«Душа на осколки»

Душа на осколки (fb2) - Душа на осколки 1514K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мария Анатольевна Акулова

Мария Акулова ДУША НА ОСКОЛКИ

Пролог

— Иди. — Люцифер опустил тяжелую голову, потирая свои тысячелетние морщины на лбу мозолистыми пальцами. Устал… Как же он устал, что уж говорить о людях?

Он не сомневался, что его приказ будет исполнен. Здесь воля человека, да и не человека, играла уже далеко не ту роль, что в их жизни. Тут существовали его веления и его желания. Его желания воздать то, что они успели заслужить за время своего пути.

— Зачем ты это сделал? — громогласный голос, разносящийся рокотом по необъятному залу, испугал бы любого, но Люцифер к нему давно привык.

— Мучить друг друга они могут и там, а у меня полно другой работы… — версия показалась правдоподобной даже ему. Они будут мучить друг друга, в этом не сомневался ни он, ни вопрошающий.

Вот только с ответом последний не спешил. Хотя… Ведь им-то некуда спешить…

— С годами ты становишься сентиментальным… — Люцифер попытался скрыть улыбку, вдруг коснувшуюся губ. Когда он улыбался в последний раз? Что стало тому причиной? Этого он уже точно не вспомнил бы.

Возможно. Возможно, действительно становится сентиментальным, а возможно, ему просто интересно понаблюдать, смогут ли они избежать старых ошибок ради того, чтобы совершить новые. Да и игра не должна прекращаться.

— Опять — в голосе, дарующем всему земному успокоение, лишь Дьявол мог услышать нетерпение. Лишь их игра могла вызвать в Нем нетерпение.

— Опять.

— Ставишь на душу?

— На осколки…

Глава 1

— Альма, — девушка почувствовала несколько легких толчков в плечо. Секунда, и она уже распахнула глава, готовясь беспрекословно испсонять отданный приказ.

Наставница стояла над ее кроватью, держа в руках парафиновую лампу. Тусклый свет давал возможность рассмотреть лишь лицо женщины, и то, что оно полнится волнением. Черная монашеская одежда придавала фигуре еще большей таинственности, а вот кожа казалось белее обычного.

— Пора. Альма, собирайся, дитя.

— Что?.. — голос после сна, казалось, совершенно потерян, а мысли отказывались строиться в ряд, способствовать пониманию того, что происходит вокруг.

— Здесь тебе опасно, дитя. Собирайся. За тобой приехали. Они отвезут туда, где никто не узнает… — поставив лампу на невысокий табурет, служивший часто и столом и комодом одновременно, наставница сама направилась в сторону платяного шкафа, в котором девушки-послушницы хранили свои поистине скромные пожитки.

— Что… — Альма моргнула, пытаясь заставить мозг работать быстрей, а потом поднялась с кровати, следую за матушкой. — Постойте. — она положила свои мягкие ладошки на сморщенные уже пальцы наставницы, упреждая ту от дальнейших действий. — Я не понимаю, матушка Витта, кто отвезет, куда?

Женщина остановилась лишь на мгновение. Бросила странный, очень странный взгляд на лицо девушки, а потом вновь занялась сборами.

— Ты сама все поймешь, скоро… Тебе объяснят. Альма. Просто так нужно. Поверь, дитя, так будет лучше для всех…

— Но…

— Собирайся! — еще минуту тому растерянная матушка Витта вновь обрела уверенность в себе, часто вселявшую страх в ее учениц. Любой приказ этой старой монашки был безапелляционным указанием к действиям. Был всегда, стал сейчас.

Лишь еще один взгляд в глаза наставницы, и Альма послушно отступает, давая возможность матушке Витте открыть шкаф.

— Кто является в ночь?.. Да еще и столько стражи… Святой отче, перебудили всех наставниц, но ведь еще так рано, почти незаметно… — монахиня приговаривала себе под нос, путая Альму окончательно.

Кто-то явился, за ней явился, и теперь… Боже, ведь она еще ни разу в жизни не была за стенами своего маленького мира огражденного хвойным лесом… Ни разу в жизни не оставалась одна, ни разу не покидала свой дом.

Пусть домом ей служили холодные стены когда-то замка, а теперь обители нескольких десятков монахинь и их воспитанниц, но это был ее дом. Ее холодный, часто вражий, бесчувственный дом, из которого теперь ее хотели выдернуть в неизвестность.

— Матушка Витта…

— Все, — женщина защелкнула сундук, поворачиваясь к растерянной девушке. — Иди за мной, и взгляд поднимать не смей.

Вопросу вновь не дали сорваться с губ. Послушно кивнув, Альма проследовала за наставницей.

Удивительно, но ни одна из девушек, деливших с ней комнату, так и не проснулась. Или они просто сделали вид, что спят, опасаясь, что вспомнят и о них? Как же каждая из них мечтала рано или поздно вырваться из этой божьей пустоши, и как же страшно осознавать, что ее мечты близки к тому, чтобы стать правдой…

Оглянувшись напоследок, Альма попыталась запомнить хотя бы ночные очертания родных для нее предметов. Почему-то в возможность увидеть их еще хотя бы раз, она не верила.

Вереница коридоров, переходов, лестниц и вот, они оказались в огромном холле их замка-монастыря.

Видела ли Альма в своей жизни мужчин? Да. Старик, служивший на колокольне был знаком девочке с детства, у них часто получали кров путники, паломники и даже жил какое-то время отряд королевского войска. Но вот мужчины-полукровки, дети людей и лордов, в их захолустье были редкостью.

Светящиеся в темноте глаза поймали ее взгляд прежде, чем девушка успела опомниться, исполняя наставление матушки.

«Не смей поднимать взгляд, дурочка, тебе же велено!» — за долгие годы строжайшей дисциплины вычитывать себе Альма научилась, наверное, лучше, чем читать утренние и вечерние молитвы. Единственное, о чем она жалела — что эта способность не работает на опережение.

Ее заметили. Высокий, грузный мужчина, с практически львиной гривой седеющих волос и такими же пышными усами двинулся в их сторону.

Опустив взгляд в пол, Альма отметила, как руки матушки, державший саквояж, вдруг задрожали. Справиться с волнением ей удалось далеко не сразу.

— Это она? — сглотнув, Альма попыталась заставить сердце успокоиться. Да, она видела полукровок чуть ли не впервые, да, ее испугал этот взгляд, да, она неимоверная трусиха, но должна вести себя достойно. Достойно…

— Да, — даже голос главной наставницы показался теперь Альме слишком неуверенным. Но раздумывать об этом уже через мгновение у нее не осталось сил — мужчина приблизился, не церемонясь сбросил с ее головы капюшон, скрывающий слишком пышную копну рыжих волос, поддел подбородок, заставляя запрокинуть голову.

Впервые ее касались руки не подруги-послушницы или наставниц. Кожа у мужчины была горячей, мягкой, он тяжело и громко дышал, так, что Альма то и дело краем глаза улавливала, как вздымается могучая грудь, а воздух с шумом выходит из легких.

— Как тебя зовут, гелин? — гелин — невеста. Обращение, принятое в приграничье азарийских земель. Так называли всех девушек, достигших брачного возраста, но не успевших еще вступить в брак. Вот только будущих монашек это не касалось.

— Альма, ее имя — Альма, — впервые на памяти девушки, у наставницы Витты сдало терпенье, она ответила вместо подопечной, а получив в награду тяжелый взгляд мужчины, снова опустила голову, лишь сильней сжимая ручку саквояжа.

— Альма, гелин? — мужчина медленно повернул ее лицо, будто осматривая. Направо, потом налево, потом снова так, чтобы она могла в полной мере насладиться жутким зрелищем светящихся в полумраке глаз.

— Да, — и как ни странно, страшно не было. Сердце вырывалось из груди, кровь била в висках, несомненно, привлекая внимание полукровки еще больше, если легенда об их пристрастиях к человеческой крови, конечно, реальны, но страха не было.

Он держал ее подбородок в своих пальцах достаточно долго, как показалось Альме — целую вечность. Но вдруг все прекратилось, ее отпустили, мужчина моргнул, оглянулся на матушку Витту.

— Мы исполним свою часть уговора.

— Что?.. — Альма повернула голову к наставнице, задавая вопрос скорей себе, чем окружающим.

Но ей бы никто и не ответил. Мужчина с усами кивнул, давая на что-то добро, к наставнице подошел еще один заезжий, забрал из ее рук саквояж.

— Пора в путь, гелин, — усач не обернулся, не обозначил очередным взглядом, что обращается к ней, но ослушаться Альма почему-то даже не подумала.

— Береги себя, девочка моя, — уже после того, как она сделала шаг следом за мужчиной, на ее плечо легла рука наставницы, сжала чуть сильней, чем того требовало обычное ее ободрение, а потом матушка Витта резко развернулась, спеша к остальным монахиням, застывшим посреди холла.

Не веря до конца, что это явь, Альма сделала еще один шаг вслед за незнакомцем. Господи, ведь это всего лишь сон? Делая шаг за шагом, девушка повторяла про себя, что это всего лишь сон. Что завтра она проснется и поймет, что ее сырая постель по-прежнему принадлежит ей, что до рассвета еще далеко, а значит, она не опаздывает на утреннюю молитву, что времени до начала занятий у нее предостаточно, и стоит в сотый раз повторить пройденное. Да, завтра обязательно так и будет…

Шаг, и еще один, и снова… Нырнув в собственные мысли, Альма не заметила, как пересекла холл, хотела обернуться, но даже этого сделать не смогла. Увидь она такие же растерянные провожающие ее взгляды, поверила бы в реальность происходящего, а этого ей совершенно не хотелось.

Пустошь перед замком встретила ее порывом ветра, разметавшим и оез того непослушные волосы.

— Гелин? — усатый мужчина остановился у экипажа, явно принадлежавшего ему, открыл дверцу, предлагая Альме забраться туда первой.

— Кто вы? — уже во второй раз за ночь она нарушала заповедь матушки — снова смотрела в глаза мужчине, от которого теперь явно зависела ее жизнь. Этого делать нельзя, это как бросать вызов, но ведь по-другому понять помыслы человека, да и не человека, слишком сложно…

— А как ты думаешь? — мужчина, кажется, даже улыбнулся. И голос его не звучал сурово.

— Я не знаю.

— Я друг, гелин. Не волнуйся, друг, — и, повторив приглашение, мужчина кивнул на карету.

Возможно, в душе Альмы должен был родиться страх, сомненья… Возможно, ей стоило упереться рогом, требуя объяснений, хвататься за дверцы экипажа, упираться ногами, лишь бы ее не увезли из отчего дома, но что-то подсказывало девушке, что смысла в этом нет. За ней послала судьба. Это ее путь.

Глубокий вдох, наполнивший легкие запахом хвои и такой родной сырости — последнее, что она решилась взять с собой в неизвестность.

Одобрительный кивок седовласого «друга», и Альма нырнула в карету.

— Трогай, — мужчина последовал за ней. Остальные же путники оседлали лошадей. Легкий толчок, и экипаж двинулся, заставляя Альму на секунду вжаться в сиденье.

— Спи, гелин. Путь длинный. Будем на месте не раньше утра.

— Путь куда? — Альма ощущала привкус горечи во рту. Горечи и утраты. Это не сон. Она, правда, больше не увидит этих людей и эти места. Что бы ни ждало ее дальше — сюда она уже не вернется.

— Спи, гелин, — незаметный пасс в ее сторону, и веки Альмы вмиг тяжелеют, не оставляя шанса на сопротивление.

Мужчина обернулся к окну, вглядываясь в укрытые туманом поля. Солнце должно вот-вот взойти, но это не важно. Пусть лучше спит. Потом будет не до сна, он знал точно. Он помнил.

— Ну что, Альма, попробуем еще раз?

* * *

— Мой лорд: — Аргамон склонился, не доходя до первой ступени крыльца.

Ринар ждал их. Стоило лишь почувствовать приближение экипажа, как он уже оказался на пороге. Он ждал этого долго. Безумно долго, и если и на этот раз их обманули… Если опять не она… Надежда сплелась с предчувствием горечи воедино.

— Где она? — тон мужчины был холоден, как и взгляд, выражения лица не должно было дать понять хоть кому-то, как сердце выскакивает из груди. Его сердце, сердце лорда, замедлившее свой стук много десятилетий тому, снова гонит кровь в жилах как у шестнадцатилетнего юнца.

— Она спит, мой лорд, — Аргамон отступил, открывая взгляду дверь экипажа. Кивнул одному из сопровождающих их стражников. Внимая молчаливому приказу, тот на секунду пропал в карете, а потом появился на свет, держа на руках девочку.

Ринар непроизвольно выдохнул. Девочка. Совсем еще ребенок, лет четырнадцать, не больше.

— Ты уверен, что это она? — старый служащий поймал неуверенный взгляд хозяина.

— Что она сможет?..

— Я не могу быть уверенным на все сто, мой лорд.

— Но как ты узнал?

— Слухи, мой лорд, земля полнится слухами.

— Почему она не просыпается? — молчаливый страж, несущий на руках бесценное сокровище или очередную пустышку, успел приблизиться.

Ринар бросил на спящую еще один долгий взгляд.

— Я наложил на нее чары. Кажется, перестарался, — Аргамон невольно скривил губы в улыбке, скрывая это под пышными усами.

Неодобрительный взгляд на управляющего, и Ринар проводит над умиротворенным лицом девочки, вырывая ее из сновидений.

Секунду ничего не происходило, а потом… она открыла глаза.

Впервые за долгие годы Ринар потерял самообладание. Один взгляд этих глаз, и захотелось отшатнуться. Отшатнуться или упасть к ее ногам, потому что теперь он был уверен — это не ошибка. Наконец-то не ошибка.

* * *

Альма не поняла, как это произошло, просто ее вдруг вырвало из спокойного сна. Хлоп, и чей-то немой приказ, отданный шепотом прямо у нее в разуме, заставляет распахнуть глаза.

— Все хорошо, гелин, ты в безопасности, — испуг родился в ней в ту же секунду, а услышав знакомый уже голос усача, она обернулась, разыскивая его взглядом.

Осознание того, что ее держат на руках, совершенно посторонний человек… Хотя, может, даже не человек, тоже пришло почти сразу. Она дернулась, но державший ее страж только сжал руки сильнее, оглядываясь при этом на третьего, пристально следящего за ней мужчину.

— Отпусти, — тот кивнул, давая стражу добро, и лишь после этого Альма почувствовала твердую землю под ногами.

Щеки девушки невольно вспыхнули, она сделала шаг в сторону от недавно так тесно прижимавшего ее к себе мужчины, снова опуская взгляд.

Когда на плечо легла тяжелая рука уже другого нового знакомого, она непроизвольно вздрогнула. Святой Кастий, заступник всех невест божьих, куда занесла ее жизнь…

— Все хорошо, девочка, не бойся, — его низкий, рокочущий голос действительно помогал успокоиться, или, возможно, дело в руке. Альма всегда считала, что не относилась к тем людям, которым повезло чувствовать направленную на них магию, но что-то подсказывало ей, что этот полукровка уже во второй раз ворожит над ней. Скинуть руку, воспротивиться она не осмелилась. Лишь почувствовала, как страх понемногу отступает.

— Посмотри на меня, — этот же голос был полной противоположностью громогласности усача. Тихий, спокойный, вот только в отличие от фраз, брошенных «другом», как незнакомец сам попросил его называть, этот не оставлял права выбора. Ее не просили, ей приказывали.

И как бы ни было страшно поднять взгляд, направленный сейчас на носки его сапог, сделать это все равно пришлось бы. Тяжелый, прерывистый вздох, и, собрав силы в кулак, Альма вскинула голову, встречаясь глазами с обладателем этого жуткого до мурашек голоса.

* * *

И во второй раз он тоже чуть не отшатнулся. Это правда. Они нашли то, что нужно. Через столько лет…

На него смотрели глаза совсем еще ребенка. Во всяком случае, наивности, невинности, немой мольбы и непонимания в них было куда больше, чем знаний о себе и мире вокруг.

Вот только ограничиться глазами Ринар не смог. Эта наивность, невинность, хрупкость крылась во всем, в каждой черте. Распахнутые перепуганные глаза, слегка подрагивающие крылья ровного носа, сжатые в тонкую линию бледные губы, даже копна беспорядочно вьющихся рыжих волос, спускающихся по плечам, подрагивала в такт с ее страхом. Все это казалось неимоверно правильным и… таким знакомым.

— Как тебя зовут? — еще один оклик, и она снова дергается, словно ожидая удара.

* * *

Он смотрел так пристально, так долго, не давая возможности не то, что отвести глаза, пошевелиться. Альма кожей ощущала скользящий по лицу взгляд, он будто прощупывал. Но не было в этом ни похоти, ни отвращения, лишь какая-то странная жадность. Может, жадность по отношению к ее крови, а может… А может, ей не дано понять этого человека… Лорда.

Мужчина был значительно младше своего усатого помощника, значительно моложе, но, кажется, в нем жизни содержалось куда меньше. От него веяло холодом, смертельным холодом, и страх невольно завладевал сердцем девушки.

Выше ее на две головы, он окутывал одним своим присутствием всех вокруг. Не только ее, даже стоящих за спиной она не ощущала, испытывая лишь его пристальный взгляд. Рука на плече уже не помогала справиться с дрожью.

Серые глаза с красным ободком, свидетельство принадлежности к представителям касты лордов, блуждали по ее лицу, а все, на что хватило смелости девушки — ответить тем же. Гладкая смуглая кожа, острый нос, резкие скулы, коротко остриженные волосы, и жадность в глазах. Жадность, заставляющая поежиться.

— Как тебя зовут? — Альма даже не сразу поняла, что обращаются к ней. И то, что дышать перестала, заметила лишь, когда рука на плече сжалась чуть сильней, будто подсказывая, что настало время говорить.

— Альма, — собственный голос показался девушке слишком тихим и неуверенным. А еще более странным показалось то, что ответа она ждала снова затаив дыхание. Будто этот вопрос мог иметь неправильный ответ, будто он мог не удовлетворить его…

* * *

— Альма, — мужчина повторил ее имя, поднося руку к лицу напротив.

Он видел такое раньше. Видел в глазах каждой, которая когда-то переступала порог этого дома, каждой, привезенной Аргамоном из очередных поисков, но никогда это не завораживало его настолько. Настолько сильно, настолько неконтролируемо.

Именно поэтому Ринар был уверен — на этот раз ошибки быть не может. Они угадали.

Почувствовав касание к щеке, девочка непроизвольно дернулась, но отпрянуть не посмела. Смелая. Губы Ринара дрогнули в улыбке. Он провел пальцами по скуле, остановился на секунду в уголке губ, обвел их контур, вернулся взглядом к глазам.

Цвет радужки лишь начал меняться, кальми в ней только зрела. Лишь один сектор сейчас отливал фиолетовым, но это временно. День за днем, цвета, свидетельствующего о том, что она почти готова, будет становиться все больше и больше.

— Альма, — опустив руку, Ринар снова повторил ее имя. — Душа. Ты чья-то душа, Альма, знала об этом?

Не отрывая взгляда от странного мужчины напротив, девушка мотнула головой. Он говорил слишком сложные для ее понимания вещи. Непосильные, для ее понимания.

— Душа… — мгновение, и мужчина моргает, отступая.

— Аргамон, проведи леди Альму в ее комнату, подозреваю, она захочет отдохнуть.

— Как скажете, мой лорд, — покоившаяся до сих пор на ее плече рука чуть надавила, провоцируя шагнуть в сторону распахнутой двери здания.

Господи, Альма лишь сейчас поняла, что все это происходило с ней не вне пространства и времени, а в мире, среди людей… или лордов.

Огромные двери, практически не уступающие дверям в их монастырь, распахнуты, и она делает шаг, потом еще один, следуя молчаливому приказу Аргамона. Именно так зовут усача, теперь она знала хоть это.

Уже на пороге девушка запнулась, резко оборачиваясь. Она не смогла бы объяснить, почему это сделала, просто где-то в голове снова прозвучала еле слышная команда и она оглянулась, ловя еще один взгляд незнакомца.

«— Душа…» — лишь секунда, и он отворачивается, а Аргамон снова кивает на дверь, приглашая войти.

* * *

«Я мог видеть ее раньше?» — лорд не часто решал обращаться напрямую к разуму подчиненных. Аргамон мог сосчитать эти обращения на пальцах, но видимо, вопрос был для Ринара слишком важен, чтобы откладывать на потом.

Указав Альме на лестницу, ведущую на второй этаж, он обернулся, утыкаясь взглядом в напряженную спину патрона.

«Нет. Не могли».

«Но почему тогда?..»

«Вы слишком долго думали о ее поисках, всего лишь».

«Да: наверное, ты прав. Иди».

Кивнув все той же спине, Аргамон поспешил вслед за девчонкой. Если бы Ринар знал, как близок к истине… Может, хотя бы на этот раз?

Глава 2

Кажется, ее снова насильно усыпили. Альма чувствовала, как ее все дальше и дальше уносит на волнах сновидений и не могла этому сопротивляться. Может так действительно лучше? Лучше забытье, чем осознание себя в ошарашивающей реальности?

Проснулась девушка лишь тогда, когда солнце за окном клонилось к закату. Несмотря на то, что за последние два дня она проспала больше, чем за любую из недель обитания в монастыре, голова не болела, и тело будто отзывалось неимоверной благодарностью за предоставленный ему отдых. Альма села на кровати, оглядывая все вокруг.

Когда Аргамон привел ее сюда, сделать этого она не успела. Не заботясь о разрешении, усач вновь воспользовался своими умениями, погрузив ее в сон. Подобное явно входило в привычку мужчины, а значит, спиной к нему поворачиваться не стоит. Мало ли что может полететь в нее в следующий раз.

В полумраке комнаты Альма различила границы большой кровати, вдвое или даже втрое превосходящей ее родное ложе. Девочка провела ладонью по шелковой простыне, на которой еще не так давно лежала. Необычайно приятна, даже представить сложно, сколько должна стоить такая роскошь. В изголовье кровати — по меньшей мере с десяток подушек, несомненно набитых пухом, в этом Альма почему-то не сомневалась. Пухом, а не жестким гусиным пером, способным оцарапать щеку до крови.

Все в этой комнате казалось нереальным и неправильным в своем богатстве. Слишком большая кровать, водруженная зачем-то на пьедестал, слишком шикарный шкаф у противоположной стены, украшенный невероятными резными узорами, слишком мало напоминает лампа на тумбочке свечу, которой приходилось довольствоваться Альме вечерами в своем углу, готовя задания на завтра…

Из раздумий девушку вывел тихий стук в дверь.

— Госпожа, позволите? — послышался скорей писк, чем голос взрослого человека. Альма же подскочила с кровати, разыскивая взглядом ту самую госпожу, к которой обращаются из-за двери. Но комната продолжает хранить молчание, а значит… Непроизвольно выдохнув, девушка подошла к выходу.

Госпожа… Никогда в жизни девушка не думала, что к ней обратятся так.

Свет из коридора ударил в глаза. В этом доме не чурались использовать магию, даже растрачивая ее на освещение.

У двери стояла девушка, на вид — чуть старше самой Альмы. И стоило последней открыть глаза после того, как она непроизвольно сощурилась от слишком яркого света, как пришедшая уже опустила голову, слегка присев. Как перед госпожой.

— Я пришла вам помочь принять ванну и одеться к ужину.

— Что? — наверное, это слово слышали от нее чаще других в последнее время, но еще ни разу Альма не получила ответ на свой вопрос, а потому подобное грозило повториться еще не раз.

— Я пришла вам помочь, госпожа, — девушка склонила голову еще ниже, повторяя объяснение немного тише.

— Я не… — Альма сама еще не знала, что собирается ответить: что не является госпожой или что не нуждается в помощи, но собеседница договорить ей не дала.

— Пожалуйста, — она лишь на миг вскинула полный мольбы взгляд, а потом опять уставилась в пол. — Мне велено, госпожа. Если я скажу, что вы меня отправили, лорд будет недоволен, пожалуйста…

Раздумывала Альма не больше мгновения. К несчастью, ей знакомо чувство, когда тобой недовольны.

Никогда она не была достаточно прилежна в учебе, молитвах, жизни. Причиной тому было не отсутствие стараний, она старалась, очень. Всегда старалась даже больше, чем подруги по несчастью, просто в ее жизни ничто не могло быть идеальным. Все имело червоточинку.

— Проходи, — отступив обратно в комнату, Альма позволила девушке войти.

Лишь на первый взгляд барышня показалась Альме робкой, скромной и запуганной. Оказавшись в комнате, та будто преобразилась. Щелчок пальцами и тут, как и в коридоре, загорается яркий свет, а незнакомка, уперев руки в боки, обводит комнату серьезным взглядом.

Не слушая протесты, она увязалась вслед за Альмой и в смежную ванную, вот только от помощи в банных процедурах еще вчера послушница безапелляционно отказалась, выставив новую знакомую за дверь.

Та, конечно, попыталась сопротивляться, но посчитав, что может пока приготовить необходимую одежду, сдалась.

Заперев дверь в ванную комнату, Альма на секунду прикрыла глаза. Святой Кастий… Как кровать занимала большую половину комнаты, так и ванна, о которой раньше Альме доводилось только слышать, возвышалась на стальных ножках, а наполнившая ее вода окутывала помещение горячим паром. Все, что могли им когда-то обеспечить матушки — общая баня раз в три дня. Волосы мыть разрешалось не чаще, чем раз в неделю, ведь все время, отданное телу — забранное у воспитания духа, в них же воспитывали именно его.

А в этом доме все будто кричало о том, что она сама, Альма, просто жалкое создание. Жалкое создание в монашеской робе, чуждое богатству обстановки, атмосферы и обитателей дома.

Чтобы скинуть эту самую робу, пропахшую сыростью и ветхостью монастырской спальни, девушке понадобились считанные мгновения, и ровно столько же на то, чтобы скользнуть в горячую ванну.

Все это казалось Альме нереальным. Все, что творилось вокруг. Еще вчера она ложилась спать, чтобы сегодня встать раньше рассвета и прожить день, ничем не отличающийся от прошлого, а теперь оказалась в неизвестном доме, среди неизвестных людей, и даже не людей. И ведь должна бояться. Должна, но почему-то в голове лишь мысли о том, что это правильно. Что так и должно было быть.

Минуты тянулись невероятно медленно, по телу разливалась непривычная истома, все грозило закончиться новой порцией сна, теперь уже прямо в воде, но очередной стук в дверь заставил Альму вновь встрепенуться.

— Вам помочь?

Боясь, что девушка и вправду заявится помогать, Альма скользнула босыми ногами на холодный кафель, по телу прошла дрожь.

— Не нужно, спасибо, — прежде чем горничная решит ослушаться, Альма облачилась в свой привычный наряд.

Пусть он не вписывается в общий ансамбль богатства и роскоши, она и себя не чувствовала частью этого ансамбля, потому притворство здесь неуместно.

— Все готово, госпожа, — горничная снова встретила ее, потупив взгляд, при этом обращалась она к кровати или к вернувшейся в комнату Альме, понять было слишком сложно. — Я помогу вам одеться.

— О, нет, — Альма отступила, мотнув головой.

На кровати лежал наряд. Несомненно, красивый, несомненно, ужасно дорогой, удобный, но надевать она его не собиралась.

— Но леди…

— Нет, — иногда даже в ней просыпалась решительность.

— Но мне велено…

— Как тебя зовут? — обращаться к незнакомке, не зная ее имени, Альме порядком надоело.

— Свира.

— Ты свободна, Свира, не волнуйся, если спросят, скажи, что сделала все, что тебе велели. Если спросят меня, я скажу, что сама переоделась в свое.

— Но, госпожа, мне велено…

— Альма. Меня зовут Альма, и я не госпожа. Я послушница монастыря.

— Мне велено подготовить вас к ужину, госп… Альма, — запинаясь, Свира продолжала спорить с кроватью, на которую сейчас смотрела. Нежелание же оглядываться на нее, Альму уже откровенно раздражало.

— Тогда я оденусь сама, я не беспомощна.

Свира явно собиралась возразить, но вовремя прикусила язык, лишь кивнула, пятясь к двери.

— Я буду ждать вас за дверью, госп…

— Альма, — девушка резко обернулась, блеснув глазами. Наверное, впервые она позволила себе повысить голос на кого бы то ни было. И Свира была в этом не виновата, просто спокойствие, которое еще совсем недавно царило в душе, начало проходить, заполняя мысли паникой. Кажется, Аргамон все же применил к ней какие-то успокаивающие чары, действие которых грозило вот-вот закончиться.

Блузка из нежного шелка, куда более тонкого, чем покрывало на кровати, и юбка, плотно облегающая талию, и пышным колоколом спускающаяся к полу. Такого Альма тоже никогда в своей жизни не носила. Вот только нетерпение не давало насладиться всем этим. Не может подобное даваться просто так. И если мысли о том, что имей на ее счет планы по расправе, на подобное бы не распылялись, немного успокоили, то непонимание ситуации по-прежнему убивало.

Облачившись в предложенное одеяния, девушка вышла из комнаты.

* * *

По коридору Альма неслась уже уверенным шагом. Она следовала за Свирой, мысленно храбрясь и готовясь к долгой беседе с тем пугающим мужчиной, что встретил ее на пороге дома. Девушка поочередно прокручивала в мыслях вопросы, которые должна задать: зачем? как долго? почему? Прежде чем определиться, как стоит себя вести, девочка хотела разобраться с происходящим вокруг. С происходящим, так и не вписавшимся в ее понимание. В какой-то момент Свира запнулась, резко останавливаясь, Альма же затормозила инстинктивно и лишь потом поняла, что причиной остановки стал оклик вышедшего из-за угла мужчины.

— Постой, гелин, — Аргамон преградил им дорогу, закрывая собой практически весь проход. Рядом с ним Свира сжалась еще больше. А вот Альма вскинула взгляд без боязни. Он ее не пугал, в отличие от того, другого, он почему-то не пугал. — До ужина еще есть несколько минут, ступай, Свира, а мы с гелин поговорим, — еще один учтивый поклон, теперь уже перед Аргамоном, и Свира прошмыгнула мимо мужчины, скрываясь за поворотом.

Он же еле заметно улыбнулся Альме, указывая куда-то вглубь коридора.

— Как насчет душевного разговора, Альма?

Вопрос не требовал ответа. Девушка послушно развернулась, направляясь теперь уже в противоположную сторону.

* * *

— Присаживайся, гелин, — Аргамон указал на кресло за ее спиной, сам же устроился на диванчике напротив. Сложись обстоятельства по-другому, Альма, наверное, даже посмеялась бы тому, как комично смотрится огромный мужчина на практически кукольном предмете мебели.

— Я не гелин, я стану монахиней, — девушка послушно опустилась на мягкую обивку кресла, отмечая, что живущие тут люди привыкли к комфорту во всем. Теплые постели, дорогие одежды, мягкая мебель, наверняка вкусная еда, дорогое вино. Ее мир так далек от этого, да и в этом она скорей всего смотрится глупо.

— Но ведь еще не стала, гелии, — губ мужчины опять коснулась улыбка. Он чуть наклонил голову заглядывая в лицо девушки. — Сколько тебе сейчас, дитя? — он уже не помнил ее такой. В прошлый раз они решили, что не стоит торопиться, нужно дать событиям идти своим чередом. Тогда успеха это не принесло. Хотя Аргамону иногда казалось, что в их деле успеха быть не может ни при каких обстоятельствах.

— Пятнадцать, — жизнь Альмы сложилась таким образом, что она не знала дня своего рождения. С детства свыклась с мыслью о том, что очередной новый год для нее отсчитывается с первого дня лета. Еще три года, и перед ней стал бы самый настоящий выбор без выбора: послушницы имели право покинуть стены монастыря. Имели право выбрать другую жизнь, отправиться со своим скромным сундуком на поиски судьбы, но так не поступал никто. С младенчества им внушали, что мир вокруг жесток и беспощаден. А особенно беспощаден к ним — сиротам, за спинами которых не стоят родители. Не будет наказан их обидчик, не будет отомщено их унижение. Лишь оставаясь в стенах монастыря, они смогут этого избежать. За долгие пятнадцать лет ни одна послушница не покидала холодные стены навсегда. В этом Альма была первой.

— Не спеши расти, гелин, все успеется, — то, как серьезно она смотрела, как себя вела, не походило на манеру пятнадцатилетнего ребенка. Но детскость в ней жила, Аргамон знал. — Я хочу поговорить.

На каждую его фразу девчушка реагировала, напрягаясь еще больше. Спина уже и без того ровная, как палка, выровнялась еще больше, лоб чуть сморщился, губы сжались в белую линию.

— Тебя ведь интересует, почему ты здесь?

Кивок и побелевшие костяшки пальцев, сжатые в кулаки, стали ему ответом. Волнуется, боится, еще бы.

— Ты с младенчества воспитывалась в монастыре, я знаю это от твоих наставниц. И понятия не имеешь о том, кто дал тебе жизнь.

Это была правда. В монастырь попадали по-разному, кого-то отдавали родители, не способные прокормить, кого-то приводили родственники и соседи, на которых свалилась обязанность выхаживать лишившегося родителей ребенка, некоторые приходили сами, испытав боль потерь любимых, родных или даже себя, а Альма знала лишь то, что однажды утром ее нашли на подъемном мосту. Корзину, в которой лежал ребенок, обнаружила матушка Витта, возвращаясь из города. Сегодня Альма не впервые ощущала шелк под ухом — корзинка была застелена не менее дорогим материалом.

— И это напрямую связанно с твоим пребыванием здесь.

Немой вопрос застыл в глазах девочки. Не желая томить ее дольше, чем это требуется, Аргамон пояснил:

— Ты происходишь из магического рода, гелин. Твои родители были магами, и ты тоже, подозреваю, владеешь задатками. Они погибли, не тешь себя надеждами зря. Их ты не найдешь, но прежде, чем отправиться на тот свет, они взяли клятву с нашего лорда, что в случае чего он возьмет на воспитание их дочь.

— Вашего лорда?

Известие о кончине родителей, как ни странно, девочку практически не задело. Лишь легко кольнуло где-то в груди. Она свыклась жить сиротой, свыклась настолько, что появись вдруг у нее любящая мать, просто бы не знала, куда деть эту любовь.

Куда более значимой же для нее была возможность понять, в чьем доме она оказалась.

В Азарии не так-то много лордов. Их в принципе осталось в мире не так-то много и с каждым годом, десятилетием и столетием становится все меньше. Из прочитанных в монастыре книг и дошедших до молодых ушек слухов девушка знала, что сейчас между ними распределены территории государства, а подчиняются они лишь королю.

— Ты находишься в доме лорда Тамерли, Альма. Твои родители взяли с него клятву, что он даст тебе все, чего не смогли дать они.

— Но почему сейчас? — возможно, найди ее благодетель раньше, она восприняла бы это иначе. Так, как явно ожидал от нее усач. Альма просто по-детски радовалась бы тому, что ее жизнь круто вильнула, вырывая из безысходности. Но за долгие годы пребывания там, девочка сумела сделать одну важную вещь — искоренить в себе даже зародыш надежды на то, что ее жизнь может вильнуть так. Безвозмездно.

— Мы долго искали тебя, гелин.

— Вы не дали мне права выбора, — Альма даже сама удивилась тому, какая мысль блеснула у нее в голове. Ведь это так, благотворительность не принято навязывать, а ее никто вчера не спросил, хочет ли она променять свою жизнь на… это.

И проблема была далеко не в том, что ее благодетелем оказался неизвестный лорд, представитель правящих династий, о которых много судачили даже в обители, нет. Это-то как раз не пугало. Проблема была в другом страхе. В страхе перед неизвестностью.

— И какой бы выбор ты сделала, девочка моя? — мужчина, годящийся ей в отцы, если не деды, вдруг наклонился ближе, снова сверкая своими серыми глазами. Альма непроизвольно отметила, что у Аргамона, в отличие от того, другого, красные ободки практически отсутствовали. Он выставил вперед руки, — жизнь невесты господней, годы, проведенные в молитвах и смирении, — одна рука чуть приподнялась, — или все же возможность провести юность беззаботно, молодость счастливо, а старость бесконечно вспоминая первое и второе? — Теперь вверх поднялась другая рука. — Сложный выбор, гелин, ты права.

Это была явная насмешка, но ответить Альме было нечего. Ему не понять ее страхов. Никому в мире не понять ее страхов. Любой, оказавшийся на ее месте, падал бы в ноги благодетелю, молясь за его спасение перед всевышним. А ей не позволяла сделать это неизвестно откуда взявшаяся гордость и гложущие сомненья.

— О чем задумалась, Альма? — Аргамон вновь откинулся на спинку кресла, разглаживая усы. Он никогда не думал, что разговор с ребенком может быть настолько сложным. Ее интересовало совершенно не то, что он считал, должно интересовать в этом возрасте и в этом положении.

— А если я захочу уйти?

— Твои родители имели в виду опеку, а не финансовое обеспечение. Откупных не будет.

— Нет, если я просто захочу уйти.

Аргамон закрыл на миг глаза, собираясь с мыслями.

Они так надеялись, что тщательно обдуманная легенда станет достаточным объяснением для всех. Для любопытных горожан, для редких заезжих гостей, для нее самой. К сожалению, с ней все оказалось сложней, чем предполагалось.

— Этот вопрос адресован должен быть не мне, гелин. Идем, дитя, — мужчина поднялся, протягивая руку. — Ужин уже подали, лорд Тамерли ждет нас.

По девичьей спине прошел холодок. Альма невольно вернулась к утренней встрече на крыльце. Если Аргамон ее не пугал, то о другом незнакомце того же сказать она не могла. Пристальный взгляд и шепот ближе, чем это возможно. Он пока оставался для нее загадкой. Загадкой, которую не хотелось разгадывать.

* * *

В столовую они вошли вдвоем. Аргамон так и не выпустил девичью руку до самых дверей. И даже оказавшись в комнате, не спешил отпускать.

В том, что таким образом он воздействует на нее, Альма больше не сомневалась, снова по организму вместе с кровью разносилось спокойствие.

Перед ними открылись двери, являя взгляду огромную комнату. Конечно, не настолько большую, какой была монастырская трапезная, но куда более шикарную столовую.

Девушка обвела взглядом помещение, чувствуя, как сердце снова начинает биться быстрее — эта роскошь ее просто пугала. Кремовая мебель обитая медового цвета тканью, переливающаяся хрустальными бликами люстра над головой, уставленный всевозможными яствами стол. А чуть дальше, за ним…

— Ринар, — Аргамон учтиво кивнул, привлекая внимание стоявшего вполоборота мужчины.

Ее подвели к столу, отодвинули один из стульев. Реагируя на вопрошающий взгляд, Аргамон кивнул, давая добро на то, чтобы девушка села.

Стол был накрыт на четверых. Две тарелки на почетных местах хозяев дома по обе стороны огромного стола и еще две по правую и левую руку от одной из «главенствующих» тарелок. Это заставило напрячься еще больше: ведь пока в комнате их было только трое, а неизвестность пугала.

— Альма, — казавшийся абсолютно отрешенным еще минуту тому, хозяин дома моргнул, поставил бокал с каким-то напитком на столик, подошел к своему месту во главе. — Аргамон объяснил вам все? — видимо, его взгляд должен был лучиться гостеприимством, но Ринар понятия не имел, что это за чувство. А потому губ коснулась лишь кислая улыбка, не нашедшая ответа на лице девочки.

— Да. Объяснил, — Альма оглянулась на усача, чья улыбка казалась теперь куда более искренней, а потом опустила взгляд в тарелку. С Ринаром в одной комнате ей было неуютно. Она чувствовала, что это соседство напрягает его, и никак не могла понять, зачем тогда мучить себя?

— Не все, мой лорд, у леди Альмы остались еще вопросы, но их, мы решили, ей лучше задать вам, — на этот раз Аргамон учтиво улыбнулся уже лорду Тамерли.

— Я готов ответить на ваши вопросы, Альма, но прежде… Подозреваю, вы проголодались, — хоть фраза и была адресована ей, проговорил ее мужчина глядя перед собой. Туда, где стоял четвертый, кажется лишний, набор приборов.

Сказать, что в неизвестной компании Альме не лез кусок в горло, было бы неправдой. Последнее, что она ела — постные лепешки, заменившие ужин еще в монастыре, и пусть практически весь день после этого девушка проспала, справиться с аппетитом не помогла даже странная компания.

Мужчины ели молча, лишь изредка переглядываясь. Стоило Ринару сделать еле заметный жест, как в столовой появлялись слуги, сменявшие одни блюда другими. Большинство из них оставалось нетронутым.

Следя за таким расточительством, Альма чувствовала, как сердце сжимается. Этой еды хватило бы им с сестрами на неделю.

— О чем задумалась, гелин? — видимо ее растерянные взгляды, провожающие подавальщицу, не укрылись от пристального внимания Аргамона.

— Ни о чем, — отложив вилку, Альма опустила руки под стол, сжимая их под покровом скатерти в кулачки.

— Как же ни о чем, гелин? Такова ваша человеческая природа, а особенно — женская, у вас в голове роятся сотни мыслей. Поделись…

Кажется, не только она уже насытилась едой, кожей Альма чувствовала, как взгляд обоих мужчин скользит по ее лицу.

— Вы живете в роскоши, — девушка запнулась, пытаясь сформулировать мысль мягче, чем крутилось на языке. — В роскоши, которая для меня непонятна.

— О чем ты, дитя? — в диалог же с ней вступал только Аргамон. Бросив один единственный взгляд на Ринара, Альме снова показалось, что он находится далеко отсюда.

— Она о том, что мы слишком много тратим на свою еду тогда, когда другие умирают с голоду, я прав… Альма? — и тут же он доказал, что девушка заблуждалась. Их взгляды встретились во второй раз. И наконец-то Альма поняла, что так пугает ее во взгляде лорда — он пустой. Совершенно пустой взгляд. В нем нет ни искры интереса, презрения, жалости, нет ничего. Даже той жадности уже нет. Пустота, лишь пустота, в которую может затянуть.

— Да, — и врать там, где ее прочитали как открытую книгу, Альма не собиралась.

— Аргамон, ты говорил, что леди Альма содержалась в монастыре? — ему стоило бы оглянуться на усача, стоило бы дать возможность отвести взгляд, но Ринар не сделал этого. Он продолжал смотреть прямо, бесстрастно и пусто.

— Да, мой лорд.

— Тогда ты должна знать, Альма, что так распорядился бог, которому ты благоволишь. Он допустил на землю грехи, он допустил несправедливость, кто же я такой, чтоб сопротивляться его воле?

— Он дал нам право выбирать, всего лишь… А выбор предполагает справедливость и несправедливость, правду и ложь, шаг вперед и возвращение, жизнь и смерть.

— Мы вольны выбирать жизнь или смерть? — их диалог казался Альме странным. Очень странным. Но отшутиться, сменить тему, отвлечься от подобных разговоров так, как положено делать пятнадцатилетним девушкам, Альма не могла — просто не умела.

— Да, но должны быть готовы нести ответ за свой выбор.

На самой глубине серых радужек на секунду блеснула искра. Еле заметная, практически неуловимая, но она была. Альма знала точно. А потом все резко закончилось.

— Велите подавать десерт, мой лорд, пока милая гелин не решила, что и это от лукавого, — над собственной шуткой посмеялся только Аргамон, но к этому разговору они больше не возвращались.

Впервые в жизни Альма попробовала шоколад. Лакомство, о котором лишь слышала, но никогда не видела, и по правде, даже не мечтала о нем. Вкусно ли? Да, но не настолько, чтоб восторгаться, хлопаться в обмороки и признаваться густой пасте в любви, как, видимо, от нее ожидали.

Хотя нет, Ринар не ждал от нее ничего, Альма знала точно, его она тяготила. Ждал Аргамон. Переводил взгляд с задумчивого лорда на нее и чего-то ждал, вот только мысли читать Альма не умела.

Девушка не знала, сколько длилась их трапеза, но в какой-то момент поняла, что находиться за столом больше не может.

— Простите, — отложив салфетку, Альма попыталась подняться. Ей хотелось скрыться там, где она не будет казаться себе настолько лишней, где ей не будет так неудобно. Где звенящая тишина не будет резать уши.

Никогда тишина не была для нее проблемой. Никогда раньше, а здесь она давила.

— Все хорошо? — смотрящий куда-то в окно Аргамон перевел взгляд на нее. Эти странные… люди… они явно не разделяли ее волнения. Им было комфортно.

— Да, простите, просто я хочу отдохнуть.

— Опять? — Альма не была знакома со всеми правилами этикета и хорошего тона, наука монашек в этом плане могла считаться достаточно скудной, но оставшись сидеть, после того, как она поднялась, лорд явно не выказывал свое почтение. Слегка запрокинув голову, Ринар поймал ее растерянный взгляд, губ мужчины коснулось подобие улыбки. — Я думал, вы не пожелаете отдыхать еще долго после того, как Аргамон не пожалел на вас поистине львиной доли чар.

Аргамон кашлянул, а потом пожал плечами, будто извиняясь.

— Я всего лишь жалкий полукровка, мой лорд, немного не рассчитал… — Ринар хмыкнул еще раз, так и не отведя взгляда от напряженной Альмы.

— У тебя были вопросы, Альма, я готов их выслушать, — резко встав, он навис над девушкой скалой. Не успев поднять голову, она практически уткнулась носом в рубашку мужчины, невольно делая вдох. Он странно пах… Пах немного горько, а еще практически неуловимо хвоей и дождем, будто только что вернулся из-под проливного ливня в ее родном монастыре. Один вдох, и Альма отступила, заставляя себя опомниться. — Аргамон, — всего лишь произнося имя подчиненного, Ринар умудрялся отдавать ему приказы.

Кивок, и усач шумно отодвигает стул, обходит стол, застывшие на расстояние вытянутой руки друг от друга фигуры, на секунду останавливается, снова кладя руку на напряженное девичье плечо, а потом выходит, плотно прикрыв за собой дверь.

— Что тебя интересует? — лорда Тамерли явно не волновало ничто и никогда. И сейчас он продолжал возвышаться над Альмой, не чувствуя и не разделяя ее напряжения.

— Кем были мои родители и почему вы поклялись опекать меня?

— Это так важно для тебя?

— Да, — если честно, второй вопрос интересовал девушку куда больше, по одной простой причине: она не верила в возможность искренних безвозмездных порывов, прожив пятнадцать лет в обители приближенных к святости людей, девушка отчетливо понимала — за все приходится платить. А от его ответа зависело, этот порыв по отношению к ней — его плата, или когда-то плату взыщут с нее.

— Они были магами, полегли во время последней войны, она закончилась раньше, чем тебе исполнился год. Я долго не подозревал об этом, а когда узнал, было уже поздно — тебя отдали на воспитание в другую семью, а они уж распорядились, как считали нужным.

— Вы искали меня пятнадцать лет? — в это верилось с трудом. Слава богу, не так-то много детей подбрасывают под двери монастырей каждый день.

— В их городе прошел мор. Многие не выжили, они тоже. Я долго считал, что ты погибла с ними, но совсем недавно узнал, что это не так.

— Как? — Альма видела, как при каждом следующем вопросе Ринар слегка кривится, будто этот допрос грозил с минуты на минуту надоесть лорду, но пока он мужественно выдерживал натиск.

— Это было заботой Аргамона, понятия не имею, — он ответил, не моргая, не тушуясь, дыхание не сбилось, Альма кивнула, принимая такой ответ.

Он действительно не похож на… человека, который стал бы заниматься вопросом ее поиска лично. Проведя подле него время трапезы, у девушки вообще закралось сомненье, что он занимается чем-то лично, кроме как бросает задумчивые взгляды на окружающие его предметы.

— Почему вы поклялись опекать меня?

— У меня нет детей…

— Вы молоды, — такой ответ совершенно не устраивал Альму. Клялся он больше пятнадцати лет назад. Жизнь лордов длится до трех столетий, они так же как и люди рождаются, так же живут, и стареют. Просто с ними происходит все куда медленней. На вид, девушка не дала бы Ринару больше тридцати по человеческим меркам, а значит, ему светит еще минимум сто лет счастливой жизни в достатке. А достаток привлекает невест, способных дать потомство.

— Я задолжал.

— Что?

Эта девочка будила в нем непонятные чувства. Слишком прямолинейна, слишком скрытна и открыта одновременно, слишком много понимает и в то же время не понимает ничего, а ее вопросы… Ведь он мог пресечь их на корню, но почему-то не делал этого. Ах да… Ведь все должно быть добровольно, как он мог забыть…

— Они спасли меня когда-то, а теперь настал мой черед. Я обеспечу тебе жизнь, достойную твоего происхождения. Я дам образование, кров, все, что пожелаешь.

— А если я решу уйти? Если я откажусь?

— Не раньше, чем мой обет будет исполнен.

Альма кивнула. Такое развитие событий она предвидела. Конечно, ни одна здравомыслящая барышня и не решилась бы уходить из подобной золотой клетки, но за себя Альма ручаться не могла.

— Если мои родители были магами…

— Аргамон будет обучать тебя. Я не могу, чарами лордов ты не овладеешь в полной мере, а он полукровка, научит тебя всему, что понадобится. Если хочешь, через несколько лет представлю тебя при дворе.

— Каком?

— Азарии, очевидно…

Еще один кивок, и Альма невольно закусила губу. Красочные картинки сами собой вставали перед глазами. Она никогда не видела двор. Только в детстве, почитывая сказки, пыталась представить, каким он должен быть.

Последняя война между соседствующими Азарией и Валией сильно повлияла на оба государства, спровоцировав голод не только в приграничных территориях, но даже в столицах. Но война была давно, а значит, столица вновь пестрит красками, цветет и развивается.

— А вы?..

— Лорд Приграничья, гелин.

Очередной кивок девочки вызвал легкую улыбку на лице Ринара. Альму это не смутило, ей нужно было переварить информацию. Значит, ее родителям задолжал один из важнейших чинов государства, если верить словам незнакомца, конечно. Азария делилась на округа, над каждым из которых главенствовал лорд. Эти территории отличались размерами, своим политическим, экономическим, социальным значением, плотностью населения и прочими факторами. Пожалуй, самым важным, опасным и в то же время плодотворным было именно Приграничье. Здесь время от времени вспыхивали мятежи, нарушались границы. Здесь же находилась самая богатая земля и самый трудолюбивый люд. Король просто не мог поручить эти земли лорду, пользующемуся не полным его доверием.

Вот только значение сейчас для девушки имело не это. Она чувствовала шаткость своего положения и хотела максимально оградить себя от возможных эксцессов, мысли о которых тут же хлынули в голову.

— Вы не станете выдавать меня замуж, без моего согласия, — слухи о том, как поступают с подопечными опекуны доходили и до их глуши. Хотя и родные отцы не часто спрашивали о желании дочери, выдавая ее замуж.

— Обещаю, — губ мужчины опять коснулась улыбка, и в глазах снова на миг зажглась искра.

— И если я захочу уйти после своего восемнадцатилетия…

— Я сделаю так, как ты пожелаешь.

Очередным кивком Альма закрепила их договоренность. Три года. Целых три года ее жизнь будет напоминать сказку, после пятнадцати лет затворничества. Шелковые простыни, сытные завтраки, мягкие стулья, собственный пони и преподаватель-маг. О таком она никогда не мечтала, и честно могла признаться самой себе, что и сейчас это не принесло той радости, на которую можно было рассчитывать.

Делая шаг к экипажу еще там, в родной пустоши, Альма понимала, что это правильно, в этом направлении зовет ее судьба, но теперь в сердце закралось сомнение. А вдруг она ошиблась? Вдруг, она заняла чье-то место?

— У тебя странные глаза, Альма, — из раздумий ее вывел незаметно ставший привычно уже тихим голос теперь официально ее благодетеля. Девушка моргнула, тут же потупившись.

— Так было не всегда, они начали менять цвет недавно.

В канун пятнадцатилетия Альма заметила, что радужка изменилась. Привычный зеленый цвет уступил место странному, фиолетовому. Такого цвета глаз она не видела еще ни у кого. Перемену заметила не только она. Как-то матушка Витта подозвала ее к себе, долго пристально смотрела в глаза, а потом…

— Давно это началось? — она спросила с опаской.

— Нет, с постом, — именно на это Альма и списала тогда изменения, посчитала, что опять делает что-то не так, раз даже глаза меняют цвет. Но реакция матушки заставила задуматься еще сильней.

— Не поднимай взгляд ни на кого Альма. Это приказ. Если заметят — тебе несдобровать.

Почему, зачем, сколько будет действовать этот приказ, наставница не уточняла, но Альма пыталась следовать ему беспрекословно. Пока не попала сюда. Тут почему-то она искала чужие взгляды с особым усердием.

— Тебе это нравится? — и снова голос Ринара вернул Альму из собственных мыслей.

— Нет.

— Подойди ближе, — он поманил ее пальцем, — я наведу морок.

Первой мыслью было отказаться, ведь снова приблизиться к нему почему-то было страшно, но шепот где-то над самым ухом «иди», и она делает шаг.

Он не размахивал руками, не произносил замысловатых заклинаний, не пытался вырвать ее волосок, свой волосок, приготовиться прямо здесь какое-то зелье. Лишь мимолетный шепот, ощущения тепла руки на своем лице, и отступает он.

— Все, придешь через неделю, я обновлю морок. Можешь посмотреть, — он кивнул на зеркало, висевшее у камина.

Не откладывая в долгий ящик, Альма последовала его совету. Глаза снова были совершенно нормальными. Такими, какими она помнила их всю жизнь — цвет спелой зелени, цвет ее родных лесов.

— Спасибо, — Альма оглянулась, впервые улыбаясь мужчине. Впервые искренне улыбаясь за многие-многие дни. Так было спокойней. Даже самой не следить за тем, как фиолетовый все больше сменяет привычный зеленый, было куда спокойней.

— Пожалуйста, — он на секунду задержался взглядом на лице девушки, а потом отвернулся. — Еще вопросы, милая гелин?

— Нет.

— Ну, тогда, с вашего позволения, леди Альма, я отправлюсь на покой, — он вновь обернулся, слегка склонил голову, а потом направился к двери.

Лорд успел преодолеть комнату, нажать на ручку, открыть дверь, но в последний момент передумал, задавая еще один вопрос.

— Скажи мне, неужели ты даже не хочешь знать, кем были твои родители?

Девушка тряхнула головой, прядь волос выскользнула из тугого пучка на затылке.

— Нет.

— Почему? — они потратили с Аргамоном столько времени на продумывание правдоподобной версии, а теперь получалось, что сделали это отчасти зря…

— Я вам не верю, мой лорд, — теперь уже зеленые глаза вновь смотрели на него, не моргая.

— Почему тогда смолчала?

— А разве вы скажете мне правду?

— Нет.

— Но рано или поздно потребуете услугу за проявленную доброту?

— Да.

— Я готова, — Альма снова вытянулась по струнке, вскидывая взгляд на мужчину у двери.

Разоблачившись сейчас, она теряла шанс списаться когда-то на свое незнание. Но юлить ее тоже забыли научить, а жить в правде, пусть и сдобренной недосказанностью, все же лучше.

— Спокойной ночи, Альма, — последние слова в его исполнении показались еще более мягкими, чем раньше. Он вселял в нее страх, трепет и уверенность одновременно. Девушка понятия не имела, как такое возможно, но это было именно так.

— Спокойной ночи, лорд Тамерли.

Дверь за мужчиной закрылась бесшумно, и лишь над ухом пронеслись отголоском брошенные им утром слова.

«Душа. Ты чья-то душа, Альма, знала об этом?»

Глава 3

Прошло почти три года.

— Леди Альма, вы просили разбудить вас до восхода! — Свира трижды ударила кулачком о дверь, прежде чем ворваться в покои госпожи. Вот уже почти три года, как госпожи.

— Спасибо. Свира. — Альма же сидела у трюмо, скалывая волосы в пучок.

Она проснулась сама. Эту привычку нежность нынешней жизни искоренить в ней не смогла. Впрочем, не только эту.

Вот уже долгие месяца она спала на самой мягкой в мире перине, такой же, как в первую ночь тут, шелковые простыни сменяли одна другую через день, а ванна продолжала каждый вечер разносить сладкую истому по всему телу. И как ни странно… Альма к этому привыкла.

Привыкла ко всему: к лености жизни нежных барышень, единственной заботой которых является учеба и развлечения, к неправильной роскоши, в которой когда-то упрекнула, к людям и нелюдям вокруг. К Аргамону, ставшему учителем. К вечно задумчивому Ринару. Даже к нему.

Сколько длилось это привыкание? Не было в жизни Альмы такого, чтоб ложась спать, она еще была послушницей монастыря святого Кастия, а проснувшись — почувствовала себя леди Альмой Кристэль. Именно к этому роду, по словам Аргамона, она и принадлежала. Нет все происходило постепенно, день ото дня Альма все больше чувствовала, как свыкается со своим настоящим. Сначала с роскошью вокруг, потом со странными отношениями обитателей дома между собой и к ней, потом — с осознанием себя частью всего этого.

Аргамон оказался великолепным учителем. Он преподавал ей не только чары. Он учил ее этикету, помогал усовершенствовать правописание, чтение, основы арифметики, заставлял читать книги и думать. Главное — он неустанно заставлял ее думать, размышлять, оценивать всех и вся. Учил тому, что так старательно пресекали обитательницы монастыря. Там собственные суждения были ни к чему, слишком они казались монахинями вольнодумными, здесь же Аргамон радовался каждому вопросу, каждому сомнению.

— Умница, гелин. — в подобные моменты усач улыбался, щелкая ученицу по носу, а потом приговаривал:

— Когда-то ты станешь настоящим тираном, радость моя. Только подумаю, что какому-то несчастному достанется в придаток к твоей красоте еще и ум, остается его лишь пожалеть.

После слов по комнате разносился раскатистый хохот Аргамона, а Альма на мгновение застывала, не зная, что ответить.

Свира из служанки, боявшейся смотреть в глаза, стала единственной подругой.

Лорд Ринар… Он так и остался для Альмы загадкой. С одним большим отличием — теперь разгадать его хотелось, очень хотелось. Девушка видела его реже, чем других обитателей дома. Лишь знала, что он проводит дни в своей комнате, в своем кабинете, в своих поездках. Там, где ей не рады. Там, где не рады никому, кроме, разве что. Аргамона. Трапеза же, устроенная в честь ее приезда, была в доме исключением из правил. Обычно вечера они с Аргамоном проводили вдвоем.

Усач был не просто управителем дома, он считался советником и другом лорда Тамерли. Потому и имел честь делить с ним стол и пищу. Правда выпадали такие случаи довольно редко, место Ринара очень часто пустовало так же: как и тарелка на противоположной стороне стола.

Не выдержав, Альма однажды спросила у Аргамона, зачем слуги вечно накрывают на четверых, подозревая, что это просто какая-то неведомая ей традиция, но мужчина удивил ее своим ответом.

Улыбка сползла с лица усача, а взгляд на секунду стал суровым.

— Так надо, гелин, и забудь об этом. Не смей спрашивать у Ринара, — такой настоятельной рекомендации Альма вняла. А спрашивать у Ринара она не стала бы в любом случае. Кто она такая, чтобы требовать ответов у лорда?

Она понятия не имела, чем он разбавляет праздность или занятость своих дней. Лишь изредка пересекаясь с ним в коридорах и комнатах, чувствовала, как сердце предательски пропускает удар, а потом вдруг несется галопом.

Страшно было признаться в этом даже самой себе, но она влюбилась в этого молчаливого вечно задумчивого лорда. В своего благодетеля и опекуна, а он… А он все эти годы провел рядом, но будто на другом краю вселенной.

Иногда, углубившись в свои мысли, Ринар врывался на застекленную лоджию, служившую полигоном Альмы во время практических занятий по магии. Аргамон учил ее тому, что умел сам, и что могло пригодиться ей: бытовые чары, левитация, элементарная трансфигурация, игра со светом. По правде, даже это давалось ей с трудом, что в очередной раз подтверждало версию девушки о том, что когда-то о родителях-магах ей соврали. Будь они действительно сильными, ей не пришлось бы недели напролет пытаться оторвать от поверхности стола всего лишь иглу.

Вот так, во время их уроков, когда нервы на пределе, когда даже воздух пропитан ее желанием сотворить чудо, на лоджию иногда врывался порыв ветра, несший с собой запах горечи и хвои. В такие моменты очередная игла могла взметнуться вверх, воткнувшись в потолок, но Альма этого не замечала.

Резко развернувшись, она провожала взглядом мужчину, не обратившего на них с Аргамоном ни малейшего внимания.

Так было почти всегда. Даже проводя вместе время за ужином, Ринар чаще всего оставался отчужденным. Он находился здесь и одновременно неизвестно где. Снисходительно реагировал на несмелые попытки заговорить, улыбался чаще всего невпопад, вставал из-за стола слишком быстро. Мчась на ужин, Альма каждый раз предвкушала, что на этот раз мужчина посмотрит на нее как-то по-особенному, скажет что-то важное, невзначай коснется или сделает еще что-то, о чем можно будет вспоминать ночи напролет, лелея свою влюбленность, а уходила девушка, чувствуя горькое разочарование из-за того, что еще один ужин с ним прошел зря.

Вот только упрямства ей было не занимать — на следующий день после очередного разочарования, она снова неслась в столовую, окрыленная своими надеждами. А еще у нее были еженедельные походы в кабинет лорда. Такой важный, долгожданный, незаменимый ритуал.

Глаза продолжали менять цвет. То быстрей, то медленней, но никогда фиолетового не становилось меньше. Если пришла она в этот дом счастливой обладательницей вкрапления фиолетового в зеленый, теперь все было с точностью да наоборот. Зеленого осталось чертовски мало.

Это пугало Альму. Пугала возможность лишиться зрения, пугала возможность того, что это болезнь или проклятие, но Аргамон успокоил обещанием справиться у мага куда более опытного, чем он сам, а Ринар…

В какой-то степени Альма была даже рада тому, что с глазами творилось что-то неладное. После того, как лорд впервые наложил на глаза морок, она приходила к нему каждую неделю. И это было время триумфа ее влюбленности. Мимолетные встречи в доме — моменты нежданного счастья, а вот эти походы были распланированы девушкой задолго до похода к нему. Находясь же в кабинете опекуна, она тянула с уходом, как могла.

Аргамон давно уже научил ее наводить морок самостоятельно, следил за тем, чтоб она тренировалась в этом умении особенно прилежно, но Ринару об этом почему-то не говорил. И за это Альма была ему очень благодарна.

Сердце девушки замирало, стоило лишь постучаться в кабинет опекуна, а оказавшись в нем, увидев его, немного рассеянного, иногда улыбающегося, а иногда хмурого, оно устремлялось в галоп.

И пусть не было романтики в том, как он исполнял эту повинность, пусть его «гелин» излучало тепло далеко не того характера, о котором мечтала Альма, она не могла заставить себя перестать думать о нем. Перестать думать перед сном и проснувшись рано утром, за завтраком и во время обеда. Борясь с законом земного притяжения и сохранения энергии. Не могла.

Да, у нее появилось много новых привычек, но были и те, которые напоминали о детстве в монастыре. Например, Альма так и не отвыкла от ранних подъемов. Пусть теперь в этом не было необходимости, пусть теперь она могла нежиться в постели до начала занятий, будь-то уроки Аргамона или других приглашенных преподавателей, не получалось. Как делала всю свою жизнь, даже в этом доме Альма просыпалась с солнцем, читала молитву, вкладывая в нее немного новый смысл: девушка просила, чтоб однажды ее сны о нем стали явью, а потом мчала в новый день, полный надежд.

— Не спится же вам, госп… Альма, — Свира взялась убирать постель, когда Альма, проносясь мимо, клюнула ее в щеку, направилась к двери.

— Хочу наведать Шоколадку.

Не дожидаясь ответа, Альма вышла из комнаты, тихо притворила дверь. Дом еще должен был спать, что Ринар, что Аргамон славились любовью сидеть в компании друг друга или в одиночестве допоздна, и утро начиналось у них, а значит и всего дома, ближе к полудню.

Альма спустилась вниз по лестнице, вооружившись лишь пузырьком света, созданным по щелчку пальцев (этому она научилась достаточно быстро). Толкнув тяжелые двери, девушка ощутила, как влажный прохладный воздух ударил в лицо. Ранняя весна в этом году затянулась. Сад перед домом был укрыт туманом.

Но значения сейчас это не имело, снова сердце ухнуло в пятки.

— Мой лорд, — увидев на крыльце знакомый силуэт, Альма почувствовала, как дрожь прошла по телу. Так было всегда, стоило мужчине появиться на горизонте.

Он стоял к ней спиной, держась за перила, вглядывался куда-то вдаль. Снова был слишком занят своими мыслями, чтобы заметить ее приход. Альма остановилась в нескольких шагах за спиной мужчины, ожидая, пока он отреагирует на ее появление.

— Почему ты так рано встала, душа моя? — Ринар не обернулся, даже не пошевелился, но это и не требовалось, чтоб на сердце разлилось тепло. Только его тихий голос, и это «душа моя…» могли вызвать такую реакцию. Он давно начал обращаться к ней так. И Альме нестерпимо хотелось, чтоб это обращение значило для него так же много, как для нее.

Стоило ему оказаться рядом, от еще недавно такого хладнокровного ума не оставалось ничего. Альма не понимала саму себя, но бороться с родившейся в сердце влюбленностью не могла, и по правде, не хотела.

— Хочу проверить все ли уже хорошо с Шоколадкой, — на шестандцатилетие Ринар подарил ей лошадь. Красивого, статного скакуна, достойного представителя своего рода и породы. Когда-то ее не впечатлило лакомство, носящее это гордое название, зато лошадь с таким именем навек отпечаталась в сердце. Возможно потому, что это был первый его настоящий подарок.

И пусть Альма знала, подсказку дал Аргамон (сам лорд скорей всего понятия не имел, что у нее будет день рождения), это было не важно.

К тому же… Даже она так точно и не узнала, когда родилась.

Почти сразу после попадания в этот дом, они с Аргамоном ездили в город — нужно было уладить некоторые бюрократические процедуры, в том числе и оформление документов. Оказалось, что в этих самых документах нужно указать дату рождения, которая оставалась для девушки загадкой.

Узнав об этом, местный ратушный маг окинул ее скептическим взглядом, а потом, тяжело вздохнув, встал со своего места, подошел вплотную, стал водить руками над головой девушки. Водил долго, вдумчиво, с чувством, а потом обратился почему-то к суровому Аргамону.

— Не вижу… — в голосе самоуверенного мага слышалось сомненье.

Достаточно долго мужчина пытался «увидеть», но, судя по всему, результата это не дало. В конце концов, после консультации с Аргамоном и небольшой денежной стимуляции со стороны усача, было решено вписать в документ предложенный девушкой наобум день.

Позже Альма спрашивала у Аргамона, часто ли такое случается, часто ли магам не удается определить точный возраст человека. Он заверил, что повсеместно. Судя по тому, как скривился при ответе, наверняка соврал.

— Там роса, гелин, подожди пока туман сойдет.

— Я не боюсь росы, мой лорд, — к нему она обращалась теперь лишь так. Пробуя на вкус каждое «мой». Юношеская влюбленность бывает схожей с настоящей манией, болезнью. И сейчас Альма болела им, сгорая от этого жара.

— Я знаю, — он опустил голову, а потом резко обернулся, глядя на подопечную с улыбкой. — Я иногда думаю, что ты ничего не боишься. Ни темноты, ни высоты, ни скорости, бедности, старости… Скажи мне, Альма, чего ты боишься? — он продолжал улыбаться уголками губ, лениво облокотившись о перила.

Альма знала точно, что за эти годы она изменилась. Она изменилась, а вот он нет. Все тот же, что во время первой их встречи, тут же, на крыльце.

Девушка не любила врать. Особенно ему, но правду сказать бы не осмелилась. Она боялась, что когда-то придется его покинуть. Лишь этого. Ни смерти, ни бедности, ни голода, ни боли. Лишь того, что когда-то придется уйти из этого дома. Уйти от него.

— Быть отвергнутой, — даже сейчас соврать не получилось. Пусть не полная, но это была правда. Страшно было знать, что он не испытывает к ней того же, что она так холит в своем сердце.

По террасе разнесся смех мужчины. Иногда с ним случалось даже такое — он смеялся. Очень редко, но смеялся.

— Какая же ты еще глупенькая, Альма, — он оттолкнулся от балюстрады, подошел к ней почти вплотную. Девушка вновь, как делала всегда, когда он оказывался рядом, втянула в себя его запах. Пьянящий, дурманящий, не дающий надышаться. — Ни один в мире мужчина не отвергнет тебя, душа моя. Разве что слепой, — поддев пальцем рыжий локон, Ринар аккуратно потянул его на себя, а потом отпустил, наблюдая за тем, как он снова собирается в спирать.

Она стала не просто красивой. Безумно красивой. Два года превратили чрезмерно худого, чуть угловатого подростка в по-настоящему красивую женщину. Волосы, спускавшиеся когда-то до плеч, отросли, теперь закрывая поясницу, а глаза могли свести с ума любого. Важен был не их цвет, ведь истинные их преображения видел лишь он, а взгляд. За один лишь ее взгляд можно было убивать.

— Слепой, — Альма опустила глаза, грустно улыбаясь. Он не был слепым, но что-то подсказывало девушке, что скажи она ему о своих чувствах, страх реализовался бы сию же минуту. — Почему вы не спите, мой лорд? — свое небывалое везение, встречу с ним, хотелось продлить любым способом — задавая ненужные и неважные вопросы, слушая пустые по сути своей ответы, улыбаясь.

— Не только же тебе играть роль ранней пташки, гелин. Иногда и я могу полюбоваться утром. Не находишь?

— Вы не ложились? — под глазами мужчины залегли тени. Даже лорду Приграничья нужен был сон.

— Ты волнуешься за меня? — Ринар сделал удивленный вид, поднимая брови и слегка улыбаясь.

Неужели не замечает? Неужели он, правда, не замечает, как она смотрит на него? Даже сама Альма, к своему стыду, признавала, что слишком уж ее влюбленность очевидна. Очевидна всем: Аргамону, Свире, ей самой, слугам, даже Шоколадке, но не ему.

— Вы ведь должны стребовать с меня одолжение, мой лорд, а кто же сделает это, если переутомление скажется на вас губительно? — Альме казалось, что ее ответ был отличным предлогом для очередной улыбки, ответной фразы, еще одного нежного взгляда, но он снова удивил.

Застыл на мгновение, полоснул холодным взглядом, а потом отвернулся, вновь опираясь о перила.

— Иди, гелин, — не было в голосе больше тепла, которым Альма так жадно упивалась.

— Мой лорд… — она присела, склонив голову, будто он не стоял к ней спиной, будто мог видеть.

— Шоколадка ждет, душа, не заставляй беднягу мучиться в ожидании единственного дорогого существа, — голос снова стал куда более красочным, но спросить, что стало причиной такой резкой перемене в нем, Альма не осмелилась.

Прошла мимо, спустилась по ступенькам вниз, шагнула на гравиевую дорожку. Он не смотрел вслед. Если бы бросил хоть один взгляд, Альма обязательно бы это почувствовала. Но нет, он снова нырнул с головой в свой собственный мир, в котором ей места не было.

* * *

— Это просто, Альма, всего лишь мысленная команда и пасс. Ясно? — на кресле сидела насупившаяся Свира, а учитель и ученица нависали над ней, испытывая те самые сонные чары, которыми так умело когда-то орудовал сам Аргамон.

— Ясно, — Альма буркнула ответ, стискивая кулаки сильнее. Сегодня у нее не получалось ничего. После утренней встречи с Ринаром не получалось ничего. Что она сказала не так? Что сделала? Что должна сделать, чтобы он наконец-то все понял?

— Альма! — обычно спокойный Аргамон вдруг рявкнул, возвращая девушку из плена тяжелых мыслей. — Ты свободна, Свира, спасибо.

Свира покачала головой, вознеся хвалу небесам, что осталась живой и даже невредимой, потом бросила на Альму жалостливый взгляд, но ослушаться не посмела. Себе дороже. Лучше вечером, перед тем, как поедет в город на выходные, забежит к госпоже и спросит, что стряслось на этот раз.

Проводив горничную суровым взглядом, Аргамон повернулся к ученице, сложил руки на груди.

— Как это понимать, милая моя девочка? — ни тон, ни поза, ни выражения лица не предвещали ничего хорошего, но и бояться его Альма сейчас не могла.

— Как понимать что? — бросать мятежные взгляды в его сторону ей почему-то удавалось. И спорить с ним тоже. И выяснять, кто прав, а кто виноват.

— Ты невнимательна, Альма, или хочешь лишить подругу головы вместо того, чтобы усыпить?

— На такое у меня не хватит сил, — сжав кулаки сильней, Альма развернулась, собираясь гордо удалиться. День откровенно не задался, и портить его еще и перебранкой с Аргамоном не хотелось.

— Стоять, гелин, — прямого приказа ослушаться девушка не могла. Только стиснула зубы. — Я разве разрешал тебе уйти?

— Я не способна к чарам, Аргамон. Не нужно тратить свое и мое время впустую, — она ответила не оборачиваясь. И согласись он, почувствовала бы лишь облегчение. Ее душа не лежала к таким их урокам. Впрочем, сейчас она была бы рада чему угодно, лишь бы все оставили ее в покое.

— Что стряслось, девочка? — он подошел практически неслышно, уже привычно на ее плече опустилась рука, но прежде, чем он успел снова «успокоить», Альма стряхнула его тяжелую ладонь, разворачиваясь.

— Вы же сами видите, что у меня не выходит. Зачем тогда мучиться? Лучше я потрачу это время на уроки стряпни или… Или попытаю свои силы в математике, или… Да что угодно! У меня не получается, Аргамон! — голос практически сорвался на крик. И пусть Альма понимала, что имеет в виду сейчас далеко не чары, что усач ни в чем перед ней не виноват, а нервы шалят в последнее время стабильно, сдержаться не смогла.

— И ты хочешь прекратить занятия? — он же отвечал спокойно, словно забыл о своем раздражении минутной давности.

— Да!

Альма ожидала, что Аргамон возразит в категоричной форме, что удвоит количество часов, чтоб не оставалось времени на глупые мысли, но он как всегда удивил.

— Сама скажешь об этом Ринару, гелин. Я не против.

— Нет, — и этот ответ получился куда менее уверенным, чем первое «да».

— Почему же? — мужчина снова сложил руки на груди, склонил на бок голову, изогнул бровь. — Это твое решение, Альма. Твое, и ты должна за него отвечать. Держи ответ перед Ринаром. Повтори ему все то, что сказала только что мне.

— Нет, — практически шепот, в котором нет ни грамма уверенности.

Признаться в своей беспомощности перед Ринаром было бы жутко стыдно. Даже думать о таком было стыдно, а представляя, с каким снисхождением лорд посмотрит в ответ, Альма почувствовала отвращение к самой себе.

— Что ты сказала, Альма?

— Нет, — вновь стискивая кулаки, девушка вскинула взгляд на Аргамона.

— Ну, раз нет, то брось свои глупости и возвращайся к упражнениям. А если еще раз услышу от тебя подобное, действительно займешься стряпней.

Он умел быть удивительно разным. Добрым другом, советчиком, помощником, наставником. И в то же время худшей занозой, невозможным тираном и жестоким учителем.

— Я не выспалась, — пусть полный отказ от занятий был глупым, сейчас Альма действительно не чувствовала в себе сил на то, чтоб продолжить этот урок.

— Неужели? — Аргамон хлопнул в ладоши, выражая напускное удивление, а потом снова насупил брови. — Ну и кто же в этом виноват, гелин? Может я? Или ты сама решила не высыпаться? Мир вокруг не станет ждать, пока маленькая гелин выспится, победит свои страхи и перестанет вечно сомневаться. Все в твоих руках Альма… А теперь прекрати жалеть себя и продолжай тренировку, поняла?

Сцепив зубы, Альма вернулась на исходные. Тренироваться было уже не на ком, но как применить гнев девочки, Аргамон придумал — они начали изучать основы боевой магии.

«Перестань вечно сомневаться. Все в твоих руках…» Легко сказать, когда сам ты уже давно развалина, прожившая больше столетия. А в семнадцать отбросить сомненья непросто. Особенно те, которые касаются влюбленности.

В тот день он гонял Альму знатно. Давая возможность выпустить пар и немного поостыть. И Аргамону, по правде, было совершенно все равно, кого она представляет, метая подручные предметы в направлении заданной им точки: его или Ринара, он хотел лишь, чтоб решимость тут рано или поздно обратилась в решимость в другом месте.

Все снова шло не по плану. Снова слишком медленно. А он снова спешил.

* * *

— Мой лорд, — Ринар отдавал последние указания конюху, когда к нему подошел управляющий.

— Что, Аргамон? Что-то стряслось? — урок с Альмой давно закончился. Совершенно обессиленная, но куда более спокойная, она отправилась отдыхать, а Аргамон в свою очередь решил, что еще один разговор с лордом откладывать не стоит.

— Нет, милорд, просто хотел поделиться успехами нашей маленькой леди.

Ринар улыбнулся, даже толком не обратив на это внимание.

Так было всегда. Стоило подумать об этой девочке, на губах начинала играть улыбка. Поистине лучик солнца в его темном царстве. Глоток кислорода там, куда он слишком долго не поступал.

Мог ли он представить тогда, в вечер их знакомства, что привяжется к немного дикой, напоминающей гордого загнанного зверька девчушке? Конечно, нет. Но так и случилось. Он привязался. Рад был, что вместе с ее появлением, его дом ожил. Что теперь тут даже иногда слышен смех. Совсем как когда-то…

Он был рад этому, а еще безмерно благодарен девочке, из-за которой это происходило. Следя за тем, как Альма растет, меняется, он даже чувствовал невольную гордость, ведь и его заслуга в этом есть. Не найди ее Аргамон, цветок увял бы в монастырских стенах, а так… Ей суждено было цвести. Цвести для кого-то. И Ринар чуточку завидовал тому, кому достанется эта честь.

— Я слушаю тебя, о благородный наставник, — Ринар учтиво склонил голову, подыгрывая серьезному тону Аргамона. У него сегодня был совсем неплохой день. Один из тех, в которые реальность занимала куда больше мыслей, чем воспоминания. Такое случалось редка, а от того Ринар ценил эти дни как ничто другое.

— Она хватает на лету, мой лорд. Мне иногда даже кажется, что мы могли не соврать, в ней есть кровь магов.

— Несомненно, есть, в каждой кальми течет магическая кровь.

— Да, но в ней я чувствую куда больший потенциал, чем тот, который требуется для поддержания способностей кальми.

— Будто ты знаешь, какой потенциал должен быть у таких, как она, — Ринар обернулся, убеждаясь, что подслушивать их некому. Не лучшее время и место Аргамон выбрал для разговора. Слишком опасного разговора.

— Я ведь много читал, мой лорд. Пожалуй, больше вашего, и знаю о кальми предостаточно. Она не просто кальми. Она способна стать сильным магом. Она способна на многое, Ринар.

— К чему ты клонишь? — Ринар нахмурился, не до конца понимая, что хочет сказать ему старый друг.

— Давайте подождем, мой лорд. Не стоит торопиться. Не спешите, она скоро созреет, но ведь мы так долго ждали, давайте подождем еще немного, а вдруг…

— Что? — как Альму утром обдало холодом, так и Аргамон еле сдержался от того, чтоб не отпрянуть от лорда. — Что вдруг? Ты предлагаешь мне подождать еще, после того, как я ждал полстолетия? Ты спятил?

— Нет, мой лорд, — склонив голову, Аргамон пошел на попятные. — Я просто думаю, что дай мы ей еще немного времени, у нас будет больше шансов на успех… Ведь мы не можем быть уверены, что все пойдет именно так, как мы предполагаем…

— Я не стану ждать, Аргамон. Я слишком долго ждал.

— Но Альма…

— С ней ничего не случится. Это ее предназначение, кальми выживают после ритуала. Кроме того, это будет ее первый раз.

— Но мой лорд…

— Разговор окончен, Аргамон. Ты привязался к девочке, я вижу. Я тоже. Но это не значит… — Ринар набрал полную грудь воздуха. — Я не отступлю от задуманного, Аргамон. Все будет именно так, как должно. Я верну ее, чего бы мне это не стоило.

— Да, мой лорд, — сдаваясь, Аргамон согнулся в поклоне.

Упрямый дурак. Неужели опять? Неужели опять совершит ошибку? Опять поймет слишком поздно? Опять они промчат весь замкнутый круг до самого конца: так и не разорвав его?

— Но после ритуала… Я не гоню ее, Аргамон. Никто не узнает о нем. И если она захочет, я не против, чтоб она осталась.

Аргамону не было что ответить. После ритуала… Она ни за что не останется после ритуала. Она сбежит из этого дома, позабыв обо всем: о людях, о чувствах, о верной Шоколадке, стоит ей лишь понять, как ее использовали.

И все из-за слепого упрямства одного дурака.

Аргамон не был свидетелем их утреннего разговора на террасе, но если бы слышал замечание о том, что отвергнуть ее может лишь слепой, несомненно, согласился бы с этим самым слепцом.

Глава 4

Лукавством было бы считать, что в их доме порицается тишина и молчание. Нет, разговоры тут были редкостью. Но обычно тишина не била по ушам так, как в этот вечер.

Альма опоздала на ужин, извинилась перед поднявшимися ей навстречу мужчинами, пряча красные глаза, опустилась на стул, прекрасно понимая, что ни один кусок не полезет сейчас в горло.

Ей было абсолютно все равно, что подумает Аргамон, просто нужно было соблюсти приличие — каких-то полчаса, и она вольна покинуть столовую, чтоб продолжить плакать в комнате.

Ей было абсолютно все равно, что подумает Ринар, по одной простой причине — она была уверена, он даже не заметит, что что-то не так.

— Сегодня паштет, Альма, как ты любишь, — мужчина учтиво улыбнулся, снова смотря на нее и одновременно будто сквозь.

Как девушка ненавидела этот его взгляд. Вечный взгляд приятельского безразличия. Как она хотела, чтоб он смотрел по-другому. Все равно как, лишь бы по-другому.

— Спасибо, — и ее дежурная улыбка в ответ, скорей напоминающая оскал, но справляться с эмоциями она пока умела далеко не так блестяще, как сидящие рядом мужчины.

— Отдохнула, гелин? — снова окунуться комнате в тишину не дал Аргамон.

— Да, — девушка все еще злилась на него за утро. Понимала, что винить наставника не в чем, что он всего лишь поступил так, как положено поступать учителям с глупыми юнцами, но усмирить злость не могла.

— Вот и славно, завтра продолжим.

— Завтра выходной, Аргамон. Разве вы занимаетесь по выходным? — не будь Альма так расстроена, должна была бы обрадоваться тому, что Ринар осведомлен о том, в какие дни они занимаются, а в какие нет, но это сегодня не доставило удовольствия.

— Леди Альма сама попросила удвоить количество уроков, мой лорд. Гелин не терпится освоить бытовые чары, правда?

Он будто насмехался. Представив, что количество мучительных для нее занятий грозит возрасти в два раза. Альма почувствовала, как щеки наливаются кровью, а гнев закипает в груди. Ей непонятно было одно — зачем он это делает.

— Альма? — теперь на нее смотрели уже две пары глаз. Ринар явно был удивлен словам Аргамона еще больше, чем сама девушка.

— Да, мой лорд? — приложив все усилия, чтоб голос звучал спокойно. Альма подняла взгляд на Ринара. На Аргамона смотреть сейчас бы не смогла.

— Ты не против того, чтобы удвоить количество уроков, гелин? — как же хотелось стереть с его лица это убийственное спокойствие. Как же хотелось, чтоб он хоть немножечко, хоть самую малость ощущал, какой шторм сейчас бушует в ее душе. Хотя и это ложь. Альме хотелось вывалить на него все свои сомнения, сбросить свою глупую любовь на его плечи, и наконец-то вздохнуть спокойно.

— Нет, мой лорд, — но всем этим желаниям не суждено сбыться. Она будет и дальше хранить все в себе, глотать обиду и терпеть товарищеское снисхождение.

— Я рад твоему рвению, — и он не заметил. Ни урагана, ни отчаянья, ни покрасневших глаз. Как всегда ничего не заметил. Кивнул, а потом снова отвернулся, веля сменить блюда.

— Уверена, гелин? Если думаешь, что это слишком сложно, я готов отказаться. Не хочу требовать от тебя больше, чем то, на что ты способна… — Аргамону следовало бы молчать. Следовало бы радоваться, что она уже и так достаточно наказана за утреннее своеволие, теперь ее муки будут длиться в два раза дольше, чем было уговорено изначально, но вместо того, чтоб так и сделать, он почему-то продолжил выводить ее из себя. Альма была уверена — он прекрасно понимал, до какого состояния доводит, и что самое главное — он делал это специально. А значит, девушка должна была приложить максимум усилий, чтоб не сорваться. По крайней мере, при Ринаре.

— Нет, я хочу этого, Аргамон. Я рада, что смогу усовершенствовать свои умения… — а в мыслях Альма уже прокручивала картину того, как вонзает иглы в его улыбающееся лицо на ближайшем занятии.

— Несомненно, это так, ведь есть что совершенствовать, правда, девочка моя? Я недоволен тобой в последнее время, — пальцы, сжимавшие вилку, вдруг побелели. Альма сама не заметила, как металл в ее руке начал нагреваться. Он делал это специально. Специально унижал ее при Ринаре. Доводил до кипения и ждал момента, когда она взорвется. — Ты слишком невнимательна Альма, что творится у тебя в голове, дитя?

— Простите, учитель, но ваши запросы я не смогу удовлетворить никогда, — девушка с затаенным удовольствием представляла, как стерла бы сейчас с лица усача эту снисходительную улыбку.

— Да, ты права, мои не слишком-то высокие запросы пока удовлетворить у тебя не получается. Неужели вы были правы, мой лорд? Неужели магия действительно не дастся ей?

Это было уже слишком. Альма прекрасно понимала, что он просто хочет унизить ее перед Ринаром. Не понимала зачем, считала, что эта месть слишком жестока за один единственный акт непослушания, и чувство несправедливости заставляло гнев расти еще больше.

Ринар промолчал, только отложил приборы, откидываясь на спинку стула. Так сделало бы любое здравомыслящее существо. Даже через его панцирь отчужденности проникло напряжение, повисшее в воздухе. Старый полукровка и молоденькая девушка смотрели друг другу в глаза, практически испепеляя взглядом. Вилка в руках Альмы уже порядком прогнулась. Ему же досталось место в первом ряду, спектакль обещал быть впечатляющим, хоть и достаточно рискованным.

— Вы настолько недовольны мной, учитель? Возможно, все дело в том, что ваши методы преподавания оставляют желать лучшего? — никогда Альма не допускала мысли, что виной всем ее неудачам его неспособность правильно преподнести материал. Он был всегда и даже сейчас оставался несомненным авторитетом. Но в этот момент грубость так и рвалась с губ, а это был один из самых мягких вариантов того, что Альма хотела бы бросить сейчас собеседнику в лицо.

Брови Ринара поползли вверх. Он никогда не видел девушку такой. Никогда еще не видел ее в гневе. Даже не подозревал, что она способна на такое сильное чувство. Пусть негативное, но слишком сильное для просто обиженного ребенка.

Зеленые глаза метали молнии, дыхание девушки участилось, крылья носа трепетали, будто выпуская жидкое пламя, рвущееся из груди.

— Ты забываешься, девочка моя, — Аргамон же наоборот был совершенно спокоен. — Но я не против получить твои извинения.

Сдержать гневного «ха» на выдохе, Альма не смогла. Это было просто за гранью добра и зла. Он специально сам начал этот разговор, сам спровоцировал на грубость лишь затем, чтоб унизить еще больше — требуя публичных извинений при Ринаре.

— Только после вас, Аргамон, — если он хотел услышать сдавленное «простите» и увидеть, как Альма снова потупит взгляд, усач явно прогадал.

Не спеша с ответом, мужчина хмыкнул. Что это должно было означать, девушке было не понятно.

А вот Аргамон триумфовал. Молодец, гелин. Наконец-то. Наконец-то в ней горел огонь. Огонь упрямства, гордости, искренности и силы, которые рано или поздно заставит одного упрямца открыть глаза шире. Он уже сейчас делал это.

Скрывая то, как он доволен происходящим, Аргамон пытался не смотреть на Ринара. Не замечать, как он неотрывно блуждает взглядом по полному гнева лицу Альмы, как вот уже долгие минуты не возвращается зрением и мыслями к приборам на противоположной стороне стола. Именно так должно было быть. Так, и никак иначе. Вот только она этого не замечает. Слишком погружена в свой гнев и унижение, чтоб замечать то, о чем еще недавно мечтала — его осмысленный взгляд.

— Думаешь, мне есть за что извиняться, гелин? Я ведь всего лишь сказал то, что есть на самом деле. Озвучил твои мысли. Я должен извиниться перед тобой за твои же мысли?

Выдержки ей еще явно не хватало. Вилка полетела на стол, сбивая на своем пути хрустальный бокал.

— Это был наш с вами разговор, Аргамон. И он должен был остаться между нами, — она требовала извинений не за правду, в которую искренне верила сама. Не за то, что оказалась слишком слаба в чарах. А за то, что эту правду он озвучил при человеке, в чьих глазах она не хотела казаться еще более жалкой, чем была на самом деле.

— Неужели у тебя есть секреты от нашего лорда?

— Аргамон, — вот теперь не выдержал уже Ринар. Он все так же неотрывно следил за тем, как лицо Альмы лучится гневом, но допускать взрыва не хотел.

Он не настолько глуп, чтобы не видеть, как учитель издевается над малышкой. И если она в силу возраста и положения покончить с этим издевательствам могла бы лишь спустившись до откровенной грубости или даже применения физической силы, он мог остановить подчиненного куда меньшей кровью.

— Да, мой лорд? — Аргамон оглянулся на Ринара так, будто только лишь закончил обсуждать с милой дамой ее прелестный головной убор, а не провел целую войну взглядов и колкостей.

— Завтра у Альмы выходной, и двойного увеличения часов не будет. Если нужно, я сам займусь тем, что дается ей сложней всего.

Брови усача картинно поползли вверх, а Альма резко отвернулась к окну, закусывая губу до боли. Сейчас она сама себе казалась глупым обиженным ребенком. Аргамон добился чего хотел — теперь в глазах Ринара она будет выглядеть ребенком, неспособным постоять за себя и доказать свою правоту.

Не желая расплакаться от бессилия при всех, она поднялась со стула.

— Простите, я пойду, — сделала книксен, обращаясь лишь к Ринару, а потом выбежала из столовой, уже не заботясь о том, как выглядит в глазах мужчин.

Никогда она больше не станет разговаривать с Аргамоном. Никогда не забудет этого и никогда не простит.

Дверь хлопнула слишком громко. Впервые за долгие-долгие годы дверь в этом доме хлопнула.

— И что это было? — Ринар потянулся через стол, взял в руки искалеченную под пальцами Альмы вилку. Она начала плавиться. Девушка сама не заметила, как непроизвольно заставила металл подплавиться. — Зачем ты вывел ее из себя?

— Развлечения ради, мой лорд. Всего лишь… — Аргамон, довольно улыбаясь, откинулся на спинку стула.

Он прожил долгую жизнь. Жизнь, в которой обычные развлечения приелись уже невообразимо давно, а это было забавно. Это должно было казаться забавным.

— Развлекся? — Ринар отвернулся к двери, оживляя в памяти то, как она неслась прочь из комнаты. Вечно ровная спина, уверенный шаг, шлейфом летящие следом рыжие локоны. И, несомненно, сейчас она все так же несется вверх по лестнице, подхватив подол пышной юбки. Дыхание сбивается, щеки розовеют еще сильней, а разобрать дорогу ей сложно из-за того, что глаза застилает гнев.

— О да, мой лорд.

— Не смей больше делать подобное. Понял? — за внешней мягкостью, к которой привела многолетняя боль, скрывался сильный характер. Он всегда был не так прост. Всегда решителен, безапелляционен в своих поступках, просто давно пустил все на самотек, лишив себя необходимости вспоминать об этих своих чертах.

Когда Ринар смотрел так: сурово, уверено, в чем-то угрожающе, даже Аргамон внутренне сжимался.

— Да, мой лорд.

— И завтра извинишься.

— Да, мой лорд, — Аргамон картинно скривился, делая вид, что этот приказ доставляет ему неудобства. Будь его мотивы ясны, как он хотел внушить окружающим, так бы и было. Но нет, внутри полукровки горел триумф.

— Спокойной ночи, — Ринар встал, следую примеру подопечной. Его поступь была привычно ленивой, бесшумной и мягкой. Сложно поверить, что недавние слова и взгляд принадлежали ему.

— Спокойной ночи, мой лорд… — Аргамон дождался, пока дверь за мужчиной почти закроется, а потом, уже не скрываясь, расплылся в улыбке, бросая напоследок, — а она красива, когда злится, правда?

И ответа он не ждал. Ответ был не нужен. Он сделал сегодня даже больше, чем мог надеяться. А дальше дело снова за ними.

* * *

Гнев прошел быстро. Стоило с силой хлопнуть дверью в спальню, разбросать подушки по комнате, представляя себе улыбающееся лицо Аргамона, как желание крушить и ломать испарилось.

А вот обида осталась. Он ведь, наверное, добился именно того, чего хотел. Вывел ее из себя, отомстил за непослушание утром и грубость вечером. А она… Она повела себя слишком по-детски. Совсем расслабилась.

Придя в этот дом, Альма чувствовала себя куда старше и разумней, чем сейчас. Тогда девочка знала, что в мире она одна, что каждый ее шаг — это ее ответственность, каждое ее слово имеет цену и должно быть взвешенным, каждый поступок отразится на ней, а теперь… Она слишком хорошо вжилась в роль подопечной благородного лорда. Слишком. Ведь так удобно плыть по течению, играя роль не обремененной заботами и горестями ученицы; так удобно принимать заботу, привилегии богатой жизни, практически позабыв о тех своих временах, когда и мечтать о подобном не могла; так удобно увиливать от собственной ответственности, отдавая судьбу в чужие руки. Эту жутко удобно, но настолько же неправильно.

Именно с такими мыслями Альма и провалилась в сон, а проснувшись, решила, что должна поступить как взрослый человек — должна извиниться, ведь ей на самом деле было за что извиняться, а вот в извинениях Аргамона она не нуждалась, не хотела их и требовать больше не стала бы. Но случилось не так.

Никогда раньше Аргамон не стучался в ее комнату, обычно предпочитая врываться без спросу, ведь леди должна быть готова к посетителям в любую минуту. А тут от собственных мыслей Альму отвлек слишком уж неуверенный стук, и приглушенный кашель за дубовой дверью. Сквозь стены видеть она не умела, но угадать, кто ожидает ее по ту сторону, было не сложно.

— Гелин, — он чуть склонился, Альма почувствовала, как в груди неприятно кольнуло. Давно их отношения перешли эту показательную официальность. Он мог спокойно потрепать ее по голове, сжать плечо, помогая расслабиться, щелкнуть по носу за излишнее любопытство или ловлю ворон во время уроков. Но вчера сам же отбросил их назад, к периоду церемониальных поклонов и не менее официозных обращений.

— Слушаю вас, Аргамон, — Альма застыла в дверном проеме, явно давая понять, что приглашать внутрь его не станет. А разговаривать ей одинаково некомфортно здесь и в собственной комнате.

— Я хотел извиниться, леди Альма, — девушка на секунду закрыла глаза, выдыхая, продолжай Аргамон стоять на своей правоте, ей было бы проще. А к тому, что мужчина пойдет на попятные, она была совершенно не готова. — Я не должен был выносить наши вопросы на обозрения посторонних.

— Зачем вы это сделали? — девушка вскинула голову, заглядывая с серые глаза. — Зачем было унижать меня при нем? Считаете, я редко думаю о том, насколько нелепо смотрюсь в этом доме, и насколько всем было бы проще, провались я сквозь землю? Вы ошибаетесь, Аргамон, я прекрасно осознаю, что никогда не стану тем, во что вы вкладываете свои силы и время. Но прошу, не унижайте еще больше.

— Альма-Альма, — Аргамон покачал головой, львиная грива седых волос качнулась в такт с этим движением. Он не жалел о вчерашнем, ведь добился того, что хотел. Но слышать подобное от нее было печально. — Ты станешь еще большим, чем можешь себе представить, девочка моя. Ты — лучшее, что мне приходилось видеть за всю мою жизнь. Ты — лучшее, к чему я приложил свою руку.

Девушка была не готова к таким его словам. После вчера она представляла их дальнейшие разговоры совсем не так. Осмысливая сказанное, Альма замерла.

— Ты способна добиться всего, что только пожелаешь. Один взгляд, гелин, и мир у твоих ног. Никто не устоит, Альма. Никто никогда не откажет. А я всего лишь хочу, чтоб ты умела правильно определять, что тебе нужно по-настоящему. Чары — лишь способ, очень важный, но лишь способ. А цель в другом, я хочу доказать тебе, что ты не имеешь права сдаваться там, где тебе кажется, сопротивление сильнее тебя. Нет в мире сопротивления, сильнее тебя, Альма. Ты способна получить все. Весь мир. Одного сделать я тебе не позволю — не смей сдаваться.

— О чем вы? — Альма смотрела в лицо учителя и не верила, что вся эта пламенная речь касается ее. Касается ее и занятий по чарам.

— Ринар ждет, девочка, тебе пора.

Он не ответил. Лишь сделал шаг в сторону, освобождая путь. Пришла пора еженедельной процедуры — время наведение морока.

Спорить с мужчиной смысла не было. Пока он сам не решит объясниться, желаемого Альма не получит. Но это не значило, что она собирается забыть брошенные им слова. Слишком они были странными, непонятными и тревожными, чтобы выкинуть их из головы так просто.

Мимолетно заглянув в морщинистое лицо, Альма направилась вперед по коридору, путаясь в юбках и собственных мыслях. Перед Ринаром тоже было стыдно. За то, что сорвалась, что позволила вылететь из комнаты, хлопнуть дверью, позорно сбежать с поля боя.

Наверное, несколько минут назад Аргамон чувствовал себя приблизительно так же, как она сейчас, стоя перед кабинетом опекуна, легко постукивая о деревянную поверхность.

— Входи, Альма.

* * *

Он различал приближающиеся шаги и быстрый стук сердца еще задолго до того, как Альма решалась постучаться. Обычно, она делала это не сразу. Сначала несколько глубоких вдохов, там, за дверью, и только потом подносила кулачок к косяку.

Различал всегда, просто раньше Ринар не обращал на это особого внимания, а сегодня наконец заметил. Прошмыгнув мышкой в кабинет, Альма прикрыла за собой дверь. Нарочно до жути тихо, даже он, гордящийся своим обостренным слухом, практически не различил щелчка.

Когда девушка развернулась, Ринар отметил и неуверенный взгляд, и еле заметный румянец на щеках, руки в замке.

— Добрый день, мой лорд, — она вновь присела, опуская глаза. И в этом положении девушка находилась слишком долго. Будто ожидая его разрешения поднять взгляд.

— Подойди, Альма, — в чем причина такого поведения девочки, мужчина прекрасно понимал. Она винила во вчерашнем себя. Причем вину чувствовала наверняка не так перед старым шутником, который получил от нее по заслугам, а перед ним.

Ослушаться его девушка даже не помышляла. Один единственный какой-то отчаянный взгляд из-под опущенных ресниц, и она выпрямилась, подходя к столу.

