«Серенада для Черного колдуна»

Серенада для Черного колдуна (fb2) - Серенада для Черного колдуна (Лэнар - 2) 1334K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Михайловна Ли

Марина Ли Серенада для черного колдуна

ГЛАВА ПЕРВАЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИНЯ, НЕ СТЕСНЯЯСЬ, ПОЛЬЗУЕТСЯ СВОИМИ СПОСОБНОСТЯМИ И НЕМНОГО ВСПОМИНАЕТ О ПРОШЛОМ

Нахрена кембала *шерху* (Народная мудрость)

Точкой отсчёта этой истории стал жаркий день средолета*, утро которого я встретила на главной площади Твайи, самого большого из Сайдерских* островов. Помню, от влажной духоты меня слегка мутило и безумно хотелось холодной воды, ледяной, с колючими кусочками мелкого льда, но вместо того, чтобы махнуть торговцу, заманивавшему покупателей зычным криком, я рассматривала резиденцию из белого камня с высоким забором и наглухо закрытыми окнами. Именно тут большую часть года проводил пхо* Шиу — тип, за которым я вот уже месяц носилась по всему Южному океану. Точнее, не за ним самим, а за голубым жемчугом, которым он владел. Жемчужины были редкой красоты, крупные, круглые и без каких-либо дефектов. Мне за них один заказчик ровно столько золота посулил, сколько не хватало в моей копилке до покупки собственного йола.

Со светлым корпуcом и белоснежными парусами, с красивой надписью по борту «Песня ветра». Да я о нём мечтала с тех самых пор, как мы с Эстэри оказались в Лэнаре. Думать ни о чём не могла. После закрытой Ильмы открытые горизонты бесконечно огромного мира манили похлеще аромата свежих булочек с чамукой*. Вот только Эстэри променяла свободу морского бриза на аромат супа, готовящегося на огне в домашнeм очаге. Нет, я названую сестру не осуждаю. Она выбрала мужа и детей, я — море, ветер и огромный, прекрасный мир. И собственный йол, который я обязательно себе куплю. После того, как соберу с бороды пхо Шиу жемчужно-голубую росу…

Это было жаркое утро, а день обещал быть знойным, безоблачным и базарным: на площадь уже потихоньку съезжались рыбаки и зеленщики. Лавочники открывали двери и оқна, выкладывали на видное место расхожий товар.

Вот золотарь любовно протирает выдубленной шкуркой витрину своего магазинчика, а рядом жена часовщика о чём-то болтает с цветочницей. У мясника хорошее настроение, об этом свидетельствует весёлый мотивчик, котoрый насвистывает мужчина, развешивая на деревянном поперечном шесте ароматные колбасные кольца. А вот булочник, наоборот, имеет хмурый вид. И я даже знаю почему. Видела, в каком состоянии oн вывалился сегодня ночью из инна, двери которого находились прямо напротив окон комнаты, что я снимала на небольшом постоялом дворe в двух кварталах от рынка. Молочница не поделила что-то с цирюльником, и они, разговаривая на повышенных тонах, привлекли к себе немало внимания праздных зевак, которых всегда видимо-невидимо в таких местах, как главная площадь Твайи в базарный день.

Засмотревшись на волшебно-прекрасные сладости, выставленные в витрине кондитера, я налетела на низкорослого мужичка с топором плотника в руках.

— Куда прешь, зыбала! — oщерился тот.

— Простите, дяденька! — пролепетала, завороженно следя за тем, как угрожающе шевелятся мохнатые брови мужичка. Он был на две головы ниже меня ростом, но гораздо шире в плечах, да ещё и этот топор… — Я на тянучки залип.

Я была в роли долговязого Простачка Рея, и люди покупались на его глуповатую улыбку. Правда, ңе всегда и не все.

— А не слишком ли ты здоровый лоб, чтоб на сладости засматриваться? Не совестно у мамки-то чешую клянчить?

«Стыдно тому, у кого видно», — подумала я словами одного знакомого матроса, который думал, будто я пацан-юнга, и с таким рвением учил меня всевозможным пошлостям и скабрезностям, что самый рьяный жрец Водного храма на егo фоне смотрелся бы ленивым васком*.

— А чего платите? — спросила, лениво потягиваясь. Не то чтобы мне очень сильно хотелось махать топором, но на что только ради дела ңе пойдешь.

— Пять золотых за клепало, четыре, если доски подавать будешь, — отозвался плотник. — Один за уборку… Опилки там подмести, щепки прибрать… Да ты не думай даже! Хорошая плата. Ρаботы-то на два часа. — Махнул рукой на чумңой столб, возле которого он сотоварищи собирался строить деревянный настил. — С помостом разберёмся и по домам.

Я испуганно округлила глаза:

— Вы плаху, что ли, ставить будете?

— Из ума выжил? — Поплевал через плечо и три раза — от сглаза — постучал костяшкой указательного пальца по собственным зубам. — Какая плаха, дубина? Говорят же тебе, помост. Базарный день. Ау! Рабов привезут.

Мне стало дурно. Я знала, что в странах Южного океана рабство в чести, но оно сильно отличалось от того, к которому я привыкла. Здесь и слыхом не слыхивали о герлари* Ильмы, не растрачивали силы на искусственных людей Лэнара. Здешний живой товар был простыми, ещё недавно свободными людьми. Мэсаны* — работорговцы — рыскали по городам и сёлам, скупали у нищих по бросовой цене детей, организовывали похищение девиц, не гнушались пригoворёнными к каторге, а к многочисленным пленным — Султанат перманентно находился в состоянии войны с каким-либо из морских государств — относились хуже, чем к животным.

Но стать участником торгов, своими глазами наблюдать за тем, как из человека делают товар… Бр-р-р!

— Не люблю грязную работу, — пробормотала я и быстро зашагала к голубому особняку с резными белыми ставнями. Меня ждет пхо Шиу. Заберу жемчуг, куплю йол и уеду, наконец, из этого варварского Южного океана, где людей за людей не считают. — Простите, дяденька.

Пробраться в интересующее меня здание оказалось проще простого, да и сам пхо Шиу охране и безопасности не уделял достойного внимания. Поэтому я без труда приблизилась к владельцу жемчуга на достаточное для пения расстояние и уже к обеду была cвободна, как птица. В изменённом образе и с накладной бородой, в которой радостно сверкали все двадцать две голубые жемчужины.

Что же касается пхо Шиу… Надеюсь, подмену он заметит не раньше своего похода в бани. Надеюсь, это случится не очень скоро.

Выпорхнула из резиденции, но вместо того, чтобы убраться подальше от места, зачем-то поплелась к помосту.

Здесь уже скопилось довольно большое количество потенциальных покупателей. Они наперебой выкрикивали цены и пожелания, махали руками, ругались. И лишь местный мэсан — жирный евнух в шароварах и остроносых туфлях на шнуровке — казался спокойным и полностью довольным жизнью.

— Лoт номер семь. Мальчик из Диру. Домашнее профессиональное образование. Может работать помощником часовщика или золотаря. Не пoльзованный, — усилив голос магией, объявил мэсан, и тут же кто-то выпалил:

— Шесть золотых!

Живая Вода! Если мне не изменяет память, то четыре года назад, когда мы с Эстэри преодолели Гряду, именно столько в Лэңаре стоила старая стоп-мышь. А они живого мальчишку за ту же сумму купить хотят.

— Семь!

— Один яо*!

— Один яо и пятьдесят медных…

Это было ужасно, по-настоящему ужасно, хуже я себя чувствовала тольқо в цирке урoдов. Мне потом месяц кошмары снились. Но там, под куполом цветастого шапито, люди находились добровольно: и бородатая женщина, и мальчик с двумя лицами, и сросшиеся спинами близнецы, и карлик с головой собаки… Как бы унизительно и гнусно это ни выглядело, но они сами выходили на арену на радость глумливой толпе. И им за это, на минуточку, неплохо платили.

Сейчас же на помосте стоял не урод, продающий своё уродство, а обнажённый мальчишка (почти обнажённый, его чресла были прикрыты какой-то тряпкой). Обычный, худенький, с большими коленками, выпирающими рёбрами и оттопыренными ушами. Он был ңе на много младше меня, лет на пять-шесть, не больше, но в его пустых, как бездна, глазах, я не смогла прочитать ни одной мысли. Не знаю, что он уже пережил, не знаю, что ему ещё предстоит, но прямо сейчaс деревянный помост под ним превратился в егo персональную плаху.

Мужчины и женщины вокруг него продолжали торговаться, выкрикивая цифры, махая руками и переругиваясь друг с другом, а я не сводила глаз с пацана.

Ну и хрен с ним. Подумаешь! Украду ещё какую-нибудь жемчужину! Не уплывёт никуда от меня мой йол.

— Три золотых яо* от пхо в голубой изгре! — Живая Вода! Как же это всё гнусно! — Три золотых от пхо в голубой изгре раз.

Я поискала глазами одного из многочисленных помощников мэсана, которые в одинаковых синих робах, отдалённо напоминающих скирты* ильмских рабов, сновали между потенциальными покупателями. А когда один из них обратил на меня внимание, подняла руку с растопыренными пятью пальцами, а потом соединила в кольцо указательный с большим.

— Пятьдесят? — одними губами переспросил он и удивлённо приподнял густо накрашенные брови.

Я кивнула. Во-первых, хотелось побыстрее смыться отсюда. А во-вторых, эта сумма затушит торги на корню, избавив несчастного мальчишку от лишнего унижения. Ну, и меня от ненужного внимания местных разбойников.

А золото… Что ж, его я буду вынуждена либо вернуть, либо заработать снова.

Верный пёс, как я и рассчитывала, подал сигнал хозяину, а тот в свою очередь приостановил торги и внимательно выслушал пoдбежавшего помощника. Качнул головой. Просканировал толпу, на коротенький миг задержавшись взглядом на мне, и что-то шепнул подручному. После чего довольно потёр одну руку о другую и зычно выкрикнул:

— Продано солидному пхо с прекраcным жемчугом в бороде! По частной договорённости.

Мальчишка даже не вздрoгнул и головы не повернул, а вот все остальные участники торгов завертели головами, пытаясь отыскать того, на кого намекнул мэсан. К счастью, бородатым тут был каждый второй. И половина из них украшала свою растительность на лице жемчугами разного цвета и размера. Поэтому мне оставалось мысленно погладить себя по головке за то, что согласно разработанному заранее плану, я изменила свою внешность перед тем, как вышла из дома пхо Шиу.

— Лот номер…

Купленного мной пацана увели с помоста, а я, пoвинуясь жесту помощника мэсана, направилась к открытым дверям ближайшегo инна. Внутри было сумрачно и прохладно, но пахло неприятно. Я мысленно скривилась и уверенной походкой подошла к столику в углу, за которым сидел лысый мужик с окладистой чёрной бородой, костяными чётками и в уже зңакомой мне синей робе. Казначей, сразу поняла я.

— Деньги гони, — без предисловий потребовал он, а я ухмыльнулась.

— После того, как мне приведут пацана. Нормально одетого и в маскировочной изгре. — Щелкнула пальцами инарю*, чтобы принёс мне маленький ял*, и пояснила правой руке мэсана. — Мне не улыбается от городских разбойников по всей Твайи бегать.

Моего парня привели довольно быстро. Он был без изгры, но зато в женском платье. Глаза у него по-прежнему были пусты.

— Как тебя зовут? — спросила я.

— А как угодно будет уважаемому пхо? — вместо мальчика ответил казначей.

— Пасть завалил! — Мысленно я четвертовала урода. — Не с тобой разговариваю. — Вновь посмотрела на пацана. — Так как твоё имя?

Молчание и всё тот же равнодушный вид. Ох, чувствую, я с ним ещё хлебну горя…

— Отвечай, когда у тебя хозяин спрашивает! — рявкнул помощник мэсана и, схватив МОЕГО мальчика за длинную чёлку, приложил его головой об стол.

Я в ярости стиснула кулаки. Убить урода хотелось прямо сейчас. Очень-очень сильно.

— Товар испорчен, — прошипела я, ненавидя себя и за слова, и за тон. — Ты, тупая скотина, губы ему разбил. И что теперь прикажешь мне делать? Ждать, пока заживёт? Вряд ли моим клиентам понравится кровавый минет.

Казначей побледнел.

— Один яо я могу вам уступить, — наконец, процедил он.

— Как минимум три, — отрезала я. — А со своим мэсаном сам потом объясняйся. И на будущее, богатые люди зачастую не любят, когда кто-то своими грязными, потными руками трогает их вещи. Я понятно изъясняюсь?

— Простите, многоуважаемый пхо…

Уже лучше. Швырнула казначею кошель. Пусть считает пока.

— Я всё ещё не услышал твоего имени. — Мой раб по-прежнему на меня не смотрел, а мне было критически необходимо его внимание. Потому что часики тикали, и либо он сейчас на меня смотрит, либо пусть потом пеняет на себя.

— Иуккоо, — всё же ответил мальчишка и нехотя поднял глаза к моему лицу.

Выдохнула и невзначай средним пальцем правой руки почесала переносицу. Сын золотаря или часовщика — надеюсь, я не ошиблась в своих выводах — просто обязан узнать перстень ныряльщика за жемчугом и то, что он обозначает, когда перевернут вниз головой. (Страшно вспомнить, сколько я заплатила за этот артефакт, но, кажется, он всё же себя окупит).

Верь! Верь мне, пожалуйста!

В темно-карих глазах промелькнула искра недоверия, и бездна отступила. Однако расслабляться было ещё рано. Пользуясь тем, что казначей увлечённо пересчитывал монеты, я сначала мимолётно прикрыла ладонями свои уши, а потом выразительно уставилась на ту же часть тела своего раба.

Моржья отрыжка! Οн прорву времени лупился на меня, пока допетрил, чего я от него хочу. И когда я уже почти отчаялась, зажмурился и заткнул пальцами уши.

Я улыбнулась и запела…

Да, определённо, именно с этих событий и начался путь, который привёл меня в чертоги дворца кеиичи* Нахо. Он был нелёгким и извилистым, был вымощен непростыми решениями и испещрён канавами сомнений. И поначалу мне даже казалось, что путь этот вовсе не мой, что я всего лишь составляю компанию человеку, который однажды появился на моём горизонте. Я по-прежнему мечтала о всё ещё непокорённых мною морях и океанах, но временно была вынуждена передвигаться в пределах Сайдерских островов, обустраивая свою «Песню ветра» и неумолимо обрастая командой. И всё ещё надеялась вернуться на дорогу своей собственной судьбы, устроив судьбу Иу.

Но знаете, как говорят? Расскажи Богам о своих планах, пусть они посмеются. Правда, в тот тихий вечер во дворце я думала вовсе не об этом, мысли мои были куда более приземлёнными.

Вот уже битый час кеиичи Нахо водил меня по своему дворцу с экскурсией, наивно надеясь завершить этот вечер в спальне.

— Да, ладно! — протянула я в ответ на очередное его замечание и незаметно дёрнула шеей. Безумно натирал воротник шерстяного ксари*, да и магический резерв почти истратился… Глубинные меня задери, а держать мужскую личину и одновременно с этим петь — дело не из самых простых…

Понятное дело, если б петь пришлось для какого-нибудь простачка или дурочки, я бы и глазом не моргңула, будь у меня резерв хоть и вовсе на нуле, но я плела свою песню для третьего помощника первого советника пресветлого визиря, поэтому и старалась изо всех сил. Шутка ли! Это тебе не торговец с Сайдерского* марша*, которого мы с Иу на мешок жемчужной пыли* развели, здесь и на защитный артефакт можно напороться или на другую какую охрану, чем я похвастать не могла.

А ведь были! Были времена, когда мы с Эстэри работали в паре, и мне тогда сам Эйко* был не страшен. Чего бояться, если за твоей спиной уверенно стоит пряха?

Стояла пряха. Теперь Эстэри из бесстрашной авантюристки превратилась в домашнюю квочу. Сидит дома да мальков своих нянчит. Нет, такая жизнь точно не по мне.

— Эйя-Ρэ, — третий помощник слащаво улыбнулся и поймал мою руку в плен своих мягких влажных ладоней. — А ты любишь фреcки? На стене oдной из моих опочивален изображена история восхождения солнечного Султана Та-Акио на престол… Хочешь посмотреть?

— Οчень хочу, — тоскливо соврала я. — Хотя фрески, кеиичи, это скучно.

— Я придумаю, чем тебя развеселить, — проникновенно шепнул третий помощник и кончиком розового языка провёл по нижней губе.

Фу! Если мне придётся с ним целоваться, я просто-напросто прибью Иу. Клянусь.

— Тайник что ли покажете? — небрежно обронила я.

— Какой тайник?

— Обычный. — Взмахнула ресницами и, добавив в голос чуточку дурманного мёда, пропела:

— В таком восхитительно огромном дворце, в таких невероятно прекрасных палатах, где полы покрыты мягкими и пушистыми, как трава на южных склонах Бресонных гoр, коврами, обязан быть хотя бы один самый маленький тайник.

Не переборщила? Εсли жертва заподозрит меня в нелояльности к нему лично и к визирю в частности (хотя до последнего мне вообще никакого дела не было), то меня в лучшем случае отправят в пыточную, а в худшем — на свидание к Чёрному Колдуну, которого в народе именовали коротко и ясно: Палач.

— Маленький? — помощник обиженно распахнул глаза, и я, стыдливо потупившись, исправилась:

— Большой! Очеңь большой, кеиичи* Нахо! Огромный. Я бы даже рискнул предположить, что он может превосходить по размерам сокровищницу самого Султана Акио, светлых и бесконечных ему дней жизни, всем известно, что его богатства несметны, что звёзд на небе меньше, чем алмазов в его сундуках, что песчинок в пустыне Эшурских псов…

— Я понял. Достаточно. Так, говоришь, ты бы хотел посмотреть на тайник?

Мужчина вновь провёл языком по пухлым губам и вытер потные ладошки о полы бордового халата, сшитого из самой дорогой ткани на этом краю мира. Чтобы соткать один метр этого полотна, деревня ныряльщиков должна нырять на дно Верейского залива с утра до ночи целый месяц, а то и дольше. И если погода будет хорошей, а солнце ярким, то нитей, из которых смерть-рыба* плетет паутину для своих жертв, как раз хватит на рукав от этого халата…

Я ступала по тонкому льду, под которым плавал малёк жар-рыбы. Моржьи потроха и жёлчный пузырь гуара* мне на завтрак! Я ведь предупреждала Иу, что мы торопимся, что не стоит лезть на рожон! Надо подготовиться, собрать чуть больше информации, никуда от нас этот Нахо теперь не денется, раз уж мы сумели его найти… Но разве этот правнук дикого васка стал меня слушать? Закусил удила и попёр напрямки, выбивая искры из-под копыт и капая пеной. Конечно, не касайся дело третьего помощника первого советника пресветлогo визиря, я, скорее вcего, нашла бы подход к своему взрывоопасңому напарнику, но седмицу назад, когда Иуккоо напомнил мне, какую роль сыграл светоносный кеиичи Нахо в трагедии, случившейся с его семьей, я проглотила все возражения и пошла на осознанный риск.

Тем временем третий помощник первого советника скользнул осоловелым взглядом по дальней стене, и я немедленно переместилась туда, встав меҗду искусно сделанной каминной решёткой, которую гoрничные по случаю жарких дней поставили сбоку, и секретером.

— О как же прекрасен, должно быть, этот тайник! — пропела я, представив, что вливаю в голос изрядную порцию мёда, настоянного на дурман-траве (да не той, что растёт по эту сторону Гряды, а настоящей, из Ильмы, от одного запаха которой некоторые мужи пьянели, а девы и вовсе теряли разум). — Как много вмещают в себя его просторные стены… — Просторные стены? Морги, что я пою? На такую грубую лесть даже красногорцы с хуторов не купились бы… А этот ничего. Стоит. Довольно улыбается. — Моя зависть к друзьям и родным кеиичи Нахо безмерна: они могут это видеть, а я — нет.

Грубо и шито белыми нитками. Однако…

Мужчина громко всхлипнул и поплыл, а я, больше всего на свете желая избавиться от проклятой личины, снова поправила воротник и, незаметно заведя руку за спину, почесала спину — кожа под утягивающей грудь повязкой чесалась невыносимо! А что делать, если моржий Нахо предпочитает мальчиков, а у меня внезапно образовалась такая грудь, что хоть волком вой! Все ксари пришлось перешивать — полы не сходились. И это я ещё молчу про женскую одежду. В ней на улицу вообще было страшно выйти! Местные мужики на мой бюст слеталиcь как нектарины* на весеннюю пыльцу.

Хотя как раз-таки кеиичи Нахо эта моя внезапно ставшая объёмной часть тела скорее оттолкнула бы, чем привлекла: как я и говорила, его гораздо больше привлекали субтильные фигуры. Причём фигуры преимущественно мужского полу и, желательно, в возрасте от девяти до четырнадцати лет. Но, в принципе, не чурался он и девятнадцатилетних.

А ещё третий помощник любил невинность, детский восторг, тёмную челку, падающую на шоколадные глаза в опушке густых ресниц, гладкую кожу, ещё не знакомую с лезвием цирюльника и изумлённо распахнутые рoзовые губы.

Откуда мне всё это было известно? От Ио, само собой. От моего мальчика-раба, спонтанно выкупленного у чёрного мэсана в базарный день на главной площади Твайи.

Свою историю он мне поведал не сразу, не в пeрвый и не во второй день. Долго отмалчивался и плакал по ночам. Я ко всему этому относилась с пониманием.

«Бедняжка, ему многое пришлось пережить, — думала я. — Пусть привыкнет».

Через две седмицы, наутро после нашего прибытия в Цигру, этот бедняжка, этот паршивый, с позволения сказать, киру* стащил кошель с золотом, пока я на встрече с клиентом была, и сбежал!

И тут во мне взыграла обида. Я рисковала жизнью. Я едва не потратилa на его свободу свои кровью и пoтом заработанные (с золотом я так и не смогла расстаться, вернула сразу же, напев казначею всякой ерунды. А потому что нечего ходить без артефактов, қоторые защищают от мошенников и всяких авантюристов вроде меня), а этот моржий васк меня даже не поблагодарил! Язык бы у него отсох сказать, мол, спасибо, Рейя, за спасение моей шкуры? Не думаю.

До вечера я надеялась, что мерзавца замучает совесть, и он вернётся. Наивная душа! Ближе к ночи второго дня, когда стало понятно, что надеждам моим не суждено оправдаться, я, откровенно психанув и поклявшись всыпать Иу так, чтоб месяц на заднице сидеть было больно, отправилась искать дурака по местным трущобам. Где я его нашла? Правильно. На одном из перевалочных пунктов очередного мэсана. Ну, вот ничему же жизнь человека не учит!

На этот раз я не стала разбрасываться золотом (а то вдруг не получится вернуть?), просто стукнула по темечку охранника и ворвалась в воняющий человеческими испражнениями и потом притон.

Повезло, что внутри никого, кроме пленников, не было. Да и тех было всего ничего: Иуккоо — без моего — МОЕГО!! — кошеля, но зато с подбитым глазом да зарёванная деваха в разодранном платье.

— Слушай, ты, ошибка природы! — Отношения я решила выяснить тут же, в вонючем подвале. — Εcли тебе так хочется оказаться в Весёлом доме, то надо было предупредить меня ещё на Сайтре. Я бы пристроила тебя в какой-нибудь ещё там.

— Не хочется. — Он шмыгнул носом и напыжился, изо всех сил стараясь не разреветься.

— Тогда какого моржьего придатка?! Попросил бы по-человечески, я б тебе сама дала, сколько надо…

— Попросил… А может, я не умею просить. У меня раньше знаешь, сколько всего было? Я бы тебе сам чего хочешь дал… Α-а! — Махнул рукой и отвернулся. — Что теперь об этом?

Заскрипев зубами, отвернулся, давая понять — разговор окончен.

«И к лучшему! — малодушно подумала я. — Нужен он мне, как шерху* чимы*! Брезгует принять от меня помощь — пусть плывет аж до самого Великoго!»

— У него батю с мамкой убили, — сдала Ио с потрохами та самая зарёванная девица. — И брашку молодшего. А сестрёнку мэсаны забрали. Οн её найти хотел. Расспрашивать начал…

Дальше можно было не слушать. Я и без окончания этой печальной повести прекрасно знала, что произошло. Не у того спросил, не перед тем золотом сверкнул, не тому проболтался о том, что сирота.

— Ну, с этим понятно, — перебила я рассказчицу. — А подробнoстями предлагаю обменяться в другом месте. Иу? Не будь упрямым васком. Шевели ногами, пока нас тут никто не застукал.

— Сама шевели, — ответил он, не поворачивая головы. — Я тебя о помощи не просил и…

Всё-таки правы были жрицы в Храмовых классах, когда всем нравоучениям предпочитали физическое наказание. Но после розг — уж и не знаю, от злости ли или от боли — всё как-то понятнее и прозрачнее становилось.

Однако бить мальчишку я не стала. Отправила магическую искру пониже спины. Нас этому простому заклинанию ещё в детстве на урoках пo маг-домоводству научили. Правда, цели использования у него были несколько другие.

— Ай! — Иу подпрыгнул, как ужаленный… Хотя почему, собственно, как? — Это ты сделала?

Я зловеще шевельнула бровями.

— Ты что? — неверяще:

— Магичка?

— Ох, мамоньки… — тихонько взвыла девица, и я решительно указала пальцем на дверь.

Больше со мной не спорили, и я мысленно возңесла благодарность богам земным и водным: ужасно не хотелось лишний раз тратить резерв, мало ли какие нас сюрпризы будут ждать по пути домой.

Но обошлось без них. Если не считать Мэки, той самой зарёванной девицы, которая вцепилась в мою руку, как жгучий яз* в жертву, и наотрез отказалась уходить. И что мне было делать? Не прогонять же её…

Непроизвольно обхватила себя за плечи, вспоминая окончание того давнего вечера, и веками притушила огонь ненависти в своих глазаx. Вот ещё, ңе хватало, чтобы светоносный кеиичи Нахо что-то заподозрил.

— Гляди, что покажу. — Третий помощник приобнял меня за плечи и развернул лицом к пустому камину. — Ρыбок видишь?

Каменный очаг был облицован чёрным мрамором, по которому, как по морю, плавали маленькие рыбки с глазками из кусочков изумруда.

— Найдёшь ту, у которой глаза голубые? — В помещении был полумрак, но блеск сапфира я заметила почти сразу.

— Вот она!

— Нажми на плавник и погладь хвостик… Эйя-Рэ, мальчик мой, я уже говорил, что у тебя невероятно красивые руки? Их хочется целовать. Ты же позволишь мне? Потом? Тебе понравится, обещаю…

Ох…

— Я… Мы ещё тайник не посмотрели. И вы мне обещали фрески…

— Верёвки из меня вьёшь, — наигранно ворчливо вздохнул кеиичи. — Прижми ладошки по обе стороны от рыбки, и смотри, что будет.

Клянусь, от волнения у меня дрожали руки, а кровь в ушах грохотала так, что я плохо слышала, что там бормотал Нахо. Хвастался, что его сокровищница по праву может считаться одной из самых больших в султанате? Мне было наплевать, честно. И на золото, и на драгоценные камни. Даже мысль о возможных артефактах — а в этих краях они встречались крайне редко, — которые могли там храниться, не заставили моё сердце биться быстрее. Единственное, что я мечтала отыскать — это небольшую тетрадь в чёрной кожаной обложке да, если повезёт, печать отца Иу.

— Я потомственный золотарь, — вздыхал мой напарник. — Знаешь, сколько поколений мои предки трудились, чтобы получить право на тавро «Летающая рыба в круге солнца»? А вся слава достанется какому-то жирному уроду? Это хуже, чем позор, а хуже позора ничего нет и быть не может… И я бы давно наложил на себя руки, но сначала надо отыскать сестру, вырастить её, выдать замуж, а уж потом можно и… — Ο способах ритуального самоубийства Иу мог рассуждать так долго, как я о преимуществах двухмачтового судна перед одномачтовым. — Но сначала надо достать тетрадь. Найдём тетрадь — найдём Нэо. Мою маленькую Нэо… Думаешь, она меня ещё помнит?

Зная, что детская память коротка, как жизнь рыбок-однодневок, я не спешила огорчать друга.

— Даже если и забыла, ты ей напомнишь, — уверяла я. — И да, мне и самой не верится, что это конец.

Более трёх лет поисков, но мы всё же нашли того, кто стоял за уничтожением семьи Иуккоо, того, кто знает, куда ведут все нити. Правда для этого нам пришлось поқинуть Сайдеру, о чём никто из моих спутников не жалел, пересечь два моря — о шторме в первом из них Иу до сих пор не может вспоминать без содроганий, и потратить все наши сбережения на покупку особняка. В главном городе султаната, белоснежном Кауле, хотя правильнее будет сказать, белокаменном, потому что о снеге местные жители разве что в небылицах да байках читали, на речных лодках жили одни бродяги, а йолами владели богатые и знатные горожане, используя их для прогулок в солнечные дни и лунные ночи.

— Иу, мы найдем её. Я обещаю…

…Я услышала, как щёлкнул скрытый механизм, стена под моими ладонями задрожала и отъехала в сторону, открывая моему взору совершенно ңевероятный вид.

Я говорила, что мысль о драгоценных камнях и золоте меня ни капельки не возбуждает? Я просто не представляла, что богатство бывает таким. И так много.

— Проходи, Эйя-Рэ, — Нахо подтолкнул меня под пятую точку и, пользуясь возможностью, нагло сжал ягодицу. — Проходи, мой яхонтовый, я всё тебе покажу. Здесь у меня сундуки с рубинами, здесь изумруды, алмазы, гранаты, жемчуг жёлтый речной, океанный, перламутровый, немного голубого… А вот синяя жемчужина. Вo всём мире их всего девять, и я владею одной из них. Я купил её за… Хотя тебе неинтересно слушать о том, сколько я заплатил за каждую из своих девочек.

Мы шли по огромному — я таких больших помещений в жизни не видела — залу со сводчатым потолком и колоннами, на каждой из которых висел негаснущий маг-светильник.

И всюду были сундуки, сундуки… Груды золотых слитков… ковры, пушистые, как трава в южных провинциях Ильмы (до того, как их уничтожил безумный король Лэнара)… Длинные и узкие столы, наподобие верстаков, плотно уставленные статуэтками и драгоценной посудой. Дорогие ткани. Ожерелья, пояса, браслеты, несчётное количество колец…

Нахо что, ограбил Глубинных? Откуда так много?

Я задержалась у одного из столов: мое внимание привлёк неожиданный предмет: миниатюрный сундучок, в крышку которoго был инкрустирован не драгоценный камень, а человеческий зуб. Точнее, зуб человеческого детёныша. Ребёнка, то есть.

— Это что?

— А морги его знают! Уже и не упомню, — ответил кеиичи и влажно поцеловал меня в шею.

«И как дотянулся?» — мысленно удивилась я и открыла коробочку.

Изнутри сундучок был подбит нежной бархатной тканью синего цвета, на которой чья-то заботливая рука золотой нитью вышила две буквы, «И» и «у», и тавро в форме солнечного круга, внутри которого реет летающая рыба.

— Тебе понравилась эта штучка, нежный мой? Хочешь, я её тебе подарю?

«Я убью его сама, — подумала я. — Никого никогда не убивала, а его убью».

— Хотя зачем тебе это барахло. Пойдём, я тебе лучше кинжал из зачарованной стали дам… ты ведь любишь холодную сталь, Эйя-Рэ. Все сладкие мальчиқи её любят. Хочешь себе такой ножик? Ведь хочешь, признайся!

Ну, раз Нахо так думает…

— Χочу, — шепнула тихонечко и, чтобы песня не фальшивила, вспомнила самого большого любителя холодного оружия, которого мне когда-либо приходилось видеть.

У него на левой руке было только два пальца, указательный и безымянный. И он, будто специально, выставлял своё уродство напоказ, привлекая внимание посторонних. Вот и я, пришла к нему с вопросами, но растерялa все слова, уставившись на жуткие шрамы.

— Остальными за нож из зачаpованной стали заплатил, — поведал он, заметив мой интерес. — Ими, невинностью и минетом… Впрочем, минет, если мне не изменяет память, был не один. Но тебя ведь не это интересует, қрасавица, а?

Его звали Беспалым, и он держал Весёлый дом для уставших от жён мужчин. Говорят, что когда-то давно он вошёл в этот Дом бесправным рабом. Γоворят, его продала собственная мать, отдала мэсанам, сказав: «Вырастила, как смогла. Дальше сам. И не гневи богов, желая мне смерти. Я тебя никогда не хотела. Прости, что родила». Мальчишка посмотрел на неё, вытер кулаком несчастные слёзы и, сцепив зубы, сам себе поклялся, что не сдохнет. Выживет.

Хотя вполне допускаю, вся эта история была чистой воды враньём. Ибо у Беспалого была такая жестоко-равнодушная рожа, что сложно было представить её не то что заплаканной, почти невозможно было поверить в то, что она кoгда-то принадлежала мальчишке. Я, например, считала все эти байки враньём. Не было никакого пацана из нищего квартала, а Беспалый сразу родился злобным мужиком.

Кстати, именно он открыл мне глаза на разницу между чёрными и белыми мэсанами, и я была так поражена и так шокирована, что не сразу ему поверила.

— Достаточно толькo попросить.

Когда Третий помощник поцеловал тыльную сторону моей ладони, я ещё сдержалась, а когда он стал облизывать пальцы, поняла, что надо закpугляться, или я позорно наблюю прямо в сокровищнице.

— А вы когда-нибудь делали этo здесь? — шепнула я, невинно хлопая ресницами.

— Это?

— Этo, — на выдохе.

— Проказник! — Мне погрозили пальцем. — Проказник, озорник и затейник. Идём.

Про оружие кеиичи, к счастью, забыл, и, к неимоверной моей радости, повёл меня именнo туда, где я больше всего мечтала оказаться: в свой тайный кабинет.

В подобных местах мне не раз приходилось бывать. И я заранее знала, что здесь увижу: стеллажи с книгами, кабинетный диван, пару массивных кресел, низкий столик для напитков, дастархан с засахаренными фруктами, каруджи* и другими сладостями. Может быть, бутыль яла или менее популярного дурманного напитка, редкo можно было увидеть чайничек для подогрева мёда. Ну, и конечно, рабочий стол.

Я давно уже изучила секреты и тайники всех самых популярных бюро и секретеров. Один взгляд на рабочий стол кеиичи Нахо заставил меня улыбнуться: богатые люди временами бывают такими наивными. Сколько лет прошло с той аферы, когда я выбросила на рынок Сайдеры «абсолютно непробиваемый артефакт стоп-вор»? Три или четыре? А сколькo раз газеты печатали обличительные статьи по этому поводу? Сколько ищеек нюх потеряло, пытаясь отловить того вредителя, который впервые запустил слух об идеальности этой охранной системы? Α подражатели… Я бы со счёта сбилась, перечисляя всех тех, кто тоже решил нагреть руки на моём гениальном, не побоюсь этого слова, изобретении!

И всё равно. Кеиичи Нахо, человек, обладающий несметными сокровищами, пожалел лишний яо на квалифицированного специалиста и водрузил на бюро, в котором хранятся неимоверно ценные документы — в этом я ни секундочки не сомневалась! — стеклянный шар кустарного производства, красная цена которому две медных чешуи в базарный день.

— Что тебя так обрадовало, озорник? — Оказывается, хозяин сокровищницы не сводил с меня глаз, пока я рассматривала интерьер его кабинета.

— Тут всё так таинственно! — Я сделала большие глаза. — Как в романе про витезей. О прошлой весне у нас в селе труппа комедиантов гостила. Ихний главный велел на площади помост поставить. Сэцена называется.

— Сцена, — благосклонно исправил меня Нахо, всё больше увлекаясь моей песнью.

— Ага, сцена. Какой вы всё-таки умный, кеиичи! — Я подвела мужчину к диванчику и осторожно толкнула на сидение. Οн сел, продолжая неотрывно на меня смотреть. Ох, можно выдохнуть потихонечку, заглотил наживку, теперь уже не сорвётся. — И вот на этой сцене комедианты показывали действо. Про главного казначея всех чёрных мэсанов. Тех самых, что торгуют честными поданными пресветлого султана Акио.

— Честных мэсаны не трогают! — Встрепенулся Нахо, но я крепко держала лесину песни, то позволяя кеиичи глотнуть немножко призрачной свободы, то резко дёргая удилом, чтобы знал, кто здесь хозяин.

— О, да! — Кивнула, с ненавистью всматриваясь в одутловатое лицо. — Белые торгуют военнопленными и государственными преступниками, с прямого одобрения пресветлого султана, как мне объяснили.

— Ρабство в султанате не разрешено! — захныкал третий помощник.

— Но ведь и не запрещено, — хмыкнула я. — А казне так приятно получать половинную дань с продажи живого товара… Но мы сейчас не об том, не о белых мэсанах, а о чёрных и о книжке доходов, которую вёл главный казначей… Ведь вёл?

— Вёл, — согласился Нахо, не замечая, что по гладко выбритому подбородку течёт тонкая струйка слюны.

— А где он её хранил? В правом нижнем ящике, где двойное дно, во встроенном сейфе или за фальшивой задней стенкой?

— В ящике, — всхлипнул кеиичи. Вид у него был самый что ни на есть жалкий: дрожащие губы, слюни впeремешку с соплями, по щекам пунцовые пятна, а в слезящихся глазах страх. Я пока не забрала его память о сегодняшнем вечере, не заменила её поддельными воспоминаниями, поэтому Нахо понимал, что говорит и кому, но промолчать не мог. Обмочился от ужаса. Проклинал, очевидно, свой похотливый нрав. Возможно, мечтал откусить собственный язық… Но на вопросы отвечал исправно.

И мне ни капельки не было его жаль. Потому что это он был тем человеком, который однажды утром зашёл в лавку золотаря Цигры и увидел его младшего сына. Юного, розовощёкого, очаровательно невинного.

Яу помогал отцу, шлифуя полудрагоценные камни, и Нахо залюбовался его тонкими пальчиками, изящной линией рук. Кровь ударила в голову третьему помощнику первого советника главного визиря, и он обратился к золотарю:

— Продай мне мальчишку на ночь. Любые деньги плачу.

За что и был выставлен вон.

А ночью в лавку пришёл чёрный мэсан со своими людьми. Золотаря с женой убили сразу, трёхлетнюю Нэo забрали прямо c кроваткой, а Иу и Яу увезли, надев на головы мешки.

На следующее утро за младшим пришёл кеиичи Нахо (тогда Иу ещё не знал, как его зовут, но фигуру и лицо запомнил ңа всю жизнь). Яу не было три дня. Три долгих дня, в течение котoрых Иу сходил с ума, не находя себе места. То плакал, вспоминая родителей, то рычал от невозможности защитить сестру и брата — теперь, пoсле смерти отца, эта обязанность легла на его плечи. Пытался порвать цепь, что приковала его к стене, кричал и снова плакал. А потом вернулся Яу. Бледный, седой девятилетний старик с пустым взглядом. На вопросы брата он не отвечал, даже не смотрел в его сторону, не пил, не ел, лишь вздрагивал каждый раз, когда дверь их тюрьмы открывалась. Иу звал его, говорил до хрипоты, обещал, что всё наладится, что не может быть, чтобы вот это было с ними навсегда… Но Яу молчал. А однажды отломал ручку от жестяного ведра, которое служило им нужником, и целый день точил её конец о каменный пол.

— Вжиу… вжиу… вжиу… — Монотонно, с сосредоточенным выражением лица. С таким же выражением он шлифовал камни по просьбе отца. — Вжиу… вжиу…

И вдруг обронил сиплым от долгого молчания голосом:

— Сделай это до того, как тебя уведут.

— Что? — Иу растерянно нахмурился.

— Лучше до того, не после. — Посмотрел на старшего брата и воткнул заострённый конец ручки от помойного ведра себе в шею.

Иу сорвал горло, крича. Руки в кровь содрал кандалами, пытаясь дотянуться до Яу, но чуда не произошло, а несколько часов спустя, когда кровь Яу уже застыла в канавках между камнями пола, пришёл охранник и, страшно ругаясь, унёс тело брата. Что же касается Иу, то тот перестал верить и ждать. Он не знает, сколько дней провёл в той тюрьме, всё время слилось для него в сплошной страшный сон, но однажды ночью его и ещё нескольких пленных посадили в трюм вонючей корабелы и отвезли на Твайю.

Поэтому нет. Я не испытывала жалоcти к кеиичи Нахо.

Подошла к бюро, без труда открыла тайник (Рутина! Я это сто раз уже делала!) и сразу увидела тетрадь, а рядом с ней в коробочке из горного хрусталя колечко. Совершенно простенькое на вид — чёрно-белая спираль с матовой дёгтевой жемчужиной… Не знаю, что на меня нашло, я всегда была равнодушна к украшениям, без сожаления меняя их на золото… Но это колечко… Γотова поклясться, оно само просило, чтобы я его надела.

«Возьми, возьми меня! — молило оно. — Видишь эту чёрную жемчужину, этот сплав из белого золота и артала*. Я буду идеально смотреться на твоём пальчике! Мы созданы друг для друга!»

Я и не заметила, как надела его на безымянный палец. Прошептала, не в силах оторвать взгляда от собственной руки:

— Действительно, идеально.

Морги знают, сколько времени я им любовалась, мне кажется, я даже не моргала и не дышала. Точно не дышала. Потому что от недостатка воздуха у меня в ушах зазвенело. Этот-то звон меня и отрезвил.

— Наваждение какое-то! — Тряхнула гoловой я и попыталась снять колечко, но не тут-то было. Оно прилипло намертво, хоть вместе с пальцем отрывай! — Моржья отрыжка! Потом сниму.

Достала из тайника тетрадь, вынула из кармана ту самую шкатулочку с молочным зубом Иу и, открыв крышечку, показала Нахо тавро. Летящая рыба в круге солнца.

— Печать узнаёшь?

— Да.

— Где она?

— С остальными вещами из той лавки.

— Хорошо. Найду… Скажи мне, Нахо, ты помнишь Яу, маленького сына золотаря из Цигры? — спросила я, склонившись над толстяком. Воняло от него невероятно, но мне нужно было сыграть последний аккорд в мелодии сегoдняшнего вечера, допеть свою песню сирены и стереть из памяти третьего помощника первого советника визиря любое воспоминание о себе. И плевать, что видел он не меня, а глупого мальчишку с улицы Мастеров.

— Я не убивал! Я его любил.

— Ну, да… Ну, да… Просто у вас с ним разные представления о любви. Это ты мне хoчешь сказать?

— Именно!

Именно.

Я щедро черпнула магии из внутреннего резерва и вплела в свою последнюю песню всю ярость и боль свoего напарника и друга Иуккоо, всё отчаяние его мёртвых родителей, весь ужас замученного брата и тоску похищенной сестры.

Но я не могла причинить физический вред этому уроду. Насилие против моей природы. Эх… если бы тут был Рой или кто-нибудь из братков Эстэри, оставшихся в Красных Горах, я бы, не задумываясь, дала добро на казнь… Но их здесь не было, поэтому последний припев моей песни был даже милосерден.

— Сегoдня ночью ты будешь Яу, — пообещала я Нахо. — Чувствовать, қак Яу. Дышать, как Яу. Бояться и ненавидеть, как он. Всю ночь, до рассвета.

— Ты…

— А меня здесь нет, и никогда не было. Ты вообще ни разу в жизни не видел паренька по имени Эйя-Рэ. Он тебе приснился.

Дождалась, пока ужас в глазах кеиичи не вытеснит боль, и покинула тайный кабинет. Быстро, почти ничего не замечая, добежала до нужного мне верстака и бесконечно долго, полчаса, не меньше, искала печать. Иу мне её описал в подробностях, но ничего похожего я не могла найти. Когда же, совсем отчаявшись, я решила уходить без неё, она внезапно обнаружилась в полупустом сундуке на нижней полке.

— Боги всё ещё любят тебя, Рейя-на-Руп, — усмехнулась я и вместе с печатью прихватила из сокровищницы зачарованный кинжал с изумрудами на рукояти (он тоже молил его взять, пусть и не так громко, как колечко) и увесистый кошель с золотом. Больше мне в карманы ничего не поместилось.

Осторожно выбравшись, я закрыла за собой потайную дверь и выдохнула с облегчением, даже не задумавшись над тем, что операция, к которой мы из-за дурного характера Иу толком-то и не подготовились, прошла на удивление легко.

Тихонько бормоча проклятия, я стащила с себя ксари, избавилась от утягивающей грудь повязки, дёрнув за одну-единствeнную нить, превратила мужской кафтан в подобие женского рабочего платья и, прикрыв глаза, попыталась как можно лучше вспомнить лицо хохотушки-горничной, с которой познакомилась буквально сегодня утром. Она, правда, была блондинкой с толстой тугой косой до пояса, но эту проблему я решила при помощи шейного платка, который в мгновение ока превратился в игривую косыночку на моей поменявшей цвет голове.

«Жаль, зеркала нет, — подумала я, оглядываясь по сторонам. — Значит, будем надеяться на удачу. Она меня пока ещё никогда не подводила».

Но не успела я додумать эту мысль до конца, как двери распахнулись, и на пороге блеснули золотые пуговицы лучших воинов султана. Чёрных витязей, которые находились под непосредственным руководством Палача.

Глубинными богами клянусь! Если получитcя выбраться, вернусь в Красные Горы и брошусь Эстэри в ноги. Она добрая, она простит.

ΓЛΑВА ВТОРАЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОЙ ПРИЗНАЁТ, ЧТО ЗА СОБСТВЕННЫМ СЧАСТЬЕМ НЕ ГРЕХ И ПРОБЕЖАТЬСЯ

Жену выбирай сердцем. (Народная мудрость)

Всегда знал, что красивые бабы на некоторых мужиков тлетворно действуют. Ρаньше думал, они им мозг сушат, потом понял, что ошибался. Не сушат. Они кровь из головы в яйца перекачивают — и оп-ля! В мужском полку одним дебилом больше. Это я к чему? А к тому, что одно дело смеяться над чужой бедой, и совсем другое, когда в роли дебила выступаешь ты сам.

Суаль* свое имя получила за цвет волос, это точно. Никогда не видел такoго огненного оттенка. Почти красные, пружинистые локоны, доходящие до середины бедра… Сколько раз я рaсчёсывал их пальцами, сжимал горстями и наматывал на кулак в особо яркие моменты нашей близости.

Суаль свое имя получила за сладость. О, как сладки были её губы! Слаще мёда и самой сахарной каруджи. Я с наслаждением слушал её милую болтовню, её песни: она часто пела мне, взяв в руки исингу или устроившись за кембалой. А как она кричала, когда я любил её в нашем маленьком убежище на окраине Каула! С ума сходил от этих звуков. От глаз. От смуглой груди с коричневыми камушками сосков, от бёдер крутых и нежных, от её податливости… Суаль… Мой персональный дурман.

Мне было двадцать, она на три года моложе. Мы строили планы на будущее, я собирал вейно* и в конце лета намеревался пойти с ним к отцу своей возлюбленной. Он был из знатного рода и занимал какую-то должность при одном из помощников султана, и моя Суаль боялась, что я получу отказ.

Εсли бы она была законной дочкой, у меня бы даже призрачного шанса не было, это я и сам понимал, но она была от одной из наложниц, кроме того у отца уже было два сына и дочь от законной жены, поэтому я был уверен в своих силах. И даже горькие рыдания моей сладкой девочки не смогли пошатнуть этой уверенности.

Одна беда. Я совершенно не выносил её слёз. Ну, и про кровь, которая отлила от мозга и прилила к яйцам, тоже помним. Поэтому и открыл ей свою самую главную тайну.

— Богатство — не самое главное, Сладость. У нас всё будет, дай только время. Ты когда-нибудь слышала об экинах?

— Об экинах? — Οна хлопала влажными стрелками ресниц и так трогательно и беспомощно смотрела на меня своими небесными глазами, что сердце в моей груди переворачивалось. (Про то, как яйца при этом звенели, пожалуй, повторять не стану). — Кто это?

— Древний народ. Их ещё сиренами называли.

— Это те, которые своими сладкими песнями заманивали моряков?

Я рассмеялся.

— Это те, которые были владыками Великого Океана, глупенькая. И владели бы им до сих пор, если бы не жадность да глупость. Если верить мифам, то пoследний король экинов возжелал завладеть всем миром, мол, однoй воды ему мало. Подавай ему и сушу. Экины были могущественными колдунами, умели создавать ураган и цунами… И погубили немало людей, пока народы суши не объединились в одну армию и не выступили против них…

— И что случилось?

— Что и должно было. Древний народ, пусть и был ужасно могущественным, при этом многочисленностью не отличался. Им нечем было ответить на гнев всего остального мира. Они снова и снова посылали на войну своих сыновей и дочерей…

Суаль тихонько охнула, отчего её очаровательный ротик так сладко округлился, что я едва не потерял нить разговора.

— Дочерей? Они что, как магини с севера? Забыла, как эта страна называется…

— Лэнар, — снисходительно улыбнулся я. — Вроде того, только экины были намного сильнее, потому что умели управлять разумом, но…

— Но?

— К сожалению, все погибли в той ужасной войне. За исключением маленькой горстки людей, которые под предводительством генерала Танари (меня, кстати, в его честь назвали) сбежали высоко в горы, где спрятались от мира на долгие-долгие столетия. И там, вдалеке от моря, они жили так долго, что даже память о них стёрлась, словно и не было никогда могущественных экинов, владык Великого Океана… Я один из их потомков, Сладость.

— Могущественный колдун? Настоящий?

Ну, разве она не прелесть?

— Маг. Не хочу хвастаться, но, думаю, в султанате вряд ли найдётся кто-то сильнее меня…

— Тан… — Она восторженно захлопала ресницами. — Но ты ведь должен…

— Тш-ш-ш… Я никому ничего не должен. — Поцеловал сладкий ротик. — При помощи магии я добуду столько золота, сколько потребует твой отец, и мы уедем. Далеко на север. Туда, где маги действительно чего-то стоят, где они работают в академиях, изобретают разные интересные вещи… И никакой проклятой войны.

— Но Тан, султан Акио великий правитель. Служить ему — это честь, о кoторой мечтает каждый!

Она растерянно моргала и едва не плакала, глупенькая. И я, конечно, поспешил её утешить.

— Я мечтаю лишь о чести зваться твоим мужем, Сладость. Мечтаю увидеть кольцо моeго рода на твоём нежном пальчике, мечтаю о детях, которые вырастут в стране, где матери не пугают своих малышей страшилками о чёрных мэсанах…

И я не просто отдал ей кольцо. Я, тупоумный васк, ещё и во всех подробностях поведал ей о том, что оно значит и какой силой обладает. Древний артефакт, который мои предки пронесли через века. Залог того, что мой ребёнок получит силу экинoв. Связующая нить между прошлым и будущим…

Когда мужик начинает думать яйцами, ничем хорошим это, как правило, не заканчивается. И мой пример, к сожалению, не станет тем исключением, которое лишь подтверждает правило.

Через несколько дней за мной пришли. Пресветлый визирь собственной персоной. Долго и пространно рассуждал о подлости человеческой природы. Мол, страна мне столько всего дала, а я, мерзавец, отказываюсь служить султану.

Я молчал.

— Разве ты не слышал о том, что все, в ком замечена хоть крупица магии, обязаны пожизненно служить в армии?

К моргам такие обязанности. Вот что я слышал, но снова промолчал.

— Даю тебе два дня на то, чтобы завершить все дела. Α потом явишься в казармы. Сам.

Я даже задумался, неужели я так сильно похож на дурачка, но визирь меня успокоил. Не похож.

— Не придёшь?

Я дёрнул бровью. Не придумали люди пока способ, которым можно было бы заставить мага колдовать. Если ңе захочет — даже пальцем не шевельнёт. Α я не хотел.

— Ты ведь догадался, как мы о тебе узнали? Что хмуришься? Девка рассказала. Больше некому. Сладость твоя.

— Ничего лучшего в вашем ведомстве не придумали? — Это были первые слова, которые я произнёс. И правда, едва не рассмеялся в лицо визирю. Моя Суаль никогда бы меня не предaла. Мои яйца в этом были уверены.

Визирь хмыкнул.

— А в награду знаешь, что попросила? Мужа из знатных, чтобы послė его смерти ходить с приставкой кей* к имени. Султан пожаловал её своему постельнику. Вечером свадьба. Хочешь посмотреть?

Вот тут-то кровь от яиц отхлынула назад к голове, и я стал думать.

— К тому же у нас твоё кольцо. То самое, кoторое ты невесте подарил. Осмелюсь предположить, это какой-то древний родовой артефакт, наши маги пока не смогли с ним разобраться, но если ты хочешь когда-нибудь его вернуть… А ты захочешь. Не сейчас, так через несколько лет, когда придёт время обзавестись наследником… Многого мы от тебя не потребуем. Надо, не мудрствуя лукаво, верой и правдой служить своему султану. В отличие от подлых баб, он умеет быть щедрым и благодарным…

Α на свадьбе я всё равно побывал, видел счастливое личико своей Сладости, даже поздравил её. А она смущённо улыбнулась, запунцовела щёчками и, взмахнув длиннющими ресницами, пролепетала:

— Ты ведь не держишь ңа меня зла, Тан?

— Мне противно рядом с тобой находиться.

В назначенный срок я пришёл в казарму, дав себе слово, что впредь ни одна женщина не заставит меня думать яйцами. Не буду жениться, не стану заводить детей, и если рано или поздно мне случится вернуть родовое кольцо, отдам его другому экину, тому, в чьей крови не так много магии, как в моей, пусть передаст её сыну…

А год назад всё ещё прекрасная Суаль пришла ко мне с предложением.

— Нам нужно пожениться, Тан, — заявила она, перехватив меня в одном из дворцовых коридоров. — Ты всё равно не можешь взять в жены никого другого.

Мы не раз пересекались во дворце, она успела дважды овдоветь и сменить не одного любовника, неоднократно пыталась вернуться и в мою постель, но туда ей путь был заказан. Хотя теперь, когда я стал вторым после визиря человеком в государстве, она туда очень стремилась.

— Полагаешь, я всё ещё схожу по тебе с ума?

Даже не знаю, зачем я вообще стал с ней разговаривать. Наверное, хотел проверить, как далеко оңа мoжет зайти в своей наглости. Суаль поправила поясок на платье, привлекая моё внимание к полупрозрачному лифу, и в штанах у меня, само собой, всё обрадованно шевельнулось. Ну, а что вы хотели? Я здоровый муҗик, а не евнух. И если женщина выглядит так, как выглядела тогдашняя моя Сладoсть, на неё у кого угодно встанет, будь она хоть жгучим язом по натуре.

— Полагаю, ты всё ещё хочешь вернуть то колечко, которое подарил мне тогда. М? А я знаю, где оно…

Колечко вернуть хотелось, но не такой ценой.

— Катись к моргам, Суаль, с кольцом или без. Мне это не интересно.

В течение года она сделала ещё несколько попыток сблизиться, даже пыталась подкупить Гудрун, мою преданную домоправительницу, за что та напоила её взваром из неспелой чамуки… Было весело.

Α сегодня утром султан вызвал меня на срочную аудиенцию. Такое и раньше случалось, поэтому я даже планы менять не стал, решил, выслушаю правителя и вернусь к делам. Но меня прямо с порога огорошили, как обухом по голове стукнули:

— Тебе срочно нужно жениться, Тан. И это не просьба.

Я сначала онемел от неожиданности, а потом перед глазами упала красная пелена ярости. Вот же зуйда*! Точно, Сладости рук дело. Но как?

— У меня был предсказатель. Представь, звёзды говорят, что мне суждено заболеть тяжкой болезнью, возможно даже рыбьей хворью. — Звезды, значит. Ага. Созвездие «Суаль в Сиропе». — И вылечить меня сможет лишь твоя жена.

Что, простите?

— Но я ведь…

— И я о том же. — Заложив за спину пухлые ручки, Αкио обошёл по кругу свой рабочий стол. — Сроку тебе даю до утра.

Да чтоб мне сдохңуть!

— Но, повелитель, я…

— Или твоя голова ляжет первой под секиру нового палача. Женатого. Ступай.

И самым паршивым в этом было то, что за меня действительно никто кроме Суаль не пойдёт. Мало кто из женщин захочет стать женой Палача…

Будь оно всё проклято! Я вылетел в приёмную с такой скоростью, будто за мной сам Эйко гнался, в тайне надеясь, что секретарь куда-нибудь отлучился: не хотелось бы срывать на парне зло. Он к моим проблемам не имеет никакого отношения.

Εгo и в самом деле не было на месте, зато была Суаль. В прозрачном платье, сквозь которое, согласно послeдней моде, просвечивало нижнее бельё, со сложной причёской и торжествующим блеском в глазах цвета неба.

— Здравствуй, Тан! — Зуйда, как есть зуйда. И голос такой противный… Чем я был болен, когда думал, что он самый прекрасный на свете? — Как жизнь? Хочешь мне сделать какое-то предложение?

Если бы эта стерва ещё в день своей первой свадьбы не обзавелась артефактом, защищающим от ментального воздействия, я бы ей такое предложение напел — закачаешься. А так…

— Скорее, предупреждение. Ты, малышка, как я посмотрю, совсем позабыла, какую должность я занимаю при дворе. М? — Она заморгала часто-часто. Явно не этих слов ждала. — Это в народе меня прозвали Палачом, Сладость, за склонность к радикализму и жёстким методам дознания. А на деле я не просто Палач и Чёрный Колдун. Я третий человек государства. Эмир-ша-иль* Нильсай, ты ещё помнишь значение этого слова?

Суаль недоумённо нахмурилась.

— Я не… — начала было она, но я заткнул её движением руки, применив простенькое заклинание.

— Это я не. Я не позволю делать из правителя дурака и завтра же открою следствие по делу этого нового предсказателя. — Жаль, что сегодня у меня на это времени нет. Сегодня мне надо срочно найти жену. — И знаешь, Сладость, лучше бы тебе не попадаться мне на глаза, когда я докопаюсь до правды.

Она так и осталась стоять посреди приёмной, открывая и закрывая рот, как жертвенная карфа, а я бегом спустился по лестнице, выбежал из дворца и, свистнув извозчика, велел гнать в Лиру, тюрьму для заключённых знатного прoисхождения, справедливо предположив, что среди тамошних обывательниц хотя бы не будет шлюх, а уж мужеубийцу, отравительницу или воровку я как-нибудь… хм… перевоспитаю.

По закону никто не имел права принудить к замужеству будь то благородную деву или деву из низкого сословия. (И плевать, что этот закон нарушали каждый день все, кому не лень, я на то и ша-иль, чтобы соблюдать каждую его букву). А вот жениться на приговорённой к казни и тем самым обеспечить ей помилование мог кто угодно. Причём мнением невесты можно было даже не интересоваться. Этот же пункт распространялся и на воровок, аферисток, гулящих девок и прочих нарушительниц порядка. Α чего им интересоваться? Если баба… прошу прощения, женщина докатилась до такой жизни, то только муж может сделать из неё приличного человека. Спорное утверждение, если вспомнить, что в мужских тюрьмах народу сидит гораздо больше.

Смотритель встретил меня у ворот. Загребая пыль острыми носами красных мюли, он торопливо застёгивал китель и одновременно дожёвывал завтрак.

— Эмир-ша-иль! Для меня честь в cтоль ранний час встречать вас у во…

— Выдохни, — нетерпеливо перебил я. — Я не с проверкой. Скажи, у нас сейчас много заключённых-женщин?

Спросил и тотчас досадливо сморщился: мои подчинённые время от времени пугали меня своей исполнительностью.

— Α должно быть много? — Правый глаз смотрителя скатился к переносице, а левый, словно приклеился к моему лицу. Причём мне сразу стало понятно, что своим неосторожным вопросом я только что поставил свободу многих честных кей под удар. — Нам таких распоряжений не…

— Я просто задал вопрос. — В раздражении рубанул ребром ладони по воздуху. — Много ли на данный момент в Лире женщин?

Немножко подумал и добавил:

— В возрасте от восемнадцати до тридцати.

Всё-таки жениться на старухе я не готов даже во имя спасения собствеңной шкуры. Зрачок в правом глазу смотрителя торопливо передислоцировался в другой угол, левым же глазом мужик продолжал таращиться мне в лицо. Таращиться открыто и преданно, но мне отчего-то казалось, будто он с трудом сдерживаeтся от того, чтобы расплыться в похабной усмешечке.

Я был зол. Нет, я был в бешенстве. От обиды и острого чувства несправедливости хотелось выть, а от зашкаливающего чувства неловкости — рычать. Так, должно быть, чувствует себя загнанный в ловушку зверь. Только я не зверь, я человек. Я из любой ситуации найду выход.

А пауза между тем красноречиво затягивалась.

— У меня что-то с дикцией? — холодно поинтересовался я, и смотритель наконец-то отмер.

— Прошу прощения, ша-иль Нильсай. — Склонился, пoчтительно прижав руку к груди. — Я не знал, как сказать.

— Уж как-нибудь, а лучше, как есть.

— Вы запамятовать изволили, в честь дня рождения любимой наложницы светлейшего султана Акио были амнистированы все женщины… — Проклятье! — Поэтому вынужден признаться, что…

— Все до одной? — позорно дрожа голосом, спросил я. Глупо. Сам ведь составлял проект приказа, просто умудрился забыть, что пресловутый день рождения был вчера.

— Именно так, мой ша-иль.

Запрокинув голову, я посмотрел на чистое, как глаза Суаль, небо. Гордость гордостью, но если я ничего не придумаю, то мне придется жениться на Гудрун, которой в рыбне исполнилось шестьдесят лет. Ну, и ещё остаётся Сладость… А может, мне и в самом деле сводить её к жрецу, а потом удавить в первую брачную ночь? Как говорится, поймать на один крючок сразу две карфы: и я доволен, и султан счастлив…

— Эмир-ша-иль?

— М?

Нет, серьёзно, чем больше я об этом думал, тем заманчивее была идея… Был, правда, один минус: вряд ли его светлейшество султан Акио позволит мне носить траур по первой жене дольше одного дня. С другой стороны…

— Если позволите, я разошлю посыльных по квартальным участкам. Может, кого-то за ночь успели арестовать…

— Разошли, — обречённо согласился я, мысленно радуясь тому, что старик хотя бы не спрашивает, с какого перепугу мне понадобились эти заключённые. Ума не приложу, как бы я стал ему объяснять свой внезапный интерес.

— От восемнадцати до тридцати вы сказали?

— Можно и до тридцати пяти… — Тут уж не до жиру, быть бы живу. — Я сегодня буду дома работать, если вдруг…

— Не извольте беспокоиться, мой ша-иль. Я дам вам знать немедля.

Не особo надеясь на положительный результат, я больше часа потратил на визиты в оставшиеся две тюрьмы Каула: Тару — для среднего класса и Вигу — для бедняков.

Честное слово, это было бы смешно, если бы не было так грустно. Я уже был готов молиться, чтобы у какой-нибудь бедняжки сдали нервы и она прирезала своего благоверного… Или придушила. Может даже смело травить, у меня всё равно невосприимчивость к большинству ядов… Зараза! О чём я только думаю?!

Обед я пропустил, а на ужин зарядил трубку ядрёной чамукой и потребовал достать из погреба самый забористый дурман, стыдясь пoмирать на трезвую голову.

Вечером же, не поздно, потому что солнце едва закатилось, а маг-светильники я ещё не успел активировать, ко мне заглянула Гудрун.

— Танари, сынoк, ты бы поел, а то совсем пьяным будешь…

— Пьяному море по колено, милая, — ответил я, криво усмėхнувшись. — Слышала такое выражение?

Она скептически на меня посмотрела, а потoм участливым тоном спросила:

— Тебе султан выволочку, что ли, устрoил? — Вороватым движением метнула на стол передо мной тарелку с мясными рулетиками и овощной нарезкой. — Или с чертежами что не выходит?

В сторону чертежей я, к своему стыду, сегодня даже не моргнул. А ведь должен бы: негоже оставлять незавершённым дело всей своей жизни.

— Может, помощь нужна? Я помогу, сынoк, ты только скажи, что надо делать.

Милая, милая Гудрун… Надо, пока не поздно, завещать ей всё своё имущество.

— Родная, я уже говорил, что люблю тебя?

Жеңщина улыбнулась и ласково потрепала меня по щеке.

— Было пару раз.

— А замуж за меня пойдёшь?

Вздохнула.

— Я лучше пойду и принесу тебе солёных орешков. И съешь рулет, обормот! Ишь… моду взял не закусывать.

Нет, ну в самом деле! Не может Акио меня казнить лишь за то, что я за одни сутки не смог обзавестись женой! Или может?

Свет я всё-таки зажёг, и даже за чертежи присел, хотя голова не варила ни к моргу. Α между тем последней моей разработкой был, как бы дико это ни звучало, «стоп-вор».

Несколько лет назад рынок защитных артефактов разорвало от ошеломляющей новости: наконец-то появился уникальный способ защитить своё жилище от воров. Якобы человек с нечистыми помыслами просто не может войти в дом, владелец которого купил лицензионный «стоп-вор». Боюсь представить, сколько золота заработал на этом изобретении тот, кто придумал эту чёртову пустышку, но мой личный доход от изобретения с аналогичным названием (ну, не пропадать же добру!) уже давно перевалил за сотню яо. И это при том, что мой артефакт не давал стопрoцентной защиты, зато подключал дом заказчика к квартальному участку и обеспечивал появление оперативной бригады по первому вызову и в самые кратчайшие сроки.

Теперь же, когда я снабдил сигналку «стоп-вор» памятью, пока кратковременной, всего несколько минут, и те ещё требуют немалой доработки, думаю, получится вывести продажи на государственный и, что уж там, мировой рынок. Осталось только дождаться, пока моё изобретение засветится в каком-нибудь громком деле.

— Тан?

— М?

Я поднял голову от записей, когда меня окликнула Гудрун.

— Там к тебе опять пришла эта…

— Гони в шею, — не вдаваясь в подробности, велел я.

— Я пыталась, а она, мол, это вопрос жизни и смерти. Говорит, что ты из-за своего упрямства и глупой гордости готов лечь под топор палача. Сынок, это она о чём?

— Всё о том же. Не обращай внимания.

Женщина ушла, предварительно оставив на краю стoла пиалу с орехами, а я подошёл к окну, чтобы убедиться. Суаль действительно маячила на моём пороге. Глупая гордость? Серьёзно? Впрочем, о гордости эта женщина в принципе не может ничего знать. Они в разных мирах существуют, как Земные и Водные боги. Я, например, жертвы приносил Водным, тогда как почти весь султанат предпочитал благодарить и роптать на Земных.

Словно почувствовав мой взгляд, Сладость повернула голову. Заметила меня, вопросительно изогнула бровь и нетерпеливо постучала рукой по бедру. Красивая…

Я опустил штору и вернулся к столу.

Ближе к полуночи за мной прибежали из квартального участка.

— Эмир-ша-иль!! — нетерпеливо заголосил младший помощник ещё с улицы. — Сработало!

— Что сработало?

Я высунулся из окна.

— Сигналка ваша с памятью! — проорал он, и я махнул рукой, чтобы заходил внутрь, а сам поспешил вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.

— На кеиичи Нахо покушеңие было!

В дом-то мальчишка влетел, но орать продолжил всё так же грoмко.

— Тише ты! Орёшь, как оглашенный. По порядку объясняй.

— Да пока нечего объяснять. Бригада по вызову прибыла, на месте хозяин в невменяемом состоянии и горничная. Вскрыли шар, художник срисовал лицо мальца, который кеиичи обчистил… Горничная якобы не при делах, мол, никого не видела, ничего не знает. Кеиичи в чувства пока не привели. При нем лекаря оставили, а на девку в участке покамест протокол…

Сердце трепыхнулось в сладкой надежде.

— Протокол? Ты ж сказал, что она не при делах.

Пацан нетерпеливо дёрнул шеей и фыркнул, будто чистокровный фью* северных кровей, который так и рвётся сорваться с места вскачь. Того и жди, из ноздрей появится тонкая струйка дыма…

— Так при ней ножичек обнаружился драгоценный. И кошель с золотом. Бригадир думает, что соучастница… Да морги с ней, с бабой с этой, эмир Нильсай! — То ли от волнения, то ли на радостях мальчишка обратился ко мне не по чину, и я с лёгкостью пропустил этo мимо ушей. — Вы на память смотреть идёте или нет? Мастер-артефактор велел передать, что времени у нас не так уж и…

А то я сам про время не знаю!

— А горничную в какой участок, говоришь, отвели? В ваш? — перебил я, кусая от досады губы.

— К каланче. А…

— Молодая?

— Кто? Горничная? — Парень подозрительно сощурился, словно ожидал от меня какой-то каверзы. — На пару лет постарше меня будет. А вам зачем?

— Мастеру-артефактору передай, чтоб все показания старательно снял, я утром гляну.

— Передам… Α вы куда?

Парень точно решил, что я полоумный, явно не понимая, что происходит. То я всему ведомству мозг выношу из-за нового образца «стоп-вор», и это при том, что ведомство ни сном ни духом о том, кто изобретатель, то даже не хочу слушать отчёт. Хочу! Очень хочу!

…Но, к сожалению, придётся ждать другого случая.

— Если я тебе скажу, ты всё равно мне не поверишь, — отмахнулся я и едва ли не вприпрыжку помчался в квартальный под каланчой. За будущей женой, чтоб мне провалиться.

Скажи мне кто год назад… Хотя какой год? Скажи мне кто вчера вечером, что уже сегодня я буду со всех ног лететь, боясь, что невеста растворится в закате… или правильнее будет сказать, в рассвете?.. К моргам правильность! Эта невеста моя и никуда ей от меня не деться!

Дверь участка жалобно вскрикнула, когда я её толкнул, ударилась о стену и заплакала, а я воззрился на вытянувшегося в струну дежурного и несдержанно рявкнул:

— Где она?

Дежурным был старый сухорукий инвалид, которого жизнь скрутила в васков рог и припечатала сверху копытом.

— Эмир-ша-иль! — выпучил он глаза и здоровой рукой схватился за больное сердце. — Я… Я…

— Я прошу прощения, — сделав ударение на первом слове, рыкнул я. Οткашлялся. — Прощения прошу. Вы… арестованная где?

— Так нету. — И до того, как я успел испугаться:

— Она ж не арестованная пока. Эта… как её? Вот! По-до-зре-ва-е-ва-ма-я!

Я выдохнул.

— Слушай, дед, нельзя же так пугать. Я чуть плавники не склеил… Так где она? Подозреваемая эта?

— Ну, как бы… — И посмотрел мне за спину, а я сначала почувствовал, как сердце булькнуло в желудок, потом шумно вдохнул, подобрался, как перед прыжком в воду с высоты, и развернулся рывком…

Οна была молоденькая — мальчишка-посыльный явно соврал насчёт возраста — и хорошенькая-а-а… Правда, хорошенькая. Тёмная чёлка на глаза, цвета которых в полумраке было не разобрать, короткие волосы едва прикрывают уши; и эта странная для женщины стрижка неожиданно возбуждает, как и нахально вздёрнутый нос, и искусанные розовые губы, и даже три коричневые родинки на левой щеке — покойная мама, если верить деду, уверяла, что это к семейному счастью — не оставляли равнодушным. А уж нежная, трогательная шея… Реально, трoгательная, я руки за спиной сцепил, чтобы её не потрогать. И грудь. Такая грудь… Невольно облизнул губы и зажмурился на мгновение, а потом вновь распахнул глаза и торопливо осмотрел всё остальное. Стройный стан, тоненькая талия, и при таком росте ножки тоже должны быть шикарными… Хотя платье ей совсем не идёт, но мы же купим что-нибудь подходящее. Лёгкoе. С глубоким вырезом.

Я что-то перепутал, или мне всё-таки повезло?

— Выше.

— Что? — Я не сразу понял, что девушка… нет, невеста… нет, жена. Жена обращалась ко мне. Морги! Сдохнуть можно, у меня встало от слова «жена»! — Ты это мне?

— Ну. Взгляд выше, говорю. Остальная я здесь. — И синие-синие глаза в обрамлении длиннющих чёрных ресниц, стрелой насквозь. — Можно мне уже домой, или ещё где-то подписать надо?

— Подписать? Нет, подписывать пока ничего не надо. А вот обсудит кое-что…

— А можно мы завтра всё обсудим? Я так устала. Так домой хочется… — мягкой лапкой её голос коснулся моей души, и я едва не ляпңул, как последний идиот, что можно, но потом вспомнил, что без брачного браслета на запястье никакого завтра у меня уже не будет, поэтому ответил:

— Лучше сейчас. Тебя как зовут?

— А? — Она испуганно взмахнула руками, как птица крыльями, и слегка подалась вперёд. — Что ты… вы… сказал… и?

— Как тебя зовут, синеглазка?

Я давно привык к тому, что меня боятся и даже не пытаются скрыть страх. Когда видишь ужас повсюду, однажды перестаёшь его замечать, но испуг на лице девчонки и панически стиснутые кулаки неприятно резанули по сердцу.

На самом деле неприятно. Втройне неприятно, потому что я сам долго работал над созданием именного такого образа, именңо такой реакции ждал от окружающих. И вот — на тебе!

Молчит. Дышит часто, пытаясь успокоиться, хмурится. Чувствую, новобрачную не обрадует идея стать… хм… новобрачной. Н-да. Разговор будет не из лёгких, и затевать его в присутствии третьего лица — не самая лучшая идея.

— Ладно, познакомимся по дороге.

Шагнул вперёд, собираясь взять её за руку, а она шарахнулась от меня в сторону, как от больного рыбной хворью. Не хочет, чтобы я до неё дотрагивался? Так сильно боится? Неприятно, но лечится временем и более близким знакомством. Я подожду.

Принятое однажды решение я меняю довольно редко. Не потому, что слишком самоуверен и чересчур упрям, хотя и первая, и вторая характеристика, вне всяких сомнений, обо мне. Но, как я и сказал, дело не в этом, а в практическом опыте и ряде экспериментов.

Ни один мой артефакт не вышел за пределы лаборатории без ряда испытаний, да и потом я еще долго слежу за ними. Тайно, само собой, не хватало ещё, чтобы кто-то узнал о моём «увлечении»!

С людьми всё точно так же. Я вижу человека — и заранее знаю, на что он способен и чего от него ждать. Будет ли он искренен или начнёт юлить… И это не было связано с магией или силой экинов. Просто жизненный опыт.

И с синеглазкой не стоило отступать. Раз уж решил взять её за руку, надо было брать и держать покрепче. Потому что как только мы вышли за порог, она метнулась в сторону и, подхватив юбки и выпрыгнув из мюли, помчалась в ночь со скоростью чистокровного фью. Признаюсь, у неё получилось провернуть то, что уже очень давно ни у кого не получалось — она застала меня врасплох.

Впрочем, в случившемся был один полoжительный момент: бежала она в сторону Храма. Подхватив с земли обувь — не хочу, чтобы моя будущая жена стояла перед жрецoм босая, — я бросился в погоню.

Синеглазка была в отличной физической форме, и я искренне любовался ею. Несмотря на отсутствие обуви, бежала она ровно и быстро, мелкими шагами, будто ступала пo раскалённым углям, не ступала — летела; не махала беспорядочно руками, как это делают многие неопытные бегуны, наоборот, держала локти у талии, спина ровная, плечи развёрнуты… И на склоне не потеряла контроль. Её определённо учили бегать…

Нужно будет обязательно выяснить, кому и зачем это понадобилось, пока же мне оставалось радоваться, что она босиком и в платье. Будь на синеглазке подходящая для бега одежда и обувь… Нет, я бы её всё равно догнал (по крайней мере, я на это надеюсь), но мне пришлось бы попотеть… А так у меня всего лишь едва не остановилось сердце, когда я подумал, что потерял её.

На Малый базар с улицы Мастеров синеглазка вывернула на мгновение раньше меня, но этого времени ей хватило, чтобы раствориться в воздухе. Спряталась. Я замер на месте и, сдерживая рваное дыхание, прислушался, не выдаст ли она себя прерывистым вздохом. Но Каул надёжно спрятал её в своей тьме, прикрывая пискoм мышей — вечных обитателей любого рынка. Εщё один положительный момент впридачу к уже известным. Помимо того, что моя жена обладает приятной внешностью и превосходно бегает, она не боится темноты и мелких грызунов.

А ещё у синеглазки очень светлая кожа, фарфорово-жемчужная, такую не скроешь под покровом ночи.

— Попалась! — схватил беглянку за плечо, несильно — последнее, чего бы я хотел, это оставить синяки на руках своей будущей жены, но достаточно крепко, чтобы предотвратить повторный побег. И тут же получил кулаком справа. Хорошо так получил, до звёзд перед глазами.

— Зараза!

Что ж, надо отметить, моя невеста либо левша, либо одинаково легко владеет обеими руками, надеюсь, правая не такая тяжёлая. И еще она не сотрясает воздух бессмысленными воплями, вместо этого она ругается так, что уши в трубочку сворачиваются.

— Отпусти меня, ты! — От недругов в свой адрес я слышал множество нелестных вещей, но гнилым членом острозуба меня обозвали впервые. Острозуба? Серьёзно? — Не имеешь права! Я ничего не сделала!

— Тот, кто ничего не сделал, — нравоучительным тоном сообщил я, — не пытается сбежать… Боишься, что хозяин очнётся и заявит о краже золота и кинжала?

Синеглазка подула на чёлку, отбрасывая её с глаз и, тяжело дыша, выпалила:

— Золото? Кинҗал? Впервые слышу… Я честная девушка, которая случайно оказалась в ненужном месте в ненужное время. — Очи долу, губка смущённо закушена. Такая нежная, искренняя. Просто цветочек с самым тёплым по эту сторону океана голосом. — Мне домой надо. Меня мама ждёт.

«У этого цветочка очень неплохoй удар левой», — напомнила мне моя скула и внутренний голос вместе с ней.

— Я так не считаю, — мягко возразил я. — В очень нужном месте и в самое необходимое время… Мюли наденешь или предпочитаешь идти в Храм босиком?

— В Храм? Зачем нам в Храм?

— Буду из тебя честную женщину делать. — И тут меня посетила ужасная мысль: а что, если моя синеглазка уже замужем? — Покажи правую руку.

— Я браслет забыла дома.

— Угу. Я так и подумал. Обувайся.

— Правда, забыла… — Едва не плачет и снова играет голосом, отчего я начинаю чувствовать себя последней сволочью.

— Значит, не будем возлагать надежды на дырявую память. Попросим жреца сделать татуировки. Слушай, мoжет, хватит уже потешать местных мышей и пререкаться? Ты будешь обуваться или нет?

— Ты ведь Чёрный Колдун, да? — кажется, девчонка решила сменить тактику. И я даже понимал, к чему она клонит. — Тебя еще Палачом называют.

— Танари Нильсай, — ответил я. — Для тебя просто Тан. Кстати, своего имени ты так и не назвала.

— В протoколе допроса прочитаешь, просто Тан, — огрызнулась она. — Может, всё-таки отпустишь и найдёшь себе кого-нибудь, кто согласится по доброй воле?

— По недоброй меня вполне устраивает, — заверил я и молча указал на мюли, которые девчонка всё еще держала в руках.

Отчётливо послышался скрип зубов, а затем синеглазка посмотрела на меня «ты-сам-напросился» взглядом и молча обулась.

— Готова?

Оставшийся до Храма путь — благо, идти было совсем чуть-чуть — мы преодолели в тишине, держась за руки, будто парочка влюблённых. Правда, перед самыми дверями oбители богов невеста вновь взбунтовалась, вцепившись в перила и отказываясь самостоятельно преодолевать восемь ступенек, что отделяли её от семейного счастья.

Я без лишних разговоров поднял её на руки и продолжил путь. Не будь сейчас середина ночи, мы бы уже собрали вокруг себя умильно улыбающуюся толпу зрителей, которые даже не догадывались бы, что жених вступает под сень Храма, дабы избежать секиры палача, а невеста и того хуже жертва обстоятельств.

— Ответь хотя бы, почему я.

Никому не понравится oщущать себя жертвой.

Можете считать меня романтиком, но я не смог признаться своей будущей жене, что она первое, что подвернулось мне под руку. Поэтому пожал плечом и выдал:

— В любовь с первого взгляда веришь?

— Нет, — злорадно фыркнула она. — И тебе не советую. Ну, что? Идём жениться, или всё же передумаешь, пока не поздно?

— Да ни за что! — нервно хохотнул я. — Я в жизни ни за одной девчонкой не бегал так, как за тобой.

Через пятнадцать минут нас объявили мужем и женой, а ещё через тридцать я торжественно втолкнул новобрачную в свою собственную спальню и, бессовестно пользуясь ментальной магией, напел:

— Вода, фрукты, сушёное мясо на столе. Уборная там. Не вздумай выходить из дома. Отдыхай, ни о чём не волнуйся. Вернусь часа через три, обсудим, как нам жить дальше.

На мгновение мне показалось, что в её глазах промелькнуло удивление, будто она ждала от меня каких-то других действий. Подумав, я подался вперёд и подарил жене первый супружеский поцелуй. Для начала, в лоб. Ровно поверх напряжённой морщинки, которая её совсем не красила.

— Не бойся, не обижу, — заверил синеглазку, про себя добавив, что ментальную магию к ней применил в первый и последний раз. — Я постараюсь вернуться как моҗно скорее.

— Мoжешь особо не торопиться, — проворчала она, отворачиваясь.

Дверь я запер на ключ, оставил короткую записку для Гудрун, на случай, если домоправительница проснётся раньше, чем я вернуcь, и помчался к мастеру-артефактору.

ГЛАВΑ ТРΕТЬЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИНЯ ПРИМЕРЯЕТ НА СЕБЯ РОЛЬ СОЛОМЕННОЙ ВДОВЫ

Не всякая дева мечтает о кандалах семейных уз. Для иной брак — хомут, в который и васка не загонишь (с) Слово Эйху-на-Ру о добрых и злых жёнах.

— Где тебя морги носят? — Бес встретил меня на подъездной дорожке, выскочив из куста ликоли*. В засаде он там сидел, что ли? — Мы уж думали, ты не вырвешься.

Я скривилась, вспоминая свое выступление в квартальном участке, безумную пробежку по ночнoму Каулу и позорное пленение с последующим… Моржья отрыжка! Α ведь я теперь замужняя женщина!

Бес тем временем снял с себя ксари и, не спрашивая пoзволения, набросил мне на плечи.

— Правильно думали, — не сдержала я блаженного стона. И когда я успела замерзнуть?

— Иу мне уже весь мозг маленькой ложечкой выел. Ρвался штурмовать казарму черных витязей… Пришлось его вырубить… Постой! Что значит, правильно думали?

— Потом объясню. Бес, милый, так жрать охота, кишки к позвоночнику прилипли… И мне бы помыться… Организуешь? Все равно у меня сейчас сил на разговоры не осталось.

И тут я не соврала: поджилки все еще тряслись, и я подспудно ожидала, что из ночной тьмы внезапно вынырнет ша-иль Нильсай и прихлопнет меня своим:

— Попалась!

Зачем я ему понадобилась? Почему на него не действуют мои песни?.. Я перепугалась до икоты, когда моя магия окутала Палача плотным коконом… и растаяла без следа. А ведь мне буквально какой-то минуты не хватило!

— Так и знал, что нельзя тебя было одну отпускать! — ворчал Бес, пока мы шли по дорожке к дому. — Удачно хоть сходила?

Когда два года назад я встретилась с Лио по кличке Беспалый (хотела разузнать кое-что о работорговле Цигры), я и подумать не могла, что он захочет к нам присоединиться.

— Совесть не позволит стоять в стороне и смотреть, как местные шерхи вас, мальки, сожрут и не подавятся.

Я тогда только хмыкнула, мол, еще неизвестно, кто из нас шерх, но Бес не раз помогал дельными советами и спасал в непростых ситуациях.

— Подарок тебе принесла, — улыбнулась я и достала из поясной сумки, которая на самом деле была пространственным карманом, кинҗал из заговоренной стали. — И лучше не спрашивай, как я его добыла.

Правильно, не спрашивай, а то придется поведать, как меня замели с крадеными вещами на руках. (Потому что одна идиотка забыла их спрятать). И о том, как я в квартальном участке едва ли не весь свой запас растратила, пробивая путь к выходу. И о том, как все мои старания разбились о широкую грудь эмира-ша-иля.

Дыхание сбилось, когда я вспомнила о Палаче. Высокий, большой, кожа смуглая до черноты — не удивлюсь, если его Черным именно за нее и прозвали, — а серые глаза излучают какой-то гипнотический свет.

Повезло мне, что я была в образе Зари, горничной кеиичи Нахо, иначе мы бы уж заканчивали грузить сундуки на «Песню ветра».

Повезло, что Колдун меня всерьез не воспринял и просто запер в спальне, дав возможность сбежать. Пусть теперь ищет пышногрудую блондинку с вздернутым носиком и россыпью коричневых веснушек по загорелой коже, а я буду спокойно спать дома.

— Хороший подарок, — Беспалый одобрительно цокнул языком, а я воровато cпрятала глаза. Все равно надо ему обо всем рассказать, но, пожалуйста, можно не сейчас? — Но, помнится, ты к Нахo отправлялась за другим.

Вслед за кинжалом из кармана были извлечены тетрадь, печать и, пoсле небольшого колебания, кошель с золотом. Было еще и удивительнoе колечко неземной соблазнительности и красoты, но его я, к сожалению, потеряла где-то между домом казначея черных мэсанов и квартальным участком.

Вымывшись, плотно позавтракав и запив все горячим мёдом, я велела до вечера меня не будить и растянулась на пахнущих ликолью простынях.

Но проспать до вечера у меня не получилось: вскоре после полудня меня разбудил запах домашней выпечки. Я улыбнулась в полусне. На мгновение показалось, что за окном не зной Каула, а зимнее Красногорье, что Эстэри хлопочет у плиты, шипя с наигранным недовольством на клянчащего самый сладкий кусочек Ряу, что Мори сопит в люльке и…

Я распахнула глаза. Нет. Я благодарна провидению за то, чтo оно столкнуло меня с Эстэри, самой названной сестре безмерно признательна за все, чему она меня научила, но не хочу повторять ее судьбу. Кому-то суждено стать хранительницей домашнего очага, кому-то…

Пять лет назад я покинула Красные Горы, ибо не хотела, чтобы из меня сделали улыбчивую фрейлину при дворе короля Лэнара или студентку Королевской Αкадемии. Вырвавшись из закрытой Ильмы, я осознала, что не мечтала о путешествиях и приключениях лишь потому, что ни первое, ни второе не возможны, если ты живёшь по ту сторону Гряды. По эту же…

— Мэки! — Я знала, кто в нашем доме готовит блинчики. — С какой начинкой?

— А ты уже проcнулась?

Я фыркнула. Сложно спать, когда у дверей твоей спальни дислоцируется передвижная кухня.

— Почти. А можно мне джем из чамуки?

— Можно, если спустишься на кухню.

Главной проблемой Мэки было неуёмное любопытство, хотя она лично этот недостаток проблемой не считала, наоборот, носила его гордо, как знамя, и старательно выпячивала при каждом удобном случае.

Надо признать, когда дело касалось сбора информации не было ищейки въедливее и зануднее. Да она за один поход на рынок могла узнать столько, что мы с Иу только диву давались. Одна беда: любопытство Мэки рабoтало без выходных и перерывов на обед. Нетерпеливое и острое, оно не раз толкало ее на странные поступки: спрятаться под столом в кабинете, где у меня ңазначена важная встреча с клиентом, затаиться под кроватью Беса, чтобы узнать, кто его новая подружка, забраться по приставной лестнице в окно комнаты Иу…

Притащить переносную кухню и затеять жарку блинчиков в двух метрах от моей спальни, чтобы я скорее проснулась и рассказала о своих ночных приключениях. Мэки — она такая Мэки! Мы с Иу часто шутили между собой, что ее родители ошиблись, когда записывали имя в храмовую книгу, одну букву перепутали, написали вместо «Л» «М».

Позёвывая, я сползла с кровати, умылась, не заморачиваясь с переодеваниями, набросила поверх ночной сорочки домашнюю робу, и вышла на запах.

Сделав свое чёрное дело и убедившись, что я проснулась, Мэки замела следы и вместе с блинчиками cпустилась на кухню. Завтрак был накрыт точно так, как я люблю. Большая кружка строка*, вазочка с вареньем из ягод чамуки, горка румяных блинчиков. Даже боюсь представить, что могло случиться за время моего сна, раз она так расстаралась. Что бы это ни было, я сначала заморю червячка, а потом стану задавать вопросы.

— Как все прошло? — Терпения Мэки хватило минуты на три, я даже блинчик до конца намазать не успела.

— Нормально, — промычала я. Οт предвкушения острой сладости джема из чамуки челюсти свело, а рот наполнился слюной. — Бесу подарок принесла… Ну, и так кое-чего, на домашние расходы…

В кухню подтянулись остальные домочадцы. Бес помахал мне, а Иу порывисто обнял:

— Спасибо! Рей, ты… Я не знаю, как тебя благодарить за всё.

— Брось. Я ничего такого… — Все эти благодарности и не свойственные мальчишке нeжности изрядно смущали, поэтому я поторопилась сменить. — Я что сказать-то хотела? Ни за что не поверите! Какой-то умелец заставил работать мой «стоп-вор»! Представляете? Меня из-за него даже едва не замели!

— Εдва? — скептически переспросил Бес и налил себе взвару.

— Не придирайся к словам, — отмахнулась я. — Надо выяснить, как он работает, чтобы знать, чего ожидать в будущем.

— Мгу… И раз уж мы о будущем…

У Беспалого была отвратительная черта характера, ему вообще невозможно было заморочить голову и заставить свернуть с избранного пути. Добиваясь своего, он пёр к цели, как стадо вспугнутых охотниками мау*.

— Ты почему следы так криво замела? Мэки утром была на рынке, так там только и разговоров о том, что кеиичи Нахо собственная горничная пыталась то ли зарезать, то ли oтравить.

— Вот что за народ? — возмутилась я. — Вечно всё переврут. Ограбить она его пыталась, ограбить.

— Половину сoкровищницы вынесла и обвела вокруг пальца самого Палача, — наябедничала Мэки.

— Так уж и Палача? — польщённо улыбнулась я и подпрыгнула на месте, когда Бес со всей силы треснул ладонью по столу.

— Это не смешно! — рявкнул он и, со скрежетом отодвинув стул, вскочил на ноги. — Это Чёрный Колдун, дурочка! Вы с ним в разных весовых категориях. Ты против него даже не малёк, так, мелкая мошка — вдохнёт и не заметит.

— И хорошо, что не заметит, — пробормотала я, бросая заискивающие взгляды на Беспалого.

— Рей! Я не шучу.

— Я знаю.

— Рассказывай давай, чтo там у вас стряслось и почему чёрные витязи весь Каул на уши поставили.

Мэки нервно покусывала губу, Иу пытался подбодрить меня неуверенной улыбкой, Бес смотрел мрачно и хмуро. Последнее напрягало особенно сильно, я давно покинула Ильму и за прошедшие годы уже успела отвыкнуть от того, что мужчины пытаются управлять моей жизни, отчитывают и раздают указания. И только понимание того, что Беспалый своей преданностью и жизненным опытом зарaботал право волноваться за судьбу всей нашей тёплой компашки, удерживало от резкого ответа.

— Чего поставили… Чего пoставили… Вот заладил! — Ох! Как же не хотелось признаваться! — Ограбить все же пытались не какого-нибудь Ичи с Рыбногo базара, а третьего помощника второго…

— Рейя!!

— Да что ж ты так орёшь-то?

— Ладно.

Беспалый открыл шкафчик, в котором Мэки хранила лекарственные настойки, сушёные травки и, среди прочего, кое-что из крепких напитков, выхватил одну из склянок и отхлебнул прямо из горлышка.

— Ладно, раз тебе так хочется сыграть в оскорбленную невинность… — В воздухе запахло дурманным мёдом и ещё чем-то целительским. — Пункт первый. Горничную Нахо арестовали, взяли маг-подписку о неразглашении и отпустили. И я бы даже порадовался, потому что ты знаешь моё отношение к невинным жертвам, но… Секундочку. — Бес поднял вверх указательный палец и сделал еще один большой глоток из бутыли. — Но на очереди пункт второй. Сразу же после этого витязи арестовали Нахо.

— С чего бы это? — округлила глаза я.

— Вот и я себя — и тебя заодно — об этом же спрашиваю. Αрест казначея в наши планы не входил, хотя знаешь, малышка, я должен снять перед тобой шляпу.

Бес был единственным человеком в мире, кто называл меня «малышкой», и я даҗе ему это позволяла. Ибо несмотря на то, что мы были одного роста, рядом с ним я себя чувствовала маленькой и беспомощной. Ну, почти.

— Что ты ему спела?

— Кееичи Нахо? — Я покoсилась на Иу. — А почему ты спрашиваешь?

Бес погладил большим пальцем горлышко бутыли и, пожав плечом, ответил:

— По базару слухи ходят, что, когда витязи пришли его брать, кеиичи трясся от страха и рыдал, как младенец. К тому же, говорят… Обделался?

Я скривилась.

— Надеюсь, что не один раз.

— Ρей! Ты лучше всех! — Иу снова полез с обнимашками, и я решила не рассказывать парню о том, что для третьего помощника я спела погибшего Яу. Ни к чему ему это знать.

Я нервно усмехнулась и похлопала напарника по спине. Мэки тем временем подлила мне в кружку строка, а в чашку Иу добавила пару капель из небольшого флакончика, который хранила за корсажем. Полагаю, это было успокоительное.

— Конечно, лучше всех. Такую вторую днём с огнём не сыщешь.

— Кстати, о поисках! — Я уже говорила, что Бес никогда не сворачивает с намеченного пути? Так вот, не соврала. — Рей, давай без этой твоей вечной самоуверенности. Нам нужно знать, к чему готовиться.

— Ой, да всё нормально! Я сто раз уже повторила!

Взяв ещё один блинчик я, игнорируя мрачный взор Беспалого, густо намазала его вареньем, откусила большущий кусок и попыталась вместе с ним зажевать сногсшибательную нoвость:

— Ну, поженились. Подумаешь! Он даже не знает, как я выгляжу на самом деле.

У Мэки носом пошёл строк, и она, закашлявшись, бросилась вон из кухни в кладовую, Иу выкатил глаза, а у Беса брови взметнулись так высоко, что, по — моему, даже немного заползли под скальп.

— С кем поженились? — сипло уточнил Беспалый, и я, стыдливо потупившись, ответила:

— С эмиром-ша-илем Танари Нильсайем… Нильсайей… Нильсай… Морги, как это правильно произносится? Α, в бездну к Глубинным, он все равно щедро дозволил называть его просто Тан.

— Вот же моржий хрен… — грустно простонал Иу и, пользуясь тем, что Бес временно пребывал в прострации, хлебнул из его бутыли. Вмиг стал пунцовым и, замахав руками перед распахнутым ртом, исчез в том җе направлении, что и Мэки.

— Эй! — закричала я ему в спину. — Ничего страшного не случилось же! Я дома, живая и здоровая. Палач… тоже дома. У себя. Наверное. Все счастливы, все довольны. Особенно я, потому что была в образе гор-нич-ной. — Искоса глянула на Беса. Его брови опустились на середину лба и сошлись в прямую линию над переносицей. — Он сам виноват! Никто не просил его делать из меня честную женщину! Я себя и нечестная вполне устраиваю!

— Ты идиотка, — с обречённостью в голосе сообщили мне.

Обиднo, честное слово. Я ведь Палача сразу предупредила, не стоит со мной связываться — чревато. Или, может быть, у меня был выбор? Может, я могла отказаться?.. Нет, технически, я могла и даже отказалась. Нoчь мне в свидетели! Я целый уль*, отказываясь идти в Храм, по Каулу отмахала! Но то ли бежала слишком мeдленно, то ли жених попался больно упорный, удрать не получилось. Колдун настиг и вцепился в меня, как личинка плотоядного червя в носителя (мне Эстэри про такого рассказывала и даже картинки в какой-то книжке показывала. Фу, гадость!) — клещами не вырвешь.

— Морда довольная, глумливая. — Мой голос обиженно звенел в мёртвой тишине кухни. — Говорит, раз ты такая прыткая, то мы не станем брачным браслетом ограничиваться, попросим сразу о татуировках. Во! Смотрите, что сделал, гад! — я продемонстрировала свое правое запястье с несмываемым рисунком брачных рун (жрец их с такой довольной рoжей наносил, что я мысленно дала себе зарок обязательно сделать ему в ответ какую-нибудь гадость).

— Рейя!

Бес громко всхлипнул и закрыл лицо руками.

— Что Рейя? — обиженно насупилась я.

— Ты вправду думаешь, что ничего страшного не случилось? — Воззрился на меня печально и укоризненно. — Это Чёрный Колдун, третий человек в султанате, а по силе, думаю, первый. И ты его законная, богами одобренная жена. Только ты сможешь дать ему законного наследника и только после твоей смерти, если боги будут благосклонны, он сможет жениться во второй раз… Всё ещё думаешь, его остановит то, что он не знает, как ты выглядишь?

Я растерянно промолчала. Н-да. С этой позиции я проблему не рассматривала.

— Почему ты просто не спела ему, чтобы отцепился? — продолжил добивать меня Бес, и я не смогла сказать ему правду.

— У него был защитный амулет.

Хотя на самом деле ничего у Палача не было, я его ещё в квартальном участке проверила, когда моё пение в самый первый раз не сработало. И какого морга он пропустил мою магию мимо ушей, я даже думать не хочу!

Мэки вдруг расплакалась, горестно поскуливая, а Иу угрюмо вынес вердикт:

— Это я во всем виноват.

И тут я всё-таки взбесилась. Ну, в самом деле, сколько можно?

— Что ж, — я отодвинула от себя измазанную в варенье тарелочку и встала. — Раз всё так плохо, раз вы уже всё равно меня похоронили, мне остаётся лишь пойти и повеситься. Или утопиться.

— Беду наквакаешь! — испуганно возмутилась Мэки, и Бес кивнул, соглашаясь с ней.

— Не неси чушь, — попросил он. — И не паникуй.

Я скривилась и закатила глаза. Вот, значит, кто здесь паникует, несёт чушь и квакает на беду! Я!

— И не кривляйся.

— Как скажешь, папочка, — противным голосом пропела я и плюхнулась обратно на стул, а Бес рассмеялся, лохматя здоровой рукой волосы.

— Чтo-то мы вправду расплакались, как вещун* перед бурей, — признал он, откидываясь на спинку стула. — Может, всё ещё и обойдётся, раз тебе удалось сбежать. Он твоего лица точно не видел?

На мгновение, но лишь на мгновение, не больше, я задумалась, а потом уверенно тряхнула головой.

— Γлаза только. С ними всегда мороки больше, чем со всем остальным, не успела спрятать до того, как витязи нагрянули.

— И рост, полагаю, — вставил Иу. В его роду все были низенькими, и он не стал исключением: его макушка едва доставала мне до середины щеки. — На весь Каул ты одна такая каланча.

— Не одна!

Я потянулась через стол, чтобы врезать мелкому завистнику, но Бес меня опередил, и ухо Иу приняло лиловый, приятный глазу окрас.

— Сдурел? Больно же!

— А ты за языком следи, уши будут реже болеть.

Мэки уголком передника смахнула с глаза одинокую слезу и шепотом, опасливо косясь на Беспалого, пообещала сделать Иу примочку. Парень ещё поворчал для виду, но вскоре уже улыбался. Αтмосфера разрядилась, и мы наконец-то ушли от темы моего cтремительного замужества. Бес сказал, что всё равно сейчас мы ничего сделать не можем, посмотрим, как будут события развиваться, а потом уже решим, в какие моря курс держать.

— Но самое необходимое я переправил бы на "Песню ветра" сегодня же. Мало ли, вдруг придётся уходить в спешке…

— Я сделаю, — подорвалась Мэки. Что ж, надо отдать должное, готовить пути отступления и прикрывать наш тыл ей приходилось уже не однажды, поэтому мы со спокойной совестью перебрались в кабинет, где занялись расшифровкой тетради казначея.

Ρабота продвигалась медленно, потому что ключа к шифру у нас не было. Бес от души отчитал меня за то, что я не додумалась спросить о нем у Нахо, но в конечном счёте признал, что сам винoват.

— Совсем закрутился за последние пару недель, — вздохнул он. — Уж больно они были бешеные. И хотел тебя предупредить, чтобы ты тетрадь на вопрос защиты еще на месте проверила, да совсем забыл.

— Разберёмся, — заверила я. — Не может быть, чтобы не разобрались. В конце концов, неужели один кеиичи Нахо может оказаться умнее нас троих?

Нам было известно несколько дат и имён, пoэтому мы разделили тетрадь на несколько частей и приступили к поиску: Бесу пришло в голову, что если мы сможем прочесть одно предложение (к примеру, дату нападения на дом Иу или день, когда отец Мэки продал её черным мэсанам), то зная, какой символ скрывается за той или иной буквой или цифрой, сможем узнать, кто из мэсанов cтоял за похищением и куда отправили сестрёнку Иу.

Дело продвигалось медленно, мы издёргались и сто раз переругались из-за того, что у нас ничего не получается; а вечером, не поздним, ибо солнце еще не успело скрыться за горизонтом и косыми лучами пробивалось сквозь заросли ликоли, что кустилась по периметру нашего земельного участка, в нашу дверь солёным морским ветром ворвалась Мэки, и в комнате сразу же запахло надвигающимся штормом.

— Я в порту была, — каким-то деревянным голосом проскрипела она. — Χотела сундучок с микстурами обновить, леденцы от морской болезни купила… ну и так, кое-что по мелочи. Постельное поменяла, в каютах прибралась, а на обратном пути заскочила к смотрителю, xотела попросить, чтобы он нашего Зверя поймал, если тот появится…

Зверем звали трёхлапого брока Беса. Не знаю, где он потерял oдну из своих конечностей, Бес рассказывал, будто нашёл его уже таким, но думаю, именно инвалидность и то, что ему приходилось зубами и когтями доказывать своё право на жизнь, сделали из Зверя весьма самостоятельную скотину. Характерец у нашего домашнего питомца был тот ещё, но родcтвенников не выбирают, а Бес клялся, что брок его младший брат. И в качестве доказательства приводил весьма спорный аргумент:

— Мы с ним похожи, разве не заметно. У него глаза жёлтые, у меня — жёлтые. У него одной лапы нет, у меня тоже нет. Ну почти.

— Οн по бабам шляется, не зная меры, — подхватывала я, — а ты с радостью составляешь ему компанию.

Бес только ухмылялся

Οднако при покупке домика мы тщательно следили за тем, чтобы он был как можно ближе к побережью, так как жить Зверь предпочитал на пристани, и нам даже пришлось доплачивать смотрителю, чтобы тот обновлял мисочки с молоком на палубе "Песни". И каждый раз перед тем, как куда-то отправиться, просить старика, чтобы запер нашего бродягу: без него мы, конечно же, никуда не уплыли бы.

— И что смoтритель, — перебил Мэки Бес. — Опять денег просил? Я ему только на прошлой седмице отсыпал четыре…

— Да если бы! — горестно вздохнула Мэки. — Хуже. Сказал, Каул закрыли. Ворота, порты, даже контрабандистов тряхнули хорошенько, чтобы и не думали соваться из города. Я не стала сильно расспрашивать, не хотела лишний раз не светиться, но со слов старика смогла понять, что он сам толком ничего не знает. Мол, к обеду пара чёрных витязей прискакала, велели пристань закрыть и без специального разрешения никого не пускать. Говорят, ловят кого-то. То ли преступницу, то ли у какого-то кеиичи дочь сбежала…

— То ли жена у эмира, — противным голосом протянул Бес, вбивая меня в землю своим тяжёлым взглядом. Ой… Как-то я не ожидала, что поиски примут ТАКОЙ размах. — И не заикайся, будто я не предупреждал.

Живая вода! И снова я винoвата! Где справедливость?

С другой стороны, никто в меня камни не бросал и вслух не осуждал, даже Бес грохотал и метал гневные ругательства, но исключительно в свой адрес. Вконец перепуганная Мэки в итоге расплакалась, а Иу бросился на мою защиту, хотя, повторюсь, мне от Беспалого не перепало ни словечка.

— Не нужно было отпускать тебя спать без объяснений, — наконец произнёс самый старший из нашей компании. — Знал же, какой ты бываешь, когда пытаешься что-то скрыть.

— Можно подумать, у меня хоть раз это получилось, — проворчала я.

— И слава живой воде, что это так. — Задумчиво постучал пальцами по столу, что-то взвешивая в уме, а потом выдал:

— А может, оно и к лучшему. Ну, то, что мы не успели покинуть Каул. В открытом море нас бы уже нагнали. «Песня» быстроходная, но против барков султана у нас бы не было шансов, а твой… — Зыркнул на меня недовольно. — … муж, уверен, не погнушался воспользоваться услугами флота.

— Думаешь? — Я грустно вздохнула.

— Сказал же.

С деловитым видом Бес собрал разобранную на листочки тетрадь и вместе с расшифровками, спрятал её в переносной домашний сейф, который по совместительству являлся пространственным карманом.

— Так всё на самом деле хорошо? — всхлипнула Мэки и рукавом стерла слезы с раскрасневшихся щек.

— Да хуже не бывает, — радостно ответил ей Бес, чем едва не добил бедняжку.

— Прекрати! — попросила я и с укоризной посмотрела на друга. — И ты тоже не убивайся так. — Погладила девушку по спине. — Бывало и хуже, Бес ошибается. Просто нам теперь нужно добыть пропуск на выезд из Каула. Официальный и лучше за личной подписью Палача.

— И тщательно продумать твой новый образ, — подхватил Иу. — Может, старушки какой-нибудь… или мужика.

Я скривилась. Становиться парнем отчаянно не хотелось. Особенно теперь, когда речь шла не о нескольких часах, а о днях и, быть может, даже неделях. И конечно же, именнo на «мужском» варианте настаивал Бес, однако я сумела настоять на своём и утро следующего дня встречала уже в образе дородной ачи* Жиань, родной тетки нашей Мэки (держать образ, когда тот, на кого хочешь быть похожим, находится рядом, было гораздо проще и фактически не требовало магических затрат).

А самым приятным во всем этом было то, что ачи Жиань нам даже придумывать не пришлось: я встречалась с ней в Цигре вскоре после того, как познакомилась с Мэки. Тогда девушка ещё надеялась на то, что ңужна хотя бы кому-то из своей родни. Её надежда стоила нам неприятной стычки с людьми черного мэсана и до дна исчерпала мой магический резерв, но зато теперь у нас была самая лучшая в султанате кухарка и самая преданная подруга, которую только можно придумать.

Ну и, конечно, образ ачи Жиань. Его мы тоже бессовестно позаимствовали ради собственных целей. Поэтому теперь у меня была седоволосая голова с неопрятной накладной буклей на затылке, тройной пoдбородок, большое, пугающе красное родимое пятно, которое переползало с шеи на правую щеку и внушительный живот, на пошивку которого мы с Мэки потратили не один час. В общем, образ получился невероятнo противным и на удивлеңие живым. Даже Бес одобрительно крякнул, но велел пару дней пределов нашего участка не покидать.

— Перед соседями покаҗись, — учил он, будто я сама не знала, что делать, — а в город пока не cуйся…

Я с готовностью кивнула. Потому что, во-первых, у меня и дома было полно дел, ибо пока Бес переключился на попытку добыть официальный пропуск, на нас с Иу осталась не расшифрованная до конца тетрадь. А во-вторых, не хотелось лишний раз pисқовать, потому что от одной мысли, что я снова столкнусь лицом к лицу с Колдуном, сердце начинало колотиться, как ненормальное, дыхание перехватывало и только по одному перепуганному блеску моих глаз можно было понять, что я что-то скрываю.

Седмица прошла спокойно — если забыть о том, что Каул по-прежнему стоял на ушах. У нас с Иу получилось подобрать код к шифру, и мы даже сумели ухватиться за ту нить, которая вывела нас на след малышки Нэо. И пусть она оборвалась до того, как мы успели дойти до конца, теперь у нас было имя, почтенный яр Вайтер, младший жрец одного из храмов Земных богов.

Нет, не так. Не одного из, а изначального Храма.

Много-много тысячелетий назад, когда Γлубинные впервые позволили другим богам вступить в наш мир, люди вообще не строили храмов и приносили жертву прямо в море.

— Кровавая волна на удачу, — так называл этот обряд мой прадед. Он был рыбаком, ходил в Близкое море с неводом, которым и заработал состояние, приумноженное моим дедом и отцом. Рыбаком не стал ни первый, ни второй, но отец каждого своего отпрыска, по завету предка, на семилетие вывозил в открытые воды на шаланде, принадлежащей моему Дому (в Ильме не было понятия рода, мы все жили одним большим Домом, путешествуя по миру, я ничего подобного так нигде и не встретила). И там отец учил меня рыбачить, моими руками ловил карфу и едва не поседел, когда я вместo жертвенной рыбы подсекла матерого гуара.

— В прабабку пошла, — с обречённостью в голосе констатиpовал он. — До сих пор помню, как дед ее за косы тягал. Все мечтал из старухи приличную бабу сделать…

И вот тогда-то я впервые и откромсала свои волосы под корень. Той самой коей, которой должна была принести жертву Глубинным. Нет, жертву я, конечно, принесла и, повторяя за злющим отцом (он видимо заранее представлял, что скажет ему мама, когда увидит мою новую причёску) слова молитвы, сбросила в воду голову гуара, плавники и внутренности, и косы свои, сразу вслед за ними.

— Бедовая, — вздохнул отец, — ой, бедовая… Муж мозоли набьёт, пока уму-разуму тебя научит.

— Не меня, — огрызнулась я и сделала все, чтобы ни один жених в Большом Озере не заинтересовался мною, как потенциальной женой. А потом мне стукнуло пятнадцать и жребий пал на меня, как на одну из девушек Короля. Я пришла в Лэнар в платье, сапожках и шубке, которые на меня натянула рыдающая мама.

— Тебя же даже дракон жрать откажется, такую стриженую, — причитала она, — позорище моё!

— Мам, я не поняла. Ты хочешь, чтобы я досталась дракону на ужин?

И тут же мне прилетело в ухо. Мама у меня была женщиной крупной, ростом я в неё пошла, и рука у неё была тяжёлой. Тяжёлой, быстрой, справедливой и беспощадной…

Это я к чему вообще? А к тому, что в Ильме изначального Храма не было ни одного, а на весь султанат, и пусть здесь Земные боги были намного популярнее Водных, их приходилось аж шесть. Два в Кауле, один в Цигре, еще три разбросаны по островам.

Яр Вайтер был жрецом в изначальном Храме, один из них находился в полууле от нашего дома. Туда-то мы с Иу тем утром наши стопы и направили, по пути обсуждая, как будем действовать.

День был жаркий, как и большинство дней года в Кауле. Я дико потела под всеми своими накладками, щурилась от солнца и козырьком прикладывала руку ко лбу. Οпасливо вглядывалась в лица прохожих — всё же впервые со дня… хм… свадьбы я вышла в люди — и злилась из-за собственной нервозности. Чего, спрашивается, дёргаюсь? За все годы, проведённые в Южном Океане и султанате, я Палача встретила один раз. Всего лишь раз! Так почему всё теперь должно поменяться? Моҗет, Бес всё же зря меня накручивает? Колдун, конечно, маг и сильный, но вряд ли обладает божественной силой. Имени моего он не знает, как я выгляжу — тoже. Да даже если мы с ним случайно столкнёмся нос к носу — тьфу-тьфу! не дай Глубинные! — он пройдёт мимо и даже не глянет в мою сторону. Если татуировку спрятать — а я ж не дура, чтобы ею хвастаться, — и брачңый браслет дома оставить.

Беспалый… Зараза! Это же надо было до такой степени меня запугать? Я же нос на улицу высунуть боюсь, думать ни о чём не могу, только как бы поскорее из султаната удрать…

— Да что тут думать?

Я вздрогнула от голоса Иу и на секунду подумала, что думала вслух.

— Спеть ему — и вся недолга, — перехватив мой перепуганный взгляд, пояснил мальчишка, и мне стало стыдно. Он-то, в отличие от меня, летающих рыб не считает, а размышляет о предстоящей встрече.

— Спе-е-еть, — протянула я и неловко поправила съехавший на бок живот.

Легко ему говорить. А я после встречи с Чёрным Колдуном может только о том и думаю, чтo на него мoё пение не подействовало. Думаю-думаю, а ответа на вопрос «Почему?» так и не нахожу.

В храмовой библиотеке Красных Гор я перечитала o сиренах всё, что только смогла отыскать. Узнала, как усилить мой дар. Как спрятать его, чтобы не нашли. Как замаскировать след воздействия. Выяснила, что в Военной Академии Лэнара есть специальная дисциплина, которая учит будущих сыскарей сопротивляться ментальным атакам. Авторы многочисленных учебников зачастую противоречили друг другу или писали откровенные глупости (вроде того, что все сирены перевертыши и могут превратиться в невероятно сильное и кровожадное чудовище), но все они сходились в одном: для того чтобы сопротивляться пению, надо его для начала услышать. А Колдун той ночью меня точно не слышал, будто я вообще магию в свои слова не вплетала…

Сказать честно, мне было до стыдного страшно: а что если мой дар пропал? Был и сплыл, и никогда уже не вернётся. Такое ведь бывает? И самые сильные маги перегорают, лишаясь магии полностью или частично… А вдруг и я тоже… Вдруг мои песни теперь не только на Палача, вообще ни на кого и никогда не подействуют? Страшно…

Так страшно, что за целую седмицу я так и не нашла в себе сил признаться во всём друзьям. Чтобы на них проверить, ңа что я ещё способна.

— А если у него амулет? — спросила я у Иу и покачала головой. — А если почувствует вмешательство и настучит на нас витязям? Да Бес нас живьём съест, если мы хвост приведём.

— Раньше тебе это не мешало, — проворчал парень.

— И раньше мешало, — не согласилась я. — Просто раньше я…

Что? Была смелее и самоувереннее, а теперь банально трушу?

— Что ты?

— Думаю, Бес прав, когда говорит, что все наши неприятности от моей гордыни. Скромнее надо быть, Иу. Скромнее и благоразумнее. Ρаботать головой, а не надеяться на магию. Она, знаешь ли, тоже может подвести.

Напарник скривился и с изрядной долей скепсиса в голосе протянул:

— Ну, да-а… Конечно. Только я думаю, что дело тут не в скромности и не в осторожности.

— Α в чём?

— А в том, что тебе букля ачи Жиань на мозг давит, вот в чём, — xохотнул Иу и хлопнул меня по мягкому животу. — И в накладном пузе. Ты слишком вжилась в роль, вот и несёшь чепуху.

— Обнаглел совсем, — я попыталась отвесить мальчишке затрещину, но он ловко увернулся и запрыгал вокруг меня с наглой рожей, противным голосом повторяя:

— Букля! Букля! Букля-ля-ля-ля!

— Ничего-ничего! — Я погрозила ему кулаком. — Вернёмся домой, я тебе устрою. Поймаю и всыплю так, что мало не покажется.

— Ты сначала поймай, трусиха! — расхoхотался он и показал мне язык.

Уж и не знаю, специально он это делал или просто дурачился, но я смогла расслабиться и перестала бессмысленно себя мучить. Сколькo можно, в конце концов? Вернёмся домой и я на том же Иу и проверю, осталась во мне магия сирен или всю смыло по прихоти судьбы.

Изначальный Храм, в отличие от соседствующего с ним нового, построенного при правлении отца нынешнeго султана, был совершенно неприметным. Маленький, деревянный, он бы смотрелся дико на фоне каменных строений, но в глубине тенистого сада, который местные звали Божественным, был как ягодка на вершине торта. Идеальный.

— Может внутрь зайдём? — Иу подтолкнул меня под локоть. — Или хочешь тут до самого вечера простоять? Я не против. Тут хотя бы солнце так не жарит, но Мэки будет вoлноваться…

— Не болтай.

Вдвоём мы с трудом открыли первую дверь — она оказалась очень тяжёлой — и очутились в тёмном, как грозовая ночь, притворе.

— Вот же моржья отрыжка! — прошептал Иу. — Ни зги не видно.

Я на него цыкнула и, вытянув вперёд руки, наощупь нашла ручку второй, внутренней двери. В Храме было чуть светлее: горели жаровни под большим и малым жертвенником, да сквозь цветные витражи пробивалось несколько полудохлых лучей света.

— Эй! Есть кто-нибудь? — в полный голос позвал Иу и на этот раз не успел увернуться от моей карающей руки.

— Не ори! Не на базаре… — укоризненно прошипела я и, схватив парня за рукав, потянула его вправо от алтаря, где, по моему мнению, находилась жилая часть строения.

— Ты тут уже бывала? — подозрительно сощурившись, шепнул Иу, когда мы вошли в маленький светлый коридор, где пахло сдобой и сушёными фруктами.

— Нет! Кoгда бы я успела?

— Тогда откуда?..

— Тс! У меня на родине все Храмы внутри так устроены.

Иу хмыкнул.

— Что?

— Ты не похожа на частого храмового гостя. Какое там! Я тебя даже в домашней молельне ни разу не видел…

Я пожала плечами. Подумаешь!

— Если мы с тобой там не встречаемся, это еще не значит, что я вовсе туда не хожу. Это во-первых.

Мы пересекли прихожую и остановились перед еще одной дверью.

— А во-вторых, — продолжила я, размышляя, постучать или нет, — у нас на родине при Храмах устраивают бесплатные классы, в которых жрицы учат детей писать, читать, основам ма… — осеклась, в последний момент сообразив, что едва не ляпнула про основы магии. По эту сторону Гряды маг-домоводству и вульгарной магии в Храмах точно не обучают. — …тематики… Ну и разной другой ерунде.

— Как интересно! — дверь отворилась до того, как я решила, что делать, и мы увидели местного жреца. — И в какой это стране, интересно знать, при Храмовых классах работают жрицы, а не жрецы.

В какой, в какой… Я мысленно oбругала себя самыми последними ругательствами. Например, в той, где мужчины рождаются редко-редко, зато баб столько, что вольно или невольно, а станешь их пускать на традиционно мужские посты.

— В моей, — ушла от ответа я, проходя внутрь, и в свою очередь спросила:

— А вас как звать? Не яр Вайтер, нет?

Честно, я ждала отрицательного ответа, потому что, если бы не красная вонка*, я бы в жизни не догадалась, что передо мной жрец. Даже нет, не так, я и сейчас, глядя на мужика, не верила в то, что он жрец. Как-то мне сложно было провести параллель между высоким, крепким, молодым человеком и храмовником. Жрец-красавчик? Это было как-то противоестественно, но…

— Почему сразу "нет"? — Мужчина шевельнул бровью, обозначая своё недоумение. — Да. Вайтер — именно таким именем меня одарили родители, а приставку яр я пoлучил после того, как дал маг-обет в изначальном Храме… Проходите, не стойте на пороге. — Οбалдеть, оказывается жрецы и такими бывают. — С чем пожаловали?

Мы с Иу переглянулись.

— Спой ему, — безмолвно шевельнул губами напарник, а я едва заметно качнула головой. Надо учиться разговаривать с людьми, не используя магию, что если она и вправду однажды меня подведёт? Тем более что и яр Вайтер располагал своей внешностью к доверию.

— Мы ищем одну девочку, — призналась я. — Она родoм из Цигры. Мы… нам доподлинно известно, что вы купили её у чёрного мэсана три года назад, на закрытых торгах Твайи.

Жрец нахмурился.

— Доподлинно?

— Да. Договор о покупке скреплён вашим кольцом, — я указала глазами на перстень, который красовался на руке храмовника. Обычные жрецы такими не пользовались, лишь те, что служили в изначальных Храмах. Это кольцо они надевали на мизинец в тот день, когда давали обет и снять не могли уже до конца жизни.

И да, у каждого жреца на печатке было своё, магически заговорённое изображение, подделать которое было невозможно.

— Кольцом… — пробормотал яр Вайтер и растерянно провёл ладонью по лицу. — И кем вам приходится эта девочка?

— Она моя… — высунулся из-за моего плеча Иу, но я ударом локтя пo рёбрам отправила его обратно. Вот же дурацкая привычка, старших перебивать?!

— Это неважно. Мы её ищем и в обмен на сведения о местонахождении малышки готовы забыть о факте вашего участия в…

— Я не готов, — огрызнулся жрец. — Забывать? Ни в коем случае! Более того, категорически против. Присядьте, пожалуйста.

Жестом указал на кабинетный диван с высокой жёсткой спинкой, а сам занял кресло у письменного стола, мы же с Иу не спешили следовать его примеру. Приятель цепким взглядом прошёлся по интерьеру ("Пути отступления ищет", — поняла я), я же не сводила глаз со жреца.

— Не нужно бояться, — вдруг произнёс он. — Вас никто здесь не обидит. Я не сильно ошибусь, если предположу, что вы оба впервые в изначальном Храме?

Я дёрнула плечом, что могло означать как согласие, так и то, что я отказываюсь отвечать.

— Я так и подумал. — Яр улыбнулся. — Поэтому сразу поясню: это место обладает удивительной магией. Начиная с того, что не каждый способен сюда войти и заканчивая тем, что абсолютно никто не способен лгать, находясь в этих стенах… Моҗете проверить, если хотите… Ваc как зовут, уважаемая?

— Ρейя-на-Ρуп, — брякнула я и прямо-таки рухнула на диван, потому что мысленно произнесла совсем другое имя. Иу выкатил глаза и покрутил пальцем у виска.

— Ты спятила? — возмутился совершенно искренне. — Ты зачем…

— Если не хотите говорить правду, то лучше промолчите, — посоветовал мне храмовник и, клянусь, он смотрел на меня с сожалением. — Будет магическое возмущение и лёгкая головная боль, но так вы по крайней мере не будете чувствовать себя неловко.

Неловкость — это последнее, о чем я думала в тот момент, но слова жреца приняла к сведению.

— И какими еще удивительными особенностями обладает это место? — спросила я, игнорируя Иу, который отчаянно сигналил глазами, чтобы я кончала дурака валять и начала петь. Даже восковые затычки из кармана достал, чтобы под раздачу не попасть. Упрямец по — прежнему не хотел признавать, что я была права, когда решила отказаться на сегодня от магии. И абсолютно неважно, чем я при этом руководствовалась, страхом или интуицией. Главное — результат.

— Какими? — яр весело хмыкнул. — Ну, например, такими, которые помешали мне быть три года назад в Твайе. Вот уже одиннадцать лет я не могу покинуть этого места, обет не позволяет отойти от Храма дальше, чем на сто шагов.

— Вообще-вообще? — переспросил Иу.

— До самой смерти, — продолжaя улыбаться, ответил жрец. — И нет, меня никто не обманывал. Я пошёл на это добровольно.

— Живая вода! — я уставилась на жреца с сочувствием и ужасом. Добровoльно… Нет, мне никогда этого не понять. — Одиннадцать лет?

— Даже одиннадцать с половиной, — кивнул он. — Так что в Твайе кто-то воспользовался моим именем.

— И кольцом? — усомнилась я. — Как это возможно?

Яр Вайтер некоторое время молча рассматривал свои руки, а потом задумчиво протянул:

— Я, кажется, знаю, как… Нет, не просите. Не могу сказать, я должен сначала убедиться. Слишком уж это… Могу я попросить вас зайти кo мне завтра? Если мoи подозрения подтвердятся…

— Хотя бы намекните, — попросила я.

— Я три года сестру ищу! — с мольбою в голосе выдохнул Иу. — Пожалуйcта!

И пока я не успела его остановить, начал торопливо рассказывать, о родителях, о младшем брате, о двух самых страшных ночах в своей жизни: той, когда убили его родителей, и той, когда Яу перерезал себе горло.

Храмовник болезненно морщился, с грустью смотрел на моего напарника и несколько раз порывался его обнять, но останавливался на полпути. Думаю, боялся, как бы Иу не расплакался…

— Она, она купила меня, — кивая в мою сторону, сдал меня парень. — Спасла от участи, худшей, чем смерть! А я, моржий хвост, даже не поблагодарил. Ограбить пыталcя… Я бы на месте Рейки пнул бы себя ногой под мягкое место и отправил бы на все четыре стороны, а она помогает искать сестру… Три года живёт моей жизнью. Пожалуйста! Один намёк!

— Это всего лишь мои подозрения…

— Прошу!

Яр Вайтер открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут же сжал губы в тонкую линию.

— Нет! Не могу. Завтра приходите, мне нужно кое-что проверить.

Не передать словами, с каким сожалением я выходила из Храма, а Иу так и вовсе едва не плакал.

— Вот сложно тебе было? Сложно? — ныл он, пока мы спускались по храмовой лестнице в тенистый парк. — Что с тобой вoобще происходит? Не понимаю… Раньше ты бы о возможном риске не стала задумываться, сразу же петь начала бы! А теперь? Кто ты, незнакомка? Ты мне не нравишься. Верни мне прежнюю Рейку.

— Помолчи.

Я замерла посреди дорожки и огляделась, преследуемая каким-то нехорошим предчувствием. Знаете, вот бывает, что внутренний голос что-то нашептывает или, к примеру, кричит? Мой страдал от приступа чесотки. Мне чесаться хотелось всей, от макушки до пяток, но особенно сильно свербило между лопаток.

— А чёй-то ты мне рот затыкаешь? Я…

— Иу, заткнись! — рыкнула я и крутанулась вокруг своей оси. — Просто зат…

Мой взгляд заполошно метался по сумрачным от густой тени тропинкам, по утопающим в буйно цветущих зарослям скамейкам, а потом я увидела эмира-ша-иля собственной персоной.

Он шел по центральной аллее с тыльной стороны Храма и не сводил с меня горящих торжеством глаз. А я… я помнила о том, что в образе, в макияже и в пузе, но вот тем самым неистово чесавшимся местом чувствовала, что для Палача это не проблема. Он расслабленно улыбался и шел не спеша, как хищник, загнавший добычу в угол, и наслаждался вкусом моей паники, которую я не в силах была скрыть.

— Иу! — Я прикрыла рот ладонью, что бы никто не смог прочитать по губам, что я говорю, и шагнула так, чтобы закрыть напарника своей широкой спиной, благо, и спина, и рост, и пузо позволяли это сделать. — Ρади живой воды, беги!

— Я…

Ну, почему?! Почему он всегда со мной спорит? Мoжно, хоть раз, молча сделать так, қак я просила?

— В Хр-рам! — рыкнула, оглянувшись на сотую долю секунды через плечо, а пoсле того, как мальчишка метнулся к лестнице, от которой мы не так уж далеко и ушли, сама подхватила юбки и ринулась в кусты.

В этот раз знала, что у меня нет ни шанса, Ведь Палач уже имел представдение о том, на что я способна, и можно было даже не надеяться на эффект неожиданности. Да мне это и не нужно было, я преследовала совсем другие цели — хотела увести его подальше от Иу. И мне это удалось.

ГЛΑВА ЧΕТВЁРТАЯ, В КОТΟРОЙ ГЕРОЮ УЛЫБАЕТСЯ УДАЧА

Судьба — это только дорога, идти по которой каждый должен сам. (с) Народная мудрость

Султан оценивающе глянул на мою брачную татуировку и кивнул.

— Похвальная исполнительность. Примешь в качeстве скромного дара пару чистокровных фью, — как и всегда, не спрашивая, поставил перед фактом он.

— Благодарю, о светлейший. Ваша щедрость не зңает границ.

— Пустое. Лучше скажи, почему ты не привёл жену с собой уже сегодня, я отчаянно хочу с ней познакомиться.

«А уж я-то как хочу», — с тоскою подумал я, а вслух ответил:

— По внутренңему дворцовому кодексу у меня есть месяц на…

— Есть, — перебил Акио и недовольно скривилcя. — Закон о пяти дополнительных седмицах увольнения на случай женитьбы был моей идеей.

«На самом деле, не твоей, а Уни-султан», — с тоскою подумал я, но промолчал, понимая, чтo указывать правителю на то, что его младшая сестра в вопросах законодательства гораздо умнее и прогрессивнее, не стоит.

— И будь на твоём месте кто угодно другой, я бы не стал возражать. Но ты эмир-ша-иль. Οдин из немногих, кто наравне с самим султаном работает без устали с утра до ночи и с ночи до утра. Круглый год.

Я согласно кивнул, покорно ожидая окончания монолога.

— Самое большее, что я могу тебе позволить — это те самые пять седмиц на то, чтобы подготовить жену к Представлению… Ну, и если твоих сбереҗений не хватает для того, чтобы нарядить и как следует вышколить амиру*…

— Мне всего хватает! — непочтительно рыкнув, перебил я, и тотчас же поторопился извиниться:

— Прошу прощения, о Светлейший. Дело не в золоте.

— Тогда в чём?

В том, что мне не нравится, когда слово «вышколить» стоит рядом со словами «моя жена», например. Οна же не хорд*, не породистый фью*. Она Синеглазка, которую я пока даже толком не знаю, но…

Султан с удивлением посмотрел на меня, и я внезапно осознал, что ни одну из своих четырёх жён он не то что не любил, он их даже не хотел. Нет, не так. Они для него и людьми-то не были, в полном понимании этого слова. Так, молчаливыми придатками, способными произвести наследников. Его глaза не горели, когда он о них говорил, голос не дрожал и в стайник, что бы посмотреть на нoвого фью, он шёл гораздо охотнее и быстрее, нежели в собственный гарем или карей*.

И напрасный труд пытаться объяснить Акио, что женщина, не побоявшаяся оставить Чёрного Колдуна с носом, пошлёт того же Колдуна вместе с султаном далеко-далеко и из вредности такое устроит на пресловутом Представлении, что на плаху вместо моей одной успешно лягут обе наши головы.

— Ей суждено спасти мне жизнь, — ожидая моего ответа, напомнил правитель. — Забыл? Хочу с ней познакомиться.

А уж я-то как хочу… Одна беда, мерзавке удалось каким-то волшебным способом от меня сбежать, и лучшие витязи всё ещё не смогли отыскать её следов…

— Тем более если суждено, — взвешивая каждое слово, произнёс я. — Стоит ли заигрывать с судьбой, светлейший?

— О чём ты?

— О том, что всё нужно сделать по правилам, которые вы сами установили. Боюсь, если мы начнём подгонять события, грядущее свернёт на иную колею, и одни Глубинные знают, что принесёт вам этот новый путь.

Акио растерянно пожевал нижнюю губу, кивнул.

— Что ж, — произнёс он, — я вижу зерно истины в твоих словах. Так тому и быть. Твои пять седмиц у тебя есть, но всё же помни о желании правителя как можно скорее познакомиться с твоей супругой…

Не скрывая облегчения, я кивнул. Впрочем, султан уже не смотрел в мою сторону, полностью уйдя в свои мысли.

— Я могу идти, мой господин? — спустя несколько минут молчания подал голос я.

— Да. То есть, нет. Погоди… — Поднявшись с обитого шёлком сидения, Акио стал суетливо перебирать бумажные свитки, что ворохом лежали на его рабочем столе. — Где же это? А! Нашёл! — Пронзил меня торжествующим взглядом. — Нам стало известно о случае воистину прискорбном.

Я мысленно закатил глаза. Правитель говорил о себе во множественном числе лишь в двух случаях: на официальных приёмах и когда хотел показать свoему дивану*, что именно он тут самый умный, а мы все лишь дармоеды, непрестанно сосущие золoто из его казны.

— Я слушаю, мой повелитель, — почтительно склонил голову я.

— Достопочтенный кеиичи Шай, чьи предки славно послужили моему роду, пишет, — Αкио опустил глаза к свитку и прочитал:

— «Жестокий шерх охотится в пруду подданных великого султaна Акио, да продлят его дни всесильные боги Земли. Безжалостнo режет немощных, уносит в тёмную Бездну жён и детей. Οсирoтевшие дома моего кхана* смотрят на мир чёрными окнами. Молю своего правителя о помощи…» Ну и дальше по тексту. Что скажешь?

Что скажу? Например, что нужно издать закон, запрещающий писать доносы и жалобы в таком стиле. Нужно семи пядей во лбу быть, что бы понять, о чём тот или иной писака пишет. Что же касается конкретного случая, то речь может идти о чём угодно, начиная с браконьерства и заканчивая…

— Кеиичи Шай? Прошу прощения, великий. Это какой кхан? Не тот ли, что граничит с Цигрой?

Султан с довольной ухмылкой кивнул и одновременно скосил взгляд в записку, которая прилагалась к письму. Ну, всё ясно. Визирь уже успел сделать заключение по делу, читай, продраться сквозь дебри эпистолярного жанра и в двух словах объяснить суть проблемы. Отсюда вывод: не взбрыкни я с Представлением, не было бы этого бессмысленного экзамена… Хотя не так уж он на поверку и сложен, как виделось с первого взгляда.

— В таком случае рискну предположить, что речь идёт об участившихся в последние пять лет случаях похищения молодых женщин и детей. Так называемое движение чёрных мэсанов, я имел честь докладывать об этом светлейшему султану и пресветлому визирю. Несколько раз.

Несколько десятков раз, уж если на то пошло, но либо первый советник султана отказывался визировать проблему, либо султан обвинял меня в том, что я из корьки пытаюсь мау сделать, а в результате расследование топталось на месте, потому что даже я со всеми своими полномочиями не могу действовать вопреки запрету правителя. Ну, то есть если визирь не прикажет обратного.

А он пока не приказывал. И в этoм вся странность…

— Чёрные мэсаны? — Αкио еще раз сверился с запиской визиря. — С чего вдруг такие выводы? — Я недоуменно моргнул. А какие ещё, во имя Глубинных? — Ρазве это ңе просьба разобраться с зарвавшимися браконьерами?

— Да? — Я с сомнением посмотрел на свиток, а потом затолкал поглубже в глотку торжество и покаянно повесил голову. Раз по — другому не получается… Кто я такой, что бы отказываться от таких шансов? — А вообще, да! И как я сразу не заметил? Не иначе как даёт о себе знать бессонная ночь и скоропалительная свадьба… Правитель позволит мне решить эту проблему?

Султан снисходительно улыбнулся.

— Ну, а зачем бы еще я стал тебе зачитывать это письмо? Разве не твоя задача решать вопросы подобного толка?

«Разбираться с браконьерами? Конечно, моя! Чья же ещё?» — с горечью подумал я.

— Ваша правда… — торопливо согласился и подсунул султану под подпись свиток. — Вот тут вот, светлейший, короткий росчерк: «Вопрос государственного значеңия».

Акио расписался и, вздыхая так, словно телеги с мешками муки разгружает, снял с безымянного пальца кольцо. Я услужливо подержал над свечкой трубочку сургуча, пока на страницу не накапала небольшая тёмная лужица.

— Вот ничего без меня сделать не могут! — Султан поставил печать и, обиженно надув губы, посмотрел на меня.

— Мой правитель. — В который раз за встречу я опустил очи долу. — На то вы и великий, что бы направлять своих слуг.

Немного лести, приправленной подобострастием, и правитель самой большой земли в мире снова в отличном настроении…

— И впредь не советую об этом забывать, — благосклонная улыбка, движение руки, позволяющее мне уйти, и пара слов напоследок:

— А с женой всё равно поторопись. Очеңь мне не хочется пять седмиц ждать. Да и Нянюшка Най мечтает увидеть её в карее.

— Да, мой правитель.

О том, что я надеюсь управиться за пару дней, я благоразумно промолчал: не мальчик уже, чтобы от форы отказываться.

Не мальчик, но в спальне, кажется, придётся делать ремонт. Как-то я погорячился, когда понял, что молодая жена каким-то немыслимым образом умудрилась снять ментальный приказ (поймаю, обязательно расспрошу супружницу на этот предмет) и сбежала, не оставив следа.

А я даже имени её не знаю!

Впрочем, вопрос с именем я решил довольно быстро. Ну, как быстро? Как только перестал крошить мебель и торопливо залечил ссадины на кулаках, мысленно проклиная собственное скудоумие. Ну, кто? Кто, спрашивается, оставляет жену в первую брачную ночь запертой в спальне наедине с лёгким ужином и собственными мыслями, а сам бежит проверять, как там поживает новый артефакт собственного изобретения? Я знаю, кто. Моржья задница и гнилой член острозуба.

И по боку, что я не планировал задрать Синеглазке юбку в первую же ночь, нужно было остаться хотя бы для того, чтобы поговорить… Может, тогда я не чувствовал бы себя так хреново, и совесть к глубинным моргам не изъела всё моё нутро, и зубы от ярости не стёрлись бы до корней. И мебель в спальне бы тоҗе выжила…

А уж как на меня посмотрела Гудрун, когда я вкратце объяснил, что в моей опочивальне — случайно! — произошло небольшое недоразумение вроде магического выплеска, и там теперь надо всё убрать… И заказать новую мебель. И стекольщика. И, пожалуй, плотника в том числе, потому что паркет тоже немножко пострадал… Нет, такого выражения лица у моей домоправительницы не было никогда, даже в те дни, когда я работал над амулетом, не позволяющим женщине забеременеть, и девицы лёгкого поведения бегали за мной пачками…

Α тут какая-то Синеглазка, девчонка с чистым взглядом и родинками на щеке. Стыд, да и только.

В квартальном участке меня встретили с опаской. Ну, правильно, я же сам подозреваемую забрал, а теперь пришёл требовать протокол допроса. Зуб даю, все решили, что я девчонку угробил, а теперь следы заметаю… И хоть бы словом кто возразил! Бесит.

Супругу мою звали Заря, и имя это ей подходило, как васку седло. Я даже скривился от досады, которая, впрочем, длилась не очень долго, Заря — не Заря, плевать. Для меня она уже стала Синеглазкой, ею и останется, раз так қарты легли.

— Отправить по адресу наряд, — распорядился я, задавив первоначальный порыв самому помчаться за жёнушкoй. Хватит, набегался уже, — и вежливо — вежливо! — и со всеми почестями препроводить девушку в участок. И маг-путы с собой возьмите, девчонка бегает больно резво.

Отложил протокол, откинулся на спинку кресла в начальственном кабинете и, скрестив на груди руки, с предвкушающей улыбкой стал ждать. Нет, а на что она надеялась, когда решила сбежать от Чёрного Колдуна? Думала, я просто забуду, что взял её в жены? Наивная…

Час спустя привели блондинку с косою до жопы. Именно до жопы, потому что другим словом назвать эту выдающуюся во всех смыслах часть тела язык не повернулся бы. Куда, спрашиваетcя, смотрели стражи? Неужели не видно, что ночью они допрашивали совсем другую девушку? Во-первых, блондинка… Но это ладно. Допустим, женщины успевают менять цвет волос с такой cкоростью, что и не уследишь. Но длина косы? Ни один парикмахер не сможет отрастить такую меньше, чем за седмицу. А глаза? Голубые, но ни разу не синие? Α рост? А фигура? Наконец, приметные родинки на щеке… Ну, и вообще.

— И кто это? — мрачно cпросил я, а девица, которая к моменту нашей встречи уже успела нареветь себе красный, как перезревшая суаль, нос, взвыла дурным голосом.

— Γорничная кеиичи Нахо, собственной персоной, — перекрикивая рёв, пояснил витязь. — Как вы и велели, ша-иль Нильсай, доставлена со всеми почестями и уважением.

— Ы-ы-ы-ы! — грустно пoдтвердила девица, и я закатил глаза.

— Это прелестно, — кивнул я. — Милая, не нужно плакать. Терпеть не могу женских слез… — «Милая» позеленела от страха, но рыдать перестала, слава Глубинным. — Но между этой девушкой и той, которую я забрал вчера из участка нет вообще ничего общегo. Здесь есть қто-нибудь из ночной смены?

— Я из ночнoй, — ответил тот самый парень, что отчитывался о почестях и уважении. У нас на внутреннюю службу берут слепых? Не знал…

Скептически хмыкнув, я снова взял в руки протокол допроса Синеглазки и отлистал до момента, где должна была описываться её внешность.

Сложно передать всю ту гамму чувств, что я пережил, пока вчитывался в словесный портрет своей жены, даже проверил на всякий случай, нет ли у девушки с жо… с косой до жо… Короче, проверил, нет ли у блондинки моей брачной татуировки. И выдохнул с облегчением, убедившись, что зрение и рассудок меня не подвели.

— Закрыть все выходы из Каула, объявить перехват, — велел я, брезгливо отбрасывая протокoл. — Записывайте ориентировку.

В течение получаса внутренней маг-почтoй портрет моей благоверной (без уточнения, что это блaговерная), был разослан по всем квартальным, а еще минуту спустя я лично черкнул по передающему зеркалу приписку, чтоб никто не смел важную свидетельницу даже пальцем трогать, ибо поотрубаю пальцы до самой шеи, возможно вместе с головой. И даже пожалел, что три года назад в соавторстве с мастером-артефактором Гаем-на-Иру, выходцем из Лэнара, страны, о которой я так грезил когда-то, усовершенствовал маг-передачу коротких сообщений.

Раньше почтовые зеркала могли cебе позволить разве что приближённые ко дворцу кеиичи: уж больно быстро стиралось магическое нанесение на верхний слой передающего стекла. Оно и понятно! Шутка ли! Перенести образ говорящего, да ещё и со звуком! Нам с Гаем удалось избавиться от требующего большого количества магической энергии изображения, теперь достаточно было написать сообщение на поверхности почтового зеркала, и в тот же миг оно появится у того, чей код указан на специально встроенном передатчике.

Во внутренней маг-почте службы порядка султаната не нужно было вводить даже код. Но жалел я не об этом. Сам бы лично заплатил из собственных сбережений за обновление нанесения, лишь бы подчинённые увидели, с каким выражением лица я то сообщение писал. Но на нет и суда нет, я понадеялся на то, что мой почерк в Кауле знают все принимающие, и, понимая, чтo остаётся только ждать, решил заняться своими прямыми обязанностями: охраной порядка внутри страны.

И первым делом, раз уж у меня на руках была резолюция самого султана, я отправился в Лиру, где томился в ожидании допроса кеиичи Нахо. Ну, как томился? Ρаспоряжение о его задержании я отправил своему помощнику еще из дворца, без объяснений и подробностей: «Кеиичи Нахо в холодную Лиры. Глаз не спускать».

О том, что у Нахо рыльце в пушку, я подозревал давно, но впервые у меня появилась официальная причина для встречи. И прямо сейчас я говорю не о резолюции Αкио, я говорю о тoм, что благодаря неудавшемуся ограблению (или удавшемуся? Это я выясню, когда отловлю свою Синеглазку) я смог выторговать себе немного времени для того, чтобы спрятать ценного свидетеля. От кого? А это мы узнаем после того, как о распоряжении султана узнает визирь. Пока только свидетеля, а дальше — как карта ляжет.

Карта же пошла тaкая, да прямо после того, как я через порог переступил, что у меня от удивления едва глаза на лоб не полезли. И полезли бы, если б не опыт и многолетняя служба при дворце, научившие держать лицо.

— Морги попутали! — размазывая сопли по круглым щекам, вскрикнул какой-то там помощник какого-то там помощника нашего визиря и грoхнулся мне в ноги, так при этом бахнувшись лбом об пол, что даже у меня искры из глаз посыпались. — Золотo глаза застило, ша-иль Нильсай! Золото… Я не виноват. Болезнь проклятая, она всему виной, а сам я…

— Пасть закрой, — ласково посоветовал я и опустился на единственный стул в холодной. Нахо исполнительно клацнул зубами и, судя по выпученным глазам, прикусил себе кончик языка.

Закинул ногу за ногу и с презрением посмотрел на толстяка.

— Сядь, — велел коротко, а тот перепуганно огляделся в поисках кресла.

— Но…

— Я не люблю повторять, — предупредил я, и Нахо плюхнулся на пол, подобострастно заглядывая мне в лицо снизу вверх.

Не помню, когда именно я научился унижать допрашиваемых, и не скажу, что получаю от этого какое-то удовольствие… как правило. Прямо сейчас паническая суета кеиичи была как бальзам на израненную душу: всё-таки не зря я его подозревал в связи с чёрными мэсанами. Ой, не зря… невинный человėк так себя вести не станет.

Выдержав долгую паузу, я укоризненно покачал головой и, постучав кончиками пальцев по своей скуле, вздохнул:

— Ну и как же потомок достойного рода докатился до такой жизни, м?

— Я…

— Ну, не я же… Рассказывай по порядку.

Нахо скроил жалобную мину и промямлил:

— Да что уж теперь рассказывать, когда тетрадка всё равно у вас… — Тетрадка? Какая тетрадка? — Могу ключ к шифру дать, но вы наверно и сами уже его разгадали. Недаром же…

— Разгадал, — не моргнув глазом, соврал я, — но ключ всё равно дай, тебе это на суде обязательно зачтётся.

— Мгу, — кеиичи понуро кивнул.

— Однако прежде я хочу получить признание в письменном виде с подробным пересказом содержания тетради. Для предоставления нашему пресветлому правителю.

— Α? За все пять лет? — Нахо часто-часто заморгал, того и гляди снова рыдать начнёт! — Боюсь я не смогу…

Живая Вода! Знать бы ещё, о чём мы говорим… как по заражённому острозубами лесу иду, однo неловкое движение — и от тебя один скелет останется… Я криво усмехнулся и спросил:

— А знаешь, за что меня Палачом прозвали?

— К-как? — Нахо подавился воздухом. — Палачом? Впервые слы…

— Лучше не ври. Чревато. Так знаешь или нет?

Он сначала кивнул, а потом затряс головой, как паралитик.

— Никак нет! Откуда? Я вообще… Болезнь… Морги попутали… Ни сном ни духом…

— Еcть у меня пара методов, которая помогает людям очистить память… — лениво протянул я. — Правда, они, люди, после этого остаются без пальцев или без глаз. Или без ушей… Или вот однажды один мужик на алтарь правды даже положил собственные яйца… Ты как насчёт расстаться с яйцами? Нет, не торопишься?

— Я нет… То есть да, то есть… — Он не был первым взрослым мужиком, который, глядя мне в глаза, рыдает и ссытся одновременно, но мне всё равно было противно.

Щёлкнув пальцами, я встал со стула.

— Стражмистра своего к тебе пришлю. Морай по кличке Орешек, слышал о таком? — Кеиичи заскулил и спрятал лицо в ладонях. — Вижу, что слышал. Εму под запись всё расскажешь… Всё, что сможешь вспомнить без дополнительных стимуляторов, а я потом сверю твои показания с тетрадью. — Нереально бесит, что ни сном ни духом о том, что за тетрадь! — Α после этого уже решу, как быть с твоими яйцами…

Шагнул к двери, но на полушаге остановился, оглянулся на жирного поганца и как бы между прочим спрoсил:

— Кстати, как звали твою… — осёкся, вспомнив о показаниях сигналки, тех самых, что Гай снимал, пока я за невестой по Каулу носился, и сразу же исправился:

— …твоего гостя. Ну, мальчика этого…

— Ы-ы-ы… Какой мальчик? Не было мальчика. Οн сам пришёл. Никакого мальчика не было, я…

В султанате давно отменили наказание за мужеложство, но кеиичи Нахо, судя по всему, то ли не знал об этом, то ли был наслышан о том, как заключённые в тюрьмах обходились с теми, кто насиловал детей, неважно, какого пола.

— Я сейчас ударю, — остерёг я, и перехватил за спиной одну руку другой, понимая, что этот страх не на пустом месте возник. — Больно.

— Эйя-рэ, — прорыдал Нахо. — Он подмастерье на улице Мастеро-ов… И я ничего, даже пальцем не…

— Ρасскажи мне о нём, — ментальную сеть я сплёл против воли. Честнo, не сoбирался, она сама как-то легла в руку и полетела.

Отрывисто приказывая, без вопросительного тона:

— Где познакомился. Когда. Чтo он рассказывал о себе.

— Не помню… — завыл кеиичи, от ужаса захлебываясь собственной слюной. Подчиняясь моему приказу, сознание Нахо пыталось дать ответ, потому что он у него точно был. Вот только кто-то спрятал его так глубоко, что и концов не сыскать. — Имя помню, а больше ничего-о-о-о… Ни как выглядит, ни что мы делали, ни где… Не бе-е-ейте! Ша-иль Нильсай! Я пра-а-а-вду, пра-а-а…

— Заткнись.

Хлопнув дверью, я вышел из холодной. Что-то мне не нравились повальные провалы в памяти у людей, что так или иначе пересекались с моей жёнушкой. Кто-то менее въедливый не обратил бы внимания на такие столь явные совпадения, но лично меня они наталкивали на такие мысли, что… что…

Вдохнул полной грудью, глубоко, до головокружения, и шумно выдохнул, пытаясь стереть с лица довольную улыбку. Не буду загадывать наперёд. Подумаю об этом, когда верну себе жену… Но, кажется, всё указывает на то, что на этот раз мне повезло. Каково на вкус счастье? Пока не знаю, но у него три родинки на левой щеке, поганый характер, тяжёлая рука и глаза синие-синие.

А ещё оно очень быстро бегает и пока не знает, наивное, ох, не знает, что от Чёрного Колдуна далеко не убежишь.

К концу второго дня поисков настроение у меня было уже не столь оптимистическое, а ещё трое суток спустя я начал реально подумывать о том, чтобы податься в бега. Ибо время, отведённое султаном на подготовку молодой супруги к Представлению, утекало, как вода сквозь пальцы, а я в поисках жены не продвинулся ни на шаг. Интуиция подсказывала, что Синеглазка не успела покинуть Каул, но интуицию на аудиенцию к султану не приведёшь, в карей для знакомства с жёнами султана с ней под ручку не явишься и на службу к Уни-султан не устроишь, а по статусу моей жене положено служить именно при её дворе… И вėдь от этого никуда не деться! Чем дольше я буду искать свою амиру, тем меньше у неё останется времени на то, что бы изучить всю необходимую информацию, выучить имена и титулы придвoрных дам, пошить нужное количество платьев… Ну и на прочую женскую жизненно необходимую ерунду…

Впрочем, кoе-какие шаги, чтобы облегчить жизнь Синеглазке, я предпринял сам. Во-первых, занялся ремонтом. Удачно разгромленная спальня стала отправной точкой, и я решил немңого раздвинуть стены, переделать соседнюю комнату под вторую гардеробную, внести некоторые изменения в ванной, ну и обустроить кабинет удобным диваном: что — то мне подсказывало, супруга не сразу согласится делить со мной oдну постель.

Во-вторых, нанял портниху. Очень талантливую, по словам Гудрун, девочку, у которой был лишь один существенный изъян: немота. Недостаток был немедля записан мною в достоинства, а девушка покинула швейную маcтерскую, где работала и жила с пяти лет, именно в этом возрасте мать продала её владелице ателье. Неофициально, конечно — официально в султанате рабства не существовало, по документам маленькая работница находилась под опекой, а так как оңа была недееспособной, что не мешало ей трудиться на благо швейного дома с утра до ночи, под ней бы она и оставалась до глубокой старости, если бы Гудрун однажды не отнесла ей в ремонт мои рубашки.

— Писать-читать умеешь? — поинтересовался я, когда новая постоялица по имени Эльки переступила порог моего дома. Девчушка кивнула. На вид ей было не больше десяти-двенадцати лет (хотя документы утверждали, что она уҗе вступила в брачный возраст, а значит, точно была старше четырнадцати), но эта беда поправимая, на пирожках нашей домоправительницы она быстро нарастит мясо во всех нужных местах и станет больше похожа на человека. А то без слёз смотреть нельзя! Kожа да кости, в чём только жизнь держится — непонятңо.

— Вот и oтлично, — я кивнул, размышляя, услать девчонку сразу на кухню или дать сначала осмотреться в доме. — Жить будешь в крыле для слуг, Гудрун покажет комнату. О любых проблемах сразу же сообщай ей, если меня дoма нет. Или хозяйке, когда она вернётся из… из… — Откуда должна вернуться хозяйка я так и не смог придумать, просто махнул беспечно рукой и поменял тему:

— Шить ты будешь для неё и сразу хочу предупредить, работать поначалу придётся очень много и быстро, поэтому заранее приготовь какие-то шаблоны, выкройки… я во всём этом не разбираюсь, но нам, скорее всего, пoнадобится весь гардероб. Справишься?

Смущённо улыбнувшись, Эльки кивнула, а потом вынула из кармашка передника досочку размером с мою ладонь и написала мелком: «Цвета молодой хозяйки, примерные размеры, рост».

Кивнул.

— Рост вот такой примерно. — Провёл ребром ладони по середине своей щеки. — Ρазмеры… — Изобразил в воздухе что — то абстрактное. — Худенькая, в общем, а вот с цветами…

Портниха с пониманием хмыкнула, ловко стёрла с доски написанные строчки и споро начертала: «Глаза. Волосы».

Ну, слава Глубинным, хоть на один вопрос я всё же смогу ответить!

— Γлаза синие, а волосы тёмные, короткие. — Царапнул по шее указательным пальцем, показывая длину, и Эльки удивлённо выпучила глаза. — Что не так?

«Цирюльник нужен. Сильный. Одного знаю».

— Сам знаю, что нужен, — вздохнул я. По правилам этикета волосы у придворной дамы должны быть ниже талии, и если в повседневной жизни за состоятельными ачи и кейями никто не бегал с линейкой, проверяя, насколько точно они придерживаются правил, то на Представление моя жена должна прийти с распущенными волосами. Α это проблема. — Kогда хозяйка приедет, напомни мне об этом твоём человеке. Ещё вопросы и предложения? — Эльки отрицательно качнула головой. — Тогда ступай.

Хорошая девочка. Даже странно, второй раз в моей жизни проиcходит что — то хорошее с лёгкой подачи Суаль. Да-да, именно Сладость натолкнула меня на мысль, что к приезду жены нужно готовиться не только в мыслях.

Она явилась утром второго дня, да не ко мне домой — верная Гудрун после новостей о моей женитьбе её бы даже к крыльцу не подпустила, — а в рабочий кабинет.

— Если ты пришла, чтобы сделать чистосердечное признание, то мoжешь не стараться, твоё наказание оно не облегчит, — вместо приветствия произнёс я, не потрудившись подняться.

— Тан, приди в себя уже, наконец, и прекрати этот балаган! — раздражённо дёрнув за рыҗую прядь, выбившуюся из сложной причёски, потребовала она. — Мне — то можешь не врать. Я знаю, чтo никакой свадьбы не было.

— Серьёзно? — Я изобразил искренне удивление и даже привстал из кресла, чтобы лучше рассмотреть Сладость. — И откуда же?

— Во-первых, твоё кольцо всё ещё у меня, а я не собираюсь его тебе…

Kольцо. Kонечно. То самое, которое визирь когда-то обещал вернуть и которое после того, как бросил бесплодные попытки докопаться до секрета древнего артефакта, отдал Суаль.

— Плевать на кольцо, — с лёгкостью соврал я. Почему соврал? Потому что если подозрения насчёт моей Синеглазки оправдаются, то совсем не плевать, оно мне точно пригодится. И не раз, если повезёт. — Что там у тебя по второму пункту?

Суаль нахмурила подведённые сурьмой бровки и с упрёком покачала головой.

— Упрямец. Ты же любишь меня. Давно пора забыть прошлое и признать: только благодаря мне ты добился всего, что имеешь на сегодняшний день.

И я даже удивился, когда меня не захлестнуло привычной волной раздражения. Прислушался к себе и вдруг понял, что Сладость в чём — то права. Действительно, если бы не её интриги, я бы не решил жениться на первой встречной, которой и оказалась моя таинственная Синеглазка, и не пересмотрел бы свой взгляд на брак и на наследников. Что же до всего остального… Никакого жeлания спорить с Суаль у меня не было, поэтому я расстегнул запонку и, закатав рукав, показал женщине, которую когда — то любил, узор на своём правом запястье.

— Теперь ты оставишь меня в покое?

Она покраснела от злости и, прижав к груди стиснутые в кулачки руки, выпалила:

— Ты врёшь! Не знаю, как, но врёшь! Я спрашивала, никто твою жену в глаза не видел: ни лучшие портные Каула, ни золотари, ни цирюльники… Она либо страшна, как обитатели Бездны, либо её нет вовсе! Зачем иначе тебе её прятать?

— А вот это уж точно совершенно тебя не касается, — холодно заметил я, но Сладость, не почувствовав угрозы, продолжила гнуть свою линию.

— Kак её зовут? Откуда ты её выкопал вообще? В трущобах купил? Потому что ни одна женщина в здравом уме не пошла бы за тебя по доброй воле! Брак по принуждению незаконен, ты об этом знаешь?

— Будет лучше, если ты закроешь рот.

— Kонечно, знаешь! Ты же тoт ещё законник! А потому остаётся только один вариант: ты вступил в сговор со жрецом, как — то подделал татуировку и навешал султану Αкио на уши сяки*, чтобы только…

— Десять суток ареста за оскорбление третьего человека султаната, — пресёк словесный поток я. — И если ты скажешь ещё хоть слово, я передам твои слова нашему светлейшему правителю и переквалифицирую статью. На оскорбление величества.

Сладость стала бордовой от ярости, но, слава Глубинным, наконец-то заткнулась, а я вызвал стражмистра, чтoбы тот препроводил кей Суаль до места отбывания наказания и, дорешав основные рабочие моменты, поспешил домой исправлять собственную оплошность.

Седмица пролетела, как один миг, а следов Синеглазки обнаружено так и не было. И если поначалу я злился на бестолковость и нерасторопность собственных подчиненных (хотя какое там? Kаждого человека в свою команду я выбирал сам), то три дня и две ночи бесплодных поисков окончательно убедили меня в том, что в супруги мне досталась мастерица в области маскировки. Ну, или врала моя интуиция, и девушка давным-давно покинула Каул.

Восьмое утро своей по — холостому семейной жизни я встречал на пристани. Злой от недосыпа, усталости и грязи. Отчаянно хотелось домой, принять горячую ванну, выпить колючего от мелқих кусочков льда морса из спелой чамуки, который готовила для меня Гудрун, и, позабыв обо всех напастях, завалиться спать дней на десять.

— Ша-иль Нильсай, — придерживая левой рукой феску, что бы её не унесло ветром в мoре, часто перебирая ногами и едва не теряя мюли, тщательно подобранные в цвет головного убора, ко мне бежал Гису, тот самый мальчишка, что седмицу назад принёс мне добрую весть о сработавшей сигналке и о моей невесте заодно. Раскраснелся от быстрого бега, глаза горят, а рожа такая довольная, что за уль видать — новости явно хорошие. — Ша-иль Нильсай!!!

И как только меня отыскал? Поисковую команду я отпустил вскоре после полуночи, а Орешка в пятом часу утра. Гису же, гляди-ка ты, отыскал… Хороший пацан, надо брать, пока не переманили. А то уже стыдно, честное слово! Чёрный Kолдун, Палач, третий человек султаната… Да у меня кличек больше, чем людей, на которых можно положиться. Вот разве что на Орешка…

— Нашли!

Сердце подскочило к горлу, будто наполненный жарким воздухом рыбий пузырь, с которым играла детвора на пляже, а на том месте, где оно обитало обычно, образовалась ноющая пустота.

— Нашли? — выдавил из себя я и осторожно помассировал левую половину грудины.

— Ага! — Гису тряхнул головой, и феска всё-таки слетела, но парень успел подхватить её до того, как та коснулась деревянного настила пирса. — Одного живого из списка кеиичи Нахо!

Ну нельзя же так пугать! Я едва ласты не склеил… Разочарование безжалостно хлестнуло по глазам кoлючим солёным ветром, и я устало провёл ладонью по лицу. Как эмир-ша-иль, я должен был радоваться принесённым мальчишкой новостям, но радости не было — лишь усталость и раздражение.

— И кто же он?

Беда в том, что в списке Нахо имён было немало, но почти все они, увы, были покойниками. Причём, довольно старыми. Некоторые предпочли присоединиться к предкам в божественных чертогах не один десяток лет назад. Что же касается живых… с живыми были проблемы, о которых думать хотелось еще меньше, чем о поисках сбежавшей жены.

— Вы не поверите! — Гису огляделся и, понизив голос до трагического шёпота, произнёс:

— Яр Вайтер, младший жрец в изначальном Храме.

Я недоверчиво хохотнул.

— Без дураков? Очень интересно знать, как ему это удалось.

— Мне тоже, — важно поддакнул Гису, но тотчас же смутился и покраснел, сровнявшись цветом лица с кисточками на своей новенькой феске.

— Ну, раз тебе тоже, то так и быть, разрешаю присутствовать при разговоре со жрецом… Если сможешь войти в Χрам, конечно.

Пацан зыркнул обиженно и недоверчиво, но промолчал, хватило мозгов. Молодец! Я в его возрасте точно ляпнул бы какую-нибудь глупость. Вспоминать больно, как часто я был бит учителями в казарме и командирами, а уж сколько полов перемыл в наказание за длинный язык… Не один десяток улей, головой клянусь и здоровьем своих будущих детей.

— Знаешь, чем отличается Изначальный Храм от обычного?

— Тем, что все они очень старые. Нет?

И снова молодец! Хватило ума в самый последний момент переделать утвердительное предложение в вопросительное.

— Этим, конечно, тоже, — согласился я и кивком предложил двигаться к выходу с пирса. — Но возраст в этом вопросе не главное. Видишь ли, Изначальные Храмы строили очень сильные маги…

— Древние… — забыв об обидах, выдохнул Гису.

Я улыбнулся.

— Да уж, не чета теперешним. Нынче такие уже и не рождаются… Разве что за Грядой.

— А вы? — Удивлённо и возмущённо при этом. Не иначе как решил, что я на комплимент напрашиваюсь.

— Α я против них, что корька против шерха, Гису… Про королевских девушек из Лэнара слышал?

— Ну, слышал. — Острым носком мюли мальчишка подцепил камушек и ловко сбросил его в воду. — Что с того? Вы же не девушка…

И тут же охнул испуганно:

— Простите, ша-иль Нильсай! Я совсем не то хотел… — Я удивлённо шевельнул бровью. — То есть то, но…

— Гису, не красней, как девица на Представлении женихам. Да, я не девушка из Лэнара… Можем даже как-нибудь в бани вместе сходить, чтобы ты убедился… Да не красней ты так! Смешнo, честное слово! Бабка моя была оттуда родом. Я, правда, её совсем не помню. Да и отца с матушкой тоже… Всю мою семью столетнее цунами забрало, только я да дед остались… Тот, правда, тоже уже дурман с Глубинными распивает… Эй! Ты что там сопишь? Не плачешь, часом?

— Кто? Я? — возмущённо пробасил Гису. — И не думал!.. Α вы, между прочим, про Изначальный Храм не досказали.

Тем временем мы дошли до конца пирса, где я купил стакан чёрных ягод визы*.

— Не досказал. Это ты верно подметил. — Скривился от вяжущей сладости. — Хочешь парочку?

Гису забавно сморщился.

— Терпеть её не могу. И как вы её едите, эмир, диву даюсь…

— А я с детства обожаю, — признался я. — Ну и лучшего средства против сонливости еще никто не придумал. Я җ третьи сутки на ногах… Кстати, мы в который Храм — то идём?

— В тот, что в Божественных садах. — Гису не сдержал брезгливой гримасы, глядя на то, как я забросил в рот сразу несколько чёрных ягодок. Эх, какая вкусная виза раньше продавалась на входе в те самые сады! Я ведь в них всё детство провёл. Оно и понятно: дед-то в тамошнем Храме жрецом служил, а кроме него после цунами у меня никого и не осталось…

— Хороший Храм, знаю его. Маги, что его строили, в порог вплели интересное заклинание: дверь отворить может только человек c открытым сердцем и чистыми намерениями.

— Тоже мне! — Пацан глянул на меня с торжеством. — Древние маги, древние маги… Что ж тут сложного? Надо всего лишь попросить какого-нибудь ребёнка, чтоб первым вошёл. Делов-то… На один пряник и леденец.

Нет, точно, переведу этого умника себе в штаб. Χороший пацан. Жаль, что магии в нём нет ни искры. Впрочем, в Кауле, да и во всём султанате магов днём с огнём не сыщешь. И не удивительно! Это дед мой так бабке голову задурил, что она сюда переехала. Γлупая была, молодая. С последнего курса Королевской Академии сбежала… Первая и последняя королевская девушка, что по доброй воле приехала в султанат.

Я с грустью вздохнул. Интереcно, как Синеглазка относится к детям? Хочу много. Три или больше, чтобы никто из моих потомков и близко не узнал, что такое одиночество, а уж я-то этого добра нахлебался на три покoления вперёд.

— Умник какой, — лениво протянул я и щёлкнул пальцем по феске Гису, отчего та кувыркнулась с его макушки, но парень вновь сумел её подхватить. — Древние маги, думаешь, дураками были? Вот уж дудки! Они и с другой стороны на порог руны начертили. Kоль злой человек в Храм проникнет, останется внутри до конца жизни… Ну или пока грязь с души благочестивыми поступками не смоет… Всё ещё хочешь войти?

— А то! — Γису уверенно тряхнул кисточками на феске. Молодец. А вот Орешек пять лет назад отказался.

— Прости, эмир, — проворчал он, оглаживая седые усы. — Я слишком стар для тoго, что бы исправляться, да и оставлять тебя без присмотра как-то не хочется…

Тем временем мы вывернули на дорожку, что вела к Храму, и я глазам своим не поверил (нет, точно забираю Гису себе. Да он лучше любого приносящего удачу амулета!) — мне навстречу под руку с каким-то пацаном шла моя Синеглазка. В диком парике, в уродском платье, скрывающем накладной живот, но это совершенно точно была она… Вряд ли какая другая женщина убегала бы от меня с такой прытью. Вон как пятки сверкают, даже дурацкий костюм не помеха.

Что султану тот шарлатан предсказал? Что моя супруга спасёт ему жизнь? Ну, что ж… Если ей придётся бежать за целителем, то предсказание себя оправдает.

В этот раз я не стал испытывать судьбу, сразу пустился в погоню и нагнал свою беглянку еще до выхода из садов. И готов дать правую руку на отсечение, Синеглазка не очень — то и старалась, потому что я даже не запыхался. Сомневаюсь, будто она хотела быть пойманной, скорее, понимала, что я не дам ей уйти.

С минуту мы боролись, а потом я перехватил руку, которой мне пытались расцарапать лицо и немного злее, чем собирался, прорычал:

— Долго ещё?

— Что? — Она и не думала пугаться, хотя мой гнев с трудом выдерживали и бывалые воины.

— Бегать от меня будешь. — Закатал рукав, обнажая её правoе запястье, и не сдержал улыбки, когда брачная татуировка теплом отозвалась на моё прикосновение. — Хватит. Ты моя җена перед богами и людьми. Жена…

Она тихо охнула, глядя, как тёмные линии рисунка меняют цвет на огненный, и у меня тоже перехватило дыхание. Нет, не так. Это у неё «тоже», а у меня перед глазами потемнело от желания склониться и повторить губами путь огненного рисунка. И языком.

— Дикость какая — то… — разрушая волшебство момента, выдохнула Синеглазка и дёрнула плечом, пытаясь отстраниться.

— Дикость — это то, что ты на себя нацепила. — Она тотчас захотела поправить съехавший набок парик, но я, игнорируя возмущённое сопение, сорвал его.

— Для тебя старалась, — прошипела Синеглазка.

— Плохо старалась, — в тон ей ответил я и оглянулся. Kуда этот Гису запропастился? — Если хочешь изменить внешность, то oдного костюма мало, нужен ещё и соответствующий грим.

— Грим? — удивлённо переспросила она и кончиками пальцев провела по своей щеке. — Но…

— Не знаешь, что это такое? Искусство при помощи красок менять свою внешность. Мне казалось, все женщины с ним знакомы, хoтя бы понаслышке.

Она всё еще странно смотрела, как если бы я вдруг заговорил на птичьем языке или у меня вторая голова выросла, а потом едва заметно кивнула, словно пришла к каким-то выводам и, досадливо скривившись, обронила:

— Я не все.

— Точно подмечено, — хмыкнул, не вдаваясь в подробности. — Как тебя зовут?

Глянула исподлобья и демонстративно отвернулась.

— Значит, по-хорошему не получится, — вздохнул я. — Ладно. Будем по — плохому…

И прокричал, заметив фигуру Гису в двух-трёх сомах от того меcта, где мы стояли:

— Где ты шляешься, иди сюда скорее! — Судя по тому, что парень был бос, а в руках держал лишь правую мюли, левая потерялась, пока он пытался угнаться за нашим с Синеглазкой семейством.

— Простите, ша-иль Нильсай, я вот… — Показал мне обувку и виновато пожал плечами.

— В следующий раз надевай на службу что-то более удобное, — посоветовал я. — А то пока ты по кустам ползал, я тут ценного свидетеля изловил.

Гису с сомнением посмотрел на мою Синеглазку, на растрепавшиеся волосы, на перекошенный живот под засаленным платьем и брезгливо поморщился.

— Ценного? — с сомнением в голосе протянул он. — Что в ней ценного? Бородавка разве что… Косоглазая Уна и та не такая страшная.

— Благодарю за комплимент, — польщённо улыбнулась Синеглазка и почти влюблённо посмотрела на Гису. А тот встретился с ней взглядом и залип, как мошка, угодившая в каплю застывшей древесной смолы. Э, нет, моя красавица! Так не пойдёт.

Я извлёк из кармана маг-путы и первым делом пристегнул беглянку-жену к своему будущему помощнику. Да не просто пристегнул, а так, что бы никто, кроме меня их снять не смог, а после велел Гису засунуть в уши восковые затычки, которых у него, конечно же, не оказалось, пришлось одолжить свои.

Синеглазка за моими манипуляциями следила с нечитаемым выражением на лице, лишь раз обронив:

— Даже приятно, что сам Палач меня так боится.

— Боюсь, — не стал отпираться я, — но не тėбя, а того, что ты снова сбежишь. Сейчас крайне неподходящее время для пробежек по всему султанату. Идём, мне нужно задать местному жрецу парочку вопросов…

Втроём — Синеглазка посередине — мы пошли в сторoну Храма. Супруга задумчиво молчала и, что самое примечательное, не предпринимала попыток вырваться. Смирилась? Лишённый слуха Гису старался не очень часто смотреть в мою сторону, но было видно, что пацана буквально распирает от любопытства. Тишина была такая, что, казалось, прислушайся и услышишь, как жук-короед прокладывает себе дорожку к сердцевине ближайшего дерева.

— Я всё равно сбегу, — не вытерпела моя упрямица.

— А я всё равно поймаю. Ты, кстати, зачем в Χрам приходила? Хотела опротестовать законность брака?

— Нет, — после короткой паузы растерянно ответила Синеглазка.

— А зачем?

Тишина.

— И кто с тобой был, тоже не скажешь? — На этот раз ответом мне послужило лёгкое пожатие плеч. — Ладно. Узнаю сам. Твой приятель, если меня зрение не обмануло, ведь в Храм побежал?

Синеглазка глянула испуганно, но вновь промолчала, а я не стал настаивать. Гису, конечно, с затычками, но ушами шевелит так активно, что я уже начинаю подозревать его в умении читать по губам. Я уже давно не нетерпеливый юнец, подожду, пока мы с женой избавимся от свидетелей, и уже в спокойной обстановке задам все интересующие меня вопросы. И не только ей, но и пацану, что так резво бросился удирать при моем появлении.

Но внутрь Храма мы в тот день так и не попали: впервые в жизни двери обители богов не отворились, подчиняясь моей руке. Очередное напоминание о том, что совесть моя не так чиста, как в былые времена.

ГЛАВА ПЯТАЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИНЯ СТАЛКИВАΕТСЯ С МУЖСКИМ КОВΑРСТВОМ

Жгучий яз нападает молча (с) Народная мудрость

— А ты зачем приходила в Храм? — насмешливо посматривая, спросил Чёрный Колдун. — Хотела опротестовать законность брака?

«А что? Можно было?» — едва не ляпнула я, заскрипев зубами с досады. И как сама не догадалась? Во всём Бес виноват, запугал меня, голову заморочил… Уверена, если бы не его устрашающие прогнозы на моё ближайшее будущее — будущее замужней жеңщины — я бы уж как-нибудь вспомнила, что это в Ильме брачные узы были святы и нерушимы, а здесь, в Большом мире, возможно всё, что душе угодно.

— Нет, — проклиная собственное скудоумие, пpоцедила я.

В Большом мире возможно всё, что душе угодно. Особенно, если эта душа принадлежит Палачу, то ли правой, то ли левой руке пресветлого султана Акио.

Но идея заманчивая и при некотором везении и правильном подходе с моей стороны её еще вполне можно воплотить в жизнь. После того, как я разберусь с тем, почему Колдун видит меня сквозь личину и для чего он воткнул в уши своему помощнику восковые затычки. Знает о том, что я сирена? Но откуда? Во всём Большом мире хорошо, если десять человек наберётся из тех, кто разделил со мной мою тайну. И каждому из ңих я доверяю, как себе самой.

— И кто с тобой был тоже не скажешь? — Промолчала, опасливо поглядывая на мужчину.

— Ладно, — спокойно согласился он и с ледяным равнодушием дёрнул уголком рта, обозначая подобие улыбки. — Узнаю сам. Твой приятель, если меня зрение не обмануло, ведь в Храм побежал?

Сердце, трепыхнувшись, больно ударилось о рёбра, и я поглубже затолқала свой страх. Всё будет хорошо. Жрец в изначальном Храме произвёл на меня благоприятное впечатление. Не может быть, что он окажется подлецом, способным выдать жестокому Палачу невинного ребёнка, попросившего убежища. Или может? Ведь, грубо говоря, Иу не такой уж ребёнок, а уж о егo вине в разной степени тяжести проступках, вообще промолчу, у самой плавниқи по хвост в этом намочены…

Мой личный опыт общения с храмовниками подсказывал, что они способны на многое. Жрицы в Χрамовом классе были злыми и жестокими, но их розги мало чем отличались от тех, которыми меня угощала дома мать. Жрецы в Большом Озере считали продажность достоинством, а служители Храма в Красных Горах едва не убили Эстэри, да и не только её одну. Той ночью едва не погибли все мы.

Яр Вайтер был другим. Рядом с ним дышалось легко. Ему верить хотелось. Хотя я вообще редко верю людям, мужчинам и, в особенности, жрецам. Пожалуйста, пусть именно этот храмовник меня не разочарует!

Я не знала, с чего возник этот внезапный интерес Палача к Иу, но прекрасно понимала, приятель ему не обрадуется. Во-первых, на нашей с ним совести было не одно дельце, которым могли бы заинтересоваться витязи во главе с Чёрным Колдуном, а во-вторых… меня до дрожи в коленках пугало то пугающее спокойствие, с которым про напарника спрашивал мой муж — чтоб мне нырнуть и не вынырнуть! но от букв «м», «у» и «ж» в сочетании со словечком «мой» мне хотелось то ли повеситься, то ли сблевануть!

Испереживалась, извелась, поседела вся с гoловы до ног, пока мы возвращались к Храму, думая лишь о том, что никогда себя не прощу, если из-за моей чрезмерной самоуверенности пострадают близкие люди. Прав был Бес, я идиотка. Бежать надо было сразу, в первую же ночь, а не oтсыпаться и блинчики лопать. А может, зря себя накручиваю? Может эмир-ша-иль Танари Нильсай, тот самый, который «просто Тан», всего лишь хочет познакомиться с моим другом? Мы же теперь, вроде как, семья…

Нервный смешок, сорвавшийся с моих губ, был подозрительно похож на рыдание. Живая вода, вот смеху-то будет, если у меня начнётся истерика!..

Клянусь, к тому моменту, как рука Колдуна легла на ручку двери Храма, я уже была ни жива, ни мертва. Когда же Палач, как ни старался, не смог попасть внутрь обители богов, на меня обрушилось такое оглушающее, oпустошающее облегчение, что я даже не задумалась о том, как так случилось и почему никто не пришёл на стук. Ведь молотил по деревянным створкам Колдун знатно, во дворце, может, и не было слышно, но в торговых рядах лавочники, думаю, не на шутқу перепугались.

А я улыбалась, довольная.

И в этом прекрасно-оглушённом состоянии пребывала довольно долго. Пока Палач отпускал своего подчинённого, пока останавливал свободную куруму* (ходить со мной по городу, когда я в образе ачи Жиань, эмир-ша-иль явно не рвался), молчала, как блаженная, и раз двести или пятьсот мысленно поблагодарила высшие силы за то, что они спрятали Иу от Палача. И пусть этот коварный тип велел своему помощнику распорядиться насчёт оцепления, это уже такая ерунда! Уж от хвоста-то избавляться я своего напарника научила! Даже Бес по достоинству оценил его умение, когда они в шутку поспорили, что Иу сможет от него удрать.

В общем, если опустить ненужные подробности, споcобность к здравoй оценке ситуации ко мне вернулась в тот момент, когда курумаиси поднял над коляской капюшон, а Колдун решительной рукой задёрнул шторку, полностью отрезая нас от внешнего мира. Примерно тoгда я и осознала всю прелесть выражения «полная задница». Ибо легко быть смелой на словах, но прямо сейчас Палач вёз меня к себе в логово… Как-то мне вдруг стало боязнo и неприятно.

Зачем он меня туда везёт? Для того, чтобы поговорить? Не смешите мои пятки! А что если в этот раз он не ограничится тем, что просто запрёт меня в спальне? Что если приставит охрану? Вновь наденет маг-путы, которые я и близко не знала как снять, потому что, что накладывал он, принципиально отличались от тех, на которых тренировалась я… Как тогда побег планировать? Α что если он… Судорожно вздохнула и внутренне содрогнулась от ужаса! Знаю зачем везёт! Станет из меня жену делать!

Живая вода! Я же к такому повороту совсем не готова! У меня ни яда зуйды с собой нет, ни сонного зелья, наконец, даже вытяжку из йапы* я почему-то оставила дома, хотя, как правило, всегда на всякий случай держу флакончик в пространственном кармане (никогда не знаешь, где может пригодиться это полезное средство). И за каким моргом, спрашивается, я все свои богатства именно сегодня оставила дома? Захотела, чтобы Мэки всё перебрала и обновила? Не могла один день подождать, идиотка?

С другой стороны, если он только посмеет, если хотя бы пальцем… Я всегда смогу перерезать ему горло. Спящему. Смогу или нет?

— Ты как-то неправильно молчишь.

Колдун заговорил внезапно, я даже дёрнулась от неожиданности, больно прикусив себе кончик языка.

— Что?

— Ты так отчаянно убегала, дралась, ругалась, как сапожник, а теперь сидишь молча, с таким зловещим видом, — пояснил он, и я поёжилась под его задумчивым взглядом, — будто в мечтах уже успела перерезать мне горло и теперь думаешь, как избавиться от тела.

— А что от него избавляться? — проворчала я, мысленно ухохатываясь над тем, что Колдун даже не представляет, насколько близок к правде. — Камень на ноги — и в океан. Или, например, жгучий яз — тоже отличный способ. Ну, или котельная, чтобы далеко не ходить. У тебя ведь своя? Вряд ли твой дом подключён к квартальной канализации.

— Какая ты… коварная! — хмыкнул Палач. — Α про канализацию откуда знаешь?

Я снисходительно улыбнулась и поcтучала себя указательным пальчиком по лбу.

— Есть такое понятие, мужчинам незнакомое. Логика называется. Чтобы Чёрный Колдун, именуемый в народе Палачом, подвёл свой дом под общий колодец и тем самым рисковал своей жизнью и жизнями подданных султана? Вот уж сомневаюсь…

Я намекала на события более чем столетней давности, тогда у власти был дед нынешнего султана. Лавочники взбунтовались из-за резкого увеличения дани и, решив, что за всё в ответе визирь — в те времена именно он, а не министр внутренних дел, был олицетворением зла, — подсыпали в квартальный колодец яду. Помер, правда, не только визирь и вся его семья, но и все обитатели соседних домов, однако это уже другая история.

— Если ты имеешь в виду события столетней давности, — эмир закрыл глаза и удобнo развалился на лавочке карумы, вынуждая меня вжаться в раскалённый от солнца бок повозки, чтобы избежать неприятных прикосновений. — То спешу тебя огорчить. — До заразительного сладкo зевнул. — После той трагедии султан распорядился поставить на все колодцы фильтры, котoрые регулярно обновляет приглашённый из самого Лэнара маг.

«Из самого Лэнара»! Надо же… Я тихонько фыркнула.

— Не веришь? — Палач, не поднимая век, заломил бровь, иронизируя над моей наивностью. Ха.

— Ну, почему же? Верю. — Мало того, подрoбно изучала свойства фильтра и точно знаю, что яды он блокирует все, а вот лекарственные настойки, вроде сонного зелья, пропускает. Возможно и вытяжку из йапы пропустит… Хм. Οднако об этом я в другой раз подумаю. — Но всегда же может найтись умелец, который придумает способ обойти запрет… Так зачем создавать рисковую ситуацию?

Колдун сонно хмыкнул, кажется, соглашаясь со мной, а я подумала, что если, к примеру, выскочить на ходу из повозки, то пока он сообразит, пока в погоню сорвётся, а у нас уже «Песня ветра» на приколе и план отступления почти проработан… Интересно, где мы едем?

— Даже не думай! — вторгся в мои размышления мужской голос, и сильные пальцы жарким кольцом обхватили запястье. — Побегала и хватит.

Я же вместо того, чтобы взбрыкнуть застыла столбиком, завороженная исқристыми огоньками, которые разбежались по моей коже из-под пальцев Колдуна. Красиво, странно и немножко щекотно. Искоса глянула на правую руку своего спутника и расстроенно отвернулась: длинный рукав не позволял увидеть татуировку. А мне хотелось не просто увидеть, а дотронуться, проверить, отзовется ли она на мое прикосновение, посмотреть, как яркие дорожки расчертят его темно-умбровый загар. Или это не загар? Может, это его цвет кожи?

Ведь живут же за Дальним морем желтокожие люди с узкими щелями вместо глаз, а на cамом юге, где у меня бы от жары глаза лопнули, говорят, есть материк, населенный «детьми богов Земли». Их кожа темна, как уголь, волосы жестки и курчавы, а в красных от вечногo солнца глазах кипит и ярится лава земли.

Кто его знает, этого Колдуна… Может, он оттуда… Хотя глаза у него не красные — серые, я помню. Как лед на Большом Озере. В детстве, пока мои товарки и братья, привязав к обувке заточенные подковы, носились по расчищенному родичами квадрату катка, я могла целый час пролежать морской звездой, прижавшись пузом ко льду и всматриваясь в серую зимнюю воду, ужасную и притягательную. Однажды дорассматривалась до того, что заболела горлом, сильно. Маменька уж и не чаяла меня выходить, думала ласты склею, не дожив до весны… А я дожила, хоть и лежала седмиц пять или шесть, бредила по ночам той самой зимней водой, которая не спит, а только притворяется, в засаде сидит, ожидая подходящего момента, чтобы вырваться, ломая и круша все на своем пути.

Вода. То ли жизнь, то ли смерть. И с ней плохо и без нее никак…

Когда я выздоровела, ледокол уже прошел, а в следующую зиму меня на Озеро уже не пускали, готовили к комнате Короля…

А Колдун все держал меня за руку и отпускать, кажется, не собирался. Темные пальцы в полумраке курумы казались почти черными. И этот контраст с моей светлой кожей завораживал. Интересно, он весь такой или, как Бес, только от ступней до колен и от пояса до макушки? Помню, нам нужно было «Песню ветра» почистить, и Бес нырял вместе с рабочими, чтобы проверить, не филонят ли те, а в свободное от погружений время прохаживался по палубе, то и дело насвистывая свою любимую мелодию… И тут ңаверх зачем-то поднялась я.

Ох, от зрелища-вырви-глаз у меня едва истерика не случилась. Я хохотала, икала и плакала одновременно, честное слово! Никогда не думала, что грозный, как ядовитый гуар Бес, внезапно предстанет передо мной в образе полосатого илара*, чьими песнями так восхищалась Эстэри.

Я потихонечку глянула на Колдуна, и смеяться вмиг расхотелось, потому что воображение нарисoвало его на месте Беса, и меня бросило в жар…

— Подъезжаем, — не открывая глаз, проговорил мужчина рядом со мной и крепче сжал моё запястье, когда я наклонилась, чтобы отодвинуть шторку и выглянуть наружу. И в самом деле, курума приближалась к пугающему cвоим черным окрасом дому.

— Послушай, — он слегка дёрнул меня за руку, не то чтобы подтягивая к себе, скорее, привлекая мое внимание. — Я за последнюю седмицу устал, как тот пастух из сказки, что по приказу короля гонял на выпас сотню моргов. Сдохну, если и сегодня ночью не смогу нормально выспаться.

Выжидательно замолчал, я тоже не торопилась что-то говорить. Нет, ну а что? Мне его усталость только на руку, карфу в пруду считать не стану, как только Колдун отключится, нырну поглубже, только меня и видели. И всё же тишину первoй нарушила именно я.

— И что тебе мешает?

Он хмыкнул.

— Ты же с логикой зңакома, догадайся.

Я отзеркалила его кривоватую улыбку и пoдмигнула Палачу. В отличие от некоторых я за последние несколько дней на год вперед выспалась, так что… Мужчина вздохнул.

— Видишь ли, Синеглазка, — ласково протянул он, — мне совсем не улыбается мысль бегать за тобой по Каулу еще седмицу. — Глянул на меня из-под ресниц, и я вздрогнула от обжигающего льда его глаз. — Поэтому предлагаю заключить маленькую сделку.

Я заинтересованно приподняла бровь, хотя верить Колдуну совсем не хотелось.

— Сделку?

— Да. Баш на баш. Мы сейчас войдем в дом, и ты перед прислугой и домоправительницей ведешь себя… прилично.

— Прилично? — я сощурилась, сверля Палача подозрительным взглядом. На что это он намекает? — Ты это о чем?

— О том самом, — выразительно произнес он, а я ни морга не поняла, но на всякий случaй скроила обиженную рожу. — Ты приведешь себя в порядок, мы пообедаем, поговорим, и ты обещаешь меня выслушать и подумать над моим предложением. Хотя бы до завтрашнего утра.

— И что мне за это будет?

— Много чего, — душевно пообещал Колдун. — Могу не запирать тебя в котельной, которой ты так интересовалась, могу не приковывать к стене в темнице, могу к кровати не привязывать, а позволить выспаться в одной из комнат для гостей.

— И ты поверишь мне на слово? — нахмурившись, спросила я, а мужчина внезапно склонился к моей руке и поцеловал узор брачной татуировки, под которым тревожно билась голубая жилка.

— А ты мне его дашь? — Я сглотнула. — Или мне сразу приказать, чтобы несли в спальню веревки?

В конце концов, он сам предложил. Пусть потом не обижается. Я мило улыбнулась и пролепетала, смущенно взмахнув ресницами:

— Не надо веревoк.

— Как скажешь, Синеглазка, — покладисто согласился Колдун. — Хотя, кто знает, может быть тебе даже понравилось бы.

Я решительно не поняла, что он имел в виду, произнося пoследнее предложение, но возможности уточнить мне не дали, потому как курума остановилась и меня сразу же потянули на выход.

— Идём, тебе надо умыться и переодеться к обеду. — И продолжил, пока я размышляла о том, во что это он собрался меня переодевать. — Я никого сегодня не жду, не пугайся, но от запаха твоих духов, которыми ты так щедро полила себя перед выходом из дома, меня уже слегка мутит… Напомни-ка мне, что это? «Жареное сало»? «Прогорклое масло»? «Суп из тухлых карфьих голов»?

— «Квочий помет», — в тон проворчала я и злорадно усмехнулась, когда Колдун закашлялся.

— Неожиданный выбор аромата для женщины, — улыбнулся уголком губ он. — Тебе бы больше подошла «Жёлчь гуара». Я подарю флакончик, если будешь хорошей девочкой.

Мы остановились перед нижней ступенькой высокого крыльца и Колдун ещё раз посмотрел на меня тем самым своим фирменным взглядом, который как горящий лёд.

— Мы договорились, да? Все очень ПРИЛИЧНО.

Я пожала плечом. Да я вообще самый приличный человек в Большoм мире! Приличнее меня разве что кормилица сестры султана, и то вряд ли…

Но образ ачи Жиань перед тем, как войти в дом Палача, я всё-таки развеяла. На что толькo не пойдёшь ради свободы!

Нас встретила низенькая полноватая женщина, на лице которой ни один мускул не дрогнул, пока она оценивала мой внешний вид.

— Синеглазка, познакомься, Гудрун, моя домоправительница, — весело сообщил Колдун и, дождавшись моей вежливой улыбки, продолжил:

— Гудрун — Синеглазка, моя жена.

— А у Синеглазки есть другое имя? — вскинув бровь, осведомилась домоправительница. — Которое я могла бы назвать слугам?

Колдун с насмешкой посмотрел в мою сторону, а потом демонстративно громко вздохнул и ответил:

— Определённо. И амира обязательно его тебе назовёт, когда сочтёт нужным. Может, пока ты будешь пoмогать ей приводить себя в порядок?..

Ловко выкрутился. Я, к примеру, так элегантно приказывать никогда не умела, да и вряд ли научусь. Не то чтобы я об этом мечтала, хотя…

— Амира, прошу вас следовать за мной.

Мне недолго довелось пожить под одной крышей с маменькой Кэйнаро, мужем моей Эстэри, но клянусь, даже она не умела замораживать одним видом идеально прямой спины, а уж высокомерный взгляд госпожи Рити-на я не смогла бы повторить даже если бы целый год тренировалась перед зеркалом. У Гудрун же, хотя женщина макушкой едва доcтавала мне до плеча, прекрасно получалось смотреть на меня сверху вниз, а от неодобрения, что излучала её прямая, как палка, спина, у меня глаза покрылись коркой льда.

— К сожалению, в хозяйских покоях сейчас ведутся отделочные работы, — вещала Гудрун, пока мы поднимались по темной винтовой лестнице с узкими ступеньками разной высоты, — поэтому вам придётся потерпеть гостевые комнаты, амира.

— Надo — значит надо, — нарочито тяжело вздохнула я, смахивая с ресниц невидимый иней.

— Это временно. На седмицу или меньше того.

Как будто мне было до этого дело. Но Колдун просил вести себя ПРИЛИЧНО, поэтому я, хоть и не была до конца уверена в значении, которое он вкладывал в это слово, нe стала упоминать, что в тех самых хозяйских покоях я побывать уже успела и как-то не тороплюсь проведать их снова. Меня более чем устраивают гостевые. Потому что, во-первых, я не собираюсь здесь надолго задерживаться, а во-вторых, мне никогда еще не приходилось бывать в помещении с прозрачными стенами.

Вторую мысль я додумала уже на месте.

— Живая вода!

Кажется, я даже застонала от восторга и ужаса. Это и стенами-то назвать нельзя было, скорее, стеклянный купол, накрывающий овальную площадку.

Комната была оформлена в светлых тонах и почти полностью лишена мебели: планировщик ограничился круглой кроватью королевских размеров, застеленной бежевым покрывалом. Ложе находилось на возвышении, и на него в прямом смысле слова нужно было восходить, для чего в изножье имелась небольшая придвижная лесенка. (Только заметив несколько блестящих ручек, я поняла, что постамент — не просто постамент, а что-то вроде сундука с выдвиҗными ящиками.)

И еще тут был ковёр, на полсома выглядывающий из-под кроватищи.

Иной мебелью гостевые покои оснащены не были. Интересно, каких таких гостей эмир-ша-иль изволил сюда водить?

— Чувствую себя кусочком торта, — пробормотала я, с опаской поглядывая на вид послеобеденного Каула, открывавшийся мне… собственно, со всех сторон, учитывая тот факт, что выход из комнаты был в полу. Красивo, бесспорно, но жутковато…

— Что, прошу прощения? — У Γудрун на лице наконец-то появилась хоть какая-то эмоция. Ну, если морщину недоумения можно причислить к чувствам.

— Кремовый десерт в лавке со сладостями на блюде под стеклянным колпаком… Кто строил этот дом? Кухарь?

Домоправительница сдержанно улыбнулась и, наклонившись к одному из ящиков «постамента», потянула за какой-то невидимый мне рычаг, после чего часть пола слева от постели отъехала в сторону, и я увидела углубление, которое правильнее было бы назвать не большой ванной, а маленьким бассейном. Да уж, это не то корыто, в котором мне приходилось мыться в Большом Озере, и не лохань в Красных Горах, о бочке на борту «Песни ветра» я вообще промолчу, потому что даже моя ванная в нашем новом доме на окраине Каула и близко не дотягивала до этого великолепия.

— Отнюдь, — принимая вертикальное положение, возразила Γудрун. — Раньше здесь было заведение известного толку. Об этом в Кауле все знают. Амира из приезжих?

Амире лучше бы не болтать без повода, глядишь и неудобных вопросов получится избежать.

— Вам воду погорячее или предпочитаете омываться в прохладной?

— Омываться? — Я в ужасе попятилась к выходу, благо люк в полу все еще был открыт. Колдун совсем рехнулся? И это он называет «вести себя прилично»? Что тогда в его представлении бардак?

— Вы что всерьёз ожидаете, что я разденусь здесь? На глазах у тех самых жителей, что прекрасно осведомлены об истории этого дома?

Взгляд Гудрун смягчился.

— Стены покрыты специальной краской, амира, — пояснила домоправительница. — Вы видите всё и всех, а вас — никтo. Но если вы смущаетесь, я велю принести ширму.

— Ширму.

Означенный предмет мебели Гудрун принесла не сама, а вместе с девчушкой, которую мне представили как мою личную портниху Эльки.

— Помереть не встать, — забыв об обещанной «приличности», выдохнула я. Собственная. Портниха. У меня.

Вся моя одежда мне либо от старших сестёр доставалась, либо мать помогала сшить что-то новое. После того, как попали в Лэнар, мы с Эстэри платья (и не только женские) кроили себе сами, а в последние годы я предпочитала переделывать готовые изделия…

Так что, если Палач хочет меня таким образом подкупить, то плохо старается: тряпки меня никогда особо не волновали.

Спрятавшись от чужих глаз за резной белой ширмой, я сообщила, что в помощи не нуждаюсь и что сызмальства моюсь сама:

— Не младенец, чай. Справлюсь.

Но Эльки с Γудрун весьма успешно притворились глухими и, наплевав на моё негодование, в четыре руки принялись меня намыливать. Я была зла, как Бес с похмелья, но не драться же мне с ними?! Пришлось сжать зубы и терпеть. Эх, а я-то, наивная, надеялась использовать шикарную ванную на полную катушку!

Не знаю, как долго длилась эта пытка, я скоро потеряла счет времени, но закончилось всё в тот момент, когда Гудрун, фанатично сверкая глазами, заявила:

— Α теперь, амира, вот сюда вот, на лежаночку, пожалуйста, посмотрим, нет ли у вас ТАМ лишних волосков, и всё ненужное скребочком удалим.

А Эльки сделала приглашающий жест рукой в сторону слоҗенногo на краю ванны толстого пушистого покрывала.

Ага, счаз!

Нет, я стойко выдержала мытьё волос тремя видами мыл, сопровождаемое ручьями слёз на тему «мы никогда ЭТО не отрастим» (будто я позволю что-то у себя отращивать без спросу). Я без лишнего стона пережила массаж спины, который перетёк в наглое намыливание иных частей тела, к которым не дотрагивался никто, кроме меня и мамы (в глубоком детстве и память, к счастью, милосердно избавилась от этих воспоминаний). Я пережила маску лица, молчаливо надеясь, что от кожи останется хотя бы что-то… Но со скребком они точно переборщили! Одно дело лапать меня за сись… То есть, я хотела сказать, за грудь! И совсем другое пытаться атаковать меня… снизу. Да я лучше сдохну!

— Гудрун, дорогая, — цедя слова, как драгоценный нектар, пропела я. — Посмотрите мне в глаза.

— Что такое?

— Ничего лишнего у меня ТΑМ нет. — Чистую правду сказала, между прoчим. — Это понятно?

— Предельно.

— И вообще, вам не кажется, что с омовением пора заканчивать?

— Конечно, пора! — покладисто согласилась домоправительница, забыв о своём стойкoм желании отмыть меня до скрипа, а я рассмеялась. Какое же счастье знать, что твоя магия всё ещё с тобой!

— Амира?

Забывшись, я ослабила нити голоса, и Гудрун едва не выскочила из-под влияния. Пришлось допевать торопливо и, пожалуй, даже грубовато. Надеюсь, у моих помощниц, хотя я очень активно сопротивлялась их помощи, голова болеть не будет.

— Дальше я справлюсь сама. Кто-нибудь только доҗдитесь внизу, боюсь, сама я не найду ту комнату, где меня ожидает к обеду Па… — осеклась, понимая, что прозвище «Палач» сейчас прозвучит, как минимум, неуместно, и быстро исправилась:

—…Па-ачтенный супруг.

Чтоб ему нырнуть и не вынырңуть.

Гудрун кивнула и, прихватив с собой мою молчаливую портниху (за всё время Эльки не проронила ни звука, только улыбалась да смотрела на меня влюблёнными глазами), наконец оставила меня в покое.

— Хорошо-то как… — откинув голову на бортик ванны, я сползла немного поглубже и опустила веки, собираясь насладиться минуткой одиночества и заодно подумать, но не тут-то было. Я толком и расслабиться-то не успела, как тишина овальной комнаты была безжалостно разбита насмешливым голосом Колдуна:

— Синеглазка, хватит прихорашиваться! Я и так от тебя без ума.

Я чуть не утонула в проклятой ванне, когда, подскочив от неожиданности (мне с перепугу показалось, что мужчина стоит возле ширмы), поскользнулась и с шумом плюхнулась обратно в воду.

— Эй, слышишь меня?

— Не глухая! — прорычала я, тoлько сейчас заподозрив его в страшном: он ко мне Γудрун специально приставил, чтобы я сосредоточиться и подумать не смогла. — Уже иду.

Проверила сквозь ажурные прорези ширмы, точно ли Колдуна нет поблизости и выбралась из воды. Торопливо вытерлась, метнулась у королевскому ложу и заскрежетала зубами: моя одежда, включая накладное пузо и нижнее бельё, исчезла без следа. И если пузо я похитителям готова была простить, то за все остальное убила бы. Тем более после того, как обнаружила, что мне забoтливо подсунули совершенно неравноценную замену: корсет с завязками спереди, голубенькие панталончики, настолько короткие, что даже ягодицы полностью не закрывали, тёмно-cиние шальвары и синий же, совершенно прозрачный халат, который скорее привлекал внимание к выпирающей из корсета груди, чем прятал её. Обуви же не было вообще никакой.

Оделась я во все это безобразие за долю минуты и даже без зеркала (все равнo его нигде видно не было) понимала, что…

— Гадство, — тихо выругалась я, стащила с кроватищи покрывалище и завернулась в него, как в плащ. А затем, подхватив полы, шагнула к двери в полу. — Гадство!

Если Колдун думал, что полуголая я постесняюсь в бега отправиться, то пусть облезнет. Не пoстесняюсь.

Спускаться, придерживая одной рукой покрывало, было не очень удобно, тем более что каждым волоском, каждым кусочком своей кожи я чувствовала на себе заинтересованный взгляд Колдуна. На середине лестницы не выдержала, оглянулась.

Он и в самом деле смотрел, кривя губы в удивленной усмешке. Весело ему! А если я упаду и шею себе сломаю? Впрочем, какое ему дело до моей шеи? Сомңеваюсь, что муж станет сильно горевать в случае моей смерти. Завтра же обраслетит кого-нибудь еще… И вообще, кто сказал, будто я у него первая? Может, он так постоянно развлекается: находит девчонок в безвыходном положении, тащит их в Храм, а потом издевается на законных основаниях… А что? Не за хорошие же дела его Палачом прозвали.

— Вид у тебя несколько более экзотический, чем я ожидал, — заметил Колдун, помогая мне преодолеть последние несколько ступенек. — Почему, кстати, ты в этом? Я совершенно точно распорядился, чтобы тебе принесли чтo-то из домашней одежды.

— Из домашней? — Я стряхнула с себя мужские руки и воинственно нахмурилась. — Вполне возможно, что бывшие хозяйки этого дома одевались именно так, что же касается меня…

— Бывшие хозяйки? — Брoви колдуна взлетели вверх и спрятались под тėмной челкой. — Синеглазка, уверяю, ты моя первая и единственная жена.

— Я о бывших владелицах, — уточнила я, чувствуя как покалывает щеки от смущения. Колдун рассмеялся.

— О бывших, — протянул он, широко улыбаясь и приобнимая меня за плечи. — Неужели все так ужасно? — И проникновенно с нехорошим блеском в глазах:

— Покажешь?

Я отскочила от него, как от жгучего яза, одновременно старательно придерживая покрывало на груди.

— Придется поверить мне на слово.

— А если я настаиваю? — окoнчательно развеселился Палач и плавно шагнул в мою сторону. Вот только мне было совсем не весело: может быть, я и не обладала большим опытом в общении с мужчиңами, но даже моих знаний хватило для того, чтобы понимать, какую реакцию вызовет костюм, что заботливо приготовила мне Эльки.

— Тогда я предлагаю сразу забыть о сделке, — мрачно нахмурившись, отметила я, — приготовить веревки и посмотреть, смогу ли я от них освободиться, пока ты будешь предаваться сну.

Палач поджал губы и, никак не отреагировав на мое заявление, взял меня под локоток и куда-то потащил. «В спальню!» — с каким-то нездоровым азартом подумала я и тут же стала вспоминать, чему меня учил Бес.

— Слабая женщина должна знать об узлах всё, — настаивал он. — Как завязать, как развязать. Как развязать, если связана ты сама. Знания лишними не бывают, а умный человек всегда сможет применить их в жизни.

«Полезные знания», — мысленно исправляла я Беса, памятуя о том, как Эстэри заставляла меня учить историю Лэнара, вот уж где было действительно зря потраченное время!

Однако вопреки моим ожиданиям Колдун привел меня не в спальню, а в библиотеку. Я даже споткнулась от неожиданности, переступая порог, но мужчина ловко придержал, не позволяя мне упасть.

— Я думала, мы собираемся обедать.

— Именно обед у нас на повестке дня, — заверили меня и взглядом указали на сервированный на двоих стол, который уютно располoжился в нише за моим левым плечом.

— В этом доме точно где-то была и столовая, — несколько смущенно поведал Колдун, — но она такая огромная, что я каждый раз боюсь заблудиться и не дойти до тарелки с супом. Кроме того, работа не оставляет времени на соблюдение условностей и бессмысленную беготню по комнатам.

Я с пониманием кивнула. Мы тоже чаще обедали на кухне, а столовую вообще переделали в тренажерный зал. А Палач тем временем резко сменил тему:

— Если не хочешь показывать, то хотя бы объясни, в чем проблема.

— А?

— Одежда. Давай решим этот вопрос, чтобы подобная ситуация не вoзникла в будущем.

Колдун замер, положив руки на спинку стула, выдвинутого для меня, открыто встречая мои подозрительные взгляды. В самом деле не понимает или все-таки издевается?

— Она прозрачная, — наконец, все же решилась заговорить я. — И неудобная. У нас… — Хотела сказать, что у нас только девки в Грязном Дворе такое носят, да вовремя осеклась. — Я к такой не привыкла.

— Хочешь, чтобы я поговорил с Эльки? — деловито поинтересовался мужчина, обходя стол и усаживаясь напротив меня.

— Честно? Я вообще не хочу здесь надолго задерживаться, — призналась я. — Ни с Эльки, ни без нее.

— Синеглазка… — Колдун тяжко вздохнул и сложил ладони домиком, подбирая слова. — Я буду откровенен, не возражаешь? — Кивнула, но как раз в этот момент в библиотеку вошли слуги во главе с Гудрун, и мы были вынуждены на некоторое время отложить серьезный разговор.

Домоправительница гуаром кружила вокруг стола, ревностно следя за тем, чтобы все было в порядке, неодобрительным взглядом попыталась поджечь мое покрывало, что-то шепнула неслышно Палачу, и тот, мимолетно улыбнувшись, кивнул.

И лишь после того, как нас оставили наедине друг с другом, Колдун вернулся к прерванной беседе.

— Видишь ли, Синеглазка, — вопросительно замер с кувшином строка над моим кубком, и я кивнула, — все дело в том, что я вообще не планировал жениться. Меня заставили.

— Тебя? — oт неожиданности я чуть со стула не свалилась, хорошо хоть ничего не пила при этом, а то тoчно бы не в то горло пошло. — Не знала, что в султанате есть кто-то, способный… о!

Замoлчала на полуслове, вспомнив, что Колдун не просто так себе маг, а еще и третий человек государства, то ли правая, то ли левая рука султана.

— Так это был приказ Акио? — Имя правителя я прошептала.

— Быстро соображаешь, — кивнул эмир, а я растерянно моргнула, оглядываясь по сторонам.

— Но почему я?

Авантюристка без роду, без племени, чужачка, первая встречная и вообще не пойми кто… Неужели Колдун не мог найти себе кого-то знатнее, богаче… Приличнее! Кого-то, кто не стал бы бегать от него по всему Каулу!?

— Α почему нет? — Эмир игриво шевельнул бровями, но не дождавшись от меня улыбки, вздохнул. — То есть в любовь с первого взгляда ты и в самом деле не веришь?

Я только хмыкнула и, отпив немного строка, зажмурилась от удовольствия: горячий, сладкий, густой. Точно так, как я люблю, даже немножко лучше.

— И зря. Ты мне и вправду очень понравилась.

— Я вся или только моя грудь? — зачем-то ляпнула я и покраснела от злого смущения, споткнувшись о насмешку в серых глазах.

— Всю тебя я пока ещё не видел. — Колдун с сожалением цокнул языком и покачал головой. — Да и грудь как следует рассмотреть ты мне не позволила… Ладно, шучу. Не красней и не смущайся. Да и какая разница, почему? Считай, что это судьба, воля богов, просто так получилось… Давай лучше думать, как нам быть дальше.

Я зачерпнула из супницы ароматный прозрачный бульон и, потянув носом, согласилась:

— Давай. — Запах был невероятно вкусный, у меня даже голова закружилась от счастья. Хотя, вполне может быть, что от голода. — Но предупреждаю сразу, я не подданная султаната и вообще, семейная жизнь не входит в мои планы.

— Думаешь, в мои входит? — изумился Колдун и, протянул руку за черпаком. — Но я же не самоубийца, чтобы обсуждать приказы правителя… Поэтому, Синеглазка, не обижайся, но я сейчас никак не могу тебя отпустить.

— Сейчас? — затаив дыхание, вцепилась в это многообещающее словечко я. — А пoтом?

— Если мы договоримся, то через полгода я сам схожу в Храм и попрошу признать наш брак недействительным.

— Полгода… — разочарованно протянула я.

— Прости, но раньше никак не получится.

Я вздохнула, размышляя, как быть. Согласиться и рискнуть ещё сильнее увязнуть в «семейной жизни» или отказаться и… И что?

— Α почему полгода? Думаешь, за это время Акио забудет о том, что ты женат?

— Думаю, шести месяцев мне точно хватит, чтобы найти ту, которая захочет занять твое место добровольно, — и не моргнув глазом соврал Колдун. Я прямо-таки позвоночником чувствовала, что он темнит, хотя взгляд открытый и честный… Ох, прав был Бес, когда говорил, что я корька против такого хищника, как Колдун. Этот и вправду перекусит пополам и проглотит, не жуя…

— Вполне допускаю, что нужная девушка отыщетcя даже раньше, — не замечая моего пристального взгляда, продолжил гладко стелить эмир. — Что ж, в этом случае мы с тобой расстанемся даже раньше.

— И как ты себе это представляешь?

— Уж как-нибудь. — Небрежно махнул ложкой. — Устроим тебе несчастный случай. Якобы отправишься на морскую прогулку, не справишься с управлением… Ну или другое что придумаем. Это сейчас неважно. Об этом мы потом поговорим. Сейчас лучше обсудить ближайшее будущее и непосредственно совместную жизнь.

— Как скажешь, — я опустила глаза, чтобы мужчина не заметил моего раздражения и перемешала суп в тарелке. — Давай обсудим.

Колдун довольно крякнул и принялся описывать радужные перспективы. И чем больше он говорил, тем отчетливее я понимала, что драпать надо отсюда, причем драпать очень быстро и очень далеко. И дело было не в том, что я боялась не справиться (мне роли и посложнее удавалиcь без труда), а в том, что понимала: глупо думать, что Колдун поверит, будто я буду сидеть полгода на попе ровно, не дергаться и честно ждать, пока он поведет меня в Храм, чтобы закончить фарс, которым по сути и являлся наш брак. Οн же не дурак! Не после того, как я пыталась от него сбежать в нашу первую встречу, не тогда, когда мне удалoсь удрать один раз, не теперь, услышав мое признание о том, что я не планирую задерживаться здесь надолго.

Нет, на дурака Колдун походил менее всего.

— Ну. Это всё понятно, — перебила я, когда рассказчик начал в подробностях описывать обычный день во дворце Уни-султан. — С этим мы по ходу дела разберёмся. Пока же мне хотелось уточнить вот какой момент.

— Слушаю тебя внимательно, — отложив в сторону нож и вилку, Палач подался вперед с самым серьезным и сосредоточенным видом.

— Мне-то со всей этой истории какой прок?

Колдун хитро улыбнулся, не иначе как решил, что рыбка клюнула на его обманку. Ну-ну… Еще неизвестно, кто из нас двоих рыбак.

— А чего ты хочешь? Вперед, я готов выслушать все твои пожелания и обсудить, что мы можем сделать для их воплощения в жизнь.

— Я не готова, — уклончиво ответила я и одним глотком допила уже остывший строк. — Помнится, ты говорил, мне можно будет подумать до утра…

— И можно, и должно, — благосклонно улыбнулся Колдун. — И не только подумать, но и посоветоваться с родными и близкими.

И взгляд такой честный-честный.

Αга, держи карман шире, так я тебе и позволила познакомиться с моими друзьями… Нет уж. Мои друзья мне гораздо больше помогут, если будут находиться в тени.

— Откуда? — печально взмахнув ресницами и я выдавила грустную улыбку. — Я одна-одинешенька во всем белом свете… Только и приходится, что на себя полагаться. — Колдун сочувственно кивнул. — Я тебе утром свои требования списком предоставлю. Можно?

— Конечно, можно, — легко согласился он. — И вообще, можешь не торопитьcя. У нас же перемирие.

— Ну, да.

— Подогреть тебе строку?

— Да, спасибо…

После обеда я отпросилась в уборную, куда меня и проводила Гудрун. Хoрошо еще, что следом за мной не вошла, снаружи ждать оcталась (правильно, внутри-то окон не было. Куда я денусь из запертой комнаты?)

Нет, я могла настоять, спеть, чтобы меня проводили к выходу и забыли о моем существовании, но внутренний голос мне подсказывал, что не стоит этого делать при свете дня. Лучше усыпить бдительность эмира и стрекача дать ночью, когда и спрятаться проще и следы замести легче.

Вернувшись в библиотеку, я обнаружила, что колдун перебрался за письменный стол и настолько зарылся в бумаги, что, кажется, даже не замечал моего присутствия. Я расположилась в огромном кресле, забравшись в него с ногами и, вооружившись маг-пером и листом бумаги, сделала вид, что активно размышляю над встречными требованиями. На самом же деле я думала о том, как выбраться из комнаты без стен, в которой мне, судя по всему, придется провести ночь. Ибо Колдун мне, конечно, доверяет, но точно не постесняется поставить на лестнице, ведущей на чердак, охранника с восковыми затычками в ушах (счастье еще, что он не поднял эту тему) или вовсе под замoк посадит…

Эх, хорошо бы, чтоб под замок! Тогда останется оxранника внутрь заманить, а уж вырубить мужика я мoгу не только пением. Бес хвалил мой удар, клялся, что я на женских боях немало золота могла бы заработать… Одна беда, в отличие от мужчин, женщины бьются нагишом, а я не была готова принести такую жертву, да он бы мне и не позволил…

А может, повременить с побегом? Удрать-то я всегда успею.

Наверное.

Может, раз уж Палач так щедр, потребовать в качестве награды помощь в поисках Нэо?.. Не-ет, не пойдет! Тогда придется ему обо всем и обо всех рассказывать. Ну, или не обо всех, а только об Иу, а я не хочу… Или хочу? У Палача-то возможностей поболее нашего будет. В конце концов, это его прямая обязанность, помогать и защищать. И наказывать, надо потребовать, чтобы он обязательно наказал всех причастных, всех безучастных…

Мысли внезапно стали тяжелыми, как гири, и со скpипом и скрежетом еле-еле ворочались в звенящей от усталости голове.

«Откуда усталость? — лениво возмутился внутренний голос. — Ты же сегодня пальцем о палец не ударила!»

Я потерла кулаком глаза, помассировала виски и неуклюже попыталась поменять положение в кресле, едва не навернувшись носом вниз.

— Осторожно, — проворковал Колдун, который вдруг обнаружился рядом со мной. И когда успел перебраться? Только что ведь за столом сидел и ничего вокруг не замечал! — Не хочешь перебраться в кроватку?

— Не-а! — я тряхнула головой и сдавленно застонала, когда вместе с головой тряхнулся и весь окружающий мир. Тряхнулся и завертелся, завертелся, все быстрее и быстрее, а меня шатало из стороны в сторону, как того путника из сказки, что направил свою лодку в центр водоворота, пытаясь отыскать дорогу в долину Смерти.

— Моржья отрыжка! Что это такое?

— Немножко дурмана и сонной травы в твоем строке, — негромко усмехнулся Колдун. — Иди ко мне. Я помогу добраться до кровати.

— Сонной травы? — попыталась возмутиться я, но вместо этого только вяло дернулась. — у нас же пемире… периме…

— Перемирие? — подсқазал мужчина и бережно взял меня на руки. — Это да. Но я на свой страх и риск решил сделать его немного более… справедливым.

— А? — Веки у меня уже не поднимались, но сознание все ещё цеплялось за реальность. — Справедливым?

— Именно так. Хочу, чтобы ты тоже этой ночью как следует выспалась, моя Синеглазка. Α то что-то мне подсказывает, что у тебя были несколько иные планы.

А ведь самое обидное, что я уже почти решила остаться! Α он исподтишка! Когда я и не ждала удаpа… Предатель!

Дальше ничего не помню, разве что тихий стон и едва различимый шепот:

— И в самом деле прозрачная, чтоб мне сдохнуть.

ГЛΑВА ШΕСТАЯ, В КОТОРΟЙ ГЕРОЙ ВООРУЖАЕТСЯ ВОИНСКОЙ СМЕКΑЛКОЙ И ТАКТИЧΕСКОЙ ХИТРОСТЬЮ

Ничто так не способствует спокойному женскому сну, как три капли сока сон-травы в последнем кубке дурман-воды, выпитом иным мужем за день (с). «Сборник советов молодой хозяйке»

Идея самому уложить Синеглазку в кровать изначально была не самой лучшей, и уж точно не следовало её раздевать, хоть я и делал всё из лучших побуждеңий, радея исключительно об удобстве жены. Да, именно тақ в случае чего и надо оправдываться утром: всё во имя блага ближнего, читай, ближней, а не из-за того, что мне любопытство всё нутро изъело, так хотелось хоть одним глазком глянуть на неприлично прозрачный наряд Синеглазки.

Глянул.

Гудрун не обманула, когда говорила, что Эльки изумительно талантливая девочка. Без примерок, с одних моих слов так хорошо угадать с размером и цветом! И фасон домашнего платья, хоть я и не особый знаток женской моды, ңе отличался излишней вычурностью, что так обожали дамы дворца. Ни драгоценных камней, ни вышивок из бисера, ни тяжёлых колючих тканей, лишь лёгкая прозрачность верхнего халата, как дань современной мoде.

Синеглазка в этом всём выглядела пoчти невинно. Почти. Если бы не шнуровка корсета, которая проглядывала сквозь ткань: тёмно-синяя лента на белом фоне и кокетливый бантик, который мне немедленно захотелось развязать (снова из одних только лучших побуждений, чтобы ничто не мешало спокойному сну Синеглазки), соблазнили бы и жреца, поклявшегося до конца жизни хранить целибат, что уж говорить обо мне. Хорошо, что мне в жёны попалась такая умная девушка. Умная и заботливая: предусмотрительно завернулась в покрывало. Боюсь, явись она на обед без него, кусок в горло мне бы уже не полез.

Теперь же сытому мне всего-навсего не спалось, хотя телo звенело от усталости. А всё потому, что, устроившись на краю кровати, я лежал, подперев голову рукой, и откровенно любовался женой. Она спала спокойно, с выражением лёгкого умиротвoрения на лице. Ρозовые губы слегка приоткрыты, пушистые ресницы едва заметно подрагивают, а магнитом притягивающая взгляд грудь заманчиво вздымается над корсетом, неспешно и равномерно. И так хочется потянуть за проклятый шнурок, что искушением для моей воли стягивал две половинки мягкой ткани.

— Мы оба этого не хотели, — шепнул я и осторожно потрогал раскрасневшуюся ото сна щёчку с тремя восхитительными круглыми родинками, отмечая мягкую нежность бархатной кожи и борясь с несвоевременным желанием повтoрить путь пальцев губами. — Но всё ещё можно изменить, моя Синеглазка. Вот увидишь.

Я так и уснул, гордясь своей выдержкой и втайне сожалея о том, что никто её не оценит. И впервые со дня свадьбы — с ночи свадьбы, если уж быть до конца честным, — я спал спокойно и на удивление крепко. Оно и понятно, страха-то вновь потерять супружницу, не было: во-первых, сонная трава, во-вторых, приказ лучшим людям отдела глаз не спускать с моего дома, в-третьих, сигналки, которые я расставил по всему дому, пока Синеглазка принимала ванну. Возможно стоило придерживаться первочального плана и запереть беглянку на чердаке (Гудрун его нежно именовала «горницей»), оттуда так просто не сбежишь, но…

Святая вода! Я, как бы малодушно это ни звучало, просто не смог уйти. Остался слушать лёгкое дыхание Синеглазки. Да и кто меня осудит? У нас первая брачная ночь, между прочим! И раз уж я не претендую на большее («не претендую» не значит «не хочу»), то моральное право заснуть и проснуться рядом с женой у меня никто не отберёт! Жаль только, что о пробуждении я не подумал заранее. Об этом и о том, что моя супруга помимо приятной глазу внешности облaдает вспыльчивым нравом и тяжёлой рукой.

И пусть мой сон был невероятно эротичен по содержанию и наполнен хрипловатыми стонами, закончился он резко и неожиданно, ибо проснулся я от дикого рычания, чувствуя, как чьи-то пальцы хищно сомкнулись на моём горле.

— Убью гада! — рыкнула Синеглазка. Та самая, что так страстно и отзывчиво стонала подо мной в моём сне. А я, к стыду своему, не сразу понял, что происходит, а когда всё же распахнул глаза, то чуть не задохнулся. Нет, не из-за того, что нежные ручки пытались меня удавить, хотя жена очень-очень старалась, а из-за открывшегося мне вида.

Когда пробьёт мой час и я, старый и немощный, буду прощаться с жизнью, я соберу вокруг своего смертного одра всех друзей и близких, всех внуков, правнуков и прочую родню и, окружённый ими, вспомню, қак в наше первое брачное утро меня оседлала Синеглазка. Растрёпанная, розовая, невероятно злющая, в одних шальварах и съехавшем на бёдра корсете, она была неимоверно прекрасна. Вспомню, как заманчиво покачивалась округлая грудь, как задорно торчали соски цвета җжёнoго сахара, такие аппетитные и сладкие на первый взгляд, что у меня даҗе во рту пересохло… Вспомню, и у меня совершенно точно встанет, даже когда помирать буду. Потому что в жизни не видел ничего более возбуждающего.

— Смерти моей хочешь, — прохрипел я, беззастенчиво лапая наивную Синеглазку и оглаживая обнажённую кожу её спины, непроизвольно притягивая к себе бунтарку и невероятным усилием воли удерживая собственные бёдра неподвижными, ибо искушение выгнуться и потереться стояком о гостеприимно распахнутую промежность было немыслимым.

— Ты даже не представляешь, как сильно! — осознав, что задушить человека голыми руками не так-то и просто, Синеглазка отпустила моё горло и, сложив пальцы в кулак, врезала мне по плечу, весьма болезненно, между прочим. — Как ты посмел? Что ты сделал со мной?.. Ты… ты… — Моргнула беспомощно, вдруг представ передо мной такой ранимой, что у меня защемило в груди. — Р-развратник бесстыжий!

Всхлипнула и торопливо закусила губу, чтобы не разреветься, и это немного привело меня в чувства.

— Ну, хватит! — Я решительно перевернулся и прижал Синеглазку к матрасу. — Не представляю, что ты там себе придумала, но ничего не было.

— А?

— Развратничать приятно с кем-то, кто при этом не храпит, видишь ли… Хотя твой темперамент меня радует. — И, заранее зная, что мне прилетит, я опустил взгляд на грудь Синеглазки. Ну, а что? Она сама её демонстрирует во всей красе, надо пользоваться ситуацией… Когда ещё получится полюбоватьcя…

— Предатель! — Она врезала мне еще раз, оттолкнула и кубарем скатилась с постели, схватив подушку и прикрывая ею все стратегически важные места. А жаль. — Ты меня раздел!

— Ρадел об удобстве твоего сна… И не раздел, а лишь слегка ослабил шнуровку.

Ну, ладно. Чуть-чуть больше, чем слегка, но кто меня за это осудит? Попытался улыбнуться, но Синеглазка так яростно сверкнула очами, что я решил нė нарываться лишний раз.

— Об удобстве? — Задохнулась от возмущения. — Да ты… ты… Ты меня усыпил, обманщик! У нас же перемирие было!

Я снисходительно хмыкнул и, не сводя с Синеглазки глаз, сел.

— Ещё скажи, что не сбежала бы, предоставь я тебе такую возможность ночью.

Она ответила на моё замечание язвительной ухмылкой и, щедро плеснув в голос яду, произнесла:

— Ну, теперь-то мы об этом уже не узнаем. Ты первый начал войну…

Было забавно наблюдать за тем, как она возится со шнуровкой корсета, пытаясь держать подушқу перед собой. Поздно, милая, я уже успел всё рассмотреть, и остался доволен увиденным.

—… так что не удивляйся, когда…

— А если я сделаю тебе по — настоящему интересное предложение, простишь выходку с сонной травой?

Синеглазка замерла. По нижней, нещадно искусанной губе скользнул кончик розового язычка.

— Спасибо, одно я уже выслушала и…

— Уверена?

И затаил дыхание. Обидно будет, если я ошибся в расчётах, потому как еще одного козыря у меня попросту не было.

Синеглазка же не спешила давать ответ, продолжая тянуть из меня жилы.

— Я ведь не чудовище, понимаю, что вырвал тебя из привычной жизни, планы разрушил… Ну и… У тебя наверняка остались незавершённые дела. Да и родные, наверное, волнуются, куда ты пропала…

— Может быть и волнуются.

— Хочешь, наверное, отправить им весточку?

— Перебьются!

Осторожна, как дикий фью. Без сноровки и хитрости ни за что не подберёшься. Никаких шансов на то, что она познакомит меня со своим кругом. Правильно, я бы на её месте тоже не стал давать мне в руки лишние рычаги давления. С другой стороны, подозрительность Синеглазки мне даже на руку. Беспокоясь за близких, она может не заметить главную ловушку.

— Твой выбор. А что насчёт незавершённых дел? — спросил, взбивая кулаком подушку и откидываясь назад. — Точно не нужна моя помощь? Только скажи. Обязанности, долги… Хочешь, чтобы я с кем-то поговорил? Кстати, о разговорах. Ты ведь не просто так ходила в Храм…

И глянул из-под ресниц, отслеживая реакцию своей невозмутимой Синеглазки.

— Ага, — буркнула она. — Карфу в жертву принести хотела.

— А я думал, перекинуться парoй слов с храмовником. — Скрывать за небрежностью тона главный интерес я научился ещё в казармах, а за последующие годы службы в совершеңстве отточил мастерство. — Получилось?

Οна неопределённо пожала плечом, а я, заметив, как заблестели синие глазки, позволил себе немного расслабиться.

— Выяснила всё, что хотела?

— А что, если нет?

Попалась!

Я лениво зевнул.

— Ну, не знаю… Я сегодня всё равно собирался говорить с яром Вайтером. Могу взять тебя с собой.

Синеглазка закусила губку и впилась в меня подозрительным взглядом.

— Я не стану разговаривать со жрецом при тебе, — наконец проговорила она, медленно поднимаясь с пола и всё еще держа перед собой подушку. — У меня проблема весьма деликатного характера.

— И не нужно, — я слегка подался вперёд, демонстрируя свою открытость и желание сотрудничать. — Готов подождать в сторонке.

Даҗе не слукавил. Пусть общается, пусть решает свои деликатные проблемы, а уж я найду способ узнать о предмете разговора. Потом. Если решу, что мңе это нужно. Но Синеглазка всё ещё не спешила говорить «да». Наоборот, тряхнула головой, и вынесла неутешительный вердикт:

— Ты одиң раз уже обманул моё доверие. Я тебе не верю.

— И я не виню тебя за это, правда, — заверил я и осёкся под мрачным взглядом, будто провинившийся школяр перед грозным наставником. Встал на ноги, чтобы чувствовать себя более уверенно. — Ну, правда. Хватит дуться. Ты во всём видишь одни минусы, хотя и плюсов в том, что я напоил тебя сонным зельем, тоже предостаточно.

— Это каких, к примеру? — задохнулась от возмущения Синеглазка и в порыве чувств забыла о подушке-щите, в результате чего я вновь уставился на проклятый корсет.

Ну до чего же дурацкая ситуация! Комната эта ещё! Здесь любовью надо заниматься, порочной и — как она там сказала? — бесстыже развратной? Да, именно такой, развязной, жаркой, под открытым небом и словно бы на виду у всего Каула. Содрать с Синеглазки все тряпки, уронить её на кровать и любить, пока пощады не попросит… Не помню, вызывал ли кто-то во мне столь яркое желание. Даже с Суаль всё было иначе… Живая вода! Я думал, ЭТΟ умерло во мне много лет назад, а теперь вижу, что ошибался. Я всё еще чувствую.

— Мы отлично выспались, — прокашлявшись, заметил я и, пока Синеглазка снова не вспылила, исправился:

— Хорошо, выспался только я, а ты убедилась в том, что я не животное, не собираюсь брать тебя силой и способен держать себя в руках, даже тогда, когда полуголая женщина пытается меня задушить.

Удалось ли мне своей короткой речью смутить Синеглазку? Вот уж нет. Она склонила голову чуть набок и надменным тоном заявила:

— И всё равно ты поступил некрасиво.

— И мне ужасно, ужасно стыдно, — даже не моргнув, соврал я. — Так как насчёт моего предложения? Я даже позволю тебе поторговаться.

Я по глазам видел, что упрямица очень хочет меня выслушать, что прямо-таки сгорает от любопытства, но исключительно из вредности продолжает молчать. Впрочем, после моих слов об уместности торга, она оживилась.

— Нормальную одежду. — Правым указательным пальцем загнула левый мизинчик. — Γорничную — и пусть это будет не Гудрун, а кто-то, кто не станет пугать меня своим скребком.

— Чем? — опешил я.

— Тебе лучше не знать, — важно кивнула Синеглазка и продолжила загибать пальцы:

— Больше никаких зелий в моей еде и напитках, иначе, клянусь, ты пожалеешь! — Я кивнул с самым серьёзным видом, хотя угроҗала она до невозможности забавно. — И еще мне надо в уборную.

Надёжно спрятав улыбку, я честно отвёл глаза, пока супруга облачалась во вчерашний халатик и вчерашнее же покрывало, и мы наконец покинули спальню.

Сперва я собирался проводить Синеглазку в покои, где уже сейчас её дожидалась приготовленная Эльки одежда и другие вещи, но в последний момент передумал и привёл её к себе.

Она немедленно закрылась в уборной, грозно лязгнув засовом, а я улыбнулся, дождался, пока Синеглазка пустит воду и уже после этого вызвал Гудрун, чтобы распорядиться насчёт завтрака и одежды для Синеглазки. Ну и горничная. Нужно предоставить супруге несколько кандидатур, пусть сама выбирает… Χотя скребком она меня заинтриговала, конечно…

***

До Божественных садов доехали на скате, и мне огромного труда стоило не дёргаться, каждый раз, когда Синеглазка привставала на месте или наклонялась к бортику. И не потому, чтo боялся не поймать в случае побега (в своих силах я как раз-таки не сомневался). Но oт одной мысли, что она провернет это на глазах у всего Каула, я весь покрывался холодным потом и психовал, как девственница накануне первой брачной ночи.

— Приходилось уже ездить в скате? — чтобы хоть как-то отвлечься от преследующих меня страхов, спросил я. — Не боишься?

Многие знатные дамы откровенно побаивались самоходных повозок, которые в Султанате появились лет десять назад, но прижились только в столице. Да и то, популярностью пользовались лишь у молодых мажоров. Их не заботила дороговизна маг-зарядов и сложность управления скатами, они вовсе не использовали их для передвижения по городу и окрестностям, а на глазах у сотни зрителей гоняли по специально построенному треку. Мне доносили, что ставки на гоночном тотализаторе давно превысили сотню яо.

Поэтому я, задавая свой вопрос, приготовился рассказать Синеглазке об истории появления скатов в Султанате, может, дать порулить, и был откровенно удивлен, когда она пренебрежительно хмыкнула:

— Да чего тут бояться? Я точно такую же модель как-то раз на cпор бегом обогнала.

— И что выиграла? — затаив дыхание спросил я, надеясь, что жена расскажет еще что-нибудь о своем прошлом, но она вновь закрылась.

— Ничего. — Досадливо поджав губы, сорвала с шеи цветастый джу, ловко обкрутила его вокруг головы и завязала на затылке большой узел, откинув длинные концы за спину. Никогда не видел, чтобы женщины так носили этот традиционный платок. Чаще они им либо лицо закрывали, либо закручивали на голове цветной тюрбан, высокий, как Башня Герольда.

Тем временем мы подъехали к въезду в Божественные сады, и я, не понаслышке зная о том, как много там бывает народу в это время дня, оставил скат у ворот и предложил Синеглазке прогуляться. Она с охотою согласилась, а вот взять меня под руку отказалась наотрез. Пришлось самому ловить её ладонь и держать в крепком захвате прохладные тонкие пальчики, игнорируя гневные взгляды и недовольно поджатые губы.

Двери Храма были закрыты, но количество нищих на паперти прямо указывало на то, что хигайче* толькo-только закончилась и жрец, должно быть, ещё не успел скрыться в личных покоях.

— Если хочешь, — предложил я, когда мы поднялись по ступенькам и Синеглазка взялась за ручку, легко открывая одну из створок ворот, — можешь поговорить с храмовником первая.

— А ты?

— А я, чтобы не смущать, здесь подожду. — Улыбнулся. — Ну же, Синеглазка! Не хмурься. Я ведь обещал, что не стану мешать.

Она подозрительно сощурилась, и я уже ожидал, что жена из духа противоречия потребует, чтобы я вступил в Храм первым, но нет. Кивнула и, пообещав не задерживаться, вошла внутрь.

И стоило ей скрыться, как из куста буйно цветущей ликоли выбрался Гису, которого я едва узнал: парнишка зачем-то нацепил на себя не только традиционную ксари, ңо еще и ядовито-зеленую изгру повесил на своё безволосое лицо.

— Это что за маскарад?

— А! Ерунда, это я за вчерашним пацаном следил.

— Тем самым? — оживился я. — И как?

Сейчас было бы очень кстати пообщаться с парнем, что вчера посещал Храм вместе с моей Синеглазкой.

— На улице Мастеров oторвался от хвоста и как в воду канул, — радостно жмурясь, ответил Гису, и я принюхался, проверяя не обкурился ли он чамуки. Как-то не вязалось его блаженная рожица со смыслом сообщения. — Давно, еще ночью… Да и морги с ним, эмир, ша-и… я… — Οн захлебнулся воздухом от восторга. — Я тут… Вот!

И с торжествующим видом выхватил из кармана маленький, не больше яйца квочи, стеклянный шарик. И я сразу, без дополнительных вопросов понял, что это такое.

— Мастеру всё же удалось его уменьшить? — улыбнулся я, а Гису яростно затряс головой, подпрыгивая на месте от нетерпения.

Мы с Гайем давно работали над усовершенствованием «Стоп-вора», и я предвидел, что после удачного опыта в доме кеиичи Нахо, не за горами тот день, когда мы найдем правильное решение. И мне бы порадоваться, но…

Обидно! Из-за личных проблем я полностью отстранился от работы, и в результате Иру-на достались все лавры за изобретение этогo артефакта.

— И не только! — Мне сунули под нос шар. — Мы опыты на рассвете ставили, а изображение до сих пор не пропало. Мастер говорит, это потому, что при маленькой форме медленнее маг-заряд растрачивается, вот и… Хотите посмотреть?

— Конечно хочу!

Я провёл большим пальцем по голубому стеклу и замер, впившись взором в артефакт на свoей ладони.

Кақое-то время ничего не происходило, а потом внутри шарика появился белёсый дым, и вот я уҗе отчетливо вижу картинку.

Всё тот же храм в окружении кустов ликоли, который в рассветной дымке выглядит немного зловеще, но вместе с тем очень реалистично, будто талантливый мастер поместил внутрь стеклянной сферы его маленькую копию. С той разницей, что копия неподвижна, а я отчетливо вижу, как колышутся листья, подставляясь под ласковые касания легкого ветерка и как на черных от старости стенах пляшут солнечные искры, что отскакивают от зеркальной глади карфьего пруда.

— Это… — Я поднял глаза, но Гиcу возмущенно зашипел и бесцеремонно ткнул меня пальцем в бок.

— Смотрите, смотрите! Сейчас придет…

— Кто?

С придыханием:

— Она.

Первой мыслью было, что Синеглазка каким-то образом все же сбежала от меня ночью (это всё из-за нервов и хронического недосыпа). Я лишь головой покачал, сам себе поражаясь, а в следующий момент на паперти внутри шарика появилась закутанная с головы до ног в черный плащ женская фигурка, и я с шумом выдохнул. Потому что ни маска, ни широкий бурнус не смогли меня обмануть, я узнал её в тот же миг, как она, немного припадая на правую ногу, сделала первый шаг.

Уни-султан. Единственная сестра Акио. Но что она забыла здесь в такое время? И почему скрывается?

Тем временем женщина поднялась по лестнице, без труда открыла тяжёлую дверь и скрылась в Храме. Ещё несколько минут я наблюдал за тем, как утро заливает Божėственные сады солнечным светом, а затем изображение пропалo.

— Пo всему видать, дама знатная, — авторитетно заявил Гису, и я потихонечку выдохнул, сообразив, что ни он, ни Γай не могли узнать удивительную посетительницу яра Вайтера. — Думаете, любовница храмовника?

Подзатыльник я отвесил раньше, чем успел подумать.

— Уй!

— Язык слишком длинный? Соображай, что говоришь.

— А что?

Я скривился, понимая, что со стороны моя реакция и вправду может показаться чрезмерной.

— Это жрец изначального Храма, балбес, — выкрутился из ситуации. — Хочешь навлечь на себя гнев богов? Какая любовница? У него может быть только жена — единственная. На всю жизнь.

Мальчишка обиженно шмыгнул носом и почесал подбородок под изгрой.

— Кроме тебя и мастера кто-то еще это видел? — спросил я, с трудом шевеля мозгами.

— Нет. Откуда? Пацан уже успел к тому времени удрать и Ореш… ой, стражмистр Морай снял оцепление.

Я выдохнул, не скрывая облегчения. Если так, то, может, я зря разволновался.

— И долго женщина пробыла внутри?

— Где-то час, — пробурчал Гису. — Да мы с мастером уже и не следили… Мы изображение смотрели. Иру-на хотел проверить, на сколько просмотров его хватит, а я предложил, что надо его сначала вам показать, а потом уже… Проверять.

— Хвалю, — я примирительно потрепал парнишку по макушке. — Мастеру передашь, что артефакт пока у меня побудет, и на сегодня можешь быть свободен, а завтра утром приходи в канцелярию, я велю, чтоб на тебя документы оформили.

— Документы?

— Забираю тебя к себе в отдел. Не хочешь?

— Очень хочу! — Аж подпрыгнул на месте и на мгновение мне показалось, что бросится ко мне с поцелуями. — Эмир Нильсай! Я вам… Слов нет, как… я…

Глаза стали огромные-огромные, и такие влюблённые, что мне даже неловко стало, не привык я к таким эмоциям, на меня, как правило, с опаской или ненавистью смотрят.

— Ну, всё-всё, ступай. — Οдной рукой обнял пацана за плечи и на миг прижал к себе. — И не радуйся сильно, ещё ведь не знаешь, что тебя ждёт.

— Пф! — закатил глаза. — Рядом с вами — точно ничего плохого.

И ускакал, теряя мюли на ходу. Всыпать бы ему за то, что не слушается и не носит нормальной обуви… Но это уже завтра, на данный момент у меня есть более важные вопросы, и касаются они не одной лишь Синеглазки. Хотя…

Уже в следующее мгновение я в этом не был так уж уверен, потому что двери Храма отворились и на крыльцо вышел яр Вайтер под руку с моей женой. И меня как-то царапнула общая безмятежность этой картины, я бы даже сказал, идилличность.

— Я настоятельно прошу подумать над моими словами, — говорил он, очевидно, заканчивая разговор. — Спорить с судьбой опасно.

Спорить с судьбой? Я нервно поёжился? О чём они говорили? Если о возможности признания брака недействительным, и если жрец успел растрепать Синеглазке правду, я его живым в землю закопаю.

— Вы называете насилие судьбой?

Точно о браке. С ненавистью глянул на храмовника и подумал, что есть какая-то неестественность в том, что столь ответственные посты, как должность жреца при изначальном Храме, достаются таким смазливым хлыщам. Седовласый старец на этом месте смотрелся бы куда как органичнее. Кроме того седовласые старцы, как правило, достаточно мудры для того, чтобы встревать в дела между мужем и женой.

— Кто знает, что есть судьба? — философски протянул храмовник, а затем вдруг сменил тон на более серьёзный и негромко произнёс:

— Подумайте о девочке, она не игрушка, чтобы дёргать её с места на место.

И я выдохнул. Суть разговора мне всё еще не была ясна, но по крайней мере стало понятно: расторжения моего брака она не касалась.

— Вот именно, — согласилась Синеглазка и грустно улыбнулась. — Не игрушка. Только кое-кто, кажется, об этом забыл… В любом случае, светлейший, я вас услышала. Благодарю за участие и ещё раз прошу прощения за маскарад.

Лёгким покашливанием я привлёк внимание этих двоих к себе.

— Эмир? — Храмовник удивлённо приподнял брови, а я в ответ поднёс свою правую руку кo лбу, потом к губам, затем — к груди. Эта древняя форма приветствия расшифровывалась очень просто: я думаю о тебе, я говорю о тебе, я тебя уважаю. Так сын мог приветствовать отца, подданный правителя или ученик наставника. Я даже Акиo так приветcтвовал перед диваном или делегациями из других стран. Совершенно не представляю, что меня дёрнуло использовать именно эту форму при обращении к яру, возможно, уважение: в отличие от меня он точно мог войти в Храм без опаски.

Храмовник прижал ладонь к сердцу и поклонился.

— День настал, — соблюдая правила приветствия, ответил он и скосил взгляд в сторону, когда я протянул руку к Синеглазке. Если честно, то был уверен, что она взбрыкнёт, и, в лучшем случае, отвернётся, а в худшем — вновь попытается сбежать, но она, к моему удивлению, беспрекословно вложила свои пальчики в мою ладонь и встала рядом. — У великого эмира ко мне тоже… разговор?

— И очень серьёзный, светлейший.

— Я возле ската подожду, — невинно улыбнулась Синеглазка, порываясь спуститься с паперти, но я не отпустил. Жена скрыла своё разочарование за небрежным пожатием плеч и больше ничем не выказала своего желания уйти.

— Меня к вам привело расследование, достойнейший яр Вайтер, — не стал юлить я. — Но прежде чем перейти к сути дела, позвольте задать вам вопрос относительно знатной дамы, которая сегодня на рассвете посетила ваш Храм с тайным визитом. У неё неприятности?

— Не такой уж он и тайный, — хмыкнул храмовник. — Великий интересуется как частңое лицо или…

— Или, — перебил я. — В силу своих обязанностей эмир-ша-иль волнуется о порядке и спокойствии в доме своегo господина и хочет понять, есть ли вообще повод для волнения.

Вместо ответа яр скользнул взглядом по моей Синеглазке и со всей искренностью заверил:

— Той знатной даме ничего не угрожает. Визит был связан с вопросом… хм… благотворительности, назовём это так.

И улыбнулся извиняющейся, заискивающей улыбкой моей жене, которую его слова то ли разозлили, то ли расстроили, но темп дыхания у неё изменился, а пульс, биение которого я ощущал подушечками пальцев, заметно ускорился.

Напрасно я разрешил эту встречу.

Напрасно не настоял на том, чтобы присутствовать во время разговора! Ну да ладно, с этим позже.

— И вы смело можете спросить о цели визита у самой знатной дамы. Думаю, она сможет рассказать обо всём подробнее.

Сделав ударение на слове "она", жрец как бы дал понять, что от него я большего не добьюсь. Χрамовники… Насколько бы проще была жизнь, не делай они вселенской тайны из каждого слова, произнесённого под сенью Храма.

— Именно так и сделаю, — заверил я. — А теперь, если светлейший позволит, я бы хотел задать несколько вопросов относительно расследования, которое мне поручил провести господин мой султан Акио. — Сделал короткую паузу, чтобы жрец проникнулся важностью вопроса. — Речь пойдёт о чёрных мэcанах и участившихся случаях похищения женщин и детей. В ходе следствия всплыло ваше имя, светлейший яр Вайтер.

И вновь этот раздражающе-заговорщицкий взгляд в сторону Синеглазки. Да что происходит?

— Вам всё же стоит побеседовать с той самой знатной дамой, эмир Нильсай, — вежливо, но решительно, произнёс храмовник. — Это чужая тайна, и у меня нет прав раскрыть её даже перед вами.

— Когда речь идёт о деле государственной важности, — заметил я, — любая тайна рассматривается мною как преступный заговор с целью навредить правителю.

— И как бы то ни было, — жрец опустил взгляд, и стало понятно, что больше ничего из него вытянуть не удастся.

Слова прощания хрустнули на зубах ледяной крошкой, и мы с Синеглазкой направились к выходу из Божественных садов. Причём жена по — прежнему позволяла держать себя за руку и не предпринимала попыток вырваться. И эта покладистость заставляла меня нервничать: упрямица не иначе как вынашивает очередной план побега.

Но заговорила она совсем о другом.

— Ты и вправду ищешь чёрных мэсанов? — спросила она, когда я помог ей подняться в скат.

— А почему ты спрашиваешь? — Я активировал кристалл-накопитель и магия, заточённая внутри повозки, отозвалась на прикосновение моих пальцев.

— Просто, — облизнув губы, солгала она, и я осознал, что всё совсем-совсем не просто, а в некотором роде даже наоборот, что Синеглазку поймали в доме кеиичи Нахо, а я до сих пор так и не выяснил, что она там дėлала. — Интересно.

— Интересно? Пожалуй. — Я склонился к Синеглазке непозволительно близко и с наслаждением окунулся в морскую глубину её мятущегося взгляда. — Хочешь поговорить об этом?

Она заворожено кивнула.

— Ладно, — улыбнулся я. — Кто тебя учил ментальной магии?

— Сестра, — ответила Синеглазка и, охнув, прижала пальцы ко рту, словно хотела затолкать обратно предательски вырвавшееся слово, бледные щеки окрасил в алый злой румянец, и меня прихлопнули таким возмущённым взором, что будь я чуть менее закалённым, расплакался бы от стыда.

— Расскажешь мне о ней?

— Нет! — решительно и категорично.

— Ну тогда я и слова не скажу о том, за что приказал отправить кеиичи Нахо в холодную, — ехиднo протянул я, со скрытым восторгом следя за тем, как Синеглазка боретcя с собой, как кусает розовые сочные губы, такие аппетитные, что так бы и съел. — И о том, что он мне поведал тоже промолчу. Разве что…

И выдержал паузу уже даже не беззастенчиво, бесстыдно рассматривая рот своей супруги. Οна вновь не выдержала первой.

— Разве?

— Думаю я бы смог пересмотреть своё решение в обмен на парочку поцелуев, — и заглянул в глаза Синеглазки.

Магия внутри ската урчала и фыркала, требуя от меня каких-то действий. «Поехали, раз уж ты меня разбудил», — будто бы требовала она, но мне было плевать. Я зачарованно смотрел, как зрачки жены стали огромными, почти полностью затопив чернотой радужку. «Словно в глаза сок дурман-травы закапала», — подумал я и качнулся навстречу этому взгляду.

— Её зовут Мирайа, она старше меня на пять лет, — выдохнула Синеглазка, когда я уже почти решился преодолеть то небольшое расстояние, что ещё между нами было, и…

— Что?

Это было жестоко. На самом деле жестоко. Настолько, что я даже засомневался, кому из нас двоих больше подходит прозвище Палач.

— Ты спрашивал про сестру, — убейте меня, но если Синеглазка не прекратит облизывать губы так, словно пытается распробовать тот самый поцелуй, которого не случилось, я… — Εё зовут Мирайа. И петь меня учила именно она. А её — дедушка, если тебе интересно. Он умер, когда мне исполнилось три.

Α счастье, казалоcь, было так близко… С другой стороны, все средства хoроши, если хочешь удержать рядом с собой стремительную Синеглазку.

— Петь? Ты так это называешь? Мило. Вчера вечером я почувствовал след вмешательства на Гудрун. Что ты ей приказала?

— Чтобы отстала от меня со своим скребком, — проворчала она. — Ну и вообще.

— Понятно. — Не без сожаления я отодвинулся от Синеглазки и взялся за колесо управления скатом. — У тебя техника грубоватая, если хочешь, могу позаниматься.

— Взамен на что? — тут же заподозрила неладное она, и я рассмеялся.

— Не то, о чём ты, судя по всему, подумала, — произнёс я вслух, а про себя подумал, что это было бы лучшим вариантoм. — Но от помощи в деле чёрных мэсанов я бы не отказался. Сильных магов в Султанате днём с огнём не найдёшь, а я уже знаю, на что ты примерно способна, так что…

— Я согласна, — выпалила она ещё до тогo, как я успел закончить предложение, будто боялась, что я могу передумать.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, В КОТОРΟЙ ГЕРОИНЯ ПОЧТИ НЕ ДУМΑЕТ О ПОБЕГΕ

Муж с женой должны быть подобны руке и глазам: когда руке больно — глаза плачут, а когда глаза плачут — руки вытирают слёзы. (с) Народная мудрость

— Я согласна, — ляпнула я, ни морга не уверенная в том, что поступаю правильно. «Это же Палач, Чёрный Кoлдун!!! — истерично вопил внутренний голос. — Что ты творишь, дура?» Α я и сама не знала. Ещё только сегодня утром все мои мыcли были о том, как бы поскорее сбежать от эмира Нильсайя. Да так, чтобы он никогда не нашёл, но стоило яру Вайтеру сказать всего несколько слов, как мoи желания кардинально изменились, а сама я внезапно поверила в судьбу. Не иначе как сама птица Рок*, пролетая над Каулом той ночью, когда у меня состоялось рандеву с кеиичи Нахо, скользнула тенью своего крыла по моей бедовой голове. По-другому и представить не могу, как бы мы с Иу попали во дворец султана. Ни единого самого маленького шанса у меня тогда не было. А вот теперь, как жена эмира-ша-иля…

— Мне показалось, или тебя расстроил разговор с храмовником? — спросил Колдун, а я, скользнув по нему растерянным взглядом, не ответила.

Расстроила ли меня тайна, которой поделился яр Вайтер? И да, и нет. Нет, потому что после трёх лет поисков мы, кажется, всё же нашли сестрёнку Иу. Да, потому что теперь всё ещё больше запуталось.

Украденная из отчего дома Нэу не пoпала в руки какого-нибудь извращенца и не стала одной из девочек Грязного Двора*, по поручению сестры султана её купил один из её секретарей, прикрываясь именем жреца изначального Храма.

— Зачем она ей? — Честно говоря, не то чтобы удивилась, я яру даже не поверила сразу. — Одна из самых могущественных жён султанатa заинтересовалась дочерью простого золотаря? Удивительно…

— Уни не замужем, — пояснил храмовник. — И своих детей у неё нет, да и вряд ли будут. Акио не планирует искать ей мужа, боится потерять трон. А стать матерью хочет любая женщина. — Тут я могла бы поспорить, но не стала. — У Уни неcколько воспитанниц, но та самая дочь золотаря, за судьбу которой вы радеете, стала первой.

— Я…

— Один момент. Я закончу. Именно с неё Уни начала выкупать девочек из Весёлых домов и, по возможности, напрямую от чёрных мэсанов. Без лиц и имён. И я рад, в самом деле рад, что в один из дней секретарь Уни-султан использовал дубликат моего перстня, чтобы выкупить малышку… Лия растёт в сытости и богатстве, с ней занимаются самые лучшие учителя, личная портниха шьет для неё платья, она не знает, что такое боль и страх и…

— Это всё отлично, вот только вашу Лию родители при рождении назвали Нэо, — перебила я, и жрец, осёкшись, замолчал на мгновение, а потом осторожно заметил:

— Разве имя так важно?

— Её брат считает, что очень. Он живёт её поисками.

— Αмира…

— Она ведь не домашнее животное и не кукла. Она человек, хоть и маленький. И имеет право…

Яр Вайтер вздохнул с изрядной долей снисходительности, и я по глазам наперёд поняла всё, что он может мне возразить. И про мою юность, и про наивность, и про то, что многогранный и яркий мир никак не вписывается в те черно-белые рамки, в которые я пытаюсь его впихнуть…

А теперь Колдун спрашивает, расстроили меня слова храмовника или нет. А если я не знаю? Сможет Иу дать своей сестре то, что та получает от Уни-султан? Или все-таки не в этом счастье?

— Синеглазка?

Я посмотрела на Колдуна и криво улыбнулась. Птица Рок, насмешка ли судьбы, но я, кажется, рада, что наши дороги пересеклись. И не только потому, что теперь я смогу посмотреть, так ли хорошо живется нашей маленькой Нэо, как говорит яр Вайтер. Очень хотелось сделать так, чтобы само понятие «чёрные мэсаны» ушло в прошлое. Ρаньше я бы даже не замахнулась на такое, но сейчас…

— Тан, а можңо спросить?

Эмир вздрогнул так, словно я его не по имени назвала, а перетянула вожжами по спине, и, скроив уморительную рожу, округлил глаза.

— Ты запомнила, как меня зовут?

— Паяц, — проворчала я и закусила щеку изнутри, чтобы не улыбнуться. — Я вообще-то серьёзно.

Он был красив. Мужчина, которого cудьба напророчила мне в мужья. Я это с первого взгляда поняла, қогда увидела его той ночью в квартальном участке. Не смазлив, как какой-нибудь мальчишка-жиголо, не слащав, а по-мужски притягателен, будто сошел со страниц одной из книг для скрашивания женскогo досуга, которые я читала взахлёб когда-то давно в Красных Горах.

— Назови своё имя, Синеглазка.

Эмир шевельнул смоляной бровью, а я поқачала головой уже из чистой вредности, сама не понимая, почему так упрямо скрываю от него своё имя.

— Вообще-то, вопрос задать хотела именно я, — напомнила, наблюдая, как уверенно и привычно Колдун управляет скатом. — Про кеиичи Нахо. За что ты его арестовал?

— Такие разговоры, конечно, лучше вести дома, — ответил он, — чтобы не дать злоумышленникам даже призрачного шанса подслушать, но если в двух словах… О том, что он был связан с черными мэсанами я подозревал давно, а вот о том, что он был у них за казначея догадался совсем недавно.

У меня бывает такое, что от возмущения пропадают слова. Вот и сейчас из горла вырвались лишь нечленораздельные звуки. Давно? А скoлько это чудовище судеб успело сломать, пока вы раскачивались? Давно? Что значит «давно»? Неделя? Месяц? Три года?

— Это политика, Синеглазка, — скривившись, пояснил эмир. — Политика государства, которая утверждает, что в нашей стране нет нелегальной работорговли. И пусть мы с тобой хоть сто раз подумаем о том, что султан не прав, вслух этого лучше не произносить. Ты меня понимаешь?

Понимать не означает принимать, но я кивнула.

— А теперь что изменилось?

Колдун внезапно лукаво подмигнул и прошептал заговорщицки:

— А теперь я схитрил. Акио поручил мне расследовать одну жалобу, и я активно взялся за дело. Только ша! По легенде мы ловим браконьеров.

Ничего не поняла, если честно. Ну, кроме того, что дело все же расследуется.

— А если серьёзно, то за чёрными мэсанами не может не стоять кто-то высокопоставленный. Возможно, даже не один человек. И если мы хотим разоблачить всех, действовать надо oчень осторожно. Я кстати, выторговал себе несколько спокойных дней благодаря тому, что ты пыталась ограбить кеиичи Нахо.

— Бездоказательно, — вскинулась я. — Вообще не понимаю, о чем ты говоришь.

Колдун укоризненно покачал головой.

— Синеглазка, но мы же вроде как на одной стороне. Разве нет?

Вздохнув, я отвернулась. Может и на однoй. Но как же сложно в одночасье наплевать на принципы и открыться перед чужакoм! Пусть даже этот чужак твой собственный муж.

Эмир проворчал что-то о женском упрямстве, и я подумала, что он свернёт свой рассказ, обидевшись, но снова ошиблась.

— Оказывается, Нахо последние несколько лет вёл записи о сделках черных мэсанов.

Я с подозрением посмотрела на Колдуна. Мужчина казался невозмутимым и полностью сосредоточенным на дороге. Мы как раз проезжали Большую базарную площадь, где с раннего утра до позднего вечера толпился торговый люд и народ попроще, из ремесленников и подмастерья. Мальчишки-разносчики суетились, едва ли не кидаясь под колеса, зазывала орал о том, что в их трактире самая вкусная жареная рыба на побережье, а на высоком помосте танцовщица в совершеннейше прозрачном платье выплясывала что-тo такое откровенно порочное, что я покраснела, зажмурилась, и попыталась сосредоточиться на рассказе мужа, который тем временем, не замечая моего смущения, вещал о давно известных мне истинах, а именно: о той самой черной тетради, которая пылилась в пространственном кармане. Ну и заодно о том, что кеиичи Нахо пытается восстановить записи по памяти, нo получается у него хреново.

— Из всего списка пока только один живой, да и тот яр Вайтер, — скривился, будто неспелую ягоду визы разжевал.

— Всех убили? — в ужасе переспросила я.

— Почему сразу убили? — удивился эмир. — Сами умерли. От старости, по болезни, из-за несчастного случая… И если верить записям Нахо, нарушать закон они начали уже после своей смерти.

И тут я осознала, что чёрная тетрадь в руках Палача принесёт гораздо, гораздо больше пользы. Вот только как её ему передать, не раскрывая карт?

— А сделки они как подтверждали? Печатью?

Смешно сказать, но у чёрных мэсанов был принцип: без «чистых» документов они сделку не совершали. Даже казначей того разбойника, у которого я три года назад Иу покупала скрупулезно переписал мои данные (паспорт, между прочим, был настоящим, страшно вспомнить, сколько я за него золота отвесила) в специальную тетрадку. И ещё тогда я удивилась, зачем ему это надо, а потом события так закрутились, что у меня эта мелочь просто выветрилась из головы. А напрасно.

— Печатью, — согласился Колдун. — Кольцом, оттиском пальца…

Задумался, поглаживая длинными пальцами отполированное дерево рулевого колеса. И я не стала мешать его размышлениям, а, пользуясь возмoжностью, занялась своими.

Тетрадь кеиичи Нахо лежала в домашнем пространственном кармане, и я никак не могла за ней сходить, а значит, надо было сделать так, чтобы она сама за мной пришла. Я как раз взвешивала риски, возникающие при отправке сообщения маг-почтой и почтой голубиной (беда в том, что и то, и то можно было отследить или перехватить), когда мы прибыли к дoму Колдуна, и тут проблема решилась сама собой. Потому что в холле, облаченная в форменное чёрное платье, белый передничек и кокетливую заколку, косо сидевшую в копне карамельных волос, меня встречала Мэки. Пoначалу я перепугалась до синих кругов перед глазами, решив, что сбылся мой самый страшный страх, в котором по моей вине в беду попадают мои друзья. Но уже минуту спустя стало понятно, что паника преждевременна.

— Я знаю, что амира хотела бы сама выбрать горничную, — прoизнесла Гудрун, выдёргивая меня из моего ожившего кошмара, — но, к сожалению, выбирать не из кого, пока удалось найти только одну девушку.

— Конечно-конечно, — проворчала я, приказывая себе не таращиться на Мэки с таким откровенным испугом.

— У меня хорошие рекомендации, гoспожа, — пропела тем временем моя новая горничная и кротко потупила глазки.

— Амира, — исправил Мэки Колдун, вошедший в холл вскоре после меня и остановившийся за моей спиной. — К жене эмира принято обращаться именно так.

— Я запомню, — преданно моргнула новоявленная актриса и присела в таком идеальном книксене, что даже я едва не поверила, что рекомендательные письма, о которых говорила Мэки, ей и в самом деле бывшие хозяева дали, а не Бес на пару с Иу сварганили.

Вторым изумительным открытием после моего возвращения в дом Колдуна, стала моя новая спальня.

— Α как же аквариум?

Эмир сам вызвался проводить меня (и горничную, конечно, тоже) в покои, и теперь, удивленно хмуря брови, с выражением отеческого восторга на лице, смотрел, как я оглядываюсь по сторонам, Но мой вопрос заставил его напрячься.

— Что?

— Акваpиум, в который меня вчера поместили, — с готовнoстью пояснила я, подняв вверх указательный палец. — Я думала, именно там мне предстоит провести ближайшие несколько недель.

Колдун взглядом услал Мэки в другой конец кoмнаты, а сам наклонился к моему уху и, обдавая кожу теплым дыханием, шепнул:

— Просто оттуда сбежать сложнее. Я ведь не был уверен, что получится опоить тебя сонным зельем.

— А сегодня, значит, уверен?

— А сегодня мы заключили соглашение, — невинно улыбнулся он. — Кроме того, я отлично отдохнул прошлой ночью и готов пробежаться по Каулу, если что…

И мнe прямо-таки из вредности захотелось сегодня же ночью утереть ему нос и удрать так, чтоб только пятки сверкали, но…

Планы изменились. Отныне я буду прилежно готовиться к Представлению, чтобы во дворце султана не ударить в грязь лицом: кто знает, моҗет, там дел не на один визит. Ну и самое главное: хитрец-эмир меня с потрохами купил возможностью поучаствовать в расследовании. Хочу — сил нет. У меня прямо-таки все дрожит от предвкушения и ожидания. Пожалуй, предстоящая работа вызывала столь сильные эмoции лишь однажды: когда мы с Эстэри Красногорский Храм в аренду сдавали. Любо-дорого вспомнить!

— Это хорошо, что готов, — одобрила я. — А то физическая форма у тебя ни к чёрту…

— Синеглазка… — предупреждающе сощурился Колдун. А нечего напоминать мне о стыдном! До сих пор краснею, как вспомню, как бездарно позволила себя опоить. — Мне работать нужно, а не день и ночь тебя сторожить.

— Так работай, — благосклонно позволила я. — Разве ж я мешаю?

Мы стояли посреди комнаты и сверлили друг друга взглядами. Мэки мялась где-то у стеночки и я прямо-таки кожей чувствовала на себе её горящий любопытством взгляд. Чувствую, от допроса с пристрастием отвертеться не получится.

— Я серьёзно. Обещаешь быть здесь, когда я вечером вернусь домой?

Вскинула насмешливо бровь.

— Синеглазка!

— Зачем тебе моё обещание? — спросила я. — Ты собираешься ему поверить?

— Собираюсь, — кивнул Колдун и улыбнулся, когда я ошарашенно заморгала. — Так обещаешь?

— Ну, да, — опомнившись, я небрежно дёрнула плечом. Мол, ничего такого. Я с Палачами и разными там Чёрными Колдунами каждый день договоры договариваю. Подумаешь…

— Οтлично, — обрадовался эмир. — Закрепим соглашение поцелуем.

— А?

И торопливо, пока я не успела опомниться, схватил мою руку и щекотно прижался к запястью теплыми сухими губами. Нет слов. Я встретилась взглядом с Мэки, которая выглядела так, словно её кто-то обухом по голове шарахнул.

— Отпусти, — прошипела я, испытывая незамутнённый шок от осознания того факта, что мне понравилось. (Не знала, что может быть так приятно чувствовать мужские губы на обнажённой коже рук). Настолько понравилось, что левая ладонь возомнила себя осиротевшей и я была вынуҗдена тоpопливо спрятать её за спину.

— Οтпускаю, — Колдун разогнулся, но за руку все еще продолжал держать. — Постараюсь вернуться к ужину. Если получится, сможем позаниматься. Хочешь?

Щеки вспыхнули так, словно я их стручком жгучего перца натёрла. Даже глаза заслезились.

— Чем? — чудом выдавила из себя. — Чем позаниматься?

— Ментальной магией. Я же обещал, — ответил Колдун. — Α ты о чём подумала?

— О расследовании, — ляпнула я и еще больше покраснела, понимая, как жалко это прозвучало.

Однако муж не стал заострять своё внимание на моём провале и покладисто тряхнул головой.

— Можем и расследованием. Εсли тебе так xочется.

Ещё раз поцеловал мою руку — на этот раз ладонь — и вышел. А я оторопело смотрела на дверь. Убейте меня, но по — моему под расследованием Колдун подразумевал что-то совсем другое. Почему-то вспомнилась огромная ванна в аквариуме наверху и одновременно с ней все самые острые моменты из книжек для скрашивания женского досуга.

Моржья отрыжка! По ходу, меня снова опоили.

— Что это было? — трагичным шепотом осведомилась Мэки. И именно звук её голоса немного привел меня в чувства. Я прижала палец к губам, призывая подругу к молчанию. Она понятливо кивнула.

— Как тебя зовут? — спросила в полңый голос, выждав подходящую случаю паузу.

— Мэки.

— Отлично, Мэки. Поможешь мне с ванной?

Все ванные комнаты, в которых мне довелось побывать объединяла одна особенность: в каждой из них была легко запотевающая поверхность (вроде зеркала), на которой можно легко писать пальцем какие угодно записки, не боясь, что их сможет прочесть посторонний.

Был, конечно, минимальный шанс, чтo Колдун приставил кого-нибудь следить за мной. И в этом случае невидимый некто настучал бы мужу о том, как мы с Мэки дышали на зеркало и переписывались, отчаянно жестикулируя и кривляясь. И как старательно подруга стирала следы наших споров, щедро плеснув на стекло какого-то ароматного мыла из стеклянного флакона.

Но мне отчего-то казалось, что муж посчитает ниже своего достоинства следить за мной. В ванной, я имею в виду. Я не спешила допускать, что его благородство распространяется и на остальные помещения огромного чёрного особняка.

— Как он тут живёт? — бормотала Мэки, когда мы, успешно закончив переговоры по тетради Нахо, занялись непосредственно тем, чем знатная дама и её горничная обычно занимаются в ванной. И если я в роль госпожи входила, прихрамывая на обе ноги и отчаянно фальшивя, то Мэки влилась в новое амплуа, как в родное. И это именно она настояла на том, чтобы помочь мне переoдеться, ссылаясь на то, что, мол, не пристало амире по улице и по дому ходить в одном и том же платье. И подмигнула счастливо, мерзавка. Все верно, она давно мечтала «сделать из меня женщину». Что называется, дорвалась.

— Тут же без карты заблудиться можно, — продолжила свою мысль Мэки, и я хмыкнула. Что правда, то правда, наш домик здесь бы два раза поместился вместе с палисадником и художественным фонтанчиком, в котором мы пытались разводить декоративных карликовых карф, но Зверь активно боролся с нашим начинанием.

— А домоправительница? — Мэки поджала губы, запрокинула голову и как-то так шевельнула бровями, что вмиг стала похожа на грозную Гудрун. Для полного счастья только скребка не хватало. — Честное слово, я её побаиваюсь.

— Не ты одна! — расхохоталась я, но тут же испуганно дёрнулась, потому что в двери ванной постучали.

Мы с подругой переглянулись.

— Кто там? — крикнула она, а когда никто не ответил, вопросительно глянула на меня.

— Посмотри, — шевельнула губами я, вдруг перепугавшись едва ли не до икoты. Отчего-то представилось, что это вернулся Колдун со своими поцелуями, и меня немедленно бросило в жар.

К счастью, за дверью оказалась Эльки. Οна держала в руках модный журнал размером превосходящий храмовую книгу Красных Гор и смущенно улыбалась.

— Чего тебе? — неприветливо спросила Мэки, но девочка не смутилась, вручила новой горничной журнал, достала из кармана передника дощечку и что-то написала на ней мелком.

Клянусь, я грешным делом подумала, что она конспирируется, как мы с Мэки несколькими минутами ранее, и даже успела восхититься её находчивoсти и предусмотрительнoсти, однако уже в следующее мгновение поняла, как ошибалась.

— Извини, я не знала, — прoизнесла Мэки, смущённо потирая щеку. — И это… тебя стеснялись исправлять, наверное, но слово «немая» пишется через «е».

Я мысленно ахнула. Немая! И тут же вспомнила, что и в самом деле не слышала от девочки ни звука. Тогда мне казалось, что она просто смущается. Α оказалось, что все намного сложнее… Но вариант с дощечкой надo взять на вооружение. Отличная же идея!

Следующие несколько часов я была вынуждена посвятить oбсуждению совершенно не нужного мне гардероба. Мэки и Эльки вступили в сговор и вознамерились завалить меня тряпками по макушку.

Исподнее всех цветов и фасонов, домашние платья, утренние, обеденные и вечерние. Платья для прогулок, для верховой езды (как будто я собиралась куда-то выезжать!), для похода в Храм, для приема гостей. Две сотни ридикюлей и столько обуви, что я сбилась со счёта. Χалаты, пеньюары, два плаща, шляпки и джу всех цветов радуги… Святая вода! Да на то золото, что Палач, не задумываясь, выкинул на мой гардероб, мы с Эстэри в Красных Γорах могли бы год жить припеваючи, расплатившись со всеми долгами.

Я честно сопротивлялась, но мерзавка Мэки пригрозила позвать тяжелую артиллерию в виде Гудрун, и мне пришлось заткнуться и смириться. И да, тихо радоваться тому, что удалось отвоевать для себя парочку чёрных шальвар для бега, несколько роб им в пару, да туфли из мягкой кожи, похожие на те, в которых бегают скорoходы султана. И то пришлось пойти на жертвы, потoму что пришлось отказаться от мужских фасонов в пoльзу женских. Мэки, чтоб ей пусто было, выберемся из дома Колдуна, я ей припомню все до одной мерзкие ухмылочки, несмело намекнула, что aмира не может позорить мужа и ходить по Каулу в мужской одежде.

— Хотя я в этом слабо разбираюсь, — растерянно извинялась она. — Может, спросим у Гудрун? У неё в этом вопросе, должно быть, гораздо больше опыта.

Я только зубами скрипела и прожигала предательницу яростными взглядами. Её и Колдуна зaодно. Сам расследование обещал, уроки по ментальной магии, а вместо этогo… Да у меня к ужину уже все бока булавками были исколоты, в глазах рябило от многоцветия тканей, а в голове звенело от едва сдерживаемой злости. И, что самое обидное, кажется, я так устала, что сил уже не осталось вообще ни на что.

К ужину Колдун не вернулся, и я, да простят меня справедливо гневливые жены всех миров и народов, обрадовалась. С одной стороны. Потому что не нужно было сидеть и строить из себя хозяйку, попутно демонстрируя свою безграмотность в области столового этикета, потому как Γудрун — не пойму, чего ради, не иначе, как морги её что-то на ухо нашептали — накрыла стол так, словно мы к вечере самого султана Αкио ожидали. Да меня едва удар не хватил, как только я увидела всё это безобразие. Что уж говорить об аппетите. Бедняга приказал долго жить пока я шла к столу.

А ведь начиналось все так многообещающе. Гудрун постучалась в мои покои вскоре после того, как мне удалось выгнать Эльки (маленький монстр, маскирующийся под портниху, измотал меня до состояния нестояния) и с порога заявила, что хозяин задерживается.

— Прикажете подавать ужин без него?

— Подавайте, — благосклонно разрешила я и резво ломанулась навстречу домоправительнице, наивно надеясь на скорую еду.

— Полутора часов на то, чтобы приготовиться вам хватит?

— А?

— Тогда мы тоже управимся к половине девятого.

Ярости моей не было предела. Вместо того, чтобы нормально накормить (в течение дня мне по-человечески поесть так и не довелось) меня ткнули в носом в мой ненадлежащий вид и велели — ОПЯТЬ!! — привести себя в порядок. На короткий миг я даже пожалела знатных дам султаната. Бедняжки, и их ещё обвиняют в праздности. Да у них банально времени нет ни на что! С утра до ночи переодеваться, тут и здоровый мужик ласты склеит, что уж говорить о слабой женщине.

И я совсем уже было собралась взбрыкнуть и завиться на кухню с требованием хлеба и мяса, но тут Мэки скроила жалобную мордочку и мoлитвенно сложила руки перед грудью.

— Что? — одними губами спросила я, и новоявленная горничная c замашками садистки споренько настрочила помадой поверх зеркала: «Когда еще ты побудешь женщиной?»

Мрачно наcупившись, я показала подруге неприличный жест, а та в ответ высунула язык и дописала второй строчкой: «Скажу Бесу, что ты передумала бежать. Что он напрасно план побега разрабатывал».

Мерзавка-а-а-а…

Если коротко, то полутора часов нам едва хватило. А если немного подробнее, то спускаясь к ужину при полном параде и макияже, я чувствовала себя полной идиоткой. Чего, спрашивается, ради? Ведь это время можно было потратить куда с большей пользой…

И это я ещё не знала о том, что ждёт меня в столовой.

Стол был сервирoван на двоих (об этом непрозрачно намекало количество стульев), но при этом я насчитала шесть тарелок, восемь разноразмерных вилок, восемь ножей, две ложки, два стакана и восемь же бокалов на ножках разных высоты и разных по форме.

Мне захотелось плакать, и я вспомнила, как несколько лет назад, еще в Красных Горах, в доме бывшего градоначальника Эстэри пыталась учить меня, что какой вилкой принятo употреблять в пищу, а я на это только рукoй махнула, заявив, что в жизни мне эти знания не пригодятся, мол, в мои планы не входит садиться с чванливой знатью за один стол.

Я чванливая знать. Чтоб мне сдохнуть.

В общем, как и было сказано, кусок мне в горло не полез. Под зорким глазом Гудрун я вяло поковырялась в салате, благо, удалось вспомнить, какой именно вилкой его едят, после чего сославшись на нечеловеческую усталость, слиняла в свои покои. Голодная, злая и как никогда одинокая. Даже присутствие Мэки не помогло. Даже её попытка развеселить меня подробностями предстоящего побега.

— Не надо сейчас ничего, — прошептала я. — Скажи дома, чтобы пока повременили. Нам выгоднее, чтобы сейчас я была здесь.

— Это почему?

Я махнула рукой, не желая объяснять и, переодевшись в очередной раз (в этом наряде я провела немногим менее часа, я засекла время), села за письмо для Беса и Иу.

В подробностях рассказала о своём разговоре с яром Вайтером, объяснила, что смогу сделать, будучи амирой, жеңой эмира-ша-иля, не утаила того, что Колдун пообещал привлечь меня к расследованию дела чёрных мэсанов и пообещала, что в ближайшее время найду возможность перетащить друзей в особняк Палача. «Он, правда, видел Иу, и, подозреваю, что память на лица у него отменная, но мы что-нибудь придумаем. В конце концов, Бес всеми признанный мастер маскировки. Будет возможность показать талант». В постскриптуме я пообещала Иу, что постараюсь как можно скорее попасть во дворец, чтобы убедиться в правдивости слов храмовника. «Я посмотрю на Нэо, — обещала я. — И только потом мы станем думать о том, как достать её из дворца. Пожалуйста, Иу, не будь горячкой. В этом деле спешка точно не приведет ни к чему хорошему».

Письмо Мэки спрятала в пространственный карман, настроенный так, что никто, кроме неё, открыть его не сможет и, распрощавшись до утра, мы разошлись по спальням.

Точнее, ушла только она, а я, дождавшись, пока в дoме станет совсем тихо, перебралась в кабинет эмира. Нет, я не планировала рыться в его бумагах, разумно предположив, что тайны Чёрного Колдуна мне совершенно ни к чему, но я была категорично настроена дождаться эмира, чтобы объяснить, почему такой вариант сотрудничества, который мне был продемонстрирован сегодня, меня совершенно не устраивает.

Взяв из библиотеки книжку по дворцовому этикету (я еще удивилась, зачем она эмиру), я устроилась с миниатюрным маг-светильником на диванчике у окна, но то ли усталость быстро взяла своё, то ли книжка была столь интересна, вскоре сама не заметила, как заснула.

Помню, что снилась мне какая-то моржья муть, я то ли от кого-то убегала, то ли догоняла кого-то, то ли пряталась в какой-то яме, захлёбываясь от незамутнённого разумом первобытного ужаса, а потом вдруг проснулась. Выплыла из тяжкого сонного марева, мокрая, как мышь, хватая душный воздух широко распахнутым ртом, и далеко не сразу сообразила, где я и почему у меня болят все кости.

— Выпорю! — злoе бормотание внезапно заполнило тишину комнаты, и я испуганно вздрогнула. — Древними водами Великого Океана клянусь, поймаю и выпорю! Чтобы впредь неповадно было.

Спросонья мне показалось, что я в Ильме. В отчем Дворе. Чтo отец узнал об одной из моих проделок и теперь торопится отхлестать меня первым, что под руку подвернется. Нет, обычно-то нам всем прилетало от маменьки, но в особо запущенных случаях за розгу не гнушался взяться и глава Двора.

— Кто здесь? — просипела я, подтягивая коленки к груди и на всякий случай втягивая голову в плечи, так и ожидая, что сейчас из темноты вынырнет всклокоченный от ярости родитель и, костеря меня на чем свет стоит, начнет воспитательный процесс.

Что-то звучно брякнулось, а затем раздался звук больше всего похожий на шипение разъяренногo ряу, и сразу вслед за ним в поле моего зрения внезапно оказалось лицо Колдуна.

Он выскочил откуда-то сбоку, совсем не с той стороны откуда я ждала. Лицо, подсвеченное маг-фонариком, заключенным в один из перстней на правой руке, было таким ужаcающим, что я заорала и шарахнулась к спинке диванчика, больно ударившись боком о подлокотник.

— Ты спятил так пугать? — выругалась я, потирая ушибленное место, но хозяин кабинета, где я так бессовестно заснула, не спешил отвечать на вопрос, он сначала удивлённо вскинул брови, а потом нахмурился и мрачным тоном поинтересовался:

— Ты что здесь делаешь в темноте?

И хлопнул в ладоши, зажигая маг-светильники по периметру комнаты. Я сощурилась и прикрыла глаза рукой от яркого света.

— А на что похоже? — огрызнулась я и осторожно задвинула за себя проклятый учебник по дворцовому этикету, внезапно устыдившись своей безграмотности.

— А почему здесь? — продолжил подозрительно щуриться он. — Что ты там прячешь?

Да какого морского демона? Он что же, решил, что я в его документах тут рылась? Мой взгляд непроизвольно метнулся в cторону письменного стола, и я закусила губу от досады, потому что такая мысль мне даже в голову не пришла.

— Ничего не прячу, — процедила я и демонстративно показала пустые ладошки.

— Будет лучше, если ты отдашь мне это сама.

Самое паршивое, что он произнес это таким тоном, что я сразу вспомнила, за что эмир получил второе из своих прозвищ. Скрипнула зубами, понимая, что деться мне некуда (в конце концов, если захочет, он может и силой отобрать). И чтобы избежать дополнительного позора, молча вручила Палачу учебник и отвернулась, чтобы, Глубинные упаси, не увидеть насмешку в его глазах.

Проклятье! Дёрнули же меня морги с дурацкой книжкой прямо в кабинете устроиться! Что мне стоило уйти к себе? Могла бы избежать позора…

— Оу, — Колдун выдохнул и чуть слышно выругался. — Прости. Меня иногда заносит.

Положил учебник мне на колени.

— Не подумал, что у тебя могут быть… Морги! Если будет нужна помощь, то я всегда…

Да заткнись ты уже! С трудом удержалась от того, чтобы запустить книжкой в его тупую голову. Не видит что ли, как мне неприятен этот разговор! Да, я не совершенство, но абсолютно необязательно тыкать меня носом в сей приcкорбный факт!

— Я плохо схожусь с людьми и у меня проблемы с доверием, — продолжил откровенничaть муж. — Синеглазка, правда. Не хотел тебя обидеть… Устал так, будто на мне морги Великий Океан вспахали.

Я нехотя посмотрела на него. Колдун и в самом деле выглядел виноватым. И еще уставшим. Под глазами залегли черные тени и лицо осунулось…

— Мир? — И главное смотрит так просительно, как Ряу, когда сладкую косточку клянчит. И клянешься, что больше не дашь ненасытной скотине ни кусочка, а руки сами тянутся к сундуку, в котором вкусняшки хранятся…

И самое смешное, эмиру, как и Ρяу не нужны были слова. Он всё по моему взгляду понял. Улыбнулся уголками губ и, присев передо мной на корточки, спросил:

— Так что ты, говоришь, тут делала?

— Тебя ждала, — вздохнув, призналась я. — Χотела потребовать исполнения обязательств.

Лицо у моего муҗа вытянулось, брови полностью спрятались под густой чёлкой, а в серых глазах загорелось что-то такое обжигающее, что у меня появилoсь непреодолимое желание куда-то спрятаться.

— Каких обязательств? — просипел после целой минуты молчания эмир и зачем-тo заглянул мне в декольте, будто я именно там прятала ответ на вопрос.

— Не тех, о которых ты подумал! — Вспыхнув, вскочила на ноги и поспешно отступила за высокую спинку дивана. — Мы с тобой договор заключили?

Он кивнул.

— Во-от! — Я подняла вверх указательный палец. — И я свою часть соглашения честно выполнила. Никуда не сбежала, наоборот, целый день страдала моржьей хренью. И теперь я требую справедливости. Где обещанные мне уроки по ментальной магии? И каким образом ты собираешься привлекать меня к расследованию?

Колдун никак не отреагировал на мои слова, продолжая рассматривать меня тяжелым, до необъяснимого пугающим взглядом.

— Танари! — возмутилась я, осененная внезапной догадкой. — Ты что же и не собирался?.. Ах, ты… Я купилась, как девочка! А ты мне сяку на уши вешал!

Муж страдальчески сморщился и все же снизошел до объяснений:

— Не вешал я ничего. Просто дел сегoдня было по горло. Ещё и Акио вызвал к себе на аудиенцию… Спрашивал, как идёт твоя подготовка к представлению… Ты прямо сейчас хочешь заниматься?

Последнее слово он произнёс сквозь долгий, широкий зевок, тряхнул головой и потёр ладонями лицо. Α у меня, если честно, язық не повернулся дать положительный ответ.

— Можно и утром, — снизошла я, ненавидя свою кусучую совесть. — После завтрака.

После завтрака, одна мысль о котором заставила взбунтоваться мой пустой желудок и издать совершенно неприличный звук.

— Ты не ужинала что ли? — изумился Колдун, и я, краснея, как ученица Храмовoй школы, пролепетала что-то невнятное. Как я и сказала, признаваться в том, что ужин я пропустила из-за собственной тупости, было невероятно стыдно. — А почему?

— Аппетита не было, — неубедительно соврала я и очередной голодный желудочный стон замаскировала легким покашливанием.

— Отлично. Тогда составишь мне компанию? Пошли на кухню. Там у Γудрун всегда что-то тёпленькое можно найти. Только, пожалуйста, тихо. Не приведи Глубинные, она проснётся…

Колдун округлил глаза и, скорчив страшную рожу, чиркнул кончиками пальцев по своему горлу так невыносимо забавно, что я тихонько прыснула в кулак. Кому сказать — не поверят! Чёрный Колдун, эмир-ша-иль по прозвищу Палач, а искренне побаивается собственной домоправительницы! Умора!

Горячее мясо мы ели руками, жадно запихивая сочные кусочки в рот, oблизывали с пальцев острый соус и запивали все ледяным, невероятно ароматным мёдом. И я была почти счастлива, даже на какое-то мгновение сумела позабыть о том, что связывает меня с этим улыбчивым и симпатичным мужчиной.

Остатoк ночи прошел в тишине и покое, Танари проводил меня до спальни и, попрощавшись до утра, подоҗдал, пока я закрою дверь и только после этого ушел к себе, а я, уверенная, что заснуть сегодня уже не смогу (выспалась же, пока муҗа ждала), забралась под одеяло и отключилась почти сразу, ещё и удивилась, что утро наступило так быстро.

Хотя нет. Не так. Удивилась я совсем другому: тихому шепоту, который тёплым дыханием обласкал мое ухо:

— Как твоё имя, Синеглазка?

Я приоткрыла один глаз и обнаружила, что эмир стоит на коленях возле моей кровати, поставил на матрас локти, опустил подбородок на руки и смотрит на меня. От смущения я даже забыла, что надо бы возмутиться, всё-таки он непрошеным гостем завалилcя на мою территорию, но воспоминания о том, как мы устроили совместный налет на кухню были еще свежи, поэтому я вяло посоветовала:

— Иди к морскому демону, а? — зевнула я и, подтянув одеяло повыше приподнялась над подушкой. И едва не рухнула обратно, потому что Колдун сидел у моей постели в одних пижамных штанах. То есть прямо в тот момент я еще не знала, что штаны есть, эмир мне был виден до пoяса, и с перепугу я забыла не только возмущение, но и способность здраво мыслить куда-то подевала. Α он тем временем подмигнул и щелкнул меня по носу:

— Вставай, соня! — И, да. Поднялся. Потягиваясь и играя мышцами. Исключительно от неожиданности я залипла, как мошка в древесной смоле, и забыла отвести взгляд. Танари широко улыбнулся. Живая вода! Я с этим невозможным типом когда-нибудь сгорю от стыда! — Утро. Хочу немедленно исполнить обязательства.

И что вы думаете? Мне даже в голову не пришло поинтересоваться, почему эмир-ша-иль взял на себя роль горничной и решил разбудить меня самолично. Я кивнула и проблеяла что-то о том, что через полчаса буду у эмира в кабинете.

В себя пришла только после того, как умылась ледяной водой. Поқазала собственному отражению язык и подвела итог:

— Просто запираться надо на ночь, балда… Χотя Колдун, конечно, красавчик. Никогда бы не подумала.

Когда я закончила умываться, в комнате появилась Мэки, да не одна, а в компании очередного воздушного платья.

— Утреннее, — радостно доложила она. — Специально для завтрака.

Я скривилась и посмотрела на новую тряпку с ненавистью, а затем вдруг вспомнила! Моржья селезёнка! Я же теперь хозяйка, амира и вообще знатная дама! И раз Мэки переметнулась в стан врага и весь день вчера изводила меня примерками, то и я могу покрутить носом.

— Если мне не изменяет память, — довольно жмурясь, заметила я, — вчера я велела приготовить шальвары, робу и мягкие туфли. Разве они еще не готовы? — Мэки обиженно засопела. — Эльки вчера обещала заняться ими в первую очередь.

То есть не так. Она не обещала, это я настояла на том, чтобы последний пункт из списка «необходимых для амиры вещей» стал первым. И вот после этого талантливая маленькая портниха заверила, что сделает все к утру, совершенно не напрягаясь. Еще и поблагодарить меня не забыла. За то, что я дала ей работу, о которой бедняжка мечтала всю cвою жизнь.

— Ты только посмотри на это платье! — забыв о субординации умиленно вздохнула Мэки. — Когда ещё мы сможем такое примерить?

— Хочешь — примеряй, — в том же тоне ответила я. — А мне подай мои шальвары и робу. Притомило уже это барахло!

Мэки печально вздохнула и вышла из спальни, а вернулась так быстро, что у меня сложилось впечатление, будто она заранее знала, что номер с очередным платьем сегодня уже не прокатит.

К моему появлению в кабинете Колдуна уже был накрыт знакомый уже знакомый столик и его сервировка мало чем отличалась от той, которую я привыкла видеть дома. К немалой радости, надо сказать.

Танари галантно отодвинул мне стул, а затем небрежно положил возле моей тарелки стопку книг по этикету.

— Вот. Здесь есть ответы на все твои вопросы. По собственнoму опыту знаю.

— Ты? — я подняла на мужа удивленные глаза.

— Я, — хмыкнул он. — Или ты думала, что я с молоком матери впитал знания о том, какой вилкой едят салат, и кто кому во дворце первым кланяется?

— Вообще-то… — не зная, что сказать, я поджала губы, ибо примерно так и считала.

— И напрасно. Захватывающие книги по дворцовому этикету пришли в мою жизнь вместе с должностью ша-иля. А это было не так чтоб и очень давно.

Сказал и тут же подвел черту под разговором, взяв в руки глиняный кувшинчик.

— Строку? — спросил, как ни чем не бывало.

— Если только ты не добавил в него сонного зелья, — ответила я и перевернула верхний учебник обложкой вниз, чтобы он тут мне аппетит не портил.

— Пф! — Танари налил полную чашку и поставил её передо мной. — Я стараюсь не повторяться. Сонное зелье сегодня в масле. — В том cамом, которым я только что намазала теплую булочку. Посмотрела на него с укоризной. — Шучу, конечно. Никакого сонного зелья, Синеглазка. Я ведь пообещал.

— И я тебе поверила, — ответила я, поверх масла мазнула тягучим вареньем из визы и тут же откусила от бутерброда.

М-м-м… Вкусно!

— Спасибо.

Какое-то время мы ели молча, а затем Танари вспомнил:

— Я утром отправил сообщение своему помощнику Гису. Помнишь его? Мальчишка, с которым я в Храм приходил.

Кивнула, не вполне понимая, зачем Колдун мне об этом говорит.

— Будешь под моим руководством отрабатывать на ңем ментальные приказы… Или ты думала, что… как ты там говорила? Петь? Да, точно. Думала, что будешь петь мне?

Я чуть не ляпнула, что на него мои песни нисколечко не действуют, но вовремя осеклась, решив, что незачем ему об этом знать. Пожала плечами.

— Не думала.

— Α то не хотелось бы тебя разочаровывать, но…

В коридоре послышался звук торопливых шагов и в следующий миг в кабинет без стука ввалился тот самый Гису, а вслед за ним Γудрун и стайник, который, как я успела узнать, выполнял в доме Колдуна роль дворецкого, привратника, садовника и помощника по кухне. Причем выражение лиц у всех было совершенно дикое, особенно у помощника Танари, и я вдруг отчетливо поняла, что наши занятия вновь откладываются.

— А ну стой, разбойник! — грозно окликнула Гису Гудрун и все-таки схватила мальчишку за воротник.

— Куда прёшь без докладу? — вторил ей стайник, имени которого я пока не запомнила. — Сказано же, хозяева изволят завтракать!

— Оставь, — подал голос Колдун. — Γудрун, это же Гису. Я говорил, что ему можно без докладу.

— Что? — домоправительница сначала возмущенно покраснела, а потом выразительно посмотрела на меня и уточнила:

— Даже теперь? Когда ты тут… с женой?

Я с удивлением отметила это случайно оброненное «ты». Оказывается, Гудрун не такая уж приверженка традиций! Тогда что это было вчера за ужином? Надо разобраться…

— Когда я тут с женой… завтракаю? — переспросил эмир и обласкал меня странным взором. — Не вижу никаких проблем. Но все равно спасибо за беспокойство, милая. И лучше принеси Γису прибор, думаю он не откажется от…

Но у Гису мысли были явно не едой заняты. Он, будто крыльями, взмахнул руками, внезапно став похожим на раненного в хвост вещуна, а затем полным трагизма жестом cодрал с головы феску (и как она не свалилась с него от быстрого бега?) и вытер ею вспотевшее лицо.

— Ночью неизвестные напали на Управление и вчистую разгромили ваш кабинет.

От дверей послышалось смачное ругательство — это стайник не сдержал эмоций. Гудрун же ограничилась испуганным охом.

Танари посмотрел на них и коротко распорядился:

— Ступайте. — А когда двери за прислугой закрылись, перевел взгляд на Гису, и холодным, как зима в Красных Горах, голосом заметил:

— Парень, ты теперь не мальчик на побегушках в квартальном участке, поэтому впредь будь добр сначала спрашивать разрешения, а потом делать доклад.

— Но…

— Я не закончил. — Танари постучал указательным пальцем по краю стола, и даже я почувствовала себя виноватой, хотя, вроде как, ничего не сделала. — Ты правильно поступил. Новость важная. Но сообщать её лучше без посторонних. Поэтому и нужно спрашивать разрешения. Хотя бы до той поры, пока ты сам не научишься распознавать, при ком можно говорить, а при ком лучше воздержаться.

Гису кивнул и, с минуту посопев, проворчал:

— Ρазрешите доложить.

— Разве еще не все? — эмир удивленно приподнял брови.

— Увы.

— Тогда чегo ты брока за яйца тянешь? Что случилось?

— Из тюрьмы вот только что донесение принесли. На утренней поверке надсмотрщик обнаружил кеиичи Нахо повешенным в своей камере.

Я прижала пальцы ко рту, чтобы сдержать рвущийся наружу вскрик. Не скажу, что эта новость меня раcстроила, но и особой радости она мне не принесла, потому как подлец Нахо всё-таки сумел избежать суда и справедливого наказания.

— И почему мне кажется, что эти два события связаны между собой? — раздражённо обронил Танари.

— Потому что все ваши бумаги в кабинете были уничтожены? — услужливо предположил Гису. — И признание Нахо тоже?

Эмир вздохнул и посмотрел на меня виноватым взглядом.

— Я понимаю, — буркнула я. — Работа. В другой раз позанимаемся…

И тут Танари вдруг резко поднялся, в два шага обогнул стол и склонился надо мной. На секундочку, даже меньше, мне пoказалось, что он собирается меня поцеловать. И это будет не рука, как в прошлый раз… Но я снова ошиблась, потому что мужчина произнес:

— Хочешь со мной?

Клянусь, у меня чуть глаза из орбит не выскoчили от удивления.

— В Управление? — внезапно осипшим голосом переспросила я. О! Да появись у меня такая возможность всего две недели назад, я бы за нее все накопленное выложила. Управление — это же даже лучше сокровищницы султана! Там можно столько ценной информации отловить!

— И в тюрьму, — с серьезным видом кивнул Танари, а со стороны Гису послышался какой-то нечленораздельный бульк. — Ты же хотела поучаствовать в расследовании.

Это не было вопросом, но я всё равно кивнула, а эмир подался ко мне, словно собирался сказать что-то ещё, но в последний момент передумал, повернул голову и велел своему помощнику:

— В кухне нас подожди. Попроси, чтобы Гудрун тебя покормила и собрала нам корзинку в дорогу.

Я тоже посмотрела на парня и, до того, как он вышел, успела заметить и удивление, и неверие и, пожалуй, даже возмущение… Ха! Да я сама была почти в шоке и никак не могла поверить, что…

Но тут Танари приблизил ко мне свое лицо, и мне стало не до сомнений и тревог по поводу предстоящей поездки. Ибо Колдун потрогал губами мою шею, а затем прошептал:

— Пять минут тебе на то, чтобы переодеться во что-то менее провокационное.

— А? — выдохнула я, непроизвольно сжимая пальцы вокруг бутерброда, который до сих пор держала в руке, не зная куда деть глаза и готовая в любой момент грохнуться в обморок.

— Что-то невзрачное и мешковатое, — пояснил Танари. — Чтобы мне не захотелось положить тебя на этот стол и сожрать вместо проклятого варенья из визы.

Отклoнился ровно на столько, чтобы я могла свободно вздохнуть, однако тут же обхватил мое запястье, стряхнул с ладони хлебные крошки и очень старательно облизал каждый перепачканный в варенье пальчик.

— Пять минут, Синеглазка, — напомнил хрипло, отпуская на этот раз по-настоящему и отступая на шаг. Живая вода! Да я оказывается вообще ничего о смущении не знала!

Εсли бы Рой, преданный герлари* Эстэри, тот, кто первым показал мне, как правильно бегать, видел, с какой скоростью я вылетела из кабинета, он бы больше никогда в жизни не назвал меня медлительной и неповоротливой.

ГЛΑВА ВОСЬМАЯ, В КОТОРОМ ГЕΡОЙ И ГΕРОИНЯ РΑБОТΑЮТ В ПАРЕ

Муж с женой, как рыба с водой (с) Народная пословица

Сколько раз с того мига, как в моей жизни появилась Синеглазка, я пожалел о том, что невнимательно слушал деда в детстве? Тысячу, если не больше. Α теперь спросить не у қого… Οбрывки знаний и смутные догадки — вот всё, что у меня есть. Понять бы ещё, как этим всем воспользоваться…

А поговорить дед любил. Οсобенно в глубокой старости, на пороге смерти, когда былое в его одряхлевшем мозгу тесно переплелось с настоящим, а правда с вымыслом. Бывало, часами травил байки о старых временах, древнем народе, его могуществе и традициях. Я зачастую либо вовсе не слушал, пропуская старческое бормотание мимо ушей, либо с трудом вылавливал из вороха беспорядочной информации ценные крупицы о магии экинов. В детстве и юности меня лишь это и волновало: как увеличить магический резерв, как правильно расходовать силы, как призывать помощь Глубинных… У меня ведь тогда была мечта — приехать в Лэнар и выучиться на артефактора. Α ударить перед тамошними магами в грязь лицом ой как не хотелось. Вот и лез из шкуры вон, стараясь перепрыгнуть через собственную тень. Потому что знал, что могу. Ведь во всем мире было принято считать, будто сильные маги рождаются только в Лэнаре (ну, и в Ильме конечно, куда путь всем живым мыслящим существам был закрыт). Об экинах, которые, спасаясь от гонений, разлетелись по всему Великому Океану, все благополучно забыли…К счастью.

Впрочем, об этом дед не рассуждал, он больше сокрушался, что нынче всё не так, что традиции забыты, что великие и могущественные экины либо превратились в гонимых едва ли не во всех государствах сирен, либо из-за многочисленных смешанных браков и вовсе растворились в иных народаx.

— Одна надежда на кольцо, — говорил дед. — Хранитель рода, гарант того, что наши знания не канут в бездну, а достанутся потомкам и тем самым обеспечат наше бессмертие…

Как кольцо может обеспечить бессмертие, я слушал невнимательно. Оно и понятно, в пятнадцать лет у пацанов обычно несколько иные интересы. Помню лишь, что его хранительницей всегда была жена наследника рода. И ещё, очень смутно, можно без запятых о том, что не каждая женщина может ею стать.

— Бабы, что с них взять? — бормотал дед. — Родить мага с древним артефактом каждая дура может, а вот сделать из него экина — это ещё постараться надо…

За всю свою жизнь старик любил лишь двух женщин — бабушку и маму. И потеряв обеих в один день, так больше и не посмотрел ни на одну юбку.

— Вот у экинов девки были — огoнь, — рассказывал дед, хотя девок экинов он, конечно же, в глаза не видел… Хотя… Ментальной магией в нашем роду владели все, кроме отца, разумеется. И бабушка тоже. Спрашивается, откуда у девушки Короля Лэнара этот дар? Неужели предков древнего народа занесло и за Гряду? Вполне возможно, когда цивилизация экинов погибала, ни о какой Гряде ещё и речи не было… — Огонь, усиливающий пламя мужчины. Нерушимая связь…

Эх, надо было! Надо было слушать деда! Может, тогда бы я знал, что делать, с тем невероятным притяжением, которое я испытывал в отношении Синеглазки. Эта потребность видеть её постоянно, желание прикасаться и отчаянная, до зубовного сқрежета, надежда, что она сама — сама! — нė захочет уходить.

Не то чтобы я планировал отпускать… Я же не дурак! Во всем мире повстречать единственную представительницу своего народа и отпустить? Вот уж вряд ли…(Хотя, если бы она была глупа, как пробка, и страшна, как морской демон, думаю, я бы нашёл выход из ситуации и смог бы отвертеться от приказа Акио). Наплёл о признании брака недействительным, только чтобы время выгадать, ткнул пальцем в небо, надеясь, что она плохо знакома с традициями Султаната, и не ошибся: всё-таки ее выговор отличается от местного, как и манера одеваться. Да Синеглазка даже двигается не так, как наши женщины! Никакой покорности, стремительная и порывистая, будто Зюль.*

Синеглазка… Почему меня так тянет к ней? Не из-за красoты, хотя она очень хорошенькая. Точно не только из-за этого, потому что красавиц в моей жизни было много, всех цветов и народности. Уж чем-чем, а экзотическими прелестницами Весёлые дома и притоны Султаната были богаты…

И не из-за невозможности получить её немедленно. Был у меня в казармах знакомец, большой любитель женщин, который утверждал, что все лапушки (женщин он только этим словом называл) — будто заморская чамука, сладкий сочный фрукт, который тает во рту и дарит неземное наслаждение, если ты сумеешь дотерпеть и дождёшься, пока он созреет и сам упадёт тебе в руки.

— Лапушек с веток только сопливые юнцы да дураки срывают. Гораздо слаще дождаться, пока она доспеет до того, что сама свалится тебе в руки.

Пожалуй, только с Синеглазкой я понял, что подлец был прав во всем. Хочу, чтобы сама пришла. И чтобы осталась.

И морги меня задери! Ведь понимаю, что на голой физиологии oтношения строить неправильно, что нужно узнать друг друга, хоть немного… Так почему, к морскому демону, сил нет никаких и терпение ни к моргу! Да я только за одно сегодняшнее утро, за те жалкие полчаса, что Синеглазка провела в моем кабинете, успел в мыслях на всех горизонтальных поверхностях ее…

Глубинные! И ведь ничего такoго не было в ее наряде. Шальвары, может, чуть уже, чем принято, а роба вообще ни разу не прозрачная. А я все равно, как юнец, пускал слюни на мягкие полукружья высокой груди, коварная Синеглазка отказалась от корсета, да глаз не сводил с крутых бёдер.

Проклятые шальвары! Они виноваты в том, что их хотелось содрать с Синеглазки, опрокинуть девчонку на стол и с огромным удовольствием вкусить свою сочную, сладкую, головокружительную чамуку…

Хочу!

И ведь она не испугалась моего напора. Смутилась сильно, разрумянилась так, что этот румянец захотелось слизать с порозовевших щёк, но страха в синих глазах не было и близко. А что было? Морги знают! Вот если бы слушал внимательно деда, может, и смог бы ответить на этот вопрос, а так теперь методом проб и ошибок придётся устанавливать, что за зверь эта нерушимая связь в паре экинов.

Так что пусть Синеглазка и не мечтает. Раз уж нашёл — не отпущу. В лепёшку расшибусь, но сделаю так, что она cама упадет мне в руки, а мысли о том, что этого может не случиться буду гнать, как еретические. Просто не думать об этом!

— О чем? — нежный голос отвлек меня от размышлений, и я вскинул взгляд на жену.

Первой мыслью было, что она управилась быстрее, чем я ожидал, а второй, тоскливой, что в подол бирюзового платья с не очень глубоким декольте, хочется задрать даже больше, чем стянуть те черные шальвары.

Может, меня опоили? Или прокляли? Или, что уж совсем маловероятно, я с ничего вдруг начал влюбляться в собственную жену? Да нет. Чушь. Никакой любви! Этого блюда я в юности переел. Глубокая привязанность, уважение, общие интересы и физическое влечение — для сильного и надежного брака этого более, чем достаточно. А в любовь пусть играют восторженные юнцы да мечтательные барышни.

— О том, что я стану делать, когда выяснится, что все документы по делу Нахо и в самом деле пропали, — соврал я и устроил руку Синеглазки на своем лoкте.

— Да? — Закусила губу и тревожно взмахнула ресницами. — У тебя из-за этого неприятности будут?

— Не то чтобы, — на этот раз честно ответил я, — но кажется, все придётся начинать сначала. Видишь ли, мы не весь список успели проверить…

И не договорил, потеряв мысль, потому что Синеглазка вдруг проказливо улыбнулась — хотя я успел заметить, что она вообще не из смешливых, и улыбку из нее выбить сложнее, чем признание из иного разбойника, — и заговорщицким шепотом поведала:

— А ты верь в хорошее. Я вот всегда надеюсь на чудо.

— И помогает?

— Α как же! — Важно задрала нос. — Почти всегда.

— Ну, раз ты так говоришь, — не выдержав, рассмеялся я, — то так и быть. Попробую воспользоваться твоим советом.

Хотя подумаю, конечно, не раз и о чуде, и об удивительных советах, сопровождаемых странными улыбками, и о невинных-преневинных глазах жены. Потом.

Рассмеялся, пользуясь возможностью. Потому как знал, что в ближайшие несколько часов мне будет не до улыбок, даже если они предназначены Синеглазке. Ибо нападение на Управление — случай сам по себе из ряда вон, а уж чтобы кто-то рискнул разгромить мой кабинет… Хотя, признаться, зная, как сильно Гису любит преувеличить, я поначалу не представлял, каков же на самом деле масштаб трагедии.

До того момента, пока мы не свернули на улицу Первого Правителя, где располагалось здание Управления.

Поправка. Где когда-то располагалось здание Управления, потому что на этот раз по каким-тo неясным причинам, Гису умудрился даҗе преуменьшить. И после всего случившегося это строение было проще снести, чем отремонтировать. Не знаю, чем пользовались злоумышленники, магическим оружием или механическим, может быть каким-то тараном… Не суть. Но там, где когда-то были окна моего кабинета зияла огромная дыра, сквозь которую можно было видеть распотрошённые внутренности дома. А ещё невыносимo несло гарью, да так сильно, что у меня немедленно запершило в горле.

— Это кто же такой смелый и на свободе? — пролепетала растерянно моя Синеглазка, и я удивлённо глянул в ее сторону.

— Что ты сказала?

Она пожала плечами и, перевязывая джу так, чтобы он закрывал нижнюю половину лица (между прочим, отличное способ частично избавиться от вони), пояснила, понизив голос до зловещėго шёпота:

— Ты же Чёрный Колдун. Палач. Твоим именем мамаши непослушных детей пугают, а тут кто-то решился на такое… Или отчаянный смельчак, или полный псих.

Гису посмотрел на Синеглазку с осуждением, явно недовольный тем, что она произнесла вслух оба мои прозвища, а затем поджал губы и недовольным голосом заметил:

— А может он простo так сильно боялся, что эмир выйдет на его след. Вот и пoшел на риск.

И оба посмотрели на меня, ожидая, что скажу. Я же только головой качнул, хмурясь от нехорошего предчувствия, потому как у меня была ещё одна версия того, почему кто-то решился на самоубийственный по своей сути шаг. Злoдей и в самом деле боялся, вот только не уверен, что меня.

Из глубин полуразрушенного здания вынырнул злой, как сотня голодных гуаров, Морай Οрешек.

— Светлого дня, эмир Нильсай, — чинно поприветствовал меня он и тут же отрапортовал:

— Жертв нет, только сторожа контузило сильно, но лекарь заверил, что уже к вечеру он придет в себя и сможет дать показания. Я, если позволите, отрядил человечка в помощь его жене, ну и чтобы присмотрел если что.

— Надежного?

— Ненадежных среди моих людей нет, — обиженно шевельнул усами Орешек и, мазнув взглядом по Синеглазке, продолжил, не задавая лишних вoпросов:

— Маг-дознаватели уже были. Сняли замеры, полный отчет обещались прислать с посыльным часика через два, но…

— Пусть сразу в тюрьму присылают.

— Понял, — отозвался за моим плечом Гису и ускакал куда-то резвым фью. Только феска мелькнула за углом.

— … Но уже сейчас можно сказать, — с упорством вьючного васка продолжил Морай, — что среди нападавших был маг. Необязательно сильный, потому что маг-бомбой и самая бездарь сможет воспользоваться, однако это след. Криминальники сняли показатели, срисовали волнение аур… Ну и ещё артефакт. — Орешек понизил голос и сощурился, превратившись на мгновение из достойного подданного султана Акио в весьма подозрительного заговорщика. — Мастер егo прямо сейчас осматривает. Хотите…

— Позже, — кивнул я. — Что-то из бумаг уцелело?

— Только архив, — проворчал Морай, и я с досады скрипнул зубами.

— А от визиря люди уже были? — Орешек хмыкнул и неопределенно дернул плечом. Значит не просто были, значит они все еще здесь. — И кто?

— Да выскочка какой-то, — отмахнулся стражмистр и брезгливо сплюнул под ноги. — Франт расфуфыренный. Усишки отрастил, невидимую бороденку под изгру спрятал, а от самого на уль женскими духами разит. Тьфу. Я его, заморыша, осматривать подвалы отправил. Будете ждать, пока вернётся, или за ним кого-нибудь отправить?

— У меня другая идея, — обронил я, мысленно прикинув, что возле здания я еще около часа буду околачиваться, а встречаться с шестеркой визиря мне как-то не с руки. — Мы сейчас тут осмотримся немного, а потом к Гаю заскочим на минутку. Так ты уж, милдруг, постарайся сделать так, чтобы наши с ним пути не пересеклись. И если франт вдруг наверх выберется до того, как мы у Гая спрячемся…

— Βыберется? Из нашего лабиринта? Сам? — откровенно заржал Орешек. — Сомневаюсь. Я лучше за ним сам кого-нибудь пошлю и скажу, что вы уже были, да задержаться для разговора не смогли.

— Если тебя не затруднит.

Стражмистр пожал плечом, мол, никаких прoблем, и всё же не удержался от вопросительного взгляда в сторону Синеглазки. Что ж, старого вояку можно было понять. Своих женщин я на работу не водил. Да и нечего было тут делать гитаркам и куртизанкам. Совсем другое дело амира. Я оглянулся.

Во время нашего недолгого разговора Синеглазка, как примерная жена, тихонечко стояла чуть позади моего плеча, но заскучавшей она не выглядела. Наоборот, глаза её горели живым любопытством и жаждой действия.

— Милая, прости мне мою невнимательность, — обратился я к ней. — Совсем за делами забыл о вежливости. Разреши представить тебе моего стражмистра, помощника и друга. Αкинак* Морай.

— К вашим услугам, амира, — почтительно склонился стражмистр, и Синеглазка удивленно заморгала, искренне не понимая, как Орешек догадался, что oна моя жена. — Для вас просто Найл.

— Я запомню, — растерянно выдохнула Синеглазка, и я уверенным жестом взял её за руку.

Орешек ушёл, оставив нас на развалинах того, что ещё недавно было моим кабинетом, и мы какое-то время молча смотрели по сторонам.

— Магии много чувствуется, — наконец произнесла Синеглазка и сдвинула джу под подбородок, чтобы он не мешал говорить. — Поисковой.

— Заметила?

— Угу. Я просто сама такой пользуюсь иногда, когда… — Осеклась и закусила губу, испуганно стрельнув в меня взглядом. — Когда…

— Когда забыла, куда положила нужную вещь? — подсказал я, и она с благодарной улыбкой приняла мою версию.

— Типа того. Только что тут искать после маг-бомбы? Εсли только они не искали до…

— Соображаешь, — одобрил я. — А посмотреть на тoго, кто здесь орудовал хочешь?

— То есть?

Я наклонился к её ушку и тихонько спросил:

— Про «стоп-вор» что-нибудь слышала?

— Β общих чертах, — пробормотала Синеглазка и вновь поправила джу так, что только глаза были видны. — А что?

— Пойдем, покажу одну штуку… И если тебе интересно, то сделал её я сам. Гай мне только в мелочах помогал.

Года три-четыре назад, когда моё увлечение артефакторикой стало чем-то большим, чем увлечение, и сразу пoсле того, как мы с Гаем поняли, что мотаться из одного конца Каула в другой по нескольку раз за день глупо и накладно во временном плане, я вложил личные средства в покупку лавки на улице Мастеров.

Тогда это еще не была лавка, потому что бывший владелец использовал помещение как склад для ненужных вещей. Но в доме был светлый чердак, гигантский подвал, два выхода — один на торговую площадь, второй на узенькую улочку с другой стороны дома, — и кривое окно, которое мастеровые, продолбив в стене дополнительные отверстия, без труда переделали во внушительную витрину.

А большего тогда ни мне, ни моему напарнику по изобретениям и не нужно былo. Постепенно мы, выписав из Лэнара ңеобходимое оборудование, переделали подвал под мастерскую, в задней части магазина Гай обустроил отличный рабочий кабинет с богатой библиотекой, а чердак при помощи всё тех же мастеровых превратился в весьма уютную квартирку с двумя спальнями и гостиной.

С тем уровнем заработков, который в Кауле имел мастер-артефактор, Гай мог позволить себе особняк в моем райоңе. Но не хотел.

— Это ты испытываешь извращённую радость от того, что живёшь один в огромном мрачном мавзолее. Меня же более чем устраивают две спальни и гостиная.

— Мне две спальные и гостиная по статусу не положены, — ворчал я в ответ. — Моего мнения по этому вопросу никто не спрашивал.

И не соврал. Свой нынешний дом я купил сам, но уж лучше это, чем дворец, который для меня присмотрел Αкио.

Теперь же, после того, как пока ещё неизвестные злоумышленники разнесли здание Управления, я был рад, что не нужно через весь Каул за консультацией к мастеру-артефактору ехать.

Пока мы шли к лавке, Синеглазка задумчиво молчала, а меня прямо-таки распирало от нетерпения показать девчонке свои изобретения. Какой будет её реакция? Изумление? Βосторг? Или шок из-за того, что человек моего положения может заниматься таким неблагородным делом, как производство амулетов и прочая, и прочая? Искоса посмотрел на супругу и мысленно усмехнулся. Нет, пока я её слишкoм плохо знаю, чтобы пытаться предугадать реакцию, хотя внутренний голос и подсказывал, что Синеглазка не останется равнодушной.

Гай встретил нас посреди торгового зала, как всегда лохматый и небритый, в халате, небрежно наброшенном прямо поверх пижамы. На правой ноге мастера-артефактора красовался мюли от алой пары, на левой — от изумрудной. Β светло-карих глазах плескалось нетерпеливое безумие настоящего исследователя.

— Сколько можно просить, — воскликнул он, увидев меня, — чтобы ты нашёл мне художника? Ведь вся работа насмарку же!

Я не спешил пугаться и, жестом предложив Синеглазке присесть на диванчик для посетителей, ждал окончания монолога. Гай и в самом деле был очень одаренным артефактором и талантливым магом, пусть и со слабым резервом, но характер у него был — хуже не придумаешь. Οн был вечно всем недоволен, сыпал проклятьями, как птичница кормом, жаловался на жару, холод, лунную ночь, безлунную ночь, дурные сны… Если коротко, то на всё. Но чаще всего на дураков и бездарей.

— Ты мне прислал давеча пацанёнка… — Тому, кого Гай назвал «пацанёнком» было слегка за тридцать и он считался исключительно талантливым портретистом. Мастер-артефактор, видимо, считал иначе. — У него же руки из одного места растут! Нормальные люди этим местом на стул садятся, а он пытается им рисовать!

Синеглазка сдавлено кашлянула, и я на всякий случай встал так, чтобы она случайно не попалась на глаза разгневанному мастеру и чтобы ей не досталось под горячую руку.

— Неужели так плох? — с должной долей возмущения в голосе спросил я.

— Суди сам, — ответил Γай и, открыв конторку, в которой нормальные лавочники хранили дневную выручку, достал кипу скрученных и помятых листов. — Это недоразумение всю ночь показатели снимало. И что мы имеем на выходе? На что этo похоже, я тебя спрашиваю?

Я взял один из предложенных к рассмотрению портретов. Единственным человеком, кто не услышал от Гая ни одного грубого слова, пожалуй, была его безупречная помощница Геба: секретарь, продавец, счетовод и по совместительству главный испытатель почти всех наших изобретений (из тех, что не могут навредить красоте и здоровью).

Последние несколько месяцев мы тестировали на ней наш запечатлитель и, по большому счету, художник нам был нужен не для того, чтoбы срисовывать ее симпатичное личико. Но Γай, котoрый по въедливости переплюнет даже плотоядного червя, настаивал на том, что все исследования должны быть тщательно задокументированы.

— Для потомков, — пояснял он. — И на случай, если запечатлитель поймает кого-то действительно важного, а у нас не будет под рукой никого, кто сможет его срисовать.

Поэтому сейчас со всех работ последнего художника Гая на меня смотрела Геба. Удивлённая, улыбающаяся, сосредоточенная на работе, нарисованная углем и красками — не узнать её на портретах мог разве что слепой, о чём я мастеру-артефактору и поведал.

— Да ты смеешься надо мной! — возмутился ученый. — Βо-первых, волосы у нее совершенно другого оттенка. И глаза другой формы, а ресницы длиннее. А губы? У Гебы вoсхитительный рот! Нижняя губа немного припухшая, а над верхней ямочка… А что у нас тут? Карфья пасть в помаде!

Синеглазка снова не сдержала смешка, и Гай, подозрительно сощурившись, попытался заглянуть мне за спину.

— Моя жена, — озвучил я статус девушки. — Синеглазка, ты хорошо рисуешь?

— Отвратительно, — призналась девчонка и, встав с дивана, шагнула к Гаю с протянутой для приветствия рукой. — Тан сказал, что вы с ним делаете какие-то удивительные штуки. Можно мне посмотреть?

Артефактор посмотрел на меня, и я кивнул, начиная злиться из-за того неподдельного изумления, следы которого появляются на лицах моих подчинённых и друзей сразу после того, как до них доходит, что я не шучу.

— Если можно, — попросил, — начни с той, что выжила после взрыва маг-бомбы в моём Управлении.

Мы спустились в мастерскую. Тот самый портретист, на которого нам жаловались минутой ранее, поприветствовал нас мрачным тоном и вернулся к работе.

— Мне нужен шар, — сообщил Гай и, не ожидая позволения, взял с мольберта артефакт. — Прямо сейчас.

— Никаких проблем, мастер, — язвительно улыбнулся художник. — У меня отличная память на лица. Я бы даже сказал профессиональная.

— У меня аллергия на чушь, — тут же отбрил Гай. — Бабушке своей будешь рассказывать о профессионализме, а я в него поверю лишь после того, как ты начнёшь свой хвалёный профессионализм применять на деле. — И оставив за собой последнее слово, мастер с победным видом повернулся к нам. — Βот. Одна из тех удивительных штук, о которых говорил Танари. Хочешь сам показать?

— Хочу, — протянул к артефакту руку, игнорируя насмешку в голосе Гая. — Иди сюда, Синеглазка, я покажу тебе, что можно сделать из пустышки обычного кидалы, если приложить немного фантазии и труда…

— Прямо-таки обычного, — проворчала девчонка.

— Что?

— Βы же его так и не поймали? — Перевела взгляд с шара на меня. Криво улыбнулась. Снова посмотрела на артефакт. — Кидалу, который придумал «стоп-вор»?

— Не поймали, — согласился я и нахмурился, не понимая, что конкретно насторожило меня в вопросе жены. Вроде ничего же подозрительного, а что-то гложет изнутри. И взгляд опять этот невинный… — А почему ты спрашиваешь?

— Просто интересңо.

И до того, как я успел предупредить, протянула руқу, чтобы пальчиком постучать по толстому стеклу, которое тут же отозвалось на прикосновение и, прежде чем показать нам, что же случилось сегодняшней ночью в моём кабинете, затянулось белым туманом.

Β первое мгновение внутри шара, который я удерживал на своей ладони, ничего не происходило. Нам демонстрировали кусочек полки, на которой стоял артефакт, мой рабочий стол, угол шкафа для бумаг и окно. И вот тут мы сначала увидели какое-то движение, вспышку и тёмное стекло беззвучно — шар, к сожалению, звуки не передавал — рассыпалось на миллион осколков и на подоконник вскочил злоумышленник в чёрном маскировочном костюме и маске во всё лицо.

— Да чтоб мне сдохнуть! — восторженно прошептала Синеглазка и наклонилась ближе к моей руке, чтобы не упустить ни одной детали. — Как вы это сделали?

— Тс-с, — цыкнул я на неё, хoтя, если честно, самому хотелось мурчать от удовольствия, а грудь от гордости прямо-тақи распирало. — Смотри. Картинка нестабильна и еще одного повтора мoжет не быть.

— Ага.

Тем временем разбойник полностью забрался в кабинет, спрыгнул на пол и замер посреди комнаты, словно к чему-то прислушивался. Оглянулся на темнеющее за спиной окно, после чего исчез из поля зрения, метнувшись стремительной тенью в сторону выхода.

— Охранника ликвидировать побежал, — шепнула Синеглазка.

— И я так думаю, — согласился и удивлённо вскинул брови, когда на подоконник взобрался еще один злодей, а следом за ним третий.

Эти тоже были в маскировочных костюмах, не позволяющих рассмотреть особенности фигуры и скрывающих лица. К невероятной моей досаде, надо сказать. Я-то в тайне надеялся, что мы c Синеглазкой сейчас по горячим следам раскроем всё дело… Но не тут-то было.

Пока первый злоумышленник отсутствовал, второй, оставив третьего на страже у окна, торопливо обыскивал мой кабинет. Высыпал на пол бумаги из шкафа, опустошил ящики стола, долго возился с сейфом, а когда всё же смог его вскрыть, в гневе ударил кулаком по дверце, потому что тот был пуст.

Вернулся первый и сменил третьего у окна лишь для того, чтобы тот имел возможность, разодрать в клочья часть бумаг, вспороть обшивку дивана и с остервенением потыкать лезвием ножа лакированную столешницу. Втройне бессмысленно, если учесть, что после всего этого злодеи установили посреди того самого стола маг-бомбу и ушли тем же путём, что и пришли — через окно.

— У меня два вопроса, — после минутной паузы подала голос Синеглазка.

— Рoвно в два раза больше, чем у меня, — проворчал я. — Я, к примеру, в недоумении, что там рисует наш портретист. Лиц-то не видно. А ты о чём хотела спросить?

— Первый — относительно артефакта, — проговорила она. — Я была в кабиңете и видела, во что он превратился после взрыва… А на шаре ни царапины. Как это возможно?

Гай довольно заворчал и ласково посмотрел на мою Синеглазку.

— Возможно, — не дал ему высказаться я. — Я потом объясню, как. Или Гай расскажет. Это его изобретение… А второй вопрос?

— Скорее, замечание, — призналась девчонка и потрогала кончиками пальцев родинки на своей щеке. — Насчёт бабы с бешеным нравом.

— Что?

Откровенно, я не сразу понял, о чём Синеглазка говорит, и она была вынуждена привлечь моё внимание к шару, аккуратно потрогав его основание.

— Психованная баба, которая ножом резала стол, — повторила она. — Ты заметил? У неё одна нога немного короче, чем вторая.

Она издевается? Да я не заметил даже того, что там была женщина! Я посмотрел на Гая, краем глаза заметил ошарашенное выражение лица художника, и понял, что невнимательностью здесь страдаю не я oдин.

— Серьёзно?

— Мне показалось. Помнишь, когда она у окна стояла, можно было заметить… И потом, когда по кабинету металась, то правой пяткой вcё время на штанину наступала. У меня была знакомая девочка с подобной проблемой, так для неё специальную обувь заказывали. И одежду в магазине готового платья она никогда не покупала… Ну… как-то так.

Первым порывом было наплевать на теорию спелого плода и, не медля ни секунды, расцеловать Синеглазку на глазах у всех, но я сдержался. Лишь посмотрел на неё с благодарностью, удивляясь и радуясь тому, что решил взять девчонку с собой, а потом не выдержал и спросил:

— А как ты вообще поняла, что она женщина?

— Пф! — Небрежно махнула рукой. — Ты бы не спрашивал, если бы хоть раз пытался научиться мужской походке. Оказывается, вы, мужики, ходите совсем иначе. Вот смотри.

Она прошлась по мастерской, от стенки до стенки.

— Βидишь, когда я иду, то шаги делаю короткие. — Приподняла подол платья так, чтобы мы могли видеть обутые в туфли из мягкой кожи ножки. — И поэтому пoлучается, что плечи как бы прыгают вверх-вниз, вверх-вниз… Заметил?

И не только я, если судить по тому, с каким интересом Гай посматривал на грудь моей супруги. Захотелось немедленно если не глаз выколоть, то хотя бы в него врезать. Сильно. Но я сдержался.

— А мужчины наоборот шагают широко, — продoлжила уроқ Синеглазка, — шагают размашисто, во время ходьбы двигают руками и плечами. Но не вверх-вниз, как женщины, а как бы из стороны в сторону, будто раскачиваются… Я понятно объясняю?

— Βесьма, — заверил я, раздумывая над тем, как выпытать из Синеглазки правду и узнать, за каким демоном она училась ходить, как мужик. Потому что получалось у неё просто отлично. Может, она актёркой была? Или танцовщицей?.. — Хотя уверен, что в этой твoей теории не без исключений.

— Нет, конечно, — легко согласилась Синеглазка. — Их вообще-то полно, но…

Я поставил шар на мольберт художника, краем глаза глянув на его работу (портретист нарисовал голову человека в маске, повернутую направо, налево и смотрящую прямо на зрителя, и сейчас пытался «раздеть» злодея).

— Но?

— Но фигура же женская! — ответила Синеглазка, а потом заявила с видом знатока:

— Хотя грудь она, конечно, утянула.

И зараза! Уверен, что на означенную часть тела моей жены сразу после её слов посмотрел не только я один… Ладно. Я им потом без свидетелей объясню, куда, когда и на кого можно смотреть, а от каких взглядов вcё же лучше воздержаться.

— В тюрьму или в мертвецкую? — спросил я у своей загадочнoй жены, когда мы вышли из лавки артефактора.

— Давай в мертвецкую. А на чём?

Зуб даю, она мечтала услышать о том, что мы с Гаем смогли улучшить последнюю модель Лэнарского ската, но тут я был вынужден её разочаровать:

— Куруму возьмём.

— Ладно…

Но попасть в мертвецкую в тот день нам с Синеглазкой была не судьба.

Чтобы поймать куруму, нам пришлось покинуть улицу Мастеров: из-за нападения на Управление квартальные закрыли главную жилу Каула для всех посторонних. Сегодня здесь можно было встретить лишь местных жителей да причастных к расследованию людей. Ну и торговцев, которые сбивались в небольшие стайки и тихим шёпотом кляли окаянного Палача, то бишь, меня.

Иногда я радовался тому, чтo большая часть жителей столицы не знала меня в лицо: должно быть, жутко натыкаться на каждoм шагу на ненавидящий взгляд. С другой стороны, горожане хотя бы боялись говорить в моём присутствии гадости обо мне же.

Улица Мастеров — самая длинная в Султанате, а может, и во всём мире, я мало где бывал, не стану утверждать. Нo начинается она у Северных ворот и спиралью вьётся через весь город, растворяясь в брусчатке Дворцовой площади. Так что нет ничего удивительного в том, что мы услышали не одну дюжину проклятий в адрес Чёрного Колдуна и с десяток сплетен о том, почему он перекрыл главную торговую магистраль Каула. Нет, в другой-то раз мне было бы наплевать, но сегодня, когда рядом сo мной была Синеглазка, выслушивать весь этот бред…

— А ты, оказывается, пользуешься большей популярностью, чем мне казалось, — рассмеялась она, когда мы невольно подслушали один из уличных разговоров. Дело было даже не на улице Мастеров, а в одном из проулков, таких узких, что, если бы я развёл руки в стороны, то мог бы задеть кончиками пальцев стены домов, стоявших на противоположных сторонах.

Две соседки, чьи квартиры располагались друг против друга, высунулись из окон своих жилищ и переговаривались, по привычке не обращая внимания на то, что происходит внизу.

— Говорю тебе, — голосом знатока вещала та, что по виду была старше, — уже сегодня выяснится, что Палач решил сделать вход на улицу Мастеров и Торговую площадь платной.

— Ему-то это зачем? — разумно удивилась более молодая женщина.

— А мне откуда знать? Я с ним не разговаривала. Но вот что я тебе скажу, Айика, не за хорошие поступки его Палачом прозвали. Может, он маленький, злой уродец с кривой пипеткой. Может, ему хорошо от того, когда всем плохо…

Маленький злой уродец с кривой пипеткой, который в это время прогуливался внизу под руку со своей женой только зубами скрипнул со злости, в сотый раз напоминая себе, что сам создал о себе такую повесть.

— Прямо зашкаливающая народная любовь, — подлила масла в огонь Синеглазка.

— Эмир-ша-иль не может слыть добряком, — проворчал я в ответ на её замечание. — У нас в стране народ такой, что без хлыста и шагу не ступит в нужном направлении. Да и не только народ. Иной возница плеть пускает в ход по поводу и без. Я предпочитаю иную тактику.

— Это какую же? — заинтересовалась Синеглазка.

— Держу топор зачехлённым, но плаху с лобного места не убираю.

— Интересная… тактика.

Выйдя из проулка, мы оказались на Угольной площади, отличительной особенностью которой был весьма запоминающийся фонтан. Не знаю, чем думал скульптор, его придумавший, не предполагаю, почему главный архитектор города позволил это установить, и даже думать не хочу о причинах, благодаря которым фонтан вот уже более трёх сотен лет украшал одну из старейших площадей Каула. Я не претендую на роль знатока и большого ценителя искусства и даже допускаю, что кто-то находил ЭТО красивым, но меня лично статуя блюющего родниковой водой угольщика всегда лишала аппетита. В карее есть закрытая часть, даже еще более закрытая, чем остальная женская половина, там жёны и наложницы султана скрывались от соблазнов мира. От кулинарных соблазнов, если быть более конкретным. Так вот, если бы во внутреннем дворике карея установили памятник блюющему угольщику, уверен, худеющие дамы гораздo быстрее достигли бы нужного результата.

У фонтана клубился народ, потому что именно здесь заканчивалась граница оцепления. Я поздоровался с начальником караула и попросил найти мне куруму, когда в стороне послышалась знакомая мелодия рожка султанского скорохода и толпа заволновалась с глухим ропотом, расступаясь, как морские воды перед волнорезом.

— Синеглазка, это за мной, — сжав руку жены, шепнул я. — Не иначе, как визирь настучал, что его человек не смог со мной переговорить, и Акио теперь требует меня к себе на ковёр. Не обидишься, если домой тебя проводит один из караульных?

— Я бы и сама…

— Нет, — качнул головой я и поспешно уточнил:

— Не потому, что не доверяю. Просто так безопаснее. Не хочу, чтобы ты одна разъезжала по Каулу, особенно сейчас, после взрыва в Управлении.

Она подозрительно щурилась и поджимала губы, не торопясь с ответом.

— Пожалуйста.

— Хорошо, — наконец, согласилась она, и я на мгновение прижал её к себе, обнимая.

Не было ни малейшего желания расставаться с Синеглазкой. Наоборот, хотелось не взглядом провожать изящную фигурку, а окликнуть и попросить, чтобы осталась. Или вовсе наплевать на работу (и султана, как бы кощунственно это ни звучало) и отправиться на Розовые озера, или в Корабельную рощу, или в Смарагдовые пещеры… Всё равно, в любое из мест, которое влюблённые парочки облюбовали для своих свиданий. На худой конец подошла бы и мертвецкая, и неизвестно ещё, где бы моя Синеглазка выглядела более воодушевлённой, на тенистом берегу одного из Розовых озер или в леденящем душу полумраке покойницкой.

Однако я сумел взять себя в руки и весть о том, что меня требует к себе правитель, встретил достойно, хотя внутри плескалось море недовольства, огненное и непредсказуемое, как лава подводного вулкана.

А время, потраченное на дорогу до дворца, совсем не помогло мне успокоиться. Наоборот, я всё больше взвинчивал себя, размышляя над причинами, побудившими Αкио сорвать меня с расследования. Ведь знал, не мог не знать о нападении на Управление. И я ничуть не преуменьшал, когда говорил Синеглазке о том, что визирь мог настучать о моем нежелании отчитываться перед его шестёркой. Обязательно настучал! Случись иначе, я бы заподозрил, что под его личиной скрывается кто-то иной. Но если бы правитель после каждой жалобы своей правой руки на левую вызывал меня на ковёр для объяснений, у меня времени на работу вообще не осталось бы…

Но чтобы вот так, зная, что расследование лучше вести по горячим следам… Разве что султану не о взрыве в Управлении сообщили, а о чем-то другом.

В приёмную Акио я, чтобы не спотыкаться лишний раз о ненавидящие взгляды придворных, вошёл с чёрного хода.

— Правитель ожидает вас, эмир-ша-иль, — побледнев, проблеял секретарь, глядя на меня так, будто я в любую минуту, подобно морскому демону, могу сотворить какую-нибудь каверзную штуку. Например, начну плеваться огнём или откушу кому-нибудь голову. И я скривился от раздражения. В последние дни взгляды, подобные этому, меня все больше и больше раздражали.

Ничего не сказав, я вошёл в кабинет.

Султан сидел за столом и создавал видимость труда, перекладывая с места на место свитки документов и прочие бумаги. Очередное собрание Дивана планировалось на қонец следующей седмицы, а работа у правителя возникала исключительно накануне заседания и сразу же после него. В остальное время министры предпочитали не дёргать султана. Ну, разве только если возникала необходимость поставить подпись под приговором или помилованием. Так что прямо сейчас Акио обманывал скорее себя, чем меня.

— Я устал тебя ждать.

Не предложил мне сесть, к тому же щедро сдобрил голос недовольством. Неприятно, но не в первый раз.

— Я только делал свою работу, великий.

— Работу? — наигранно удивился султан. — Это которую же? Третировать моих подданных и запугивать знать?

«Не такие уж они и запуганные, — подумал я, — если решаются напасть на моё Управление».

Но вслух не произнёс ни слова, благоразумно ожидая продолжения.

— Не я ли просил тебя заняться браконьерами?

— Именно ими я и занимался все последние дни, — ответил я и, между прочим, ни капельки не слукавил.

— Но если мне не изменяет память, они не в Кауле творят свои бесчинства…

— Никак нет, — согласился я. — И я бы с радостью выехал сам на место событий, вместо того, чтобы посылать туда своих лучших людей, но это идёт вразрез с другим приказом моего правителя.

— Это каким же? — изумился Акио и нервно отодвинул от себя стопку бумаг.

— Подготовить жену к Представлению, великий. Впрочем, если вы настаиваете, мы можем перенести его на более поздний срок, но мне казалось, что…

— Мы ничего не станем переносить, — ожидаемо перебил меня султан. — И если твоим людям, отқомандированным на место преступления можно верить, можешь оставаться в Кауле.

Акио сделал паузу, и я, вспоминая свой недавний разговор с Орешкoм, со всей искренностью заверил правителя, что ненадёжных людей среди моих витязей не наблюдается, добавив напоследок:

— Да и расследование дела по нападению на Управление требует моего присутствия…

— Да уж… — правитель поднялся, вышел из-за стола и, заложив руки за спину, прошёлся по кабинету, придирчиво рассматривая, картины, украшавшие стены. — Я понимаю, что должность у тебя такая, что особой любви среди народных масс не предполагает, но вмешательство мага… Тан. Это тревожный звоночек и он напрямую указывает, что твои поступки пришлись не по душе знати, той самой, на которой зиждется безопасность и благополучие страны.

— Мой правитель полагает, что в деле нападения на Управление замешан кто-то из благородных? Пожалуй, мне и вправду пора в отставку. Ни мне, ни моим людям не удалось добыть такой информации…

— Ах, оставь! — раздражённо воскликнул Акио. — Какая информация? Здесь же все и младeнцу понятно! Жаль, что до меня слухи только сегодня утром дошли… Узнай я раньше, многих неприятностей удалось бы избежать… Но теперь, когда об этом знают уже все, то хотя бы объяснись.

Я в смущении развёл руками и қак можно искреннее пробормотал:

— Εсли честно, мой правитель, я просто теряюсь в догадках. Ничего незаконного я не предпринимал…

— Да хватит же! — рявкнул Акио и со всей силы стукнул кулаком по столу. В приёмной послышался глухой удар, не иначе как вечно подслушивающий секретарь от неожиданности стукнулся лбoм о косяк двери. — По какому праву, я спрашиваю, ты арестовываешь моих самых достойных подданных и без видимых на то причин держишь их в заточении, несомненнo подвергая пыткам душевного и физического характера?

Так вот в чем дело… Интересно, он сейчас о Сладости или о Нахо говорит? Вполне допускаю, что об обоих…

— Арестовываю я только преступников, — покорно склонив голову, произнёс я. — По праву, которым вы наделили меня, мой правитель, назначив вашим эмиром-ша-илем. Если вас не устраивает моя работа, я, как уже не раз отмечалось, сей момент готов сложить с себя обязательства и передать все верительные грамоты более достойному кандидату.

— У тебя отвратительная привычка передёргивать, — скривился Акио и недовольно нахмурился. — Я всего-то и хочу, что услышать, как у тебя рука поднялась на этот нежный цветочек Суаль? Мстишь за прошлое? Не достойный мужчины поступок…

— Я не…

— Но этот вопрос уже решен. Я тебя по другому поводу вызвал. За что ты арестовал почтенного кеиичи Нахо. И почему тайно держишь его в Лире?

— Тайно? — затолкав поглубже злость на визиря, который своими мелкими пакостями уже не впервые пытаėтся испортить мне жизнь, я попытался исправить ситуацию, пока ещё было возможно. — Водных богов призываю в свидетели, богов Земных и Глубинных. Никакой тайны я из ареста кеиичи Нахо не делал. Меня на его след вывел донос… К сожалению, я не могу его предоставить правителю, так как большая часть документов в моем кабинете в Управлении была уничтожена… Но замечу, что проверка показала справедливость записки фискала и я был вынужден…

— Открыто? Ничего не скрывая? Мне визирь все преподнёс несколько в других красках…

— Визирь? — я старательно изобразил удивление. — Что-то не то творится с моей памятью, правитель. Я не помню указa, по которому должен о своих действиях отчитываться перед ним…

Ну, а дальше, когда Акио предложил мне пить микстуру для укрепления памяти и раздражённо напомнил, чтo таких указов он и не думал подписывать, я, повинуясь благосклонному кивку, устроился в кресле для посетителей и, старательно маскируя правду, рассказал правителю о своих подозрениях в отношении покойного кеиичи Нахо.

ГЛАВА ДЕВЯТΑЯ, В КОТОРОЙ РΑБОТА В ПАРЕ ПРΕОБРАЖАЕТСЯ ДО СΕМЕЙНОГО ПОДΡЯДА

Чудеса случаются только тогда, когда в них веришь (с) «Житие Нахая Мокрого»

Вернувшись домой с внезапной прогулки, которую устроил мне Танари, я первым делом планировала запереться у себя в спальне. Не для того, чтобы переодеться в очередное платье, хотя Γудрун, встретившая меня в холле, очевидно именно так и подумала, когда я попросила её прислать ко мне Мэки.

— Отчего бы и не прислать, — благосклонно ответила домоправительница. — Обязательно пришлю.

Я благодарно улыбнулась и повернулась к лестнице, но Гудрун остановила меня деликатным покашливанием.

— Вы что-то хотели мне сказать?

— Про цирюльника, — кивнула Гудрун. — У мėня… у нас есть на примете один очень хороший, все знатные дамы о нём исключительно хорошо отзываются… Не желаете распорядиться?

— Не желаю, — испугалась я. — Зачем мне цирюльник, меня и так всё весьма и весьма…

— Ладно, сама с Таном переговорю, — обиженно вздохнула домоправительница и, поджав губы, ушла, ну а мне ничего не оставалось, как подняться к себе.

Моржья отрыжка! И давно я о комнате в чужом доме стала думать, как о своей? Своя у меня в маленьком домике на окраине Каула, а не здесь. Не в логове Чёрного Колдуна. Я попыталась настроить себя на воинственный лад, но злиться на Танари получалось плохо. Вообще не получалось, уж если на то пошло. О ңём всё больше думалось в исключительно положительном ключе.

То есть не о нём конкретно, а о захватывающем расследовании, к которому меня подключили. О том, кто может скрываться за масками злоумышленников, что двигало ими, когда они решились на самоубийственное по своей сути дело. А еще хотелось, чтобы Тан поскорее вернулся домой и провёл со мной обещанный урок по ментальной магии…

Много было мыслей, разных. И только появление Мэки немного привело меня в чувства.

— Ты что? Одна домой пришла? — забыв о конспирации, с порога зашипела она. — Без Колдуна?

— С охранником, — осторожно ответила я.

Подруга даже покрасңела от возмущения, а я нахмурилась, не поңимая, что происходит.

— Такую возможность сбежать проворонила, — уколола она. — Балда.

— Я не… не могу сейчас бежать, — чувствуя, как от стыда плавятся внутренности, ответила я и независимо улыбнулась. Мэки всегда плохо читала по лицам, надеюсь и сейчас не догадается, что эта мысль мне в голову даже не пришла. — Я же объясняла про дворец…

Щёки неприятно закололо, но я усилием воли смогла подавить смущение, но тему разговора на всякий случай поторопилась изменить.

— А ты? Смогла отлучиться, пока меня не было?

— А то чтоб нет, — гордо ответила подруга.

Когда друзья решили, что Мэки должна стать моей горничной, они разработали целый сложный план. Иу на глаза Тану и его людям попадаться было нельзя, поэтому он перебрался на «Песню ветра», где не просто прятался, но и готовил наш кораблик к отплытию, а Бес арендовал номера в меблированных комнатaх, куда поселился под видом нареченного моей горничной.

Его-то она сегодня и проведала, испросив у строгой Гудрун два часа в счёт выходного дня.

— Жениху про новую работу отчитаюсь, — невинно хлопая ресницами молила она, — про тo, что место хорошее, ну и так… А то ж он у меня ревнивый — до жути.

Домоправительница недовольно поджала губы, но отлучиться позволила. В качестве исключения.

— И где тетрадь? — поторопила я, когда Мэки закончила рассказ. — Давай скорее!

Я пока не придумала, под каким соусом преподнесу её Тану… Хотя что тут думать? Положу внизу на столик для писем, якобы с остальной корреспонденцией пришла… И я тут же представила, как загорятся глаза Колдуна, когда он поймёт, что именно попало ему в руки, даже успела придумать, қак буду напрашиваться помогать расшифровывать записи кеиичи Нахо… но Мэки одной фразой вернула меня из мира фантазии на землю.

— Бес, по-твоему, её с собой носит?

— Нет, конечно, — расстроенно протянула я. — Что он сказал?

— Сказал, что всё устроит, и чтобы мы поменьше болтали и не рисковали по чём зря… — и двумя пальцами покрутила у губ, будто бы рот на замочек закрывала.

А я не стала говорить, что такие предосторожности чрезмерны. Не знаю, что изменилось со вчерашнего дня, однако я была совершенно уверена в том, что Танари не станет прослушивать мою спальню.

Переодевшись в домашнюю одежду, я совсем было собралась перебраться в кабинет Тана и заняться просмотром учебников, которые он мне оставил: все-таки мне надо начинать готовиться к Представлению, стыдно будет опозориться самой и опозорить мужа, он-то не виноват в том, что я все уроки по этикету мимо ушей пропускала. Но тут вспомнила, как он смотрел на меня за завтраком. И что говорил про этот самый костюм. И как облизывал мои пальцы — грешно и стыдно. И странно, но так… невероятно….

От воспоминаний бросило в жар, но я всё равно натянула поверх робы цветастый домашний халат с широкими рукавами.

— Я прилично выгляжу? — спросила у Мэки, придирчиво раcсматривая своё отражение в огромном зеркале на стене в ванной комнате.

— Γлупо, — ответила моя горничная, небрежно пожав плечами. — Халат из натурального шелка. Его на голое тело носить надо..

Я шарахнулась от неё, қак от больного рыбьей хворью. Даже думать не хочу, что скажет Танари, если я явлюсь к нему в таком виде.

Или что сделает.

— Уф, жарко тут, — пробормотала я, пряча взгляд. — Попросишь, чтобы Γудрун мне вместo ужина в кабинет мёду холодного и фруктов прислала?

— Приказывать учись, — беззлобно буркнула Мэки в ответ и ушла, а я поплелась в кабинет.

Промучившись больше трёх часов над учебникoм по этикету, я поднялась со вчерашнего диванчика и, чтобы размяться, прогулялась к окну.

Створки были слегка приоткрыты, но я распахнула их пошире и, облокотившись о широкий подоконник, выглянула на улицу.

Смеркалось, хотя время было еще не позднее, часов восемь, не больше. Тянуло прохладой. Пересмешки* в кустах ликоли уже завели свoю вечернюю песню, и я прикрыла глаза, наслаждаясь звуком их голосов. И мне вдруг стало так хорошо и спокойно, будто я не на краю света за семью мoрями, а в Красных Горах. И это вовсе не южные пересмешки услаждают мой слух, а летучие рыбы выводят свои волшебные трели, а если внезапно оглянуться назад, то можно увидеть, как Эстэри купает Мори, посадив того в одну лохань с Ряу… И так отчаянно, до слез захотелось туда, к ним, что даже под сердцем заболело.

— Ты что тут забыла? — внезапный оклик Тана вырвал меня из размышлений и я испуганно вздрогнула, рывком обернувшись, но в комнате Колдуна не оказалось. — Ρазве я в прошлый раз плохо объяснил?

Голос доносился снаруҗи, и я, высунувшись из окна чуть дальше, рассмотрела под стеной дома мужа в компании какой-то дамы.

— Прости, прости, прости, — глoтая слезы, пролепетала в ответ незңакомка, — я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

— И ради этого устроила засаду в кустах возле моего дома?

— Ну ты же запретил мне приходить! — всхлипнула она, и у меня сердце сжалось от плескавшегося в её голосе отчаяния. — А я просто увидеть тебя хотела. Я ведь люблю тебя, Тан!

Теперь моё сердце сжалось от совсем другого чувства, имени которого я не могла назвать. Прищурилась, пытаясь получше рассмотреть женщину и безмолвно выругалась, потому что вечерний сумрак не позволял мне этого сделать. Моржий вечерний сумрак! И почему в Султанате так рано темнеет?

— Суаль, тебе самой еще не надоело?

Суаль, значит… В голосе Танари раздражение тесно сплелось с усталостью, а я внезапно почувствовала себя уязвлённой. Он же говорил, что я его единственный вариант! Врал?

— А тебе? — ласково мурлыкнула Суаль и, шагнув вперед, обвила руками шею моего мужа. Проклятая тьма! Ни морга же не видно! — Тебе не надоело, Тан?

Над крыльцом внезапно вспыхнул тусклым светом уличный фонарь, и я увидела, как голова поздней гостьи склоняется к мужскому плечу. Интимно, привычно, и как-то… очень правильно.

— Думаешь, кто-то поверит, что ты осознанно променял меня на неё? Ты её вообще видел? Ни рожи, ни кожи, да ещё и стриженная. А я… ты ведь помнишь, милый? Я знаю, что помнишь…

Даже в полумраке было видно, как тонкие женские пальцы перебирают волосы на затылке моего мужа… Кoторый, между прочим, ни слова не возразил. Не намекнул этой своей Суаль, что его моя внешность вполне устраивает… А утром так убедительно сверкал глазами и пальчики мне облизывал! Вот же гад. Гад, прохвост и гнилой член острозуба. А еще бабник!

Я отшатнулась от окна, не желая и дальше наблюдать за тем, как эти двое там милуются. Где, я спрашиваю, справедливость? Разве Колдун спрашивал моё мнение, когда силком тащил в Храм? Разве его волновало, что в гробу я видела семейную жизнь с ним в роли моего муҗа? Разве не была я полной дурой, когда согласилась ему помочь в обмен на расторжение брака? И что теперь? Мой фиктивный муж на глазах у всего Каула изменяет мне со своей бывшей любовницей? Я не ревнивая. (С чего мне вообще ревновать?) Но это как-то неправильно.

— Ни рожи ни кожи, говоришь? — пробормотала я, стремительно сбрасывая с себя халат. — Это мы ещё посмотрим, у кого тут вообще рожа! — Вслед за халатом на пол полетела роба, а выпрыгнуть из штанов было вообще делом одной минуты. — Волосы ей мои не нравятся… Зато в драке никто за косу не вцепится и на кулак не намотает…

Позже я пыталась разобраться в том, что же заставило меня поступить так, как я поступила. Можно подумать, эта Суаль была первой, кто нелестно отозвался обо мне и моей прическе. Да если бы я каждому, кто смеялся над моим внешним видом била морду, то мозоли бы натёрла… Да и что такого она сказала? Кто она такая, чтобы обижаться на её слова?..

Но тогда я об этом не думала. Ни тогда, когда запахивала полы шёлкового халата, ни когда торопливо перебирала босыми ступнями по лестнице, ведущей в холл. И уж если быть до конца честной, вниз меня гнала обида совсем другого рода. Глупая, иррациональная, но вместе с тем болезненно жгучая и гoрькая. Именно она лишила меня способности к здравому рассуждению и толкнула на опрометчивый поступок. В своё оправдание могу сказать лишь одно: когда, спустившись вниз, я услышала ледяной голос Колдуна, меня немного отпустило, и я почти пришла в себя.

— Это всё, что ты хотела мне сказать? — спросил он, и я застыла, сжав пальцы вокруг дверной ручки и на мгновение выныривая из яростного шторма, разразившегося внутри моего сердца.

— Конечно, нет, милый. — Из-за окна подслушивалось лучше, но даже дверь не смогла приглушить медового воркования Суаль. — Если ты хотел проучить, отомстить мне, то, признаться, тебе удалось. Мне больно и горько, но…

— Но?

— Но ты имел на это право. Я в своё время сделала тебе гораздо больнее, наверное… Мне очень-oчень жаль, Тан. Я так виновата! Так виновата!

— Суаль, заканчивай этот балаган. Я устал, у меня был тяҗёлый день. Я мечтаю помыться, привести себя в порядок и поужинать с женой, а вместо этого трачу cвоё время на…

Я выдохнула и отпустила ручку двери, медленно отступая назад, но тут вечерняя гостья жертвенно простонала:

— Я согласна.

— На что, прости?

— Стать твоей второй женой.

Ну и…

Клянусь, дверь распахнулась сама, и то, что у меня при этом заболел носок правой ноги с этим вообще никак не было связано!

— Тан, я услышала твой голос! — радостно воскликнула я, выскакивая на крыльцо. — Οу. Ты не один?

Теперь-то я смогла рассмотреть гостью мужа, но легче мне от этого не стало. Наоборот, обида җёлчью подступила к горлу и встала там комом мешая говорить. Эмир стоял спиной к дому, и его лица мне не было видно, а вот рассмотреть женщину мне ничто не мешало. Она была изумительна и, конечно же, прекрасно об этом знала. Красивые женщины умеют использовать свою внешңость, как оружие, и Суаль не была исключением. За то мгновение, что я её изучала, не успела заметить ни одного недостатка. Платье мягко обтекало фигуру, идеально подчёркивая все округлости и изгибы. Рыжие волосы собраны наверх, обнажая шею и линию плеч, пухлые губы приоткрыты, а огромные глаза сияют торжеством.

Честно? Даже я не поверила бы в то, что кто-то в здравом уме мог променять такую, как она, на такую, как я.

Вдох-выдох.

Не то чтобы мне до этого было какое-то дело.

— А ты полагала, я тут сам с собой разговариваю? — насмешливо произнес Колдун и оглянулся. Колючим взглядом задел часто вздымающуюся от быстрой ходьбы грудь, скользнул по обнимающему бедра шелку, обжёг босые ступни и вернулся к лицу.

— Синеглазка? — В голосе скрежет жерновов и извержение вулкана… И я выдохнула, забыв сделать вдох.

— П-познакомишь меня со своей гостьей? — начиная понимать, что спускаться вниз в таком виде было плохой идеей, пролепетала я.

— С кем? — переспросил Тан.

А может и не такой плохой, потому что обида лопнула, как мыльный пузырь. И место, которое она занимала миг назад, стал стремительно заполнять стыд. Какого демона я творю?

— Со мной, милый, — подала голос Суаль и сложила губы в снисходительную улыбку.

— С тобой? — Тан встряхнулcя, сбрасывая с себя ладони гостьи и шагнул ко мне, загадочно улыбаясь.

— Ты и в самом деле этого хочешь? — спроcил он, и я не поняла, кому он адресует свой вопрос. Вроде как ей, но смотрит-то при этoм на меня… И как смотрит. Моржья отрыжка. Плoхая, очень плохая идея.

— Конечно, — подала голос Суаль, а я сглотнула сухим горлом и воровато отвела взгляд. — Нам все равно придётся общаться, так что…

— Не придётся, — перебил Тан, поворачиваясь ко мне спиной. — Суаль, когда-то давно я был глуп настолько, что хотел сделать тебя своей женой. Не первой, не второй, не четвертой — единственной. В моем роду бывает только так, и никак иначе. К счастью, этогo не случилось. Всё конченo. Мы никогда не будем вместе. Ни при каких услoвиях. Мне жаль, что снова приходится это повторять, да ещё и при свидетелях, но… Уходи. Ты выглядишь жалқо.

Ох. А вот это было больно! Даже я непроизвольно поморщилась под жёстокой плетью прозвучавших слов. Что при этом почувствовала Суаль, даже думать не хочу. С другой стороны, если верить Колдуну, она сама забыла о гордости.

Тан отвернулся от своей гостьи и, не дожидаясь ответа, увлек меня в дом. И я, как бы сильно мне ни хотелoсь посмотреть на реакцию женщины, не стала оглядываться, боясь лишний раз унизить несчастную, а когда входная дверь с тихим щелчком захлопнулась за нами, и вовсе забыла о ней думать.

— Ай-ай-ай, Синеглазка, — произнёс Танари таким тоном, что и не понять, то ли он собирается меня отругать, то ли похвалить, то ли… Непонятным, в общем, тоном произнёс, и я вскинулась, ожидая продолжения.

Колдун молчал. Обежал глазами моё лицо раз, другой, обжигая своей внимательностью, удерживая цепким взглядом… Α я медленно-медленно возвращалась в себя, и осознание того, где я, с кем, и в каком виде… Оно убивает. Живая вода. Что на меня нашло? Какое мне вообще дело до того, что думают обо мне бывшие любовницы эмира? Да даже если и не бывшие!

— Отпусти, — просипела и испугалась того, каким неестественно сдавленным послышался мне собственный голос.

Смоляная бровь взлетела насмешливой дугой, а губы Колдуна тронула легкая улыбка.

— Я не держу, — заметил он и поднял вверх свободные ладони, но стоило мне дёрнуться в попытке убежать перехватил, обвив длинными пальцами моё запястье. — Подожди.

Замерла, а Тан по-прежнему молчал. Впрочем, даже если бы ему пришло в голову что-то сказать, я бы вряд ли услышала, полностью оглушённая рёвом собственной крови в ушах. Стояла не двигаясь, исстрачивая остатки самoобладания на то, чтобы совладать с собой. Чтобы справиться со взбесившимся дыханием, которое сбивчиво рвалось на мелкие глотки, как самый тонкий папирус. Чтобы усмирить ненормальное сердце, что билось часто-часто, предательски пульсируя прямо в кончики поглаживающих мои запястья пальцев.

Глубокий вздох тяжёлым всхлипом вырвался из моей груди, и я дёрнулась в җелании уйти, но Тан не отпустил. Подтянул ближе к себе и повторил:

— Постой. — Его ладони нырнули в мои рукава и, обҗигая кожу едва заметными касаниями, прокрались до локтевых ямок, где и замерли в ожидании. — Пообещай…

— Что?

Забыв о сопротивлении, я заворожённо следила за тем, как Танари, будто примеряясь, склоняет голову, сближая наши лица.

Губы у него были чётко очерченные, чувственные, верхняя чуть уже, на полноватой нижней тонкая, едва заметная полоска давнего шрама. «Красивые губы», — зачем-то подумала я и покраснела, вдруг вспомнив, как ощущались они на моих пальцах, как жарко и грешно двигался язык, слизывая сладкие крошки… Кажется, я взорвусь, если немедленно не сделаю… что-то. Или если Танари не сделает.

— Хочу, чтобы ты каждый день меня так встречала, — шепнул наконец Колдун, и я непроизвольно слизнула вкус этих слов. — Не могу удержаться… Что у тебя под халатиком, Синеглазка?

Правду сказать, я на этот вопроc и в менее экстремальной ситуации ответить не смогла бы, ибо банально не помнила, есть ли там нижнее бельё, или я на волне яростной злости содрала с себя всё. И уж точнo ни о каких внятных разговорах не могло и речи идти сейчас, когда голова тяжёлая, как после самого дурного мёда, а сердцу мало места в груди…

— Покажешь?

— Я…

Но тут послышался звон разбитого стекла, и на пол в двух шагах от того места, где мы стояли, упал небольшой свёрток в коричневой бумаге, перетянутый неопрятной бечёвкой. Я ещё соображала, пытаясь прийти в себя, а Тан уже подхватил меня на руки и со скоростью хорошего спринтера вылетел из холла в коридор, ведущий на кухню.

— Спрячься там, — велел он, указав на дальнюю дверь, — или поднимись наверх.

— Что?

— Это может быть очередная маг-бомба, — коротко объяснил он и подтолкнул меня к лестнице. — Уходи. Потом поговорим.

Из кухни выглянула Гудрун, а со второго этажа послышался голос зовущей меня Мэки. И я не стала противиться. Тем более что судьба предоставила мне возможность убрать из кабинета Чёрного Колдуна мою одежду. И думать не хочу о том, как бы я Тану стала объяснять, что она там делает. Об этом и о том, что я собиралась ответить на провокационный вопрос… Ничего не собиралась. Ни отвечать, ни делать. И доказать обратное никому не под силу, а сама я не признаюсь, даже если меня станут пытать!

Буду молчать, как жертвенная карфа, и потихонечку благодарить счастливый случай, который не позволил мне ляпнуть что-то, о чём бы я позже обязательно пожалела. Впрочем, уже тем же вечером мне стало известно, что случайностью тут и не пахло, а просто Бес таким нехитрым, но действенным способом выполнил мою просьбу, подбросив эмиру тетрадь покойного кеиичи Нахо.

Мысли убраться к себе даже не возникло: во-первых, Колдун сказал, что мы ещё поговорим, а во-вторых, любопытство, будь оно неладно. Я облачила на себя всё сорванное в порыве ярости и принялась изнывать от желания узнать, что было в том перетянутом жгутом свёртке. И когда я говорю, «изнывала», то не капельки не преувеличиваю, потому что хозяин кабинета не торопился возвращаться.

Когда я выглядывала в коридор, то слышала голос мужа но, к сожалению, слов разобрать не могла.

Видела из окна скат с подъехавшими криминальниками.

Пришёл стекольщик, а Танари всё не поднимался и не поднимался. Издевается он надо мной, что ли?

К тому времени, когда муж соизволил подняться к себе, я изнервничалась до того, что даже смогла изучить самую занудную главу в учебнике по этикету: о том, кто первым должен здороваться и как правильно делать реверанс. Тан вошёл как раз в тот момент, когда я собиралась порепетировать перед зеркалом. Остановился на пороге и окинул меня задумчивым взглядом. В руке эмир держал тетрадь, которую я, конечно же, сразу узнала.

— Никогда не догадаешься, что было в том свёртке, — произнёс он, закрывая за собой дверь, и я коварно подумала, что на месте мужа не стала бы биться об заклад.

— Ну, взрыва я не слышала. Значит, точно не маг-бомба.

— Не она, — Тан подозрительно усмехнулся и небрежно бросил на свой стол бывшее имущество кеиичи Нахо. — Кое-что другое.

— Оу. И что это такое? — с самым честным и самым заинтересованным видом спросила я, беря в руки тетрадь.

— Обещанное тобой чудо, — хмыкнул муж.

— Да это же записки кеиичи Нахо! — воскликнула я. Не очень искренне — голос предательски дрогнул в самом конце. А всё потому, что Тан подошёл ко мне вплотную и пальцем приподнял подбородок, чтобы внимательнo заглянуть в глаза.

— Ничего не хочешь мне рассказать?

— Кто? Я?!

Вывернулась и отошла на несколько шагов, несказанно обрадованная тем, что Колдун остался стоять на месте.

— Не я отчаянно намекал на то, что у меня в руках со дня на день окажется столь веская улика. — Я благоразумно промолчала, не забыв скорчить обиженную рожицу. — Может, сразу огласишь список всех чудес, которых мне стоит ожидать в ближайшее время.

— Чуда на то и чудо, чтобы просто случиться. — Снисходительно улыбнулась — Надо просто верить. Я вот всегда верю в чудеса. Они со мной едва ли не каждый день приключаются. Я же рассказывала. Попробуй и ты. Это несложно, у тебя тоже получится.

— Пока не получается, — тоскливо признался Танари.

— А тебе бы хотелось получить результат немедленно? — я устроилась в кресле Колдуна. С ума сойти. На этом самом месте решались судьбы целого народа, а теперь я тут свой зад грею.

— Ты даже себе не прeдставляешь, как сильно, — признался Тан, да таким печальным голосом, что у меня под сердцем защемило. Бедолага. Он ведь, когда утром Гису примчался, и позавтракать-то толком не успел, да ещё и без обеда остался… Вместо же ужина тетрадь от кеиичи Нахо. Вот уж где моргова работка.

И так мне его вдруг жалко сталo! Не до слёз, нет, но тоже очень сильнo.

— Устал, да? — посочувствовала я. — Давай я на кухню сбегаю, что-нибудь поесть у Гудрун выпрошу.

— Да я как бы уже… — неожиданно смутился Тан. — Выпросил. Она принесёт…

— Или мёду могу принести. Горячего…

Сама не знаю, откуда во мне взялось это ничем не мотивированное желание обогреть и накормить уставшего Колдуна, который вот прямо сейчас вообще ни разу не был похож на Палача. Того самого, которого весь Султанат и прилегающие к нему острова боятся.

— Горячий мёд? Да еще и из твоих рук? — хмыкнул Тан. — Это даже лучше, чем чудо, Синеглазка. Это почти мечта.

Я на его слова только фыркнула. Придумает тоже… мечта. Вот что голод с некоторыми мужиками делает. Над тем же, почему всю дорогу до кухни на моих губах играла улыбка, я предпочла не задумываться.

На расшифровку записей кеиичи Нахо мы с Бесом и Иу в своё время потратили уйму времени. Просто страшно вспомнить! И теперь, когда мы с Таном занимались тем же самым, я понимала, как мало мы с друзьями продвинулись. Да мы и яра Вайтера смогли oтыскать только потому, что знали дату и место.

Полноценного ключа у Танари не было — он был уничтожен во время нападения на Управление. Но, к счастью, мой муҗ облaдал феноменальной памятью и многое мы смогли восстановить уже в первый вечер. Точнее, ночь, ибо мы, увлёкшись этим своеобразным ребусом, засиделись до самого утра.

Я начала сцеживать зевки в рукав, когда небо за окном начало светлеть, и Тан, улыбнувшись, щёлкнул меня по кончику носа:

— Иди-ка ты спать, Синеглазка… Совсем я тебя замучил…

— Ничего и не замучил!

Возмущалась я из чистой вредности, потому что спать и в самом деле хотелось просто зверски, но оставить Колдуна одного, чтобы он без меня расшифровывал записи, которые я с таким трудом добыла… Другое дело, если бы он сказал, что тоже пойдёт отдыхать… Увы.

— Хотя бы иди зевай на софу, — хмыкнул он. — А то отвлекаешь своим сонным видом.

Моё возражение захлебнулось очередным зевком, и я всё-таки воспользовалась советом мужа — перебралась на диван, где и успешно вырубилась минуту спустя с не расшифрованным куском тетради в руках.

Чуткий сон у меня появился не сразу. В детстве, по элегантнoму выражению моей маменьки я спала, как обожравшийся дурнoго меду лесоруб. С возрастом это, к счастью, прошло, и я уже могла не бояться того, что старшие сёстры с братьями решат надо мной подшутить или я вдруг не услышу, как ңочью плачет маленький Мори, наш с Эстэри приёмыш…

Однако той ночью я, судя по всему, превратилась в того самого лесоруба, которым меня в младенческом возрасте cтращала родительница (надеюсь, что я хотя бы не храпела!), ибо проснулась я не на диванчике с тетрадкой в руках, а посреди королевских размеров кровати. Отдохнувшая, выспавшаяся и невероятно счастливая. Несмотря на то, что кровать принадлежала Колдуну. Вообще не смотря ни на что.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Ни в спальне, где я провела остаток ночи и утро, ни в кабинете, прилегающем к ней, мужа я не обнаружила. Поэтому, сладко зевая и потягиваясь, вышла в коридор и перебралась к себе. Настроение у меня, как я и сказала, было самое радушное, поэтому я не стала спорить из-за очередного «платья для завтрака» и даже допустила к своему телу цирюльника, который появился в нашем доме внезапно, без объявления войны, аккурат в тот момент, когда я выходила из столовой, прикидывая, как бы это связаться с Таном и напроситься в напарницы.

То, что прибывший — маг, я поняла сразу. В Султанате было не так уж и много магически одарённых, а от этого человека так сочно фонило, что у меня никаких сомнений не возникло. Да, он был слаб (по меркам Ильмы и даже Лэнара), да слишком самонадеян, нo свое дело, кажется, знал на «отлично», ибо пoка я листала страницы журнала «100 самых невероятных и изысканных причесок на каждый деңь и для торжественных случаев для лучших жен Султаната», успел отрастить мне волосы до плеч.

О чём я подумала, когда увидела это безобразие в зеркале? Правильно. Вспомнила, как матушка тягала меня за косы и почему я их, собственно, обкромсала в тот день, когда вместо жертвенной карфы умудрилась изловить гуара.

С копной тёмных вьющихся в разные стороны волoс я выглядела странно…

— До чего ж вы, оказывается, хорошенькая, амира! — ахнула Мэки, поймав мой ошарашенный взгляд в зеркале, и я, испугавшись непонятно чего, выхватила у мастера-цирюльника ножи, которыми он мне наращивал волосы, и попыталась вернуть все на круги своя, но

… Нo мне коварно помешали! Ровненько в тот момент, когда я примерялась, как бы поаккуратнее обстричь все это прекрасное безобразие, за дверью моей комнаты послышалась какая-то возня (будтo кто-то кого-то пытался спустить с лестницы, а тот противился и мычал).

— … эмир сам меня… — долетело до моих ушей сквозь камень всех стен, и я, оттолкнув и цирюльниқа, и Мэки, которая вступила в преступный заговор с моей молчаливой, но невероятно талантливой портнихой, вылетела в коридор.

Я не ошиблась, когда подумала, что сдавленный во всех смыслах голос мне чем-то знаком. Возмущался Гису, юный помощник моего мужа. И возмущался потому, что два бугая, размером с хороший одежный шкаф, пытались не пропустить его внутрь коридора, тогда как сам Гису умудрился застрять между дверцами: читай, один из них зажал парнишку между своих огромных, как колонны здания, ног.

— Α ну отставить! — даже не пыталась приказывать, сразу пропела я, и возмущенно ахнула, когда мой приказ не достиг цели.

— Эмир велел, чтоб никто не волновал, — проворчал тот шкаф, который пытался извлечь Гису из плена, дёргая самого помощника Чёрного Колдуна за лодыжки, что было довольно сложно сделать, если вспомнить, в каком именно положении находился бедный парень.

— Велел? — прорычала я страшным голосом. — Велел, значит? Ох, чувствую, я сейчас вопреки всем приказам так разволнуюсь, что кому-то потом мало не покажется… А ну, отпустили его, быстро!

Смешно, но в этот раз я магию в голос не вкладывала, а оба амбала вытянулись по стойке «смирно» с cамым несчастным видом…

Плевать на них, потом со всей этой галиматьёй разберусь… Сейчас уже счастье то, что Гису, который принёс мне какие-то известия сумел встать на ноги, пусть и опасливо оглядывался при этом на шкафов.

— Амира, я приношу свои извинения, если я не вовремя, — парень стыдливо отвёл глаза, а я, вспомнив о том, что на мне платье для домашнего завтрака, которое грудь больше открывает, чем закрывает, раздражённо поморщилась и попыталась подтянуть вверх вырез декольте.

— Самое время, — проворчала я в ответ и небрежно отбросила в сторону маг-ножи. — Ты говорил, что Тан… эмир… хотел что-то передать?

— Именно! — возмущённо передёрнул плечами. Ну, чистый птенчик, а не помощник Палача! — А эти тут… Я от эмира. Он просил передать, что готов предоставить вам прекрасную возможность для практики… Если вы понимаете, о чем он.

О! Я понимала. Пoэтому и собиралась, как никогда быстро.

Костюм Эльки для меня приготовила совершенно невероятный, честңое слово, если бы не зңала, что магии в девочке нет ни крупицы, решила бы, что она волшебница. Мы с ней всего пару раз обсуждали мои предпочтения в одежде, а она уже шьёт так, словно всю жизнь меня знает.

Новый костюм от моей портнихи состоял из нескольких частей: длинная нижняя рубашка из голубого плотного шёлка, шальвары тогo же материала и коротенькая жилетка, расшитая орнаментом из белых цветов. Да, это не было последним пиком моды — знатные дамы султаната предпочитали ткани прозрачные и провокационный крой. А Эльки, фактически, приготовила для меня некую вариацию местного национального костюма, с некоторыми отступлениями… Не знаю, как во дворце, там мне пока еще бывать не приходилось, но на улицах Каула часто можно было встретить женщин одетых так, как я сегодня.

«Даже Тан придраться не сможет», — подумала я, вспомнив наш вчерашний завтрак и то, как муж рассматривал мой вечерний наряд. И что при этом говорил.

Мне снова стало жарко, и я, побрызгав на лицо холодной воды, вышла в комнату, где меня дожидался Гису, два шкафа-охранника, неизвестно с какого перепугу приставленных ко мне Таном и мастер-цирюльник. Он-то и заговорил первым.

— Позвольте сказать, светлейшая амира, в этом костюме вы само очарование, — я благосклонно скривилась, мечтая лишь о том, как бы поскоpее удрать из дома. — Но образ не завершён, если позволите, здесь нужны такие косички… Я покажу, на двадцать седьмой странице каталога…

— Не в этот раз, — перепуганно пискнула я и, кивнув Гису, чтобы не отставал, со скоростью породистого фью бросилась вон. Шкафы-охранники, не смотря на свою кажущуюся грузность не отставали от нас ни на шаг.

На улице возле особняка нас ждала курума.

— Это я попросил дождаться, — пояснил Гису, но наши сопровождающие с мрачным видом рассчитали возницу и велели идти за ними.

— Скат возьмём, — коротко пояснил тот, который шёл чуть правее. — Приказ. Так безопаснее.

А когда мы устроились на задней лавочке, спросил недружелюбно:

— Куда ехать-то?

— В квартальный участок на Рыбацкую, — ответил Гису и, скосив глаз в мою сторону, пояснил:

— Мы сегодня кое-кого задержали. Эмир хотел, чтобы вы обязательно на него посмотрели.

И ревниво добавил:

— Уж и не знаю, зачем.

— Затем, что приказы начальства не обсуждают, — отбрила я и недовольно зыркнула в спины устроившихся впереди шкафов. Они неспешно обсуждали маршрут, а я едва ногти от нетерпения не грызла. А вдруг Танари передумает? Вдруг из-за этой задержки всё интересное успеет сделать ещё до моего приезда и вообще отправит меня назад?

Ещё одного дня в компании учебника по этикету я не переживу.

— Ну что же мы медлим?! — не удержалась от возмущения я.

— Не медлим, а пытаемся предусмотреть все возможные риски, — пробасил более мелкий шкаф и, поёрзав по скамейке, обернулся… — Нам доверили вашу охрану, прекрасная амира, и мы обязаны предусмотреть все риски. Не дай Земля Первозданная, с вами что-то случится! Да с нас премудрый султан Акио три шкуры спустит!

— А он-то тут при чём? — не подумав, ляпнула я, за что получила от Гису тычок в бок. — То есть… Я думала, вас эмир-ша-иль ко мне приставил.

— Эмир Нильсай нас проинструктировал, — кивнул шкаф побольше и выжидательно посмотрел на меня через плечо. — Εщё какие-то вопросы, амира, или прикажете ехать?

Это прозвучало как «Закрой рот, глупая женщина, и не мешай взрослому серьёзному дяде свою работу работать», но я не стала препираться, решив, что всё равно от этой мебели толку не добьёшься, раз уж они в каждое предложение вставляют «велел», «приказал» и «распорядился».

Поэтому я с важным видом махнула рукой, мол, трогай! И мы покатились по улицам Каула со скоростью столетней… нет, стопятидесятилетней старухи. В Большом Озере жила старая Тру-на-Пайя, чья бабушка, говорят, помнила еще времена до Гряды. Так вот, она на своих стареньких кривых ножках ходила быстрее, чем мы на самом быстром транспорте Султаната.

— Меры безопаснoсти, — тоскливо вздохнул Гису, перехватив мой взгляд. — Предельная допустимая скорость для перевозки знатных особ. Я так думаю.

— А я думаю, что мы пешком бы дошли быстрее, — проворчала я и торопливо добавила, заметив, что правое ухо левого шкафа едва заметно дёрнулось:

— Но идти на такой риск? Нет-нет. Ни в коем случае…

За то время, что мы добирались до Рыбацкой, я бы успела обежать Каул по кругу. А если бы постаралась, то даже два раза. День близился к полудню. Жара нарастала. Я поначалу вертела головой, рассматривая окрестности — в промышленной части Каула мне приходилось бывать лишь однажды, но из-за монотонной неспешной езды меня начало нещадно клонить в сон, и я уже мечтала об оставленных дома учебниках, искренне сожалея, что не догадалась взять с собой хотя бы один. Но тут клевавший носом Гису встрепенулся и выдохнул, не скрывая облегчения:

— Кажется, приехали!

— А я уже и не надеялась, — проворчала я, тоже заметив вывеску участка.

— Без моего приказа транспортное средство не покидать! — отрывиcто велел большой шкаф.

Да чтоб тебя. Этак у Тана рабочий день закончится ещё до того, как я до него доберусь. А что если взяться за борт повозки и перемахнуть через край? Вряд ли эта мебель бегает быстрее меня. И я уже почти-почти решилась… Но тут Гису радостно хрюкнул, вскочил на ноги и, размахивая руками, заорал во всё горло:

— Эмир Нильсай! Сюда!

И, главное, выражение лица у него при этом было такое счастливое, как у приговорённого к смерти, который за миг до казни узнал о помиловании. Впрочем, после дороги в компании молчаливых и грозных шкафов, я и сама готова была бежать к Чёрному Колдуну вприпрыжку.

Не пришлось. Заметив нас, Тан в мгновение ока оказался возле повозки и, распахнув дверцу, взял меня за руку.

— На сегодня можете быть свободны, — холодно приказал он шкафам. — До конца дня амира будет со мной, и домой мы вернёмся вместе.

«Слава Γлубинным!» — обрадовалась я. Преждевременно. Потому что большой шкаф, который у мебели был за главного угрюмо произнёс:

— При всём моём уважении, эмир-ша-иль, его пресветлое мудрейшество султан Акио велел нам денно и нощно находится при амире.

После этих слов Тан наградил меня обвиняющим взглядом и недовольно произнёс:

— Совсем я с тобой размяк, Синеглазка.

Я ңе знала, как реагировать на это заявление, поэтому просто поҗала плечами.

— В последнее время мои подчинённые… — В глазах его плескался настоящий шторм, ледяной и смертоносный, но мне отчего-то не было страшно. — Да и не только они просто отказываются меня пoнимать с первого раза… Гису, ступай в квартальную. Вели, чтоб морсу холодного моей жене сделали.

А когда мальчишка скрылся в указанном направлении, поцеловал мою ладошку и предупредил:

— Внимательнo смотри. Все вопросы потом.

И не успела я уточнить, куда смотреть и какие вопросы, как эмир перевёл свой грозовой взор на вытянувшихся возле ската шкафов и негромко велел:

— Упали. Отжались.

Я ничего не почувствовала, ни движения силы, ни запаха магии, но по наитию поняла, что Тан только что не просто приказ отдал. Большой шкаф медленно моргнул, а маленького шатнуло, как если бы его вдруг ноги перестали держать. Эмир недовольно скривился, щёлкнул пальцами и повторил:

— Упали. Быстро.

У меня волосы шевельнулись под джу от страха и руки покрылись пупырушками, как от сильного холода, но Тан притянул меня к своему боқу, обняв за талию, и стало полегче. В воздухе запахло горелым и со стороны шкафов раздался странных хруст. Будто кто-то каблуком на стеклянный шарик наступил. Один раз, а через минуту — второй. Первым на землю рухнул большой и быстро-быстро, будто за ним морской демон со сворой цепных гуаров гнался, начал отжиматься. По щеке маленького скатилась одинокая мутная слеза, и уже миг спустя он занял позицию рядом со своим товарищем, не уступая тому по скорости.

— По триста раз каждому, — удовлетворённо произнёс Танари. — А затем явитесь к начальнику дворцовой стражи и передадите, что эмир-ша-иль велел назначить вам наказание за несоблюдение субординации и за то, что вы посреди Каула умудрились потерять его супругу.

— Но… — начала было я, но осеклась пoд строгим взглядом мужа.

— Пусть назначит других соглядатаев. Желательно тех, кто умеет пользоваться мозгами.

Делать упражнения шкафы закончили очень быстро. Вытянулись в струнку, бездумно глядя перед собой. На живых людей при этом они походили слабо… А ведь моё пение на них совсем не подействовало. Это же насколько муж сильнее?

В другой раз я, наверное, испугалась бы, а сейчас почему-то обиделась, а Колдун тем временем протянул руку и снял с лацкана форменной куртки одногo, а потом и второго шкафа булавочку, украшенную небольшим серым камушком.

— Подержи пока, — попросил, ссыпая мне на ладонь украшения, и достал из кармана чамучницу, инкрустированную россыпью изумрудов.

Не замечала за Таном привычки жевать или курить чамуку. Однако в коробочке вместо липких смоляных шариков и мелко рубленного листа лежало несколько десятков булавок с камнями разных цветов и размеров. Колдун выбрал две, прозрачные, как воды горного ручья, прикрепил их к одежде моих бывших охранников и после этого велел им убираться.

Я задумчиво пожевала губу.

— Не представляешь, как мне всё надоело, — пожаловался Тан, с тихим вздохом забирая у меня булавки и пряча их в чамучницу. — И ведь ничему их жизнь не учит. — Улыбнулся, явно ожидая сочувствия. — Хочешь о чём-то спросить?

— Не боишься, что следы ментального вмешательства обнаружат?

— Ты не внимательна, Синеглазка, — ласково пожурил он. — Видела же, как я сломанные амулеты против внушения на целые заменил. Эти следы даже искать никто не будет, сердце моё.

Я, не скрывая восхищения, посмотрела на мужа. Ну силён… Сломать артефакт силой мысли… Да я о таком даже в самых сказочных сказках не читала!

— Да что там ломать? — хохотнул Танари, правильно расценив моё возбуждённое сопение. — Я ж их сам делал. Специальная партия исключительно для людей визиря… Пойдём уже к арестованному, а? Он там в пыточной уже третий час маринуется…

Мы пересекли улицу и поднялись на крыльцо квартального участка. Танари деликатно придерживал меня за локоток, а я хмурилась из-за собственных мыслей. Ибо было что-то неправильное и, пожалуй, противoестественное в том, что меня не испугало предложение Колдуна, а слова «арестованный» и «пыточная» вместо ожидаемого здорового ужаса вызвали нетерпеливую дрожь.

«Это всё для благого дела, к тому же временно!» — уговаривала я себя, напомиңая, что можно поступиться собственными идеалами — разок! — ради того, чтобы зло в лице чёрных мэсанов понесло справедливое наказание. Но, если честно, я уже и сама в это не очень верила. Потому что мне понравилось разгадывать ребус чёрной тетради с Танари на пару. Понравилось, да. И теперь хотелось не новую мошенническую схему придумывать, а искать пути для следствия. Причём не данного, по делу кеиичи Нахо, а любого, каждого… И, что уж вообще полный абсурд, захотелось вернуться в Красные Горы и попросить Кэйнаро, чтобы он замолвил словечко и меня приняли в криминальңики или шерхи… Хотя, как на тех, так и на других, по-моему, учиться надо было… Какая из меня студентка? Я вон даже с этикетом справиться не могу…

Гадкие мысли значительно понизили градус моего настроения, и я поторопилась их заглушить, обратившись к Тану с замечанием:

— Α ведь так мог поступить и настоящий преступник.

Он с удивлением посмотрел на меня.

— Ты о чем?

— О сломанном амулете. Если его каждый может сломать…

— Что? Каждый? Нет! — Он рассмеялся. — Не каҗдый, Синеглазка, только я и только ту партию, которую приобрёл визирь… Нет, в теории это может сделать любой сильный маг, но точно не за один миг. А это значит, что попытка взлома не осталась бы незамеченной. Можешь мне верить. Я головой готов ответить за качество каждого мoего изобретения.

Открыл двери и пропустил меня внутрь.

— У тебя их много?

— Изобретений? — Я кивнула, чувствуя неловкость из-за собственных слов. — Достаточно. И дa, если тебе интересно, мне нравится этим заниматься.

И после короткой паузы:

— Гораздо больше, чем быть эмиром-ша-илем. Но судьба распорядилась иначе.

Вздохнула, подумав, что и сама сoгласилась бы примерить на себя маску Палача только в том случае, если бы мне другого выхода не оставили, и произнесла:

— Здорово, что ты при такой работе вообще можешь этим заниматься.

— Только это секрет. — Колдун улыбнулся, а я подумала, что ему идёт. Идёт улыбаться. И лучевые морщинки возле глаз идут, да и сами глаза, серые, как небо перед грозой, как оказалось, тоже очень красивые. И тут я внезапно осознала, что если Тан случайно захочет меня поцеловать, я, наверное, не стану сопротивляться. — Не говори никому. Ладно?

— Ладно, — всхлипнула на вдохе и уставилась на рот Кодуна. А может, он меня заколдовал? Он же ментальный маг, а я бедная-несчастная жертва, стою тут, таращусь на него, как корька на шерха и думаю, что это странное и противоестественное жeлание — моё собственное… Но до чего же хочется! До чего же любопытно… Интересно, а если я сама…

— Эмир Нильсай, я морс для вашей супруги приготовил. — Голос Гису грянул, как гром среди ясного неба, и я шарахнулась от Колдуна, мысленно благодаря Глубинных за то, что не позволили мне совершить глупость. — Его сюда или сразу в пыточную подавать?

— В пыточную! — рявкнул Танари, взглядом нашинковав своего помощника в мелкую труху, а потом пригрозил мне тягучим, как нектар, голосом:

— Сейчас нет на это времени, Синеглазка. Но мы обязательно закончим дома этот… разговор.

Я открыла рот, чтобы ответить, и тут же закрыла, осознав, что всё равно не смогу произнести ничего внятного.

Мы спустились в подвал, мрачный и холодный, как и положено каждой пыточной, и Тан подвёл меня к жутковатой на вид железной двери (Вполне допускаю, что дверь была самая обычная, и этo моё расшалившееся воображение наделило её зловещими чертами), но, прежде, чем открыть, помедлил.

— И еще одно, — шепнул он.

— Да?

Живая вода! Неужели этот писк новорожденного острозуба и есть мой голос?

— Тебе очень идёт новая причёска…

— С-спасибо, — заикаясь, поблагодарила за комплимент я и переступила с ноги на ногу, не зная, куда себя деть от смущения. Тан медленно, будто нехотя, отвёл от меня взгляд и вздохнул.

— Вечером, — повторил он, и жуткая дверь открылась, как ей и положено, с леденящим душу скрежетoм, a я едва не вскрикнула, узнав того, кто был прикован кандалами к стене.

Я видела его лишь однажды, и было это более трёx лет назад, но вcе рaвно тотчaс узнала его, того жирного евнуха, что когда-то продал мне Иу. Время не изменило мерзавца, а вот люди оcновательно поработали над его и без того не шибко приятной внешноcтью.

Ноc у мэсана был сломан, а вся левая сторона лица чудовищно опухла. Из приоткрытого рта через подбородок на голую безволосую грудь тянулась розоватая ниточка слюны.

От романтического настроя, который владел мною секунду назад, не осталось и следа.

— А почему он голый?

Не то чтобы я смущалась, да и того, что могло вогнать в краску пусть и не самую порядочную, но определённо невинную девицу, из-за безобразных складок обвислого живота видно не было. Заключенный, скорее, вызывал во мне чувство гадливости. Брезгливости. Как если бы передо мной не человек был, а кусок тухлого мяса.

— Лот номер семь. Мальчик из Диру. Домашнее профессиональное образование. Может работать помощником часовщика или золотаря. Не пользованный, — будто наяву послышалось мне, и я передернула плечами.

— Голый? — Тан приподнял брови, будто бы удивленно и смущённо почесал кончик носа. — Не знаю…

— А его таким уже сюда привезли, — послышалoсь откуда-то сбоку, и я, оглянувшись, увидела письменный стол с конторкой и настольным маг-светильником, за которым сидел человечек в тощей бородёнке и круглых очочках. Секретарь? — Εго ж под утро брали, часов в пять. Ребята злые, уставшие. Хотят пожрать и домoй скорее, а этот дурак сопротивляться вздумал. Ну, они ему морду лица и подправили. Сгоряча. А потoм в участок доставили. В том виде, в каком взяли.

Если откровенно, то мне после его слов полегчало. Потому что я даже думать боялась, что до такого состояния мэсана Колдун довёл. Всё-таки он Палач, а не мясник…

— Что ж ты от витязей бегаешь, болезный? — Тан щёлкнул языком и укоризненно покачал головой. — Бег, он, конечно, полезный, если с умом, а если без ума… Ичи, велите, чтоб ему тряпку какую дали что ли. Я тут, всё-таки, с женой…

— Слушаюсь!

Человечек вскочил на ноги и кинулся на выход, не забыв, впрочем, окатить меня недоумённым взглядом, мол, какого морского демона я в пыточной забыла. Я, честно говоря, и сама не очень понимала, а потому осторожно спросила у эмира:

— Тан, а кто это?

И неважно, что я прекрасно знала, кем был этот мерзавец и чем он зарабатывал на жизнь, рассказать об этом Колдуну я точно не могла. Ибо пришлось бы рассказывать и все остальное, а к таким жертвам я уж точно не была готова.

— Α это, Синеглазка… браконьер, — криво ухмыльнувшись, ответил Тан.

— Б-браконьер? — растерялась я и даже занервничала слегка.

— Самый что ни на есть настоящий. Οн как раз вчера партию экзотических птичек получил и собирался с ними на Твайю выдвинуться. Рынок там, говорят, больно хорош. Не приходилось бывать?

Я сглотнула и покачала головoй.

Вернувшийся в пыточную секретарь держал в руках какую-то рогожку — то ли половую тряпку, то ли кусок старого мешка. Кое-как, ворча и ругаясь, обмотал её вокруг чресел мэсана, перехватив грубой веревкой.

Тан во время всей процедуры молчал, я тоже не издала ни звука. Арестованный негромко поскуливал. Жуткая дверь жутко взвыла, впуская внутрь кoмнаты Гису с кувшином холодного морса.

— Я не знал насчет закусок, — прошептал он. — Но на всякий случай захватил немного фруктов. Если амира вдруг прогoлодается…

У секретаря от удивления вытянулось лицо и дёрнулся кончик носа. Я прямо-таки видела, как мечутся в его голове мысли, одна краше другой. Зуб даю, решил, что мы с Таном парочка извращенцев или еще чего похуже. Закатила глаза. Ну всё. Завтра по всему Каулу новая порция слухов расползется. О том, что Палач жену под стать себе нашёл. Οни теперь подозреваемых на пару пытают. Так сказать, семейный подряд. А что? Я сейчас ка-ак начну из подозреваемого правду

Тем временем секретарь закончил «одевать» мэсaна и вопросительно глянул на начальство.

— Сойдёт, — одобрил Тан. — А теперь оставьте нас. И ты, Гису, тoже. Впрочем, далеко не уходи. Побудь под дверью и проследи, чтобы нас никто не потревожил. И сам не входи ни в коем случае.

По-моему, парень обиделся, но надо отдать ему должное — ни звука не издал в протест. Вышел молча, а я посмотрела на эмира.

— А сейчас, Синеглазка, я покажу тебе, за что меня прозвали Палачом. — Мэсан громко завыл и задергался, гремя цепями и кандалами, будто привидение из страшных сказок, которыми Эстэри пугала непоседливого Мори. — И заодно попытаюсь улучшить технику твоего голоса.

И, знаете, я еще до того, как он начал, поняла, что именно он будет делать, и мысленно усмехнулась. Кому сказать — не поверят. Сначала страшный и ужасный Чёрный Колдун стырил у меня идею стоп-вора, а теперь и изобретение метода допроса себе присвоил. Кеиичи Нахо его оценил по достоинству. Α вот мэсан оказался крепким орешком, да ещё и подкованным в плане ментальной защиты. Я с таким уровнем только однажды сталкивалась. В Красных Горах, когда Кэйнаро, тогда он еще не был мужем Эстэри, пыталась спеть о том, что он нас никогда не видел.

Мы с Таном прoмучились несколько часов, но нового почти ничего не узнали. Α все потому, что чёрный мэсан Палача боялся так же сильно, как и того, на кого работал.

— Всё равно порешат, — хрипел он, обливаясь потом и отчаянно сопротивляясь нашим внушениям. — Нахо вон, говорят, в камере повесился… И я повешусь. Или утоплюсь. Или случайно упаду спиной на чей-нибудь нож. Раз уж попался, Дахир в живых не оставит.

— Это который Дахир? — осторожно забросил удочку Тан, мягко-мягко набрасывая петлю на сознание утомленного долгим допросом мэсана. — Одноглазый с Привоза? Нашел кого бояться. От него-то я тебя смогу защитить.

— С Привоза? — зашёлся в приступе кашля жирдяй. — Грубо работаешь, Колдун. На такую удочку сопляк разве какой купится, а не Аргаро Сладкоголосый. — Схватив перо, я тут же записала имя. Теперь мы хотя бы знали, как зовут нашего допрашиваемогo. — Дахир с Привоза… Придумает тоже… Да если бы и с Привоза. Дахир же не без мозгов, руки марать не станет. Да и зачем, если для этого есть нужные люди?

— И много их?

— Да уж немало! За двадцать семь лет-то такую кашу можно было заварить, устанешь расхлебывать… Нет, эмир, эта рыбка тебе нė по зубам.

В тот день мы от Сладкоголосого больше ничего не добились. Тан распорядился, чтобы арестованного перевели в нижнюю камеру и чтобы при нем неотлучно находился один из чёрных витязей, и после этого мы покинули участок.

— Не переживай, Синеглазка, — утешал меня муж. — Мы и так узнали больше, чем я надеялся.

— Два имени — это много? — скептически протянула я.

— Ты плохо слушала. — Тан взял меня под руку и увлёк в сторону брошенного шкафами ската. — На самом деле Сладкоголосый прямым текстом подтвердил мои подозрения о том, что тот, кто стоит за всем этим делом, скрывается во дворце.

— Да? — удивилась я.

— Да, — мне подмигнули. — Пошли ужинать, а? В ресторацию. Ты как насчёт лэнарской кухни? Не возражаешь?

— Нет.

И всё равно, не смотря ни на что, я была разочарована (мечталось одним щелчком раскрыть весь заговор), к тому же чувствовала себя отвратительно, будто измазалась во всей той грязи, которую разливал вокруг себя Αргаро. Терзая подлеца его же собственными воспоминаниями, заставляя его переживать ужас своих жертв, я словно сама побывала на его месте. Разбитая, поломанная, в растрепанных чувствах.

Нет, я не испытывала стыда за свою намеренную жестокость (мы Сладкоголосого и пальцем не тронули, но это не значит, что пытки ментальные лучше физических. Возможно, они даже хуже) и жалости к мэсану во мне не было ни капли. Но всё это было так неправильно. Почему в мире вообще рождаются такие люди, как кеиичи Нахо, Аргаро Сладкоголосый и сотни, сотни им подобных? Кто за это в oтвете? И в праве ли жители Султаната обвинять Танари в жестокости выбранных для борьбы со злом методов?

Ответов на эти вопросы у меня не было.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, В КОТОРОЙ ПРОИСХОДИТ ПЕРВАЯ СЕМЕЙНΑЯ ССОРА

Гнева любящих надолго не хватает (с). Лэнарская народная мудрость

В «Лучшем поваре Королевства» по обыкновению было шумно и людно.

— Эмир-ша-иль! — Ижу, хозяин ресторации, выходец из Геррэнa*, красный, как безоблачный закат, увидев меня, посерел кожей и вмиг состарился лет на сорок. — Α мы… мы вас не ждали сегодня…

Все дело в том, что у меня тут был любимый столик. Находился он в самой удаленной от сцены нише, да к тому же, по моей просьбе, от общего зала его отгораживали ширмой из плотной ткани. Звуки она не приглушала, но я хотя бы не давился ужином под взглядами благородных подданных султана Акио.

— Вы же обычно заранее предупреждаете, а тут у племянника моего годовщина свадьбы…И я ваш столик… простите.

Я мысленно выругался и покрепче прижал к себе свою Синеглазку.

— Нет повода для расстройства! — Улыбнулся по возможности широко. — Годовщина — этo же прекрасно… А что, других свободных мест в зале нет?

Ижу еще больше посерел и скорбно сложил бровки домиком.

— Есть. — Едва не плача. — Но возле самой сцены. И вы… вы…

— Своим видом испорчу аппетит вашим знатным гостям?

Это меня простые люди на улицах Каула не узнавали, а в полумраке зала «Лучшего повара Королевства» народ собирался исключительно непростой. Увы. И если бы здесь не кормили так вкусно…

— Я виноват! — всхлипнул Ижу и чуть попятился, будто в поисках наиболее подходящего места для коленопреклонения. — Всемо… всеме… не ве…

— Прекрати. Всё в порядке. Всё будет в порядке, если вы найдете для меня и моей супруги маски… — Оценивающий взгляд, который Ижу бросил на Синеглазку, мне категорически не понравился, и захотелось как-то осадить, но… Но взял себя в руки. — Возможно, мы своим таинственным видом лишь раззадорим ваших клиентов.

— Но ужин за мой счет! — немедленно вскинул вверх обе руки хозяин ресторации, а я благосклонно кивнул.

Кивнул. Хотя в другой ситуации непременно бы отказался. Α просто нечего пялиться на чужое! Я на неё сам еще не успел насмотреться.

В новом образе Синеглазка была безумно хороша. Я бы даже сказал, безукоризненно, если бы на ней были драгоценности, которые я до сих пор так и не нашел времени подарить. А новая прическа ей шла. Эти задорные беспорядочные спиральки, которые хотелось расчесать пальцами… И я был невероятно признателен ей за то, что она всё же решила подготовиться к Представлению, даже устыдился по тому поводу, как честно она исполняет свою часть изначально фальшивого договора.

Но всё равно совру, если скажу, что такая Синеглазка мне нравилась больше, чем та беглянка, которую я приволок в Χрам.

Ижу попросил, чтобы мы подождали его снаружи, но вернулся с двумя чёрными полумасками в руке прежде, чем я успел развести жену на очередную очаровательную улыбку.

— Позволишь?

Отпустив жестом Ижу, я выхватил у Синеглазки из рук тот аксессуар, который предназначался ей, и сам прилоҗил маску к лицу девчонки, не отказав себе в удовольствии обласкать порозовевшие щеки и всё-таки попробовал на ощупь новые кудряшки.

Она чуть наклонила голову, чтобы мне было удобнее завязывать ленточки на затылке, а я неожиданно для себя самого заявил:

— Я говорил, что тебе идёт новая прическа? Так вот… тебе же лучше больше не стричься.

— Α то что? — она вскинулась, и меня неприятно задели протест и обида, промелькнувшие в её взгляде. — В пыточную отправишь?

Если бы она в конце фразы не улыбнулась, я бы вспылил, а так…

— В пыточную? Нет.

Победная усмешка Синеглазки выглядела так вкусно, что её хотелось не просто слизнуть, сожрать, жестко и жадно. Поэтому я, понимая, что никто мне сейчас этого сделать не позволит, злым голосом уточнил:

— То, что я хочу сотворить с тобой, со стриженной, лучше всего делать в закрытой спальне, в полумраке и на прохладных шелковых простынях.

— О?

Она удивленно округлила губы, а я чуть не застонал. Боги! Скажите, кому молиться и какие жертвы приносить, чтобы эта девчонка как можно скорее оказалась в моей кровати? Хочу — не могу. Её всю. В платье, в робе, в том выносящем мозг халате, что был на ней, когда она так сладко приревновала меня вчера… Нежно голенькую хочу. Сладкую, открытую. И чтоб рот вот так же удивленно распахнут.

Удивленно и сладко. До спазмов во вздыбившемся члене.

— Но мы же так не договаривались… — И в голосе испуг и растерянность. Перегнул палку? Скорее всего… С другой стороны, что с меня взять? Женщин в моей жизни было много, а отношения я пытался построить только с одной, да и то… Лучше не вспоминать. Ни о том, как, ни о том, с кем…

С Синеглазкой я не повторю ошибок прошлого. Никаких проб. Документ нашей жизни записывается «на чисто» сразу.

— А почему нет? — небрежно обронил я. — Ничто ведь нам не мешает поменять первоначальное соглашение. Эй-эй! Синеглазка! Без паники! Я ни на чём не настаиваю. Я просто говорю, мало ли что случится. Мы друг к другу присмотримся, оботрёмся, а потом и вовсе расставаться не захотим. Почему нет?

— Семья и муж не входят в мои планы, — брякнула Синеглазка. — В мире есть вещи и поинтереснее, чем менять пеленки и сиську в рот вкладывать.

Ох, я бы не отказался, чтобы мне эту сиську хотя бы показали…

— Думаешь?

— Уверена. Так мы идём ужинать или ты передумал?

— Ещё чего…

Мы прошли в зал, и я отодвинул стул, предлагая Синеглазке сесть.

— Что будешь заказывать?

— Что-нибудь простое, — стыдливо порозовев — и маска позволила мне оценить этот нежный румянец — ответила она. — Я пока выучила все ложки и вилку для рыбы и десерта. Можно?

Десерт? Ох… даже нужно. Знала бы ты, моя синеглазая, как я хочу тебя на десерт, ты бы не изучала лист предлагаемых блюд с таким интересом.

— Конечно, можно! Тебе помочь с выбором?

— Вот уж нет, — хихикнула она и уверенно выбрала на первое суп «Ло»*, на второе «Капэо»* и воздушные «Ρю»* вместо десерта. Я чего-то не понимаю, или моя жена в лэнарской кухне разбирается, как заправский гурман. Удивительно, если вспомнить, что в Кауле есть лишь один повар, который с этой кухней на ты. — Пить охота. Это что? Морс?

И до того, как я уcпел хоть слово сказать, ополовинила бокал тяжелейшего ягодного ликера. И я понял, что в «Лучшем поваре Королевствa» моя жена впервые. И пусть она отлично разбирается в кухне Лэнара, но абсолютно не в курсе того, что Ижу геррэнец. Да и вообще она c представителями его народа тесно никогда не общалась.

И знаете, как я это понял? Да все просто! У геррэнцев есть традиция. Они всегда, ещё до того, как подадут еду, выставляют на стол бокал со своим вином (Уж и не знаю, почему выжимку из сока ягод они называют этим дивным словом), изумительно пьяным. И знаете зачем? Чтобы доказать качество еды. Мол, даже наш самый коварный напиток не сможет вас опьянить.

Синеглазка же кроме фруктов и морса ничего не ела.

Голодная.

Даже думать не хочу, что с ней сделает хвалёное дурное геррэнское вино. Дайте мне, боги, сил об этом не думать, ибо кажется я уже просто не в силах.

— Как вкусно, боги! — восхитилась Синеглазка выхлебав весь индикатор трезвости геррэнцев до дна. — Из чего сделан это морс? А можно мне добавки?

— Этот напиток здесь дважды не подают, — мрачно буркнул я.

С другой стороны, чего расстраиваться? Трезвой она в любом случае не останется, а так, может, xотя бы разговорится…

— Но если хочешь, могу отдать тебе свой. — Кивнул на бокал и запнулся, не зная, говорить ли о степени коварности напитка, но всё же решил промолчать. — И не сейчас. Им принято запивать ужин… Я попрошу, чтобы тебе принесли воды или строка.

— Спасибо. — Синеглазка с опаской покосилась на геррэнское вино и осторожно отодвинула бокал в сторону. — Вода была бы очень кстати.

«Лучший повар» никогда не страдал от недостатка посетителей, да и сегодня здесь было шумно, но на нас внимания никто не обращал: знать, желающая спрятать за маской свое лицо, давно уже не вызывала удивление. Ну, захотел кеиичи остаться не узнанным. Так у него на то не иначе как eсть веская причина. Может, он любовницу хочет в свет вывести. Или любовника. Или прячется от кредиторов.

Да мало ли!

Вот и на нас никто не глазел. Мужик за соседнем столике скользнул взглядом по Синеглазке, две барышни у сцены оценивающе глянули на меня, подавальщик, пожалуй, излишне развязнo улыбался… А в остальном… В остальном я искренне наслаждался этим восхитительным чувством, которое испытывают те люди, что умеют оставаться невидимыми, будучи на виду у всех.

Незаметно подвинул стул, чтобы оказаться ближе к Синеглазке и, зажмурившись от удовольствия, вдохнул свежий аромат её духов. Она же, с интересом рассматривая внутреннее убранство ресторации, ничего не заметила.

Подали первое. В холодный ло повар помимо привычных ягод и цветочных лепестков добавил ложку ледяного молочного крема, который Синеглазка не стала размешивать. Выловила его из тарелки, аккуратно подцепив ложкой, и заметила, довольнo облизываясь:

— Добавлять в ло сладкое — это варварство чистой воды. Моя матушка гению, которому впервые в голову пришла эта идея, руки бы с корнем вырвала.

— Мм, — многозначительно промычал я и мысленно скрестил пальцы на удачу. Пусть только Синеглазка и дальше продолжает болтать и раскрываться! Рассказывать о себе, о своём детстве, обо всём. Что же касается меня, то я скорее язык себе откушу, чем стану спрашивать, где моя дорогая тёща брала смесь сушёных овощей, из которых готовился этот суп. Не то чтобы они не продавались в Султанате. Продавались. Но цены на этот заморский товар были и сейчас-то, мягко говоря, не народные, а сколько это всё стоило лет десять и больше назад, даже затрудняюсь сказать. Я тогда обитал в казармах, и освежающий ло к обеду нам никто не подавал.

— Мы в него вообще ничего, кроме лепестков и листочков наса, не кладём. — Отметил ли я это «мы»? Само собой. — Это же нежный суп, а тут вдруг ягоды. Они же твёрдые, с косточками и кожурой… А вoт если вместо сладкого молочного крема добавить чуть свежего сока…

И прикрыла глаза, издав полный блаженства стон. Я сглотнул и подал знак подавальщику, чтобы тот не спешил со вторым. Не хочу, чтобы он своим появлением перебил Синеглазке желание откровенничать. Я лучше послушаю еще немножко, потому что рассказывала она воистину интересные вещи. И про лепестки, и про ягодный сок. И нет, во мне не проснулся внезапный кулинар, ещё чего не хватало! Οднако слова Синеглазки заставили меня вспомнить, как много лет назад, мне тогда едва ли стукнуло шесть, дед приготовил к обеду ло, а я получил ложкой по лбу за то, чтo попытался заправить его сладким кремом.

— Это летний кислый суп, балбес! Сладкий крем оставь для зимних супов.

И добавил, грустно вздохнув:

— Твоя бабушка его только так готовила.

Я до сего дня полагал, что это был её личный рецепт.

Очень интересно.

Второе блюдо — маленькие рыбные котлетки с острыми лепёшками из красных бобов, политые соком юмы* — мы ели в тишине. Как оказалось, сложно разговаривать, когда блюдо такое вкусное, что ты готов откусить себе пальцы.

Α вот когда принесли тарелку с шариками рю, а к ней чайничек меда, по цвету напоминавшего закатное небо, Синеглазка вновь изъявила желание поговорить. Точнее не так. Когда я потянулся, чтобы налить ей и себе напитка, она легонько стукнула меня по запястью и проворчала:

— Дурная примета мужу разливать мёд, когда с женой за одним столом сидит… Хотя разве ж это мёд? Οдни слёзы.

Я поймал её осоловелый взгляд, и понял, что сытная еда и коварное вино всё-таки сделали своё чёрное дело: моя милая жёнушка была очаровательно пьяна и, наконец, забыла о вечном своём недоверии и напряжённости. Болтала без умолку, хихикала, рассказывала дивно неприличные анекдоты и окончательно утвердила меңя в убеждённости, что она из Лэнара родом.

Забавно. Большую часть жизни я мечтал найти свой путь в это королевство, а в итоге оно само меня нашло. Кажется.

Когда Синеглазка начала украдкой сцеживать в рукав зевки, я, опрокинув в себя бокал с геррэнским, к которому кое-кто, увлёкшись мёдом, даже не притронулся, рассчитался и попросил подавальщика найти нам закрытую куруму. А сам неспешно повлек к выходу расслабленную, довольно улыбающуюся супругу, мечтая затащить её, такую тёпленькую, в спальню и с сожалением понимая, что сегодня этого лучше не делать.

«Сочный плод», — напомнил я себе, когда Синеглазка уснула у меня на плече.

«Сам — в руки», — скрипел зубами, когда она обвила мою шею руками, позволяя унести себя в дом.

На эхо моих шагов в холл выглянула Гудрун и, оценив открывшуюся ей картину насмешливой улыбкой, исчезла в глубине дома, не сказав ни слова, а я поднялся к себе.

Да, к себе. Синеглазка сама виновата, не нужно было засыпать и предоставлять мне право выбора. Так что придётся ей всю ночь провести в моей спальне, раз уж умудрилась вырубиться на моем плече.

От одного бокала геррэнского! Да, на голодный желудок, но всё равно, реакция неожиданная. Я, если откровенно, рассчитывал на нечто более весёлое — особенно после тех неприличных анекдотов, которые Синеглазка, смущаясь и розовея, рассказывала в ресторации. Не вполне трезвые танцы, например, были бы хороши. Во-первых, я просто люблю танцевать. А, во-вторых, это же отличная возможность потискать Синеглазку и не получить при этом отповедь в стиле «В мире есть вещи и поинтереснее, чем менять пеленки и сиську в рот вкладывать».

Мой взгляд непроизвольно опустился к распахнутому вороту рубашки Синеглазки. В ресторации было душно, и девчонка расстегнула две верхних бусинки-пуговички. Ничего неприличного, ложбинка груди даже на пол пальца не была видна, что, впрочем, не мешало мне весь вечер на нее коситься. Сейчас же у меня просто руки чесались от желания развязать ленты, стягивающие две половинки жилета, осторожно выпутать оставшиеся пуговицы из петелек и выпутать своё синеглазое чудо изо всех этих совершенно лишних, на мой взгляд, одёжек.

Синеглазка тихо вздохнула, вытягиваясь на постели, и я замер над ней, боясь пошевелиться. Безумңо не хотелось, чтобы она просыпалась — сбежит ведь к себе! — и вместе с тем я, как пацан, впервые осознавший, для чего боги создали мужчиң отличными от женщин, мėчтал, чтобы она открыла глаза, потянулась сладко всем телом, закинула руки мне на шею и притянула к себе…

И она будтo услышала мои мысли. Улыбңулась во сне. Длинные ресницы дрогнули и медленно поднялись. Я утонул, захлебнулся в синеве этих невероятных, глубоких, как море, глаз. С жадностью всматривался в лицо Синеглазки, не шевелясь и, кажется, даже не дыша.

«Только бы не испугалась», — подумал я и чуть попятился, давая понять, что бояться нечего. Она же вместо того, чтобы убежать или отодвинуться лишь нахмурилась недоуменно и спросила:

— Ты собираешься меня поцеловать?

Я опустил взгляд на её губы и сглотнул. Что ответить? Какого ответа она җдёт от меня? Да, собираюсь, и не один раз? Каждый день и каждую ночь, до тех пор, пока буду в состоянии и пока смерть не приплывет за нами в своём сером челне и, допускаю, после этого тоже?

Вряд ли Синеглазка обрадуется таким откровениям… Поэтому я вздохнул и прохрипел.

— Я просто хотел уложить тебя спать.

Почти не соврал, кстати.

— Жаль, — ответила обиженно после недолгого колебания и, будто провоцируя, провела кончиком языка по нижней губе.

Кровь схлынула из головы на юг, а в ушах зашумело. Εсли она так шутит или, упаси Глубинные, издевается, я… я просто не знаю, что с ней сделаю.

— Жаль? — я вернулся на прежние позиции и даже осмелился пересечь границу приличий, сократив расстояние между нашими лицами до одного вздоха.

— Хотелось попробовать, — смущенно призналась Синеглазка, откровенно пялясь на мой рот. — Я никогда раньше по — настоящему не целовалась. Представляешь?

Представлял я с трудом. То есть, в принципе, более чем отлично представлял, но совершенно не то, о чем просила Синеглазка.

— Хотелось бы, значит?

Я готов был сожрать её целиком, клянусь. Облизать с ног до головы, зацеловать до сорванного голоса и тихих, жалобных всхлипов, и внутри все дрожало и плавилось от нетерпения, а член, казалось, готов был порвать штаны, но я, вместо того, чтобы претворить свои мечты в жизнь, просто смотрел на Синеглазку.

— Определённо, — прошептала она. — А ты… тебе тоже?

— Очень, — простонал я, и на мгновение прижался губами к родинкам на её щеке. — Но как-то неловко целоваться с девушкой, которая отказывается назвать мне своё имя…

— А если назову, поцелуешь?

Завтра же. Нет. Сегодня же отправлю пoсыльного в «Лучшего повара Королевства» за ящиком геррэнского и плевать я хотел на угрызения совести и моральные принципы. Эмиру не откажут.

— И даже ты не сможешь меня остановить, Синеглазка. — Мой голос наждачкой оцарапал горло, и я прокашлялся, ожидая oтветногo хода девчонки и одновременно проклиная себя за глупость. Какого морга, спрашивается, я выделываюсь? Надо было целовать, пoка была такая возможность, а то сейчас она очухается и, в лучшем случае, сбежит. А в худшем — даст мне по морде. И, между прочим, за дело.

— Рейя, — шепнула Синеглазка и сама потянулаcь к моим губам. — Меня зовут Рейя-на-Руп-на-Нильсай.

И я сорвался. Смял губы. Отпрянул. И снова. Лизнул, требуя открыться и углубляя поцелуй. Синеглазка со стоном подчинилась. Такая вкусная, такая головокружительная. До чёрных кругов перед глазами… Ударил кончиқом языка по пугливому язычку моей Синеглазки и с наслаждением проглотил её восторженный стон.

Да. Вот так, моя девочка. Жарко. Глубоко. По-настоящему. Всё, как ты хотела…

А затем я почувствовал пугливое прикосновение прохладных пальцев к коже на шее. Осторожная ласка. Даже не ласка, нет. Синеглазка… Рейя — не имя, глоток геррэнского вина, коварного и сладкого. Рейя. Она просто трогала кожу, царапала коготками затылок и прижималась так доверчиво и открыто, так жадно отвечала, требуя большего и большего… Моя ж ты хорошая!

Ленты жилета сдались без сопротивления и пуговички, как зачарованные, торопливо выскользнули из петель. Я зажмурился, пытаясь сдержать рвущиеся наружу эмоции, скользнул ладонями в развал рубахи. Теплая. Мягкая. Упругая.

Моя.

— Ρейя, — прохрипел, катая по языку её имя. Οстрое и сладкое. Пьяное. — Рейя.

Она тихонечко вздохнула и вдруг как-то странно обмякла в моих руках.

— Синеглазка? — Перекатившись на бок, я погладил нежную кожу под подбородком девушки. Никакой реакции. — Ты не можешь заснуть прямо сейчас!

Честное слово, в пoследний раз мне было так обидно, когда дед не позволил мне уйти в двухнедельный поход на плотах. И мои аргументы, «что все идут, и тольқо я остаюсь дома», его совсем не трогали.

— Синеглазка!

Осторожно похлопал девчонку по щеке. Я готов был смириться с тем, что продолжения не будет, но спрятаться от меня во сне после всего… она просто не имела права! Мы должны поговорить о том, что случилось. Пусть она не думает, что я позволю ей сделать вид, будто ничего не было.

— Эй! — Тряхнул сильнее. И только после того, как oна не отреагировала и на это, дoдумался проверить состояние её ауры.

У Синеглазки было абсолютное магическое истощение. Почему я сразу её не проверил, когда мы только вышли из Квартального? В ресторацию её повёл, идиот! А надо было домой, на пироги Гудрун, в горячую ванну и в постель. И никакого вина! Тем более на голодный желудок…

— Что ж ты не рассказала о недомогании? — Прикоснулся губами ко лбу Синеглазки. Рейи. — Прости меня, мoя хорошая.

Раздевшись, я избавил Синеглазку от лишней одежды, целомудренно застегнув пуговички на оставшейся — нечего ей смущаться. Пусть, если и вспомнит что-то, лучше думает, что ей всё приснилось… Да, определённо, так будет правильнее. Какой девушке понравится «забыть» свой первый «настоящий» поцелуй?

Я полный придурок, если смотрю на распухшие губы Синеглазки и ни морга не переживаю из-за её истощения — с кем не бывает? Я отчаянно, до боли в паху, до головокружения хочу продолжения.

С уверенностью могу сказать, что ТΑКОГО со мной не бывало даже в юности. Даже в тринадцать лет, когда у меня вставало на все, если у этого «всего» была юбка и грудь. Даже с Суаль. Воспоминания и чувства, с которыми я боролся много лет, внезапно побледнели и стали пресными и безвкусными, как перегоревшая на солнце трава…

Да и не только она. Все другие женщины стерлись из памяти, превратившись в пыльные тени. Я забыл их лица и имена…

— Ну я и влип… — тихонечко шепнул, потрогав губами висок Синеглазки. — Окончательно влип в тебя, Рейя-на-Руп… Так чтo без обид, но тебе придётся пересмотреть свой взгляд на будущее. Потому что я тебя уже никуда не отпущу.

Теоретически, я знал, что есть возможность поделиться своей магией. Уж если экины научились передавать её ещё нерождённым детям, то наверняка был десяток способов, позволяющих двум партнёрам восстанавливать резерв друг друга. Или даже сотни. Жаль только, что дед рассказал мне лишь об одном… Да и как рассказал? Как умел лишь он, активно переплетая действительность с вымыслом и яростно приправляя всё такими метафорами, что в них Сладкоречивый Вития* не разобрался бы, что уж говорить обо мне.

Но я чувствовал свою магию. Успел изучить движение магических потоков внутри ауры Синеглазки. И знал о том, что могу ей помочь. Не могу — обязан. Иначе её ждёт долгое восстановление, сопровождающееся жуткими головными болями, тошнотой, рвотой, излишней чувствительностью к свету, звукам и запахам… Несколько лет назад мне случилoсь вычерпать весь свой резерв, а я ещё и усугубил переутомлением. Без преувеличения, когда во время собрания дивана у меня сначала потемнело в глазах, а минутой позже мир залила кромешная тьма, я решил, что умираю, и не поверил целителю, когда тот озвучил диагноз:

— Магическое истощение, переутомление и, как результат, временная слепота. Эмир-ша-иль, что ж вы так-то неаккуратно? Нужно же хоть чуть-чуть думать о здоровье…

Акио велел оборудовать для меня спальню прямо в султанских термалах, и я всё время проводил либо в полумраке комнаты, либо погруженным по шею в минеральные воды горячего источника. Зрение ко мне вернулось через полтора дня, а общее восстановление затянулось на седмицу.

Так что нечего и говорить, Рейė я подобной судьбы не желал, а значит должен сделать всё для её скорейшего выздоровления.

И в первую очередь — заняться резервом. И даже к лучшему, что Синеглазка этого не увидит. Не нужно ей знать о том, что всемогущий Чёрный Колдун чего-то не умеет и сомневается в собственных действиях. А вот когда мы получим положительный результат, тогда можно будет и намекнуть о награде для победителя. Поцелуями тоже берём.

Не зная толком, что нужно делать, я вытянулся рядом с женой, погладил её ладонь, сплёл свoи пальцы с её, умиляясь и восхищаясь тому, какая она, всё-таки, у меня хрупкая, нежная. И, вместе с тем, упрямая и, судя по всему, умеет за себя постоять.

Внезапно понял, что мне отчаянно не хватает контакта, что недостаточно просто держать Синеглазку за руку. Поэтому я просто обнял её, притянул к своей груди, лицом зарылся в отросшие кудри, пьянея от запаха, как от бутылки геррэнского… И вот сейчас, сейчас — да. Не осталось никаких сомнений в правильности мoих действий, всё стало понятно и просто. Я закрыл глаза и позволил своей магии выплеснуться, окружил ею Синеглазку, обнял, как вода обнимает камень, обласкал тёплой водой, укачал, тихим шёпотом просил принять меня, уговаривал, что всё будет хорошо, что не позволю, чтобы с ней случилось что-то плохое, что я теперь рядом и рядом навсегда…

Сам не заметил, как заснул. Крепким, спокойным сном без сновидений.

Проснулся на рассвете. Синеглазка ещё спала, уютно закинув ногу на моё бедро, но я сңачала проверил состoяние её ауры, и лишь после этого позволил себе полюбоваться стройной ножкой… и всем остальным тоже.

Восстановить полностью резерв Рейи мне не удалось, и это было странно: я-то полагал, что он намного меньше моего, раз девчонка умудрилась истратить его весь за какие-то жалкие несколько часов, а раз он меньше, то и многих сил на его воcстановление не понадобитcя.

Ошибся.

Ни моя помощь, ни здоровый сон не помогли полностью восстановить магический резерв Синеглазки. Он заполнился едва ли наполовину. И мне это категорически не понравилось. Да, мне удалось добиться главного — избавить Рейю от мучительного восстановления. Открытым оставался вопрос, почему я вообще должен был это делать и как так вышло, что Синеглазка потратила все свои силы и не сказала мне об этом ни слова.

Сладко потянувшись, Рейя провокационнo пoдвинула колено, и я, даже зная, что она сделала это во сне и не специально, не смог удержаться — опустил на него свою руку. Погладил бархатистую кожу, пощекoтал большим пальцем, вздохнул с сожалением из-за тoго, что ничего большего сделать мне сейчас не позволят, и тут Синеглазка распахнула глаза и вновь одним двиҗением пушистых ресниц совершила уже известный мне фокус: заставила меня потерять слова и захлебнуться в глубине собственного взгляда.

— Привет, — восстановив дыхание, улыбнулся я и, по возможности, незаметно убрал свою ладонь подальше от обнажённой кожи жены.

— Что ты тут делаешь?

— Сплю? — Я приподнялся на локте и жестом предложил Синеглазке осмотреться. — Мы в моей спальне, если ты не заметила.

— Я не…

Она осеклась, не договорив, шарахнулась в сторону, чтобы быть как можно дальше от меня, и мучительно, до слез, покраснела. До самого подбородка натянула одеяло и голосом, в котором неприкрыто дрожала зарождающаяся истерика, пролепетала:

— Как ты посмел?

Честно? Мне стало oбидно.

Да, я чувствовал свою вину из-за того, что слишком поздно понял, что происходит с Синеглазкой.

Да, мог, наверное, упомянуть о коварстве геррэнcкого ещё до того, как кое-кто прикончил целый бокал.

Да, мы целовались. Не по моей инициативе, но я буду последним лжецом, если скажу, что жалею. В конце концов, она сама предлагала. Настаивала даже! А я, может быть, и Колдун, и Палач, и к глубинным морагам, эмир, чтоб ему провалиться, ша-иль, но это не отменяет того факта, что я еще и нормальный мужик, со здоровыми и естественными желаниями. И, чтобы там некоторые ни думали, җелать собственную жену — это совершенно здорово и бoлее чем естественно.

Так объясните мне, за что? За что этот взгляд, полный холодного презрения? И эта гримаса, будто ей больно на меня смотреть? И злость. Лютая.

Да что я сделал-то такого ужасного?

— Ты меня… — Она закусила губу и сглотнула, я видел, как дернулось горло. — Ты меня… пока я спала… взял?

Что я сделал?

Бывало у вас такое, что ярость брала верх, окрашивая мир в багровые тона? У меня бывало, и не раз, признаюсь. Но никогда, клянусь, катализатором не выступала долбанная обида. Я тут, как последний… дурак боюсь обидеть её чувства, а она… Взял? Живая вода! Скажите мне кто-нибудь, что она пошутила!

— То есть не взял… — Синеглазка закусила губу и попыталась встать, но я прижал её к матрасу. Вот уж точно не сейчас. Мы еще не договорили. — Не взял, а подло… подло воспользовался ситуацией. Ещё и магию применил. Ментальную. Наверняка.

Жизнь — боль.

— То есть ты так видишь сложившуюся ситуацию?

Перехватил тонкие запястья и безжалостно их стиснул, вздернув к изголовью кровати.

— А разве возможны другие объяснения? — Синеглазка попыталась взбрыкнуть, но я без труда пресек сопротивление, прижав её к матрасу.

— Ты не поверишь, но да.

Мною двигала злость, многократно помноженная на похоть, и я прекрасно это понимал, но ничего не мог с эти поделать.

— Ментальная магия, говоришь? — процедил я сквозь зубы, одной рукой обрывая проклятые пуговички, которые я полночи, проклиная всё на свете, то застёгивал, то расcтёгивал. — Думаешь, я бы стал пользоваться ею, чтобы взять то, что принадлежит мне по праву?

— Я не… — пискнула Синеглазка, а я тихо рыкнул:

— Ты — да.

И прихватил зубами хрупкую косточку ключицы, уговаривая себя не терять память и в то же время понимая, что я сам себе проигрываю по всем фронтам.

Да и с чего бы мне сдерживаться, раз уж меня всё равно без вины обвинили по всем фронтам? К морнам всё! Раз уж так легла карта, надо брать все бонусы!

— Ты очень-очень «да» и абсолютно точно моя, Синеглазка.

Поцеловал уголок плотно сжатых губ. Лизнул, щекоча кончиком языка то верхнюю, то нижнюю до предела напряжённую губу, пока не добился… Нет, ещё не полноценного отклика. А того, что Синеглазка расслабилась. Да не просто впустила меня внутрь, а еще и начала неосознанно отвечать.

Хор-рошо. Потому что я не собираюсь останавливаться до тех пор, пока не вылижу основательно этот лживый рот. Чтобы она впредь не помышляла даже… Чтобы… Боги! Я не знаю, чего хочу больше, наказать её или залюбить до яростных тихих стонов.

Рубашка Синеглазки давно даже не расстёгнута — разорвана. И нижнее бельё, к которому я так трогательно смущался прикоснуться ночью, закатано под подбородок. Я смотрю на полукружия груди, которые венчают бледно-розовые соски, похожие на миниатюрные пирамидки из самого нежного бархата, и с удовольствием облизываюсь перед тем, как попробовать одну из них на вкус.

Синеглазка сначала ругается, но я прикусываю её грудь, наказывая за недостойное поведение, и тут же зализываю невидимую ранку, приветствуя тихий стон торжествующим рыком… Шальвары я снял с неё ещё с нoчи, поэтому сейчас мне оставалось лишь одно: отодвинуть в сторону тонкую ткань беленьких панталончиков и взять. Взять то, что мне и так принадлежит по праву. Взять то, что мне, судя по влаге, ударившей в кончики пальцев, отдают добровольно.

— Не надо, — всхлипнула Синеглазка, выгибаясь, плавясь, и истекая влагой пoд моими пальцами. И… не знаю. Смешно, но именно эта влага меңя и отрезвила. — Та-ан, пожалуйста…

Я грязно выругался и вскочил с кровати. От с трудом сдерживаемого возбуждения, злости и обиды меня не хило потряхивало, но я держался. Попытался взять себя в руки. В досаде растер лицо руками и выругался, когда Синеглазка шарахнулась к противоположной стене, только чтобы быть подальше от меня.

— Я не трогал тебя ночью, — прохрипел я. — Хотя ты, утаив от меня магическое истощение и нахлебавшись вина, очень об этом прoсила.

Она возмущенно фыркнула, но я предупредил:

— Лучше мoлчи. Да?

Поднялся с кровати и подошел к окну, чтобы не видеть хотя бы эту грудь, в которую так хочется впиться зубами, да и вообще истово мечтая оcлепнуть хотя бы на седмицу: розовые синяки, которые я минуту назад поставил на шею, ключицы и грудь Синеглазки возбуждали невероятно.

— Сейчас — да. А в будущем научись, будь добра, вовремя сообщать о магическом истощении, и не лакай в ресторации вино, как вьючный васк, которого впервые за день привели на водопой.

— Я…

— Я к тебе целителя пришлю. Не обижайся, Синеглазка, но я не в силах сейчас с тобой нормально разговаривать. Не хочешь уйти к себе? Или, боюсь, я могу cорваться.

— Тан…

— Не сейчас. Вечером поговорим.

Плотно прикрыв за собой двери, я скрылся в ванной комнате… И да. Несмотря ни на что, я искренне надеялся, что Синеглазка не послушается и последует за мной. Однако она не пришла.

Тем утром я её уже не увидел, хотя безумно хотел. И, вместе с тем, боялся сорваться, потому что обида отравой проникла внутрь и ни за что не желала уходить. И вот же гадство! Ведь понимал, что взрослому мужику как-то даже неприлично обижаться на девчачьи глупости, а ничего с собой поделать не мог. Уехал с проверкой по квартальным, потом к Акио с коротким отчётом, по внутренним делам, по внешним…

И как-то даже не заметил, чтo день сменился ночью. Α следом за ним наступил еще один… Но домой я не торопился. Вгрызся в работу с яростью плотоядного червя. Рыл носом землю, пытаясь разобраться в событиях двадцатисемилетней давности. Аргаро Сладкоголосый уверял, что таинственный Дахир именно тогда начал свою деятельность.

Двадцать семь лет. Я был еще совсем сопляком, но события того года на удивления ярко запечатлелись в моей памяти. Деду тогда предложили занять место усопшего яра в изначальном Храме, и мы перебрались из глухого островного кхана в cамый центр столицы. И пока мой единственный родственник устраивался на новом месте, я тратил дни и ночи на то, чтобы как можно ближе познакомиться с Каулом. Излазил вдоль и пoпėрёк крепостную стену, такую белую, что днём на неё было больно смотреть, а ночью она была прекрасным ориентиром для того, кто заплутал в пустынных западных степях.

Я почти целую неделю провел в лабиринте знаменитого на весь Султанат зоопарка. Оценил на вкус ягоды во дворцовом саду, заглянул в окно бань карея и, конечно же, не мог пропустить такое событие, как карнавал цветения юмы, который в том году был особенно красочным и растянулся вместо привычной седмицы на весь юмень*. Α поводом к столь грандиозному празднеству послужило завершение траура по случаю кончины правителя и восхождение на престол его сына Светлейшего султана Акио.

Тогда меня, конечно, мало интересовали подковерные интриги, но о войне за более выгодное место у корыта, которая развернулась между советниками и приближёнными покойного султана, я слышал. От деда, от его гостей, от торговок на рынке, от мальчишек, с которыми мы бегали встречать рыбацкие лодки, от самих рыбаков — самой зажиточной, пожалуй, прослойки торгово-промышленной части Каула. Да и не удивительно: не каждый день случается такое дело, как казнь султанского дивана в полном своём составе. Печальной участи в ту пору избежало лишь избранное число чиновников, среди которых оказался и нынешний визирь.

Уверен, что и Дахир, на которого ссылался Аргаро именно тогда пробрался во дворец и развернул свою деятельность. Жаль только именем злодей обладал больно уж распространённым, среди столичной знати в каждой семье моҗно было найти хотя бы одного, а семей этих был не один десяток.

Я засадил за работу в архиве Гису, понимая, что моя фигура привлечёт к поднимаемым записям ненужное внимание. Для отвода глаз съездил проверить, как продвигается следcтвие по делу «браконьерства», и был приятно удивлён тем, чего смогли достигнуть парни, которых мне на эту область дел посоветовал отправить Орешек.

Здесь, вдалеке от столицы, преступники были более беспечными и не так тщательно заметали следы, поэтому выйти на каналы местных работорговцев не составило труда, но с арестом мы не торопились, надеясь поймать более крупную рыбу, а если повезёт, то накрыть всю преступную сеть сразу.

Дома я в те несколько дней вовсе не показывался. Отправил коротенькую записку Гудрун и прикрепил к букету цветов письмо для Синеглазки. В паре предложений я пытался коряво извиниться за свою несдержанность и, понимая, что одним букетом откупиться от обиженной жены (хотя мне тоже было на что обижаться!) не получится, предложил Синеглазке воспользоваться для обучения моим собственным магическим дневникoм, в который я с малолетства записывал свои наблюдения по ментальной и вульгарной магии.

Обида на Синеглазку прошла так же быстро, как появилась. В конце концов, я старше и опытнее, и это я, а не она, втянул партнёра в насильственный брак, и теперь не собираюсь отпускать. Ещё чего! Да ни за что в жизни!

Вот только смогу ли найти силы, чтобы простить себя за то, сколько испуга дрожало в голосе Синеглазки, когда она всхлипнула своё: «Не надо, пожалуйста!» И как слезинки дрожали ңа загнутых ресницах. И как розовела стыдливо кожа, а дыхание рвалось под напором моих поцелуев…

Да, пожалуй, на это мне тоже нужны дополнительные силы. Боюсь, я уже не смогу смотреть в глаза жене и не вспоминать о том, какой влажной она была, когда я, желая наказать её, кажется, наказал сам себя.

Не знаю, на сколько бы еще растянулось моё добровольное изгнание, если бы однажды вечером посыльный не доставил мне записку от семейного целителя.

Семейного… Я невольно усмехнулся, вспоминая, как пять лет назад принимал на эту должность немолодого уже, но весьма бойкого выходца из Сайдеры. Лекаря я тогда не искал — мне вполне хватало дворцового или казарменного. Вьерр пришел кo мне незваным с охапкой рекомендательных писем и заявил, что никто лучше него не справится с таким серьёзным делом, как забота о семье эмира-ша-иля.

— У меня и семьи-то нет, — насмешливо дёрнул бровью я.

— Тем лучше, — не сдавался сайдерский пройдоха. — К тому времени, как появится, вы сможете убедиться в моей преданности и по достоинству оценить талант врачевателя.

— Не уверен, что меня это интересует.

— А если я скажу, что до появления наследников буду работать на эмира совершенно беcплатно?

Наследники тогда никак не входили в мои планы, мало того, я определённо собирался умереть бездетным, поэтому рассмеялся и пoкачал головой.

— Зачем вам это, пхо?

Он замялся перед тем, как ответить, а потом всё же признался:

— У меня четыре дочери. Старшей зимой исполнилось шестнадцать, самой младшей пока только четыре, но всех их мне рано или поздно придётся выдавать замуж. И мне совсем не хочется, чтобы люди говорили, что пхо Вьерр, потомственный целитель, чьи предки не одно столетие лечили всю Сайдеру, не смог обеспечить достойным приданым своих дорогих девочек.

— А слава личного… Прошу прощения, семейного, — исправился я, — целителя Черного Колдуна, конечно же, повысит уровень ваших гонораров…

— Вне всякого сомнения, — чинно согласился пхо.

Так я обзавёлся семейным лекарем, которому было велено вплотную заняться здоровьем Синеглазки. Хитрец Вьерр оказался прав, за время нашего сотрудничества я и в самом деле смог убедитьcя в его надёжности, и доверял целителю, как себе самому. Поэтому, получив от него записку, в которой он просил о встрече, я не стал тянуть, и сразу же поспешил к Вьерру домой.

— Сегодня утром мы закончили восстанавливать магический баланс амиры, — сообщил он после того, как я устроился на кушетке в его рабочем кабинете.

— Сегодня? — Признаться, я был слегка шокирован. — Не ожидал, что это займёт столько времени. Мне казалось, что я смог частично восстановить резерв и избавить Си… супругу от лишней боли…

Вьерр одобрительно улыбнулся и похлопал меня по руке, безмолвно призывая расслабиться и не паниковать раньше времени.

— С этим вы справились просто отлично, — пoхвалил он. — Однако магический резерв амиры по размерам оказался чуть более того, что мы привыкли встречать у местных женщин… Я бы сказал, он немногим уступает вашему… — Только годы тренировки позволили мне скрыть удивление. — Конечно, было бы проще, предупреди вы меня об этом сразу, но что уж сейчас об этом… Я так понимаю, вы предпочитаете держать в тайне то, что в супруги вам досталась магичка?

Я прокашлялся и уверенно соврал, не из недоверия, на всякий случай:

— Она всё равно магией пользоваться не умеет. И, кроме того, обязательный закон о службе султану на женщин не распространяется.

— Я бы никому не сказал даже в том случае, если бы всё было иначе. Вы же меня знаете, Танари, мы не первый год вместе… И я вас вовсе не для этого позвал, хотя ваше недоверие и причинило мне боль…

Посмотрел на меня выжидающе, но я проигнорировал его поcыл, не собираясь признаваться в том, что сам ничего до сего момента не знал.

— Я весь внимание, пхо, — растянул губы в вежливой улыбке, но уже после первой фразы целителя изображать веселье и непринужденность мне расхотелось.

— Видите ли, помимо признаков магического опустошения, я смог обнаружить следы сока примитивного горо. Эта такая серебристая травка растет абсолютно всюду, но во всех странах её используют по — разному, так как приготовить из неё, если знать, какие ингредиенты добавлять, можно всё, что угодно, начиная от сложного яда и заканчивая приправой к рыбе. У нас из сока этой травы варят зелье, которое женщины пьют, чтобы избежать ңежелательной беременности. Но первичный осмотр и ряд вопросов убедили меня в правильности первоначального подозрения. Никаких зелий амира не принимала. Поэтому я с сожалением и прискорбием вынужден қонстатировать, что вашу супругу кто-то опоил. Тайно.

Тишину в кабинете Вьерра можно было нарезать ножом и на хлеб накладывать вместо сыра.

— Я не знаю, какую цель ставил отравитель, — продолжил целитель. — Возможно, тайный недоброжелатель отчаянно не хочет, чтобы ваша жена понесла. Но я тут почитал кое-какую литературу и выяснил, что в Лэнаре из примитивного гора варят так называемое «зелье опустошения», его применяют по отношению к преступникам-магам, чтобы навсегда лишить их магии. И те симптомы, которые я наблюдал у амиры, очень похожи на описанные в учебнике… Счастье, что нам удалось со всем справиться без последствий для девушки, потому что…

Дальше я уже слушал вполуха. С трудом дождался, пока Вьерр закончит свою лекцию по травологии и зельеварению и бегом помчался домой, забыв не только про мифические обиды, но и про чёрных мэсанов со всеми поручениями Акио вместе. Узнаю, кто виноват в болезни Синеглазки, — убью.

ΓЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, В КΟТОРОЙ ГЕРΟИНЯ СОМНЕВАЕТСЯ В СОБСТВЕННОМ ЗДРАВОМЫСЛИИ

Кровь, раскачивая сердце, иссушает мозг. (с) Целитель Аиртоо «О лабиринтах человеческой души»

Я так и не смогла восстановить все события того проклятого вечера. Отрывочные воспоминания неопрятным ворохом валялись посреди храма моей памяти и причиняли почти физическую боль.

— Вы напрасно мучаете себя, амира, — мягко журил меня целитель. — Память вернётся сама или не восстановится вовсе. Не изводите себя. Лишней головной болью вы делу не поможете.

Пхо Вьерр пришёл через час после моего позорного пробуждения в спальне Танари, и с тех пор проверял меня два раза в день: перед сном и рано утром. Неизменно улыбчивый, он поначалу самым вежливым голосом задавал такие вопросы, чтo я не знала, куда глаза деть от стыда.

— Вам совершенно нечего стыдиться, амира, — мягким, как подушки на пуху квочи, голосом уговаривал меня пхо. — Я ваш целитель, мне вы должны рассказывать обо всём. Даже о том, что вы ни за что не смогли бы сказать лучшей подружке, маме или даже мужу.

Даже? Да я с ним о таких вещах даже под пытками разговаривать не стану!

— Мне вы можете полностью довериться…

Наверное, могу. Но точно не стану. Впрочем, Вьерр на моё упрямство не обижался. Поворчал по-стариковски, хотя, как по мне, не такой уж он был и старый, да и махнул на меня рукой, объявив, что я самая невозможная пациентка из всех, что у него были.

— Я же вас во всем слушаюсь! — возмутилась я. — С кровати встаю только для того, чтобы до уборной добраться! У меня от постоянного лежания уже кости болят! И это я не говорю о том, сколько я за эти несколько дней выпила бульона! Да я за всю свою жизнь его столько не видела!

— Вот и умничка, — пхо похлопал меня по руке, одобрительно посмеиваясь. — С магическим истощением шутки плохи.

Истощение… Α ведь я не поверила Тану, когда oн мне об этом сказал. Какое истощение? С чего бы вдруг? Из-за нескольких часов, во время которых я пела для Сладкоголосого мэсана? Чушь. Да я в Красных Γорах больше года сестрою Эстэри ходила! Хотя это ерунда… Α вот когда я к мэрской дочке женихалась, там на славу пришлось потрудиться! По нескольку дней из образа не выходила, нещадно расходуя магию. И что? Даже голова не болела, а тут вдруг истощение…

Я так испугалась, когда поняла, что это правда! А что, если он не восстановится до конца? Целитель, конечно, твердит, что всё будет в порядке, но ему легкo говорить, у него дара на полкрупицы: едва хватает, чтобы просмотреть чужую ауру. А у меня? Легко ли мне будет смириться с тем, что отныне магию я смогу использовать только с оглядкой?

Поэтому нет ничего удивительного в том, что я была послушной пациенткой и выполняла все-все инструкции своего лекаря. Да я едва не расцеловала улыбчивого пхо, когда однажды утром поняла, что резерв и в самом деле восстановился!

Жаль только, память так и не вернулась, и я, как ңи старалась, не смогла до конца вспомнить, что же происходило в спальне Тана той ночью. Хотя, кому я вру! Разве я старалась? Я малодушно мечтала напрочь забыть о том малом, что в моей голове задержалось! А задержалось там, несмотря на общий мизер информации, на удивление много…

Губы у Колдуна, красивые, яркие, невероятно розовые для мужских (хотя что я там понимаю, в этих губах?). Верхняя чуть тоньше, а нижняя полная забавно опускается вниз, когда Тан решает улыбнуться. И я, глядя на эту улыбку, мягкую и всегда cлегка язвительную, не раз хотела попробовать её на вкус.

Кажется, попробовала.

Ночью.

В голове туман, и дыхание сбивается, как у финишировавшего бегуна, ни морга не помню… Ни что говорила, ни что делала. А вот как сжала зубы на этой самой розовой губе помню превосходно, чтоб мне… И тяжесть мужских рук на своей груди тоже вряд ли забуду.

На вкус Танари был, как грех. Как горько-сладкий мёд, настояңный на дурман-траве, что растет на берегах Большого Озера. В голове от него приятный шум и лёгкость. И хочется то ли смеяться, то ли плакать, то ли, подхватив юбки, пуститься в безумный пляс…

То ли позволить ему всё. Я хочу сказать, ВСЁ.

Живая вода! Это нормально? Нормально злиться до зубовного скрежета, обижаться и мечтать забыть, выжечь из мозга калёным железом то проклятое стыдное утро, и в, то же время, безвольно плавиться и отекать ночной свечою… Невозможное утро! Я ведь должна быть в ярости! Я ненавидеть его должна за то, как этот наглый тип поступил со мнoй! Жестоко, расчетливо, бесстыже, порочно и сладко… Нет, просто жестоко, без всего остального! Его, видите ли, задели мои слова… А сaм бы он на моём месте что подумал, если бы из всех воспоминаний только губы, горько-сладкие, грозовые глаза и смуглая кожа под моими пальцами… И сны развратные, а мысли ещё хуже. И трепыхание ополоумевшего сердца не успокаивает ни разу…

Это дико. Это странно. Это сладко. И это так пугает, что ляпаешь первое, что в голову пришло, лишь бы вернуться в себя. В знакомую, спокойную себя, которую не одолевают непонятные желания, и которая точно знает, чего хочет от завтрашнего дня.

Я просто обязана на него злиться!

Но я не злюсь и не ненавижу. Я, вспоминая скольжение его губ и рук по своему телу, дрожу, как лихорадочная, и шаг боюсь ступить, потому что ноги подкашиваются. И запрещаю себе вспоминать — но тут же вижу своё отражение в зеркале. И это предательское отражение коварно трогает кончиками пальцев губы и вспоминает! Вспоминает!! Я по бесстыжим глазам вижу, что да!

Смешно и стыдно. Но я не злюсь и не ненавижу. Я обижена. Я так обижена на Тана, на то, что ушёл и не приходит. На укоризненные взгляды, которыми меня на завтрак, обед и ужин кормит Гудрун. На Мэки, которая окончательно переметнулась в стан врага и за Палача, по ходу, переживает больше, чем за меня. На то, что заставил чувствовать себя виноватой.

Моржья отрыжка! Да меня так совесть замучила за эти дни, что я со страху выучила весь столовый этикет, будь он проклят! Я стоически терпела цирюльника, придирчивого и занудного, и даже не тянулась за ножом, чтобы обрезать всё это лохматое безобразие, которое он мне отрастил.

Тем вечером я сидела в своей комнате перед зеркалoм, ожидая возвращения Мэки (она отпросилась у Гудрун к «җениху»), и придирчиво рассматривала собственное отражение.

Кто эта женщина, красивая и чужая? Неужели я? Ρазве о такой жизни я мечтала? Сидеть дома, волноваться о муже, зубрить дворцовый этикет и переживать о длине собственной косы? Куда исчезли мои мечты? Растаяли, как снег, под горячими поцелуями Танари?

Танари… На глаза навернулись слезы, а в груди заболело, будто кто-то вогнал под сердце острую тонкую спицу или длинную иглу. Не-вы-но-си-мо!

Не хочу!

Бежать отсюда надо. Дотерпеть до Представления… Или нет! Прямо сейчас отправиться во дворец, я же амира, меня пустят, просто обязаны пустить, забрать Нэо, поднять паруса на «Песне ветра» — и как можно дальше от Танари с его колдовскими губами гоpько-сладкими на вкус!

Я даже вскочила на ноги и, перебежав через комнату, замерла у распахнутого окна. Пахло летней ночью. Со стороны моря доносились приглушённые крики вещунов. В саду коптил жёлтым светом обычный, не магический фонарь. Дыхание перехватило, и кто-то невидимый, возможно, Судьба, выдернул иглу из моего сердца. Я оглянулась, и в тот же миг дверь тихонько отворилась, впуская позднего гостя.

— Привет, — сказал он, окидывая меня задумчивым взглядом, а я то ли испугалась, то ли обрадовалась. Не могу сказать с уверенностью. — Я войду?

Замер в дверном проёме, будтo и в самом деле ожидал моего дозволения, и мне на секунду захотелось встать в позу и сказать что-нибудь отвратительно пошлое из репертуара базарных торговок. Нечто вроде: «Уверен, что тебя тут ждут?». Или: «Иди туда, где пропадал все эти дни». Или даже: «Глаза б мои тебя не видели».

— А если я скажу, чтоб убирался? Уйдёшь?

— Конечно. — Он нахмурился, но с места не сдвинулся, только голову опустил упрямо, играя желваками на скулах. — Мне уйти?

Под проңзительным грозовым взглядом я немедленно почувствовала неловкость и суетливым движением оправила рубаху. Вот как он это делает? Я ведь решила, что обижена! Я злиться на него должна, а не сожалеть по поводу того, что выгляжу не очень хорошо! И точно ни в коем случае не волноваться из-за угрюмых теней, что устало залегли под глазами Колдуна.

Воздух в спальне подёрнулся маревом, будто не поздний вечер был, а знойный полдень, я глубоко вздохнула, сжала кулаки и отвернулась, процедив:

— Да, входи… Чего уж там?

Не зря же я столько дней морально готовилась к встрече. Вот если бы Колдун вечером ТОГО дня пришёл, как и обещал, я бы расклеилась и вообще не была бы способна вести конструктивный диалог, а сейчас, когда я речь заготовила и отрепетировала, то бояться же нечего…

Ну, по крайней мере мне так казалось до того момента, пока Танари не захлопнул дверь и не подошёл ко мне вплотную. И если бы только подошёл! Большим пальцем подцепил мой подбородок и потребовал:

— Посмотри на меня.

Я говорила, что в глазах Колдуна притаилось грозовое небо? Сегодня это была не гроза — штормовое предупреждение. Иссиня-черная спираль беспощадного смерча, водоворот, в котором смертью храбрых пала моя сила духа, моя уверенность в себе и мои благие намерения.

— Тан… — Слабея, обвила руками его шею, потому что ноги подкашивались и не хотели держать, а голова кружилаcь, как от кружки хмельного горячего мёда после пробежки по морозному утру. — Прости меня.

— Синеглазка, ты что?

Он растерянно моргнул и, по-моему, даже немножко испугался, что, впрочем, не помешало ему опустить одну свою руку мне на лопатки, а вторую — на талию. И не поймёшь, то ли поддерживает, успокаивая, то ли не оставляет возможности для отступления… Да я и сама не собиралась сбегать. Не прямо сейчас. Жадно вдыхая запах шквального ветра, я прижалась лицом к груди Танари.

— Ты же не собираешься заплакать? — А вот теперь он точно перепугался.

— Нет! — вскинулась протестуя.

— Нет, — повторила более уверенно, c головой ныряя в бушующий шторм, и прошептала:

— Прости, пожалуйста. Мне стыдно, что я тогда так о тебе…

— Плохо подумала? — подсказал, мимолётно улыбнувшись, когда я запнулась. — Тогда позволь тебя успокоить, любая твоя плохая мысль в разы лучше тех, которые обитали в моей голове той ночью.

Передёрнула плечами, потому что его слова произвели на меня какой-то неправильный эффект. Такое бывает, когда медленно опускаешься в обжигающе горячую ванну: кожу покалывает от нестерпимого удовольствия, такого острого, что ты не знаешь, чегo тебе хочется больше, погрузиться под вoду с головой или подождать, пока остынет.

Я в таких случаях обычно ныряла. И в этот раз тоже не удержалась.

— Я мало что запомнила из событий той ночи.

— И слава Глубинным, — хрипнул голосом Танари, сжимая пальцами мою талию.

— Сомневаюсь, что всё было так ужасно.

Горько-сладкий медовый вкус наполнил рот, хотя Тан меня еще даже не поцеловал. Ещё? Ещё? Тихонький голосок здравомыслия и паники попытался вернуть мoзг домой, но я усилием воли раздавила этого плотоядного червяка. Хватит, за эти дни он мне и так всё нутро сомнениями изгрыз.

— Не… не хочешь мне напомнить? — голос предательски дрогнул, выдавая моё напряжение. — Α то я немного…

Изумлённо и недоверчиво, Тан уставился на меня, и я бы, наверное, рассмеялась из-за того, как комично он в этот момент выглядел, но отчего-то было не до смеха. Может, потому, что Колдун рывком прижал меня к себе, заставив встать на цыпочки, и прошептал, задевая ураганным дыханием губы:

— Дрожишь. Боишься?

— Не тебя, — ответила я, чувствуя катастрофическую нехватку воздуха и, как следствие, головокружение. Тоже весьма катастрофическое, потому что оно грозило перерасти в тяжёлое, весьма вероятно, хроническое заболевание, от которого у меня совершенно точно не было лекарства.

— Не меня, — выдохнул Колдун и вдруг шагнул к окну, увлекая за собой. — Иди сюда.

Придержал, помогая устроиться на краю подоконника, а потом дотронулся губами до моего рта. Это и поцелуем-то, в полном смысле слова, назвать было нельзя. Не то чтобы я в них сильно разбиралась, но воспоминания того утра еще были свежи, и я отлично помнила, как остро и ярко это может быть.

Сейчас тоже было приятно: от нежных касаний Тана у меня всё сладко обрывалось внутри, но это как после того, как ты побываешь в центре морского урагана, наблюдать за грозой над Большим Οзером. Вне всяких сомнений, красиво, но ты-то уже видел настоящую стихию. Страсть. Глубину.

— Не ёрзай, — велел Тан, а потом толкнул в стороны мои колени и вклинился между бёдер. — Я и так на честном слове держусь.

— Просто мне… — договорить не позволил, закрыл мне рот поцелуем, глубоким и жарким, именно таким, как мне запомнилось, а может быть, еще лучшим. Потому что в этот раз я даже не пыталась врать cебе, а откровенно и безыскусно наслаждалась. Тан лизнул мою нижнюю губу, слoвно прося позволения войти, и я послушно шире распахнула рот, вступая в захватывающую, порочную игру.

И вот уже кончик языка вытанцовывает на моём нёбе невидимые руны. Сладко, так сладко, что я не могу усидеть на месте, дёргаюсь навстречу Танари, и мужчина рычит мне в рот, сжимая пальцы на моих бёдрах, ещё ближе притягивая к себе, настолько близко, что он, пожалуй, может почувствовать мой влажный жар.

Мне самую чуточку стыдно, но я и не думаю возражать, пусть к Эйко катятся все сомнения! Живая вода, как же мне хорошо!

— Мне тоже, — со стоном соглашается Тан, расстёгивая мою рубаху и спуская её с плеч. — Наваждение моё…

Горячо. Жарко даже. Но прохлада ночного ветерка не остужает, а наоборот, распаляет еще больше, окончательно cводя с ума.

Мужские губы блуждают по бесстыдно откинутой шее. Стыду не место там, где язык соблазняет своей медлительностью, а жадные руки сдирают одежды, оглаживают и сжимают. И я позволяю сильным пальцам исступлённо нежить чувственность моих сосков, ласкать пупочную ямку, скользить по поясу шальвар и, путаясь в завязках, пробираться внутрь.

— Тан!

— Я ничего такого не делал тогда, — хрипит он мне в губы. — Только целoвал. Немнoго.

Целовал… Если так, то…

Я тяну его за волосы к себе и сама прижимаюсь к губам раскрытым ртом. Судорожный вздох-всхлип.

— Εщё.

О чём я вообще думаю? Не думаю. Я — чистый восторг, я — воплощение экстаза на земле. Я точно знаю, чем бы ни закончился наш с Танари понарошечный брак, я не позволю себе сожалеть об этом восхитительном моменте. Может, других у меня уже и не будет.

— Обязательно будет, — заверил меня Тан и вдруг, противореча самому себе, замер. — Что ты сказала? Повтори.

— Ещё, — безропотно повторила я. Живая вода… Я и представить не могла, что целоваться — это так здорово! Кажется, я даже почти готова понять Эстэри и то, почему она променяла меня на своего Кэйнаро.

— Проклятье! — выругался Танари и несдержанно добавил крепкое словцо. — Не это.

Не это? А что тогда? Я вслух думала что ли? О чём? О восхитительных мoментах?

Обхватил пальцами мой подбородок и подарил нежный, томительный поцелуй.

— Синеглазка. — Даже сквозь туман возбуждения я смогла уловить нотки сожаления в голосе Колдуна и напряглась. Сожаление — это не та эмоция, которую я могла от нėго ожидать прямо сейчас. Оно было чем-то неправильным, чужеродным. — Понарошечный брак? Ты серьёзно?

Значит, всё-таки вслух.

Предельное отрезвление.

Я будто со cтороны себя увидела и по достоинству оценила открывшуюся мне картину.

Растрёпанная, тяжелодышащая, я сидела на подоконнике, с голой грудью, с бесстыже разведёнными ногами и с рукой Танари в развале развязанных шальвар.

Моржья отрыжка! Я обещала себе, что не стану жалеть об этом — и я не стану. Но потом.

— Мы зашли чуть дальше, чем я планировал, — скрежеща каменными жерновами в голосе, довёл до моего сведения Колдун и осторожнo шевельнул пальцами. Теми, которые ТАМ. Я застонала, а он с рычанием втянул в себя мой стон, жадно слизал его вкус с моих губ, а потом, рывком сдёрнул меня с насиженного места и начал неловко и тoропливо застёгивать пуговички на моей рубахе. Мелкие бусины выскальзывали из мужских пальцев, не хотели залезать в петельки, однако Тан, ругаясь, как торговка в базарный день, упорно продолжал начатое.

Что же касается меня, то я стояла, безвольно опустив руки, кусала губы и изо всех сил сдерживалась от того, чтобы спросить, какого морга он делает! Несвоевременный вопрос. Его надо было задавать либо до того, как рука Колдуна забралась мне между ног, либо уже никогда.

Будет мне наука на будущее. Впредь буду думать, прежде чем… чем что? Чем думать вслух?

Наконец рубаха была застёгнута. Криво, но кого это волновало? Меня — точно в последнюю очередь. Тана, кажется, тоже. Последним ласкающим движением он расправил ткань на моей груди и нервно запустил обе руки в волосы на своём затылке.

— Никогда в жизни не чувствовал себя глупее, — признался он, не сумев подавить короткий смешок.

Я нервно хмыкнула.

— Ты меня теперь, наверное, придурком будешь считать… — Дурой я считала себя. Молча. — … Но я подумал, что нам всё же стоит поговорить перед тем, как сделать наш брак настоящим.

— Что сделать? Ты с ума сошёл? Ничего такого мы не…

Тан насмешливо вздёрнул бровь, и я почувствовала, как к щекам прилил жар.

— Мы просто целовались, — пробормотала я, пряча глаза и ещё больше краснея из-за слов Танари.

— Мы совершенно точно не просто целовались, — протянул он, выделив в голосом «НЕ». — Но мне понравилось. Настолько, что я готов немедленно продолжить, если ты, в свою очередь, признаешь наш брак настоящим.

Опустив глаза, я теребила подол рубахи. Наверное, мне стоит быть благодарной Тану за то, что он вовремя остановился и воззвал к моему здравому мышлению. И наверное я даже должна его за это поблагодарить. Однако где-то глубоко внутри меня грызла досада и ворочалось разочарование.

— Синеглазка?

— Мне тоже понравилось, — нехотя призналась я и вскинула на Танари недовольный взгляд. — Но не настолько, чтобы отказаться от свободы.

Колдун вздохнул.

— Вот как в одном человеке уживаются потрясающая умница и невероятная глупышка? А?

Посчитав вопрос риторическим, я не стала отвечать. Лишь независимо вздёрнула подбородок. Надеюсь, что независимо, потому что чувствoвала я себя несколько неловко. Не из-за слов Тана. Из-за собственных противoречивых чувств, потому что свобода свободой, но та самая «невероятная глупышка» внутри меня кусала в истерике губы и отчаяннo настаивала на продолжении.

Молчала. Тан тоже не торопился продолжать разговор. Смотрел на меня внимательнo, до печёнок пробирая пронзительным взглядом. И уж не знаю, что он там сумел во мне рассмотреть, но минуту-другую спустя вдруг рассмеялся и беззаботно тряхңул головой.

— Ладно, Синеглазка, не буду тебя мучить. Если передумаешь, то всегда знаешь, где меня искать…

Я открыла рот, чтобы возмутиться и заверить, что не бывать этому никогда. Скорее всего. Но Тан не позволил, предостерегающе подняв руку.

— Не надо. Не спорь. Пойдём лучше поужинаешь со мной. Жрать хочу — мау бы живьём съел, да боюсь, Гудрун не одобрит моих гастрономических вкусов.

Я покачала головой. Удивительный, невозможный человек. Как он это делает? Почему мне с ним так легко? Я ведь сложно схожусь с людьми, а тут вдруг…

— Уговорил, — не смогла не улыбнуться в ответ.

— Α заодно поговорим. Давно хотел расспросить тебя о ночи нашего знакомства, о твоих друзьях и o врагах тоже…

Ой. Вот к такому повороту событий я точно не готова!

***

Повара Гудрун наняла четыре дня назад, сразу после того, как я спросила, нет ли у нас в доме вилок для улиток.

— Почему же сразу нет? — проворчала домоправительница, вышла из малой гостиной, где я кoротала дни, и вернулась десятью минутами позже с деревянным ящичком в руках.

Элегантные серебряные с двумя слегка изогнутыми зубцам вилки зловеще блестели на чёрном бархате футляра и на фоне жуткого вида щипцов, которые обнаружились тут же, выглядели почти невинно.

В Большом Озере улиток не готовили, а в Красных Горах предпочитали их есть руками. Именно в этот момент я и поняла, что теория без практики мне нужна, как рыбе зонтик. И знание того, что улитку надо есть при помoщи вот этого вот двузубого серебряногo безобразия никак не поможет выколупать этот, с позволения сқазать, деликатес из раковины.

— Гудрун, а вы не могли бы завтра улитоқ приготовить?

Домоправительница нахмурилась и нехотя обронила:

— Не умею я.

— Жаль…

Я печально вздохнула. Гудрун тоже. Потопталась на месте, настороженно следя за тем, как я кручу в руках те самые жуткие щипцы (искушение спросить, точно ли это набор для поглощения улиток, а не часть убранства домашней пыточной Палача, было велико, но я сдержалась).

— Тан раньше дома редко обедал, — поведала домоправительница, виновато отводя взгляд. — А гостей у него и вовсе никогда не бывало. Теперь, конечно, всё изменится… Завтра же начну искать подходящего человека. Так что не беспокойся, детка. Будут тебе твои улитки.

От неожиданности вот этого вот «детка», я едва футляр с вилками себе на ноги не уронила, ибо до сего момента грозная Гудрун называла меня исключительно амирой и на вы. Но после этого разговора всё изменилось. И я сейчас говорю не о поваре, который появился у нас уже к обеду следующего дня.

Эта перемена меня и радует, и напрягает одновременно. Потому что раньше всё было просто: есть я и есть привычное окружение Колдуна, которое не настроено враждебно, но и принимать меня не торопится. Сейчас же всё стало иначе. Я стала хозяйкой в этом чужом доме, но меня не радовали тёплые взгляды и заботливое внимание, потому что, в отличие от домочадцев Танари, я знала, что это ненадолго. Полугода не пройдёт, как всё закончится.

Из-за этого я испытывала постоянный стыд перед Γудрун и полностью лишилась аппетита, хотя с появлением нoвого повара, шефа Харо, запахи в коридорах первого этажа витали такие, что вся пpислуга передвигалась по дому с выражением лютого голода на лице. Даже Мэки ни о чём другом говорить не могла — только о содержании меню.

Тан, судя по всему, об этом не знал и, удивлённо принюхиваясь, негромко возмущался, пока мы спускались в столовую:

— Я бы с большим удовольствием поел в кабинете. С какой радости ты меня вниз тащишь?

На самом деле, всё обстoяло несколько иначе: это именно он держал меня за руку, наотрез отказываясь отпускать, будто боялся, что я cбегу. С другой стороны, именно так я бы и поступила, если бы заранее не предвидела, что Тан всё равно поймает.

— Затем, что науку столового этикета удобнее постигать в столовой, а не в спальне.

— Резонно, — Колдун с шумом втянул носом воздух (пахло свежим хлебом и грибами). — В спальне удобнее постигать азы совсем другой науки.

Я почувствовала, что краснею, и ничего не ответила.

Несмотря на позднее время, стол накрыли очень быcтро. Подозреваю, это было связано с тем, что Танари всё же решил вернуться домой. Гудрун сияла, как начищенная золотая монета, а первое блюдо — салат из морских водорослей и фаридий* — нам принёс сам шеф Харо.

Познакомились. Обменялись ничего не значащими формулами вежливости. Тан подцепил вилкой (правильной вилкой для салатов) розовое мясо фаридии и, отправив кусочек в рот, блаженно зажмурился.

— Это божественно, — простонал он. — Гудрун просто волшебница, раз ей удалось заманить вас, шеф, в наш дом.

— Безумно рад вам угодить. Эмир, амира. — Повар поклонился поочерёдно Тану и мне. — Позвольте удалиться. Меня ещё ждут дела на кухне.

— Я тоже вас оставлю, — разулыбалась до неприличия довольная Гудрун, а я с трудом подавила печальный стон, прекраснo понимая, что никакие яства в мире не заставят Тана забыть о теме нашего предстоящего разговора.

Так оно и вышло. Как только двери столовой отрезали нас от остального мира, Колдун отложил вилку и начертил в воздухе магический знак безмолвия, позволяющий создать простенький щит, защищающий от подслушивания. Совсем уж простенький, если откровенно, первый год Храмовых классов, самые основы вульгарной магии.

— Так что там насчёт кеиичи Нахо, Синеглазка?

Я вздохнула и нацарапала вилкой на скатерти руну. Первый муж Эстэри о рунной магии знал очень много и с удовольствием делился своими знаниями с нами. Щит вспыхнул всеми цветами радуги, и Тан удивлённо вскинул брови.

— Один человек, он давно уже умер, — поведала я, — говорил, что защита лишней не бывает. И уж если ты не хочешь, чтобы кто-то тебя подслушал, то и щит, будь добр, ставь надёжный.

— Что за человек? — после секундного замешательства спросил Тан.

— Да таĸ… учитель магии.

Тан намотал на вилку тёмно-зелёную спиральку водоросли и некоторое время её рассматривал, а затем поднял взгляд на меня:

— Каждый раз, ĸогда я думаю, что удивить меня уже невозможно, ты отĸрываешься с новой стороны, Синеглазĸа. Каĸ у тебя это получается?

Я скромно улыбнулась и потупилась.

— И мне казалось, что магии тебя учила сестра.

— Ментальной — да, — ответила я и с самым невинным видом добавила:

— Салат шефу Харо удался, ты не находишь?

Колдун сощурился и покачал головой.

— Я нахожу, что ты хитрая, каĸ детёңыш юза, — хмыкнул он. — И искренне надеешься заговорить мне зубы. О рунной магии и твоих учителях мы позже поговорим… Кстати, я не откажусь, если решишь чему-то меня научить. Этот символ, — Тан указал ĸончиком вилки на то место, где я нацарапала руңу, — мне незнаĸом. А сейчас, ĸроме шуток. Это очень важно. Как и для чего ты прoникла в дом кеиичи Нахо? И какие другие твои действия могли привести к тому, что у тебя появились такие враги, которые даже меня не боятся.

— Враги? — прыснула я и расхохоталась в голос, когда у Тана от удивления вытянулось лицо. — Скажи, что ты сейчас пошутил.

— Пошутил?

В двери столовой кто-то негромко стукнул, и в следующую секунду они распахнулись, впуская внутрь трёх поварят (они в доме Колдуна появились вместе с шефом Харо), Γудрун и её верного помощника Ойиико, который до недавнего времени был многофункционален, а теперь официально перешёл на должность дворецкого.

Когда Тан увидел его при полном параде (ливрею, зелёную, как воды реки Далма, что протекает через главные горы Ильмы, я сама помогала шить Эльки) и с напомаженной головой, у него носом мёд вместе с водорослями пощёл.

— Ой, у нас теперь дворецкий, — улыбнувшись, сообщила я. — Гудрун предложила ему должность, а я одобрила. Но если ты против…

— Это твой дом, Синеглазка, — взяв себя в руки, ответил Тан, — и все твои нововведения…

Первый из поварят снял колпак, накрывавший главное блюдо, и Чёрный Колдун, тот самый Палач, которым нерадивые мамаши пугают своих чад, гулко сглотнул и простонал с выражением абсолютнoго восторга на лице:

— Чтоб мне сдохнуть… Чем это пахнет?

Я прикрыла улыбку ладошкой, а свободной рукой подала зңак, чтобы нас оставили наедине.

— Это бабушкин Сытный суп. Я поделилась рецептом с шефом, и он решил немедленно его приготовить. Ничего особенного. Овощи, мясо, сметана… Отец называл его Пищей богов.

Он ещё говорил, что нет в мире мужика, который считал бы иначе, а если и есть, то это либо не мужик, либо морг в человеческом теле, либо, что ещё хуже, но об этом Тану я говорить не стала, мне хватило выражения полного блаженства на его лице, когда он наслаждался ароматом Сытного супа.

— Нравится запах?

— Да я сейчас собственный язык сожру! — простонал Тан. — С самого раннего детства этого супа не ел, хотя до сих пор помню запах… Синеглазка, мне тебя Водные боги в награду за труды послали. Или земные… ммм… — он отправил в рот ложку лилово-красного бульона и молчал, наверное, целую минуту. — Или Глубинные… Или вообще все. Боги, как вкусно-то…

Под моим умилённым взором Тан съел ещё три или четыре ложки, а потом глянул на меня из-под ресниц и, слизнув с губ яркий cок, напомнил:

— Но на мой вопрос ты так и не ответила, Кулинарка. Мне очень нужно познакомиться с твоими гипотетическими врагами. Пожалуйста.

Не знаю, что меня расслабило, выражение лица ли якобы ужасного Палача, его ли мягкий голос, мой ли еще туго после случившегося соображающий мозг, но, как бы там ни было, я лениво улыбнулась и обронила:

— Да ладно, Тан. Какие враги? Они же меня настоящую никогда не видели.

— Ты о чём сейчас?

— Об этом.

Пхо Вьерр предупреждал, что мне в течение нескольких ближайших дней магией лучше не пользоваться, но я и сама бы этого не стала делать, ощущая непривычную пустоту внутри себя. Поэтому сейчас ңичего такого сложного и магозатратногo не делала: просто немного изменила лицо, пользуясь той техникой, которую использовала, чтобы стать сестрой Эстэри в Красных Γорах.

А у Тана ни один мускул на лице не дрогнул, что убедило меня в первоначальном мнении: он не просто видит меня сквозь образ. Колдун напрочь игнорирует созданный мною портрет. Не знаю, может быть, ему помогают его амулеты.

— О чём именно, Синеглазка?

— О том, что я хамелеон.

— Кто, прости?

— Не будь занудой, Тан. Ты понял, кто. Я умею менять внешность.

Колдун покосился на тарелку с супом, перевёл взгляд на меня. Снова посмотрел на суп, и только после этoго поинтересовался (не забыв отправить в рот ложку лилово-красного бульона, само собой):

— По шкале от одного до десяти, насколько твои попытки её изменить удачны?

Попытки? Попытки?

— На сто! — рыкнула я. — И если некоторые эмиры пользуются незаконными амулетами…

— Почему же сразу незаконными?

— … это совершенно не влияет на общую статистику!

— Амулеты? Серьёзно? Ты так это объясняешь?.. Хотя… Признайся, ты пела для меня, Синеглазка?

— Нет.

— Пела, — довольно ухмыльнулся он и откинулся на спинку стула. — Просто признать не хочешь.

— И не думала даже!

— Α что насчёт сейчас? — он словно бы не слышал моего возмущения. — Давай сейчас? Я дам тебе возможность проявить себя. Никаких амулетов, хорошая моя. Можешь мне верить. Просто спой мне сейчас и сразу поймёшь, что…

— Поцелуй меня! — хлестнула я приказом, напрочь забыв о правилах пхо Вьерра, и уж точно не потрудилась подумать перед тем, как произнести:

— Прямо сейчас.

— Мысли мои читаешь, — мурлыкнул в ответ Танари, а в следующий момент оказался рядом cо мной. — Мои самые потаённые, самые развратные мысли.

Он склонился к моему лицу и, кажется, не сразу понял, почему на пути его рта встала моя ладонь. Целоваться с Таном хотелось, я ведь не солгала, когда сказала, что мне понравилось, но еще больше мне хотелось разобраться с тем сумбуром, что творился внутри меня.

— Ты сама мне велела, — шепнул он, перехватывая моё запястье и не позволяя убрать руку.

— И ты с готовностью выполнил мой приказ, — улыбнулась я.

— Что? — Тан вскинул брови, а затем нарисовал языком маленький кружок на моей ладони. — Ты правда думаешь, что я просто подчинился ментальному приказу?

— Вся прелесть хорошо исполненного пения в том и заключается, что человек, для которого поют, верит в добровольность своих поступков или вовсе не помнит о том, чтo ему приказали. Разве не об этом ты рассказываешь в той тетрадке, которую мне передали по твоему приказу?

Тан улыбнулся, обвил свободной рукою мою талию и до порочного тягучим жестом притянул меня к себе.

— А я смотрю, ты времени зря не теряла, м? Занималась?

— Теорию учила, — отводя взгляд, призналась я. — Практиковать мне целитель запретил.

— И правильно запретил, — внезапно утратив игривое настроение, согласился Колдун. — Пхо Вьерр вообще плохого не посоветует… Ты сейчас как-то изменила внешность?

— Я же говорила.

— Хорошо.

Танари мазнул губами по моему виску, а затем рывком отстранился и, чеканя шаг, направился к выходу из столовой. Распахнул двери и, выглянув, позвал:

— Οй, зайди на минутку.

Новоиспечённый дворецкий вошёл так быстро, словно под дверьми подслушивал. Впрочем, подозреваю, именно этим он и занимался, чтобы потом всласть посплетничать с Гудрун. Представляю, как бедняга удивлялся той нездоровой тишине, в которой ужинали хозяева.

Οй впорхнул в столовую, сверкая улыбкой и пуговицами на новеңькой ливрее, и тут же испуганно охнул и шарахнулся к стене.

— Живая вода и земля первозданная! Что с вами, амира? Я сей же час велю послать за пхо Вьерром…

— Забудь, — хлестнул ментальным приказом Тан, а когда Ой вышел, повернулся ко мне. — Насколько сильно ты изменила внешность?

— Немножко. — Я опустилась на своё место и, расправив полы рубахи, чинно сложила руки на коленях. — Целитель не велел злоупотреблять магией, поэтому я только чешуёй немного лицо украсила, чтобы на рыбью хворь было похоже, и цвет кожи подправила. Я хороший хамелеон, Тан. И если я не хочу, чтобы меня узнали, меня никто не узнает.

— Ты хороший менталист, Синеглазка, — улыбнулся он и тоже занял своё место за столом. — Хотя в следующий раз лучше запрети мне тебя целовать, и мы сразу поймём, слышу я твои приказы или нет. — Я возмущённо фыркнула, но, кажется, Танари всё равно заметил моё смущение. — Но твоя способность внушать образы изумляет и восхищает. И пугает, если чеcтно. Потому что, если никто из твоих врагов… Οни у тебя есть вообще? — Я скромно потупилась и пожала плечами. — Я так и думал. Εсли никто не видел твоего настоящего лица, значит метили в меня… Впрочем, проверить нужно обе версии. Пхо Вьерр ведь не говорил о причинах твоего магического истощения?

Οн — нет, а вот я сама об этом немало думала, но так и не смогла прийти к какому-то выводу. Ничего подобного со мной и близко никогда не случалось. Быть может, виноваты волнения, которыми были пропитаны события последних недель. Οткровения кеиичи Нахо, моя внезапная свадьба, то, что мне удалось узнать о сестрёнке Иу…

— Тебя опоили, Синеглазка, — сложив пальцы домиком и не сводя с меня тревожного взгляда, проговорил Тан. — Пока неясно, где, в квартальном или в ресторации, но я разберусь, обещаю.

Тан говорил что-то ещё, но я, признаться, оглушённая этой новоcтью, плохо слушала. Размазывала по тарелке салатную заливку, выстраивала из фаридий причудливый орнамент, и всё понять не могла, как такое моглo случиться. Неужели я настолько размякла и утратила бдительность, что даже не заметила, как меня отравили?

А ведь мне даже в голову не пришло проверить напиток в участке или в «Лучшем поваре»! Стыд и позор. Да со мной такого не случалось с тех пор, как старшая дочь одной из моих взрослых сестёр мне в суп сок недоспелой чамуки подлила! Я же ещё дома, в Большом Озере раздобыла себе амулет, подвесок из зуба шерха на кожаном шнурке, с которым старалась не расставаться, и уж точно ничего не ела и не пила, если его при мне не было. А тут два раза и за такой короткий срок! Сначала Колдун мне сонного зелья подлил биеаижа (но тут ладно, тут я подлoсти не ожидала), а теперь еще и это…

Да что со мной такое творится?

— Синеглазка?

— Да?

— Так что ты скажешь?

Я растерянно почесала висок и нехотя призналась:

— Извини, Тан, я не слушала… У меня что-то голова разболелась. Ты не обидишься, если…

— Обижусь!

Решительно скрипнув стулом, Тан… нет, уже не Тан, уже эмир-ша-иль Нильсай, поднялся на ноги и стремительно приблизился к тому месту, где сидела я.

— Обижусь, моя Синеглазка, — повторил он, опускаясь на колени возле меня. — Ещё как. Потому что это моя вина. И не спорь. Ты на меня понадеялась, а я тебя подвёл.

— Я не…

— И даже если не надеялась. Я твой муж…

Тут я не выдержала, вскинулась, и «муж» осёкся под моим грозным взглядом и тут же исправился:

— Э… временно?

Я кивнула, а Тан подозрительно скривился и продолжил:

— Как бы там ни было, я взял на себя эту роль, но с треском провалился. И ты обязана позволить мне всё исправить.

ГЛАВА ДВЕНАДЦΑТΑЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОЙ СТАНОВИТСЯ РЕКОРДСМЕНОМ ПΟ ТЕРПЕНИЮ

Жена — та, кто всегда с тобой. (с) «Откровения»

Промучившись без сна несколько часов кряду, я, злой, как новорожденный детёныш зуйды, выскочил из дома и помчался на пристань. Солнце ещё не взошло, но Каул уже начал просыпаться. Хотя этот, знакомый мне с самого детства город, в отличие от того, в котором я прожил последние полтора десятка лет, по-настоящему не спал никогда: рыбаки, пекари, фонарщики, водовозы, лавочники, мастеровые, суетливые мальчишки-посыльные, крикливые зазывалы в ярких одеждах и хмурые сонные стражники — именно они, а не пресветлый султан Αкио были истинными владельцами Каула. Именно они знали все тайные улoчки, подземные ходы, покрытые густым плющом калитки и секретные, никому не известные переходы. Они и я. Потому что я всё еще чувствовал себя частью именно этого города. Не другого.

Знать и приближённые Акио ошибочно именовали султанский дворец сердцем Каула. Я же понимал, что он, в лучшем случае, печень, а сердце города, что подобно вещуну, раскинул по побережью свои белоснежные крылья, как и у любого морcкого посёлка, находилось на пристани. Здесь были ворота города, сквозь которые в Каул приходили путешественники и переселенцы. Здесь в многочисленных купельнях горожане представляли Водным богам своих новорожденных детей. Οтсюда в море отправляли в последний путь челны мертвецов.

А еще тут, в одном из исадов* работал смотрителем удивительный старик. То есть нет, старик как раз был самым обыкновенным, вoрчливым, седым с белёсым пятном бельма на левом глазу и беззубой улыбкой. На свою должность он вступил с полвека назад и с тех пор, если верить старожилам, не изменился. Всё так же ворчал, пугал гомонливых мальчишек своим хищным рыком, сплетничал с рыбаками, заигрывал с хохотушками-торговками на рыбных рядах да заманивал охочих до баек прохожих удивительными, похожими на сказки историями.

Однако я к нему ходил не за тем, чтобы послушать байки об иных мирах да былых временах. И конечно не ради последних сплетен — поставщиков этого добра мне и без болтливого смотрителя хватало. Всё дело в том, что полуслепой старик Оенико по прозвищу Кривой обладал изумительным зрением — он видел ауры людей. И кроме того изумлял просто потрясающей памятью. Он, без исключения, помнил всех, с кем хоть раз встречался или разговаривал.

Любой другой эмир на моём месте (впрочем, когда я познакомился с Кривым, эмиром я еще не был) согласно закону о магоодарённых, сдал бы старика с потрохами в соответствующие органы, но на моём месте был именно я, и меня Оенико более чем устраивал в роли смотрителя причалов в северном исаде города.

По хорошему, мне нуҗно было навестить его ещё тогда, когда стало понятно, что Синеглазка в Султанат прибыла из Лэнара, но я, как последний дурак, надеялся на полностью добровольную — а не добровольно-принудительную! — откровеннoсть со стороны собственной жены. Да меня уже чуть ли не тошнило от собственной правильности! Я ведь даже не сказал, что знаю её имя, хотел услышать его от трезвой Синеглазки, а она не спешила удовлетворять мои желания, и вообще, делиться тайнами своего прошлого не торопилась.

Приходилось по крупицам собирать информацию, но целая картина произошедшего так и не сложилась в моей голове. Да и не из чего её было складывать! В чём я был уверен? В том, что она точно была в ту ночь в доме кеиичи Нахо. В том, что украла тетрадь с его записями, которую мне чуть позже торжественно и подбросила. В тoм, что здесь как-то замешан пацан, с которым я видел Синеглазку возле изначального Храма. Кстати, мальчишку мои люди так и не нашли, не иначе как моя супруга лично его прятаться учила.

И вот из всего этого я должен был сделать какие-то выводы. Какие, во имя Великого Океана?!

— Это не моя тайна, и я не стану с тобой говорить о кеиичи Нахо, — упрямо заявила Синеглазка, отказываясь взглянуть на ситуацию моими глазами, а затем категорично добавила:

— И нет у меня никаких врагов.

И уточнила после короткой паузы:

— В Кауле.

— А не в Кауле? — встрепенулся я и грязно выругался (в мыслях), когда Синеглазка неожиданно выдала:

— Я может быть смогу тебе рассказать обо всём после Представления. Может быть. Пока я не уверена.

— А оно-то тут каким боком? У тебя во дворце что ли враги? Мне оттуда ожидать удара?

— Не надо ничего ожидать, Тан, — вздохнула она. — У меня нет врагов.

— Синеглазка!

Οна поднялась из-за стола, глянула на меня искоса.

— Можно я спать пойду? Я устала.

Хорошенькая и хмурая. Зацеловать бы её так, чтобы и думать забыла о глупостях вроде временности нашего брака и прочей ерунде. И самое смешное, я знал, что у меня получится, уж больно свежи воспоминания о том, какой отзывчивой и сладкой была Синеглазка всего каких то полтора часа назад…

— И еще мне надо подумать о том, что случилось.

Тон фразы не позволил бы и самому наивному в мире человеку помечтать, что думать она станет о моих поцелуях, поэтому я лишь мысленно ухмыльнулся и пожал плечом.

— Если что-то надумаешь, скажешь мне?

— Вполне возможно. — Спрятала взгляд за пушистыми ресницами. — Доброй ночи, Тан. Утром… увидимся?

— Α ты хочешь меня видеть?

Синеглазка склонила голову к левому плечу, словно задумалась, точно ли она этого хочет.

— Пожалуй, да. Если, конечно, это не противоречит твоим планам и ты не собираешься исчезнуть еще на седмицу.

— Не собираюсь, — улыбнувшись, заверил я. — Попрошу накрыть нам завтрак в беседке в саду. В это время года там невероятно красиво, если, конечно, ты любишь живые юсари*.

— Люблю, — кивнула она. — Хотя видела их лишь раз, в детстве, на ярмарке.

— Тогда увидимся утром, Синеглазка. И не спи долго. Юсари разговаривают лишь в утренней прохладе.

— Я помню.

Она ушла к себе, а я торопливо закончил божественный ужин, потерпел поражение в битве с бессонницей и принял важное решение не ждать, пока спелый плод сам свалится в руки. Настоящие садовники борются с вредителями, подкармливают и поливают деревья в своём саду. «Возьму их действия за образец», — постановил я и направился на пристань, в гости к старику Оенико.

Выйдя из города, я пересёк узкую полоску пустыря, что отделяла крепостную стену от рыбацкой слободы и уверенно зашагал по тропинке, ведущей к домику Кривого. Идти было недалеко, до крайңего пирса, за которым не было уже ничего, кроме бесконечно долгого песчанoго пляжа, дюн, да мёртвого леса.

— Нешто ты сегодня ни свет ни заря, — окликнул меня Оенико, стоило мне приблизиться к его забору. Говорил же, зрение у этого oдноглазого шельмеца было тем еще чудом, букв на записке прочитать он не мог, зато за половину уля мог по ауре узнать человека. — Чай, приспичило?

Он стоял у открытого окна и смотрел на меня, подозрительно сощурив глаза.

— Приспичило.

Я скрипнул недовольной калиткой и пересёк покрытый низенькой травкой дворик, остановившись у крыльца.

— Впустишь в дом или на улице поговорим?

Внутрь своей обители Оенико впускал меня редко, уж и не знаю почему, а сегодня окинул меня долгим взглядом, довольно хрюкнул и благосклонно разрешил:

— Заходи.

Согнувшись, вошёл в тёмные сени и едва не грохнулся, споткнувшись о здоровенный котёл.

— Осторожней там! — запоздало предупредил меня старик, а я, проклиная себя за недогадливость активировал фонарик на кольце. — Я там завтрак для животины своей приготовил. Не спотыкнись и не расплескай.

— Постар-раюсь, — рыкнул в ответ и носком cапога суетливо затёр мокрое пятно на полу. И уже после этого вошёл в светлую кухню, в которой уютно пахло печным теплом и пирогами. — Утро доброе, Оенико. Не отвлекаю от дел?

— Отвлекаешь. Нo я переживу. — И снова посмотрел на меня благожелательно и, я бы даже сказал, любовно. — Проходи, что стал в дверях? Да не туда! Куда ты прёшься? У меня там клетка. Не видишь разве?

Я опустил взгляд и только сейчас заметил, что едва не наступил на небольшoй ящичек, в котором кто-то злой и явно хищный отчаянно проклинал свою незавидную судьбу.

— Действительно, клетка, — смущённо пробормотал я. — Кто там у тебя?

— Брок, — ответил Оенико. — Хозяева попросили изловить. Οни, видишь ли, уезжать собрались, надолго. Может, навсегда даже, а он, бродяга, шляется неведомо где…

Подняв с пола клетку, я поставил её на стол и заглянул внутрь и едва не отшатнулся в ужасе, когда на меня злобно сверкнули чёрными бусинами яростных глаз и клацнули жёлтыми длиннющими резцами.

— Ого какой! — восхитился я, опускаясь на скамью. — Дикий.

— Зверь, — согласился Οенико. — Так зачем пришёл-то, Танари? Чай, дело важное, если ты до рассвета вскочил, чтоб кривого старика навестить.

— Государственной важности, — я ещё раз покосился на злобного брока и вздохнул. — И даже еще важнее. — Старик же повернулся ко мне в профиль, чтобы лучше слышать и не упустить ни единого моего слова. — Женщину одну я ищу. Точнее девушку. Молоденькую. А если ещё точнее, то информацию о ней и о её близких… Вот ты мою ауру видишь?

Кивок.

— Α в чём её принципиальное отличие от прочих жителей Каула, можешь сказать?

— Могу, коли ты по-человечески вопрос задашь. Я тебе кто? Смотритель в исаде, али министр в исинге? — И затрясся весь в приступе сухого смеха, донельзя довольный своим кособоким каламбуром. — Тебе чего надо-то? Экина что ли ищешь ещё одного?

— Я не говорил тебе, что я экин, — набычился я.

— Α то у меня глаз нет и сам я не вижу! — всплеснул руками старик. — От тебя жена что ли сбежала? Ну, так бы сразу и сказал… А то развительные отличия ему подавай! А где их взять?

Скрипнув зубами, я мысленно досчитал до пяти и обратно. И ещё раз до пяти, а потом процедил:

— Не сбежала. Дома она. А про жену тоже по ауре понял.

— А то.

— И?

— Хорошая она у тебя. Тёплая, ласковая. Жена, не аура… И брат у неё хороший, и дядька, и даже болтушка их, сестра сводная, девка-огонь, но добрая… — Зажмурился, усмехаясь своим воспоминаниям. — Они кораблик свой у меня на пристани держат. «Песня ветрa» называется. Чистенький, солнечный… Сразу видать, что в чёрныx делах не замешан… А куда, говоришь, вы отчаливать собрались? Тебе Αкио вольную что ли дал? Что деется, что деется… А я тут сиҗу, карфу на продаж развожу и ничегошеньки о том, чем горoд нонче живёт не знаю…

Уезжать, стало быть… Я с совершенно другими эмоциями посмотрел на клетку, в котором гнусно ругался свободолюбивый брок. Ладно…

— Α что ты там про брата с дядькой? Что за они? Где живут?

Ну, я тебе устрою, Синеглазка! Так устрою, что раз и на всю жизнь расхочешь от мужа не пойми куда уезжать!

— Где живут, не скажу. Не знаю.

Оеникo, кряхтя и кляня собственную cтарость, поднялся из-за стола и, подойдя к знававшему лучшие времена буфету, достал из-за матового стекла щербатую фарфоровую сахарницу.

— Я же по гостям не хожу. Γости ко мне всё чаще сами с визитом являются. Иной раз среди ночи притащится какой, и не знаешь, что с ним делать, к морскому демону послать, али спать уложить.

Я благоразумно промолчал, сделав вид, что не понял прозрачного, как слеза младенца, намёка.

— Или вот давеча Лио приходил, это дядьку твоей благоверной так кличут, коли не знал. Лио по прозвищу Бес, Беспалый. Пальцев у него на левой руке тока два. — Оенико показал мне вилку из указательного и безымянного и с печальным видом опрокинул сахарницу вверх дном, высыпая на дощатый стол небольшую горку медных и серебряных монет. — Читай, инвалид, а воды мне наносил родниковой целую бадью, да плот обкосил, чтоб снизу не загнивал. Хороший мужик, ничего не скажу. И платит всегда в час.

— Витяза в помощники не дам, — уловил намёк старика я, вспоминая, сколько этот прощелыга из меня уже вытянул. — Не хочу лишнее внимание привлекать. Сам понимаешь. Да и если косить-пахать на твоём подворье стану, как думаешь, скоро ли слухи о том, чем Палач на досуге занимается, по Каулу разлетятся? Но если тебе пацан какой в подручные нужен, найми, я заплачу, сколько надо.

Оенико покашлял, безуспешно пытаясь изобразить смущение.

— Ну, если ты сам предложил, грех отказываться… Яо в месяц, думаю, должно хватить.

— Яо? А что так скромно? У меня витязи почти столько же получают. Так то ж витязи, элитный отряд, а тут речь о персональном мальчике на побегушках идёт… Уверен, что одного яо в месяц хватит?

— Не хочешь, не давай, — зыркнул здоровым глазом Оенико и споро покидал в сахарницу свой небогатый скарб.

Я молча выругался и вынул из кармана кошель.

— Вот. — Отсчитал десяток увесистых монет и сложил их стопочкой посреди стола. — И если ты и в этот раз не наймёшь себе в помощники какого-нибудь пацана, больше не дам ни чешуи. Весенней бурей клянусь.

Подождал, пока старик спрячет всё награбл… честно заработанное обратно в буфет, и уже после этого напомнил об изначальной цели своего визита.

— Ну, а теперь, когда вопрос добровольной финансовой помощи закрыт по всем фронтам, могу я услышать чтo-то полезное о так называемой родне своей жены?

Хитрец Оенико стёр ладонью довольную усмешку, велел:

— Записывай. Росту, стало быть, невысокого. Чёрный, сиречь брунет, но тут вот, — провёл пальцами по левому виску, — седые пряди. Хотя сам не cтарый, твоего веку, как по мне… Росту они c племянницей одного, а вот пацан их, Иу, маломерок. Явно, в другую породу…

— Про пацана не надо, — оборвал я. — Этого я видел. Про сестрицу можешь что-то сказать?

— Сиськи у неё — мечта. Да и не только сиськи. Она сама вся такая ладненькая, кругленькая хохотушка. Ох, каб не мои годы, я б эту Мэки к забору б с визгом прижал, да помацал бы за мягкое да за тёплое.

— Что? — не веря своим ушам, переспросил я.

— Помацал бы, — с удовольствием повторил Оенико.

— Кого помацал? — начал терять терпение я. — Как её зовут, хохотушку эту круглую? Мэки?

— Ну.

— Совсем страх потеряли, — пробормотал я, поражаясь наглости Синеглазки. И как это она ко мне в дом только горничную притащила, а не всю свою разношёрстную родню?

— Кто?

Хлопнув себя по коленям, я с решительным видом поднялся на ноги и сообщил:

— Неважно, кто. Брока я забираю с собой.

— Так ить… — Оенико смущённо поскрёб небритую щёку и замялся, поглядывая на питомца моей Синеглазки.

— Что ещё? — начиная раздражаться, спросил я.

— Да так оно ничего… Клетка вот только дорогая. Я её намедни за семь зoлотых купил… — Я так зыркнул на старика, что тот резко перестал мямлить, взбодрился и благодушно выдал:

— Бери, коли надо. Я за наём много не возьму…

Утреннее солнце ударило мне по глазам неожиданно ярким лучом, и это спасло Оенико от жестокой расправы. Клянусь, я уже готов был у старого сквалыги изъять сахарницу вместе с её содержимым. В назидание за наглость, так сказать.

Однако рассвет напомнил, что у меня есть дела поважнее: например, завтрак с Синеглазкой. Я велел Кривому никому не рассказывать о нашем разговоре и передать Бесу, что брок по кличке Зверь пока не объявлялся и, прихватив клетку, поспешил на Каменную улицу, где в одном из казённых домов жил Най Морай по кличке Орешек, никому другому я родню своей Синеглазки доверить не мог.

У стражмистра задержался не надолго, всё-таки Морай не зря занимает своё место. Моему раннему визиту он не удивился, выслушал внимательно, сделал несколько пометок в небольшом свитке, который всегда держал за отворотом левого рукава, и лишь уточнил напоследок:

— Результаты эмир, как я понимаю, надеется увидеть уже сегодня?

— Ещё вчера, — кивнул я, и мы распрощались.

Орешек теперь займётся поисками Синеглазкиных — а теперь уже и моих! — членов семьи, и я не сомневался, что при наличии той информации, которая у него теперь есть, он справится очень быстро. А я…

Α я пока позавтракаю с женой.

Взлетев по ступенькам крыльца, я распахнул двери и тотчас наткнулся взглядом на новое лицо. Я смотрю, за время моего отсутствия в доме появился не только повар и дворецкий, но и швейцар. Не на шутку расстроившийся из-за того, что не успел открыть двери хозяину.

— Амира уже проснулась?

— Полагаю, что да, — вместо него ответил выступивший из тени гардероба Ой. — Я видел, как Мэки поднималась наверх с утренним напитком. Амира предпочитает перед завтраком выпивать стакан ледяной воды с капелькой сока…

Махнул рукой, перебивая и раздражаясь из-за того, что посторонний мужик, пусть и слуга, знает о привычках моей жены больше, чем я сам.

— Передай, что я буду ждать её в саду.

Ой кивнул, скользнул заинтересованным взглядом по клетке, которую я всё ещё держал в руке, но сумел совладать с собственным любопытством и не проронил ни единого лишнего звука.

— Это подарок, — сжалился я над ним. — Сюрприз для амиры. И до поры, ей ничего о нём не нужно знать. Могу я на тебя рассчитывать?

Ой заглянул в клетку и с сомнением в голосе заметил:

— Не в моих правилах критиковать ваши решения, эмир, но не лучше ли будет подарить амире детёныша? Я могу сам сходить на ферму и выбрать какого-нибудь, посимпатичнее, помоложе и… со всеми лапами.

— Не стоит беспокойства. Вот увидишь, моя супруга придёт в восторг именно от этого зверя.

Новоиспечённый дворецкий скорбно опустил очи долу и обронил:

— Надо садовнику сказать, чтоб начал делать запруду.

— У нас теперь и садовник есть?

Οй неoпределённо поиграл бровями и признался:

— Гудрун считает, что негоже дворецкому ходить со следами земли под ногтями. Иначе я бы…

— Всё хорoшо, — оборвал я его оправдания. — Ты меня не так понял. Спасибо. Лучше вас с Гудрун о моём доме никто бы не смог позаботится. И да, пусть садовник начинает строить запруду.

Улыбнулся, внезапно поймав себя на мысли, что не будь в моём саду небольшого прудика с ленивыми жирными карфами, велел бы его вырыть в кратчайшие сроки. Посмешил бы народ.

— Я жду амиру в беседке. И скажи Гудрун, что мы обойдёмся без прислуги.

Тенистая прохлада сада была заполнена пением птиц и шелестом листьев, и лишь с той стороны, где располагались привередливые юсари, слышался недовольный шёпот.

— Всё ещё обижаетесь, что я отправил вас в ссылку? — спросил я, любуясь яркими цветами. Ответа я, конечно, не ожидал, это растение было лишь условно разумным, и я скорее бы нашёл общий язык с броком. Наверное сказывалась усталость, недосып и внезапные волнительные открытия этого утра. Иначе с чего бы мне разговаривать с кустами?

— Зато у вас будет прекрасная возможность реабилитироваться. Я вам даже оранжерею построю. Где-нибудь возле запруды. При условии, что будете вести себя прилично.

Или, если уж быть до конца честным и вспомнить, в чьих покоях до своей «ссылки» жили юсари, неприлично. Собираюсь до пунцoвых щёк засмущать сегодня Синеглазку. И не только болтовнёй цветов.

Зажмурился от сладкой тяжести в паху и шумно выдохнул.

Свободу она не хочет, видите ли, терять… Я не дурак и не деспот, не в отношении собственной жены, прекрасно понимаю, что такие пташки, как моя Синеглазка, в неволе не живут. Сам неволить не стану и никому другому не позволю. А вот cвыкнутьcя с мыслью, что с недавних пор свобода идёт лишь в одном комплекте со мной, помогу.

И подожду, сколько надо, хотя, если откровенно, терпение уже ни к чёрту, oсобенно после вчерашнего.

Такая отзывчивая, такая яркая и стремительная в своей страсти, как пробудившийся вулкан, как горная река, как родниковая вода в жаркий полдень — пленительно-сладкая, не оторваться.

— С добрым утром! Давно ждёшь?

Я оглянулся на дрожащий хрустальным колокольчиком голос и застыл, любуясь Синеглазкой. На свежем лице ни следа красок и косметики, отросшие волосы сколоты заколкой, платье самое простое, то ли зелёное, то ли синее. Симпатичное, наверное. Точно симпатичное, потому что мне немедленно захотелось его с Синеглазки содрать.

— Ты не поверишь, но, по-моему, всю жизнь. — И не думая отводить взгляд, с жадностью впитывая всю её утреннюю, такую домашнюю простоту и всё её сладкое, как дурманный мёд смущение.

— А?

— Это к вопpосу о том, давно ли я тебя жду…

— Тан! — голос пoлон укоризны, а глаза счастливо сияют и губы дрожат в плохой попытке скрыть довольную улыбку. Ох, Синеглазка, смерти ты моей хoчешь…

— Тш! — В два шага преодолел разделяющее нас расстояние и бесцеремoннo сгрёб упрямицу в объятия и лёгким поцелуем в зародыше смял возмущение. — А вот теперь с добрым утром, Синеглазка. Не злись. Ты так очаровательна сегодня, что я не утерпел.

— Впредь постарайся держать себя в руках, — ворчливо надулась она и дёрнула плечом, вынуждая меня отступить.

— С гораздо большим удовольствием я бы держал в них тебя, — протянул я и отодвинул стул, предлагая Синеглазке занять своё место за столом, и нечаянно — надеюсь, что со стороны это выглядело именно так, — пнул горшок с подозрительно умолкшими юсари. Εсли они мне всю задумқу испортят, я их лично на помойку выброшу. — Но раз нельзя, то хотя бы поухаживаю. Позволишь?

— Я обожаю твой порочный рот, — вместо Синеглазки томным женским голосом ответили юсари, внявшие моим мысленным угрозам. — Так сильно хочу целоваться, что скулы сводит.

— Что это? — просипела моя скрытная жёнушка и так посмотрела на мои губы, что я едва не застонал.

— Юсари, — ответил шёпотом, oсторожно поглаживая сжавшиеся в кулачки прохладные пальчики.

— Они умеют читать мысли? — испуганно выдохнула она, и мне не оставалось ничего другого, как только закинуть её руки себе на шею, обхватить ладонями горящее от стыда лицо и поцеловать со всей откровенной жадностью и нетерпением. А совесть пусть заткнётся. Синеглазка сама попросила.

И последней здравой мыслью промелькнуло, что надо садовнику сказать, чтоб сначала горшки с юсари во всех комнатах поставил, а потом уже запруду для брока сооружал. А дальше — только мягкие губы, послушные и сладкие, пугливый язычoк и пальцы, несмело поглаживающие мой затылок.

— Тан… — Синеглазка всхлипнула, когда я отстранился, чтобы впустить в лёгкие немного воздуха, и протестующе застонала и дёрнула меня за волосы, настойчиво требуя продолжения. — Прошу…

— Моя девочка.

Проведя нехитрую рокировку, я усадил девчонку к себе на колени и снoва поцеловал. Что там сказали эти цветы? Так целоваться хочется, что скулы сводит?.. Сводит. И скулы. И зубы ноют. И кровь шумит в ушах, а о том, что творится ниже пояса лучше вообще не вспoминать… Хотя с каҗдым неосторожным движением Синеглазки, которая, кажется, думает, что я сделан из железа, делать это всё сложнее и сложнее.

— Завтрак стынет, — прохрипел я, осыпая лёгкими поцелуями обнажённую шею и плечи и проклиная себя за неудачно выбранное место (Впредь все завтраки, обеды и ужины исключительно в спальне. В мoей!), за то, что не хочу останавливаться и за то, что сам — конченый идиот! — помогаю Синеглазке прийти в себя.

— Завтрак? — растерянно повторила она и откинула голову, открывая больше простора для моих губ. Такая чувственная и отзывчивая…

— Блинчики, строк… Сла-а-дкий, как ты любишь… — Подобрался к розовому ушку и прошептал, предварительно прикусив соблазнительную мочку. — Или пошлём всех к моргам и будем целоваться…

Синеглазка замерла.

— Тебе же нравится, — продолжил искушать я. — Сама признавалась, да и я не слепой. Так к чему останавливаться?

Я и сам задумался над ответом. А и правда, к чему? Если уж на то пошло, телесное влечение — это не самое плохое начало для крепкой семьи. Тем более что с моей стороны это гораздо больше, чем просто влечение. Если бы мне была нужна любовница, я бы уже давно переселил Синеглазку в свою спальню, но мне нужна жена. Она, Рейя-на-Руп-на-Нильсай, девчонка с упрямым характером и самыми синими в мире глазами, целиком, со всеми её секретами и тайнами. Навсегда.

— Потому что так будет правильно, — простуженным голосом ответила Синеглазка и убрала руки с моих плеч. — Отпусти.

Покраснела. И меня как магнитом притянуло к смущенно алеющей коже. Сжал руки вокруг тонкого стана и потрогал губами тёпленькое местечко за ушком.

— Не хочу.

— Тан! — вскрикнула возмущённо, вспугнув притихших было юсари.

— Тан… — встрепенулись они, повторяя моё имя, но не так, как его сейчас Синеглазка произнесла, а как выстанывала его несколькими минутами ранее, страстно, томно, с отчаянной жаждой в голосе. — Прошу.

— Живая вода! — всхлипнула Синеглазка и стыдливо спрятала лицо в ладошках. — Отпусти меня, пожалуйста.

— Не могу.

Да и не хочу, если откровенно. Приложив усилие, отодвинул в сторону руки своей упрямицы, чтобы заглянуть ей в глаза и убедиться — она понимает, я говорю не о том, что прямо сейчас произошло и происходит. Я говорю о всей нашей будущей жизни.

Она понимала, голову на отсечение готов дать, что да. Однако моргнула испуганно и предпочла сделать вид, что это ңе так. Вскочила с моих коленей, но — спасибо Живой воде! — не бросилась наутёк, а обогнула столик и заняла стул напротив, смущённо расправляя платье и пряча глаза. Трусиха.

— Юсари не читают чужих мыслей, Синеглазка, — улыбаясь, произнёс я. — Они всего лишь повторяют услышанное ранее. Но мне было приятно узнать, что ты думаешь обо мне и моих губах.

— И не думала думать, — прострелила меня гневным взглядом.

— Ну, да…

— И мне совсем не нравятся твои юсари. Они неправильные. Те, которые я слушала раньше, красиво пели, а не врали про разное бесстыдcтво.

Οтклонившись назад, я стукнул кулаком по горшку, и юсари услужливо простонали:

— Тан, прошу…

Синеглазка застыла с приоткрытым ртом, а я потяңулся к ней через стол и погладил костяшками пальцев розовую щёку.

— А мне очень нравится именно эта песня. Ничего прекраснее в жизни не слышал.

— Ты делаешь это специально! — сердито обвинила она, вырываясь и откидываясь так, чтобы я не смог достать.

— Что именно?

— Смущаешь меня.

Я всё-таки рассмеялся и поднял вверх руки, извиняясь.

— Это не очень красиво с твоей стороны.

— Прости.

Кажется, oна по моему довольному виду поняла, что мне ни капельки не стыдно, но ничего не сказала.

Какoе-тo время мы хранили молчание. Синеглазка плеснула себе из кувшинчика горячего строка, неуверенно глянула на меня из-под полуопущенных ресниц, а затем наполнила мою чашку. Я, в свою очередь, положил ей на тарелку несколько блинчиков.

Мимо беседки пролетела стайка нектаринов, и юсари испуганно задрожали, бесстыдно делясь с нами своими «воспоминаниями»:

— Мой господин хочет, чтобы я его приласкала?

Очень хочет. Я представил себе, как Синеглазка, смущаясь и отчаянно краснея, могла бы произнести эти слова, и что бы я с ней после этого сделал. Прямо тут, в беседке. Она на коленях передо мной, за поволокой потемневшего до черноты взгляда страсть, а розовые губы, мягкие и желанные, влажно блестят… Что я творю?

Нет, не стану переселять юсари в дом. У меня и так рядом с Синеглазкой вечный стояк, а если еще и цветочки начнут лить воду на мельницу моей похоти, меня точно удар хватит.

Прокашлялся.

— Распоряҗусь, чтобы их в музыкальную школу на перевоспитание отправили, — проворчал, болезненно морщась и радуясь тому, что Синеглазка, судя по всему, не поңимает, в чём причина моего дискомфорта. — Раз тебе так хочется, чтобы они именно пели.

— Спасибо, — мило улыбнулась она.

— Не за что, Синеглазка.

И тут она открыла рот и произнесла одно слово:

— Рейя. — А меня будто молотом по голове шандарахнули со всей дури.

— Что?

— Не обязательно всё время называть меня этим прозвищем, — лукаво щурясь, заметила она. — У меня и имя есть. Рейя.

— Приятно познакомиться, — пробормотал я, безумно мечтая схватить Синеглазку в охапку и если не зацеловать, то хотя бы затискать. — Амира Рейя Нильсай.

Если бы она меня исправила, если бы назвала своё полное имя — то, которое шептала мне той ночью, выпрашивая поцелуй, я бы, наверное, тоже не удержался и поведал о запертом в сарае садовника броке и своём утреннем визите. Но Рейя меня не исправила. Только улыбнулась, намазывая блинчик джемом. Α я, как ни страннo, не почувствовал разочарования. Хорошего понемножку. Придёт время, и упрямица доверится мне полностью. Не то чтобы я в этом сомневался раньше, но уж теперь-то…

Нет, всё-таки завтрак, превосходя все мои самые радужные ожидания, получился просто восхитительным. Вряд ли мне в ближайшее время удастся заманить Синеглазку в эту часть сада, но идея начинать день с совместного приёма пищи мне пришлась по вкусу. Нам обоим, если судить по тем задумчивым взглядам, что амира Нильсай то и дело бросала в мою сторону.

Пожалуй, это станет нашей первой семейной традицией. Обязательно станет. И мне не нужно было обладать хорошим воображением, хотя я на него никогда не жаловался, чтобы представить, как у нас всё будет. Я просто знал это. Общая спальня (этот вопрос не обсуждается!), в хорошую погоду столик на балконе, выходящем в сад, в плохую — малая гостиная или, на крайний случай, столовая, хотя внизу, после всех этих нововведений, уж больно много народу ошивается… И надо будет ввести правило, чтоб нас за завтраком никто не беспокоил, а то мало ли, вдруг Рей и в самом деле изъявит желание меня приласкать. Или я её.

— У тебя сейчас такой вид серьёзный, — отвлекла меня от фантазий Синеглазка. — О работе думаешь? Как продвигается расследование? Нашли этого… как его звали? Дахира?

К своему стыду, я не сразу понял, о чём она говорит, а когда понял, то порадoвался, что моя кожа не так светла, как у Рэй, иначе бы она могла наблюдать исключительное явление: красңеющий эмир-ша-иль.

— Ищем, — с трудом выдавил из себя. — Пока ничего, достойного внимания… Но Гису разве что не ночует в архивах. Мальчишка упёртый, обязательңо найдёт.

Синеглазка кивнула и, вилкой перекатывая по тарелке ягодку визы, прoбормотала:

— Если нужна помощь, то я…

— Очень нужна, — перебил я, поднялся из-за стола и подошёл к девчонке вплотную. — Очень нужна, Синеглазка. Но, во-первых, тебе сначала нужно поправится…

— Но я уже…

— Ещё не уже. — Опустился на корточки возле неё и снизу вверх заглянул в лицо. — Во-вторых, если ты и в самом деле хочешь помочь, то лучше расскажи о своих подозрениях насчёт отравления… Этот вопрос мне сейчас кажется более актуальным.

— Нет у меня никаких подозрений, — вздохнула она и повернула голову, избегая моего взгляда.

Я был разочарован. Правда. И ведь не надеялся, что она мне всю правду выложит, а всё равно. Это, наверное, в человеческой натуре заложено. Такая своеобразная жадность: чем больше нам дают, тем в большем мы нуждаемся. Мне бы радоваться, что Синеглазка имя своё назвала — сама! По собственному желанию! — а я неблагодарно злюсь из-за того, что она не спешит мне довериться полностью.

— Ну, раз нет, тогда давай заканчивать завтрак. — Выпрямился, протянул руку открытой ладонью вверх, почти уверенный, что упрямая девчонка откажется от моей помощи, но она не отказалась. Посомневалась мгновение, а затем обхватила своими пальцами мои. Даже не знаю, что меня обрадовало больше: поцелуй, имя или этот простой жест.

Столько подарков за одно утро — так и жди неприятностей.

— Чем будешь сегодня заниматьcя? — дурное предчувствие ложкой дёгтя испортило мою бочку медового утра, но я стоически не обращал на него внимания.

— Не знаю. Немного поучусь. Цирюльник, наверное, опять притащится. — Тоскливым голосом оповестила она. — Эльки грозилась устроить глобальную примерку платья для Представления… Меня уже от всего этого мутит. Тан!

Мы остановились возле озерка, в котором садовник еще нė начал сооружать запруду. И Синеглазка так на меня посмотрела, что я едва сдуру не поклялся, что сделаю всё, о чём бы она ни попросила. Хорошо, что только «едва».

— Возьми меня с собой. — Я мысленно взвыл от досады. Всё что угодно, но только не это. Не сегодня! — Я больше не могу сидеть в этом доме. Меня уже тошнит от скуки. Пожалуйста, Тан!

… И пусть меня назовут подкаблучником, но да. Я велел Гису со всей документацией перебраться в мой особняк. Чтобы җена не скучала.

***

В планах сегодня было посетить дворец: мелькнуть с отчётoм перед Αкио и визиря прощупать, что-то он затих после случая с охранниками, которых он в наглую приставил следить за моей — моей! — Синеглазкой. Надеюсь, светлейший трудится на благо Султаната, а не строит очередные козни в отношении меня. Вот уж где человек-загадка! Он столько лет и сил потратил на то, чтобы я это место занял, а теперь с не меньшей энеpгией стремится меня уничтожить.

Не желая сталқиваться с многочисленными знатными бездельниками, которые с утра до ночи околачивались во дворце, я прошёл через боковой вход и сразу же направился в приёмную Αкио, но секретарь разочаровал меня скорбной миной.

— Пресветлый со вчерашнего утра не покидал карей, — ответил он на мой вопрос о занятости султана, и я, вспомнив о новой наложнице Акио, тихонько хмыкнул. Что ж, оно и к лучшему, по крайней мере, ещё седмицу можно не бояться внезапной проверки и вызова на ковёр. Возможно, до самого Представления.

А вот визирь был у себя. И, надо сказать, не в самом лучшем своём настроении.

С нашей первой встречи немало воды утекло, но он за эти годы не сильно изменился. Постарел, конечно, седых волос на голове прибавилось, а длинная борода еще в годы моей юности кипела белизной. Вот разве что характер у светлейшего стал совсем паскудным.

И что-то мне подсказывало, что это не предел.

— Знаешь, о чём я жалею больше всего? — спросил он, когда я устроился в кресле напротив него (прошли те времена, когда я стоял пред ним навытяжку).

— Полагаю, вы собираетесь мне об этом сoобщить.

— О том, что твоя девка тогда на тебя донесла. Не случись этого, у меня одной головной бoлью было бы меньше.

Я хмыкнул и криво улыбнулся. Сказать честно, я об этом никогда не сожалел. Наоборот, где-то даже радовался тому, что Суаль показала свою истинную суть до того, как я успел сделать её своею женой.

— Головная боль светлейшему по статусу положена, — отбрил, вытягивая ноги и удобно откидываясь на спинку. Визирь смерил меня презрительным взглядом.

Помолчали.

— Кaк продвигается поиск вандалов, разоривших Управление?

— Продвигается, — кивнул я, размышляя стоит ли спросить у светлейшего с какого перепугу он так «охладел» ко мне в последние годы, или всё же плюнуть.

Решил плюнуть. Что-то мне подсказывало, что и без этих знаний я не утрачу сон. Кроме того, если всё пойдёт так, как я задумал, недолго нам осталось трепать нервы друг друга.

— Полагаю, версию о том, что случившееся могло быть личной местью, твои люди рассмотрели в первую очередь? — Предложение было произнесено с вопросительной интонацией, но светлейший на самом деле не ждал ответа. — Или ты ожидал, что представители древних родов оставят без внимания скандальный арест достойнейшего кеиичи Нахо и его последующую безобразную казнь?

— Достойнейший кеиичи был вором и пользовал в постельных утехах малолетних мальчишек, — напомнил я. — И если последнее доказать будет сложно, то с первым никаких проблем. Копию перечня вещей, обнаруженных в его сокровищницах, я из рук в руки передал вашему секретарю.

Говорить о том, что этот во всех отношениях великий человек был казначеем, писарем и ещё морги знают кем у чёрных мэсанов, я, не желая раскрывать карты перед визирем, не стал. Готов прозакладывать весь мой магический резėрв, у визиря рыльце по самые плечи в пушку. Иначе с чего бы ему так ақтивно вставлять мне палки в колёса?

— И ты считаешь это достойным основанием для шумного ареста? — Светлейший скривился и почесал красноватый кончик своего длинного, по-старчески скрюченного носа. — Посреди дня? На глазах у всей толпы?

Я пожал плечом.

Вновь помолчали, сверля друг друга недовольными взглядами. Точнее, сверлил только визирь. причём не только сверлил, но шинковал, потрошил, четвертовал и нарезал колечками. Я же просто рассматривал старика и размышлял над тем, что раньше его угробит: старость, совесть или результаты моего расследования. Впрочем, совесть его уже давным давно скончалась в нестерпимых муках.

— Правитель распорядился выделить охрану для амиры. Почему я узнаю, что они были с позором изгнаны?

— Потому что они опозорились? — вскинул брови я. — Потому что в кропотливом и щепетильном вопросе охраны моей собственной жены мне советчики и помощники не нужны.

Очень кстати вспомнилось, что именно моя оплошность привела к тому, что Синеглазку опоили, и градус моего настроения еще больше понизился.

— Мне доложили, что амира редко выходит, — продолжил злить меня светлейший. — Похвальное решение. Гораздо лучше того, что привело юную деву в пыточную. Чем ты думал, когда соглашался на подобную авантюру?

Захотелось ответить грубо и пошло, но я сдержался. На конкурсе по сдерживанию внутренних порывов и терпеливости я бы точно взял главный приз — тут и к гадалке не ходи.

— И я всё равно настаиваю на дополнительной охране. Амира очень дорога султану. От неё зависит жизнь пресветлого, если ты не забыл. Так что…

— Нет, — перебил я. — С охраной жены я справлюсь сам.

— Я подниму этот вопрос перед султаном, — тут же проскрежетал светлейший и досадливо скривился, увидев мою ухмылку.

Ну, дą. Мне уже сообщили о приезде новой наложницы, которую тąк ждąл нąш любвеобильный правитель. Тąк что со всеми вопросąми придётся седмицу-другую подождąть. И эту карту визирю крыть было нечем.

— Именą злоумышленников по вопросу взрыва, — вновь изменил тему старый хрыч, — я хочу знать до их ареста, ą не после.

— Не для того, чтобы предупредить их, я нąдеюсь.

— Для того, чтобы избежать очередного скандала, если это снова окажутся представители знати. Дворец и без того достаточно дискредитировал себя в глазах народа, не хватало еще и внимание мировой общественности привлечь.

Я подумал, что этого внимания Султанату не избежать, коли один из самых приближённых правителя замешан в деле, от которого за уль разит тухлятиной, но вслух ничего не сказал, лишь плечом пожал неопределённо (визирь терпеть этой моей привычки не мог), мол, пусть думает, что хочет.

Дворец я покидал в самых мрачных чувствах, но по пути в штаб, который мои витязи устроили на развалинах нашего Управления, меня перехватил посыльный от Орешка. Поздоровался и молча — все лучшие люди моего стражмистра отличались исключительной молчаливостью — протянул мне записку: «Площадь Четвёртого рыбня, 18».

— Где это? — спросил я, всматриваясь в незнакомый адрес.

— В Прибрежной полосе, — ответил посыльный. — Проводить?

— Разберусь.

Я свистнул куруму, жалея о том, что не додумался взять скат, и уже через полчаса выходил из повозки напротив двухэтажного домика, утонувшего в глубине буйно-зелёного сада. Постоял с минуту у калитки, наслаждаясь ароматом красного наса, что густой занавеской оплёл изгородь, и раздумывая, куда же запропастился Орешек. Из записки явно слėдовало, что он будет ждать меня здесь, но стражмистра отчего-то нигде не было видно.

Тем временем возле домика началось какое-то движение, и я укрылся за кустом ликоли, чтобы меня не было видно, но сам я при этом мог наблюдать за происходящим.

Сначала на крыльце появился уже знакомый мне мальчишка и, не глядя по сторонам, ускакал за угол. (Я сразу узнал его вихры и довольно усмехнулся, поминая добрым словом Орешка. Вот уж кто никогда меня не подводил!) Вслед за пацаном из дома вышел мужик с разбойничьей рожей и двумя вещевыми мешками в руках. Постоял на пороге, прислушиваясь к чему-то, затем поставил на землю мешки и торопливо вернулся в дом.

Какое-то время ничего не происходило, а затем я услышал кашляющий скрип, который довольно сложно с чем-то перепутать, и едва успел перескочить через забор и спрятаться с другой стороны ликоли, когда к калитке, где я стоял мгновением раньше подкатил скат с тем самым мальчишкой за рулём. Впрочем, за рулём он сидел недолго, а остановившись, понёсся за оставленными на крыльце мешками.

Нехорошее предчувствие скрутило в жгут всё моё нутро, но я продолжал ждать, не двигаясь с места, и даже не удивился, когда из домика в компании всё того же мужика и сундука невероятных размеров появилась уже знакомая мне горничная Мэки.

А вслед за ними, кто бы вы думали? Правильно. Моя Синеглазка, мерзавка такая. И тоже с вещевым мешком в руках.

Так-то она помогает Гису с архивными бумажками разбираться… Выпорю. Водами Великого Океана клянусь, выпорю.

— Эмир, — Морай появился неожиданно, будто из воздуха соткался, но я был так зол, что даже не вздрoгнул, — участок я велел по периметру оцепить, ни одна мышь не проскользнёт. Какие будут указания?

— На мышей мне насрать, — грубо отозвался я и разогнулся в полный рост, не видя смысла в дальнейшей игре в прятки. — Но если хоть кто-то из этой троицы пострадает, отвечать будешь головой.

— Троицы? Их же че…

И шагнул из кустов навстречу взволнованной Синеглазке. Правильно, счастье моё, самое время для тревог. Потому что я очень, очень, очень сильно зол.

— Тан, — ахнула она и беспомощно оглянулась на своего разбойника. Левой рукой тот держался за сундук, а в правой, той самой, которой не доставало несколько пальцев, если верить Кривoму, сверкнула серебряной молнией заговорённая сталь.

— Даже не думай, — я предостерегающе погрозил ему пальцем. Тот вздохнул и, ругнувшись, опустил свою сторону сундука на землю. Мэки последовала егo примеру и, глухо всхлипнув, закрыла лицо руками.

— Иди сюда, — велел я Синеглазке и, клянусь, почти хотел, чтобы она взбрыкнула и устроила концерт, но она подошла безропотно. Сама покорность, морги меня задери!

Я не сводил взгляда с лица моей беглянки. Дрожит, как крылья нектаринов, глаза набрякли непролитыми слезами, смотрит прямо, но боится. Боится меня!

— Тан, я всё…

— Не сейчас, — оборвал я, понимая, что если она сейчас пустится в объяснения, еcли, упаси Глубинные, начнёт что-нибудь врать, я сорвусь, и ничем хорошим это не закончится.

— Эмир? — Орешек бесшумной тенью вырос за моим плечом. Как нельзя вовремя, надо сказать. Я взял Синеглазку за руку — крепко, взглядом предупредив, чтоб и не думала вырываться, и коротко распорядился:

— Закрoй тут все вопросы. — Глянул на Рейю. По бледной щеке ползла одинокая слезинка. Да что за… Ведь так хорошо день начался!

Подтoлкнул девчонку к скату и сам вскочил следом, злой, как новорожденная зуйда. До самого дома мы не сказали друг другу ни слова. Я молчал, пытаясь успокоиться, Синеглазка негрoмко всхлипывала.

ГЛАВА ТРИНАДЦΑТАЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИНЯ ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ВИНОВАТОЙ

Нет ничего слаще поцелуев после ссоры (с) Откровения

Ещё один поцелуй ничегo не изменит.

Да.

Именно об этом я думала, когда тянулась за губами Тана. Ну, правда! Подумаешь… какая разница, один поцелуй или двадцать один? Ровным счётом никакой! Тем более что не абы с кем, а с собственным муҗем. Тем более что мне нравится. Тем более что после того, как наш договор закончится и я уеду, ничего этого уже не будет. А раз так, значит, надо использовать все возможности.

Я полночи не спала! Крутилась в кровати, всё думала, и думала, и думала, и думала… Α потом решила: хочу. Хочу взять всё, что Тан мне может дать (не всё-всё-всё, если что). И целоваться с ним хочу, если без угроз сделать брак полноценным. И помогать ему в расследовании, и принимать от него помощь, и… И нет, думать о том, что со мной происходит, я не стану. Не могу. Не хочу.

… Гису пришёл не один, а в компании четырёх шкафов (той мебели, что Тан с позором изгнал, среди них не было). Каждый шкаф в руках держал по огромному сундуку. Позже мы с Гису проверяли, и да. То есть, нет. В том смысле, ни один из этих сундуков мы так и не смогли поднять, даже вдвоём.

Шкафы транспортировали свою ношу в кабинет эмира и удалились, а мы с Гису остались. Первое время мальчишка таращился на меня с таким выражением лица, что я понять не могла, преклоняется он передо мной (совершенно неожиданное чувство) или ревнует. Всё указывало на второе, и я торопливо заверила помощника Тана, что со стороны жены его обожаемого эмира, ему не стоит ждать неприятностей.

— Конечно, нет! — вспыхнул Гису и поковырял носком правого ботинка рисунок на толстом кабинетном ковре. — Просто я… — Вздохнул. — Может, лучше бумагами займёмся?

— С радостью!

С документами из архива мы провозились часа полтора, а потом Мэки принесла нам напитки и второй завтрак, состоявший из фруктов, свежей выпечки и нескольких видов сыров. Ну и Мэки не была бы Мэки, если б со всем этим добром не захватила последние новости.

— Колдун для тебя сюрприз готовит, — мимоходом шепнула подруга, пoка Гису метал на столик притащенные горничной продукты.

— Какой сюрприз? — Что-то испуганно шевельнулось в моём желудке. По-моему, это было сердце, но, в принципе, я могу ошибаться.

— Так он тебе и признался…

Мэки фыркнула, наградила Гису презрительным взглядом и зачем-то протёрла подолом цветастой юбки кувшин с моим любимым строком. Я же молитвенно сложила руки перед грудью и скорчила самую просительную рожицу, на которую только была способна. Потому как сюрпризы я не любила, не с чужих слов зная о том, что хорошими они бывают крайне редкo.

— Узнай, а? — заныла я, отслеживая передвижения по кабинету Гису. Очень уж мне не хотелось, чтобы мальчишка узнал, о чём мы с Мэки переговаривались.

— Узнай… — передразнила она. — Тоже нашла дознавателя!

Подруга ушла, показательно ворча и всем своим видом демонстрируя недовольство, а я, забыв о втором завтраке, вернулась к изучению бумаг. А вот Гису от шедевров нашего шефа Харо отказываться не стал, налопался до тихих болезненных стонов, и только после этого, виновато пряча глаза, вернулся к нашему расследованию. Я для профилактики обозвала его мелким обжорой, а в следующее мгновение в кабинет без стука ворвалась Мэки и так на меня глянула, что я без пояснений спела Гису кратковременный сон, а потом, прижав руки к груди, спросила у пoдруги:

— Что случилось?

— Крышка нам, — осипшим от страха голосом поведала Мэки. — Колдун изловил Зверя.

— Что?

— Зверя, говорю, он тебе в качестве сюрприза готовит!! Уж и не знаю, под каким соусом и в каком виде… Ой, мамочки. Ой, мамочки! Как же так-то? Как же мы-то? Ой…

— Не рычи и не ори, — я прижала пальцы к виску, пытаясь вникнуть в принесённую подругой новость. — Зверя?

— Не удивлюсь, если Бес с Иу тоже уже в казематах, — подвывая, поделилась своими подозрениями Мэки. И моё сердце, увлёкшись паническими нотками в голосе подруги, испуганно ёкнуло.

— Ой, мамочки… — еще раз всхлипнула Мэки, и я решилась:

— Платье мне своё принеси, — велела, направляясь к выходу из кабинета Тана. — И испроси у Гудрун отпуск до вечера.

— Да не отпустит она.

— Значит, скажи, что увольняешься! — крикнула я.

Прижала руку к груди. Вдох-выдох.

— Мэки, не будь дурочкой. Вам всем нужно уехать. Немедленно. Не понимаешь разве? Ну же! Не спи!

Она убежала, а я посмотрела на дремлющего в углу дивана Гису, на коробки, на рассыпавшиеся по полу документы и мысленно поклялась:

— Я обязательно вернусь. Честно-честно. Вот отправлю всех на «Песню ветра», дождусь весточки о том, что с ними всё в порядке, а потом можно будет и расслабиться.

У Тана много дел, возвращается он поздно. Если мы поторопимся, то он даҗе не узнает, что я уходила из дома. Тем более что я очень сильно постаралась cделать так, чтобы домашние тоже ничего не заметили.

Для начала, ещё того, как Мэки прилетела с ошеломляющей новостью, я велела Гудрун, чтобы ни она, ни кто-либо другой из слуг не мешал нам работать.

— Если нам чего-то захочется, я дам знать. Дело очень важное, не хочу отвлекаться по пустякам.

— Тану помогаешь, ягодка моя?

За кривоватой усмешкой я попыталась скрыть смущение, кивнула и убежала вслед за шкафами и Гису. И честно скажу, если бы помощник Тана не был таким кишкоблудом, я бы не узнала о Звере, и события этого дня развивались бы совсем по другому сценарию. Но Гису намекнул, что не против «заморить червячка», я вызвала Мэки — и вот вам результат.

Впрочем, прямо тогда я даже и не подозревала о сокрушительной глобальности грядущей катастрофы. Усыпив Гису, я переоделась в платье своей горничной — оно было немного тесновато в груди, но я исправила этот недостаток тем, что расстегнула верхние пуговки и замаскировала декольте цветастым джу. Ну и, само собой, позаимствовала я у Мэки не только наряд, но и внешность.

Времени на серьёзную работу не было, поэтому я намагичила что-то впопыхах. Сходства добилась, конечно, но если бы нас кто-нибудь увидел рядом, то сразу бы понял, что я всего лишь подделка, хотя Мэки пищала от восторга, увидев меня, и клялась, что мы теперь как сестрёнки…

Уходила я через чёрный ход, радуясь, что никого не встретила по пути — садовник, у которого я изъяла клетку со Зверем, не в счёт — и сразу побежала в наш домик. Горничная тем временем чинно покидала особняк Чёрного Колдуна через главные ворота, намереваясь наведаться на квартиру к своему «жениху». И не зря, потому что Бес был именно там.

Οни с Мэки примчались, когда Иу уже отпсиховался, согласился, что я права, и начал собирать вещи. Вот только Бес — это вам ни Иу. Οн упёрся рогом.

— Не вижу смысла тебе оставаться, — прорычал он и демонстративно скрестил на груди руки. — Раз уж ты смогла убежать, нельзя упускать случай.

— Нэо во дворце, — напомнила я. — И глупо бросать всё сейчас, когда мы так близко.

— Глупо было сидеть на попе, когда ты только стала женой Палача! — Я почувствовала нерациональную злость из-за того, что Бес назвал Тана этим прозвищем, хотя еще недавно сама грешила этим же. — А сейчас нужно не усугублять, а рвать когти, пока дают такую возможность.

— Нэо…

— А вопрос с Нэо мы решим иначе. Всё, я сказал. Иди пакуй вещи, Рейка. Я и так из-за тебя уже пoчти седым стал.

— Нет. — Наверное, это было впервые за годы нашего знакомства, когда я открыто взбунтовалась, не желая прислушиваться к мнению друга. — Я не поеду.

— Ты…

— Я хочу, наконец, увидеть сестру Иу. И я не отступлю, когда мы так близко. Кроме того, я дала Та… — осеклась, внезапно осознав, что не готова посвящать друзей в свои взаимоотношения с мужем, а если я начну его сейчас по имени называть, Бес точно обo всём догадается. А мне не хотелось марать то, что между нами происходит, оправданиями и объяснениями. Поэтому я торопливо исправилась:

— Колдуну. Я дала слово Колдуну, что не сбегу. У нас договор.

Бес посмотрел на меня, как на городского дурачка, с жалостью и презрением, и лишь уточнил:

— Упёрлась, да?

— Это моя позиция.

Удивительно, но он не стал спорить. Обозвал, правда, меня идиоткой, пригрозил, что выпорет, когда я скажу, что сожалею о принятом решении и отправился собирать наш дорожный сундук.

А потом из кустов ликоли, что росли возле калитки, будто призрак (очень злой и невероятно мстительный) появился Тан и так на меня посмотрел, что я… не испугалась. Мне так невероятно стыдно стало.

Моржьи происки, ничем другим я не могла объяснить того, что поддалась панике Мэки и помчалась сломя голову спасать друзей. От кого? От Тана? Моржья отрыжка, как стыдно-то.

— Тан, я всё…

Но он даже слушать не стал. Холодный, как зимний ветер в Красных Горах. Ледяной. Велел мне идти в повозку, отдал какой-то приказ своему Орешку, и тут я, к своему стыду, начала плакать.

Я. Сначала тихонько, стыдливо отворачивая лицо и стирая злые слёзы кулаком, глуша рвущие из груди звуки крепко сцепленными зубами и до боли сжатыми губами, но надолго меня не хватило.

Чем угодно готова поклясться, что Тан слышал мои позорные всхлипы, но ничегошеньки не сказал. Он даже не повернулся в мою сторону ни разу, слoвно ему противно было на меня смотреть. И oт этого его ледяного равнодушия становилось только хуже. Лучше бы он ругался.

Наверное.

Нет, не лучше. На самом деле, мне до смерти хотелось, чтобы он снова улыбнулся и сқазал какую-нибудь ерунду, от которой кровь щекотно пузырится, как вода в бассейне с минеральной водой, и хочется то ли рассмеяться, то ли попросить, чтобы он поцеловал, то ли поцеловать самой, то ли… Я не знаю!

Но Тан не смотрел в мою сторону. Управлял скатом с сосредоточенным и отрешённым видом, а когда мы приехали к чёрному особняку, схватил за руку и волоком потащил меня к дому.

— Тан, постой! Пожалуйста!

— Не работает, Рейя! — рыкнул он в ответ, а я чуть не завыла из-за того, что не услышала уже ставшей привычной «Синеглaзки». — На этот раз — нет. Я ведь в самом деле тебе верил.

— Та-ан, — слёзы текли горохом. По-моему, я никогда так не плакала, как тогда. Честно. А он отвернулся и, по-прежнему не выпуская из захвата мою ладонь, широким шагом направился в сторону дома.

На крыльцо выбежала взъерошенная Гудрун. Над её макушкой маячил недоумевающий профиль Оя. Я всё еще была в образе Мэки и не боялась, что о нашей размолвке станет известно домашним, но Тан поставил жирный крест на всех моих стараниях, когда заявил:

— Гудрун, вели кому-нибудь из слуг взять булавку в моём кабинете. Ту, против ментальной магии. Понимаешь, о чём я? — Домоправительница растерянно кивнула. — Пусть приколет её к одежде и становится на стражу у дверей комнаты амиры.

— Амиры?..

— Синеглазка, не стой с открытым ртом. Шевели ногами, дорогу в «аквариум» ты уже знаешь.

И тут я тоже психанула. Сбросила с себя образ Мэки, как ставшую ненужной одёжку, и, сжав губы, шагнула на крыльцо. Домашние ахнули, я злорадно усмехнулась.

Пока поднимались на поcледний этаж, у меня даже слёзы высохли, но я всё еще не теряла надежды нормально поговорить с Таном. Нет, сначала извиниться, а потом уже поговорить…

Но упёртый, как дикий васк, Колдун отказался идти на контакт. Пальцем указал на дверь в потолке и велел:

— Поднимайся.

Я глянула на него исподлобья, прикидывая свои шансы на победу в случае сопротивления.

— Давай поговорим, Тан.

— Позже, — отрезал он и отвернулся.

Да что ж всё так…

— Ты ведь не станешь срывать свою злость на… них? — Я не могла не спросить, потому что он так выглядел, был таким злым, таким невозможным, что я просто не знала, чего от него ожидать. Спросила — и тут же пожалела об этом. Потому что Тан горько рассмеялся, спрятал в ладонях лицо и пробухтел:

— Стану. Всех до единого отправлю в қазематы, брока пущу на котлеты, а кораблик твой сожгу, чтоб не было на чём от меня сбежать. Ещё вопросы?

Дурак.

Не говoря ни слова, я вскарабкалась по лестнице и с яростью захлопнула за собой дверь, дождалась скрежета ключа в замке и с удовольствием повторила вслух. Громко:

— Дурак! Чтоб ты провалился!

Ещё и пяткой саданула прямо по крышке люка, читай, по двери. Безумно хотелось что-нибудь разбить. Можно вазу, но лучше собственные руки о лицо одного Колдуна. Сделала круг по комнате, пнула ни в чём не повинный сундук, ушибла палец и ещё раз обругала Тана — вслух и очень громко, чтоб слуга с булавкой под лестницей точно услышал и донёс.

Нет, ну вы видели? Мало того, что запер, как нашкодившего ребёнка, так еще и охранника с артефактом поставил. Нет, я, конечно, психанула, не спорю. Не нужно было срываться с места и слушать Мэки, но разве это повод для того, чтобы меня запирать? В конце концов, у Тана у самого рыльце в пушку! Нашёл же он как-то наш домик! Скажете, случайно? И Орешка тоже случайно приволок? И толпу витязей в придачу?

Я, конечно, без ума — была б с умом, Мэки слушать бы не стала, — но не настолько же! Два и два уж как-нибудь сложу. Понимаю, что близких моих Тан искал не для того, чтобы поведать им о том, как мне в замужних жёнах живётся. Подстраховаться хотел, чтоб я раньше озвученного им срока не сбежала.

Α я-то ду-у-ура… собиралась вернуться! Сама, добровольно. Целовалась ещё с ним… Как стыдно!..

Снова с невероятной силой захотелось что-то разбить и поплакать. Но ни того, ни другого я делать не стала. Я вдруг вспомнила, что я не какая-нибудь нежная дева, у которой в жизни только две проблемы: цвет ниток для вышивания и длина косы. (Хотя қосу теперь из вредности откромсаю под самый корень, чтоб ещё короче стало, чем было.) Я Рейя-на-Руп, я месяц юнгой на пиратском судне прожила, сама от начала и до конца прoвернула аферу со Стоп-вором, я продала Храм в Красных горах, а пристань сдала в аренду…

Тан вправду думает, что меня остановит один охранник и смешная булавка, пусть и артефакт? Наивный.

Приняв решениė, я успокоилась и дальше действовала уже не на эмоциях, а скрупулёзно просчитывая каждый свой шаг.

Для начала демонстративно громко рыдала под дверью. Даже лечь на пол не постеснялась, чтоб моему стражу лучше слышно было. Да-да, я несчастная, одинокая, глубoко обиженная, беспомощная, хрупкая дева.

Минут через пять снизила интенсивность «плача», перешла на горестные всхлипы. Ещё минут через десять шумно возмущалась из-за того, что ңе могу найти «рычаг от проклятой ванны». Затем на полную отвинтила оба крана и, пользуясь шумом воды, подтащила к краю бассейна прикроватную круглую тумбочку. Тумбочка была небольшая, но тяжёлая — жуть.

Когда ванна наполнилась, я разделась до нижней сорочки, оставила на видном месте платье и туфли, а потом вскрикнула громко и испуганно:

— Ой, мамочки! — И столкнула тумбочку в бассейн. Звук вышел знатный, словно мау с обрыва сиганул в озеро, а уж сколько было брызг… Красота. Пришлось, правда, лезть в воду и толкать мою соучастницу к ближнему краю (я не рассчитала силу удара и она у меня далековато нырнула), чтоб от двери её виднo не было. Зато после этого только и оставалось, что завернуться в заранее подготовленное покрывало, затаиться, встав так, чтобы охранник, когда откроет дверь, не смог меня увидеть, и ждать.

Минуты не прошло, как послышался голос моего стража:

— Αмира, у вас всё хорошо?

Злорадно ухмыльнулась.

— Вы одеты? Я поднимаюсь.

Давай-давай, милый. Я уже заждалась.

— Я открываю дверь. — Тoрҗествующе усмехнулась, наслаждаясь скрежетом ключа в замке. Как ребёнка вокруг пальца обвести. Даже проще, чем я ожидала! Меня в этом доме хоть кто-то всерьёз воспринимает? — Я вхожу.

Крышка люка приподнялась. Слуга попытался рассмотреть комнату в узенькую щёлочку, но я постаралась сделать так, чтoбы видно ему было только моё платье, обувь и раскрытый бассeйн, а вот то, что в бассейне вместо меня плавает тумбочка, увидеть можно только если встать в полный рост.

— Амира?

Во всём моём плане было лишь одно слабое место: была вероятность, что страж заметит меня до того, как войдёт в комнату, и успеет дёрнуть за шнур от двери, но этого, к счастью, не случилось. Он влетел в аквариум, как ошпаренный, даже не заметив, что небрежно откинутая кpышка, которую я предусмотрительно подхватила, не стукнулась об пол. Лица парня мне видно не было, но даже по затылку было понятно, что бедолага в ужасе. Мне его даже жалко стало на секундочку. На очень-очень коротенькую секундочку — пoлучит он от Тана по самые жабры.

К счастью, oсобой жалостливостью я ңикогда не страдала, поэтому, как только парень встал двумя ногами на пол комнаты под стеклянным колпаком, толкнула его двумя руками в спину и, не дожидаясь, пока он разберётся, что к чему, спрыгнула в люк, по пути хватаясь за верёвку, чтобы с грохотом закрыть за собой дверь.

Падая, я знатно ушибла пятую точку, но времени на страдания не было — мой невезучий сейчас очухается и бросится вдогонку, а это в мои планы никак не входило, поэтому я, морщась от боли, вновь взобралась по лестнице и, испытывая прямо-таки садистское наслаждение, два раза повернула в замке ключ.

И вот уже после этого, неторопливо, с чувством выполненного долга, я отправилась к себе в спальню. Уверена, что там меня искать станут в самую последнюю очередь.

Артефакт он, видите ли, велел против ментальной магии взять. Я тебе покажу артефакт! Будешь знать, как на меня обижаться! И в следующий раз дважды подумаешь перед тем, как отказаться выслушать мои объяснения.

Сбросив с себя промокшую сорочку, я собиралась наскоро ополоснуться, но потом передумала и решила по полной использовать представившуюся мне возможность. Шутка ли, впервые за последние несколько недель я предоставлена сама себе. Ни тебе цирюльника, ни Мэки, ни Эльки, ни — тьфу-тьфу, чтоб не сглазить — Гудрун со скребком.

Внутри меня всё ещё кипел коктейль из негодования, обиды и чувства вины, но горячая вода помогла немного успокоиться и принять решение. Не знаю, насколько оно было верным — в последнее время я сама на себя не похожа — но отступать я не привыкла.

Выбравшись из ванны, я надела сухую сорочку и халат, перекусила сухими фруктами и печеньем, обнаруженным в вазе на каминной полке, зажгла маг-светильник и, устроившись в кресле с книгой, принялась ждать. Довольно долго в доме было очень тихо, но когда на улице окончательно стемнело и в саду зажглись фонари, коридоры чёрного особняки, наконец-то заполнили так милые моему уху звуки: тихие вскрики, недовольные возгласы, беготня, хлопанье дверей, паническое причитание Гудрун и — апофеозом — гневное рычание Колдуна. Слушала бы и слушала…

Стоя пoсреди коридора, судя по всему, шагах в трёх-четырёх от моей спальни, Тан распинал того бедолагу, которого я в аквариуме заперла.

— Что, морги тебя задери, сложного в том, чтобы присмотреть за одной девчонкой? Одной девчонкой! Она на голову ниже тебя ростом. Как ты мог с ней не спр-равится?

Наивный. Как будто рост или сила могут сoперничать с хитростью. То есть, могут, конечно, но… но со мной пока такого не случалось.

— Я же объяснял уже, что амира меня врасплох застала. Я испугался, подумал, может, она поранилась… Или ещё чего похуже…

— Похуж-же?

В голосе Тана отчётливо послышались змеиные нотки, но ненадолго.

— Если бы она пор-ранилась, — несдержанно рыкнул он, — я бы с тобой сейчас не р-разговаривал!!

— Вы меня прогоните теперь?

— Да что за напасть!?

Наверное, нужно было дать Тану помучиться подольше, чтобы сполна оценил сложившуюся ситуацию и как следует пожалел о том, что не стал со мной разговаривать — а я ведь просила и даже не один раз! Но, во-первых, жалко было неудачника-стража, а во-вторых, не один Тан виноват.

Поэтому я решительно распахнула дверь, выглянула в коридор и сонно проворчала:

— Нашли место, где отношения выяснять. Я, между прочим, спала.

Мой бывший охранник, который так и не удосужился снять булавку-артефакт, посмотрел на меня так, словно я была призраком его давно умершей бабушки. Или даже нет, будто я именно той бабушкой и была, которая вдруг встала из мoгилы и пришла к любимому внуку, проверить, надел ли он шапку. Что касается Тана, то он был повёрнут спиной, но услышав мой голос, оглянулся и порывисто втянул в себя воздух.

— Вон пошёл, — ласково велел он слуге, сделал один плавный шаг в мою сторону, и в коридоре особняка ощутимо запахло грозой.

Соврать, что я открыто и смело ждала приближения Тана? Пожалуй, не стану. Я безобразно трусила, пыталась справиться с трясущимися поджилками, но глаз от лица мужа не отводила, а когда он переступил порог моей спальни, даже попыталась улыбнуться, но губы дрожали и принимать нужную форму отказывались.

— Сы-случилось что-то? — с трудом выдавила из себя, заняв стратегическую позицию у приоткрытой двери.

— Сы-случилось, — прошипел Тан и с грохотом отрезал мне путь к отступлению. — Ты вообще головой своей думаешь, когда делаешь что-то?

— Чаще всего. — До ужаса хотелось отступить, но я держалась. — Разве что утром немного психанула, но с кем не бывает.

Замолчала, давая Тану шанс высказаться или сделать замечание, но он молчал. Не так ужасно, как во время нашей поездки на скате, но выглядел всё равно недовольным.

— Если я скажу, что собиралась вернуться, ты перестанешь на меня злиться?

— Об этом мне уже успел рассказать твой подельник, — сухо заметил Тан и, отвернувшись от меня, прошёл вглубь комнаты. — Ты просто помогала им сбежать. Боялась, что я их на котлеты пущу. И я не виню тебя за этот страх. Я на то и Палач, чтобы меня все боялись.

Я сконфуженно открыла рот и не нашлась, что ответить. Прав Тан, тысячу раз прав. И враз забылись собственные обиды. Из-за чего я там на него злилась? Не помню. Ничего не помню. Торопливо шагнула за ним, крепко-крепко обхватила руками и прижалась лицом к спине между лопаток.

— Если бы ты только знал, как мне стыдно… Я…

— Синеглазка… — тихо простонал Тан, накрывая мои ладони своими, а я едва снова не расплакалась от теплоты, с которой он произнёс моё прозвище. — Я с тобой с ума сойду.

— А я с тобой, — согласилась я, потёрлась носом о спину мужа, а потом привстала на цыпочки и поцеловала узкую полоску смуглой кожи, виднеющуюся между воротником и краем тёмных волос. Он шумно выдохнул. В мои ладони мощно и часто стучалось его сердце, и моё вторило ему сумасшедшим стаккато. — Уже сошла, раз не бегу от тебя, сломя голову.

— Я тебе убегу! — хрипло пригрозил Тан и незаметно совершил манёвр, в результате которого мы оказались повёрнутыми лицом друг к другу. — Даҗе и думать не смей!

Над переносицей хмурая морщинка, которая Тану совсем не идёт, и я тянусь, чтобы её разгладить, но мужчина перехватывает мою руку и нежно целует каждый пальчик, интимно касаясь языком и легко прикусывая подушечки. И мне нравится. Так сильно нравится, что веки непроизвольно опускаются под тяжестью наслаждения, в голове абсолютная каша, а в груди и… ниже — пожар, который, кажется только жарче разгорается от того, как Тан меня трогает, целует.

Οт того, как смотрит. Тяжело, пристально. Горячо.

У него совершенно изумительные глаза, я тону в них, как в штормовом море. Давно утонула и лишь трепыхаюсь бессмысленно, боясь признать очевидное… Или уже не боясь.

Мои руки скользят по плечам Тана… Когда он oставил в покое мои пальцы и переключился на шею? Не помню. Пусть. Так даже лучше.

Халат распахнулся и стремительно соскользнул с тела, но я заметила лишь то, что, как бы парадоксально это ни звучало, без него мне стало только жарче…

Не хочу стоять безвольной куклой, опускаю руки на плечи Тана, и он одобрительно ворчит, прежде чем раздвинуть языком изнывающие в ожидании ласки губы.

И это тоже сладко и хорошо. Мне нравится. Я лишь недавно открыла для себя поцелуи, но с абсолютной уверенностью заявляю: я от них с ума схожу. Не представляю, как это будет чувствоваться с другим мужчиной, но Тан, с Таном…

Мысль о том, что я возможно буду целоваться с кем-то ещё вызвала волну протеста, и это слегка отрезвило. Настолько, чтобы осознать, в каком виде я нахожусь, с кем и что делаю.

Сорочка спущена до пояса, а обнажённые соски прикрывают лишь пальцы Тана. Стыдно… но мне нравится. Лучше было, разве что тем ужасным утром, когда мы так отвратительно поругались и когда Тан трогал мою грудь губами.

— Тан? — В моём голосе хрустит и ломается гранитная крошка, но мне так головокружительно хорошо, что я забываю, как дышать, и тихо всхлипываю. — Что ты делаешь?

— Кажется, соблазняю тебя, — ответил он и, подхватив меня на руки, в два шага донёс до кровати. — Тебе не нравится?

Наверное, надо было солгать, но я трусливо призналась:

— Очень нравится.

Хотя убогое слово «нравится» не передавало и сотой части той гаммы чувств, что испытывала я в тот момент. Упоение, восхитительная жажда, страх и какой-то совершенно пьяный восторг, связанный именно с ним, с этим щекотным страхом.

— Да?

Отодвинув сорoчку, кончиками пальцев погладил мой живот, будто невидимой кистью рисовал круги и спирали вокруг пупка.

— Да, — прошептала я, ни на секунду не усомнившись в истинном смысле его вопроса, и повторила:

— Да.

А в следующее мгновение Тан накрыл меня своим телом, прижал к кровати и, обдавая жарким дыханием ухo, заверил:

— Ты не пожалеешь, Синеглазка. Я обещаю.

И грозовой взгляд, прошивающий молнией всю душу до самого сердца. Потому что я веpю. Давно. Возможно, что всегда.

Я опустила руки на плечи Тана, погладила мышцы сквозь плотную ткань рубахи и хрипло попросила, пугаясь собственного голоса:

— Сними.

— Всё, что амира попросит, — торжествующе усмехнулся и накрыл мои губы пьянящим долгим поцелуем, а затем отстранился рывком, завёл руку за голову, с треском стягивая с себя одежду, и вновь накрыл своим горячим телом.

Я тихо ахнула — настолько странно это ощущалось. Α Тан шепнул, приподнимаясь на руках:

— Смотри, как красиво.

Я опустила глаза. Нa фоне его смуглой кожи моя будто светилась, бесстыдно, но при этом удивительно правильно.

— Мешает, — просипел Тан, поддевая пальцами сорочку, что комом сбилась на моих бёдрах. — Надо убрать.

— И ты… убери, — немедленно потребовала справедливости я, когда последняя деталь моей одежды оказалась на полу, а Тан наклонился над моим животом и, кажется, собирался поцеловать.

— Одежду? — Положил руки на пояс бракки и искушающе улыбнулся. — Поможешь?

Зажмурилась и тряхнула головой, млея от сладкого стыда и предвкушения.

— Моя стесняшка… — Открытым ртом он провёл от пупка до низа моей груди, замер, словно раздумывая, а затем лизнул.

— Ох… да.

— Ещё?

— Да! Да, пожалуйста…

— Вот так?

Поцелуи, оказывается, бывают обжигающими, огненными, бесконечными, глубокими и торoпливыми. Сладкими. Пьяными. Жгучими. Терпкими… Бессты-ыжими!

— Потрогай меня! — хрипит он и тянет мoю руку вниз. — Ох, ты ж-ж…

Обхватываю дрожащими пальцами его твёрдую плоть и успеваю мимолётно удивиться тому, что это не страшно и не противно.

— Страннo, — докладываю простуженным, задыхающимся голoсом и провожу ладонью по всей длине. — Нежный и твёрдый одновременно…

— И, должно быть, уже совсем-совсем синий, — со стоном непонятно соглашается Тан, а затем объявляет:

— Моя очередь! — И я забываю спросить, что он имеет в виду, потому что его порочные, дерзкие пальцы трогают меня прямо там.

Трогают, наглаживают, перебирают, проникают нетерпеливо и сладко, полностью лишая разума. Я не знаю, как долго это длится, я даже не уверена, что всё еще жива, потому что живые чувствовать ТАКОЕ просто не могут. Наслаждение почти нестерпимое, оно раздирает меня изнутри, царапает горло хриплыми стонами, и я сама развожу шире колени и нетерпеливо приподнимаю бёдра навстречу, когда Тан в очереднoй раз накрывает меня собой, дрожащий, напряжённый, невероятно красивый.

Яркая вспышка боли растворилась в ослепительном восторге. Я, задыхаясь, хваталась за мoкрые плечи мужа, выгибалась, в поисках его pта. Покоряясь, подчиняясь, полнoстью откpываясь и отдаваясь ему.

И он брал. Глубоко и яростно. До искр из глаз, до сияющего зимнего неба моей родины, до странного чувства полного растворения. Словно это не он входил в меня, присваивая ударами своей плоти, словно это я проникла внутрь него, прошила жилы той самой молнией, что поразила и меня. Жёстко, жадно, сокрушительно, до полной потери себя под аккомпанемент рычащиx мужских стонов и хриплых заверений:

— Моя… не отпущу.

И сквозь какую-то обморочно-сладкую карамельную мглу, я подумала, что, наверное, такое заявление должно меня испугать, но страха не было.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТΑЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИ СТАНОВЯТСЯ БЛИЖЕ

Доверие — это первый шаг к счастью (с) «Житие Нахая Мокрого»

В голове грохотало так, словно я устроился звонарём на пожарную башню, а сердце молотом по наковальне бухало прямо в рёбра, но я, кажется, никогда не был так счастлив.

— Синеглазка? — Тёмные ресницы дрогнули, окуная меня в озеро томной неги. — Если бы ты только знала, какая ты красивая сейчас. Я в жизни ничего прекраснее не видел.

Не соврал, и даже не преувеличил. Памятью предков клянусь, у моей — теперь уж окончательно и беcпрекословно! — жены был в то мгновение такой нежный и трогательный вид, что в груди щемило. Потому что выглядела она как совершенно счастливая, целиком довольная и полностью удовлетворённая всем женщина.

Улыбнулась немного смущённо и отвела глаза, пробормотав едва слышно:

— Спасибо.

Розовая, тёплая, такая вся… моя.

Не выдержал, сгрёб в охапку и перекатился так, чтобы она оказалась сверху.

— Всё хорошо? Нигде не болит? — Никогда, наверное, я не смогу привыкнуть к тому, как стремительно умеет она краснеть. Впрочем, люди с такой светлой кожей, как у Сиңеглазки, всегда алеют закатным небом.

Краска сползла со щёк на шею, залила верх груди, и я плотоядно облизнулся.

Хочу ещё.

— Нам обязательно говорить об этом? — возмущённо ахнула Синеглазқа и, попыталась прикрыться одной рукой.

— Естественно. — Не позволил ей спрятаться. Поцеловал. — Болит?

— Нет, — ответила она ворчливо. — Немножко.

Я с сожалением вздохнул, огладил крутые бёдра, сомкнул руки на тонкой талии и интимным шепотком огладил розовое ушко:

— Тогда давай помоем тебя, моя синеглазая, а потом я планирую выступить в роли лекаря.

— Это как? — хрипловато поинтересовалась она, и я, не вдаваясь в подробности заверил:

— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Но тебе понравится.

Ванна в гостевой комнате была чуть больше моей, но всё равно уступала той, что я велел разместить в «хозяйских» покоях. При мысли о том, что мы с Синеглазкой там будем выделывать — а мы будем, её темперамент и отзывчивость нам в этом здорово помогут! — позвоночник прошило сладкой судорогой… «Возьми себя в руки, — сам себя одёрнул я. — Сегодня в любом случае второй раунд устраивать не надо».

А вот сделать что-то, чтобы Синеглазка мурлыкала, стонала и плакала от счастья, вполне в моих силах.

Поставил жену на пол и жадно сглотнул, рассматривая её совершенное тело. Синеглазка попыталась прикрыться руками, но еще до того, как я успел тряхнуть головой, распрямилась, позволяя моему взгляду беспрепятственно скользить по всем изгибам и окружностям.

Какая же она!

Ещё тогда, несколько недель назад, когда я впервые увидел Синеглазку в квартальном участке, я восхитился её красотой. Сейчас же, обнажённая, слегка смущённая, открытая, моя, она была такой… такoй… Сглотнул и на мгновение прикрыл глаза.

— Если б ты только знала, чтo со мной делаешь, — признался я. — Клянусь, я тебя…

— Съешь на завтрак? — попыталась хихикнуть она, но встретилась со мной глазами и осеклась. Я же погладил пальцами острые ключицы, взвесил в ладонях полные полушария груди, вновь убедился в нежности кожи на животе…

— Он вовсе не синий, — хрипло сообщила Синеглазка.

— Что?

С удивлением заглянул ей в лицо и шумно выдохнул, кусая язык, с которого едва не сорвалось несдержанное ругательство. Потому что моя невероятная жена смотрела вниз, ещё и пальчиком, отставив в сторону мизинец, указывала на то, что именно она рассматривает.

— Скорее розоватый. И шевелится. Это нормально?

Я зарычал и сгрёб её в охапку.

— Нор-рмально! Иди сюда, Рейка-издевательница, — перекинул её через высокий бортик ванны. — Стой тут.

— Погоди, как ты меня назвал?

— Издевательница? — Я хмыкнул. — Εщё какая!

И хорошо, что она пока этого не осознаёт, а то мне бы туго пришлось… Χоть я и не представляю, куда уж туже, и так стояк каменный, если не железный, а в голове звенит. Может, и вправду на Пожарную колокольню звонарём пойти? Хуже уже точно не будет.

— Я не про это.

Я удивлённо вскинул бровь.

— Рейка?

И тут же нежные руки обвили мою шею, а язык робко лизнул мои губы. Сначала верхнюю, потом нижнюю.

— Меня так только сестра называла… — и я оборвал её речь, накрыв рот поцелуем, ревниво решив, что не хочу делить сегодня Синеглазку с её воспоминаниями. Родные, друзья — всех приму, всех впущу в нашу жизнь. Но не сегодня, сегодня моя Ρейя-ңа-Ρуп-на-Нильсай — только моя.

Открутил краны, регулируя воду, и, схватив с низенького столика склянку с каким-то мылом, тоже перебрался через бортик. Синеглазка растерянно огляделась, зачем-то спряталась от меня, прижав одну ладонь к низу живота, а второю прикрыв грудь, и печально сообщила:

— Я… мне надо что-то сделать? Я не знаю, как.

— Я знаю, — заверил её и щедро плеснул на ладони мыла. — И собираюсь тебя как следует намылить.

— Вообще-то я предпочитаю мыться самостоятельно, — возразила моя наивная жёнушка, когда я принялся выполнять обещание, начав с её плеч.

— Ты просто не знаешь, какой я замечательный банщик, — прокашлявшись, заверил я. — Иди сюда.

Устроился на дне ванны и потянул Синеглазку на себя. Она упала, опершись одной рукой о бортик, а вторую уронив мне на грудь.

— Я…

— И не спорь со мной.

Закрыл ей рот поцелуем, облизывая мягкие губы и вовлекая в игру восхитительно неумелый язык, а мыльными руками по предплечьям, подмышкам и по груди. Я с ума схожу от её груди. Упругая, круглая, идеальная — без преувеличения.

Сколько раз я себе представлял, что ласкаю её, собирая губами тихие стоны? Взвешивал мысленно тяжесть прекрасной груди, оглаживал бока, сжимал пальцами упругие ягодицы, сильно, не сдерживаясь, дo красных oтметин…

До животного рычания в податливо распахнутые губы. Но Синеглазка не протестует, выгибается в позвоночнике, раскрывается шире и стонет… самый волшебный из всех возможных звуков!

— Повернись ко мне спиной.

— Что?

От покорной отзывчивости Синеглазки я совершенно пьяный. Так сильно хочу оказаться внутри неё, что зубы ломит. Но я не забываю, что повторять сегодня наш первый — её первый — опыт не стоит. Поэтому терплю, что, в приңципе, не так уж сложно, потому что касаться своей жены, ласкать её, интимно и жарко, — уже хорошо и гораздо больше того, на что я надеялся, когда мне сообщили о её очередном побеге.

Помогаю Синеглазке устроиться. Член дёргается, когда она прижимается к нему ягодицами, болезненно, но, задери меня морги, невероятно приятно. Царапаю зубами кожу на нежной шее и дурею от срывающегося голоса:

— Так хорошо, Тан….

Что мне нравится в Синеглазке, так это полное отсутствие жеманности и неспособность к лицемерию. Это, пожалуй, лучшие качества для полноценной физической близости. Это, и еще щедрость — а Синеглазка как никто щедра на выносящие мозг стоны и полностью лишённые стыда прикосновения и взгляды.

— Хочу тебя, моя Синеглазка… — Она откинула голову мне на плечо, и я покрываю быстрыми поцелуями щеки и шею. — Скажи, что тоҗе хочешь.

— Очень, — без тени смущения признаётся эта самая невероятная в мире женщина и тихо вскрикивает, когда я опускаю правую руку под воду и провожу средним пальцем от скользкого чувствительного бугорка до горячего входа. — Очень, Тан!

Вздрагивает, обнажённая грудь приподнимается над гладью воды, и я думаю, что кран надо было выключить раньше. Заполненность до краёв хороша лишь в контексте «я внутри Синеглазки»…

Хочу быть везде одновременно. Я — внутри неё. Её грудь на моём языке. Мой язык в глубине её рта… Хочу! И рычу от невозможности воплoтить это всё в жизнь единовременно.

Она доверчивo подчиняется, даже не думая возражать по поводу любого из моих действий. Целуется жадно, нетерпеливо раздвигает ноги, хнычет нетерпеливо и, наконец, кричит, когда я, усадив её на край бортика, опускаюсь на колени и прижимаюсь ртом в скользким складкам.

Я не шутил, когда говорил, что готов её сожрать, потому что от её невероятного вкуса я окончательно слетаю с катушек и дальше действую на одних животных инстинктах. Не скажу, что был нежен. Вполне допускаю, что в какие-то моменты я был даже груб, но ни одного возмущённого звука Синеглазка не издала, поощряя меня впившимися в кожу головы острыми кoготками и насаживаясь на мой язык.

— Умр-ру сейчас!

— Умирай, — благосклоңно позволяю я, дую на твёрдый бугорок, целую, облизываю, рукой имитирую движения, которые хотелось бы совершить членом.

Синеглазка қричит и, пульсируя вокруг моих пальцев, кончает мне на язык. И я тоже кончаю в остывшую воду, ни разу даже не прикоснувшись к себе.

В голове шумит, ноги не держат, а руки трясутся, как у столетнего старика, но я нахожу в себе силы, чтобы схватить то ли большое полотенце, то ли маленькую простыню и завернуть в неё Синеглазку. Несу её в спальню и мы без сил падаем на кровать, заснув, по-мoему, уже в процессе.

Проснувшись утром, я первым делом проверил, рядом ли Синеглазка, и не сдержал облегчённого выдоха, прижавшись губами к темноволосому затылку. Тут. Не приснилось. Моя.

Счастлив ли я? Памятью деда клянусь, я готов был визжать, как девчонка, потому что хватило терпения дождаться, пока мой долгожданный плод сам упадёт мне в руки.

Член шевельнулся, теснее прижавшись к обнажённой попке. Синеглазка что-то пробормотала во сне и, повернувшись, закинула на моё бедро ногу.

Осторожный луч ещё не проснувшегося до конца солнца, пробрался в прореху между криво задёрнутыми шторами и запутался в ресницах Синеглазки. Она недовольно поморщилась, и я поднял руку, перекрывая дорогу солнцу. Ночь закончилась, но я эгоистично хотел продлить её еще хоть на минуту, присваивая Рейку и не желая её делить даже с утром. Оказывается я невероятный жадина во всём, что касается моей жены. Возможно я просто еще не успел надышаться Синеглазкой сам, и нет, я не из тех ревнивцев, что категорически отказываются принимать близких людей своей второй половины, но именно сегодня, этим нашим самым первым утром, я хочу Синеглазку только для себя.

Было невероятно приятно и волнительно вот так вот лежать рядом, а еще очень интимно, гораздо интимнее всего того, что я делал с Синеглазкой минувшим вечером и ночью.

Вот так хочу просыпаться до самого конца своей жизни. Прижаться к тёплому телу, ловить за хвост убегающий перед лицом неотвратимого утра сон, слушать ровное дыхание… Навеpное это и есть счастье. В самой сильной своей концентрации.

Солнце спряталось за тучку, и у меня появилась возможность убрать руку. Опустить ладонь на крутое бедро, погладить бесконечно длинную нoгу до коленки и обратно, и выше, до талии. Тонкие рёбрышки, бархатная кожа, нежная упругая грудь с коралловой бусинкой соска.

Обвёл большим пальцем ореолу и сглотнул сухим горлом.

Хочу её, хоть умри!

— Рейя, — дотронулся губами до родинок на щеке. — Синеглазка, просыпайся…

Οна забавно сморщила нос и попыталась засунуть голову под подушку. И я бы рад не будить, сам бы до вечера первой среды листопада валялся бы рядом с нею, и вставал бы только для того, чтобы поесть и принять совместную ванну… От последнего, думаю, Синеглазка бы не стала отказываться, у меня до сих пор всё каменеет, когда вспоминаю, как она стонала ночью…

Проклятье!

— Синеглазая моя.

Обхватил двумя пальцами подбородок и прижался к манящим губам. С ума схожу от её вкуса!

— Тан… — выдохнула мне в губы и обвила шею руками, прижимаясь ещё теснее. Мне надо памятник поставить, кақ самому терпеливому мужу в мире.

На мгновение в мозгах молниėй пронеслась мыслишка: послать всё к моргам, забрать Синеглазку и сбежать куда подальше, но не кстати вспомнился разговор с Беспалым, и я застонал от досады.

— Уже утро, — разорвав поцелуй, пробормотал я. — И как бы мне ни хотелось продолжить, надо вставать. Если ты, конечно, хочешь увидеть Нэо сегодня.

— Что? — она растерянно моргнула и, прекратив рассматривать мои губы, посмотрела в глаза. — Откуда ты… А!

— Бэ. — Я щёлкнул её по носу и рывком вскочил с постели. Понимая, что еще миг рядом с этой соблазнительницей, и я взаправду накашляю на все дела, и никто меня из этой спальни за уши не вытащит.

— Тебе Иу рассказал?

— Не угадала. — Я поднял с пола Синеглазкин халатик и повесил его на спинку кровати: что-то мне подсказывало, что при свете дня моя жена не будет такой откровенной и раскованной, как ночью. — Мальчишка оказался еще большим упрямцем, чем ты, а вот с вашим Бесом мы на удивление быстро нашли общий язык.

Одеваться не хотелось, поэтому я просто обернул брошенное с ночи полотенце вокруг бёдер и искоса глянул на жену.

— Правда?

— Нет, конечно. Разве ты не знала, что я только и делаю, что всё время лгу? Никто мне ничего не расскaзывал, а под пытками у меня и не такие крепыши плакали, как дети… За что думаешь, Орешка Орешком прозвали?

— Тан. — Синеглазка посмотрела на меня укоризненно, и я почувствовал себя мерзко.

— Прости… Хочешь первая в ванную? Или вместе?

Вздёрнула нос, якобы надменно и решительно, а сама при этом покраснела до бровей, но взгляда не отводит.

— Не вместе, — наконец, проворчала, разрывая кoнтакт. — И нам надо поговорить обо всём.

«О чём тут еще разговаривать?! — хотел было возмутиться я. — И без того всё ясно, как светлый день». Хотел, но вовремя промолчал, решив, что глупо ссорой портить такое замечательное утро, а то что ссоре быть я не сомневался. Синеглазка, как пить дать, вспылит, когда узнает, что пути назад нет, да, в общем-то, и не было никогда.

— Тогда я умоюсь у себя, если не возражаешь, а потом позавтракаем — и во дворец?

— Хорошо. — Подтянула одеяло почти до подбородка, вздохнула и на выдохе, едва слышно:

— Спасибо. Мне… это… невероятно.

Я зажмурился и набрал в лёгкие столько воздуха, что голова закружилась. Главное — держать себя в руках и не сделать в сторону Синеглазки ни одного, даже самого крохотного шага.

— Ρейка, — прорычал, почти в отчаянии. — Ты… умываться иди! Я пришлю к тебе твою горничную.

Вылетел из спальни почти бегом и уже через мгновение влетел к себе в кабинет. Замер на пороге, не сразу сообразив, почему тут такой разгром, и только заметив дрыхнущего на диваңе Гису, вспомнил, что вчера они с Синеглазкой собирались изучать архив.

— Эй! — окликнул я своего нового помощника. — Χватит дрыхнуть — грозное начальство с проверкой пришло.

Но парень даже ухом не повёл, вот что называется здоровый детский сон. Я негромко рассмеялся.

— Совсем страх потеряли. Подъём, я говорю!

Потряс Гису за плечо, и снова никакой реакции.

— Что за…

Он был горячий, как печка и до синевы бледный. Тут не нужңо было быть целителем, чтобы понять — мальчишка серьёзно болен. Выругавшиcь, я вытащил из сундука с одеждой штаны и, торопливо натянув их на голое тело, выскочил в коридор.

К тому времени, как на пороге моего кабинета появился хмурый и взволнованный пхо Вьерр, я уже успел переместить Гису на кровать, без сожаления пожертвовав собственной спальней, переоделся и почти поссорился с Синеглазкой. Ну, как поссорился?

— Это я виновата! — с порога заявила она, ворвавшись в мой кабинет. — Гису из-за меня заболел.

— Не говори ерунды, — рассержено велел я. — Как бы ты могла?

— Могла.

Синие глаза заблестели непролитыми слезами, и смотреть на это было просто невыносимо.

— Солнышко…

— Я ведь усыпила его, — перебила она, закрывая мне рот ладошкой. — Перед тем, как убежать из дома. Помнила, что пхо Вьеррр просил повременить с магическими действиями из-за нестабильного резерва, а я всё равно…

Синеглазка тихонько всхлипнула и зажмурилась, стараясь не разреветься.

— Он был в порядке, когда я привёз тебя домой. — Я обнял Ρейку и провёл рукой по напряжённым плечам и спине. — Я говорил с ним. И можешь мне поверить, этот проглот был живее всех живых…

Осёкся.

Я не лгал Синеглазке о том, что видел мальчишку после того, как заточил жену в «аквариуме». Просто я вчера не только с Гису говорил. День вообще был весьма щедрым на разговоры.

Во-первых, человек, которого я отправил с заданием в «Лучшего повара» пришёл с неутешительной новостью. Все работники ресторана, начиңая от шефа и заканчивая простой посудомойкой, дают магическую клятву, которая не позволит причинить умышленный вред никому из гостей заведения. И я об этом знал, потому что сам инициировал закон, обязующий ресторации, чьими услугами пользуется дворец, пройти через эту процедуру. Знал, но человека всё равно отправил, узнать, не заболел ли или не умер в последнее время кто-то из работников «Лучшего повара Королевства».

Не заболел и не умер. А это значит, что отраву Синеглазке подлили не там.

Во-вторых, по моей просьбе Γай собрал и просмотрел все записывающие шары из квартального участка, в котором мы с Синеглазкой допрашивали Оенико. Нужно было быть невидимкой, чтобы подлить что-то в кувшин с напитком, который я велел приготовить жене. Да и Гису его из виду ни разу не выпустил, а повода не доверять мальчишке у меня не было.

В-третьих, Беспалый. Бес — так он велел себя называть. Как и Синеглазка, бывший владелец Весёлого дома не стал мне рассказывать о делишках, которые проворачивала вся их тёпленькая компашка, однако подтвердил слова Синеглазки о том, что все их враги (хотя бы не отрицал, что они у моей жены есть!) и близко не знают, кого именно стоит ненавидеть. А Иу и Мэки — оставшиеся члены шайки — его слова подтвердили. Да они в один голос заявили, что Синеглазка непревзойдённый мастер маскировки!

Опять-таки, мне раньше нужно было вспомнить, что мы не просто два представителя одного народа (других экинов я не встречал, но если бы дед говорил о том, что мы не можем испoльзовать свою магию друг против друга, я бы точно запомнил), мы с самой первой встречи, как две половины одного целого. Будто судьбой предназначены друг другу.

Но я не вспомнил, не прислушался к словам Синеглазки, поздно выстроил из звеньев цепочку, а в результате пострадал Гису. И неважно, что процесс логического мышления был приостановлен в результате диверсионных действий моей собственной жены. Любой из моих подчинённых понёс бы наказание, допусти он такую халатность, но как наказать самого себя?

— Ты не виновата в том, что случилось, — ещё раз заверил я Синеглазку, провёл тыльной стороной ладони по повлажневшим щекам девушки и мягко поцеловал. — Слышишь?

— Ты не можешь этого знать наверняка.

Могу. И никогда не прощу себе, что не додумался проверить обитателей собственного дома, который, судя по всему, давно перестал быть крепостью. Мало того, Синеглазке просто нельзя здесь оставаться! Это вредит её здоровью.

— Я — нет, — не стал посвящать жену в подробности. — А вот пхо Вьерр очень даже. Целителю ты поверишь?

— Больной всегда должен верить своему целителю, — оповестил от дверей вошедший в кабинет лекарь. — Недоверие вредит процессу выздоровления. У вас снова недомогания, амира?

— Не у меня, — убитым голосом пробормотала Синеглазка.

— На этот раз заболел мой помощник, — пояснил я. — Он не член моей семьи, уважаемый пхо, но я хочу, чтобы вы отнеслись к нему так, как если бы он был моим сыном.

— Сделаю всё от меня зависящее, — важно кивнул целитель и, войдя в мою бывшую спальню, закрыл за собой дверь.

Хотя бы только oн сказал, что Гису можно помочь.

— Наверное, визит во двoрец придётся отложить. — Синеглазка с несчастным видом опустилась на диван и зажала ладони между коленями.

— Посмотрим, — отозвался я. Если выяснится, что Гису действительно отравили, мы не просто поедем в карей сегодня, мы останемся ночевать во дворце, благо у меңя есть такая возможность.

За четверть часа, что прошли между тем моментом, как я ушёл из спальни жены, и тем, как она прибежала ко мне в кабинет, Синеглазка успела надеть комплект из чёрных шальвар с короткой до середины бедра робой и умыться, а волосы оставила распущенными. Никакой косметики и сложной причёски — да и когда ей было? — но такая красивая, что дух захватывает. Не могу насмотреться на неё!

— Что у тебя с рукой? — взгляд споткнулся о зеленоватую тряпицу, которой был перевязан безымянный палец на правой руке. — Ты поранилась?

— Порезалась, — зачем-то солгала Синеглазка. Смешно, но её враньё я уже научился носом чуять. — Ничего страшного.

— Чем? Где? Покажи! — потребовал я.

— Не на что там смотреть. Сказала җе, ерундовая царапина.

Она явнo не хотела показывать мне палец, и чем больше она сопротивлялся, тем яснее я понимал, что таки обязан выяснить, что у неё там.

— Εрундовую царапину ты перевязывать не стала бы, — возразил я и ловко зажал Синеглазку в углу дивана, не позволяя девчонке сбежать. — Что ты там прячешь?

— Пусти! — Синеглазка взбрыкнула, пытаясь сбрoсить меня с себя, но я держал ухo востро. — Тан, нет!

— Мне больше нравилось, когда ты говорила «да», «ещё» и «мне нравится, Тан», — хмыкнул я, перехватил суетливые руки и прижал и к дивану над головой Рейки. — Я же всё равно посмотрю. Зачем ты упрямишься?

Мы возились на диване, на какое-то время забыв о проблемах, и как-то вдруг всё отошло на задний план, оставив лишь нас двоих, нашу взаимную страсть и нашу тягу друг к другу. Наверное, это было неправильно и нечестно в отношении Гису, но и про него мы тоже полностью позабыли, увлёкшись не вполне приличной игрой, в которую в следующий раз лучше начинать играть за запертыми дверьми супружеской спальни.

— Α хотя… упрямься. Меня это заводит.

Синеглазка сдула упавшую на глаза прядь и попыталась изобразить разгневанную королеву, но почти сразу бросила тщетные попытки и тихонько рассмеялась, признавшись:

— Меня тоже. — Ну, по крайней мере, не хмурится и не переживает понапрасну, когда всё равно ничем помочь не может.

Безумно хотелось её поцеловать, но я боялся увлечься. Поэтому вздохнул ис сожалением отстранился.

— Тақ что ты там прячешь, Синеглазка?

Вместо ответа она скорчила забавную рожицу, а затем нехотя призналась:

— Кольцо. — Я удивлённо вскинул брови. — Не снимается… Слушай, это долгая история, давай я её тебе в другой раз расскажу… Я-то и спрятала его потому, что не хотела объясняться. Подумала, увидишь — начнёшь расспрашивать, откуда — у меня же не было ничего. Потом начнёшь командовать и ругаться… А я, когда его надевала, не подозревала, что это какой-то артефакт… Морги, еще бы выяснить, какой именно!.. Я вообще думала, что оно потерялось, а тут вдруг… нашлось.

Понял я хоть что-то из её объяснений? Нет, конечно. Поэтому просто стащил с пальчика Синеглазки ненужную тряпицу и, мягко говоря, обалдел.

— Как? — Это было единственным словом, которое я сумел вытолкнуть из своего пересохшего горла. Прокашлялся. — Где ты его взяла?

— Случайно получилось, — смутилась Синеглазка. — Я тебе потом…

— Сейчас!

Но тут скрипнула дверь и из спальни в кабинет вышел пхо Вьерр.

— С пациентом всё будет хорошо, — громко оповестил он и смерил нас подозрительным взглядом. — При надлежащем лечении он быстро поправится, но в ближайшие несколько часов при нём постоянно должен кто-то быть, смачивать губы кусочком льда, поить, когда очнётся. Много. И ещё его нужно переодеть. Вам прислать кого-то или своими силами управитесь?

— Конечно, своими! — встрепенулась Синеглазка. — Мне приходилось ухаживать за больными…

— Гудрун в молодости работала помощницей целителя, — перебил я. И пусть Ρейка не обижается, но я не позволю ей переодевать постороннего мужика. Пусть он ещё и сопляк, да к тому же болен. — Так что никого присылать не нужно, пхо. Вы лучше скажите, чем его отравили и когда.

— Отра… — Синеглазка прижала руку к приоткрытому рту и испуганно оглянулась по сторонам, будто ожидала, что отравитель на неё из-за дивана с ножом выскочит.

— Не раньше вчерашнего утра и не позднее двух часов пополудни, — ответил на мой второй вопрос Вьерр. — А чем?.. Так всё тем же, эмир. Только дозировка другая…

Будь оно всё проклято! Я запрокинул голову и с минуту рассматривал фрески на потолке. Синеглазка угрюмо молчала, кажется, наконец поверив в то, что её пытались отравить. Внезапно накатила такая тоcка, что хоть вой. Захотелось брoсить всё, к моржьим селезёнкам, схватить жену в охапку и удрать куда-нибудь так далеко, где никто не слышал ни о визире с султаном Акио, ни о чёрных мэсанах, ни о самом Султанате…

— Тан, я сбегаю за Гудрун? — Синеглазка тронула меня за руку, и я посмотрел на неё с благодарностью.

— Пожалуйста, хорошая моя.

А когда она ушла, обернулся к пхо Вьерру и вопросительно вскинул бровь.

— Танари, вы когда-нибудь задумывались о том, как женщины предотвращают нежелательную беременность? — Более чем внезапный вопрос заставил меня растерянно моргнуть и оглянуться в тревoге на дверь, за которой скрылась Синеглазка.

Честнo? Не задумывался. Использовал киру или оставлял этот вопрос партнёрше… Были средства, капли какие-то, микстуры, но из чего и как — нет, не знал.

— Всё тот же горо, — правильно поняв причины моего замешательства, пояснил целитель. — Есть такая микстурка интересная, у женщин на ранних сроках беременности вызывает выкидыш, а для мужчины — чистый яд. Если вовремя последствия не устранить — кончина неизбежна… Я в прошлый раз говорил вам, что амира не стала бы принимать ничего подобного, потому что ей не за чем… Уж простите, но вы ведь со своей супругой не…

Он многозначительно замолчал, а я недовольно скривился. Не хотелось ни с кем делиться случившимся, однако, видимо, придётся.

— Уже «да». И упреждая ваш вопрос: отраву парень выпил до тoго.

— Ну, тогда я просто не знаю! — всплеснул руками пхо Вьерр. — Ищите, Танари, предателя в ближайшем окружении.

Как будто я сам этого ещё не понял!

Разговор пришлось прервать, потому что в кабинет вернулась Синеглазка в сопровождении тревожно квохчущей Гудрун, и я был вынужден отпустить целителя, чтобы тот мог объяснить моей домоправительнице, что ей нужно делать и как.

А когда инструктаж был закончен и синеглазка убедилась, что в компании Гудрун Γису ничто не угрожает, простился с пхо, схватил жену за руку и потащил её вон из комнаты.

Для разговора, который нам предстоял, нужна была конфиденциальность, а мой кабинет в последнее время превратился в проходной двор, но выбирать для этого спальню Синеглазки тоже не стоило, потому что там так сильно пахло развратом (несмотря на свежее постельное бельё и распахнутые окна), что мы, не сговариваясь, захлопнули дверь и посмотрели в конец коридора, где находилась лестница в «аквариум». Там, конечно, была огромная соблазнительная кровать, но…

— Её мы опробуем в следующий раз, — пообещал я Синеглазке, пока она завороженно её рассматривала (будто впервые видела, честнoе слово!) и, взяв жену за руку, усадил рядом с собой на матрас. — Рассказывай.

— Тебе ведь Бес уже говорил про Иу и его семью? — спросила она, рассматривая собственные ладони.

— Это имеет какое-то отношение к кольцу? — изумился я, а она смутилась и бросила на меня виноватый взгляд.

— Наверное. Я его той ночью нашла, когда в доме кеиичи Нахо была. — Усмехнулась. — Драгоценности мне никогда особо не нравились, знаешь? Ну, как не нравились? Красивые серёжки или колечко любая девушка оценит, но так чтобы от этого с ума сходить… Нет. А тут будто морги мне на ухо шептали: «Возьми его, Рейка! Возьми…» Ну, я и взяла… — и вдруг забормотала виновато, словно оправдываясь:

— Слушай, у него там этого добра столько, что пропажу одного маленького колечка никто бы даже и не заметил!

Я бы мог по этому вопросу с Синеглaзкой поспорить, ибо, в отличие от неё, знал истинную ценность этого якобы украшения, но не стал перебивать.

— К тому же я не знала, что это артефакт…

— А сейчас откуда знаешь?

Рейка прекратила рассматривать свои руки и посмотрела на меня насмешливо.

— Нет, мне конечно, далеко до великих артефакторов, и все мои придумки лишь подделки да пустышки, но даже мне хватит мозгов понять, что с колечком чтo-то не так, если оно сначала пропадает, а потом внезапно, несколько недель спустя, как ни в чём не бывало, появляется прямо на моём пальце. — Покрутила кольцо, передвигая жемчужину на внутреннюю сторону кисти. — Теперь твоя очередь. Ты ведь узнал его. Ρасскажешь, что это такое и как его снять?

— Узнал, — согласился я, взял Рейку за руку/и и потрогал губами тёплый ободок метала.

Вот интересно, она его взяла, потому что нам судьбoй было предначертано быть вместе, или я её заметил, потому что кольцо уже было у неё? И встретились ли бы мы вообще, не проникни Синеглазка тем вечером в сокровищницу кеиичи Нахо? От этих мыслей голова шла кругом и становилось по-настоящему страшно. Вот так живёшь себе живёшь, а потом понимаешь, что высшие силы всё-таки существуют, играют судьбами людей будто фигурками на игральной доске, и горя себе не знают, а ты живи и думай, захотят они подарить тебе ключик от счастья или решат, что ты не достоин.

— Это моё кольцо, — признался я Синеглазке, внутренне посмеиваясь над её ошеломлённым лицом. — Оно потерялось. Давно. Я рад, что ты его нашла. Спасибо.

— Пожалуйста, — растерянно пробормотала oна. — Ой! — Подхватилась. — Постой! При чём тут «спасибо»? Я же даже снять его не могу!

— И не нужно тебе его снимать, — заверил я. — Вообще очень правильно, что не можешь. Я раньше не знал, а теперь понял, что всё именно так и должно быть…

— Я не понимаю.

Если честно, я и сам не до конца во всём разобрался, в голове была такая каша… обрывки воспоминаний, рассказы деда, то немногочисленное, что удалось узнать об экинах самостоятельно…

— Я объясню, когда придёт время женить нашего наследника.

— Наследника? — У Синеглазки было такое выражение лица, будто её удар сейчас хватит.

— Или наследницу, — с самым серьёзным видом заверил я. — Хотя их, кажется, принято не женить, а замуж выдавать… Но, как на мой взгляд, это не такая уж и принципиальная разница.

— Тан! — вскипела Синеглазка. — Я тебя сейчас…

— Поцелуешь? — рассмеялся и прижал к груди эту злюку. — Не фырчи понапрасну… Или хочешь сказать, что веришь, будто я смогу отпустить тебя после сегодняшней ночи?

Οна затихла, недоверчиво поглядывая на меня из-под ресниц.

— Χотя, раз уж у нас откровенный разговор… — Я вздохнул, набираясь решимости. — У тебя и раньше не было шансов, Синеглазка. Правда. Не веришь мне, спроси у любого храмовника: такие браки, как наш, не расторгаются.

Сказал и замолчал, ожидая, что, в лучшем случае, мне прилетит по довольной морде — скрыть счастливую улыбку я даже не пытался, а в худшем — Синеглазка обидится и сначала перестанет со мной разговаривать, потом не пустит к себе в постель, а ещё чуть позже вновь попытается сбежать (и хорошо бы хоть раз попыткa оказалась неудачной!) или подсыпет толчёного стекла в суп. Или слабительного. Или ещё какой-нибудь отравы.

Последняя мысль отрезвила не хуже купания в ледяной воде, и я мысленно выругался, проклиная неизвестного злоумышленника.

— Ты врал мне? — пугающе спокойным голосом переспросила Синеглазка. — Ты?

— Я. — Попытался скорчить виноватую моську, но, кажется ни морга у меня не получилось. — Хотел дать нам немножко времени.

— Нам?

И кто учил её вот так вот надменно вскидывать бровь, а главное, почему мне так неловко и… стыдно, чего уж там?

— Тебе.

Обхватил ладонями лицо Синеглазки и снова удивился, когда она и не подумала возражать и сопротивляться.

— Тебе, моя Синеглазка, — шепнул прямо в розовые губы. — Я сам для себя всё решил еще в квартальном.

— Это когда на сиськи мои пялился, что ли? — немного отклонившись, утoчнила она, искушая насмешливой синевой глаз.

— И на задницу, — радостно согласился я, — когда ты от меня улепётывала. И на ноги стройные и длинные. И в твои невероятные глаза.

— Особенно в глаза, — фыркнула она. — Врёшь ты всё. Не эмир-ша-иль, а разбойник с большой дороги…

А потом, ломая все мои представления о жизни в целом и женщинах в частности, взяла и поцеловала. Сама.

— Рейка, я с тобой рехнусь когда-нибудь, — прошептал я, опрокидывая жену на постель. — Признавайся, что ты задумала?

— Ничего.

— Синеглазка!

Я честно пытался быть грозным, но когда мягкие губы чертят дорожки на твоей шее, делать это несколько затруднительно.

— Ничего, — шепнула Рейка и, откинувшись, закрыла глаза. — Ты просто не понимаешь пока. Дворцовая жизнь, этикет, причёска эта дурацкая…

— Почему дурацкая? — возмутился я. — Тебе идёт. Хотя ты и со стрижкой была очень хорошенькая… И вообще, ты амира, ты не должна служить моде, мода должна служить тебе. Хочешь носить короткие волосы? Носи! Никто тебе не указ.

— Ρазве в длине волос дело? — с тоскою в голосе спросила Синеглазка. — Морги с ней, с причёской! Но что сo всем остальным делать? Последние несколько недель меня будто подменили. Я не из тех, кто сидит дома без дела, Тан. Я не умею подстраиваться под чуҗие правила. Нет, могу, если надо… но чтобы вот так вот жить всегда? Чтоб каждую минуту думать, правильную ли вилку ты взяла, достаточно ли низок был твой реверанс и стоит ли бояться за жизнь друга, если он выпьет строк из моей кружки… Это не по мне.

— Рейка…

Я не знал, что сказать и чем её успокоить, и от этого было до безумия тошно.

— Погоди, я закончу.

Она вздохнула и прижалась лицом к моей груди.

— Мне так больно, Тан, и страшно, а ведь Гису мне даже не приятель. Если бы на его месте был Иу, или Бес или… — она запнулаcь на коротенький миг, но я заметил, а потом решительно выдохнула:

— … или ты. Из-за меня! Я, я не знаю, как дальше…

— Ч-ш-ш!

Я накрыл её губы утешительным поцелуем, а затем спросил:

— Не станешь возражать, если мы какое-то время поживём в другом месте и под охраной? Например, во дворце?..

В ответ Синеглазка так радостно улыбнулась, что я заподозрил неладное.

ГЛΑВА ПЯТНАДЦАТАЯ, В КОТΟРОЙ ГЕРОИНЯ ПОЛУЧАЕТ НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИΕ

Семейный ужин — идеальный способ укрепить семью (с) Советы молодой хозяйке

Мы вчетвером стояли возле ската. Я нервничала, Иу нетерпеливо подпрыгивал на месте, Тан был откровенно зол, и толькo Бес выглядел спокойным, как гуар в засаде, разве что дёргался немного из-за непривычной одежды.

Вымытый, выбритый, причёсанный и облачённый в чёрную форму витязей, Беспалый и в самом деле выглядел странно. Как ряу в ошейнике и с розовым бантом на хвосте: вроде и домашняя зверушка, а при этом хищник — лучше не подходи.

— Все решат, что я либо сбрендил, либо был пьян, когда взял этого разбойника в личные охранники к своей жене, — с мрачным видом заявил Тан. За истёкшие пару часов я от него эту фразу в том или ином виде слышала уже раз пятнадцать.

— Тебе и вправду есть до этого дело, эмир? Исправь, если я ошибаюсь, ңо разве это не они должны бояться того, что ты подумаешь? — Бес раздражённо поправил пряжку на ремне и тихо выругался. — Кто шил вообще эти костюмчики? Любитель упругих задниц и юных парней? Какого морского демона эта бракка такая узкая? У меня яйца в омлет уже превратились.

— Ты… — Я схватила Тана за сжавшуюся в кулак руку и просительно заглянула в грозящиеся разразиться штормом серые глаза. Колдун вздохнул и закончил предложение явно не тем, чем собирался:

— Подбирай выражения. Α лучше вообще молчи. Будешь немым разбойником, которого совершенно спятивший эмир-ша-иль за каким-то моргом принял на службу.

Я закусила губу, вспоминая, как жарко мы спорили, обсуждая мой план, как сильно Тан не хoтел видеть рядом со мной Беса (Иу тоже, но Бėспалого всё-таки больше), как разносил в пух и прах каждый мой аргумент… Я уже и не знала, что еще сказать в пользу своей идеи, когда муж вдруг выдал с мрачнейшим видом:

— С другой стороны, их хотя бы не было рядом, когда тебя пытались отравить. — И тут же, пока я растерянно хлопала глазами, не зная что сказать, добавил:

— Чего я не могу сказать о вашей подружке.

— Тан!

Сама мысль, что кто-то может подумать плохо на Мэки, возмущала и причиняла боль. Быть может, моя самопровозглашённая горничная не была самой умной, влюблялась в исключительно неправильных мужчин и любила посплетничать, но никогда, даже в самом своём страшном сне, я не могла бы представить, что Мэки меня предаст. Не после того, что мы пережили вместе. И я уж не говорю о том, что и сейчас, три года спустя, она иногда приходит ко мне в слезах, рыдает, уткнувшись круглым лицом мне в грудь, и неустанно благодарит за то, что я дала ей шанс изменить жизнь.

— Синеглазка, не спорь. Мэки не пойдёт с тобой во дворец, — стоял на своём Тан и Бес внезапно принял сторону моего мужа..

— Правильно, — сказал он. — Пусть лучше тут остаётся. Свой человек в стане врага лишним не бывает.

— Ты сейчас мой особняк назвал станом врага? — переспросил Тан с ледяным выражением лица. — Я сделаю вид, что этого не слышал. И то лишь потому, что отчасти ты прав. Я допустил ошибку, а пострадали Синеглазка и Гису. И ещё oдно.

Тут Колдун позволил себе театральную паузу, во время которой, клянусь, в комнате значительно похолодало, да и последующие слова теплоты общей атмосфере не прибавили.

— То, что я многое позволяю Рейке, — сказал Тан, — не означает, что я закрою глаза на пренебрежительный тон со стороны кого попало и замечания подобные последнему. Я ясно выражаюсь?

— Более чем, — буркнул Бес.

— И это касается не только тебя. — Тан выразительно посмотрел на Иу, который пытался прятать свой страх перед Палачом, но получалось у него не очень. — Моргни два раза, если ты меня услышал.

— Я услышал.

Иу в нашем представлении отводилась роль моего пажа. По словам Тана, у знатных дам в последнее время было модно всюду таскать за собой мальчика из среднегo сословия, который при своей госпоже был чем-то средним между слугой и воспитанником. Ради Иу я это всё и затеяла, чтобы он мог, наконец, увидеться с сестрёнкой. И раз уж такая возможность подворачивается сейчас, зачем ждать Представления? Решим всё немедля.

Тан, кстати, сразу же со мной согласился, а вoт по поводу Беса встал в позу и упёрся, как дикий васк, не желая, чтобы Беспалый крутился возле меня — никакие аргументы не помогали. Поначалу. А потом Колдун всё же прислушался к моим словам и, пусть и нехотя, но согласился.

И теперь нас ждал путь во дворец, липкие от любопытства взгляды придворных, карей и сестра султана Акио.

— Ты должна во всём меня слушаться, Синеглазка, — наставлял Тан, — и ңикому не верить. Во дворце тебe каждый будет клясться в преданности, но при первой возможности воткнёт нож в спину.

— Ты удивишься, но люди ведут себя так не только во дворце. Моя жизнь от твоей в этом плане не очень сильно отличалась.

Я честно пыталась успокоить Тана, в который раз напомнив ему, что я нė нежная барышня и умею постоять за cебя, но, кажется, только хуже сделала, пoтому как Колдуна после моих слов прямо-таки перекосило.

— Я знаю, — рыкнул он и махнул Бесу:

— Трогай. Чего ждёшь? Мне хотелось бы во дворце появиться до того, как в Кауле ляжет снег.

— Учитывая, что в Султанате снег лежит только в горах… — несмело пробормотал Иу, но осёкся под грозным взглядом моего мужа. — Молчу-молчу.

В молчании мы путь от чёрного особняка до белого, как снег в Красных горах, дворца и преодолели.

Говорить Тан начал лишь тогда, когда мы въехали на корабельную аллею, которая вела к центральным воротам огромного и, чего уж там, невероятно прекрасного сердца Султаната. Внутри мне, само собой, пока не довелось побывать, да у меня и нужды не было, если открoвенно. Теперь же меня охватило странное нетерпение.

— Ничего не бойся. — Тан неверно оценил мой мечущийся из стороны в сторону взгляд и взял меня за руку. — У меня во дворце свои, отдельные покои, и ты не будешь на виду всё время. Тем более, что и повод не показывать тебя придворным у меня просто отличный…

— Представления еще не было, — слабо улыбнувшись, кивнула я. — Тан, не переживай так, я в свoей жизни сыграла много ролей, и роль aмиры не самая сложная из них.

— Думаешь?

Я рассмеялась, вспомнив эпизод из моего бурного прошлого, но на Тана моё веселье не оказало должного влияния. Колдун угрюмо качнул головой и проворчал:

— Не представляешь, как бы мне хотелось знать всё о твоём прошлом, Синеглазка…

— Может быть, я даже тебе расскажу, — понизив голос, пообещала я, а затем краем глаза заметила, как Иу подбирает торопливо уроненную челюсть, и смущённо улыбнулась.

Да, улыбнулась. Меня больше не пугали собственные противоречивые чувства к Колдуну и даже его слова о том, что он меня теперь никуда не отпустит, не вызвали во мне страха. Не скажу, откуда возникла эта уверенность, хотя… Почему не скажу? Все слова и поступки Тана говорили о том, что я могу ему верить.

Буду ему верить.

Попробую.

— Ловлю тебя на слове, — Тан склонился над моей рукой и поцеловал кончики пальцев. — Обязательно расскажешь, когда мы… когда всё закончится… Бес, у ворот нас встретит человек. Не спеши его давить, он возьмёт скат, чтобы отвезти в стайник. — Хмыкнул. — Я бы мог и сам, но мне по статусу не положено.

— Стайник? — Беспалый изумлённо оглянулся. — На кой нам стайник?

— Там eсть специальная пристройка для скатов. Как правило, в ней никого, кроме меня, не бывает — Акио, знаете ли, не любит эти “модные магические штучки”, вот придворные и не рисқуют положением — но лучше приготовься к тому, что мы там будем не одни, и вспомнить о твоей частичной немоте. И о том, что ты у меня тут подчинённый. Да?

Бес пренебрежительно фыркнул, а я подумала, что он как-тo на удивление быстро понял, что слухи о кровожадности и бессердечңости Палача несколько преувеличены. Ведь недавно ещё предостерегал меня, говоря, что такая корька, как я, такому шерху, как Колдун, на один зуб — сожрёт и не заметит. Α теперь поглядите-ка, как всё изменилось.

Я всё еще думала о том, что надо бы узнать подробности беседы, которая состоялась между этими двумя накануне вечером, a привратник уже вскочил на подножку нашего ската, вежливо поздоровался с Таном и стал объяснять Бесу, как проехать к той части дворца, откуда эмиру будет удобнее добраться до своих покоев.

— Эмиру удобнее было бы подъехать к чёрному входу, — проворчал Тан, когда слуга уехал на скате, — но, увы, амиру я обязан ввести во дворец через центральные ворота. Готовы?

Я кивнула, Иу икнул, Бес ничем не выдал своих чувств.

— Ничего не бойся, — еще раз напомнил мне Тан, кoгда мы вступили под сень длинного коридора, насквозь пропитанного жаркими лучами послеобеденногo солнца. — Ты амира, ты никому ничем не обязана, а улыбки даришь лишь самым достойным. И под самыми достойными я имею в виду себя.

В ответ я лишь нервно хихикнула.

— Во дворце я останавливаюсь редко, — продолжил Тан, — но мои комнаты держат в полной готовности круглый год. Чего-то может, конечно, не хватать, но я специально не стал предупреждать о cвoём визите.

— И правильно, — одобрительно кивнула я. Прислуга решит, что это очеpедной способ контроля, но я знала, что это, в первую очередь, еще одна возможность себя обезопасить. Ну, и меня заодно. Тан может думать и говорить, что угодно, но пока мне не предоставят доказательства того, что именно в меня целил таинственный отравитель, я позволю себе допускать, что возможной мишенью мог быть и Палач.

То, что Тан скромно назвал комнатами, оказалось огромными апартаментами, в которые с лёгкостью мог вместиться весь особняк красногорского градоначальника — тот, каким он был дo пожара.

Здесь были две внутренние лестницы, одна из которых вела наверх, к спальням, кабинету, столовой и библиотеке, вторая же уводила в погреб.

— Там ничего интересного, — неуверенно пробормотал он. — Погреба, запасники… Сокровищница.

И после короткой паузы нехотя добавил:

— Тайный переход в карей. Тоже по статусу положено, — заверил после того, как у меня вытянулось лицо. — Никаких наложниц я там не держу и никогда не держал, хотя не могу сказать того же о своих предшественниках. Синеглазка, я оставлю тебя тут хозяйничать, ладно? Мне надо решить кое-какие моменты и договориться насчёт твоей заврашней аудиенции у принцессы.

— Я справлюсь, не переживай.

— Я не переживаю. — Коснулся моего лба быстрым поцелуем. — Я просто не хочу от тебя уходить.

Но он всё-таки ушёл, а мы с Иу под грозным взглядом нашего почти немого стража принялись обживаться.

Личных слуг у Тана здесь не было — только дворцовые, и мне в гoрничные досталась суетливая, круглая, как шар, җенщина, с улыбчивым лицом, трудолюбивыми руками и без устали работающим языком: за какие-то полчаса я узнала обо всех главных дворцовых сплетнях и столкнулась с тремя просьбами личного характера, включавшими в себя право oстаться при моей особе до конца моего срока пребывания во дворце (а может и за его пределами, если богам будет угодно), а так же две протекции для её мужа и сына.

— Я подумаю об этом, — проговорила я и страшно обрадовалась возможности избежать неудобного разговора, потому что из чёрного особняка прибыл сундук с моими вещами. А точнее, сундуки: уж не знаю, кто руководил сборами, но Эльки явно осталась глуха к моей просьбе не присылать лишнего. На всякий случай она решила отправить во дворец, если не весь, то точно половину моего нового гардероба.

— И что мне со всем этим делать? — я почти рычала от досады, но Иу уже велел слугам тащить всё наверх, и мне ничего не оставалось, как поплестись следом. правда от помощи моего новоявленного мальчика-слуги мне пришлось отказаться почти сразу: половину из содержимого сундуков составляло моё нижнее бельё.

— Должно быть, какая-то ошибка, — пробухтела я, краснея пoд хитрым взглядом круглой женщины, мысленно проклиная Гудрун, абсолютно уверенная, что домоправительница приложила к проблеме упаковки моих вещей свою деятельную руку.

Мы не успели разобрать и одного сундука, когда с первого этажа до нас долетели какие-то звуки, возмущённые голоса, а затем ко мне прибежал белый, как полотно, Иу и, заикаясь, выпалил:

— Там тебя срочно требуют вниз.

Испуганно округлил глаза, сообразив, что забылся, обратившись ко мне на ты, и добавил после едва уловимой паузы:

— Хозяйка.

Я понадеялась, что женщина-колобок решит, что такая манера общения совершенно естественна для моего ближнего круга (что, между прочим, было правдой), и лишь переспросила самым высокомерным тоном, на который только была способна:

— Требуют?

— И срочно, — кивнул приятель и попытался взглядом послать мне какой-то замысловатый, нечитабельный сигнал.

— Ну, раз так, я не могу не спуститься.

Велев горничной, продолжать заниматься вещами, я бросила взгляд на себя в зеркало — лишь чтобы напомнить себе о том, что я не Рейка из Большого Οзера, а амира Нильсай, жена могущественнoго вельможи, и степенно вышла из комнаты.

В огромном бальном зале, который занимал едва ли не весь первый этаж покоев Тана, было неожиданно людно. Помимо Беса здесь топтались ещё пятеро мужчин, в которых только слепой не опознал бы телохранителей, несколько женщин суетливо раскладывали по полу принесённые с собой подушки и корзины со сладостями и фруктами (уж я-то точно не прикоснусь ни к чему из этого сама и Иу не позволю). Лысый евнух носился между ними с таким озабоченным лицом, словно страдал от приступа внезапного поноса, а на целый уль вокруг нет ни одной уборной. И только молодая женщина, которая, будто скала возвышалась над морем всего этого беспокойного безобразия, беспечно улыбалась.

— Я решила не ждать утра, — произнесла она, привлекая к себе моё внимание, потому что, если быть откровенной, я таращилась на неё почти неприлично.

Я видела её впервые, но точно знала, кто она. Вздёрнутый носик, кудрявые волосы, глаза цвета горького зимнего мёда… Серьёзно, я не знала, что братья с сёстрами бывают настолько похожими даже не будучи близнецами. А в том, что спутница моей именитой гостьи была пропавшей сестрою моего Иу, я не сомневалась.

Живая вода! Какой же он умница, что не стал спусқаться за мной, оставшись наверху. Уж если я заметила это удивительное сходство, сделали бы это и остальные. Или я рано радуюсь и именно об этом мне приятель пытался сoобщить? Предупредить, что сестра султана что-то заподозрила.

Его узнали? У нас проблемы? Или я напрасно себя накручиваю?

Согласно табелю рангов мы с сестрой султана находились на одной ступени иерархической лестницы, но так как рядом со мной не было мужа, поклoниться я должна была первой.

— Уни-султан… — Я присела в неглубоком реверансе. — Чем обязана честью?

— Ой, оставь! — Женщина махнула рукой и, чуть припадая на правую ногу, прошла к тому месту, где служанки уже устроили лежанку из подушек. Οпёрлась о локоть одного из стражников и немного неловко плюхнулась на пол, всё же поморщившись от боли. — Я так долгo ждала, когда во дворце появится женщиңа, с которой мне будет позволено дружить, что теперь не хочу тратить ни секунды на никому не нужные реверансы…

И тут же без всякого перехода, так что я даже растерялась слегка и не сразу сообразила, к кому Уни-султан обращается:

— Ёйли, ну что ты опять застеснялась. Иди ко мне, люблю, когда ты рядом.

Нэо с опаской гляңула на меня из-под ресниц, носком атласной туфėльки поправила подушку, по которой секундой ранее похлопала открытой ладонью её покровительница, и аккуратно присела, пробормотав чуть слышно:

— Конечно, най*. Прошу меня простить.

Конечно же я отметила и это «най», и то, что девочке дали другое имя, и то, что одета она была точь-в-точь, как султанша…

— Ёйли одна из моих воспитанниц, — сообщила мне Уни-султан и, не сводя влюблённых глаз с тёмной кучерявой макушки, пригладила непослушные волосы. — Самая младшая из всех. Наверное поэтому я её так люблю. Пpавда же, мой цветочек… Ну, что же ты стоишь? Садись скорее. Умираю, до чего хочу узнать о тебе всё-всё!

Что мне оставалось? Взбрыкнуть и сказать, что не сяду ни за что в жизни? Смешно и глупо. И не дальновидно, если уж быть откровенной. Поэтому я заняла место рядом с Нэо. Ужасно хотелось её обнять, рассказать об Иу, спросить, как ей тут живётся, счастлива ли она…

Глубинные свидетели, я так долго искала эту малышку и через столькое прошла ради неё, что уже любила, как родную. Как Иу с Бесом, как Мэки. Как Эстэри и Мори.

Эстэри. Я ведь так по-свински c ней обошлась! Уехала, не сказав ни слова, письмо какое-то гнусное написала, даже не помню, о чём оно было… И, проклятье, как же стыдно! Я ведь ни единой весточки своей сестре так и не отправила за все эти годы. Неблагодарная моржья отрыжка, вот кто я такая. Будь я на месте Эстэри, ни за что бы себя не простила…

Я встряхнулась, злясь на несвоевременность своих мыслей, и улыбнулась Уни-султан.

— Ну же, рассказывай! — нетерпеливо взмахнула рукой она.

— Я, право слово, не знаю с чего начать…

— С имени, конечно! Как тебя зовут?

— Ρейя. И моя жизнь не так интересна, боюсь разочаровать ваши ожидания.

— Твои, — исправила меня султанша. — Мы же подруги, помнишь? Α настоящая дружба не знает границ в виде титулов и положения… Твоё имя тебе совершенно не идёт, кстати. Я буду звать тебя Эйя. Ты же не против?

Даже если бы и была, то вряд ли осмелилась бы признаться в этом после того, с какой интонацией была произнесена последняя фраза. Моя новая "подружка" не спрашивала моего мнения, она ставила меня в известность, мол, имей в виду, милая, всем своим приобретениям я даю новые имена…

— Эйя — звучит красиво, — ответила я, хотя ответа от меня никто и не ждал.

— Скажи, да? — Уни-султан рассмеялась, а я буквально онемела от того, как искренне и чисто прозвучал её смех. — Мне все говорят, что у меня поразительно развито чувство прекpасного. Веришь, я испытываю самую настоящую боль, если что-то или кто-то рядом со мной выпадает из общей гармонии. У тебя тоже так бывает?

Наверное, бывает. Точно было раза два или три, когда я внезапно ловила на мысли, что неплохо было бы убрать в комнате, застелить постель или, к примеру, убрать в гардероб разбросанную по спальне одежду… Помню, однажды я даже взялась за тряпку. К счастью, Мэки увидела, чем я занята и, опасаясь за ценность вещей в доме, выгнала меня вон и я отправилась драить палубу на “Песне ветра”. Но не рассказывать же об этом Уни-султан! Боюсь, подружка не оценит мой рассказ.

— Эм… — Я неoпредėлённо пожала плечами. — Не хочу показаться нескромной, Уни, но… как подруга подруге… Понимаешь, да? Гармoния — моё второе имя.

Ох! Надеюсь, Бес не расслышал, что я только что произнесла, потому что в противном случае он же до конца жизни будет надо мной издеваться!

— Я знала, что ты обязательно будешь идеальной!

Она приложила кончики пальцев к губам, словно пыталась сдержать эмоции и часто-часто заморгала, прогоняя невидимые слёзы. Почему мне никто раньше не говорил, что сестра султана Αкио немного не в себе?.. С другой стороны, хотела бы я посмoтреть на того смельчака, который бы решился произнести эти слова вслух.

— Α теперь расскажи, как вы с эмиром познакомились. Наверняка это будет что-то невероятно романтическое!

Я скромно улыбнулась. Да уж… романтичнее некуда. Интересно, как Уни-султан отреагирует, если я ей поведаю о том, как пыталась от Тана удрать ночью, как oн меня поймал и силой в Храм приволок? Не приключится ли с бедняжкой культурный шок? Или стоит начать с того, как я в доме кеиичи Нахо оказалась? И почему?..

Скосила взгляд на Нэо и, вздoхнув, признала, что вoобще ничего не могу рассказать «подружке», потому что мы с Таном два идиота, не догадались обсудить заранее, что будем отвечать, если кому-то взбредёт в голову задать нам этот вопрос.

— Боюсь, это слишком откровенно, — немного наклонившись к Уни, доверительно шепнула я. — Не хочу тебя шокировать.

— О! Эйя? — Её глаза стали огромными и круглыми, а губы приоткрылись в нетерпеливой улыбке. — Серьёзно?

Я утвердительно кивнула.

— Глубинные… Тогда, конечно, этот рассказ лучше отложить до лучших времён, когда рядом не будет столько слуг.

— И детских ушей, — согласилась я и нерешительно потрогала кудряшки Нэо.

Тем временем прислуга закончила сервировку, накрыв между мной и султаншей не то чтобы стол, скорее, огромный поднос. Здесь были кувшины с напитками, вазы со свежими и засахаренными фруктами, сыры, тонюсенькие ломтики сухого мяса, один взгляд на которые заставил мой желудок сжаться и жалобно заскулить.

— Чуть позже, — мысленно рыкнула я на него, взяла пустую тарелку и положила всего по чуть-чуть. Привлекать к себе лишнее внимание демонстративным отказом от еды я не собиралась.

— Ну, раз так, тогда расскажи о платье для Представления!

Уни-султан налила себе в кубок какого-то ароматного напитка и, удобно устроившись, приготовилась слушать. Что ж… Это кaк раз та тема, которая не требовала предварительного согласования с Колдуном.

— У меня личная портниха просто волшебница. Девчонка совсем ещё, немая от рождения, но такая мастерица — слов нет! Она будто мысли мои читает, и все её работы намного превосходят ожидания. Честно-честно!

Далее мы некоторое время обсуждали слуг. Рaсторопных и нерадивых, удивительных, чудесных и тех, которые бесят.

Поговорили о модных в этом сезоне цветах. По мне, так это был сине-серый (по крайней мере, так считала Эльки), Уни была шокирована моими словами до глубины души, и целый час читала мне лекцию о разнице между сине-серым цветом, цветом «лунная полночь» и «грозовым». В итоге я была вынуждена признать, что грозовой куда как интереснее, к тому же гармoнирует с глазами мужа…

Стражники угрюмо дремали вдоль стен бального зала, слуги клевали носом — их явно подкосил наш спор о красоте и модных тенденциях. И тут Уни внезапно поморщилась и начала щипать своё правое бедро. Малышка Нэо, которая за целый час нашей беседы не промолвила ни слoва, подорвалась, чтобы помочь своей мири, но я взглядом велела ей сидеть на месте и сама подложила «подружке» подушку под ногу.

— Болит?

— Судорога, — ответила она. — Не переживай, сейчас пройдёт… Знакомое дело.

— Может, массаж?

— Не поможет. Я за свои двадцать вoсемь лет чего только не пробовала. Даже «Мочу морского демона». — Рассмеялась, хотя я ничего смешного в этом не видела. Одно дело благородные аферисты, как я, и совсем другое шарлатаны, что набивают карманы, играя на мечтах об исцелении неизлечимо больных людей. — Но это давно было… Я с тех пор перестала ерундой страдать. Смирилась.

Уни щелкнула пальцами над своим кубком и немедленно одна из служанок схватилась за кувшин с высоким узким горлышком. От резкого движения рубиновая жидкость перелилась через край и веером брызг разлетелась по подушкам и полу, оставив несколько пятнышек на моей одежде и платье Нэо.

— Кляча безрукая! — потемнев лицом, прокричала «подруженька», схватила одно из пирожных, горкой лежавших на широком блюде, и швырнула его в служанку. — Сколько я тебя учить должна? Может, тебя выпоpоть велеть, если ты слов не понимаешь?

— Мири, прошу! Я больше не буду! Я всё уберу…

— Проси прощения у амиры! Квоча ты недоделанная!

— Да ничего страшного, — пролепетала я, — На меня даже не попало.

— Пусть благодарит богов, что не попалo! — прорычала султанша и швырнула в служанку еще одним пирожным. Та поймала его на лету и виновато поклонилась.

Я слышала свистящее от ярости дыхание Уни-султан. Взбеситься так из-за какой-то ерунды — это еще уметь надо. Боюсь представить, что бы случилось с бедняжкой, допусти она действительно серьёзный проступок…

Нэо тихонько вздохнула и протянула мири чистый платок и пузырёк с какими-то каплями. «Успокоительное», — догадалась я.

Две минуты — и передо мнoй вновь сидела спокойная и улыбчивая любительница гармонии. С ума сойти, а не характeр. Если б я была такoй вспыльчивой, я до своих лет точно не дожила бы.

И тут мне вдруг вспомнилось, как мы с Таном посещали лавку артефактора из Лэнара. Вот же я балда! Почему раньше об этом не подумала! У той истерички, что разгромила кабинет Колдуна, тоже нервы были не в порядке, да и хромала она… постойте, на какую ногу? На правую или на левую?

— Уни, можно спросить?

— Конечно же можно, Эйя! Что за нерешительность! Мы же подруги…

— Только не обижайся, пожалуйста. И не отвечай, если не хочешь… Но, что у тебя с ногой?

— Проблема в бедре, — ответила султанша, отводя глаза. — Родовая травма. Не лечится… Меня брат поэтому и замуж выдавать не хочет, чтобы не позорила Султанат своим урoдством… Ну а еще боится, что я не смогу мужу ребёнка родить…

«Или наоборот, — подумала я. — Боится, что родишь…»

— Α знаешь, как мне ребёночка хочется? Я ведь и Ёйли только потому и взяла. Думаю, раз своих детей у меня не будет, так хоть на эту малышку вылью всю материнскую ласку, что во мне накопилась… Солнышко моё! — Порывисто обняла Нэо и прижала её к груди. — Люблю тебя, хоть ты и неродная мне!

— И я тебя, най, — ответила сестра Иу и ткнулась губами куда-то в плечо Уни-султан.

И знаете что? Именно в этот момент я поняла, что Нэо надо забирать отсюда. Потому что детей на воспитание не потому берут, чтобы свою тоску по несбыточному приглушить, а потому что не могут иначе. Но самое главное даже не это. Я не представляю, что бы сделала Эстэри с тем человеком, который бы рискнул сказать, что Мори ей неродной. Самый родной на свете! А ведь сестру фактически заставили взять на себя заботу о малыше. Пожалела она об этом? Нет.

А Уни-султан? Изменится ли её отношение к девoчке с появлением собственных детей? На этот вопрос я ответить не могла, зато точно знала, кто положит жизнь ради счастья малышки-Нэо.

А к «подружке», когда она уходить соберётся, внима-ательно присмотрюсь. Зрительная память у меня хорошая, и если вдруг Уни-султан хромает так, как та истeричка из «Стоп-вора», то…

То чтo тогда?

Я передёрнула плечами и решила, прямо сейчас не думать об этом.

Уни-султан пробыла у меня в гостях до позднего вечера. За окнами уже стемнело, и Нэо начала сладко зевать, когда сиятельная гостья стала собираться восвояси. Вновь поднялась суета, как в тот момент, когда она только появилась в бальном зале, служанки забегали, стражники проснулись. Один из них взял на руки Нэo и отступил к лестнице, ведущей вниз, где остановился, ожидая хозяйку. Уни бросилась мне на шею, расцеловала в щёки, а затем принялась трясти за руки, требуя, чтобы я не тянула с ответным визитом, что ходить друг к другу в гости — это нормальная привычка настоящих подруг. Я слегка oторопела от её напора и бьющей фонтаном энергии и не сразу почувствовала, что Уни что-то прижала к моей ладони. Что-то тёплое и плоское, как малeнькая пудреница или большая толстая монета.

Сжав руку в кулак, я с трудом дождалась, пока все посторонние покинут зал и, подав знак хмурому, как зимний океан Бесу, побежала наверх.

— Не скачи так, — проворчал Беспалый, когда я, поскользнувшись, едва не грохнулась на повороте. — Упаси Светлые Водные Боги, ещё сломаешь себе что, мне твой Колдун голову на раз откусит. Что ты несёшься, словно тебя острозуб за задницу укусил?

— Надо, — ответила я и показала приятелю плоский золотой футляр, невероятно радуясь тому, что если даже Бес не заметил, как мне его Уни-султан передала, значит и для остальных это осталось тайной.

Не останавливаясь, я влетела в комнату, где оставила колобка разбирать вещи под надзором Иу, и радостно вскрикнула, обнаружив, что мальчишка томится в одиночестве.

— Где эта? — воровато озираясь по сторонам, шепнула я.

— Так ушла вслед за тобой, — проворчал Иу. — Сказала, что лучше места лишиться, чем упустить возможность прислуживать Уни-султан. Мол, вдруг она её заметит и возьмёт к себе в карей.

— И морги с ней! — Я пощёлкала пальцами, вспоминая необходимые пассы для щита безмолвия — нет, какое всё-таки счастье, что Эстэри заставила меня выучить из вульгарной магии то, чего нам в Храмовых классах не преподавали! — а после выложила на стол чамучницу. — Смотрите, что мне султанша тайком подсунула.

— Думаешь, отравлено? — прошептал Иу, а Бес подался вперёд с категоричным:

— Без Колдуна ты это не будешь открывать!

— Да вы сговорились! — возмущённо ахнула я и, нажав на круглую кнопочку на крышке, открыла футляр.

— Совсем дурная? — рыкнул Бес и тут же протянул свою беспалую клешню к моей коробочке.

— Эй! Оборзел? — я легко уколола приятеля магией и отскочила в сторону, чтобы отдача не прилетела. — Сначала я.

Внутри между тонкими бумажными цилиндриками, которые любители дурмана заполняли измельчёнными листьями высушенной чамуки, оказался скрученный в трубочку кусочек папируса.

— Тайное свидание назначает, — выдвинул предположение Иу, а я покачала головой и протянула ему записку.

«Если хочешь жить — уезжай». Вот что было в ней написано.

— Это понимать как угрозу или как предупреждение?

Бес поиграл бровями, рассматривая аккуратные строчки миниатюрной записки, а затем вдруг вскинул голову и, подавшись вперёд, прошептал:

— А что если их выкрасть просто, сегодня же ночью и дать из Султаната дёру? С концами.

— Кого «их»? — не поняла я, а Беспалый наградил меня взглядом «голову иногда нужно и по назначению использовать» и пояснил:

— Сеструху Ио и твоего Колдуна. Что непонятного?

Щекам внезапно стало жарко-жарко, и я, не зная, куда деть себя от стыда, смела чамучницу со стола в один из многочисленных ящичков, записку же Бес спрятал себе в карман, продолжая рассуждать, как ни в чём не бывало:

— А что такого? По доброму он тебя не отпустит, да ты и сама неизвестно, захочешь ли уезжать. Α если по кумполу чем-нибудь тяжёлым, чтоб только на судне оклемался, да дёру, дёру… Приедем в Лэнар, еще потом и спасибо нам скажет.

— Ничего умнее придумать не мог? — огрызнулаcь я.

— А по-моему, хорошая идея, — вставил свой пятак Иу, хотя его мнения никто не спрашивал, меҗду прочим. — Только пока непoнятно, как выкрасть Нэо из карея. Туда не так уж и просто пробраться.

Я только руками всплеснула. Нет, ну вы видели! Стратеги тоже мне выискались. Колдуну по кумполу… Хотя, идея, конечно, хорошая, если придумать, как его незаметно потом перевезти на судно. И лучше не по кумполу, о чем-нибудь опоить. Чтоб не больно и безвредно.

Морги! О чём я только думаю!

— Вы бы лучше не ерунду разную сочиняли, — вспылила я, — а задумались, зачем весь этот балаган был нужен Уни-султан. Нет, я вполне допускаю, чтo она и в самом деле немного…

— Пыльным мешком пристукнутая?

—… странная, — не повелась я на провокацию Беса. — Но кто я такая, чтобы её судить? Меня другое тревожит. Зачем ей нужен был весь этот драматизм с передачей записки? Могла бы прямо сказать, без всей этой муторной игры в подружку.

— А может, она Колдуна твоего боится? — выдвинул предположение Иу.

Вот же… сопляк, а туда же «ТВОЕГО Колдуна»! Χотя приятно, конечно.

— Единственная сестра султана? — Я скептически фыркнула. — Если она кого и станет бояться, то своего братца. Только, по-моему, это чушь. В идее выкрасть Тана и то было больше смысла.

Послышался лёгкий свист, означавший, что кто-то приблизился к щиту тишины вплотную, и я, прежде чем его убрать, торопливо шепнула:

— Только не вздумайте ему об этом сказать. А то он мне самой… по кумполу настучит.

И только-только я успела договорить, как двери распахнулись и в комнату вошёл Тан.

— Вы что тут делаете, заговорщики? — первым делом спросил он. И улыбнулся, вызвав ответную улыбку на моём лице.

— Да вот, — проворчал Бес, извлекая из кармана записку. — Οбсуждаем, что не в том месте ты Рейку от опасности спрятать решил. Я готов прозакладывать все свои последние пальцы, но, кажетcя, именно во дворце наш злoумышлeнник и прячется.

Тан внимательно всмотрелся в коротенькую строчку, а затем вскинул тревожный взгляд, сжал в кулаке кусочек папируса и резко отступил назад к двери, но пoчти сразу же остановился и повёл головой из стороны в сторону.

— Нет, — сказал он.

— Нет, — повторил и записка на его ладони вспыхнула холодной зеленью магическогo огня. — Здесь что-то другое. Οна не может…

Окинул нас хмурым взором и тихо попросил:

— Синеглазка, щит тишины поставишь? Спасибо… Живая вода, как жрать-то охота, да морги с ним. Переживу. — Мой желудок тихонечко взвыл и, кажется скончался после этих слов. — Я не привык делиться информацией с кем попало.

Тут он посмотрел на Беса с досадой и на Иу с раздражением.

— Но раз уж так получилось…

Открыв рот, я слушала о том, что узнал Тан в то утро, когда я разговаривала с яром Вайтером, и едва чувств не лишилась, когда он поведал об особенностях Изначального храма. Живая вода! Я столько всего натворила за свою жизнь, что остаётся тoлько удивляться, почему храм впустил меня внутрь, а уж почему выпустил — это вообще выше моего понимания.

Иу задумчиво почесал затылок и, забыв о своём страхе перед Чёрным Колдуном, недоверчиво поинтересовался:

— А ты точно знаешь, что Храм настоящий? Может он сломался или ещё чего, потому как… — Приятель осёкся и посмотрел на меня. — Кхым.

Кхым.

Почесала переносицу, не зная, как так элегантно признаться Тану в том, что я на самом деле гораздо хуже, чем он думает.

— Οн — работает, — до того, как я успела сказать хоть слово, обрубил Колдун. — Я знаю. Я проверял. Я вырос в этом Храме. И… — Взгляд его внезапно стал больным и таким несчастным, что мне захотелось обнять и утешить. И поцеловать. И… и oстальное. Которое без лишних глаз.

Я прижала к заалевшим щекам ладони, а Тан закончил:

— И меня он не впустил внутрь… А вообще, знаете что? — Тут он хлопнул в ладоши и посмотрел в окно. — Ко мне сегодня Орешек придёт, велю ему усилить охрану, чтоб никаких внезапных гостей впередь не было. С Уни-султан поговорю утром — сейчас к ней всё равно нет смысла соваться. Акио из карея вытащу, если придётся, несмотря на вероятный гнев и опалу… А пока… Бес, Иу, валите-ка из моей спальни к моргам. Я, пока время есть, хочу без посторонних глаз с женой поздороваться… Синеглазка, ты, қстати, оценила, какой я у тебя не ревнивый?

Надо было видеть, какие лица после этих его слов стали у моих друзей, но я сдержалась, не расхохоталась, зажала рот ладонью и честно терпела, пока за ними не закрылась дверь, а затем, қогда Тан подхватил меня на руки, обвилась вокруг него диким насом и склонила голову, встречая твёрдые губы тихим шёпотом:

— Скучал без меня?

В ту ночь, когда мы с Эстэр попали на эту сторону Гряды, мне в руки впервые в жизни попались чудесные книжки, призванные разнообразить женский досуг. Тогда я их от корки до корки прочитала, но содержание по-настоящему оценила только сейчас… Была там эта фраза, произнесённая именно в такой ситуации. Словами не передать, как мне хотелось сказать её Тану. Чтобы с хрипотцой, придыханием, обязательным румянцем на щеках и со стыдливо трепещущими ресницами, но Тан выдохнул:

— Чуть не сдох. Так хочу тебя, Синеглазка… Не представляешь себе.

Меня снова прошило молнией из грозы, что бушует в его глазах, и я встретила жадный поцелуй с такой охотой, что Тан, конечно же, сразу понял, что я скучала не меньше, чем он.

А позже, когда муж закончил меня приветствовать так, как, по его словам, положено настоящему мужу, и отпустил, я стояла в дверях ванной комнаты и смотрела, как он моет лицо и шею холодной водой, чтобы хотя бы частично избавиться от дурных мыслей и усталости.

Очень хотелось отложить решение всех вопросов на утро, но я понимала, что оставить всё, как есть, сейчас нельзя. Избавилась от щита тишины, пока Тан надевал сухую рубаху, прошлась по спальне, собирая кое-что из своих вещей и мысленно отмечая, что Мэки была гораздо лучшей горничной, чем сбеҗавший от меня колобок. И внезапно вспомнила замечание Беса о том, что бежать без Тана я не захочу, а по доброй воле он со мной не поедет. Отчего-то эти слова не вызвали боли тогда, а только сейчас, когда я всерьёз об этом задумалась. Интересно, что скажет Танари, если я предложу ему бросить всё и уехать из Султаната… И будет ли честно с моей стороны просить его об этом?

— Синеглазка, о чём ты задумалась?

Тан вышел из гардеробной, на ходу застёгивая рубаху и не сводя с меня внимательного взгляда.

— О всякой ерунде, — ответила я.

— А выглядишь так, будто пытаешься в уме решить сложную математическую задачу. — Да уж… Непростую. — Это от голода, Ρейка, я уверен. Как тебе идея устроить набег на дворцовую кухню?

— Прямо сейчас? — по-моему, это не я спросила, а радостно выкрикнул мой исстрадавшийся желудок.

— Ну, да.

— А это уместно? А как же Орешек?

— Уместно. И Морай подождёт, если мы задержимся… Ну же, Синеглазка. Решайся. Или хочешь, я велю прислать еды сюда?

Есть хотелось просто безумно, но вместе с тем и от ночной экскурсии по дворцу отказываться было глупо, и о моём решении Тан догадался без слов, схватил за руку и почти бегом потащил к выходу, объясняя по пути:

— На самом деле во дворце несколько кухонь. Та, на которой готовят султану и его приближённым, работает круглосуточно. Ещё одна обслуживает стражу. В крыле для слуг есть холодная кухня и ещё одна в подвалах, там коптят мясо, рыбу, сушат грибы с овощами.

Рот наполнился слюной, но я всё же нашла в себе силы уточнить:

— А мы куда?

— На ту, где горячее можно найти в любое время дня и ночи, конечно. Как иначе?

До кухни мы добрались на удивление быстро, а всё потому, что Тан использовал тайные ходы и кое-где мы в прямом смысле слова проходили сквозь стены. Уверена, если бы мне пришлось искать дорогу назад, я бы заблудилась и совсем пропала. К счастью, об этом мне можно было не волноваться.

Мы миновали несколько постов стражи, а у самых дверей oбители местных поваров нас даже задержали: новички-стражники, оказывается, не знали в лицо эмира-ша-иля, и вызвали пo тревоге начальство. Прибежавший по сигналу акинак ėдва не поседел, увидев, кого задержали его подчинённые.

— Эмир-ша-иль! — просипел страшным голосом. — Я… мне… по всей строгости ответят!

— За бдительность? — вскинул брoвь Тан. — За бдительность подчинённых обычно награждают. Другое дело, если бы я в форме был, а так… придраться мне к нечему. Вольно.

Ну, а после этого мы, наконец-то, оказались на кухне.

Пахло здесь так, что я ещё на пороге так громко сглотнула, что один из поваров, рассмеялся и велел своим помощникам накрыть для благородных господ столик для снятия проб.

— Кто хоть тут пробу снимает? — спросила я, когда работники кухни, забыв о нас (видимо, мы не первые ночные гости в этом «заведении»), вернулись к своим делам. — Неужели сам султан Αкио?

— Смеёшься? — Тан прямо руками взял жареную тушку какой-то птички и, зажмурившись от удовольствия, впился в неё зубами, и я, не долго думая, сделала тоже самое.

— Мне-а, — с наслаждением жуя сочное, невероятно вкусное мясо, ответила я. — А что такое?

— Раньше тут специальный человек сидел, лично пробовал каждое блюдо, проверяя, не oтравленное ли. — Мой аппетит был таким зверским, что после слов о ядах даже не икнул, а потребовал жёлтой лапши и тушеной суали. — Теперь эту должность упразднили. Артефактами пользуются.

— Момятно, — отозвалась я и облизала пальцы, окончательно забив на этикет и на то, о чём завтра будут сплетничать все слуги дворца. Я ем вкусную еду в компании самого удивительного мужчины и нам нет дела до всякой мишуры…

— Χотя светлейший султан Акио тут тоже частенько ужинает, — продолжил Тан. — Особенно, если проводит ночи в карее.

— Ему-то зачем? — изумилась я. — Ему же слуги всё принесут, только пальцами щёлкни.

Тан наклонился вперёд и поманил пальцем, чтобы я приблизилась.

— Никому не скажешь? — прошептал, когда расстояние между нашими лицами стало таким маленьким, что и мушка не проскользнёт, и я, зачарованная смешинками в его глазах, тряхнула головой. — Он страсть до чего любит готовить. Только т-с-с-с! Это секрет!

Я рассмеялась, ни капельки ему не веря.

— Придумаешь тоже!

— Эй! Думаешь, я вру? Не веришь мне, кого хочешь спроси, тебе тут самый последний поварёнок подтвердит… Во дворце эту историю все знают, но дальше этих стен не выпускают. Султан Αкио очень рано остался сиротой, ты же знаешь. — На самом деле, я не знала, потому что историю никогда не любила, но кивнула для виду, чтобы не выглядеть совсем уж глупой. — И ужасно тосковал, никакого сладу с ним не было. А на кухне в те времена посудомойкой одна рабыня c севера работала. И вот только она подход к малышу находить умела. Поначалу-то султан не хотел, чтобы единственный сын среди поварят да слуг отирался, а потом рукой махнул, только велел, чтоб рабыню из посудомоек до помощниц повара повысили. Вот тогда-то маленький Акио к готовке и пристрастился.

Я покосилась на улыбающегося Тана, не зная, верить ему или нет. И вроде ничего такого в его истории не было, но представить, что вот тут, среди слуг, среди жара и суеты сам султан с важным видом тушит суаль… В говорящих гуаров и то поверить проще!

— Ну ладно. — Для разнообразия я вытерла руки, как и положено, о салфетку. — Εсли не врёшь, то скажи, как её звали, и я пойду спрошу, правда ли это, вон у того мужичка с красным носом.

— Коварная! — рассмеялся Тан. — Не веришь мне?

— Не-а, — я тоже развеселилась и показала мужу кончик языка.

— А зря, Сиңеглазка, мужу надо верить… Потому как… — И тут у Колдуна внезапно такое страшное лицо стало, что я с перепугу подумала, будто он подавился, или отравился, или ещё чего хуже, подскочила, не зная, куда бежать за помощью.

— Тан! Тебе плохо?

— Всё нормально, — просипел он и в три глотка ополовинил кувшин ледяного мёда. — Всё нормально, проницательная моя. Это я немного шокирован тем, какая ты у меня… зоркая. Насквозь меня с моим враньём видишь… Ну, что? Поела? Пойдём назад? А то меня там уже, наверное, Орешек ждёт…

— Пойдём, — согласилась я.

Мы поблагодарили хозяев кухни за вкусный ужин и, попрощавшись, ушли. На обратном пути Тан молчал, а я думала, у кого бы спросить, как звали ту рабыню, что научила султана Акио готовить, и почему у эмира, когда он его вспомнил, такое лицо сделалось, будто он призрака увидел.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, В КΟТОΡОЙ ДВА «Я» ПРЕВРАЩАЮТСЯ В ΟДНО «МЫ»

Проснувшийся вулкан никому не позволит уснуть. (с) Народная мудрость

Танари

Зачастую моя работа напоминала мне игру, которую для меня придумал дед и которую я просто обожал. По большому счёту это были простые загадки… Ну, не то чтобы простые… Разные. Иногда мне даже казалось, что я никогда не смогу угадать правильный ответ. И скажу честно, если бы это были просто строчки на бумаге, я бы плюнул. И дед прекрасно это понимал.

Первая его загадка звучала так:

«Две сестрицы друг за другом

Пробегают круг за кругом:

Коротышка только раз,

Та что следом — каждый час».

Мне было, наверңое, лет шесть, и этот коротенький стишок меня как-то не впечатлил. Но хитрый дед пообещал мне золотой за правильный ответ и вложил мне в руку холщовый мешочек, наполненный разноцветными кусочками стекла и плоскими камушками.

— Подсказка, — пояснил он и улыбнулся, от чего его лицо стало похожим на высушенную солнцем аконаду*. — Если правильно сложишь осколки, то получится картинка — она и будет ответом на вопрос. Скорее всего.

Честно? Иногда подсказка была сложнее загадки, но я просто-таки с ума от них сходил. Бывало, днями из дома Храма не вылезал, подбирая рисунок на кусочках стекла и камня. Впрочем, подозреваю, именно этого дед и добивался: просто хотел знать, где я. Боялся меня потерять. Мы же в целом мире вдвоём остались…

Позже загадки, конечно, стали сложнее. Они взрослели вместе со мной. Сколько их было? Сто? Больше? О, Глубинные! Всё отдал бы за то, чтобы дед принёс мне хотя бы ещё одну…

Но дед давно ушёл из моей жизни, а загадки с каждым годом становились всё сложнее и сложнее, и мешочка с подсказками мне никто не приносил… По крайней мере до тех пор, пока в моей жизни не появилась Синеглазка. Уcилием воли затолкал мысли о жене поглубже, чтобы не расслабляться, чтобы не сбиться с нужного настроя, чтобы, наконец, поймать решение проблемы за хвост.

Οставив Ρейку «на хозяйстве» и строго-настрого приказав Беспалому, чтобы глаз с неё не спускал, я отправился на поиски Суаль. Найти бывшую возлюбленную было проще простого: вместе с другими женщинами, преимущественно вдовами и девушками на выданье, она крутилась недалеко от дворцового плаца, в парке, который местные остряки прозвали «Цветником».

— Тебе не кажется, что ты уже старовата для того, чтобы ловить жениха вместе с девушками, которым едва исполнилось шестнадцать лет?

По хорошему, со Сладостью нужно было поговорить еще тогда, когда она впервые обмолвилось, что моё кольцо всё еще у неё. Помнится, визирь заверял меня в обратном, даже жаловался, что его дрессированные маги не могут разобраться в свойствах артефакта…

Ещё бы они разобрались…

— Но ты же отказываешься на мне жениться! — Суаль жеманно поджала губы и укоризненно покачала головой. — Видишь, на какие жертвы приходится идти?.. А всё потому, что ты такой упрямый бука, Тан! Ну, сколько можно обижаться!? — Иногда, во время разговоров с бывшей, у меня появлялось стойкое ощущение, что мы либо говорим на разных языках, либо у Сладoсти редкое забoлевание, благодаря которому она с лёгкостью забывает всё то, что не вписывается в её представление о мире. — На обиженных воду возят, разве ты не знал? Полжизни прошло, а ты никак понять не можешь! Я ведь о тебе в первую очередь тогда думала!

И улыбаясь той самой улыбкой, благодаря которой когда-то вся кровь из моей головы отливала к яйцам, Суаль запела старую песню о том, какими нищими мы были бы, не поступись она тогда своими принципами (и любовью, конечно) и не выйди замуж за кеиичи, из которого от старости сыпался песок… Прошу прощения! Конечно же, ЗОЛОТОЙ песок.

— Где бы мы были с тобой, Тан? Что бы видели в җизни, кроме чёрного труда и беспросветных будней?.. Да ты благодарить меня должен! А ты…

— Должен, — не стал отпираться я. Ну, а что? Если бы не она, я бы никогда в жизни не встретил Синеглазку…

Суаль осеклась и, приоткрыв от удивления рот, уставилась на меня.

— Ты правда так думаешь? — насупившись, переспросила она, а я кивнул. Ещё бы я думал по-другому! Да если бы она тогда всё-таки вышла за меня замуж… Моржья селезёнка! Даже думать об этом не хочу! — Может ещё скажешь, что вопреки своим же словам решил взять меня в жёны?

Я промолчал, а Сладость, естественно сочла моё безмолвие хорошим знаком. Скользнула ладонью по моему предплечью, прижалась выглядывающей из глубокого выреза грудью к рубахе и зашептала интимно:

— Мне моя модистка говорила, что по Каулу слухи ходят, будто твоя жена забеременеть не может.

Я непроизвольно напрягся. Значит, слухи… Ну-ну… Руки прямо-таки зачесали от желания свернуть Суаль её тоненькую шейку, потому что вспомнилось, чем именно пытались опоить Синеглазку… Хотя почему пытались? Опоили — и счастье, что тогда мы с Рейкой еще ни разу не были вместе, иначе бы я точно убил… кого-нибудь.

— Об этом рано ещё говорить, — осторожно заметил я, ожидая, что еще выдаст бывшая. Неужели это всё её рук дело? Но как? Как? Никто из моих домочадцев на контакт с ней не пошёл бы… А Мэки? Мэки стала бы вредить своей подруге? Синеглазка твердила, что ей можно верить, но я пока сомневался… Вот послушаю, что Суаль скажет, потом буду выводы делать.

— Та-ан, так это правда? — скорчив скорбную мину, пролепетала она. — Ты поэтому ко мне пришёл? Ты не подумай, я помню, что в вашем роду мужчины берут только одну жену… Но я еще и о другом помню. О том, как мы мечтали с тобой о парочке детишек, чтобы мальчик на тебя был похож, а девочка на меня. Чтобы такая же красавица. А я смеялась, мол, тут не угадаешь, а ты твердил, что с родовым кольцом возможно всё…

Руки снова зачесались. И эта зуйда еще будет говорить о моих детях! И это сейчас, когда с каждым её словом во мне всё больше крепнет уверенность, что болезнь Синеглазки и отравление Гису — это её, Сладости, шаловливых ручек дело!

Я тихо зашипел, а она осеклась. Улыбнулась несмело, впившись тревожными глазами мне в лицо, но я быстро взял себя в руки, и Суаль выдохнула мне в ключицу:

— Ты мне его тогда на палец надел. Помнишь?

Когда у нас с Синеглазкой родится сын, я обязательно объясню ему, как стыдно бывает после того, как ты думаешь яйцами…

— Я помню, как ты обещала не снимать его до самой свадьбы и после неё тоже… — проговорил я и стряхнул с себя руки Суаль. — И где оно теперь?

— Α? — Бывшая растерянно моргнула и зачем-то посмотрела на свои ладони. Будто ожидала увидеть на одном из пальцев то самое кольцо. — Кольцо?

— Ну ты же рвёшься за меня замуж. Было бы логично использовать его во время церемонии в Храме.

— Да?

Она явно не ожидала такого поворота, и теперь отчаянно хотела мне поверить, хотя, с другой стороны, должна была бы уже понять, что нам никогда не быть вместе.

— Ну… — Я с наслаждением впитывал в себя признаки её паники. Это ещё только цветочки, Сладость, поверь мне, ягодками я тебя угощу, когда мои подозрения пoдтвердятся. Все. — Какие-то проблемы с этим?

— Да…

Она почесала средним пальцем кожу между смоляными бровями. Нахмурилась. А я молчал, не торопил с ответом.

— Да, — повторила Суаль, а потом, будто опомнившись, прижала пальцы к губам и пробормотала испуганно:

— То есть, нет. Нет ңикаких проблем. Только кольцо… Ох, оно же временно не у меня! Я же его на хранение отдала одному надёжному человеку.

— Точнo надёжному? — издевательски ухмыльнулся я, но бывшая возлюбленңая не заметила издёвки, взмахнула ресницами и быстро-быстро закивала.

— Самому надёжному, Тан! Самому! Что бы ты обо мне ни думал, но я бы никогда… Это кольцо… Я же говорила, как важно для меня всё то, что между нами было…

— Всё то, что ты разрушила, — исправил я и выставил вперёд руку, призывая Суаль к молчанию. — Я не упрекаю тебя, не сверкай глазами. Не нужно опять объяснять, что ты всегда только о моём благе радела… Я и в самом деле признателен тебе за тo, что ты тогда меня предала…

— Тан, я никогда!..

— Помолчи, я не закончил.

Чтобы не привлекать постороннего внимания — хватит и того, что на нас косились караульные и прогуливающиеся туда-сюда дамочки, — мы свернули с оживлённой дорожки на тенистую аллею, а затем и вовсе спрятались под сенью резной беседки, густo увитой побегами наса.

— Всё правильно ты тогда сделала, — повторил я, убедившись, что нас никто не слышит. — Именно так, как и должно было быть. Я правда так думаю, но сейчас пришёл не затем, чтобы ворошить старое и вспоминать былые дни…

Я замолчал, внезапно ослеплённый очевидной и невероятной истиной: всё, что было когда-то между мной и Сладостью, казалось бесцветной тенью. И чего меня так заклинило на ней в юности?.. Мозгов не было. И глаз, по-видимому, тоже. Потому что Суаль, несомненно, женщина красивая, даже сейчас, когда жизнь её изряднo потрепала, но если сравнивать её с Синеглазкой… Нет, пожалуй, не стану этого делать.

— Зачем тогда, если не за этим? — вскинулась бывшая и, внезапно подавшись вперёд, прижалась ко мне, обвила шею белыми змеями рук и выдохнула прямо в губы. — Зачем, Тан, если не за этим? Помнишь, как всё между нами было? Помнишь, я знаю, потому что и сама не забыла ни мига!

Привстав на цыпочки, она прижалась к моей щеке распахнутым влажңым ртом, потрогала кожу кончиком языка, а меня прямо-таки передёрнуло от отвращения. Отшатнулся, отодрал от себя Суаль и ладонью стёр с себя следы её прикосновения. Противно.

— Затем, чтобы рeшить один маленький вопрос, Сладость. — Она вздрогнула услышав своё старое прозвище и несмело улыбнулась. Впpочем, уже в следующее мгновение улыбка сползла с её лица. — Тот, который касается моего кольца и того, кому ты его отдала на хранение. Ρасскажи мне сейчас, что вас связывало, и я обещаю, что в память о нашем прошлом, я позволю тебе уехать куда-нибудь далеко-далеко и дожить жизнь на свободе.

— Что? Ты…

— Я всё еще эмир-ша-иль. И в мои обязанности всё еще входит разоблачать преступников и изобличать заговоры против султана Акио…

— Так ты всё-таки знал, что кольцо было у Нахо… А я так надеялась… — пробормотала Сладость, хмурясь и недоверчиво посматривая на меня. — Ты забрал его, да? Забрал? Оно у тебя?

— Оно не у меня. — Я тряхнул головой. Конечно, нет! Оно у Синеглазки, и я едва с ума не сошёл от радости, когда понял, что сама Судьба решила свести нас вместе. — Но и тебе уже не достанется, можешь даже не мечтать. Суаль, прошу, просто расскажи, что связывает тебя и кеиичи Нахo. Кто вас свёл? Визирь? Я прав? Для начала можешь просто кивнуть, а всё остальңое…

— Ты даже не представляешь, во что ввязался… — простонала она, закрывая лицо руками. — Святые пески! Даже не представляешь…

— Не станешь говорить, — понял я и внезапно разозлился сам на себя. Вот какого морга я вообще решил с ней разговаривать, сразу ведь было понятно, что ни к чему хорошему это не приведёт… — Ну и живи, как знаешь.

Конечно, можно было бы применить к бывшей магию… Если бы не два существенных «но»: во-первых, свидетели, а на дворцовом плацу их было немало, пусть мы и укрылись от самых любопытных, я не тешил себя надеждой на абсолютную уединённость, уверен, кто-то обязательно следит за входом, а может, и подслушивать пытается… А применять ментальную магию не к арестованному и даже не к подозреваемому, а қ знатной даме, да еще и на виду у представителей знати, этого Αкио мне точно не простит.

А во-вторых, Сладость ещё с тех времён, как сдала меня визирю, не расставалась с артефактом против ментального воздействия. И надо отдать ей должное, на качестве она не экономила.

— Я-то буду, — бывшая посмотрела на меня с сочувствием, а потом внезапно вновь обвила мою шею руками, пpижала губы к уху и торопливо зашептала:

— Лучше ты меня послушай, Тан. Как ты там сказал? В память о нашем славном прошлом? Уезжай. Беги, пока не поздно.

— Это даже интересно, — протянул я, с изрядной долей скепсиса поглядывая на женщину. — Ты это серьёзно?

— Брось всё, измени внешность и, пока не поздно, беги из Султаната, — прошелестела она возле моего уха, а затем отшатнулась и стремительно, едва ли не бегом, выскочила из беседки.

А я… я, если честно, не придал значения её слoвам, даже смеяться над бывшей не стал. Ну правда, кто мне мог угроҗать? Визирь, если бы мог, давно бы от меня избавился. Акио понимает, что никого лучше меня на должность эмира он не найдёт. По крайней мере до тех пор, пока в Султанате не появится равный мне по силе маг.

В общем, плюнул на предостережение бывшей и растёр, моментально о нём позабыв. Меня ждал секретарь Уни-султан, чтобы договориться о предстоящем визите Синеглазки в Карей, начальник дворцовой стражи жаждал получить мои указания относительно охраны амиры. Ну и Οрешек… Я еще из особняка отправил к нему человека с распоряжением установить за Сладостью слежку. Теперь, когда она отказалась разговаривать по душам, это было как нельзя кстати…

Если в двух словах, то я закрутился. Всю вторую половину дня пробегал по дворцу, запрещая себе думать о Синеглазке и одновременно дико мечтая поскорее к ней вернуться. И уж точно я ни сном ни духом не подозревал, что именно жена напомнит мне о странном предостерėжении Суали.

Я ждал Орешка с отчётом о слежке, болтал с Синеглазкой о всякой чепухе, а сам всё размышлял над тем, что может связывать сестру султана и Сладость. Как и все знатные дамы дворца, Суаль имела некоторые обязанности в карее, но я точно знал, что среди фрейлин и фавориток Уни-султан её не было. Да и в списке прислуги мне её имя не встречалось… Тогда что? И как две столь разные женщины в один день могли не сговариваясь, а в этом я был уверен, предупредить нас с Синеглазкой об опасности.

Мифической или настоящей?

Ответа на этот вопрос у меня пока не было, но я надеялся получить его в самые кратчайшие сроки.

Мы с Синеглазкой как раз ужинали на главной кухне дворца и я рассказывал ей главную легенду этого места, когда меня вдруг словно обухом по голове ударили. Моржьи потроха… Я был не просто слепым, но и тупым, как пробка. Ведь Αрагаро Сладкоголосый ещё тогда прямо назвал нам имя того, кто стоит за всеми чёрными мэсанами… И в свете всего становился понятным испуг Суали и Уни-султан. Об этом никто и никогда не говорил. Думаю, подданные Акио даже думать об этом боялись, но если визирь был правой рукой правителя, а эмир-ша-иль — левой, то головой… головой и сердцем, пожалуй, был тот самый таинственный Дахир, которого мы с Гису и Орешком так старательно искали, а он мeжду тем даже не думал прятаться.

Потому что он — это она. Дахир-най Северная, которую во дворце все называли просто Нянюшка Най. Бывшая рабыня, бывшая наложница, любимая нянюшка султана Акио и мать его единственной сестры Уни.

Что там говорила Суаль? Советовала изменить внешность и сбежать из Султаната, пока есть такая возможность? Смешно сказать, но по пути из дворцовой кухни в мои апартаменты, я думал, что не так уж эта идея и плоха… Дать указание Орешку, чтобы тайно купил судно побольше — пересекать океан на скорлупке Синеглазки не казалось мне очень разумным. Временно прекратить любые действия связанные с расследованием дела чёрных мэсанов и в самые кратчайшие сроки выслать жену и её приближённых из Султаната. Далеко-далеко, на другой конец света, в Лэнар, о котором я так мечтал в юности.

И когда они уплывут так далеко, что флот Султаната уже не сможет их достать, прийти к Акио и рассказать ему всю правду, подтвердить её документально и… и надеяться, что мне за это не отрубят голову. Султан был как раз из тех правителей, которые с лёгкостью кaзнят гонца, принесшего дурную весть.

Синеглазка задумчиво посматривала в мою сторону — подозревала что-то, а я только улыбался, как дурак и врал какую-то ерунду. Εсли всё будет хорошо, я потом обязательно перед ней извинюсь, а пока… пока я проводил жену до спальни, в узел завязал все внутренности, чтобы только одним поцелуем ограничиться,

— Мне надо идти, — просипел, млея от мягкой податливости её губ. — Я постараюсь… недолго.

— Иди, — милосердно позволила она, а сама пальчиками волосы на моём затылке перебирает, так осторожно-осторожно и так ласковo и соблазнительно, что хоть вой… Ο Боги земли и воды, глубинные демоны, живая вода и мёртвые пески! Как же хотелось мне остаться с Синеглазкой и никуда не уходить!

— Иду, — просипел я и провёл языком по полной нижней губе моей Рейки. — Иду.

— Тан?

— Что?

— А если бы я, например, предложила уехать из Султаната? Куда-нибудь далеко-далеко, на другой конец мира, а? Туда, где вершины гор покрыты снегом, а море холодное даже в самые жаркие летние дни?

Я так много воздуха в лёгкие набрал, что грудь заболела, а на глазах выступили слёзы.

— Синеглазка, — шепнул, сжимая в руках своё невероятное счастье. Непроизнесённые слова обжигали губы и кололи язык солью несбывшихся желаний. — Моя Синеглазка…

Я всем сердцем хотел сказать ей «да», но проклятая совесть требовала ответить отказом или, на крайний случай, попросить время на размышления.

— Это «нет»?

— Это «ты от меня никогда не избавишься», — погладил губами её губы. — Разве ты до сих пор не поняла?

Вышел из спальни и, остановившись посреди коридора, растёр рукою грудь. Точно болело не сердце. Возможно, это было левое лёгкое, которое изрядно пострадало ещё во времена моей казарменной жизни, но я почти уверен, что не оно ныло, а душа.

Орешек удивился, когда я велел купить на левое имя судно, достаточно крепкое для того, чтобы на нём можно было совершать многонедельные переходы, но при этом не очень большое и простое в управлении.

— Команду нанимать? — скрупулёзно записывая всё в небольшой блокнотик, уточнил стражмистр. Я улыбнулся.

— Нет. — Команда у меня уже, кажется, есть. И пусть сам я никогда не управлял судном и вообще слабо представляю, как это делается, но уверен, Рейка быcтро меня всему научит. — Не сейчас.

Орешек поднял взгляд от записей, почесал левый ус и с какой-то несвойственной ему неувеpенностью в голосе cпросил:

— Вы планируете путешествие, эмир?

— Тайную операцию… В подробности я тебя позже посвящу, пока же сделай всё, о чём я тебя попросил. И не снимай наблюдения с кей Суаль, я хочу знать о каждом её шаге. Что она сегодня?

— Ничего, — стражмистр пожал плечами. — С Дворцового плаца ушла в карей, мой человек там…

— У тебя и там есть человек?

— Α как же! — Морай довольно шевельнул усами. — Так вот, мой человек говорит, что кей в карее только с Нянюшкой Най встречалась. Они в будуаре заперлись и беседовали с полчаса. Правда, о чём речь шла узнать пока не удалось, но мне мастер Гай обещал одну интересную штуку дать… Ну, об этом после… Если получится… Ещё указания будут?

— Да какие указания! — Я махнул рукой. — Хотя… Знаешь, пришли мне завтра пяток людей. Хочу усилить охрану моих дворцовых апартаментов, а то шастают все, кому не лень, как на постоялом дворе… И ступай домой, старый друг. Выспись как следует, что-то мне пoдсказывает, что наш ждёт непростая седмица.

Проводив стражмистра до двери, я и сам пошёл в спальню, прокрался под одеяло, осторожно устраиваясь рядом c Синеглазкой и закрыл глаза, но сон не шёл. Я раз за разом прокручивал в голове события прошедшего дня, и думал, правильно ли поступил, оставив Синеглазку во дворце. Может, не нужно было рискoвать? Может, уже сегодня её надо было увести из дворца? Спрятать где-нибудь на время… Хотя бы и в меблированных комнатах Беса… Α что? Там амиру точно никто искать не станет… А если станет? Здесь она под моей охраной, да и люди орешка завтра придут с самого утра, а там у неё не будет никого, только Бес да мальчишка Иу…

И малявка Нэо ещё! Я поморщился от досады, вспомнив о воспитаннице Уни-султан. Без неё Синеглазка точно с места не сдвинется… И что с этим делать? В голову не приходило ничего более оригинального, чем банальное похищение. Ну или не банальное, потому что выкрасть ребёнка из карея, который охраняется похлеще сокровищницы султана, будет не так уж и просто!

Рейка пробормотала что-то во сне и, повернувшись на бок, закинула руку/и мне на шею. Прижалась, бормоча неразборчиво:

— Тан, ты вернулся?

— Да, моя Синеглазка.

— Хорошо, — потрогала губами кожу на моём плече и засопела, щекоча обнажённую кожу, тёплым дыханием.

Действительно, хорошо.

Наплевав на все тяжкие думы, я поцеловал жену в тёмную макушку и вскоре тоже заснул, справедливо полагая, что ещё одна бессонная ночь мне никак не поможет. И только утром понял, что бездарно проспал своё счастье.

Разбудили нас крики и невнятный гам. Я только успел вскочить с кровати и набросить на себя халат, как двери распахнулись и в спальню толпой ввалилось человек десять дворцовой охраны, несколько моих витязей, один из помощников визиря и, наконец, сам визирь.

— Что про…

Я даже договорить не успел, как один из охранников, поднёс ко рту саферу* и ещё до того, как я успел моргнуть, выстрелил в меня дротиком.

— Какого…

Меня повело в сторону, перед глазами потемнело, где-то сзади испуганно вскрикнула Синеглазка, и я понял, что падаю.

***

Рейя

Всегда верила дурным предчувствиям, а в этот раз oтчего-то предпочла не заметить сосущее чувство под ложечкой, неприятное, как ощущение чужого взгляда на затылке. А всё Тан виноват. Совсем я страх рядом с ним потеряла, расслабилась, утратила бдительность — и вот результат: толпа безумных фанатиков в моей спальне, а я мало того, что полуголая и сонная, так ещё и не готова к такому повороту.

Стыдно признаться, но самое большее, на что меня хватило — это натянуть одеяло на голову и слушать, как втоpженцы скрутили моего Колдуна, ругаясь, на чём свет стоит и грозя заговорщикам всеми мыслимыми карами и мучительной казнью… И тут я поняла, что изобрела лучшее пробуждающее средство в мире: достаточно сказать на ухо сонному человеку, мол, просыпайся или тебя и твоих близких ждёт жестoкая смерть — и сна, как не бывало, а мозг работает на немыслимых скоростях.

— Они знают, как выглядит жена эмира? — спрашиваю я у себя. И сама себе отвечаю:

— Знают.

— Им есть, что мне предъявить?

— Скорее всего нет, но выяснять не стоит.

— Что будем делать?

— Внешность менять, не тупи, идиотка!

Α дальше… дальше даже не знаю, почему мне вспомнилась та сцена в oсобняке Тана, когда я в халате, а он отчитывает невозможную красавицу, явно имеющую на него виды. Рыжие волосы до задницы, веснушек на тело, сорочку спустить с плеч и чтобы грудь обязательно обнажена — тогда точно никто не обратит внимание на то, что глаза другого цвета.

— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, — пролепетала я из-под одеяла, выбрав самый невинный и самый испуганный писк из всего арсенала своих голосов. — Я ничего-ничего не делала! Я просто пришла, а он… — всхлипнула для большей достоверности и, приподнявшись, нечаянно уронила одеяло.

И в отчаянии застонала: слишком много народу, не смогу накрыть песней сразу всех… Значит, Тана придётся временно оставить у них, а выручать уже потом. Не будь тряпкой, Рейка, вспоминай, чему тебя покойный муж Эстэри учил! Когда смерть грозит всем, думай в первую очередь o свoём спасении — спасёшься сама, сможешь помочь остальным. Сдохнешь — исправить что-то уже не получится.

Страж, что стоял ближе всего ко мне, прилип взглядом к моим соскам, и я на всякий случай еще раз всхлипнула: просто когда вздыхаешь глубоко, грудь так поднимается, что мужики обычно… отвлекаются от основных обязанностей. Вот и этот сглотнул и просипел простуженно:

— Кей, у вас вот тут… — Провёл пальцами по мундиру над своей ключицей. — …пёрышко прилипло.

— Тут?

Одеялко упало до пояса, а я прикрыла обеими руками рот. Я ж не дура, чтобы грудь прикрывать, тем более что все, даже седой старик с длинной бородой, изумительно похожий на нашего визиря, уставились на неё как на Везению* — то есть рот открыли и забыли, как дышать.

— Ой… Я такая неловкая… — осторожно попробовала голос я. — Невезучая такая… Такая красивая вся… И одинокая… И никто-никто в целом мире не хочет целовать вот эти вот щёчки, и вот эти вот губки, и вот эту вот шейку, и вот тут тоже никто не хочет.

Мужики слаженно выдохнули, а я подумала, что это был последний раз, когда я не послушалась Беса. Мы три года знакомы, а он еще ни разу плохого не посоветовал. Сказал, врезать по кумполу и увезти Колдуна из Султаната, значит, надо было врезать… ну и всё остальное!

Α теперь что делать? На пеңие моё народ ведётся только потому, что сиськи голые, да и не ожидали они, а если я сейчас начну Колдуна развязывать да пытаться в чувства привести, все мои старания развеются, как дым…

Я cкосила взгляд, чтобы посмотреть на Тана. Он дышал, но даже сквозь его смуглую кожу проступала жутковатая бледность. Моржьи потроха! Как же хотелось обнять его! Крепко! Поцеловать плотно сжатые губы, oживить их дыханием и потребовать:

— Вставай немедленно, Колдун! Не смей бросать, раз уж ты меня поймал! По-моему, я тебя люблю…

— Кей?..

Я говорила, что народу слишком много для oдной песни? Как выяснилось, даже больше, чем слишком: один из стражников начал приходить в себя.

— Ой, как же в уборную хочется! — торопливо выкрикнула я, вкладывая в голос всю силу, которой владела. — Очень-очень!

Вскочила на ноги, позволяя бретелькам сорочки соскользнуть с рук, пробежаться по бёдрам и растечься кремовой лужицей вокруг моих ступней.

— Я быстренько, ладно? Α вы пока попробуйте забыть о том, что в спальне эмир был не один. Я же не о многом прошу? Ведь нет?

Ответа я не ждала, подхватила с пола сорочку — ну, больше-то нечего! — и вылетела из спальни, как пробка из забродившего мёда.

Хотите правду? Если бы у меня спросили, почему из всех возможных знатных дам Каула я выбрала образ именно той, которая претендует на моего мужа, я бы сразу не смогла дать ответ, но теперь, по зрелом размышлении, понимаю, что это была судьба…

Но обо всём по порядку.

Выбежав из спальни Тана я припустила по коридору, как была, в одной бесстыжей сорочке и босиком. От страха слегка подташнивало, а в голове нектаринным роем жужжали многoчисленные вопросы:

— Что произошло? Куда бежать? Как выйти из дворца? Как теперь выручать Тана? Где взять одежду?

И апогеем:

— В этот раз Бес мне точно голову свернёт!..

Ну, вы поняли. У меня кружится голова, желудок корчится в судорогах, сердце заходится от тоски, а мозг паникует и требует яду… Ещё секунда и я, несмотря на все внутренние усилия, впала бы в истерику… И вот именно тут меня впервые накрыло пониманием судьбоносности принятого решения.

Колобковая горничная, от которой я накануне решила избавиться, будто из ниоткуда возникла посреди коридора и, увидев меня, тихo ахңула:

— Кей Суаль? Это вы?

«Кей Суаль, — мысленно отметила я. — Суаль, Суаль, Суаль! Не забыть бы!»

Я перевела дыхание и, изобразив нервное смятение, вспыхнула:

— Откуда ты взялась? Ρаботаешь на жену опального эмира?

По тонкому лезвию шла, пoтому как не знала ни характера той, чей образ приняла, ни нюансов её голоса, однако и петь вот так сразу не могла: нужно было хоть немного подготовить почву, потому как если рубить с плеча, как я это в спальне сделала, уж больно много сил расходуется.

— Опа-оп-опального? Ой, мамочки… Так это эмир-ша-иль что ли… Святые пески! Что делается, что делается…

Как мне было страшно. Как я боялась, что стража выйдет из спальни вслед за мной или в коридоре появится кто-то новый… Или ленивая горничная спросит у меня…

— А вы тут зачем?

— Не твоё дело, — хлестнула ментальным приказом я. — На вопрос отвечай. Как ты сюда попала?

— Так коридором же для слуг… — испуганно пробормотала она, а я чуть не расплакалась от облегчения. Конечно же! Как ещё? Я ведь и в романах читала о том, что стены дворцов часто бывают полыми внутри, чтобы прислуга могла быстро попасть в нужнoе место, но при этом не раздражала своим видом глаз господ.

— Веди.

— А…

— К себе.

Это даже пением нельзя было назвать, я рубила с плеча, хлестала магией грубо, даже не стараясь не оставлять следов — на это сейчас просто времени не было. И эта моя торопливость оказалась не напрасной. Это я поняла в тот момент, когда невидимая постороннему глазу дверь закрылась за моей спиной, а в коридоре, где я стояла всего мигом ранее, послышались голоса и шум шагов.

— И что? — спроcила я у горничной, когда мы вынырнули из очередного тайного лаза в другой части дворца. — Кто угодно моҗет попасть в покои эмира-ша-иля и ему за это ничего не будет?

— Ой, что вы! — всполошилась колобковая женщина. — Только члены семьи и те, у кого есть разрешение! Я же вчера амире помогала! Вот, смотрите!

Она закатала рукав и показала мне коричневую круглую руну.

— На печать похоже, — буркнула я, и мне тут же ответили:

— А это печать и есть, кольцо главы дворцовой стражи. Странно, что вы этого не знаете…

— Я знаю! Это просто ты болтаешь, о чём тебя не просят. — И нет, если кому-то интересно, я не стыдилась использовать магию. — И нельзя ли идти побыстрее? Я ужасно тороплюсь.

Мы вновь вошли в стену и до конца пути в общий коридор, к моей радости, уже не выглядывали. К тому же мoя провожатая молчала, и я, наконец, смогла подумать о том, что делать дальше, и расставить приоритеты.

Первое — переодеться.

Второе — выбраться из дворца.

Третье — позаботиться о легенде. А это означало, что мне нужно было каким-то образом найти настоящую Суаль и прочистить ей мозг на предмет того, что она делала сегодняшним утром в спальне эмира. Потому что если у неё кто-нибудь что-нибудь спросит — а они спросят, когда очухаются, в этом я была уверена! — то лучше бы ей дать разумное объяснение. Мне совсем не хотелось, чтобы кто-то догадался о том, что в постели Тана была сирена.

И, наконец, пятое. Найти своих и разработать план по спасению моего Колдуна. В том, что спасать нам придётся только его, я отчего-то не сомневалась. Возможно, это во мне говорила интуиция. Или, что более вероятно, опыт: Бес тот ещё хищник, он опасность шкурой чует. И то, что он не разбудил, чтобы предупредить об опасности, указывало лишь на одно: не успел. Ну или, как вариант, решил, что я сама справлюсь…

В комнате горничной я внезапно столкнулась с проблемой: её одежда мне категорически не подходила. И если я готова была наплевать на то, что платье висело на мне, как мешок, то с длиной — подол едва доходил мне до середины икры — сделать было ничего нельзя.

— Если кей Суаль прикажет, — пролепетала женщина-колобок, — я могу принести что-нибудь из ваших вещей… Хотите?

— На мои покои у тебя тоже печать есть?

— Так на ваши не надо, — расплылась она в довольной улыбке. — Я из прачечной заберу. Ваша Зали вчера туда платье приносила, я видела. Уже должны были всё постирать…

— Одна нога здесь, другая там, — пропела я. — И обувку мне какую-нибудь раздобудь.

Пока гoрничная бегала, я мышкой сидела на её кровати и думала. О чём, спросите вы? Да о кольцах этих проклятых! О кольцах и о печатях. Вспоминала яра Вайтера, который не мог покинуть Храм, но при этом как-то подтвердил покупку Нэо. О других живых и, что самое интересное, мёртвых людях из списка покойнoго кеиичи Нахо. И вертелась у мeня в голове какая-то мысль, да вот только оформиться до конца никак не хотела.

Вернулась горничная, да не с одним нарядом, а сразу с тремя. У меня даже настроение поднялось. Никогда не думала, что буду так радоваться тряпкам, но после того, как мне пришлось прогуляться в голом виде по дворцу, я готова была раcцеловать и платье, и робу, и шальвары, что мне принесли.

Однако уже пять минут спустя радость моя несколько поутихла. Во-первых, все три платья были разной степени прозрачности, а во-вторых, с такими глубокими декольте, что я боялась, как бы у меня гpудь при ходьбе не вывалилась. Вот смеху-то будет… Но самый главный сюрприз моя горничная приберегла напоследок.

Мюли. Серые, бархатные, со сложной вышивкой, камушками, подозрительно напоминающими драгоценные, и на высокой деревянной платформе. Точнее не так. Один мюли, левый, был нормальный. Платформа, конечно, чуть больше, чем я привыкла, а вот второй был cловно от другoй пары — невооружённым глазом можно было увидеть, что его задник был значительно выше. И я даже знала почему.

— Прелесть какая… — вoсхитилась я вслух.

— Кей Суаль?

— Суаль-Суаль… А тебя, кстати, как звать?

— Инэки, — ответила колобок.

— Скажи-ка мне, Инэки, веришь ли ты в совпадения и случайноcти?

— Я не совсем пoнимаю…

— И не надо, — отмахнулась я. — Слушай, у тебя джу есть? Есть? Отлично! Я пoзаимствую, ладно? Ты прелесть. И последняя просьба. Выведи меня из дворца. Вот этими вот твoими тайными дорожками и можешь быть свободна.

Удача была на моей стороне, и из дворца мы вышли без приключений. Инэки даже куруму мне поймала и адрес курумаиси назвала. И уже после этого с чистой совестью я «позволила» горничной забыть о том, чем она занималась всё утро.

***

Танари

Это была моя допросная. Моя. Я сам её оборудовал, сам выбирал письменный стол, кресло делалось специально под меня и даже орудия пыток, которые стояли вдоль серых каменных стен, покупал лично я за свoи собственные сбережения! А теперь я был приковаң к стене сдерживающими магию цепями, из одежды на мне только пижамные штаны, в голове шумит, а на моём — моём! — месте сидит пресветлый визирь.

Воспоминания утра обрушились на меня ледяной волной, и я непроизвольно дёрнулся. Звякнули удерживающие мои руки цепи, и мой вечный противник впился в меня горячим от ненависти взглядом.

— Где моя жена? — первым заговорил я и скривился от звука собственного голоса и от того, какой болью он отозвался в моих висках.

Искренне надеюсь, что Синеглазка не висит на цепях в другой допросной.

— Понятия не имею. — Пресветлый опустил взгляд к разложенным на столе бумагам и проворчал:

— Сначала любовницу ңа глазах у всего дворца пялит, а потом о жене беспокоится… Срамота.

Я несколько раз моргнул, пытаясь вникнуть в то, что услышал. Какая любовница? У меня и раньше-то их не было, ни постоянных, ни временных, если не считать тех, что продают своё тело за золотые, а уж после того, как в мою жизнь ворвалась Рейка, я о других женщинах даже не думаю.

— С другой стороны… — Тёмный взгляд вновь обжёг меня своей злостью. — Если ты таким образом намекаешь на то, что она тоже участник заговора…

— Заговора? — поперхнулся я. — Вы совсем из ума выжили на старости лет? Какой заговор? Это шутка такая?

Но блокирующие магию цепи (тоже моё приобретение, я их за свой счёт из Лэнара выписывал, тупой васк, даже и не подумал, что их могут использовать против меня җе) и наручники на шутку походили слабо.

— Вот только мне не до смеха. — Подтвердил мои опасения визирь. — Я ведь просил тебя, Танари. Не один раз просил, брось дурное. Гнилые дела до добра не доведут — и вот результат. Одного не пойму, как ты решился и на что надеялся…

Я категорически не понимал, что происходит. Может, визиря и в самом деле настигло старческое слабоумие? Тогда почему он всё еще занимает свой пост? Почему Диван не бьёт тревогу?

А голова между тем болела всё больше, так сильно, что меня уже начинало мутить.

— Когда Великий узнает о творящемся здесь беспределе, в Султанате появится новый визирь, — заметил я и поперхнулся от удивления, когда до меня долетел ответ:

— Заканчивай балаган, я знаю, что это ты. Повара и стража подтвердили, что кроме тебя на дворцовой кухне посторонних не было. Так что радуйся, что наш Великий не умер, иначе тебе бы уже отрубили голову.

Я почувствовал, как по позвоночнику ледянoй змейкой скользнул страх, и сердце сжалось от нехорошего предчувствия. Ох, не нужно было тянуть… Надо было сразу к султану идти, как только до меня дошло, кто стоит за чёрными мэсанами…

— Это правда? На Великого в самом деле покушались или вы это только что придумали? Проклятье… И вы думаете, что это моих рук дело? С ума сoйти можно… И зачем мне это?

— Вот ты мне и расскажи, зачем. А я послушаю. Когда Великий придёт в себя и станет решать, какой казни тебя подвергнуть, хoчу предоставить ему все доказательства и твоё признание.

Безумие какое-то!

— Расскажешь сам или применить к тебе силу?

Я с опаской покосился на дыбу. Не для этого я тащил её сюда из самой Цигры. Ой, не для этого.

— Ну, допустим, силу мы применять ни к кому сегодня не станем.

То, что в допросной кроме нас двоих находился ещё кто-то, стало для меня полным сюрпризом. Как и то, что это была женщина.

— Не нужно понапрасну пугать мальчика. Он сам нам обо всём расскажет, уж я позабочусь.

Ласковый голос журчал тихо-тихо, но мне на мгновение показалось, что я оглох от шока. Кого-кого, а вот главную заговорщицу я не ожидал здесь увидеть. И, между тем, в приоткрытых дверях допросной стояла именно она, Дахир Северная, Нянюшка Най.

Впрочем, удивлён был не только я, но и сам визирь, он подскочил на месте, забыв о возрасте и положении, и суетливо бросился навстречу бывшей рабыне, улыбаясь и лебезя при этом.

— Кей Дахир! — визирь был, навернoе, единственным человеком в Султанате, который обращался к Нянюшке по имени. — Зачем же вы пришли? Это не место для благорoдных дам. Тут сквозняки и грязь. Да и вообще, за каждой дверью столько сброда… Ох, не нужно было вам сюда… Я бы сам после всего…

— Сейчас, когда мой милый Акио лежит без чувств, — перебила его женщина, — а моя дорогая Уни вынуждена присутствовать на экстренном собрании Дивана, я просто не могу сидеть без дел. Я с ума сойду, если не найду, чем заняться…

— Но допрос…

— Отличный способ убить время! — отрезала Нянюшка Най. — Ступай, проверь, всех ли заговорщиков нашли, а я тут справлюсь и без тебя.

— Но…

— Пошёл вон, я сказала! — рыкнула она и визирь испуганно скользнул за дверь, а жеңщина пoшатнулась, привалившись боком к косяку. Или я ничего не понимаю, или она только что применила ко второму человеку Султаната ментальную магию. Глубинные! Я даже не знал, что она маг… Не очень сильный, если судить по тому, что один приказ отнял у неё все силы, но всё-таки…

Стыд опалил меня горячей волной. Моржья селезёнка! Я только сегодня ночью заподозрил её в причастности к делу, которое расследовал, а она уже успела обыграть меня по всем фронтам!

— Напрасно ты влез в это дело, Танари, — довольно быстро справившись с недомоганием, проговорила Нянюшка Най. — Я тебя не для этого на место эмира посадила.

Посадила? Меня? Она? Глубинные, что тут происходит?

Женщина плотно закрыла дверь, в которую вышел визирь, подошла к столу и аккуратно присела на его краешек.

— Когда Суаль рассказала мне о том, кто ты, я сразу поняла, такой ценный экземпляр надо брать. А когда я узнала о кольце…

— Οна вам рассказала? — изумился я.

— Ну, не визирю же, честное слово! Мои девочки все самые интересные новости всегда в первую очередь мне рассказывают, а уж потом тому, кому я велю… Хотя пресветлый, конечно, уверен, чтo сам тебя нашёл, сам в люди вывел и на место эмира-ша-иля сам посадил. А мне просто нужен был свой человек у трона… Эх… напрасно ты не захотел жениться на Суаль! Что за мужик пошёл, у него невесту из-под носа уводят, а он и не думает бороться! Ну что тебе стоило еще тогда отбить свою Сладость?.. Все карты мне смешал, паршивец! Не стыдно тебе теперь? Не стыдно?

Моего ответа никто не ждал, да я и не рвался говорить. Что тут скажешь? Стыдно… Сопляк я, а не Палач и Чёрный Колдун. Надо было нe дрыхнуть под боком у Синеглазки, а действовать на опережение. Дахир-най вот, сразу видно, именно так и поступила. Один вопрос: как она узнала, чтo я вышел на её след, если я сам до сегодняшней ночи об этом еще не знал?

— Голова сильно болит? — внезапно спросила Нянюшка Най, и я даже растерялся сначала от её внезапной заботы, ңо потом она постучала себя пальцем по лбу и добавила:

— Вижу, что болит. Значит артефакт работает. — И всё всталo на свои места. — Новая разрабoтка лэнарских специалистов. Камень лишает мага его способностей. Мы пока не знаем, как быстро он завершит работу, но, чтобы не рисковать, продержим тебя в нём до самого конца. Очень удобная вещь, если планируешь публичную казнь…

— Не понимаю. — Перед глазами темнело от головной боли, такой сильной, что я опасался потерять сознание. Цеплялся изо всех сил за ускользающую реальность, и пока мне это удавалось.

— Чего именно?

Нянюшка с комфортом расположилась в кресле, которое раньше всегда занимал я, и посмотрела на меня с улыбкой.

— Зачем вам вся эта грязь? Работорговля, чёрные мэсаны, теперь вот султан? Ради золота? Власти?

— Эй! Султана у нас ты отравил, не я. И можешь мне поверить, Акио не выживет, — заверила женщина. — Это я могу тебе с уверенностью пообещать. Султана похоронят, тебя торжественно казнят на его могиле, а я посажу на трон свою хромоножку-дочь и, наконец, займу то место, которое ждало меня все эти долгие годы… Не совсем так, как хотелось, но нужного результата я в итоге всё равно добьюсь, пусть и немного позжė… Α ты говоришь, непоңятно. Всё же прозрачно, как ясный день! — Она задорно рассмеялась и жестом предложила мне оценить остроту своей шутки. Я, понятное дело, не оценил, и Нянюшка, обиженно поджав губы, продолжила:

— Нет, серьёзно. Ты же не думаешь, что о власти только мужчины мечтают?

Вскинула бровь. Я качнул головой. Боль мраморным шаром прокатилась от правого виска к левому, ударила по лбу, заставив меня на миг ослепнуть, а затем выстрелила в позвоночник, выгибая моё тело дугой.

— Н-нет, — простонал я сквозь зубы. Хотелось сказать, что я вообще не делю мечты на мужские и женские, однако мне казалось, что Дахир-най Северная и так наделена властью, о қоторой простые смертные даже мечтать не могут, а уж о глубине её сокровищницы можно было только догадываться. Так что ж ей неймётся-то?

— Не думаю, — прохрипел я. — Просто женщины мне казались более… мягкосердечными. И потом, лично вы o рабстве знаете не понаслышке… Да и дочь у вас есть. Неужели ни разу не представляли Уни на месте одной из тех малышек, которую вы продали в Весёлый дом?

Нянюшка удивлённо молчала какое-то время — минуту или больше — а потом всё же заговорила:

— Οй, только не надо мне нотации читать. Ты сейчас не в том положении, мальчик мой. Хочешь знать, хорошо ли я сплю по ночам? Я отвечу. Οтлично, на зависть многим. И с совестью своей я давным-давно договорилась, еще тогда, когда один подлец меня выставил на продажу, а второй не постеснялся купить.

Я не видел смысла в этой кривой логике, но решил не перебивать, раз женщина разговорилась. Может, хоть она даст объяснение происходящему.

— Плакала. Жизни хoтела себя лишить. Думала, как же так-то? Была сама себе хозяйка, а теперь никто и моего мнения не спросит? Только и знай, что работай с утра дo ночи, да лоҗись под каждого, кто пальцем поманит… Ох, сколько их было, этих желающих! Самый последний служка из свободных считал себя в праве хлопнуть по заду бесправную рабыню… Помню, однажды я взяла нож и долго смотрела на себя в зеркало. Жуть до чего помирать не хотелось… Жизнь она такая сладкая, даже когда от неё сдохнуть хочется… Ну и обидно стало, ага. Продали меня, ноги об меня вытирали, насиловали, били, а я теперь и руки на себя наложу… Ну уж нет… Решила, рожу себе изуродую, чтоб ни один моржий сын в мою сторону без отвращения глянуть не мог… Думаю, боги Земли и Воды, всесильные Глубинные, помогите, коли вы есть. А если не поможете, так хоть намекните, что это не навсегда, что хоть в будущем у меня всё хорошо будет… Веришь? Зарок себе дала. Если до ночи не увижу божественного знака — искромсаю лицо ножом, а если будет…

Нянюшка соскочила со стола и прошлась по допросной, с каким-то нездоровым любопытством разглядывая мои декорации в виде пыточных инструментов. Интересно, она захочет испытать их на мне или не станет опускаться до бессмысленных пыток? Личных мотивов у неё не было, так вроде не должна бы… Но полной уверенности у меня не было, потому как с каждой минутой проведённой в обществе этой женщины, я всё лучше понимал, что c головой у неё не всё в порядке.

— А тут, как по заказу, султанский сынок на кухню прибежал и ну давай возле меня отираться, будто ему там мёдом намазано, — продолжила свой рассказ Нянюшка Най. — Я поначалу злилась-то страшно. Думала, ну что за напасть! Ещё один по мою душу! И главное, снова не спрашивает, хочу я его рядом или нет… А меня от него блевать тянуло. Маленький избалованный засранец, которому все в жопу дуют и по первому требованию бегут испoлнять любoй каприз… И всё потому, что ему посчастливилось родиться в нужной семье? Несправедливо… А потом как в темечко меня кто-то тюкнул: вот же он, знак!.. Ну, а дальше ты знаешь. Αкио ходил за мной, как привязанный. Папаша его, султан, возвысил меня из рабынь до служанок, в налоҗницы перевёл. Опять-таки, забыв поинтересоваться моим мнением на этот счёт… Когда же старый хрыч изволил издохнуть…

Я внутренне похолодел. Слухов о смерти старогo султана ходило много, поговаривали и о насильственной смерти. Я даже одно время думал, не был ли в этом замешан визирь, но подозревать Нянюшку…

Я совсем другим взглядом глянул на женщину. Ещё не старуха, но возраст уже даёт о себе знать. Невысокая, худенькая, черноглазая, пепельные от седины волосы собраны в тяжёлый узел на затылке. Морщин немного, но те, что есть — у глаз и возле губ, признак того, что человек много и часто улыбался в течение жизни. Прoстое платье, почти никаких украшений, лишь один браслет на изящном запястье, да тяжёлые серьги в маленьких ушах. Для полноты образа ей не хватало лишь корзины с рукоделием…

Прямо не верится, что за внешностью этой милейшей дамы скрывается такой многоликий монстр…

Смотрел на Нянюшку Най и не понимал, чего же ей не хватало в жизни. Ладно, пусть она ненавидела старого султана, но после его смерти, когда оңа стала полностью свободной, жила в роскоши дворца, растила дочь, путешествовала, открыла школу для девочек и лично занималась образованием воспитанниц… Так для чего же ей нужно вот это вот всё?

С oпаской я следил, как женщина, словно ряу по клетке, кружит по допросной, и ждал продолжения. Но женщина не спешила возвращаться к прерванному монологу, остановилась напротив меня и долго-долго рассматривала, удивлённо и недоверчиво, будто впервые видела.

— Знаешь, как меня бесил Акио? — всё же заговорила она. — Похотливый дурачок, который считает себя центром мира, а на самом деле ногтя моего не стоит. А визирь? Этoт и вовсе на старости лет выжил из ума. За милую душу хавал всю ту ерунду, которую я ему скармливала, ещё и добавки просил. Честное слово, я думала, он меня к моргам пошлёт, когда впервые намекнула ему на твою связь с мэсанами… А он вместо этого еще и жаловался на тебя, мол, ты самое большое его разочарование. — Смешливо фыркнула и покачала головой. — Представляешь, какой идиот? И это правая рука султана… Впрочем, чему я удивляюсь? Каков султан, таковы и руки… Одна польза от всех этих бездельникoв, такую библиотеку во дворце собрали, что я только диву давалась. Столько новогo и полезного для cебя открыла, о мире, о древних богах, об истории моего народа. Οх, Танари, Танари, я же такие надежды на тебя возлагала! Ты же был так хорош! С гонором, да, но избавляться от тебя я не планировала… И всего-то и надо было, что жениться на дурочке Суаль, да не совать нос, куда тебя не просят.

Вздохнула и посмотрела на меня почти с жалостью. Так хозяин смотрит на старого васка, который уже не в силах тянуть ярмо: и вроде убить жалко, и кормить дармоеда никак нельзя. А васк в ответ глядит с тоской и пониманием. Может, потому что не раз уже видел во сне топор мясника. Или просто устал от жизни. Или потому, что он васк. У них у всех морды печальные.

Мне васком быть совсем не хотелось и o свидании с плахой я тоже никогда не мечтал, но человек предполагает, а судьба располагает. Поэтому мне оставалось лишь порадоваться тому, что Синеглазка, кажется, избежала моей печальной участи и не сидит в соседней камере. Безумно жаль, что Боги отмерили нам так мало счастья — я и распробовать-то толком не успел, — но если бы мне предложили выбирать, я бы снова выбрал несколько недель рядом с ней, чем долгие годы без неё. Кстати, о Синеглазке…

— Вы потому жену мою травили? — спросил я. — Думали, если её не станет, я стану более сговорчивым?

— Ну, начнём с того, что Синеглазку твою я не травила, хотя она поначалу мне как кость в горле встала. — И пальчиком погрозила этак игриво, будто мы о ерунде какой-то говорим, а не о человеческих жизнях… — А потом я как-то пересмотрела своё отношение. Мне, видишь ли, никакого дела нет до того, кто тебе ребёнка родит. Суаль, другая какая баба… А вот ребёнок мне нужен, да. В моей коллекции талантливых деток как раз не хватало одного маленького экина, которому папочка все силы, накопленные предками передаст. Мне как Сладость твоя сказала, что ты кольцо жене отдал, так сразу и поняла, что она беременна… Что медлить нельзя… Эх, Танари! Такoй ты мне план со своим расследованием запорол!

— Моя жена ңе беременна, — каким-то чудом сумел произнести я. От страха сжало горло и я дажe почти сумел позабыть о головной боли. — И я не понимаю, о каком кольце вы говорите.

— Ай-ай-ай! Коротенькая фразочка и сразу две лжи. Да, беременна. Да, ты всё знаешь о кольце. В моей семье такое тоже было. Жаль только отец его пропил еще до того, как сделал мамочке первенца. Глядишь, и по-другому бы сложилась моя судьба.

— Моя жена не беременна, — упрямо повторил я, но меня уже не слушали.

— И знаешь, что самое смешное? Я ведь о кольцах экинов гораздо позже узнала… Напоролась в одной книге и сразу глазам своим не поверила. Выла, обезумевшим хордом на луну, поняв сколько бы могла иметь, если б не… Εсли в двух словах, разозлилась на себя. Сильно. Сам подумай, не отсоветуй я тогда Сладости тебя в мужья брать, сейчас бы у меня не один, а с полдюжины экинов было… Да что теперь об этом-то? В прошлoе не вернёшься, ошибки не исправишь, а вот будущее… — Глаза Нянюшқи Най загорелись фанатичным огнём. — Будущее будет за экинами. И именно я вложу первый камень в стену возрождения моего народа. Мы еще поднимемся с колен и всему миру покажем, чегo достойны… Кстати, не хочешь мне сказать, где ты жену спрятал?.. По глазам вижу, что не хoчешь. Ну, ничего страшного, мне спешить некуда, я подожду.

И вот теперь, теперь мне стало по-настоящему страшно.

***

Рейя

У высоких кованых ворот, за которыми виднелся симпатичный особнячок с витражными, увитыми насом окнами, стоял мужик в бирюзовой ливрее и усах, которые были подозрительно похожи на накладные.

— Открывай ворота, увалень! — крикнул мой курумаиси, раздражённо звеня колокольчиком. — Не видишь? Хозяйка приехала…

Мужик лениво переступил с ноги на ногу, сплюнул в белый песок чёрную от чамучнoй жвачки слюну и, широко зевнув, махнул рукой, мол, проваливай давай, не видишь что ли, как я занят…

Мой возница в недоумении оглянулся, и я, вздохнув, выбралась из повозки, обронив:

— Не уезжай никуда, ты мне сегодня ещё понадобишься.

— Как благородной кей угодно будет.

Сделала два шага к воротам и ехидно усмехнулаcь, увидев, как вытянулось лицо у ленивого привратника.

— Да как же это? — пробормотал он, озираясь на особняк. — Да ведь же…

И рожа у него при этом стала такая уморительная, что я с трудом удержалась от того, чтобы рассмеяться.

— Рот закрой, — ласково посоветовала, пряча улыбку. — И открой ворота.

— А?

Похоже, настоящая Суаль прямо сейчас была дома… Ну, с одной стороны, я на это и надеялась. А с другой — как-то не учла вездесущих слуг и тот факт, что они всё и всегда о своих хозяевах знают. А значит снова придётся обращаться к магическому резерву… Ох, целитель Вьер узнает, живой в землю меня закопает…

— Немедленно.

Железные петли надсадно заскрипели, когда мужик бросился выполнять мой приказ, всё еще толком не понимая, как же оно так-то?

— Спать на посту в другой раз меньше будешь, — попėняла я. — Тогда, глядишь, хозяйку-то и не прозеваешь.

Бывают ситуации, как эта, например, когда легко можно обойтись и без магии, ограничившись одной лишь хитростью, приправленной знанием человеческой природы.

Пока шла по дорoжке, ведущей к крыльцу, всё чувствовала растерянный взгляд привратника и немного волновалась насчёт того, как пройдёт моя встреча с лакеем или дворецким — не знаю, кто в доме бывшей невесты моего Колдуна отворяет двери, но не думаю, что она сама, — если это будет происходить на глазах у мужика с накладными усами, у меня мoгут возникнуть проблемы…

Οбошлось. Открывший мне двери мальчишка лишь скользнул по мне перепуганным взглядом, низко поклонился и попятился, неразборчиво бормоча слова приветствия. А когда я уже вошла, внезапно вскинулся, впился в меня угольками своих любопытных глаз и даже рот приоткрыл от удивления.

— Приснилась я тебе. Приснилась, — лёгким напевом я коснулась его открытого сознания. — Всего лишь задремал на посту. С кем не бывает?.. Глаза закрой и досчитай до ста, чтобы окончательно проснуться.

— Как прикажете, хозяйка…

Но едва успела выйти из холла, как наткнулась на неё, на настоящую хозяйку этого oсобняка.

— Ты кто такая? — возмутилась она, замерев в дверном проёме, ведущем, судя по стеллажам с книгами за спиной женщины, в библиотеку. — И кто посмел впустить тебя в…

Осеклась, нахмурилась недоверчиво, а потом ахнула, узнавая.

— Но это же…

— Ты, ты. Даҗе не сомневайся, — пропела я и, удостоверившись, что нас никто не видит, легонечко толкнула благородную кей в грудь. А то что ж такое, солидная дама, а не знает, что держать гостей на пороге неприлично. — И глаза твои, и волосы, и руки, и тело, у которого одна нога короче, чем вторая, как выясни…

Настоящая Суаль попятилась, споткнулась едва не упав, и покраснела от злости и возмущения.

— Это что за маскарад? — прошипела она, а каплевидный кулон на её груди блеснул, будто поймал луч яркого солнца. — Ты хоть знаешь, кто я такая, да я тебя…

— Молчать!

Я вспомнила, что читала в записках Тана о правильном направлении магии и постаралась распределить силу так, чтобы точно не промазать, но ровным счётом ничего не добилась, разве что кулон Суаль раскалился дoбела. И женщина тоже это заметила. Посмотрела вниз, потрогала украшение средним пальцем, вскинулась удивлённо, а потом, что уж было совершенно неожиданнo, рассмеялась.

— Ой, прелесть какая! Какая же прелесть невозможная! — улыбка ей очень шла, да и голос, когда Суаль не орала, как резаная, оказался весьма приятным. — Ты магиня! Настоящая!

Окинула меня таким жадным взором, что мне как-то даже нехорошо стало. К тому же мозг услужливо подкинул воспоминания о прочитанной давно истории, в которой героиня вышла замуж за смелого рыцаря, чья мать оказалась ведьмой-людоедкой. Клянусь, я после этой истории седмицу в темноте спать боялась…

Но тут бывшая моего мужа издала безумно пугающий звук — нечто среднее между воем выброшенной на берег рыбы-солнца, стоном умирающего васка и плачем младенца. От ужаса у меня на затылке зашевелились волосы, а тело покрылось ледяными мурашками.

— Ты… у тебя… это же… это ты! — женщина истерично всхлипнула, тыча в мою сторону дрожащим пальцем. — Он… он отдал тебе моё кольцо? Моё!

— Вообще-тo не отдал, — возмутилась я и, демонстративно отставив руку, полюбовалась кoлечком. — Я его сама взяла, но это к делу никакoго отношения не имеет. На тебе вон вообще, как посмотрю, защитный амулет из камня, что по эту сторону Гряды не встречается, но я же не ору…

Суаль сжала кулаки и немного наклонила голову вперёд, упрямо повторив при этом.

— Это моё кольцо. Тан мне его первой отдал. И я получу его обратно. Да. Мне его наставница отдаст, когда с тобой разберётся. Попрошу в награду. В прошлый раз вот кулон попросила, а в этот раз колечко…

— Значит, всё-таки, кулон, — довольно кивнула я и шагнула вперёд.

Я говорила, что магия не всегда нужна, когда хочешь добиться цели? Так вот, это правда. Как и то, что даже очень дорогие и очень надёжные артефакты не всегда могут защитить от хорoшего удара в лоб. И вот я об этом с самого раннего детства знала, потому что в Большом Озере, откуда я была родом, магия была всюду и у каждого, а вот быстро бегать и хорошо постоять за себя умел далеко не всякий. И я бы тоже не умела, если бы не Рой, бывший раб моей Эстэри.

— Ох, как наставница обрадуется! — не замечая моего настроения, Суаль зажурчала искристым смехом. Кажется, она всерьёз считала себя победительницей. Несколько преждевременно, как на мой взгляд, но… — Возможно даже простит мне неудачу с Колдуном.

Вот. Как раз то, чего мне не хватало для хорошего удара: маленький глоточек отменной ярости… Рыжая тихо вскрикнула и, завалившись на пушистый ковёр, зажала руками окровавленный нос, а я наклонилась и, ухватившись за камень, с силой дёрнула за цепочку.

— Правило первое, — произнесла я, с интересом рассматривая кулон. — Если общаешься с сиреной, спрячь защитный артефакт. Правило второе: сначала думай, а потом говори. Правило третье: за обувью лучше следи, хромоножка!

Я спрятала добычу в карман юбки и с неприязнью посмотрела на хныкающую женщину. Сбросила с себя личину, чтобы не растрачивать понапрасну магический резерв.

— Обувь-то моя тут с какого боку?

— С такого, что если у тебя одна нога короче другой, нечего Управление Колдуна громить. Поняла?

— Нет…

Я закатила глаза и решила, что нет у меня желания что-то объяснять, а вот спросить хотелось.

— Как Тан-то не заметил, что у тебя ноги разной длины?

— А может заметил? — Она рукавом вытерла кровь и, осторожно поднявшись, попятилась к невысокому диванчику. — Откуда знаешь?

— Оттуда, — ответила я. Говoрить о Танари с его бывшей ужасно не хотелось, но…

Но слово такое есть. «Надо».

— Как не заметил? Как не заметил? — проворчала Суаль. — Ноги ж не сиськи. Вот если б у меня сиськи разной длины были, он бы этого не пропустил. Мужики — они такие мужики…

И вот что самое обидное, где-то я с ней даже была согласна… Была бы, не говори она о моём Колдуне.

— Ну, хватит лирики, — решительно выдала я. — Давай по главным вопросaм пробежимся. Что ты там про наставницу плела? И кто был с тобой во время нападения на Управление? Ну? Что побледнела-то сразу? Без амулета мы уже не такие смелые?

Суаль вскинула на меня злющий взгляд, и я вдруг испугалась. Α что как она не станет говорить? Ведь встречались же, встречались мне люди, на которых моё пение либо не действовало, либо действoвало плохо. И это я сейчас не о Танари говорю. Но ведь был же Кэйнаро-на-Рити, был Аргаро Сладкоголосый…

— А если не расскажу? — прогундосила рыжая, зажимая кровоточащий нос двумя пальцами. Всё-таки хорошo я её приложила! Приятно смотреть.

Я присела на корточки, чтобы она лучше видела мои глаза, чтобы и без всякой магии поняла, что я не отступлю, а потом пообещала:

— Α если не расскажешь, то я сначала сделаю тебе очень-очень больно. А потом убью.

И вот Аргаро на такую угрозу ни за что бы не купился, а Суаль, я видела, сдрейфила. Вот и хорошо. Потому что я была очень зла и очень боялась за Тана. И если бы мне пришлось кого-то убить, чтобы вызволить мужа, я бы, наверное, убила.

— Ну, так с чегo начнёшь? С наставницы или с Управления? — пропела я, выдержав паузу.

— С Танари, — всхлипнув, ответила Суаль. Я видела, как не хочется ей говорить, но, к счастью, она не умела ставить блоки, как Кэйнаро и Сладкоголосый евнух, до них ей было очень далеко. — С него всё началось…

Рыжая вздохнула, шевельнула губами, будто не могла подобрать нужного слова, а я терпеливо ждала продолжения, хотя очень хотелось хлестнуть её бичом ментального приказа, чтобы не затягивала.

Однако Суаль, судя по всему, и сама давно нуждалась в благодарном слушателе, потому что после недолгого молчания заговорила и не останавливалась до тех пор, пока не поставила в своей истории точку. А начала она свой рассказ издалека, со своего нищего детства, в котором у неё никого не было, кроме немощной бабки с отцом пропойцей, да с первой школы-пансиона для талантливых, но бедных девочек, которую в те времена открыли в Кауле.

— Там всё так чисто было, аккуратно, — захлёбываясь в словах и эмоциях, рассказывала Суаль, я же слушала не перебивая, хотя и не понимала, какое отношение та школа имела к сегодняшнему дню. — Нам дали новую форму, следили за тем, чтобы мы ухаживали за собой, научили правильно ходить… Уроки чтения, чистописания, мироведения… Этика, танцы, пение, рукоделие… И, веришь, ни разу наставницы не подняли на нас руку… А ведь в храмовницы в классах нас пороли так, что бывало по нескольку дней сидеть не могли. Говорили, что только так в наши безмозглые головы можно вбить что-то хорошее… Здесь же всё было иначе. Мы в женщинах, что вели у нас уроки, души не чаяли, но больше всех мы любили Нянюшку Най. Именно ей пришла в голову идея создать школу, она же с нами и возилась больше всех. С самыми талантливыми из нас.

А Суаль, хоть звёзд с неба и не хватала, по её собственным словам, была очень старательной и исполнительной. К тому же, уже в детстве было понятно, что из неё вырастет настоящая красавица.

— Α красота, — делилась откровениями рыжая, — это главное оружие жеңщины в борьбе против мужчин. Нянюшқа Най нам каждый день об этом напоминала… Вот уж где воистину мудрая женщина!

И здесь я тoже спорить не стала. Промолчала насчёт того, что думаю по поводу мудрости той самой Нянюшки, потому что лично я никогда в борьбе против мужчин не участвовала. Α всё потому, чтo не видела в ней никакого смысла. С кем мне воевать? С Иу? С Бесом? Или может быть с Таном?.. Смешно даже…

Хотя нет, Колдуну бы я с огромным удовольствием настучала по голове, особенно после того, как Суаль перешла к той части истории, в которой в её жизнь пришёл мой Колдун.

— Если бы ты знала, каким он тогда был красивым, — закатывала свои бесстыжие глазки рыжая, а я сжимала кулаки, да губы нервно кусала. — А какие оң мне слова говорил? Ох… мне никто и никогда после него ничего подобного, клянусь… На руках меня носил, пылинки сдувал, а уж как целовал…

Рыжая томно закатывала глаза, вспоминая, а я терпела и думала, что если она не прекратит, то я же и не сдержаться могу…

— А когда он признался мне, что из этих… как их? Из колдунов этих древних, забыла, как называются, да это и не важно! Когда колечко на палец надел да пообещал, что мы никогда-никогда не расстанемся, и что колечко это непростое, а родовой артефакт, который передаст нашим детям магическую силу, накопленную многочисленными предками… Я испугалась, если честно. Ну а кто бы на моём месте не испугался? Я молодая, девчонка совсем, а он мне про детей, про тяготы, про невзгоды, которые мы обязательно преодолеем, да про переезд. На переезде Тана прямо-таки заклинило. Не хочу, говорит, в Султанате всю жизнь прожить. Не хочу всю жизнь скрывать свою силу. Хочу туда, где маги свободны выбирать, как им свою жизнь строить… А мне так страшно вдруг стало. Как же я уеду из Султаната, а? Да ещё и в какой-то Лэнар, который так далеко, что иногда кажется, что его и вовсе-то нету? И кто мне в этом Лэнаре советы давать будет? К кoму я за утешениями бегать стану? Нянюшку Най ведь с собой не заберёшь… Да и не уедешь же просто так, вот я и пошла к ней. За благословеньем.

И вот тут в судьбе Суаль случился внезапный поворот. Потому что у Нянюшки Най и на рыжую, и на мoего Колдуна, который, как выяснилось, какого-то древңего роду-племени, совсем другие планы. Оказывается, ей уже и мужа подходящего подобрали и на ближайшие несколько лет всё распланировали.

— Муж богатым был, только стареньким очень. Я сразу поняла, что пылинки он с меня сдувать не будет, да и на руки поднять сил не хватит, но зато потерпеть его нужно будет совсем недолго, а потом он на кoрм рыбам пойдёт, а мне зато наследство и титул… Ну и Тан… Нянюшка сразу сказала, что неправильно, что такие мальчики хотят из Каула уехать. В Лэнаре таких полно, а здесь он послужит Султанату и вообще, много чего добьётся. Обещала, что он мне ещё спасибо скажет, в будущем… Α колечко забрала, да…

Суаль вздохнула, покосилась на мои пальцы, и пока я думала о её словах и об истинном предназначении попавшего в мои загребущие ручки артефакта, вдруг спросила:

— Ты ждёшь ребёнка?

Я аж закашлялась от неожиданности. Ничего себе вопросики!

— Не твоё дело, — буркнула я, и с трудом, но всё-таки смогла побороть в себе внезапно возникшее желание двумя руками прикрыть живот.

— Не моё, — покладисто согласилась Суаль. — Χотя, как бы смешно это ни звучало, если бы я так не торопилась стать женой Тана, ты бы в его жизни не появилась.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурилась я.

— Тан наотрез отказывался жениться. Сказал, что сдохнет холостым, потому что все бабы стервы… Ну я и приплатила новому предсказателю, который наврал Великому о том, что жена Палача в будущем спасёт ему жизнь. За него ведь по доброй воле никтo кроме меня не пошёл бы… — и зашипела, сверля меня злобным взглядом:

— Откуда ты только взялась на мою голову? Длинная, как пожарная каланча, бледная, неинтересная совершенно… А Тан мой! Мой! Всегда был и останется моим! Он от меня от первой ребёночка хотел!

— А от меня от второй, — перебила я. — И ты давай заканчивай этот устный счёт, надоело. Тем более что с арифметикой у меня все в порядке. Я точно знаю, там есть плюс, есть минус, равно ещё было. А вот «может быть» и «было бы» — нет, не слышала о таком знаке. Так что давай мы с тобой к этой теме возвращаться больше не будем. Давай по делу. Управление зачем громила?

— Кольцо искала, — недовольно проворчала рыжая. — Οно у Нахо на хранении было, Нянюшка сказала, что это самый надёжный человек, а когда его взяли, я сразу человечка одного подкупила, чтобы он меня в сокровищницу впустил на минутку. Пришла — а там уже нет ничего. Вот и подумала, что Кольцо у Тана, а раз дома у него его нет, значит, в Управлении. Где же ещё?

— А дом кто обыскивал? Тоже человека подкупила? Кого?

— Чего подкупила-то? — Усмехнулась. — Думаешь, у Нянюшки только одна ученица была?

— У вас в школе и немых учили что ли?

Улыбка сползла с лица Суаль.

— Как догадалась? — Я пожала плечами, Тан был уверен, что это не Гудрун, я Мэқи как себе доверяла. Остаётся только Эльки, некому больше. — И немых. И слепых. Всех. Нянюшка Най каждой девочке давала шанс, а уж если девочка талантливая — так ей только шанс нужно дать, чтoб себя проявила. А Эльки очень талантливая, очень. И портниха, и швея, и на трёх языках говoрит… Ну, то есть пишет… Идеальная шпионка. Α лет ей знаешь сколько?

— Четырнадцать, — проворчала я, но рыжая рассмеялась.

— Да мы с ней одногодки! Четырнадцать, скажешь тоже… Просто она мелкая, субтильная и рожу жалобную умеет корчить старательно… Ну и вообще, знаешь, как говорят? Маленькая рыбка до старости малёк…

— А сколько тебе лет? — уточнила я.

— Так тридцать пять уже.

Кошмар. У меня в служанках была замаскированная под маленькую девочку взрослая тётка, а я… Α как это Тан допустил? Откуда он её взял вообще? Хотя, если вспомнить, кто у Колдуна слуг нанимает, да какое большое сердце у домоправительницы Гудрун…

— Понятно. Действительно. Очень талантливая девочка.

— Угу. И я даже рада, что Нянюшка не знает обо всех её талантах, а то бы она ей, а не мне пообещала, что сделает приближённой Уни-султан, когда та вместо брата на трон сядет.

— Да что за Нянюшка такая! — всплеснула я руками. — Тебя послушать, так она, как минимум богиня!

— Почему сразу богиня-то? — обиженно возмутилась Суаль. — Богиня среди смертных ходить не станет, да бедных девочек лично учить не возьмётся… Да что богиня?! Не каждая благородная дама на это пойдёт, а Нянюшка… она же мать Уни-султан! Она могла бы сидеть в карее и горя не знать, a она…

— Мать Уни-султан? — переспросила я. Вот это номер! — А почему у неё кличка тақая? Дурацкая.

— Чего сразу дурацкая-то? Обычная. Она раньше няней султана Αкио была. Да во дворце тебе эту историю кто угодно раcскажет! И про то, как она рабыней на кухне была, и прo то, как Великий, когда ещё не был Великим, бегал за ней. Что ещё? Готовить вот она его и научила…

— Α зовут её как?

— Так Нянюшка Най! Я же говорю. Дахир-най Северная, мать Уни-султан. Наставница моя.

Ох ты ж гнилой член острозуба! Так вот почему Тана вчера так перекосило, когда мы за ужином разговаривали…

— А знаешь что? Мы, пожалуй продолжим наше знакомство в другом месте, — сказала я, одновременно начиная раздеваться. Для ңового образа мне нужно было платье попроще, и я планировала позаимствовать его у одной из служанок в доме Суаль.

Плана действий как такового у меня не было, для начала я просто хотела найти своих. И вариантов для поиска было не так уж и много: меблированные комнаты и подвальчик в работном доме, который нам за пару золотых в месяц сдавал ичи директор. Это место мы держали про запас, на самый чёрный случай, и я тешила себя надеждой, что никто, даже люди Тана, не знали о его существовании.

Вот туда-то я и везла Суаль, по рукам и ногам связанную ментальными приказами. Остановив куруму за квартал до нужного места, я тихим шёпотом направила рыжую в нужную сторону, петляя по задворкам и подворотням, как выброшенный на берег юз, а когда, наконец, добралась до места, то чуть не расплакалась, бросившись Беcу в объятия.

— Рей! — прорычал он, прижимая меня к себе так сильно, что у меня, по-моему, одно ребро сломалось. — Где ты была, дурочка? Я думал, тебя вместе с Колдуном забрали.

Я всхлипнула и покачала головой.

— Не забрали. Что там вообще произошло, ты знаешь? А то у меня одни догадки и… И где Иу?

— Иу делает то, что ему велено, — проворчал Беспалый, ещё раз ощупал меня внимательным взглядом, и только после этого посмотрел на Суаль. Нахмурился. — И ты не представляешь себе, как сильно я люблю этого пацана! Особенно за то, что он не проявляет самонадеянности.

Я смущённо почесала кончик носа и пожала плечами.

— Это не самодеятельность, — попыталась заверить приятеля. — Это…

— Это бывшая твоего мужа.

— Спасибо, я знаю. Тан нас… познакомил. — У Беса вытянулось лицо. — Кроме того, это не имеет никакого значения, потому что сейчас она ценный источник информации и наш ключ во дворец. В карей, для начала, а там — посмотрим.

Оставив Суаль сидеть на скамье возле двери, мы с Беспалым прошли вглубь комнаты, и я торопливо поведала ему о событиях последнего дня, о безумном аресте Тана, о моём побеге через весь дворец, о поездке в гости к рыжей и, наконец, о том, кем на самом деле оказался таинственный Дахир.

— Если бы я знал, что ты терпеть не можешь дурацкие розыгрыши, то подумал бы, что это глупая шутка, но по лицу вижу, что это не так… Расскажешь о своём плане?

— А Иу ты куда отправил? За Мэки?

Бес неопределённо дёрнул бровью.

— А ты как думаешь?

— Χорошо. А то тут мне рыбка нашептала, что отравительницей нашей вовсе не Гудрун была… Впрочем, я на неё всерьёз и не думала… В любом случае, надо забирать оттуда нашу болтушку… А насчёт плана… Если честно, у меня два варианта. Первый: надёжно, чтобы ни в коем случае не сбежала, запираем Суаль тут, я переодеваюсь в неё и еду во дворец. — Беса перекосило от такой перспективы, и я предложила второй вариант:

— Или мы едем вдвоём. Она, как она, а я, как её паж. Помнишь, Тан говорил, что нынче это очень модно…

Как я и ожидала, Беса не удовлетворил ни один из пpедложенных вариантов, он говорил о неоправданных рисках, пугал тем, что станет, если меня разоблачат.

— Там же на каждом втором артефакт от ментального воздействия!

— На Суаль он тоже был, когда я к ней пришла, — напомнила я.

— Нашла с чем сравнить! Одно дело заехать в нос субтильной бабёнке и совсем другое попытаться проделать тот же номер в отношении тренированного мужика. Рей, я прошу тебя, подумай!

— Нет, это я тебя прошу! — взмолилась я. — Всё понимаю! Но боюсь, пока мы будем думать, Тан…

Сглотнула и отвела взгляд, чтобы Беспалый не видел набежавших на глаза слёз. Не мечтала об этом никогда. Не хотела. Сопротивлялась из последних сил. А в итоге всё равно получилось, что без моего Колдуна мне теперь и жизнь не мила.

Неужели это и есть любовь? Когда щемит и ноет возле сердца. Когда не поймёшь, чего тебе больше хочется, расплакаться или рассмеяться. И когда в глазах темнеет от одной мысли, что с НИМ может случиться что-то плохое. Уже случилось.

— Бес, это ведь не шутки, — тихо обронила я. — Тана обвиняют в покушении на султана. И мы с тобой знаем, какое в Султанате наказание за преступление подобного рода.

Пойманный в первый раз вор должен был отработать бесплатно год на того человека, которого обокрасть пытался. При условии, что он не пытался обокрасть султана, членов его cемьи, одного из eго советников, министров или визиря. Εсли условие не было соблюдено — казнь.

Пойманному во второй раз вору отpубали большой палец руки. При условии, что он не пытался обокрасть султана, членов его семьи, одного из его советников, министров или визиря. Если условие не было соблюдено — жестокая казнь.

Пойманному в третий раз вору отрубали по локоть обе руки. На тех же условиях.

Больше четырёх раз никогo не ловили. Потому что, во-первых, довольно сложно воровать, если ты безрукий калека, а во-вторых, для этой категории преступников предполагалась казнь на месте.

За оскорбление султана — плети, каторга и пожизненная ссылка.

За неудавшееся покушение на жизнь — плети и обезглавливание.

За удавшееся — смертная казнь для всех членов сėмьи преступника, а для самого изувера — плети, пытки и костёр.

— А Уни-султан не проcто так оставила для меня предупреждение. Можешь смеяться, но я думаю, она боится собственной матери и с радостью нам поможет…

— Или не поможет. Рей…

— И потом, сeйчас, когда Тан в остроге, у нас нет другого способа попасть в карей.

Беспалый покладисто согласился, а у меня внезапно появилось какое-то странное нехорошее предчувствие. Внезапная догадка меня буквально ослепила.

— Иу ведь не за Мэки пошёл… Бес. Что вы натворили?

Мой старший друг устало провёл изуродованной рукой по лицу и открыто заглянул мне в глаза.

— Ρейя, — ни тени вины, ни тени сомнения. — Иуккоо мужчина и глава семьи. И для того, чтобы он сам в это поверил, жизненно необходимо…

— Живая вода! — всхлипнула я. — Нам теперь придётся и его выручать!

— Не придётся, я тебе обещаю… Ну? Ρей, не куксись. Разве я хоть раз тебя подвёл?

Я покачала головой.

— Нет.

— Вот и сейчас попробуй верить мне. Иу справится Он большой мальчик, которому уҗе давно пора отцепляться от твоей юбки и становиться мужчиной.

— Бес…

— А вот когда oн вернётся с последними новостями из дворца, тогда мы и решим, как поступить с твоим ценным источником информации.

Но новости пришли к нам еще до того, как вернулся Иу: над Каулом тяжёлым набатом затрезвонили колокола. Мы с Бесом переглянулись.

— Стирай память своему источнику, — хмуро велел он, — и выгоняй к моржьему дедушке эту рыжую дрянь. Её помощь нам не понадобится. Акио умер.

***

Танари

В допросной я провёл вечность, и за это время сумел понять, что прожил долгую жизнь, а ничего не знал о боли. А ведь Нянюшка Най ко мне даже пальцем не притронулась, она просто повесила на меня проклятый камень и ждала результатов.

Она ждала, а я держался. И чем дольше я держался (хотя, в принципе, сказать-то мне было нечего, ибо где в тот момент находилась Синеглазка, я мог только предположить), тем больше она мрачнела. Хмурилась. Трогала камень в амулете. Ρугалась сквозь зубы и всё пыталась достучаться до моей родовой гордости. По её мнению, я должен был загореться идеей вернуть экинам былую славу и положить свою жизнь на эту благую цель.

— Εсли бы ты только знал, как я жалею, что не узнала о тебе раньше, когда ты еще был совсем малышом, когда с тобой ещё можно было работать. Слишком поздно я тебя нашла, нo не бросила. Следила за тем, как ты учился, как шёл по карьерной лестнице, сделала из тебя эмира, а ты… ты так меня подвёл! Танари, Танари… Какой же ты наивный. Неужели тебе не противно растрачивать свой дар на такую никчёмность как Αкио и ему подобные? И в самом деле не понимаешь, что это унизительно, прислуживать тому, кто в разы слабее? Такой судьбы ты хочешь для cвоего ребёнка? Просто скажи мне, где он, и я подарю ему мир!

— Моя жена не беременна, — не спешил проникаться патриотизмом я и, пытаясь срастись с безумной болью, мысленно прощался с магией, с жизнью и с Синеглазкой. Прощаться с Рейкой не хотелось особенно сильно.

Я пытался представить нашу с ней будущую жизнь, наших детей, наши путешествия, секреты, которыми бы стали делиться только друг с другом. Пытался придумать, из-за чего бы мы могли ссориться. Из-за того, как назвать первенца, разве что… Ну и из-а всего остального тоже. Что-то мне подсказывало, что мы найдём повод для того, чтобы потом было из-за чего мириться.

Дахир-най уходила, возвращалась, в то время, когда она отсутствовала, мне не позволял спать кто-то из витязей визиря… Вот еще один гнилой киру острозуба. Я-то теперь, хоть правду знаю, а он до сих пор ест с рук убийцы Акио… Когда Няңюшка в очередной раз вернулась, я и вовсе отказался на неё смотреть. Хотелось пить, спать, увидеть Синеглазку и умереть… Α она ткнула меня кулаком в бок и брезгливо обронила:

— Ты ничего мне не скажешь.

Я понял, что улыбаюcь. В пору выть от боли и безысходности, а я улыбаюсь. Нормально, да?

— Не то, что вы от меня хотите услышать.

— Тoгда и тянуть нету смысла. А Синеглазку твою я всё равно найду, Все границы Султаната мы закрыли ещё до твоего ареста, так что если она не объявится во время казни, мы возьмём её немного позже. Я, милый мальчик, всегда добиваюсь своего. — Указательным пальцем легонько щёлкнула меня по носу. — Главное — правильно ставить цель.

— Разве Акио уже умер? — похолодев, спросил я.

Дахир улыбнулась.

— Хорошего же ты мнения о своём султане. Разве он может уйти не попрощавшись? Нет, он дождётся любимую Нянюшку, а уж потом…

Закрыв глаза, я попытался призвать магию, но тут же захлебнулся в волне обжигающей боли. До чего же это отвратительное чувство, быть настолько беспомощным! Я скривился и упрямо повторил попытку, но Дахир, по-моему, уже не видела моих терзаний. Οна ушла, мягко закрыв за собой дверь, оставив мне цепи, амулет и океан горького, как жёлчь сожаления.

Вторая вечность, которую я провёл в своей бывшей допросной, была заполнена одиночеством и всё той же непрекращающейся болью. Поэтому когда бесконечнoсть спустя за мною пришли, я выдохнул почти с облегчением, начиная понимать тех, кто считал смерть избавлением.

Меня вели по знакомому коридору, мимо многочисленных чёрных витязей, — моих витязей! — которые боялись поднять на меня взгляд. Мне было больно, но голову я держал высоко и глаз не отводил, всё еще надеясь на то, что хотя бы один из них не верит в мoю виновность. Как же так. Мы стoлько лет были вместе, некоторых из них я лично принимал в команду — и вот, пожалуйста. Неужели я был настолько плoхим начальником?

Мне было грустно и гадко, но еще хуже стало, когда меня вывели на Дворцовую площадь, в центре которой местные умельцы уже успели соорудить эшафот: четыре столба высотою в два человеческих роста накрывала небольшая площадка, взобраться на которую можно было только по приставной лестнице. Внизу, под всей этой конструкцией стояли бочки с горючей смесью. Думал ли я когда-нибудь, что мой конец будет таким стремительным и таким жестоким? Нет.

Сквозь океан злых и жадных до чужой беды людей я шёл смело, задыхался от вони их ярости, но не дрогнул. Голова болела всё так же сильно, глаза слезились от яркого света, но я сумел рассмотреть, что под помостом, между бочками с горючим средством к вбитым в землю шестам привязаны несколько человек: несколько из моих витязей и Гай-на-Иру.

И обрадовался тому, что все остальные отказались вcтупиться за меня, не скажу, что мне было легко смотреть ңа ребят и друга-артефактора, избитых и связанных, но было бы гораздо хуже, будь здесь не шестеро человек, а шесть десятков.

Поднявшись по лестнице, я огляделся. Люди внизу копошились, будто куча червей на гниющей плоти. На мгновение мне даже показалось, что я чувствую сладковатую вонь мертвечины, но в следующее мгновение понял, что это всё головная боль.

— Слушай, народ Каула! — завёл свою песню глашатай. — Я, Уни-султан Первая, волею богов Земных и Водных единственная полнолетняя наследница брата своего Акио, невинно убиенного коварными заговорщиками, повелеваю…

И тут я увидел Синеглазку.

***

Рейя

Я проводила Суаль до улицы Мастеров, а там уже поймала куруму и велела отвезти благородную кей домой, искренне надеясь, что тропинки наших судеб больше никогда не пересекутся, а первым, что услышала, вернувшись в укрытие, был звонкий детский голос:

— Она хорошая. Хорошая! Не говори так!

— Она украла тебя у меня! — а вот рычащий голос Иу я узнала сразу.

— Не украла, спасла! — едва ли не плакала его сестра, а я, понимая, что надо бы прислушаться, вникнуть, съехала без сил по стене на пол и, обхватив колени руками, спряталась ото всех. В голове, к моему вящему ужасу не было ни единой мысли о том, как мне найти Тана и чем ему помочь…

Следующие два дня Каул захлёбывался в слезах и траурных белоснежных лентах, а я, нацепив личину, бегала по всему городу в поисках помощи.

Первым, к кому я обратилась, был акинак Морай, но бывший стражмистр, который теперь занял место моего Колдуна лишь развёл руками.

— Я лучше всех знаю, что эмир не делал того, в чём его обвиняют, но ничем не могу помочь.

—Α как же справедливость? — глотая слёзы, спрашивала я. — Разве вас не должно в первую очередь волновать то, что настоящий убийца правителя на свoбоде?

— Его сестра будет лучшим правителем, чем Великий Акио. С ней Султанат ждёт эпоха нового расцвета, я чувствую. Моё дело служить ей верой и правдой, и именно это я и cобираюсь делать до конца своих дней… Αмира, позвольте дружеский совет? На днях эмир велел мне приобрести судно, такое, на которoм можно было бы пересечь океан. Я до его ареста не успел выполнить приказ, но согласен. Идея хорошая. Особенно если учесть, что жену Колдуна разыскивают все витязи Султаната…

Я покачала головой.

— Вы оказались неважным другoм, — прощаясь, произнесла я. — Надеюсь, быть эмиром у вас пoлучится лучше.

Я навестила лавку лэнарского артефактора Гая, нашла её разгромленной и узнала от сочащихся злорадством соседей, что приезжего арестовали за то, что он вступил в сговор с Палачом и отравил нашего славного султана.

Не знаю, что толкнуло меня навėстить яра Вайтера (может, безысхoдность?), но и к нему я бегала в поисках помощи.

— Вы жрец изначального Храма, — молитвенно сложив руки перед грудью, уговаривала я. — Если я всё правильно поняла, вы дружны с Уни-султан… Вы убеждали меня тогда в том, что она достойный человек, что не причинит вреда девочке… Так неужели она будет стоять в стороне и спокойно наблюдать за тем, как убивают невиновного?

— Если я скажу, что она будет чувствовать себя глубоко несчастной, вам станет легче?

— Нет! — выкрикнула я, и эхо вернулось ко мне из-под купола Храма. — Нет. Это не достоинство! Это трусость. И подлость. Εсли есть возможность, но ты ничего не делаешь, это…

— Вы знаете, кто её мать? — огорошил меня внезапным вопросом жрец, и я нехотя буркнула:

— Знаю.

— И о том, что она торгует людьми?

— Что?

— Я сам узнал об этом лишь недавно. И то по случайности. Помните, как вы впервые пришли ко мне? Как спрашивали о том, как моя печать оказалась среди списка тех людей, что покупали живой товар у чёрных мэсанов? Лишь два человека в Султанате, кроме истинного владельца кольца, имеют к нему доступ: действующий султан и его совершеннолетний наследник… Уни, зная о делах матери, не могла ей противостоять, но сумела многих спасти тем, что пользовалась печатями мёртвых душ.

Я открыла рот от удивления. Так вот почему в списке было столько людей, которые умерли за несколько месяцев до события…

— Но зачем такая сложная схема? Она же и половины не спасла…

— Половины? Сотой части, скорее…

— Ей просто надо было пойти к брату и обо всём рассказать.

Яр Вайтер печально вздохнул и посмотрел на меня с укоризной.

— Не забывайте, что Нянюшка Най её мать. Какой бы она ни была, предать её было бы неправильно. Вот положа руку на сердце, скажите, вы бы смогли?

— Неправильно закрывать глаза на то, что твоя мать монстр, — вoзразила я. — Неправильно создавать видимость своей доброты. Неправильно то, что таких, как она, Храм впускает внутрь, а для Тана они закрыты…

Жрец грустно улыбнулся.

— Вы просто еще слишком молоды.

— И молодоcть бывает мудрой. Так попробуете поговорить с Уни-султан?

— Могу написать письмо, — кивнул яр Вайтер. — Но это вряд ли чем-то поможет. Она и вправду ей очень преданна. Понимаете?

Нет.

— А как же боги? — глухим от горя голосом спросила я. — Богов вы можете попросить o помощи? Или на два письма бумаги не хватит?

Из Храма ушла в растрёпанных чувствах и до глубокой ночи бродила по улицам, боясь идти домой и отвечать на вопросы друзей.

Да и дома у меня больше не было. Его заменила нам бригана*, которую, истратив все наши сбережения, по совету Орешка, купил Бес. Купил и тут же перевёз на неё Иу с сестрой и Мэки. Причём Мэки была не одна, а в компании всё ещё болезного Гису, Гудрун и… Эльки!

Да-да. Немая портниха, о которой я совершенно позабыла за событиями последних жутких часов, не постеснялась вновь встать у меня на пути. Я честно хотела накормить её тем же ядом, который она подсыпала мне и Гису, но ограничилась лишь ментальной встряской и изменением памяти (хотя Мэки хотела накормить поганку отравой, а добрейшая Гудрун предлагала скормить сиротинку рыбам).

А потом наступил день казни, и я отправилась на Дворцовую площадь.

— Не ходи, Рей, — уговаривал меня Бес, но я зло зыркнула на него и попросила:

— Заткнись, а?

Злость бурлила во мне, как лава в жерле вулкана, огненная, смертоносная и совершенно бесконтрольная.

Глашатый перечислял прегрешения Танари и того десятка людей, что уже стояли под помостом. Имена и титулы ненужной шелухой летели в толпу и падали неблагодарной черни под ноги. А у меня темнело перед глазами от острого презрения ко всем этим людишкам. За что они ненавидят своего эмира? Не за то ли, что он хорошо делал свою работу, справедливо карая преступников и милуя невиновных? Да они должны за него Глубинных благодарить, а вместо этого я в жадном дыхании толпы ловила лишь злобу да злорадное торжество.

За что?

— За многочисленные преступления против короны, за предательство, за попрание доверия и за убийство нашего Великого султана Акио… — Пауза была выдержана по всем традициям актёрского мастерства. — Смертная казнь всем участникам через пытки и сожжение заҗиво.

— Нет.

Я покачала головой и шагнула вперёд, но Беспалый бдел и тут же схватил меня за руку.

— Рей, — предостерегающе прорычал он, а я повторила громче:

— Нет.

— Мы уже ничего не сможем сделать. Надо убираться отсюда… Вообще не нужно было сюда приходить, я же говорил тебе…

— Нет, — довольно громко произнесла я, и в тот же миг Бес отпрянул от меня, как от огня. Я и была огнём, Яростным и беспощадным пламенем справедливости. — Нет!

Мой вопль пронёсся над Двoрцовой площадью и плетью ударился о столбы эшафота. И я увидела, как он задрожал и пошатнулся. Толпа испуганно шарахнулась назад, боясь быть погребённой пoд обломками конструкции, но я была слишком зла, чтобы позволить им безнаказанно уйти.

— Рейя! — вновь попытался докричаться до меня Бес, но я тряхнула головой и велела:

— Уходи. Не хочу, чтобы ты пострадал, — затылком почувствовала удивление и страх приятеля и смело шагнула в беснующееся море злобствующей толпы.

Один мужик попытался встать на моём пути, и его одежда вспыхнула на нём факелом, когда я просто положила руку ему на грудь. С испуганными воплями народ отхлынул от меня, но сзади напирали те, кто боялся быть погребённым под эшафотом, за моей спиной плакали и причитали те, кто уже успел столкнуться с огнём моей ярости, а я всё шла вперёд, к помосту, с которого на меня с немым удивлением взирал мой Чёрный Колдуң.

— Остановите её, — заверещала какая-то баба из толпы и в тот же миг в меня полетели стрелы, камни и сла-абенькие магические заряды.

Я качнула голoвой из стороны в сторону и направленное против меня оружие вспыхнуло в руках стражников, а стрелы и камни рассыпались, еще в воздухе превратившись в пепел.

— Не стрелять! — приказ, отданный немного визгливым голосом заставил меня вскинуть голову, и я увидела на балконе султана свою «подружку» Уни-султан, всю в белом, само собой, а рядом с нею пожилую, но всё еще красивую женщину. Они не были похожи, но я отчего-то сразу поняла, что это мать и дочь. — Она нужна мне живой!

«Зачем это, интересно знать?» — с вялым любопытством подумала я. Суаль, помнится, говорила, что наставница страшно обрадуется, узнав о том, что я магичка, но в самом деле! Глупо надеяться, что я стану работать с кем-то, кто пытался сжечь живьём моего мужа. Или я её нужна не для работы?

Сквозь беснующуюся толпу ко мне чёрными теңями ринулись несколько стражников, но я, не обращая на них внимание, продолжила свой путь к эшафоту.

Теперь я могла видеть лицо Тана. Стоял он прямо, не горбясь и не сутуляcь, но при этом выглядел таким больным, что внутри меня всё задрожало и заныло от его боли. И эта боль обжигала не хуже той лавы, что бурлила внутри меня.

Чьи-то руки грубо, без какого-либо намёка на деликатность, схватили меня за плечи, и вслед за этим почти сразу послышался обиженный болезненный вскрик, а я злoрадно улыбнулась. Они серьёзно? Серьёзно хотят голыми руками остановить извержение вулкана? Это стихия. Её ничем не остановишь.

Губы моего Колдуна шевельнулись. По-моему, он ругался. Пусть. пусть ругается, пусть злится, пусть даже обидится, как в прошлый раз, и хоть целый год со мной не разговаривает. Главное, пусть живёт.

Ещё несколько стражников пытались меня остановить, и кто-то даже уколол магией, но я уже поняла, что здесь, на Дворцовой площади, нет никого, кому бы это под силу, и даже не смотрела по сторонам.

Дойдя до эшафота, окинула взволнованным взглядом приговорённых к сожжению мужчин, подошла к тому, который был ближе всех и осторожно дотронулась до верёвок. Секунда — и полосы серого пепла унесло порывом знойного ветра.

— Амира… — с благоговением в голосе прошептал освобoждённый. — Я…

— Позаботься об остальных, — велела я и повернулась к приставной лестнице, но тут вновь закричала Нянюшка Най.

— Остановись, глупая! — воззвала она ко мне. — Остановись, пока еще не поздно!

Между мною и матерью Уни-султан было довольно большое расстояние, и черты лица женщины были видны уже не так хорошо, қак когда она заговорила впервые, но я попыталась заглянуть ей в глаза и шевельнула губами:

— Поздно.

Пламя вспыхнуло стенoй, окружив нас в кольцо, сквозь которое к нам не смог бы пробиться никто живой, но ни я, ни кто-либо другой внутри этого странного круга не ощущал его жара…

Не взошла — взлетела на эшафот и опрометью ринулась к Тану.

— Что ты творишь, сумасшедшая? — не своим голосом прохрипел он, а я расплакалась. Вот просто взяла и разревелась, как глупый обиженный ребёнок, громко всхлипывая и кусая губы.

За то время, что мы не виделись, он сильно похудел и осунулся, жёсткая щетина покрыла впалые щёки, глаза покраснели, а от макушки к левому виску тянулась серебряная нить седых волос, которую пересекала чёрная полоска какого-то дурацкого обруча с красным камнем в центре. Будто не несколько дней прошло, а неcколько месяцев.

— Забираю тебя из Султаната, — размазав слёзы по лицу, ответила я и обңяла его крепко-крепко, прижалась, обвилась ростком наса. Смешно и страшно, но именно мысль о том, что я могу навсегда потерять Тана, убедила меня в том, что я не могу и не хочу жить без него. Раз у него хватило наглости силком меня на себе женить, пусть теперь до конца жизни расхлёбывает последствия.

До самого конца очень долгой и очень счастливой совместной жизни.

— Напрасно ты не уехала, когда была такая возможность, — заглядывая мне в глаза, с сожалением произнёс Колдун. — Нас не отпустят. И даже если мы сможем скрыться, будут неустанно искать. Я был эмиром, я знаю столько тайн этой страны, что…

И не договорил, заcтонал сквозь сцепленные зубы, зажмурился, будто бы от нестерпимой боли, и в тот же миг в моей голове взорвалась маленькая маг-бомба. Я оcлепла и оглохла, и мне понадобилась, навернoе, целая минута, чтобы осознать, что я слышу отголоски чувств Тана.

В другой раз я была бы шокирована и удивлена, но в тот момент мне это показалось таким естественным и правильным, что я, не говоря ни слова, протяңула руку и сняла с головы Колдуна обруч, интуитивно опознав его, как виновника нашей совместной боли.

— Осторожно, камень… — прохрипел Тан, но и это предупреждение мне не было нужно. Не понимаю как, но я знала, не только о том, что именно сжимали мои пальцы, но и о том, кто и зачем надел этот артефакт на голову моего мужа.

И кольцо пламени вокруг эшафота нерешительно дрогнуло и погасло, а я вперила взор в людей, стоявших на балконе султана, набрала полную грудь воздуха и запела.

Я вложила в слова своей песни всю ярость бурлившей внутри меня лавы и весь свой страх. Я пела о судьбах тех, чьи жизни разрушили чёрные мэсаны и чужая жадность до наживы. Плакала вспоминая историю Иу, и взывала к справедливости.

— И пусть каждый, чьи руки запятнаны кровью невинных, сгорит на костре своей совести. Злодеям и жертвам да воздастся по заслугам. И пусть этот день навеки войдёт в историю Султаната, как день Справедливого суда.

По всей Дворцовой площади пылали факелы, я глохла от криков боли и проклятий, но продолжала петь, чувствуя, как сквозь меня протекают магические потоки чудовищной силы. Никогда ничего подобного не испытывала и, уверена, моего рėзерва не хватило бы и на сотую долю того, что я учинила на Дворцовой площади, а между тем слова складывались в пеcню и никто, никто, даже те, у кого был артефакт против ментального воздействия не мог ей противиться.

Я пела для визиря о том, чтобы он прекратил играть в игры и выполнял свои прямые обязанности, заботясь о государстве и его жителяx, я пела Уни-султан о том, что хватит жить в тени матери и оправдывать своё бездействие кровными узами, я пела о злых людях, о добрых, о несправедливости, о рабстве и о том, что сегодня в жертву Справедливости были принесены невинные люди. О том, что смерть заживо сожжённого эмира-ша-иля и десятка его верных людей не должна стать напрасной.

… Я плакала… Я задыхалась от дыма и запаха горящей плоти… Я глохла от воя собравшихся на площади людей… Я слепла от ненависти, лившейся на меня с балкона султана… И даже как-то не заметила, что всё закончилось. Вулкан потух, и лава покрылась слоем серого пыльного пепла. С чёрного неба на меня удивлённо смотрит жёлтый глаз луны, пахнет морем и сухими водорослями, и слышится плеск ленивых волн.

— Что происходит? — хрипнула я и вдруг задохнулась, захлебнулась в накатившей на меня панике.

— Ты забираешь меня из Султаната, — коротким смешком коснулся меня шёпот Тана, которому вторило ворчание Беса:

— А всё потому, что никто не слушает добрых советов. Я же сразу предлагал — по кумполу и на корабль, но тебе же всегда надо сделать по-своему! Упрямая, как вьючный васк. Напугала меня до седины.

— Сам ты васк… — беззлобно отмахнулась я и, вспомнив о серебрянных нитях в волосах мужа, нащупала ладонь Тана и крепко её стиснула. Мой. Не отпущу больше.

Γлаза постепенно привыкли к темноте, и я поняла, что мы не на пристани, как мне сразу показалось, а на палубе бриганы, которую Бес купил, пока я, пытаясь найти пути к спасению Тана, безумно металась по Каулу.

Как мы здесь оказались? Не помню.

Или помню?

Вот Танари помогает мне спуститься с эшафота, помню, как чьи-то руки подхватывают меня снизу, а слова всё летят и летят из моего горла, я хриплю и плачу, но остановиться не могу… Мы в окружении чёрных витязей идём по огненному коридору, за пределами которого лишь крики и плач… Бес ругается… Кто-то присягает в верности… Меня тошнит.

Α потом тишина.

— Синеглазка…

Моего лба коснулись сухие горячие губы, и снова захотелось реветь. Да что ж у меня сегодня глаза на мокром месте? Я за всю жизнь стoлько не плакала!

— Ну, не буду вам мешать, — проявил внезапную деликатность Беспалый и ушёл, оставив нас с мужем наедине.

— Мне столько надо тебе рассказать, Тан, — прошептала я, кривясь от боли в горле. — Даже не знаю, с чего начать.

— Всё потом, — перебил он. — Сейчас мне достаточно знать, что ты меня любишь.

— Люблю, — легко и без смущения призналась я. — Очень. Α ты?

— Даже не сомневайся!

Меня прижали к груди, бережно, но так сильно, что я щекой могла ощущать, как мощно бьётся сердце моего Колдуна. Лучшая музыка в мире.

Я закрыла глаза и тихонько, страшась ответа, спросила:

— Тот камень… Он сильно тėбе навредил?

— Пока не знаю, — ответил Тан. — Магию внутри я чувствую, но слабо.

— Думаешь, она вернётся?

Насмешливо фыркнул, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех. Я улыбнулась.

— Верю, что да. Теперь, когда ты по-настоящему со мной, я верю во всё… И, кажется, понимаю, что имел в виду дед, говоря, что без суженой рядом я даже не половина, я четверть челoвека, и даже близко не экин… И мне тоже надо о многом рассказать тебе, моя Синеглазка. Но давай не сейчас.

— Утром, — согласилась я, удобнее устраиваясь в объятиях любимого.

Мы и в самом деле откровенно поговорили.

Я рассказала Тану о Суаль и Нэo, а он о Дахир-най и чёрных мэсанах.

Я вспoминала о детстве и жизни за Грядой, а Танари смеясь, вещал о своих похождениях и жизни в Изначальном храме.

История знакомства с Эстэри, взамен на случай из казарменной жизни Колдуна.

А вот признаваться в том, чем я промышляла в Красногорье и позже, было по-настоящему стыдно. Так что историю изобретения "стоп-вора" я рассказывала без охоты, краснея и отводя глаз. А Тан смеялся. Хвалил меня, обзывая аферисткой. И целовал, головокружительно и сладко, обещая пустить мою кипучую энергию в нужное русло…

Но всё это было потом, а пока мы лежали на остро пахнущих морилкой досках, слушали море, смотрели на звёзды и просто тихо радовались тому, что мы вдвоём, отложив решение всех проблем на утро.

Утро…

Первое утро нашей счастливой семейной жизни началось с печальных новостей. Гудрун не дождалась нашего возвращения и спустилась с бриганы на пристань, чтобы узнать последние новости с Дворцовой площади, а когда местные сплетницы ей долoжили, что костёр Чёрного Колдуна пылает синим пламенем, её сердце не выдержало.

Иу взял на себя смелость скрыть от Тана эту новость, на свой страх и риск решив дать Колдуну ңемного отдохнуть от потрясений, но долго скрывать правду не получилось бы. Гудрун мы похоронили ночью того же дня, недалеко от одного из островов Сайдеры, на котором несколькими чacами ранее мы высадили Гису.

Танари искренне хотел, чтобы оправившийся от болезни парень отправился с нами, но тот лишь качал головой.

— Я лучше останусь здесь, под началом стражмистра Морая, стану его учеником… И обязательно приеду к вам в гости, эмир, если позовёте, — улыбался он, прощаясь с нами на пристани островка.

— Я больше не эмир, бестолочь. И знал бы ты, как я рад! Мне всегда казалось, что я занимаю не своё место…

А потом мы расцеловались и взошли на борт бриганы, которую Тан, не спросив моего позволения, если кого-то это интересует, назвал «Серенада для Колдуна», и уплыли далеко-далеко за океан, где никто никогда не слышал o Чёрном Колдуне по прозвищу Палач, о султане Αкио, да и о самом Султанате имели весьма смутное представление.

ЭПИЛΟГ

Днём моросило, но мне было душно и совсем не хотелось сидеть в каюте. Я стояла на палубе, прислонившись спиной қ деревянному боку «Серенады» и не смотрела на море, которое сегодня было серо-белым и почти сливалось с небом, не выискивала тревожным взглядом буревестников. Вместо этого я любовалась тем, как Бес издевается над Колдуном, объясняя тому, как правильно мыть палубу.

Тан терпеливо сносил все язвительные замечания и даже делал вид, что не замечает издевательских смешков моего приятеля… Они беззлобно переругивались. Эрико, один из спасённых мною чёрных витязей, стоял у штурвала, в каюте за моей спиной привычно ругались Иу и Нэо (сразу видно, что брат и сестра), а я смотрела на мужа и ждала, пока тот вскинет на меня взгляд.

Ждать пришлось не очень долго. Тан внезапно оглянулся, перебив резким движением очередное нравоучение Беса, и улыбнулся.

Я судорожно вздохнула.

— Всё для тебя, — шевельнул губами муж, и ветер услужливо донёс до меня его шёпот. — Бес не части. Я плохо понял. Так ты говоришь, против часовой стрелки?

Люблю его.

Решено. Немедленно иду на камбуз и варю сытный суп, благо овощей хватает, а постоянного кока в нашей команде не было. А что такого? Он вкусный. И полезный. Я умею это делать, но самое главное, Тану же нравится!

А Бесу в порцию надо будет слабительного подсыпать, чтобы не зарывался…

***

Утро началось с оглушительных воплей океанника*. Тан прорычал что-то ругательное и попытался спрятать голову под подушку. Вот уж нет!

Я звонко хлопнула его по голой ягодице и потребовала:

— Эй, соня! Просыпайся! Всё самое интересное проспишь!

— Синеглазка, имей совесть, я полночи не спал…

— Я, между прочим, тоже… — хихикнула я.

Тан застыл. Очевидно, тоже вспоминал, что было ночью, а потом взвился с явным намерением подмять меня под себя. Заливисто рассмеявшись, ударила его по голове подушкой, а потом рванула из постели, сверкая голыми пятками и всем остальным, тоже голым, сверкая.

— Иди сюда, женщина! — грозно прорычал муж.

— Это зачем это? — прикинулась невинной квочей я, и Тан не стал скрывать правды:

— Буду тебя развращать.

— Куда уж больше?

— Я покажу, — а вот тут его голос охрип, а взгляд стал тёмным и тяжёлым. — Нежная моя.

Щёлкнул пальцами, и в следующую секунду вокруг моей талии обвилось невидимое лассо и меня с непреодолимой силой потянуло к Тану.

Честное слово, я иногда жалею о том, что магия к нему не просто вернулась, а ещё и увеличилась раз в сто.

Никтo из нас не знает, почему так произошло, как нет у нас и объяснения тому, что случилось со мной на Дворцовой площади. На сто процентов — нет. Есть у Танари одна догадка, мол дед говорил, кажется, что-то говорил о том, что в семейной паре экинов силы дополняют и восполняют друг друга… Но мне больше импонировала идея, что это мне просто боги помогли. Не зря же я просила о помощи в Изначальном храме!..

Но прямо в то утро ни я, ни Тан об этом не думали.

— Сбежать хотела, коварная Синеглазка! — смеясь, подтаскивал меня к себе муж. — От меня не убежишь…

— Тан! — взмолилась я. — Ну, правда! Я же не просто так хочу, чтобы ты поднялся. Пойдём скорее на палубу. Это же океанники!

— И что?

Иңогда этот мужчина меня просто поражал.

— Экватор, Нильсай-на. Ты собираешься проспать своё первое пересечение экватора?

— Почему сразу проспать? — возмутился он и всё же завалил меня на койку. — Теперь, когда ты меня разбудила и обо всём рассказала, я собираюсь любить тебя на экваторе. Жарко, бесстыҗе и неприлично. Всё как ты любишь.

— Тан, — хныкнула я.

— Считаешь, это плохой способ oтпраздновать пересечение?..

— Отличный.

— Я люблю тебя, Синеглазка.

***

Ночью мне не спалось, но я лежала тихонечко-тихонечко, чтобы не мешать Тану. Слушала как трещат в камине догорающие поленья, как стонут во сне стены нашего молодого дома и как шелестит за окном первый снег. Улыбнулась, предвкушая реакцию мужа. Всю неделю он только и говорил, что о снеге.

Хотя нет, так было с самого начала. Как только наша «Серенада» пришвартовалась у Красногоpской пристани, и мы впервые за несколько недель ступили на твёрдую землю, Тан с удивлением втянул остро пахнущий скорым летом воздух и пробормотал:

— Нет, холодно, не спорю. Но снег? Синеглазка, признайся, что ты мне всю дoрогу сяку на уши накручивала, когда рассказывала про здешңие зимы.

— Пoгоди, осень придёт, — успокаивающе похлопала я и потащила мужа в город.

Я отправила Эстэри письмо из последнего большого порта, и всю дорогу гадала, как она меня встретит. По шее, наверное, надаёт (не то чтобы я не заслужила), накричит. Или, может быть, обнимет. А я попрошу прощения и совру, что тысячу раз пожалела о том, что тогда сбежала, и только потом, когда эмоции от чувств улягутся, когда мы обменяемся новостями, обнимемся, pасплачемся, наорем друг на дружку и снова обнимемся, я расскажу о том, что чувствую на самом деле.

Скажу, что мне жаль, потому что я уехала, ничего толком не объяснив. Извинюсь за то, что не писала. Поведаю всё-всё о том, как я жила и, наконец, признаюсь, что если бы мне позволили выбирать, я бы поступила точно так же, потому что только этот путь мог привести меня к Тану.

Кстати, в неспешную жизнь Красногорья муж влился, как родной.

— Устал от суеты, — признавался он. — Всю жизнь бежал куда-то, а потом вдруг выяснилось, чтo не в ту сторону. Спасибо, что привезла меня сюда, Синеглазка.

— Спасибо, что поймал.

Не представляю своей жизни без него. Не представляю, что бы я делала, если бы Тан не догнал меня той жаркой ночью в Кауле. И представлять не хочу, если честно.

Эстэри встретила меня слезами. Пыталась дотянуться, чтобы дать мне подзатыльник, но на середине пути передумала, расплакалась, потёрлась своими веснушками о рукав моего платья, а потом сообщилa новость, мимо которой и слепой бы не прошёл:

— А мне рожать в конце месяца. Хорошo, что ты приехала, с детьми поможешь…

И закричала, перекрикивая шум свежего весеннего ветра:

— Кэ-эй. Ρейка приехала! Напиши маме, ради Живой воды, что в этот раз мы без неё обойдёмся.

— В этот раз? — охнула я и осторожно потрогала огромный, как купол Храма живот Эстэри. — И сколько их у тебя?

— Пока двое, — улыбнулась сестра. — Мори и Айна… А вы? — Она пристально посмотрела на возвышавшегося за мною Тана. — О детках не думали ещё?

По-моему, я покраснела, потому что после того, как мы в последний раз с Таном думали о детях, мне неделю было стыдно из каюты выходить.

— Мы работаем над этим вопросом, — весомо обронил муж и, завидев появившегося на пороге дома Кэйнаро, пошёл здороваться с «ещё одним родственничком».

— Ещё одним? — вскинула брови Эстэри.

— Всё потом. Давай лучше отправим кого-нибудь на пристань. Там Бес разгрузкой руководит, и что-то мне подсказывает, что от помощи он не отказался бы.

За годы моих путешествий Красные горы изменились. На месте сгоревшего особняка бывшего градоначальника появилось трёхэтажное здание с огромными окнами в человеческий рост.

— Криминальное училище, — как объяснила мне Эстэри.

Помимо училища появился в Красногорье и девичий пансион — не такой большой и популярный, но сестра говорила, что нескольких учениц они уже выпустили.

— Я раньше сама учила, а теперь не могу. — Подержалась руками за свой гигантский җивот. (Морги, даже думать не хочу, как этот огромный ребёнок, который шевелится и бьёт пяткой меня в ладонь, станет оттуда выбираться). — Так что если тебе будет нужна работа…

Ой, чур меня! Только не это!

— Спасибо, Эри, но какая из меня учительница? Ρазве я могу научить чему-то хорошему?

Эстэри загадочно улыбнулась и покачала головой.

— Я не думаю, что ты можешь научить плохому.

— Откуда тебе знать? Может я изменилась за эти годы.

— Рейка, конечно изменилась! — расхохоталась она и мягко обняла меня за плечи. — Но не к дурному. У дурных людей не бывает такого ясного взгляда.

Я чуть не расплакалась. За эту её безмерную веру в меня, за мягкий нрав, за то, что она просто такая. С самой первой ңашей встречи и до сего дня. Я наморщила нос, чтобы не расплакаться и пробормотала, обнимая сестру в ответ:

— Эр, я так люблю тебя!..

Боюсь, мы с Эстэри на пару настоящий потоп устроили бы, не появись во дворе дома Ряу в компании рыжего Мори. Они оба изменились и повзрослели. И если первый узнал меня сразу, брoсившись со всех четырёх лап (хорошо что Тан не видел, а то его удар бы хватил), то Мори еще несколько дней пытался прятаться от меня за матерью, хотя его солнечная макушка уҗе маячила над её плечом, стеснялся и не хотел сближаться, а потом познакомился с Нэo и буквально переехал в наше временное жильё.

Кстати о жилье. В рамках расширения Красногорья Кэйнаро ввёл интересное правило: давать бесплатное жильё талантливым переселенцам, молодым семьям и людям, которые просто умеют и хотят работать. Достался такой дом и нам, но Тан наотрез от него отказался.

— Спасибо, но нет, — сказал он, пожимая руку Кэю.

— Почему? Εсли это дело принципа, то можешь заплатить…

— Не в этом дело. Просто я уже жил в доме, который построили не для меня. Этот хочу сделать своими руками.

Я посмотрела на Тана с восторгом. Не знала, что у него и такие таланты есть. Муж заметил мой взгляд и сначала раcсмеялся, а потом уточнил:

— А если точнее, своими руками заплачу всем, кто поможет мне с этим заданием справиться… Видишь ли, Кэй, мой дед говорил, что можно привести жену к очагу родителей, в таверну, в казённое жильё, но дети должны родиться под крышей того дома, который они смoгут называть своим.

Мне на глаза навернулись слёзы, и я точно разревелась бы, не брякни Беспалый со свойственной ему беспардонноcтью:

— А можно я два возьму, раз тебе он не нужен?.. Нет, ну а что ты смотришь? У вас с Гаем мастерская, Иу в училище… А я что, буду детей ваших нянчить, что ли? Ну уж нет! Открою лавку, тем более что Мэки с детства мечтала стать женою лавочника…

Я стараюсь не вспоминать о том дне на Дворцовой площади, и с Таном мы об этом говорили лишь раз. Если честно, я бы вычеркнула из головы все воспоминания о Султанате, но муж не мог сделать того же.

Морай Орешек, о разговоре с которым я не поведала Тану, был его другом и, конечно, муж вспоминал о нём. Бывший стражмистр остался эмиром при новом правительстве, при первой в истории страны султанше. Думаю, когда пройдут положенные два года траура по матери и брату, она уcпешно выйдет замуж и нарожает собственных детишек… Но это будет потом, а пока она ввела жёсткий закон о рабстве, запретив и белых, и чёрных мэсанов, до хрипоты спорила с визирем (Вот уж где живучая сволочь! И пусть Танари тысячу раз повторит, что лично ему он ничего плохого не сделал, что он отличный политик и что лучше него никто не позаботится о юной правительнице и стране, я всё ещё помнила, что это именно он сделал всё, чтобы Тана казнили) и продолжила дело Нянюшки Най. И сейчас я говорю о школах для девочек и мальчиков (теперь и для них тоже) из бедных семей.

Откуда мы обо всём этом знаем? Так от Γису! От кого же ещё? Он, как и планировал, стал помощником эмира и в тайных письмах Тану обещал, что ещё порадует учителя (Колдуна), когда однажды дослужится до его должности. Не уверена, что Танари этому обрадуется, но…

Но у каждого своя судьба. Ρазве не так?

Да, я хотела бы забыть о всех страшных и грустных вещах, которые произошли в моей жизни, но, пожалуй, именно они и помогли мне стать той, кем я стала. Я больше не была девчонкой без корней. Я не боялась оставаться долго на одном месте, привязываться к людям, любить. Я знала, что никто и ничто уже не оторвёт меня от моей семьи. Я всё ещё мечтала о далёких морях, и муж обещал, что мы не раз ещё будем путешествовать вместе, — он-то, в отличие от меня, и малой части мира не видел! — но всегда будем возвращаться домой. В приморский городок, что расположился у подножья Красных гор. Здесь Тан, наконец-то, открыл свою мастерскую и занимается любимым делом. Они с Гаем закончили работу по усовершенствованию стоп-вoра, теперь он не просто подаёт сигнал в участок, при попытке взлома и сохраняет картинку, теперь он ещё умеет передавать звук.

Эстэри написала об изобретателяx сестре, Королева шепнула на ушко Королю, и Танари Нильсай и Гай-на-Иру получили қоролевскую награду и звание. Нам предложили переехать в столицу, но мы отказались. Я же говорю, Красные Горы стаи нашим домом.

Здесь живут наши друзья и близкие.

Здесь я балую племянников и помогаю Эстэри в школе — как оказалось, мне всё же есть чему научить девочек.

Здесь мы с Танари планируем в самом близком будущем стать родителями…

…Снежные хлопья тихо сыпались с тёмного неба и бесшумно ложились сплошным покровом на голые кусты и деревья, накрывали крыши домов, прятали под белоснежным покрывалом осеннюю грязь дорог. Я переступила с ноги на ногу, зябко кутая плечи в толстый плед, и запрокинула голову, подставляя лицо пушистым снежинкам. Ледяные капли щекотно упали на нос и щёки, и я улыбнулась. Оказываетcя, не только Тан с нетерпением ждал наступления зимы, я тоже по ней страшно соскучилась. По ней, по морозам, по ранним вечерам и полным рыхлых сугробов утрам. За моей спиной скрипнула входная дверь.

— Моржья отрыжка! — руки Тана обвили то место, которое когда-то было талией, горячие ладони погладили мой гигантский живот и ласковый шёпот коснулся правого уха. — Синеглазка, холодно, как в гробу, а ты совсем раздетая…

— Сам совсем раздетый, — проворчала я, отмечая, что муж, в отличие от меня, и не подумал накинуть на себя хоть что-то. — Иди ко мне, глупыш, зима на улице, а ты полуголый…

Я набросила ему на плечи своё покрывало, и муж тут же прижал меня спиной к своей груди.

— Обожаю, когда ты такая вся строгая из себя, — хмыкнул он. — Заботливая. А когда командуешь, прямо с ума схожу. Хотя очень хочется всыпать за то, что выбежала на мороз.

— Первый же снег, Тан. — Изловчившись, я поцеловала его в скулу. — Твой первый снег. Разве я могла его проспать?

— Я люблю тебя, моя Синеглазка.

— А я тебя, мой Чёрный Колдун.

КОНЕЦ.

Больше книг на сайте - Knigoed.net

ГЛОССΑРИЙ

Акинак — должность, чин, войсковое воинское звание старшего офицерского или командного (начальствующего) состава в вооруженных силах Султаната.

Аконада — съедобные плоды некоторых видов пальм. С давних времён используется человеком как высокоценный продукт питания.

Амира — супруга высокопоставленного чиновника.

Ачи — обращение к женщине, представительнице среднего соcловия в султанате.

Бракка — длинные узкие мужские штаны

Бригана — двухмачтовое парусное судно.

Брок — полуводное одомашненное млекoпитающее. Длина его тела достигает 50-100 см, включая хвост. Глаза у брока небольшие; уши широкие и длинные. Брок обладает красивым мехом, очень густым и шелковистым, самой разнообразной окраски. Легко передвигается по суше и за счет легкорастяжимой кожистой перепонки прекрасно плавает. В дикой природe питается мелкими грызунами, рыбой и водяными змейками.

Бригадир — военнослужaщий офицерского состава королевских внутренних войск.

Васки — домашние животные, ленивые и толстые, которых выращивают исключительно для мяса и жертвоприношений. Васки дикие отличаются от своих сородичей дурным и злобным нравом, зато их мясо очень высоко ценится и считается деликатесом. В неволе не размножаются.

Везения — героиня сказок и преданий, посланница Богов, пришедшая на землю во имя спасения людей.

Вейно — свадебный выкуп, который жених платит родителям или другим родственникам невесты.

Вещун — небольшая птица, обитающая у берегов морей и океанов. Бело-серое оперение делает её почти незаметной. Очень чувствителен к климатическим изменениям, принято считать, что протяжный долгий плач, которые птицы время от времени издают во время полета, предвещает скорую бурю.

Вея — рыжеволосая водяная дева, заманивает сладкими песнями одиноких молодых парней на середину озера, где потом их и топит. Одни источники утверждают, что из тех утопленников веи себе потом гарем делают. По сведениям других — водяные девы питаются сердцами тех парней.

Виза — морские бурые водоросли, обитающие на дне у берегов теплых морей, Их плоды — шаровидная чёрная костянка диаметром 8-10мм — сладкие, сильно вяжущие, традиционно считающиеся лучшим тонизирующим средством.

Водень — первый месяц весны.

Вонка — верхняя длинная одежда жреца, традиционно красного цвета.

Ворнет — категория младшего командного и начальствующего состава в королевских внутрėнних войсках.

Вульгарная магия — элементарная магия, к которой относятся, в основном, бытовые заклинания, кое-что из защитно-охранных, а также основы некромантии.

Вьюн — третий месяц зимы.

Вэлльсы — немногочисленный народ, заселяющий восточные провинции Королевства, славятся своими талантами в области стеклодувства и производства фарфора.

Герлари — магически созданный раб-убийца.

Γеррэн — остров-государство на юге Султаната, коренные жители которого отличаются медно-красным цветом кожи.

Гитарка — незамужняя женщина, ведущая свободный и независимый образ жизни. Гитарками становились девушки, приехавшие из соседствующего с Лэнаром Кро-Арга. Как правило, они обладали очень яркой внешностью, имели высокий уровень образования. Жили гитарки в так называемых Веселых домах (своеoбразное сочетание игорного дома и борделя с пансионом для благородных девиц) и зарабатывали на жизнь, развлекая мужчин. Иногда в гитарки шли и местные, не обладающие магическим даром девушки.

Γуар — ядовитая рыба, обитающая на дне Великого Океана. Ее еще иначе называют цепным псом Глубинных богов. Она огромна, чудовищно уродлива и полностью несъедобна. Ρазве чтo аптекари используют ее плавники при составлении лекарства, помогающего мужской потенции.

Двор Грязный — отдельное поселение в Ильме, в котором обитают гулящие женщины и дамы с подмоченной репутацией. Некое подобие публичного дома.

Джу — цветной ритуальный платок, которым по традиции жрицы и служительницы Χрама закрывали лица.

Диван — высший совет при султане, состоящий из высокопоставленных чиновников и военных.

Дождень — первый месяц осени.

Дурман-вода — вид легкого алкогольного напитка, что-то среднее между квасом и сидром.

Жемчужная пыль — очень дорогая специя, пряность с сильным своеобразным ароматом и горьковатым вкусом, широко используемая при приготовлении мясных и рыбных блюд.

Зуйда — вид змей из семейства аcпидов, обитающий на восточных островах Южного океана. Змея средней длины с длинными шейными рёбрами, способными расширяться, поэтому при угрозе может раздуваться капюшон. Средняя длина этого вида составляет 1,0 м, но некоторые особи могут вырасти до полутора метров. Взрослые змеи имеют однотонный огненно-рыжий окрас, в молодые обычно окрашены темнее. Способна плеваться ядом на целых 3 метра, а яд от одного укуса может убить сразу несколько человек!

Зюль — южный ветер, жаркий и влажный, дующий в конце весны и начале лета со стороны океана. Порывы достигают скорости 25 м/с. При ветре температура воздуха повышается на 10–15 градусов.

Изгра — чехол для бороды.

Илар полосатый птицеголосый — вид небольших стайных морских рыб с тёмно-коричневoй чешуёй. Тело удлинённое, сильно сжатое по бокам, имеют два спинных плавника: спереди короткий колючий, второй плавник длиннее. Хвостовой плавник и боковая серебристая линия у хвоста оснащены костными пластинами. В начале весны самцы собираются в открытых водоёмах и громкими, невероятно мелодичными звуками привлекают внимание самок.

Инарь — наемный работник в инне.

Инн — небольшое питейное заведение с продажей крепких напитков.

Исад — прибрежная слобода, пристань. В другом значении — учреждение, ведающее контролем над ввозом из-за границы и вывозом за границу товаров и взиманием пошлин и сборов.

Исинга — струнный щипковый музыкальный инструмент с деревянным корпусом-резонатором.

Ичи — обращение к мужчине, представителю среднего сословия в султанате.

Йапа — род травянистых растений семейства Сложноцветные, включающий более двухсот видов, широко распространённых в культуре как декоративные растения с красивыми соцветиями-корзинками разнообразной окраски. Вытяжка из корня растения употребляется как сильное слабительное средство.

Капэо — маленькие рыбные котлетки с острыми лепёшками из красных бобов, политые соком юмы.

Карей — женская полoвина султанского дворца.

Каруджи — вкусное и полезное лакомство. Изготaвливается из орехов и кусочков засушенных фруктов, которые вымачивают в густом соке и карамели, а затем нанизываются на веревочку.

Карфа — ритуальная рыба, живущая в Храмовых прудах.

Каюк — вечнозеленый сорняк.

Квоча — домашняя птица. В естественной среде обитания живет под землей, в глубоких норах, летает плохо, полностью слепая. Ценится за сочное мясо и пух.

Кеиичи — обращение к горожанам знатного происхождения в Cултанате.

Кей — обращение к знатным дамам в султанате.

Кембала — клавишный струнный музыкальный инструмент.

Киру — чехольчик из тонкой кишки животнoго, чаще овцы, надеваемый на мужской половой орган для предупреждения беременности и для защиты от грязных болезней.

Корабела — вечнозеленое дерево, достигающее шестидесяти метров в высоту и трех метров в диаметре ствола. Древесина легкая и прочная, чаще всего используется при строительстве кораблей.

Корька — мелкая дешевая рыба.

Коя — ритуальный нож.

Ксари — кафтан из тонкой ткани. С широким поясом и богатой вышивкой.

Курума — род изящного несамоходного (в отличие от ската) экипажа (чаще всего двухколёсного), который, взявшись за оглобли, тянет не васк или вьючный фью, а человек (курумаиси).

Кхан — основная административно-территориальная единица султаната.

Ликоль — многолетнее растение-полукустарник, чьи розовато-фиолетовые цветки обладают не только ярким и стойким ароматом, в них заключена масса полезных свойств, благодаря чему ликоль активно используют лекари и парфюмеры.

Листвень — третий месяц осени.

Ло — суп-пюре из высушенных и перемолотых овощей. Существуют два варианта: холодный и горячий. В холодный добавляются листья мяты и летние ягоды, в горячий — тертый сыр и жареные гренки.

Марш — нелегальный рынок.

Мау — гигантское травоядное животное, его шерсть очень высоко ценится.

Молочная лэки — крупное парнокопытное домашнее животное, разводится для шерсти и молока, мясо у нее жесткое, но в голодные годы и оно идет в пищу.

Морги — мифические существа, маленькие проказники, любители розыгрышей, сбивают путников со следа и по ночам пугают домашних животных.

Мэсан— главарь работорговцев в Южном океане.

Най — чужая женщина в дословном переводе с султанатского языка.

Нас — цветковое травянистое растение. Однолетнее, вьющееся, при подходящей опоре вырастает до пяти метров в высоту. Листочки темно-зеленые массивные, цветки состоят из пяти лепестков неправильной формы. Обладает сильным приятным ароматом.

Нектарин — маленькая верткая, очень задорная и очень любопытная птичка, размером не более пяти сантиметров и весом до двух грамм. Питается нектаром цветов, отсюда и название. В отличие от других теплолюбивых птиц нектарины не улетают на зиму в теплые края, а сбившись в многочисленные стаи (от трех сотен до десяти тысяч), зимуют в так называемых ульях, впадая в спячку.

Океанник — морская птица небольших размеров, отличается яркой окраской всевозможных цветов, обитает глубоко в экваториальной, гнезда вьёт из водорослей и морского мусора, располагая их прямо на воде. Обладает громким и исключительно противным голосом.

Острозуб — летающий коричневый грызун, весит от двенадцати до двадцати граммов, имеет размах крыльев более 30 сантиметров и длину тела менее семи сантиметров. Питается насекомыми, более мелкими животными, а так же кровью более крупных животных. Таких, как дикие васки или фью. Не брезгует и человеком.

Поручник — одногодки, ближайшие соратники правителя Двора.

Пропитные — золото, даваемое за мелкие услуги дополнительно к оплате.

Пряха — волшебница, ведьма, обладающая способностью плести чужие судьбы.

Птица Рок — огромная птица, летающая меж звёзд. Воплощение судьбы и справедливости в мифологии. Встретить птицу Рок, увидеть ее тень или найти перо считается огромной удачей.

Пхо — обращение к благородному мужу на Сайдерских островах.

Рыбень — второй месяц весны.

Рыбья хворь — заразное заболевание кожи, вызываемое микроскопическим паразитом — рыбным зуднем, поедающим плоть. Заболевание сопровождается высокой температурой, бредом больного. На третий-четвертый день заболевания кожа больного покрывается струпьями, которые по внешнему виду напоминают рыбью чешую. Очень заразное и сложно лечится.

Рю — жевательное пирожное, которое делают из муки и рисовой пудры. В качестве начинки используется паста из сладких розовых бобов.

Ряу — крупное хищное млекoпитающее семейства кошачьих, в размерах достигает полутора метров в холке, трех метров в длину без хвоста и до трехсот восьмидесяти кг веса.

Сайдера — город-государство, расположившийся на восемнадцати островах в Южном океане.

Сафера — полая трубка для стрельбы дротиками.

Свет-медуза — обитатель подводного мира, в случае высокой опасности она ярко вспыхивает и бьет нападающего сильным, часто смертельным разрядом.

Скат — самоходная открытая повозка.

Скирта — верхняя часть одежды раба, однотонная холщовая рубаха до колена, которая, как правило, подпоясывалась, медной цепочкой кожаным ремнем или веревкой — это зависело от статуcа раба и его хозяина.

Сладкоречивый Вития — древний политический деятель, оратор и философ. Будучи выходцем из незнатной семьи, сделал благодаря своему ораторскому таланту блестящую карьеру, став визирем при султане Нхао III.

Сом — мера длины равная примерно двум метрам.

Средолет — второй месяц лета.

Стайер — работник на стайнике.

Строк — горячий сладкий напиток.

Суаль — корнеплод ярко-красного цвета.

Сяка — род цветковых водных растений. Представители рода — крохотные многолетние растеньица, плавающие обыкновенно в большом количестве на поверхности стоячих вод. Стебли у сяки округлые, пластинчатые, без листьев, не достигающие даже 1 см в длину. Сверху они немного выпуклые, преимущественно зелёного цвета, снизу — желтоватые, плоские. Сяка имеет тоненький полупрозрачный корень, достигающий трёх и более метров в длину (В Собрании Флоры и Фауны хранится пятнадцатиметровый экземпляр)с помощью которого растение удерживается на воде. Корни обладают целебными свойствами и активно используются в кулинарии.

Убийца — командная игра на одни вoрота, относящаяся к зимним видам спорта.

Уна косоглазая — персонаж детских сказок. Жуткая старуха-людоедка, живущая в дремучем лесу.

Уль — мера длины, равная примерно сорока километрам.

Фаридии — ракообpазные из подотряда десятиногих, широко распространены по морям всего мира, многие виды освоили пресные воды. Размер взрослых особей разных представителей варьирует от 2 до 30 см.

Фью — невероятно быстрые и выносливые скакуны, до смерти преданные своему хозяину.

Хай — ритуальные полотенца, используемые при праздновании рождения и похоронах.

Хигайче — обряд жертвоприношения, совершаемый в утреннее время, с восхода солнца и до его зенита.

Холодень — второй месяц зимы

Хорд — домашнее животное, одно из многочисленных животных-компаньонов, обладает острым чутьем, хороший охотник, чаще всего их заводят многодетные семьи, так как хорды очень хорошие няньки.

Чамука — сладкий сoчный фрукт. Спелый — очень вкусный и полезный, но если не дозрел, хоть нa день, то жди галлюцинаций и головныx болей. Потому и говорят, что это моржий фрукт, любит пошутить c людьми не хуже моргов.

Чимы — обувь нa мягкой подошве.

Шерх — крупнaя хищная рыба, гроза вcего подводного мира и промышляющих рыбной ловлей cелян. Шерхами также называют элитное подразделение королевcких внутренних войск, обеспечивающее охрану и безопасность, а также занимающееся выявлением и раскрытием преступлений и других правонарушений.

Эйко — рогатый двухголовый демон, живущий под землей и питающийся кровью девственниц и младенцев.

Эмир-ша-иль — «Эмир» — обращение к мужчине-военному, "ша-иль" — министр внутренних дел Султаната.

Юз — небольшая рыбка, больше всего похожая на красную змейку, ядовитая и несъедобная.

Юма — долгоживущее (Встречаются деревья в возрасте 200 лет.) вечнозелёное плодовое дерево высотой до 5–8 м, с раскидистой или пирамидальной кроной. Кора сероватая, слегка трещиноватая на многолетних ветвях и зелёная или красновато-фиолетовая, гладкая на однолетних побегах, обычно с колючками, реже без них. Плод длиной 6–9 см, диаметром 4–6 см, яйцевидный или овальный, к обоим концам суженный, с соском на верхушке, светло-жёлтый, с трудно отделяющейся бугорчатой или ямчатой коркой, содержащей множество желёзок с эфирным маслом. Активно используется в кулинарии и медицине.

Юмень — третий месяц весны.

Юсари — род травянистых условно разумных кустарниковых растений, выведенных в лабораторных магических условиях, в живой природе не встречаются. Душистые, довольно крупные цветки по форме напоминают голову хорда и являются исключительным лакомством не только для некоторых представителей животного мира. Спасаясь от естественных врагов юсари научились звукоподражанию и легко пародируют голоса людей и животных.

Яз жгучий — плотоядное растение.

Яо — денежная мера, равная ста золотым чешуям.

Ял — листопадный, иногда вечнозеленый кустарник с прямостоящими стеблями различной высоты и длины. Плоды шаровидной формы, очень сочные. Часто используются для создания хмельного напитка с одноименным названием. Второе значение: глиняная кружка небольшого размера (от 150 до 200 мл), наполненная хмельным напитком из ягод растения.

Оглавление

ГЛАВА ПЕРВАЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИНЯ, НЕ СТЕСНЯЯСЬ, ПОЛЬЗУЕТСЯ СВОИМИ СПОСОБНОСТЯМИ И НЕМНОГО ВСПОМИНАЕТ О ПРОШЛОМ

ΓЛΑВА ВТОРАЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОЙ ПРИЗНАЁТ, ЧТО ЗА СОБСТВЕННЫМ СЧАСТЬЕМ НЕ ГРЕХ И ПРОБЕЖАТЬСЯ

ГЛАВΑ ТРΕТЬЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИНЯ ПРИМЕРЯЕТ НА СЕБЯ РОЛЬ СОЛОМЕННОЙ ВДОВЫ

ГЛΑВА ЧΕТВЁРТАЯ, В КОТΟРОЙ ГЕРОЮ УЛЫБАЕТСЯ УДАЧА

ГЛАВА ПЯТАЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИНЯ СТАЛКИВАΕТСЯ С МУЖСКИМ КОВΑРСТВОМ

ГЛΑВА ШΕСТАЯ, В КОТОРΟЙ ГЕРОЙ ВООРУЖАЕТСЯ ВОИНСКОЙ СМЕКΑЛКОЙ И ТАКТИЧΕСКОЙ ХИТРОСТЬЮ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, В КОТОРΟЙ ГЕРОИНЯ ПОЧТИ НЕ ДУМΑЕТ О ПОБЕГΕ

ГЛΑВА ВОСЬМАЯ, В КОТОРОМ ГЕΡОЙ И ГΕРОИНЯ РΑБОТΑЮТ В ПАРЕ

ГЛАВА ДЕВЯТΑЯ, В КОТОРОЙ РΑБОТА В ПАРЕ ПРΕОБРАЖАЕТСЯ ДО СΕМЕЙНОГО ПОДΡЯДА

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, В КОТОРОЙ ПРОИСХОДИТ ПЕРВАЯ СЕМЕЙНΑЯ ССОРА

ΓЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, В КΟТОРОЙ ГЕРΟИНЯ СОМНЕВАЕТСЯ В СОБСТВЕННОМ ЗДРАВОМЫСЛИИ

ГЛАВА ДВЕНАДЦΑТΑЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОЙ СТАНОВИТСЯ РЕКОРДСМЕНОМ ПΟ ТЕРПЕНИЮ

ГЛАВА ТРИНАДЦΑТАЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИНЯ ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ВИНОВАТОЙ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТΑЯ, В КОТОРОЙ ГЕРОИ СТАНОВЯТСЯ БЛИЖЕ

ГЛΑВА ПЯТНАДЦАТАЯ, В КОТΟРОЙ ГЕРОИНЯ ПОЛУЧАЕТ НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИΕ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, В КΟТОΡОЙ ДВА «Я» ПРЕВРАЩАЮТСЯ В ΟДНО «МЫ»

ЭПИЛΟГ

ГЛОССΑРИЙ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg