«Магия пространства»

Магия пространства (fb2) - Магия пространства (Магия вероятностей - 2) 612K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Светлана Геннадьевна Ермакова

ГЛАВА 1

Медленно уходящая боль во всём теле. И в мыслях — единственная, откуда-то взявшаяся фраза — "Разве такое бывает, что люди живут на звёздах?" Нет, вряд ли я сейчас на звезде. Тут холодно, почти темно, жёстко и немного покачивает. И где же оно, это "тут"? Вытягиваю руку и провожу ею по металлическим прутьям. Я за решёткой? Да нет же, я в клетке!

Водопад памяти. Я — Филис Кадней… Нет, я — Ольга Самарская, которая более полугода прожила в теле Филис Кадней. А теперь я повторила её "подвиг" и, никого не спросясь, отняла жизнь у другого человека, маленькой девочки, вселившись в её тело. Да, она была безумна, и, видимо, опасна, раз её держат в клетке, и только это меня как-то оправдывает. Надеюсь, этот несчастный ребёнок умер в моём бывшем теле раньше, чем очнулся после переноса души — насильно перемещённые души приходят в себя гораздо дольше, чем те, кто идёт на это осознанно. И, надо быть с собой честной, жить — хорошо. Особенно хорошо — после того, как практически умер.

А клетка моя стоит в коляске, которая куда-то движется. Раньше рядом ещё сидела старушка-герцогиня, но сейчас её нет. Зато за загородкой немного виден водитель коляски. Я с трудом поднимаюсь на тоненькие ножки и заглядываю сквозь прутья клетки и поверх спинки сиденья.

— А куда мы едем? — любопытствую.

Язык у девочки не привычен к речи, и получается какой-то лепет, где не могут хорошо выговариваться все буквы. Водитель почему-то пугается, взглядывает в зеркало заднего вида, пугается ещё больше и коляска резко вихляет по дороге. Вытягиваю шею и вижу в отражении только верхнюю половину своей головы. Ну да, я бы тоже испугалась такого лохматого и чумазого ужастика.

— А где… бабушка? — задаю новый вопрос, едва коляска выровняла ход. Получилось примерно как "де бабуска".

Водитель бледнеет и что-то бормочет себе под нос. Наверняка говорит о том, какой я прекрасный ребёнок, не иначе. Мне он ничего не отвечает. Ну и ладно, у кого-нибудь другого спрошу, на нём свет клином не сошёлся. Главное, доехать бы до этих других побыстрее, помыться, оправиться и привести себя в порядок. Несомненно, столичный дом герцога Тонлея все возможности для этого мне предоставит.

"Куда приводят мечты" — есть такой замечательный фильм в моём родном мире. Мои простые мечты, о которых я думала в дороге, привели меня в ад. Когда коляска остановилась и водитель из неё выбежал, вскоре пришли какие-то сурового вида мужики, и, не обращая внимания на обращённые к ним слова и вопросы, грубо вытащили клетку со мной и перенесли её в ужасно вонючий хлев для свиней. В отдельный загон. Оставили меня там так, как есть, в клетке. И ушли.

Любопытные свиньи за перегородкой из положенных горизонтально досок поглядывали на меня в щели и пытались просунуть в них свои шевелящиеся пятачки. Ещё они похрюкивали и повизгивали при этом. Видимо, от восторга в связи с таким соседством.

— Цыц, хавроньи, дайте мне подумать спокойно! — приказала я.

Не знаю, виноваты ли не послушавшиеся меня свиньи, но осознать причины того, что происходит, было очень трудно. Ну, допустим, девочка была агрессивна. Но везли же её не на крестьянской телеге какой-нибудь, а в одной коляске с герцогиней! Да и одёжка на мне, хоть и грязная, да приличная, не похожая на грубоватую одежду крестьян. Кто же эта девочка, если не член семьи герцога Тонлея? То есть — кто же я теперь?

Ладно. Герцога тогда наверняка скрутили на дороге, поэтому ему теперь не до меня. А его мать-старушка? Допустим, её тоже больше волнует участь сына, и она осталась где-то там. Но кто-то же принял решение привезти меня сюда и запихнуть в этот хлев? Вряд ли водитель коляски так много на себя возьмёт, что сам распорядится ребёнком. Я знаю только одного столь жестокого и обладающего властью человека — это герцог Тонлей. Значит, скорее всего, сюда меня и везли по его приказу. А водитель просто сделал то, что начал делать ещё до ареста герцога — мол, мы люди маленькие, что велят, то и делаем. Примем это за рабочую версию. Теперь главный вопрос — как отсюда выбраться?

Дверь хлева отворилась и в неё вошла какая-то широкая баба с двумя большими вёдрами. Свиньи радостно завизжали, застучали раздвоенными копытцами и начали толпиться у передней стенки загона. Баба, мельком любопытно взглянув на меня, споро подоткнула подол длинной юбки с фартуком и опорожнила вёдра в деревянное корыто, стоящее в свином загоне. Завоняло ещё отвратительнее, чем до того, как бы ни удивительно это было. Потом баба достала откуда-то другое корыто, поставила его в мой загон и выплеснула из ведра остатки свиной кормёжки. Взяла говняную лопату и подвинула ею это корыто к моей клетке.

— Да как ты смеес так облассяться с алистоклаткой? — крикнула я возмущённо, — Я всё лассказу гелцогине!

Баба охнула и попятилась.

— Я самому его велисеству позалуюсь!

Баба сбежала. И чего я добилась, шепеляво качая тут права? Нет, ну не терпеть же было. К тому же, и правда, терпеть уже невозможно. Я кое-как через прутья клетки опорожнила мочевой пузырь в пододвинутое ко мне корыто. Примерно через полчаса в хлев вошёл пожилой мужик с широкой лопатистой бородой. Из-за его плеча любопытно выглядывали другие люди.

— Ты чего тут шумишь? — попытался грозно спросить он, подойдя к моему загону.

Но голос его, однако, при этом дрогнул. Боятся они меня. То ли буйства безумного ребёнка, то ли, наоборот, моей разумности, которой может оказаться поболе, чем у них. Надо поговорить с ним вежливо, и не обращать уже внимания на свою шепелявость.

— Давайте познакомимся. Как мне к вам обращаться?

— Так это… дядька Фокк.

— Ну меня вы наверное знаете, да? Кто я, по-вашему?

— Так… известно, кто. Отродье герцогское.

— Я не отродье, я его дочь! — одновременно обрадовалась и оскорбилась я, несостоявшаяся падчерица принцессы Маэлис.

— Так ведь безумная же…

— Я выздоровела. Вот когда мой папенька меня стращал, так я была безумной. А как увидела сегодня, что его схватили по приказу его высочества Винсента, так сразу в моей голове — хлоп! — и прояснилось разом. Понимаешь, дядька Фокк?

— Как так — разом? — не спешил доверять мне мужик.

— Не знаю, как, но уж как есть. Вы же наверное знаете, что раньше я и говорить не умела?

Дядька и народ, набившийся в проёме двери в хлев согласно закивал и загомонил.

— Ну вот. А теперь — слышите, как научилась? Вот как папеньку скрутили, так я и дар речи сразу обрела.

— А правду сказывают, что у тебя и мажеский дар имеется? — полюбопытствовал дядька.

— Надо говорить "магический", — снисходительно поправила его я, ходячее пособие для практиканта-логопеда, — Правда. Но я им пока не умею пользоваться.

— А правда, что ты девку-служанку убила? — высунулся какой-то пацан, который тут же наполучал сразу несколько звонких щелбанов от взрослых и спрятал свою голову.

О ужас. Я ещё и малолетняя убийца, вдобавок ко всему. Между тем, ответа от меня все ждали.

— Я не помню. Я ведь до сегодняшнего дня не в ясном разуме была.

— А что, ежели твоё прояснение скоро опять кончится? — опасливо спросил меня Фокк.

— Не кончится. Я ведь в разум как пришла теперь, так уже и захотела бы выйти — а не получится.

Фокк отошёл к народу и они начали совещаться. Я стояла паинькой, навострив уши. Вроде склоняются к улучшению моей участи… Даже не знаю, как так получилось, но тут я нечаянно всё испортила, звонко чихнув. И надо ж такому быть, что этим чихом я случайно напугала какого-то особо нервного крестьянина с тонкой душевной организацией, испугавшегося несомненно начинающегося у меня приступа безумия. Где-то вдобавок забрехала собака и заголосил младенец, усугубив ситуацию. В двери возникла нездоровая паника, и народ дружно попятился от хлева. Ну всё, тушите свет.

А свет и так почти погас. Наступившие сумерки никак не способствовали освещению и без того тёмного хлева.

— Ты это… — сказал подошедший ко мне Фокк, — посиди пока тут, до завтрева. Обчество так решило.

— Постель мне принесите и еды нормальной.

— Ишь ты, постель тебе сюды! — возмутился мужик.

— Тогда не сюды, а туды!

— Куды — туды?

— Куды, куды… — начала закипать я, — Сейчас яйцо снесёшь, раскудахтался. В дом! Я ведь не свинья, чтобы прямо так спать.

— Поесть принесу, — заупрямился мужик, — а поспать сегодня прямо так и придётся. Обчество решило.

— Вот всем "обчеством" вас король и прикажет пороть, чтоб неповадно было аристократов в клетках да в хлеву со свиньями держать!

Дядька тяжело вздохнул и удалился, почёсывая свой зад, явно предчувствуя неминуемую правоту моих слов.

Вскоре он вернулся, притащив мне какой-то драный зипун да краюху хлеба, лежащую на металлической кружке с водой.

- Ужин прямо королевский, — сказала я.

— Какой есть, — насупился мужик.

— Да я не в обиду, я правду говорю, — утешила я его, — Ужин такой в точности как в королевской тюрьме.

— На-кось, ташшы к себе вот, за рукав, — отмахнулся дядька.

Кое-как "вташшыв" зипун сквозь прутья решётки слабенькими девчачьими ручками, я уселась на него и принялась пить и есть. Когда подняла голову — мужика в хлеву уже не было. Я осталась одна, если не считать массово уснувших хрюшек, трогательно соприкасающихся друг с другом пятачками.

Ну вот, поела, теперь можно и… Нет, не поспать. Помагичить. Попытаться, во всяком случае. Закрыла глаза, расставила ладони, вызвала поток. Ну здравствуй, портальная магия, вот ты, значит, какая! Поток был похож внешне на камень опал — белёсая дымка с радужными переливами. Из курса общей теории магии я знала, что у телепортаторов главные камни для амулетов — тёмно-красный рубин или гранат традиционного цвета. Но только их поток магии слабо отливал в основном двумя цветами — бледно-розовым или голубоватым. А вот мой отражал наверное весь спектр, когда я подносила его к глазам и смотрела сквозь него на узкий огонёк окна жилого дома, просачивающегося сквозь стену хлева. Похоже, придётся мне где-то крупными бордовыми камнями разжиться, когда жизнь наладится. Эх, Жаргал, где теперь твоё наследство?

Рискнуть — не рискнуть переместиться? Если рискнуть, то совсем недалеко. Обессилеть до полусмерти это хиленькое тельце мне совсем не хочется. Как там рассказывал мне Цертт, не к ночи будь этот некромант помянут? Валент своей магией заставлял как бы соприкасаться то место, где он был, с тем местом, куда он хотел попасть. Закрыла глаза и сосредоточилась на ощущении пространства вокруг меня, читая знакомое заклинание, которым предваряла раньше сеансы магии вероятностей. А когда открыла, прямо на месте части решётки в клетке увидела маленький, в мой росточек, словно бы дверной проём. И тут же сделала шаг. А потом только выдохнула задержанный в лёгких воздух. Оглянулась — портал закрылся, решётка восстановилась, словно тут всегда и была. А меня внутри клетки уже не было, я стояла снаружи.

Эйфория — вот что я сейчас чувствовала. И ещё голод, хороший знакомый каждого практикующего мага. Выйдя из хлева, я огляделась. В доме, на подворье которого стоял хлев, свет в окне ещё не погас. Значит, далеко ходить не надо. Поднимаюсь на крыльцо, стучу. Бородатая физиономия дядьки Фокка, пытавшегося разглядеть незваного гостя, прилипла к ближайшему окну. Даже нос стал расплющенным, как у его хрюшек. Улыбаемся и машем, — открывай, мол, не менжуйся.

— Чего надо? — опасливо спросил Фокк, подойдя к запертой изнутри двери.

— Дайте попить, а то так есть хочется, аж переночевать негде.

— Я ж давал надысь.

— Опять надо дать. Растущему организму много еды требуется, аль не слыхал, Фокк?

Дядька потоптался, повздыхал, почертыхался в адрес тех рукожопов, которые толком клетку закрыть не умеют, да и впустил меня. Только в сени, правда.

— Вон, на топчан сидай.

Принёс он мне ещё хлеба, а в кружке на этот раз молоко было. Замечательное такое, свежее натуральное молоко, вкус которого совершенно позабылся мной, если даже я когда-то его и знала.

— Э-эх, — сказал с жалостью мужик, глядя, как я уписываю еду за обе щёки, и погладил меня по косматой голове.

— Спасибо, дядя Фокк, — сказала я, отдавая ему пустую кружку, — я наелась. Можно я тут посплю?

— Спи. Сейчас одеяло с подушкой дам.

Адский петух закукарекал откуда-то гораздо раньше привычного мне времени, ещё перед рассветом. Заскрипели двери, сторожко, но ощутимо мимо меня затопали люди, звякнули вёдра. Начался привычный крестьянский день. Я отвернулась к стене, накрылась колючим одеялом с головой и опять уснула. У меня сейчас каникулы по расписанию!

Проснулась, когда солнце уже ярко светило в маленькое оконце. Сходила на двор, нашла уборную и умывальник, которыми воспользовалась. Попросила у вышедшей из дома молодой бабы расчёску, но свои космы расчесать не смогла.

— Надо бы постным маслицем полить, попробовать, — посоветовала баба.

— Несите, — разрешила я.

Облили меня резко пахнущим подсолнухами маслом, взяли расчёску и стали продираться через очаговые колтунчики.

— Не бойся, тяни, я потерплю, — сказала я, — даже если где-то и выдернешь клок. Красота требует жертв.

— Аристократки, — уважительно протянула баба.

Потом помыли мне голову с душистым мылом, и посадили в доме за стол, как белого человека, а не как… не хочу даже вспоминать, аппетит себе портить перед оладьями с вареньем.

В разгар моего праздника живота вошёл дядька Фокк в сопровождении какого-то солидного господина.

— Вот, господин управляющий, это и есть, сталбыть, отродье, которое привезли давеча в железной клетке.

А я сижу такая умытая, причёсанная, с подсохшими чистыми и пышными волосами, и аккуратненько эдак вилочкой оладушек накалываю. Управляющий поместьем воззрился на меня, выпучив глаза.

— Добрый день. Как поживаете? — добила я его.

В общем, о том, чтобы опять запереть меня в клетку, и речи не было. Управляющий только просил Фокка, чтобы тот оставил меня пока у себя в доме, но Фокк упёрся и твердил, что кому же жить в господском доме, как не самого герцога дочке родной. Долго бы они ещё рядились, если бы оладьи у меня на тарелке не кончились.

— А теперь послушайте меня, господа, — сказала я, аккуратно рыгнув и промокнув губы кухонным полотенчиком.

На пути в столицу я сидела рядом с водителем, замотанная в большую пуховую шаль. Заднее сиденье было уставлено подношениями — корзинами с яйцами, тушками забитой птицы, простой выпечкой и прочей снедью. Откупалось "обчество", чтобы, значит, его не пороли.

ГЛАВА 2

На просторное крыльцо столичного дома герцога Тонлея высыпала челядь. Все с удивлением смотрели на знакомого водителя из поместья, на этот раз приехавшего с какой-то девочкой, каковая, выйдя из коляски, по-хозяйски распорядилась:

— Отвезите продукты к кухне, там пусть выгрузят.

Потом эта девочка — я, то есть — подошла к крыльцу и стала внимательно смотреть на встречающих. Я — на них, они — на меня.

— Вы бы ещё оркестр приготовили, — говорю, наконец, — для торжественной встречи герцогской дочки.

— Простите, юная леди, а как фамилия вашего папеньки? — спросил стоящий в центре пузатый господин в ливрее.

— Вчера была Тонлей, — усмехаюсь я со значением.

— Да это не наше ли отродье? — ахнула какая-то женщина.

— Ваше, ваше, — киваю я, — Только теперь я в полный разум пришла и ничего, что раньше со мной было, не помню.

Охи, ахи, "не может быть", "да как же это", "а где клетка", "ведь только два денёчка и отдохнули", "да не, эта на отродье не похожа совсем", "а на покойную герцогиню-то как зато похожа", "мы все умрём" и прочие возгласы. Ну, могу их понять. Увозили лохматого, бессмысленного и злобного чумазика, а привезли белого и пушистого ангелочка.

Подошла к пузатику — видимо, он тут главный.

— Ведите.

— Куда? — растерянно спросил он.

А и правда — куда? Сказать ему "в мои комнаты", так наверняка раньше девочку держали где подальше, может, даже и в подвале. Не, мне хватило со свиньями несколько часов пожить, с крысами как-то не хочется.

— К бабушке, — нашлась я.

Старушка и решит, где я теперь жить буду.

Но старушка ничего решить не могла. С ней "приключился удар", как пояснил мне пузатик-дворецкий, и она лежала на кровати без движения, могла только смотреть, да и то — одним глазом. Другая сторона лица оставалась парализованной. Я подошла к старой женщине и поглядела ей в удивлённо вытаращенный на меня глаз.

— А целитель что говорит? — спросила я находящуюся рядом горничную.

— Простите, леди Эвелис, целителя у герцогини не было.

Ну вот я и узнала, как меня зовут. А то уж опасалась, что придётся именем "Отродье Тонлей" везде подписываться.

— Почему не было? — возмутилась я.

— Мы посылали за тем магом-целителем, который раньше семью Тонлей пользовал, но он идти отказался, — ответил дворецкий, — говорит, все уже знают, что герцога нашего арестовали и всё имущество у нас отберут, так что нам за его труды и платить больше нечем. А мы-то ведь прислуга, не можем господские деньги брать без разрешения.

Да, о клятве Гиппократа тут явно не слышали.

— Тащите сюда целителя, этого или какого-то другого. Найдём, чем оплатить его визит. А отберут имущество или нет, ещё неизвестно!

Уж я постараюсь, чтобы не отобрали. Как-то не готова я оказаться на улице с парализованной старушкой на руках, и со статусом "без роду, без племени". К тому, что я аристократка, уже привыкла и отвыкать не хочется.

Велела принести мне чистую одежду, наконец. Дворецкий ушёл распорядиться, а я осталась у постели больной. Надо бы её в курс ввести, мало ли, что она не говорит, а слышать — всё слышит и понимать — понимает.

— Такие вот чудеса, бабушка, я в разум вот пришла полностью, управляющий поместья меня обратно домой и отправил. Я ничего не помню, что со мной было раньше, но откуда-то почти всё понимаю. Даже кажется, я иногда понимаю больше, чем другие. Как какой-то взрыв вчера услышала, так в моей голове будто бы и включилось это понимание. Так что теперь всё со мной будет в порядке, я больше никого не обижу. И магическим даром вещи двигать тоже больше никогда не буду.

У старушки из раскрытого глаза выкатилась слеза. Думаю, не от горя из-за произошедшего со мной. Если бы бабка свою внучку ненавидела, не ехала б с ней в одной коляске на прощанье.

— А папеньку моего наверное судить будут, я слышала, это он тот взрыв устроил, хотел самого его высочество убить. Наверное, говорят, чтобы король выдал замуж принцессу за папеньку и наследником престола их дитя объявил. Но ты не переживай, там вроде бы почти все живы остались. Так что может, папеньку слишком строго и не накажут.

Ага, как же. Да я б сама ему голову оторвала за покушение на жизнь Винсента! А наш король тем более к сентиментам не склонен. По себе знаю. Но старенькую леди жалко. Вдобавок она — оплот моей благополучной жизни тут, от этого её здоровье мне ещё дороже. Я переоделась и продолжала болтать, рассказала о том, что в деревне со мной было. Так мы и дождались мага-целителя.

Тот первым делом недоверчиво уставился на меня и, как показалось, посмотрел магическим зрением мой мозг — тот ли он, что был раньше. То есть — та ли я. Потом он брюзгливым тоном про гонорар спросил и добавил, что наличные деньги, насколько ему известно, герцог в замагиченном сейфе держит, который кроме него никто не откроет.

— Вам сказали, что ваш визит будет оплачен, господин доктор? Ну так в чём дело, или слово леди для вас — пустой звук? — сурово отчитала я его.

Тот только покачал головой — что, мол, ей можно объяснить, дитю, которое ничего понимать не может, хотя и разговаривать как-то вдруг научилась. Но за дело всё-таки взялся. Я понаблюдала за его работой, включив магическое зрение, как мы делали это в больнице академгородка. Эх, целительская магия, не далась ты мне, как мечталось. Впрочем, я не жалею о том, каким даром оказалась наделённой. Нисколько — ни тогда, ни сейчас.

Велела дворецкому принести еды и питья для целителя, чтобы тот подкрепился после обследования и лечения старушки — вижу ведь, как выкладывается человек, что-то в голове пациентки будто бы то ли вычищает, то ли заживляет.

После сеанса целитель, отойдя от заснувшей старушки, ни присесть, ни поесть не отказался.

— Что скажете, господин доктор, бабушка выздоровеет?

— Надеюсь, — слабо махнул рукой тот.

Я вышла с дворецким из комнаты и спросила, не знает ли он, где можно взять наличные деньги. Но тот подтвердил слова целителя, что деньги заперты у герцога в сейфе на магический замок, открывающийся только ему.

— А у герцогини?

У герцогини в тощем кошельке нашлись лишь несколько мелких монет, которыми она порой одаривала слуг.

— Так может, пригласить медвежатника?

— Кого? — удивился дворецкий.

— Ну, того, кто сможет сейф папенькин вскрыть. Под мою ответственность.

— Что вы! — замахал руками дворецкий, — Нас же потом в тюрьму посадят! Нет, мы можем только официальным путём пойти, бумагу в королевской канцелярии выправить, с ней и обратимся к уполномоченному магу-артефактору.

— Это долго, — вздохнула я.

Целитель вышел из бабкиной спальни туда, где мы с дворецким шептались.

— Ну что, леди, вы готовы оплатить мои услуги? — насмешливо спросил он и назвал нужную сумму.

— Для этого вам придётся прогуляться со мной до королевского банка, — ответила я.

Доктор не уставал поражаться мне, моему "взрослому" поведению, противоречащему тому, кого он перед собой видел и слышал. Но я не хотела играть перед всеми несмышлёныша — и трудно это, притворяться всё время, и, главное, проблемы-то решать надо было! Так что лучше пусть все окружающие привыкнут к мысли о чудесном преображении на почве волшебного взрыва. Главное только, чтобы других душевнобольных не попытались лечить аналогичным способом, а то и из нормальных людей конченых психов наделают. Высказала доктору версию моего выздоровления, мол, уникальным образом совпало множество факторов, включая особенности моего магического дара, который теперь будто бы затих.

А вообще, на моей стороне ещё играло то, что в этом мире словно в подкорку людям вбито уважение к аристократам, особенно такого высокого уровня. Всё, что ни делает аристократ любого возраста, если он не нарушает закон, для простолюдинов не подлежит сомнению и осуждению. Внешне, во всяком случае. Поэтому ни прислуга, ни целитель не смели явно выказать ко мне пренебрежение, они все обязаны были ко мне прислушиваться. А уж что они там про себя думают да обсуждают, мне неважно.

В банке я взяла карточку и написала на ней код своего анонимного счёта, а также сумму в наличных деньгах, которую нужно снять. С большим запасом, конечно. Отдала эту карточку доктору, чтобы это как бы он снял и клерки не подумали лишнего. Как хорошо-то, что его величество в своё время проявил принципиальное чистоплюйство и не стал официально называть меня именем "Филис Кадней". Иногда мне кажется, что королём надо родиться, чтобы интуитивно совершать такие правильные поступки.

Рассчиталась я с доктором, договорилась о его следующем визите для проверки состояния герцогини и её дальнейшего лечения, если потребуется. И отправилась в свой новый дом, рулить герцогством Тонлей. Больше-то ведь некому!

Дома велела собрать всю прислугу вместе, буду знакомиться и речь перед ними держать. Вот ничего ж себе! Какая орава собралась, как же их кормить-то всех? Забралась на несколько ступенек по лестнице, чтобы все меня видели и оглядела холл с целым озером разномастных голов и белых чепчиков. Напустила на себя нарочито-важный вид и начала вещать:

— Герцог Тонлей арестован, ждать его не надо, — рубанула я сразу о главном, — Главная тут сейчас для всех я, пока бабушка-герцогиня болеет. От вас требуется работать как прежде. А мне требуются: хорошие комнаты, горничная, секретарь и те люди, которые управляют герцогством.

— Я экономка в этом доме, — присела представительная дама в годах, — госпожа Свантокк. Могу подготовить для вас апартаменты и прислать новую горничную, ваша милость.

— А старая где? — задала я наиглупейший вопрос, и ещё до того, как услышала ответ, осознала всю его глупость.

Ведь с безумной девочкой могли находиться только крепкие санитарки.

— Обеих женщин, которые при вас сидели раньше, его светлость рассчитал перед тем, как отправить вас в поместье.

— Хорошо, займитесь этим, госпожа Свантокк, — важно кивнула я, — А кто секретарь моего отца?

Вперёд вышел сутуловатый и лысоватый мужчина, представившийся господином Уррием.

— После того, как я пообедаю и отдохну, мы займёмся с вами. Постарайтесь рассказать о порядках в герцогстве так, чтобы я всё поняла, — поставила я перед ним непосильную задачу.

— А управляющие герцогством? — спросила я у озера голов подо мной, и опять, как оказалось, ткнула пальцем в небо.

— Так они же все в герцогстве работают, — сказал дворецкий, — Тут ведь только столичный дом его светлости.

Как же хорошо, что я ребёнок, и с меня, как говорится, взятки гладки. То есть проявляю я смекалку и ум — прекрасно, глупость и невежество — естественно.

— Ну ладно тогда, — надула я губки, — у меня на этом всё. Можете идти работать.

Первые комнаты, которые мне предложили занять, я отвергла. Они были слишком взрослыми, с огромной и высокой кроватью, такой же ванной, и прочая. А я всё-таки не желала всем обитателям в доме устраивать полный разрыв шаблона. В итоге выбрала другие комнаты, но велела по возможности перенести сюда подходящую для меня мебель, пока я буду обедать.

В столовой попросила убрать кресло и принести мне стул повыше. А потом ещё подушечку. А то зрелище я из себя представляла преуморительное — сидит такая шмакодявка в одиночестве во главе очень длинного стола, и тарелка у неё на уровне рта. А бокал и того выше.

— С кем обычно обедал папенька? — спросила я у старшего лакея, пришедшего проследить за моим обслуживанием во время обеда.

— С её светлостью вдовствующей герцогиней, если гостей не было, — с поклоном ответствовал тот.

— Ладно, подавайте, — вздохнула я.

Ещё до окончания обеда я вдруг стала зевать — очевидно, моему организму требовался дневной сон. Не знаю, где слуги раздобыли для моей комнаты вполне приличную детскую мебель и даже игрушки. Две. Мячик и дудку. И горничная хлопала глазками в ожидании приказаний.

— Меня помыть, в постель уложить и не тревожить два часа, — не обманула я её ожиданий, потирая кулачками глазки.

Ближе к вечеру меня проводили в кабинет герцога. Вот опять — кто такие низкие кресла ставит по всему дому? Ладно, откинулась пока на спинку, чтобы видеть господина секретаря хоть немного получше.

— Садитесь, господин Уррий, будете помогать мне писать письмо королю.

Письмо мы писали долго — этот Уррий всё время лез со своими советами и настаивал на вычёркивании некоторых моих фраз, которые я, со своей стороны, считала самыми удачными. Я же знала — король не станет читать обычное слезливое письмо, ограничится упоминанием в общем докладе своего секретаря. А мне надо было, чтобы прочитал. Да ещё, желательно, захотел обсудить его в семейном кругу за ужином. В общем, сторговались мы с Уррием на таком варианте:

"Ваше величество,

Припадая к Вашим ногам, наипочтеннейше обращается к Вам несчастное заплаканное дитя.

Нет, я не могу просить у Вас снисхождения к моему заблудшему отцу, который достоин не только порицания, но и адских мук.

Также не прошу у Вас никакого содействия в дальнейшей судьбе моей престарелой бабушки, вдовствующей герцогини Тонлей, которая сейчас лежит, будучи парализованной вся, за исключением левого глаза, и меня, шестилетней уже почти что круглой сироты. У нас и так всё хорошо.

Умоляю Вас лишь об одном — не лишать нас с бабушкой герцогского статуса, а также крова над головой и обоих моих игрушек — мячика и дудочки. В общем, лучше ничего нас не лишать, удовлетворившись наказанием одного герцога.

Ущерб от преступления моего отца мы, разумеется, возместим всем пострадавшим в том размере, который они нам назовут. В разумных пределах, конечно. Я даже могу подарить им лучшую половину своих игрушек — дудочку, которая издаёт такие громкие звуки, что наш дворецкий подпрыгивает, если подкрасться к нему сзади и дуднуть в неё.

P.S. Выражаю надежду, что с его высочеством принцем Винсентом всё в порядке, и преступление моего отца не причинило его здоровью никакого серьёзного вреда.

P.P.S. Ваше величество, ещё, если Вас не затруднит, велите нам выдать разрешение на вскрытие денежного сейфа моего бедного папеньки, а то дворецкий идти по кривой дорожке и вскрывать его самостоятельно отказывается, хоть ты сто раз дуди ему в спину. А нам, между прочим, скоро зарплату всем слугам выплачивать.

Остаюсь навеки преданной Вам,

маркиза Эвелис Тонлей".

На конверте велела написать и выделить слова "Срочно!" и "Лично в руки его величеству". Потом пририсовала туда цветочек и отдала приказание, чтобы письмо немедленно доставили во дворец короля.

ГЛАВА 3

До конца "рабочего дня" я ещё поговорила с секретарём, который на пальцах объяснил мне порядок управления герцогством. Оказалось, самому герцогу и делать почти ничего не надо было, механизм управления давно отлажен. Герцогство Тонлей состояло из трёх больших графств и пары отдельных баронств, не входивших в графства. Делом Тонлея было только представительствовать при королевском дворе за все эти земли, решать споры между графствами и независимыми баронствами, если такие возникнут. Ну и определять политику взаимоотношений с остальными высшими аристократами в стране.

— Есть ли у нас сейчас какие-нибудь тяжбы или дела, которыми занимался лично папенька? — спросила я секретаря.

— Разве что вопрос замужества вдовы барона Риндокка…

— А что с этим замужеством?

— Означенная вдова не желает идти замуж за сына графа Зетта, чьи земли соседствуют с этим баронством.

— А за кого желает?

— Ни за кого, ваша милость. Ей уже сорок с небольшим лет и она говорит, что к деторождению не способна, поэтому и замуж ей идти незачем. По донесениям, она, правда… — замялся Уррия, — дружит с одним из служащих её баронства.

— А папенька к какому решению склонялся? — спросила я, подавив в себе смешок.

— Он раздумывал. С одной стороны, нам укрупнение земель и усиление графства Зетт не выгодно, с другой, этот граф обещал в случае положительного решения отдавать нам половину прибыли от соледобываюшего карьера, расположенного в баронстве Риндокк.

— А сейчас мы эту прибыль не получаем?

— Только в виде десяти процентов отчислений от общего дохода всего баронства.

— Напишите этой баронессе письмо, предложите ей самой платить нам половину прибыли от карьера, и тогда пусть дружит с кем хочет. Мы свечку держать не будем. Нет, про свечку не пишите, только про дружбу. А графу Зетту напишите, что это было решением папеньки, чтобы он на меня не злился.

А то мало ли, может тоже бомбистом окажется, по примеру герцога.

— Всё, больше нет никаких дел?

— Есть ещё один затяжной вопрос, леди, — уважительно склонил голову Уррий, — Это касается газеты "Новости герцогства Тонлей". Она выпускается в графстве Нортокк, и остальные наши вассалы обижаются, что это графство блюдёт и отражает в газете только свои интересы. А его королевское величество не разрешает издавать больше одной официальной газеты на одно герцогство.

— Если это газета всего герцогства, то и решать, что в ней будет написано, должно герцогство, а не отдельное его графство, — нахмурила я брови.

— Да, но теперь-то уже не отберёшь издательство у Нортокков, раз когда-то разрешили им этим заниматься…

— Записывайте, господин Уррия. Главного человека этой газеты будет назначать герцог Тонлей или тот, кто его заменяет. В каждом графстве и независимом баронстве отдельный секретарь будет делать заявления или что-то писать для этой газеты. Если они пожелают. Печатать ли эти статьи в газете, будет решать главный человек в интересах всего герцогства.

— Нортокки будут недовольны… — осторожно заметил Уррия.

— А что они нам могут сделать?

Тот пожал плечами.

— Вот. А мы им — точно можем. Например, совсем отобрать это издательство. Тем более, они и сами должны понимать, что не правы. Но если ситуация всё-таки испортится, пригласите ко мне графа Нортокка на беседу. И, кстати, позаботьтесь, чтобы мне в комнаты приносили свежие газеты каждый день. И нашего герцогства, и всего королевства.

Ух, устала я. Тяжела ты, шапка Мономаха, при гребле вёслами на галерах. Нет, я, конечно, понимала, что решённые мною с кондачка вопросы наверняка осложнялись множеством обстоятельств, которые были известны герцогу и о которых Уррий не доложил мне. Иначе с чего бы они так долго канителились. Но просто я не люблю, когда есть что-то такое, что тянет за душу. Особенно из чужих долгов. Предпочитаю чистый горизонт для обозревания более важных и насущных задач. Ладно, ещё один вопрос сегодня решу, и всё, отдыхать буду.

— Госпожа Свантокк, сколько у нас работников, обслуживавших только лично герцога? Ну там, камердинеры всякие, брадобреи… Ладно, неважно, сколько их, — сказала я, увидев, что экономка углубилась в подсчёты, возведя глаза к потолку и загибая пальцы, — Увольте всех с выплатой выходного пособия. Больше мы в их услугах не нуждаемся.

— А рекомендации? — растерялась экономка.

— Выдать! — махнула я рукой.

Рекомендаций не жалко, чай, не народное добро, которое нельзя разбазаривать.

— Простите… Но их только самим господам составлять положено.

— Да? — поджала я губы, представляя, что может написать маленькая девочка, — Ладно. Пусть завтра после полудня зайдут ко мне в кабинет. По очереди. И вы тоже должны присутствовать, чтобы рассказывать мне о каждом их них. Да, и ещё, госпожа Свантокк, — сделайте все мои стулья и кресла, которые стоят возле столов, повыше.

Горничной я велела сразу, на ночь, принести мне завтрак — кусок какого-нибудь пирога и чашку чая. А утром без особой надобности меня не будить, ждать, когда сама проснусь. Надо определиться со своим режимом дня, с учётом того, что часы в начале ночи я решила выделить своей магической практике, вне чьих-либо любопытных глаз.

Когда всё в доме стихло, я зажгла небольшой светильник с живым огоньком на магическом амулетике, уселась на коврик между своей кроватью и окном, и долго тренировала силу потока. Надо заметить, что в этом теле мой поток магии сразу был сильнее, чем тот, который я когда-то впервые опробовала в теле Филис. То ли потому, что Эвелис более магически одарена от природы — её дар и проснулся довольно рано — то ли потому что я сама, моя душа, была более тренирована. Эх, где там наша академия с её исследовательскими лабораториями, в которых можно было бы легально поэкспериментировать? Я ведь сама в своём научном докладе советовала изучить влияние душевных практик на магический дар… Далеко от меня академия — и во времени, и в пространстве.

Успешно переместилась порталом на расстояние в один метр, отметила это дело пирогом с чаем. Ещё немного посидела, в окно посмотрела, да и спать легла.

Утром меня всё-таки разбудили. Вот какому дураку так неймётся в — взгляд на настенные часы — полдвенадцатого утра?

— Я же просила не будить, — проворчала я.

— Простите, ваша милость, вы говорили — без особой надобности. Возникла особая надобность. Их светлость герцогиня просит вас зайти.

— Как просит? — сразу проснулась я, — сама, словами?

Горничная радостно закивала. Ну ладно, раз просят, тогда встаём.

— Бабушка, доброе утро! Тебе лучше? — поприветствовала я старушку.

Герцогине действительно стало намного лучше. Она могла даже ходить и говорить. Правда, первое с помощью кого-то из прислуги, а второе — очень невнятно, но разобрать слова было можно. Она то и дело прикасалась ко мне, к щеке, к волосам, к руке, словно не могла поверить своим глазам в том, что её внучка сидит перед ней и при этом выглядит абсолютно душевноздоровой, если можно так выразиться.

Оказывается, целитель уже приходил к ней сегодня, проведал, но делать ничего больше не стал, сказал, надо пока закрепить тот результат, который уже достигнут.

Я рассказала, что написала письмо королю, с просьбой о милосердии к нам, сирым. Герцогиня растрогалась до слёз.

— Ты, бабушка, главное поправляйся, и не переживай за папеньку. Даже если король его не помилует, у тебя теперь внучка есть. Можешь на меня во всём положиться. А если тебе что-то понадобится, ты говори вот, своей горничной, и всё, что захочешь, будет сделано.

Старушка промычала какое-то слово.

— Их светлость говорит "читать", — перевела горничная, — У нас давно не было специальной компаньонки, которая читала герцогине книги, господин герцог как рассчитал прошлую, так всё руки у него не доходили, чтобы новую нанять.

— Я сегодня же озадачу секретаря, — пообещала я, — а сейчас простите, мне надо дать рекомендации слугам, которых я сегодня увольняю.

Оставив горничную объясняться за меня с герцогиней, я вприпрыжку побежала в кабинет герцога. Вообще та лёгкость, которая присуща детскому телу, задавала и его движения. Такой лёгкости не было даже у Филис, не говоря уж о моём родном теле, хотя я и не страдала от лишнего веса. Стоило начать куда-то передвигаться в хорошем настроении, так эта словно бы отрывающая от земли "припрыжка" возникала сама собой. Жаль, что когда мы вырастаем, то забываем это ощущение, а дети не обращают на него внимания, ведь им не с чем сравнивать, поэтому они не могут объяснить то, что чувствуют. Я могу. Если бы я не знала, чем наполнены детские косточки, я была бы убеждена, что они полые, как у птиц — вот как я себя чувствовала.

В небольшой приёмной перед герцогским кабинетом уже сидели с обиженным видом будущие безработные. Ну а я, что ли, виновата, что герцога в тюрьму упекли? А, да, вообще-то и вправду — я. Забыла совсем.

Все рекомендации увольняемым я диктовала секретарю как под одну гребёнку, с разницей лишь в именах, сроках их работы на герцога и видах этой работы. К примеру, про конюха, приставленного исключительно к лошади герцога, я надиктовала: "Работу выполнял добросовестно, а если бы это было не так, то герцог Тонлей упал бы с лошади, свернул себе шею, и не совершил бы покушение на жизнь его высочества Винсента". Аналогично — про цирюльника"…а если бы это было не так, то герцог Тонлей умер бы от перерезанного горла, и не совершил покушение…". Про камердинера — "поскользнулся бы на куске мыла в ванной и разбил свою голову о край ванны". Все увольняемые были немного шокированы своими рекомендациями, похожими на эпизоды книг Агаты Кристи, но главное в них имелось — подтверждение о том, что они работали на герцога без нареканий, так что придраться им было не к чему.

В ящике стола у меня лежал завёрнутый в бумагу "кирпич" из королевского банка, состоявший из крупных денежных купюр. Каждому увольняемому я высказывала доброе напутственное пожелание и выдавала одну из этих купюр.

Потрудившись так, я перед уходом на обед дала господину Уррию задание безотлагательно найти для герцогини компаньонку для чтения книг. Хорошо — вспомнила, а то б забыла.

Обедала я опять одна, герцогиню кормили в её комнатах. Ну и правильно, чего больную мучить переодеваниями да ходьбой по лестницам? После обеда — тихий час, а после него я поняла, что мне необходима прогулка. В конце концов, ребёнку нужны подвижные игры, а не просиживание целыми днями за столом в кабинете!

— Госпожа Сванток, у вас есть дети?

— Да, леди Эвелис, у меня есть взрослый сын и даже пятилетний внук.

— А чем ваш внук занимается, ну, как он отдыхает?

— Сейчас, зимой, он часто ходит на городской каток вместе со своей матерью.

— Отлично! А где можно взять коньки?

— Да прямо там, ваша светлость, возле катка.

— Господин Уррий! — звонко на бегу закричала я, переполошив весь дом, — Мы с вами идём на каток! Сейчас!

Сутулый и лысоватый секретарь вылез из приёмной возле кабинета и опасливо воззрился на меня — а ну как у меня рецидив безумия?