Ринар ждал ее прихода, даже успел забросить свои дела, отвлекшись на это ожидание. А теперь, облокотившись о столешницу, следил за тем, как девушка медленно приближается.

Ей очень шел цвет блузы. Нежный розовый. Плотно застегнутая до самого ворота, блуза облегала стройный стан, еще больше подчеркивая грацию, а широкая юбка, которую носили многие горожанки, придерживающиеся последней моды, на ней сидела лучше, чем на остальных. Или так просто почему-то казалось? Стук невысокого каблучка был единственным подтверждением того, что девушка все же идет, а не плывет, как могло показаться. Сам того не замечая, Ринар залюбовался.

А еще… В голове мелькнула мысль, что он когда-то уже видел все это. Видел себя, сложившего руки на груди посреди кабинета, видел ее, направляющуюся в его сторону. Видел солнце за окном, и порыв ветра, из-за которого ветка старого дуба ударила о стекло, тоже помнил.

Альма остановилась на расстоянии шага от опекуна, заставила сердце биться медленней, а голос перестать дрожать.

— Простите, мой лорд. Я не знаю, что вчера нашло на меня, мне стыдно, что я наговорила столько ужасных вещей.

— Ты не сказала и грамма неправды, душа моя. Тебе не за что извиняться, — Ринар опустил руки, хватаясь за края стола. Ему куда больше нравилось видеть ее решительной, а в своем гневе или радости, это уже не так важно. Сомнения и чувство вины не шло ей. — Вы поговорили с Аргамоном?

— Да.

— Все вопросы решены?

— Да.

— Я рад, — по выражению его лица судить о том, что он «рад», было сложно.

К такому пристальному взгляду серых глаз Альма была не готова. Мужчина практически прожигал кожу, даже не подозревая об этом.

— То, что Аргамон вчера говорил, это неправда. Из тебя получится сильный маг. Будь уверена.

— Спасибо.

— За что ты меня благодаришь, Альма? Я говорю, что вижу. Это не комплимент. Это правда.

Ответом ему стала тишина. Альма не знала что сказать. Впервые ей хотелось, чтоб он быстрее отпустил ее. И впервые с чарами тянул уже он.

— Хочешь, я сам буду учить тебя? Я все же немного смыслю в человеческой магии, конечно, меньше, чем Аргамон, но если ты пока не готова вернуться к вашим с ним занятиям…

Альма хотела, хотела проводить с ним времени куда больше. Хотела не ждать неделями прежде, чем снова увидеться, услышать голос, поймать улыбку и получить на прощание еще одно «душа моя». Но подставлять Аргамона, даже после того, что произошло вчера, права не имела.

— Спасибо, милорд, но в этом нет необходимости. Мы будем заниматься как прежде, а это все глупости.

— Ты уверена?

— Да, мой лорд.

— Хорошо, тогда давай займемся глазами, Альма-чаровница, — мужчина снова улыбнулся, приглашая подойти еще ближе.

И прежде, чем сердце начнет невольно трепыхаться от этих его слов и улыбки, а ноги заплетаться, Альма сделала еще один шаг к нему, оказалась целиком и полностью в его власть.

— Позволишь, я сначала посмотрю? — Ринар поддел подбородок девушки, чуть приподнимая лицо, так, чтоб когда чары спадут, он мог лучше рассмотреть радужки.

После еле заметного кивка Ринар провел другой рукой над глазами, возвращая им истинный цвет.

Снова: как увидев ее впервые, у него возникло желание одновременно припасть к ногам и отшатнуться. И лишь потому, что увиденное теперь не стало для него неожиданностью, Ринар сдержался.

Радужка сменила свет почти полностью. Осталось еще немного. Совсем скоро она сможет сделать то, о чем он так давно мечтал.

— Что, мой лорд? — голос Альмы дрогнул. Каждый раз, когда он снимал морок, девушке становилось страшно. А вдруг случилось что-то плохое, вдруг он, наконец, понял, в чем природа изменений и совсем этому не рад? Сотни «вдруг» и ни одного ответа.

— Они очень красивые, Альма. Если хочешь, посмотри, — Ринар моргнул, отгоняя наваждение, а потом кивнул на зеркало у нее за спиной.

— Нет, — смотреть на себя без морока Альма не хотела никогда, предпочитая незнание. Конечно, это удел слабых, сильные принимают проблему, а потом отважно противостоят ей, но эту слабость Альма признавала в себе и принимала.

— Точно?

— Да.

Выждав секунду, давая время передумать, Ринар опять кивнул, повторяя жест. Через долю секунды глаза вновь приобрели свой привычный зеленый цвет. Даже сама Альма не могла заглянуть под покров морока. Не мог никто, в том числе и наложивший чары был на это не способен.

— Спасибо, мой лорд.

— Пожалуйста, — мужчина снова опустил руки, смотря теперь уже в зеленые глаза.

Прошло больше двух лет с момента ее появления в этом доме. В это сложно было поверить, но это так. И осталось совсем немного, а потом…

— Альма, тебе ведь скоро восемнадцать…

— Да, — девушка непроизвольно дернулась, опускаясь с небес на землю.

— Ты думала о том, что это значит?

Альма кивнула. Это значило для нее лишь то, что все изменится. Она помнила о том, что с нее должны стребовать услугу, и всегда знала, что это произойдет до совершеннолетия. А вот что будет после… Причин задерживаться здесь больше не оставалось. А уходить от него было до жути страшно.

— Я бы хотела остаться, мой лорд.

— Остаться здесь? — Ринар не смог скрыть удивления. — Остаться в глуши? Среди таких развалин как мы с Аргамоном? Неужели это нужно молодой очаровательной леди?

— Я не хочу уходить. Это мой дом.

— Ты права, это твой дом. Всегда был и всегда будет. Но ведь в дом можно возвращаться…

— Я не хочу уходить, милорд.

— Я не гоню тебя, Альма, — Ринару показалось, что она воспринимает все именно так. Что напряженный взгляд говорит именно о том, что она боится быть изгнанной из этого дома. Он понятия не имел, как близок к истине и далек одновременно. — Просто помни, что держать тебя никто не станет. Если ты решишь…

— Я не захочу, мой лорд. Я не захочу покинуть ваш дом, — неизвестно откуда в ней вдруг взялась эта смелость, но ударение Альма сделала на слове «ваш». Боясь и одновременно надеясь, что он, наконец, поймет.

— Хорошо, Альма, я услышал тебя, — оттолкнувшись от стола, Ринар поднялся, оказавшись еще ближе к девушке.

Она вновь запрокинула голову, заглядывая в спокойное лицо объекта своих мечтаний, а потом случилось то, чего даже самой себе она объяснить бы не смогла.

Просто тихий шепот где-то над ухом «смелей», и Альма совершает первое безрассудство в своей жизни.

* * *

Ринар не понял, что произошло, как такое произошло, но мир вдруг перевернулся.

Еще секунду тому находящиеся так далеко зеленые глаза резко приблизились, девушка поднялась на носочки, запустила руки в коротко остриженные волосы, а потом… поцеловала.

* * *

Альма никогда раньше не целовалась. Когда-то давно, во время похода в город вместе со Свирой, увидев, как именно люди проявляют приязнь, девушка долго еще не могла понять, зачем, как и для чего это делается.

Тогда Свира очень долго потешалась над госпожой, посвящая во все подробности взаимоотношений представителей разных полов.

Исподтишка следя за тем, как не слишком трезвый юнец чуть ли не ест свою спутницу, а они при этом еще умудряется хихикать, Альму передернуло. Но Свире удалось тогда убедить подругу, что это далеко не образец, что целовать можно по-разному. Можно нежно, можно страстно, можно спокойно и волнительно.

После того их разговора, Альма часто представляла себя на месте той, кого целуют. Но не пьяный горожанин только из трактира. Она представляла, как ее целует другой мужчина. Вот только и помыслить не могла, что когда-то ей хватит смелости поцеловать самой.

За два года она достаточно вытянулась, но Ринар до сих пор был выше на полголовы. Чтобы достать до его губ, пришлось привстать на носочки, и лишь благодаря тому, что мужчина не ожидал такого поворота событий, у Альмы получилось притянуть его лицо к своему, прижимаясь теплыми губами к его рту.

Ей почему-то казалось, что дальше все должно произойти само собой. Конечно, мужчине положена секунда сомнений, но потом… Его руки должны были лечь на талию, притянуть ближе, а губы раскрыться навстречу ее предложению. А потом… В поцелуе он должен был все понять: и ее чувства, и свою слепоту. Понять и сделать главное — признать, что то же обуревает им.

Но секунда сомнений затянулась. Этот поцелуй ничем не напоминал виденный когда-то в городе.

Она целовала будто стену. Каменную холодную стену, не способную не то, что пошевелиться или ответить, принять то, чем она так щедро делится. Но вместо разочарования в Альме снова родилось упрямство. Как всегда, если что-то не получалось, в ней рождалось упрямство. Сама сделала еще один шажок навстречу, прижалась всем телом к мужчине, провела кончиком языка по напряженным губам, взывая проснуться.

— Нет, — он прервал поцелуй слишком резко. Наконец-то ее схватили за талию, вот только не затем, чтоб прижать к себе плотней — чтоб отстранить. Видимо, отрезвила мужчину именно попытка превратить наивный поцелуй в куда более чувственный.

Ринар оторвал от себя Альмы, отмечая, что на лице девушки застывает удивление, что щеки снова розовеют, что руки остаются в воздухе где-то между их телами, что после секундного замешательства во взгляде проступает непонимание и… боль.

— Нет, Альма, — это стало для него неожиданностью. Первой за долгие годы неожиданностью. Ее поступок выбил из колеи настолько, что даже мысли о том, что его слова сейчас могут нанести девушке слишком большой вред, почему-то не возникло. — Никогда больше…

— Простите, — постепенно осознавая, что же только что сделала, Альма приложила ладошку к губам. — Боже, простите! — понимание накрыло с головой, а стыд тут же заставил девушку отпрянуть.

Что она наделала? На что надеялась?

— Альма, — кажется, первым взял себя в руки именно мужчина. Он попытался поймать ее за кисть, чувствуя, что девушка готова сбежать прямо сейчас. Она не дала, дернулась, отступая еще на шаг.

— Простите меня, милорд, я просто…

— Альма, послушай, — Ринар почувствовал свою вину. Свою вину за слепоту и невнимательность. Как он мог пропустить тот момент, когда девочка влюбилась?

— Простите, милорд, я просто… Это просто… Я… Простите, — Альма крутнулась на каблуках, собираясь позорно сбежать. Не так. Просто сбежать. Свою долю позора она получила раньше.

Мужчина метнулся наперерез, преграждая ей дорогу. Альма не сразу поняла, из-за чего пришлось остановиться, лишь через несколько секунд осознав, что это он. Снова он, снова близко, и горящие стыдом щеки уже не скрыть, сбежав с глаз долой.

— Это ошибка, Альма, — Ринар придержал ее за плечи, легко встряхнул. — То, что произошло — ошибка. Моя. Ты не виновата. Так просто случилось, но я клянусь, это не повторится. Ты слышишь меня? Больше не повторится. Слышишь?

— Да, — все, что смогла выдавить из себя Альма — это невнятный писк. Но этого оказалось достаточно, чтоб руки мужчины разжались.

— Забудь об этом, гелин. Я никогда не выгоню тебя из дома. Он твой. Но и этому не бывать никогда, слышишь? Ты не хочешь этого. И я не хочу. Это ошибка, гелин.

— Да, — слезы обиды и стыда выступили на глазах. Расплакаться при нем было бы еще унизительней. Почувствовав, что ее больше не держат, Альма снова помчала прочь из кабинета, пытаясь разглядеть за пеленой слез хотя бы пол, ведь поднять взгляд сил не нашлось.

Святой боже, как же стыдно. Ей было так стыдно за себя и так больно от того, что все произошло не так… Не так, как она мечтала. Совсем не так, как миллион раз происходило в ее мыслях. Никогда в мечтах Ринар не оставался безучастным. Никогда он не повторял раз за разом о том, что это ошибка. Никогда после воображаемого поцелуя не лились у нее горькие слезы.

Несясь по коридору в свою комнату, Альма уже не заметила, как налетела на Аргамона, что тот протянул к ней руку, собираясь остановить, а увидев слезы, отшатнулся, будто от удара. Не видела напряженного взгляда мужчины, буравящего спину. Она мечтала лишь о том, чтобы провалиться сквозь землю. Тут и сейчас. Потому, что худший кошмар сбывался наяву — ее отвергли. Отверг тот, кто успел уже расположиться у нее в душе.

Глава 5

— Дьявол. — Ринар саданул кулаком по столу даже не обратив внимания на то, что оставил в деревянной столешнице заметный отпечаток.

Каким же он был слепцом! Как он мог быть таким дураком? Девочка влюбилась в него, а он понятая об этом не имел. А ведь должен был заметать, уберечь, предостеречь, запретить. Сделать что угодно, лишь бы не усложнять!

— Что здесь произошло, мой лорд? — в отличие от вечно пунктуальной и деликатной Альмы. Аргамон ввалился в кабинет хозяина без спроса и стука.

Рннар стоял спиной к усачу уперев руки о стал и склонив голову. Он думал, судорожно думал о том, во что выльется сегодняшнее происшествие. Ведь все должно быть добровольно, а отвергни он ее, она уже никогда не поможет добровольно. Она возненавидит… Но она возненавидит в любом случае!

— Выйди, — Ринар не повышал голос, не оборачивался. Не хотел, чтоб вся гамма чувств и эмоций, отраженная сейчас на его лице, стала достоянием постороннего, пусть даже друга, советчика, верного слуги и отчасти наставника.

— Что стряслось, мой лорд? Альма выбежала белее мела. Что? Что-то не так?

— Выйди, Аргамон. — мужчина не чувствовал в себе сил отвечать сейчас на его вопросы. Он пытался найти ответы на свои.

— Мой лорд…

— Выйди! — когда того требовала ситуация, он умел кричать, умел принуждать, умел воздействовать.

Но сегодня упрямства Аргамону было не занимать. Он не двинулся с места. Рннар продолжал чувствовать его пристальный взгляд где-то между лопаток.

— Выйди. Аргамон. — голос хозяина снова спустился до шепота. Теперь уже угрожающего шепота.

— Что вы сказали ей, мой лорд° Она мчала прочь не разбирая дороги!

— Не твое дело! — Ринар обернулся, сверкая глазами. Он был необычайно зол. Аргамон не помнил, когда видел его таким в последний раз. И цени он свою жизнь хоть немного больше, уже убрался бы восвояси, но он обязан был знать, что здесь произошло. — Где она?

— У себя. — Аргамон ответил и лишь потом понял, что сделал это зря. — Постойте. — потеряв всякий страх, он преградил направившемуся прочь из комнаты лорду дорогу. — Постойте, мой лорд. Она не захочет вас видеть сейчас.

— Отойди, Аргамон, иначе… — сказать, что будет иначе, Ринар просто не успел. Аргамон отступил.

Ринар преодолел расстояние, разделяющее его кабинет и комнату девушки в считанные секунды. Прерывистый стук, и он нетерпеливо дернул ручку врываясь в ее мир.

Он никогда раньше не заходил в эту комнату. Никогда подумать не мог, что ворвется в девичье царство вот так просто — без стука, обуреваемый миллионом мыслей и чувств.

Времени окидывать взглядом комнату, оценивать, много ли своего Альма привнесла со времен появления здесь, не было.

Альма лежала на широкой кровати, уткнувшись лицом в подушку. Приглушенное рыдание било по ушам вошедшего, а плечи девушки мелко дрожали.

— Альма, — он окликнул ее настолько тихо и ласково, насколько был способен. Не хотел испугать, чувствовал вину и, что самое странное, боялся…

Она, несомненно, услышала обращение. Услышала, и еще несколько долгих секунд рыдания продолжали сотрясать хрупкое тело, но стоило информации дойти до ума, Альма застыла.

Меньше всего она хотела сейчас видеть его. Видеть его, а еще, чтоб он видел ее унижение. Ведь слезы — это унизительно. Плакать от чувств — высшая степень глупости. И как ни странно, именно это заставило поток слез прекратиться.

— Альма, посмотри на меня, — на ее плечо легла рука, а голос Ринара звучал так ласково, что невольно захотелось действительно посмотреть, а потом разрыдаться уже у него на руках. Но и это было бы глупо.

Сбросив со своего плеча руку мужчины, Альма села на кровати. Села так, чтоб ее припухшее, мокрое от слез лицо не было видно виновнику. Рвано выдохнула, пытаясь справиться со слезами, застрявшими где-то в горле, а потом прошлась ладошками по щекам, вытирая остатки доказательства своей слабости.

Ринар следил за всеми манипуляциями молча. Она снова его удивляла. Увидев ее в комнате рыдающей, он приготовился долго утешать, но в утешениях она, кажется, не нуждалась. Слишком сильная и гордая, чтобы демонстрировать свою слабость другим.

— Альма, — он опустился на кровать за спиной девушки. Разговаривать с ее затылком было немного не тем, на что он надеялся, но требовать от нее большего внимания, мужчина не мог. — То, что произошло, ты не виновата, это просто…

— Что во мне не так, мой лорд? — она обернулась сама. Обернулась, демонстрируя совершенно сухое уже лицо, но боль, плещущаяся на дне зеленых глаз, осталась.

— Ты не виновата, Альма, это я…

— Что? — впервые она позволила себе перебить его. И стыдно за такое свое поведение не было. — Я люблю вас, милорд. Вы в этом виноваты? — зато в душе проснулся гнев.

Сейчас его попытки взять вину на себя казались глупейшими, сквозящими жалостью, в которой девушка не нуждалась. Он-то как раз не виноват. Не виноват в том, что не стал притворяться только ради того, чтоб не обидеть ее чувства. Во всем виновата она. И ненавидела сейчас она тоже только себя.

— Это пройдет, тебе только кажется. Это скоро пройдет.

— Вы так уверены? Вы так уверены, что пройдет? — по щеке снова покатилась слеза, Ринар инстинктивно потянулся, собираясь стереть ее, но Альма его опередила, зло смахивая свидетельство собственной слабости.

— Ты не можешь меня любить, Альма, — он поймал ее холодные пальцы, сжал в своих руках. — Ты совсем еще молода, ты встретишь сотню достойных парней и мужчин. Ты обязательно полюбишь одного из них, и тогда ты искренне посмеешься над тем, как убивалась когда-то!

— Нет! — Альма выдернула руку, резко мотнув головой. Неужели он думает, что его дежурные фразы, беспочвенные предсказания возымеют действие? — Вы ничего не знаете обо мне! Откуда вы можете знать, что ждет меня дальше? Вы не бог и не дьявол, не демон и не ангел, видеть будущее вам не дано!

Что бы ни говорил Аргамон, как бы ни считала сама Альма, наука усача давалась подчас нелегко, но въедалась в разум очень крепко. Каким бы сильным ни был маг, будь-то лорд или человек, над временем не властен ни один живущий на земле. В их мире нет предсказателей и даже самые заядлые мечтатели не смеют надеяться на путешествия во времени или на остановку этого самого времени. А эти его прогнозы… От них не легче.

— Я долго живу на земле, дольше тебя больше чем на сотню лет. Думаешь, я не влюблялся в юности? Думаешь, не влюблялись в меня? Из этих чувств никогда не выходит ничего хорошего. Они умирают так же резко, как загораются. Ты разочаруешься во мне, Альма. Рано или поздно разочаруешься.

— Нет! — сегодня ей хотелось протестовать против его слов с упрямством барана.

— Да, Альма!

— Что во мне не так? — она смотрела прямо в глаза мужчины, и во взгляде читалась мольба ответить на вопрос. Объяснить, почему нет. Ринар знал, это нужно ей не для смирения, нет. Она будет ненавидеть в себе это «не так», а потом победит любой изъян, и вернется к нему с тем же вопросом. Но этого не хотел уже он. Его судьба давно решена. Им же. Он жил ожиданием возвращения в своей жизни единственной, которую считал любимой, и жертвовать ею не собирался.

— Проблема во мне, Альма. Я не тот, кто тебе нужен.

— Но почему? — Альма прекрасно понимала, что выглядит сейчас как глупый ребенок, требующий ответов на вопросы, на которые люди не отвечают, но не могла поделать с собой ровным счетом ничего.

— Тебе семнадцать, глупенькая! Семнадцать! А я прожил жизнь! Я не романтический принц, гелин! Я не смогу любить тебя так, как хочется тебе! — про себя Ринар добавил, что не сможет любить кого-то вообще. Кого-то другого, кроме… Моргнув, он вернулся в реальность.

Альма застыла, переваривая его слова. В этом проблема. В том, что такой как он не сможет полюбить семнадцатилетнюю дурочку, какой является она. Слишком глупую, не больно красивую, неудачливую, не блещущую в учебе дурочку.

— Альма, — лишь бросив сгоряча последние слова, Ринар понял, что сделал это зря. Он не хотел оскорблять ее, а девушка явно расценила его ответ неправильно.

— Простите, — она соскочила с кровати, метнулась к окну. Снова смотреть на него было стыдно. — Простите, я больше… Вы не услышите от меня ни слова о том, что случилось.

— Пойми, Альма, так будет лучше. Лучше для тебя.

И пусть девичье сердце кричало, что не лучше, что он понятия не имеет, что для нее лучше, Альма попыталась сказать как можно спокойней:

— Я понимаю.

Спину прожигал пристальный взгляд мужчины, вид за окном то и дело расплывался перед глазами, но это было не важно. Она хотела лишь одного — чтобы он оставил ее одну. Чтоб сделал вид, что сегодня ничего не произошло. Чтоб дал возможность вдоволь наплакаться, жалея и одновременно ненавидя себя.

Первый поцелуй грозил стать худшим воспоминанием всей ее недолгой жизни.

— Что ты понимаешь? — но он не спешил уходить. Так и остался сидеть на кровати, теперь повернувшись к окну.

— Это было ошибкой, такое больше не повторится. Простите и забудьте… Что я… Простите, — Альма нашла в себе силы сказать все это в лицо мужчине. Сказать именно то, чего он ждал от нее. С одной единственной целью — он нуждался в этих словах. Не она. Она в них не верила, но эти слова были нужны для его успокоения. А успокоившись, он оставил бы ее в покое.

— Прости меня, Альма, я не должен был допускать подобное, — первым зрительный контакт разорвал именно он. Опустил взгляд, покачал головой. Как он мог упустить? Как мог допустить?

— Я больше никогда не вспомню…

— Из этого ничего бы не получилось, гелин. Поверь мне, ничего бы не получилось… — Ринар говорил очень уверено. У Альмы не возникло сомнений — он верит в собственные слова. Он так считает. И совершенно все равно, что думает при этом она, ведь для любви нужны двое, и пусть в подобной паре любить может только один, но другой должен позволять себя любить. Он этого делать не собирался. Он не нуждался во влюбленной семнадцатилетней дурочке.

— Я хочу побыть одна, — на глаза снова навернулись слезы, а горло сжал спазм. Вот теперь хотелось пожалеть себя. Наедине с собой же. Без посторонних глаз и ушей. Без пристального взгляда виновника этой жалости.

Отвернувшись к окну, Альма прикусила щеку. Сдерживать очередную порцию рыданий получалось из последних сил. Благо, он не медлил. Девушка слышала звук расслабившихся пружин матраца, легкий стук каблуков его сапог скрип двери. Ринар вышел, наконец, оставляя ее одну.

И слезы снова не заставили себя ждать. Вернувшись к кровати, Альма обхватила подушку руками, зарываясь в нее лицом, пряча стыд и разочарование. В себе, в своих глупых надеждах, в мире вокруг, во всем, кроме него.

* * *

— Мой лорд, — Аргамон дожидался Ринара, стоя под дверью. Ровно за десять секунд до того, как хозяин взялся за ручку с той стороны, управляющий отскочил от двери, стирая следы подслушивающих чар.

Он не знал, чего в его мыслях сейчас было больше — радости или отчаянья. Ринар так и остался за своей стеной между его прошлым и миром вокруг. Альме не удалось пробить эту стену, и это заставляло почти отчаяться, но Аргамон снова и снова повторял: не удалось пока… Только пока.

— Что ты тут делаешь? Собираешься таскаться за мной целый день? — Ринар был раздражен, зол. На себя, на него, на всех.

— Нет, милорд, я просто волновался, вы ведь не объяснили…

— А я должен что-то тебе объяснять? — уже вторично на протяжении часа он срывался на гневный рык.

— Простите, я волновался за Альму.

— Она думает, что влюблена в меня, Аргамон, — настроение Ринара менялось в считанные секунды. Раздражение снова улетучилось, и теперь в глазах мужчины горел немой вопрос. Вопрос, на который Аргамон должен был что-то ответить, просто обязан, ведь сам Ринар понятия не имел, что с этим делать.

— Она юна, пройдет, — Аргамон говорил так, будто сам верил в это. За долгие годы игры он научился врать отменно.

— Когда пройдет? Еще несколько месяцев и все будет готово. Это пройдет за несколько месяцев, Аргамон?

— Мы можем подождать, мой лорд, — усач знал, что снова ступает на тонкий лед, что уже через секунду в Ринаре может проснуться злость, но не мог не попытаться.

— Нет, — в этом он был безапелляционен. Он не станет ждать. Он просто не может больше ждать.

— Она должна свыкнуться с мыслью, что вы для нее лишь друг Станьте другом, мой лорд. Станьте другом, советчиком, товарищем. Докажите, что скорее отец, чем предмет восхищения и юношеской страсти.

— Я все это время пытался доказать именно это, Аргамон! Представить не мог, что она влюбится.

— Но это случилось.

— Я. Этого. Не хотел!

— Думаете, она хотела?

Их диалог продолжался по пути в сторону кабинета Ринара. Занеся ногу для следующего шага, он резко остановился, повернулся к чуть отставшему Аргамону.

— Что? — последний вопрос усача заставил его опешить.

— Думаете, она хотела влюбляться в мужчину, не способного ответить на ее чувства? Вы ведь знаете, мы не выбираем, кого любить. И когда разлюбить, решаем тоже не мы.

Ринар застыл, не зная, что ответить. Аргамон был прав. Это не вопрос ума. Это веление сердце. А каким образом делает выбор оно, не знает никто.

— Что мне делать, Аргамон?

— Не пытайтесь ее переубедить, мой лорд, юность упряма. Она будет любить вопреки еще сильнее.

— Но что тогда?

— Ничего, милорд. Пусть все идет так, как идет. Она сама все со временем поймет. Обязательно поймет. Альма очень умна.

Будь у Ринара другой вариант, он, несомненно, спорил бы с усачом до хрипоты. Будь у него другой вариант, он тут же взялся бы его исполнять. Но другого варианта у него не было, а потому, кивнув, мужчина вновь развернулся, направляясь к своему кабинету.

Аргамон не пошел следом. Остался стоять, провожая хозяина взглядом. Она упряма. Чертовски упряма, а потому, бояться, что его слова станут пророческими, не стоило. Но что-то сделать он обязан. Например, помочь понять кое-что Ринару. Не кое-что — самого себя.

В конце коридора послышались приближающиеся шаги.

— Свира, — управляющий окликнул девушку и стук каблуков тут же ускорился.

* * *

Жалость к себе заняла у Альмы чертовски много времени. Она забыла об обеде и ужине. Боялась думать о том, что когда-то придется выйти из комнаты. Девушке казалось, что покинь она родные стены, и мир рухнет, а ее смоет с лица земли волной собственного стыда. Сидеть в комнате тоже было стыдно, но наедине с собой ей время от времени начинало казаться, что все происшедшее — неправда. Просто игры воображения или дурной сон.

Она так и не смогла себе ответить, зачем поцеловала Ринара. Почему именно сейчас? Зачем плела о любви, ясно осознавая, что он не нуждается в таком отношении, что оно его элементарно тяготит?

— Дура, — в очередной раз смахнув слезы, Альма села на кровать.

Никогда она не считала себя слабачкой. Всегда гордилась собственной стойкостью, а тут расклеилась по поводу, который сама бы высмеяла, обратись к ней с подобной проблемой та же Свира или любая подружка из монастыря.

Расправив складки на юбке, Альма встала на ноги, собираясь прохаживать по периметру комнаты вдоль и поперек. Это повторялось уже несколько раз. Она плакала, потом злилась, успокаивалась, была почти готова выйти из своего убежища, а потом возвращалась к кровати, вновь утирая слезы.

И, несомненно, так было бы и сейчас, но в который раз за слишком длинный день, в дверь постучали.

— Это я, госпожа Альма, — не дожидаясь разрешения, Свира заскочила в комнату, плотно прикрывая за собой дверь.

Что что-то не так, она поняла еще днем, когда Аргамон поручил ей сходить вечером к госпоже, но что все настолько «не так», Свира даже не подозревала.

Никогда она не видела слез Альмы. Эта девочка не плакали ни от боли, ни от бессилия. Никогда, а сейчас… Альма в тысячный раз опустилась на кровать, утирая со щек соленые дорожки.

— Альма, — горничная всплеснула руками, подлетая к расстроенной подруге. Она действительно была ей подругой. Пусть куда чаще Свира обращалась к ней как к госпоже, пусть всегда чувствовала между ними непреодолимую пропасть богатства опекуна девушки, но постоянно убеждала себя, что и такая дружба может существовать. Она завидовала. Конечно, завидовала, ведь знала историю Альмы из первых уст. Как можно не завидовать самой удачливой в мире монашке, которой вместо обета безбрачия достался до ужаса щедрый опекун, упавший в прямом смысле с небес? Но, в то же время, Свиру подкупала искренность и прямота Альмы, подкупало то, что бывшая послушница не вела себя так, как положено богатеньким барышням, одной из которых она в одночасье стала. Так же и Альма находила в горничной то, чему можно завидовать и чем восхищаться.

Это не была дружба без камня за пазухой, не родство душ: не чувство, которое не предается. В случае смертельной опасности, Свира не закрыла бы Альму грудью, не пожертвовала бы своим благополучием ради госпожи, не взяла бы на себя ее вину, требуй того обстоятельства, но и не отказала бы в помощи там, где чувствовала себя способной помочь. И сейчас был именно этот случай.

— Я все испортила, Свира! — Альма посмотрела в глаза подруги, сильнее сжимая кулаки.

— Что стряслось? — уперев руки в боки, девушка нависла над Альмой, готовясь слушать, а потом раздавать тумаков ей и ее обидчикам. Конечно, в пределах разумного.

И как бы ни было стыдно, обидно, но Альма рассказала. Рассказала все без утайки. Не заботясь о том, что разговор выйдет за пределы комнаты. Это она ценила в Свире больше всего — служанка всегда держала язык за зубами. У Альмы была уже добрая сотня тому примеров. Никогда их тайны не покидали этих стен.

— Господи, Альма, ну как же ты умудрилась-то? — Свира покачала головой, опускаясь рядом с подругой на кровать. При других обстоятельствах такой вольности она бы себе не позволила, но сейчас желание пожалеть дурочку было куда сильнее правил субординации.

— Не знаю! Свира, я не знаю! На меня будто что-то нашло. Я не собиралась! Видит бог, не собиралась. Мне будто на ухо кто-то шепнул, и я… Боже, как же стыдно. — Альма покачала головой, пряча лицо в ладонях.

— И что он? Хотя ладно… — Свира обвела подругу скептическим взглядом. — И так понятно. Ты лучше мне скажи, чего ты хочешь-то? Чего убиваешься?

— Как я смогу показаться ему на глаза? Как, после всего этого?! — Альма застонала, лишь представив, насколько ужасно будет день ото дня знать, что он где-то здесь, шарахаться от каждого шороха, боясь, что Ринар появится на горизонте.

— Альма, Альма, — Свира покачала головой, вновь поднимаясь с кровати.

Она была старше подруги всего на год, но девушке иногда казалось, что ей досталась самая наивная в мире госпожа, не имеющая ни малейшего представления о том, что люди, да и нелюди, называют отношениями.

— Думаешь, он завтра вспомнит об этом твоем… поцелуе?

Альма скривилась, вновь прокручивая в мыслях череду не самых приятных воспоминаний: свою невнятную попытку поцеловать, его сомкнутые губы, отсутствие той самой искры, которая должна была пробежать. Очевидно, лорд вряд ли причислит этот казус к лучшим своим моментам, но и Альма не почувствовала ничего. Так долго мечтала, а в результате… Пшик.

— Но я ведь…

— Что, госпожа Альма? Я ведь… Да знаешь, сколько у него таких «я ведь»? — Свира перекривила манеру подруги. Широко распахнутые припухшие от слез глаза смотрели на мир вокруг так наивно, что ее непроизвольно хотелось встряхнуть, заставить забыть свои розовые сны и понять, что в реальности все совершенно по-другому. — Думаете, хоть один мужчина придаст значения подобному? Да к его ногам штабелями падают! Горожанки, дворянки! Знаете, сколько знатных дам не прочь заполучить внимание нашего лорда?

Альма мотнула головой. Как ни странно, но о подобном она никогда не думала. Ни разу со времен ее появления, в их доме не гостили посторонние. Ни разу Альма не видела рядом с лордом Тамерли женщин. Часто Ринар сам уезжал, но у девушки даже мысли не возникало спросить, куда, зачем, к кому… Откровение же Свиры заставило задумать о том, так ли все просто в их маленьком мирке, как всегда казалось ей. Никогда Альма не помышляла, что у ее влюбленности может появиться преграда в виде соперниц, а теперь…

— Ведь он вам сказал, что никогда не вспомнит о случившемся, значит, не вспомнит! А глупости свои оставьте. Уж поверьте, вряд ли он сейчас грустит по поводу вашего поцелуя! Наверняка уже уехал к любовнице…

— К… к любовнице? — Альма запнулась.

— А к кому же еще? Думаете, он монахом живет? Это не дом святых людей, госпожа. Здесь никто не чурается плотского…

Альма знала о том, что нравы Приграничья достаточно вольные. Впрочем, об остальной Азарии судить она не могла лишь потому, что не бывала нигде, кроме родных земель.

Конечно, здесь ценилась честь и девственность, но чаще всего это не мешало расставаться с ней без зазрения совести задолго до свадьбы. Лорды и рожденные от них полукровки хоть и были награждены жизнью куда более длинной, чем человеческая, но ценили каждую минуту намного больше. Они не привыкли сдерживаться и медлить. Все вопросы решались быстро, а отношения строились молниеносно. Здесь не порицали расставаний. Многоженство — привилегия лордов, в противовес же к этой привилегии, за людьми и полукровками оставалось право расторгать союзы, оказавшиеся неудачными. Проблемы возникали лишь там, где было что делить и за что бороться: титулы, богатство, статус.

— И что, он сейчас… — мысли о том, что для того, чтоб забыть ее жалкий поцелуй, Ринар умчал на встречу к куда более искусной в этих вопросах даме, заставили горло снова сжаться.

— Понятия не имею, госпожа, может, и нет. Может, нет у него сейчас никого, но это не значит, что не будет завтра, послезавтра. А уж это ваше недоразумение… Поверьте, он забудет куда быстрей вашего. Если вы дорожите своей гордостью, то тоже должны сделать вид, что забыли. Ясно?

— Я не смогу, — Альма покачала головой, вновь признавая бессилие. Девушке казалось, что пережить этот позор ей не удастся.

— Что значит, не сможете? Хотите вечно быть в его глазах глупой семнадцатилетней девицей? Закрывшись в комнате, только этого и добьетесь. Конечно, поначалу он будет сам приходить, убеждать, что все глупости, все пройдет, а потом махнет рукой. Потому что никому не нравится возиться с недорослю!

Иногда Свира позволяла себе с госпожой даже грубость, но и за это Альма была благодарна подруге. Та явно владела даром, позволяющим находить нужные ей слова в нужный момент.

— Не хочу.

— Ну тогда и ведите себя соответственно! Перестаньте рыдать и убиваться. Это не конец света. Это была глупость, уж не знаю, чья больше — ваша или хозяина. Докажите, что вы не мелкая глупышка.

— Но как? — слезы наконец-то высохли. Теперь, кажется, уже надолго. Лучшую мотивацию, чем необходимость доказать что-то Ринару, придумать было сложно.

— Как-как… — Свира уперла руки в боки, повернулась, сделала несколько шагов в одну сторону, а потом обратно, и все это под пристальным взглядом Альмы. — Покажите, что вы и сами прекрасно понимаете, какие это глупости.

— Не понимаю…

— Ну что же тут непонятного? Поцеловали хозяина? Так поцелуйте другого! При нем же. Да так, чтоб он не усомнился, все давно забыто. То была случайность.

— Я не могу, — предложение показалась Альме бредовым.

— Почему нет? Думаете, нет других достойных? — Свира на секунду скривила губы в грустной улыбке. Она часто завидовала не только богатству, в котором жила Альма. Она завидовала ее привлекательности. Сотни раз ловила восхищенные взгляды направленные вслед подруге и лишь качала головой, понимая, что все они без толку. Эта дурочка мечтала только об одном несносном лорде.

— Я не хочу!

— А что вы хотите? Сидеть в комнате и рыдать ночи напролет? Он ведь ясно дал понять, что ваша любовь ему не нужна. Так смиритесь. Или сделайте вид…

В голове Свиры мелькнула мысль, которая, как показалось девушке, принадлежит не совсем ей. Предложение сорвалось с губ само собой.

— Заставь его ревновать, Альма. Заставь почувствовать, что он далеко не единственный. Что ты не будешь убиваться из-за его отказа, что найдется сотня желающих получить то, от чего он когда-то отказался. Вот, что тебе нужно. Заставь его ревновать и увидишь, он тут же забудет о своей клятве…

Альма продолжала следить взглядом за тем, как Свира наматывает круги по комнате, уже не вслушиваясь в поток ее пламенной речи.

«Заставь его ревновать…»

Глупые семнадцатилетние девочки не занимаются подобным. Они льют слезы в подушку и холят ночь за ночью воспоминание о первом, пусть и жутко неудачном, поцелуе. А еще ждут, когда их любимый сам поймет всю степень своей неправоты. Но ведь она хочет доказать ему именно то, что она намного взрослей, умней и хитрей.

«Заставь его ревновать…»

Этого она тоже не умеет. Но ведь это пока. В памяти пронеслись слова Аргамона: «ты способна добиться всего, что только пожелаешь… Никто никогда не откажет. А я всего лишь хочу, чтоб ты умела правильно определять, что тебе нужно по-настоящему… я хочу доказать тебе, что ты не имеешь права сдаваться там, где тебе кажется, сопротивление сильнее тебя. Нет в мире сопротивления, сильнее тебя, Альма…»

Нет в мире сопротивления, сильнее ее.

— Пришло время проверить ваши слова, Аргамон, — уголков девичьих губ коснулась улыбка, а в зеленых глазах загорелась искорка.

Ночь спускалась на поместье, а вместе с ней изменения, грозящие перевернуть жизнь обитателей вверх дном.

Глава 6

Прошел месяц.

— Что-то не так, мой лорд? — Аргамон практически лучился счастьем. В причины же своего веселья старый лис не посвящал никого, но ведь, по сути, никто и не спрашивал.

Вот и сейчас, сидя за столом рядом с Ринаром, он не мог сдержать улыбку. Не хватало только начать насвистывать песенку, так и рвущуюся с губ, и он вполне смог бы сойти за добродушного дедулю-бородача.

Это веселье особенно бросалось в глаза, стоило на секунду перевести взгляд на лицо Ринара. Обычно такой спокойный, меланхоличный, углубленный в себя и свои мысли, сейчас он походил на каменное изваяние. Очень злое каменное изваяние, сжимавшее нож слишком уж сильно, чтоб этот жест не ассоциировался с воинственными намерениями мужчины.

— Где она? — вопрос Ринар процедил сквозь зубы. Аргамон подумал, что, наверное, пора начинать опасаться за свое здоровье, слишком далекие от миролюбивых флюиды излучает подчас хозяин, но даже эта мысль моментально была забыта. А все силы пришлось приложить к тому, чтобы не рассмеяться в голос. Он бесился. Опять бесился.

— Альма, мой лорд? — Аргамон задал вопрос, удивляясь так искренне, будто на свете существовал еще хотя бы один человек, о котором мог говорить Ринар.

— Кто же еще? — лорд блеснул глазами, накалывая на вилку кусочек мяса. Мяса с кровью.

— Вы ведь сами позволили ей отправиться в город, милорд, неужели забыли? — каждый божий день Аргамон хвалил себя за собственную идею. Свира передала Альме его наставления слово в слово, даже не подозревая, что подобные мысли ей навеяли. А Альма… Аргамон гордился своей ученицей. Она была талантлива во всем, будь-то магия, науки или исполнения таких маленьких, но таких важных наставлений…

— Нет, — угрожающе мертвенный тон лорда вызвал в усаче искреннее любопытно. Он понятия не имел, как продукты на столе не воспламеняются под действием такого убийственного взгляда Ринара. — Когда она вернется?

— Не знаю, мой лорд, сегодня в городе устраивают театральное представление. Скоро Праздник…

— Прекрасно, — казалось, что с каждым словом он раздражается все больше. Вот только о причине подобного поведения. Аргамон справляться точно не рискнул бы. Смерти он, конечно, не боялся, но предпочитал быть осторожным.

— За вас, мой лорд. — усач поднял бокал, делая глоток вина. Хотя, на самом деле, пил он скорее за себя и за успех своей идеи.

Тот разговор Альмы со Свирой дал свои плоды. Наверное, даже большие, чем Аргамон надеялся.

Альма оказалась очень… Очень способной во всем, за что бралась. Раньше влюбленная девушка, чьи щеки вспыхивали, стоило объекту воздыханий показаться на расстоянии пары десятков метров, теперь преобразилась.

Он стал свидетелем первой встречи Альмы и Ринара после… Сам не надеялся, что она сможет справиться с собой так быстро, а она удивила.

На следующий день после происшествия, девушка спустилась к завтраку по собственной инициативе, за ней даже не пришлось посылать. Альма тогда уважительно кивнула Ринару, так же Аргамону, все утро вела себя невозможно учтиво и вежливо, отвечала на вопросы учителя, улыбалась его шуткам, не замечала настороженных взглядов, которые бросал Ринар. Она вела себя достойно. А стоило мужчинам встать из-за стола, обратилась к хозяину дома с самой что ни на есть официальной просьбой.

— Позволите украсть у вас пару минут? — лишь на мгновение опустив взгляд, собираясь с силами, Альма снова посмотрела прямо в глаза мужчины. И в них не читался страх, смущение, как почему-то Ринар считал, обязательно будет.

Не желая им мешать, Аргамон вышел, вот только справиться с собой не смог, незаметный пасс рукой помог расслышать речь оставшихся в комнате так четко, будто он сам находится в помещении третьим.

— Я хотела извиниться, мой лорд.

— Тебе не за что извиняться, — Ринар почему-то не ожидал такого. Он готов был к тому, что с последствиями того поцелуя придется долго и мучительно бороться. Бороться ей, бороться ему. А этим своим спокойствием девочка заставляла мужчину засомневаться в собственной правоте.

— Есть за что, мой лорд. Простите, это действительно была ошибка. Не знаю, что на меня нашло. Я просто запуталась. Но, поверьте, подобное больше не повторится. Я прекрасно осознаю абсурдность сказанного и… сделанного, — щеки девушки вновь вспыхнули алым, но Альма быстро справилась с эмоциями, возвращая голосу и взгляду ту уверенность, которую должна была излучать. — Вы — лорд, я — воспитанница монастыря и ваша подопечная. Я благодарна вам за все, что вы сделали для меня. Буду благодарна всю жизнь, и именно эту благодарность я спутала с влюбленностью. Простите и поверьте, я искренне сожалею о случившемся.

— Альма, — Ринар хотел провести по нежной щеке стоявшей слишком близко девушки. Эта близость будто провоцировала мужчину вернуться мыслями в свой кабинет. Лорд отдернул руку, не желая ни потакать своим глупым порывам, ни смущать зардевшуюся девушку.

Она говорила совсем не как ребенок. Слишком правильно, слишком осмысленно. Так, как в первый свой вечер в этом доме.

— Ты даже не представляешь, насколько красива, как умна, и я уверен — когда-то найдется достойный кандидат на твое сердце, которого ты полюбишь. Он будет завоевывать твою благосклонность долго и, возможно, мучительно, но оно того стоит, душа моя. Ты достойна лучшего.

В девичьем сердце снова разгорался пожар, Альме вдруг захотелось крикнуть, что ей не нужен «достойный», ей нужен он, но все, что она могла себе позволить — легкая улыбка и кивок головы. Если ему нужно так думать — пусть думает.

— Спасибо, мой лорд, — девушка сделала реверанс. — И больше не будем…

— Вспоминать об этом, — Ринар протянул руку, искренне улыбаясь в ответ. Альма медлила, а когда поняла, чего от нее ждут, вложила свою ладошку в его руку, чувствуя сильное рукопожатие, закрепляющее уговор.

Аргамон жалел лишь о том, что не мог видеть лиц говоривших, а о выражении непременно серьезного Ринара и кроткой Альмы лишь догадывался.

Первой к двери подошла именно она. Альма вышла, не оборачиваясь, но если б обернулась…

Ринар не знал почему, но облегчение он не испытал. А ведь должен был. Должен был вздохнуть полной грудью, радуясь, что воспитанница оказалась куда более взрослой, чем он рассчитывал. За то, что забыл уже, насколько она бывает не по годам мудра, тоже стоило бы извиниться. А еще… Ее слова о том, что влюбленность она спутала с благодарностью… Они не даровали облегчения. А ведь должны были.

Все эти мысли тенями скользили по лицу, когда он провожал воспитанницу взглядом. Если бы он знал, что этот разговор будет лишь началом… Началом схождения с ума.

* * *

Ринар часто думал, действительно ли изменилась она, или проблема все же в нем? Но ответа на этот вопрос найти так и не смог. Видимо, изменилось все.

Раньше Альма никогда не рвалась в город. Изредка, когда Свира очень уж настаивала, ездила с подругой, но неизменно так, чтоб к ужину быть дома, ведь вечером она могла увидеть его. Увидеть, как он сидит рядом и одновременно находится так далеко.

Так было раньше, но после того их разговора, изменилось и это.

Когда пришла пора в очередной раз наводить морок, Альма привычно остановилась на секунду перед дверью, перевела дыхание, а потом постучала. Ринар как всегда ждал подопечную, как всегда встретил с улыбкой, подождал, пока она сама подойдет. Девушка нервничала, немудрено… Даже у него перед глазами ставали воспоминания недельной давности, а ей вряд ли было легче.

Ринар был неизменно деликатен, неизменно терпелив, неизменно следовал наставлениям Аргамона — пытался казаться больше отцом, чем объектом влюбленности. Как он считал, получалось.

Лорд Тамерли справился об успехах в учебе, уверился, что больше проблем с наставником у нее не возникает, сообщил, что через несколько дней собирается съездить в столицу, предложил выбрать подарок, который Альма хотела бы получить по приезду.

Она была немного смущена, нервничала, но Ринар замечал это лишь потому, что уж слишком гулко девичье сердечко отбивало ритм. Внешне же — перед ним стояла Альма куда более спокойная, чем в прошлый раз.

Каким же самоуверенным дураком он был, считая, что виной этому смущению был он. Идиот. Она волновалась, смущалась, но не потому, что перед глазами то и дело возникали ненужные образы, как это происходило с ним. Она боялась услышать запрет…

— Милорд, — глаза вновь были глубоко зелеными, а под мороком скрывалось все больше таинственности фиолетового цвета. — Я хотела бы поехать в город. Со Свирой. На выходных ярмарок, приедут циркачи, говорят, даже акробаты будут, а из Огненных земель привезут малышей саламандр. Я бы хотела побывать там.

— Одна? — Ринар вопросительно вскинул бровь. Раньше она ни разу не приходила с подобными просьбами. Причина крылась не в страхе перед его потенциальным запретом, если бы Альма пришла — он вряд ли отказал, раньше ей просто не было интересно. Что же изменилось теперь?

— Я бы хотела… Я бы хотела побыть со Свирой.

— Я не могу оставить тебя без сопровождения, Альма, прости, — слишком рискованно было ставить ее под малейшую угрозу. Особенно сейчас, когда кальми почти созрела в ней. Или дело не в кальми? Не хотелось рисковать именно ею?

— Я понимаю, я просто хотела… Пусть они ждут на окраине, а я возьму маячок. Я обещаю, со мной ничего не случится, я просто хочу погулять… Погулять, как все.

В ее взгляде было столько мольбы, такая искренняя просьба, что Ринар практически ощущал, какую боль может причинить своим отказом. И потому сдался. Сдался, как сделал бы любой родитель. Во всяком случае, именно так он объяснил все себе.

Его снова наградили поцелуем. Только теперь совсем не таким. Не в состоянии сдержать радости, Альма рассмеялась, стоило услышать его тихое «хорошо», а потом повисла на шее, от чистой души благодаря, обжигая щеку касанием теплых губ.

Она вылетела из комнаты, позабыв о всяких правилах приличия, помчала сообщать чудесную новость подруге. Так объяснила все Ринару. А сама… Стоило убежать на достаточно большое расстояние, прислонилась к стене, выравнивая дыхание. Это сложно. Притворяться ей было сложно. Но Альма почему-то была уверена, что это принесет свои плоды.

Если бы Ринар тогда знал, чем выльется для него одно единственное «хорошо». Если бы знал, до какого состояния может довести сам себя, с легкой подачи Альмы. Он отказал бы, не раздумывая.

* * *

Ярмарка состоялась. Об этом еще долго гудел город. Те, кто постарше расхваливали сытные вкусности, привезенные изо всех городов и весей, молодежь вздыхала, вспоминая, какими огнями горел в те ночи город и их глаза.

Ринар исполнил свое обещание, Альма не поймала взглядом ни одного из знакомых, служивших в поместье, работников, в толпе на народных гуляниях. Даже Аргамон, который дни напролет рьяно подтрунивал над ней, не навязался в провожатые.

Веселье лилось рекой. Такие важные днем категории, как состояние и сословие, ночью роли не играли. Совершенно незнакомые парни и девушки делили одно на всех веселье, искренне восхищаясь одними и теми же вещами. Рекой лилось не только веселье.

Альма долго отказывалась брать из рук Свиры бутылку вина, но сопротивляться напору подруги было невозможно.

Сделав первый глоток, Альма почувствовала, как язык обволок совсем не такой тонкий, кисло-сладкий вкус благородного напитка, сдобренного пряностями и медом, к которому она привыкла, кислятина заставила сморщиться, а еще помогла тут же опьянеть.

Альма сама не верила, что все это происходит с ней. Что после долгих лет заточения в монастыре, там, где тишина и смирение преследуют тебя шаг за шагом, после молчаливой медлительности дома ее опекуна, она вдруг оказалась в таком многообразии звуков, красок, запахов и людей. Больше всего, наверное, Альма опьянела от людей.

— Он так смотрит, Альма… — горячий хмельной шепот Свиры на ухо, и Альма непроизвольно обернулась, действительно ловя на себе чей-то странный взгляд. — Нет, не там, вон же, — Свира насильно развернула ее, кивая в противоположную сторону. Но это уже не имело значения. Она нашла именно то, что искала.

Крон — сын городского старосты, ее ровесник стал именно тем, кому предстояло сыграть в ее жизни свою роль.

Высокий блондин давно положил на нее глаз. Даже она, заслепленная собственными чувствами к Ринару, об этом знала. Слишком уж часто он по чистой случайности оказывался у них в поместье со срочными поручениями от отца, слишком часто гарцевал на коне по улицам города, стоило Альме там появиться. Слишком долго не отводил взгляда от ее лица… Совсем как она, наблюдая за Ринаром.

Сложись все по-другому, будь судьба менее жестокой, у них могло все пойти иначе, но не в этот раз.

— Устали, леди Альма? — девушка выскочила из толпы, надеясь глотнуть свежего воздуха. От веселья, дурмана и напряженного ожидания чего-то большего тоже устаешь. Она облокотилась о стену ближайшего дома, ощущая прохладу шершавого камня. Крон подошел беззвучно. — Как вас отпустили одну? Неужели лорд не боится, что кто-то украдет его сокровище? — Альма обернулась, различая пристальный взгляд серых глаз.

Крон был из полукровок. Точнее крови лордов в нем куда меньше, чем половина, но это не так-то важно. Полукровками звали детей, рожденных в смешанных союзах. Местный глава, будучи нечистокровным правнуком лорда, выбрал в жены человечку. Мать Крона славилась красотой и умом, в придачу к которым получила долголетие, подаренным мужем.

Человеческие женщины с удовольствием соглашаются соединить судьбу с теми, в чьих жилах течет проклятая, но такая желанная кровь лордов, ведь с рождением детей, получают дополнительные годы жизни, молодости и здоровья.

— Лорд знает, что я смогу за себя постоять, господин Крон, — она не боялась его. Была уверена — с ним нечего бояться. А может, храбрости добавлял алкоголь, но когда парень сделал шаг в ее сторону, а потом еще один, Альма не отпрянула, не убежала, не вернулась к Свире. Просто ждала, что будет дальше.

В толпу той ночью они уже не вернулись. Как оказалось, тишина существовала и в этом городе. Не смиренная, как монастырская, не ленивая, как в доме Ринара, а страстная. Сколько поцелуев и горячих слов она получилась в ту ночь, Альма даже не пыталась запомнить. Просто воспринимала все происходящее с любопытством исследователя. Будто следила за собой и Кроном со стороны, отмечая, что смотрится это волнительно. Мыслей о недостойности поведения, о том, что завтра она пожалеет, что давно пора вернуться, не было.

Был он, его губы, в отличие от губ того, другого, куда более жадные, была она и ее желание доказать, что детскости в ней нет, а еще была пьянящая ночь.

Заходить далеко он не собирался. А если бы и захотел, Альма не позволила бы. В подобном она не нуждалась, да и пьяна была не настолько, чтоб вот так…

Когда они вернулись из своего укромного уголка, вновь влились в шум центра, застали взволнованную Свиру, которая, как оказалось, все это время разыскивала ветреную госпожу, скрывшуюся в неизвестном направлении. Подруга была явно зла. Зыркнув на ухмыляющегося Крона, схватила Альму за руку, потащила в ту сторону, где ее дожидались. Праздник закончился, занимался рассвет.

— Где вы были, госпожа? — Свира тянула Альму за руку, не заботясь о том, что может сделать больно или неприятно. Крон… Как она могла, с Кроном?!

— Гуляли, Свира, просто гуляли, — Альма сама бы не сказала почему, но безумно хотелось смеяться. Мчась по ночному городу, запинаясь о камни, наскакивая на подругу, а потом отставая, не смеяться уже не получалось.

— Чтоб я еще когда-то… — Свира причитала, бубня себе под нос, — если вас в таком виде увидят… — Альма даже не пыталась вслушиваться в слова подруги. — Да вас отправят обратно в монастырь!

Законно рассудив, что господа разберутся сами, ее же не оставляли нянчиться с Альмой, поехать с ней в поместье Свира не решилась.

В карете девушка успела даже задремать, а стоило экипажу остановиться у крыльца, встрепенулась.

Она устала, впервые устала от забав. Не от молитв, работы или заданий. От забав.

— Альма? — устала настолько, что взлетев по лестнице, проскользнув в дом, даже не сразу заметила, что ее ждут.

* * *

В тот день Ринару опять не спалось. Тревога зудела на периферии мыслей, не давая успокоиться. Он далеко не сразу понял, в чем ее причина, а когда понял…

Комната Альмы пустовала. И пусть Ринар помнил, что сам дал согласие, почему-то это не успокаивало. Остаток ночи лорд провел, выхаживая по периметру холла, а перед глазами появлялись странные, слишком странные и неожиданные образы.

Будь где-то поблизости Аргамон, он высмеял бы своего милорда, в этом Ринар даже не сомневался. Но ничего не мог с собой поделать — нервничал. А когда она появилась на пороге…

Никогда он не видел ее такой… Прическа давно разрушена, всклокоченные кудри спадают тяжелыми волнами на плечи, губы припухли, а глаза блестят то ли от не выветрившегося еще опьянения, то ли из-за роящихся в голове девчонки мыслей.

— Мой лорд, — она неуверенно присела, пошатнулась, не сдержала улыбку. — Вам снова не спится?

— Что с тобой? — он смотрел на нее так, будто видел впервые. В его глазах больше не было вечной отрешенности. Удивление и… гнев. На самом дне, но там был гнев.

— Что со мной, мой лорд? — Альма чуть склонила голову, снова улыбаясь. — Это было чудесно! Действительно чудесно! Я даже не представляла, что может быть так весело! — рассмеявшись в голос, Альма потянула за тесемки плаща, отбрасывая его на пол. Не важно, что неряшливо, завтра подберет. Или кто-то другой подберет, сейчас лень.

— С кем ты была? — он пытался сохранить спокойное выражение лица, и даже получалось. Но за столько лет Альма научилась читать его глаза, лучше любой открытой книги.

— Весь город, ваша светлость, весь город был сегодня там, каждый человек, все вместе! — раньше чем успела передумать, Альма шагнула к нему, снова обвила шею мужчины руками, легко касаясь губами щеки. А потом, в контрасте с недавним своим громогласием, зашептала на ухо очень тихо. — Спасибо вам, мой лорд, спасибо. Я никогда не забуду эту ночь.

Выпалив слова, она тут же оттолкнулась, летя вверх по лестнице. Хотелось петь и смеяться одновременно. Хотелось, чтоб он видел, как она смеется. И отказать себе Альма не смогла.

Снова ее провожал тяжелый взгляд. Мужчина, оставшийся в холле, сжал кулаки. От нее пахло… Ринар проклял в эту секунду свою природу и глупую затею девчонки. Лучше б она не подходила. Слишком острый нюх не оставил сомнений в том, как именно она провела эту ночь, и это почему-то заставляло ярость клокотать в груди.

— Дьявол, — он собирался пойти следом, продолжить разговор в ее комнате, но собственная реакция стала неожиданной для него, мешая сделать даже шаг. Мужчина застыл, пытаясь осознать, что происходите ним…

Так выглядит отцовское беспокойство? Именно потому он хочет сейчас снести голову какому-то слишком удачливому дураку? Именно потому хочет запереть ее на все замки, а сам…

— Дьявол, — Ринар помчал вверх по лестнице, но не к ней. От нее. Это глупости. Все глупости. Еще немного, и все пройдет. Не может не пройти. Разогнавшееся в холле сердце постепенно успокаивалось, он прошел по коридору до самого конца, свернул. Секретный рычаг за портретом поддался с первого раза, а тайные ступени встретили его привычной сыростью и прохладой. Ему нужно просто вспомнить, ради чего все происходит. Ожидание тянулось так долго, но еще совсем немного, и все глупые мысли вылетят из головы.

* * *

Ринар искренне надеялся, что так и будет. Убеждал себя всю ночь, все утро. И даже получилось. Получилось настолько, что извинения Альмы о недостойном поведении он принял как положено опекуну — совершенно спокойно.

В конце концов, ведь ей всего семнадцать, ему в семнадцать хотелось того же. И он себе не отказывал, так почему должна она? В пределах разумного, конечно.

Эти пределы разумного они установили тогда же. Ей не было запрещено покидать стены особняка. Не было ограничений на то, с кем положено водить дружбу, а с кем нет. Представители знати предпочитали жить ближе к столице, и их дети тут не появлялись, кроме того, по правде, Альма и не принадлежала к знатному роду. Ринар дал ей кров, образование, собирался обеспечить безбедную жизнь, но навязывать общество права не имел. Если ей нравятся те люди, с которыми она общается, он готов был с этим смириться. Попытаться.

Альма приняла все условия, смиренно кивая, а потом…

Она ни разу не нарушила его приказы. Ни разу не задерживалась дольше, чем было позволено. Ни разу не вела себя недостойно настолько, чтоб об этом донес хоть кто-то. Ни разу не давала предлога отказать ей в дарованной свободе.

Она ни разу не сделала ничего такого, за что он смог бы закрыть ее в доме. Но, черт побери, каждый божий день Альма доводила его до исступления.

— За вас, мой лорд… — Ринар даже не обратил внимания на то, что Аргамон обращается к нему. Скулы снова непроизвольно сводило.

Он сам себе напоминал ревнивого мальчишку. Ревнивого идиота. Вот кем он стал. И еще смел пенять, что ей всего семнадцать, а сам…

Теперь он искренне верил в то, что поцелуй забыт. Альма убедила мужчину в этом настолько эффективно, насколько это было возможно.

Каждый божий день Ринар натыкался на «доказательства». Сын городского старосты не просто зачастил в их дом. В последнее время, он уже даже не подбирал предлоги для визита. А стоило его коню показаться за окнами, Альма бежала навстречу, не разбирая дороги.

Когда Ринар стал свидетелем этого впервые, не поверил своим глазам.

Аргамон пригласил лорда Тамерли поприсутствовать на их с Альмой занятии в качестве подопытного. Теперь они учили магию куда более сложную и опасную, а рисковать жизнью Свиры не хотелось. Ринар же мог заблокировать пассы девушки прежде, чем они достигнут цели, избежав увечий.

Целый час они провели втроем, позабыв о том, что мир вокруг не перестал существовать, а стоило Аргамону скомандовать окончание урока, Альма выдохнула, устало улыбнулась, а потом… Резвый префекторский сынуля снова прискакал, не интересуясь мнением хозяина дома.

— Мне кажется, мой лорд, кто-то скоро протопчет дорожку от ратуши до вашего поместья лучше, чем это делают с помощью магии…

Альма уже мчала на крыльцо встречать гостя, а вот Аргамон с Ринаром остались стоять на застекленной лоджии, наблюдая за вновь прибывшим.

— Никогда бы не подумал, что наша девочка, — усач сделал ударение на слове «наша», затрагивая нужные струны в душе Ринара, — влюбится в этого… Но что поделать, сердцу ведь не прикажешь, правда, мой лорд? — Ринар не ответил. Молча вышел, хлопнув дверью.

Его бесило все. Бесила она, бесил Аргамон, бесил этот бестолковый жених, бесило собственное поведение, и он собирался бороться с собой до последнего.

Но снова вечер, снова ужин, и снова они с Аргамоном одни, а стоит подумать о том, где сейчас Альма… Слишком часто в последнее время столовые приборы гнулись под натиском пальцев.

— Она опаздывает…

— Нет, милорд, Альма отпросилась до десяти, представление может затянуться. Кроме того, ее должен проводить Крон… Сын префекта… Помните его?

— Прекрасно, — отложив приборы, Ринар встал из-за стола.

— Что-то не так, мой лорд? — Аргамон выглядел святой наивностью. Как раньше делал вид, что не замечает вздохов Альмы по Ринару, так теперь оставался слеп по отношению к постоянным приступам ревности лорда Тамерли.

В отличие от самого виновника, Аргамон был совершенно уверен — Ринар ревнует. А попытки списать все на опеку были слишком уж неубедительны.

— Все так, все прекрасно, Аргамон, — лорд снова блеснул глазами, выходя из столовой.

Иногда он пугал собственной кровожадностью даже себя, но этот выскочка Крон нервировал его до такой степени, что Ринар уже не раз представлял, как отправляет его на тот свет одним щелчком пальцев.

Теперь вечера Ринара походили друг на друга с точностью до мелочей. Он злился, снова злился, опять злился, сдерживал рвущиеся сквозь зубы ругательства и ждал. Как последний дурак ждал, когда копна рыжих волос шлейфом проследует за мчащейся вверх по лестнице Альмой.

Ни разу после того, первого вечера, он не позволял себе встречать ее открыто. Нет, он наблюдал за происходящими на крыльце прощаниями парочки из окна своего кабинета на втором этаже. Тут сдерживаться было легче. До этого злосчастного дня.

Выйдя из столовой, Ринар поднялся в комнату, тишина которой давала слышать биение собственного сердца очень отчетливо.

Молодые люди появились на пороге в тот же миг, когда часы пробили десять. И снова она не дала малейшего шанса обвинить себя в непослушании. Неизменно пунктуальна, неизменно осторожна.

Обычно, этот идиот не смел касаться ее рядом с домом. Только втягивая в легкие воздух, когда Альма проносилась мимо, Ринар каждый раз улавливал на ней запах этого сопляка. И воображение всегда играло с ним злую шутку, ярко вырисовывая моменты, в которые она могла так пропитаться им.

Никогда еще Ринар не видел, как он касается ее, до сегодня.

* * *

— Леди Альма, — Крон склонил голову, достаточно длинные светлые волосы упали на лицо, скрывая его на секунду от взгляда девушки. Она невольно улыбнулась.

Он нравился ей. По-настоящему нравился. Если все было бы не так, она не смогла бы играть так долго. Но только от этого было не менее стыдно. Для нее это лишь средство в достижении цели, а он иногда говорит такие слова… Каждый раз Альма клялась себе, что обязательно расставит все точки над и, надо лишь еще немножко подождать, совсем чуть-чуть.

— Крон, — Альма ответила ему так же, а потом они дружно рассмеялись.

— Ты ведь помнишь о Празднике? — привлекая к себе внимание, Крон взял ее пальчики в свои руки. Взгляд парня вновь был серьезным.

— Да, конечно помню.

— Не забудь, это важно…

Альма кивнула, опустив взгляд. Она понимала, что за важность имеет в виду Крон. Но сил начать разговор так в себе и не нашла.

— Холодно, езжай, — Альма высвободила руку, улыбнулась парню чуть виновато.

Крон кивнул, а потом оглянулся. Будто воришка, собирающийся стащить яблоко с витрины. В общем-то, мотивы его были очень похожи.

Выпад парня в темноте был практически неразличим, а почувствовав, как мягкие губы прижались к ее, Альма еле сдержала вскрик.

— Прости, — Крон оторвался так же резко. — Спокойной ночи, Альма, — еще один поклон, и, не оглядываясь, парень помчал обратно к экипажу. Специально выпросил его у отца, чтоб иметь возможность проводить Альму до самого дома. Она, кажется, оценила.

Дождавшись, когда экипаж скроется за поворотом, Альма вошла в дом. На губах все так же играла задумчивая улыбка. А может…? Ведь он действительно влюблен в нее. Влюблен настолько, что ей иногда кажется, этого чувства хватит на двоих, возможно, она даже когда-то сможет ответить тем же…

— Ты опоздала, Альма, — из раздумий девушку выдернул холодный голос опекуна. Он стоял на лестнице, преграждая собой путь. Обойти его не удалось бы, да и, судя по взгляду, он не дал бы.

— Простите, мой лорд. Я думала, что вернулась вовремя, — она действительно всегда тщательно следила за этим. Слишком важно было иметь возможность делать подобные вылазки.

— Я запрещаю выходить тебе из дому ближайший месяц, Альма.

— Мой лорд? — Альма застыла, ступив на первую ступеньку.

— Ты опоздала, не сдержала слово. Я запрещаю выходить. Что непонятно?

— Я опоздала на пять минут, мой лорд, — опешив, девушка даже не могла до конца понять, что происходит. — Простите, такое больше не…

— Я предупреждал, и да, такое не повторится, потому что больше этот… он, к тебе не подойдет.

Все, на что хватило Альмы, это сделать шаг обратно, с лестницы.

Никогда она не видела Ринара таким. Злым, напряженным, угрожающим. Ни после их поцелуя, ни после ярмарки. А сейчас… Меньше всего он походил на себя. Вечно меланхоличного, безразличного. В нем клокотала ярость. Не понятна была лишь причина.

— Что-то случилось, ваша светлость? — совершенно растерявшись, Альма не находила даже что сказать.

— А ты считаешь, что ничего не случилось? — он снова сверкнул глазами, делая шаг вниз по лестнице.

— Я не знаю… Возможно, если вы мне объясните, я смогу…

— Я не позволю превратить свой дом в комнату свиданий, — мужчина сделалеще один шаг вниз, Альма же невольно сжалась под слишком уж пристальным взглядом.

Неужели, задумывая все это, она хотела именно такой реакции? Нет, она не желала его злости, а получилось… Он был по-настоящему зол.

— О чем вы, мой лорд?

Прежде, чем ответить, Ринар усмехнулся. Такой ангел сейчас стоял перед ним. Чистый, сотканный из света, наивный и безгрешный. Вот только стоило вспомнить, как этот ангел ловил губами поцелуи на крыльце, хотелось свергнуть его на землю, чтоб иметь возможность убедиться: чистота — лишь показушна.

— Неужели ты так хочешь стать главной героиней городских сплетен? Или ты уже ею стала?

— Я ничего не…

Он продолжал наступать, а она пятиться.

— Думаешь, это достойное юной леди поведение, Альма? Думаешь, леди позволяют себе целоваться бог весть с кем на глазах у честного народа…

— Я не… — слушать ее явно не собирались. Ринар сверлил девушку злым взглядом, приближаясь шаг за шагом.

— Ты не что? Я запрещаю тебе встречаться с ним. Запрещаю выходить за эту дверь без моего разрешения, — мужчина указал куда-то за спину растерянной Альмы. — А если вздумаешь ослушаться…

— Что? — но, как оказалось, с растерянностью легко справиться, достаточно разозлиться. Ведь злиться умел не только он. Но в отличие от Ринара, у Альмы были на то причины. — Что вы сделаете, мой лорд? Выгоните? Так я сама уйду!

В девушке взыграла гордость. Она прекрасно осознавала свою зависимость от стоящего напротив мужчины, но не могла позволить помыкать собой лишь потому, что он превосходит ее статусом и состоянием.

— Альма, — обычно такой мягкий голос спустился практически до рыка, он выдохнул ее имя, стиснув зубы.

— Не смейте унижать меня, ваша светлость… — девушка вздернула подбородок, заглядывая в серые глаза уже без тени опасения.

— Я не собираюсь унижать тебя, ты сама ведешь себя, как…

— Кто? — нет. Это определенно не то, к чему она стремилась. Если ревность выглядит так, если ревнуя, он становится таким, Альма готова была забыть о собственном плане навсегда.

Ринар долго хранил молчание, прожигая в ней дыры глазами. Может, ждал, что она первой отведет взгляд, может, что сама ответит на свой же вопрос, но она выдержала.

— Я запрещаю, Альма.

— Почему?

— Я твой опекун! И я ответственен за тебя!

— Опекун? Да вы ничего обо мне не знаете! Опекун! Не смешите… — Альма больше не отступала. Зло дернув за тесемки плаща, она сбросила накидку, скомкала ее в руках.

— Что? — голос Ринара снова опустился до шепота, на этот раз предупреждающего.

— Что слышали, милорд. Вы не интересовались мной все эти годы, может, Аргамон и стал мне опекуном, но не вы! О какой опеке идет речь? Вы дали мне все это, — она бросила взгляд на собственную одежду, — но не опеку! Вы понятия не имеете, что такое опека, вам было наплевать на меня все это время, а теперь… Я не стану слушаться ваших приказов! — впечатав плащ в грудь мужчины, Альма заставила его отступить, чтобы иметь возможность пройти. Несясь вверх по лестнице, она чувствовала, что гнев лишь растет с каждой секундой.

Она сама бы не ответила, как так произошло, что он заставил ее потерять контроль над собой, но сдержаться не смогла.

— Альма! — оклик заставил девушку остановиться уже на лестнице. Остановиться, но не развернуться.

— Я не шутил, забудь об этом… Чтоб я больше не видел!

— Почему? — она оглянулась, прекрасно понимая, что теперь уже ее взгляд способен испепелять. Испепелять его.

— Ты слишком молода, чтоб понимать, что ничем хорошим это не закончится.

— Перестаньте! — незаметно для самой себя, Альма сорвалась на крик. — Перестаньте! Вы ничего не знаете обо мне! И не имеете права обвинять меня в молодости и глупости! Не имеете!

Ринар на секунду замер, опуская взгляд на оставленный в руках плащ. Когда-то он заставил Аргамона оставить ее в покое, но тогда усач не довел девочку до такого состояния, как смог сам лорд, а теперь… Она дышала тяжело, глаза метали молнии, а ноздри снова предательски подрагивали, не справляясь с тем потоком воздуха, который она пыталась выгнать из себя вместе со злостью.

— Я волнуюсь за тебя, Альма, — а он… Он не нашел ничего лучше, кроме как скрыть чувства, которые сам еще толком не понимал, под маской заботы.

— Не врите себе, милорд. Вы не волнуетесь, вам просто не нравится… Не нравится, что влюбленная в вас девочка сдержала слово! Я обещала, что вы больше не услышите о моей глупой влюбленности, и так оно и будет, но не заставляйте считать, что эта глупость не только моя! — Альма помчала вверх по лестнице, не разбирая дороги и уже не оборачиваясь.

Боже, неужели она действительно это сказала? Неужели осмелела настолько?

* * *

Ринар остался стоять в холле, различая стук каблуков по ступенькам, по коридору, звук захлопнувшейся двери и тяжелые шаги девушки уже за дверью.

Дьявол, неужели она действительно это сказала? Сказала то, что так долго не выходит у него из головы. Неужели он ждал столько лет, чтобы теперь… Чтобы влюбиться в кальми?

Глава 7

Дни до Праздника прошли слишком быстро. Возможно, не уедь Ринар по неотложным делам на следующее же утро, все было бы не так.

Уносясь все дальше от ворот собственного особняка, мужчина пытался не думать о том, что оставляет там. Пусть поездка ко двору была давно запланирована, пусть маленький взрыв, произошедший в холле, остался лишь в памяти двоих, пусть это не выглядело бегством, но это совершенно не означало, что Ринар не убегал. Он нее, от себя, от шаткости мыслей и чувств, к которой был откровенно не готов.

В отъезде у него было достаточно времени на то, чтобы подумать, остыть, решить, что делать дальше. И, как всегда, стоило оказаться вдали от Альмы и ее нового незадачливого ухажера, которого то и дело хотелось убить голыми руками. Ринар постепенно осознавал, что все происшедшее — глупости.

Его эмоции легко объясняются отцовской ревностью, волнением, чувством ответственности за нее. То же, что хранилось в его сердце долгие годы, не может остыть так просто и так быстро. Это чувство нельзя заменить. Каль ми не сможет заменить ту, другую. Кроме того, ей самой это не нужно.

Поездка была полезна во всех смыслах. Ринар собирался отблагодарить Альму так, как только мог. За то, на что она была способна, он готов был платить любую цену, и, прекрасно понимая, что сама девочка может продешевить, решил помочь воспитаннице.

Совсем скоро она будет готова к ритуалу, ей исполнится восемнадцать и, раскрыв крылья, эта пташка сможет вылететь из гнезда. Он помнил ее слова о том, что она хотела бы остаться, но не тешил себя подобными надеждами. Слишком Альма горда, чтобы остаться… А уйти… Уйти лучше не в неизвестность.

Всего один разговор с Ее Величеством, королевой Азарин, а по совместительству троюродной сестрой Ринара, принес свои плоды: по старой дружбе она обещала лорду Приграничья взять девочку под свою опеку. Слишком быстро фрейлины сменяли одна другую в ее окружении. Слишком много желающих появлялось, стоило очередной красавице быть представленной при дворе. Насчет Альмы ее величество тоже не обольщалась. Почему-то была уверена, что эта девочка пробудет перед глазами не больше нескольких месяцев, конечно, если слова Ринара о ее уме и красоте правдивы.

Мужчина вернулся в поместье утром перед Праздником. Вернулся именно в таком настроение, в каком надеялся. Глупые мысли забыты, на душе спокойствие и уверенность. Они всё делают правильно, причем все. Он — терпеливо ждет. Аргамон — готовит, а Альма — живет так, как положено в ее возрасте. Вопрос, поднятый тогда на лестнице, сам Ринар для себя закрыл, надеясь, что стоит ему отменить запрет, Альма поступит так же.

Он снова позвал девушку к себе, она появилась не сразу. Видимо, собиралась с мыслями, а может, просто были дела важней, чем общение с ним.

— Вы просили зайти? — для Альмы эти дни тоже не прошли зря. Она много думала о том, что произошло тогда на лестнице, о том, что сказала сама и услышала от него.

Да, пусть его обвинения не были беспочвенны, пусть иногда она позволяла себе больше, чем требуют правила приличия, но причин так злиться именно тогда, у Ринара не было. А значит, все сказки об опеке действительно лишь сказки. Вопрос крылся в другом — подобная ревность девушке тоже не нравилась. Ей не нравилось видеть, как он бросает злые взгляды и не менее злые слова. Она представляла себе все не так. Ей хотелось искреннего признания, раскаянья и тепла в его глазах. А если все, на что его хватает — подобная грубость, он грозил сам же разрушить ее воздушные замки.

— Да, — неуютно чувствовали себя оба. Но побороть возникшую между ними пропасть предстояло именно Ринару. — Я отменяю запрет, Альма. Сегодня Праздник и ты вольна поехать.

— Спасибо, — девушка удивилась настолько, что скрыть этого не смогла. Удивилась, а еще… разочаровалась. Она больше не хотела на Праздник. Слишком значимым это событие было для Крона, слишком большие надежды парень возлагал на этот день. Слишком обижено смотрела Свира. Слишком Альма сама себе казалась лишней там. И за возможность отсутствовать в городе под предлогом запрета опекуна была даже благодарна, а вот теперь…

— Ты не рада? — когда Ринар не находился слишком далеко в своих мыслях, он был очень проницательным.

— Рада, конечно, рада, — Альма вымучено улыбнулась. Его в свои сомнения посвящать не хотелось. А сомнений было предостаточно.

Крон хотел большего. Альма не могла винить в этом молодого человека, ведь сама часто чувствовала, что они подходят к грани, когда ему мало будет простых поцелуев вдали от чужих глаз. И не было страха, что он получит желаемое, а потом остынет, отбросит. Нет, с каждым днем Альма понимала все ясней — она нужна ему. Нужна не только как красивая, но раньше такая недоступная, добыча. Он что-то чувствует к ней. Вот только эти чувства ложились грузом на ее душу, в очередной раз, напоминая, насколько она жестока с парнем. Альма ни разу не врала, ни разу не говорила то, чего не чувствовала, но даже своим молчанием дарила надежду. И эта ночь тоже стала бы еще одним шагом в сторону безнадежной надежды для него, а она… Меньше всего Альма верила в глупые легенды, касающиеся ночи Праздника.

Свира злилась. Скрывала, но злилась. И Альма даже догадывалась в чем причина. Крон нравился подруге. Вот только не она сама сказала об этом Альме, не попросила отступиться, нет. Свира молча дулась, демонстративно отворачиваясь каждый раз, стоило Крону появиться на горизонте. Об этом между делом сообщил сам Крон, при этом очень забавляясь сему факту. Он смеялся над влюбленностью Свиры так, как сама Альма могла бы смеяться над ним, сложись все немного иначе, будь она с человеком, в котором действительно нуждается.

А сама Альма… Она просто не знала, что ей со всем этим делать. Она винила себя за отношения, в которые ввязалась, за то, какой была в глазах Ринара. Ей казалось, теперь она для него действительно та, с кем он ее чуть не сравнил. И за это она очень злилась на него, но больше на себя. Предложенный подругой план грозил с треском провалиться, если еще не провалился. Девушка не хотела ревности, не хотела отношений с Кроном, не хотела жить в тех изменениях, которые как-то раз перевернули дом вверх дном.

Все эти мысли крутились в голове день ото дня, а возможность остаться в особняке, вместо того, чтоб отправиться на Праздник, была истинным облегчением. Но даже этому не суждено было случиться.

— А так и не скажешь, душа моя, — впервые за долгие-долгие дни он снова обращался к ней так.

— Я просто немного устала, сегодня мы с Аргамоном начали изучать новые чары, они мне еще не даются.

— Какие?

— Это как-то связанно с энергией жизни. Я не совсем поняла, да и учитель сегодня был не склонен к разговорам, пока мы изучаем только азы, я пыталась почувствовать душу… — обида и сомнения никуда не делись, но обсудить с ним подобное все равно очень хотелось.

— Получилось? — в горле Ринара тут же пересохло, все вопросы отошли на второй план.

— Мне кажется, что не совсем. Это знаете… Это сложно описать, — Альма обвела взглядом комнату, пытаясь найти аналогию. — Это похоже на карту или просто на круг. Я почувствовала его контур, но края не смыкаются. Я старалась, но у меня не получилось.

Ринар закрыл на секунду глаза, возвращая самообладание, а потом выдохнул. Аргамон говорил, что они начнут совсем скоро, но это все равно стало для него неожиданностью.

— Так и должно быть, мой лорд?

— Да, не волнуйся, так и должно быть. Рано или поздно, ты научишься замыкать круг, — Ринару даже удалось выдавить из себя подобие улыбки.

— Хорошо.

В разговоре наступила пауза. Альма ждала разрешения уйти, а Ринар смотрел на нее не отрываясь, вновь нырнув с головой в свои мысли. Еще немного и она научится чувствовать свою душу… Чувствовать и делиться.

— Я могу идти, мой лорд? — тихий вопрос вывел его из задумчивого состояния.

— Да, можешь, Альма.

Девушка кивнула, развернулась на каблуках, направилась к двери. Сегодня она выбрала наряд под цвет глаз, настоящий цвет. Не тот, что видят все, а известный только ему. И этот цвет ей очень шел. Шел рыжим распущенным волосам, шел ямочкам на щеках, шел застенчивой улыбке. Все эти мысли пронеслись в голове мужчины почему-то только тогда, когда черты лица Ринар видеть не мог, ведь девушка развернулась к нему спиной.

— Ты же знаешь легенды, Душа? — девушка остановилась у двери, оглянулась, передергивая плечами. О Празднике ходило множество легенд, какую именно имел в виду он, ей было еще непонятно.

— Поцелуи в эту ночь священны, Альма. Благословенны всеми богами и прокляты демонами. Потому, прячься так, чтоб нашел тебя лишь тот, с кем захочешь подобное разделить, — Ринар подарил ей еще один задумчивый взгляд.

Эта легенда нравилась даже ему. Вера в магию ночи горячила кровь всем: и искателям, и искомым, и он даже отчасти верил в нее. Когда-то сам провел бессонную ночь, мчась на поиски той, с которой хотел разделить все поцелуи, будь они благословенны или прокляты. Тогда Наэллу он так и не нашел. Она расстроилась — плохая примера, говорят, только истинная пара может найтись в эту ночь в лесу, а Ринар лишь посмеялся, заметив, что любимая слишком хорошо пряталась. И обещал повторить опыт через год. Через год не получилось…

Вернувшись за стол, мужчина бросил взгляд в окно, различая еле заметные абрисы леса. Сегодня многие найдут то, что ищут. Он искренне желал это каждому. Просто хотел, чтоб магия леса и его тайны оставила в душе Альмы трепет, но никак не разочарование. Сердце предательски кольнуло, но он вновь заставил себя отбросить глупые мысли куда подальше.

* * *

— Куда собрались, леди Альма? — Аргамон поймал девушку в тот самый миг, как подхватив тяжелые юбки, она спешила вниз по лестнице.

О том, что Ринар разрешил ей пойти на праздник, Альма рассказала только Свире. Рассказала в надежде на то, что горничная поддержит ее желание все равно остаться дома. Но Свира в очередной раз удивила.

— Нет уж, леди Альма. Раз он разрешил — иди. Только прячься хорошо… — расчет подруги был предельно прост. Она хотела, чтоб Альма пошла. Хотела, чтоб пошла, но не хотела, чтоб ее нашли до рассвета. А сама собиралась сделать все, чтоб ее-то Крон нашел.

Конечно, Альму в свои планы она не посвятила, но чувствовать муки совести за это не собиралась. В борьбе за счастье все средства хороши.

Не получив поддержки в лице подруги, Альма согласилась. Все время, потраченное на сборы, прошло для нее в сомнениях. Но стоило закрыть дверь в свою комнату, как с мыслями о смене решения было покончено. Это всего лишь праздник, просто веселье, одна ночь. Ночь, которая останется в памяти.

Голос учителя вывел ее из собственных решительных раздумий.

Он стоял в холле, сложив руки на груди. Как Ринар когда-то. Тоже суров, его брови тоже практически сошлись на переносице.

— Что, учитель? — Альма затормозила на последней ступеньке, а потом спрыгнула, играючи.

— Тебе запрещено выходить, гелин, или я неправ? Куда собралась?

— На Праздник, конечно, — она могла тут же объяснить, что Ринар передумал, но слишком любила иногда препираться с Аргамоном, чтоб отказать себе в подобной шалости.

— Думаешь, Ринар не заметит, что одна юная мятежница и ее верная Шоколадка пропали? Или поленится разыскать и вернуть?

— Только если один уважаемые господин выдаст мятежницу и Шоколадку… — Альма бросила на учителя быстрый взгляд, а потом отвернулась. Не хотела, чтоб он увидел искорки смеха в глазах.

— А я ведь могу и обидеться, гелин. Когда я выдавал твои шалость, а? — Аргамон же сдерживать улыбки не собирался. Когда Альма развернулась во второй раз, мужчина преобразился. Привалившись к косяку, он улыбался во весь рот. — Ринар передумал?

— Да. Сегодня.

— Вот и славно, — Аргамон хлопнул в ладоши, полез во внутренний карман. — Я искал тебя, мне кое-что нужно. Это срочно.

Мужчина достал на свет божий два стеклянных флакончика и что-то еще. Альма успела лишь заметить, как блеснул металл.

— Вот это выпей, — он протянул наполненную какой-то жидкостью скляночку ей. — Пей-пей, думаешь, хотел бы отправить, так долго ждал бы?

Поборов свою природную мнительность, Альма послушалась. Темная субстанция не имела вкуса. Ноздри лишь пощекотал приятный запах.

— Умница, а теперь дай пальчик.

— Зачем? — вернув флакончик учителю, Альма попыталась вырвать руку из его захвата, но безрезультатно. Металл, за который зацепился взгляд, оказался лезвием. И именно это лезвие он собирался применить к ней. — Зачем?! — Альма дернулась во второй раз, теперь уже с куда большей силой.

— Это для наших занятий, гелин. Перестань вырываться и дай пальчик. Ты же не хочешь, чтоб я подумал, что не такая уж храбрая наша Альма?

Пару секунд Альма все же колебалась. Вопрос не в недоверии, почему-то ни разу она не ставила под сомнение то: что Аргамон и Ринар желают ей добра. Она просто жутко не любила вид крови. Но поборов себя, девушка расслабилась, зажмуривая глаза.

— Молодец, гелин, — укол в палец, ее ладонь переворачивают, и Альма практически ощущает, как несколько капель крови падают на дно сосуда. — А теперь беги на свой Праздник. И не прячься на опушке, богом прошу, гелин. Дай возможность своему герою помучиться поисками, а то знаю я вас… Чуть ли не сами навстречу бежите, чтоб зацеловать до полусмерти, а утром сразу же в ратушу, союз закреплять… — Аргамон говорил так уверено, что у Альмы закрались смутные сомненья: возможно, и его когда-то так «тащили» в ратушу. Только спросить об этом сейчас, не было времени.

— Хорошо, Аргамон.

Улыбнувшись напоследок наставнику, она помчала дальше. Только рядом с конюшнями поняла, что так и не узнала, что за зелье выпила. Но действие ей нравилось. Сомнения куда-то исчезли. Альма больше не боялась, она предвкушала.

* * *

Солнце давно село, а значит, еще совсем немного, и в воздух взмоют искры городского мага, извещающие о начале Праздника.

Сначала будут хороводы, венки, костры и песни, будет много вкусной еды и хмельных напитков, а потом толпа самых смелых направится в сторону леса, готовясь уже к ночному веселью.

Ринар стоял у окна, продолжая вглядываться куда-то вдаль. Совсем не сразу он понял, что в кабинете больше не один.

Аргамон долго стучал, потом не менее долго стоял у двери, ожидая, что лорд Тамерли обернется, а теперь уже в третий раз заходился кашлем, пытаясь привлечь внимание.

— Прости, я задумался, — Ринар обернулся.

— Я заметил, — усач мягко улыбнулся, склоняясь.

— Ты что-то хотел? — сегодня Ринар не был против компании наставника Альмы, как ни странно, в этот вечер привычная тишина уже так не радовала.

— Сегодня Праздник, мой лорд… — достав из-за спины руку, Аргамон явил свету бутылку вина.

— Да, ты прав. Для погонь мы слишком стары, но вот хорошее вино нам еще под силу: — Ринар грустно улыбнулся.

Пусть он выглядел молодо, пусть среди людей ему давали тридцать, ощущал себя мужчина куда старше. Усталость, которая то и дело завладевала телом и мыслями, была несвойственна молодым. Ему иногда казалось, что даже Аргамон младше его.

Кивнув, Аргамон развернулся, направляясь к горке, в которой хранились бокалы. Он собирался нарушить правила. Влиять так открыто ему было не позволено. Просто он прекрасно помнил, что в прошлый раз затея не принесла того, на что все надеялись. Закрыв от хозяина столик с бокалами, он наполнил сначала один, потом другой, а потом… Благо, нужное зелье готовилось очень быстро, а кровь Альмы была совсем свежа. В том, что подействует, Аргамон даже не сомневался.

— За вас, мой лорд! — протянув Ринару бокал, усач призывно поднял свой над головой, а потом приложил к губам, продолжая наблюдать за мужчиной напротив.

Он коснулся губами гранатовой глади напитка, сделал один маленький глоток, остановился. Время вдруг замедлилось для Аргамона, он как завороженный следил за тем, как кадык Ринара приходит в движение, раз, второй, третий. Конечно, он сделал все, чтоб вино нельзя было оставить недопитым.

Осушив бокал, Ринар поднес его к глазам, будто не веря, что сосуд пуст.

— Что это за вино, Аргамон?

— Особенное. Из моих запасов… Еще? — мужчина взял в руки бутылку, предлагая наполнить бокал повторно. Теперь он мог расслабиться. Затея удалась, осталось только подождать.

— И что за повод разорять твои запасы? Я чего-то не знаю? — второй тост поднял уже хозяин дома, а потом указал на кресло за спиной усача, предлагая сесть. Сам тоже устроился. После первого бокала вино уже не казалось таким волшебным.

— Мне слишком много лет, мой лорд, чтобы хранить свои запасы и дальше. Ведь не оставлю же я их никому в наследство! Право слово! Слишком я для этого жадный, — Аргамон снова улыбнулся, устраиваясь в кресле поудобней. Он не собирался сегодня задерживаться в компании Ринара, но понаблюдать за действием зелья очень уж хотелось.

— Мне иногда кажется, что этот дом превращается в богадельню, настолько тут тихо и грустно. Не находишь?

— Возможно, мой лорд, хоть я и не согласен.

— Почему?

— Вы просто не замечаете, как все изменилось. Тут давно не грустно, мой лорд. Днями, тут иногда кричат, а иногда смеются. Часто разбивают старинные вазы, несясь по коридорам. Тут теперь хлопают дверьми, ваша светлость.

— Альма, — Ринар выдохнул знакомое до боли имя, бросая взгляд за окно. — Она изменила все, правда?

— Да, милорд. Все и всех.

— Так быстро…

— И это только начало, представьте, что она может с нами сделать, пройди больше времени…

Ринар сделал еще один глоток вина, давая себе время подумать. Времени… Как раз времени у них практически не осталось.

— Она сказала, что вы начали работать с даром кальми.

— Прямо так и сказала? — Аргамон поднял брови, выражая напускное удивление. Что она кальми, девушка не имела ни малейшего представления. В этом Аргамон был уверен. Все опасные книги были убраны в его закрома, а по-другому узнать она не могла. Пока, они решили не раскрывать ей ее же тайну.

— Конечно, нет, но вы ведь начали?

— Да, начали. Но она еще не созрела.

— Это она тоже сказала… Я был при дворе, после всего ее ожидают там. Думаю, это будет лучше для всех.

— Думаете? — Аргамон попытался скрыть разочарование. Надежда была лишь на то, что зелье еще не начало действовать. — А если там узнают…

— Никто не узнает. Никто не узнает тут. А там… Мы будем осторожны.

— Мне почему-то кажется, лорд Тамерли, что мы совершаем ошибку за ошибкой, — Аргамон покачал головой, не отрывая взгляда от хозяина.

Ринар снова был меланхоличен, снова немного отчужден, задумчив. Время от времени хмурился — начало действовать.

— Не нужно было ее пускать, — будто не слыша, что ему говорит Аргамон, Ринар повернулся к окну, бросая встревоженный взгляд.

Он даже не сказал бы, почему возникла эта мысль, просто вдруг отчетливо понял — пустить Альму на Праздник было ошибкой.

— Почему; мой лорд? Не волнуйтесь, она ведь маг, с ней ничего не случится. Кроме того, вы сами говорили, она еще совсем дитя, дайте же девочке насладиться детством, — вот так, очень медленно но верно, Аргамон собирался сеять сомненья в душе одного слепого дурака.

— Дитя… — мысли почему-то путались, то и дело, являя глазам Альму. Ее смех звенел в ушах, где-то вдали слышен был шепот.

— Хотя мы не совсем правы, уже не дитя. Только подумать… Наша Альма — почти невеста. Представьте, мой лорд, а вдруг она откажется ехать ко двору? Вдруг решит, что нашла свою судьбу тут? Ведь это будет чудесно, правда? — Аргамон уже даже не боялся, что его поведение покажется странным, а вопросы слишком наивными. С каждым мгновением зелье все глубже проникало в организм Ринара, подчиняя сознание единственной мысли…

— Что?

— Крон, ваша светлость, — Аргамон поймал затуманенный взгляд хозяина. — Я почему-то уверен, что со дня на день он сделает предложение нашей гелин. Только представьте, наша гелин станет уже его гелин, это ведь прекрасно, мой лорд…

Кулаки Ринара непроизвольно сжались. Слова медленно доходили до сознания. А оно уже в красках рисовало картины, которые видеть он не хотел. Зато очень хотел…

— Мне кажется, уже началось, мой лорд.

— Что?

— Праздник, — Аргамон улыбнулся, заглядывая поверх плеча Ринара. — Видите? Огни горят…

И правда, над лесом взлетел скоп искр, объявляя начало Праздника. А это значило, что где-то там сейчас девушки мчат в лес, не разбирая дороги, убегая от тех, о ком сами же потом будут молиться, как о спасителях. Странная игра, напоминающая охоту, но так оно и было. В эту ночь без запретов и табу люди и нелюди слушали только свои желания и инстинкты, инстинкты охотиться и подчиняться сильнейшему. Желания чувствовать опасность и запретность происходящего.

— Я пойду, ваша светлость, — Аргамон знал, Ринар больше его не слышит. Лорд устремил взгляд вдаль, не осознавая еще, что его внутренняя борьба напрасна. Ему не победить сегодня. Слишком кровь гелин манит.

Главное, чтобы она успела спрятаться достаточно далеко. Ведь Аргамон думал не только об игре, он искренне желал им обоим еще долго не забывать эту ночь. Ночь, в которую для них все благословлено богами и проклято демонами.

Глава 8

— Свира! — поймав подругу за руку. Альма попыталась привлечь к себе ее внимание.

Но Свира была слишком возбуждена из-за предстоящего действа, чтобы реагировать на неуверенные попытки госпожи.

— Что? — девушке было сложно перестать крутить головой даже на секунду.

— Ты точно не обижаешься? Я ведь действительно могу… если ты не хочешь…

— Нет! — Свира наконец-то повернулась к Альме, отвечая слишком громко. Она не хотела. Не хотела, чтоб Крон достался сопернице, потому что их леди ему не пара, но в то же время. Свира очень хотела, чтоб он сам это наконец-то понял. — Ты, главное, прячься хорошо, гелин, — даже улыбка получилась достаточно искренней — ведь Альма не виновата, что его сердце почему-то лежит к ней. Пока лежит.

— Буду, — вздохнув с облегчением, зеленоглазая девушка улыбнулась подруге, выпуская ее руку. Мгновения хватило на то, чтоб Свира вновь умчала, оставив в память о себе лишь дуновение свежего ветерка.

Альма непроизвольно поежилась. Наверное, не стоило надеяться на то, что летняя ночь будет теплой — под тонкий шелк рубахи то и дело пробирался холодящий кожу воздух. Обхватил себя руками, девушка оглянулась.

Крон стоял в компании парней, совсем недалеко. Поймав взгляд девушки, он незаметно кивнул, будто успокаивая. В его глазах читалось такое же нетерпение, как и в глазах Свиры.

Вот только Альма не волновалась. Совершенно. После выпитого зелья девушке казалось, она напрочь забыла, что значит переживать. Нельзя сказать, что она предвкушала, скорей просто ждала. Чего-то. А вот чего — не ответила бы уже и сама.

Смяв пальцами белый шелк блузки. Альма обернулась к лесу. Даже он сейчас не пугал. Темный, где-то враждебный, тенистый, он скорей манил. Только подумать… Ведь через считанные минуты ввысь взмоют сигнальные огни, и опьяневшая от ожидания толпа ринется вглубь. Сначала девушки, которым будет отведено время на то, чтоб спрятаться, потом парни, которые помчат за ними вслед. И вся ночь отведена им на поиски. Сначала — друг друга, а потом — чуда.

В эту ночь все ищут чудо. Никто не облачает его в слова, не описывает внешность, просто каждый, ступая в чащу, знает, что сегодня станет искать чудо.

— Боишься? — теперь Свира уже сама подбежала к подруге, обняла за плечи, пристально заглянула в лицо.

— Нет.

— Вместе нельзя, леди Альма. Каждая должна прятаться сама…

— Я помню, Свира, не переживай.

— Хорошо, — Свира одарила подругу долгим, чуть встревоженным, взглядом, и лишь поймав уверенную ответную улыбку Альмы, отступила.

Все нервничали в эту ночь, но никто не согласился бы развернуться и поплестись домой. Страх, ожидание, нетерпение смешались воедино, подстегивая ждать начала Празднества с особым рвением.

И Праздник начался. Поощряя пыл молодых людей, городской маг вышел на опушку.

Привычно долгая речь прошла мимо ушей присутствующих. Оглянувшись, Альма увидела, какими взглядами на лес смотрят будущие охотники, и не будь она уверена, что все это лишь забава, наверное, испугалась бы. Они вглядывались в пущу леса с жадностью, даже злостью. Храбрясь и борясь с нетерпением.

— Скрытых троп, — в воздух взмыл столб искр — сигнал, позволяющий ринуться в лес девушкам.

Лишь на секунду замешкав, они рванули вперед. Враки, что нежные барышни не способны на забеги, что они боятся леса, темноты, пауков. Все это враки. Когда спину опаляет горячий взгляд, когда всеобщее ожидание льется через край, обо всех страхах забываешь.

Подхватив юбки, Альма сделала шаг вместе со всеми, и постепенно, чувствуя, что лес все ближе, начала ускоряться. Сначала шаг стал мельче, быстрее, а потом… С озорством, которое в себе даже не подозревала, она побежала навстречу лесной тьме.

Девушки рассыпались словно бисер. То тут то там мельтешили белые одеяния, которые неизменно выбирались в этот день. Так легче искать. Под ногами — коренья, пни, вот только, несмотря на темноту, Альма за них не цеплялась. По случайности или провидению, она неслась вперед все быстрей и быстрей. Иногда девушке даже казалось, что еще совсем немного, чуть-чуть, и она взлетит.

Ветер уже не заставлял поежиться, а охлаждал пылающие щеки. Подобранная до самых бедер юбка не путалась в ногах, собранные в пучок волосы растрепались. Заколка осталась где-то далеко-далеко.

Альма не сказала бы, сколько несется вперед вот так: не запоминая дороги, не боясь заблудиться, без цели. Не убегая, и не догоняя, просто мчась вперед. Широкие вытоптанные тропки давно остались позади, и теперь уже ничто не могло невольно указывать ей дорогу.

«Скрытых троп» — так провожали в чащу девушек, а парням желали «ясных взоров», чтоб нашли.

Где-то над головой крикнула сова, видимо разбуженная слишком уж громкой гостьей леса, Альма невольно затормозила, поднимая взгляд в небо. Дыхание участилось, сердце билось гулко, отдавая где-то в горле. Мчась вперед, она даже не подозревала, что бежит так быстро. Девушка дала себе минуту отдыха, оглядываясь по сторонам. Белые подолы юбок больше не мелькали, да и звука ломающихся веток слышно не было, а значит, она уже достаточно далеко. Вот только тут оставаться тоже не хотелось, зато снова хотелось бежать, неважно куда, просто вновь бежать. Подхватив подол, завязав юбку узлом, Альма направилась вглубь чащи.

Минуты неслись с невероятной скоростью. В воздух взмыл уже повторный столб искр, значит, в игру вступили парни.

Подстегнутая мыслью об этом, Альма пустилась вперед с новой силой. Ветки хлестали по голым ногам, иногда оцарапывали даже кожу на руках, шее, лице, но это не заботило. Запнувшись о камень, девушка умудрилась полететь на землю, чудом не разодрав при этом коленки, и только встав, она поняла, что это не заставит ее нестись вперед медленнее, быть более осмотрительной. Нет. Дыхание снова сбивается, сердце стучит в горле, висках, а ноги мокрые от ночной росы.

Вот только как бы Альма ни хотела, она всего лишь слабая человеческая девочка, непривыкшая к подобным погоням.

Выбежав на неожиданно появившуюся в стороне опушку, она прислонилась спиной к дереву, выравнивая дыхание. Девушка пожалела и о том, что не взяла с собой воды, и о том, что потратила столько сил зря. Ей вдруг показалось, что сойти с места она уже не сможет, что придется задействовать сигнальный маячок, который был вручен каждому искателю приключений. Достаточно было открыть медальон, висящий на шее, чтоб в небо взмыла сигнальная искорка, по которой легко было найти заблудившегося, уставшего, подвернувшего ногу или руку счастливчика.

Так бы оно и было, девушка осталась бы стоять тут, обхватив руками шершавую кору, дожидаясь, пока ее найдут, если бы не…

— Альма, — тихий шепот над самым ухом заставил девушку, закрывшую на секунду глаза, распахнула их, оборачиваясь на звук.

— Кто тут? — привыкшая к темноте, она ясно видела всю поляну, а стоило понять, что на ней нет никого, кроме нее… кровь вдруг застыла в жилах. — Кто тут? — повторив вопрос и не получив ответа, Альма встряхнула головой. Глупая. Просто померещилось.

Вот только дважды не мерещится.

— Душа моя, — на этот раз она не просто услышала, она почувствовала. Почувствовала дыхание на виске, жар совсем рядом, движение, порыв ветерка.

Шумно выдохнув, она рванула прочь. Испугалась. Повела себя совсем не так, как учил Аргамон, не воспользовалась силой, не осветила все вокруг, забыла о хладнокровии. Нет, просто вновь помчала в темноту, отбросив мысли об усталости.

И снова лес, снова под ногами камни, корни, снова тропинка не различается, и теперь это уже не радует. Теперь каждую неровность Альма ощущает, о каждую преграду запинается, но стоит лишь подумать, что через миг она упадет, как ее будто поддерживают невидимые руки.

— Кто здесь? — страх, злость на себя за то, что не может выдавить ничего более вразумительного, и осознание, что вести себя должна совсем не так, смешались в девичьей душе.

Она задавала этот вопрос каждый раз, стоило остановиться. Несколько секунд ей казалось, что она вновь одна. Но нет — пристальный взгляд, ветерок прикосновений и шепот на ухо преследовали ее от поляны до поляны, от дерева к дереву, от шага к шагу.

Это не был Крон. Полукровки на такое не способны. Даже не всем лордам дано становиться невидимыми для человеческого глаза. И это пугало, а еще… чувствовать себя слепой среди зрящий было ужасно.

— Если вы не… — договорить ей не дали, снова невидимые руки скользят по телу, заставляя окаменеть, а хриплый голос пощекочет затылок.

— Беги, душа, а я найду, не бойся, — ее так же резко отпустили, и каким бы нелогичным, пугающим, неправильным ни был приказ, Альма послушалась, побежала с новой силой.

А все из-за голоса, отдающего этот приказ. Слишком он был похож на тот, который она даже не надеялась услышать в эту ночь.

* * *

Сколько времени он потратил на борьбу с собой? Считанные минуты. Точней, борьбы не было. Не было больше ничего. Не было Аргамона, не было кабинета, не было планов и чаяний на очередной вечер в привычной тишине. Перед глазами стояла лишь она. Ее лицо, ее глаза, ее губы. Она…

Очень давно Ринар превратился из лорда скорей в простого человека. Несколько десятков лет тому его суть в последний раз так рьяно рвалась наружу. Навстречу к той, которую он с гордостью звал своей. А потом, тоже чертовски давно, его кровь практически остыла. Остыла, чтоб сейчас вновь вскипеть, требуя мчать навстречу. И он мчал. Мчал, зная на все сто, — найдет. В эту ночь он найдет.

Освещенная лунным светом поляна навеки останется в памяти. Магия этой ночи сосредоточилась именно тут. Альма облокотилась о дерево, даже не подозревая, что за ней наблюдают.

С жадностью скользя взглядом по тонкому белому силуэту Ринар сдерживался из последних сил, чтоб не явиться ей сразу. А потом…

Он тоже умел играть. Когда-то умел.

— Альма, — приблизившись вплотную, Ринар втянул воздух полной грудью, впитал ее запах, и горло тут же пересохло.

Пусть чувствовать его девочка не должна была, но не услышать не могла. Резко встрепенувшись, она отскочила от дерева, вот только его уже не было рядом. Он снова был далеко, лишь наблюдая за ней с расстояния.

— Кто тут? — Ринару пришлось подавить рвущийся с уст смех. Нет, не так просто.

И она, сама о том не подозревая, подтвердила, что он прав — просто не будет. Подхватив развязавшийся подол, Альма рванула вперед.

Лорд слышал, как гулко бьется девичье сердце, как сбивается дыхание. Видел, как она несется сломя голову, не заботясь о том, что может упасть, разбиться, оцарапаться. Когда ветка рассекла предплечье, оставив на белой ткани красный след, Альма этого не заметила. А Ринар… Откуда в нем столько терпения, не знал и он сам, но вновь и вновь позволял убегать, чтобы снова догонять, а потом щекотать дыханием кожу на виске, раздражать касаниями нежную ладошку.

И вот, она вновь остановилась, вновь попыталась перевести дыхание, прижала руку к груди, будто помогая себе справиться с отдышкой, прислушалась к тишине вокруг, а потом выдохнула. Кажется, подумала, что его тут больше нет. Но вновь ошибка.

— Беги, душа, а я найду, не бойся, — Ринар чувствовал ее близость лишь секунду, а отпустить смог далеко не так быстро, как планировал.

И она… послушалась. Почему-то послушалась, вновь уносясь. А он снова догонял. Догонял, чтоб любоваться, касаться, вдыхать ее запах, а потом отпускать. Ее запах… Сначала в нем был страх, но постепенно он испарился.

* * *

Это он. Теперь Альма уже не сомневалась — он. Чувствовала пристальный взгляд — его взгляд. Ощущала мягкие касания — его касания. И слышала голос — его голос.

Он просил убегать, и она убегала, но только потому, что обещал догнать. Лес пропал. Мир пропал. Были лишь они. И скорей всего, ей это снилось, ведь в жизни такое произойти не могло, а раз снилось…

Очередная полянка, скрытая за высоченными кустами, исцарапавшими голые лодыжки, и Альма остановилась, вновь прижимаясь спиной к дереву. Она не могла больше бежать. Не могла, а главное — не хотела.

Это он. Он в ее сне. А значит, все будет иначе. Так, как хочется ей.

— Альма… — вновь неуловимый шепот, и кора под невидимыми до сих пор пальцами трещит на уровне ее головы.

Она должна бы вновь испугаться, вновь метнуться в темноту, но смысла в этом больше нет. По лицу девушки скользнула улыбка, и она распахнула глаза, наконец-то ловя взгляд на расстояние вдоха.

— Не хочу бежать, — он уже смотрел когда-то на нее так. Жадно. В первый день в его доме, на крыльце. Тогда она не поняла этот взгляд. Испугалась, отпрянула, а теперь… А теперь смотрела в ответ так же.

— Нашел, — резким рывком ее притянуло к напряженному телу, а мелкие щепки коры осыпались за спиной. Мягкие губы впились в рот так, будто он умирал от жажды, а она могла ее утолить. Первый, второй, третий поцелуй смешались в единую непрекращающуюся череду касаний губ, рук, тел.

Изодранная блузка потеряла еще несколько пуговиц, а горячие пальцы отправились путешествовать по телу.

И этого вновь стоило испугаться, отпрянуть, остановить. Ведь это безумие! Его, ее, их общее безумие. Но она не сделала ничего. Только привстала на носочки, как тогда, в кабинете, обвила шею мужчины руками, притягивая ближе.

Ответом ей стал приглушенный хрип, а дерево за спиной послужило опорой, не давшей сползти на подкосившихся ногах.

— Нельзя… — он что-то шептал, но не спешил отрываться. Что-то противоречивое, о том, что это неправильно, что он не должен, что все не так. Но Альма даже не пыталась вслушиваться. Только ловила прикосновения, которые явно расходились со словами.

Кожа горела под его пальцами, мелкие порезы, оставленные ветками, вспыхивали болью, стоило широким ладоням пройтись по рукам, животу, шее. Ноги отказывались держать, и Ринар почувствовал это, подхватил легкую как пушинка девушка за талию, принимая ее вес на себя, а потом… Снова были пьянящие поцелуи, нежный бархат кожи под пальцами, ее неосознанные всхлипы, стоны, шумные выдохи. Она цеплялась за него, одновременно пытаясь притянуть ближе и оттолкнуть. Она понятия не имела, что происходит с ней, но он-то знал.

Знал, что еще чуть-чуть, и все. Он не остановится. Знал, что еще одно ее непроизвольное движение навстречу, еще одно прикосновение его рук к ее нежной кожей, и он сделает ее своей прямо тут и сейчас.

— Душа, — и видит Дьявол, больше всего на свете он хотел именно этого. Хотел неистово, до исступления, до боли во всем теле. Хотел ее. И тем сложнее стало сделать то, что было правильно. — Нет.

Так же резко, как прижал к себе, Ринар вдруг отпрянул.

Чтоб не упасть, Альме пришлось ухватиться за дерево. Вновь кора отозвалась жалобным треском, только теперь уже под ее пальцами.

Девушка смотрела на него глазами, покрытыми пеленой страсти и… непонимания.

— Что? — руки дрожали, ноги отказывались держать, кожа будто до сих пор ощущала граничащие с болью прикосновения, а он…

— Нет, Альма, нам нельзя, — и снова слова расходятся с делом, ее снова вминает в дерево, прижимает к сильному телу, а мужчина не дает вздохнуть, накрывая полуоткрытые губы своими.

Безумие длится бесконечно долго. Он целовал, гладил, сжимал, а потом отпускал, тяжело дыша, уткнувшись носом ей в шею. Через мгновение их вновь накрывало с головой. И снова как сначала, и снова он в последний момент, когда контроль девушки уже потерян, отрывался от нее, сцепив зубы. Он боролся с собой. Боролся не на жизнь, а насмерть. Вот только зачем, Альма не понимала.

— Нет, — очередная попытка отказаться от неистового желания закончилась тем, что, не рассчитав свои силы, Ринар впечатал девушку в дерево. Спутать стон желания с восклицание боли он не мог. — Прости, — мужчина тут же подлетел, поймал медленно оседающую Альму. — Прости, душа, прости, — покрыл поцелуями лицо, шею, руки, путая страх за нее, за себя, желание и отчаянное нежелание. — Прости.

— Нет, — и видя эту борьбу, Альма чувствовала, что его боль откликается в ней. Он мучает себя, но слишком она сама любит, чтобы не ощущать эти мучения как собственные. — Нет, — и преодолевая сопротивление, девушка притянула лицо мужчины к своему, в десятый, а может сотый раз, повторяя поцелуй.

И он ответил, осторожно, будто только сейчас осознав, насколько хрупкое создание перед ним. В движении его губ, рук не было больше намека на неистовую страсть, словно извиняясь, Ринар топил Альму в невозможной нежности. Нежности касаний, взглядов, слов…

— Прости… — он терзался. Почему-то терзал себя, а вместе с собой и ее. Вот только Альме сложно было заставить себя думать о том, почему? Ей было сложно думать о чем либо, кроме собственного пьяного счастья, которое сейчас так плотно обволакивало. Она плавилась, таяла, трепетала, дрожала, прижимаясь все сильней, ближе, не веря до конца, что это он. Что он нашел ее.

— За что? — высвободившись из плена его губ, девушка запрокинула голову, вглядываясь в небо. Оно крутилось, верхушки деревьев водили хороводы, луна кружилась каруселью вместе со звездами. А он все целовал…

— Это неправильно… Я сумасшедший…

В один миг все мысли вылетели у него из головы. Была лишь она. Больше не та, опеку над которой он когда-то взял на себя, не та, чей поцелуй заставил опешить, не та, которая считалась в его мире совсем еще ребенком. Теперь она стала для него центром этого мира. Единственным действительно нужным его элементом. Ринар не мог понять лишь одного — как он жил до этого? Как жил?

Долгие столетия без нее, до нее, как собирался жить после, отпустив? После…

Воспоминания затопили Ринара безжалостной волной. Он жил до… И после тоже будет жить, потому что у него будет ради кого жить.

— Наэлла, — он снова оторвался от сладких губ девушки.

Оторвался, чтоб больше не приблизиться. Приступ сумасшествия, а это было сумасшествие, сумасшествие по ней, миновал.

Альма стояла перед ним — с широко распахнутыми глазами, тяжело дышащая, еще не понимающая, ничего не понимающая — ни того, что было до этой самой секунды, ни того, почему это вдруг прекратилось. Она не изменилась — все такая же, настолько же желанная, настолько же манящая, но теперь он не смог бы даже притронуться к ней — сам возвел между ними стену, промолвив лишь имя.

— Что? — голос девушки охрип, руки, которые по-прежнему сжимали манжеты его рукавов, дрожали, ноготки впивались в кожу с каждой секундой все сильней.

— Спи, — неуловимое движение в ее сторону, и веки, будто насильно, закрываются, погружая мир во тьму, а разум обволакивает усталостью. Альма не успела возразить, попытаться поставить блок, от которого все равно не было бы толку, не успела сделать ничего, лишь на грани сна и яви почувствовала, как ее подхватывают на руки.

* * *

— Идиот… Какой же идиот… — Ринар ругал себя на чем свет стоит, прохаживая по покоям своей воспитанницы. Он провел ночь тут. Не так, как подумал бы любой, подглядевший за тем, что происходило в лесу, он метался из угла в угол, костеря себя за то, что самолично все испортил. — Идиот! — если Ринар был бы уверен, что физическая боль поможет в облегчении моральных терзаний — давно сунул бы руку в тлеющие угли камина, желая отомстить себе же за то, что чуть не сделал ночью.

Это было наваждение. Теперь он был в этом уверен — не знал его причин, да и знать не хотел, зато не сомневался в другом — это наваждение не должно повториться. Никогда. Ни за что. Просто потому, что это испортит все. Испортит жизнь ей, испортит существование ему. Все.

Остановившись на секунду, Ринар бросил взгляд на кровать — Альма спала. Спала с того самого момента, как он навел на нее чары еще в лесу. Возможно, ей снилось, что они не остановились, возможно, на его месте в ее мыслях находился другой, а может, не снилось ничего, этого Ринар не знал, он просто ждал, когда она проснется. Должен был быть в этот момент здесь и повторить все то, что уже когда-то говорил — это неправильно, невозможно, не нужно ни ей, ни ему.

Будто подчиняясь ему молчаливому призыву Альма шевельнулась во сне: немного поморщилась, а потом открыла глаза.

* * *

Альма не помнила, когда в последний раз спала так крепко, мирно, без сновидений. Во сне ей просто было спокойно. Спокойно настолько, насколько не бывает в жизни. И оттого пробуждение в первые секунды показалось истиной мукой, а потом… События ночи пронеслись перед глазами в одно мгновение, а застывший напротив участник этим самых событий не оставлял места сомненьям — это был не сон.

— Альма, — Ринар метнулся к кровати, слишком быстро для заторможенного еще после сна сознания, девушка невольно вздрогнула, почувствовав, как ее ладони оказываются сжаты мужскими пальцами.

— Мой лорд? — не зная, как себя вести и что говорить, девушка устремила взгляд в глаза мужчины, пытаясь найти ответы на свои вопросы в них.

— То, что было вчера, — впервые Альма видела на его лице новую эмоцию — боль. Очень часто она становилась свидетелем его равнодушие, однажды — растерянности, несколько раз — злости, но никогда не видела в глазах чистой боли.

— Прости меня, душа. Это была ошибка. Опять моя ошибка.

— Нет, — посчитав, что он боится за нее, волнуется, что она может воспринять все неправильно, Альма попыталась улыбнуться. — Нет, мой лорд, вы не должны… — для нее вчера произошла не ошибка — вчерашняя ночь стала глотком счастья, концентрированного счастья, на которое она могла лишь надеяться. Теперь она была уверена — нужна ему так же, как он нужен ей. Его сердце не холодное, его желания — вполне человечны, и он желает ее. А от желания до любви, о которой она мечтает, — очень близко.

Альма не подозревала, насколько права и одновременно как глубоко ошибается.

— Я не должен был позволять себе то, что позволил.

— Нет, — девушка сжала его руки. — Нет, — а потом улыбнулась, немного несмело, стеснительно. Альма никогда не думала, что ей придется уговаривать мужчину забыть о приличиях и муках совести. — Вы не сделали ничего дурного, я сама… Я хотела…

Ответа не последовало. Мужчина глухо чертыхнулся, а потом резко поднялся, вновь метнувшись к окну. Не обращая внимания на немой вопрос в зеленых глазах, Ринар кружил по комнате, то и дело ероша волосы. Она не понимает. Черт побери, не понимает!

Вновь резко приблизившись, мужчина навис над воспитанницей, невольно заставляя девушку вжаться в перину. В его глазах пылал гнев. Гнев на себя, но она-то этого не знала, не могла знать.

— Это. Больше. Не. Повторится, — каждое слово он отчеканил так, будто они давались ему с трудом. Выплюнул, глядя прямо в испуганные глаза девушки. — Никогда.

— Почему? — раньше испуганные, а теперь больные. Ей не понять… Не поняты как человек, целующий ночью так жадно, так страстно, может утром так преобразиться. Как он может говорить такие слова и смотреть так холодно. Не понять.

Несколько бесконечно долгих мгновений Ринар просто смотрел на нее. Кажется, он даже видел свое отражение в зрачках девичьих глаз.

— Потому, что это была моя ошибка. Я потерял контроль, а этого делать нельзя.

— Да почему же нельзя?! — Альма сорвалась на крик. Он вторит свое «нельзя», будто пытается убедить не ее, а себя. Сам же все портит. Сам портит то, что ей кажется таким правильным и логичным.

— Ты еще ребенок, Душа, тебе не понять…

— Чего мне не понять? Что такое любовь? Я прекрасно это знаю, мой лорд, потому, что я вас люблю! — и признать это было не так-то сложно. Это ведь правда. Она его любит. Не так, как ее саму любит Крон, по-детски, путая любовь с влюбленностью, а по-настоящему. На всю жизнь.

Он должен был среагировать не так. Должен был на какое-то время застыть, давая себе время осознать сказанное, потом посмотреть на нее с сомнением, недоверчиво, попытаться все же бороться с собой, а потом не смочь… Не смочь, принять ее слова, ответить на них. Ответить, что тоже любит. Должно было быть именно так! В представлении Альмы, должно было быть так и только так.

А он как всегда все испортил. Протяжный стон, и оттолкнувшись от кровати, Ринар снова отходит, запускает пальцы в волосы.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, девочка моя. Ты совсем маленькая…

— Прекратите! — его слова больно резали по ушам. Настолько, что Альма закрылась от этих слов руками, мотнула головой, прикрикнула, пожалуй, слишком громко, на секунду зажмурилась, а потом снова вскинула взгляд на застывшего посреди комнаты мужчину. — Прекратите, слышите? Даже не пытайтесь убедить меня в том, что я не могу вас любить. Я знаю, что чувствую. Знаю. Понимаете?

Он смягчился, снова приблизился, аккуратно взял в свои ладони ее напряженные пальцы, погладил, теперь заглядывая в глаза уже по-другому, нежно, мягко… будто в глаза умалишенной…

— Пройдет несколько месяцев, и ты сама поймешь, как ошибалась. Это не любовь, Альма. Это привязанность. Это благодарность за ту жизнь, которая есть у тебя. Всего лишь благодарность, а еще страх, что скоро эта жизнь может измениться. Это ты зовешь любовью.

— Вы ничего не понимаете, — девушка высвободила руки, прижала их к себе. Когда он смотрит вот так и гладит, гнев уходил, затихал, прятался, будто его слова правдивы. Будто это возможно. Будто она могла перепутать любовь с благодарностью…

— Ты чудесная, Альма. Ты удивительно красива, чуткая, добрая, умная девушка. У тебя впереди еще столько всего. Вся жизнь впереди. Полная, яркая, красочная. И там будет любовь. Поверь мне. Обязательно будет. Ты когда-то встретишь человека, с которым поймешь — то, что происходит сейчас — не стоит и десятой доли счастья, которое ждет впереди. Но я не твоя судьба. Понимаешь?

— Нет, — девушка снова мотнула головой.

А Ринару захотелось взвыть. Какая же она упрямая и как же сложно сейчас убеждать ее в правдивости своих слов: если у самого начинают зудеть кулаки, стоит только представить, что когда-то так и будет… Когда-то она встретит того, с кем будет счастлива. Перед глазами мелькали картинки ночи, мешая мыслить здраво. Он-то думал, что дурман спал, что с приходом утра закончилось его сумасшествие, а в реальности… Красные губы все так же манили, запах сводил с ума, а в горле пересохло, не давая вытолкнуть из себя ни слова.

— Альма…

— Оставьте меня, — она не хотела слушать очередную нотацию о том, как она мала, зелена, неопытна и глупа. А он ничего другого не скажет. Просто не хочет признавать, что она может говорить именно то, что чувствует. Неизвестно почему, но не хочет. — Оставьте, пожалуйста.

Девушка встала, пытаясь не задеть мужчину, оправила платье, измятое за ночь, дождалась, пока взор Ринара снова обратится на нее.

— Если вы боитесь, что я стану трезвонить о нас направо и налево, вы ошибаетесь. Но прошу, даже не пытайтесь переубедить меня в правдивости моих чувств, да и ваших… Вам я тоже небезразлична. Только вы почему-то предпочитаете эти мысли от себя гнать…

— Не о чем трезвонить, Альма, — его голос звучал убийственно спокойно. — Нет никаких нас. Нет и никогда не будет. Это была ошибка. Моя очередная ошибка.

Развернувшись, мужчина направился прочь из комнаты. Последние слова он говорил, взывая к тем демонам, которые смогли бы поручиться за их правдивость. Он не имеет права позволять себе подобное. Ради нее, ради Наэллы, ради их будущего.

Ринар тихо вышел, закрыл за собой дверь, направился в сторону лестницы. Все проблема в том, что он стал забывать… Именно в этом. Начал забывать, что чувствовал, когда так же бежал на поиски другой, как тогда бурлила кровь, как тогда хотелось поймать, схватить, прижать к себе, любить… Именно поэтому теперь кажется, что сейчас было острей. Просто потому, что с тех пор прошло чертовски много времени. Только поэтому. Или…

Ринар на секунду застыл, прислушиваясь к себе. Или…

— Нет, — но позволять себе сомневаться он не собирался. Все предельно ясно и просто. И все, что он сказал в комнате Альме, тоже правда. Ничего не получится. Никогда.

* * *

Девушка дождалась, когда дверь за незваным гостем закроется, потом посчитала до десяти, давая ему возможность отойти подальше, а потом… В дверь полетела подвернувшаяся под руку статуэтка.

В груди клокотало сразу несколько чувств: злость, ведь он так рьяно отрицает все, происшедшее между ними, трепет, ведь она-то помнит, как это было… Помнит, как он целовал, касался, что говорил. И стоит подумать об этом, по телу проходит дрожь. А еще отчаянье, ведь если он настроен так решительно, это больше не повторится. Никогда.

Не в силах справиться с этой бурей, Альма упала на кровать, зарываясь лицом в подушку.

Ей не было понятно лишь одно: почему? Почему он так сопротивляется? В чем ее вина? Что она делает не так? Чем недостойна? И если недостойна, то что произошло ночью? Столько вопросов и ни одного ответа.

А ей нужны ответы. Причем не просто ответы, а его ответы.

Резко развернувшись, Альма устремила взгляд в потолок. Свира права. Во всем права. Он должен приревновать. Приревновать настолько, чтоб больше не смог вот так просто уйти, оставив последнее слово за собой.

Значит, так тому и быть…

* * *

В подвале было привычно прохладно. И дело не в том, что во всех подвалах сыро и прохладно, гуляют сквозняки, а под потолком плетутся паутины. Нет. Этот подвал был особым.

Здесь могли цвести розы, могло шуметь море, на белом потолке могли россыпью гореть звезды. Это все могло бы быть здесь. Ринар бы не жалел на это сил, создавал бы идеальное место, но его Най никогда не нужно было море, солнце, звезды… Без него… А прохладу она любила…

Ринар вошел в помещение, в котором не тушился свет. Вот и сейчас абсолютно бесцветная комната встретила его привычной яркой белизной. Мужчина неспешно направился вглубь. Туда, где ждала она…

Он действительно забыл, ради чего все происходит в его жизни, ради чего его жизнь продолжается. А сейчас должен вспомнить.

Ринар достиг мраморного алтаря, залитого особым сиянием, подошел вплотную, склонился, заглядывая в лицо той, которую любил всегда, любит и сейчас. Которую должен любить, чье лицо представлять.

— Най: — он шепнул, уже даже не надеясь… А когда-то ведь верил, что его слова смогут заставить ее проснуться. Просиживал днями и ночами у подножья алтаря, ложился рядом, делясь своим теплом. Выгонял пытавшегося заставить его подняться наверх, вернуться к жизни, смириться, принять Аргамона… Нет. Он не собирался принимать. Не собирался тогда, и сейчас тоже не собирался. Просто нужно оживить в памяти те чувства и те мысли. Ту уверенность, и тогда все сомненья исчезнут. Должны исчезнуть.

Преодолев преграду из ореола голубых искр, Ринар коснулся холодной кожи пальцем. Она была холодна вот уже добрых полстолетия. А он ждал. Ждал все эти годы. И осталось совсем чуть-чуть. Еще немного, а потом она снова вернется. Откроет глаза. Такие, как были лишь у нее, улыбнется, узнает, поймет. А он увидит ее взгляд, и все остальные мысли станут такими неважными, лишними. Лишними станут все люди, нелюди, мир станет лишним, просто потому, что к нему вернется его… мир.

— Мой лорд, — вхожим в комнату был лишь один человек. И ему Ринар даже не удивился. Когда-то именно Аргамон вытащил его отсюда. Практически силой выволок за шкирку, заставил привести себя в порядок, а потом усадил в кабинете, вручив книгу.

Тогда Ринар всерьез раздумывал над тем, чтобы швырнуть томиком в служащего, а потом вышвырнуть за порог и его самого, но не успел. Аргамон заставил его прочесть фолиант от корки до корки. Фолиант, который подарил Ринару надежду. Он ведь и сам считал, что кальми — сказки. Что если они когда-то и жили, то люди отлично справились с их истреблением, а оказалось…

Мужчина, которого совсем недавно хотелось спустить с лестницы, вдруг стал для Ринара спасителем. С тех пор они искали. Несколько раз им казалось, что находили, но все впустую. Ни одна из девушек не оказывалась той, что так нужна, а вот теперь появилась Альма…

— Проходи, — Ринар отдернул руку от фарфорово-белого лица Наэллы, повернулся.

Аргамон смотрел из-под насупленных бровей сурово. Так, будто собирался отчитать. Хотя отчитывать стоило Ринару.

— Вы с Альмой повздорили? — проходить Аргамон не спешил. Не любил здесь находиться. Не любил, когда Ринар просиживает здесь днями, будто упрямый глупец, и спускался-то неохотно, лишь в крайних случаях. Например, таких, как этот.

— С чего ты взял? — не оглядываясь, Ринар направился в сторону двери.

— Я очень наблюдателен, мой лорд.

Ринар хмыкнул. С этим не поспоришь. Аргамон наблюдателен, иногда, даже слишком. А вот он сам как-то расслабился. Тоже слишком.

— Что было в вине, Аргамон? Что? А главное, зачем? — проведенная в комнате воспитанницы ночь была достаточно длинной, чтоб он успел все вспомнить и понять. Все, кроме одного: зачем это верному Аргамону. Или не такой уж он верный?

— Я хотел помочь.

— В чем?

— Помочь вам понять, что упираться собственным желаниям — глупо.

— Собственным желаниям? — Ринар не заметил, как повысил голос. Резкое восклицание отразилось от стен, создавая эхо. — Чьим желаниям, Аргамон?

— Вашим, мой лорд, — не обращая ровным счетом никакого внимания на окрик, Аргамон склонился.

— Ты бредишь, — Ринар посмотрел на него, как на сумасшедшего. — Альма — ребенок. Моя воспитанница. Единственное желание, которое у меня есть по отношению к ней — чтобы у нее сложилась долгая и счастливая жизнь. Такая, какую она бы хотела прожить.

— Единственное? — Аргамон усмехнулся, кивая за спину лорду. — А как же еще одно?

— Это — необходимость. Если бы я мог, я нашел бы кого-то другого, уже не Альму. Но это слишком… долго.

— А может, мой лорд, вам нужно это время? Нужно, чтобы понять, чего же именно хотите вы? — Аргамон говорил загадками. Такое со старым иногда случалось, и это совершенно не нравилось Ринару. Ведь вместо того, чтобы сказать напрямую, усач переходил в черезчур загадочные категории.

— Я знаю, чего хочу я, Аргамон. А вот чего хочешь ты, никак не могу понять. Не верю, что Альма попросила тебя подлить мне зелье в вино. Она этого сделать не могла.

Аргамон кивнул. Посчитай Ринар иначе, он отчаялся бы окончательно. Но, слава небесам, в невиновность Альмы Ринар верил так же, как в свою любовь к обитательнице этой комнаты.

— Тогда зачем? Чего ты добиваешься? Неужели до сих пор веришь, что после стольких лет что-то изменится? Я ждал ее полвека, Мон. И этого никто не в силах изменить. Ни ты, ни любой другой обитатель этого поместья, города, мира…

— Вы так уверены, мой лорд?

— Совершенно.

— Тогда вам не стоит бояться, что ваше непоколебимую уверенность сможет нарушить какое-то зелье…

— Не сможет, — Ринар чувствовал, что начинает злиться. — Но зачем, Аргамон? Ответь, зачем?

— Это не был приворот, мой лорд. Я просто помог вам понять, чего именно вы хотите. Будь в нем не та кровь, зелье бы не раскрылось, а так… Дело не в настое. Дело в ней. В том, что вы так рьяно пытаетесь отрицать. Вас тянет к гелин.

Аргамон приготовил тогда зелье, рецепт которого ведом немногим. Возможно, в совершенстве техникой приготовления этого напитка владел лишь усач. Оно обладало свойствами, разительно отличающимися от тех зелий, которыми торговали на ярмарках бабки-знахарки, обещающие приворожить любимого лишь каплей пойла. Асмаг готовился с помощью крови и темной магии, а предназначался для того, чтоб разоблачить истинные чувства. Будь во флакончике кровь другого человека, и ночь Ринар провел бы в собственной кровати, вновь грезя о своей потерянной любви, но во флакончике плескалась кровь Альмы, заставившая ополоуметь. Лишиться ума из-за желания, которое живет в нем уже давно, просто слишком рьяно душится.

— Она — ребенок, Аргамон. — Слова мужчины не радовали Ринара. Совсем не радовали. И он прилагал массу усилий, чтобы заставить себя их с непрошибаемой уверенностью отрицать. — Я отношусь к ней соответственно. И клянусь. Клянусь в этой комнате, — он вновь обернулся, бросая взгляд на силуэт в мерцающем ореоле. — Что отпущу ее в тот же миг, как ритуал будет проведен. Сделаю все, чтоб она не знала в жизни недостатка ни в чем. Но не стану держать.

— Вы — дурак, мой лорд.

Бросив слова, Аргамон развернулся, вышел из комнаты первым. Такого он не позволял себе еще никогда. Но сейчас сдержаться не смог. Ему жутко хотелось встряхнуть упрямца, показать, во что это упрямство выльется. Во что она уже выливалось не раз. А потом показать, как может быть, измени он свое решение. Но этого делать ему было нельзя. Чертовы правила…

Хотя нет… Аргамон усмехнулся. Правила — в какой-то мере господни, а вот нарушать их приходится почему-то ему.

Ринар проводил подчиненного взглядом, а потом вышел из комнаты, закрыл дверь, запечатал взмахом руки. Без него сюда не вхож никто. А с ним… Какая разница? Скоро все закончится. Закончится кошмар длинной в несколько десятилетий, все вернется на круги своя.

Он будет обязан Альме жизнью. И готов платить по долгам столько, сколько она затребует. Даже не так. Она не затребует ничего. Их Душа не умеет требовать. Он просто сделает все, чтобы она навсегда забыла о лишениях, в которых росла. Отдаст все, что имеет. Достанет то, чего у него нет, но отплатит за то, что сделает эта девочка.

Не сможет он дать ей лишь одного — той любви, о которой она просит. Просит по-детски, упрямо, настойчиво, веря, что именно это ей нужно. Но он-то знает — никогда не сможет дать ей ту любовь, которую она заслуживает, она достойна правды. А в этот миг Ринар был уверен — правда состоит в том, что любит он другую. Любит неизлечимо, вечно, беспросветно.

Глава 9

Две недели прошло после Праздника. Две недели, в которые Альма планомерно исполняла данный себе зарок — была показательно спокойна, скрывала, как сердце начинает трепетать, стоит только увидеть Ринара. Две недели не напоминала ему о случившемся, деликатно улыбалась во время совместных ужинов, чинно делилась успехами в обучении, согласно кивала, когда он в очередной раз заводил разговор о том, что ей пора подумать, что она хотела бы делать после достижения совершеннолетия.

Сначала он был насторожен. Будто постоянно ждал подвоха. Думал, что она, как чертик выскочит из табакерки, вновь начав утомлять его своими разговорами о неземной любви. Она не стала. Поняла, что это не сможет повлиять на него. А вот что сможет…

Альма хмыкнула, вспоминая, каким взглядом обычно провожают в этом доме заглянувшего на чай Крона…

— Ты отвлеклась, гелин.

Сегодня Аргамон проводил теоретический урок. Такие у них тоже случались. Не все же ведь крушить имущество его светлости, разнося лоджию. Иногда, устав от работы с бытовыми и немного боевыми заклинаниями, Аргамон вручал воспитаннице книги. Разные, часто очень-очень старые, пахнущие затхлостью, чья бумага грозила раскрошиться в руках. Иногда Альма не понимала в них ровным счетом ничего, иногда наоборот — так увлекалась, что учителю приходилось чуть ли не силой выпроваживать ее на обед или спать. Сегодня же Аргамон удивил ее как никогда.

— Это ведь сказки, Аргамон, — девушка пролистала книгу, убеждаясь в том, что ей не мерещится. Учитель действительно дал ей книжку сказок. Пусть старую, толстую, выписанную мелкими буквами, не такую, как сейчас покупают детям на ярмарках, но все же книгу сказок.

— Да, гелин. Сказки, — учитель кивнул, продолжая нависать над девушкой, внимательно разглядывая из-под насупленных бровей ее растерянное лицо.

— Зачем мне читать сказки? — Альма закрыла книгу, протянула ее обратно. Пока смысл шутки ей был непонятен.

— А кто пишет сказки, Душа? — брать книгу в руки Аргамон не спешил. Даже не шелохнулся, не опустил взгляд.

— Люди. Кто же еще?

— Правильно. А откуда они берут то, что потом становится сказкой?

— Придумывают, наверное. Сочиняют, грезят мечтают…

— И только?

— Я не знаю, Аргамон. Я ведь не сказочница… — девушка передернула плечами, а потом все же прижала книжку к груди. Держать ее в вытянутой руке было сложно, все же фолиант ей достался тяжелый, а забирать книгу мужчина, очевидно, не собирался.

— Еще часто сказки берутся из жизни. Просто кто-то оказывается в нужном месте в нужное время, успевает записать то, что потом, через много-много веков, становится сказкой…

— Я не совсем понимаю…

— Прочти это, гелин. Прочти, а потом, если у тебя появятся вопросы, я готов на них ответить.

Прижатую к груди книгу все же забрали, открыли где-то на середине, вернули.

Вторично Альма брала ее в руки уже с опаской, перевела настороженный взгляд с серьезного лица наставника на текст, потом снова на него…

— «Осколки души?»

— Да, гелин.

— Но что… — девушка провела пальцем по названию, чувствуя рельефность надписи.

— Ты ведь помнишь, как к власти пришли лорды? — Альма кивнула.

Эту историю знали все. Даже в их захолустье, в самом отдаленном и отчужденном монастыре, об этом рассказывали на занятиях, судачили, делились несмелыми предположениями о справедливости или несправедливости подобного поворота. Но, за тысячу лет, ничего изменить никто не рискнул, да и вряд ли смог бы.

Людьми испокон веков правили такие же люди. Королям было отведено столько же лет жизни, столько же сил, столько же способностей. На смертном одре они так часто сетовали на то, сколько хорошего не успели сделать… для королевства, конечно же. Неизвестно, родилась ли эта мысль в голове одного из очередных королей, который ясно видел приближающуюся смерть, или все дело в том, что чертик на плече исправно исполняет свои обязанности, нашептывая так искушающе, но, однажды, правители пяти близлежащих государств, отгороженных от остального мира грозным морем, собрались в Азарии, совершая страшную и великую сделку. С одной стороны выступали представители правительственных династий, с другой — сам Дьявол. Никто не знает, видели ли те короли правителя преисподней. Никто не знает всех подробностей того договора, закрепленного человеческой кровью и смертельной клятвой, виден лишь результат. Когда-то просто люди, среди которых время от времени рождались маги, изменились. В их родах стали рождаться особенные дети с красными ободками вокруг серых радужек. Еще они, эти сероглазые дети, жили в три раза дольше, чем люди, все без исключения были наделены особой магией, обладали большей физической силой, резвостью ума. Да, сделка не спасла подписавших от обычной человеческой кончины в отведенный всевышним срок, но она решила множество вопросов. Платить же, за долгую жизнь правителей, родившимся лордам предстояло вечностью в компании с Падшим. Но что такое вечность для тех, кто живет мыслями о сиюминутной власти?

Королевские роды давно разрослись, пусть в последнее время рождаемость в чистокровных союзах была невысокой, раньше лорды заводили в подобных браках по трое или даже четверо детей. Теперь они восседали не только на тронах, но правили землями, иногда стояли во главе значительных городов. Когда-то пять родов превратились в несколько десятков веток, но, сложно было не отметить, насколько меньше их становится в последнее время. Нынче рождение чистокровного ребенка — редкость, удача, а значит, долг каждого лорда и его леди, иначе все больше ответственных должностей придется доверять полукровкам или даже людям, что неизбежно случится, но так старательно оттягивается нынешними правителями. Об этом Альма пыталась не думать. Становилось горько от того, что она-то не принадлежит к роду избранных, она всего лишь человечка… А Ринар… Значит, и у него есть долг, где-то его ждет сероглазая леди… В памяти вновь промелькнули воспоминания ночи в лесу. Он тогда говорил много слов, значения которых Альма не понимала, но в мыслях занозой засело обращенное к ней или скорей мимо нее «Наэлла». Может это и есть та леди? Его леди?

— Так вот, миру необходимо равновесие. Светлые силы не могли допустить настолько кричащего перекоса. Потому… Читай… — улыбнувшись, Аргамон развернулся, вышел с лоджии, неслышно прикрыл за собой дверь.

Через окна во всю стену, разделяющие гостиную и эту самую лоджию, Альма проследила за тем, как учитель пересекает комнату, подходит к стеллажу, берет и в свои руки книгу, а потом опускается на ближайшую софу, готовясь нырнуть с головой в свое чтиво.

Сегодня он вел себя странно… И эта книга… Мотнув головой, девушка вновь сосредоточила внимание на мелких буквах, которыми страницы были исписаны от поля до поля. Ну и какие вопросы могут у нее возникнуть по прочтению сказки?

Понимая, что мотивы учителя понять ей, кажется, не суждено, девушка решила просто исполнить задание, не забивая голову ненужными сомненьями. Сначала вникнуть в суть было сложно, а потом дыхание почему-то перехватило…

* * *

«У Всевышнего не может быть любимцев. Все создания одинаково важны и нужны, для него одинаково радостно следить за победами каждого из них и одинаково печально переживать вместе с ними поражения, но…

Когда его одинокое смирение разрывал веселый смех одного рыжеволосого колокольчика, всеохватывающая любовь почему-то так и норовила сосредоточиться именно на ней…

— Я здесь, Отец, — ангел с милым сердцу именем и курносым носиком поклонилась, расплываясь в лукавой улыбке. Она была еще совсем юна, пусть и существовала бесконечно долго. Ей подобное было позволено, хотя Он не знал, что смог бы запретить своей Любимице.

— У меня для тебя задание, ангел мой, — восседающий на троне поманил крылатую смешливую девочку пальцем, дождался, когда она подойдет ближе. — В мире людей творятся странные дела…

— Снова война?

— Нет.

— Голод?

— Тоже нет.

— Болезни?

— Нет. Точнее на все вопросы можно ответить да, но это уже привычно, к сожалению.

— Но что тогда? — ангел распахнула свои огромные бесконечно глубокие глаза Его любимого цвета, выражая самое наивное и искреннее удивление, какое только возможно.

— Они вступили в сделку с Падшим, дитя. Отдали свои души и души своих детей ему, взамен на право управлять людьми.

— Глупцы! — ангел всплеснула руками, а мелкие белые перышки на раскрытых крыльях затрепетали в поддержку возмущения хозяйки. — Кто выберет минутную власть взамен на вечное счастье здесь? — она оглянулась вокруг, искренне не понимая, как такое возможно? Как можно променять заполняющее всю тебя чувство любви Создателя и ответную благодарность к нему на какие-то мелкие душевные порывы, будь-то жадность, жажда власти или иные глупые чувства?

— Многие, ангел мой. К сожалению, очень многие.

Он грустно улыбнулся, наблюдая за тем, как на таком родном личике бродят тучи. Любимица злилась. Злилась на тех, кто посмел совершить такую глупость, предать единственного, кто, по ее мнению, достоин доверия.

— Что Вы сделаете? — заметив это пристальное внимание, ангел попыталась справиться с собой. Гнев — недостойное чувство. Она не может оскорбить Всевышнего тем, что думает о подобном в его присутствии.

— Я сделаю… — Он склонил голову, почесал подбородок, принимая окончательное решение. — Ты отправишься на землю, мой ангел. Ты и еще с десяток тех, кому я доверяю. Вы станете на защиту людей. Да, они не обладают теми годами жизни, которыми наградил Падший своих подданных, а ведь теперь они принадлежат ему. Да, я не дам каждому из них магию. Но позволю вам творить чудеса, спасать тех, кто, как вы считаете, достоин второго шанса.

— Как спасать? — Любимица опешила, не сдержалась от вопроса.

— Подойди еще ближе, — ангел выполнила приказ, Он протянул руку, касаясь пальцами точки, от которой исходила та любовь, которой она так упивалась, а потом разносилась по всему телу. — Здесь находится то, что люди зовут душой. Они не могут жить без души, а когда умирают, душа отлетает, вверх или вниз… не так-то важно. Но случается, что люди уходят преждевременно. Не тогда, когда было задумано. Даже в моей работе случаются ошибки. А вы… Я дам вам право эти ошибки исправлять. Падший наградил своих подданных беспечной земной жизнью, а я дам своим возможность получить второй шанс, закончить то, что им суждено было сделать на земле.

— Но как мы узнаем?

— Вы почувствуете, ангел мой. Вы ведь часть меня, а я знаю…

Ангел ушла, чувствуя одновременно замешательство и предвкушение. Впервые Он доверил ей что-то поистине важное, ответственное, и теперь она не могла подвести!

Пришла пора исполнять данное задание, ангелы были отправлены на землю, к сожалению, крылья приходилось прятать, а по твердой поверхности, которую люди зовут землей, передвигаться ногами, медленно переступая с одной, на другую.

Любимице все было в новинку. Нет, она, конечно, бывала в мире людей, но всегда будто снаружи наблюдала за происходящим в стеклянном шаре, а теперь сама оказалась одной из тех, за кем можно наблюдать.

Ангелы рассыпались по миру, шерстя его в поисках тех, кому суждено было получить второй шанс на жизнь, запрет стоял лишь на спасение представителей родов, которые отдали душу Падшему.

Любимица Всевышнего тоже исполняла свой долг, чувствовала гордость и радость, каждый раз делясь частичкой себя, возвращая к жизни.

До нее часто доходили слухи о том, что другие ангелы привыкли к человеческой жизни, что уподоблялись людям, находили себе пару, даже, великий Боже, рожали детей! Нет, конечно, она понимала, что это возможно, ведь с прибытием на землю ангелы стали вполне материальны, но в ее голове до сих пор не укладывалось, как могут другие променять вечность в компании с Ним на какого-то человечка, ведь сделай ангел подобный выбор — пути обратно не будет, его лишат крыльев.

Любимица бродила по земле, живя мыслями о том, как она вернется. Всевышний не сказал, сколько им предстоит слоняться по миру людей, но ангел не сомневалась — совсем скоро ее призовут обратно, а на ее место спустится кто-то другой.

Так и случилось, вот только… Случилось поздно, Любимица повстречала того, с кем поняла, как можно отказаться от целого мира и даже не одного.

Им было запрещено помогать лордам, запрещено к ним приближаться, даже смотреть на них, но Любимица не знала! Она посмотрела и утонула. Утонула в человеке. Оказалось, в Лорде.

А он смотрел в ее фиалковые глаза и шептал, что любит, что не отдаст, не отпустит. И она верила. Тряслась ночами, ожидая, что Он прикажет вернуться, жалась к родному и самому любимому ненавистному лорду, молила, чтоб у них был еще день… а потом еще… и еще… чтоб Он не узнал.

Но Он узнал. Любимицу вздернуло на небо. Вырвало из человеческого мира, бросив прямиком на ковер из пушистых облаков. Он лютовал! Лютовал так, что небо под ногами посерело. Смотрел как на предательницу… Правильно смотрел. Перед ней, как перед любым из ангелов, связавшимся с человеком, был поставлен выбор — крылья или человечек. Только все было в разы сложнее — она любила не просто мужчину, она любила лорда. Его Любимица полюбила одного из тех, кто отрекся от Него.

— Делай свой выбор, ангел. Здесь и сейчас, — внизу раздался раскат грома, все небесные жители затихли, спрятались в укромных уголках, боясь невиданного доселе гнева Всевышнего.

Он почему-то не сомневался в том, что выберет Любимица. Да, злился, да, ей предстояло понести наказание за свой поступок, за то, что ослушалась приказа, но Он ни на миг не усомнился в том, что выбор будет сделан в пользу небес, ведь… „Кто выберет минутную власть взамен на вечное счастье здесь“ — это ее слова. А кто выберет минутное чувство взамен на вечное счастье здесь?

— Я выбираю его, — по щекам Любимицы потекли слезы, перья на крыльях за спиной начали осыпаться.

Он не поверил своим ушам, а потом… В ту ночь на мир обрушился страшный ливень, длившийся несколько недель, ведь успокоиться было так сложно.

Любимицу лишили крыльев, отправили в мир людей простой человечкой. Человечкой с особыми свойствами души — она все так же могла спасать. Уже не безвозмездно, теперь каждая человеческая жизнь стоила ей осколка собственной души. Он посчитал это достойным наказанием, жертвовать собой, спасая других, ведь не спасать она уже не могла — такова ее природа. Природа простой человечки с фиолетовыми глазами, пожертвовавшей крыльями ради лорда. Природа первой кальми, как стали называть ее люди.

Они с лордом не прожили долгую и счастливую жизнь. Никто не знает, чем закончилась история двух влюбленных. Знамо лишь, что рожденные в том союзе девочки со странного цвета глазами унаследовали способности матери, а у них родились свои девочки, и каждой, из поколения в поколение, передавался дар, так схожий с проклятьем. Так в мир пришли кальми».

* * *

Альма захлопнула книгу, вновь бросая взгляд через окно на Аргамона. Он больше не читал. Смотрел на нее пристально, не отрываясь. Наверное, смотрел уже давно, просто она не замечала, слишком сказка увлекла и слишком показалась… знакомой.

Прижав книгу к груди, девушка поднялась, направилась к двери. Учитель не ошибся, вопросы у нее были.

— Что это за сказка, Аргамон? О ком она? — девушка заговорила сразу же, не в силах справиться с миллионом мыслей, роящихся в голове.

— О кальми, гелин.

— Я никогда не слышала о… кальми.

— Это неудивительно, — Аргамон встал сам, подошел к девушке, взял за руку. Кажется, заметил, как она волнуется. А еще кажется, понимал, почему. — Люди предпочитают другие. Более героические для себя, что ли… А кальми… Люди никогда не считали их своими.

— Подождите, — Альма послушно опустилась на диван, дождалась, когда Аргамон посмотрит на нее, насупилась, пытаясь все понять. — Никогда не считали? Это же сказка. Просто сказка. Какие кальми?

— Мы ведь уже говорили, Душа. Сказка — не всегда вымысел. Она может быть просто хорошо забытым прошлым.

— То есть… Вы хотите сказать, что…

— Я ничего не хочу сказать, Душа. Я просто дал прочесть тебе увлекательную сказку, — Аргамон улыбнулся так простодушно, что не поверить ему было сложно. Практически невозможно, вот только история взбудоражила Альму. Она сейчас не готова была играть в подобные игры.

— Вы ведь не хотите сказать, что я… — девушка запнулась. — Что я… кальми? — Глаза. Она никогда раньше не видела, чтоб еще хоть у кого-то происходило с глазами то, что происходит с ее. Раньше, в обители, это ее не слишком-то и волновало. Ведь двадцать послушниц и столько же наставниц — очень малое количество людей, чтобы понять, что изменения в ее внешности настолько аномальны. А попав сюда, часто гуляя по городу, Альма осознала, что подобное действительно больше не происходит ни с кем. Она иногда заглядывала в лица незнакомцев, не в силах сдержать любопытство. Ей казалось, что встреть она еще хоть одного человека с фиолетовой радужкой, вздохнет облегченно. Но она не встречала, а Ринар все также, раз в неделю, накладывал на ее глаза морок.

— Нет, Душа, конечно же нет, — Аргамон улыбнулся, будто она сказала несусветную глупость. Вот только Альма теперь не верила той легкости, с которой он это отвергает. — Это ведь сказка, сама сказала, что это всего лишь сказка…

— Но вы… — Альма опустила взгляд, теперь смотря на книгу с опаской. — Зачем вы дали ее мне?

— Я подумал, что тебе будет интересно.

— Интересно что?

— Интересно прочесть эту сказку.

— Почему именно ее, Аргамон, почему? — Альма уже все поняла. По тому как он смотрит, по тому, что в его взгляде все читается, а еще, что мысли постепенно становятся на места.

— Потому что эту ты должна знать.

Альма выдохнула, на какое-то время застывая. Она когда-то жутко хотела узнать, в чем причина проблемы с ее глазами. Надеялась, что здесь, в окружении мудрого Аргамона и жутко начитанного Ринара, ей дадут ответ на этот вопрос, а получилось…

Кальми. Героиня сказок. Мифический персонаж. «Осколки души»…

— Если хочешь, Альма, я найду тебе еще несколько книг.

— Я хочу — вскинув взгляд, девушка ответила так уверенно, как только могла.

— Хорошо, гелин. Тогда завтра я принесу их, а еще… — Аргамон на какое-то время замолчал, раздумывая, стоит ли продолжать.

За него решила судьба. Дверь гостиной открылась, впуская внутрь запыхавшегося Крона. Он даже не стал дожидаться, когда о его прибытии доложит дворецкий, ворвался сам, тут же подлетел к дивану схватил за руку растерянную Альму, прижимая ее пальцы к губам.

— Леди Альма, Аргамон, отец приехал повидаться с лордом, я решил, что неплохо было бы его сопроводить.

Ответить улыбкой на горящий взгляд молодого человека, сил в себе Альма не нашла. Сейчас в голове было столько мыслей, сомнений, что для него там места практически не осталось. Намного больше хотелось, чтоб Аргамон тут же принес обещанные книги, а еще лучше все рассказал — быстро и без утайки. Но он явно делать этого не планировал.

— Я оставлю вас, дети. Простите, — поднялся, протянул руку для пожатия, а потом отобрал у Альмы книгу, направляясь к двери.

Растерянная девушка смотрела сначала на ровную спину наставника, потом на то, как за ним закрываются двери, потом просто на двери.

— Все хорошо, любовь моя? — Крон все это отметил. Обошел, закрывая собой дверь и еще половину комнаты, заглянул в растерянное лицо, взял в свои ладоши девичьи руки, по очереди поднес к губам, обжигая холодную кожу поцелуями. — Я приехал к тебе.

— Что? — девушка попыталась сосредоточить внимание на нем. Даже, кажется, получилось. Она лишь не услышала, что он говорил.

— Я приехал к тебе, любовь моя. А ты почему-то не рада меня видеть, — оценив ситуацию, осознав, что все двери закрыты, и подглядывать или мешать им некому, Крон улыбнулся, потянул девушку, предлагая встать, потом привлек к себе, поцеловал. Она впервые не вырывалась. Обычно в доме Ринара целовать себя не позволяла. Часто не позволяла и не в доме Ринара. Крон так до сих пор и не понял, от чего зависит, расположена ли она к нему или слишком далека и недоступна. Бывало, все менялось в секунду — мгновение, и из холодной снежной королевы, она становится такой жаркой, манящей, близкой, а потом вновь щелчок пальцев, и Альма его отстраняет, закрывается, будто разочаровывается…

Сейчас было не так. Она просто не сопротивлялась. Не отталкивала, но и не поощряла. Просто застыла, принимая его мягкие поцелуи, кажется, даже не чувствуя их.

Это длилось ровно до того момента, пока дверь не открылась, впуская на этот раз уже самого лорда вместе с городским наместником.

* * *

Единственный раз, когда Ринар видел, как Альму целует другой — тот случай на пороге особняка. Он помнил, как кровь начала закипать тогда, а теперь…

Городской староста несколько раз кашлянул, привлекая внимание молодых, а Ринар чувствовал в себе силы, а главное — желание, убивать. Подлететь, рвануть парня на себя, а потом швырнуть о стену. Швырнуть с такой силой, чтоб больше не смог встать.

Лица Альмы он не видел. Только широкую спину молодого человека, склоненную голову и подол юбок, свидетельствующий о том, что целует он не воздух. Слишком страстно, слишком по-взрослому, жадно. Так, как он сам целовал…

Моргнув, Ринар хлопнул дверью за спиной. Этот звук привлек внимание пары лучше, чем ненастойчивые покашливания городского главы.

Точнее привлек внимание Альмы, а вот пылкого Крона ничуть не смутил. Он даже попытался придержать девушку, когда она вдруг резко отстранилась.

— Мой лорд, господин мэр, — вырваться Альме все же удалось. Она надавила на грудь Крона, заставляя отпустить себя, а потом выскользнула из окружения его рук, достаточно могучего тела, лица, чтоб присесть в реверансе, опуская глаза в пол. Лицо девушки пылало… И это почему-то откликнулось удовольствием в груди Ринара. В почему-то клокочущей гневом груди Ринара.

А вот что не обрадовало совершенно, так это слишком алые губы. Почти настолько же алые, какими были тогда, когда целовал он…

— Леди Альма, — мэр улыбнулся девушке, сияя ярче начищенного пятака. Он был рад тому, что все складывается именно так. Что его сын нашел себе в любимые не одну из местных простолюдинок, а воспитанницу лорда. — Вы стали еще красивей, душечка! Уверен, Крон уже успел сказать об этом, но грех не повторить, ведь это чистая правда! — мужчина хлопнул в ладоши, выражая свой восторг, а потом одобрительно посмотрел уже на сына. Тот, почувствовав на себе такой взгляд, взбодрился, расправил плечи, вскинул голову, улыбнулся в ответ, а вот Альма…

На нее смотрели не так. Она чувствовала взгляд Ринара. И он был тяжелым, практически ощутимым. Она чувствовала, как взгляд скользит по лицу, шее, возвращается к губам, щекам, заставляя краснеть еще больше, потом кажется, что мужчина будто ждет, что она посмотрит в ответ, а она не может. Альме казалось, что легче будет умереть с опущенным взглядом, чем поднять его на опекуна. А еще он молчал… Так же тяжело, густо, напряженно молчал. Девушке не хотелось знать, что сейчас творится в его голове. Слишком это было бы… страшно.

— Благодарю, господин мэр, — пытаясь ускользнуть из-под этого пристального внимания, девушка чуть повернулась в сторону отца Крона, подняла взгляд на него, улыбнулась. — Как здоровье у миссис Лэнди?

— Ваш визит сказался на ней чудным образом, душечка! — продолжая сочиться энтузиазмом, староста вновь обратил все свое внимание на нее. — Лизбэт чувствует себя превосходно, а главное, ждет вас в гости! Если лорд не против, конечно.

Не заметить, что воздух вокруг Ринара сгущается, было сложно. Эти изменения ощущали все, вот только причин для подобного не видели.

Мэр достаточно долго ждал ответа, улыбаясь, смотрел на лорда. А Ринар даже не слышал вопроса. Он не мог оторвать взгляда теперь уже от профиля Альмы.

Она так и не рискнула посмотреть на него. Застыла восковой куклой, устремив взгляд чуть выше плеча Лэнди-старшего. Лишь слегка поднимающаяся при каждом вдохе грудь доказывала, что она не из воска или фарфора.

Щеки девушки понемногу оставляла краска, уступая место бледности, а вот дышала она прерывисто, будто сердце успокоить все же не могла, и Ринару жутко хотелось, чтоб виной тому был не недавний поцелуй, и не стыд, что их застали. А именно то, что он сейчас так на нее смотрит и молчит. Странное желание. Раньше он никогда не замечал за собой подобного достаточно жестокого стремления, но это было так.

Жутко захотелось, чтоб из комнаты мигом пропали лишние люди, чтоб они остались вдвоем, и ей больше некуда было прятать взгляд. Не за что цепляться и не на что отвлекаться. Чтоб ей пришлось посмотреть на него. А он бы так и продолжал молчать. Молчать и смотреть, доводя до исступления.

— Вы не против, если я украду Альму? — первые слова, которые долетели до сознания Ринара, принадлежали тому, кого он совсем недавно чуть не убил голыми руками.

Крон, в отличие от Альмы, на него посмотреть не побоялся. Вряд ли дело в храбрости. Просто малец не представлял, что может твориться сейчас в мыслях лорда. Если знал бы, пожалуй, бежал, не разбирая дороги.

А стоило Ринару перевести взгляд на Крона, как…

Сглотнув неизвестно откуда взявшийся ком в горле, Альма все же посмотрела на Ринара. Он злился. Точно злился. Скулы будто окаменели, губы сжаты в линию, а глаза… В них плещется крайнее равнодушие. Такое, от которого мурашки бегут по коже. Хочется спрятаться, скрыться, провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть его таким. Девушка понятия не имела, как Крон выдерживает этот взгляд, а еще не понимала, чем он вызван. Может, Свира права? Может, он все же ревнует и тогда…

Альма почувствовала, как сердце ускоряет ритм. Это ведь шанс. Именно то, что было нужно. Это же хорошо, что он застал их за поцелуем. Если Ринар ревнует, он не сможет… Не сможет просто так отпустить их. Если ревнует, выставит Крона из дому, а на нее накричит, может, посадит под домашний арест, но не останется равнодушным. Он просто не может остаться равнодушным.

— Конечно, кради, — несколько ударов сердца Альмы точно пропустило. Именно столько, сколько понадобилось лорду Тамерли на то, чтоб расплыться в улыбке, убрать с лица предельно спокойное выражение, разжать кулаки.

Ринар думал о том же, о чем и Альма. Вот только иначе: он не должен чувствовать то, что чувствует. Его не должно волновать, что воспитанница целуется с благонадежным парнем, которого каждый встречный предрекает ей в мужья. Он не должен желать ее избраннику долгой и мучительной смерти от собственных рук, а главное — он не должен жалеть, что сам не оказался на месте Крона.

Улыбнувшись мэрскому отпрыску, Ринар оглянулся на Альму. Теперь она смотрела на него, уже не таясь. Широко открытые зеленые глаза выражали непонимание. Всего несколько секунд она не хотела верить, что все именно так, а потом… Злиться умеет не только лорд, но и она.

Девушка не отказалась от предложенной Кроном руки, не пожалела на него теплейшую из своих улыбок, прижалась слишком тесно к боку молодого человека, голову положила на плечо.

— Спасибо, мой лорд, — а потом улыбнулась уже ему. Сладко, будто искренне, многообещающе.

— Я верну сокровище в целости и сохранности! — бросив клятву напоследок, Крон последовал за Альмой, которая достаточно настойчиво потянула его в сторону двери.

Находиться больше с Ринаром в одной комнате она не смогла бы. Слишком ей мешали посторонние, слишком нервировало его спокойствие. Она хотела не этого. И он не мог не понимать. Но, тем не менее, отпустил. Отпустил, будто доказывая, что ей действительно нет места в его мыслях и ревности к ней быть не может.

Сейчас хотелось закричать. От бессилия и гнева. Но вместо этого, Альма лишь еще шире улыбнулась, увлекая Крона прочь. Если Ринар хочет, пусть будет так. Хотелось мстить за это равнодушие. Неизвестно только кому — себе или ему. Главное — мстить.

В этот момент забылось все: сказка, Аргамон, кальми, глаза. Была только дикая жажда мстить.

Когда за молодыми закрылась дверь, мэр вновь всплеснул руками, поворачиваясь к лорду.

— А мы ведь действительно можем в скором времени породниться, милорд. Разве это не чудесно? Конечно, вы, возможно, рассчитываете на более выгодную партию для своей воспитанницы, но ведь не станете мешать любящим?!

Скорей всего, любовь городского голову интересовала в этом вопросе совсем чуть-чуть. Куда больше волновало приданое и возможные привилегии для сына, но он прекрасно знал, на что давить стоит, а о чем лучше промолчать.

— Альме еще нет восемнадцати. — Ответ получился сухим.

— Насколько мне известно, до восемнадцатилетия леди осталось не так-то много времени. А уж потом… Будьте готовы встречать сватов, мой лорд, — городской голова занес руку, собираясь по панибратски похлопать Ринара по плечу, но уловив предупреждающий взгляд, резко передумал.

— Решать будет Альма.

— Конечно! — скрыть радости Лэнди не смог Если все действительно так, то волноваться нет смысла. Он-то видел, как девушка ластится к сыну, как охотно принимает ухаживания. Его сын умеет правильно обихаживать девушку. Молодец. — Конечно! Лишь бы раньше времени не…

— Что? — сегодня Ринара определенно собирались вывести из себя. Он блеснул глазами, одновременно ожидая ответа и не желая его слышать.

— Лишь бы не поторопились… Молодость, страсть, все ясно, вот только не хочется, чтоб ребенок родился слишком рано…

Видимо, почерневший взгляд Ринара мэр расценил немного не так. Потому и успокоить попытался совсем не в том ключе, в котором хотел бы лорд.

— Не переживайте, Крон смышленый малый, он обучен тому, как сделать так, чтоб детей не было… До поры до времени.

— Вы забываетесь, — шумно выдохнув, Ринар крутнулся на каблуках. Он чувствовал, что продолжай Лэнди в том же духе, его придется спустить с порога. И жутко этого не хотел. Именно поэтому предпочел уйти, оставив гостя наедине с собой.

Староста и так оказал медвежью услугу — если раньше Ринар думал, что кровь клокотала при мысли о поцелуях воспитанницы с другим, то теперь голову разрывало от картин, в которых поцелуями не ограничивается.

Влетев в кабинет, мужчина направился к столу, облокотился кулаками о крышку, продолжая тяжело дышать и не менее тяжело смотреть в одну точку перед собой.

— Черт. Нет, — саданув кулаком о столешницу, он выпрямился.

Жизнь будто решила испытать его терпение, послав сначала надежду в лице Альмы, а потом превратив эту надежду в наваждение, манию и боль. Он понимал, что не должен испытывать ничего из того спектра эмоций, которые сейчас обуревают, но не мог заставить себя что-то изменить.

— Мой лорд, господин мэр… — Аргамон заглянул в кабинет, отмечая и напряженную спину Ринара, то, как нервно он отбрасывает волосы со лба, как резко отвечает.

— Узнай, что конкретно он хочет и реши. Я занят.

Осознавая, что на приказ не требует согласия его исполнить, Аргамон бесшумно закрыл за собой дверь, направляясь в сторону лестницы.

Он-то понимал, как Ринару нужно себя вести, чтоб избавиться от наваждения, мании, боли. Знал и даже уже несколько раз говорил упрямцу об этом. Вот только этот осел не слушает. Продолжает сопротивляться, останавливаться и злиться. На себя, на нее, на жизнь. А ведь все куда проще. Ему суждено рано или поздно сдаться. Вопрос не в том, сможет ли он побороть в себе это, а в том, когда сопротивляться больше не сможет.

Глава 10

— Куда ты меня тянешь? — Крон посмеивался, позволяя увлекать себя все глубже в лесную чащу.

Такое с Альмой тоже иногда случалось — она становилась до жути настойчивой, не удосуживаясь объяснять причины своего вдруг возникшего желания сделать что-то сумасшедшее. Умчать в грозу на своей возлюбленной лошади в поле, прыгнуть с тарзанки в водоем, как делают босоногие мальчишки, сбежать с ночного празднования в подворотню с практически незнакомым молодым человеком. Крону нравились такие ее странности. Именно благодаря им у них когда-то все и началось.

Сегодня, после того, как они покинули дом лорда, Альма тоже вела себя странно. Молчала всю дорогу до города, лишь неохотно кивая, слегка улыбаясь, не реагировала на его расспросы, шутки, попытки приласкать, успокоить, ободрить. А потом… Вдруг встрепенувшись, Альма заставила его домчать сначала до лесной опушки, а потом скакать по корням, еле успевая за спешащей девушкой.

— Подожди немного, уже скоро.

Объяснять все Альма не спешила. Впрочем, объяснить, что творит, она и не смогла бы.

Своим согласием «отдать» ее Крону, Ринар сделал больно. Опять. Очень. И ей хотелось… Мстить ему хотелось до безумия, а еще… Ведь, может, он прав? Может, она действительно маленькая дурочка? Может, не видит дальше собственного носа? Не видит, что рядом с ней сокровище? Что Крон — именно тот, кто ей нужен, с кем она может сгорать от еще непонятного, но уже ощутимого желания, грезить о его поцелуях, его ласках, о том, как станет частью его жизни?

Эта мысль осенила девушку не сразу. Но стоило засомневаться, как тут же на ум пришел способ, как можно это проверить.

Ей было до дрожи хорошо когда-то здесь с Ринаром. Она горела, ощущая его близость, чувствуя его пальцы на своей коже, его губы на своих губах. И если он прав… Если это глупая влюбленность, если все дело в том, что он просто красив, то с Кроном будет так же. Он тоже привлекателен, с сильными руками, тонкими пальцами, широкими плечами, горячим взглядом и таким же дыханием.

Они вышли на поляну, которую Альма помнила слишком хорошо. Деревья обступали ее, будто охраняя от посторонних. Но Альма не считала себя посторонней здесь. Это была ее поляна. Когда-то их с Ринаром, а теперь…

Не чувствуя сопротивления, девушка дернула Крона за руку, впечатывая спиной в то самое дерево, кору которого когда-то сама так явно ощущала кожей.

— Альма, ты… — он хотел сказать что-то предостерегающее, разумное, рациональное, но Альме на подобное было наплевать.

Облокотившись руками о древесину по сторонам от лица парня, она впилась в полуоткрытые губы поцелуем. Чувствовала, что он растерялся, не привык к такому ее пылу, но и на это было наплевать. Не заботясь о том, как это может восприняться, провела языком по его губам, а потом встретила уже его ответ.

Он достаточно быстро пришел в себя. Видимо, на радостях. Ведь раньше особой страстью она не отличалась, а тут…

Сначала Альму накрыло эйфорией. Ей показалось, что все так же… Что ей так же приятно, так же сердце бьется, так же тело само жмется к нему, так же ноги подкашиваются. В какой-то момент ее приподняли над землей, развернули, прижимая к дубу.

И в груди это отозвалось одобрительным триумфом. Да. Именно так. Так она и хотела. Чтоб ее любили, как тогда. Только не останавливаясь, не сомневаясь и не отталкивая.

Хорошо, что Крон молчал, не задавая больше глупых вопросов. Ему вечно нужно было знать, хорошо ли ей, не слишком ли он настойчив, нравится ли ей так, а вот так… Ей нравилось, когда не спрашивают, а просто делают.

Запустив пальцы в густые волосы парня, девушка попыталась заставить себя представить, что они немного длиннее, жестче и темнее. Нет, не потому, что так она почти может представить на месте Крона другого мужчину, просто потому, что такие ей нравятся больше.

— Девочка моя, — не ощущая сопротивления, Крон проник под ткань блузы, теперь касаясь уже скрытой одеждой кожи. И эти прикосновения Альма попыталась в голове воспринять немного не так. Еще более жадно, но в то же время нежнее. Больше гладящие, а не сжимающие. И пальцы должны быть длинней. А еще голос… Голос ниже и шепот ближе к уху. Звучит будто под кожей. И слова не те. Не девочка, душа…

— Ты точно?.. — Крон на секунду отстранился, заглядывая в затуманенные зеленые глаза. — Я так долго ждал, и так хочу тебя, но если…

— Господи, — меньше всего ей сейчас нужны были разговоры. Игнорируя вопрос, Альма снова притянула его к себе, доказывая, что хочет. Неважно зачем это ей на самом деле, важно, чтоб он не останавливался.

Он не подвел. Больше глупых попыток отказаться от предложенного не предпринимал.

Впивался в губы до боли, пытался справиться с блузкой, то и дело дергая слишком резко, так, что лесную тишину оглушал звук рвущейся материи. Целовал, прижимал, ласкал, шептал, снова целовал, ласкал, шептал, целовал, ласкал… Не так.

— Стой, — Альма вклинила руку между их лицами, а потом надавила на губы парня, заставляя отодвинуться.

Дура. Она чувствовала себя полной дурой потому, что не получилось. Сначала не получилось захотеть его. А потом даже представлять на его месте другого уже не получилось. Слишком неправильные пальцы, слишком мягкие губы, слишком короткие волосы, слишком суетные движения, слишком не тот.

— Что? — он попытался снова прильнуть к губам девушки, но Альма отвернулась, подставляя поцелую щеку. Крон не отказался и от этого. Оставил влажный след на скуле, спустился ниже, коснулся шеи. Сначала нежно, а потом болезненно.

— Нет! — Альма с силой оттолкнула от себя слишком пылкого Крона. Теперь уже откровенно злясь. Ненавидела, когда он оставляет на теле свои метки. А он это любил. И сейчас опять…

— Что? — растерянный молодой человек отступил, смотря на нее и совсем не понимая, что происходит.

— Ничего, — а она почему-то жутко злилась. На него за то, что не смог оправдать надежд, на себя, за то, что на что-то надеялась, на Ринара за то, что из-за него приходится надеяться.

Отойдя на несколько шагов, Альма попыталась оправить наряд. Благо, разорвать его в клочья Крон не успел, но нескольких пуговиц блузка лишилась, а юбка безнадежно изгваздана в смоле и грязи.

Почему-то стало обидно. Наверное, из-за юбки. Ведь больше не из-за чего. На глазах выступили слезы. Девушка попыталась их незаметно смахнуть.

— Прости меня, — незаметно не получилось, Крон увидел, подошел, взял ее лицо в свои ладони, не дал вырваться.

— Дело не в тебе, пусти, — прежде, чем он успел снять слезы с ресниц губами, Альма стерла их рукой. — Дело во мне. Я не хочу.

Со второго раза вырваться она смогла. Снова отошла, теперь уже отвернувшись от молодого человека.

С ним она поступала ужасно. Нельзя использовать людей как орудие мести или попытки забыться. Нельзя. А она делала именно так.

— Я понимаю, я не должен был спешить, прости…

А его готовность все прощать, везде видеть свою вину и оправдывать ее глупость доводили до крайности.

— Ненавижу, — смахнув очередную злую слезу, Альма развернулась.

— Что?

— Ненавижу себя, Крон.

— Ты что? — он посмотрел на нее с опаской.

— Это ты прости меня за сегодня… Я… Я просто не знаю, чего хочу. Совсем не знаю, — не чувствуя в себе сил, Альма подошла к ближайшему стволу, прислоняясь к нему лбом. Пахло хвоей. Господи, как же знакомо пахло хвоей.

Так, как давным-давно в обители. Там, где все было так просто, легко и определенно. Где не было Ринара, не было ее мании, не было Крона, которым она откровенно пользовалась, и чувствовала гадливость к самой себе за это. Не было Аргамона с его сказками, и радужка была совсем немного фиолетовой. Самую малость, а не так, как сейчас.

— Альма… — он окликнул девушку очень тихо, видимо, боясь, что она может вновь взбрыкнуть, сбежать, наброситься. Она не сделала ничего. Только закрыла глаза, тяжело вздыхая. А может, если надышаться этим родным воздухом, все снова станет как прежде? Просто и определенно? — Я люблю тебя, Альма.

Нет. Не станет. Лучше б он молчал. Лучше б не подходил, не опускался на колено, не брал в свою руку ее ладошку, не прижимал пальцы к губам.

Не в силах оторвать голову от коры, Альма могла только слушать. Слушать, как он долго молчит, видимо, собираясь с мыслями, как иголки потрескивают при каждом его движении, как по одному из деревьев вверх мчит белка.

— Я знаю тебя уже много лет. Знаю больше, чем ты знаешь меня. Мне кажется, что я влюбился в тебя при первой встрече. Мечтал, что ты ответишь мне взаимностью и когда-то так и случилось. Ты заметила меня, позволила себя любить.

Свободной рукой Альма закрыла глаза, так, чтоб свет совсем перестал поступать. Он был чертовски прав. Она всего лишь позволила себя любить. Даже не пытаясь любить в ответ.

— Стань моей женой, Альма.

Вновь послышался шорох иголок, потом скольжение по материи, он, видимо, полез в карман, достал оттуда что-то…

— Это кольцо моей матери. Они с отцом уже благословили нас, если лорд Тамерли тоже благословит наш брак, то мы дождемся твоего совершеннолетия и…

— Нет, — Альма выдернула руку из его теплых пальцев, вновь отступая. — Нет, Крон. Ничего не будет.

— Альма, — видимо, подобная реакция была ожидаема. Не расстроился, даже виду не подал, что что-то не так. Поднялся с колен, сделал шаг в ее сторону. — Тебе нужно время подумать, я понимаю. И даю достаточно времени. Столько, сколько потребуется. Мы не должны спешить, я не тороплю… Да, я не нашел тебя в ночь Праздника. Ты, наверное, подумала, что это дурной знак, но теперь-то я понимаю, что это все глупости. Нашел или нет… Какая разница? Все это детские игры, а я тебя на самом деле люблю.

— Это ошибка, Крон. Это будет худшей твоей ошибкой. Я тебя не люблю.

— Это пока, Альма. Пока не любишь. Но я и не требую, полюбишь со временем. Я сделаю все, чтоб полюбила.

— Что ты сделаешь? — из груди девушки вырвался нервный смешок. Ответ тоже рвался с уст, но Крону он бы не понравился. Единственное, что помогло бы ему — стать Ринаром. Но это не в его силах.

— Я буду любить тебя сильнее жизни.

— Нет! — Альма вновь отступила, мотнув головой. — Мой ответ — нет, Крон. И он не изменится. Я не выйду за тебя замуж.

Если бы он начал спорить, ничего бы не изменилось. Но он не стал. Спрятал кольцо, кивнул, будто смиряясь, протянул руку.

— Я услышал тебя.

Альма ожидала от него реакции вспыльчивого молодого человека, а он…

— Я не изменю свое решение.

— Посмотрим, — а он просто решил не спорить. Но это не значит, что сдался. Будут еще попытки. Несомненно. Их будет много. Ровно столько, сколько нужно, чтоб она сказала да.

— Крон… — Альма медлила, не позволяя своей руке опуститься в его протянутую раскрытую ладонь.

— Тебе нужно домой, Альма. Отдохнуть.

Сжав в кулаке только воздух, молодой человек повернулся, делая несколько шагов от нее.

— Идем.

Лишь проследив за тем, как он, не оборачиваясь, выходит с поляны, Альма пошла следом.

Это все было неожиданно и неправильно. Все, начиная с самого утра. С того момента, как к ней в руки попала книжка, потом этот дурацкий поцелуй, пылающий гневом взгляд Ринара, ее выходка с лесом, это неуместное предложение, такая реакция. Все должно было быть не так. Это должен был быть просто очередной день.

— Прости меня, — Альма шепнула извинения, даже не зная, услышит их Крон или нет. Он услышал. Остановился, обернулся, скользя по ее лицу своим привычным ласковым взглядом.

— Не за что прощать, Альма. Я дождусь, не сомневайся.

А потом снова отвернулся, продолжая свой путь.

И это тоже неправильно. Он не может быть в своей любви таким же упрямым, как она в своих чувствах к Ринару. Ведь здесь два варианта: либо прав лорд, и тогда чувство Крона к ней, как и ее собственное чувство к опекуну, просто детская блажь, либо… Либо она делает с Кроном то же, что с ней творит неразделенное чувство к Ринару. Оба варианта ужасны.

* * *

Успокоиться у Ринара получилось не сразу. Мысли то и дело возвращались к комнате, целующейся паре, голове Альмы, доверчиво опущенной на плечо сына префекта. И никакие попытки убедить себя, что это нормально, не действовали.

Спускаясь на кухню, Ринар собирался всего лишь распорядиться насчет совместно с префектом принятого решения о проведении благотворительного обеда для нищих. Его подготовкой заняться предстояло в том числе и местным кухаркам, за отдельную плату, конечно. Эта новость могла вызвать волнения в стройных рядах персонала, а во избежание слишком уж бурной реакции, сообщить Ринар решил сам. Ему перечить не посмеют. Вот только сделать этого он не успел.

Мужчина зацепился рукавом рубашки за гвоздь, торчащий из дверного косяка, это заставило притормозить, так и не зайдя, а там велись беседы… Увлекательные беседы.

— Слышали, что сегодня гость сказал? — кухарка с аппетитными пышными формами задала вопрос, лукаво блеснув глазами. Видимо, не терпелось чем-то поделиться.

— Что за гость? — пока ее энтузиазм не разделяли остальные присутствующие на кухне, но, судя по выражению лица заводилы, разделять пока рановато. Вот когда она озвучит все, что хочет… Тут уж можно и челюсти по очереди ронять.

— Префект наш, родненький. Кто ж еще?! — женщина с хлюпом отправила очищенную картофелину в миску с водой.

— Ну и что сказал? Да и с какой это поры он тебе родной-то? — постепенно, внимание кухарке уделялось все больше. Вот уже трое из присутствующих обернулись, с любопытством поглядывая на довольную женщину.

— Мой, может, и не мой, но родной так точно. Он сегодня лорду сказал, что очень даже не против, если тот сосватает леди Альму за его сынка. Слыхали такое? — женщина залилась смехом, забрасывая очередной клубень в миску.

— Глупости все это, — в разговор вступила еще одна девушка. Свира. Да, Свира. Приставленная к Альме. Она была чем-то явно недовольна: хмурилась, слишком рьяно работала ножом, расправляясь с мясом, отбрасывала готовые кусочки с откровенной яростью.

— С чего ж вдруг глупости?

— С того! — и отвечала грубовато, да и объясняться не спешила.

— Ну-ну, Свира, ты уж не хами-то старшим, — в разговор вмешался конюх, видимо, явившийся на обед.

— А я не хамлю! — девушка ощетинилась еще больше. — Не будете глупости говорить, не придется вам грубостью отвечать.

— В чем глупость, Свирушка? Ты-то уж лучше меня в глупостях всяких понимаешь, — кухарка задала вопрос таким сладким голосом, что кое-кто не смог сдержаться от того, чтоб прыснуть смехом.

Альмина служанка надулась еще сильней, долго молчала, продолжая истязать мясо, а потом не выдержала, заговорила.

— Не станет Крон ей предложение делать. Много чести. Знаете, сколько у него таких было и будет еще?

— На себя намекаешь, что ль? — теперь смеялись уже открыто, а у Свиры аж губы побелели, так она плотно их сжала.

— Я, не я… Дело не ваше. А леди нашу Крон просто пользует.

— Так уж прям пользует? — конюх, любивший Альму хотя бы уже за то, как девушка относилась к подаренной опекуном лошади, нахмурился, откладывая ложку.

— Вы что, в городе не бываете? — ответила, как ни странно, не Свира. Другая девушка, тоже молодая, хитро подмигнув, а потом заскочив на стол, умостилась поудобней. — Только ленивый не обсуждает, как они тискаются-то. Лишь бы дитятко в подоле не принесла раньше времени. Вот тогда позора-то будет. Это ж вам не девка городская, это ж воспитанница лорда. У них понятия не те, что наши.

— Языкастые вы больно, — махнув рукой на сплетниц, конюх снова взялся за обед. Вот только их это не остановило.

— Языкастые, аль нет, это дело второе. Правду же говорим. И не только мы говорим. Только такие ленивые как вы и не говорят, — схватив только что почищенную морковь, девушка отправила ее в рот, а потом захрустела, вновь возвращая право продолжить Свире. Той явно было, что сказать.

— А если принесет… То это уж точно не Кроново дело. Он себе кого-то получше найдет. Такую, чтоб любви его была достойна, а не только для обжиманий по углам годилась.

— Вы ж дружите с Альмой, ты что такое говоришь? — мужчина снова не выдержал, бросая на Свиру злой взгляд.

— Дружим, — девушка усмехнулась. — Да кто ж меня слушает-то? Я ей говорю, что так нельзя, неприлично это. А с нее как с гуся вода. Влюбилась дурочка, вот и виснет на нем. А ему такая даром не нужна. Поиграет и бросит.

— А ты: значит, нужна? — дожевав морковь, в разговор снова включилась одна из сплетниц.

— А я тут каким боком? Мы о нашей госпоже вообще-то толкуем. Не путай грешное с праведным.

— Ну-ну… — спорить дальше девушка не стала, давая возможность злой почему-то Свире продолжить.

— Наиграется и бросит, а она потом будет белугой реветь в подушку. Вот увидите, будет.

— Так реветь, как ты ночами ревешь? — нет, все же не выдержала. Кухню залил дружный смех, а Свира, отбросив нож, кинула ругательство, чтоб уже через секунду вылететь из кухни, даже не заметив, как толкнула плечом лорда.

* * *

Ужин привычно накрыли на четверых, хоть за столом до сих пор сидели двое. Одна тарелка вечно оставалась пустой, а Альма… Сегодня ее вновь не было дома.

— Где наша гелин, мой лорд? — Аргамон то и дело поглядывал на часы, начиная нервничать. Если раньше ситуация поддавалась хоть какому-то контролю, сейчас он уже сам смутно понимал, что происходит.

Ринар не ответил, только пожал плечами, смотря в пространство перед собой.

Сегодня он услышал достаточно, чтоб взбеситься до крайности. Это слишком. Вести себя подобным образом он Альме не позволит. Исключительно как опекун, конечно же. И ноги этого ублюдка в его доме больше не будет. И она из комнаты еще долго не выйдет. Никаких гуляний, парней, развлечений. Хочет развлечься — он устроит ей развлечения. Только под своим контролем, в своем присутствии и со своим участием. Нет. Мысли снова не туда.

Часы пробили девять раз, им подали десерт.

— Ринар, я хотел сказать… — дождавшись, когда за подносящей закроется дверь, Аргамон вновь обратился к лорду.

— Что? — а тот продолжал сверлить взглядом пространство, никак не реагируя на усача.

— Сегодня я дал Альме сказку о кальми. Она прочла.

— И что?

— Ничего. Думаю, ей нужно время для того, чтоб все осознать. Я просто не уверен, что этого времени достаточно до наступления ее созревания, ведь радужка уже почти…

— Времени вполне достаточно, Аргамон. Ты это прекрасно знаешь.

— Я так не думаю, мой лорд.

— Я не стану ее торопить, если ты об этом. Просто скажу сразу же, как спросит и пусть сама решает…

— Вы ведь знаете, что она не сможет вам отказать.

— Она что, портовая девка, что не сможет мне отказать? — Ринар откровенно злился. Ком гнева, копившийся весь день, грозил вот-вот взорваться, а Аргамон только добавлял масла в огонь.

— О чем вы, мой лорд? Какая портовая девка?

— Ни о чем, — Ринар блеснул глазами, а потом вновь уставился перед собой. — Просто не мели чушь. Решать будет Альма.

Возможно, Аргамону вновь было, что ответить, но не судьба.

Ринар услышал, как к крыльцу подкатывает экипаж, как из него кто-то выходит, взлетает по ступенькам, открывает дверь.

— Приятного аппетита, — Ринар дождался, пока девушка пройдет по коридору, поднимется по еще одной лестнице, хлопнет дверью в свою комнату, а потом встал.

— Ринар, в чем дело? — Аргамон окликнул его на полпути из комнаты. Тревожно заглянул в лицо, попытался прочесть там хоть что-то, но все поглотило непрошибаемое спокойствие.

— Доброй ночи, Аргамон, — объясняться Ринар не спешил. Кивнул, а потом все так же медленно направился прочь.

* * *

Это ужасно. Все было ужасно. Альма зло стянула с плеч накидку, бросила ее на кровать, потом стащила испорченную блузку, юбку, свернула клубком, отправила туда же. Она понятия не имела, как объяснит состояние одежды любопытным, той же Свире, но сейчас думать об этом не могла. Ей хотелось лишь забыться. Оказаться там, где ее не найдут люди, нелюди, мысли и чувства.

Оставшись в одной сорочке, она направилась в ванную.

Благо, Крон не навязался ее провожать. Они попрощались еще в городе. Не так пылко, как он делал привычно. Как бы ни пытался показать, что ее отказ — всего лишь препятствие, которое он преодолеет, это его надломило. Альма понимала, но жалеть о своих словах не могла. Лучше так, чем продолжать врать. Да, он, несомненно, не остановится, но она хотя бы с ним честна. Честна, как Ринар честен с ней.

Наполнив ванну теплой водой, Альма, не сдержав порыва, хлопнула ладонью по глади. Лучше б сегодня вообще не наступило. Лучше было бы вчера, а потом сразу завтра. Без этого чертового дня.

Сбросив рубаху, девушка шагнула в воду, а потом опустилась, тут же ныряя с головой. Тело отреагировало на жар воды сладкой волной. Вот бы и мысли так быстро переключить. Вынырнув, Альма взяла в руки мочалку, хотелось смыть следы сегодняшних приключений. Смолу с пальцем, запах Крона с шеи, хвойные иголочки из волос.

Она никак не ожидала, что даже это сделать ей сегодня не дадут. Что кто-то посмеет ворваться в ванную без спроса, стука и разрешения. Он посмел.

* * *

Ринар поднимался по лестнице очень медленно, а потом не меньше пяти минут просто стоял у ее двери, пытаясь совладать с собой. Им нужно поговорить. Он должен объяснить, что ее поведение непозволительно, что Крону в этом доме не рады, а ей стоит заняться обучением. Повторив это с десяток раз, мужчина дернул на себя дверь, чтобы обнаружить комнату пустой.

Альмы здесь не было. Лишь застеленная кровать, лежащая комом одежда, плеск воды в ванной. Прикрыв дверь, Ринар прошел внутрь, оказавшись у кровати, провел рукой по ткани, потянул юбки на себя, отмечая грязь на подоле, а еще улавливая запах травы. От его глаза не укрылось плачевное состояние наряда. И мысли… В голову полезли совсем не те мысли, которые были сейчас нужны.

Вернув ткань на место, он шагнув в сторону ванной комнаты.

* * *

Увидев его в дверном проеме, Альма явно растерялась. Хотя ведь это неудивительно, он сам от себя подобного не ожидал. А еще не ожидал, что когда-то скажет ей то, что тут же и озвучил:

— Скажи мне, душа моя, неужели ты хочешь, чтоб о тебе судачили как о легкодоступной девице? — кажется, его совершенно не волновала ни ее нагота, ни растерянный взгляд. Настолько взбешенным, спокойного обычно Ринара, она видела впервые.

— Мой лорд? — Альма застыла, прижимая колени к груди. Он смотрел прямо в глаза, вряд ли обращая хоть какое-то внимание на то, что она сейчас полностью обнажена, но осознание этого не помогало чувствовать себя уверенней. — Что-то произошло?

— Это у тебя стоит спросить, что произошло? Что произошло с твоей одеждой, с твоей прической, обувью? Что произошло, раз слуги сплетничают без остановки о том, что ты ведешь себя ненадлежащим образом?

— О чем сплетничают? Мой лорд, дайте мне минуту, я выйду и мы поговорим… — Альме совсем не нравилось то, что происходило. Он почему-то дико злился, тяжело дышал, ноздри мужчины раздувались, и говорил он какие-то странные вещи.

— О тебе сплетничают, душа моя. О тебе и твоем избраннике. Неужели тебе настолько наплевать на свою репутацию, что ты даже не пытаешься делать вид благовоспитанности?

— Что? — Альма застыла, вглядываясь в пылающее лицо мужчины у двери. Так грубо разговаривать с ней он не позволял себе еще ни разу. Если так грубо говорит, то как же низко думает о ней? Он явно злился. Но в этот момент Альма поняла, что злится на него не меньше.

— Ты больше не увидишь этого идиота. И из дома тоже не выйдешь, пока я не решу, что тебе стоит доверять. Зато теперь у тебя будет достаточно времени на обучение. А еще время на то, чтобы подумать, стоит ли губить свою репутацию ради какого-то сопливого мальца.

— Вам ли говорить о моей репутации, милорд? Что вам до нее?

— Я отвечаю за тебя!

— В обязанности опекуна не входит вламываться в ванную к воспитанницам, мой лорд! Выйдите, пожалуйста, я не могу разговаривать с вами, находясь в подобной обстановке, — зло взявшись за бортики ванны, Альма собиралась подняться, стоит только за мужчиной закрыться двери.

— Со мной, — а он, привычно, зацепился не за те слова, которые имели настоящее значение. — Ты не можешь разговаривать, находясь в ванной, со мной, предлагаешь позвать кого-то другого? Чтоб вы наконец закончили начатое и мне не приходилось сторожить тебя, как псу! Или вы уже давно закончили и не раз? Так, как о тебе судачат?

Самообладание тут же покинуло Альму. Вот теперь больше ничего не заботило уже и ее. Взмах руки, сорочка сама летит в руки девушки. То, что он прекрасно мог успеть разглядеть все, что его совершенно не должно, по его же словам, интересовать, пока Альма зло натягивала одежду, не заботило.

Половина воды оказалась на полу, зато она, наконец, смогла сделать то, что так хотела. Преодолела разделяющее их расстояние в три шага, занесла руку для пощечины.

— Вы не смеете говорить мне такого! — конечно, ударить ей не дали, но… — Чего вы хотите от меня? Я не порочу ваше имя, не принесу в подоле! Через две недели я навсегда покину ваш дом, не сомневайтесь! Не останусь здесь и дня после совершеннолетия. Но не смейте! Слышите? Не смейте больше оскорблять меня.

Он мог сдерживаться, когда она льнула ближе. Мог, когда была открыта для него. А видя мятежный огонь в глазах, практически ненависть, не сдержался.

— Что вы… — резкий разворот, и нечеловеческая сила вминает девушку в дверь, выбивая из легких воздух, а сделать вдох мешают уже его губы. — Не сме…

Господь, он ведь должен был делать не это! Он должен был надоумить ее вести себя подобающим образом, а вместо этого сам ведет себя как мальчишка.

Весь день. Весь чертов день он ревновал как сумасшедший. С самого утра, когда застал ее целующейся с Кроном, злился, потому, что на его месте был Лэнди. Злился на сплетни, потому что судачили о ней и другом. Злился из-за разрывов на ткани, потому что рвал не он. Черт. Он, кажется, сходит с ума. И теперь ведь виной тому не зелье.

— Вы спятили! — Альма попыталась оттолкнуть от себя еще минуту тому такого гневного, а теперь запредельно страстного мужчину. Он даже поддался, ослабив натиск, дав возможность глотнуть воздух, но не отпустил.

— Да, — прошелся руками по мокрому, покрытому мурашками телу, стягивая рубаху выше. — Я совсем спятил, — и объясняться дальше не спешил. Снова целуя, теперь уже не так жестоко.

Признать это оказалось не так сложно. Признать, что сошел с ума, было просто. Из-за нее, с ней, думая о ней. Это намного проще, чем постоянно сопротивляться мыслям и желаниям.

А теперь не приходилось сопротивляться. Можно было поднять ее на руки, помочь обхватить себя за талию, так, чтоб было удобней и ей, и ему, а потом целовать губы, скулы, шею, грудь, сквозь мокрую ткань, дышать тяжело и чувствовать такое же дыхание у нее, а еще чувствовать, что собственная рубашка давно уже мокрая, а ее дрожащие пальчики настойчиво пытаются справиться с пуговицами на ней.

— Гелин, так действительно нельзя… — последняя попытка надоумить ее получилась очень неуверенной. Себя-то надоумить Ринар больше не пытался. Он прекрасно понимал, что остановить сейчас его может только она. Если захочет. Она не захотела.

— Я так хочу.

Ей было абсолютно все равно, как можно, а как нельзя. Ей было совершенно безразлично, что он снова сомневается. Она не сомневалась — ей жутко нужен он. Жутко нужно чувствовать, что он сдается в своей внутренней борьбе с ней. И он сдался.

Прижав девушку к себе, Ринар отступил, открывая дверь в спальню, взмахом запечатал входную дверь, упреждая любое внешнее вмешательство, подслушивание, подглядывание, а потом опустил Альму на кровать, справляясь с рубахой, которая так и не поддалась ей.

Она была такая нежная, мягкая, сладкая, чувственная, реагировала на ласки, пыталась ласкать в ответ, пусть неумело, но это лишь горячило кровь сильней — такая она только для него.

— Ринар… — в какой-то момент Альма широко распахнула глаза, выдыхая его имя, а он поймал его, сначала касаясь губ, потом проникая глубже, пробуя ее на вкус языком, а потом отстранился, чтоб совсем скоро снова поцеловать.

— Что, душа?

— Мне так хорошо… — она чувствовала касания везде: живот, спина, грудь, ямочки чуть выше копчика, коленки, бедра, все горело от его нынешних или минувших ласк. — Я люблю тебя.

Ринар застыл, в этот самый момент поймав взглядом след от болезненного поцелуя на шее. Не его поцелуя. Наклонился, касаясь губами, вот теперь другое дело. Теперь и здесь только он. Везде только он. Мужчина даже не слышал, что именно она говорит.

— Почему я так схожу с ума? — вопрос не адресовался ей. Он никому не адресовался, разве что высшим или низшим силам. Ринар не знал, кого благодарить или проклинать за то, что не может остановиться. Что так хочет быть с ней.

— Вы тоже любите… — а вот теперь уже услышал. И вновь застыл. — Просто боитесь признать.

Если бы знала, как ее слова подействуют, Альма наверняка молчала бы, но была сейчас слишком далека от рациональных мыслей, чтоб контролировать слова и действия.

— Боюсь… — Ринар навис над девушкой, внимательно вглядываясь в ее лицо. — Должен бояться. Черт, ты об этом пожалеешь, — почему-то ее слова отрезвили его слишком резко. Он вдруг понял, что она не может сейчас мыслить так, как должна. Так, как он сам хотел бы от нее. Она тает от его ласк, теряет голову и не понимает, что они снова слишком близки к ошибке.

Резко отстранившись, мужчина отвернулся, сел, провел рукой по волосам, пытаясь отогнать наваждение. Она молода, неопытна, влюблена. А он? Кем он будет, если этим воспользуется. Воспользуется, даже не любя, просто… она ведь помешательство, страсть, желание, похоть. Любовь подарить ей он не сможет.

— Ринар? — она окликнула мужчину, касаясь ладошкой мужской спины. Он дернулся, будто от удара молнией, а потом обернулся:

— Ты ничего не понимаешь, Альма. Так действительно нельзя.

— Что нельзя? — девушка отдернула руку, продолжая вглядываться в лицо, скрытое полумраком.

— Я не тот, кто тебе нужен.

А то, что он вновь взялся за свое — убило.

— Это мое решение и мой выбор. Мой!

— Я не тот…

— Чего вы хотите? — она вдруг сорвалась на крик. Дернула на себя покрывало, отгораживаясь от мужчины материей. — Вы врываетесь в мою ванную комнату, оскорбляете, потом целуете, говорите, что не можете без меня, а потом… Потом бросаете со словами, что я ничего не понимаю. Я действительно не понимаю! Чего вы хотите, мой лорд? Чего?! Вы меня с ума сводите! Я знаю, чего хочу. И это вы. А вот знаете ли вы? Каждый раз вы обещаете, что такое больше никогда не повторится, а в итоге…

— Я люблю другую.

Альма не успела договорить, а стоило его услышать, вдруг забыла, что именно собиралась сказать. Что должна была сказать.

— Убирайтесь.

Вмиг стало холодно и мокро. Кожа покрылась мурашками. Не теми, которые вызывают ласки, а противными, свидетельствующими о том, что ее знобит.

— Прости.

— Уйдите, пожалуйста, — Альма окончательно завернулась в покрывало, а потом сползла с кровати в противоположную от него сторону. Теперь-то она не кричала. И даже не хотелось. Лишь бы остаться одной.

— Прости меня за то, что накричал. Это ведь неправда… — Ринар заговорил не сразу, Альма хмыкнула, думая о том, что лучше б молчал. — Вы с Кроном…

— У меня с Кроном не было ничего… Если это для вас так важно. А то, что вы считаете меня легкодоступной… Вы совсем меня не знаете, мой лорд. Совсем. Уйдите, я молю вас.

Альма пыталась в его сторону не смотреть. Ну зачем он медлит? Зачем смотрит? Зачем столько жалости во взгляде? Если любит другую, так и шел бы к ней. Теперь-то Альма слишком хорошо понимает, что чувствовал днем Крон. Любить того, кто грезит другим — дико больно.

— Я не считаю тебя легкодоступной, просто… — сгораю от ревности к тебе, при этом любя другую. Кажется, он окончательно запутался. Запутался настолько, что озвучь свои мысли, семнадцатилетняя малышка и та его высмеет.

— Я в сотый раз прошу вас оставить меня в покое. Пожалуйста. Не говорите больше ничего. Я уже поняла, какого вы мнения обо мне и не только обо мне. Достаточно, прошу вас.

Сдаваясь, Ринар направился к двери. Гордился ли он тем, что вовремя остановился? Нет. Не вовремя. Остановиться нужно было еще в столовой или у ее двери. Остановиться прежде, чем снова сорваться. Прежде, чем вновь показать, насколько он не контролирует себя с ней, каким становится одержимым.

— Если я скажу, что хочу завтра же уехать… — ее вопрос застал мужчину на пороге. Он оглянулся, чтобы вновь бросить взгляд на профиль воспитанницы.

— Я предложу тебе подумать хотя бы до совершеннолетия.

— Зачем? Это связано с тем, что я… Это связано со сказками Аргамона?

— Да.

Альма закрыла глаза, выдохнула.

— И тот долг… То, о чем мы говорили в первый вечер: это тоже связано…

— Да.

Кивнув, девушка вновь отвернулась к окну. Больше вопросов она не задавала. Видимо, решила, что сможет сопоставить все сама. Ринар даже не сомневался, что девочка сможет. А то, что не удастся осознать самостоятельно, спросит. Но не сейчас, когда будет готова.

Глава 11

Ночь, которую, Альме казалось, пережить она просто не сможет, прошла. Было противно, страшно и обидно. То и дело вспоминалась его нежность, а потом слова о любви к другой, а еще о том, что ему что-то нужно. Чувствовать себя инструментом в руках человека, пусть и любимого, было отвратительно.

Зато это помогла девушке принять окончательное решение. Отрезвило лучше любой взбучки, встряски и красивой лжи.

Она действительно должна Ринару. Должна за то, что вытащил из обители. Как бы она ни считала старый монастырь своим домом, это дыра. Ей суждено было прожить жизнь там, не увидев и части из того, что стало доступным за годы в этом доме.

Он дал ей кров, обучил, относился лучше, чем можно было рассчитывать. Все испортила лишь ее глупая любовь. Не будь ее, все действительно было бы идеально. И вот за эту почти идеальность Альма ему должна. А еще должна за то, что он не позволит покинуть свой дом без средств и планов.

Вот только ходить у Ринара в должницах девушка не хотела. Лучше расквитаться, и чем быстрее, тем лучше. А для этого нужно знать, чем же она может расплатиться.

На следующее утро, за завтраком в столовой, ее ждали два одинаково суровым молчаливых мужчины. Они не ели. Только напряженно следили за тем, как она проходит к своему месту, опускается на стул, желает доброго утра и приятного аппетита, берет в руки чайную ложечку, размешивает сахар в чае.

— Мой лорд, я бы хотела поговорить после завтрака, — к Ринару девушка обратилась, не поднимая на него глаз.

— Хорошо, — а вот он пристально следил за ней.

— Я была бы благодарна, если вы, Аргамон, присоединились к нам.

— Хорошо, гелин. Что-то случилось? — Аргамон попытался заглянуть ей в лицо, чувствуя неладное, но она лишь пожала плечами. На этом разговор был окончен. А весь завтрак для девушки так и ограничился помешиванием чая. В горло не полез бы и кусок.

Немного позже, уже в кабинете, она вновь заставила себя заговорить.

— Я хочу знать, что происходит с моими глазами. Я знаю, что вам это известно. И прошу, — девушка кинула умоляющий взгляд на учителя, — не пытайтесь меня обмануть или оградить. Мне нужна правда.

Сразу же отвечать Аргамон не стал. Сначала бросил взгляд на Ринара, облокотившегося о стол, потом на стоявшую посреди комнаты Альму, и лишь потом заговорил.

— Ты ведь внимательно читала сказку, гелин. Там почти все правда. Мне нечего добавить.

— Значит, перескажите сказку, Аргамон. Но перескажите так, чтоб я поверила. Чтоб поняла, как это касается меня. И как это касается вас, — она всего лишь на долю секунды бросила взгляд в сторону Ринара, а потом вновь повернулась к Аргамону.

— Ты — кальми, Альма, — получив еще один кивок от Ринара, Аргамон заговорил. — Это не сказки. Когда-то их было достаточно много. Кальми рождались в семьях через несколько поколений. Иногда появлялись в обычных человеческих семьях, иногда в магических, от чего это зависит, не знал никто. Но раньше люди очень радовались появлению такого ребенка. Это было сокровище и благословение, Альма. Это было спасение, а потом вековая благодарность за дарованный второй шанс. Женщины молились, чтоб в их семьях родилась девочка с фиалковыми глазами. У вас особые свойства души, Альма. Вы способны ею… делиться. Вы можете разжигать потухшие жизненные свечи одним своим прикосновением.

— Как это?

— Кальми умеют воскрешать. Вам дана особая магия. Магия, подобная божественной, та, которую не дано постичь ни человеческим магам, ни лордам. Только вы, девочки с фиалковыми глазами, способны на подобное волшебство. Когда рождается кальми, ее глаза какое-то время остаются фиолетовыми, а потом этот цвет пропадает, чтоб раскрываться уже постепенно. Сектор за сектором, год за годом ваша сила зреет. Душа зреет. И когда радужка вновь становится одноцветной, это значит, что вы готовы.

— К чему?

— Делиться.

— Чем?

— Жизнью.

— Как?

— А вот это вопрос уже не ко мне, Альма. Как вы делитесь, я не знаю. Знания утеряны, остались только обрывки, догадки, сказки. Я все это тебе покажу, потом. А сейчас расскажу, что знаю. Раньше кальми действительно были в почете. Их уважали, им часто поклонялись, ведь все знали, что рано или поздно помощь может понадобиться каждому. У их младенца может остановиться сердце, их жена может умереть при родах. Никто и никогда не оспаривал право кальми самостоятельно выбирать, кому помочь. С кем поделиться своей душой. Просить приходили многие, а вот соглашались они далеко не всегда. Чувствовали, когда это правильно, а когда нет. Так было до той поры, пока не начался очередной мятеж среди людей, восстание против правящей тогда верхушки. В основном, лордов, конечно, тогда их было еще великое множество, но во власти были и люди, полукровки. И пусть у них была армия, сила, власть, даже их настигал гнев простых смертных, а умирать не хотел и не хочет никто. И вот тогда они вспомнили о кальми. Их искали по всей стране, искали, находили, а потом использовали привилегии, которые дарует магия кальми. Разница была лишь в том, что теперь девушек с фиалковыми глазами уже не спрашивали, хотят ли они помогать кому-то. Это стало их обязанностью.

— Но как, если в сказке было сказано, что они получают указ свыше…

Аргамон грустно хмыкнул, взгляд мужчины остекленел.

— Не торопись, гелин, все узнаешь. А еще… у кальми ведь есть резерв.

— Какой?

— Нет единого числа жизней, которое может спасти любая кальми. Кто-то способен лишь на два спасения, кто-то на семь, десять, двадцать. С каждым новым отколовшимся от души осколком, радужка меняет цвет. Если в кальми заложена помощь пятерым, соответствующий сектор вновь станет карим, зеленым или серым. Кальми знают, когда их резерв почти исчерпан. А без души не могут жить и они, потому последний осколок всегда оставляют для себя. Оставляли до тех пор, пока выбор был за ними. А в древней Азарии не спрашивали. Просто заставляли. Не спасешь — умрешь, спасешь — тоже умрешь. Выбор невелик. Многие предпочитали смерть, отказываясь спасать, говоря, что это не их выбор, что они не могут решать, кому жить, а кому нет… Их казни были показательными и очень жестокими, такими, чтоб остальные не упрямились, соглашаясь на легкий конец во имя спасения короля, лорда, полководца. Вот так оказалось, что и божий указ совсем не указ. Они могут спасать всех, даже лордов, даже помимо собственной или божьей воли, нужно лишь уметь «убеждать». Не впервые божественная задумка в исполнении смертных исказилась до неузнаваемости, правда, гелин? — Аргамон грустно усмехнулся, а руки Альмы покрылись мурашками. — Кальми стали продаваться как товар, кочевали из семьи в семью, а потом исчезали, исчерпав все силы.

— На наших землях почти не осталось кальми. Их очень хорошо искали. Забирали у матерей младенцев, заглядывали в глаза каждой встречной, запрещали наводить морок на лицо. Закончилось все тем, что их просто не осталось. А те, что продолжали рождаться… Люди сами их убивали. Кальми намертво ассоциировались с подавившими мятеж власть имущими. В умах людей они очень скоро стали теми, кто спасал жизни убийцам их мужей, детей, отцов. Если говорить совсем уж прагматично, то тогдашний король Азалии повел себя как дурак. Недальновидный жадный дурак. Менее, чем за столетие, все кальми были истреблены. Им стоило позволить заводить семьи, рожать детей, стоило дать хоть немного свободы, но он с жадностью взялся распродавать их, совершенно не заботясь о будущем и забывая, что кальми — тоже люди. И их век не так долог. Истребить их оказалось проще простого, а то, с чем не справились правители, отлично сделали люди, мстя неизвестно за что. Вот уже добрых двести лет встретить настоящую кальми — сродни чуду или миражу.

— Но почему вы так уверены, что я кальми? Если их истребили, то я не могу быть одной из них.

— Видимо, истребили не всех. Кроме того, я ведь говорил, они могут появляться через поколение, могут появляться в тех семьях, где кальми не рождались. Очень редко. Намного реже, чем в те времена, и чаще всего люди тут же с ними расправляются, по старой памяти, на всякий случай, но тебе повезло. Ты попала в обитель. В настолько глухую местность, что там некому было тебя разоблачить. А еще тебе жутко повезло с наставницей, она до последнего пыталась убедить меня, что я ошибаюсь, что кальми у них нет. Но я-то знал. Сам видел тебя когда-то, когда ты была по поручению в поселке, сначала не поверил своим глазам.

— Что вы делали там? В забытом богом поселке?

— Искал таких, как ты, гелин. Всегда искал и вот, нашел, — Аргамон замолк на какое-то время, а потом продолжил. — Мы пообещали в обители, что обеспечим тебе безопасность. Это все, о чем они просили. В общем-то, это, пожалуй, все, что я знаю о вас. Остальное мы почерпнем из книг, что-то ты поймешь сама. В тебе есть магия. Больше, чем мы рассчитывали. И радужка ведь уже почти фиолетовая, правда?

Альма кивнула.

— Ну вот, ты почти готова.

— К чему?

— Это, пожалуй, лучше рассказать уже не мне.

Аргамон перевел взгляд с девичьего лица на Ринара. Кто бы знал, каких усилий ему стоит сейчас сидеть спокойно, наблюдая за тем, как этот идиот вновь совершает ошибку. Вместо того, чтобы выбросить из головы все те глупости, что так настойчиво вбивал туда пятьдесят долгих лет, он смотрит на Альму, собираясь действительно разрушить то, что даже еще не начал строить.

— Я прошу тебя спасти мою жену.

Аргамон хотел бы, чтоб под ним сейчас разверзлась земля. Лучше уж прямиком в ад, чем наблюдать за тем, как Ринар это произносит, как Альма это слышит, а потом поворачивается, заглядывая в серые глаза опекуна.

— Вашу жену?

— Да.

* * *

Альма впервые спускалась в подвал. Раньше ей никогда и в голову не приходило, что там может быть что-то интересное. А оказалось…

Аргамон идти с ними отказался, она его понимала. Будь ее воля, тоже не стала бы следовать за Ринаром. Ринаром, теперь кажущимся сумасшедшим.

— Прикрой глаза, там много света, — мужчина сделал несколько пассов руками, отмыкая дверь, а Альма решила не слушаться, о чем пожалела. В глаза действительно ударил слишком яркий свет, лишая на какое-то время зрения. Далеко не сразу девушка смогла различить белизну стен, такую же белизну пола и алтарь в голубом свечении. Она почему-то думала, что здесь все будет не так.

Отступив, Ринар впустил ее в комнату, зашел следом, притворил дверь. Он не настаивал на том, чтоб она тут же двинулась к алтарю, давал ей возможность самой решать, когда она будет готова. И она решалась долго.

Лишь на десятой минуте заставила себя сделать первый шаг к голубому свечению. Если честно, она элементарно боялась. Боялась увидеть мумифицированный, а то и разложившийся труп, боялась понять, что Ринар действительно сумасшедший, потому и тянула. Потому так медленно двигалась в сторону алтаря, с затаенным дыханием приближалась, чуть не зажмурила глаза, оказавшись совсем близко. Но ее страхи не оправдались.

Там лежала не мумия и не скелет. Бледная девушка, будто вылепленная из воска, была окутана тем самым искорным свечением. Черные волосы заплетены в тяжелую косу, полные губы без кровинки, закрытые глаза с длинными черными ресницами и такие же темные густые брови. Тонкие запястья покоятся на груди, которая не поднимается при вдохе. С виду, она будто спала… на самом же деле — не дышала. Альма следила за ней, как завороженная. Даже не заметила, что Ринар подошел с другой стороны, пропустил руку через облако искр, коснулся фарфоровой щеки.

— Ее зовут Наэлла, гелин. Это моя жена.

Альма перевела взгляд с застывшего спокойного лица на опекуна. Сердце кольнуло болью. Он так смотрел на нее… Так смотрел, что сомнений в том, кого этот мужчина любит, у девушки не возникло. Любит настолько, что изменить это ей не под силу.

— Что с ней произошло?

— Умерла. Около пятидесяти лет тому. В этом моя вина.

— Пятьдесят лет? — семнадцатилетней Альме рассуждать подобными категориями было сложно. Некоторым не везет столько прожить, а он столько ждет.

— Да, гелин. Мы были вместе в десять раз меньше лет, чем я жду ее возвращения.

— Но как она… Почему не изменилась?

— Это древняя магия, она запрещена, но… очень действенна.

— И вы хотите, чтобы я… Чтобы я ее вернула?

— Я отдам все на свете: Альма, если ты ее вернешь. Все, что попросишь, — он вскинул взгляд на девушку. Молящий, отчаянный взгляд. Отдаст все на свете, только полюбить так, как любит эту женщину уже не сможет.

— Вы просите отдать вам часть моей души?

— Я не имею права о таком просить.

— Но просите.

— Я пойму если ты откажешься.

— Но вы сделали все, чтоб отказаться я не смогла. Я у вас в должниках, мой лорд, и свой долг я отдам.

Альма гордилась тем, чтоб голос ее звучал уверенно.

— Ты ничего мне не должна, Альма, но если спасешь ее, я буду должен тебе всегда. Что угодно, когда угодно. Любая твоя просьба.

— Я хочу оказаться отсюда подальше сразу после того, как… — девушка снова бросила взгляд на Наэллу, — как спасу ее для вас.

Не оборачиваясь, девушка вышла из комнаты. Ей было больно находиться там. Больно видеть, как он смотрит на свою любимую, больно думать, что ее он ждал пятьдесят долгих лет. Больно осознавать, что из-за одной только мечты вновь быть с ней, так настойчиво отказывался от самой Альмы. Это все было дико больно, но отказать ему Альма не смогла бы.

* * *

Дни пошли за днями, в доме вроде бы ничего не поменялось, а в мире Альмы перевернулось все. Она наконец-то поняла, кого… а скорее что должна благодарить за то, что когда-то ее забрали из сырой обители. Благодарить или проклинать.

Наука кальми давалась ей легко. Видимо, все дело в том, что науки как таковой и не было. Лишь книги, без намека на указания к действию. В каждом фолианте писалось, что важен момент дозревания. А она еще не дозрела. Маленький просвет зелени до сих пор оставался.

Две недели Альма провела добровольной затворницей в доме: предпочитала не выходить из комнаты, отправляла прочь Свиру, стоило той лишь попытаться подойти к комнате, без спросу и предупреждения убегала на конюшню, чтоб потом мчать в поля со своей любимицей. Она упорно избегала Ринара и почти так же настойчиво игнорировала Аргамона.

Понимала, что усач здесь ни при чем, но заставить себя смотреть на него по-старому до сих пор не могла. Теперь все изменилось.

Надежды на светлой будущее с Ринаром сокрушены, вера в его любовь — позади, теперь во всем она видела расчет. В хорошем отношении к себе, в собственных уроках, дарованном спокойствии и благополучии. Ее растили, как растят скот — на убой. В этом она не спешила никого винить, просто признавала перед самой собой… и было гадко.

Аргамон иногда пытался заговорить, выведать, что ее тревожит, но Альма открываться перед ним не спешила. Совсем скоро радужка станет фиалковой, она оживит ту спящую красавицу а потом покинет этот дом навсегда. Дом и его обитателей. И даже вспоминать не будет. Попытается не вспоминать.

— Скольких я могу… спасти? — единственное, что она спрашивала у Аргамона — вещи, касающиеся ее «призвания».

— Не знаю, гелин. Никто тебе не скажет, скольких.

— А может быть такое, что я могу спасти лишь одного?

— Может, — Аргамон погрустнел. Ему вся ситуация явно не нравилась. И ее замкнутость не нравилась. И вопросы эти не нравились, но он должен был отвечать. — Но это редкость.

— Хорошо, — девушка кивнула, а потом вновь углубилась в чтение, абстрагируясь от присутствия рядом с собой Аргамона. Если честно, спросила просто из любопытства. Если в нее заложена способность спасти одного человека и умереть, так тому и быть. Может, все дело в бесстрашии, но скорее в глупости и упрямстве. Она пообещала Ринару спасти его жену. И спасет ее. Даже ценой собственной жизни.

Завтракать, обедать и ужинать Альма теперь предпочитала только у себя. Как-то резко стало понятно, почему стол вечно накрывают на четверых. Смотреть на пустые приборы спокойно она не смогла бы. А еще не смогла бы выдерживать взгляды Ринара.

После той ночи он вел себя до зубовного скрежета неправильно. Чувствовал себя виноватым и в то же время не знал, что в таких ситуациях делать. Откуда ему знать, что делать с влюбленными дурочками, чьи ожидания ты не оправдал?

Вроде бы пытался заговорить, а заканчивалось все такими горькими паузами, что Альме хотелось выть в голос. Пробовал вернуть те отношения, которые были до, а девушке от этого хотелось плакать. Напоминал, что она не должна… И каждый раз Альма понимала, что должна. Должна, и иначе быть не может.

Его присутствия она ощущала, будто самый сильный раздражитель. И он, кажется, это понял, так как пытался не попадаться на глаза. Только каждый день ждал в своем кабинете, чтоб снять морок, проверить, не пришла ли еще пора…

Когда Альма шла в кабинет Ринара вечером, накануне своего назначенного дня рождения, она чувствовала, что на этот раз он увидит то, чего так долго ждал. Просто знала. И пусть понимала, что может потянуть время, может сослаться на головную боль, отстрочить проверку до завтра, но все равно шла. Какая разница, когда?

Ринар ждал ее, стоя у стеллажа с книгой в руках. Увидев девушку в дверном проеме, улыбнулся, как всегда, виновато, а потом отложил ношу, подошел.

— Я сама, — чуть отстранившись, когда Ринар поднес руку к ее лицу, Альма опередила мужчину, снимая морок самостоятельно. Не хотелось чувствовать его слишком близко.

Зная, что именно он увидит, Альме было жутко любопытно проследить за его реакцией. Она ожидала прочесть на лице радость, а он… Он закрыл на секунду глаза, выдохнул, а когда открыл, там плескалось привычное чувство вины.

— Ты что-то чувствуешь?

— Да, — она не врала. Теперь она чувствовала целостность и даже знала, как ею делиться. Не смогла бы объяснить, но сделать — запросто.

— Ты готова?

— К этому нельзя быть готовой, мой лорд, но я это сделаю.

Склонив голову, Альма развернулась, чтобы как можно скорей покинуть его кабинет. Она считала минуты до того момента, когда сможет покинуть этот пропахший им дом. Ради этого она даже готова была покончить со всем в тот же вечер. Остановило ее лишь то, что вещи еще не собраны, а проводить ночь в особняке, зная, что где-то сейчас воссоединяются влюбленные после полувековой разлуки, Альма не смогла бы.

* * *

Когда Альму, еще младенцем, подбросили под стены обители, в корзинке не было никаких опознавательных знаков, кроме вышитого на шелке имени. Имя — все, что оставили родители в память о себе. Позже Альма думала, что корзинку с покрывалом вполне могли украсть, а значит и имя у нее ворованное, но это ничего уже не меняло — ее назвали Альмой. В день попадания в монастырь девочка была совсем маленькой, наставница Витта потом говорила, что подбросили ее всего через несколько деньков после рождения, но точной даты не знал никто, потому и расчеты вели с дня, когда обнаружили ее у закрытых ворот.

Альма долго жила, не зная, когда же точно родилась, потом, уже попав в дом лорда Тамерли, у нее появилась призрачная возможность определиться, но и тут не повезло — ратушный маг не смог. Потому свое восемнадцатилетие Альма назначила на тот день, который посчитала нужным. На день, когда ее корзинку подобрала одна из матушек обители.

Сегодня был именно этот день.

Альма проснулась очень рано. Накануне сама занималась сборами, не подпуская к этому занятию никого, и теперь в очередной раз хотела все проверить. Возвращаться сюда она бы не стала ни за какие деньги, писать письма с просьбой отправить что-то тоже не решилась бы. Ей нужно было жечь мосты или резать пуповину. Или вырывать сердце. В терминологии она еще путалась.

Лишь убедившись, что все готова, Альма вышла из комнаты, спустилась вниз, отворила тяжелые двери, оказываясь на крыльце. Ринар вновь был здесь. Как когда-то.

— Мой лорд, — девушка присела в реверансе, склонив голову.

Слышала, как он обернулся, чувствовала — посмотрел на нее, знала — уголки губ дрогнули в улыбке.

— Почему не спишь, гелин? Сегодня ведь твой день или ты хочешь поздравить Шоколадку?

Он усиленно делал вид, что у них все хорошо. Что понятия не имеет, какие метаморфозы произошли с ее глазами и душой, что не ждет, когда же она исполнит свою часть плана.

— Я готова, мой лорд, не хочу тянуть.

— Не обязательно сегодня, Альма…

— Вы ждали десятилетия, Ринар, так зачем заставлять вас ждать лишний день? — девушка пожала плечами, будто ей действительно было все равно, будто в груди не болело, будто ком не ставал в горле.

— Ты ведь не представляешь, что делаешь для меня, душа.

— Представляю, — сегодня она даже не боялась смотреть опекуну в глаза. — Я дарю вам осколок души, мой лорд. На память, — Альма улыбнулась своим мыслям, а потом развернулась, возвращаясь в дом. Лучше действительно сделать все быстро и забыть. Навсегда забыть, что составляло ее жизнь на протяжении последних лет.

* * *

Во второй раз в комнату с белыми стенами Альма попала в компании уже с Аргамоном. Тот наотрез отказался пускать ее саму. Мужчина сначала прошел по периметру комнаты, читая то ли молитву, то ли заклинание, потом заставил ее выпить одну из своих многочисленных настоек, рецепт которых не позволено знать никому, потом обозначил рунами сам алтарь и лишь потом, довольный своей работой, отступил.

Приблизительно в то же время в комнату как-то незаметно просочился и тот, кого происходящее касалось больше других. Ринар не пытался подойти. Просто стоял у входа, гипнотизируя взглядом ореол голубого свечения. На него Альма пыталась не отвлекаться, хоть это и было жутко сложно.

— Выйдите, пожалуйста, — не выдержав, она прошептала просьбу, будучи полностью уверенной, что ее исполнят.

Аргамон пытался воспротивиться, но поймав умоляющий взгляд воспитанницы, кивнул, его примеру последовал и Ринар.

А она осталась, подошла к алтарю, склонилась ниже, касаясь лицом искристого облака. Наэлла лежала все так же неподвижно, грудная клетка не вздымалась, ресницы не дрожали, губы белы. Она была мертва.

Оказалось, Ринар просто ее «законсервировал», если это можно так назвать. Не вмешайся он в привычный порядок вещей, Наэлла давно превратилась бы в прах, но он вмешался.

Для всех вокруг — похоронил в фамильном склепе, а на самом деле не дал телу изойти прахом, а душе отлететь. Теперь Альма знала о душах куда больше, чем могла предположить. Например, что душа отлетает на седьмой день, а до этого остается если не в теле, то где-то рядом, и именно в этот период человека еще можно вернуть. Осколок кальми будто магнитом возвращает душу в тело, заводя часики человеческой жизни. Ринар же удерживал любимую не семь дней и даже не семь лет, это… больно. Не для Наэллы, она-то наверняка даже не сразу поймет, как долго спала, больно для Альмы, которая каждую минуту будет думать о том, что ее так полюбить он не смог.

Альма всматривалась в лицо девушки, зачем-то пытаясь его запомнить. Интересно, сколько ей было лет, когда с ней приключилось горе? В чем его суть, Альма так и не рассказала. Умерла и все. С виду — не больше двадцати. Она была совсем молоденькая. Такая красивая, живая, здоровая, наверняка часто смеющаяся, никогда не унывающая, любящая… Господи, как же Альма ей завидовала!

— Берегите его, леди Ринар, — запустив руку в облачный кокон, Альма коснулась грудной клетки Наэллы. На самом деле, это не так сложно. Просто нужно собраться и сделать. Не думать и не бояться. Просто сделать…

Подарить осколок души. Не ей. Ему. Она делала это не ради незнакомки с белыми губами. Она делала это в память о своей первой любви. Возможно, когда-то она полюбит еще раз. Возможно, снова будет больно, но Ринара уже не забудет.

Альма ощутила, будто в груди разбилась тарелка. Надломилась, хрустнула, словно в центре надавили, и она не выдержала натиска. Блюдо раскололось на три части.

Значит, три раза. Это был первый.

Девушка отдернула руку, почувствовав, как в холодном теле завелось сердце. Оно начало биться, через какие-то секунды Наэлла откроет глаза, а этого застать Альма уже не хотела.

Резко развернувшись, она направилась к двери. Открыла ее, пытаясь не смотреть на Ринара, а потом, не оглядываясь, помчала вверх по лестнице. Не хотела даже случайно услышать, как он произносит «Наэлла» своей живой любимой жене.

В груди не жгло, и пусто не было. Теперь Альма ощущала душу. Точнее оставшуюся часть. Чувствовала, что чего-то лишилась, чувствовала пустоту, но там не болело. Наверное, теперь уже не получится так сильно любить и радоваться до исступления, и ненавидеть так неистово, наверное, теперь она станет более черствой, но ведь это случается и с теми, кто не делится душой. Ничего страшного…

Влетев в свою комнату, девушка запечатала дверь, на случай, если тот же Аргамон направится за ней. Ринар бы точно следом не пошел, у него сейчас есть более важные дела.

Опустившись на кровать, Альма прижала руку уже к своей груди. Сердце гулко трепыхалось, к щекам прилил жар. Господи, что только что произошло? Она так легкомысленно отдала частичку себя незнакомке. Так просто отказалась от того, что было даровано свыше. Сама распорядилась, что существо, которому бог давно уже приказал прийти к нему, должно ожить. Что же она наделала?

* * *

Слез не было, немых истерик тоже. Сама Альма списала их отсутствие на то, что просто пока не может осознать, что натворила. И эту свою неспособность даже благодарила. Она делала ее невероятно стойкой.

Когда в комнату постучали, нашла в себе силы открыть, оглянуться, даже улыбнуться. К ней пришел Аргамон.

— Гелин, — он, кажется, сам не знал, что должен сказать, но чувствовал, что должен. Потому и пришел. Потому и стоял долго, просто смотря на нее. Ему было больно видеть, как все повернулось. Все должно было быть совсем не так. А Ринар… Черт, кто придумал эти дурацкие правила про запрет вмешательства? Зачем они существуют, если все заканчивается таким?

— Я отправляюсь во дворец, Аргамон, — девушка сделала шаг к учителю, взяла в свою ладошку его морщинистую руку, поднесла к губам. Она не могла злиться на своего усача, тем более, когда пришел час расставаться. Альма была безумно благодарна наставнику за науку, за советы, за то, что иногда журил, за то, что часто вселял веру, за то, что стал немного отцом, чуть-чуть другом и совсем немножко кусочком сердца. — Лорд Тамерли замолвил за меня слово. Я буду фрейлиной Ее Величества. Если честно, пока не понимаю, что должна делать, но подобная смена мест меня жутко радует.

Энтузиазм, конечно, был напускным. Это понимала и сама Альма, и Аргамон, но девушке жутко хотелось верить в то, что все будет хорошо, а Аргамон слишком любил ее, чтобы попытаться разрушить эти хрупкие надежды.

— Ты просто должна быть самой собой, девочка моя, этого будет достаточно, — Аргамон притянул Альму к себе, сжимая в сильных объятьях. Он давно должен был привыкнуть к подобному. Но каждый раз его сердце рвалось. Каждый раз он будто умирал. — Вот только не нужно спешить…

Ему запрещено вмешиваться. Он должен только наблюдать, исполняя прямые указания начальства, убеждать ее указаний не было, но Аргамон решил рискнуть. А вдруг?

— Зачем уезжать сегодня, гелин? Сейчас лето. Во дворце скука смертная. До начала сезона там будет безумно нудно. А здесь Шоколадка. Ты ведь не возьмешь с собой Шоколадку? А без тебя она совсем заскучает. А так, ты могла бы подарить ей хотя бы еще несколько недель. И не только ей. Я ведь уже совсем стар, Альма, вряд ли выберусь к тебе во дворец… Не лишай старика удовольствия, останься… Хотя бы на несколько недель. Хотя бы на одну…

— Аргамон! — Альма рассмеялась, целуя учителя в щеку. — О какой старости речь? Выберетесь! Обязательно выберетесь! А я буду ждать! Буду холить в мыслях тот момент, когда станцую с вами танец в тронном зале, когда проведу экскурсию по палатам… Когда поделюсь всеми сплетнями, которых будет огромное множество. Так и будет, верьте мне!

— Я верю, девочка моя, верю, — он не сопротивлялся, когда Альма целовала во второй, третий раз, когда снова прижималась, даря столько нежности, сколько не было в ней никогда. Потом терпеливо ждал, когда она найдет в себе силы оторваться от его воротника, отступит. — Только будь осторожна. Сплетни… Никто не должен узнать, что ты кальми. Люди до сих пор расправляются с такими, как вы, а лорды… Ни один лорд не упустит тебя, стоит только заподозрить… Не забывай о мороке. И будь предельно осторожна. Никто и никогда не должен узнать. Даже самый близкий. Даже тот, кто представится матерью, отцом, ребенком. Поклянись, гелин, что никому не расскажешь.

— Клянусь, — Альма кивнула, принимая единственное условие наставника. Это куда легче, чем пообещать писать, приезжать, видеться. Эту клятву она может хотя бы попытаться исполнить.

— Когда ты собираешься ехать?

— Как только подадут экипаж. Я попросила об этом час тому. Решила не тревожить лорда Тамерли, сами справимся, — а вот теперь Аргамон посмотрел с жалостью. Он прекрасно понимал Альму. Знал, что гордость не позволит ей остаться здесь, наблюдать за вновь обретенным счастьем и делать вид, что так и надо. Потому-то и не чаял особых надежд ее уговорить.

— Справишься, гелин. Ты со всем справишься, — поцеловав девушку напоследок в огненно-рыжую макушку, Аргамон вышел. Вышел, улыбаясь, чтобы потом…

Он редко делал подобное, предпочитал вести себя аккуратно, но сейчас просто не смог. Ему срочно нужно было выпустить пар.

— Асиг, — земля под ногами может разверзнуться. Аргамон сделал шаг вперед, а через секунду был уже в преисподней. Он просто хотел спросить: как? Как можно так ошибаться?

* * *

Свира пришла к Альме почти сразу же после Аргамона. Она вела себя странно. Альма видела, что девушка растеряна, не могла только понять в чем дело. То ли предчувствует разлуку и будет скучать, то ли эту самую разлуку предвкушает…

— Почему вы уезжаете, леди Альма? Вас кто-то обидел?

— Нет, с чего ты взяла?

— Просто так неожиданно… Вы ведь не попрощались с Кроном…

— А он-то тут при чем? — Альма склонила голову, внимательно наблюдая за служанкой. Она пыталась делать беспристрастный вид, но получалось не слишком хорошо.

— Ни при чем… Я просто подумала, что вы хотели бы с ним попрощаться. Или вы… Или вы не прощаетесь? — девушку осенила какая-то догадка. — Вы что… Вы собираетесь бежать с Кроном?

Свира поднесла ко рту руку, а глаза девушки увеличили в размере, занимая теперь добрую половину лица.

— Что за глупости? — Альма искренне усмехнулась. — Я никуда ни от кого и ни с кем не бегу. Просто уезжаю. Хочу начать новую жизнь. Хочу блистать в столице, — Альма игриво приложила к голове одну из шляпок, которые брать не собиралась.

Как Ринар планировал объяснять появление хорошо забытой старой жены, ее не волновало. Она знала, что сделано это будет таким образом, что ее ни в чем не заподозрят, остальное уже не интересовало.

— Блистать? — Свира села на кровать, пораженная собственной же догадкой. — А как же тогда Крон? Вы ему сказали, что вы…

— Забирай его себе, Свира! — Альма подлетела к служанке, схватила ее за руки, заставила подняться, а потом с хохотом закружила. — Забирай себе! Я же знаю, ты по нему с ума сходишь. Я уезжаю, мне он не нужен. И я ему не нужна. Он меня быстро забудет, а ты будешь рядом. Обогрей, облюби. Я буду за вас рада.

Остановившись, Альма сняла с головы шляпку, вручая ее то ли подруге, то ли служанке. Свира никогда не была для нее слишком близкой, между ними всегда стояла зависть по отношению к богатству, а еще важней — к Крону, но уезжая, Альма хотела хотя бы о ней оставить в памяти хорошие воспоминания.

— И это возьми, — схватив с трюмо свой любимый шелковый платок, Альма вложила в ладонь растерянной Свиры еще и его. — Береги себя, — девушка притянула горничную в объятья, сжала сильней, — и его тоже береги, хорошо? Он достоин лучшего… лучшего, чем я.

С Кроном она решила не видеться. Что она ему скажет? Что не любит и ради него не готова жертвовать ничем? Что уедет и даже не вспомнит? А ведь так и есть. Она не пожалеет, что оставила его в прошлом. Не пожалеет, что отказалась от кольца, что не решилась встретиться перед отъездом тоже не пожалеет.

Лучше уехать так, не попрощавшись, чем растоптать его сердце еще раз. По ее сердцу потоптались хорошо. Альма знала, как это больно. Потому-то подобной боли молодому человеку не желала.

Надежда на то, что Ринар просто не заметит, что воспитанница уехала, теплилась в Альме до последнего. До того самого момента, как он настиг ее, уже покидающую комнату.

— Альма, — ее придержали за руку, развернули на месте, сжали в объятьях.

Девушка уткнулась носом в шею опекуна, боясь вдохнуть. Только не его запах. Только не это. Благо, Ринар держал ее так недолго. Сам отстранился, отступил.

— Спасибо тебе.

— Не за что, мой лорд.

— Теперь я в неоплатном долгу перед тобой. Проси все, что хочешь.

— Вы сделали уже достаточно. Благодаря вам я еду в столицу. В новую жизнь. В жизнь, которой никогда не было бы, не найди вы меня когда-то.

Ей не нужнее был должник Ринар. Теперь ей в принципе не нужен был Ринар, во всяком случае, Альма настойчиво пыталась себя в этом убедить.

У него есть жена, любовь, а у нее обязательно что-то будет там… Когда-то.

— Прости, что сделал тебе больно. Прости, что не смог оправдать надежд, — в его выражении лица и голосе читалась досада. Он просил прощения искренне. Но совсем не за то, за что Альма хотела бы.

— Не все надежды стоит оправдывать, мой лорд, — Альма улыбнулась, подмигнув. Он улыбнулся в ответ. Оказывается, даже она умеет прощаться достойно. Именно этого ей так хотелось. Уехать, а он чтоб даже не догадался, как ей больно. — Особенно надежды глупой девочки. Вы тоже простите меня, если я была слишком уж настойчива.

— Я очень хотел бы сделать тебя счастливой, гелин. Но это не в моих силах.

К сожалению, Альма знала, что это как раз в его силах. Только в его. Но начинать заново теперь, когда все так резко поменялось, она не собиралась. У порога уже ждет экипаж, а его где-то ждет Наэлла.

— С вашей женой все хорошо, мой лорд?

— Теперь — да. Теперь все хорошо. Благодаря тебе.

— Я буду часто вас вспоминать, мой лорд. Обещаю.

— Я тоже буду вспоминать о тебе, моя милая гелии.

Только он умел произносить эти слова так нежно. Гелин. Душа. Альма. Любое обращение из его уст звучало слаще меда. И больше этого не будет. Он больше не обратится. К ней. Теперь он будет звать Наэллу. Жену. Любимую.

— Позволь, я взгляну на тебя без морока… — Ринар сделал шаг к воспитаннице, поднял руку, но этого Альма тоже не хотела, отступила.

Раньше она ждала моментов, когда лорд Тамерли вот так махнет рукой, снимая морок, а она будет смотреть на него, любоваться, наслаждаться тем, что он просто рядом. Тогда радужка тоже была двухцветной, как и сейчас, но теперь-то все изменилось. Теперь она не позволила бы ему увидеть свои глаза, слишком это личное. А ему входа в ее личное больше нет. Так же, как ей никогда уже не стать чем-то личным для него. История ее влюбленности окончена.

— Желаю вам счастья, мой лорд, — чувствуя, как в горле вновь становится ком, Альма развернулась, направляясь прочь. Ее вещи уже в экипаже, все готова. По ее просьбе помпезно провожать не станут, а со всеми с кем хотела, она уже попрощалась.

Пытаясь не смотреть по сторонам, Альма пронеслась по дому, мимо веранды, на которой так часто занималась, столовой, в которой вечно накрывали на четверых, прихожей, в которой они когда-то повздорили с лордом. На пороге девушка запнулась.

Она вспомнила, как впервые оказалась здесь, как впервые увидела Ринара…

«— Альма, — он тогда несколько раз повторил ее имя. — Душа. Ты чья-то душа, Альма, знала об этом?»

Чья-то душа. Чья-то, но не его.

Не дожидаясь, пока он покажется на пороге, пока нарушит ее просьбу не провожать, девушка юркнула в экипаж, отдавая приказ тронуться.

Она ведь так хотела не плакать. Так хотела уйти достойно, но в последний момент не сдержалась. По щекам покатились слезы. А он все же выскочил на порог. Облокотился о перила и долго смотрел вслед. Альма чувствовала. И от этого плакала еще горше.

Почему все так? Почему она оставила здесь часть своей души, а взамен взяла только неподъемный груз тоски о нем? Она уже тосковала. Уже должна была отбрасывать мысли о том, чтоб вернуться, расплакаться на плече, стать если не любимой, то просто подопечной. Быть всегда рядом, смотреть на то, как он любит свою Наэллу, растит ее детей, задумчиво разглядывает уже не пустующее место в столовой, а ее.

Нет, лучше бежать. Быстро и не оглядываясь. Туда, где не будет его запаха, перед глазами не появится его лицо, тело не вспомнит, как он касался. Он был честен с ней, сказав, что не любит. Она тоже была честна — любит так сильно, что никогда не простит и не вернется.

Спокойствия ей хватило лишь на то, чтоб достойно с ним попрощаться, но не больше. Сейчас она уезжала, вновь ненавидя его и себя. Проклиная тот день, когда ее нашли, жалея, что не оставили в обители. Лучше жить совсем без души, чем так страдать.

Она искусно научилась наводить морок на глаза, жаль, так же нельзя сделать и с душой. Хотя теперь ведь не с душой… Осколок она оставила здесь.

* * *

Ринар стоял на пороге, провожая взглядом экипаж. Он успел проститься с Альмой в последнюю минуту. Почти проворонил, так был занят, не мог до конца поверить, не мог толком понять и насытиться. Просто смотрел на Наэллу, растерянную, не понимающую, что происходит, думающую, что ее разыгрывают. Для нее прошло не больше пяти минут. Для него — долгие годы. Им еще предстояло многое обсудить, ей предстояло выплакать их общее горе, а ему помочь с ним справиться. Пока нужно было прятаться, а потом, через какое-то время, все вернулось бы на круги своя.

Вот только с Альмой не попрощаться он не мог.

Стоило экипажу отъехать от ворот, Ринар почувствовал, будто нить от груди в неизвестность натянулась. Натянулась до предела, грозя лопнуть, если он не сделает шаг вперед.

Она оставила частичку себя здесь, а складывалось такое впечатление, что в отместку забрала что-то у него. Что-то важное. Такое, без чего невозможно существовать.

В памяти ожило воспоминание их первой встречи.

«— Альма… Душа… Ты чья-то душа, Альма, знала об этом?»

— Ваша душа, мой лорд.

Ринар не заметил, когда на пороге появился Аргамон. Он будто вырос из ниоткуда, оказавшись прямо за спиной.

— Что? — Ринар обернулся, ловя внимательный взгляд таких же серых, как у него, глаз.

— Ничего, мой лорд. Вам послышалось.

Глава 12

Прошло восемь лет.

— Альма, расскажи, я приказываю! — в покоях Ее Высочества послышался дружный женский смех. Приказы в исполнении наследницы короля звучали очень убедительно. Семилетняя девочка засопела, бросив грозный взгляд сначала на мать-королеву, а потом просящий уже на Альму. — Ну пожалуйста, Альма.

— Так-то лучше, — Дария, королева Азарии, шутливо погрозила дочери пальцем, а потом вновь опустила взгляд на полотно, продолжая вышивание. — Я тоже хотела бы послушать, Альма.

Альма же посмотрела сначала на светловолосую девочку, устроившуюся на своем игрушечном троне, подаренном отцом, потом на ее мать, такую же златовласую красавицу, старшую на доброе столетие.

Потом улыбнулась шире, поманив к себе ребенка пальцем.

— Если подойдете, Ваше Высочество, сядете вот здесь и позволите спокойно вас расчесать, я расскажу любую сказку.

Гэйя часто не могла усидеть на одном месте. Если это требовалось, приходилось прибегать к уговорам, шантажу, всяческим сделкам. Радовало родителей и приближенных к девочке только то, что пока эти сделки легко провернуть.

Посомневавшись пару секунд, девочка все же встала, взяла с трюмо свой гребень, подошла, устроилась так, чтоб Альме было более-менее удобно работать.

— Спасибо, Ваше Высочество. Так какую сказку? — Альма провела по волосам, даже немного завидуя принцессе. У самой-то никогда не было таких послушных локонов. Вечно вьются, пряди выбиваются, не хотят держаться и все тут.

— О кальми. Мою любимую, — Альма вновь улыбнулась. Этот вопрос можно было не задавать. С того момента, как девочка научилась говорить, просила она именно об этой сказке. Неизвестно почему, но именно она вызывала в детском уме такой живой интерес.

Правда не только в детском. Дария как-то признавалась, что сама как зачарованная слушает, когда Альма ее рассказывает. Очень живо получается.

Наверное, в этом есть доля правды. Ведь кому как не кальми живо рассказывать о них?

— Небеса, с которых когда-то спустились вы, Ваше Высочество, населяют ангелы. Милейшие создания с рыжими… или белыми кудряшками и пухлыми щечками.

— А еще с фиалкового цвета глазами.

— Да, вы правы, — Альма вновь улыбнулась. Совсем скоро Гэйя сама станет рассказывать сказку, а роль Альмы сведется к тому, что нужно будет вовремя кивать и соглашаться. — С фиалковыми глазами. Сначала ангелам позволено было спускаться на землю, следить за тем, что происходит в мире, а потом…

В покои Ее Высочества постучали. Альма вскинула взгляд на дверь, замолкая.

Один из многочисленных поверенных короля показался на пороге. Склонился, выражая почтение королеве, потом такой же поклон был адресован принцессе и кивок Альме.

— Ваше Величество, король желают видеть леди Кристель. По срочному делу.

Обратился он тоже не к Альме. Это даже не удивило. За восемь лет во дворце она привыкла если не ко всем, то ко многим здешним особенностям. В том числе и к тому, что от ее воли зависит далеко не все. Например, может ли она прервать сказку и отправиться на аудиенцию к королю, сейчас решать королеве.

— Иди, Альма, — монархиня отложила вышивание, протянула руки в сторону дочери, приглашая подойти, а Альме улыбнулась, кивая. — Как освободишься — зайди, хочу дослушать сказку.

— Хорошо, Ваше Величество, — встав, Альма пригладила платье, обошла поверенного, направилась в сторону коронного зала.

За восемь лет она изучила все местные коридоры, переходы, комнаты практически досконально. За восемь лет много всего произошло и изменилось. Но главное — изменилась она.

Не было больше той семнадцатилетней девочки, влюбленной в своего опекуна, наивной и глупой, мечтающей о счастливом будущем с ним, пусто надеющейся на то, что сможет вывести его из привычного безразличного состояния с помощью ревности, сможет заставить полюбить. Теперь-то Альма понимала, насколько по-детски себя вела. И было даже стыдно, но ведь ничего не изменишь. Да уже и не нужно менять. С тех пор столько воды утекло.

Много воды, слез, крови. За эти восемь лет с ней случалось разное.

По приезду, Альма долго чувствовала себя лишней при дворе. Оказалось, что фрейлин у королевы без малого два десятка. Все отборно красивы, отборно воспитаны, отборно склочны и лживы. Радушный прием был лишь прикрытием их подковерной игры. А игра велась нешуточная. Игра за место подле Ее Величества… И короля.

Первые несколько месяцев были самыми сложными для Альмы. Ее тянуло обратно, домой. Она жутко скучала по Аргамону, по Шоколадке, о Кроне вспоминала с нежностью и тоской, с такой же тоской вспоминала других людей и местности. Иногда, по ночам, возникало желание все бросить и вернуться в особняк. Останавливало ее лишь то, что кроме Аргамона, Крона, людей и местностей, там ей встретился бы еще и Ринар. А его видеть Альма не хотела ни при каких обстоятельствах. Ей было стыдно и больно вспоминать о нем, о своих глупых чувствах и о том, как они были отвергнуты. Больше, чем вернуться в родные места, девушка хотела забыть обо всем, что связывало ее с опекуном. Ради этого заставляла себя вставать по утрам, улыбаться склочницам, исполнять глупые поручения и делать вид, что ее ничуть не унижает очередная выходка «подруг».

Первой, из числа монарших особ, Альма увидела королеву. Это произошло далеко не сразу после приезда. Просто в один из дней ей сообщили, что Ее Величество хотят видеть леди Кристель, провели в покои. Тогда Альму впечатлила красота Дарии, даже до их приграничья доходили слухи о том, насколько она прекрасна, но лишь узрев ее воочию, Альма поняла, что слухи были абсолютно правдивы.

Королева поманила тогда девушку к себе, встала с кресла, позволила Альме сделать реверанс, а потом поддела подбородок длинным ноготком, заставляя запрокинуть голову, и долго разглядывала девичье лицо. Это длилось больше минуты. И все это время сердце Альмы трепыхалось. Ей казалось, что королева видит через морок, даже мысли ее читает, но, как оказалось позже, это было не так. Она просто разглядывала подопечную своего двоюродного брата, по чьей протекции и согласилась обзавестись еще одной фрейлиной. Настолько же ненужной, как и остальные.

— Ты слишком красива, девочка, вряд ли задержишься у нас долго, — королева скользнула ногтем по подбородку, позволяя чуть опустить голову. Альма же незаметно выдохнула.

Больше года Альма провела в роли не самой приближенной, но часто полезной помощницы. Оказалось, что далеко не все девушки владеют магией, но все жаждут скрыть прыщик, сделать реснички гуще, а глазки ярче. В этом помочь Альма могла. Ее Величеству, придворным дамам, иногда даже придворным кавалерам. Постепенно она привыкала, и к ней тоже привыкали, а прошлое уходило на задний план.

Как ни странно, при дворе было достаточно много просто людей. Да, куда меньше, чем полукровок, но больше, чем чистокровных лордов, среди которых лишь король с королевой, принцесса и время от времени приезжающие управители королевских земель.

Почти сразу после прибытия Альмы во дворец королева понесла, а ее просьбы иногда бывали настолько своеобразными, что исполнять их приходилось всем двором. Носясь белкой в колесе, часто уже не хватало времени на мысли о собственной тяжкой доле.

Начался сезон, балы, визитеры, званые вечера, делегации послов и заезжие торговцы, вечная карусель лиц, дел и забор.

Королева была права в том, что Альма слишком красива для того, чтоб задержаться. Если бы у нее не было багажа из воспоминаний, грусти и скорбных мыслей, еще до окончания сезона она стала бы женой одного из кавалеров. Возможно, даже лорда, возможно, даже первой. Такие предложения ей тоже поступали. Сраженные наповал ее красотой мужчины практически падали к ногам со шпагами и кольцами наперевес, Альма всегда отказывала. Ей было это ненужно. Даже где-то противно. Но отказы она пыталась облачать в максимально деликатную форму.

Закончилось все тем, что на втором году пребывания леди Кристель при дворе, предложения вдруг перестали приходить. Причиной такой перемены стала королева и… король. Ни для кого не было секретом, что их связывает не так любовь, сколько долг. И свой долг королева исполнила — родила наследницу. Конечно, король предпочел бы сына, но боги и демоны решили иначе. Обзаведясь потомством, королева вздохнула облегченно — ей не претило делить с мужем постель, ее не интересовали мужчины вообще, впрочем, как и женщины. Она слишком любила одиночество и ненавидела чужие прикосновения. Король такой порядок вещей понимал, даже принял, вот только это совсем не значило, что он и сам готов был продолжить жизнь монахом.

Очень долго Ее Величество присматривалась к окружающим ее девушкам, выбирая… Она хотела получить союзницу, в лице фаворитки мужа, а не потенциальную опасность. Выбор почему-то пал на Альму.

Ее особо не спрашивали, королева просто напомнила о долге перед королевством, обрисовала картину таким образом, что это единственно верный и возможный сценарий развития событий. А Альма… у нее было собственные причины на то, чтоб согласиться. Надоело отказывать соискателям руки и сердца, надоело просыпаться ночами в слезах из-за нахлынувших воспоминаний, она искренне надеялась на то, что это поможет забыть.

Король был красивым мужчиной. Этого у него не отнять. Достаточной молодой, умный, обладающий приятным шармом, чувством юмора и способный на нежность.

Впервые лечь в постель монарха было страшно, но благодаря его опыту, нужным словам, правильным действиям, все оказалось не настолько ужасным. Раньше Альме казалось, что она не сможет никогда и ни за что быть с нелюбимым мужчиной, ведь не смогла же забыться с Кроном, оказалось — все возможно. Это может быть приятно. Это почти всегда приятно.

Сложившаяся ситуация казалась самой Альме странной и неправильной лишь вначале. Утром, после первой ночи с королем, к ней в покои пожаловала королева, чтобы справиться, как все прошло. Альма жутко стеснялась, чувствовала себя изменницей, но королева на ее робкие замечания лишь отмахнулась. Ее подобный порядок вещей не волновал. Главное, что самой не нужно наведывать короля в его покоях, а еще важно, чтоб уже Альма не понесла. За этим королева следила лично, то и дело выделяя нужное зелье. Альма никогда не забивала его пить. Меньше всего хотела подобных проблем.

Шли годы. Ничего не менялось. Король стал для нее не просто любовником — другом. Они делили ночи, он делился с ней мыслями, она делилась с ним верой в то, что он действительно хороший правитель. Мужчине больше было не нужно, а сама Альма никогда на большее не претендовала. Полюбить Синегара она не смогла. Хотя ведь и не пыталась. Ей просто было хорошо с ним… и удобно — она была уверена, что больше не будет настойчивых предложений руки и сердца и неуклюжих отказов. То, что леди Кристель является фавориткой короля, не было секретом.

Королева играла роль наставницы для Альмы, она многому учила девушку. Тому, как правильно вести себя с королем, какие слова говорить, что он любит, чего терпеть не может. Она подтачивала идеальную замену себе в тех сферах, в которых сама была не заинтересована. Почему Дария настолько доверяет именно ей, Альма не знала, а сама королева на этот вопрос так ни разу и не ответила. Видимо, она просто неплохо чувствовала правду и ложь. К тому же, Альма — человек. Обычная человечка, которой никогда не стать ее соперницей. Будь она хотя бы полукровкой, Дария не была бы так беспечна, а человечку она не боялась. И нашла среди цветника единственную розу, которой элементарно не интересно вступать в борьбу за власть, богатство, трон. Свою борьбу Альма проиграла еще до ее начала — борьбу с Наэллой за сердце Ринара.

Принцесса росла, радуя родителей, Альму, весь двор. Конечно, ребенок не знал ни о дворцовых интригах, ни о том, кем Альма является ее отцу, для нее девушка стала старшим другом, а еще неплохой хранительницей секретов.

Восемь лет. Вот так они прошли для Альмы. Когда-то послушницы в монастыре, потом воспитанницы лорда Тамерли, а теперь фаворитки Его Величества.

Клятву, данную Аргамону, Альма почти смогла сдержать — морок всегда оставался на лице. Днем и ночью. Во дворце подобное никого не удивляло. Только ленивый здесь, имея для того все возможности, не прибегает к услугам магов, способных подкорректировать помарки природы. Дамы сплошь и рядом прибегают к магии, чтоб разгладить морщинки, сделать линию бровей более выразительной, убрать небольшое косоглазие, спрятать родинку или ее же сотворить.

Приехав в восемнадцать, к двадцати шести Альма изменилась. Она это прекрасно понимала. Стала более стойкой, выносливой, ко многим вещам теперь относилась проще, на что-то закрывала глаза, что-то никогда не прощала. Она больше не была наивным ребенком, пусть и выглядела по-прежнему слишком нежно. Теперь за внешней нежностью скрывалась самая настоящая броня. Без нее жить было бы невыносимо. И пусть эта броня часто казалась обманчиво тонкой, за нее, туда, где все еще живет душа, Альма не пускала никого.

Остановившись перед тронным залом, Альма улыбнулась. Это тоже одно из наставлений королевы. Каким бы ни было твое настроение, король должен считать, что от одного лишь взгляда на него настроение взлетает выше облаков. В общем-то, сегодня с настроением никаких проблем не было, улыбнулась Альма не натужно.

Перед девушкой открылись массивные дубовые двери, представляя взгляду зал. Подхватив подол платья, Альма ступила внутрь, сделала несколько шагов в помещение, а потом присела, склонив голову.

— Ваше Величество, вы хотели меня видеть?

— Да, Альма, хотел, — услышав ответ, девушка выровнялась, даря королю искреннюю улыбку.

Синегар вальяжно устроился на троне, касаясь пальцами кончика короткой бородки. Серые глаза, как у любого лорда, смотрели на нее нежно. И губы тоже улыбались. Он был в хорошем расположении духа. Альма мысленно возблагодарила за это небеса. Благодарить небеса за то, что он в настроении тоже стало за столько лет привычкой. Как-то слишком уж игриво подмигнув, король продолжил:

— И не только я, — он улыбнулся еще шире, кивая куда-то за спину девушки.

Следую за направлением взгляда правителя, Альма резко дернула голову, вот только затормозила, так и не развернувшись… Предчувствие заставило застыть вполоборота. Девушка ощутила, как по спине идет холодок, как волоски на загривке стают дыбом. Повернуться почему-то было очень страшно…

— Добрый день, Альма.

Господи, этот голос…

Девушка закрыла глаза, боясь, что элементарно упадет. Тут и сейчас. Посреди тронного зала. Сердце ускакало в галоп, в глазах потемнело, к лицу хлынула кровь, а язык просто прилип к небу. Этот голос…

— Все хорошо, Альма? — девушка была уверена, что в этот самый момент король смотрит на нее встревожено, что сама она наверняка выглядит странно. Во всяком случае, точно не так, как должна выглядеть воспитанница, которая рада встрече с опекуном.

Но восемь лет ведь действительно не прошли для нее зря — Альма быстро взяла себя в руки. Довернувшись, она сделала еще один реверанс, теперь склоняя голову уже перед Ринаром.

— Добрый. День, — выдавить из себя слова было очень сложно, а посмотреть еще сложней. Но вечно держать голову опущенной нельзя, пришлось заставлять себя. Заставлять поднять голову, окинуть взглядом, улыбнуться, дышать при этом, и перестать сминать пальцами платье. А так хотелось убежать. Так хотелось моргнуть, а его уже нет. Так хотелось открыть глаза в собственной спальне и понять, что просто приснилось.

— Ты что же, не рада видеть лорда Тамерли? — Альма очень надеялась, что король не успеет заметить эту странность ее поведения. Эту растерянность, паузу, боль. Она почему-то была уверена, что гримаса боли скользнула по лицу. Еще до того, как она повернулась к Синегару спиной. — А ведь когда-то все уши прожужжала о том, как тебе было в его доме чудесно.

К щекам девушки прилила кровь.

— Просто неожиданно, — Альма попыталась оторвать взгляд от лица Ринара, но элементарно не смогла.

Он стоял перед ней, чуть склонив голову. Смотрел прямо на нее. Смотрел своим привычным равнодушным взглядом. Равнодушным для всех вокруг, но только она умела читать полутона этого равнодушия. На самом донышке серых глаз таилась грусть, а еще там была жадность, опять. Опять эта чертова жадность, когда-то давшая право надеяться на ответное чувство. Он не изменился. Для лорда прошло всего восемь лет, не то, что для нее. Для него не прошло полжизни вдали от любимого человека. Для него это должны были быть годы рая. Такого долгожданного рая.

— Прости, если напугал, — Ринар улыбнулся, сделал шаг к воспитаннице.

— Вы не напугали, просто… — Альма невольно напряглась, отступая. Первый шок прошел, а на смену шоку пришел гнев. Она не должна была так реагировать. Сердце заходиться не должно было. И искать эту чертову жадность на дне глаз она не имела права. Должна была показать, насколько его приезд ее не касается. Насколько он неважен. А не получилось. Но хоть сейчас…

Вот теперь Альма попыталась придать лицу максимально равнодушно-учтивое выражение, улыбнуться, бросить, будто невзначай:

— Какими судьбами вы тут, мой лорд?

— Как ты отнесешься к варианту… Соскучился? — Ринар вновь склонил голову, продолжая неотрывно смотреть прямо в глаза. Это нервировало. Не давало должным образом реагировать, беспристрастно улыбаться и легкомысленно посмеиваться.

За спиной Альмы хмыкнули. А ведь она успела уже забыть о короле. Обо всем успела забыть.

— Вряд ли, мой лорд. У вас: скорей всего, нет времени скучать, — дома ведь ждет такая любимая, такая желанная, такая незаменимая Наэлла. Вслух Альма сказала не это. — В Приграничье опять мятежи. Люди волнуются. У вас, наверное, полно дел.

— Видишь, Ринар, весь двор заботится о судьбе королевства, даже самые очаровательные из фрейлин и те забивают голову делами Приграничья.

Ринар на какое-то время переместился взглядом в пространство над плечом Альмы, тем самым давая девушке возможность перевести дух. Он усмехнулся, теперь обращаясь уже к королю.

— Думаю, о делах мы поговорим позже, Ваше Величество. И в Приграничье не все так плохо.

— Хочу верить, что до «так плохо», ты не доведешь.

— Простите, Ваше Величество, могу я уйти, не слишком хорошо себя чувствую, — Альма никогда бы не позволила себе встрять в разговор короля с любым из лордов. Никогда не позволила себе перебить, да и просить отпустить ее раньше, чем это покажется уместным повелителю, тоже никогда бы не стала. Но сейчас понимала, что просто не может. Не может находиться с Ринаром в одной комнате. Не может, когда ее распирает злость.

— Вызвать лекаря? — видимо, вид у нее действительно был не лучший. В правдивости ее слов король не усомнился, только нахмурился, заглядывая в зеленые глаза с волнением. Ринар тоже попытался заглянуть, но Альма не собиралась больше на него смотреть. Не могла.

— Нет, благодарю, просто… Кажется, погода меняется. Боюсь, начнется мигрень…

— Иди, — Сенигар кивнул, позволяя откланяться.

— Рада была повидаться, мой лорд, — Альма вновь склонила голову, поворачиваясь к когда-то опекуну. — Надеюсь, вы решите дела как можно быстрей.

Надеялась Альма лишь на то, что он пропадет сегодня же. Очень надеялась. Наверное, слишком отчаянно. Просто потому, что понятия не имела, сможет ли выдержать, если придется встретиться с ним снова.

— Спасибо, Альма. Я тоже очень на это надеюсь.

Вновь подхватив подол платья, девушка направилась к двери. Не стала дожидаться, когда ее откроют, справившись с этой задачей самостоятельно одним взмахом руки. Одна из створок ударилась о косяк, чуть не покалечив стоявшего за ней стражника.

— Спокойней, Альма, спокойней, — девушка прошептала приказ себе под нос, ускоряя шаг. Ведь восемь лет не могли пройти зря? Ведь не может она до сих пор так обижаться на этого мужчину? Не может ей до сих пор быть так горько от одного взгляда на него? Нельзя через восемь лет так отчетливо помнить каждую его черточку и помнить его запах тоже нельзя. И ненавидеть так неистово через столько лет нельзя. Это ведь была детская влюбленность. Всего лишь детская влюбленность.

Девушка застонала. Она ведь уже не ребенок. Далеко не ребенок. Так почему сердце сейчас ноет? Почему так гулко бьется? Почему хочется вернуться и бросить в лицо Ринару все те сомненья, которые снедали на протяжении восьми лет? А ведь они снедали.

— Альма… — ее окликнули негромко, подошли практически неслышно, мягко придержали за локоть, призывая остановиться.

Она остановилась.

— Что, мой лорд? — только не обернулась и на него не посмотрела. А еще попыталась стряхнуть руку со своего локтя. Он отпустил. Только не сразу.

— Ты так рада меня видеть, что бежишь при первой же возможности? — пусть он сейчас не касался, но его присутствие было слишком ощутимым. Огромный коридор, просто немыслимо большой, а ему обязательно стоять так близко. Настолько, что ощутим жар тела.

— Вы могли бы предупредить о своем приезде, мой лорд. В этом случая я не была бы так… удивлена.

— В прошлый раз предупреждал, гелин…

Альма скривилась. Ее уже сто лет никто так не называл. Теперь-то она точно не гелин. И никогда уже ею не станет. Она делит ложе с королем, в сущности, лишь ради того, чтоб никогда и ни для кого не стать гелин, невестой.

И да, в прошлый раз он предупреждал. И не только в прошлый. За эти долгие годы лорд Тамерли несколько раз являлся ко двору. На советы с королем, праздники. Редко, реже, чем равные ему по титулу, но каждый раз Альма была предупреждена, и именно поэтому всегда сбегала. С Ее Высочеством на воды. С королевой в дом матери. С позволения монархов в отдаленные местности, будто в поисках родителей. Будто. На самом деле это было Альме не нужно. Она просто хотела знать, что с Ринаром не пересечется. И с самим Ринаром и с его… семьей.

— Как здоровье вашей супруги, мой лорд? — девушку вновь захлестнула злость. — Леди Наэлла прибыла с вами? Вы еще так и не успели обзавестись наследником?

Как бы ни пыталась уговорить саму себя, что ей совершенно все равно, что происходит в жизни опекуна, Альма досконально знала, как складывается его жизнь.

Знала, что Наэлла вновь вошла в жизнь когда-то ее дома. Что тогда, восемь лет тому, прошел слух о слишком большом сходстве новой любви лорда и его первой жены, но тот пожар быстро потушили. Оказалось, что у покойной жены лорда имелась двоюродная племянница, ушедшая когда-то в монастырь, а потом… Альма предпочитала не думать, что случилось с беднягой, наверняка не выдержала смиренной жизни, к которой так стремилась, зато стала хорошим прикрытием для голубков. Когда-то Наэлла, теперь стала пересмотревшей свои жизненные позиции собственной двоюродной племянницей.

Знала, что ребенка они пока не обзавелись, что не странно. Лорды — не люди. В таких парах рождается чаще всего один ребенок, иногда — два, совсем редко — три. И случается это далеко не сразу. Супруги могут ждать десятилетиями, благо, эти десятилетия у них есть. Лорда сложно зачать, еще сложней выносить и опасно рожать. Потому-то королева и не рискнет больше — слишком тяжело ей далась дочь. А король не посмеет настаивать — он чтит условия их с Дарией договора, свою часть которого она исполнила.

Знала, что они живут душа в душу, что Ринар любит свою долгожданную Наэллу, что носит ее на руках, холит и лелеет. Хотя… Этого она не знала. Это все представляла, рыдая ночами в подушку. Ведь как может быть иначе? Как может быть иначе, если он ждал любимую десятилетия? Если ради воссоединения с ней попросил саму Альму пожертвовать часть души?

Нет, этот ход мыслей Альма запрещала себе развивать. Он не просил. Она сама решила. Сама решила, сама отдала. И сама не жалеет. Как и о втором осколке.

— Я приехал один, Душа.

— Не называйте меня так, — терпения надолго не хватило. Альма блеснула глазами, предостерегая его от еще одной подобной ошибки.

— Почему?

— Мы посторонние, мой лорд. А к посторонним принято обращаться иначе.

Ринар скривился. Кажется, ее слова мужчине не понравились. Альме же это польстило.

— Я понимаю, ты обижена на меня. Я когда-то совершил жуткую ошибку, позволив тебе…

— Молчите, мой лорд, — Альма отступила, вскидывая на него поистине злой взгляд. — Лучше молчите. Прошу вас, решайте свои вопросы быстрей и уезжайте. А пока будете решать, не попадайтесь мне на глаза. Наша с вами история далеко позади. Вы когда-то дали мне кров, обеспечили жизнь, я взамен сделала небольшое одолжение. Не хочу слышать об ошибках и обидах. Их нет. Есть мы — посторонние люди. Прошу вас об одном — не стоит усложнять. Не делайте вид, что вам жаль. Мне нет.

Он хотел сказать что-то еще. Собирался вновь придержать за локоть, но Альма оказалась проворней. Ускорила шаг, нырнула в ближайший проход, чтобы там затеряться, влететь в одну из ниш, привалиться спиной к бархатистому покрытию стены, запрокинуть голову, жадно хватая воздух.

Вот это жестоко. Не просто приехать. Приехать, а потом говорить, что совершил ошибку. И что она должна подумать? Какую ошибку? Ошибся, отвергая? Ошибся, прося? Ошибся, отпуская? Что? Зачем он вернулся? Зачем влез туда, где, казалось, ей наконец-то стало спокойно. Где, казалось, скоро она перестанет о нем вспоминать. Где, казалось, имеет шанс хотя бы попытаться найти себя.

Глава 13

— В чем дело, Альма? — устав следить за тем, как девушка мечется по комнате, Синегар поймал ее за руку, заставил остановиться.

— Что? — она же, как и все время до этого, была где-то далеко в своих мыслях, не реагируя на слова, оклики, вопросы.

— Что случилось, ангел? Ты уже неделю сама не своя. Я не узнаю тебя, Дария тоже говорит, что ты изменилась.

— Простите, — несколько секунд девушка смотрела на него растерянно, а потом тряхнула головой, будто опомнилась, присела, склонив голову. — Я всего лишь… Это пройдет, просто все так неожиданно…

Синегар ухмыльнулся, привлекая Альму к себе. Встал, заключил в объятья, коснулся губами кудряшек на затылке, втянул ее цветочный аромат.

— Глупый мой ангел, — он почувствовал, как напряженная до предела, она пытается расслабиться в его объятьях, чувствовал, что не может… — Я о тебе беспокоюсь. Вот и все. Не хочу, чтоб ты волновалась. Скажи, кто обидел? Я разберусь с ним.

Альма вскинула голову, заглядывая в серые глаза покровителя. Он ведь всегда был к ней добр. Был добр еще до того, как она расплатилась за доброту сполна. А после… За спасение собственной жизни Синегар когда-то пообещал сделать для нее все, что бы она ни попросила.

Так может час настал? Может самое время попросить? Попросить сослать Ринара из дворца. Пусть это будет выглядеть глупо, и объясниться она не сможет. Это неважно. Не станет же открывать перед королем свою влюбленность в другого мужчину. Не станет рассказывать, что чаще всего представляли именно его, Ринара, на месте Синегара.

Она не желала Ринару зла. Просто хотела, чтоб он вновь пропал из ее жизни. Вновь стал далеким и недоступным. Вновь стал всего лишь воспоминанием. Очень горьким, болезненным, полузабытым воспоминанием.

— Ну, Альма, в чем дело? — видимо, все ее сомнения были написаны на лице. Синегар нахмурился, наклоняясь чуть ближе.

— Ни в чем, мой лорд. Ни в чем.

Альма высвободилась из объятий, вновь отступила, отвернулась, прикрыла глаза. Нет. Она не станет сеять в сердце короля сомнения насчет Ринара. Правду точно не скажет, но и врать, изворачиваться на его счет не хочет. Просто узнает как долго он еще здесь пробудет…

— Лорд Тамерли… Он никогда не приезжал так надолго. Что-то случилось? — когда она вновь обернулась, взгляд уже не был таким растерянным.

Синегар еще какое-то время хмурился, храня молчание, а потом вернулся к кровати, сел, задумчиво почесал бороду.

— Ничего особенного. Мятежное Приграничье всегда будет мятежным. Но Ринар с этим справляется.

— Почему тогда он так долго здесь?

— Ты настолько рада видеть опекуна, девочка? Ждешь не дождешься, когда он снова уедет? — Синегар хмыкнул, даже не подозревая, насколько близок к истине.

— Я действительно рада видеть лорда Ринара, — Альма взяла со стола бокал, осушила его, и лишь потом продолжила. — Просто волнуюсь, ничего ли ему не грозит…

— Если боишься, что я решил отправить его на плаху, зря, — Синегар говорил о жутких вещах так буднично, что волосы становились дыбом. Для него действительно не составило бы труда отправить любого на смерть. Ринара, ее, любого. И осознание того, насколько твоя судьба зависит от другого человека, заставляло стыть в жилах кровь. — Ринар верен короне, исполнителен и полезен. Он приехал с отчетом. Почему так задержался — это уже вопрос не ко мне. Скоро бал-открытие сезона, кому как не тебе это знать, он решил задержаться до него.

— Две недели… — у Альмы вышло так обреченно, что впору тут же пустить слезу.

Вот уже неделю он был здесь. И Альма ощущала его присутствие каждую секунду. Казалось, он находит ее везде. То и дело наведывает сестру-королеву и племянницу-принцессу. Невзначай задает вопросы ей, мешая абстрагироваться и забываться. То и дело встречается в коридорах. Из сотни переходов выбирает именно те, по которым ходит она. Самые темные, самые душные, самые тесные. Или тесными они становятся только потому, что там приходится пересекаться с ним? Вечные совместные трапезы, во время которых Альме в горло не лезет кусок, и даже по ночам ей мерещится его лицо, шепот, губы на виске. Он проник под кожу, в мысли, вновь содрал корку на ране, которую нанес восемь лет тому.

А самое ужасное, что сам при этому чувствовал себя превосходно. Он был необычайно спокоен и учтив, на его лице вечно светилась эта отеческая улыбка. Чертова виноватая улыбка, которая будто говорила: «вот видишь, Альма, я живу дальше, люблю жену, храню для короля Приграничье, могу являться ко двору, тебе на глаза и при этом мой мир не содрогается, меня не рвет изнутри, мне не хочется выть». Ему не хотелось, а вот ей до жути. Хотелось вновь куда-то сбежать, забиться подальше, до того момента, когда он вновь не уедет.

Но и тут он подгадал — перед открытием сезона ее никто бы не отпустил. Она пыталась. Намекала Дарии, что хотела бы вновь отправиться на поиски родителей, но королева была безапелляционна в своем отказе. Нет. Она нужна здесь. Спорить с королевой, подчас, сложнее, чем с монархом, потому Альма смирилась. Вот только не ожидала, что визит опекуна затянется так надолго.

— Подойди ко мне, — из раздумий девушку снова выдернул приказ короля. Он дождался, когда Альма приблизится, потянул за руку вниз, устраивая на своих коленях. — Неужели ты мне не веришь? Думаешь, вру?

— Нет, Ваше Величество, — Альма опустила взгляд, чувствуя, как пальцами одной руки он перебирает волосы, а другой скользит по ноге. Кажется, разговаривать ему больше не интересно. Разве что еще совсем немного.

— Не волнуйся за своего Ринара. Уедет так же благополучно, как приехал. В конце концов, у него дома достаточно дел. Да и жена ведь ждет. Благодаря тебе ждет.

Альма кивнула. Синегар все знал. Он и королева. Так случилось, что им пришлось признаться. Вот только бить в колокола они не спешили. Сами были заинтересованы в том, чтобы оставить все в тайне. Не знали они лишь то, как сильно тогда семнадцатилетняя девочка была влюблена в своего опекуна и что пошла на спасение Наэллы лишь ради него.

— Если хочешь, езжай с ним. Побудешь дома, вспомнишь. Потом вернешься.

— Нет, мой лорд, спасибо. Я не хочу.

— А чего ты хочешь, ангел? — видеть Альму такой было для Синегара непривычно. Обычно девочка лучилась, а теперь будто то и дело вжимала голову в плечи. Стала нервной, могла всполошиться от порыва ветра. Это ему не нравилось.

— Нервничаю из-за бала, он пройдет и все вновь станет как прежде, — чувствуя, как рука короля все настойчиво выводит узоры на голом уже бедре, Альма заставила себя выбросить из головы все лишнее, улыбнуться, потянуться навстречу полуоткрытым губам.

И ведь не соврала. Когда Ринар уедет, все станет как прежде. Лишь бы быстрей уехал…

— Вот и славно, девочка.

Отмечая перемены в настроении, Синегар притянул Альму к себе еще ближе. Он не хотел видеть ее такой, но забивать себе голову наверняка пустяковыми проблемами, которые гложут ее, тоже не собирался. Король верил в то, что девочка сама разберется с ними. Она, в общем-то, никогда не позволяла решать что-то за нее. Предпочитая длинный, но собственный путь.

Потом он жалел, что в тот вечер не выяснил все. Не заставил раскрыть душу, мысли и чувства. Но это было позже, а тогда он просто чувствовал под пальцами податливое тело и терял от него голову.

* * *

Ринар устроился в кресле, дирижируя в такт тиканья часов. Он сидел в одних из десятка лучших дворцовых покоев, даже не включая свет. Просто отсчитывал удары, пытаясь сохранить самообладание. Это сделать было безумно сложно.

За таким занятием мужчина провел уже добрый час, если не больше. Он ждал, а хотелось взять со столика графин и отправить его в полет по комнате или расправиться с теми же часами… Вот только хозяйка покоев вряд ли обрадовалась бы, обнаружив в комнате разруху.

Альме стоило более ответственно подходить к магической защите своих покоев. Ему удалось эту защиту сломать за считанные минуты. Возможно, конечно, дело в том, что когда-то он сам вместе с Аргамонов подобному ее и учил, но важно лишь то, что ее защиту сломать было слишком просто. И вновь запечатать тоже элементарно. А теперь приходилось сидеть в спальне и ждать, когда гелин соизволит явиться.

Обычно он бывал здесь глубокой ночью, когда она уже мирно спит, понятия не имея, что ее посетили. Ринар незаметно просачивался в комнату фрейлины, чтоб потом ночь напролет провести у ее кровати. Но не сегодня. Сегодня собирался поговорить…

А ее здесь не было. Что-то хрустнуло в пальцах. Ринар даже не знал, что именно, просто почувствовал, как осколки осыпаются на ковер, стряхнул их со штанов.

В этот самый момент за дверью послышалось шевеление — охранное заклинание вновь распечатывали.

* * *

Альма чувствовала себя разбитой. Складывалось впечатление, что из нее выпили все силы, забрали энергию и сруководили: живи! Бегай, прыгай, радуйся, делай вид, что у тебя все отлично. Не свети расстроенным пятаком перед Его Величеством, Ее Величеством, другими фрейлинами, гори энтузиазмом и даже не смей думать, что оставшись наедине с собой эту маску можно снять. Ее нельзя снимать никогда.

Углубившись в свои мысли, девушка открыла дверь, запечатала ее, не включая свет направилась к кровати, остановилась у одного из столбиков, прислонилась к нему, устало скользя руками по холодному дереву.

А ведь она уже успела забыть, каково это — чувствовать, что он где-то рядом. Прямо сейчас где-то здесь. Сидит, стоит, ест, может, спит или гуляет. Думает о государственных делах или о том, как вернется под теплое крылышко жены.

— Альма, ну когда же ты поумнеешь? — девушка потерла лоб, а потом стряхнула руку, будто так могла выбросить из головы ненужные мысли.

Резко оторвавшись от столбца, девушка повернулась спиной к незамеченному до сих пор лорду, взялась за шнуровку, проворно справляясь с ней. Распущенные волосы девушка перебросила наперед, чтоб не мешали.

Ринар понимал, что самое время объявиться. Именно сейчас, пока она еще в платье, но вместо того, чтоб сделать это, мужчина продолжал сидеть, следя за тем, как пальцы Альмы порхают вдоль расходящейся линии корсета.

Платье полетело к ногам, а девушка щелкнула пальцами, включая свет.

— Вы!

Она почувствовала чье-то присутствие не сразу. Уже развернувшись спиной ко входу уловила шорох. Подумала, что показалось, но потом услышала дыхание. Кажется, незваный гость не заметил ее секундного замешательства, а Альма спокойно расшнуровала платье, чтоб не мешало, а потом…

— Какого черта, лорд Тамерли?

Ринар сидел в ее кресле, кривясь от зажженного ею же света.

Первой мыслью, родившейся в голове Альмы, было желание позвать стражу. А еще лучше запустить чем-то в ночного гостя.

Вот только он слишком быстро проморгался, взял себя в руки. Под очередным же взглядом Ринара Альма почувствовала себя слишком… голой. Схватив платье, упавшее к ногам, девушка прижала его к груди.

— Что вы здесь забыли? — зло сверкнув глазами, Альма направилась к двери. Хотела открыть ее, чтобы потом с превеликим удовольствием проследить за тем, как мужчина будет выкатываться из комнаты. — Убирайтесь!

Она несколько раз попыталась дернуть ручку и лишь потом сообразила, что та не открывается потому, что наглый посетитель блокирует ее магией.

— Доброй ночи, Альма.

Он правда засмотрелся. Правда не уловил тот момент, когда она почувствовала его присутствие. Правда удивился, когда по глазам ударил яркий свет. Но и в себя тоже пришел быстро. Глядя на то, как она мечет молнии глазами, как-то резко протрезвел.

— Вы в своем уме? Какого черта вы забыли в моих покоях посреди ночи?

— Я ждал еще с вечера, Душа. Не знал, что ты придешь лишь ночью.

— Вы должны были ждать за дверью, лорд Тамерли. За. А не внутри! — Альма вновь дернула ручку все с тем же успехом. — Прекратите! — бросила грозный взгляд на мужчину, но тут же осознала — с ним как об стену горох. Даже бровью не повел. Сидит, смотрит, молчит. И спокоен до одури.

— Решил испробовать твои замки. Справился с ними за полминуты. — О том, что делал это уже не впервые, Ринар умолчал. Как и о том, что замки сейчас интересуют его куда меньше, чем вопрос, откуда она вернулась.

— Никогда не знала, что вы взломщик. Прошу, оставьте мои покои.

Осознав, что силой с ним мериться смысла нет, Альма повернулась к мужчине, смотря прямо в глаза. Страх смешался с удивлением, гневом и растерянностью. Именно благодаря такому сочетанию она могла смотреть на него спокойно.

— Альма, я хотел бы поговорить.

— А вы не хотели бы поговорить завтра? Или послезавтра? Или… никогда? Прошу, выйдите. Я не расположена к беседам с вами в настолько интимной обстановке. — Будто объясняясь, Альма прижала к груди платье еще сильнее.

— Вот именно, Душа, разговоры с тобой «завтра» происходят только никогда. Сейчас ты хотя бы никуда не ускользнешь.

— Что вам нужно? — сжав в бессильной злости кулаки, Альма отпустила ручку. Слушать его не хотелось, но чем дольше они будут спорить, тем дольше он будет оставаться здесь.

— Где ты была? — он вновь скользнул взглядом по силуэту девушки, заставляя непроизвольно поежиться.

— Не ваше дело, мой лорд.

— Ты не расположена к разговору, Душа… — он покачал головой, продолжая неотрывно смотреть на собеседницу.

— Я просила не называть меня так.

Никак не реагируя на ее ремарку, Ринар продолжил:

— Я подожду, когда будешь готова.

— Здесь? — вот только Альме казалось, что с каждым его словом будет еще хуже. Он уже всколыхнул напускное спокойствие, которое она так тщательно в себе дрессировала. Еще несколько реплик — и ее прорвет как вулкан или грозовую тучу.

— Здесь.

Какое-то время они молчали, смотря друг на друга. Ринар — задумчиво, Альма — зло. Еще тогда она ненавидела его спокойствие. А теперь, после стольких лет, поняла, что ненависть удвоилась.

— Так где ты была? — он вновь повторил свой вопрос, зля лишь сильней.

— Неужели у вас уже проблемы со слухом, мой лорд? Это вряд ли радует вашу молодую жену.

— Не меняй тему.

— По теме я все уже сказала. Это. Не ваше. Дело. Мой лорд.

— Я по-прежнему твой опекун.

— Мне уже далеко не восемнадцать. О какой опеке речь?

— Я твой опекун до той поры, пока ты не выйдешь замуж.

Альма нервно рассмеялась. Это действительно какая-то злая шутка судьбы. Высшие силы будто специально толкают ее в сторону брака, чтобы избавиться от этого мужчины. От его опеки, от мыслей о нем, от глупых мечтаний.

— Ты была у короля? — Ринар резко встал с кресла, приблизился. Так смотреть на него было сложней. Теперь, когда он возвышался, продолжая сверлить взглядом, хотелось отступить. Вот только нельзя.

— Почему это так заботит вас, мой лорд? Или вы собираетесь ограждать меня и от монаршей семьи, мой милый опекун?

— Если нужно будет, соберусь.

Альма почувствовала, как в груди что-то переворачивается от его слов. Но только веры им нет.

— Не мелите чушь. Лучше скажите, что забыли ночью в моих покоях.

— Тебе нужно уйти из дворца.

* * *

Альма ожидала всякого. Любого самого невероятного объяснения, но не подобных слов.

— Что?

— Здесь небезопасно. Тебе придется уйти.

— Вы в своем уме? — Ринар подошел еще ближе. Слишком близко. В носу защекотало от его запаха. Хвоя и немного горечи. Альма непроизвольно выставила вперед руку, платье снова скользнуло к ногам.

— Вполне. — За падением материи следили две пары глаз, а потом Альма подняла взгляд, чтобы увидеть, как Ринар сглатывает, вновь окидывая теперь уже полуголый силуэт.

— Не понимаю, чего вы хотите, лорд Тамерли. Мне кажется, вам лучше будет покинуть мою комнату, выспаться, подумать, а потом, если все еще будет что сказать, объяснить все по-человечески.

Альме очень не нравился его взгляд, очередной шажок в ее сторону, собственная нагота.

Ринар долго молчал, а потом протянул вперед руку. Альма непроизвольно отпрянула, боясь, что он коснется.

— Надень, пожалуйста, мне так будет легче говорить, — оказывается, за ее спиной висел халат, который сейчас мужчина протягивал ей.

Не видя смысла сопротивляться, Альма накинула его на плечи, завязала практически морской узел на талии.

— И сядь, так тоже легче будет.

Ринар кивнул на кресло, в котором еще недавно сидел сам.

Альма долго сомневалась: исполнить его приказ — значит, признать, что он имеет право приказывать. Не исполнить же не получится — все равно своего он добьется. Пытаясь хранить как можно более беспристрастное выражение на лице, девушка прошла к креслу, устроилась на самом краешке.

— Я слушаю вас, милорд.

Девушка из-под полуопущенных ресниц следила за тем, как он разворачивается, вновь подходит, потом опускается перед ней на корточки, берется за поручни кресла, одновременно ограждая и отрезая пути отступления, заглядывает в лицо.

— Ты любишь его?

* * *

Слухи о ее связи с Сигенаром доходили до него часто, много, с завидной периодичностью. Он не верил. Знал, как обитатели дворца любят поливать грязью себе подобных, а еще знал Альму, иногда такую вспыльчивую, а иногда не по годам рассудительную. Ему почему-то казалось, что в этом вопросе она будет именно такой — рассудительной, холодной, бескомпромиссной. Видимо, казалось так потому, что именно этого ему хотелось.

Аргамон будто издевался, то и дело подсовывая новые сплетни об их гелин. Хотя почему будто? Он откровенно издевался. Не гнушаясь напоминать, как Ринар собственными действиями практически сам толкнул девочку в постель к другому. Ринар прекрасно понимал, что усач прав. Понимал, винил себя и делал вид, что готов это принять.

Готов принять ее выбор. Готов признать за ней право жить дальше, отбросив детские признания в любви, старые обиды, неоплатный долг, который был у него. Если это принесет ей счастье — он не станет мешать. Не имеет права.

Подобным образом Ринар убеждал себя долго. До первого предлога. А теперь, получив предлог, примчался.

— Ты любишь его?

— У вас определенно температура, — если бы Альма не боялась элементарно его коснуться, обязательно приложила бы ладонь ко лбу мужчины. И была уверена — почувствовала бы исходящий от него жар. Иначе чем еще можно объяснить все, что он делает, говорит, как смотрит?

— Просто ответь, гелин. От этого многое зависит. Ответь, пожалуйста.

— Кого люблю? О чем вы вообще? И почему вы считаете себя вправе задавать мне подобные вопросы?

— Наверное потому, что когда-то ты говорила эти слова мне.

А вот напоминать ей о той слабости — уже низко. Не выдержав, Альма попыталась встать, но сделала только хуже. До этого сжимавшие поручни кресла, теперь его руки опустились на девичьи колени, стискивая уже их.

— Я была глупа. Очень молода и глупа. Понятия не имела, что такое любовь…

— А теперь имеешь?

— Теперь понимаю, что то была просто глупость.

— Ради той глупости ты пожертвовала частичкой души.

Никогда Альма не хотела, чтоб в его воображении это было чем-то значимым. Никогда она не хотела, чтоб ту жертву он связывал с ее любовью. Ведь еще до отъезда так настойчиво пыталась убедить, что это всего лишь плата за кров, и ей казалось, что он поверил.

— Вы слишком много значения придаете словам и действиям глупого ребенка, мой лорд. Слишком, — Альма накрыла руки мужчины своими, попыталась отцепить их от себя. Но он не дал.

— Сними морок.

— Нет, — Альма отвернулась, непроизвольно жмурясь.

— Сними морок, Душа. Я же знаю, ты сделала это еще раз.

— Нет, — жмурясь еще сильней, Альма мотнула головой. — Я не знаю, зачем вы это делаете, но прошу, оставьте меня. Возвращайтесь в поместье. Живите так, как жили все годы до этого приезда. Наслаждайтесь тем, что так было нужно. Не лезьте в мою жизнь.

— Кого ты спасла, гелин? Ребенка? Мать? Подругу? Любимого мужчину? Кого?

— Не ваше дело.

Он ведь больше не спрашивал, спасла ли. А значит, и отрицать нет смысла. Но признаваться почему-то не хочется. Хотя это и было бы приятно. Приятно смотреть, как вытягивается его лицо, когда он узнает, кого спасла. Как он сам отвечает на вопрос, любит ли она того, другого, которому тоже отдала часть души. Абсолютно неправильно отвечает на этот вопрос.

— Он ведь теперь знает, кто ты. Сможет заставить. А у тебя больше нет возможности спасать.

— Вы так внимательны, мой лорд, я польщена, — Альму жутко раздражала такая его близость, выбивал из колеи пристальный взгляд. — Хотя ведь это не внимание? Неужели у вас есть планы на последний осколок моей… души? Кого я должна спасти для вас на этот раз? Жена уже была. Детей, насколько знаю, у вас нет? Родители почили с миром, обернулись прахом. Аргамон здравствует. Может… вы хотели бы дать второй шанс вашему племенному скакуну? Или лайка издохла на охоте? Не стесняйтесь, милорд. Говорите прямо. Глядишь, я вновь вспомню о своей юношеской глупости и любви, а потом пожертвую в ее имя жизнью.

— Я хочу забрать тебя отсюда.

— Я не прошу вас об этом.

— Тебе, правда, небезопасно оставаться во дворце.

— А где мне будет безопасно? В вашем доме? За одним столом с вами и леди Наэллой? Пусть детская влюбленность позади, но гордость во мне еще осталась. Я не собираюсь находиться на вашем обеспечении на птичьих правах. Я распоряжаюсь своей жизнью так, как считаю нужным.

— Тебе могут не дать распорядиться жизнью так, как ты считаешь…

— Это уж точно не ваша забота. Если вы сейчас не уйдете, я закричу. Клянусь.

Ринар долго продолжал молча смотреть на нее, сомкнутые на коленях пальцы то напрягались, то вновь расслаблялись, а потом мужчина поднялся, отступил.

— Я буду ждать твоего решения до бала-открытия. Надеюсь, решение будет правильным.

— Оно не изменится, — Альма свела брови, подтверждая свою уверенность.

— Посмотрим, — Ринар подошел к двери, взялся за ручку.

И именно в этот момент в Альме проснулся дух противоречия. Ей жутко не хотелось, чтоб последнее слово осталось за ним.

— Вы спрашивали, люблю ли я короля…

Мужчина застыл, бросая быстрый взгляд в ее сторону.

— С некоторых пор во мне живут сомненья, существует ли такое чувство в принципе, но мне очень нравится… с ним спать.

Ринар скривился. Отреагировал именно так, как Альма надеялась. Она ведь помнила, как когда-то его выводили встречи с Кроном, те невинные поцелуи на пороге, одни только сплетни о том, что между ними что-то есть. А теперь это уже не сплетни.

— Особенно сегодня, пока вы ждали меня здесь…

Он подлетел к девушке, навис сверху, приблизился к ее лицу так, что Альма практически ощущала прикосновения его губ к своим.

— Когда ты вошла, от тебя почти не пахло им. И желанием тоже не пахло, гелии.

Пользуясь ее замешательством, мужчина сделал еле заметное движение еще ближе, накрыл губы Альмы своими, заставил раскрыть, скользнул языком внутрь. А руки прошлись по телу, проникая под ткань. Поцелуй длился минуту, не больше, а потом Ринар так же резко оторвался.

— А теперь пахнет. Желанием. И мной. Даже не пытайся меня обмануть.

— Ненавижу, — Альма выдохнула признание в полуоткрытые еще губы, отмечая, как по ним скользит улыбка.

— Так-то лучше, Душа. Меня ненавидь, а к остальным оставайся равнодушной.

Он снова выпрямился, отступил, вышел, не оглядываясь. Оставив Альму в состоянии, близком к истерике. Тихой, немой и незаметной истерике.

Она не могла понять, что произошло, зачем он приходил, почему именно эти вопросы задавал и так отреагировал на ее попытку заставить приревновать. Это ведь почти измена? Целовать ее, когда дома ждет жена? Вот только с какой целью поцеловал? Чтобы продемонстрировать, насколько она слаба перед ним до сих пор? Чтобы показать, насколько он сам силен? Чтобы просто заставить замолчать?

— Господи, — Альма облокотилась о спинку кресла, прикрывая глаза. Дожить бы до бала, оставшись при своем уме…

А самое обидное, что он прав. От нее не пахло желанием. Сегодня ничего не получилось. И дело не в Синегаре. Точнее в нем, но не по его вине. Раньше Альме стоило всего лишь закрыть глаза, чтобы представить другого мужчину. Это действовало почти всегда, а теперь… Она не могла просто вызвать в мыслях образ Ринара. Не могла сделать это, когда он так близко-реален, но и быть с королем не смогла. За столько лет так и не привыкла. Потому-то практически сбежала, сославшись на все то же волнение. Но ведь не думала, что волнения явится в ее комнату, устроит допрос, а потом…

Альма коснулась пальцами губ, еще помнящих прикосновения. Она даже отдаленно не представляла, что происходит, но была уверена в одном — это только начало.

* * *

В ту ночь было жутко сложно заснуть. Альма долго крутилась, подбивала подушку, сбрасывала одеяло, а потом вновь в него заворачивалась.

Снились какие-то маетные сны, огонь, дом, она, Ринар. Она звала мужчину, а он почему-то не окликался, вновь звала, а он молчал.

Кожа покрылась холодным потом, потом пот выступал уже из-за жары. Было плохо, очень хотелось проснуться или заснуть наконец-то спокойно. Настолько, что даже на ресницах выступили слезы и с губ сорвался всхлип.

— Спи, душа, спи, — шепот у самого уха, ласковые руки вновь прошлись по телу, поцелуй на виске. Так ведь никогда не было. Никогда в той, прошлой жизни, а в этом сне, пришедшем на смену суете и страху, было именно так.

— Я никого не люблю, мой лорд, только вас… — и тому Ринару, который во сне, даже не страшно в этом признаться. А потом почувствовать, как руки прижимают тесней к напряженному телу, как губы прокладывают дорожку от виска к шее.

— Спи.

Стоило возмутиться, что она ведь и так спит. А спать во сне — это уже слишком, но не получилось — Альма послушно заснула.

Глава 14

Оставшееся до бала время было для Альмы адски насыщенным, жутко сложным и невыносимо нервным. Ее будто атаковали со всех сторон — королева, видевшая, что с фрейлиной что-то не так и пытающаяся понять, что именно. Король, которого Альма старалась избегать и которому это явно не нравилось. Ринар… Зря девушка надеялась, что после того разговора он оставит ее в покое. Нет, в комнату к ней он больше не являлся, а вот встречаться на каждом шагу продолжил.

Не проходило дня, чтоб она не видела его. Не проходило часа, чтоб она не вспоминала его поцелуй. Не проходило минуты, чтоб Альма не ненавидела себя за очередной приступ своей слабости перед ним.

Он больше не заводил странных разговоров, даже лично к ней пытался не обращаться, а если обращался — максимально учтиво и отстраненно.

От такого его поведения должно было стать легче, но не стало. Альма не хотела особого внимания к своей персоне, но показательная учтивость тоже убивала. Девушка ждала лишь одного — он скоро уедет.

Открыв шкатулку, Альма достала изумрудные серьги. Готовя праздник, она как-то забыла о себе, а теперь, практически в последние минуты, приходилось наверстывать.

Свой выбор девушка остановила на глубокого зеленого цвета платье, с квадратным вырезом, открывающим длинную шею и красивую линию ключиц, широкой лентой под грудь, стягивающей материю до талии, вольно срадающей струящейся шелковой юбкой.

В платье ее устраивало все — удобство, ведь такое не будет стеснять движений, также оно достаточно неброское, на фоне жаждущих внимания дам, она будет выглядеть практически незаметно, что вполне отвечало ее запросам, а еще в нем не будет душно даже в непременно образовавшейся толпе.

С помощью одной из горничных Ее Высочества, волосы Альмы были уложены на затылке, сколоты жемчужными заколками. Волнистые от самых корней, они как всегда выглядели немного беспорядочно, но полагаясь на авторитетное замечание Ее Величества, Альма поверила, что смотрится этот беспорядок отменно.

Распылив любимый парфюм, девушка нырнула в облако ароматных капелек, чувствуя, как влага оседает на лице, прическе, голых плечах и открытом декольте. Схватив с трюмо перчатки, Альма облачилась в них, бросила последний взгляд в зеркало, а потом развернулась.

Прежде чем торжество начнется и для нее, предстояло сделать еще одну вещь.

* * *

Альма почему-то не сомневалась, что Ринар найдет ее сам, ей не придется искать его в толпе гостей. Так и случилось.

Мужчина в выходном фраке ждал ее у одной из дверей в зал.

Лорд выступил из полумрака, услышав ее приближающиеся шаги.

Ему очень шел выбранный наряд. Вот только говорить об этом Альма не спешила. Подошла, сделала книксен, чувствуя на себе внимательный взгляд, вскинула голову.

— Ваше предложение… Ничего не изменилось, лорд Тамерли. Я остаюсь при дворе и не нуждаюсь в вашей опеке и покровительстве. Особенно с учетом того, что в реальности угрозы жизни вы меня не убедили.

— Ты хорошо подумала, гелин? — не было в его голосе, выражении лица, жестах разочарования. Он даже не кивнул, принимая ответ.

— Лучше некуда, мой лорд.

— То есть ты предпочитаешь остаться при дворе, на правах фаворитки короля, ожидая, когда наскучишь ему а то и… потребуешься?

— Совершенно верно. И была бы вам очень признательна, если вы больше никогда не встревали в дела, касающиеся меня, но никаким образом не задевающие вас.

— Ты хочешь, чтоб я уехал, оставил тебя в покое и больше никогда не появлялся в твоей жизни?

— Вы, несомненно, правы, мой лорд. Я хочу, чтоб все было так, как восемь лет до этого.

— А если я скажу, что не сделаю этого?

— Во-первых, бессмысленно, мой лорд. Не станете же вы тащить меня из дворца силой? Уж простите, но прав на подобное у вас нет. Вы мне не муж, не отец, срок опеки давно прошел. А во-вторых, вы ведь не нарушите данное мне слово? Вы обещали принять мой ответ. Вот. Мой ответ. Принимайте.

Альма вновь присела, склонив голову. Собой она была довольна. Удалось скрыть волнение. Девушка была уверена — выглядит достойно: голос не дрожит, взгляд не приходится отводить, мысли не путаются. Она почти так же спокойна, как Ринар. Почти.

— Я услышал тебя, Душа. Ты приняла неправильное решение.

— Оно мое.

— Но неправильное. — Ее спокойствие пошатнулось.

— Хорошего вечера, — продолжать общение Альма не собиралась. Чем дольше она находится рядом с этим мужчиной, тем сложней потом будет от него уйти.

— Постой, гелин. Минуту, — Ринар поймал ее руку, облаченную в бархатную перчатку, поднес к лицу, касаясь поцелуем ткани. — Я ведь действительно завтра уеду. И если ничего не изменится, ты не передумаешь, надолго. Позволь напоследок поднять бокал… За тебя.

— Вы сможете отсалютовать мне в зале, мой лорд, простите, я спешу. — Где-то на подкорках сознания зазвучал тревожный звоночек. Альма попыталась высвободить руку, Ринар придержал.

— Лучше здесь.

По щелчку пальцев в свободой руке Альмы материализовался бокал. Это стало неожиданностью, но девушка сумела его удержать. Такой же оказался и в руке лорда. Фрейлина поднесла сосуд ближе к глазам, всколыхнула рубиновую жидкость, потом не удержалась от того, чтобы втянуть носом ее запах.

— Это вино, гелин. Не бойся. Просто мое любимое вино.

— Во дворце меня научили не пить, если не видел, как откупорили бутылку.

— Глупости, Душа. Яд может быть и в запечатанном всеми возможными пробками вине. Потому во дворце лучше не пить и не есть вообще. И спать здесь нельзя. И доверять никому и никогда.

— Вам тоже?

— Да, мне тоже.

Хмыкнув, Альма коснулась губами бортика бокала, сделала маленький глоток.

— Действительно, очень вкусное, милорд. Если оно отправлено, мне будет приятно умирать с его вкусом на губах.

Вновь улыбнувшись, девушка сделала второй глоток, за ним третий. Бокал оказался пустым слишком быстро. Вино было жутко вкусным. Просто неприлично.

Лишь проследив за тем, как девушка допивает, Ринар повторил за ней.

Бокал исчез из рук так же неожиданно, как появился. Альма успела только сжать пальцы, чувствуя, как стеклянная ножка растворяется в воздухе. Продолжать разговор Ринар не спешил. Стоял в полумраке, внимательно смотрел, не двигаясь, не моргая, даже, кажется, не дыша.

И пусть алкоголь уже успел ударить в голову, оседая чувством легкости в мыслях и на душе, находиться с ним, таким серьезным и задумчивым, в сумрачному коридоре было не слишком уютно.

— Надеюсь, бал доставит вам удовольствие, мой лорд, и сразу желаю удачной дороги. Вряд ли мы свидимся завтра утром. А вы, наверное, предпочтете уехать еще до восхода. Ведь вас действительно заждались дома.

Ну вот, и от маленькой колкости не получилось сдержаться. А ведь Альма этого совсем не хотела.

— Я тоже очень надеюсь, что бал доставит тебе удовольствие.

Посчитав, что разговор окончен, Альма улыбнулась, обошла Ринара, толкнула дверь ведущую в зал, лишь на миг освещая их такой темный, узкий, душный, тесный коридор, а потом вновь погружая его во мрак.

— Очень надеюсь, Альма, что когда-то ты простишь меня за это.

Покачав головой, Ринар направился в противоположную сторону. Ему предстояло, как любому гостю, пройти несколько кругов ада: ожидание появления монаршей семьи, ее приветствия, потом очередь на собственное приветствие, танцы, поднятые бокалы, бесконечные разговоры, а еще…

Асмагу нужно было время на то, чтобы начать действовать.

* * *

— До сих пор не могу поверить, что ты остался так надолго.

Устроившись на троне, Дария оглядывала весело шумящую толпу. Шел второй час бала. Играла музыка, пары кружились в веселом танце, то и дело звенели бокалы, слышался высокий женский смех.

Ринар устроился рядом.

— Не переживай сестренка, завтра я уеду, — мужчина улыбнулся, за что получил укоризненный взгляд серых глаз блондинки.

— Гэйя успела к тебе привязаться. Спрашивала, скоро ли ты вернешься.

— Надеюсь, не скоро. В этом приезд я исполнил долг на десятилетия вперед.

— Это правда, вот только до сих пор не могу понять, почему вдруг… — Дария лукаво улыбнулась, блеснув глазами, не в первый уже раз пытаясь вывести брата на чистую воду. — Неужели лорд Тамерли повздорил с новоиспеченной женой и решил переждать бурю вдалеке от любимой?

Ринар скривился, а королева продолжила:

— С ней ведь мы так еще ни разу и не виделись, почему не взял леди Тамерли с собой?

Так случилось, что Дария знала правду. Знала, что новая жена — скорей хорошо забытая старая. Но ведь сам Ринар не был в курсе об этом знании королевы. И ей было жутко любопытно, как он сможет увернуться от нежелательного допроса.

— Она не любит толпу, дворец ее не прельщает.

Дария кивнула. Брат явно был не настроен выдумывать более изощренный вариант. Но не признать, что в их многолетней скрытности, был смысл, Дария не могла.

После неожиданной женитьбы лорда Ринара слух о выдающемся событии докатился и до столицы. Никто не удивился, что не был приглашен, не удивился, что невеста — достаточно загадочная личность, о которой никто ничего толком не знает. Не удивился, что сам лорд не спешит делиться радостью. Многие помнили прежнюю его трагедию, а кто не помнил — тот слышал рассказы о ней. Молодой лорд и так слишком долго переживал смерть первой жены, чтоб выставлять вторую напоказ.

Благодаря отдаленному расположению и редким визитам в столицу, о его браке быстро забыли, занявшись другими сплетнями. Ведь практически в то же время, что где-то на западе был заключен брак, в столицу прибыла воспитанница лорда Ринара. Простая человеческая девочка, ставшая сначала приближенной фрейлиной Ее Величества, а потом и любовницей короля. Перемывать косточки ей было куда интересней.

— Ты сделал все, что хотел? — Дария улыбнулась мужу, который в этот самый момент встал, чтобы провозгласить очередной тост, а потом вновь обратила все свое внимание на брата.

— Еще нет, — он же блуждал задумчивым взглядом по толпе. — Надеюсь, сегодня сделаю все…

— Этот год был не самым простым в жизни Азарии…

Король поднял кубок, начиная речь. В тот же момент разговоры затихли, музыка остановилась на не самом удачном завершительном аккорде, танцующие застыли в немыслимых позах. Дария повернулась к мужу, смотря на него со всей нежностью и благоговением.

А Ринар наконец-то нашел взглядом ту, которую так настойчиво искал. Подозвав одного из слуг, ответственных за то, чтоб гости не оставались с пустыми бокалами, он вложил в ладонь парня записку, а потом кивнул в нужную сторону, поручая доставить послание адресату.

Выждав, пока слуга найдет Альму, протянет ей записку, а потом, проследив за тем, как девушка разворачивает, читает ее, Ринар обошел зал по дуге, скрываясь за одной из многочисленных дверей.

Король закончил свою речь, по залу пронеслись овации.

* * *

Альма чувствовала себя ужасно. Просто ужасно. Практически с самого начала вечера ее бросало в жар, тело ныло, мысли путались. Почему-то думать она могла лишь об одном — о том, как Ринар ее целовал тогда, в ее покоях, как прохаживал руками по телу, как говорил о запахе желания.

Если бы он был сейчас рядом, понял бы, что запах желания может быть куда более насыщенным и невыносимым. Альма горела, не могла понять, в чем причина такого состояния, а еще не могла ничего с собой поделать.

Когда ей подали очередной бокал, она осушила его без промедлений, а потом чуть ли не застонала в голос, чувствуя, как пружину желания скручивает в животе до спазма.

Нечаянные касания проходящих мимо сейчас были мукой. Альма стала в тысячу раз более восприимчива к ним, они казались в тысячу раз более чувственными, чем обычно.

Пройдясь взглядом по залу, Альма увидела короля. В голове пронеслась шальная мысль, кажущаяся сейчас единственным возможным спасением. Он сидел на троне, смотря на королеву. Дыхание девушки снова стало тяжелым, а по телу грозила пронестись очередная волна боли из-за неутоленного желания. Сейчас Альма готова была направиться прямиком к королю. Ей необходимо было оказаться с ним наедине. Девушке казалось, что одного касания хватит, чтобы она разразилась облегченным стоном. Она как кошка готова была ластиться, лишь бы получить то, что нужно.

И если первый час вечера она еще пыталась бороться с этим наваждением, пыталась заставить разум совладать с неизвестно откуда взявшимся приступом похоти, то теперь уже не получалось.

Подойти к королю Альма не успела — он встал, начиная очередную речь. Из последних сил сдержав стон, девушка отошла к стене, привалилась спиной к ее шероховатой поверхности.

Господи, а ведь она считала себя даже слишком холодной! Обычно во время постельных утех просто абстрагировалась, лишь изредка получая удовольствие. Раньше никогда толком не удавалось расслабиться, только иногда забыться, и вот тогда она тоже взрывалась. А сейчас Альме казалось, что она готова умереть от одного единственного взгляда ненавистных серых глаз… когда-то своего опекуна.

Закусив губу, девушка вновь попыталась взять себя в руки, переключиться хоть на что-то, перестать ощущать пульсацию внизу живота.

Вот только перед закрытыми глазами снова стало лицо человека, из-за которого пульсация усилилась. Застонав, Альма оттолкнулась от стены.

Нет, это мука. Она так больше не выдержит. Нужно срочно уйти отсюда. Спрятаться в покоях, набрать ванную холодной воды, опуститься в нее. Это поможет. Обязательно поможет. А если нет — она ведь не так беспомощна, в конце концов. Справится сама. Ей даже представлять ничего не нужно будет. Ненавистное, но такое желанное лицо само стоит перед глазами.

Мальчик-слуга преградил ей дорогу, когда Альма направлялась к ближайшему выходу из зала. Конечно, решение не идеальное. Завтра королева будет спрашивать, куда она так рано пропала. Но лучше завтра оправдываться, чем чувствовать себя похотливой мартовской кошкой в приличном обществе.

— Вам просили передать, — он поклонился, вложил в девичью ладонь записку. От чужого прикосновения Альму будто ударило разрядом. Она попыталась как можно быстрей одернуть руку.

— Спасибо, — вымучено улыбнулась, а потом развернула послание.

«Забыл передать тебе подарок от Аргамона. Жду в фиолетовом зале на третьем этаже. Я уеду сразу же по окончанию бала, завтра передать не удастся».

Этот ровный почерк она узнала бы из тысячи. Писал сам Ринар — это не ошибка и не очередная интрига. Вот только от этого не легче. В очередной раз мысленно застонав, Альма попыталась заставить себя думать рационально.

Ей сейчас нельзя встречаться с Ринаром. Просто нельзя. Она себя не контролирует. Достаточно будет одного только взгляда, чтоб она набросилась на него со своей необузданной страстью.

Но Аргамон… Он ведь ей писал. Писал, несмотря на то, что она не отвечала. Он стал всего лишь заложником ситуации: нельзя выбросить из жизни воспоминания о прошлом, оставив при этом мостик к нему же.

Столько лет прошло, а он все еще помнит, не злится, шлет подарок. Нет, она не сможет жить, зная, что Ринар привезет подарок обратно усачу со словами, что его милая гелин не захотела принять презент.

Осушив пятый уже за вечер бокал, Альма поспешила к выходу. Она заберет. Просто заберет. Задержит дыхание, смотреть будет исключительно себе под ноги, попытается не касаться Ринара, а потом отправится в свои покои, чтобы там страдать от неудовлетворенного желания. А страдать она будет. Уже страдает.

* * *

В этом зале редко проходили мероприятия, чаще предпочтение отдавали более помпезным, здесь же Альма была всего несколько раз.

Девушка успела занести руку для удара по двери, как створки сами открылись, впуская ее внутрь.

В комнате царил полумрак. Лишь у входа стояли подсвечники, и несколько горящих на стенах ламп освещали часть пространства.

— Лорд Тамерли? — Альма сощурилась, пытаясь различить силуэт мужчины в полумраке.

В душе поселилась тревога. Как та, что во время разговора с ним перед балом. Альме даже на секунду показалось, что его здесь нет.

Лишь на секунду. Сначала девушка услышала шаги, а потом увидела и его. Вот только забыла, что обещала задержать дыхание, опустить взгляд, отстраниться мыслями… тугой узел затянулся еще сильней. Уже до настоящей боли.

* * *

В этом зале редко проходили мероприятия, чаще предпочтение отдавали более помпезным, здесь же Альма была всего несколько раз.

Девушка успела занести руку для удара по двери, как створки сами открылись, впуская ее внутрь.

В комнате царил полумрак. Лишь у входа стояли подсвечники, и несколько горящих на стенах ламп освещали часть пространства.

— Лорд Тамерли? — Альма сощурилась, пытаясь различить силуэт мужчины в полумраке.

В душе поселилась тревога. Как та, что во время разговора с ним перед балом. Альме даже на секунду показалось, что его здесь нет.

Лишь на секунду. Сначала девушка услышала шаги, а потом увидела и его. Вот только забыла, что обещала задержать дыхание, опустить взгляд, отстраниться мыслями… тугой узел затянулся еще сильней. Уже до настоящей боли.

Он любил ее невозможно долго. Впервые. Не одумался в последний момент, как было когда-то, ей не приходилось представлять его на месте другого. Нет. Впервые это был действительно он.

— Кто он, Душа? Кому ты отдала второй осколок? — Альма протяжно застонала, закусывая губу. На самом деле, она никогда не хотела, чтоб знал. Даже чтоб видел, не хотела. И чтоб думал об этом сейчас, когда в мире не существует никого кроме них, тоже не хотела. Но он умел быть настойчив. Вновь довел до полуобморочного состояния, а потом отстранился, выжидая. Знал, что не выдержит. Знал, что сдастся, что скажет. И до последнего надеялся, что ошибся, но нет…

— Синегар…

Ринар рыкнул, вновь притягивая такое желанное тело к себе, а потом вновь даря ощущение полета, до дрожи.

Он догадался. Почувствовал, что так и есть. Понял, что долетевшие до Приграничья сплетни о том, что в окружении короля появилась кальми — не пустые. А значит, теперь не только Синегар знает о том, кто такая Альма, но и Дария.

Он искренне любил сестру. Уважал ее. Отправил Альму к ней лишь потому, что точно знал — ей может доверять. Мог доверить свою подопечную — обычную человеческую девушку, какой Альма приехала во дворец, но не кальми, в чем сама же себя разоблачила. Альме было безопасно здесь ровно до того момента, как в ее тайну были посвящены посторонние. Дария никогда не поставит интересы Альмы выше собственных. На королей слишком часто покушаются, а королева не позволит Синегару умереть раньше, чем их дочь войдет в возраст настоящей правительницы. Именно поэтому здесь Альму он не оставит. В случае чего, Дария слишком хорошо знает, как помочь любимому мужу.

А если не она, то совсем скоро узнают и остальные, а потом… Альме осталось бы только выбрать, как именно она хотела бы умереть — во имя спасение монаршей семьи, когда на короля совершат очередное покушение, или в следствии показательной казни последней представительницы проклятого людьми рода. Ринар знал — распространись слухи о кальми подле короля по всей стране, среди простых людей, они взбунтуют — придут требовать расправы, а Синегар… Король пойдет на все ради сохранения власти.

Призвав кинжал, мужчина полоснул по своей ладони, провел по образовавшейся кровавой дорожке пальцем, а потом приложил его к губам Альмы.

— Давай, маленькая. Всего каплю, — беспрекословно слушаясь, Альма провела языком по подушечке, ощущая солоноватый привкус крови. Потом позволила провести кинжалом уже по своей ладошке, отстраненно ощутила, как ее подносят к губам, нежно целуют. Так, что пульсирующая боль тут же отступает. А потом Ринар вновь что-то шепчет. Что-то непонятное, пугающее, Альма смогла разобрать только отдельные слова в его тихом шепоте.

— Я не люблю его, — девушка не понимала, что происходит, но эти слова сейчас казались важными.

— Я знаю, эйель. Теперь уже точно, — не давая времени понять смысл его слов, Ринар снова начал целовать.

Он добился своего, Альма забыла обо всем. Только на периферии сознания мелькнула мысль, что это слова она уже слышала. Эйель — жена.

Глава 15

Альма проснулась, чувствуя жутчайшую головную боль. Ей часто приходилось пить порошки, помогающие справиться с болезненным приступом, но так плохо ей еще не было никогда.

Девушку разом оставили все силы, мысли, она могла только лежать на кровати, закрывая глаза руками, чтоб слишком яркое солнце не слепило своими лучами.

Лишь через час после пробуждения, Альма заставила себя встать, почувствовала, что болит не только голова, но еще и все тело, мышцы сводит, ладонь саднит.

Девушка перевернула руку, разжимая кулак. По центру, пересекая линии, от запястья к безымянному пальцу тянулся воспаленный порез.

Вновь закрыв глаза, Альма попыталась вспомнить, что происходило вчера, но не смогла. Какие-то обрывки, фразы, мысли, ощущения. Она даже толком не могла понять, где заканчивается реальность и начинается сон. А снился ей Ринар. Это был самый сладкий и одновременно пугающий сон.

Прислушиваясь к себе, девушка облегченно вздохнула. Главное, что он уехал. Если хотя бы это ей не приснилось, вчера пообещал, что уедет сразу после бала. А значит, сейчас он уже на пути домой. На пути дальше от нее. Осталось лишь дождаться, когда все вернется на круги своя. Когда она перестанет инстинктивно искать его взглядом, оборачиваться, заслышав похожий на его голос.

Преодолевая себя, Альма отправилась в ванную, привела в божеский вид то, что сейчас напоминало девушке никак не цветущую фрейлину, прочистила горло, ведь голос охрип так, будто она полночи попеременно шептала и кричала, а потом вышла, чтобы первым делом навестить Ее Величество. Это было их привычной традицией — обсуждать случившееся на балу. Вот только на этот раз у Альмы был особый интерес — она практически ничего не помнила…

* * *

— Проходи, — Дария ждала ее в своих покоях. У ног королевы сидела Гэйя, увлеченно расправляясь с очередной подаренной куклой. Бедняге жить осталось явно недолго. На появление фрейлины девочка не обратила никакого внимания.

Отложив рукоделие, королева улыбнулась, пытливо приподняла бровь.

— Ну что? Ты видела, как лорд Дамиан делал предложение милой Мэган?

— Она согласилась? — выражая свое удивление, Альма округлила глаза, а потом подошла к пустующему креслу, желая как можно быстрее присесть.

— Конечно же.

— Жаль, что я пропустила, должно было быть очень трогательно, — Альма опустила взгляд, следя за тем, как у куклы Гэйи становится все меньше волос — девочка взялась сооружать бедняге прическу.

— Ты рано ушла, Альма. Мы с Сигенаром волновались… — еще минуту тому легкомысленный взгляд королевы теперь стал уже более серьезным.

— Плохо себя почувствовала, Ваше величество.

— В каком смысле? — по лицу королевы скользнула тень. Какое-то время Альма пыталась понять, что не так, а потом все стало ясно.

— Нет, цикл регулярный. Это никак не связано с тем, что…

— Хорошо, — Дария вновь усмехнулась, явно чувствуя облегчение. — Ну так что, почему ты ушла? Неужели тебя так расстроил отъезд лорда Тамерли?

Говорить королеве о том, что это-то ее не расстроило ничуть, Альма не стала, лишь кивнула. Какая, в сущности, разница? Он ведь уехал — это главное.

— Тогда спешу тебя потешить — Ринар еще здесь, — потешить не получилось, по спине Альмы прошел холодок. — У него сейчас аудиенция с королем. Видимо, вспомнил о чем-то жутко важном перед самым отъездом. Если вчера не успела с ним попрощаться, можешь сделать это сегодня.

— Спасибо, — Альма вымучено улыбнулась, чувствуя, как в сердце вальяжно устраивается тревога.

Не зря. Уже через несколько минут в покои королевы вновь постучали, приглашая леди Кристэль пройти в коронный зал. Его Величество ждут.

* * *

Альма шла по привычным коридорам, чувствуя себя непривычно неуютно. Она предчувствовала неладное, только никак не могла понять, что именно ее волнует. Как-то отстраненно обратила внимание на то, что стражники, семенящие следом, смотрят с сомнением, и на то, что проносящиеся мимо дамы слишком сладко улыбаются, а потом начинают шушукаться, тоже должного внимания не обратила. Она судорожно пыталась различить сон, явь, понять, что вчера произошло, а еще из последних сил приказывала себе никак не связывать то, что Ринар до сих пор здесь с ее странным состоянием.

Когда двери в коронный зал открылись, Альма непроизвольно отшатнулась. Она никогда не видела короля таким…

Обычно улыбающийся мужчина бросил на нее откровенно яростный взгляд. Хотя через секунду Альма поняла — это всего лишь инерция, взгляд адресован был другому, а ей достался потому, что перестроиться за мгновение король не смог.

— Ваше величество, — девушка сделала реверанс.

— Выйдите, — король прошелся предостерегающим взглядом по следовавшим за Альмой стражниками. — Сейчас же.

Дождался, когда в комнате останутся трое. Он, Альма… и Ринар. Видеть его лицо девушка не могла. Лишь ровную спину, ноги на ширине плеч и напряженные руки. Он то и дело поигрывал пальцами, будто готовился плести заклинание. Это очень не нравилось Альме.

— Подойди ко мне, Альма.

Непривычно суровый король долго смотрел на Ринара, а потом, не отрывая взгляда от мужчины, обратился уже к ней.

Ослушаться девушка не смела, неспешно подошла, остановилась в шаге от трона. Вздрогнула, когда король схватил ее руку, перевернул ладошкой вверх, заставил раскрыть ее. На ладони по прежнему виден был порез, а еще… По безымянному пальцу теперь плелся узор. От основания по третьей фаланге вверх.

— Что это? — девушка застыла как вкопанная, следя за тем, как узор вьется все выше практически на глазах.

— А ты не знаешь? — Синегар посмотрел на нее сощурившись. Так, будто она пыталась выставить его дураком. А она не пыталась — действительно не знала. Именно это он прочел в ее глазах, когда девушка вскинула взгляд на него.

— Она не знала! — король бросил взгляд туда, где продолжал стоять Ринар. — Ты взял ее в жены силой?!

— Что? — Альма почувствовала, как кровь стынет в жилах.

Ринар почему-то не ответил.

— Что? — девушке показалось, что ее элементарно не слышал. Потому и не отвечают. Не слышит король, и Ринар тоже не слышит.

— Мне впору тебя поздравить, ангел, — ей достался очередной тяжелый взгляд монарха. — Ты удостоилась звания жены герцога Тамерли.

Альма посмотрела на короля как на умалишенного. Потом недоверчиво, а потом смех вырвался как-то сам собой. Она рассмеялась, но осознав, что и на смех он не реагирует, вновь застыла.

— Это такая шутка? Если да, то объясните, пожалуйста, в чем ее смысл, я не понимаю…

— Альма, ты помнишь, что произошло вчера?

— Она не может помнить, — наконец-то голос подал Ринар. От его интонации Альма поежилась. — Я поставил блок на те воспоминания. Она вспомнит постепенно. Возможно, уже к вечеру.

— То есть ты признаешь, что магически воздействовал на фрейлину моей жены? — мужчины метали искры глазами. Оба злые и уверенные в своей правоте.

— Я признаю, что магически воздействовал на свою жену.

— Я вам не жена… — Альма наконец нашла в себе силы обернуться, чтобы посмотреть на Ринара. После его слов она действительно начала вспоминать.

Вино. Всему виной тот бокал вина, который она приняла из его рук. Он ее опоил. Опоил, чтобы устроить этот фарс.

— Видишь, она не признает, что все произошло добровольно. Я не освящу этот союз, — Синегар откинулся на спинку трона, нервно теребя бороду.

Когда утром к нему пришел Ринар, он был в чудесном настроении. В крайне хорошем расположении духа. Рад был тому, что брат жены решил задержаться, но то, что он сказал…

В какой-то момент Синегар действительно готов был отдать приказ вздернуть наглеца.

— Ритуал проведен. У нее на руке узор, а значит, все было согласно воле.

Альма сжала руку в кулак, будто это могло помочь скрыть его правоту. Магические ритуальные браки заключают далеко не все. Не так-то многим хочется связывать свою кровь с кровью другого человека. Эта связь дает много привилегий, но и рисков из-за нее возникает очень много.

— Будет созван совет. Тебя выслушают. Ее тоже. И совет решит, можно ли считать брак, заключенный под действием зелья, надлежащим.

— На это уйдет не меньше года.

— Ничего, я подожду. А пока все останется как есть. Альма, ты свободна, — даже не глянув на нее, Синегар кивнул, позволяя откланяться.

— Нет. Альма теперь принадлежит мне. Узор — тому доказательство. Если хочешь созвать совет — прошу. Но сегодня я уеду из дворца с тем, что принадлежит мне.

— Я вам не принадлежу, — с каждой минутой, Альма все четче осознавала, что произошло. С каждой минутой она ненавидела Ринара все больше. Он обманул, опоил, заманил, а потом воспользовался всем этим для того, чтоб в очередной раз разрушить ее жизнь.

Бросив на нее быстрый взгляд, Ринар сложил руки на груди:

— Все произошло согласно закону. Закону, изданному под твоим началом и началом твоих предков, и гарантированному тобой же. Не пытайся искать лазейки. Я все продумал. Ты уже ничего не изменишь. Приграничье по-прежнему бунтует, я должен возвращаться, поэтому мы уезжаем сегодня.

Резко развернувшись, мужчина направился прочь из зала. Альма сосчитала количество шагов, сделанных Ринаром, услышала, как за его спиной закрывается дверь, как он уходит прочь…

— Только не это, — Альма резко повернулась к королю. — Ваше величество, только не это.

* * *

Сейчас Синегар чувствовал себя жутко злым и бессильным. Он легко мог отдать приказ лишить наглеца головы. Легко мог расправиться с ним раз и навсегда за то, что посмел действовать за спиной. Посмел там открыто обвести вокруг пальца. Посмел отобрать кальми, но…

Чистокровных почти не осталось. Кого ему поставить во главе Приграничья? Собственную дочь семи лет отроду или жену? Или дать власть полукровкам? Так и до людей скоро дойдет. А это верный путь к гибели. Ринар — единственный, способный справиться с этой обязанностью. К сожалению, действительно единственный.

— Как ему удалось провести ритуал, Альма? Он угрожал?

— Нет, — девушка с зелеными глазами-блюдцами смотрела на короля так отчаянно, что становилось только хуже. Он терял не только кальми, сейчас Синегар чувствовал, что теряет что-то большее. Он успел прикипеть к ней душой.

— Что тогда? Почему ты согласилась?

— Я не соглашалась. Я просто не понимала… Все было как в тумане.

— Он опоил тебя?

— Да!

— Но ты ведь согласилась. Если бы ты этого не хотела, узор бы не выступил.

— Я не знаю, как так получилось, Ваше величество! — от отчаянья, Альма перешла на крик. А потом приложила ко рту руку, прикусывая кожу. Она практически чувствовала, как ее засасывает в трясину. Еще не до конца понимала, что именно произошло, но чувствовала, что для нее — ничего хорошего.

— Он оказался хитрым, — Синегар хмыкнул, переводя взгляд на закрытую дверь. Ведь действительно все продумал. Не украл, волоча в ближайший храм и там сочетаясь браком так, как делает большинство, не занялся соблазнением, не наградил своим ребенком, чтоб потом предъявить права на мать хотя бы до момента рождения. Нет, поступил рискованней — связал себя кровью с девочкой. Подарил ей часть своей силы в обмен на возможность навязывать свою волю. Она ведь пока вряд ли это понимает, но все именно так. Теперь, если Ринар захочет, она сделает что угодно. Он может заставить. Не важно, под дурманом дала клятву или нет, но девушка признала его власть над собой — по пальцу продолжал плестись узор.

— Ваше величество, я никуда не уеду. Я не признаю…

— Ты уже признала, Альма. Больше ничего не нужно. Ты повторила слова клятвы.

— Я не помню!

— Это не важно, — король вновь посмотрел на нее, потом потянулся, взял ее руку в свою, раскрыл ладонь, — вот это важно. Видишь?

Она видела. Видела ненавистное уже плетение, которое покрывало большую часть пальца. Альма пыталась мысленно отдать приказ инородному рисунку пропасть, раствориться, но он только с новой силой обволакивал фалангу за фалангой.

— Сделайте что-то, прошу вас.

— Что? — Синегар же наблюдал за плетением с интересом. Теперь уже просто с горьким интересом. Какой смысл злиться, если сделать ничего не сможешь?

— Отмените это. Запретите мне покидать дворец. Запретите лорду Тамерли приближаться. Хоть что-то.

— Я не могу, Альма. Не. Могу. Он имел право брать с тебя клятву. Официально ты не принадлежишь никому, ни с кем не связана, никому не обещана. Но ты могла отказаться. Только почему-то этого не сделала. И он прав, на собрание совета уйдет не меньше года, а к тому времени… Ты нужна ему, к тому времени ты будешь уже беременна.

— Нет, — девушка зло выдернула руку, отходя от трона. Ей сейчас и думать было противно о том, чтобы оказаться с Ринаром в одной постели. Даже в одном с ним замке было душно и муторно.

— Я бессилен, Альма. Это правда.

— Вы должны мне, Синегар, — она никогда бы не сказала этого. Никогда в жизни не произнесла бы этих слов, сложись все иначе. Не посмела бы настаивать на возвращении долга, но сейчас все складывалось таким образом, что иначе она не могла.

Альма не знала, зачем Ринар это сделал. Не знала, и не хотела знать. Вот только слишком хорошо понимала — не перенесет возвращения в его дом. Не перенесет роли второй жены. Если именно это он для нее заготовил. Не сможет.

— Альма, я…

— Вы обязаны мне жизнью. А я прошу всего лишь не позволить ему забрать меня из дворца. Хотя бы год… Пожалуйста…

В глазах девочки-ангела, какой сам ее называл, горела мольба. Синегар смотрел на нее и не мог заставить себя ответить. Не мог заставить себя отказать. Он вспомнил, как именно когда-то оказался в неоплатном долгу перед ней.

В его покои тогда принесли поднос со сладостями — гостинцы одного из послов. Это был поздний вечер, а ту ночь Синегар собирался делить с Альмой. Вот только она никогда не любила сладкое, лишь отмахнулась от предложения попробовать. Сам же он с наслаждением отведал яства. Было действительно вкусно, потом было необычайно хорошо с ней. Заснул он с четким осознанием, что завтра будет удачный день. Вот только завтра для него могло уже не настать.

Альма проснулась той ночью, почувствовав, что мужчину рядом бьют судороги. Гостинцы были отправлены. Об этом они узнали позже, а тогда было не до того. Понимая, что сама помочь ему не сможет, Альма позвала Дарию.

Королева же запретила звать кого-то еще. Почти сразу, после того, как Дария оказалась в покоях мужа, тот испустил последний вздох. Тогда казалось, что последний.

Дария металась по покоям, не зная, что делать. Она предчувствовала крах. Свой крах без поддержки мужа. Не представляла, куда прятать дочь, где прятаться самой, кого винить…

Альма следила за тем, как такая сильная женщина понемногу сходит с ума, не проронив при этом ни единой слезинки о мужчине, которому наверняка когда-то клялась в вечной любви, и именно тогда приняла решение. Она ведь может помочь. На этот раз помощь будет уж точно не во имя любви. Вот уже больше семи лет к тому времени она жила без одного осколка души, давно привыкла, не чувствовала себя лишенной или обделенной, так что мешает пожертвовать второй осколок ради того, чтоб все вернулось на круги своя?

Следя за тем, как Дария мечется по покоям, Альма вновь попыталась почувствовать то, чем должна была поделиться.

В этот раз было еще легче. Синегар вдруг просто вновь задышал, а в груди стало немного пусто.

Тогда Альме пришлось объясняться. Сначала убеждать Дарию, что она не сошла с ума, а потом объяснять, как ей удалось сделать невозможное. Девушка не просила воспринимать это как одолжение, которое когда-то она попросит вернуть. Так решил сам Синегар. Сам пообещал, что исполнит любое ее желание или просьбу, а потом не забывал об этом напоминать. Видимо, монарху не нравилось оставаться в должниках, ему хотелось побыстрей избавиться от этого статуса. А Альме не о чем было просить. Не о чем до этого утра.

— Я не могу, Альма. Прости. Просто не могу. Меня не поймут.

Сигенар не представлял, каким образом ей помочь. Объявить войну наместнику Приграничья из-за девчонки? Устроить ему показательную кару за то, что посмел взять в жены человечку, которая слыла фавориткой короля?

Все войны развязываются из-за женщин, но… Их зачинщики чаще всего оказываются в проигрыше. Синегар оказаться в проигрыше не хотел.

— Хотя месяц, неделю, день… Я сбегу. Я просто не смогу с ним, вы не понимаете, — осознание, что этот мужчина не станет делать ради нее то: в чем Альма так нуждалась, сейчас даже не задело. Она ведь никогда не позволяла себе думать, что его привязанность — что-то действительно значимое. И теперь разочарования не было, лишь непреодолимое желание найти выход.

— Глупости, Альма. Он найдет. Он теперь найдет тебя везде. Вы связаны кровью. Он даже эмоции твои чувствует.

Пусть чувствует. Альма бессильно сжала кулаки. Сейчас ей даже хотелось, чтоб чувствовал, потому что так она не ненавидела Ринара еще никогда.

— Вы ничего не сделаете? — в своем бессильном гневе, она напрочь позабыла обо всех чертовых правилах приличия.

— Здесь я бессилен.

— Прекрасно, — крутнувшись на каблуках, девушка направилась прочь. Давно пора было привыкнуть, что помочь ей может только она сама. Никто и никогда не облегчит ей жизнь просто так. Любой шаг навстречу когда-то обернется тем, что с нее стребуют должок, а вот ее шаги доброй воли по отношению к окружающим вряд ли хоть когда-то начнут приносить плоды уже ей.

— Ты иногда звала его ночами… — Синегар задумчиво почесал бороду, вновь окидывая ее грустным взглядом. — Я думал, все дело в том, что он заменил тебе отца, а оказывается… Ты ведь его любила? Потому и отдала часть души жене?

Девушка застыла у выхода, чувствуя сверлящий спину серьезный взгляд.

— Уже не важно, — девушка оглянулась, в последний раз смотря на мужчину, который долгие годы был для нее кем-то. Почти другом, почти любовником, почти покровителем. Другом не стал, потому что всегда смотрел на нее как на чуть-чуть инструмент, любовником был лишь в физическом смысле, а в мыслях любовью она всегда занималась с другим, и полноценный покровитель из него не получился — именно поэтому она сейчас должна бороться за себя сама. — Прощайте.

Услышав, как двери за ее спиной закрываются, девушка помчала вперед по коридору. Теперь она точно знала: даже если ей удастся избежать того, чтобы отправиться со своим… мужем, в замке она тоже не останется.

* * *

— Ты хоть понимаешь, что это предательство? — Дария метала глазами молнии, не отводя взгляда от двоюродного брата. Такого спокойного, меланхоличного Ринара.

У женщины складывалось впечатление, что он ее даже не слышит. А если слышит, что значат ее слова слишком мало.

— Это официальное обвинение? Мне готовиться к заключению до момента окончания расследования?

— Что ты несешь?! — королева подошла к брату, взяла его лицо в свои ладоши, заглядывая в равнодушные глаза. Она уже видела его таким когда-то — настолько же отстраненным и, кажется, не ведающим страха. Только тогда причиной стала смерть жены. Сейчас же причина здравствовала. Тогда он потерял страх от отчаянья, а сейчас? Действительно готов пожертвовать собой? Ради чего? Ради брака с человечкой? Пусть не совсем обычной, но человечкой?

— У меня была сложная ночь, а теперь предстоит далекая дорога с не слишком благосклонной ко мне женщиной, я не расположен к пустым беседам, — Ринар увернулся от ее рук.

— Зачем ты это сделал? Она же не соображала? Ты ее опоил?

— Опоил. Только потому, что так нужно было.

— Кому нужно?

— Не хочу, чтоб когда-то ей пришлось жертвовать собственной жизнью, ради тебя или короля.

Дария отшатнулась, словно от удара.

— Надеюсь, Синегару этого ты не сказал? Не перегибай палку, брат. Думай, что говоришь. Я бы никогда…

— Не ври себе, Дара. Ты бы пошла на все, если нужно было бы спасти дочь или мужа. Доверяя свою тайну вам, Альма совершила ошибку, я ее исправил.

— Ты? — королева сощурилась, чувствуя, что начинает сердиться. — Напомнить, кто нашел эту кальми? Кто от тебя-то ее защитит? Или в этом вся твоя защита? Одумался и решил оставить себе… Для личного пользования.

Ринар рыкнул. Видимо, злилась не только Дария. Он тоже. Приблизился к сестре, поймал ее теперь уже не такой уверенный взгляд, не дал его отвести.

— Я просил тебя присмотреть за ней, Дара. Присмотреть, а не подкладывать под мужа. Черт тебя дери! Думала, получила послушную игрушку, которая еще и полезна? Все. Считай, игры закончены.

Резко развернувшись, Ринар вышел из покоев королевы. Лишь ангелы и демоны знали, каких усилий ему стоило сдержаться, чтоб не сделать ничего лишнего. Он понимал Альму, которая пыталась всеми силами уцепиться за возможность оградиться от него. За это даже не пытался винить девочку. Но вот Дара и Синегар… Все, на что они сподобились — пристыдить его. После всего, что Альма для них сделала, не нашли в себе сил заступиться. Даже перед ним. Чего же ожидать, попытайся причинить ей зло кто-то посторонний?

Ринар ни капли не жалел о том, что сделал. Альма когда-то простит. Когда-то устанет ненавидеть. Он подождет. Главное, что она будет в безопасности, подальше от этих и подобных им благодетелей.

Дария вылетела вслед за братом в коридор, бросая слова уже в спину:

— Не строй из себя спасителя, Ринар. Ты делаешь это не ради нее. Для себя!

Отвечать он не стал. Да. И для себя. Потому, что когда-то оказался полнейшим идиотом, не заметившим, какой клад попал в руки. Потому, что тогда отпустил. Потому, что тогда зациклился на второстепенном, настойчиво игнорируя главное.

Ринар понимал, что его путь ко второму шансу неправильный. Что завоевывать ее доверие стоило бы не так. Медленно, со вкусом, давая право отступить на шаг, если испугается, отойти, дать передышку. Но такое развитие событий возможно было бы в идеальных условиях. А их идеальностью не баловали.

* * *

Первым делом Альма направилась в свои покои. Хотела перевести дух, собраться с мыслями, решить, как именно действовать. Даже это ей не удалось. На пороге фрейлину ждала горничная, которой было поручено собирать вещи. Ярость накрыла девушку с новой силой. Не желая вымещать гнев на ни в чем неповинной трясущейся как осиновый лист горничной, Альма помчала к покоям того, кого неповинным назвать не повернется язык.

К счастью, Ринар был у себя. Иначе Альме пришлось бы разнести к чертовой матери дверь, а потом разгромить комнату. Причинить физический ущерб ему и его имуществу хотелось невыносимо.

— Зачем вы это сделали? — он открыл сразу же, наверняка ждал, что она придет.

— С добрым утром, Душа, в тронном зале нам не удалось надлежащим образом поздороваться.

Мужчина отошел, впуская Альму внутрь.

— Вы в своем уме? — девушка вошла, окинула взглядом помещение. Вот только взгляд сейчас специфически оценивал обстановку — цеплялся за предметы, которыми лучше всего будет запустить.

— Абсолютно, — Ринар закрыл дверь, облокотился о нее спиной, спокойно смотря на собеседницу.

— Человек в здравой памяти не станет делать то, что делаете вы! — Альма подошла, вскинула на мужчину злой взгляд. Хотелось вцепиться в лицо, но Ринар бы этого не позволил. — Зачем? Зачем этот фарс? Кому нужен этот брак?!

— Ты должна была подумать сама, должна была осознать опасность, необходимость уйти из места, где каждая проведенная минута для тебя — угроза жизни. Должна была сделать это по доброй воле. У тебя было предостаточно времени, чтобы все взвесить. Но ты приняла не то решение, которое можно было бы считать разумным.

— И поэтому… Поэтому силой заставили дать клятву? — Альма бросила очередной взгляд на ладонь. Узор больше не плелся. Теперь просто покрывал поверхность всех трех фаланг.

— Ты дала клятву добровольно, силу я не применял.

— Вы меня опоили! — девушка вскинула мятежный взгляд на сумасшедшего. Непрошибаемого уверенного в своей правоте сумасшедшего. — Вы дали мне приворотное…

— Нет, Душа, это был не приворот.

— А что тогда? Что вы подмешали в это чертово вино? Зачем я послушала вас? — последний вопрос девушка явно адресовала уже не ему.

— Это был подарок от Аргамона, гелин. Когда-то он применил это зелье ко мне. Помнишь, тогда, в лесу? — оттолкнувшись от двери, Ринар приблизился к девушке на шаг, притянул к себе за талию. Не желая чувствовать его так близко, а тем более, не желая чувствовать его касаний, Альма уперлась в грудь, запрокидывая голову.

— Отпустите…

Он не отреагировал.

— Я тогда думал, что сойду с ума от ревности. Представлял, что ты бежишь в лес, что мокрая от росы юбка прилипла к нежным ногам, что сердце рвется из твоей груди, что сама грудь тяжело поднимается, что ты оглядываешься, одновременно боясь и предвкушая. А еще думал, что тебя может догнать другой. Например, тот мальчишка. Как его зовут? Уже не помню… Пытался бороться с собой, из последних сил сдерживался, чтобы не помчать на поиски. Но не смог бороться с зельем. Как и ты не смогла. Это зелье на крови. Тогда — на твоей крови. Сейчас — на моей. И это не приворот. Если бы в нем была кровь Синегара, ничего бы не произошло. Можем даже попробовать, Душа. Ты не пошла бы к нему, потому, что ты не хочешь его. — Ринар наклонился, прикоснулся губами к уху девушки. — Ты хочешь меня. А я тебя.

Альму пробила дрожь. Гнев, его близость, странные слова произвели неправильный эффект. Не тот, на который она рассчитывала.

— Мне ничего не нужно от вас. Только… Заберите все обратно. Заберите свою клятву.

— Чтобы что? Чтобы ты осталась во дворце, игрушкой королевы и ее мужа? Отправляя тебя сюда, я желал нашей Душе другой судьбы. Я думал, ты найдешь достойного человека, выйдешь за него замуж, родишь детей. Я искренне надеялся на это. Надеялся, что ты полюбишь.

— Благодаря вашей науке я усвоила, что моя любовь — последнее, что нужно окружающим. Спасибо за нее. И отпустите.

Эти его надежды… Лучше б он молчал. Они будто ножом резанули по сердцу. Он надеялся, что она полюбит. Как можно полюбить, если продолжаешь думать только о нем? Постоянно, ежедневно?

— Нет, Альма. Я очень на это надеялся раньше. Очень сильно. Знаешь, почему? — отпускать ее не спешили. Слова шептали, склонившись к уху. — Тогда я не посмел бы приехать и вернуть тебя себе. Тогда не посмел бы рушить твое счастье. Отошел бы в сторону, заставил бы себя смириться. Или попытался бы это сделать… Но ты сама сделала свой выбор. У тебя было долгих восемь лет, в которые ты могла забыть меня. А ты не забыла.

— Не пытайтесь читать мои мысли, лорд Тамерли. Я не вспоминала о вас ни разу…

— Да? — Альма почувствовала, как руки мужчины сильней стискивают талию. — Не грезила мной, не плакала из-за меня? Не звала в мыслях и во снах? Не ври, гелин. Я две недели провел не отходя от тебя ни на шаг, а теперь и эмоции твои чувствуя. Злость, возмущение, а еще трепет и желание.

— У меня лишь одно желание на ваш счет, милорд, — очередная попытка высвободиться увенчалась успехом. Ринар отпустил. Дал отвернуться, скрывая выступивший на щеках румянец. Две недели не отходил ни на шаг, чувствует эмоции… Это убивало. — Сделайте так, чтоб это пропало с моей руки, — она вытянула вперед ладонь, демонстрируя ненавистный узор.

— Не пропадет, Альма, уже не пропадет, — ожиданий его действия не оправдали. Вместо того, чтобы малой кровью согласиться, он притянул ладонь к своим губам, коснулся поцелуем узора. Так, что тот будто зашевелился, щекоча под кожей. — Чувствуешь? Он признает меня. Значит, и ты признаешь…

— Я ничего не собираюсь признавать, прекратите этот фарс! — зло выдернув руку, Альма вновь отошла. Она уже поняла, что он отлично умеет ее гипнотизировать, осознает, что ее чувства восьмилетней давности так до сих пор и не были истреблены, но не могла позволить мужчине этим пользоваться. — Вы ведь женаты, милорд. Не просто женаты, вы же любите свою жену! Вы ждали ее полстолетия, чтобы теперь изменять? Вы изменили ей со мной! По доброй воле изменили! Как она отнесется к тому, что вы привезете домой меня?

— С Наэллой все решено, можешь не волноваться, — выражение на лице Ринара стало суровым. Кажется, девушка затронула не самую приятную тему, а значит, именно на нее стоит давить.

— Как вы себе это представляете, лорд Тамерли? Составите расписание, в какие дни желаете видеть ее, а в какие меня? Посадите за один стол и будете любоваться? Вы не спрашивали, хочу ли этого я, подозреваю, Наэллу тоже.

— Не неси чушь, Альма.

— А вы эту самую чушь не творите, мой лорд! Я прошу вас, не совершайте ошибку, которая коснется не только вас. Не заставляйте свою жену страдать, не рушьте мою жизнь.

— Это бессмысленный разговор, Альма. Мы уезжаем сегодня же. Твои вещи должны быть уже собраны, мои давно на месте.

— Я никуда с вами не поеду, — осознавая, что разговаривать с ним больше смысла нет, девушка направилась к двери.

— Ты же понимаешь, что поедешь.

Понимала… К сожалению, с каждой секундой понимала все лучше. Он вбил себе в голову идею, и теперь ничто не заставит передумать. Даже цепляйся за дворцовые двери зубами, все равно сделает по-своему.

— Ненавижу вас, — она дернула ручку двери, обернулась, полоснув по лицу мужчины гневным взглядом. — Поверьте, я сделаю все, чтоб вы возненавидели тот день, когда провели этот свой ритуал. Я сделаю все, чтобы испортить ваши дни. А потом сбегу. Все равно сбегу.

Не дожидаясь ответа, она хлопнула дверью за спиной, направляясь в белый свет. Теперь уже неважно куда, ей не поможет никто. Просто подальше от него. Хотя бы сейчас, пока есть такая возможность.

— Я благословляю тот день, Душа.

Ринар подошел к окну, разглядывая серый пейзаж. Вся проблема в том, что он никогда не возненавидит. Не возненавидит ее, не возненавидит день, когда привязал Альму к себе. В этом Ринар был абсолютно уверен. Причина такой уверенности проста — он перестал сопротивляться, принимая собственные чувства.

Когда-то он был слеп и глуп. Пятьдесят долгих лет жил мыслью о том, что сможет вернуть прошлое и чувства воспылают вновь. Верил до последнего и даже немного после возвращения… А потом осознал — чувств больше нет. Зато есть ноющее сердце. Ноющее по той, которую отверг.

Себя он ненавидел. А вот ее — нет. У Альмы же все наоборот — она ненавидит себя за то, что любит его. И это ее разрушает. Она будет долго сопротивляться. Действительно сделает все, чтоб он пожалел.

Его же задача состоит в том, чтоб как можно быстрее смирилась, приняла, поняла. Но прежде, им предстоит пройти долгую дорогу ее отрицания. Долгую и сложную. В этом Ринар не сомневался.

* * *

Их не провожали. Куда занятней было шушукаться по закоулкам и выглядывать из дворцовых окон, следя за тем, как лорд Тамерли провожает к экипажу когда-то свою подопечную, а теперь жену, точнее вторую жену. Девушку, бывшую доверенной фрейлиной Ее величества и фавориткой короля.

Всем было жутко интересно, что особенного в этой девочке, раз за нее ведутся такие бои. Все знали, что король сердится, кто-то видел, как обычно рассудительная королева кричала вслед удаляющемуся брату, несущуюся по коридорам Альму тоже видели многие, и она меньше всего походила на счастливую жену.

— Возможно, все дело в том, что не хотела быть второй? — одна из девушек, следивших за тем, как Альма влетает в карету, отказываясь от поданной лордом Тамерли руки, повернулась к соседке по окну.

— Она человечка, неужели надеялась на что-то большее? Ей и так повезло. Если родит ребенка, лорд озолотит.

— Наверное, для того и взял… В том браке ведь детей пока нет. А Альма… Она красивая.

— Наверное, — собеседница пожала плечами, следя за тем, как карета отъезжает.

* * *

— Поспи, Альма. Дорога длинная, — Ринар бросил взгляд на жену, чтобы получить в ответ ушат презрения.

Себе он пообещал быть крайне терпеливым. Именно поэтому просто пожал плечами, отворачиваясь к окну.

Ей определенно хочется ссоры. Она ей необходима. Вот только устраивать ее в карете — не лучший выход. За ссорой должно следовать примирение. Здесь примириться будет сложно.

Ринар бросил быстрый взгляд на девушку. Она прижалась головой к стене кареты, с жадностью глядя на очертания дворца, еще виднеющиеся в окне.

Девушка смотрела на замок с такой грустью, что сердце Ринара дрогнуло. Может зря? Может Дария права? Он лишь прикрывает все заботой об Альме, а на самом деле сделал все для себя? Потому, что больше не мог без нее?

— Почему моя жизнь вечно рушится, стоит вам появиться на горизонте? — Альма не оглянулась, продолжала смотреть вдаль. Она действительно чувствовала, как кирпичик за кирпичиком распадается ее жизнь.

Да, не лучшая. Да, часто порицаемая, но привычная. Она никогда не мечтала быть фавориткой короля. Никогда не хотела, чтоб ее личная жизнь стала всего лишь инструментом в руках других людей, но с этим удалось смириться, находя выгоду и для себя. Она копила деньги на свой дом. Не хотела пользоваться теми средствами, которые продолжал выделять Ринар. Нет, зарабатывала немного магией, получала жалование от королевы, собирала деньги на то, чтоб когда-то, совсем скоро, уже через год или два, прийти к королю и сказать, что решила уйти. Или сбежать, если Синегар воспротивится.

Она купила бы дом на отшибе. Так далеко, как только возможно. Дом, похожий на обитель. Соврала бы насчет его месторасположения. Уехала туда ночью, в тайне. А потом занялась бы разводом лошадей.

В компании людей она не нуждалась, а вот с животными ладила неплохо.

Она прожила бы так жизнь, изредка ныряя мыслями в свою красочную молодость. С нежной тоской вспоминая Ринара, с удовольствием слушала бы сплетни об успехах и неудачах королевской семьи. Прожила бы дольше обычных людей, но куда меньше темных. Умерла бы, видя перед глазами лицо своего опекуна. Не знала бы мужчин, не искала бы подруг, не желала бы детей.

Такое будущее рисовала себя сама Альма.

Но откуда ни возьмись, появился Ринар и все сломал.

Продолжая зарабатывать очки девичьего гнева, Ринар сделал незаметный пасс, погружая Альму в сон. Она была слишком сосредоточена на своих мыслях, чтоб заметить его, потому просто закрыла глаза, засыпая.

А он еще долго смотрел на воспитанницу, думая о своих восьми годах без нее и о праве теперь вернуть ее обратно.

Глава 16

— Просыпайся, — Альма почувствовала поцелуй на щеке, нахмурилась, прижимаясь к теплому боку еще сильней. Не хотелось просыпаться — ей было так удобно, уютно, хорошо… — Просыпайся, севим[1].

Очередное новое слово из его уст. Разум как-то разом просветлел, возвращая девушку из невероятно спокойного сна в слишком волнительное настоящее.

Альма выпрямилась, попыталась отодвинуться, убрать руку с его колена, на котором та так удобно устроилась, снять с себя его пиджак, который точно не надевала.

Экипаж трясло, значит, они еще не приехали. Отодвинувшись от мужчины на максимальное расстояние, девушка вновь припала к окну. На улице уже темно. Сколько же она проспала?

— Через несколько минут будем дома, Альма.

На его пояснения девушка не отреагировала никак. Что говорить? Во сне было хорошо, а вот сейчас сердце вновь зашлось быстрей от осознания, как круто занесло ее жизнь на вираже.

Вместо того, чтоб провести дорогу думая, что делать дальше, как выдержать, как не потерять остатки гордости и как сбежать, в конце концов, она спала. Устроилась на плече мужчины, которого искренне ненавидела, и спала.

А через несколько минут она вернется в дом, в котором сама себе обещала больше никогда не появляться.

Вот только они держали путь вдоль холмов. Холмов, а не по лесу, который окружал поместье лорда Тамерли со всех сторон.

— Куда мы едем? — Альма обернулась, лишь на секунду встречаясь взглядом с Ринаром, а потом вновь обратила все свое внимание на окно. В темноте сложно было что-то разглядеть, возможно, за восемь лет многое изменилось, но равнины ведь не могли смениться холмами за считанные годы?

— Домой, — ответа девушка не ожидала, дальнейших пояснений тоже. — Скоро увидишь.

Карета начала сбавлять темп, они свернули с пыльной дороги — конские копыта застучали по брусчатке, ведущей к дому. К дому, но не к тому, в который ее когда-то привез Аргамон.

Первым вышел Ринар. Остановился, дожидаясь, пока Альма сделает то же.

Она привычно отказалась от поданной руки, краем глаза отмечая, как мужчина хмыкает. Но сейчас это значения не имело. В сумраке девушка пыталась рассмотреть дом.

Достаточно внушительное двухэтажное здание нависало над ней, создавая угрожающее впечатление. В поместье светились всего два окна, от этого становилось еще более не по себе. В большом доме должно быть много обитателей, иначе он становится пустым и холодным. Этот выглядел именно так.

Хотя, по сравнению с особняком лорда Тамерли и дворцом, это поместье казалось почти игрушечным.

Оглянувшись, Альма еще раз прошлась взглядом по лежащему вокруг раздолью. Лес виднелся лишь на приличном расстоянии, дом же располагался на самой вершине холма. Днем, должно быть, отлично проглядывается вид во все стороны. Бежать будет сложней…

— Идем внутрь, — Ринар попытался взять девушку под руку. Альма увернулась.

— Это ваш дом?

— Это твой дом, Альма, идем, — выяснять с ней все прямо здесь и сейчас явно не собирались. Лишь выдержали очередной пристальный взгляд, а потом дождались, когда она сделает шаг в нужную сторону.

В холле их ждали. Оказывается, в «ее» доме имелась прислуга, которой ее представили:

— Леди Альма Тамерли, хозяйка поместья.

Услышав, как Ринар ее назвал, Альма скривилась. И плевать, что заинтересованные взгляды прислуги стали еще более пристальными. Было на все плевать. Он ведь перед королем уже назвал ее собственностью. Вот и теперь представил, как собственность. Заклейменную и поименованную.

— Вы голодны с дороги, милорд, миледи? — дворецкий поклонился, пытаясь не смотреть так пристально на молчаливую девушку, представленную как леди Тамерли, вопрос задал скорей Ринару.

— Да, голодны, вели накрывать.

Еще раз поклонившись, немногочисленный штат тут же разбежался, шелестя юбками и словами, Ринар вернулся к двери, распоряжаясь насчет багажа, а Альма так и осталась стоять посреди холла, пробегая взглядом по помещению.

Чувство дурного сна никак не проходило. Где-то во дворце сейчас самое время прочесть сказку Гэйе. Гэйе, с которой Альма не нашла в себе сил даже попрощаться. Интересно, кто сегодня исполнит эту важную миссию? Сама королева или кто-то другой? Как скоро ее покои будут заняты новым обитателем? Кто станет подкармливать приблудную дворняжку, которой она то и дело таскала мясные остатки после пиршеств?

— Идем, я покажу тебе комнату, — Ринар неслышно подошел сзади, провел по руке… жены, сжал ее пальцы в своих, чтобы почувствовать, как она силой разжимает кулак, высвобождаясь.

Видимо, именно так пока все и будет. Она будет молчать и ненавидеть. Шарахаться от прикосновений и вздыхать облегченно, когда он станет уезжать.

* * *

Ужин им подали через час. Час, который Альма провела в «своей» комнате «своего» дома. Благо, «свой» муж не стал настаивать, когда она молча закрыла дверь в покои перед его носом.

Ей даже показалось, что теперь они поменялись ролями. Когда-то ее бесило его показательное спокойствие и отчужденность, а теперь то же самое бесить должно было его. Альма сильно надеялась, что бесит.

Она неосознанно водила пальцами по гладкому покрывалу, прислушиваясь к себе и шорохам вокруг. Где-то слышен был стук приборов — накрывают на стол, несколько раз мимо двери кто-то проходил. Не кто-то… Ринар. Останавливался, прислушивался, раз стучался, а потом уходил, так и не услышав ответа. Двери Альма не замыкала. Какой смысл? Он уже когда-то продемонстрировал, как легко может справиться с ее защитой. Просто надеялась, что ее кислое выражение лица отобьет желание лишний раз общаться.

Сложись все иначе, это даже можно было бы посчитать исполнением той старой мечты. О собственном доме и разводе лошадей. В комнате было уютно, как и в холле, коридорах. В середине особняк уже не казался таким большим и чужим.

Вот только она бы убрала большую часть прислуги, оставив лишь нескольких помощниц на кухню и в уборке, а еще конюха. И о Ринаре в доме ее мечты должны были остаться одни воспоминания. Немного горькие юношеские воспоминания. А не те, что сейчас роились в голове.

— Все готово, Душа, — на третий раз он не просто проплыл мимо двери. Постучал, вошел, посмотрел на нее, все так же сверлящую взглядом одну точку, лишь потом заговорил.

Спорить с ним не хотелось больше, чем не хотелось есть. Обойдя мужчину, Альма направилась в сторону столовой, которую они проходили по пути в ее покои.

* * *

Стол был накрыт неприлично богато — их явно ждали. Предпочитая не смотреть на мужчину напротив, Альма изучала этот самый стол с особым интересом. Кормить, кажется, собирались не двоих, а, по меньшей мере, с десяток бравых молодцов. Мясо, рыба, овощные и фруктовые корзины, сок, вино…

— Ты так и будешь гипнотизировать стол, но ни к чему не притронешься?

Кто бы говорил… Совсем не следить за ним не получалось. Альма видела, что он тоже еще не взял и крошки в рот. Только изредка подносил к губам бокал, а потом делал маленькие глотки вина.

Ответить Альме было нечего, потому она просто продолжила… гипнотизировать стол.

— Выйдите, пожалуйста, — Ринар кивнул стоявшему у двери дворецкому, дождался, когда за ним закроется дверь. — Собираешься морить себя голодом? Думаешь, не смогу накормить? Ешь, Альма. Тебе нужны силы.

Зачем? Альма вскинула ненавидящий взгляд на своего мучителя. Зачем ей силы? Зачем ему ее силы?

Продолжая пристально смотреть на мужчину, она потянулась рукой к бокалу. В нем плескалось того же цвета вино, которым Ринар совсем недавно ее опоил. Девушка подняла сосуд, будто салютую, поднесла к губам, а потом поменяла руку, отводя в сторону от стола.

Сначала белого ковра коснулись капли красной жидкости, а потом хлынул небольшой поток. Бокал стоило бы запустить в мужчину, но для этого пришлось бы делать лишнее телодвижение, а ей действительно нужны силы, чтоб ненавидеть его так, как он того заслуживает.

Поставив пустой сосуд на стол, девушка шумно отодвинула стул, встала, обогнула красное пятно на ковре, вышла из комнаты.

Ноги сами понесли ее к комнате, которая вроде как принадлежала ей. Теперь-то дверь она запечатала. Но почти сразу убедилась в том, какого мнения Ринар о подобной попытке оградиться и показать, что продолжать… разговор… она не расположена.

— Тебе все равно придется есть, спать, чем-то себя занимать, и даже разговаривать со мной, Альма.

Он вошел без стука, обошел застывшую посреди комнаты девушку, взял за плечи, легонько встряхивая, так, что она запрокинула голову, смотря на него.

— Зачем вам нужен этот цирк? Зачем этот дом, слуги?

— Это твой дом. Наш с тобой дом.

— Нет, ваш дом в Приграничье. И вас там ждет жена.

— Альма, послушай меня…

— Не хочу, — девушка закрыла уши руками, стряхивая с плеч его руки.

— Придется, девочка, — он сжал ее запястья, отвел их за спину, прижимая напряженное тело к своему. — Послушай, ты теперь моя жена. Это теперь твой дом. Люди, которых я представил тебе внизу — твоя прислуга. Все это твое. Ты здесь хозяйка. Можешь делать все, что душе угодно.

— Я хочу уйти. Мне угодно уйти.

— Нет. Уйти я не дам.

— Сбегу.

— По периметру участка защита. Ее ты не сломаешь. Я старался.

— Значит, вы все заранее продумали? Готовились?

— Очень тщательно, душа.

— Вы ведь знаете, что овчинка выделки не стоит. Или вам нужна не кальми во мне?

— Мне нужна ты. Мне нужно все в тебе. Ты должна быть в целости и сохранности здесь… со мной.

— Вы говорите обо мне, как о вещи.

— Я говорю, как о ценности, которую буду хранить. Теперь уж точно.

— А я человек. Пусть неровня вам, пусть с покалеченной душой, но человек. И я не собираюсь терпеть…

— Никто не просит терпеть. Я прошу наслаждаться. Тебе позволено все. Все, что пожелаешь. Но в пределах холмов.

— Вы это считаете наслаждением? — Альма взбрыкнула, пытаясь вырваться из нежеланных объятий. — Вы так настойчиво когда-то отказывались от меня, милорд. Так настойчиво, что я искренне поверила — такой, как я, вы заинтересоваться не сможете. И что изменилось? Вновь взыграла ваша ревность? Не смогли стерпеть, что я не хранила вам верность? Верность, в которой вы не нуждались? Или все дело в простом любопытстве? Хотели попробовать от чего когда-то отказались? Зачем тогда такие сложности: дом, прислуга, брак? Вы ведь так и не сказали, как настоящая леди Ринар относится к тому, что вы взяли вторую жену. Или она не знает?

Вместо того, чтоб ответить, Ринар разжал пальцы, позволяя высвободиться.

— Подождите, вы ведь ей не сказали? Верно? Она ничего не знает? Не знает, что вы решили завести себе игрушку на время?

— Ты сама себя оскорбляешь, Альма.

— Нет, милорд. Меня оскорбляет то, что сделали вы.

— Я взял тебя в жены, гелин.

— Уже не гелин. И в жены берут по согласию.

— Ты согласилась.

— Вы меня опоили!

— Это песня без конца: Альма. И я уже отвечал на этот вопрос. Не опоил: скорей помешал скрыть то, что ты сама хотела бы скрыть.

— Я хотела бы, чтобы вас никогда не было в моей жизни!

— К сожалению, это уже невозможно. Я уже в твоей жизни. А ты моя.

Альма почувствовала солоноватый привкус во рту — прикусила язык.

— Езжайте к жене, милорд.

Слышать из его уст подобное было неприятно. Альма не могла выбросить из головы мысль о том, что за плечом мужчины маячит другая. И самое противное — что ей он тоже говорит эти слова. Ее тоже укрывает своим пиджаком в карете, тоже прижимает так тесно.

— Ты так норовишь меня сплавить.

— Я просто видеть вас не хочу… и не могу, — заметив попытку Ринара вновь подойти, Альма предостерегающе выставила вперед палец. — Даже не пытайтесь. Брачной ночи не будет. Я скорей брошусь из окна, чем позволю вам снова себя коснуться. Тогда все произошло против моей воли, что бы вы ни говорили. Я этого не хотела. И в здравом уме никогда не позволю себя коснуться.

— Тебе нужно время, чтобы привыкнуть.

— Никогда! — он будто не слышал. Или слышал только то, что хотел. — Выйдите из моей комнаты.

— Сними морок, — ее просьбу-приказ Ринар исполнять не спешил, сбивая, сменил тему.

— Нет. Зачем?

— Хочу видеть, что наделал.

Альма открыла рот, собираясь что-то ответить, а получилось только закрыть его, так и не сказав ни слова.

Прежде, чем он успеет сам снять морок, девушка отвернулась, отходя к окну.

— Не пытайтесь убедить меня, что жалеете. Я не жалею. Разве что о том, что бежала от вас недостаточно далеко.

Комната погрузилась в тишину. Альма не слышала его шагов, дыхания, движений. А значит, он продолжал стоять, изучая ее задумчивым взглядом.

— Я уезжаю, Альма. Меня не будет неделю. Вполне достаточно времени, чтоб ты смогла обустроиться, привыкнуть, смириться. Я привезу тебе кое-что, чему ты будешь рада.

— Развод?

— Нет, Душа. На развод не надейся. Как только я буду уверен в том, что могу тебе доверять, мы освятим брак в храме.

— Вы сумасшедший… — Альма закрыла лицо руками, чувствуя себя зверьком, попавшим в западню.

— Я хуже, чем сумасшедший, Душа, — тут же Ринар снова оказался рядом, прижал ее напряженную спину к своей груди, поцеловал в макушку. — Я одержим. Тобой.

Еще долго после его ухода Альма не могла заставить себя пошевелиться. Нельзя ему верить. Сейчас эти слова для нее уже не важны и не нужны. Если бы он сказал это восемь лет тому, она бы поверила. Она бы летала от счастья, а теперь нельзя, слишком многое изменилось, чтоб поверить так просто.

* * *

Дни полетели за днями. Хоть в этом свое слово Ринар сдержал — уехал. Практически сразу, не дожидаясь утра. Альма стояла все у того же окна, когда одинокий всадник на лошади отъезжал. И вспышку она видела, когда пересек границу. Вспышку на достаточно большом расстоянии, значит, пределы ее клетки широки. Гуманно…

В ту ночь девушка не смогла заснуть. Отправила горничную, которая пришла помочь ей раздеться, потушила свет, легла прямо в одежде на то покрывало, которого так приятно было касаться, уставилась в потолок, пытаясь элементарно понять, что чувствует.

Злость. Бессилие. Апатию. Презрение к себе за то, что даже самой себе помочь не смогла. Что ее так просто было выдернуть из привычной жизни только потому, что он так захотел. И к нему за то, что захотел.

Все его слова о небезопасности, необходимости защитить… Сейчас казались полной чушью. Нет, это на самом деле просто его прихоть. Когда-то отверг, а теперь передумал. А потом снова передумает… Когда надоест. И выбросит. Отправит уже не во дворец, уже в какую-то глушь. Так, чтоб не мешала.

Девушка судорожно вздохнула, борясь с очередной волной нахлынувшего отчаянья.

Нельзя верить его словам, нельзя поддаваться его влиянию, нужно держаться. Держаться и искать выход. Перед отъездом она успела взять с собой кое-какие сбережения. Конечно, хранила в комнате не все, но рисковать и оправляться за всеми деньгами не стала. На первое время хватит и этого. Не на дом, не на лошадиную ферму, но на квартирку в каком-то провинциальном городишке должно хватить. Причем городишко этот должен находиться не в Азарии. Бежать нужно дальше — в Барию. Туда, где намного больше людей, и намного меньше влияния местных лордов. Даже того, который охраняет Приграничье. Там она сможет заработать — Альма в миллионный раз поблагодарила Аргамона за то, что обучил когда-то магическим азам. Никогда ей не стать самым настоящим чародеем, способным вступить в борьбу со стихией, спасти от мора или этот самый мор наслать, но она сможет снимать боль деткам, чинить кое-какие вещи, спасать урожай от вредителей. Возможно, уже так накопит на домик, свой огород, свой камин. Так, чтоб свое и больше ничье. Не навязанное. Им, королевой, королем, высшими силами. Свой долг перед каждым из списка она уже исполнила.

Рассталась с двумя осколками души, с мыслями о чистой и светлой любви, с честью, и жила-то по сути только мечтами о том, когда ей наконец-то удастся скрыться от чужих глаз, в своем маленьком мирке. Ринар не дал.

В ту ночь Альма встретила рассвет, полдень, закат и восход уже луны так ни разу и не встав, никого не впустив. Кто-то пытался ее вразумить, неединожды, настойчиво, безрезультатно.

Это был первый день из отведенной ей на «привыкание» недели.

За ним пришел второй, в который лежать было уже тошно, пришлось вставать, принимать ванну, разбирать принесенные под дверь вещи, общаться с управляющим, отвечать на его вопросы, сформулированные таким образом, что ей достаточно было сказать «да».

На третий день встать было легче. Альма как-то поняла, что в побеге ей нужны будут союзники. Те, кто смогут невзначай поделиться полезной информацией, смогут даже стать соучастниками, невольными или нет — это уже вопрос второй. Общение с управляющим приобрело куда более дружественный характер, как и с горничными, конюхом. Это давалось Альме не так-то просто, но она старалась.

На четвертый день девушка распорядилась перенести ее вещи в другую комнату. Та ей не нравилась. Не нравилась не потому, что что-то в ней не устраивало, а потому, что так решил Ринар. Он решил, что эта комната будет принадлежать ей.

Сама же себе Альма предпочла выбрать другую. Просто ткнула пальцем в первую попавшуюся дверь, а потом проследила, чтоб ее приказ был исполнен.

На пятый день ей принесли расчетные книги, которые девушка с деланным энтузиазмом приняла, а потом с таким же деланным рвением занялась их просмотром.

На шестой день руки почему-то начали подрагивать при мысли, что скоро седьмой день, а значит, приедет Ринар.

А на седьмой день он не приехал.

Тот день Альма помнила еще долго. Помнила, как нервничала, как что-то постоянно летело из рук, что видевшие ее странное состояние пытались подбодрить.

— Лорд может задерживаться, миледи. Государственные дела, мало ли…

Альма улыбалась, кивала, молчала. Не станет же объяснять, что молится именно о том, чтоб государственные дела не дали приехать. Сегодня, завтра, никогда.

Прошел восьмой день, девятый, Альма начала верить, что он просто забыл, а еще, к своему стыду, немного тревожиться… Тревожилась зря. Ринар приехал на десятый день.

* * *

Он был почему-то улыбчив. Влетел в дом, прижал к себе застывшую в тот момент Альму, целуя куда-то в волосы, а потом, пользуясь растерянностью, потянул за собой на улицу.

Он ведь обещал сюрприз — сюрприз удался. К ней приехала ее Шоколадка. Все такая же молодая, резвая и норовистая, до сих пор самая родная.

Альма очень долго смотрела на лошадь, подаренную когда-то опекуном, не веря, что это действительно она.

— Это девочка, родилась почти сразу после твоего отъезда. Шоколадка не перенесла роды, зато вот какую красавицу привела…

Альма не нашла в себе сил подойти к кобыле. Вскинула взгляд на мужчину, а потом развернулась, понеслась в комнату, чтоб там, опустившись на ковер, дать волю слезам. Ничего в ее жизни уже не будет так, как было когда-то. Даже верная Шоколадка не дожила.

Ринар проводил тогда убегающую девушку удивленным взглядом. Он ожидал не такой реакции, думал, Альма обрадуется. Обрадуется воспоминанию из той их жизни. Той, которая ему самому казалась лучом света в темном царстве ожидания и совершенных ошибок.

Потом вновь был совместный ужин, во время которого Ринар пытался завести разговор. Альма же вела себя приблизительно так же, как во время первой их совместной трапезы. Только вино больше не лилось на белый ковер, зато в мужчину летели приборы.

Закончилось же все так же: Альма молча встала, вышла из столовой, направилась теперь уже в новую свою комнату.

Ринар снова не дал уйти так просто.

— Что не так? — вошел следом, дождался тяжелого взгляда, даже слов…

— Вы когда-то перестанете вламываться ко мне без спросу?

— Это моя комната, Альма. И я очень рад, что ты решила разделить ее со мной.

— В таком случае, я попрошу перенести мои вещи в прошлую.

— А я запрещу это делать.

— Ненавижу… — это слово звучало уже буднично и привычно. И произносилось оно также. Альма просто констатировала.

— Как прошла твоя неделя? — настолько буднично, что Ринар даже не среагировал.

— Без вас — неплохо.

— Ты вечно планируешь мне выкать?

— Вы имеете что-то против?

— Да, ты моя жена.

— А вы мне никто.

Альма с удовольствием отметила, как скулы мужчины напрягаются — он стиснул зубы.

— Тебе не понравился мой подарок? — Ринар быстро взял себя в руки, выдохнул, а продолжил уже спокойным тоном.

— Какой именно? Брак без спросу? Переезд без взятия на то моего согласия? Лошадь, о которой я не просила?

— Недели явно было мало…

— Мало будет и года. Вы ошиблись, милорд. Я больше не та семнадцатилетняя девчушка, которая будет радоваться одному вашему ласковому взгляду. Я просто дождусь, когда вам надоест это представление. Вот и все. А еще попытаюсь сделать так, чтоб оно надоело быстрей.

Ринар долго просто смотрел, а потом начал развязывать шейный платок. Альма опешила, непроизвольно отступила.

— Что вы делаете?

— Ложусь спать, — судя по тону, злиться он все же начал. — Чего и тебе желаю.

Мужчина снял жилет, бросил на кресло, сапоги.

— Я не лягу с вами в одну постель.

— Ты сама переехала сюда, гелин. На дворе ночь, мы не рабовладельцы, чтоб заставлять людей работать сверхурочно. Потому придется. Можешь приступать прямо сейчас.

За мужчиной со стуком закрылась дверь в ванную.

Все пошло совсем не так, как он рассчитывал. Надеялся, что неделя действительно пойдет ей на пользу. Что встретит его если не та, прошлая Альма, то хотя бы не девушка за холодной стеной молчания и ненависти, которую он привез в особняк.

Надеялся, что точная копия Шоколадки станет тем мостиком, который сможет вернуть девушку в их прошлое. Куда более счастливое прошлое, теперь-то Ринар это понимал. Надеялся, что они сделали хотя бы один шаг навстречу друг другу. Сейчас эти надежды рушились подчистую.

Когда мужчина вышел, девушка действительно уже спала. Устроилась в кресле, подобрала под себя ноги, скрутилась в три погибели. Тяжело вздохнув, он перенес Альму на кровать, снял лишнюю одежду, укрыл. Она не проснулась. И когда лег рядом сам, прижал к себе, тоже не проснулась.

Ну хоть во сне… Хоть сейчас можно сделать вид, что все хорошо. Ринар впервые за долгое время заснул, не чувствуя той тревоги, что будто преследовала его постоянно.

А утром вновь уехал. Проснулся раньше нее, через силу заставил себя оставить теперь уже точно в их кровати, оставил записку, в которой обещал вернуться еще через семь дней, усмехнулся, представляя, с каким удовольствием она предаст клочок бумаги огню, отдал нужные указания, а потом умчал.

Альма проснулась тогда со странным чувством, будто чего-то не хватает, провела по холодной уже простыни рядом, нащупала записку.

«Жди через семь дней. Жди, Альма».

Скомкала ее, отбросила на пол, а потом… перебралась на его половину кровати, свернулась клубком, обхватила руками подушку, на которой спал, зарылась в нее лицом.

Она так рьяно пыталась ему доказать, что больше не та семнадцатилетняя девочка, влюбленная до потери сознания. Неужели и себе придется это доказывать? Наверное, да, раз не получается оторваться от пахнущей им подушки.

Только сейчас доказать будет проще. Пока действительно не привыкла, не устала ненавидеть и бороться. Значит, и бежать нужно быстрей. Чем быстрее — тем лучше.

Глава 17

Первый месяц прошел быстро. Альма мысленно поделила его на дни, в которые приезжал Ринар и те, в которые о нем здесь напоминал только оставленный в кровати запах, сложенные в шкафу вещи, оставленные в ванной комнате банные принадлежности.

Утром, после его первого отъезда, вернуть вещи в прошлую свою комнату Альма не попросила. Самой себе объяснила такое поведение тем, что спешить некуда, займется этим ближе к его приезду, а здесь на самом деле удобней: кровать мягче, вид из окна лучше, пространства больше.

Когда Ринар приехал, после привычного уже молчаливого ужина отправился в свою комнату, застал ее вещи там, только хмыкнул. Если бы что-то сказал, Альма обязательно все объяснила бы — элементарно не знала, когда точно его ждать. Девушка сама понимала, насколько объяснение прозвучало бы глупо, потому облегченно вздохнула, когда не спросил.

Он вообще был не слишком разговорчив в тот свой приезд. Предпочитал смотреть и слушать. Слушать доводилось редко — Альма как-то тоже в его компании не отличалась разговорчивостью, а вот насмотрелся он вдоволь. Девушка то и дело ловила на себе его взгляды.

— Что? — не выдержав, даже сердито смотрела в ответ.

— Просто думаю, когда тебе надоест упираться.

Пока не надоело. Да и упираться было не так-то сложно. Как ни странно, от нее Ринар ничего не требовал. Ни разу не пытался напомнить о супружеском долге, не давал даже малейшего повода разразиться очередной тирадой о ненависти к нему. Со своим удавьим спокойствием переносил все ее попытки закатить скандал, вывести из себя, спровоцировать. На что? Альма и сама не сказала бы, но хоть на что-то. Единственное — он тоже не спешил сменить комнату. Приезжая, ночевал в одной с женой кровати. Девушка списывала на то, что не желает рождения еще большего количества слухов.

После третьего приезда им пахло уже все вокруг. Альме казалось, что и она сама уже немножечко пахнет им. И это было плохо, очень-очень плохо. Это почти как… начать привыкать.

Когда он в очередной раз уехал, оставив записку, Альма вновь скомкала ее, отправив в камин, а сама встала, отдавая немой приказ начать действительно заниматься подготовкой к побегу.

На ее средства Ринар не посягал, кошель с монетами и ассигнациями все это время спокойно лежал в вещах. Однажды у них даже произошел разговор о том, что ей будут выделяться деньги. Альма тогда удивилась, посмеялась над таким изощренным издевательством: предлагать деньги человеку, неспособному их тратить — это очень мило. Ринар же просто привычно уже поступил так, как считал нужным. Теперь денег было больше. Муж оказался тогда щедр. Видимо, думал, что она поручит прислуге прикупить что-то в городе, а она очень долго сомневалась, стоит ли из гордости оставить или взять с собой. В конце концов, решила взять. После побега, возможно, будет уже не до гордости, а с лорда Тамерли не убудет.

У нее были деньги. Была лошадь — первые несколько дней после того, как Ринар привез дочь Шоколадки, Альма пыталась обходить конюшню стороной, сердце сжималось от жалости к сгинувшему животному и из-за невозможности спокойно смотреть на точную его копию. Но в один день девушка не выдержала — попросила оседлать кобылу, умчала с ней в поля. Поля, в пределах защитного купола.

Вспоминая о нем, девушка всегда ухмылялась. Ринар ее сильно переоценивал — защита слишком мощна для посредственной силы мага, каким была она. Как покидали поместье и возвращались в него служащие, Альма узнала почти сразу — каждому розданы были именные амулеты. Таким воспользоваться может только один человек, не хозяина игрушка не признает.

За месяц, проведенный в заточении, Альма досконально изучила, где именно щит разделяет внешний мир с миром усадьбы. Она бросала камушки, наблюдая за тем, как они отскакивают от упругой невидимой стены, ловила ящериц, чтобы проверить, смогут ли они преодолеть преграду, следила за тем, как птицы преспокойно улетают за его пределы, значит, сверху купола нет, невзначай интересовалась у горничной, откуда та взяла такой красоты подвеску…

Узнала Альма многое, вот только достаточно ли тех знаний?

Часть суммы, выданной Ринаром, пришлось все же потратить. Ей сшили удобный брючный костюм, нужный, по словам Альмы, для работы в саду, а на самом деле, для того, чтоб побег совершать было сподручней.

Стянуть из кухни фляжку для воды не составило труда, как и припрятать за несколько дней до побега узелок в сене на конюшне. В узелке было уже все: деньги, смена одежды, кое-какие зелья, нехитрая еда. Осталось самое сложное — сбежать.

План Альмы был предельно прост — она хотела попытать счастье. Когда кто-то покидает пределы круга, весь щит на секунду загорался. Видимо, это было сделано специально, чтоб еще и так предупреждать о прибывших или ушедших. Однажды Альме повезло в один из таких моментов находиться вдали от чужих глаз, она тогда попыталась проткнуть невидимый щит палкой, и получилось… В момент перехода магия на долю секунды пропадала. Конечно, девушка на лошади — не палка, успеть в те секунды, что человек будет пересекать границу — куда сложней, но это Альму не останавливало. Она чувствовала: пора бежать. Пора бежать, пока еще есть такая возможность. Пока еще не слишком привыкла, пока еще есть желание.

— Миледи, вы надолго? — когда девушка взяла Синеглазку, дочь Шоколадки, под узды, ее окликнул конюх.

— Нет, до заката вернусь. Отправила Марту в город за свежей рыбой, хочу вечером сделать рыбный пирог, — девушка улыбнулась, отмечая, как конюх чуть расслабляется. На нее все смотрели немного подозрительно. Чувствовали, что стоит ждать подвоха, до конца не доверяли. Не зря.

— А узелок-то вам…

— Там плед, — наверное, как истиной леди, стоило возмутиться, что это совсем даже не его ума дела, чтоб перед ним отчитываться, но легче было соврать.

— Холодно, леди Альма, земля сырая, вы б не стали… Вам же еще маленьких милордов рожать, — мужчина добродушно улыбнулся, а у Альмы упал очередной камень на сердце. Нет. Если сегодня все получится, маленьких милордов она точно рожать не будет.

— Спасибо за заботу, Джо, — вскочив на лошадь, Альма пришпорила ее, пуская в быструю рысцу. Разговоры с подчиненными — это чудесно, но не тогда, когда с минуты на минуту Марта должна быть уже где-то рядом с границей.

* * *

Путь до границы занял у Альмы минут пять. Какого высокого мнения Ринар ни был бы о том, что дал достаточно места, чтоб у девушки могла разгуляться душа, это было не так. Места чертовски мало.

Спешившись, Альма вошла в пролесок, начинающийся у щита. Здесь обозрение чуть хуже, но Марту она увидит — дорожка проходит относительно близко. Погладив Синеглазку по морде, Альма начала привязывать лошадь к дереву.

Нет, с ней фокус точно не удастся. Слишком переход на коне требует много телодвижений. А вдруг взбрыкнет? Вдруг щит сомкнется в момент прохода? Конечно, на своих ногах будет сложней, но так надежней.

Альма закинула узелок за спину, протерла вспотевшие ладошки о ткань штанов, бросила очередной взгляд на дорогу, ведущую от парадных ворот имения вниз по склону.

После нескольких минут ожидания, Альма увидела, как они открываются выпуская хрупкую девичью фигуру наружу. Марта неслась вниз, заливаясь веселым смехом, в руках девушка держала пустую корзину, мелкие кудряшки покачивались в такте ее подпрыгиваниями. Ну вот, совсем чуть-чуть и…

Синеглазка нетерпеливо фыркнула, тычась в бок хозяйки носом, но Альма только отмахнулась. Ей нельзя было сейчас отвлекаться.

Служанка домчала до невидимой границы очень быстро. Затормозила как раз перед ней. Склонила голову, видимо, читая молитву. На всякий случай, а то мало ли…

Альма подошла к щиту вплотную, коснулась пальцем, почувствовала, как он отпрыгивает от упругой поверхности. Так и не скажешь, что это может быть опасно.

Вспышка, свидетельствующая о том, что где-то сейчас производится переход, заставила Альму собраться, сделать шаг вперед, почувствовать, как сердце начинает биться быстрей, потому что щит больше не держал, а потом…

Ее вдернули обратно. Грубо дернули за руку, возвращая на опушку леса со стороны имения.

Как бы ни пыталась удержать равновесие, у Альмы это не получилось, по инерции она попятилась, врываясь пятками в землю, а потом полетела бы на землю, но получилось не так.

Она упала, но поверхность была не твердой, и это была не совсем поверхность. Мужчина, который еще недавно дернул, теперь принял удар о землю на себя, а потом перекатился, вжимая в действительно холодную и влажную траву уже ее.

— Далеко собралась? — Ринар навис над ней, сверля злым взглядом. Настолько злым, что Альме невольно захотелось скукожиться, ссохнуться и просочиться сквозь землю. — Ты что творишь, дурочка?

Он сжал пальцами лицо девушки, пробегая взглядом по глазам, губам, лбу. Вроде бы цела. Ни царапинки, ожогов, ран тоже нет. Пронесло…

* * *

Ринар до последнего не хотел верить. Ему докладывали и о том, что с кухни пропала фляжка, конюх нашел на днях злосчастный узелок с разных скарбом. Он не был дураком, чтобы поверить в сказку о работе в саду. Альме было абсолютно наплевать на сад. Она даже в окно смотрела только тогда, когда нужно было отвернуться от него.

Утром лорд Тамерли должен был в очередной раз уехать. Так и сделал: оставил записку, поцеловал, еще спящую, проверил, не вернулись ли на место ее деньги, а потом вышел, оседлал коня, подъехал к границе охраняемой территории, спешился. Осталось только дождаться.

Ее затея изначально была глупой. Девочка подготовилась к побегу не так хорошо, как ей самой хотелось бы. Она забыла о связи. О том, что перед ним теперь не так-то просто скрыть эмоции, да и близость ее он чувствует. По странному стечению обстоятельств или потому, что так было суждено, но она спешилась всего в двадцати метрах от места, где он ждал.

Спешилась, погладила по морде лошадь, подошла к границе. Вспышка, и у нее, возможно, получилось бы. Получилось бы ценой нескольких ожогов, когда щит уловит подвох, сожженной одежды, опаленных волос. Получилось бы выйти за пределы, но не сбежать. Он бы все равно нашел. Зачем тогда давать надежду?

— Пустите, — когда Альма пришла в себя, осознала, кто помешал ей, что план провалился, захотелось взвыть. Опять по его вине все рушится. Она попыталась столкнуть с себя мужчину, а он только придавил еще сильнее.

— Хочешь, чтоб я запер тебя в имении? Хочешь смотреть на холм только из окна? Ты этого почти добилась, Душа.

— Идите к черту! — его попытки угрожать действовали не так, как должны были бы, только раззадоривая еще больше. — Я все равно сбегу! — очередная отчаянная попытка столкнуть Ринара с себя закончилась ничем.

— Далеко?

— Не важно! Лишь бы от вас! — ее глаза горели гневом, его — тоже. Она изо всех сил пыталась мужчину оттолкнуть, он будто окаменел, не оставляя на это никаких надежд. И это раззадоривало бить хотя бы словами. — Я буду пытаться, пока не получится. Запрете в доме — буду сбегать оттуда. Запрете в комнате — сбегу из нее. В клетку посадите — и ее зубами перегрызу. Но никогда. Слышите? Никогда не смирюсь!

— Дура, — Ринар будто выплюнул слово, продолжая сверлить Альму злым взглядом. — Тебя убить могло. Разорвать на части. Только сумасшедшая на такое решится.

— А мне плевать! — Альма облокотилась на локти, поднимаясь выше. Так, что их лица оказались очень близко. Она чувствовала теплое дыхание, касающееся ее губ. — Если я смогу от вас избавиться только так. Пусть разорвет.

— Ты несешь чушь!

— Я говорю правду, — глаза девушки сверкали огнями. Адреналин, ударивший в кровь не так давно, сейчас не давал унять дрожь в теле. — Ненавижу вас больше, чем боюсь смерти!

Теперь Альма готова была говорить что угодно, лишь бы это его задело. Ей удалось практически с первого раза, но реакции она ожидала не такой. Думала, он как всегда сильней сожмет зубы, откатится, отряхнет с себя землю и траву, а потом конвоирует ее в дом. Только задела она сильней, чем предполагала и спокойно отреагировать он не смог.

— Ненавидишь, говоришь? — серый глаза тоже горели. Горели зловеще. — Больше, чем боишься смерти, девочка моя? — Альма почувствовала, как прижимавшие ее до этого к земле руки приходят в движение, скользят вверх по туловищу, сжимаются на секунду на шее, а потом идут еще выше, поддевают подбородок. — Сейчас посмотрим, насколько ненавидишь, — очередную ее попытку запротестовать, Ринар прекратил, заткнув рот поцелуем. Не целовал ее вот так, неспящую, а вполне в сознании, со времен ритуала в замке, и сейчас было не так, как тогда. Он был в ярости, она тоже. Он целовал до боли, она прикусывала губы в ответ. Он злился на нее за слова, она — за все, что он сделал и еще сделает.

Она злилась больше, нашла в себе силы взбрыкнуть, а потом полоснуть рукой по лицу мужчины. Надеялась таким образом просто отрезвить. Немного его, немного себя, а получилось, что теперь по гладкой коже щеки тянулись три красных борозды, оставленных ногтями.

— Идите к черту, — увидев, что сделала, Альма почему-то испугалась. Настолько, что сумела-таки оттолкнуть, подняться на ноги, а потом помчать. Куда? Зачем? Сама бы не сказала. Просто мчала вдоль щита, молясь, чтоб не догнал и осознавая собственную глупость.

Альма боялась обернуться, боялась увидеть, что он таки несется следом или наоборот — что спокойно ждет, когда ей надоест. Надоест вести себя до крайности глупо. Надоест бегать по кругу в его дрессировочном колесе. И снова ее накрыла волна гнева и отчаянья, заставляющая мчать вперед быстрее. А еще терять бдительность — зацепившись за бугрящийся корень, девушка полетела на землю.

* * *

— Черт, — Альма попыталась смягчить падение, а сделала только хуже — стерла в кровь ладошки, коленки, но больше всего стерла в кровь гордость. Ведь если он видел… Это должно было смотреться забавно — распластанная на земле зверушка, признающая свою никчемность.

— Больно? — видимо, он все же догонял, раз голос его прозвучал над ухом почти сразу. Поднять голову Альма не рискнула бы. Потому так и продолжала сидеть, гипнотизируя взглядом горящие огнем ладоши. — Покажи, — Ринар обошел девушку, присел перед ней на колени, попытался взять в свои руки ее, но она их выдернула. — Я вылечу, дурочка. Покажи.

Во второй раз он выдернуть уже не дал — перехватил сначала правое запястье, поднося к лицу, дунул, что-то шепнул, очищая раны, а потом поднес к губам.

Альма снова попыталась дернуться, но руку придержали, касаясь поцелуями сначала саднящей, а потом уже вполне здоровой кожи. Он действительно лечил.

— Дай вторую.

— Нет, — выпустив же из хвата правую, Ринар потянулся за левой, но Альма воспротивилась, пряча ее за спину.

Он должен был злиться! Должен был рвать и метать! Должен был придумывать ей наказание за то, что пыталась сбежать. А потом ударила, пустила кровь. За то, что говорила, за то, что вновь убегала. Должен был вести себя так, а не спокойно лечить ссадины, заработанные из-за собственной глупости.

— Будешь сопротивляться, применю силу, поняла? — и он, судя по всему, все же злился, только… Только делал не то, что Альма ожидала. Вторую руку тоже пришлось дать, а потом следить из-под полуопущенных ресниц за тем, как он лечит. Шепчет, дует, целует.

А потом Ринар отпустил запястье, бросил прямой взгляд на девичье лицо, застыл.

— Спасибо, — смотреть в ответ Альма не могла. Смотреть на то, как на его лице наливаются кровью следы ее рук, было ужасно. — У вас…

— Что-то еще поранила? — мысленно отдав приказ коленкам не болеть, Альма мотнула головой. — Хорошо.

Еще несколько секунд мужчина сверлил ее взглядом, а потом начал подниматься. Наверное, собирался уйти, дав ей возможность вдоволь насидеться на земле, смириться с тем, что побег не удался, возненавидеть его за это в сотни или тысячи раз сильней, чем ненавидела до этого.

Вот только встать не успел — передумал. Снова опустился на колени, взял девичье лицо в свои руки, заставил смотреть на себя.

— Ты действительно так сильно меня ненавидишь? — самые глубокие, самые пустые и одновременно наполненные серые глаза смотрели прямо на нее, даже скорее в нее — в ту самую душу, которой в Альме осталось не так уж и много.

И врать ему сейчас она не смогла бы. А сказать правду… Сказать правду тем более.

— У вас кровь, — потому скользнула взглядом на щеку, ощущая укол где-то в груди.

— Это твой след.

— Уберите, это ведь больно…

Ринар хмыкнул. Больно… От слов и осознания неправильности собственных поступков бывает намного больней, чем от царапин. Намного больнее наносить раны, чем их получать.

— Это твои следы, ты и лечи…

Мужчина почувствовал, как сердце девушки зашлось быстрее. А еще почувствовал, что стена из гнева, которая сейчас стояла между ними, пропускает что-то еще… растерянность.

— Как?

— Так же, как я…

Альма вскинула на мужчину взгляд, полный сомнения. Неужели действительно надеется, что после всего она сама к нему притронется? Добровольно? Притронется к тому, кого ненавидит больше, чем боится смерти? Видимо, надеется, потому что понимающе улыбаться, все же вставать, уходить, Ринар не спешил.

— А если не стану? Так и будете ходить с отметиной на лице?

— С твоей отметиной на лице.

— Никто не поймет…

Ринар хмыкнул, но промолчал. Какое ему дело до кого-то другого, когда здесь и сейчас решается единственный важный для него вопрос?

— Лечи, Альма… или пошли.

Мужчина снова попытался подняться, но в этот раз сделать этого не дала уже Альма. Придержала за локоть, дождалась, пока в третий уже раз опустится, вопрошающе посмотрит.

— Вам ведь все равно, завтра уедете и думать забудете, а мне, благодаря вам, жить среди людей, который будут осуждающе смотреть… — девушка говорила только потому, что надо было как-то объяснить то, что сделала потом.

То, что действительно позабыв о боли в коленках, приблизилась, рвано выдохнула, собираясь с силами, а потом шепнула известный с детства заговор, касаясь губами оставленных своими руками царапин.

Обязательно ли было целовать? Нет. Достаточно любого контакта. Но ведь Ринар ясно дал понять — либо лечить так, как лечил он, либо… с него сталось бы ходить с расцарапанным лицом. Ходить, мусоля взгляд, и теребя глубоко-глубоко живущие чувства, которые не дали бы спокойно смотреть на рану, сотворенную своими же руками.

Каждый раз, касаясь кожи на мужском лице, Альма чувствовала, что он напрягается. Не от боли — вряд ли лорду, прошедшего в своей жизни миллион разных испытаний, может доставить неудобство подобная царапина.

Вот только даже царапины почему-то слишком долго не хотели заживать. Сначала Альма подумала, что все дело в том, что лечит она лорда, а потом вспомнила, как лечила ту же Гэйю, и подобных проблем не возникало, значит…

— Зачем вы мешаете? — девушка оторвалась от мужской щеки, задавая вопрос почти шепотом, глядя в серые, теперь уже намного более спокойные, глаза. Он даже усмехнулся.

— Знаешь, как ценна ласка любимой женщины? — только больше мешать не стал — царапины затянулись на глазах. — Спасибо.

— Вы даже в этом ведете игру нечестно, — Альма покачала головой, бессильно опуская руки, которые до этого покоились на груди мужчины — исключительно для удобства врачевания.

— Тогда из-за еще одного раза хуже не будет, правда? — Ринар резко приблизился к лицу жены, коснулся губами губ. Зачем? Хотел перекрыть воспоминания о том поцелуе у щита. О том слишком горьком и больном поцелуе.

Потому теперь целовал иначе, а она не отталкивала. Спроси ее кто-то в этот момент, почему? Соврала бы, что от неожиданности, а на самом деле… Хорошо, что никто не спрашивал.

Уже через мгновение, оторвавшись от девичьих губ, Ринар встал, поднял девушку на руки, направился в сторону места, с которого и был совершен побег.

— Я все же ненавижу вас, — и пусть слова расходились с тем, что Альма сейчас чувствовала, обязана была это сказать. Больше для себя, чем для него.

— Я готов с этим жить, Душа. Пока… — хотя он даже не попытался сделать вид, что поверил. Теперь-то на лице больше не гуляли тени. Он был предельно спокоен. Предельно спокоен и уверен, потому что чувствовал — не ненавидит. Борется — да. Сомневается — да. Злится — да. Но не ненавидит.

Оказавшись на той самой опушке, Ринар убедился, что лошади надежно привязаны и кинуда не дернутся, а потом вновь подхватил пытавшуюся увернуться от этой чести Альму на руки, направился вверх по склону в сторону поместья.

Дом будто вымер — никто не попался им на глаза по дороге до особняка, вверх по лестнице они тоже прошли в полнейшей тишине и одиночестве, достигли дверей в спальню.

Лишь тут мужчина опустил Альму на кровать, отступил.

— Перестань сопротивляться, Альма. Так нам обоим будет легче.

И именно в этот момент, вместе с произнесенными им словами, Альма будто вынырнула из транса, в котором находилась до этого, вновь накатило осознание того, что этот мужчина испортил ей все — побег, жизнь, будущее.

— Уйдите, — девушка выдохнула, бросая на мужчину открытый честный взгляд. Это именно то, чего сейчас хотелось больше всего.

— Больше никаких побегов, Альма. Это было последнее предупреждение. Если попытаешься, из дома не выйдешь. Закрою в спальне.

— Уйдите.

— Не волнуйся, у тебя будет достаточно времени в очередной раз убедить себя, что ты меня по-прежнему ненавидишь. Теперь можешь попытаться доказать, что ненавидишь еще сильней. А я буду помнить, как сладко нам становится, когда я тебя целую… или ты меня. И это даже не больно и не страшно, правда?

— Когда вы уже наиграетесь? — Альма обхватила колени руками, отворачиваясь от Ринара, чтобы устремить взгляд в окно — щеки налились румянцем.

— Я не играю.

— Играете. Причем очень жестоко. Слишком жестоко…

Ринар подошел к кровати, надавил на девичьи колени, сначала заставляя их расслабить, а потом подтянул к себе, обхватил за поясницу, притянул ее лицо к своему. Снова поцеловал. Опять не слишком страстно, как тогда, на земле, но безумно чувственно. И вновь стоило сопротивляться, оттолкнуть, но никак не терпеливо ждать, особенно остро ощущая каждое касание.

— Перестань. Альма, прошу, перестань. Перестань накручивать себя и пытаться найти выход из ситуации, из которой не нужно искать выход. Чего ты хочешь, девочка? Просто скажи? Чего тебе угодно? Обратно во дворец? Дожидаться, когда королю понадобится последний осколок? В свою обитель? В мое поместье? Куда?

— Вы меня не спросили, хочу ли я сюда.

— Если тебя не устраивает это место, я найду любое другое.

— Меня не устраивают рамки. И то, что их устанавливаете вы.

— Это для твоей же безопасности.

— Я не просила вас обеспечивать мне безопасность.

— Мы ходим по кругу, Альма. Это ничего не даст. Скажи, чего ты хочешь? Выходить в город? Я приставлю к тебе охрану и ты сможешь в любой момент выйти, только не забывай о мороке.

— Не нужна мне ваша охрана, господи! — Альма попыталась отползти от мужчины, который все также придерживал ее за поясницу, неосознанно проводя пальцами по выступающим позвонкам. — Мне ничего от вас не нужно! Езжайте к жене! Прошу! Дайте мне отдохнуть от себя. Если не отпускаете, то хотя бы не давите так сильно! Я видеть вас не могу!

Она ожидала, что за ее просьбой последует очередная тирада вопросов, бессмысленных предложений и пустых слов. Но нет:

— Хорошо, — Ринар выдохнул слово, зарывшись лицом в ее волосы. Альма даже не сразу поняла, что ответ принадлежит ему, а не мерещится. — Я дам тебе столько времени, сколько нужно. Только не сходи больше с ума, гелин, прошу. Когда будешь готова поговорить — напиши. Я приеду.

Стоило за Ринаром закрыться двери, как Альма вновь свернулась калачиком на кровати, судорожно вздыхая. Побег не удался. Не удался этот, не получатся и следующие. И бежать она уже не рискнет, иначе… Лучше б он накричал, ударил, запер в клетке. Так было бы намного проще.

Лучше б он казался сущим кошмаром и проклятьем за грехи, а не такой сладкой мукой. Альма чувствовала, как сердце рвет на части. Это как с душой, но больней. Наверное, потому, что сейчас она не делилась добровольно, а изнывала от внутренних противоречий.

Ей так хотелось превратить собственный кошмар в сказку, так хотелось… Но он ведь никогда не будет сказкой. Альма помнила, как он любит свою жену. То чувство не прошло за полстолетия. Его не сможет разрушить простая человеческая девочка. Уже не смогла. А если сейчас позволить себе поверить, а потом все случится так, как должно — он наиграется и выбросить — тогда ведь Альма себя больше не соберет.

Он сможет от нее отказаться. Сможет сделать выбор не в ее пользу, а она? Сможет пережить и идти дальше? Спокойно смотреть на то, как узор на пальце тускнеет? Как он постепенно вновь о ней забывает?

Она так долго холила мысль о том, что лучше б ему не появляться в ее жизни… Но теперь ведь думать нужно о другом: он уже появился, что дальше?

Ответа на этот вопрос у Альмы не было. Зато было время. Он ведь дал время. Когда она будет готова, он приедет. Если когда-то будет.

Глава 18

Он обещал ждать, а она должна была написать.

Он ждал. Не появлялся больше месяца. Разве что во снах, но в этом винить Альма могла только себя. Ринар ведь не виноват что она горит ночами от его воображаемых прикосновений, взглядов из глубин сна, тихих слов, часть из которых он говорил, а часть она додумала сама.

Альма искренне надеялась, что будет все не так. Это время должно было помочь ей набраться сил, настроиться на борьбу с ним, выстроить в логическую последовательность все, что ее не устраивает волнует, бесит.

А закончилось все тем, что… она расслабилась.

— Леди Альма, может я сама, а вы пока вот яблочко съешьте? — Марта с надеждой посмотрела на хозяйку, а потом тяжко вздохнула, смиряясь, что нет. Самой ей сегодня готовить не светит.

Каждый раз, когда Альма изъявляла желание приобщиться к прекрасному, властительницы кухни напрягались — будто ждали подвоха… Правда проходило полчаса и по помещению уже разносился дружный смех — их леди умела быть жутко холодной, но так же хорошо умела и склонять к себе.

Довольно часто в последнее время Альма позволяла себе проводить время с людьми. Наедине с собой ей было сложней — чаще думалось о нем, а здесь, в компании весело трещащих поварих, энергия шла в нужное русло.

— Такими темпами, скоро вы нас рассчитаете, миледи, — Марта лукаво подмигнула хозяйке, стирая влажным полотенцем с ее лица следы муки.

— Почему? — сама же леди Тамерли, как ее называли здесь вопреки частым просьбам этого не делать, настолько увлеклась процессом, что не заметила, как мука запылила лицо, волосы, платье.

— Узнаете все наши секреты, будете сами готовить. Себе и лорду тоже. Зачем тогда мы-то здесь нужны будем?

Альма усмехнулась. Бояться о потере места им уж точно не стоило. Это не ее дом и не ее прислуга. Здесь все решает Ринар. Она же пытается держаться подальше от любой необходимости вести себя как хозяйка.

А тем более мысли о том, что она будет готовить лорду… Слишком они идеализируют их сложные отсутствующие отношение.

— Леди Альма, письмо, — в кухню вошел управляющий, протянул конверт.

Попытка заставить себя не улыбаться окончилась капитуляцией. В конце концов, Ринар же не видит, как она реагирует так к чему скрываться?

Расплываясь в улыбке, девушка вытерла о фартук руки, взяла конверт.

— Я вернусь, — даже не обернувшись, бросила фразу напоследок, а потом убежала в комнату.

Оставшиеся в кухне дождались, когда затихнет звук удаляющихся шагов, а потом продолжили разговор.

— Когда уже лорд приедет? А то все письма и письма. Такими темпами долго нам не видеть маленьких лордов…

— Они повздорили перед его отъездом…

— Они и перед прошлыми вздорили. Мало ли… Милые бранятся, только тешатся.

— Так уж милые, — Марта посмотрела на тесто, которое старательно вымешивала, с досадой. — Он ведь ее не по большой любви взял, а чтоб ребеночка родила. Все знают, у лорда первая жена красавица, чистокровная… А наша леди Альма… Тоже красивая, но ведь человек.

— Человек, — управляющий кивнул, присаживаясь на краешек стула. — Да только знаешь… Он так смотрит на нашу леди, так смотрит… Вряд ли на двух женщин так смотреть можно.

— Вам-то, мужчинам, лучше знать, как на двух женщин смотреть можно, — Марта задорно подмигнула пожилому уже управляющему, а потом, получив веселый смех в ответ, вновь принялась за тесто.

* * *

Альма взлетела по лестнице, домчала до спальни, не заботясь о том, что получилось громко, хлопнула дверью, задержала на секунду дыхание, а потом попыталась дышать уже не так шумно, распечатала конверт.

Он обещал не приезжать, пока она не попросит. Но он ни слова не говорил о том, что не будет писать.

Получив первое письмо, Альма опрометчиво бросила его в камин, даже не распечатав конверт. Тогда она была еще слишком зла — не могла простить испорченный побег. Вот только на третий день уже откровенно жалела о своем поступке.

Через неделю пришло второе письмо. Ринар оказался удивительно прозорлив.

«Думаю, то письмо погибло смертью храбрых, подозреваю, это постигнет та же участь, но ты хотя бы рискнешь его прочесть…»

Она рискнула. Потом было третье, четвертое и пятое письмо. Он писал через три-четыре дня. Вряд ли надеялся получить хоть один ответ. На это Альма была откровенно не готова.

Но в один из дней, когда письмо должно было прийти, поймала себя на том, что ждет. Что мысль о послании маячит на подкорках сознания, то и дело, напоминая о себе тревожным звоночком. Тогда она вновь рассердилась, ведь поняла — он приучил ее к ожиданию своих писем. Но долго злиться девушка не смогла — вернувшийся из города служащий принес конверт.

О чем он писал? Чаще всего о глупостях. Иногда, о глупостях непристойных. О том, что уже связывало их и о том, что, по его словам, обязательно еще предстоит. Первые письма Альма сжигала. Глупо улыбалась, иногда сердилась, но предпочитала сжигать, чтоб они никому не попались на глаза. А потом перестала делать и это. В те дни, когда писем не было, она позволяла себе перечитывать те, что находились в ее полном распоряжении.

Он ни разу не извинялся за то, что так круто изменил ее жизнь. И это было правильно — Альма все равно не поверила бы в раскаянье. Никогда не клялся в любви — тоже правильно, тоже не поверила бы. Не забывал намекать, что ждет, когда она перестанет мучить себя, а заодно и его. Не скрывал, что письма — способ заставить ее перестать поскорей. Иногда элементарно пытался спровоцировать на ответ. Но Альма держалась. И сегодня тоже обязательно должна сдержаться… Глаза забегали по строчкам:

«Гелин, надеюсь, ты представляешь, что делаешь со мной, заставляя ждать. Потому что я уже прекрасно знаю; как ты будешь расплачиваться за это мое ожидание…»

Заставить себя не трепетать не получалось. И не бегать по одним и тем же строкам раз за разом тоже не получилось. И не уткнуться после прочтения в подушку закрывая глаза, чтоб представить его, когда он это писал, не получилось. И не застонать беззвучно, признавая свою слабость перед ним тоже.

«Перестань противостоять мне, Альма. Лучше подумай о том, сколько счастья ты пропускаешь сквозь пальцы».

Это не счастье — это мучение. Альма чувствовала, что стоит ему появиться на пороге — душа и тело тут же сдадутся. Душа всегда принадлежала только ему, а тело судорожно сжималось от одних только мыслей о нем. Но ведь был еще разум. Разум, который криком кричал о том, что ничем хорошим это закончиться не может. Что ее мучитель всего лишь увлекся, поиграет, а потом, когда играть наскучит, забудет. Выбросит из мыслей еще на восемь лет или на всю жизнь.

Лишь перечитав послание трижды, девушка отправила его в шкатулку к собратьям, а потом заставила себя встать с кровати, выйти, вернуться на кухню, попытаться глупо не улыбаться и не предвкушать.

Черт. Нельзя предвкушать его возвращение.

* * *

Остаток дня Альма провела настолько активно, насколько это было возможно. Руки практически чесались, так хотелось наконец написать ответ. И не останавливало даже то, что она еще совсем не была готова к встрече. Хотелось просто, чтоб приехал. Без рациональных объяснений и поиска логики в собственных желаниях.

Бороться с этим Альма пыталась, занимая себя всевозможными глупостями, будь-то приготовление пирога, разговоры с конюхом, прогулки вдоль щита, составление списков и раздумья о том, какие шторы будут лучше всего идти к светлой обивке кресел в гостиной. Лишь глубокой ночью, когда дом затих, девушка рискнула вернуться в спальню. Она с опаской посмотрела на шкатулку с письмами, но сдержалась, не достав ни одного. Потом была ванна, долгие уговоры себя наконец-то заснуть, желательно без сновидений, а потом сон. К сожалению, сновидения были.

Он, она, ощущения мягкого мха под промокшей рубахой, горящее тело, жадные губы…

Альма проснулась, чувствуя разочарование из-за того, что это опять всего лишь сон, застонала, подбив подушки, а потом уткнулась в них лбом, приказывая себе спать дальше. Девушке казалось, что еще несколько таких ночей, и она готова будет не только писать ответное письмо, но и нестись к нему навстречу.

Благо, больше в ту ночь ей не снилось ничего. Открыв глаза, осознав, что это действительно так, Альма расплылась в улыбке, сладко потягиваясь.

Ночью был дождь, встав с кровати, открыв окно, девушка жадно втянула носом прохладный воздух, наслаждаясь запахом влажной земли. Она долго стояла вот так — в одной ночной рубахе у окна, держась руками за раму, вдыхая это богатство.

Бывает так, что дышишь и не можешь надышаться, не можешь заставить себя отойти, и глаза закрываешь, чтоб ощущения были ярче. Так сейчас было и у Альмы. С каждым порывом ветра по коже пробегали мурашки, но даже мысли не было о том, чтоб закрыть окно, отойти или накинуть что-то на плечи. Не волновало, что кто-то может увидеть ее снизу, что она сегодня и так спала слишком долго, а значит, скоро на пороге появится взволнованный управляющий, чтобы справиться все ли хорошо.

Где-то полыхнул щит, этого Альма не заметила, держа глаза закрытыми. Ей было чудесно. Вот сейчас, стоя у открытого окна, она ощущала себя почти свободной. Почти.

Не сразу, но очень скоро удовольствие сменилось апатией, отпустив раму, девушка обняла себя руками.

Это было уже привычным — еще минуту тому она могла чувствовать радость, а потом непередаваемую тоску, а потом снова радоваться и опять грустить, и так без остановки.

Отвернувшись от окна, Альма вновь потянулась, обходя кровать. Ей предстояло привести себя в порядок после сна, спуститься вниз, дать кое-какие поручения, а потом заняться чем-то более достойным, чем пялиться в стены, в ожидании непонятно чего.

Когда дверь практически слетела с петель, стукнувшись о стену, на пороге возник мужчина в мокром плаще, прижал к себе, начал покрывать лицо поцелуями, Альма застыла, не в силах ни остановить его, ни воспротивиться, ни реагировать.

— Жива, господи…

* * *

Ринар проснулся в холодном поту. Его никогда еще не посещали такие сны. Такие четкие, яркие, правдоподобные, он никогда еще не срывал во сне голос настолько, что проснувшись, не мог вымолвить ни слова, никогда не чувствовал, как руки наяву обдает жаром из сна, никогда не видел, как огонь обволакивает дом, в котором он хранил самое дорогое, что у него было.

Ему приснился пожар в доме Альмы. И она… в огне. Ринар сам запряг коня, сам умчал с рассветом, потом гнал лошадь, боясь, что она падет раньше, чем они достигнут нужных холмов, а потом…

Он затормозил только у щита, чувствуя облегчение из-за того, что над домом не разносится дым, что вокруг тихо, не трещит древесина, не кричат люди, не сбегают животные. Все тихо, а то был всего лишь сон. Не связь, как Ринару показалось изначально, а просто слишком реалистичный сон. Он мог развернуться, мог тут же уехать, помня свое обещание дождаться, когда она сама позовет, но слишком испугался. Хотел просто увидеть. Просто увидеть своими глазами, что все действительно хорошо, что ей ничего не угрожает, она по-прежнему злится, мечет молнии, готова бросать в него приборами, а на донышке глаз горит любовь.

Спешившись, Ринар взял лошадь под узды, прошел через невидимую стену, начал подниматься…

Теперь было так же неважно, как и во время бешенных скачек, что одежда насквозь мокрая, что тело ноет от запредельного напряжения. Просто увидеть ее и уехать. Если спит — даже лучше, он любит смотреть на нее спящую.

Ринар передал узды подбежавшему навстречу мальчонке, а потом непроизвольно вскинул взгляд на второй этаж. Туда, где находились окна их спальни.

Альма стояла, держась руками за раму, закрыла глаза, делала глубокие вдохи, так, будто пыталась надышаться и не могла. Распущенные рыжие волосы развивались на достаточно сильном ветру, то и дело в окно должны были залетать капельки прошедшего дождя, а она даже не ежилась. Стояла, дышала, улыбнулась, а потом…

Сердце Ринара снова ускорило бег, когда ему показалось, что она качнулась в окно. Даже мысли не возникло, что это может быть просто так. Что она просто дышит, просто наслаждается утренней прохладой, просто думает о чем-то своем. Снова перед глазами сон, в котором она пропадает в огне, снова страх, снова желание мчать, чтобы спасти.

Он пронесся мимо выскочившего навстречу дворецкого, взлетел по лестнице, не заботясь о целостности, снес дверь в спальню, чтобы застать, как она потягивается, делает шаг от окна, еще не успев осознать, кто перед ней, не успев удивиться, еще один шаг.

Такая нежная, по утреннему теплая, пусть и напитавшаяся холодом и влагой из окна, растерянная, живая…

— Жива, господи…

Ринар прижал девушку к себе, начал покрывать лицо, шею, руки поцелуями. Пытался касаться мягко, но то и дело сам ловил себя на том, что стискивает слишком сильно, скорей всего до боли, заставлял себя разжать пальцы, но держался недолго, потом снова принимался слишком… слишком настойчиво целовать, слишком сильно прижиматься, слишком жарко дышать…

— Ринар… — Альма попыталась отстраниться далеко не сразу. Ей нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя.

Чтобы понять, что произошло, почему она так ясно чувствует поясницей ручку комода, в который ее практически впечатали, почему человек из ее снов оказался на пороге, почему ее рубашка промокла насквозь, почему он продолжает шептать, что жива.

С первого раза он не среагировал никак, не дал отвернуться, отстраниться, прижал к себе ближе, а потом еще сильней в поясницу впилась ручка.

— Ринар! — Альма чудом смогла вытащить руки из его хвата, поймать лицо мужчины ладонями, чуть отстранить от себя, заставить смотреть в глаза. — Что с тобой?

Вместо того, чтоб ответить, он снова попытался приблизиться, даже получилось — Альма позволила себя поцеловать, теперь уже немного спокойней, пройтись руками по бокам, ощупывая, скатывая ткань по бедрам вверх, а потом, возвращая ее на место, втянуть носом воздух. Во второй раз он отстранился уже сам.

— Почему ты здесь? Что произошло? — Альма даже не заметила, как перешла на ты, слишком сейчас было неважно остальное. Только он… Мокрый, холодный, отчаянно жадный.

— Зачем ты полезла к окну? Зачем, Душа? — Ринар перехватил ее руки, поднес пальцы к губам, по очереди целуя, а потом обдавая горячим дыханием. Ему казалось, что холодно как раз ей.

Собрав брови на переносице, девушка какое-то время просто смотрела на лорда, не понимая, что он имеет в виду, но вдруг поняла и…

— Я не собиралась бросаться! — его предположение заставило опешить. Она ведь даже не думала. Понятия не имела, как это может смотреться извне.

— Не делай так больше, Альма, умоляю. Не делай. Я думал, что не успею.

— Но вы ведь не поэтому здесь… Не поэтому приехали? — кажется, он снова не расположен был разговаривать, вновь потянулся к ее лицу, отпустил руки, прижал к себе.

— Мне приснилось, что дом горит, что ты в пламени, я думал, это не сон, думал, так работает наша связь. Боялся, что не успею…

— Горит? — слушая его прерывистые объяснения, девушка пыталась понять их смысл, а это было очень сложно, ведь он, такой реальный, близкий отвлекал изо всех сил.

— Это был сон, гелин. Просто сон, а я поверил, что ты в опасности. Слишком много думал, слишком сильно боялся, слишком настойчиво ждал… Прости, что не дождался письма.

Сейчас ему тоже стоило бы развернуться, выйти, дать ей одеться, ожидать в гостиной, объяснить все по-человечески, попрощаться, уехать, дождаться этого чертового письма, но Ринар не мог. Не видел ее месяц, если не считать собственных снов, а теперь не мог насмотреться, надышаться, начувствоваться.

— Вам нужно раздеться, милорд. Вас бьет дрожь, — Альма ощущала, как то и дело вздрагивает прижавшееся к ней тело, какой хриплый у него голос, пылает кожа, горят глаза. — Пустите, пожалуйста, я принесу чистое…

Сложно вести разговор с человеком, который куда больше внимания уделяет поцелуям, чем словам, но Альма должна была делать и говорить именно это. Должна была попытаться ненавязчиво отстранить, заставить сесть, снять плащ, достать чистую сухую одежду, нагреть ванну. Дело ведь сейчас не в том, что он нарушил слово, приехал, когда она не просила. Альма не желала мужу проваляться с лихорадкой добрую неделю. Никому не желала и ему тоже. А еще пыталась из последних сил цепляться за рациональность, чувствуя, как телу передается его дрожь, но ее точно знобит не от холода.

— Ринааааар, — очередная попытка вразумить мужчину закончилась протяжным стоном. Он явно не собирался вразумляться. Зато собирался мучить себя и ее поцелуями до тех самых пор, пока она не взбрыкнет. Ринар не сомневался — обязательно взбрыкнет. Хотел только успеть ею надышаться. Если не навсегда, то хотя бы еще на месяц, в который она не пожелает его видеть.

— Я уйду, клянусь. Дай мне секунду. Одну секунду, прошу, — он повторял эту просьбу уже множество раз. И каждый раз не уходил. Вспоминал глаза, которые видел сквозь огонь, а потом то, как она скользит ладошками по раме и наклоняется чуть ближе к окну, и снова по телу проходила дрожь, снова он не мог… физически не мог заставить себя отлепить от нее руки, взгляд и губы.

— Ринар… — а Альма вдруг поняла, что и не хочет. Должна хотеть, чтоб быстрей ушел, но не хочет. И не терпит — наслаждается. Как тогда, в фиолетовом зале. Должна была терпеть, сцепив зубы, а на самом деле наслаждалась. И сейчас происходит то же. Только тогда он так хорошо контролировал себя. А теперь в ней контроля больше, а желания пользовать этим контролем — никакого.

Девушка снова поймала его лицо ладошками, чуть отстранила. Он просто смотрел. Неизвестно, смог бы уйти, оттолкни она его сейчас, но хотя бы попытаться она точно могла. Должна была оттолкнуть, а не привстать на носочки, самой прижаться к до сих пор холодным губам, шепнуть: «не уходи», почувствовать, как поднимают на руки, несут к кровати, на которой ей столько раз снились сны о нем.

А теперь можно будет уже не грезить. Можно будет вспоминать, оживлять в памяти. И ведь сны по сравнению с реальностью такие блеклые.

Дождевик на полу, поверх насквозь мокрой ночной сорочки. Отстраненно Альма поняла, что слышит странный шелест — снова пошел дождь, ветер заставлял раму со скрипом отлетать, а потом захлопываться, чтобы вновь отлететь, капли даже достигали кровати, но на это было плевать. На все плевать.

Альма до сих пор не слишком хорошо помнила, как все было в фиолетовом дворцовом зале. Запрещала себе вспоминать, убеждала, что это произошло помимо воли и желания. И это было действенным щитом — вера в то, что принудили, заставили, навязали свою волю. А теперь она сама же рушила свой щит и… не жалела.

Крики, стоны, шепот должен был заглушать дождь, а даже если это не так — тоже плевать. Она с шестнадцати лет мечтала о том, что ее будет любить этот мужчина. Мужчина с рваным дыханием, горячим телом, практически лихорадочной температуры, пронзительным взглядом, каким-то непостижимым образом знающий, что именно ей нужно в эту секунду и что нужно в следующую. Может, дело в той связи, о которой он говорил, может, в его опыте, а может, все дело в том, что ей нужен просто он. И одного осознания, что с ней он, достаточно, чтоб все казалось идеальным. Его медленные, быстрые, потом снова медленные движения. Ее прерывистые вздохи, потом нехватка воздуха и снова вздохи.

На улице разразилась гроза, а в спальне вдруг стало как-то душно, жарко, воздух сгустился, будто готовясь создать собственный разряд.

Разряд был, и не один. В письмах Ринар обещал, что она расплатится за то время, которое пришлось провести порознь. И теперь заставлял снова и снова расплачиваться. Это тоже должно было быть наказание наслаждением, неизвестно только кто кого наказывал. И наказывал ли.

* * *

Шум ливня за окном, редкий скрип половицы под ногами проходящих за выжившей дверью на цыпочках служащих, ровный сердечный ритм. Ритм его сердца.

Альма лежала, прижавшись ухом к груди мужчины, пытаясь не думать, не анализировать и не жалеть, а просто слушать и ждать. Дождалась, вот только не слов, Ринар приподнял ее лицо, потянулся к губам, накрыл их своими. Долго целовал, а потом резко отстранился, опустил руку, открывая один из шкафчиков прикроватной тумбочки. Туда Альма никогда не заглядывала — не было нужды, а рыться в его вещах просто так, ради интереса, было ниже ее достоинства, которое она так отчаянно пыталась сохранить. Раньше.

— Если хочешь… Выпей, — мужчина сел в кровати, поднял флакончик с зельем на уровень глаз, взболтнул. Желтая жидкость качнулась.

Альме же ничего не осталось, кроме как грустно улыбнуться… Тут же захотелось замотаться в простыню, а еще лучше сбежать, или чтоб пропал он… Она ведь только начала… Совсем чуть-чуть, самую капельку верить, что все это не просто так. Что он действительно может испытывать к ней что-то более значимое, чем похоть. Похоть, без последствий.

Видимо, Ринар расценил все неправильно, подумал, что не спешит брать из его рук бутылочку потому, что не понимает, что это…

— Не волнуйся, это не вредно, просто вряд ли ты сейчас хочешь… — он явно пытался подобрать слова. Такие, чтоб звучали правильно. А таких нет. Альма все поняла. Он гнал через ночь, в дождь, боясь, но только не потому, что любит, а потому, что не успел еще наиграться. Только ведь начал… А когда надоест, зачем ему нежеланные отпрыски от игрушки? Для детей у него есть жена.

— Я знаю, что это, милорд, — Альма обернулась, взяла из его рук флакончик, откупорила, сделала маленький глоток, смотря в серые глаза, а потом залпом выпила все, сдерживаясь от того, чтоб не поморщиться. Удивительно, но ему удалось сделать ей больно. После того, как сам же забрасывал куда-то выше облаков, так же резко саданул о землю. Хотелось мстить… — Можете не утруждаться объяснениями. Рожать от вас… Вряд ли смогу полюбить детей, смотрящих на мир вашими глазами. Да и раньше мне часто приходилось это пить…

Когда по лицу мужчина прошла судорога, скулы напряглись, Альма отметила, как эта реакция разливается бальзамом.

Задело. Вот и отлично. У него есть жена. У нее тоже есть прошлое. Прошлое, в котором были мужчины. Мужчины, тоже не горящие желанием заполучить от нее наследников. Не важно, что была она с одним только Синегаром, не важно, что никогда не была с ним в полном смысле этого слова, представляя на его месте другого. Ринар-то этого не знает. И не узнает никогда. Это ее месть. Месть ревнивцу в нем за зелье.

— Часто? — Ринар приблизился к ее лицу, слизнул оставшуюся еще на губах капельку зелья, а потом поцеловал. Видимо, хотел проверить, что не схитрила, действительно глотнула. Проверил тщательно, даже слишком.

— Очень, — разозлившись еще больше, Альма заставила мужчину оторваться от себя. — Иногда — ежедневно, но это когда наступали… удачные периоды жизни…

Так сладко она не улыбалась никогда. Хотелось, чтоб челюсти лорда сжались еще сильней, чтоб он разозлился больше, чтоб побледнел, крикнул…

Девушка услышала хруст стекла. В процессе поцелуя флакончик перекочевал из ее пальцев в мужскую ладонь, а теперь почил смертью в ней…

— Вы поранились… — по пальцам на простыни начала сочиться кровь.

— Будем считать, что это доказательство твоей невинности.

— Через два месяца после свадьбы? — Альма наигранно вскинула бровь. Выставлять себя в его глазах падшей женщиной, напоминая о том, что и до него у нее случались мужчины, было даже приятно. Приятно смотреть, как он злится, а вот от него слышать, что он взял в жены уже не девушку — обидно. Особенно если учесть, как когда-то она мечтала о другой судьбе для себя и для него. — Хотите, чтоб прислуга судачила о вашей силе? Точнее об ее отсутствии?

— Хочу, чтоб ты помнила, Душа, — Ринар разжал руку, стряхивая осколки на пол, а потом проследил за тем, как рана тут же затягивается. — Я должен был стать первым… И единственным. Когда-то сглупил. Совершил непростительную ошибку.

— Вы совершили ошибку, проводя ритуал…

— Больше не ошибусь, Душа. Так что забудь. О побегах, других мужчинах и периодах своей жизни. Теперь у нас с тобой новый период. Тебе понравится, — Ринар знал, что она обязательно скажет что-то в ответ. Непременно возмутится, воспротивится, возразит. И не дал. Закрыл рот поцелуем, прижал, подмял, обезоружил и мыслей тоже лишил.

Это больше не был тот мужчина, который так нежно прижимал ее в первые минуты на кровати, будто боясь, что она окажется слишком хрупкой для прикосновений. Нет, этот был уверен в себе и в ней. В том, чего хочет он, и чего она.

Альма могла оттолкнуть его тогда, чувствуя ручку комода поясницей и дрожь в его теле. Тогда не оттолкнула. Теперь этот вопрос уже не стоит. Теперь…

— Там хватит флаконов на долгие споры, Альма, и на еще большее количество примирений. А они будут, я даже не сомневаюсь.

* * *

Все утро, проведенное с ним в постели, Альма ждала, когда он встанет, соберется и умчит. Он сделал больно ей, она ему — все честно, а теперь следующий ход… Опять за ним. Девушка даже с особой горечью представляла, что он может сказать, набрасывая на плечи дождевик.

Но время шло, а он почему-то не спешил. Перебирал пальцами волосы, шептал что-то в затылок, прижимал, с удовольствием принимал каждую ее попытку вновь поссориться. Прямо так, прижавшись друг к другу, еще помня, как сладко было совсем недавно. Принимал, но не давал. Со всем соглашался, все терпел, причем терпел с каменно-блаженным лицом, больше позволял вывести из себя, чем реально нервничая. А ведь Альма так пыталась…

А когда все же встал, не ушел…

Одна на двоих ванна, один на двоих ужин, уже в столовой, теперь без вылитого на ковер вина и брошенных в противоположную сторону вилок. В напряженной тишине, но хотя бы без военных действий. После ужина он тоже не велел седлать себе коня, прошел в библиотеку, взял книгу, сел, начал листать…

Альма долго ждала под дверью, потом столько же будто невзначай прохаживала вдоль стеллажей, потом не выдержала:

— Вам не пора, мой лорд?

— Спать? Думаю, пока рановато. Но спасибо за заботу, гелин.

— В путь? — она остановилась посреди комнаты, сложив руки на груди.

Ринар хмыкнул, закрыл книгу, а потом отложил ее, подобно жене скрестив руки.

— Я свободен целую неделю, Душа. Зачем мне уезжать?

— Вы собираетесь провести ее здесь?

— Да, мы проведет ее здесь.

Альма кивнула, чувствуя, как гнев мешается с предвкушением. Неделя… и… мы.

— Ну что ж, приятное времяпровождения, милорд, не буду вам мешать, — пытаясь никак не показать, насколько новость взбудоражила, Альма улыбнулась, планируя выйти из библиотеки, чтоб уже потом, закрыв за собой дверь, думать о том, что это значит.

— У нас будет очень, — а потом пискнуть не успела, как оказалась притянута за руку, усажена на колени, поцелована в нос, глаза, щеку, шею… — Очень приятное времяпровождение, Альма.

* * *

Неделя с ним была куда более насыщенной, чем семь дней без него. И этой насыщенности Альма была рада далеко не всегда. В первые несколько вечеров девушке казалось, что его рядом слишком много. Сложно так сразу смириться, что человек, который в последние годы жил лишь в мыслях, вдруг материализовался как часть твоей жизни. Даже не часть — центр.

А его, кажется, устраивала только роль центра. Он постоянно был рядом — утром, проснувшись, Альма видела лицо мужа, совместные завтраки, обеды, ужины, нездоровый интерес к тому, как она проводит дни. Девушка будто чувствовала на себе его взгляд постоянно, а так хотелось убежать…

Он-то для себя все решил. Крепость сдалась. Причем сдалась совершенно добровольно, а теперь самое время использовать это в свое удовольствие. Ринар вел себя так, будто его ничего не заботит и не волнует. А Альму все очень волновало.

То, что так глупо впустила его в свою жизнь, что по-прежнему злится, но теперь это делать куда сложней, что он каждый раз спрашивает про эти чертовы флакончики и она каждый раз пьет, не забывая напоминать, что дети от него — последнее, что ей нужно, что он почему-то хочет знать каждую ее мысль, а она всячески пытается отгородиться, спрятаться, сбежать. Если не за пределы щита, то хотя бы внутри себя.

Зачем он тогда приехал во дворец? Специально ради нее? Зачем провел ритуал? Зачем ему все это: если есть Наэлла? Ни на один вопрос ничего нового, во что Альма поверила бы, Ринар так и не ответил. Зато требовал, чтоб рассказала, как прошли ее восемь лет, почему отдала второй осколок, что планировала делать дальше, о чем мечтала, как докатилась до того, до чего докатилась? И вечно требовал снимать морок, когда они остаются наедине. Это становилось последней каплей. Альме куда проще было остаться без одежды, чем без своей последней защиты. Она ненавидела его, когда он добивался своего, а он добивался. Но ее ненависть, кажется, это уже привычно просто прелюдия.

— Видите, вот там гнездо? — когда Альма вышла во двор, Ринар с управляющим стояли на крыльце. Дворецкий указывал куда-то пальцем, а лорд кивал. — Это гнездо лейлек. Нельзя убирать, говорят, счастья в доме не будет, деток…

Проходя мимо, Альма еле сдержалась чтоб не ухмыльнуться. Деток в этом дом не будет не из-за лейлек…

Она успела уже преодолеть половину расстояния до конюшен, когда ее нагнал Ринар. Окликнул, девушка не отреагировала, но это не воспринялось как явный признак неготовности говорить. Нет, он обогнал, преградил дорогу, дождался, пока девушка вскинет голову.

— Ты кататься? Можем вдвоем.

— Можем, — Альма кивнула. — Но не будем. У вас дела, мой лорд. Дом требует внимания хозяина. Тем более хозяин приходящий… Потому я на вашем месте вернулась бы к делам…

Когда девушка проходила мимо, Ринар придержал ее за талию, коснулся губами щеки, шепнул:

— Люблю, когда ты злишься без причины, — а потом отпустил.

Быстрым шагом направился обратно к дому.

Без причины… В том-то и проблема, что причин у Альмы было слишком много. Оставалось лишь выбирать, из-за чего злиться сегодня: из-за заточения, навязанного общества, неожиданного отъезда или приезда, флакончика с зельем, слишком сладких слов?

В тот день конная прогулка выдалась дрянная. Сложно наслаждаться, когда мысли постоянно возвращаются к нему.

Всю неделю Альму раздражали пристальные взгляды, а еще больше раздражало то, что когда она их не чувствовала, начинала нервничать, сердце падало в пятки, будто он уже уехал…

За семь дней он явно собирался решить все проблемы в этом доме. Его внимания вечно требовал управляющий, по утрам Альма часто заставала его за письменным столом, как оказалось позже, он формировал еще и письменные указания, разведенные во времени. А еще его очень волновало, почему Альма так настойчиво уклоняется от исполнения обязанностей хозяйки.

Когда-то, после очередной совместной относительно мирной трапезы, Ринар задал вопрос в лоб.

Она в лоб же и ответила:

— Зачем я буду выбирать занавески, которые следующая хозяйка снимет? Это ведь может случиться совсем скоро… Вдруг очередной леди Ринар не понравится беж? А бедным горничным придется день потратить, обряжая карнизы.

— Какой очередной леди Ринар?

— Насколько я знаю, в данным момент их… простите, нас… двое. Значит, третьей…

— Не мели чушь, Альма.

— Какая чушь, милорд? Как истинная жена лорда, я искренне желаю, чтоб вы были счастливы. К сожалению, я счастья подарить вам не могу, потому жду не дождусь, когда найдется та, которая сможет… Ей и выбирать цвет занавесок…

— Альма… — предупреждающий оклик остался без ответа. Альма вышла, хлопнув дверью, а потом шагала по влажной после дождя земле, вдыхая полной грудью воздух… как тогда, и пытаясь держать спину ровной — Ринар смотрел в окно. Она уже много лет жила будто бы с одним единственным осколком души, а болеть это осколок умел так, как не могла бы болеть и целая душа.

Девушка сама понимала, что это песня без конца, что она может либо смириться, либо сопротивляться, но тогда придется искать силы заставить себя не любить, не думать, не наслаждаться. И дело как раз в том, что второе сделать она не могла, а первое было слишком страшно. Потому эти семь дней превратились в муку. Сладкую муку.

— Почему не предупредила, что поедешь кататься?

— А я должна была?

— Ты моя жена?

— Не я одна…

Очередная ссора и примирение.

— Сними морок.

— Не указывайте мне, что делать.

— Перестань выкать.

— Вы никогда не делаете то, о чем прошу я, потому…

Очередная ссора и примирение.

— Ты будешь скучать?

— Я закачу пир.

— Будешь вспоминать?

— Выпью бутылку лучшего найденного в доме вина. Одна.

— Станешь встречать в следующий раз у ворот?

— Прикажу их сковать так, чтоб больше не открывались.

— Вот видишь, ты уже чувствуешь себя хозяйкой…

Внеочередная ссора и очередное примирение.

— Почему нам накрыли на двоих? Неужели трапеза пройдет без дорогих вашему сердцу пустых приборов?

И снова ссора.

— Выпьешь, Альма?

Сотая за неделю попытка испепелить взглядом, а потом вкус горечи на языке.

— Иди ко мне, моя гелин…

Тысячная попытка сопротивляться ему и тысячное поражение. Такое сладкое. Сладкое мучительное поражение.

Уехал Ринар как и обещал — ровно через неделю. Альма стояла на террасе, кутаясь в шаль, пыталась смотреть по сторонам, под ноги, главное — не на него.

— Я приеду через неделю, — понимая, что инициативы от нее не дождется, Ринар передал ждущему конюху узды, подошел к жене, притянул, поцеловал, вроде бы напоследок, но это вряд ли… Он еще в спальне думал, что целует в последний раз перед расставанием, а оказалось, что после того прощания он еще трижды целовал. И каждый раз — напоследок.

Всю неделю Ринар провел, наблюдая за своей гелии. За ее внутренней борьбой, за ее повадками. Вспоминал ту Альму, которая больше десяти лет тому появилась на пороге его дома и отмечал то новое, что появилось в ней позже, когда он уже отпустил ее.

Еще долго из головы не выходил тот сон. Поистине страшный, жуткий, кошмарный. Он даже несколько раз просыпался ночами, снова в холодном поту и со страшными мыслями в голове, а потом прижимал ее ближе, зарывался лицом в огненного цвета волосы, каких не видел больше ни разу, ни у кого, вроде бы успокаивался… до очередного кошмара.

А теперь пришло время расставаться. Он хотел бы остаться. Хотел бы сделать это место совсем безлюдным островом, на котором есть место для двоих — для нее и него, но пока рано. Пока он связан словом и обязательствами. Еще чуть-чуть.

— Приеду через неделю, — она осталась безучастной к поцелую, просто терпеливо ждала, когда отстранится. Такое поведение настораживало больше, чем искры из глаз. — Ты не успеешь соскучиться…

— Я и не буду…

Договорить Ринар не дал, поцеловал уж точно напоследок, прижался губами к уху, выдохнул тихо:

— Каждую ночь, каждый день, каждый час и каждую минуту, Альма. Будешь думать и скучать. А потом я вернусь. И ты будешь злиться, но сердечко все равно будет вырываться так, как сейчас. Я же слышу. Оно бьется так же, как тогда… Помнишь? В нашем лесу в наш праздник? Я ведь тебя нашел.

— Надо было не отпускать.

— Теперь не отпущу.

— Теперь поздно.

— Никогда не поздно, Альма.

Он уехал, а сердечко и правда вырывалось. Так хотелось, чтоб оглянулся, чтоб передумал, остался еще на день. Пусть бесит, пусть с ним сложно, пусть постоянно чувствуешь, как сомненья разрывают, но без него хуже.

Даже когда он всего лишь выехал за ворота — уже плохо. А он все мчит и мчит. И не оборачивается.

Альме казалось, что нитка от ее груди куда-то вдаль вдруг натянулась. Так уже когда-то было. Только тогда уезжала она. Думала, что навсегда. А оказалось, что никогда не поздно…

Глава 19

Через три месяца после того, как Альма стала женой Ринара, она впервые попала в город. Мужчина долго упирался, под разными предлогами отказывая в этой прихоти. Он считал это прихотью, а Альме было просто необходимо выйти за пределы невидимого, но так ясно ощутимого круга.

Впервые вышли они вместе. Ринар тогда не давал ей отойти ни на шаг. Здесь его не знали так хорошо, как в соседствующем с поместьем городке, на темного лорда смотрели с опаской, учтиво кивали, пытались заглянуть под капюшон сопровождающей его женщины, расступались.

Альма понятия не имела, почему он ведет себя так, но объяснять подробно ей снова не стали, просто вздохнули облегченно, когда она наконец-то «нагулялась» и можно было спокойно вернуться домой.

После того похода, каким бы странным он ни был, Альма поняла, что больше не может постоянно сидеть в замкнутом пространстве, живя от приезда до отъезда… мужа.

За три месяца даже к этому слову она более-менее привыкла. И к тому, как они живут Со многим смирилась, чему-то по-прежнему пыталась сопротивляться. Даже в чем-то побеждала. Нет, собственный амулет дать ей Ринар отказался, зато амулет для нее теперь имелся у управляющего, а Альме положены были выходы в город по первому требованию, к сожалению, всегда в сопровождении. Но даже эту уступку пришлось долго и нудно вытягивать из такого подчас покладистого мужчины.

Сегодня был именно тот день — очередной выход в город.

Накинув на голову капюшон, прикрывающий не только волосы, но еще и большую часть лица, Альма прохаживала по торговым рядам с корзинкой. Сзади следовала охрана, без которой выходить было запрещено.

Перед ней тоже расступались, как тогда перед Ринаром. О ней здесь давно разошлись слухи. Немудрено — жена лорда, ведущая затворнический образ жизни, разжигала интерес в умах.

Говорили, что это девушка небывалой красоты, потому-то постоянно и набрасывает на голову капюшон — лорд слишком ревнует, когда на нее смотрят.

Альме же было совершенно не важно, что о ней судачат. Она пыталась наслаждаться вылазками, слушала гомон города, крики людей, шум толпы. По сути, ведь никогда она не была в полной мере свободной: в детстве жила в обители, стены которой девушка покидала всего несколько раз, в юности весь ее мир ограничивался поместьем Ринара и ближайшим городом, в который без сопровождения попасть было тоже крайне сложно, во дворце о каждом шаге приходилось докладывать королеве, а теперь она жила за щитом. Видимо, именно поэтому так грезила другой, свободной жизнью. Грезила полями и раздольями, возможностью выехать в чистое поле, спешиться и закричать во весь голос, что свободна. А потом добровольно вернуться домой, потому что свободна и в этом.

Сейчас эта мечта была слишком призрачна — Ринар до сих пор не доверял. Сколько бы раз Альма ни клялась, что с побегами завязала, что просто не хочет чувствовать себя арестанткой среди свободных людей, он оставался непреклонен. Это для ее безопасности… Такое впечатление, что ей может что-то угрожать…

— Ты же только из столицы, Брэн? — Альма остановилась у лавки с пряными травами, взяла в руки букетик лаванды, поднесла к лицу, непроизвольно прислушиваясь к диалогу торговцев.

— Из столицы, Рин, из столицы…

— И что там?

— Стая.

Кажется, тот собеседник, который приехал, был не слишком расположен к беседе или ждал, когда его будут умолять рассказать о путешествии в красках. Дождался — через несколько минут умоляли уже несколько человек.

— Был во дворце, предлагал свои ковры. Наслушался… — чтобы разглядеть мужчину, Альма даже чуть приподняла капюшон, продолжая подносить к лицу все новые и новые букетики сухих разноцветов. Будучи фрейлиной, она часто видела заезжих торгашей, но этого не узнала — простой мужик с небольшим животом и явной уже проплешиной наверняка выеденной любящей женой и парой-тройкой деток. Человек. Простой человек.

— Чего наслушался?

— Сплетен, конечно! Чего же еще?!

— Например?

Примеров была просто тьма. Альма вдруг осознала, с какой жадностью воспринимает информацию. Это ведь ее жизнь. Долгих восемь лет она провела в окружении тех людей, о которых теперь судачили на рыночной площади.

Говорят, у короля новая фаворитка, а еще на него было совершено два покушения, благо, неудачных. Хотя кто его знает, благо ли? Королева повздорила с братом, лордом их Приграничных земель, принцессе нашли жениха… Альма впитывала каждое слово, боясь пропустить хоть что-то.

— Будете брать, миледи, — даже не заметила, как сжала очередной букет слишком сильно. Так, что он начал осыпаться. Владелец лавки, который и начал разговор о столице, подобного не выдержал, привлек внимания к себе.

— Да, буду, — Альма потянулась за кошельком, пытаясь вновь вникнуть в разговор, после того, как ее отвлекли.

— Кальми? При дворе? — девичья рука на какое-то время застыла на мешочке. — Глупости, Брэн, как есть глупости! Их нет давно. Всех истребили.

— Всех не всех, а одна, значит, затерялась. Говорят, ее долго прятали при дворе, а потом один из лордов к рукам прибрал. Конечно… Не хотят они помирать, и так живут дольше нашего раза в три-четыре, так еще и подстраховаться не против никогда…

— Что за лорд?

— Уж много ты хочешь, — Брэн явно хмыкнул, — кто ж тебе скажет? Явно какой-то важный. А тебе-то зачем?

— Ненавижу это отродье… — в голосе говорящего было столько злости, что Альму непроизвольно передернуло.

— Лордов, что ль, ненавидишь?

— Тех, из-за кого лорды себя всесильными чувствуют. Попадись она мне в руки, я б…

— Ну-ну; — вновь послышался смех. Они говорили о жутких вещах так, будто травили шутки. — Лучше подумай своей головой. Ее хранить должны, как зеницу ока. Не то, что в твои руки не попадет… И света белого не увидит, наверное. Хотя твоя правда… Я б тоже…

— Прошу, миледи, — учтиво склонившись, Альме протянули упакованный уже букет, который тут же полетел на дно корзины, и меньше всего сейчас волновало то, что он может окончательно помяться.

Знали бы сплетники, при ком ведут разговоры о кальми, что сделали бы? Это просто болтовня или все правда так? Через столько лет, столетий люди до сих пор ненавидят? За что? Почему? Она ведь тоже человек. Просто человек. Такой же, как они… Почти.

— Все хорошо, миледи? — заметив перемену в ее поступи, к Альме приблизился один из провожающих охранников.

— Да, пора возвращаться, — бродить дальше как-то не хотелось. Может, Ринар прав? Может, ей правда лучше там, за щитом? Подальше от толпы?

Она мечтала о свободе, но никогда не мечтала об окружении людей. Тем более людей, которые, не зная, уже ненавидят.

* * *

Прошла весна, наступило долгожданное лето. Теперь вылазки в город Альма совершала куда реже и лишь в том случае, если в пределах щита становилось совсем тоскливо.

Больше чем на несколько дней Ринар не приезжал. От мужа получать информацию было жутко сложно — он не отличался многословностью, просто обронил несколько раз, что Приграничье снова волнуется, а король вместо того, чтоб укрепить армию, ведет себя как обиженный мальчишка. За что Синегар обижается, Альма представляла. Лорды не поделили игрушку. К несчатью, этой игрушкой была она.

С каждый приезд Ринара между ними происходило приблизительно одно и то же — ссоры, примирения, сомнения, попытка девушки смириться с таким порядком вещей, осознание, что смириться не сможет, отчаянье…

Альме было плохо каждый раз, когда он уезжал. Ринар на эту тему предпочитал не говорить, но девушка-то знала, куда он едет, и это было нестерпимо больно. А еще больно было замечать, как то и дело на нее с надеждой поглядывают обитатели дома, ожидая, когда она наконец-то откажется от корсетов.

Все знали, что та, другая леди Ринар наследника лорду еще не родила, и всем же очень хотелось, чтоб их леди была первой. Слыша подобное, Альма еле сдерживалась от того, чтобы не взвыть. Но почему-то молчала. Видимо, все дело в том, что у нее еще были на это силы.

Так должно было быть и в этот приезд. Но, кажется, последняя капля переполнила чашу.

* * *

Альма знала, что будет дальше… Он застегнет рубаху, набросит на плечи жилет, подойдет, притянет к себе, поцелует напоследок. Долго, страстно, глубоко, а потом оторвется и тут же выйдет в ночь, чтобы вернуться к своей… к себе.

В ту свою другую жизнь, о которой Альма не желала знать ничего. В ту свою другую жизнь, о которой не выходило не думать. Думать и чувствовать тупую боль, распространяющуюся по всему телу.

Обхватив плечи руками, Альма сделала еще один шаг к камину… или дальше от того, чей взгляд ощущала даже спиной. Взгляд, присутствие, запах… Очень долго после его ухода она продолжает чувствовать все это. И ведь так больно…

— Душа, — он подошел неслышно, привлек, вжимая тонкую спину в себя, втянул носом ее запах, от которого тут же начала кружиться голова, настолько он пьянил. Наверное, зря подошел. Уезжать будет еще сложней. Только как бы ни хотелось остаться, не уехать нельзя.

— Тебе пора, — а она никогда не забывала об этом напоминать. Будто сама наслаждалась тем, как все происходит — приезды, общие ночи, в последнее время все реже дни, и снова погоня прочь, сопровождающаяся борьбой с собой и желанием плюнуть, вернуться, остаться и никогда больше не уезжать.

Альма сняла с себя руки мужчины, отступила. От его нежностей и создания видимости, что ему тоже сложно, только хуже. Ведь это все ложь. Его устраивает все происходящее. Если не устраивало — давно что-то изменил бы, а так… Ему подходит она в роли содержанки, а дома ждет истинная леди Ринар, к которой он мчит не жалея себя и коня посреди ночи. Как когда-то мчал к ней, после того сна.

— Выпьешь? — он отпустил ее сразу же. Даже не попытался придержать, но жаль, не послушался. Не ушел вот так…

Хмыкнув, Альма развернулась.

Она знала, что он сейчас держит в руках. Чертов флакончик с желтой жидкостью. Она ненавидела желтый цвет. Ненавидела горьковатый вкус зелья. Ненавидела его, за то, что спрашивает, а себя за то, что неизменно соглашается.

— Душа?.. — явно не имея представления о том, что творится сейчас в голове когда-то воспитанницы, Ринар вытянул вперед руку с флаконом, раскрыл ладонь.

По его беспристрастному лицу невозможно было понять, чего ждет, на что надеется: что сделает как всегда — послушно возьмет, откупорит и добровольно глотнет пойло, не дающее шанса выжить тому, что, возможно, должно было зародиться именно сегодня. А потом нанесет еще один удар в этой их игре «кто может сделать больнее», напомнив, что дети от него…

Или наконец-то взбрыкнет, разобьет об пол или бросит.

Но ведь чего-то ждал, почему-то ни разу не приказывал, но никогда не забывал предложить…

Альма взяла зелье в руку. Глядя прямо в глаза мужа, откупорила его, вот только к губам не поднесла. Так же, как он совсем недавно, девушка вытянула руку в сторону, чтобы перевернуть бутылочку, выливая жидкость в камин.

С каким удовольствием она следила за тем, как золотой поток стремится к пламени, как капли касаются углей, как слышится яростное шипение… Сладкая месть. Только неизвестно кому — себе или ему.

— Я не собираюсь больше пить эту отраву.

Он напрягся. Альма видела, как скулы окаменели, как все тело задеревенело, и взгляд… Взгляд стал слишком серьезным.

— Почему? — вопрос же прозвучал с опаской.

— Не хотите настрогать детей, перестаньте появляться в этом доме.

Улыбка вряд ли получилась натуральной. Но это и не важно. Она устала. Дико устала от всего происходящего. От своего сопротивления и его молчания. От этого поочередного нанесения ударов под дых.

Вот только не стала пить не потому, что решила сдаться, а потому, что бегать по кругу больше не было сил.

— И что, если вдруг после сегодня… — Ринар не договорил, скривившись. — Родишь? Ребенка, которого потом будешь ненавидеть?

Альма хмыкнула, следя взглядом за взмывающими выше и вновь спадающими языками пламени.

— Я сплю с вами, вас же ненавидя, неужели думаете, не смогу воспитать ребенка, которого не хотела?

Ложь крылась в каждом слове. В каждой букве. А ведь в обители ее учили не врать… Удивительно, как быстро наука выветрилась из светлой головы. Видимо, все дело в том, что слишком много в жизни было учителей, втолковывающих противоположные вещи.

Альма лгала про ненависть, про нежелание… Лгала затем, чтоб вновь защититься — хоть как-то, из последних сил, на последней баррикаде, лебединой песней.

— Так выпей, — каждый раз эти ее слова задевали. Каждый раз он одновременно боялся и ждал именно этого — что когда-то откажется. Боялся потому, что не мог отделаться от воспоминаний прошлого, а ждал… Потому что жить так, как они жили до этого, было невыносимо не только для нее, но и для него. — Или все не так просто?

— Все проще некуда, милорд, — Альма вновь обернулась к нему, вскинула спокойный взгляд, заговорила максимально беспристрастно. — Я — не игрушка. Вы не имели права привязывать меня к себе, а потом приручать, как норовистую лошадь. Вы не имеете права… награждать меня своим ребенком, а потом, в один день, забывать о нас, выбросив из жизни…

— Кто сказал, что я выброшу, если…

— Никто. И «если» не настанет. Дети должны рождаться в любви, а то, что происходит между нами… Из этого союза не может вырасти ничего хорошего. Я устала, Ринар. Безумно. Так, что мне кажется — если еще хоть раз тебя увижу — умру.

Развернувшись, Альма сделала первый шаг от него. Выпустив флакончик из рук, девушка услышала звук стукнувшегося о пол стекла. Стукнулось, но не разбилось. Не разлетелось на осколки, как каждый раз разлеталось ее сердце. Потом был еще один шаг и еще… Она знала, что он смотрит вслед, будто бы даже ощущала его внутреннюю борьбу — он хотел бы пойти следом, но… Пока держался.

И это хорошо. Альме казалось, что догони он, потребуй вновь отвечать на очередной вопрос, она взвоет, а потом просто упадет замертво. Теперь не врала — безумно устала от такой их жизни.

С каждым шагом, отдаляющим девушку от спальни, ей становилось все сложней, груз на плечах прибавлялся. Или просто так казалось. Несколько десятков шагов она сделала по дому, пустому и немому. Все давно спали.

Столько же по двору, путаясь в юбках и собирая ночную росу, остановилась у конюшен. Почему пошла сюда? Не сказала бы и сама. Просто нужно было куда-то идти. Идти так, чтоб оказаться дальше от него. Вход был закрыт, но это не остановило — у Альмы хватило сил сдвинуть огромный деревянный засов, открыть ворота, а потом захлопнуть их за собой. Без магии — по-простому, руками. Так, как делают обычные люди. Обычные уставшие женщины. Бессильные сгорающие изнутри женщины. Здесь было почти так же тихо, как в доме, только неспокойное фырканье хозяев, взволнованных из-за незваной гостьи, и их же перебор копытами не давали увериться Альме в том, что она оглохла.

Хотя оглохни она, и это значения сейчас не имело бы. Ничего не имело. Ей нужно было просто оказаться дальше от него, чтоб потом…

Дыхание резко сперло, девушка ухватилась за деревянное ограждение.

— Не могу… — выдохнув слова, она опустилась на застеленный сеном пол, вновь обхватывая себя руками. — Не могу…

Стало понятно, почему так тяжело — от бессилия. В ней просто не осталось больше сил на сопротивление чувствам, но и принять их сил тоже не было.

Чего он ждал от нее? Что рано или поздно плюнет на собственную гордость, смирится, примет его, так резко ворвавшегося в жизнь? Он почти добился того, чего хотел. Альма давно уже не вспоминала о гордости, не пыталась бороться в полную силу, практически смирилась, но… Что ждет ее дальше? Ждет смирившуюся, любящую беззаветно и неизлечимо? Ждущую каждого приезда как манны небесной, молящуюся на мужчину, которого приходится делить с другой?

Такой, ей когда-то придется лишь выбрать, от чего умирать — от тоски, когда он перестанет приезжать или от ревности, когда станет задерживаться. Или желать смерти для него — все потому же. Цепляясь за разум, как за последнюю надежду, девушка чувствовала, что вполне может его лишиться. Это страшно… И жутко утомительно.

— Не могу… — качнувшись вперед, Альма закрыла лицо руками, чувствуя, как по телу проходит дрожь, а из горла почему-то вырываются всхлипы. Она ведь никогда не рыдала. Думала, что не умеет рыдать. А теперь… — Не могу… — с каждым разом повторять слова было все сложней, больней. — Ненавижу…

Его. За то, что когда-то нашел, привез к себе. За то, что был таким… Таким, в которого она влюбилась. За то, что сам не любил. Ни минуты, ни секунды. Что тогда не соврал. Что не дал хоть капельку надежды. Ведь ей хватило бы. Тогда хватило бы. Она бы холила ту его ложь, жила бы ей. Не ненавидела его за то, что воспользовался. За это нет. А вот за то, что отпустил — ненавидела. Но еще больше ненавидела за то, что потом нашел. За то, что вернул. За то, что тогда говорил, как целовал… Ненавидела. Ненавидела за то, что было потом. За то утро, когда примчал… Ненавидела. Ненавидела за сегодня. За то, каким был нежным, ласковым, как поднимал на руках до самых небес. А больше всего за тот чертов флакончик, который вновь достал из тумбы.

Очередной всхлип вырвался из груди. Он был особенно отчаянным.

А как она ненавидела сейчас себя! За слезы, за свою наивность, за детские мечты о нем, за юношеские мечты о нем, за взрослые мечты о нем. За мечты о нем постоянно. Ведь она не забывала. Как бы ни пыталась себя убедить в обратной, никогда не забывала. Наивная дура… Думала, что он променяет тебя на ту, которую ждал десятками лет? Думала, что он теперь будет только твой? Ни черта! Он всегда будет ее, а ты — всего лишь игрушка. На время. Потому, что сама навязалась. Сама предложила, а он только теперь решил, что не против. Решил и взял. А ты даже не сопротивлялась. Забыла обо всем. И ловила… Ловила его унижения, сдобренные лаской.

— Ненавижу…

Себя она ненавидела куда больше. Ненавидела за то, что так и не смогла возненавидеть его.

Рыдания рвались из груди, не давая дышать, слезы застилали глаза, и хотелось только умереть. Умереть, чтоб не было больше так больно. Чтоб не чувствовать себя таким ничтожеством. Умереть прямо сейчас.

* * *

Альма знала, что он придет. Знала, что станет свидетелем того, как она разрывается на части от жалости к себе, но даже это не смогло остановить потоки слез.

Ринар вошел беззвучно, опустился на колени за спиной, сначала просто коснулся рукой тонкого плеча, а потом, не почувствовав сопротивления, обнял, прижимая к себе. Ощутил, как рвано она дышит, как всхлипы душат, коснулся пальцами щеки, собирая влагу.

— Альма, — а что сказать, не знал.

— Нет, — она попыталась вывернуться, он удержал. Вдруг снова захотела сбежать.

— Тише, — прижав к себе девушку сильней, Ринар опустился на колени. — Тише…

— Пусти…

— Нет, — он коснулся губами волос на затылке, еще раз и еще, попытался повернуть ее лицо к себе, она не дала.

— Пусти, пожалуйста, — мотнув головой, Альма снова попыталась вырваться. Тщетно.

— Тише… — не пустит. Как бы ни молила, все равно не пустит.

Сжав в своей ладони тонкую девичью руку, Ринар поднес ее к губам, сначала грея холодные пальцы дыханием, а потом целуя каждый пальчик, ладошку, снова пальцы. Каждую царапинку. Ее трясло. И пальцы тоже подрагивали. Из-за него.

— За что? — а еще голос охрип. И глаза… Его любимые глаза, умеющие метать молнии и излучать такую нежность. Они были сейчас больными. Она лишь на миг обернулась, бросая взгляд через плечо, но он успел заметить это. — За что ты так жесток со мной, Ринар? За что? Что я сделала?

Резко отвернувшись, Альма закрыла рот вольной рукой, заглушая всхлип.

— Почему я, Ринар? Почему? За что так… больно? — по щекам продолжали катиться слезы, а он молчал. Молчал и целовал пальцы, шею, скулу, щеку, заставил повернуться в его руках, завладел другой рукой. — За что?

Не в силах больше ни сопротивляться, ни сдаться, Альма следила за тем, как он целует, дышит, касается, смотрит…

— Пойдем, — а он не спешил с ответом. Встал сам, поднял на руки девушку, резко развернулся на месте, направляясь прочь.

Он шел не по дорожке, а напрямую к дому через высокую траву, не обращая на это никакого внимания. Касался губами шеи девушки на своих руках, шептал, прижимал еще тесней, чувствовал, что тело до сих пор дрожит, снова целовал, шептал, прижимал…

В спальне не изменилось ничего. Только флакон пропал с пола. Ринар усадил Альму на кровать, сам опустился к ее ногам, стянул мокрое платье…

Она не сопротивлялась. Сидела безвольно, следя за тем, как он справляется со шнуровкой, как раздирает одну из нижних юбок, как бросает теперь уже не платье, скорей просто тряпье, на пол, как берет ее лицо в свои руки, покрывает поцелуями лоб, щеки, как целует кончик носа, губы, глаза…

— За что? — а у нее как-то резко охрип голос. И вопрос получился очень тихим, практически неслышным.

Он отстранился, но руки не убрал. Долго смотрел в глаза. Теперь в слишком зеленые глаза.

— Прости меня, Альма.

— За что, Ринар? За что? Зачем я тебе? Господи, Ринар… — договорить Альма смогла далеко не сразу, сначала пришлось справиться с собой, с тем, что дышать ровно до сих пор не получалось, всхлипы душили, да и слезы никак не хотели высыхать. — Отпусти меня, прошу… — девушка протянула руки к лицу напротив, взяла его в свои пальцы так же, как он держал ее, посмотрела прямо в глаза. — Умоляю, я так не могу. Отпусти. Ты же меня убьешь.

— Нет, — Ринар мотнул головой, в попытке высвободиться, но Альма не дала.

Ей вдруг показалось, что она наконец-то нашла выход. Ей нужно оказать далеко от него, тогда будет легче. Тогда будет так, будто его и не было в ее жизни вовсе, и сжигающей изнутри любви через ненависть тоже не было. И жуткого желания, чтоб он любил в ответ, не было. Ничего не было.

— Нет, Альма. — Мужчина перехватил ее руки, притянул к себе, заставив склониться близко-близко к своему лицу. К полному решимости лицу. Он не отпустит. — Я больше никогда тебя не отпущу. Уже когда-то отпустил. И свою ошибку не повторю. Не отпущу, Альма. Ни за что.

— Я умру, — Альма закрыла глаза, глотая очередную слезу.

Это казалось ей очевидным. С ним — она умрет. Но проблема ведь в том, что и без него… Господи, она ведь умрет еще раньше.

— Никогда, Душа. Пока я жив, ты не умрешь, я не дам. Ты будешь жить.

— Мне больно.

— Я люблю тебя, — не выдержав, он склонился к ее губам, приник к ним. — Ты мой рай, и ты мой ад, Душа.

Она застыла. Застыла, толком не осознавая, что он снова целует, нежно касается полуоткрытых губ, что продолжает держать ее запястья в своих руках, что слезы вдруг прекратились.

— Ты…

— Ты моя, Альма.

— Ты… — он целовал губы, глаза, отливающие золотом волосы, а потом возвращался к лицу.

— А я твой. Прости за зелье, но я боялся… Боялся за тебя, потому… Ты ведь действительно можешь меня ненавидеть, имеешь на это право, а ребенок… Ты права, дети должны рождаться не тогда, когда мы сами не знаем, что чувствуем. Хотя я знаю — я люблю тебя. Ты мне веришь?

— Нет.

Ринар опустил тяжелую голову на колени жены, принимая такой ее честный и болезненный ответ. А чего он ждал? После всех недомолвок, обмана, молчания? Ведь будто специально проверял, на сколько ее хватит. Она оказалась небывало сильной, но у всех есть предел. Даже у его такой стойкой, смелой, храброй гелин есть предел. Просто он надеялся, что им хватит ее терпения на дольше. Если бы хватило…

— Если бы я мог от тебя отказаться, Альма, я бы попытался. Клянусь. Я ведь пробовал сделать это на протяжении восьми лет. Пытался не лезть в твою жизнь, пытался делать вид, что это не мое дело, меня не касается. А потом подвернулся малейший повод, и я уже у тебя под дверью, жду, когда смогу увидеть. Кто-то пустил слух, что ты — кальми… Люди и так на взводе, настроения в городах разные, а слух о том, что при дворе живет кальми… Тебя нужно было спрятать. Синегар не стал бы рисковать собой ради твоей защиты. Никто не стал бы. А здесь тебе безопасно. Я не мог забрать тебя домой, там…

— Там ваша жена.

— Там опасно.

— Мне везде будет опасно.

— Рядом со мной — нет.

— То есть вы просто… Это просто защита? Кого вы защищаете, милорд? Свою воспитанницу? Свою кальми? Свою жену? Не понимаю… Зачем… Зачем был ритуал?

— Это был самый просто способ забрать тебя из дворца. Как бы там ни было, Синегар не дурак, он не расстался бы с тобой, даже пожелай ты уехать по собственной воле. Неужели думаешь, что они бы тебя отпустили? Нет, гелин. Пока ты им нужна, ты оставалась бы во дворце, а нужна ты им была бы до конца. До своего конца. И это не просто защита. Я люблю тебя.

— Опять, — Альма попыталась выдернуть руки из сильного хвата, чтоб хотя бы уши закрыть.

— Восемь лет и даже дольше, наверное. Я просто был дико упрям, не хотел…

— Молчи, — понимая, что закрыть уши ей не дадут, Альма вскинула на мужчину взгляд, прося одуматься. — Если ты не уверен в том, что сейчас скажешь, лучше молчи, пожалуйста.

— Ко мне на порог пришла совсем еще девочка. Девочка-душа со страхом в глазах. Такая строгая, спокойная, настороженная. Она менялась на моих глазах, училась верить, что теперь можно жить иначе, что ее не выгонят на улицу, не вернут в сырую обитель. Она расцветала, зрела, раскрывалась. И я имел возможность за этим наблюдать. А потом она влюбилась…

— Ринар, пожалуйста.

— Влюбилась в меня. В прожившего два столетия на этой земле, утратившего вкус к жизни, забывшего как это — быть молодым, с горящим сердцем, взглядом, живым… До сих пор не могу понять, как это случилось. Почему я? Почему не тот парень, который готов был достать тебе звезду с неба? Почему не любой другой? Каждый был бы готов ради тебя на все, Душа, а ты выбрала меня. Я был настолько слеп, что не замечал. А потом настолько глуп, что отталкивал. Думал, это просто страсть, думал, все дело в твоей молодости, которая притягивала, манила. Даже меня манила. Заставлял себя не думать о тебе, сидел днями в склепе, вновь и вновь оживляя минуты той своей, прошлой любви. Со сроком давности в пятьдесят лет.

— Вы выбрали ее.

— Я выбрал память о ней. Память о том, чего больше не было…

Это слышать сейчас было горько. Даже если все правда, даже если так, ведь от этого не легче!

— Но ты права, это была моя ошибка. Самая большая в жизни непростительная ошибка. Я заставил тебя пожертвовать частичкой себя ради моих ложных чувств и воспоминаний. И обязан был за это должным образом расплатиться. Обязан был смотреть на то, как ты с каждым днем становишься все более красивой, любимой, счастливой, не со мной.

— Вы должны были любить свою жену! Я ради этого отдала часть своей души! Чтоб вы хоть так… — голос сорвался. Продолжила Альма уже шепотом, — чтоб вы хоть так пусть немножко, но любили меня.

Из глаз снова покатились слезы, а Ринар застыл, теряя дар речи.

* * *

Ведь это не новость. Совсем не новость. Для него не новость, но…

— Я думала, что теперь в глазах, в мимике, в жестах вашей любимой всегда будет немножечко от меня. Надеялась, что вы не сможете забыть, осколок чьей души вернул ее к жизни. А раз любите свою Наэллу, будет любить все в ней. Даже ту часть, которую дама вашего сердца получила в подарок от меня… Я часто раньше пыталась закрыть глаза, а потом представить, что меня до сих пор что-то связывает с отданным осколком, представить, как она чувствует ваши поцелуи, слышит ваш низкий голос, признания в любви. И все это адресовано не другой, а мне…

— Прости меня за все, — руки Ринара соскользнули с девичьих колен, взгляд стал больным. Совсем. Намного хуже, чем был у нее. — Прости хотя бы ты, потому что я не прощу.

И вновь в комнате стало тихо. Слишком. Невыносимо. Звеняще. Слишком много признаний. Слишком много боли. Слишком ясно понимание того, как плохо они умеют делать друг другу. А еще слишком близки к тому, чтобы принять обратную сторону этой медали — и исцелиться они тоже могут только вместе.

Видимо, именно поэтому он заговорил. Тихо, спокойно. Так, как на старости лет люди открывают тайны своей долгой жизни.

— Мы поженились сразу после того, как закончилась война. Это был договорной брак. Впервые невесту я увидел на помолвке. Среди лордов договорные браки — норма, если мы будем тратить время на поиски любви, нас останется совсем мало. Но нам с Наэллой повезло. Ее родителей на тот момент уже почили, мои тоже. Она была единственной наследницей, а потому если бы я не пришелся ей по вкусу — могла взбрыкнуть, никто не стал бы насильно выдавать ее за меня. Но она не взбрыкнула. Ей понравился я, а мне — она. Мы поженились. Были молоды и искренне верили в то, что любим друг друга. Наверное, так и было — любили. Не кривись. Сначала дослушай. Ты ведь знаешь, что лордам достаточно сложно завести ребенка?

Альма кивнула. Знала. Не зря ведь королева так долго ходила бездетной. Иногда на зачатие уходили десятилетия, зато потом долгожданного ребенка оберегали лучше, чем зеницу ока.

— Слишком сильная кровь, ее тяжело мешать. Такого ребенка сложно зачать, сложно выносить, родить тоже сложно. Чаще всего родить больше одного не решаются, а если решаются — уже не получается. С людьми намного проще. Ваши гены более слабые, организм матери подстраивается под особенности плода достаточно органично, а вот у женщин наших родов организм не может подстроиться под кровь отца ребенка, потому беременность часто превращается в муку для всех: для матери, отца, самого ребенка…

С лицом Ринара происходило что-то непонятное, Альма застыла, следя за тем, как с каждым словом оно все темнеет, он будто старел на глазах, вновь становился далеким, холодным, безразличным.

— Наэлла очень хотела ребенка. Я — нет. Я считал, что у нас будет еще достаточно времени на это. Мы были тогда совсем молодыми, а впереди вся жизнь, мне казалось, что некуда спешить, а она почему-то считала, что если я не хочу, чтоб она родила мне ребенка, значит, ее не люблю. Ни на что не похоже?

Альма бросила взгляд на пламя камина.

— Но дело ведь было не только в том, что я не хотел спешить… Я видел, что происходит с нашими женщинами во время таких беременностей. Моя мать… Они с отцом решились когда-то рискнуть, попытались родить второго ребенка. Он не выжил, маму еле удалось спасти. Это сломало ее, сломало отца, сломало весь их мир. Я не хотел, чтоб наш с Наэллой мир ломался. Может, чувствовал, может, просто был слишком впечатлен опытом родителей, но очень боялся, что когда-то Наэлла скажет, что у нас будет ребенок. А она сказала. Я помню, как вошла в столовую умопомрачительно счастливая, сияла весь завтрак, не промолвив и слова, а потом выпалила на одном дыхании, что у нас получилось. Получилось как-то слишком быстро, я надеялся хотя бы на несколько десятков лет, а ребенок должен был появиться уже через пять лет после свадьбы. Сначала я запаниковал. Не так, как паникуют человеческие папаши, которым сообщают радостную новость. Нет, моя паника была другой — я жутко боялся потерять то счастье, которое тогда жило в моем доме. После ужасов войны я обрел то, чего, казалось, никогда не будет в моей жизни: любил и был любим, начал забывать запах крови и образы смерти, виденные не раз. Я откровенно боялся перемен, а ребенок — это перемены.

— Это счастье, Ринар… — Альма перебила шепотом, просто сдержаться не смогла.

— Счастье… — он попробовал слово на вкус, и, кажется, для него оно оказалось горьким. — Возможно, это было бы счастье, Душа, но не сложилось. Беременность действительно была сложной, пусть Наэлла и делала вид, что безмерно счастлива, я помню, как ей иногда было плохо, как серело лицо, как она отказывалась от любой еды, как осунулась… Иногда становилось легче, в такие периоды она цвела. Знаешь, однажды, когда у нее был уже приличный срок, даже отправилась на Праздник в лес, я искал всю ночь, Душа. Во мне тогда играл уже не азарт — страх, но найти так и не смог, видимо судьба… Близились роды, Наэлле делалось хуже. Даже ей становилось страшно, а я только и мог, что таскать в дом всевозможных врачей, которые ни черта не смыслили. А когда пришло время рожать… Она не смогла. У нее просто остановилось сердце, и у нашего ребенка тоже. В один день я потерял все, что имел.

Ринар давно смотрел сквозь предметы. Видимо, снова переживал то, о чем теперь рассказывал.

— Мне кажется, я тогда сошел с ума. Позволил похоронить ребенка, а вот ее — нет. Я правда обезумел. Никого не слушал, заперся с ней в подвале, исцелил внешние раны, пусть сердце ее уже не билось, но я хотел, чтоб она хотя бы выглядела как живая. Я не выходил оттуда днями, бился о стены, проклинал себя, пытался воскресить: словами, чарами, молитвами и проклятьями. Просто сошел с ума. Ненавидел себя за то, что позволил ей забеременеть, за то, что не спас, за то, что не нашел в том чертовом лесу, что не любил живой так, как полюбил мертвой… Аргамон тогда долго пытался встряхнуть меня, выбить из головы дурь, но так и не получилось. Единственное, что помогло вернуться к жизни — это ниточка. Тоненькая ниточка надежды, которую Аргамон вложил мне в ладонь. Он рассказал о кальми. Сказал, что так мы сможем вернуть Наэллу, и я поверил. У меня вновь появилась цель — жить, чтобы вернуть ее. И все то время, что разделяет смерть Наэллы и знакомство с тобой — я искал. Верил в свою любовь, жил той одержимостью и искал орудие, способное вернуть все на исходные.

— У тебя получилось, — в очередной раз слышать о том, что его любовь сделала больше, чем способна, было неприятно.

— Глупая, — Ринар неожиданно вновь вскинул взгляд на нее, а потом резко отвернулся. Будто смотреть ей в глаза было больно. — В том-то и дело, что нет. Я все перепутал. Зациклился на том, что давно должен был отпустить, пропустил то, что было действительно важным. Я жил воспоминаниями о том, как любил когда-то Наэллу. За пятьдесят лет, проведенных в ожидании, эти воспоминания утрировались до неправдоподобности. Я мнил, что до сих пор люблю ее, что стоит ей открыть глаза, сердце разорвется уже у меня — от счастья, что тяга к тебе — просто наваждение, что как только она снова будет рядом со мной, я забуду обо всем. И о тебе тоже забуду. А оказалось, что я самый настоящий дурак. Я полюбил смешливую девочку, которая не смогла сдержать слезы радости, когда я подарил ей лошадь, девушку, которая с серьезным лицом снова и снова пыталась сотворить чары, прилагала массу усилий и получала то, что хотела. Ревновал к тому парню, к любому, бросавшему в твою сторону взгляд. Опешил, когда ты впервые поцеловала, а потом снова и снова прокручивал в памяти тот поцелуй. Запрещал себе даже думать о том, что это действительно что-то серьезное, а сам хотел, ревновал, думал. Мне казалось, что когда все закончится, ты оживишь Наэллу, наваждение спадет. Это было самой большой моей ошибкой. Оно не спало. Ты уехала, а я… Я пытался заставить себя любить, радоваться, наслаждаться, не думать. Сначала получалось, но с каждым днем я все ясней осознавал, каким был идиотом. Я забрал у тебя часть души, возвращая за твой счет собственные долги перед Наэллой, забрал, а потом выбросил из жизни. Все эти восемь лет я пытался заставить себя смириться с тем, что эту свою ошибку должен искупать именно так — издалека следя за тем, как ты живешь, как тебе хорошо где-то далеко от меня, как ты в кого-то влюбляешься, с кем-то связываешь свою жизнь, становишься счастливой. Но я не выдержал даже этого. Помчал за тобой сразу же, как только возникла такая возможность. Тебе действительно было опасно оставаться во дворе, но, черт побери, можно ведь было придумать еще сотню способов, как забрать тебя оттуда! А я решил привязать к себе. И теперь не знаю, за что ненавижу себя больше — за то, что твоя душа уже никогда не будет целиком и полностью твоей или за то, что связал нас, не спросив. Поверь, ненавижу, но не жалею.

Мужчина сделал паузу; вновь неотрывно смотря в зеленые глаза напротив, а потом продолжил:

— Наэлла все видела. Первое время ей было сложно. Сложно осознать, что произошло с ней, что произошло с нами, с нашим миром, нашим ребенком… Но время шло, она смирялась, а еще пыталась понять меня. Для нее прошел день, для нее не было десятилетий ожидания. Для нее не существовало тебя, а я каждый божий день видел в ее глазах твой взгляд, в ее движениях твои жесты, в ее голосе слышал отголоски твоего. Мне казалось, что я в болоте. В болоте вины перед тобой, перед ней, и так оно и было. Эту вину осознавал не только я, Наэлла тоже. И она знала, что может ею воспользоваться. Она взяла с меня слово, что десять лет я проведу с ней. Хотя бы в память о нашем не родившемся ребенке. Хотя бы в память о наших чувствах. Хотя бы в оплату долга за то, что распорядился ее жизнью, не спросив. Тем более… она ведь была права, говоря, что никаких прав вмешиваться в твою жизнь я не имею, потому должен дать шанс хотя бы нам. Я осознавал свою вину и принял условие. Остался год.

— Ты пообещал ей десять моих лет, — фраза не звучала как вопрос. Да это и ни был вопрос. Что было бы, появись он при дворе раньше? Появись сразу же после отъезда? Появись, покайся, объяснись… Она простила бы. Не потому, что близких надо прощать, а потому, что не смогла бы не простить. Кого угодно. Только не его.

— Я надеялся, что за это время ты обретешь счастье… С другим.

— Это так благородно, лорд Тамерли… — в душе Альмы поднялась волна гнева. — Так благородно с вашей стороны, позволять мне обрести счастье с другим, даже не поинтересовавшись, а чего хочу я! — она отвернулась, закусывая губу. Слезы давно высохли, дыхание выровнялось, она слушала внимательно, поглощая информацию будто губка, а теперь… Из всей истории убило ее именно это — он сам решал, что лучше будет для нее.

— Прости.

— В желании наказать себя за то, что сделал и не сделал, Ринар, ты забываешь об одном — ты наказываешь не только себя. Эти десять лет… Они ведь правда мои! Ты должен был рассказать! Должен был сразу все рассказать!

— Я должен был ждать, пока пройдет обещанный срок.

— Ты не должен был ничего обещать! Я отдала ей часть своей души, подарила жизнь! Этого мало? Должна отдать еще и тебя? В аренду на десять лет? Ты мой, Ринар! Как бы там ни было. Теперь точно мой. Мне жаль, что когда-то вы потеряли ребенка. Но его уже не вернешь. И вашу жизнь не склеишь. Проси она десять, двадцать или тридцать лет.

— Если я уйду раньше, она раскроет нашу тайну.

Альма застонала, высвобождая руки, чтоб потом уткнуться в них. Она знала, что в борьбе за счастье женщины готовы на все: шантаж, угрозы, слезы, клятвы покончить с собой, но до последнего хотела верить, что Наэлла окажется не такой.

— Но молчал-то почему? Ведь мог сказать! Мог! Должен был!

— Я дал клятву, она дала такую же ответную. Ее невозможно разрушить.

— Но ты же нарушил! Ты же нашел меня, привез сюда, провел ритуал.

— Я не клялся, что не вернусь к тебе. Я клялся, что останусь с ней. Но… нарушил ее сейчас. Не имел права говорить. Это было ее условие. Най поставила его тогда, когда я собирался ко двору — ведь знала, что ты не сможешь так.

— Ни одна женщина не сможет…

— Возможно, действительно ни одна, а возможно… Возможно, в ней ведь действительно часть твоей души. Она знает, как это — быть немного тобой, иногда я даже начинал верить, что действительно…

— Действительно что?

— Действительно смогу жить, любя часть тебя в ней… Расчет Наэллы был таким же, как мой — за эти десять лет твоя жизнь должна была сложиться крайне счастливо. За эти десять лет я должен был смириться. За эти десять лет должен был вспомнить обо всем, что связывало нас с Най, а потом забыть о клятве.

— И что теперь?

— Если узнает о том, что рассказал, сможет нарушить данное мне слово.

— Как она может узнать?

— Может спросить.

— Соври.

Ринар усмехнулся.

— Так просто, душа… Вот только после лжи, реши она нарушить клятву так же, как сделал я, чары уже вряд ли помешают ей сделать это…

— Сколько осталось?

— Чуть больше года.

— И в чем состоит твоя часть уговора? Вы с ней?.. Что ты должен делать, чтоб она не растрезвонила миру о том, что где-то прячется кальми?

— Ничего. У нас с Наэллой давно ничего нет.

— Почему я должна тебе верить?

— Не должна… — Ринар посмотрел в зеленые глаза, пылающие гневом. Посмотрел устало, спокойно, правдиво. — Но ты ведь веришь, правда?

Правда. Верит.

— И что потом? Когда закончится срок?

— А потом… Все должно было бы так, как ты захочешь. Хочешь — остались бы здесь, хочешь — уехали бы в любой уголок, самый укромный, самый безлюдный и тихий. Я сложил бы полномочия перед королем, создал нам целый мир за очередным щитом. Хочешь детей? Значит, у нас были бы дети. Только я не выпустил бы тебя из виду ни на минуту. Я хочу лишь, чтоб ты была рядом, всегда, везде, не только в мыслях, но и в реальности. А теперь… Теперь мы на пороховой бочке, душа, — Ринар усмехнулся, потянулся к губам девушки, коснулся их мягким поцелуем. — В один из дней наступит срок исполнения клятвы, мы с Най произнесем нужные слова, но силы в них не будет — я нарушил один из миллиона пунктов ее условий, и она будет уже не обязана выполнять свою часть уговора.

— Давай сбежим… — предложение родись само. Раскрылось соломинкой, за которую хотелось тут же схватиться.

Мужчина снова улыбнулся, теперь глядя на девушку нежно, а потом заправляя выбившуюся из-за уха прядь.

Она так спокойно восприняла то, что он носил грузом на протяжении долгих лет, что становилось одновременно легко и тревожно. Ринар думал, что это разозлит мятежницу. Что сделает только хуже, а вместо того, чтобы рвать и метать, она ищет выход из ситуации. Ищет выход не для себя — для них двоих. Выход из безвыходной ситуации.

— Сейчас я еду в столицу, на аудиенцию короля. Это действительно нужно. Нужно потому, что Приграничье штормит. Люди бунтуют, префекты не могут успокоить всех и каждого, то и дело королевские гвардейцы портят чьих-то дочерей, в пьянке сносят головы с плеч таких же пьяных крестьян или горожанам, им не объяснишь, что рано или поздно это закончится полномасштабным бунтом. Они с оружием и искренне считают, что оружие поможет в борьбе с толпой отчаянных, потерявших страх людей. Этот зреющий пожар нужно потушить. Потушить сейчас, пока это еще возможно. Я пытаюсь объяснить это Синегару. Надеюсь, он когда-то поймет. Надеюсь, поймет раньше, чем будет поздно. Сейчас же все мое войско разослано по территориям Приграничья. Не могу сказать, что уверен в том, что этого будет достаточно, но локальные пожары тушить пока удается. Завтра я покажу ему, сколько таких пожаров вспыхнуло за месяц. Покажу, что было их в десять раз больше, чем в прошлом, и в сто раз больше, чем несколькими годами раньше. Объясню, что если он хочет сохранить корону — должен позаботиться о том, чтоб народ был уверен — их король способен справиться с проблемой и защитить. Люди ведь просто хотят сладко спать и сыто есть. Мы сейчас в относительно спокойной местности. Здесь слишком мало людей и слишком они боятся утратить благосклонное отношение двора, с которым активно торгуют, чтоб маяться бунтами, а вот ближе к границе уже не так спокойно. И я не могу сбежать сейчас, Альма. Ты в безопасности здесь — это главное. Но раньше, чем напряжение спадет, полномочия я не сложу.

— А если она все же решит…

— Спрячу тебя еще дальше. Но сам… Прости, душа.

— Ты любишь меня.

— Люблю.

— Значит, недостаточно…

— Больше, чем можешь представить. Просто я ответственен за тех, кто от меня зависит. Я должен обеспечить спокойствие в сотнях и тысячах домов. Не только мы имеем право на долго и счастливо вместе, Альма. На это имеют право все. И потому наше с тобой долго… немного откладывается. Совсем немного.

Он снова улыбнулся, проводя по бархатной щеке, а потом взгляд вдруг похолодел, голос тоже.

— Сними морок…

Альма дернулась, тут же жмурясь и отворачиваясь.

— Нет. Ненавижу, когда ты просишь, — сжала руками простынь, будто так могла воспротивиться, реши он снять сам. — Зачем?

— Это ведь моя вина. Я не должен забывать…

— Дурак, — резко приблизившись к мужскому лицу, Альма открыла глаза, сверля глубины его серых омутов зрачками, окутанными чистой зеленью морока. А потом жадно поцеловала, как любил делать он сам. — Ты не должен забывать, что сказал только что. Что любишь, что только меня, что еще немного, а потом у нас будет долго и счастливо, понял?

Он понял. Наверное. Вот только на какое-то время потерял способность отвечать.

— Это скоро закончится, Альма. Клянусь, — а потом приблизился уже сам, коснулся лбом ее лба, а слова прошептал практически в открытые губы. — Нам нужно подождать еще совсем немного. Скоро я решу все проблемы, вопросы, дела, откажусь от должности и мы пропадем. Где ты хочешь пропасть, затеряться? На берегу моря или в скалах? В шумном городе или глухой местности? В вечном дожде или жарящем солнце?

— В тебе, — ответила Альма тоже шепотом. Вдруг стало ясно, что мечты тоже имеют свойство меняться. Когда-то она мечтала о жизни отшельницы с одними только мыслями о нем, а теперь о любой жизни, лишь бы с ним.

* * *

Ночью вновь шел дождь. И вновь они этого не заметили.

Переплелись телами, путались в словах, терялись друг в друге, а еще не могли понять — падают или взлетают.

— Я люблю тебя, Альма, — не осколок ее души в другой, ее. — Люблю. Посмотри на меня, — девушка знала, зачем он это делает. Знала, и не хотела допускать. Не хотела, чтоб мучил себя. Мотнув головой, она отвернулась, сдерживая стон. — Посмотри, Душа…

Шепот у виска, поцелуй, еще один и еще, одно на двоих движение, заставляющее выгнуться сильней и закусить губу, лишь бы не закричать.

— Нет, — зажмурившись, Альма обвила шею любимого руками, касаясь его губ своими. — Нет. Забудь.

— Знаешь же, что не забуду. — Лишь запрокинув голову, Альма открыла глаза, Просто не смогла сдержаться, когда они в очередной раз оказались слишком вместе. — Ты мой рай, гелин.

Ринар целовал ее в подбородок, в подставленную прикосновениям шею, плечо, скользил поцелуями по коже, а потом возвращался к губам. И параллельно сводил с ума своими движениями, касаниями и словами. Заставлял забыться или послушаться. Своего мужчина добился — в какой-то момент Альма поняла, что смотрит на него, а он так же в ответ. Только в ее глазах горит удовольствие, а в его — боль. Боль хуже, чем испытывала она сама не так давно.

— И ты мой ад.

Больше отвести взгляд он не давал. Любил ее, вознося до небес, а сам не отрывался от глаз, которые стали его божественным даром и дьявольским наказанием. Он видел их, несясь в ночь сюда и отсюда. Видел, бодрствуя и во сне. Каждую секунду своей жизни. Видел и любил, а еще ненавидел себя. Ненавидел за то, что никогда ее душа не будет принадлежать ей целиком. Никогда она не будет принадлежать целиком ему. И это его вина.

Глава 20

Утром он уехал. Это не удивило и не… расстроило. Ведь теперь Альма знала — он убегает не от нее, а к ней. Каждый раз стремится вновь попасть к ней.

Совсем потеряла гордость? Забыла все, что пережила, из-за каких-то дурацких признаний? Возможно, все именно так. Альма прекрасно отдавала себе отчет в этом. И ей было плевать. Важно лишь то, что сердцу легче, и сердце верит. А еще поет — тихо, но звонко.

На этот раз о зелье Ринар не напоминал.

После отъезда мужа, Альма долго сидела на кровати, вертя очередную баночку в руках. Она бы жутко хотела, чтоб после этой их ночи появился ребенок. И теперь ведь выбор за ней — может плюнуть на осторожность, забыть о зелье, а потом терпеливо ждать, прислушиваясь к себе. И рано или поздно почувствовать то, о чем мечтает — почувствовать, что в ней теперь живет плод их любви. Но выбор действительно за ней… И потому она может сделать так, как хотел бы он.

Альма выпила содержимое флакончика, а потом еще какое-то время крутила его в руках. Ринар боится. Не беспочвенно — у него есть на то причины. И забеременей она сейчас, ему придется несладко. Он и так рвется на части, а узнай о том, что у них будет ребенок, станет рваться еще сильней. И как бы ни хотела Альма осуществить свою новую мечту, была согласна с тем, что сейчас не время. Пока. А потом… потом у них обязательно будут дети.

Смену настроения хозяйки заметили все служащие. А еще заметили, что в дом были заказаны новые шторы, выбран ковер в библиотеку, отдан приказ вычистить серебро, меню на завтрак, обед и ужин теперь согласовывалось с леди Ринар. Все менялось. Оказалось, что стоит себя отпустить, перестать сражаться, становится легче. Альма перестала. Признала свою любовь, пусть болезненную и больную, но все же любовь, и стало легче. Поверила ли она словам Ринара? Сама бы не ответила. Хотела верить, но даже если это не так, если он не любит, если ему только кажется, это не так уж важно. Неизвестно, сколько это продлится, но сейчас у нее в руках то, о чем Альма так долго мечтала. Так какой смысл думать, что будет после?

Ринар вновь начал писать, Альма пыталась отвечать ему как можно быстрей. Приезжать слишком часто не получалось — Валия подтягивала к границе войска, чувствуя мятежные настроения жителей соседнего государства, Азария же, в лице Синегара, по-прежнему сомневалась, стоит ли укреплять оборону приграничных территорий силами королевской гвардии.

Альма представляла, с каким удовольствием Ринар выписывает слова «индюк», «идиот» и прочие относящиеся к его величеству в письмах, прочесть которые могла она одна. Лорд Тамерли был вечно в разъездах, Альма ждала. Однажды он написал, что ее ждет сюрприз. Это слово ассоциировалось с единственным событием — его приездом, ждать леди Ринар стала с еще большим рвением, но муж ее удивил.

Когда щит полыхнул, Альма как раз была на крыльце. Сердце зашлось в быстром темпе, руки почему-то задрожали. Подобрав подол платья, она помчала к воротам, представляя, как обнимет, поцелует, прижмет к себе, как не выпустит ни на секунду, даже в столовой, в ванной, в конюшню отправится следом.

Когда девушка достигла ворот, они со скрежетом открывались. Первой показалась морда лошади. Грузной, тяжеловесной, не той, которой верен был Ринар, а потом…

— Гелин…

Альма выдохнула, не в силах промолвить и слова. Она так долго не видела своего учителя, товарища, немного отца. Так сильно по нему скучала. Чувствовала себя настолько виноватой перед ним. А он сам приехал… Ее смешливый усач, непревзойденный рассказчик, язва, способный поддеть, суровый учитель. Ее Аргамон.

— Ну что же ты, гелин, стала важной леди и даже не обнимешь старика? — мужчина передал лошадь стражам ворот, а сам раскрыл объятья, делая еще один шаг в сторону застывшей девушки со стоящими в глазах слезами.

— Аргамон! — она помчала навстречу, почувствовала, как руки наставника смыкаются за спиной, а потом позорно расплакалась. Плакала так, чтоб он не мог уличить ее, уткнувшись в жилет, навзрыд, чувствуя себя нашкодившим ребенком, прощеным родителями.

Она долго не могла успокоиться, бесконечно извинялась за то, что не отвечала на письма, что не приезжала и к себе не звала. Призналась, что очень боялась в один день узнать, что его уже нет, а она… Она рвала тогда с прошлым и больше всего жалела именно о том, что он тоже часть того прошлого.

— Идем в дом, гелин, идем, — Аргамон обнял Альму за плечи, провожая в сторону особняка. То, как она его встретила, заставило даже его сердце дрогнуть. Его старинное, сотню раз зачерствевшее сердце, которое отродясь не способно было на то, что с ним творила эта девочка.

Он знал, что Ринар увез ее из дворца. Лорд сам сказал об этом, приехав впервые. Хотя догадаться было несложно и до его приезда — Аргамон ведь лично приготовил вторую порцию зелья, которым когда-то приманивал лорда к воспитаннице. Исполнять просьбы участников игры ему было не запрещено, это ведь не собственная инициатива, на которую стояло табу. Хотя… И это табу он нарушал неоднократно. Ему невыносимо хотелось, чтоб хоть сейчас все получилось. Аргамон понимал, что шансы мизерны, но все же…

— У тебя красиво, — усач устроился на софе, обводя взглядом гостиную. Кого хвалить, Аргамон не знал. То ли Ринара, нашедшего именно этот дом, так подходящий для их гелин, то ли саму Альму за то, что обжила его, обустроила, наполнила собой. Теперь здесь все было наполнено ею: букеты сухоцветов на угловых тумбах, вышитые подушки и скатерти в тон, легкий цветочный аромат, которым когда-то пропах тот дом, в котором она провела несколько лет юности. — Всегда знал, что хозяюшка из тебя выйдет хорошая, не то, что маг…

Он склонил голову набок, ожидая реакции. Альма не разочаровала, сначала открыла рот, собираясь возмутиться, а потом шутливо погрозила мужчине пальцем, отмечая, как он расплывается в улыбке. Прошло столько лет, а он все так же любит над ней подтрунивать, и она вновь готова реагировать на его провокации.

— Аргамон, вы бы видели, как умело я убирала морщинки нежных придворных дам не самого нежного возраста! Вряд ли говорили бы мне подобные вещи.

Мон улыбнулся, теперь грозя пальцем уже ей.

— Ты способна на куда более важные и нужные дела, девочка моя. Просто я не уверен, нужно ли это тебе.

— Сама не знаю, — Альма пожала плечами, встала с кресла, на котором сидела до этого, прошлась по комнате. — Я ведь правда не знаю, что мне делать.

— А какие варианты?

— Никаких. Ждать… Я в последнее время только то и делаю, что жду.

— Наберись терпения, девочка моя.

— Ох, Аргамон… — Альма обернулась к наставнику, грустно улыбаясь. — Где же мне взять столько терпения?

* * *

Аргамон провел в гостях у Альмы неделю. Им очень быстро удалось вспомнить ту легкость, которая когда-то существовала между ними. Часто в голову приходили вопросы: «а помнишь?» и каждый раз собеседник отвечал утвердительно. Оказывается, как бы Альма ни пыталась забыть, ей не удалось. Она помнила все. Каждый его урок, каждый совместный ужин, каждую прогулку по саду, все ссоры и примирения.

Большую часть времени они проводили за разговорами. Чаще спрашивал Аргамон, а Альма отвечала. Ему было интересно, как прошла ее жизнь вдалеке от него. А еще наверняка было интересно, как ей живется сейчас, но задавать вопросы об этом он рисковал не часто — боялся, что замкнется.

— Ты действительно была фавориткой?

— Да, — в тот их разговор девушка с мужчиной в возрасте прогуливались по саду. Теперь здесь даже был сад: плодовые деревья, немногочисленные клумбы, декоративные горки. Дом понемногу обживался, обрастал уютом, в чем причина открывшегося в ней рвения к этому обустраиванию, Альма понимала: ей хотелось, чтоб Ринару было еще сложней уезжать, чтоб в конце концов он однажды просто уже не смог уехать.

— Зачем тебе это было нужно?

— Пожалуй, для влияния на дела королевства и получения прочих привилегий, положенных любовнице его величества. — Альма наклонилась, срывая приглянувшуюся травинку.

— Ты так хочешь казаться в глазах других не той, кем есть на самом деле?

— Нет, просто какой смысл кому-то что-то объяснять, если люди предпочитают делать свои поспешные выводы о человеке, которого толком не знают, зато уверены, что их предположения непременно правдивы?

— Тебе знатно досталось там, правда?

— Там со мной не случилось ничего такого, с чем я не смогла бы справиться. Зависть, злость, готовность использовать, а потом предать — с этим я сталкивалась и раньше. Так что нет. Мне досталось не больше, чем любому другому человеку.

— Но все же, зачем тебе было все это?

— Хотите правду? — Альма обогнала наставника, обернулась, а потом стала пятиться, с улыбкой вглядываясь в лицо мужчины.

— Хочу.

— Я все восемь лет пыталась бежать от своих чувств к одному лорду и каждым своим поступком мстила ему же. Могла отказать, монарх не стал бы настаивать. А мне хотелось отомстить, потому согласилась. Знаете, какое извращенное удовольствие я испытывала, когда думала, что слухи рано или поздно дойдут до Приграничья?

— Они дошли почти сразу.

— Он злился?

— Лез на стены.

Альма кивнула. Тогда, услышь она подобное, была бы рада, а сейчас было уже горько.

— Он почти сразу понял, что ошибся.

— Если бы немного раньше…

— Беспросветный тупица, что тут скажешь… — Мон пожал плечами, констатируя.

— Возможно, все дело во мне. Может я тогда была недостаточно убедительной, раз воспоминания о Наэлле перевесили.

— Ты такая глупая, девочка моя, — Альму сгребли в охапку, по отечески провели по распущенным волосам.

— Не могу делить его.

— Его не нужно делить. Он твой. Разве не говорил еще?

— Говорил.

— Ну так в чем дело?

— Он настолько же мой, насколько был ее.

— Наэлла — его прошлое, а ты — настоящее.

— А потом будет еще и будущее? — Альма усмехнулась, с удовольствием отмечая, что Аргамон продолжает приглаживать непослушные волосы.

— Сама-то как думаешь?

— Не знаю, Наэлла тоже наверное думала, что это навсегда, а оказалось…

— Все мы можем ошибаться. Он когда-то ошибся, перепутал любовь с влюбленностью, а потом потерял ее. То потрясение оказалось настолько сильным, что Ринар практически заставил себя поверить в свою же любовь. А любви не было.

— Может и у нас нет этой… любви?

— Гелин, ты хочешь, чтоб я отвечал на вопросы, ответы на которые хранятся в твоей головушке, — макушки коснулся поцелуй.

— Так было бы проще…

— Тогда нет. У вас все есть. Любовь, боль, вина, обида. И с этим как-то нужно жить.

— Быстрей бы он приехал… — Альма обхватила мужчину поперек широкой спины, сжимая в ответных объятьях.

— Ну вот, а ты говоришь, нет любви.

* * *

Аргамон долго колебался, сомневался, стискивал кулаки и сжимал зубы от бессилия. К сожалению, решает не он. Он всего лишь посланник, пусть не пешка, но простой ферзь на шахматной доске игроков в очередной партии. Посланник, без права голоса. Ему велено сделать ход, и он обязан его сделать.

— Что-то не так, Аргамон? — Альма впорхнула в гостиную, протянула наставнику книгу, на поиски которой отправилась не так давно по его просьбе.

— Нет, моя радость, все так, — мужчина улыбнулся в усы, принимая подношение. На самом деле книга ему не требовалась. Просто нужно было еще раз попытаться потянуть время. Аргамон до последнего верил, что придумает, как увильнуть от прямого приказа.

— Я все хотела спросить… — свободными руками Альма прошлась вдоль туловища, приглаживая платье, потом нервно сглотнула, опустила взгляд. — А что было после того, как я уехала?

— В доме?

— Да, в доме… И не только.

— Насколько «и не только»? — радуясь, что девочка дала очередной повод отсрочить важный разговор, Аргамон с неподдельным энтузиазмом ухватился за эту соломинку.

— Крон… Вы ведь помните Крона?

— Помню, — Альме показалось, что по лицу наставника прошла тень. — Сын городского префекта?

— Да. Что с ним?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я просто… Думаю, я виновата перед ним. Уехала, даже не попрощавшись, а он ведь… Знаете, он ведь делал мне предложение.

— Разве он один?

— Нет. Но я чувствовала, что он меня любит.

Альма не могла сказать, что вспоминала о Кроне каждый божий день. Нет, просто иногда с теплой тоской в памяти оживали проведенные с ним минуты. И каждый раз Альма чувствовала себя виноватой за то, что не смогла оправдать его надежды. А еще очень надеялась, что у него все хорошо.

— Видимо, быстро разлюбил, — Аргамон максимально безразлично пожал плечами. — Почти сразу после отъезда он женился на твоей горничной, Свире. Вот и вся любовь, Альма.

— И что сейчас? — в сердце не кольнуло. Не было ни ревности, ни жалости — Свира добилась то, чего хотела. И по этому поводу сердце тоже не дрогнуло. Лишь бы им было хорошо.

— Сейчас… — Аргамон устремил почему-то остекленевший взгляд в пространство. — Он утоп, Альма. Спрыгнул с моста.

— Господи, — девушка опустилась на подвернувшийся под руку стул. — Как?

— Стал заглядывать в бутылку, вот и… Знаешь, сколько таких вылавливают внизу по течению? Не он первый, не он последний.

— А Свира, дети?

— У них не было детей. Не успели, видимо… И года вместе не прожили.

— Господи, я… — Альма хотела что-то сказать, но не смогла. Только кивнула, а потом выбежала из комнаты, чувствуя, как к горлу подкатывает рыдание.

Так легко было когда-то расставаться с ним, даже не попрощавшись, а теперь было безумно жаль, что не нашла тогда для него и слова. Это ведь может быть ее вина… Он любил, а она предала. Уехала, не попрощавшись. Альма просто хотела услышать, что с ним все хорошо, что он обзавелся женой, тремя детьми, солидным животом и уверенностью во взгляде, а оказалось… Бедная Свира… Бедный Крон… Бедный господин мэр и его жена… Бедные нерожденные дети, которые должны были у них появиться…

— А Свира? Что с ней? — продолжить разговор Альма решилась лишь после того, как успокоилась.

— Понятия не имею, гелин. Она ушла из особняка, как только вышла замуж, семья Крона ее не приняла, посчитала, что в самоубийстве есть ее вина.

— Какая? — Альма вскрикнула, не в силах справиться с удивлением.

— Зачем тебе это? — Аргамону явно не нравилась тема. Он понимал, к чему приведет допрос и очень не хотел, чтоб она начала винить во всем себя.

— Они были моими друзьями.

— Ты уже ничего не изменишь. Не заставишь мать погибшего сына полюбить его жену, не устроишь когда-то подруге лучезарное будущее, которого она не заслужила, не оживишь Крона, а значит и рану теребить не стоит.

Больше вопросов Альма не задавала. Рана уже сама как-то растеребилась. Всю ночь девушка провела тогда в раздумьях о том, как так могло случиться? Как все могло настолько измениться? Где они ошиблись? Где та точка невозврата, которая определила судьбу каждого из них? А еще она снова и снова просила прощения у того Крона, который нашел ее взглядом во время ярмарки. Как сложилась бы его жизнь, не улыбнись она в ответ? Кто виновен в его смерти? Кто виновен во всем, что случилось с ними? Кто-то виновен или это судьба?

* * *

Альма ужасно хотела, чтоб Аргамон задержался еще хотя бы на несколько дней, но он ни в какую не соглашался — дома ждут дела, которые без него никак не решатся. Провожая наставника к воротам, Альма даже немного завидовала, ведь дома ждали не только дела…

Ринар вернулся из столицы, в которой совершал очередную попытку вразумить правителя, домой.

— Пройдешься со мной еще немного, гелин? — в последний момент, уже после прощальных объятий, вместо того, чтоб взобраться на конскую спину, Аргамон взял в свою широкую ладонь девичью ручку, приглашая еще немного оттянуть момент расставания.

— Конечно.

Они спускались по склону молча. Альма оглядывалась по сторонам, Аргамон же смотрел лишь перед собой, остановился мужчина у самого щита, обернулся, посмотрел на Альму слишком сурово.

— У меня кое-что есть для тебя.

Усач достал мешочек из-за пояса, какое-то время просто держал его в руках, будто взвешивая, а потом протянул.

— Возьми.

Веревки легко поддались натиску, Альма опустила руку внутрь, нащупала глиняный кругляшек на дне мешочка. На свет она извлекла амулет. Такой же, как был на любом вхожем на охраняемую территорию.

— Зачем? — пока задумка усача была ей непонятна.

— Это заговоренный на тебя амулет.

— Но у меня уже есть…

— Тем ты ведь пользуешься лишь с разрешения Ринара, а этот… он будет с тобой всегда. Ты сможешь выйти, когда пожелаешь, а еще… щит не поймет, что кто-то выходит. Он не среагирует светом. Попробуй… — Аргамон кивнул в сторону невидимой преграды.

— Зачем вы даете его мне?

— Если не хочешь, я заберу, — мужчина протянул руку, пытаясь скрыть загорающуюся в глазах надежду. Если бы она сейчас отказалась, это изменило бы все. Партия пошла бы по другому сценарию.

— Нет, — но она не отказалась, прижала медальон к груди, повторила вопрос: — Зачем вы мне его даете?

Подавив вздох, Аргамон сжал в ладони воздух, а потом посмотрел на воспитанницу, грустно улыбаясь:

— Каждый должен иметь возможность распоряжаться своей жизнью, девочка. Ты тоже. Как бы Ринар ни хотел, чтоб это было не так, своей жизнью ты распоряжаешься сама.

— Я не стану убегать от него…

— А к нему? — у Альмы сложилось впечатление, что Аргамон знает намного больше, чем говорит. И вопросы задает странные и объяснения дает непонятные…

— Аргамон, объясните, пожалуйста, потому что я не совсем понимаю…

— Я лучше покажу, гелин, — мужчина сам подошел, плетя заклинание на ходу, потом взял ее руку в свою, попросил посмотреть в глаза.

Она сделала все, как велено. Перед глазами замелькали картинки.

Весна, этот дом, в нем детский смех, младенец у нее на руках, еще один… Еще один в колыбели, над которой склонился Ринар. Он смотрит на малыша, а потом поднимает взгляд на нее, улыбается, что-то говорит. Альма не смогла расслышать, что именно, но даже просто глядя на него, такого ласкового, становилось понятно, что он счастлив, а значит, она тоже счастлива.

Спальня, утро, она открывает глаза, чтобы увидеть сидящего за столом мужчину, теперь уже с достаточно взрослыми детьми на руках. Они улыбаются, а потом несутся к кровати, повисают на шее. Девочка и мальчик с серыми глазами.

Коронный зал, Ринар на троне, она рядом, к ним по очереди подходят подданные, кланяются, в их глазах горит восторг.

Зал с фиолетовыми стенами, они вновь одни, вновь, как тогда, Альме кажется, что она теряет голову, но уже без всякого зелья, а просто потому, что он там с ней.

Девушка вернулась в реальность, когда Аргамон закрыл глаза, отступил.

— Что это?

— Это то, что будет, стоит тебе только подождать.

— Как вы это сделали? — Альма посмотрела на учителя будто впервые. Он сильный маг. Как для полукровки — безумно сильный, но не настолько же! Никто: ни лорды, ни люди не способны предрекать. Только ангелы, демоны и их творцы наперед знают, что будет со смертными.

Ее вопрос проигнорировали.

— У Ринара с Наэллой уговор. Тебе нужно просто немного потерпеть. Если выдержишь — получишь все, что только что увидела.

— Он будет королем?

— Если ты все сделаешь правильно, то да. Будет.

— У нас будут… Будут дети?

— У вас будет все, что ты только что видела. Будет все и даже больше. Только не совершай опрометчивых поступков. Их было достаточно. Дождись, Альма. Просто дождись. Он всегда к тебе вернется. Из столицы или из поместья. Из рая или ада. Всегда.

Оставив девушку в растерянности, Аргамон вскочил на лошадь, даже не делая вид, что это дается ему с трудом, пришпорил, пуская в галоп. Щит мигнул красками, выпуская наездника.

Аргамон знал, что за это его накажут. Накажут хуже, чем наказывали все прошлые разы. Но было все равно. Лишь бы это помогло. Хоть это…

Потому что другой сценарий он тоже видел. Видел так ясно, что хотелось закрыть уши, глаза, кричать криком, чтоб не совершали ошибку за ошибкой. Сначала он, потом она, снова он и она, он… а теперь ее очередь.

Глава 21

— Щекотно, Ринар! — изворачиваясь, Альма прижала к телу локти, вот только мужчину это не остановило, он с новой силой взялся щекотать, игнорируя ее вялые попытки сопротивляться. — Сдаюсь! — на глазах выступили слезы, а он продолжал держать одной рукой, доводя другой до истерики. — Правда, сдаюсь!

— Точно? — пальцы бабочками пронеслись по самым чувствительным к его щекотке местам на теле, вызывая очередную порцию тихого писка.

— Точно! Я больше не могу! Сдаюсь! — услышав слова капитуляции, Ринар картинно отнял от нее руки, поднял так, будто капитулирует как раз он. Альма же уперлась ладошками в грудь, на которой так уютно устроилась, придавив его к покрывалу всем телом, посмотрела так сердито, как только могла. — Вы бесчестный человек, мой лорд.

— Я не совсем человек, любовь моя, — Ринар в долгу не остался, расплылся в улыбке, а потом вновь опустил руки на девичью спину, теперь уже просто поглаживая кожу через ткань сорочки.

— Вот именно! — девушка дернулась, вроде бы собираясь скатиться, сделать ей этого не дали, прижав к себе плотней.

— Договор дороже денег, гелин. Ты сдалась, я жду…

— Слышал, что обещанного три года ждут?

— Слышал, что маленьких обманщиц часто морят щекоткой.

Он еще даже не начал новую пытку, а Альма уже напряглась. Правда ведь не выдержит.

— Ладно, хорошо, — подтянувшись так, чтоб касаться своим подбородком его, чуть колючего, Альма выдохнула мужчине в губы. — Люблю. Доволен?

— Нет. Я просил не так.

— Ты не просил! — кричать ему в лицо не хотелось, потому Альма попыталась очень сильно возмутиться… но шепотом.

— Хорошо, я шантажом, угрозами, физическим воздействием стребовал с тебя не это.

— Какой же ты… — действия расходились со словами. Альма вытащила руку, которая до этого покоилась на мужской груди, поднесла к его лицу, провела пальцем по бровным дугам, ровному носу, коснулась губ, которые тут же сомкнулись на фаланге. — Любимый.

— Все равно не то, девочка моя, — Ринар рассмеялся, Альма почувствовала, как ее приподнимает на торсе, а руки бесстыже тянут вверх рубашку, оголяя уже бедра.

— А как правильно? — практически мурлыча от всего происходящего, Альма широко распахнула глаза, изображая саму наивность. — Скажи, я повторю.

— Сегодня, всегда…

— Сегодня, всегда…

— Навеки моя…

— Навеки твоя.

— До смерти и после…

— Ринар! — совсем уж распоясавшись, руки обладателя такого серьезного выражения лица путешествовали по телу, отвлекая от настолько важных для него же слов.

— Альма, не отвлекайся.

— Так не отвлекай!

— До смерти и после…

— До смерти… Господи… И после.

— Не быть больше врозь нам.

— Не быть больше… — Альма запнулась, заключая лицо любимого в ладони. — Можно я просто скажу, что люблю тебя?

— Скажи, — милостиво согласившись, Ринар кивнул.

— Люблю. Теперь все? Я свободна?

— Теперь все. Можем отложить дальнейшие разговоры.

Мужчина резко перекатился так, что на покрывале оказалась уже она. На слишком твердой поверхности, после такого мягкого матраса, роль которого исполнял Ринар.

Когда-то Альма грезила временем с ним в лоне природы, а когда землю чувствуешь лопатками — это уже не так приятно. Хотя неприятно только сначала, а потом как-то забываешь — он отвлекает.

С ее сорочкой мужчина справился быстро, платье давно уже покоилось где-то в траве, собственная одежда тоже не заняла у Ринара много времени, которое он предпочитал тратить на что-то другое…

— Тебе хорошо? — а стоило Альме затихнуть, перестать сжимать его плечи, закусывать губы, стоило застыть, как он задавал неизменный свой вопрос. Будто она не отвечала на него уже тысячу раз.

— С тобой — хорошо, — просто наступали моменты, когда она терялась, забывалась, куда-то проваливалась или возносилась, Альма и сама не сказала бы, но на какую-то секунду теряла связь с реальностью, растворяясь в мужчине, который так внимательно ее разглядывал.

За высокой травой видеть их не могли, да и некому. Они выехали далеко за пределы щита. Туда, где людей и не совсем людей отродясь не бывало. Нетронутые луга, где-то журчит то ли ручеек, то ли настоящая речка, изредка пролетает птица.

Сначала был пикник… Попытка пикника, а потом безумие.

Он приехал на целых три дня. Это на три дня больше, чем на протяжении последних трех недель. Когда сможет приехать снова не знал ни он, ни она, потому каждая минута была сейчас так ценна.

Видимо постыдившись безобразия, творящегося на покрывале, примявшем траву, неподалеку взлетела стая птиц, заглушая протяжный стон. Сначала ее, потом его. Ей было очень хорошо. Безумно хорошо. В который раз ей было лучше, чем это вообще возможно.

Упершись о руку, Ринар наклонился к шее любимой, поцеловал во впадинку, нашел место, в котором бьется пульс, прошелся поцелуями до уха, чувствуя, что ей до сих пор не хватает дыхания — ее вдохи все так же тяжелы, а влажная кожа то и дело касается его обнаженной груди.

— Ты всегда будешь так встречать меня, милая?

— А ты всегда будешь пропадать так надолго?

— Я не пропадал, я выжидал, — Альма почувствовала поцелуй уже на ключице. — Ждал, пока ты соскучишься.

— Я соскучилась, уже когда ты ехал к воротам.

— Молодец, девочка моя, — Ринар вернулся к любимому лицу, нежно целуя в уголок губ. — Я тоже.

Какое-то время понадобилось Альме на то, чтоб прийти в себя, выровнять дыхание, справиться с раздраем в голове, со слабостью в теле. Когда удалось сделать все это, они снова просто лежали. Снова Ринар благородно взял на себя роль достаточно комфортного матраса.

— Ты рада была видеть Аргамона? — сорвав подвернувшуюся под руку травинку, Ринар взял ее в зубы, а потом направил кончик так, что тот пощекотал нос лежавшей на его груди девушке. Альма поморщилась, выдернула травинку, выбросила.

— Очень, — он вырвал еще одну, снова в зубы, снова пощекотал, а потом лишился второго уже оружия.

— Можешь не благодарить.

— А вас-то за что, мой лорд? — третья травинка была отброшена с особой яростью.

— Он ведь мой управляющий, я дал ему отпуск.

— Вы самодур, милорд. С учетом, как бедный Аргамон пахал на вас всю свою жизнь, отпуск — меньшее, что вы ему задолжали.

— У вас подозрительно мятежные взгляды, миледи. Мне стоит бояться?

— Стоит, — устав бороться с его мальчишескими играми, Альма сорвала травинку и себе, сжала губами. Пусть почувствует, как это приятно… Ответ она процедила сквозь сомкнутые зубы. Попробовала, не получилось — он мужественно стерпел все ее пытки, на лице не дрогнул ни единый мускул. — Я обладаю не только мятежными взглядами, мысли мои тоже не самые мирные, да и действия могут быть достаточно своевольными…

Ринар вопросительно поднял бровь, будто прося продолжать.

— Я могу замкнуть вас в спальне, милорд, и катись оно к черту, ваше Приграничье. И король катись к черту. И все катись…

— Я понял, Душа, понял, — ее перебили, привлекли к себе, чтоб поцеловать.

— Останься хотя бы на неделю, — когда Ринар отпустил, Альма чувствовала, как на нее вновь нахлынула апатия. Она накрывала с головой каждый раз, стоило только подумать, что ему скоро снова уезжать.

— Не могу. Ты же знаешь, у меня аудиенция Его величества.

— Знаю. А потом…

— Я не могу оставлять земли надолго, год был неурожайным, народ негодует, не с чего платить налоги. Нужно пережить это лето, глядишь, урожая будет много, а сытые люди переворотов не устраивают.

Альма кивнула, принимая такой ответ, даже улыбнулась — нельзя ставить свои интересы выше интересов людей, государства. Мир выгоден всем, даже ей. Чем быстрей все успокоится, тем быстрей он сможет если не остаться с ней, то хотя бы приезжать чаще.

— Вы говорите со мной о политике, милорд?

— Я готов говорить с тобой обо всем, что может тебя заинтересовать, душа моя.

Альма улыбнулась, на какое-то время затихая, а потом вспомнила, о чем действительно стоило поговорить.

— Аргамон… — она скатилась с мужской груди, вновь натянула многострадальную сорочку, подтянула колени к груди, устраиваясь на них же подбородком.

— Что Аргамон? — проследив за этими ее маневрами, Ринар повернулся на бок, облокотился о локоть, внимательно разглядывая более чем серьезную девушку.

— Ты знал, что он умеет показывать будущее?

— Шутишь? — мужчина вскинул бровь, пока не понимая смысла предполагаемой шутки.

— Нет. Не шучу. Он показал мне… — девушка остановилась, обдумывая, какие подробности лучше упустить. Решила, что пока упустить можно все… — кое-что из будущего.

— Кое-что?

— Не важно, что. Важно, что показал…

— Это невозможно, — Ринар ответил так уверенно, что в Альме проснулось практически детское упрямство и желание доказать, что муж неправ. — Ты ведь знаешь, прорицателей нет. Никто не ведает, что будет завтра. Никто не ведает, что будет через пять минут, только…

— Он показал, Ринар. По-ка-зал.

— У меня нет объяснений, Душа. Прости, — он явно не воспринял ее всерьез. Перекатился на спину, закрыл глаза, потянулся.

— Чудесно, — резко встав, Альма ступила босыми ногами на траву. Сама не сказала бы почему, но разозлилась. Наверное, на то, что не воспринял всерьез или… что скоро снова уедет. Легче отпускать, когда обижена.

— Миледи, здесь могут водиться змеи, я с радостью зацелую ваши щиколотки до изнеможения, но яд высасывать что-то не хочется, — ее перехватили поперек талии по дороге в неизвестном направлении, подняли на руки.

— Пусти.

Альма смотрела серьезно и такой же серьезный взгляд получала в ответ. Ну вот, очередной раунд. Снова ссора.

— Я выясню, Альма. Обещаю.

Или не ссора.

— Идем обратно?

Вместо ответа Альма просто кивнула, позволяя вернуть себя на покрывало, а потом действительно зацеловать. Щиколотки, коленки, бедра, живот, грудь, шею, лицо, пальчики, все, всю, везде. Он не собирался ссориться. Не собирался настолько, что даже Альма забыла о том, что в ее планы это входило.

* * *

— Ты постоянно уезжаешь вон по той дороге, — возвращались они пешком. Синеглазка вместе с верным напарником Ринара по поездкам были слишком заняты друг другом, чтоб обращать внимание на хозяев, да и они не слишком-то нуждались в еще чьем-либо внимании.

Просто шли по тропе, взявшись за руки. Иногда останавливались, чтоб в сотый раз поцеловаться или просто полюбоваться — друг другом.

Так и теперь остановились, Альма обернулась к мужу, обняла, а потом указала в сторону ненавистного тракта, на котором, казалось, знала уже каждый камушек, так внимательно изучала его, ожидая возвращения любимого.

— Это единственная. Если ехать вдоль леса постоянно на запад, — удерживая одной рукой Альму возле себя, другой Ринар указал правее от дороги, — попадешь на главный тракт Азарии, ведущий в столицу. Если на развилке свернуть налево — дорога будет вести к границе. Через поместье.

— Мы далеко от поместья? — нехотя высвободившись из объятий, девушка вновь ступила в сторону щита.

— Два часа езды до поместья, четыре до столицы. Час — до горного перевала, вон там, — Ринар указал еще и в третьем направлении. — Сложно найти место удобнее. Если вдруг что — можно затеряться в горах или быстро вернуться в столицу.

— Или добраться до поместья.

— Да, — Ринар кивнул, — или добраться до поместья. Почему ты спрашиваешь?

— Просто хочу знать о тебе все, — Альма лукаво улыбнулась мужу, приблизилась к его лицу, коснулась губами губ, дразня, а потом толкнула играючи, подхватила юбки, понеслась по склону вверх, приглашая догнать.

Он думал не долго — побежал следом. Побежал так, как когда-то в их лесу. Догоняя и тут же отпуская. Щекоча дыханием, шепотом, неуловимыми прикосновениями. А Альма так же убегала, не сомневаясь, что он догонит. Догонит тогда, когда играть надоест обоим. Снова у дерева, снова прижав к коре, снова пачкая одежду в смолу, пугая птиц и не отвлекаясь на красивейший закат, который разукрасил горизонт в кроваво-красный цвет.

— Моя душа, — Ринар зарылся лицом в рыжую копну волос, чувствуя, как тонкие пальчики бережно перебирают волосы на его затылке. Они долго тогда стояли, обнявшись. Альма пыталась выровнять дыхание, а он остановить мгновение.

Возможно, миру для существования нужно очень много разных вещей — добро и зло, закаты и восходы, зима и лето, рождение и смерть. Ему нужно было лишь одно — она. Пока есть она, есть его мир.

— Мой лорд.

Так же, как ее мир существует в нем.

* * *

— Гелин… — мочки уха Альмы коснулись мягкие губы, шепот же был таких тихим, что проснуться из-за него было абсолютно невозможно. Захотелось только обвить шею того, кто пытался разбудить, потянуть на себя, а потом оплестись вокруг любимого руками и ногами, уткнуться носом в шею, и заснуть вновь — только теперь еще слаще, спокойней, счастливей. — Вставай, соня.

Жаль, в его планы это не входило. Хотя… может он просто не задумывался, что так можно?..

— Нет, — почувствовав еще один поцелуй, теперь уже на скуле, улыбнулась. Или задумывался… и вставать все же не придется.

— У нас сегодня важное занятие, душа. Очень-очень. Почти такое же, как то, о чем ты так красочно думаешь…

Если Ринар рассчитывал, что смутит — сильно прогадал. Краснеть и тушеваться Альма не планировала. А красочно кое о чем думала вполне сознательно. Так, чтоб он уловил эмоции, те самые мысли, их направление… Они ведь так могут. Стоило перестать сопротивляться себе и своим чувствам, Альма убедилась — могут. Он может чувствовать ее, и это не односторонне. Она так же ясно чувствует его.

— Дай мне еще минутку, одну. Хорошо? — но встать прямо сейчас девушка все равно не смогла бы. Нельзя портить моменты полнейшего счастья. Для нее сейчас настал именно такой. Когда просыпаешься, а Ринар дома. Твой. Любит. Будит поцелуем. И не уезжает. У них еще два дня. Когда в их мире мир, покой, полное безоговорочное счастье.

— Минутку, — сдается, расслабляется, позволяет вновь утянуть себя в постель, на ощупь, не открывая глаз, расстегнуть на нем рубашку, сбросить на пол, так же на ощупь проверить, ничего ли в нем не изменилось с ночи — те же плечи, те же руки, пальцы, торс, те же губы, так же целуют… — Или парочку.

Парочка минут затянулась. Просто непозволительно сладко затянулась. Зато Альма все же проснулась, да и день начала с куда большим удовольствием, чем было бы, не пойди Ринар у нее на поводу. Хотя разве он мог не пойти на поводу?

— Надень что-то свободное, — в ванную Альму провожали очень уж пристальным изучающим взглядом. Настолько жадным, что от него-то она все же смутилась, ускоряя шаг.

— Насколько свободное? — вопрос задала, только скрывшись за дверью, не забыв при этом оставить щелочку. Маленькую, незаметную, конечно же, совершенно случайно. Такую, чтоб он мог видеть ее отражение в зеркале, а она могла продолжать смущаться из-за его взгляда.

— Мы будем учить магию, душа.

* * *

— Ударь меня…

Объяснять все более подробно и предметно Ринар не стал. Удивилась ли Альма? Нет. Обиделась ли? Взбрыкнула? Отказалась следовать за ним, пока все толком не объяснит? Тоже нет.

Вот такой он у нее — считает, что объясняться совсем не обязательно, что обо всем нужном она догадается сама, а то, о чем не догадалась — не так-то важно.

Теперь же они стояли на заднем дворе, где-то между клумбами, усаженными розовыми кустами, и фруктовым садом, земля в котором в эту пору как раз была усыпана белыми цветами яблонь и абрикосов.

Одежду Альма выбрала подходящую. По крайней мере, когда она вышла, чтоб показаться Ринару, тот одобрил. Штаны, как те, которые почти помогли ей сбежать, заправленная в них тонкая рубаха, мягкие кожаные сапоги. Они с мужем сейчас даже были чем-то похожи, Ринар одет был так же, только значительно превосходил ее в габаритах, да и в магической силе тоже… А предложение ударить…

Альма хмыкнула, глядя на мужа с сомнением. Это казалось шуткой, только сказана она была очень серьезно, а теперь от нее так же серьезно ждали какой-то реакции.

Ринар отошел на добрый десяток шагов, вскинул на нее взгляд, приподнял бровь, ожидая…

— Ну? — через полминуты даже не выдержал, обратился.

— Что?

— Ударь, Альма.

— У вас странные шутки, милорд, — все же смог разозлить. Неужели думает, что она сможет? Думает, что до сих пор возникает такое желание?

— Это не шутка, душа моя. Я хочу, чтоб ты ударила… попыталась ударить меня чарами.

— Зачем? — сложив руки на груди, Альма сделала маленький шажок назад. Он хочет… Мало ли чего он хочет? Но она-то сделать этого не сможет! Не просто потому, что его не сможет ударить, а еще и потому, что он — лорд, а она… не слишком талантливая ученица полукровки, которой когда-то так и не дались боевые чары.

— Бей, Альма, потом поговорим.

Как-то получилось, что она все же ударила. Он ведь не отстанет. А так… минута позора, зато он получит то, что хотел — увидит, насколько она беспомощна и глупа в этом вопросе, а сама Альма сможет спокойно вернуться домой, чтоб там заняться чем-то менее опасным и более доступным.

Вот только девушка совсем не ожидала, что созданный разряд не сорвется с пальцев, не потухнет на расстоянии метра, не уйдет в землю или диким волчком не устремится в небо, а…

— Ринар! — она рванула вслед за пущенным заклинанием, следя за тем, как маленький, но вполне убийственный шар несется в сторону мужчины. Находись он ближе — среагировать бы точно не успел, а так…

Пригнулся, пропуская атаку, а потом раскрыл объятья, ловя трясущуюся жену.

— Тихо, — прижал к себе, позволил вцепиться в рубаху, начал водить по спине, успокаивая.

— Прости, я… Я не собиралась… Не рассчитала! — Альма вскинула взгляд, по-настоящему испуганный взгляд.

— Нет, это ты меня прости. Кажется, вначале действительно нужно было все объяснить.

Не выпуская жену из объятий, он отступил, опускаясь камень, Альму устроил у себя на коленях, взял дрожащие еще руки в свои, заглянул в глаза.

— Мы ведь связаны, Душа. Связаны нашей кровью и магией.

— Я знаю… — девушка опустила взгляд, в миллионный раз смотря на узор. Сейчас, когда они были так близко, он будто вился ужом, вызывая мягкую щекотку.

— Но не знаешь, насколько эта связь глубока…

Ринар замолк, бросая взгляд в сторону. Он никогда не жалел о том, что привязал ее к себе. Да, в этом его поступке благородства было куда меньше, чем эгоизма, он это прекрасно понимал… и не жалел. Вот только рассказать обо всех особенностях связи стоило раньше. Он должен был сделать это раньше. Возможно, постепенно, возможно, обухом по голове, но постоянно оттягивал, не хотел пугать…

— Ты знаешь, что я теперь могу заставить тебя делать все, что заблагорассудится?

Альма посмотрела на него недоверчиво, скептически, зато руки перестали дрожать.

— Не веришь? — мужчина в ответ только хмыкнул. Если бы она знала, какое это искушение — знать, что можешь заставить подчиниться, смириться, принять, но не делать этого. Знать, что каждая ссора могла бы закончиться, так и не начавшись, и осознавать, что это возможно… Чувствовать в себе силы сделать из человека, который к тебе привязан, куклу. Послушную, любящую, вечно счастливую и готовую простить, принять что угодно, и ненавидеть себя за эту способность. Не за то, что воспользуешься ею, а за то, что просто можешь это сделать и даже иногда позволяешь себе об этом думать.

Магически связь предназначалась для людей, который доверяют друг другу всецело. Для тех, кто готов делить не только горе и радость в болезни и здравии, но еще и эмоции и мысли.

Он же привязал к себе Альму не тогда, когда они были готовы. А теперь… Теперь намного легче, теперь он уже не чувствовал себя настолько всесильным и одновременно бессильным рядом с ней, теперь они стремились к тому, с чего положено было начинать. Но она ведь должна быть в курсе…

Ринар досконально знал, где находятся те ниточки, за которые стоило лишь потянуть, чтоб его желания отозвались у нее в голове. Знал, постоянно их чувствовал, но никогда не рисковал даже мысленно их коснуться.

Сейчас же должен был это сделать. Должен.

* * *

Альма почувствовала что-то, схожее со щелчком, будто в голове загорелась назойливая мысль. Инородная, чужая, но не раздражающая. Очень органично вписавшаяся в другие подобные или очень отличные импульсы. Только эта мысль была важней, желание реализовать — искренним и непреодолимым.

Приблизившись к лицу Ринара, Альма накрыла его губы своими. Вот только он среагировал не так, как всегда. Рыкнул, отпрянул, резко встал, практически спихивая ее с себя, а потом, убедившись, что падать она не станет, отошел, потирая виски.

Растерянно следя за тем, как он прохаживает по тропинке, прижимая пальцы к вискам, Альма пыталась понять, почему поцеловала…

— Действительно… можешь.

Видимо, потому, что он заставил.

На нее бросили еще один взгляд, а потом в очередной раз развернулись, шагая в противоположную сторону.

— Ненавидишь меня? — через мгновение же вновь резко подошли, приподняли подбородок, заглянули в глаза.

— Нет.

— А должна.

— Ну так заставь.

— Альма…

— Сядь, — раздавать мужу приказы Альма не привыкла. Видимо, потому-то и послушался, ведь прозвучало это неожиданно очень властно. Опустился на тот же валун, разжал кулаки, вскинул голову, чего-то ожидая.

— Я тоже так могу? — Альма же подошла, остановилась в шаге.

Неопределенный кивок.

— Как?

— Тебе сложней. Я сильнее, смогу сопротивляться.

— Как?

И он рассказал — как. Подробно, кривясь, явно испытывая отвращения, но рассказал. А Альма внимательно выслушала, кивая, вникая, пытаясь все понять… А потом настала уже ее очередь пробовать.

У нее тоже получилось. Получился еще один поцелуй. Такой же жуткий. И тоже захотелось схватиться за голову метаться, забыть, не знать, не подозревать. Снова потерять не нитки, за которые может тянуть.

— Пообещай, что никогда больше…

— Обещаю, — Ринар поймал ее за руку, снова усадил на колени, прижал к себе, вновь успокаивая, укачивая, ощущая дрожь в руках и всем теле.

— И я никогда… Поцелуй меня.

Только сравнивая с тем, другим поцелуем, когда знаешь, что заставил или заставила, когда осознаешь себя чудовищем, понимаешь, какое это счастье — когда любимый человек целует по доброй воле. Потому, что попросила, а не заставила. Потому, что сам хочет.

— Но это не все… — продолжить разговор Ринар решился тоже не сразу. Самое ужасное сказал, но было кое-что еще. — В твоих жилах теперь течет моя кровь, в моих твоя. И… Ты стала сильней, получив часть моей магии, а я…

— Слабей? Из-за меня? — жизнь сегодня готовила удар за ударом. И своя слабость перед ним — ничто, по сравнению осознанием того, что из-за нее Ринар потерял часть своей силы.

— Совсем чуть-чуть… И не слабей — человечней, — Ринар хмыкнул, легко касаясь щеки жены губами.

Вспомнил, как странно чувствовал себя, когда организм перестраивался, принимал ее кровь. Он утратил часть собственных сил. Но считал ли это жертвой? Вряд ли. Сравнивая с тем, что она сделала для него — потеря части потенциала, которым ему, возможно, и воспользоваться никогда не пришлось бы — сущий пустяк.

— Поэтому у меня и получился?

Альма бросила испуганный взгляд на то место, где еще недавно бросила в мужа разрядом. Он кивнул.

— И ты хочешь, чтоб я…

— Хочу научить тебя управлять этой силой. Ты должна уметь постоять за себя. Уметь ударить, спастись, если вдруг что.

— Что?

— Просто если вдруг… меня не будет рядом.

— Ринар… — ей не нравилось слышать от него подобные слова. Очень-очень. До безумия. И теперь урок уже казался совсем не веселым развлечением, и день не выглядел таким чудесным.

— Давай просто попробуем, душа. Просто попробуем.

* * *

Они попробовали. Пробовали долго, вдумчиво, иногда переходя на повышенные тона.

Альма даже рычала, когда не получалось, а он настаивал. Вспомнились времена, когда ее выводило из себя его спокойствие, потому что лорд вновь был чертовски спокойным, вторя, что у нее рано или поздно получится, а он просто дождется.

Ринар оказался прав — получилось. Получилось контролировать, действовать осознано, реагировать быстро, не только нападать, но и защищаться.

Вот только стоило девушке победно улыбнуться, получив такое долгожданное «молодец, гелин», стряхнуть испарину со лба, размять руки, предвкушая, как сможет нырнуть в ванну, как любимый мужчина разомнет затекшие конечности, снова похвалит, вознаградит за старания, как этот самый любимый мужчина достал из-за камня деревянный меч, бросил ей под ноги.

— Это тоже… нужно.

А вот драться с ним было приятно. Откуда взялись силы — Альма понятия не имела. Зато с удовольствием восстанавливала в памяти те уроки, которые когда-то получила в поместье Ринара, будучи еще подростком. Тогда, среди многочисленных преподавателей, к ней приходил и именитый фехтовальщик.

Особенно хорошо у девочки получалось сражаться, когда она злилась. Иногда — на Аргамона, иногда — на своего опекуна, иногда — на себя.

Сейчас было так же — Альма чувствовала себя безумно уставшей и из-за этого страшно злой.

Не ожидавший такой прыти, Ринар сначала удивился, даже несколько раз зазевался, а потом отбросил всякое легкомыслие, продолжая бой с Альмой как с достойным соперником.

Нет, девушка не была талантливейшей в этой сфере — тоже иногда зазевывалась, получала тычки под ребра, несколько раз в бедро, однажды — чуть ниже поясницы, в воспитательных целях — чтоб соперника не жалела, даже падала, а потом со злостью отбрасывала руку Ринара, когда тот пытался помочь подняться.

Чувствуя боль, смешанную с усталостью и льющим через край адреналином, Альма билась до последнего, действительно хотела победить… Ринар дал — в какой-то момент отбросил меч, поднял руки, капитулируя, она при этом держала свой у горла мужчины.

Только измываться над повергнутым и радоваться собственной победе не спешила — несколько секунд смотрела в глаза мужчины, чуть сильней надавливая на клинок, вжимая его в ямочку под кадыком, а потом отшвырнула, прижимаясь всем телом, накрывая губы мужа своими, жадно раскрывая, повергая.

Не только мужчинам приятно быть завоевателями. Женщинам тоже иногда это нужно. Альме, которая мечтала о том, что этот мужчина будет всецело ее с детства, это было необходимо, как воздух. Она ведь все же победила. Всех. Его упрямство, старое чувство к другой, собственные страхи. И теперь он с ней. И все так, как должно было быть с самого начала.

— Идем в дом, — Ринар подхватил Альму на руки, направляясь к заднему входу.

Нельзя сказать, что с его души упал камень, но легче стало. Каждый раз, оставляя ее здесь, Ринар корил себя за то, что Альма остается беззащитной. Теперь же… Даже случись с ним что-то, она всегда сможет постоять за себя. У нее всегда будут деньги — он позаботился об этом. В случае, если в особняк придет весть о том, что с лордом Приграничья случилось несчастье, управляющий отдаст Альме письмо с указаниями к действию, с поддельными документами, маршрутом. А если кто-то попытается обидеть — его девочка не останется в долгу.

Их дом обладал чудеснейшей особенностью — когда хозяева не хотели никого встретить, он будто вымирал. Так и сейчас, не встретив никого по дороге, они добрались в спальню, расправились с грязной одеждой, разлили по полу большую часть воды, предназначенной для купания, а потом и вовсе всю.

— Люблю тебя, — исследуя губами маршруты, которые совсем недавно выводила мочалкой, Альма лечила оставленные во время сражения ссадины, прекрасно осознавая, какое доставляет удовольствие. Сама изгибалась под его ласками несколько минут тому куда сильней, чем он теперь.

— Не могу, иди сюда, — вот только закончить лечение Ринар ей не дал — потянул девушку вверх, стоило той достичь ребер, перевернул на спину, вжимая в гладкую поверхность ванны, а потом поймал сладкий стон губами, тут же начиная двигаться и чувствуя, как она стремится навстречу, заостряя ощущения, пытаясь быть ближе, как впивается ногтями к плечи, не выдерживая такой желанной остроты и близости, как обвивает его ногами, прося то ли остановиться, то ли не прекращать движения.

— Люблю… Тебя, — а потом запрокидывает голову, сжимаясь пружиной, кусая губы, выгибается сильней, сдаваясь на суд страсти первой. И он вслед за ней. Тоже любит и сдается.

* * *

— Душа…

— Что? — из ванной они вновь переместились в спальню, провожали взглядом закат, встречали ночь…

Ринар лишь раз выходил из комнаты, чтобы исполнить роль добытчика — принес еду, кормил из рук, сам ел так же. Потом собирал осколки, чтоб Альма не поранилась, когда они нечаянно сбросили на пол тарелку, а Альма посмеивалась, то и дело отвлекая. В конце концов, решив, что с осколками разберется позже, когда неугомонная заснет, мужчина вновь отвлекся на нее. Пытался успокоить, как умел. Она даже сделала вид, что ему удалось — в очередной раз взлетев, а потом опустившись на землю, закрыла глаза, позволила гладить себя по голове и шептать всякие важные глупости, вторя им или соглашаясь там, где положено было согласиться.

Но последние несколько минут они молчали, слушая, как за открытым окном заводят привычную ночную песню цикады.

— Хочу взять с тебя одну клятву.

— Еще одну? Не много ли, мой лорд? — Альма усмехнулась, но глаз не открыла.

— Эта — самая важная, Альма.

Зато когда услышала, что интонация у него безумно серьезная, запрокинула голову, вглядываясь в не менее серьезное лицо.

— Говорите, мой лорд.

Почувствовав, как он проводит пальцем по скуле, Альма невольно улыбнулась.

— Ты кальми, Душа.

Ей явно было что ответить, она даже успела подумать о том, что можно бы открыть рот, но Ринар скользнул пальцем к губам, предупреждая ее от подобного.

— Лучше выслушай. Ты можешь спасти любого… Ценой собственной жизни, но…

Альма застыла, превращаясь в слух. Ей не нравился этот разговор. От него веяло холодом и предчувствием беды. Так просто подобные разговоры не ведут.

— Если вдруг случится так, что меня не станет… Альма, поклянись, что не станешь меня спасать.

* * *

Он думал об этом день ото дня, в последнее время — особенно часто. И эта мысль была чуть ли не единственной, мешавшей наслаждаться происходящим.

Этот дом, этот щит, этот мир… Все лишь затем, чтоб до нее не добрался ни один человек, способный навредить. Способный заставить пожертвовать собой ради кого-то другого.

И пока он жив, Ринар знал точно, это не произойдет. Но вдруг его не станет? Ведь не только короли мрут как мухи, лордам земель тоже не всегда везет жить долго.

Он не боялся собственной смерти. За себя — нет. А вот за нее — очень. Сможет ли пережить — да, но захочет ли…

— Вы говорите глупости, милорд, — Альма вдруг села в кровати, улыбнулась, облачая лицо в выражение легкого недоумения, теперь уже своей ладошкой попыталась закрыть ему рот, чтоб не нес чушь дальше, звонко рассмеялась. — Глупости! Или вы собрались умирать прямо здесь? От счастья, надеюсь.

А потом склонилась к губам, в попытке отвлечь уже иначе. Если бы все было так просто…

— Поклянись, Альма, — ей дали себя поцеловать, вот только о главном не забыли.

— Думаете, не смогу нарушить клятву… если захочу? — в глазах возвышающейся над ним девушки загорелся огонек гнева. Эта тема ей не нравилась, ему тоже, но рано или поздно она должна была подняться.

— Не сможешь. Я хочу, чтоб ты поклялась на крови.

— Глупости, — дернув на себя одеяло, Альма вскочила с кровати, позабыв об осколках. Злилась. Сейчас она злилась до безумия. В висках бил пульс, руки почему-то начинали трястись, и отшучиваться больше не получилось бы. Ей даже думать о подобном не хотелось, не то, что говорить. Он что, действительно собирался умирать? Дурак. Этого просто не может произойти. Вот не может и все. Как он умрет, если она его любит? Как он умрет, если им наворожили детей? Двоих. И трон. Ему. Забил себе голову глупостями, и теперь пытается сделать то же с ней.

— Альма…

— Нет, Ринар, нет! — Ответить она попыталась так спокойно и уверенно, как только могла. Смотря прямо в глаза, сжимая простынь на груди, чувствуя, как ветерок из окна холодит кожу спины и развивает волосы. — Перестань говорить о подобном. Ты практически всесилен, я тоже не беспомощна. Нам ничего не угрожает. Мы любим друг друга и счастливы. Не нужно портить это. Смирись. Помнишь, ты долго уговаривал меня сделать именно так? Уговаривал смириться? Так вот, пришел твой черед. Смирись, что мы счастливы. А если хочешь быть уверен, что я не отдам последний осколок тебе… То живите долго, милорд. Так долго, как захочется мне.

— Иди ко мне.

Посчитал ли Ринар этот разговор своей победой? Нет. Он искренне, где-то в глубине души, верил в то, что сможет взять с нее клятву. Добровольно. Но раз нет…

Ему была противна сама мысль о том, что снова можно воспользоваться их связью. После сегодняшнего эксперимента — в миллион раз противней. Только из каждого правила можно сделать исключение.

Именно об этом Ринар думал, проваливаясь в сон. Если вдруг когда-то так случится, что он почувствует — смерть на пороге, лишит ее возможности спасти себя. Потянет за нужную ниточку, даже если в тот момент они будут находиться на безумном расстоянии. Только была бы такая возможность. Хотя нет.

Лишь бы это никогда не понадобилось.

Глава 22

Последний день перед отъездом они должны были провести вместе. Так же, как каждый час, минуту и секунду предыдущих.

— Эта должна быть неплоха, — Ринар выбрал очередную конфету, поднес к губам Альмы. Они сидели в библиотеке, на достаточно узком диване, вряд ли рассчитанном на двоих. Аргументирую тем, что так будет удобней, мужчина подтянул девушку к себе, положил ее ноги, окутанные множеством юбок, на колени, а ей, чтоб сидеть действительно было удобно, пришлось обнять его за шею.

Альма благодарно коснулась подношения в виде конфеты губами, вдумчиво куснула, прожевала.

— Да, эта неплоха.

— Отлично, — надкушенная сладость тут же была отправлена в рот, вот только не к Альме.

— Вы мошенник, мой лорд, — девушка же проводила ее грустным взглядом, а потом сама потянулась к вазе с конфетами, чтобы там найти такую же. Дотянуться ей было не суждено. Чем сильней она наклонялась, тем дальше оказывалась ваза. А Ринар самодовольно улыбался, наслаждаясь тем, как девушке приходится все плотней прижиматься к нему. Улыбался до тех пор, пока Альма не раскусила хитрость. — Чистой воды мошенник…

Попыталась обидеться на его действия, снять ноги, встать…

— Прости, вот, — он же, не желая этого, решил задобрить очередной выскочившей в его руки конфетой.

Она простила. Сказала, что простила только ради конфеты, которой не желала бы судьбы, быть съеденной мошенником, а на самом деле потому, что он завтра уезжает, и на ссоры просто уже нет времени. Лучше мириться. Бесконечно мириться.

Еще немного, и их действительно заняло бы очередное примирение на не слишком удобной кушетке, со вкусом шоколада на губах, но их прервал осторожный стук в дверь.

Альма попыталась соскользнуть с софы, принять более достойное положение, Ринар же отреагировал явным отказом от этой затеи — придержал, а потом скомандовал: «войдите».

— Милорд, — дворецкий учтиво поклонился, не выражая ни грамма удивления, — миледи, — еще один поклон.

— Все готово? — Альма перевела взгляд со служащего на мужа. Сердце ухнуло в пятки. Нет Еще рано. Он уезжает завтра, скорей всего с самого утра, но завтра. Не сегодня.

— Да, ваша светлость, экипаж подан.

— Спасибо.

Так же тихо, как вошел, управляющий покинул комнату, за его спиной щелкнул замок.

— Уже? — позабыв обо всем: конфетах, обидах, примирениях, Альма бросила на мужа отчаянный взгляд. Ей казалось, что она никогда не научится принимать его отъезды достойно. Всегда будет вот так цепляться за ткань рубашки, а в мыслях прокручивать мольбу о том, чтоб ей показалось.

— Нет, — сердце всего на секунду замедлило бег от облегчения, а потом снова унеслось в галоп. — Нам сегодня нужно сделать еще одну вещь, ангел мой.

— Нам?

— Нам, — Ринар уверенно кивнул, снимая руки жены с шеи. Он перевернул правую руку ладонью кверху, а потом погладил пальцем с каждым днем становящийся все более насыщенным узор. — Скажи, Душа, ты чувствуешь ее? Чувствуешь связь?

В данный момент Альма чувствовала, как кожу на безымянном пальце щекочут его прикосновения и ответные импульсы, посылаемые рисунком.

— Да. Раньше не чувствовала. Когда сопротивлялась, видимо, блокировала, а теперь да.

— В чем это выражается?

— Знаю, когда тебе плохо, а еще знаю… — она запнулась, — когда хорошо.

Ей самой хорошо было только тогда, когда он рядом. А ему везло чаще. Бывало, она начинала чувствовать, как в груди разливается тепло. Без причины, повода, в момент, когда с ней-то ничего особенного не происходит. Сначала Альма никак не могла понять, в чем дело, а потом вспомнила о связи. Хорошо было ему, а ей доставались отголоски. И каждый раз, когда это тепло разливалось, а его не было рядом, становилось горько. Почему-то в голове возникала лишь одна мысль о том, с кем еще Ринару может быть настолько хорошо.

— Глупая, — мужчина прижался губами к девичьему лбу, — мне хорошо, когда я думаю о тебе.

И вот опять в груди тепло, ему хорошо, с ней.

— Ты ведь знаешь, что существует три уровня, на которых связывают людей… и не людей тоже?

— Да, — продолжая чувствовать тепло губ на лбу, Альма закрыла глаза, практически незаметно кивнула.

— Во время ритуала я связал нас на физическом и магическом уровне. Остался еще один…

— Ринар… — Альма отстранилась, широко распахивая глаза. Он уже говорил о храме. Говорил, что когда сможет доверять, они обвенчаются, но девушка почему-то думала, что муж давно об этом забыл.

— Этот уровень самый важный, Альма. Магию и физику признают не все, а вот связь душ…

— Ты уже связан, — Альма отвернулась, предпочитая смотреть сейчас не на него. — А у меня… У меня давно нет души в полном смысле этого слова. Осколок.

— Я связан, но… После возвращения Най мы не повторяли клятвы. На то были причины и у нее — она долго не хотела признавать, что действительно прощалась с жизнью, и у меня — ты. Окружающим сказали, что венчались, а сами так и не решились. А теперь скажи мне, моя милая кальми, можно ли считать, что прошлый мой брачный союз был расторгнут со смертью или я все еще связан?

— Не знаю, — Альма смотрела на мужа во все глаза. Вопрос поставил ее в тупик. «Пока смерть не разлучит нас»… Ведь именно так звучат слова, которые должны быть произнесены у алтаря. Однажды смерть уже разлучила их.

— Вот и я не знаю, — Ринар же даже улыбнулся, вглядываясь в растерянное лицо жены. Он часто думал об этом раньше. Часто благодарил провидение за то, что уберегло от опрометчивого поступка, ведь сразу после воскрешения жены, он готов был бежать в храм в тот же день. А теперь не мог нарадоваться тому, что Наэлла воспротивилась. Хотя вряд ли она сама была теперь рада этому настолько же сильно.

Пожалуй, у них первых на протяжении столетий возник подобный вопрос. И что самое смешное — ответа они не получат ни от кого просто потому, что никто и никогда не должен узнать, что в их союз вмешивалась смерть.

Чувствовал ли сам Ринар себя связанным? Да. Вот только не узами брака — клятвой и своими обязательствами перед Наэллой. А брак… Он давно исчерпал себя. Случилось так, что их действительно разлучила смерть.

— Так нужно, Душа, поверь, — Ринар вновь повернул голову девушки к себе, привычно уже снял морок, проходясь взглядом по лицу, дольше всего задерживаясь на глазах. — Если кто-то когда-то попытается тебе навредить, я должен быть уверен, что это не удастся. Кроме того… — мужчина склонился к ее уху, переходя на шепот. — Хочу тебя всю.

От его слов по линии позвоночника прошла волна тепла. Опустив отяжелевшую голову на плечо мужа, Альма затихла. Сейчас она может выбирать? Может отказаться? Если скажет, что не хочет, он не станет настаивать? Или все уже давно решено?

— Венчаться нужно с закатом, чтоб и твой свет и моя тьма были приглашены…

— Меня может не принять храм, я читала… — после осознания себя кальми, Альма потратила много сил, энергии, времени на то, чтоб изучить свою природу. В дворцовой библиотеке оказалось достаточно много трудов, из которых можно было почерпнуть информацию. Альма осознавала, что большая часть этой информации — вымыслы, но где заканчиваются они, а начинается реальность, угадать было сложно. В одной из книг говорили, что после того, как кальми оживит, она теряет право общаться с богом. Пробовать удачу девушка не рискнула, просто взяла на заметку, что храмы лучше обходить стороной. Это удавалось делать достаточно долго и довольно успешно.

— Мы поедем в тот, который примет тебя. И вообще это глупости. Твой бог сам дал тебе способности, думаешь, стал бы закрывать к себе дорогу за это?

— А платье…

— Мы будем в мантиях.

— Я не готова…

— Ты более чем готова.

Нет, определенно вопрос уже решен.

— А если я скажу, что не хочу? — спросила Альма очень тихо, отчасти надеясь, что он просто не услышит.

— Я скажу, что дети должны рождаться в признанном обществом браке. Моих детей рожать ты будешь именно так.

Это была высшая степень шантажа. Но против этого аргумента почему-то Альма не нашлась, что возразить.

Она вспомнила тех малышей, показанных Аргамоном, вспомнила его слова.

— Хорошо.

* * *

В экипаже они молчали. Альма нервничала, а Ринар, кажется, думал о чем-то своем. Своем и не очень приятном. Вновь за окнами проносились одинаковые пейзажи лугов, скоро сменившиеся лесами, хвойными лесами.

В какой-то момент Альма поняла, что начинает узнавать местность, сердце ускорило бег.

— Мы едем в сторону обители?

— Мы едем в обитель, Душа.

— Ринар… — девушка распахнула глаза, не в состоянии справиться с нахлынувшим вдруг страхом.

Она уехала оттуда когда-то искренне думая, что не вернется уже никогда, никогда не увидит те места, людей, смирилась с этим и запечатала воспоминания об обители глубоко внутри.

Иногда скучала, ведь с этим местом было связано детство. Пусть не самое радужное, не слишком избалованное улыбками и счастливыми моментами, но единственное и неповторимое. Теперь же, по прошествии больше чем десяти лет, возвращаться было страшно. Куда страшней, если не примет родная обитель, чем любой другой храм.

— Хочу увидеть, где ты выросла.

Что ответить, Альма не знала. Все равно разворачивать карету уже поздно, отговаривать его — тоже, просто теперь поездка стала еще большим испытанием для ее и без того натянутых до предела нервов.

Девушку разрывали на части сомненья. Она очень хотела быть с ним всегда, на всех уровнях, во все времена. Хотела прожить долго и счастливо вместе. Так долго, сколько позволит ее собственная жизнь, а потом еще чуть-чуть, благодаря дарованным уже им и их совместными детьми годам. Хотела услышать клятву от него в храме, но как же страшно было возвращаться в место, в котором все началось, будто отматывать время вспять.

Экипаж остановился на слишком хорошо знакомой опушке, у каменной арки ворот обители. Первым вышел Ринар, а Альма еще долго сидела в карете, не решаясь даже взглянуть на место, когда-то названое ее домом.

— Альма, солнце садится, нужно поторопиться.

Кивнув, девушка собрала силы в кулак, заставила себя выйти экипажа, вскинуть голову, с горечью осознать, что в ее мире за эти годы изменилось все, а здесь не изменился ни один камушек, только могил во внутреннем дворе наверное стало больше… Больше всего Альма боялась узнать, что наставниц уже нет.

Ринар держал ее за руку, когда они вошли во двор обители, когда обогнули центральное здание, служившее домом для наставниц и послушниц, направились прямо к небольшой часовне.

Не строились отдельных храмы для лордов и людей, никто не ставил под сомненье существование рая и ада, бога и дьявола. Просто правили они в разное время. Днем — время людей и их покровителя, ночью — лордов, а полукровки справляли обряды в зависимости оттого, кем ощущали себя больше.

Альма помнила: как в этой часовне несколько раз действительно венчались, благословляли рожденных детей, но больше отпевали усопших.

На входе их встретил единственный местных мужчина — ключник и пономарь. Он поклонился лорду, протягивая мантии. Альма его узнала, очень хорошо узнала, сердце тут же забилось быстрее, а он ее нет, даже взгляд не поднял, протягивая черное одеяние.

— Умница, — видимо, чувствуя, что она сейчас не в состоянии справиться даже с такой элементарной вещью, как облачиться в мантию, Ринар сам накинул ее на плечи Альме, покрыл голову капюшоном.

Потом так же за руку подвел к готовому уже к церемонии алтарю, набросил мантию уже на свои плечи.

Вести церемонию должна была одна из наставниц. Ее Альма помнила, Грэта. Вот только на этом заканчивались все воспоминания.

Сама церемония прошла для Альмы как в тумане. Горели свечи, пахло странно, лишь в середине молитвы она вспомнила, как боялась, что храм ее не впустит. Он впустил. Молния не ударила в крышу, высшие силы не закрыли дверь перед ее носом, даже подол платья не загорелся от свечи.

Женщина с книгой в руках читала молитву, Ринар держал Альму за руку, вглядываясь в лицо, она сама… не знала, что испытывает.

— По доброй воле совершается сей союз?

— Да.

— Да.

— По любви он свершается?

— Да.

— Да.

Косые лучи заходящего солнца затопили храм. Такое впечатление, что к ним в гости действительно пожаловал покровитель людей.

Альма чувствовала себя странно. У нее то и дело возникало впечатление, что это уже когда-то происходило. Она уже стояла в храме, держа за руки Ринара, смотря в его серые для кого-то безразличные, а для нее горящие теплом глаза. Что им уже читали древние молитвы, уже задавали эти вопросы, последние лучи солнца скользили по полу, постепенно освобождая место ночной тьме, тоже наведавшейся погостить на их церемонии.

Наставница, исполняющая роль жрицы, отложила книгу, беря в руки посудину. В ней — обычные кольца-ободки. Такие, как носят люди, полукровки, лорды. Все, вступившие в брак. Несмотря на то, что Ринар был женат, на его пальце кольца Альма не видела никогда. Ни раньше, в юности, ни позже, когда он вернулся в ее жизнь. Так и теперь по его безымянному пальцу только плелся узор.

— Обменяйтесь, — жрица терпеливо ждала, пока Альма сумеет взять золотой ободок дрожащими пальцами, кивнула, позволяя поднять его, когда кольцо все же упало, даже ободрительно улыбнулась, мол, ничего страшного… А у Альмы руки задрожали еще сильней. Это ведь плохой знак — когда кольцо падает.

Ринар с задачей справился быстрей, его руки не дрожали, ладоши не были мокрыми, и ноги вряд ли подкашивались. Он просто снова сделал то, что хотел — хотел ее всю, теперь она точно его. Вся. По всем законам, обычаям, правилам. И вопреки всем законам, обычаям и правилам она тоже его.

— Закрепите союз, — жрица отступила, склонив голову, последние лучи заходящего за деревья солнца поглотила тьма, а Ринар притянул Альму к себе, накрывая дрожащие губы своими. В храме, пожалуй, целовать принято не так, но их никто не останавливал. Наставница терпеливо ждала, пока жених оторвется от невесты, и лишь потом так же церемониально объявила их мужем и женой, во второй раз.

* * *

— Я бы хотела…

— Что, душа моя? — Ринар прижимал ее к своему боку, все так же чувствуя, как тонкое тело подрагивает.

Она сбросила с головы капюшон, теперь оглядываясь по сторонам. За спиной — часовня, перед глазами — обитель, в окнах столовой горит свет, а еще он горит в нескольких комнатах: в одной из спален послушниц, нескольких наставниц, в кухне…

— Позволь мне зайти? — если бы не он, не его сумасшедшая идея с венчанием в этой часовне, она никогда бы уже не вернулась сюда. Никогда бы не увидела родные места, не почувствовала родной запах хвои и горечи, не увидела бы людей, когда-то бывших родными.

— Конечно, — Ринар кивнул, задумчиво изучая профиль жены. Он-то сделал это сознательно. Специально привез ее сюда. Сам очень хотел узнать, как она жила до встречи с ним. Что ее окружало, чем она занималась, почему в первые дни в его доме была так молчалива, закрыта, отчужденна, серьезна. Почему далеко не сразу смогла стать просто беззаботной маленькой леди. Какие радости и горести она пережила тут.

Первые шаги в сторону входа дались нелегко, первые шаги по коридору, по лестнице, к комнате наставницы Витты были очень сложными. Постучать в ее покои было безумно непросто. А вдруг там уже не она? Вдруг свет горит для другого человека?

— Кто там? — когда Альма все же осмелилась, из-за двери послышался дребезжащий старческий голос.

— Наставница Витта? — и голос девушки тоже дрожал, почти так же как руки, только ощущение близости Ринара, то, как он сжимал пальцы, как придерживал за талию, будто делясь уверенностью, заставило не передумать, не отступить, не убежать прежде, чем откроют.

Шаркающие шаги, которые были слышны до этого, вдруг стихли, а потом зашуршали еще громче, щелкнул замок.

— Альма… — это была она. Витта сильно постарела и осунулась. Теперь казалась уже лишь тенью той несгибаемой женщины, которая когда-то вселяла в Альму страх, благоговение и неимоверное уважение. Теперь она клонилась к земле, смотря на ученицу снизу вверх, а за ручку держалась не потому, что хотела в любой момент иметь возможность хлопнуть дверью перед носом незваных гостей, а чтоб не пошатнуться на слабых уже ногах. — Девочка, моя… — прозрачные старческие глаза бегали по лицу девушки, выражая одновременно неверие и радость. — Это правда ты? Альма, это ты?

— Я, — в горле стал ком. Когда-то давным-давно, уезжая из обители, Альма не проронила ни слезинки. Некогда было плакать, да и тогда казалось — не за чем, и только теперь она поняла, насколько скучала. По этим холодным стенам тоже можно скучать. И по холодным лицам в этих холодных стенах. И по горячим сердцам, скрытым под всей этой холодностью.

Никогда наставница ее не обнимала. За все детство Альма не получила ни капли той нежности, в которой нуждается ребенок. Наверное, именно потому со временем так привязалась к Ринару. Он тоже не проявлял особой нежности, но по сравнению с местными обитателями, даже его отчужденность казалась проявлением заботы.

Когда Витта стиснула ученицу в объятьях, Альма очень ясно ощутила, насколько это ново и неправильно, насколько нереально.

— А это?.. — кажется, мужчину за девичьей спиной наставница заметила далеко не сразу.

— Мой муж, — выпустив из объятий старушку, Альма вновь отступила, шаря по воздуху за спиной, в поисках его руки. Благо, он переплел их пальцы тут же, снова делясь своей уверенностью.

— Муж? — Витта сощурилась, окидывая мужчину внимательным взглядом. — Лорд… — покачала головой, грустно усмехаясь. — Это ведь для тебя ее тогда забрали?

— Для меня.

— И обещали, что с ней ничего не случится.

— Обещали.

— Соврали, — Витта вновь посмотрела на Альму, теперь с жалостью. — У нее раньше глаза были другие, благодетель. Чистые, светлые, добрые. Не поверишь, даже в этой глуши, в окружении старух и смерти, она оставалась такой. А теперь глаза уже не те. Он много боли причинил? — Альма сжала дрогнувшую руку мужа сильней.

— Он не причинил.

— И врать не научилась, девочка моя. — Нет, Альме только показалось, что от прежней наставницы осталась тень. Теперь-то она видела, что пусть спина давно согнута, стержень в ней все так же прям, его не сломает ни время, ни место. — Пойдем, — сделав несколько шаркающих шагов, Витта отступила, явно приглашая в комнату. Альма поняла, что приглашение относится только к ней, а потому засомневалась. — Пойдем-пойдем, никуда твой… муж не денется. Он пока прогуляется по обители, посмотрит, как ты жила, пока он тебя не осчастливил. Правда, милорд? Вам ведь будет приятно увидеть, из какой дыры вы вытащили свою кальми?

Ринар разжал пальцы, отпуская Альму. Когда девушка обернулась, губами шепнул «иди» и отступил.

Не обижался на ту агрессию, с которой говорила и смотрела старая наставница, понимал, что она наверняка читает его лучше, чем любой дворцовый шпион. А еще понимал, что ей есть за что бросать такие взгляды. Аргамон ведь им тогда действительно обещал, что не даст их девочку в обиду, а как иначе назвать все то, что ей пришлось пережить из-за него?

И пусть они сами облегченно вздохнули, когда из обители забрали кальми, это ведь не делает его вину меньшей.

Когда за ее спиной закрылась дверь, Альма вновь окинула взглядом покои. По коже пробежал забытый уже морозец — тут всегда было холодно и влажно. Зимой, летом, днем, ночью. Иногда еще душно.

— Сядь, дитя, — наставница кивнула на табурет, сама же медленно опустилась на кровать, снова сощурилась, пытаясь разглядеть лицо девушки, — это ведь морок? Да?

— Да, — теперь-то Альма понимала, что когда-то наставница ее спасла. Будь обитатели более внимательны и разговорчивы, знай они чуть больше о том, что значили изменения в ее глазах, до своих лет девушка не дожила бы.

— А под ним?..

Не считая нужным что-то скрывать от нее, Альма провела ладонью перед лицом, снимая морок.

Какое-то время Витта молчала, просто смотря на девушку, а потом по морщинистой щеке покатилась слеза.

Скоро они плакали вместе. Альма делилась всем — своими горестями, радостями, болью и счастьем, рассказывала не таясь о том, что происходило с ней, принимала как данность нежность, которую впервые ощущала на себе в этих стенах, чувствовала себя ребенком, которого мама гладит по голове, укачивает, убаюкивает, все понимает и принимает, одобряет, отпускает, хвалит, гордится.

— Ты любишь его? — за временем они не следили, не знали, сколько пар ног прошло мимо покоев, да и знать не хотели. Альме впервые было так легко и так по-хорошему пусто, а Витта впервые дышала свободно, зная, что не послала тогда девочку на смерть.

— Очень.

— А он тебя?

— Тоже.

— А жена?

— Мне плевать, — Альма смахнула последнюю слезу, выровнялась, смотря прямо в глаза наставнице. — Можете думать, что во мне нет гордости, что это неправильно и так нельзя, но мне плевать. Я пыталась бороться с собой и сопротивляться. Не вышло. А потом поняла, что глупо бороться с тем, о чем неистово молилась.

— Я не о том, девочка моя, — Витта погладила девушку по голове, вспоминая, что ее волосы с самого детства были такими — непослушными, вьющимися, озорными и непокорными, как их хозяйка. — Она так просто не отпустит твоего лорда. Будет бороться. Но не с собой, как делала ты, а с тобой. Ты должна быть к этому готова.

Не найдясь, что ответить, Альма кивнула. Для нее Наэлла всегда была чем-то далеким и гипотетическим. Полумифическим созданием, которое часто не давало спать ночами, изнывая от ревности. Никогда Альма не представляла, как они встретятся. Только в самые отчаянные минуты мечтала о том, что проснется, а соперницы нет. Это был сон, Ринар просто с ней, и между ними нет никого.

— Скажи мне, каково это… — из раздумий Альму выдернул очередной вопрос наставницы. — Каково жить, зная, что часть твоей души живет в других?

Альма закрыла глаза, прислушиваясь к себе. Она редко позволяла себе заниматься подобным. Предпочитала просто забывать о том, что лишилась уже двух осколков, и забывать чаще всего получалось.

— Не знаю. Наверное, так даже лучше… Если я люблю его так всего лишь одним осколком, то будь у меня душа целиком, давно бы разорвалась.

— Ты не жалеешь?

— Нет. Какой смысл жалеть? Все случилось так, как должно было случиться. Кальми ведь могли когда-то выбирать, кого спасать. Я сделала свой выбор. И жалеть не буду.

— И о нем не пожалеешь? — женщины услышали стук в дверь. Кажется, терпению Ринара тоже бывает предел.

— Никогда.

— Тогда иди, девочка моя. И никогда не жалей. Ни о чем.

Ринар стоял на пороге, когда Альма открыла дверь, обняла.

— Попытка еще раз обидеть ее дорого вам обойдется, милорд, — вряд ли угроза старухи имела для Ринара настоящий вес, но он кивнул, принимая ее.

— Пошли, я покажу тебе, как жила, — а потом, не оборачиваясь, Альма потянула мужа по длинным коридорам обители, служившей когда-то домом.

* * *

Отказать лорду в осмотре монастыря не посмели. Особенно после того, как он слишком уж щедро отблагодарил монахинь за проведенную церемонию.

От провожатых Ринар благородно отказался, сославшись на то, что не хочет вмешиваться в привычный распорядок местных обитателей. Ни одна из встретившихся на их пути наставниц не признала Альму. Часть девушек, с которыми они когда-то делили стол и спальню, теперь ходила по коридорам в одеждах монахинь, Альма узнавала каждую, а вот они — нет. Или просто делали вид…

Когда Альма уехала, время здесь не остановилось, и наставница Витта — лишь первый тому пример. Ее ровесницы выглядели куда старше, когда-то достаточно молодые учительницы ступали подчас неуверенно и не так быстро, как бывало раньше, классы, в которых они когда-то занимались, стали еще более темными, столы ветхими.

— Ты здесь жила? — когда они открыли дверь в комнату, служившую раньше одной из спален послушниц, а теперь пустующую, Ринар прижал Альму к себе, явственно представляя, как бродящий здесь ветер когда-то не давал ей спать ночами.

— Да, с младенчества, — а вот Альма улыбнулась, ощущая странную ностальгию. — Вот здесь стояла моя кровать, — девушка указала в ближний к двери угол, — вот там — шкаф, дальше — кровати других послушниц. Нас тут было пять.

— Надеюсь, на те деньги, что я выделил, они хотя бы залатают окна…

Альма усмехнулась, разворачиваясь в кольце рук любимого. Он так серьезно обводил взглядом комнату, свел брови на переносице, явно злился. Неизвестно за что и на кого.

— На те деньги, Ринар, они купят приличной еды, чтоб хотя бы неделю кормиться мясом. Для того, чтоб здесь не гуляли сквозняки, нужны годы и огромные средства. Вот только королевству не до того.

Девушка пожала плечами, проводя по щеке насупленного мужа.

— Ты просила у Синегара заняться обителью?

— Просила, — под ее пальцами заходили желваки. — Король сказал, что если начнет заниматься каждым монастырем, в казне не останется денег на содержание армии. Но хотя бы часть своего заработка пыталась передавать сюда. Анонимно. Надеюсь, деньги доходили.

— Я сам займусь этим, — блеснув глазами, Ринар накрыл ее губы своими. Целовал сначала как-то зло. Как всегда, когда тема касалась короля — до сих пор ревновал, как бы Альма ни убеждала, что это бессмысленно, все равно ревновал. А потом стал понемногу успокаиваться, оторвался от зацелованных губ, но из объятий не выпустил. — В конце концов, я же лорд Приграничных земель, кому как не мне отстраивать местные обители? Тем более те, которые могут стать отличным оборонным пунктом…

— Из вас вышел бы замечательный король, мой лорд, — Альма обвила шею мужчины руками, даря еще один поцелуй.

Вышел бы, а может даже когда-то выйдет, если Аргамон тогда действительно показал будущее.

Они побывали в классах, в которых Альма училась, в столовой, в которой завтракала, обедала и ужинала, в саду, теперь таком запущенном, а раньше буйствующим всеми цветами радуги, на старом кладбище, которое действительно разрослось за последнее время. Потом Ринар на какое-то время отправился к главной наставнице, а Альма прошлась по опушке леса, чей запах не смогла забыть даже через добрый десяток лет.

Уезжала она, чувствуя небывалую легкость и правильность всего происходящего.

Теперь ее уже не грызли сомнения и страхи. И церемония тоже обрела новый смысл — тогда, под воздействием зелья, она ведь действительно не так ясно, как ей хотелось бы, понимала, что происходит. А теперь в здравом уме, трезвой памяти и по доброй воле снова связала себя с ним.

Возможно, она даже когда-то еще вернется в это место. Если Ринар согласится его обустроить, она с удовольствием возьмет все хлопоты на себя. Отблагодарит холодные стены и холодных людей за то, что теперь она может спокойно уезжать от этого холода, чувствуя теплые и родные объятья того, о ком так долго и безнадежно мечтала.

Глава 23

Пальцы мужчины скользили по шнуровке, с каждым движением все больше расслабляя корсет. Альма только в голос не стонала, так это было сейчас приятно. После сумасшедшего дня голова шла кругом, в нее просто не умещалось, что все действительно произошло с ней.

Что они обвенчались, что сделали это в обители, что она видела постаревшую, но все такую же стойкую наставницу Витту, что потом они неслись в ночь, вновь в пределы щита, что Ринар заставил ее поесть, а теперь заботливо расплетал шнуровку, то и дело наклоняя голову, чтобы поцеловать в позвонки в основании шеи.

— Устала, гелин?

— Безумно.

— Завтра выспишься.

— А ты нет.

— А я… нет, — очередной поцелуй, теперь уже улыбающимися губами.

— Куда едешь теперь?

— В столицу.

— Что там?

— Очередной отчет. Очередная попытка стребовать с Синегара укрепление границ. Очередной бессмысленный разговор о том, что все закончится переворотом…

— Глупец… — Альма покачала головой, прекрасно представляя, как Синегар упрямится, отметая все доводы рассудка лишь потому, что когда-то была задета его гордость.

— Я бы сказал немного иначе, но в чем-то с тобой согласен, — расправившись со шнуровкой, Ринар повернул жену к себе лицом, а потом, глядя в глаза, спустил наряд с одного плеча, склонился к нему, поцеловал, и с другого, целуя уже туда.

— Все действительно может закончиться переворотом? — желая отплатить мужу той же монетой, Альма взялась по одной расстегивать пуговицы пиджака, скользнула пальцами по рубашке вверх до плеч, стянула твердую материю, отправляя ее на ближайшее кресло. Потом то же сделала с рубахой.

— Все рано или поздно непременно закончится переворотом, Альма. Если Синегар не начнет думать иначе, это неизбежно.

— Как, иначе?

Платье упало к ногам, Альма переступила через него, а потом следила за тем, как мужчина наклоняется, поднимает ткань, не слишком аккуратно сворачивает, тут же отправляя поверх пиджака.

— Как думаешь, почему нас становится все меньше? Почему когда-то лорды рождались куда чаще?

Альма пожала плечами.

— Потому, что мир стремится к гармонии и равновесию. Бог, природа, человечество… Не знаю, что именно, но стремится. А мы это равновесие нарушаем. Нарушили очень давно, заключая сделку с дьяволом, продолжаем нарушать сейчас. Рано или поздно густая кровь должна быть разбавлена. И совсем скоро так и произойдет.

— Не обидно?

— Мне? Нет. Я понимаю, что это правильно. Понимаю, что это логично и неизбежно. А какой смысл обижаться на неизбежность?

— А как же власть?

— Власть… Власть — это не сливки, которые приходятся собирать. Власть — это ответственность. Я воспринимаю ее так.

— А случись тебе стать королем…

— Я вел бы себя, пожалуй, не так, как нынешний наш… монарх. Я не считаю, что такая уж крамола, допустить к власти людей. Таких же как те, которыми они будут править. Да и править — не то слово. Людям нужно служить. В этом суть. Служение народу — это долг. И этот долг не может вечно считаться привилегией лордов. Рано или поздно наше время пройдет. Рано или поздно все вернется на круги своя, уговор забудется. В мире наступит равновесие… Ненадолго. Непременно найдутся те, кто вновь сдвинет чаши весов в одну из сторон. Но то будут уже другие проблемы — может, войны, может, стихия, не знаю. Знаю только, что Синегар ошибается, держась за власть лордов так яростно. Это закончится крахом. Его крахом. К тому же… Наши дети, Альма, не будут чистокровными. Неужели думаешь, я стану бороться за то, что может когда-то навредить моим детям?

— Ты стал бы хорошим правителем…

— Думаешь? Не уверен, что мне нужен этот долг, а долгу нужен именно я…

Альма опустила взгляд, не решаясь продолжить. Если Аргамон прав, то нужен. Лишь бы этот долг оказался ему по плечам. Им по плечам.

Ринар заметил ее замешательство. Поддел подбородок, заглядывая в глаза. Смотрел достаточно долго, потом снова снял морок, Альма скривилась, а он даже глазом не повел.

— Ты уже в который раз говоришь об этом. В чем причина?

— О чем?

— О том, что правитель из меня… неплохой, — мужчина хмыкнул.

— Мне так кажется.

— Кажется или хочется? — Ринар склонил голову, продолжая внимательно изучать ее лицо.

— Я и сама не знаю, чего хочу, Ринар, — Альма тяжело вздохнула. — Точнее знаю, — а потом расплылась в улыбке, блестя глазами. — Прожить с тобой всю жизнь.

Напряженный до этих слов мужчина тоже расплылся в улыбке. Чертовски приятно, когда их желания настолько совпадают. Такие и исполнять будет проще. А главное — легко.

— Ты должен знать одно, лорд Ринар Тамерли, я люблю тебя. Буду любить столько, сколько мне отпущено. И даже если ты когда-то поймешь, что и со мной ошибся, для меня это не ошибка. Для меня — это счастье.

— Не ошибся, Альма. Когда-то ты обязательно поверишь, перестанешь ждать, что уеду и не вернусь, что забуду, выброшу из головы и пойду дальше. Когда-то — обязательно смиришься с тем, что так будет всегда. Мы будем вместе всегда. Здесь, на земле, там, в преисподней или на небе. Мне нужна вечность с тобой, на меньшее я не согласен.

— Меньше любить я и не смогу.

Мужские руки притянули хрупкое тело к себе, а потом уговор был закреплен. Не кровью, магической печатью или смертельной клятвой, а страстным шепотом, открытыми взглядами и неспешными движениями двух тел.

Он завтра снова уезжает, она снова остается. Снова придет время ждать. Надоевшее до зубовного скрежета время, когда дыхание замирает при каждом сполохе щита, когда сердце иногда ёкает, а потом уносится в галоп, будто оповещая о том, что где-то там ему сейчас плохо. Альма должна была уже давно устать от постоянного ожидания. Должна была, но не устала: его ждать она готова была намного дольше. Ровно столько, сколько он сможет возвращаться. Ровно столько… А потом еще немного. Совсем немного… Бесконечно немного.

* * *

Еле ощутимые дуновения ветерка, обволакивающее тепло, задающее сонный ритм биение чужого сердца. Альме казалось, что она плывет по волнам чудеснейшего из своих сновидений. Одного из тех, в которых он рядом, никуда не спешит, просто лежит с ней, обнимает, целует, смотрит, шепчет, что любит, перебирает пальцами волосы, позволяет и ей, такой сонной и счастливой, делать то же в ответ.

Девушка не знала, когда точно сон превратился в реальность, когда она поняла, что больше не спит, а ощущение счастья не проходит. И ладошку действительно щекочет дыхание, он правда смотрит, и обнимает, и целует.

— Ринар… — она улыбнулась, так и не открыв глаз.

— Что, Душа?

— Что ты делаешь? — одной рукой мужчина обнимал ее, а другой поглаживал узор на безымянном пальце, который реагировал на эти прикосновения щекоткой. Альма сладко потянулась, прижимаясь к боку мужчины еще ближе. Она не помнила, когда заснула, но почему-то думала, что проснется, а его уже нет. Он иногда уезжал не прощаясь. Она злилась, но поделать ничего не могла. Думала, что в этот раз будет так же: утро, холодная постель и записка о том, что она должна ждать, а он должен вернуться. — Ты же не выспишься, — запрокинув голову, девушка какое-то время следила за тем, как Ринар подносит ее ладонь к губам, как касается ими узора, вызывая мурашки не только там, но и по всему телу, как легко дует, улыбается, снова целует. Ей даже показалось, что мужчина ее не слышит.

— Не высплюсь, — оказалось, все же слышит. Ринар наконец-то оторвался от своего занятия, чуть склонился, целуя уже в кончик носа, — зато налюбуюсь.

Лукаво улыбнувшись, он снова занялся своим безумно важным делом — сначала исследовал узор: взглядом, пальцами, губами, потом всю ладошку, потом запястье, плечо, шею, скулу.

— Ринар, — Альма сама не знала, о чем хочет попросить: чтоб остановился или не останавливался никогда.

— Да, любовь моя, — но останавливаться он однозначно был не настроен.

— Тебе завтра ехать.

— Вот и я думаю, что неразумно тратить оставшееся время на сон.

Все изменилось достаточно резко. Ринар легко надавил на плечо, опрокидывая Альму спиной на кровать, а сам навис сверху. Девушка чувствовала, что пальцы правой руки мужчины по-прежнему нежно поглаживают ее узор, вот только в его взгляде не было и намека на то спокойствие и сонность, с которой он ласкал ее раньше.

Альма непроизвольно сглотнула, не в силах отвести глаз от его серьезного лица, внимательного взгляда.

— Не смотри на меня так, — девушка непроизвольно поежилась. Как-то вдруг поняла, что целиком и полностью принадлежит ему. Что его воля для нее закон. И даже не потому, что он свою волю может навязать, а потому, что она сама этого хочет.

— Как не смотреть? — продолжая внимательно разглядывать лицо жены, Ринар потянул ее руку вниз, прижал к голой коже живота, накрыл своей, направляя движения. Альма чувствовала, как под ее пальцами сокращаются мышцы, как он напрягается, как в глазах разгорается еще большее пламя, чем раньше. Направляемая его рукой, ладонь Альмы прошлась по торсу, мужской груди, застыла на плече, сжала напрягшиеся вмиг бугры мышц.

— Слишком…

— Слишком внимательно? — позволив дальше путешествовать по его телу самостоятельно, Ринар перенес вес тела на один локоть, а сам перехватил запястье уже левой руки, прокладывая и с ее помощью тот же маршрут.

— Нет.

— Слишком долго? — и Альма с удовольствием сначала подчинялась, а потом перехватила инициативу. Исследовать его тело было интересно. А если ему это доставляет хотя бы десятую часть того удовольствия, которое испытывает от его прикосновений она… Альма еле сдержалась от того, чтоб восторженно пискнуть.

— Нет.

— Слишком… — девичья ладошка спустилась с плеча, вновь прошлась по напрягшимся кубикам пресса, задержалась на линии, где горячая кожа переходит в хлопковую ткань штанов, скользнула ниже. — К черту разговоры, — не выдержав, Ринар резко дернул руки девушки вверх, заводя за голову, а с возможными протестами решил бороться наиболее эффективно — поцеловал, не давая шанса сопротивляться. Все обязательно было бы именно так, как он решил, но…

Альма до последнего не была уверена, что маневр ей удастся. Думала, Ринар сейчас не позволит перехватит инициативу, но так хотелось попробовать…

Также резко, как недавно оказалась подмятой, она смогла перекатиться, прижать к простыням уже его, а сама нависла сверху. Не сразу поняв, что произошло, мужчина снова напрягся.

— Тшшш, — но возмутиться ему не дали, Альма прижала палец к губам мужчины. Какое-то время он не шевелился, не пытался ничего изменить, вернуть на исходные, а потом коснулся поцелуем прижатого к губам пальца.

Альма расценила это как согласие продолжить по ее сценарию. Хотя сценария никакого и не было. Улыбнувшись, она наклонилась, еле ощутимо прижалась к полуоткрытым губам мужчины, дождалась, когда он потянется навстречу, а потом отпрянула, вновь устраиваясь в вертикальном положении на напряженном теле.

Ринар смотрел серьезно, неосознанно поглаживал выглядывающие из-под ночной сорочки коленки, сглатывал, стоило Альма будто невзначай двинуться, дышал тяжело. Ей нравилось смотреть на то, как он реагирует на ее близость. Особенно нравилось теперь, когда она была уверена — все дело не только в физической тяге. В данный момент он жутко хочет ее, не меньше, чем она его. Но он грезит ею не только как игрушкой для утех, он хочет обладать всеми ее мыслями, чувствами, телом, душой, хочет, чтоб у них был щит, который отгородил бы от всего мира. А внутри — только они вдвоем и больше никого.

Девушка провела пальцами по теплой коже, задержалась на какое-то время на бедренных косточках мужчины, продолжая неотрывно смотреть в серые глаза, а потом накрыла его руки своими, скользнула вверх от своих коленок к бедрам, потянула ткань, оголяя сначала ноги, потом живот, грудь, стянула через голову, отбросила в сторону.

От того, как он смотрел, по телу проносились волны жара. Альме нравилось, как он скользит взглядом по телу, как вновь отпущенные ладони то и дело непроизвольно сжимаются на коленях, как он держится, но явно из последних сил.

Вновь склонившись к напряженным губам, Альма провела по ним языком, дождалась, пока они разомкнутся, приникла, почувствовала, что руки мужчины больше не сжимают колени, а скользят выше, оторвалась, накрыла своими, направляя. Не то, чтоб он не знал, как больше всего нравится ей, просто хотелось все делать вдвоем. Ласкать его, теперь себя, любить друг друга.

Нестерпимо хотелось зацеловать его всего. От макушки до кончиков пальцев. Так, чтоб не было и сантиметра свободного от касаний и поцелуев. Хотелось так сильно, что сдержаться Альма не смогла бы. Просто выцеловывала кожу, создавая одной ей известный узор. Узор-оберег. Узор-печать. Узор-доказательство их принадлежности друг другу.

— Ты у меня сумасшедшая, — когда поцелуи спустились до тех самых бедренных косточек, которые Альма еще недавно с такой любовью ласкала руками, Ринар не выдержал, рывком сел, заключил голое, горячее, мягкой, нежное тело в ловушки из рук и ног, притянул к себе за подбородок, шепнул в самый губы. — Я люблю сумасшедшую.

— Любишь, — справившись с осточертевшей уже тканью, которая по-прежнему разделяла их, Альма выгнулась, принимая в себя такое долгожданное тепло. Его тепло.

— Безумно люблю сумасшедшую, — Альме казалось, что он любит ее всю ночь, а потом целый день и еще одну ночь. Возможно, так и было, возможно, она путала свет дня и темноту ночи с пляшущими перед глазами огнями, сейчас было неважно.

Так, как раньше от его прикосновений трепетал узор на пальце, теперь трепетало все тело и еще немножечко душа. Сначала немножечко, а потом вдруг ожили струны, которых, Альме казалось, она давно лишилась. Она ведь отдала большую часть души. Так почему так тепло там, где уже ничего нет? Разве может трепетать пустота? Разве может разрывать от всепоглощающей любви оставшийся ей жалкий кусочек?

Ей казалось, что она больше не способна чувствовать так, как это было раньше, что весь спектр человеческих эмоций больше недоступен, а оказалось, что с ним она может все.

— У тебя глаза светятся, Душа, — Альма вынырнула из блаженного забытья, чувствуя, что он все так же целиком с ней, смотрит прямо на нее, и у нее тоже глаза открыты. — Фиалковым.

Он так этого хотел. Так хотел, чтоб она была целиком и полностью его, что у нее получилось. Пусть всего на минуту, пусть непонятно как, но Альма вновь почувствовала на месте осколка хрупкий, но целостный диск.

— Люблю тебя. — Вряд ли еще когда-то получится сказать это, ощущая собственную любовь так ярко. Вряд ли еще когда-то она почувствует себя настолько наполненной его любовью, потому так важно было не упустить момент. Она успела, а потом закрыла глаза, чувствуя, как все вновь возвращается на круги своя. По телу прошла судорога удовольствия, с губ сорвался возглас и она улетела. Улетела так же, как гостившие несколько мгновений в ее теле подаренные осколки.

* * *

Наэлла открыла глаза, тут же прижимая руку к груди. Ей снилось… Она не помнила что, но сердце никак не хотело успокаиваться. И на глазах почему-то выступили слезы.

В груди вдруг защемило, а по щекам покатились тяжелые соленые капли. Не в силах справиться с собой, девушка села в кровати, вытирая мокрые дорожки.

То, что она почувствовала… Так нельзя любить! Невозможно так любить! Ни наяву, ни во сне! Нельзя ощущать сразу столько нежности, боли, счастья, горя, предвкушения и страха. Ни одно сердце не выдержит.

Прижав руку к груди, Наэлла будто попыталась прощупать, все ли там на месте. Никогда раньше она не чувствовала осколок настолько чужим. Никогда раньше. А теперь… Она знала, кого можно так любить. Знала и ненавидела за то, что сама на это не способна. А главное, даже частичка той, другой, не заставит его вновь полюбить в ответ. Ни десять, ни двадцать лет ничего не изменят. Он сейчас с ней. С той, которая пожертвовала ради него осколком души. Той, которую он не смог забыть, а главное — не захотел.

Вновь опустившись на подушку, Наэлла закрыла глаза, сердце постепенно успокаивалось, чувства снова отуплялись.

Так нельзя любить. Невозможно. Очень хочется верить, что невозможно.

* * *

— Уйди, — Синегар вскочил с кровати как ошпаренный, одной рукой ухватился за спинку кресла, а другую прижал к жгущей груди. Где-то там, глубоко внутри, очень сильно пекло. Так, что дышать получалось через раз.

Испуганная рыжеволосая девушка, вот уже несколько ночей проводившая с ним, отползла в угол постели, прижав к груди простыню.

— Вам плохо, Ваше величество? — по его профилю скользил взгляд зеленоглазой перепуганной лани: а Синегару было тошно.

— Уйди, — выпрямившись, он подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу.

Никогда раньше не чувствовал осколок таким чужим.

Он всего на секунду коснулся чужих эмоций, а эффект оказался подобным тому, когда палец опускается в раскаленное масло. Он обжегся теми чувствами, которые неизвестно как смог уловить.

Чувствами Альмы к другому.

А ведь раньше думал, что это для него не так-то важно, никогда не нуждался в том, чтоб она его любила. Но как же неприятно понимать, что она любит. Другого. Что она так сильно любит другого.

— Ваше…

— Уйди, — если бы девушка ослушалась и в третий раз, Синегар велел бы запереть ее в темницу, но она одумалась, подобрала с кресла оставленное там платье, выскочила за дверь. — Черт, — Синегар же долго еще пытался выбросить из головы дурные мысли. Долго пытался заставить себя думать, что ему всего лишь привиделось, что ничего не произошло.

Так нельзя любить. Невозможно. Очень хочется верить, что невозможно.

* * *

— Что тебе показал Аргамон? — это были первые его слова после череды безумных взлетов. Вместе, по очереди, по отдельности, каждый раз, будто в последний, падая без сил и вновь их находя.

— Почему ты вдруг вспомнил?

Вместо ответа Ринар просто пожал плечами. Точнее плечом, тем, на котором не лежала Альма. На протяжении ночи они о многом успели вспомнить. Вспоминали молча. Так почему бы не поговорить хотя бы об этом?

— Он показал мне наших детей.

— Детей?

— Да. Двоих. Еще показал твою коронацию.

— Мою что?.. Детей?

— Тронный зал, приветствие гостей…

— Наших детей, — кажется, он снова нырнул в себя, напрочь оторвавшись от реальности.

— И фиалковый зал…

— Думаешь, это правда?

— Вряд ли, — Альма ответила без особого сожаления. — Хотя мы можем сделать это реальностью. Стоит только захотеть.

— Ты хочешь?

— Стать женой короля? — девушка усмехнулась, а получив шуточный щелчок по носу, улыбнулась уже открыто. — Нет.

— А детей?

— Конечно, хочу. Но ты прав. Лучше подождать. Им не должны бросать в спину, что они незаконные, второсортные. Сколько осталось? Год?

— Да. Год.

— Я подожду. И наши крошки подождут, — Альма бросила взгляд за окно, обращаясь к звездочкам, которые, кажется, ей подмигивали. — Правда, крошки? Мы немного подождем?

Ринар проследил за взглядом жены.

— Подождут?

— Совсем чуть-чуть, мой лорд.

— Я говорил, что люблю тебя?

— Говорили, мой лорд. Но как мне кажется, в последний раз говорили непозволительно давно.

— Я люблю тебя, моя Альма, моя Душа.

— И я вас, мой лорд.

Она хотела сказать что-то еще, но получилось лишь сладко зевнуть, потом устроиться удобней, прижавшись к мужскому боку, вдохнуть полной грудью родной запах, пройтись рукой по телу, остановиться на щеке, а потом погладить. Альма понимала, что борьбу со сном она проиграет, надеялась только на то, что он не сможет уйти незамеченным. Потому и оплелась вокруг тела. Если уж задержать не удастся, то проводить его Альма обязана.

А он, кажется, научился читать ее мысли. Погладил большим пальцем прижатую к его щеке руку, потом обнял крепче.

— Я разбужу утром, не бойся.

Альма хотела ответить, что ловит на слове, но смогла только еле ощутимо кивнуть, уплывая в сон. Во сне он уже не уезжал — возвращался, а она бежала навстречу. Это был хороший сон. Ее любимый сон.

* * *

— Сегодня буду в столице, завтра уже в Приграничье. Потом неделя, какая-то жалкая неделя, Душа, и я снова вернусь.

Альма кивнула, старательно отводя взгляд. Никогда ей еще не было так плохо, на душе не было так неспокойно. Никогда раньше не возникало желания вцепиться в лацканы пиджака и не отпускать. Всегда как-то удавалось справляться, держать лицо, не рвать ему душу лишними эмоциями. Все равно ведь придется уехать.

— Посмотри на меня, — Альма так надеялась, что Ринар не заметит этих ее метаний. Так надеялась, что сможет оставить волнение при себе, забыла лишь о том, что он слишком хорошо ее чувствует.

Взгляд получился откровенно загнанным.

— Девочка моя, ну что же ты? — настолько, что даже он не выдержал. Передал ремни, за которые придерживал запряженного уже коня, управляющему, увлек ее за собой обратно на террасу, на которой они уже вроде бы попрощались.

Собравшиеся во дворе слуги тут же устремили взгляды в разные стороны, не желая мешать хозяевам. Ни от кого не укрылось то отчаянье, с каким их леди смотрела на мужа.

Альма прильнула к Ринару всем телом, слишком сильно сжимая в объятьях. Наверное, в болезненных объятьях.

— Еще день, Ринар. Один день, пожалуйста. Один.

— Душа, — мужчина провел по собранным в хвост волосам, и сам толком не зная, как успокоить. Ей всегда было сложно. Перед каждым отъездом она храбрилась, но раньше ей удавалось отпустить куда лучше. — Чем быстрее я уеду, тем быстрей вернусь. Это всего неделя.

— Мне тревожно, — девушка вскинула взгляд зеленых глаз. — Не знаю, почему, но жутко тревожно. Поклянись, что ничего не случится. Поклянись.

— Клянусь, Душа. Ничего не случится. Ни с тобой, ни со мной. Всего неделя и я вернусь.

Какое-то время девушка смотрела в серые глаза мужа, а потом встала на цыпочки, прижалась щекой к щеке, зашептала у самого уха:

— Ты поклялся, Ринар Тамерли. Поклялся. Потому вернешься. Даже не думай, что я прощу, если не сдержишь клятву. А я буду постоянно вот здесь, — она накрыла рукой грудь, чувствуя биение сердца самого дорогого для нее существа. — Днем и ночью буду сидеть надоедливой занозой в мыслях, колоть, если забудешь обо мне хоть на секунду. Без меня тебе будет так же плохо, как мне без тебя. Так плохо, что как только справишься с делами, тут же примчишь. Во время дождя, ночью, холодный, мокрый, продрогший, уставший, с щетиной на щеках и тенями под глазами, а я буду ждать тебя. Вот прямо здесь. Или у щита, стоя босыми ногами на влажной траве. Каждое утро буду ждать. Неважно, что ты обещал приехать через неделю. Для меня неделя — это вечность, если тебя нет рядом. Так какая разница? День или неделя?

— Я приеду раньше.

Альма усмехнулась, продолжая удерживать мужчину в крепких объятьях. Приедет. Обязательно приедет раньше, если вообще сможет уехать. Она-то сейчас делает все, чтоб не смог.

— Ты приедешь, подхватишь на руки, зацелуешь синие уже от холода губы, разозлишься, что веду себя как ребенок, а потом забудешь и о волнении, и о злости, только о губах не думать не сможешь. Прямо там, в высокой траве, а потом дома, и снова в траве, где угодно…

Девушка повернула к себе его голову, впиваясь в губы. Он пытался сдерживаться, не поддаваться ее отчаянному шепоту, а вот не менее отчаянному поцелую сдался. Целовал так, будто скорей умрет, чем оторвется, но и с этим справился.

Рыкнул, отстранился, приподнял девичий подбородок, так, чтоб смотрела на него, а ему было удобно жадно разглядывать напоследок ее лицо.

— Так и будет, Альма. Точно так, как ты сказала. И когда я приеду, даже думать не смей о том, чтоб не встретить, в высокой траве, дома, снова в траве, где угодно. Так и будет, Душа.

В который раз за утро ему снова пришлось приложить ужасное усилие, чтобы оторваться от нее, взять за руку, подвести с запряженной лошади, принять бразды из рук управляющего.

— Скучай, — нежно коснуться бледной щеки, втянуть цветочный аромат волос.

Это могло продолжаться вечно. Она вечно могла заставлять его остаться еще на минутку, час, день, но уезжать все равно придется. Резко отстранившись, Ринар вскочил на коня, почувствовал, как Альма прижимается лбом к колену, как прерывисто вздыхает, не выдержал, вновь проводя рукой по медным волосам.

— Неделя, Ринар. Не-де-ля.

— Хорошо, — бросив последний взгляд в глаза жены, Ринар пустил лошадь в галоп. Попроси она еще хотя бы раз, он бы не выдержал. Действительно плюнул на все, остался, а сейчас нельзя. Слишком много людей и судеб зависит от него. Как бы ни хотелось, пока нельзя. Он не оборачивался до самого щита, не оборачивался и после. Только шпорил коня сильней, уносясь вдаль. Ему не нужно было оглядываться, чтобы увериться в том, что она смотрит, что уже скучает, что ненавидит за то, что снова уехал, и ждет, когда вернется. Нить, тянущаяся от груди, вновь натянулась. Правда теперь Ринар знал, что она не лопнет. Не лопнет, пока они любят друг друга. Не лопнет, пока живы.

Глава 24

Альма ушла к себе в обед. Сослалась на головную боль, а на самом деле не могла больше держать лицо. Ей было стыдно перед окружающими ее людьми, которые искренне пытались занять ее мысли чем-то, способным отвлечь от ожидания.

Шел шестой день, а легче не становилось. Предчувствие сидело в сердце занозой, не давало есть, пить, спать, заниматься делами и бездельничать. Альма пыталась изгнать это дурное чувство по-разному, но ни один рецепт так и не смог помочь.

Поднявшись в комнату, она долго мерила шагами пространство, потом сидела у окна, гипнотизируя щит, а потом опустила голову на подушку, тут же провалившись в сон.

Сначала ей снилось детство. То время, когда она еще жила в обители. Снились длинные монастырские коридоры, шелест голосов, оклики наставниц, Альма никак не могла понять, что делает там, а потом все изменилось. Она оказалась в другом своем доме. В доме Ринара. Стояла у дверей кабинета.

Сердце забилось сильней, ведь она знала — он там, внутри. Достаточно постучаться, и Ринар откроет. Они снова встретятся. Девушка занесла руку для удара, а потом отдернула ее, чувствуя жуткий жар: дверь горела.

Альма обернулась, понимая, что жар исходит не только от двери — отовсюду. Дом горел. Весь дом горит, а где-то там, в запертой комнате, Ринар.

— Нет, — больше не чувствуя жара, страха, боли, она схватилась за раскаленную ручку, дергая дверь на себя. Это не помогло. Альма кричала, пыталась чаровать, звала на помощь, но ничего не помогало. Дом горел, Ринар где-то в нем тоже, а она не могла ничего поделать.

В один момент там, во сне, она почувствовала направленный на себя взгляд, обернулась, чтобы тут же встретиться с серыми глазами.

— Ринар, — такого облегчения Альма не испытывала еще никогда. Жив. Ей достаточно было просто знать, что он жив. Неважно, что стоит за линией огня, которая по-прежнему разделяет их, неважно, что смотрит стеклянным взглядом. Жив.

— Сегодня, всегда… — но облегчение длилось недолго, девушку пробрала дрожь от того, как звучал его голос. Мертвый, холодный, жуткий.

— Ринар, — вновь забыв об огне, Альма сделала шаг к мужчине, но не приблизилась. Он не отступал, просто она подойти не смогла.

— Навеки моя…

— Ринар, — на нее смотрели безразличные серые глаза. Забытое уже выражение пробрало до костей.

— До смерти и после…

— Ринар! — не управляя голосом из-за страха, Альма крикнула, делая очередную бессмысленную попытку приблизиться.

— Не быть больше врозь нам.

Девушку выбросило из сна, будто рыбу на берег во время шторма. Альма села в кровати, пытаясь отдышаться. Ей не хватало воздуха, мысли крутились вихрем, а руки дрожали.

— Ринар, — она бросила взгляд в окно, за которым занимались сумерки — значит, проспала не больше часа.

Ей жутко захотелось, чтоб в этот самый момент вспыхнул щит, впуская хозяина. Жутко хотелось, потому что сон получился слишком реалистичным. Слишком.

Прошла минута, но ничего не изменилось. Ни на улице, ни в ощущениях. Только нить, тянущаяся от груди, чуть напряглась.

— Нет, — мотнув головой, Альма вскочила с кровати, содрала платье, достала штаны и мятую рубаху. Сегодня не собиралась кататься, во время ожидания его возвращения даже это было не в радость. Опустив ноги в мягкие сапоги, девушка подошла к трюмо, собрала волосы в тугую косу, набросила на голову платок, а потом опустила руки под столешницу, нащупывая тайник.

Она не собиралась пользоваться подарком Аргамона. Искренне считала, что он ей больше не нужен. Даже порывалась несколько раз с ним расправиться, чтоб не возникало соблазна, но пока так на это и не решилась. Пальцы нащупали пластину медальона, резко дернув, Альма отодрала его от столешницы. Поднесла к глазам, покрутила, будто сомневаясь, а на самом деле сомнений не было.

Отправив его в задний карман брюк, девушка помчала прочь из комнаты, вниз по лестнице.

— Леди Альма, — дворецкий окликнул ее у самого выхода.

— Да? — пытаясь хранить как можно более спокойное выражение на лице, Альма затормозила, оглянулась.

— Ветер поднялся, госпожа. Как бы сухой грозы не случилось… — управляющий смотрел подозрительно. Конечно, хозяин ведь оставил ему указание насчет наблюдения за поведением госпожи. А сейчас, Альма понимала, она наверняка выглядит странно.

— Я скоро вернусь, — вот только у нее не было времени на то, чтоб кого-то переубеждать. Все, на что хватило терпения — не побежать бегом до конюшни.

Конюх тоже смотрел странно, но перечить не решился. Единственное — справился, куда госпожа изволят направиться. Альма ответила, что изволит просто покататься. Тот, посчитав миссию исполненной и больше не мешал.

— Тихо, девочка, тихо, — привезенная же Ринаром лошадь, кажется, была куда более проницательной, чем живущие за щитом люди. Она не хотела седлаться, нетерпеливо переступала с ноги на ногу, уворачивалась от сбруи. — Ты же понимаешь, что я все равно поеду, — Альма шепнула предупреждение себе под нос. Благо, конюх ее не услышал, а вот Синеглазка осознала, что сопротивляться действительно смысла нет. Дальше все пошло как по маслу.

— Вы только осторожно, пожалуйста, леди Альма.

— Хорошо, — вскочив в седло, девушка натянуло улыбнулась встревоженному конюху, а потом направила лошадь в сторону ворот. Ей нужно было преодолеть еще одну преграду, не вызвав слишком сильных сомнений, а потом можно мчать уже на весь отпор. Сомнений в том, что амулет рабочий, у нее не возникало. Сейчас вообще сложно было сомневаться. Важно было лишь убедиться, что с ним все хорошо.

Она приблизительно знала, в каком направлении особняк, знала, что их разделяют два часа пути. Была уверена, что не потеряется. Лишь бы успеть. Лишь бы приехать и понять, что зря волновалась.

— Леди Альма, — стражник, выставленный в караул, поклонился, окидывая ее таким же подозрительным взглядом, как все встреченные до этого люди.

— Хочу прогуляться, — очередная натянутая улыбка досталась уже ему.

Последняя баррикада далась намного сложней, чем все преграды до этого. Стражник долго пристально смотрел на Альму, явно колеблясь. Вот только выбора у него все равно не было. Он должен был открыть. Это понимали оба.

— Может не стоит…

— Хочу. Прогуляться.

В этом доме ее действительно успели полюбить. В основном за то, что никогда не позволяла вести себя слишком властно, будто каждым словом доказывая, что она-то тут хозяйка, а они — пыль из-под лошадиных копыт. И сейчас обращаться к служащему в приказном тоне было не слишком приятно, но это не имело особого значения. Альме нужно было уехать любой ценой.

— Хорошо, — сдавшись, стражник кивнул мальчишке, который все это время держал руку на замке, не рискуя начать открывать раньше, чем получит соответствующую команду.

Ворота со скрипом разъехались в стороны, открывая взгляду укутанную сумерками дорогу вниз. Будь Альма на месте стражников, сама покрутила бы у виска. Лишь идиотке может прийти в голову мысль нестись куда-то в ночь. Но сейчас было не до подобных дум.

— Спасибо, — девушка позволила лошади сделать несколько медленных шагов в сторону ворот, обернулась, улыбнувшись напоследок, дождалась, пока ворота за спиной закроются, пустила лошадь рысцой, ускоряясь с каждым шагом. Девушка понимала, что сверху ее чудесно видно, но это тоже не заботило. Она ставила на скорость и неожиданность.

К щиту Альма подъехала со стороны леса. Остановилась на той же опушке, что когда-то ее поймал Ринар. Тогда она спешилась, долго собиралась, а потом шагнула на свой страх и риск. Сейчас медлить было нельзя.

По старой привычке, оставшейся еще со времен обители, Альма лишь шепнула слова молитвы, взывая к богу, а потом прижалась к лошадиной шее, чувствуя, как щит пропускает.

Если верить Аргамону, особняк не должно было озарить яркой вспышкой, а даже если так, если сейчас начнется суматоха, а потом они поймут, что хозяйка сбежала, наверняка отправятся в погоню. Но это уже не имеет смысла.

Ей нужно было спешить. Доверяясь чутью и вспоминая слова Ринара, Альма направила лошадь вдоль леса. Если гнать — можно быть на месте уже очень скоро. Лишь бы коня не взмылить раньше времени.

* * *

Ринар стоял у окна собственного кабинета, следя за тем, как сумрак поглощает свет. Заканчивалась пора его девочки, наступало его время. Шестой закат без нее, остался еще один.

В дверь постучали.

— Войди, — мужчина дождался, пока за Аргамоном закроется дверь, указал на кресло, приглашая присесть, а потом еще какое-то время молча смотрел, раздумывая над тем, с чего стоит начать разговор.

— Все хорошо? — за последний десяток лет Аргамон постарел. Постарел, вот только намного меньше, чем близкие ему по возрасту полукровки.

— Ты ведь был у Альмы? — Ринар не надеялся, что используя вопросы отдаленно касающиеся темы, сможет поймать Аргамона. Просто не хотел бить прямым вопросом в лоб.

— С вашего позволения, мой лорд, — учтиво склонив голову, мужчина улыбнулся в усы. Ну и разве заподозришь, что за этой улыбкой скрывается кто-то иной, кроме как добропорядочный управляющий поместьем?

— Она была рада видеть тебя?

— Альма рада любому живому человеку, милорд. В ожидании возвращения мужа она рада чему угодно, лишь бы отвлечься от грустных мыслей.

— И ты был не менее рад ей? — намеренно отпущенную шпильку Ринар пропустил мимо ушей.

— Конечно, милорд, она ведь моя воспитанница, считайте дочь.

— Дочь? — Ринар опустился на кресло, бросая спокойный заинтересованный взгляд на собеседника. — А мы ведь так и не нашли ее родителей, Аргамон. Хотя искали. Я сам искал. Ни следа. Ни среди живых, ни среди мертвых. Да и с датой определиться не смогли…

— Так бывает, милорд, — Аргамон пожал плечами, не выражая и доли волнения.

— Часто бывает? На моей памяти — впервые. А ты ведь живешь не намного дольше, чем я, правда?

И вновь ответом ему служит абсолютно открытый честный взгляд и улыбка в уголках губ.

— Правда, Ринар. Такое иногда случается. Например….

— Например, когда люди не рождаются. Когда у них нет родителей и дня рождения.

Аргамон расхохотался в голос. Смеялся долго, с чувством. Так, что даже слезы пришлось утирать.

— Насмешили, мой лорд! Поистине насмешили! Как же человек может не рождаться? Разве же это возможно?

— Не знаю, Аргамон. Пожалуй, невозможно. А еще невозможно показывать будущее. Правда?

Если он и удивился — виду не подал. Только смех стал каким-то холодным.

— Невозможно. Конечно, невозможно. Время неподвластно смертным. Ни в управлении, ни в знаниях… — Аргамон повторил прописную истину, не позволяя усомниться в том, что искренне в это верит.

В том, что разговор пойдет именно так, Ринар тоже не сомневался. За последнюю неделю у него было достаточно времени, чтобы подумать. Каждую свободную минуту, которых было не так уж и много, он посвящал именно этому, а еще читал. Как ни странно, в основном читал сказки и мифы. Сделанные им выводы казались нереальными, слишком сложными и никак не хотели укладываться в голове. Вот только Аргамон своим поведением заставлял сильней увериться в правоте.

— Альма сказала, что ты показал ей кое-что, — склонив голову, Ринар снова занялся разглядыванием морщинистого лица мужчины, которого долгие годы считал вполне обычным.

— Я? — Аргамон же так искренне удивился, что впору было поверить… или разозлиться. Вот только Ринар был настроен на разговор. А потому поддаваться на провокации не собирался. — Мы много говорили, Ринар. Девочка затосковала без живого общения, вот я и развлекал, как мог. Да, наверняка многое показывал, хотя она показывала больше, это все же ее дом, пусть и против воли, но ее…

— Она сказала, что ты показал ей будущее.

Аргамон почему-то даже не сомневался, что воспитанница будет откровенна со своим мужчиной. А еще очень надеялся, что и об амулете расскажет, а Ринар его благополучно заберет. Но, кажется, откровенность Альмы была дозированной.

— Вы ведь знаете, мой лорд, это невозм…

— Кто ты, Аргамон? — а вот на дальнейший разговор вокруг да около терпения не хватило. — Зачем тебе эти игры и… что это за игры?

— Какие игры? — из взгляда усача пропал привычный блеск и добродушие. Теперь на Ринара смотрел лишенный чувств вряд ли человек.

— Ты ведь потому так просто ее нашел. Потому, что знал, где и кого предстоит искать. Тебе нужна была не кальми. Тебе нужна была именно эта кальми.

— Вам нужна была именно эта кальми, мой лорд.

Ринар сжал кулаки, злясь с каждой минутой все больше.

— Так что за игра? Я ведь даже думал поначалу, что схожу с ума, так часто возникало чувство, что это уже когда-то происходило. Я знал ее, а потом забыл? Знал ее мать? Или у нее действительно нет матери?

— Нет, — по сценарию, Аргамону не было запрещено отвечать на прямые ответы. Потому сейчас правил он не нарушал. Хотя… ему уже давно было наплевать. Наплевать с того самого момента, как игроки определились с его наказанием за неповиновение. Худшее, что они могли придумать — лишить его возможности вмешаться. Они сделали именно это. Теперь же оставалось лишь ждать, когда наступит момент.

— Что нет, Мон?

— Вы правы, милорд. Наша Альма не рождалась.

— Но как?..

— Ангелы не рождаются, их посылают свыше.

* * *

Сухая гроза все же началась. Альма не слышала грома, не чувствовала насыщенного запаха дождя в воздухе, а только то и дело видела вспышки света, озаряющие небо. Она неслась вперед уже больше часа. По ее расчетам, скоро должен был появиться город. Дороги время от времени казались ей знакомыми, а потом непростительно неизвестными. Отчаянье накатывало волнами, а страх, что не успеет или ее догонят, заставлял вновь и вновь ускоряться. Коса давно расплелась, рубаха промокла, прилипая к телу, дыхание сбивалось так, будто под седлом скакала сама Альма, а не бедная лошадь.

Когда на горизонте замаячили огни, она даже не сразу поверила, обернулась, бросила взгляд за спину, молясь, чтоб никто не несся следом, а потом вновь ударила по лошадиным бокам, подгоняя — город близко.

* * *

— О чем ты, Аргамон?

— Вы ведь сами все прекрасно поняли, милорд. Так зачем расспросы? — откинувшись на спинку кресла, Аргамон обвел взглядом комнату. Если бы хоть один живущий на земле человек знал, как ему осточертело это притворство. Если бы хоть один не живущий на земле это знал.

— Произнеси это. Хочу, чтоб ты это произнес.

— С вами играют, милорд. Играют те, кто властен распоряжаться жизнями.

* * *

Копыта застучали по вымощенной брусчаткой мостовой. Лошадь запнулась, но устояла. Благо, этим вечером в городе было не слишком людно, только несколько человек, скорей всего бродяжек, прислонились к стенам, протягивая в темноту открытые ладони.

Платок, который давно уже не держал волосы, а только мешал, Альма зло сдернула, бросая на мостовую. Сейчас ей мешало все. Не было ни времени, ни желания оглядываться по сторонам, узнавая родные пейзажи. Сейчас перед глазами стояли только столбы пламени, отделяющие ее от Ринара.

Она не заметила женщину, в последний момент отскочившую из-под копыт, не заметила, каким взглядом она посмотрела вслед, отползая к перилам моста, не заметила, как та схватила платок, прижимая к лицу, не видела, как лицо бродяжки перекосило от гнева.

— Альма…

* * *

— В чем суть игры? — начав получать ответы на свои вопросы, Ринар почему-то успокоился. Теперь не нужно было вытягивать информацию по крупицам, нужно было задавать правильные вопросы и получать краткие, но четкие ответы.

— Очень любопытно, знаете ли, наблюдать, как вы с упорством ходите по одним и тем же граблям… Вы просто живете, совершая ошибки, а они, — Аргамон возвел взгляд в небо, а потом уже к полу, — с интересом за этим наблюдают. И иногда подталкивают… в сторону новых ошибок.

— А ты?

— Я, — Аргамон пожал плечам, — посланник. Считайте, наблюдатель со стороны.

— Какой?

Усач скептически хмыкнул, а потом вновь опустил взгляд… в пол.

* * *

Все эти годы, долгий десяток лет Свира жила лишь мыслью о том, как отомстит.

Как она радовалась, когда госпожа уехала! Как она радовалась, что Альма не попрощалась с Кроном. Как радовалась, что отвергла его предложение, растоптав гордость.

В тот же день, когда Альма покинула поместье лорда, Свира пошла в храм, чтобы поставить свечу ей во здравие. Девушке казалось, что теперь-то жизнь наладится. Ведь Крон не устоит перед ней. Не устоит перед заботой, опекой, любовью, которую подарит ему она, Свира. Поначалу так и было.

Она знала верный способ, способный «влюбить» любого мужчину. Ей нужна была всего лишь маленькая помощь горячительного и уверения Крона в том, что она-то его понимает. Его понимает, а поступку Альмы нет прощения.

Своего она добилась — они провели вместе ночь. Крон был так пьян, что на утро ничего не вспомнил, а она не постеснялась описать все в красках. А через два месяца не постеснялась сообщить, что ждет ребенка. Подгадала все так, чтоб непременно получилось, а потом ждала ровно столько, чтоб ни один маг не согласился уже заняться избавлением от лишних проблем.

Сначала Крон не поверил, но потом была очередная доза горячительного и ночь, вновь не оставившая в памяти молодого человека и следа, зато закончилась она очень памятно — не каждый день на сеновале застают нагого сына городского головы с не менее голой девицей в обнимку.

Жениться Крон женился, вот только Свира так и не узнала, что причиной было не осуждение общественности, на это ему было давно плевать. Он как-то вдруг понял, что Свира знает рецепт, способный помочь ему забыться. Хотя бы на несколько часов. Выбросить из головы эти ненавистные зеленые глаза, этот цветочный аромат, эти смеющиеся губы.

Крон начал заглядывать в бутылку, Свира купалась в мнимом счастье. Ей казалось, что еще немного, и все пройдет. Он станет с ней тем же Кроном, каким был с Альмой. Будет любить, носить на руках, клясться в чувствах и смотреть искрящимися глазами.

Этого не происходило. Намного чаще он предпочитал проводить время за столом их нового дома, купленного родителями, в обнимку с бутылкой.

Свира ушла из поместья, напоследок гордо помахав перед носами прислуги золотым колечком, купленным за деньги мужа. Ей льстила роль невестки префекта. Казалось, что все брошенные вслед взгляды — полны зависти. Она и не подозревала, что на самом деле ее жалеют…

Ненавидела она только дни, когда Крон доставал платочек. Платочек Альмы, который она когда-то ему отдала. Эта чертова тряпка пахла цветами. С какой любовью он прижимал ее к губам, как блаженно улыбался, как шептал свое извечное «любимая». Он даже не пытался скрываться. Ему неважно было ничего. Только платок и бутылка.

Свира злилась, однажды даже попыталась отобрать игрушку, но Крон не дал. Пригрозил, что еще одна попытка станет для нее последней, и Свира почему-то поверила.

Они прожили вместе меньше года, когда Крон не вернулся домой. Ранней весной было еще холодно, на мосту — гололедица. Потом им сказали, что скорей всего выпил, поскользнулся, упал в холодную воду и не смог выплыть.

Одна Свира знала правду — не поскользнулся. Сам прыгнул. Наверняка на дне привиделась его «любимая». Или платочек в речку уронил, за ним и прыгнул.

Муж умер в марте, а в апреле у Свиры родился мертвый ребеночек. Семья Крона ее так и не приняла. Будь у нее маленький — никуда не делись бы, заботились, любили, растили, а так… Ее выбросили из дома как собаку, еще и наградив клеймом вины в смерти мужа. Обратно в особняк не взяли, да и не в особняк тоже.

Пусть в лицо не говорили, но считали, что она заслужила ту судьбу, которую получила. Завидовала, задирала нос, творила зло, за которое расплатилась. Жаль было только Крона и ребеночка. Они-то своей судьбы не заслужили.

Свира же все это время жила. Жила назло тем, кто с сожалением ждал, когда же обнаружат и ее, выбросившейся в реку. Жила ненавистью к той, кто был виной всех ее бед. Она-то не сомневалась, что все дело в Альме. С ней бы Крон не стал заглядывать на донышко, с ней женился бы не так, ее ребенка любил бы еще в утробе, не пошел бы к мосту. Ее не выбросили бы на улицу, она не родила бы холодное дитя. И этот чертов платочек…

Она ненавидела Альму. Всем сердцем ненавидела ее, а еще многое поняла. Пусть никто не воспринимал ее всерьез, но у Свиры было достаточно времени, чтобы все обдумать и сложить в голове. Она помнила, как в первый день появления в доме, на нее смотрели глаза с фиолетовыми радужками. Помнила, как Аргамон обучал маленькую госпожу странной магии, помнила, как находила в комнате Альмы необычные книги, а еще обожала подслушивать…

До их городка тоже доходили слухи о кальми при дворе. И она-то знала, кто эта кальми. Только слушать ее никто не хотел. Раньше не хотел, а теперь…

Кряхтя, бродяжка поднялась с мостовой, продолжая сжимать в руках платок. Платок, так знакомо пахнущий цветами. Раньше ее никто не стал бы слушать, а теперь придется. Отвращение к ней у людей куда меньшее, чем нелюбовь к кальми. В частности к той кальми, которой Свира искренне желала смерти.

* * *

Альма пронеслась по городу, не замечая ничего, вылетела из городских ворот, к счастью до сих пор открытых, помчала дальше в сторону поместья лорда Тамерли. Когда в темноте стали различимы очертания здания, сердце подскочила к горлу. Не в силах справиться с эмоциями, Альма вновь склонилась к лошадиной шее, умоляя сделать последний рывок. И, будто чувствуя настроение хозяйки, девочка послушно ускорилась.

Расстояние до особняка быстро сокращалось, Альма же из последних сил держала поводья трясущимися руками. Она не могла успокоиться, даже осознав, что никакого пламени нет. Не смогла бы успокоиться, пока не увидит своими глазами, что с Ринаром все хорошо. Пока не прощупает руки, лицо, пока не заглянет в глаза, пока лично не убедится.

Она слетела с лошади, когда до дома оставалось не больше ста метров. Девушка побежала к двери, не думая о том, что скажет, кто ее встретит.

Дверь была открыта, в коридоре пусто. Запнувшись о порожек, Альма застыла, прислушиваясь. Не были слышны ни крики, ни запах гари, ни плеск воды. Лишь извечная тишина присущая этому дому.

Пытаясь выровнять дыхание: справиться с трясущимися руками: собирая в пучок растрепавшиеся волосы: Альма направилась вверх по лестнице. Если в этом доме все действительно по-старому, Ринар должен быть в своем кабинете, а ей необходимо убедиться, что с ним все хорошо.

* * *

На площади собиралось все больше людей. Им давно нужен был повод. Всего лишь повод, чтоб начать действовать. И они его получили. Пусть поводом был бред полусумасшедшей бродяжки, сейчас это уже не так-то важно. Пора менять короля. Он не устраивал никого в Приграничье. Его наместник же не устраивал уже тем, что он назначен нежеланным королем. Да, он пытался что-то сделать, но этого было недостаточно. А теперь, когда оказалось, что кальми при дворе — его рук дело, терпение мятежников лопнуло. Обезумевшей толпе легко обезоружить местную стражу, особенно тогда, когда большая ее часть давно разослана по другим приграничным городам. Легко связать служителя храма, а потом звонить в колокола, призывая выйти на улицы, легко заставить старого уже префекта помалкивать.

Факелы зажжены, толпа направилась в сторону имения.

* * *

— В который раз все переигрывается? — Ринар давно встал, обошел стол, вложил руки в карманы, пытаясь спокойно слушать и реагировать на сказанное Аргамоном. Настолько спокойно, насколько это возможно. Настолько спокойно, насколько можно реагировать на вещи, не способные уложиться в голове.

— Это действительно так важно? Не впервые.

— И что?.. Что мы делаем не так? Почему?

— Все равно в следующий раз ты не вспомнишь, потому могу сказать. Ты — упрямейший из ослов, Ринар. Глупейший из глупцов. И самый слепой среди слепых. Тебе просто нужно было разглядеть немного раньше то, что видели все вокруг, кроме тебя.

— То есть, я не успел? Мы уже проиграли?

— Почему? Нет. Вы не проиграли, пока живи, пока вместе. Вы даже можете выиграть. Открою тайну, сейчас вы очень близки к тому, чтобы выиграть. Но это не твоя заслуга. Это заслуга моей девочки. Моей милой Души. Она приняла тебя. Она простила. Она приняла свою любовь. А тебя нужно было шпынять долгих восемь лет, чтоб до тебя наконец-то хоть что-то дошло! Ваши методы варварски, милорд. Не люби наша Альма вас так сильно, никогда бы не позволил подойти к ней ближе, чем на расстояние пушечного выстрела. Вы недостойны ее любви. Вы недостойны ее жертв.

— Думаешь, не знаю?

— Думаю, никогда не устану вам об этом напоминать. А вы никогда не сможете об этом забыть. И меня подобное положение вещей безмерно тешит.

— И то, что ты показал…

— Я не имел права это делать. За это понесу наказание. Но это истинная правда. Это ждет вас в нынешней игре, если выиграете.

— И что нужно, чтоб выиграть?

— Понятия не имею, — Аргамон пожал плечами, — каждый раз точка отсчета разная. Каждый раз роковую ошибку совершает кто-то из вас. Каждый раз вмешивается третья сила. Единственное, что могу сказать — береги ее.

Дверь открылась, заставляя обоих мужчин обернуться. В этом доме привыкли стучать прежде, чем входить. В этом доме привыкли к тишине, дисциплине и спокойствию. А она вновь разрушила все местные устои. Снова, как добрый десяток лет тому.

— Ринар, — Альма пронеслась от двери к любимому, прижалась к напряженному телу, начала целовать, не замечая, что они не одни.

Господи, как же хорошо! Она до последнего боялась. До последнего в голову лезли жуткие мысли. До последнего опасалась, что откроет дверь, а здесь никого. Но он тут. Живой.

— Альма? — растерянный, напряженный, но такой живой. Ему не сразу удалось оторвать от себя девушку. И если изначально она сама планировала исследовать каждый сантиметр его кожи, чтоб убедиться — мужчина жив-здоров, сейчас этим занялся он. Ринар прошелся по бледному лицу девушки взглядом, провел ладонями по волосам, спустился по плечам до локтей, ниже, перевернул руки так, чтоб видеть натертые во время скачек ладоши. — Что случилось, Душа? Как ты здесь оказалась?

Сидевший до этого в кресле Аргамон расхохотался. Расхохотался в голос. Страшно.

— Зачем, девочка? — а потом посмотрел на нее так, что Альма упала бы, не прижми Ринар ее к себе. — Зачем ты это сделала? Я ведь просил. Просил не действовать сгоряча. Просил просто ждать! Просто. Ждать. Его!

Не понимая, что происходит вокруг, Альма перевела растерянных взгляд с Аргамона на мужа, а потом обратно.

— Ты сделал для нее амулет?

— Да! Черт меня дери! — а обычно такой спокойный Аргамон перешел на крик. — Да! Я сделал амулет. Потому, что у нее должен быть выбор. По правилам у нее должен быть выбор! И это был он, Ринар, — а потом голос опустился до шепота. — Это был поворотный момент. Она сделала свой выбор.

Альма не понимала, о чем они говорят. Только видела, как Аргамон темнеет на глазах, а Ринар прижимает к себе плотней.

— Посмотри в окно, — хриплый голос наставника был для Альмы так же непривычен, как и его отчаянный вид.

Где-то там, в нескольких сотнях метров, пылали огни.

Глава 25

— Ринар, — не в силах понять, что происходит вокруг, Альма цеплялась за единственного человека, который оставался для нее неоспоримой истинной при любых обстоятельствах.

— Аргамон, спрячь ее, — Ринар вновь оглянулся на управляющего.

— Не могу, теперь не могу. В этом наказание. Не могу вмешаться. И уйти тоже. Только смотреть.

— На что?! — лорд перешел на крик.

— На то, как все в очередной раз рушится, — прикрыв глаза, Аргамон выдохнул.

* * *

— Девочка моя, зачем ты приехала? — Альма не поняла, каким образом оказалась усажена на софу, и почему Ринар опустился к ее ногам, теперь заглядывая в глаза. Не поняла, что говорил Аргамон. Не поняла, почему к поместью движутся огни.

— Мне снился сон, Ринар. Мне снилось, что ты горишь. Это было так реально, я не могла… Просто не могла остаться там.

Ринар застонал, опуская голову на ее колени. Сейчас он должен был сделать так много. Вывести людей, выйти к мятежникам, собрать жалкие остатки стражи. Делать нужно было так много, а думать он мог только о том, как бы защитить ее.

— Я не горю, — он вновь вскинул голову, встречаясь уверенным взглядом с зелеными глазами, полными растерянности. — Видишь? Со мной все хорошо. Понимаешь, Душа?

Она кивнула.

— Но тебе нужно уехать. Срочно. Где ты оставила лошадь?

— Не знаю. Я… Я спешила в дом, оставила ее у входа, я не привязывала…

— Дьявол, — резко выпрямившись, Ринар вновь подошел к окну. Они не успеют к конюшням. И времени, чтоб заниматься поисками животины уже нет. Значит нужно придумывать другие варианты.

Он подошел к девушке, поцеловал в лоб, пытаясь вселить в нее хоть каплю уверенности, оторвался, заглядывая в глаза.

— Я должен выйти к мятежникам. Понимаешь? Должен. А ты останешься здесь. Здесь, с Аргамоном, — он махнул куда-то за спину, в сторону кресла, в котором по-прежнему сидел усач.

— Мятежниками? — Альма бросила взгляд через плечо мужчины, а потом схватила его руки своими. Кажется, поняла. — Нет. Нет, Ринар!

— Они ничего не сделают. Клянусь, Душа. Ничего не случится. Просто будь здесь. Не иди за мной, прошу.

— Нет, Ринар! — когда он попытался отстраниться, Альма не дала, впившись в широкий ладони ногтями. Наверное, до крови, но какое это сейчас имеет значение?

Даже когда она неслась в ночь, сон не казался ей настолько реальным.

— Все хорошо, девочка моя, — Ринар не пытался освободиться, вновь опустился на корточки, заглядывая в перепуганные глаза. — Ты помнишь, что я обещал, гелии? Я клялся, что вернусь к тебе через неделю. Через неделю — это завтра. Я ведь не могу не сдержать обещания, правда? Ты только подожди меня, и я вернусь. Я ведь клялся. Тебе клялся, а значит, не могу не сдержать слово.

По щеке девушки покатилась слеза. Она понимала, что не удержит. Понимала, но не могла отпустить. Просто не могла.

Пальцы разжались, а на его ладонях действительно остались следы ногтей.

— Я люблю тебя, Душа, — Ринар лишь на секунду склонился к девичьим губам, а потом быстрым шагом направился к двери.

Хлопок, и в комнате повисла тишина. Альма не могла понять, что творится вокруг, а Аргамон… Ему казалось, он никогда не сможет смириться с тем, что сейчас в очередной раз переживал. Понятия не имел, за что так жестоко с ними, а еще не понимал, чем заслужил сам ту участь, на которую его подписали.

— Гелин, зачем? — вопрос прозвучал отчаянно.

* * *

Ринар мчал вниз по лестнице, впервые в жизни не зная, что делать. Впервые в жизни разрываясь между долгом и собственными желаниями, впервые в жизни готов был плюнуть на все, ради спасения одного единственного существа, ставшего смыслом жизни.

— Ринар, — Наэлла поймала его за руку, заставляя остановиться. Не сделай она этого, мужчина даже не заметил бы, что кто-то идет навстречу. Серые глаза смотрели растерянно. — Там во дворе… Там люди…

— Я знаю, Най. — Ринар высвободил руку. — Иди в свою комнату, пожалуйста. Оставайся там.

— Они подожгут дом, у них факела.

— Иди в комнату, я все улажу, — не желая тратить время попусту, Ринар развернулся, продолжая свой путь.

Прежде чем выйти к мятежникам, ему нужно было поручить стражникам позаботиться о людях в особняке в случае чего… А еще молиться богу, чтоб «в случае чего» не настало.

Наэлла проводила мужа долгим взглядом.

Ей стоило бояться. Стоило паниковать, метаться по дому, не в силах сделать ничего, но на душе почему-то было очень спокойно.

Наверное, потому что смерти она давно не боялась, а что еще могут сделать ей эти люди? Забрать его? Он давно уже не принадлежит ей. Убить? Она когда-то уже умирала. Это не так уж и страшно. Долго мучить? Она десять лет живет в муках. Нет, ей было не страшно.

Исполняя указания Ринара, Наэлла подхватила пышные юбки, направляясь вверх по лестнице. Она собиралась действительно закрыться в своей комнате и ждать. Чего — вопрос второстепенный. Только у двери в кабинет мужа остановилась, заслышав там странный шум. Диалог. Аргамона и кого-то еще.

Най никогда не отличалась повышенным любопытством. В этой своей новой жизни не отличалась. А теперь почему-то решилась опуститься до подслушивания. Приложила ухо к двери, закрыла глаза.

— О чем вы говорили, Аргамон? Что происходит?

— Происходит то, что должно происходить.

Наэлла дернула ручку и только потом осознала, что вламывается в святая святых мужа без спросу. Ей никогда не были здесь рады без предварительного приглашения. Просто голос показался отдаленно знакомым. Первый голос, который она услышала, проснувшись, звучал именно так.

* * *

Последние несколько минут Альма тщетно пыталась растормошить Аргамона. Пыталась добиться от него более внятных объяснений, указаний к действиям, хоть чего-то. Девушка просто не могла сидеть сиднем, зная, что сейчас где-то там Ринару угрожает опасность.

— О чем вы говорили, Аргамон? Что происходит? — Альма встряхнула усача за плечи, но и это не заставило его смотреть менее отстраненно, на нее, а не сквозь.

— Происходит то, что должно происходить.

Альма не сразу поняла, что дверь в кабинет вновь открыта. Она продолжала тормошить наставника, пытаясь привлечь внимание к себе.

— О господи, — мужчина возвел глаза к небу, обращаясь уже явно не к Альме. — Иногда вы жестоки до абсурда.

Смысл сказанного не смог дойти до разума Альмы. Зато пришло осознание, что они больше не вдвоем в комнате — спину девушки сверлил задумчивый взгляд.

— Аргамон, оставите нас наедине, пожалуйста?

Альма знала, кого увидит, стоит развернуться. И ей очень не хотелось это делать. И чтоб Аргамон уходил не хотелось. А еще не хотелось наблюдать за тем, как огни приближаются к дому. Хотелось смотреть только на Ринара. На Ринара рядом с собой. Живого, здорового, счастливого. А его здесь не было.

— У меня нет выбора, — поднявшись с кресла, мужчина поплелся к двери. На этот раз наказание за непослушание было исключительно жестоким. Он не мог уйти. Должен был оставаться и смотреть или исполнять указания. Смотреть, но не влиять. Ему не дадут отвернуться. Не дадут забыться. Он будет смотреть. Опять смотреть на то, как все летит в тартар. Максимум — та передышка, данная сейчас Наэллой. Хотя бы этот разговор он может пропустить. Хотя бы его.

За мужчиной закрылась дверь, а Альма еще долго стояла спиной к вошедшей, почему-то не решаясь повернуться. Ей было непросто жить рядом с Синегаром, но ему она отдала осколок души осознанно и заставила себя поверить, что не жалеет об этом ни капли. А с Наэллой все иначе. Все намного сложней.

— Вы так спокойны, Альма, будто под стенами не толпятся люди с пылающими факелами, — голос вопрошающей звучал убийственно ровно. Сама Альма так не смогла бы.

Бросив еще один взгляд за окно, девушка поняла, что огни действительно приближаются. Стало откровенно страшно. Не за себя — за него.

— Мы должны что-то сделать, — развернувшись, Альма направилась к двери. Пожалуй, самонадеянно было ждать, что ей так просто дадут выйти. Не дали. Перед носом Альмы захлопнулась дверь, щелкнул замок.

— Например, поговорить, — зеленые глаза наконец встретились со взглядом серых. Невероятно спокойным, отрешенным, пробирающим до дрожи.

Мягко улыбнувшись, Наэлла, а Альма не сомневалась, кто перед ней — запомнила увиденное всего несколько раз лицо на всю жизнь, направилась к софе. Села, закинула ногу на ногу, расправила юбки, а потом указала на опустевшее кресло, приглашая и Альму присесть.

В подобном фарсе участвовать Альма не собиралась. Дернула несколько раз ручку, но та не поддалась.

— Вы не выйдете, пока мы не поговорим, Альма. Поверьте, с моими чарами человечка не справится. А вы ведь простая человечка… — Альму окинули таким презрительным взглядом, что впору лезть в петлю. Вряд ли так положено обращаться к человеку, спасшему тебе жизнь.

— Вы в своем уме?

— Ум у меня свой. Душа ваша, а ум свой… Присядьте, леди Тамерли. Нам давно пора было поговорить.

Еще три попытки открыть дверь оказались тщетными. Как бы Альме ни хотелось закричать в голос, что женщина, с которой она оказалась в комнате — сумасшедшая, девушка понимала, что этим ни себе, ни Ринару не поможет. Ей нужно выйти. Чтобы выйти — придется поговорить.

Сжав кулаки, девушка направилась к креслу, опустилась в него, встречая прямой взгляд… соперницы.

— Рада приветствовать вас в моем доме, леди Альма, — все так же убийственно учтивая Наэлла чуть склонила голову, будто действительно была рада. Будто гул приближающихся голосов не заставлял ее сердце замирать, будто дыхание не спирало из-за страха и волнения. — Мы всегда рады гостям. Пусть и незваным. Какими судьбами вас занесло сюда?

— Думаете, сейчас лучшее время, чтоб обсуждать это? — нервы сдали. Сейчас Альма не в силах была держать лицо и играть в показушное спокойствие. Сердце рвалось от тревоги. Это наверняка читалось и на лице. Так какой смысл скрывать?

— Лучшее время нам вряд ли представится, а поговорить очень хочется.

— О чем? — на улице крикнули, от этого звука Альма непроизвольно вздрогнула, Наэлла же осталась безучастной.

— Например, о том, как обычная человечка смогла приворожить лорда. Моего лорда.

— Он не ваш, — Альме не нравилось подобное причисление Ринара к «своему». Знала, что лучше помалкивать, но не смогла.

— А чей же? Твой? — черноволосая женщина вскинула бровь.

— Что вы хотите услышать? — очередной вскрик на улице заставил Альму вздрогнуть, а потом встать с кресла, смотря на собеседницу прямо, без страха, стеснения, не чувствую себя ни разлучницей, ни просто… человечкой, как ее уже не единожды назвали. — К дому идет разъяренная толпа. Ринар сейчас где-то там, пытается усмирить ее. Он в опасности. Дом в опасности, все находящиеся здесь люди тоже. К чему ваши игры?

Наверное, эта тирада должна была как-то повлиять, вразумить, но эффект оказался нулевым. Наэлла не сдвинулась с места, даже бровью не повела, только улыбнулась уголками губ.

— Я пытаюсь понять, что есть такого в тебе, что он забыл об ожидании длинной в несколько десятилетий. Всего-то, Альма.

— Во мне нет ничего. Абсолютно ничего. Теперь вы можете открыть дверь?

— Нет, — Альма вновь попыталась сделать шаг в сторону выхода, но путь ей преградило скользнувшее навстречу кресло. Равнодушие Наэллы было напускным.

— В тебе должно быть что-то. Хоть что-то, чтоб мне стало понятно — стоит сделать так, и он снова будет мой.

— Выв своем уме?

Ее вопросы собеседница явно намеренно игнорировала.

— Знаешь, я ведь чувствую тебя иногда. Еле уловимо, отголосками где-то далеко-далеко. Я даже раньше думала, что это мне поможет. Он разлюбил меня, грезил только тобой. Но ведь во мне есть частичка тебя! Во мне есть то, что он по-прежнему любит! И даже в глазах моих он иногда видел тебя. Спросишь, откуда знаю? В его взгляде проскакивало удивление, потом нежность и боль. Вот когда это происходит, значит, он уловил во мне тебя. Но это не помогло. Ничего не помогло. У нас ведь с ним уговор. Я попросила десять лет для себя, в надежде, что их хватит, чтоб забыть какую-то… человечку. Надеялась, что однажды ночью он придет ко мне, что хоть на минуту забудет о тебе. Знаешь, как больно проснуться через полвека и понять, что никогда не увидишь ребенка, которого так ждала? А еще знаешь, как больно проснуться и понять, что мужчина, которого ты любишь больше жизни, тебя больше не любит?

Альме нечего было ответить. Конечно, она не знала. Постороннему человеку не понять горя ближнего. Не бывает одинаковых трагедий, а собственная почему-то всегда кажется куда более страшной, чем чужие.

— Скажи мне, зачем он это сделал? — на дне серых глаз зажглась боль. — Зачем разбудил, если больше не любит? Зачем не дал умереть? Зачем не похоронил тогда… с сыном? Это ведь жестоко, Альма. Жестоко выдернуть тебя из вечного сна в мир, в котором нет больше близких, а потом дать команду: «живи»! Только живи уже без моей любви. И без собственного ребенка. И с осознанием, насколько все вокруг чужое.

— Он пытался так искупить свою вину…

— Ему не удалось, Альма. Лучше б не будил, — впервые глаза отвела Наэлла. Бросив взгляд в окно, Альма увидела свет факелов слишком близко. Катастрофически близко. — Я попросила для себя десять лет. Надеялась, что смогу снова привязать. Не получилось. Время на исходе. У него есть ты. А у меня?

— У тебя есть жизнь.

— К черту жизнь! — женщина сорвалась на крик. — Неужели ты не понимаешь? Я не хочу так жить! Либо с ним, либо никак.

— Что ты…

— Он должен достаться одной. Иначе мы не сможем. Ни ты, ни я. Ведь правда? — отвечать Альма не стала. Правда. Она не могла делить Ринара с другой. Эта мысль не переставая ныла червоточинкой на задворках сознания. — Есть верный способ решить этот вопрос. Я к нему готова, а ты?

— Сейчас не лучшее время решать, мятежники могут поджечь дом, и мы…

— На то и расчет, Альма. Именно на это.

Взмах женской руки, и так же стремительно, как щелкнул замок, на окнах захлопнулись ставни. Света сразу стало в разы меньше, по спине Альмы прошел холодок.

— Давай проверим, кого он ринется спасать первой? Кого успеет спасти.

— Нет, — Альма мотнула головой, направляясь к двери. Теперь ей стало откровенно жутко. Не за себя. За то, что сумасшедшая создает ловушку для Ринара. Он ведь ринется. Обязательно ринется. Девушка знала, что дергать ручку бессмысленно, но все равно раз за разом рвала, надеясь на чудо.

— Почему? Боишься, что выбор будет сделан не в твою пользу? Зря. Сейчас-то шансов у тебя больше. Сейчас он искренне считает, что любит именно тебя.

Не слишком внимательно слушая, о чем говорит собеседница, Альма помчала уже к окнам. Попыталась разбить стекло, но предметы от него отскакивали, даже не долетая, приблизительно так, как от созданного Ринаром щита.

— Лучше присядь, успокойся, подумай о хорошем. Если они подожгут дом, сюда огонь дойдет не сразу. А будешь там метаться, скоро станет мало воздуха. Мне-то все равно, а вот тебе неприятно.

— Сумасшедшая! — очередная полетевшая в стекло ваза отскочила, упала на пол, разлетелась на кусочки.

— Я бы сказала — отчаявшаяся. Мне правда уже нечего терять. Зачем жить, если его выбор падет на тебя? А так, возможно, он поймет, что ошибся.

Метнувшись к двери, Альма с силой садануло по ней кулаком.

— Аргамон!!! — отчаянный крик не принес желаемого результата — с той стороны не откликнулись. — Аргамон!!!

— Он слышит.

Спокойствие сидящей на софе женщины убивало. Она следила взглядом за тем, как Альма мечется по комнате, хватает сподручные предметы, бросает их в окна, пытается взломать дверь каминной кочергой.

— Слышит, но сделать ничего не сможет. Откроет только Ринар, если захочет. И вынесет одну. Будь уверена, отсюда выйдет одна. Во второй раз я запечатаю дверь так, что открыть не сможет уже никто.

— Аргамон!!!

— Перестань кричать, девочка.

— Это игры со смертью! — воздуха уже не хватало. Альме казалось, что жар факелов действительно начинает завладевать зданием.

— Нам ведь не впервые играть со смертью, Альма. На что ставишь? — Наэлла откинулась на спинку софы, блаженно прикрывая глаза.

* * *

Аргамон слышал ее крик. Стоял у лестницы, смотрел вниз, а слышал только ее крик. Она звала на помощь. Звала его. А он не мог пошевелиться. Не мог снять руки с перил, не мог сделать навстречу ни шага.

— Вы никогда еще не были так жестоки…

— Ты никогда еще так не нарушал.

— Но ведь это не спасло…

— Не спасло.

* * *

— Мы знаем, что в вашем доме кальми, — держа один из сотни факелов в руках, к порогу особняка подошел предводитель стихийного мятежа. Ринар узнал его — кузнец, который всегда с удовольствием исполнял заказы лорда, а потом искренне радовался щедрой благодарности за быструю работу.

Часто, друзья могут стать врагами в один момент, что уж говорить о лордах и благодарных им горожанах?

— Чушь, — Ринар обвел взглядом толпу, прикидывая количество мятежников и их потенциальную опасность. Около трех сотен. У него же в распоряжении двадцать гвардейцев. Среди пришедших с факелами — часть городской стражи, другая же, судя по всему, решила на происходящее закрыть глаза.

Первое, что сделал Ринар, выскочив из кабинета, распорядился будить слуг. Он искренне надеялся, что все обойдется, но всегда лучше перестраховаться.

По толпе пронесся недовольный гул.

— Мы хоть и не лорды, но за дураков нас не считайте. Все знаем.

— Неужели я вышел бы к вам, считай вас дураками? Какой смысл в разговоре с дураком? А я готов говорить.

Ответили Ринару не сразу. По толпе вновь пронесся гул, теперь уже с толикой сомненья.

— Разговоры нам не нужны, — к сожалению, на предводителя ответ произвел не тот эффект, что на засомневавшуюся толпу. Он ощетинился. — Отдайте кальми. И мы уйдем.

— Вы пришли за этим?

Конюх обернулся, будто сам толком не знал, зачем пришли, а потом, увидев в толпе несколько кивков, вновь придал голосу и взгляду уверенности.

— Да.

— Тогда расходитесь, добрые люди. Здесь кальми нет.

— Кто ж тебе поверит?! — из толпы послышался хриплый женский голос. Кому он принадлежал, увидеть было невозможно. Но вопрос поддержало дружное улюлюканье. — Когда это лорды нам правду говорили? Только и можете, что налоги драть, жить припеваючи, да продлевать себе удовольствие, на нашем горбу заработанное!

Загудев, толпа сделала шаг к крыльцу. Ринар почувствовал жар факелов куда более отчетливо, а еще услышал, как зазвенели доспехи отступивших стражников. Их правда мало. Намного меньше, чем нужно, чтоб усмирить разъяренных мятежников.

— Отойди, — это понимал Ринар и, к сожалению, понимали остальные. Расхрабрившийся кузнец поднялся на первую ступеньку крыльца, выражая серьезность намерений. — Если правду говоришь, мы проверим. Не найдем кальми — уйдем, еще и извинимся. Найдем — пеняй на себя.

— Я не приглашал.

И если раньше Ринар еще надеялся, что удастся разойтись с миром, теперь понимал — нет. Сегодня — нет.

— А нам приглашения не нужны. Это наша земля. Куда хотим, туда идем. А стражи твои — вон, вроде не глупые, поняли уже, что с нами тягаться не стоит.

— Со мной тоже… Не стоит, — сдерживать злость стало сложно.

— Отойди…

Два тяжелых мужских взгляда скрестились. Ринар готов был стоять насмерть. Если понадобится — сам. Это наверняка читалось в его глазах. И он сильно сомневался, что предводитель мятежников готов на то же.

Будь они один на один, вопрос решился бы быстро, а так… Толпа имеет чудодейственное свойство. Она придает силы, уверенности в себе и осознания себя частичкой целого. Огромного, единого, непобедимого целого.

Вновь гул голосов и вся толпа, придавая уверенности вожаку, несется к крыльцу.

Действовать нужно было быстро. Ринар сделал шаг назад, взмах рукой, шепот, и вокруг дома замерцал щит. К сожалению, далеко не такой, как у того поместья, в котором содержалась Альма. На тот он потратил неделю времени и тонну энергии. Теперь же костерил себя последними словами за то, что не подумал обезопасить и это поместье.

А не подумал по одной простой причине: раньше Альма была там. Самое дорогое его сокровище было в безопасности, а остальное уже не интересовало. Мятежа он не боялся ровно до того момента, пока он не мог коснуться его Души.

— Попробуете подойти — умрете.

И это тоже было ложью. Этот щит не должен был пропустить ничего живого. Но его максимум в том, что смельчака могло бы отбросить на несколько метров. Отбросить первого, второго, третьего, а четвертого уже не сдержало бы. Вот только смельчаков не нашлось. Все застыли в нерешительности.

— Не угрожай нам, лорд, — кузнец тоже отступил, с опаской разглядывая сияющее марево, разделяющее теперь дом и окрестности.

— Я не угрожаю. Защищаю свое. Вы собираетесь ворваться в мой дом. По всем законам имею право защищаться.

— Отдай кальми и мы уйдем.

— В доме нет кальми.

— Врешь! — из толпы практически вылетела женщина. Хромая, она подлетела к щиту, оскалилась, заглядывая в лицо Ринара. — Все врешь, милорд. Я сама видела, как она неслась к тебе. Видела, как мчала по городу. Видела нашу маленькую леди. Видела нашу милую Альму. Она там! — Свира ткнула в сторону дома, брызжа от возмущения слюной. — Там! Жгите! — а потом выхватила факел у первого попавшегося парня, бросая в щит.

Факел отскочил. Отскочил, покатившись по земле. Вот только нервы у оставшихся за щитом стражников оказались не железными. В кричащую женщину полетела стрела. Выстрел был метким — болт вошел прямехонько между ребер.

— Нет! — изменить ее траекторию Ринар не успел. Понял, что произошло непоправимое только тогда, когда по-прежнему смотрящая на него женщина закашляла кровью.

Отступила, прижимая руки к груди, еще и еще, а потом упала на землю. Упала и больше не пошевелилась.

Толпа могла бы испугаться возможности применения против нее силы. Толпа могла бы согласиться на компромисс. Ее можно заболтать, переубедить, обмануть. Но толпа не прощает жертв в своих рядах. Она бесенеет.

В дом полетели факелы. Щит выдержал всего пять из них, а потом окна начали трещать от града камней и горящих орудий. Только подходить люди не решались — умирать все так же не хотелось никому, умирать не хотелось больше, чем отомстить за падшую в неравной схватке.

Понимая, что больше сделать не сможет ничего, Ринар развернулся, направляясь в горящий уже дом.

* * *

— Ты же сумасшедшая! — дом пылал. Теперь Альма в этом уже не сомневалась. Слышала, как о закрытые ставнями окна то и дело бьются камни, а еще чувствовала жар и духоту. Она не могла просто сидеть и ждать. Металась от двери к стене и обратно, то и дело предпринимая попытки вразумить Наэллу.

— Не мельтеши, — а та лишь отмахивалась, кривясь и продолжая восседать на софе. Не выдержав, Альма схватила со стола графин, набрала полный рот воды, а потом брызнула в сторону сумасшедшей. Ей хотелось хоть как-то вывести ту из этого спокойного состояния. Хотелось выйти, найти Ринара и убедить, что с ним все хорошо.

Отреагировать привычной отрешенностью на этот выпад Наэлла не смогла. Распахнула глаза, вскочила.

— Дура! Куда ты рвешься? Тебе ведь сказали сидеть здесь. Все равно сидела бы.

— Черта с два!

— Тем более дура!

Зло зыркнув, Наэлла направилась к окну. Между досками ставней оставались щели, в которые можно было заглянуть, что она и сделала.

Внизу творилось что-то странное и даже немного… забавное. Наэлла с любопытством наблюдала за тем, как люди носятся вокруг дома, боясь подойти, но в то же время не гнушаясь забрасывать его камнями, подожженными деревяшками и прочим хламом.

Она смотрела до тех пор, пока дым не попал в горло, провоцируя приступ кашля. Схватившись за спинку кресла, девушка согнулась, пытаясь отдышаться. Находиться в жаре и угаре ей тоже было непросто, но сейчас это не имело значения. Ей казалось, что ее план гениален. Осталось только дождаться. Дождаться, пока Ринар придет, увидит их и поймет, что не переживет еще одного ожидания длинною в пятьдесят лет, поймет, что не просто так ждал ее раньше.

— Аргамон!!! — Альма же продолжала колотить в дверь, крича уже охрипшим голосом.

Кричала, чувствуя, как легкие наполняет запах дыма, а потом закрыла рот рукой, сдерживая приступ тошноты и судорожного кашля. Ее мутило, голова шла кругом, только привалившись лбом к двери, Альма смогла устоять.

— Хотя бы окно открой, мы же задохнемся… — попросила она уже сиплым шепотом.

— Не задохнемся, он скоро придет…

* * *

— В подвал, живо! — Ринар сам пронесся по дому, сгоняя перепуганных обитателей на второй этаж. Выход в когда-то святая святых, а теперь единственный безопасный закуток, находился там.

Он успел послать весточку своим сотникам, только толку сейчас с этого мало — они будут рядом с домом к утру, а до того времени особняк выгорит дотла.

Выпускать же людей сейчас — значит обречь на смерть. Толпе уже неважно, кто к ним выйдет — такие же люди или лорд, они порвут любого «с той стороны». Он не смог бы уберечь весь дом, а вот ту комнатушку сможет. И вход забаррикадировать в нее сможет. Лишь бы слушались.

С потолка начали падать балки. Дом горел, словно спичечный коробок. То и дело трещали стекла, в людей периодически попадали камни, оставляя на лицах и конечностях болезненные раны.

— Где Альма? — Аргамон же стоял на лестнице, смотря в никуда. Чтобы привлечь к себе внимание, Ринару пришлось несколько раз встряхнуть усача. — Черт тебя дери, Аргамон! Где Альма?!

Управляющий проморгался, фокусируя взгляд на Ринаре, ответил не сразу.

— Там, где вы ее оставили.

— Веди людей! — пропустив вперед всех обитателей дома, лорд Тамерли подтолкнул Аргамона к коридору. — Открой подвал, запусти всех туда. Понял?

Усач кивнул.

— Быстрей! — на крик же не среагировал никак. Смотря перед собой остекленевшими глазами, поплелся в нужную сторону, по ходу плетя какое-то заклинание.

Тут же забыв о людях, Аргамоне, обо всем на свете, Ринар направился в сторону кабинета.

* * *

— Аргамон, — кричать Альма уже не могла. Шептать тоже. Только шевелить губами. Она давно сползла по двери, теперь даже не стучась в нее, а скребясь, как кошка.

Ей было глубоко наплевать, что происходит с Найллой, она привыкла к дыму в легких, теперь уже даже не кашляя, только дыша тяжело, была уверена — стоит открыться двери, выпорхнет наружу птицей. Неважно, что сил нет. Они появятся. Чтобы найти Ринара у нее возьмутся силы из ниоткуда.

Когда дверь просто-напросто вынесло, чудом не задев ее, Альма подумала, что ей мерещится. Мерещится, что он приседает рядом, что водит руками по лицу, убирая волосы, что подхватывает на руки, шепчет:

— Гелин, ты только потерпи, слышишь?

Она слышала, хотела кивнуть, но не могла. Подняв Альму на руки, Ринар окинул взглядом комнату.

— Дьявол, — Наэлла лежала без сознания. Прямо там, у окна. Бледная, но живая. — Можешь стоять? — мужчина заглянул в лицо любимой, читая ответ в затуманенных глазах. Нет. Не может. Сама не дойдет, а двоих он вынести не сумеет.

И в этот момент Ринар не делал выбор. План Наэллы не сработал. Развернувшись, лорд направился прочь из комнаты. Направился прочь, чтоб вернуться потом за Най. Он не выбирал, кого любит больше. Он не выбирал, кого спасать. Он должен был спасти обеих. Спасти — да, а вот любить… Для себя он давно сделал выбор. Точнее выбора у него не было. У него была его Душа и весь остальной мир. Весь мир, который явно проигрывал.

— Дышишь? — Альма прижалась к нему всем телом, продолжая тяжело дышать.

Все, что смогла — кивнуть.

— Ты жив… — и шепнуть. Одними губами, но он-то точно услышал.

Ее несли по коридору, потом вниз по лестнице. Туда, где воздух казался намного чище, а температура ниже. Дышать стало легче, думать легче, даже говорить…

— Только не уходи, — с каждой секундой, когда они спускались все ниже, Альма понимала, почему он так спешит. Спешит, чтоб потом вернуться. Возможно, вернуться еще не раз.

— Тихо, все хорошо.

— Я не пущу, — подтверждая слова действиями, Альма вжалась щекой в его щеку, шепча прямо на ухо.

— Конечно, не пустишь, душа моя, куда я от тебя денусь? — а он отвечал не задумываясь. Просто потому, что она хотела слышать эти ответы.

Дверь в подвал Ринар открыл ногой. В глаза ударил слишком яркий белый цвет, Альма сощурилась, спиваясь ногтями в ткань мужской рубахи.

— Следи за ней, Аргамон. Только попробуй ее выпустить, я найду тебя везде. И в аду тоже. Понял? — Ринар попытался отцепить от себя девушку.

— Нет! — слова доходили до сознания Альмы смутно. Она поняла одно — он хотел оставить ее здесь, а сам вернуться. — Нет, Ринар! Нет! — вцепилась в рубаху еще сильней, под пальцами затрещала ткань.

— Тихо: — он даже попытался улыбнуться. Поцеловал в нос, нежно перехватил руки, освобождаясь из хвата.

— Нет! — в очередной раз попытавшись вцепиться в него, Альма ухватила лишь воздух. Ее передали на руки другому. Но этот другой удержать не смог.

В ней вдруг откуда-то нашлись силы. Нашлись на то, чтоб соскочить на землю, прижаться к такому спокойному Ринару, заглянуть в лицо, светясь мольбой.

— Пожалуйста, не иди!

— Аргамон, — Ринар рыкнул кому-то за ее спиной, а потом снова посмотрел на жену так ласково, как умел только он. Провел покрытой копотью рукой по непослушным волосам, коснулся носом шелковой щеки, втягивая испорченный гарью любимый аромат ее кожи. — Девочка моя, она ведь умрет. Понимаешь? Никто не спасет. Я не могу не пойти.

— Нет, — очередной протест получился слишком неуверенным. Она не сомневалась, просто с каждой секундой все ясней понимала бессмысленность попыток остановить его. Он все равно пойдет.

— Ну чего ты боишься, Душа? — а ее все продолжали гладить по волосам, нежно касаться губами щеки. — Ты ведь сама видела, что все будет хорошо. Помнишь?

Альма еле заметно кивнула.

— Ну вот, умница. Я же обещал завтра к тебе вернуться. Правда?

Еще один кивок.

— Думаешь, смогу не сдержать обещание? Я скоро вернусь, Душа. Письма в гарнизоны отправлены, мятежники не зайдут в дом. А я скоро вернусь. Считай удары сердца, гелии. Ровно сто ударов — и я снова буду рядом. Веришь?

— Ринар, — она так хотела верить. До одури, до исступления, до слез и боли в сжатых кулаках. А сердце предательски ныло. Ныло, будто крича, что отпускать его нельзя. И нить натянулась. Он так близко, а нить натянута.

— Веришь? Просто скажи, что веришь, гелин. Пока веришь, я всегда вернусь.

— Я люблю тебя! — Альма прижалась к губам любимого, чувствуя, как по щекам бегут слезы. Бегут по ее щекам, а следы остаются уже на его. — Верю! Только вернись ко мне!

А потом он резко отстранился, быстрым шагом направляясь прочь. За ним закрылась дверь, девичье сердце упало в пятки.

Опустившись на пол, Альма закрыла лицо руками, пытаясь выровнять дыхание. Пытаясь не думать о той боли в груди, которая распространялась по всему телу, пытаясь заглушить вой отчаянья в голове. Раз. Два. Три. Он сказал считать удары сердца. Четыре. Пять. Шесть. Сказал, что вернется через сто. Семь. Восемь. Девять. Только спасет ту сумасшедшую. Потому, что не может иначе. Десять. Одиннадцать. Двенадцать. Спасет ту, а потом вернется к ней. Уже навсегда. Навсегда-навсегда. Только к ней. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать. И у них все будет именно так, как показал Аргамон. Шестнадцать. Дети. Семнадцать. Счастье. Восемнадцать. Одна жизнь на двоих. Девятнадцать. Одна любовь на двоих. Двадцать. Вечный закат или рассвет. Вечная встреча ее света и его тьмы. Тридцать. Сорок. Пятьдесят. Она давно уже не молилась. Зато теперь вспомнила все заученные на зубок обращения к Всевышнему. Вспомнила, а просить могла лишь об одном — чтоб вернулся. Шестьдесят. Семьдесят. Восемьдесят. Чтоб вернулся через двадцать счетов. Живой, здоровый, в копоти, но пахнущий хвоей. С серыми безразличными глазами, в которых для нее всегда горит огонь. Девяносто. Чтоб улыбнулся, пожурил за слезы, стер их. Вот сейчас. Должен вернуться сейчас. Девяносто девять. Самое время, Ринар. Самое время. Девяносто девять. Ринар… Чертовы девяносто девять.

Аргамон пытался ее удержать. Пытался, но ему не удалось. Его преграды она сметала словно домики из спичек. Смела бы все на своем пути. Смела, потому что уже сто. Уже сто, а Ринар не вернулся.

— Альма! — девушка ринулась вверх по лестнице. Вновь туда, где пылал пожар. Где опасно, где душит дым и пышет жаром. Туда, где он.

* * *

— Ринар! — она пробиралась через поваленные тлеющие балки, не замечая, как от жара плавится подошва сапог.

Кричала не своим голосом, позабыв, что он охрип. С ненавистью смахивала с глаз слезы, которые мешали смотреть по сторонам.

— Гелин, стой! — на увязавшегося следом Аргамона даже не оглядывалась. Сейчас он для нее не существовал. Не существовало ничего. Только ее хриплые крики и тишина в ответ.

— Ринар!!!

Где-то сбоку упала очередная балка, чиркнув по руке. Рубаха оплавилась, на коже осталась кровавая царапина, Альма же от нее лишь отмахнулась, продолжая двигаться вперед.

Она заглядывала в каждый закуток. Переворачивала мебель, ища глазами одного единственного человека, пыталась прислушиваться, но из-за треска горящего дерева услышать что-то было слишком сложно.

— Ринар!!!

— Он не слышит, девочка!

— Уйдите! — когда Аргамон попытался схватить ее за руку, зло увернулась, продолжая свою дорогу в сторону кабинета. Того злосчастного кабинета.

— Он не услышит, девочка! Не услышит!

Старый идиот. Только старый идиот может говорить такое. Он все слышит. Обязательно услышит, найдется, вернется. Обещал ведь!

— Ринар… — Альма увидела его, лежавшего под завалами. Даже не увидела — почувствовала. Нить дернула в ту сторону. В сторону досок, грудой лежащих на теле.

Упав на колени, Альма со злостью начала их разгребать. Тяжеленные балки разлетались в стороны, будто пушинки. Одна, вторая, третья, их был почти десяток.

— Нет, — он лежал под обрушившимся потолком, даже не шевелясь. Нитка натянулась до предела. — Нет, пожалуйста, нет, — расправившись с завалами, Альма подползла к мужчине, перевернула его, заглядывая в лицо. — Ринар, — склонилась ниже, пытаясь услышать дыхание, и не смогла. — Ринар! — крикнула. Потом еще раз, и еще. — Ринар, нет! — и опять слезы по щекам. — Любимый, нет, — и как сто счетов тому, в подвале, она снова оставляет влажные следы на его щеках, выцеловывая каждую черточку. — Открой глаза, пожалуйста, открой, — шепчет в полуоткрытые губы, раскачивается, создавая видимость того, что он тоже движется.

— Ты же обещал! — гладит по волосам. И ждет, ждет, когда откроет. — Обещал…

— Альма… — он уже не двигался. Только пошевелил губами, произнося самое важное в мире слово. Единственное ценное слово для него.

Она так просила. Так просила, чтоб он открыл глаза, что он не смог бы уйти, не исполнив ее просьбу на прощанье.

Серые глаза встретились с зелеными. Ниточка порвалась.

Глава 26

— Нет! — Альма металась по уцелевшей кухне, бросая злые взгляды на Аргамона. — Нет! Нет! Нет!

Хотелось закрыть уши, но это не спасло бы.

В тот же миг, как Ринар… умер, она потеряла сознание. Об этом ей рассказали позже. Утром, когда мятеж был придушен, когда зачинщики арестованы, а трясущиеся в подвале обитатели поместья вызволены.

Крыша особняка выгорела дотла. На первом этаже уцелели несколько комнат — остальная территория непригодна для жизни.

Аргамон пытался сообщить деликатно. Но ей было глубоко плевать на его учтивость и мягкость формулировок. Во время пожара погибли трое: женщина из мятежников, Наэлла и Ринар. Ее Ринар.

Не было ни слез, ни отчаянья. Не было ничего, кроме жгущей нутро ненависти. Не болели ожоги, не саднили раны, глаза не жгли слезы. Одна всепоглощающая злость. Злость на того, кто попадется под руку.

— Гелии, прошу, посмотри на меня! — Аргамон попытался поймать ее за руку, в ответ получил лишь испепеляющий взгляд.

— Где он?

— Он мертв.

— К дьяволу!

— Альма…

— Идите к дьяволу! Вы мне обещали! — не в силах справиться с эмоциями, она схватила тарелку с отколотым уже кусочком, а потом запустила о пол. — Обещали, что все будет не так!

— Девочка моя, — Аргамон чувствовал себя хуже, чем когда бы то ни было. Он так наделся, что партия тут же начнется сначала. Так надеялся, что утро уже не настанет. А оно не просто настало. Оно накрыло с головой. Довело Альму до состояния, в котором Аргамон ее еще никогда не видел. Ни разу за время партий.

— Я не ваша! Вы обещали! И он обещал! К дьяволу! — по щекам наконец покатились слезы. Отвернувшись, Альма заплакала в голос. Ей так хотелось не верить. Так хотелось забыть тот его взгляд. Так хотелось остаться в поместье.

Теперь-то она знала, что стало причиной поджога. Знала, что в дом пришли на поиски кальми. Знала, что Ринар умер из-за нее.

— Похороны завтра, девочка моя, — на девичье плечо опустилась тяжелая рука. Альма никогда не думала, что чужие прикосновения могут вызывать такое отторжение. Она повела плечом, скидывая руку, а потом утерла слезы, разворачиваясь.

— Похорон не будет.

— Альма…

— Где он?

— Альма, нет. — Голос Аргамона звучал уверенно. Уверенно и совершенно бессмысленно.

— Где? Он?

— Душа…

— Не называйте меня так! Просто скажите, где?

Аргамон долго смотрел на осколки тарелки под ее ногами. Вот потому и не закончили в ту же ночь. Потому, что это еще не конец.

— Идем, — развернувшись, он направился из кухни вновь в сторону подвала. О том, что наместник короля погиб, знал только он и Альма. От остальных удалось скрыть. Аргамон сделал это для того, чтоб девочка смогла попрощаться. Думал, что она захочет попрощаться.

Вновь путь в злосчастный подвал, только уже в другую комнату. Не такую белую, не такую слепящую. Альма ступала за Аргамоном, пытаясь не реагировать на тупую боль в груди. А там все ныло и ныло. Болело и болело. Рвалось и рвалось. Будто тянуло в черную дыру. Больно резало ножом.

Глаза быстро привыкли к темноте. Быстро нашли кокон из голубых искр. Он лежал в нем. Лежал так, как когда-то Наэлла. Альма неспешно подошла, даже не заметив, что перестала дышать.

— Оставьте меня саму.

— Альма…

— Пожалуйста, — Аргамон собирался воспротивиться. Собирался, но… — Уйдите. — Она все равно сделает то, что хочет.

Внимательно разглядывая лицо за поволокой синих искр, Альма ждала, когда за спиной наставника закроется дверь, потом еще чуть-чуть, и еще…

Ринар сейчас был совсем не похож на себя. Слишком бледен, слишком спокоен, слишком не дышит, слишком не жив.

Девушка медленно подошла к кокону, ощутила мягкое покалывание, когда рискнула запустить внутрь руку, скользнула по холодной щеке.

— Ты помнишь, что обещал? — горячие пальцы обвели контур губ, опустились к подбородку, потом вверх по ровному носу, провели по складочке на лбу. — Сегодня, всегда. Навеки твоя. Помнишь?

Вряд ли она ждала, что он ответит, даже наверняка не слышит. Плевать.

— Помнишь, любимый? До смерти и после. Не быть больше врозь нам. Это ведь ты сказал, — его кожа была непривычно холодной, впервые на ее прикосновения не реагировал ни единый мускул. Если сильно постараться, можно представить, что он так спит. Можно. Вот только есть ли в этом смысл? — Я полюбила тебя, когда впервые увидела. Полюбила раз и навсегда. Когда ненавидела, тоже любила. Когда пыталась забыть, любила. И сейчас люблю. Даже после того, как ты соврал.

Скользнув пальцами вниз, Альма добралась до манжета рубахи, на секунду ждала мужскую ладонь, а потом перевернула ее, находя взглядом узор. Опустившись на колени, девушка прижалась губами к безымянному пальцу любимого, с горечью чувствуя, что вязь не движется под действием ее касаний.

Дунув на узор, Альма смахнула с уголков глаз слезы. Плакать нельзя. Поднялась, вновь вернулась к созерцанию невозможно спокойного лица.

— Сегодня ровно семь дней. Сегодня ты должен ко мне вернуться. Помнишь? И ты вернешься, а я только чуть-чуть помогу…

Девушка склонилась к холодным губам, позволяя себе поцелуй. Один, самый горький, последний.

Ей не нужна жизнь без него. Ей не страшна смерть без него. Лишь бы он… был.

У нее никогда уже не будет того, что когда-то показал Аргамон. Никогда не будет будущего. Пусть это малодушно, но без него жить она не сможет. А вот он… Теперь ведь в нем всегда будет частичка ее души. Теперь они будут еще ближе, чем были когда-либо.

Она ни разу не жалела, что успела дважды вернуть к жизни. Никогда, до этой самой секунды. Правда и теперь выбор для нее не стоял — он должен жить.

— Люблю тебя, мой лорд.

Умереть ей хотелось именно с этими словами на губах. С запахом хвои в легких. С чувством легкости.

Последний осколок отпустить было легче: чем прошлые. Возможно, все дело в том, что этот выбор был самым правильным или самым желанным.

Альма смутно представляла, что должно произойти с ней после того, как она лишится последнего осколка. У нее ведь не должно было остаться ничего, что могло бы отлететь. В рай или ад — вопрос второй. Она думала, что просто растворится в вечности, потеряв себя.

Но, кажется, даже она оставила вечности немножечко себя.

Самую малость. Одну слезинку, одну капельку любви к нему, мыльный пузырек, в котором вечно будет переливаться взгляд серых глаз.

У нее получилось. Он проснулся.

* * *

— Мой лорд, — Аргамон в который раз пытался достучаться до обезумевшего Ринара. Колотил руками, ногами, лбом. Пытался сломать дверь, но та не поддавалась.

Запершийся внутри мужчина будто не слышал. Вот уже третий день не слышал ни мольбы, ни криков, ни шума. Не слышал ничего. Оглох от отчаянья и гнева.

Перед смертью он не успел стребовать с нее клятву. Идиот. Нужно было настаивать еще тогда, в их мире за их щитом. Нужно было обезопасить ее тогда. А теперь…

Все это время Ринар искал. Искал выход из безысходности. Искал, как вернуть свою любимою глупую гелии. Ту, которая пожертвовала собой ради него. Которая заставила вернуться в никчемный мир. Пустой, немой, глухой, бесцветный мир, лишенный главного — ее.

И, кажется, нашел.

Полоснув ножом по ладони, он окропил выведенную на полу пентаграмму. Его предки ведь когда-то смогли выторговать для себя власть, могущество, богатство? Значит, и он сможет. Только нужно ему другое. Единственное, что имеет значение. Та, чья душа ноет в нем дикой болью днем и ночью.

— Асиг[2], - голос звучал холодно и безжизненно. По-другому теперь Ринар не умел.

Он понятия не имел, каким образом должен произойти переход. Это его не заботило. Главное, попасть на аудиенцию к тому, у кого он любой ценой выторгует свою Душу.

— Ринар, нет… — дверь вновь не поддалась натиску Аргамона.

Лорд Тамерли зло усмехнулся, следя за тем, как кровь окрашивает углы пентаграммы. Что за демон такой, не способный справиться с лордовскими чарами? Или это продолжение игры? Они еще играют? Он действует в рамках сценария?

— Асиг.

Плевать. По сценарию или нет — для него не важно. Теперь у него свой сценарий и свои цели. Цели, ради достижения которых он пойдет на все. Обыщет рай и ад, вывернет землю, свергнет всех королей — земных и не только.

— Асиг.

Последняя требуемая капелька окрасила дощатый пол, свет погас.

* * *

В темном зале царило странное копошение. Складывалось впечатление, что вся нечисть преисподней слетелась или сползлась именно сюда, а теперь затаилась в тени, на стенах, потолке, за троном местного владыки.

Вокруг Ринар предпочитал не смотреть. Сейчас его мало заботило внимание. Он видел лишь одного.

— Ты понимаешь, о чем просишь? — тот, чья кожа переливалась базальтовой чернотой, вперил в лицо Ринара слишком пристальный взгляд. Он мог принять любой, например, более привычный для посетителя, человеческий облик, но не захотел. В конце концов, ведь Ринар знал, куда стремится.

— Я не прошу, — а еще, кажется, потерял от собственного горя остатки ума. Лишь безумный может требовать что-то у дьявола.

— Не забывайся, — в голосе дьявола звучала угроза. Самая настоящая открытая угроза. Затаившиеся на стенах черти зашипели, вжимаясь в холодную скользкую поверхность сильней.

— Почему она здесь? — вот только сейчас Ринара не пугало уже ничего. Чем еще ему можно угрожать? Он уже в аду. Но ведь главное не это — она уже в аду.

— А где должна быть самоубийца? — на лоснящемся чернотой лице неожиданно расцвела улыбка, красные глаза сощурились.

— Альма. Не. Самоубийца.

— А кто? — откинувшись на спинку трона, Люцифер вопросительно поднял бровь. Что бы там ни говорил Он, с глупцами и упрямцами очень занимательно спорить. — Как назвать человечку, которая сознательно отдала последний осколок другому? Она самоубийца, мальчик. Самоубийца, пожертвовавшая собой ради тебя. А ты так бездарно потратил подаренную ею возможность жить. Не стыдно?

Ринар сжал кулаки, загоняя гнев глубже. Он ведь знал, что легко не будет.

— Вы должны вернуть ее мне.

Люцифер хмыкнул. Продолжая улыбаться, долго смотрел на мужчину перед собой, а потом сделал легонький взмах рукой, и тронный зал будто взорвался шипением, улюлюканьем, чавкающими, шуршащими, скользящими звуками. Черная масса начала сползаться к двери. Кажется, зрители дьяволу надоели.

Продолжил же он только тогда, когда в помещении не осталось никого, кроме непосредственных участников разговора.

— Я? — Люцифер склонился ближе к Ринару, вновь сверля того пристальным взглядом. — Я должен тебе? Полоумные на первом ярусе. Тебя проведут…

— Должен. Ты — мне, а Он, — Ринар кивнул вверх, — ей. Вы заигрались.

Слышать, как его журит смертный, было потешно. Не сказать, чтоб это происходило впервые, но впервые не вызывало раздражение. Мысль о том, что причина может быть в частичной правдивости слов, Люцифер предпочитал от себя гнать.

— Что ты знаешь об играх, мальчик? — он склонил голову, с любопытством изучая крайне спокойное, даже немного отрешенное лицо. Раньше они заканчивали игру сразу же после печального исхода. Никогда не ждали, как теперь. Никогда не видели, что потеря делает с одним из них. Им интересен был сам путь к очередному краху, а не его последствия.

— Почему мы? Почему именно мы, и сколько уже жизней?

— Очень много. Вы — самые упрямые из наших… фигур. Никак не можете отыграть правильно. Ошибка за ошибкой. Раз за разом. Не знаю, в чем причина. Возможно, в том, что вы были нашими первыми пешками. Сколько? Не скажу. Просто не помню. Но каждый раз вы удивляете даже нас.

Теперь уже Люцифер кивнул в потолок, будто салютуя кому-то.

— Зачем?

— Все дело в ней. Не только ты слишком сильно ее любишь. Он тоже. И как любой старый перечник слишком занудлив и упрям, чтоб дать обрести покой. Нет. Он хочет, чтоб его любимица познала земное счастье, ради которого когда-то отреклась от него. К сожалению, ее земное счастье — это ты. Помнишь сказку?

— Помню.

— Это был первый тур. А потом… Каждый раз вы делали все новые и новые ошибки. Бывало, мы все меняли. Встречали вас раньше, позже, меняли страны, города, иногда наоборот несколько партий подряд делали все одинаково, за вычетом единственного момента, который, на наш взгляд, стал фатальным. А вы все равно находили, как бы разрушить все и на этот раз. Вы невозможно упрямы в своей любви и в умении ее рушить.

— Почему тогда до сих пор не начался новый… тур?

— Запасись терпением, скоро начнется…

— Нет, — Ринар зло мотнул головой, делая шаг к трону.

Еще тогда, размышляя об Аргамоне, он многое понял. Понял, что кажущийся простым полукровкой мужчина совсем не так прост. Понял, что преследующие его день ото дня дежавю — объяснимы. А потом выслушал рассказ усача о том, что они с Альмой действительно просто пешки. Ими играют те, кому скучны другие игры. Дают им волю, но направляют в соответствии с собственным видением канвы сюжета. Неизвестно, сколько раз они уже проживали свои жизни. Неизвестно, сколько раз обретали друг друга и теряли. Неизвестно, сколько раз он заставлял Альму страдать. Он этого не помнит. Скорей всего и она тоже. Жестоко ли это? Да, несомненно, жестоко. Только и это не важно. Важно, что больше играть с ними Ринар не позволит.

— Что? — Люцифер смахнул с плеча несуществующую адскую пылинку, вопросительно вскидывая бровь.

— Игр больше не будет.

Дьявол усмехнулся.

— Думаешь, тебе решать, когда нам закончить?

— Мы отработали сполна.

— Ты слишком дерзок.

— Хочу помнить. На этот раз хочу все помнить. И даже не думайте вмешиваться.

— Слишком. А мы ведь, как ни странно, действительно пытаемся вам… помочь.

— Вашими добрыми делами вымощена дорога в ад. Нам не нужна помощь.

— И что же вам нужно?

— Мне — она, а ей — я. Больше ничего.

Дьявол долго смотрел на мужчину, ведя внутренний диалог. Сначала — с собой, а потом — не только.

— Вам больше ничего не нужно… — он повторил слова мужчины, пробуя их на вкус. — А как же те, кто зависит от вас? Сколько судеб вы сплели вокруг себя? Сколько несчастных судеб? Твоя жена, ее… жених, та завистливая девочка… Неужели так выглядит «больше ничего не нужно»?

— Мы сами справимся. Без вас…

— С чем? С чем справитесь? К чему ты стремишься, мальчик? У вас даже вечности разные. Возможно, есть шанс на общую жизнь, но ты мой, а она принадлежит ему…

— Она принадлежит мне, а я ей. И вечность у нас одна. Своя. Та, куда нет входа ни вам, ни ему.

Столько уверенности, упрямства, гнева… Столько силы. А ведь без сомнений — когда наступит время, он придет требовать и эту самую вечность на двоих. Свою. Придет. И что? Неужели им придется каждому упрямцу создавать свой собственный рай? За какие заслуги? Или, возможно… в оплату за какие страдания?

— Иди, — Люцифер опустил тяжелую голову, потирая свои тысячелетние морщины мозолистыми пальцами. Устал… Как же он устал, что уж говорить о людях?

Он не сомневался, что его приказ будет исполнен. Здесь воля человека, да и не человека, играла уже далеко не ту роль, что в их жизни. Тут существовали его веления и его желания. Его желания воздать то, что они успели заслужить за время своего пути.

— Зачем ты это сделал? — громогласный голос, разносящийся по необъятному залу рокотом, испугал бы любого, но Люцифер к нему давно привык.

— Мучить друг друга они могут и там, а у меня полно другой работы… — версия показалась правдоподобной даже ему. Они будут мучить друг друга, в этом не сомневался ни он, ни вопрошающий.

Вот только с ответом последний не спешил. Хотя… Ведь им-то некуда спешить…

— С годами, ты становишься сентиментальным… — Люцифер попытался скрыть улыбку, вдруг коснувшуюся губ. Когда он улыбался в последний раз? Что стало тому причиной? Этого он уже точно не вспомнил бы.

Возможно. Возможно, действительно становится сентиментальным, а возможно, ему просто интересно понаблюдать, смогут ли они избежать старых ошибок ради того, чтобы совершить новые. Да и как бы кто ни считал, игра не должна прекращаться.

— Опять? — в голосе, дарующем всему земному успокоение, лишь Дьявол мог услышать нетерпение. Лишь их игра могла вызвать в Нем нетерпение.

— Опять.

— Ставишь на душу?

— На осколки…

— Думаешь, на этот раз у них тоже не получится?

— Когда-то она отдала ради него крылья. Потом — душу. Может, мы на самом деле все портим? Может, все это из-за нас?

— Слишком человеческие вопросы, Люцифер.

— Пусть действительно попробуют сами. Хотя бы раз…

Он долго молчал. Долго молчал, о чем-то думая, взвешивая решая…

— Сначала пусти ее ко мне.

— Хочешь пустить в рай самоубийцу? — дьявол хмыкнул. Его оппонент так долго держался. На протяжении стольких партий не позволял себе этого. Лишь наблюдал, но никогда больше не подпускал ее к себе — злился… Или не злился, просто оставался верен своему решению. Что же изменилось теперь?

— Хочу снова увидеть.

— Хорошо.

Почему-то спорить с Ним не было ни сил, ни желания. Присутствие девочки где-то здесь, на одном из ярусов, тяготило. Тяготило потому, что ей здесь действительно не место. Это понимали все. Понимало даже это самое место, зовущееся адом, а потому яростно отвергало происходящее, заставляя волноваться местных жителей и тянуть силы из того, кто бесконечно долго упивался местной в преисподней.

Щелкнув пальцами, Люцифер почувствовал облегчение. Он просто выбросил ее на распутье, а там уж найдут те, кому положено, и доставят прямиком к Нему. О чем они будут говорить — неважно, да и неинтересно. Важно, что скоро снова начнется игра. Или уже не игра. Но ведь наблюдать им никто не запретит…

— Выйди, — он знал, что его приказа послушались все. Все вылетели из помещения, стоило только их господину пожелать. Все, кроме того, что никогда не слушался.

Демон стоял в тени за троном. Услышав обращение — не стал сливаться со стеной, убегать, притворяться.

Вышел на свет, глядя прямо в глаза своего повелителя. Черная лоснящаяся кожа переливалась, он то и дело сжимал когтистые лапы, все забывая о том, что теперь на пальцах настоящие убийственные орудия, а не вполне человеческие ноготки. Никак не мог привыкнуть к тому, что зрение вновь в миллион раз лучше, что слух сильней, что вокруг так знакомо пахнет серой. Что он вновь в своей истиной личине… которую ненавидел. Теперь ненавидел.

— Доволен, Мон? — Люцифер склонил голову, заглядывая в лицо подчиненного. Ему было наплевать на то, в каком виде предстал перед ним Аргамон. Оба были одинаково незначительны. Дьявол все равно смотрел не на них, а сквозь. Туда, где клокотала ярость вперемешку с радостью. Его демон — радуется. Где это видано?

— Да.

И Аргамон прекрасно знал, что скрываться нет никакого смысла, врать тоже. Да и зачем врать? Зачем лишать себя последних крох радости прежде, чем наступит расплата? Снова наказание. Теперь уже окончательное. Его ведь предупреждали. Столько раз предупреждали — не вмешивайся. А он снова не сдержался. И даже не помог, не смог отсрочить то, что произошло. Бессмысленно.

— Готов снова отправиться туда?

— Нет.

Сейчас Мон уже и не вспомнил бы, почему именно его когда-то выбрали на роль того, кто будет исполнять маленькие поручения, проводя жизнь за жизнью неподалеку от этих двоих. Он примерял на себя разные роли — был опекуном для Альмы, другом для Ринара, учителем, как сейчас, лавочником, как когда-то, советником, плотником, лордом, полукровкой, человеком… Столько раз видел, как они любят друг друга, столько раз чувствовал их счастье на кончиках пальцев. Безоблачное, чистое, светлое, полное. И столько раз оно выскальзывало. С пожаром, шальной пулей, на скользком льду. И ведь дело не в том, что это происходило, а в том, что происходило слишком рано. Незаслуженно рано. И больше, ему казалось, он не выдержит.

— Нет? — Дьявол удивился, приподнимая бровь.

— Нет. Любое наказание, милорд, но не…

— Ты не властен выбирать себе наказание. Слушай и внимай.

Сопротивляться ему — бессмысленно. Аргамон это знал. Потому лишь кивнул, опустив голову. А в плоть на ладони опять впились звериные когти — до крови.

— Ты вновь отправишься туда. Вновь будешь рядом, поблизости, будешь смотреть.

Мимолетный взгляд подчиненного заставил Люцифера ухмыльнуться — он часто упивался чужими эмоциями. Сейчас же практически пьянел от осязаемой боли и ярости. Хотя мальчик, который ушел не так давно, излучал чувства куда более сильные.

— А потом… Я лишаю тебя бессмертия, Аргамон. Будешь смотреть, а потом умрешь. Как обычный человечек.

Демон кивнул, черные кулаки резко разжались.

— Почему молчишь? Не хочешь узнать, за что? Не хочешь попытаться убедить меня, что наказание за непослушание слишком жестокое? — Люцифер сощурился, вновь ловя взгляд серых глаз. Спокойный, усталый, искренний.

— Спасибо, милорд.

Развернувшись, он направился прочь. Устал не только дьявол. Он тоже устал. И знай, что впереди его ждет очередная гонка, очередная попытка и очередной провал — просто не выдержал бы. А так…

Это не было наказание. Для него это не наказание. Для него это путь к спокойствию в небытие. Еще раз, всего лишь раз, а потом…

— Не за что, — Люцифер долго смотрел в спину удаляющегося слуги, считая его шаги.

У них еще будет множество пешек, королей, ферзей и королев. Они наверняка когда-то снова соскучатся и решат сыграть. Но уже не этими фигурами. Этим… хватит. Всем.

Они столько раз разыгрывали эту партию и ведь ни разу так и не решили, кто победил. Видимо, все дело в том, что оба чувствовали свое поражение. Так и теперь Люцифер снова склонил голову, пытаясь понять, почему согласился? Ведь не за тем, чтоб наблюдать за их страданиями — это ложь. И не потому, что надоело, просто… Они ведь до сих пор не знают, на что способны эти двое ради своей любви. И почему-то совсем не хотелось проверять, где предел их возможностей. Легче дать то, что им действительно нужно, ведь это не так уж и сложно.

* * *

У Всевышнего не может быть любимцев. Все создания одинаково важны и нужны, для него одинаково радостно следить за победами каждого из них и одинаково печально переживать вместе с ними поражения, но…

Когда его одинокое смирение разрывал веселый смех одного рыжеволосого колокольчика, всеохватывающая любовь почему-то так и норовила сосредоточиться именно на ней.

Так было когда-то, а сейчас…

Она стояла перед ним, смотря в глаза. Такая же, как тогда, перед заданием. Только крыльев за спиной больше не было. И взгляд… Его любимые фиалковые глаза были теперь другими. Взрослыми, наполненными человеческой любовью и настолько же человеческой болью.

Ангел с его любимым именем, его Любимица стояла перед Ним, как тогда, и именно сейчас стало понятно, что сколько бы раз… как бы Он ни пытался… больше никогда она не станет прежней. Никогда уже не будет любить только Его. Никогда не предпочтет рай жизни с тем, другим, простым.

И теперь можно было честно себе признаться — это была ревность. Виной всему его ревность. Но не ревность к мужчине, а другая — Он до сих пор так и не понял, как она могла отдать предпочтение Ринару перед Его раем. Хотя и имя-то его было здесь запрещено. Впрочем, как и ее имя. Когда-то любимое имя. Это была ревность отца, которая не знала грани, и прощения, почему-то, тоже не знала.

— Понравилось в аду? — он внимательно смотрел в лицо Любимицы, пытаясь найти в ней причину того, что испытывает. Отчего никак не может ей простить. Почему других так просто отпустил, а ее нет. Почему снова и снова позволяет ошибаться, будто несмышленышу, вместо того, чтоб раз взять за шкирку, встряхнуть и посадить под замок. Рядом с собой, стерев из памяти все, связанное с тем, из-за кого она так страдает. Он безумно ревновал ее, а еще… до сих пор любил. Любил настолько, что не мог сделать так больно. Не мог забрать то, что любила уже она.

— Нет, — Любимица ответила честно, глядя в глаза Создателю.

— А если я скажу, что у тебя есть выбор — остаться здесь, забыв обо всем земном, вновь обрести крылья… Или вернуться в ад вместе со всеми своими воспоминаниями? — Он и сам бы не сказал, зачем задал этот вопрос. Действительно готов был вновь оставить ее подле себя? Дать второй шанс? Правильно ответить на вопрос, который когда-то уже задавал?

Вот только какой в этом смысл, если она…

— Я выбираю его. Всегда. Пусть даже в воспоминаниях… — и этот чистый взгляд фиалковых глаз, это не дрогнувшее лицо, это решимость. Ведь Он должен быть спокоен! Он должен владеть собой! Он должен все понимать, все прощать. Но сейчас об этом вспомнить не получилось.

— За что?! — по небосводу под ногами прошелся рокот грома. — За что ты так любишь его, Альма? Ты отдала за него крылья, ты отдала за него душу, ты отдала за него жизнь. За что?

— Вы создали нас такими. Я не могу не любить его, а он меня.

— Он же предал…

— Вы учили прощать…

— Ты собираешься прощать даже тогда, когда будешь страдать в аду, а он дальше жить, вновь предавая? — лгать — в Его случае, не просто низко, непозволительно, но и от этого сдержаться Он не смог.

— Он будет жить. И часть меня в нем. Большего мне не нужно.

— Глупая, — а потом Он впервые отвел взгляд. Он. Впервые. Отвел. Взгляд. Потому что не выдержал. Столько уверенности плескалось в ней, что сопротивляться — бессмысленно. — Он отказался жить без тебя. — Настолько, что правда сама полилась с уст. — Видимо, в этом вы одинаковы — в своем упрямстве. Он решил выторговать тебя у Дьявола. Скоро вы начнете сначала.

Бейся сейчас у нее сердце — наверняка ускорилось бы, а так только искра зажглась на глубине глаз. Когда он предложил вечность в раю, в роли Своего ангела — нет, а теперь, когда узнала о возможности всего лишь еще одного шанса на земле — загорелась.

— Он будет все помнить.

И вот в этот самый момент стало понятно, кто проиграл в этой партии. Он. Себе же. Глупо. По-мальчишески. Самоуверенно проиграл. Неужели думал, что она откажется от своего решения? Она? Самая сильная, смелая, дерзкая, мудрая и настолько глупая. Его Любимица. Часть его души. Неужели думал, что хоть какие-то преграды остановят ее на пути к тому, что она сама назначила своим счастьем? Нет.

— Если хочешь, я тоже могу позволить тебе вернуться, помня…

— Не хочу, — Любимица мотнула головой. Рыжие локоны мягкой волной качнулись, закрывая на какое-то время лицо обладательницы, а потом она снова вскинула взгляд на Создателя. — Лучше вновь полюблю его.

— И он снова сделает тебе больно…

— И я снова буду счастлива. С ним.

— Глупая, упрямая девочка, — не выдержав, Он снова блеснул глазами, глядя в это блаженно спокойное лицо. Ее хотелось встряхнуть, переубедить, заставить, сломать. Ему.

— Простите меня, — и она явно читала все это в глазах Вечности, Мудрости, Добра. Ведь именно этим Он был, должен был быть. — Простите. Я ведь не знала, что встречу его. Не знала, что так полюблю.

— И я не знал, — смирение в ее голосе, взгляде, спокойствие в мыслях и откровенность же не оставила Ему ни шанса дальше злиться. Какой в этом смысл, если исход понятен обоим? Его ангел, его Любимица, его Альма — совсем даже не его. И как бы он ни пытался доказать ей, что тогда она совершила ошибку, что сделала неправильный выбор, она не поймет. Не поймет потому, что выбор, как раз, правильный. Для нее всегда правильный.

Это ведь действительно он когда-то создал их. Сначала — ее, потом — его. Не думая о том, что они могут встретиться. Создавал независимо друг от друга. В ее душу закладывая искренность, чистоту, жертвенность, доброту. В его — решимость, благородство, упрямство.

А потом выпустил в мир. Его ошибка была именно в этом — выпустил их в один мир, в котором они уже не могли не встретиться. Сам того не подозревая, он создал две половинки одного целого. Так кому же теперь пенять за это? Ей? Глупо. Только себе.

Иногда, заигрываясь, входя в раж, он даже забывал, как жестоки они с Люцифером. Зато теперь очень хорошо это понимал. Нет. Она не виновата, что полюбила лорда. Не виновата, что предпочла его всему миру. Он действительно сам создал их такими. И теперь может либо уничтожить, либо…

— Я благословляю вас, Альма. — Либо наконец-то перестать сопротивляться тому, чего не миновать. — Теперь сами.

Эпилог

Альма сидела на поваленном дереве, водя подушечками пальцев по высоким травинкам. Они приятно щекотали, оставляя на коже влажные дорожки.

Ей стоило бы бояться. Наверное, можно даже заплакать, но на душе было так спокойно, что не получилось сделать ни первое: ни второе.

Втянув в себя пряный воздух: девушка закрыла глаза, кутаясь в шаль. Как ей было хорошо сейчас. Одной, в лесу, чувствуя его сырость, насыщенность запахами и звуками.

Откинув голову, Альма посмотрела в небо — чистое, ясное, голубое небо без единого облачка.

Когда где-то сбоку послышался шелест листьев, она подумала, что это очередной лесной гость. За проведенные здесь часы таких гостей было уже много: зайцы, ежики, птички. Казалось, они по очереди прохаживают по поляне, с любопытством изучая гостью.

— Привет, — только зайцы ведь не знают человеческий язык. И поздороваться не могут.

— Здравствуйте, — повернув голову в сторону звука, Альма улыбнулась.

На поляну вышел мужчина. Молодой, красивый лорд. Лорд… Откуда она знает, кто такие лорды? Ответа у нее не было. Просто знает. Он был хорошо одет, на ногах — высокие сапоги, в них заправлены замшевые штаны, на плечах — накидка, которую он почему-то расстегивает, кладет на руку.

— Ты заблудилась? — а потом подходит, опускает эту самую накидку на девичьи плечи, на долю секунды его лицо оказывается слишком близко к ней, а потом он опускается в траву у ее ног, скользя взглядом своих серых глаз по ее губам, скулам, лбу, вновь губам.

— Не знаю, милорд.

— Как это, не знаешь? — мужчина нежно перехватывает до сих пор водящую по травинкам ладошку своей рукой, подносит к губам, обдавая горячим дыханием. Так действительно намного лучше. Она и не подозревала, что так замерзла.

И отвечать правду ему было совсем не страшно. Смотря в теплые серые глаза, почему-то ничего было уже не страшно.

— Не знаю, как тут оказалась, милорд. Ничего не помню. Только свое имя.

— Наверняка имя очень красивое.

— Альма, — девушка пожала плечами. О красоте собственного имени она почему-то подумать не успела. Проведенное на опушке время вообще потратила как-то бездарно. Сидела, смотрела по сторонам, дышала, ждала… Чего?

— Очень красивое, Альма. Безумно красивое.

— А ваше? — девушка то и дело чувствовала, как ладошки касается уже не только дыхание, но и губы. Пусть она и не помнила, как тут оказалась, откуда вышла и куда должна была прийти. О том, что посторонний мужчина не должен целовать, знала. Стоило аккуратно высвободить руку, но Альма этого не сделала.

— Ринар.

— Ринар? — глаза девушки расширились. Ей показалось… На долю секунды показалось, что это имя ей знакомо. Правда надежда быстро погасла — вспомнить, откуда оно может быть знакомым, Альма не смогла.

— Да, душа, — согретой уже ладони коснулся очередной поцелуй.

— Что вы делаете здесь? — когда в разговоре наступила пауза, сердце Альмы почему-то защемило. Ей ужасно не хотелось, чтоб лорд пропал так же неожиданно, как появился.

— Кое-что искал.

— Нашли?

— Уже нашел.

— Что? — девушка оглянулась по сторонам, пытаясь понять, что же заставило нового знакомого бродить по лесу в одиночку.

— Тебя, — мужчина улыбнулся, склонив голову.

Альма должна была что-то ответить, хотя бы руку выдернуть, чтоб не думал, что ее так просто очаровать, но она вдруг растеряла все слова. Глаза незнакомца сейчас казались роднее всего на свете, а его голос разливался теплом в груди.

— Ты совсем замерзнешь, птичка, — мужчина в очередной раз поцеловал нежное запястье. — Идем.

— Куда? Я же сказала, что не помню, откуда и куда шла…

— Я живу неподалеку. Согреешься, поешь, а потом попытаемся вспомнить.

Ринар видел, что она напряглась. Как бы он ни пытался сдержаться, получалось не слишком удачно. Наверняка напугал.

— Вам можно доверять, мой лорд? — девушка посмотрела серьезно. Видимо, действительно оценивала его благонадежность.

А он был совсем неблагонадежен. Держался из последних сил, лишь бы не сжать в объятьях, не зацеловать, тут же не огорошить признанием в любви.

Он помнил все. Вот уже три года жил, помня все и разыскивая ее. На этот раз партию-жизнь разыгрывали со времен, предшествующих его помолвке с Наэллой. Помолвке, которой уже не суждено было состояться.

За это время он успел побывать на войне, вернуться, обыскать все окрестные обители, в которых не было его Души, вновь поручить Аргамону заняться поискали кальми, теперь уже не объясняя причин.

Когда-то он ждал долгих пятьдесят лет пробуждения своей мнимой любви. Но только на этот раз осознал, что такое сгорать от ожидания. Выть от нетерпения, отчаиваться и вновь обретать веру в себя и в нее. Мечтать о ней, грезить ею, готовиться к противостоянию со всем миром ради нее.

А сегодня… Его просто потянуло на эту опушку. Он всего-то и успел, что обуться, да оседлать лошадь, а потом мчать, чувствуя, как его тянет нить. Та самая нить.

— Нельзя, — он улыбнулся, разглядывая любимое лицо. Ей сейчас лет семнадцать. Она такая, как тогда, когда он отпустил ее.

— Вы хотя бы честны.

— Идем?

Альма кивнула, дождалась, когда мужчина встанет воспользовалась предложенной рукой.

— Мы только должны сделать еще одну вещь, — девушка думала, что он тут же развернется, зашагает вперед, а ей придется идти следом. Когда же она сделала маленький шажок, смотря под ноги, натолкнулась на скалу его тела. Он не спешил разворачиваться. Стоял, смотря на нее с затаенной в уголках губ улыбкой, нежно поглаживая все так же греющиеся в его руках ладошки.

— Какую?

— У тебя удивительно красивые глаза, душа. Они так же красивы, как и имя. Думаю, не стоит их никому показывать. Пока. Согласна?

Альма не знала, что особенного в ее глазах, но согласилась. В конце концов, ему нельзя верить, но очень хочется доверять.

— Я наведу морок, только… для этого нужно будет тебя поцеловать. Позволишь?

На самом деле, целовать было совершенно не обязательно. Необязательно, но необходимо. Чтобы вспомнить ее вкус, чтобы поверить окончательно, чтоб не умереть от разрывающего на части счастья.

Неуверенно кивнув, девушка тяжело вздохнула. Она не понимала саму себя. Не понимала, почему этот неизвестный лорд так действует на нее. Почему она позволяет ему так много, почему не развернется и не уйдет.

Альма не могла знать наверняка, но ей казалось, что раньше ее не целовали. Это было впервые.

Губ коснулись чужие губы, задержались на долю секунды, а потом оторвались, чтоб тут же снова припасть. Во второй, третий, четвертый раз, а потом раскрыть и скользнуть внутрь. Вряд ли именно такой поцелуй требуется для наведения морока, но сообщать об этом Альма не стала.

— Пойдем, мой ангел.

Альму оторвали от земли, прижали к груди, а потом направились прочь, то и дело, останавливаясь, чтоб снова поцеловать.

Подсадили на лошадь, запрыгнули следом, вновь прижимая, теперь уже спиной к груди.

— Не боишься?

— Нет, — прислушавшись к себе, девушка поняла, что отвечает совершенно искренне.

— Даже меня не боишься?

— Нет.

Миллион слов и вопросов рвались с губ, но Ринар заставлял себя молчать. Теперь у них будет много времени. Много времени на разговоры, на действия, на то будущее, которое когда-то показал ей Аргамон или любое другое, какое она захочет. На будущее без постороннего вмешательства и собственных ошибок.

Нет, ошибки, конечно, будут, но каждую из них они смогут вместе исправить.

По дороге Альма задремала. Пригрелась на его груди, вжалась спиной, накрыла держащую ее поперек талии руку своими, откинула голову, неосознанно подставляя поцелуям тонкую шею.

Ринару даже удалось снять ее с коня, практически не разбудив, а потом направиться к дому.

— Милорд, — Аргамон вышел на крыльцо, склонившись, а потом скользнул растерянным взглядом по силуэту девушки в руках Ринара. — Вы…

Лорд Тамерли же бросил на усача быстрый взгляд, инстинктивно прижимая Альму ближе к сердцу.

— Даже не пытайся подойти к ней. Ясно? Если они что-то поручили — лучше сразу забудь. Я не выгнал тебя из дому только потому, что когда-то нашел ее благодаря тебе. И потому, что ты был дорог ей. Хочешь стать другом, наставником, учителем — я не стану возражать, но вмешиваться больше не позволю. Понял?

Аргамон кивнул.

— Вы… Вы помните?

— Да.

Какое-то время мужчины молча смотрели друг на друга. Ринар — гневно сверкая глазами, а Аргамон пытаясь осознать, что это значит.

— У меня больше нет поручений. Меня отправили в отставку, — он усмехнулся, делая аккуратный шажок к свернувшейся клубком на руках Ринара Альме. Провел по непослушным рыжим волосам, улыбнулся уже искренне. — Хочу напоследок посмотреть, как моя девочка будет счастливой.

— Будет.

Перед лордом открылась дверь, он направился в дом. Теперь начинался самый ответственный этап жизни. Ждать ее было сложно, но куда сложней будет любить. Любить так, как она заслуживает. Не доставляя страданий, не раня сердце, не позволяя ронять слезы. Он миллион раз клялся сам себе, что сделает это любой ценой. Теперь настало время держать слово.

Ринар опустил девушку на кровать, попытался разжать сомкнутые на шее пальцы, она позволила сделать это далеко не сразу. Прежде заставила приблизиться к своему лицу:

— Ты обещал вернуться через семь дней.

— Немного задержался.

— Главное, что вернулся. Ко мне.

— К тебе, — оставив на губах спящей поцелуй, Ринар отступил. — Моя душа.

* * *

Аргамон подошел к парапету, пытаясь справиться с собой. Сложно было дышать, больно смотреть на солнце, глаза слезились.

Он ухватился за перила, запрокинул голову. По полю перед домом разнесся громкий смех. Пожалуй, самый искренний в его жизни смех. Так смеются те, у кого гора упала с плеч.

Аргамон почему-то был уверен, что на этот раз у них все получится. Все. Получится.

А сам он ставил бы на душу. Хватит осколков.

Примечания

1

Любимая.

(обратно)

2

Открыть.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg