­ст­ва, а кто — нет? Пра­ви­ло 186-е гла­сит: «Ес­ли кто-то в от­ро­че­ст­ве вос­при­нял от ино­го ли­ца ис­те­ца­ние в бёд­ра и поз­же, по­взрос­лев, за­хо­тел при­нять свя­щен­ст­во, то та­ко­вой по­сле не­се­ния со­от­вет­ст­вую­щей епи­ти­мии за этот грех мо­жет при­нять сан — ибо этот грех не был окон­ча­тель­ным па­де­ни­ем, по­сколь­ку пе­да­го­гон не во­шёл в афед­рон; но ес­ли пе­да­го­гон во­шёл в афед­рон, то та­кой муж­чи­на да не дерз­нёт при­нять свя­щен­ст­во — не из-за то­го, что яко­бы не име­ет не­кое­го снис­хо­ж­де­ния ра­ди то­го, что со­гре­шил, бу­ду­чи ещё в не­со­вер­шен­ных ле­тах, но из-за то­го, что со­кру­шил­ся со­суд его и от это­го он стал не­го­ден при­нять свя­щен­ст­во». Пра­ви­ло же 187-е гла­го­лет: «Так­же сле­ду­ет су­дить и в том слу­чае, ес­ли же­лаю­щий при­нять свя­щен­ст­во тво­рил ис­те­ца­ние в дру­гое ли­цо: ес­ли его пе­да­го­гон во­шёл в афед­рон дру­го­го ли­ца, то, хо­тя со­тво­рив­ший это и был в не­со­вер­шен­ных ле­тах и ра­ди это­го име­ет не­кое снис­хо­ж­де­ние, ему все рав­но за­пре­ща­ет­ся при­ни­мать свя­щен­ст­во». Так вот, ча­до Ан­д­рее! То и зна­чит: «Рас­тил ли ты и со­кру­шил ли ты со­суд свой или нет?» — «Доз­во­лил ли ты, что­бы друг твой, ближ­ний твой, ввёл пе­да­го­гон свой в афед­рон твой и так со­вер­шил ту­да ис­те­ца­ние сво­ей се­мен­ной сквер­ны?» — си­речь, ввёл уд свой срам­ной в твой срач­ный ход или, ина­че го­во­ря, в твоё зад­нее ес­те­ст­во. Те­перь, на­де­юсь, яс­но?!

Тут Ку­ра­ев по­крас­нел и мол­вил:

— Ей, от­че! Рас­тлен и со­кру­шен со­суд мой от ближ­не­го мое­го, от дру­га мое­го!

То­гда отец На­ум сно­ва крот­ко во­про­сил Ку­рае­ва:

— Ска­жи мне, ча­до, о чём ты ду­мал при этом и что чув­ст­во­вал? Ис­пы­ты­вал ли ты на­па­де­ние сквер­ной сла­до­ст­ра­ст­ной срач­но­ход­ной по­хо­ти со­дом­ской — это­го ог­ня ге­ен­ско­го, опа­ляю­ще­го ду­шу и те­ло ещё при жиз­ни?

И Ку­ра­ев, не­мно­го по­ду­мав, от­ве­тил на эти во­про­сы. По­сле это­го ста­рец На­ум, опыт­ный и ис­кус­ный ду­хов­ник, про­дол­жил:

— Ча­до! А не со­кру­шал ли ты со­су­да ближ­не­го сво­его, дру­га сво­его? Не вво­дил ли ты пе­да­го­го­на сво­го в афед­рон его?

Ку­ра­ев за­ду­мал­ся, не­мно­го за­мял­ся и ска­зал:

— Не знаю, от­че, —  мо­жет быть, его со­суд уже был со­кру­шён ещё до ме­ня… А что ка­са­ет­ся это­го са­мо­го… то да, вво­дил.

На­ум взял пау­зу, а за­тем ска­зал:

— Ка­ешь­ся ли ты в этих гре­хах и мо­лишь ли Гос­по­да Бо­га о про­ще­нии?

— Да, от­че! — ска­зал Ку­ра­ев. — Ка­юсь и мо­лю!

 По­сле это­го ста­рец На­ум про­дол­жил ис­пы­ты­вать со­весть Ку­рае­ва.

— Ча­до Ан­д­рее! — ска­зал отец На­ум. — А ска­жи: как час­то ты за­ни­мал­ся с дру­гом сво­им всем этим? Как час­то вы вво­ди­ли свои пе­да­го­го­ны в рот и в срач­ный ход друг дру­гу?

Ку­ра­ев по­крас­нел, не­на­дол­го за­ду­мал­ся и от­ве­тил:

— Ну, по не­сколь­ку раз в не­де­лю — это точ­но. А ино­гда… ино­гда слу­ча­лось так, что и по не­сколь­ку раз в день…

— И как дол­го это про­дол­жа­лось? — спро­сил ста­рец На­ум.

— Око­ло го­да. — от­ве­тил Ку­ра­ев и по­ну­рил го­ло­ву.

То­гда отец На­ум ска­зал:

— О ча­до Ан­д­рее! Зри же, как глу­бо­ко Дья­вол про­ник в со­ста­вы, во все чле­ны те­ла твое­го, во всё твоё нут­ро и как креп­ко он за­сел там! Как рас­тлил он те­бя из­нут­ри! Не зна­ешь ли, ча­до, что при кре­ще­нии свя­щен­ник про­сит из­гнать из кре­стя­ще­го­ся не­чис­то­го ду­ха и что кре­щае­мый по­лу­ча­ет про­си­мое? И ты по­лу­чил это то­же! Но что же ты со­де­лал по­сле кре­ще­ния? Ка­ко­вы де­ла твои? Они та­ко­вы, что дух не­чис­тый вновь уг­нез­дил­ся в те­бе и об­рел в те­бе своё жи­ли­ще! Не зна­ешь ли что ска­за­но в Еван­ге­лии про та­ких, как ты Са­мим Гос­по­дом?! Вот что: «Ко­гда не­чис­тый дух вый­дет из че­ло­ве­ка, то хо­дит по без­вод­ным мес­там, ища по­коя, и, не на­хо­дя, го­во­рит: воз­вра­щусь в дом мой, от­ку­да вы­шел; и, при­дя, на­хо­дит его вы­ме­тен­ным и уб­ран­ным; то­гда идет и бе­рёт с со­бою семь дру­гих ду­хов, злей­ших се­бя, и, вой­дя, жи­вут там, — и бы­ва­ет для че­ло­ве­ка то­го по­след­нее ху­же пер­во­го» (Лук.11:24-26). Со­тво­ри же дос­той­ный плод по­кая­ния! И пом­ни: «Уже и се­ки­ра при кор­не де­рев ле­жит: вся­кое де­ре­во, не при­но­ся­щее доб­ро­го пло­да, сру­ба­ют и бро­са­ют в огонь» (Матф.3:10). Итак, ка­ешь­ся ли ты, ча­до Ан­д­рее, во всех сих гре­хах и мо­лишь ли Гос­по­да о про­ще­нии? Это очень тяж­кие гре­хи! За них ра­нее свет­ская хри­сти­ан­ская власть, власть го­су­да­рей пра­во­слав­ных,  гла­ву от­се­ка­ла му­же­лож­цу или уд срам­ной! А свя­той царь Юс­ти­ни­ан од­на­ж­ды со­брал му­же­лож­цев и в на­ка­за­ние од­них ос­ко­пил, а дру­гих… а дру­гим он по­за­би­вал в срач­ные хо­ды ко­лья и так во­дил их на­ги­ми по гра­ду Кон­стан­ти­но­по­лю всем на по­каз, что­бы все лю­ди уст­ра­ши­лись во след им тво­рить столь смрад­ные и ужас­ные гре­хи! Так, с коль­я­ми в срач­ных хо­дах, они все и по­пе­ре­мёр­ли, вос­при­няв по­зор­ную смерть! Итак, ка­ешь­ся ли ты?

— Да! — от­ве­тил Ку­ра­ев. — Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Так вот, ча­до Ан­д­рее! — ска­зал ста­рец На­ум. — За му­же­ло­же­ст­во, си­речь за про­ти­во­ес­те­ст­вен­ное со­дом­ское блу­же­ние в срач­ный ход с муж­чи­ной, по­ла­га­ет­ся тяж­кая епи­ти­мия: от­лу­че­ние на пят­на­дцать лет от при­час­тия. И ещё до­пол­ни­тель­но на­кла­ды­ваю на те­бя сие: да по­стишь­ся ты с су­хо­яде­ни­ем во все по­сты, ко­то­рые ус­та­вом сво­им ус­та­но­ви­ла на­ша цер­ковь и да тво­ришь по две­сти по­кло­нов зем­ных ка­ж­дый день в эти пят­на­дцать лет — по сто по­кло­нов ут­ром и по сто — ве­че­ром! И сие есть вто­рая епи­ти­мия твоя.

 По­сле это­го ста­рец На­ум про­дол­жил ис­пы­ты­вать со­весть Ку­рае­ва.

— Ска­жи, ча­до: ко­гда ты тво­рил мерз­кий со­дом­ский грех му­же­ло­же­ст­ва с ближ­ним сво­им, с дру­гом сво­им, то взла­зил ли ты на не­го по по­до­бию то­го, как жен­щи­на взла­зит на муж­чи­ну?

Ку­ра­ев изу­мил­ся и спро­сил:

— А за­чем та­кие под­роб­но­сти-то? Ка­кое это име­ет зна­че­ние?

На это ста­рец На­ум от­ве­тил:

— Ча­до! Раз­ве я здесь ис­по­ве­да­юсь, а не ты? Раз­ве не я был ду­хов­ни­ком Лав­ры? Раз­ве не я ис­по­ве­до­вал мно­же­ст­во се­ми­на­рис­тов и ака­де­ми­ков и не я да­вал им ре­ко­мен­да­ции на ру­ко­по­ло­же­ние? Раз­ве не ме­ня сю­да по­ста­вил на­ме­ст­ник лав­ры, а его — сам Пат­ри­арх? Умолк­ни, ча­до! Умолк­ни и от­вет­ст­вуй на мои во­про­сы.

Ку­ра­ев не­мно­го за­ду­мал­ся и ска­зал:

— Да, стар­че! Гре­шил я так…

То­гда На­ум во­про­сил его:

— А ска­жи, ча­до: ко­гда ты тво­рил мерз­кий со­дом­ский грех му­же­ло­же­ст­ва, то вспус­кал ли ты на се­бя ближ­не­го сво­его, дру­га сво­его по по­до­бию то­го, как муж­чи­на вспус­ка­ет на се­бя взла­зя­щую на не­го жен­щи­ну?

— Да, стар­че. — от­ве­тил Ку­ра­ев.

— А ска­жи, ча­до Ан­д­рее, — мол­вил отец На­ум, — ко­гда ты взла­зил на муж­чи­ну по об­ра­зу взла­зя­щей вверх на му­жа же­ны, то по­сле из­ли­тия те­бе в срач­ный ход се­мен­ной сквер­ны — вы­те­ка­ла ли эта сквер­на, эта мок­ро­та, на­ру­жу и оро­ша­ла ли то­го му­жа и те­бя са­мо­го?

— За­чем это-то?! — вновь изу­мил­ся Ку­ра­ев.

— От­ве­чай! — про­дол­жал на­стаи­вать ве­ли­кий ста­рец и все­рос­сий­ских ду­хов­ник.

— Да! — от­ве­тил Ку­ра­ев.

— А ска­жи, ча­до Ан­д­рее, — про­дол­жал отец На­ум, — ко­гда ты вспус­кал на се­бя муж­чи­ну и он взла­зил на те­бя, то по­сле из­ли­тия ему в срач­ный ход се­мен­ной сквер­ны — вы­те­ка­ла ли эта сквер­на из не­го на­ру­жу и ув­лаж­ня­ла ли и те­бя, и его?

— Да! — по-преж­не­му не­до­уме­вая о том, за­чем это на­до ве­ли­ко­му стар­цу, ска­зал Ку­ра­ев.

— Так вот, ча­до Ан­д­рее! — мол­вил На­ум. — При му­же­ло­же­ст­ве муж, взла­зя­щий на му­жа стра­ст­ным люб­ле­ни­ем по об­ра­зу то­го, как жен­щи­на взле­за­ет вверх на муж­чи­ну, оче­вид­но, ис­пол­ня­ет роль жен­щи­ны и зад­нее ес­те­ст­во его, си­речь срач­ный ход его, ис­пол­ня­ет роль пе­ред­не­го ниж­не­го жен­ско­го ес­те­ст­ва, си­речь жен­ской сра­мо­ты. А что го­во­рят свя­тые пра­ви­ла, ус­та­нав­ли­ваю­щие епи­ти­мии для по­доб­ных гре­хов? Они гла­сят: за та­ко­вые де­ла епи­ти­мия по­ла­га­ет­ся в за­ви­си­мо­сти от то­го, бы­ло ли ис­те­че­ние се­мен­ной сквер­ны на­ру­жу из жен­ско­го ниж­не­го пе­ред­не­го ес­те­ст­ва. Так, со­глас­но од­ним пра­ви­лам, ес­ли ис­те­че­ния не бы­ло, то по­ла­га­ет­ся трех­лет­няя епи­ти­мия, а ес­ли бы­ло — пя­ти­лет­няя. Сие пра­ви­ло гла­го­лет: «Муж же­ну на се­бя пус­кал — три го­да от­лу­че­ния и две­сти зем­ных по­кло­нов ка­ж­дый день плюс су­хо­яде­ние в оп­ре­де­лён­ное вре­мя; а ес­ли при этом из же­ны изо­шло се­мя — пять лет от­лу­че­ния от при­час­тия и три­ста зем­ных по­кло­нов ка­ж­дый день плюс су­хо­яде­ние в оп­ре­де­лён­ное вре­мя». А по дру­гим пра­ви­лам наи­боль­ший срок от­лу­че­ния мо­жет со­став­лять и шесть лет, и семь. По­се­му, ча­до Ан­д­рее, за это сквер­ное со­дом­ское взле­за­ние на му­жа с ис­те­че­ни­ем се­мен­ной сквер­ны из афед­ро­на  да бу­дет те­бе от­лу­че­ние в шесть лет; а ес­ли бы не бы­ло се­го ис­те­че­ния, то я, убо­гий ар­хи­ман­д­рит На­ум, на­ло­жил бы на те­бя от­лу­че­ние в че­ты­ре го­да. И, вдо­ба­вок к это­му, да тво­ришь ты по сто зем­ных по­кло­нов ка­ж­дый день: по пять­де­сят ут­ром и по пять­де­сят ве­че­ром и да дер­жишь­ся су­хо­яде­ния во все дни по­стов, ко­то­рые ус­та­но­ви­ла на­ша свя­тая цер­ковь. И се — тре­тья твоя епи­ти­мия!

— По­стой­те! — по­пы­тал­ся воз­ра­зить Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич. — По­стой­те! Раз­ве это спра­вед­ли­во? Ведь это всё уже вклю­че­но в преж­ний грех, в му­же­ло­же­ст­во! Тут что-то не так!

Отец На­ум лас­ко­во и снис­хо­ди­тель­но улыб­нул­ся, мол­ча про­тя­нул не­сколь­ко чё­ток и ска­зал:

— Ча­до Ан­д­рее! Я мню, что обыч­но­му блуд­ни­ку, ес­ли он пре­был с жен­щи­ной «ли­цом к ли­цу», по­ла­га­ет­ся епи­ти­мия в семь лет; но ес­ли при этом жен­щи­на взле­за­ла на не­го, то ему, как мне ка­жет­ся, по­ла­га­ет­ся и епи­ти­мия за блуд в семь лет, и епи­ти­мия за то, что на не­го взле­за­ла жен­щи­на! И в ре­зуль­та­те име­ем не семь лет от­лу­че­ния, а боль­ше. Тут по­лу­ча­ет­ся как бы блуд с отяг­чаю­щим об­стоя­тель­ст­вом — не так ли?

— Но ведь ска­за­но: за од­но пре­сту­п­ле­ние да не от­мстишь два­ж­ды! — вновь пы­тал­ся воз­ра­жать Ку­ра­ев.

На эти сло­ва ар­хи­ман­д­рит На­ум ска­зал:

— Ча­до! Тут и есть од­но на­ка­за­ние за од­но пре­сту­п­ле­ние! Но это пре­сту­п­ле­ние мо­жет быть с отяг­чаю­щи­ми об­стоя­тель­ст­ва­ми, а мо­жет быть и без. А в тво­ём слу­чае эти об­стоя­тель­ст­ва, мню, есть. Че­го тут мо­жет быть не­по­нят­но? Впро­чем, ес­ли ты счи­та­ешь мои епи­ти­мии слиш­ком тя­же­лы­ми и ду­ма­ешь, что они про­тив пра­вил и ис­по­вед­ных чи­нов цер­ков­ных, то мо­жешь по­жа­ло­вать­ся на­ме­ст­ни­ку лав­ры или Пат­ри­ар­ху, ко­то­рый есть вме­сте с тем и на­стоя­тель сей Лав­ры. И ес­ли они ука­жут мне на ошиб­ку, то я с ра­до­стью об­лег­чу епи­ти­мии!

 На­сту­пи­ло мол­ча­ние. На­ко­нец, Ку­ра­ев на­ру­шил его и спро­сил:

— Так это что же по­лу­ча­ет­ся — «в идеа­ле», со­глас­но уче­нию пра­во­слав­ной церк­ви, не толь­ко ге­те­ро­сек­суа­ли­сты, но и го­мо­сек­суа­ли­сты долж­ны… долж­ны… э… де­лать «это» «ли­цом к ли­цу», в «мис­сио­нер­ской» по­зе? Я как-то над этим не за­ду­мы­вал­ся…

Отец На­ум не­мно­го рас­сме­ял­ся и ска­зал:

— Ча­до Ан­д­рее! Ты сам по­ни­ма­ешь, что, стро­го го­во­ря, го­мо­сек­суа­ли­сты, со­глас­но уче­нию пра­во­слав­ной церк­ви, во­об­ще не долж­ны де­лать «это»! А го­во­ря «не­стро­го» — да, ты прав! Так мень­ше все­го гре­ха! Это же ведь яс­но как два­ж­ды два!

И отец На­ум про­дол­жил ис­пы­ты­вать со­весть Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча.

— Ча­до Ан­д­рее! — мол­вил ста­рец. — Ска­жи мне: му­же­ло­же­ст­во­вал ли ты по-скот­ски — си­речь не ли­цом к ли­цу, а так, как со­во­ку­п­ля­ет­ся скот? Взла­зил ли ты на дру­га сво­его по­доб­но ско­ту люб­ле­ни­ем му­же­ст­ра­ст­ным и вспус­кал ли дру­га сво­его взле­зать на се­бя по­доб­но ско­ту му­же­ст­ра­ст­ным люб­ле­ни­ем?

Ку­ра­ев сно­ва по­крас­нел и ска­зал:

— Да, стар­че! И я сам взла­зил, и на се­бя вспус­кал взла­зить!

Отец На­ум про­тя­нул не­сколь­ко чё­ток и мол­вил:

— За сей со­дом­ский скот­ский грех — си­речь за то, что ты не про­сто му­же­ло­же­ст­во­вал, но му­же­ло­же­ст­во­вал по-скот­ски — вот те­бе епи­ти­мия: со­рок дней от­лу­че­ния; и да тво­ришь ка­ж­дый день по сто по­кло­нов, и да пре­бы­ва­ешь в су­хо­яде­нии во все эти дни. Се — чет­вер­тая епи­ти­мия твоя!

Да­лее ис­по­ведь по­шла зна­чи­тель­но бы­ст­рее.

— Ча­до Ан­д­рее! Ты­кал ли ты ло­ном, си­речь об­ла­стью пе­да­го­го­на твое­го, в об­ласть срач­но­го хо­да дру­га сво­его — но так, од­на­ко, что при этом пе­да­го­гон не вхо­дил в афед­рон? На­при­мер, ра­ди за­ба­вы? И по­сту­пал ли он сим об­ра­зом с то­бою?

— Да, стар­че! И я, греш­ный, ты­кал, и мне, греш­но­му, ты­ка­ли!

— Два­дцать дней да пре­бу­дешь за это в су­хо­яде­нии и без при­час­тия и да тво­ришь по ше­сть­де­сят зем­ных по­кло­нов в день! Се — пя­тая твоя епи­ти­мия! Кай­ся!

— Ка­юсь, от­че, и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! Це­ло­вал ли ты срам­ной уд дру­га сво­его и да­вал ли ему це­ло­вать свой срам­ной уд — так, од­на­ко, что при этом не бы­ло вхо­ж­де­ния пе­да­го­го­на во ус­та?

— Да, от­че! И я це­ло­вал, и мне це­ло­ва­ли!

— Два­дцать дней да пре­бу­дешь за это в су­хо­яде­нии и без при­час­тия и да тво­ришь по две­сти зем­ных по­кло­нов на всяк день! Се — шес­тая твоя епи­ти­мия! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! При­кла­ды­вал ли ты нос, бра­ду или гла­за к муж­ско­му сра­му сво­его дру­га — си­речь, к де­то­род­но­му срам­но­му уду? И друг твой — де­лал ли он то же для те­бя?

— Да, стар­че! И нос, и бра­ду, и очи свои! И он де­лал так же…

— За нос, за бра­ду и за уши да пре­бу­дешь по во­семь дней в су­хо­яде­нии и без при­час­тия — а все­го два­дцать че­ты­ре дня; и да тво­ришь в ка­ж­дый из этих два­дца­ти че­ты­рёх дней по ше­сть­де­сят зем­ных по­кло­нов! Се — седь­мая твоя епи­ти­мия! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ру­ко­блуд­ст­во­вал ли ты с дру­гом сво­им вза­им­но — так, что он воз­дви­зал твой срам­ной уд, а ты — его?

— Да, от­че!

— А как час­то вы де­ла­ли это и как дол­го?

— Не­сколь­ко раз в не­де­лю, от­че, а, бы­ва­ло, что и по не­сколь­ку раз в день. И про­дол­жа­лось это око­ло го­да.

— За сие вза­им­ное ру­ко­блу­дие, так­же вза­им­ной или су­гу­бой ма­ла­ки­ей име­нуе­мое, да пре­бу­дешь во­семь­де­сят дней в су­хо­яде­нии и без при­час­тия; и да тво­ришь по пять­де­сят зем­ных по­кло­нов ка­ж­дый день! Се — вось­мая епи­ти­мия твоя! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии! Но, от­че, ру­ко­блу­дие — это ведь не ма­ла­кия! Ма­ла­кия — это пас­сив­ный го­мо­сек­суа­лизм! А ру­ко­блу­дие ма­ла­ки­ей на­зы­ва­ют по ошиб­ке.

— Вне­мли, ча­до! Ей, зо­вет­ся му­же­ло­же­ст­во му­жа, в свой срач­ный ход срам­ной уд вос­при­ем­лю­ще­го, ма­ла­ки­ей; но и ру­ко­блу­дие зо­вёт­ся ма­ла­ки­ей же. И что име­ет­ся в ви­ду — сие на­до смот­реть по той епи­ти­мии, ко­то­рая за оную ма­ла­кию да­ёт­ся. Ес­ли да­ёт­ся от­лу­че­ние с су­хо­яде­ни­ем на со­рок, ше­сть­де­сят и во­семь­де­сят дней или да­же на сто два­дцать дней — то речь идёт о ру­ко­блу­дии, ма­ла­ки­ей име­нуе­мом. А  ес­ли да­ет­ся от­лу­че­ние с со­блю­де­ни­ем по­ста по ус­та­ву на три го­да и бо­лее — вплоть до пят­на­дца­ти, на­при­мер, — то речь идёт об оном му­же­ло­же­ст­ве, так­же ма­ла­ки­ей име­нуе­мом. Зде, од­на­ко, есть труд­ность: ибо не­ко­то­рые пра­ви­ла, в стро­гих по­ка­ян­ных чи­нах со­дер­жи­мые, пре­ду­смат­ри­ва­ют и за ру­ко­блу­дие епи­ти­мию в два и в три го­да от­лу­че­ния — но с со­блю­де­ни­ем по­ста по ус­та­ву, а не с су­хо­яде­ни­ем. И сии два или три го­да, о ко­их гла­го­лят сии стро­гие чи­ны, мо­гут быть по пра­ви­лу Ио­ан­на По­ст­ни­ка со­кра­ще­ны в не­сколь­ко раз при усерд­ном по­кая­нии, во все дни кое­го со­блю­да­ет­ся су­хо­яде­ние и тво­рят­ся мно­гие зем­ные по­кло­ны. Яв­но же есть, яко ко­гда речь идёт о епи­ти­мии за му­же­ло­же­ст­во в три го­да, то ра­зу­ме­ет­ся усерд­ное по­кая­ние с по­сто­ян­ным су­хо­яде­ни­ем и со мно­ги­ми по­кло­на­ми! Ес­ли же это не так — си­речь, ес­ли речь идёт о епи­ти­мии за му­же­ло­же­ст­во в три го­да без мно­гих по­кло­нов и с по­стом по ус­та­ву, — то не сле­ду­ет вни­мать та­ким чи­нам. А что под ма­ла­ки­ей ра­зу­ме­ет­ся в чи­нах ис­по­вед­ных так­же и ру­ко­блу­дие — в том чис­ле и су­гу­бое или вза­им­ное — сие вид­но из од­но­го чи­на, где яв­но ска­за­но, что ма­ла­кию мо­жет тво­рить и один че­ло­век и что есть два ви­да этой ма­ла­кии: та, ко­то­рую че­ло­век тво­рит ру­ка­ми, и та, ко­то­рую че­ло­век тво­рит бёд­ра­ми; и обе сии ма­ла­кии злы и лу­ка­вы суть. А по­че­му ру­ко­блу­дие про­зва­лось ма­ла­ки­ей — сие есть де­ло тём­ное, за­пу­тан­ное и не­по­нят­ное. По­нял ли, ча­до Ан­д­рее, что есть ма­ла­кия?

— Ей, от­че!

— Ча­до Ан­д­рее! Вде­вал ли ты язык твой в ло­но, си­речь в срач­ный ход, си­речь в зад­нее ес­те­ст­во, дру­га сво­его, ближ­не­го сво­его и тво­рил ли он та­ко­ж­де те­бе? Ося­зал ли ты язы­ком тво­им киш­ку срач­но­го хо­да дру­га сво­его и ося­зал ли он язы­ком сво­им киш­ку срач­но­го хо­да твое­го?

— Нет, от­че! Ни я не вде­вал, ни он!

— Воз­бла­го­да­ри же Гос­по­да, из­ба­вив­ше­го те­бя от се­го гнус­но­го блуд­но­го гре­ха чрезъ­е­сте­ст­вен­но­го! А не то бы я дал те­бе су­ро­вую епи­ти­мию — как за со­дом­ское без­за­ко­ние в рот, кое де­ют друг дру­гу муж­чи­ны, и как за вде­ва­ние му­жем язы­ка сво­его в пе­ред­нее жен­ское ес­те­ст­во!

— Сла­ва те­бе, Гос­по­ди!

— Ча­до Ан­д­рее! По­ка­зы­вал ли ты дру­гу сво­ему свой де­то­род­ный уд и по­ка­зы­вал ли его он те­бе? На­при­мер, ра­ди шут­ки или за­ба­вы?

— Да, от­че! И я ему по­ка­зы­вал, и он мне.

— За грех сей да пре­бу­дешь шесть дней в су­хо­яде­нии и без при­час­тия; и да тво­ришь по два­дцать пять зем­ных по­кло­нов ка­ж­дый день. Се — де­вя­тая епи­ти­мия твоя! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! Не хва­тал ли ты дру­га сво­его за срам­ной уд и не хва­тал ли за срам­ной уд те­бя он?

— Да, от­че! И я, греш­ный, хва­тал его, и он ме­ня!

— За грех сей да пре­бу­дешь три дня в су­хо­яде­нии и без при­час­тия; и да тво­ришь по сто зем­ных по­кло­нов ка­ж­дый день. Се — де­ся­тая епи­ти­мия твоя! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ты­кал ли ты, ис­пы­ты­вая по­хоть, ру­ку свою или но­гу свою в дру­га сво­его так, что чрез оде­ж­ды его, си­речь чрез порт­но его, ты как бы пы­тал­ся воз­двиг­нуть срам­ной уд его и со­тво­рить ему ис­те­ца­ние се­мен­ной сквер­ны или же как бы пы­тал­ся вве­сти дес­ни­цу или шуй­цу свою в афед­рон его, си­речь в срач­ный ход его, — но так, од­на­ко, что при этом не бы­ло из­лия­ния се­мен­ной сквер­ны ни у те­бя, ни у не­го? И тво­рил ли та­ко­ж­де те­бе друг твой? На­при­мер, ра­ди шут­ки или за­ба­вы?

— Ей! Все сие де­лал я, греш­ный, дру­гу мо­ему и он та­ко­ж­де де­лал сие мне! Го­ре мне, ока­ян­но­му!

— За гре­хи сии да пре­бу­дешь два­дцать дней в су­хо­яде­нии и без при­час­тия; и да тво­ришь по пять­де­сят зем­ных по­кло­нов в день! Се — один­на­дца­тая епи­ти­мия твоя! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! Не вты­кал ли ты в срач­ный ход дру­га сво­его, ближ­не­го сво­его ру­ку свою или но­гу свою или пер­сты рук и ног сво­их? И не де­лал ли тот те­бе так­же? Сие есть ока­ян­ный и трек­ля­тый  вза­им­ный, си­речь су­гу­бый, руч­ной блуд со­дом­ский!

— Нет, от­че!

— Вос­хва­ли же Гос­по­да, из­ба­вив­ше­го те­бя от это­го смрад­но­го блуд­но­го гре­ха! А не то бы за это те­бя жда­ла епи­ти­мия: со­рок дней су­хо­яде­ния и от­лу­че­ния от при­час­тия и ше­сть­де­сят зем­ных по­кло­нов ка­ж­дый день!

— Сла­ва те­бе, Гос­по­ди!

— Ча­до Ан­д­рее! Во вза­им­ном ру­ко­блу­дии или в иных сквер­ных со­дом­ских гре­хах сво­их, тво­ри­мых то­бою с дру­гом тво­им, не дер­жал ли ты дру­га твое­го за сос­цы его или иное что — си­речь, за срам­ной уд его или за зад­няя его? И не тво­рил ли он те­бе та­ко­ж­де?

— Ей, от­че! Тво­ря сии гре­хи, дер­жал я дру­га сво­его за сос­цы его и за зад­няя его и за срам­ной уд его; та­ко­ж­де и он ме­ня.

— За гре­хи сии — за сос­цы, за срам­ной уд и за зад­няя — да пре­бу­дешь по три дня в су­хо­яде­нии и в от­лу­че­нии от при­час­тия — все­го де­вять дней; и да тво­ришь по ше­сть­де­сят зем­ных по­кло­нов на ка­ж­дый день. Се — две­на­дца­тая епи­ти­мия твоя! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! В ко­лоть­бе, си­речь в иг­рах лю­бов­ных, ко­гда ты тво­рил с дру­гом сво­им мерз­кие блуд­ные гре­хи со­дом­ские, — ку­сал ли ты за сос­цы его и ку­сал ли он те­бя за сос­цы?

— Да! И я ку­сал его, и он — ме­ня!

— За грех сей — за ку­са­ние и уг­ры­зе­ние сос­цов — да пре­бу­дешь семь дней в су­хо­яде­нии и в от­лу­че­нии от при­час­тия; и тво­ришь по ше­сть­де­сят зем­ных по­кло­нов на ка­ж­дый день. Се — три­на­дца­тая епи­ти­мия твоя!  Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! В ко­лоть­бе со­дом­ской, си­речь в лю­бов­ных иг­рах тво­их со­дом­ских с дру­гом тво­им, до­хо­ди­ло ли де­ло до из­лия­ния се­мен­ной сквер­ны у те­бя или у не­го?

— Ей, от­че! До­хо­ди­ло до се­го де­ло у ме­ня! И у не­го то­же!

— За грех сей да пре­бу­дешь три­дцать дней в су­хо­яде­нии и в от­лу­че­нии от при­час­тия; и да тво­ришь по пять­де­сят зем­ных по­кло­нов ка­ж­дый день. Се — че­тыр­на­дца­тая епи­ти­мия твоя! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! Це­ло­вал ли ты дру­га сво­его так, что вде­вал ему язык твой в рот его? И це­ло­вал ли он те­бя та­ко­ж­де?

— Да! И я це­ло­вал его так и он — ме­ня.

— За грех сей, за по­це­луй «с язы­ком», си­речь за по­це­луй «фран­цуз­ский», да пре­бу­дешь две­на­дцать дней в су­хо­яде­нии и в от­лу­че­нии от при­час­тия; и да тво­ришь по ше­сть­де­сят зем­ных по­кло­нов на всяк день. Се — пят­на­дца­тая твоя епи­ти­мия! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! Бздел ли ты по соб­ст­вен­но­му из­во­ле­нию, а не не­про­из­воль­но, да­бы бздень­ем сим при­влечь и скло­нить ко­го-ни­будь к блу­ду ес­те­ст­вен­но­му или же про­ти­во­ес­те­ст­вен­но­му? Бздел ли ты на спя­ще­го че­ло­ве­ка, при­бли­зив­шись к не­му?

— Че­го?

— По­вто­ряю: ча­до Ан­д­рее! Бздел ли ты — то есть: пу­кал ли ты, ис­пус­кал ли ты га­зы по соб­ст­вен­но­му из­во­ле­нию, да­бы бздень­ем этим при­влечь и скло­нить ко­го-ни­будь к блу­ду ес­те­ст­вен­но­му или же про­ти­во­ес­те­ст­вен­но­му? Бздел ли ты на спя­ще­го че­ло­ве­ка, при­бли­зив­шись к не­му? На­при­мер, ра­ди за­ба­вы или что­бы до­са­дить ему втай­не от не­го?

— Нет, от­че! Не де­лал я ни од­но­го, ни дру­го­го! Да и как это — при­влечь и скло­нить бзде­ни­ем к блу­ду?!

— Вос­хва­ли Гос­по­да, из­ба­вив­ше­го те­бя от этих смрад­ных гре­хов! А не то бы за это те­бя жда­ла епи­ти­мия в со­рок дней су­хо­яде­ния и от­лу­че­ния от при­час­тия и, вдо­ба­вок к то­му, ты дол­жен бы был де­лать по пять­де­сят зем­ных по­кло­нов ка­ж­дый день!

— Сла­ва те­бе, Гос­по­ди!

— Ча­до Ан­д­рее! Не вты­кал ли ты в срач­ный ход свой ру­ку свою или пер­сты рук сво­их? Сие есть ока­ян­ный и трек­ля­тый руч­ной блуд со­дом­ский!

— Да, от­че! Вты­кал пер­сты рук сво­их!

— Хм… — на­хму­рил­ся отец На­ум и про­дол­жил во­про­ше­ние: — Ска­жи мне, ча­до, о чём ты ду­мал при этом и что чув­ст­во­вал? О чём меч­тал? Ис­пы­ты­вал ли ты на­па­де­ние сквер­ной сла­до­ст­ра­ст­ной срач­но­ход­ной по­хо­ти со­дом­ской? Рас­па­лял ли ты этот огнь ге­ен­ский оным вты­ка­ни­ем?

— Да. — от­ве­тил Ку­ра­ев, а за­тем под­роб­но от­ве­тил на во­про­сы от­ца Нау­ма.

— Да при­мешь за это епи­ти­мию как за ру­ко­блу­дие обыч­ное: со­рок дней да дер­жишь­ся су­хо­яде­ния и да не при­час­тишь­ся, тво­ря по пять­де­сят зем­ных по­кло­нов на вся­кий день. Се есть ше­ст­на­дца­тая епи­ти­мия твоя! Кай­ся! — ска­зал отец На­ум.

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! Не ле­жал ли ты или не сто­ял ли не­ко­гда в во­де, мо­ясь в ре­ке или в пру­ду или в ба­не, или не ле­жал ли ты не­ко­гда на зем­ле ниц, дер­жа в од­ной ру­ке под со­бою гу­бу, си­речь губ­ку, и тво­ря в нее срам­ным удом тво­им ис­те­ца­ние — ис­те­ца­ние как бы в не­кое жен­ское ес­те­ст­во, — а в дру­гой ру­ке дер­жа при этом на­ду­тую киш­ку ка­ко­го-ни­будь жи­вот­но­го и про­блу­жая се­бя этой на­ду­той киш­кой, как не­ким ру­ко­дель­ным срам­ным удом, в свой срач­ный ход? Я, ча­до Ан­д­рее, ра­зу­мею здесь тот грех, о ко­то­ром в од­ном ис­по­вед­ном чи­не ска­за­но: «Не­ко­гда, ле­жа в во­де и стоя, и на зем­ле ниц ле­жа, ис­те­ка­ние ру­кою спус­тил и в гу­бу, си­речь в гриб, ис­те­ка­ние со­тво­рил, на­ду­вая киш­ку не пом­ню ка­ко­го жи­вот­но­го, и тем в свой про­ход блу­дил».

— Че­го?! Ка­кой гриб? Ка­кую гу­бу? Ка­кую киш­ку? Ко­го на­ду­вать?! Ку­да?! — не­по­ни­маю­ще пе­ре­спро­сил Ку­ра­ев, не воз­мог­ший по­нять су­ти во­про­са и ох­ва­тить его умом.

— Ча­до Ан­д­рее! Гу­ба или, ина­че, губ­ка — се есть не иное что, как мор­ская губ­ка ви­да Spongia officinalis, из­вест­ная как «гре­че­ская» или «туа­лет­ная» губ­ка. По име­ни её вид­но, яко из­древ­ле  ис­поль­зо­ва­ли её лю­ди как мо­чал­ку при мы­тье и под­ти­ра­нии афед­ро­на! И, се, из­древ­ле при мы­тье блуд­ни­ки де­ла­ли из неё по­до­бие пе­ред­не­го жен­ско­го ниж­не­го ес­те­ст­ва, си­речь жен­ско­го сра­ма, да­бы тво­рить в это по­до­бие ис­те­ца­ние се­мен­ной сквер­ны. А ру­ко­дель­ное по­до­бие муж­ских тай­ных удов, ны­не в срам­ных лав­ках про­да­вае­мых, древ­ние блуд­ни­ки де­ла­ли из ки­шок жи­вот­ных: сви­ней, ко­ров, ло­ша­дей и про­чих. Для се­го они бра­ли часть киш­ки и на­ду­ва­ли её. И по­хо­тью одер­жи­мые му­же­лож­ни­ки про­блу­жа­ли се­бя та­кой киш­кой в срач­ный ход. Раз­ве это не яс­но? Ведь это же оче­вид­но! Эх, ты! А ещё про­фес­сор — пусть и быв­ший! И в во­про­се речь идет о та­ком слу­чае, ко­гда нек­то тво­рит ис­те­ца­ние сво­им хре­ном в губ­ку и при этом та­ко­ж­де од­но­вре­мен­но ты­ка­ет се­бе в жо­пу на­ду­той киш­кой! То­же мне — выс­шая ма­те­ма­ти­ка! Ча­до Ан­д­рее! Так ты по­нял во­прос?

— Ей, от­че! Те­перь по­нял! — мол­вил Ку­ра­ев. — Не тво­рил я се­го!

— Очень хо­ро­шо! — ска­зал отец На­ум. — Но, мо­жет быть, ты, не вво­дя ни­че­го в свою жо­пу, все-та­ки тво­рил ис­те­ца­ние в губ­ку?

— Нет, стар­че!

— Ну, мо­жет быть, то­гда ты тво­рил ис­те­ца­ние не в губ­ку, а в мо­чал­ку ка­кую-ни­будь, или в по­душ­ку или в мат­рас?

— Нет, стар­че!

— Очень хо­ро­шо! Но, мо­жет быть, не тво­ря ни во что ис­те­ца­ние, ты все-та­ки за­со­вы­вал се­бе в жо­пу что-то иное, не­же­ли на­ду­тая киш­ка? Вспом­ни! Сие есть мерз­кое по­до­бие трек­ля­то­го сквер­но­го руч­но­го блу­да со­дом­ско­го! При­пом­ни, ча­до Ан­д­рее! Как го­во­рит­ся, «гре­хи раз­ре­шу и на смех не по­ды­му»! Не бой­ся по­сра­мить се­бя! Не бой­ся лож­но­го сты­да! Ведь са­мо­по­срам­ле­ние — это ле­кар­ст­во! Не скрой от ме­ня ни­че­го!

— Ну, кол­ба­су я се­бе за­со­вы­вал… Пал­ку коп­чё­ной кол­ба­сы. Это все зна­ют и все про это дав­но го­во­ри­ли и го­во­рят.

— Пал­ку, ча­до Ан­д­рее?! Толь­ко ли пал­ку? А как же «дил­до, ве­ло­на­со­сы, скал­ки и мно­го че­го ещё»?! Не о них ли ты го­во­рил на сту­пе­нях хра­ма Ми­хаи­ла Ар­хан­ге­ла в Тро­па­рё­во?!

— Ну, отец На­ум… Это я по­шу­тил… На­врал. Для крас­но­го слов­ца. На са­мом де­ле бы­ла толь­ко пал­ка коп­чё­ной кол­ба­сы. Боль­ше ни­че­го не бы­ло. Че­ст­но.

— Лад­но. — при­тих­нув, ска­зал отец На­ум. — Но смот­ри — не пы­тай­ся от ме­ня ни­че­го скрыть! Со­кры­тые гре­хи ста­но­вят­ся гре­хов­ны­ми вдвой­не! Ты пред­сто­ишь сей­час пред Са­мим Гос­по­дом! А я — толь­ко сви­де­тель! Ты об этом зна­ешь! Не мо­ги, бра­те, ута­ить от ме­ня ни еди­но­го гре­ха, ус­ра­мив­шись! А за грех твой, за трек­ля­тый смрад­ный грех твой, ко­то­рый по­до­бен руч­но­му блу­же­нию со­дом­ско­му, за вты­ка­ние в срач­ный ход свой пал­ки коп­чё­ной кол­ба­сы, со­рок дней да пре­бу­дешь ты в су­хо­яде­нии без при­час­тия; и да тво­ришь на ка­ж­дый день по пять­де­сят по­кло­нов зем­ных. Се сем­на­дца­тая епи­ти­мия твоя! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! До­ж­дил ли ты зла­тым до­ж­дём на дру­га сво­его и до­ж­дил ли он зла­тым до­ж­дём на те­бя?

— Че­го?! — не­по­ни­маю­ще пе­ре­спро­сил Ку­ра­ев.

— Ча­до Ан­д­рее! Раз­ве не зна­ешь, что сре­ди му­же­лож­цев при­ня­та та­кая за­ба­ва, иг­ра, — они тво­рят вод­ный ис­ход друг на дру­га, си­речь друг дру­га об­ссы­ка­ют?! Это-то об­ссы­ка­ние и на­зы­ва­ют они, трек­ля­тые, «зла­тым до­ж­дём»! И в сём упо­доб­ля­ют­ся они свинь­ям, в соб­ст­вен­ном ка­лу и в соб­ст­вен­ной бле­во­ти­не ле­жа­щим! Ча­до Ан­д­рее! Рцы мне: до­ж­дил ли ты зла­тым до­ж­дём на дру­га сво­его и до­ж­дил ли он зла­тым до­ж­дём на те­бя?

— Нет, от­че!

— Вос­хва­ли Гос­по­да, из­ба­вив­ше­го те­бя от это­го смрад­но­го гре­ха! А не то бы за не­го те­бя жда­ла епи­ти­мия! Прав­да, здесь есть труд­ность — ибо пра­ви­ло го­во­рит: «Ес­ли кто по­мо­чит­ся на че­ло­ве­ка, то до сле­дую­ще­го ве­че­ра да бу­дет от­лу­чен и да су­хо яст и да со­тво­рит сто по­кло­нов зем­ных»; но раз­ве это дос­та­точ­ная епи­ти­мия для тех, кто до­ж­дит «зла­тым до­ж­дём»? Не на­до ли при­ло­жить здесь иное пра­ви­ло — для тех, кто, тво­ря куп­но вод­ный ис­ход, си­речь сса вме­сте, де­ла­ют сие так, что пе­ре­се­ка­ют­ся струя­ми?! И пусть ме­ня на­ка­жет на­ме­ст­ник Лав­ры и да­же сам Пат­ри­арх, но за «дождь зла­той» я на­ло­жил бы имен­но та­кую епи­ти­мию! Итак, воз­бла­го­да­ри Гос­по­да!

— Сла­ва те­бе, Гос­по­ди!

— Ча­до Ан­д­рее! Тво­рил ли ты с дру­гом сво­им куп­но вод­ный ис­ход, си­речь: ссал ли ты вме­сте с ним, так, что при этом твоя струя пе­ре­се­ка­лась с его стру­ёю, а его струя — со стру­ёю тво­ею? На­при­мер, ра­ди за­ба­вы или шут­ки?

Ку­ра­ев хо­тел сра­зу же ска­зать «нет», но не­мно­го за­ду­мал­ся и вспом­нил, что по­доб­ное од­на­ж­ды бы­ло. Прав­да, это бы­ло ещё в да­лё­ком дет­ст­ве — то­гда, ко­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич, бу­ду­чи от­ро­ком, от­ды­хал в пио­нер­ском ла­ге­ре. И про­изош­ло это не ра­ди за­ба­вы или шут­ки, а как-то слу­чай­но. Ку­ра­ев по­ду­мал ещё не­мно­го и ска­зал:

— Да, от­че!

— За этот грех, за то, что мо­чил­ся ты куп­но с дру­гом сво­им, пре­се­ка­ясь стру­ёю сво­ею со стру­ёю его, да бу­дешь от­лу­чен и да пре­бу­дешь в су­хо­яде­нии две­на­дцать дней и да тво­ришь по ше­сть­де­сят по­кло­нов зем­ных на ка­ж­дый день! Се — во­сем­на­дца­тая епи­ти­мия твоя! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! До­хо­дил ли ты до та­ко­го не­чес­тия, что без сты­да дер­зал тво­рить вод­ный ис­ход, си­речь мо­чить­ся, на вос­ток или на за­пад?

Ку­ра­ев за­ду­мал­ся и ска­зал:

— Отец На­ум! У ме­ня уни­таз в туа­ле­те так сто­ит, что я все­гда тво­рю вод­ный ис­ход на вос­ток. А ес­ли я бу­ду де­лать это по-жен­ски, то то­гда по­лу­чить­ся, что я тво­рю вод­ный ис­ход на за­пад! Как же мне быть?!

— А по­ду­мал ли ты, ча­до, о ноч­ном горш­ке? В не­го мож­но со­тво­рить вод­ный ис­ход — ска­жем в квар­ти­ре или в ван­ной, — об­ра­тив­шись на се­вер или на юг! Не по­се­ща­ла ли те­бя, ча­до, столь про­стая мысль? И кста­ти: на ка­кую сто­ро­ну све­та об­ра­щён ру­ко­мой­ник в ван­не тво­ей, ча­до?

— На се­вер, от­че!

— Вот и хо­ро­шо, ча­до! Мож­но тво­рить вод­ный ис­ход в ван­ной, в ру­ко­мой­ник! Впро­чем, тво­рить вод­ный ис­ход на за­пад или на вос­ток, жи­вя в со­вре­мен­ных до­мах с удоб­ст­ва­ми, не­ко­то­рым об­ра­зом, как я, убо­гий, мню, из­ви­ни­тель­но. Но му­жи со­вер­шен­ные стре­мят­ся точ­но ис­пол­нить за­по­ведь Гос­по­да сво­его, бу­ду­чи вер­ны­ми и бла­го­ра­зум­ны­ми ра­ба­ми Его. Для та­ких-то му­жей и по­ло­же­но ны­не пре­пи­на­ние. Чу­ешь ли, ча­до Ан­д­рее, кто так стро­ит со­вре­мен­ные до­ма, что че­ло­век, в них жи­ву­щий, вы­ну­ж­ден мо­чить­ся на вос­ток или на за­пад?! Чу­ешь, кто? И для че­го? Зде «глу­би­ны са­та­нин­ские»… Чу­ешь, кто вво­дит сы­во­рот­ку в хлеб, что­бы ли­шить вер­ных воз­мож­но­сти ис­пол­нить за­по­ведь о по­сте?! Не­мно­гие зрят это и по­доб­ное се­му — но лишь те, ко­му да­но…

Тут Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич кое-что вспом­нил и пре­рвал стар­ца:

— Отец На­ум! У ме­ня в ван­ной в ра­ко­ви­не слив­ная ре­шёт­ка в фор­ме вось­ми­ко­неч­ной звез­ды. Мож­но ли в та­кую ра­ко­ви­ну мо­чить­ся? Не грех ли?

— Бо­го­ро­дич­ная звез­да! Про­кля­тые жи­ды! Ишь, че­го уду­ма­ли! Сха­рия и его по­сле­до­ва­те­ли трек­ля­тые, ере­ти­ки нов­го­род­ские, ос­к­вер­ня­ли свя­тые ико­ны, а ны­не вра­ги Хри­ста хо­тят, что­бы пра­во­слав­ные ос­к­вер­ня­ли крест и бо­го­ро­дич­ную звез­ду! Нет, грех тво­рить вод­ный ис­ход в та­кую ра­ко­ви­ну! И во­об­ще сли­вать ту­да не­чис­то­ты! Луч­ше тво­рить вод­ный ис­ход в гор­шок, обо­ро­тясь на се­вер или и на юг, а за­тем вы­ли­вать со­дер­жи­мое горш­ка в уни­таз! Тво­рить вод­ный ис­ход на вос­ток или на за­пад — ве­ли­кий грех! За не­го — от­лу­че­ние и су­хо­яде­ние на де­сять дней и по сто по­кло­нов зем­ных на ка­ж­дый день по­ла­га­ет­ся. Хо­тя и име­ешь ты не­кое из­ви­не­ние в том что, жи­вёшь в со­вре­мен­ном до­ме с удоб­ст­ва­ми и в том, что со­блю­дать в точ­но­сти все пра­ви­ла ны­не есть удел му­жей со­вер­шен­ных. По­нял, ча­до Ан­д­рее?

— По­нял, стар­че Нау­ме!

Ан­д­рей Ку­ра­ев внут­рен­не уже ожи­дал во­про­са про сле­дую­щий грех, но вдруг вспом­нил, что он дей­ст­ви­тель­но мо­чил­ся, обо­ро­тясь на вос­ток, — и, при­том, не в квар­ти­ре, а на при­ро­де. По край­ней ме­ре, один раз — точ­но. Де­ло бы­ло ещё во вре­мя его учё­бы в шко­ле, в де­ся­том клас­се. В кон­це вес­ны дру­зья уго­во­ри­ли его от­пра­вить­ся в суб­бо­ту ве­че­ром на ноч­ную ры­бал­ку на од­ну из под­мос­ков­ных ре­чек. Ку­ра­ев от­чет­ли­во вспом­нил, что в ту ночь он вы­пил мно­го пи­ва, а ко­гда про­снул­ся, то сра­зу же по­шёл тво­рить вод­ный ис­ход. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич при­по­ми­нал, что тем ут­ром он тво­рил вод­ный ис­ход и смот­рел на вос­хо­дя­щее солн­це… Но ведь солн­це вос­хо­дит на вос­то­ке! Вспом­нив и осоз­нав это, Ку­ра­ев при­шёл в не­боль­шое за­ме­ша­тель­ст­во. Это за­ме­ша­тель­ст­во мгно­вен­но за­ме­тил отец На­ум; он стро­го спро­сил Ку­рае­ва:

— Ча­до! Не за­мыс­лил ли ты ута­ить не­что от ме­ня, от сво­его от­ца ду­хов­но­го? Не ус­ра­мись и не убой­ся! От­крой мне всё!

— От­че! — ска­зал Ку­ра­ев. — От­че! Я вспом­нил: да, дей­ст­ви­тель­но, я мо­чил­ся не­ко­гда, обо­ро­тясь на вос­ток! И это бы­ло не в квар­ти­ре, а на при­ро­де!

— За этот грех твой, за то, что бес­стыд­но дерз­нул ты по­мо­чить­ся, обо­ро­тясь на вос­ток, да пре­бу­дешь в су­хо­яде­нии и под от­лу­че­ни­ем де­сять дней и да тво­ришь по сто по­кло­нов зем­ных на всяк день! Се — де­вят­на­дца­тая епи­ти­мия твоя, ча­до! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

И ста­рец На­ум про­дол­жил ис­пы­та­ние со­вес­ти Ку­рае­ва.

— Ча­до Ан­д­рее! Не смот­рел ли ты с по­хо­тью и с во­ж­де­ле­ни­ем на муж­скую воз­двиг­ну­тую или не­воз­двиг­ну­тую сра­мо­ту дру­га твое­го, на ло­но его? И по­ка­зы­вал ли ты ему воз­двиг­ну­тую или не­воз­двиг­ну­тую сра­мо­ту свою, да­бы он зрел ло­но твоё в по­хо­ти и в во­ж­де­ле­нии сво­ём?

— Да, от­че! И аз, греш­ный, зрел и ему по­ка­зы­вал! Но, от­че Нау­ме, — ведь ты, как я пом­ню, уже спра­ши­вал ме­ня о по­доб­ных ве­щах!

— О ча­до Ан­д­рее! Дей­ст­ви­тель­но, я спра­ши­вал о по­доб­ном. Но то­гда речь шла о по­ка­зе муж­ской сра­мо­ты на крат­кое вре­мя и без то­го, что­бы силь­но воз­бу­дить се­бя или силь­но воз­бу­дить дру­го­го. Речь шла о по­ка­зе вро­де бы как в шут­ку или вро­де как бы иг­рая — ско­рее, так, как по­ка­зы­ва­ют шиш или рож­ки. Здесь же речь идет о смот­ре­нии на ло­но и о по­ка­зе его в по­хо­ти и в во­ж­де­ле­нии, о смот­ре­нии и по­ка­зе дол­гом и при­сталь­ном, под­роб­ном, очень близ­ком, про­ис­хо­дя­щем в сла­до­ст­ра­ст­ном и по­хот­ном пред­вку­ше­нии без­за­кон­но­го сои­тия или трек­ля­то­го ру­ко­блу­дия. В осо­бен­но­сти же речь идёт сей­час о та­ких слу­ча­ях, ко­гда смот­ря­щий и по­ка­зы­ваю­щий на­ги и на­хо­дят­ся в по­сте­ли, го­то­вясь к бес­стыд­но­му и бо­го­мерз­ко­му со­дом­ско­му со­во­ку­п­ле­нию, да­бы воз­бу­дить  се­бя. В этом и вся раз­ни­ца. И за этот грех да пре­бу­дешь ты в су­хо­яде­нии и под от­лу­че­ни­ем пят­на­дцать дней и да тво­ришь на всяк день по сто по­кло­нов! Се — два­дца­тая епи­ти­мия твоя, ча­до! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! Не пре­да­вал­ся ли ты сквер­но­му со­дом­ско­му сме­ше­нию в рот и в срач­ный ход в пят­ни­цу или в суб­бо­ту или в вос­кре­се­нье? Знай, ча­до, что пра­ви­ла свя­тых апо­сто­лов стро­го воз­бра­ня­ют сиё да­же для за­кон­но­го со­еди­не­ния му­жей и жён и гла­го­лют: «Ес­ли муж бу­дет с же­ною в пят­ни­цу или в суб­бо­ту или в вос­кре­се­нье, то, ес­ли зач­нет­ся ре­бё­нок, он бу­дет ли­бо раз­бой­ник, ли­бо вор, ли­бо блуд­ник; да по­лу­чат за это ро­ди­те­ли епи­ти­мию на два го­да». Что же го­во­рить о без­за­кон­ном сме­ше­нии со­дом­ском? От­вет­ст­вуй, ча­до!

— Да, от­че! Тво­рил я сие и не раз, и не два, но мно­же­ст­во раз!

— За этот грех да пре­бу­дешь под от­лу­че­ни­ем два го­да, по­стясь так, как пред­пи­сы­ва­ет цер­ковь, — по ус­та­ву; не бу­ду на­ла­гать на те­бя до­пол­ни­тель­но­го су­хо­яде­ния и до­пол­ни­тель­ных по­кло­нов. Се — два­дцать пер­вая епи­ти­мия твоя! Кай­ся!

— Ка­юсь и мо­лю Гос­по­да о про­ще­нии!

— Ча­до Ан­д­рее! Не тво­рил ли ты сквер­но­го со­дом­ско­го сме­ше­ния с дру­гом тво­им, ко­гда у те­бя или у не­го был при­ступ по­че­чуя, си­речь ге­мор­роя, — та­кой, что при сме­ше­нии на пе­да­го­го­не ос­та­ва­лась кровь или из афед­ро­на ис­те­ка­ла кровь?

— Нет, от­че! Но к че­му это?!

— Знай, Ан­д­рее, что пра­ви­ла свя­тых апо­сто­лов воз­бра­ня­ют да­же за­кон­ное сме­ше­ние ме­ж­ду му­жем и же­ною во вре­мя кро­во­то­че­ния же­ны, си­речь во вре­мя ме­сяч­ных, гла­го­ля си­це: «Ре­бё­нок, за­ча­тый во вре­мя ме­сяч­ных да бу­дет про­ка­жён­ным; ро­ди­те­лям за это епи­ти­мия два го­да». Слы­шишь, ча­до, что ска­за­но здесь? Не «мо­жет ро­дить­ся про­ка­жён­ным», не «дол­жен ро­дить­ся про­ка­жён­ным», но: «да бу­дет про­ка­жён­ным» — то есть сло­ва сии го­во­рят не о не­ко­ем за­ко­не при­ро­ды, за­ме­чен­ном людь­ми, но про­кли­на­ют то­го, кто име­ет ро­дить­ся от по­доб­но­го без­за­кон­но­го сои­тия! Что же го­во­рить о без­за­кон­ном сме­ше­нии со­дом­ском, про­ис­хо­дя­щем при кро­во­то­че­нии от по­че­чуя?! Вос­хва­ли же Гос­по­да, из­ба­вив­ше­го те­бя от это­го смрад­но­го гре­ха!

— Сла­ва те­бе, Гос­по­ди!

— Ча­до Ан­д­рее! Се, ты ис­по­ве­дал­ся во мно­гих гре­хах, за ко­то­рые цер­ковь на­ла­га­ет епи­ти­мии с яв­но го­во­рен­ным сро­ком. Но есть и иные гре­хи — та­кие, для ко­то­рых цер­ковь епи­ти­мии чёт­ко не ого­ва­ри­ва­ет, ос­тав­ляя всё на ус­мот­ре­ние ду­хов­ни­ка. Да­лее я бу­ду во­про­шать те­бя имен­но о та­ких гре­хах; ты же от­ве­чай мне безо вся­кой утай­ки, не ус­ра­мя­ся ни­че­го!

Ста­рец На­ум сде­лал пау­зу, про­тя­нул не­сколь­ко чё­ток, воз­вел очи го­ре́ и про­дол­жил ис­пы­та­ние со­вес­ти Ку­рае­ва.

— Ча­до! По­сле ис­те­ца­ния из срам­но­го уда твое­го се­мен­ной сквер­ны ося­зал ли ты вред те­ла сво­его и срам­ной уд свой так, что сия сквер­ная мок­ро­та ока­зы­ва­лась на ру­ке тво­ей и за­тем под­но­сил ли ты ру­ку свою, ко­то­рая бы­ла в се­мен­ной сквер­не тво­ей, к ноз­д­рям сво­им и обо­нял ли не­чис­то­ту сквер­но­сти сво­ей?

— Нет, от­че! Но что та­кое «вред», о ко­то­ром ты ска­зал?!

— Вред есть под­пу­пие — си­речь ло­бок и ни­же; ни­же —  это там, где срам муж­ской или жен­ский,  а так­же ме­сто око­ло это­го сра­ма. На­зва­но же ме­сто сие «вре­дом» от­то­го, что на нём рас­тут вла­сы, с по­мо­щью ко­то­рых не­кие лю­ди тво­рят кол­дов­ст­во — си­речь на­но­сят вред ближ­не­му сво­ему: они со­стру­га­ют но­жом вла­сы сии и, с не­чис­то­та­ми и с во­дою сме­шав их, де­ла­ют из них при­во­рот­ное лю­бов­ное зе­лье, ко­то­рое по­да­ют ближ­не­му сво­ему на по­те­ху бе­сам. Хо­ро­шо, ча­до, что ты не тво­рил гре­ха се­го. Но ска­жи: ведь ко­гда тво­рил ты со­дом­ское без­за­ко­ние в рот, ко­гда ты сгла­ты­вал или сплё­вы­вал сквер­ные ис­те­ца­ния из срам­но­го уда дру­га сво­его, ближ­не­го сво­его — ведь ты всё рав­но обо­нял не­чис­то­ту сквер­но­сти — не сво­ей сквер­но­сти, но сквер­но­сти ближ­не­го сво­его, дру­га сво­его?

— Ей, от­че, гре­шен!

— И за этот грех бу­дет те­бе епи­ти­мия, ока­ян­ный! Во­про­шу же те­бя да­лее: ост­ри­гал ли ты вла­сы на вре­де сво­ём, на под­пу­пии сво­ём? Па­лил ли вла­сы сии све­чою?

— Нет, от­че!

— По­ма­зы­вал ли ты уд срам­ной свой дёг­тем или иным чем? Де­лал ли та­ко ближ­не­му сво­ему, дру­гу сво­ему? Де­лал ли он те­бе та­ко?

Тут Ку­ра­ев не­мно­го за­мял­ся и ска­зал:

— Ну, то­го… по­ма­зы­вал. Се­бе и ему. И он мне. Смаз­кой аналь­ной или чем-то вро­де неё… Гре­шен, от­че!

— И за этот грех то­же бу­дет те­бе, ока­ян­ный, епи­ти­мия! А те­перь ска­жи мне, ча­до: тво­рил ли ты ис­те­ца­ние срам­ным удом сво­им, вло­жив его в про­вер­те­ние дре­ва?

— В ду­п­ло? В дыр­ку в дос­ке или в по­ле­не что ли?

— В по­пе — дыр­ка! А в дос­ке — от­вер­стие, си­речь про­вер­те­ние! Тво­рил или нет?!

— Нет, от­че!

— Хо­ро­шо, ча­до! А те­перь ска­жи: де­ял ли ты с дру­гом сво­им один дру­го­му скок­та­ние? Скок­тал ли ты ему и скок­тал ли те­бе он, ча­до?

— Че­го?

— Я, ча­до, о скок­та­нии го­во­рю, си­речь о за­прет­ном трек­ля­том ще­ко­та­нии сла­до­ст­рас­ном! В осо­бен­но­сти же — в об­лас­ти под­пу­пия, сос­цов, се­да­ли­ща и иных по­доб­ных се­му мест. Ска­жем, во вре­мя ко­лоть­бы, си­речь игр лю­бов­ных! Скок­та­ли ли вы?

— Ей, от­че! И аз, греш­ный, скок­тах, и ме­ня скок­та­ли!

— О ока­ян­ный! Во­про­шу же те­бя да­лее: яв­но, что ты с дру­гом сво­им взла­зи­ли один на дру­го­го по-скот­ски и вспус­ка­ли один  дру­го­го на се­бя по об­ра­зу то­го, как муж вспус­ка­ет на се­бя же­ну; и ты, ча­до, по­ка­ял­ся в этом. Но ска­жи мне, от­цу твое­му ду­хов­но­му по­ис­ти­не: ко­гда вы тво­ри­ли без­за­кон­ное со­дом­ское му­же­ло­же­ст­вен­ное сме­ше­ние — то бы­ло ли так, что тот, ко­го про­блу­жа­ли, за­ди­рал при этом но­ги? За­ди­рал ли но­ги ты, ча­до, ко­гда те­бя про­блу­жал друг твой, ближ­ний твой, и за­ди­рал ли но­ги он, ко­гда ты про­блу­жал его?

— Ей, от­че! И аз, греш­ный, за­ди­рал, и он за­ди­рал!

— Се есть грех, ча­до. Да­же ко­гда муж тво­рит сие с за­кон­ною же­ною сво­ею. И хо­тя мно­гие суп­ру­ги по­чи­та­ют это за ма­лый грех и го­во­рят весь­ма не­бо­го­угод­ную по­сло­ви­цу, что, мол, «Грех, ко­гда но­ги вверх, а но­ги опус­тил — Гос­подь про­стил», но это — боль­шой грех. Ибо пра­ви­ла свя­тых апо­сто­лов, хо­тя яв­но и не ого­ва­ри­ва­ют, ка­ко­ва за этот грех епи­ти­мия, но яс­но да­ют по­нять, что не­гре­хов­но лишь сои­тие ме­ж­ду му­жем и же­ной «ли­цом к ли­цу»; а ко­гда «но­ги вверх» — это, ча­до, не «ли­цом к ли­цу». И за этот грех, ока­ян­ный, ты по­лу­чишь епи­ти­мию! А те­перь ска­жи мне ча­до ещё вот что: ко­гда ты и твой друг тво­ри­ли «со­дом­ское без­за­ко­ние в рот», то де­ла­ли ли вы сие та­ким об­ра­зом, ко­то­рый со­вре­мен­ные лю­ди на­зы­ва­ют «по­зи­ци­ей ше­сть­де­сят де­вять» — си­речь так, что пе­да­го­гон ка­ж­до­го был во рту дру­го­го?

— Ей, от­че!

— О ока­ян­ный! Сколь ос­к­вер­нил ты се­бя! И па­ки во­про­шу те­бя: ска­жи мне, ча­до, безо вся­кой утай­ки: ка­ким об­ра­зом ещё вы тво­ри­ли своё без­за­кон­ное му­же­ло­же­ст­вен­ное со­дом­ское сме­ше­ние? Вот те­бе кни­га и по­ка­жи мне по ней, как имен­но, ука­зав на нуж­ные кар­тин­ки!

Тут ста­рец дос­тал с книж­ной пол­ки кни­гу, на ко­реш­ке ко­то­рой бы­ло на­пи­са­но от ру­ки «М-М», раз­вер­нул её и по­дал Ку­рае­ву. Ку­ра­ев при­гля­дел­ся к от­кры­той кни­ге и об­на­ру­жил, что она бы­ла чем-то вро­де «Ка­ма­сут­ры» — толь­ко кар­тин­ки в ней бы­ли очень и очень схе­ма­тич­ны­ми: на них при­сут­ст­во­ва­ли че­ло­веч­ки, по­доб­ные тем, ко­то­рых обыч­но ри­су­ют на до­рож­ных зна­ках или две­рях туа­ле­тов. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич про­лис­тал книж­ку, от­ме­тил ин­те­ре­со­вав­шие от­ца Нау­ма по­зы и по­ка­зал их стар­цу, про­го­ва­ри­вая сто­яв­шие под эти­ми по­за­ми обо­зна­че­ния:

— 1-A, 4-A, 6-Б и 7-Е!

— О ока­ян­ный! — про­из­нес ве­ли­кий ста­рец. — Уже бу­дет те­бе за это епи­ти­мия! Не­пре­мен­но бу­дет!

Ста­рец не­на­дол­го за­ду­мал­ся, про­тя­нул не­сколь­ко чё­ток, и ска­зал:

— За все эти гре­хи, ко­то­рые ты мне сей­час ис­по­ве­дал, да не при­час­тишь­ся и да пре­бу­дешь в су­хо­яде­нии сто дней; и да тво­ришь на вся­кий день по сто зем­ных по­кло­нов: по пять­де­сят ут­ром и по пять­де­сят ве­че­ром. Се — два­дцать вто­рая твоя епи­ти­мия! Кай­ся!

— Ка­юсь, от­че, пред Бо­гом, во всех сих гре­хах, ко­то­рые ис­по­ве­дал ны­не пред то­бою Гос­по­ду Бо­гу, и мо­лю Его о про­ще­нии! — во­зо­пил Ку­ра­ев.

— Ча­до Ан­д­рее! — ска­зал ста­рец. — А те­перь я под­счи­таю сколь­ко у те­бя все­го лет от­лу­че­ния и сколь­ко лет и дней су­хо­яде­ния, что­бы оп­ре­де­лить пол­ную епи­ти­мию.

И ста­рец На­ум на­чал пи­сать на бу­ма­ге все епи­ти­мии, ко­то­рые он толь­ко что на­ло­жил на Ку­рае­ва и скла­ды­вать их, что­бы «под­вес­ти итог». Ве­ли­кий все­рос­сий­ский ду­хов­ник вы­гля­дел слов­но док­тор, про­пи­сы­ваю­щий ре­цепт па­ци­ен­ту. Вне­зап­но у Ку­рае­ва, вспо­ми­нав­ше­го про­шед­шую ис­по­ведь, воз­ник во­прос и он спро­сил стар­ца, не по­бо­яв­шись от­влечь его от пи­са­ни­ны:

— Стоп. Так это что же — ес­ли в афед­рон, то ру­ко­по­ла­гать нель­зя, а ес­ли в рот — мож­но?

Отец На­ум от­влек­ся от де­ла, ко­то­рым был за­нят, и ска­зал:

— Имен­но так. Так гла­сит ка­но­ни­че­ское пра­во пра­во­слав­ной церк­ви. Ес­ли кан­ди­дат пре­ж­де тво­рил со­дом­ское без­за­ко­ние в рот, то мо­жет быть ру­ко­по­ло­жен, ес­ли в жо­пу — то нет!

По­сле это­го отец На­ум во­об­ще за­бро­сил пи­са­ни­ну, раз­вер­нул­ся к Ку­рае­ву и на­чал про­стран­ное рас­су­ж­де­ние:

— Но вот ес­ли по­сле ру­ко­по­ло­же­ния, то что в рот, что в жо­пу — всё рав­но на­до из­вер­гать. И не толь­ко за «в рот и в жо­пу», ко­гда муж­чи­на с муж­чи­ной, но и ко­гда «в рот и в жо­пу» муж­чи­на с жен­щи­ной — да­же ес­ли эта жен­щи­на есть за­кон­ная же­на свя­щен­ни­ка. Эх, ва­ше муд­ро­лю­бие! Че­му вы толь­ко в ва­ших уни­вер­си­те­тах и ака­де­ми­ях учи­лись, что ка­но­ни­че­ско­го пра­ва тол­ком не знае­те? Свя­щен­ник из­вер­га­ет­ся да­же за за­ня­тие она­низ­мом! Его, ко­неч­но, мо­гут про­стить в пер­вый раз — но толь­ко ес­ли он «не ве­дал, что тво­рил». А во вто­рой раз его на­до из­вер­гать не­пре­мен­но. Да толь­ко кто сей­час из свя­щен­ни­ков «не ве­да­ет, что тво­рит», ко­гда дро­чит? По­сле се­ми­на­рии-то?! Да­же за со­во­ку­п­ле­ние с за­кон­ной же­ной хоть в жен­ское ес­те­ст­во, но по-скот­ски, си­речь сза­ди, он то­же из­вер­га­ет­ся. Ну, мо­жет быть, в пер­вый раз его мож­но и по­ми­ло­вать — ес­ли «не ве­дал, что тво­рил». Толь­ко кто сей­час «не ве­да­ет»?! И за ли­за­ние жен­ско­го сра­ма, как и за со­во­ку­п­ле­ние в рот, он то­же из­вер­га­ет­ся. Раз­ве толь­ко за «ос­к­вер­не­ние уст» он не из­вер­га­ет­ся, а лишь толь­ко не про­из­во­дит­ся в выс­шую сте­пень: то есть по­сле «ос­к­вер­не­ния уст» диа­кон не мо­жет стать свя­щен­ни­ком, а свя­щен­ник — епи­ско­пом! А ос­к­вер­не­ние уст — это все­го лишь стра­ст­ный по­це­луй. Труд­но по­рой ска­зать, ка­кой по­це­луй стра­ст­ный, а ка­кой — нет; но ес­ли при по­це­луе один вде­вал свой язык в ус­та дру­го­го, то, оп­ре­де­лен­но, это уже — «ос­к­вер­не­ние уст». И ес­ли свя­щен­ник вспус­кал на се­бя же­ну, то его то­же на­до из­вер­гать — это по­доб­но то­му, как ес­ли бы он с ней по-скот­ски или да­же, ско­рее, по­доб­но то­му, как ес­ли бы он её «в рот и в жо­пу»! — за­клю­чил ста­рец и вновь вер­нул­ся к сво­ему за­ня­тию.

Ста­рец рас­пи­сы­вал на бу­ма­ге епи­ти­мии, на­ло­жен­ные на Ку­рае­ва, а тот си­дел и мол­ча рас­смат­ри­вал ке­лию стар­ца. На­ко­нец, отец На­ум за­кон­чил пи­сать и по­дал Ку­рае­ву лис­ток. Тот взял его и на­чал вни­ма­тель­но рас­смат­ри­вать:

«

Епи­ти­мии:

1. 3.5 го­да от­лу­че­ния; су­хо яс­ти в по­сты; 100 по­кло­нов зем­ных на день;

2. 15 лет от­лу­че­ния; су­хо яс­ти в по­сты; 200 по­кло­нов зем­ных на день;

3. 6 лет от­лу­че­ния; су­хо яс­ти в по­сты; 100 по­кло­нов зем­ных на день;

4. 40 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 100 по­кло­нов зем­ных на день;

5. 20 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 60 по­кло­нов зем­ных на день;

6. 20 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 200 по­кло­нов зем­ных на день;

7. 24 дня от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 60 по­кло­нов зем­ных на день;

8. 80 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 50 по­кло­нов зем­ных на день;

9. 6 дней от­лу­че­ния; су­хо  яс­ти; 25 по­кло­нов зем­ных на день;

10.  3 дня от­лу­че­ния; су­хо  яс­ти; 100 по­кло­нов зем­ных на день;

11. 20 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 50 по­кло­нов зем­ных на день;

12. 9 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 60 по­кло­нов зем­ных на день;

13. 7 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 60 по­кло­нов зем­ных на день;

14. 30 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 50 по­кло­нов зем­ных на день;

15. 12 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 60 по­кло­нов зем­ных на день;

16. 40 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 50 по­кло­нов зем­ных на день;

17. 40 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 50 по­кло­нов зем­ных на день;

18. 12 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 60 по­кло­нов зем­ных на день;

19. 10 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 100 по­кло­нов зем­ных на день;

20. 15 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 100 по­кло­нов зем­ных на день;

21. 2 го­да от­лу­че­ния; яс­ти по ус­та­ву; без по­кло­нов;

22. 100 дней от­лу­че­ния; су­хо яс­ти; 100 по­кло­нов зем­ных на день;

Все­го:

24.5 го­да от­лу­че­ния с су­хо­яде­ни­ем в по­сты и с по­кло­на­ми;

2 го­да от­лу­че­ния с по­стом по ус­та­ву и без по­кло­нов;

466 дня от­лу­че­ния с су­хо­яде­ни­ем и с по­кло­на­ми;

По пра­ви­лу Ио­ан­на По­ст­ни­ка пер­вые два сро­ка сум­мой в 26.5 лет

со­кра­ща­ют­ся в не­сколь­ко раз при су­хо­яде­нии и мно­гих по­кло­нах;

26.5 лет от­лу­че­ния мож­но со­кра­тить до:

8 лет от­лу­че­ния с су­хо­яде­ни­ем и 700 по­кло­на­ми зем­ны­ми на день;

»

По­ка Ку­ра­ев рас­смат­ри­вал лис­ток, отец На­ум ком­мен­ти­ро­вал на­пи­сан­ное:

— Итак, ча­до Ан­д­рее, у те­бя: два­дцать че­ты­ре с по­ло­ви­ной го­да от­лу­че­ния от при­час­тия с су­хо­яде­ни­ем в ус­тав­ные по­сты и с по­кло­на­ми; два го­да от­лу­че­ния с по­стом по ус­та­ву и без по­кло­нов; и че­ты­ре­ста ше­сть­де­сят шесть дней или один год и сто один день от­лу­че­ния ис­клю­чи­тель­но с су­хо­яде­ни­ем и с по­кло­на­ми. По пра­ви­лу Ио­ан­на По­ст­ни­ка пер­вые два от­лу­че­ния об­щим сро­ком в два­дцать шесть с по­ло­ви­ной лет при усерд­ном по­кая­нии, про­во­ди­мом ис­клю­чи­тель­но с су­хо­яде­ни­ем и со мно­ги­ми по­кло­на­ми, мож­но со­кра­тить в не­сколь­ко раз. Вла­стью, дан­ной мне, я мог бы со­кра­тить эти два­дцать шесть лет до вось­ми лет от­лу­че­ния ис­клю­чи­тель­но с су­хо­яде­ни­ем и с семь­ю­ста­ми зем­ны­ми по­кло­на­ми на ка­ж­дый день; но ведь ты не­мо­щен, ча­до Ан­д­рее! По­се­му не мо­гу пой­ти на та­кое со­кра­ще­ние для те­бя, да­же ес­ли ты бу­дешь это­го про­сить — ибо это есть чис­тое без­рас­суд­ст­во. Нет, да­же не про­си ме­ня об этом! Те­бе бы вы­не­сти те дни су­хо­яде­ния и те по­кло­ны, ко­то­рые уже ус­та­нов­ле­ны те­бе для твое­го обыч­но­го по­кая­ния, а не уси­лен­но­го! Нет, да­же не про­си ме­ня об этом!

Ус­лы­шав это, Ку­ра­ев силь­но по­ну­рил го­ло­ву и вос­скор­бел. Ещё бы — он смо­жет при­час­тить­ся лишь спус­тя два­дцать семь лет и да­же бо­лее то­го! А сей­час ему бы­ло уже за пять­де­сят… То есть, ско­рее все­го, от­лу­че­ние, ко­то­рое хо­тел на­ло­жить на не­го отец На­ум, в сущ­но­сти бы­ло по­жиз­нен­ным; и при­час­тить­ся Ку­ра­ев мог на­де­ять­ся толь­ко лишь в том слу­чае, ес­ли ока­жет­ся при смер­ти. От та­ких раз­мыш­ле­ний Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич при­шёл в со­вер­шен­ное рас­строй­ство ду­ха.

— Ну что, ча­до Ан­д­рее, — ска­зал отец На­ум, — всё ли ты мне ис­по­ве­дал? Ес­ли всё, то мо­жешь на­чать за­да­вать мне свои во­про­сы; мы мо­жем на­чать ду­хов­ную бе­се­ду. А по­сле, пе­ред ухо­дом, я на­ло­жу на те­бя епи­ти­мию и раз­ре­шу те­бя от гре­хов. Мо­жет быть, во вре­мя бе­се­ды ты вспом­нишь ещё ка­кие-то гре­хи и ис­по­ве­да­ешь мне их…

— Отец На­ум! — мол­вил Ку­ра­ев. — Де­ло в том, что я на­пи­сал це­лую тет­рад­ку сво­их гре­хов. О не­ко­то­рых гре­хах из этой тет­рад­ки я уже ска­зал, а о не­ко­то­рых — нет. Я хо­чу, что­бы вы про­чи­та­ли и при­ня­ли на­пи­сан­ное как мою уст­ную ис­по­ведь!

Тут Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич дос­тал из-за па­зу­хи уче­ни­че­скую тет­рад­ку в кле­точ­ку, в две­на­дцать лис­тов, поч­ти всю ис­пи­сан­ную гре­ха­ми, и по­дал её стар­цу Нау­му. Но тот не при­нял тет­радь.

— Ча­до Ан­д­рее! — ска­зал ста­рец На­ум. — Стар я стал и слаб на гла­за. Да и по­черк твой раз­би­рать мне, мо­жет быть, бу­дет труд­но. Да и не­пло­хо бы бы­ло, ес­ли бы ты ис­по­ве­дал­ся в гре­хах уст­но. Ведь все срам­ные блуд­ные гре­хи свои, мню, ты мне уже ис­по­ве­дал; и по­это­му про­чих сво­их гре­хов ты не бу­дешь так силь­но стес­нять­ся. Ра­нее, пом­ню, пре­дан­ные ду­хов­ные ча­да мои при­но­си­ли мне свои ис­по­ве­ди и в две, и в три та­ких тет­рад­ки — и я чи­тал их. А те­перь стар я стал — си­лы уже не те. Так что чи­тай, ча­до, а я бу­ду слу­шать!

И отец На­ум по­удоб­нее усел­ся в крес­ле, при­крыл гла­за и стал слу­шать.

Ку­ра­ев го­то­вил свою ис­по­ведь по книж­ке «В по­мощь ис­по­ве­даю­щим­ся», ко­то­рую он дав­ным-дав­но ку­пил в По­ча­ев­ской Лав­ре во вре­мя од­ной из сво­их мис­сио­нер­ских по­ез­док на Ук­раи­ну. Книж­ка бы­ла из­да­на ти­по­гра­фи­ей этой Лав­ры и со­дер­жа­ла ог­ром­ный пе­ре­чень са­мых раз­лич­ных гре­хов, раз­би­тых по сот­ни­цам; блуд­ные гре­хи за­ни­ма­ли в ней вось­мую, де­вя­тую и де­ся­тую сот­ни­цы и Ку­ра­ев вы­пи­сал из этих трех сот­ниц чуть ли не по­ло­ви­ну пунк­тов — ес­ли не боль­ше. Ко­неч­но, он до­ба­вил в свою тет­рад­ку и гре­хи из дру­гих сот­ниц, а так­же те при­шед­шие ему на па­мять гре­хи, ко­то­рые не вхо­ди­ли ни в од­ну из сот­ниц этой кни­ги. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич на­брал в грудь по­боль­ше воз­ду­ха, рас­крыл тет­рад­ку на пер­вой стра­ни­це и на­чал чи­тать, вре­ме­на­ми по­смат­ри­вая на от­ца Нау­ма, си­дев­ше­го в крес­ле. На­ко­нец, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич до­шёл до блуд­ных гре­хов, мно­гие из ко­то­рых он уже ис­по­ве­дал, и тут ар­хи­ман­д­рит На­ум слег­ка ожи­вил­ся. Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич про­чи­тал блуд­ные гре­хи из вось­мой сот­ни­цы и пе­ре­шёл к сот­ни­це де­вя­той:

— 901. Дол­го си­дел в туа­ле­те.

— 902. Ус­ла­ж­дал­ся ка­ка­ни­ем.

— 903. Спе­ци­аль­но за­тя­ги­вал ка­ка­ние ра­ди ус­ла­ж­де­ния.

— 904. Слиш­ком дол­го мыл ге­ни­та­лии и об­ласть афед­ро­на

— 905. Ус­ла­ж­дал­ся ощу­ще­ния­ми при мы­тье ге­ни­та­лий и об­лас­ти афед­ро­на.

— 906. Спе­ци­аль­но за­тя­ги­вал мы­тье ге­ни­та­лий и об­лас­ти афед­ро­на ра­ди ус­ла­ж­де­ния.

— 907. Ус­ла­ж­дал­ся при по­ста­нов­ке клиз­мы.

— 908. Ста­вил сам клиз­му или про­сил дру­гих, что­бы они сде­ла­ли это ра­ди ус­ла­ж­де­ния.

— 909. Ле­чил­ся клиз­ма­ми сверх не­об­хо­ди­мо­го.

— 910. Спе­ци­аль­но под­би­рал дие­ту, что­бы об­ра­зо­ва­лись за­по­ры, а за­тем ус­ла­ж­дал­ся, ис­праж­ня­ясь твер­дым ка­лом.

— 911. Пре­да­вал­ся меч­там, в ко­то­рых ус­ла­ж­дал­ся тем, как ис­праж­ня­юсь твер­дым ка­лом или как ка­каю во­об­ще или как мне ста­вят клиз­му.

— 912. Под­ти­ра­ясь по­сле ис­праж­не­ния, сверх не­об­хо­ди­мо­го раз­дра­жал об­ласть афед­ро­на.

— 913. Ус­ла­ж­дал­ся мо­че­ис­пус­ка­ни­ем.

— 914. Слиш­ком дол­го и слиш­ком уси­лен­но при­дер­жи­вал член пли мо­че­ис­пус­ка­нии.

— 915. С ус­ла­ж­де­ни­ем и не­обос­но­ван­но час­то ис­поль­зо­вал све­чи для ле­че­ния ге­мор­роя.

Тут все­рос­сий­ский ста­рец и ду­хов­ник пре­рвал Ку­рае­ва и за­дал ему во­прос:

— Ска­жи, ча­до Ан­д­рее, — ле­чил ли ты про­ста­тит трек­ля­тым мас­са­жем, для свер­ше­ния кое­го блуд­ли­вым греш­ни­кам вво­дят в срач­ный ход раз­лич­ные пред­ме­ты или да­же перст ру­ки?

— Но у ме­ня нет про­ста­ти­та! — ска­зал Ку­ра­ев.

— Воз­бла­го­да­ри же Гос­по­да! — мол­вил отец На­ум. — Та­ко­вое ле­че­ние про­ста­ти­та есть трек­ля­тый руч­ной блуд со­дом­ский или то, что ему по­доб­но! Толь­ко сам Дья­вол мог на­до­умить без­бож­ных вра­чей на та­кое «ле­че­ние».  Это — пря­мой путь к му­же­ло­же­ст­ву, к Со­до­му! Сие есть трек­ля­тый руч­ной блуд со­дом­ский! При­чем вза­им­ный, су­гу­бый — ко­гда про­блу­же­ние пер­стом в срач­ный ход тво­рит врач! Луч­ше по­гиб­нуть в страш­ных му­ках, чем так ле­чить про­ста­тит! Свя­тые му­че­ни­цы пред­по­чи­та­ли в древ­но­сти смерть бес­чес­тию блу­да! Вот так! Зришь ли, ча­до Ан­д­рее, кто и за­чем всё это вво­дит в ле­кар­скую нау­ку на со­блазн всем пра­во­слав­ным хри­стиа­нам и всем че­ло­ве­кам?! Зришь ли? Па­ки ре­ку: не все ви­дят это, но лишь те, ко­му да­но…

Ста­рец на па­ру мгно­ве­ний умолк, а за­тем сно­ва спро­сил Ку­рае­ва:

— Вот, мню, в дет­ст­ве те­бе ста­ви­ли клиз­мы. И при этом на­вер­ня­ка сма­зы­ва­ли клиз­му ва­зе­ли­ном. Ты дол­жен пом­нить это. Ска­жи, ча­до Ан­д­рее, — те­бе бы­ло при­ят­но? Те­бе хо­те­лось, что­бы это сде­ла­ли сно­ва? Ты пом­нишь раз­дра­же­ние и вос­ста­ние срач­но­ход­ной по­хо­ти, ко­то­рое при этом ис­пы­ты­вал?

— Да, да, да… — от­ве­тил Ку­ра­ев и за­ры­дал. — Всё это так… Го­ре мне, ока­ян­но­му!

— Вот так, ча­до, из де­тей и де­ла­ют му­же­лож­цев! Сыл­шишь? Слы­шишь, че­го со­ве­ту­ют вра­чи?! Луч­ше, что­бы ре­бё­нок по­гиб от за­по­ра, чем ста­вить ему трек­ля­тые клиз­мы! А ещё вы­ду­мы­ва­ют вся­кие про­мы­ва­ния ки­шеч­ни­ка… Луч­ше по­гиб­нуть! То­гда Гос­подь при­мет те­бя как му­че­ни­ка! По­нял?

— По­нял, от­че! — от­ве­тил Ку­ра­ев.

Ста­рец умолк и Ан­д­рей Ку­ра­ев про­дол­жил за­чи­ты­вать свои гре­хи. Он ми­но­вал гре­хи из де­ся­той сот­ни­цы и, на­ко­нец, до­шёл до са­мо­го кон­ца. Ку­ра­ев за­крыл тет­радь и за­су­нул её об­рат­но се­бе за па­зу­ху. Отец На­ум за­ме­тил это, встре­пе­нул­ся и за­дал Ку­рае­ву во­прос:

— Ча­до Ан­д­рее! Вот, ты ка­ял­ся, что тво­рил вод­ный ис­ток с ус­ла­ж­де­ни­ем. Но это, ес­ли мож­но так ска­зать, есть не­что внут­рен­нее при тво­ре­нии вод­но­го ис­то­ка. А есть и внеш­нее. И долж­но быть чис­то как внут­рен­нее, так и внеш­нее. Ска­жи: мо­чил­ся ли ты ми­мо оч­ка или ми­мо уни­та­за?

— Что?! — пе­ре­спро­сил Ку­ра­ев.

— Но ведь ты час­то пу­те­ше­ст­во­вал, ча­до, — стал да­вать по­яс­не­ние к во­про­су отец На­ум, — час­то со­вер­шал раз­ные мис­сио­нер­ские ту­ры по на­шей стра­не и по все­му ми­ру! По­это­му, мню, ты час­то поль­зо­вал­ся об­ще­ст­вен­ны­ми туа­ле­та­ми. Вот я те­бя, ча­до, и спра­ши­ваю: час­то ли ты мо­чил­ся ми­мо оч­ка или ми­мо уни­та­за? Ведь это грех! Ибо этим са­мым ты не­ува­жи­тель­но от­но­сил­ся к тру­ду убор­щиц и убор­щи­ков туа­ле­тов, а так­же раз­во­дил ан­ти­са­ни­та­рию, от ко­то­рой мог­ли по­стра­дать лю­ди! Да и сам по­ду­май — при­ят­но ли бы­ло лю­дям, ко­то­рые шли за то­бою спра­вить свою ну­ж­ду, са­дить­ся на обос­сан­ный стуль­чак уни­та­за или ста­но­вить­ся на обос­сан­ный пол и мо­чить об не­го края сво­их брюк?

— Да, отец На­ум. Мо­чил­ся. По­рой. В уни­вер­си­те­тах и на во­кза­лах. А осо­бен­но — в по­ез­дах… Там веч­но ка­ча­ет, там веч­но толч­ки… Струя от это­го по­сто­ян­но сби­ва­ет­ся с це­ли…

— Вот ви­дишь, ча­до Ан­д­рее! Вот ви­дишь! Во всём ты гре­шен! «Яко без­за­ко­ния моя пре­взы­до­ша гла­ву мою, яко бре­мя тяж­кое отя­го­те­ша на мне» (Пс.37:5) — как ска­зал царь Да­вид! «Это грех мел­кий…» — ду­ма­ешь ты. Но да­же ма­лое кры­ло му­хи име­ет вес на ве­сах Гос­по­да! И ко­гда ча­ша ве­сов пе­ре­ве­сит­ся на нуж­ную сто­ро­ну от на­ших до­б­рых дел, от на­ше­го по­кая­ния в гре­хах, — то­гда Гос­подь сми­лу­ет­ся над на­ми и над на­шей стра­ной, то­гда Гос­подь по­ми­лу­ет Рос­сию…

Ста­рец На­ум не­на­дол­го умолк; он про­тя­нул не­сколь­ко чё­ток, а за­тем за­дал Ку­рае­ву во­прос:

— Ча­до Ан­д­рее! Ис­по­ве­ду­ясь мне по сво­ей тет­рад­ке, ты толь­ко что ска­зал, что гре­шил тем, что бздел в хра­ме. Ска­жи мне: ты бздел при­люд­но или на­еди­не? Воль­но или не­воль­но? И глав­ное: не­у­жтоль про­стёр­ся ты на то, что­бы бздеть да­же во свя­том ал­та­ре?!

— От­че! Ко­неч­но же, я это де­лал не­воль­но, не­на­ме­рен­но или то­гда, ко­гда уже не бы­ло сил тер­петь и всё са­мо не­умо­ли­мо так и рва­лось на­ру­жу! Что мне бы­ло де­лать? Ра­зу­ме­ет­ся, я ста­рал­ся это де­лать не­при­люд­но, отой­дя ку­да-ни­будь в сто­рон­ку. Но, увы, это не все­гда бы­ло воз­мож­но. Ино­гда при­клю­ча­лось по ве­ли­кой ну­ж­де пук­нуть да­же в ал­та­ре, сре­ди сво­их со­брать­ев, свя­щен­ни­ков и дья­ко­нов… Осо­бо ко­вар­ны бы­ли дли­тель­ные ек­те­нии на ве­чер­нем бо­го­слу­же­нии по­сле пе­ре­еда­ния… Или вот ещё опас­ность — ко­гда из-за от­сут­ст­вия чте­цов по­рой при­хо­дить­ся вы­хо­дить на кли­рос и чи­тать ка­физ­мы. Гре­шен, от­че! Но доз­воль спро­сить: вот, ты во­про­шал ме­ня — бздел ли я по соб­ст­вен­но­му из­во­ле­нию, что­бы бзде­ни­ем при­влечь и скло­нить ближ­не­го к блу­ду и бздел ли я на ближ­не­го сво­его. Но как та­кое воз­мож­но, от­че? Как воз­мож­но бзде­ни­ем при­влечь или скло­нить к блу­ду?

— О лю­бо­пыт­ное ча­до! Во­ис­ти­ну не­уто­мим ты в сво­ём лю­бо­пыт­ст­ве! Есть та­кие гнус­ные греш­ни­ки, до кон­ца рас­тлен­ные в по­хот­ст­во­ва­нии и в лю­бо­ст­ра­стии сво­ём, ко­то­рые для воз­бу­ж­де­ния то­го, с кем они хо­тят со­во­ку­пить­ся, на­при­мер, са­дят­ся на не­го и да­же не ли­цо его и та­ко бздят! И се­го дос­та­точ­но для те­бя! По­нял, ча­до?

— Ей, от­че!

Отец На­ум на па­ру се­кунд умолк, а за­тем как бы не­вз­на­чай спро­сил Ку­рае­ва:

— Да… а смы­вать ты не за­бы­вал?

— Смы­вать? По­сле то­го, как по-боль­шо­му?

— И по­сле то­го, как по-боль­шо­му, и по­сле то­го, как по-ма­лень­ко­му!

— За­бы­вал по­рой, от­че! Гре­шен.

— А ру­ки по­сле мыл?

— То­же по­рой за­бы­вал. Гре­шен!

Ве­ли­кий все­рос­сий­ский ду­хов­ник пе­ре­вёл ды­ха­ние. Ис­по­ведь бы­ла за­кон­че­на. Отец На­ум про­тя­нул не­сколь­ко чё­ток и ска­зал:

— Ну что, ча­до? Се, ны­не ты ис­по­ве­дал­ся в смерт­ных и тяж­ких гре­хах сво­их. Но ведь не толь­ко за этим ты при­шёл сю­да? Ты при­шёл сю­да, ища ду­хов­ной бе­се­ды, ду­хов­но­го раз­ре­ше­ния сво­их во­про­сов и ду­хов­но­го на­став­ле­ния! О чём же с то­бою мне го­во­рить? Спра­ши­вай ме­ня, ча­до!

Ку­ра­ев не­мно­го за­мял­ся, а за­тем спро­сил:

— Стар­че! По­че­му я го­лу­бой?!

— Го­лу­бой? Гей? Му­же­лож­ник? Пе­де­раст? — пе­ре­спро­сил его отец На­ум.

— По­че­му я стал ге­ем? Ведь ещё не­дав­но я был нор­ма­лен! Поч­ти всю жизнь я был нор­маль­ным! За что?! От­че­го это со мной?

Отец На­ум улыб­нул­ся и про­из­нёс:

— Не­ис­по­ве­ди­мы пу­ти Гос­под­ни! Кто мо­жет ура­зу­меть бла­гой Про­мы­сел Его и по­знать ум Его? Это все­гда на­до пом­нить пре­ж­де все­го! И по­это­му за все, что бы ни слу­чи­лось с то­бою, ча­до, на­до бла­го­да­рить Гос­по­да Бо­га. «Сла­ва Бо­гу за всё!» — как го­во­рил мно­го­стра­даль­ный Ио­анн Зла­то­уст! По­это­му, ча­до Ан­д­рее, рас­су­ж­дая о по­доб­ных во­про­сах, все­гда пом­ни об этом! И все­гда пом­ни о том, что мы, как лю­ди греш­ные, все­гда дос­той­ны вос­при­нять по де­лам сво­им са­мые раз­лич­ные ужас­ные бед­ст­вия. Да­же пра­вед­ный Иов — и тот стра­дал; и, при­том, стра­дал ни за что! А нам ли, со мно­же­ст­вом гре­хов на­ших, из­бег­нуть му­че­ний и стра­да­ний в жиз­ни сей?! А те­перь — те­перь что же… имея в се­бе ум Хри­стов, да­вай по­ищем от­вет на твой во­прос…

Ста­рец за­ду­мал­ся на крат­кое вре­мя, про­тя­нул не­сколь­ко чё­ток и про­дол­жил речь, от­ве­чая во­про­сом на во­прос:

— Сам-то ты, раб Бо­жий, как ду­ма­ешь по­че­му?

— От­че Нау­ме! Я знаю, что цер­ковь учит по во­про­су о при­ро­де го­мо­сек­су­аль­но­сти. По уче­нию церк­ви она ли­бо от то­го, что че­ло­век раз­вра­тил­ся — сам или с по­мо­щью де­мо­нов, — ли­бо от одер­жи­мо­сти, ко­то­рая, ско­рее все­го и ча­ще все­го, вы­зва­на уси­лен­ной гре­хов­но­стью. И, ко­неч­но, и от то­го, и от дру­го­го вме­сте. В прин­ци­пе, по уче­нию церк­ви, го­мо­сек­су­аль­ная страсть — это что-то вро­де блуд­ной стра­сти обыч­но­го че­ло­ве­ка или стрем­ле­ния обыч­но­го че­ло­ве­ка красть — на­при­мер, стрем­ле­ния красть в дет­ст­ве. Дос­та­точ­но вос­пи­та­ния и са­мо­кон­тро­ля, дос­та­точ­но по­ста, мо­лит­вы, по­се­ще­ния служб цер­ков­ных, ис­по­ве­ди и при­час­тия, дос­та­точ­но по­ча­ще слу­шать «Ра­дио «Ра­до­неж»»…

— Не пе­ре­хо­ди гра­ни­цу, раб Бо­жий! — мол­вил отец На­ум, не­мно­го по­су­ро­вев. — Не мо­ги дер­зить!

— Я и не дер­зю! — от­ве­тил Ку­ра­ев, раз­ви­вая мысль да­лее. — Так вот, дос­та­точ­но де­лать все это — и от стра­сти не ос­та­нет­ся и сле­да… Она бу­дет по­бе­ж­де­на — ес­ли, ко­неч­но, во­об­ще воз­ник­нет.

— Вер­но ты об этом, рас­су­дил, ча­до! Так и учит свя­тая мать-цер­ковь! По­стись, мо­лись, по­да­вай обиль­ную ми­ло­сты­ню церк­ви и слу­жи­те­лям её, а так­же ни­щим, утес­няй вся­че­ски плоть ины­ми, чем мо­лит­ва и пост спо­со­ба­ми, ча­ще по­се­щай бо­же­ст­вен­ные служ­бы, ча­ще при­ча­щай­ся, по­ча­ще слу­шай ра­ди… ой… — ну, воб­щем, ты по­нял, что на­до де­лать — и эта трек­ля­тая му­же­ло­же­ст­вен­ная страсть от­сту­пит и прой­дет! Или же, ес­ли по бла­го­му про­мыс­лу Божь­е­му это­го не про­изой­дёт, — му­же­ст­вен­но стой в бра­ни сей су­про­тив пло­ти и су­про­тив блуд­ных де­мо­нов до са­мой смер­ти! Под ру­ко­во­дством на­шей ма­те­ри-церк­ви, под ру­ко­во­дством опыт­но­го и муд­ро­го ду­хов­ни­ка!

— Но толь­ко, от­че… Но толь­ко по­сле то­го, что со мной про­изош­ло, я стал ду­мать, от­че, что го­мо­сек­су­аль­ная на­клон­ность у ме­ня поя­ви­лась в ре­зуль­та­те травм моз­га… Ведь до них ни­че­го же не бы­ло! А по­сле это­го я стал ду­мать, что раз мо­жет быть та­кая при­чи­на го­мо­сек­су­аль­но­сти как, на­при­мер, трав­мы моз­га, — то по­че­му не мо­жет быть вро­ж­ден­ной, при­род­ной го­мо­сек­су­аль­ной на­клон­но­сти, пе­ре­даю­щей­ся по на­след­ст­ву? Или об­ра­зую­щей­ся слу­чай­но — на­при­мер, в хо­де ге­не­ти­че­ских му­та­ций… Я дол­го раз­ду­мы­вал над по­доб­ны­ми во­про­са­ми и, в кон­це кон­цов, от­че, ре­шил, что есть ещё и тре­тья при­чи­на го­мо­сек­су­аль­но­сти — вро­ж­дён­ная, при­род­ная го­мо­сек­су­аль­ная по­вре­ж­дён­ность, ко­то­рая мо­жет пе­ре­да­вать­ся по на­след­ст­ву! Или, на­при­мер, как у ме­ня — трав­мы и на­ру­ше­ния ра­бо­ты го­лов­но­го моз­га, вы­зван­ные фи­зи­че­ски­ми по­вре­ж­де­ния­ми.

— Ох, му­та­ции… — с не­скры­вае­мым не­удо­воль­ст­ви­ем про­го­во­рил сквозь зу­бы отец На­ум. — То­же мне — му­та­тор… Пу­та­ник ты ма­ло­вер­ный, а не му­та­тор! По­нял — кто ты, ча­до Ан­д­рее?! За­блу­див­ший­ся и оши­баю­щий­ся пу­та­ник! Нет ни­ка­кой та­кой «при­род­ной» или «вро­ж­дён­ной» го­мо­сек­су­аль­но­сти! Бес, бес, де­мон пря­чет­ся за всем этим — за вся­ки­ми эти­ми «вро­ж­дён­но­стя­ми», «при­род­но­стя­ми» и «му­та­ция­ми»! Бес! Толь­ко он очень хо­ро­шо за­пря­тал­ся — так, что ни­кто — ни ты, ни про­чие ма­ло­вер­ные лю­ди — его не ви­дят!

— Я так не ду­маю, отец На­ум!

— А ты и не дол­жен ду­мать так! Ты дол­жен ве­рить! Ве­рить так, как учит цер­ковь! Всем серд­цем тво­им, всем умом тво­им и всею ду­шою тво­ею!

Здесь на­сту­пи­ла не­лов­кая ми­ну­та мол­ча­ния. На­ко­нец, ста­рец пре­рвал её:

— Раб Бо­жий Ан­д­рей, — мол­вил ста­рец, — на твои  во­про­ше­ния я вот что ещё те­бе ска­жу. В древ­но­сти по Ру­си хо­дил пре­муд­рый рас­сказ о том, как не­кая же­на, час­то ин­те­ре­со­вав­шая­ся тем, по­че­му пер­вые лю­ди со­гре­ши­ли, на­ру­ши­ла лёг­кую для ис­пол­не­ния за­по­ведь му­жа сво­его. Оная же­на дол­го раз­мыш­ля­ла на те­му: по­че­му на­ши пра­ро­ди­те­ли, жив­шие в Раю, на­ру­шить по­ве­ле­ние, дан­ное им Гос­по­дом, — по­ве­ле­ние не вку­шать от Дре­ва по­зна­ния до­б­ра и зла. Раз­мыш­ля­ла она над этим и не мог­ла по­нять од­но­го: раз­ве тя­же­ло был же­не не на­ру­шать столь лёг­кую за­по­ведь? Же­на сия час­то го­во­ри­ла му­жу сво­ему: «По­зор Ада­му, по­зор Еве, пра­ро­ди­те­лям на­шим! Ес­ли бы я бы­ла на мес­те Евы, то ни за что бы не па­ла!». И то­гда её пре­муд­рый муж, да­бы нау­чить и вра­зу­мить её, ска­зал ей, что он яко­бы уез­жа­ет по сво­им де­лам на не­де­лю или на две и при этом дал же­не за­по­ведь:  она не долж­на бы­ла ва­лять­ся в боль­шой лу­же гря­зи, ко­то­рая бы­ла по­сре­ди дво­ра их до­ма. А по­сле муж ска­зал: «Ес­ли ис­пол­нишь за­по­ведь мою, то щед­ро на­гра­жу те­бя, ко­гда вер­нусь до­мой!». Же­на, ду­мая, что ис­пол­не­ние сей за­по­ве­ди есть де­ло лег­кое — с че­го бы, спра­ши­ва­ет­ся, ей доб­ро­воль­но лезть в лу­жу гря­зи? — со­гла­си­лась на ус­ло­вие му­жа. Муж же, хоть и по­ки­нул свой дом, но не по­ехал по сво­им де­лам, а стал сле­дить за сво­ей же­ной. И что же? Спер­ва же­на не об­ра­ща­ла вни­ма­ния на лу­жу, но по­том в ней воз­ник­ло же­ла­ние из­ва­лять­ся в ней, в её гря­зи! И это же­ла­ние по­сте­пен­но кре­п­ло и кре­п­ло; это же­ла­ние ис­ку­ша­ло же­ну. И, как ни бо­ро­лась она с ним, вско­ре про­изош­ло па­де­ние. Же­на вы­шла из до­ма, уле­глась в эту лу­жу и ста­ла, слов­но сви­нья, ва­лять­ся по­сре­ди неё в гря­зи. Тут-то и вы­шел к ней её муж, сле­див­ший за ней, и ска­зал ей: «По­те­ря­ла ты, о, же­на, на­гра­ду свою — ибо пре­сту­пи­ла ту за­по­ведь лег­чай­шую, ко­то­рую я дал те­бе! И от се­го — от то­го, что бы­ло с то­бой —  ура­зу­мей, как па­ли Ева и Адам и не хва­лись пред ни­ми!». По­нял ли ты, раб бо­жий Ан­д­рей, о чём эта прит­ча?

Отец На­ум пе­ре­вёл ды­ха­ние и про­дол­жил:

— Не пом­нишь ли, что гла­го­лал Па­вел-апо­стол? «Я жил не­ко­гда без за­ко­на; но ко­гда при­шла за­по­ведь, то грех ожил, а я умер; и та­ким об­ра­зом за­по­ведь, дан­ная для жиз­ни, по­слу­жи­ла мне к смер­ти, по­то­му что грех, взяв по­вод от за­по­ве­ди, оболь­стил ме­ня и умерт­вил ею. По­се­му за­кон свят, и за­по­ведь свя­та и пра­вед­на и до­б­ра. Итак, не­у­же­ли доб­рое сде­ла­лось мне смер­то­нос­ным? Ни­как; но грех, ока­зы­ваю­щий­ся гре­хом по­то­му, что по­сред­ст­вом доб­ро­го при­чи­ня­ет мне смерть, так что грех ста­но­вит­ся край­не гре­шен по­сред­ст­вом за­по­ве­ди. Ибо мы зна­ем, что за­кон ду­хо­вен, а я пло­тян, про­дан гре­ху» (Рим.7:9-14). Вот об этом и прит­ча сия, раб Бо­жий! Грех и гре­хов­ные стра­сти об­ре­та­ют ве­ли­кую си­лу из-за то­го, что да­ёт­ся за­по­ведь не гре­шить та­ким-то имен­но об­ра­зом и за­тем с ве­ли­ким упор­ст­вом они, грех и стра­сти гре­хов­ные, и де­мо­ны, ко­то­рые их рас­па­ля­ют, пы­та­ют­ся со­блаз­нить че­ло­ве­ка и под­толк­нуть его к то­му, что­бы имен­но этим-то об­ра­зом он и со­гре­шил! И мы гре­шим от это­го не по­то­му, что буд­то бы за­по­ведь са­ма по се­бе зла, а по­то­му, что мы склон­ны ко гре­ху и, по­доб­но ра­бам, на­хо­дим­ся в его вла­сти. Сто­ит толь­ко бла­го­му Гос­по­ду дать бла­гое по­ве­ле­ние не тво­рить та­кой-то грех — на­при­мер, не красть, — как тот­час же грех, гре­хов­ные стра­сти и не­чис­тые де­мо­ны, зная, что мы у них слов­но ра­бы, на­па­да­ют на нас и при­ка­зы­ва­ют нам со­гре­шить имен­но та­ким об­ра­зом — то есть, что-ни­будь ук­расть! Де­ла­ют же они это от­час­ти и для то­го, что­бы над­ру­гать­ся над бо­же­ст­вен­ной за­по­ве­дью, ко­то­рая свя­та; а от­час­ти они это де­ла­ют и для то­го, что­бы силь­нее гу­бить че­ло­ве­ка — ведь мень­ший грех на том, кто со­гре­шил, не имея дан­ной ему Бо­гом за­по­ве­ди не гре­шить, по срав­не­нию с тем, кто со­гре­шил, имя пред со­бой за­по­ведь и зная, что её дал Сам Бог!

— Так это что же?! — ска­зал, не­мно­го по­ду­мав, Ку­ра­ев. — Это же по­лу­ча­ет­ся: ес­ли от­ме­нить за­по­ведь, за­пре­щаю­щую за­ни­мать­ся го­мо­сек­суа­лиз­мом, то ни­кто им за­ни­мать­ся и не бу­дет — так что ли?! В смыс­ле: са­мо при­род­ное стрем­ле­ние к ли­цу сво­его по­ла ис­чез­нет? Но то­гда кто ви­но­вен в том, что это вро­ж­ден­ное стрем­ле­ние есть и что этим го­мо­сек­суа­лиз­мом за­ни­ма­ют­ся — Тот, Кто дал эту за­по­ведь?!

— О ока­ян­ный раб Бо­жий Ан­д­рее! — вос­клик­нул отец На­ум. — Сколь раз­вра­щён и ом­ра­чён плот­ской ум твой стра­стя­ми и бе­сов­ским мудр­ст­во­ва­ни­ем! Ты это­го не ви­дишь, а я ви­жу это — и ви­жу яс­но, как два­ж­ды два! Мудр­ст­во­ва­ние бе­сов­ское твоё ве­дёт те­бя в по­ги­бель; и не при­ем­лешь ты здра­во­го сло­ва! Что с то­бою де­лать, «о, род не­вер­ный и раз­вра­щён­ный» (Матф.17:17)! Не­чес­ти­вый греш­ник! О по­доб­ных те­бе про­ро­че­ст­во­вал Енох, седь­мой от Ада­ма: «Се, идёт Гос­подь со тьма­ми свя­тых Ан­ге­лов Сво­их — со­тво­рить суд над все­ми и об­ли­чить всех ме­ж­ду ни­ми не­чес­ти­вых во всех де­лах, ко­то­рые про­из­ве­ло их не­чес­тие, и во всех жес­то­ких сло­вах, ко­то­рые про­из­но­си­ли на Не­го не­чес­ти­вые греш­ни­ки» (Иуд.1:14-15). Так-то ты спа­си­тель­ное сло­во на­став­ле­ния и по­уче­ния пре­вра­ща­ешь и об­ра­ща­ешь к соб­ст­вен­ной по­ги­бе­ли! Го­ре те­бе! Как ты не пой­мёшь ме­ня, как ты всё не при­кло­нишь ухо своё к мо­им сло­вам о том, что стрем­ле­ние это ока­ян­ное и трек­ля­тое му­же­ло­же­ст­вен­ное к ли­цам сво­его по­ла — не при­род­ное — то есть не вро­ж­дён­ное, — но при­об­ре­тае­мое доб­ро­воль­но че­ло­ве­ком то­гда, ко­гда он раз­вра­ща­ет­ся — или сам или от де­мо­нов — или то­гда, ко­гда он ста­но­вит­ся одер­жим эти­ми де­мо­на­ми! Ты же сам го­во­рил об этом и сам при­зна­ёшь эти при­чи­ны го­мо­сек­су­аль­но­сти! За­чем, ска­жи мне, о ма­ло­вер­ный, ис­кать ещё ка­кие-то дру­гие при­чи­ны, ес­ли эти при­чи­ны всё объ­яс­ня­ют?! Де­мо­ны, де­мо­ны и доб­ро­воль­но при­об­ре­тён­ные му­же­лож­ни­ком стра­сти на са­мом де­ле сто­ят за тем, что он, ма­ло­вер­ный, не­сча­ст­ный и жал­кий, не­чес­ти­во на­зы­ва­ет «ес­те­ст­вен­ным» и «вро­ж­дён­ным» и да­же «ва­ри­ан­том нор­мы»! К свя­то­му Ан­то­нию Ве­ли­ко­му, его­же па­мять сем­на­дца­то­го ян­ва­ря, как по­ве­ст­ву­ет жи­тие его, со­став­лен­ное Афа­на­си­ем Ве­ли­ким, явил­ся низ­ло­жен­ный им, Ан­то­ни­ем, де­мон блу­да и ска­зал ему: «Я — друг блу­да, обя­зан улов­лять юных в блуд, про­из­во­дить в них блуд­ные раз­жже­ния и на­зы­ва­юсь ду­хом блу­да. Мно­гих, же­лав­ших жить це­ло­муд­рен­но, оболь­стил я; ве­ли­кое чис­ло воз­дер­жан­ных до­вел до па­де­ния свои­ми раз­жже­ния­ми. За ме­ня и Про­рок уко­ря­ет пад­ших, го­во­ря: «ду­хом блу­же­ния прель­сти­ша­ся» (Ос. 4:12), по­то­му что я был ви­нов­ни­ком их пре­ткно­ве­ния. Мно­го­крат­но сму­щал я и те­бя, но вся­кий раз был низ­ло­жен то­бою». Слы­шишь, ча­до Ан­д­рее? Есть дух блу­да ес­те­ст­вен­но­го, а есть дух блу­да про­ти­во­ес­те­ст­вен­но­го! Этот-то дух про­ти­во­ес­те­ст­вен­но­го блу­да и на­пал на те­бя! А по сло­ву Спа­си­те­ля, «Сей же род из­го­ня­ет­ся толь­ко мо­лит­вою и по­стом» (Матф.17:21) — си­речь, де­мо­ны и стра­сти! Мо­лит­вою и по­стом и вся­ким иным под­виж­ни­че­ст­вом и по­слу­ша­ни­ем ма­те­ри-церк­ви! А во­все не ге­не­ти­че­ски­ми ма­ни­пу­ля­ция­ми над по­ло­вы­ми клет­ка­ми и за­ро­ды­ша­ми — как про это ду­ма­ют ма­со­ны-от­ступ­ни­ки и жи­ды-хри­сто­убий­цы, за­ни­ма­ясь чёр­ти чем в сво­их тай­ных под­зем­ных ла­бо­ра­то­ри­ях, про ко­то­рые страш­но и по­ду­мать! Что там тво­рит­ся! Ужас! Ужас! Ужас!!!

Ста­рец воз­дел ру­ки вверх, а за­тем об­хва­тил ими свою го­ло­ву.

— Бес хо­чет об­ма­нуть те­бя! — мол­вил, вы­ждав не­ко­то­рое вре­мя, ста­рец На­ум. — Нет ни­ка­кой вро­ж­дён­ной го­мо­сек­су­аль­но­сти. Бес на­сел на те­бя по гре­хам тво­им и со­блаз­ня­ет те­бя к му­же­ло­же­ст­ву, а ты, ока­ян­ный, по раз­вра­щён­но­сти сво­ей, сле­ду­ешь со­ве­там и на­шеп­ты­ва­ни­ям бе­са и рас­па­ляе­мой в те­бе блуд­ным бе­сом блуд­ной стра­сти! И вот гре­хи твои, за ко­то­рые бес по­лу­чил над то­бой власть: ты, раб Бо­жий Ан­д­рей, был мо­дер­ни­стом и сто­рон­ни­ком от­ме­ны мно­гих свя­тых ка­но­нов на­шей церк­ви; ты по­кры­вал и оп­рав­ды­вал эку­ме­ни­стов, вра­гов Божь­их! Ты за­сту­пал­ся за «Pussy Riot»! И эти твои де­ла го­во­рят о том, что ты взра­стил в се­бе ве­ли­кую гор­ды­ню — ты воз­гор­дил­ся так, что вос­стал да­же на свя­щен­ные ка­но­ны и пра­ви­ла, ус­та­нов­лен­ные свя­ты­ми му­жа­ми на свя­тых со­бо­рах и при­ня­тые по­все­ме­ст­но цер­ко­вью от вре­мён древ­них. А эти пра­ви­ла свя­тая цер­ковь за­по­ве­да­ла хра­нить на­век не­из­мен­но! И все ар­хие­реи Бо­жии, кня­зья церк­ви, при по­свя­ще­нии в сан епи­ско­па при­но­си­ли и при­но­сят клят­ву в том, что бу­дут хра­нить всё это не­из­мен­но! Ты же, ча­до Ан­д­рее, по гор­до­сти сво­ей, всё это вме­нил ни во что и вос­стал на цер­ковь и на Бо­га! А ещё, раб Бо­жий Ан­д­рее, ты не по-пра­во­слав­но­му учил на­род о кол­дов­ст­ве — о вся­ких там пор­чах, сгла­зах и про­чем по­доб­ном. Ты учил, что буд­то бы все­го это­го нет или что, по край­ней ме­ре, пра­во­слав­но­му хри­стиа­ни­ну, ко­то­рый ис­тин­но ве­рит в Бо­га и со­блю­да­ет Его за­по­ве­ди и при этом сам не об­ра­ща­ет­ся к ду­хам тьмы и к их слу­гам, ни­че­го по­доб­но­го не гро­зит!  И тем са­мым ты по­да­вал ве­ли­кий со­блазн — ибо жи­тия свя­тых яс­но нам го­во­рят, что кол­дов­ст­во, вол­шеб­ст­во, вол­хво­ва­ние есть и что оно дей­ст­ву­ет — и, при­том, не так, как это пред­по­ла­га­ешь ты. По по­пу­ще­нию Божь­е­му, оно дей­ст­ву­ет да­же на та­ких хри­сти­ан, о ко­то­рых ты го­во­ришь, что им не­воз­мож­но под­пасть под кол­дов­ские ча­ры! То есть кол­дов­ст­во дей­ст­ву­ет да­же на ис­тин­ных пра­во­слав­ных хри­сти­ан, не об­ра­щаю­щих­ся к ду­хам тьмы и к их слу­гам! А ещё ты, во­пре­ки уче­нию и пре­да­нию церк­ви, во­пре­ки ви­де­ни­ям свя­тых, учил о том, что и мы­тарств ни­ка­ких нет, на ко­то­рых злые ду­хи ис­тя­за­ют ду­ши усоп­ших греш­ни­ков за со­вер­шен­ные ими при жиз­ни гре­хи! За это-то Бог и уб­рал с те­бя Свою бо­же­ст­вен­ную за­щи­ту и пре­дал те­бя на по­ру­га­ние блуд­ным де­мо­нам и рас­па­ляе­мым ими стра­стям!

— Пом­нишь ис­то­рию с Ио­вом Мно­го­стра­даль­ным? Дья­вол и во­ло­са на го­ло­ве его не смел тро­нуть, по­ка Гос­подь Сам не пе­ре­стал за­щи­щать его и по­ка Сам же Гос­подь не доз­во­лил, си­речь не по­пус­тил, Са­та­не ис­ку­шать его и вре­дить ему!

— Свя­той апо­стол Иа­ков Зе­ве­де­ев, его­же па­мять три­дца­то­го ап­ре­ля, не­ко­гда бо­рол­ся с вол­хвом Гер­мо­ге­ном; и ко­гда при­шли к апо­сто­лу Иа­ко­ву бе­сы, то он при­ка­зал им при­вес­ти к не­му се­го вол­хва свя­зан­ным; при том бе­сы ска­за­ли апо­сто­лу: «В тво­ём до­ме мы не сме­ем и му­хи тро­нуть».

— Так-то, ча­до! Ура­зу­мей из се­го, как Гос­подь хра­нит вер­ных сво­их! Со­тво­ри же дос­той­ный плод по­кая­ния!  Ибо гре­хи твои во­зо­пи­ют пред Бо­гом о воз­мез­дии и зем­ля, ко­то­рая ос­к­вер­ни­лась от мерз­ких про­ти­во­ес­те­ст­вен­ных гре­хов тво­их, так­же во­пи­ет к Бо­гу о воз­мез­дии и про­сит Гос­по­да об очи­ще­нии сво­ём чрез про­ли­тие тво­ей ос­к­вер­нен­ной про­ти­во­ес­те­ст­вен­ным не­чес­ти­ем кро­ви! И раз­ве не зна­ешь ты, что есть иное на­ка­за­ние, жут­чай­шее смер­ти, ко­то­рое мо­жет со­тво­рить те­бе Гос­подь? Ведь Он, по сло­ву апо­сто­ла Пав­ла, мо­жет те­бя «пре­дать са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти, что­бы дух был спа­сен в день Гос­по­да на­ше­го Ии­су­са Хри­ста» (1Кор.5:5)! По­кай­ся, по­кай­ся — ибо «и се­ки­ра уже при кор­не де­рев ле­жит» (Лук.3:9), и огнь все­по­едаю­щий и не­уга­си­мый ожи­да­ет со­ло­му (Лук.3:17)! И не ищи се­бе оп­рав­да­ний! И пом­ни — бес скры­ва­ет­ся под мас­кой вся­ких травм моз­га и травм пси­хи­ки!

  16. Ку­ра­ев у стар­ца Наумa. Кол­дов­ст­во (гла­ва не по по­ряд­ку)

— Но отец На­ум! — ска­зал Ку­ра­ев. — Я, ко­неч­но, прав­да счи­таю, что кол­дов­ст­во не дей­ст­ву­ет или что, по край­ней ме­ре, вер­ным Бо­гу пра­во­слав­ным, ис­тин­ным пра­во­слав­ным, не об­ра­щаю­щим­ся к бе­сам, кол­ду­нам и ведь­мам, его бо­ять­ся не­че­го. И я прав­да счи­таю, что за­гроб­но­го су­да в ви­де про­хо­ж­де­ния воз­душ­ных мы­тарств — по край­ней ме­ре, в та­ком ви­де, в ка­ком про них обыч­но го­во­рят в церк­ви — нет! И, че­ст­но го­во­ря, я не знаю, что мог­ло бы из­ме­нить моё мне­ние — я ведь оз­на­ко­мил­ся со мно­же­ст­вом ма­те­риа­лов и да­же не знаю — ка­кой ма­те­ри­ал ещё мож­но най­ти, что­бы по­ме­нять то своё мне­ние. Вряд ли та­кой ма­те­ри­ал да­же су­ще­ст­ву­ет…

— Мо­дер­нист! Ока­ян­ный мо­дер­нист! — воз­му­тил­ся ду­хом ста­рец. — Как вы­со­ко­ум­но, дерз­ко и гор­до ты го­во­ришь здесь пре­до мною, от­вер­гая то, че­му из ве­ка в век учи­ла пра­во­слав­ная цер­ковь и мно­же­ст­во свя­тых! Но вспом­ни, ча­до, в ка­кие гре­хи ты впал! Вспом­ни и ос­тавь свои вы­со­ко­умие, гор­дость и над­ме­ние! Как он, вы­со­кий ум твой, по­мог те­бе из­бе­жать всех тех па­де­ний, ко­то­рые ты толь­ко что ис­по­ве­дал?! Ты же ведь как сви­нья во ка­лу ле­жишь в гря­зи гре­хов и без­за­ко­ний сво­их! И без­за­ко­ний студ­ных, блуд­ных, срам­ных! Раз­ве это­го не ви­дит вы­со­ко­ум­ный и гор­дый ум твой?! Го­ре те­бе! Ибо ес­ли он не ви­дит се­го, то окон­ча­тель­но пал ты; и как вос­ста­нешь ты от па­де­ния сво­его, не ви­дя и не ра­зу­мея его?! Не зна­ешь ли, что по­рой Гос­подь по­пус­ка­ет под­виж­ни­ку впа­дать в зло­смрад­ные студ­ные блуд­ные гре­хи за его вы­со­ко­умие и гор­дость, что­бы ис­це­лить его от них? Ибо вы­со­ко­умие и гор­дость суть гре­хи злей­шие и гор­чай­шие блу­да; они ве­дут к вос­ста­нию на Са­мо­го Бо­га! Ей, по­рой по­пус­ка­ет Гос­подь по­доб­ные па­де­ния под­виж­ни­ку, что­бы, по­пав в кал и смрад гре­хов блуд­ных, он смог уз­реть это и за­ду­мать­ся: «По­че­му я пал и где я ока­зал­ся?». И что­бы уз­рев своё ни­что­же­ст­во, смог он от­ка­зать­ся от по­ги­бель­но­го вы­со­ко­умия са­та­нин­ско­го сво­его и от гор­до­сти са­та­нин­ской сво­ей! За­ду­май­ся, ча­до: не по этой ли при­чи­не ми­ло­серд­ный и бла­гой Гос­подь по­пус­тил те­бе пасть в зло­смрад­ное бла­то про­ти­во­ес­те­ст­вен­но­го блуд­но­го гре­ха?! За­ду­май­ся: не для то­го ли бла­гой Гос­подь со­де­лал это? Со­де­ла, что­бы пре­дот­вра­тить твоё гря­ду­щее вос­ста­ние на Твор­ца сво­его из-за са­та­нин­ской гор­до­сти и са­та­нин­ско­го вы­со­ко­умия?! Оду­май­ся, ча­до!

Ста­рец сде­лал не­боль­шую пе­ре­дыш­ку и про­дол­жил:

— И смот­ри — как бы за твоё не­ве­рие в дей­ст­вен­ность кол­дов­ст­ва те­бе са­мо­му не при­шлось соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми уз­реть, что оно дей­ст­ву­ет — при­чем са­мым пе­чаль­ным об­ра­зом — на соб­ст­вен­ном горь­ком опы­те! А ещё — не зна­ешь ли ты, что есть та­кая по­сло­ви­ца про гре­хи: «Че­му по­смея­хом­ся, то­му по­ра­бо­та­хом»?! То есть: над ка­ким чу­жим гре­хом че­ло­век по­сме­ет­ся, в та­кой, по по­пу­ще­нию Божь­е­му, сам и впа­дет — что­бы не уни­чи­жал он ближ­не­го и не гор­дил­ся соб­ст­вен­ной пра­вед­но­стью. Так не все­гда бы­ва­ет, ко­неч­но, но ино­гда бы­ва­ет — по­то­му-то и сло­жи­лась эта по­сло­ви­ца. Так и тут, в тво­ём слу­чае, раб бо­жий Ан­д­рей: во что не ве­ришь, с тем, по по­пу­ще­нию Божь­е­му, мо­жет быть, и столк­нёшь­ся на сво­ём горь­ком опы­те — что­бы не по­да­вал бо­лее ты со­блаз­нов дру­гим сво­им не­ве­ри­ем и что­бы не пре­воз­но­сил­ся ты лже­мудр­ст­во­ва­ния­ми гор­до­го и вы­со­ко­ум­но­го ума сво­его. Ведь цер­ковь яв­но учит и про­по­ве­ду­ет, что кол­дов­ст­во есть и что оно дей­ст­ву­ет! И, при­том, дей­ст­ву­ет да­же на ис­тин­ных хри­сти­ан — ра­зу­ме­ет­ся, по Божь­е­му по­пу­ще­нию и по не­из­ре­чен­но­му Про­мыс­лу Гос­по­да, ко­то­рый не в си­лах по­нять ум че­ло­ве­че­ский. И, сле­до­ва­тель­но, мудр­ст­во­ва­ния твои лож­ны.

— Не зна­ешь ли, о ча­до Ан­д­рее, что есть спа­си­тель­ный страх не толь­ко пред Гос­по­дом, но и пред Са­та­ной, бе­са­ми, а так­же кол­ду­на­ми и ведь­ма­ми?! «Ка­кой же мо­жет быть спа­си­тель­ный страх пе­ред Са­та­ной?!» — спро­сишь ты. А вот ка­кой:  ко­гда че­ло­век, мо­жет быть, и не бо­ит­ся Бо­га и да­же не ве­рит в Не­го, но, ве­руя в Са­та­ну и злых ду­хов, бо­ит­ся хо­тя бы их и, бо­ясь по­пасть в ад, не гре­шит. «Ка­кой же мо­жет быть спа­си­тель­ный страх пе­ред ведь­мой?!» — сно­ва спро­сишь ты, ча­до. А вот ка­кой: мо­жет быть, че­ло­век дав­но уже не мо­лит­ся и не хо­дит в цер­ковь, да и в Бо­га не очень-то ве­ру­ет, но, ис­пу­гав­шись чар ведь­мы, он и в цер­ковь на­чи­на­ет хо­дить, и ис­по­ве­до­вать­ся, и при­ча­щать­ся, и мо­лить­ся, и кни­ги свя­тые чи­тать, пы­та­ясь об­рес­ти в церк­ви и в её свя­том уче­нии и в свя­тых об­ря­дах её за­щи­ту от сил зла. А что де­ла­ешь ты, о Ан­д­рее?! Ты раз­ру­ша­ешь сво­им не­ве­ри­ем и лже­мудр­ст­во­ва­ния­ми плот­ско­го ума сво­его сей спа­си­тель­ный страх! Но, — ска­жешь ты, — я го­во­рил, не то, что кол­дов­ст­ва нет, а то, что или его нет, или же что на ис­тин­ных хри­сти­ан оно не дей­ст­ву­ет. На это ска­жу те­бе, ча­до: го­во­ря так, ты всё рав­но по­да­вал по­вод мно­гим счи­тать, что кол­дов­ст­ва и та­ких его раз­но­вид­но­стей, как пор­ча и сглаз нет. При­том, го­во­ря, что на ис­тин­ных хри­сти­ан кол­дов­ст­во не дей­ст­ву­ет, ты всё рав­но при­умень­шал си­лу кол­дов­ст­ва и вол­шеб­ст­ва и так ос­лаб­лял спа­си­тель­ный страх пе­ред ним! Сколь­ких лю­дей ты этим уже по­гу­бил и сколь­ких ещё по­гу­бишь — ты не за­ду­мы­вал­ся об этом?! И не за­ду­мы­вал­ся ли ты о том, что за всё это те­бе мо­жет быть ни­спос­ла­но ужас­ное на­ка­за­ние от Гос­по­да Бо­га ещё при этой жиз­ни?! Убой­ся же! Убой­ся и по­кай­ся! Ведь ты же, о ча­до Ан­д­рее, не толь­ко кол­дов­ст­во от­ри­ца­ешь, но и страш­ные не толь­ко для греш­ни­ков, но и для ве­ли­чай­ших пра­вед­ни­ков воз­душ­ные мы­тар­ст­ва! По­кай­ся, по­ка не позд­но! Се­го­дня ут­ром мы есть, а се­го­дня ве­че­ром — всё! — нас уже нет! «Pulvis sumus homo quasi herba dies eius sicut flos agri sic florebit quia spiritus pertransiit eum et non subsistet et non cognoscet eum ultra locus eius» (Ps.102:104-106) — мол­вил, за­быв­шись, отец На­ум.  А за­тем, опом­нив­шись и осоз­нав, что все­мир­но-из­вест­но­му пра­во­слав­но­му стар­цу и все­рос­сий­ско­му ду­хов­но­му на­став­ни­ку вряд ли сле­ду­ет го­во­рить по-ла­ты­ни да­же с док­то­ра­ми на­ук и про­фес­со­ра­ми от фи­ло­ло­гии, — хоть пуб­лич­но, хоть на­еди­не — он ска­зал «Тьфу ты!» и по­вто­рил это же са­мое по-цер­ков­но­сла­вян­ски: «Персть ес­мы. Че­ло­век, яко тра­ва дние его, яко цвет сел­ный, та­ко от­цве­тет: яко дух прой­де в нем, и не бу­дет, и не по­зна­ет кто­му мес­та сво­его» (Пс.102:104-106).

Здесь ста­рец сде­лал ко­рот­кую пе­ре­дыш­ку и про­дол­жил:

— Ча­до Ан­д­рее! По­пы­та­юсь убе­дить те­бя в том, что кол­дов­ст­во есть и что оно дей­ст­ву­ет на при­ме­рах из жи­тий свя­тых. Но сна­ча­ла при­ве­ду из них при­ме­ры не соб­ст­вен­но кол­дов­ст­ва, но дей­ст­вий си­лы Божь­ей, с по­мо­щью ко­то­рой свя­тые со­вер­ша­ли раз­лич­ные чу­де­са. Хоть это­го-то ты не бу­дешь от­ри­цать? Нет?! Вот их хо­ро­шо!

— Це­ли­те­ля Па­не­те­ли­мо­на, его­же па­мять два­дцать седь­мо­го ию­ля, за со­вер­шён­ные им чу­дес­ные ис­це­ле­ния об­ви­ни­ли в вол­шеб­ст­ве; но он дей­ст­во­вал не си­лой де­мон­ской, а си­лой бо­же­ст­вен­ной и по­это­му в от­вет на та­кое об­ви­не­ние от­ве­тил: «Моё вол­шеб­ст­во — Хри­стос»! Ей, мно­го вся­ких чу­дес со­тво­ри­ли свя­тые, ко­то­рые мог­ли бы быть при­пи­са­ны де­мо­нам и их дей­ст­ви­ям; но все сии свя­тые дей­ст­во­ва­ли си­лой Бо­га, си­лой Хри­ста и Свя­то­го Ду­ха; и их «вол­шеб­ст­вом» по­ис­ти­не был Сам Хри­стос, Сам Дух Свя­той и свя­тые ан­ге­лы!

— Ва­си­лий Ве­ли­кий, его­же па­мять пер­во­го ян­ва­ря, в ожи­да­нии ве­ли­ких го­не­ний на хри­сти­ан по воз­вра­ще­нии ца­ря Юлиа­на От­ступ­ни­ка с вой­ны с Пер­са­ми, мо­лил­ся пред ико­на­ми Бо­го­ро­ди­цы и свя­то­го Мер­ку­рия, что­бы этот бо­го­про­тив­ный царь по­гиб. В это вре­мя в став­ке Юлиа­на поя­вил­ся не­из­вест­ный во­ин и сво­им копь­ём по­ра­зил Юлиа­на; и ров­но в это же вре­мя изо­бра­же­ние свя­то­го Мер­ку­рия на ико­не, пред ко­то­рой мо­лил­ся свя­той Ва­си­лий, ис­чез­ло; а за­тем оно вновь поя­ви­лось на ико­не — но при этом с ко­пья свя­то­го Мер­ку­рия ка­па­ла кровь. Вот ка­кой мо­лит­вен­ник был Ва­си­лий Ве­ли­кий! Его мо­лит­вой был по­ра­жен не­чес­ти­вый царь!

— Но не толь­ко лишь мо­лит­вой од­но­го Ва­си­лия был по­вер­жен Юли­ан От­ступ­ник!

— Пре­по­доб­но­го Иу­лаи­на, его­же па­мять во­сем­на­дца­то­го ок­тяб­ря, вер­ные про­си­ли мо­лить­ся о низ­ло­же­нии не­чес­ти­во­го ца­ря Юлиа­на, вра­га хри­сти­ан. И ко­гда шла вой­на с Пер­са­ми, на ко­то­рою от­пра­вил­ся сей царь, этот пре­по­доб­ный де­сять дней мо­лил­ся об ос­во­бо­ж­де­нии хри­сти­ан от зло­го му­чи­те­ля. На­ко­нец, его мо­лит­ва — как и мо­лит­ва свя­то­го Ва­си­лия Ве­ли­ко­го — бы­ла ус­лы­ша­на Гос­по­дом: Иу­ли­ан ус­лы­шал сверхъ­ес­те­ст­вен­ный, чу­дес­ный глас: «Не­чис­тое и мерз­кое жи­вот­ное по­гиб­ло». И зе­ло воз­ра­до­вал­ся свя­той Иу­ли­ан от гла­са се­го.

— Не­чес­ти­вый ере­тик Арий об­ма­нул ца­ря Кон­стан­ти­на в том, что буд­то бы он, Арий, мыс­лит по-пра­во­слав­но­му, че­му, кста­ти, са­ми пра­во­слав­ные во гла­ве с пат­ри­ар­хом не ве­ри­ли. Но царь Кон­стан­тин ра­ди ми­ра цер­ков­но­го ре­шил при­ну­дить свя­то­го Алек­сандр, пра­во­слав­но­го пат­ри­ар­ха Кон­стан­ти­но­поль­ско­го, его­же па­мять три­дца­то­го ав­гу­ста, к то­му, что­бы он всту­пил в об­ще­ние с трек­ля­тым ере­ти­ком Ари­ем. На­ка­ну­не то­го дня, ко­гда Ария долж­ны бы­ли вве­сти в пра­во­слав­ную цер­ковь и при­нять в об­ще­ние, пат­ри­арх Алек­сандр мо­лил­ся Бо­гу, что­бы Он взял ду­шу зло­смрад­но­го ере­ти­ка пре­ж­де, чем тот вой­дёт в пра­во­слав­ную цер­ковь. И Гос­подь ус­лы­шал ра­ба Сво­его! Все зна­ют, как по­гиб Арий: по пу­ти в храм он по­чув­ст­во­вал не­об­хо­ди­мость зай­ти в от­хо­жее ме­сто, что­бы спра­вить боль­шую ну­ж­ду; и ко­гда он справ­лял её, у не­го раз­верз­лось чре­во и внут­рен­но­сти его вы­ва­ли­лись на­ру­жу. И от это­го его не­чес­ти­вая ду­ша по­ки­ну­ла ос­к­вер­нён­ное гре­ха­ми те­ло — по­ки­ну­ла, что­бы веч­но му­чить­ся в аду. Так мо­лит­вой пра­во­слав­но­го пат­ри­ар­ха был умер­щв­лён гнус­ный ере­тик, по­гиб­ший по­зор­ной смер­тью в на­зи­да­ние всем!

— Свя­той Ген­на­дий, пат­ри­арх Кон­стан­ти­но­поль­ский, его­же па­мять три­дцать пер­во­го ав­гу­ста, имел в сво­ём под­чи­не­нии кли­ри­ка Ха­рис­ма, ко­то­рый вёл ужас­ный и не­дос­той­ный об­раз жиз­ни: он пре­да­вал­ся ле­но­сти и не­ра­де­нию, а так­же, как го­во­ри­ли, за­ни­мал­ся раз­бо­ем, блу­дом и вол­шеб­ст­вом. Свя­той Ген­на­дий дол­го тер­пел зло­дея­ния Ха­рис­ма и крот­ко уве­ще­вал его пре­кра­тить тво­рить без­за­ко­ния; но это не по­мо­га­ло. То­гда Ген­на­дий стал при­ме­нять к Ха­рис­му на­ка­за­ния. На­ко­нец, ви­дя, что всё это не да­ёт пло­да, свя­той Ген­на­дий по­слал сво­его слу­гу в храм му­че­ни­ка Елев­фе­рия — в тот храм, при ко­то­ром Ха­рисм и был кли­ри­ком, — что­бы этот слу­га от име­ни Ген­на­дия по­про­сил му­че­ни­ка Елев­фе­рия ли­бо ис­пра­вить, ли­бо от­сечь от церк­ви пре­дан­но­го гре­хам Ха­рис­ма. И на сле­дую­щее ут­ро по­сле этой мо­лит­вен­ной прось­бы Ха­рисм был най­ден мёрт­вым.

— Свя­ти­тель Пор­фи­рий, епи­скоп Газ­ский, его­же па­мять два­дцать шес­то­го фев­ра­ля, как по­ве­ст­ву­ет­ся в его жи­тии, умерт­вил сво­ей мо­лит­вой ере­тич­ку-ма­ни­хей­ку.

— Свя­щен­но­му­че­ник Кор­ни­лий Сот­ник, его­же па­мять три­на­дца­то­го сен­тяб­ря, мо­лит­вой  сво­ею раз­ру­шил идоль­ское ка­пи­ще; оно рух­ну­ло и свои­ми об­лом­ка­ми за­ва­ли­ло же­ну пра­ви­те­ля вме­сте с его сы­ном.

— Пре­по­доб­ный Фло­рен­тий, его­же па­мять два­дцать третье­го ав­гу­ста, имел руч­но­го мед­ве­дя. Че­ты­ре мо­на­ха-за­ви­ст­ни­ка, что­бы до­са­дить пре­по­доб­но­му, уби­ли это­го мед­ве­дя. То­гда Фло­рен­тий про­клял их за это и все они умер­ли.

— Про­рок Бо­жий Ели­сей, его­же па­мять че­тыр­на­дца­то­го ию­ня, как по­ве­ст­ву­ет об этом Биб­лия, про­клял на­сме­хав­ших­ся над ним из-за его пле­ши де­тей име­нем Гос­по­да — де­тей иу­де­ев же, а не языч­ни­ков — и «вы­шли две мед­ве­ди­цы из ле­са и рас­тер­за­ли из них со­рок два ре­бен­ка» (4Цар.2:24).

— Пре­по­доб­ная му­че­ни­ца Ев­до­кия, ея­же па­мять пер­во­го мар­та, пре­бы­ва­ла в мо­на­сты­ре; к ней про­ник её преж­ний мир­ской по­клон­ник Фи­ло­ст­рат — ес­те­ст­вен­но, во­пре­ки её во­ле. Ко­гда Фи­ло­ст­рат при­бли­зил­ся к Ев­до­кии, она ду­ну­ла в его ли­цо и он умер. Впо­след­ст­вии Ев­до­кия вос­кре­си­ла Фи­ло­ст­ра­та, по­лу­чив­ше­го долж­ный урок.

— Свя­той Спи­ри­дон Три­ми­фунт­ский, свя­ти­тель и чу­до­тво­рец, его­же па­мять две­на­дца­то­го де­каб­ря, при­ка­зал же­не-пре­лю­бо­дей­ке, за­бе­ре­ме­нев­шей не от му­жа и не хо­тев­шей соз­на­вать­ся от ко­го имен­но она бе­ре­мен­на: «Плод не вый­дет из чре­ва твое­го, по­ка ты не ска­жешь ис­ти­ны». И та, не же­лая соз­нать­ся, умер­ла в ро­до­вых му­ках, так и не раз­ро­див­шись.

— Ста­ри­ца Пе­ла­гия Ря­зан­ская, де­ви­ца, ещё ни­где не ка­но­ни­зи­ро­ва­на да­же как ме­ст­ноч­ти­мая свя­тая. Но как я, убо­гий ста­рец На­ум, мню, — и не толь­ко я, но и ве­ли­кое мно­же­ст­во пра­во­слав­но­го на­ро­да на Ру­си — она есть ис­тин­ная свя­тая и ис­тин­ная под­виж­ни­ца Бо­жья, дос­тиг­шая бла­жен­ст­ва; она уже про­слав­ле­на как свя­тая у Бо­га на Не­бе и цер­ков­ное про­слав­ле­ние её на зем­ле лишь до­жи­да­ет­ся сво­его ча­са. Так вот, ча­до. Она го­во­ри­ла, что со­вет­ский гла­ва Хру­щёв был страш­ным ма­гом, за­ду­мав­шим унич­то­жить всё ду­хо­вен­ст­во и ещё при жиз­ни сво­их со­вре­мен­ни­ков по­ка­зать по­след­не­го свя­щен­ни­ка по те­ле­ви­зо­ру — ибо, по сло­ву ста­ри­цы, все кол­ду­ны ужас­но не­на­ви­дят пра­во­слав­ных свя­щен­ни­ков. А ещё, по её же сло­ву, маг Хру­щёв жа­ж­дал унич­то­жить треть на­се­ле­ния стра­ны; и для се­го он при­ка­зал за­се­вать по­ля вме­сто пше­ни­цы пле­ве­ла­ми из Аме­ри­ки. И со­всем бы по­гиб­ли ду­хо­вен­ст­во и на­род, ес­ли бы ста­ри­ца Пе­ла­гия не взя­ла на се­бя под­виг: сто дней она пла­мен­но мо­ли­лась, что­бы Гос­подь уб­рал с пре­сто­ла са­мо­зван­ца Хру­щё­ва. В ка­ж­дый из этих ста дней ста­ри­ца вку­ша­ла лишь по од­ной про­сфо­ре и пи­ла лишь  по од­но­му ста­ка­ну во­ды. И Гос­подь ус­лы­шал вер­ную ра­бу Свою: Хру­щёв не­ожи­дан­но для всех был от­стра­нен от долж­но­сти свои­ми же со­рат­ни­ка­ми. Он не был убит: ми­ло­серд­ный Гос­подь ос­та­вил его на по­кая­ние — не­смот­ря на все его зло­дей­ст­ва и не­чес­тия. Так по мо­лит­вам бла­жен­ной Пе­ла­гии ду­хо­вен­ст­во бы­ло спа­се­но от ис­треб­ле­ния, а на­род по­лу­чил ос­ла­бу. Вот что зна­чит мо­лит­ва од­но­го пра­вед­ни­ка пред Бо­гом! Эта ста­ри­ца бы­ла ве­ли­ка пред Бо­гом поч­ти как свя­той Ва­си­лий Ве­ли­кий! По­нял ли ты это, ча­до?

— А что ска­зать о свя­том пра­вед­ном Ио­ан­не Крон­штадт­ском, этом ве­ли­чай­шем дев­ст­вен­ни­ке, ми­ло­сто­раз­дая­те­ле и чу­до­твор­це? Раз­ве не зна­ешь, ча­до, как он мо­лил­ся о по­ги­бе­ли страш­но­го со­блаз­ни­те­ля и бо­го­хуль­ни­ка Льва Тол­сто­го? В вы­пис­ках из по­след­не­го днев­ни­ка от­ца Ио­ан­на за 1907 – 1908 го­ды, из­дан­ных от­дель­ной кни­гой с на­зва­ни­ем «Жи­вой ко­лос с ду­хов­ной ни­вы», в ко­то­рой, прав­да, за­пи­си не раз­де­ле­ны по дням, он со всей убе­ж­дён­но­стью в ис­тин­ность сво­их слов гла­го­лет: ««Ум­рё­те во гре­хах ва­ших, ес­ли не бу­де­те ве­ро­вать в Ме­ня» (Ин.8:24) — го­во­рит Гос­подь фа­ри­се­ям. Го­ре Льву Тол­сто­му, не ве­рую­ще­му в Гос­по­да и уми­раю­ще­му во гре­хе не­ве­рия и бо­го­хуль­ст­ва! Смерть греш­ни­ка лю­та. И смерть его — Тол­сто­го — бу­дет стра­хом для все­го ми­ра. (Ко­неч­но, это скро­ют род­ные.)». Поз­же, в том же 1908 го­ду, в том же сво­ем по­след­нем, пред­смерт­ном днев­ни­ке, в той его час­ти, ко­то­рая ох­ва­ты­ва­ет пе­ри­од с два­дцать чет­вёр­то­го мая по один­на­дца­тое де­каб­ря, отец Ио­анн де­ла­ет дру­гие за­пи­си — за­пи­си, не во­шед­шие в на­зван­ную кни­гу, — в ко­то­рых он соб­ст­вен­но и про­сит у Бо­га смер­ти Тол­сто­му. Так, два­дцать чет­вёр­то­го ав­гу­ста отец Ио­анн пи­шет, как бы на­ме­кая и жа­лу­ясь Бо­гу, что Тол­сто­му уже при­шла по­ра по­гиб­нуть: «До­ко­ле, Гос­по­ди, тер­пишь злей­ше­го без­бож­ни­ка, сму­тив­ше­го весь мир, Льва Тол­сто­го? До­ко­ле не при­зы­ва­ешь его на Суд Твой? [Не Ты ли Сам ска­зал:] «И се, гря­ду ско­ро, и мзда Моя со Мною, воз­да­ти кое­му­ж­до по де­лом его» (Откр.22:12)? Гос­по­ди, зем­ля ус­та­ла тер­петь его бо­го­хуль­ст­во». За­тем шес­то­го сен­тяб­ря он пи­шет: «Гос­по­ди, не до­пус­ти Льву Тол­сто­му, ере­ти­ку, пре­взо­шед­ше­му всех ере­ти­ков, дос­тиг­нуть до празд­ни­ка Ро­ж­де­ст­ва Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы, ко­то­рую он по­ху­лил ужас­но и ху­лит. Возь­ми его с зем­ли — этот труп зло­вон­ный, гор­до­стию сво­ею по­смра­див­ший всю зем­лю. Аминь». Да­лее седь­мо­го ок­тяб­ря отец Ио­анн пи­шет: «Гос­по­ди, убе­ри М. Ан­то­ния, Яни­че­ва и про­чих не­вер­ных лю­дей! По­шли твёр­дых в ве­ре и бла­го­чес­тии. Бу­ди! Л. Тол­сто­го возь­ми». Кро­ме то­го, есть ещё со­б­ра­ние вы­дер­жек из то­го же по­след­не­го, пред­смерт­но­го днев­ни­ка от­ца Ио­ан­на, из­вест­ное как «По­след­ний днев­ник», в ко­то­ром днев­ни­ко­вые за­пи­си так­же не раз­де­ля­ют­ся по дням. В этом «По­след­нем днев­ни­ке» отец Ио­анн, вы­ра­жая свою уве­рен­ность в гря­ду­щем на­ка­за­нии Тол­сто­му, пи­шет: «Го­ре Льву Тол­сто­му, не ве­рую­ще­му в Гос­по­да и уми­раю­ще­му во гре­хе не­ве­рия и бо­го­хуль­ст­ва. «Смерть греш­ни­ков лю­та» (Пс.33:22)...». И так свя­той Ио­анн Крон­штадт­ский пи­сал и мыс­лил не в не­ра­зум­ной мо­ло­до­сти и не в рас­цве­те и буй­ст­ве сил, а уже стоя на са­мом краю мо­ги­лы, пе­ред са­мой сво­ей смер­тью, бу­ду­чи умуд­рён мно­гим жиз­нен­ным опы­том и стя­жав мно­го­чис­лен­ные доб­ро­де­те­ли и да­ры Свя­то­го Ду­ха!

— Зна­ешь ли, ча­до, что у иу­де­ев есть об­ряд «пуль­са де-ну­ра» — «удар ог­нём»? Бог есть свет и Он же есть огонь. Бог есть свет, про­све­щаю­щий че­ло­ве­ка и со­гре­ваю­щий его и ми­лую­щий его; и Он же есть огонь, по­жи­раю­щий греш­ни­ка и пра­во­суд­но ка­раю­щий его. Ко­гда Бог яв­ля­ет­ся греш­но­му че­ло­ве­ку «не слиш­ком силь­но», то че­ло­век ви­дит при­ят­ный для не­го свет бо­же­ст­вен­ной свя­то­сти и ми­ло­сер­дия. Ко­гда же «слиш­ком силь­но» — то греш­ный че­ло­век чув­ст­ву­ет, что он ис­пе­пе­ля­ет­ся ог­нём бо­же­ст­вен­ной свя­то­сти и пра­во­су­дия. И ни­кто, ис­пы­тав этот огонь, не мо­жет ос­тать­ся в жи­вых. Ибо кто не гре­шен? И ко­гда кто-то из  иу­де­ев силь­но гре­шит про­тив Гос­по­да и про­тив Из­раи­ля, то дру­гие иу­деи со­би­ра­ют­ся и про­во­дят этот об­ряд «пуль­са де-ну­ра», в ко­то­ром про­сят, что­бы Гос­подь явил­ся греш­ни­ку как все­по­жи­раю­щий огонь и ис­тре­бил это­го греш­ни­ка. Но, ча­до Ан­д­рее! Как ты ви­дишь, у нас, у пра­во­слав­ных, есть своя «пуль­са де-ну­ра»! Раз­ве то, что де­лал Ва­си­лий Ве­ли­кий и пре­по­доб­ный Иу­ли­ан — это не «пуль­са де-ну­ра»?! Раз­ве то, что де­лал пат­ри­арх Алек­сандр, же­лая по­гу­бить Ария, или свя­ти­тель Пор­фи­рий, епи­скоп Газ­ский, же­лая умерт­вить ере­тич­ку-ма­ни­хей­ку, — это не «пуль­са де-ну­ра»?! И раз­ве оное слав­ное дея­ние бла­жен­ной де­ви­цы Пе­ла­геи — это не «пуль­са де-ну­ра»?! Но при­ве­дем ещё по­доб­ные при­ме­ры из жи­тий…

— Свя­той Иа­ков, епи­скоп Ни­зи­бий­ский, его­же па­мять три­на­дца­то­го ян­ва­ря, од­на­ж­ды уви­дел де­виц с не­по­кры­ты­ми го­ло­ва­ми и ого­лён­ны­ми но­га­ми. Ему очень не по­нра­ви­лось та­кое не­це­ло­муд­рие и он про­клял этих де­виц. И они тот­час же со­ста­ри­лись и по­се­де­ли, увя­ли как осен­ние ли­стья на мо­ро­зе.

— Свя­той юро­ди­вый Си­ме­он, его­же па­мять два­дцать пер­во­го ию­ля, спа­сая блуд­ниц от веч­ной по­ги­бе­ли, да­вал им зо­ло­то с тем ус­ло­ви­ем, что­бы те не гре­ши­ли бо­лее блу­дом; и ес­ли ка­кая-ли­бо из этих блуд­ниц на­ру­ша­ла клят­ву, то Си­ме­он об­ли­чал её и по­сы­лал на нее ли­бо бо­лезнь, ли­бо бе­са, что­бы тот му­чил её; и та блуд­ни­ца бо­ле­ла или му­чи­лась от бе­са до тех пор, по­ка не да­ва­ла Си­ме­о­ну ис­тин­ных до­ка­за­тельств сво­его по­кая­ния и ос­тав­ле­ния пу­ти тво­ре­ния блуд­ных гре­хов. Од­на­ж­ды этот же Си­ме­он шёл ми­мо ве­се­ля­щих­ся де­виц, ко­то­рые ста­ли из­де­вать­ся над ним и за­зы­вать его в своё со­б­ра­ние. То­гда он, же­лая на­ка­зать их за бес­чин­ст­во и сде­лать це­ло­муд­рен­нее, по­мо­лил­ся Бо­гу и скри­вил им всем гла­за: ка­ж­дая из них ста­ла ко­сой. Впо­след­ст­вии од­них из них он ис­це­лил, по­це­ло­вав в гла­за, а дру­гих — нет — ибо они от­ка­за­лись от то­го, что­бы Си­ме­он це­ло­вал их в гла­за. О тех, кои не бы­ли ис­це­ле­ны, Си­ме­он ска­зал: «Ес­ли бы Бог не ис­кри­вил им глаз, то они пре­взош­ли бы блу­до­дея­ни­ем всех си­рий­ских жен­щин; а те­перь они не бу­дут та­ки­ми».

— Свя­то­му му­че­ни­ку По­ти­ту, его­же па­мять пер­во­го ию­ля, при му­че­ни­ях за­би­ва­ли гвоздь в го­ло­ву; при этом по Божь­е­му дей­ст­вию боль в го­ло­ве на­ча­лась и у им­пе­ра­то­ра.

— Свя­то­го му­че­ни­ка Иу­лиа­на, его­же па­мять два­дцать вось­мо­го ию­ля, под­верг­ли из­бие­нию; и ко­гда му­чи­те­ли би­ли его, то ру­ки у них по Божь­е­му дей­ст­вию раз­бо­ле­лись и от это­го они не мог­ли дер­жать ору­дия пы­ток.

— Ко­гда языч­ни­ки вос­хо­те­ли убить свя­то­го му­че­ни­ка Луп­па, его­же па­мять два­дцать третье­го ав­гу­ста, то по Божь­е­му дей­ст­вию убий­цы, уст­ре­мив­шее­ся на свя­то­го Луп­па, вне­зап­но на­ча­ли по­се­кать друг дру­га и стре­лять один в дру­го­го.

— Свя­тая му­че­ни­ца Ари­ад­на, ея­же па­мять во­сем­на­дца­то­го сен­тяб­ря, убе­га­ла от пре­сле­до­ва­те­лей. При по­го­не свер­ши­лось чу­до: свя­тую Ари­ад­ну со­кры­ла в се­бе ска­ла; пре­сле­до­ва­те­ли же её по чу­дес­но­му Божь­е­му дей­ст­вию на­ча­ли по­ра­жать друг дру­га.

— Свя­той апо­стол и еван­ге­лист Ио­анн Бо­го­слов, его­же па­мять два­дцать шес­то­го сен­тяб­ря, сво­ей мо­лит­вой сде­лал так, что у иге­мо­на, под­пи­сав­ше­го ему не­пра­вед­ный при­го­вор, от­со­хла та ру­ка, ко­то­рой он это сде­лал, а у Про­клиа­нии, ок­ле­ве­тав­шей Ио­ан­на и сво­его сы­на, от­со­хли обе ру­ки и пе­ре­ко­си­лись оба гла­за. Этот же апо­стол не­ко­гда про­по­ве­до­вал Хри­ста и об­ли­чал языч­ни­ков воз­ле язы­че­ско­го хра­ма; при этом он го­во­рил, что идо­ло­по­клон­ни­ки вме­сто бо­га по­чи­та­ют бе­са. От это­го на­род ис­пол­нил­ся яро­сти и стал ме­тать в Ио­ан­на кам­ни; но они ле­те­ли так, что по­би­ва­ли са­мих их ме­таю­щих. За­тем Ио­анн по­мо­лил­ся — и на­ста­ла та­кая жа­ра, что от нее по­па­да­ло и умер­ло две­сти че­ло­век.

— В жи­тии пре­по­доб­но­го Сав­вы Сто­ро­жев­ско­го, его­же па­мять третье­го де­каб­ря, го­во­рит­ся, что один сле­пой, уте­рев­шись по­кры­ва­лом пре­по­доб­но­го, про­зрел; дру­гой же че­ло­век, зря­чий, уз­нав об этом, ска­зал про по­кры­ва­ло свя­то­го: «Этим толь­ко гла­за за­со­ришь» и ос­леп.

— Свя­ти­тель Епи­фа­ний, ар­хи­епи­скоп Кипр­ский, его­же па­мять две­на­дца­то­го мая, как по­ве­ст­ву­ет­ся в жи­тии его, од­на­ж­ды ду­нул на среб­ро­лю­би­во­го ар­хи­епи­ско­па Ио­ан­на и тот ос­леп.

— В жи­тии пре­по­доб­но­го Гри­го­рия Пе­чер­ско­го, его­же па­мять вось­мо­го ян­ва­ря, по­ве­ст­ву­ет­ся, как од­на­ж­ды он уз­нал, что у не­го спря­та­лись во­ры; и свя­той со­тво­рил мо­лит­ву, по ко­то­рой эти во­ры про­спа­ли пять дней и пять но­чей. В дру­гой раз во­ры за­бра­лись к свя­то­му в сад. Взва­лив меш­ки на пле­чи, они не мог­ли дви­нут­ся даль­ше; и так, с меш­ка­ми на пле­чах, они про­сто­яли в са­ду два дня и две но­чи.

— Пре­по­доб­ный Фео­дор Си­ке­от, его­же па­мять два­дцать вто­ро­го ап­ре­ля, мо­лит­вой ос­та­но­вил во­ра, по­хи­тив­ше­го цер­ков­ное иму­ще­ст­во; и вор сто­ял как буд­то свя­зан­ный до тех пор, по­ка не был уз­нан и при­ве­ден в то ме­сто, где он по­хи­тил иму­ще­ст­во.

— В жи­тии пре­по­доб­но­го Паф­ну­тия Бо­ров­ско­го, его­же па­мять пер­во­го мая, по­ве­ст­ву­ет­ся о том, как во­ры по­хи­ти­ли из его оби­те­ли скот, но не смог­ли уй­ти да­ле­ко, ибо за­блу­ди­лись у са­мой оби­те­ли и, буд­то сле­пые, хо­ди­ли но­чью во­круг неё. Ут­ром они за­хо­те­ли бе­жать без ско­та, но, удер­жи­вае­мые Божь­ей си­лой, не мог­ли отой­ти от по­хи­щен­но­го ско­та, по­ка не бы­ли об­на­ру­же­ны и при­ве­де­ны к пре­по­доб­но­му.

— Свя­той Фео­дор Едес­ский, епи­скоп, его­же па­мять де­вя­то­го ию­ля, бу­ду­чи в Ва­ви­ло­не, уча­ст­во­вал в спо­ре ме­ж­ду хри­стиа­на­ми и иу­дея­ми. В хо­де спо­ра он ска­зал про­ти­во­бор­ст­вую­ще­му ему иу­дею: «Да оне­ме­ют ус­та лжи­вые, ко­то­рые про­тив пра­вед­ни­ка го­во­рят злое с гор­до­стью и пре­зрень­ем» (Пс.30:19) — и этот иу­дей оне­мел.

— Свя­той Алек­сандр, пат­ри­арх Кон­стан­ти­но­поль­ский, его­же па­мять три­дца­то­го ав­гу­ста, — тот са­мый, что мо­лит­вой сво­ей умерт­вил Ария — од­на­ж­ды спо­рил о ве­ре с ел­лин­ски­ми фи­ло­со­фа­ми; в хо­де спо­ра он ска­зал од­но­му из них: «Име­нем Гос­по­да мое­го Ии­су­са Хри­ста по­ве­ле­ваю те­бе умолк­нуть!» — и тот­час у это­го фи­ло­со­фа от­нял­ся язык.

— В жи­тии пре­по­доб­но­го Лу­ки Ефес­ско­го, его­же па­мять седь­мо­го фев­ра­ля, по­ве­ст­ву­ет­ся, как од­на­ж­ды оле­ни по­ва­ди­лись хо­дить в его сад; од­но они по­еда­ли, а дру­гое – по­пи­ра­ли. То­гда пре­по­доб­ный Лу­ка, уви­дев од­но­го из этих оле­ней, ска­зал ему: «По по­ве­ле­нию Гос­по­да, не схо­ди с мес­та, на ко­то­ром сто­ишь, но при­ми дос­той­ное на­ка­за­ние!». И олень этот сра­зу же упал на зем­лю, за­лёг и бо­лее не мог сдви­нуть­ся с мес­та.

— Ча­до! Рас­су­ди сам: лю­ди не­све­ду­щие раз­ве не при­ня­ли бы все эти слу­чаи за слу­чаи кол­дов­ст­ва? Раз­ве не по­счи­та­ли бы они этих свя­тых от­цов ма­га­ми? Ей, по­счи­та­ли бы. Но дей­ст­во­ва­ли эти свя­тые от­цы не с по­мо­щью си­лы бе­сов­ской, но с по­мо­щью си­лы бо­же­ст­вен­ной, с по­мо­щью си­лы Хри­сто­вой, си­лою Ду­ха Свя­то­го! Рас­су­ди же о том, что не­об­хо­ди­мо, да­бы чу­до свер­ши­лось — и ты най­дёшь, что для это­го не­об­хо­ди­мы: во-пер­вых, из­во­ле­ние свя­то­го на чу­до, вы­ра­жен­ное в прось­бе или мо­лит­ве; во-вто­рых, Бог или ан­ге­лы, ко­то­рые со­вер­шат про­си­мое и же­лае­мое свя­тым; и, в-треть­их,  из­во­ле­ние или по­пу­ще­ние Бо­га на то, что про­сит и же­ла­ет свя­той. При этом на­пом­ню, ча­до: ес­ли речь идёт о вре­де лю­дям и при­чи­не­нии им зла, то мы го­во­рим о по­пу­ще­нии Божь­ем; а в иных слу­ча­ях мы го­во­рим об из­во­ле­нии Божь­ем; по­пу­ще­ние же, как яс­но — это то­же из­во­ле­ние, а имен­но из­во­ле­ние на вред и зло. И без из­во­ле­ния Божь­е­го не про­ис­хо­дит ни­че­го — ибо, по сло­ву Гос­по­да,  «Не две ли ма­лые пти­цы про­да­ют­ся за ас­са­рий? И ни од­на из них не упа­дет на зем­лю без во­ли От­ца ва­ше­го; у вас же и во­ло­сы на го­ло­ве все со­чте­ны» (Матф.10:29,30). И ко­гда есть все эти три ус­ло­вия, то­гда-то и свер­ша­ет­ся то, о чём мо­лит и че­го во­лит и же­ла­ет свя­той — свер­ша­ет­ся си­лой бо­же­ст­вен­ной или ан­гель­ской, а не си­лой са­мо­го свя­то­го. И при сем свя­той не тво­рит зла в нрав­ст­вен­ном по­ни­ма­нии это­го сло­ва — в от­ли­чие от кол­ду­на или ведь­мы. Так-то, ча­до!

— Но есть не­что ещё бо­лее уди­ви­тель­ное! Ведь свя­той, же­лаю­щий че­го-то и мо­ля­щий об этом, мо­жет, в ко­неч­ном счё­те, осу­ще­ст­вить же­лае­мое не си­лой бо­же­ст­вен­ной или ан­гель­ской, но дья­воль­ской! Да-да! Ведь Гос­подь или ан­ге­лы, ес­ли бу­дет на то Бо­жье из­во­ле­ние, мо­гут свя­зать бе­са и при­ну­дить его сде­лать то, че­го же­ла­ет и о чём про­сит свя­той! И, при­том, да­же то, че­го этот бес не хо­чет — на­при­мер, доб­рое де­ло! В этом слу­чае свя­той под­виж­ник, Гос­подь и ан­ге­лы Его ис­поль­зу­ют зло­го бе­са как своё ору­дие! В этом слу­чае свя­той под­виж­ник с по­мо­щью Гос­по­да и ан­ге­лов по­лу­ча­ет власть над бе­сом и по­ве­ле­ва­ет им!  И не хо­тел бы бес сде­лать то, что ему при­ка­зы­ва­ют — да не мо­жет и под­чи­ня­ет­ся — ибо кто силь­ней Гос­по­да? Как ска­за­но про Гос­по­да Ии­су­са Хри­ста: «Со­звав же две­на­дцать, дал си­лу и власть над все­ми бе­са­ми и вра­че­вать от бо­лез­ней» (Лук.9:1). И жи­тия свя­тых при­во­дят нам при­ме­ры се­го, ча­до! Из них вид­но, что свя­тые да­же на­сы­ла­ли де­мо­нов на греш­ных лю­дей, что­бы те при­чи­ня­ли им стра­да­ния — то есть эти свя­тые дей­ст­во­ва­ли по­доб­но кол­ду­нам — од­на­ко же, с бла­гою це­лью!

— Свя­той Си­ме­он Юро­ди­вый, его­же па­мять два­дцать пер­во­го ию­ля, о ко­то­ром уже го­во­ри­лось, спа­сая блуд­ниц от веч­ной по­ги­бе­ли, да­вал им зо­ло­то с тем ус­ло­ви­ем, что­бы те не гре­ши­ли бо­лее блу­дом; и ес­ли ка­кая-то из этих блуд­ниц на­ру­ша­ла клят­ву, то Си­ме­он об­ли­чал её и по­сы­лал на нее ли­бо бо­лезнь, ли­бо бе­са, что­бы тот му­чил её. И эта блуд­ни­ца бо­ле­ла или му­чи­лась от бе­са до тех пор, по­ка не да­ва­ла Си­ме­о­ну ис­тин­ных до­ка­за­тельств сво­его по­кая­ния, а так­же то­го, что она ос­та­ви­ла путь тво­ре­ния блуд­ных гре­хов.

— Свя­той Лев­кий Ис­по­вед­ник, его­же па­мять два­дца­то­го ию­ня, од­на­ж­ды из­го­нял бе­са из че­ло­ве­ка, го­то­вив­ше­го­ся к кре­ще­нию и уже про­шед­ше­го ог­ла­ше­ние. Бес во­про­сил Лев­кия: «Ес­ли я вый­ду из не­го, то ку­да пой­ду?»; и Лев­кий при­ка­зал ему: «Вой­ди же в тех лю­дей, ко­то­рые не ве­ру­ют в Гос­по­да на­ше­го Ии­су­са Хри­ста и не по­кло­ня­ют­ся Его жи­во­тво­ря­ще­му кре­сту». И бес  вы­шел.

— Тот же свя­той Си­ме­он Юро­ди­вый, его­же па­мять два­дцать пер­во­го ию­ля, од­на­ж­ды из­гнал бе­са из не­кое­го мес­та и этот бес, при­няв об­раз ма­ло­го страш­но­го эфио­па, от­пра­вил­ся в овощ­ную лав­ку, ко­то­рой вла­де­ли не­кие суп­ру­ги-ере­ти­ки, дер­жав­шие­ся лже­уче­ния Се­ве­ра. Бес сде­лал в той лав­ке мно­го бес­по­ряд­ков: он всех там пе­ре­пу­гал и раз­бил там всю по­су­ду. Ко­гда Си­ме­он воз­вра­щал­ся до­мой, то, про­хо­дя ми­мо этой лав­ки, встре­тил ис­пу­ган­ную же­ну вла­дель­ца лав­ки. Ко­гда та рас­ска­зал Си­ме­о­ну о том, что со­тво­рил бес, Си­ме­он ска­зал ей: «Это я по­слал его на вас — за то, что вы не при­сое­ди­няе­тесь к свя­той церк­ви».

— Пре­по­доб­ный Фео­дор, инок Кие­во-Пе­чер­ский, его­же па­мять один­на­дца­то­го ав­гу­ста, од­на­ж­ды от­пра­вил­ся мо­лоть зер­но; на мель­ни­це он уви­дел, как жер­но­ва са­ми при­шли в дви­же­ние. Фео­дор ура­зу­мел, что это — коз­ни диа­воль­ские и за­пре­тил бе­су мо­лоть; но бес не по­слу­шал его. То­гда Фео­дор при­ка­зал бе­су име­нем Свя­той Трои­цы не ос­тав­лять ра­бо­ты, по­ка не пе­ре­ме­лет всё — что­бы этот бес по­ра­бо­тал на мо­на­стыр­скую бра­тию. В дру­гой раз этот пре­по­доб­ный уви­дел, как бес сбра­сы­вал в ре­ку брёв­на, ле­жав­шие на бе­ре­гу и за­ста­вил бе­са но­сить эти брёв­на на­верх, на вы­со­кий бе­рег.

— Так-то, ча­до! — мол­вил ста­рец На­ум Ку­рае­ву. — Ты ду­ма­ешь что — рас­сказ Го­го­ля про Пу­за­то­го Па­цю­ка  — это вы­дум­ка?! Э, нет! Мню, пре­по­доб­ный Фео­дор, ес­ли бы за­хо­тел, мог име­нем Гос­по­да на­ше­го Ии­су­са Хри­ста по­ве­леть бе­су не­ви­ди­мо об­ма­ки­вать в сме­та­не ва­ре­ни­ки и по­да­вать их за тра­пе­зой пря­мо се­бе в рот! И не толь­ко се­бе, но и всей мо­на­стыр­ской бра­тии — ска­жем, на Пас­ху или на Мас­ле­ную. Ве­ра, ве­ра — вот, что глав­ное! Она, по сло­ву Спа­си­те­ля, го­ры дви­жет!

— Свя­той Ио­анн, епи­скоп Нов­го­род­ский, его­же па­мять седь­мо­го сен­тяб­ря, за­пе­ча­тал бе­са в ру­ко­мой­ни­ке. Во вре­мя мо­лит­вы свя­то­го  один бес влез в ру­ко­мой­ник и на­чал гре­меть, что­бы по­ме­шать Ио­ан­ну мо­лить­ся; то­гда-то Ио­анн и за­пе­ча­тал его. По­сле се­го не­чис­тый дух стал гром­ко во­пить и про­сить от­пус­тить его. Ио­анн же со­гла­сил­ся на это лишь при том ус­ло­вии, что тот дос­та­вит его в Ие­ру­са­лим. И он со­гла­сил­ся: де­мон пре­вра­тил­ся в чёр­но­го ко­ня и дос­та­вил Ио­ан­на во Свя­той Град. Ио­анн по­кло­нил­ся там ве­ли­ким свя­ты­ням, а за­тем вер­нул­ся на чёр­те об­рат­но.

— Так-то, ча­до! Свя­той Ио­анн съез­дил на бе­се, обуз­дан­ном дей­ст­ви­ем Божь­ей си­лы, во Свя­той Град по­доб­но то­му, как ведь­мы сле­та­ют­ся на бе­сах на ша­баш на Лы­сую Го­ру! «Всё мо­гу в ук­ре­п­ляю­щем ме­ня Ии­су­се Хри­сте» (Фил.4:13) — как ска­зал апо­стол Па­вел!

— Пре­по­доб­ный Ви­та­лий мо­нах, вра­зу­ми­тель и на­став­ник блуд­ниц, его­же па­мять два­дцать вто­ро­го ап­ре­ля, не­ко­гда не­за­слу­жен­но по­лу­чил ос­кор­би­тель­ный удар в щё­ку от од­но­го юно­ши-блуд­ни­ка; кро­ме то­го, этот юно­ша осу­дил Ви­та­лия. Свя­той не стал от­ве­чать ему уда­ром на удар, но ска­зал не­чес­тив­цу: «За ме­ня сми­рен­но­го по­лу­чишь и ты удар по ще­ке та­кой, что сбе­жит­ся вся Алек­сан­д­рия на твой крик». И дей­ст­ви­тель­но: поз­же, уже по­сле смер­ти Ви­та­лия, это­му юно­ше явил­ся бес и на­нес ему силь­ней­ший удар, ска­зав: «При­ми удар, ко­то­рый при­слал те­бе мо­нах Ви­та­лий!».

— Свя­той му­че­ник Ко­нон Исав­рий­ский, его­же па­мять пя­то­го мар­та, од­на­ж­ды свя­зал име­нем Ии­су­са Хри­ста мно­же­ст­во бе­сов, при­шед­ших к не­му; и они ста­ли мо­лить Ко­но­на не по­сы­лать их в безд­ну. То­гда свя­той за­пре­тил им вре­дить лю­дям и по­слал их на ра­бо­ты: од­ни де­мо­ны ко­па­ли зем­лю в ого­ро­дах и про­па­лы­ва­ли их — вы­рва­ли тер­нов­ник, кра­пи­ву и про­чие тра­вы; дру­гие де­мо­ны па­ха­ли по­ля и сея­ли на них; тре­тьи — ох­ра­ня­ли пло­ды; чет­вёр­тые — пас­ли ста­да и ох­ра­ня­ли их от ди­ких зве­рей; пя­тые — ко­ло­ли дро­ва, но­си­ли во­ду и ис­пол­ня­ли до­маш­нюю ра­бо­ту. Бе­сы, как ра­бы и плен­ни­ки, слу­жи­ли бла­жен­но­му Ко­но­ну, ибо бы­ли свя­за­ны си­лой Божь­ей. Ко­гда к свя­то­му Ко­но­ну при­шли раз­бой­ни­ки, свя­за­ли его и пыт­ка­ми на­ча­ли вы­ве­ды­вать у не­го, где он пря­чет зо­ло­то, по по­ве­ле­нию Божь­е­му яви­лись слу­жа­щие Ко­но­ну бе­сы, схва­ти­ли раз­бой­ни­ков и не­ми­ло­серд­но би­ли их; а по­том они раз­ве­ли огонь в пе­чи и ста­ли опа­лять их те­ла. Свя­то­го же бе­сы ос­во­бо­ди­ли от уз. Де­мо­ны да­же обе­ре­га­ли честь име­ни Ко­но­на: ко­гда кто-то из не­ве­рую­щих ху­лил его, то на не­го не­ви­ди­мо на­па­да­ли бе­сы и из­би­ва­ли его. Од­на­ж­ды волк ук­рал у ма­те­ри ре­бён­ка. Свя­той Ко­нон от­дал при­ка­за­ние бе­сам и те при­нес­ли к не­му это­го вол­ка вме­сте с ре­бён­ком, ко­то­рый ока­зал­ся не­вре­дим. А ко­гда вор про­ник в сад Ко­но­на, что­бы ук­расть пло­дов,  бе­сы, слов­но не­ви­ди­мые сто­ро­жи, схва­ти­ли его, из­би­ли и вме­сте с ос­лом и меш­ком ук­ра­ден­ных им пло­дов при­ве­ли к свя­то­му.

— Так-то, ча­до Ан­д­рее! Ду­ма­ешь что — ду­ма­ешь, все эти рас­ска­зы про то, как де­мо­ны ох­ра­ня­ют гроб­ни­цы и со­кро­ви­ща — шут­ка? Нет, это не шут­ка! Жре­цы и кол­ду­ны с по­мо­щью раз­лич­ных жерт­во­при­но­ше­ний и про­чих об­ря­дов дей­ст­ви­тель­но ста­ви­ли бе­сов ох­ра­нять гроб­ни­цы и со­кро­ви­ща! И эти бе­сы дей­ст­ви­тель­но ох­ра­ня­ли всё это от гра­би­те­лей — от­пу­ги­вая их раз­лич­ны­ми ужа­са­ми или да­же на­но­ся уве­чья и уби­вая!

— Вер­нём­ся же к дея­ни­ям свя­тых. Ко­неч­но, ча­до Ан­д­рее, лю­ди не­све­ду­щие, рас­смат­ри­вая по­мя­ну­тые мной слу­чаи, ска­жут, не­ра­зо­брав­шись: «Всё это вол­шеб­ст­во, кол­дов­ст­во, ма­гия!». Мы же, как лю­ди, про­све­щён­ные све­том Хри­сто­вым, ска­жем вслед за це­ли­те­лем Пан­те­леи­мо­ном: «Моё вол­шеб­ст­во — Хри­стос!».

— Кста­ти, ча­до Ан­д­рее! Раз­ве не ви­дишь, что де­ла свя­то­го Си­ме­о­на Юро­ди­во­го и свя­то­го Лев­кия Ис­по­вед­ни­ка, на­сы­лав­ше­го бе­сов на греш­ни­ков для их на­ка­за­ния и вра­зум­ле­ния бо­лез­ня­ми, го­ре­стя­ми и ут­ра­та­ми дей­ст­во­ва­ли со­глас­но со сло­ва­ми и де­ла­ми апо­сто­ла Пав­ла, ко­то­рый ре­шил не­кое­го отъ­яв­лен­но­го греш­ни­ка «пре­дать са­та­не во из­мо­ж­де­ние пло­ти, что­бы дух был спа­сен в день Гос­по­да на­ше­го Ии­су­са Хри­ста» (1Кор.5:5), что и бы­ло сде­ла­но? При сём Па­вел так­же и двух дру­гих тяж­ких греш­ни­ков, Име­нея и Алек­сан­д­ра, «пре­дал са­та­не, что­бы они нау­чи­лись не бо­го­хуль­ст­во­вать» (1Тим.1:20) — так что по­доб­ное пре­да­ние Са­та­не, ко­то­рое тво­рил сей апо­стол, не бы­ло еди­нич­ным слу­ча­ем! Что же сле­ду­ет ра­зу­меть здесь под «пре­да­ни­ем Са­та­не»? Гос­подь за­щи­ща­ет че­ло­ве­ка и не да­ет не­чис­тым ду­хам вре­дить ему; ко­гда же уб­ра­на сия за­щи­та, то не­чис­тый дух мо­жет при­сту­пать к че­ло­ве­ку и вре­дить ему: при­чи­нять ему вся­кие бо­лез­ни и го­ре­сти — как те­лес­ные, так и ду­шев­ные. И ко­гда цер­ковь во гла­ве с епи­ско­пом или епи­ско­па­ми, дей­ст­вуя вла­стью, дан­ной им от Бо­га — по сло­ву Гос­по­да: «Ис­тин­но го­во­рю вам: что вы свя­же­те на зем­ле, то бу­дет свя­за­но на не­бе; и что раз­ре­ши­те на зем­ле, то бу­дет раз­ре­ше­но на не­бе» (Матф.18:18) — вы­но­сит свой при­го­вор: «Да бу­дет пре­дан сей че­ло­ве­ка Са­та­не!», то она на са­мом де­ле по­ста­нов­ля­ет: «Да бу­дет сня­та с че­ло­ве­ка се­го за­щи­та Бо­жия, и да бу­дет чрез по­пу­ще­ние Бо­жье из-за это­го от­крыт к не­му дос­туп Са­та­не, что­бы тот мог вре­дить ему и му­чить его, как он хо­чет и на­сколь­ко ему по­пу­ще­но». И этим дея­ни­ем бла­гая мать-цер­ковь не толь­ко сни­ма­ет с че­ло­ве­ка за­щи­ту и на­во­дит на не­го по­пу­ще­ние Бо­жье и, со­от­вет­ст­вен­но, бед­ст­вия от бе­сов — ес­ли, ко­неч­но, с этим со­гла­сит­ся суд Бо­жий, — но ещё и взы­ва­ет к пра­во­су­дию Божь­е­му, ис­пра­ши­вая ка­ры для греш­ни­ка чрез бе­сов.

— А что ес­ли бес не за­хо­чет? — спро­сил Ку­ра­ев.

— В смыс­ле? — от­ве­тил во­про­сом на во­прос ар­хи­ман­д­рит На­ум.

— Ну, на­при­мер, — на­чал рас­су­ж­дать Ку­ра­ев, — есть ка­кой-то ере­си­арх; цер­ковь пре­да­ла его Са­та­не; а тот не хо­чет его му­чить и уби­вать — по­то­му, что ему, на­обо­рот, на­до, что­бы он был в пол­ном здра­вии да­бы рас­про­стра­нять свою ересь. И по­том: смерть ере­си­ар­ха от тяж­кой бо­лез­ни его по­сле­до­ва­те­ли мо­гут вос­при­нять как ка­ру Бо­жью, как бо­же­ст­вен­ное ука­за­ние на не­пра­виль­ность его уче­ния и из-за это­го отой­ти от ере­си и вер­нуть­ся в ис­тин­ную цер­ковь!

— Хм… — про­мы­чал отец На­ум. — В этом слу­чае, ча­до, сно­ва вспом­ним свя­то­го Си­ме­о­на Юро­ди­во­го, ко­то­рый на­сы­лал на блуд­ниц бе­сов, да­бы те при­чи­ня­ли им за их блуд­ные гре­хи раз­лич­ные бо­лез­ни с тою це­лью, что­бы они, на­ко­нец, пре­тер­пе­вая на­ка­за­ние, от­ста­ли от этих гре­хов. Спро­сим: мо­жет быть, эти бе­сы и не хо­те­ли, что­бы блуд­ни­цы бо­ле­ли и му­чи­лись? Ведь че­рез это они не толь­ко са­ми от­вра­ща­лись от гре­ха, но и из-за сво­их бо­лез­ней и мук не во­вле­ка­ли в гре­хи дру­гих! Но по­сколь­ку свя­той так при­ка­зал им, то бе­сы, свя­зан­ные бо­же­ст­вен­ной си­лой, хоть и про­тив сво­ей во­ли, но шли и при­чи­ня­ли блуд­ни­цам бо­лез­ни и му­ки! Так и в слу­чае твое­го ере­си­ар­ха: ес­ли бы бес не хо­тел ему вре­дить бо­лез­ня­ми и смер­тью, то Бог свя­зал бы это­го бе­са Сво­ей бо­же­ст­вен­ной си­лой и при­ка­зал бы ему ид­ти и вре­дить так, как Бог ему по­пус­тил! И этот бес ни­ку­да бы не дел­ся — по­шёл бы и на­вел на ере­си­ар­ха бо­лезнь, а за­тем за­брал бы его ду­шу. Вот возь­мем тех же блуд­ниц, ко­то­рых на­став­лял и ис­прав­лял Си­ме­он. Ка­кая, в сущ­но­сти, раз­ни­ца — за­бо­ле­ют они дей­ст­ви­ем бе­сов­ским или же, по по­пу­ще­нию Божь­е­му, из-за обыч­ной встре­чи с боль­ным че­ло­ве­ком? А что до твое­го ере­си­ар­ха — то опять же: ка­кая, в сущ­но­сти, раз­ни­ца — убь­ёт его бес или, по по­пу­ще­нию Божь­е­му, ка­кой-ни­будь гра­би­тель, за­брав­ший­ся в его дом? Яс­но ли те­бе это, ча­до?

— Ей, от­че! — от­ве­тил Ку­ра­ев.

— А что до пре­да­ния Са­та­не — про­дол­жал отец На­ум, — то пер­во­го упо­мя­ну­то­го греш­ни­ка апо­стол Па­вел пре­дал Са­та­не «во из­мо­ж­де­ние пло­ти» — то есть, что­бы тот вре­дил не­по­сред­ст­вен­но толь­ко пло­ти его, не ка­са­ясь ду­ши, — по­доб­но то­му, как Са­та­на вре­дил Ио­ву. Хо­тя, ко­неч­но, при этом от стра­да­ния пло­ти ду­ша всё рав­но стра­да­ет. Но ведь мож­но пре­дать не толь­ко во из­мо­ж­де­ние пло­ти, но так­же и во из­мо­ж­де­ние ду­ха! Или толь­ко лишь во из­мо­ж­де­ние ду­ха! В этом по­след­нем слу­чае бес не­по­сред­ст­вен­но бу­дет вре­дить лишь ду­ше греш­ни­ка. Ибо есть бо­лез­ни, му­ки и скор­би те­лес­ные, а есть бо­лез­ни, му­ки и скор­би ду­ше­вые; и од­но­му ду­ше­спа­си­тель­но стра­дать от му­ки и бо­лез­ни те­лес­ной, а дру­го­му — от му­ки и бо­лез­ни ду­шев­ной или ду­хов­ной. Вот, один мо­жет сми­рить­ся от па­ра­ли­ча или от ут­ра­ты чле­нов те­ла сво­его, а дру­гой — от то­го, что по­сто­ян­но на­хо­дит­ся в жут­кой скор­би или же от то­го, что пре­бы­ва­ет одер­жи­мым. Так-то, ча­до! Как спа­си­тель­нее для греш­ни­ка, так и дол­жен он быть пре­дан Са­та­не ми­ло­серд­ной и люб­ве­о­биль­ной ма­те­рью-цер­ко­вью и су­дом цер­ков­ным! Кста­ти: апо­стол Па­вел про Име­нея и Алек­сан­д­ра на­пи­сал, что про­сто «пре­дал их са­та­не», не ска­зав как имен­но — во из­мо­ж­де­ние ли од­ной толь­ко пло­ти или во из­мо­ж­де­ние од­но­го толь­ко ду­ха — то есть ду­ши — или же и во из­мо­ж­де­ние пло­ти, и во из­мо­ж­де­ние ду­ха! И тут на­до ду­мать и ве­ро­вать, что как спа­си­тель­нее и ду­ше­по­лез­нее для них бы­ло — так и пре­дал. Так-то, ча­до Ан­д­рее! И то­гда при­сту­пи­ли к ним бе­сы и тяж­ко их му­чи­ли.

— На­ко­нец, пе­рей­дем к соб­ст­вен­но вол­шеб­ст­ву и кол­дов­ст­ву, о ко­то­ром го­во­рит­ся в жи­ти­ях свя­тых. Я ра­зу­мею те слу­чаи, ко­гда кол­дун или ведь­ма со­еди­ня­ют­ся вку­пе с бе­сом и дей­ст­ву­ют во вред лю­дям при на­ли­чии на то Божь­е­го по­пу­ще­ния. Для ус­пеш­но­сти та­ко­го кол­дов­ст­ва так­же не­об­хо­ди­мо ис­пол­не­ние трех ус­ло­вий: во-пер­вых, на­ли­чие ведь­мы, во­ля­щей и же­лаю­щей со­тво­рить зло и об­ра­щаю­щей­ся для се­го к де­мо­ну как к сво­ему по­мощ­ни­ку и ору­дию; во-вто­рых, на­ли­чие де­мо­на, ну­ж­даю­ще­го­ся для тво­ре­ния зла в ведь­ме как в сво­ей по­мощ­ни­це и, в оп­ре­де­лён­ной сте­пе­ни, как в сво­ём ору­дии; и, в-треть­их, на­ли­чие Божь­е­го по­пу­ще­ния на то, что­бы ведь­ма, за­мыс­лив­шая зло, и бес, взяв­ший­ся ей по­мо­гать в тво­ре­нии это­го зла, мог­ли со­де­лать сие зло. И ко­гда ис­пол­не­ны эти три ус­ло­вия, то­гда ведь­ма при­ка­зы­ва­ет слу­жа­ще­му ей бе­су и тот ис­пол­ня­ет при­ка­зан­ное. Так-то и свер­ша­ет­ся кол­дов­ст­во, ча­до Ан­д­рее! И это — то есть тво­ре­ние кол­дов­ст­ва — очень по­хо­же на то, о чём я го­во­рил вы­ше — то есть на тво­ре­ние чу­дес свя­ты­ми по­сред­ст­вом Бо­га или ан­ге­лов или да­же де­мо­нов. Как об­сто­ит де­ло там — при­мер­но так об­сто­ит де­ло и здесь! И для ве­рую­ще­го здесь не­че­му удив­лять­ся; и для не­го здесь нет че­го-то, че­му нель­зя или не сле­ду­ет ве­рить.

— Вот, ты счи­тал, что да­же ес­ли кол­дов­ст­во и есть, то всё рав­но оно не дей­ст­ву­ет на ис­тин­ных, а не по на­зва­нию толь­ко хри­сти­ан, ко­то­рые не об­ра­ща­ют­ся са­ми к де­мо­нам и к их слу­гам — ведь­мам и кол­ду­нам; ибо, как ты, не­ра­зум­ный, счи­тал, Гос­подь все­гда за­щи­ща­ет та­ких хри­сти­ан. В смыс­ле: за­щи­ща­ет до та­кой сте­пе­ни, что свер­ше­ние кол­дов­ст­ва над ни­ми со­вер­шен­но не­воз­мож­но. О не­ра­зум­ное ча­до! Ты за­был о по­пу­ще­нии Божь­ем! О по­пу­ще­нии Божь­ем, ко­то­рое дей­ст­ву­ет со­глас­но не­из­ре­чен­но­му Про­мыс­лу Божь­е­му — Про­мыс­лу, ко­то­рый не в си­лах по­стичь не­мощ­ный че­ло­ве­че­ский ум! И ес­ли бу­дет по­пу­ще­ние Бо­жье — то кол­дов­ст­во по­дей­ст­ву­ет да­же на ис­тин­но­го, а не по на­зва­нию толь­ко хри­стиа­ни­на, ко­то­рый и не ду­мал, и не ду­ма­ет об­ра­щать­ся ни к бе­сам, ни к кол­ду­нам, ни к кол­дунь­ям! Так-то! Ура­зу­мей сие, не­ра­зум­ное ча­до! Раз­ве ты по­знал Про­мы­сел Гос­по­да?! Раз­ве этот Про­мы­сел от­крыл­ся те­бе, что­бы ты мог ут­вер­ждать, что та­ко­го не бы­ло, нет, не бу­дет и не мо­жет быть?!

— Но ты, о ма­ло­вер­ное ча­до Ан­д­рее, во­про­ша­ешь: раз­ве не хо­чет бес все­гда тво­рить зло че­ло­ве­ку? Раз­ве не все­гда он изы­ски­ва­ет этой воз­мож­но­сти? И раз­ве не боль­ше сил у бе­са, чем у ведь­мы или кол­ду­на? Но то­гда за­чем, спра­ши­ва­ешь ты, о ма­ло­вер­ный, во­об­ще нуж­на бе­су ведь­ма или кол­дун?! По­знай же: не сде­лал бы бес то­го силь­ней­ше­го зла, ко­то­рое он сде­лал, об­ре­тя се­бе со­юз­ни­цей ведь­му, но сде­лал бы мень­шее зло. Рав­но, и ведь­ма, не об­ре­тя се­бе со­юз­ни­ком и ору­ди­ем бе­са, не сде­ла­ла бы то­го силь­ней­ше­го зла, ко­то­рая она сде­ла­ла, но сде­ла­ла бы мень­шая зло — как ли­шён­ная не­ви­ди­мо­го мо­гу­че­го со­юз­ни­ка. Ко­гда же здесь го­во­рим о мень­шем зле, то, яв­но, и на не­го долж­но быть по­пу­ще­ние Бо­жье — как и на силь­ней­шее зло. И ко­гда ведь­ма и бес со­еди­ня­ют­ся вме­сте, то, ко­гда есть на то по­пу­ще­ние Бо­жье, они мо­гут тво­рить боль­шее зло — та­кое, ко­то­рое не мог­ли бы со­тво­рить они, дей­ст­вуя по оди­ноч­ке и без со­вер­ше­ния кол­дов­ских об­ря­дов! По­сред­ст­вом же этих кол­дов­ских об­ря­дов ведь­ма вы­ка­зы­ва­ет своё же­ла­ние, что­бы бы­ло со­вер­ше­но то или иное зло с по­мо­щью бе­са и да­ёт на то свое из­во­ле­ние. И при та­ком кол­дов­ст­ве ведь­ма и бес раз­де­ля­ют от­вет­ст­вен­ность за со­вер­шен­ное ими со­вме­ст­но зло. По­нял ли и ура­зу­мел ли ты сие, ча­до Ан­д­рее? Не при­ка­за­ла бы ведь­ма — и бес не по­ле­тел бы на­во­дить бо­лезнь на че­ло­ве­ка или уби­вать его. Без при­ка­за ведь­мы он не в си­лах ни­че­го ему сде­лать — ибо нет по­пу­ще­ния Божь­е­го, что­бы бес сам вре­дил это­му че­ло­ве­ку без при­ка­за ведь­мы! Или что­бы ведь­ма обыч­ным об­ра­зом уби­ла его — ска­жем, дав вы­пить ему смер­то­нос­ное зе­лье.

— «Но как же ми­ло­серд­ный Гос­подь по­пус­ка­ет про­ис­хо­дить та­ко­му?!» — спро­сишь и воз­му­тишь­ся ты, о ма­ло­вер­ное ча­до Ан­д­рее. А, мо­жет быть, не толь­ко воз­му­тишь­ся, но и ужас­нёшь­ся. От­ве­чу: не зна­ешь ли, что от­ве­чал на по­доб­ные во­про­сы Фео­дор Ми­хай­ло­вич Дос­то­ев­ский? Ве­ли­кий рус­ский пи­са­тель го­во­рил, что мо­гу­ще­ст­во вла­сти Дья­во­ла труд­но осоз­нать, ибо власть Дья­во­ла над тво­ре­ни­ем до­хо­дит до та­ких глу­бин, ко­то­рые че­ло­век не мо­жет се­бе и пред­ста­вить! Ра­зу­мей же, что власть сию — тле­твор­ную власть вре­дить и ис­ку­шать — Дья­вол по­лу­ча­ет по по­пу­ще­нию Гос­по­да; без по­пу­ще­ния же Бо­га Дья­вол нис­коль­ко не вла­стен над тво­ре­ни­ем Божь­им!

— Отец На­ум! — стал спо­рить Ку­ра­ев. — Но ведь что го­во­рит Пи­са­ние? Оно го­во­рит во мно­же­ст­ве мест: «Бо­га бой­ся»; и: «То­гда Ии­сус го­во­рит ему: отой­ди от Ме­ня, са­та­на, ибо на­пи­са­но: Гос­по­ду Бо­гу твое­му по­кло­няй­ся и Ему од­но­му слу­жи» (Матф.4:10). Бо­га дол­жен бо­ять­ся хри­стиа­нин и Ему од­ном слу­жить! Он не дол­жен бо­ять­ся бе­сов и идо­лов! А ес­ли при­пи­сать кол­ду­нам и бе­сам, да ещё и идо­лам ту ог­ром­ную власть, о ко­то­рой вы го­во­ри­те — что же то­гда по­лу­ча­ет­ся? То­гда их на­до бо­ять­ся — да­же ис­тин­но­му хри­стиа­ни­ну! То­гда да­же на ис­тин­но­го хри­стиа­ни­на кол­дун с по­мо­щью бе­сов мо­жет на­вес­ти тяж­кую бо­лезнь и да­же смерть! Или бес­но­ва­ние. В та­ком ми­ре страш­но жить! Про­сто страш­но! Из это­го-то я и де­лаю вы­вод, что Бог за­щи­ща­ет, по край­ней ме­ре, сво­их вер­ных чад и не да­ёт кол­ду­нам и бе­сам вре­дить им с по­мо­щью вол­шеб­ст­ва. И что, сле­до­ва­тель­но, нет по­пу­ще­ния Божь­е­го на то, что­бы кол­ду­ны с бе­са­ми вре­ди­ли им свои­ми ча­ра­ми! Бой­ся од­но­го Гос­по­да и слу­жи ему в ис­ти­не — и Он обя­за­тель­но из­ба­вит те­бя от коз­ней кол­ду­нов и со­дей­ст­вую­щих им бе­сов!

На эти сло­ва отец На­ум лишь улыб­нул­ся и мол­вил:

— А вот ты, ча­до Ан­д­рее, не мудр­ст­вуй лу­ка­во, и, как те­бе и за­по­ве­да­но, бой­ся од­но­го лишь Бо­га и слу­жи лишь Ему од­но­му, во­юя при этом с бе­са­ми и кол­ду­на­ми, но при этом пом­ни: ес­ли бу­дет на то Бо­жье по­пу­ще­ние, то кол­дун и слу­жа­щие ему бе­сы жес­то­ко по­ра­зят те­бя му­че­ния­ми, бо­лез­ня­ми и бес­но­ва­ни­ем. Ли­бо в от­ме­ст­ку, ли­бо про­сто по сво­ей зло­бе. Имен­но так и бы­ло уже мно­же­ст­во раз до те­бя. Но ты и в та­ком бед­ст­вии всё рав­но бой­ся од­но­го лишь Гос­по­да Бо­га и лишь од­но­му Ему слу­жи! И бу­дет те­бе на­гра­да на Не­бе­сах! Ве­руй, что Гос­подь не по­пус­тит те­бе пре­тер­петь ис­пы­та­ние и бед­ст­вие свы­ше тво­их сил по сло­ву Пи­са­ния, а не в то, что ис­пы­та­ний и бед­ст­вий не бу­дет! Где же твоя ве­ра? Ве­руй, и за всё бла­го­да­ри Гос­по­да! «Сла­ва Бо­гу за всё!» — как го­во­рил свя­той Ио­анн Зла­то­уст. На вой­не мно­гие вои­ны имен­но что не бо­ят­ся вра­га или, на ху­дой ко­нец, бо­рют­ся с та­ко­вым стра­хом и по­бе­ж­да­ют его! Но раз­ве это зна­чит, что бес­страш­ный во­ин, пой­дя в ата­ку на вра­га, по Божь­е­му по­пу­ще­нию не мо­жет по­лу­чить пу­лю в лоб? Или тяж­кое ра­не­ние, по­сле ко­то­ро­го он на всю жизнь ос­та­нет­ся ин­ва­ли­дом? Так же и тут — в бра­ни с кол­ду­на­ми и бе­са­ми. По-твое­му из то­го, что в ата­ке мож­но быть уби­тым или по­ка­ле­чен­ным и из то­го, что на­до не бо­ять­ся вра­га сле­ду­ет, что войн, на ко­то­рых уби­ва­ют и ка­ле­чат, не мо­жет быть — ибо Гос­подь, как ты мыс­лишь, про­сто не мо­жет по­пус­тить «та­кой ужас»?! Не­ле­пое умо­зак­лю­че­ние! А ведь ты — офи­цер. Ещё Со­вет­ской Ар­мии, раз­гро­мив­шей Гер­ма­нию! Что­бы ты де­лал в со­рок пя­том — я уже не го­во­рю о со­рок пер­вом?! По-твое­му, ча­до Ан­д­рее, ду­хов­ная брань это что — толь­ко лишь пу­те­ше­ст­вия по бан­ке­там за ар­хие­рей­ски­ми сто­ла­ми, си­де­ние в биб­лио­те­ках и на кон­фе­рен­ци­ях, вы­сту­п­ле­ния за три­бу­ной и на­пи­са­ние кни­жек?! Э-э нет! А по­быть бес­но­ва­тым, по­му­чить­ся, слов­но в аду ещё при жиз­ни от кол­ду­нов и бе­сов ра­ди Гос­по­да — не хо­чешь? Счи­та­ешь, что это — не для те­бя и не для та­ких, как ты? Э-эх… Слаб че­ло­век. И тем бо­лее слаб, ес­ли он сам се­бя рас­слаб­ля­ет. Как ска­зал по­эт: «Да, бы­ли лю­ди в на­ше вре­мя — не то, что ны­неш­нее пле­мя…».

Ку­рае­ву воз­ра­зить бы­ло не­чем. Ска­зав эти сло­ва, отец На­ум не­на­дол­го умолк, а за­тем про­дол­жил:

— А те­перь, ча­до Ан­д­рее, вот те­бе при­ме­ры из жи­тий свя­тых соб­ст­вен­но кол­дов­ст­ва и вол­шеб­ст­ва — си­речь тле­твор­ных и злых дел кол­ду­нов и ведьм, со­вер­шае­мых ими с по­мо­щью бе­сов, ко­то­рые дей­ст­ву­ют как их ору­дия!

— Свя­той апо­стол и еван­ге­лист Ио­анн Бо­го­слов, его­же па­мять два­дцать шес­то­го сен­тяб­ря, как по­ве­ст­ву­ет­ся в жи­тии его, бо­рол­ся с мо­гу­чим вол­хвом Ки­но­псом, ко­то­ро­го языч­ни­ки в ос­ле­п­ле­нии сво­ём по­чи­та­ли за бо­га. Уви­дев то бес­чес­тие сво­им бо­гам, ко­то­рое на­но­сил апо­стол Ио­анн про­по­ве­дью Хри­ста, эти языч­ни­ки по­про­си­ли Ки­но­пса, имев­ше­го в ус­лу­же­нии мно­же­ст­во бе­сов, по­гу­бить Ио­ан­на. И Ки­нопс не­сколь­ко раз по­сы­лал бе­сов, что­бы те уби­ли его — как ска­за­но в жи­тии , что­бы они «взя­ли его ду­шу». Ио­анн же си­лой Хри­ста свя­зы­вал их и из­го­нял — так, что они ни­че­го не мог­ли с ним сде­лать. Один из этих бе­сов ска­зал Ио­ан­ну: «Вся си­ла са­та­нин­ская в нём, в Ки­но­псе, и он име­ет со­гла­ше­ние с на­ши­ми князь­я­ми, а мы с ним — и Ки­нопс слу­ша­ет нас, и мы — его». Из се­го ре­че­ния бе­сов­ско­го мож­но ви­деть, что Ки­нопс по­ве­ле­вал млад­ши­ми бе­са­ми, на­хо­див­ши­ми­ся у не­го в ус­лу­же­нии, от име­ни са­мо­го их, бе­сов, кня­зя — Са­та­ны. Или от име­ни ка­ких-то стар­ших бе­сов. Яв­но же есть яко для об­ре­те­ния вла­сти по­ве­ле­вать млад­ши­ми бе­са­ми Ки­нопс дол­жен был вой­ти в со­гла­ше­ние с са­мим Са­та­ной или с ины­ми стар­ши­ми бе­са­ми, князь­я­ми де­мон­ски­ми. Ио­анн осо­бо спра­ши­вал это­го бе­са: «По­сы­лал ли он, Ки­нопс, те­бя ко­гда-ли­бо взять ду­шу че­ло­ве­че­скую и при­нес­ти ему?» — то есть убить че­ло­ве­ка. Как ска­за­но, бес и при­шёл к Ио­ан­ну для то­го, что­бы «взять его ду­шу». Из се­го ви­дим, что власть кол­ду­нов мо­жет про­сти­рать­ся да­же на то, что­бы уби­вать лю­дей. Этот же Ки­нопс явил пред мно­же­ст­вом на­ро­да при­зрак че­ло­ве­ка, уто­нув­ше­го в мо­ре; или, луч­ше ска­зать, явил бе­са, при­няв­ше­го вид это­го уто­п­лен­ни­ка. Ки­нопс вы­вел это­го че­ло­ве­ка из мо­ря и все ду­ма­ли, что этот волхв мо­жет вос­кре­шать мёрт­вых.

— Апо­стол Иа­ков Зе­ве­де­ев, его­же па­мять три­дца­то­го ап­ре­ля, бо­рол­ся с вол­хвом Гер­мо­ге­ном. Книж­ни­ки и фа­ри­сеи, ви­дя ус­пеш­ную про­по­ведь Хри­ста и не имея си­лы вос­про­ти­вить­ся си­ле сло­ва апо­сто­ла Иа­ко­ва, на­ня­ли вол­хва Гер­мо­ге­на, что­бы тот по­сра­мил его. Гер­мо­ген за­клял бе­сов, слу­жив­ших ему, что­бы они при­ве­ли к не­му Иа­ко­ва свя­зан­ным. Но ко­гда бе­сы при­шли к не­му, то Ан­гел Гос­по­день свя­зал их са­мих не­ви­ди­мы­ми уза­ми и стал му­чить. То­гда бе­сы во­зо­пи­ли: «Иа­ков, апо­стол Хри­стов, будь ми­ло­сер­дым к нам, ибо мы по по­ве­ле­нию Гер­мо­ге­на при­шли свя­зать те­бя и Фи­ли­та, а, вот, ны­не са­ми креп­ко свя­за­ны и жес­то­ко стра­да­ем». Эти же бе­сы ска­за­ли Иа­ко­ву: «Мы да­же и му­хи не мо­жем тро­нуть в тво­ем до­му» — так креп­ко Гос­подь ох­ра­нял свя­то­го апо­сто­ла! По­сле се­го Иа­ков по­ве­лел бе­сам при­вес­ти к се­бе вол­хва Гер­мо­ге­на; и ко­гда они сде­ла­ли это, то ста­ли про­сить Иа­ко­ва, что­бы он доз­во­лил им отом­стить свои оби­ды на Гер­мо­ге­не. Но апо­стол не раз­ре­шил се­го. Не же­лая  при­ну­ж­дать вол­хва к хри­сти­ан­ской ве­ре си­лой, Иа­ков хо­тел от­пус­тить его, но тот ска­зал: «Как толь­ко я вый­ду из твое­го до­ма, ме­ня тот­час убь­ют бе­сы, ибо я знаю, как ве­ли­ка их ярость; знаю так­же, что мне не­воз­мож­но из­ба­вить­ся от них, ес­ли ты не за­щи­тишь ме­ня».

— Свя­щен­но­му­че­ник Ки­при­ан, быв­ший волхв, его­же па­мять вто­ро­го ок­тяб­ря, обу­чил­ся в со­вер­шен­ст­ве раз­лич­ным бе­сов­ским пре­муд­ро­стям и вся­ко­му злу. Он по­стиг раз­лич­ные бе­сов­ские пре­вра­ще­ния; он мог с по­мо­щью бе­сов из­ме­нять свой­ст­ва воз­ду­ха, на­во­дить вет­ры, про­из­во­дить гром и дождь, воз­му­щать мор­ские вол­ны, при­чи­нять вред са­дам, ви­но­град­ни­ка­ми и по­лям, на­сы­лать бо­лез­ни и яз­вы на лю­дей; и ещё он мог де­лать мно­гое дру­гое по­доб­ное се­му. Он сам свои­ми соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми ви­дел бес­чис­лен­ные пол­чи­ща бе­сов с Кня­зем Тьмы во гла­ве; при этом од­ни бе­сы пред­стоя­ли пред ним, дру­гие — слу­жи­ли ему, тре­тьи — вос­кли­ца­ли, вос­хва­ляя сво­его кня­зя, а чет­вер­тые бы­ли по­сы­лае­мы в мир для сов­ра­ще­ния лю­дей. Ки­при­ан сам свои­ми соб­ст­вен­ны­ми гла­за­ми ви­дел в мни­мых об­раз­ах язы­че­ских бо­гов и бо­гинь, а так­же раз­лич­ные при­зра­ки и при­ви­де­ния, вы­зы­ва­нию ко­то­рых он учил­ся. Ки­при­ан нау­чил­ся та­ко­му на­ва­ж­де­нию, как вы­зы­ва­ние мерт­ве­цов из мо­гил и раз­го­во­ры с ни­ми. А ещё он изу­чил ас­т­ро­ло­гию в Хал­дее. Был он так­же и в Мем­фи­се, где то­же обу­чал­ся ча­ро­дей­ст­ву. Ки­при­ан дос­тиг то­го, что бе­се­до­вал ли­цом к ли­цу с Кня­зем Тьмы и удо­сто­ил­ся от не­го ве­ли­кой чес­ти. И Князь Тьмы, Дья­вол, дал ему сво­их бе­сов в ус­лу­же­ние. Мно­гих лю­дей Ки­при­ан нау­чил вол­хво­ва­нию: од­них – ле­тать, дру­гих – пла­вать в ладь­ях по об­ла­кам, а треть­их — хо­дить по во­дам. Языч­ни­ки об­ра­ща­лись к Ки­приа­ну за вол­хво­ва­ни­ем для по­мо­щи в сво­их ну­ж­дах и он по­мо­гал им с по­мо­щью бе­сов: од­ним он со­дей­ст­во­вал в блуд­ных гре­хах, дру­гим — в мще­нии, вра­ж­де, за­вис­ти и гне­ве. Этот Ки­при­ан, бу­ду­чи в язы­че­ской сво­ей жиз­ни вол­хвом, со­дей­ст­во­вал сво­им вол­шеб­ст­вом юно­ше Аг­лаи­ду в том, что­бы в не­го влю­би­лась хри­сти­ан­ка — бу­ду­щая му­че­ни­ца де­ва Иу­сти­на. Ки­при­ан вы­звал для это­го де­ла бе­са, ко­то­ро­го он и на­слал на Иу­сти­ну; и этот бес дал Ки­приа­ну не­кий со­суд и ска­зал, что­бы Ки­при­ан пе­ре­дал его юно­ше, а тот ок­ро­пил со­дер­жи­мым со­су­да дом Иу­сти­ны. По­сле то­го, как юно­ша сде­лал это, бес во­шёл в дом Иу­сти­ны и стал ис­ку­шать её: Иу­сти­на ощу­ти­ла в те­ле бу­рю те­лес­ной по­хо­ти и пла­мя ге­ен­ско­го ог­ня. Но му­че­ни­ца су­ме­ла по­бо­роть ис­ку­ше­ние. Не дос­тиг­нув це­ли, Ки­при­ан вол­хво­ва­ни­ем при­дал юно­ше Аг­лаи­ду при­зрач­ное по­до­бие пти­цы и сде­лал его спо­соб­ным ле­тать — ра­зу­ме­ет­ся, с по­мо­щью бе­са, — а за­тем по­слал его в дом Иу­сти­ны, по­со­ве­то­вав ему вле­теть в этот дом че­рез ок­но. Но ко­гда Аг­ла­ид при­ле­тел к до­му Иу­сти­ны, то та слу­чай­но по­смот­ре­ла в ок­но и бес, уви­дев Иу­сти­ну, бе­жал. По­сле это­го тот­час ис­чез при­зрач­ный об­раз пти­цы, ко­то­рый по­лу­чил Аг­ла­ид или, луч­ше ска­зать, за ко­то­рым Аг­ла­ид был со­крыт, а сам он по­ле­тел вниз, на зем­лю и ед­ва не по­гиб из-за это­го па­де­ния. По­сле это­го Ки­при­ан сам, при­ни­мая то при­зрач­ный об­раз пти­цы, то при­зрач­ный об­раз жен­щи­ны, пы­тал­ся про­ник­нуть в дом Иу­сти­ны. Так ни­че­го и не до­бив­шись, Ки­при­ан по зло­бе стал мстить за свой по­зор: он на­во­дил вол­хво­ва­ни­ем бед­ст­вия на дом Иу­сти­ны и на до­ма её род­ных, со­се­дей и зна­ко­мых; он уби­вал их скот и по­ра­жал их ра­бов яз­вам; он на­вёл бо­лезнь да­же на са­му Иу­сти­ну. По по­пу­ще­нию Божь­е­му Ки­при­ан на­вёл бед­ст­вия да­же на весь го­род, в ко­то­ром жи­ла Иу­сти­на — от­час­ти, ви­ди­мо, из то­го со­об­ра­же­ния, что го­ро­жа­не, воз­мож­но, уго­во­рят Иу­сти­ну по­жа­леть их и по­ко­рить­ся во­ле Ки­приа­на и же­ла­нию Аг­лаи­да.

— В «Жи­ти­ях свя­тых» на два­дцать третье ию­ня со­дер­жит­ся по­весть о по­кая­нии Фео­фи­ла, ко­то­рый свя­зал­ся с Са­та­ной и от­рек­ся от Хри­ста, под­пи­сав хар­тию, — сло­вом, «про­дал ду­шу Са­та­не» — ра­ди то­го, что­бы об­рес­ти в церк­ви вы­со­кое по­ло­же­ние. И Дья­вол ис­пол­нил про­си­мое Фео­фи­лом по­сле со­вер­ше­ния этой сдел­ки! Вот ка­кую власть мо­жет во­зы­меть Дья­вол да­же в церк­ви Хри­сто­вой!

— В жи­тии Ва­си­лия Ве­ли­ко­го, его­же па­мять пер­во­го ян­ва­ря, по­ве­ст­ву­ет­ся о ра­бе се­на­то­ра Про­те­рия — ра­бе, ко­то­рый свя­зал­ся с Са­та­ной и от­рек­ся от Хри­ста, под­пи­сав хар­тию, — сло­вом, опять же, «про­дал ду­шу Са­та­не», — что­бы всту­пить в брак с до­че­рью это­го се­на­то­ра. Как толь­ко этот не­сча­ст­ный под­пи­сал хар­тию, Дья­вол на­слал на эту де­ви­цу де­мо­нов лю­бо­дея­ния и они воз­бу­ди­ли в ней та­кую силь­ную лю­бовь к это­му ра­бу, что она, пы­лая стра­стью, упа­ла на зем­лю и ста­ла кри­чать от­цу: «По­жа­лей ме­ня, по­жа­лей дочь твою и вы­дай ме­ня за­муж за на­ше­го ра­ба, ко­то­ро­го я со всею си­лою по­лю­би­ла! Ес­ли же ты это­го для ме­ня, един­ст­вен­ной тво­ей до­че­ри, не сде­ла­ешь, то уви­дишь ме­ня ско­ро умер­шею от тяж­ких му­че­ний и от­дашь за ме­ня от­вет в день суд­ный!».

— В жи­тии пре­по­доб­но­го Ва­си­лия Но­во­го, его­же па­мять два­дцать шес­то­го мар­та, по­ве­ст­ву­ет­ся о кол­ду­нье Ме­ле­ти­нии, о её ма­те­ри, то­же кол­ду­ньи, и об уче­ни­ке это­го пре­по­доб­но­го, Гри­го­рии, ко­то­рый по­стра­дал от чар Ме­ле­ти­нии. Нек­то Алек­сандр, на­ём­ный ра­бот­ник, ра­бо­тав­ший в ви­но­град­ни­ке Гри­го­рия, всту­пил в брак с от­ро­ко­ви­цей Ме­ле­ти­ни­ей, ко­то­рая, как ока­за­лась, бы­ла не толь­ко зло­нрав­ная лю­бо­дей­ка, но и вол­шеб­ни­ца. Она име­ла столь не­удер­жи­мую страсть к пре­лю­бо­дей­ст­ву, что вско­ре по­сле бра­ка с Алек­сан­дром со­вер­ши­ла этот грех поч­ти со все­ми муж­чи­на­ми из ок­ре­ст­ных се­ле­ний. Лю­ди же боя­лись об­ли­чать её без­за­ко­ния — ибо она за это вол­хво­ва­ния­ми на­во­ди­ла на го­во­рив­ших о ней ху­дое бо­лезнь. Ес­ли кто-то смел ска­зать про­тив неё хоть од­но об­ли­чи­тель­ное сло­во, то де­лал­ся рас­слаб­лен­ным в те­че­ние двух или трёх ме­ся­цев; а ес­ли кто ос­ме­ли­вал­ся уда­рить Ме­ле­ти­нию, то уми­рал, ед­ва про­жив по­сле это­го два дня. Она на­ве­ла свои­ми ча­ра­ми бо­лез­ни да­же на сво­его му­жа. Эти бо­лез­ни столь уто­ми­ли и обес­си­ли­ли его, что он сам не мог да­же му­хи ото­гнать от се­бя. При этом го­во­ри­ли, что мать Ме­ле­ти­нии с по­мо­щью вол­шеб­ст­ва мог­ла удер­жи­вать по­лёт птиц, ос­та­нав­ли­вать те­че­ние ре­ки и тво­рить мно­го дру­го­го про­че­го зла.

— Ча­до Ан­д­рее! Вспом­ни жи­тие свя­то­го Ко­но­на Исав­рий­ско­го! Там го­во­рит­ся, что бе­сы ох­ра­ня­ли честь име­ни Ко­но­на — они би­ли всех, кто ос­ме­ли­вал­ся ху­лить его. Что же мы зрим здесь? Вол­шеб­ни­ца Ме­ле­ти­ния с по­мо­щью кол­дов­ст­ва — то есть с по­мо­щью бе­сов — на­во­ди­ла бо­лезнь на тех, кто об­ли­чал её без­за­ко­ния. Но Ме­ле­ти­ния дей­ст­во­ва­ла лишь дья­воль­ской си­лой, а свя­той Ко­нон — си­лой бо­же­ст­вен­ной, ко­то­рая свя­зы­ва­ла си­лу дья­воль­скую, бе­сов, и на­прав­ля­ла их. Во­ис­ти­ну — вол­шеб­ст­вом ведь­мы Ме­ле­ти­нии был Дья­вол,  а «вол­шеб­ст­вом» свя­то­го Ко­но­на — Хри­стос!

— Так вот. Эта злая вол­шеб­ни­ца Ме­ле­ти­ния, уви­дев упо­мя­ну­то­го Гри­го­рия, ко­то­рый был юн и кра­сив, ре­ши­ла скло­нить и его к со­жи­тию. По­сред­ст­вом бе­сов она вну­ша­ла ему по от­но­ше­нию к се­бе не­чис­тые мыс­ли. Так, по но­чам она на­сы­ла­ла на не­го сны и в сон­ных ви­де­ни­ях яв­ля­лась пред ним в бес­стыд­ном ви­де, воз­бу­ж­дая в нём не­чис­тую по­хоть. А в то вре­мя, ко­гда Ме­ле­ти­ния, сле­дуя за Гри­го­ри­ем, ви­ди­мо прель­ща­ла его на грех сво­им те­лом и свои­ми ре­ча­ми, бес не­ви­ди­мо раз­жи­гал в Гри­го­рии огонь по­хо­ти — огонь во­ж­де­ле­ния к оной Ме­ле­ти­нии. Гри­го­рий, бо­рясь с блу­дом, хо­тел от­ва­дить вол­шеб­ни­цу от се­бя, но дол­го не про­го­нял её, ибо бо­ял­ся сде­лать­ся жерт­вой её вол­шеб­ной си­лы. На­ко­нец, он не вы­дер­жал и все-та­ки про­гнал от се­бя эту кол­ду­нью, для че­го ему при­шлось по­сту­пить с нею гру­бо. Как он и ожи­дал, по­сред­ст­вом сво­его вол­шеб­ст­ва в от­ме­ст­ку за своё от­вер­же­ние она на­сла­ла на не­го бо­лезнь. Эта бо­лезнь бы­ла очень тя­жё­лой. Гри­го­рий умер бы от неё или по­кон­чил бы с со­бой, ес­ли бы не был ис­це­лён чу­дес­ным об­ра­зом. Сам Гри­го­рий так рас­ска­зы­вал об этой бо­лез­ни: «В один вос­крес­ный день я по­шел к ча­сов­не во имя свя­то­го ве­ли­ко­му­че­ни­ка Ге­ор­гия, на­хо­див­шей­ся по­сре­ди ви­но­град­ни­ка. Стоя­ло жар­кое ут­ро, и я, со­вер­шив мо­лит­ву, не­мно­го по­чил при ча­сов­не. И вот во сне ви­жу, что над­ви­ну­лось чер­ное, смер­дя­щее об­ла­ко, ко­то­рое упа­ло на ме­ня и по­ка­за­лось мне очень тя­же­лым и чрез­вы­чай­но хо­лод­ным; из об­ла­ка был слы­шен го­лос: «При­ми, что при­го­то­ви­ла для те­бя Ме­ле­ти­ния». За­тем это об­ла­ко во­шло в ме­ня. Про­снув­шись, я уви­дел, что одер­жим лю­тою бо­лез­нью, и по­знал, что она на­ве­де­на на ме­ня оз­на­чен­ною вы­ше вол­шеб­ни­цею Ме­ле­ти­ни­ей за то, что я про­ти­вил­ся ее не­чис­то­му же­ла­нию. С тру­дом под­нял­ся я, по­шел к до­му, не имея сил удер­жать­ся от сто­нов, и лег на од­ре мо­ем. День ото дня бо­лезнь моя ста­но­ви­лась тя­же­лее, и уже при­бли­жа­лась кон­чи­на моя. Внут­рен­но­сти мои все бы­ли вос­па­ле­ны жес­то­ким ог­нем, ко­то­рый по­жи­рал те­ло мое, как по­жи­ра­ет су­хой тро­ст­ник. Не имея сил пе­ре­но­сить жар, я вста­вал и бе­гал, ста­но­вил­ся под сень де­ревь­ев, ища про­хла­ды, и уст­рем­лял­ся к ре­ке, что­бы в хо­лод­ных стру­ях ее ос­ту­дить быв­ший во мне пла­мень. Не­од­но­крат­но по­мыш­лял я уто­пить­ся и час­то вос­кли­цал: «О, го­ре, го­ре! Ес­ли та­ков огонь ге­ен­ский, то луч­ше бы че­ло­ве­ку не ро­дить­ся». Не мог я уз­на­вать лю­дей или с кем-ли­бо бе­се­до­вать, и ночь ка­за­лась мне про­дол­жи­тель­нее со­ро­ка лет».

— В жи­тии свя­то­го пер­во­вер­хов­но­го апо­сто­ла Пет­ра, его­же па­мять два­дцать де­вя­то­го ию­ня, по­ве­ст­ву­ет­ся о борь­бе это­го апо­сто­ла с Си­мо­ном-вол­хвом, ко­то­рый свои­ми ча­ра­ми так оболь­стил не­ве­же­ст­вен­ных языч­ни­ков, что мно­гие из них ста­ли по­чи­тать его за бо­га. Си­мон-волхв по­ка­зы­вал лю­дям раз­лич­ные при­ви­де­ния, о ко­то­рых го­во­рил, что это ду­ши умер­ших; по­ка­зы­вал он и яко­бы вос­крес­ших из мёрт­вых лю­дей, ко­то­рые кла­ня­лись ему как бо­гу; а ещё он яко­бы ис­це­лял хро­мых. Но всё это бы­ло не дей­ст­ви­тель­но­стью, а при­зра­ком. Од­на­ж­ды, по­тер­пев по­ра­же­ние в со­стя­за­нии с Пет­ром, Си­мон-волхв бе­жал, при­дав с по­мо­щью бе­сов­ской си­лы сво­ей го­ло­ве вид го­ло­вы со­бачь­ей. В дру­гой раз Си­мон при­ка­зал от­сечь се­бе го­ло­ву ме­чом, обе­щая при этом на тре­тий день вос­крес­нуть. Но вме­сто се­бя он с по­мо­щью вол­шеб­ст­ва под­ста­вил под меч ов­на, при­дав ему спо­соб­ность ка­зать­ся че­ло­ве­ком. Лю­ди же, смот­рев­шие на казнь, не за­ме­ти­ли это­го об­ма­на. А ещё Си­мон-волхв по­обе­щал воз­не­стись  пред людь­ми на не­бо, что­бы так до­ка­зать свою бо­же­ст­вен­ность. Он под­нял­ся на вы­со­кое зад­ние, про­из­нёс речь к со­брав­шим­ся лю­дям, а за­тем всплес­нул ру­ка­ми и бро­сил­ся в воз­дух. К все­об­ще­му удив­ле­нию, Си­мон-волхв не упал, но, под­дер­жи­вае­мый бе­са­ми, с их по­мо­щью стал ле­тать по воз­ду­ху, воз­но­сясь вверх. Ви­дя это, не­ве­же­ст­вен­ные лю­ди го­во­ри­ли: «Это де­ло Бо­жье — ле­тать с пло­тью по воз­ду­ху!».

— Так-то, ча­до Ан­д­рее! Па­ки ре­ку те­бе: ду­ма­ешь, что — рас­ска­зы про ведьм, ле­таю­щих на ша­баш на по­ме­ле — это сказ­ки?! Нет! Ей, ле­та­ют ведь­мы на по­ме­ле! Са­дят­ся они на не­го, а по­том и за по­ме­ло, и за са­му ведь­му бе­рут­ся бе­сы и не­сут ведь­му вме­сте с по­ме­лом по воз­ду­ху на Лы­сую Го­ру! Или ещё ку­да.

— Свя­той Силь­вестр, па­па Рим­ский, его­же па­мять вто­ро­го ян­ва­ря, бо­рол­ся с иу­де­ем Зам­ври­ем, ко­то­рый был вол­хвом. Тот го­во­рил, что зна­ет не­кое тай­ное имя Бо­га и этим име­нем мо­жет тво­рить чу­де­са. Так, Зам­врий умерт­вил во­ла, ти­хо про­из­не­ся над его ухом это имя. На са­мом же де­ле этот волхв дей­ст­во­вал по­сред­ст­вом си­лы бе­сов­ской.

— В жи­тии пре­по­доб­но­го Ма­ка­рия Еги­пет­ско­го, его­же па­мять де­вят­на­дца­то­го ян­ва­ря, рас­ска­зы­ва­ет­ся, как один егип­тя­нин за­хо­тел скло­нить к пре­лю­бо­дей­ст­ву за­муж­нюю же­ну, хри­сти­ан­ку, с по­мо­щью вол­шеб­ст­ва. Для это­го он от­пра­вил­ся к вол­хву; волхв же, не пре­ус­пев в этом де­ле, по сво­ей зло­бе оча­ро­вал гла­за всех смот­рев­ших на эту жен­щи­ну так, что они ви­де­ли не жен­щи­ну, а ло­шадь — то есть им эта жен­щи­на ка­за­лась ло­ша­дью. И да­же её муж, то­же хри­стиа­нин, ко­гда смот­рел на же­ну свою, ви­дел не жен­щи­ну, а ло­шадь. И лишь пре­по­доб­ный Ма­ка­рий из­ба­вил не­сча­ст­ную от кол­дов­ских чар. По­доб­ным об­ра­зом он же из­ба­вил от чар и не­кую де­ви­цу, ко­то­рую дру­гой вол­шеб­ник пре­вра­тил в ос­ли­цу — то есть сде­лал с по­мо­щью кол­дов­ских чар так, что эта де­ви­ца ка­за­лась всем ос­ли­цей.

— Пре­по­доб­ный Фео­дор Си­ке­от, его­же па­мять два­дцать вто­ро­го ап­ре­ля, из­гнал де­мо­на из не­ко­ей бес­но­ва­той же­ны. Этот де­мон ска­зал ему: «О го­ре! За что гне­ва­ешь­ся на ме­ня? Ви­но­ват ли я — ибо не по сво­ей во­ле во­шёл в неё? Я по­слан от Фео­до­ра-вол­хва, про­зы­вае­мо­го Ка­рап­пос, ко­то­рый жи­вет в Ма­за­мии». И эти сло­ва де­мо­на бы­ли прав­дой. Впо­след­ст­вии волхв Фео­дор Ка­рап­пос воз­не­го­до­вал на пре­по­доб­но­го за это из­гна­ние бе­са; кро­ме то­го, волхв силь­но за­ви­до­вал пре­по­доб­но­му за то, что тот со­вер­шал раз­лич­ные чу­де­са и был по­чи­та­ем на­ро­дом. То­гда Фео­дор Ка­рап­пос на­слал на Фео­до­ра Си­ке­о­та бе­сов: те долж­ны бы­ли при­дти к не­му и за­му­чить его до смер­ти. Но бе­сы ни­че­го не смог сде­лать пре­по­доб­но­му, ибо его хра­нил Бог.

— Свя­той Лев, епи­скоп Ка­тан­ский, его­же па­мять два­дца­то­го фев­ра­ля, бо­рол­ся с вол­хвом Илио­до­ром, от­ступ­ни­ком от хри­сти­ан­ст­ва, ко­то­рый нау­чил­ся вол­шеб­ст­ву от не­кое­го иу­дея. Этот волхв Илио­дор сво­им вол­шеб­ст­вом мог сде­лать так, что лю­дям ка­за­лось буд­то бы по су­хой зем­ле, по до­ро­гам и по ули­цам, те­кут ре­ки; и лю­ди обое­го по­ла, об­на­жив­шись, пря­мо по­сре­ди го­ро­да пе­ре­хо­ди­ли эти ка­жу­щие­ся ре­ки. Кам­ни Илио­дор об­ра­щал в зо­ло­то — но лишь на ма­лое вре­мя. На тор­жи­щах свои­ми вол­хво­ва­ния­ми он при­чи­нял боль­шие убыт­ки куп­цам; бла­го­род­ных де­виц, до­че­рей че­ст­ных и са­но­ви­тых гра­ж­дан, сво­им вол­шеб­ст­вом он так воз­бу­ж­дал к плот­ско­му гре­ху, что они, за­быв стыд, ос­тав­ля­ли свои кро­вы и ро­ди­те­лей и ра­ди лю­бо­дея­ния бе­га­ли по раз­лич­ным мес­там. Два раза ца­ри за его дея­ния дос­тав­ля­ли его в Кон­стан­ти­но­поль для су­да и при­го­ва­ри­ва­ли к каз­ни — но ка­ж­дый раз пе­ред каз­нью он ста­но­вил­ся не­ви­дим и чу­дес­ным об­ра­зом воз­вра­щал­ся об­рат­но до­мой, в Ка­та­ну. Илио­дор ре­шил про­сте­реть своё вол­хво­ва­ние да­же на са­мо­го ар­хие­рея. Од­на­ж­ды в празд­ник свя­ти­тель Лев пра­вил служ­бу в церк­ви. Ту­да во­шёл Илио­дор и на­чал тай­но со­вер­шать вол­хво­ва­ния. Под воз­дей­ст­ви­ем кол­дов­ских чар лю­ди, на­хо­див­шие­ся в церк­ви, ста­ли вес­ти се­бя бес­чин­но: од­ни то­по­та­ли но­га­ми, слов­но ло­ша­ди и ры­ча­ли по­доб­но зве­рям; дру­гие не­удер­жи­мо хо­хо­та­ли; тре­тьи  — гне­ва­лись. Волхв же стал хва­лить­ся, что сде­ла­ет так, что и сам епи­скоп со свя­щен­ст­вом и кли­ри­ка­ми бу­дут, пре­кра­тив служ­бу, ска­кать и пля­сать в церк­ви, слов­но под зву­ки му­зы­ки.

— В жи­тии бла­жен­ной ца­ри­цы Фео­фа­нии, ея­же па­мять ше­ст­на­дца­то­го де­каб­ря, рас­ска­зы­ва­ет­ся о вол­хве Сан­та­ва­ри­не, ко­то­рые в дей­ст­ви­тель­но­сти дер­жал­ся ве­ры ма­ни­хей­ской, но при­тво­рял­ся хри­стиа­ни­ном и да­же был в епи­скоп­ском са­не. С по­мо­щью чу­дес, тво­ри­мых чрез вол­хво­ва­ние, ему уда­лось до­бить­ся рас­по­ло­же­ния ца­ря Ва­си­лия, ко­то­рый из-за этих лож­ных чу­дес по­чи­тал вол­шеб­ни­ка за свя­то­го. Од­на­ж­ды этот Сан­та­ва­рин с по­мо­щью кол­дов­ст­ва пред­ста­вил и по­ка­зал ца­рю его умер­ше­го сы­на, по ко­то­ро­му царь Ва­си­лий очень скор­бел. Царь да­же об­нял это­го сы­на пе­ред тем, как тот ис­чез. На са­мом же де­ле это был не сын, а не­кое при­ве­де­ние, при­зрак или меч­та­ние сы­на.

— В жи­тии свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, его­же па­мять шес­то­го де­каб­ря, по­ве­ст­ву­ет­ся о не­ких лю­дях, ко­то­рые ре­ши­ли от­пра­вить­ся в па­лом­ни­че­ст­во к мо­щам свя­ти­те­ля на ко­раб­ле. Пе­ред от­плы­ти­ем к ним по­до­шёл бес, при­няв­ший об­лик жен­щи­ны; она по­про­си­ла от­вез­ти к мо­щам как её дар со­суд с еле­ем. Над еле­ем же тем бы­ли про­ве­де­ны бе­сов­ские ча­ро­ва­ния — так, что он нёс вред и по­ги­бель па­лом­ни­кам. Из-за это­го елея по пу­ти они встре­ти­ли раз­лич­ные за­труд­не­ния — в ча­ст­но­сти, про­дол­жи­тель­ное мор­ское вол­не­ние. Ис­пы­ты­вая эти труд­но­сти, они да­же ре­ши­ли по­вер­нуть на­зад. В это вре­мя к ним на ко­рабль явил­ся свя­ти­тель Ни­ко­лай и по­ве­лел бро­сить со­суд с за­кол­до­ван­ным еле­ем в мо­ре. Ко­гда па­лом­ни­ки ис­пол­ни­ли по­ве­ле­ние, то тот­час из со­су­да вы­шли чёр­ный дым и пла­мя, воз­дух на­пол­нил­ся ве­ли­ким смра­дом, мо­ре раз­верз­лось, во­да за­ки­пе­ла и за­кло­ко­та­ла до са­мо­го дна и под­ня­лись вод­ные брыз­ги, ко­то­рые бы­ли по­доб­ны ог­нен­ным ис­крам. В опи­сан­ном слу­чае со­суд пе­ре­дал па­лом­ни­кам сам бес, при­няв­ший об­раз жен­щи­ны; но ведь со­суд с за­кол­до­ван­ным еле­ем пут­ни­кам мог­ла пе­ре­дать и жен­щи­на-вол­шеб­ни­ца или кто-ни­будь из лю­дей, ко­то­рых она по­сла­ла!

— В жи­тии пре­по­доб­но­го Пу­п­лия, его­же па­мять пя­то­го ап­ре­ля, рас­ска­зы­ва­ет­ся как царь Юли­ан От­ступ­ник, го­то­вя по­ход на пер­сов, пред­ва­ри­тель­но по­слал на вос­ток де­мо­на, что­бы тот раз­ве­дал путь, по ко­то­ро­му сле­ду­ет ид­ти вой­ску. Пре­по­доб­ный же Пу­п­лий, уз­нав ду­хом о при­бы­тии в его стра­ну это­го де­мо­на, встал на мо­лит­ву — и де­мон де­сять дней не смог сдви­нуть­ся с мес­та. Так и не раз­ве­дав пу­ти, бес вер­нул­ся к Юлиа­ну ни с чем. Но ведь ес­ли бы не бы­ло это­го под­виж­ни­ка, то бес на­шёл бы для ца­ря Юлиа­на нуж­ный ему путь для во­ен­но­го по­хо­да на пер­сов! Так, с по­мо­щью бе­сов, ко­то­рых мог­ли по­сы­лать язы­че­ские жре­цы или вол­хвы, язы­че­ские ца­ри мог­ли одер­жи­вать во­ен­ные по­бе­ды! Они мог­ли уз­на­вать от бе­сов луч­шие пу­ти для во­ен­но­го по­хо­да, мес­та рас­по­ло­же­ния вра­же­ских войск и их со­став.

— «Жи­тия свя­тых» так­же учат нас, ча­до Ан­д­рее, что вол­шеб­ст­во мо­жет ино­гда со­вер­шать­ся с по­мо­щью под­бра­сы­ва­ния то­му, про­тив ко­го оно на­прав­ле­но, раз­лич­ных пред­ме­тов. К этим пред­ме­там как бы «при­вя­зан» бес — то есть маг при та­ком кол­дов­ст­ве от­да­ёт бе­су по­ве­ле­ние на­хо­дить­ся ря­дом с этим пред­ме­том и вре­дить жерт­ве кол­дов­ст­ва лишь то­гда, ко­гда пред­мет, на ко­то­рый «на­кол­до­ва­но», на­хо­дит­ся у этой жерт­вы или по­бли­зо­сти от неё. Ко­гда вре­до­нос­ный пред­мет ока­зы­ва­ет­ся, на­при­мер, спря­тан в до­ме жерт­вы или в оде­ж­де, ко­то­рую но­сит жерт­ва, то то­гда-то и при­хо­дит бес, как бы «при­вя­зан­ный» к это­му пред­ме­ту, и на­но­сит жерт­ве вред. Унич­то­же­ние это­го пред­ме­та мо­жет уда­лить и бе­са от жерт­вы; но, впро­чем, бес мо­жет быть уда­лен бо­же­ст­вен­ной си­лой и без раз­ру­ше­ния пред­ме­та, на ко­то­рый бы­ло «на­кол­до­ва­но».

— Так, как уже ска­за­но, ча­до Ан­д­рее, свя­щен­но­му­че­ник Ки­при­ан, бу­ду­чи в язы­че­ской сво­ей жиз­ни вол­хвом, со­дей­ст­во­вал вол­шеб­ст­вом юно­ше Аг­лаи­ду в том, что­бы в не­го влю­би­лась хри­сти­ан­ка — бу­ду­щая му­че­ни­ца де­ва Иу­сти­на. Ки­при­ан вы­звал для это­го де­ла бе­са, ко­то­ро­го он за­тем и на­слал на Иу­сти­ну; этот бес дал Ки­приа­ну со­суд и ска­зал, что­бы Ки­при­ан пе­ре­дал его юно­ше, а тот ок­ро­пил со­дер­жи­мым со­су­да дом Иу­сти­ны. По­сле то­го, как юно­ша сде­лал это, бес во­шёл в дом Иу­сти­ны и стал ис­ку­шать её: де­ва Иу­сти­на ощу­ти­ла в те­ле бу­рю те­лес­ной по­хо­ти и пла­мя ге­ен­ско­го ог­ня.

— Пре­по­доб­ный Ил­ла­ри­он Ве­ли­кий, его­же па­мять два­дцать пер­во­го ок­тяб­ря, из­гнал блуд­но­го бе­са из бес­но­ва­той де­ви­цы. Бес во­шёл в неё так. Не­кий юно­ша силь­но по­лю­бил эту де­ви­цу и хо­тел об­ла­дать ею, но она не хо­те­ла это­го и про­ти­ви­лась ему. То­гда юно­ша по­шёл в Мем­фис к вол­хвам Аск­ле­пия за по­мо­щью. Те да­ли ему мед­ную до­щеч­ку, на ко­то­рой бы­ли на­пи­са­ны ка­кие-то вол­шеб­ные сло­ва, и при­ка­за­ли за­ко­пать её под по­ро­гом до­ма, в ко­то­ром жи­ла эта де­ви­ца, что юно­ша и сде­лал. По­сле это­го бес тот­час же во­шёл в де­ви­цу. Он так силь­но рас­па­лил в ней блуд­ную по­хоть, что она на­ча­ла бес­стыд­но кри­чать и при­зы­вать это­го юно­шу по име­ни для удов­ле­тво­ре­ния стра­сти; она сбра­сы­ва­ла с се­бя оде­ж­ды, об­на­жа­лась, ме­та­лась и го­ре­ла ог­нём лю­бо­дея­ния. Этот бес ска­зал пре­по­доб­но­му Ил­ла­рио­ну: «Я не­во­лей во­шел в сию де­ви­цу и на­силь­но по­слан в неё мо­им вла­сте­ли­ном. Те­перь же я жес­то­ко му­ча­юсь и не мо­гу вый­ти, так как при­вя­зан к мед­ной до­щеч­ке и за­ко­пан под по­ро­гом. Я не вый­ду, по­ка не раз­ре­шит при­вя­зав­ший ме­ня юно­ша!». Но пре­по­доб­ный из­гнал бе­са, не об­ра­ща­ясь к это­му юно­ше.

— Не­что по­доб­ное се­му, ча­до, тво­ри­ли и свя­тые — то есть они чу­до­тво­ре­ние, со­вер­шае­мое си­лой Божь­ей или свя­ты­ми ан­ге­ла­ми, как бы «при­вя­зы­ва­ли» к оп­ре­де­лен­ной ве­щи!

— Апо­стол Иа­ков Зе­ве­де­ев, его­же па­мять три­дца­то­го ап­ре­ля, ос­во­бо­дил уве­ро­вав­ше­го во Хри­ста Фи­ли­та, уче­ни­ка вол­хва Гер­мо­ге­на, ко­то­ро­го этот Гер­мо­ген свя­зал с по­мо­щью бе­сов свои­ми ча­ра­ми, по­слав к Фи­ли­ту своё по­ло­тен­це. Тот, по­лу­чив это по­ло­тен­це, про­из­нес сло­ва псал­ма, ука­зан­ные апо­сто­лом, и бе­сы уст­ра­ши­лись по­ло­тен­ца и этих слов и бе­жа­ли.

— При­ме­ры, по­доб­ные это­му, име­ют­ся в Биб­лии.

— Так, ан­гел по­со­ве­то­вал То­вии взять пе­чень и серд­це ры­бы, что­бы тот вос­ку­рил их пе­ред сво­ей бу­ду­щей же­ной, воз­ле ко­то­рой на­хо­дил­ся де­мон и уби­вал её му­жей. Это вос­ку­ре­ние пе­че­ни и серд­ца долж­но бы­ло из­ба­вить не­вес­ту от де­мо­на (Тов.6:5-8). Как ска­за­но ан­ге­лом: «ес­ли ко­го му­чит де­мон или злой дух, то серд­цем и пе­че­нью долж­но ку­рить пред та­ким муж­чи­ною или жен­щи­ною, и бо­лее уже не бу­дет му­чить­ся» (Тов.6:8). Раз­ве, спро­сим, свой­ст­вен­но пе­че­ни и серд­цу ры­бы про­го­нять бес­плот­ных де­мо­нов? Нет! Но с вос­ку­ре­ни­ем пе­че­ни и серд­ца бы­ло со­пря­же­но дей­ст­вие си­лы Божь­ей, ко­то­рая и про­го­ня­ла де­мо­нов. И сие Бог со­де­лал по осо­бо­му смот­ре­нию и про­мыс­лу Сво­ему для То­вии и не­вес­ты его.

— Так, про­рок Да­ни­ил унич­то­жил дра­ко­на или, вер­нее, де­мо­на, при­ни­мав­ше­го вид дра­ко­на, ко­то­ро­го ва­ви­ло­ня­не чти­ли как не­кое­го жи­во­го идо­ла, бро­сив в его пасть ком из смо­лы, жи­ра и во­лос. Как ска­за­но: «То­гда Да­ни­ил взял смо­лы, жи­ра и во­лос, сва­рил это вме­сте и, сде­лав из это­го ком, бро­сил его в пасть дра­ко­ну, и дра­кон рас­сел­ся» (Дан.14:27). Раз­ве, спро­сим, свой­ст­вен­но смо­ле, жи­ру и во­ло­сам про­го­нять бес­плот­ных де­мо­нов? Нет! Но с этим бро­са­ни­ем Да­нии­ла ко­ма из смо­лы, жи­ра и во­лос в пасть дра­ко­ну бы­ло со­пря­же­но дей­ст­вие си­лы Божь­ей, ко­то­рая и унич­то­жи­ла дра­ко­на, про­гнав изо­бра­жав­ше­го его де­мо­на. И сие Бог со­де­лал по осо­бо­му смот­ре­нию и про­мыс­лу Сво­ему для Да­нии­ла и ва­ви­ло­нян.

— Так, пра­отец Иа­ков, ко­гда же­лал, что­бы за­чи­нал­ся скот та­ко­го ок­ра­са, ко­то­рый был ему ну­жен, клал пе­ред этим ско­том пру­тья; и так Иа­ков обо­га­тил­ся на ско­те Ла­ва­на — ибо Иа­ков и Ла­ван до­го­во­ри­лись о том, как де­лить про­меж со­бой но­во­ро­ж­ден­ный скот из стад, ко­то­рые пас Иа­ков. Как ска­за­но: «И взял Иа­ков све­жих пруть­ев то­по­ле­вых, мин­даль­ных и яво­ро­вых, и вы­ре­зал на них [Иа­ков] бе­лые по­ло­сы, сняв ко­ру до бе­лиз­ны, ко­то­рая на пруть­ях, и по­ло­жил пру­тья с на­рез­кою пе­ред ско­том в во­до­пой­ных ко­ры­тах, ку­да скот при­хо­дил пить, и где, при­хо­дя пить, за­чи­нал пред пруть­я­ми. И за­чи­нал скот пред пруть­я­ми, и ро­ж­дал­ся скот пе­ст­рый, и с кра­пи­на­ми, и с пят­на­ми» (Быт.30:37-39). Раз­ве, спро­сим, свой­ст­вен­но пруть­ям от де­ревь­ев так вли­ять на ок­рас ско­та? Нет! Но с этим по­ла­га­ни­ем пруть­ев пред ско­том в во­до­пой­ных ко­ры­тах бы­ло со­пря­же­но дей­ст­вие си­лы Божь­ей, ко­то­рая и де­ла­ла ок­рас за­чи­нае­мо­го ско­та та­ким, ка­ким нуж­но бы­ло Иа­ко­ву. И сие Бог со­де­ла­лал по осо­бо­му смот­ре­нию и про­мыс­лу Сво­ему для Иа­ко­ва и по­том­ков его. Вот, мно­гие мо­гут ска­зать, что то, что де­лал Иа­ков — это ма­гия, вол­шеб­ст­во. Но нет! Это — не ма­гия! Ибо при вол­шеб­ст­ве дей­ст­ву­ет си­ла бе­сов­ская, а здесь дей­ст­во­ва­ла си­ла бо­же­ст­вен­ная. И не де­мо­ны, а Сам Гос­подь умуд­рил Иа­ко­ва в том, как ему сле­ду­ет по­сту­пать, что­бы ро­дил­ся скот нуж­но­го ему ок­ра­са.

— Так-то, ча­до Ан­д­рее! Ура­зу­мел ли ты из се­го, из мно­го­чис­лен­ных при­ме­ров, ко­то­рые да­ют нам жи­тия свя­тых, что кол­дов­ст­во есть и что оно дей­ст­ву­ет — то есть то, что оно, го­во­ря цер­ков­ны­ми сло­ва­ми, дей­ст­ви­тель­но и дей­ст­вен­но, ко­гда на его свер­ше­ние есть по­пу­ще­ние Бо­жье?! И кол­дов­ст­во это, по по­пу­ще­нию Божь­е­му, мо­жет дей­ст­во­вать да­же на пра­во­слав­ных хри­сти­ан! И, при­том, не толь­ко лишь на но­ся­щих имя хри­стиа­ни­на, но и на ис­тин­ных хри­сти­ан, ко­то­рые ни­ко­гда не об­ра­ща­лись к си­лам тьмы и к их слу­гам! Яс­но ли те­бе сие, ча­до?

— Яс­но, от­че Нау­ме! — ска­зал Ку­ра­ев.

— А раз яс­но, — про­дол­жил ста­рец, — то по­знай так­же и то, что вер­но и ис­тин­но и уче­ние церк­ви о мы­тар­ст­вах! И не смей боль­ше про­ти­во­ре­чить уче­нию се­му! Яс­но ли те­бе сие, ча­до?!

— Яс­но, от­че Нау­ме! — ска­зал Ку­ра­ев.

  17. Ку­ра­ев у стар­ца Нау­ма. На­став­ле­ние (гла­ва не по по­ряд­ку)

— Ну, так что, ча­до Ан­д­рее, — дви­нем­ся даль­ше? За­да­вай ещё свои во­про­сы! — мол­вил отец На­ум.

— От­че Нау­ме! Но всё-та­ки — по­че­му я го­лу­бой?!

— О ока­ян­ный! — гроз­но ска­зал ста­рец. — Раз­ве не ура­зу­мел ли ещё ты от­вет на свой во­прос из то­го, что бы­ло те­бе уже ска­за­но?! По­пы­тай­ся же ура­зу­меть его! И пом­ни, что Про­мы­сел Бо­жий не­ис­по­ве­дим! И по­се­му не пы­тай­ся по­стичь его не­мощ­ным и плот­ским умом сво­им! Ве­руй! Ве­руй! Ве­руй! Ве­руй, как учит свя­тая цер­ковь! Ска­жи: «Ве­рую, Гос­по­ди! Гос­по­ди, по­мо­ги мо­ему не­ве­рию!».

— Ве­рую, Гос­по­ди! Гос­по­ди, по­мо­ги мо­ему не­ве­рию! — по­вто­рил вслед за от­цом Нау­мом Ку­ра­ев.

— Вот! Так-то луч­ше! — ска­зал ве­ли­кий все­рос­сий­ский ста­рец и про­дол­жил:  — Пи­са­ние гла­го­лет нам: «Ес­ли вы не ве­ри­те, то по­то­му, что вы не удо­сто­ве­ре­ны» (Ис.7:9); удо­сто­ве­ре­ния же ве­ры — си­речь, ве­ры в то, что не­зри­мо — суть чу­де­са и зна­ме­ния — как ска­за­но Гос­по­дом с уко­риз­ной иу­де­ям: «Вы не уве­руе­те, ес­ли не уви­ди­те зна­ме­ний и чу­дес» (Ио­ан.4:48). А раз­ве ма­ло чу­дес явил все­му ми­ру Гос­подь наш Ии­сус Хри­стос? При­том бу­дем пом­нить, что Им же ска­за­но: «Бла­жен­ны не­ви­дев­шие и уве­ро­вав­шие» (Ио­ан.20:29). Мо­жет быть, ча­до Ан­д­рее, от­вет на твой во­прос со­крыт от те­бя для то­го, что­бы ты не ли­шил­ся се­го бла­жен­ст­ва, но явил кре­пость ве­ры, за ко­то­рую по­лу­чишь ве­ли­кую на­гра­ду на Не­бе? Ты не ду­мал об этом?!

Ста­рец за­ду­мал­ся не­на­дол­го, про­тя­нул па­ру чё­ток и про­дол­жил:

— При­том, ча­до, пом­ни ска­зан­ном в жи­тии свя­той Ма­рии Ма­гда­ли­ны, ея­же па­мять два­дцать вто­ро­го ию­ля, а имен­но: бы­ва­ют бес­но­ва­тые не за гре­хи свои, но бес­но­ва­тые по Про­ви­де­нию. А жи­тие Ио­ва Мно­го­стра­даль­но­го нас учит, что и бед­ст­вия, и жес­то­кие ут­ра­ты и бо­лез­ни так­же мо­гут слу­чить­ся с че­ло­ве­ком во­все не за его гре­хи, но по не­из­ре­чен­но­му Про­мыс­лу Гос­под­ню! А по­се­му, мо­жет быть, про­изо­шед­шее с то­бою слу­чи­лось во­все не за гре­хи твои! Но, ча­до, вспом­ни — сколь­ко у те­бя гре­хов! И по­се­му по­чи­тай, что за гре­хи эти тяж­кие ты дос­то­ин вся­че­ско­го ос­тав­ле­ния Бо­гом, а, зна­чит, и вся­че­ских бед­ст­вий, ис­ку­ше­ний, бес­но­ва­ния и бо­лез­ней! При­том, го­во­ря про бо­лез­ни, ча­до, я, уп­ре­ж­дая твои сло­ва, за­ме­чу: под бо­лез­ня­ми я во­все не имею в ви­ду «при­род­ный» го­мо­сек­суа­лизм, но бо­лез­ни вро­де про­ка­зы Ио­ва и Гие­зия, ра­ка, ча­хот­ки, по­че­чуя и иных. Ура­зу­мел ли  сие ча­до?

— Ура­зу­мел, от­че!

— А раз ура­зу­мел, то с тер­пе­ни­ем и упо­ва­ни­ем на Гос­по­да, с кро­то­стью и ве­рой пе­ре­но­си ис­ку­ше­ния, на­пад­ки стра­стей и бе­сов, бес­но­ва­ние, ос­тав­ле­ние Бо­гом, ра­ны, бо­лез­ни и по­чи­тай се­бя дос­той­ным все­го се­го по гре­хам тво­им! И за всё бла­го­да­ри Гос­по­да! А ещё пом­ни ска­зан­ное в жи­тии свя­той Фео­до­ры, из­ме­нив­шей сво­ему му­жу, ея­же па­мять один­на­дца­то­го сен­тяб­ря: ино­гда Бог до­пус­ка­ет па­де­ния, что­бы че­ло­век луч­ше осоз­нал своё пла­чев­ное со­стоя­ние и ну­ж­ду в бла­го­да­ти Божь­ей. Впро­чем, про это я уже от­час­ти го­во­рил — пом­нишь сло­ва про вы­со­ко­ум­ных и гор­дых под­виж­ни­ков, ко­то­рым Гос­подь по­рой по­пус­ка­ет впасть в сквер­ные плот­ские гре­хи, да­бы, впав в них, они осоз­на­ли свою не­мощ­ность и ни­чтож­ность и не­об­хо­ди­мость Божь­ей по­мо­щи и что­бы они пе­ре­ста­ли гор­дить­ся и пре­воз­но­сить­ся умом сво­им? По­нял ли сие?

— По­нял, от­че!

Ста­рец На­ум сно­ва за­мол­чал не­на­дол­го, а за­тем про­дол­жил::

— Ча­до Ан­д­рее! Вот, ты все за­да­ёшь­ся во­про­сом: «По­че­му я ока­зал­ся в та­ком пла­чев­ном со­стоя­нии?». Но не луч­ше ли за­дать­ся во­про­сом: «Как вый­ти из это­го пла­чев­но­го со­стоя­ния?». Ей, по­рой без от­ве­та на пер­вый во­прос нель­зя по­лу­чить от­ве­та и на вто­рой. Но твой слу­чай — не та­кой. Да­же не зная от­ве­та на пер­вый во­прос для те­бя впол­не уме­ст­но и да­же нуж­но оза­бо­тить­ся оты­ска­ни­ем от­ве­та на вто­рой во­прос; по­лу­чив же от­вет, сле­ду­ет по­сту­пить так, как этот от­вет го­во­рит. Я ра­зу­мею сие: не по­лу­чив от­вет на во­прос «От че­го имен­но у ме­ня все эти стра­сти, ис­ку­ше­ния и бес­но­ва­ние?» впол­не мож­но и нуж­но за­нять­ся из­бав­ле­ни­ем от все­го это­го. А как от это­го из­ба­вить­ся — об этом из­древ­ле учит цер­ковь. Те­бя му­ча­ют стра­сти и ис­ку­ше­ния, му­ча­ют де­мо­ны, ко­то­рые на­во­дят их, му­ча­ют де­мо­ны, ко­то­рые обу­ре­ва­ют те­бя? Вспом­ни сло­ва Еван­ге­лия: «Сей же род из­го­ня­ет­ся толь­ко мо­лит­вою и по­стом» (Матф.17:21) и вон­ми им! И мо­лит­вою и по­стом, а так­же вся­ким иным под­виж­ни­че­ст­вом и по­слу­ша­ни­ем ма­те­ри-церк­ви дей­ст­вуй су­про­тив де­мо­нов и стра­стей, су­про­тив ис­ку­ше­ний, бе­ря при­мер с мно­го­чис­лен­ных свя­тых! «Ка­ко­вы же эти при­ме­ры?» — спро­сишь ты, о ма­ло­вер­ный! От­ве­чу: все эти при­ме­ры дав­но ука­за­ны нам в жи­ти­ях свя­тых — толь­ко сей­час ма­ло кто чи­та­ет их и при­слу­ши­ва­ет­ся к ним! Вон­мем же то­му, что там на­пи­са­но в на­зи­да­ни­ем и ве­рую­щим, и не­ве­рую­щим!

— Нын­че лю­ди зе­ло воз­лю­би­ли чис­то­ту те­лес­ную и бла­го­уха­ние те­лес­ное. И воз­лю­би­ли оные бо­лее, чем ду­хов­ную чис­то­ту и ду­хов­ное бла­го­уха­ние. Но че­му же учит цер­ковь в ли­це ве­ли­ких под­виж­ни­ков сво­их и ве­ли­ких свя­тых?! Ей, учит она, что долж­но воз­лю­бить смрад и не­чис­то­ту те­лес­ные за­ра­ди об­ре­те­ния Цар­ст­вия Не­бес­но­го! Учит, но ни­кто ны­не не вни­ма­ет ей на соб­ст­вен­ную по­ги­бель!

— Ва­си­лий Ве­ли­кий, его­же па­мять пер­во­го ян­ва­ря, ни­ко­гда не хо­дил в ба­ню!

— Свя­той Фео­до­сий Пе­чер­ский, его­же па­мять третье­го мая, мыл толь­ко ли­цо и ру­ки.

— Свя­тая Олим­пиа­да, ея­же па­мять два­дцать пя­то­го ию­ля, не хо­ди­ла в ба­ню, а мы­лась толь­ко в ван­ной, при­чем в ру­баш­ке, да­бы не ви­деть да­же сво­его на­го­го те­ла!

— Свя­той Ни­кандр Псков­ский, его­же па­мять два­дцать чет­вёр­то­го сен­тяб­ря, умы­вал ток­мо лишь ли­цо и ру­ки.

— Свя­той апо­стол Иа­ков, брат Гос­по­день, его­же па­мять два­дцать третье­го ок­тяб­ря, ни­ко­гда не хо­дил в ба­ню!

— Свя­той Ав­раа­мий, его­же па­мять два­дцать де­вя­то­го ок­тяб­ря, ни­ко­гда не умы­вал ли­ца сво­его!

— Свя­той Ио­анн Мол­чаль­ник, его­же па­мять третье­го де­каб­ря, ни­ко­гда не хо­дил в ба­ню, да­бы не ви­деть на­го­ту не толь­ко чу­жих те­лес, но да­же не ви­деть на­го­ту и сво­его соб­ст­вен­но­го те­ла!

— Свя­тая Ме­ла­ния Рим­лян­ка, ея­же па­мять три­дцать пер­во­го де­каб­ря, то­же ни­ко­гда не хо­ди­ла в ба­ню!

— Бла­жен­ная де­ва Саль­вия, о ко­ей пи­шет в сво­ём «Лав­саи­ке» Пал­ла­дий, епи­скоп Еле­но­поль­ский, ни­ко­гда не умы­ва­ла ни рук, ни ног, ни ка­кой иной час­ти те­ла сво­его, кро­ме кон­чи­ков пер­стов сво­их — да и то лишь то­гда, ко­гда го­то­ви­лась при­нять Свя­тые Тай­ны! А ведь она бы­ла учё­ной, на­чи­тан­ной де­вой — она изу­чи­ла тру­ды всех древ­них тол­ков­ни­ков и тол­ков­ни­ков её вре­ме­ни!

— Свя­той Амон, его­же па­мять чет­вер­то­го ок­тяб­ря, как со­об­ща­ет­ся в его жи­тии, ни­ко­гда не ви­дел сво­его те­ла.

— Нын­че лю­ди воз­лю­би­ли те­лес­ное здра­вие и без­бо­лез­нен­ную и не­утес­ни­тель­ную жизнь. Воз­лю­би­ли их бо­лее, чем здра­вие ду­хов­ное, ко­то­рое по­рою об­ре­та­ет­ся чрез мно­гие бо­лез­ни, зло­стра­да­ния и утес­не­ния! И как ны­неш­ние лю­ди го­нят­ся за те­лес­ным здра­ви­ем и за лег­ким и без­бо­лез­нен­ным жи­ти­ем, так древ­ние от­цы гна­лись за здра­ви­ем ду­хов­ным, пред­по­чи­тая крат­ко­вре­мен­но по­стра­дать те­лом в этой жиз­ни, что­бы не стра­дать веч­но в бу­ду­щей жиз­ни и те­лом, и ду­шой в ог­не ге­ен­ском! Так-то, ча­до! Бе­ри при­мер с древ­них и с тех, кто сле­ду­ет их пу­ти! О! Как они утес­ня­ли се­бя и как му­чи­ли они свою греш­ную и стра­ст­ную плоть, что­бы об­рес­ти Цар­ст­вие Не­бес­ное!

— Се­ра­фим Са­ров­ский, его­же па­мять вто­ро­го ян­ва­ря, об­на­жив­шись, от­да­вал се­бя ко­ма­рам, ко­то­рые во мно­же­ст­ве ку­са­ли его и пи­ли его кровь; те­ло его от это­го си­не­ло, а кровь на его те­ле — за­пе­ка­лась!

— Свя­тая Апол­ли­на­рия, ея­же па­мять пя­то­го ян­ва­ря, со­кры­лась от лю­дей в сре­ди бо­лот и там от­да­ла се­бя на му­че­ния ко­ма­рам, ко­то­рые об­ле­п­ля­ли её. В те­че­ние го­да её ко­жа сде­ла­лась, как ко­жа у че­ре­па­хи.

— Свя­той Ма­ка­рий Алек­сан­д­рий­ский, его­же па­мять де­вят­на­дца­то­го ян­ва­ря, шесть ме­ся­цев про­вел в бо­ло­те на­ги­шом. Он был так ис­ку­сан ко­ма­ра­ми, что его уз­на­ли толь­ко по го­ло­су. Ко­ма­ры, ку­сав­шие его, бы­ли столь ве­ли­ки и силь­ны, что про­ку­сы­ва­ли ко­жу веп­ря.

— Пре­по­доб­ный Фео­до­сий, игу­мен Пе­чер­ский, его­же па­мять третье­го мая, раз­дев­шись до поя­са, са­дил­ся на от­кры­том мес­те и так, от­дав своё го­лое те­ло ко­ма­рам, до ут­ра прял пря­жу. Воз­вра­щал­ся он толь­ко ут­ром, об­ли­тый кро­вью.

— Пре­по­доб­ный Па­хо­мий Ве­ли­кий, его­же па­мять пят­на­дца­то­го мая, на­дев гру­бое шер­стя­ное пла­тье, ухо­дил на всю ночь в жар­кое ме­сто и сто­ял там до ут­ра на мо­лит­ве, про­сте­рев ру­ки к не­бу и не сги­бая ни рук, ни ко­лен. Его но­ги ино­гда пух­ли от на­пря­же­ния; ру­ки же его до кро­ви ку­са­ли мос­ки­ты.

— Пре­по­доб­ный Ни­ки­та Столп­ник, его­же па­мять два­дцать чет­вер­то­го мая, од­на­ж­ды ушёл на бо­ло­то и лёг там. Ко­ма­ры и мош­ки за­еда­ли его три дня; он же по­сто­ян­но во­пи­ял к Гос­по­ду: «Спа­си ме­ня!».

— Пре­по­доб­ный Ни­кандр Псков­ский, его­же па­мять вто­ро­го сен­тяб­ря, на ноч­ное вре­мя от­да­вал своё те­ло на му­че­ние ко­ма­рам, а на днев­ное — ово­дам. Кровь тек­ла струя­ми по его те­лу, а он си­дел и не­воз­му­ти­мо прял шерсть.

— Пре­по­доб­ный Фо­ма Де­фур­кин, его­же па­мять де­ся­то­го де­каб­ря, был му­чим Дья­во­лом в уе­ди­не­нии: не­чис­тый сна­ча­ла три го­да на­пус­кал на не­го ко­ма­ров, за­тем три го­да — мух, а по­сле из­во­дил пре­по­доб­но­го му­равь­я­ми. Ко­ма­ры на­па­да­ли на не­го и ко­гда он ле­жал, и ко­гда он вста­вал на мо­лит­ву; их бы­ло та­кое мно­же­ст­во, что нель­зя бы­ло го­во­рить — ибо они на­би­ва­лись в рот и про­ни­ка­ли да­же до гор­та­ни. Боль­шие му­хи ку­са­ли пре­по­доб­но­го и как бы ост­ры­ми стре­ла­ми прон­за­ли его из­ну­рен­ное воз­дер­жа­ни­ем те­ло. Му­ра­вьи, на­па­дав­шие на свя­то­го во мно­же­ст­ве, за­пол­за­ли к не­му и в гла­за, и в ноз­д­ри. Но пре­по­доб­ный не­по­ко­ле­би­мо пре­тер­пе­вал все эти на­пас­ти. А по­сле это­го Дья­вол мно­гие го­ды му­чил свя­то­го на­ше­ст­ви­ем змей.

— И мно­ги­ми дру­ги­ми раз­лич­ны­ми спо­со­ба­ми свя­тые утес­ня­ли свою плоть и му­чи­ли её, что­бы стя­жать Ду­ха Свя­то­го.

— Пре­по­доб­ный Нил Стол­бен­ский, его­же па­мять седь­мо­го де­каб­ря, не хо­тел не­жить плоть спань­ем лё­жа и по­се­му вбил в сте­ну крю­ки и от­ды­хал, на них опи­ра­ясь.

— Свя­той Ва­си­лий Бла­жен­ный, юро­ди­вый, его­же па­мять вто­ро­го ав­гу­ста, не но­сил на те­ле оде­ж­ды и хо­дил на­гим и ле­том и зи­мою — зи­мою за­мер­зая от хо­ло­да, а ле­том — стра­дая от зноя. Он не имел ни­ка­ко­го жи­ли­ща. В юрод­ст­ве Ва­си­лий про­вёл семь­де­сят два го­да из вось­ми­де­ся­ти вось­ми лет сво­ей жиз­ни.

— Свя­той Ти­хон Ка­луж­ский или Ме­дын­ский, его­же па­мять ше­ст­на­дца­то­го ию­ня, уда­лив­шись в ле­са, жил в ду­п­ле ду­ба и пи­тал­ся ди­ко­рас­ту­щи­ми тра­ва­ми и пло­да­ми.

— Та­ко­ж­де и свя­той Па­вел Ко­мель­ский или Об­нор­ский, его­же па­мять де­ся­то­го ян­ва­ря, жил в ду­п­ле.

— Та­ко­ж­де  и пре­по­доб­ный Алек­сандр, пер­во­на­чаль­ник оби­те­ли «не­усы­паю­щих», его­же па­мять третье­го ию­ля, про­во­дил жизнь в ду­п­ле.

— А пре­по­доб­ный Ио­анн Рыль­ский, его­же па­мять де­вят­на­дца­то­го ок­тяб­ря, про­вел в ду­п­ле де­ре­ва ше­сть­де­сят лет!

— Свя­той Кор­ни­лий Мол­чаль­ник Пе­ре­яс­лав­ский, его­же па­мять два­дцать вто­ро­го ию­ля, ещё в юно­сти при­ни­мая по­стриг, при­тво­рил­ся глу­хим и не­мым и мол­чал всю жизнь.

— Пре­по­доб­ный Ма­рон Пус­тын­ник, о ко­то­ром го­во­рит Фео­до­рит Кир­ский в «Ис­то­рии бо­го­люб­цев», его­же, Ма­ро­на, па­мять че­тыр­на­дца­то­го фев­ра­ля, поч­ти всё вре­мя под­виж­ни­че­ст­ва жил под от­кры­тым не­бом.

— Пре­по­доб­ный Фео­до­сий Ан­ти­охий­ский, его­же па­мять один­на­дца­то­го ян­ва­ря, об­лек­шись во вла­ся­ни­цу, но­сил на се­бе тя­жё­лые ве­ри­ги — на шее, на чрес­лах и на обе­их ру­ках.

— Пре­по­доб­ный Фео­дор Си­ке­от, его­же па­мять два­дцать вто­ро­го ап­ре­ля, сде­лал се­бе тес­ную же­лез­ную клет­ку, в ко­то­рой час­то по­дол­гу за­тво­рял­ся. Эта клет­ка стоя­ла под от­кры­тым не­бом и пре­по­доб­но­му по­рой при­хо­ди­лось пе­ре­но­сить не­по­го­ду. А еще этот пре­по­доб­ный и всё своё те­ло за­клю­чил в же­лез­ные узы: но­ги свои он обу­вал в ко­ва­ные са­по­ги, на ру­ки на­де­вал ко­ва­ные же на­ру­кав­ни­ки, на ту­ло­ви­ще на­де­вал тя­же­лую же­лез­ную бро­ню, опоя­сы­вал­ся тол­сты­ми ве­ри­га­ми и но­сил же­лез­ный жезл. За эти под­ви­ги бе­сы на­зы­ва­ли Фео­до­ра Си­ке­о­та «со­кру­ши­те­лем же­ле­за».

 — Так-то ча­до!

— Не пом­нишь ли, ча­до, сло­ва Апо­сто­ла Пав­ла: «Но те, ко­то­рые Хри­сто­вы, рас­пя­ли плоть со стра­стя­ми и по­хо­тя­ми. Ес­ли мы жи­вем ду­хом, то по ду­ху и по­сту­пать долж­ны» (Гал.5:24-25)? Во­ис­ти­ну, эти свя­тые со­де­ла­ли так, как учил Па­вел! Но ум­но­жу при­ме­ры ещё бо­лее…

— Пре­по­доб­ный Ни­ки­та Столп­ник Пе­ре­яс­лав­ский, его­же па­мять два­дцать чет­вёр­то­го мая, вме­сто стол­па вы­ко­пал се­бе глу­бо­кую яму — вро­де не­кое­го стол­па, об­ра­щён­но­го не ввысь, а вглубь — и жил в ней. На го­ло­ве он но­сил тя­же­лую же­лез­ную шап­ку; ещё же он но­сил на се­бе тя­жё­лые ве­ри­ги: бо­лее лёг­кие ве­ри­ги он но­сил пря­мо на на­гом те­ле, а бо­лее тя­жё­лые — по­верх оде­ж­ды; по­след­ние бы­ли ве­сом в два пу­да!

— Пре­по­доб­ный Си­ме­он Столп­ник, его­же па­мять пер­во­го сен­тяб­ря, мно­гие го­ды про­сто­ял на стол­пах — сна­ча­ла вы­со­той в че­ты­ре лок­тя, за­тем в два­дцать, за­тем в три­дцать, и, на­ко­нец, в со­рок лок­тей. На по­след­нем стол­пе он пре­был ше­ст­на­дцать лет — вплоть до са­мой сво­ей смер­ти! Он сто­ял под до­ж­дем, гра­дом, бу­рей и ис­пе­пе­ляю­щим солн­цем! Сре­ди уда­ров мол­ний! По мо­ло­до­сти, ещё до вос­ше­ст­вия на столп, он об­мо­тал се­бя ве­рёв­кой от чресл до шеи — об­мо­тал так ту­го, что ве­рев­ка глу­бо­ко въе­лась ему в плоть и сде­ла­ла ра­ны вплоть до кос­тей его. В ра­нах этих за­ве­лось мно­же­ст­во чер­вей. Но он жил с эти­ми чер­вя­ми, не раз­ма­ты­вая ве­рёв­ку и не ле­ча свою плоть! От раз­ла­гаю­щей­ся боль­ной пло­ти его и от чер­вей в ней ис­хо­ди­ло ве­ли­кое зло­во­ние — так, что ни­кто не мог сто­ять с ним. Чер­ви во мно­же­ст­ве па­да­ли из ран его на зем­лю и на по­стель его. А поз­же, ко­гда свя­той Си­ме­он сто­ял на стол­пе, дья­вол на­нёс ему ра­ну в бед­ро. Но Си­ме­он про­дол­жил свой под­виг и не ушёл со стол­па — хо­тя из-за ра­ны он мог сто­ять толь­ко на од­ной но­ге. Так, на од­ной но­ге, он про­сто­ял це­лый год! Эта ра­на, ко­то­рую на­нёс ему дья­вол, бы­ла силь­ной. Она за­гни­ла. В ра­не за­ве­лись чер­ви. Они во мно­же­ст­ве из­вер­га­лись из ра­ны, спус­ка­лись по те­лу на столп, а от­ту­да па­да­ли на зем­лю. Но свя­той Си­ме­он всё рав­но не ухо­дил со стол­па! Ибо пре­ж­де, из-за то­го, что ед­ва не под­дал­ся дья­воль­ско­му оболь­ще­нию, он ре­шил на­ка­зать се­бя и ска­зал пра­вой но­ге сво­ей: «Ты не вер­нёшь­ся на­зад, но бу­дешь сто­ять здесь до мо­ей кон­чи­ны!». Ря­дом с Си­ме­о­ном то­гда был не­кий юно­ша, ко­то­рый по его при­ка­за­нию под­би­рал па­дав­ших из ра­ны на зем­лю чер­вей и пе­ре­да­вал их на­верх Си­ме­о­ну. Си­ме­он же вла­гал этих чер­вей об­рат­но се­бе в ра­ну и го­во­рил им: «Пи­тай­тесь тем, что дал вам Гос­подь!».

— Свя­тая Синк­ли­ти­кия, ея­же па­мять пя­то­го ян­ва­ря, три с по­ло­ви­ной го­да жи­ла вся в чер­вях, но, од­на­ко же, не по­зво­ля­ла се­бя ле­чить, что­бы из­ба­вить­ся от них.

— Пре­по­доб­ный Си­ме­он Див­но­го­рец, его­же па­мять два­дцать чет­вер­то­го мая, по­доб­но Си­ме­о­ну Столп­ни­ку сто­ял на стол­пе и по­доб­но ему же креп­кой и жё­ст­кой вер­вью об­вил ту­го те­ло своё — так, что вервь эта, рас­тер­зав плоть, про­ник­ла до са­мых кос­тей. От это­го те­ло свя­то­го по­кры­лось яз­ва­ми, из ко­то­рых из­ли­ва­лась кровь; от это­го же плоть его на­ча­ла гнить; и от гнив­шей пло­ти его на­чал ис­хо­дить смрад. Свя­той Си­ме­он был вы­ну­ж­ден пре­кра­тить этот под­виг по при­ка­зу на­став­ни­ка сво­его, ав­вы Ио­ан­на. Поз­же свя­той Си­ме­он при­ду­мал иное му­че­ние для пло­ти сво­ей: он си­дел на но­гах сво­их и не вста­вал в про­дол­же­ние це­ло­го го­да. От это­го бёд­ра и го­ле­ни его на­ча­ли гнить; и из-за это­го гние­ния во­круг стал рас­про­стра­нять­ся смрад. Ав­ва Ио­анн, уз­нав об этом, при­звал вра­ча и про­сил его ув­ра­че­вать яз­вы пре­по­доб­но­го Си­ме­о­на, но тот от­верг по­мощь вра­ча. Впо­след­ст­вии Си­ме­он был ис­це­лен чу­дес­ным спо­со­бом.

— Пре­по­доб­ный Фео­дор Си­ке­от, его­же па­мять два­дцать вто­ро­го ап­ре­ля, ук­рыл­ся от лю­дей в пе­ще­ре, ко­то­рую он ис­ко­пал под кам­нем и пре­бы­вал в той пе­ще­ре два го­да. Ко­гда его оты­ска­ли, то уви­де­ли, что го­ло­ва его по­кры­лась струпь­я­ми и чер­вя­ми.

— А зна­ешь ли, ча­до, что ска­зал свя­той Се­ра­фим Са­ров­ский? Ска­зал Мо­то­ви­ло­ву? Вот что: «Ах, ес­ли бы ты знал, воз­люб­лен­ный, ка­кая ра­дость, ка­кая сла­дость ожи­да­ет пра­вед­но­го на Не­бе, то ты ре­шил­ся бы во вре­мен­ной жиз­ни пе­ре­но­сить скор­би с бла­го­да­ре­ни­ем. Ес­ли бы са­ма эта ке­лия бы­ла пол­на чер­вей и они бы всю на­шу жизнь ели на­шу плоть, то и то­гда на­до бы тер­петь со вся­ким бла­го­да­ре­ни­ем, что­бы толь­ко не ли­шить­ся той не­бес­ной ра­до­сти…»! И жи­тия свя­тых под­твер­жда­ют эти сло­ва!

— А ве­да­ешь ли, ча­до, как свя­тые бо­ро­лись с ис­ку­ше­ния­ми — осо­бен­но же с ис­ку­ше­ния­ми блуд­ны­ми? И не толь­ко с ис­ку­ше­ния­ми, ко­то­рые на­хо­ди­ли на них, но и с те­ми ис­ку­ше­ния­ми, ко­то­рые они са­ми мог­ли по­дать ближ­не­му? «Вы еще не до кро­ви сра­жа­лись, под­ви­за­ясь про­тив гре­ха…» (Евр.12:4) — го­во­рит апо­стол Па­вел не­ра­ди­вым и те­п­ло­хлад­ным хри­стиа­нам. Возь­мём же при­мер с тех свя­тых, ко­то­рые под­ви­за­лись про­тив гре­ха до кро­ви и да­же до смер­ти, смер­ти му­че­ни­че­ской!

— Свя­тая Ма­ст­ри­дия Алек­сан­д­рий­ская, ея­же па­мять два­дцать чет­вёр­то­го но­яб­ря, да­ла обет дев­ст­ва и, что­бы не­кий юно­ша не со­блаз­нял­ся её кра­со­той, и, в осо­бен­но­сти, кра­со­той её глаз, она вы­ко­ло­ла се­бе гла­за чел­но­ком, ко­то­рым тка­ла по­лот­но.

— Свя­той Ио­анн Мно­го­стра­даль­ный, его­же па­мять во­сем­на­дца­то­го ию­ля, ис­пы­ты­вал силь­ней­шую блуд­ную брань, в борь­бе с ко­то­рой он про­вёл мно­го лет; для борь­бы с блуд­ной стра­стью свя­той Ио­анн из­ну­рял те­ло по­стом и бодр­ст­во­ва­ни­ем, жил на­гим, но­сил на те­ле тя­жё­лые ве­ри­ги и му­чил своё те­ло хо­ло­дом. Но это­го бы­ло ма­ло и од­на­ж­ды он про­вёл Ве­ли­кий пост, за­ко­пав се­бя в зем­лю по пле­чи; в этот пост он пре­тер­пел ужас­ные ис­ку­ше­ния, стра­хо­ва­ния и му­че­ния от Дья­во­ла.

— Пре­по­доб­ный Ам­мо­ний Дол­гий или Длин­ный, ина­че на­зы­вае­мый Ам­мо­ни­ем Без­ухим, его­же па­мять де­ся­то­го ян­ва­ря, — тот, о ко­ем пи­шет в сво­ём «Лав­саи­ке» Пал­ла­дий, епи­скоп Еле­но­поль­ский — так бе­гал от по­чес­тей и сла­вы и так воз­лю­бил под­виж­ни­че­скую жизнь, что, ко­гда его хо­те­ли сде­лать епи­ско­пом, от­ре­зал се­бе ухо, да­бы это­го не про­изош­ло. Ко­гда же его хо­те­ли воз­вес­ти на епи­скоп­ский пре­стол да­же не­смот­ря на от­сут­ст­вие уха[9], он при­гро­зил, что от­ре­жет се­бе и язык; и он ис­пол­нил бы ска­зан­ное, ес­ли бы от не­го, на­ко­нец, не от­ста­ли, ви­дя его не­пре­клон­ность.

— Свя­той му­че­ник по име­ни Фи­ло­соф, его­же па­мять три­дцать пер­во­го мая, пре­тер­пе­вал во вре­мя му­че­ний ис­ку­ше­ния от не­ко­ей пы­тав­шей­ся со­блаз­нить его жен­щи­ны. Что­бы из­ба­вить­ся от блуд­ной бра­ни, он сна­ча­ла силь­но, до кро­ви, ку­сал се­бе язык, а за­тем и во­все от­ку­сил и вы­плю­нул его. В пре­крас­ней­ший сад, пол­ный вся­ких мно­го­цвет­ных и бла­го­ухан­ных рас­те­ний, для му­че­ний бы­ла по­став­ле­на рос­кош­ная по­стель; на неё был по­ло­жен  свя­зан­ный по ру­кам и по но­гам му­че­ник. К не­му при­ве­ли блуд­ную же­ну. Слы­ша от при­шед­шей к не­му блуд­ной же­ны со­блаз­ни­тель­ные и бес­стыд­ные сло­ва, он сме­жил свои гла­за, что­бы не смот­реть на неё, но вежд и ушей сво­их не мог за­крыть. То­гда, ку­сая зу­ба­ми язык свой и на­но­ся се­бе этим силь­ную боль, он до­бил­ся то­го, что от бо­ли не слы­шал вну­ше­ний бес­стыд­ной же­ны. А так как он не имел воз­мож­но­сти за­крыть се­бе ноз­д­ри, что­бы не обо­нять бла­го­уха­ний, то он мо­чил сво­им ок­ро­вав­лен­ным язы­ком не­чис­тую по­стель и оде­ж­ду. На­ко­нец, как о том рас­ска­зы­ва­ет­ся в жи­тии Пав­ла Фи­вей­ско­го, его­же па­мять пят­на­дца­то­го ян­ва­ря, этот юно­ша-хри­стиа­нин по име­ни Фи­ло­соф от­ку­сил се­бе язык и вы­плю­нул его этой де­ви­це. Сви­де­те­лем этих му­че­ний был оный свя­той Па­вел Фи­вей­ский.

— Свя­той Ни­фонт, епи­скоп Кипр­ский, его­же па­мять два­дцать третье­го де­каб­ря, ве­дя борь­бу с не­чис­ты­ми ду­ха­ми, час­то, за­тво­рив­шись в сво­ей хи­жи­не и раз­дев­шись, бил се­бя чем-ни­будь по все­му те­лу так силь­но, что ино­гда от ран от­па­да­ли кус­ки те­ла. Этот же Ни­фонт тща­тель­но хра­нил ус­та свои от празд­но­сло­вия, сквер­но­сло­вия и кле­ве­ты. Он по­ло­жил се­бе за пра­ви­ло силь­но уда­рять се­бя со­рок раз по ли­цу, ес­ли ко­гда-ли­бо по не­ос­то­рож­но­сти про­из­но­сил не­по­треб­ное или бран­ное сло­во.  Ес­ли же свя­той Ни­фонт чув­ст­во­вал плот­ское во­ж­де­ле­ние, то це­лую не­де­лю не брал в рот да­же хле­ба и мо­рил се­бя го­ло­дом и жа­ж­дою.

— Пре­по­доб­ный Мар­ти­ни­ан, пус­тын­ник, его­же па­мять три­на­дца­то­го фев­ра­ля, был ис­ку­ша­ем блуд­ни­цей, спе­ци­аль­но при­шед­шей, что­бы сов­ра­тить его; он при­нес в ке­лию хво­ро­ста, раз­жёг огонь, встал в кос­тёр и че­рез боль от опа­ляю­ще­го его ог­ня из­бег­нул па­де­ния.

— Пре­по­доб­ный Иа­ков По­ст­ник, его­же па­мять чет­вер­то­го мар­та, пре­тер­пе­вал ис­ку­ше­ние от не­ко­ей жен­щи­ны, ре­шив­шей под­стро­ить ему па­де­ние. Что­бы из­ба­вить­ся от во­ж­де­ле­ния он два или да­же три ча­са жёг свою ру­ку на ог­не — при­чём так силь­но, что у не­го от­ва­ли­лись сус­та­вы паль­цев!

— А как, ча­до, пре­по­доб­ные древ­но­сти и про­сто под­виж­ни­ки тво­ри­ли по­кая­ние и про­во­ди­ли в этом по­кая­нии всю свою жизнь! Как они ис­пол­ня­ли по­слу­ша­ния! Вот при­мер всем нам!

Тут ве­ли­кий ста­рец дос­тал с книж­ной пол­ки книж­ку, от­крыл её на нуж­ной за­клад­ке и ска­зал:

— Вот, ча­до, по­слу­шай, что пи­шет пре­по­доб­ный Ио­анн Ле­ст­вич­ник в сво­ей «Ле­ст­ви­це», в пя­той гла­ве её, про оби­тель осу­ж­дён­ни­ков, име­нуе­мую «Тем­ни­цей», и про то, как там древ­ние ве­ли­ка­ны ду­ха про­во­ди­ли по­кая­ние!

Ста­рец при­нял­ся чи­тать кни­гу, но Ку­рае­ву по­ка­за­лось, что отец На­ум смот­рит на стра­ни­цы лишь для ви­да, а на са­мом де­ле до­слов­но или поч­ти до­слов­но ци­ти­ру­ет со­дер­жи­мое кни­ги по па­мя­ти — ви­ди­мо, от­то­го, что сло­ва её уже дав­но въе­лись ему в па­мять за дол­гие го­да их по­вто­ре­ния.

— «Ви­дел я, что од­ни из сих не­по­вин­ных осу­ж­дён­ни­ков всю ночь, до са­мо­го ут­ра, стоя­ли на от­кры­том воз­ду­хе, не пе­ре­дви­гая ног, и жал­ким об­ра­зом ко­ле­ба­лись, одо­ле­вае­мые сном по ну­ж­де ес­те­ст­ва; но они не да­ва­ли се­бе ни ма­ло по­коя, а уко­ря­ли са­ми се­бя и бес­чес­тия­ми и по­но­ше­ния­ми воз­бу­ж­да­ли се­бя.

Дру­гие уми­лён­но взи­ра­ли на не­бо, и с ры­да­ни­ем и во­плем при­зы­ва­ли от­ту­да по­мощь.

Иные стоя­ли на мо­лит­ве, свя­зав­ши се­бе ру­ки на­за­ди, как пре­ступ­ни­ки; пе­чаль­ные ли­ца их бы­ли пре­кло­не­ны к зем­ле; они счи­та­ли се­бя не­дос­той­ны­ми взи­рать на не­бо. От не­дос­то­ин­ст­ва по­мы­слов и от уг­ры­зе­ний со­вес­ти не зна­ли они, что ска­зать и как про­го­во­рить, ка­кие мо­лит­вы воз­не­сти к Бо­гу, как и от­ку­да на­чать мо­ле­ние; но толь­ко ду­шу не­мот­ст­вую­щую и ум без­глас­ный пред­став­ля­ли они Бо­гу и бы­ли ис­пол­не­ны мра­ка и как бы тон­ко­го от­чая­ния. Дру­гие си­де­ли на зем­ле во вре­ти­ще и пе­п­ле, ли­цо скры­ва­ли ме­ж­ду ко­ле­ня­ми и че­лом уда­ря­ли о зем­лю.

Иные не­пре­стан­но би­ли се­бя в грудь, воз­зы­вая преж­нее со­стоя­ние ду­ши сво­ей и не­вин­ность сво­ей жиз­ни. Иные из них омо­ча­ли зем­лю сле­за­ми; а дру­гие, не имея слёз, би­ли са­ми се­бя. Иные ры­да­ли о ду­шах сво­их, как о мерт­ве­цах, бу­ду­чи не в си­лах пе­ре­но­сить сер­деч­ной ту­ги; дру­гие же, ры­дая в серд­це, глас ры­да­ния удер­жи­ва­ли в ус­тах; а ино­гда, ко­гда уже не мог­ли тер­петь, вне­зап­но во­пия­ли.

Ви­дел я там, что не­ко­то­рые от силь­ной пе­ча­ли на­хо­ди­лись как бы в ис­сту­п­ле­нии; от мно­го­го се­то­ва­ния они бы­ли без­глас­ны, со­вер­шен­но по­гру­же­ны во мрак, и как бы не­чув­ст­ви­тель­ны ко все­му, ка­саю­ще­му­ся зем­ной жиз­ни; умом сво­им они со­шли в безд­ну сми­ре­ния, и ог­нем пе­ча­ли ис­су­ши­ли сле­зы в очах сво­их.

Там мож­но бы­ло ви­деть дей­ст­ви­тель­ное ис­пол­не­ние слов Да­ви­до­вых — ви­деть стра­ж­ду­щих, со­гбен­ных до кон­ца жиз­ни сво­ей; ви­деть весь день се­туя хо­дя­щих; ви­деть смер­дя­щих со­гнив­ши­ми ра­на­ми те­ла сво­его (Пс.37:7) и не­бре­гу­щих о вра­че­ва­нии оных; ви­деть за­бы­ваю­щих «сне­сти хлеб свой» и пи­тие во­ды «с пла­чем рас­тво­ряю­щих»; ви­деть «прах и пе­пел вме­сто хле­ба едя­щих»; ви­деть имею­щих «кос­ти при­ле­п­лен­ные к пло­ти» — тех, ко­то­рые «яко се­но ис­сох­ли» (Пс.101:5-12). Ни­че­го дру­го­го не слыш­но бы­ло у них, кро­ме сих слов: «Увы, увы! Го­ре мне, го­ре мне! Пра­вед­но, пра­вед­но! По­ща­ди, по­ща­ди, Вла­ды­ко!». Не­ко­то­рые го­во­ри­ли: «По­ми­луй, по­ми­луй»; а дру­гие же ещё жа­ло­ст­нее взы­ва­ли: «Про­сти, Вла­ды­ко! Про­сти, ес­ли воз­мож­но!».

У иных вид­ны бы­ли язы­ки вос­па­лён­ные и вы­пу­щен­ные из уст, как у псов. Иные то­ми­ли се­бя зно­ем; иные му­чи­ли се­бя хо­ло­дом. Не­ко­то­рые, вку­сив­ши не­мно­го во­ды, пе­ре­ста­ва­ли пить; они пи­ли ров­но столь­ко, что­бы толь­ко не уме­реть от жа­ж­ды. Дру­гие, вку­сив не­мно­го хле­ба, да­ле­ко от­вер­га­ли его от се­бя ру­кою, го­во­ря, что не­дос­той­ны че­ло­ве­че­ской пи­щи, по­то­му что де­ла­ли свой­ст­вен­ное ско­там.

Так и де­ла­ли сии бла­жен­ные осу­ж­дён­ни­ки. У них ви­ди­мы бы­ли ко­ле­на, оце­пе­нев­шие от мно­же­ст­ва по­кло­нов; гла­за, по­мерк­шие и глу­бо­ко впад­шие; ве­ки, ли­шён­ные рес­ниц; ла­ни­ты, уяз­влён­ные и опа­лён­ные го­ря­че­стию мно­гих слез; ли­ца, увяд­шие и блед­ные, ни­чем не от­ли­чав­шие­ся от лиц мёрт­вых; пер­си, бо­ля­щие от уда­ров, и кро­ва­вые мок­ро­ты, из­вер­гае­мые от уда­ре­ний в грудь. Где там бы­ло при­го­тов­ле­ние по­сте­ли? Где оде­ж­ды чис­тые или креп­кие? У всех они бы­ли ра­зо­рван­ные, смер­дя­щие и по­кры­тые на­се­ко­мы­ми. Что в срав­не­нии с их зло­стра­да­ния­ми зло­стра­да­ния бес­ную­щих­ся или пла­чу­щих над мерт­ве­ца­ми или пре­бы­ваю­щих в за­то­че­нии или осу­ж­дён­ных за убий­ст­ва? По­ис­ти­не — не­воль­ное му­че­ние и том­ле­ние оных ни­что в срав­не­нии с про­из­воль­ным стра­да­ни­ем сих. И мо­лю вас, бра­тия, — не по­ду­май­те, что по­ве­ст­вуе­мое мною — бас­ни».

Ста­рец На­ум за­кон­чил ци­ти­ро­вать сло­ва по­уче­ния из «Ле­ст­ви­цы», тор­же­ст­вен­но под­нял очи го­ре́, про­тя­нул не­сколь­ко чё­ток и про­дол­жил:

— Так-то, ча­до Ан­д­рее! По­нял, как на­до про­во­дить рев­но­ст­ную по­ка­ян­ную жизнь, что­бы уми­ло­сти­вить Вла­ды­ку и стя­жать Дух Свя­той че­рез утес­не­ние пло­ти?

За­тем отец На­ум не­мно­го по­мол­чал, взял с пол­ки дру­гую кни­гу для ци­ти­ро­ва­ния, рас­крыл её на нуж­ном мес­те и ска­зал:

— А вот, ча­до Ан­д­рее, те­бе при­мер то­го, как в древ­но­сти су­ро­во и стро­го го­то­ви­ли по­слуш­ни­ков к жиз­ни мо­на­ше­ской! По­ве­ст­ву­ет­ся сие в кни­ге «По­смерт­ные ве­ща­ния Ни­ла Ми­ро­то­чи­во­го», в ко­то­рой опи­сы­ва­ет­ся то, как не­кий муд­рый и бла­го­чес­ти­вый ар­хие­рей сми­рял и на­ка­зы­вал сво­его по­слуш­ни­ка Сер­вия, из­бран­ни­ка Божь­е­го, ко­то­ро­го он, ар­хие­рей, го­то­вил к по­стри­гу. Од­на­ж­ды по­слуш­ник Сер­вий был лож­но об­ви­нен в гре­хе, ко­то­ро­го в дей­ст­ви­тель­но­сти не со­вер­шал. Как же на­ка­зал его этот муд­рый ар­хие­рей? Вот как:

— «Сей­час же по­ве­лел ар­хие­рей слу­гам и ска­зал: «Вы­рой­те од­ну яму, по­ставь­те его в ней стой­мя, внут­ри, за­ко­пай­те его в зем­лю до гру­ди, а не­чис­тое его ку­ша­ние (то есть ку­п­лен­ное на ба­за­ре и ос­к­вер­нив­шее­ся от со­бе­се­до­ва­ния) вы­брось­те пе­ред ним; вы­лей­те на Сер­вия семь ка­док во­ды, что­бы не про­во­ня­ло это ме­сто от не­чис­то­го те­ла его; пусть он бу­дет со­вер­шен­но наг; ру­ки у не­го да бу­дут свя­за­ны, что­бы он не вы­лез; го­ло­ву и про­чее те­ло его пусть вы­ма­жут ко­ровь­им ка­лом; пой­ди­те в цер­ковь ска­зать слу­жа­ще­му, что­бы он со­звал цер­ковь, что­бы все лю­ди шли и оп­ле­ва­ли его, как не­чис­то­го, ка­ков он и есть. Ес­ли же к ут­ру он ум­рет, то пусть его не по­ми­на­ют как не­чис­то­го. Что­бы ни­кто не под­хо­дил и не раз­го­ва­ри­вал с ним, но пусть он один из­ды­ха­ет, как не­чис­тая ско­ти­на»».

— Так-то, ча­до! — мол­вил отец На­ум. — И не один раз так су­ро­во по­сту­пал сей ар­хие­рей с Сер­ви­ем, но мно­го раз! И бес­пре­ко­слов­но слу­шал­ся его раб Бо­жий Сер­вий. По­нял ли ты и ура­зу­мел ли из се­го, ча­до, что та­кое ис­тин­ное сми­ре­ние и ис­тин­ное по­слу­ша­ние? И что та­кое ис­тин­ная за­бо­та о ду­шах па­со­мых?

— Ей, от­че! — от­ве­тил Ку­ра­ев.

Отец На­ум про­вел не­сколь­ко мгно­ве­ний в мол­ча­нии, а за­тем лас­ко­во улыб­нул­ся и спро­сил:

— Ча­до! Ты, не­бось, стя­жал за жизнь зем­ную не­кие бо­гат­ст­ва. Что же имен­но ты стя­жал? Есть ли у те­бя дом, квар­ти­ра, да­ча, дра­го­цен­но­сти? Всё мне ска­жи и не утаи от ме­ня ни­че­го­же!

— Ей, от­че! — от­ве­тил Ку­ра­ев. — Есть у ме­ня не­пло­хая квар­ти­ра в Мо­ск­ве — от­но­си­тель­но но­вая. И ещё есть у ме­ня квар­ти­ра, то­же в Мо­ск­ве, — от умер­ших ро­ди­те­лей. Но по­ло­ви­ной её вла­де­ет мой стар­ший брат. А ещё у ме­ня есть то ли дом, то ли да­ча в Аб­ха­зии.

— А по­ди, ча­до, ты и день­жи­шек-то при­ко­пил?

— Я, стар­че, дол­го без­ра­бот­ным был — так что мно­гое из­рас­хо­до­ва­лось. Но ещё есть кое-что. На чёр­ный день.

Ста­рец улыб­нул­ся и ска­зал:

— Ча­до! А не хо­чешь ли ты зем­ным и тлен­ным бо­гат­ст­вом сво­им ку­пить бо­гат­ст­во веч­ное и не­тлен­ное, бо­гат­ст­во на Не­бе­сах — си­речь Цар­ст­вие Не­бес­ное?

Ку­ра­ев за­мял­ся и не знал, что от­ве­чать на эти сло­ва.

— Хо­чу, ко­неч­но! Но ведь ес­ли я ото все­го это­го из­бав­люсь — то на что же и как мне жить? Я так не мо­гу! — по­ну­рив го­ло­ву, про­го­во­рил Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич.

— «Ии­сус ска­зал в от­вет: ис­тин­но го­во­рю вам: нет ни­ко­го, кто ос­та­вил бы дом, или брать­ев, или сес­тер, или от­ца, или мать, или же­ну, или де­тей, или зем­ли, ра­ди Ме­ня и Еван­ге­лия, и не по­лу­чил бы ны­не, во вре­мя сие, сре­ди го­не­ний, во сто крат бо­лее до­мов, и брать­ев и сес­тер, и от­цов, и ма­те­рей, и де­тей, и зе­мель, а в ве­ке гря­ду­щем жиз­ни веч­ной» (Мар.10:29-30) — про­ци­ти­ро­вал ста­рец сло­ва Еван­ге­лия Ку­рае­ву.

За­тем ста­рец про­ци­ти­ро­вал Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу дру­гие сло­ва Хри­ста:

— «И, по­до­звав на­род с уче­ни­ка­ми Свои­ми, ска­зал им: кто хо­чет ид­ти за Мною, от­верг­нись се­бя, и возь­ми крест свой, и сле­дуй за Мною. Ибо кто хо­чет ду­шу свою сбе­речь, тот по­те­ря­ет ее, а кто по­те­ря­ет ду­шу свою ра­ди Ме­ня и Еван­ге­лия, тот сбе­ре­жет ее. Ибо ка­кая поль­за че­ло­ве­ку, ес­ли он при­об­ре­тет весь мир, а ду­ше сво­ей по­вре­дит? Или ка­кой вы­куп даст че­ло­век за ду­шу свою?» (Мар.8:34-38).

— По­нял ли сие, ча­до? — во­про­сил отец На­ум.

Ста­рец сно­ва воз­вёл очи го­ре́, про­тя­нул не­сколь­ко чё­ток и с ве­ли­кой важ­но­стью и ве­ли­ким на­зи­да­ни­ем из­рёк Ку­рае­ву:

— Ча­до! Ча­до! Мне от­кры­то, что Гос­подь при­зы­ва­ет те­бя к под­ви­гу мо­на­ше­ско­му. И из-за ве­ли­ко­го по­зо­ра твое­го и из-за ве­ли­ко­го сты­да твое­го те­бе лег­че бу­дет бро­сить мир, бро­сить всё, к че­му при­вя­зан ты, и по­свя­тить ос­та­ток жиз­ни сво­ей Гос­по­ду Бо­гу, сми­рен­но слу­жа Ему ино­ком в от­да­лён­ной оби­те­ли. Ча­до! По­слу­шай­ся это­го бо­же­ст­вен­но­го при­зы­ва и не пре­неб­ре­гай сло­ва­ми мои­ми! Ча­до! Вот что мне от­кры­то о том, что бу­дет с то­бой, ес­ли ты по­слу­ша­ешь сло­вес Гос­по­да: со­всем не­мно­го вре­ме­ни ты про­ве­дешь по­слуш­ни­ком, а за­тем бу­дешь по­стри­жен в ман­тию. А че­рез два го­да по­сле это­го, по чу­дес­но­му сте­че­нию об­стоя­тельств, ты при­мешь ве­ли­кую схи­му! И бу­дешь про­во­дить рев­но­ст­ную под­виж­ни­че­скую жизнь до кон­ца дней сво­их. Ты да­же — уже бли­же к смер­ти сво­ей — со­тво­ришь не­сколь­ко чу­дес! И — как знать? — мо­жет быть, лет че­рез пять­де­сят или че­рез сто, ес­ли то бу­дет угод­но Гос­по­ду, ты ста­нешь пре­по­доб­ным! Ча­до! По­слу­шай мо­их сло­вес! Ухо­ди из ми­ра! Ухо­ди как мож­но бы­ст­рее, не ог­ля­ды­вай­ся! Вспо­ми­най же в бег­ст­ве и в ис­хо­де сво­ём же­ну Ло­то­ву! Вот пря­мо сей­час, ча­до, не воз­вра­ща­ясь до­мой, и от­прав­ляй­ся в тот мо­на­стырь, в ка­кой я те­бе ука­жу! А по­том там, не ухо­дя из не­го, рас­по­ря­дись о про­да­же иму­ще­ст­ва сво­его и по­жерт­вуй его на ну­ж­ды церк­ви. Вот, там, в этом мо­на­стырь­ке, и ку­по­ла по­зо­ло­тить на­до, и ко­ло­коль­ню до­строить, и но­вый брат­ский кор­пус и ещё мно­го че­го! Мо­жешь, ко­неч­но, и ни­щим всё раз­дать — но пер­вое и бо­го­угод­ней­шее де­ло — это по­жерт­во­вать на свя­тую мать-цер­ковь! По­спе­ши же, ча­до! Не будь как тот юно­ша, про ко­то­ро­го по­ве­ст­ву­ет­ся в Еван­ге­лии: «Ии­сус ска­зал ему: ес­ли хо­чешь быть со­вер­шен­ным, пой­ди, про­дай име­ние твое и раз­дай ни­щим; и бу­дешь иметь со­кро­ви­ще на не­бе­сах; и при­хо­ди и сле­дуй за Мною. Ус­лы­шав сло­во сие, юно­ша ото­шел с пе­ча­лью, по­то­му что у не­го бы­ло боль­шое име­ние» (Матф.19:21,22)».

— Ча­до! Воз­мож­но, мир бу­дет при­тя­ги­вать те­бя раз­лич­ны­ми нау­ка­ми и ис­кус­ст­ва­ми — ведь ты муж учё­ный. Но вспом­ни, что бы­ло с бла­жен­ным Ие­ро­ни­мом Стри­дон­ским, его­же па­мять пят­на­дца­то­го ию­ня, ко­то­рый был лю­би­те­лем на­ук, фи­ло­со­фии и крас­но­ре­чия и ко­то­рый так вос­хи­щал­ся ре­ча­ми Ци­це­ро­на! Этот свя­той, же­лая пе­ре­вес­ти Вет­хий За­вет с ив­ри­та на ла­тынь, на­чал изу­чать ев­рей­ский язык. И при изу­че­нии это­го язы­ка Ие­ро­ним на­шёл его не­бла­го­звуч­ным и гру­бым. Но од­на­ж­ды бла­жен­ный уз­рел сон­ное ви­де­ние, в ко­то­ром был вос­хи­щен к пре­сто­лу Не­бес­но­го Су­дии. Там Ие­ро­ни­ма спро­си­ли о том, кто он и Ие­ро­ним от­ве­тил, что он — хри­стиа­нин. То­гда Гос­подь ска­зал ему: «Ты лжешь! Ты — ци­це­ро­нец, а не хри­стиа­нин; ибо где твое со­кро­ви­ще, там и серд­це твое». По­сле се­го Гос­подь по­ве­лел Ан­ге­лам Сво­им би­че­вать Ие­ро­ни­ма. Его пле­чи по­си­не­ли от уда­ров. И да­же ко­гда он про­снул­ся, то всё ещё ощу­щал уда­ры от этих бо­же­ст­вен­ных по­бо­ев. Так-то, ча­до! Ста­рай­ся бо­лее изу­чать бо­же­ст­вен­ные кни­ги, ко­то­рые пред­ла­га­ет сво­им ча­дам свя­тая цер­ковь! Кни­ги же свет­ские, свет­ские ис­кус­ст­ва и свет­ские нау­ки и во­все ос­тавь! Ибо, вот, уже и жизнь твоя кло­нить­ся к за­ка­ту! Дол­го ли вре­ме­ни те­бе ос­та­лось жить, ча­до? По­свя­ти же ос­та­ток сво­их дней це­ли­ком де­лам бо­же­ст­вен­ным — чте­нию Пи­са­ния, жи­тий свя­тых, свя­тых от­цов, а не чте­нию Чес­тер­то­на, Ро­улинг, Тол­кие­на, Бул­га­ко­ва и про­чих им по­доб­ных! По­свя­ти ос­та­ток дней сво­ей уг­луб­лен­ной мо­лит­ве Ии­су­со­вой в ти­ши мо­на­сты­ря или ски­та, а не шум­ным разъ­ез­дам по стра­не и по ми­ру, где мно­же­ст­во ис­ку­ше­ний! По­нял ли ме­ня, ча­до?

По­сле это­го ста­рец по­лез в ко­роб­ку, сто­яв­шую воз­ле его крес­ла и дос­тал от­ту­да упа­ков­ку с чем-то; кро­ме то­го, он дос­тал так­же и но­вые чёт­ки. Это бы­ли зна­ме­на­тель­ные по­дар­ки, ко­то­рые он по­же­лал по­да­рить Ку­рае­ву. Спер­ва отец На­ум дал Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу чёт­ки — и с этим зна­ме­на­тель­ным да­ром всё бы­ло яс­но: ведь ста­рец про­ро­чил Ку­рае­ву бу­ду­щее мо­на­ше­ст­во и да­же, воз­мож­но, ка­но­ни­за­цию в чи­не пре­по­доб­но­го. Что ка­са­ет­ся вто­ро­го по­дар­ка, на­хо­див­ше­го­ся в упа­ков­ке, то с ним де­ло об­стоя­ло не так про­сто. Ко­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич раз­вер­нул упа­ков­ку, то об­на­ру­жил в ней па­яль­ник — обыч­ный сто­ватт­ный па­яль­ник, ни­чем не при­ме­ча­тель­ный; та­кие па­яль­ни­ки во мно­же­ст­ве про­да­ва­лись и про­да­ют­ся в хо­зяй­ст­вен­ных ма­га­зи­нах. Ку­ра­ев не пре­ми­нул изу­мить­ся та­ко­му да­ру:

— Что это? К че­му? Что-то я ни­че­го не пой­му! Этим, от­че, вы, ве­ро­ят­но, хо­ти­те мне ска­зать, что­бы я все­гда ог­нен­но пла­ме­нел лю­бо­вью к Бо­гу и рев­но­стью к под­ви­гам? И что­бы я все­гда был со­еди­нён с Гос­по­дом в мо­лит­ве сво­ей? И все­гда имел в се­бе чрез это со­еди­не­ние те­п­ло­ту Ду­ха Свя­то­го? — спро­сил Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич.

— Мо­жешь тол­ко­вать и так. — от­ве­тил ему отец На­ум. — Но во­об­ще-то я сде­лал этот дар для то­го, что­бы ты с его по­мо­щью бо­рол­ся с де­мо­ном про­ти­во­ес­те­ст­вен­но­го му­же­ло­же­ст­вен­но­го блу­да, си­речь с де­мо­ном срач­но­ход­ной му­же­ло­же­ст­вен­ной по­хо­ти и во­ж­де­ле­ния! По­нял, как? Или еще не до­га­дал­ся?

— Как? — не­до­уме­вая, спро­сил Ку­ра­ев, при­дя в пол­ное за­ме­ша­тель­ст­во.

— Ко­гда по­чув­ст­ву­ешь ог­нен­ное рас­па­ле­ние оной ока­ян­ной срач­но­ход­ной со­дом­ской по­хо­ти, то­гда сунь се­бе ту­да… ту­да… в ход срач­ный этот рас­ка­лён­ный па­яль­ник и опа­ли эту по­хоть! Чрез силь­ную боль по­бо­ри ис­ку­ше­ние! В ве­ли­ком стра­да­нии ты за­бу­дешь и от­вле­чешь­ся от блуд­ных по­мы­слов и блуд­но­го во­ж­де­ле­ния! «Ибо стра­даю­щий пло­тию пе­ре­ста­ет гре­шить» (1Пет.4:1) — как го­во­рит апо­стол Пётр. По­па­ли и по­бо­ри ог­нём и жа­ром огонь и жар! Вспом­ни, как бо­рол­ся с де­мо­ном блу­да, с по­хо­тью и во­ж­де­ле­ни­ем пре­по­доб­ный Иа­ков По­ст­ник, не­сколь­ко ча­сов дер­жав­ший на ог­не ру­ку свою и так силь­но сжёг­ший её, что у не­го от­ва­ли­лись сус­та­вы паль­цев! Вспом­ни пре­по­доб­но­го Ам­мо­ния Дол­го­го! Свя­то­го му­че­ни­ка Фи­ло­со­фа! Свя­то­го Ни­фон­та, епи­ско­па Кипр­ско­го! Пре­по­доб­но­го Мар­ти­ниа­на пус­тын­ни­ка, ко­то­рый, что­бы из­бег­нуть блу­да, стал в ра­зо­жжён­ный кос­тёр! Я уже не го­во­рю о свя­той Ма­ст­ри­дии, вы­ко­лов­шей се­бе гла­за, что­бы они не со­блаз­ня­ли да­же не её са­му, а ближ­не­го! А ведь она бы­ла не му­жем, а де­вой! Пом­нишь, как бе­сы на­зы­ва­ли пре­по­доб­но­го Фео­до­ра Си­ке­о­та? «Со­кру­ши­тель же­ле­за»! По­тру­дишь­ся по­доб­но ему — и те­бя бу­дут на­зы­вать «со­кру­ши­те­лем рас­ка­лён­но­го же­ле­за» — бу­дут на­зы­вать и бе­сы, и лю­ди! А ещё — «со­кру­ши­те­лем срач­но­ход­ной со­дом­ской по­хо­ти»! Так-то, ча­до! На­до толь­ко по­тру­дить­ся! Как ска­за­но апо­сто­лом Пав­лом про утес­не­ние соб­ст­вен­ной пло­ти: «А иже Хри­сто­вы суть, плоть рас­пя­ша со стра­сть­ми и по­хоть­ми» (Гал.5:24)!

Ку­ра­ев опе­шил от та­ко­го на­по­ра стар­ца и при­шёл в за­ме­ша­тель­ст­во ещё боль­ше. Оду­ре­ло, не по­ни­мая впол­не то, что он го­во­рит, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич ска­зал стар­цу:

— От­че! По­слу­шай­те — но ведь там же две­сти два­дцать вольт! Па­яль­ник-то от се­ти ра­бо­та­ет, а в се­ти — две­сти два­дцать вольт! Что ес­ли изо­ля­ция под­ве­дёт?! Так ведь и по­гиб­нуть мож­но! Мо­жет, тут ка­кой-то иной па­яль­ник нуж­но — с по­ни­жен­ным на­пря­же­ни­ем, ра­бо­таю­щий че­рез транс­фор­ма­тор? Что­бы на вы­хо­де бы­ло все­го вольт два­дцать – два­дцать пять?! Тех­ни­ка безо­пас­но­сти — это всё-та­ки не шут­ка!

— Транс­фор­ма­тор! Тех­ни­ка безо­пас­но­сти! — ус­мех­нул­ся отец На­ум в от­вет. — Да ты про­сто рас­ка­ли па­яль­ник до нуж­ной тем­пе­ра­ту­ры, за­тем от­клю­чи его от се­ти, а по­том уж и суй его не­под­клю­чён­ным! И ни­ка­ко­го те­бе транс­фор­ма­то­ра не на­до, и тех­ни­ка безо­пас­но­сти со­блю­де­на! То­же мне! А ещё про­фес­сор! Хоть и быв­ший! Сра­зу вид­но, Ан­д­рей, что ты — не тех­нарь, а гу­ма­ни­та­рий! А мож­но и во­все по-про­сто­му де­лать: взять не­боль­шой ло­мик или да­же про­стое зу­би­ло или до­ло­то, рас­ка­лить его на от­кры­том ог­не или на га­зо­вой пли­те и… и дей­ст­во­вать! Все­го-то дел!

Ку­ра­ев по­нем­но­гу стал от­хо­дить от оше­ло­мив­ших его со­ве­тов ве­ли­ко­го стар­ца, но всё ещё был не впол­не в се­бе. За­тея стар­ца ему яв­но не очень нра­ви­лась. И то­гда Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич вы­дви­нул воз­ра­же­ние ме­ди­цин­ско­го ха­рак­те­ра:

— От­че! Но это ведь оз­на­ча­ет ожёг, а, мо­жет быть, да­же и про­бо­де­ние пря­мой киш­ки! Ожёг аналь­но­го сфинк­те­ра! Там же так мож­но се­бе всё вы­жечь! Всю пря­мую киш­ку! Всю зад­ни­цу! Как же в этом слу­чае хо­дить по ну­ж­де?! И во­об­ще хо­дить?

— Ча­до! — мол­вил отец На­ум на это воз­ра­же­ние. — Ча­до! Вот, ты бо­ишь­ся стать со­кру­ши­те­лем срач­но­ход­ной со­дом­ской по­хо­ти, бо­ясь всё се­бе там… там по­вре­дить… А зна­ешь ли ты про боль­ных ра­ком пря­мой киш­ки? Зна­ешь ли ты, что сей­час её во­об­ще вы­ре­за­ют и де­ла­ют вы­вод ки­шеч­ни­ка в дру­гом мес­те, на бо­ку? Де­ла­ют ко­ло­сто­му? И по­доб­ные опе­ра­ции на­зы­ва­ют­ся ко­ло­сто­ми­ей. Раз­ве не зна­ешь это­го?! Так сто­ит ли бо­ять­ся унич­то­жить у се­бя пря­мую киш­ку и зад­ний про­ход, ес­ли этим ты из­бег­нешь лю­тых па­де­ний в зло­смрад­ные блуд­ные гре­хи? Раз­ве не пом­нишь ты сло­ва Еван­ге­лия: «Ес­ли же пра­вый глаз твой со­блаз­ня­ет те­бя, вы­рви его и брось от се­бя, ибо луч­ше для те­бя, что­бы по­гиб один из чле­нов тво­их, а не все те­ло твое бы­ло ввер­же­но в ге­ен­ну. И ес­ли пра­вая твоя ру­ка со­блаз­ня­ет те­бя, от­се­ки ее и брось от се­бя, ибо луч­ше для те­бя, что­бы по­гиб один из чле­нов тво­их, а не все те­ло твое бы­ло ввер­же­но в ге­ен­ну» (Матф.5:29-30)?

Ку­ра­ев сто­ял и мол­чал, а меж тем отец На­ум всё под­сту­пал и под­сту­пал к не­му, суя  в ру­ки па­яль­ник и ве­щая:

— При­ми. Это твой крест. От кре­ста не бе­га­ют. С не­го не схо­дят. Его не­сут до смер­ти. Ты — из­бран­ный. Ты бу­дешь ве­лик. Бы­ло столп­ни­че­ст­во и бы­ли столп­ни­ки. Бы­ло за­твор­ни­че­ст­во. Бы­ли  пус­тын­ни­че­ст­во и по­ст­ни­че­ст­во. Иные жи­ли в пе­ще­рах и про­зва­лись пе­щер­ни­ка­ми. Ты же бу­дешь па­яль­ни­ком. Пер­вым. При­ме­ром для дру­гих. Под­ви­го­полж­ни­ком и Ис­то­ком па­яль­ни­че­ст­ва, на­пояю­щим всю Все­лен­ную бла­го­да­тью… Про­шу — по­мя­ни то­гда ме­ня, убо­го­го от­ца Нау­ма, в сла­ве сво­ей!

Ку­ра­ев не знал, как от­ве­тить на та­кой на­пор… На­ко­нец, ему на ум при­шло но­вое воз­ра­же­ние.

— От­че Нау­ме! — ска­зал Ку­ра­ев. — Но ведь эти сло­ва Хри­ста про вы­ры­ва­ние глаз и от­се­че­ние рук на­до по­ни­мать не в пря­мом смыс­ле! Тут на­до ра­зу­меть вы­ра­же­ние «пра­вый глаз твой» в смыс­ле: «то­го, кто для те­бя как пра­вый глаз твой» или: «то­го, что для те­бя как пра­вый глаз твой». Речь здесь идёт, на­при­мер, о близ­ком те­бе че­ло­ве­ке, дру­ге, че­рез ко­то­ро­го ты ввер­га­ешь­ся в ис­ку­ше­ния. Та­ко­го дру­га на­до не­мед­ля уда­лить от се­бя. Это и зна­чит «вы­рвать пра­вый глаз свой и бро­сить его от се­бя»! И та­кое тол­ко­ва­ние под­твер­жда­ет­ся тем, что цер­ковь ка­но­на­ми свои­ми за­пре­ти­ла ос­ко­п­ле­ние и са­мо­ос­ко­п­ле­ние. И да­же за­пре­ти­ла са­мо­ос­ко­пив­ших­ся ру­ко­по­ла­гать! На­при­мер, имен­но по­это­му не был ру­ко­по­ло­жен Ори­ген. Это ведь все зна­ют!

На та­кие сло­ва Ку­рае­ва ста­рец На­ум лишь улыб­нул­ся и ска­зал в от­вет:

— Про ос­ко­п­ле­ние и са­мо­ос­ко­п­ле­ние ты вер­но ска­зал, ча­до; и я в этом с то­бой не спо­рю. Но за­меть: Хри­стос и не го­во­рит здесь о са­мо­ос­ко­п­ле­нии — он го­во­рит о гла­зе, о ру­ке, о но­ге и о про­чих по­доб­ных чле­нах те­ла. И ес­ли ты счи­та­ешь, что эти сло­ва Хри­ста не сле­ду­ет по­ни­мать в пря­мом смыс­ле из-за то­го, что в этом слу­чае они ока­жут­ся не­вер­ны­ми и их смысл бу­дет со­всем не тот, ко­то­рый имел в ви­ду Хри­стос, то ска­жи мне: на чём то­гда ос­но­вы­ва­лись де­ла свя­той де­вы Ма­ст­ри­дии, вы­ко­лов­шей се­бе гла­за да­же не ра­ди се­бя, но ра­ди не­мо­щи ближ­не­го — да­бы не со­блаз­нять его кра­со­той сво­ею? На чём то­гда ос­но­вы­ва­лись де­ла пре­по­доб­но­го Иа­ко­ва По­ст­ни­ка, сжег­ше­го се­бе на ог­не ру­ку так, что у не­го от­ва­ли­лись сус­та­вы паль­цев — то есть, ве­ро­ят­но, так, что он пол­но­стью по­те­рял на ру­ке не­сколь­ко паль­цев?! Де­ла пре­по­доб­но­го Ам­мо­ния Дол­го­го? Свя­то­го му­че­ни­ка Фи­ло­со­фа? Свя­то­го Ни­фон­та, епи­ско­па Кипр­ско­го? Пре­по­доб­но­го Мар­ти­ниа­на пус­тын­ни­ка? На чём ос­но­вы­ва­лись де­ла всех этих свя­тых, ча­до, ес­ли не на этих са­мых сло­вах Хри­ста, по­ни­мае­мых ими очень да­же бу­к­валь­но?!

Ку­ра­ев за­мял­ся; он не знал, что тут и от­ве­чать. Отец же На­ум про­дол­жал речь:

— При­том за­меть, ча­до: цер­ковь за­пре­ти­ла ос­ко­п­ле­ние — имея в ви­ду глав­ным об­ра­зом ос­ко­п­ле­ние в це­лях борь­бы с блу­дом, — но не, на­при­мер, жже­ние и не по­па­ле­ние срам­но­го муж­ско­го уда ра­ди той же це­ли. Жже­ние же и по­па­ле­ние ра­зу­мей та­кое, что при нём, од­на­ко, не про­ис­хо­дит ос­ко­п­ле­ния. И да, ко­неч­но, — ещё нель­зя па­лить вла­сы на под­пу­пии. На­при­мер, све­чою. А что ка­са­ет­ся жен­щин, то они, бо­рясь с блу­дом, впол­не мо­гут жечь и по­па­лять се­бе па­яль­ни­ком или рас­ка­лён­ным ло­мом и вла­га­ли­ще, и по­хот­ник, си­речь кли­тор. Цер­ков­ные ка­но­ны это­го во­все не вос­пре­ща­ют. Есть, прав­да, в ис­по­вед­ных чи­нах за­пре­ты ты­кать во вла­га­ли­ще и в срач­ный ход пер­ста­ми, ру­ка­ми или ка­ки­ми-то пред­ме­та­ми. Но я, убо­гий, мню, что сие рас­про­стра­ня­ет­ся лишь на та­кие слу­чаи, ко­гда это ты­ка­ние и вве­де­ние со­вер­ша­ют­ся в це­лях дос­тав­ле­ния по­хот­но­го на­сла­ж­де­ния. Ко­гда же по­доб­ные дей­ст­вия де­ла­ют­ся для борь­бы с ним и при­но­сят не на­сла­ж­де­ние, а боль и зло­стра­да­ние — в этом слу­чае я, убо­гий ста­рец На­ум, мню, что по­доб­ные за­пре­ты не­дей­ст­ви­тель­ны. Так-то, ча­до! И для борь­бы с по­хо­тью и во­ж­де­ле­ни­ем как ес­те­ст­вен­ным, так и про­ти­во­ес­те­ст­вен­ным, со­дом­ским, вот ещё что сле­ду­ет взять на за­мет­ку: мож­но, бо­рясь бо­лью с де­мо­ном блу­да и стра­стя­ми, уда­рять се­бя по яич­кам! На­при­мер, же­лез­ным мо­лот­ком или де­ре­вян­ной ко­ло­туш­кой. Мож­но и по­силь­нее! Од­на­ко же не так силь­но, что­бы от это­го раз­би­лись или раз­да­ви­лись яич­ки. Ибо это бу­дет ос­ко­п­ле­ни­ем. По­это­му, ча­до, мо­жешь ку­пить се­бе мо­ло­ток или де­ре­вян­ную ко­ло­туш­ку — ту, на­при­мер, ко­то­рой от­би­ва­ют кот­ле­ты — и по­про­бо­вать ук­ро­тить ею вос­ста­ние сво­ей пло­ти. По­нял, ча­до?

— Кста­ти. Зна­ешь, что бы­ло ска­за­но свя­то­му пре­по­доб­но­му Ио­ан­ну Мно­го­стра­даль­но­му, его­же па­мять во­сем­на­дца­то­го ию­ля, Са­мим Гос­по­дом по­сле то­го, как этот Ио­анн ис­пы­тал силь­ней­шую и ужас­ней­шую блуд­ную брань, вдох­нов­ляе­мую Дья­во­лом? Ко­гда по­сле этой бра­ни Гос­подь явил­ся Ио­ан­ну, тот спро­сил Его: «Гос­по­ди, за­чем ты ос­та­вил ме­ня на жес­то­кое му­че­ние?»; глас же Гос­по­день от­ве­тил ему: «По ме­ре твое­го тер­пе­ния бы­ло это по­сла­но те­бе, чтоб ты, ис­пы­тан­ный ог­нем, стал чист, как зо­ло­то; вы­ше си­лы не до­пус­тит Бог ис­ку­ше­ния че­ло­ве­ку, чтоб не из­не­мог он и не был по­ру­ган лу­ка­вым зме­ем. Но как ра­зум­ный хо­зя­ин по­ру­ча­ет креп­ким и силь­ным ра­бам боль­шую и тя­же­лую ра­бо­ту, а сла­бо­силь­ным и сла­бым — плохую и лег­кую, так по­ни­май и ты о борь­бе с те­лес­ною по­хо­тью». Так-то ча­до! Что ес­ли ты и есть тот са­мый креп­кий и силь­ный раб, ко­то­ро­му, с Божь­ей по­мо­щью, по­силь­ны под­ви­ги, по­доб­ные под­ви­гам свя­той де­ви­цы Ма­ст­ри­дии и свя­то­го Ио­ан­на По­ст­ни­ка?! Ты не за­ду­мы­вал­ся над этим? Что ес­ли твоё па­де­ние — лишь шаг к бу­ду­ще­му вос­ста­нию, по­сле ко­то­ро­го ты бу­дешь у Гос­по­да в ещё боль­шей сла­ве, чем пре­ж­де? Что го­во­рит Пи­са­ние? «Семь раз упа­дет пра­вед­ник, и вста­нет» (Прит.24:16) — вот что!

Ку­ра­ев по-преж­не­му сто­ял по­тря­сен­ный ус­лы­шан­ным и так и не знал, что от­ве­чать стар­цу на по­доб­ные ре­чи. А вся­кий раз, ко­гда ста­рец го­во­рил про то, как сле­ду­ет се­бя бить мо­лот­ком по яй­цам или же за­со­вы­вать се­бе в зад­ни­цу рас­ка­лён­ный па­яль­ник в це­лях борь­бы с де­мо­ном блу­да, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич впол­не ис­крен­но силь­но мор­щил­ся и кри­вил свой лик. В эти мо­мен­ты он вспо­ми­нал про то, как в его сту­ден­че­ские го­ды пре­по­да­ва­те­ли ка­фед­ры ате­из­ма МГУ рас­ска­зы­ва­ли сту­ден­там про вся­ких по­ло­ум­ных сек­тан­тов-изу­ве­ров. И при вспо­ми­на­нии этих рас­ска­зов Ку­рае­ва по­се­ща­ла мысль о том, что сей­час пе­ред со­бой он ви­дит имен­но та­ко­го изу­ве­ра.

На­ко­нец, ста­рец ре­шил, что ду­хов­ную бе­се­ду с Ку­рае­вым по­ра сво­ра­чи­вать и что на­ста­ло под­хо­дя­щее вре­мя от­пус­тить Ан­д­рею Вя­че­сла­во­ви­чу ис­по­ве­дан­ные им гре­хи.

— Ча­до! — ска­зал отец На­ум. — Окон­чим на этом на­шу бе­се­ду, ибо на неё и так уш­ло очень мно­го вре­ме­ни; и, кро­ме то­го, ме­ня ждут дру­гие стра­ж­ду­щие на­став­ле­ния и по­кая­ния лю­ди. Са­мое вре­мя от­пус­тить те­бе гре­хи. Не вспом­нил ли ты ещё ка­ких-ни­будь гре­хов сво­их за вре­мя на­шей бе­се­ды?

— Нет!

— Ну что же… То­гда са­мое вре­мя для раз­ре­ши­тель­ной мо­лит­вы. Но спер­ва ска­жи, ча­до: го­тов ли ты от все­го серд­ца ис­пол­нить дан­ную мною те­бе епи­ти­мию? Ведь она очень тя­же­лая — бо­лее два­дца­ти пя­ти лет! И тут и су­хо­яде­ние, и по­кло­ны зем­ные! Так что, ча­до, — обе­ща­ешь­ся ли ис­пол­нить всё, что я, твой отец ду­хов­ный, на­ло­жил на те­бя?

— Ей, от­че! — по­ну­рив го­ло­ву, ска­зал Ку­ра­ев. — А ку­да мне де­вать­ся?!

Ста­рец на эти сло­ва улыб­нул­ся и ска­зал:

— Ча­до! А го­то­вил­ся ли ты при­ча­щать­ся се­го­дня?

— Го­то­вил­ся, от­че! Но ведь мне мож­но бу­дет при­час­тить­ся лишь спус­тя мно­го лет… Воз­мож­но, толь­ко лишь пе­ред са­мой смер­тью!

— А вот по­слу­шай ме­ня, ча­до! Ме­ня, твое­го ду­хов­но­го от­ца! За ис­крен­нее и не­ли­це­мер­ное твоё рас­кая­ние, за чис­то­сер­деч­ное ис­по­ве­да­ние всех гре­хов и за пла­мен­ную го­тов­ность ис­пол­нить все на­ло­жен­ные на те­бя епи­ти­мии ны­не я, убо­гий ста­рец На­ум, раз­ре­шу те­бя от тво­их гре­хов безо вся­ких епи­ти­мий!

Тут ста­рец об­хва­тил го­ло­ву Ку­рае­ва свои­ми ру­ка­ми и про­чёл над ним раз­ре­ши­тель­ную мо­лит­ву. Ку­ра­ев опе­шил от та­ко­го по­во­ро­та ве­щей и ска­зал:

— Стар­че! Но то­гда к че­му же все эти ре­чи по епи­ти­мии?

— А для то­го, ча­до, что­бы ты осоз­нал всю тя­жесть гре­хов сво­их и всё то ве­ли­кое ми­ло­сер­дие ма­те­ри-церк­ви, ко­то­рое она яв­ля­ет да­же на са­мых за­ко­ре­не­лых греш­ни­ках! А так­же для то­го, что­бы ты явил ве­ли­кую рев­ность в очи­ще­нии гре­хов сво­их!

Тут Ку­ра­ев вспом­нил, что два гре­ха, за ко­то­рые на не­го бы­ли на­ло­же­ны епи­ти­мии, а имен­но: тво­ре­ние вод­но­го ис­хо­да, пе­ре­се­ка­ясь стру­ей со стру­ей ближ­не­го сво­его, а так­же тво­ре­ние вод­но­го ис­хо­да на вос­ток, бы­ли со­вер­ше­ны им ещё до кре­ще­ния и, сле­до­ва­тель­но, не тре­бо­ва­ли ни по­кая­ния, ни епи­ти­мии. Но по­сколь­ку ста­рец и так не на­ло­жил на не­го ни­ка­кой епи­ти­мии за гре­хи, Ку­ра­ев не стал го­во­рить ему об этом.

— Ну так что, ча­до Ан­д­рее? — спро­сил ста­рец На­ум Ку­рае­ва, пе­ре­бив его раз­мыш­ле­ния. — Раз уж го­то­вил­ся ты се­го­дня к при­час­тию, то иди и при­ча­щай­ся! Вот, в Ус­пен­ском Со­бо­ре позд­няя ли­тур­гия ещё се­го­дня не за­кон­чи­лась! Ещё ус­пе­ешь! Но спер­ва — не­сколь­ко слов про твой уход в мо­на­хи и про мо­на­стырь.

Тут ста­рец На­ум дос­тал из кар­ма­на за­пис­ную книж­ку, на­шёл в ней нуж­ный ад­рес, пе­ре­пи­сал его на бу­маж­ку и от­дал её Ку­рае­ву. Это был ад­рес од­но­го мо­на­сты­ря или, вер­нее, по­ка что ски­та, на­хо­див­ше­го­ся во Вла­ди­мир­ской об­лас­ти, в сот­не ки­ло­мет­ров от слав­но­го го­ро­да Вла­ди­ми­ра. Скит на­хо­дил­ся на бе­ре­гу ре­ки, воз­ле по­лу­за­бро­шен­ной де­рев­ни, ок­ру­жён­ной ди­ки­ми ле­са­ми и не­про­хо­ди­мы­ми бо­ло­та­ми.

— У это­го ски­та есть за­ме­ча­тель­ная древ­няя цер­ковь. — мол­вил ста­рец Ку­рае­ву. — Ка­мен­ная, с тре­мя пре­сто­ла­ми. Глав­ный пре­стол — в честь свя­то­го му­че­ни­ка Луп­па, его­же па­мять два­дцать третье­го ав­гу­ста; пра­вый пре­стол — в честь свя­то­го му­че­ни­ка Пу­п­лия, его­же па­мять пят­на­дца­то­го мар­та; ле­вый же пре­стол — в честь свя­то­го апо­сто­ла Пу­да, его­же па­мять пят­на­дца­то­го ап­ре­ля. Свя­тые Луп­пе, Пу­п­лие и Пу­де, мо­ли­те Бо­га о нас!

— У ски­та се­го — про­дол­жал ста­рец, — как мне от­крыл то Гос­подь, — ве­ли­кое бу­ду­щее! Из не­го по­лу­чить­ся из­вест­ный мо­на­стырь, а по­сле — Лав­ра, ко­то­рая ста­нет пя­тым уде­лом Бо­го­ро­ди­цы! Свя­то-Лупп­ская Бо­лот­но­жаб­ская Лав­ра! Ибо скит сей сто­ит ны­не и бу­дет сто­ять под­ле се­ле­ния Бо­лот­ные Жа­бы, ко­то­рое впо­след­ст­вии ста­нет боль­шим го­ро­дом со сво­ей соб­ст­вен­ной епи­скоп­ской ка­фед­рой! И по­те­чёт в эту Лав­ру ве­ли­кий по­ток па­лом­ни­ков со всей Ру­си и со все­го ми­ра! То-то бу­дет ди­во див­ное! И бу­дут яв­ле­ны в сей Лав­ре пять мо­щей свя­тых, ко­то­рые в ней под­ви­за­лись. На­стоя­тель­ст­ву­ет сей­час в этом ски­ту ар­хи­ман­д­рит Лупп Ко­зов, в ми­ру — Ми­ха­ил. Он — моё ду­хов­ное ча­до. Имя же мо­на­ше­ское его — в честь свя­то­го му­че­ни­ка Луп­па. И от­кры­то мне бы­ло, что оный отец ар­хи­ман­д­рит Лупп Ко­зов бу­дет про­слав­лен как пре­по­доб­ный и что мо­щи его бу­дут по­чи­вать в Свя­то-Лупп­ской Лав­ре. Толь­ко ты, ча­до Ан­д­рее, не го­во­ри ему се­го при его жиз­ни. И при мо­ей то­же. А ещё, ча­до, мне от­кры­то, что ес­ли ты из­во­лишь мо­на­ше­ст­во­вать в этом ски­ту, то при­мешь в нём схи­му с име­нем Пу­п­лий — в честь свя­то­го му­че­ни­ка Пу­п­лия. Сам Гос­подь от­крыл мне это! И ещё мно­го че­го Гос­подь от­крыл мне о те­бе, ча­до, — толь­ко боль­ше то­го, что я те­бе ны­не ска­зал, знать те­бе не­по­лез­но и не­по­зво­ли­тель­но. Иди же, ча­до в мо­на­стырь сей, в скит, и под­ви­зай­ся в нём, имея ве­ли­кое упо­ва­ние на Гос­по­да!

Ста­рец не­мно­го по­мол­чал, а за­тем про­дол­жил:

— А что гре­хи твои ста­ли из­вест­ны все­му ми­ру — о сём не пе­ре­жи­вай! Ведь рань­ше, ча­до, ис­по­ведь был пуб­лич­ной! И то, что ты ска­зал мне ны­не на­еди­не, ра­нее, в древ­ние вре­ме­на, ты дол­жен был ска­зать пред мно­же­ст­вом хри­сти­ан, пред всей цер­ко­вью! Вот это бы­ло са­мо­по­срам­ле­ние, ча­до! Вот это бы­ло са­мо­уни­чи­же­ние! Вот это бы­ло по­пра­ние соб­ст­вен­ной гор­ды­ни и соб­ст­вен­но­го лож­но­го сты­да! Кто хо­чет стать ис­тин­ным хри­стиа­ни­ном, тот дол­жен нау­чить­ся пить соб­ст­вен­ное уни­чи­же­ние как во­ду и ды­шать им, как воз­ду­хом! Свя­той Ни­ки­та столп­ник, Пе­ре­яс­лав­ский чу­до­тво­рец, его­же па­мять два­дцать чет­вёр­то­го мая, три дня сто­ял при мо­на­стыр­ских во­ро­тах, пла­кал и ис­по­ве­до­вал пе­ред все­ми про­хо­дя­щи­ми гре­хи свои!

Ус­лы­шав эти ре­чи про са­мо­по­срам­ле­ние и про пуб­лич­ную ис­по­ведь в древ­но­сти, Ку­ра­ев сна­ча­ла пред­ста­вил, что его се­го­дняш­няя ис­по­ведь ста­ла дос­тоя­ни­ем всех, жи­ву­щих в од­ном с ним до­ме… А да­лее Ку­ра­ев пред­ста­вил, как он идёт в ма­га­зин и про­хо­дит ми­мо си­дя­щих на ска­мей­ке ба­бу­шек, об­су­ж­даю­щих све­жие но­во­сти… И «хри­сти­ан­ская лю­бовь» пер­вых ве­ков тот­час заи­гра­ла пе­ред гла­за­ми Ан­д­рея Вя­че­сла­во­ви­ча но­вы­ми, до­се­ле не­ве­до­мы­ми ему крас­ка­ми.

— Хм… Вся эта хри­сти­ан­ская лю­бовь вы­гля­дит как-то стран­но! — про­мол­вил про се­бя Ку­ра­ев.

Да­лее ста­рец На­ум на­чал рас­ска­зы­вать про не­обыч­ные да­ро­ва­ния ар­хи­ман­д­ри­та Луп­па Ко­зо­ва, на­стоя­те­ля Бо­лот­но­жаб­ско­го ски­та:

— Ча­до Ан­д­рее! Вот что ты мо­жешь де­лать сверх то­го, что уме­ешь пи­сать кни­ги и вес­ти мис­сио­нер­ские бе­се­ды? Быть плот­ни­ком, сто­ля­ром или ка­мен­щи­ком мо­жешь? А кров­лю хра­ма крыть — мо­жешь?! А ко­ров до­ить?! А вот ар­хи­ман­д­рит Лупп Ко­зов — он всё это мо­жет и, вдо­ба­вок, мо­жет мно­го че­го ещё сверх это­го! У не­го про­сто ог­ром­ная сно­ров­ка! Вы­даю­щая­ся! Зна­ешь, что он за­те­ва­ет? Он хо­чет за­вес­ти в ски­ту он­дат­ро­вую фер­му! И шить из он­дат­ры вся­кую оде­ж­ду — хо­чешь шу­бы, хо­чешь ту­лу­пы, хо­чешь — ещё что. Он и охот­ник хо­ро­ший. Бы­ва­ло, отец Лупп рас­ска­зы­вал мне как, бу­ду­чи ещё маль­чиш­кой, он хо­дил на охо­ту с се­ми­за­ряд… ой… с са­мо­за­ряд­ной от­цов­ской или да­же де­дов­ской вин­тов­кой и до­бы­вал мед­ве­дей, ло­сей, вол­ков и дру­гую жив­ность. Бел­ке в глаз мог по­пасть, что­бы шку­ру не ис­пор­тить! Это про­сто за­ме­ча­тель­ный че­ло­век! Ещё он мне рас­ска­зы­вал, как под­ра­ба­ты­вал по мо­ло­до­сти: де­лал кну­ты и кон­ские уз­деч­ки и про­да­вал их как су­ве­ни­ры! А ещё он вот что за­те­ва­ет: хо­чет за­вес­ти па­се­ку и из­го­тов­лять на­стоя­щие, вос­ко­вые све­чи! А из­бы­ток све­чей и мё­да, не­нуж­ный ски­ту, про­да­вать! Это те­бе не коп­тя­щие стеа­ри­но­вые све­чи! Вот ка­кой за­ме­ча­тель­ный че­ло­век ар­хи­ман­д­рит Лупп! С ним те­бе обя­за­тель­но на­до по­зна­ко­мить­ся! Ты мно­го­му от не­го нау­чишь­ся!

Ста­рец не­мно­го по­мол­чал и про­дол­жил рас­ска­зы­вать про жизнь в Бо­лот­ных Жа­бах и её ок­ре­ст­но­стях:

— А ещё, ча­до Ан­д­рее, в Бо­лот­ных Жа­бах на от­ши­бе, воз­ле са­мо­го бо­ло­та, жи­вут две са­мых на­стоя­щих ведь­мы! Это да­же не ведь­мы в сред­не­ве­ко­вом по­ни­ма­нии — то есть лю­ди, соз­на­тель­но от­верг­шие Бо­га и за­клю­чив­шие сдел­ку с Са­та­ной, — а ка­кие-то древ­ние то ли сла­вян­ские, то ли фин­но-угор­ские жри­цы, со­хра­нив­шие свою пре­ем­ст­вен­ность с древ­ней­ших, ещё язы­че­ских вре­мён. Про них мне отец ар­хи­ман­д­рит Лупп как-то рас­ска­зы­вал, ко­гда мы с ним здесь, пря­мо как я с то­бою сей­час, за ча­ем си­де­ли. Как сей­час пом­ню: си­дит пе­ре­до мной отец Лупп, весь за­мерз­ший, в не­сня­том ту­лу­пе, и рас­ска­зы­ва­ет… Так вот. Эти ведь­мы дей­ст­ви­тель­но мо­гут во­ро­жить. Ес­ли кто их оби­дит, то они на не­го на­сы­ла­ют слу­жа­щих им ду­хов и те де­ла­ют че­ло­ве­ку по­сто­ян­ный сто­як. И так хо­дит че­ло­век со стоя­ком, му­ча­ет­ся от не­го — до тех пор, по­ка не пой­дёт к этим ста­руш­кам и не из­ви­нит­ся! А ина­че ни­что ему не по­мо­га­ет! А ты, Ан­д­рее, го­во­ришь, что нет кол­дов­ст­ва… А ка­кие ле­са там! Ель­ни­ки и дуб­ра­вы с вы­со­чен­ны­ми де­ревь­я­ми… А в древ­них ду­бах — мно­же­ст­во ог­ром­ных ду­пел…

Ста­рец ещё не­мно­го по­мол­чал и ска­зал:

— Да, Ан­д­рее! За­был те­бя спро­сить про не­ко­то­рые гре­хи — тво­рил ли ты их или нет? Ска­жи, ча­до: ве­ро­вал ли ты в сря́щу, в по­ла́з, в чох или в пти­чий грай?

— Нет, от­че! — от­ве­тил Ку­ра­ев, не со­всем по­ни­мая о чём его соб­ст­вен­но спра­ши­ва­ют, но до­га­ды­ва­ясь, что речь идёт о ка­ких-то то ли суе­ве­ри­ях, то ли га­да­ни­ях.

— А ко­ли так — то и сла­ва Бо­гу! — мол­вил отец На­ум. — Гря­ди, ча­до, с ми­ром и пом­ни сло­ва Еван­ге­лия: «Ни­кто, воз­ло­жив­ший ру­ку свою на плуг и ози­раю­щий­ся на­зад, не бла­го­на­дё­жен для Цар­ст­вия Бо­жия» (Лук.9:62). Вспо­ми­най же­ну Ло­то­ву!

Ку­ра­ев по­нял, что его ау­ди­ен­ция за­кон­че­на, встал и вы­шел из ке­лии-при­ём­ной стар­ца. Ко­гда он шёл ми­мо мно­же­ст­ва лю­дей, тол­пив­ших­ся у ке­лии, то яв­но слы­шал сле­до­вав­ший за ним шё­пот не­до­воль­ст­ва: вот, мол, как дол­го про­был у стар­ца этот по­се­ти­тель — за это вре­мя мож­но бы­ло де­сят­ка два лю­дей при­нять! И дей­ст­ви­тель­но — Ку­ра­ев про­был у стар­ца очень дол­го. Кра­ем гла­за Ку­ра­ев за­ме­тил, как в ке­лию стар­ца за­шёл сле­дую­щий че­ло­век — им ока­зал­ся ни­кто иной, как Ди­мит­рий Эн­тео. На­род уз­нал его и по ря­дам стра­ж­ду­щих встре­чи со стар­цем вновь по­нёс­ся шё­пот не­до­воль­ст­ва…

Ку­ра­ев шёл в Ус­пен­ский Со­бор Лав­ры, на при­час­тие. Он ус­пел — за­шёл в со­бор к окон­ча­нию «От­че наш» и, не­дол­го ожи­дая, при­час­тил­ся. И по­сле это­го при­час­тия, как и то­гда, ко­гда Ку­ра­ев ис­по­ве­до­вал­ся и при­ча­щал­ся в боль­ни­це, он сно­ва не по­чув­ст­во­вал ни­че­го воз­вы­шен­но­го, про­свет­ляю­ще­го и уте­шаю­ще­го ду­шу — слов­но вме­сте с трав­мой моз­га для Ку­рае­ва ста­ла не­дос­туп­на столь важ­ная для не­го преж­не­го об­ласть бы­тия, слов­но вме­сто от­кры­той две­ри ту­да он об­на­ру­жил сте­ну с тол­стой кир­пич­ной клад­кой. Ку­рае­ву да­же ка­за­лось, слов­но её, этой об­лас­ти, ни­ко­гда и не бы­ло, а те смут­ные вос­по­ми­на­ния о ней, ко­то­рые ещё ос­та­ва­лись в го­ло­ве, пред­став­ля­лись Ку­рае­ву при­шед­ши­ми не из дей­ст­ви­тель­но­сти, а из ка­ко­го-то стран­но­го сна.

Осоз­нав всё это, Ан­д­рей Вя­че­сла­во­вич сно­ва опе­ча­лил­ся. Ку­ра­ев вы­шел из хра­ма, не вы­слу­шав по­сле­при­ча­ст­ных бла­го­дар­ст­вен­ных мо­литв, и стал бес­цель­но и без­дум­но бро­дить по Лав­ре. Про­бро­див не­ко­то­рое вре­мя, он вне­зап­но об­на­ру­жил, что сто­ит воз­ле ла­воч­ки с ур­ной. Ку­ра­ев вы­бро­сил в эту ур­ну по­да­рен­ный ему стар­цем па­яль­ник и с гру­ст­ным ви­дом усел­ся на ла­воч­ку. И тут к ла­воч­ке по­до­шла ко­сая, хро­мая и гор­ба­тая ста­ру­ха…

Ло­рин Пат­рик Мак­Ке­вин

(Lorin Patrick McKevin)

Curadeus

Уди­ви­тель­ная ис­то­рия Сэ­ра Ан­д­рея Ку­рае­ва — от­кры­то­го гея и все­мир­но­го ко­ро­ля опе­ры, быв­ше­го диа­ко­на и мис­сио­не­ра

 

ре­ли­ги­оз­но-мис­ти­ко-юмо­ри­сти­че­ский ро­манн

 

Об­ще­ст­вен­ное дос­тоя­ние, ли­цен­зия СС0 1.0 Universal (CC0 1.0).

Не ох­ра­ня­ет­ся ав­тор­ским пра­вом.

Public Domain, CC0 1.0 Universal (CC0 1.0) license.

No Copyright

 

 

Да­та соз­да­ния ма­ке­та: 31.08(Аug).2017; MS Word 2003; Фор­мат: A4; Шриф­ты: Times New Roman, Arial;

Вер­сия про­из­ве­де­ния: 1.0 от 30.08(Аug).2017, Пер­вое циф­ро­вое из­да­ние;

Усл. печ. л. 21.3;

 

 

 

Иза­де­тель­ст­во «Phoenix», Worchester, MA, USA

 

 

 

Поч­то­вый ад­рес ав­то­ра кни­ги:    lorin.patrick.mckevin@protonmail.com

                                                              temptator@protonmail.com

Сайт ав­то­ра кни­ги:                        

Стра­нич­ка этой кни­ги на нём:    

Блог ав­то­ра кни­ги:                         

 

 

Пе­ча­та­ет­ся в ав­тор­ской ор­фо­гра­фии

Рас­ста­нов­ка пе­ре­но­сов — ав­то­ма­ти­че­ская

Пра­виль­ность рас­ста­нов­ки пе­ре­но­сов не про­ве­ря­лась

Оформ­ле­ние об­лож­ки — ав­тор­ское

Фо­то­гра­фии и гра­фи­ка, ис­поль­зо­ван­ные для оформ­ле­ния об­лож­ки при­над­ле­жат твор­че­ским об­ще­ст­вен­ным вла­де­ни­ям, ли­цен­зия CC0 1.0 Universal (CC0 1.0)

Ди­зайн об­ло­жек так­же пе­ре­дан ав­то­ром в твор­че­ские об­ще­ст­вен­ные вла­де­ния по ли­цен­зии CC0 1.0 Universal (CC0 1.0)

Пус­тая стра­ни­ца

[1] Вои (церковнослав.) — воинства, войска.

[2] Стратилат (греч.) — военачальник, полководец.

[3] Внешняя — то есть светская, нецерковная, внецерковная, недуховная, лишенная Святого Духа.

[4]Использовано церковнославянское слово «блядь», которое означает: «пустословка» и/или «лгунья», а также: «заблуждающаяся» (сущ., а не прил.); слово произведено сразу от двух глаголов: (i) от глагола «бладить» — то есть «пустословить», «трепаться» (отсюда английское «бла-бла-бла»), а также (ii) от глагола «блудить» в смысле: «блуждать» (например, ходя по лесу). Вероятно, сначала было два слова — «бладь» и «блудь», которые слились в одно слово «блядь», которое вобрало в себя все упомянутые значения.

[5] Использовано церковнославянское слово «блядивый», означающие: «пустословный» и/или «лживый», а также: «заблуждающийся» (отглагольное прил., полученное адъективацией прич. — то есть прич., употребляемое как (в значении) прил.).

[6] «Афинейскими плетениями», то есть «афинскими словоплётством» христиане презрительно называли учения философов из Афин, греческих философов и философов вообще. Под учениями философов тут следует понимать то, что они говорили в самом широком смысле: всё, что не нравилось христианам в философии, они могли обозвать «афинейскими плетениями». Отсюда, от «афинейских плетений», произошло русское слово «ахинея» (то есть правильнее бы было говорить не «ахинея», а «афинея»).

[7] Укрух (церковнослав.) — крох, крошек.

[8]              Дословный перевод обращения к клирикам церквей Англиканского сообщества такой: священник — Почтенный (The Reverend); декан (dean) или, иначе говоря, священник-настоятель храма — Препочтенный (The Very Reverend); епископ — Досто(йно)почтенный (The Right Reverend); архиепископ — Наипочтеннейший (The Most Reverend). Архиепископ церквей Англиканского сообщества соответствует митрополиту Русской Православной Церкви или архиепископу Элладской Православной Церкви (в Русской Православной Церкви титул митрополита выше титула архиепископа, в Элладской — наоборот). Митрополитов в церквях Англиканского сообщества нет. Более привычный перевод титулов такой: Преподобный, Высокопреподобный, Преосвященный и Высокопреосвященный соответственно. Главы церквей Англиканского сообщества является архиепископами; такой архиепископ по сути равен Патриарху в православных церквях — как, например, Архиепископ Кентерберийский.

[9] В действительности канноническое право православной церкви запрещает рукополагать в егпископы глухих (причём, очевидно, на оба уха, а не на одно), а не безухих, у которых, к тому же, другое ухо — целое; Аммоний же даже не оглушил себя на одно ухо, а лишь отрезал себе одно ухо.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg