«Серенада»

Эмили Кибел

Серенада

Перевод: Kuromiya Ren

Моим сестрам, моим сиренам, моему вдохновению

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лорелей вышла на сцену и прищурилась из-за света слепящих прожекторов. После пары секунд ее глаза привыкли, и она смутно различила лица четырех силуэтов, сидящих за столом в конце концертного зала. Проще не становилось. Хмурые лица, поджатые губы, они постоянно делали записи, и ей хотелось кричать: «Вы не можете отвлечься хоть на миг и хотя бы сделать вид, что вы цените то, что я пытаюсь здесь делать?». Каждый раз одно и то же. Ее каблуки стучали по деревянному полу, листы нот в ее ладони стали влажными. Лорелей сглотнула ком в горле, отдала страницы аккомпаниатору.

«Ты сто раз так делала. Не переживай», — она поправила юбку, и это было последней попыткой задержать неминуемое.

— Лорелей Кларк, сопрано. Я спою «Gretchen am Spinnrade» Шуберта.

Громкий щелчок, и прожектор потускнел. Пианино заиграло безумную повторяющуюся мелодию, от которой представлялось гипнотизирующее колесо прялки, в честь которой и была названа песня. Ее увлекла песня, с губ полились слова на немецком:

Мой утерян покой, и его уж мне не обрести,

Без него света нет, только горечь могу ощутить,

Разум сводит с ума, разрывает на части его.

Мой утерян покой, и его уж мне не обрести.

Ее тон был ясным, переливался, слова звучали четко. Техника была простой частью. Другим делом была связь с текстом. Хуже всего было изображать влюбленность, а еще сложнее — пытаться передать любовь и отчаяние. Она кривила лицо, играя тоску, страдания. Казалось, что ее пытали. Она старалась, но не могла отточить это. Наконец, музыка остановилась, и Лорелей глубоко вдохнула и расправила плечи.

— Вторая часть — «Деревья на горе» из «Сусанны» Карлайла Флойда, — на миг повисла тишина, и Лорелей закрыла глаза на миг, и аккомпаниатор заиграл:

Деревья на горе холодные, нагие,

Лето ушло и бросило их такими,

Как жестокий любовник, такой, как и мой,

Заставил влюбиться и после ушел.

Она выдыхала арию, ее тело было сосудом музыки. Она с отточенной грацией перешла к последней ноте, мягко спела ее, и ее голос замерцал легким вибрато:

— Вернись… вернись… вернись…