— Простите, леди, но я, боюсь, не умею…

— Не бойтесь! Вместе учиться будем, — утешила я его.

— Может быть, вы всё же с кем-то другим сходите? — со слабой надеждой спросил секретарь.

— Нет, с вами удобнее. Так я букву "р" тренируюсь выговаривать. Слышите: "Уррий, Уррий!"

Мне не хватило только мотоциклетного шлема в руках, чтобы походить в этот момент на персонажа из фильма "Приключения Электроника".

Ох, как же хорошо-то, что я сюда выбралась! Будто и не было у меня за плечами ни моих тридцати двух лет, ни восьми месяцев трудной жизни в теле Филис, ни моей почти наступившей смерти, да даже работы в качестве и.о. герцога в течение пары дней — будто не было. Только музыка, яркий свет, искренне радостные люди и моё движение, движение, движение!

Господин секретарь, однако, не разделял моей радости. Он медленно, с какой-то обречённой осторожностью пытался скользить где-то у меня в кильватере. Я же успевала выписывать небольшие петли, делала развороты вокруг себя, поставив как якорь один конёк на "пятку", вихляла своим тощим задиком в попытке проехать спиной вперёд. В один из таких моментов я налетела на какого-то очень высокого и крупного парня лет двадцати трёх.

— Ой, — пробасил он, улыбаясь, — Кажется, на меня напала мышка!

— Приветствую тебя, человек-гора! — рассмеялась я, а он рассмеялся в ответ.

— Неужели такая маленькая мышка катается на катке одна? — спросил он после этого, — Её ведь тут могут случайно задавить или толкнуть.

Я не успела ничего ответить этому симпатичному доброму парню. К нему подошла жеманная девица с завитыми в спиральные кудри волосами.

— Милый, ты, кажется, наконец, накатался? — капризно надула она губки.

— Я просто тут наткнулся на кое-кого…

Этот момент выбрал совсем уже согбенный господин секретарь, чтобы подъехать к нам и проныть:

— Маркиза, может, пора домой?

— А вы кто такой, чтобы мне указывать? — высоко подняла бровь девица.

— Я - секретарь его… её милости, — показал на меня господин Уррий, — С кем имею честь, леди?..

— Я - маркиза Линна Вугтокк!

— О! — растерялся секретарь, — А я вот тут сопровождаю маркизу Эвелис Тонлей.

Парень, которого я обозвала "человек-гора" рассмеялся:

— На всё королевство у нас три герцогства и только две маркизы. И надо же им было так случайно встретиться. Позвольте представиться — Седжиус Милдокк, виконт.

— Очень приятно, племянница, — немного насмешливо оглядела меня девица, — Я слышала, будто вы неизлечимо и тяжело больны…

А я молчала. И как завороженная смотрела на запястье маркизы, которое украшал красивый браслет из белого металла с вкраплением зелёных камешков. Сердце вдруг сильно так защемило…

Привет мне от Винсента.

— Приятно было познакомиться, маркиза, виконт… Передавайте наилучшие пожелания моим бабушке и дедушке, — медленно сказала я и развернулась к выходу с катка.

Моя прошлая жизнь никуда не делась, она просто ненадолго пряталась.

ГЛАВА 4

Ужин прошёл в раздумьях. Обслуживающий меня лакей и надзирающий за ним старший лакей смотрели на меня с особым почтением, полагая, что пекусь я о них да о делах герцогства, и старались быть незаметными, дабы не нарушать такие полезные для них мысли. Больше-то ведь печься мне не о чем. А я вот сидела и думала о Винсенте, пытаясь разобраться — изменились ли мои чувства к нему?

То, что Винсент никогда не будет мужем Филис Кадней, если король назначит его наследником престола, я знала давно, ещё со слов своего учителя Жаргала. Смирилась? Да, смирилась, хотя и продолжала любить своего принца и не желала эту свою любовь к нему утрачивать, чтобы приискать более подходящий мне "вариант". И ещё я знала, что никогда не буду его любовницей для регулярных встреч, просто не смогу, иначе моё сердце разорвётся. Наверное, люби я Винсента не столь всепоглощающе, я бы могла пойти и на такие отношения. А он?

Он не говорил мне ни разу, что любит — вот так, прямо. Да и косвенно — лишь один раз, когда дарил тот смешной куст помидоров, мол, чтобы любовь не прошла. И даже если бы говорил — любовь бывает разной.

И всё же… Если бы он отнёсся ко мне так же, как ко всем остальным, я бы не позволила своей любви так расцвести. Да, вот оно — принц тоже любил меня, настолько сильно, насколько мог со всеми его обстоятельствами — молодости, красоты, статусной высоты, весёлого нрава, умения понимать людей. Он меня оценил как личность, равную себе. Мы были с ним настоящей парой, по взаимному решению, хотя такие отношения он заводить явно ни с кем не намеревался. До моего появления. И я это оценила. И он тоже оценил то, что я его выбрала, несмотря на то, что вполне могла этого не делать, в отличие от девочек, у которых тут не было шанса.

После смерти Филис, её тела в этом мире, у Винсента ещё около пяти-шести лет до женитьбы на его принцессе, до того, как она переедет в нашу страну. На то, чтобы вновь перебирать доступных женщин. И я больше не должна реагировать на каждый браслетик так, как сегодня на катке, в этом нет никакого смысла.

Да, моё нынешнее тельце слишком юное, и в нём ещё не работают гормоны, которые делают женщину женщиной. Поэтому мне сейчас даже не мечтается о Винсенте как о мужчине. Хоть на этом спасибо. Но девочки имеют свойство постепенно становиться девушками… И я уверена в том, что моя тяга к Винсенту тогда усилится. Так какие у меня шансы снова быть с ним?

Эх, вот бы мне сейчас вероятности рассчитать по старой памяти, да — увы. Могу только портал создать и переместиться отсюда на другой конец стола, чем напугать лакеев до икоты и заморочить им головы вопросом, где же теперь приборы ставить.

И Жаргал, и Цертт говорили о том, что принцесса Хидейры, на которой когда-то женится принц, очень слаба здоровьем и долго не проживёт. Я, конечно, не желаю ей смерти, но уже умею принимать саму смерть как данность. Как когда-то приняла смерть своей мамы, Егора, смерть той женщины из моего видения для Каднеев… Принцессе сейчас двенадцать или тринадцать лет, я отстаю от неё в возрасте ещё на шесть лет. Когда я умирала там, на холодной земле после взрыва бомбы, у меня было чёткое ощущение, что я ещё буду с Винсентом вместе. Вот не знаю, откуда то ощущение взялось, но оно точно было. Могла ли я что-то такое увидеть мельком при последнем расчёте вероятностей в своей жизни? Хочется верить.

Мои размышления, которые сделали ужин неприлично затянувшимся, прервал вошедший в столовую дворецкий, который нёс на небольшом подносе какие-то карточки.

— Ваша милость, доставили срочное послание из королевского дворца. Завтра с утра нас посетит королевский маг-целитель для осмотра герцогини. При этом велено присутствовать вам и нашему семейному доктору.

— Пошлите кого-нибудь к нему, предупредите, чтобы пришёл, — пожала я плечами.

Придворный целитель для герцогини — это, конечно, хорошо, но всё же не совсем то, чего я жду от короля. А вернее, далеко не то.

— И ещё одно послание, — принял поклоном приказание дворецкий, — Герцог и герцогиня Вугтокк просят принять их завтра с визитом.

Начинается шевеление. Эта маркиза Линна уж расписала папеньке с маменькой нашу встречу. Ладно, примем их, лишь бы они права не начали качать на присвоение меня. Очень уж я не люблю такого. Немощная бабка-герцогиня абсолютно устраивает меня в качестве моего единственного члена семьи — практически никаких хлопот и полное мне попустительство.

— Известите Вугтоков о моём согласии и опишите мой завтрашний режим дня. Утром — приём визитёра из дворца, потом обед и тихий час, вечером — ужин. Пусть сами найдут окно во времени, чтобы я ничего в своих планах ради них не меняла. И ещё — сообщите об этом бабушке. Думаю, ей нужно будет присутствовать при их визите.

До позднего вечера рассматривала карту нашего герцогства. Оказывается, оно немножко граничит с герцогством Гилбрейт. Нарисовала красное сердечко на этой границе, но получилось мрачновато — чёрная линия границы походила на разрыв этого сердечка, проглядывая даже через тёмно-красный карандаш, которым я его густо затушевала.

Интересно — откуда это во мне, все эти сердечки, другие проявления детскости, которые я порой и не отыгрываю специально? Я же взрослая женщина. Похоже, наши тела как-то влияют на состояние душ. Бытие определяет сознание, если следовать утверждению основателя исторического материализма. Хотя… и взрослым женщинам и мужчинам моего родного мира тоже присуще порой обмениваться смайликами-сердечками.

Долго в этот раз ночью я не тренировалась, надо было выспаться до визита целителя, хотя и не понятно, зачем я-то им так понадобилась?

Утром стало понятно. Знакомый мне по отплясыванию на королевском балу маг-целитель пришёл не один. С ним явился невзрачный господин, которого нам никто не стал представлять, обойдясь кивком доктора — "это со мной". Но я-то и этого господина знала. Доводилось быть им допрашиваемой в присутствии короля.

Значит, вот вы как, ваше величество, да? Отправили сюда главного следователя под предлогом визита целителя. Это уже больше похоже на то, чего я ждала от вас. Не прошёл даром наш с Уррием тяжкий труд по составлению письмеца во дворец, не прошёл… Вот и решили вы посмотреть глазами следователя на его автора. Ладно, покажемся во всей своей детской милоте.

Проводили их к герцогине, целители стали её осматриваться и на своём тарабарском языке медицинскими терминами разговаривать, а следователь как бы невзначай, токмо из любопытства да сочувствия, задавал вполголоса вопросы горничной и дворецкому, да меня периодически позыркивая. Что было с герцогиней и со мной до покушения, что сталось после… Были им вскрыты прелюбопытные факты о моём абсолютном безумии и радикальном преображении. Держу покерфейс и глазками хлопаю — я не причём, оно само так получилось.

— Я распорядилась, господин доктор, — гордо и радостно объявила я нашему целителю, — вам сейчас принесут какао и пряники в форме зайчиков!

Старушку полечили, в целебный полусон погрузили, все гости выпили по чашке какао с пряничком, да и откланялись. Даже следователь пряник сгрыз, не побрезговал сирот объедать. Видать счёл, что хорошо тут потрудился, компромат нарыл.

За завтраком с прессой ознакомилась. Центральная новостная газета трубила о состоявшейся уже помолвке Винсента с принцессой Асель. Ещё я узнала, что его высочество возвращается домой чтобы проводить принцессу Маэлис, которая навсегда покидает родную страну через несколько дней. Большинство статей было о подготовке страны и двора к этому событию. Была и маленькая заметка о том, что герцог Тонлей по-прежнему содержится под арестом, и что следствие по его делу практически закончено. Автор статьи, ссылаясь на неназванные источники, выражал уверенность в том, что суд над герцогом состоится в ближайшие дни.

Не успела я приступить к газете герцогства, как дворецкий доложил о новых визитёрах, уже препровождённых им в малую приёмную залу. Ну что же, пора официально познакомится с биологическими предками Эвелис. От экономки я доподлинно знала, что те её никогда раньше не видели. Хотя я-то их видела, всё на том же королевском балу.

— Проводите и бабушку туда же. После этого доложите мне.

Церемония и выход — наше всё. Чем знатнее аристократы, тем более "всё". Здесь считается дурным тоном выйти к гостям тогда, когда ещё не все собрались для разговора. Если ты основной персонаж этого приёма, конечно. А я в данном случае он и есть.

"Бабушка рядышком с дедушкоой" — вспомнилась мне старая песенка. Сидят в креслицах, нарядные, начёсанные. Герцогиня начёсанная, а герцог просто причёсанный. У герцогини сумочка на запястье малюсенькая висит, живо мне мой утраченный фиолетовый гранат напомнила. Делаю книксен. Здравствуйте пожалуйста. Сажусь на диванчик рядом со старушкой Тонлей. Смотрю выжидательно — рассказывайте, зачем пришли.

Герцогиня Вугтокк вдруг резко поднесла к глазам платочек.

— Ах, как можно было скрывать от нас такое прелестное дитя… Этот ужасный человек…

— Пожалуйста, не расстраивайте мою бабушку, — попыталась пресечь я дальнейшие стенания, — Герцог Тонлей — её сын, и он сейчас томится в узилище в ожидании страшного суда.

— Но мы тоже твои родные бабушка и дедушка, — ответила герцогиня, мгновенно просохнув глазами, — и наша дочь, твоя мама, вообще умерла рядом с этим ужасным человеком.

Я вздохнула. Суду всё ясно, для них я не авторитет.

— Нам бы хотелось видеть тебя почаще, — подал голос герцог, — не расстраивая твою больную бабушку. Поэтому лучше ты к нам приходи со своей гувернанткой. Кстати, где она? Должна всегда сопровождать тебя. А то дочь рассказала, что на катке с тобой был какой-то согнутый в три погибели мужчина…

— Хорошо, я буду приходить, — постаралась я уйти от скользкой темы.

— Раз в месяц, — вдруг отчётливо сказала, как отрезала наша больная, неприязненно глядя на Вугтокков.

Вот что целительство животворящее делает с людьми!

— Это несерьёзно, — качнул головой герцог.

Ну всё, пошла плясать губерния. Сейчас начнут торговаться и скандалить, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. Что я тут вообще делаю?

— Если я больше вам не нужна, так я пойду тогда, — сказала я, — У меня ещё официальная газета нашего герцогства осталась недочитанной.

Пауза, осознание всей неуместности своего поведения. Ну я на это надеюсь.

— Ты читаешь такие газеты? — удивился герцог.

— Да вот, учу одновременно буквы и как управлять герцогством.

— Какая прелесть — восхищённо расплылась бабка Вугтокк.

— И много ты уже науправляла? — посмеиваясь, спросил дедуля.

— Вчера уволила личных слуг папеньки, выдала им рекомендации, — похвасталась я, — а позавчера разрешила баронессе Риндокк не выходить замуж за виконта Зетта.

— За что ты с ними так?

— А как же ещё нашему герцогству процветать?

— Прошу простить, господа, — возник вдруг дворецкий с особо важным видом, — их милость маркизу Эвелис требуют во дворец к его величеству. Срочно! Коляска из дворца ожидает у наших ворот.

Вот это поворот! Почему такая срочность? Или — что там напел королю этот пронырливый следователь? А ведь явно — напел!

— Я еду с внучкой! — отважно выпятил тщедушную грудь герцог.

Ну пусть едет, раз хочет. Я б всё равно не смогла от него отвязаться, это не секретарь Уррий, из которого я могу верёвки вить.

Вдруг бабуля Тонлей меня схватила за руку и красноречиво так посмотрела.

— Я попробую, бабушка, — вздохнула я.

Ну здравствуй, горбатый мостик, здравствуй, большой фонтан, здравствуйте, дворец с крыльцом, на котором я когда-то провожала барона Каднея и получила приглашение от Винсента погостить у него дома. Прямо как родное мне тут всё.

А, нет, не всё. Господин Шаддок с его пенсне мне совсем не родные. Я грозно уставилась на него. Вот только попробуй меня втолкни сейчас в кабинет к королю! Я не посмотрю на его величество и герцога, развернусь и так пну тебя по ноге!

Эх, жаль, не рискнул.

— Простите, ваша светлость, — сказал трусоватый, как оказалось, Шаддок, — но его величество желает поговорить с маркизой наедине.

— Но она же ещё ребёнок, разве возможно?.. — поразился герцог, уже было намылившийся гордо представлять мои интересы у короля.

— При всём уважении, я не слышал, чтобы вы были назначены опекуном маркизы, — придерживая дверь, парировал королевский секретарь, страстный любитель ставить аристократов на место.

— Дедушка, подожди меня здесь, я постараюсь не долго, — пообещала я и маленькой змейкой протиснулась в немного приоткрытую дверь.

— Маркиза Тонлей! — успел вскочить за мной с объявлением Шаддок, и тут же вышел, повинуясь жесту короля.

Его величество стоял у окна и посмеивался, выслушав, как выясняется, нашу возню у него в дверях. Делаю реверанс по старой привычке.

— Может быть, снимете свой платок, маркиза? У нас хорошо топят.

— Нет, я его потом не смогу опять замотать красиво. Так постою, ваше величество.

— Ну как поживаете, маркиза, после своего, как я слышал, чудесного выздоровления? — спросил король, усевшись за свой стол.

— Как в подвешенном состоянии, ваше величество. Так наша экономка говорит. То ли выгонит нас всех король из дома, то ли нет — неизвестно.

— Вы же понимаете, таков порядок, лишать статуса аристократов весь род, запятнавший себя изменой своему королю.

— Разве весь род себя запятнал? Вроде бы только герцог. Мы с бабушкой тут вообще не причём, это же сразу ясно любому. Опять же, милосердие к сирым и хворым… Ваши подданные будут любить вас ещё больше, чем сейчас, ваше величество.

Король задумчиво постучал пальцами по крышке стола. Шифр какой-то, или торжественный марш вспомнил?

— Позвольте спросить, — осмелилась я прервать его раздумья, — а что говорит герцог о причинах преступления?

— Говорит о своей любви к принцессе, — ответил король, — и не лжёт при этом, как ни удивительно.

— Вот видите! — обрадовалась я, — Значит, никакой измены и не было. Если ему не ваш трон был нужен, а только любовь её высочества.

— Оповещение об этом всех наших подданных может запятнать принцессу, — поморщился король.

— Ничего не запятнает, — возразила я, — В принцессу влюблены и так почти все парни нашего королевства, так что никто и не удивится.

— Ну ладно, — прекратил эту тему король, — С вами-то мне что посоветуете делать?

— Да всё как я в своём письме написала, ваше величество. Ничего не делать. Помочь вот только насчёт сейфа бумагу выправить.

— Ничего не делать я не могу. Вам в любом случае нужна опека. Нельзя двух женщин, даже самых сообразительных, оставлять у руководства герцогством в одиночестве.

— Тогда можно нам назначить такого опекуна, который не будет на меня всё время давить? И чтобы он нас не грабил. Пожалуйста, ваше величество, — молитвенно сложила я ладошки у груди.

— Да где ж я вам такого опекуна найду? — рассмеялся король, — Чтобы аристократа, да чтобы не давил и не грабил…

— Я знаю такого! — вдруг осенило меня, — Виконт Седжиус Милдокк! Он хороший вроде, я смогла бы с ним сработаться. Наверное.

Король склонил голову и внимательно посмотрел на меня.

— Хорошо, я подумаю, — пообещал он, — Тогда, может, ещё дадите мне один ценный совет?

— Дам, — уверенно кивнула я, примеряя на себя роль королевского советника.

— Тогда, во время покушения герцога Тонлея на принца Винсента, погибла хорошая девушка, — медленно сказал король, — Я чрезвычайно благодарен ей за спасение жизни его высочества и других людей. Мне хотелось бы сделать для этой девушки что-нибудь хорошее.

Смотрю на короля, стараюсь не заплакать. Так вдруг жалко себя сейчас стало!

— После её смерти остались кое-какие вещи, — продолжил его величество, — Как вы думаете, маркиза, что мне с ними сделать?

Неожиданный вопрос. Можно было бы сказать "раздайте бедным", но это выше моих сил. Король выдвинул свой вариант:

— Может быть, передать их вам?

ГЛАВА 5

— Я думаю, ваше величество, — отвечаю королю так же медленно, — такая помощь сироте будет совсем не лишней.

— Что ж, значит, так и решим. Только там ещё один артефакт остался. Его отдать никак не могу.

— Слишком много беспокойства? — виновато потупилась я.

— Не без этого, — хохотнул Дэмиус Третий, — Но главным образом потому, что в тот артефакт вцепился ректор магической академии. Как прочитал в некоем научном труде, какие можно с его помощью горизонты в магии открыть, так спать спокойно перестал. Так что, надеюсь, вы не будете возражать, если тот артефакт послужит делу науки и государства? Под строгим контролем короны, разумеется.

— Я буду счастлива знать это, ваше величество, — присела я опять в реверансе, — Спасибо за возможность хоть немного приблизиться к вам в благородстве души.

— Вам нет нужды доказывать мне благородство своей души, — серьёзно ответил король, — я в нём не сомневаюсь. Однако хотелось бы мне также быть уверенным и в вашей выдержке при хранении личных секретов, маркиза. О том, что тот артефакт обнаружен на месте гибели девушки, и в разряженном состоянии, принц ничего не знает. О том, что во время нападения в карете герцога ехала безумная девочка, вдобавок маг, почти никто не знает. Выводы по совокупности всех сведений сделал только я. И мне желательно, чтобы так это было и дальше.

— Его высочество Винсент не узнает от меня обо всём, что вы перечислили, ваше величество.

— Именно это я и хотел услышать от вас.

— По меньшей мере до тех пор, пока он обручён или женат, — добавила я оговорку.

— Чувствуется, вы допускаете для себя и далёкую перспективу в этом вопросе? — хитро прищурился монарх.

— У магов жизнь долгая, — пожала я плечами, — кто знает, что с нами будет через много лет?

— Хм… пожалуй, — не стал возражать король.

Я не сдержала улыбки во все свои начавшие редеть зубки. Получить, пусть не благословение, но отсутствие принципиальных возражений его величества в этом деле было очень приятно. В деле моих личных отношений с Винсентом.

— На этом у меня всё. Есть ли у вас какие-то пожелания или просьбы ко мне?

— Бумага на вскрытие сейфа, — напомнила я.

— Секретарь выдаст, — махнул рукой король.

— Ещё бабушка… вдовствующая герцогиня Тонлей просила походатайствовать о своём сыне.

— Ну так что же вы не ходатайствуете? — усмехнулся монарх.

— А есть ли смысл, ваше величество?

— Герцог Тонлей будет осужден и казнён. Я могу лишь выбрать для него щадящий способ казни.

— Наверное, ему захочется увидеть мать перед смертью. А может, и дочь тоже.

— Я даю вам обеим разрешение на одно посещение герцога после суда. Это всё?

— Всё!

— Останетесь у нас на обед? — спросил король, взглянув на часы.

— У вас в обед наверное народу много будет, мне такое не нравится, — поморщилась я, — Вдобавок меня герцог Вугтокк сопровождает, это и его вам придётся кормить… Лучше уж я дома поем.

Король поднял лицо кверху и рассмеялся.

— Вы очень забавный ребёнок, маркиза. Буду ждать, когда вы немного подрастёте и вас официально представят ко двору.

Я опять присела и, пятясь несколько шагов, покинула высочайший кабинет. Дверь за собой не закрыла, а, поймав взгляд Шаддока, мотнула ему головой — зайди-ка, мол, к шефу.

— Эвелис, всё хорошо? — обеспокоенно спросил меня герцог Вугтокк, — Что тебе сказал его величество?

— Много что. Нам с бабушкой назначат опекуна и дадут бумагу на вскрытие сейфа, а ещё подарят мне лично кое-какие вещи.

— Какие вещи? — удивился старик.

— Выморочные, — старательно выговорила я слово, произнося правильно каждую букву.

Прямо так и видела, что герцогу хочется почесать в затылке от непонимания происходящего, но он стесняется.

— А ещё даст нам с бабушкой право на одно посещение этого ужасного человека. Ну, папеньки, — пояснила я.

— Пройдёмте со мной, маркиза, герцог, — на бегу поклонился вышедший из кабинета секретарь.

Он привёл нас в большую комнату, уставленную столами с сидящими за ними служащими — королевскую канцелярию. Стал оглядывать всех орлиным взором, у кого работы меньше, чтобы перепоручить нас ему.

— Можно нам вон к тому господину, с красивыми запонками? — выбрала я.

— Господин Петрик! — не стал возражать королевский секретарь, — Вот, оформите всё и выдайте тотчас же, как указано его величеством, — отдал он какую-то бумажку помощнику.

Тот с энтузиазмом поклонился нам и кинулся выполнять порученное. Ловко он это — раз, раз — и готово. Вот вам разрешение на сейф, вот на посещение узника. И всё, главное, герцогу отдаёт! Надеюсь, мне не придётся потом выдирать эти бумаги у дедушки силой.

— А вещи? — спросила я строго.

— Да, конечно. Идёмте, — знакомо порозовел щеками мой бывший помощник.

Надо было видеть выражение лица Петрика, когда он обнаружил то, что именно ему требуется переправить в нашу коляску. Ларец-то этот тяжеленный ему хорошо знаком. Он уже грузил его дважды — от дома Жаргала ко мне в апартаменты, потом отсюда в мою коляску, когда я уезжала из дворца. Такова уж, видно, его доля — таскать мой ларец по жизни.

— Вон тот тючок ещё не забудьте, он тоже сюда относится, — радостно указала я на свёрнутую в рулон медвежью шкуру.

Мой мишка снова будет со мной, ура!

— Да, действительно, — удивился Петрик, проверив список по складу.

Герцог, по-моему, уже устал удивляться. Есть же какой-то предел удивлению для старого человека.

Нет такого предела. Когда слуги занесли ларец к нам в дом и дедуля увидел его содержимое, брови его полезли на лоб и застряли где-то возле самых корней причёсанных волос.

— Тут же… на стоимость доброго баронства ценностей будет, — пролепетал он, — За что ж такая щедрость?

— Король умеет быть благодарным, — задумчиво сказала я, деловито открывая коробочку с подаренным когда-то его величеством кулоном, который тут же надела себе на шею.

— Благодарность за что? — хрипло спросил дед.

— А, — отмахнулась я, — подала его величеству несколько ценных советов. Эти вещи всё равно в казну ещё не поступили, остались после недавней смерти одной хорошей девушки. Вот король мне их и отдал, ему ведь для другой хорошей девушки не жалко.

— Так он наверное и не смотрел, что в этом ларце, — с облегчением высказал догадку герцог, прочитав квитанцию на выданный "ларец со всем его содержимым", — Он думал, тут игрушки какие-нибудь.

— Наверное, — решила я быть милосердной, а то ещё с одним старым человеком прямо тут удар приключится, — Дедушка, я всё равно буду продавать почти все фиолетовые камни и украшения с ними. Мне красненькое к лицу. Тёмно такое красненькое. Если герцогиня или ваша дочь желают — пусть приходят, выберут что-то себе отсюда. Купить или на обмен. Так и вам дешевле будет, чем у ювелиров покупать, и мне выгоднее.

У герцога на лице словно бы крупными буквами загорелась надпись "я дед самой странной внучки на свете". С ней он и ушёл. На обед я его не стала приглашать, мне хотелось спокойно переварить в высшей степени важную беседу с его величеством. Надеюсь, герцог не обиделся.

После тихого часа, шагая в свой кабинет, увидела терпеливо ожидающую меня какую-то незнакомую бедно одетую женщину.

— Кто это? — спросила я у секретаря, когда он вошёл для доклада.

— Кандидатура на должность компаньонки для герцогини, как вы приказывали, — радостно отрапортовал он.

— Господин Уррий, — прищурилась я, — а я, по-вашему, кто?

— Как кто? — растерялся он, — Маркиза.

— Правильно, — кивнула я, — Так какого шайтана вы показываете компаньонку самой герцогини её шестилетней внучке?

— Его светлость обычно… — вжал лысеющую голову в сутулые плечи Уррий.

— Я что, похожа на его светлость?

— Нет, ваша милость, вы больше на свою покойную матушку…

— Да что вы сегодня тормозите-то так? Кофию не попили? К герцогине проводите кандидатку, а не ко мне! Дворецкого ко мне пришлите лучше.

Помахала перед носом у дворецкого выправленной бумагой и велела привести к нам мага-артефактора для вскрытия сейфа. Ну ничего без меня сделать не могут! Всё сама, всё сама…

К ужину в столовую спустилась бабуля. Поблагодарила меня за чтицу и спросила, как прошёл визит к королю. Понятно дело, её интересовала судьба сына, а не мои успехи при дворе.

— Король был милостив к нам и обещал, если суд постановит папеньку казнить, так выбрать мягкий способ умерщвления, — испортила я аппетит старушке, — а ещё нам с тобой выдано разрешение на одно его посещение, после суда. И наш род не будут наказывать за деяние папеньки, а пришлют доброго опекуна.

Бабушка немного поплакала, шумно высморкалась, да и принялась за еду. Ну а что делать, кушать-то хочется.

Вот чем мне ещё нравится наш монарх, так это своей оперативностью. Уже на следующий день к нам пожаловали герцогиня и маркиза Вугтокк в сопровождении человека-горы виконта Седжиуса Милдокка. Если первые две припёрлись цацки выменивать, то второй уже прислан поговорить и осмотреться, прежде чем решить, принять ли ему опекунство над нами с бабулей. Я так поняла, Вугтокки видят его мужем для маркизы Линны, и горячо поддерживают инициативу короля о его назначении нашим опекуном. Не мытьём, так катаньем своё влияние на герцогство Тонлей и на меня распространить хотят.

Драгоценности я разрешила брать любые фиолетовые, кроме памятного для меня граната и перстенька, подаренного мне Жаргалом. Так вот и начинают собираться фамильные коллекции. Герцогиня Вугтокк всё прикладывала к глазам платочек, дескать ни одного украшения её покойной дочери мне не осталось, всё продал этот ужасный человек, хотя в том не было никакой необходимости.

В какой-то момент мы с маркизой остались в комнате вдвоём — герцогиня удалилась в уборную, а Седжиус где-то бродил по дому, с экономкой и секретарём разговаривал.

— А хотите, маркиза, я это колье, что вы рассматриваете, на ваш браслет поменяю? — неожиданно для самой себя спросила я.

— Но колье стоит гораздо дороже, — честно заметила Линна, — А этот браслет мне дорог как подарок от нашего принца.

— Зачем вам хранить его подарок? — наивно хлопнула я глазками.

— Это символ нашей любви, — ответила маркиза, хвастливо тряхнув завитыми локонами.

— С принцем Винсентом? Который только что помолвился с чужеземной принцессой и потом женится на ней?

— Ни помолвка, ни свадьба не помешают нам встречаться. Хоть вы ещё и не понимаете, что это такое. Та девица, которая мешала, сейчас… уже не мешает.

— А когда вы выйдете замуж, это тоже вам не помешает?

— Тоже, — согласно рассмеялась маркиза, — Муж — это одно, а любовь — совсем другое.

Пока я готовила новый провокационный вопрос, за приоткрытой дверью раздалось короткое басовитое покашливание и в комнату вошёл виконт Милдокк. Лицо его было непроницаемо. Практически не было сомнений в том, что он услышал наш разговор — если не весь, то его финальную часть, самую ударную. Маркиза тоже поняла это, поэтому тут же сняла браслетик и изобразила радость при его обмене на колье.

А я — что? Я — ничего. Ничего такого не хотела, правда.

— Я решил принять предложение его величества, — сказал Седжиус, — Надеюсь, мне как-нибудь удастся с вами сладить, маленькая маркиза.

— Если вы умеете слушать собеседника и уступать ему в случае необходимости, тогда сладите, — кивнула я.

— Вот как? А вы умеете делать то же самое?

— Не уверена, — честно призналась я, — Нет, то есть слушать я точно умею, и думать как следует, но иногда если что-то точно решу, то переубедить меня бывает сложно. Но в крайнем случае, если я слишком буду вас подавлять, вы можете нажаловаться на меня его величеству. Короля я пока что всегда слушалась.

И маркиза, и Седжиус, и вернувшаяся к этому времени герцогиня весело рассмеялись моим словам. Смейтесь, смейтесь… Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

— Виконт, так если вы принимаете эту опеку, — осенило вдруг герцогиню, — значит от герцогства Тонлей будете присутствовать в королевском суде над герцогом тоже вы?

— Да, наверное, — несколько растерялся Милдокк.

— Прошу вас, сделайте всё, чтобы этому ужасному человеку назначили самый мучительный вид казни! — воскликнула старуха.

— Простите, герцогиня, вы просите об этом в присутствии его малолетней дочери, — попенял ей виконт, — Я буду действовать лишь в её интересах и интересах вдовствующей герцогини Тонлей.

Всё, он купил меня с потрохами. Не вышло у Вугтокков рулить нашим опекуном! Правильно моя интуиция сработала, когда я выбрала его. Понравилось, что он тогда на катке проявил себя как добрый, весёлый и заботливый.

После этого мы быстро закруглили наши обменные торги, в результате которых я разжилась заколкой с рубином и шикарным, в два ряда камней, гранатовым браслетом. Ух, как я с ним скоро помагичу! Родственницы тоже в накладе не остались. Моральные издержки маркизы — не в счёт.

Потом, уже после ухода родственниц, вскрыли мы наконец злополучный сейф с деньгами и повелели экономке составить ведомость на зарплату всей прислуге. Оставшийся у нас Седжиус ещё поинтересовался у секретаря и экономки тем, чем забыла поинтересоваться я — когда и как к нам поступают отчисления от наших вассалов и прочих доходных дел. Я с радостью свалила на него все эти заботы. Только велела Уррию вызвать самого богатого ювелира для покупки у меня драгоценностей.

Означенный ювелир пришёл уже на следующее утро. Оно и правильно — успеть, пока ушлые конкуренты не расхватали всё самое ценное.

Он задумчиво перебирал и раскладывал по разным кучкам камешки с украшениями и, судя по его лицу, прикидывал, сколько он мне за это отвалит денег и сколько составит его собственная выручка от перепродажи моего добра. Я не мешала. Только, прежде чем он заговорил, предупредила:

— Я знаю, господин Хоррент, все эти изделия — старинные, большинство из них являются коллекционными произведениями, которые у вас с радостью купят собиратели этих коллекций. Надеюсь, предложенная вами цена будет соответствующей. Так что можете смело накинуть пару нулей к той сумме, которую вы хотели озвучить, и мы ударим по рукам.

Нет, что я такого смешного сказала? Абсолютно серьёзна сейчас была ведь. А то, что не все буквы "р" выговорила, так это от волнения. В цене ювелир меня в итоге если и обманул, то не сильно. Особенно после того, как я ему заказала изделия с крупными тёмно-красными камнями и попросила убавить на несколько звеньев выменянный у Вугтокков гранатовый браслет, чтобы я уже сейчас могла носить его на запястье. По мере своего роста буду возвращать эти звенья на место.

— Маркиза, я хотел бы купить у вас ещё одну вещь, — сказал под конец ювелир, — Из тех, которые вы не продаёте.

— Вы наверное имеете в виду этот фиолетовый гранат? Нет, господин Хоррент, исключено. Он мне чрезвычайно дорог как память.

— От граната я бы тоже не отказался, но сейчас я говорю об этой вещице — ювелир зацепил и повесил на пальцы светлый браслетик, который я выменяла у Линны.

— Зачем он вам? — удивилась я.

— О, с такими браслетами у меня связана одна прелюбопытная история.

— Я вся — одно большое ухо, господин Хоррент.

— Видите ли, однажды я сделал такой браслет просто так, на продажу. И у меня его купил один юный аристократ. Не буду называть его имени, надеюсь вы мне это простите, у нас не принято разглашать имён покупателей.

— Я тогда тоже не буду называть имени его высочества, — серьёзно кивнула я, — Что было дальше?

— Дальше, — продолжил улыбнувшийся мельком ювелир, — этот юноша стал заказывать у меня точно такие же браслеты с периодичностью примерно один в месяц.

— Казна нашего королевства неплохо вас обеспечивала, — заметила я.

— Возможно, юная маркиза, возможно. Но потом внезапно всё прекратилось, более полугода назад. Юноша перестал заказывать такие браслеты. И до недавнего времени всё так и оставалось.

— А что, теперь опять пошли от него заказы?

— Наоборот! Вчера этот юноша пришёл ко мне и попросил выкупить такие браслеты у всех, кому он их дарил.

— Зачем ему это? — спросила я удивлённо.

— Он желает, чтобы я их уничтожил, — грустно ответил ювелир.

— К маркизе Вугтокк за покупкой этого браслета обращаться уже не нужно, господин Хоррент. Держите. Я его вам дарю.

ГЛАВА 6

Суд над герцогом состоялся очень скоро. На оглашение вердикта судей, состоящих из глав вассалитетов короля, присутствовали и представители официальной прессы, которые тут же довели до сведения общественности тот факт, что в умысел герцога Тонлея не входила государственная измена с целью подорвать основы трона короля Дэмиуса Третьего, и что преступление было совершено потерявшим голову влюблённым герцогом в надежде воссоединиться с принцессой Маэлис в законном браке. Тут же были опубликованы фото счастливых принцессы и её жениха, на котором её высочество выглядела изумительной красавицей.

Всё-таки прислушался король к моему совету, не побоялся "запятнать честь принцессы". Молодец.

В связи с состоявшимися в семье монарха радостными событиями его величество издал указ об объявлении амнистии многим осужденным, в том числе Ниссу Тонлею им была избрана самая щадящая казнь — через принятие безболезненного смертельного яда.

На свидание к герцогу, который всё это время содержался в знакомой мне тюрьме, расположенной в подвале королевского дворца, мы со старушкой герцогиней выехали в сопровождении нашего опекуна. Первой к приговорённому пошла его мать, которую поддерживал под руку виконт, а я осталась в холле дворца, пообещав Седжиусу далеко не убегать.

А я и не убегаю. Я совершенно спокойно ухожу. Заглянула в королевскую канцелярию, поймала взгляд Петрика, заговорщически подняв бровки и загребая ладошкой, позвала его:

— Пст!

— Маркиза? — удивился тот, когда вышел в холл и не обнаружил со мной никого из взрослых.

— Знаете, что мне сказал его величество на личной аудиенции? — заинтриговала я его.

— Что? — от желания услышать большой секрет склонился ко мне Петрик.

— Что я по характеру точь-в-точь как леди Филис Кадней. Поэтому, сказал он, я дарю вам все вещи, которые остались после её гибели. Правда, здорово?

— Да, повезло вам. Только не понимаю…

— Вот, а в том ларце — ну, вы-то в курсе — лежал один блокнотик, где эта леди написала, что ей понравилось, как работает её помощник господин Петрик. И что за службу она подарила вам эти жемчужины на запонки. Я тоже хочу подарить вам жемчужинку. На заколку для галстука. И чтобы вы иногда мне тоже помогали.

— Чем я могу быть вам полезен, ваша милость? — улыбнулся Петрик, принимая подарок.

— Мне нужно, чтобы вы узнали и сказали мне, где сейчас находится принцесса Маэлис. Только быстро! У меня не так много свободного времени.

Через некоторое время он вернулся и сообщил мне, что принцесса с фрейлинами спустились в парк.

— Спасибо, господин Петрик, можете продолжать свою работу. Я вами довольна. Если вы мне ещё когда-нибудь понадобитесь, я найду вас.

Гвардейцы проверяли благонадёжность посетителей дворцового острова только при съезде с мостика и при входе в здание дворца. Дежурили они также возле кабинета короля и личных апартаментов монаршей семьи. Наверное, ещё где-то, не знаю. Главное, что я беспрепятственно прошла дворец насквозь и вышла ко входу в парк. Помимо Маэлис там гуляли ещё люди, но меня они не интересовали.

— Ваше высочество, — поклонилась я, — маркиза Эвелис Тонлей. Можно у вас попросить о небольшом одолжении для меня?

— О каком одолжении? — спросила принцесса.

— Вот листочек и карандаш. Пожалуйста, напишите на нём "Я вас прощаю" и поставьте свою подпись. Это для моего папеньки, которого сегодня казнят из-за того, что он так вас сильно любил, что совершил страшное злодеяние. Вы же наверняка жалели его раньше, когда он ещё не запятнал себя и признавался вам в любви. Так проявите жалось к несчастному в его последний час. Вам не трудно, а ему это, возможно, поможет смириться с участью. Пожалуйста.

Принцесса закусила губу и думала. Потом молча взяла у меня лист бумаги и написала там несколько слов.

— Спасибо. Желаю вам семейного счастья! — сказала я, забирая записку и пряча её в кармашек.

Вернулась в холл и успела увидеть, как Седжиус почти относит к коляске маленькую старушку, которая плотно держит платок у своего лица. Настала моя очередь свидания с "папенькой".

Оказалось, что комната свиданий была оборудована двумя рядами решёток, закреплёнными между узником и посетителем примерно в паре метров друг от друга. Так что дотянуться, чтобы передать что-либо, не было возможности. Ну хоть никто над душой не стоял, нас оставили одних.

Герцог был поражён, увидев меня. Ему явно даже не сказали, что придёт его дочь, и уж тем более он не мог предположить, что она так изменилась. Он молча смотрел на меня и не мог вымолвить ни слова.

— Вы разочарованы, ваша светлость, что вам не удалось совершить задуманных убийств? — спросила я, — Я имею в виду, что принц остался жив, и вот, вы видите перед собой свою маленькую дочь, которую тоже отправили на смерть.

— Как ты так… — не договорил герцог.

— Должна вас утешить. Ваш взрыв смертельно ранил девушку, которая спасла от смерти всех остальных, Филис Кадней. А у этой девушки имелся один прелюбопытный артефакт, который мог переносить душу мага в тело другого человека. Перед смертью Филис активировала этот артефакт и перенесла свою душу в тело вашей несчастной дочери. Так что дочь вы всё-таки убили, как и хотели.

— Получается, не я убил отродье, а ты, — усмехнулся герцог, подумав с минуту.

— Скажем так, я ускорила наступление её ужасной смерти, на которую вы её обрекли с полной неотвратимостью. В клетке, в неотапливаемом и вонючем хлеву по соседству со свиньями и с той же кормёжкой, что у них, она бы недолго прожила по вашей воле.

— Что-то я не вижу тут королевских судей. Ты решила всё скрыть, назваться моей дочерью и жить как маркиза? Хорошо взлетела дочь полунищего барона!

— Вы же формально убили эту девушку, Филис. Ей положена какая-то компенсация за отнятую у неё жизнь, порушенные планы, потерю родных и близких… Потерю её уникальной магии, наконец.

— Тот артефакт, о котором ты говорила, он сейчас у тебя при себе? — блеснула какая-то нездоровая мысль в лице герцога.

— Увы. И родовой артефакт я тоже потеряла, потому что очнулась в клетке, когда меня увозили в поместье по вашему приказу.

— Да, теперь вместо жаргаловской заразы по расчёту вероятностей ты можешь срывать взглядом картины со стен моего дома, — зло усмехнулся герцог.

— На что я надеялась? — вздохнула я, — Думала, вы тут в слезах и в раскаянии, будете рады, что хоть телесно, а у вас останется жить дочь, а вы как были негодяем, так и остаётесь. Прямо жалею, что попросила её высочество написать для вас прощальную записку.

— Что? Маэлис прислала мне с тобой записку? Где же она?

— Держите, — ответила я и кинула в его сторону сложенный пополам бумажный листочек.

Записка не долетела. Она шлёпнулась на пол между рядами разделяющих нас решёток, причём ближе ко мне. Мои короткие ручки уже не могли до неё дотянуться, но и длинные руки герцога тоже до неё не доставали.

Я смотрела, как герцог, улёгшись на пол и вжав тело в решётку своей камеры, скребёт по полу пальцами вытянутой руки в попытке достать листок бумажки, словно в нём был для него какой-то особый смысл.

Ладно. Гранатовый браслетик на мне, я его накануне хорошо напитала магией. Авось хватит на два перемещения. Произношу заклинание…

Герцог даже не понял, каким образом я вдруг оказалась между нашими решётками и, подняв записку, передала её ему.

— Как ты это проделала?

— Вот так работает теперь моя магия, ваша светлость, — развела я руками, — Картины срывать со стен взглядом у меня не получится. Ладно. Всего хорошего не могу пожелать, надеюсь лишь, что за оставшееся до казни время вы хоть в чём-нибудь искренне раскаетесь. Душа существует, и наверняка ей полезно очищение от зла.

Герцог смотрел, как я собираюсь возвращаться, отворачиваюсь от него и вновь начинаю произносить слова заклинания. Вот уже возник небольшой портал…

— Стой! — крикнул он вдруг и схватил меня сзади за шубейку, — Вытащи меня отсюда, я же понял, ты можешь!

Схватил он не сильно — просто не получилось ухватиться как следует, я стояла далеко от него. Поэтому я просто сделала шаг вперёд. Герцог остался в своей камере, сжимая в пальцах небольшой клочок белого меха.

— Простите ваша светлость, — покачала головой я, — От имени Филис Кадней и от имени Эвелис Тонлей я соглашаюсь со справедливостью вынесенного вам приговора. Прощайте.

Я уходила и думала о том, что, наверное я не жалею, что решила провести встречу с герцогом так, как я её провела. Я не хотела лгать и притворяться перед человеком, стоящим на пороге смерти, а записка от принцессы… Просто я была воспитана в другом обществе, где не применяется смертная казнь, и мне действительно хотелось как-то утешить обречённого на неё герцога.

Виконт Милдокк ожидал меня не в холле, он оставался возле коляски с герцогиней, которой могла понадобиться помощь. Правильное решение. Уж я-то всяко нашла бы выход, даже если б могла заблудиться, и Седжиус это уже про меня понял.

Выйдя на крыльцо, я остановилась — просто не смогла сделать дальше ни шагу. По ступенькам прямо ко мне поднимался его высочество Винсент в сопровождении Бариса и Ханта. Лицо моего любимого показалось мне каким-то повзрослевшим, под глазами будто бы залегла небольшая тень, и морщинка между бровей обозначилась чуть чётче…

— Это что за снежинка сюда залетела? — улыбнулся мне Хант.

— Я не снежинка. Я человек, — возразила я, лишь мельком взглянув на него.

— А имя у этого человека есть? — спросил Барис.

— Есть. Эвелис, если так интересно, — и опять перевела взгляд на принца.

— Винсент, по-моему, у тебя появилась новая поклонница, — хохотнул Барис.

— Я не поклонница.

— А кто? — наконец заинтересовался мной принц.

— Так вообще маркиза, но папенька всегда называл меня только "отродье".

— Что же это за папенька, что так называет свою дочку? — возмутился Барис.

— И почему "называл"? — вторил ему Хант, — Больше не называет?

— Нет, мы с ним сейчас в последний раз виделись. Его казнят сегодня. И я сразу останусь круглой сиротой со старенькой бабушкой на руках.

— Хочешь со мной дружить? — спросил вдруг Винсент после недолгого общего молчания.

— Ни за что.

— Почему ж так? — усмехнулся он.

— Тех девушек, которые с вами дружат, потом женихи бросают.

Хант и Барис зашлись смехом, а Винсент присел передо мной, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Ну-ка, малышка, расскажи, откуда у тебя такие познания? Кого бросил жених из-за моей дружбы?

— Тётку мою, маркизу Вугтокк, её бывший кавалер и мой опекун, виконт Милдокк, больше навещать не хочет. Он услышал случайно, как она мне хвасталась, что выйдет замуж, а сама при этом будет с принцем встречаться, — сдала я всех сразу.

— Ну встречаться и дружить — это разное, — слегка улыбнулся Винсент.

— Как же, разное. Вот я недавно разрешила баронессе Риндокк не выходить замуж за виконта Зетта, потому что, по донесению моего секретаря, она только с одним своим работником хочет дружить. Я так рассудила — либо замуж, либо дружить. И то, и другое не получится.

Парни вновь взорвались хохотом, улыбался и Винсент. К нам подошёл Седжиус.

— Простите, господа, моя подопечная — особа столь интересная, что с ней хочется общаться часами, — улыбнулся он, — Однако сейчас ей пора возвращаться домой.

— Я думаю, виконт, если эти господа со мной ещё не наобщались, они могут сделать это как-нибудь в другой раз, — милостиво разрешила я.

— Да, — слегка поклонился сообразительный Милдокк, — Рады будем видеть вас у нас в гостях, скажем… завтра к обеду.

— Винсент, по-моему, эта малышка хорошо на тебя действует. Ты хоть улыбнулся впервые за эти дни, — заметил Хант.

Получив согласный кивок его высочества в ответ на приглашение, мы с опекуном раскланялись и пошли к коляске с дремавшей в ней бабушкой. В душе у меня пели птички и порхали бабочки. Оказалось, я ужасно скучала по Винсенту всё это время.

Когда мы вернулись, за обедом я посадила Седжуса во главе стола, а сама заняла место напротив герцогини. Так показалось мне правильным, ведь опекун официально теперь главный у нас. И казалось бы, ничего не предвещало, как вдруг…

— Нисс, мне понравилась та чтица, что ты прислал в этот раз, — довольно сказала старушка, обращаясь к виконту, — у неё приятный голос, и от него не хочется сразу спать.

Мы с Милдокком посмотрели на неё и переглянулись.

— Нужно вызвать целителя, — тихо сказала я.

На протяжении обеда герцогиня ещё несколько раз с улыбкой назвала виконта именем сына. Меня бабушка игнорировала, словно вообще не видя перед собой.

Семейный доктор и пришедший с ним ментальный маг констатировали у неё старческое слабоумие и психический сдвиг на почве сильного переживания.

— Целительство тут бессильно, герцогиня сама желает оставаться в созданной ею реальности, — развели они руками.

Нам оставалось смириться и принимать герцогиню такой, какая она стала. Теперь вся надежда у меня оставалась только на Седжиуса, что его опека защитит маленькую меня от опасностей этого мира.

Перед сном, тренируя поток магии, я задалась вопросом — почему у меня в тюрьме так легко получилось переместиться? По опыту своих занятий магией вероятностей я привыкла к тому, что увлечение и неосторожность могут привести к опасному для жизни истощению организма. В результате мои ночные эксперименты с портальными перемещениями всегда ограничивались пространством этой спальни. Не может ли быть так, что я, согласно поговорке, обжёгшись на молоке, на воду дую?

И вдруг я вспомнила некоторые советы, которые давал мне Жаргал. Те, которые не вошли в мои тетрадки с записями, и которые я не изложила в научном докладе — потому что они касались не самой магии, а вроде как житейских хитростей. "Когда выучишься и будешь рассчитывать вероятности для других людей за вознаграждение, старайся делать это редко. И чтобы самой здоровьем не пострадать, и чтобы ценили больше. Бесплатно не рассчитывай, а то потом не отобьёшься от страждущих, а всех несчастных не облагодетельствуешь, только сама загнёшься". Я ведь тогда ещё говорила себе, что наша с ним магия очень энергозатратная в сравнении с другими видами магии. И вот теперь оказалось, что я, забывая эти ненужные теперь советы своего учителя, забыла и те выводы, к которым тогда пришла. Что же получается — портальная магия менее энергозатратна, чем магия вероятностей? Было бы здорово!

Столовая. Она наверняка сейчас пустая. Читаю заклинание сосредоточения и усиления магической энергии, одновременно активируя свои ощущения видимого сейчас пространства спальни (к этому я уже привыкла) и к тому пространству столовой, что я не вижу, но знаю, мысленно соединяю их, заставляя в своём воображении как бы прикоснуться общим дверным проёмом. И делаю шаг в нашу столовую. Смотрю на пустой стол, с которого убрана даже скатерть, задвинутые за этот стол стулья, и чувствую, как на лицо наползает радостная улыбка — у меня не только получилось, я даже и ослабела-то не сильно! Возвращаюсь в свою спальню тем же путём и радостно подпрыгиваю. Да!

Где тут мой ночной перекус, который горничная по старой привычке называет "завтрак", хотя уже знает — я ем ночью, а утром дрыхну и не завтракаю.

Всё, закутываюсь в лёгкое одеяло. Главная задача теперь — выспаться, чтобы к приходу моего любимого принца выглядеть красиво. Девочки, хоть и маленькие, но всё-таки женщины.

ГЛАВА 7

Утром забежала на кухню, велела кухаркам купить зелёный виноград и приготовить из него на обед соус к мясу, порезав ягоды продольными половинками, как любит Винсент.

Навестила бабушку, которая опять меня не узнала, приняв за чью-то дочку из прислуги. Горничная сказала, что герцогиня сходила в комнаты, где раньше содержалась её внучка, чтобы проведать "спящее дитя", поскольку оттуда не доносился шум. Мы ей сказали, что Эвелис отправили в поместье.

— Присматривайте за ней постоянно, — попросила я.

— Да, ваша милость, виконт уже назначил вторую горничную, чтобы мы подменяли друг дружку и всегда были при герцогине.

Молодец Милдокк! А, нет, не молодец. В кабинете, где он восседал во вновь водворённом на своё место герцогском кресле, отставив мой высокий стул к стеночке, опекун "обрадовал" меня тем, что решил пригласить ко мне гувернантку.

— Ты считаешь, что я плохо воспитана? — прищурилась я, — Что мне нужно прививать хорошие манеры, постоянно наблюдать за мной и учить жить?

— Эвелис, — осторожно начал Седжиус, — каждой маленькой леди…

— Я - не каждая! Я и сама могу поучить любую гувернантку, и манерам, и жизни. Седжиус, обещаю, тебе нечего будет стыдиться в связи со мной.

— Допустим, что ты права, что ты знаешь и умеешь всё на свете, — ответил виконт, — но тогда тебе и мне придётся объяснять это всем встречным в обществе, когда люди будут задавать вопросы о том, почему при тебе нет гувернантки. Это же сразу бросается в глаза. Тем более, что ты — такой яркий и заметный ребёнок. Например, герцог Вугтокк первым делом сказал мне о том, что у тебя, похоже, нет гувернантки. Пойми, Эвелис, так принято в нашем обществе. Поэтому гувернантка у тебя будет, хочешь ты этого или нет.

Я огляделась в поисках того, что я могла бы поднять и с силой бросить на пол.

— Уверен, даже его величество тут согласился бы со мной, — улыбнулся Седжиус, используя последний довод опекуна маркизы Эвелис Тонлей.

Я закрыла глаза и отдышалась.

— Хорошо. Мы наймём для меня гувернантку, но на моих условиях.

— Я весь внимание, маркиза.

— Не я её, а она меня будет слушаться. Не потому, что я люблю командовать, а потому, что не люблю, когда командуют мной. Что-то подсказать мне для пользы дела — пожалуйста. А указывать и недовольно при этом морду кривить — такого мне и даром не надо.

Жаль, что я не могла сказать этому парню, что в своё время натерпелась всего этого от родной свекрови, и очень хотелось бы избежать такого "счастья" в новой жизни.

Седжиус не выдержал и рассмеялся.

— Обещаю, Эвелис, такую гувернантку, которая, ха-ха, морду кривит, мы не станем нанимать. Ты сама выберешь её себе из всех кандидатур. Кстати, герцоги Вугтоки предлагают нам ту гувернантку, которая занималась воспитанием маркизы Линны.

— Сразу — нет, — меланхолично сказала я, — Будет доносить на нас своим бывшим хозяевам.

— А у нас есть, что скрывать?

— Пока нет, но мало ли…

— Хм… тогда придётся брать совсем неопытную? Для дочери герцога это как-то не по статусу.

— Для дочери преступника — вполне по статусу, — возразила я.

Вот в таком эмоциональном раздрае я и отправилась наводить красоту к приходу гостей. Попросила горничную завить мне волосы модными спиральками и терпеливо высидела всё положенное время, пока та колдовала с моими волосами. Потом она надела на меня самое красивое платьице, из тех, которые раньше неустанно приобретала бабушка-герцогиня в надежде на выздоровление внучки, и оставила одну. Время до обеда ещё оставалось, я покрутилась у зеркала, нашла внешность ребёнка, отражающегося в нём, очаровательной, и немного повеселела. От долгого сидения на одном месте мне захотелось двигаться. Знала бы, к чему это приведёт…

Моя весёлость насоветовала мне попрыгать на кровати — мне нравилось, как при этом отдельно от меня прыгают мои кудряшки. И мы с ними допрыгались — я упала животом вперёд и стукнулась лицом о спинку кровати. И мало того, что было больно, мало того, что у меня опухла и покраснела половина верхней губы, так ещё и зуб — верхний резец — радикально загнулся куда-то внутрь полости рта.

Я сидела и ревела. Такой меня и обнаружила горничная, пришедшая известить, что к обеду всё готово, и долгожданные высокие гости уже пожаловали. Увидав картину в красках под названием "Приплыли", горничная побежала к Седжиусу. Быстро же все в доме на его сторону переметнулись, предатели. Я для них столько старалась, несколько дней целым герцогством рулила, а они… Мой поток слёз усилился.

Виконт прибежал ко мне в комнату. Посмотрел на моё лицо, велел открыть рот, покачал головой.

— Вы сможете выдернуть этот зуб? — спросил он горничную.

— Да, ваша милость.

— Какое — выдернуть?! — возмутилась я, — Тут целитель нужен, зуб на место ставить и залечивать!

— Простите, маркиза, но молочные зубы на место никто ставить не будет. У вас сейчас такой возраст, что все зубки скоро сменятся на постоянные.

— Молочные? — переспросила я.

— Ну конечно!

Горничная взяла чистое полотенце, подошла с ним ко мне и попросила открыть рот. Она ловко ухватила мой пострадавший зуб, качнула его наружу и выдернула.

— Идём, — ласково протянул мне руку опекун.

Я вздохнула. Как-то не задалось у меня сегодня с красотой, совсем. И кудряшки уже не радовали — всё из-за них.

В залу с гостями я зашла позади Седжиуса, пряча пострадавшую половину лица за его брючинами.

— Кто это там прячется? — спросил Хант, — неужели маркиза Эвелис так засмущалась?

— Да вот, господа, катастрофа у нас произошла перед самым вашим приходом, — с улыбкой развёл руками виконт.

— С кем? С маркизой? — спросил Винсент.

— Нет, только с моим зубом, — ответила я, не показываясь, — я упала, и выбила его.

— Как же вы так упали? Запнулись обо что-то?

— Нет, я на кровати прыгала-прыгала, и неудачно так упала, прямо ртом об её спинку.

— Видите, парни, как ожидают гостей в этом доме — от радости по кровати скачут, — гордо заметил Винсент.

— Я не из-за вас вовсе прыгала, а из-за кудряшек! — возмутилась я, — Мне горничная первый раз завивку сделала.

— Кудряшки вижу, красивые, — покивал Хант, — а вот дырки от зуба не вижу. Может, нас обманывают, а, парни?

— Ыы! — высунулась я из-за ног Седжиуса с другой стороны и показала Ханту прореху вместо зуба.

— А мне покажете? — спросил Винсент.

— Мне тоже очень интересно взглянуть, — присоединился Барис.

— Ничего интересного, — буркнула я, — Зубы, промежуток, потом снова зубы.

Вышла, хмуро показала всем "лыбу" и посмотрела на Милдокка.

— Пора обедать, наверное?

— Да, прошу к столу, господа.

За обедом говорили в основном парни обо всякой ерунде, о поездке в Хидейру и о том, какой они находят эту страну, спрашивали Седжиуса о том, как он сделался нашим опекуном. Я иногда вставляла свои замечания, которые веселили всю компанию. Отметила, что Винсенту понравился тот соус, что я заказала специально для него. Ну хоть что-то сегодня прошло правильно.

— Эвелис, а куда вы теперь тот свой зуб денете, который выпал? — вдруг спросил меня Винсент, когда обед уже закончился и все поднялись из-за стола.

Я удивлённо уставилась на него.

— Хотите его себе забрать?

— Нет, — засмеялся принц, — Я хотел вам один секрет сказать, как сделать так, чтобы все следующие молочные зубы незаметно и без боли сменились на коренные.

— И как это сделать? — подозрительно посмотрела на него я.

— Надо у себя в комнате найти в полу дырку, бросить туда зуб и сказать заговор — обращение к мышке.

— Это у вас во дворце так принято, дырки в полу находить? — съязвила я.

— Нет, это у меня дома, мама в детстве научила, и я запомнил.

В памяти сразу же промелькнули воспоминания о чудесном старинном доме в герцогстве Гилбрейт, где было так много тишины и солнца уходящего лета…

— У меня в комнатах нет дырок в полу. И мышек никаких нет.

— А спорим, я найду? — загорелся Винсент, — Я просто знаю, где надо искать.

— Спорим, — поддалась я на провокацию, — а на что?

— Нуу… давайте на желание. Если я найду, то вы нам песенку споёте. А если не найду — вы мне своё желание загадаете.

— Ладно, — хитро улыбнулась я, — пойдём искать.

Я же знаю, что нет там в полу никаких дырок. Песенку ему ещё… Не знаю я никаких здешних песенок. Что я им, Высоцкого петь буду? Мы всей компанией поднялись ко мне на этаж и прошли к моим комнатам.

— Ищите, ваше высочество, — обернулась я и обнаружила, что все трое гостей не входят, а стоят и остолбенело смотрят на лежащую на полу шкуру медведя, а потом переводят взгляд на ларец, стоящий на полу у стены.

Упс. Я забыла, честно.

— Откуда это у вас? — спросил Винсент.

— Его величество лично подарил маркизе некоторые вещи одной умершей девушки, — пояснил не понимающий такой реакции Седжиус, — после аудиенции во дворце.

— Странные дела творятся, — прокомментировал Барис.

— Не возражаете, если я загляну в ларец? — спросил у нас Винсент.

— Там нет ничего интересного для вас, уверяю, — ответила я.

— Я всё же рискну, — упрямо сказал принц и, подойдя к ларцу, поднял его крышку.

Посмотрел. А потом опустил её обратно.

— Думал, что это выдумка, — сказал он, — Простите меня за бесцеремонность. Я присяду, с вашего позволения…

Он уселся на шкуру и запустил в мех свои пальцы. Лицо у него было грустное-грустное. Все молчали, каждый по своим причинам. Я — чтобы не кинуться к любимому и не разреветься, уткнувшись ему в грудь, как мне сейчас очень хотелось сделать, Хант и Барис молчали, понимая эмоции принца, а Седжиус — от их же непонимания.

— Я хорошо знал эту девушку, — пояснил принц, вставая, — и это она спасла мне жизнь ценою своей собственной.

— Нам всем троим спасла, — добавил Хант.

Я набрала воздуха в грудь и предложила:

— А давайте я подарю вам эту шкуру, ваше высочество, раз она вам о хорошем напоминает? А вы мне что-нибудь другое взамен подарите. Я очень хочу так поменяться.

— Не смею вам возразить, маркиза, — чуть улыбнулся Винсент, — тем более, я уже знаю, что именно подарю вам.

— Я тоже знаю, что вы придумали, ваше высочество. Нет, этого не надо, мне вполне хватает. Придумайте что-нибудь поинтереснее.

— Ладно, договорились, — уже веселее улыбнулся принц, — я тогда поработаю сам.

— Уверена, это у вас получится прекрасно.

— Здесь кто-нибудь понимает, о чём они говорят? — тихо спросил Хант у Бариса и Седжиуса.

— По-моему, они сейчас на какой-то своей волне, — ответил ему Барис.

— Так что я вам должен ещё и одно желание, вдобавок, — развёл руками Винсент, — Дырку в полу для вырванного зуба я, пожалуй, расхотел искать.

Мы велели прислуге завернуть шкуру и проводили гостей к выходу.

— Эвелис, поясни пожалуйста, что вы имели в виду, разговаривая с его высочеством о подарках? — попросил у меня Седжиус, поднимаясь за мной в мои комнаты.

— Я писала его величеству письмо, ещё до аудиенции. Можешь спросить у господина Уррия, он помогал мне. Там я рассказала про все свои игрушки и перечислила их. Принц, который наверняка тоже видел это письмо или слышал о нём, думал, что это выдумка.

Я подвела Седжиуса к ларцу и открыла крышку. На дне ларца сиротливо лежали две вещи. Мячик и дудочка.

— И принц наверняка решил подарить мне много детских игрушек, потому что он пожалел, что у меня их так мало. Вот я и сказала, что мне этих игрушек хватает, и что больше никаких не надо. Что тут не понять?

— Действительно, — пробормотал опекун.

Этой ночью я не открывала порталы. Сидела на старом ковре, смотрела в окно и заново проигрывала в памяти сегодняшнюю встречу с принцем. Я не жалела, что отдала ему любимого и мной тоже "мишку". В конце концов, у меня от моей прошлой жизни после продажи всех драгоценностей остались подарки Жаргала — гранат и перстень, вон они, в шкатулке лежат, которая в сейф моей спальни спрятана. А у Винсента на память обо мне ничего не осталось. Так что пусть хоть эта шкура ему напоминает о том, как мы с ним любили на ней дурачиться… И вообще — как мы любили.

Из газет в следующие дни я узнала, как страна с торжественным маршем, пением гимна, весёлых песен и разудалыми плясками провожала свою любимую принцессу на её новую родину в Чарджинию, а также о том, что его высочество Винсент принял решение не возвращаться доучиваться в академию магии, а серьёзнее знакомиться с государственными делами. Заниматься магией он будет в частном порядке.

На моё имя вскоре после того памятного визита от принца был доставлен подарок — нежная орхидея в горшке. К ней прилагалась красивая карточка, где Винсент своей рукой написал:

"Маркизе Эвелис Тонлей

Подарок для чудесной девочки — мой последний экзерсис в том виде магии земли, которой я сейчас владею. Если этот цветок будет получать небольшое количество магической подпитки и обычный полив, он очень долго не завянет.

С почтением и признательностью,

Принц Винсент Гилбрейт".

Цветок поставили в моих комнатах, и женская часть прислуги несколько дней подряд бегала туда табунами и любовалась. Они старались делать это тогда, когда я выходила, но я всё равно заметила. "Ах, от самого принца", "Ах, специально сам вырастил"…

Я была очень довольна подарком. Но была бы ещё более довольна, если бы меня не начали терзать смутные подозрения, рождённые фразой Винсента про его последний опыт в магии. Серджиус объяснил это тем, что принц, как писали газеты, прекратил обучение магией в академии, а во дворце это ему больше не понадобится — у них и так есть кому работать с растениями и с землёй. Но у меня был свой вариант, который я не могла никому озвучить. Ибо сверхсекретно.

Неужели Винсент решил использовать мой артефакт обмена душ и изменить свой магический дар? Я помнила, что мне говорил король — что в этот артефакт после смерти Филис и благодаря её научным трудам вцепился ректор академии, и допущенные к гостайне магистры намерены провести с его помощью некие эксперименты в интересах и под надзором короны. Однако они чего там, совсем обалдели — эксперименты сразу на наследных принцах проводить?

Я изнывала от неизвестности — как я смогу выяснить, верны ли мои предположения об участии Винсента в этой авантюре? Ответить мне мог бы только король — но зачем ему это? Во время моей аудиенции мы с ним ни разу прямо не сказали о перемещении душ, и о том, кто я есть на самом деле. Тем самым он дал мне понять, а я согласилась, что этот маленький секрет будет оставаться только между нами, а, главное, говорить и что-либо делать исходя из этого знания, нами больше не предполагается. Эта тема закончилась там, в высочайшем кабинете, раз и навсегда.

Я могла бы попытаться что-то выведать у принца по косвенным признакам. Если бы мы с ним виделись.

Возможно, его величество, узнав из донесений ближайших друзей Винсента, что они с принцем обедали у меня, и о том, что Винсент забрал у меня шкуру медведя — взял, да и выразил своему племяннику неудовольствие. А он наверняка его выразил. Король мне, конечно, доверяет, но не на сто процентов. Особенно в том, что касается моих чувств. А Винсент, увидев недовольство дяди, вряд ли тут пойдёт на принцип — это не та ситуация, когда он не прислушался к монаршему родственнику и не покинул академию, где он был со мной. Вдобавок сейчас у Винсента наверняка дел много стало, раз его к королевской власти начали всерьёз готовить.

Пришлось и мне сосредоточить внимание на своём непосредственном окружении а, главное, на собственных магических экспериментах. Суперсекретных.

ГЛАВА 8

Виконт дал объявление о поиске для меня гувернантки прямо в официальной газете страны. Ничего "лучшего" он и придумать не мог. В результате к нам началось массовое паломничество, со всех концов и весей страны, из кандидаток, желающих занять эту вакансию. Я всё свободное время дня посвящала тому, чтобы отказывать явившимся. Едва только они начинали свои сюси-муси при виде меня, или, наоборот, преданно глядя на опекуна, заикались о том, что хорошо умеют держать ребёнка в строгости, или о том, что тут же возьмутся обучать меня какому-нибудь вышиванию, необходимому истинной леди — тут же с разной степенью обиды и разочарования покидали наш дом.

Бедный Седжиус уже не знал, куда бежать и от них, и от меня — ведь после ухода каждой кандидатки я передразнивала её или язвила в его адрес. По-моему, он уже начинал проклинать тот день, когда согласился взять надо мной опекунство. Но я ничего не могла с собой поделать — не брать же какую-то совершенно чуждую нам тётку в дом, только чтобы он успокоился. Между прочим, я и для него старалась, это ведь он в нашем доме заботился обо всех, вот и о гувернантке тоже придётся. Причём я отчётливо понимала — даже заявись к нам сам идеал всех времён и народов по имени Мэри Поппинс — и та вынуждена будет ни с чем улететь на своём зонтике. Она-то к детям привыкла, а я… Следовательно, вся эта затея — дохлый номер.

Так продолжалось до тех пор, пока к нам в кабинет не зашла девушка лет двадцати. Скромно одетая, в поношенных, но аккуратно вычищенных ботинках, с небольшим саквояжем в руке. Как дальше выяснилось — дочка одного из бедных баронов, какой когда-то была и Филис, только без магического дара, по имени Рамика Бенней. Присела, ручки сложила, о себе кратко поведала. Я как в воду глядела, когда спросила, а не сосватали ли её папенька с маменькой за какого-нибудь неподходящего мужичка. Она ответила, что да, так и есть, сосватали за зажиточного вдовца купеческого сословия, но она отказалась выполнить их волю и вот, в результате вынуждена теперь искать работу и полагаться только на себя. Никакого раскаяния и жалостливости во взгляде. Мне понравились её скромность в сочетании с твёрдостью характера. Эдакая Джен Эйр. Леди Бенней имела в активе навыков не большой багаж — только умение шить и немного музицировать, а также полное отсутствие опыта работы гувернанткой. Вообще какой-либо работы по найму. Я уже было собиралась отправить и её, и даже решила не передразнивать потом, да только увидела, как на неё смотрит Седжиус. Со скрываемым и никому, кроме меня, не заметным восхищением, вот как. На мою тётку Линну Вугтокк он никогда так не смотрел, даже пока та не открыла ещё своё истинное личико. Ну не могла я помешать возможному счастью моего опекуна, которому по собственной воле повесила на шею хомут в виде меня с бабушкой и всем герцогством, так, что ему и личной жизнью заняться было некогда. И от которого видела только добро. Не могла. Поэтому я сказала:

— Всегда мечтала научиться играть на рояле. Вот прямо только что отчётливо это поняла.

— Надеюсь, вас не испугает, что основные инструкции к своей работе вы будете получать от моей подопечной? — спросил счастливо выдохнувший Седжиус, — У нас так сложилось, что маркиза привыкла управлять своей жизнью сама, и мне, признаться, пока не в чем было её упрекнуть.

— Кажется… это довольно необычно, — удивлённо улыбнулась та, — но я согласна.

О, ещё и ямочки на щёчках, вдобавок к чистой светлой коже, густым каштановым волосам и тонким запястьям. Всё, пропал наш Седжиус.

Больше всех, однако, моему решению радовался наш дворецкий, который как будто даже схуднул в последнее время, без конца провожая кандидаток к кабинету и обратно. Теперь он может спокойно отворачивать неиссякающий поток женщин сразу от почти незакрывающейся двери. Надо ему велеть шарф намотать на шею, а то ведь точно простынет, и нам с Седжиусом станет стыдно.

Выдали мы гувернантке подъёмные деньги на приобретение гардероба, подобающего той, кто сопровождает при выходе в свет дочь герцога, поселили в апартаментах неподалёку от моих и перепоручили госпоже Свантокк, знакомить с домом, его обитателями и порядками.

Себе, кстати, я тоже гардеробчик обновила, а то начала вырастать из прежних бабулиных тряпочных приобретений. Надо будет не забыть спросить у Уррия, не была ли моя покойная матушка особенно высокорослой, а то, чувствую, расту не по дням, а по часам.

И зажили мы почти как прежде, только лучше, без нервотрёпки из-за мыслей, что нам тут кого-то не хватает. Ну а то, что теперь иногда из музыкальной комнаты стали раздаваться звуки терзаемого мной рояля, так это дело привычное для домов аристократии. Только герцогине приходилось каждый раз напоминать, что это не городской праздник шумит и не кошки на крыше орут, это играет и поёт её внучка под руководством учительницы. Слух у меня есть. Он и в первой жизни был. А вот голос сейчас — громкий, но не очень мелодичный. Леди Бенней, впрочем, меня утешает, говорит, что я ещё научусь делать его мелодичным, при желании и певческих тренировках. Вот и тренирую вокал. Хоть святых выноси.

Мы с гувернанткой начали делать визиты — к бабке с дедом Вугтоккам, в первую очередь. Маркиза Линна не долго печалилась от потери одного кандидата на замужество по имени Седжиус Милдокк. Возле неё вообще всегда полно кавалеров, как я поняла — она ведь самая завидная по знатности невеста во всём королевстве после уехавшей принцессы. Да и внешне, честно признаться, отнюдь не дурнушка. Со мной вот только она стала избегать говорить на личные темы. А то я как спросила, с кем она теперь встречается, так маркиза сразу на дверь стала смотреть испуганно — не приоткрыта ли та. Но про браслет я ей рассказала — о том, что принц просил ювелира все их выкупить и уничтожить. А нечего ей надеяться на любовь принца и хвастаться этим передо мной!

Ходили мы с гувернанткой и в другие высокие дома, куда меня приглашали в случае детских праздников, подходящих мне по возрасту. Хорошо, что таких было немного. Я вынужденно познакомилась с сопливым поколением высшей аристократии, обитающей в столице. Чаще всего, обменявшись поклонами со взрослыми и вручив подарки, соответствующие празднику, я отправлялась в комнаты, выделенные детям, а Рамика Бенней — в рядом расположенные комнаты для гувернанток. Я подначивала всех детишек играть в прятки, чтобы самой при этом уединиться, посмотреть дом или послушать, о чём говорят взрослые. Не гувернантки, конечно. О чём говорят эти, я и так знала. Перемывают мне косточки — правда ли я была психически больна, и как это проявляется сейчас. А леди Рамика отмалчивается как партизан или отделывается общими фразами о том, что всё прекрасно. Правильно на неё Седжиус глаз положил, она — наш человек.

Эти дома аристократов я осматривала не просто так, от любопытства, а с умыслом. Потому что, продолжая развивать свой магический дар, поняла, что мне уже тесно перемещаться только в доме Тонлей, я могу ходить порталами дальше. Так я постепенно по ночам стала переходить порталами в те дома, которые раньше посетила, в их примеченные мною укромные места, чтобы меня никто из людей не заметил. Меня не замечали, и я сразу же возвращалась обратно. Возможность для себя сделать карьеру неуловимой воришки даже не рассматривала — и гнусно, и незачем, при моём-то богатстве. Главное — во время активации портала я всегда представляла, куда хочу попасть. Чтобы не получилось как с Валентом, который однажды ушёл в наш незнакомый ему немагический мир и обрёл на всю оставшуюся жизнь свою терра инкогнита.

В памяти же я, однако, держала тот факт, что и в не виденное прежде место я теоретически тоже могу сходить. Только пока не рисковала пускаться в исследование этой грани своего дара, поэтому и не знала, как это сделать — представить себе то место, которого я не представляю, да ещё и шагнуть в эту неизвестность. Маленькую девочку в неизвестности легко могут обидеть, если что-то пойдёт не так.

Тренировки мои, как обычно, проходили по ночам, и я запретила прислуге и гувернантке навещать ночью мою спальню, честно объяснив это тем, что они могут помешать моим магическим практикам. Прислугу и убеждать не понадобилось — они ещё помнили, как безумная девочка убила служанку магически сорванной со стены картиной.

Иногда я даже так и засыпала прямо на ковре перед кроватью, если возвращалась без сил. Даже во сне ко мне иногда приходили строки заклинания и снились мои переходы. А Винсент не снился. О чём я жалела, хотя и запрещала себе думать о нём в течение дня, чтобы не расстраиваться лишний раз.

Поменяться душами с другим человеком — каково это? Те, кто это знает, теперь уже ничего не расскажут. Цертт — потому что не желает говорить об этом, вдобавок является подданным другой страны, Филис Кадней живёт где-то в другом мире, древний маг Жаргал тоже ушёл туда, а Ольга…

Ольга, неизлечимая рана в сердце. Весёлая и непосредственная или сдержанная и серьёзная — в зависимости от того, что ей сейчас требуется. Сильная и одновременно уязвимая, старательно скрывающая свою уязвимость ото всех, даже от него. Любящая — беззаветно, до той степени, когда с естественностью дыхания жизнь и счастье любимого ставятся выше собственных жизни и счастья. И любимая — такой изначально неуместной в его положении и такой не отпускающей до сих пор любовью.

Ольга сумела сверкнуть яркой звёздочкой, повлиять на многих и многое за короткое время своей жизни в их мире. Свет этой жизни теперь питает передовую магическую науку. Опираясь на те знания, которые она добыла и подарила, а также используя принадлежавший ей артефакт обмена душ, принято решение провести эксперименты по изменению магического дара, созданию неизвестных доселе его видов.

После перемещения душ дар менталиста становится магией вероятностей, дар целительства становится некромантией, телепортация становится портальной магией. С магией стихий пока мало ясного. Сведения о деревенском дурачке, перенесённой душе в мага стихии воды, которые Ольга изложила в докладе со слов Цертта, говорят что тот, возможно, мог не просто пользоваться помощью стихии для выполнения своих желаний, а словно бы заставлять стихию верить, что это её собственное желание и создавать то, что может создавать только она. Для пытливых умов учёных магов это требовало подтверждения и развития.

Допущенных к государственной тайне магов у них в стране не так много. Придворный целитель, маг земли Харреш, работающий в оранжерее, несколько магистров, преподающих в академии во главе с ректором-менталистом… Никто из них не готов расстаться со своим даром, который уже прочно связан с их профессией и образом жизни, и навсегда потерять его, заменить чем-то чуждым. Значит — нужны молодые маги, причём крайне желательно, уже допущенные к государственной тайне. Как он. Как маг воздуха Барис. Как маг воды Хант. Никто их них пока не испытывал особенной привязанности к своему характерному дару.

Однажды они все поговорили об этом в присутствии ректора академии и его величества. И все трое согласились испробовать временный перенос душ, чтобы изменить свой дар и дать пищу новым исследованиям. Однако по настоянию короля, беспокоящегося о здоровье наследника престола, сначала это должны были сделать между собой Хант и Барис. Если, мол, всё пройдёт удачно, и они вернутся каждый в своё тело с новоприобретённым в результате переноса душ даром, тогда следующим будет он, Винсент.

Недавно Хант и Барис поменялись душами. После недолгого бессознательного периода и восстановления сил они не могли отказать себе в желании подурачиться и разыграть нескольких знакомых каждого из них. Разумеется, научные исследования не были забыты и они дали полный отчёт о своих новых возможностях. Сегодня они вернулись в свои тела. Родной дар каждого из них изменился — прежде всего, ощущением повелительства над стихией и её мощью. Хант больше не сможет вызвать воду из аквариума, чтобы обрушить её на голову задремавшего за столом приятеля, а Барис не поднимет ветерком юбку хорошенькой купеческой дочке на улице без риска вызвать ураган или убрать почти весь воздух в городе.

Завтра… От этой мысли и не спится теперь. Завтра он тоже поменяется с Хантом, ощутит короткое знакомство со стихией воды, крепкие мускулы друга-здоровяка, и без всяких экспериментов и дурачеств под надзором ректора, короля и целителя переместится обратно в своё тело. И больше никогда не выроет взглядом ямку в земле. Да и шут бы с ней, с этой никому не нужной ямкой. Единственное, что он сделал хорошего, управляя своей магией, это вырастил куст помидоров, чтобы порадовать Ольгу, да орхидею в подарок маленькой маркизе, обладающей поразительным детским очарованием.

Ну надо же — эта девочка по воле короля оказалось владелицей другого его собственного презента Ольге — шкуры белого медведя, которую маркиза сразу же и подарила гостю, явно почувствовав, как ему дороги связанные с ней воспоминания. Раньше он думал, что таких женщин, как Ольга, с таким характером, в его мире не бывает. Но маленькая Эвелис будто принесла ему глоток свежего воздуха, словно обещание свыше, что бывают, и что в его долгой жизни он ещё когда-нибудь сможет встретить счастье и даже любовь.

Ну вот, подумал об Эвелис, и посетило видение — сладко спящая девочка в ночной рубашке прямо посреди лежащей на полу шкуры. Даже ведь не заметил, как уснул. Или он не спит? Тогда откуда взялся ребёнок в его спальне?

— Эхм… маркиза?

Девочка открывает глаза, поднимает голову и испуганно вскакивает, оглядываясь вокруг. Разворачивается и бежит в уборную. Там тихо. Ощущение, что эта тишина — полная и там никого быть не может. Что же, он так теперь и будет как дурак — лежать без сна с громко бьющимся сердцем да гадать, приснилась ли ему Эвелис, или всё-таки поднимется и заглянет в уборную? Конечно, тут никого. Приснилось.

ГЛАВА 9

Падаю на кровать и многократно бьюсь головой о подушку. Что я наделала! Как я это сделала? А главное — что теперь будет? И дополнительный вопрос — как сделать так, чтобы этого не повторилось? Всё это перекрывается постоянно проникающей в мысли уверенностью: король меня убьёт!

Когда паника немного отступила, появилась способность анализировать произошедшее. Сегодня ночью я сходила в дом к Вугтокам, в закуточек рядом с кухней. Там оказалось опасно, в кухне работали люди. Я быстро вернулась, перекусила, сидя на ковре, и позволила себе задремать по обыкновению последних ночей прямо там же перед кроватью, ещё успев подумав, что на шкуре медведя спать было намного удобнее. Заклинание, читаемое перед переходом, у меня в голове возникает частенько и днём, само собой, как навязчивая песенка. Только обычно не целиком, а отрывками, что не порождает никакого магического эффекта. Что же получается — я это заклинание прочитала мысленно, не вслух, и оно соединилось с желанием оказаться на той самой шкуре? Не знала, что заклинания работают, если их не проговаривать хотя бы вполголоса. Допустим — работают. Или допустим — оно вообще необязательно, главное, навык сосредоточения и настройки на магию. Как же мне не хватает знаний, которые дают в академии! Мы к изучению предмета заклинательных техник должны были как раз приступить после зимних каникул, с которых я уже не вернулась…

А портал? Даже если я непроизвольно создала портал — как я туда переместилась, я же не шагала? Возможно, я создала его прямо под собой и просто в него упала. Выпала, можно сказать, из своей спальни в спальню принца. Фокус-шмокус.

Винсент, любовь моя, такой сонный… Так, отставить эмоции. Винсент был сонным. Он не выглядел поражённым увиденным, скорее неуверенным, сомневающимся. В чём он мог сомневаться — в том, что его глаза ему не лгут? Или в том, что увиденное — не сон? Вот допустим — просыпаюсь я и вижу спящего на коврике Винсента. Мои действия? Я точно усомнюсь в реальности видения и тогда я его позову. А он вскочит, убежит в уборную и там исчезнет. Что я подумаю? Я подумаю, что он мне приснился, вот что. Особенно если он со мной не заговорит или ещё как-то не вступит во взаимодействие и не разбудит меня окончательно. Как я всё и сделала сегодня.

Если у принца были сомнения в реальности происходящего, у меня есть шанс на то, что эти сомнения будут превращены в уверенность, что я ему привиделась.

Ладно. Для короля главное — чтобы его высочество не узнал во мне Ольгу. До этого узнавания Винсенту, как бы то ни было, пришлось бы пройти ещё слишком долгую цепочку знания фактов и выводов. Пока что самое худшее, что мне грозит — это если он узнает, что я — маг. Пока что он даже этого не знает, ведь маги — редкость среди людей. Разновидность моей врождённой магии — телепортация, об этом он тем более не знает, герцогом Тонлеем это держалось в секрете, он вообще свою дочь никогда и ни с кем не обсуждал. Но если принц узнает, то следующий большой шаг — поверить, что я владею портальной магией. А значит — перемещённая душа. Это уже опасно, ой как опасно — отсюда до подозрения, что я — Ольга, останется всего несколько маленьких шажочков. Но и тогда у него не будет стопроцентной уверенности — ведь Ольга владела артефактом меньше одного года.

Тогда накой принцу делать все эти умозаключения и раскапывать информацию о какой-то мелкой маркизе? Не будет он этого делать, он явно уверен, что Ольга мертва. Значит, наверняка разоблачение мне не грозит. Уфф…

Однако всё это так, только в одном случае — если подобного не повторится. Или если принц всё-таки не проявит ко мне интереса — так, между делом, на всякий случай. И моя задача — не дать ни себе, ни ему такого случая.

Мне надо уехать подальше, вот что. И от Винсента, и от короля. Причём — срочно!

— Седжиус, ты мне веришь?

От волнения ко мне вернулась уже утраченная было шепелявость и я произнесла это слово как "велис".

— Да, Эвелис, верю. Что-то случилось? — обеспокоенно спросил опекун.

— Случилось. Видишь ли, у нас с его величеством есть тайна, которую знаем только мы двое. Она связана с тем, что произошло со мной, когда я изменилась и вылечилась от безумия, обрела разум. Это была секретная разработка, и у неё есть побочные магические эффекты. Опасные для меня самой и для его высочества.

— Для принца? — удивился виконт.

— Да. Для принца Винсента. В том смысле, что он ничего не должен узнать о них, это помешает ему спокойно жить и действовать в интересах короны.

— Значит, за сохранение этой тайны король и подарил тебе имущество умершей девушки? И ты сразу продала тогда все камни, а принц, когда был здесь, заглянул в ларец так, словно ожидал их увидеть…

— Ты очень проницателен, Седжиус. Пожалуйста, держи свои догадки и наблюдения при себе, и не обсуждай их даже со мной. Вообще, лучше не копайся в этом. Вряд ли тайной службе понравится, что кто-то нащупал то, что является сверхсекретной государственной тайной, понимаешь? Король взял с меня слово, обещание молчать…

— Так что случилось, чем ты так взволнована именно сейчас?

— Сегодня ночью я чуть не провалилась. Я смогла… связаться с принцем Винсентом, непроизвольно, во сне. Мне надо постараться, чтобы принц не начал дознаваться от меня про это, и чтобы король ничего не узнал о случившемся. Иначе он быстро сменит своё доброе ко мне отношение на гнев.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю нам всем уехать. Прямо сейчас. Поедем в наше герцогство, поживём там. И тебе будет проще управлять делами, чем по переписке, и, главное, нам всем там меньше грозят неприятности.

— Знаешь, я и сам хотел тебе это предложить, — улыбнулся Седжиус, — По-моему, нас в столице ничего сейчас не держит. На балы во дворец тебе ещё рано, мне не интересно, а об остальном можно и из газет узнавать.

— Спасибо тебе за всё, — растроганно сказала я, — Ты замечательный. Хотя нет, ты бессовестный!

— Вот те раз! Ты уж определись, какой же я всё-таки. И — почему я бессовестный, по-твоему?

— А ты мне раньше не сказал, что хочешь уехать, и я сейчас разболтала тебе лишнего.

— Не так уж много ты и разболтала. Вдобавок я теперь знаю, в каком направлении мне не копать и никогда ни с кем не обсуждать.

— Ну ладно, — неприлично швыркнула я носом, — Тогда я пойду, велю всем собираться.

Выхожу из кабинета в приёмную и объявляю:

— Мы тут с виконтом Милдокком посовещались, и решили. Господин Уррий, собирайте манатки… Что с вами, господин секретарь, да нет, мы вас не увольняем, мы в герцогство переезжаем срочно.

Через минуту:

— Госпожа Свантокк, мы с нашим опекуном решили: собирайте манатки. Да что ж такой нервный народ-то пошёл? В герцогство мы все переезжаем срочно!

Ещё через минуту:

— Стой, ты кем у нас работаешь? Ладно, ты остаёшься тут, за особняком присматривать. Передай господину дворецкому, пусть собирает манатки!

Нищему собраться — только подпоясаться. Мы, хоть и были отнюдь не нищими, выехали уже после завтрака. Мы — это Седжиус, я и Рамика Бенней, моя гувернантка. Остальные должны будут выехать за нами по мере готовности, в том числе бабуля. Просто мне так приспичило — ни минуты лишней не оставаться в столичном доме — вдруг его высочество с визитом пожалует? Полезет ко мне в шкаф без спросу, как давеча в ларец, да и найдёт мою ночную рубашку с вышитым на ней жёлтеньким утёнком, которая была на мне ночью. И всё, капец утёнку.

А хорошо-то как! Весна в городе, дороги буквально блестят на солнце после зимы. Остаётся надеяться, что магические коляски не забуксуют за городом, а то будет мне весна красна. И всё равно — хорошо. Весной всегда хочется перемен, вон, довольные лица Седжиуса и леди Бенней это подтверждают. А нет, это они просто за руки на заднем сиденье держатся, прислонившись к сундуку с деньгами. Первый раз, поди. Лямур тужур!

Дороги были хорошие. Казённые трассы, да и после въезда в герцогство с транспортной развязкой тоже всё в порядке. На карте герцогства, которую я в своё время изучала, ну, где ещё сердечко потом рисовала по границе, были обозначены гористые местности. Теперь я видела их воочию. Сейчас местность выглядела буроватой, но с наступлением тепла всё наверняка позеленеет.

Ого, вот это домина тут у меня, оказывается. Целый готический замок, почти в половину королевского дворца будет. Кто ж столько площади убирает-то? И сколько ж мы им за это платим? Целое состояние!

Стоим у запертых на висячий замок кованых ворот, сигналим. Смеркается, холодает. Окна не светятся. Никто не выходит. Ещё сигналим. Колыхнулась одна занавеска на третьем этаже. Прямо "Особняк красной розы" Стивена нашего Кинга. Наконец, из дома, откуда-то сбоку, вышел мужчина средних лет в рабочей одежде и не спеша подошёл к воротам.

— В этом доме гостей не принимают, господа. Хозяева живут в столице.

— А мы не гости, — говорю я. — Открывайте ворота, любезный, несите хлеб-соль, встречайте хозяев.

— Простите, но я не вижу здесь никаких хозяев, — вежливо, но твёрдо ответил рабочий, — Насколько всем известно, нашего герцога казнили не так давно, и осталась только его мать, вдовствующая герцогиня Тонлей. Никого похожего среди вас нет.

— А про дочку герцога вы забыли? Я — она и есть, маркиза Эвелис Тонлей, в прошлом именуемая "отродье".

— Простите, госпожа, но на леди Эвелис вы не похожи, она безумна с рождения.

— Да что ж такое-то, а? — начинаю я злиться не на шутку, — Седжиус, скажи ему! Или я сейчас предстану во всём своём безумии!

— Открывайте ворота немедленно! — потребовал тот, — Я — виконт Милдокк, назначенный короной опекун герцогини и маркизы Тонлей.

— Простите, но с его милостью Милдокком мы ведём ежедневную переписку, и он нас о своём визите не предупреждал.

— Так, — разозлился Седжиус, — ну-ка, любезный, отойди от ворот. Мы их сейчас коляской выбьем. А ты уволен.

— Пожалуйста, не стоит портить эти красивые ворота, им уже несколько столетий. Я сейчас доложу хозяйке.

И мужчина ушёл в дом. Всё такой же ровной и неторопливой походкой.

— Седжиус, ты что-нибудь понимаешь? — в обалдении спросила я, — Какой хозяйке он отправился докладывать, а? У нас тут что, кто-то живёт помимо работников?

— Впервые слышу, — нахмурился опекун, — я переписывался только с управляющим, Флоссом Грезднеем.

— Может, "хозяйка" — его жена? — предположила молчавшая до сих пор леди Рамика, зябко поводя плечами.

— Сейчас узнаем, вон, идёт наш уволенный, — ответила я, — за расчётом с компенсацией отпускных, наверное.

— Добро пожаловать в замок Тонлей! — провозгласил рабочий и загремел ключом, замком и цепью, — Леди Хенна вас ждёт.

Какая-то шайтанова Хенна промурыжила нас у ворот, мы уже все замёрзли как цуцики. Идём к осветившемуся центральному входу. Наконец-то признали.

Очень просторный холл с тремя закруглёнными лестницами, уводящими прямо и в стороны. Огромная люстра под высоким потолком, плюс канделябры с магическими огоньками, обшитые золотистым шёлком стены… Красиво.

— Виконт, леди, прошу извинить, ваш визит просто оказался неожиданным для нас.

Я её даже не сразу заметила. Просто как бы отделилась от одного из портретов, висящих над лестницей слева. Статная седовласая дама лет пятидесяти, с внимательными глазами и любезной улыбкой.

— Неужели это маркиза Эвелис? Как вы выросли, похорошели…

— Я-то Эвелис, это моя гувернантка, леди Бенней, а вы кто, леди? — не очень любезно спросила я.

— О, простите, конечно же, вы меня не помните, ведь вы уезжали отсюда, будучи совсем ещё маленькой и, как бы это сказать, не в полном душевном здравии…

— Вы всё-таки представитесь? — даже не могу сказать, почему она меня так бесит, буквально с первого взгляда. Хотя нет, ещё раньше.

— Конечно, — ещё шире улыбнулась дама, — я — леди Хенна Богрейт, ваша дальняя родственница. Вдовствующая герцогиня и герцог Тонлей любезно пригласили меня пожить в этом замке, присмотреть за ним в их отсутствие. Кстати, как здоровье герцогини? Наверное, она плохо перенесла этот ужасный случай с вашим отцом, маркиза?

— Бабушка скоро приедет. Как и большинство наших служащих и прислуги. Мы намереваемся остаться здесь жить на неопределённое время.

— О, прекрасно! Наконец-то этот большой замок снова наполнится жизнью! Сейчас вас проводят в гостевые комнаты, а уже завтра приготовят ваши постоянные апартаменты. Там надо расчехлить мебель, проветрить и всё такое.

Леди Хенна хлопнула в ладоши и к нам подошла служанка, которая сделала книксен и развернулась в сторону лестницы, предложив нам следовать за ней.

— Через полчаса добро пожаловать на ужин, — сказала Хенна нам в спины, — Вам приготовят горячий грог, чтобы согреться.

Ладно, может, я к ней и несправедлива. Нормальная вроде тётка, это мы, действительно, нагрянули, как снег на голову.

На ужин нам подали тушёную утку и обещанный грог, всё очень сытно, так, что тёплая волна затопила меня и захотелось спать. Леди Хенна сидела во главе стола — правда, она сначала предложила пересесть туда виконту, но он отказался сгонять почтенную леди с места, на котором она уже восседала, когда мы вошли в столовую.

— А где управляющий, господин Грездней? — спросил Седжиус, который, как и мы с леди Бенней, сидел, расслабившись и отдыхая с дороги.

— Он бывает тут днём, — ответила Хенна, — а вечером у себя дома. Он живёт не в этом замке, а в городе со своей семьёй. Должна сказать, господин Флосс Грездней — прекрасный управляющий. Ну да вы и сами завтра это увидите. Как вам грог, кстати? Вкусный, не правда ли? Мы добавляем для вкуса и аромата крохотную долю перца и толчёного розмарина. Для более насыщенного вкуса желательно размешать прямо в бокале.

И Хенна Богрейт показала, как она размешивает грог. Её рука крутила в бокале маленькую ложечку с длинным черенком, а на пальце леди в отблесках люстры и канделябров переливался редкий фиолетовый сапфир.

ГЛАВА 10

Перед сном я немного прошлась по дому, по выработавшейся привычке машинально отмечая для себя укромные уголки, в которые удобно перемещаться, с минимальным риском быть замеченной. Ибо бросать магическую практику я не собиралась — силы много не бывает, особенно для такого Маленького Существа, как говорил о себе Пятачок.

Горничная, которая помогала мне собраться для сна, была неулыбчива и неразговорчива. На обращённые к ней вопросы она отвечала вежливо, но односложно. Единственная эмоция промелькнула в её глазах тогда, когда я спросила её о леди Хенне. И эта эмоция была — обожание. Что ж, может и правда такая замечательная леди эта Хенна Богрейт, поживём-увидим, как говорится. И ещё спросим о ней у бабули.

В начале ночи я немного попрыгала по порталам внутри дома. Один раз чуть не попалась на глаза леди Хенне, которая выходила из комнаты Седжиуса. Что она, интересно, у него забыла так поздно?

Герцогиня приехала на следующее утро в сопровождении своих обеих горничных. Бабуля аж прослезилась, когда её подводили к крыльцу — так она была рада увидеть дом, в котором прожила много времени, начиная со своего замужества в молодости. К присутствию в доме Хенны Богрейт она отнеслась как к чему-то само собой разумеющемуся:

— Это дальняя родственница моего покойного мужа, она всегда живёт тут. Очень приятная леди, поддерживала всех членов семьи в их невзгодах.

За обедом я недосчиталась моей гувернантки, зато леди Хенна опять восседала во главе стола. Меня это начинало напрягать — я вообще-то в наш дом ехала, а не в гости к дальней родственнице моего покойного дедушки. Надо поговорить с Седжиусом, который сидел рядом с герцогиней и ухаживал за ней. При этом все присутствующие за столом просто лучились от счастья. Кроме меня. Это заметила "хозяйка", которая спросила:

— Эвелис, дорогая, тебя что-то беспокоит?

— Да, почему-то моя гувернантка не вышла к обеду. Может, она заболела?

— Нет, с ней всё отлично, — успокоила меня Хенна, — Просто она обедает отдельно.

— С прислугой? — возмущённо открыла я рот, — Она же леди!

— Нет, конечно, не с прислугой. Она обедает с управляющим, господином Грезднеем. Кажется, они нашли общие темы для разговора.

Больше книг на сайте -

Я попыталась поймать взгляд виконта, но тот заботливо поправлял салфетку-слюнявчик на герцогине. Как будто речь сейчас идёт не о любви всей его жизни!

— А чем с тобой занимается гувернантка, чему тебя учит? — продолжила любезную беседу Хенна.

— Если в этом доме есть рояль, вы скоро услышите.

— Неужели ты уже играешь?

— И играю, и пою. Причём, то и другое я делаю ужасно.

— О. Помнится, голос у тебя с младенчества был особенно громким.

— Он и сейчас такой. Правда, Седжиус? — громко и с нажимом спросила я опекуна, чтобы он, наконец, оторвал глаза от тарелки и принял участие в беседе.

Тот посмотрел на меня с таким невиданным раньше умилением, что меня аж затошнило.

— Леди Бонней обещает поставить нашей малышке Эвелис приятный певческий вокал, — сообщил он Хенне.

— Седжиус, после обеда жду тебя в кабинете. Для серьёзного разговора, — не выдержала я.

Хенна Боргейт наклонила голову набок и с интересом на меня посмотрела. Но ничего не сказала. Зато сказала я.

— Леди, тот рабочий, который вчера долго не желал открывать нам ворота — он ещё работает?

— Конечно. Он просто выполнял свой долг, не сердись на него, пожалуйста. Место тут уединённое, и мало ли кто может приехать. Вот Жусс и обеспечивает безопасность обитателей дома.

— Тогда сообщите этому Жуссу, что сегодня и наверное завтра будут ещё подъезжать коляски с нашими служащими и прислугой. Мы ведь не знали, что тут кто-то живёт, поэтому забрали почти всех из столичного дома, включая экономку.

— Да, жаль, но ничего, лишнюю прислугу всегда можно будет отправить назад или уволить.

Что-то мне всё больше хочется "уволить" одну дальнюю родственницу.

— Расскажите о себе, леди Богрейт, откуда вы, чем занимаетесь помимо присмотра за этим замком, есть ли у вас свой дом?

— Ах-ха-ха-ха, — подняла голову и засмеялась Хенна, и на неё воззрились удивлённо прислуживавшие нам слуги, — У меня нет другого дома, но я весьма состоятельна и легко могу его купить. Если ты об этом.

А я и не стала отрицать, что я именно об этом. Я маленькая, мне можно говорить и не говорить многое, что, исходи оно от взрослых, выглядело бы невежливым. Ни герцогиня, ни Седжиус по-моему даже не поняли, о чём разговор. Как ели, так и едят себе спокойно.

После трапезы я сначала встретилась с опекуном.

— Седжиус, у меня к тебе назрело сразу несколько вопросов. Первый — почему ты не сел за обедом во главе стола?

Опекун рассеянно похлопал на меня ресницами.

— Но, Эвелис, я ведь опекаю вас с герцогиней, а за ней нужен особенно плотный присмотр. Да и за тобой приглядывать удобнее, когда ты сидишь напротив. Кроме того, по-моему, леди Хенна прекрасно справляется с ролью хозяйки этого замка, она тут всё знает, всё наладила. Зачем мы будем разрушать то, что и так хорошо работает?

— Об этом она тебя просила, когда приходила к тебе в комнату вчера ночью — оставить тут всё, как она наладила?

— Ты что-то путаешь, Эвелис. Леди Хенна не приходила ко мне в комнату — ни ночью, ни утром. По-моему, к леди Бенней она заходила. Я, кажется, видел.

— Вот теперь про леди Бенней. Тебя что, совсем не смутило, что Рамика обедала с управляющим, которого она и знать не знала? Мне казалось, нам было хорошо в столичном доме обедать всем вместе.

— Но это же было её собственное решение, не так ли?

— Седжиус, у леди Богрейт на пальце перстень с большим фиолетовым камнем. Знаешь, что это может значить? Что она ментальный маг, вот что. Запросто способна внушить вам что захочет.

— Эвелис, не ищи подвох там, где его нет. Фиолетовые камни может носить в украшениях кто угодно. Даже и ментальный маг — не означает, что он будет злоупотреблять своими способностями. В конце концов, ты же сама говорила, что не любишь давить на людей. Вот и не дави — дай им делать то, что они хотят, если при этом они хорошо выполняют свои обязанности.

— Вот ты как заговорил… Обязанности, да?

— Я не понимаю, почему ты злишься, — огорчённо сказал Седжиус, и я немного устыдилась.

Может, я действительно сильно давлю на них? Особенно сейчас, когда я и сама толком не могу сформулировать, что меня так раздражает. То, что они не такие, какими мне их хочется видеть? Это с моей стороны было бы ужасно, так относиться к близким людям.

Направилась было к комнате гувернантки, но служанка сообщила, что та пошла в музыкальную комнату, "проверить инструмент". Выяснив, где в этом доме музыкальная комната, я отправилась туда же.

— Простите, леди, это было так давно, и никто на рояле не играл со смерти герцогини, вот мы и не стали его ремонтировать.

Служанка развела руками перед поникшей головой гувернанткой.

— Что случилось? — спросила я.

— Они говорят, в рояле поселились крысы, и слуги, когда выводили их гнездо, поснимали некоторые детали внутри инструмента. На нём теперь нельзя играть, — чуть не плача ответила Рамика.

— А когда, вы говорите, это случилось? — спросила я служанку.

— Давно. Точнее я не знаю.

— А леди Хенна знает об этом?

— Я… точно не могу сказать.

— Конечно знает. Похоже, в этом доме ни одна крыса не гнездится без её разрешения.

Приговаривая это, я с трудом приоткрыла тяжёлую крышку рояля и заглянула внутрь. Там было чистенько и, действительно, не хватало нескольких струн с молоточками.

— Вы ведь лично убирали отсюда струны? — спросила я по наитию.

— Да, леди.

— А куда вы их отнесли?

— В свою комнату, леди, — честно ответила служанка.

— Принесите их сейчас.

— Но я не смогу их поставить на место, — сказала ничего не понимающая Рамика после ухода служанки.

— И не надо. Вызовем специалиста. А скажите, леди Хенна не заходила к вам в комнату сегодня ночью или утром?

— Нет, я не видела её со вчерашнего ужина. А что такое?

— Да вот, странным мне показалось, что вы сегодня обедать пошли не с нами, а с управляющим.

— Но так же будет правильно, — убеждённо ответила Рамика, — Мы с ним оба — служащие в этом замке, и не принадлежим к семье его хозяев.

— Ну-ну, — ответила я, уже понимая, что объяснять что-либо и спорить в данной ситуации с моей стороны будет только напрасной тратой времени.

Диверсионно снятые внутренности рояля, которые, как я не сомневалась, ещё во время нашего обеда стояли на своём месте, я отнесла к себе в комнаты. Похоже, не желает леди Хенна насладиться моим пением под музыку. Но я, если что, могу и без аккомпанемента спеть. Главное, местечко выбрать поближе к её комнате и время, когда она отдыхать будет.

Начали подтягиваться нагруженные имуществом (одеждой, мелкой утварью) коляски со служащими из столичного дома. Первой приехала госпожа Свантокк, и я, встретив её в холле, радостно и громко — так, чтобы слышала леди Хенна — приветствовала:

— Вот, госпожа Свантокк, принимайте новое жилище в свои руки. Вы тут главная теперь на хозяйстве! Первым делом — встречайте и размещайте всех в доме по своему усмотрению.

— Эвелис, детка, удели мне, пожалуйста, несколько минут своего бесценного времени, — пропела, почти не разжимая челюстей, улыбающаяся Хенна.

Всё, довела я её. Ой, чего-то мне страшно. Мозги мне маги-менталисты ещё ни разу не промывали. Эх, где наша не пропадала! Где она только ни пропадала. Ладно. Если почувствую внезапно возникающую любовь к этой тётке — тут же сбегу. И надо бы попробовать мысленно заклинание сосредоточения читать, чтобы чужому влиянию не поддаваться.

— Мне говорили, ты любишь кофий? Вот, я приготовила нам по чашечке.

— Спасибо, очень любезно с вашей стороны.

Чем её не устроило место, на котором прежде стояло кресло, не знаю. Но она подвинула его поближе к канделябру. И стала помешивать ложечкой в чашке, сверкая своим камнем. Нашла чем удивить — да у меня таких камней было…

— Скажи, Эвелис, тебе дорога твоя бабушка?

— Конечно.

— А ведь у тебя раньше кроме бабушки были и папа и мама, которые так радовались, когда ты появилась на свет, и не могли тобой налюбоваться. А теперь они оба мертвы. Тебе жаль, что у тебя нет родителей? Что мать, не вынеся горя, умерла, не желая жить, что отец, лишь бы сбежать от всей этой трагедии, болезненно уцепился за мечту о новой прекрасной семье?

— Как вы хорошо их понимали, оказывается.

— О, да. Ты спрашивала, чем я ещё занимаюсь, помимо дома. Помимо этого я — маг, и мой дар — ментальная магия. Я могла видеть, что думают и чувствуют твои родители, и старалась им помочь.

— Не очень-то вы им помогли, получается.

— К сожалению, они уехали в столицу, и моя помощь была бессильна, — вздохнула Хенна, — Но, видишь, я открыта перед тобой и не скрываю, что я — маг. А ты откроешься мне, Эвелис?

— Я тоже — маг, — ответила я, против воли любуясь сверкающим перстнем. Эта частота сверканий даже что-то напоминала, может, какие-то стихи… И можно было видеть, как от него вуалью распространялась фиолетовая дымка магии, если смотреть правильно.

— Да, я слышала, что в тебе рано проснулся дар. Арканна Вейтокк.

— Что? Кто это?

— Девушка-служанка, которую ты убила, сбросив на неё картину в тяжёлой раме. Тебе жаль её?

— Жаль.

— Тебе стыдно за её смерть?

— Нет.

— А должно быть, — мягко укорила меня Хенна, — Разве убийце не должно быть стыдно за своё убийство, разве так не будет правильно?

— Будет, — кивнула я, завороженно наблюдая за ритмичным сверканием окутанного дымкой перстня.

— Хорошо, что ты согласна, Эвелис. А как ты считаешь, чего заслуживает тот, кто отнимает жизни твоих самых близких людей?

— Он заслуживает смерти, — честно призналась я в своей негуманной позиции.

— Правильно, детка. Ты наверное не знаешь, что у тебя была сестра-близнец, Эвелис. Вас родилось двое — ты и твоя сестра. Только ещё в утробе матери ты решила, что твоя сестра отнимает у тебя питание, которое достаётся вам от мамы, и ты отняла его у неё. Ты буквально пожрала свою сестру, и она родилась нежизнеспособной. Всего несколько вдохов — и её не стало. Тебе жаль её сейчас?

— Жаль.

— Хорошо. Твои родители очень печалились из-за этого. А потом они увидели, что твоя злоба настолько велика, что она даже затмила твой разум. Твоя мама не вынесла этого и умерла. И твой отец погиб на самом деле тоже из-за этого. А твоя любимая бабушка сошла из-за этого с ума. Получается, это ты их всех убила, Эвелис. Теперь ты хочешь выгнать из этого дома меня и скоро убьёшь бабушку, потому что я не смогу её защитить от тебя. Не знаю, как тебе удалось избавиться от… своей злобы, но то, что сделано — уже сделано, и его не воротишь. Так ответь мне, имеет ли право жить человек, который убил и искалечил всех твоих самых близких?

Хенна Богрейт вцепилась в подлокотники кресла, нависла надо мной своими седыми волосами, а на её лице выступили бисеринки пота. Голос её буквально загрохотал по комнате:

— Имеешь ли право жить — ты?

Я моргнула, подумала, глотнула почти остывший кофий из чашки и честно ответила:

— Вполне.

ГЛАВА 11

ИНТЕРЛЮДИЯ

Тяжёлый прорезиненный канат. Его берёшь за один конец, а второй вручаешь тому, на кого собираешься воздействовать. Вот на что похож сеанс ментальной магии, если берёшься внушить кому-то нечто чрезвычайно опасное. Такое, как убийство и, тем более, самоубийство. В ходе сеанса ты постепенно натягиваешь этот канат, плавно увеличивая свои усилия, всё больше и больше, и вот, когда натяжение достигло максимума, а твои силы — предела, ты отпускаешь свой конец. И уже нет спасения тому, по чьим мыслям ударил канат. Воздействие необратимо и непреодолимо, этот человек обречён выполнить твою волю.

Но что будет, если в пиковый момент свой конец отпустит тот человек? Сегодня она узнала это. Вся её собственная мощь ударила по ней, но не наполнила её магической силой, о, нет. Этот удар пришёлся по мозгу, по нервам, по телу, а потраченная магическая энергия улетела куда-то мимо неё, не вернув ей ни капли. Удар свалил с ног и вызвал сильнейшую боль во всём теле, от которой спасла только потеря сознания. Когда она очнулась, этой маленькой дряни рядом уже не было. Мерзавка даже не позвала никого на помощь, и пришлось ползком выбираться из комнаты, а там уже кричать и звать прислугу.

Теперь, в мягком кресле, заботливо укутанная преданной служанкой в тёплый плед, и напоенная укрепляющей микстурой, она может спокойно подумать. Как? Как какая-то сопливая девчонка смогла так сорваться с крючка? С её крючка, который давно уже не знал неудач. Причём — дважды сорваться! Та самая девчонка, на которую она воздействовала ещё когда та находилась в утробе своей матери. И ведь всё получилось тогда успешно. Младенец родился уже наполненный злобой до самых краёв своей души. Настолько, что пришлось отправить всё семейство Тонлей в столицу, только чтобы самой не слышать безумного воя этой твари.

Да, с тех пор в этом замке ей стало немного одиноко. Когда-то она, едва выучившаяся в академии простолюдинка, дочь бедного керосинщика, решила найти себе новую семью. Ведь теперь у неё были для этого возможности её магического дара, которые она постигла в совершенстве. Создавать собственную семью, выходить замуж — о нет, это слишком хлопотно и связывает ненужными обязательствами. Возвращаться к полунищим родителям? Да она забыла их, едва поступила на первый курс академии! Нужна была готовая семья, которую можно присвоить, вместе со всем тем, чем они владеют. К сожалению, это не могла быть семья самого монарха, по понятным причинам. Да и жить с семьёй герцога в столице тоже было рискованно — там они на виду. А вот в уединённом герцогском замке — самое то! Исподволь, постепенно, она добралась до самого герцога и воздействовала на него, внушив, что она — его дальняя родственница, которой он захотел предоставить свой кров. Потом — больше, дальше, воздействовать на всех, живущих в доме — его хозяев и слуг. Использовать любого человека так, как только она пожелает — что может быть прекраснее? И в какой-то момент понять, что никакие другие хозяева замка ей вообще больше не нужны. Она сама должна быть хозяйкой. Единственной.

И вдруг каким-то образом Эвелис Тонлей избавилась от её магического воздействия, наложенного на неё ещё до рождения. Говорят, там был взрыв, возможно, в устройстве был магический заряд. Если Эвелис была рядом со взрывом, наверное именно это повлияло на её мозг и она "выздоровела".

Но она, Хенна Богрейт, учила в академии не только магию, но и психологию, необходимую для каждого ментального мага. Найти в психике другого человека правильную точку воздействия она могла безошибочно. Например, этот опекун — он так хочет исправно заботиться о своих опекаемых, что сыграть на этом чувстве и внушить ему всё, что надо, было очень легко. Точно так же она ни с кем другим практически никогда не ошибалась. И совершенно непонятно, почему все её знания и таланты не сработали сегодня с Эвелис. Ведь видно же — той присущи привязанность к близким, ответственность и совестливость. Почему эти точки не откликнулись? Может ли быть так, что девчонка только прикидывается совестливой и ответственной, а на самом деле является монстром в детском обличье? На это совершенно не похоже. Зачем бы ей так притворяться, она-то ведь родная дочь герцога, ей не нужно отвоёвывать себе место в этом мире.

Так почему же девчонка отказалась брать на себя ответственность за те смерти и несчастья, о которых она ей так красноречиво рассказала, натягивая канат ментального воздействия? Как будто это вовсе не о ней речь, будто она — совсем другой человек, родившийся только в момент обретения разума. Хм… наверное, это и есть ответ. Мелкая дрянь искренне убеждена, что её ответственность начинается только с того момента. Это противоречит логике, но её детская убеждённость, видимо, основана не на разуме, а на эмоциях, на самовнушении, что всё именно так.

Что же с ней теперь делать? К счастью, Эвелис ещё мала и её мнение почти не имеет веса для других взрослых аристократов. Для тех, кто находится под ментальным воздействием её, Хенны Богрейт. Внушить им, что маркиза должна быть наказана, не составит труда. И то, что это наказание — всего лишь временная изоляция в её комнатах с запретом на общение с близкими — тоже. Ну а на саму девчонку найдутся и другие методы воздействия. Не магические. Пытаться внушать Эвелис что-либо она больше не станет — ей хватило сегодняшнего. Брр…

"Кто виноват?" и "Что делать?" — этими вопросами озадачивались классики из моего родного мира. Кто виноват, я уже знаю. Хотя точный перечень того, в чём виновата Хенна Богрейт, мне пока неизвестен. Может ведь оказаться так, что виновата она вообще практически во всех несчастьях семьи Тонлей, прямо или косвенно.

А вот что мне со знанием всего этого делать, а главное, как самой не пострадать, я не знаю. Сегодня у Хенны не получилось на меня воздействовать потому, что я не была расслабленной и в результате обычный гипноз на меня не подействовал, но главная причина — она полагает, что я и есть урождённая Эвелис Тонлей. Истина же о том, что я — перемещённая душа другого человека, который никак не причастен к тем злодеяниям, что она перечисляла, и помнил об этом под ментальным воздействием, ей, конечно, известна быть не может. Остаётся надежда, что леди Богрейт получила сегодня такой магический откат, что не рискнёт больше лезть ко мне со своей магией. А здорово её приложило, я даже подумала, что ей каюк. Нет, выползла, змея. Теперь оклемается и будет мстить. У меня есть ещё пара преимуществ, о которых она не знает — то, что я — взрослый человек, и могу анализировать ситуацию с высоты своего жизненного опыта, ну и мой сверхсекретный магический дар.

Когда я пришла на ужин, меня ждал сюрприз. Седжиус выглядел очень расстроенным и сердитым. Даже бабушка глядела на меня очень укоризненно.

— Эвелис, ты сегодня совершила нечто ужасное — ударила креслом леди Хенну, — объявил опекун, — и применила свою магию, которую обещала вообще не применять прилюдно, пока не научишься с ней обращаться в академии. Как ты могла позволить себе такое с нашей доброй хозяйкой?

— Она нам не хозяйка! — у меня защипало в глазах от обиды и чудовищности заблуждения Седжиуса, — Здесь мы хозяева — бабушка, я, ты. И леди Рамику мы почти взяли в семью. А Хенна Богрейт — вообще неизвестно кто! Она промыла вам всем мозги своей ментальной магией, и вы ей верите!

— Почему же она не "промыла мозги" тебе, если всё так, как ты говоришь?

— Я ей не по зубам оказалась!

— Ну, хватит! — не выдержал Седжиус, — Не ожидал я от тебя такой беспричинной жестокости и неразумности в поведении. Ты наказана, Эвелис. Ступай к себе в комнаты и будешь сидеть там, пока не осознаешь своей вины и искренне — слышишь, искренне — не попросишь у леди Хенны прощения. Еду тебе будут приносить слуги, но никто из нас навещать и разговаривать с тобой больше не станет. Всё, отправляйся сейчас же!

— Она всё врёт, у неё даже шишки на голове никакой от удара креслом нет, а ты и проверить не хочешь, я-то думала, мы — друзья! — уже всерьёз разревелась я, — Она потеряла сознание, потому что много сил магических на меня потратила, эта гадина хотела меня заставить покончить с собой!

Но лицо Седжиуса не дрогнуло. Да, сильна магичка, этого у неё не отнимешь. Поди, лет сто свой магический поток и навыки прокачивала. Да и сейчас правильно всё рассчитала, никто мне тут не поможет.

Я вернулась в свои комнаты и немножко ещё поплакала от страха и жалости к себе — маленькой, одинокой и преданной всеми, кого любила, пусть и не по их воле преданной.

Зашла служанка, принесла ужин. Лицо суровое, на меня не смотрит и не разговаривает. Как же, я ведь посмела на её кумира покуситься. Ничего, скоро я вам глазки-то открою на вашу обожаемую "хозяйку". Вот сейчас поем, сил наберусь, и придумаю, как это сделать.

Ничего я после ужина не придумала, и глаза я открыла не чьи-нибудь, а только свои. После выпитого чая меня моментально повело в сон, и проснулась я уже не в своей комнате, а здесь. Здесь было темно, холодно и грязно. Пошевелив руками, я поняла, что они скованы наручниками и тяжёлой металлической цепью, уводящей куда-то в сторону. Причём наручники крепились к моим рукам в районе предплечий, выше локтевых суставов. Очевидно, запястья у меня слишком уж узенькие, и тот, кто заковывал, допускал, что я смогу просунуть в них свои ладони.

Пока я звенела этими цепями и ощупывала их, неподалёку появился слабый огонёк и послышались тяжёлые мужские шаги.

— Господин Жусс? — узнала я подошедшего "безопасника" леди Хенны, — Это вы меня заковали? Освободите немедленно, я — маркиза Тонлей, вы совершаете преступление против законов короны!

— Даже аристократы совершают преступления, и тогда их судят, — ровно возразил он мне, — и бывает, что приговаривают к тюремному заключению и даже к смертной казни. Вам ли не знать, дочери герцога Тонлея? Которая и сама известна некоторым как малолетняя убийца. Хозяйка имеет право вас судить за нападение на себя.

Ясно, очередной зомби. Разубеждать, давить на жалость и требовать справедливости бесполезно.

— Свет мне оставьте и можете идти.

Он так и поступил, оставив меня в каком-то ответвлении подвала. Очень хочется надеяться на то, что эти цепи не помешают мне переместиться порталом. Иначе — даже думать боюсь, что со мной будет дальше. Только куда мне перемещаться?

Мне нужна помощь — вот что главное. Но чья помощь окажется не только действенной, но и не приведёт к лишней шумихе, связанной со мной лично?

Помощь магической академии? Я же видела там в секретном отделе как раз подобные дела против магов-нарушителей, пусть и действовавших не с таким размахом. Да, я помогу им выявить преступницу, и её даже осудят. Плюс, наверняка помогут всем обитателям замка снять наложенные Хенной ментальные магические эффекты. А как я их сюда вызову? Явлюсь в кабинет ректора и стану рассказывать? Неизвестно что за девочка без сопровождения взрослых пришла, видите ли, к ним и наводит поклёп на уважаемое семейство, которое сам король пощадил после поимки герцога. Придётся долго объясняться и слишком много "темнить", оставив магистров без ответов на возникшие вопросы. Нет, это плохой вариант.

Тайная служба? То же самое.

Остаётся единственный человек, который мне поверит и не будет задавать многих вопросов, потому что он уже знает на них ответы. И которого не смущает сверхсекретность этих ответов, потому что он и есть их главный держатель. И который гораздо лучше меня знает, кому поручить это дело. Его королевское величество Дэмиус Третий.

Я ещё немного посидела и подумала, прежде чем попробовать переместиться. Лишних прыжков делать не хочется, мне силы нужны — до короля свет не ближний. Потом, когда путь был более-менее обдуман, встала и создала перед собой портал. Шагнула в свою комнату и подождала, пока портал закроется. Как я и надеялась, держащая меня цепь оказалась словно бы очень гладко перерезанной. Надо учесть на будущее, не оставлять в проёме портала никаких нужных вещей. Ненужных, впрочем, тоже — незачем порождать "городские легенды".

Я накинула тёплую курточку (одеться как следует мешали наручники с обрезком цепи) и захватила с собой приличную сумму денег. Мало ли, какие трудности могут встретиться в пути. Взяв напоследок кусок хлеба от неубранных остатков своего ужина, я переместилась на дорогу нашего герцогства, откуда я обозревала бурые холмы по дороге в замок. При этом постаралась "обрезать" порталом цепь максимально коротко. На трассе было темно, тихо и очень страшно. Коляски тут сейчас не проезжали, и моё воображение сразу же нарисовало, что по обочинам дороги бродят дикие звери, которые только и ждали меня, чтобы загрызть насмерть. Поэтому я создала новый портал, на казённую трассу неподалёку от городка, мимо которого мы проезжали.

А силёнок-то я потратила уже немало, даже мой браслетик начал отдавать магическую энергию. Да и кушать опять очень хочется. Ау, звери, ну-ка идите сюда, я вас сейчас буду грызть! Это я храбрилась, конечно, потому что по этой трассе периодически проезжали коляски и она была освещена фонарями. Я уже направилась пешком в этот городок неподалёку, как запланировала, чтобы подкрепиться и немного восстановить магическую энергию, но тут одна из колясок остановилась рядом со мной.

— Девочка, ты что на дороге делаешь одна и в такой час? Ты заблудилась?

Семья — муж, жена и пацанёнок немного постарше меня. Явно сын, одно лицо с папашей. На маньяков вроде не похожи.

— Я вот из этого города, — киваю головой, — Меня отправили в Плиссанду к бабушке, я с ещё двумя тётями вышла пописать. И коляска уехала, а я — вот.

Ерунду какую-то я слепила, конечно, просто ничего лучше не придумала на скорую руку.

— Тебе помочь до столицы доехать? — переглянулись взрослые, — Нам по дороге.

— Да, пожалуйста. Если вас не затруднит.

Это было не легко — спрятать руки под намотанной спереди кофточкой так, чтобы люди не заметили моих скованных в локтях рук, но обошлось. Я назвалась внучкой экономки столичного дома герцога Тонлея, госпожи Свантокк, да простит меня эта почтенная госпожа. До утра в поездке я продремала, и вышла из коляски возле герцогского дома, поблагодарив добрых людей за помощь. Уж не знаю, что они на мой счёт подумали, но уверена — плюсик к карме они заработали.

А вот в дом я не пошла — незачем оставшимся слугам переполох устраивать да цепями звенеть, подобно семейному призраку из ужастика про приведений. И вообще, я в столицу по срочному делу приехала. Где тут у нас ближайшая булочная? Купила свежую ватрушку, пирожок и зачем-то бублик. Сперва сжевала сытный пирожок, на десерт закусила сладкой ватрушкой, а бублик в меня уже не влез, я его только надкусила и решила — буду есть медленно.

Ну что, по времени его величество уже тоже должен бы позавтракать и спуститься в свой кабинет, если у него каких-нибудь других протокольных дел не намечено. Главное, переместиться бы туда так, чтобы никто моего внезапного появления не наблюдал. Зайти через приёмную я не захотела — придётся иметь дело с господином Шаддоком, который с чувством глубокого удовлетворения отправит меня ждать к десяткам других посетителей, мечтающих попасть в высочайший кабинет.

Я мысленно перекрестилась и открыла маленький портал, в который и нырнула, низко согнувшись.

Его величество сидел за своим большим столом, под которым, сидя на корточках, я и оказалась. Где-то за деревянной стенкой стола бубнил свой доклад господин Шаддок, а король изумлённо воззрился на меня.

— Тсс! — приложила я палец к губам и сделала "страшные" глаза, скосив их в сторону королевского секретаря.

ГЛАВА 12

Его величеству понадобилось примерно пять секунд, чтобы прийти в себя.

— Господин Шаддок, покиньте сейчас кабинет, пожалуйста. И никому не входить до моего приглашения, — приказал он.

Король чуть отодвинулся, чтобы я могла вылезти из-под стола.

— Подержите, пожалуйста, — вежливо попросила я, вручая монарху надкушенный бублик.

Он невозмутимо принял у меня это изделие столичной кулинарии. Я вылезла, забрала бублик обратно, вышла из-за стола к стоящему у стены креслу, сложила пирамидкой вещи — кофточку, оголив при этом скованные цепью руки, потом скинула туда куртку, и сверху положила бублик — в таком порядке. Подошла примерно к центру комнаты, присела в реверансе и не поднималась. До сих пор мы оба с королём молчали.

— Говорите, маркиза, — наконец, решил его величество.

А мог бы и выкинуть из кабинета! Всё-таки повезло нам с монархом. Король знал, конечно, что Эвелис владела даром телепортации — не зря его следователь всё обо мне разнюхал — а поскольку он читал мои научные работы, то знал также, что я после перемещения в её тело должна была стать портальным магом. В результате чего именно этим он поражён не был. Думаю, поражён он был моей наглостью, тем, куда именно я посмела переместиться. Вот поэтому я и сидела долго в реверансе — изображала смирение.

Я рассказала королю обо всём, что произошло в замке, и закончила свой рассказ:

— У Хенны Богрейт не получилось воздействие на меня потому, что я, по известным вам, ваше величество, причинам, знала, что не имею отношения ко всем этим несчастьям, и не виновна в них. Но в чём я практически не сомневаюсь — эта женщина и есть та, кто уничтожил семью герцога Тонлея, применяя ко всем ментальную магию, в частности, к новорожденной Эвелис. Думаю, она даже вряд ли приходится нам родственницей, потому что бабушка не знает точной степени родства с ней. А ещё я с содроганием думаю, ваше величество, что стало бы, если бы принцесса Маэлис вышла замуж за герцога. Кто бы тогда правил страной на самом деле? Я не могла сама напрямую обратиться в академию магии или в тайную службу, пришлось бы рассказывать о том, что я владею портальной магией. Поэтому, ваше величество, я осмелилась побеспокоить вас лично таким способом.

— Вы можете сейчас переместиться и войти во дворец как положено, через дверь, чтобы вас все видели? — спросил король.

— Да, ваше величество.

— Сделайте это. И сразу идите ко мне в кабинет… О, небо, да оставьте вы этот бублик у меня на столе!

Это король увидел, что я взяла первым делом лежавший сверху бублик, и, не зная куда его деть, пока вновь пытаюсь накинуть на себя одежду, сунула его в зубы.

Потом поглядела из окна и увидела, что возле фонтана нет ни людей, ни колясок. Под заинтересованным взглядом Дэмиуса Третьего тут же создала портал и шагнула к фонтану. К гвардейцам в дверях подошла с таким видом, словно хожу тут каждый день — вот так, одна, без сопровождения взрослых.

— Его величество ожидает меня, маркизу Тонлей.

Они быстро выяснили, что да, так и есть. То же самое — к королевскому секретарю. Он уже был готов к моему появлению, но попросил пройти не в королевский кабинет, а в свой. "Ненадолго", пообещал он, увидев появившийся было протест у меня в глазах. Вместе с нами зашёл какой-то мужик с ящиком инструментов, который споро расклепал мои кандалы на руках. Оно и правильно — не в высочайшем же кабинете ему всё это проделывать.

Потом Шаддок проводил меня к королю. А там уже присутствовали знакомые всё лица — господин тайный следователь и наш дорогой ректор магической академии, который, как я узнала, в это время гостил во дворце. Очень это я удачно решила сюда сразу перемещаться, а то искала б его сейчас в академии.

Король кратко, без упоминания моего дара, поведал присутствующим о "хозяйке" герцогства Тонлей, подозреваемую мной в ужасных преступлениях.

— Хенна Богрейт? Я помню её, — сказал господин ректор, — она была моей ученицей лет сорок назад, а запомнилась тем, что, будучи полуграмотной простолюдинкой, выучилась прекрасно и была от природы очень одарена. После окончания обучения она несколько раз навещала меня в академии, ходила в нашу библиотеку. Такая приятная в обращении, кто бы мог подумать…

А пока господин ректор и следователь переваривали информацию, я тоже захотела что-нибудь переварить, поэтому у них на глазах подошла к столу короля и взяла оттуда бублик, который тут же принялась грызть. А что? Я — ребёнок, мне можно. Даже надкушенные бублики с королевского стола тырить.

Операция поимки преступницы была разработана тут же, в основных чертах. Господину ректору надлежало быстро созвать специальную команду магов, ну а следователю — людей своего ведомства. Ещё подключили гвардейцев, которым велели выдвинуться к замку немедленно и оцепить его, оставаясь незамеченными, по принципу "всех впускать, никого не выпускать".

Потом король предложил мне отдохнуть и пообедать во дворце, и на этот раз я согласилась.

— Ваше величество, а у вас случайно не найдётся каких-нибудь стареньких детских платьев её высочества? А то моё запачкалось, пока Хенна меня по подвалам прятала, — попросила я, — да и домашнее оно.

— Ступайте, маркиза, со всеми просьбами обращайтесь к секретарю, — махнул король, сдержав усмешку.

Господин Шаддок немного побледнел, когда я его озадачила обеспечением меня платьем.

— А это обязательно, маркиза, чтобы платье было именно из гардероба принцессы?

— Ну, по правде говоря, не обязательно, — сжалилась над ним я, — Главное, чтобы оно выглядело так, будто оттуда.

Гостевые апартаменты для отдыха я выбрала сама. Мои бывшие комнаты как раз были свободны. И горничная при них та же самая. Ностальжи… А когда я увидела Винсента, как и я, направляющегося к столовой, сердце моё коротко исполнило "ковырялочку с подскоком".

— Эвелис? — удивлённо спросил принц, — Вы здесь одна? Что привело вас во дворец?

— Сейчас некогда рассказывать, ваше высочество, — вздохнула я, — Может, прогуляемся с вами в парк после обеда? Ненадолго, а то у меня времени мало.

— Хорошо, — улыбнулся принц, — раз ненадолго, тогда прогуляемся, конечно.

Сегодня меня посадили за столом намного ближе к королевской семье, чем раньше. Всё-таки маркиза, а не какая-то дочка захудалого барона. А может, король просто хотел держать меня под контролем. Так и просит, чтобы я его чуточку потроллила.

— Какой прелестный ребёнок, — умилилась сестра королевы, — Ваш папенька, наверное, здесь по делам, во дворце?

— Нет, я сама пришла к его величеству, на судьбу пожаловаться.

— Это маркиза Тонлей, — наступил король на горло моей песне.

И всем как бы стало понятно — конечно, у дочери казнённого герцога судьба — не сахар. Ну и ладно, не буду ничего говорить. Тем более, вон тут какие рулетики вкусные.

Винсент встретил меня возле лестницы на мой этаж, и мы с ним пошли в парк. Дежа вю просто. И вот, сидя на скамейке, я и поведала ему мою печальную историю про злую оккупантку-менталистку.

— Его величество прямо чуть не расплакался, когда увидел меня в цепях, — соврала я, — которые я выковыряла из стены и намотала на скованные руки. У меня такие большие синяки теперь выше локтя!

Его высочество был впечатлён.

— Знаете что, маркиза? Я не позволю вам одной оставаться в замке, чтобы "караулить" эту госпожу Богрейт. Я поеду с вами, и сделаю вид, что заехал случайно, сам по себе. Уж в моём присутствии, думаю, она не станет вам угрожать.

— А вдруг она и на вас оказать ментальное воздействие попытается? — испугалась я за него.

— Я - маг и принц, она не рискнёт, — убеждённо ответил он.

Не знаю, где была моя голова, когда я не посмела возразить ему. Выехали мы сразу после этого. Естественно, принц был не один, а с Барисом и Хантом. В дороге я пересказывала этим приятелям свой триллер, от которого они всё больше мрачнели.

— Я только очень волнуюсь за своих людей, — откровенно призналась я, — Удастся ли снять с них все внушения Хенны?

— Удастся, не сомневайтесь. В нашей академии магистры очень сильные, — утешил меня Хант.

— Меня больше заботит, как бы она не сбежала, увидев, что вас нет в подвале, — сказал Барис.

— Думаю, сейчас она пока не сбежала, — ответила я, — Не догадывается, что я успела добраться до кого надо и пожаловаться. И что меня вообще будут слушать — на мне ведь не написано, что я — маркиза. А у нас в герцогстве, боюсь, она всем главным людям внушила к себе доверие, и мне бы никто не поверил.

Неподалёку от замка мы остановили коляску и договорились, что я войду через известную мне калитку, а они подъедут к воротам минут через сорок. На самом деле, конечно, ни в какую калитку я не пошла — переместилась, когда скрылась у парней из виду. Прошла из коридора прямиком в комнату опекуна. Не до церемоний.

— Седжиус, проснись, — растолкала я его.

Виконт спросонья сел в кровати и уставился на меня, пытаясь проморгаться.

— Эвелис? Ты почему не у себя в комнате так рано утром? Ты же наказана.

— Седжиус, прошу тебя, выслушай. Ни в какой своей комнате я вообще не была. Меня сразу же опоили снотворным и перетащили в подвал, а там приковали цепью к стене. Жусс это сделал по приказу госпожи Хенны.

— Что ты несёшь? — возмутился он.

— Смотри! — задрала я свободные рукава платья, — Если ты сейчас опросишь прислугу, никто из них не скажет, что они приносили мне завтрак, обед и ужин, и видели меня в комнатах. Если только Хенна не успеет внушить им обратное. А главное, Седжиус, когда я сбежала, мне повезло на трассе встретить его высочество Винсента с друзьями, и они скоро будут тут, не больше, чем через полчаса. Они мне поверили и хотят проследить, чтобы Хенна меня не убила. Я понимаю, как тебе сложно во всё это поверить из-за её внушения, но, Седжиус, ведь ты поставлен королём, чтобы заботиться обо мне и бабушке, а вовсе не о незнакомой тебе раньше женщины!

Кажется, я нашла нужные слова и смогла достучаться до виконта. Он оделся и спустился вместе со мной в холл. Видно было, как он внутренне боролся с собой и эта борьба давалась ему нелегко. Нас заметил кто-то из служанок и бегом кинулся к комнате Хенны. Вскоре и та появилась, собственной персоной. Вся из себя, в дорогом пеньюаре, тянущемся за ней шлейфом.

— Ах, Эвелис, где ты была, детка? — спросила она, — Служанки сказали, что ты исчезла вчера утром.

— А вы, смотрю, уже оклемались после удара о кресло, после того, как упали на него от своего магического перенапряжения? — съязвила я в ответ.

— Ох, Эвелис-Эвелис, я надеялась услышать извинения, а ты по-прежнему на меня нападаешь и выдумываешь небылицы. Надо показать тебя целителям, твоя агрессия явно возвращается. Боюсь, и безумие не за горами.

— Целителям, если понадобится, меня покажет мой опекун, а вы мне — никто!

— Вот, сами видите, виконт, — жалобно сказала Хенна.

— А вы действительно маг менталистики? — спросил её Седжиус и я мысленно ему зааплодировала.

В этот момент послышался сигнал коляски от ворот.

— Кто там ещё? — нервно вскрикнула Хенна и обернулась к показавшемуся откуда-то из-за лестницы Жуссу, — проверь, и никого в дом не впускай!

— А почему это вы распоряжаетесь здесь, кого впускать, а кого не впускать? — прищурилась я, убедившись, что страшный Жусс отошёл от крыльца, — Я вот лично не против гостей. А ты, Седжиус?

— Где ты была, мерзавка? — прошипела Хенна, сбрасывая маску, — Кого ты сюда притащила?

— А что я-то сразу? Я была там, куда вы меня спрятали, в подвале, закованной в цепи.

— Врёшь! Тебя там не было! Там только цепь, будто обрезанная!

Седжиус медленно начал вставать с кресла, гневно глядя на женщину.

— Простите, хозяйка, там приехал принц, сказал, что проезжал мимо и настаивает, что желает здесь передохнуть, — доложил вернувшийся в этот момент" безопасник", — Я не мог ему отказать.

— Ты не ошибся, точно принц? С кем он? — забегала глазами Хенна.

— С двумя приятелями, леди.

Хенна метнулась ко входной двери и закрыла её на засов, а потом захлопала в ладоши, созывая своих служанок, которые тут же выбегали откуда-то из разных дверей, находящихся под лестницами.

— Задержите этих двоих, девчонку и опекуна! Они на меня напали, оба! Заприте их в кухне!

Тётки набросились на нас, как коршуны. Меня сразу схватили за шкирку, за руки и за ноги, оторвав от пола. Я визжала, извивалась и пыталась лягаться ногами. И, прежде чем меня вынесли из холла, успела увидеть, как виконт сбрасывает с себя нескольких обезумевших женщин, а сзади его ударяет по голове Жусс. Тяжёлым канделябром.

Нас с виконтом не просто заперли на кухне — меня и его бессознательное тело оттащили в ледник, отделённый от помещения кухни плотной толстенной дверью. Со мной остались две женщины, которые продолжали меня крепко держать, и одна из них вдобавок закрывала мне рот ладонью. Я только видела, что Седжиус дышит, но вырваться и подойти к нему не могла.

Я успела основательно продрогнуть, когда через некоторое время из кухни послышались глухие мужские голоса. Попыталась закричать, но меня, конечно, не было слышно. Тогда я размахнулась свободной ногой и пнула жёстким каблучком туфельки одну служанку по колену, да вдобавок с силой укусила её за руку, как только она ослабила ладонь. Женщина не выдержала и вскрикнула, отдёрнув руку, и я закричала во всю мощь своих крепких голосовых связок:

— Винсент, я здесь! Помогите!

Дверь в ледник распахнулась и мой любимый, мой рыцарь, ворвался в помещение. За ним последовали и Хант с Барисом.

— Барис, стой! — запоздало крикнула я, а потом устало добавила, глядя, как тяжёлая дверь ледника захлопнулась за ними, — Я хотела сказать, чтобы вы оставались снаружи. Во избежание.

Король меня убьёт. На этот раз — точно.

Под суровым взглядом принца обе женщины отошли от меня, поклонились и встали в сторонке.

— С тобой всё хорошо, малышка? — нагнулся ко мне Винсент.

— Я в порядке, пострадала только гордость, — ответила я, подходя к лежащему на холодном полу Седжиусу и присаживаясь возле него на корточки, — У кого-нибудь есть идеи, как нам отсюда выбраться и не замёрзнуть насмерть?

Парни попытались выбить дверь, но та даже не шелохнулась. На века строили старые мастера.

— Я могу повредить охлаждающий артефакт, — предложил Барис.

— Вам бы только добро портить, — буркнула я, — не надо повреждать.

Я посмотрела на служанок и прикрикнула:

— Что встали, зомбяшки? Видите, его высочество с дороги, отдохнуть желает? Поесть всем несите! Сыр, окорок, колбасу, что там ещё… Фартуки снимите и под голову виконту подложите аккуратно, — А потом повернулась к гостям и предупредила, — Я отойду в закуток по личному интимному делу. Пожалуйста, за мной не ходите и не зовите, это будет неприлично. Я сама к вам выйду.

И отошла. Качая головой от ужаса — "Что творю?!" — создала там портал и шагнула в хозяйственный закуток неподалёку от кухни, где уже никого не было. Отодвинула засов и убрала какую-то швабру, подпирающую дверь в ледник, а потом вернулась порталом обратно.

ГЛАВА 13

Я молча прямиком прошла до двери из ледника и открыла её.

— Помогите вытащить виконта, — попросила парней, — И вооружитесь тут чем-нибудь на кухне, что ли… Пойдём брать Хенну, теперь-то она точно драпать собралась, раз на его высочество напала, по сути.

В душе у меня не было почти никаких эмоций, кроме ощущения катастрофы. Моей личной катастрофы из-за неминуемого гнева короля. Если в своих прежних "шалостях" я могла надеяться, что монарх чего-то не узнает или что у меня есть уважительные причины для таких поступков, то теперь всего этого не было — и узнает, и нет никаких уважительных причин — я втянула наследного принца в опасную для его жизни авантюру. И продолжаю сейчас это делать. "Видите ли, ваше величество — скажу я, ибо больше сказать нечего — мне так хотелось побыть рядом с Винсентом, что я позволила себе эту маленькую слабость". То, что Хант с Барисом тоже, скорей всего, огребут, утешал слабо. Вопрос у меня остался лишь один — куда бежать? Надо спросить у Хенны, что ли, может, что присоветует. Нет, ну её, она плохо кончит.

Суровые, как карающая длань судьбы, вооружённые разными ухватами и сковородками, мы поднялись к комнатам Хенны, возле которых торопливо сновали туда-сюда служанки и стоял страж — хладнокровный "безопасник".

— Вы арестованы, господин Жусс, за нападение и покушение на жизни аристократов — виконта Милдокка, маркизы Тонлей и принца Гилбрейта. Отойдите от двери и больше не вмешивайтесь, — приказала я и, обернувшись к парням, попросила, — Подтвердите, пожалуйста.

— Спуститесь в холл, — добавил Барис, — Замок уже оцеплен гвардейцами, и скоро тут будут тайная служба и специальная команда магов. Они во всём разберутся.

Все находящиеся в коридоре служанки замерли на месте. Жусс постоял несколько мгновений не двигаясь, то ли взвешивая на разных чашах весов авторитеты хозяйки и принца, то ли оценивая физический расклад сил с довеском в виде меня и поварёшки у меня в руках, потом молча отошёл и начал спускаться вниз со своей неизменной неторопливостью.

В комнаты Хенны парни вошли без меня, я лишь видела приготовленные к путешествию баулы с награбленным у Тонлеев добром. "Хозяйка" была взята парнями быстро и тихо — та лишь бешено взглянула на меня и по-звериному прорычала, когда её выводили, придерживая за локти.

— Гадина, ты за всё ответишь, — не выдержала я, — и за Седжиуса тоже.

В холле менталистку посадили в кресло и Барис с Хантом остались возле неё. До сих пор никого из "наших" слуг, гувернантки и герцогини видно не было — видимо, ещё вчера им всем было велено Хенной сидеть у себя и не высовываться.

Входная дверь отворилась и вошёл какой-то неизвестный мне господин. Он растерянно осмотрел диспозицию и спросил:

— А что здесь происходит, простите? Неужели я вижу его высочество? Позвольте представиться — Флосс Грездней, управляющий герцогством, — поклонился он.

— Господин Грездней, прошу вас проехать из замка к оцепившим его гвардейцам и сообщить, что преступница уже арестована, — сказал Винсент, — пусть подходят сюда.

— И целителя нужно срочно, — добавила я, — виконт Милдокк ранен.

Когда посерьёзневший управляющий вышел, я обратилась к принцу:

— Ваше высочество, можно вас на несколько слов? Прошу пройти со мной в мою комнату, мне тоже нужно быстро собраться и заодно там поговорим, чтобы не терять времени.

— Видите ли, — сказала я принцу, вытаскивая из шкафа и складывая в саквояж некоторые вещички, — я доставила его величеству много хлопот, а у нас с ним была невысказанная, но понятная договорённость, что пока я не повзрослею и не буду официально представлена ко двору, я этих хлопот постараюсь ему не доставлять. И вам — тоже. Но сегодня я нарушила эту договорённость, втянула вас в опасность, хотя операция по задержанию Хенны Богрейт была уже ранее утверждена при содействии короля.

— Но ведь я сам вызвался поехать сюда, разве нет? — удивился Винсент.

— Я могла отказаться. Вернее, не могла, а должна была это сделать. Но я увлеклась. Простите меня, пожалуйста. И теперь страшно боюсь гнева вашего дяди. Я собираюсь уехать далеко отсюда, прямо сейчас, чтобы избежать последствий этого гнева. Уверена, королю это только понравится и его гнев немного поумерится. А со временем, надеюсь, и вовсе испарится.

— Мой дядя вовсе не такой уж страшный, и вряд ли ополчится против маленькой девочки.

— Если смотреть на него как на обычного человека — полностью с вами согласна, ваше высочество, он не очень-то страшный. Но помимо того он — король и воплощение интересов короны нашей страны. А люди, мешающие этим интересам, могут пострадать независимо от возраста. Вспомните, вы наверняка знаете, что происходит с аристократическим родом, изменившим короне. Там теряют статус и страдают все, даже младенцы. И вот такого короля — воплощение интересов короны — я и боюсь.

— Но вы же ещё слишком юны, чтобы путешествовать в одиночестве, — растерянно сказал принц.

— Приходится выбирать между неизбежными неприятностями и возможными неприятностями, — сказала я, подпрыгивая попой на саквояже, уминая сложенные в него вещи, шкатулку с драгоценностями и пачки денежных купюр, — Не переживайте за меня, я умнее и хитрее, чем иногда кажусь.

Потом встала, застегнула курточку и улыбнулась принцу:

— Я уезжаю далеко и очень надолго. Но когда-нибудь я вырасту и обязательно вернусь, ваше высочество. Обещаю.

Винсент наклонился ко мне и поцеловал в щёчку.

— Вот и ещё одна звёздочка пролетела мимо меня, — непонятно и грустно сказал он.

— Разве такое бывает, что люди живут на звёздах? — ответила я ему также грустно и непонятно строчкой из моего последнего видения вероятностей.

Принц проводил меня в кабинет, где я взяла большую сложенную карту этого мира, а потом к выходу, и приказал уже наводнившим холл гвардейцам выпустить меня и водителя с коляской из замка.

Отъезжая, я махала рукой любимому и изо всех сил мысленно просила его не забывать меня. Меня — это Ольгу, в любом обличии.

Когда мы выехали на трассу и водитель остановил коляску, вопросительно глядя на меня, я уткнула нос в развёрнутую на коленках карту. Какие страны у нас поблизости? Какой-то непонятный Мазнум и Хидейра. Что ж, осядем в Хидейре. О ней я хоть что-то знаю со слов Винсента и его друзей, рассказывавших о своём путешествии во время обеда у нас в столичном доме. Жить там можно. Опять же, академия магии в Хидейре точно имеется.

Я остановила водителя в ближайшем городке и, зайдя на почту, написала письмо:

"Ваше величество,

Смиренно сознаю свою вину и прошу простить меня. Я решила уехать, чтобы быть очень далеко от человека, удержаться от соблазна видеться с которым оказалось для меня невыносимо трудным. Обещаю приложить все силы, чтобы не возвращаться, пока этот человек не свободен.

P.S. Надеюсь, что виконт Милдокк выздоровеет и продолжит опекать герцогство Тонлей столь же исправно и ревностно, как делал это до сих пор.

Остаюсь навеки преданная Вам,

… "

Это письмо я запечатала в конверт, на котором написала "Его королевскому величеству Дэмиусу Третьему, лично в руки", и отдала водителю коляски с наказом возвращаться в замок и передать письмо кому-нибудь из благородных людей, приближённых к королю.

После его отъезда я перекусила в гостинице возле стоянок колясок, сдававшихся внаём, и поехала дальше. Пришлось сделать предоплату, чтобы меня согласились везти, но для меня это было несущественно. В коляске я улеглась головой на саквояж и так проспала до самой границы.

Чтобы не проходить таможню и избежать регистрации с неизвестными вопросами, я шагнула через портал к видимому от своего места участку трассы, проходящему уже по другой стране. Потом, чтобы долго не тащить тяжёлый для моих рук саквояж и медленно, по сравнению со скоростью взрослого человека, не идти к ближайшему городу, шагнула в порталы ещё дважды. В первой встреченной гостинице — доме с вывеской, включавшей стилизованный бутерброд, — мне не понравился человек, сидящий за стойкой. Какой-то мрачный мужик. Я быстро выкатилась из этого заведения и пошла по улице дальше.

Странные люди живут в этом Мазнуме — говорят совсем не по-нашему, переговариваются между собой на какой-то тарабарщине. Придётся прикидываться немой или обойтись минимумом международных слов.

В какой-то момент мне навстречу попался мальчишка-подросток, в грязной рубашке и оборванных по низу штанах. Этот пацан так пристально посмотрел на мой гранатовый браслетик, саквояж и вообще на богато одетую до сих пор в "принцессово" платье меня, что стало страшно. Я ускорила шаг и вскоре свернула с этой широкой улицы на другую, поуже. Тут вывесок было меньше и все они означали не то, что мне надо. И чем дальше я удалялась от центральной улицы, тем меньше встречалось вывесок. Вскоре меня окружали лишь стены домов, повёрнутых фасадами в обратные стороны. Впереди я увидела перекрёсток с другой улицей и обрадованно снова прибавила шаг.

Рано я обрадовалась. Из-за угла показалась целая ватага разновозрастных плохо одетых мальчишек, которые своим поведением и взглядами явно выражали намерение меня ограбить. И тот первый встреченный мной пацан был с ними. Я остановилась и огляделась. Вокруг были только глухие стены, а прилично так позади меня — дверь без вывески, очевидно, чёрный ход куда-то в жилой дом или заведение. Что ж, надеюсь, та дверь не закрыта. Я развернулась и побежала к той двери, мальчишки засвистели и рванули за мной. Я успела добежать до двери и с силой толкнула её. Мальчишки засмеялись. Дверь закрыта. Да нет же, она просто открывается наружу! Вбегаю по лестнице на второй этаж, слыша топот настигающих меня пацанов. Тут тоже несколько дверей. Быстро создаю портал и шагаю ко входу в гостиницу с вывеской-бутербродом и мрачным служащим за стойкой.

Унимая шумное дыхание, делаю вторую попытку найти прибежище и захожу в гостиницу. Теперь этот мужик показался мне воплощением добродетели — серьёзный взрослый человек, сидит-работает, а не на улицах народ грабит. Достала из кармана денежную купюру и молча положила на стойку. Смотрю выжидательно. Мужчина так же молча сграбастал купюру и вытащил мне откуда-то кучку смятых бумажных денег. Видимо, у него тут, вблизи границы, своеобразный обменник. Логично.

Толкаю самую большую купюру к нему обратно и показываю жестом, будто я сплю и ем. Если мужик и удивился, он ничем этого не показал. Взял денежку, вышел из-за стойки и пошёл куда-то вглубь помещения. Я — за ним. Комната как комната. Не такая уж маленькая и бедная, как рисовало моё воображение. И щеколда изнутри на двери имеется.

Вскоре в дверь постучались и что-то сказали женским голосом. Принесли обед.

— Это хорошо, — пробормотала я вслух, втягивая носом аппетитный запах жареной курицы с картошкой, — теперь бы ещё магазин детской одежды найти.

— Детская одежда можно купить в лавка Пинса, леди, — сказала вдруг служанка с сильным акцентом, — только там она простая, не как есть ваша.

Я радостно подпрыгнула:

— Вы говорите по-плиссандрийски?

— Да, в наша гостиница почти все говорить, — гордо ответила та.

— Так где, говорите, лавка этого Пинса?

В означенной лавке я закупила приличный комплект одежды на мальчика моих размеров. Конечно, я понимала — если подключится сама государственная машина моей здешней Родины — Плиссандрии, то меня найдут. Но я надеялась, что так уж основательно искать не станут. Да и вообще, пацанёнком легче путешествовать, девочка я слишком запоминающаяся и привлекающая внимание.

Помимо одежды я купила вещевой мешок, носимый на одной широкой лямке по типу рюкзака, и ножницы. Да, жалко мне было состригать свои длинные волосы, но что делать? Ничего, ещё успеют вырасти к моей новой встрече с принцем.

Ночью я как следует выспалась, а утром напялила на себя мальчишескую одежду, спрятала под кепкой самостоятельно криво-косо подстриженные вихры, замотала носовым платком запястье с браслетом и вскинула на плечо вещмешок со всеми своими пожитками. Спасибо этому дому, пойдём к другому. На улицу вышла порталом, чтобы меня не видели служащие гостиницы.

На этот раз наняла коляску прямиком до нужной границы, благо слово "Хидейра", подкреплённое выменянными в гостинице денежками, водитель прекрасно понял.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Что-то было не так. Маленькая Эвелис, ранее без сомнения воспринимавшаяся как милый ребёнок, сегодня с какого-то момента стала разговаривать с ним, как равная с равным. Как взрослая. И вела себя соответственно. Ещё там, в леднике, она словно бы сняла с себя маску забавного существа… Или — забавляющегося? Теперь, когда есть время подумать, кажется странным и другое. Эвелис самостоятельно за очень короткое время добралась до столицы. Мало того — до короля. Как она это сделала? Как обошла все препятствия в виде стражи гвардейцев и королевского секретаря? Порталом перемещалась, что ли, ха? Дверь в леднике открыла в полной уверенности, что та больше не заперта…

И эти её слова "Я умнее и хитрее, чем иногда кажусь" — они что-то напоминают. "Её душа старше, чем кажется", вот что они напоминают. Та фраза, которую произнёс король, когда повторял слова Жаргала об Ольге. Может быть, в Эвелис тоже живёт чья-то перемещённая душа? Кто-то ещё воспользовался артефактом рода Кадней? Никто. Барон Кадней уверял, что артефактом никто не пользовался несколько столетий, а Эвелис — малышка.

Если бы это не было невозможным, он бы сказал, что Эвелис — это и есть Ольга. Характер у них похожий. Даже очень. Но это невозможно по двум причинам — Ольга бы не стала отнимать чужую жизнь, и Ольга бы не стала скрываться от него. И всё-таки надо бы порасспросить у здешних людей об их маркизе, не изменилась ли она в тот памятный злополучный день.

Что? Вы просите меня передать его величеству письмо от маркизы? Какой знакомый почерк на конверте, однако… Давайте-ка его сюда. Похоже, это письмо касается меня не меньше, чем короля. Что ж так сердце-то колотится? Вскрываем, читаем. И вновь перечитываем прыгающие от дрожания руки строчки.

"… Я решила уехать, чтобы быть очень далеко от человека, удержаться от соблазна видеться с которым оказалось для меня невыносимо трудным. Обещаю приложить все силы, чтобы не возвращаться, пока этот человек не свободен…"

ГЛАВА 14

Сижу на телеге с горбушкой хлеба и кольцом домашней копчёной колбасы в руках, откусывая от них попеременке. Вкусно. Телега везёт меня в нужном направлении. Нужном — потому что я уже решила, куда еду. На самом деле, я решила это уже тогда, когда впервые разложила карту мира на своих коленках и выбрала именно эту страну. Ведь мне что нужно прежде всего? Нужно безопасное место, где я смогу спокойно расти и развиваться как маг. "Работать" маркизой Тонлей, как показала практика, оказалось не так уж безопасно, довольно хлопотно, всё время на виду, и магию постоянно приходилось скрывать, а исследовать её лишь урывками и интуитивно, как когда-то делал Жаргал, попав в этот мир. Ему понадобилось несколько десятилетий на это вроде.

На телеге, которая меня везёт, лежат какие-то плотно свёрнутые тючки сухой травы, корм для домашней скотины. Весна уже полностью властвует, но новая травка только-только показалась на освещённых солнцем пригорках, выпасы делать ещё рано. Это уже вторая телега, которая меня "подобрала"; с первой, ведомой дружелюбной семейной парой, я распрощалась, потому что она заворачивала к своей деревне. Кстати, хлебом с колбасой это они меня угостили, не этот мужик, который сейчас сидит на козлах. Или на облучке? В общем, сидит на чём-то своём и правит лошадью.

Когда я пересекла границу Хидейры, то повторила опыт обмена своих денег на местные тугрики в ближайшей гостинице. Опыт и тут получился удачным, и денег я наменяла немного побольше. А и правильно — где людям ещё менять валюту, если банки далеко? Хотя, может быть есть ещё обменники на таможнях — не знаю, не проверяла.

Сытно пообедав, я облокотилась на тюк травы, надвинула на глаза и на нос козырёк кепки и задремала, согреваемая солнышком. Поэтому даже не сразу поняла, что в какой-то момент телега остановилась. Оказалось, "водитель кобылы" собирается свернуть с широкой дороги на узкую и справедливо предположил, что мне с ним будет не по пути. Он спрыгнул со своего места и подошёл ко мне поправить тюки. Я завозилась, поднимаясь и потянула руку за своим мешком. А тот почему-то от меня отодвинулся. Оказалось, мужик ненароком уцепился за его лямку. Я ухватила мешок за основание и дёрнула на себя, показывая этим мужику — моё, отцепись. Но он не внял и насмешливо дёрнул обратно к себе. Так это он что задумал, гад, — моё богатство себе присвоить?! Правильно, ещё бы ему не усмехаться — слабосильный пацанёнок и сильный мужик, — у кого больше шансов выиграть в перетягивании?

У меня, конечно. Создала портал прямо за спиной у мужика и пнула его в живот обеими ногами, сидя на телеге. Мужик и шагнул назад, а пока рот открывал да оглядывался кругом, портал и закрылся, оставив у меня в руках мешок и разрезанную лямку от него. Пусть теперь этот возница пешком сюда чухает, держа в руках кусок лямки. От границы путь не близкий, будет время подумать и решить — хорошо ли это, на чужое добро зариться?

И у меня, пока я связываю лямки и отправляюсь дальше, есть время подумать — а почему это я даже не проголодалась нисколько? Создание портала отняло у меня совсем немного сил. Получается, силы отнимает не столько создание, сколько пересечение портала? Будем знать, спасибо, мужик — когда б я ещё такой бесценный опыт получила? Заодно могу спокойно проделать пару-тройку новых прыжков.

Ой, а тут колясок-то как много ездит, по этой трассе! Сразу видно — я приближаюсь к столице Хидейры. И форма у колясок немного другая, не как в Плиссандрии. А ещё частенько попадаются большие коляски, явно для перевозки большого количества пассажиров. Наверное, им требуются более мощные двигательные амулеты, чем для привычных мне "кабриолетов". Кто же их заряжает? Хотя понятно, кто. Студенты и заряжают. Может, учёбу отрабатывают, может, в качестве заработка. Голосую рукой, и один такой "микроавтобус" останавливается и подбирает меня. Хорошо, удобно — сразу дал денег, и едешь дальше по маршруту коляски.

Столица тут тоже выглядит более современной, чем наша Плиссанда. Может, только моему глазу так кажется — дома напоминают некоторые старинные особняки в крупных городах Земли, а может это просто весеннее солнышко и проклюнувшаяся листва на деревьях так славно украшают город.

Король здешний сравнительно молод, всего тридцать пять лет. Принцесса Асель, просватанная за Винсента, долго была единственным ребёнком в монаршей семье, и только недавно Хидейра отпраздновала рождение долгожданного наследника престола. Поскольку портретов младенца делать было не принято, а на красивое людям полюбоваться хочется, многие заведения украшали одинаковые копии портрета их юной принцессы и принца Плиссандрии. У меня портреты не вызывали никаких волнений — я это знала и даже видела в своём последнем видении вероятностей. Ну так, когда первый раз портрет увидела, споткнулась немножко, конечно. А потом привыкла.

Я гуляла по городу целый день, постепенно продвигаясь к нужной мне цели, специально, чтобы прибыть туда вечером. Не в разгар хлопотного рабочего дня. Никто на меня внимания не обращал — идёт себе куда-то пацан лет семи по центральным улицам, и идёт, потерянно головой не вертит. Это, впрочем, у нас было взаимно — я тоже на здешних жителей внимания не обращала. Идут себе люди и идут, по-хидейрски разговаривают. И дети — мои ровесники, бывает, по одиночке пробегают — очевидно, помогают родителям в лавках и тому подобном мелком бизнесе.

Академия магии здесь была встроена в город — во всяком случае, её центральный вход располагался на одной из площадей столицы. А вход этот был воротами в каменном заборе. Непонятно, кто от кого отгорожен — студенты от городских соблазнов или жители столицы от нахальных студентов, но вход был, и был он закрыт. Помимо ворот, наличествовали калитка рядом с воротами и будка бдительного привратника, который "поставлен тут не для того, чтобы впускать, а чтобы не впускать". Меня и не впустили.

Говорю им ясно и понятно, по-плиссандрийски — мол, мне позарез нужен ваш господин ректор, и, главное, слово волшебное добавляю. Не "пожалуйста", конечно, а "Цертт". Но на вахтёра это слово почему-то не производит должного впечатления. Я уже и денежку предложила, а он вообще разозлился и от ворот меня отогнал. Вот как жить, а?

Я имею в виду — как жить человеку, у которого нет моего дара? Я-то, когда сторож в своей бендежке укрылся, порталом перепрыгнула в место, которое заприметила, пока рядилась с этим служителем. Внутри местная академия на наш академгородок походила мало — прежде всего, тут было гораздо меньше пространства между корпусами, и этажность у зданий была повышенная. Городская застройка, в общем. Однако мой намётанный глаз всё же отличал назначение корпусов, где — учебные, где — общежития. Вдобавок, возле последних студенты тусовались. В одинаковой форме.

Мне надо было найти жилые дома преподавателей, поэтому я начала углубляться мимо этих корпусов дальше по территории. Тут-то меня за плечо и схватили. Дамочка какая-то со строгим взглядом. Чем-то интересуется. Хотя, и так понятно чем — кто я и что тут делаю.

— Мне нужен ректор академии, — со вздохом повторяю свою мантру, — господин Цертт.

— Господин Молинн? — удивилась дама, а потом удивилась ещё раз, — Ты плиссандриец?

О ужас. У них тут что, ректор сменился за это время?

— А господин Цертт теперь где? — спрашиваю неподдельно несчастным тоном.

— Если тебе нужен господин Цертт Молинн, то его дом — там, — показала женщина, — но он никогда не принимает гостей, особенно по вечерам.

— А, так Молинн — это фамилия! — обрадовалась я, — А я-то всё к нему по имени, да по имени…

— Ты очень странный мальчик, — покачала головой дама, — Идём, я тебя провожу к дому господина Молинна. Но если он тебя не примет, то ты должен будешь покинуть территорию академии. У нас тут строгие порядки. Не знаю, как только тебя пропустили…

Пока мы шли к дому ректора, я выяснила, что тут почти все преподаватели говорят на нескольких языках — пытаются хоть немного соответствовать господину ректору, поэтому плиссандрийский знает большинство из них.

— Наверное, вы очень хороший преподаватель, — посмеялась я, — господин Цертт не терпит глупых женщин.

Дама искоса посмотрела на меня и сдержала свою улыбку.

Дом у Цертта был довольно внушительный. Трёхэтажный такой крупный особняк. Нечего было и надеяться, что дверь нам откроет лично ректор. Он и не открыл. Важный слуга что-то произнёс — поинтересовался, по идее, кого принесло на ночь глядя. Дама вопросительно обернулась ко мне.

— Эээ… Филис Кадней.

Пока слуга ходил докладывать, дама возмущённо сказала:

— Филис — это же женское имя!

— Простите, госпожа, долго объяснять, — вздохнула я.

— Я - леди! Лисель Фоштинь.

— Простите, леди Фоштинь. Всё равно — долго.

Вернувшийся слуга пригласил войти и я облегчённо поблагодарила леди за её любезное сопровождение.

Меня проводили в большую гостиную на первом этаже дома. Мать честная! Живой огонь в камине, впервые вижу в этом мире. Некромант в домашнем костюме сидел за небольшим столиком в кресле, похожем на трон. На столике стояла початая бутылка вина с бокалом, и лежала книга. А Цертт всё такой же недовольный, каким я его помнила. Он что-то сердито спросил по-хидейрски при виде меня.

Я виновато неприлично шмыгнула, а потом ещё более неприлично провела под носом указательным пальцем.

— И тебе привет, сволочь древняя.

Цертту понадобилось несколько мгновений, чтобы всё осознать, сопоставить и понять. А после этого он стал хохотать. И делал он это довольно долго.

— Ой, лет двести так не смеялся, — сказал, наконец, он, промаргиваясь и выдыхая, а потом резко сменил тон — Допрыгалась?

— Угу.

— Ну садись и рассказывай, раз пришла, хотя не звали, — кивнул он на другое, такое же неудобное кресло.

Впрочем нет, попе удобно, это просто подлокотники далеко для моего нынешнего роста и ширины.

— Я, помнится, тебя тоже не звала, но приняла и даже ужином накормила.

Цертт взял со стола колокольчик и покачал его, издав мелодичный звон.

— Сегодня ужин накроете на две персоны, — сообщил он явившемуся слуге, а потом повернулся ко мне с требовательным взглядом.

Я рассказала про себя всё. Связанная со мной и артефактом обмена душ государственная тайна Плиссандрии для Цертта — никакая не тайна. Сначала рассказала схематично, только главное, потом детали, потом отвечая на вопросы ректора. Этот разговор мы продолжили за ужином и даже после ужина. И что меня больше всего удивило — Цертт вообще не счёл моё поведение ошибкой в истории с поимкой менталистки. То есть он смотрел на это так: взрослый парень Винсент решил действовать определённым образом, и действовал, задержал опасную для государства преступницу, а предварительное мнение какой-то соплюшки вроде меня для него не должно было иметь никакого значения, а если бы возымело, то он бы не был достоин уважения. Такая вот своеобразная точка зрения. К ни го ед . нет

— И вот теперь ты заявилась сюда, желая повесить на меня все свои проблемы, — в итоге всего моего рассказа саркастически констатировал некромант.

— Нет никаких проблем, Цертт! Я — богата, талантлива, обладаю уникальным магическим даром. У меня, между прочим, два научных труда сданы в академию Плиссандрии по общей теории магии и по магии вероятностей, я степень магистра просто получить не успела. Единственное, что мне нужно — это легализация. Да и не сомневаюсь — тебе эти мои проблемы… которых нет, решить — как мизинцем пошевелить!

— У меня мизинец отвалится, если я буду решать "проблемы, которых нет" для всех девиц, съехавших с ума на любовной почве.

— Ты дашь мне возможность учиться дальше, а взамен я могу предоставлять твоей академии результаты своих исследований и двигать здешнюю науку. И никаких любовей на территории твоей страны, обещаю.

— Сколько тебе нужно времени, чтобы написать работу по портальной магии, в той мере, в какой ты её уже изучила?

— Если писать её как научный доклад — неделю наверное, может немного больше, — пожала я плечами и зевнула, — Только я хидейрским языком не владею.

— Вот ещё одна проблема, из тех, которых нет. Ладно, — скривился Цертт, словно проглотил лимон, — переночуешь сегодня здесь, завтра я скажу тебе, что решил.

Вот зачем человеку, который никогда не принимает гостей — гостевая комната? Тем не менее, она в этом доме была. Служанка при мне застелила кровать свежим бельём и была удивлена до чрезвычайности, когда я вручила ей и жестами попросила привести в порядок красивое "принцессово" платье. Если Цертт не станет возражать, я бы предпочла быть стриженой девочкой, нежели оставаться девочкой, переодетой в мальчика.

Наутро служанка разбудила меня словами, старательно выговариваемыми с акцентом:

— Господин Молинн ушёл, сказал, что скоро вернётся и желает к этому времени видеть вас в гостиной.

Понятно. Как скоро он вернётся — неизвестно, но лучше быть готовой, по мнению прислуги, вот прямо сейчас. Выстроил он тут всех по струночке.

Впрочем, вернулся Цертт и впрямь скоро, я успела только примоститься в кресло. Он заходит, а я сижу такая, как будто была тут с вечера. Только в платье.

— Идём в больницу, — сказал он мне.

— Прости, что я там забыла? — удивилась я.

— Память. Или ты что, собираешься местный язык с нуля учить? Эдак ты свой доклад только лет через десять написать сможешь, — сказал Цертт, а потом всё-таки объяснил, — Одна практикантка пятнадцать лет назад оставляла слепок памяти перед отправлением в научную экспедицию к оракулу. Оттуда она не вернулась, и есть основания считать её погибшей. Разблокируют этот слепок на тебе.

Делать нечего, иду. Благодарить Цертта пока не буду, посмотрим сперва, чего там в мою бедную голову насуют опять.

— Господин Молинн, вы предупредили, что активация слепка будет совершена в целях ускоренного обучения нашему языку, но вы не сказали, что эта память будет имплантирована ребёнку! — испугался за меня местный целитель, — Ведь это слепок памяти взрослой девушки!

— Не спорьте, доктор, — жалобно вздохнула я, — Если мы этого не сделаем, господин ректор вас уволит, а меня лишит сладкого. И я даже не знаю, что хуже! Вот получу взрослую память, и сразу начну разбираться в таких вопросах.

ГЛАВА 15

"Слепок памяти. Разблокировка.

Я — Арнель Бринн, двадцати четырёх лет, дочь аптекаря. Едва мне исполнилось шестнадцать, я прошла проверку и моя мечта исполнилась — у меня выявили магический дар. Я прыгала от счастья почти до потолка своей маленькой комнаты — ведь это означало, что я не буду больше помогать родным в аптеке и не выйду замуж за травника, поставляющего нам товары для лекарств — меня ждёт новая долголетняя жизнь, наполненная чудесами, открытиями и свободой. Прощай, сумрачная аптека, прощай, задавака-братец, прощай, красавица-подружка Мириль, прощайте, родители, я буду всего лишь иногда навещать вас.

В академии магии я очень старалась учиться так, чтобы не быть отчисленной из-за неуспеваемости вслед за другими девушками. Многие из моих однокурсниц покидали академию с обвинениями в адрес ректора, который якобы ненавидел всех женщин, вот и не давал им учиться здесь. Но господин Молинн был прав, он просто словно бы видел нас насквозь, и мне ли было не знать, к чему на самом деле стремилось большинство отчисленных девушек. К удачному замужеству, конечно. Ректор считал, что для этого им не нужно академическое образование, и тратить на них усилия преподавателей и ресурсы академии словно бы унизительно для него, Цертта Молинна. Когда я это осознала, у меня тоже был выбор — устроить личную жизнь с теми преимуществами, которые даёт обладание магическим даром, или посвятить себя учёбе и выбранной профессии. Я выбрала второе и отдалась этому всей душой. А нашим ректором я просто стала восхищаться, как и почти все тут служащие.

Когда определилась разновидность моего магического дара, что я — артефактор, это было неожиданным, но моментально породило во мне интерес к науке артефакторике и ко всему разнообразию артефактов, известных в мире. На старших курсах я уже стала настоящим энтузиастом этой науки, а после окончания академии, когда я осталась здесь на практике, чтобы идти и дальше по научной стезе, всё для меня и началось — знакомство с личными записями артефактора Ромиуса, создателя и первого ректора нашей академии, которые мне позволил прочитать господин Молинн у себя дома, в его библиотеке, и одновременно с этим — моя любовь. Любовь к Цертту Молинну, самому замечательному мужчине в мире.

Но если в научной деятельности для меня после этого открылись новые горизонты, то моя любовь с момента своего рождения была обречена. Цертт Молинн не только не любил меня, он, казалось, не любил саму любовь как таковую. Если какие-то легкомысленные студентки, надеясь на послабление в учёбе, принимались строить ему глазки — они вылетали из академии в первую очередь. Если между взрослыми работниками академии завязывались любовные связи, ректор словно носом чуял эти флюиды и бдительно следил, не скажутся ли они на качестве работы этих людей. И когда, по его мнению, сказывались в сторону ухудшения — работников ожидало увольнение. Столь же безжалостное, сколь и отчисление флиртующих студенток. Все старожилы академии знали это свойство господина ректора, и тщательно скрывали свои любовные интересы от него.

Пришлось скрывать и мне. О, как же это невыносимо — когда тебя всё время тянет к любимому словно магнитом, но ты должна не только сдерживать внешнее проявления этого, ты должна постоянно контролировать себя, чтобы даже не попадаться ему на глаза чаще обыкновенного. Много раз у меня возникало желание открыться ему и покончить с этим мучением. Но я боялась. Боялась навсегда потерять и связь с ним, и возможность заниматься наукой в стенах академии.

Читая личные записи Ромиуса, которые он вёл с самого начала изучения своей профессии, я постепенно выяснила, что они смолоду очень дружили — Ромиус, Цертт и ещё Валент. А потом в их дружбу вмешалась женщина по имени Оксандра, которая полюбила Цертта и которую полюбил Валент, и что-то произошло. Ромиус не писал прямо, и я сделала выводы из разрозненных замечаний, что он посвятил много времени созданию какого-то артефакта, который, оказалось, сыграл роковую роль для друзей. В результате его применения Оксандра погибла, Валент вскоре исчез, а Цертт вместо любимой им целительской магии обрёл дар некроманта, за что он сильно обозлился на мёртвую уже Оксандру и на саму любовь, ломающую жизни.

Господин Молинн видел мой неиссякающий интерес к науке, не видел моей любви к нему, и доверял мне. Он даже показал мне первые смешные артефакты, созданные лично Ромиусом — например, артефакт, заставляющих молчать всех птиц, пролетающих или сидящих на ветках возле лесной полянки, на которой Ромиус изволил порой дремать. Впоследствии, когда я закончила читать записи Ромиуса и изучила все имеющиеся у нас выдающиеся научные труды по артефакторике, я поняла — мне практически уже нечего делать в этой науке, кроме как поддерживать собой её существование. Но не развивать её. Я могу лишь создавать копии тех артефактов, что были созданы до меня, изучать их, а придумать что-то своё, такое, что я могла бы предложить всему миру, у меня не получалось. Это вызвало разочарование.

И тогда я решила совершить свой научный прорыв. Мне захотелось, чтобы Цертт хотя бы с тенью того же доброго чувства, с которой он упоминал имена Ромиуса и Валента, упоминал и моё имя. Я захотела стать чем-то большим, чем практикантка магической академии.

Есть одна загадка, до сих пор не разгаданная нашей наукой — оракул. Расположенный в малонаселённых джунглях объект в форме наполненного водой колодца, который может показать смотрящему в его водную гладь то, что пожелаешь. Или того, кого пожелаешь. А может и не показать — никому не известно заранее. Рядом с объектом живут недружелюбные аборигены и они редко допускают до оракула посетителей. И уж тем более — не позволяют его исследовать. Поэтому до сих неизвестно, что из себя представляет этот оракул — случайное природное создание самих магических стихий или это древнейший артефакт, сделанный гениальными магами, когда-то жившими на нашей планете? Для артефакторики этот вопрос является очень важным, и человек, получивший ответ на него, навсегда войдёт в анналы истории науки всего мира.

Недавно я получила согласие своего любимого ректора на экспедицию. Уезжая в одиночестве в этот опасный путь, я решила оставить в академии две вещи — свой слепок памяти и самостоятельно сделанный артефакт из камня, синхронизированный своим сиянием с биением моего сердца. Слепок памяти я оставлю на случай, если не вернусь — пусть его когда-нибудь разблокируют, и память обо мне ещё поживёт в чьей-то душе. А "сердечный" артефакт я оставлю Цертту — чтобы он знал, что моё сердце продолжает биться. И может быть, он поймёт, что это сердце бьётся для него.

Вот и всё, я полностью готова. Сейчас сделаю слепок памяти, вручу камень-сердце Цертту и надолго покину стены родной академии. Перед отъездом навещу родных и попрощаюсь с ними тоже. Если всё же со мной случится непоправимое, я прошу того, кто прочтёт мою память — пожалуйста, скажите Цертту Молинну, что практикантка Арнель Бринн очень любила его. Прощайте".

Открываю глаза. Память Арнель медленно уходит от слияния со мной в категорию просмотренных фильмов или прочитанных книг. Только идеально запомнившихся.

— Что вы чувствуете, леди? — обеспокоенно спросил целитель.

— Чувствую — себя, доктор, — усмехнулась я повторению ситуации.

— Ну? Скажешь что-нибудь? — спросил меня Цертт по-хидейрски.

— Скажу… что мне, похоже, больше нет нужды быть студенткой академии магии. Я её успешно закончила. Только что. Можешь с чистой совестью выписать мне диплом.

— Тогда вставай и начинай заниматься делом, — сварливо приказал Цертт, не отреагировав на моё подначивание.

Когда мы возвращались с ним к его дому, я спросила:

— Ты ведь знал, да, что Арнель Бринн любила тебя? Конечно, знал.

— Конечно, знал, — повторил за мной Цертт, — Она не первая. И, боюсь, не последняя.

Я не стала задавать ему вопроса "Почему ты не дал шанса Арнель?" Мне и так было всё с ним ясно — позволь он открыться ей, и её постоянно выражаемые чувства будут мешать ему спокойно жить и работать. Он позволял ей находиться рядом с собой только до тех пор, пока она скрывала свою любовь. Жестоко? Но его тоже можно было понять.

Поэтому я только вздохнула. Было безумно жаль эту девушку, такую умницу и так настрадавшуюся, а главное, не дожившую до встречи со своей настоящей взаимной любовью… Интересно, она хоть успела разгадать загадку оракула?

— А как скоро после её отправки в экспедицию перестал сверкать её "сердечный" артефакт, который она тебе оставила?

— Где-то через неделю после этого, — ответил Цертт.

Я резко остановилась.

— Постой, но это ведь означает, что она даже не добралась до оракула? А она ведь боялась не вернуться именно в связи с опасностями, поджидающими её в джунглях!

— Мы тщательно искали её, но никаких следов не обнаружили. Выяснили только, что она посетила своих родных, а после этого ушла и словно бы просто исчезла.

— Просто исчезла… — повторила я, чувствуя озноб, прошедший по всему телу от этих слов.

Вот и меня, наверное, будет искать Седжиус, — прошила меня мысль, — и, если не найдёт, тоже решит, что я просто исчезла. Но я хотя бы его величеству письмо написала, что сама ухожу, и с принцем попрощалась. А всё равно, Седжиус там, конечно, волнуется.

— Цертт, поможешь мне послать письмо моим близким так, чтобы оно было не из Хидейры, а, скажем, из Мазнума, или ещё откуда-нибудь?

Тот презрительно покосился на меня, но ничего не ответил. Ну, не отказал, и то хлеб.

Дома после обеда Цертт показа мне свою библиотеку, где имелся удобный письменный стол, стул с меняющейся высотой и писчие принадлежности.

— Будешь работать здесь, потому что я дам тебе записи Валента. Это чтобы ты зря не повторяла в своей работе то, что уже исследовано им. Можешь в своём докладе ссылаться на его записи, но выносить их из этого дома я запрещаю. Ясно?

Я радостно закивала. Чувствовала себя примерно так же счастливо, как Арнель, когда ей пообещали дать записи Ромиуса. Всё-таки роднит нас с ней эта любовь к науке.

— Для полноценной работы селить тебя в студенческое общежитие нецелесообразно. Твоё тело недостаточно тренировано для студенческой жизни, ты наверняка даже ещё спишь днём.

Я опять осторожно кивнула.

— Поэтому будешь жить здесь. Но с условием, — угрожающе навис надо мной Цертт, — попадаться мне на глаза как можно реже и не обременять меня своим присутствием и пустой болтовнёй. Ясно?

После некоторой заминки я снова кивнула. Целесообразность в этом имеется, да.

— Если вдруг тебе всё это недостаточно ясно, предупреждаю — будешь мне надоедать — и вылетишь не только из моего дома, но и из академии. Тебе точно всё хорошо ясно?

— Да ясно мне, ясно! — вскипела я и пробормотала себе под нос, — достал уже, сволочь древняя.

— Хорошо, — довольно выпрямился Цертт.

— Теперь я рассказываю, — сказала я, — Днём после обеда я сплю по два часа, если удастся. Работать и бодрствовать я привыкла допоздна, а утром сплю дольше. Поэтому лёгкий завтрак предпочитаю съедать в качестве позднего ужина. По ночам я часто тайно тренировала портальную магию, и надеюсь, что теперь на территории академии смогу делать это открыто и днём. То есть мои тренировки должны продолжаться, как и возможность просто подвигаться. Ещё мне нужна постоянная горничная и, желательно если не собственный помощник, то доступ к твоему помощнику или секретарю. Иначе я так и буду вынуждена периодически дёргать тебя по всяким мелким вопросам. Ну и свободный вход в академию и выход из неё, чтобы не прыгать через ворота порталом каждый раз.

— Всё? — раздул ноздри Цертт, — Это исчерпывающий список очередных проблем, которых нет?

— Всё. Вроде, — почесала я ушко, — Остальное я сама решу как-нибудь.

Но Цертт, как гораздо более опытный человек, смотрел глубже, шире и дальше. Чтобы уж точно обезопасить себя от моих просьб, он созвал вечернее совещание преподавателей и представил им меня.

— Эта девочка обладает редким видом магии — магией порталов. Она будет жить в моём доме и работать над написанием научного доклада по этому направлению. Прошу всех не удивляться её возможным внезапным появлениям из ниоткуда и исчезновениям в никуда, и оказывать всяческое содействие в её разумных потребностях. А леди Фоштинь прошу познакомить её со всеми остальными сотрудниками академии и с моим приказом о содействии. Включая моих секретаря и помощников.

Народ загудел и послышались вопросы:

— Неужели портальная магия? Как у легендарного Валента…

— Но она же ещё маленькая, как же она будет работать?

— Она что, будет нашей студенткой?

— А как её зовут?

— А какой у неё статус, она аристократка?

Тогда я шагнула вперёд.

— Мне сегодня имплантировали память погибшей практикантки академии Арнель Бринн. Многие здесь её помнят, а тем, кто не помнит или не знал её — неважно. Главное, что в душе я уже почти взрослая, и у меня есть все знания студентки-отличницы. Да, по статусу я — аристократка, господину ректору известно моё происхождение. А имя я хочу взять от этой практикантки. Так что называйте меня — леди Арнель. Или просто — Арнель, если подружимся, — улыбнулась я.

— В слепке памяти вы не нашли того, что указывало бы на причину её гибели? — вдруг спросил один из преподавателей.

В памяти Арнель он значился как её товарищ-артефактор.

— Увы, нет, господин Хидинн. Ваша знакомая была полна только хороших ожиданий перед экспедицией.

Увидев, как поникли плечи этого артефактора, я сказала мысленно: "Эх, Арнель, глупая девочка, что же ты была так слепа и не разглядела того, кто был рядом? Я взяла твоё имя и взамен обязательно что-нибудь сделаю для тебя. Вот бы выяснить, как и почему оборвалась твоя жизнь".

Жизнь, которая началась у меня после того дня, можно охарактеризовать как прекрасную. Культ Цертта, который царил в этой академии, бросал свой отсвет и на меня. Я могла скакать порталами или бегать ножками куда угодно, от спортивного стадиона до магического полигона, от учебных аудиторий до научных лабораторий — мне везде была дорога. Студенты так вообще обожали меня — иногда я разбавляла им своим присутствием скучное занятие. Иногда я напрашивалась вместе с ними в город, чтобы прикупить себе что-нибудь нужное или посетить банк, за это я порой открывала им порталы для самоволок, под строгое обещание вести там себя прилично и присутствовать на занятиях, чтобы и дальше пользоваться моими услугами.

Дома тоже было всё хорошо. Та служанка, которая уже работала в особняке, с радостью позвала ко мне в услужение свою племянницу и сама обучила её порядкам в доме, так что Цертту не было от этого никаких хлопот. Даже зарплату платила ей я сама, хотя Цертт за столько столетий, сколько он прожил, полагаю, нажил себе капитал не меньше жаргаловского. Всё ради спокойствия господина ректора. Ужинали мы, правда почти всегда вместе, если только он не уезжал или не уходил куда-то из академии. А вот после ужина…

В один из первых же дней я не выдержала и попросилась посидеть с записками Валента, которых оказалось не многим меньше, чем у Ромиуса, на коврике возле камина — уж очень мне нравился живой огонь. Он напоминал мне о хороших вечерах моей первой жизни на Земле, где у нас с мужем тоже был камин в доме. Цертт без удовольствия позволил, а я, начитавшись, не заметила, как уснула прямо на том коврике. Некоторые привычки неискоренимы.

Утром я проснулась в своей кровати, в том же домашнем платьице, что и была вечером, только накрытая одеялом. Так повторялось ещё неоднократно, до самой летней жары, пока разжигали камин. Кто меня приносил в мою комнату и укладывал в кровать, я выяснять побоялась. Если выяснится, что дворецкий — всё хорошо, а если вдруг — Цертт? Придётся пересматривать наши отношения или моё собственное мнение о нём, чего не хотелось бы. Некоторых вещей иногда лучше не знать.

ГЛАВА 16

ИНТЕРЛЮДИЯ

Обычная дворцовая суета, обеды со знатью, тренировки с друзьями в стрельбе и фехтовании, присутствие на королевских советах и в судах, знакомство с государственными секретами под руководством наставника и дальнейшее изучение магии с преподавателями… Рутина. Заполняющая день, но не приносящая почти ничего, кроме усталости.

Нанёс визит в столичный дом герцога Тонлея, поздравил виконта Милдокка с женитьбой на бывшей гувернантке своей подопечной, узнал, что эта его подопечная ещё год назад присылала письмо, в котором сообщала, что с ней всё в порядке. Письмо было отправлено откуда-то из Мазнума, но Эвелис писала, что не хочет, чтобы её искали и нашли, и приняла к этому меры. Эвелис… Ольга. Он считал её погибшей, а она, оказывается, решилась обменять свою душу, вселив её в тело маленькой безумной дочери герцога, о самом наличии которой практически никто не знал или не помнил. Скрыла это ото всех, включая его самого. И он даже мог её понять, представив себя на её месте. Впрочем, король, оказывается, всё знал и тоже решил хранить это в тайне. И его можно понять. И самого себя — будущего короля и главного блюстителя интересов страны — тоже можно понять. Всех можно понять — откуда только такая кислая тоска и тупая боль в душе?

И снова — привычная повседневность. Кому скажи, что баловень судьбы наследный принц Винсент живёт безрадостной жизнью — не поверят.

Прервала эту рутину поездка в пустыню для испытания нового магического дара, которыми они с друзьями теперь обладают. Наконец-то они смогли использовать доступную им мощь стихии в полную силу. Барис вызывал и утихомиривал ураганы, поднимающие гигантские воронки из песка и пыли выше облаков, Хант разливал в пустыне озёра и тут же испарял их, а сам он строил из туч песка огромные замки и просто разные фигуры, оголяя пустыню до самого её каменистого дна. И знал — даже эти камни он мог поднять, докопавшись до горячей и жидкой мантии нутра планеты. Это было грандиозно — маленький человек, повелевает такими стихиями, используя свою силу мысли, соединённую с магией. Впервые в жизни он почувствовал и осознал, насколько велик тот дар, который получают маги от рождения. Если раньше, до применения артефакта обмена душ, он ценил свой дар практически только за возможность долголетней жизни, то теперь понимал, что может с его помощью совершить нечто очень важное. Только — что?

Этот внутренний вопрос и потребность в реализации соединялись в его душе с другим, глубоко личным — мыслями об Ольге. Благодарность за её подвиг и их с друзьями спасённые жизни, за беззаветную любовь, тоска по ней, сочувствие ей и желание как-то выразить всё, что у него на душе, не говоря этого словами…

"Разве такое бывает, что люди живут на звёздах?" — грустно сказала маленькая девочка со взрослой душой в их последнюю встречу.

Мысль, которая пришла к нему как ответ на все эти вопросы, показалась сначала нереальной. Он рассказал о ней друзьям и присутствовавшим при испытании магистрам просто как о чём-то эфемерном, едва ли не шуточном. И те подхватили этот разговор, возвращаясь домой, тоже сначала как голое теоретизирование, занимательную разминку для мозга. Но чем дальше они теоретизировали, чем чаще начинали упоминать о необходимости обращения к специалистам — не магам, а обычным учёным за необходимыми знаниями, тем больше эта мысль обретала плоть и уже не казалась абсолютно неисполнимой задачей.

Если учёные подтвердят их теоретические выкладки и помогут своими расчётами, возможно, они смогут создать нечто такое, что поразит воображение всех жителей их мира и прославит магов его страны. А он, наконец, обретёт смысл в своей жизни последнего времени и многих предстоящих лет, а ещё — даст выход своим чувствам. Они создадут звезду.

И он подарит эту звезду своей любимой.

Что такое пять лет для обычной земной девочки, между семью и двенадцатью годами? Это период учёбы в школе, часто занятия в каких-нибудь кружках или дополнительных детских школах искусств, первая гормональная перестройка организма, превращающая ребёнка в юную девушку, отрицание авторитетов, первый интерес к мальчикам и первые романтические мечты о любви к пока туманному призраку.

Что такое эти предыдущие пять лет для меня? Учёба, научные работы, магическая практика, гормональная перестройка организма, сделавшая меня неуклюжим угловатым подростком, немного психованным и отрицающим авторитеты.

В изучении своего вида магии я предела пока не достигла. Теория, подаренная мне размышлениями Валента, уточняла познания в той магии, которая считается телепортационной. Он считал, что необходимо различать видимое движение предметов с помощью этой магии и "прерывистое", когда предмет выходил из видимости наблюдателя и оказывался там, куда его перемещал практикующий маг. Первый вид он называл телекинезом, и только второй — собственно телепортацией, словом, включающим намёк и родство с с портальной магией. Если телекинез давался любому магу с этой разновидностью дара, то телепортация была подвластна лишь особо одарённым или достигалась многолетними практиками. Таким образом, считал Валент, портальная магия — есть разновидность и высший уровень магии телепортационной, когда человек не может перемещать магией другие предметы, то есть утрачивает способность к телекинезу, но может перемещать себя и вещи обычным способом, через сознательно создаваемые и видимые глазу порталы.

Я была склонна согласиться с Валентом, тем более что-то такое смутно припоминала из фантазий людей своего родного мира. Всё это, обобщённое из разрозненных выкладок Валента, я структурно изложила в своём научном докладе. Подробно расписала в нём и свои собственные наблюдения по расходу магической энергии во время практики, на что мало обращал внимание Валент, и что его в конечном случае погубило, если так можно сказать о человеке с невыясненной судьбой.

Валент не создавал порталов для других людей, а я делала это часто — желающих в академии было хоть отбавляй. Эту сторону своей практики я тоже широко осветила в докладе. Потом я увлеклась прокачкой способностей по удержанию портала открытым, пока "клиент" не переместится полностью вместе со всеми своими вещичками. Или несколько клиентов подряд. И потихоньку готовила новый доклад, уже по этому поводу.

А ещё Валент осторожно делал интересные опыты по перемещению себя в более плотные среды, нежели воздух. В итоге он выяснил, что может переместиться, например, в воду по пояс, или по колено в песок — материал словно бы раздвигался, оставляя его тело в неприкосновенности. Теоретически так должно было произойти и с более плотными средами — землёй и даже с массивом камня. Это направление ещё требовало своего изучения. Лишь бы исследователь в моём лице не застрял как-нибудь в таком массиве, будучи не в силах сдвинуться с места и войти в портал.

Не обходила я вниманием и артефакторику, знания о которой имелись в присвоенной мной памяти Арнель. Я помогала студентам советами и подружилась с бывшим коллегой Арнель, ныне преподавателем артефакторики Хидинном. Немного развила у себя практическое умение работать с различным материалом, и самолично добавила пару звеньев к своему гранатовому браслету из тех, что хранились в заветной шкатулке на случай моего роста и взросления.

Так и получилось, что конца моему обучению и научной работе пока было не видно, в результате чего я оставалась в академии и продолжала жить в доме Цертта. По правде говоря, я невольно уже стала считать этот дом и своим тоже. Вроде и Цертт ко мне привык. Притёрся, хе-хе. Хотя кто его знает, с высоты прожитых им столетий он, возможно, рассматривал этот период моего у него проживания как кратковременное неудобство.

За эти годы полностью сменилось одно поколение студентов, а новые, не зная о моём появлении, почему-то решили, что я прихожусь родственницей ректору, и стали иногда называть меня его фамилией, "леди Молинн". А следом так стали называть меня и некоторые работники академии. А мне-то что? Молинн, так Молинн. Вон Цертт пусть переживает, что я его фамилию могу скомпрометировать. Хотя, этот гад вообще ни о чём таком не переживает, вроде как к нему всё равно не пристанет. Ну-ну. Что бы такого сделать плохого?

Придумать каверзу мне помешало известие, которое выдал Цертт за ужином:

— Завтра в академию приезжает королевская семья в полном составе.

— Странно. Раньше ведь только его величество раз в год осчастливливал нас своим визитом, на праздник дня рождения академии. С чего это они всей семьёй собрались вдруг на наши головы? — спросила я, намазывая гусиным паштетом тост, и подавая Цертту, как он любит.

— Хотят показать наследнику чудеса магии на нашем полигоне.

— Будет огненное шоу и всё такое?

— И всё такое.

— Надо будет тогда и мне посмотреть.

На самом деле я уже тысячу раз видела, как студенты-стихийники создают по заданию своих преподавателей разные эффекты, и ничего нового для меня в этом не было. Но вот посмотреть на это как бы глазами посторонних людей и разделить их эмоции — наверное будет интересно.

Ничего интересного. Король сидел на трибуне невозмутимо, словно принимал делегацию иностранных послов в тронном зале, её величество явно раздражал яркий солнечный свет, от которого она закрывалась зонтиком-парасолькой, их пятилетний сынишка капризничал и крутился на месте, мало наблюдая за зрелищем, которое ему, видимо, стало надоедать через пятнадцать-двадцать минут показа. Заинтересованной выглядела лишь принцесса Асель. По крайней мере, она поворачивала лицо и следила взглядом за выпрыгивающими из штанов студентами. Фигурально выражаясь, разумеется.

Я стояла рядом с местом, где находилась монаршая семья, потому что там стоял ректор, ну и я как бы при нём. Впервые я могла посмотреть живьём на ту, которая уже совсем скоро станет женой моего любимого принца и которую я до сих пор видела лишь на портретах и газетных фото. Девушка была худощавой и бледной, со словно залёгшими под глазами тенями. Над её высокой причёской, несомненно, долго колдовали дворцовые мастера. В целом, с учётом своего заинтересованного взгляда, она производила приятное впечатление. И, конечно же, половина мужского населения Хидейры была влюблена в неё.

Наконец, полигон разразился серией очень громких хлопков-фейерверков, и шоу закончилось. Все зрители стали подниматься со своих мест, и тут я увидела, как принцесса вдруг положила ладонь на грудь в области своего сердца и пошатнулась.

— Асель, дорогая, что с тобой? — забеспокоилась королева, — Тебе плохо?

Принцесса ничего не ответила и продолжила падать, и тогда её подхватил подмышки отец-король.

— Мы не взяли с собой целителя! — истерически вскрикнула королева.

— Давайте мы поможем донести её высочество до нашей больницы, — предложил Цертт.

— Нет, нам нужен именно наш придворный целитель!

Тут я выступила вперёд.

— Я могу создать портал до самого крыльца королевского дворца, — быстро предложила я.

— Делай, — кивнул Цертт.

Я создала просторный портал, в который была видна входная дверь и стоявшие возле неё изумлённые гвардейцы.

— Входите, ваше величество, — обратилась я к королю, практически державшему на руках дочь.

Но никто входить не решился.

— Что это? Я туда не пойду! Пусть она сама идёт первой! — продолжила истерить королева.

Я шагнула в портал и держала его открытым, чувствуя, однако, как мои собственные силы начали таять с неимоверной быстротой. Когда в портал вошли, наконец, все члены королевской семьи, включая нерешительно мнущуюся королеву и не более отважного наследника, я мгновенно закрыла его и тоже, в свою очередь, зашаталась.

Принцессу приняли у короля гвардейцы и быстро внесли во дворец, а король, посмотрев на меня, повелел оставшимся:

— Этой девушке, очевидно, требуется отдых. Помогите ей войти.

Так я впервые оказалась во дворце короля Хидейры.

Впрочем, в тот раз я ушла оттуда быстро, успела лишь немного посидеть и попить чай с булочкой, как меня отвезли в академию на коляске. Зато через неделю мне передали приглашение, присланное на имя "леди Арнель Молинн" от её высочества Асель стать её гостьей после полудня.

— Ни за что не пойду! — категорически заявила я, уставившись на Цертта.

— Не иди, — пожал плечами тот.

— А почему ты не говоришь, что так будет невежливо по отношению к монаршей семье? — прищурилась я.

— Потому что ты и сама всё это знаешь прекрасно, — ухмыльнулся ректор, — Но если не хочешь выслушать благодарность принцессы за своё спасение — дело твоё.

Так я оказалась во дворце короля Хидейры во второй раз.

Дворец, как дворец. Что я, дворцов не видела? Я понимала, что в душе отвергаю всё хорошее, что видят мои глаза, не желая принимать в своё сердце чего-либо связанного с моей счастливой соперницей в любви, но ничего поделать с собой не могла.

Принцесса приняла меня в своей собственной приёмной зале, где слабым и тихим голосом высказала мне формальные благодарственные слова.

— На моём месте так поступил бы каждый. Ваше высочество, — не слишком приветливо ответила я, — Так что не стоит благодарностей.

— Вы смешная девочка, похожая характером на господина ректора, — слегка улыбнулась Асель, и вдруг добавила, — Хотите, я покажу вам своих питомцев?

Я пожала плечами. Вот совсем меня не интересуют её питомцы, но ответить так было бы опять-таки невежливо.

— Если недолго, — сказала я, — А то у меня скоро практикум по заклинательным техникам.

Ага, а ещё дети не кормлены, корова не доена, картошка не сажена…

— Но вы же пока не студентка, так что плохая оценка вам не грозит, — заметила Асель, неторопливо шагая и приглашая меня идти за собой.

Когда я увидела питомцев принцессы, единственной моей мыслью было: "Бедный Винсент! Как он будет жить с этим?"

— А вы молодец, крепкая, — похвалила меня Асель, — Многие дамы в обморок падают, когда впервые их видят.

Она опустила свою тонкую руку в длинной перчатке в большой аквариум и, достав одного огромного мохнатого паука, посадила себе на грудь. При этом она явно ждала от меня комментариев.

— Я, честно говоря, думала, что речь идёт о кошечках или собачках, — сказала я очевидное, — на худой конец, о морских свинках. Но — пауки?

— Эти животные непредсказуемы и могут укусить или поцарапать, — ответила Асель, — А у меня плохая свёртываемость крови. Но ещё мне нравятся пауки тем, что они всегда молчат. Я не люблю громких звуков. Тогда, на полигоне академии мне стало плохо именно из-за них.

— Жаль, что нас никто не предупредил, — ответила я, с неожиданностью отметив, что, оказывается, считаю академию чем-то своим. Цертт заразил, гад.

— Ну… Не буду вас задерживать, если вы так торопитесь, — сказала принцесса, поглаживая пальчиком спинку паука.

Я с облегчением поклонилась и, тут же создав портал, шагнула на территорию академии. Лучше бы принцесса свою благодарность выразила в письменном виде. Или б шоколадку прислала.

Цертту я ничего не рассказала. Знаю я его, только издеваться будет, а у меня и так сейчас из-за этих гормонов глаза на мокром месте.

ГЛАВА 17

— Господин Хидинн, я хочу попробовать создать артефакт нового типа. Для поддержания открытого портала мне нужен не просто амулет-накопитель родственной магической энергии, как мой браслет, а такой, который будет сам генерировать магическое воздействие. Грубо говоря, чтобы я могла как бы выставлять на нём координаты того места, куда нужно переноситься, и при подаче к нему магической энергии любого типа и любым магом он смог бы сам открывать туда портал. И поддерживать его подольше, чтобы люди могли без проблем и особой спешки переместиться. Вы поможете мне в его разработке?

— Разумеется, леди Арнель, принцип генерирования и поддержания магии известен — например, фонари, работающие на амулетах, поддерживающих стихию огня. То, что вы задумали, не сделано в мире до сих пор наверное только потому что ваш дар исключительно редок. Но вы же понимаете, что такой артефакт, который вы задумали, изменит жизнь всего мира, так же, как и фонари в своё время? Если он будет не один, особенно.

— Понимаю. Это сильно упростит людям логистику. Но пока что я не готова всерьёз думать о стационарных портальных вратах. По правде говоря, мне для начала хочется перестать так выматываться после нескольких дальних перемещений. А ещё — иметь гарантию того, что я всегда смогу вернуться, даже если мой магический резерв будет пуст.

— Тогда в этом артефакте должны действовать два взаимосвязанных вектора — "туда" и "обратно"…

— Вижу, ваша мысль уже заработала в нужном направлении, — довольно улыбнулась я, — давайте завтра обменяемся тем, что надумаем за эти сутки.

Несмотря на насыщенность своей жизни научными исследованиями и общением с окружающими, я чувствовала, что мне тесно. Имея такой дар уже шесть лет — и прыгать всего лишь внутри академгородка, в столицу и их окрестности? Маловато будет.

Охота к перемене мест периодически овладевает каждым человеком, а если ты молод и здоров телом, да плюс у тебя есть есть возможность путешествовать, эта охота обязательно будет требовать реализации. Я понимаю Валента, когда он начал открывать порталы в неизвестные ему места. Меня от этого останавливал только страх повторить его судьбу, вот я и решила обезопасить себя, создав специальный артефакт возврата. И я таки буду магистром артефакторики!

Работали мы с Хидинном не покладая рук, до самой середины зимы. Ну, то есть в то время, когда оба не были заняты другими нужными делами. Артефакт у нас получился — загляденье! Я сама предложила придать ему форму раскрытого фрукта граната, и Хидинн воплотил это, спрятав внутри изрезанный рунами непрозрачный камень авантюрин, похожий на тот "сердечный" артефакт, который делала когда-то Арнель Бринн. Этот камень и хранил как раз "векторную память" с возможностью для меня менять направление этих векторов. На поверхности "граната" — "кожура" из жёлтых камешков, усиливающих генерационные свойства артефакта, в разрезе — бриллианты — идеальные накопители, ну и, конечно, "зёрнышки" из тёмно-красного камня граната, это уже телепортационная магия. Я сама приделала к гранату колечко, чтобы носить его, как когда-то фиолетовый жаргаловский гранат на кисти левой руки, в случае необходимости.

Научные записи-описание артефакта Хидинн делал самостоятельно, я лишь добавила свою составляющую. В результате Хидинн стал магистром, ну а я… Мне этот гадский Цертт даже диплома академии пока не выдал. Говорит, я экзамены ещё не сдала по всем предметам, поэтому неизвестно, какие пробелы и дыры зияют в моём образовании. Ну не сволочь, а?

Я три дня после защиты Хидинна и того разговора с Церттом не разговаривала. А ему хоть бы хны!

Моя стена молчания рухнула, когда я узнала из газеты, что король устраивает бал по случаю предстоящих проводов принцессы в Плиссандрию, для чего за ней заедет лично её жених, принц Винсент Гилбрейт. Цертту пришло приглашение на этот бал, как это принято, на две персоны. После этого я два часа ходила сама не своя, мне одновременно ничего не хотелось знать об этом и в то же время невыносимо тянуло посмотреть на Винсента — каким он стал?

— Кого ты возьмёшь с собой на бал? — спросила я Цертта, выражая своим видом "Я тебя не простила, просто вынуждена заговорить".

— Никого.

— Тогда, может, я с тобой пойду? — чуть смягчила я тон.

— Не думаю, что на этот бал уместно будет приводить ребёнка.

— Я уже давным-давно не ребёнок! — вскипела я.

— Да? — деланно поднял брови Цертт, — А похоже именно на то.

Конечно, он имел в виду вовсе не мою внешность.

— Ладно, извини за моё поведение, — вздохнула я, — Это всё дурацкие гормоны. Ты должен понимать особенности химии подросткового тела.

— Я думал, тебе нравится быть ребёнком. Можно делать что хочешь, и всё сходит с рук…

— Ребёнком — да, нравилось. А подростком — совсем не нравится. Вечно вся на нервах, и кидает от восторгов до ненависти ко всем подряд.

— Не заметил твоих восторгов, обращённых на меня.

— Зато тебе достались почти все обратные эмоции! — не удержавшись, хихикнула я.

— Польщён неимоверно, — брезгливо скривился Цертт.

В итоге на бал он меня всё-таки взял, с условием, что я там надолго не задержусь. А мне и не надо задерживаться, мне б только взглянуть одним глазочком…

Я так и попыталась сделать — одним глазочком. Короткую торжественную часть этого бала мы специально пропустили, так что наше появление не объявляли. Не хотелось, чтобы меня видели все гости — всё-таки, в самом деле, детям на балу не место. Поэтому я спряталась за спину Цертта, который стоял как скала и эпизодически кивал на приветствия. Желающих подойти к нему и пообщаться не находилось — видно, он давно всех уже распугал — что мне было только на руку. Винсента видно не было — он находился далеко от нас, в начале зала. А Церт, не иначе, как специально, не желал туда проходить, и на мои лёгкие подталкивания в спину не реагировал. Щипаться начать, что ли, чтобы он хоть как-то пошевелился?

Я уже раздумывала — то ли мне плюнуть на ректора и пойти вглубь зала самой, то ли совсем уйти с бала, когда возле нас раздался голос принцессы Асель:

— Дорогой, позволь тебе представить господина Цертта Молинна, ректора нашей академии.

— Я однажды уже имел честь быть представленным, — холодно ответил Цертт.

— А кто это прячется за вами? — спросил родной голос моего любимого.

— Какая знакомая манера, правда, парни? — спросил Хант, заглянувший сбоку, — Никого не напоминает?

— Ы! — ответила я ему, выходя из-за спины некроманта, — На этот раз у меня все зубы на месте.

— А это — леди Арнель Молинн, воспитанница господина ректора, — представила меня принцесса.

— Вот где нашлась наша пропажа, — заметил широко улыбающийся Барис.

Винсент стоял под руку с невестой и молча смотрел на меня. А я на него. Мы смотрели друг на друга так долго, что это становилось неприлично, но ничего сказать я не могла — мешал застрявший в горле ком. Ну же, Винсент, скажи уже что-нибудь, ведь я для тебя — просто Эвелис, девочка, которая лишь немного подросла. Но принц молчал.

— Вы почти не изменились, ваше высочество, — выдавила я из себя по-плиссандрийски.

— А вы изменились, — ответил, наконец, Винсент, — очень.

Хант и Барис были явно удивлены реакцией принца на моё появление, и не понимали, почему она так отличается от их реакции, хотя раньше была сходной. Принцесса Асель любопытно крутила головой, тоже не понимая происходящего, но понимая, что что-то тут происходит.

— Может, мне кто-нибудь объяснит?.. — спросила она.

— Позвольте вам представить, — очнулся, наконец, Барис, — маркиза Эвелис Тонлей, в одиночку сбежавшая из дома в возрасте шести с половиной лет.

— Вы знали? — обратилась удивлённая принцесса к Цертту.

— Да, ваше высочество, — невозмутимо ответил ректор, — Девочка захотела обучаться магии именно в нашей академии и не желала открывать своё имя и возвращаться домой — туда, где она подверглась нападению.

— Как интересно! Вы мне расскажете?

— Я расскажу, — пообещал ей Винсент, — по дороге в Плиссандрию.

— Маркиза, господин ректор, — кивнула принцесса, прощаясь.

Мы с Церттом изобразили положенный поклон, а потом я потянула его за рукав:

— Я всё. Ухожу.

Цертт высвободил из моих пальцев рукав и, отвернувшись, сердито сложил руки на груди. Понятно. С влюблёнными дурочками он никаких дел иметь не желает.

"Вот и свиделись". Почему эта фраза крутится в голове, словно она может передать хоть каплю тех чувств, что бушуют сейчас во мне? "Вот и свиделись" — сказало мне кресло в гостиной. "Вот и свиделись" — напомнил обеденный стол. "Вот и свиделись" — вторила им кровать. Вот и свиделись.

— Сейчас ведь каникулы, — утром сказала я Цертту, — Давай съездим куда-нибудь. Вернее, нет, не куда-нибудь. К оракулу.

— Так не находишь себе места после вчерашнего, что захотела повторить подвиг Арнель Бринн, — проницательно прокомментировал Цертт.

— Ты ведь уже утвердил эту экспедицию, включил её в план академии, — не приняла я его тон, — Во мне память Арнель, и эта экспедиция невыполненным заданием всё время тянет меня за душу. А ещё там сейчас — лето, и всё совсем другое. Да, я хочу переключиться… Цертт, я уеду, даже если ты не разрешишь.

— Это очень опасно.

— Я могу за себя постоять, у меня есть мой дар.

— Да дикари тебя не то что к оракулу не пустят, они даже всерьёз не воспримут маленькую девчонку! — вспыхнул ректор, — Тюкнут тебя сзади по безмозглой твоей голове, набитой любовной мякиной, и очнёшься, когда будешь догорать у них на костре! Вместе со своим даром.

— Я всё решила, прости.

В этот же день я написала и отправила письмо Седжиусу — не хотелось, чтобы опекун узнал обо мне от других людей. Рассказала о себе, снова попросила прощения за свой побег, передала привет бабушке-герцогине, запоздало поздравила его и леди Рамику с законным браком, о чём уже давно знала из газеты. Хотя, наверное, у них там уже пара-тройка детей табуном по нашему замку или столичному дому бегает…

Провожающие глядели на нас скорбно, как на смертников. Поездки к оракулу и так-то считали в обществе делом почти безнадёжным и опасным, а уж для нашей академии после исчезновения практикантки — так вообще… Но я была полна надежд. Во мне хранилась память Арнель с её тщательной подготовкой к экспедиции, включавшей изучение записей других путешественников, в нашей поклаже уже были заготовлены кое-какие подношения, призванные задобрить аборигенов, плюс мы ещё кое-что намеревались подкупить для них поближе к месту, чтобы далеко не тащить на себе. Главное же, что меня воодушевляло — это присутствие Цертта. В конце концов ректор признал, что он тоже засиделся на месте и что запланированную, но невыполненную экспедицию неплохо всё же когда-нибудь осуществить — так почему не сейчас? А кроме того — загадка оракула ведь до сих пор была не разгадана!

Передвигались мы, чередуя найм колясок и порталы. С моим новым артефактом-гранатом использование порталов стало намного легче, и я могла увеличить число прыжков без особой усталости для себя. Цертт не рассказывал мне, но я краем глаза видела — он тоже набрал из домашнего сейфа каких-то магических штуковин. Плюс, что было очень удобно, ректор прекрасно знал все языки стран, которые мы пересекали, и вообще его действия были более эргономичными, если можно так выразиться, без свойственных мне ошибок. Поэтому до джунглей мы добрались очень быстро, недели за две.

Здесь царили лето, влажная жара, яркие краски и характерные звуки дикой природы. Я смотрела на зелёный океан впереди и мне становилось как-то страшновато погружаться в него. Цертт понял мои эмоции и усмехнулся — мол, а думала ведь одна идти.

Я пожала плечами, настроила повешенный на руку гранат, зачем-то вытерла ладони о надетые на мне мальчишеские штаны и открыла первый за сегодня портал. Прямо на свисающую с дерева большую змею лимонного цвета. Я взвизгнула и закрыла портал, а Цертт только засмеялся и достал из рюкзака длинный кинжал. Ага, ему-то конечно не страшно, он же бессмертный. Впрочем, наверное, если его укусит ядовитая змея, приятного в этом тоже будет мало. Дальше я шла, ступая за ним, лишь иногда открывая порталы, потому что видимость впереди была, как правило, маленькая. Чи тай на Кни го ед.нет

Одну ночь нам пришлось провести в джунглях. Я спала с наступлением темноты и до начала рассвета, а Цертт — с рассвета до десяти часов утра. Никто нас за это время не съел и даже не покусился. Кстати, не удивлюсь, если у Цертта был активирован какой-нибудь артефактик его дружбана Ромиуса, отпугивающий не только птичек от нашей полянки, но и зверей.

Наконец, когда мы достигли узкой извилистой речушки, карта нам подсказала, что мы шли совершенно правильно, практически по прямой. На том берегу речки стояла пирамидка из плоских камней, заботливо очищенная от ползучих растений — что-то вроде пограничного знака, что там живёт то самое племя аборигенов, охраняющее оракула, к которому мы и направлялись.

Тут мы шли открыто, и порталов я не открывала. Когда в стоящее перед нами дерево вонзилась стрела, символизирующая, как было известно, приказ остановиться, мы поспешно встали и полезли в рюкзаки за подношениями. Выложили на лежащий неподалёку камень большую сковородку, в неё положили топорик, небольшую линзу в деревянной оправе, сладкие сухарики, ну, и как водится — бусы да зеркальца. Отошли немного и присели прямо на траву.

Из-за кустов выдвинулся голый парень с разукрашенным лицом; не глядя на нас, невозмутимо взял сковороду со всем содержимым в незанятую копьём руку, и опять скрылся. Звука его шагов я даже не услышала. Минут через тридцать он появился вновь и что-то сказал. Цертт поднялся, я — за ним.

— Что он сказал, ты понял?

— Что великий вождь всех земель, солнца, луны и неба Олууогусен Годлумтакати удостоит нас аудиенции, — насмешливо ответил ректор.

— Как? Гусь Кати? А откуда ты их язык знаешь?

— Не называй его по имени, раз не запомнила, не создавай нам проблемы на пустом месте. А про меня потом поговоришь, — пресёк мою болтовню Цертт.

Вскоре мы по очереди прошли вслед за нашим проводником по узкому верёвочному мостику, перед которым мне до ужаса захотелось создать портал, чтобы сразу оказаться на другой стороне провала. Еле удержалась от такой демонстрации своих возможностей. Ещё через несколько метров джунгли расступились и мы увидели встречающих. А немало тут народу живёт, и наверное все высыпали посмотреть на нас. И вся толпа стояла на шаг позади мужика с самым длинным копьём в племени, словно бы обсыпанного мелом и в очень дурацкой меховой шапке, утыканной длинными перьями.

Так вот ты какой, Катькин гусь! Ну привет тебе от путников из дальнего захолустья.

ГЛАВА 18

Цертт поднял сжатую в кулак руку в индейском жесте "хао!". Я на всякий случай повторила за ним. Откуда Цертт знает этот жест и то, что он тут будет уместен, решила выяснить потом. Если не забуду. Вождь и его народ посмотрели на нас с ещё большим интересом, чем раньше. Потом гусь в шапке что-то сурово выкрикнул несколько визгливым голосом, и Цертт ему почтительно ответил. После обмена ещё несколькими фразами народ расступился и на вытоптанную площадку перед нами вышел человек в страшной маске и с длинными прищепками на пальцах рук.

— Вождь сказал, что духи посоветуют их шаману, допускать ли нас к оракулу, — соизволил пояснить мне ректор.

Вокруг человека в маске образовался полукруг из пары держащих в руках большие бубны, тут же принявшихся отбирать ритм, и массовой подтанцовки. В какой-то момент я посмотрела на прыгающего из стороны в сторону шамана магическим зрением и обнаружила, что его голова окутана синеватой дымкой — по всей вероятности, мы наблюдаем танец мага воды. Никаких духов я вокруг танцора, правда, не наблюдала. Шарлатан этот шаман, похоже. Хотя кто их, этих стихийников, знает, может он так с водой из колодца оракула разговаривает.

Между тем, ритм бубнов становился всё быстрее и неистовее, а к прыжкам шамана и покачиваниям подтанцовки добавилось мелкое подёргивание попой, как у певицы Шакиры. Мне даже захотелось присоединиться, я, помнится, тоже в своей первой юности это модное танцевальное движение вырабатывала для дискотек. Потом шаман вдруг резко вытянулся и упал на землю плашмя. Да, нелегко ему приходится свой хлеб в племени отрабатывать. Бубны смолкли, а подтанцовка замерла на месте, кто как, словно все играли в "Море волнуется — раз…" Ну и мы тоже не двигаемся на всякий случай — вдруг духи жутко пугливые, так вдруг чихнёшь ненароком — и не узнаешь, чего они шаману сказать хотели. Начинай тогда прыгать и попой подёргивать по новой, когда они свои нервы успокоят. Отдохнув так немного, шаман буднично поднялся и что-то коротко сказал вождю.

— Духи согласны, — слегка улыбнулся Цертт.

Я уж было вздохнула с облегчением, но тут что-то пошло не так. Вождь качнул в нашу сторону упёртое в землю копьё и повелительно провозгласил своё решение, которое явно удивило всех присутствующих.

Цертт обернулся ко мне и сказал:

— Он требует, чтобы ты либо подарила ему свой артефакт, либо осталась в племени сама, и только тогда он пропустит нас к оракулу.

При этом Цертт был неподдельно зол, его ноздри аж раздулись как капюшон у кобры.

— Я забыла, — пролепетала я, пряча висящий у меня на запястье артефакт в ладонь, — Скажи ему, что я тоже шаманка, и что этот предмет необходим мне для колдовства.

Цертт перевёл и получил ответ, который ему опять не понравился.

— Он сказал, что тогда в племени останешься и ты, и твой предмет.

Больше он мне ничего не переводил. Ректор повернулся к вождю и что-то резко ему ответил. Вождь визгливо вскинулся, покачивая перьями на шапке, и наклонил своё копьё остриём на нас.

К нам из-за его спины выбежало несколько голых мужчин, один из них схватил меня обеими руками за волосы спереди и потянул на себя. Я машинально создала портал прямо за ним и боднула его туда, сразу закрыв проём, как только тот шагнул назад. Две срезанные кисти рук упали к моим ногам. Ну некогда мне было рассчитывать расстояние так, чтобы пожертвовать только своими локонами, да и плохо я видела, нагнувшись вперёд. Руки видела плохо. Остальные мужики сразу от отшатнулись в ужасе. От меня — отстали, да. А вот от Цертта — нет. Один дикарь ткнул его тупым концом копья в плечо сзади, ещё двое нацелились остриями в грудь и в живот. И тогда я увидела, сколь на самом деле страшен дар, которым обладает некромант — повелитель смерти.

Цертт, подобно опытному фехтовальщику, отшатнулся в сторону от первого удара и вытянул вперёд руку с зажатым в ней каким-то предметом, чем-то вроде короткой указки чёрного цвета, которая словно по мановению возникла у него в ладони. Первый воин, не добежав до него нескольких шагов, рухнул замертво. Потом второй, потом Цертт обернулся и мгновенно лишил жизни ещё нескольких человек. А потом эти мёртвые воины встали и открыли свои глаза, из которых смотрела словно бы сама смерть.

Я не закричала от ужаса только потому, что уже и так пребывала в этом состоянии. Но закричали все остальные. А мертвецы ломаными движениями пошли к своему вождю. Те зрители, которые были в состоянии шевелиться, развернулись и побежали. Вождь храбро попытался пронзить одного мертвеца копьём. Хотя почему — попытался? Пронзил. А тот продолжал по-прежнему идти на него, пропуская копьё внутри себя. Вождь дёрнул копьё на себя, пытаясь высвободить его, и тем самым потерял секунды для своего спасения. Когда зомби дошли до вождя, я спряталась за Цертта, зажмурилась и зажала руками уши, чтобы не видеть и не слышать крика человека, заживо раздираемого на куски.

Когда он замолк, вокруг воцарилась тишина. Я осторожно открыла глаза и увидела, что все, кто оставались на поляне, лежат. Только мёртвыми валялись лишь те, кого убил Цертт своей магией раньше, а остальные лежали на животах, молитвенно вытянув к нам руки. Цертт что-то сказал приказным тоном и люди поднялись.

К нам вышел шаман и снял свою маску. Обычное лицо у него, совсем не такое страшное, как маска. Цертт что-то продолжал говорить, люди под этими командами унесли всех мертвецов, включая останки вождя и кисти рук моей жертвы, даже землёй присыпали места кровопролития. И вот уже к нам вынесли какие-то колоды, вроде как диван и стол. Мы уселись на одну из этих колод и на "стол" нам выставили кушанья и воду в двух стеклянных бокалах — очевидно, подношение от кого-то из наших предшественников.

Есть не хотелось. От всего увиденного и пережитого до этого, наоборот, ощутимо так подташнивало.

— Съешь что-нибудь, — сказал Цертт, не поворачиваясь ко мне, — Так надо.

Я оторвала кусок от какой-то обгорелой птицы и сунула в рот. По крайней мере, я могла примерно опознать то, что я ем, в отличие от других кусков мяса и непонятно из чего слепленных лепёшек.

— Цертт, у тебя ведь наверное травма плеча сзади, — сказала я, — тебе нужен целитель.

— Не нужен, — ответил тот таким тоном, что ни возражать, ни задавать вопросов я не посмела.

Аборигенам вроде как полегчало при виде того, как мы мирно приняли их пищу. Шаман завязал какую-то беседу с Церттом.

— Он согласен с тем, что вождь нарушил волю духов и принял справедливое возмездие, — оповестил меня ректор, — Ты всё, поела, пришла в себя? Тогда пойдём делать то, зачем пришли.

Нас проводили к спрятанному в зарослях невысокому колодцу, обложенному камнем и почти доверху наполненному водой. Я убрала с поверхности воды несколько плававших по ней листьев.

— И как он включается? — спросила я.

Шаман стал что-то говорить.

— Думай о том, что ты хочешь увидеть, — перевёл мне рядом стоявший Цертт.

Тёмная от тени деревьев вода в колодце всколыхнулась, а когда она полностью успокоилась, я увидела. Винсент. Одетый в тёплую куртку, он сидел в беседке королевского парка. Рядом были неизменные Хант и Барис, а ещё две девушки, блондинка и брюнетка. С удивлением я узнала в них своих бывших подруг — Венну и Кирику. Какие они красавицы… Ну надо же, отношения с парнями до сих пор поддерживают, даже после окончания академии и вынужденной разлуки с ними. Молодцы! Все улыбались, что-то говорили… Принцессы Асель там почему-то не было. Постепенно я стала слышать и звуки от колодца. Кирика достала из корзинки бутылку вина с парой бокалов, и сказала:

— Первый бокал — молодожёну!

— Нет, — улыбнулся Винсент, — мы сегодня не пьём. Завтра очень ответственный день.

— А что у вас завтра? — полюбопытствовала Венна, прижимаясь спиной к Ханту.

— Завтра мы наконец-то собираемся делать то, чему были посвящены несколько лет работы наших учёных, теоретиков и экспериментаторов. Начнём создавать звезду.

Эти слова Винсента были последним, что я услышала. Изображение на воде исчезло. Я продолжала вглядываться и думать о Винсенте, но всё было тщетно.

— Цертт, мне ещё надо, там такой интересный разговор! — с досадой повернулась я к ректору, — Про какую-то звезду.

Но он не внял.

— Посмотрела, и хватит! Всё с его высочеством в порядке. Остальное можно будет узнать из газет, я думаю.

— А ты сам не хочешь посмотреть что-нибудь?

Ректор отрицательно качнул головой.

— А я хочу, — сказала я, — Ещё нам нужно узнать, где находятся останки Арнель Бринн.

Цертт странно на меня посмотрел и стал в свою очередь вглядываться в колодец. Вода знакомо всколыхнулась и я наконец-то додумалась включить магическое зрение. От Цертта к колодцу направлялась чёрная дымка и окутывала каменную кладку по периметру. Ах он гад! И не сказал мне, что просто надо магическую энергию подавать, я-то думала, что тут какое-то волшебство — духи там и тому подобная мистика — а тут ничего особенного, обыкновенная магия!

Поверхность воды, между тем, успокоилась и возникло изображение — непроглядная темнота, потом земля, покрытая снегом, потом она вроде бы отодвинулась и стали видны какие-то кусты, похожие на малину, потом дальше — хозяйственные постройки, здание, которое тоже в свою очередь отодвинулось, и вот, наконец, укрытая снежной шапкой вывеска на этом здании — "Аптека Бринн". После этого изображение исчезло.

— Странно, — задумчиво сказал Цертт, — мы же их в первую очередь проверили с артефактом истины.

— О ком ты? — поёжилась я, словно от того снега, который только что видела на воде.

— Видишь ли, — вздохнул Цертт, — испокон веков маги, не доживающие до старости, умирают в подавляющем преимуществе по одной причине — их убивают собственные родные. Злость, зависть, какие-нибудь не оправдавшиеся надежды, ревность… Пожилому сыну становится невыносимо видеть молодого отца, жене — мужа, родителям — дочь, отказавшуюся выходить замуж, и так далее. Поэтому, когда происходит убийство или исчезновение мага, тайная служба всегда начинает поиск убийцы среди его родственников. Вот и когда перестал работать артефакт Арнель — а я не смотрел на него ежедневно и точно не знаю, когда именно она умерла — мы допросили семью Бринн, которую она собиралась навестить перед отъездом — мать, отца и старшего брата. Но они все рассказали, что Арнель заходила к ним, попрощалась и ушла из дома. Ладно. Вернёмся, расскажем в тайной службе о том, что узнали, пусть снова разбираются.

— Теперь нам надо выяснить, что такое этот оракул, — напомнила я после некоторого молчания, — Только как мы будем это делать?

Я обошла оракула по кругу. С виду — обычный колодец. Вот бы нырнуть туда с аквалангом… Я сходила к своему рюкзаку и зажгла фонарик, который поднесла вплотную к воде и попыталась рассмотреть, что находится в колодце. Но увидела лишь стенки колодца на небольшую глубину. Обычные каменные стенки.

— Цертт, позови-ка сюда нашего шамана, — попросила я, — он ведь маг воды. Вот и пусть тут воду уберёт, а мы посмотрим, что там.

Цертт одобрительно хмыкнул и исполнил задуманное. Шаман сперва трясся и отнекивался от такого святотатства, но потом Цертт надел ему на шею какой-то амулет, ярко блестящий бриллиантами, и повелительно что-то сказал. Шаман подошёл к колодцу и стал тупо на него смотреть. Я подумала, что ему наверняка не хватает ритма бубнов, прочитала вслух заклинание сосредоточения, а потом запела:

У шамана три руки, о-о-о,

И крыло из-за плеча, а-а-а,

От дыхания его, о-о-о,

Разгорается свеча…

Голос мой, надо отметить, и впрямь стал несколько мелодичнее, чем в детстве, как когда-то обещала мне гувернантка. Если можно так сказать про мой нынешний вокал, отдалённо напоминающий тембр голоса солиста группы "Пикник". Как бы то ни было, а, похоже, моя подпевка помогла шаману войти в нужное состояние, и он уже по правде раскочегарил свою магию. Вода из колодца стала подниматься ровным столбиком, как будто она замёрзла. Наконец, у этого столбика показался илистый конец, и я нырнула в темноту колодца со своим фонариком. Цертт присоединился ко мне и тоже светил туда. Смотрели мы долго — хотелось запечатлеть в памяти все детали того, что мы увидели. А увидели мы большую и чистую пятиугольную плиту, выступающую над дном. По этой плите были начертаны какие-то знаки, похожие на руны, и вделано множество драгоценных камней, причём самые крупные из них были фиолетовыми и тёмно-красными. Цвета магии разума и пространства.

— Зарисовать бы, — сказала я.

В колодце мой голос отдавался странным эхом.

— Нет нужды. Дома зарисуем по памяти, менталист нам поможет, — ответил Цертт.

Мы выпрямились, и шаман с облегчением обрушил воду обратно в колодец, а потом, шатаясь, обессиленно прислонился к стволу дерева.

— Вот и ещё одной загадки в моей жизни не стало, — безрадостно сказал ректор.

— Да ты что, Цертт, мы же сможем такого же оракула у нас в академии сделать! — засмеялась я.

— Только подарим его какому-нибудь нашему недоброжелателю, чтобы к нему народ ломился.

— Да где ж ты его найдёшь, недоброжелателя? Тебя ж почти все боятся и желают только добра! — продолжала смеяться я.

Моё настроение после выполненной миссии подпрыгнуло вверх. Всё, что сегодня произошло в племени, стало казаться далёким — настолько впечатлили видения оракула и его разгадка.

Мы отдохнули, поели принесённые с собой продукты.

— Цертт, расскажи всё-таки, откуда ты знаешь язык и обычаи этого племени.

— Я тут жил, примерно год. Сначала хотел узнать, куда Валент пропал, а потом просто, чтобы язык выучить.

— И что, ты видел Валента, показанного оракулом?

— Видел. Он жил в какой-то хижине с темнокожей женщиной. Когда я уходил, у него уже родился сын. Я так и не смог понять, где это место и что за язык они использовали.

Я немного помолчала из уважения к исключительно редкому явлению — откровенной открытости Цертта. А потом мои мысли перескочили на другое.

— Слушай, так ты что, тоже голышом тут бегал с копьём наперевес или с бубнами плясал?

— Нет, я сразу вождём стал.

Я тут же радостно задумалась — кому бы мне это рассказать так, чтобы быстро вся академия узнала?

— Разболтаешь кому-нибудь — выгоню, — моментально прочитала мои мысли древняя сволочь.

— А почему ты тогда ещё не выяснил природу оракула? — решила я хоть в чём-то его уязвить.

— Да как-то в голову не пришло её выяснять, — усмехнулся ректор, — Тогда я не был ректором и меня интересовали совсем другие вещи.

— А почему ты разрешил практикантке ехать в эту экспедицию, хотя сам знал тут всё лучше?

— Потому что я был везде и вообще всё знаю лучше, — раздражённо ответил Цертт, — Это не значит, что работать в академии должен только я один.

Мы уже совсем собрались было покинуть эти земли, как меня озарила ещё одна мысль, от которой я остановилась, как вкопанная.

— Ты видел Валента, который жил в моём мире. Я тогда тоже хочу кое-кого увидеть, — сказала я, — Себя. Ну, то есть, Филис Кадней в своём бывшем теле. Там, в моём родном мире.

ГЛАВА 19

По-моему, Цертт впечатлился красотой моего замысла.

— Любопытно будет взглянуть, — задумчиво сказал он.

Я кинулась к колодцу и создала свой поток магии, который направила к основанию каменной кладки, мысленно отправляя его вглубь, к плите, покоящейся на его дне. Было очень странно думать о том, что я хочу увидеть — не себя, а другого человека в своём теле. Но оракул каким-то образом понял меня. Вода заколыхалась, и вскоре я увидела…

Комната в незнакомом доме, горящий камин. На каминной полке — старинные часы с календарём. В элегантном кресле возле камина сидит знакомая до боли женщина. Длинные тёмно-русые волосы она красит в чёрный цвет, а я, наоборот, высветляла их. Странно — она молодо выглядит, не старше, чем выглядела я, когда была перенесена в этот мир, а ведь прошло уже около восьми лет. И её глаза… Она изменила их разрез, они стали немного миндалевидными. Ну ничего себе, во даёт!

Видение Филис поразило меня до глубины души и неимоверно повлекло к ней. У неё моё тело, во мне её память, она же ближе мне, чем любой родственник! До нас донёсся звук мелодии и женщина взяла с полки камина мобильный телефон. Она улыбнулась и сказала кому-то, что ждёт его дома, а потом отключила телефон.

Только моим сильным волнением можно было объяснить то, что я создала портал, в котором сразу была видна удивлённо глядящая на меня Филис. Я уже почти нырнула в портал, но тут меня обхватили за пояс руки стоящего позади мага.

— Куда? Не пущу!

Портал закрылся, а я сползла на землю.

— Ты хоть понял? — спросила я Цертта, вытирая слёзы, — Она говорила не на моём родном языке, она говорила по-плиссандрийски! Эта штука у неё в руках — средство связи, с его помощью люди разговаривают с тем, с кем хотят.

— Я понял главное — что портал между мирами мгновенно высосет из тебя всю магию! — рявкнул Цертт.

Перенервничал тоже, морда некромантская.

— Спасибо, что удержал, — сказала я, успокаиваясь и начиная осознавать, что только что могло произойти со мной.

Магической энергии граната могло и не хватить мне на обратный переход — если бы я вошла туда, Я использовала бы именно её. Ведь собственную и энергию браслета я и так истратила сперва на оракула, а потом на открытие межмирового портала. И — прощай Винсент, магия, и всё остальное. Ужас.

Мы сидели и молчали, переваривая то, что произошло только что. А потом Цертт сказал:

— Красивая женщина.

— Благодарю за комплимент, — нервно хихикнула я, — только она другая, не очень-то похожая на бывшую меня.

— Значит, это не тебе комплимент. Я думаю, что она родила ребёнка и научила его своему родному языку.

— Может быть…

— Это естественно и логически объясняет то, за разгадкой чего ты чуть не сиганула в другой мир. Не надо было тебя удерживать. Сейчас бы оракул показал мне, как ты там рвёшь на себе волосы.

— Всё равно, — упрямо сказала я, — Вернёмся, и я начну экспериментировать с порталом так, чтобы не входить в него, а только заглядывать и разговаривать. Хочу поспрашивать Филис кое о чём и просто поговорить.

— Тогда возвращаемся.

Цертт ещё о чём-то перемолвился с сидевшим неподалёку от нас шаманом, и мы переместились сразу к тому месту, где входили в джунгли и на которое был настроен мой гранат. Я сделала вид, что не заметила пятен крови на траве и листьях, ведь именно сюда я инстинктивно отправила воина, который схватил меня за волосы, за что и поплатился обеими кистями рук.

— Что ты сказал шаману? — спросила я Цертта, — Напутствие, чтобы жили в мире и любили друг друга?

— Вроде того. У них осталась память обо мне, их бывшем вожде, убивающем взглядом и поднимающем мёртвых. Так что я имел право их напутствовать.

— А почему ты не привёл их к цивилизации?

— Зачем бы я стал делать их несчастными, ломая их представления о мире и устройстве жизни? Чтобы потом вдобавок все относились к ним как к изгоям?

— Ты прав, наверное — вздохнула я.

До ближайшего посёлка мы добирались пешком. Открывать портал и идти через него я не захотела, чтобы не повиснуть потом на Цертте лопнувшим шариком и надолго потерять возможность магичить. Всё-таки запас магической энергии всегда должен быть, на случай непредвиденных обстоятельств — жизнь научила. Вру. Жизнь меня учит, учит, а я всё равно делаю ошибки, прямо стыдно уже перед ректором.

— Ты весь такой правильный, что аж противно, — выдала я.

Цертт хмыкнул, но не стал комментировать сей плод моих долгих и тяжких раздумий о своей жизни.

Обратная дорога до дома у нас заняла гораздо больше времени — на этот раз мы никуда не спешили, и мне захотелось посмотреть те страны, которые мы проезжали, чуть более подробно — когда ещё предоставится такой случай? Так мы постепенно продвигались из жаркого лета к более холодным широтам. Ректор меня не торопил, мне даже показалось, что ему тоже интересно снова посмотреть мир, уже как бы моими глазами. Я ему пообещала, что буду сдавать выпускные экзамены в академии вместе со старшекурсниками этого года, чтобы он наконец-то выдал мне диплом. А уж потом я с него стребую и магистерскую степень за свои исследования портальной магии, которые он давно уже мне задолжал. А то беспредел какой-то, я в этом мире уже столько научных открытий сделала и описала, а до сих пор даже завалящего диплома о профессиональном образовании не имею, и на работу меня никто не возьмёт в незнакомой стране. Максимум — амулеты посадят заряжать и здешние копейки платить будут. Ну, пока я им порталы не продемонстрирую, конечно.

Когда мы вернулись в академгородок в начале весны, нас встречали как вернувшихся с того света, только что осанну не пели. Мы пообещали, что скоро соберём в самый большой зал всех, кто захочет послушать о нашем путешествии, включая представителей официальной прессы, и тогда сделаем заявление о том открытии, что совершили. А пока, мол, извините. Вот так, заинтриговали всех и загадочно помалкивали. Пригласили только ментального мага, чтобы он помог нам обоим вспомнить все детали увиденной плиты-артефакта оракула и нарисовать её. А я втихаря ещё решила увековечить своим рисунком Катькиного гуся — вождя племени аборигенов, которого сгубила его собственная алчность при содействии одного некроманта. Тоже отдам рисунок журналистам, пусть общественность вздрогнет и ужаснётся. Это будет моя месть ректору за то, что запретил рассказывать о его родоплеменном прошлом.

Потом Цертт отправился в тайную службу, чтобы подать заявление об обнаружении останков Арнель Бринн. Я попросила его сделать так, чтобы меня держали в курсе расследования, ведь это именно моя идея была — поискать останки практикантки с помощью оракула. Я только магистру-артефактору Хидинну заранее рассказала об этом, мне не хотелось, чтобы он узнал из прессы о возобновлении расследования обстоятельств гибели его подруги и тайной симпатии.

В результате на следующее утро я присутствовала при том, как на задний двор дома с аптекой Бринна нагнали гвардейцев, и они раскопали яму в том месте, которое мы видели у оракула, возле кустов малины, пока не обнажились почти истлевшие кости и приготовленные к экспедиции вещи пропавшей Арнель. Всех жителей дома сразу арестовали и допросили. И вот что выяснилось:

В тот день девушка зашла к родителям и брату попрощаться перед отъездом, как и планировала. А когда вышла, встретила у двери свою лучшую подружку детства и юности по имени Мириль, которая работала в аптеке и собиралась выйти замуж за брата Арнель. Они разговорились, и Арнель прошла вместе с Мириль в сарай, где та сушила некоторые травы и делала заготовки для лекарств. Ту самую Мириль, которая раньше была юной красавицей и мечтала выйти замуж за брата Арнель, став таким образом в будущем владелицей аптеки. Той аптеки, где работала Арнель до обнаружения у неё магического дара. За прошедшие пять лет Мириль сильно изменилась внешне в худшую сторону, впечатления от чего, видимо, не смогла или не захотела скрыть Арнель. На лице Мириль уже тогда стали появляться мимические морщинки, а руки огрубели от нелёгкой работы. Да и молодой Бринн уже не с таким интересом поглядывал на неё, так что ей пришлось даже забеременеть, чтобы вырвать у него обещание жениться на ней. Тот взамен на обещание поставил условие, что его жена будет продолжать работать в аптеке как раньше, чтобы им не понадобилось нанимать служанку. Всё это невыразимо злило Мириль, и когда она увидела свою бывшую подружку Арнель — юную, образованную, воодушевлённую своим будущим, сердце её преисполнилось злобой. Она заманила Арнель в погреб, попросив достать из холодного места настойку какого-то корня, а сама после этого убрала лестницу и плотно закрыла погреб крышкой.

— Я не хотела её убивать! — рыдала почти уже сорокалетняя обрюзглая женщина, мать троих детей, которая в моей архивной памяти была весёлой юной красавицей, — Я хотела только попугать её, за то, что мне придётся всю жизнь работать вместо неё в этой аптеке, чтобы она почувствовала, каково мне приходится, когда она там в своих высотах вращается, такая молодая да образованная. Я через два дня пришла, чтобы её выпустить, а она, оказывается, выпила настойку корня веха и отравилась. Наверное пить хотела, и спутала в темноте с настойкой из калгана… Потом я её и закопала во дворе. Испугалась я сильно! Следователи допрашивали всех родных, а меня не допросили, потому что мы с её братом ещё не поженились тогда.

Было ужасно грустно. Я вспоминала, что рассказывал мне Цертт о том, что маги нередко становятся жертвами своих близких, и я, получается, видела сейчас типичный случай такой трагедии. Как-то мне раньше не приходилось задумываться о столь вопиющем неравенстве между магами и обычными людьми, и о том, насколько последними это может восприниматься несправедливым. Меня ведь окружали в этом мире в основном либо маги, либо благородные и воспитанные люди, либо те, кто почитали во мне прежде всего аристократку.

Ещё я подумала о том, что и Филис не особо ценила свой магический дар, потому что была воспитана с осознанием необходимости равенства со своими родными, а обретение нового статуса, оторвавшее её в шестнадцатилетнем возрасте от семьи, было для неё чем-то чуждым и пугающим. Надо бы, кстати, нам пообщаться. Теперь можно — когда я спокойно всё обдумала, подготовилась, и уж точно не сигану в портал, что бы я там ни узнала и ни увидела.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Что есть земля? Раньше, когда он был маленький, казалось, что это только почва — а о дальнейшем он и не задумывался, пока не выяснилась разновидность его магического дара. Но и тогда, одно дело было — читать учебники, содержимое которых, казалось, надо было запомнить наспех лишь для того, чтобы сдать профильный экзамен в академии, а потом спокойно заняться более приятными вещами; и совсем другое дело — осознать возможности той стихии, которой ты отчасти можешь повелевать.

Что именно подвластно этой стихии, какая материя? Почва, глина, песок, камень… А потом оказывается — почти всё, что находится в космосе. Заставлять это "почти всё" двигаться и принимать нужные формы — далеко не все процессы, на которые способна твоя стихия. Об этом не написано подробно в учебниках, потому что предшествующим магам не дано было повелевать стихией до такой степени, словно она сама желает делать всё то, что ты задумал. А ведь это стихия земли, главным образом, создаёт планеты. Или — тот разум, кому она служит и который использует все стихии как свои инструменты.

Итак, собрать материю в ближнем космосе в одно место, придать ей нужную форму — это даже не полдела. То, чему были посвящены последние годы исследований и расчётов учёных их страны — математиков, физиков, астрономов и других — главным образом составляло решение самой трудной задачи. Материю надо было сжать. Сжать до такой степени, чтобы в центре полого шара образовалась микроскопическая чёрная дыра. Именно такое решение было предложено учёными в самом начале для того, чтобы на поверхности каменного шара диаметром, сравнимым по величине с большим городом, образовалась гравитация, примерно одинаковая с гравитацией их Земли.

Эта чёрная дыра во время сжатия поглощала материю вокруг себя, а идеально круглая и чрезвычайно прочная внутренняя поверхность шара имела "стенку", защищающую от радиационного излучения — в результате чёрная дыра не поглощала окружающий её шар и продолжала неизменно находиться в его центре, висящей в пустоте.

Полтора месяца назад им были воплощены все эти разработки. Тогда накануне они с друзьями устроили небольшой пикник в дворцовом парке, и это странным образом придало ему бодрости и дополнительной уверенности в том, что всё получится как надо. А с утра его ждал огромный зал, наполненный амулетами-накопителями стихии земли, телескопами и учёными, участвовавшими в разработках — всем хотелось увидеть грандиозное начало творения звезды.

Через пять часов напряжённейшей работы его, обессиленного, но счастливого, уносили из зала на руках как триумфатора, под неистовые аплодисменты собравшихся. Искренне аплодировал даже его величество. Сейчас с поверхности их планеты его создание было трудно различить на небе невооружённым глазом — яркая Луна затмевала неизменно следующий за ней маленький медленно вращающийся вокруг своей оси шарик. Но это было только лишь начало в их работе, которая продолжалась и по сей день. Теперь ему помогал ещё один маг земли с изменённым даром, бывший друг Ольги по академии, Тим Бартокк. Они вместе доставляли на шарик необходимые материалы для запланированного строительства купола, уложив эти материалы на "подушки" из песка и почвы, а Хант и Барис, соответственно, укутывали груз в материалы своих стихий. Потребуется ещё несколько лет огромных свершений, прежде, чем этот шарик будет виден всем как очень яркая звёздочка на ночном небе. И тогда его увидит Ольга.

Ну а сейчас его ждёт другая женщина — юная, хрупкая и болезненная, больше всего любящая тишину и огромных пауков. И с ним, и даже с привезёнными с собой фрейлинами она общалась мало, больше времени посвящая собственным, неизвестным никому мыслям. Целители лишь недавно разрешили им вновь разделить постель после консумации брака, в результате которой его молодой жене потребовалось долгое восстановление здоровья.

Ему было очень жаль Асель — не родись она принцессой и не выйди замуж за будущего короля — не обязана была бы произвести на свет наследника, и могла бы позволить себе не выходить замуж за мага, обрекая себя на короткую, по сравнению с его, жизнь, и даже могла бы оставаться бездетной. В результате он, её муж, испытывал постоянное чувство вины перед ней. Порой он вспоминал слова другой принцессы, своей сестры Маэлис, которая сказала в похожих обстоятельствах принуждения к нежеланному замужеству: "Иногда мне хочется быть простолюдинкой".

Иногда, действительно, лучше родиться простолюдинкой, вместо того чтобы быть обременённой тяжёлыми обязательствами с самого момента своего рождения. Обязательствами перед странами, которыми правят мужчины. За народную любовь и мирную жизнь часто приходится платить очень дорогую цену. И — увы — людям не дано выбирать, кем им родиться.

ГЛАВА 20

Отшумели пятнадцать минут славы, выпавшей на наши головы — мою и Цертта — в связи с разгадкой тайны оракула. Во всех слоях общества обсуждали возможность создания подобных артефактов, на которую мы намекнули. Люди до хрипоты спорили, можно ли будет при помощи такого оракула обнаружить клад или увидеть собственное будущее, накручивали одну фантазию на другую. Про племя аборигенов мы рассказали так, что вряд ли теперь многим захочется их посетить, учитывая их недружелюбие и собственные понятия о законах и применении смертельного оружия. Наши фотографии с Церттом на большой пресс-конференции и мой рисунок вождя дикарей печатала пресса во всём мире. И газеты называли меня "юная маркиза Эвелис Тонлей, воспитанница и ученица ректора магической академии Хидейры Цертта Молинна".

Вот так. После этого имя Арнель Молинн, которым меня прежде называли в академии, прочно сменилось на Эвелис Тонлей. Я официально была зачислена в академию как студентка под этим именем, мне даже пошили местную студенческую форму.

Этот гадский Цертт хоть и разрешил мне учиться экстерном, но заставил сдавать абсолютно все экзамены, которые сдают обычные студенты на протяжении учёбы, даже невзирая на то, что в своей предыдущей жизни я уже отучилась полтора года в академии Плиссандрии, о чём ему было прекрасно известно.

— Принеси ведомости с оценками на своё имя, и те экзамены будут тебе зачтены, — развёл он бюрократию. Прекрасно же знает, что на это моё имя не может быть никаких ведомостей.

— Неужели ты боишься, что тебя обвинят в том, что ты выдал своей воспитаннице липовый диплом? — возмущалась я, — Да против тебя и твоих решений в академии никто даже не пикнет. Тем более тут все знают, что во мне память Арнель Бринн и что я сама постоянно посещала разные лекции и практикумы. Да у меня студенты даже консультируются!

Как об стенку горох были все мои возмущения. Цертт на них даже не реагировал и не объяснял причины своего решения — думай, мол, как хочешь. И мне пришлось договариваться с преподавателями о сдаче им экзаменов и практических работ. Но те зачастую были заняты своими делами и далеко не сразу находили для меня время в своём графике. Да и мне приходилось хоть немного, но готовиться к каждому экзамену, освежая память, читать учебники. Так что до летних каникул я сдала экзамены только за два первых курса. А потом многие преподаватели вообще куда-то разъехались на отдых, и учёба в академии замерла.

Я научилась уходить порталами далеко-далеко, в те страны, которые мы с Церттом посетили. Зарядившись магической энергией под завязку и вооружившись своими амулетами и артефактом, я могла уйти и весь день провести на каком-нибудь южном морском утёсе, или в окрестностях деревни, прислонившись к копне свежескошенного сена. Покупала на рынках и в лавках экзотические сувениры, которые потом раздаривала добрым знакомым в академии. Порой находила приключения на свою постепенно растущую пятую точку, но от неприятностей успешно и привычно уходила.

А недавно я обзавелась первыми в этой жизни поклонниками. Каталась на карусели в столичном парке Хидейры, и, как оказалось, невольно привлекла внимание нескольких мальчишек-подростков. Они дополнительно раскачивались в сиденьях, висящих на цепях крутящейся карусели, ну и меня заодно качнули. Думали, я буду визжать от ужаса, а я только рассмеялась и, в свою очередь, толкнула сиденье другого мальчишки из этой компании. Потом мы с ними ещё покачались на качелях и поиграли в ножички, когда кидаешь складной ножик в очерченный на земле круг и проводишь от своего "разреза" черту, стараясь захватить побольше "территории" внутри круга. Потом мальчишки сбросились и купили мне мороженное. Это было так трогательно — с видимым удовольствием есть мороженное и смотреть на счастливые мордахи этих пацанов, которые чувствовали себя настоящими кавалерами. Я только половинку съела сама, остальное им отдала, они потом по кусочку его доели. Я сказала им, где живу, и они проводили меня до самых ворот академии с грозным вахтёром.

На следующий день наш невозмутимый слуга во время обеда принёс переданный для меня маленький букетик цветов, надёрганных прямо из земли. Некоторые цветочки были даже с корешками. Естественно, никакой визитки в букете не было, но я сразу поняла, от кого он. Невозмутимо попросила слугу поставить этот букет в вазочку и водрузить к нам на стол. И сказала Цертту:

— Ты кушай, кушай, не останавливайся. А то суп остынет.

А потом не выдержала и рассмеялась — так весело было смотреть на него и понимать, что он даже не находит слов, чтобы это прокомментировать.

В тот день, пытаясь объяснить самой себе своё поведение, я вдруг вспомнила одно стихотворение, как отголосок моим мыслям о любви и настроению:

Впрок из дерюжной ткани понашила

Десяток неказистых занавесок -

Отгородиться ими от светила,

Чей свет, казалось, нестерпимо резок.

Мне на него смотреть — большая роскошь,

Расплачиваться будет слишком тяжко…

Засею пустошь выжженную — рожью,

Травой степною, клевером и кашкой.

С землёй и небом разговор затею,

И буду спорить с птицею парящей

О ветерке — со мною или с нею

Он в жаркий день заигрывает чаще.

Над разнотравьем, в беспорядке танца

Двух мотыльков, откроется мне тайна.

Я стану ждать, когда протуберанцем

Светило обожжёт меня случайно.

В газетах писали, что принцесса Плиссарндрии Асель ожидает ребёнка, а её муж, его высочество Винсент вместе с магами занят строительством небывалого небесного тела, которое привязано к орбитам Земли, Луны и Солнца так, чтобы всегда следовать за Луной по её орбите, и чтобы сила притяжений этих небесных тел была уравновешена, не позволяя созданному шарику сблизиться с одним из этих тел и упасть на него. Или наоборот, улететь в космос. Что-то у меня такое в связи с этими орбитами и уравновешенными притяжениями мелькало в памяти из моей первой жизни в родном мире, о неких "точках Лагранжа", но специалистом в этой области я не была.

Небольшие телескопы стали одним из самых модных и продаваемых товаров в мире. Всем было любопытно рассматривать эту маленькую искусственно созданную звёздочку-планету, которая постепенно меняла свой облик, покрываясь, словно скорлупой, каким-то большим блестящим куполом, располагающимся на довольно большой высоте от поверхности. Работы свои маги Плиссандрии для прессы и общественности не комментировали, обещали всё рассказать только по их окончании. Но наблюдатели, конечно, комментировали то, что они могли уже увидеть. Учёные обозреватели на страницах газеты спорили, зачем понадобился этот прозрачный и отчасти светоотражающий купол — заполнить пространство между ним и поверхностью жидкостью или напылить на поверхность какой-нибудь краски и создать наиболее красивый эффект драгоценного камня.

Мне до ужаса хотелось узнать об этой звёздочке побольше, но спросить было не у кого. Не перемещаться же опять под стол к его величеству Дэмиусу Третьему, чтобы стребовать ответы на свои вопросы. Не поймёт-с. Однако я не могла не восхищаться теми грандиозными делами, которые стали доступны Винсенту и ещё нескольким магам, прошедшим обмен душ при помощи моего бывшего артефакта. Артефакта, созданного великим Ромиусом, и искалечившего жизнь его друзьям Валенту и Цертту. Артефакта, перенёсшего мою душу в этот мир, а потом в новое тело, которое сейчас растёт и постепенно меняется.

А моё бывшее тело, присвоенное когда-то Филис Кадней, чувствовало себя превосходно. И было тому сразу несколько удивительных причин, о которых мне поведала Филис. С этой красивой женщиной я уже несколько раз встречалась и разговаривала через проём межмирового портала. Только время выбирала, когда Цертта не было дома — незачем такому древнему существу лишний раз нервничать. Ещё пару мне на экзамене вкатит — с этой мстительной сволочи станется.

Ничего, вот сдам все экзамены и получу магистерскую степень, тогда сама ему отомщу. За всё сразу.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Наконец-то она хоть несколько минут может побыть одна. Это была уже третья беременность за последние четыре года. Две предыдущие закончились выкидышами, и каждый раз после этого ей приходилось долго восстанавливаться. А потом её муж с виноватым видом опять приближался к её постели… Чтобы пытка началась снова. Она не винила Винсента — казалось, он понимал её, ему даже приходилось самому пользоваться услугами целителя, чтобы суметь совершить свой акт и зачать ребёнка. Хотя, конечно, и любить мужа она тоже не могла. Это для неё вообще казалось странным и невозможным — любить другого человека.

Всё время этой последней беременности рядом с ней находились целители, которые непрерывно воздействовали на её тело, чтобы она смогла выносить королевского наследника. Спит ли она, ужинает ли в кругу семьи Гилбрейт, идёт ли в уборную, общается ли со своими пауками — всюду эти глаза и руки мерзких магов, которые, сменяя друг друга, что-то делали с её телом. Мерзких — потому что они вообще, казалось, не видели её саму, не воспринимали как личность, не считались с её желаниями.

Родов она ждала как избавления. Даже если они закончатся её смертью, она отдаст, наконец, то, что так всем было от неё нужно, и если удастся, сможет, наконец, побыть одна. Хоть несколько минут.

Ей удалось. На время родов её погрузили в сон, и вот теперь она проснулась, обнаружив себя в кровати собственной спальни. Одну, без драгоценного для всех и ненавистного для неё плода в животе. Теперь целителям нет смысла надрываться и тратить магическую энергию на неё саму — всё бесполезно, ей известно, что без поддержки магии она давно уже не жилец. Наверное, родись она не принцессой, а в другом сословии, её вообще сразу сочли бы нежизнеспособным младенцем. Так что спасибо судьбе хоть за эту последнюю милость одиночества.

Её благословенное одиночество нарушил муж. Принц Винсент подошёл к её кровати, стараясь ступать как можно тише.

— Спасибо, ваше высочество, вы родили замечательного здорового мальчика.

— О, небо, как официально, помпезно и лживо, — слабо усмехнулась она, — Это не я его родила. Его зачал во мне ты, а выносили во мне и приняли маги Плиссандрии. Меня лишь радует, что больше я ничего никому не должна.

— Ты хочешь увидеть сына? — вздохнул муж, — Может, выбрать ему имя?

— Нет, Винсент, я не хочу видеть твоего сына. Сказать по правде, я и тебя не хочу видеть. Вообще никого из людей. Вот только если ты принесёшь сюда террариум с моими питомцами…

— Это я попросил целителей уйти. Хочу поговорить кое о чём важном и секретном. Нам сказали, что ты умираешь, Асель. Вернее, нам сказали уже давно, что после родов ты вряд ли проживёшь и несколько дней.

— Я знаю. Чувствую, — почти прошептала она.

— Я много думал о том, что судьба была к тебе несправедлива. Рождение принцессой привело тебя к нежеланному браку, нежеланным беременностям и к преждевременной смерти. У нас… в королевской семье есть один артефакт. Он способен поменять души людей между собой. И я долго искал такую девушку, которая бы могла стать вместилищем твоей души. Так, чтобы никого не убить в твоём умирающем теле. И нашёл. В Чарджинии есть бедная крестьянская семья, в которой одна из дочерей в возрасте двенадцати лет была ушиблена упавшим деревом в лесу во время вырубки. Она уже полгода находится без сознания, и родители собирались прекратить ухаживать за её телом, чтобы позволить ему умереть. Мне пришлось через доверенных людей дать им денег, чтобы они этого не делали. Я могу… и думаю, что его величество мне не откажет, обменять твою душу на бессознательное состояние этой девочки. Тогда ты проживёшь новую жизнь, жизнь простолюдинки. У тебя будет другое имя, другой статус, другая внешность… Мы дадим этой семье денег, чтобы ты не нуждалась. Что скажешь, Асель?

— Скажу, что это всё очень занимательно и смешно. Только ты зря столько искал и старался для меня, ведь ты не учёл одного. Я совсем не хочу жить снова. Неужели ты думаешь, что если я не была счастлива, прожив свою жизнь принцессой, я могу быть счастлива, живя жизнью простолюдинки? Думаешь, моя новая семья позволит мне жить так, как я хочу? Позволит не трудиться их грязным крестьянским трудом? Позволит держать пауков? Думаешь, там меня не выдадут замуж за того, кого выберут родители? Я не ненавижу людей только потому, что у меня нет на это сил — ненавидеть. Но знаешь, что? Вот если бы этот ваш артефакт мог вселить меня в тело паука…

— О, небо, Асель, что ты такое говоришь? — отшатнулся Винсент, — Хотеть стать насекомым!

— Ты не понимаешь меня. Никто не понимает и никогда не понимал. Ты не знаешь, сколько раз я думала, как мне хотелось бы увидеть мир глазами паука, жить так, как живут они? Я так подробно изучила все их повадки… Они ведь очень умные. Кстати, мои пауки — не насекомые, это животные. И уж точно они ничуть не хуже людей. Так что, если можно, я прошу — обменяй мою душу с душой одного из молодых пауков. А если нет — просто дай мне умереть спокойно и в одиночестве. И, конечно, в любом случае, выпусти после моей смерти всех пауков из аквариума на волю. Отвези их туда, где они обитают в природе.

— Я подумаю, Асель. Честно говоря, я предельно поражён твоим желанием…

— Ты утомил меня, Винсент. Уходи. И вели принести террариум.

ГЛАВА 21

Вчера был банкет по поводу получения мной долгожданной магистерской степени по портальной магии, поэтому сегодня я провалялась в постели почти до обеда. После этого, перед переодеванием в платье, посмотрела на себя в зеркало и задумалась — а я ведь вроде бы перестала расти. В высоту, во всяком случае. Встала вплотную к косяку двери и затребовала, чтобы горничная поставила на нём очередную отметку моего роста. Новая чёрточка оказалась на несколько миллиметров ниже предыдущей. Так я что, уже начала вниз расти? Рановато вроде, этому телу всего лишь шестнадцать. Наверное, это вчерашний банкет так меня съёжил. Встала попрямее и велела перемерить. Максимальные отметки совпали. То-то же.

— Чем думаешь заняться? — спросил меня Цертт за обедом.

— Сгоняю в город, летние туфли куплю.

— Не сегодня, я имею в виду — вообще.

— Вообще… Мы с Хидинном уже несколько лет назад заговаривали, что надо бы заняться стационарными портальными вратами. Но нам всё время мешали две вещи…

— То одно, то другое? — кивнул Цертт.

— Хорошая шутка от повторения только выигрывает! — заявила я.

В начале учебного года мне пришлось попросить пару преподавателей сразу довести до юношей-первокурсников, чтобы те не вздумали за мной ухаживать. Иначе повторят печальную участь парней прошлого года обучения и будут отчислены из академии лично господином ректором. И неважно при этом — понадеются они таким образом получить послабление в учёбе, или я и вправду кому-то из них понравлюсь. Итог будет таким же, как и для девиц, флиртующих в самим Церттом. Справедливости ради надо сказать, что тех ребят, с которыми я просто общалась по-дружески, Цертт не третировал. Как-то различал. Наверное, особый орган — датчик, реагирующий на любовные флюиды или меркантильный расчёт — вырастил внутри себя за века своей жизни.

Моя артефакторская работа застопорилась в последние годы. Оракулов нам создавать не разрешили. Монархи всех стран одновременно засекретили схемы этих артефактов, а их изготовление запретили, дабы не нарушалась неприкосновенность частной жизни. А то простой народ в кабаках на все лады озвучивал намерение следить за неверными супругами или отыскивать их заначки, не говоря уж о том, что всем хотелось подсмотреть, как там живут короли в своих дворцах, да какие у их королевы формы эээ… ног. Так что правильно сделали, что запретили. Ибо нефиг.

Радостное известие о рождении у принца и принцессы Плиссандрии сына сразу же сопровождалось сообщением, что целители дают неутешительный прогноз для жизни матери младенца. И уже через несколько дней пришло особенно печальное для Хидейры известие о смерти их бывшей принцессы Асель. В газетах публиковалось фото его высочества Винсента, сидящего в кресле с маленьким свёртком в руках — новоиспечённый отец и вдовец. Ещё зачем-то говорилось, что, выполняя последнюю волю покойной, в южную страну была отправлена группа, которая должна была выпустить на волю экзотических питомцев принцессы. Что это были за питомцы, газете и общественности сообщать не стали. Видимо, не захотели народ шокировать. Хотя многие аристократы и так знали это — Асель не скрывала своего увлечения и неоднократно показывала гостям террариум с пауками.

Король Дэмиус Третий скорбно объяснял своим подданным, что они с королём Хидейры не могли заранее, до сватовства предполагать, что здоровье принцессы Асель настолько сильно будет подорвано беременностью и родами, поэтому скорбят вместе со всеми, кто её любил.

После всех этих известий я с каким-то остервенением погрузилась в работу, гоня от себя любые мысли о Винсенте, об Асель и их ребёнке. О том, что у принцессы слабое здоровье и что она долго не проживёт, короля предупреждал ещё Жаргал. Хотя он вроде и не говорил, что проживёт она настолько мало после свадьбы с принцем — всего шесть лет. А ещё я была уверена, что за всеми этими событиями Винсент просто не мог не забыть меня.

Портал мы решили сразу строить в виде высокой и широкой двери, чтобы в неё, в случае необходимости, можно было переместить и такие крупногабаритные вещи, как лошадь или рояль… поставленный боком и без ножек. Подготовительные работы у нас заняли очень много времени, и кстати, тут нам пригодились те ноу-хау, которые мы подсмотрели у оракула. Рунные маги были нам в помощь — они расшифровали те закорючки, которые были вырезаны на плите оракула, что помогло нам определить принцип активации большого артефакта.

Разместить первые портальные врата, если они у нас получатся, мы решили в столицах двух стран — Плиссандрии и Хидейры, на их центральных площадях. Поэтому сразу для этих масштабных работ, ещё на стадии теоретической разработки, мы пригласили преподавателей обеих академий магии и даже привлекли других учёных-артефакторов.

При создании большой "научно-технической группы" нас посетил и господин ректор магакадемии Плиссандры, который смотрел на меня чрезвычайно подозрительно. Только было ли дело в том знании, которым я же его и одарила в своё время, что для получения портального дара магии требуется перемещение душ в тело мага-телепортатора, то ли он вдобавок конкретно подозревал во мне свою бывшую студентку, известную ему под именем Филис Кадней — не знаю. Я лично ему открываться не стала, и он приставать с вопросами не решился. Помнил наверное, как король лично мне покровительствовал когда-то. Оно и правильно: меньше знаешь — крепче спишь.

Только через год и семь месяцев наши работы завершились успехом. Врата в обеих столицах были огорожены отдельным помещением, в котором предполагались таможня и дежурство мага, способного подавать энергию на артефакты, расположенные в скрытом основании врат. Накопители энергии располагались по периметру коробки самих врат больше для красоты — можно было бы их тоже спрятать в основание, но артефакторы — такие артефакторы… Любят они драгоценные кристаллы выставлять в своих изделиях напоказ. Поэтому моё предложение уберечь врата от соблазна ограбления и сделать их в виде обычного дверного проёма было с негодованием отвергнуто. А на кристаллы врат намагичили ещё и защиту по типу замков для сейфов.

Перемещение было решено сделать платным, в зависимости от количества проходящих человек и веса перемещаемого ими груза. Надо же было "отбивать" расходы казны двух стран на огромную стоимость материалов и вознаграждения маститых учёных-магов за их труд.

Технические испытания готовых портальных врат провели ночью, и сперва туда-сюда переместили подопытного кролика. Нет, не меня, а взаправдашнего кролика. Я пошла второй. Это было немного странно — перемещаться, не создавая своего портала и не тратя на перемещение ни грана собственной магической энергии.

Торжественное открытие врат состоялось на следующий день, и первыми "клиентами" перемещались монархи двух стран. Сперва король Хидейры перешагнул в Плиссандру, там они с Дэмиусом Третьим перед всеми покрасовались под восторженный рёв собравшейся толпы, потом оба короля прошли к нам в Хидейру, и уже тут вместе позировали для памятных фото и прессы. Короли поздравили главных магов, которые создавали этот "прорыв" научно-магической мысли. Среди поздравляемых были и мы с Церттом. Его величество Дэмиус Третий соизволил мне улыбнуться и сказать:

— Не пора ли вам, маркиза, вернуться в своё герцогство?

На самом деле я уже несколько раз перемещалась и в герцогство, и в наш столичный дом. С удовольствием общалась с Седжиусом и его семьёй, навещала бабушку-герцогиню, которая совсем за эти годы одряхлела. Но каждый раз после этого я возвращалась обратно, в эту академию и в дом к Цертту. Просто чувствовала, наверное — тут я нужнее.

Поэтому я ничего не ответила королю, подданной которого — так, на минуточку — являлась. Только низко присела в реверансе, демонстрируя, как полагается, уже имеющуюся грудь, и заодно пряча глаза. Цертт, стоявший рядом и слышавший слова короля, тоже ничего не сказал, ни ему, ни мне.

Когда мы вернулись домой, я чувствовала себя странно. С одной стороны, я вроде бы уже выполнила всё, что только можно было придумать, чтобы оставаться тут. С другой — при одной лишь мысли, что я покину этот дом, вдруг становилось так страшно, словно бы меня насильно кто-то собирается вырывать отсюда. Так продолжалось пару недель, пока газеты всего мира не оповестили о завершении работы учёными и магами Плиссандрии по созданию "звезды".

Эта звёздочка очень ярко сияла на ночном небосклоне, всегда следуя за Луной, за исключением примерно одного часа еженощного затмения. Наконец учёные рассказали всем, что именно они воплотили на этой маленькой планете. Купол, который покрывал её, состоял из большого множества отдельных секций и одновременно выполнял несколько функций — он отражал слишком яркий свет и радиацию из космоса, и одновременно удерживал созданный стихией обычный воздух. По экватору маленькой планеты были созданы небольшие водоёмы — озёра, опоясавшие её подобно ожерелью из бусин разной степени синевы. Почва планеты была засеяна самыми красивыми растениями. Вращение вокруг своей оси обеспечивало возникновение полярного сияния на полюсах планеты, и давало возможность всем обладателям телескопов любоваться этим "космическим бриллиантом". Именно так называли эту планету-звезду в газетах. До того дня, пока не объявили, что его высочеством Винсентом ей было присвоено другое, странное для слуха название — Ольга.

Люди заговорили, что на этой звезде можно жить. А маленькие дети спрашивали взрослых:

— Разве такое бывает, что люди живут на звёздах?

В тот день я привычно лежала на ковре возле камина и молча прощалась с Церттом. И он сидел в кресле и молча прощался со мной. Я только сказала одну фразу в середине этого молчания:

— Я тоже тебя люблю.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Как можно впускать в своё сердце этот страшный яд — любовь? Или — как можно сделать это в жизни больше одного раза? Какой безумец на это решится, зная, что исчезновение из твоей жизни того, что или кого ты полюбил, практически убивает тебя, твою душу?

Он был тем безумцем, который позволил себе это трижды. Сначала, не зная всей опасности этого чувства, он полюбил свою магию. Дар целительства, которому с восторгом решил посвятить всю свою жизнь. И посвящал — ровно до того момента, как этот дар сменился на величественное повелевание смертью. Может быть, это и были родственные стадии одного дара, но для него это явилось необратимой потерей его кумира — жизни и её спасения у других людей. Его душу переворачивало и ломало, когда он видел больных, ощущал в себе магическую энергию и не применял её, ведь вместо жизни он теперь мог подарить людям только смерть. Тогда он едва не сошёл с ума от душевной боли. Его спасла вторая любовь.

Валент, которого он любил раньше только как друга, и даже, пожалуй, в этом отношении поменьше, чем Ромиуса, получив свой новый дар, изменился. Если раньше он относился к своим возможностям телекинеза несколько легкомысленно, даже записи вёл не так скрупулёзно, как его друзья Цертт и Ромиус, то теперь с головой окунулся в исследования. И не просто — с головой, он словно бы получил творческое вдохновение, которое ощущалось как свечение его яркой и романтической души. Если для него, Цертта, исследования его нового дара являлись мучением, то для Валента — ежедневным праздником. Находиться рядом с ним и не влюбиться было нельзя. Его открытость, лёгкость характера и шутливая мечтательность покорили израненное сердце, принесли этому сердцу успокоение. И однажды он, некромант Цертт, признался Валенту в своих чувствах. Нет, он не произнёс слова "люблю", или, тем более не выразил своего желания обладать, присвоить друга, который стал так же необходим ему, как раньше было необходимо целительство. Он подобрал для этого другие слова. И Валент в ответ светло улыбнулся и тоже заверил друга в сильной к нему привязанности. Понял ли Валент всё, что он, Цертт, имел в виду, или понял его невинно, по-своему? Он никогда не узнает. Потому что в тот самый день Валент исчез.

Его истерзанная душа не давала ему покоя, и толкала получать всё новые впечатления, всё новые знания — только бы заглушить эту боль. Наблюдение у оракула за странной жизнью Валента целый год держало его там желанием получить ответы — почему он ушёл и не вернулся? Где он? Захочет ли вернуться? И когда увидел своего друга, принявшего на руки новорожденного сына, понял, что хотя бы один ответ на эти вопросы он получил. Не захочет.

Время, полученные знания и впечатления утихомирили и эту боль. Его неприязнь к любви как таковой была очевидна всем окружающим, но его это не волновало. А однажды ему пришло письмо с рисунком — изображением ненавистного артефакта, который сыграл роковую роль в жизни троих друзей. Зачем он поехал, чтобы лично увидеть отправительницу этого письма? Он не знал. Возможно, его заинтриговало то, что помимо рисунка в письме ничего не было? Ни рассказа о себе, ни вопросов… А возможно, он втайне надеялся на какие-то перемены в его не очень-то радостной жизни. И они произошли.

Девушка с заплаканными глазами общалась с ним как с равным, так, будто бы не понимала, кого она видит перед собой — бессмертного магистра, ректора академии, древнего учёного… мужчину, наконец. Так, как держалась она, не держалась с ним ни одна женщина в его жизни. От неё он тогда получил оба оставшихся ответа на вопросы о Валенте. Узнал, куда ушёл Валент и почему не смог вернуться, даже если хотел. Он был чрезвычайно благодарен судьбе за появление этой девушки, и сам не отдавал себе отчёта в том, почему он так бесится от понимания, что та влюблена в юного принца Плиссандрии. Ему-то что за дело было? Но нет, он почти всё время злился, пока разговаривал с ней, и напоследок, словно ревнивый отвергнутый сопляк, совершил дурацкий поступок — убил какой-то куст в её комнате, от которого так и фонило тем, что это подарок её возлюбленного.

Она снова появилась в его жизни в виде маленького вихрастого мальчишки, чем привела его в состояние веселья и смеха, которого он за собой и не помнил уже много лет. Он говорил себе тогда, что позволит пожить ей у себя недолго, пока она не выполнит одну задачу… потом вторую… потом ещё одну… А потом стало поздно. Осознание того, что он снова любит, и полюбил не вчера и не позавчера, а ещё раньше, почему-то на этот раз не ввергло его в бездну самоистязания. Возможно, этому способствовало то, что та женщина, которую он полюбил, жила в теле ребёнка и он долго не мог относиться к ней иначе, как к ребёнку? Как к своему ребёнку, которого у него никогда не было. А может быть, он просто перестал ненавидеть саму любовь, которая вдруг открыла ему свои новые грани.

Девочка взрослела, и вместе с ней менялось и его чувство, пока всё постепенно не встало на свои места — он, мужчина, любил молодую и красивую женщину. Вот только он всегда знал, что, скорее всего, Ольга когда-нибудь покинет его. Любовь между ней и её принцем оказалась слишком сильной. Его собственная любовь к ней оказалась не менее сильной.

Настолько сильной, что он сейчас молча отпускал её от себя.

ГЛАВА 22

— Господин дворецкий, почему ваш живот уменьшился? Непорядок, надо наесть.

— Господин Уррий, где все ваши волосы надкушенным бубликом вокруг плешки? Почему у вас круглая лысина? Ничего не знаю, идите к целителям, пусть наращивают, я желаю видеть у вас на голове волосы. Бубликом — это важно запомнить.

— Госпожа Свантокк… Как, больше не служит? Жаль. Кто вместо неё?

— А ты кто у нас, такой шустрый? Милдокк? Старший или младший? Средний, вон оно что… Ну веди к своему папеньке, будем с ним разбираться в цифрах, сколько ещё вас тут таких бегает.

Семейство виконта вместе с прислугой и герцогиней опять жили в столичном доме Тонлей — от Седжиуса требовалось регулярное присутствие в Королевском совете, членом которого он с некоторых пор являлся.

Я была очень удивлена тем, что в этом доме до сих пор жива и цветёт орхидея — тот цветок, который когда-то подарил мне принц перед тем, как попрощаться с обычным даром магии земли. Оказалось, что прислуга по своей инициативе иногда приглашала мага, чтобы его подпитывать, ну а в последнее время это делал целитель, ежедневно навещающий старенькую герцогиню. От души поблагодарила добрых женщин-служанок и выдала им хорошие денежные премии за такую заботу.

Ну а в кабинете герцога…

— Эвелис, я понимаю, что ты — маг и проживёшь ещё долго. И что маги обычно не торопятся заводить своих детей, зная, что они их наверняка переживут. Но видишь ли, ты — аристократка, и после скорой смерти герцогини будешь единственной наследницей герцогства.

После радостных приветствий и пересказа новостей Седжиус объявил, что хочет серьёзно со мной поговорить. Вот, сижу, внимаю. Уже догадываюсь, к чему дело клонится.

— Если ты не забыла, Эвелис, я — виконт. Сын и наследник графа Милдокка. Мой отец тоже уже не молод, хотя здоровье его позволяет надеяться, что он проживёт ещё долго. Но у меня есть определённые обязанности — когда-нибудь я должен буду оставить опеку над герцогством Тонлей и принять своё графство. А также, в свою очередь, вырастить старшего сына, который однажды станет графом вместо меня. И тебе, Эвелис, пора подумать о том, кто станет следующим герцогом Тонлей. В общем, выходи замуж, Эвелис, и заводи своих детей.

— Седжиус, мне и восемнадцати ещё не исполнилось! — возмущённо возразила я.

— Девочка, ты думаешь после моего ухода опять приглашать какого-нибудь опекуна от короны? Герцогство не подразумевает постоянное управление со стороны, в его существовании в таком случае нет никакого смысла.

— Уж не подыскал ли ты мне тут муженька, а, Седжиус? — прищурившись, почти прошипела я.

— Нет-нет, — засмеялся опекун, — я слишком хорошо тебя знаю. О том, как ты выбирала себе гувернантку, до сих пор по королевству легенды ходят.

— Ты хоть понял, что я тогда выбрала леди Бонней для тебя? — улыбнулась я воспоминанию детства.

— Я - нет, но Рамика давно высказала такую версию, ещё до нашей с ней свадьбы.

— Что лишний раз подтверждает правильность моего выбора.

— Вот и мужа выбери себе так же. Правильно. А я заранее принимаю твой выбор, — подытожил наш разговор Седжиус, — Завтра же после заседания совета официально представлю тебя ко двору. Чтобы облегчить тебе возможность выбора.

Угу, а то мы с его величеством прямо не знакомы ни разу. По-моему, знаем друг друга уже почти как облупленных. И не только от личных встреч, но и по поступкам, по нашим делам, которые оба имели возможности наблюдать, осмыслить и оценить. Ох, чего-то я нервничаю. Впрочем, знаю, чего.

Ну, здравствуйте снова, горбатый мостик, ворота, фонтан и крыльцо королевского дворца. Скучали по мне?

— Маркиза Эвелис Тонлей, магистр магии пространства! — провозгласил официальный глашатай.

Ага, приняли всё-таки в Плиссандрии мою классификацию видов магии. Это радует. Седжиус подвёл меня к трону, на котором величественно восседал Дэмиус Третий.

— Очень рад, маркиза, что королевский двор Гилбрейтов обретёт в вашем лице его прекрасное украшение. Не говоря уж о вашем уникальном магическом даре и высокой учёности. Надеюсь теперь видеть вас часто во дворце в любой день.

Поднимаюсь из глубокого реверанса и сразу натыкаюсь на взгляд Винсента из соседнего кресла. Силой заставляю себя смотреть только на короля.

— Я исполняю вашу волю, ваше величество.

— И тем самым вы лишний раз доказали своё благородство и безупречность, — серьёзно кивнул король, и только мы с ним полностью понимали, о чём он говорит.

— Приглашаем вас сейчас пообедать с нами, — формально растянула в улыбке губы королева, сидящая по другую сторону от его величества.

После обеда Винсент, который сверлил меня взглядом, не дав даже толком поесть, подошёл ко мне. Стою, смотрю в его повзрослевшие глаза. Что скажешь, любимый?

— Заклинание или в парк? — вдруг спросил он, слегка улыбнувшись.

— Как… откуда ты… Это король тебе рассказал про меня?

— Нет, — качнул головой Винсент, — я сам узнал. А откуда — не скажу, пока ты не согласишься выйти за меня замуж. Ты согласна?

— Так нечестно, шантажом… Согласна, конечно!

Наша помолвка длилась несколько месяцев, до официального исполнения мне восемнадцати лет. Я так захотела, некое табу из первой жизни в моём родном мире сыграло. Ну и к свадьбе всё как следует подготовить надо было дать возможность королевским служащим. Я же продолжала жить в своём доме всё это время, и уходила на ночь спать в свои комнаты. А потом открывала портал и шагала в объятия любимого. На это табу почему-то не распространялось — моё новое тело так же безмерно радовалось Винсенту, как и прежнее. А уж про жениха я вообще молчу… Даже старая шкура медведя, казалось, снова рада моим прикосновениям. В такие минуты, когда руки любимого брали меня в кольцо, все годы, проведённые нами в разлуке, казались мне сном.

Вообще же в наших отношениях с ним кое-что существенно поменялось. Если раньше, в мою бытность Филис, мы оба осторожно старались обходить серьёзные темы в разговорах, боясь друг друга травмировать, то сейчас говорили на любые темы и о своих чувствах друг к другу совершенно беспрепятственно.

Однажды любимый рассказал мне о предсмертном желании принцессы Асель переселиться в паука. Я шокировано смотрела на Винсента, ожидая продолжения — исполнил ли он это желание своей умирающей жены. А он ждал моего вопроса, заданного вслух, чтобы ответить. Однако я побоялась спрашивать, потому что любой вариант меня бы впечатлил ещё больше — живёт ли Асель сейчас где-то пауком, или муж просто дал ей умереть, не исполнив этого желания. Винсент понял меня и не рассказал больше ничего об этом. Так что я осталась в счастливом неведении.

— Скажи, Винсент, а когда я убежала из герцогства, твой дядя сильно гневался?

— Вообще не гневался.

— Как это? — не поверила я.

— Я сразу отдал ему твоё письмо. Во вскрытом конверте. И для него, по-моему, в тот момент было важнее всего, чтобы я не кинулся тебя искать. Пришлось его успокоить, сказав, что я уважаю решение своей любимой — взрослеть вдалеке от меня.

— Спасибо тебе за это.

— Слушай, Оля, я вот не пойму, как посчитать нашу с тобой разницу в возрасте. Кто из нас старше — я или ты?

— По-моему, мы сейчас с тобой ровесники, — подумав, ответила я, — мои детские и подростковые годы из этой жизни нельзя просто плюсовать к первой жизни, потому что я не только казалась, но во многом и была ребёнком.

— А списать годы из твоей первой жизни до твоего нынешнего физического возраста можно?

— Я вот тебе спишу! Мои года — моё богатство, понял? — я легонько стукнула его высочество кулачком по плечу.

— Как же мне тебя не хватало, Оля, ты не представляешь, — невпопад выдохнул принц.

Почти двухлетний карапуз, похожий лицом на принцессу Асель, когда я впервые увидела его, гордо представился:

— Питт Гилбит.

— Иди ко мне на ручки, Питт. Вот, держи. Знаешь, что это такое? Это — волшебная дудочка. Уверена, её звук особенно понравится господину Шаддоку. Да и дедушке Дэмиусу тоже. Я тебя научу.

Винсент покорил меня тем, как он общается со своим сыном. Открывает книжку с яркими картинками и часто повторяющимися фразами, и выразительно так читает. Малыш слушает, как завороженный. По-моему, эти минуты общения для него сейчас самые ценные в жизни. Он даже уморительно уже подражает движениям и мимике отца.

Хант и Барис обо всём догадались сами — смогли сложить два и два — мой изменённый артефактом портальный дар и, главное, наши с Винсентом отношения. Мы встретились с ними в зале-обсерватории с большим телескопом, где они раньше творили свою магию, когда создавали планету-звезду. Я посмотрела в телескоп и создала туда портал, на берег одного озера. Друзья были счастливы потрогать руками то, что могли до этого лишь видеть глазами и частично ощущать через свою стихию. Барис сразу обнаружил недочёт — неподвижность воздуха, и закрутил небольшую розу ветров. Только не векторную диаграмму, конечно, а как бы "розочку" из всамделишных потоков воздуха. Хант тоже кинулся что-то поправлять с водоёмом, облаками и влажностью воздуха. А я потом обняла их обоих и сказала:

— Спасибо, ребята.

— Мы живы и невредимы благодаря тебе. Так что это тебе — спасибо, — ответил Хант.

По-моему, прибывшая на свадьбу герцогиня Гилбрейт, матушка Винсента, тоже что-то такое заподозрила, когда услышала, как её сын называет меня "оля". А может, и нет. В любом случае она отнеслась ко мне радушно и сказала, что наконец-то по-настоящему рада за сына. Даже подарила мне что-то из фамильных драгоценностей, которые пожалела в своё время для Асель.

Цертт на нашей свадебной церемонии присутствовал об руку с преподавательницей своей академии, леди Лисель Фоштинь, которая буквально счастливо парила от такого сопровождения и приглашения во дворец.

— Как ты? — спросила я его в минуту, когда удалось остаться с ним вдвоём.

— В раздумьях, — ответил он, — может, пора и мне обзавестись семьёй. Детей наплодить…

— Ты же знаешь, что переживёшь их всех.

— Справляются же другие маги с этим как-то, — пожал он плечами, — Буду дальних потомков по головам пересчитывать.

— Я поддерживаю эту идею, — широко улыбнулась я, — Только, чур, досочку в коробке двери с отметками моего роста не выбрасывать и с отметками роста твоих детей не путать.

— Ладно, я надпишу её. А ты не забывай, навещай нас. Твоё влияние на моих детей будет благотворным.

— Хм… ты уверен, что будет? Я ведь сама-то, если так вспомнить…

— Уверен.

На свадьбу обе магические академии подарили нам новую пару портальных врат, и прямо из дворца мы смогли попасть на Ольгу. Не только мы с женихом, конечно. Многочисленные гости со свадьбы — тоже. Но потом было решено свободное посещение, читай — проходной двор — на планете не устраивать. Там никто, включая нас с Винсентом, постоянно не жил, бывали люди только из числа рабочих, прислуги и близких по нашему приглашению.

Постепенно мы населили сад некоторым зверьём, консультируясь, конечно, со специалистами, чтобы не нарушить экологический баланс планеты, да и самим не иметь особенно неприятных сюрпризов. В озёра таким же манером запустили рыбу, в каждое озеро — разную.

Домик Хант нам рекомендовал поставить возле самого синего озера, мол, оно больше, глубже, там вода морская и купаться комфортнее. Так мы и сделали — обзавелись домом у "моря".

В этом доме был оборудован камин. Я знала маленькую хитрость Цертта, когда жила с ним, хоть он и старался действовать скрытно. Эта хитрость заключалась в том, что он активировал охлаждающий артефакт в гостиной, чтобы иметь возможность разжигать по вечерам камин вплоть до самого жаркого лета. Так он добивался моего вечернего нахождения там рядом с ним, причём с самого начала моего появления у него в доме. Поэтому и здесь был установлен подобный артефакт, только уже открыто.

Отсюда всегда была видна Луна в виде большой неподвижно висящей половины диска. Земля выглядела как мяч, который держишь на вытянутых руках, то яркий и разноцветный, освещённый Солнцем, то тёмно-серый в тени. Звёзды на ночном чернильном небе выглядели большими и яркими, а Солнце — почти белым. Это был преимущественно наш с Винсентом мир, наш город-сад, наш волшебный космический Эдем, где мы бывали не каждый день — чтобы волшебство не приедалось. Ну а почти для всех остальных людей звёздочка Ольга была небесным объектом исключительно для любования. Как и сама Эвелис Гилбрейт, герцогиня Тонлей, будущая королева Плиссандрии.

Иногда, когда муж бывает занят, я посещаю это место одна. У меня есть на это свои личные причины и планы.

Именно отсюда, из домика с Ольги я сегодня с волнением открыла портал и впервые увидела лукаво улыбающегося мне с той стороны мускулистого мужчину. Я тоже радостно разглядывала его и улыбалась, а потом присела и катнула в его сторону некий круглый предмет. Этот предмет, сверкая магически заряженными фиолетовыми кристаллами в разрезе "кожуры фрукта", легко прокатился по деревянному паркету нашего дома, миновал портал, потерял звук и скорость и покатился по ковру, достигнув ног мужчины.

— По-моему, это твоё.

— Шамбал руу орох сайн тулхуур, — сказал мужчина, поднимая гранат.

— Что-что?

— Я сказал — хороший ключ для входа в Шамбалу, ученица.

Конец второй книги.

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg