«Сердце огня и льда. Леди»

Сердце огня и льда. Леди (fb2) - Сердце огня и льда. Леди (Братство стихий - 4) 1102K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Наталья Юрьевна Кириллова (Серина Гэлбрэйт)

Гэлбрэйт Серина

Серия: Братство стихий

Третий том серии

Сердце огня и льда. Леди

Глава 1

– «И обратилась тогда королева к старой мудрой лисе, кому ведомы все тайные тропки мира, все пути-дорожки, что когда-либо были проложены по лику праматери-земли».

Мой негромкий голос в тишине маленькой комнаты.

Шелест тёплого ветерка за распахнутым настежь окном, трепет ветвей сирени, что с любопытством заглядывала в наш дом.

Светлые серо-голубые глаза, наблюдающие за мной удивительно осмысленно, не по годам серьёзно.

– «Взмолилась королева: «Подскажи, о, мудрая лиса, что мне сделать, как защитить дочь свою от злого колдуна?» И молвила старая лиса: «Ведомо мне место тайное, где сможешь ты укрыть маленькую принцессу от гнева злого колдуна. Вовек не сыскать колдуну дитя твоё в месте этом. Но придётся тебе покинуть маленькую принцессу, ибо ты правительница королевства своего и нельзя тебе оставлять его». Поняла королева, что предстоит сделать ей выбор нелёгкий. Сердце матери разрывалось на части при мысли, что надо оставить любимую дочь свою, но и бросить подданных и земли на растерзание колдуну она не могла».

Моя Звёздочка уснула, не дождавшись, как обычно, окончания истории. Впрочем, «Лисьи сказки» зачитаны и перечитаны уже до дыр и многие истории я помнила наизусть.

Закрыв книгу, я встала с кресла, положила томик в зелёной обложке на стол и осторожно вышла из своей спальни.

Череда дней, недель, месяцев. Год, другой, третий на исходе. Тихое уединение общины. Деревянные домики, сбившиеся в кучку на небольшой поляне. Лес вокруг, многовековой, суровый, но справедливый к тем, кто чтил его законы. Лисья магия, надёжно защищавшая, скрывавшая общину от мира. Казалось, здесь даже время текло иначе, плавно, мягко, словно воды неспешной, величественной реки.

В общине не существовало распрей, тягот, неуёмной жажды материальных ценностей большого мира. В маленьком, тесном этом обществе цвели взаимопомощь, поддержка, терпимость. Здесь принимали женщин-оборотней, оказавшихся в беде, без стаи, мужей и средств к существованию, подчас беременных или с малолетними детьми на руках, но и представителям других видов не отказывали. В общине в разное время жили и несколько бывших жриц Серебряной богини, однако со слов старейшин я поняла, что никто из них, в отличие от меня, не сохранил дар.

Я встала перед окном, глядя на разбитый по здешней традиции огородик во дворе и согнутую спину Лиссет, копавшейся на грядке с луком. Жила община, в основном, за счёт натурального хозяйства и охоты, но раз в месяц несколько местных девушек посещали рынок в ближайшем городке за лесом, продавали заговорённые амулеты и на вырученные деньги покупали для всех необходимое.

В город я не ходила. И была там всего раз за всё прошедшее время, в день, когда мы приехали в этот затерянный наполовину, диковатый немного край. Край, далёкий от шума и суеты больших городов, не помнящий уже последней войны и королевской немилости. Край, где ещё видели в животных посланников богов, а то и самих богов, принявших облик зверя, где до сих пор поклонялись по древним северным обычаям отцу-медведю, брату его волку и лисичке-сестричке.

Я боюсь оставлять Звёздочку даже ненадолго, даже под присмотром женщин общины, даже с Тайей. Боюсь, что если покину очерченные магией границы, то с моей малышкой что-нибудь обязательно случится, её украдут, заберут у меня, причинят вред. Мне страшно от одной лишь мысли, что кто-то, подобно злому колдуну из сказки, может попытатся избавиться от неё. Только она согревает моё заледеневшее сердце своей ясной, безмятежной улыбкой, своим тёплым присутствием. Смотрит на меня его глазами, пусть и унаследовавшими мой миндалевидный разрез.

Его частичка, его подарок.

Моя маленькая северная звезда.

Из-за низкого плетня, окружавшего огород, появилась рыжая лохматая головка Лолли, дочери нашей соседки кицунэ.

– А там в чаще дядя какой-то, – сообщила девчушка шёпотом доверительным, заговорщицким.

Лиссет выпрямилась, потянулась всем телом, прогибаясь в пояснице.

– Дядя и дядя, – пожала плечами лисица. – Заблудился, наверное, очередной городской любитель, возжелавший отдыха в походно-лесных условиях.

Местные жители редко в здешних лесах плутали и хорошо знали, как далеко в чащу следует заходить, где пролегает невидимая черта, отделяющая земли людей от территории оборотней, переступать которую нежелательно.

Минуту Лолли сосредоточенно хмурила лоб с самым серьёзным выражением веснушчатого лица, какое только может быть у девочки шести лет, и добавила:

– Какой-то он не такой. Не как обычно. Пахнет странно и кричит на всю чащу, что хочет видеть госпожу Айшель и её мизинчик.

Лиссет обернулась ко мне, посмотрела обеспокоенно.

– Это ещё что такое?

Я покачала отрицательно головой, растерянная, понимающая не больше подруги.

Мизинчик. Что-то знакомое как будто. Но не вспоминается вот так сразу, исчезает в тумане прошлой жизни. Жизни до общины, до рождения Звёздочки.

– Схожу-ка я гляну на этого дядю, – решила лисица. – Лолли, где именно в чаще ты видела дядю?

– Юго-восточное перекрестье, рядышком совсем, – ответила девочка.

– А теперь беги домой, Лолли. Мама тебе запрещает пересекать перекрестья или я не права?

– Я взрослая! И уже умею путать тропинки и следы!

– Даже не сомневаюсь, – Лиссет махнула рукой Лолли и прошла в наш дом.

– Думаешь, это они? – спросила я встревожено, едва лисица переступила порог. – Всё-таки нашли меня? А если они узнали об Эсти?

– Спокойно, – Лиссет вымыла руки под холодной водой рукомойника, вытерла полотенцем, начала расстёгивать пуговицы на платье. – Если бы братству удалось разыскать тебя здесь, то вряд ли они стали бы отправлять вперёд посланника, голосящего на всю округу, да ещё и зовущего тебя по имени. Может, старый знакомый какой?

– У меня не осталось там знакомых, – напомнила я. – Мои единственные подруги – ты и Тай, – но вы обе здесь, и никто не знает, куда мы сбежали, даже Дрэйк.

– Дождись меня и не нервничай раньше срока. Эсти разбудишь.

Спустя несколько мгновений из дома выскочила крупная рыжая лисица с тремя хвостами, одним длинным прыжком перемахнула через плетень, принюхалась и потрусила к кольцу тёмного леса вокруг общины.

Я заметалась по небольшой комнате, служившей нам и кухней, и столовой, и гостиной. Несколько раз заглянула к Звёздочке, проверяя, на месте ли моя малышка, спит ли. Не знаю, избавлюсь ли когда-нибудь от страха, что Эстеллу найдут и заберут у меня, смогу ли преодолеть состояние паники, в которое я впадала всякий раз, заслышав о незваных визитёрах возле границы. Тем более этот «гость» знал моё имя, знал, что я скрываюсь в общине.

Тихий стук входной двери заставил меня вздрогнуть и резко обернуться. Застывшая на пороге Тайя посмотрела на меня сочувственно, с улыбкой мягкой, успокаивающей.

– Тихо, это всего лишь я.

– Лолли рассказала? – догадалась я.

– Да. Она уже по всей общине весть разнесла, неугомонный ребёнок, – подтвердила волчица. – Получит от мамы по хвосту, Аделаида ведь запрещает ей бегать в лес за перекрестья. Есть идеи, кто этот джентльмен?

– Не знаю, – я отвернулась к окну. – Пытаюсь вспомнить и не могу. Иногда мне кажется, будто прошла вечность с того времени.

– Всего три года… будет скоро.

– Когда-то моя жизнь переменилась буквально за пару недель. И я даже не знаю, что происходит сейчас в большом мире.

Новости до здешнего края, как и до любой глухой провинции, доходили медленно, с основательным опозданием. Эллорийская империя переживала трудные времена. Болезнь императора Октавиана перестали скрывать от широкой общественности, с каждым годом здоровье правителя ухудшалось всё стремительнее, неумолимее и даже нам было известно, что ныне страной фактически правит его супруга Катаринна и её верная, неизменная почти тень – Рейнхарт, один из старших членов братства. Наследница престола и единственный ребёнок императорской четы, юная Валерия, по-прежнему пребывала в статусе девицы на выданье. Поговаривали, будто в выборе жениха для дочери и будущего консорта Катаринна ещё более щепетильна и придирчива, нежели её слёгший под гнетом болезни муж. Да и немногие уже отваживались предложить кандидатуру свою либо сына, немногие готовы пройти тщательный, жёсткий отбор ради сомнительной перспективы получить неотвратимо рассыпающуюся карточным домиком империю под невидимой сенью братства. Одно из завоёванных некогда королевств получило всё же независимость от имперского ига, вернуло себе свободу, восстановило законного монарха на троне. Вдохновлённые примером, ещё несколько стран боролись сейчас за избавление, моя родная Феоссия в том числе.

Возможно, когда-нибудь, не скоро, но всё же я смогу вернуться туда, где родилась и выросла, в королевство, подданной которого являюсь несмотря ни на что. Увижу родителей, и, быть может, познакомлю их с внучкой. Даже маме с папой я не решилась поведать об Эстелле, боясь за дочь и за безопасность родных. Родители знали только, что я жива и что со мной всё хорошо.

Мама с папой обрадуются внучке и наверняка сразу избалуют.

А он?

Нордан хотел девочку, и чтобы непременно похожую на меня. Пока Эстелла скорее тонкий, причудливый сплав черт моих и Нордана, но всё же она ещё слишком мала, чтобы сказать наверняка, на кого из родителей Звёздочка походит больше.

Лиссет вернулась быстро. Сменила ипостась, натянула поданную мной длинную блузку.

– Ни за что не угадаете, кто там, – лисица пригладила растрепавшиеся рыжие волосы.

– Говори, не томи, – поторопила Тайя.

– Беван собственной персоной.

– Беван?! – повторили мы с волчицей в один голос.

– Да. Я его еле узнала и то, в основном, по запаху. Заросший как сатир, одетый как бродяга, к запаху примешивается характерное и стойкое храмовое амбре.

– Беван скрывался в храмах? – удивилась Тайя.

Лиссет пожала плечами и ушла в свою спальню.

Несмотря на уединённость общины, мы знали, что в конце концов братство публично объявило себя братством не Тринадцати, но Двенадцати. Тайе не удалось выяснить, что стало с Беваном, однако я надеялась, что он всё-таки сумел сбежать, смог скрыться от вездесущего ордена, действительно покинуть круг. Надеялась, что бывшие собратья не нашли Бевана и не убили или не усыпили, как Нордана когда-то.

– Я должна с ним поговорить, – произнесла я.

– Угу, – лисица вышла, затягивая на тонкой талии завязки юбки. – Я сейчас к старейшинам, попрошу разрешения привести гостя в общину.

– Вы уверены, что это не ловушка? – уточнила Тайя подозрительно. – Вдруг Беван давным-давно вернулся в братство и за прощение своего проступка пообещал доставить им Шель?

– Я верю Бевану, – возразила я. – Зачем ему было так рисковать, защищая меня, заявлять Рейнхарту о своём уходе? Только ли, чтобы спустя какое-то время попроситься обратно?

– Шель, мы не знаем, что произошло в императорском дворце после того, как тебя забрала кера.

– Если так, значит, живым мы его отсюда не выпустим, – вмешалась Лиссет. – В общине достаточно оборотней, чтобы утихомирить одного собрата. И лучше держать его здесь, чем отпускать Шель в лес за перекрестья, – лисица коснулась ободряющим жестом моей руки и покинула дом.

– Если старейшины дадут разрешение на проход, то я с него глаз не спущу, – пообещала волчица.

Пусть, если Тайе так будет спокойнее.

Я верю Бевану даже вопреки страху за дочь. Нельзя просто совершить поступок столь серьёзный, вопиющий по меркам братства, а позже как ни в чём не бывало вернуться, извиниться и продолжить работать на благо ордена. И едва ли братство переименовалось из-за Нордана, из-за его ныне действительно сугубо номинального присутствия в круге.

Я отвернулась от хмурящейся озабоченно волчицы к окну, стараясь не думать, не пытаться предугадать заранее, какие вести может принести Беван, как он сумел разыскать меня, почему именно сейчас. Случись что-то серьёзное с Норданом или Дрэйком, и я почувствовала бы.

Должна почувствовать.

* * *

Бевана и впрямь не узнать.

Заношенная чёрная одежда, немаркий цвет которой не в состоянии скрыть пятен и разводов грязи, особенно на куртке и штанинах. Ботинки, истоптавшие, кажется, все дороги мира. Тёмно-зелёный рюкзак под стать одежде. Посох паломника. Борода. Взлохмаченные каштановые волосы. Загоревшее, обветренное лицо. И только глаза, карие, с россыпью золотых искр, остались прежними, яркими, лукавыми.

С порога нашего дома я наблюдаю, как Лиссет ведёт гостя от леса к вышедшим навстречу старейшинам, как лисица и мужчина беседуют с тремя почтенными женщинами-оборотнями, что уже много лет следят за порядком и безопасностью в общине. Тайя стоит на короткой дорожке между входом в дом и плетнём, рассматривает визитёра внимательно, подозрительно. Эстелла всё-таки проснулась из-за шума и суеты и теперь прячется за моей юбкой, выглядывает любопытным котёнком из-за коричневых складок и тут же, насторожившись, исчезает в своём импровизированном укрытии, чтобы спустя несколько секунд высунуться снова.

Я вспоминаю Бевана, когда увидела его впервые, в гостиной особняка в Эллоране, вспоминаю мужчину в дорогом, идеально сидящем на мускулистой фигуре костюме, причёсанного с подчёркнутой небрежностью. Вспоминаю насмешку в голосе, ленивый интерес в глазах. В каком уголке мира исчез этот лощёный, надменный джентльмен? Не знай я того Бевана, и сейчас, пожалуй, не поверила бы, что усталый бедный скиталец предо мной, прошедший немало дорог, может быть кем-то иным.

Беван поклонился старейшинам и направился к нашему дому. Остановился на дорожке, улыбнулся, в свою очередь рассматривая меня. Тайя стражем шагнула вперёд, преграждая гостю путь.

– Не имел чести быть вам представленным, – заметил Беван, окинув волчицу быстрым взглядом.

– Наша подруга Тайя, – пояснила Лиссет из-за спины мужчины.

– Вы из общины?

– Нет, из Эллораны, где у меня была вполне себе неплохая жизнь до определённого момента, – ответила волчица несколько резче, чем следовало.

– Тай, – попросила я.

– Один неверный шаг, и разорву, – предупредила Тайя негромко, с угрозой. – Мне плевать, бывший ты собрат или действующий.

– Учту и постараюсь не делать резких движений, – заверил Беван искренне.

Волчица медленно, неохотно отступила, пропуская мужчину ко мне. Эстелла вновь скрылась за юбкой, прижалась к моим ногам, вцепившись в ткань.

– Здравствуй, – улыбнулась я.

– Здравствуй, Шелли-малышка. Ты изменилась.

– Ты тоже.

– Все мы меняемся, когда жизнь макает мордой в самое… Ну, в общем, ты поняла. А тут у нас кто? – Беван наклонился, и выглянувшая было Звёздочка торопливо отпрянула обратно.

– Эстелла, – я повернулась к дочери. – Эсти, это дядя Беван, он когда-то спас нам жизнь.

– Обычно женщины меня любят, даже самые маленькие.

– Учитывая твою репутацию, когда это ты с детьми успел пообщаться для подтверждения сей теории? – уточнила Тайя язвительно.

– Эсти никогда не видела мужчин, – я осторожно разжала стиснувшие ткань кулачки и взяла Звёздочку на руки. Эстелла смерила гостя угрюмым взглядом исподлобья и отвернулась, уткнувшись в моё плечо.

– Смотрит точь-в-точь как её папа. И гадать не надо, кто отец, – усмехнулся Беван.

Я прошла в дом. За плетнём уже то появлялись, то исчезали макушки как Лолли, так и других детей, жаждущих посмотреть на нежданного визитёра, допущенного на территорию общины, долетали приглушённые смешки и шепотки.

В общей комнате Беван прислонил посох к стене, скинул рюкзак на пол. Я заметила, какими загрубевшими стали его руки, заметила чёрный контур под ногтями.

Все мы меняемся в той или иной степени.

– Поешь? – предложила Лиссет. – Только живём мы скромно, без изысков.

– Я не привередлив. Кружки воды и хлебной корки мне вполне хватит.

– Э-э, знаешь, мы не настолько скромно живём.

– Ты нынче питаешься хлебными корками? Тай, посидишь с Эсти? – обратилась я к волчице, застывшей возле входной двери.

Перегородки в доме тонкие, не надо обладать слухом оборотня, чтобы расслышать беседу находящихся в соседней комнате, но так, по крайней мере, Тайя не сможет полноценно участвовать в разговоре, добавляя язвительные реплики, да и во взгляде Бевана, обращённом на волчицу, скользила лёгкая настороженность, недоверие.

– Хорошо, – Тайя посмотрела на меня выразительно, давая понять, что замысел мой нехитрый не секрет для неё. Забрала у меня Эстеллу и скрылась за дверью моей спальни.

– Не похожа на лисичку, – заметил Беван, опускаясь на стул возле стола.

– Волчица, – ответила Лиссет. – Ну что, рассказывай, как ты докатился до жизни такой и что привело тебя в нашу тихую обитель.

Беван действительно прошёл много дорог. Бегство из императорского дворца не иначе как чудом – и благодаря Дрэйку, задержавшего Рейнхарта. Бегство из столицы, из империи.

Тропы, ведущие в храмы. Не общественные, расположенные в городах, посёлках или по соседству с жилыми местами, открытые для посещения, но уединённые, затерянные в лесах, в горах и на пустошах, куда редко ступает нога человека.

Долгие поиски ответов. Мысли, идеи и зацепки. Ошибки и неудачи, снова и снова. Путь Бевана закончился в древнем высокогорном храме, укрывшемся среди отвесных склонов Восточного хребта, что разделял наш континент надвое, где молчаливые служители бога смерти разрешили измученному скитальцу прикоснуться к тайным знаниям, сокрытым даже от ока братства. Но прежде искатель должен пройти испытание, доказать жрецам чистоту помыслов своих и лишь тогда решат они, достоин ли путник слова божьего.

О самих испытаниях Беван нам не рассказал, заметив только уклончиво, что их можно или пройти, или сдохнуть в процессе. Однако испытания прошёл всё же и старшие жрецы, убедившись в чистоте намерений искателя, допустили Бевана в библиотеку храма. В храме мужчина провёл почти девять месяцев.

– Ты и девять месяцев в высокогорном храме? – удивилась Лиссет.

– Постился, молился, медитировал, учился заново пользоваться собственной силой. Оказывается, за два с лишним века я отвык от исходного уровня. Да и от смертного тела тоже.

– И никаких женщин?

– Какие женщины, Лиса? Там только храм, маленькая долина, в которой он находится, да горы вокруг.

– В лесу что-то сдохло, как говаривала одна моя знакомая суккуба.

– Да, сдохло, – подтвердил Беван серьёзно и, отодвинув тарелку с недоеденным супом, встал из-за стола. – Я.

Снял куртку, развязал шнуровку на желтоватой рубахе старого фасона, обнажил правое плечо. Повернулся спиной к нам, демонстрируя кожу без единого следа знака братства – чёрной звезды о тринадцати лучах.

– Ты… действительно сумел покинуть круг? – я приблизилась к мужчине, рассматривая внимательно правую лопатку, где должен быть символ-татуировка. И заметила вдруг линию шрама, пересекающего наискосок спину, исчезающего под приспущенной с плеча рубахой.

– Сумел.

– Норд говорил, что из братства можно уйти лишь одним способом – умереть, – не удержавшись, я коснулась пальцем шрама и Беван, дёрнувшись, отступил от меня, натянул рубаху обратно.

– Именно. Чтобы покинуть ряды братства по-настоящему, а не просто с пафосной речью швырнуть перстень под ноги старшему, надо умереть, – мужчина завязал шнурки, сел вновь за стол. – И возродиться.

– Как это? – нахмурилась лисица.

– Храм бога смерти, как бы его ни называли в разных культурах, – напомнил Беван, берясь за ложку. – Его жрецам виднее, как такие дела обстряпываются. Конечно, всех подряд они там не воскрешают, существует куча ограничений и прежде всего тебя должны счесть достойным, а окончательный вердикт выносит сам бог смерти.

После бегства и скитаний, после поисков и пройденных испытаний Беван умер? И вернулся к жизни?

– И он счёл тебя достойным? – уточнила Лиссет.

– Ну я же здесь, перед вами. Не счёл бы – и я умер бы сразу, безо всякого права обжалования.

Мы с лисицей переглянулись, не скрывая своего изумления.

– Ты теперь смертен? – спросила я.

– Да. Но благодаря крови моего неведомого отца я всё равно проживу дольше, чем обычные люди, и убить меня по-прежнему несколько сложнее.

– А яд и клыки?

– Как мне любезно пояснили, с этим я, во-первых, не в ту инстанцию обратился, поскольку клыки и яд нам достались от богини, считающейся супругой бога смерти, а она дама своенравная, и принимать свои дары обратно крайне не любит, и, во-вторых, поэтому от них-то как раз уже не избавиться. С другой стороны, лишнее оружие мне нынче не повредит.

– И вдруг встретится на твоём пути какая-нибудь прелестная лунная дева, которую ты возжелаешь пометить? – поддела Лиссет.

– Вряд ли, – мимолётная тень печали в карих глазах. И знакомая бесшабашная улыбка. – После стольких тягот, стольких лет вынужденного целибата я просто-таки обязан наверстать упущенное.

– Пойдёшь по бабам?

– Только не в общине, – донёсся из-за двери голос Тайи.

– Почему сразу по бабам? И ваши воинствующие оборотницы и поборницы женских прав мне и даром не нужны, – добавил мужчина погромче. – Пойду по прекрасным, нежным, умелым… профессионалкам.

Презрительное хмыканье за створкой.

– Как ты нас нашёл? – я опустилась на свободный стул.

– Немного логики и магии. Куда ещё два оборотня могли увезти беременную девушку, если не в одно из этих ваших поселений для женщин-беглянок?

– Община скрыта от поисковой магии, – возразила лисица.

– Часы, проведённые в библиотеке, не так уж и бесполезны, как я думал когда-то. И медитации тоже. В процессе может и осенить. Или боги идейку какую подкинут.

– Так ты теперь на короткой ноге с богами?

– У нас тесные дружеские отношения.

Лиссет состроила гримасу, веря отнюдь не каждому слову Бевана.

– Не волнуйтесь, братство вас здесь не найдёт, – мужчина доел суп, положил ложку в опустевшую тарелку. – Они сейчас вообще стараются поменьше распыляться. Рейнхарт пытается удержать Эллорийскую империю даже ценой освобождения завоёванных Октавианом стран.

– Мы знаем, – кивнула лисица.

– А помните случай с прорывом нашей защиты, в империи в том числе?

Захочешь – не забудешь.

Дыхание смерти не стереть из памяти, не вытравить. Не забыть холода, пустоты, бескрайней тьмы, в которой можешь исчезнуть в любой момент. Мне не вообразить, каково это – не ощутить прикосновение близкой смерти, но уйти за грань, не зная, вернёшься ли оттуда или растворишься среди теней навсегда. Да и не уверена, хочу ли это даже представлять.

– Неопознанные заговорщики по-прежнему не дремлют, – продолжил Беван. – То утечка информации из архивов братства, то крепнущие и неистребимые слухи, будто связывающиеся с братством заключают сделку с тёмными богами и продают им свои души, соответственно, людьми управляют бездушные марионетки, а то и вовсе всякие казусы. Например, в прошлом году короля Афаллии, Георга за номером семнадцать, стали преследовать несчастья, мелкие неприятные происшествия, неудачи. Ничего критичного, в целом. Нынешний Георг мужик в принципе неплохой, но крепко чтящий светлых богов и суеверный похуже иной деревенской бабы. И кто-то из его окружения донёс до правителя и начал культивировать мысль, что все беды от братства. Вроде бы мелочь, однако быстро нашлись недовольные вмешательством ордена в дела королевства, не преминувшие высказаться вслух, перечислить все прегрешения, промашки и неудачи братства за последние пару-тройку веков и заодно припомнить трёхкратный прорыв защиты, не делающий ордену чести, и вот уже больше половины местного парламента стала голосовать за отказ от каких-либо связей с братством. Через несколько месяцев бурных обсуждений и попыток Двенадцати объяснить, что они тут не при чём и что всё есть неудачные совпадения и происки недоброжелателей, Афаллия разорвала всякие отношения с братством. Также они вынужденно отказались от парочки партий, запланированных ещё лет пять назад, – потому что сейчас орден не в состоянии их ни провести, ни вытянуть на должный уровень.

– И всё это ты узнал, сидя в том храме?

– Лиса, храм я покинул три месяца назад. Успел уже и послушать, и порасспрашивать. Крайне мало людей обращает внимание на скромного паломника и уж тем более присматривается к запылённому искателю истины. Рейнхарт практически постоянно находится в империи, Дрэйк при нём. Рейнхарт явно опасается отпускать Дрэйка куда-либо одного или оставлять надолго без присмотра. Где они упрятали Норда, выяснить мне не удалось, но, полагаю, вряд ли Рейнхарт придерживался принципа «бросай далеко – найдёшь рядом», да и в теории Дрэйк должен был воспрепятствовать любой транспортировке Норда в неизвестное далёко. Хотя, конечно, Дирг разберёт, что ныне творится в голове Дрэйка, может, Рейнхарт уже давно его обработал до нужной кондиции.

Мои руки, лежащие на коленях, стиснули, сминая, ткань юбки.

Я старалась пореже думать, вспоминать, но подчас мысли рождались невольно, мучительные, изводящие своей невозможностью что-либо изменить. Я представляла, как живёт Дрэйк, что делает, о чём размышляет, что его окружает сейчас. Воображала, что может сниться Норду, хотя и не уверена, видит ли он сны.

Первые недели в общине меня мучили кошмары.

Тёмный лабиринт, бесконечные коридоры, по которым я металась, не находя выхода. Маленькая комната с ледяными стенами, и я оказывалась в ней всегда неожиданно, не улавливая момента перемещения, смены декораций. В слабом, льющемся с потолка свете я видела стоящий посреди гроб, приближалась к нему медленно, отмечая прозрачную крышку. Сквозь расписанное морозными узорами стекло я могла разглядеть того, кто лежал в гробу, и всякий раз просыпалась с криком, боясь увидеть там мёртвое, разлагающееся тело. После я долго не могла заснуть снова, терзаемая страхом и беспокойным холодом.

– Ещё около двух месяцев назад орден отправил собрата Вэйдалла, как самого молодого из последнего поколения, в маленькое и не особо выдающееся королевство Атрия, причём в какой-то провинциальный городок якобы для налаживания связей с местной аристократией вообще и с родом Дарро в частности. Из младшего поколения осталось только двое, Норда в расчёт не берём, и эта парочка, Вэйдалл и Гален, с момента вступления в орден держалась друг друга. Они даже периодически приезжали друг к другу для совместных гулянок, что не всегда одобрялось старшими. Тем не менее, старшие закрывали глаза на некоторые их выходки.

– Как с Нордом?

– Практически. Да и выходки, в основном, сводились к порче девок, пьяным дебошам и паре-тройке трупов. Заморозить полгорода забавы ради, как отчудил Норд в своё время, они не пытались и трудились во имя светлых идеалов братства куда как усерднее, за что им прощались и развлечения, и самоволка. То есть наши занятия в свободное от работы время никого не интересовали, пока не выходили за определённые рамки: не привлекать ненужного внимания, заметать следы…

– Никаких привязанностей, – добавила Лиссет.

– Верно, – кивнул Беван. – Но, похоже, старшие решили ужесточить режим и Галену это не сильно понравилось. У него и раньше, особенно поначалу, возникали проблемы с беспрекословным подчинением, но, сами понимаете, одно дело поворчать себе под нос и отправиться выполнять приказ и совсем другое – открыто выказывать неповиновение. Жаль, не знаю деталей, но в целом, месяц спустя Гален под надуманным предлогом уехал за Вэйдом в тот городок. Насколько мне известно, они оба до сих пор там и Галена не притащили обратно в виде спящего тела лишь потому, что за него вступился его наставник, собрат Марк. Дирг знает, как долго старшие будут терпеть подобное своеволие, однако суть в том, что оплот братства треснул не только снаружи, но и изнутри.

– Что ж, если подождать ещё лет десять, то авось ваша контора развалится окончательно.

– Ты собираешься ждать десять лет?

– А у тебя есть другие идеи, просветлённый ты наш?

– Да, есть. Мы возвращаемся в Эллорану.

– Мы?! – повторила лисица.

– Рехнулся? – Тайя появилась на пороге моей спальни бесшумно, я даже не заметила, как волчица открыла дверь.

– Вас, леди Волчица, я не приглашаю, – возразил мужчина. – Я зову с собой Айшель и Лиссет, если вдруг у лисички возникнет желание навестить империю.

– Ты хоть представляешь, какой опасности подвергнутся Шель и Эсти? – проговорила Тайя. – Что с ними сделает братство, если узнает о дочери Нордана? Полагаешь, Рейнхарт обрадуется возвращению блудного собрата? Или тебе твоя смертная шея не дорога? Так обращайся, я охотно решу твои проблемы, не рискуя безопасностью и жизнью подруги и её ребёнка.

Что-то в рассказе Бевана тревожило смутно, отвлекало от последних его слов, от нарастающей вокруг перепалки.

Во имя Серебряной…

Я забыла давно о мизинчике, о том, как мы с Беваном мирились по-детски в загородном императорском поместье, но имя это запомнила навсегда.

– Беван, – окликнула я негромко, и волчица умолкла, – ты ведь сказал, Вэйдалл должен налаживать связи с родом Дарро, верно?

– Ну да. А в чём дело?

– Погибшую невесту Дрэйка звали Дайана Дарро.

– О как, – произнесла Лиссет. – Какое интригующее совпадение.

Случайность? Братство не допускает случайностей. Не таких.

Прошлая случайность слишком дорого им обошлась.

– Детей у Дайаны не было по понятным причинам, соответственно, прямых потомков не осталось, – заметил мужчина. – А от Дрэйка их и не могло быть.

– Это тот же род? – уточнила Тайя.

– Скорее всего, но лучше бы узнать наверняка.

– Что братству могло потребоваться от рода, к которому принадлежала невеста Дрэйка, погибшая два с половиной века назад? – удивилась лисица.

– Тогда тем более самое время отправиться в империю.

– Тай права: это слишком опасно.

– Несколько рискованно, отрицать не стану, но я смогу защитить Айшель, да и у тебя, надеюсь, клыки ещё не выпали.

Я поднялась со стула, заглянула в свою спальню. Тайя отошла, открыв обзор, и я поймала настороженный взгляд Эстеллы. Звёздочка сидела в кроватке, но засыпать снова не торопилась, встревоженная присутствием чужака. Рисовала пальчиком в воздухе узоры, причудливые, мерцающие слабо серебром. У меня сияние пробудилось в девятнадцать лет, дар Эстеллы же пришёл в этот мир вместе с ней и порой я убеждалась, что дочь управляется с силой куда лучше и уверенней, чем могла бы я. Даже сейчас, после долгих, изнуряющих тренировок, я сомневалась, что выстою в настоящем бою, а Эстелла рисовала с помощью сияния целые картины – естественно, пока лишь набор линий, кружочков, завитков, – и убирала созданное лёгкими взмахами руки. Играла с россыпями звёздочек и могла подолгу смотреть, как они танцуют, вьются невесомыми бабочками. Матери в общине удивлялись, насколько моя дочь тихая и спокойная, а я старалась пореже упоминать, что бывает, если Эстеллу всё-таки расстроить.

Обычные маленькие дети плачут.

Двухлетние оборотни огрызаются, демонстрируя острые уже клыки.

Звёздочка замораживает то, что ей не нравится.

– Дать бы тебе по морде твоей небритой да перекидываться ради этого лениво, – парировала Лиссет за моей спиной.

– Сейчас самое подходящее время, – посерьёзнел Беван. – Братство ослаблено как моим выходом из круга, так и внутренними разногласиями. Не надо ждать десять лет, пока оно развалится само, если можно ускорить процесс уже сегодня.

– И хорошо. Езжай себе в империю, штурмуй революционные баррикады, только Шель-то зачем туда тащить?

– Во-первых, мне необходимо заручиться поддержкой Дрэйка, а Дрэйк и пальцем не шевельнёт против братства, пока не увидит свою женщину перед собой и не поймёт, что пришла пора больших перемен если не ради дисквалификации ордена, то хотя бы ради безопасности и благополучия семьи.

– О-о, вот вам и просветлённый Беван! – воскликнула Тайя насмешливо. – Умер, возродился, сбросил ярмо братства, но привычки-то остались! Или страсть к манипуляции людьми у вас неискоренима?

– Во-вторых, нужно разыскать Норда, – замечание волчицы мужчина невозмутимо проигнорировал. – И делать это лучше с Айшель. Опять-таки её присутствие благоприятно повлияет на Дрэйка и простимулирует его к дальнейшим действиям. В-третьих, женщины, неужели вы не хотите красивого воссоединения семьи? Или вы предполагаете и дальше прятаться в этой деревне, пока Эстелла не вырастет либо братство не рассыплется само? Вам-то что, мохнатые сестрички, а Айшель тоскует без своих партнёров. И ребёнок без отца растёт, вон, первый раз мужчину увидела. И чем Эстелла будет старше, тем больше затруднений вызовут объяснения, почему папа где-то там, а не рядом с ней. Поверьте тому, кто вырос вообще без родителей.

Нордан никогда не видел своего отца. Он не говорил прямо, но я знаю, его мучили мысли о том, кто бросил собственное дитя, кого не было рядом ни в один из дней. Я выросла в полной, любящей семье, мне не понять до конца, каково жить лишь с мамой, зная, что папа не умер, а просто ушёл, но я не желала подобной участи для дочери. Не хотела до конца дней своих жить в общине, не хотела, чтобы Звёздочка видела только лес вокруг, деревянные дома и неприкаянных, несчастных скиталиц. Не хотела, чтобы она знала об отце лишь по моим рассказам. И если у Бевана есть план, способный изменить всё…

Вернуть тех, кого я потеряла. И вернуться самой.

Не беречь надежду в сердце, но бороться за неё, за воплощение её в жизнь.

– Я поеду.

– Что? – обернулась ко мне Тайя.

– Я поеду с Беваном в империю, – повторила я.

Волчица шагнула ко мне, взяла за руку, отвела в спальню. Эстелла осмотрела внимательно свою картину и чиркнула пальчиком по воздуху, добавляя новую линию.

– Шель, ты с ума сошла? – спросила Тайя шёпотом.

– Возможно.

– Отправишься прямиком в пасть сторожевым псам? А если они тебя ждут? Если это ловушка? И ты готова рискнуть всем лишь потому, что это… этот несостоявшийся божий служитель заявил, что у него якобы есть гениальный план по свержению Двенадцати?

– Дело не только в Беване, ты же знаешь, – хотя и в бывшем собрате тоже. Не уверена, что решилась бы на возвращение, не объявись он сегодня.

Не расскажи о возможности покинуть круг, пусть бы и способом столь диким, безумным даже.

Не напомни о необходимости делать что-то самим, не ожидая смиренно, пока боги преподнесут всё желаемое на золотом блюде.

– Как ты повезёшь в Эллорану Эсти? Империя на другом конце континента!

– Эсти не поедет с нами, – я не могу подвергать дочь такой опасности, не могу рисковать жизнью Звёздочки. Что бы ни ожидало в империи, я не допущу, чтобы что-то случилось с моей малышкой. – Она останется с Лиссет в общине.

– Лиссет поедет с тобой, – прозвучал в общей комнате голос лисицы. – Ты же не думаешь, что я отпущу тебя одну в охраняемый курятник?

– Хорошо. Тогда надо связаться с моими родителями и тайно отправить Эсти к ним, – мама с папой и ведать не ведают о внучке. И я не предполагала рассказывать родителям о моей дочери так скоро.

– Ради праматери, Шель! – волчица подняла на мгновение глаза к низкому потолку. – Как же твои страхи, опасения? Ты ведь с момента нашего приезда ни разу не покидала территорию общины.

И сейчас страхи эти боролись во мне с желаниями отчаянными, безрассудными. С желанием изменить жизнь Эстеллы, мою, моих мужчин. С желанием выбраться из раковины, в которой я пряталась от окружающего мира всё это время, и сделать что-то важное, по-настоящему необходимое.

Мне придётся выбирать, подобно сказочной королеве, между своим ребёнком и теми, кто не связан со мной кровными узами, но кто нуждается во мне не меньше. И страхи не уйдут, не исчезнут по мановению волшебной палочки, они будут разрывать моё сердце каждый день, каждый час, каждую минуту, проведённую вдали от Звёздочки. Я не представляю ещё, как покину её, знаю лишь, что должна, что мне придётся.

– Когда-то я спросила Дрэйка, сможет ли он жить без меня, без своей пары, – мне нет нужды возвращаться в общую комнату, повышать голос, чтобы быть услышанной всеми присутствующими. – Дрэйк ответил, что ему придётся. Они оба знали, на что идут, принимали каждый свою ношу ради нашей безопасности. Я не хотела, чтобы их жертвы оказались напрасными, поэтому не роптала и не возражала, уезжая из империи. Возможно, пришла пора и мне рискнуть, хоть и придётся покинуть Эсти ненадолго.

– Ладно, – вздохнула Тайя. – Я останусь с Эсти.

– Ты уверена?

– Уверена. Надеюсь, так ты будешь капельку меньше тревожиться. И в общине Эсти в безопасности, даже если братству и известно о ней.

– Вряд ли, – Беван встал на пороге спальни, прислонился плечом к косяку. – Когда я увидел тебя по возвращению с острова, то сразу понял, что ты беременна. Понимание на уровне инстинкта – женщина не только занята, но и носит чужого ребёнка, что окончательно отбивает желание связываться. Если спросишь, откуда оно взялось и на что похоже, я всё равно не смогу объяснить толком. А вечером следующего дня в императорском дворце на тебе ощущались лишь отметки Норда и Дрэйка.

– Рейнхарт пришёл уже после полной инициации привязки с Дрэйком, – вспомнила я. – И напрямую спрашивал, не беременна ли я. Зачем, если бы он мог сразу определить это по моему запаху?

– Не почуял сам из-за двойной привязки? – предположила волчица.

– Вероятно, – согласился мужчина. – Но обольщаться не стоит. Они могут не знать о ребёнке наверняка, однако предполагают, учитывая, что времени и возможностей у тебя было более чем достаточно. И Рейнхарт опасается твоего возвращения, а не воспользоваться его страхами было бы в высшей степени недальновидно…

Тайя вскинула выразительно брови, намекая откровенно на неизжитую привычку братства играть на чужих чувствах и слабостях, добиваться желаемого, предлагая людям то, чего они хотят, и Беван улыбнулся покаянно.

– Издержки старой профессии.

– Как-то не слишком достойно искателя истины.

– А кто знает, где эта самая истина обнаружится?

– Мама? – Эстелла подняла голову, указала на свою картину.

Я наклонилась к дочери, погладила её по тёмно-каштановым кудряшкам.

– Да, моя Звёздочка, очень красиво. Расскажешь, что ты нарисовала?

Я приняла решение. Сделала выбор, каким бы тяжёлым он ни был, какую бы боль ни причинял.

И останусь верна ему до конца.

Глава 2

…Тёмный лабиринт.

Паутина коридоров, сменяющих, перетекающих друг в друга.

Дыхание давно сбилось, сердце стучит отчаянно у горла, страх захлёстывает, сжимает в тисках.

Я бегу, спотыкаюсь, цепляюсь за стены, неровные, шероховатые. Бьюсь бабочкой, угодившей в сети паука. Ищу выход из западни, но не нахожу.

Маленькая комната с ледяными стенами, без окон, без дверей. Льющегося с потолка света хватает, чтобы увидеть посреди помещения чёрный гроб с прозрачной крышкой. Дышу тяжело, иду к гробу медленно, с трудом переставляя одеревеневшие ноги.

Ближе.

И ещё ближе. Сердце замирает, я пытаюсь разглядеть под узорами, морозными, разукрасившими причудливо крышку, того, кто покоится внутри. Закусываю губу, заставляя себя не срываться на крик раньше времени.

Я должна знать, должна убедиться.

Гроб пуст.

Но осознание это не приносит успокоения, облегчения, лишь усиливает ужас. Рождает ощущение, скребущее неприятно, будто позади меня кто-то есть.

Я знаю, кто. Знаю, что он стоит за моей спиной, вдыхает запах, которого нет, не может быть во сне. Мне кажется, будто я чувствую его дыхание на волосах. Будто он вот-вот коснётся меня.

Хочу обернуться и не могу. Боюсь. Боюсь ошибиться, увидеть не его. Или его, но что-то будет не так и я пойму, что ему плохо, что случилось непоправимое. В конце концов, что я знаю о той игле, о том снотворном, с помощью которого его усыпили?

Зажмуриваюсь с отчаянием ребёнка, ощущаю привкус крови на губах…

– Котёнок…

Просыпаюсь с колотящимся бешено сердцем. В спальне темно, за окном ночь, напоенная доносящимися из леса звуками.

Я перевернулась с бока на спину, села, облизнула нижнюю губу, чувствуя ранку от собственного укуса. Давно я не видела этого сна. К пятому месяцу беременности кошмары оставили меня, равно как и прекратил терзать холод, охватывающий всё тело, концентрирующийся в кончиках пальцев силой, готовой в любой момент вырваться на волю. Тогда мне казалось, что помогли тренировки и медитации, которым учила одна из старейшин, что я если не успокоилась, то хотя бы отринула, отложила до поры свои страхи и тревоги.

Возможно, я ошиблась.

Я выбралась осторожно из-под одеяла, проверила Эстеллу. Звёздочка спала безмятежно, и я, накинув халат, вышла из спальни.

В общей комнате никого, лавка у стены, где мы постелили Бевану, пуста. Я приблизилась к входной двери, толкнула её, незапертую, – в общине не принято закрываться на множество замков и щеколд, прятаться от соседей. Здесь все друг друга знают и уверены, что никто ничего не украдёт. Да, по сути, и красть-то нечего.

Беван, в одних штанах, босой, сидел на короткой скамейке слева от входа. Маленький фонарь, висевший на крючке на столбе, поддерживавшим навес над входом, озарял неярким светом бородатое лицо, задумчивый, устремлённый в пространство взгляд, ещё один шрам, перечеркнувший наискосок широкую мускулистую грудь.

– Тоже не спится? – спросил мужчина, не глядя на меня.

– Да.

Беван подвинулся, уступая мне часть скамейки, и, едва я села на узкое деревянное сиденье, протянул откупоренную жестяную флягу. Я взяла, принюхалась к плескавшемуся внутри содержимому.

– Почему все пытаются меня споить?

– Потому что у тебя такой благочестивый вид, что сразу хочется сбить тебя с пути истинного.

– Вот спасибо, – тем не менее, я сделала глоток и сразу закашлялась, чувствуя, как жидкость, крепкая, горькая, обожгла горло.

Беван с усмешкой забрал у меня флягу, глотнул сам. В свете фонаря я вдруг заметила тонкую золотую цепочку, обмотанную вокруг мужской ладони. Беван перехватил мой взгляд, повернул руку, раскрывая ладонь. Маленькая, искусно выполненная золотая подвеска в форме бутона розы.

– Семьдесят девять лет назад в Афаллии на каком-то очередном дурацком маскараде, которые в те времена устраивались повсеместно и пачками, я встретил девушку. Она представилась Розой, хотя мы оба понимали, что она соврала. Мы провели вместе мало времени, она уехала до полуночи, и я так и не увидел её лица без маски. Этот кулон принадлежал ей. Цепочка порвалась, и Роза, скорее всего, даже не заметила, как потеряла его. После империи я часто жалел, что не спросил Дрэйка или Норда, на что это похоже – когда встречаешь не просто случайную женщину, одну из многих, а свою женщину. Как понять, что она именно та, которую назовёшь своей парой.

– Норд говорил, что нашёл меня по запаху.

– Она пахла шиповником. И с каждой минутой, проведённой рядом с ней, запах становился сильнее. Позже я пытался её разыскать, конечно, втайне от братства, но то оказывался слишком далеко от Афаллии, то партия требовала полного в неё погружения, то одно, то другое. Как оно обычно бывает? – новая усмешка, и я слышу печаль, разочарование, горечь презрения к себе самому, к собственной нарочитой занятости, за которой недосуг остановиться, вдохнуть глубоко, увидеть мир вокруг, играющий красками живыми, яркими. – Годы шли, я безуспешно искал Розу, но, как теперь понимаю, не слишком усердно. Я не особо торопился – возможно, где-то в душе попросту не знал, что буду делать, если вдруг всё-таки найду. Что скажу, что предложу. Правда, Роза знала, что я из братства, и, по-моему, не питала иллюзий на сей счёт. Однажды я поймал себя на мысли, что если Роза действительно человек, то наверняка ныне или пожилая женщина, или вообще умерла. Что она могла выйти замуж, нарожать детей, а может, у неё и внуки уже есть. И я прекратил поиски.

Стрекот цикад в высокой траве за плетнём. Далёкое уханье совы в лесной чаще.

Свет фонаря скользил по тонким линиям золотого цветка, оставшегося памятью о той, кого, возможно, уже не было среди живых.

– Когда я был за гранью, – словно в ответ на мои мысли продолжил Беван, – я видел тени, духи или души умерших. Серые, безликие, похожие друг на друга. Или я их запомнил только такими, не знаю. Но одна из них приблизилась ко мне… Уверен, это была она. Роза. Я помню её глаза цвета молодой листвы, как она смотрела тогда, на маскараде, и там, за гранью. А это означает лишь одно – Роза действительно умерла. Надеюсь, она прожила долгую, интересную и счастливую жизнь. По крайней мере, я пытаюсь поверить в это.

– Думаешь, она была одной из нас? – спросила я после недолгого молчания. – Я имею в виду, из служительниц Серебряной богини?

– Не знаю. Она рассказывала, что у неё есть только отец, а своей матери не помнит и не знает, где родилась. И у неё была необычная сила. Похожая на нашу, то есть на силу братства.

– Она колдунья?

– Уверяла, что нет, – мужчина тряхнул головой, будто отгоняя ранящие сердце воспоминания. – Впрочем, какое это теперь имеет значение?

– Никакого, наверное.

Мне по-прежнему непривычно видеть такого Бевана. Дело не только в одежде странника, в бороде. Даже спустя годы меня удивляет, что он решился уйти из братства. Не из-за любимой женщины, не из-за ребёнка, не под влиянием привязки. Просто решился, и всё. На моих глазах.

Или не просто? Быть может, надеялся всё же найти эту девушку? Верил вопреки доводам собственного рассудка. Но смерть меняет многое. Порой меняет всё.

– Ты ещё ведёшь свои путевые заметки? – переменила я тему.

– Иногда, – Беван отхлебнул вновь из фляги. – В дороге как-то не особо разгуляешься с кучей тетрадок, поэтому приходится экономить бумагу.

– Я пишу письма Норду, – призналась я неожиданно. – В Эллоране он иногда оставлял мне короткие записки, и однажды я подумала, что было бы здорово написать ему письмо. Я писала полночи, тайком от Лиссет. Ужасно боялась, что она застанет меня и не поймёт, почему я пишу тому, кто этого письма не получит, не прочтёт. Естественно, я их никуда не отправляла, даже никому не показывала, только писала, подчас целые страницы, особенно когда было грустно, или плохо, или хотелось поделиться с ним. Мне казалось, он бы понял. Например, когда Эсти впервые начала толкаться, и сильно так. Когда сказала первое слово. Когда впервые продемонстрировала, что справляется со своим даром лучше, чем её мамочка. Когда мне удалось отразить атаку, пусть бы и во время тренировки. Глупо, да?

– Не глупо, – возразил мужчина, протягивая мне флягу.

Отказываться я не стала, хотя повторного приступа кашля сдержать не смогла. Что Беван туда налил?!

– И я страшно ревную Дрэйка. Понимаю, что он далеко, я не видела его почти три года, не знаю, что с ним происходит, но порой начинаю представлять, какие красавицы его окружают и все они желают его внимания. А Дрэйк всё-таки мужчина…

– Шелли, парная привязка исключает измену, забыла?

– У нас не парная, а тройная, – поправила я. Надо признать, после третьего глотка неизвестный алкоголь пошёл лучше. И в голове появилась приятная кружащая лёгкость.

– Не суть важно. Будь вас там хоть трое, хоть дюжина, но, кроме как со связанными, больше ни с кем нельзя и не получится при всём желании. Предохранительный механизм.

– А я всё равно ревную. Ещё в пансионе нам говорили, что нормальный здоровый мужчина не может долго усмирять естественные потребности…

– Как же жрецы, приносящие обет безбрачия? – Беван отобрал у меня флягу. – Дирг побери, хорошо, что ни Дрэйка, ни Норда поблизости нет, иначе не миновать бы проблем на мою смертную шею. Спаиваю тут, понимаешь, их женщину да к тому же неодетую.

– Сами-то сколько пили, никакой трезвенности не напасёшься…

Беван закрыл флягу, положил на скамейку, встал и, обняв меня за плечи, помог подняться.

– Давай баиньки, Шелли.

– А ты?

– А я ещё посижу.

Мужчина отвёл меня в спальню, проследил, как я ныряю обратно под одеяло. Подоткнул края и, улыбнувшись, вышел. А я забылась тёмным вязким сном без пугающих сновидений.

* * *

Мне кажется, я не смогу. Моё сердце разобьётся, разорвётся от одной лишь мысли, что придётся оставить Эстеллу, что я не увижу её в течение неизвестного количества времени. Что моя дочь будет жить, есть, спать, играть без меня.

Я стараюсь держаться, не показывать своих чувств при Звёздочке, напоминаю себе постоянно, что многие женщины не проводят со своими детьми всё время. Работают, ведут хозяйство, а среди аристократок и вовсе не принято заниматься собственным ребёнком, особенно если есть няни и гувернантки. Но прежде я никуда не уезжала, даже не уходила далеко и теперь едва могу совладать со страхом и болью расставания. Тайя заверяет, что всё будет в порядке, что она всегда на связи и если обстоятельства сложатся наилучшим образом, то волчица сразу же привезёт Эстеллу ко мне.

Мы покидаем общину спустя два дня после появления Бевана, ранним утром, пока Звёздочка спит. Беван и Лиссет выводят меня из дома чуть ли не силой, потому что я не могу заставить себя отойти от детской кроватки, не могу насмотреться на такое любимое, беззаботное личико спящей дочери. И всю дорогу до империи тихо плачу по ночам.

Путь фактически через половину материка долог, однообразен. Едем в основном поездом с пересадками, и я теряю счёт дней, проведённых под монотонный стук колёс. Границу империи пересекаем по своим документам, не скрывая настоящих личностей, что немало меня удивляет, однако Беван в ответ на мой вопрос поясняет насмешливо, что нынче пограничные территории государства так размыты и не определены, что даже картографы вряд ли знают, где какую линию чертить. На документы никто и не смотрит толком – возможно, через полгода граница Эллорийской империи опять сдвинется, отпустив на свободу некогда завоёванную страну. Прибрежная Виатта, родина Катаринны, единственное королевство, сохраняющее лояльность благодаря брачному союзу с правящей династией, и единственное место, где можно безопасно въехать на территорию империи. Впрочем, контроль там строже и потому мы едем через север, через одну из добивающихся независимости стран, встревоженную, гудящую роем настороженных пчёл. Военные действия официально не ведутся, на всех углах плакаты с призывами сохранять спокойствие, не поддаваться на провокации и не вступать в отряды освободителей, чья деятельность объявлена вне закона. Некоторые плакаты разрисованы надписями «Долой тиранию императора!», «Мы – не рабы!» и пожеланиями, которые не пристало читать благовоспитанной леди. Наше путешествие до старой территории самой империи обходится без эксцессов, но я впервые испытываю облегчение, что Эстелла осталась в общине, вдали от этого хаоса и хрупкого иллюзорного перемирия.

Жизнь на старых территориях ровнее, привычнее. Чем дальше граница, тем сильнее ощущение, будто ничего и не происходит, будто всё течёт по-прежнему. Эллорана прекрасна в горделивом своём великолепии, в превосходстве над прочим миром, над другими городами и странами. Столица безмятежно сияет огнями, окутанная сгущающимися вечерними сумерками. И я удивляюсь неизменности её, внешней невозмутимости. Удивляюсь, что я всё же вернулась, хотя мне казалось порой, что я больше никогда не приеду в империю. Удивляюсь блеску вывесок и витрин, запруженным автомобилями и дымкой выхлопных газов дорогам, спешащим по своим делам людям. Замечаю рассеянно, что женские юбки и стрижки стали короче. И замираю на мгновение, осознав заново мысль, что Дрэйк где-то здесь, в городе.

Нас более не разделяют многие мили, страны и дороги.

Но между нами разлука, неизбежные перемены.

Часто ли Дрэйк вспоминал обо мне? Привязку не разорвать, однако вдруг Беван прав и Рейнхарт сумел убедить Дрэйка в необходимости избавиться от «болезни», несмотря на невозможность «исцеления»?

И я знаю, что Нордан тоже в столице. Не могу объяснить, откуда взялась уверенность эта. Она просто есть, согревает сердце теплом надежды.

Он рядом. Ждёт меня.

От вокзала мы поехали на такси. Беван без колебаний назвал водителю адрес, и автомобиль привёз нас на тихую, освещённую фонарями улицу с двухэтажными домами по обеим сторонам, без оград и палисадников. Остановился перед одним, с тёмными окнами.

– И что у нас тут? – уточнила Лиссет настороженно.

Беван расплатился с таксистом, поднялся по ступенькам крыльца, провёл по верхней части дверной рамы.

– Дом одного моего старинного приятеля. В столицу он прилетает осенью. Любит тепло и потому предпочитает зимовать в империи, а в остальное время разрешает своим закадычным друзьям пользоваться домом, – мужчина извлёк из-за рамы ключ, отпер замок и открыл входную дверь.

– Прилетает? – повторила лисица, не выказав, впрочем, большого удивления.

– Прилетает.

– Понятно. А мы там, случаем, ни на каких его других закадычных друзей не нарвёмся? Я бы не хотела делить жилплощадь с кем-то ещё из когорты твоих приятелей-собутыльников.

– Ключ был в тайнике. Значит, пока мы тут единственные постояльцы.

– Какой, однако, оригинальный тайник!

– Ключ зачарован так, что найти его может только ограниченный круг лиц и морд, – Беван шагнул внутрь и, обернувшись, поманил нас. – Заканчивай ёрничать, Лиса.

Вслед за мужчиной мы вошли в дом. Он небольшой, тем более по сравнению с прежним особняком: на первом этаже кухня, гостиная и столовая, на втором три спальни. Беван великодушно уступил нам право выбора комнаты, но я слишком устала с дороги и заняла первую попавшуюся, предоставив друзьям спорить и дальше. Поставила свой саквояж на пол, наскоро стянула белую ткань с мебели, сняла шляпку, туфли и жакет от дорожного костюма и, не раздеваясь полностью, упала на кровать. Ночами в пути я или плакала, думая о дочери, или видела кошмары. Мне не снился лабиринт и комната с гробом, но преследовали сны, в которых Эстеллу похищали или уничтожали всю общину вместе с моей малышкой. В которых я возвращалась в Эллорану и понимала с ужасом, что наша с Дрэйком привязка исчезла. В которых узнавала, что Нордана увезли на край света и мне никогда его не найти.

Я понимала, что кошмары эти – лишь игры моего подсознания, мои страхи, отражавшиеся во снах, вернувшиеся с нагрянувшими внезапно переменами. Возможно, когда ситуация прояснится, кошмары уйдут, как уже уходили прежде.

Я закрыла глаза, прислушиваясь к доносящимся из-за двери негромким голосам Бевана и Лиссет, непривычному рокоту проезжающих по улице автомобилей. Наверное, я сошла с ума. Оставила дочь, практически примчалась туда, откуда едва сбежала когда-то, где я рискую всем, что у меня есть. Но что, если меня не ждут? Если я действительно не смогу найти? Не смогу вернуть?..

…У моих ног плескалось море. Волна мягко касалась серой гальки и отступала с шорохом вкрадчивым, шепча что-то невнятно. Стальная гладь моря уходила к горизонту, к тонкой линии, разделяющей воду и бледное голубое небо, и между ними парили чайки, наполняя прозрачный воздух пронзительными криками.

Странно. Не лабиринт. Не комната с гробом.

Ощущение дыхания на моих волосах. Сердце замерло на мгновение и забилось быстрее.

– Я сплю? – мой голос тих.

– Спишь.

– Значит, это лишь сон?

– Сон. Мой. И твой. Сон, разделённый на двоих.

– Это действительно странно, – повторяю я вслух.

– Не страннее, чем существовать во снах постоянно.

– Ты же не исчезнешь, если я обернусь?

– Нет, котёнок. Когда расстояние слишком велико, удержать контакт тяжелее, но сейчас ты рядом…

Я обернулась резко, опасаясь, что всё же он исчезнет, растворится в новом кошмаре.

Нордан не исчез. Не изменился внешне, по крайней мере, во сне. Немного растрёпанные золотисто-каштановые волосы. Глаза, то небесно-синие, то льдисто-голубые, то серые, словно море за моей спиной. Губы чёткого очерка. Лёгкая щетина. И я порывисто обняла мужчину, ожидая каждую минуту, что он рассеется пустым миражом.

– Только не исчезай, – шепчу в отчаянии.

– Не исчезну. Больше не отпущу тебя. Никогда.

Чувствую, как руки Нордана обвились вокруг моего тела, прижали крепче к своему. Я понимаю, что это лишь сон, что всё не по-настоящему, что на самом деле я лежу в чужой кровати в чужом доме, а Нордан находится неизвестно где, но сейчас мне всё равно. Я чуть отстраняюсь, тянусь навстречу губам, поцелую, сумасшедшему, жадному, приправленному разочарованием. Мы оба измучены жаждой, желанием быть рядом, обладать друг другом. И оба остро осознаём невозможность оказаться сейчас вместе в реальном мире.

– У нас дочь.

– Я знаю.

– У неё твои глаза.

– Знаю. Я помню многие твои письма наизусть.

– Мои письма? – я отстранилась снова, всмотрелась удивлённо в лицо Нордана. – Но… как? Я же их не отправляла и…

– Иногда они тебе снились, – мужчина улыбнулся, погладил меня по волосам. – Ты хотела их отправить, но тебе всё время что-то мешало. И пока ты пыталась решить эти затруднения, я читал твои письма. Запоминал. И Эстеллу видел через твои сны. Наша девочка красавица. Представляешь, что будет лет через четырнадцать-пятнадцать?

– Я всё равно не понимаю… – как можно читать во сне письма, которые никогда не видел наяву?

– Я тоже не во всём разобрался. Но если в целом, то это следствие привязки. Находится в твоих снах сложнее, они короче, часто сменяются, прерываются пробуждением, и я не хотел лишний раз тревожить тебя.

– Значит, мои кошмары… Лабиринт, комната, гроб – это не совсем кошмары?

– Кошмары. Только не твои.

За узкой полосой галечного пляжа поднимались к небу сосны, поскрипывая на ветру кривыми стволами. И мне кажется, будто я ощущаю прикосновение ветра к волосам. Ощущаю родной аромат тумана, мха и лесных ягод. Знаю, что запах лишь иллюзия, моё воспоминание о нём.

И слёзы ненастоящие. Как и дорожки, которые они оставляют на моих щеках, и Нордан, продолжая улыбаться ласково, с тенью печали, стирает солёные капли с кожи.

Мне хочется расспросить о многом, рассказать столько всего, но слова кружатся каруселью, мелькают отдельными бесполезными фразами и у меня никак не получается выбрать что-то одно.

– Не плачь, Шель, – Нордан прижимается своим лбом к моему, усмехается ободряюще. – Ты же не предполагаешь, что теперь все наши свидания будут проходить исключительно во сне?

– Мне… мне страшно, – всхлип вырывается сам…

– …Шель?

Голос неожиданно зазвучал надо мной, однако спросонья я не сразу сообразила, что принадлежит он Лиссет. Открыла глаза, обнаружив себя лежащей на неразобранной постели, завернувшись в край покрывала. Лисица, взлохмаченная, в мятом платье, стояла возле кровати, глядя на меня вопросительно сверху вниз.

Я перевернулась на спину, поискала глазами кроватку Эстеллы. Сердце стукнуло глухо, тяжело, паника всколыхнулась, грозя затопить.

Звёздочки здесь нет. Она с Тайей в общине, и у моей дочери всё хорошо.

– Эсти?

– С Эсти всё в порядке, – ответила Лиссет.

– Ты уже связалась с Тай?

– Да. Отрапортовала, что мы наконец на месте и добрались без приключений. Ты ей напиши попозже.

– Боюсь, в ответ Тай придётся прислать минимум повесть о жизни Эсти, – я села. За неплотно задёрнутыми шторами светило солнце, гудели автомобили, настойчиво, раздражающе немного.

– Ты опять плакала? – нахмурилась вдруг лисица.

Я коснулась щеки, ощутив под подушечками пальцев не высохшую полностью дорожку от слёз.

– Сон… грустный был, – пробормотала я, стесняясь отчего-то признаться, что видела во сне Нордана.

Обнимала, готовая расплакаться от мысли, что не могу обнять его наяву.

Быстрые шаги по коридору, и в комнату стремительно вошёл Беван. В первое мгновение я даже не поняла сразу, что изменилось в мужчине, отметила лишь, что сегодня Беван не такой, каким был ещё накануне.

– О-о! – протянула Лиссет, обернувшись к мужчине. – Я чуть было не спросила, а ты кто?

Беван сбрил бороду. Заношенная, несвежая одежда паломника уступила место белой рубашке и светло-серым брюкам и пиджаку, не новым, но чистым.

– Полдень уже, а одна всё ещё в постели, в том время как у другой вид, будто с тяжёлого похмелья. Давайте, девушки, бодрее, веселее, не расслабляемся – лёгкая часть пути позади, а впереди нас ждут баррикады революции, – Беван улыбнулся широко, беззаботно. – Я там принёс немного еды на первое время, но с вас полноценный поход по магазинам, продуктовым в том числе. Мы с вами уже не в деревне, а в большом городе, где охотой и натуральным хозяйством не проживёшь. Ещё я разузнал последние сплетни о жизни Дрэйка, только, Шелли, боюсь, они тебе не понравятся.

– Сплетни о Дрэйке? – удивилась лисица. – Это что-то новенькое. О нём же никогда толком слухов не ходило.

Мужчина пожал плечами.

– Рассказывай, – попросила я тихо.

Нордан всегда был рядом, хотя я и не осознавала, не чувствовала незримого его присутствия. Но Дрэйку остался мир живых, мир, продолжающий существовать по своим правилам. Остался социум, светская жизнь, и если Дрэйк не отрёкся, не отступил от плана, то ему пришлось принять эти правила.

– Как я и говорил, Дрэйк по-прежнему в Эллоране, работает на братство вообще и на Рейнхарта в частности, вращается при дворе. Он переехал, сейчас снимает особняк в центре города, поближе к императорскому дворцу, – Беван отвернулся, с преувеличенным вниманием разглядывая комод. – И живёт там не один.

– Ну-у, – Лиссет посмотрела искоса на меня, – это естественно, ведь в богатом доме кроме хозяина живёт ещё и прислуга. Или Дрэйк с Рейнхартом нынче настолько не разлей вода, что и живут в одном доме?

– Нет, Лиса, холодно, – мужчина откашлялся. – Помните Хейзел Кэрт, вдовствующую графиню Марлан, одну из феечек Катаринны?

– Эту суч… нехорошую самку собаки? Ну, помним, положим. А что?

– Дрэйк живёт с Хейзел.

Меня словно ударили резко под дых, лишив воздуха, возможности размышлять ясно, говорить. Я только могу выброшенной на берег рыбой открывать и закрывать рот, пытаясь осмыслить принесённые Беваном новости.

– Хейзел что, промотала состояние покойного графа и подалась в содержанки? – уточнила лисица настороженно.

– Не похоже. Как заверил мой источник, а он вполне надёжен, по своим счетам Хейзел платит сама.

– Во имя праматери, но не поженились же они?!

– Нет. Однако в свете их считают любовниками и на всех мероприятиях они появляются вдвоём и под ручку. И это ещё не всё. Два года назад Хейзел родила мальчика. Не думаю, что он намного старше Эстеллы.

Умом я понимала, что я единственная женщина, способная подарить Дрэйку ребёнка, что даже если есть возможность обойти физический запрет на измену, то Дрэйк всё равно не может быть отцом малыша Хейзел. В конце концов, у него было множество женщин до меня, и ни одна из них не забеременела, а вопросы предохранения членов братства волновали в последнюю очередь, если вообще волновали. Я убедилась в этом на собственном опыте. И обычная женщина, не пара, не может забеременеть от них.

Понимала. Но ощущение второго удара не покидало.

Дрэйк живёт под одной крышей с Хейзел. Встречаются ли они за завтраком, как встречались мы? Улыбается ли он ей, говоря «Доброе утро»? Просыпаются ли они вместе, в одной постели?

Мы провели всего одну ночь в постели, втроём, ту самую, последнюю ночь перед побегом. И если я и Нордан действительно часто спали вместе, он обнимал меня, зарывшись носом в мои волосы, и я засыпала в его объятиях, то с Дрэйком у меня было лишь единственное утро после той ночи. Единственный раз, когда я проснулась рядом с ним.

– Сын Хейзел, он… – вымолвила я едва слышно.

– Отец его, понятное дело, не Дрэйк, – продолжил Беван. – Называют какого-то маркиза, а то и вовсе кого-то из наших, то есть из нелюдей. В любом случае имени сама Хейзел не упоминает, и никто пока официально ребёнка не признал. В связи с внезапным материнством графиня покинула ряды фей быстрого реагирования. С Дрэйком они съехались через несколько месяцев после нашего побега, когда Хейзел уже не смогла скрывать от окружающих своё интересное положение, а Дрэйк в спешном порядке менял место жительства. С тех пор они… кхм, их видят вместе.

То есть, вполне возможно, Хейзел уже была беременна, когда Нордан чуть не убил её за попытку покушения на мою жизнь? Впоследствии, вспоминая тот страшный ужин в императорском дворце, я не раз удивлялась, почему Нордан только ранил графиню? Немного ниже, и нож попал бы точно в сердце. Сомневаюсь, что мужчина промахнулся…

– Ребёнок… с ней? – знаю, среди знатных дам принято отсылать маленьких детей за город, вверяя заботам нянек и гувернанток.

– Да, – помедлив, ответил мужчина и добавил нерешительно: – Дрэйка даже замечали гуляющим с ним.

В редкие моменты я позволяла себе помечтать о нашей счастливой семейной жизни. Представляла домик у моря. Виноградник. Библиотеку. Нордана, играющего с Эстеллой, строящего вместе с нашей девочкой замки из песка. Но даже в мечтах я не вынуждала Дрэйка принимать Звёздочку как его родную дочь. Я отдавала себе отчёт, что для него Эстелла чужой ребёнок, дитя другого мужчины, пусть и связанного наравне с ним с одной женщиной.

И тем страннее, мучительнее осознавать, что Дрэйк мог заботиться о совершенно постороннем малыше. Гулять с ним, играть, даже испытывать к нему тёплые чувства сродни отцовским. Понимаю, что мальчик ни в чём не виноват, что ребёнок нуждается в любви, уходе и чтобы мама с папой были рядом, но одна мысль о подобном внимании моего мужчины к чужим детям разъедала разум и душу.

Если Дрэйк гуляет иногда с сыном Хейзел, означает ли это, что его и графиню связывает нечто большее, нежели совместное проживание и возможная постель?

– Знаешь, Бев, в своё время я меньше всего ожидала, что из всех знакомых мне собратьев именно ты первым заявишь о желании покинуть орден, – заговорила наконец Лиссет. – Тогда ты меня сильно удивил, ошеломил, можно сказать, и после я искренне полагала, что больше никто из вашего братства не сможет так меня впечатлить. Что ж, я ошиблась. Оказывается, нет предела совершенству, каким бы оно ни было.

– Такие новости лучше узнать заранее, чем потом выслушивать в пересказе светских кумушек.

– А мы собираемся выходить в свет?

– Собираемся. Я узнаю расписание мероприятий на ближайшую неделю и уточню, на каком должен появиться Дрэйк.

– С Хейзел?

– Ради Кары, Шелли, – повернулся Беван ко мне, – скажи ты ей, что не боишься какой-то там помеси элитной куртизанки с наёмным убийцей.

– Эм-м, ты хоть догадываешься, что ляпнул-то?

– А что я ляпнул?

– Всё в порядке, – я поднялась с постели, расправила юбку, скрывая за неловкими движениями дрожь рук и чувство опустошения. – Я не для того оставила Эсти и вернулась в империю, чтобы пасовать при первых же трудностях. Если Дрэйк решил жить вместе с Хейзел, значит, так надо. Я не собираюсь делать какие-либо выводы, пока сама не поговорю с Дрэйком.

– Вот как надо в своего мужчину верить, а не начинать сразу верещать: «Да как он мог, кобель такой-растакой», – нравоучительно заявил Беван лисице, достал из внутреннего кармана пиджака свёрнутые в трубочку купюры и протянул Лиссет. – Это вам на провизию и тряпки. Учимся пользоваться наличкой, девушки.

– И откуда у тебя деньги? – лисица повертела купюры в руке. – Или хозяина дома ограбил?

– Он здесь деньги и ценности не хранит. А эти из моей заначки.

– Разве братство не перекрыло тебе доступ к его счетам?

– Перекрыло. Но мир не только на банках держится, дорогая Лиса. Прошвырнитесь по магазинам, купите себе красивые платья для выхода. Шелли, выбери что-нибудь сногсшибательное, чтобы милого своего впечатлить. Хочу полюбоваться на физиономию Дрэйка, когда он тебя увидит.

– Мне кажется, это слишком рискованно – вот так сразу заявлять о себе.

– Наоборот, так и надо. Пусть все видят и знают, что мы вернулись. Я и Вэйду в Атрию написал, что не почил в придорожной канаве вопреки чаяниям старших, и Дрэйк, если Айшель по-прежнему для него важна, постарается сделать всё, чтобы защитить её, и о дружбе Айшель с наследницей не стоит забывать. Связи, особенно в столь высоких кругах, лишними не бывают. Даже если старшие с Рейнхартом во главе захотят нас убрать, избавиться по-тихому уже не выйдет, а если громко, то будет слишком напоказ, с оглаской, замять которую при нынешних обстоятельствах не получится.

– У меня от твоей бурной деятельности голова кругом, – призналась Лиссет.

– Кофейку выпей, авось полегчает, – Беван подмигнул мне и вывел лисицу из комнаты.

Я закрыла за друзьями дверь, подошла к окну. Раздвинула синие шторы, открыла оконные створки, с некоторым удивлением осознавая, что внизу тянутся тротуар с прохожими и проезжая часть с автомобилями, а с другой стороны улицы смотрят проёмами похожие дома, что лесной покой общины остался где-то далеко-далеко, словно в ином, сказочном немного мире. И там осталась моя Звёздочка.

Я наклонилась к саквояжу, перебрала содержимое, извлекая с самого дна перевязанную ленточкой стопку писем. Исписанные с обеих сторон листки, моменты и отрезы моей жизни, чувства и мысли, застывшие ровными строками. Не уверена, что прежде решилась бы показать Нордану все без исключения, но теперь, когда я знаю, что он видел, читал многие из них, я готова отдать мужчине всю пачку целиком, лишь бы сделать это в реальном мире, не во сне.

И познакомить Нордана с нашей дочерью. Наяву.

* * *

Несмотря на хрупкий, неверный мир, несмотря на рассыпающиеся границы империи, нестабильность и напряжённое ожидание неведомого будущего, светская жизнь Эллораны кипит неизменно, словно вращаясь сама по себе, отдельно от происходящего за пределами круга высшей знати. Каждый день то в одном, то в другом особняке проходят музыкальные вечера, балы, званые ужины, собираются кружки по интересам. Но Дрэйк верен себе, принимает не всякое приглашение и посещает лишь собрания важные, значимые, часто связанные с визитом членов императорской семьи. И по какой-то прихоти богов ли, случая ли, однако ближайшим мероприятием, на котором ожидали лорда Дрэйка со спутницей, оказывается бал в императорском дворце. Не именины наследницы престола, но просто бал без какой-либо веской причины. Впрочем, как объяснил Беван, праздничные вечера во дворце императора и раньше проводились постоянно, а нынче и вовсе стабильно раз в неделю-две. Поддерживали иллюзию прежнего порядка, видимость исчезающего величия Эллорийской империи.

Пять дней до бала.

Пять мучительных дней, разрываемых желанием ускорить ход времени, кажущегося слишком медленным, ленивым, и страхом перед приближающимся часом встречи.

Ночами я ждала другого свидания.

Ждала и не дожидалась.

Снилась или всякая ерунда, или по пробуждению я не могла вспомнить даже общей картины сна. Иногда во сне я скиталась в неведомых далях, ища и не находя Нордана. Иногда звала, но лишь тьма и пустота были мне ответом.

Днём я писала письма Тайе, справляясь о дочери. Заново осваивалась в городе. Ходила с Лиссет по магазинам, изучая последние изменения в моде. Беван не сказал, куда переехал Дрэйк, хотя я не сомневалась, что ему-то известен новый адрес. И я не спрашивала, боясь сорваться. Знай я адрес, могла бы приехать. Наверняка не застала бы Дрэйка дома, даже не нашла бы в себе сил постучать или позвонить в дверь. Или застала бы, но увидела нечто, для моих глаз не предназначенное. А я не представляла, как жить, когда одна половина сердца заледенела, а другая оказалась бы вдруг разбитой.

Почти три года жизни среди оборотней сделали своё дело – тройная привязка давно перестала казаться мне чем-то неправильным, диким, аморальным. Я свыклась с мыслью об обоих мужчинах, одинаково дорогих, важных мне, но в городе, глядя на пары на улицах, я вновь задумалась поневоле о нашем будущем, о тех, кто не поймёт и осудит. О том, как я представлю мужчин родителям, и что мама с папой скажут. Двое мужчин, одна дочь и никакого намёка на брачные узы, не считая кольца Нордана, которое я носила, снимая только изредка, по необходимости.

И думала всё чаще, что, возможно, со временем Дрэйк действительно мог решить, что не готов делить свою женщину с другим.

В день бала Беван подтвердил, что род Дарро тот самый, к которому принадлежала когда-то Дайана, и показал вырезку из газеты. Статья о благотворительном приёме в поместье Дарро, полная напыщенных, пафосных фраз, и небольшая чёрно-белая фотография. Я долго рассматривала не очень качественный групповой снимок и, кажется, ещё дольше вглядывалась в хрупкую девичью фигурку, затерявшуюся почти среди остальных запечатлённых на фотографии.

Миниатюрный портрет Дайаны, что Дрэйк годы и века берёг в медальоне, я видела лишь раз и потому не особо хорошо запомнила. Но общие черты есть. Тёмные волосы, точного оттенка которых не определить по снимку. Прелестное юное лицо, и даже несчастная вымученная гримаска не портила нежной, робкой красоты только-только распустившегося цветка.

Леди Вивиан Дарро. Девушка, не подозревающая, каким образом и для каких целей братство намерено её использовать.

Беван рассказал, что из всей семьи Дарро ордену нужна именно Вивиан, что мать молодой леди заключила сделку с братством и что Вэйдалл создаёт иллюзию ухаживаний за девушкой, в перспективе собираясь привезти её в империю. Правда, добавил Беван насмешливо, у Вэйдалла возникли некоторые проблемы, вернее, одна белокурая проблема и поэтому в ближайшее время мы можем не опасаться внезапного приезда леди Дарро в Эллорану. И я, признаться, вздохнула с облегчением. Несмотря на привязку, несмотря на чувства, пусть бы даже и прошлые, Дрэйка ко мне, я не представляла, как может отреагировать он, увидев девушку, похожую на его давно погибшую невесту. Как вообще можно отреагировать на нечто подобное. И план братства по использованию леди Вивиан подтверждал, что едва ли Дрэйка и Хейзел могло связывать что-то серьёзное.

Во дворец едем на нанятом Беваном автомобиле с водителем. Для меня день прошёл в суете тревожной, нервной, перемежающейся подготовкой к выходу и балансировкой на тонкой грани между показным спокойствием и попытками сорваться на крик из-за любой мелочи. Я и жажду встречи с Дрэйком, и боюсь. В Нордане я уверена, хотя и понимаю, что поменяйся мужчины ролями, и ситуация сложилась бы совершенно иначе. Кто знает, как Нордан провёл бы этот срок, не окажись он в ловушке сна?

На площади перед дворцом меньше зевак и фотографов, но плотнее оцепление. Впрочем, несмотря на рассылаемые регулярно приглашения на балы, без которых посещение любого светского мероприятия считается немыслимым, на территорию по-прежнему пропускают беспрепятственно. На неискушённый взгляд. Беван же мгновенно подмечает наличие магической защиты, указывает нам с Лиссет на амулеты, развешанные на арке ворот, входе в сам дворец и укрытые в кронах деревьев, тянущихся по обеим сторонам подъездной аллеи.

– Интересно, и на какие средства оплачиваются частые балы и услуги колдунов? – вполголоса удивилась Лиссет.

– Как обычно – налогоплательщиков.

Подобно Эллоране, дворец не изменился. Величественное белое здание, декоративные башенки по углам синей крыши, длинная, ведущая к парадному входу лестница. Негромкая музыка и люди, поднимающиеся по покрытым алой ковровой дорожкой ступенькам. Когда-то от красоты дворца захватывало дух, и я видела перед собой ожившую вдруг сказку, сбывшуюся неожиданно мечту. Дворец, бал, Дрэйк рядом, трепет и восхищение дебютантки. Сегодня я смотрела на холодный, заслоняющий вечернее небо фасад, равнодушные профили кариатид, позолоченный герб правящей династии – двуглавый, свернувшийся тугими кольцами змей, – и ощущала остро, что это тюрьма. И колдуны, стоящие при входе наравне с лакеями и гвардейцами, проверяющие каждого гостя, словно бдительные стражники, лишь усиливали странную эту ассоциацию. Нас, как и других прибывающих, попросили остановиться и человек в чёрном, застёгнутом наглухо костюме обошёл нас кругом, бормоча что-то неразборчивое себе под нос и встряхивая непонятным предметом на длинной ручке, более всего похожим на детскую трещотку. Мы с Лиссет наблюдали за действиями колдуна настороженно, Беван – насмешливо. Умолкнув, человек сделал знак гвардейцам и те развели скрещенные перед нами пики, пропуская.

– Это что такое было? – шёпотом уточнила лисица, когда мы, миновав портик и охрану, направились по короткой галерее к бальному залу.

– Проверяли, не пронесли ли мы с собой что недозволенное, не имеем ли намерений каких нехороших в отношении монархов, – объяснил Беван.

– Лучше бы приглашения проверяли.

– Приглашения – дань элементарной вежливости. Да и если оно не именное, то подделать его особого труда не составит, тем более при наличии образца.

Галерея с колоннами, широкая, освещённая люстрами, отчего-то кажется тюремным коридором, с дверями камер по обеим сторонам, и люди идут неторопливо, словно не замечая ни темниц, ни томящихся в них узников.

Тот же огромный зал с окнами, выходящими на реку. Те же три пустых кресла на возвышении под красным бархатом. И гости будто те же, что и тогда, разве что женщины одеты немного иначе. Только теперь собравшиеся не пугают меня, но кажутся лишними, мешающимися. Музыка и голоса не позволяют сосредоточиться, разложить ощущения, как нитки для вышивания, по цветам. И всё же я, держась крепко за руку Бевана, опускаю ресницы, разбираю упрямо чувства-мотки, вычленяя нужный.

– Он здесь, – произнесла я наконец.

– Кто – Дрэйк? – спросил Беван. – Должен быть.

– Нет. Норд. Не в этом зале, а где-то во дворце, – и мне по-прежнему трудно объяснить, откуда приходит знание это, непоколебимая уверенность.

– То есть всё это время он так и был здесь? И его никуда не перевозили? Или Дрэйк хорошо выполняет свою работу, или Рейнхарт всякий страх потерял.

– А смысл его перевозить, если, как ты говорил, Рейнхарт не уезжает из империи? Так хоть практически перед глазами, – возразила Лиссет.

Небольшой круг по залу. Беван между нами, словно повелитель страны за Восточными горами, в окружении любимых цветочков своего гарема. Лисица всматривалась в лица, хмурилась иногда, Беван улыбался беззаботно, даже кивал кому-то, словно мы прибыли на бал по личному приглашению императорской семьи, словно нет прошедших трёх лет, словно мужчина не умер ради ухода из братства. По нам скользили взглядами равнодушными, удивлёнными, недоверчивыми, но не подходили, не спрашивали, не уточняли. Едва ли кто-то помнил меня, однако Лиссет наверняка знали многие и уж тем более не забыли бывшего собрата.

Новое ощущение вплелось аккуратно, легло рыжей нитью, наполнило лёгкие ароматом сандала и лета. Я вздохнула глубоко, дёрнула Бевана за рукав фрака, вынуждая остановиться. Лисица поморщилась с досадой, я же ждала, отмечая, как стихли вокруг нас шепотки, как расступились находившиеся рядом гости.

Тревожно. Страшно до дрожи, до холода по спине. Вдруг я действительно больше ничего для него не значу? И если так, то смогу ли отпустить, как отпустил он когда-то? Хватит ли сил смириться с подобным исходом или я слишком слаба для такого великодушного шага?

Запах усилился, окутывая жарким облаком, и я, отпустив руку Бевана, обернулась. Улыбнулась, встречаясь с взглядом карих, расчерченных огненными всполохами глаз.

Глава 3

Между нами четыре шага. Отрез отполированного до блеска паркета. Горячий воздух, впитывающий родной аромат. И разлука чёрной трещиной.

Элегантный фрак. Перстень братства на указательном пальце правой руки. Тёмно-каштановые волосы немного отросли, но всё равно тщательно зачёсаны. В глазах недоверчивое, настороженное изумление, какое, должно быть, возникает, когда вместо ожидаемого привидения видишь живого человека, и тень неясная, мне непонятная. Я могу лишь догадываться, какой была бы наша встреча наедине, однако сейчас вокруг люди, наблюдающие пристально, заинтересованно. И Хейзел, рассматривающая меня почему-то без особого удивления.

– Где страстные объятия и слёзы радости? – спросил Беван шёпотом, и Лиссет пихнула его локтём под ребро.

– Я вас оставлю, – заметила Хейзел спокойно и, высвободив руку из-под локтя Дрэйка, отошла, шурша по паркету краем длинного чёрного платья.

– А мы тут рядышком постоим и сделаем вид, будто вас не слышим, – добавила лисица и потянула Бевана, вынуждая повернуться спиной к нам.

С трудом заставляю себя стоять неподвижно, только смотрю на Дрэйка, ищу знакомые и новые черты. И вижу, как мужчина столь же внимательно, недоверчиво вглядывается в меня. Сильно ли я изменилась? Зеркало показывало обычную меня: тёмно-каштановые, сейчас уложенные волнами волосы, карие глаза миндалевидного разреза, прямой нос. Линии тела смягчились немного, наконец отбросив задержавшуюся подростковую угловатость. Грудь и бёдра округлились чуть, хотя и не так сильно, как мне хотелось бы. Бежевое, телесного оттенка платье с завышенной талией и декольте не столь глубоким, в отличие от наряда графини. Быть может, и впрямь стоило по совету Бевана выбрать более откровенное платье? В конце концов, ему виднее, что нравится мужчинам.

– Айшель, – три шага мне навстречу.

– Дрэйк, – мой шажок ответом.

Замираем одновременно, наткнувшись на невидимую стену чужих взглядов, чужого интереса, вставшую между нами барьером.

– Ты вернулась, – по крайней мере, так мы можем говорить, не боясь быть услышанными никем, кроме обладателей острого слуха.

– Вернулась. За тобой, за ним. За вами обоими.

Я могу прикоснуться к Нордану лишь во сне, зная, что каждое прикосновение только иллюзия.

Могу прикоснуться к Дрэйку в реальности, но знаю, что нельзя, что на нас смотрят.

Могу лишь мечтать о настоящем прикосновении к обоим, пусть даже и самом невинном, простом.

– Это опасно. Не знаю, чего мне хочется больше – обнять тебя или свернуть шею Бевану. Это же его инициатива, не так ли?

Пламя вспыхивает язычками и гаснет, и я вновь, как прежде, заворожена причудливым его танцем. По телу разливается напряжение от невозможности преодолеть барьер, ничтожное расстояние в одну ладонь, что разделяло нас.

– А что сразу Беван? – в голосе бывшего собрата наигранная обида. – Тебе тут надо оправдываться. Почему, например, ты живёшь с другой женщиной и воспитываешь чужого ребёнка? Благородство, милосердие и помощь ближним своим дело хорошее, конечно, но это уже, по-моему, чересчур.

Музыка смолкла, беседы стихли. В наступившей тишине громко, торжественно объявили Её императорское величество Катаринну, Её императорское высочество Валерию и лорда Рейнхарта со спутницей, госпожой Веледой Ритт. Гости расступились послушно, Беван оттеснил меня назад. Я почувствовала, как, пользуясь лёгкой сутолокой, Дрэйк коснулся моей обнажённой руки, провёл горячими пальцами вверх от локтя, вызывая дрожь мучительно-сладкую, мимолётную. Я же повернулась лицом к центру зала, присела в глубоком реверансе, опустив низко голову, ощущая, как тает аромат сандала. Перед нами столь же почтительно склонившиеся пред императорской семьёй люди, которых – и о том известно всем – шествующие к трону правители не удостаивают и взглядом. Но чуть позже кто-то обязательно сообщит Рейнхарту о возвращении Бевана и, скорее всего, расскажет и о спутницах. Беван настаивал, что теперь всё изменилось, что это они должны бояться и скрываться, а не мы, что мы-то как раз в своём праве, но я не могу избавиться от скребущего изнутри липкого страха разоблачения, ужаса, возникающего от мысли, что Рейнхарт рядом.

Шорох вокруг, шаги, новые шепотки нарастающей волной. В мою руку ткнулось что-то мокрое, громко сопящее, едва не опрокинув меня на пол. Я сильно пошатнулась и удержалась только благодаря Бевану, подхватившему меня под локоть. Подняла голову и увидела перед собой пару алых глаз, смотревших на меня с радостью чистой, искренней.

– Дирг побери, ручное чудовище наследницы я и не учёл, – с досадой пробормотал Беван, помогая мне выпрямиться.

– Пушок?

Удивительно, но двуглавого пса позвала не Валерия. Катаринна с дочерью ещё шли к трону в дальнем конце зала, Рейнхарт следовал за дамами императорской семьи, а к нам и Пушку приближалась незнакомая мне высокая светловолосая девушка.

И чем ближе подходила к нам незнакомка, тем более застывшим делался взгляд зелёных глаз её, окаменевшим – лицо, словно на сей раз она увидела живого человека вместо бестелесного духа. И смотрела девушка не на меня и даже не на Лиссет – на Бевана между нами.

– Не бойтесь, он не укусит, – заверила незнакомка, остановившись подле Пушка. С заметным усилием перевела взгляд с Бевана на меня, улыбнулась вежливо. Черты лица смягчились, но удивление, напряжение по-прежнему угадывались в светлой зелени глаз, затенённых длинными ресницами.

– Я знаю, – я погладила правую голову, почесала за ухом левую.

– Значит, вы уже бывали при дворе?

– Да, почти три года назад. Мне была оказана высокая честь стать компаньонкой Её императорского величества, хотя и, увы, в течение недолгого времени, – я говорила спокойно, ровно. Запах истаял, подсказывая, что Дрэйк ушёл.

– Как интересно, – девушка смотрела лишь на меня, игнорируя старательно Бевана. – А вы?..

Помню точно, что прежде не видела её среди фрейлин наследниц, во всяком случае, среди известных мне. Да и у девушки без титула и уважаемого рода за спиной нет шансов войти в круг приближённых к Валерии.

Себя я в расчёт не брала. Если бы не Пушок, то едва ли наследница обратила бы на меня внимание.

– Леди Айшель Ориони, – смысла скрывать имя больше нет. И ныне лучше обозначать свой статус, подчёркивать аристократическое происхождение, каким бы оно ни было.

– Госпожа Веледа Ритт. Я секретарь лорда Рейнхарта.

Члены братства стали нанимать секретарей? И водить служащих на императорский бал?

– Простите, госпожа Ритт, – вмешался вдруг Беван, – мы с вами, случайно, нигде раньше не встречались?

– Нет, не думаю, – Веледа всё же удостоила мужчину взглядом быстрым, подчёркнуто равнодушным.

Слишком быстрым. Равнодушным до откровенной наигранности.

Врёт. Бевана девушка знала, но явно не ожидала увидеть. Не здесь и не сейчас.

Бывшая возлюбленная? Или, того хуже, случайная любовница на одну ночь, запомнившая своего партнёра, но не задержавшаяся в памяти самого мужчины?

– Вы уверены?

– Да. Рада была познакомиться, леди Ориони. Прошу прощения, – Веледа повернулась, собираясь уйти. – Пушок, ко мне.

Левая голова вновь ткнулась носом в мою ладонь, и пёс потрусил послушно за девушкой. Люди расступились, держась подальше от Пушка.

– Разве эту жуткую псину не интересовали только два человека: хозяйка и ты? – заговорила Лиссет.

– Все мы меняемся, – повторила я слова Бевана. – Похоже, даже двуглавых псов не минует участь эта.

– Э-эх-х, мужики-и, – протянула лисица. – Все вы одним де… одинаковы. В верности до гроба клянётесь, кружева плетёте и на уши вешаете, а чуть отъедешь куда и на горизонте забрезжит мордашка посмазливее да помоложе, так вас уже и след простыл.

Беван же провожал пристальным взглядом прямую удаляющуюся спину, остриженные по плечи светлые волосы.

– Ты её знаешь? – спросила я тихо.

– Она кажется знакомой, но я не могу вспомнить, где и когда её видел. И её запах…

– Что с её запахом? – насторожилась мгновенно Лиссет. – Я ничего подозрительного не почуяла.

– Он… – мужчина умолк, качнул головой. – Нет, это невозможно.

– Что именно?

– Ничего, – Беван повернулся к императорской семье, занявшей свои места, – кресло посередине осталось пустующим, – улыбнулся широко, с непонятным мне издевательским торжеством и, будто старому приятелю, помахал рукой Рейнхарту, вставшему подле Катаринны.

С такого расстояния я не могла рассмотреть выражения лица старшего собрата, но подозревала справедливо, что радости от возвращения покинувшего круг Рейхарт не испытал.

– Ох, Бев, нарываешься ты, – заметила лисица предостерегающе. – И мы с тобой за компанию.

Пушок улёгся у ног хозяйки, Веледа приблизилась к Рейнхарту, сказала ему что-то и удалилась почти бегом, сразу затерявшись среди гостей. По знаку императрицы снова заиграл оркестр, собравшиеся вернулись к беседам и ленивому променаду по залу. Похоже, представление каждого гостя монархам больше не входило в обязательную программу бала.

– Вы тут погуляйте немного, Дрэйка отловите, а я отойду на пять минут, – произнёс Беван и, прежде чем Лиссет успела возразить, ушёл.

– Какого… – начала лисица возмущённо, но я взяла подругу под локоть, потянула в другую сторону.

– Пусть идёт. Ничего с нами не случится за несколько минут, – и в зале полно людей. Где-то здесь Дрэйк, и Пушок меня не забыл.

– Ладно. Давай поищем столы с закуской.

Мне сгодятся и столы. Знаю, что Нордан скрыт в недрах дворца, и едва сдерживаю желание броситься на его поиски. Останавливает не необходимость быть сейчас в этом зале, но трезвая мысль, что, где бы ни спрятали Нордана, вряд ли туда можно проникнуть легко и беспрепятственно. Дворец слишком велик, чтобы я могла найти мужчину, ведомая лишь интуицией, смутным осознанием.

Я хочу увидеть Дрэйка, хочу поговорить с ним без свидетелей, без чужих жадных глаз и ушей. Хочу понять, что произошло за эти годы с ним, с нами. И я так и не сказала, что люблю его. Нордану призналась, а Дрэйку не смогла.

С Норданом мне легче, хотя до сих пор не могу объяснить почему.

Кажется, в прошлый раз столов было больше. И блюд тоже.

– Всё-таки поиздержались, – Лиссет оглядела критично содержимое тарелок, подцепила двумя пальчиками маленькую розовую креветку. Прожевала задумчиво. – Зато Виатта, поди, уже озолотилась на таможенных пошлинах, учитывая, что безопасно ввозить что-либо в империю можно только через границу с ней.

– Леди Ориони.

– Те же и стол, акт второй, – пробормотала лисица, и мы обернулись к подошедшей Хейзел.

Мне странно слышать из уст графини обращение «леди Ориони», официально-сдержанное, вежливое, без лишних ноток и двусмысленностей. Странно видеть Хейзел, в спокойном, самую каплю любопытном взгляде которой нет той высокомерной, презрительной девушки, что осталась в моей памяти.

– Где ваш кавалер, графиня? – уточнила невинно Лиссет.

– Дрэйк к тебе не подойдёт, – ответила Хейзел, обращаясь ко мне. – Не здесь и не при этих людях.

– А тебе разве можно? – вслед за графиней лисица перешла на «ты», добавила язвительности в голос.

– Никто не ждёт, что пассия нынешняя будет кидаться с дружескими объятиями на пассию бывшую, – уголки губ Хейзел дрогнули в усмешке. – Поэтому за нами наблюдают, но не столь пристально, как наблюдали бы за твоей беседой с Дрэйком.

Понимаю, что графиня права, однако ощущаю укол в сердце.

Пассия нынешняя. Бывшая.

Разве могли его глаза соврать?

– Ты у нас, посмотрю, неплохо устроилась: нынешняя пассия Дрэйка, живёшь с ним, в свет выходишь, – перечислила Лиссет. – И о ребёнке твоём мы наслышаны, так что можешь не стараться и не хвастаться, рассказывая, как тебе повезло и как ты отхватила всё лучшее.

– И не собиралась. Но мне действительно повезло. После вашего бегства я оказалась в трудном положении: беременная и в немилости у императрицы, – графиня улыбнулась грустно. – Катаринна не особенно благоволит тем своим дамам, которые имели неосторожность забеременеть, будучи у неё на службе.

– Об этом, в общем-то, известно, – пожала плечами лисица. – Оно и понятно – как использовать фей по… м-м, назовём это прямыми профессиональными обязанностями, если фея в интересном положении? Меня только удивляет, почему ты не решила возникшую проблему традиционным способом? Среди дам Катаринны это в порядке вещей.

– Я не захотела. Передумала в последний момент, уже сидя в приёмной у врача, и после так и сказала императрице, что решила оставить ребёнка. Вскоре я получила задание, обозначенное как моё последнее. Догадываетесь, какое?

– Убить меня во время того ужина во дворце три года назад, – прошептала я.

– Ранить, – поправила Хейзел. – О твоём убийстве не шло и речи, приказ был чёткий и ясный – только ранить. Нордан и Дрэйк сидели рядом с тобой, и уже тогда я заподозрила, что с заданием не всё ладно. Даже с учётом того, что меня убедили в бездействии Дрэйка, риск был слишком велик. Рядом с тобой ещё оставался Нордан, и не стоило ожидать, что он вовремя отвернётся – я видела, как он ухаживал за тобой, как внимательно следил за остальными присутствующими, и это его «моя женщина». До сих пор не понимаю, почему он не убил меня. Промахнулся? Вряд ли. Позже я узнала, что Катаринна и Рейнхарт решили завалить двух оленей одной стрелой. Рейнхарту нужна была проверка для Дрэйка и отвлекающий манёвр для Нордана, а Катаринне – кусок пушечного мяса и возможность избавиться от дамы, пренебрёгшей негласным правилом. Знали, что Нордан может убить меня только за попытку причинить тебе вред, – графиня вздохнула, перебирая рассеянно чёрные складки на юбке. – Будь я замужем, или при женихе, или хотя бы имей надёжного покровителя, то ситуация, возможно, сложилась бы иначе, но у меня не было ни того, ни другого, ни даже третьего, и потому меня без малейших сожалений пустили в расход. Дальше стало хуже. Меня ожидала ссылка в деревню без возможности вернуться когда-нибудь ко двору и жизнь фактически в нищете, потому что за невыполненное задание наша добрая императрица собиралась лишить меня состояния, оставив жалкие крохи, – сама-то я из семьи небогатой и неродовитой и почти всем обязана Катаринне. Дрэйк внезапно вступился за меня, заявил, что с некоторых пор нас связывают близкие и тёплые отношения, что он готов позаботиться обо мне и ребёнке и что его не волнует, кто отец моего сына. Странно, но Рейнхарт поддержал его, и Катаринна вынужденно оставила меня в покое, не тронув мои деньги. Правда, с частью недвижимости пришлось расстаться, надо же как-то возместить короне ущерб от моего вопиющего неповиновения и неточной руки мятежного Нордана. Мы с Дрэйком заключили соглашение: он защищает меня и моего ребёнка от императрицы, от других мужчин, желающих воспользоваться моим уязвимым положением, от света с его ядовитыми языками, а я обеспечиваю Дрэйку видимость его занятости конкретной дамой. Мы живём в одном доме, но спим в разных спальнях, более того, Дрэйку не интересны другие женщины, ни в качестве постоянной любовницы, ни одноразовой, а о его пренебрежении публичными домами было известно и раньше. Хотя, не скрою, первое время, особенно когда я не могла посещать балы, ему многие оказывали весьма недвусмысленные знаки внимания.

– Печальная история, но от нас-то ты чего хочешь? Чтобы мы дружно порадовались, что все эти годы ты, сил не жалея, стояла на страже чести Дрэйка?

– Я подумала, что Айшель будет интересно узнать, как обстояли дела в её отсутствие. И потому что, – Хейзел шагнул вдруг ко мне, понизила голос до едва слышного шёпота, – он ждёт тебя на втором балконе через полчаса, – и отстранилась сразу, улыбнулась вновь вежливо. Кивнула мне и Лиссет и отошла.

– Ты ей веришь?

– Нет. Не знаю.

Я верю моим близким, тем, кого люблю, кто дорог мне. Но Хейзел я не знала, ни тогда, ни сейчас. История графини действительно печальна, страшно оказаться вышвырнутой за дверь, словно надоевший домашний питомец, страшно остаться без средств к существованию, быть преданной своей правительницей и всё за отказ сделать аборт, убить по первому требованию крошечную, несформированную ещё жизнь в себе. Странно, что Катаринна, сама прошедшая через неудачные беременности и тяжёлые роды, столь нетерпимо относится к будущему материнству среди своих дам.

Не знаю, как принимать эту новую графиню, сочувствовать ей или искать подвоха в её словах, действиях. Остаётся надеяться лишь, что Дрэйк, как и Беван, понимает, что делает.

* * *

Веледа

Семьдесят девять лет.

Целая человеческая жизнь.

Я шла через зал, едва ли не расталкивая попадающихся мне на пути людей, ни с кем не здороваясь и не отвечая на приветствия знакомых, с трудом соображая, куда и зачем я иду. Всё равно куда, только бы подальше от яркой, слепящей толпы, от удивлённых, непонимающих, возмущённых взглядов.

Подальше от него.

Одинокая песчинка момента, затерявшегося в неподвижных водах небытия. За гранью не существовало времени в привычном понимании, и я не могла сказать точно, когда именно встретила его.

Безликая серая тень, подобная множеству других. Подобная мне – с той лишь разницей, что я только временный постоялец и однажды вернусь обратно в мир живых. Вернусь к жизни, солнцу, беззаботному смеху.

Эта тень ничем не отличалась от тех, кто готовился исчезнуть в долинах мира мёртвых. И я до сих пор не могла понять, как заметила его, как выделила среди прочих. Интуиция? Странный, непостижимый зов? Я узнала его, хотя души действительно фактически безлики и в похожих очертаниях эфемерных тел их с трудом можно угадать, кто перед тобой – мужчина или женщина – и каким, кем он был при жизни.

Осознание словно вспышка, мгновенное понимание – это он. И ледяная в своей безысходности мысль – раз он здесь, значит, умер. Никто не может попасть за грань живым. Я сама ни жива, ни мертва, почти что труп с возможностью воскрешения.

И он же член ордена бессмертных, как, ну как он мог умереть?!

По пробуждению узнала – умер. Предал братство, покинул круг. Все собратья почувствовали изменения, падение общего уровня силы, а уйти из магического круга можно лишь прямиком в объятия смерти, и никак иначе.

Семьдесят девять лет.

Столько прошло с нашего бал-маскарада, столько я спала в этот раз. Целая жизнь и одно мгновение.

Вспоминал ли он обо мне? Пытался ли разыскать, как пообещал легкомысленно на прощание? Или уже через полчаса после нашего расставания привёл в зимний сад другую девушку, готовую отдаться с охотой и без возражений?

На пути возник лакей с подносом. Я жестом остановила слугу, взяла бокал с шампанским, выпила содержимое залпом, не чувствуя вкуса. Поставила пустую тару обратно, взяла другую и продолжила бессодержательное движение в неизвестность.

На мои осторожные расспросы папа ответил резко: забудь об этом отбросе. Я бы забыла, наверняка стёрла со временем его из памяти, как стираются ненужные мелочи, забываются незначительные события, да только для меня не было этих десятилетий, не было этой жизни. И бал был будто всего несколько месяцев назад.

Я выскочила через ближайшую дверь на один из балконов, приблизилась к балюстраде, вдохнула глубоко прохладный вечерний воздух. Стоявшая на другой стороне компания из четырёх человек даже не обратила на меня внимания. Стук стеклянной двери затерялся в доносящейся из зала музыке и взрыве смеха компании, но шаги за спиной я расслышала.

– Госпожа Ритт?

Моя грёза. Мой сладкий несбыточный сон.

И мой кошмар.

Отпив сразу половину бокала, я обернулась к Бевану, улыбнулась по возможности непринуждённо.

– И всё-таки мне кажется, мы с вами где-то встречались, – мужчина улыбнулся в ответ.

Я ухватилась свободной рукой за балюстраду позади, опасаясь справедливо, что от улыбки Бевана ноги перестанут держать хозяйку.

– А мне кажется, что едва ли это возможно, – парировала я.

Хоть бы голос не сорвался предательски!

Мужчина бросил через плечо быстрый взгляд в сторону компании, живо обсуждавшей что-то между собой, и шагнул почти вплотную ко мне. Втянул воздух возле моего лица. Я прижалась к балюстраде, пытаясь сохранить какое-то подобие дистанции между нами.

– Понимаете, в чём дело, госпожа Ритт, вы кажетесь мне знакомой, но, глядя на ваше лицо, я не могу вас вспомнить, – заговорил Беван негромко. – Вы ведёте себя отнюдь не так, как следовало бы вести, не встречайся мы никогда раньше. И ваш запах… его я знаю.

Невозможно! Мой запах скрыт наравне с моей аурой и общение в последние месяцы с оборотнями и представителями других видов подтверждало, что во мне видели обычную девушку без какого-либо дара и особенностей.

– Правда, один существенный нюанс заключается в том, что такой же запах принадлежал умершей… даме. По крайней мере, я думал, что она умерла.

– Мне очень жаль, – прошептала я невпопад.

Беван считал, что я тоже умерла?

– К моему великому стыду и сожалению, я не успел узнать ту даму как следует. Собственно, я даже не уверен, что она была чистокровным человеком, – голос, тихий, вкрадчивый, обволакивал дурманом, заставлял следить за золотыми искрами в карих глазах. – Слова могут быть лживыми, глаза порой врут, но запах… запах либо есть, либо нет. Он-то не лжёт, и чем дольше я вдыхаю ваш, тем сильнее убеждаюсь…

Его губы непозволительно близко к моим, дыхание касалось щеки. Неожиданно стало жарко, несмотря на тянущуюся с реки прохладу. И страшно. Я и жаждала его поцелуя, и боялась. Если поцелует, то всё будет по-настоящему, не так, как во время маскарада, когда он не знал меня, намереваясь соблазнить, как и многих других прежде.

Не так, как на той стороне, когда я, ведомая отчаянным порывом, коснулась губами неощутимой щеки тени. Тогда я прощалась, думая, что больше никогда не увижу его, даже случайно или украдкой, что вернусь в мир, где его уже не существует.

Что будет, когда Беван поймёт?

И что будет, если узнает отец?

– Беван, – имя сорвалось само, и я услышала в ответ короткий смешок.

– Я не называл своего имени. Никто его не называл.

Мои пальцы стиснули тонкую ножку бокала.

– Нет никакого запаха, – возразила я неуверенно. – Это… это просто мои духи.

– М-м, и что же у тебя за духи?

Как быстро мужчина переходит на фамильярное «ты»! И носом едва ли не уткнулся в мои свободно распущенные волосы, вдыхая с жадностью этот неведомый запах, словно голодный, набросившийся на предложенные кушанья. А моё сердце замирало от ощущения его дыхания, близости, простой мысли, что Беван всё же жив, жив несмотря ни на что.

– «Поцелуй лилии».

– Тебе не подходит. Ты пахнешь иначе. Цветущим шиповником… мёдом… чем-то сладким… сразу хочется тебя съесть…

Отпустив тёплую балюстраду, я передвинулась чуть в сторону от Бевана и, как только мужчина поднял голову, выплеснула ему в лицо остатки шампанского. Обогнула явно не ожидавшего подобного фокуса Бевана и кинулась наутёк. Почти бегом вернулась в зал, сунула бокал кому-то из лакеев, направилась к императрице. Папа по-прежнему стоял подле Катаринны, негромко говорил что-то женщине на ухо, хмурился озабоченно, всматриваясь пристально в гостей, державшихся ближе к трону. Валерии на месте уже нет – вероятно, решила прогуляться в сопровождении Пушка.

– Ваше императорское величество, – я присела в глубоком реверансе перед правительницей. – Милорд. С вашего позволения я бы хотела покинуть бал – мне что-то нездоровится.

– С тобой всё хорошо? – спросил папа встревожено.

– Голова болит, – соврала я. – Должно быть, я переутомилась. На этой неделе было много работы и не все отчёты ещё разобраны.

– Что ж, тогда поезжай домой, дитя, и отдохни как следует, – милостиво кивнула Катаринна, растянув губы в улыбке, большей похожей на акулий оскал.

– Её императорское величество, несомненно, права, – согласился отец, бросив цепкий, ищущий взгляд куда-то за мою спину. – Тебе лучше вернуться домой и пусть Кадиим позаботится о тебе. Доброй ночи, Веледа.

– Доброй ночи, милорд. Ваше императорское величество, – я всегда при посторонних обращалась к папе «милорд», а он называл меня по имени или госпожа Ритт, избегая ласкового «моя роза».

Я вновь присела в реверансе, отступила от трона и, развернувшись, пошла через зал к выходу, молясь всем известным мне богам, чтобы не встретить по дороге Бевана.

Боги проявили милосердие и от встречи уберегли. На сей раз.

* * *

Айшель

Беван отсутствовал недолго и вернулся, на ходу вытирая платком мокрое лицо. На наши недоумённые взгляды пояснил – освежиться ходил. Ну, хорошо хоть не душ принять, проворчала Лиссет в ответ.

Лисицу и Бевана действительно узнали многие, но подходить, приветствовать, справляться о жизни за прошедшие годы никто не торопился. Только смотрели удивлённо, настороженно, перешёптывались за нашими спинами. И застывали статуями, когда Беван как ни в чём не бывало кивал кому-то, словно их могли уличить в преступных связях с предателем, в пособничестве беглому собрату.

На балкон меня одну не отпустили, хотя я и попыталась заверить, что в случае чего справлюсь сама. Так и пошли втроём.

Балкона три, одинаково больших, прямоугольной формы, с вазонами на углах балюстрады. Речная гладь, собирающая сияние городских огней, и часть Эллораны на противоположном берегу. Звёздное небо, напоенный прохладой воздух и смешанные с музыкой голоса, приглушённые закрытой Беваном дверью. Второй балкон выглядел пустым, никого из посторонних нет – вышедшая первой Лиссет принюхалась, прислушалась и только после её кивка Беван пропустил меня. Сам остался по другую сторону порога, стражем при входе.

– Айшель?

Я обернулась на голос, негромкий, родной, бросилась не раздумывая в объятия. Дрэйк увлёк меня к боковой стороне балюстрады, так, чтобы нас не было видно из зала. Лиссет осталась стоять спиной к нам, делая вид, будто любуется открывающимся пейзажем.

– Дрэйк, – я тонула в запахе, в объятиях, в безумной радости, за пеленой которой мерк, исчезал окружающий мир. – Дрэйк.

Не получается произнести ничего, кроме его имени, словно другие слова закончились разом. Дрэйк прижимает меня к себе, затем отстраняет чуть, рассматривает внимательно в сумерках. Снова прижимает, обхватывает лицо ладонью, целует. Обвив его шею руками, я отвечаю, задыхаюсь от ощущения губ Дрэйка на моих, от радости, накрывшей с головой, рвущейся на волю слёзами облегчения. И едва сдерживаю разочарованный стон, когда мужчина прерывает поцелуй.

– У нас всего несколько минут, – проговорил Дрэйк, погладив меня по щеке. – Я не могу отсутствовать долго, иначе это вызовет подозрения.

– Но мы же можем встретиться позже в другом месте? – спросила я.

– И даже нужно, – добавила Лиссет. – Беван тут, понимаешь ли, революцию затеял…

– Он с ума сошёл?

– У него есть план.

– Правда? – в голосе Дрэйка сомнение, скепсис. – Уже горю желанием его выслушать.

– Дрэйк, он… ведь здесь, во дворце? – прошептала я.

Пристальный взгляд, тьма в глазах, нарушаемая огненными всполохами.

– Да. Точнее, под дворцом. Я убедил Рейнхарта, что надёжнее не перевозить его в другое место, а оставить в городе, где он будет под нашим постоянным наблюдением.

– Маленькая комната с ледяными стенами и посреди неё – гроб с прозрачной крышкой?

– Да, – во тьме мелькнуло удивление рыжей тенью. – Откуда ты знаешь?

– Видела… во сне.

– Что там с охраной? – обернулась к нам лисица.

– Наш стандартный защитный полог и несколько охранных амулетов колдунов Рейнхарта.

– И в чём подвох?

– Должен быть ещё подвох?

– Разумеется. С тем же успехом ледышку можно было выставить в главной тронной зале и экскурсии к нему водить. Снять человеческие заклинания не шибко трудно, особенно если ты силён и подкован в этих вопросах, а ваш полог кто-то талантливый пробил ещё три года назад.

– Только мне и Рейнхарту известно, в какой именно комнате подземного уровня хранится тело Норда, – парировал Дрэйк спокойно. Я застыла в его объятиях, впитывая тепло, аромат, пытаясь запастись ими впрок. – И, будем откровенны, Лиссет, кому Норд нужен, кроме нас?

– Действительно. Он же не корона Афаллии.

– Всё же это слишком рискованно, – мужчина провёл вновь по моей щеке, подбородку.

– Я не боюсь, – не хочу терять их, ни Дрэйка, ни Нордана. Не хочу жить в постоянном страхе за дочь, за моих мужчин, за родных и себя. – Кто знает, сколько бы ещё я скрывалась, если бы не появился Беван, но даже без его возращения я всегда понимала, что не смогу прятаться вечно. Рано или поздно мне пришлось бы покинуть убежище, если не ради собственных чувств, то ради Звёздочки.

– Звёздочки?

– Эстеллы, нашей… дочери, – я смешалась вдруг, сообразив, что сказала «наша», хотя Эстелла для Дрэйка самое большое моя дочь, никак не наша. Не его. – Я… называю её Звёздочкой иногда, потому что…

– Эстелла означает звезда, – впервые за вечер замечаю на губах Дрэйка улыбку, нежную, согревающую. – Она с тобой?

– Нет, я оставила Эсти в убежище. Не знала, что ждёт в империи, поэтому не решилась взять дочь с собой.

– Лиссет, – мужчина отодвинулся от меня, вынудив с неохотой расцепить руки, достал из кармана жилета сложенную бумажку и передал лисице. – Это вам на завтра. Инструкция.

– Пароли и явки? – усмехнулась Лиссет, забирая бумажку.

– Практически. И предупреди Бевана, чтобы подготовился как следует и сумел убедить меня в целесообразности своего плана. Я не намерен рисковать жизнью Айшель ради его ничем не подкреплённой безумной затеи, – Дрэйк повернулся ко мне, и лисица тактично перевела взгляд на реку. – Вам пора уходить. И по возможности не задерживайтесь во дворце.

Невесомое почти прикосновение пальцев к щеке. Губ к моим губам. И шаг назад, словно мужчина не доверял себе, своей способности отпустить меня вновь.

А я опять хотела столько рассказать, о стольком расспросить. Но не рассказала, не расспросила.

– Я… – слабая попытка возразить теряется во тьме.

– Айшель, иди.

Лиссет приблизилась, решительно взяла меня под руку и повела к двери. Я с трудом заставила себя не оглядываться, не думать, что ухожу, едва успев обнять, вспомнить, поверить. Лисица постучала по стеклянной створке и дверь открылась. Беван пропустил нас, зашагал рядом. После относительного покоя, уединения балкона шум зала оглушал, гости будто сжались вокруг стеной живой, давящей.

– Как прошло? – едва слышно спросил Беван.

– Страстные объятия и слёзы радости, – ответила Лиссет. – Если больше ничего в культурную программу нашего вечера не входит, то можно с чистой совестью отчалить.

– Было бы неплохо засвидетельствовать наше почтение Её императорскому высочеству, – мужчина вытянул шею, осматривая зал.

– Зачем?

– Связи, Лиса, связи. Нужные связи, хорошие друзья, правильно выбранные знакомые – и будет тебе почти везде и стол, и кров, и поддержка, и информация.

– Может, Пушком обойдёмся?

– За высоким покровительством потом к Пушку обратишься?

– Бев, прости, конечно, но какая из Валерии высокая покровительница? Она как минимум ближайшие десять лет будет на коротком поводке у своей мамочки.

– Добрый вечер, леди Ориони, госпожа Элери.

Молодой черноволосый мужчина остановился перед нами неожиданно, поклонился.

– Добрый, – нахмурилась лисица, присматриваясь к мужчине, принюхиваясь незаметно.

– Вы, должно быть, меня не помните уже. Мы с вами встречались всего дважды, почти три года назад здесь, в Эллоране. Меня зовут Пейтон Лэнгхэм, я снимал дом на той же улице, где вы жили тогда.

Мы с Лиссет переглянулись непонимающе, перебирая в памяти те давние события. Если мужчина знает меня, то, выходит, встретиться мы могли только в течение того недолгого времени, пока я жила с Норданом и Дрэйком.

– Я наносил вам визит, – пояснил Пейтон терпеливо. – Но вы, леди Ориони, ко мне не вышли. И несколькими днями ранее я поздоровался с вами на улице перед моим домом.

День, когда я рассказала Нордану и Дрэйку правду о себе, назвала своё настоящее имя. Я не могла вспомнить лица того человека, но память воскресила реакцию Нордана на невинное приветствие, на взгляд, брошенный чужим мужчиной на меня.

– Чем обязаны?.. – Беван выдержал намеренную паузу, посмотрел вопросительно на мужчину.

– Господин Лэнгхэм, – уточнил Пейтон.

– Так чем обязаны, господин Лэнгхэм?

– Я услышал о вашем возвращении, леди Ориони, – Бевана Пейтон удостоил лишь взглядом равнодушным, мимолётным и посмотрел на меня внимательно, с отчаянной, пугающей мольбой в карих глазах. Продолжил тише: – Новости по бальному залу разносятся быстро, миледи. Я знаю, что вы едва ли примите мои слова на веру, но всё же я считаю своим долгом предупредить вас. Уезжайте из Эллораны, из империи. Уезжайте немедленно и как можно дальше. Вы рискуете, вернувшись в столицу.

– Ну, это мы, положим, и без вас знаем, господин любезный, – парировала лисица недовольно.

– Нет, вы не понимаете, госпожа Элери. Опасность леди Ориони грозит не только от братства. Если она узнает о вас, леди Ориони, и о ваших отношениях с Норданом, то не миновать беды. Она не успокоится и не остановится, пока не…

– Пейтон, вот ты где пропадаешь!

Пейтон вздрогнул чуть заметно, опустил голову привычным движением слуги, склоняющимся перед господином, отступил в сторону, пропуская к нам приблизившегося второго мужчину. Среднего роста, молодой, худощавый, с короткими тёмно-каштановыми волосами и улыбкой светской, переменчивой, словно весенняя погода. Окинул нас троих взглядом цепким, изучающим, задержавшись на Беване.

– Не вы ли опальный собрат Беван собственной персоной? Разве вы не умерли?

– Бывший. И слухи о моей смерти немного преувеличены, – поправил Беван, присматриваясь настороженно к незнакомцу. – А вас я что-то не припоминаю.

– Мы виделись несколько раз в общих компаниях, но мельком, не думаю, что мы и десятком слов за всё время перемолвились. Эрин Игнаси, к вашим услугам, – мужчина отвесил нам с Лиссет церемонный поклон. – Титул в принципе есть, но так, для благозвучности, если вы понимаете, о чём я.

– Леди Айшель Ориони, госпожа Лиссет Элери, – представил нас Беван.

– О-о, прекрасная леди Ориони! – в насмешливых глазах, карих с едва уловимым оттенком тёмной зелени, отразились удивление, интерес. – Мы о вас тут немного наслышаны. Разумеется, ни Рейнхарт, ни Её императорское величество не распространяются о событиях, поспособствовавших переименованию братства и сокращению штата оного, но имеющий уши да услышит, не правда ли? И, конечно же, я бы с удовольствием послушал рассказ из первых уст, без цензуры ордена.

– Прошу прощения, но мы, увы, вынуждены покинуть бал, – перебил Эрина Беван.

– Так быстро? Вечер только начинается.

– Последние годы мы жили в покое и уединении провинции и потому отвыкли от увеселений допоздна, – возразила лисица. – Да и сюрпризов за вечер было более чем достаточно.

– Надеюсь, мой невоспитанный слуга не расстроил вас ненароком?

– Господин Лэнгхэм только поздоровался с нами, и ничего более, – заверила я. – Он был безукоризненно вежлив и почтителен. Доброго вечера, господа, – кивнула на прощание и первой прошла мимо расступившихся мужчин.

Друзья последовали за мной.

– Прямо вечер встречи старых и не очень хороших знакомых, – пробормотал Беван, когда мы приблизились к выходу из зала.

– Ты действительно не помнишь этого Эрина? – спросила Лиссет.

– Припоминаю с трудом и смутно. Видимо, как и вы Лэнгхэма.

– Эрин оборотень, Пейтон человек, вроде не колдун, большего так навскидку сказать не могу. Странно как-то: три года назад Пейтон жил по соседству с вами, снимал дом, а недвижимость в том районе не самая дешёвая, да и в квартале селилась в основном знать. А теперь он в качестве слуги сопровождает на балу оборотня. И с каких пор вообще стало модно водить на императорские балы собственных служащих?

– И о ком он пытался предупредить? Что это за «если она узнает о ваших отношениях с Норданом»? Одна из его бывших подсти… хм, подружек? Не хочу тебя огорчать, Шелли, но у Норда женщин хватало. Хорошо хоть, большая часть уже умерла.

Понимаю. Это не секрет, но очевидный факт – и у Нордана, и у Дрэйка были женщины до меня, задолго до рождения моего и многих поколений моих предков. И о некоторой беспорядочности связей Нордана мне тоже известно. Если Дрэйк пренебрегал публичными домами и предпочитал заводить одну любовницу на определённый период времени, то Нордан услугами борделей не брезговал, не говоря уже о скоротечных отношениях с обычными человеческими женщинами и представительницами других видов. Глупо закрывать глаза на естественные мужские потребности и глупо ревновать к тем, кто давно ушёл из жизни твоего мужчины. Беван прав – многие из них, будучи людьми, умерли и многие наверняка даже не сохранились в памяти Нордана. А те, кто до сих пор жив, наверняка отдавали себе отчёт в непродолжительности, в необременительности связи с одним из братства.

– Будем искать Валерию или поедем наконец домой, пока ещё какого старого знакомца не встретили? – в тоне лисицы сарказм, хмурый, раздражённый.

– Дирг с наследницей.

– Прекрасно. Признаться, я Эрину не соврала. Что-то я действительно отвыкла от светской жизни. Старею, должно быть. Ты как, Шель?

– Поехали домой, – поддержала я подругу.

Сюрпризов за вечер и впрямь было слишком много. И пришли они оттуда, откуда их никто из нас не ждал.

* * *

…Длинная внешняя галерея, выходящая на зелёный сад, окутанный прозрачными вечерними сумерками. Теряющиеся под сенью деревьев дорожки, идеально подстриженные кусты роз вдоль рыжего здания, тихий шёпот невидимого фонтана.

Чувствую дыхание у виска, руки, смыкающиеся кольцом на моей талии, привлекающие меня к мужчине позади.

– Я думала, что-то случилось. Ты не приходил.

– Ты так расстроилась в прошлый раз, что я решил не тревожить тебя ещё больше. Это пытка – знать, что ты рядом, и не иметь возможности прикоснуться к тебе по-настоящему.

На небе медленно зажигаются звёзды, крупные, яркие. Из сада доносится девичий смех, звонкий, беззаботный.

– Ты видишь во сне места, где был когда-то? – догадываюсь я.

– Да, как правило. Это Альсиана.

– Южная соседка Феоссии.

– Была здесь когда-нибудь?

– Нет. До девятнадцати лет я даже не покидала Тишшы, города, где выросла.

К девичьему смеху присоединился мужской голос, окликающий девушку по имени.

– Кто там?

– Вэйдалл со своей очередной жертвенной девицей.

– Жертвенной девицей?

– Так Бев называл его… пусть будут избранницы. У Вэйда после принятия в братство и ритуала посвящения проснулась какая-то особенная, немного маниакальная страсть к невинным девушкам, хотя по виду и не скажешь. Сейчас он гоняет, если не ошибаюсь, дочь одного из местных грандов. Бев и Гален тогда поспорили, сколько у Вэйда уйдёт времени на её соблазнение и перепадёт ли им после по кусочку.

– Что? – я повернула голову, посмотрела возмущённо на Нордана. – Ты тоже поспорил на… кусочек?

Мужчина улыбнулся неожиданно лукаво, поцеловал меня в висок.

– Ревнуешь?

– Нет. Просто удивляюсь вашей общей распущенности и полному отсутствию морали, – я отвернулась, вгляделась в плотные сумерки под пышными кронами, надеялась увидеть ту девушку или собрата.

– Маленький рассерженный котёнок, – смешок на ушко, мимолётное прикосновение губ к моей шее.

– Вэйдалл её соблазнил?

Кажется, словно тело моё растянуто до предела, будто на дыбе, и я чувствую, как выворачиваются суставы, готовые в любой момент обратиться кучей шестерёнок, бесполезных по отдельности. Ощущать каждое прикосновение, ощущать Нордана рядом, видеть его, слышать его голос и знать, что это всего лишь очередной сон.

Действительно пытка.

– Да.

– А… спор? И что было… после?

– М-м, это не для ушей молодой леди и тем более не для ушей моей женщины. Но для успокоения твоей ревности могу сказать, что я в споре участия не принимал и честно сидел в библиотеке. Знаю, по моему виду подобного тоже не скажешь.

– Норд, у тебя их было… очень много? – знаю, мужчинам не задают вопросов о количестве дам, о списке побед на личном фронте.

– Кого?

– Других женщин.

– Это имеет большое значение? – снова поцелуй в шею. И руки спустились с талии, провели по животу, по бёдрам.

– Нет, но… Но среди них был кто-то… особенный?

– Был. И есть. Ты.

– А кто-то ещё? Кто-то, кого ты если не… не любил, то, по крайней мере, хорошо относился. Возможно, вас связывала не только постель, но и… нечто большее.

Нордан развернул меня лицом к себе, посмотрел в глаза пристально, подозрительно.

– Шель, что-то случилось? – напряжение, колючее, выжидающее, в голосе, во взгляде.

– Нет.

– Врёшь – по глазам вижу.

– Сегодня мне сказали, что опасность мне грозит не только от братства. Что если она узнает о наших с тобой отношениях, то случится беда.

– Кто – она? – вопрос резкий, требовательный.

– Не знаю, – покачала я головой.

– А кто сказал тебе сию занятную вещь?

– Господин Пейтон Лэнгхэм. Три года назад он снимал дом на той же улице, где находился ваш с Дрэйком особняк.

– Говоря откровенно, я весьма смутно помню тех, кто там вообще жил.

А Пейтон меня запомнил. И Лиссет тоже. Он знал о Нордане и о наших отношениях. Знал, что нас связывает не мимолётная пустая интрижка. Случайную любовницу на пару ночей не пытаются предупредить об опасности, исходящей, возможно, от другой любовницы.

Но откуда Пейтон узнал о нас? Понял по тому незначительному эпизоду на улице? Или следил за нами? И визит Пейтон наносил именно тогда, когда мужчины уехали на собрание братства, не помню уже точно, в тот же день или на следующий.

– Этот господин Лэнгхэм сказал тебе что-то ещё?

– Нет.

– Ты уже виделась с Дрэйком?

– Да. Но встреча была совсем короткой. Дрэйк передал инструкцию, где и как мы сможем встретиться завтра. Время, схема проезда. Беван сказал, что это за городом.

– Передай Дрэйку, чтобы пошевеливал зад… поторопился. Мне не улыбается торчать здесь, зная, что там ты в опасности и тебя некому защитить.

– Я не одна. Со мной Лиссет…

– О да, лисичка надёжная защитница, не спорю.

– И Беван.

– Бев оказался ещё безумнее, чем я. Ты знаешь, что его пафосное заявление не входило в план Дрэйка?

– Знаю, – кивнула я. – Но Беван сумел покинуть братство по-настоящему, он искал и нашёл способ. Он теперь смертный, как я или Лиссет. Только ради освобождения от круга ему пришлось умереть и воскреснуть.

Нордан нахмурился, коснулся ладонью моей щеки.

– Для нас такой вариант вряд ли возможен.

– Почему? – спросила я и поняла вдруг.

– Из-за тебя, – отвечая на мои мысли, объяснил мужчина. – Беван ни с кем не связан, ему нечего терять и некем рисковать.

Мы же связаны. Если Дрэйк или Нордан умрут, пусть и ненадолго, пусть я и буду знать о благоприятном исходе, но я почувствую боль их и свою. И неизвестно, не убьёт ли она меня.

Нордан улыбается уголками губ, и мне чудится горечь поздней осени, сдающейся под неумолимым дыханием зимы. Слышу девичий смех под самой галереей, оборачиваюсь…

Аромат кофе, далёкие голоса, утренняя суета.

Запах большого, шумного, многолюдного города, который почти не замечаешь, живя подолгу среди него. Но когда возвращаешься из деревни, запах преследует, скулит уличным попрошайкой. Заполняющие друг друга автомобили и дороги, теснящиеся дома и люди.

Я перевернулась на бок, натянула одеяло на ухо, пытаясь приглушить доносящийся с улицы шум. Надеюсь, у Дрэйка есть план по пробуждению Нордана, потому что в противном случае я отправлюсь на его поиски сама, ведомая запахом, невзирая на трудности, препятствия и возможную охрану. Знаю, подобный поступок глуп и безрассуден, но это лучше, чем бездействие, чем ожидание, чем эти сводящие с ума сны. Наверное, Нордан прав, когда решил лишний раз не тревожить меня во сне.

Вдали было легче, проще. Теперь мы рядом, но между нами пропасть более глубокая, чем настоящее расстояние. И всё же я готова рискнуть, готова прыгнуть, лишь бы преодолеть её.

Глава 4

Веледа

Спала я даже не плохо – отвратительно. Обрывки сновидений мешались в кашу, невкусную, комковатую, перемежались воспоминаниями о маскараде и встрече за гранью. В первую минуту тяжёлое пробуждение показалось спасением, но едва я встала с кровати и дошла до ванной, как стало хуже.

Вернулись воспоминания о вчерашнем вечере.

О Беване, увидеть которого в этом мире я уже не чаяла.

О запахе, быть которого не должно.

Обо мне самой, смущённой, растерянной, встревоженной этой нежданной встречей.

Папа, как обычно, встал раньше меня и уехал во дворец, поэтому завтракала я в одиночестве, думая о Беване. Как он смог, как выжил, вернулся? Я знала, что он покинул братство почти три года назад, предав собратьев, но выяснить подробности не удалось – отец не распространялся о произошедшем, а я не хотела рисковать, вызывая подозрение лишними расспросами.

Беван был не один. С леди Айшель Ориони. Имя показалось знакомым, но я не помнила, когда и при каких обстоятельствах слышала его.

И с другой девушкой, высокой, рыжеволосой, зеленоглазой.

Сразу с двумя.

Похоже, Беван по-прежнему верен себе. Легкомысленный бабник, не пропускающий ни одной юбки, ни одного хорошенького женского личика. Наверное, запах – единственное, что сохранилось в его памяти обо мне.

С некоторых пор у собратьев отдельные комнаты в императорском дворце, обустроенные под контору. Папин кабинет и приёмная, кабинет Дрэйка, небольшое помещение под временный архив, переговорная. Длинная внутренняя галерея соединяла комнаты с остальной частью дворца, но в корпусе есть свой выход к выезду через Восточные ворота.

Во дворец я поехала неохотно. Желания работать нет, и я вполне могла бы, сославшись вновь на плохое самочувствие, вообще не приезжать, но не хотелось беспокоить папу. И сеять подозрения.

Прежде я радовалась, что отец наконец-то прекратил прятать меня ото всех, разрешил помогать ему. Я не называла его «папой» ни при ком, кроме Кадиима, мы скрывали нашу родственную связь, и я знала прекрасно, что меня считают его любовницей, но всё же такое положение лучше запретов и постоянных игр в прятки, бесконечного сна и жизни на несколько суток. Быть может, мне больше не придётся растворяться за гранью, превращаться в тень самой себя.

Быть может, я наконец-то стану обычной девушкой, имеющей право на нормальную жизнь, на счастье.

До полудня я разбирала отчёты, регулярно присылаемые другими членами братства. Отчитывались еженедельно, и по большей части на заполненных от руки листках бумаги не было ничего интересного, что требовало бы передачи отчёта моему папе для дальнейшего детального рассмотрения. Порой я даже не понимала, зачем отписываться так часто, если партии ордена рассчитаны на длительный срок и редко когда что-то может произойти или измениться за одну неделю. И формулировки повторялись от отчёта к отчёту, написанные явно под копирку.

– Госпожа Ритт?

Я подняла глаза от разложенных на столе бумаг, привычно вежливо улыбнулась вошедшему в приёмную Дрэйку.

– Милорд.

– Рейнхарт у себя? – мужчина указал взглядом на закрытую дверь папиного кабинета.

– Нет, он завтракает с Её императорским величеством в её личных покоях, – я посмотрела на напольные часы в углу приёмной.

– Действительно, как я мог забыть о втором завтраке, – Дрэйк, будто только что вспомнив о времени и неизменном почти расписании отца, тоже посмотрел на часы, затем скупо, извиняюще улыбнулся мне. – Заработался, должно быть, и не заметил, который час.

– Милорд Рейнхарт вот-вот вернётся, – завтрак в одиннадцать и занимал около часа вместе с путём в обе стороны практически через весь дворец.

– К сожалению, я не могу ожидать его возвращения. Передайте, пожалуйста, Рейнхарту, что меня не будет до завтра. Семейные дела.

– Да, разумеется.

– Благодарю. Доброго дня, госпожа Ритт.

– Доброго, милорд, – я стиснула карандаш в руке и решилась вдруг: – Милорд Дрэйк?

Мужчина остановился на пороге, обернулся ко мне.

– Могу я… спросить вас кое о чём?

– Конечно.

– Я… видела вчера на балу вас и вашего собрата… бывшего. Бевана.

Выражение лица Дрэйка, вежливо-вопросительное, доброжелательное, не изменилось, но карие глаза потемнели настороженно.

– Признаться, я не поверил своим глазам, когда увидел его, – произнёс мужчина подчёркнуто ровно. – И подошёл, дабы убедиться, что этот предатель и впрямь жив и не растерял былой наглости, раз заявился прямо на императорский бал.

– Я тоже не поверила, – пробормотала я.

– Вы были знакомы?

– Мы? – от меня не укрылся огонёк удивления в глазах Дрэйка. – Мы виделись… пару раз. Мельком. Несколько лет назад, – добавила я поспешно.

– Вот как? Не знал.

– Беван… немного пофлиртовал со мной тогда. Ничего серьёзного. И… как вы думаете, он действительно… мог умереть и вернуться к жизни?

– Похоже на то. Мне неизвестные иные способы покинуть братство, кроме как умереть.

– И Беван теперь смертен?

– Скорее всего. К его несчастью.

– Почему? – мне неожиданно послышалась угроза в последней фразе собеседника.

– Беван предал нас. Более того, он нанёс по нам удар, осмелившись выйти из круга. Наказание за предательство только одно – смерть. До свидания, госпожа Ритт, – Дрэйк вышел, прикрыл за собой дверь.

Они убьют Бевана?!

Я устремила невидящий взгляд на отчёты на столешнице. Убьют, в этом можно даже не сомневаться. И смерть будет страшна и мучительна, потому что братство не откажет себе в удовольствии продлить страдания предателя, хотя бы через боль отомстить за потерянные силу, власть, за саму мысль о возможности покинуть орден. Я не могу, не должна вмешиваться и всё же меня охватывал ужас, дикий страх, что Беван снова умрёт, а прежде подвергнется пыткам.

Какая мне разница, что с ним будет? Мы фактически незнакомы, он помнит только мой запах и не преминул привести с собой на бал сразу двух своих подружек. Наверное, и спит сразу с обеими, кобель блохастый…

– Веледа?

Я вздрогнула, услышав обеспокоенный папин голос. Сколько времени я так просидела, погружённая в свои невесёлые, давящие размышления?

– Прости, я задумалась.

– Где Дрэйк? – папа открыл дверь своего кабинета. – Я заходил к нему, но его уже нет.

– Дрэйк уехал, – я отложила верхний отчёт в сторону, не помня ни его содержания, ни того, читала ли его вообще. – Семейные дела.

– Разумеется. Семейный дела, – повторил отец негромко, с недоверчивой, язвительной интонацией. – Стоило ей появиться и всё началось заново… и нужны ей оба.

– Что-то случилось? – уточнила я.

– Возможно, – папа повернулся ко мне, посмотрел внимательно, оценивающе. – Мне потребуется твоя помощь в одном важном деле и мне не на кого положиться, кроме тебя, моя роза. Справишься?

– Наверное, – пожала я плечами. – Что за дело?

– Непростое. Ты ведь ещё не забыла наши тренировки?

Не забыла. И я по-прежнему тренировалась иногда под присмотром Кадиима. Только в каком деле могут понадобиться навыки боевой магии?

* * *

Айшель

Едем на общественном транспорте. Такси до вокзала, поезд, остановка на пустынной станции за городом. Вокруг около дюжины небольших домов неказистого вида, в основном, с магазинами на первом этаже, узкие, малолюдные улицы. Автобус, приезжающий, согласно расписанию, раз в час. И снова остановка, на сей раз на развилке, возле негустого лиственного леса, что тянется вдоль дороги неровной, ухабистой. Одна её ветвь убегает дальше, в обход леса, другая поворачивает под сень крон, петляет меж деревьями. Мы идём пешком по второй, углубляющейся в лес. Наконец выходим на берег узкой речки, неторопливой, искрящейся в лучах солнца. На обоих берегах, среди серебристых ив и золотых зарослей ракитника, простые одноэтажные дома за низкими оградами, окружённые плодовыми деревьями и цветами палисадников, соединённые дорожками, вливающимися в центральную, пошире, в две колеи. Беван ведёт нас через весь посёлок, находит крайний дом, расположенный чуть на отшибе, в стороне от соседей. Людей здесь тоже немного и все встреченные нами не обращают на нас особого внимания, лишь иногда провожая любопытными взглядами в спину.

Беван открыл калитку, пропустил нас с Лиссет вперёд. Участок маленький, неухоженный – ни клумб, ни сада, ни привычных мне грядок с овощами и пряными травами. Кольцо одичавших яблонь вдоль ограды, высокая некошеная трава с жёлтыми глазками лютиков, в которой терялась начинающаяся от калитки дорожка. В глубине деревянный дом, похожий на остальные, с резными ставнями на окнах. Входная дверь открылась, едва мы дошли до середины дорожки, и я неожиданно остановилась, несколько удивлённая, обескураженная.

– Ничего себе ты забрался, – заметила лисица.

– Зато тихо и меньше лишних глаз, – Дрэйк отступил в сторону, приглашая нас в дом.

Мы по очереди поднялись на крыльцо, прошли внутрь. За порогом единственное небольшое помещение, напомнившее живо о нашем домике в общине, – кухня, столовая и спальня сразу. Есть стол, три стула, очаг, шкаф, кровать. Ещё столик с тазиком и кувшином для умывания. Две полки на стене, одна заставлена жестяными банками, другая книгами. Куртка на спинке стула, бумаги на столе. И сам Дрэйк, в мешковатых чёрных брюках, в тёмно-зелёной рубашке навыпуск, непривычный, незнакомый. К аромату сандала и лета примешивался резковатый запах бензина и металла.

– И давно ты устроил здесь убежище от мирских забот? – Беван огляделся, выдвинул один из стульев и уселся, не дожидаясь приглашения хозяина.

– Два года назад, – Дрэйк бросил на бывшего собрата осуждающий взгляд. – По крайней мере, здесь мы можем говорить свободно, не думая о чужих ушах. Лиссет?

– Благодарю, – лисица опустилась на предложенный Дрэйком стул.

– Выпить-то хоть предложишь? – осведомился Беван.

– Не рано ли?

– Как раз.

Когда-то я видела похожего Дрэйка. Всего лишь однажды, когда мужчина вернулся утром от своей любовницы. И всё же сейчас я терялась, пытаясь соотнести привычный образ с непритязательной обстановкой дома, с простой небрежной одеждой, что более пристала Нордану, нежели безупречному Дрэйку. Вдыхала запах с новыми нотками, слишком сильными, чтобы появиться после обычной поездки в автомобиле. Понимала, что странно разгуливать по посёлку одетым как столичный щеголь, но не могла избавиться от ощущения скованности, неловкости, возникающей при общении с незнакомцем.

– Айшель, – Дрэйк повернулся ко мне, коснулся моих пальцев.

– Дрэйк, – я улыбнулась вежливо, натянуто.

– Потом обниматься будете, голубки, – вмешался Беван. – Давайте сначала делами займёмся, а уж затем вы сможете с чистой совестью пообжиматься в укромном уголке. Или будете Норда дожидаться?

Я вспыхнула невольно. Дрэйк выдвинул мне оставшийся стул, я села.

– Бев, с огнём играешь, – напомнила Лиссет ехидно.

– Да, былой наглости ты не растерял, – произнёс Дрэйк, прикоснувшись мимолётно вновь, теперь к моему плечу. – Раз тебе так не терпится, предоставляю тебе право первого слова.

История Бевана о странствиях и поисках, о древнем храме и жрецах, об испытаниях, смерти и возрождении не отличается от того, что мужчина рассказывал прежде. Я предполагала отчего-то, что Дрэйку Беван поведает больше, но нет, история всё так же скупа на подробности, коротка, лаконична, словно сводка новостей маленького сонного города, где день ото дня ничего не меняется и не происходит. В свою очередь Дрэйк не уточняет деталей, лишь иногда задаёт незначительные вопросы, проясняя для себя ту или иную мелочь. И я подозреваю, что если Беван и решится рассказать больше, то не станет говорить при нас с Лиссет, предпочтя побеседовать с Дрэйком наедине.

Подобно Нордану, Дрэйк не примеривает на себя такой способ освобождения от круга. Слушает внимательно, сосредоточенно, и я вижу по глазам – взвешивает, размышляет.

– Последние несколько дней я переписывался с Вэйдом, – продолжил Беван. – У них в Атрии всё довольно занятно складывается. Кстати, ты знаешь, за чем конкретно его туда послали?

– Не интересовался, – Дрэйк встал позади меня, положив руку на спинку моего стула, и я почувствовала тепло, желание прикоснуться ко мне, почти ощутимое физически, нагревающее воздух.

– Тогда ладно, – Беван глянул на меня быстро, предостерегающе. – Не суть важно. Гораздо занимательнее факт, что наш чистюля, периодически сходящий с ума от девиц, написал, что встретил милую девушку, чудесным образом усмирившую его болезненную тягу к невинным прелестницам, – мужчина выдержал театральную немного паузу.

– Тоже жрицу Серебряной богини? – уточнила Лиссет.

– Нет. Она сирена. И эта сладкоголосая птичка покорила его настолько, что отпускать её Вэйд не намерен. Захочешь подробностей – сам у него спроси. В любом случае Вэйд готов поддержать наше благое начинание.

– Вэйдалл? – слышу в голосе Дрэйка сомнение.

– А что такого? Или, по-твоему, ему не хочется любви, тепла, покоя и тихого семейного счастья?

– А Гален? Насколько мне известно, он сейчас тоже в Атрии.

– С Галеном, как обычно, всё сложнее. Вэйд так и написал: «У нас всё сложно». Дирг знает, что конкретно он имел в виду, ибо деталями чистюля не поделился. Постеснялся, вероятно. Но намекнул, что у них дело тоже идёт к любовному союзу на троих, и потому подчеркнул, что в случае необходимости готов дать Галену пинка под зад, – Беван откинулся на спинку стула. – Видишь, как вас успешно стимулирует наличие пары? Итого нас уже четверо. А может быть, и пятеро.

Шаги за моей спиной – Дрэйк отошёл к одному из окон, посмотрел на заросшую лужайку перед домом.

– Забрать Норда из дворца – полдела. С его пробуждением уже сложнее.

– Но ведь средство существует? – спросила Лиссет. – Если есть яд, то должно быть и противоядие, не говоря уже, что вряд ли Рейнхарт собирался усыплять Нордана без возможности пробуждения.

– Строго говоря, это не яд, а снотворное зелье на основе редкой разновидности мака, ныне встречающейся только в двух-трёх местах. Согласно легенде, бог смерти наделил этот цветок особыми свойствами, в том числе способностью погружать в длительный сон даже других богов. Снотворное Рейнхарт делает на основе записей одного из колдунов, жившего в древности в странах за Восточным хребтом. Сам рецепт и ингредиенты он надёжно скрывает. Что любопытно, его повышенный интерес к снотворным зельям, гипнозу и старинным шаманским практикам вхождения в трансовое состояние возник примерно тогда же, когда было набрано последнее поколение собратьев.

– Помню, он уехал на восток сразу же, как закончил наше обучение, – добавил Беван задумчиво.

– Разве тебя и Норда учил не Дрэйк? – удивилась я.

– Дрэйк, – подтвердил Беван. – И Рейнхарт тоже. Собственно, при распределении сложилась довольно забавная ситуация. Из нас четверых первым нашли и привезли на остров Галена. Несколько месяцев он ничего не делал, часами просиживал в кладовых и пил, пока старшие решали, кто из собратьев предыдущего поколения будет заниматься воспитанием данного нерадивого отрока. Вызвался собрат Маркус, желающих оспорить не было, и в результате Гален отошёл ему. Потом появились мы трое и почти одновременно. Я уличный вор, Норд дикарь и на этом дивном фоне Вэйд, сын не особо богатого и родовитого, но всё же баронета. Естественно, за обладание чистеньким и культурным мальчиком, который всегда говорит «благодарю», «пожалуйста», не вытирает тайком грязные пальцы о скатерть и не прикидывает, чего бы ценного стащить, развернулась нешуточная борьба…

– Не преувеличивай, – перебил Дрэйк. – Пара споров – ещё не борьба. Старшие лишь хотели распределить новичков между тремя собратьями моего поколения.

– Но разделить поровну не получалось – нас четверо, вас трое, – и у Марка уже вроде как был Гален. Наконец Рейнхарт, не иначе как в момент озарения увидев в нас с Нордом себя в молодости, решил нас обоих определить к Дрэйку, благо что добровольцев, желающих сделать из нас приличных членов братства, не нашлось. Остальные поворчали, однако в целом не возражали. Оно и понятно – от участия в партиях тебя никто не освобождает и придётся совмещать свою работу с обучением новичка, а возиться с двумя делами сразу не каждому охота. Рейнхарт же предложил добавить к нам и Вэйдалла, дескать, будет лучше, если кто-то один станет заниматься обучением, а не распыляться всем. Остальные снова поворчали, прекрасно понимая, что Рейнхарт через Дрэйка будет лепить нас по своему образу и подобию, но достойных поводов для отказа опять-таки не нашли. Ритуал посвящения я, Норд и Гален прошли, Вэйд тоже, только после ему внезапно стало паршиво, причём настолько, что старшие начали опасаться, что бедолага не выживет.

– Когда-то давно подобные прецеденты редко, но случались, – пояснил Дрэйк. – Принимаемый в круг не проходил ритуал посвящения, и яд в крови убивал его.

– Как несложно догадаться, – продолжил Беван, – собрат при смерти потерял былую ценность. От него тогда не отходил лишь Гален да Марк проявлял какую-то заботу и участие. Нам с Нордом, если честно, было всё равно, что станет с Вэйдом, старшие мучительно соображали, удастся ли найти ему замену.

Мы с Лиссет переглянулись, но промолчали. Предлагая вступить в орден, старшие обещали новичкам весь мир у их ног и вечную поддержку собратьев. И отворачивались равнодушно, едва возможность использовать вступающего ускользала вёрткой рыбёшкой.

– Дирг знает, как и почему, однако Вэйд выжил. И сразу вновь стал всем нужен и интересен. Только Вэйд отказался идти к Дрэйку и заявил, что будет учиться только с Галеном у Марка.

– Надо думать, старшие опять не возражали, – заметила лисица.

– Именно. Не то чтобы их сильно вдохновляла перспектива отдать практически всех новичков под покровительство Рейнхарта. А так двое у одного, двое у другого, считай, вот вам и поровну.

– То есть Рейнхарт даже внутри братства пытается отхватить себе кусок побольше да пожирнее?

– А кто нет? У каждого своя игра, свои цели. И мысль-то правильная – привлечь на свою сторону тех, кто сможет помочь и поддержать. Я только не знаю, согласятся ли Вэйд и Гален пойти против Марка, если вдруг идеалы братства для него окажутся важнее.

– Марк всегда был себе на уме, – Дрэйк вернулся к столу, перебрал разложенные на столешнице бумаги. Вытянул один лист, пододвинул к Бевану. – План дворцового подземелья, где держат Норда. Из моего городского особняка туда ведёт подземный тоннель.

– Какое удачное совпадение, – произнесла Лиссет.

– Отнюдь. Дворцовое подземелье соединено переходами с несколькими домами, расположенными неподалёку от дворца. Эти тоннели были выкопаны около двухсот лет назад во время гражданской войны, на случай захвата дворца неприятелем. С годами большинство о них позабыло, однако сохранились старые планы с указаниями, где тоннели выходят на поверхность.

– Я уже и сама подзабыла, что ты ничего не делаешь просто так, – вздохнула лисица.

Даже выбирая новый дом.

Я слушаю, как мужчины обсуждают детали, говорят об установленной колдунами Рейнхарта защите, о возможностях и вероятностях, и с трудом верю, что уже сегодня вечером увижу Нордана наяву, а не во сне. Увижу ледяную комнату из моих кошмаров, тёмный лабиринт коридоров.

– Рейнхарт видел нас на балу, он сразу поймёт, куда мы направим свои стопы в следующую очередь, – возразила Лиссет.

– Это нам и нужно, – ответил Дрэйк. – Покидая сегодня дворец, я предупредил секретаря Рейнхарта, что меня не будет до завтра. Она передаст эту информацию Рейнхарту, и он, понимая прекрасно, куда и зачем я мог уехать, приставит к Норду дополнительную охрану, убрав при этом защитные амулеты, чтобы подпустить нас поближе. Возможно, будет ожидать сам, дабы лично убедиться в моей неверности ордену и смертной уязвимости Бевана.

– Я правильно уловила ход ваших безумных мыслей – мы собираемся идти прямиком в ловушку?

– С точки зрения Рейнхарта – да, – подтвердил Беван. – Итак, мы с тобой, Лиса, заходим через подземный тоннель, Дрэйк через дворец, потому как его там пропустят без вопросов, а нас вряд ли, и…

– А где буду я? – вмешалась я, вспомнив, что пока ещё не слышала собственного имени в расстановке позиций и распределении задач.

Беван умолк, посмотрел немного растерянно на склонившегося над столом Дрэйка.

– В безопасном месте, – ответил Дрэйк ровно, не глядя на меня.

– То есть я не пойду с вами за Нордом? – уточнила я, уже зная, что мужчина скажет.

– Нет.

– Почему?

– Потому что я не допущу, чтобы ты пострадала или оказалась в руках Рейнхарта.

– Я могу за себя постоять, – возразила я. – Я больше не та беспомощная леди, которую ты помнишь.

Лиссет и Беван переглянулись понимающе.

– Нам выйти покурить на крылечко? – предложил Беван.

– Вы курите? – вопрос без удивления.

– Нет, – покачала головой лисица. – Но надо же дать вам возможность устроить семейную ссору без свидетелей.

– Мы не собираемся ссориться, – Дрэйк выпрямился, официальным жестом подал мне руку. – Айшель?

Я встала, направилась к двери. Дрэйк открыл передо мной створку, и мы, провожаемые сочувственным взглядом Лиссет и насмешливым – Бевана, вышли на свежий воздух и яркое, жаркое солнце. Мужчина повёл меня вокруг дома, на лужайку в дальней части участка, где стоял чёрный автомобиль. Справа ворота для выезда транспорта, слева примыкающая к дому пристройка с распахнутыми настежь створками. Запах бензина и металла стал сильнее, и я наконец заметила в глубине пристройки его источник.

– Что это?

– Мотоцикл.

Я видела мотоциклы прежде, три года назад, и в Эллоране, и в Феоссии. И сейчас меня удивлял не этот причудливый сплав металла и кожи на двух колёсах, но сам факт его наличия у Дрэйка.

– Ты ездишь на мотоцикле? – я прошла в пристройку.

– Иногда, – мужчина последовал за мной, встал за моей спиной.

– И давно?

– На нём – два года, с тех пор, как приобрел этот дом. В целом – уже лет пять, с появления первых пригодных для поездок моделей.

– Что ещё я о тебе не знаю? – спросила я, понимая отчётливо, что ничего фактически.

Я видела ту сторону Дрэйка, которую он мне показывал, и полагала наивно, эгоистично, что знаю мужчину, которого привязала к себе когда-то. Я привыкла к идеальным костюмам, привыкла к сдержанности немногословной, всё подмечающей, привыкла, что работа для Дрэйка – вся его нынешняя жизнь.

И ошиблась.

– Меня раздражают галстуки, – усмешка в голосе.

– Неправда. Ты же их постоянно носишь.

– Поэтому и раздражают.

Я обернулась к мужчине.

– Я пойду за Нордом, – повторила я упрямо. – Пойду к нему. Он ждёт меня.

– Вся эта затея слишком рискованна и слишком зависит от ответных ходов Рейнхарта, чтобы я мог допустить твоё в ней участие. В любом случае Норд спит и не столь уж и важно, кто именно заберёт его из подземелья.

– Важно. Мне. Дрэйк, пойми, я действительно уже не так беспомощна, как раньше. Я тренировалась в общине и могу использовать свою силу для самозащиты.

– Тренировки и реальный бой – разные вещи.

Хотя что-то всё же не меняется.

– Не надо так меня оберегать, – покачала я головой.

– Айшель, – Дрэйк осторожно провёл подушечками пальцев по моему виску, скуле, щеке, – ты вернулась спустя почти три года, и я не намерен тобой рисковать, тем более там, где твоего участия не требуется.

– Дрэйк…

Запах по-прежнему туманит сознание, особенно сейчас, когда мы стоим так близко друг к другу, когда мужчина касается меня, когда вспыхивает вдруг понимание, что мы одни в сумрачном, прохладном помещении. Знакомый огненный всполох в тёмных глазах отзывается не менее знакомой, тяжёлой приливной волной, поднимающейся из глубин самого моего существа. Мы тянемся навстречу друг другу, тянемся в загустевшем резко воздухе, горячем, душном, выжигающем прохладу из пристройки. Поцелуй ответом на реакцию тела, поначалу осторожный, словно удостоверяющийся, не ошиблись ли мы, не стёрла ли разлука безумия страсти. И всё настойчивее, нетерпеливее с каждым мгновением.

Одна рука Дрэйка на моей шее, поглаживает легко. Вторая обнимает за талию, притягивает вплотную к напряжённому мужскому телу. И я вспоминаю запоздало, что если привязка исключает измену, то, соответственно, все эти годы у Дрэйка не было другой женщины. Да и Хейзел говорила, что его не интересовали женщины даже в качестве удовлетворения естественных мужских потребностей.

– Дрэйк, – я запрокинула голову, и пальцы на шее уступили место губам, – Хейзел ведь рассказала правду?

– О чём? – рука скользнула под блузку, погладила спину через тонкую ткань нижней сорочки.

– О ваших с ней отношениях, – знаю, это глупо, иррационально, но хочу услышать ответ от него. – Что графиня – лишь твоё прикрытие.

– Да, – оставив спину, Дрэйк расстегнул блузку, сдёрнул рывком с моих плеч. – Для двора. К сожалению, Рейнхарт в наши с Хейзел гипотетические отношения не верит, впрочем, я и не предполагал, что он, зная о привязке, примет всё за чистую монету.

Мысли путались, терялись в жаре и желании принадлежать моему мужчине. Кажется, у нас не может быть иначе, чем вот так, в хаотичных движениях рук по телу, что жаждало прикосновений, будто последнего глотка свежего воздуха. В сбившемся дыхании, в искусанных в нетерпении губах, в обстановке, далёкой от традиционного уединения спальни. Меня уже не волновал запах металла и бензина, не волновало, что Лиссет и Беван находятся рядом, за стеной, что они могут услышать случайный стон или слишком громкий вздох.

Едва замечаю, как Дрэйк прижал меня к столику у стены, старому, обшарпанному. Понимаю, что не в состоянии сейчас возиться с пуговицами на рубашке мужчины, и поэтому просто тяну за полы вверх, запускаю руки под ткань, касаясь кожи, чересчур горячей для обычной человеческой. Чувствую поцелуй на губах, жгучий, оседающий крупицами чёрного перца на языке, в каждой клеточке тела, стремящегося к большему. Ладони на груди, ласкающие через ткань сорочки ставшие чувствительными вершинки. Жар с кислым привкусом нетерпения, сдобренный щедро желанием сладким, столь же безумным, что и прежде. Голова, кружащаяся от кисло-сладкого контраста, от смешения силы и слабости, от радости, что я наконец-то с Дрэйком, что мы вместе, ныне не разделённые расстоянием и пропастью прошлого.

Мужские руки опускаются ниже, скользят по талии, бёдрам, расстёгивают мои брюки. Одежда мешается, путает движения, но я никак не могу даже сосредоточиться на необходимости снять лишнее, а Дрэйк, похоже, и вовсе не собирается ни раздевать меня, ни разоблачаться сам. Страшно прерывать поцелуй, потому что кажется, будто в следующую секунду я проснусь и пойму, что то была только очередная пустая грёза, несбыточная фантазия о том, что давно минуло. И когда мужчина всё же отстраняется чуть от меня, разворачивает спиной к себе, я вскрикиваю протестующе. Дрэйк стягивает мои брюки вместе с бельём, обнажая бёдра и ягодицы, надавливает несильно на поясницу, наклоняя меня над столом. Я опираюсь послушно о тёмную, исцарапанную столешницу, вскрикиваю повторно, ощутив его пальцы сначала на животе, лёгким прикосновением под краем сорочки, затем ниже, медленно, осторожно, словно опасаясь меня напугать.

Поцелуй в плечо, перечёркнутое лишь бретелькой сорочки. Горячее тело, прижимающееся ко мне со спины. Ладонь, накрывшая неожиданно мои пальцы. Я чувствую желание Дрэйка и удивляюсь его терпению, внезапной неспешности, губам, скользящим неторопливо по плечу. Я с трудом сдерживаюсь, до боли закусив нижнюю губу, дрожу от пламени, что грозит сжечь, поглотить без остатка.

– Дрэйк, – выдохнула, тщетно проводя ногтями по твёрдой столешнице.

Поцеловав меня в шею, мужчина выпрямился. Шорох одежды, снова лёгкое нажатие на поясницу и я наклонилась ниже, к самому столу, прогнулась. Стон сорвался сам, от ощущения наполненности, казавшегося позабытым, исчезнувшим в воспоминаниях о прошлом, но сейчас опьянившим резко, до волны слабости по телу. Дрэйк застыл на мгновение, пальцы вернулись к местечку пульсирующему, пылающему. Первое движение во мне, и я поняла вдруг, что не смогу совсем молчать, вопреки присутствию друзей в доме, вопреки тому, что створки пристройки распахнуты настежь.

Мысль появилась и сгорела в огне. Мир скрыт за стеной нашего с Дрэйком пожара, и меня вдруг перестало волновать всё, что могло происходить за пределами раскалённого круга. Я плавилась стремительно, неотвратимо, растворялась в окутавшей нас жаркой пелене, в прикосновениях Дрэйка. Исчезала клочком поглощаемой пламенем бумаги.

И восстала из огня, опалённая наслаждением, задыхающаяся, цепляющаяся отчаянно за шершавую столешницу. Привкус собственной крови горчинкой-напоминанием. Эхо ощущений мужчины рядом, накрывшее волной не менее острой, жгучей.

Не знаю, сколько мы стояли не шевелясь, просто впитывая чувства свои и друг друга. Я слышала стрекот цикад в высокой траве, доносящие издалека голоса. Наконец Дрэйк отступил от меня, и я выпрямилась, неловко поправила одежду. Застегнуть пуговицы на блузке не успела – мужчина развернул меня лицом к себе, обнял, поцеловал. Теперь неспешно, тепло, и я обвила его шею руками, прижалась теснее, останавливая время.

– Идём, – Дрэйк отстранился, застегнул пуговицы, поправил белую ткань.

– Куда?

Вместо ответа мужчина увлёк меня к выходу из пристройки. Мы покинули участок через вторую калитку возле ворот, спустились по склону к реке. Дома скрылись за ивами, просеивающими жаркие лучи солнца через мелкое сито ветвей длинных, гибких, с узкими листьями.

– А как же обсуждение? – напомнила я. – Вы не договорили…

– Ничего не случится, если мы продолжим разговор через час. Времени до вечера более чем достаточно.

Мы прошли немного по берегу, пологому, окантованному тёмно-зелёными стрелами камыша. Под одной из ив мужчина остановился, опустился на траву, потянув меня за собой. Я охотно устроилась у него на коленях, и Дрэйк одной рукой обнял меня, рассматривая внимательно моё лицо, перебирая второй пряди волос.

– Расскажи что-нибудь.

– Что именно?

– Что захочешь. О своей жизни.

– Боюсь, рассказ получится несколько… однообразным, – смутившись, я перевела взгляд на синие капельки вероники в траве. – Там будут только Эсти, пелёнки, детские кашки и я, скучная, вечно всего опасающаяся клуша-домоседка.

– Думаешь, меня можно удивить пелёнками?

– Дело не в этом, – решившись, я посмотрела на Дрэйка, отметив вдруг, что морщинки в уголках глаз и губ стали чуть глубже. – Эсти дочь Норда, не твоя, и сомневаюсь, что тебе будет интересно слушать, как я рассказываю о чужом ребёнке.

– Айшель, – мужчина коснулся моей щеки, не позволяя отвернуться, глядя пристально мне в глаза, – Эстелла прежде всего твоя дочь, часть тебя. Мне важна и дорога и ты, и любая частичка тебя, любое напоминание о тебе. Эстелла не чужой ребёнок, она твоя дочь, твоё продолжение. Едва ли мы далеко уйдём, если начнём определять принадлежность девочки по отцовству. Тот, кого я называл отцом и кто воспитал меня, не был связан со мной кровным родством, но, даже узнав правду о своём происхождении, даже многие годы спустя, я не желал другого родителя.

Я улыбнулась неуверенно, чувствуя, как последние отголоски жара в теле уступают место теплу, щекочущему, радостному, бескрайнему. И начала рассказывать.

О бегстве из империи, рвущем моё сердце на части.

О непривычной, чужой поначалу общине, о новой жизни и новых лицах вокруг. День за днём я приноравливалась к укладу общины, запрещала себе думать лишний раз о тех, кого оставила, о моих родителях, сосредотачиваясь на нуждах растущей во мне жизни. Малышка стала смыслом моего существования тогда, отрадой, соломинкой, за которую я ухватилась с готовностью, чтобы не сойти с ума от мыслей, воспоминаний и ощущения собственной бесполезности, беспомощности.

О холоде, страхе и кошмарах, что преследовали меня первые недели ночь за ночью. Неустанных тренировках, регулярных медитациях и удивлении других матерей – не считая холода и нескольких случаев материализации силы, моя беременность проходила нормально, фактически идеально даже по меркам оборотней, редко страдающих от каких-либо недомоганий.

О родах, боли и счастье. И о следующей волне страха, когда я осознала, в какой мир привела своё дитя, какой опасности она будет подвергаться из-за собственных родителей, из-за отца, которого она ещё не видела, и неизвестно, увидит ли.

О жизни с новой главы, заботах и ежедневных хлопотах, о Звёздочке, моей маленькой радости с глазами его цвета. Её способностях, спокойном характере, здоровье – Эстелла ничем не болела и редко плакала.

О моих родителях, которых мы разыскали через отца Лиссет, с помощью его связей в околомагических кругах. Мама и папа выжили, их забрали из Тишши незадолго до бомбёжки, стёршей городок с лика земли и карты Феоссии. Забрали тайно, по приказу правителя, и вывезли из страны – молодому монарху, вынужденному бежать из собственного королевства, требовались люди, не только верные короне Феоссии, но способные помочь своей родине и своему королю, изобретатели ядов в том числе. Сейчас родители вместе с матерью папы находились в Альсиане, поддерживающей Феоссию в её борьбе за освобождение от оков империи.

Я говорю и говорю, делюсь болью, печалями и радостями прошедших лет, не замечая бега времени и видя лишь задумчивую полуулыбку на губах Дрэйка, огоньки в глазах. Мужчина давно откинулся назад, вытянувшись на земле, заложив одну руку за голову, и я устроилась на его груди, теребя иногда полубессознательно пуговицу на мужской рубашке. Наконец я умолкаю, сообразив, что Дрэйк так и не проронил ни слова.

– Я всё болтаю и болтаю только о себе, – произнесла я, приподнялась немного, чтобы лучше видеть лицо мужчины. – И ещё ни разу спросила, как ты жил?

– Однообразно, – вторая рука блуждает то по моей талии, то по спине, то запутывается в волосах. – Медленная ежедневная агония. Это не особенно интересно. Лучше расскажи ещё о чём-нибудь.

И я готова ещё долго-долго лежать вот так, никуда не торопясь, слушая цикад, гудение шмелей и стрекоз, проносящихся над нами, вдыхать родной аромат и запах воды и травы. Мне хочется лишь, чтобы Нордан и Эстелла были рядом, хочется не бояться, не ждать предгрозовой неизвестности, но смело смотреть в будущее, не испытывая страха ни перед ним, ни за своих близких.

– Я всё рассказала, – улыбаюсь я. – Могу повторить про пелёнки.

Рука на спине замерла, и я увидела выше по пологому склону тоненькую рыжеволосую фигурку. Лиссет выбралась откуда-то из-за кустов, отряхнула брюки, посмотрела вопросительно на нас.

– Вы тут ещё долго? Не то чтобы я жалуюсь, но время идёт, и мы с Бевом уже весь дом перерыли в поисках чего-то съедобного.

– Есть консервированные бобы, – придерживая меня, Дрэйк сел, скользнул ладонью вниз по моей спине.

Лисица состроила недовольную гримаску.

– Наверное, нам и впрямь пора, – заметила я. – И… я всё равно пойду.

– Это рискованно, – ладонь замирает на границе между краем блузки и поясом брюк. Выражение глаз, пристальное, затягивающее во тьму, не вяжется с темой разговора, тревожит иные ощущения.

– Пожалуйста. Ты ведь сам сказал, что многое зависит от ответного хода Рейнхарта, а он, скорее всего, предполагает, что ты не подвергнешь меня опасности и потому не возьмёшь с собой. Меня он не будет ждать, – не знаю, что ещё сказать, чтобы убедить Дрэйка.

Мужчина смотрит на меня, и я понимаю, что он решает, просчитывает варианты и возможности.

– Пожалуйста, – повторила я с мольбой.

– Хорошо, – согласился Дрэйк наконец. – Но от Бевана ни на шаг. И никакой самодеятельности.

Я коснулась губ мужчины лёгким благодарным поцелуем. И вновь, углубляя его и сразу отступая под ответным натиском. Краем глаза отмечаю, как Лиссет вздохнула и подняла взор к небу. Чувствую, как мужская ладонь скользнула под блузку, поглаживая спину через сорочку, и сама обнимаю крепче, прижимаюсь теснее. Кажется, мы никак не можем остановиться, не можем удовлетворить жажду даже простых прикосновений.

Выразительное покашливание заставляет всё же прерваться, отстраниться друг от друга разочарованно, неохотно. В глазах Дрэйка мелькает тень сожаления, я поднимаюсь, поправляю одежду. Мужчина встаёт следом, подаёт мне руку. Отпускает, едва мы равняемся с Лиссет, уходит вперёд.

– Представляю, что будет после пробуждения ледышки, – прошептала лисица.

– Мы… – в плену страсти мне было всё равно, что нас могли услышать, я даже не пыталась вести себя потише, но сейчас смутилась вдруг от мысли, что нас слышали наверняка. У оборотней тонкий слух, да и у Бевана он по-прежнему куда как лучше человеческого. – Мы не… не слишком… шумели?

Лиссет бросила быстрый взгляд в спину удаляющегося Дрэйка и взяла меня под локоть.

– Шель, прекращай смущаться и краснеть. Мы всё прекрасно понимаем, и в этом нет ничего плохого, противоестественного и предосудительного. Ты же со своим мужчиной уединяешься, а не с чужим, и вы столько времени не виделись… Но Беву ещё надо кое-что обсудить с Дрэйком, и время, как ни печально, идёт, а до города путь долгий даже на личном транспорте, – лисица неожиданно улыбнулась лукаво. – Мы там дом весь осмотрели и участок тоже, после вашего ухода, разумеется. Коня железного видели. Не знала, что у Дрэйка такие игрушки есть. Как-то мои представления о нём не вяжутся с мотоциклом, кожаной курткой, скоростью, ветром в лицо…

Нынешний Беван мало похож на джентльмена холеного, высокомерного, каким я его увидела в первый раз. Глядя на Нордана, трудно заподозрить его в любви к чтению, трудно вообразить, что он может предпочесть библиотеку непристойным развлечениям на спор. Члены братства надевают маски, вживаются в новые роли и однажды срастаются с ними столь тесно, что настоящая личность, устремления, мечты скрываются за чужими одеждами, за напускным, тщательно оберегаемые от ока ордена и любого постороннего существа, способного задеть, заметить слабость, причинить вред. Но не исчезают полностью, лишь таятся, прячутся в ожидании своего часа.

И ещё вдруг захотелось самой испытать описанное подругой – мотоцикл, скорость, запутавшийся в волосах ветер, тепло любимого рядом…

Только не уверена, согласится ли Дрэйк?

* * *

Городской дом Дрэйка – изящный, кремово-розовый особняк в длинном ряду похожих двухэтажных зданий, что тянулись по обеим сторонам улицы, широкой, тихой, несмотря на близость к императорскому дворцу с одной стороны и целым шипастым лесом многоэтажек с другой. В самом доме тихо, пустынно – встретившая нас Хейзел сказала, что отпустила всю прислугу, и на мой вопрос о сыне ответила, что оставила малыша с надёжными друзьями в безопасном месте. Графиня осмотрела критично нашу с Лиссет одежду, покачала головой и принесла нам по чёрной куртке. В Эллорану мы вернулись на автомобиле Дрэйка, и мужчина ещё перед отъездом переоделся в обычный свой костюм. И я поймала шальную мысль, что тот Дрэйк, свободный, уютный, нравится мне больше, пусть я и терялась поначалу с непривычки. Сейчас мужчина снова собран, сдержан, чуть холоден. Его общение с Хейзел – общение давних коллег, напарников, понимающих порой друг друга без слов. В их фразах, коротких, чётких, нет никаких лишних эмоций, только сосредоточенность на деле и лёгкая обеспокоенность возможным неблагоприятным исходом. Я волновалась, мне не терпелось увидеть Нордана наяву, однако взаимопонимание между Дрэйком и Хейзел не могло не вызывать болезненных уколов в сердце и ощущения собственной ненужности, неуместности. Понимаю, их связывали не нежные чувства, это не любовь и не физическое влечение, но дружеская симпатия и участие, слаженность двоих, привыкших работать вместе, плечом к плечу, и осознаю с горечью, что я не могла ни предложить, ни заслужить подобного отношения.

Потому что я пара, своя женщина, хрупкий беспомощный цветок, который надлежит защищать и ограждать от жестокости окружающего мира. И нежный цветок не рассматривают в качестве напарника, готового в случае необходимости прикрыть спину боевому товарищу.

Беван легко, непринуждённо вливается в общую деятельность, мы же с Лиссет остаёмся словно в стороне. Переговорив с Хейзел и Беваном, Дрэйк даёт нам с лисицей последние указания и предостережения. Находит мою руку, гладит нежно пальцы, улыбается скупо и уезжает во дворец. Графиня провожает нас в подвал, показывает вход в тоннель. Сама остаётся снаружи, а мы втроём спускаемся в дышащее холодом подземелье.

Мои кошмары превращаются в явь.

Тёмный лабиринт.

Паутина коридоров, сменяющих, перетекающих друг в друга.

Шероховатые серые стены, по которым скользит свет от фонарей в руке моей и Лиссет. У Бевана план, желтоватый лист бумаги с пометками, сделанными Дрэйком. Мы следуем ему, руководствуемся знаками, что подмечает мужчина, указывая нам то на щербинку в старой каменной кладке, то на выбоину в полу, и без того неровном, местами обрывающимся небольшими ямками. Часть тоннелей сохранилась лучше, часть хуже. Часть шире, просторнее, и мы можем идти вдвоём рядом друг с другом, часть уже, с низким потолком, и нам приходится растягиваться цепочкой. В подземелье холодно, и одолженная Хейзел куртка перестаёт казаться лишней. Идём в молчании и тишине зябкой, мёртвой, нарушаемой лишь звуками наших шагов, хрупаньем камешков под ногами. Вдыхаем воздух стылый, замогильный, я и Лиссет ёжимся, опускаем плечи, сжимаемся в попытке сберечь драгоценное тепло.

Постепенно становится холоднее, свет фонаря выхватывает то тут, то там островки искрящейся наледи на стенах. И появляется запах.

Туман, мох, лесные ягоды.

Талый снег.

Я замерзаю и, чтобы немного отвлечься, сосредотачиваюсь на запахе. Он слаб, новый оттенок непонятен, но я иду за ним, слышу его, как могла бы слышать зов, речь или песню, как могла бы слышать голос, окликающий меня по имени. Иду всё быстрее, увереннее, отмечая отстранённо, что обогнала спутников, что уже не цепкий глаз Бевана и план ведёт нас, а я.

Знаю, что Нордан рядом. Знаю, и всё.

Стремлюсь к нему, едва сдерживая желание перейти на суетливый бег.

А потом коридор заканчивается тупиком. Стеной заледеневшей, блестящей в свете фонаря. Я прикасаюсь к ней, чувствую, как гладкая поверхность обжигает кончики пальцев холодным огнём.

– Пришли? – нарушила молчание лисица.

Беван сверился с планом, кивнул, сложил бумагу и убрал во внутренний карман куртки. Казалось, бывшего собрата не беспокоил холод, за всё время мужчина даже куртку не застегнул.

– И что дальше? – спросила Лиссет.

Беван шагнул к левой стене, принялся ощупывать камни на уровне своей груди.

– А ты здесь раньше когда-нибудь был?

– Несколько раз. Правда, о выходах в город не знал.

– Здесь должно быть так холодно? – лисица переступила с ноги на ногу, поёжилась в который раз.

Наше дыхание срывается с губ облачками пара.

– Раньше было холодно, но не настолько, и льда на стенах я не замечал. То ли сила Норда таким образом материализуется, то ли Рейнхарт где-то чего-то перемудрил.

– Ему может быть больно? – прошептала я.

– В теории не должно. Он же спит. Отойди-ка, Шелли.

Я отступила послушно, Беван нажал на один из камней.

– А колдуны Рейнхарта точно не оставили нигде своих защитных амулетов? – уточнила Лиссет, оглядевшись подозрительно.

– Да точно, точно. Во-первых, Дрэйк сказал, что Рейнхарт не доверяет своим шавкам настолько, чтобы подпускать их к ценному объекту. Рейнхарт сам размещал заговорённые амулеты со стороны официального входа. Во-вторых, он, возможно, и не знает о существовании этой части тоннелей. А защитный полог братства я миную без труда. Ядовитая кровь-то у меня никуда не делась.

Старый, наверняка заледеневший механизм подчинился не сразу. Заработал лишь спустя несколько минут и после повторного нажатия на камень, натужно, с глухим скрипом. Треснул сковывающий тупиковую стену лёд, осыпался мелкими осколками, и она начала открываться медленно, поворачиваться неохотно. Я поставила фонарь на пол, помня, что в потайной комнате должно быть светло. Дрэйк просил меня не заходить туда, дождаться вместе с Лиссет в коридоре, но я не смогу. Любимый аромат становился сильнее с каждой секундой, с каждым мучительным мгновением, пока ледяная плита вяло, словно через силу, открывала проход.

– Шелли, я тебя умоляю, только никуда не лезь, – напомнил Беван тихо. – Дрэйк мне голову оторвёт в прямом смысле, если ты хотя бы ноготок тут сломаешь.

Нет. Я пойду.

Плита застыла, открыв проход не полностью, но всё же достаточно, чтобы по одному проникнуть внутрь. Мужчина нахмурился вдруг, направился к проёму. Лисица тоже нахмурилась, принюхалась, обернулась, вглядываясь в темноту позади нас, а Беван неожиданно отшатнулся от слабо светящегося прохода, даже не переступив порог. Я метнулась к мужчине, посмотрела поверх его плеча.

Ледяная комната из моих кошмаров, маленькая, с голубым потолком, что светился сам по себе, наполняя тесное помещение сиянием бледным, мертвенным. Невысокая подставка в центре, на ней большой чёрный ящик с прозрачной крышкой, так похожий на гроб. И я знаю, кто в нём. Моё сердце тянется к нему, запах зовёт и мне кажется, я вот-вот услышу настоящий голос.

Его голос.

– Норд, – произнесла я и попыталась протиснуться мимо Бевана, но мужчина удержал меня рукой, отодвигая обратно за спину.

– Полог не пропускает, – пояснил он напряжённо.

– Почему? – мой вопрос звучит резко, требовательно.

– Потому что это новая версия защитного полога, созданная на моей крови.

Я чувствую, как каменеет Беван. А на середину комнаты выходит высокая девушка в чёрных брюках и куртке с меховым воротником. Руки в перчатках, светлые волосы собраны в пучок, в зелёных глазах отрешённое разочарование и решимость упрямая, непримиримая.

Госпожа Веледа Ритт.

Глава 5

Я прижимаюсь к Бевану со спины, едва ли не наваливаюсь на мужчину всем своим небольшим весом, словно могу сдвинуть его с места. Девушка стоит между проёмом и ящиком нежданным препятствием, помехой, не позволяющей мне приблизиться к Нордану.

– Веледа, – повторяет Беван вслух.

Девушка качнула головой.

– Тебе лучше уйти, – взгляд скользнул по мне, и я отметила тень неприязни в зелени глаз. – Вам обоим лучше уйти.

– Веледа, что ты здесь делаешь?

– Жду вас. Я до последнего надеялась, что ты не придёшь, что ты не настолько глуп и безрассуден, чтобы заявиться прямиком в ловушку. Неужели ты или Дрэйк не предполагали, что Рейнхарт всё поймёт? Что он догадается, что первым делом ты пойдёшь за своим собратом-предателем?

– Веледа, пожалуйста, сними полог, – попросил Беван. – Я не знаю, что тебе наплёл Рейнхарт, но, уверяю, на самом деле всё совсем иначе.

– Уходи. Уходите, пока не поздно.

– Я никуда не уйду, – возразила я. – Я пришла за Нордом и не выйду отсюда без него.

Потому что если эта попытка обернётся неудачей, то второй уже не будет. Даже если сами мы выберемся невредимыми из подземелья, то Нордана здесь больше не оставят. Рейнхарт перевезёт его в другое место, перепрячет и неизвестно, удастся ли нам найти его снова. Старший уже подозревает Дрэйка, возможно, подозревал все эти годы, не верил до конца, лишь отступил и затаился, выжидая.

– Беван, забирай свою подружку и уходи, – проговорила Веледа устало. – Не вынуждай меня применять силу. Ты же знаешь, что я могу.

– Айшель не моя подружка, – поправил мужчина осторожно. – Она женщина Норда.

Девушка посмотрела на нас удивлённо, недоверчиво. Она решила, что я очередная любовница Бевана?

– Женщина Нордана?

– Я его пара, мы связаны, – ответила я.

– У членов братства не бывает парных привязок.

– Бывают.

– Нет, – Веледа вновь качнула упрямо головой, не веря ни единому моему слову, – па… Рейнхарт сказал, что у членов братства не бывает парных привязок. В большинстве своём вы даже не в состоянии привязаться к кому-либо по-настоящему. Разве вы не отказываетесь от прежних своих привязанностей, вступая в орден? Разве не меняете любовь близких на бессмертие и власть, дарованные кругом? Разве не убиваете любого, кто встанет на вашем пути, кто помешает вашим планам?

– Кто она? – спросила я шёпотом у Бевана. – Мне показалось, вы действительно раньше встречались…

– Встречались, – подтвердил мужчина мрачно. – Только не уверен, что я её знаю.

Колдунья? Представительница другого вида? Но Лиссет ничего подозрительного не заметила, не почуяла.

Позади нас шаги, шорохи, возня. Веледа бросила быстрый взгляд за наши спины, и Беван вдруг передвинулся к правой стене, оттолкнув меня к холодной каменной поверхности. Я успела заметить короткую стрелу, рассекшую воздух и ударившуюся о невидимую преграду в проёме. Мужчина выругался, а я, пригнувшись, проскочила под его рукой и метнулась к проходу.

– Шелли!

Оклик Бевана прозвучал для меня будто издалека, хотя мужчина находился в двух шагах. Я же слышала, чувствовала лишь запах, что вёл, манил, звал. Сейчас, когда он настолько близко, совсем рядом, я не могла отступить, не могла держаться в стороне, ожидая, пока друзья разрешат все проблемы.

На долю секунды мелькнула мысль о неизбежном ударе о полог, он ведь не тот, что прежде, и уже не пропустит меня, носительницу крови, отравленной ядом моих мужчин… Но я шагнула через порог легко, без малейшего сопротивления, словно нет никакой защиты, словно незримая преграда не остановила только что стрелу.

Веледа вздрогнула, отшатнулась от меня, изумлённая не меньше моего. Я оглянулась на проём, на шевелящиеся тени в тёмной глубине коридора, за пределами светового круга наших фонарей, стоявших на полу. Беван последовал за мной, однако застыл, натолкнувшись вновь на полог.

– Какого Дирга?

– Как ты прошла? – девушка отступила, уткнувшись в ящик.

– Не знаю, – я действительно не знала. Когда-то защита братства пропускала меня как носительницу яда Нордана, но Веледа сама сказала, что это другая версия защиты, созданная на её крови, не на крови членов ордена.

– Полог не должен пропускать никого, кроме меня и Рейнхарта.

Значит, Дрэйк тоже не сможет войти. И где он? Почему задерживается? Или произошло что-то непредвиденное, что-то, чего мы боялись?

– Веледа, сними полог, – повторил Беван. – Позволь нам забрать Норда… и пойдём с нами. Я всё тебе объясню, – мужчина обернулся и отступил неожиданно от проёма.

Я слышу шум, звуки ударов где-то в тёмной глубине и догадываюсь, что Рейнхарт знал о существовании этой части тоннелей, что он послал кого-то из своих наёмников за нами и теперь они подобрались сзади, зажали нас в тесном коридоре, отрезав пути к отступлению. Я могу выйти из комнаты беспрепятственно, но сомневаюсь, что моё участие хоть что-то решит в нашу пользу. Ищу взглядом дверь, то, что Беван назвал «официальным выходом». Её легко найти – контур недавно открываемой створки выделяется на рыхлом белом монолите стены.

– Дрэйк не придёт, – заметила вдруг Веледа, проследив за моим взглядом.

– Почему? – не уверена, что хочу слышать ответ.

– Рейнхарт его задержал.

– Дрэйк не допустит, чтобы с нами что-то случилось…

– Ты знаешь, что представляет собой сила Рейнхарта?

Я медленно кивнула.

– Катакомбы старые, некоторые тоннели плохо укреплены. Они не выдержат землетрясения.

– Но ведь может пострадать императорский дворец и… и ты секретарь Рейнхарта… – напомнила я ошеломлённо.

– Над нами нежилая часть дворца, – пояснила девушка. – И мой полог, в отличие от тоннелей, землетрясение выдержит.

Находясь в ледяной комнате, Веледа и Нордан не пострадают. Меня действительно здесь не ждали – не думаю, что Рейнхарт уже готов рискнуть моей жизнью и рассудком двоих собратьев, пусть бы один из них и спит волшебным сном. Но Беван и Лиссет другое дело, они смертны и Дрэйк не допустит их гибели. Не допустит моей. И потому вынужден будет принять любые условия Рейнхарта, не сможет сопротивляться, опасаясь косвенно причинить нам вред.

– Беван прав: мы не знаем, что именно тебе известно, – однако более чем очевидно, что девушка знает много больше того, что следовало бы знать обычному секретарю. – Мы не знаем, кто ты на самом деле, не знаем, почему Рейнхарт тебя выбрал. Но в этом ящике спит мужчина, который мне дорог. Я люблю его и сделаю всё, чтобы его спасти. Почти три года назад он рискнул всем ради моего спасения и теперь пришёл мой черед.

В глазах Веледы недоверие, сомнение в сказанном мной. Девушка опускает на мгновение ресницы, хмурится.

– Я тоже здесь ради моего близкого, любимого и единственного родного человека, – произнесла она наконец. – И не могу его подвести.

Ветер возник словно из ниоткуда, сильный, мощный порыв, сбивший с ног и отшвырнувший меня легко, будто опавший осенний лист. Я ударилась спиной о ребро ледяной плиты, уходящей одной стороной в комнату, осела на пол, чувствуя, как россыпи льдинок впиваются иглами в ладони, как перед глазами темнеет на секунду от вспышки прокатившейся по телу боли. Из лёгких выбило разом весь воздух, и я попыталась сделать судорожный вдох.

Действительно, тренировки и реальный бой – разные вещи.

– Насчёт тебя даже инструкций никаких нет, – прозвучал надо мной голос Веледы, задумчивый, озадаченный немного.

Я сжала исколотые, замёрзшие пальцы, заставляя себя сконцентрироваться, как учили в общине, собирая сияние в покрасневших ладонях. Девушка стояла передо мной, глядя напряжённо поверх моей головы, всматриваясь в коридор, из тьмы которого доносились глухие звуки. Я подняла голову, отпустила сияние, ударив по Веледе сгустком серебристого света, вкладывая столько силы, сколько могла. И наблюдала с удовлетворением мрачным, равнодушным, как тонкую фигурку отбросило к противоположной стене так же, как меня только что. Ухватившись за ребро плиты, я встала на ноги и, пошатываясь, приблизилась к ящику.

Прозрачная крышка полностью подёрнута белым налётом инея и на ощупь обжигает холодом. Я не вижу того, кто сокрыт внутри, но запах становится сильнее, зов громче, подсказывая, что я не ошибаюсь, что Нордан здесь, рядом.

Цепляясь за неровную стену, Веледа поднялась. Я следила за девушкой краем глаза, заметила, как она повела рукой. Новый порыв стегнул по лицу, разметал волосы, но я попыталась всё же остановить бьющийся в тесном помещении ветер, попыталась блокировать удар. Серебряные нити потянулись от моих пальцев, соткались в тонкое полупрозрачное полотно передо мной, замедляя скорость воздушного потока. Свободной рукой я держалась за ледяную крышку, не зная, что ещё сделать, едва ощущая щиплющий ладонь холод. Веледа сильнее меня – я чувствовала, как давит ветер на трепещущее серебряное полотно, видела, как надувается оно парусом, грозя порваться, сколько бы я ни добавляла сияния. Запястье вскинутой руки немело постепенно, пальцы начали подрагивать, сердце билось громко, встревожено.

Шипение, раздражённое, приглушённое свистом ветра.

Снова, чуть громче, злее, и я понимаю, что это голос Веледы, она что-то говорит, то ли обращаясь ко мне, то ли бормоча себе под нос.

И чёрная тень перед узкой стороной ящика, появившаяся, подобно ветру, из ниоткуда, формирующаяся в человеческий силуэт.

– Веледа, пожалуйста, остановись. И вы, госпожа, тоже, прошу вас. Вы не должны идти друг против друга.

Вздрагиваю, услышав незнакомый мужской голос. А силуэт обращается человеком, черноволосым мужчиной в чёрных же одеждах.

– Какого Дирга, Кадиим?! – шипит девушка.

– Веледа, остановись, – повторил незнакомец терпеливо. – Вы обе принадлежите к одному роду, и праматери его было бы печально видеть, как её дети сражаются друг с другом.

– Какой ещё род?

– Род твоей матери, Веледа. И вашей, госпожа.

Ветер стих резко, с глухим хлопком. Я медленно, осторожно опустила уставшую, налившуюся тяжестью руку, наблюдая, как сияние, подчиняясь моей воле, тает в холодном воздухе, открывая девушку, стоящую по другую сторону ящика, дышащую неровно, устало. Незнакомец же повернулся ко мне, опустился вдруг на одно колено, склонив почтительно голову.

– Я уже более четырёх веков не видел подобных вам, госпожа. Большую часть дочерей вашего рода истребили когда-то, а кто выжил, те пошли на сделку с проклятыми и жестоко заплатили за это ослаблением дара и жизнями потомков, – мужчина поднял голову, посмотрел на меня внимательными карими глазами. Нахмурился, заметив мою растерянность, непонимание, встал. – Вы не знали?

– Что я… не знала? – я бросила настороженный взгляд на Веледу.

– Это Кадиим, древний дух и мой хранитель, – пояснила девушка неохотно, коснувшись воротника куртки.

Древний дух? Сколько же ему лет? И, говоря «ваш род», он имеет в виду нас, служительниц Серебряной богини?

– Шелли? – Беван, ещё более взлохмаченный, чем прежде, тяжело дышащий, вернулся к пологу, посмотрел подозрительно на духа. – Вы в порядке? И это кто?

– Всё… хорошо, – заверила я. – А у вас?

– Могло быть и хуже, – ответил мужчина уклончиво. – Только кому-то придётся тащить на себе Лису.

– Лиссет?! Она ранена или… – я умолкла, страшась произнести вслух ужасное это предположение.

– Всё в относительном порядке. Лиса просто неудачно подвернулась под дротик со снотворным. Думаю, к утру проснётся. И надо бы поторопиться, пока сюда дополнительные силы не подтянулись, – Беван глянул на Веледу, но девушка отвернулась.

– Веледа, пожалуйста, сними полог, – попросила я тихо. – Я не смогу одна ни открыть ящик, ни уйти отсюда с Нордом. Если Рейнхарт заставляет тебя действовать против твоей воли, угрожая кому-то близкому тебе, то… – я оборвала фразу, вспомнив слова Кадиима.

«Род твоей матери, Веледа. И вашей, госпожа».

Мама была жрицей Серебряной и означает ли сказанное духом, что мать Веледы – тоже?

– Моя мама была жрицей Серебряной богини, или богини луны, – повторила я вслух. – У меня её дар. Выходит, твоя мать тоже была жрицей, одарённой милостью нашей госпожи?

Вздох за моей спиной, шумный, удивлённый.

– Но твоя сила не похожа на мою, – пусть Нордан когда-то и говорил, что наш дар схож, однако сила собратьев связана с той или иной стихией – лёд, огонь, земля, – сияние же чистый лунный свет, без примесей. – Скорее на силу членов братства.

Веледа бросила на духа взгляд быстрый, предостерегающий.

– Я сниму полог, – процедила девушка напряжённо, с нотками горечи, злости, готовая скорее позволить нам забрать Нордана, нежели обсуждать свою силу и происхождение. – Забирайте своего спящего красавца и проваливайте хоть в подземный мир.

– А ты? – спросил Беван.

– Я в состоянии позаботиться о себе сама и в защитниках не нуждаюсь, – отрезала Веледа.

Я так и стою рядом с ящиком, опасаясь отпустить, хотя пальцы уже свело от холода. Поглядываю на Кадиима, желая расспросить духа, узнать поподробнее о том, что давно минуло, но оставило след в истории и жизни мира нынешнего. Уверена, Кадииму многое известно о жрицах Серебряной, о нашем прошлом, о причинах истребления служительниц богини, о том, почему некогда могущественные волшебницы превратились в жалкий, жмущийся по укромным уголкам культ.

Веледа снимает полог, повернувшись демонстративно ко всем спиной, бормоча что-то себе под нос. Я не могу разобрать ни слова, понимаю только, что язык мне незнаком. Снятие занимает всего несколько минут, однако мне они кажутся бесконечно долгими, томительными, рождающими волну страха. Наблюдаю за девушкой, пытаясь сложить увиденное и услышанное. Дочь лунной жрицы, с силой, подобной силе членов братства. Я свободно миновала полог – это доказывает, что дух не соврал. Милость Серебряной в крови, потому защита и пропустила меня как свою, как носительницу благословения богини, но стихийный дар…

Звёздочка с рождения владеет и сиянием, и папиной способностью замораживать…

– Готово, – резкий оклик Веледы вторгся в мои размышления, заставляя отложить их на время.

Я посмотрела вопросительно на Кадиима, и дух кивнул, подтверждая, что полог снят.

Беван протянул руку, пощупал воздух перед собой и, не встретив преграды, лишь затем шагнул в комнату. Девушка, не оборачиваясь, отошла к двери.

Крышка тяжела, даже Беван смог сдвинуть её с заметным усилием, со второй попытки. И я наконец вижу его.

Нордан не изменился. Та же одежда, в которой мужчина был в тот последний вечер. Растрёпанные волосы, лёгкая щетина. Бледная, холодная на ощупь кожа. Отрешённое выражение лица, едва заметное дыхание. В первое мгновение мне даже кажется, что Нордан не дышит, и я с трудом подавляю ужас, панику при мысли, что мужчина навсегда исчез в мире сновидений, а передо мной лишь пустая оболочка, ледяное безжизненное тело.

– Шелли, – Беван мягко отодвинул меня, наклонился, осторожно поднимая Нордана из ящика.

Внутри ящика тоже пульсирует холод, и перламутровый шёлк обивки, подушечка под головой спящего выглядят неуместно, только усиливая сходство с гробом.

– Веледа… – начал Беван.

– Вам лучше пока оставить её в покое, господин, – перебил Кадиим вежливо, но непреклонно. – Господин Рейнхарт не причинит ей вреда.

– Что ж, надеюсь, – мужчина бросил прощальный взгляд в спину девушки, гордо выпрямленную, напряжённую.

И мы покидаем ледяную комнату моих кошмаров.

Я не удивляюсь, увидев в коридоре Хейзел. Не смотрю на торчащую из-под расстёгнутой куртки графини кобуру с пистолетом, не смотрю на четыре неподвижных чёрных тела за пределами света фонарей. Опускаюсь на колени возле сидящей на полу Лиссет, прислонённой спиной к стене. Подруга действительно мирно спит, уронив встрёпанную голову на грудь.

– Сами Лису потащите – двоих я не вынесу, – заметил Беван. – Не хватало ещё грыжу на старости лет заработать.

– Веледа сказала, что Рейнхарт задержал Дрэйка и… – заговорила я.

– За Дрэйка не беспокойся, – возразила Хейзел. – Он знает, что мы уходим.

– Но как?

– Как вы друг друга находите, несмотря на расстояние? По вашему запаху.

– А если произошло что-то непредвиденное? – мне стало вдруг неловко: прежде я никогда не задумывалась, насколько хорошо Дрэйк меня чувствует. Я привыкла, что Нордан улавливает оттенки моего настроения по запаху, мне казалось естественным, что я ощущаю мужчину, даже находясь в другой части императорского дворца. И ни разу не предположила, что и Дрэйк должен чувствовать меня не хуже.

– Дрэйк справится, не волнуйся, – заверила графиня.

Осторожно подхватив Лиссет под мышки, мы с Хейзел подняли лисицу с пола. С собой забрали только один фонарь, и закрывать потайной вход в комнату не стали – бессмысленно, всё равно Рейнхарт знает и о нём, и о выходящих в город тоннелях.

Обратный путь по подземным коридорам долог, и идти приходится намного медленнее. Наружу выбираемся не в подвале дома Дрэйка, а в складской части небольшого магазина. Задняя дверь, выходящая на узкую тёмную улицу за двухэтажным кирпичным зданием, не заперта и рядом ждёт автомобиль. Мы устраиваем Нордана и Лиссет на заднем сиденье, я сажусь с ними. Беван пытается занять место водителя, но Хейзел отмахивается, поясняя, что если остановят, то могут возникнуть проблемы при предъявлении документов. Графиня снимает куртку, кобуру с пистолетом, распускает прежде собранные в гладкий пучок волосы и садится в кресло водителя. Беван на переднее пассажирское, и автомобиль трогается с места.

– Мы ведь едем не к Дрэйку домой? – уточнила я.

– Мы едем в другой его дом, – ответила Хейзел.

– Загородный?

– Нет, у Дрэйка в Эллоране есть ещё одно логово, – отозвался Беван.

– Дрэйк не упоминал, – пробормотала я растерянно. Как не поведал и доброй половины плана. Я догадывалась о возможном участии Хейзел, но не знала, что возвращаться мы будем другой дорогой и что нас уже дожидается заранее подогнанный автомобиль.

– В особняк нельзя, там нас уже ждут, – объяснила графиня. – Вещи я ещё днем собрала и отправила к друзьям, Алекса завтра утром заберу, если никаких накладок не возникнет.

– Ты уезжаешь? – удивилась я.

– Придётся, если не хочу выступить в роли подневольного рычага давления на Дрэйка. И рисковать сыном не намерена.

– Куда ты поедешь? – я перехватила в зеркале заднего вида спокойный взгляд Хейзел.

– Не решила ещё. Куда нынче можно податься беглой матери-одиночке? – графиня усмехнулась невесело.

– У меня есть предложение, – вмешался Беван. – Поезжай в Атрию к Вэйдаллу.

– К другому члену братства? Издеваешься? Чтобы он сразу сдал меня с ребёнком вашим старшим?

– Вэйд верен делу революции. И если всё пройдёт по плану, то часов через двенадцать он докажет свою преданность делом. А ты пока подумай.

Хейзел покачала головой, не торопясь соглашаться с мужчиной, и сосредоточила взгляд на дороге.

До места мы добираемся без происшествий и без остановок дорожными патрульными. Двухэтажный дом, меньше особняка Дрэйка возле дворца, но больше нашего временного прибежища у знакомого Бевана. Огороженная территория, внутренний дворик, тёмный фасад. На втором этаже несколько спален, обставленных скромно, с мебелью под чехлами и отрезами пропылившейся белой ткани. Беван укладывает Нордана в одной комнате, Лиссет мы с Хейзел устраиваем в другой. Я ещё раз удостоверяюсь, что подруга не ранена, не пострадала серьёзно, что сон её, похоже, и впрямь продлится до утра, и ухожу к Нордану. Закрыв дверь, снимаю куртку, бросаю её в кресло у стены и опускаюсь на край постели. Слышу удаляющиеся шаги Бевана и Хейзел по коридору. Теперь остаётся лишь ждать.

Возвращения Дрэйка. Рассвета. Надежды на действие неведомого мне плана.

Я по-прежнему не вижу целой картины, всех элементов, решений и ходов, могу только верить в Дрэйка.

Время опадает неторопливо каплями тяжёлыми, равнодушными. Я то начинаю метаться по комнате, то вновь сажусь на покрывало, всматриваюсь в застывшие черты лица. Прикасаюсь к холодной щеке, шее, запястью, проверяю едва прощупывающийся пульс. Хочу сказать хоть что-то, как-то разбавить давящую тишину, но не произношу вслух ни слова. Возможно, Нордан меня услышит.

А возможно, и нет.

Страшно, что он может меня не услышать. Страшно слышать лишь собственный голос в полупустой спальне. Страшно уйти и оставить его даже на мгновение. Страшно ждать неизвестности.

И Дрэйк всё не возвращается.

Наконец в сизых предрассветных сумерках я ложусь рядом с мужчиной, прижимаюсь к холодному боку в глупой надежде, будто тепло моего тела может согреть Нордана, пробудить к жизни. Обхватываю безвольную ледяную руку, утыкаюсь лицом в плечо, закусываю губу в попытке сдержать слёзы.

Время продолжает опадать каплями тяжёлыми, сонными…

* * *

…Просторный бальный зал полон людей в масках, одетых ярко, нарядно. Мужчины в традиционных фраках, женщины в роскошных платьях. Переливы музыки и шелест голосов. За высокими окнами сумрак позднего вечера и голые ветви деревьев, покачивающиеся слабо на ветру.

На сей раз Нордан стоит рядом со мной, смотрит задумчиво на пары, кружащиеся в ритме степенного вальса, но взгляд мужчины не направлен на кого-то конкретного, скорее погружён в неведомые мне воспоминания. Люди вокруг нас не замечали, проходили неспешно мимо, беседовали едва слышно, улыбались, пили шампанское, а если и смотрели в нашу сторону, то словно сквозь нас.

Впрочем, почему – «словно»? Эти люди лишь тени в чужой памяти, и мы для них не существуем, они не видят нас, как книжным персонажам не дано заметить взгляда создавшего их писателя.

– Где мы?

– Какой-то очередной бал.

– Здесь что-то произошло? – не знаю, почему я об этом спросила. Просто прежде во снах мы были только вдвоём и никого поблизости, в поле зрения.

– Наверное, – Нордан нахмурился. – Дирг знает, почему бал, почему именно этот бал.

– Норд, ты… мы забрали тебя из той ледяной комнаты.

– Мы? – повторил мужчина недовольно, подозрительно. – Ты тоже спускалась в подземелье?

– Да.

– Дрэйк совсем рехнулся?

– Я сама попросилась, – возразила я.

– А он и согласился? Или ему на радостях чувство осторожности и необходимости защищать свою женщину отказало?

Взгляд мой выхватил вдруг среди танцующих знакомую мужскую фигуру. Я шагнула вперёд, присматриваясь к ней. Удивительно. И странно немного – видеть перед собой одного Нордана и знать, что рядом стоит другой. Понимаю, всё вокруг, включая «двойника», лишь сон-воспоминание, но не могу избавиться от ощущения колючего мороза, пробежавшего по спине. И только спустя мгновение замечаю невысокую темноволосую девушку в вызывающе полупрозрачном жёлтом платье, держащую второго Нордана под локоть.

– Кто это?

– Это… – мужчина рядом со мной прищурился чуть, рассматривая самого себя и девушку, и неожиданно нахмурился сильнее. – Никто.

Музыка стихла постепенно, танцующие остановились, а «двойник» со спутницей приблизились к одной из вальсировавших только что пар.

– Да это же Беван! – обрадовалась я, узнав мужчину в паре.

– Шель, это не стоит твоего внимания, – Нордан потянулся ко мне, но я решительно направилась к знакомым лицам, маневрируя среди людей осторожно, скорее по привычке – почувствую ли я удар от столкновения с тенью из воспоминаний или пройду беспрепятственно сквозь неё? Или она сама рассеется дымкой?

– Я-то думал, где ты пропадаешь. Решил даже, что ты загулял и потому опаздываешь, а ты, оказывается, уже не один, – тот же голос, те же нотки, насмешливые, презрительные.

– Норд. Ну вот он я. Можешь передать нашей наседке, что все цыплятки на месте, и на том разойдёмся и не будем друг другу мешать. Зал и так слишком мал для нас четверых, – Беван отвечает раздражённо чуть, улыбается через силу.

– Сам Дрэйку передашь.

– Хорошо, передам сам.

– Ты колдунья? – звенящий голосок девушки в жёлтом. Лицо её, как и у всех собравшихся, скрыто полумаской, но мне кажется, она красива. Миниатюрна, с точеной фигурой, которую полупрозрачная ткань и фасон платья скорее выставляли напоказ, нежели прятали.

– Нет.

Второй девичий голос мне знаком. Я перевела взгляд на даму Бевана, высокую, светловолосую, в старомодном голубом платье с пышной юбкой.

– Я тебя здесь раньше не видела.

– Это маскарад, Регина, – заговорил «двойник», и я услышала оттенок холодного пренебрежения. – Под масками и костюмами может прятаться кто угодно, вплоть до девки с соседней улицы.

– Ты бы следил за словами, Норд, – вмешался Беван.

– Я что-то не то сказал?

– Норд! – я оглянулась возмущённо на своего мужчину.

– Я же сказал, это не стоит твоего внимания, – повторил он раздражённо.

Стремительное движение передо мной, и я отшатнулась инстинктивно, хотя вокруг просто тени и движение это направлено не на меня. Я заметила, как спутница Бевана отпрянула столь же резко, уворачиваясь от внезапно потянувшейся к ней Регины, заметила, как Беван заслонил девушку собой. Заметила кулон на её груди – золотую подвеску в форме бутона розы.

– Это она, – прошептала я, рассматривая светловолосую девушку заново, пристальнее.

– По-моему, тебе пора выгуливать свою гадюку на коротком поводке и в наморднике, – Беван обернулся к спутнице, что взирала настороженно на Регину, положил руку на открытое платьем девичье плечо. – Идём. Поищем место, где воздух чище и полезнее для здоровья. Здесь слишком много вредных ядовитых испарений.

– Кто бы говорил, – заметила Регина насмешливо и отпустила руку сопровождающего. – Норди, мне нужно попудрить носик. Не скучай тут без меня.

Я отвернулась, не желая наблюдать, как Нордана страстно целует другая женщина. Пусть это прошлое, пусть этой женщины давно уже нет в жизни Нордана, но доводы рассудка не сдерживают уколов ревности.

– Кто – она? – спросил Нордан, не удостоив собственный поцелуй и взглядом.

– Беван показывал мне тот кулон, который сейчас на его спутнице. Это она, его Роза.

– Какая ещё Роза?

– Это Веледа. Это её он встретил на том маскараде семьдесят девять лет назад, – подозреваю, что бормочу, словно сумасшедшая, несу какую-то околесицу, но мне надо всё сложить, приладить один элемент к другому. – Это она, точно. Я её узнала, несмотря на маску, и голос вроде её. Он сказал, она пахла шиповником, и сразу убежал от нас вчера на балу. Веледа его узнала, хотя притворилась, будто нет… и Беван её узнал, наверняка узнал по запаху, он до сих пор его помнит…

Нордан обнял меня за плечи, отвёл обратно к оконной нише. Я опустилась на край подоконника, пытаясь понять, осознать невероятное это открытие.

– Шель, с тобой всё в порядке? – мужчина наклонился ко мне, обхватил моё лицо ладонями, приподнял, всматриваясь внимательно, обеспокоенно. – Так и знал, что эти встречи во сне тебе только вредят.

– Норд, ты не понимаешь, – улыбнулась я. – Семьдесят девять лет назад на маскараде, скорее всего, именно на этом, Беван встретил девушку, представившуюся Розой. Это она с ним была только что, на ней кулон в виде розы. Она потеряла его, а Беван нашёл и до сих пор хранит. Он запомнил запах этой девушки, сказал, что она пахла шиповником, понимаешь?

– Честно? Пока не очень.

– Беван думал, что Роза умерла, но она жива, – продолжила я торопливо. – Вчера… или, наверное, уже позавчера на императорском балу Рейнхарта сопровождала девушка, Веледа Ритт. Она узнала Бевана, хотя и пыталась скрыть это. И Беван её узнал. Она ждала нас в той ледяной комнате. Веледа создала новый защитный полог на основе своей крови, и лишь я смогла беспрепятственно миновать его. У девушки сила как у вас, то есть как у членов братства, а её дух-хранитель сказал, что её и моя мама принадлежали к одному роду, что они обе были жрицами Серебряной. Теперь понимаешь?

– Понимаю, что ты дрожишь, – Нордан коснулся одной ладонью моего лба и сразу же отдёрнул руку. – Дирг побери, всё не по-настоящему. Послушай, не знаю, что там у вас происходило в подземелье, но эхо от источника силы я почувствовал даже сквозь сон.

– Всё верно, – похоже, я и впрямь дрожу, но не от жара или озноба, а от одной лишь поразительной мысли, радости осознания, восторга вероятности подобного. – Норд, эта девушка – дочь служительницы Серебряной и члена братства. Она совсем как наша Эсти, только взрослая.

– Это невозможно, – во взгляде мужчины сплетаются недоверчивое удивление, опасение за ясность моего рассудка, нежность взрослого, успокаивающего своё неразумное дитя. – Разве тебе не сам Рейнхарт сказал, что старшие, и он в том числе, убивали связанные пары?

– А если убили не всех? Если кому-то удалось спастись или ей сохранили жизнь?

– Для чего?

– Не знаю. Случайно или собрат не смог…

– Женщина не выжила бы, зная, чувствуя, что её мужчина погиб, и ты это прекрасно понимаешь. А если предположить, что кому-то удалось скрыть от щупалец братства свою пару, то, значит, в круге есть связанный. Но ты сказала, Беван встретил эту Розу семьдесят девять лет назад и, как мы сами видели, на тот момент она была уже вполне взрослой девушкой. Ей не меньше восемнадцати, итого сто лет плюс-минус год-другой, однако последние собратья погибли два с половиной века назад и пока у нас нет убедительных доказательств, что их убили свои же из-за лунных.

– Веледа могла родиться позже.

– И кто гипотетически может быть её отцом? Совершенно точно это не какой-то счастливчик из моего поколения. Из поколения Дрэйка? Тоже вряд ли, впечатления связанного там никто не производит, разве что кто-то скрывает великий актёрский дар. Из старших поколений? Извини за грубость, но дальше у нас идёт сборище старых трухлявых пней, а в дееспособность двух старейших я не верю в принципе. Тем более, ты говоришь, девушка была с Рейнхартом. По-твоему, он похож на связанного? Или на отца, любящего дочь, рождённую от одной из тех, кого он ненавидит?

– Ты мне не веришь, – я мотнула головой, сбрасывая вторую руку Нордана.

– Я рассуждаю логически, – мужчина выпрямился. – Впрочем, был на этом балу один весьма забавный момент, эхо кое о чём мне напомнило…

– Какой момент? – я встала с подоконника, посмотрела требовательно на Нордана.

– Нет, котёнок, показывать его тебе я не собираюсь и тебе пора просыпаться, – мужчина улыбнулся ласково, погладил меня по щеке.

– Нет, пожалуйста, – взмолилась я в нахлынувшем резко отчаянии, отмечая краем глаза, как растворяется мир вокруг, как исчезают очертания зала, людей, – не оставляй меня…

Поздно.

Просыпаюсь дрожащая, рядом с телом холодным, неподвижным. Приподнимаюсь на локте, всматриваюсь в застывшее лицо, чтобы убедиться, что ничего не изменилось, что Нордан по-прежнему где-то там, в призрачном мире сновидений. И чувствую вспышкой радость – Дрэйк вернулся.

Быстро коснувшись губами колючей щеки, я встала с кровати и вышла из комнаты. По лестнице спустилась бегом, ведомая ощущением тепла, запаха сандала. Выскочила в холл, когда Дрэйк переступал порог, входя в дом.

– Дрэйк!

Мужчина повернулся ко мне, поймал в объятия, прижал крепко к себе.

– Ты вернулся!

– Мне было к кому возвращаться.

– Я так боялась, что с тобой может что-то случиться, – я задыхаюсь от радости, облегчения. От распустившейся робко надежды, что всё должно быть хорошо.

– Порой Рейнхарт забывает, что мне тоже есть чем ответить. Главное, чтобы с тобой ничего не случилось.

– А о нас, значит, можно не беспокоиться, – донёсся с лестницы насмешливый голос Бевана.

– Ты здесь, руки-ноги целы, голова, как погляжу, тоже на месте. Полагаю, ты вполне жив-здоров, – Дрэйк чуть отстранился от меня, но объятий не разомкнул.

Пользуясь возможностью, я оглядела мужчину, проверяя, нет ли видимых повреждений, синяка, даже маленькой царапины. Понимаю, что на самом деле причинить серьёзный вред члену братства не так-то просто, но не могу удержаться от импровизированного осмотра, не могу не волноваться.

Вслед за Беваном в холл спустилась Хейзел, указала рукой на арочный проём, ведущий в глубину дома. Мы прошли в пыльную гостиную с пустыми книжными шкафами, устроились аккуратно на подлокотниках кресел и дивана под чехлами, и Дрэйк кратко рассказал, что произошло в наземной части дворца. По сути, там не случилось ничего, что могло бы угрожать Дрэйку, несмотря на мои страхи, опасения. Рейнхарт ждал в коридоре, где находилась лестница, ведущая в подземную часть. Кажущиеся вполне невинными вопросы, что потребовалось Дрэйку в подземелье в такое время, попытки подловить, вынудить признаться, что он тайком встречался на балу со мной, что мы провели вместе половину прошедшего дня, строя планы по спасению Нордана и заговоры против братства. Слушая Дрэйка, я удивлялась его выдержке, невозмутимости внешне непоколебимой, твёрдой. Наверное, если бы меня вот так загнали в угол, напирая на свою осведомлённость, знание чужих тайных помыслов, пусть и мнимое, я бы легко сломалась, сдалась в страхе за жизнь близких. Дрэйк же не подтвердил предположений Рейнхарта, не отреагировал ожидаемым образом на угрозы обрушить один из дворцовых корпусов на наши головы, хотя мне остаётся лишь догадываться, чего стоило Дрэйку внешнее спокойствие. В конце концов, Рейнхарт велел Дрэйку подождать его во дворце и, торопясь куда-то, ушёл, оставив бывшего ученика в обществе своих наёмников и колдуна. По словам Дрэйка, он ещё раз проверил личный кабинет Рейнхарта, расположенный во дворце, убедился, что в бумагах наставника нет никаких упоминаний о снотворном и противоядии, и покинул здание. Я спросила о наёмниках и о колдуне – разве они не должны были воспрепятствовать уходу собрата? – но Беван покачал головой и посоветовал не задавать вопросов, ответы на которые едва ли мне понравятся. Больше я не интересовалась судьбой этих людей. Странно, однако я не ощутила ни жалости, ни горечи, ни ужаса, как не почувствовала ничего в подземелье, проходя мимо тел мёртвых наёмников. Я боялась за Лиссет, а эти безликие, безымянные люди, охотничьими псами отправленные за нами, не значили для меня ровным счётом ничего.

В свою очередь Беван поведал, как прошла наша спасательная операция, после секундной заминки рассказал о Веледе, дожидавшейся нас в ледяной комнате. Я же поделилась тем, что произошло в самой комнате, между мной и девушкой. Рассказала о нашем с Норданом сне, о своих догадках и предположениях, о том, что Нордан отмёл мысль, будто отцом Веледы может быть кто-то из действующих собратьев. Дрэйк согласился с Норданом, уточнив, что Веледа появилась при Рейнхарте всего несколько месяцев назад и сразу была представлена как секретарь старшего собрата. Что живут они вдвоём, не считая прислуги, в небольшом особняке неподалёку от дворца. Более Дрэйк ничего о девушке не добавил, лишь бросил на Бевана взгляд короткий, выразительный, и я без слов поняла, что Веледу считают любовницей Рейнхарта. Беван нахмурился, но всё же вернулся к главной теме беседы.

– Итак, – Беван посмотрел на напольные часы в углу гостиной, – через пару-тройку часов Рейнхарта ждёт ещё один сюрприз, который вряд ли порадует его, да и всех оставшихся в братстве, а у нас будут ещё плюс двое.

– Что ж, надеюсь, Гален и Вэйдалл не подведут, – заметил Дрэйк сухо.

– А куда им теперь деваться? – улыбнулся Беван беззаботно. – Времена нынче не те, что три года назад, и если начистоту, то тогда вас всех тут накрыли из-за тебя, Дрэйк. Если бы не нападение керы, если бы не твой интерес к спискам послушниц храма, если бы не внимание наследницы к Шелли, то, быть может, вам удалось бы подольше прятать ваш драгоценный цветочек. А так старшие сложили два и два, прислали проверяющего, тот сразу почуял привязку и вот мы имеем то, что имеем. Теперь же, как мне Вэйд писал, не дай Кара слишком часто выходить в свет с девушкой, если это не является частью задания или партии. Рано или поздно засекут и пришлют проверку, выяснять, нет ли на означенной девушке привязки. Гален так пару раз развлекался – находил какую-нибудь девицу сомнительного происхождения и начинал брать её с собой на все светские мероприятия. Возился с ней как с куклой, одевал, драгоценности дарил и даже иногда пылко влюблённого изображал. Через месяц объявлялся кто-то из старших с ревизией. При ближайшем рассмотрении, естественно, становилось ясно, что привязкой там и не пахнет, да и девица превратилась в недевицу задолго до Галена, но сам факт повышенной озабоченности старших данным вопросом говорит о многом. Поэтому в Вэйде можешь не сомневаться: он печётся о безопасности своей сирены не меньше, чем ты о безопасности Шелли.

– А Норд? – спросила я.

– Возможно, Веледе что-то известно о хобби Рейнхарта, – предположил Беван.

– Ты собираешься встретиться с ней? – уточнил Дрэйк.

– Да. У тебя имеются какие-либо возражения?

– Нет. До тех пор, пока ты будешь соблюдать осторожность и не станешь подставляться по глупости.

– Благодарю за доверие, учитель, – парировал Беван иронично.

Сидя на подлокотнике кресла, я опустила вдруг взгляд на пальцы Дрэйка. Мужчина не отпускал меня полностью, продолжая держать хотя бы за руку, и сейчас, рассматривая собственные пальцы в его правой ладони, сжатые несильно, бережно, впитывающие его тепло, я отметила неожиданно, что перстня братства нет.

– Дрэйк, где твоё кольцо? – удивилась я.

Мужчина скользнул взглядом мимолётным, равнодушным по своей руке, по указательному пальцу правой, где прежде всегда был надет перстень.

– Оставил Рейнхарту.

– Значит… – начала я растерянно и умолкла.

– Значит, – подтвердил Дрэйк, улыбнулся мне сдержанно, уголками губ, но огненный всполох в глазах сказал больше, затопил сердце радостью.

Через пару часов проснулась Лиссет, немного помятая, плохо понимающая, что произошло, но невредимая.

Из вечернего выпуска «Столичных вестей» мы узнали, что ранним утром в императорском дворце случился пожар, сгорел один из нежилых корпусов.

* * *

Веледа

Все эти месяцы с момента пробуждения я редко надевала кольцо. Папа сказал, что пока он рядом, пока мы вместе, он сможет меня защитить, возникни вдруг такая необходимость, да и я сама вполне способна постоять за себя. Поэтому, заявил отец твёрдо, непреклонно, мне нет нужды постоянно носить кольцо с привязанным к нему духом. Я ездила на работу и за покупками, ходила на прогулки и посещала светские мероприятия без артефакта, который прежде крайне редко снимала во время своего бодрствования. Дома Кадиим всегда был рядом, выполняя не столько роль хранителя, сколько обязанности дворецкого и экономки. Но дух по-прежнему оставался для меня поверенным моих тайн, печалей, радостей, тем, к кому я бежала жаловаться, делиться наболевшим, рассказывать, как прошёл мой день.

Лишь о своих встречах с Беваном я умолчала.

О чувствах, которые отчаянно пыталась отрицать.

Папа попросил перестроить защитный полог одной из подземных комнат, и я послушно переделала, создав новый на основе собственной крови. Папа попросил остаться в этой комнате до утра, ожидая визита предателя, и я согласилась, молясь, чтобы Беван не пришёл. Папа велел защищаться в случае необходимости, не дать предателю забрать погружённого в сон, чьё тело вот уже почти три года лежало в чёрном ящике в той комнате, и я лишь покорно кивнула, надеясь, что мне не придётся выступать против Бевана. Он же смертен ныне и, хотя всё ещё владеет данной от рождения стихией, я сильнее. И на всякий случай я взяла с собой кольцо, надев его на цепочку и спрятав под курткой.

Наверное, разумнее было оставить артефакт дома.

Стоя спиной к потайному выходу из подземной комнаты, я рассматривала неровную белую стену, источающую холод сродни тому, что наполнял, сжимал когтистой ледяной лапой моё сердце. Шаги Бевана и леди Ориони давно стихли во тьме тоннеля, оставив меня наедине с Кадиимом, пустым ящиком и путаницей чувств.

– Ты знал мою мать? – спросила я наконец.

– Нет, Веледа, лично не знал, – голос духа звучал спокойно, равнодушно почти, в то время как мне хотелось пнуть этот дурацкий ящик, бить кулаками по стене, кричать до хрипоты. – Но знаю, кем она была. Благодаря твоей крови, твоему дару.

– Она действительно принадлежала к тому же роду, что мать леди Ориони?

– Да. Как и все носительницы лунного дара. Все они происходят из древнего рода, прародительницей которого была той, в чьих жилах текла иная кровь. Когда-то её и подобных ей называли полубогами.

– Первый раз слышу о лунном даре.

– Я знаю. Господин Рейнхарт лично следил, чтобы ни в одной из твоих книг не было упоминаний о Серебряной богине, о её земных сестрах, носительницах её дара, о лунных жрицах и их истреблении.

– Но тебе-то обо всём известно, – я обернулась к Кадииму, пытаясь понять, кто из двоих любимых, близких существ врал мне. Ведь дух тоже ни разу не упоминал того, что сказал сегодня при леди Ориони.

– Мне было запрещено рассказывать тебе обо всём, что прямо или косвенно связано с твоей матерью, её происхождением и её предками.

– Папа? – предположила я.

– Господин Рейнхарт.

– Но почему ты заговорил сегодня, сейчас, при этой… – я осеклась и лишь беспомощно взмахнула рукой, – при леди Ориони?

– Потому что вы, дети одной праматери, не должны сражаться друг с другом, не должны идти друг против друга, – повторил Кадиим.

– Но она догадалась, понимаешь? Она поняла, чья я дочь.

И Беван был рядом. Всё слышал. Семьдесят девять лет назад он видел мою силу, видел часть моих возможностей и после слов леди Ориони наверняка сложил одно с другим.

– Если папа поймёт, что они всё знают… – покачала я головой. Не представляю, насколько ещё осложнится жизнь Бевана.

– Они знают далеко не всё, – возразил Кадиим.

– Отец столько времени меня прятал, столько сил приложил, чтобы никто не догадался о моём существовании, и теперь всё насмарку. Он всегда твердил, что я особенная, единственная в своём роде, что если остальные члены братства узнают правду обо мне, то убьют сразу же, и поэтому я должна скрывать своё происхождение, – я прошлась по тесной комнате, не понимая, что хуже – факт, что я подвела папу, предала его доверие, или мысль, что ждёт Бевана за правду обо мне.

– На леди Ориони две привязки, одна из которых к Нордану, – дух кивком указал на опустевший ящик. – Как и твоя мать, молодая госпожа соединена узами парной привязки с членами братства.

– Безумный Нордан, – вспомнила я краткое, ёмкое определение, данное когда-то Беваном собрату.

Я помнила Нордана. Помнила его подружку, ламию Регину, укравшую у меня артефакт на том маскараде. Помнила, как потрепала наглую, скользкую змею, возвращая себе кольцо, и как едва не задушила самого Нордана, презрительного, высокомерного. И теперь двойне удивительно слышать от девушки, столь непохожей на Регину, что она любит самого безумного члена братства и не побоялась прийти за ним фактически в ловушку.

– Прости, ты сказал, две привязки? – вдруг сообразила я.

– Две. К двум собратьям.

Вот откуда мне знакомо имя девушки! Папа упоминал его, хотя и не при мне, и ещё что-то говорил о Дрэйке, что девушка отравила Дрэйка и связь эту никогда не разорвать, как ни старайся.

– Знаешь, Кадиим, чужая личная жизнь меня не касается, – я отвернулась, чувствуя, как щёки закололо от неожиданного жара, унимающего злость.

Двое. Сразу.

Дирг побери, мне и одного Бевана много.

– Когда-то давно в некоторых восточных странах считалось естественным женщине высокого рода иметь более одного супруга, – заметил дух нравоучительно.

Я сдвинула рукав куртки, вытягивая плетёный браслет с сигнальным кристаллом-подвеской. Коснулась гладкого голубого камня, добавляя в холодную бусину каплю силы для зова. Папа увидит или почувствует сигнал второго кристалла, находящегося у него, и спустится за мной.

– Отец накажет тебя, если узнает, что ты рассказал мне? – спросила я, отпустив кристалл.

– Господин Рейнхарт заберёт у тебя кольцо.

И я никогда не узнаю правду.

– Тогда уйди.

Кадиим склонил почтительно голову и обратился синеватой дымкой, рассеявшейся возле воротника моей куртки.

В ожидании папы я пыталась вспомнить всё, что он когда-либо рассказывал о моей матери, любую мелочь, любой обрывок разговора, даже подслушанного случайно, но, кажется, этими жалкими крохами не накормить и воробья. Отец говорил, она умерла, когда я была ещё в колыбели. Говорил, я похожа на неё. Говорил, я лучшее, что смогла дать ему эта женщина. Но я никогда не слышала от папы слов любви к ней, боли потери, радости приятных воспоминаний, которые должны были в идеале связывать двоих небезразличных друг другу. Я не знала, кто она, откуда, как они с отцом познакомились и как она умерла. Даже не знала её имени! Уверена, папа называл его, имя женщины, давшей мне жизнь, но сейчас я отчего-то не смогла вспомнить его, словно единственное это слово затерялось среди теней умерших, растворилось в призрачных долинах подобно его обладательнице. Возможно, какие-то мелочи, кажущиеся несущественными детали действительно стирались из моей памяти из-за постоянного сна, постоянного нахождения за гранью, потому что я не видела иного объяснения тому, что не могла воскресить имени собственной матери.

Наконец глухо лязгнул замок, открываемый с той стороны, отворилась толстая железная дверь, и в комнату ворвался папа, встревоженный, хмурящийся озабоченно. И я соврала. Рассказала отцу, что предатель привёл с собой леди Айшель Ориони, что она неведомым образом миновала полог, легко победила меня в короткой схватке и в два счёта сняла защиту. Я лгала, захлёбывалась недоумением, непониманием, как подобное могло произойти, заходилась в истеричном крике. Я никогда не врала папе, разве что всего раз скрыла правду о своём бегстве на маскарад, но тогда, по моему возвращению, отец ничего не заметил, не заподозрил, ни о чём не спросил. Я просто-напросто умолчала о поездке, о нарушении его строгих запретов, и всё. Теперь же я говорила заведомую ложь, врала в лицо, играла, изображая потерпевшую поражение, униженную, оскорблённую самим фактом, что меня смогла победить какая-то безвестная девица с загадочным даром. Каждую секунду я ждала, что папа поймает меня на откровенной лжи, поймёт, что я притворяюсь, и притворяюсь неубедительно. Я металась по комнате и заламывала руки, опасаясь, что перегибаю палку, но папа, не проронив ни слова, выслушал, ударил с силой, со злостью по сдвинутой крышке ящика, и та с оглушительным грохотом упала на пол. Я вздрогнула и умолкла, а отец резким, не скрывающим его ярости жестом поманил меня. Мы покинули катакомбы, папа сам отвёз меня на своей машине домой. Всю дорогу мы молчали по-прежнему и, лишь переступив порог нашего дома, отец коротко, отрывисто велел мне собирать вещи.

– Мы переезжаем? – решилась спросить я.

– Да, – папа повернулся и направился вглубь дома, но не к лестнице на второй этаж, где находились наши спальни, а к своему кабинету на первом.

– Куда?

– В императорский дворец. Там тебе будет безопаснее, чем здесь.

– Папа, кто эта девушка? – я видела, как отец остановился на полпути, насторожился почуявшим опасность зверем. – Ты так и не объяснил мне, почему она миновала мой полог. Я сделала, как ты просил, доступ только для нас с тобой, но эта девушка прошла без малейших усилий.

– Это не девушка, моя роза, это зараза, сорняк, который надо было вырвать с корнем ещё три года назад и сжечь без жалости. Надо было… если бы это было возможно, – голос папы звучал сухо, напряжённо. – Я видел, как ты подходила к ней и предателю вчера на балу. Она что-то тебе сказала?

– Только представилась, – как можно безразличнее пожала я плечами. – Я удивилась, что Пушок проявил к ней внимание, и леди Ориони рассказала, что три года назад она состояла в свите Её императорского высочества.

– Состояла в свите, – презрительно повторил папа и рассмеялся неожиданно едко, коротко. – Быть может, и стоило в своё время поддержать предложение Катаринны и запретить без особого дозволения приводить во дворец каждую уличную девку, каждую наложницу, воображающую себя высокородной леди лишь потому, что хозяину вздумалось выгулять её в свете, точно любимую болонку. Ты уже достаточно взрослая и должна понимать, что к чему, я не растил тебя изнеженной барышней, не подозревающей, что происходит за закрытыми дверями спален. Эта так называемая леди – рабыня из Феоссии, подстилка Нордана, тело которого забрал предатель. Три года назад она оплела своими чарами и Бевана, и Нордана, в результате чего первый предал круг и собратьев, а второго пришлось усыпить ради его и нашего блага, ибо и он был готов оставить всё ради этой колдуньи. Она опасна и лжива, и ты не должна ни верить её словам, ни разговаривать с ней, если вам случится ещё встретиться. Ты поняла меня, Веледа? – отец наконец обернулся ко мне, посмотрел цепко, внимательно. – Что бы она тебе ни сказала в катакомбах, всё ложь, эта девчонка пойдёт на всё, лишь бы выжить, лишь бы распространить свои проклятые чары на других.

– Но… – в папиных голубых глазах толща льда, жёсткого, непримиримого. Я смотрела в них и не узнавала отца, не находила собственного отражения. – Но мне показалось, что её сила… немного похожа на мою.

– Естественно. Подобных ей ныне осталось мало, но ты, моя роза, единственная в своём роде, неповторимая и ты сильнее её.

– Почему же тогда она смогла… – начала я

– Ты растерялась, – непреклонно перебил папа. – Никто не ожидал, что предатель приведёт эту девку, что Дрэ… Беван рискнёт её жизнью, впрочем, эта маленькая су… колдунья всегда умело играла на чувствах приворожённых ею. Она может казаться хрупкой и беспомощной, но ты сама видела, на что она способна на самом деле.

Отчего-то захлестнул страх, резкий, удушающий, панический. Видит Кара, я же соврала, никакого моего поражения от рук леди Ориони не было, более того, я ощущала отчётливо, что достаточно ещё немного поднажать, и я уложу девушку на обе лопатки. И отец так легко поверил в мою ложь? Говорил все эти диковинные вещи, срываясь от с трудом сдерживаемой глухой ярости – мой папа, от которого никогда прежде я не слышала дурного слова?

– В произошедшем нет твоей вины, – добавил отец и кивком указал на лестницу. – Иди собери вещи, слуг не буди. Да и, Веледа…

Я вопросительно взглянула на папу, и он протянул руку.

– Отдай кольцо, пожалуйста.

И остаться без незримого присутствия Кадиима, без существа, способного рассказать или хотя бы чуть-чуть объяснить происходящее?

– Разве мне не будет безопаснее под защитой духа? – возразила я неуверенно.

– Не спорь, пожалуйста, а делай, что велят. Мне лучше знать, где и с кем тебе будет безопаснее.

Я расстегнула куртку, оттянула воротник водолазки и достала цепочку. Сняла и вложила кольцо вместе с цепочкой в раскрытую шершавую ладонь. Несмотря на тепло летней ночи, раздеваться не хотелось, мне не было жарко, я даже не вспотела в куче вещей, словно принесла на себе холод подземной комнаты, словно ощущение мороза въелось в мою кожу.

Зажав артефакт в кулаке, отец ушёл в кабинет, я же поднялась в свою комнату. Собрала самое необходимое, отчаянно стараясь не думать. Вообще ни о чём не думать. Ни о происходящем, ни о моей матери, ни о леди Ориони.

Ни о Беване.

Папа провозился в кабинете дольше, чем я складывала одежду и всякие нужные мелочи. Спустившись в холл и поставив чемодан на пол, я на цыпочках, будто в детстве, прокралась к кабинету отца. Дверь оказалась прикрыта не полностью и через узкую щель я увидела, как папа ходит по комнате, собирает книги, бумаги, флакончики тёмного стекла. Часть бумаг он укладывал в коробку, часть бросал в огонь, ярко пылающий в камине, и наблюдал, как пламя жадно пожирает исписанные желтоватые листки. И я так же тихо отступила от двери, вернулась в холл.

Зарево пожара мы увидели задолго до подъезда к Восточным воротам, и алые отблески на по-летнему рано светлеющем небе казались отражением огня в камине папиного кабинета. И охватившее часть дворца пламя огромным голодным чудовищем столь же жадно, без разбору поглощало корпус, где находились кабинеты папы и Дрэйка, поедало здание под собственный треск и вой сирен пожарных машин.

Пожар потушили на восходе солнца. Нашли четыре обгоревших до неузнаваемости трупа – отец лишь взглянул на них мельком и сразу сказал, что это двое его наёмников и один колдун, остававшиеся в корпусе. Больше никто не пострадал, огонь не коснулся других частей дворца, даже не приблизился к жилым его корпусам. Вскоре кто-то из служащих принёс папе маленький коричневый пакет и отдал с поклоном, сообщив, что велено было передать милорду Рейнхарту на рассвете. Отец даже не спросил, кто велел, только открыл бумажный пакет, перевернул, вытряхивая содержимое себе на ладонь. Я стояла рядом и видела – внутри был перстень братства, кольцо из потемневшего золота с серебряной звездой о двенадцати лучах.

Несколько часов спустя, когда мы устраивались в апартаментах во дворце, выделенных нам императрицей, принесли маленькую деревянную шкатулку с приложенным к ней клочком бумаги. На бумаге написано коряво «Привет из Атрии».

А в шкатулке лежали ещё два перстня братства.

Глава 6

Айшель

Хейзел уехала после полудня, когда Беван получил подтверждение из Атрии, что ещё двое собратьев отказались служить идеалам ордена, отказались участвовать в его партиях и делах, вслед за Дрэйком прислав Рейнхарту свои перстни. Конечно же, все трое – Дрэйк, Вэйдалл и Гален – по-прежнему оставались частью круга, оставались бессмертными, и мы понимали, что этот маленький коллективный бунт не решал исхода необъявленной войны, лишь обозначил позиции сторон. Беван посетовал, что жаль лишаться зрелища столь дивного, как физиономия Рейнхарта, вытянувшаяся, перекошенная от ярости, при виде ещё двух колец братства, но я, признаться, совершенно не хотела бы ни видеть старшего в такой момент, ни находиться рядом. Сомневаюсь, что Рейнхарта и оставшуюся часть собратьев обрадует столь неожиданное, стремительное распространение «болезни», а значит, сирена отныне была в опасности не меньшей, чем я.

Несмотря на возможную угрозу, Хейзел всё же решила отправиться в Атрию – Беван заверил, что Вэйдаллу есть где устроить молодую женщину с ребёнком. Дрэйк собирался отвезти графиню к её друзьям, забрать сына и вещи, и потом к тем, кто сможет открыть портал за границу империи. Хейзел не хотела тратить время на поездку через неспокойные территории страны, а благодаря порталу графиня сразу перемещалась в одно из соседних королевств.

Мы попрощались во дворе дома, коротко, сдержанно, хотя и без неприязни, которая могла бы возникнуть при иных обстоятельствах. Мне жаль немного, что я не успела лучше узнать нынешнюю Хейзел, не расспросила о сыне, о ней самой. Всё-таки она больше двух лет провела бок о бок с Дрэйком и, наверное, он не стал бы помогать графине, будь она на самом деле такой, какой показалась мне при первой встрече. Прошедшие годы были непростыми не только для меня и моих мужчин, но и для всех, кто так или иначе с нами связан.

Я улыбнулась на прощание Хейзел, помахала рукой Дрэйку, и мы с Лиссет поднялись на крыльцо дома, ожидая, пока автомобиль выедет со двора, а Беван закроет за ним ворота.

– Да-а, прав Бев, – заметила лисица негромко.

– Ты о чём?

– О том, что все мы меняемся, когда жизнь макает мордой в самое… м-м, в самую грязь. Мало кто выбирается оттуда таким же, каким был раньше.

– Но это и хорошо по-своему. В грязи остаются маски и мишура, старая одежда и придуманные роли, а на свет появляется другой человек. Настоящий, а не прячущийся за наносным блеском.

– Когда как, – передёрнула плечами Лиссет. – Иной раз падение в грязь обнажает такие стороны человека, да и нечеловека тоже, что не приведи праматерь столкнуться с ним в тёмном переулке.

Дрэйк строго-настрого запретил оставлять меня без присмотра, лисице тоже не желательно ходить куда-либо в одиночку. Беван и Лиссет ещё с утра, пока дома оставался Дрэйк, съездили за вещами в наше прежнее временное убежище и теперь мы отправились разбирать немногочисленные пожитки и обустраиваться на новом месте. Возможно, в этом доме мы пробудем дольше, чем у знакомого Бевана.

После осмотра особняка я решила остаться в той комнате, где лежал Нордан. Всего спален пять, и я вполне могла бы занять отдельную, или дождаться возвращения Дрэйка и согласовать всё с ним – в конце концов, хоть мы и не женаты по закону, однако привязка скрепляла наши отношения прочнее, надёжнее любого брачного союза, оплетала нитями тончайшими, неразрывными. И я женщина Дрэйка, он имеет полное право приходить ко мне ночью или даже занимать одну со мной спальню, и я не возражала бы в другой ситуации, но сейчас казалось неправильным оставлять Нордана. Вдруг он проснётся в одиночестве, в неуютной, холодной комнате?

Дни шли, однако Нордан не просыпался.

Через три дня Беван сообщил, что Хейзел с сыном благополучно добрались до Тирса, маленького города в Атрии, где сейчас жил Вэйдалл, что молодую женщину и её малыша приняли хорошо, и они тоже обустраиваются на новом месте. Ещё мужчина добавил, что пока никаких нот протеста или требований немедленно покинуть Тирс и предстать перед старшими мятежным собратьям не приходило, и это подозрительно.

Наша жизнь в Эллоране также тиха, ленива, настороженно вальяжна, словно развалившийся, разомлевший на солнышке кот, окружённый щебечущими беспечно воробьями. Я не покидаю территорию особняка, днём получаю письма от Тайи с подробным перечнем того, что делали они с Эстеллой, пишу ответные, полные советов, наставлений и просьб поцеловать Звёздочку за меня, передать малышке, что мама любит её и очень скучает. Читаю вслух Нордану письма Тайи и те, что писала ему все эти годы, читаю от строчки до строчки – не знаю, какие из моих каракулей мужчина видел во сне, а какие нет. Вместе с Лиссет привожу дом в порядок, придаю нашему убежищу вид более жилой, уютный – всё же невозможно долго находиться в комнатах пыльных, неопрятных, с мебелью под саваном чехлов. Занимаюсь – я уговорила Дрэйка показать, как строится защитный полог, и сделать новый на моей крови, с доступом только для нас пятерых. Это не панацея, нет гарантии, что в случае необходимости Рейнхарт или кто-то другой не найдёт способа проникнуть на территорию особняка, но так, по крайней мере, мы уверены, что незваный гость не войдёт сразу, столь же легко, непринуждённо, как вошёл когда-то в прежний дом и в мою жизнь.

Занятия, начавшиеся с построения полога, переходят постепенно к изучению других ветвей магии братства. Припомнив всё немногочисленное, что нам рассказывали в храме о человеческом колдовстве, о чём поведала мне мама, я понимаю, что магия братства и чистокровных людей действительно различается. Я не владею стихийной силой, не смогу, подобно моим мужчинам, лёгким мановением руки что-то сжечь или заморозить, но мне доступно многое другое, защита в том числе. Мне интересно слушать Дрэйка, интересно наблюдать, как мужчина рисует для меня схемы на бумаге, объясняет про потоки, линии и точки соединения. Как демонстрирует на практике и улыбается мягко, терпеливо, глядя на неуклюжие мои попытки повторить. Поправляет, корректирует, спокойно объясняет заново. По сути, наши неожиданные уроки становятся единственным временем, которое мы проводим только вдвоём, отвлекаясь от прочих забот, тревог и мыслей, единственной возможностью прикоснуться друг к другу, пусть и невинно к руке. Возвращаясь домой, Дрэйк всегда обнимает меня, и я скромно целую его в щёку. На ночь и поутру целует уже мужчина, в уголок губ, словно мы женаты так давно, что нам неведом вкус опьяняющей страсти, словно пожар юности уступил место ровному уютному пламени отношений долгих, устоявшихся. Мы не обсуждаем сложившуюся ситуацию, не делаем друг другу намёков, не настаиваем, не пытаемся зайти дальше коротких целомудренных объятий и осторожных прикосновений к запястью, пальцам или плечу. Нам обоим будто кажется неуместным отдаваться порывам страсти сейчас, когда тело Нордана рядом, а разум его блуждает в неведомых далях мира сновидений.

Ночи же я провожу в нашей с Норданом спальне. Сплю рядом с неподвижным холодным телом, завернувшись в толстое одеяло, точно в кокон. Каждое утро пробуждаюсь с тайной надеждой, что открою глаза и поймаю знакомый нежный взгляд, почувствую тепло рук на своём лице. И каждое утро поднимаюсь с постели с разочарованием, оседающим в душе изморосью промозглой, назойливой. Знаю, Дрэйк помалу спит, иногда отсутствует подолгу, иногда часами сидит в кабинете, разыскивая либо рецепт противоядия, либо самого яда, либо иной способ пробудить собрата. Знаю, и Беван, и Лиссет заходили к Нордану тайком, пытались разбудить его, но не помогли ни встряска, ни пощёчины, ни крик над ухом, ни выплеснутая в лицо чашка с холодной водой, после которой мне пришлось попросить Дрэйка подсушить мокрое пятно на подушке.

Виновник обливания так и не сознался.

Беван в шутку предлагал мне поцеловать Нордана, словно в старой сказке, но я только качала головой. Целовала, и не раз. В щёку, в губы, покрывала лихорадочными поцелуями всё лицо, плакала, умоляла проснуться, вернуться к нам, ко мне. Даже ударила однажды. Глупо, понимаю, но на смену слёз пришла вспышка злости и я, не сдержавшись, влепила Нордану оплеуху.

Ладонь болела. У мужчины же не дрогнули и ресницы.

И во снах я терялась одна. Нордан наконец-то рядом, я ощущала его тело через одежду и одеяло, но в теле этом не было дорогого мне мужчины, не было жизни, лишь жалкое её подобие. Я даже не чувствовала родного запаха, только тонкую, слабую горечь талого снега.

Рейнхарт не предпринимал никаких действий, по крайней мере, явных. Дрэйк назвал Бевану адрес, по которому проживал старший собрат вместе с Веледой, Беван наведался туда почти сразу же и сообщил, что Рейнхарт там больше не живёт. Выяснилось, что в день пожара Рейнхарт с девушкой спешно и неожиданно переехали в императорский дворец, где и оставались по сей день. Беван пытался найти возможность встретиться с Веледой тайно, но девушку не выпускали с территории дворца, она везде ходила с сопровождением – либо с кем-то из наёмников Рейнхарта, либо с одной из фрейлин императрицы. Обыск прежнего дома старшего ничего не дал, если там и могла храниться хоть сколько-нибудь полезная информация, то Рейнхарт наверняка забрал всё с собой.

На пятый день пришли короткая записка и два именных приглашения от Её императорского высочества Валерии, подписанные самой наследницей.

«Дорогая леди Айшель!

Искренне рада вашему возвращению в Эллорану. Хотя многие уверяли меня, что вы никогда больше не ступите на территорию империи, я всегда знала, что однажды вы всё же вернётесь. Иначе и быть не могло. Буду рада увидеть вас и вашу подругу, госпожу Элери, на большом балу в императорском дворце по случаю прибытия ко двору Его высочества Антонио, второго принца Альсианы.

С надеждой на скорую встречу,

Валерия».

Приглашения на моё имя и имя Лиссет, но Беван, покрутив обе карточки, указал на отметку «плюс одно лицо» на каждом, означающее, что мы с лисицей вольны привести с собой по одному сопровождающему на наше усмотрение.

– И, судя по читающемуся между строчками, наследница желает увидеть именно тебя, Шелли, – добавил мужчина.

– Только зачем? – удивилась Лиссет. – Валерия соскучилась? Или Рейнхарт действует через наследницу?

Я посмотрела рассеянно в окно. Время близилось к полудню, и солнце припекало, нагревая постепенно даже наш небольшой затенённый дворик. Дрэйк ушёл ещё рано утром, опять не сказав, куда, и я уже знала, что мужчина может вернуться и к обеду, и вообще к вечеру. В отсутствие Дрэйка с нами всегда оставался Беван, равно как и Дрэйк не покидал дом, если Бевану требовалось куда-то наведаться. Подозреваю, что оба мужчины с некоторых пор не слишком доверяли защитному пологу, пусть и изменённому немного.

– С учётом приезда почётного гостя меры безопасности должны быть усилены, – продолжил Беван. – Не дай Кара кто в бокал иностранному принцу плюнет.

– Потому и приглашения именные, – Лиссет постучала ноготком по одной из лежащих на кухонном столе карточек с позолоченными виньетками. – Теперь-то точно будут на входе приглашения проверять.

В газетах писали, что в пожаре во дворце виновато замыкание, что ни одна из оппозиционных партий не имеет к нему никакого отношения. Что никто не пострадал, а сгоревший корпус восстановят в самое ближайшее время.

– Хм-м, получается, императрица всё же договорилась с Альсианой, раз они своего принца уже присылают?

– Значит, договорилась. Не могут же они вечно тянуть, наследница-то моложе не становится.

– Девчонке всего двадцать, развалина ты древняя!

– Когда Октавиан был покрепче и поздоровее, он вообще грозился выдать дочурку замуж, едва ей восемнадцать стукнет, и начать воспитывать из зятя следующего императора.

Нордан наверняка будет отпугивать всех молодых людей, которые решат проявить интерес к Эстелле.

Я качнула головой, отодвигая неуместную сейчас мысль о женихах Звёздочки. Наша девочка ещё слишком мала, чтобы всерьёз размышлять об этом или беспокоиться.

– Не думаю, что разумно отказывать наследнице престола, – напомнила я. – Но приглашение может быть и ловушкой Рейнхарта.

– Что ставит нас в сложное положение, – подытожил Беван. – И отказаться от практически личного приглашения Валерии вы не можете, и без веской необходимости лезть в новую западню глупо и бессмысленно.

– Вы? – повторила лисица. – А себя ты к нам не относишь?

– Лично меня не звали, так что могу и не идти.

– Как же госпожа Ритт? Вполне вероятно, она тоже будет на балу.

– А что – госпожа Ритт? – лицо Бевана невозмутимо, равнодушно даже, в тёмных глазах глухая стена, которую я замечала уже не раз, когда речь заходила о Веледе. С тех пор, как я рассказала о возможном происхождении девушки, Беван избегал говорить с нами о ней, об их встрече на императорском балу и на том давнем маскараде.

– В любом случае бал не сегодня и не завтра, время на раздумья у нас есть, – прервала я намечающуюся перепалку и забрала со стола приглашения и записку. – Я скажу Дрэйку, когда он вернётся.

Беван кивнул и вышел из кухни, не глядя ни на кого из нас.

* * *

Дрэйк вернулся к вечеру. Я показала мужчине приглашения и записку от Валерии, но, как и я, Дрэйк с выводами и окончательным вердиктом не торопился.

Обычный ужин вчетвером.

После наши с Дрэйком занятия на полтора часа, в уединении его кабинета. За окном с незакрытыми портьерами собирается темнота, копится между стволами деревьев сада за домом, небольшого, запущенного. И я не замечаю, но чувствую рассеянность Дрэйка, чувствую, что мысли его далеки от построения отражающего полога. Я слушаю, внимательно рассматриваю небрежно нарисованную на листе бумаги схему, киваю, подтверждая, что поняла. И решаюсь спросить:

– Куда ты уходишь? Тебя подолгу не бывает, и я волнуюсь.

– Библиотеки, архивы, храмы, различные общины, – мужчина повертел в руке карандаш. – Кажется, теперь я знаком со всеми шаманами всех видов и сообществ, живущих в Эллоране.

– И никому ничего неизвестно о том снотворном?

– Не больше того, что мне удалось выяснить за прошедшие три года, – Дрэйк помолчал выжидающе, словно размышляя, сказать мне нечто неприятное или же пока не стоит.

– Что-то ещё? – уточнила я настороженно.

– Не совсем. Когда-то Рейнхарт учил нас, что всю по-настоящему важную, ценную информацию надо хранить в одном месте, – мужчина коснулся тупым концом карандаша своего виска, и я поняла.

– Он всё держит в уме?

– Не всё, но многое.

– И ничего не забывает? – как можно помнить всё на протяжении стольких лет, стольких веков?

– По крайней мере, до сих пор я не замечал за ним признаков забывчивости.

– И никогда не ошибается?

– Все ошибаются, Айшель, – Дрэйк откинулся на спинку кресла. – Тогда мы оба ошиблись и нам – и мне, и Рейнхарту, – ошибка стоила важного для каждого из нас человека. Рейнхарт не просчитал возможного участия Бевана – и Беван совершил то, что до него не делал никто из членов братства: он сумел покинуть круг, не просто умереть, но воскреснуть, освободившись от ордена. Между Беваном и Нордом всегда выбирали Бевана, а Рейнхарт вдруг лишился одного из двух самых перспективных собратьев последнего поколения. Хотя сомневаюсь, что Катаринна не доложила ему о вашем с Беваном тесном общении в загородном поместье. Рейнхарт знал, но не учёл такой вероятности, за что и поплатился. Как единицей круга, так и снижением доверия со стороны других старших.

– А ты? – пытаюсь вспомнить подробно те события, найти ошибку Дрэйка. Мне кажется, он сделал всё, что было в его силах, что возможно в той ситуации.

– Недооценил значимость парной привязки для старших, – мужчина смотрел на меня пристально, изучая мою реакцию, выражение лица, глаз. – Многого можно было бы избежать, если бы ты уехала сразу после возвращения Бевана и его рассказа о подслушанном разговоре.

Я же осталась, а меньше суток спустя приехал Рейнхарт.

– Кто же знал, что всё так сложится?

– Следовало предположить и такую возможность, – слышу горечь сожаления в ровном голосе, и мне хочется объяснить, что даже им, членам братства, бессмертным полулюдям, не дано просчитать абсолютно всё, учесть каждую деталь, каждый выбор, что сделают другие. И кто из нас ведал тогда, что орден и жрицы Серебряной связаны теснее, крепче, чем казалось на первый взгляд? – И теперь я всё чаще задумываюсь, не совершил ли тогда второй ошибки.

Возражения застревают в горле комом тугим, противным.

– Какой? – спрашиваю едва слышно.

– Позволил им усыпить Норда.

Более Дрэйк ничего не добавляет, но невысказанные вслух сомнения повисают между нами пеленой холодного дождя.

Он не уверен, что удастся разбудить Нордана. У нас нет неограниченного количества времени, чтобы искать и пробовать способы пробуждения, нам нечего предложить Рейнхарту в обмен на нужную информацию, у нас нет средств и возможностей, чтобы выведать необходимое силой или хитростью. Рейнхарт не будет бездействовать вечно, не оставит нас в покое, а сбежать из империи с телом на руках, мало отличающимся от трупа, вряд ли возможно.

Несколько минут тяжёлого молчания, и я встаю со второго кресла напротив Дрэйка. Мужчина поднимается следом, я собираю листки со схемами.

– Давай завтра повторим, хорошо? Хочу сегодня лечь спать пораньше.

– Конечно, – Дрэйк обошёл письменный стол, проводил меня до двери. – Доброй ночи, – традиционный ныне поцелуй в уголок губ, моя улыбка ответом.

– Доброй ночи. Постарайся тоже поспать.

Я поднялась в спальню, включила лампу на тумбочке возле кровати. Бросила привычный внимательный взгляд на Нордана – неподвижное тело, словно застывшие во льду черты лица – и положила бумаги на столик перед окном, к другим схемам и своим записям.

– Валерия желает видеть меня на балу по случаю прибытия жениха, принца из Альсианы, – регулярно читая вслух письма, я перестала пугаться собственного голоса в тишине комнаты, перестала бояться разговаривать с тем, кто не ответит и почти наверняка не слышит. – Все полагают, что приглашение может быть ловушкой Рейнхарта, и я тоже так считаю, но заковырка в том, что особам королевской крови, даже пока лишь наследникам, даже ещё не коронованным, не отказывают. Знаю, ты бы сказал, к Диргу приказы этой несостоявшейся феи, однако если за приглашениями не стоит Рейнхарт или Катаринна, то мне не хотелось бы обижать Валерию и лишаться её возможного покровительства.

Сложенное аккуратно одеяло лежало на моей половине кровати, и я устроилась прямо на нём, прижалась к боку Нордана.

– Мне кажется, Дрэйк готов опустить руки, – призналась я тихо, после короткой заминки. – Или не то чтобы опустить, но, возможно, он считает нерациональным в складывающейся ситуации тратить время на твоё пробуждение и потому намерен отложить его на некоторый срок. Не подумай, будто Дрэйк пытается полностью забрать меня себе, воспользоваться твоим отсутствием… я по-прежнему провожу с тобой больше времени, чем с ним, и отношения наши не сильно отличаются от того, что было три года назад, – я приподнялась на локте, всмотрелась в лицо Нордана.

И, повинуясь порыву неожиданному, отчаянному, безнадёжному, прикоснулась своими губами к его.

Замерла, ожидая ответа, чуда, чего-нибудь.

Ничего. Даже искры тепла в теле, подобном холодной мраморной статуе.

Я отстранилась, чувствуя, как слёзы жгут глаза. Ничего. Опять. И снова. Кажется, сейчас я одинока, несмотря на присутствие обоих мужчин и друзей, несмотря на надежду, посеянную моей слепой верой в будущее счастливое, светлое. Более одинока, чем ночами в общине, потому что присутствие мужчин номинально, а друзья не могут ничем помочь. Дрэйк прав: забрать Нордана из подземелья полдела, разбудить его куда сложнее.

Если вообще возможно.

Дрэйк прав, всегда прав. А я только мешаюсь под ногами, путаю его планы глупыми капризами. Дрэйк не виноват в усыплении Нордана, виновата я. Надо было слушаться Дрэйка, не истерить, не требовать от него ответа на мои чувства, а уезжать сразу, пока обстановка была спокойной, пока были шире возможности. Не подвергать мужчин неоправданному риску, зная, что привязанности в братстве под запретом. Вероятно, тогда бы Нордан не узнал о дочери, но, по крайней мере, больше шансов, что сейчас он бы жил нормальной жизнью, а не блуждал в бескрайних сновидениях. Я говорила Нордану, что люблю его, а сама подвела. Думала лишь о себе, маленькая эгоистка, никогда прежде не видевшая мужского внимания. И вдруг сразу двое импозантных мужчин, готовых на всё ради меня, тройная привязка навсегда, внезапная свобода от унизительного клейма рабыни, вместо жалкого статуса наложницы – гордый титул любимая, своя женщина. Закружилась голова у наивного тепличного цветка, вообразила себя невесть кем, позабыв совершенно, что в первую очередь платить за обретение пары будут мужчины, обязанные защищать меня.

Они и заплатили.

Всхлипнув, я села, растёрла слёзы по щекам.

– Я такая дура, – собственный голос прозвучал сипло, чуждо в тишине комнаты. – Норд, прости меня… Это я во всём виновата, я подставила тебя и Дрэйка, привязала вас к себе, стравила, заставила терпеть друг друга… И усыпили тебя из-за меня… П-прости меня, пожалуйста… – я уткнулась лбом в грудь Нордану, давясь глухими рыданиями, вздрагивая от ужаса осознания.

Это не ошибка Дрэйка, это моя вина, только моя…

Что я скажу Эстелле, когда вернусь к дочери, когда она станет старше? Твоего папу усыпили из-за глупости твоей легкомысленной мамы? И, быть может, поэтому ты никогда его не увидишь, во всяком случае, бодрствующим, не заговоришь с ним, не будешь сидеть на его коленях, читая вместе с ним сказки?

Горячие слёзы текли и текли, от каждого судорожного всхлипа бросало в жар. Я подняла голову, едва различая оставленное мокрое пятно на белой рубашке мужчины, едва понимая, что делаю, и потянулась вновь к неподвижным губам. Ещё один раз… просто так… вреда ведь не будет, да?.. Я многое готова отдать лишь за то, чтобы он проснулся. Готова поделиться своей жизнью, теплом…

Сиянием.

Мысль несложная, очевидная даже. Однако прежде я не думала применять собственный дар к Нордану, мне не приходило это в голову, как не посещают порой озабоченный поисками ответов разум самые элементарные, незатейливые решения. А сияние материализуется послушно, окутывает меня не привычной освежающей прохладой, но мягким убаюкивающим теплом. Зажмурившись по-детски, я снова целую Нордана, однако успеваю заметить краем глаза, что вуаль сияния вокруг не призрачно-серебристый лунный свет, а медовое золото янтаря. Я не хочу, не буду сейчас думать об этой странности, она появляется и растворяется в затуманенном сознании. Ощущаю, как тепло уплотняется из тончайшего кружева вуали в тяжёлый бархат жара, как он накрывает меня и Нордана, заглушает шаги вдали, неразборчивые голоса, стук двери. Сам мир отступает деликатно, оставив нас вдвоём.

Время по ударам сердца.

Запах сандала и лета где-то далеко-далеко. Рядом же – талый снег резким привкусом.

Туман, лесной мох и ягоды.

Удар сердца под моей ладонью. Сияние отражается огненными вспышками под веками, оно, неожиданно горячее, крепкое, словно чашка свежезаваренного кофе, наполняет меня, и я без сожаления отдаю всё, что есть, делюсь щедро, без остатка. Зову мысленно, прошу вернуться, прошу простить меня.

Ещё удар. И ещё.

Жар выжигает воздух, царапает кожу, грозя вонзиться в открытые участки не безобидными коготками котёнка, но когтями матёрого льва, раздирающего плоть до кости. Однако я не могу остановиться, не могу бросить теперь, когда так близка к цели…

Дрожь по тёплому телу подо мной, под моими руками, и я отстраняюсь за мгновение до того, как Нордан делает глубокий вдох, открывая глаза.

Мир вернулся, нахлынул страхом в запахе сандала, раскалённым на полуденном солнце воздухом, резким переходом от ярких вспышек под веками к полумраку спальни, освещённой отчего-то лишь падающим из коридора светом. Помню, я точно включала лампу на тумбочке… Я моргнула несколько раз в попытке прояснить зрение, сфокусировать взгляд. Нордан смотрел на меня изумлённо, растерянно, настороженно немного, недоверчиво, будто не понимая до конца, что и почему происходит. Поднял медленно руку, коснулся кончиками пальцев моей щеки, удостоверяясь, настоящая ли я. Я улыбнулась слабо, чувствуя, как перемешиваются усталость и радость.

– Я всё равно тебя нашла бы, куда бы тебя ни увезли, где бы ты ни оказался, – прошептала я. – Тебя от меня нигде не спрятали бы.

Хотелось смеяться от счастья, облегчения, но усталость сильнее, она увлекала в темноту, а у меня не осталось сил, чтобы противиться безмолвному её зову. Нордан нахмурился вдруг, беспокойство окатило с двух сторон.

– Котёнок?

– Айшель?

– Всё… в порядке… – успела произнести я.

И мир исчез во тьме.

* * *

Я возвращаюсь и в первое мгновение не понимаю, куда попала, как тут оказалась. Спальня, предрассветный сумрак, разгоняемый светом включённой лампы на столе перед окном. Беван, сидящий на стуле, пишущий что-то на листке бумаги, лежащем на краю столешницы. И я теряюсь – я умерла? Или брежу? Или всё ещё сплю и, подобно Нордану, вижу сон-воспоминание, тень своего прошлого? Поворачиваюсь и обнаруживаю, что половина кровати, на которой лежал Нордан, пуста.

– Очнулась, – Беван поднял голову, отложил ручку и, встав, подошёл к постели. – Как ты себя чувствуешь?

– Н-норд? – мой голос срывается от резкой волны паники, страха. Где он, почему его нет рядом?

– Живее всех живых, – заверил Беван и потянулся за стоящей на тумбочке чашкой с фарфоровой крышкой. – Он-то быстро восстанавливается, а тебе нужно время. Помнишь, мы это уже проходили в «Розанне».

Я приподнялась на локтях. Помню. И теперь всё так похоже – я отсыпаюсь после ранения, со мной сидит Беван, готовый напоить по пробуждению отваром, – что кажется, будто я вернулась в прошлое, перенеслась в загородное императорское поместье, где на меня напала кера.

– Где Норд? И Дрэйк?

– Где-то в доме, решают всякие мелкие бытовые вопросы, и за компанию Дрэйк вводит Норда в курс дела. Норд, конечно, не собирался отходить от тебя ни на шаг, но мы с Дрэйком настояли. А потом я вообще всех выгнал, чтобы не сопели у тебя над душой, всё равно делу не поможет. Лису отправил спать, Дрэйка к Норду, пусть совмещают приятное с полезным, – мужчина снял крышку и подал мне чашку со знакомой зеленоватой жидкостью.

– Опять снотворное?

– Тебе надо ещё немного поспать.

– С некоторых пор меня пугают снотворные, – призналась я.

– Это из запасов Дрэйка, так что можешь не опасаться.

Я села, взяла чашку и выпила отвар, ещё тёплый, горьковатый на вкус. Отдала пустую чашку Бевану, откинулась на подушку.

– Сколько времени прошло?

Мужчина поставил чашку на тумбочку, бросил через плечо взгляд в окно.

– Немного. Вон, только рассветает, – затем посмотрел на меня внимательно, пытливо. – Ты помнишь, что делала, когда… разбудила Норда?

– Поцеловала его. А потом, похоже, потеряла сознание, – но не чувствовала, что действительно умираю, как тогда в «Розанне», лишь сильную усталость.

– Когда мы с Лисой, услышав оклик Дрэйка, примчались сюда, то тебя и Норда окутывал золотой свет и жар, – пояснил Беван напряжённо. – До вас даже Дрэйк дотронуться не смог, а он спокойно руку в открытый огонь суёт, и ничего. Мы тебя звали, ты не реагировала, а затем стало как-то совсем невесело, потому что свет местами начал вспыхивать язычками пламени. И это не метафора, Шелли.

– Хочешь сказать, мы… я… горели? – помню жар, отблески огня под веками. Помню, что сияние было не таким, как обычно, ощущалось иначе. Но в тот момент меня не волновали мелочи, странности, я хотела только одного – разбудить Нордана, растопить его холод своим теплом, которого у меня оказалось вдруг так много.

И мне не жаль отдать ему всё, до последней капли.

– Не то чтобы горели, но явно собирались вспыхнуть победным факелом. Отсюда вопрос – так оно и было задумано? Если мне память не изменяет, твой дар проявляется в несколько ином виде.

– Я… не знаю. Я не размышляла особо, что и почему делаю, я просто делала, – и повторила бы, не колеблясь, снова, если бы потребовалось, если бы сумела.

– Ладно, главное, что вытащила, – мужчина улыбнулся ободряюще, поправил одеяло, но от меня не укрылась тень задумчивости в карих глазах. – Спи.

Возражать и спорить я не стала, сдаваясь неумолимому действию снотворного.

Кажется, проспала я совсем недолго, буквально час-другой, но, когда я открыла глаза, солнце давно уже поднялось над горизонтом, заглядывая через неплотно прикрытые шторы, и в комнате витал аромат тумана и мха.

Нордан.

Мужчина сидел на месте Бевана, читал письмо-отчёт Тайи, присылаемые ею ежедневно, – волчица всегда писала на одной стороне листа, складывала его и на другой подписывала, кому и от кого, – и сейчас я узнала послание подруги по характерным её вензелям на обороте. Нордан переоделся, и оставалось лишь догадываться, кто из мужчин пожертвовал ему новые чёрные брюки и тёмно-серую рубашку.

– Нехорошо читать чужие письма, – напомнила я.

– Оно лежало на видном месте, – ни намёка на оправдание или раскаяние, только констатация факта. – И должен же я знать, как дела у нашей дочери.

– И как у неё дела?

– Хорошо. Ровно настолько, насколько может быть у ребёнка, воспитывающегося посторонней женщиной в глуши на краю мира.

– Ещё и суток с твоего пробуждения не прошло, а ты уже недоволен, – я села осторожно, отмечая удовлетворённо, что от усталости не осталось и следа.

– Естественно. Звериная община в лесу не место для маленькой леди. Чему её там научат – охотиться и территорию помечать? – Нордан отложил письмо на стол, поднялся, приблизился к кровати. Опустился рядом со мной на край, и мы потянулись друг к другу, теряясь в простых крепких объятиях, в родном запахе.

Обнять, прижаться, убеждаясь, что это не сон, что всё наяву. Уткнуться лицом в плечо, застыть в кольце рук, не думая пока ни о чём, наслаждаясь ощущением близости, тепла друг друга, осознанием, что мы вместе и между нами нет расстояний, физических ли, эфемерных ли.

Моё безумное счастье.

Время вновь отмеряется ударами сердца. Я начинаю считать и сбиваюсь где-то на втором десятке, а Нордан отстраняется чуть, целует меня. Ощущаю его губы, стук сердца, запах, бьющийся приливной волной радости. Остальное – неважно. Даже недовольство мужчины не отталкивает, но рождает восторг яркий, бурлящий пенистым потоком, на грани сумасшествия – наконец-то Нордан здесь, со мной, и пусть ворчит, сколько его душе угодно.

Поцелуй становится глубже, наполняется оттенками, новыми и полустёртыми временем. Знакомая кислинка нетерпения. Тающий на языке медовый привкус счастья. Кружащий голову хмель желания обладать целиком, здесь и сейчас, не размышляя, не анализируя. Я отмечаю смутно, как откидываюсь обратно на подушку, прижатая к матрасу мужским телом. Запускаю пальцы в волосы, перебираю мягкие пряди. Ладони Нордана скользят по моему телу, стремительно, лихорадочно, знакомясь заново с изменившимися немного линиями, очертаниями. Накануне меня никто не раздевал, только сняли туфли, и я так и проспала в штанах и тунике. Мужчина тянет вверх край сиреневого шёлка, касается моего живота через плотную ткань штанов. Касается бережно, трепетно.

Я помнила этот жест. Пусть и было оно давно, и так недолго, но…

– Шель, у нас гости.

– Пусть зайдут попозже, – предложил Нордан раздражённо, однако поднялся, позволяя мне сесть и поправить тунику.

– Это весьма любопытные гости, – стоя на пороге комнаты, Лиссет побарабанила пальцами по дверной раме. – К нам с дружеским визитом пожаловал господин Эрин Игнаси. Тот оборотень с бала, выгуливавший доброхота Пейтона Лэнгхэма.

– Но что ему надо? – удивилась я.

– И почему я не могу вспомнить ни одного из этих имен? – нахмурился Нордан.

– Потому что ты вряд ли их знаешь, – пояснила лисица. – Эрин говорил, что они с Бевом вроде бы встречались в общих компаниях, но в вашем случае общая компания понятие слишком растяжимое.

– Я рассказывала тебе о Пейтоне, – напомнила я. – Бывший сосед, предупредивший меня об опасности со стороны… некой дамы.

Лиссет лишь вскинула недоумённо брови, не понимая, когда я успела поведать мужчине о встрече на балу.

– Хорошо, с личностями незваных гостей мы разобрались, но ответа на вопрос, какого Дирга они сюда заявились, я пока не получил.

– На сей раз Эрин один, – уточнила лисица. – К нему Бев вышел.

– А где Дрэйк? – спросила я, хотя чувствовала, что его нет дома.

– Уехал по делам.

– Опять? – странно, мне казалось, теперь-то Дрэйку нет необходимости часами пропадать невесть где. Теперь можно сбросить с плеч груз разрешившейся проблемы, можно вздохнуть свободнее. Или я ошиблась? – И по каким же делам?

– Не знаю, я его вообще сегодня ещё не видела.

Я посмотрела требовательно на Нордана, но мужчина улыбнулся ласково, успокаивающе.

– По важным делам, – ответил он мягким, каплю снисходительным тоном взрослого, не желающего делиться с маленьким ребёнком подробностями и оттого ограничивающегося фразой общей, короткой.

– Ты же не выставил Дрэйка из дома? – радость схлынула, отступила, резко обнажая подводные камни.

Я столько ждала возвращения к своим мужчинам, столько мечтала о том, как познакомлю Эстеллу с её папой, так надеялась, что смогу разбудить Нордана, что и думать забыла о неизбежном начале следующей главы. Забыла, что лишь сказки заканчиваются спасением героев и обретением ими счастья, в жизни же наступает новый этап, открывается другая страница. И сейчас я осознала вдруг, что у меня двое мужчин, которые друг друга терпят из необходимости, из-за меня и моих чувств к обоим, из-за нашей привязки. Я даже не представляла, как мы будем жить, какие между нами сложатся отношения. Ведь не может же Дрэйк, как и три года назад, постоянно избегать меня, а Нордан вести себя так, словно он мой единственный мужчина и повелитель?

– Нет, – в глазах Нордана безмятежность искрящегося на солнце льда.

– Значит, намекнул?

– У Дрэйка действительно дела.

– А потом что будет? Ещё дела? Знакомые, которых надо срочно проведать? – и Дрэйк легко согласится? Уедет в свой загородный дом, в свою холостяцкую берлогу в деревне, где всё общество, не считая местных жителей, – мотоцикл да утки на реке?

– Шель, давай обсудим это как-нибудь попозже, – заметил Нордан, адресовав Лиссет быструю вежливую улыбку.

– Ну что вы, не стесняйся, продолжайте, – возразила лисица. – Мы почти что одна семья, так что можете ругаться так, как если бы меня здесь не было.

– Что-то в моей семье многовато сомнительных родственников, которым лучше жить отдельно и желательно подальше, – парировал мужчина.

– Лиса! – донёсся с лестницы голос Бевана. – Не могла бы ты спуститься? Оборотень желает видеть тебя.

– Меня? Зачем? – удивилась Лиссет.

– Он не сказал, а я телепатией не владею. Но он так просил, что я не смог отказать.

Лисица развернулась, собираясь выйти, и я принялась торопливо выпутываться из одеяла.

– А ты куда? – тем не менее, Нордан встал, помог мне выбраться из постели. – Я думал, за эти годы ты достаточно насмотрелась на оборотней.

– Да, тебе лучше не выходить к нему, – поддержала мужчину подруга. – Мало ли, вдруг почует на тебе запах некоторых чересчур озабоченных?

– Я не собираюсь выходить к господину Игнаси, – покачала я головой. – Я всего лишь спущусь вниз.

Беван уже в гостиной, окна которой выходят во двор, стоит чуть сбоку от оконного проёма, приоткрыв одну створку. Я встаю позади мужчины, вижу, как Лиссет пересекает двор, как Эрин наблюдает пристально за приближающейся лисицей. Защитный полог не пропускает посторонних, и незваному гостю приходится довольствоваться ожиданием фактически на улице, по другую сторону двери в створке ворот. Едва Лиссет подошла к визитёру, как тот улыбнулся приветливо, заговорил. К сожалению, с такого расстояния я слышу только голоса, но не различаю фраз, слов.

– Он же не может почуять нас оттуда? – спрашиваю шёпотом.

– Нет.

– Ты слышишь, о чём они беседуют?

– Да. Он поприветствовал Лису, рассыпался в комплиментах, уверяет, что ночами не спит, вспоминая красу её несравненную да прелесть неписаную…

– Действительно так сказал? – усомнилась я.

– Примерно, – пояснил Беван.

– Они оба оборотни, и Лиссет три года провела со мной практически в ссылке, пожертвовав ради меня всем, что у неё было, – ради, по сути, малознакомой тогда девушки, ради той, с кем она почувствовала родство душ. – Мне кажется, она заслужила право на счастье.

– С этим пронырливым типчиком? Если мы действительно кутили в одних компаниях, то, уверяю тебя, Шелли, ничего приличного там не могло водиться просто по определению. Вообще надо бы разузнать поподробнее об этом пушном зверьке, раз он к Лисе столько внимания проявляет…

Я ощутила аромат тумана и мха прежде, чем Нордан встал позади меня, обнял за талию.

– И это тайный поклонник Лисы? Могла бы выбрать самца подостойнее, – презрительная насмешка в голосе. – Высоченного, здоровенного, волосатого… то есть лохматого.

– Вот и я говорю, что прежде нужно всё проверить, – согласился Беван. – Ну ты ж подумай!

– Что? Что такое? – встревожилась я, всмотрелась обеспокоенно в фигурку подруги.

– Он пригласил Лису на бал, тот, который по случаю приезда альсианского принца.

– Но у Лиссет уже есть приглашение.

– Эрин, видимо, не в курсе.

Лисица покачала отрицательно головой и на лице оборотня отразились разочарование, печаль, покорное смирение. Играет или настоящие?

Нордан обнял меня крепче, склонился к моей шее, втянул воздух, не обращая внимания на Бевана, на неподходящую ситуацию. Я повела плечом, желая и вернуться вместе с Норданом в спальню, и разобраться прежде в наших отношениях, и попросту смущённая присутствием Бевана.

– Норд, – произнесла я едва слышно, умоляюще.

– Ты стала вкусно пахнуть, – Нордан вдруг поцеловал меня в шею, и я вздрогнула, попыталась высвободиться. Мне более чем достаточно факта, что Лиссет и Беван слышали нас с Дрэйком в пристройке. – Ты знаешь об этом?

Судя по жестам, Лиссет немного суетливо, спешно попрощалась с Эрином, закрыла дверь почти перед самым носом озадаченного оборотня. Подняла на секунду взгляд к безоблачному небу и направилась обратно в дом.

– О чём?

– О своём запахе, – ещё поцелуй, чуть выше предыдущего, отозвавшийся повторной дрожью глубоко внутри. Одна ладонь опустилась с талии на живот, погладила снова.

– Н-норд… – от каждого прикосновения, даже через слой ткани, тело застывало напряжённой, натянутой струной.

Хмыканье Бевана всё же заставило меня высвободиться из объятий Нордана. Мужчина не стал меня удерживать, и я вышла поскорее из гостиной в холл, навстречу Лиссет.

– И о чём же она не знает? – вопрос Бевана, негромкий, насмешливый, настиг меня уже на пороге.

– Не твоё дело, – ответ Нордана ещё тише. – Я же не лезу в твою постель и в твои связи с нашими противниками.

Я прикрыла за собой дверь, не смея задерживаться, опасаясь быть пойманной на столь откровенном подслушивании. Но что мужчины имели в виду? И что кроется за непонятным намёком Нордана?

Глава 7

До самого вечера Лиссет возмущалась, как посмел Эрин вот так заявиться к нам и позвать её на бал в качестве плюс один, хотя во время короткой первой встречи она не дала ни знаков, ни намёков, будто бы заинтересована в продолжение общения. Неужто сообразил, что двоим мужикам выгуливаться на светском рауте да к тому же императорском несолидно и сомнительно, ворчала лисица упрямо под понимающие смешки Бевана и снисходительные замечания Нордана по поводу долгого воздержания и волосато-лохматых альфа-самцов.

Дрэйк не вернулся, и после ужина я, повинуясь привычке, укрылась в кабинете, разложив на столе сделанные мужчиной схемы и свои записи. Разобрала бумаги, кое-что переписала набело, попрактиковалась немного с построением персонального щита. Отчего-то я постеснялась сказать Нордану, чем занимаюсь, продемонстрировать, чего достигла. Конечно же, упоминания о тренировках были в письмах, но прежние мои занятия в общине ныне казались далёкими, как и само затерянное в чаще убежище. И я опасалась, что Нордан может заявить, что теперь мне ни к чему осваивать способы защиты себя и близких с помощью моего дара.

Думала о Звёздочке, пытаясь не провалиться в омут отчаяния и тоски по дочери. Порой мне казалось, что чем больше времени я провожу вдали от Эстеллы, тем скорее пропущу какое-нибудь важное событие в её жизни, тем скорее она забудет меня. Тайя писала, что Эстелла тоже скучает по маме, спрашивает каждый день, где я, но, пусть строки эти и разрывали мне сердце, я понимала, что дочь слишком мала, чтобы долго печалиться из-за моего отсутствия. И Звёздочка находится в месте, которое она считает своим домом, где всё ей знакомо, ничто не угрожает, и рядом с ней не кто-то чужой, посторонний, а Тайя. После пробуждения Нордана мне так хотелось бросить всё, оставить дело революции Бевану и вернуться к дочери!

Стук в дверь отвлёк от размышлений, от грусти душащей, сдавливающей горло готовыми сорваться рыданиями.

– Шелли?

– Да, заходи, – я торопливо провела ладонями по лицу, вытирая непрошеные слёзы.

– Тебя Норд зовёт, последний раз вроде копался в ванной на втором этаже, – Беван открыл дверь, встал на пороге. По дому мужчина обычно ходил в брюках и рубашке, но сейчас надел пиджак и даже шляпу.

– Хорошо, – я собрала бумаги в одну стопку. – Ты куда-то уходишь? И Дрэйка до сих пор нет.

– За Дрэйка не беспокойся, а я да, ухожу.

– На свидание? – в шутку предположила я.

– Прости, Шелли, но Дрэйк не в моём вкусе, – поморщился Беван.

– Так ты идёшь к Дрэйку? – догадалась я.

– Да, на секретную операцию.

– И что же за операция? – не припоминаю, чтобы Дрэйк говорил о чём-то подобном. По крайней мере, я ничего не слышала. Если только операция не зовётся походом в бар для совместного распития крепкого алкоголя или, того хуже, в один из тех клубов для мужчин, где на сцене обнажаются девушки. И вне её тоже.

– Ну какая же это тогда секретная операция, если о ней будет всем известно?

– У Дрэйка действительно важные дела или Норд выгнал его из дома?

– Э, нет. Я могу сколько угодно шутить на ваш счёт, но лезть в ваши отношения на троих не намерен, тут уж вы между собой разбирайтесь, ладно? Приятного вечера, Шелли. И поторопись, трёхлетний волшебный сон не сделал Норда более терпеливым, – Беван подмигнул мне заговорщицки и вышел.

Я отложила бумаги в сторону, поднялась из-за стола, выключила лампу. Значит, я всё же права: Нордан и впрямь выставил Дрэйка за порог, чтобы побыть со мной наедине. Надо поговорить с обоими, так не может продолжаться и дальше. В прошлый раз за нас всё решила разлука, избавила от части проблем, но теперь они вернулись и нельзя закрывать глаза, делать вид, будто ничего не изменилось. Однако и выхода, устраивающего все стороны, я не видела. Мужчины станут навещать меня в спальне по очереди и, пока один будет со мной, другому придётся уезжать подальше, чтобы не чувствовать моего запаха, эмоций? А днём? Вдруг одному захочется поцеловать меня в присутствии другого, обнять, сесть рядом? Что же – кому-то придётся покидать комнату, отходить в сторонку, притворяясь, словно его ничто не беспокоит, ничто не касается?

Ерунда какая.

Я выскользнула из кабинета и поспешила на второй этаж.

Во всём доме подозрительно тихо, лишь на первом этаже по доносящемуся с кухни звону посуду я догадываюсь, что хотя бы Лиссет не выгнали прочь под надуманным предлогом. А если мужчины откажутся от разговора? Нордан заявит, что его и так всё устраивает, а Дрэйк уступит, как бывало прежде? Как убедить их в необходимости пересмотра наших отношений, в необходимости изменений, и изменений немедленных, а не когда мужчины созреют для их принятия?

Из ванной не долетало ни звука и коридор второго этажа, короткий, неуютный, освещённый только одной лампой под потолком, казался частью лабиринта из моих кошмаров, клочком сна, просочившимся вдруг в реальность. Я подняла руку для стука, но заметила, что дверь приоткрыта.

– Норд? – я толкнула створку, вошла, недоумённо оглядывая освещённое, пропитанное жаром помещение и саму ванну, до краёв наполненную горячей водой.

Запах подсказывал, что мужчина здесь, и всё же я услышала его, лишь когда позади хлопнула закрывшаяся дверь, а на талии сомкнулось кольцо рук. Я прижалась спиной к мужской груди, откинула голову на плечо Нордана. Улыбнулась, осознавая остро, как мне не хватало настоящего, не эфемерного ощущения его рук, взгляда, внимательного, нежного, ложащегося первым лёгким снегом.

– Не стоило выгонять всех из дома только ради того, чтобы заманить меня в ванную, – укорила я мягко.

– Почему же всех? Где-то в доме осталась Лиса, но она клятвенно обещала не подслушивать, – парировал мужчина, рассматривая пристально моё лицо, будто увидев впервые.

– Удивлена, что ты позволил ей остаться.

– Должен же кто-то стеречь наш покой и полаять на незваных гостей в случае необходимости.

– Норд! – я пытаюсь возмутиться, но у меня не получается злиться всерьёз.

Нордан отстранил меня, перебросил осторожно мои волосы со спины на грудь, начал неспешно расстёгивать платье. Слышу, как мужчина, склонившись на мгновение к моей шее, сделал глубокий вдох.

– Дрэйк его не замечает или не понимает, что он означает?

– Чего не замечает? – ныне странно представлять, что когда-то я боялась Нордана, вздрагивала от его прикосновений, от одного голоса его. Словно это было давным-давно, в другой жизни и не со мной – с глупой напуганной девочкой, не замечавшей ничего, кроме собственных страхов, кроме желания держаться несмотря ни на что.

– Твоего запаха.

– С ним что-то не так? – жар в ванной укачивал, рождал текучую истому в теле. – Ты говорил, что я… пахну вкусно.

– Ты действительно ещё не знаешь? – неясный вопрос, в спокойном голосе – ожидание моего ответа.

– О чём? – кажется, будто Нордан пытается на что-то намекнуть, но я не понимаю, мысль ускользает упрямо, растворяется в будоражащем предвкушении.

– Попозже скажу.

– Но почему не сейчас? – вдруг это важно?

– До утра подождёт, – мужчина развернул меня лицом к себе, поцеловал, и я с готовностью прильнула к нему, теряясь в тепле объятий, в долгожданных прикосновениях.

Наверное, это и впрямь не так важно, раз Нордан не торопится говорить. Да и я не уверена, что хочу знать об этом загадочном нечто прямо сейчас.

Поцелуй долог, пьянит терпким игристым вином и с каждым новым его глотком истома становится сильнее, обращается тягучим желанием, растекается по телу. В поцелуе появляются нотки нетерпения, я чувствую, как руки Нордана скользят по моему платью, стягивают с плеч воздушную пастельно-жёлтую ткань вместе с нижней сорочкой. Путаюсь в собственной одежде, но платье и сорочка всё же оседают у моих ног, а я возвращаюсь к желанным губам. Мужчина приподнимает меня над полом и оставшимися там вещами, переносит и опускает рядом с ванной у стены. Отступает и начинает раздеваться сам.

– Норд…

– Только не уверяй, что все эти дни Дрэйк тебе исключительно ручку деликатно лобызал, – одежда брошена на пол и пинком ноги отодвинута в сторону. – Знаю прекрасно, что это не так.

– Я не о том, – возразила я. Что за блажь – звать меня в ванную? Едва сутки с пробуждения минули, и уже пикантные любовные игры. – Просто немного неожиданное место…

– Принимать ванну в одиночестве я не люблю, – Нордан привлёк меня к себе, провёл ладонями по моему телу, от плеч до бёдер, медленно, неторопливо изучая самую малость изменившиеся линии. Задержался на последней детали белья, оставшейся на мне, опустился на колени и снял с меня трусики.

Осторожный поцелуй в живот. И ниже, отчего я вздохнула шумно, пошатнулась, ощутив слабость в ногах, ощутив, как вспыхнуло пламя внутри. Мужчина выпрямился, первым забрался в ванну, с лёгкой приглашающей улыбкой подал мне руку. Я последовала за ним, вода плеснула щедро через край, заливая пол, когда Нордан сел и потянул меня за собой. Я отметила отстранённо, что не заколола волосы, и кончики длинных прядей намокли… и пусть. Устроилась на мужских коленях, пойманная в тесные объятия и воды, и рук. Прикосновение кожи к коже, разгорячённой, чуткой, скольжение ладоней по телу – мы оба вспоминаем, делимся эмоциями, что добавляют в знакомый запах новые оттенки, расцвечивают его причудливым смешением света и тени. И новый поцелуй длился и длился, жадный, словно стремящийся восполнить потерянные годы вдали друг от друга. Пальцы Нордана пробежались по моему животу, опустились ниже, заставляя выгнуться. Запрокинув голову, я ловила ртом обжигающий воздух, подавалась бёдрами навстречу, ощущая губы Нордана на груди.

Горячая вода тоже может пьянить. Сводить с ума жаром густым, тяжёлым. Плавить время, оставляя его лишь призрачными тенями ветвей деревьев за узким окном. Превращать тело в натянутую струну, в оголённый нерв. И я, не желая ждать, придвигаюсь, приподнимаюсь. Замечаю мимолётное удивление в глазах Нордана, опускаюсь, прикусив губу, сама несколько изумлённая собственной смелостью, решимостью. Не хочу сейчас долгих ласк, тело уже напряжено до предела, дотронься – и сорвётся, займётся огнём. Я начинаю двигаться, медленно, осторожно, неуверенно всё же. Руки мужчины на моих бёдрах, направляют, и я подчиняюсь ему охотно, погружаясь постепенно всё глубже в омут ощущений, тёмных, тягучих, сладких, словно горячий шоколад. Темп ускоряется, Нордан прижимает меня к себе теснее, то целуя мою шею, то перехватывая стоны, замирающие на губах. И мир наконец исчезает, тает за ослепительной вспышкой под веками, за огнём, растекшимся по телу, по каждой клеточке. Нордан ловит мой последний длинный стон, обнимает меня крепче. Я склоняю голову на его плечо и впитываю эхо наслаждения, блаженную усталость, эфемерное чувство безвременья. Мужчина поглаживает меня по спине, вода в ванне успокаивается, выравнивается в слабо дрожащую гладь.

– Мы залили пол, – вспомнила я вдруг.

– Дирг с ним.

– Надеюсь, на первый этаж не протекло.

– И его туда же.

Я подняла голову, отстранилась, и Нордан скользнул кончиками пальцев по моей щеке, подбородку. Я перехватила мужскую руку за запястье, отвела от своего лица, присмотрелась повнимательнее, пытаясь понять, что не так, что показалось странным.

Рука правая. И перстня на ней нет.

– Ты тоже отдал своё кольцо? – удивилась я.

– Пока я его просто снял. Хотелось бы, разумеется, швырнуть перстень в морду Рейнхарту, но Бев уже сделал это до меня, а повторять за кем-то мне не особо нравится.

– Норд, – я отпустила руку мужчины, отодвинулась назад, на другую половину ванны, инстинктивно подтянула колени к груди, – в любом случае, снятое кольцо ещё не означает выхода из братства.

– Нет, конечно, – Нордан наблюдал за мной, и я видела смешинки в светлых голубых глазах. – Перстни так, заявление об уходе, расстановка приоритетов. Дрэйк ещё рассчитывает разойтись… назовём это полюбовно.

– А ты?

– А я полагаю, что кто не с нами, тот против нас и, соответственно, не стоит траты времени и сил на переговоры и, тем более, уговоры, – мужчина равнодушно пожал плечами. – И избавление от части братства автоматически решает проблему с нашим бессмертием.

– Как? – растерялась я и поняла вдруг. – Достаточно убить ещё одного собрата и круг распадётся сам собой. Ваша сила уменьшится, бессмертие исчезнет.

– Лучше сразу пару-тройку, чтобы наверняка, – добавил Нордан спокойно, словно речь шла о покупке продуктов к праздничному ужину. Я нахмурилась, и мужчина потянулся ко мне, погладил мои торчащие из воды колени. – Котёнок, в большинстве своём собратья не стоят твоей жалости. Половина из них уже прожила столько, сколько не всякий долгожитель может себе позволить.

Да и легко сказать – убить ещё одного собрата. Но известен ли способ убийства члена ордена младшим поколениям? И едва ли кто-то из оставшихся захочет умирать добровольно.

– А теперь займёмся делом поприятнее, – Нордан поцеловал меня в кончик носа, улыбнулся безмятежно, заставляя волей-неволей отбросить мысли об убийствах. – Вспомним времена, когда в обязанности добропорядочной жены входило мытьё мужа.

– Что?

Продолжая улыбаться беззаботно, Нордан взял с полочки на стене губку и кусок мыла и подал мне.

– Неправда, – возразила я, смутившись разом, позабыв о тревогах, неизвестном будущем. – Не было таких обычаев.

– Среди аристократии, может, и не принято, а на моей родине совместное купание супругов было в порядке вещей, – объяснил мужчина ласково, терпеливо. – Тем более водопровода не было, котельных тоже, холодную воду носили из колодца и грели по старинке. Непозволительная роскошь тратить кучу времени, сил и дров на две ванны. Ты ведь жила в звериной общине, должна знать, как всё это выглядело.

Знаю. Но мы с Лиссет не принимали одну ванну на двоих!

Всё же я взяла губку и мыло. Я терялась, раздражалась, не то из-за необходимости мыть Нордана, не то из-за собственных движений, неуклюжих, деревянных будто. Вспыхивала, чувствуя себя неумелой, не знающей своих обязанностей служанкой, невинной девушкой, впервые оказавшейся в одной комнате с обнажённым мужчиной. Губка несколько раз выскальзывала из моих непослушных пальцев и, в конце концов, я, не выдержав предвкушающей усмешки и наставительных замечаний, где следует тереть посильнее, а где понежнее, бросила её в Нордана. В ответ – смешок, короткий, злящий ещё больше.

– Сам себя помоешь, не маленький, – огрызнулась я, отворачиваясь. – И не говори, что у тебя со вчерашнего вечера не было возможности принять душ.

– Так то был душ, а не горячая ванна с горячей же женщиной. Следовало ожидать, что молодых леди нынче учат не тому, что надо. Вставай.

Я поднялась неохотно. Нордан намылил губку, встал следом.

– Мне казалось, с годами ты должна была стать менее стеснительной, – губка скользила по моему телу легко, бережно.

Воды, мутной от мыла, в ванне уже чуть больше половины, остальное разлилось лужами по полу вокруг.

– Я не стесняюсь, – глупо стесняться, когда предстаёшь нагой перед мужчиной, с которым была уже не раз, отцом моей дочери. И он не единственный мужчина в моей жизни, сколь бы непристойно, неприлично это ни звучало.

– Стесняешься. И краснеешь так же, как и три года назад, – Нордан опустился передо мной на колени, намыливая мои бёдра, живот, ноги.

И жаркая краска заливает лицо, когда губка касается сокровенного. Тело отзывается уверенно, привычно, словно тянущееся за солнцем растение, и я закусываю губу, неожиданно смутившись собственной, слишком быстрой реакции.

– Повернись, только осторожно.

Поворачиваюсь спиной к мужчине, хватаюсь за облицованную плиткой стену. Перекинув аккуратно мои намокшие наполовину волосы со спины на грудь, Нордан продолжает намыливать меня невозмутимо, не задерживаясь ни на одной части моего тела дольше необходимого. И показная эта обыденность, почти равнодушие заставляют замирать под ласковыми прикосновениями, сильнее закусывать губу в ожидании, что, быть может, в следующую секунду мужчина позволит себе ласку более смелую, более откровенную. Нордан же, закончив с намыливанием, откладывает губку, включает воду. Струи душа ложатся на мои плечи, стекают по коже, смывая белую пену.

– Вот видишь, и ничего сложного.

Действительно, ничего. Но я всё равно злюсь немного – на себя. Сказала, что не стесняюсь, воображая себя женщиной взрослой, жизненным опытом умудрённой, а на самом деле и впрямь краснею и зажимаюсь, будто наивная девица, будто не было ни прошедших лет, ни того, что я называла втайне своим опытом, большим и, несомненно, столь же серьёзным, как умения шестилетней Лолли.

Ополоснув меня и себя, Нордан выбрался из ванны, помог мне. Обтёр меня большим полотенцем, завернул в махровый отрез и, подхватив на руки, вынес из ванной комнаты.

– А как же вода? – запротестовала я.

– Утром разберёмся, – мужчина спокойно пересёк коридор, вошёл в нашу спальню, уложил меня на кровать.

Щекочущее изнутри предвкушение борется с засевшим на уровне инстинктов стремлением сначала навести порядок и уж потом заниматься другими делами. Вдруг Лиссет потребуется именно ванная на втором этаже? Вдруг оттуда всё-таки протекло на первый? Что подумает подруга, увидев оставленный в ванной беспорядок, не спущенную мыльную воду, одежду на полу?

Нордан закрыл дверь, вернулся к кровати, склонился ко мне. Я приподнялась, путаясь во влажном полотенце.

– Ты явно думаешь о чём-то постороннем.

– О ванной. Нельзя же всё так оставлять…

В полумраке спальни едва различаю выражение его лица и скорее чувствую, чем вижу – мужчина улыбается.

– Я рассуждаю как скучная домохозяйка, – мысль удручала.

– Это не наш дом, так что нет смысла беспокоиться, – Нордан снял с меня полотенце, бросил на пол, склонился к самому моему лицу, прижимая меня своим телом к постели. – И Лиса переживёт ужасное зрелище бардака в ванной, если ненароком туда зайдёт. В любом случае я её предупредил, нарушит – сама виновата.

И я сдаюсь. Обнимаю мужчину за шею, привлекая вплотную к себе. В поцелуе, неспешном, нежном, вновь чувствую привкус талого снега, не горчащий отчаянием, как накануне, но несущий в себе тепло весеннего пробуждения, ожидание летнего расцвета. Погружаюсь в поцелуй, в настойчивый запах тумана, в ощущение мужских рук, блуждающих по телу. Тону в неге томной, малиново-сладкой и не сразу осознаю, что губы Нордана опустились ниже, по подбородку, на шею.

– Нам нужен большой дом, – и я благоразумно не уточняю, кого именно мужчина имеет в виду под «нам». – С большой детской.

– Боюсь, Эсти не привыкла спать одна, – возразила я. – В нашем домике в общине её кроватка стоит в моей спальне, и не думаю, что маленькому ребёнку действительно требуется большая комната.

– Маленьким принцессам нужно много места, а не ютиться по каким-то хибарам, – тёплое дыхание на моей шее, на плече. Лёгкие поцелуи рассыпаются по груди, заставляя выгибаться, и я, погружённая в собственные ощущения, впитывающая каждое губкой, начинаю терять нить пространного разговора. – Лет через десять-двенадцать они всё равно захотят жить в раздельных комнатах, потребуют самостоятельности…

– Норд?

– Не обращай внимания, – усмешка в голосе. – Просто мысли вслух.

Очередной намёк? Но я не могу и не хочу сейчас играть в угадайку, искать в словах Нордана второе дно, скрытый смысл. Понимаю, это может быть важно, и всё же откладываю разговор до утра.

Ладони, губы скользят по моему телу медленно, исследуя, изучая заново, на сей раз и впрямь неторопливо. Кутаюсь в аромат, словно в ажурную шаль, он накрывает меня пеленой невесомой, кружевной, стирающей обычный ход времени, мир за пределами сумрачной спальни. Постепенно я перестаю принадлежать себе, таю под уверенными руками Нордана, знающего меня лучше, чем я сама, таю в забытьи тумана, родном, долгожданном. Нордан опускается ниже, обводит языком ямку пупка, и я замираю на вдохе. И выдыхаю резко, когда мужчина отводит в сторону мою ногу. Цепочка поцелуев по бедру, близко, но не там, где мне хотелось бы, и продолжает опускаться дальше, вниз по ноге. Доходит до ступни, и я ощущаю пальцы Нордана на левой ноге, как он поглаживает щиколотку. Столь же неспешно поднимается по второй ноге, рождая дрожь нетерпения. Касается губами внутренней стороны бедра, я, зажмурившись, подаюсь навстречу, не сдерживаю стона, и тончайшее кружево тумана превращается вдруг в сеть крепкую, плотную, в которой я запутываюсь мгновенно, бьюсь беспомощно. Легчайшие прикосновения к чувствительной точке вынуждают выгибаться сильнее, я запускаю пальцы в волосы Нордана, не зная, чего хочу прежде всего – прижаться теснее, стремясь к желанному освобождению, или оттолкнуть, чтобы прекратил мучить меня.

Руки на бёдрах удерживают меня на месте, и остаётся лишь вскрикивать бессвязно, задыхаться в объятиях тумана с клюквенным привкусом. Снова и снова я застываю на грани, готовая сорваться в наслаждение упоительное, кружащее голову, и снова и снова Нордан останавливает меня, не позволяя сделать последний шаг. Кажется, это длится бесконечно, вальс по краю, то степенный, когда мужчина чуть отстраняется, трётся щекой о внутреннюю часть бедра, то стремительный, едва он вновь приникает к пылающей плоти. Шаг вперёд, шаг назад, па над пропастью, воздушное, бесшабашное. И я опять замираю в фигуре танца, опять на грани и ощущаю, как Нордан отодвигается, накрывает меня своим телом, целует. Входит медленно, плавно, и я прижимаюсь, обнимаю руками и ногами. Мужчина по-прежнему не торопится, начинает новый тур пьянящего, причудливого вальса. Через незадёрнутые шторы в спальню проникает лунный свет, отражается в глазах Нордана блеском льда, раскрашивает линии худощавого тела призрачными тенями. Я тянусь к его губам, всё ещё барахтаясь в сомкнувшейся тугим коконом сети, пытаюсь прильнуть теснее, опасаясь оказаться порознь, опасаясь любых возможных расстояний между нами. А скольжение по краю бездны продолжается, сводит с ума, срывает стоны. Снова шаг вперёд и шаг назад, с каждым мгновением всё ближе, всё ярче. И наконец Нордан отпускает – не меня, но нас обоих и реальность перестаёт существовать, рассыпавшись разноцветными осколками, а сеть распадается невесомыми клочьями аромата ягодного, оседающего на покрытой испариной коже.

Нордан устроился рядом со мной, нащупал откинутое на край постели одеяло, накрыл нас обоих. Я перевернулась на бок, чувствуя, как мужчина обнял меня со спины.

– Я люблю тебя, моё маленькое сладкое безумие, – произнёс вдруг Нордан.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала я, радуясь минутам счастья тихого, безмятежного, радуясь, что больше мне не придётся засыпать рядом с телом холодным, неподвижным, пустым. Радуясь, что Нордан со мной, в физическом мире, а не блуждает в бескрайних долинах сновидений. – Очень-очень.

– Знаю, – поцелуй в макушку.

Я улыбнулась и закрыла глаза, теснее прижавшись к мужчине.

* * *

Меня разбудили запахи.

Кофе. Туман и мох. Сандал и лето.

Голоса в глубине дома.

Ощущение внимательного, нежного взгляда, тёплого тела рядом, кольца рук. Я не стала открывать глаза сразу, позволила себе полежать немного в любимых объятиях.

– Ты не спишь, – тихий голос Нордана звучит возле моего уха.

– Сплю, – мне не хочется вставать, не хочется возвращаться к дневным заботам, к нерешённым проблемам.

– И притворщица из тебя никудышная.

Я открыла глаза, встретилась с пристальным, задумчивым немного взглядом, улыбнулась. Кажется, за всю ночь Нордан так и не выпустил меня из объятий, не поменял положения, только я успела перевернуться на другой бок. За окном разгорался новый день и дома, похоже, собрались все. По крайней мере, Дрэйк вернулся.

– Доброе утро, – прошептала я.

– Доброе, – мужчина провёл рукой по моим спутавшимся волосам.

– Ты спал?

– Нет. Смотрел, как спишь ты, – пальцы начали перебирать длинные тёмно-каштановые пряди.

– Всю ночь? – встревожилась я.

– Не беспокойся, у меня была уйма времени на сон. Выспался.

– Норд, это был искусственный магический сон, и он не заменит нормального, необходимого любому организму отдыха, – я приподнялась на локте, всмотрелась в лицо Нордана, вспоминая его странные намёки накануне. – Мой запах изменился?

– Да, – мужчина потянулся к моей шее, провёл по ней кончиком носом. – Ты пахнешь сладкой сдобой. И корицей.

Я села резко, прижав край одеяла к груди, высвобождаясь из рук Нордана.

– То есть я пахну булочкой с корицей?

– Заметь, ты сама это сказала, – мужчина откинулся на подушку, и от меня не укрылась хорошо знакомая предвкушающая усмешка в потемневших глазах.

Изменившийся запах. Сияние, материализовавшееся иначе, чем обычно. И силы было так много, пылающей, обжигающей, словно настоящий огонь.

Рука Нордана на моём животе.

– Да, котёнок, ты беременна, – самодовольная улыбка на губах Нордана, будто сейчас я могла ждать ребёнка лишь от него, будто нет другого мужчины, от которого я так легко забеременею.

Но более чем очевидно, что отец – Дрэйк.

Я отвернулась от Нордана, пытаясь собраться с мыслями, унять забившееся чаще сердце. Только один раз и уже… Неумолимое действие привязки – Рейнхарт упоминал когда-то, что лунные жрицы быстро беременеют. И три года назад я уже ждала Эстеллу и с Дрэйком тогда ничего не вышло бы в любом случае, но теперь… Теперь всё иначе. И будет впредь, потому что отныне я не только рискую собой, но и ребёнком.

Не могу понять, чего во мне больше – радости, изумления или растерянности. Я полагала наивно, что если всё же у нас будет второй ребенок, то я узнаю обо всём сама. Догадаюсь по задержке, по утренней тошноте, по какому-нибудь из тех обычных признаков, о которых рассказывали женщины в общине. Но не услышу новость о собственном положении из уст моего мужчины, утром в постели после ночи страсти.

– Норд… – я посмотрела подозрительно на Нордана, улыбающегося спокойно, удовлетворённо. – Ты знал? Знал и не сказал раньше?!

– И испортить наш последний вечер вдвоём? – глаза светлеют до серебристо-серого оттенка, улыбка становится шире. – Нет, такого я бы не допустил.

– Но намекал!

– Не смог удержаться.

Я потянулась к своей подушке с твёрдым намерением ударить ею мужчину, зашвырнуть, да хоть что-нибудь сделать в попытке выместить возмущение, копящееся внутри, но аромат сандала и лета усилился вдруг, из коридора донеслись стремительные шаги. Негромкий стук и дверь открылась, Дрэйк вошёл в спальню, окинул нас обоих быстрым оценивающим взглядом, улыбнулся мне сдержанно.

– Доброе утро, Айшель, – Дрэйк обошёл кровать, присел на край постели с моей стороны и поцеловал меня в уголок губ, как делал всегда в последние дни.

Уже полностью одет, собран, причёсан. Бесстрастен, словно мы встретились для занятий в его кабинете или в столовой во время завтрака, словно мы с Норданом не находимся перед ним растрёпанные, с налётом запаха друг друга на коже, прикрытые лишь одним одеялом.

– Ты скажешь или я? – уточнил Нордан вкрадчиво, будто невзначай.

– Сейчас? – ещё минуту назад мне казалось странным узнать от Нордана в постели о собственной беременности. Теперь же я сообразила, насколько странно, дико будет для Дрэйка узнать о своём отцовстве в такой… нетрадиционной обстановке.

– Я всё ещё надеюсь, что Дрэйк попросту не понимает, что означают изменения в твоём запахе. Не настолько же он былую хватку подрастерял, безвыездно сидя в Эллоране.

– В чём дело? – спросил Дрэйк ровно, не глядя на Нордана, игнорируя его замечание.

Стискивая прижатое к груди одеяло, я повернулась к Дрэйку, смущённая, растерянная.

– Я… – слова застревают в горле. Сглатываю судорожно, собираю мысли заново, суетливо. – Я… Кажется, я… беременна.

– Не кажется, а точно, – добавляет Нордан.

Мы с Дрэйком смотрим друг на друга и моя растерянность, удивление отражаются в его карих глазах. Я вижу себя, взлохмаченную, обнажённую фактически, вижу своё побледневшее лицо. Вижу замешательство, недоумение продолжением охвативших меня чувств, вижу тьму, разливающуюся в пристальном взгляде, но она не пугает, наоборот, зовёт, приглашает под свой надёжный оберегающий покров. И тепло – шальными рыжими искрами в глазах, распускающимся нежным цветком в сердце, лёгким прикосновением к моей руке, лежащей поверх одеяла. Дрэйк берёт мои пальцы в свои, удерживает, поглаживая бережно. На губах появляется улыбка, слабая, скрывающаяся в приподнявшихся уголках, однако мне не нужны слова, не нужно выражение безмерного счастья напоказ. Я ощущаю его тепло, огонь радости, не дикий, пожирающий всё на своём пути, но пламя спокойное, уютное. Мы сидим рядом и не можем отвести глаз друг от друга, с трудом веря, боясь поверить, что всё-таки это случилось, что у нас будет ребёнок. Придвигаюсь ближе к Дрэйку и он, обняв меня за плечи второй рукой, привлекает к себе, целует в висок. Время тянется лентой мёда, душистого, стекающего медленно, лениво, и я едва замечаю, как Нордан встаёт и, даже не пытаясь прикрыться чем-либо, уходит, по пути подобрав с пола позабытое полотенце. Дверь остаётся открытой, и вскоре я слышу шаги, голос Нордана, полный насмешливого удивления:

– И кто у нас такой бесстрашный, успевший зайти в ванную и даже навести здесь порядок?

– Я, – ответил Дрэйк негромко, однако я не сомневалась, что Нордан прекрасно его расслышал. – Лиссет вряд ли справилась бы с тем катком, который ты там оставил.

– Каким катком? – помню лужи на полу, нашу одежду, но не каток же!

– Видимо, Норд так решил проблему разлившейся воды и вероятной протечки на первый этаж – заморозил её, превратив пол в ванной в каток.

– Но я ничего не заметила…

– Заморозить воду дело нескольких секунд.

Я, сообразив вдруг, вспыхнула, спрятала лицо на груди Дрэйка, уткнулась в белую рубашку.

– Ты не должен был этого видеть, – и тем более убирать за нами. – Я сама навела бы там порядок…

– Айшель, я не увидел в ванной ничего, чего бы не видел за столько лет, – Дрэйк говорит успокаивающе, однако ласковые, ободряющие нотки только усиливают чувство неловкости, смущение.

– Где ты был всю ночь? – спросила я, помолчав немного.

– С Беваном в баре неподалёку.

– Значит, Норд вас всё-таки выгнал…

– Он не выгнал, он попросил, и мы согласились, – Дрэйк усмехнулся неожиданно, коснулся губами моей макушки. – Стоит отметить, что Норд в своей жизни просит не часто.

– Дрэйк, но так не может продолжаться и дальше, – сомневаюсь, что Нордан, в свою очередь, будет уступать безропотно, станет уходить на всю ночь, оставляя нас с Дрэйком вдвоём. – Понимаю, вы друг друга лишь терпите, видите друг в друге соперника, однако неужели мы так и будем жить: игнорирование, демонстративное равнодушие, ночи напролёт в барах?

– У каждого из нас было более чем достаточно времени на размышления. И на пересмотр и корректировку приоритетов тоже. Неполные три года в разлуке – серьёзный срок и при обычных обстоятельствах, поэтому никто не собирается ни отступать, ни возвращаться к тому, что было прежде. Постарайся не волноваться об этом, – Дрэйк погладил вновь мои пальцы, окутывая теплом, тихим счастьем. – Огонь капризная стихия и требует жёсткого контроля.

Я подняла голову, посмотрела на свои пальцы в ладони мужчины, лишь сейчас вспомнив о силе ребёнка. Я замораживала предметы, когда была беременна Эстеллой, теперь же смогу… поджигать? И сестрёнка Звёздочки будет огненной, как и её отец.

Веледа управляла ветром.

– Она не его дочь, – пробормотала я.

– Айшель? – Дрэйк чуть отстранился, чтобы лучше видеть моё лицо.

– Вы с Нордом правы: Веледа не дочь Рейнхарта, – повторила я. – Я не подумала об этом раньше и только сейчас вспомнила, что Веледа управляла ветром. Ты ведь говорил, что сила Рейнхарта связана с землёй, а наши девочки наследуют как сияние матери, так и дар отца. Эсти умеет замораживать, а… её сестра сможет поджигать.

– Ветер? – Дрэйк нахмурился, в глазах – сосредоточенная задумчивость. – В поколении, предшествовавшем моему, был собрат, управлявший ветром.

– Он ещё жив?

– Нет. В том поколении, набранном уже после охоты на колдунов и уничтожения лунных жриц, тоже было трое собратьев. Они погибли практически одновременно при загадочных обстоятельствах незадолго до приёма последнего поколения.

– В братстве есть кто-то ещё, способный управлять ветром? – уточнила я.

– Из тех, кого я знал лично и кто жив до сих пор, – нет.

Может ли быть, что тот погибший собрат, о котором сказал Дрэйк, и есть отец Веледы?

– Ты хорошо его знал?

– Не лучше остальных собратьев, с которыми меня связывал только круг. Несмотря ни на что, Рейнхарт был моим наставником, а я, в свою очередь, – наставником Норда и Бевана, поэтому в определённой степени мы были несколько ближе друг другу, с остальными же я поддерживал ровные отношения…

– Коллег? – подсказала я.

– Да, пожалуй, именно коллег, – подтвердил Дрэйк. – Члены ордена не так часто встречаются, в основном, на собраниях или если партии пересекаются, к тому же тогда я и сам был новобранцем. Поэтому то поколение я знал даже хуже, чем остальные. Полагаешь, он мог быть отцом Веледы?

Я кивнула.

– Получается, те трое собратьев погибли… – Нордан и Беван в братстве больше двух веков, хотя точные цифры или дата вступления мне неизвестны, – более двухсот лет назад?

– Примерно двести сорок-двести пятьдесят лет назад, – поправил мужчина.

– Но если эта теория верна, то Веледа фактически ровесница последнего поколения! Как она смогла прожить так долго? Или она бессмертна, как и вы? – на мгновение стало страшно. Я хочу, надеюсь, что Эстелла проживёт долгую, интересную и счастливую жизнь, однако не уверена, что желаю нашей дочери жизни вечной. В пустоте, в холоде, потому что однажды она поймёт, что проще ни к кому не привязываться, чем бесконечно хоронить любимых.

– Наше бессмертие искусственное и едва ли передаётся по наследству, в отличие от врождённого владения стихией, – Дрэйк успокаивающим жестом погладил меня по голому плечу. – Гораздо больше меня занимает вопрос, что связывает Рейнхарта и эту девушку. Почему столько лет никто из нас её не видел и не слышал ни о ней, ни о самой возможности рождения детей, а теперь она внезапно появилась в должности его секретаря? Если Рейнхарт так категорично выступает против лунных жриц и союзов с ними, то почему держит при себе дочь столь порицаемого им альянса?

Шаги на лестнице и по коридору, и в спальню осторожно заглянул Беван со сложенной бумажкой в руке. Дрэйк движением резким, быстрым подтянул одеяло и набросил другой его край мне на плечи, закутывая едва ли не как ребёнка по самый нос. Я не успела ни смутиться, ни удивиться, оказавшись под двумя слоями одеяла, прижатая к мужской груди, Беван же, намеренно не глядя на меня, помахал беспечно бумажкой.

– Записка от Галена, – сообщил Беван. – К ним с ожидаемо неожиданным визитом нагрянул собрат Маркус. Как Гален пишет, не иначе как проповеди во спасение души собратской читать. Причём старина Марк приехал в Атрию инкогнито и, вооружённый, вероятно, вашим опытом – полагаю, старшие решились просветить его на сей счёт, – прежде всего отправился на поиски прелестницы, сбившей его бывших учеников с пути истинного. Гален наставнику чуть голову не оторвал в самом прямом смысле, когда узнал, что тот уже успел тайно познакомиться с их драгоценной птичкой.

– Разве сирена не с Вэйдаллом? – спросила я.

– С Вэйдом, – ответил Беван. – И с Галеном. Я же говорил, у них всё сложно.

Сложнее, чем у нас?

В комнату стремительно вошёл Нордан, уже одетый в брюки и рубашку, забрал молниеносно у Бевана бумажку, развернул.

– Значит, старшие засуетились, – Нордан глазами пробежал записку и повернулся к Бевану. – И кстати, Бев, ещё раз увижу тебя в комнате, или на пороге комнаты, или подглядывающим за комнатой, где находится моя… где находится не совсем одетая Шель, и я с удовольствием напомню тебе, какие переломы срастаются, а какие гарантируют летальный исход даже долгожителю с ускоренной регенерацией.

Беван лишь усмехнулся и беспрекословно покинул спальню. Нордан обошёл кровать, наклонился ко мне, поцеловал в висок и сразу выпрямился. Я почувствовала, как напряглась рука Дрэйка, обнимающего меня за плечи, однако вслух мужчина ничего не сказал.

– Одевайся, Шель, и спускайся к завтраку, – велел Нордан ласково. – Хватит пока обсуждений в постели.

– Норд прав, – Дрэйк отпустил меня, встал. – Продолжим разговор за завтраком.

И, как ни в чём не бывало, оба мужчины вышли, закрыв за собой дверь, оставив меня растерянную, не понимающую, что и почему происходит. Только что Нордан поцеловал меня на глазах Дрэйка, а чуть ранее Дрэйк вошёл в нашу спальню, ни словом, ни жестом не выдав охвативших его эмоций, вероятной реакции на свою женщину, свою пару, находящуюся в постели с другим мужчиной. Как такое возможно? И Дрэйк попросил не волноваться об этом… Странно.

Я выпуталась торопливо из одеяла, привела себя в порядок, воровато проскользнув в ванную. Нашла там своё брошенное накануне платье, повешенное аккуратно на крючок вместе с чистыми полотенцами, и бельё и вновь залилась румянцем, вспомнив, что именно Дрэйк прибирал здесь, видел оставшийся после нас хаос, валявшуюся на полу одежду. Вернувшись в спальню, оделась и спустилась на первый этаж. Лиссет я нашла на кухне, хлопотавшую возле плиты. На столе блюдо с бутербродами, поднос с чашками, чайником и кофейником.

– Лиссет, – я приблизилась к обернувшейся ко мне подруге, понизила голос: – Я беременна.

– Что? – на лице лисицы застыло знакомое уже недоумение, растерянность, так похожие на мои недавние чувства, на чувства Дрэйк.

– Норд сказал, я беременна, – я с трудом сдерживала радость, детское желание попрыгать на месте, хлопая в ладоши. – Поэтому у меня изменился запах, поэтому моё сияние было золотистым с огненными всполохами, когда я пробудила Норда. Я беременна, – хотелось повторять это снова и снова, без страха, без обречённости, что преследовали меня в прошлый раз, повторять и наслаждаться воздушным ощущением счастья, лёгкости. – У Эсти будет сестричка.

– Уже?! – Лиссет посмотрела с сомнением на мой живот, затем принюхалась настороженно. – И впрямь, запах изменился… а я и не заметила. Дрэйк?

Я кивнула. Лисица обняла меня.

– Что ж, тогда поздравляю. Будет каждому мальчику по маленькой девочке.

– Стыдно признать, но я даже ревновала Дрэйка к сыну Хейзел, хотя её малыш ни в чём не виноват. Думала, почему Дрэйк гуляет с чужим ребёнком, уделяет ему своё внимание, возможно, даже испытывает тёплые чувства, когда у него мог бы быть родной? Дрэйк должен любить своего малыша, а не постороннего. Ужасно, да?

– Ладно тебе, – Лиссет отстранилась от меня и нахмурилась вдруг. – Надо дать тебе противозачаточное.

– Зачем? – удивилась я искренне. – Поздно уже.

– На будущее, – поправила лисица серьёзно. – Думать о предохранении никогда не поздно, особенно в вашем случае. Ты же с Дрэйком после того раза больше не…

– Только тогда, и всё.

– Вот-вот! Ты ведь не собираешься теперь практически постоянно ходить беременной и ежегодно рожать?

– Я не против большой семьи, – в детстве я часто жалела, что я единственный ребёнок, что нет у меня, как у других детей, братьев и сестёр, с которыми можно играть, которые поддержат в беде и в радости и не предадут.

– Семья у тебя и так уже не маленькая, – возразила Лиссет. – А детей надо не только рожать, но ещё и вырастить, воспитать и на ноги поставить. Если через несколько лет ты захочешь третьего, просто перестанешь принимать противозачаточное, дальше дело за природой и мальчиками, а до той поры лучше обожди. Да, благодаря яду ты восстанавливаешься быстрее, чем обычные женщины, но усердствовать всё равно не стоит.

– Хорошо, – вздохнула я смиренно, признавая правоту подруги.

– Где еда? – на кухню заглянул Беван, улыбнулся мне. – Мне рассказали, так что поздравляю, Шелли, с грядущим пополнением.

– Благодарю.

– Бери поднос и неси, – велела лисица.

– Вы тоже подтягивайтесь, – мужчина забрал со стола поднос с чашками. – Счастливые папаши места себе не находят, когда их цветочек не рядом, а я накопал информацию о хвостатом господине Игнаси.

Лиссет подхватила блюдо с бутербродами, и мы направились в столовую.

* * *

Веледа

У меня отняли свободу. Или, скорее, иллюзию свободы, в которую я наивно поверила, которой беспечно наслаждалась все эти месяцы.

Отняли надежду на лучшую жизнь, отняли робкие мечты и воспоминания, которыми я грезила в долгих снах.

Отняли Кадиима и папу.

Наши апартаменты в императорском дворце – золотая клетка, полная роскоши, всевозможных удобств и прислуги, готовой исполнить малейший мой каприз, любое моё пожелание. Почти любое. Я никуда не выходила одна, мне запрещено покидать территорию дворцового парка, даже в наших комнатах практически постоянно есть кто-то посторонний: горничные, лакеи, фрейлины Катаринны. За дверью дежурили по очереди папины наёмники, одетые как местные служащие, чтобы не привлекать лишнего внимания. Если я собиралась пройтись по дворцовым галереям или прогуляться по парку, меня обязательно сопровождали или один из них, или дама из свиты императрицы. Со мной мало и редко разговаривали – я не считала за разговор ни подобострастное кудахтанье прислуги, кружащей вокруг беспокойной, суетливой наседкой, ни нарочито бессодержательное щебетание фрейлин, полагающих, будто маска глупенькой недалёкой куколки способна меня обмануть. Отец близок к Катаринне, и поэтому мне известно лучше многих, что большая часть её фрейлин прекрасно обучены как флиртовать и соблазнять мужчин, выведывая для своей правительницы нужную информацию, так и убивать без промедления, если поступит приказ или возникнет острая необходимость. Я знала, что они сидели со мной не ради развлечения моей персоны, но для предотвращения побега или нежелательных контактов, словно мне есть куда бежать или с кем встречаться.

Папа отсутствовал целыми днями, а когда возвращался – чаще всего поздним вечером, когда я уже лежала в своей постели с книгой в руках, – то ни о чём не рассказывал, ничем не делился, и мне приходилось делать выводы по обрывкам чужих разговоров, складывать целую картину из случайных эпизодов.

Корпус, где располагались кабинеты братства, поджёг Дрэйк, и это его перстень в бумажном пакете передал слуга. В Атрии находились ещё два члена ордена, Гален и Вэйдалл – благодаря разбору отчётов я знала это наверняка. Тело Нордана забрали, итого братство Двенадцати лишилось сразу четверых. Формально они по-прежнему часть круга, сила и бессмертие всех двенадцати членов сохраняются, но позиции обозначены, братство разделено и теперь между отдавшими перстни и оставшимися пролегает пропасть, баррикады негласной войны.

А я – один из немногочисленных папиных союзников, его надежда, опора и оружие. Папа говорил, я единственная в своём роде, уникальная, я его дочь и потому враги прежде всего попытаются добраться до меня, если не с целью склонить на свою сторону, то похитить, использовать в качестве рычага воздействия на него. Поэтому меня охраняли, следили, глаз не спуская. Поэтому я не должна покидать территорию дворца. Каждый вечер я ждала, что папа вернётся, зайдёт в мою спальню, пожелает спокойных снов и вонзит в мою руку иглу со снотворным. И я усну надолго, а когда проснусь, то мир опять изменится, всё давным-давно будет кончено и, возможно, забыто. Я действительно никогда больше не увижу Бевана, не узнаю правды о моей матери, не спрошу, каково быть соединённой узами парной привязки с членом братства.

Не узнаю, бывает ли привязка к бывшему собрату.

Я скучала по Кадииму, по прежнему папе, что остался, кажется, лишь в моих воспоминаниях. Нынешний предстал передо мной незнакомцем с резкими движениями и ледяным взглядом, я будто впервые увидела этого мужчину. Отец раздражён, недоволен, срывается на прислуге и молчалив и хмур со мной. Я искала и не находила в папе теплоты, нежности, любви ко мне. Пыталась объяснить себе, что папино плохое настроение временно, что позже, когда всё уляжется, он успокоится, улыбнётся мне ласково, как раньше, и скажет «моя роза», что трудно в сложившейся ситуации винить его в чрезмерной раздражительности. Что он оберегает меня, не рассказывая об истинном положении дел. И всё же я не могла не вспоминать папиной реакции на мою ложь, не могла не думать, почему отец забрал у меня кольцо, почему именно сейчас, когда, казалось бы, защита и опека духа были бы более чем кстати?

Не могла не думать, что было бы, если бы в катакомбах я согласилась на предложение Бевана уйти с ним.

Моя единственная отдушина – встречи с Пушком во время прогулок по парку. Я знала, в какой беседке Валерия пила второй чай по утрам, если погода благоприятствовала, и ходила туда каждый день. Не присоединялась к наследнице и её свите, даже не приближалась к самой беседке, просто ждала неподалёку среди деревьев, когда Пушок почует меня и прибежит поздороваться. По крайней мере, с псом играть не запрещено и в его присутствии моё сопровождение сразу отступало, стараясь исчезнуть из поля зрения. Мы находили какую-нибудь ветку или Пушок приносил один из своих мячиков и на полчаса я могла притвориться, будто ничего особенного не произошло, будто меня не заперли во дворце, словно я заточённая в высокую башню сказочная принцесса, будто можно попросить машину и уехать куда глаза глядят.

Дворец гудел, готовясь к приезду принца из Альсианы и завтрашнему балу, но нас с Пушком эта суета не касалась. Сегодня пёс принёс мячик, и я бросала его снова и снова, а Пушок находил и тащил обратно, то в одной пасти, то в другой. Все эти дни погода, точно назло, стояла хорошая, солнечная и, глядя на плывущие по небу белые облачка, мне всё сильнее хотелось сбежать отсюда, вырваться на свободу. Пусть и прежняя моя свобода была только иллюзией, временной передышкой, но даже иллюзия способна раздразнить обещанием большего, обещанием целого мира, которого, по сути, я никогда не видела по-настоящему.

– Госпожа Ритт?

Я вздрогнула от неожиданности, Пушок, нёсший мячик из кустов, бросил его на полпути и метнулся к вышедшей на лужайку Валерии.

– Ваше императорское высочество, – я присела торопливо в кривеньком реверансе – надо признать, делать реверанс, будучи в брюках, довольно странно.

Из-за деревьев появился сопровождавший меня сегодня наёмник, шагнул к девушке, но Валерия смерила мужчину взглядом холодным, повелительным.

– Я наследница трона и будущая правительница этой страны, и я желаю побеседовать с госпожой Ритт наедине.

– Ваше императорское высочество, у меня приказ… – начал наёмник, но Валерия жестом перебила его. Пёс повернулся к мужчине, и левая голова зарычала негромко, угрожающе, обнажив клыки.

– У меня тоже. Вот мой приказ – оставь нас.

Наёмник помедлил, однако всё-таки отступил под сень деревьев. Девушка погладила левую голову и приблизилась ко мне. Пушок потрусил следом, уселся на траву рядом с нами.

– Какие исполнительные джентльмены, – заметила наследница безмятежно.

Я натянуто улыбнулась. Мне не нравилась Катаринна, не нравился её акулий оскал и насмешливый, пренебрежительный взгляд. Валерию же я почти не знала, мы редко виделись, и всё наше общение сводилось к вежливым приветствиям.

– А я-то всё гадала, на кого Пушок меня променял? – продолжила девушка. – Оказывается, на вас. Помню, столько внимания он прежде уделял только леди Айшель Ориони. Три года назад у нас даже было маленькое совместное приключение – у меня, леди Ориони и Нордана. Оно стало для меня хорошим уроком. Люди притворяются, будто любят вас, говорят нежные слова, обещают своё сердце навек, а на самом деле используют в своих интересах, подчас самых меркантильных и грязных. Знаете, с тех пор мне всегда отрадно видеть тех, кого связывают настоящие чувства, кто не боится пойти за своим любимым в огонь, воду… или дворцовое подземелье.

– Вы… знаете? – я посмотрела настороженно на Валерию, улыбающуюся беззаботно, словно мы обсуждали природу и погоду.

– Мне многое известно, особенно происходящее на территории дворца. Я учусь у лучших и однажды стану императрицей. Что же тогда, мне принять на службу мамину агентурную сеть? Они всё равно преданы ей, не мне, а если они так легко готовы сменить хозяина, то стоят ли моего доверия? Поэтому я плету свою, новую, с теми, кто готов служить мне, будущей правительнице империи. Впрочем, я пришла не для обсуждения моих или маминых шпионов. Вчера вечером Пушок отлучился ненадолго – вы, наверное, знаете, что я не позволяю его запирать на ночь и он волен уходить и приходить, когда ему вздумается, – и вернулся с посланием. Для вас.

– Послание? – повторила я едва слышно, чувствуя, как сердце забилось быстрее.

– К сожалению, мне придётся передать вам его на словах, – лицо девушки оставалось спокойным, невозмутимым, зато я наверняка побледнела. – Саму записку я уже сожгла, хранить её слишком рискованно.

– От кого?

– От странствующего рыцаря, твёрдо намеренного вызволить прекрасную принцессу из заточения в высокой башне.

Беван? Да он с ума сошёл! Передавать мне тайное послание, к тому же через Пушка и наследницу?! Риск чересчур велик, о чём он только думал?!

– Он совсем обезумел, – пробормотала я.

– Мне кажется, он влюблён в вас, – Валерия наблюдала за мной пристально, заинтересованно.

– Тем хуже для него.

– Отчего же? Разумеется, я не претендую на хорошее знание мужчин, но думаю, тот, о ком мы говорим, лучше и приятнее того, с кем вы… живёте.

– О ком вы? – в первую минуту я не поняла, кого наследница имела в виду.

– О правой руке моей матери.

Папа. О нашей родственной связи Валерия знать не может, считает, как и все, что я его любовница.

– Что было в записке? – спросила я несколько резче, чём требовалось.

– Он вас помнит и знает, что вы помните его. Запах не лжёт. Вас обманывают и используют. И вы с ним встретитесь.

– Как? Когда? – я с трудом сдерживалась, чтобы не повысить голос, не схватить стоящую передо мной миниатюрную девушку и не начать трясти, словно яблоню в сбор урожая.

– Об этом не было ни слова, – пожала плечами Валерия.

– Вы уверены? – подозрительно уточнила я.

– Полагаете, я могу обманывать вас?

Я разговаривала с принцессой, наследницей престола непозволительным образом, сочла, будто Валерия может скрывать правду, умалчивать о чём-то. Но что мне ещё делать? Мои близкие врали мне, я не знала, кому теперь верить, кто стоит доверия.

– Послушайте, госпожа Ритт, – девушка почесала левую голову за ухом, – я не знаю, насколько хорошо вы знакомы с Рейнхартом…

– Я знаю его всю свою жизнь… вернее, думала, что знала.

– Рейнхарт с самого моего детства присутствовал в жизни моей, моих родителей и нашей страны. Я всегда боялась его, считала чудовищем, а сейчас боюсь ещё больше. Империя, моя страна, моё наследство разваливается, все папины мечты и чаяния пошли прахом. Мне известно, что Рейнхарт тоже возлагал особые надежды на империю, поэтому сейчас он пытается удержать и нашу страну, и рассыпающийся орден, но более чем очевидно, что даже он не сможет воевать на два фронта, вести две игры. Папин опыт общения с братством подсказывает, что Рейнхарту придётся делать выбор и в случае необходимости его заставят сделать выбор в пользу ордена. И тогда братство откажется от нас, только предварительно Рейнхарт выжмет нас досуха, использует все наши возможности, раз уж реализовать долгоиграющие планы не получится, и выбросит нас, как всегда выбрасывал прочий отработанный материал. Мама видит выгоду в союзе с братством в целом и с Рейнхартом в частности, она сделает если не всё, то многое, чтобы сохранить его – и союз, и свои отношения с Рейнхартом. Однако я вижу лишь, как он тянет нас на дно. Если будет заключён брачный союз с Альсианой, придётся освободить Феоссию – это одно из условий Его величества Энрике Девятнадцатого. Мама – не без наущения Рейнхарта, разумеется, – предлагает поделить территорию Феоссии, часть нам, часть им, почти единая огромная страна, новая великая империя. А я думаю, зачем нам даже половина Феоссии, что мы с ней будем делать? Военные кампании удовольствие дорогое, не для нашей нынешней экономики.

Я смотрела на Валерию, красивую, изящную, с рассыпанными по плечам густыми каштановыми волосами, и видела в зелёных глазах выражение серьёзное, жёсткое, не свойственное молоденьким избалованным девушкам, выросшим в роскоши и изобилии. Чуть поджатые губы знаком неодобрения, заведомым знанием невысказанного ещё ответа на заданный вопрос – то ли копировала мать, то ли повторяла за ней неосознанно.

– Да и с женихами выбор у меня невелик, так что глупо разбрасываться молодыми перспективными принцами, готовыми на мне жениться, – продолжила наследница. – И если я не хочу однажды получить в наследство для себя и моих детей руины и бунтующих подданных, то мне следует избавить себя и свою страну от чудовища, пытающегося нас поработить. И ещё, госпожа Ритт, мне хотелось бы, чтобы вы тоже подумали, нужно ли вам хранить верность этому чудовищу, оставаться с ним, когда вас добивается доблестный странствующий рыцарь, готовый на всё ради вашей улыбки. Доброго дня, госпожа Ритт. Пушок, ко мне, – Валерия кивнула мне на прощание и пошла прочь через лужайку.

Правая голова ткнулась влажным носом в мою безвольно вытянутую вдоль тела руку, лизнула пальцы шершавым языком и пёс, поднявшись, последовал за хозяйкой.

Папа не чудовище! Братство – вот кто настоящее чудовище, многоголовый монстр, уничтожающий всё, до чего способен дотянуться. Отец же не знал истинных целей и методов работы ордена, когда вступал в круг. Он говорил, что был слишком молод, наивен, а когда выяснил правду, то оказалось поздно, ничего уже не изменишь. У папы просто не было иного выбора, кроме как остаться и научиться играть по правилам братства. Он не идеален и в его долгой жизни набралось немало тёмных пятен, но папа всегда старался быть справедливым, не убивал без веской необходимости, а если и случалось, то делал это быстро, не причиняя несчастному ненужных мучений. И я лучшее, что есть у отца, его роза и ради меня, ради моей защиты он сделает всё, как было всегда, всю мою жизнь. Как, во имя Кары, как я могу считать родного отца чудовищем?!

Чувствуя странную, сковывающую слабость, я опустилась прямо в траву, скрестила ноги, рассеянно глядя на позабытый Пушком мячик. Я люблю папу, верю ему, как никому другому в этой жизни. Я так хочу верить ему по-прежнему!

Но почему-то не получается, хочу и не могу, словно зёрна сомнений посеяны и мне уже не остановить пробивающиеся к солнцу всходы смутных, неизбежных подозрений.

Глава 8

Айшель

Стол в столовой овальной формы и рассчитан, по меньшей мере, на восьмерых. Обычно Дрэйк, следуя старой привычке, занимал место во главе, однако сегодня и он, и Нордан предпочли длинную сторону, усадив меня между собой. Беван и Лиссет расселись напротив нас. Время от времени лисица лукаво поглядывала на меня, и я смущалась вопреки собственному желанию сохранять вид спокойный, невозмутимый. Пора привыкать, что рядом со мной будут оба, и будут постоянно, что вряд ли даже за столом мужчины станут рассаживаться так, как сидели когда-то в прежнем доме. И радоваться бы, что Дрэйк и Нордан ведут себя как ни в чём не бывало, словно мы уже прожили втроём многие годы, но отчего-то я не могла не думать, когда они успели прийти к соглашению, когда успели договориться. И если они приняли решение, то почему не поделились со мной?

Мы позавтракали бутербродами – Нордан смерил горку нарезанного хлеба с колбасой, ветчиной и сыром неодобрительным взглядом, явно желая что-то сказать о неподходящем для моего положения питании, однако промолчал всё же, – и Беван приступил к рассказу об оборотне.

– Итак, дамы и господа, вот что я насобирал по своим источникам. Эрин Игнаси оборотень из кошачьих, родился и вырос в одном ничем толком не примечательном городишке на северном побережье Афаллии. Собственно, единственное, что там было интересного, кроме рыболовного промысла, традиционного для большинства подобных ему прибрежных северных городков, это стая оборотней, которая фактически им управляла.

– Прайд, – поправила Лиссет. – Если речь идёт о кошаках, то свои стаи они называют прайдом.

– Значит, прайд, – пожал плечами Беван. – Суть от перемены названий не меняется. В общем, жили они там себе, не тужили, никому не мешали, с людьми дружили, рыбку ловили, ну и так, по мелочи, лавки в городе держали, дела вели разные, на лето даже туристов привечали, если вдруг заносило какого-нибудь любителя тишины, экзотики, рыбной вони да криков чаек…

– Бев, пропусти лирическое отступление и переходи сразу к делу, – перебил Нордан нетерпеливо.

– Город, кстати, назывался Мейр, – добавил Беван, бросив на сидящего напротив Нордана неожиданно цепкий, вопросительный взгляд.

– Мне это о чём-то должно сказать? – искреннее удивление в голосе.

Дрэйк нахмурился.

– Хорошо, вернёмся пока к Эрину, – продолжил Беван. – По молодости лет Эрин, подобно большинству парней в его возрасте, мечтал о другой жизни, интересной, насыщенной, полной приключений, лёгких денег и благодарных красавиц. И, в конце концов, поднакопив немного деньжат, он покинул Мейр и свой прайд в поисках лучшей доли. Занимался всяким, незаконным в том числе, помотался вволю по континенту, девиц, надо думать, тоже имел в достатке и о малой родине вспоминал крайне редко. А тем временем славный городок Мейр приглянулся братству, тогда ещё Тринадцати и ведущему в Афаллии очередную партию, возглавляемую собратом Френсисом. И получил один из младших собратьев ордена… добра молодца, если кому интересно, звали гордым именем Беван… назначение прямёхонько в Мейр, потому как этому уб… старине Френсису было не до мотаний по сомнительным провинциям, у него якобы куча неотложных дел в столице. Не могу сказать, что собрат Беван был в восторге от необходимости тащиться Дирг знает куда, в какую-то в прямом смысле вонючую глушь и разбираться там с местными оборотнями, крайне недовольными вмешательством ордена в их размеренную жизнь… но компании собрата Нордана, навязанного в нагрузку старшими, он был рад ещё меньше.

Я повернулась к Нордану, подозревая смутно, к чему может клонить Беван.

– Что там случилось? – спросила я, не зная, нужен ли мне ответ на самом деле.

– Пока я вёл переговоры с вожаками и мэром города, пытаясь утрясти всё миром, без превращения Мейра в большую песочницу, Норд… скажем так, развлекался в самом городе.

– Не уверен, что дальнейшее уместно повторять в присутствии дам, – нарушил молчание Дрэйк.

– Дамы и так догадываются, о чём речь, – возразила Лиссет.

– Ничего, я кратенько расскажу, без подробностей, – Беван посмотрел пристально на Нордана, и мне почудилось вдруг эхо старой обиды, отблеск давнего недовольства, злости. – Переговоры затянулись, так как вожаки и люди были слишком честны и принципиальны для сделок с братством. Провинциальные увеселения Норду надоели быстро, и он в минуту разногласий с кем-то из местных попросту оторвал тому бедолаге голову. В прямом смысле оторвал, а после заморозил добрую половину города, благо что размеры того были невелики. Продолжать переговоры было бессмысленно, что не замёрзло, то пришлось погрести под толщей песка. Чуть позже прибыл один из старейших, прозванный между нами морским старцем, и останки Мейра навсегда смыло с земли. После этого Норда взяли за шкирку, как нашкодившего кутёнка, и конвоировали к Дрэйку. Через полтора месяца оба уехали в Эллорийскую империю. Что было дальше, дамы уже знают.

Два года в Эллоране.

Малый невольничий рынок.

Брошенная вскользь фраза, что Бевану давно пора простить собрату случай в Мейре, и попытка передарить меня Бевану в качестве извинений.

Нордан молчал и лицо его застыло маской холодной, равнодушной. Лишь в направленном на Бевана взгляде, ледяном, колючем, таился упрямый вызов, желание не раскаяться в содеянном, не признать ошибки, но возразить, отстаивая свою точку зрения, своё право на проступки, даже столь ужасающие.

И я понимаю, что родные Эрина, весь его прайд погибли вместе с городом.

– Думаете, Эрин знает, что это вы… – лисица выдержала паузу, подбирая подходящее слово, – постарались?

– По официальной версии, Мейр и все его жители погибли во время одного из сильнейших за последние годы цунами, – пояснил Дрэйк.

– Ох, мальчики-мальчики, – вздохнула Лиссет. – Проблема этих ваших так называемых несчастных случаев вследствие якобы природных катаклизмов заключается в том, что при всей кажущейся естественности событий всё равно видно, откуда ноги растут, особенно тем, кто понимает, что к чему. Сильнейшее цунами смыло один-единственный город, в котором по удивительному совпадению находилось двое собратьев?

– Почему же один? Потрепало и несколько соседних городов и поселений.

– Но не смыло же подчистую? – Дрэйк не ответил, и лисица повела плечом, подтверждая своё предположение. – Вот, что и требовалось доказать.

– Так или иначе, никто бы не осмелился призвать братство к ответственности, – заметил Нордан мрачно. – Даже имея доказательства на руках.

– А если вам и не собираются ничего доказывать? Три года назад некий Пейтон Лэнгхэм снимал дом по соседству с вами, заходил к нам в гости строго в ваше отсутствие, а нынче сопровождал на императорском балу господина Игнаси, прайд которого погиб по вашей милости. Более того, ты, Бев, и Эрин даже встречались раньше в общих компаниях. Интересно, случайно ли?

– Полагаешь, этот кошак-недоросток пытается нам отомстить? – уточнил Беван насмешливо. – Лиса, это несерьёзно.

– Почему? Может, поэтому Пейтон и поселился тогда рядом с вами – для слежки. Обычный человек привлечёт куда меньше внимания, чем оборотень.

– Однако предупредить-то он пытался, скорее всего, о бывшей Норда, а не о своём хозяине. И зачем вообще предупреждать Шелли? Совестливый такой оказался?

Я допила остатки чая, чувствуя ободряющее тепло с одной стороны и лёгкий холод с другой.

– И в таком случае внимание Эрина к тебе, Лиса, носит отнюдь не романтический характер.

– Бев, я тебя умоляю! Сдался он мне как пятая лапа!

– Сейчас наша основная цель и задача – Рейнхарт и братство, – перебил Дрэйк намечающуюся перепалку. – Всё остальное – проблемы второстепенной важности и решать мы их будем по мере поступления и возможностей. Бал завтра вечером, и мы его посетим.

– Опять лезем в возможную ловушку? – спросила Лиссет.

– Бесстрашие – наше второе имя, – усмехнулся Беван.

– Скорее уж безрассудство.

– Не более безрассудство, чем попытка какого-то оборотня-недомерка отомстить членам братства.

– У нас два именных приглашения и меня интересует, кто будет моим спутником, – последнюю фразу Бевана лисица не удостоила ответом. – Если что, на Норда я категорически не согласна.

– Полагаешь, я на тебя согласен? – парировал Нордан, и холод усилился, покалывая морозными иглами открытые участки кожи.

– Лиссет, надеюсь, моё общество тебя устроит? – предложил Дрэйк.

– Вполне.

– Прекрасно. Теперь уделим внимание внешнему виду.

Лисица состроила гримаску, Нордан поморщился раздражённо.

– А ты как хотел – активная светская жизнь это тебе не три года в ящике бревном валяться в одной и той же одежде, – заметил Беван нравоучительно. – Изволь приобрести фрак подороже, начистить ботинки и причесаться. Хорошо бы ещё побриться и вспомнить о манерах, если они у тебя вообще когда-либо водились. А ты, Шелли, ради Кары, выбери что-нибудь яркое, сексуальное, броское, ты же, в конце концов, не юная дебютантка, чтобы облачаться в светлое и скромное. Тебе необходимо произвести впечатление, поразить местную публику, чтобы весь двор увидел вас и понял, что вы не та сила, с которой можно не считаться.

– Шель и без тебя разберётся, как ей лучше одеваться, и в твоих советах она нуждается в последнюю очередь, – возразил Нордан резче, чем следовало. Поднялся из-за стола, посмотрел на меня вопросительно, однако Дрэйк покачал отрицательно головой.

– Я поеду с Айшель и Лиссет. К сожалению, факт, что на территорию дома не могут проникнуть посторонние, ещё не означает, что за особняком не следят. Не стоит раньше срока ставить Рейнхарта в известность о твоём пробуждении и давать ему возможность продумать свои дальнейшие действия.

Нордан переводит тяжёлый, угрюмый взгляд на собрата и мне кажется, он вот-вот сорвётся, словно натянутая тетива, обрушит свой гнев, свою злость на Дрэйка, на каждого, кто попадёт под руку. Чувствую его напряжение, что пробивается колючими снежинками бушующей вьюги через щели в двери показного равнодушия. Но Дрэйк смотрит спокойно на Нордана и тот, помедлив, отворачивается от собрата, от меня.

– Рассчитываю на твой вкус, Дрэйк, – роняет подчёркнуто небрежно и уходит.

Тишина, отмеряемая вдохами-выдохами.

– Зря ты напомнил ему о Мейре, – посетовала Лиссет наконец.

– А с чего мне молчать? – возмутился Беван. – Знаешь, как старшие меня за Мейр вздрю… какой нагоняй устроили? Мне, дескать, надо было и переговоры провести, и город братству подать на блюдечке с позолоченной каёмочкой, и развлечения Норда проконтролировать. Везде успеть и за всем и всеми уследить, будто я и впрямь могущественный, всевидящий, всеслышащий и всезнающий бог! Хотели хорошего результата – не вешали бы на меня этот отмороженный придаток. Сами не знали, куда пристроить Норда так, чтобы и круг не покидал, и под ногами не путался, а я, получается, виноват?

– Пять лет назад, возможно, ещё и не знали, – голос и взгляд Дрэйка задумчивы. – Но три года назад Рейнхарт уже был готов. Камера для хранения тела, комната в дворцовом подземелье, футляр с отравленной иглой.

Помню длинную иглу в руке Дрэйка, металлическое острие, тонкое, поблескивающее слабо в рассеянном освещении дворцового коридора. Нордана, застывшего покорно посреди коридора, готового принять свою участь ради нашего с Эстеллой спасения, ради нашей безопасности, нашего будущего.

– Решение усыпить Норда не было спонтанным? – уточнила я.

– Нет. И этот шаг, как я выяснил позже, был заранее согласован и одобрен остальными старшими.

– То есть, учитывая, что интерес Рейнхарта к снотворным чудесным образом совпал с набором последнего поколения, он мог с момента нашего вступления в братство рассматривать такую возможность… упокоения слишком неугомонного собрата? – предположил Беван.

– Либо это действительно совпадение, однако в процессе изучения зелий Рейнхарт мог или постепенно прийти к данному выводу и начать поиски средства, способного усыпить даже нас, или случайно обнаружить нужные записи и использовать их для изготовления снотворного.

Помню папины записи, великое множество страниц, исписанных папиным мелким, неразборчивым почерком. Неровные строчки, перечёркнутые слова, добавленные над ними новые и тоже рассечённые чёрными полосками грифеля или перьевой ручки. Закорючки формул, значки ингредиентов, цифры количества и соотношений.

– Нас четверо, двое перспективные, двое под сомнением, а новые собратья находятся всё реже и реже, и рисковать целостностью круга, как прежде, уже нельзя. А так проблемный собрат и остаётся частью круга, и собственно проблем больше не доставляет, даже если у него пара появится – усыпят за компанию и девушку.

– Только одно мне непонятно: что же они так долго тянули? – удивилась Лиссет. – Почему раньше не усыпили Норда, или этого Галена, или хоть кого?

– Мы же не знаем, когда именно Рейнхарт разыскал это чудо-средство, – ответил Беван. – Может, только после Мейра и нашёл.

Черновики папа отдавал огню. И пламя поглощало послушно, терпеливо целые стопки бумаг.

– Дрэйк, ты говорил, Рейнхарт составил рецепт на основе записей колдуна древних времён, – я перехватываю утвердительный взгляд Дрэйка, вспоминаю, как папа писал и переписывал, пробовал, экспериментировал, повторял снова и снова, добиваясь необходимого результата, стремясь к совершенству создаваемого яда. – В древние времена колдуны писали на языках, ныне считающихся мёртвыми, зашифровывали всё, что касалось магии, во избежание доступа непосвящённых к тайным знаниям. Когда в руки моему папе однажды попала такая рукопись, он очень долго её переводил, ведь изучающих мёртвые языки мало, а среди них ещё меньше тех, кому можно доверить эти знания. Понимаю, возможности и связи Рейнхарта несравнимы с папиными и всё же… И составление рецепта, подбор ингредиентов и нужных пропорций – это месяцы кропотливой работы, а порой и годы. Ещё результат необходимо проверить, убедиться, что не возникнет побочных эффектов, не останется следов или каких-либо иных признаков отравления, если речь идёт о яде. Даже если Рейнхарт не занимался этим сам, а позже попросту избавился ото всех, кто помогал ему с переводом, составлением и изготовлением, то всё равно создать подобное за два года… И он был уверен в результате, значит, должен был предварительно протестировать снотворное, причём на объекте, близком по своим физическим показателям к цели, то есть к вам, членам братства. Убить легко, убить, не оставляя следов, не привлекая внимания, – искусство, – я повторяю папины слова, надеясь, что Дрэйк и Беван правильно поймут смысл сказанного мной.

– Интересно, – протянула лисица, – и где же тогда Рейнхарт нашёл подопытных крысок в свою лабораторию ужасов?

Мужчины переглянулись настороженно, я же поднялась, покинула столовую. Нордан в нашей спальне, стоял перед окном, глядя на запущенный, заросший садик за распахнутыми створками. Не шелохнулся, когда я вошла, приблизилась, обняла со спины, прижавшись к напряжённому, источающему холод телу, уткнулась щекой в мужское плечо.

Не представляю, каково жить с таким прошлым, с таким грузом на душе, да и не уверена, что хочу даже представлять. Это слишком много для меня, до недавнего времени не причинявшей физической боли живым существам, никогда никого не калечившей, не убивавшей. Я не знаю, что сказать, что следует говорить в подобных случаях, если уместные фразы вообще существуют, и потому мы молчим.

– Хорошенькое наследство останется нашей дочери, – Нордан нарушает вдруг тишину, тонкую, ломкую, словно первый осенний ледок. – Страшные истории о том, чего могло бы и не произойти.

– Что было, то было.

– Ты плохо себе представляешь, сколько всего было.

– Норд, прошлое не изменить, хочешь ты того или нет, – я пытаюсь убедить и не понимаю, кого именно – Нордана? Или себя? – В храме нас наставляли помнить прошлое, анализировать и учиться на его ошибках, но не держаться за давно минувшее, не тешить себя иллюзией, что всё могло бы быть иначе, стоило только пойти другой дорогой, решить иное, переиграть партию. Могло бы, но не стало ведь. Ты сделал выбор, каким бы он ни был, и теперь остаётся лишь принять его, но не пытаться переписать заново. Подобное никому не под силу, даже членам ордена бессмертных.

– Котёнок, не надо меня оправдывать, – в голосе недовольство, досада, но злости нет.

– Я не хочу только, чтобы ты терзал себя мыслями о других, невыбранных дорогах.

Вздох, глубокий, шумный, заставляет поднять голову, всмотреться в повёрнутое в профиль ко мне лицо.

– Шель, братство убивало веками, если не собственными руками, то чужими, да и свои у нас в крови даже не по локоть – по плечи. Конечно, случаи массовых убийств происходили не так часто, как может показаться, но всё-таки место имели, и неоднократно. И мы привыкли к кровопролитию, привыкли настолько, что оно перестало нас трогать. Если нет необходимости решать дело миром, льстить, умасливать, то мы избавляемся от препятствия, от человека и больше не думаем о нём. Так нас натаскивали первые годы в братстве, так мы сами постепенно привыкли жить, – мужчина глянул на меня искоса, требовательно. – Скажи, Бев выразил хотя бы каплю сожаления из-за гибели города, своей причастности к ней?

Ответить мне нечего, но Нордану и не нужен мой устный ответ. Хватает взгляда, который я отвожу на мгновение.

– Несмотря на вновь обретённую смертность, он во многом ещё один из нас. Если Бев будет думать обо всех отнятых им жизнях, в том числе отнятых просто так, по личному капризу, то рехнётся раньше, чем закончит свою революцию, – Нордан отвернулся. Солнечные лучи путались в ветвях деревьев, пробирались золотыми змейками под яркую молодую листву. – Тебе это вряд ли понравится, но знаешь, что злит меня в этой ситуации? Не бессмысленная гибель несчастных жителей Мейра, не одержимый жаждой мести оборотень, даже не заваленное задание Бева. Мне было плевать на них тогда и плевать сейчас. Но меня злит, что тебе пришлось узнать об этом случае. Не радует, что однажды об этом узнает и Эстелла. И Дирг знает, о чём ещё со временем ей станет известно.

– Я уже слышала о Мейре, о замороженном тобой городе и поэтому не могу сказать, что для меня это большая новость, – собственное равнодушие его тоже злит, пусть он и не признаётся в том, что наверняка считает слабостью. Возможно, такая реакция всё же лучше спокойного принятия равнодушия как данности, как чего-то само собой разумеющегося. И Нордана волнует, что подумаю я, что подумает Звёздочка, когда станет старше.

Совсем немного, лишь капля живительной влаги в бескрайней пустыне чужой боли, вовремя отведённых глаз, грязи в сердцах и помыслах.

Но и немало. Для меня, для наших детей. Для нас самих.

Любая дорога начинается с первого шага, даже маленького, даже только ради близких, любимых.

Я уткнулась подбородком в плечо мужчины, ощутила его дыхание на щеке, тепло тела под моими руками.

– Ты сам расскажешь Эсти в своё время то, что сочтёшь нужным, и теми словами, которые покажутся тебе верными. Уверена, Звёздочка всё поймёт – она же твоя дочь.

– Если Эстелла действительно всё поймёт и примет, то лишь потому, что она твоя дочь, – моей щеки коснулись губы.

Чувствую, как Нордан улыбается, глядя на меня, и улыбаюсь в ответ. Так мы и стоим, погружённые в тепло, запах друг друга, какое-то время, тихое, неподвижное почти, пока в коридоре не зазвучали шаги и голос Лиссет, окликающей меня.

Пора ехать за одеждой для бала.

* * *

Лиссет привычно называет адрес магазина, где мы покупали платья для предыдущего бала, но Дрэйк отвозит нас в другое место. В модный салон в центре Эллораны, элегантный, с маленькими витринами и неброской позолоченной вывеской, при виде которой лисица не сдерживает удивлённого свиста. Внутри три небольших помещения: один общий зал с несколькими низкими столиками, обитыми тёмно-красным бархатом диванами и креслами, гобеленами на стенах, похожий скорее на гостиную в доме аристократов, и два зала с вечерними костюмами, отдельно для мужчин и для женщин. Мы расходимся, и нас с Лиссет сразу окружают приветливые, улыбчивые девушки в строгих форменных платьях, готовые рассказать всё о представленных в салоне платьях, поделиться последними веяниями в моде, помочь советом. Несмотря на услужливые рекомендации продавщиц, я выбираю долго, неуверенно, пытаясь разыскать нечто, подходящее под определение «ярко и сексуально», и борясь с привычкой одеваться скромно. Примеряю по очереди несколько нарядов, разрываюсь между строгим тёмно-синим и элегантным чёрным. Лисица, оглядев внимательно каждое, предлагает что-нибудь красное.

Ещё хуже. Кажется, в Эллоране не продаются красные платья скромного фасона, кроме разве что свадебных. Оголённые плечи, открытая спина, глубокое декольте и подчас – разрез на юбке, тонкая, на грани полупрозрачности ткань. Девушка-продавщица уверяет, что в нынешнем сезоне так модно, что давно уже не считается зазорным появляться на светском мероприятии в наборе ленточек, широких, кое-как скреплённых, словно то не бальное платье, а наряд легкомысленной нимфы. Наконец, утомившись возражать, я выбираю два платья, продавщица приносит мне нужный размер, и я прячусь в примерочной кабинке.

Надеваю первое, рассматриваю себя в зеркале. Алая ткань, лёгкая, струящаяся мягкими складками, скрывающими два разреза на юбке, по одному с каждой стороны, разной длины. Правый выше колена, обнажает ногу почти до самого бедра. Яркий лепесток короткого шлейфа по ковру, устилающего пол кабинки. Широкий золотой пояс под грудью, расшитый кровавыми каплями камней, складывающимися в цветочный узор, и такая же пряжка на правом плече. Левое оголено полностью, продавщица упоминала, что это популярный нынче стиль древних южных богинь, пользующийся особым спросом среди молодых дам.

Придерживая незастёгнутое платье, я повернулась одним боком, затем другим, потом медленно, осторожно, насколько позволяли размеры кабинки, – вокруг собственной оси. Переливы цвета свежей крови поплыли волнами по воздуху, открывая мои лодыжки. Красный мне идёт, к моему удивлению, оттеняет кожу, тёмные волосы, сочетается с редким для империи разрезом глаз, будто я и впрямь сошедшая из небесных чертогов богиня.

И всё же не набор ленточек.

– Лиссет? – окликнула я через занавеску.

Знаю, подруга уже выбрала себе платье – небесно-голубое, закрытое и спереди, и сзади, состоящее из двух частей: верхней, длинной и полупрозрачной, и нижней короткой, из ткани более плотной. И, естественно, с разрезами по бокам.

Шорох металлических колец отодвигаемой занавески, и я повернулась спиной к лисице.

– Помоги, пожалуйста, – попросила я и поймала вдруг запах сандала и лета. Вскинула глаза, рассматривая отражение Дрэйка в зеркале.

Мужчина шагнул в кабинку, задёрнул тяжёлую бордовую занавеску, но через зеркало я успела заметить растерянно переглядывающихся продавщиц, застывших у входа в примерочную. Я подняла волосы и Дрэйк начал застёгивать пуговицы, аккуратно, сосредоточенно. Он едва касался моей кожи, однако тонкая ткань не мешала ощущать его пальцы столь же остро, как если бы никакой преграды не было. И от каждого прикосновения, слабого, вполне невинного, перехватывало дыхание.

Дрэйк закончил, и я отпустила волосы, провела ладонями по платью, расправляя складки.

– Как, похожа я на силу, с которой нельзя не считаться? – спросила я шутливо.

Мужчина посмотрел внимательно поверх моего плеча на моё отражение.

– Ты похожа на силу, перед которой невозможно устоять.

– Ты преувеличиваешь.

– Ничуть.

Я развернулась к Дрэйку. Кабинка мала для двоих, однако в тесном её пространстве, отделённом от соседних лишь тонкими перегородками, близость друг к другу воспринималась иначе, чем-то запретным, манящим. За занавеской не только друзья, но посторонние люди: работники салона, клиенты – я видела ещё трёх женщин в зале, когда уходила в примерочную.

– Тебе оно не кажется слишком откровенным? – говорю чуть слышно, и доносящиеся из зала голоса звучат громче, нежели мой шёпот.

– Нет. Судя по тому, что я вижу на балах, нынешняя мода дозволяет дамам разоблачаться с каждым годом всё больше и больше.

– Тебе не нравятся современные модные веяния?

– Иногда они меня пугают, – усмешка в голосе.

Кончики пальцев коснулись моего открытого платьем плеча, поднялись неспешно на шею. Я потянулась к Дрэйку, охваченная неожиданным порывом, не думая о находящихся рядом людях. Поцелуй полон сладости летнего тепла и радости весеннего пробуждения, непривычного ожидания и желания сдержанного, трепетного. Знакомые и незнакомые полутона переплелись так плотно, что и не разобрать сразу, и я отбросила попытки понять, где заканчивается один оттенок и начинается другой. Пальцы мужчины зарылись в мои волосы, я обняла его за шею, прижимаясь теснее. Мы целовались и целовались, пока хватало воздуха в лёгких и терпения в руках, скользивших легко по телу.

– Прошу прощения, счастливые влюблённые, но у вас ещё не медовый месяц, – прозвучал за занавеской голос Лиссет. – И мы в общественном месте.

Мы отстранились друг от друга медленно, неохотно. Я смущённо улыбнулась, удивлённая немного, что Дрэйк позволил себе подобную вольность в магазине, едва ли не на глазах продавщиц, видевших, как он зашёл в занятую мной кабинку.

– Ты будешь ещё что-то мерить? – мужчина коснулся второго платья, висящего на плечиках на вешалке. На лице обычное невозмутимое выражение, но я заметила в глазах отблеск мальчишеской бесшабашности, что больше пристала Бевану, чем всегда серьёзному, сдержанному Дрэйку.

И, кажется, я открываю его для себя заново, изучаю, знакомлюсь с мужчиной передо мной. Я и знаю его, и будто вижу в первый раз, и хочу узнать лучше, узнать не только надетую для братства и всего мира маску.

– Нет. Я возьму это, – я повернулась спиной к Дрэйку, собрала вновь волосы.

Он расстегнул платье и, бросив последний оценивающий взгляд на моё отражение, вышел из кабинки. Я переоделась, взяла платья, отодвинула занавеску.

– Как ни прискорбно для меня соглашаться с ледышкой, но кое в чём он прав – мне надо срочно что-то делать с личной жизнью, – посетовала Лиссет, ожидавшая меня возле выхода из примерочной. – Мало того, что чрезмерное воздержание вредно для здоровья, так я себя ещё извращенкой и занудной старой бабкой чувствую, ибо без конца вас подслушиваю и прерываю в неподходящий момент.

– Ох, Лиссет, прости, пожалуйста, – смутилась я резко. Собственное счастье так вскружило мне голову, что я и позабыла о подруге, вынужденной быть при мне компаньонкой, слушать нас невольно, наблюдать, как я обнимаюсь со своими мужчинами.

– Это не твоя вина, Шель, а издержки совместного проживания и отсутствия у меня личной жизни.

Обувь – магазин находится по соседству с салоном.

Украшения для нас с Лиссет. Я пытаюсь отказаться, уверяю, что для выбранного мной платья драгоценности не нужны, оно само по себе служит украшением, обрамляет хозяйку тончайшей оправой благородного металла. Что не стоит тратить деньги на ненужные излишества, ведь я понимаю, что за Дрэйком больше нет ордена с его неисчислимыми финансовыми возможностями. Дрэйк выслушивает мои возражения и покупает кольцо.

Золото. Тёмно-красная капля граната, между тонкими гранями которого замирает чёрное пламя. Не говоря ни слова, мужчина надевает кольцо на безымянный палец моей правой руки, прямо в ювелирном, под снисходительным взглядом пожилого ювелира и понимающим – Лиссет. Я тоже молчу, не зная, что ответить на неожиданный этот жест Дрэйка.

За поездкой большая часть дня пробегает быстро. Я решаю не показывать Нордану платье до вечера бала – пусть будет сюрпризом. Кольцо так и остаётся на моём пальчике, и по возвращению домой я сразу понимаю, что Нордан его заметил. Однако, как и я, промолчал, словно не произошло ничего необычного, словно я не ношу теперь второе кольцо как брачное.

Остаток дня проходит за обычными делами, после ужина мы с Дрэйком даже возвращаемся к нашим занятиям. Нордан, к моему удивлению, не возражает, заметив, что благодаря урокам я смогу лучше контролировать силу ребёнка, что новые знания всегда пригодятся. И я всё сильнее убеждаюсь, что мужчины и впрямь успели договориться и всё решить, но, как уже бывало прежде, не стали отчего-то рассказывать об этом мне.

Раньше перед сном я читала Нордану свои письма, но сейчас необходимости в том нет, и я, переодевшись в ванной в ночную сорочку и халат, спускаюсь в кабинет, выбрать себе книгу для чтения. Книг в доме не было, то, что есть сейчас, принесено Дрэйком и Беваном – несколько томиков по магии, истории, обычаях разных культур и видов, чуть-чуть художественной литературы. В кабинете уже никого, бумаги сложены и убраны, свет погашен. Странно. Прежде Дрэйк постоянно засиживался здесь допоздна… хотя прежде он искал способ пробуждения Нордана. И я чувствую, что оба дома, значит, никто никого не выгоняет коротать ночь в ближайшем баре. Но кто где будет спать в таком случае? Судя по тому, с каким хозяйским видом, старательно, неторопливо Нордан раскладывал по ящикам комода и развешивал в шкафу купленную Дрэйком одежду, покидать нашу спальню и перебираться в свободную он не намерен. Более того – что, собственно, и вынудило меня сбежать малодушно в ванную, подальше от недвусмысленных совершенно взглядов, сопровождавших каждое моё движение, – мужчина не стал выходить из комнаты, когда я собралась переодеваться ко сну.

Сняв с полки первый попавшийся роман, я вышла из кабинета и поднялась в нашу спальню. Открыла дверь, да так и замерла на пороге, с книгой в одной руке и домашней одеждой охапкой в другой.

Оба в спальне. Оба одеты лишь в свободные чёрные штаны для сна. Оба невозмутимы, будто всю жизнь встречали меня вдвоём в спальне.

Повернулись ко мне одновременно, с безмятежными зеркальными улыбками, хотя я не сомневалась, мужчины услышали и почувствовали меня задолго до того, как я коснулась дверной ручки. Приблизились ко мне, Дрэйк забрал у меня книгу и одежду, Нордан завёл осторожно в комнату и закрыл дверь. Я вздрогнула невольно, услышав тихий, робкий почти стук створки. Дрэйк положил мою одежду на подлокотник кресла в глубине комнаты, а книгу отнёс на тумбочку возле кровати.

Постель разобрана. И подушка третья появилась.

На мгновение охватывает страх, сжимает в ледяных тисках. Не страх моих мужчин – я верю им и люблю, – но страх перед неизвестным, перед тем, о чём я имею не самые чёткие представления. Страх, что собственнический инстинкт и соперничество склонят всё же чашу весов на свою сторону, отбросив призрачное, хрупкое перемирие.

Щелчок выключателя за моей спиной и верхний свет погас, остались только две лампы на тумбочках. Нордан обошёл меня, потянул за концы пояса тонкого халатика. Слабый узел развязался легко, и я отпрянула резко к двери.

– Тише, котёнок, – Нордан шагнул ко мне, положил ладони на мои плечи, посмотрел в глаза внимательно, ласково. Я отметила вдруг, что он уже не первый раз называет меня котёнком при Дрэйке, а раньше – лишь когда мы были наедине, только вдвоём. – Не надо бояться и вздрагивать. Никто ни к чему тебя принуждать не станет, поняла? Лишь по твоему согласию и с твоего одобрения, когда ты будешь уверена.

Уверена в чём?

Я готова повторить вопрос вслух, но осознаю неожиданно всю глупость его, неуместность.

– А… – я бросила выразительный взгляд на постель.

– Мы посовещались и решили, что нам всем стоит начать с малого – привыкнуть находиться вместе в одном помещении, не впадая при этом в крайности, – Дрэйк по обыкновению спокоен и с каждым словом его страх мой отступал. – Без игнорирования, демонстративного равнодушия и ночей в барах. И без желания вырвать сопернику горло тоже.

Поэтому они так странно вели себя днём, словно неопытные актёры, разучивающие старательно новую роль. Поэтому Дрэйк попросил меня не волноваться о наших взаимоотношениях.

– И с этой ночи, если не возникнет непредвиденных обстоятельств, мы будем спать вместе, – продолжил Дрэйк.

Поэтому Нордан и сказал утром, что это был наш последний вечер вдвоём.

Не будет теперь ночей вдвоём.

Только втроём.

– Просто спать, – уточнил Нордан, наблюдая пристально за моим мятущимся взглядом. – Повторяю, никто из нас ни на чём не будет настаивать, пока ты сама не сочтёшь, что готова к этому этапу.

– Вы посовещались и решили? – повторила я. Выходит, Нордан ещё прошлым вечером знал, что мы будем спать втроём и наступит это время не когда-нибудь, а через сутки? – И… когда вы решили?

– Недавно, – в серо-голубых глазах честность кристалликами льда.

– Вчера, – ответ Дрэйка чёток, краток.

– Пока я спала?

– Да.

Я повела плечами, сбрасывая руки Нордана, прошлась по комнате.

– Значит, вы всё-таки договорились между собой, пришли к соглашению, пока я пыталась понять, как мы будем жить дальше.

Страха нет. Есть растерянность – не думала я, что всё разрешится так быстро, легко, без моего участия.

Есть раздражение – они решили и снова без меня, как уже было когда-то, словно я по-прежнему бесправная, бессловесная рабыня.

Есть жар внутри, не жар желания физического, но усиливающееся тепло, бегущее по телу, раскаляющее знакомо кончики пальцев.

– И когда вы собирались рассказать мне о вашем соглашении?

– Айшель, мы не хотели, чтобы ты напрасно тревожилась и пугалась того, что, возможно, произойдёт ещё не скоро, – пояснил Дрэйк. – Во всяком случае, не сегодня.

– И не говори, что не испугалась в первую минуту, – добавил Нордан проницательно.

– Но я всё равно тревожилась, – возразила я, признавая, тем не менее, свой страх, когда переступила порог спальни.

– Однако, по крайней мере, не воображала невесть что. Шель, хоть ты и провела почти три года в обществе оборотниц, но, судя по нашей прошлой ночи, твоё образование в некоторых вопросах так никуда и не продвинулось, – снисходительные нотки в голосе Нордана кололи иголочками и Дрэйк нахмурился едва заметно при упоминании нашей с Норданом – не его – прошлой ночи. – С одной стороны, меня несказанно радует, что эти поклонницы мужских гаремов не развратили тебя своими наверняка крайне поучительными историями из личного опыта, а с другой, мы находимся там же, где и остановились три года назад.

То есть он полагает, будто я всё та же глупая, наивная девочка, какой была тогда? И что я прошлой ночью сделала не так, раз Нордан решил, будто ничего не изменилось?

– Это потому что я отказалась тебя мыть? – выпалила я.

– Пожалуй, стоит завершить наш разговор, – вмешался Дрэйк. – Мы узнали более чем достаточно и вывели основной тезис. Айшель, ты сразу ляжешь спать или хочешь почитать немного?

– Могу я пойти спать в другую комнату? – я отвернулась от Нордана, чувствуя, как щёки заливает горячая краска смущения.

– Прости, но нет.

– Поэтому мы тебе и не сказали ничего заранее, – Нордан стоял перед дверью, загораживая створку своим телом, подчёркивая, что выйти отсюда мне разрешат разве что утром или по острой нужде.

– Айшель, тебя никто и пальцем не тронет, – повторил Дрэйк мягче.

– На твоём месте я бы не давал настолько невыполнимых обещаний.

– Дело не в том, что мы будет спать втроём или что я боюсь нашей… нашего… – румянец становится сильнее, смущение мешается с праведным гневом, и я продолжаю говорить, выплёскивая обиду, – нашей близости. Вы опять приняли решение за моей спиной, начали претворять его в жизнь, а мне обо всём рассказали по факту. Согласна, три года назад мне было трудно решать что-либо самостоятельно, да и сейчас я не всегда и не во всём бываю уверена, но мы хотя бы можем обсуждать проблемы вместе, советоваться друг с другом, а не только вы вдвоём между собой тайно пошепчетесь? Понимаю, вы меня защищаете и оберегаете, однако я всё же прихожусь вам парой, вашей женщиной, матерью ваших детей и я человек, в конце концов, а не декоративная собачка для переноски на руках, не способная самостоятельно спуститься с дивана.

В ответ молчание, и я сняла халат, швырнула его на спинку стула возле столика, шагнула к кровати. Забралась в постель, устроилась посередине, натянула одеяло по самый нос.

– Предположу, Шель, что читать ты не будешь, – заметил Нордан.

Обменявшись взглядами задумчивыми, исследовательскими, мужчины улеглись рядом со мной по обеим сторонам, погасили лампы. Спальню окутало неверное покрывало сумерек, разбавляемое нитями лунного света, проникающего через неплотно задёрнутые шторы. Я лежала неподвижно, слушая, как каждый укладывается поудобнее, поправляет одеяло, подушку. Впервые чувствовала обоих одновременно, так близко, отделённых от меня лишь тонким, ничтожным слоем лёгкого ночного облачения. Запахи сплетались, кружили шаловливыми бабочками, унимая злость и обиду, возбуждая желание, воскрешая непрошеные порочные фантазии, которым я предавалась иногда ночами в нашем домике в общине. Но мне не хотелось сдаваться так быстро, вот так сразу, не хотелось демонстрировать, что, кроме страха, меня снедало и жгучее, бередящее любопытство, и успокаивающие мысли, что это не должно быть хуже, чем вдвоём.

– Ты так и будешь всю ночь лежать в одной позе и смотреть в потолок? – дыхание Нордана касается моего уха, рука под одеялом скользит по талии.

Не могу ни к одному из них повернуться спиной, потому что в таком случае неизбежно окажусь лицом к другому. Могу лишь закусить губу, гадая, что именно ощущают мужчины через мой запах, о чём он им поведает предательски. Рука же опускается на живот, поглаживает, перебирая складки сорочки.

– Вы обещали меня не трогать и не принуждать, – напомнила я, надеясь искренне, что голос не сорвётся.

– Это Дрэйк обещал тебя не трогать, а я таких опрометчивых обещаний не даю. Я обещал не принуждать и не настаивать. Я и не настаиваю, ты вольна отказаться, – и пальцы, рисуя неведомый узор, словно невзначай обвели низ живота.

– Я отказываюсь. Пожалуйста, оставь меня в покое. Я… не хочу… не сегодня, – прошептала я, понимая отчётливо, что Нордану вовсе необязательно настаивать. Что моё тело откликается охотно на его прикосновения, сердце желает быть с обоими и теперь, когда они рядом, лелеющий обиду разум отступает, уходит с пути инстинктов, стремящихся открыть иную грань нашей привязки.

Я хотела. Но соврала, жалко, неубедительно, поддаваясь вновь страху, и мужчины почувствовали глупую мою ложь.

– Норд, сделай одолжение, хотя бы притворись, что спишь, – произнёс Дрэйк тоном подчёркнуто ровным.

– И полночи слушать ваши… шебуршания? – но руку Нордан всё же убрал.

– В отличие от тебя, я привык держать своё слово.

– Если не собираешься участвовать, то тогда лежи молча и не мешай другим.

– Замолчите вы оба! – огрызнулась я вдруг. – Если вы намерены и дальше вести словесные баталии, то просьба сразу перейти в другое место и дать мне нормально поспать перед балом.

Я вытянула руки поверх одеяла, прижав его к себе по бокам, и закрыла глаза, предвкушая мрачно ночь долгую, бессонную.

* * *

Веледа

Надо вернуть кольцо. Кадиим единственный, кто может рассказать мне если не всю правду, то хотя бы часть её, объяснить, почему сейчас происходит то, что происходит.

Попросить папу отдать кольцо я не решилась – слишком уж резок и непреклонен был тон его, когда отец забрал артефакт. Надеждой, что папа спрятал кольцо где-то в наших апартаментах, я тоже не тешилась. Особенность артефакта такова, что любой завладевший кольцом становится потенциальным хозяином заключенного в нём духа и только хозяин может призвать того, кого давным-давно заперли в этой магической тюрьме. Дух не может причинить прямой вред хозяину, не может ослушаться его приказа и не может ответить на призыв другого человека. Когда-то папа связал меня с кольцом, что позволяло мне в случае необходимости разыскать артефакт и ограничивало возможности того, кто осмелится присвоить Кадиима себе, но полноценное изменение древней магии не по силам даже отцу. Я не могла без кольца позвать Кадиима, а он без веления владельца артефакта не мог ни явиться, ни предпринять что-либо самостоятельно. И почему-то лишь теперь, вспоминая всё, что мне известно об артефактах такого рода, я вдруг задумалась о его свойствах, о подчинении духа хозяину. Кадиим со мной с моих тринадцати лет, он всегда рядом, рассудительный, добрый и немного ворчливый. Он заботился обо мне, учил, везде сопровождал меня, зримо и незримо, следил и управлял домами, в которые меня привозил отец. Дух переносил моё скованное сном тело за грань, я видела его смуглое, обрамлённое чёрными волосами лицо, когда засыпала, падая в небытие, и когда пробуждалась, выбираясь медленно из холодных объятий пустоты. Я никогда не приказывала Кадииму, он просто выполнял мои просьбы, предугадывал желания, делал так, чтобы я ни в чём не нуждалась. Я не призывала его, как было положено, да и сам дух не спрашивал, можно ли ему явиться.

Почему?

Потому что папа истинный владелец кольца, а я – подопечная, вверенная заботам духа. Папа отдаёт Кадииму приказы, я же часть этих приказов, объект, требующий особого присмотра. Я носила кольцо, но каким-то образом не становилась хозяйкой духа.

Странно, что эта элементарная мысль пришла мне в голову только сейчас. Я так привыкла к своему хранителю, к нашему с ним общению, лёгкому, непринуждённому, к его немного покровительственному отношению старшего брата, что не задумывалась прежде, что это не связь хозяина и слуги.

Не сомневаюсь, папа носил артефакт с собой, и я проверила свою теорию той же ночью. Дождалась возвращения отца, дождалась, когда он уйдёт в свою спальню, и достала из ящика комода план наших апартаментов, схематично нарисованный мной ещё днём. Капля моей крови, короткое заклинание поиска. Ждать долго не пришлось, кровь растеклась маленькой кляксой по прямоугольнику, обозначенному на плане как папина спальня. Но как забрать кольцо? Прокрасться в комнату и обыскать отцовскую одежду? А если оно на папе, если он сейчас носит артефакт так же, как и я, – на цепочке или на шнурке на своей шее? В конце концов, карманы ненадёжны…

Я порвала лист с планом и бросила клочки в огонь в камине. Накинула халат поверх ночной сорочки, затянула пояс потуже и вышла из своей спальни в тёмную гостиную. Из-под двери папиной комнаты сочился свет, и я шагнула к створке, постучала.

– Входи, Веледа.

Я приоткрыла дверь, зашла медленно, словно в нерешительности. Впрочем, мне не надо притворяться, играть – я действительно опасалась, не будучи уверенной в собственных действиях.

– Папа, ты ещё не спишь? – я робко улыбнулась.

Отец сидел за небольшим письменным столом возле окна, на полированной столешнице бумаги веером, освещённые лампой. Чёрный пиджак брошен в кресло, галстук ослаблен, но всё же не настолько, чтобы я смогла рассмотреть основание шеи.

– Дела, неспособные подождать до утра, – устало ответил папа и повернулся ко мне. – Ты что-то хотела?

– Я… да. Сегодня утром во время моей игры с Пушком ко мне подошла Её императорское высочество, – наверняка мой сегодняшний охранник уже донёс об этом.

– Да? – в голосе удивление, но в голубых глазах я заметила тень удовлетворения – конечно же, ему о нашей с наследницей беседе доложили ещё до обеда, но в моём добровольном признании отец увидел подтверждение моей лояльности, безоговорочной преданности ему. – И чего же хотела от тебя Валерия?

– Ничего особенного. Расспрашивала о Пушке, сказала, вот на кого он променял свою хозяйку, – стараясь улыбаться беззаботно, я приблизилась к столу.

– Говорил я Октавиану, надо было сразу избавиться от этой твари, пока она была ещё мала.

– По-моему, Пушок хороший и никогда не причинит вреда наследнице.

– Однако если он попытается укусить тебя или напасть, бей не раздумывая, поняла, Веледа?

– Да, конечно, – я остановилась перед сидящим на стуле папой, принялась осторожно развязывать галстук. – Мне кажется, ты слишком много работаешь. С тех пор, как мы перебрались во дворец, ты выглядишь таким усталым, и мы совсем перестали разговаривать и проводить время вдвоём, – я надеялась, что голос не сорвётся, а руки не начнут предательски дрожать. Видит Кара, я никогда не предполагала, что опущусь до обмана, откровенной лжи родному отцу, до столь низкого спектакля. – Я здесь одна и скучаю.

– Фрейлины Катаринны… – начал папа. Взгляд его задумчив, отец смотрел на меня снизу вверх чуть удивлённо, оценивающе, будто заметив нечто новое, прежде не виденное.

И мне этот взгляд отчего-то неприятен. Он скользил холодным угрём по моему лицу, шее, плечам, груди, точно изучая заново.

– Сборище глупых наседок, – перебила я, сняла и повесила галстук на свою руку, чтобы не мешал. Расстегнула верхнюю пуговицу на тёмно-синей рубашке, поправила воротничок. Словно невзначай коснулась кончиками пальцев кожи под воротником, почувствовала металлические звенья цепочки. – Целый день только и делают, что болтают без умолку о моде да сплетничают. Какое мне дело до моды или последних придворных скандалов? И как Её императорское величество их терпит? Вот, так-то наверняка лучше. Доброй ночи, папа. Не засиживайся допоздна, – я наклонилась, поцеловала отца в щёку и, выпрямившись, направилась к двери.

– Завтра тебе принесут платье и туфли для бала.

Я по пути положила галстук поверх пиджака, обернулась к папе.

– Я пойду на бал? Замечательно.

– Разумеется, пойдёшь. Неоспоримую красоту моей розы должны видеть все, – отец улыбался, но мне неожиданно почудилось нечто змеиное, незнакомое в изгибе губ.

– Добрый ночи, папа.

– Доброй ночи, моя роза.

Я выскочила из папиной спальни, закрыла дверь и юркнула поскорее в свою. Застыла перед створкой, чувствуя, как охватывает мелкая дрожь и липкий панический страх. Раньше я не замечала на отце никаких цепочек и сейчас надеялась, что не ошиблась и папа действительно носит кольцо под одеждой. Но как снять артефакт с отца, и желательно так, чтобы он ничего не заметил?

Глава 9

Айшель

Я не могу вспомнить, что мне снилось, но, кажется, что-то хорошее, оставившее воздушное, безмятежное ощущение праздника, каким воспринимаешь его лишь в раннем детстве, когда видишь мир большим, светлым и волшебным, когда веришь, что никто в целом свете тебя не обидит, когда не понимаешь ещё, насколько недобры порой бывают люди.

Не могу вспомнить, когда уснула, когда смежила веки, устав смотреть в потолок. Но проснулась в объятиях тумана, прижатая к мужскому боку, чувствуя взгляд внимательный, ласковый.

– Как спалось? – пальцы Нордана перебирали мои волосы, словно со вчерашнего утра ничего не изменилось.

– Хорошо, – я открыла глаза, всмотрелась в лицо мужчины, спокойное, расслабленное. – А тебе? Вы хоть немного поспали? – или лежали всю ночь, прислушиваясь к моему дыханию?

– Поспали.

– Правда?

– Не веришь?

– Я не знаю, что ещё ты можешь, вы оба можете сказать, только чтобы я не тревожилась. Или не сказать.

– Котёнок, хочется тебе или нет, нравится тебе это или нет, но были, есть и будут вещи, о которых ни я, ни Дрэйк не станем распространяться, о которых ни один из нас не станет предупреждать заранее, обсуждать либо вообще позволять им дойти до тебя, – голос ласков, спокоен. Нордан пропускает сквозь пальцы длинные тёмные пряди, но мне видится вдруг прорубь, старая, затянутая толщей льда, видится бездна, скрывающая надёжно во тьме своей тайны, прошлое, то, что мне знать не позволено, то, что мне не дадут узнать. – Так или иначе, что-то мы будем решать только между собой, не ставя тебя в известность, и не потому, что считаем тебя бесполезной комнатной собачкой, а потому, что ты наша женщина и мы стремимся тебя защитить. В том мире, который ты знаешь, и так слишком много грязи. В нашем её ещё больше.

Я перевернулась с бока на спину и прядь шёлковой лентой выскользнула из пальцев мужчины.

– Будешь возражать, доказывая своё право голоса и женскую независимость? – осведомился Нордан обманчиво лениво.

– Нет.

Треть постели пуста, подушка уложена аккуратно.

– И ни слова против?

– Нет. Зачем? В пансионе нас учили повиноваться мужу во всём, – я приподнялась, села, опершись спиной на свою подушку.

– И где была твоя мужняя покорность накануне? – посетовал Нордан шутливо.

– Спала, наверное. Дрэйк давно ушёл?

– Как обычно, полагаю. Смотрю, он до сих пор верен своим привычкам.

Раннее пробуждение – независимо от того, во сколько он ложился накануне. Медитация в саду, пока в доме все ещё спали, пока на улице тихо и лишь птицы встречали рассвет. Я знала – потому что, просыпаясь с первыми лучами солнца, не раз замечала за окном отблеск пламени, видела выжженный круг на земле в саду.

– Шель, ты хорошо знаешь эту волчицу, Тайю? – неожиданный вопрос Нордана застал врасплох.

– Да, – я посмотрела на мужчину растерянно, непонимающе. – Мы стали настоящими подругами за эти годы, я верю Тай так же, как и Лиссет, как самой себе. Они всё бросили ради меня и уехали со мной в неизвестность.

– У них был не самый широкий выбор. К тому же Лиса всё-таки была с тобой с самого начала, ещё до того, как запахло жареным, а волчица объявилась в последний момент, без моего ведома, – Нордан тоже сел, повернулся ко мне. – Её бегство с вами никто из нас не согласовывал.

– Норд! – возмутилась я. – Ты намекаешь, что Тай может быть… что её к нам подослали или…

– Я пока ни на что не намекаю, – возразил мужчина твёрдо, ровно. – Я лишь говорю, что не уверен ни в волчице, ни в надёжности звериной общины.

– Но мы почти три года там прожили в покое и уединении…

– И всё же Бев вас там нашёл. Можешь не повторять высокопарные рассуждения Бева о его избранности и дружбе с богами, я в эту чушь всё равно не особо верю. Если бы тогда у меня был выбор, я бы тебя не отпустил, по крайней мере, не в звериную общину.

– На самом деле в общине не так плохо, как тебе кажется. Да, она маленькая, закрытая и тихая, там нет городских удобств, магазинов и машин, но поверь мне, пожалуйста, в ней хорошо по-своему и действительно безопасно. И Эсти там нравится, – пытаюсь объяснить, что хоть и не была по-настоящему счастлива в убежище, однако община всё же стала нашим домом на три года, местом, где родилась Звёздочка, где началась её жизнь в этом мире, местом, которое защищало нас, охраняло от бед и преследований. И я знаю, это далеко не самые худшие условия, в которых может расти ребёнок.

– Раньше с нашей дочерью была ты и хотя бы Лиса, а сейчас – только оборотень, которого я не знаю и которому у меня нет причин доверять, – мужчина потянулся ко мне, коснулся моей щеки. – Поэтому я хочу, чтобы ты сегодня же написала Тайе и попросила её привезти Эстеллу к нам, – за внешней снежной мягкостью тона – твёрдая, скованная морозом земля принятого решения, жёсткая непоколебимость.

– Но… – на мгновение охватила радость – я увижу нашу девочку, мою Звёздочку, обниму, прижму к груди. И отступила сразу же – в Эллоране опасно, вдруг о нашей малышке узнают старшие, узнает Рейнхарт?

– Послушай меня внимательно, котёнок, – Нордан медленно обвёл подушечкой указательного пальца контур моих губ, словно останавливая готовые сорваться возражения, протесты. – Магия, скрывающая общину, не всесильна, это не абсолютная защита, а уединённость – не гарант и не панацея. Вас не искали или, во всяком случае, не искали как следует прежде всего потому, что Дрэйк убедил Рейнхарта и остальных в нецелесообразности этой затеи. Поверили они ему или, что скорее вероятно, сделали вид, будто верят – разговор отдельный. И империю вы покинули фактически через портал, а их в разы сложнее отследить, подчас даже невозможно. Вернулись же поездом, нигде не срезая путь через сжатое пространство. Соответственно, можно проложить ваш маршрут в обратную сторону. Ко всему прочему общины не отказывают попавшим в беду женщинам, как оборотням, так и представительницам других видов. Под личиной нуждающейся женщины в общину можно проникнуть кто угодно, лишь бы был женского пола и с убедительной историей. Нынешнее кажущееся бездействие Рейнхарта подозрительно, а у нас, к сожалению, нет возможности следить за ним и предупредить его действия.

– Ты думаешь, он может… – я начала фразу и умолкла. Мне страшно от мысли, что Рейнхарт может найти Эстеллу, использовать нашу девочку в качестве рычага воздействия, забрать её у нас и воспитать, как Веледу, по своему разумению.

– Я ничего не исключаю. И я не склонен доверять ни людям, ни нелюдям. Тех, кому я доверяю, очень и очень мало и ни одного нет рядом с нашей дочерью.

– Норд, я тоже боюсь за Эсти, но мне кажется, в империи будет только хуже…

– Эта диргова община находится слишком далеко, до неё не доберёшься быстро и не проверишь, всё ли на самом деле в порядке с Эстеллой. Если предположить на минуту, что нашу дочь могли забрать оттуда, то мы даже узнаем не сразу, а лишь тогда, когда нам сочтут нужным сообщить. То, что раньше было плюсом, теперь – рискованный, непозволительный в нынешней ситуации минус. Шель, напиши Тайе, пусть привезёт Эстеллу сюда, как только получит письмо. Не упоминай, что это моя идея. Я найду надёжного сопровождающего, который встретит их и поможет срезать путь. Поняла?

Кивнула, не смея возражать. Во мне боролись подозрительность, всколыхнувшаяся в ответ на слова Нордана. Вера в близких, шепчущая, что Тайя не может предать, навредить Звёздочке, не может, не должна оказаться шпионом, подосланным к нам Рейнхартом, следившим за нами все эти годы, выжидавшим удобный момент. Страх за дочь, где бы она ни была, в общине или здесь, в столице империи. Желание увидеть Эстеллу, кажется, прошла вечность, как я видела её в последний раз, спящую мирно в своей кроватке.

– Прости, что напугал, – мужчина придвинулся ближе ко мне, погладил по щеке. – Но ваша с Эстеллой безопасность прежде всего. В крайнем случае мы отвезём её в действительно надёжное место, под защиту, в которой я буду уверен.

– А если её уже… – сердце сжалось от ужаса, ледяного, всепоглощающего, от предположения, что Звёздочку могли похитить, пока я, бросив её в общине, помчалась легкомысленно навстречу другой опасности.

– Тише, не думай об этом, – Нордан поцеловал меня, едва касаясь моих губ.

Отстранился на мгновение и поцеловал вновь, чуть настойчивее, вопросительно. Я ответила – на поцелуй, на невысказанный вслух вопрос, – обняла мужчину, притягивая к себе. Мне всё равно страшно, за прошедшие годы я отвыкла подозревать всех подряд в зломыслии, я верю, что те, с кем дружишь давно, кто не оставил в минуту невзгоды, не могут предать.

Нордан осторожно опустил меня ниже по подушке, откинул одеяло. Поцелуй сдержан, нетороплив, долог. Я позволила себе раствориться в хрупких ощущениях, стараясь и впрямь не думать о плохом заранее, не предполагать худшее, не будучи уверенной, что страшный сценарий действительно воплотился в жизнь. Мне спокойнее в объятиях Нордана, спокойнее, когда он рядом, и даже его недоверие ко всем и ко всему не могло поколебать моих чувств к нему.

Я не сразу поняла, что мы больше не вдвоём в спальне. Не услышала ни шагов, ни тихого стука открываемой и закрываемой двери. Лишь уловила аромат сандала и лета, разом ставший сильнее, проникавший сквозь пелену тумана, и, когда губы Нордана опустились на мою шею, увидела Дрэйка, вошедшего бесшумно в комнату.

Он только-только с медитации. Чёрные брюки и безрукавка – одежда Дрэйка находится в другой спальне, где мужчина ночевал прежде, до пробуждения Нордана. Тёмно-каштановые, растрёпанные ещё волосы. Тень, скользнувшая по лицу неподвижному, ничего не выражающему. Взгляд, напротив, яркий коктейль эмоций, смесь гремучих желаний: ярость, инстинктивное стремление убрать соперника с дороги, выработанный веками привычного следования этикету порыв уйти, отступить, не мешать. И всполох, понимаемый не разумом, но на уровне эмоций – я и женщина Дрэйка тоже, оба мужчины равны в правах на меня. Кто бы что бы ни думал, так решено нами, решено свыше и никому из нас не дано изменить судьбу, переиграть выбор свой и богов.

Всё же я вздрогнула, уперлась ладонями в плечи Нордана в попытке оттолкнуть его. Непросто вот так сразу избавиться от чувства неловкости, смущения, возникающего, когда один целует меня на глазах другого.

– Н-норд…

– Не отвлекайся, – Нордан прикусил несильно кожу на моей шее, опустился ниже, на плечо, стягивая одной рукой широкую бретельку сорочки.

Дрэйк обошёл кровать, присел на край постели со своей стороны. Я следила за ним испуганно, настороженно, опасаясь неизвестности, опасаясь реакции. Нелегко не отвлекаться, когда оба рядом, под взглядом тяжёлым, жарким настолько, что я ощущала нагревающийся стремительно воздух вокруг.

Жду, застыв безжизненной куклой, загипнотизированная потемневшим взглядом Дрэйка. Чувствую губы Нордана на плече, на ключице, чувствую, как отороченный кружевом лиф сорочки скользит вниз, обнажая грудь. Вспыхнув, пытаюсь инстинктивно прикрыться, но не успеваю – Дрэйк перехватывает мою руку за запястье, мягко отводит в сторону, наклоняется ко мне. Касается моих губ поцелуем, столь же вопросительным, осторожным, что и Нордан несколько минут назад. Дрожь прокатывается волной по телу, сердце бьётся отчаянно, взволнованно, и мне кажется, его стук должен оглушать Нордана.

Странно. Непривычно. Маняще. Капля растерянности – я не знаю в точности, что следует делать, как вести себя. Губы Нордана на груди, захватывают в плен напряжённую вершинку и я, высвободив руку, обнимаю Дрэйка за шею, приоткрываю рот, углубляя поцелуй, отдаваясь своим ощущениям, своим мужчинам, запахам, причудливое, яркое сплетение которых становится всё плотнее, гуще. Запускаю пальцы в волосы Дрэйка, чуть выгибаюсь. Рука Нордана скользит по моей ноге, находит край сбившейся во время сна сорочки, поднимает выше, до бёдер, касаясь обнажающейся кожи. Жар контрастом с прохладой, мои неуверенность, смущение мешаются с желанием большего, с желанием прикасаться самой. Лишние сейчас мысли отступают, я чувствую пальцы Нордана на внутренней стороне бедра и сразу же на другой ноге – ладонь Дрэйка, легшую выше колена, поглаживающую неспешно.

Время застывает на мгновение, на доли секунды, не больше, чем разделяющие нажавший на спусковой крючок палец и вырвавшуюся из дула пулю. Ощущаю заминку, острые нотки раздражения в запахах, ещё не понимаю, в чём дело, но мужчины останавливаются, отодвигаются, Дрэйк выпрямляется, Нордан ворчит неразборчиво себе под нос. Оба поправляют мою сорочку – Дрэйк одёргивает подол, Нордан подтягивает спущенный лиф. Затем встаёт с кровати, подходит к двери и распахивает створку прежде, чем невидимый из моего положения визитёр постучит.

– Бев, ты покойник, – в голосе Нордана раздражение, досада.

– Все мы когда-нибудь умрём, – парировал Беван невозмутимо.

– Я с удовольствием организую тебе раннюю смерть.

Я села и заметила, как встал Нордан – не открывая дверь полностью, одна рука придерживала створку, другая упёрлась в дверную раму, не позволяя Бевану войти, хотя я и не думала, что он станет заходить в нашу спальню просто так.

– Надеюсь, Беван, причина достаточно веская, – заметил Дрэйк негромко.

– Лисе прислали цветы, – сообщил Беван.

– Что ты больше предпочитаешь: четвертование или по-простому полюбоваться на собственные выпотрошенные внутренности?

– Норд, – перебил собрата Дрэйк и улыбнулся мне коротко, извиняюще. – Так что необычного в этих цветах?

– В самом букете ничего, – ответил Беван. – Во всяком случае, мы с Лисой ничего подозрительного не насмотрели и не учуяли. Но примечателен отправитель.

– Полагаю, господин Эрин Игнаси продолжает разыгрывать тайного обожателя нашей лисички? – предположил Нордан насмешливо.

– Учитывая, что карточка подписана, сохранять инкогнито он явно не стремится. Кстати, знакомая птичка принесла мне на хвосте ещё один весьма любопытный штришок к портрету кошака. В прошлом году во время приснопамятных событий в Афаллии… Норд, не хмурься так озадаченно, это было без тебя, но Дрэйк обязательно поведает тебе всё в подробностях… господин Игнаси много и активно вращался при тамошнем дворе. В империю он приехал зимой, в начале этого года, когда вопрос с братством в Афаллии был решён не в пользу ордена. Для собрата Френсиса и его партии в Афаллии это был полный и неоспоримый крах.

– Конечно же, подождать до обеда сия ценная информация никак не могла, – пробормотал Нордан.

Я услышала, как Беван усмехнулся, и Нордан захлопнул дверь перед носом бывшего собрата. Прошёлся по комнате, собирая одежду на день, вернулся к кровати и, присев со своей стороны, обнял меня, притянул к себе. Поцеловал, однако не так, как вчера утром. То не лёгкое целомудренное прикосновение к виску, но поцелуй, обжигающий мои губы клеймом собственника, обещанием большего, нежели произошедшее сейчас, нежели хрупкая эта прелюдия.

– Я же говорил, что для уединения в этом доме нужно предварительно всех из него выгнать, – произнёс Нордан, отстранившись от меня наконец.

– Определённый смысл в этом есть, – согласился Дрэйк.

– Письмо, Шель, – напомнил Нордан и, поднявшись, с одеждой в руке, вышел из спальни.

Мы с Дрэйком остаёмся вдвоём. Мне и жаль, что Беван вмешался невольно, прервал нас, и в то же время я испытываю облегчение, что всё откладывается до следующего неведомого раза.

– Что за письмо? – спросил Дрэйк. Поймал мою правую руку, погладил пальцы. Золотое кольцо на безымянном, я не сняла его на ночь, как не снимала и серебряное кольцо с безымянного пальца левой руки.

– Я не знаю, говорил ли Норд тебе, но… – я помедлила в нерешительности. – Он хочет, чтобы Эсти привезли к нам сюда.

– Говорил.

Отчего-то я не удивлена. Похоже, мужчины успели обсудить не только ситуацию в целом и наши отношения, но и вообще каждую мелочь, каждую деталь, всё, что сочли более-менее важным.

– Ты тоже считаешь, что Тайя может… представлять угрозу для Звёздочки?

– Айшель, Норд недоверчив и подозрителен, впрочем, эти черты присущи нам всем в той или иной степени и, хотя я не сторонник крайностей, в некоторых вещах не могу не согласиться с ним, – Дрэйк сжал чуть мою руку, привлёк к себе, и я охотно передвинулась ближе к нему. – Безусловно, меня беспокоит внезапное появление и возможная роль вашей подруги-волчицы. Если бы я знал заранее о том, что она поедет с вами, я бы предварительно проверил её. Ваш с Лиссет отъезд придумывался и продумывался фактически на коленях, с большим количеством неучтённых факторов, что для меня как для члена братства недопустимо, – мужчина усмехнулся вдруг, проводя подушечкой большого пальца по голубоватым венам на тыльной стороне ладони, просвечивающим сквозь мою бледную кожу. – Чем больше неизвестных знаменателей, чем больше случайностей, тем выше риск получить на выходе не совсем то, что планировалось. Разумеется, я учитываю неоспоримый факт, что Тайя благополучно провела с вами почти три года, за этот срок показав себя настоящим другом, и всё же не вижу смысла рисковать безопасностью Эстеллы. Если Тайя действительно та, за кого себя выдаёт, она не будет возражать против сопровождения и без лишних вопросов привезёт девочку к нам.

– А… если нет?

– Беван дал мне координаты общины. В любом случае уйти оттуда незаметно и с ребёнком ей не удастся.

– Вы… уже отправили кого-то в общину? – уточнила я недоверчиво.

– Сразу же, как только забрали Норда из дворцовых катакомб. И не в саму общину, а наблюдать за территорией, где она расположена, за теми, кто туда приходит и кто её покидает.

Я и удивлена, и понимаю, что иначе быть не могло, Дрэйк не мог пустить всё на самотёк и забыть о моей дочери, оставшейся на другом краю континента.

– Норд не упоминал об этом, – прошептала я.

– Это всего лишь наблюдение, мера предосторожности, и она не открывает нам доступ в саму общину, неизвестно, что конкретно там может происходить.

Хочу возмутиться, возразить, что мужчины опять ничего мне не сказали, решили всё за моей спиной и даже хуже – Нордан тогда ещё спал и Дрэйк действовал самостоятельно, не спросив меня как мать Эстеллы, как члена самой общины, которая, возможно, тоже подвергнется риску теперь, когда её местоположение становится известно всё большему количеству людей и нелюдей. А значит, вскоре её обитателям придётся искать другое укрытие. Пока мы жили под защитой лисьей магии, общине не доводилось переезжать, но старейшины рассказывали, что в случае беды, вырубки леса, обнаружения теми, кому о тайном убежище знать не следовало, обитатели собирали скромные пожитки и покидали прежний дом, отправляясь на поиски нового. Уходили глубже в леса, путали тропки за своими спинами и начинали сначала, строили наново укрытие, готовое принять всех нуждающихся.

– Тебе не о чем волноваться, – Дрэйк спокоен, и я вижу по его глазам, полным нежности тёплой, ободряющей, что мужчину не интересует потенциальный риск для всей общины, не интересует, что будет с её обитателями, если информация пойдёт дальше. Как и всегда, члена ордена не волнуют сопутствующие расходы, безымянные случайные пешки на шахматной доске. – Тот, кого я туда отправил, не знает о том, кто Эстелла на самом деле, не знает о тебе, о нас и нашей привязке. С девочкой всё в порядке, и ты скоро её увидишь.

Я киваю, сдерживая возражения. Дрэйк целует меня, касаясь моих губ своими бережно, невесомо, встаёт и уходит.

Несмотря на подозрительность Нордана, несмотря на предосторожности Дрэйка, я не могу просто отринуть три года заботы о нас с Эстеллой, поддержки, тёплого отношения, гостеприимства. Не могу позволить, чтобы из-за меня пострадали невинные, те, кто принял нас, не задавая ненужных, неловких вопросов, кто поделился необходимым, хотя и сам не владел всем в достатке. Можно избавиться от власти круга и старших, вновь стать смертным получеловеком и не называться более членом братства, но нельзя сразу начать мыслить иначе, вести себя по-другому. Братство не вытравить из себя, как не убрать ядовитые клыки, изменённую ритуалами кровь. Не бывает полного возврата к прежнему, лишь открывается новая страница, новая дорога.

Чуть позднее я пишу в письме Тайе, чтобы она привезла Звёздочку к нам. Что подруге лучше не спорить и не возражать сопровождающему, кем бы он ни оказался, что он позаботится о ней с Эстеллой и поможет быстро и безопасно добраться до Эллораны. Что мы намерены устроить не только нашу малышку, но и саму волчицу, если ей некуда будет пойти. И в конце я прошу Тайю поговорить со старейшинами о необходимости переезда общины. Письмо я запечатываю и, никому не показав, сразу отправляю подруге.

* * *

Присланный букет – лилии на длинных стеблях, рыжие с тёмными крапинками – остался в холле, брошенный небрежно на столик. Мне жаль цветы, грустные, медленно умирающие, и я нашла высокую, расписанную голубыми узорами вазу, помыла её, налила воды и поставила туда букет. Лиссет показала мне карточку – Эрин рассыпался в извинениях за недавнее неловкое вторжение и лелеял надежду на скорую встречу и прибережённый для него танец.

– Совсем кошак обнаглел, – посетовала лисица. – Думает, я такая наивная идиотка, будто не пойму, что всё это затеяно ради его возможной мести братству, а отнюдь не ради меня? И я в жизни не стану встречаться с тем, кто будет мне в подмышку сопеть!

Я и Эрин примерно одного роста, но я высокая для девушки, а Лиссет же и вовсе выше меня.

– Не допускаешь мысли, что могла действительно ему понравиться? Едва ли он настолько глуп и самонадеян, чтобы не догадаться, какую реакцию вызовут его попытки ухаживать за тобой.

– Он наверняка провоцирует нас, – подруга забрала у меня карточку, разорвала и выбросила в мусорное ведро. – Знаешь, мне надо срочно и качественно снять стресс. Пёс с личной жизнью, сейчас некогда ею заниматься, но снять-то мужика на одну ночь я могу? Не волнуйся, сюда я его точно не приведу.

– Лиссет…

– Да-да, понимаю, на твой взгляд подобное поведение со стороны девушки несколько аморально, но почему этим кобелям можно сексом без обязательств заниматься, а мы должны всенепременно предварительно замуж выйти? – Лиссет подняла руку, останавливая мои возражения. – Поймаю на балу какого-нибудь симпатичного аристократа. Принца же будет сопровождать его свита, а значит, ожидается куча горячих альсианцев, которые, в отличие от воротящих нос имперских придворных, меня не знают, – на губах лисицы расцвела улыбка мечтательная, предвкушающая.

– Дрэйк намерен провести на балу переговоры с Рейнхартом, – напомнила я.

– Надеюсь, мальчики не превратят бал в кровавую заварушку. И Дрэйк меня заверил, что моего непосредственного участия в чем-то глобальном не требуется, и я могу позволить себе расслабиться и повеселиться немного.

Я знаю, что входит в мои обязанности на вечер: сногсшибательно, по словам Бевана, выглядеть, вести себя так, словно весь мир у моих ног, словно я королева и даже богиня – опять же, по его словам, – и побеседовать с Валерией, по возможности, без лишних ушей поблизости. Я надеюсь, пытаюсь надеяться, что бал пройдёт успешно, что не произойдёт ничего ужасного, не будет жертв, прямых или косвенных. Происшествие на императорском балу, при иностранной делегации и принце другого государства не скроешь, сославшись на неисправность проводки.

– Ах, какие мужчины меня ждут… знойные жгучие брюнеты, вку-усные, пряные, как глинтвейн, м-м, – произнесла Лиссет нараспев и, подмигнув мне, направилась к выходу из кухни.

– И что за крамольные речи ведутся в присутствии любимого цветочка Норда и Дрэйка?

– А ты, Бев, не подслушивай, иначе плохо кончишь, – заметила лисица нарочито нравоучительным тоном и вышла.

Я обернулась к вошедшему Бевану. Ещё день, до вечера время есть, но заняться мне нечем. Письмо отправлено, подготовительная суета начнётся позже. Мужчины уединились в кабинете, но раз Беван здесь, то, выходит, очередное закрытое собрание членов ордена бывших и нынешних окончено.

– Норд тебе ничего не сделал? – удивилась я притворно.

– А должен был?

– Не исключено.

– А-а, ты об этом, – Беван поочередно осмотрел содержимое всех кухонных полок и навесных шкафчиков. – Норд любит поугрожать, но это вовсе не означает, что он на самом деле пойдёт меня убивать. Ну и серьёзно, утро, стены в этой хибаре тонкие, а слух почти у всех хороший. Без обид, Шелли, но сидеть на первом этаже и ждать вас… уж извини.

– Ничего, – я и сама не знала, какое чувство во мне сильнее – разочарование или облегчение. Странно одновременно и страстно желать чего-то, и бояться.

Беван нашёл на одной из полок початую упаковку печенья, открыл, достал и сунул в рот хрустящий кругляшок.

– Хочешь?

– Нет, благодарю. Если ты голоден, я могу что-нибудь приготовить, – предложила я.

– Э, нет, не стоит. Готовить для взрослых ты не умеешь, это я уже понял.

– Я учусь, – пытаюсь, вернее, когда бывает время и возможность. В общине стряпала всегда Лиссет, я же занималась только кашками для Эстеллы, да и те не сразу начали мне удаваться.

– Дрэйку вполне по средствам нанять кухарку.

– Я всё равно хочу научиться готовить сама.

– Необычное желание для леди, – Беван помолчал немного, пережевывая второе печенье. – Валерия написала, что с Веледой всё в порядке, по крайней мере, физически, но морально она явно подавлена.

– Ты переписываешься с Валерией? – теперь я удивлена по-настоящему.

– Ну как переписываюсь – позапрошлым вечером я наведался к дворцу и передал наследнице записку через её милого пёсика. Спрятал под его ошейник. Валерия по вечерам выпускает Пушка на прогулку по парку, там всего-то делов приманить псину, – мужчина усмехнулся невесело. – Вчера Пушок принёс ответ. В общем, всё неплохо, не считая того, что Веледу надо как-то вывести из дворца.

– Собираешься похитить её?

– Почему сразу похитить? Спасти.

– Дрэйк и Норд знают? – уточнила я настороженно. О переговорах мне известно, но о спасении госпожи Ритт слышу впервые.

– Конечно, – ответил Беван безмятежно. – Пока Дрэйк будет отвлекать Рейнхарта возвышенными речами, а вы с Нордом впечатлять общественность своим появлением, я отправлюсь освобождать мою принцессу из лап злодея. Всё в лучших традициях сказок и любовных баллад. Валерия исполнит роль доброй феи, поскольку ей сильно не нравится рожа Рейнхарта. Наша крошка Лера с похвальной в её юные годы твёрдостью и решимостью намерена избавить свою страну от влияния ордена вообще и Рейнхарта в частности. Как сообщили мои источники, девочка даже не скрывает своего недовольства открытым вмешательством Рейнхарта в дела империи. Так что наследница нас поддержит. Из собственных соображений, разумеется, но мы не привередливые.

Я медленно кивнула.

– Беван, ты говорил, что помнишь запах Веледы… что она пахла шиповником.

– Она до сих пор так пахнет, – весёлость, показная, беспечная, исчезла из голоса, уступив место задумчивости. – Шиповником и цветочным мёдом. И, наверное, ещё летом.

– Ты же понимаешь, что это может означать? Рейнхарт не отец Веледы, он не может им быть, у них разный стихийный дар и… Лиссет или Дрэйк заметили бы привязку, буде таковая. Не знаю, что именно их связывает, но это не родственные узы и не парные…

– И Веледа не любовница Рейнхарта, если ты на это намекаешь. И вообще ничья. Как ни странно, я по-прежнему могу сказать, невинна девушка или уже нет. Что до запаха Веледы, то я уже об этом думал и не раз – может ли она быть моей парой. Все эти годы думал, – Беван съел ещё одно печенье и вдруг добавил насмешливо: – Надеюсь, второй мужик на меня не свалится занимательным довеском.

– Зачем же сразу второй? – не представляю Бевана в союзе на троих. Впрочем, когда-то никто из нас не представлял себя в союзе на троих. Разве что Лиссет традициями оборотней положено иметь двоих мужей.

– Сама смотри, вы втроём, Вэйд, Гален и их птичка тоже втроём. Не улавливаешь некоторой закономерности? Надо помедитировать на эту тему, заодно напомнить нашей божественной супружеской чете, что я у них любимчик и избранный, а значит, мне за особые заслуги перед вышестоящим руководством и отечеством нужна девушка без плюс одного в нагрузку.

– А-а, то есть твоим собратьям приходиться привыкать делить одну девушку на двоих, а ты на особом положении? – улыбнулась я невольно. – Вдвоём с девушкой?

– Как же иначе? – удивился мужчина так искренне, что я не сдержала смешка. – Я единственный, неповторимый и великолепный, я первый по-настоящему покинул круг, умер и вернулся к жизни по желанию богов. Вершу революцию во имя высшей цели, разваливаю братство, недоедаю, – в подтверждение Беван потряс пачкой печенья, – недопиваю и ночами недосыпаю. Мне нужны поблажки и премии, иначе я и уволиться могу с почётной должности избранного орудия божественной воли. К тому же, Шелли, это у вас простая совместная ночёвка великий подвиг, а Галену и Вэйду проще, они повадились пользовать одну девицу на двоих ещё со времён нашего тайного сообщества. Хотя, признаться, кутили мы тогда знатно, девицы не то, что по одной на двоих шли – по кругу. Или, наоборот, возьмём сразу по парочке на каждого, надоест кому какая – меняемся… – ностальгическое выражение в глазах появилось и исчезло тенью мимолётной грусти о далёком прошлом, и мужчина, спохватившись, заверил поспешно: – Прошу прощения, Шелли, виноват, ляпнул не подумав. Всё было давным-давно, и Дрэйк ничем подобным не занимался. Мне пора, дела, – и, улыбнувшись извиняюще напоследок, почти что сбежал из кухни.

Вместе с печеньем.

Пытаюсь осмыслить вырвавшиеся у Бевана неосторожные слова. Вспоминаю окутанный вечерними сумерками сад из нашего с Норданом сна, девичий смех бесплотным привидением, что скользит бесшумно по затенённым аллеям. Голос Вэйдалла, замечание Нордана о споре на невинную девушку. Представляю и не могу, не хватает мне ни фантазии, ни знаний. Или сразу две девушки на одного мужчину. Слышала я в общине о подобном виде развлечений, знаю, что так тоже бывает, и всё же с трудом могу вообразить.

Конечно же, Дрэйк в оргиях не участвовал. Но речь и не шла о Дрэйке.

Качаю головой в ответ на собственные мысли и решаю, что не буду думать об этом. Не буду ревновать Нордана к неисчислимым безвестным девушкам, к случайным и продолжительным связям, к прошлому, что остаётся неизменным, о чём бы мы ни размышляли в настоящем, как бы ни хотели переделать давно минувшее. Было бы странно, если бы за столько лет жизни Нордан ограничивался лишь одной любовницей единовременно.

И о каком тайном сообществе упомянул Беван?

* * *

Подобно всякой подготовке к выходу в свет, последние часы перед балом полны нервной суеты. Мужчинам проще, они не тратят время на укладку, макияж и массу совершенно незначительных на мужской взгляд мелочей. Мы с Лиссет уже привычно помогаем друг другу, лисица хочет выглядеть шикарно, интересно, соблазнительно, и я вижу, как подруга захвачена мыслями о предстоящей охоте, как горят хищным изумрудным огнём её глаза, как распускается на губах предвкушающая улыбка. Для меня же бал этот – нечто сродни сражению, раунд в бою, и я собираюсь с особой тщательностью, боясь о чём-то забыть, что-то пропустить, гадая, как пройдёт, каковы будут результаты и последствия.

Беван уходит раньше нас, один, а за нами приезжает присланный Валерией автомобиль. Последние несколько минут перед зеркалом, внимательный осмотр собственного отражения снова и снова. Алая ткань вьётся вокруг зыбкой дымкой, разрезы открывают ноги в туфельках на высоком каблуке. Я провожу ладонями по телу, поворачиваюсь то одним боком, то другим и мысли мои, отвлекаясь от дум о предстоящем торжестве, начинают колебаться между «не слишком ли я худа?» и «может, я несколько поправилась?»

Вскоре я действительно поправлюсь. В прошлый раз я ни на что не жаловалась, только большой живот создавал неизбежные неудобства, но женщины в общине уверяли, что каждая беременность может проходить по-разному. Лишь Серебряной ведомо, как всё будет на сей раз. И тоненький экзотический цветочек отнюдь не то же самое, что женщина на сносях, располневшая, неповоротливая, с животом размером с горку. Я хочу нашего ребёнка, дочку для Дрэйка и сестрёнку для Эстеллы, но сейчас понимаю вдруг, что эта беременность пройдёт на глазах моих мужчин, которые будут день за днём наблюдать, как меняется моя фигура, как теряет она всякую привлекательность. А если я опять начну много есть, часто плакать, срываться из-за любой ерунды? Буду толстой, некрасивой, капризной истеричкой и никакая привязка не удержит мужчин рядом.

– Не знаю, о чём ты сейчас думаешь, но по ощущениям определённо занимаешься самоедством.

Вздрогнув, я обернулась к Нордану, стоявшему на пороге спальни. Фрак. Волосы причёсаны, хотя и не слишком тщательно, впрочем, я уже замечала, что Дрэйк уделяет куда больше внимания причёске, как и остальным деталям безупречного внешнего вида.

– Я не занимаюсь самоедством, – возразила я, отворачиваясь обратно к зеркалу. – Обычные глупые женские мысли.

– И что за мысли занимают твою очаровательную голову?

Чувствую, как взгляд Нордана, пристальный, оценивающий, скользит то по мне, то по моему отражению. Вижу через зеркало, как мужчина приближается, замирает за моей спиной, и запах тумана и мха касается меня ласково, ободряюще. Я вдыхаю его глубоко в попытке успокоиться, расслабиться.

– Бал…

– Должен пройти неплохо, по крайней мере, в теории Дрэйка.

– Рейнхарт…

– Или смирится с неизбежным, или пожалеет, что вовремя не смирился. Из двенадцати действующих членов ордена четверо отказались и впредь считаться частью круга, и Вэйд написал, что они пытаются склонить Марка на свою сторону. Если выгорит, то нас будет пятеро против семерых, что, согласись, весьма и весьма неплохо, плюс на нашей стороне божественный любимчик Бев. К тому же взбунтовалось молодое поколение, а что старшие станут делать без нас, свежей крови? Своя-то у них чересчур стара и прогоркла, им лень лишний раз и пальцем пошевелить. Кстати, есть один забавный нюанс – те старшие, которые ещё сами ведут партии, а не сидят навроде собрата Салливана безвыездно на острове, или ещё где, выбрали для себя страны, где когда-то родились и выросли. И этот факт заставляет их крепче держаться за свои текущие партии. Возможно, в этом есть некий смысл, возможно, таков изначальный план старших, а возможно, таким образом проявляется неизжитая, что бы они там ни говорили, привязанность к месту рождения.

Я помню. Рейнхарт родился здесь, на нынешних территориях империи. Удивительное совпадение.

Если совпадение, разумеется. Которых братство не допускает.

– Беван…

– У него свой план. Разберётся. С божьей помощью, – добавил Нордан насмешливо. – Но под глупыми женскими мыслями ты же не затею Бева подразумевала.

– Это действительно глупо, – голос мой прозвучал неуверенно, неубедительно.

– Что именно, котёнок? – мужчина прижался ко мне со спины, ладони провели по моему телу от груди до бёдер, повторяя путь моих рук. – Тебе идёт алый, – одна ладонь опустилась ниже, нашла разрез на платье, коснулась кожи ноги, проникая под ткань, вызывая волну дрожи. – Не знаю, как насчёт Дрэйка, но меня новые нотки в твоём запахе сводят с ума… почти как в первый раз.

И я решилась.

– И это тоже меня немного беспокоит.

– Первый раз? – пальцы поднимаются по внутренней стороне бедра, и у меня перехватывает дыхание – и от прикосновения через тонкое кружево белья, и от того, что я вижу всё в зеркале, и лишь складки ткани скрывают от моего взора главное.

Лёгкое поглаживание. Плоть, жаждущую большего и не желающую ехать ни на какой бал.

Нордан зарывается лицом в мои распущенные волосы, опаляет горячим дыханием шею.

– Нет. Я не… не это имела в виду, – закусываю губу. Дверь в спальню открыта, на улице ожидает автомобиль, Дрэйк или Лиссет могут войти или услышать, а Дрэйк и почувствовать. – Вернее, не совсем… это. Норд, я беременна и…

– Знаю, – осторожный поцелуй на моём обнажённом плече. – И с каждым днём пахнешь всё привлекательнее. Спать рядом с тобой, такой заманчивой, притягательной, и не трогать тебя – испытание, на которое я не подписывался, тем более после стольких лет, хм-м, воздержания.

– Вскоре ты и сам не захочешь даже просто спать со мной в одной постели, – выпалила я, и Нордан остановился. Поднял голову, во взгляде – снежная пороша растерянности, искреннего непонимания. – Вы оба не захотите. Это сейчас я ещё стройная и привлекательно пахнущая, а через несколько месяцев стану толстой, некрасивой и займу половину кровати…

– Приобретём кровать побольше.

– Да мне даже думать о близости не захочется!

– Исходя из практики моей матери, могу сказать, что не факт, – мужчина убрал руку, развернул меня лицом к себе, посмотрел внимательно в глаза. – Шель, успокойся и не переживай из-за ерунды. Во-первых, тебе нельзя волноваться, это вредно для тебя и для ребёнка, – я хотела было возразить, напомнить, что срок слишком маленький, ничтожный даже, что, по сути, малышки ещё нет, есть только её сила, дар, но Нордан коснулся большим пальцем моих губ и продолжил: – Во-вторых, три года мы перетерпели и ещё год как-нибудь потерпим. Нет, на сторону никто не пойдёт, не надейся, и не только из-за влияния привязки. В-третьих, ты всегда будешь прекрасна, независимо от состояния. Каждый раз иначе, по-другому, но ты останешься красивой, желанной, нашей. Я не говорю о женской красоте в общепринятом смысле, поскольку там чересчур много пустого, показного и переменчивого в угоду новым настроениям. В-четвертых, Тайя тебе уже ответила?

Я моргнула, захваченная, как и утром, врасплох столь резкой сменой темы разговора.

– Да, – ответила, помедлив. – Письмо пришло пару часов назад, Тай написала, что сегодня соберётся и завтра будет готова.

Я молчу о том, что волчица переговорила со старейшинами, что несколько отправленных на разведку молодых оборотниц подтвердили наличие наблюдения за общиной. Мне жаль, что обитателям придётся переезжать из-за меня, искать другое надёжное место, строить убежище заново, и я пишу об этом в ответном, отправленном сразу же послании.

– Замечательно, – Нордан улыбнулся удовлетворённо. – Завтра их обеих заберут и переправят сюда в течение одного-двух дней.

– Ты уверен, что тот человек… или, скорее всего, нечеловек и перемещение через портал безопасны для маленького ребёнка?

– Портал вполне безопасен, а тот, кто заберёт Тайю и нашу девочку, слишком многим мне обязан, чтобы рисковать, предавая меня или подвергая опасности мою дочь. Отвечать будет не только он, но и весь его клан, и он прекрасно об этом осведомлён, – мужчина говорит негромко, и успокаивающие нотки смешиваются с предостерегающими. Не для меня – для неведомого мне существа, на плечи которого легло бремя сопровождения дочери члена братства к её отцу. – Всё будет хорошо, и совсем скоро ты увидишь Эстеллу. Веришь мне?

– Верю, – шепчу я. – Всегда.

Из коридора доносится тихий перестук каблучков, голос Дрэйка, обращающегося к Лиссет. Нордан улыбается мне снова, тепло, ободряюще, берёт за руку и, едва я подхватываю с туалетного столика ридикюль, выводит из спальни. В коридоре я ловлю мягкий, успокаивающий взгляд Дрэйка и мне кажется, что он слышал если не весь наш разговор, то половину наверняка. Понимаю неожиданно – Дрэйк уступает Нордану, не всегда, не во всём, не везде, но делает осознанный шаг в сторону там, где должно быть Нордану, где он, по мнению Дрэйка, справится лучше. Дрэйк остаётся старшим, ответственным за меня, за наших детей, от кого бы из двоих моих мужчин они ни были бы зачаты. Он решает, планирует, сглаживает и предупреждает вероятные конфликты, как, наверное, делал прежде в братстве. Действия Дрэйка порой не видны на первый взгляд, по крайней мере, на неискушённый мой, незаметны, неявны, но он всегда рядом, зримо и незримо, заботится обо мне и обо всей нашей странной немного семье.

Не знаю, что было бы со мной без Нордана, без Дрэйка, без них обоих. Исчезла бы я на конвейере работорговли сошкой мелкой, никому не нужной, одна из сотен безымянных рабынь, что появлялись и растворялись бесследно в недрах империи? Что значила бы тогда моя жизнь? Ничего.

В салоне автомобиля, просторном, с двумя мягкими кожаными сиденьями друг против друга, я сажусь между мужчинами, держа за руку Дрэйка и уронив голову на плечо Нордана. Лиссет устраивается напротив и всю дорогу поглядывает лукаво, но, кажется, впервые в жизни я не смущаюсь, не теряюсь. Знаю, подруга с удовольствием обсудила бы предстоящую охоту, но мы обе понимаем, что это не та тема, которую можно поднимать в присутствии мужчин.

За прошедшие несколько дней императорский дворец не изменился. Дрэйк пояснил, что сожжённый им корпус находится с другой стороны и потому облепленная строительными лесами часть не видна с центрального подъезда. Людей на площади перед дворцом больше, чем в прошлый раз – и зевак, и фотографов разных изданий, и охраны. Нордан, нахмурившись недовольно, напомнил, чтобы я и Лиссет не забывали о присутствии фотокорреспондентов на балу и по возможности не попадали в кадр – члены братства избегали фотографироваться, даже случайно. Досмотр при въезде на территорию дворца строже и, как предсказывала Лиссет, на входе проверяли приглашения. Я под руку с Норданом, Дрэйк и Лиссет на два шага позади, уверенные, надёжные.

Нордан холоден. Холоден взгляд его, насмешливый, высокомерный, полуулыбка с каплей презрения, пренебрежения, рука под моими пальцами, и даже слои ткани рубашки и фрака не способны скрыть исходящего от тела мороза. И в запахе едкая горечь талого снега.

Мы переступаем порог зала, на сей раз украшенного цветочными гирляндами, наполненного негромкой музыкой, и распорядитель при входе вежливо просит нас проследовать к Её императорскому величеству и Её императорскому высочеству. Сегодня распорядок иной, сегодня сначала должно засвидетельствовать своё почтение монархам и уж затем искать столы с закуской и халявной выпивкой. Идём через зал к трону – как и несколькими днями ранее, занято лишь два кресла с высокими спинками, центральное же пустует, – и я замечаю, как люди опасливо расступаются перед нами, словно мы правители или почётные гости, как собравшиеся смотрят на нас, как растерянность и недоверие во взглядах многих сменяются удивлением и настороженностью.

Узнали.

Не меня, не Лиссет с Дрэйком, но Нордана, исчезнувшего почти три года назад. Многим ли ведомо, что стало с членом ордена на самом деле?

– Чтоб я сдох! – Эрин Игнаси бесстрашно заступил нам дорогу, вынуждая остановиться на полпути. – Да это же потерянный собрат Нордан собственной персоной!

– Господин Игнаси, я полагаю? – уточнил Нордан с любезностью ледяной, граничащей с угрозой.

– Он самый, – оборотень не смутился, не испугался, не пошёл на попятный.

– Норди? – прозвенел за спиной Эрина тихий девичий голосок, и обладательница его вышла вперёд.

И я узнала её.

Глава 10

В первое мгновение я не понимаю, откуда мне знаком голос этот. Будто вспышка – знаю.

Секунда растерянности, и я вспоминаю.

Наш с Норданом сон. Бал-маскарад, где Беван встретил Веледу. Девушка в откровенном жёлтом наряде, разве что не висящая на руке сопровождавшего её Нордана.

Имя само воскресает в памяти.

Регина.

Стройная, невысокая, изящная. Длинные тёмно-каштановые волосы. Загорелая кожа, красивое лицо без намёка на экзотические для империи черты, зелёные глаза под длинными чёрными ресницами. Телесного оттенка платье облегает словно перчатка, сплошь расшитое серебряными пайетками-чешуйками. При каждом движении они искрятся, переливаются, ловят и преломляют свет люстр, и впрямь похожие на покров змеи. Наряд обнажает руки и плечи хозяйки, подчёркивает все изгибы, все формы, куда более женственные, привлекательные, нежели мои. И я против воли начинаю нас сравнивать. Не хочу, но не могу устоять перед соблазном раскритиковать собственную фигуру, отметить её недостатки, пусть и мысленно. Понимаю вдруг жалобы Лиссет – я тоже слишком высокая, на каблуках я одного роста с Норданом, дылда и каланча, а Регина так очаровательно хрупка, беззащитна в своей миниатюрности…

– Норди? – ресницы взлетают и опадают подхваченной ветром листвой. На меня Регина не смотрит, лишь на Нордана, а я, в свою очередь, не могу отвести от неё взгляда.

Семьдесят девять лет прошло. И хотя тогда лицо девушки скрывала полумаска, хотя я не рассматривала её как следует, очевидно, что время не коснулось Регины, не обдало дыханием возраста. Она выглядела не старше меня и, значит, вряд ли была человеком.

Нордан не холоден, но подобен ледяной скульптуре, застывший, закрытый, напряжённый. Вокруг нас образовалось кольцо свободного пространства, люди волной отхлынули от нас, от незримой стены холодного воздуха. Я ждала ответа Нордана, его реакции, ждала неизвестно чего, не зная уже, то ли я настолько заворожена красотой Регины, что не в силах отвернуться от неё, то ли страшусь посмотреть на мужчину рядом и увидеть то, что мне не понравится. Слишком велика разница между абстрактными, безымянными женщинами из прошлого моих мужчин и бывшей возлюбленной, стоящей прямо перед нами призраком, внезапно обретшим плоть.

– Норди, разве ты… не помнишь меня? – голос едва слышен, в зелени глаз мольба, надежда, растерянность.

По-прежнему играла музыка, прибывали гости, лились беседы на другой половине зала, но вместе с ощутимым физически холодом вокруг нас копилась тишина, настороженная, тревожная.

– Шерре… ширре… – Дрэйк выступил вдруг вперёд, встал рядом со мной, не отпуская Лиссет. Коснулся ободряюще моей безвольно вытянутой вдоль тела руки, погладил заледеневшие, едва ощущающие что-либо пальцы.

– Шэссе, – поправила Регина, полоснув Дрэйка взглядом быстрым, недовольным.

– Шоссе? – переспросила Лиссет невинно.

– Шэссе, – повторила Регина, даже не пытаясь скрыть своего раздражения. Оно исказило тонкие черты совершенного личика, разбивая магнетическое, волшебное почти очарование.

Неожиданно я заметила смешинки в глазах Эрина, скользнувшую по губам одобрительную полуулыбку. Заметила, как Лиссет нахмурилась мгновенно, избегая смотреть на оборотня.

– Прошу прощения, шэссе Регина, запамятовал, – продолжил Дрэйк спокойно. – Вы должны меня извинить – годы берут своё. Особенно когда полагаешь, что больше не увидишь того или иного человека. Или нечеловека.

– Не стоит зарекаться, лорд Дрэйк, – парировала девушка. – Никому не дано знать наверняка, когда и при каких обстоятельствах могут вновь переплестись тропинки жизни.

– Учитывая обстоятельства нашей последней встречи, я всё же полагал, что более вас не увижу.

– Как жаль вас разочаровывать.

– Я ни в коем случае не разочарован. Благоразумие не отличало вас и прежде.

Нордан молчал, и я тоже не находила ни слов, ни сил, чтобы принять участие в беседе. В горле резко пересохло, язык не слушался, даже открой я рот, не смогла бы выдавить ни звука. Я ненавидела себя за молчание, за улыбку, застывшую на моих губах – и в зеркало смотреть не надо – оскалом нелепым, вымученным, за растерянность, наполнявшую меня и отражавшуюся в глазах. Ненавидела себя за боль в сердце, за сомнения. Не понимала, почему молчит Нордан, но боялась того, что он может сказать, если заговорит.

Позади Эрина и Регины, немного поодаль, стояли Пейтон и темноволосая, одетая в строгое чёрное платье женщина в летах. Перехватив мой взгляд, Пейтон отвернулся поспешно, виновато будто.

Выходит, это Регина? Та, о которой Пейтон предупреждал на прошлом балу, та, кому нельзя знать о наших с Норданом отношениях, иначе не миновать беды?

– Ещё раз прошу прощения, но нас ожидает Её императорское величество и Её императорское высочество, – добавил Дрэйк, кивнул Регине и первым возобновил прерванное движение.

Эрин отступил, провожая внимательным взглядом Лиссет. Нордан последовал за собратом, и я с трудом заставила себя сделать шаг одеревеневшими ногами, осознавая ясно, что Регина даже не посмотрела на меня, словно я для неё пустое место, словно кто бы ни держался за руку Нордана, для неё эта девушка не значила ровным счётом ничего.

– Норди, ты даже не поздороваешься со мной? – прошептала Регина, когда мы проходили мимо неё.

– Добрый вечер, Регина, – наверное, если бы я шла впереди, вместе с Дрэйком, то не расслышала бы ни слова – настолько тихо прозвучал голос Нордана.

– И всё?

– Всё.

Краем глаза я отметила, как Нордан отдёрнул свободную руку, и поняла, что Регина попыталась прикоснуться к нему. Мы поравнялись с Дрэйком и Лиссет. Пейтон и пожилая дама скрылись среди гостей, не желая оставаться на нашем пути.

– Мог бы и предупредить, – процедил Нордан зло.

– Для меня это точно такой же сюрприз, как и для тебя, – ответил Дрэйк спокойно. – Ещё несколько дней назад её при дворе не было.

– А теперь она здесь – к чему бы это? – язвительные нотки осколками стекла.

– Дайте угадаю, – вмешалась Лиссет. – Это и есть загадочная «она», о которой предупреждал господин Лэнгхэм. Пахнет она странно, я так навскидку не определила видовую принадлежность.

– Вряд ли ты встречала ей подобных раньше. Регина – ламия, – пояснил Дрэйк.

Полуженщина, полузмея. Прекрасная ядовитая искусительница, способная, если верить когда-то прочитанным в храме книгам, приворожить любого мужчину одним лишь взглядом.

– Да-да, их же очень мало, буквально несколько десятков по всему миру, и я где-то читала, что готовая к оплодотворению яйцеклетка у ламий созревает всего раз в сто лет. Правда, они и живут по три-четыре века. А что означает это дурацкое слово «шэссе»?

– Обращение к представительницам высшей касты ламий – королевским кобрам. Сродни «Ваше высочество».

– Придворный серпентарий превращается в таковой в прямом смысле слова, – заметила лисица и бросила косой взгляд на нас с Норданом. – Спрашиваю не из праздного любопытства, но чтобы иметь представление о настоящем положении вещей – это была необременительная интрижка или серьёзно?

– Полагаю, это зависит от точки зрения каждого участника, – произнёс Дрэйк.

– И кошак, имеющий счёты к братству, и бывшая подружка члена всё того же братства явно хорошо знакомы. Плюс сосед, скорее всего, следивший за вами ещё три года назад. Совпадение?

– Едва ли.

Мы с Норданом молчим. Смотрим прямо перед собой. Каждый из нас закован в доспехи показного равнодушия, холодные, тяжёлые. Не знаю, что сказать, не понимаю, почему меня так задевает молчание Нордана, почему я боюсь возможных слов его. Как бы там ни было, я его пара, любимая женщина, мать его дочери. Нас держит вместе не только привязка, но и, прежде всего, наши обоюдные чувства друг к другу, любовь, нежность, страсть. Желание заботиться, защищать, дарить радость. Наша Звёздочка. Так почему я не могу избавиться от страха, растерянности, ревности, что разъедает изнутри?

Впереди трон под алым бархатом. Две чёрные фигуры – Катаринна и Рейнхарт, стоящий подле императрицы. Фрейлины и гвардейцы в парадных мундирах чуть в стороне. Среди дам Катаринны я замечаю Веледу с улыбкой ещё более застывшей, вымученной, нежели у меня. Мятущийся, встревоженный взгляд её возвращает вдруг в прошлое, напоминает о юной наследнице, что смотрела когда-то на подданных, кланяющихся своим монархам, искала и не находила того, кто был дорог тогда её сердцу. Как и Валерия три года назад, Веледа всматривается в каждого гостя, подходящего к трону, и отводит торопливо взгляд, убедившись, что это не тот, кого она ждёт, кого ищет глазами. Веледа видит нас, осматривает быстро. Присутствие Нордана, кажется, даже не удивляет девушку. Вопрос в глазах, и, получив немой ответ, Веледа отворачивается, прячет разочарование и страх под опущенными ресницами, за нарочито непринуждённой беседой со стоящей рядом фрейлиной.

Красная фигура. Её императорское высочество. На первый взгляд Валерия не изменилась. Похожее алое платье с открытыми плечами, впрочем, на девушке двадцати лет броский наряд смотрится уже уместнее, нежели на семнадцатилетней. Загорелое лицо с по-детски пухлыми щёчками, каштановые волосы, убранные в причёску. Но в зелёных глазах больше не отражается юная взволнованная девушка, в тревоге и страхе ждущая своего возлюбленного, опасающаяся гнева родителей, случись им узнать о порочащей связи, недостойной леди её положения. Напротив, Валерия спокойна, собрана, кивает, приветствуя гостей, улыбается лёгкой доброжелательной улыбкой. Девушка мила, очаровательна, элегантна, истинная роза Эллорийской империи, дитя своих родителей, скрывающая за маской утончённой прелестной принцессы настоящие чувства. И я отмечаю, с каким почтением склоняются пред наследницей придворные, как улыбаются в ответ чуть искреннее обычного, бросают украдкой полные надежды взоры.

Подле Валерии, как и прежде, никого, лежащий на ступеньках тронного возвышения верный Пушок заменяет хозяйке и фрейлин, и охрану. Пёс поднимает обе головы, принюхивается, правая оглядывается вопросительно на Валерию.

Перед троном Дрэйк и Лиссет выходят вперёд, заслоняя нас с Норданом от цепких взглядов людей, собравшихся возле императорской семьи. Я отпускаю руку Нордана, готовясь присесть в реверансе, но мужчина перехватывает её за запястье, привлекает меня ближе к себе.

– Позже поговорим, – произнёс едва слышно.

– Ты не обязан мне ничего объяснять, – прошептала я.

Что бы ни случилось, я должна вести себя сдержанно, с достоинством. Не устраивать скандалов на публике, не демонстрировать ревность всем и каждому, не требовать от мужчины оправданий за его прошлое. Я сама должна справиться с собственными глупыми мыслями.

– Это не тот случай, когда разумно оставаться в блаженном неведении.

Я видела его прежних женщин раньше, я знакома с двумя из них. Мимолётная интрижка с суккубой Дамаллой, подругой Лиссет. Хейзел, пытавшаяся соблазнить Нордана на спор. И я не ревновала к ним, не считала нужным предъявлять какие-либо претензии или требовать не приближаться к Нордану. Да они и сами явно не строили воздушных замков, не питали иллюзий относительно возможного совместного будущего с членом братства.

Но взгляд Регины был иным. Столько отчаянной мольбы, искренней надежды, тайной радости от встречи, непонимания причин холодности.

– Это было… серьёзно? – почему я спрашиваю? Хочу ли знать, было ли Нордану хорошо с ламией, испытывал ли он к ней что-то ещё, кроме плотского интереса?

Дрэйк назвал нас герольду и тот вернулся на своё место.

– Как верно заметил Дрэйк, у каждого участника той истории своя точка зрения и они могут несколько различаться, – уклончивый, дипломатический ответ.

Действительно, почему я спросила? Почему он ответил?

Ответил так, а не иначе?

Наверное, было бы проще принять простое «да», чем расплывчатую эту фразу, призванную прикрыть правду, смягчить ещё неведомые мне обстоятельства.

Герольд объявил наши имена, всех четверых. Мы с Норданом поравнялись вновь с Лиссет и Дрэйком. Я присела в глубоком реверансе, отметив краем глаза, что Нордан верен себе – его поклон вызывающе небрежен, насмешлив. Ещё немного, и мужчина мог бы ограничиться снисходительным кивком, словно он правитель этой страны и хозяин этого дворца.

Голоса вокруг стихли, даже музыка стала звучать словно издалека, взгляды же, удивлённые, недоверчивые, настороженные, уплотнились, сосредоточившись лишь на нас. По знаку императрицы мы выпрямились, и я посмотрела наконец в глаза Рейнхарту. На прошлом балу я видела старшего собрата и женщин императорской семьи только издалека и теперь, оказавшись лицом к лицу с теми, кто три года назад пытался избавиться от меня, я с трудом сдержала зябкую дрожь. Но Рейнхарт, подобно Регине, едва удостоил меня взглядом. Всё его внимание отдано бывшим ученикам, младшим собратьям, в которых он вкладывал время, силы и знания, которых лепил сообразно своим желаниям. И я вдруг лишь сейчас поняла, что голубые глаза старшего не меняли ни цвета, ни оттенка, не несли в себе отпечаток стихии. Холодные сапфиры, жёсткие, бездушные камни, ярко сверкавшие на испещрённом морщинами обветренном лице.

– Нордан, какой сюрприз! – воскликнула Катаринна нарочито радостно. Фальшь в голосе её, натянутая улыбка, хлёсткий взгляд сочились ядом презрения, скрываемой тщательно ярости. Несомненно, императрице известно о происходящем в рядах ордена, об истинных причинах поджога дворцового корпуса, о Нордане, ещё недавно считавшемся только телом, запертом в ящике, заключённом в ледяной комнате. – Не припоминаю, правда, твоего имени в списке гостей…

– Что поделать, Ваше императорское величество, время никого из нас не щадит, – парировал Нордан и с любезностью неожиданной, почтительной улыбнулся Валерии. – А Ваше императорское высочество, как погляжу, с каждым годом расцветает всё больше и ярче, хорошеет день ото дня. Вашему императорскому величеству не кажется, что обворожительная Валерия похожа на свою двоюродную бабушку в молодости, великую императрицу Анну?

– Благодарю за комплимент, – наследница чуть склонила голову. – В ваших устах он особенно ценен.

Тень в зелёных глазах Катаринны мимолётна, едва уловима, но я вижу, как отражается она в недовольно поджатых губах, в пересекшей лоб хмурой линии. Словно Нордан сделал комплимент не её дочери, а посторонней девушке, сопернице, чья юная прелесть и свежесть лишь подчёркивает, усугубляет признаки собственного неумолимого старения, отвлекает всеобщее внимание и восхищение от главной признанной королевы двора и страны.

– Вам ли сетовать на время? Разве оно властно над вами, бессмертными членами братства Двенадцати? – насмешка в невинном, казалось бы, вопросе.

– Время, Ваше императорское величество, такой же господин над нами, как и над всеми.

– И всякий, кто не глуп и видит дальше собственной вытянутой руки, понимает, что прежние времена давно прошли и их не вернуть, – Дрэйк говорил, глядя на Катаринну, но реплики его адресованы Рейнхарту. – Разумнее принять новое неизбежное будущее, чем сражаться за то, что уже недееспособно и доживает свой век.

Однако лицо старшего осталось бесстрастным, неподвижным. Не проронив ни слова, Рейнхарт коснулся руки императрицы, покоящейся на подлокотнике кресла, и Катаринна кивнула небрежно, отпуская нас. Правая голова пса вновь оглянулась на хозяйку, пока левая, вывалив язык, наблюдала за мной. Валерия наклонилась вперёд, почесала правую голову за ухом, бросив быстрый взгляд на Дрэйка. Мы медленно отступили на несколько шагов назад и лишь затем развернулись и пошли прочь от трона, от вкрадчивых шепотков за нашими спинами.

– Дрэйк, тебе не кажется, что последняя фраза прозвучала… несколько двусмысленно? – уточнила Лиссет.

– Кому надо, те поймут верно, мнение остальных меня мало волнует, – ответил Дрэйк. – На этом условная официальная часть нашего мероприятия окончена. Если желаешь, можно отправиться по своим делам.

– О да, ещё как желаю, – подхватила лисица. – В вашем обществе не покидает мерзкое ощущение мишени на собственной спине.

– Мы на поле боя, а у тебя свои дела? – вмешался Нордан.

– Не драматизируй и не ворчи, как старый занудный дед. Увидимся позже, Шель, – Лиссет махнула мне рукой и отошла, через минуту затерявшись среди гостей.

Без уравновешивавшей нашу группу подруги я осталась одна между двумя мужчинами. Пожалуй, я предпочла бы сейчас смутиться, растеряться, чем ощущать напряжение настороженное, выжидающее, сковавшее моё тело и разум. Рейнхарт ничего не сказал, но молчание его только резче обозначало нежелание обсуждать внутренние дела ордена публично. Внешне всё должно быть ровно, в рамках приличий, лишь пара замаскированных притворной любезностью шпилек, дозволенных этикетом. Однако я не могла не опасаться возможного разговора со старшим наедине, не могла не бояться очередной отравленной иглы в его рукаве.

– Замечательно, – заметил Нордан неодобрительно. – Как только представилась возможность, Лиса сразу же сбежала на б… вспомнила о весне.

– Лиссет имеет право на личную жизнь, – возразил Дрэйк. – После всего, что она для нас сделала, Лиссет может позволить себе передохнуть.

– Где Беван? – спросила я.

– Скоро будет.

Едва мы оказались на достаточном расстоянии от трона, Катаринны и Рейнхарта, как к нам начали подходить люди – да и нелюди, наверное, тоже, – незнакомые мне мужчины и женщины. Здоровались, расспрашивали Дрэйка о происходящем, Нордана – о его отсутствии. Поглядывали осторожно на меня, но сегодня иначе, чем в прошлый раз. На предыдущем балу общество Бевана превратило нас с Лиссет в спутниц предателя, воскресшего нежданно-негаданно из мёртвых, нас сторонились, будто мы двуглавые собаки или неупокоённые духи, что, по преданиям, сопровождали бога смерти. Сегодня же меня приветствовали, порой даже кланялись, обращались почтительно, не рассматривали в упор, словно диковинку. Я улыбалась, кивала, когда Дрэйк представлял мне подошедших, благодарила за сдержанные, особенно от мужчин, комплименты. Иногда то Дрэйк, то Нордан касались моего локтя или клали руку мне на талию, точно стремясь обозначить мой статус для тех, кто не видел и не разбирался в привязках. Время от времени я осматривала видимую мне часть зала, ища Лиссет, и замечала, что Нордан тоже оглядывался, быстро, цепко, но едва ли его интересовало благополучие лисицы.

Искал Регину?

И если да, то зачем?

Она – прошлое, давным-давно минувшее, которому не место в настоящем. Я должна думать не о ней, но о Рейнхарте, о его переговорах с Дрэйком и результатах, о Валерии, чьей поддержкой мне необходимо заручиться ещё раз.

О Звёздочке, которую я, возможно, совсем скоро увижу.

Мои близкие и наше будущее должны иметь значение, а не прошлое Нордана, тёмное, неведомое.

* * *

Наконец поток прибывающих иссяк, музыка стихла, и объявили танцы. Гости привычно расступились, освобождая центральную часть зала. На минуту-другую наступила гулкая тишина, и вдруг её разорвал резкий хлопок дверей. Под удивлённые, недоумевающие перешёптывания собравшихся в зал ворвались несколько человек в костюмах домино и чёрных полумасках на лицах, рассыпались горохом по помещению, выбирая из гостей, сбившихся кольцом вдоль стен, растерянных дам и увлекая их на середину, под сияние хрустальных люстр. Один из визитёров приблизился к трону, под угрожающим взором алых глаз Пушка миновал ступеньки, бесстрашно схватил Валерию за руку и потянул за собой. Шепнув что-то псу – я видела, как шевельнулись губы девушки, – наследница со смешком последовала за незнакомцем. Я повернулась было к Дрэйку, дабы спросить, что означает это представление – вряд ли происходящее не спланировано заранее и не согласовано с императрицей и её дочерью, – но другое домино остановилось перед нами, взяло меня за запястье и повело на середину зала. Ни Дрэйк, ни Нордан не попытались предотвратить «похищение», даже не возразили. Я ахнула возмущённо, подхватила край платья, стараясь не споткнуться. На середине зала нежданный мой спутник повернулся ко мне лицом, обнял, положив ладонь выше талии. В карих глазах в прорезях маски рассыпались золотыми искрами смешинки.

– Беван?

– А кому, ты думала, твои суровые стражи доверили бы свой хрупкий цветочек? – Беван улыбнулся широко, привлёк меня к себе, но не вплотную, соблюдая приличия. – Только мне, и то я выслушал от Норда длинный список того, что мне ни в коем случае нельзя допускать в отношении тебя, если я, конечно, не хочу добраться до Веледы калекой и евнухом.

– Так и сказал? – неожиданно стало неловко. Неужели обязательно всякий раз угрожать Бевану жестокой расправой, пусть и лишь на словах?

– Не обращай внимания. Норд есть Норд и от некоторых своих замашек он вряд ли когда-нибудь откажется.

Зазвучала новая музыкальная композиция, все домино как один повели своих дам в туре вальса.

– Кто они? – спросила я, рассматривая поверх плеча Бевана кружащиеся пары. Их около дюжины, и больше никто из гостей не торопился присоединиться к первому танцу.

– Свита принца Антонио.

Валерия – алый язычок пламени в руках партнёра. Румянец на щеках, смущённая улыбка на губах и уверенная в себе наследница империи отступает, оставляя юную девушку, робкую, теряющуюся немного в обществе галантного молодого кавалера.

– О, так это Его высочество?

– Да. Я уже слышал, что принц хоть и второй сын, но парень не промах и собой недурён. Если малышка Лера не станет слишком сильно выкобениваться… прости, упираться, то, полагаю, дело у них спорится быстро.

– Как ты оказался среди людей Его высочества?

– Ловкость рук, – улыбка сменилась самодовольной усмешкой.

– Ты кого-то убил и занял его место? – предположила я шутливо.

– Что за кровожадные мысли в такой прелестной головке? Не иначе как дурное влияние Норда сказывается, – Беван подмигнул мне заговорщицки и посерьёзнел: – Вы видели Веледу?

– Да, среди фрейлин Катаринны. Удивлена, что Рейнхарт разрешил ей посетить бал.

– Ему сейчас нужны все имеющиеся в его распоряжении козыри, любой, кто сможет в случае необходимости обеспечить поддержку. Собственно, так я и уговорил Норда согласиться с моим планом – объяснил, что, забрав Веледу, мы лишим Рейнхарта его тайного оружия, – Беван помолчал немного, плавно ведя меня под мелодию торжественную, величественную. Валерия и принц в самом центре, два солнца бала, а вокруг яркие пары планетами по орбите. – На том маскараде, где я встретил Веледу, произошёл… небольшой инцидент. Тогдашняя подружка Норда кое-что украла у Веледы, Веледа хватилась пропажи, и мы с ней попытались вернуть эту вещь. Норд вмешался, дело перешло в… хм-м, маленькую потасовку… ты только не волнуйся, никто не пострадал, разве что эго Норда, да подружка его по носу получила… так ей, су… стерве, и надо. В общем, Веледа остановила Норда лёгким движением руки. Конечно, Норд не полную силу использовал, но всё равно впечатляло. Так что понятно, почему Рейнхарт прятал Веледу и почему использует сейчас, когда вокруг становится всё меньше и меньше тех, на кого он мог бы положиться.

– Регина здесь, – прошептала я.

«Впрочем, был на этом балу один весьма забавный момент, эхо кое о чём мне напомнило…»

Фраза сама всплывает в памяти, не надо прикладывать усилий, чтобы воскресить её слово в слово. Полагаю, именно об этом инциденте Нордану напомнило эхо силы Веледы, проникшее даже сквозь паутину сна.

– Эта… змея? – во взгляде Бевана изумление, неприятное, колючее, словно сухие песчинки. – Какого Дирга она здесь делает?!

– Не знаю, – покачала я головой. – Но она с Эрином и Пейтоном.

– Так сосед на неё намекал?

– Похоже. Она… – я не хочу ничего знать, не хочу! – Они с Нордом были… очень близки?

Не хочу.

Но снова и снова тянусь к этим зудящим непрестанно ранам, расчёсываю, тревожу прошлое.

– Они были сумасшедшей парочкой, отвечающей самым безумным прихотям друг друга, – ответил Беван неодобрительно. – Развлечения времён нашего тайного сообщества их проделкам и в подмётки не годились. Они бурно ссорились, бурно мирились, могли с лёгкостью убить кого-то лишь потому, что им не понравилась какая-нибудь мелочь или просто захотелось. Да Регина ему даже девушек несколько раз водила – ей, видишь ли, так больше нравилось. Сначала понаблюдать, затем присоединиться, а потом труп бедняжки на помойку.

– И… и братство не возражало? – такого услышать я не ожидала.

– В некоторых местах ламиям поклоняются как земному воплощению богини-змеи. Как у всякой уважающей себя богини, у неё есть храмы, в основном, в глуши на отшибе, славные своими оргиями, и служители, готовые в любой момент отдать жизнь своей госпоже. У этих дирговых фанатиков смерть от яда ламии или её когтей-клыков даже считается почётной, дескать, после они всенепременно вознесутся прямиком к богине. Всё, что происходит за стенами этих храмов, не касается ордена, пока не затрагивает его интересов, да и остальным, в общем-то, плевать, кто чем у себя балуется. И в конечном итоге Норд и Регина разбежались раньше, чем старшие успели сделать внушение ему или избавиться от неё. Надолго эту парочку не хватило.

Хочу спросить почему, но прикусываю язык.

Музыка заканчивается, и вальс тает вместе с последними аккордами. Пары останавливаются, в наступившей тишине громко объявляют Его высочество принца Антонио, и партнёр Валерии снимает маску. Он действительно недурён – привлекательный молодой человек с тёмно-каштановыми волосами, серыми глазами и трепетной улыбкой на полных губах, что отзывается новым румянцем на щеках наследницы. Несколько спутников принца следуют примеру господина, раскланиваются перед дамами, однако другие остаются в масках и рассеиваются среди гостей. Я ощущаю аромат сандала и лета, и в следующее мгновение Беван отступает от меня, уходит бесшумно. Дрэйк обнимает меня за талию, прижимает к себе, несмотря на людей вокруг, несмотря на чужие взгляды. Впрочем, на нас едва обращают внимание, занятые лицезрением Валерии и принца, наблюдают жадно за только-только познакомившимися молодыми людьми, ловят каждый жест будущих правителей, приветствующих друг друга в соответствии с требованиями этикета. Вижу, как Рейнхарт, склонившись к Катаринне, шепчет что-то императрице на ухо, как поднявший головы Пушок следит настороженно за хозяйкой. Откидываю голову на плечо Дрэйка, мне так нужно сейчас тепло его объятий, его уверенность, спокойствие, надёжность.

– Где Норд?

– Оставил за мной почётное право танцевать с тобой, – усмешка в голосе. Дрэйк развернул меня лицом к себе, коснулся моих губ своими. Поцелуй лёгкий, воздушный, и я улыбнулась невольно.

– С тобой что-то не так.

– Разве?

– Ты стал целовать меня в общественных местах.

– Я не могу поцеловать мать моего ребёнка? – Дрэйк улыбнулся в ответ, и мне захотелось вдруг, чтобы все посторонние люди исчезли из этого зала, чтобы можно было не опасаться чужого внимания, не думать о чужом мнении.

– Можешь.

Перешёптывания, ветерком проносящиеся по залу, затихли под звуками новой композиции. Обернувшись, я заметила, как Валерия, бросив быстрый лукавый взгляд в сторону трона, приподнялась на цыпочки и что-то прошептала на ухо Антонио. Принц тоже посмотрел пристально, оценивающе на императрицу и склонившегося к ней Рейнхарта, улыбнулся понимающе в ответ на слова девушки. На середину зала начали выходить другие пары, кто-то из спутников Антонио остался с выбранной партнёршей, кто-то поспешил отвести даму обратно.

– Позволишь? – Дрэйк чуть отстранился от меня, взял за руку.

– Мог бы и не спрашивать, – я отвернулась от молодых людей, решивших продолжить танцевать, растянуть возможность побеседовать наедине, без ушей, следящих чутко за каждой фразой, за каждой интонацией наследников. – Мне кажется, они друг другу понравились.

– Тем лучше для них, – Дрэйк повёл меня по кругу. Эта мелодия нежнее, мягче предыдущей, словно созданная не для церемонного открывающего вальса, но для свободного танца с любимым. – Валерии сейчас важно заручиться поддержкой сильного и надёжного союзника, с которым Катаринне волей-неволей придётся считаться, и альянс с Альсианой может обеспечить наследнице и то, и другое. По законам империи Валерия уже совершеннолетняя и от вступления на престол как правящего монарха её отделяет лишь жизнь Октавиана.

– Поэтому он так торопился выдать дочь замуж? – я нахмурилась. – Но ведь тогда Катаринна лишится титула, регалий и власти императрицы.

– Да. Большее, на что она могла бы рассчитывать в случае преждевременной смерти супруга – титул регента при наследнице, до достижения той совершеннолетия. И, разумеется, можно на годы вперёд сохранить за собой положение негласного доверенного советника следующей императрицы.

– Но Валерии не нужна мать в качестве советника, тайного или явного, как не нужен и Рейнхарт, а будущему супругу её тем более.

– Правильно. Если будет подписан брачный договор и свадьба состоится, то Антонио станет принцем-консортом при жене-императрице. Фактически он получит серьёзный куш в виде империи, но положение его всегда будет ниже, чем у Валерии, а слово иметь меньший вес. Полагаю, будучи вторым сыном, он готов чем-то поступиться ради будущих возможностей, однако едва ли он стремится стать в империи очередной марионеткой в руках тёщи и братства.

Иногда я замечаю среди пар вокруг нас Валерию и Антонио и не могу не думать о бремени, ложащемся на хрупкие плечи девушки моложе меня годами. Не представляю, каково однажды встать во главе большой страны, истерзанной самой собой же, быть коронованным монархом, править великим множеством людей, её населяющих, принять огромную эту ответственность. Знать, что от твоих решений зависит не несколько близких тебе людей, но целая империя. Страна, рождённая из пепла и на костях поверженных, покорённых народов, сгорающая в разожжённом ею же огне.

Понимаю, почему все эти годы Катаринна тянула с замужеством дочери, почему выбирала жениха столь тщательно, придирчиво. Балансировала, пытаясь удержать своё положение императрицы, не торопясь расставаться с властью, полученной от подточенного болезнью супруга. Что не позволило ей избавиться от мужа – чувства, его важность для ордена, осознание, что Октавиан и так умирает, или неоспоримый факт, что преждевременная смерть императора ничего уже не решит в её пользу? Валерии исполнилось восемнадцать ещё в тот памятный год, рассчитывать на регентство бессмысленно. Тайный советник? Но Катаринна никогда не была близка с дочерью, а нынче и сама наследница не примет советов матери, всегда бывшей в её жизни далёким полумифическим существом. И хватается императрица за единственную возможность оставаться пока на троне, вероятно, даже бережёт Октавиана, понимая, что только теплящаяся в его теле жизнь сохраняет её положение правящего монарха.

– Альсиана поддерживает какие-либо связи с братством? – спросила я.

– Уже нет. Она расторгла все сделки и договоры с орденом ещё полтора века назад, – Дрэйк помолчал. Вопреки нормам приличий его ладонь на моей талии и расстояние между нами меньше, нежели дозволено этикетом. – Куда бы ты хотела поехать?

– Прости? – я не сразу сообразила, что он имеет в виду, сбитая с толку слишком резкой, неожиданной сменой темы.

– Ты прости, я выразился не совсем точно. Где бы ты хотела жить?

– Жить?

– К сожалению, Феоссия ещё несколько лет будет восстанавливаться после войны, а последствия её полностью рассеются и того позже, – по обыкновению, Дрэйк говорил спокойно, каплю задумчиво, пока я смотрела в растерянности на его сосредоточенное, невозмутимое лицо. – Едва ли кто-то из нас захочет оставаться в империи, в Афаллии в связи с недавними событиями нам как членам братства, не суть важно действующим или бывшим, вряд ли будут рады…

Вспоминаются слова Нордана о том, что нам нужен большой дом. Просторная детская для маленьких принцесс. Сердце охватывает вдруг радость, тепло при мысли о детях. О наших детях.

– Ты имеешь в виду, где мы будем жить потом? – догадалась я. – Но не рано ли думать об этом? Мы ведь даже не знаем, что выйдет из революционных идей Бевана.

– Айшель, не стану говорить за всех, но я предпочитаю иметь в запасе время на размышление, планирование и просчитывание вариантов. И мне бы хотелось узнать твоё мнение и твои предпочтения, прежде чем мы примем окончательное решение.

– Чтобы я потом не жаловалась, что вы совсем со мной не советуетесь и ни о чём меня не спрашиваете?

– И это тоже, – подтвердил Дрэйк с напускной серьёзностью. – К тому же я против путешествий женщины на последних месяцах беременности.

– Я подумаю, – пообещала я.

Ещё три танца. Время, что течёт немного иначе, пока играет музыка, пока кружат по залу пары, скрывая нас от чужих взоров. Я позволяю себе отвлечься, забыть о Рейнхарте и братстве, о Регине и прошлом Нордана. Отдаюсь танцу, наполняющим воздух мелодиям и рукам Дрэйка, тёплым, надёжным, улыбаюсь мужчине предо мной, тону в его объятиях, в ответной его улыбке.

Лишь где-то глубоко внутри копится беспокойство, ожидание чего-то плохого, бьющего наотмашь.

Наконец Дрэйк напоминает, что мне нельзя переутомляться, и уводит из круга танцующих. Я оглядываюсь в поисках Нордана, но не нахожу ни его, ни Регину. Конечно же, они могут быть и на другой стороне зала и необязательно вместе… Антонио и Валерия начинают следующий танец, словно намереваясь не покидать центральную часть до самого окончания бала, хотя это и противоречит откровенно всем известным правилам и строгому регламенту официального мероприятия. Катаринна по-прежнему на троне, неподвижная чёрная статуя, однако теперь рядом с ней кто-то из фрейлин, да Пушок терпеливо ждёт хозяйку.

– Шель, Дрэйк, – к нам подошла Лиссет в сопровождении молодого человека. – Позвольте представить господина Юлиана Оррика. Юлиан, это Дрэйк и моя близкая подруга леди Айшель Ориони.

– Миледи, – спутник лисицы церемонно поклонился мне и коротко кивнул Дрэйку. – Наслышан.

– Не сомневаюсь, – ответил Дрэйк, скользнув по мужчине взглядом быстрым, оценивающим.

– Шель, можно тебя?

– Да, конечно, – я отпустила руку Дрэйка и вместе с Лиссет отошла на несколько шагов в сторону. Если господин Оррик действительно человек, услышать нас он не должен, но голос я всё же понизила. – Это и есть твоя добыча?

– Ага. Правда, он милашка? Мы познакомились возле столов с закуской, немного поболтали, и он предложил поехать на закрытую вечеринку для своих, то есть для нашего брата. Я согласилась: и тебе спокойнее, и мне не надо каждую минуту ждать, не отчудят ли что наши мальчики или не объявится ли на горизонте некий наглый кошак.

Я через плечо посмотрела на обоих мужчин, поглядывающих друг на друга с мрачной настороженностью. Юлиан в обычном фраке. Ростом чуть ниже Дрэйка, но выше самой Лиссет, а для подруги фактор это немаловажный. Короткие каштановые волосы, серые глаза, лицо не столь привлекательно, как у Эрина, но приятное, открытое.

– Он не похож на альсианца, – заметила я.

– Он колдун из Афаллии, – пояснила Лиссет. – Родился и вырос, работает в тамошней гильдии магов, вращается при дворе. В Эллорану приехал по приглашению друга, по крайней мере, так он мне сказал. Да мне, в общем-то, без разницы, что он тут делает, главное, что готов продолжить знакомство в более приватной обстановке, если понимаешь, о чём я.

– Вы прямо сейчас уходите?

– Да, сбегаем, пока никто не видит, особенно некоторые мохнатые.

– Что-то ты часто упоминаешь Эрина, – не удержалась я.

– Потому что, не считая его явления с Региной, он уже дважды ко мне подкатывал, – бросила лисица возмущённо. – Дважды! В первый раз я еле сбежала, во второй подошёл, когда я с Юлианом была. Хорошо хоть, увидел, что я занята, и мозгов хватило отойти сразу и незаметно, а не устраивать разборки с выяснениями, чья я самка. Так что нет, лучше мы пойдём.

– Приятного вечера и ночи, – пожелала я искренне, сжав ладонь подруги. – И будь осторожна.

– Постараюсь. Вы тоже не скучайте. Пока-пока, – улыбнулась Лиссет и вернулась к мужчинам. Взяла Юлиана под руку, попрощалась с Дрэйком и ушла вместе с колдуном.

Я тоже повернулась было к Дрэйку, но незнакомый пожилой мужчина опередил меня, завладев вниманием собрата прежде, чем Лиссет и Юлиан скрылись среди гостей. Я замерла, не решаясь подойти ближе и помешать беседе. Беспокойство ворочалось внутри, словно ребёнок, не желающий укладываться спать, и я, вспомнив о предыдущем бале, попыталась сосредоточиться и разыскать Нордана.

Сегодня тяжелее. В прошлый раз запах звал громко, настойчиво, я чувствовала его, несмотря на расстояние, на стены и преграды, что вставали между нами. Сейчас он подобен шёпоту, тихой беседе в соседней комнате, и я не уверена, что всё получится.

Бросаю взгляд на Дрэйка, убеждаясь, что мужчина занят разговором, поворачиваюсь и следую за тонкой нитью запаха, слабого, едва уловимого, ведущего меня через лабиринт людей, разматывающегося клубком. Иду быстро, опасаясь, что Дрэйк хватится меня раньше срока, пересекаю стремительно зал и выхожу через двустворчатую дверь в галерею, длинную, пустынную, незнакомую мне. Должно быть, я случайно воспользовалась другим выходом из зала. Миную и её, но уже медленнее, глядя внимательно по сторонам. Каждый осторожный мой шаг гулко отдаётся под высокими сводами, равнодушные лица на портретах, висящих на стене, провожают меня холодными взорами людей, давно покинувших этот бренный мир. За окнами темнеет парк, и вспыхивают далёкие огни города на другом берегу, музыка за моей спиной становится всё тише. Запах же, наоборот, сильнее, манит ягодными оттенками, тревожит горьким привкусом талого снега.

Голоса возникли неожиданно.

Сначала женский, визгливый, прокатившийся эхом по галерее. Я не успела разобрать слов, как голос стих резко, будто оборвавшись на высокой ноте, и зазвучал другой, мужской, негромкий. Я отошла ближе к стене с портретами, ускорила шаг. В конце галереи лестница, ведущая на нижний этаж, покрытая тёмно-красной ковровой дорожкой. И я остановилась у начала дорожки, увидев на маленькой площадке лестничного пролёта Нордана и Регину.

Даже в трагическом отчаянии Регина удивительно красива. Черты лица искажены мукой и оттого ещё более прелестны, совершенны. Губы дрожат, ресницы трепещут, и глаза кажутся драгоценными сияющими изумрудами от блестевших в уголках слёз. Нордан раздражён – я чувствую его состояние по горечи в запахе, вижу по напряжённой позе, по руке, тянущейся ослабить, а то и вовсе сорвать бабочку. Стоит у края верхней ступеньки, вполоборота к ламии, отвернувшись от неё, словно не замечая молящего взора, слёз, что вот-вот покатятся по нежному лицу.

– Норди, любовь моя, ты же понимаешь, что это не моя вина? – шепчет Регина. – Это всё они виноваты, только они. Они хотели разлучить нас и разлучили. Разве они не уничтожают любые привязанности? Ты сам рассказывал мне, что они убили мать и сестру одного из твоих собратьев лишь потому, что он был слишком привязан к своей семье и не хотел оставлять их.

– Причина не в старших и тебе прекрасно о том известно, – голос Нордана шелестит снежной позёмкой по льду.

– Я… я умру без тебя…

С площадки поднимается холод, но я не могу даже поёжиться. Застываю мраморной статуей, боясь вздохнуть, боясь пропустить хоть слово и страшась того, что услышу.

– Не преувеличивай. Не похоже, чтобы ты почти восемьдесят лет провела в тоске, печали и одиночестве.

– Я всё сделаю ради тебя… они пожалеют… уже пожалели, просто ещё не осознали, – Регина качнула головой, шагнула к Нордану. – Я ведь только ради тебя согласилась… чтобы защитить тебя, понимаешь? Пусть весь круг сгорит в огненной реке, пусть всё братство проваливает к создавшему их богу, а мы останемся. Вдвоём, как и мечтали прежде, – ламия потянулась к мужчине, но он шагнул в сторону, уворачиваясь от кольца объятий.

И заметил меня.

Сумрачный взгляд потемневших глаз – вспышка растерянности, вздох удивления, тень недовольства, мимолётная искра злости. И мгновенная попытка оценить, давно ли я тут стою, много ли услышала.

– Повторяю один раз, Регина, – произнёс Нордан тихо, подчёркнуто спокойно, но за показным равнодушием таилось предупреждение. – Всё – значит, всё, окончательное и бесповоротное. Можешь винить кого угодно, однако досаждать мне этим не стоит.

На секунду показалось, что после слов этих ламия, не сдержавшись, расплачется, упадёт на колени, но она лишь сжала губы в линию тонкую, жёсткую. Нордан поднялся по лестнице и взгляд Регины, цепкий, похолодевший вдруг, скользнул вослед, коснулся меня, ощупывая, изучая, рассматривая пристально не как безликую тень, безымянное плюс один в приглашении, но как нежданную преграду, потенциальную соперницу, дерзнувшую посягнуть на чужую добычу. Ламия чуть прищурилась, нахмурилась, будто не вполне увереная в том, что увидела. Нордан же взял меня за руку, развернул и увёл прочь, ни разу не оглянувшись на бывшую возлюбленную.

* * *

Веледа

Когда-то посещение бала, выход в люди, возможность потанцевать, повеселиться, как положено молодой девушке, казались мне пределом мечтаний, исполнением заветного желания. Одеваясь к императорскому балу, прислушиваясь вполуха к неразборчивой беседе фрейлины, принёсшей мне всё необходимое, и очередного папиного наёмника, я оглядывалась мысленно назад, пролистывала страницы семидесяти девяти лет собственного убогого существования и удивлялась той наивной дурочке, сбежавшей тайком на маскарад. Как счастлива она была, как радовалось безыскусно своему, вне всякого сомнения, «смелому» поступку. Конечно, не рискни я тогда и едва ли встретила бы Бевана…

Но порой казалось, что лучше нам было не встречаться вовсе, ни на том маскараде, ни когда-либо впоследствии.

Кто знает, вдруг он был бы счастливее, если бы не подозревал о моём существовании?

До зала меня провожали фрейлина и наёмник, через зал к трону – только фрейлина, наёмник же удалился. Я даже не пыталась запоминать имена и титулы этих ярких раскрашенных красоток, хотя, искоса разглядывая откровенное платье спутницы, поневоле начала размышлять, не спрятан ли где под броским нарядом нож или ещё какое-нибудь миниатюрное оружие.

Я присела в низком реверансе перед Катаринной и Валерией, осторожно погладила потянувшуюся ко мне левую голову Пушка и по едва заметному жесту отца встала среди уже собравшихся дам императрицы. Наследница удостоила меня лишь дежурным небрежным кивком, зато папа проводил взглядом более долгим, оценивающим, неуютным. Я заметила, как Катаринна слабо, понимающе усмехнулась и что-то негромко сказала, повернув лицо к моему отцу, согласно неписаному правилу стоящему рядом с ней. Со своего места, окружённая оживлённо переговаривающимися фрейлинами, я не расслышала ни слова, увидела только, как шевельнулись губы императрицы и как папа тоже усмехнулся в ответ.

Жаль, мне нельзя встать со стороны наследницы. Рядом с Валерией – тоже негласная традиция – лишь Пушок и никаких галдящих девиц. Я могла бы под каким-нибудь благовидным предлогом приблизиться к наследнице, спросить, не присылал ли Беван новых записок, нет ли от него вестей. Я всю ночь не спала, беспокойно ворочалась с боку на бок, разрываясь между непонятным, сковывающим страхом, идеями, как можно забрать у отца кольцо, и тревогой за Бевана.

Всё прибывающие и прибывающие гости тянулись нескончаемой чередой к трону, кланялись, приветствовали Катаринну и Валерию. Когда объявили Дрэйка, Нордана, леди Ориони и госпожу Элери, я с трудом сдержала желание броситься к ним, растолкав фрейлин, и засыпать вопросами о Беване, хотя бы узнать, где он, если не с ними.

Я видела Нордана, безумного Нордана, как называл его Беван, всего два раза в своей жизни – на том маскараде да в ящике в подземной комнате, – но, кажется, он не изменился, по-прежнему насмешливый, высокомерный, за каждой вроде бы невинной фразой крылось презрение, порой даже не особо тщательно замаскированное. Однако леди Ориони спокойно стояла рядом с ним, вежливо улыбалась женщинам императорской семьи и не вздрагивала, когда Нордан прикасался к ней.

А смогла бы я вот так запросто, наплевав на опасность и риск, пойти за своим любимым мужчиной прямо в ловушку?

Дирг знает.

Странно, но папа ничего не сказал младшим собратьям. Когда они вместе со спутницами отошли, почему-то пристально, холодно посмотрел на меня, словно ожидал обнаружить, как я обмениваюсь с отступниками тайными сигнальными жестами и подмигиваниями.

Танцы. Появление группы незнакомцев в костюмах домино и масках не удивило – из обрывков разговоров фрейлин я поняла, что это часть своеобразного представления в миниатюре, задуманного альсианским принцем, дабы произвести приятное впечатление на невесту и избежать при первой встрече слишком строгих официальных рамок. Один из якобы неизвестных сам Антонио, он и Валерия откроют танцы и тем самым смогут немного побыть в относительном уединении. Признаться, я надеялась, что среди домино и масок скрывается и Беван, что он заберёт меня от этих куриц, вечно кудахчущих о какой-то ерунде, и во время танца мы наконец-то поговорим, но к трону приблизился только принц, остальные мужчины выбрали партнёрш среди женщин в зале.

Один танец сменялся другим, но ничего не происходило. Антонио и Валерия явно не торопились возвращаться к императрице, продолжая кружиться в ритме вальса. Пару раз я замечала среди танцующих леди Ориони и Дрэйка. Бевана не видно, Нордана тоже, впрочем, его-то я и не искала. А если Беван не пришёл или не смог прийти? Или вовсе не собирался? Что он подразумевал под «мы с ним встретимся»? Беван мне нужен здесь и сейчас, без него не получится забрать кольцо.

Неожиданно Пушок, лежавший на ступеньках тронного возвышения, поднялся, встряхнулся, вызвав брезгливую гримасу на лице Катаринны, и спустился на паркет. Деловито направился ко мне, и фрейлины мгновенно отступили в стороны, стараясь держаться на некотором расстоянии от пса. Я бросила на девушек презрительный взгляд и склонилась к Пушку.

– Устал уже лежать на одном месте? Я совершенно с тобой согласна – ужасно скучное мероприятие.

Пёс внимательно посмотрел на меня и толкнул носом правой головы в бедро, словно приглашая прогуляться. Я вопросительно глянула на папу и тот, помедлив, кивнул.

– Да, давай немного разомнём лапы, – я пошла прочь от трона, Пушок потрусил рядом, неизменно создавая вокруг нас кружок свободного пространства.

Хотелось обернуться и проверить, следил ли отец за мной, но я сдержалась. Не стоит. Уверена, папа не взял бы меня с собой на бал, если бы я могла легко и незаметно покинуть зал.

Иногда мне встречались знакомые, я кивала им рассеянно, улыбалась натянуто. По-прежнему ничего не происходило, и время ползло еле-еле, превращая минуты в долгие часы. И люди вокруг будто знали, кто я на самом деле, что задумала, следили за мной, за каждым моим шагом. Я понимала, что это всего-навсего нервы, что очередной попавшийся на моём пути знакомый возник там отнюдь не потому, что шпионит за мной по приказу моего отца. Просто чрезмерное волнение и недосып…

Внезапно кто-то взял меня за запястье, положил мою руку себе на сгиб локтя.

– Не пугайся, не кричи и не останавливайся. Иди как идёшь и делай вид, будто ничего особенного не происходит, – прозвучал рядом тихий голос Бевана.

Боги!

Я стиснула зубы, подозревая, что выражение моего лица какое угодно, но только не безмятежное и невозмутимое. Так и пошли втроём – я с Беваном под ручку и Пушок с другой стороны. Трон остался позади, между нами и папой достаточное количество людей, чтобы потерять нас в толпе.

– Я уж думала, ты не придёшь, – вырвалось у меня.

– Мой рыцарский кодекс не дозволяет бросить прекрасную принцессу в лапах чудовища, – парировал Беван. Одет в костюм домино, на лице чёрная полумаска, напомнившая о нашей первой встрече.

– Куда мы идём?

– К выходу.

– Меня не выпустят не то что из дворца – из этого зала.

– Со мной выпустят, – заявил Беван самоуверенно.

– Послушай, если я сейчас сбегу с тобой, то вернуться уже не смогу, – напомнила я не столько спутнику, сколько самой себе. Ни во дворец, ни в прежнюю жизнь, ни к отцу. Как бы странно он себя ни вёл в последние дни, он мой папа, единственный родной человек в целом мире.

Я не могу бросить отца!

– Тем лучше, – мужчина ослепительно улыбнулся какой-то даме. – Веледа, я не знаю, что тебе наплёл Рейнхарт, но он тебя обманывает, использует в своих интересах. Ты для него козырная карта в рукаве, тайное оружие, которое особенно ценно сейчас, когда он начал сдавать позиции.

И я решилась.

– Тогда я тем более не могу оставить папу одного в непростой ситуации, – выпалила я и замерла.

Беван и Пушок вынужденно остановились вслед за мной, пёс посмотрел недоумённо, мужчина быстро, раздражённо огляделся и повернулся лицом ко мне.

– Отец? – повторил он недоверчиво. – Рейнхарт твой отец? Быть того не может.

– Ровно столько, сколько я себя помню, я называла его папой, другого отца я не знала. Он меня вырастил, заботился обо мне, защищал, скрывал от ордена…

– Вернее, прятал в высокой башне, как та колдунья из сказки, – Беван ещё раз осмотрелся, хотя благодаря Пушку никто не подходил к нам слишком близко. – Шелли… Айшель мне всё объяснила. Рейнхарт никак не может быть твоим отцом и даже не столько потому, что члены братства могут иметь детей лишь от своей связанной пары, но, прежде всего, потому, что у тебя с ним разная сила. Эстелла, дочь Айшель и Норда, унаследовала способности обоих родителей, в том числе папочкину склонность к замораживанию всего, что плохо лежит. Сила Рейнхарта связана с землёй, твоя – с ветром. Тебе не кажется, что это немного разные вещи? И Рейнхарт, как и другие старшие, лично избавлялся от связанных пар. Сейчас не место и не время рассказывать всё подробно, однако я подозреваю, что Рейнхарт убил твоих родителей и забрал тебя. Дирг знает, почему он сохранил тебе жизнь, пожалел ли или сразу прикинул, какие возможности ему открываются, но фактом остаётся фактом – он не твой отец и никогда им не был.

Чем дольше Беван говорил, тем меньше я понимала. Слишком велика разница между намёками посторонних, собственными сомнениями и брошенным в лицо заявлением. Папа мне не папа и убил моих настоящих родителей, у безумного Нордана и хрупкой леди Ориони есть дочь, меня использовал и обманывал тот, кого я всю жизнь считала отцом… Как такое возможно?

– Это… неправда, – прошептала я.

– Я видел Эстеллу собственными глазами.

– Я не о ребёнке леди Ориони, а о моём отце.

– Ради Кары, Веледа, давай сначала уйдём отсюда и обсудим всё, когда окажемся в тихом и безопасном месте подальше от дворцового серпентария.

– Нет, – качнула я головой.

– Чем дольше мы тут торчим, тем меньше шансов ускользнуть незаметно.

– Нет. Сначала я должна поговорить с отцом.

– С ума сошла?!

Да, наверное, я и впрямь схожу с ума. Мерзкое ощущение, будто я сплю и вижу странный сюрреалистический сон, в котором всё смешалось и перепуталось, знакомые мне люди поменялись местами и надели чужие маски. Отчаянно хочется проснуться да только не получается, как ни старайся, как ни сопротивляйся. Я словно вновь оказалась за гранью, бесплотная тень, не способная ничего изменить, ни на что повлиять.

– Пушок, возвращайся на своё место и жди хозяйку, – велела я псу. Левая голова лизнула на прощание мои пальцы, и Пушок послушно направился обратно к трону. – Беван, помню, ты говорил, что до вступления в братство был вором.

– Прости, но какое отношение имеет моё… мой прежний род деятельности к беседе с Рейнхартом? – мужчина проводил удаляющегося пса настороженным взглядом и подозрительно посмотрел на меня.

– У моего отца есть одна нужная и важная для меня вещь, без неё я дворец не покину, – я старалась говорить твёрдо, убедительно. Без Кадиима я никуда не пойду, дух по-прежнему единственный, кто сможет ответить на мои вопросы, у кого я могу потребовать объяснений. А если Беван попытается увести меня силой, то я закричу. – Я найду отца, выманю его из зала под предлогом срочной секретной беседы, отвлеку разговором, а там уже ты… – я умолкла и выразительно глянула на мужчину.

– Что – я? Предлагаешь обчистить Рейнхарта? И что надо с него снять?

– Кольцо, которое он носит на цепочке под одеждой.

– Случаем, не то ли самое, которое когда-то у тебя свистнула Регина?

Я кивнула.

– Не выйдет, – возразил Беван. – Сначала мне нужно подойти к Рейнхарту, а он уже не подпустит меня к себе на такое близкое расстояние.

И это всё, что он, рыцарь домощенный, может сказать? Извини, у меня не получится?

Я резко высвободила руку.

– Прекрасно, тогда я и сама справлюсь. В конце концов, это вы, члены братства, должны меня бояться, а не я вас, – огрызнулась я, развернулась и стремительно ушла прочь.

Но не меньше, чем вернуть кольцо, я хотела расспросить папу, правда ли всё то, что наговорил мне Беван? Правда ли, что тот, кого я всю свою долгую жизнь считала отцом и искренне любила, убил моих настоящих родителей?

Глава 11

Айшель

Сбоку от лестницы белая дверь.

За створкой небольшой зал без окон, больше похожий на музейный: картины в массивных позолоченных рамах на стенах, предметы искусства под стеклом на тумбах. Я не успела их рассмотреть – свет в зале приглушён и Нордан шёл быстро, словно торопясь оставить между собой и Региной как можно больше преград.

Огромная столовая. Длинный стол тёмного дерева и мне кажется неисчислимым количество персон, которое можно за него посадить. Здесь, как и в предыдущем помещении, свет горел неярко, хрустальные люстры под высоким расписным потолком застыли исполинскими птицами, и нет ни души, кроме нас.

В столовой Нордан замедлил шаг, огляделся. В запахе по-прежнему горечь, но я всё же решилась заговорить, оправдаться неловко:

– Норд, я… прости, я не должна была сбегать от Дрэйка и искать тебя. Мне жаль, что так получилось, я вовсе не хотела подслушивать…

Мужчина отвёл меня к одной из оконных ниш. Тяжёлая бордовая портьера и глубокая тень за складками бархата скрыли нас от взглядов случайных посетителей, хотя всякий, кто решит приблизиться к окнам, непременно нас заметит. За стеклом деревья качали тёмными кронами, озаряли парковые аллеи фонари, мелькали огни города – окна столовой, судя по всему, выходили на фасад дворца.

Нордан развернул меня лицом к себе, снял с моего запястья петельку ридикюля, положил его на подоконник. Обнял меня за талию и поцеловал. Настойчиво, жадно, будто мы не виделись не полчаса, а много месяцев. Прижал к подоконнику, усадил на его край. Ладони скользнули по моим бёдрам, коснувшись обнажившейся в разрезе ноги, поднимая алую ткань юбки. На мгновение я растерялась, я ожидала вспышки негодования, выговора за бегство от Дрэйка, ссоры, но никак не порыва страсти. Запах же окутал привычно, меняя оттенок, оглушая так, как оглушает накрывшая с головой приливная волна. Уже не настораживающая горечь – терпкий аромат тумана, мха, кисло-сладких ягод. С каждым вдохом щекочущая смесь эта всё глубже проникала в лёгкие, кружила голову, разливалась в крови огнём.

– Норд… – я обняла его за шею и всё-таки отвернула лицо, разрываясь между собственным желанием и мыслями о Дрэйке, едва ли находящимся достаточно далеко, чтобы ничего не почувствовать, между острой стремительной реакцией тела и осознанием, что мы не в уединении спальни, не дома, а фактически в общественном месте. В столовой, куда любой может войти так же спокойно, как и мы. – Нас… могут увидеть…

– Дирг с ними, – губы Нордана опустились по шее на обнажённое плечо, заставляя выгнуться навстречу жгучим поцелуям.

Хочу напомнить о Дрэйке, о решениях, которые они с Норданом приняли в отношении меня и нашей совместной жизни, и не могу, слова застревают в резко пересохшем горле. Хватаю ртом воздух, пропитанный пылью от портьеры, ощущаю, как мужчина проводит ладонями по внутренней стороне бёдер. Нордан поднимает голову, смотрит на меня пристально, выжидающе и в тени в посветлевших глазах отражаются огни фонарей.

– Ты нужна мне… сегодня, сейчас… всегда, – едва слышный шёпот, дыхание на моих губах.

Поцелуй, что нежнее, мягче предыдущего. Нордан ловит мой длинный вздох от прикосновения сначала через кружево белья, затем без преград. Чуть подаюсь бёдрами навстречу, желая большего, желая избавиться от блуждающего по телу ощущения томительного предвкушения, нетерпеливого ожидания, плавящего каждую клеточку. И возмутительная, пугающая немного мысль, что кто-то может войти, находиться рядом, пока мы скрываемся за портьерой, вдруг приобретает перчёный привкус пикантности, экстремальности, о которой иногда рассказывали женщины в общине.

Нордан на несколько секунд отстранился от меня, отвлекаясь на одежду, и вновь притянул к себе, входя одним движением. Я упёрлась рукой в подоконник, приподняла колени, чувствуя, как мужская ладонь скользнула по ноге до бедра, сжала несильно. Наше дыхание смешивалось и запахи наши, наверное, тоже переплетались, наслаивались друг на друга. Сегодня, сейчас не нужно оттягивать момент, замирать на грани и отступать, сейчас мы лишь нуждались друг в друге, как и всегда. И вдвоём растворились в наслаждении, накрывшем яркой, упоительной волной.

Минута-другая в объятиях, и Нордан отступил от меня, поправил мою и свою одежду. Посмотрел поверх моего плеча в окно. Мне не хотелось возвращаться обратно в бальный зал, не хотелось разговаривать ни с кем, кроме моих близких, не хотелось даже шевелиться.

– Я подумывал о том, чтобы подарить Регине кольцо, – произнёс Нордан наконец, не глядя на меня.

Я инстинктивно коснулась серебряного ободка на безымянном пальце левой руки.

– К-какое… кольцо?

– Да, это кольцо.

– Но ведь ты говорил… вернее, написал, что оно… – начала я и умолкла потерянно. Я понимала, что это глупо, эгоистично, но ныне мне странно, неприятно представлять это кольцо на пальце другой женщины, думать, что его мог носить кто-то ещё, кроме мамы Нордана.

– Принадлежало моей матери, – закончил Нордан. – Умирая, она отдала его мне, наказав надеть на палец той женщины, которую я назову своей. Было время, когда… я полагал, что Регина может стать той женщиной, что она идеально мне подходит, идеально дополняет, – мужчина помолчал немного. – Мы познакомились на излёте осени, на каком-то закрытом частном балу для нелюдей, месяца, наверное, за четыре за того дурацкого маскарада. И где-то через пару месяцев после расстались.

– Из-за старших? – спросила я тихо, вспомнив услышанную часть разговора.

– Нет, как ни странно, – Нордан вдруг усмехнулся. – Тогда я порой даже удивлялся, почему они столько времени закрывали глаза на нашу связь? Теперь полагаю, что дело было в относительной, с их точки зрения, безопасности Регины для меня. О какой парной привязке с хладнокровной ядовитой змеёй или о детях от неё может идти речь? Опыта с сиренами на тот момент ни у кого не было. Старшим всё равно, где и с кем я провожу время, лишь бы играл под надзором в пределах песочницы, в которой они меня оставили, а на невоздержанность ламии можно списать множество… огрехов. Тоже своего рода контроль.

– Старшие следили за тобой… за вами?

– Да. Бедолага Дрэйк тогда, наверное, разорился на шпионах и осведомителях, потому что оплачивать услуги соглядатаев и отчитываться перед старшими приходилось ему, а мне и Регине нравилось вычислять очередную «няньку».

И убивать.

Нордан не произнёс этого вслух, но я догадалась по последовавшей затем паузе, по рассказанному Беваном.

Примерно полгода. Срок не столь уж велик, однако мы, по сути, знакомы куда как меньше.

Не более месяца тогда.

И три года незримо во снах.

– Вряд ли ты хорошо представляешь себе настоящий запой. Или загул, – продолжил мужчина, тоже коснувшись моей левой руки. Взял мои пальцы в свою ладонь, опустил задумчивый взгляд на кольцо. – Все те месяцы тонули в тумане сумасшедшей вседозволенности, в иллюзии, будто весь мир у твоих ног и нет никакого круга, собратьев, ограничений. Регина часто повторяла, что ордену я не нужен, что интересую их сугубо как часть круга. Ничего нового она, конечно, не сказала, я и сам всё прекрасно понимал, но…

Но порой очевидные, хорошо известные вещи в чужих устах приобретают иной оттенок, кажутся открытой заново истиной.

– Были планы, как можно обойти или даже ускользнуть от ока братства. Какие-то безумные затеи, слепая и насквозь идиотская вера, что всё удастся и сложится так, как хотелось. После Бев обозвал этот мой запойный загул кризисом среднего возраста в собратском разрезе.

– Если старшие не вмешались, то почему…

– Я стал видеть собственное отражение в глазах Регины и хуже того – начал видеть себя в ней, в её решениях, поступках, сиюминутных порывах, масках, которые она примеряла с профессионализмом дешёвой актрисы. И чем чаще думал, тем меньше мне нравилось увиденное. Мало приятного день за днём изучать своё перекошенное отражение в кривом зеркале и понимать, сколько отвращения оно вызывает. Мы расстались и вскоре выяснилось, что вовремя – старших тоже начал утомлять мой загул, Дрэйк и вовсе выступал против с момента моего знакомства с Региной.

– Думаешь, они избавились бы от неё? – я пыталась понять, любил ли Нордан ламию, был ли с ней счастлив?

– При первой же удобной возможности.

– Мне показалось, она всё ещё… – я сглотнула вязкий ком, подступивший к горлу, – всё ещё любит…

– Котёнок, – Нордан пристально посмотрел мне в глаза, обхватил второй ладонью мою щёку, не позволяя отвернуться или отвести взгляд, – только заблуждаться насчёт Регины не надо. Ламии в силу своей природы не вкладывают в понятие «любовь» то же, что теплокровные существа. Они не образуют пар, не вступают в брачные союзы, любовник, выбранный для продолжения рода, убивается и съедается сразу после соития. Они не подчиняются никому, кроме своих старших, не терпят неповиновения, отличаются злопамятностью и крайне паршивым характером. Регине нравилось воображать себя бунтаркой, думать, будто она идёт против высших ламий, но по факту ей точно так же, как и мне, позволяли играться в своё удовольствие, пока игры не начнут выходить из-под контроля. Прежде всего её собственный род не допустил бы её бегства хоть со мной, хоть с любым другим мужчиной. А даже если бы допустил вдруг, как думаешь, сколько бы мы с ней протянули вдвоём, у кого первого закончилось бы терпение и мы вцепились бы друг другу в горло?

Не знаю. Я так привыкла к легковесности, краткосрочности бывших увлечений Нордана, что теперь с трудом представляла, что он мог провести с женщиной полгода, испытывать к ней серьёзные чувства, желать подарить кольцо, которое давно стало для меня лишь моим.

– Кольцо… – шепчу я.

– Твоё, – напомнил Нордан твёрдо, уверенно. – И мне не требовалось время на размышления, дарить его тебе или нет.

– А… девушки? – вопрос сорвался прежде, чем я осознала его неуместность.

– Какие девушки? – нахмурился мужчина.

– Беван сказал, что она… Регина… водила тебе девушек, и вы… – я отчаянно старалась не думать об этих несчастных, о том, что им приходилось пережить перед смертью, и как с ними обращались после.

– Дирг побери, – Нордан отпустил меня, возвёл глаза к верхней части ниши. – На пять минут оставили вас вдвоём и его поганый язык… который я с удовольствием ему вырву… уже наплёл то, о чём его не просили.

– Беван не виноват, это я спросила его о… тебе и Регине.

– Вот поэтому я и рассказываю тебе всё здесь и сейчас, пока ещё кто-то столь же умный и не в меру осведомлённый не поделился своей версией тех событий, – неожиданно мужчина замер, нахмурился сильнее, прислушиваясь к чему-то, неслышному мне. Мимолётно коснулся указательным пальцем своих губ, снял меня с подоконника и отодвинул глубже за портьеру.

Я торопливо забрала ридикюль, лежавший почти на самом виду.

Тихий стук двери, шаги по столовой.

– Надеюсь, здесь достаточно уединённо?

Рейнхарт.

Я едва сдержала дрожь, и Нордан осторожно прижал меня к себе.

– Да, вполне, папа, – прозвучал голос… Веледы.

Мы переглянулись удивлённо. Выходит, Веледа всё же считает Рейнхарта своим отцом?

– Так что это за срочная и конфиденциальная беседа?

Вновь лёгкие, суетливые шаги, стук каблуков, шорох платья – должно быть, Веледа прохаживалась по помещению, то ли собираясь с мыслями, то ли медля в нерешительности.

– Папа, я… я давно хотела спросить тебя… – шаги стихли – девушка замерла. – Что стало с моей матерью?

Несколько секунд паузы настороженной, подозрительной.

– Я уже рассказывал тебе – она умерла вскоре после твоего рождения, – Рейнхарт говорил сухо, недовольно.

– Почему она умерла, когда именно, при каких обстоятельствах? Она знала… обо мне? Я имею в виду, она знала, что я жива? Бывает ведь, что дети рождаются мёртвыми или умирают в младенчестве… особенно в те годы, когда детская смертность была много выше, а уровень медицины куда как ниже. Вдруг тогда произошла ошибка, и она решила, что я… умерла?

– Знала. И защищала тебя до последнего, несмотря на свою потерю.

– Какую… потерю?

Новые шаги, но чуть тяжелее, медленнее.

– Перед своей смертью твоя мать… потеряла близкого ей человека, – даже не видя Рейнхарта, я чувствовала, как он взвешивает каждое слово, как отмеривает правду. – Его гибель обернулась для неё тяжёлым ударом, но всё же она нашла в себе силы и бросилась к кроватке дочери, готовая сделать что угодно, лишь бы спасти дитя. Там её и настигла стрела – возле твоей кровати.

Я закусила губу, пытаясь сдержать слёзы, ужас, жалость к маленькой девочке, на глазах которой убили её мать. Нордан успокаивающе погладил меня по волосам.

Так они избавились от родителей Веледы – сначала убили отца, я уверена, того самого собрата, управлявшего ветром, о котором рассказывал Дрэйк. Затем мать, сломленную потерей любимого, но не забывшую о дочери. И сделал это сам Рейнхарт, собственными руками оборвал жизнь собрата и его пары. Я вспомнила вдруг давнее, оброненное невзначай замечание Рейнхарта, что почти все убитые им лунные были беременны.

Почти все. Но одна из них всё-таки успела родить, привести своё дитя в этот жестокий, равнодушный мир.

– Ты горько плакала, хотя и едва ли осознавала в полной мере, что произошло. Я забрал тебя, спрятал ото всех, защищал и оберегал всю твою жизнь. Ты никогда ни в чём не нуждалась, ни в чём не знала отказа. У тебя было всё самое лучшее, что только может пожелать сначала девочка, а потом и юная девушка. Благодаря мне ты была надёжно скрыта от братства, благодаря мне ты прожила уже больше двух веков, не потеряв своей красоты и молодости. Я сделал всё возможное, чтобы трагедия, подобная случившемуся с твоей матерью, больше никогда не повторилась и тем более не вошла снова в твою жизнь, так глупо, бессмысленно её закончив. И что же я вижу теперь? Ты странно себя ведёшь, задаёшь странные вопросы, в твоём голосе я слышу подозрения и сомнительные намёки. С чего вдруг тебе потребовалось побеседовать о женщине, которая умерла давным-давно, которую ты даже не помнишь, да ещё и разговор ты заводишь посередь императорского бала, словно нет более подходящего времени и места?

Надо вмешаться, пока Рейнхарт не причинил вреда Веледе, и я пытаюсь выйти из-за портьеры, но Нордан крепче сжимает меня в объятиях, удерживая на месте.

– Как её звали? – голос Веледы тих, глух.

– Что? – старший растерялся на мгновение.

– Как звали мою маму? У неё ведь было имя?

Опять пауза, на сей раз выжидающая, напряжённая.

– Было, разумеется.

– Так как её звали?

– Не знаю.

Смешок, короткий, горький.

– Ты, тот, кто всю мою жизнь называл себя моим отцом, кого я искренне считала своим папой, и даже не знаешь имени женщины, родившей тебе ребёнка? – голос девушки звучит всё громче, всё звонче, и я понимаю, что она сама с трудом сдерживает рыдания, отчаянные, безысходные. – Или я попросту не твоя дочь? Дитя другого собрата ордена и девушки из лунных, да?

– С кем ты говорила? – требовательный вопрос. – Артефакт у меня, Дрэйк занят своей девкой, Нордан – этой невесть откуда выползшей ламией, остаётся предатель.

– Не важно, кто и что мне сказал или не сказал, – Веледа цедила яростно, на тонкой грани истерики. – Сейчас я спрашиваю тебя: это правда? Я дочь другого собрата и лунной и обоих убил ты?

– Значит, Беван, – усталый, полный разочарования вздох. – Меньше всего я полагал, что ты окажешься настолько падкой на смазливую мордашку и избитые комплименты. Выходит, плохо я тебя воспитал.

– Ты убил моих родителей! Лишил меня нормальной жизни!

Нордан поморщился от раскатившегося по столовой крика, разжал объятия, жестом велев мне оставаться на месте, шагнул к краю портьеры. Развернулся, отодвинул ткань, осматривая помещение. Мне ничего не видно, но по возобновившейся нервной дроби каблуков я догадалась – Веледа опять заметалась по столовой.

– У меня ничего не было: ни настоящей семьи, ни детства, ни друзей. Я не жила, а существовала, спала годами, десятилетиями, не живая и не мёртвая! Ещё не призрак, но уже тень за гранью!

– Я спас тебя, если бы не я, тебе перерезали бы горло вместе с твоими родителями ещё два с лишним века назад, – возразил Рейнхарт спокойно. – И это вся твоя благодарность, моя роза? Вся твоя дочерняя любовь и преданность развеялись в один миг, стоило языкатому красавчику появиться на горизонте и подмигнуть тебе?

Нордан бросил на меня предупреждающий взгляд и стремительно вышел из ниши.

– Что поделать, такова участь всех отцов дочерей, – объявил Нордан громко, нарочито радостно. – Однажды маленькие девочки превращаются во взрослых красавиц и отдают предпочтение трепливым смазливым типчикам, позабыв о своём стареньком батюшке. Впрочем, я, по крайней мере, могу уже не беспокоиться насчёт Бева.

Неожиданно я услышала глухой звук удара и, не удержавшись, следом за Норданом выскочила из тени ниши. Метнулась к мужчине и замерла, удивлённая.

Веледа застыла по другую сторону стола, сжимая обеими руками массивный позолоченный канделябр, дыша тяжело, прерывисто. Рейнхарта нет в поле моего зрения, я огляделась в растерянности и не сразу поняла, что старший собрат лежит, оглушённый, у ног девушки.

* * *

Наверное, прошла минута или две, не больше, но для меня время словно застыло скованной льдом водой. Стоя рядом с Норданом, я смотрела на Рейнхарта, на неподвижное тело без сознания, и хотела, чтобы он умер. Нет, даже не умер – сдох, как говорил Беван. Прямо сейчас, в это самое мгновение, просто взял и не очнулся бы. Понимаю, что нельзя так думать, нельзя желать другому смерти, что бы он ни сделал. Когда-то в храме нас учили ценить человеческую жизнь превыше всего – мы вольны выбирать только за себя, вольны оборвать свою, если возникнет в том необходимость, но чужая неприкосновенна, мы не должны уподобляться тем, кто воображает себя богом, решает высокомерно, кому жить, а кому навсегда исчезнуть за гранью. И всё же я не могла сразу избавиться от мысли, вёрткой, настойчивой, как было бы хорошо, если бы Рейнхарт умер.

Я перевела взгляд на Веледу и увидела, как в глазах её теснится похожее желание, безмерное удивление собственным действиям, растерянность, непонимание происходящего. Она так и застыла, высокая, тоненькая, с лицом, сравнявшимся цветом с её белым платьем, и только сжимаемый обеими руками канделябр начал дрожать.

– Метко, – одобрительно произнёс Нордан наконец.

Резко хлопнула дверь – другая, не та, через которую вошли мы, – и в столовую ворвался Беван, на ходу снимая маску с лица.

– Что-то припозднился рыцарь в сверкающих доспехах, – добавил Нордан.

– По-твоему, так легко следить за Рейнхартом и одновременно оставаться незамеченным? – Беван приблизился к Веледе, окинул быстрым взглядом тело на полу. – Вы-то что здесь делаете? Хотя нет, не говори, меня это не касается.

– И не собирался. Вполне достаточно, что ты сам лезешь в сферы, никак тебя не касающиеся.

– Чем на сей раз я не угодил вашему нордическому величеству? – спросил Беван с вызовом, скрывающим раздражение.

– Прекратите немедленно, – вмешалась я. – Как скоро он… очнётся?

– Вряд ли кто-нибудь когда-нибудь засекал, но сомневаюсь, что он вырубился надолго, – ответил Беван.

Веледа поджала губы, сунула канделябр в руки Бевану и опустилась на корточки возле Рейнхарта. Потянулась было к бабочке, но Беван, поставив нечаянное оружие на стол, наклонился, отвёл мелко дрожащие руки девушки.

– У меня быстрее получится.

– И что вы делаете? – спросил Нордан.

– Обворовываем Рейнхарта, а что, ты против?

– Мы оставим его здесь? – мысли об убийстве не покидают меня, пуская крепкие корни в сознании. Я помню, как когда-то Нордан убил человека, заморозив и разбив ему голову, помню россыпь ледяных осколков на полу. Члены братства бессмертны, но едва ли даже им по силам собрать по кусочкам и наново прирастить разбитую, будто хрупкая фарфоровая ваза, голову.

– Во-первых, он может очнуться в любую минуту, поэтому чем дальше от него мы будем находиться в этот момент, тем лучше, – Беван ловко, споро извлекает из-под тугого воротничка цепочку с золотым кольцом, срывает одним движением, протягивает Веледе. Девушка хватает кольцо, снимает и отбрасывает цепочку. – Во-вторых, как бы нам того ни хотелось, убить его мы не можем.

– Мы чувствуем силу друг друга, она для нас как раздражитель, независимо от нашего состояния, – пояснил Нордан, словно догадавшись, о чём я думала. – Если кто-то из нас или мы оба применим её к Рейнхарту, он сразу почует и это лишь вынудит его очнуться скорее. К тому же на нас, в отличие от обычных людей, она действует в разы слабее.

Веледа надела кольцо на средний палец, поднялась. Коснулась матового чёрного камня, нахмурилась. Нашего обсуждения, как убить того, кого она считала своим отцом, девушка будто и не слышала.

– В противном случае мы бы только и делали, что калечили друг друга, восстанавливались и снова калечили, – добавил Беван и выпрямился.

– А если… меч или… топор, – я оглядела картины на стенах, отстранённо удивляясь собственной кровожадности.

– Возможно, – проследив за моим взглядом, согласился Нордан. – Но чего нет в нашем распоряжении, того нет. И Дрэйк пока возражает против настолько радикальных мер. Хотя соблазн, признаться, велик…

– Всё, расходимся, – велел Беван и обнял Веледу за плечи. Девушка не отреагировала, продолжая хмуриться озабоченно. – Передай Дрэйку, что план немного поменялся. Я справлюсь сам, а вы там особо не задерживайтесь.

Нордан взял меня за руку, кивнул бывшему собрату и повёл меня к двери, через которую пришёл Беван и, скорее всего, Веледа с Рейнхартом. За створками галерея, длинная, широкая, наверняка идущая параллельно первой.

– Странно это, – заметил Нордан.

Мы шли быстро и чем ближе двустворчатые двери в противоположном конце галереи, тем громче музыка.

– Что именно?

– Тебе не кажется, что всё слишком легко и просто? Если верить словам этой девицы, Рейнхарт прятал её ото всех целую диргову прорву лет, а теперь мало того, что выставил на всеобщее обозрение, так ещё и позволил забрать её?

– Полагаешь, это может быть… ловушка? – не похоже, чтобы всё произошедшее в столовой было спектаклем, разыгранным специально ради нас. Ни Веледа, ни Рейнхарт не могли знать, что мы скрываемся в той же комнате, что мы вообще придём туда. За нами не следили, девушка и старший собрат вошли через другой вход.

– В нынешней ситуации я в принципе мало в чём уверен.

– Мир Веледы рухнул, она узнала, что самый близкий ей человек… нечеловек врал всю её жизнь, – сердце моё преисполняется сочувствием к девушке, оставшейся в одиночестве среди руин собственной разбитой жизни, брошенной тем, кого она искренне считала своим родным отцом. – Даже не представляю, каково ей сейчас…

– Пока она держится неплохо, – Нордан остановился перед дверью, открыл. – И, несмотря на явную попытку закатить истерику, повела себя как хорошо выдрессированный член братства: воспользовалась удачной возможностью и ударила неожиданно, не медля. Канделябр не стихийная сила, его не почуешь. Особенно от того, от кого не ждёшь удара в спину.

Не понимаю, чего больше в словах мужчины – подозрений или восхищения?

Бал в разгаре. В центре зала по-прежнему танцевали пары, остальные прохаживались по оставшейся части, беседовали, выходили на балконы. Катаринна всё ещё на троне, окружённая несколькими фрейлинами, кресло Валерии пусто, Пушка рядом тоже нет. Дрэйка мы разыскали не сразу, зал велик и в нём много людей, но я привычно положилась на свои ощущения, на запах, что направлял легко, уверенно. Наконец мы нашли Дрэйка в обществе наследницы и принца Антонио. Рядом с девушкой сидел Пушок, в трёх шагах от молодого человека замерли двое мужчин, один постарше, в обычном фраке, другой помоложе, в костюме домино. Первыми нас заметили, конечно же, Дрэйк и пёс. Пушок встал, приблизился к нам, норовя ткнуться обоими носами поочередно в мою руку. Дрэйк улыбнулся мне и бросил на собрата взгляд укоризненный, неодобрительный.

– Дрэйк времени даром не теряет, – пробормотал Нордан.

– Ваше императорское высочество, – я присела в реверансе перед принцем и Валерией. – Ваше высочество

– Леди Айшель Ориони и мой собрат Нордан, – Дрэйк представил нас Антонио, и молодой человек одарил меня вежливой улыбкой. Нет в ней ничего сверх принятой при всяком цивилизованном дворе светской любезности, однако Нордан нахмурился мгновенно, обнял меня за талию привычным уже жестом собственника. Ни поклона, ни даже приветственного кивка особе королевской крови, лишь холодный снисходительный взгляд свысока.

– Леди Ориони, – если принца и удивило поведение Нордана, то он ничем этого не выдал. – Собрат ордена Двенадцати. Наслышан о вас, господин Нордан.

– Бывший собрат, – поправил Нордан. – И слухи всегда меня опережали и несколько, скажем так, приукрашивали действительность.

– Слухи не могут иначе – на то они и слухи, – парировал Антонио.

– Ваше высочество, джентльмены, если позволите, я бы хотела лично поприветствовать леди Ориони, – вмешалась Валерия. – Когда-то леди Ориони была моей придворной дамой и близкой подругой.

– Да, разумеется, – Дрэйк коснулся мимолётно моих пальцев, посмотрел предостерегающе на собрата, и я высвободилась осторожно из объятий Нордана.

Мы с наследницей отошли в сторону, сопровождаемые Пушком.

– Рада видеть вас в добром здравии, Айшель, – заговорила Валерия и усмехнулась вдруг. – Признаться, я привыкла звать вас Саей. Даже в мыслях продолжаю так вас называть.

– Простите, Ваше императорское высочество, но тогда я…

– Когда-то я просила вас называть меня Валерией, по крайней мере, наедине. Можно сказать, сейчас мы в относительном уединении.

Относительное уединение по-прежнему обеспечивает Пушок, люди отступают от него, отворачиваются поспешно, будто пёс способен понять, о чём они думают, прочитать каждую их самую жалкую, самую недостойную, завалявшуюся на дне разума мыслишку. Странно – мне казалось, за столько лет имперские придворные давно уже должны были привыкнуть к двуглавому зверю, тенью следовавшему за наследницей, научиться не бояться его, не шарахаться, словно от сказочного чудовища, неожиданно представшего пред ними во плоти.

– Жаль, что нам с вами никак не удаётся побеседовать нормально, – Валерия улыбнулась кому-то, кивнула. – Дрэйк согласился с моим замечанием, что таких, как Рейнхарт, не следует допускать настолько близко к трону, позволять им оказывать влияние на венценосных особ. Мою мать так подкосила болезнь моего отца, так измучила неизвестность и ожидание, что мама, к глубокому нашему сожалению, стала слишком чувствительной, восприимчивой… легковерной, чем и воспользовались не самые достойные люди… или нелюди.

Наследница действительно изменилась. Прежде в речах девушки читалась детская обида, подростковое желание сделать всё наперекор родительской воле, непонимание и неприятие мира, в котором она рождена, собственного долга как будущей императрицы и своих обязанностей, неизбежно связанных с её положением. Теперь же за каждым словом слышится равнодушный расчёт, язвительная двусмысленность, свойственная высшему свету, тонкий намёк, едва уловимый, будто флёр хороших духов. Не знаю, к добру изменения эти или к худу, я вижу за подчёркнуто холодными фразами маленькую девочку, старающуюся выглядеть старше, чем она есть, пытающуюся заранее примерить на себя тяжесть бремени, что ожидало её.

– Его высочество Антонио тоже поддерживает меня, – продолжила Валерия, и на нежных щёчках вспыхнул застенчивый девичий румянец. – Понимаю, ещё рано делать окончательные выводы, но, надеюсь, мы с принцем поладим.

– Его высочество производит впечатление приятного молодого человека, – заметила я.

– Да, он… привлекателен. Внешне, во всяком случае. И с ним интересно беседовать. Из надёжного источника мне известно, что он пользуется… популярностью среди девушек. В наше время это уже неплохо, – наследница беззаботно пожала плечами. – Знаете, бывший правитель герцогства Верейского был печально известен своими предпочтениями… в отношении мужчин.

Пушок, бесшумно следовавший за нами, вдруг выскочил вперёд, замер, опустив низко обе головы, оскалившись. Зарычал тихо, угрожающе. Секунду спустя и я почувствовала слабую дрожь, возникшую под полом, отдающуюся еле ощутимой вибрацией по паркету.

Рейнхарт очнулся.

Я заметила растерянный, вопросительный взгляд Валерии, но ответить не успела – люди перед нами шарахнулись в стороны похуже, чем от двуглавого пса, отпрянули торопливо, лихорадочно двумя волнами, образовывая широкий проход до той самой двери, через которую мы с Норданом вернулись. Хлопок открытой и сразу же закрытой створки исчез за музыкой и шепотками, настороженными, боязливыми, а вошедший в зал Рейнхарт стремительно направился к нам с наследницей. Воротничок его рубашки так и остался небрежно расстёгнутым, бабочки и вовсе нет.

Ярость, что пробивалась сквозь трещины маски привычного презрительного равнодушия. Обжигающая холодом вьюга в глазах, неожиданно ставших необычно яркими, горящими голубым огнём. И дрожь пола, усиливавшаяся с каждым шагом.

Нордан и Дрэйк мгновенно оказались рядом, Нордан оттеснил меня назад, Дрэйк бросил быстрый предостерегающий взгляд на Валерию – молчаливая просьба отозвать Пушка более чем очевидна, – но девушка вздёрнула подбородок и поравнялась с псом, положила руку на холку. Музыка оборвалась, замерли танцевавшие пары, шепотки стихли, будто собравшиеся в зале онемели разом.

– Господин Рейнхарт, – прозвенел в наступившей тишине голос наследницы, – что-то случилось? Плохие вести?

Старший остановился перед Валерией, смерил раздражённым взглядом сверху вниз.

– Да, Ваше императорское высочество, – процедил едва слышно сквозь стиснутые зубы. – Полагаю, гости Вашего императорского высочества кое-что у меня украли.

По интонации понимаю – Рейнхарт знает, что нас пригласила наследница.

– Быть того не может. Уверена, произошло досадное недоразумение. Я могу поручиться за своих гостей.

Дрэйк шагнул к Валерии, посмотрел спокойно, невозмутимо в ледяные глаза.

– Признай поражение и на том разойдёмся, – Дрэйк говорил негромко, так, чтобы ни одно его слово не дошло до чужих ушей. – В зале слишком много людей, включая ту, кто ещё обеспечивает тебе хоть какую-то поддержку, чтобы устраивать здесь некрасивые и недостойные высших существ разборки. Или, думаешь, оставшиеся собратья обрадуются, узнав, что ты сравнял с землёй императорский дворец вместе с членами правящей семьи, их гостями, иностранными послами и принцем союзного государства?

– В давние времена попытка обнажить оружие в присутствии члена королевской семьи приравнивалась к государственной измене, – словно невзначай добавила Валерия.

– Ваше императорское высочество видит у меня оружие? – на наследницу Рейнхарт не смотрел, лишь ответно в глаза Дрэйку, пристально, оценивающе.

Просчитывал варианты? Наверняка.

Решал, стоит ли рисковать, начиная то, что действительно обернётся кровавой бойней и страшными разрушениями.

Нордан передо мной неподвижен, напряжён, готов сорваться в любой момент, при малейшем намёке на опасность. Но молчал, не вмешивался. Выжидал.

– Что вы, господин Рейнхарт, я обычная девушка и ничего не понимаю в магии, однако в зале есть люди и нелюди, разбирающиеся в данном вопросе куда лучше меня, и они охотно подтвердят то, что чует Пушок. А он никогда бы не среагировал так, – узкая девичья ладошка успокаивающим жестом погладила пса по спине, – если бы не почувствовал исходящей от вас угрозы.

– Ваше императорское высочество больше полагается на реакцию какого-то реликтового чудовища, нежели на слово верного друга и давнего союзника ваших родителей?

– Да. За всю мою жизнь Пушок ни разу не подводил и не обманывал меня. В отличие от многих двуногих из моего окружения, – наследница обернулась, окинула удивлённым взглядом зал. – Почему так тихо? Почему не играет оркестр?

Несколько секунд, и музыка зазвучала вновь, неуверенная, настороженная. Вибрация исчезла, истаяла, но ожидание удара, чуткое, напряжённое, осталось, наполняя воздух смесью сухого жара и царапающего холода.

– Жаль, не настоял, чтобы Октавиан избавился от этой псины, пока была возможность.

Пушок поднял обе головы, зарычал снова и Валерия сжала перекрестье ремней на холке, будто смогла бы удержать большого тяжёлого пса, реши он броситься на старшего.

– Наслаждайтесь своей маленькой победой, – Рейнхарт не удостоил Пушка вниманием, но усмехнулся в лицо Дрэйку. – Едва ли торжество её затянется надолго. И не забывайте: я вырастил Веледу, воспитал и наставил так, как посчитал нужным. Пусть по крови она мне никто, но во многом она больше моя дочь, чем смог бы стать родной ребёнок, – старший посмотрел поверх плеча Дрэйка на Нордана, насмешливо, со странным, не до конца мне понятным выражением, развернулся и ушёл прочь.

– Значит, госпожа Ритт его… воспитанница? – теперь недоумение в голосе наследницы искренно. – Но я думала, она…

– Все так думали, – Дрэйк обернулся к нам с Норданом. – И что же это за история с воровством?

– Да так, мелочи, – Нордан нащупал мою руку, несильно сжал холодными пальцами, то ли ободряя меня, то ли сам пытаясь успокоиться с помощью нехитрого этого жеста. – Бев решил вспомнить деньки юности шальной. Надеюсь, ему хватит ума не тащить её к нам домой.

– Что же, всё могло быть и хуже, – констатировала Валерия преувеличенно радостно.

Я тоже обернулась, нашла взглядом неподвижную чёрную фигуру на троне. Очевидно, что императрица, как и почти все присутствующие в зале, наблюдала внимательно за нами, за разговором с Рейнхартом. Понимала ли, чем могла закончиться вполне невинная на посторонний взгляд беседа? Осознавала ли, как рискует жизнью дочери, своей, подданных и гостей, поддерживая отношения со старшим членом братства? Или союз с Рейнхартом для Катаринны превыше всего?

– Расскажешь по пути домой, – заметил Дрэйк и повернулся к наследнице. – Ваше императорское высочество, прошу нас простить, но нам придётся покинуть бал несколько раньше срока.

– Да-да, конечно. Послезавтра на Эллоранском ипподроме пройдут Императорские скачки, в этом году приуроченные к визиту принца Антонио. Буду рада видеть вас всех в императорской ложе.

– Благодарю за приглашение, Ваше императорское высочество. Разумеется, мы с удовольствие посетим это мероприятие, – Дрэйк почтительно склонил голову.

– Доброй ночи. Леди Ориони, Нордан, – Валерия кивнула нам и, потянув Пушка за ремни, удалилась.

Я присела в реверансе, Нордан же проводил девушку и пса неприязненным взглядом.

– Очередные тайные переговоры с будущей императорской четой?

– Кто-то должен поддерживать связи с потенциальными союзниками. Предлагаешь возложить эту обязанность на тебя?

– Премного благодарен, но вряд ли нам пригодятся их трупы.

– И я о том же подумал.

Хорошо, что мы наконец возвращаемся домой. Я устала, не физически – морально. Неизвестность, ожидание ответных действий противника, поиск подвоха в каждом жесте, в каждом слове окружающих выматывали, словно я весь день без передышки занималась множеством срочных и важных дел. И я не могла не думать о Веледе, узнавшей вдруг правду о близких, об истинной причине гибели своих родителей, оказавшейся среди руин привычного мира, в единый миг разлетевшегося вдребезги.

Не могла не думать о Регине, затерявшейся бесследно среди гостей или вовсе исчезнувшей в глубинах дворца, о том, что связывает ламию с Эрином и Пейтоном.

О последних репликах Рейнхарта. Неожиданно за словами старшего я увидела даже не откровенную угрозу, но намёк, пренебрежительное напоминание, что он, Рейнхарт, не все карты выложил на стол, не все их разыграл, придерживая козырной туз на крайний случай.

А ведь со дня на день Тайя привезёт Звёздочку…

* * *

Веледа

…Я знала, она рядом. Ждала меня, как прежде, на этом огромном лугу, среди пёстрого разнотравья, под безоблачным небом. Сидела на тёплой земле, окружённая высокими зелёными стеблями и листьями, и плела венок из собранных цветов, яркой охапкой лежащих на её коленях.

Это сон. Старый, забытый сон, преследовавший меня, когда я была маленькой. В нём я шла к ней, снова и снова, бежала, звала, кричала до хрипоты, не слыша собственного голоса. Видела её стройную фигуру в белом платье, видела, как тонкие пальцы ловко переплетали стебельки цветов, даже видела длинные тёмно-каштановые волосы, рассыпанные по плечам и спине, и тень нежной, любящей улыбки, но не могла различить черт её лица. Позади всегда светило солнце и лицо её странным образом терялось в слепящих золотых лучах, скрывалось в них, словно под маской. И мне никогда не удавалось приблизиться к ней, сколько бы я ни шла и ни бежала.

Никогда не удавалось дозваться, сколько бы я ни кричала.

Между нами всегда оставалось расстояние, позволявшее мне видеть её. Расстояние, которое я не могла преодолеть, чтобы коснуться её, обнять, посмотреть в лицо.

Папа говорил, я похожа на неё, на мою маму.

Папа…

Убийца моих родителей.

Нет больше ни луга, ни солнца, ни женской фигуры среди цветов. Есть серая долина за гранью, под низким, серым же куполом, лишь отдалённо похожим на обычное, затянутое тучами небо.

Безликие тени с пустыми глазами.

И я одна из них.

Когда-нибудь я усну и больше не проснусь. Грань зовёт меня, желает забрать себе ту, кто уже давно в большей степени принадлежит ей, нежели миру живых.

Нельзя играть с царством мёртвых, нельзя…

Я не хочу возвращаться туда, не хочу умирать!

Мало кто хочет, но никому не дано ускользнуть от власти времени и смерти, изменить естественный порядок вещей…

Я не хочу! Мне страшно, страшно до безумия, до истерики, что клокочет внутри, рвётся на волю рыданиями, криками.

Ты не умрёшь, моя роза. Если будет на то твоё желание, ты сможешь жить долго, очень долго.

Папа… это существо убило моих родителей! Ничего этого не было бы, если бы он не убил их, не отнял у меня семью и нормальную жизнь!

Их смерть была неизбежна. Думаешь, им позволили бы жить в своё удовольствие, растить тебя, наслаждаться покоем и тихим семейным счастьем? Но ты спаслась, выжила. Благодаря мне. И благодаря мне ты сможешь жить и дальше. Разве ты не этого хочешь?

Нет…

Луг. Женская фигура в ореоле солнечных лучей. И треклятое расстояние бездонной пропастью между нами. Несколько шагов к ней, однако ничего не меняется, я иду и при этом словно не двигаюсь с места.

Твоя мать пыталась защитить тебя. Она любила тебя. Как и твой кровный отец. Знаю, ты часто пыталась представить, как она выглядела.

Она по-прежнему сидела среди цветов. Белое платье, длинные светлые волосы по плечам. Неожиданно она вскинула голову, улыбнулась, будто приглашая посидеть с ней, и, кажется, я вот-вот наконец-то увижу её лицо, посмотрю в её глаза...

Шаг. Другой.

Она вдруг стала ближе, улыбнулась шире, ярче.

Я робко протянула дрожащую руку, не веря, не осмеливаясь поверить, что смогу обнять маму хотя бы во сне…

Я открыла глаза, чувствуя, как разочарование, горечь, досада, даже ярость захлёстывают, обжигают изнутри, как немеют руки от желания дать волю эмоциям, пусть и в виде всплеска силы.

– Веледа?

Я перевернулась с бока на спину. Беван в кресле, в котором он устроился на ночь, уступив кровать мне. Смотрел внимательно, обеспокоенно и я улыбнулась натянуто.

– Всё в порядке.

Ложь. Какой нынче может быть порядок?

Я плохо запомнила бегство из дворца, лабиринт потайных коридоров, по которым Беван вёл меня, существо с человеческим лицом, в чёрной накидке с капюшоном. Существо путало и скрывало наши следы – я отметила чужую магию краем сознания, скорее по привычке, нежели в силу действительного интереса к происходящему вокруг. Часть дворцового парка, где мне прежде не доводилось бывать, тёмная, с редкими вкраплениями горящих фонарей. Спуск к самой реке, даже не дверь – калитка в высокой ограде, уходящей в чёрные воды Эллоры. Припаркованная в ближайшем переулке машина и хитросплетения городских улиц. Когда мы приехали, дома ещё никого не было, остальные не успели вернуться с бала. И сам дом с прилегающей территорией под защитным пологом, только не стандартным пологом братства, а новой изменённой версией, явно построенной на крови леди Ориони. Что же, следовало ожидать, Дрэйк не обойдёт вниманием усовершенствованный вариант защиты.

Всю дорогу я тщетно пыталась позвать Кадиима, снимала кольцо и надевала снова, накрывала второй рукой, просила, умоляла, даже приказывала. Ничего. Я не слышала духа ни мысленно, ни как-либо иначе. В спальне Бевана, при нормальном освещении я осмотрела артефакт со всех сторон, убеждаясь, что кольцо не подделка. Беван предложил мне поесть, если я голодна, или выпить, но я отказалась. Я старалась занять себя мыслями о Кадииме и артефакте, бормотала что-то себе под нос, словно помешанная, и гнала размышления о том, кого я столько лет считала отцом, о настоящих родителях, об обмане, предательстве, побеге. Казалось, я сойду с ума, начну плакать без остановки или провалюсь в болото истерики, если позволю себе хоть на минуту задуматься о произошедшем. Наконец Беван, настороженно, встревожено наблюдавший за моими метаниями, вышел и вскоре вернулся с чашкой горячего напитка. Успокоительный чай, никакого алкоголя, заверил он. Я выпила содержимое чашки чуть ли не залпом, едва чувствуя горький травяной привкус. Дальнейшего я не помнила вообще, в один момент навалились слабость и тяжёлая, сковывающая сонливость.

– В чае было снотворное? – спросила я, приподнимаясь на локтях.

– Да. Я подумал, что иначе ты не скоро сможешь заснуть.

Мог бы и предупредить. Хотя тогда я вряд ли стала бы пить. И сон – тоже лекарство, пусть и приснившаяся муть больше разбередила старые раны, чем принесла успокоение.

– Спасибо.

– Не за что, – Беван потянулся в кресле и вдруг добавил с лукавой улыбкой: – Твоего бессознательного тела я не домогался.

– Знаю, – странная уверенность. Я не понимала, на чём она основана, откуда взялась, просто знала, и всё.

– Послушай, Веледа, Рейнхарт, он… – посерьёзнев, начал мужчина, но я покачала головой.

– Он убил моих настоящих родителей, зачем-то забрал меня и вырастил как свою дочь, – я старалась говорить ровно, и сама удивилась тому, как равнодушно, почти беззаботно прозвучал мой голос. Будто речь не обо мне, а о совершенно постороннем человеке, которого, конечно же, жаль немного, но не настолько, чтобы горевать из-за его бед.

– Он признался?

– Да. Нордан и леди Ориони всё слышали.

– Понятно.

Хорошо, если ему хоть что-то понятно. Мне же непонятно ничего. Кто я теперь? Что со мной будет? Как жить, если мир перевернулся с ног на голову, и всё потеряло прежний смысл?

– Если ты хочешь воспользоваться ванной, то тебе лучше поторопиться, пока не встали остальные, – заметил Беван. – По утрам у нас здесь шумно и суетливо, как во всяком уважающем себя общежитии.

Я выбралась из-под одеяла, оправила длинное белое платье, в котором так и проспала всю ночь. Беван проводил меня до ванной комнаты, окинул мой наряд и растрёпанные светлые волосы оценивающим взглядом.

– Я одолжу что-нибудь поудобнее у Шелли или Лисы.

Я кивнула и закрыла за собой дверь. Несколько минут постояла возле створки, прислушиваясь то к шагам по другую её сторону, то к себе. Шаги быстро стихли, а внутри нашлась лишь пустота. Я ожидала обнаружить рвущие на части боль и отчаяние, затапливающие разочарование и обиду, бесконечные печаль и злость, но ничего не было, словно накануне и впрямь удалось подавить все эмоции. В который уже раз позвала Кадиима – в ответ тишина. Похоже, выбора нет, придётся отдать артефакт кому-то другому, в конце концов, я не хозяйка кольца, а всего-навсего ценный объект, вверенный духу истинным владельцем.

Объект. Не дочь, любимая и обожаемая, но растение, пересаженное из естественной среды в парник, под наблюдение, выращенное сообразно желанию садовода, тщательно оберегаемое и лелеемое… ради чего? Если, как и сказал папа… Рейнхарт, меня в любом случае убили бы вместе с родителями, то зачем он спас меня, воспитал, создал иллюзию, будто он мой отец? Пожалел беззащитного ребёнка и взял на руки, обагрённые кровью моих родителей? Когда рядом лежало ещё не остывшее тело женщины, пытавшейся спасти свою дочь? Он с такой лёгкостью, с такой точностью поведал, как погибла моя мама… И мой настоящий отец – Рейнхарт ведь знал его, не мог не знать одного из членов круга.

И всё равно убил. Собрата. Его возлюбленную. Но сохранил жизнь их дочери. Более того, сделал так, чтобы я могла жить – существовать – долго, очень долго. По сути, я ровесница младшему поколению и, сложись всё иначе, существовала бы так и дальше. Годами, десятилетиями, веками. Раньше я думала, что отец… Рейнхарт, я должна научиться называть его по имени, но не отцом и, тем паче, не папой… пытался таким образом защитить меня от братства, однако теперь каждый его поступок виделся в другом свете.

Кем я была для него – куклой, которую время от времени доставали из задвинутой в дальний угол коробки? Объектом для исследований, а объекту в силу своей уникальности и незаменимости надо прослужить максимально долго? Драгоценностью, запрятанной в сейф в укромном месте? Была ли я живым человеком с собственными мыслями и чувствами, девочкой и девушкой, дочерью, пусть и не родной, но всё равно любимой? Существовал ли в действительности тот, кого я считала папой, или то была маска и моя слепая вера в его слова?

Я не знала. И не уверена, что он ответил бы честно, спроси я его. Привычки многовековой жизни во лжи не искоренить.

Наскоро умывшись, я выключила свет, вышла из ванной комнаты, закрыла дверь и вздрогнула, увидев в коридоре Нордана, прислонившегося плечом к стене возле входа в ванную.

– Юная леди ветреница, – мужчина улыбнулся, и улыбку эту можно было бы даже назвать приветливой, если бы не затаившееся в уголках губ едкое недовольство и холод в голубых глазах. – Ну что, побеседуем? Раз уж ты заявилась к нам незваной гостьей.

Глава 12

Айшель

Не знаю, что меня разбудило – щекочущий запах кофе и шелест газетных страниц? Тревога и страх, мятущиеся вьюгой колючей, беспокойной? Тихие голоса и шаги? В чуткой утренней полудрёме чужие эмоции читались легче, а звуки обретали особую чёткость.

Дрэйк по обыкновению проснулся первым. Недолгая отлучка – привычный ритуал медитации соблюдался неукоснительно. Чуть позже встал Нордан, взял одежду и ушёл. Я отмечала его передвижения по дому, чувствовала его беспокойство, перерастающее в раздражение, добавляющее в запах знакомые нотки горчащего талого снега. Накануне Беван успел вернуться раньше нас и, как ожидалось, привёз с собой Веледу. Судя по всему, девушка пересекла защитный полог так же беспрепятственно, как и я её в подземелье, и отчего-то факт этот ещё сильнее разозлил Нордана. Он всю дорогу до дома ворчал, повторял, что в свете новой информации о Веледе девушку нельзя и на порог пускать, что Беван должен-таки сообразить, насколько нам обеим опасно находиться под одной крышей. Короткая перебранка с Беваном закончилась вмешательством Дрэйка – кажется, если бы не он, с Нордана и Бевана сталось бы сцепиться не только словесно. Сама Веледа, к счастью её, уже спала, напоенная тем же снотворным, которое Беван давал недавно мне, и ссоры за дверью не слышала. Лиссет тоже ещё не приехала, и мне оставалось надеяться лишь, что лисица проводит время лучше, чем мы.

Я всё же открыла глаза, сбрасывая остатки дрёмы. Дрэйк, уже полностью одетый, сидел на краю постели, откинувшись на подушку, неторопливо просматривал утреннюю газету. Минуту-другую я любовалась его профилем, внимательным, сосредоточенным выражением лица, затем придвинулась ближе.

– Доброе утро, – Дрэйк опустил газету, улыбнулся мне.

– Доброе.

– Тебе пришла записка от Тайи, – мужчина кивком указал на стол перед окном.

Я выпуталась спешно из одеяла, метнулась к столу. И впрямь записка, совсем коротенькая, одной скупой строкой:

«С нами всё хорошо. Будем через сутки. Тай».

Уже? Так скоро?!

– Ты её читал?

– Нет, – в глазах Дрэйка искреннее недоумение. – Должен был?

– Норд читает, – растерялась я.

– Твою корреспонденцию? Хотя чему я удивляюсь после стольких лет?

Я с разбегу, по-детски запрыгнула на кровать, легла на живот, заново перечитывая сообщение.

– Тай пишет, что они прибудут уже завтра.

– Я знаю.

– А говоришь, не читал.

– Норд получил записку с аналогичной информацией от сопровождающего, – пояснил Дрэйк.

Понимаю, откуда столько тревоги, страха. Завтра Нордан увидит нашу дочь, нашу малышку, прежде знакомую ему лишь по моим снам да письмам. Мне и самой страшно – вдруг Эстелла отвыкла от меня? Вдруг я что-нибудь пропустила в её жизни, что угодно, но, несомненно, важное? И тревожно не меньше – не совершили ли мы ошибку, вызвав Тайю со Звёздочкой прямиком в сердце революции, неисчислимых опасностей и безумного риска? Оглядываю через плечо видимую часть комнаты, и к переживаниям глобальным добавляются мелкие, бытовые, но оттого не менее пугающие.

– Айшель? – Дрэйк отложил газету на тумбочку, нахмурился, улавливая перемену в моём настроении.

– В этом доме ведь не было детской?

– Нет, конечно. Однако в доме ещё есть свободные спальни. Надо лишь сделать небольшую перестановку, – мужчина тоже осмотрел комнату. – И купить детскую кровать.

– Опять траты, – я сложила записку, перевернулась на спину, перебираясь под бок Дрэйку.

– Которые мы можем себе позволить, – возразил Дрэйк мягко. – К тому же посещение скачек, как и любое светское мероприятие, требует специальной формы одежды.

Скачки. Я совсем о них забыла.

– Но завтра же приедут Эсти и Тай! – как я могу променять встречу дочери на какие-то бессмысленные бега?! – Нет-нет, я никуда не пойду. Уверена, Валерия меня извинит…

– Они приедут утром, на скачки гости начинают съезжаться после полудня и вполне допустимо приехать попозже. Мы прекрасно всё успеем.

– Я не смогу оставить её, едва увидев после разлуки, – страх усиливается и мне нечего противопоставить его власти. – Вдруг что-нибудь случится, а нас не будет рядом?

– Ничего не случится. И мы уедем ненадолго, – Дрэйк обнял меня, коснулся губами моей макушки. – За домом присмотрят, и Веледа тоже не останется здесь одна в наше отсутствие.

– Ты считаешь, Норд прав? Она действительно так опасна, как он предполагает? Последние фразы Рейнхарта…

– …предупреждение и одновременно – зёрна сомнений, посеянных в благодатную почву подозрительности Норда. К сожалению, Рейнхарт достаточно хорошо нас знает, знает, как и чем лучше воздействовать на каждого из нас. Три года назад у него была возможность убедиться, насколько для Норда важны твои благополучие и безопасность.

И если старшему нужен максимально эффективный удар, то достаточно напомнить Нордану, что мне может угрожать опасность.

– Поэтому Рейнхарт адресовал отдельный взгляд Норду. Слегка демонстративно, на мой вкус, но цель достигнута.

Добавь его волнение перед встречей с дочерью, и взрывоопасная смесь обеспечена.

– А что думаешь ты? – объятие, аромат сандала и лета, тепло тела, рука, поглаживающая по волосам, приносили чувство покоя, защищённости. Что бы ни случилось, Дрэйк убережёт Эстеллу.

– Безусловно, нет острой нужды обвинять Веледу во всех проступках Рейнхарта и выставлять за ворота. Но не стоит оставлять её без надзора и слишком уж ей доверять.

По задумчивой интонации понимаю – в отличие от собрата, Дрэйк не видит в девушке прямой угрозы для меня, но взвешивает, решает, можно ли получить выгоду из её присутствия здесь.

– Дрэйк, она такая же, как Эсти, – напоминаю я. – Такая же, какой будет наша дочь. Предполагаемый отец обманывал и использовал её, и ты тоже хочешь разыграть девушку, словно козырную карту?

– Не хочу, – мужчина отвечает не сразу, после паузы короткой, обжигающей жёсткой непреклонностью, – однако если потребуется – использую. Айшель, не только для Норда на первом месте безопасность твоя и наших детей. И если вдруг возникнет вопрос выбора между вашими жизнями и Веледы, то… ты и сама знаешь, что я предпочту.

Нас. Меня, крохотную ещё искру жизни нашей дочери, Эстеллу. Звёздочка часть меня, а Веледа всего лишь случайная знакомая, почти посторонняя, разменная монета в очередной партии братства, на сей раз между младшим и старшим поколениями.

– Возможно, она пара Бевана, – шепчу я.

Мне жаль Веледу. И я боюсь за дочерей.

И знаю, что в сложной ситуации тоже выберу их жизни. Такой выбор сделала бы всякая любящая мать, но мне стыдно, что я столь мало стремлюсь к общему благу, к счастью для всех.

В храме меня непременно осудили бы за низкий, недостойный истинной жрицы Серебряной эгоизм и малодушие.

– Возможно, – соглашается Дрэйк спокойно. – И в первую очередь он обязан защищать свою женщину, думать о её безопасности, не дожидаясь, пока этим займутся другие. Принять на себя ответственность за неё. Легко лезть на условные баррикады революции, или ввязываться в любую иную сумасшедшую авантюру, зная, что тебе нечего терять, что от твоей жизни никто не зависит.

Я подняла голову, собираясь возразить, вступиться и за Бевана, и за Веледу, но дверь распахнулась неожиданно, и в спальню стремительно вошёл Нордан.

– Ей здесь не место, – он раздражённо захлопнул дверь, приблизился к кровати и, потянувшись через постель, поцеловал меня в висок. – Не здесь, не сейчас и желательно вообще никогда.

– Ты уже беседовал с Веледой? – спросил Дрэйк.

– Попытался. Тут же возник Бев и заявил, что его ненаглядная ветреница не должна и не обязана ничего нам говорить и любые её беседы с нами – и под «нами» он подразумевает тебя и меня, – будут проходить сугубо в его присутствии. Кажется, Бев решил расширить поле деятельности и за компанию стать адвокатом.

– Вы хотите… допросить её? – уточнила я настороженно.

– Побеседовать, – поправил Дрэйк. – И желательно, чтобы при этом присутствовали все мы.

– Норд, – я высвободилась из объятий, села, – мне кажется, Веледа не причинит вреда Эсти. Они ведь похожи…

– Только происхождением. Не забывай, котёнок, Веледу воспитал Рейнхарт. Даже мы, поступившие под его начало уже в довольно зрелом возрасте, и то до сих пор чувствуем результат его влияния на нас. А теперь представь, что Рейнхарт мог посеять и взрастить в неразумном ребёнке, девочке, считавшей его отцом и едва ли не богом.

Это ужасно. Ужасно осознавать, как день за днём, год за годом старший обманывал слепо верящую ему малышку. Ужасно понимать, что Нордан прав по-своему.

– Но она пошла против него, – оправдание жалкое, робкое, но что ещё сказать, когда разрываешься между страхом за свою дочь и сочувствием к девушке, рождённой той, кто была моей сестрой по вере?

– Детям свойственно бунтовать, – заметил Нордан снисходительно.

– Можешь ему поверить: у Норда большой опыт по части бунтов, подростковых в том числе, – добавил Дрэйк не без лёгкой насмешки.

Я покачала головой, желая прекратить бессмысленные споры.

– Лиссет вернулась?

– Да. Я слышал её шаги, пока пытался донести до Бева всю степень его заблуждений, – ответил Нордан. – Видимо, лисья гулянка прошла успешнее, чем наша, раз лисичка соизволила явиться лишь под утро.

– Примерно через час в гостиной, хорошо? – Дрэйк снова поцеловал меня в макушку. – И передай Лиссет, чтобы тоже пришла.

Я кивнула и встала с постели. И, пожалуй, что бы ни говорили мужчины, надо зайти к Бевану и Веледе и узнать, не нужно ли девушке чего-то из мелочей, необходимых каждой женщине.

* * *

Веледа

– Просто небольшая беседа. Расскажешь вкратце о себе, ответишь на вопросы, если таковые возникнут, а их, уверен, у Дрэйка и Норда куча. Разумеется, никаких слишком личных вопросов я не допущу, – Беван умолк на мгновение и добавил: – Во всяком случае, ты точно не должна и не обязана на них отвечать.

Кусок в горло не лез, но я заставляла себя надкусывать бутерброд, жевать, запивая горьким кофе без молока и сахара. Верх идиотизма после всего взять и умереть от истощения.

– Спасибо.

– За что теперь?

– За всё.

За минуты покоя – к огромному моему облегчению, Беван вышел в коридор сразу же, не дав Нордану начать то, что собрат почти деликатно назвал «побеседуем». За споры с Норданом в попытке защитить меня и позволить находиться в одном доме с леди Ориони. За завтрак, принесённый на подносе в спальню. За одежду, одолженную у Айшель.

За то, что вообще возится со мной.

– Тебе не стоит так часто благодарить меня. Я преследую и свои корыстные интересы.

– Да? И какие же?

– Во-первых, – Беван отогнул указательный палец, – на меня возложена божественная миссия по развалу братства и твоё спасение меняет расстановку сил в нашу пользу. Во-вторых, мне требуется поощрение и желательно не только моральное. Ну и, в-третьих, где это видано, чтобы в финале истории главный герой остался без принцессы?

– То есть я ценный приз? – улыбнулась я невольно.

– Ты принцесса, – поправил Беван. – Принцесса для меня.

– Я не принцесса, – покачала я головой.

– Как знать.

Если я принцесса, то и впрямь – лишь для него. Для остальных же я объект, орудие, незваная гостья. Если задуматься, то теперь у меня и дома нет – нет больше ни места, ни людей, к которым я могла бы вернуться.

Даже Кадиима отныне нет.

По крайней мере, для меня.

И кольцо, надетое по привычке на палец, казалось безжизненным, пустым, словно обычное украшение.

В дверь тихо постучали, и Беван шагнул к створке, открыл. Я увидела по ту сторону порога леди Ориони и чуть позади вторую девушку, Лиссет Элери, рассеянно перебиравшую тёмно-синие лепестки маленького букета фиалок.

– Всё в порядке? – спросила Айшель, через плечо мужчины бросив на меня обеспокоенный взгляд. – Может, нужно ещё что-нибудь?

Беван обернулся ко мне, посмотрел вопросительно. Я сделала глоток кофе, поставила чашку на поднос и поднялась с кровати.

– Всё хорошо, спасибо за одежду и заботу, – поблагодарила я искренне. Мне надо решиться, хочу я того или нет. – Леди Ориони, могу я вам… сказать кое-что?

– Сейчас? – уточнила Айшель и в карих глазах мелькнула тень настороженности.

– Да, я… хотела бы сказать это до… беседы.

Дрэйк, быть может, и позволит, но Нордан…

Едва ли.

– Ледышка не одобрит, – протянула Лиссет.

– Его ледяное величество вообще крайне редко что-либо одобряет, – возразил Беван саркастично и отступил в сторону, пропуская девушек в спальню. – Но мы же будем рядом, верно? Веледа, или ты хочешь поговорить наедине?

– Ничего конфиденциального, – отмахнулась я.

Девушки вошли в комнату, и Беван, предварительно осмотрев коридор, закрыл дверь. Айшель нерешительно приблизилась ко мне, Лиссет, продолжая перебирать цветы, присела на край комода.

– Очередной знак внимания от твоего нетайного поклонника? – насмешливо заметил мужчина.

– Не совсем, – Лиссет задумчиво, мечтательно улыбнулась своим мыслям.

– Леди Ориони… – начала я, но Беван жестом перебил меня:

– Можно и по имени, мы же не при дворе, чтобы официоз разводить.

– Хорошо. Айшель, ты помнишь Кадиима, духа и моего хранителя?

Она медленно кивнула, глядя на меня непонимающе. А я не могла избавиться от мерзкого, липкого ощущения, будто предаю Кадиима, вот так легко отдавая его, словно вещь, в чужие руки.

– Когда-то давно маги старого мира заключили его и других духов в специально созданные для этого артефакты, ставшие для духов тюрьмой, – я торопливо, не позволяя себе передумать, сняла кольцо и протянула Айшель. – Тот, кому принадлежит артефакт, является и хозяином духа. Многие годы я полагала себя… владелицей кольца и лишь недавно поняла, что на самом деле принадлежит оно па… – я научусь, я привыкну называть его по имени, – Рейнхарту. И сейчас артефакт должен находиться у… достойного человека. Возьми его, пожалуйста.

Беван нахмурился, Айшель растерянно посмотрела на кольцо на моей ладони.

– Но…

– Кадиим опустился перед тобой на одно колено – наверное, это что-то да значит, – я несколько нервным, резким движением сунула артефакт в руку девушке. – Возьми его и надень.

– Веледа, что ты… – Беван шагнул было к нам, Лиссет насторожилась почуявшим неладное хищником, но Айшель вдруг поджала губы, вглядываясь пристально в артефакт, будто видела в нём нечто, недоступное мне, и надела кольцо на средний палец правой руки.

* * *

Айшель

Вижу его второй раз в жизни. Обыкновенное золотое кольцо, немного потемневшее от времени, увенчанное гладким чёрным камнем. В ледяной комнате артефакта на Веледе не было и на первом императорском балу тоже. Я уверена, что до вчерашнего вечера не видела ни его, ни подобных ему предметов.

И всё-таки кольцо кажется знакомым. Едва уловимо, на тонкой, зыбкой грани осознания смутного этого ощущения.

Когда Веледа вложила его мне в руку, я не попыталась вернуть нежданный дар, не отбросила вопреки предупреждениям, вопреки собственным робким опасениям. Артефакт тёплый и в черноте камня вспыхивали крошечные серебряные искры, рассыпались блёстками по шелковистой глади кристалла, завораживали пламенем свечи, текучестью воды. Рождали странное, успокаивающее понимание, что всё хорошо, что артефакт не причинит мне вреда.

Только не он.

Только не мне. Не нам.

Шорохи за спиной, встревоженный голос Бевана:

– Веледа, что ты…

Я надела кольцо, и оно село мгновенно, как влитое, словно было создано для моих тонких пальцев. Камень окутался синеватой дымкой, потянувшейся широкой лентой на середину комнаты. Веледа привычно отступила в сторону, а дымка свилась спиралью, разрослась стремительно, уплотнилась в человеческий силуэт и обратилась уже знакомым черноволосым мужчиной.

– Моя госпожа, – он почтительно склонил голову, приветствуя меня, и повернулся к Веледе. – Я знал, что ты поймёшь, Веледа.

– У меня не было выбора, – девушка скрестила руки на груди, моргнула в явной попытке скрыть слёзы. – Ты не отвечал и…

– Господин Рейнхарт запретил любые контакты с тобой, – пояснил дух. – Если ослушаюсь, если найду способ обойти прямой приказ, он пообещал усыпить тебя и увезти.

– Странно, что он не сделал этого сразу.

– Сейчас ты нужна ему бодрствующей.

– Но он больше не сможет тебе приказывать? – уточнила Веледа настороженно.

– Клятва, которую я когда-то принёс Серебряной, связала меня нерушимыми узами. Никакие иные обещания и приказы, кем бы они ни были отданы, не могут стоять выше неё и моих обетов перед богиней и лунными сёстрами.

– Вы принесли клятву Серебряной госпоже? – вмешалась я. – Когда?

– Очень давно, моя леди, задолго до рождения нынешнего мира, – ответил Кадиим с лёгкой грустью.

– И в чём же вы поклялись?

– Служить богине и её земным сёстрам.

Я провела в храме три года, но впервые слышу, что бессмертные духи приносили клятву верности Серебряной и её служительницам. Было ли это той информацией, узнать которую мне предстояло после посвящения в жрицы, или это тайна, предназначенная не для каждого? Или утерянное знание, исчезнувшее во тьме веков и перемен?

– Поэтому мой о… Рейнхарт связал меня с тобой – из-за твоей клятвы служить таким, как моя мать? – нахмурилась Веледа.

– Не думаю, что Рейнхарт знает о клятве: слишком давно мы её принесли по ту сторону Восточных гор в уже не существующей стране, – покачал головой Кадиим. – И не он выбрал меня, но я сам принял решение служить ему и оберегать тебя. В тебе течёт кровь и соединился дар отмеченной поцелуем Серебряной и проклятого, ты была единственной выжившей и нуждалась в защите, как никто другой.

Беван вдруг приблизился к нам, коснулся моей руки.

– Девушки, я понимаю, что у вас накопилась масса вопросов, но сейчас для них не самое подходящее время и место. А вам, господин бессмертный дух, лучше куда-нибудь дематериализоваться, дабы не усугублять ситуацию. Поверьте, через минуту здесь будет жарко… вернее, холодно.

Запах тумана и сандала накатывают разом, оседают горьким привкусом чужой злости, тревоги, страха, настороженности, и я спохватываюсь:

– Да, Кадиим, вам действительно лучше… – умолкаю, осознав внезапно, что кольцо на мне и, выходит, я теперь хозяйка духа, я могу ему приказывать. Но я не умею командовать, распоряжаться кем-то, хоть в пансионе и учили управлять домом и прислугой.

Да и не представляю я, как можно отдавать приказы бессмертному существу, древнему, могущественному. Едва ли маги старого мира заключили духов в артефакты просто так, по своему желанию.

– Хорошо, моя леди, – Кадиим вновь склоняет голову и растворяется дымкой.

Дверь распахнулась без стука, с такой силой, что ударилась о стену. Лиссет, молча наблюдавшая за нами, отступила к окну, отчего-то заслонила букет фиалок рукой, я и Беван обернулись к проёму. Нордан ворвался первым, метнулся ко мне, коснулся мимолётно щеки, Дрэйк остановился на пороге, окинул комнату быстрым взглядом, убеждаясь, что ничего страшного здесь не происходит и опасность мне не угрожает.

– А постучать? – произнёс Беван подчёркнуто насмешливо. – Мало ли, может, мы тут не все одеты и чем-то неприличным занимаемся?

Тень облегчения в посветлевших глазах, и Нордан резко повернулся к бывшему собрату.

– В следующий раз обязательно постучу… твоей головой, предварительно отделённой от туловища. Какого Дирга здесь творится?

– Вроде мы договорились собраться в гостиной, где всем будет удобнее, чем в твоей спальне, Беван, – добавил Дрэйк спокойно. – Или ты решил последовать модным веяниям и устроить пижамную вечеринку?

– Всё в порядке, – я улыбнулась нарочито беззаботно. – Я всего лишь зашла спросить, не нужно ли Веледе что-то ещё.

– Я слышал чей-то голос, – возразил Нордан упрямо, огляделся подозрительно и неожиданно перехватил мою правую руку, поднял к льющемуся из окна свету. – Знакомое колечко. Только почему оно на твоём пальчике, Шель?

– Потому что теперь оно принадлежит ей, – ответила Веледа невозмутимо, ровно, словно недовольство члена братства не касалось её. – По праву первородной крови, кстати.

– Занятно, – Нордан тоже улыбнулся, только нет в улыбке этой ничего беспечного или весёлого. – Котёнок, тебя не учили, что нельзя принимать подарки от незнакомцев? Тем более от незнакомцев, напрямую связанных с теми, кто открыл на тебя охоту? Немедленно его сними.

– Норд, – сжав пальцы в кулак, я высвободила руку, – кольцо я сниму тогда, когда решу сама. И Веледа не желает мне зла.

– Ты в этом так уверена?

– Норд, ты по себе-то всех не меряй, – отозвался Беван раздражённо.

– А ты держи свою девку подальше от моей женщины и тогда…

Сухой воздух смешался с резко похолодевшим, обжигавшим открытые участки кожи, по полу побежали змейками узкие ледяные дорожки и зашуршала вкрадчиво песчаная позёмка.

– Прекратите, – Дрэйк возник между младшими собратьями, по очереди смерил каждого строгим взглядом. – В конце концов, не в присутствии дам. Айшель? – он подал мне руку, и я приняла с благодарностью, не желая оказаться в эпицентре стычки, подпитанной стихийной силой. – Лиссет, госпожа Ритт, только после вас.

Лисица с откровенным облегчением выскользнула из спальни, Веледа вышла следом, мы с Дрэйком за ними. Спустились в холл, и Дрэйк вдруг увлёк меня в сторону от лестницы, дождался, когда Лиссет и Веледа скроются за дверью гостиной, и коснулся моей правой руки.

– Ты действительно уверена, что кольцо не причинит вреда ни тебе, ни нашему ребёнку? – как и Нордан только что, Дрэйк поднял мою руку, пристально рассматривая артефакт.

– Уверена. Заключённый в нём дух поклялся служить Серебряной и таким, как я. Это он появился тогда в ледяной комнате, остановил нас с Веледой и упомянул, что наши матери принадлежали к одному роду, – я покачала головой, пытаясь разобраться в ворохе смутных ощущений. – Не знаю, как это объяснить, но я уверена в нём. Кольцо даже кажется мне знакомым, хотя до вчерашнего вечера я никогда не видела его.

– Я тоже прежде не видел этого кольца ни на госпоже Ритт, ни у Рейнхарта, – мужчина провёл осторожно по золотому ободку, расчерченному тонкой, едва заметной вязью то ли узора, то ли рун. – Старинное, древнее братства и нынешнего нашего мира. Камень искусственно создан посредством магии – теперь ничего подобного не то что не делают, но даже не представляют, как. Одно из множества знаний, утерянных навсегда.

– Как же оно попало к Рейнхарту?

– Надеюсь, дух сможет ответить на этот вопрос, – Дрэйк отпустил мою руку.

– Ты не станешь требовать снять кольцо?

– Нет. У меня нет причин не доверять твоему суждению.

– Правда? – порой меня удивляет лёгкость, с которой Дрэйк иногда соглашается со мной. Хотя понимаю, ему не трудно уступать мне в мелочах, в незначительных вопросах, спорить из-за которых он считает бессмысленным.

– Айшель, – улыбка сдержанна, нежна, – над нами обоими довлеют инстинкты, в том числе собственника, усиливающий желание защищать тебя и никого не подпускать. Тем не менее, это не повод впадать в крайности, – мужчина бросил взгляд в сторону лестницы и, вновь взяв меня за руку, отвёл в гостиную.

Уже переступая порог, я услышала за спиной торопливые шаги. Мы с Дрэйком заняли диван и вошедший следом Нордан сел на свободную его часть рядом со мной. Я чувствовала в запахе глухое раздражение, недовольство, но вслух мужчина ничего не сказал, лишь положил одну руку на спинку дивана, под мою шею. Беван, демонстративно игнорируя Нордана, опустился на подлокотник кресла, выбранного Веледой, Лиссет устроилась в оставшемся. Что ж, по крайней мере, сейчас драки не будет.

Беван наклонился к Веледе, казавшейся маленькой, хрупкой в массивном коричневом кресле с высокой спинкой, прошептал что-то девушке на ухо. Веледа кивнула и заговорила.

История жизни дочери лунной и собрата ордена скупа, коротка, словно рассказ Бевана о поисках способа покинуть круг и пребывании в храме бога смерти. Настоящих родителей Веледа не помнила, и Рейнхарт стал единственным отцом, которого она знала.

Отцом. Близким, родным человеком и порождённая его обманом боль скрывалась за тоном сухим, нарочито равнодушным.

Она и впрямь ни в чём не знала отказа. У девочки было всё, что только можно пожелать, – дорогая одежда и множество игрушек, загипнотизированная Рейнхартом прислуга, выполнявшая любой каприз малышки, и лучшие учителя, преподававшие свои предметы на дому. Безмятежное детство омрачалось лишь бесконечными постоянными переездами и замкнутым образом жизни. Веледа не знала компании сверстников, не было у неё ни друзей, ни даже домашних животных. Вскоре после её тринадцатилетия появилось кольцо и Кадиим. Связь, соединившая девочку и бессмертного духа, первая настоящая дружба для одинокого, по сути, ребёнка, запертого в пусть и роскошной, но клетке.

В девятнадцать лет жизнь Веледы разделилась на периоды сна и бодрствования. Укол иглой, смоченной в специальном снотворном, и сознание девушки уходило за грань, в мир, открытый только для мёртвых. Тело Кадиим переносил в место, столь же непригодное для живых и смертных, как и долина теней, но лишь там Веледу не смогли бы разыскать, вздумай кто заняться поисками и выяснением её личности. Годы волшебного сна сменялись несколькими днями бодрствования, которые девушка посвящала прогулками и развлечениям, и затем всё повторялось снова. Рейнхарт не желал рисковать и строго следил за тем, чтобы Веледа не задерживалась среди живых. Прошлое её пробуждение случилось семьдесят девять лет назад.

И как-то вдруг обычное течение дней нарушил весенний бал-маскарад, идея посетить его, тайное бегство из дома и встреча с Беваном. Я заметила, как Дрэйк и Нордан нахмурились при упоминании этого бала, и если Нордана я ещё могла понять, то реакция Дрэйка вызвала удивление неясное, скользкое. Нордан глянул искоса на старшего собрата, усмехнулся, опустил руку со спинки дивана на мои плечи, обнял, привлекая к себе привычным хозяйским жестом.

– Что, на этом балу ещё что-то произошло, помимо эпохальной встречи? – уточнила Лиссет, не меньше моего озадаченная реакцией мужчин.

– Тот бал вообще выдался на диво богатым на встречи, – ответил Нордан. – Удивляюсь, как там Вэйд никого себе не подцепил. Впрочем, он так и простоял почти весь вечер у окна, витая в своих мечтах.

– Не обращай внимания, Шелли, – посоветовал Беван. – В Норде просто заговорила старая братская зависть.

– Зависть к чему? – теперь я от Дрэйка ощущала раздражение, недовольство, будто в нём эхом отразились эмоции Нордана.

– Беван прав, – согласился Дрэйк. – И мы здесь собрались не для обсуждения давних личных отношений.

Личных отношений? Я поймала настороженный взгляд Лиссет, не уверенная, что хочу знать такие подробности ещё и о жизни Дрэйка, о его женщинах. Достаточно Дайаны Дарро, понимания, что когда-то он любил её, свою юную прелестную невесту, погибшую по вине братства.

– Ладно, оставим на совести богов тот вечер памятных свиданий, – произнёс Беван миролюбиво. – Веледа, снотворное, которым усыпляли тебя и упокоили Норда три года назад, – одно и то же?

– Наверное, – девушка нерешительно пожала плечами. – Мне кажется, Рейнхарт что-то изменял в его составе, потому что поначалу оно действовало недолго, два-три месяца, не более. Уже позднее сон стал длиться по нескольку лет, но чтобы сразу семьдесят девять… такое было впервые.

И мы с Лиссет переглянулись вновь, вспоминая недавнее замечание лисицы о подопытных крысах Рейнхарта. Он действительно экспериментировал – на Веледе. Ставил на ней опыты, проверял реакцию и побочные эффекты, учитывал ошибки и недочёты и повторял заново, с упорством алхимика, одержимого поисками секрета превращения всякого металла в золото. И оставалось лишь догадываться, сколько раз девушка выступала подневольным объектом для воплощения задумок Рейнхарта, сколько раз испытывала на себе последствия неудачных экспериментов. А если бы что-то пошло не так и Веледа пострадала бы? Уверена, она, как и Эстелла, тоже ничем не болела, и царапины заживали на ней быстрее, чем на обычном человеке, но высокий иммунитет и ускоренная регенерация ещё не гарантируют бессмертия, неуязвимости. Или Рейнхарта мало волновали такие мелочи?

– В свете новой информации можно предположить, что идея усыпить одного из нас посредством этого снотворного посетила его не сразу, – заметил Дрэйк. – К тому же он должен был быть уверен в эффективности средства.

– Похоже, спящая красавица, безмятежно пролежавшая в своём хрустальном гробу почти век, его в этом убедила безоговорочно, – добавил Нордан насмешливо. – И это его поэтичное и символичное «моя роза»…

– Гораздо более символичное, чем может показаться на первый взгляд. Веледа, едва ли нам удастся выяснить что-либо о твоей матери, но твоего отца я знал лично, пусть недолго и не особо хорошо, – ровный, спокойный тон, взгляд, обращённый на застывшую, словно окаменевшую в кресле девушку. Дрэйк рядом со мной, я чувствую его тепло и запах, но эмоции исчезли вдруг, укрылись за стеной глухой, неприступной. Я ёжусь в растерянности, и Нордан крепче прижимает меня к себе, касается губами виска, отчего сидящая напротив Лиссет картинно закатывает глаза. – Его звали Герард, в братство он вступил в начале седьмого века, стихийная сила – ветер. Родился и был воспитан как сын короля Георга Восьмого и наследный принц Афаллии. Его матерью была королева Элеонора из правящего дома Наринны де ла Ритт. Герб де ла Риттов – тёрн и дикая роза. Естественно, Рейнхарт не мог этого не знать.

На лице Веледы – изумление, безмерное, потерянное будто. Беван же, наоборот, удивлённым не выглядел. Уже успел поговорить с Дрэйком?

– И как нам теперь обращаться к розе Наринны – Ваше высочество? – голос Нордана по-прежнему полон холодной насмешки.

– Имени вполне достаточно, – заверил Беван. – Так и быть, можешь не утруждать себя поклонами, расшаркиваниями и проявлением элементарной вежливости.

Веледа моргнула, посмотрела на меня – и словно сквозь меня.

– Айшель, позови, пожалуйста, Кадиима.

– Как?

– Мысленно. Пока кольцо на тебе, вы можете общаться. При желании Кадиим может и наблюдать за тем, что происходит вокруг тебя.

Я высвободилась из объятий Нордана, коснулась зачем-то артефакта, чувствуя на себе настороженные взгляды с двух сторон.

«Это само придёт со временем, моя леди».

Я вздрогнула. Так странно – слышать в своей голове посторонний голос, зная, что больше никто из присутствующих его не слышит, мысленно ощущать присутствие того, кого нет в непосредственной близости от меня.

«Постепенно вы привыкнете и перестанете обращать внимание. Если вам будет удобнее, я могу находиться вне кольца. Я неоднократно выполнял обязанности управляющего домом и слугами, доверенного лица, советника, охранника и даже, как ни странно, камеристки».

А няни?

Нервный смешок вырвался сам собой. О чём я только думаю, разве можно просить древнего духа присмотреть за ребёнком? И я едва знаю Кадиима, но уже готова вот так легко, запросто доверить ему Эстеллу?

– Шель? – Нордан положил ладонь мне на спину. – Всё в порядке?

«Обычно кольцо передавалось лунной сестре вскоре после пробуждения её дара, и потому моим подопечным нужен был уже наставник и хранитель, а не няня, но… простите, моя леди, я чувствую в вас дыхание новой жизни, однако…»

Я должна сосредоточиться и попытаться вести с Кадиимом нормальный, структурированный диалог, а не вынуждать его отвечать на полубессвязные обрывки моих случайных мыслей.

Эстелла моя старшая дочь, весной ей исполнилось два года.

Кажется, я чувствую замешательство невидимого собеседника.

– Айшель? – Дрэйк потянулся ко мне, заглянул обеспокоенно в лицо.

– Ничего, скоро научится, – отозвалась Веледа меланхолично.

– Если твоя побрякушка причинит хоть малейший вред… – начал Нордан, но я, мотнув головой, жестом перебила его.

– Не причинит. И со мной всё в порядке.

Боюсь, Нордан едва ли согласится подпустить к Эстелле кого-то постороннего. Порой кажется, будто он и меня бы с удовольствием спрятал в надёжном месте, запер, словно сказочную принцессу, в высокой башне, вдали от мира и чужих глаз.

Как и в прошлый раз, Кадиим появился из синеватой дымки, замер посреди гостиной, не обращая внимания на подозрительный, оценивающий взгляд Нордана. Теперь Веледа шепнула что-то Бевану, встала и, взяв духа под локоть, отвела к окну. Заговорила тихо, хотя я единственный человек в помещении, не способный их услышать, не имеющий обострённого слуха оборотня или члена братства.

– Можно надеяться, что хотя бы твоя, Дрэйк, давняя личная жизнь не выскочит откуда-нибудь из кустов неприятным сюрпризом? – понизив голос, осведомилась Лиссет.

– Нет, – резкий сухой ответ.

– Вряд ли, – поддержал Беван. – Все подружки Дрэйка были ему под стать и отличались спокойным нравом и отсутствием претензий. Даже суккубы.

– Я ведь её не знаю? – спросила лисица.

– Однозначно нет. Суккубы, как и все подвиды демонов, живут дольше людей, но и они за восемьдесят лет могут несколько состариться. Наверняка её уже давным-давно вернули в тёплые объятия родного клана и ныне она, как и большинство ей подобных суккуб, служит на его благо.

Веледа вернулась в кресло, Кадиим встал рядом, по другую руку от девушки.

– Более тысячи лет назад маги старого мира заточили меня и мне подобных духов в артефакты, – Кадиим качнул головой, указывая на кольцо на моём пальце, которое я крутила рассеянно. – Маги хотели скрыть нас, спрятать в тайном месте, чтобы ни мы больше не могли причинять зло этому миру, ни мир не мог воспользоваться особенностью артефактов, ограничивавшей нас. Однако несколько артефактов исчезло и оставшиеся передали земным сёстрам Серебряной. Во имя искупления нашей вины пред миром некоторые из нас поклялись служить Серебряной богине и стали хранителями её сестёр. Я прибыл в Афаллию в начале седьмого века, будучи хранителем одной из лунных сестёр.

– То есть не Рейнхарт привёз артефакт из своего очередного путешествия за Восточные горы? – удивился Беван.

– В течение многих лет и многих поколений артефакт передавался от сестры к сестре, принадлежавших к шианскому храму Серебряной, что находился в небольшой, ныне не существующей стране по ту сторону Восточного хребта.

– Разве после охоты на колдунов остались другие храмы? – растерялась я. – В храме Серебряной, где я училась, нам говорили, что их осталось всего три во всём мире: наш, в Феоссии, один на севере и один полумифический, скрытый самой нашей госпожой от глаз нечестивцев… – я умолкла, отчего-то не вполне уже уверенная в правильности или точности того, о чём рассказывали в храме.

Нордан усмехнулся, Беван вздохнул сочувственно, Кадиим нахмурился.

– Насколько мне известно, в восточных странах по сей день существует один крупный храм и около полудюжины маленьких, – пояснил дух. – Их не коснулись охота, уничтожение и, тем паче, сделка с проклятыми.

– Не слышал, чтобы братство когда-либо заключало сделку с лунными, – заметил Дрэйк.

– Заключало, – возразил Беван. – Старшие не распространялись об этом факте и постарались, чтобы тому осталось как можно меньше свидетелей и свидетельств, но в летописях древних храмов много чего сохранилось, упоминание о сделке в том числе. Вкратце, разумеется, но я нашёл. Помните когда-то подслушанный мной разговор старших? Речь там шла и о договоре тоже. Под предлогом охоты на человеческих колдунов братство тщательно и методично избавлялось от лунных руками людей. И когда стало ясно, что победа божественным сестричкам не грозит, они решили капитулировать и пойти на сделку, чтобы остановить массовые убийства как себе подобных, так и тех, кто просто неудачно подворачивался под руку слишком ретивым охотникам. Судя по всему, согласны были не все, но они оказались в меньшинстве и потому тайно покинули эту часть континента, сбежав на восток. Опять-таки, неясно, что конкретно подвигло орден согласиться на сделку, а не добить по-тихому, однако договор был подписан. Братство оставляет жалкую кучку выживших и не уехавших сестёр в покое, а они взамен сидят тихо-тихо, как мышки, и не высовываются, дабы, упаси Кара, очередная прелестная лунная дева не смутила взор очередного впечатлительного собрата.

– За сделку с проклятыми сёстры заплатили ослаблением дара, – продолжил Кадиим. – И, как я узнал впоследствии, проклятые всё равно избавились от тех, кого пощадили, вернее, от их потомков.

Сожжённый Дрэйком храм на севере.

Военная кампания империи, уничтожившая мою страну – и храм в Сине.

А легендарного скрытого храма, должно быть, не существует вовсе. И не существовало никогда.

Наивная детская сказочка, придуманная для послушниц и молоденьких жриц. Ложь, всего лишь ложь… да и много ли было правды во всём, что нам так внушали старательно, что заставляли заучивать наизусть?

Нордан обнял меня снова, и я не стала возражать, но прижалась сама в полубессознательных поисках утешения.

– В течение долгого времени артефакт находился в королевской сокровищнице Афаллии, где его и нашёл Рейнхарт, – вернулся к прежней теме дух. – Едва ли кто-то из тех людей, что имели доступ в сокровищницу, знал об истинном назначении кольца, однако Рейнхарт понял сразу, что представляет собой обычное с виду украшение, не самое дорогое, роскошное и вычурное. Вызвав меня в первый раз, он велел мне стать хранителем и наставником Веледы и я, поняв, какая кровь течёт в девочке, согласился. Рейнхарт даже связал нас… вернее, думал, будто бы связал, и я поддержал его заблуждение.

– Заблуждение? – повторила Веледа.

– Меня нельзя связать – я уже связан. Прикован древней магией к артефакту. Связан клятвой, данной богине. Я стал служить Рейнхарту не потому, что он так велел, но потому, что обязан оберегать земных сестёр Серебряной и их дочерей. Ты особенная, Веледа, однако тогда ты полностью зависела от доброй воли существа, способного убить тебя, а артефакт навсегда похоронить в земных недрах, реши я ослушаться приказа хозяина.

– И ты не боялся, что игры Рейнхарта со снотворным могут плохо отразиться на Веледе? – в голосе Беван прозвучал вдруг вызов, упрёк.

– Рейнхарт не слушал меня и не посвящал в то, чего мне, по его мнению, знать не следовало. Мне оставалось уповать лишь на волю богини и благоразумие Рейнхарта.

– Да, как хорошо, что у нас есть боги, – на них всегда можно свалить все проблемы, решение вопросов, надежды и ожидания, – скрыть едкий сарказм Беван не потрудился. – А ежели что не сложится, то, значит, дело неугодно богам. Все свободны и можете разойтись по домам. Легко, удобно, дёшево.

– Беван, – произнёс Дрэйк предостерегающе, напоминая, что сейчас не место и не время для теологических споров.

– Надо же, а я-то полагал, ты у нас главный представитель божественной воли, – вмешался Нордан.

– И как представитель богов я ответственно заявляю – они за вас ничего делать не будут. Могут дать возможность, шанс, оружие, да хоть знак какой направляющий подкинуть, но пользоваться ими вы должны сами. Равно как и думать и решать, нужно ли оно вам.

– И богиня дала шанс, – мягко заметил дух. – Хотя едва ли я мог предположить, что этим шансом окажется другой собрат.

– Вот и доказали божественное участие в делах смертных и бессмертных, – пробормотал Нордан насмешливо.

– Долго же богиня думала, – отозвался Беван раздражённо. – А если бы Рейнхарт Веледу угробил раньше? Или я где-нибудь припозднился бы?

– Кем бы вы ни были, господин, и что бы вас ни связывало с вашими богами, но я не считаю себя вправе обсуждать и осуждать Её волю…

– Прекратите вы наконец! – неожиданно выкрикнула Веледа, вскочила и выбежала прочь из гостиной, хлопнув дверью.

– Молодцы, – констатировал Нордан.

– Да иди ты, льда кусок! – зло огрызнулся Беван и вышел стремительно вслед за девушкой.

Спустя несколько секунд шаги за дверью стихли, и в гостиной воцарилась тишина, замершая зверем в засаде, напряжённым, настороженным.

– И что дальше? – спросила Лиссет.

– А дальше ты или поставишь свои лютики в воду, или выбросишь в мусорку, потому что ты их вконец залапала, – ответил Нордан.

– Это фиалки! – возмутилась лисица.

– Какая разница: фиалки, лютики, настурции…

– Сделаем перерыв, – предложил Дрэйк, бросив взгляд на напольные часы в углу. – Как бы ни были важны беседы, но на сегодня у нас есть и другие дела.

– И беседами сыт не будешь, – согласилась Лиссет и встала с кресла. – Может, вам, бессмертным, регулярно питаться вовсе и не обязательно, а нам надо и кушать три раза в день, и кладовую пополнять.

– Значит, ты в магазин и сходишь, – парировал Нордан.

– Мы все сходим, – поправил Дрэйк.

– Терпеть не могу ни магазины, ни рынки, ни торгашей. И я не слишком-то доверяю Беву, пока он носится, как одержимый, со своей девчонкой.

Я заметила тень неодобрения в глазах Кадиима, однако дух промолчал и лишь ниже опустил голову.

– Тогда останься дома и займись чем-нибудь полезным, – Дрэйк тоже поднялся, протянул мне руку.

Колючее недовольство Нордана царапнуло мимолётно, но всё же он отпустил меня, словно передавая неохотно собрату. Я приняла руку, встала, посмотрела в нерешительности на Кадиима, не зная, следует ли приглашать духа с нами или же он и так будет сопровождать меня везде, пока артефакт на моём пальце?

– Если желаете, моя леди, я могу помочь по дому, – произнёс Кадиим почтительно.

– О, было бы неплохо, – оживилась Лиссет.

– Если вам что-то потребуется, вы всегда можете позвать меня, и я тотчас явлюсь, – добавил дух.

– Норд, я… – начала я, однако Дрэйк жестом перебил меня и увлёк к двери.

– Норд справится. Верно, Норд?

– А куда Норд денется? – отозвался тот саркастично, смерил Кадиима внимательным оценивающим взглядом.

Хочу возразить, что готовность духа служить мне отнюдь не повод низводить его до уровня раба, бесплатной рабочей силы, но Дрэйк уводит меня из гостиной. Лиссет за нами и в холле обгоняет, взбегает по лестнице. Мы поднимаемся неспешно следом, останавливаемся в начале коридора. Дрэйк будто в рассеянности гладит мои пальцы, изредка задевая серебряное кольцо, и я вижу, чувствую его задумчивость, далёкую от артефактов, Рейнхарта и посеянной старшим лжи.

– Роман был недолгим: несколько месяцев, а потом она ушла сама, как положено представителям её вида, – тихий голос Дрэйка в тишине сумрачного коридора прозвучал неожиданно громко. Впрочем, мне кажется, Лиссет больше занята фиалками, нежели очередной беседой. – Признаться, я не часто о ней вспоминал… да и о других тоже. Мне казалось это предательством.

Памяти Дайаны.

Дрэйк не произносит этих двух слов вслух, но они всё равно замирают между нами, разрезают незримо воздух щелчком кнута.

Ни привязка, ни годы, ни смерть не умаляют ревности – я понимаю это как-то сразу и вдруг. Возможно, и надо мной довлеет собственнический инстинкт, куда более сильный, чем казалось прежде. А возможно, я сама по себе ревнива, просто раньше повода не возникало.

Остаётся мириться с едким, тревожным этим состоянием, не позволяя ему разрастаться, превращаться в манию.

– Однажды она сказала необычную вещь, о которой я тоже не вспоминал, пока сегодня речь не зашла о том бале. Сказала, что я неосознанно ищу некую женщину.

– Какую?

– Не уточнила. Добавила лишь, что я пойму, когда найду. Суккубы видят не только привязки, но и иногда – те нити, что связывают нас с определёнными людьми и нелюдьми задолго до нашего рождения.

– Мама говорила, что богиня сплетает тропинки наших жизней в одну и порой они так тесно срастаются, что даже смерти неподвластно их разделить навсегда. И когда-нибудь они соединятся вновь и будут вместе, как прежде, – я умолкла, закусила губу, набираясь храбрости. – И ты… понял, что имела в виду суккуба?

– Понял, – Дрэйк повернулся ко мне, коснулся второй рукой моей щеки, провёл едва ощутимо кончиками пальцев. – Ещё три года назад. Пусть боги – или судьба – иногда и избирают несколько необычный способ преподнесения дара.

Слышу за фразами больше, чем кажется со стороны, и, охваченная порывом, обвиваю шею мужчины руками, прижимаюсь крепко.

– Я поняла, что ещё не говорила тебе… – шепчу едва слышно, касаясь лбом лба.

– Чего?

– Что люблю тебя.

И всегда любила. С первого взгляда. С первой встречи. Наверное, и до неё.

Когда-то давно, хоть и забыла об этом.

– Я тоже, – дыхание щекочет губы, я смотрю во тьму, расчерченную огненными всполохами, чувствуя в ней то, что никакие слова в мире не способны передать, повторить, помочь обрести звучание.

Правду. Счастье. Осознание, что мы вместе и никуда не исчезнем друг от друга.

– Что именно тоже – что понял или что любишь? – всё же я улыбаюсь.

– Понял. И люблю.

Лёгкое поначалу прикосновение губ к губам и я теряюсь – и в аромате сандала и лета, что окружает нас плотным, осязаемым почти кольцом, и в долгом поцелуе, от которого кружится голова и тело становится воздушным, невесомым.

– Полагаю, вы опять будете, как подростки, украдкой целоваться в примерочных кабинках, – голос вышедшей из своей комнаты Лиссет вынуждает нас отстраниться друг от друга.

– Хорошая идея, – на лице Дрэйка живой интерес и открытое – и не поймёшь, шутит или серьёзен, – желание претворить предложение лисицы в жизнь.

Смутившись, я высвободилась из его объятий и шагнула к нашей спальне.

– Я сумочку возьму, – пробормотала я и поскорее скрылась за дверью.

Глава 13

Веледа

Ложь. Всё ложь.

И её так много, что я начинаю сомневаться даже в собственном существовании. Вдруг мне и о моей жизни соврали, а на самом же деле меня нет, я лишь плод чей-то фантазии, тень за гранью, воображающая, будто она по-прежнему жива и способна чувствовать? Или, быть может, я всё ещё сплю? И пробуждение, жизнь среди людей, Беван, правда об отце и Кадииме – только сон, затянувшийся, слишком странный, чтобы быть явью? Если так, то надо прервать этот сон… пусть он закончится, сменится другим, попроще, где не будет ничего и никого из этого мира, в котором я оказалась.

– Веледа!

Торопливые шаги за спиной, и Беван обошёл меня, обеспокоенно заглянул в лицо.

– Всё в порядке?

В порядке?

В порядке?!

Какой порядок может быть там, где царит лишь хаос и ложь?!

Я покачала головой и отвернулась.

Сад за домом запущенный, неуютный: клумбы давно заросли, мощёные дорожки скрылись под слоем жухлой прошлогодней листвы, нестриженная трава поднялась выше щиколоток, мешаясь с сорняками, плодовые деревья одичали. Дивная иллюстрация к моей жизни. Я раздражённо пнула подвернувшееся под ногу сморщенное коричневое яблоко, тоже не иначе как «урожая» прошедшего года, и плод, несколько раз подскочив, исчез под кустами жимолости.

– Не обращай внимания на Норда и не принимай его реплики близко к сердцу, – произнёс Беван. – Он ведёт себя как ядовитая ледяная сволочь со всеми, кроме Шелли. Ничего, потявкает-потявкает и успокоится. Когда-нибудь. Наверное.

– Дело не в Нордане, – возразила я.

По крайней мере, он-то честен и не скрывает своего отношения к незваной гостье. Не врёт мне в лицо, не называет ласково «моя роза», пряча в рукаве отравленную иглу, и не притворяется, будто я хоть что-то значу для него.

– Ну, дух твой, конечно, тоже себе на уме.

– Кадиим не мой. И никогда им не был. У меня вообще никогда не было ничего по-настоящему моего.

Ничего, что принадлежало бы только мне. Никого, кто любил бы меня лишь за то, что я есть и какая я есть.

– Веледа…

– Все мне врали, понимаешь? – я повернулась к мужчине, встретила сочувственный взгляд. – Рейнхарт мне врал, Кадиим… возможно, из лучших побуждений, из стремления защитить меня, но тоже врал. Я им верила. Считала Рейнхарта отцом, благородным человеком… нечеловеком, в юности обманутым братством, угодившим в расставленную ими ловушку и потому вынужденным служить ордену, исполнять любые его приказы. А Кадиим? Я всегда полагала, что мы связаны, а теперь оказывается, что это была очередная ложь. И за столько лет он ни разу не намекнул, что знает, кем были мои родители, кто я и откуда. Па… Рейнхарт не хотел, чтобы мне стало известно о лунных, и Кадиим подчинился. Знал, что это и моё наследие тоже, но промолчал в очередной раз, пошёл на поводу у Рейнхарта.

– Не могу сказать, что я согласен с методами духа, но в какой-то степени я его понимаю, – Беван отвёл взгляд, помедлил чуть. – Порой желание защитить близкого человека переходит все разумные пределы, толкая на многое, в том числе на ложь ему… Пример, вон, в гостиной остался. Шелли не знает о множестве вещей, происходящих за её спиной, и, поверь, её сон будет крепче, если она и дальше останется в неведении.

– Они её любят и потому защищают, а мне врали, чтобы использовать наилучшим образом.

Как ценный объект, козырную карту, редкую диковинку.

Я вещь. Всего лишь вещь.

К вещам тоже привязываются, холят, берегут, но не любят по-настоящему, потому что нельзя любить неодушевлённый предмет. Никому не нужна я как личность, во мне видят рабыню из тех, которыми свободно торгуют на официальных невольничьих рынках империи. Да и на подпольных, незаконных тоже. Рабы не люди и не личности, они ценное имущество, товар, собственность, имеющая определённое назначение и срок эксплуатации, но не более.

Беван неожиданно засунул руку в карман брюк и достал что-то оттуда, протянул мне, зажав в кулаке.

– Не уверен, помнишь ли ты её, но… – разжал пальцы, и я увидела маленький золотой бутон розы на тонкой цепочке.

Мой кулон. Папин подарок, который я потеряла на том маскараде.

– Помню. Как он попал к тебе?

– Ты потеряла его, когда уезжала, а я нашёл на ступеньке.

– И… хранил все эти годы? – почему-то не получалось отвести взгляд от кулона на мужской ладони.

Семьдесят девять лет срок не малый, но что для члена братства, тем более привлекательного и откровенного бабника, случайное, короткое знакомство с девушкой, одной из многих? Он говорил, что не забудет меня, а я… как я тогда могла поверить в легковесное обещание собрата Тринадцати? Он ведь даже лица моего не видел.

– Хранил. Вместе с памятью о тебе и твоём запахе.

Не забыл.

– Он твой.

– Нет, – я всё же подняла глаза на Бевана. – Оставь его себе. Пусть у тебя будет.

Я не смогу и не стану носить подарок Рейнхарта, но в руках Бевана этот кулон обретал иную ценность, превращался в память, в знак того, что сумело каким-то удивительным образом пройти сквозь время, расстояния и неизвестность.

– Ладно, – согласился Беван легко и убрал цепочку в карман. – Я тебе лучше настоящий подарок сделаю, посолиднее.

– Мне не нужны драгоценности, – нужен надёжный человек рядом, которому я поверю и который не станет врать мне.

Который полюбит меня за то, что я есть и какая есть.

– Ты не права – женщинам нужны драгоценности. Много драгоценностей. И ещё наряды, шубы, виллы, машины и куча денег для всяких бесполезных трат.

– И у тебя всё это есть? – спросила я в шутку, радуясь возможности перевести разговор на отвлечённую тему.

– Пока нет, но будет. Обязательно, – с самым серьёзным выражением лица заверил мужчина.

– Ограбишь банк?

– Веледа, члены братства не бедствуют, даже бывшие. И во мне не умерла полезная привычка из жизни до ордена – делать заначки, желательно в разных местах, – Беван улыбнулся самодовольно и подал мне руку. – Вернёмся в дом? Обещаю, если Норд ещё что-то вякнет в твой адрес…

– Вернёмся, но вы не станете устраивать разборки, – перебила я и вложила пальцы в его ладонь, тёплую, чуть шершавую.

Надёжную.

* * *

Айшель

Игрушки удивительно преобразили небольшую спальню по соседству с нашей, где до пробуждения Нордана ночевал Дрэйк. Их много – даже слишком много, на мой пристрастный взгляд, – дюжина фарфоровых красавиц всех мастей, в нарядах роскошнее тех, что когда-либо были у меня, не меньше десятка мягких зверьков, кукольный сервиз для чаепитий, неотличимый от настоящего, кукольный столик со стульями, кукольный домик и розовый пони. Игрушечный, слава Серебряной. Впрочем, я подозревала справедливо, что лишь временный статус нашего жилья и неопределённость будущего удержали Дрэйка от приобретения живого пони. И ещё, вероятно, факт, что Эстелле наверняка захочется самой посмотреть на лошадок. Она и лошадей видела исключительно на картинках в книгах да в качестве деревянной, облупившейся головы на палочке у одного из соседских ребятишек.

Изящная детская кроватка под пологом заменила обычную двуспальную, стоявшую здесь прежде, игрушки расселись на комоде, кресле, вокруг кукольного столика и на полу, застеленном невесть откуда появившимся толстым ковром. Под потолком россыпь серебряных, пусть и несколько поблекших от времени колокольчиков и пёстрые сферы бумажных фонариков, на окне белые, отороченные кружевом занавески – раньше они висели в комнате Лиссет. Оконные створки приоткрыты, и снежная кайма трепетала легко, словно в такт дыханию безмятежного мира вокруг.

Мне казалось, Нордан будет недоволен этой грудой игрушек, купленных Дрэйком для Звёздочки, однако возражать он не стал, только посетовал неодобрительно на отсутствие книг. Я же и вовсе старалась не вмешиваться, полагая, что сейчас моё мнение вряд ли примут в расчёт. По возвращению из магазинов я отнесла в нашу спальню пакеты с одеждой, затем спустилась на кухню, помогла Лиссет с продуктами. Беван и Веледа явно избегали встречаться с остальными, предпочитая уединение то в саду, то в комнате Бевана, Кадиим послушно выполнял все указания Нордана – странно, но за время нашего отсутствия эти двое будто успели найти общий язык, хотя трудно сказать, на чём именно основано внезапное это взаимопонимание. Возможно, на нас с Эстеллой, возможно, на осознании необходимости смириться с присутствием друг друга. И Кадиим всё же дух, Нордан не должен воспринимать его как постороннего мужчину и потенциального соперника.

Посмотреть на комнату для дочери мне разрешили лишь вечером, после ужина. Я занесла в спальню снежного барса – наверное, единственная игрушка, которую я выбрала сама, привлечённая мягкой шерстью и внимательными сине-серебристыми глазами, и с которой не расставалась всю дорогу до дома, – положила на кровать на вишнёвое покрывало. Ещё раз оглядела помещение.

Завтра я увижу Эстеллу.

А моя малышка… наша малышка увидит своего отца.

Нордану тяжелее, чем мне. Я провела в разлуке с дочерью чуть больше трёх недель, он же знает её лишь по моим письмам и снам и для Звёздочки папа – существо наполовину мифическое, фантастическое, подобно героям «Лисьих сказок». До появления Бевана она не видела взрослых мужчин. Не видела городов, ни больших, ни маленьких. Не играла со сверстниками – в общине не было детей её возраста, только постарше, лет от четырёх-пяти, вечно бегающих ватагой шумной, проказничающей беспрестанно. Да и во многом Эстелла напоминала меня в детстве, не любившую игры подвижные, коллективные. Я говорила себе, что дочь ещё слишком мала для таких забав, тем более в компании маленьких оборотней, развивающихся быстрее своих человеческих сверстников, но, вполне возможно, дело не в возрасте Эстеллы, дело в её характере.

Истинная звезда севера.

Страшно представить, как бы я жила без неё.

Не могу не думать о словах Дрэйка. Были ли мы связаны задолго до нашего рождения или это лишь иллюзия, обычная человеческая вера в предназначение и волю богов, соединяющих наши жизни? Как бы там ни было, как бы наивна я ни была тогда, я всегда понимала свои чувства к Дрэйку, да и какая девушка на моём месте не влюбилась бы в него? С Норданом же всё сложнее, путанее. Он купил меня, укусил, дважды пытался подарить другим собратьям, был груб и даже хуже. И всё-таки я тянулась к нему, верила, сама удивляясь слепой, беспочвенной, казалось бы, вере этой. Боялась с каждым днём всё меньше, открывалась, привыкая постепенно, что он рядом, готовый на многое ради меня. Порой и впрямь задумывалась, не сошла ли я с ума под воздействием привязки и запаха. Но привязка – прежде всего, именно привязка, порождающая физическое влечение и желание защищать партнёра, оберегать. Привязка не создаёт настоящих чувств, настоящей привязанности не к некоему объекту, необходимому для продолжения рода, но к живому существу, личности со всеми её радостями и горестями.

И что ещё могло питать мои чувства к Нордану тогда, иррациональное притяжение, если не связь, что старше и меня, и его?

Я ведь верила. Несмотря ни на что и вопреки всему.

Верю.

И знаю, что буду верить всегда.

– Шель? – Нордан остановился на пороге, возле незакрытой мной двери. – Ещё одна игрушка?

– Я не удержалась, выбрала и его, – я рассеянно погладила барса, шагнула к мужчине. – Ты никогда не задумывался, не могли ли мы быть… связаны прежде? До всего этого, до рынка, до нашего рождения?

Мимолётная тень удивления, непонимания в светлых глазах, и Нордан пожал плечами.

– Нет. Обычно я не копаю так глубоко, слишком уж много ничем не подкреплённых и недоказуемых предположений, а жизнь в братстве научила не оперировать настолько абстрактными величинами, – мужчина усмехнулся вдруг, приблизился ко мне. – Философское настроение?

– Немного, – ответила я. – Я верю тебе… и три года назад верила, хотя…

– Хотя, объективно говоря, поводов не было?

– Да. Но часть меня даже тогда знала, что ты не причинишь мне вреда…

– Котёнок, – Нордан коснулся моего лица, заправил прядку за ухо, – иногда меня пугает то, как ты меня идеализируешь.

– Я вовсе не… – начала я, но указательный палец уже привычным жестом провёл по моим губам, останавливая возражения.

– Идеализируешь и оправдываешь, – перебил Нордан мягко. – Ясно, почему люди идеализируют Дрэйка – он умеет производить нужное впечатление, однако я ни к чему подобному уже давным-давно не стремлюсь. Да, я не причиню вреда тебе и нашим детям. Дрэйку… хотя большую часть возможного ущерба он всё равно переживёт. Твоим друзьям, пока они не переходят границы допустимого и не представляют угрозы для вас. Твоим родным. Но меня не волнует благополучие остальных людей и нелюдей. Мне по-прежнему плевать на них, на их проблемы, на мир во всём мире – за эти годы я слишком хорошо усвоил, что он не достижим в принципе. Я всегда буду видеть в них плохое, всегда буду подозревать в чём-то – потому что, как показывает практика, люди эти подозрения оправдывают куда чаще, нежели опровергают. Не имею я склонности к всепрощению или бескорыстной любви ко всем подряд. И неоспоримый факт, что я не причиню вреда вам, отнюдь не означает, что я испытываю сколько-нибудь добрые чувства к остальным. Если потребуется – использую, покалечу или убью не задумываясь, вытру ноги и выброшу без малейшего сожаления, как обычную ненужную тряпку, – мужчина улыбнулся нежно, каплю снисходительно, чуть печально. – Полагаю, в целом мире лишь ты видишь меня настолько идеальным.

И только меня он готов раз за разом убеждать в собственном несовершенстве, только мне готов объяснять, как ужасен этот неприглядный, полный грязи мир и он сам, неприкаянный собрат ордена бессмертных. Но это и мой мир тоже, сколь бы мало я ни знала о том, что происходит вокруг, сколь бы сильно ни заблуждалась, веря в лучшее, и мой мужчина, каким бы неидеальным он ни был, что бы ни делал прежде. Мои мужчины.

Возможно, любовь и впрямь слепа, как говорят, однако не желала я ни роптать на судьбу, ни попрекать мужчин прошлым, тем, что им не дано изменить.

– И всё же я думаю, это неспроста, – покачала я головой. – Мы могли знать друг друга раньше…

– И кем, по-твоему, мы могли быть?

– Не знаю, – я беспомощно пожала плечами. – Но можно поразмышлять об этом, пофантазировать.

Мне и трудно вообразить подобное, и одновременно я не могу удержаться, чтобы не начать представлять – пусть бы в теории, пусть бы лишь в моих пёстрых фантазиях, – кем мы были, как встретились и почему наши чувства сохранились спустя столько лет и веков, продолжились, не исчезнув, подобно многим, в пустоте забытья.

Нордан взял меня за руку, вывел из комнаты, закрыл дверь и неожиданно прижал к стене возле створки. Накрыл мои губы своими в поцелуе жадном, нетерпеливом. Я слабо вздрогнула – не от неприятия, но потому, что мы опять целуемся в коридоре, где нас могут застать Лиссет, или Веледа с Беваном, или Кадиим. Я вспомнила слова Веледы, что дух может наблюдать за тем, что происходит вокруг меня, а, значит, наверняка рискует оказаться невольным свидетелем, даже не выходя в коридор лично. Однако желание мужчины, резкий аромат ягод пьянили домашней ежевичной настойкой, которую так любил мой папа, напитком, ловко скрывающим душистую крепость за тёмной сладостью. Я обвила руками шею Нордана, ответила на поцелуй, чувствуя, как мужские ладони скользят по моим бёдрам, сминают лимонный шифон платья.

– Норд… – я отвернула лицо, одурманенная запахом, собственным желанием. – Нас могут увидеть…

И я должна снять кольцо. Понимаю, что едва ли смогу чем-то удивить бессмертного духа, но всё же не хочу посвящать его в подробности нашей интимной жизни.

– У нас не дом, а проходной двор, – Нордан неохотно отстранился от меня, отпустил, словно через силу.

– Это временно, – я провела по складкам ткани, расправляя их.

– Надеюсь.

Улыбнувшись извиняюще, я мышкой прохожу мимо Нордана в нашу спальню, собираю необходимое и отправляюсь в ванную комнату, торопясь занять её, пока она не понадобилась кому-то ещё. В общине нам приходилось греть воду, чтобы принять ванну, здесь же, в центре некогда великой империи, мы вынуждены соблюдать некоторую очерёдность при посещении ванной, словно живём не в частном доме, а в общежитии при университете. Понимаю, нам и впрямь пора подумать о собственном жилье независимо от исхода революции, об укрытии от невзгод внешнего мира, о настоящем доме, где будем жить только мы – и наши друзья, когда станут нас навещать, – о стране, в которой мы поселимся. И ловлю себя на мысли, что не знаю других стран по-настоящему, кроме Феоссии. Но Дрэйк прав, ещё долгие годы мы не сможем жить на моей родине так, как жила я в детстве и отрочестве. Даже вернув независимость, Феоссия будет зализывать раны, восстанавливаться, учиться жить иначе, по-новому – ведь по-старому уже не будет никогда. Ей потребуется время, которое слишком дорого мне, моей семье, чтобы ждать. Хочу я того или нет, но придётся смириться с необходимостью начать новую жизнь в другом королевстве, построить там дом – в более широком, всеобъемлющем смысле слова этого, – дом для Эстеллы.

И для янтарной малышки.

И, если даст то Серебряная, для будущих наших детей.

Мы легли спать пораньше, в надежде выспаться перед приездом Эстеллы и скачками, но в результате ни один из нас троих не смог заснуть. Даже я безо всякого тонкого слуха знала, что наши друзья не спят – из-за двери доносились то тихие шаги Лиссет, явно ходившей на кухню за поздним перекусом, то заговорщицкое перешёптывание Бевана и Веледы, то ли вернувшихся из сада, то ли спустившихся с чердака. Наконец в коридоре наступила тишина, однако я продолжала смотреть в белый, немного обшарпанный потолок, ощущая чётко, что и мужчины рядом со мной делают то же.

Лежат неподвижно, глядя в потолок, теряющийся наполовину в сумраке, словно на свете нет зрелища интереснее, занимательнее.

Время будто нарочно тянется медленно, лениво, превращая минуты в вечность, и оттого я не сразу осознаю, когда Нордан произносит вдруг ровным тоном:

– Нам надо пожениться.

Я моргаю в растерянности, не вполне уверенная, что не ослышалась, впав в состояние беспокойной полудрёмы, что поняла всё правильно.

– Это самое романтичное предложение руки и сердца, которое я слышал в своей жизни, – заметил Дрэйк.

– Уверен, ты слышал их великое множество, – не без иронии парировал Нордан.

– И, полагаю, свежая записка от Галена немало тому не поспособствовала, – продолжил Дрэйк с обычной своей невозмутимостью.

– При чём тут Гален? – удивление казалось искренним, но я уже слишком хорошо знала Нордана, чтобы поверить.

– Значит, удачное совпадение.

Я приподнялась на локтях, посмотрела недоверчиво на Нордана в зыбком полумраке.

– Что-то произошло в Атрии? – спросила я, тревожась и за двух других собратьев, и за их пару, которую надеялась однажды узнать получше, не только по скупым упоминаниям из писем Вэйдалла.

– В Атрии много чего произошло, правда, полный отчёт Вэйдалл прислал лишь сегодня, – ответил Дрэйк.

– Судя по неразборчивым закорючкам Галена, им было явно не до того, чтобы оповещать нас о некоторых весьма немаловажных деталях, – с лёгким неудовольствием добавил Нордан.

– Трудно их в этом винить, всё же важное событие…

– Какое? – уточнила я.

– Собственно событий было несколько, явившихся при ближайшем рассмотрении звеньями одной цепи, – пояснил Дрэйк. – В их ходе стало известно об участии Регины в прорыве нашей защиты три года назад.

Я села, прислонившись спиной к подушке. Странно, но я почти не удивлена, хотя до этого момента даже не задумывалась, что ламия может увлекаться чем-то ещё, кроме мужчин, оргий и убийств.

– Выходит, это её рук дело? Она взломала защиту на загородной резиденции?

– Она нашла способ, как вскрыть защитный полог, не будучи одним из братства. Лично она, естественно, те пологи не вскрывала, учитывая, что прорыв произошёл практически одновременно в империи, в Тарийском княжестве и в королевстве Фария, – Дрэйк заложил руку под голову, по-прежнему глядя в потолок. – В определённых сферах Регина довольно талантлива – нечеловеческое происхождение позволяет ей видеть силовые плетения и всю структуру в целом, находить слабые места и без особых затрат преобразовывать энергию, к тому же к её услугам знания, собираемые и сохраняемые многими поколениями ламий. К другим недавним достижениям Регины стоит отнести снотворное, созданное ею на основе яда Рейнхарта, введённого в кровь Норда.

– Снотворное? – повторила я. – Такое же, как… – я умолкла, не решаясь напоминать Нордану о заточении в мире снов.

– Исходя из отчёта Вэйдалла, не совсем такое же, но оно способно усыпить нас на несколько часов и имеет побочный эффект в виде сильной слабости по пробуждению. Спустя какое-то время она проходит, однако при правильном использовании и недолгая слабость может стать фатальной.

Второе снотворное. Видит Серебряная, в складывающейся ситуации хватает и изобретения Рейнхарта, противопоставить которому нам нечего. Не уверена, что мне удастся повторно разбудить Нордана или Дрэйка, реши старшие рискнуть и пойти напролом, сочти они усыпление почти половины круга меньшим злом, нежели попытки вернуть мятежных собратьев в лоно создавшего их ордена.

– Беван говорил, тот прорыв устроили некие заговорщики, выступающие против ордена, – вспомнила я. – Получается, Регина… одна из них, из этих заговорщиков?

– Скорее всего, – подтвердил Дрэйк. – Как и господин Игнаси, который следил сегодня за нами в детском магазине и по подозрительно удачному стечению обстоятельств находился при дворе Афаллии именно тогда, когда королевство разорвало союз с орденом, как и другие уже известные участники. Каждый так или иначе был связан с братством, заключал с орденом сделку или неудачно попал под его руку. Пока неясно, какой интерес у господина Лэнгхэма, но он вполне может быть обычным подручным.

– На первом балу Эрин представил Пейтона как своего слугу.

– Что же, вероятно, таковым он и является. И сейчас, и три года назад он мог лишь выполнять поручения тех, кто его нанял.

Поселиться в доме по соседству с членами ордена. Наблюдать. Попытатся познакомиться со мной, девушкой, явно небезразличной одному из них. И, будучи человеком, Пейтон не мог узнать о привязке тогда, но всё же странно, что он решил предупредить меня о Регине сейчас.

– Но как… Регина получила образец? – если ламия использовала введённое в кровь снотворное, то…

– Проникла в дворцовое подземелье.

И впрямь, что стоило Регине, способной вскрыть защитный полог братства, словно опытный вор – простенький замок, выяснить, где держат Нордана, и пройти туда свободно, будто визит хорошим друзьям нанести?

Нордан молчит с того момента, как речь зашла о бывшей возлюбленной, и, кажется, даже не слушает нас, лишь воздух слева от меня становится всё холоднее, рождая инстинктивное желание придвинуться ближе к теплу справа.

– Что с запиской от Галена? – я сменила тему – обсудить подробности участия Регины в заговоре мы можем и утром, всё одно прямо сейчас детали деятельности ламии не решат ничего, только окончательно вынудят Нордана замкнуться, отгородиться холодом и показным, вымораживающим равнодушием.

– Они поженились, – усмехнулся Дрэйк. – Воспользовались способностью сирен создавать порталы и отправились в Гаалию, где возможно официально оформить тройной союз.

– О-о, это же замечательно, – я рада, искренне рада, мне приятна мысль, что у кого-то из членов братства и их пары всё складывается хорошо вопреки непростым обстоятельствам. – Надо послать поздравительную открытку и выбрать подарок… – я оборвала себя, повернулась к Нордану, сообразив вдруг, что могло послужить причиной неожиданного его предложения. – Так в этом всё дело – в том, что ваши собратья узаконили отношения со своей парой раньше вас?

– Нет. Не только, – Нордан ответил неохотно, посмотрел внимательно на меня. – Причин много и одна из них – моё нежелание видеть на собственной дочери клеймо незаконнорожденной.

– Никто никогда не называл Эсти…

– Это в звериной общине, обитатели которой не задают лишних вопросов. А большой цивилизованный мир куда как более жесток.

Мне и хочется возразить, заверить, что с Эстеллой никогда не случится ничего подобного, никто не назовёт её бастардом или кем похуже, и одновременно я осознаю, что Нордан прав. Живя в общине среди женщин, привычно, деликатно не интересовавшихся отцом моей дочери и нашими с ним отношениями, я редко задумывалась о вопросах законности рождения Звёздочки, о том, как примут её в мире, казавшимся тогда бесконечно далёким, чужим нам обеим. Я предполагала однажды – не сейчас, но когда-нибудь – поведать об Эстелле родителям, познакомить их, и была уверена, что мама с папой не скажут дурного слова о внучке, не станут упрекать меня и отрекаться от малышки только потому, что я не состояла с её отцом в освящённом в храме браке. Однако о прочих нуждах и возможных проблемах я не думала, как стараются не думать о том, что должно произойти ещё очень и очень нескоро.

У Звёздочки нет документов – в затерянной в лесах общине не выдают свидетельство о рождении. А даже если бы вдруг и выдавали, как бы я указала Нордана в графе «отец»? Я не знаю его фамилии, если она вообще была…

– И о чём таком серьёзном ты задумалась? – Нордан коснулся моей руки, погладил запястье. – Судя по удручённому выражению твоего лица, мысли тебя не радуют.

– Пустяки.

– Уверена?

– Да.

– А если подумать? – пальцы Нордана скользили легко по коже, иногда мимолётно задевая серебряное кольцо. – Я собираюсь жениться на тебе не только ради благополучия Эстеллы, хотя и ради него тоже, и уж точно не из-за матримониальных планов остальных. Даже если бы, не дай Кара, у нас не было Эстеллы, я бы всё равно женился на тебе. Так правильно, так принято, так должно быть, и, несмотря на понимание неразрывности привязки, мне хочется удержать тебя рядом любым способом, в том числе посредством человеческих брачных уз, каждому продемонстрировать, кому ты принадлежишь. Насчёт Дрэйка ничего сказать не могу, впрочем, учитывая, что он надел тебе кольцо на соответствующий палец правой руки, предположу, что он уже сделал предложение в своей излюбленной манере, то есть без лишних церемоний, молча и с донельзя суровым выражением лица.

Я улыбнулась невольно и тут же закусила губу, пытаясь сохранить серьёзность.

– Можем поспорить, чьё предложение было романтичнее, – с толикой насмешки заметил Дрэйк.

– Ничьё, – возразила я прежде, чем Нордан вновь вступит в словесную пикировку с собратом, пусть и беззлобную, безобидную, но утомляющую несколько своей бесконечностью, стремлением каждого собеседника оставить последнее слово за собой. – Да, я выйду замуж за вас обоих, хотя, видит Серебряная, всё же это немного безумно.

– Этот мир давно сошёл с ума, – парировал Дрэйк философски.

– И ты и есть маленькое безумие, котёнок. Безумие, от которого уже невозможно отказаться, от которого нет желания отказываться, – Нордан потянул меня за руку, вынуждая повернуться лицом к нему.

Он уже не раз говорил мне нечто похожее, совсем недавно и тогда, хотя то время порой кажется чересчур далёким, будто всё произошло не три года назад, но все тридцать лет. Нордан же смотрит на меня пристально, откидывает одеяло, привлекает ближе к себе. Приподнимается, целует меня, и робкая, инстинктивная наполовину попытка возразить, напоминая, что мы не вдвоём, растворяется в знакомых, кружащих голову ощущениях. Ароматы привычно смешиваются, я не только вдыхаю их, но чувствую кожей, чувствую, как они проникают в меня, становятся частью меня, неделимой, неразрывной. Поцелуй делается глубже, настойчивее, Нордан откидывается на подушку, устраивает меня на себе. Я подчиняюсь, едва осознавая разумом происходящее, да и не желая осознавать в полной мере. Артефакта на мне нет, перед сном я сняла и спрятала кольцо в надёжном, как мне показалось, месте, все прочие отвлекающие предлоги выглядят сейчас слишком несущественными, неважными, чтобы всерьёз думать о них. Губы горят, будто заклеймённые настоящим огнём, сердце бьётся суматошно, истома тяжело, тягуче окатывает тело, собирается в каждой клеточке каплями дождя долгожданного, принёсшего желанную влагу после затяжной засухи. Слышу шорох одеяла рядом и не вздрагиваю, ощутив осторожный поцелуй на плече, прикосновение к моим рассыпанным в беспорядке волосам, к спине через тонкую ткань ночной сорочки. Лишь чуть выгибаюсь ластящейся кошкой под цепочкой новых, ложащихся легко на шею, плечи, спину. Чувствую, как ладони Дрэйка скользят вдоль моего тела, останавливаются на бёдрах, среди складок сбившейся сорочки. Руки Нордана придерживают меня за талию, и я улавливаю в аромате тумана вяжущую кислинку вопроса, попытки понять по моему запаху, по моим эмоциям, нужно ли мне это на самом деле, нужно ли здесь и сейчас. Я отстраняюсь, перехватываю внимательный взгляд Нордана.

Знаю, я могу отказаться. Что бы там ни говорил Нордан, как бы ни поддразнивал меня или Дрэйка, он не станет принуждать меня к близости, если я действительно не захочу. И тем более этого не станет делать Дрэйк. Я свободна в своём выборе. Откажусь, засомневаюсь, намекну – не словами, но чувствами, – что мне не нравится происходящее, что мне неприятно, и они оба отступят, оставят меня в покое, и мы ляжем спать, как планировали, хотя сомневаюсь, что сумеем уснуть в ближайшие час-два.

До следующего раза.

Но я не уверена, что хочу ждать следующего раза. Да и завтра привезут Эстеллу, однако, пока мы вынуждены жить в Эллоране, не зная, как поступит Рейнхарт и заговорщики, рискуя и подвергаясь опасностям, едва ли я смогу спать спокойно по ночам, не бегая ежечасно с проверками в спальню дочери, не тревожась о ней.

Сегодня же мы принадлежим только друг другу.

Я выпрямилась осторожно, прижалась спиной к груди Дрэйка, повернула к нему голову. В тёмных глазах вспыхивали и рассыпались рыжими искрами огоньки и моё отражение, тоненькое, хрупкое, терялось среди жаркого пламени. Во взгляде, пристальном не меньше, чем у собрата, застыло ожидание вопросительное, напряжённое. Я запрокинула одну руку, обняла мужчину, изогнулась в стремлении дотянуться до губ, поцеловала. Ладонь второй положила на пресс Нордана, провела кончиками пальцев, обводя вслепую линии мужского тела. Отпустив меня, Нордан сел, Дрэйк же потянул вверх тонкую кремовую ткань. Я вновь отстранилась неохотно, подняла послушно обе руки, позволяя рывком снять с себя сорочку. Она отброшена за пределы кровати вместе с мимолётной мыслью о стыде, неловкости и непонимании, как следует вести себя.

Не имеет значения. Я доверяю своим мужчинам, не думая, как должно вести себя или не должно. Снова прижимаюсь к Дрэйку, и громкий вздох срывается сам от одновременного прикосновения горячих губ и к шее, и к груди. Смущение царапает изнутри лишь одно мгновение, а в следующее я растворяюсь в пленительных ощущениях, похожих и не похожих на то, что было прежде, в щекочущем желании и ароматах, переплетающихся столь тесно, что уже не разобрать, где грань между терпким сандалом и яблочной кислинкой тумана, есть ли она или стёрлась исподволь, исчезла в далёком мире за стенами этой комнаты. Короткий стон рождается вслед за вздохом, когда пальцы Дрэйка скользят по моему животу, опускаются между бёдрами, прикасаются осторожно. Выгибаюсь сильнее, тело, напряжённое, стремящееся к большему, словно уже и не принадлежит мне, и в то же время я впервые в жизни чувствую его столь остро, ярко, сгустком живого пламени, медового огня. Чувствую каждую клеточку, каждый участок кожи, плавящийся неумолимо под руками и губами, чувствую шальной хмель в крови и вязь сладкого дурмана в голове. И не сразу осознаю, что Дрэйк отстранился, а Нордан перевернул меня на спину, укладывая на смятое одеяло, навис надо мной. Быстрый, грубоватый поцелуй опаляет губы, Нордан отодвигается, уходя из поля моего зрения, и кажется вдруг, будто я осталась одна в полумраке спальни.

Ненадолго, лишь на секунду-другую, пусть и предстающую холодной вечностью. Дрэйк склонился ко мне, отвёл волосы с лица. Его поцелуй нежнее, покоряющий не настойчивостью, но лаской. Отвечая, я обняла мужчину, попыталась притянуть ближе к себе, однако он расцепил мои руки, прижал за запястья к подушке над головой. Удерживать не стал, с уверенной, сводящей с ума неспешностью опускаясь губами вниз по моему телу, словно опасаясь обойти вниманием какую-то часть его. Я шевельнулась нетерпеливо, путаясь и в складках одеяла под рукой, и в густом покрывале запахов, от которых перехватывало дыхание, – от тягучести плотно перемешавшихся ароматов и от каждого бережного прикосновения к коже, слишком чувствительной, чтобы быть готовой к долгой осаде. Мир отступил, легко, привычно скрываясь за полотном запаха, физических ощущений и эмоций, я отметила только, как Нордан оказался рядом, тоже склонился ко мне, поцеловал, на сей раз нежнее, неторопливее, накрыл ладонями почти болезненно ноющую грудь. Подчиняясь движениям Дрэйка, я послушно развела бёдра и вздрогнула, вцепившись пальцами в складки одеяла.

Действительно безумие. Находиться в руках двоих мужчин и мечтать остаться в объятиях их навсегда. Таять под ласками, которые когда-то и от одного мужчины казались слишком смелыми, и наслаждаться каждым мгновением, открывать для себя эту грань привязки, соблазнительную, манящую в тёмный омут наполовину запретных удовольствий.

Безумие, от которого невозможно уже отказаться. От которого нет желания отказываться, потому что нельзя отказаться от тех, кто стал частью меня, от самой себя.

Нет у меня сил сдерживаться и Нордан не столько целует меня, сколько ловит мои стоны, гладит моё тело, выгибающееся беспрестанно, едва ли подчиняющееся хозяйке. Наш тесный мирок рассыпается осколками, яркими вспышками под сомкнутыми веками, мой вскрик замирает на губах Нордана, и я вспоминаю смутно, вяло, что мужчины чуют не только мой запах, но и мои чувства. Моё наслаждение…

Открываю глаза, встречаю взгляд Нордана, тяжёлый, выжидающий. Мужчина касается подушечками пальцев моей скулы, щеки, обводит контур припухших губ. Помогает сесть – я отмечаю отстранённо, что он успел снять штаны, да и Дрэйк, похоже, тоже, – и тут же уступает Дрэйку. Тот с зеркальной осторожностью гладит меня по волосам, по шее, будто пытаясь убедиться, что со мной не случилось ничего страшного за это время. Я улыбаюсь, обнимаю его, глубоко вдыхая причудливую смесь ароматов, впитавшихся, кажется, не только в мою кожу, и позволяю увлечь себя на смятую простыню. Дрэйк переворачивает меня, устраивает на себе, Нордан прижимается к моей спине. Проводит ладонями по телу от плеч до бёдер и медленно наклоняет меня к Дрэйку, так, что я оказываюсь на его груди, близко-близко вижу огненные всполохи в глазах. Мои волосы падают на его лицо, отрезая нас от мира, наше дыхание смешивается, подобно запахам, в горячем плотном воздухе. Я помню рассказы женщин из общины, в отличие от той бесконечно наивной девушки, какой я была когда-то, теперь я лучше знаю, как всё должно быть, по крайней мере, могу себе это представить, а не теряться в догадках о происходящем. Прогибаюсь послушно в пояснице, ощущая в аромате вокруг обволакивающее ванильное нетерпение и полынную горчинку беспокойства, опасения причинить мне боль. Мужское желание обжигает кожу, собирается внизу живота жаркой волной истомы, жадной, будоражащей, несмотря на только-только испытанное удовольствие. Нордан не спешит, умом я понимаю – я должна быть готова к тому, что вот-вот произойдёт, но каждое его движение, касающееся сокровенного местечка, превращается в удар по натянутым до предела нервам, по ожиданию, нетерпеливому не меньше, чем у мужчин рядом. Дрэйк обнимает меня чуть выше талии, удерживая на некотором расстоянии от себя, следит за выражением моего лица, глаз, за малейшим изменением в эмоциональном фоне. Словно кто-то из нас сможет остановиться сейчас, если вдруг мне что-то не понравится.

Всё-таки я поморщилась, закусила губу, пытаясь привыкнуть к новому ощущению, слишком странному, чтобы я могла сразу же, беспрекословно согласиться с его присутствием. Нордан замер, давая мне время, позволяя переждать неясные, смутные ощущения, что возникали с непривычки, и лишь затем по-прежнему осторожно, бережно передвинул ближе к Дрэйку.

Мой вздох. Аромат нагретой солнцем земли и жаркого летнего полудня окутали меня, добавляя нежных пастельных оттенков чувству наполненности. Не больно и не неприятно, лишь самую малость непривычно, однако, знаю, это скоро пройдёт. Это действительно то, чего я хотела, – не разумом, но на уровне инстинктивном, подспудном, – чувство единения, не только и не столько физического, однако и эмоционального тоже, понимания, что мы и впрямь неделимы, неразрывная часть друг друга, не способная отныне существовать отдельно.

Первое движение сделал Нордан, и я отдалась уверенным рукам его, лежащим на моих бёдрах. И Дрэйку, чья ладонь скользнула вниз по моему телу, нашла чувствительную точку, срывая новый короткий стон. Я полностью отпустила себя, теряясь между обоими мужчинами, задыхаясь от нехватки воздуха, проникающего в лёгкие горячими тугими комьями, следуя лишь тому, что хотели от меня Нордан, Дрэйк и моё тело, управляемое инстинктами и желаниями, что были старше меня, старше нас. Смутно, сквозь густую шоколадную пелену нарастающего удовольствия я ощутила, как впилась ноготками в плечи Дрэйка, как он притянул меня вплотную к себе, целуя нетерпеливо, настойчиво. И на несколько мгновений словно истаяла, растворилась в разноцветном фейерверке наслаждения, одновременно и обжигающего пламенем открытым, яростным, и касающегося прохладой невесомой, освежающей, снова и снова, сметая остатки границ, барьеров между нашими чувствами, позволяя им перетекать плавно друг в друга смешанными на холсте красками. Я действительно не понимала, где я, а где мужчины, не могла разделить их, да и не хотела. Утомлённо уронила голову на плечо Дрэйка, ощущая, как Нордан легко провёл губами по моей спине, а затем отстранился. Дрэйк аккуратно снял меня с себя, уложил рядом. Я потянулась вяло, слишком уставшая, чтобы думать о чём-либо, даже об удобствах… позже подумаю и о них, и обо всём остальном, важном и не очень. Подождала только, когда Нордан прижмётся вновь со спины, укутывая в вуаль тумана, мха и лесных ягод, добавляя её к сандалу и лету, и лишь тогда закрыла глаза, отдаваясь уже не моим мужчинам, но накатывающим неодолимо волнам блаженного полусна-полузабытья.

* * *

Веледа

…Я знала, она рядом. Снова ждала меня на огромном лугу, среди пёстрого разнотравья, под безоблачным небом. Снова сидела на земле в окружении цветов, озарённая солнечным сиянием, словно волшебным ореолом, и тонкие пальчики ловко переплетали зелёные стебли, превращая их в цветочную корону, которую она никогда не наденет на меня, свою дочь.

Потому что моя мама мертва.

Как и отец.

Я одна-одинёшенька на целом свете и единственное, что я могу сделать, чтобы вновь увидеть своих родителей, – сойти вслед за ними за грань.

Грань зовёт меня. И в сладких речах её так много обещаний вечного покоя, скорой встречи с родителями…

Я не хочу!

И не надо, моя роза. Ты не умрёшь, обещаю тебе.

Даже во сне я не смогла сдержать дрожь, услышав голос того, кого столь долго считала своим отцом. Я не видела его, но слышала, чувствовала близкое присутствие, будто Рейнхарт обратился вдруг призраком, обречённым преследовать меня до конца моих дней.

Я умру… все когда-нибудь умрут…

Нет, не умрёшь. И ты – не все. Ты другая. Лучше всех них. Совершеннее. Твоя красота и сила не должны увянуть, подобно убогому презренному большинству. Где они, лишь простые смертные, неважно какого происхождения, и где ты, вечно прекрасная, могущественная, уверенная в себе и своём будущем, единственная в своём роде?

Беван смертен… кто останется со мной, когда он умрёт?

Забудь об этом мальчишке. Он позор для братства, предатель, нарушивший наш круг, совративший лживыми своими речами и тебя, и других собратьев. Тебя ослепил внешний блеск Бевана, его пустая болтовня и легкомысленная улыбка, но поверь мне, воспитавшему его, – на самом деле он ничего собой не представляет, он так же бессмыслен и бессодержателен, как и все те, чья жизнь слишком коротка для осознания и принятия истинного величия. Я буквально создал Бевана из ничего, вылепил блестящего, удачливого члена ордена бессмертных из грязного уличного воришки, без меня его серое бестолковое существование закончилось бы давным-давно, если не в придорожной канаве или в поножовщине в дешёвой таверне, то на каторге однозначно. И что я увидел в ответ? Он предал круг, оклеветал меня и соблазнил тебя – вот и вся благодарность этого отребья. Так подумай, моя роза, и подумай крепко – нужен ли тебе тот, кто уже предал своих близких, свою семью? Кто укусил руку, его вскормившую? Предавший раз предаст снова.

Беван не предаст меня. Не сможет… он столько сделал для меня. Сделал ради меня. И я могу быть его…

Кем? Его парой?

Насмешка – россыпь острых ледышек по спине. Я поёжилась невольно, хотя и понимала, что во сне не может быть холодно или жарко. Во сне можно видеть и слышать, действовать и размышлять, но нельзя ничего почувствовать по-настоящему, все ощущения – лишь воспоминания или отголоски дневных эмоций.

Пары, привязки, любовь на всю жизнь – очередная ложь, Веледа. Любовь умирает. Рано или поздно, но это неизбежно, если ей вообще суждено случиться. Люди и нелюди предают в стремлении следовать лишь своим эгоистичным желаниям. Привязки – хоть на двоих, хоть на дюжину – всего-навсего магический механизм, часть природы того или иного вида. К моему глубокому сожалению, мы получили эту маленькую особенность вместе с силой наших отцов. Они, само собой разумеется, не были чистокровными людьми, да и вообще людьми в привычном нам понимании, но, согласно некоторым свидетельствам, являлись кем-то сродни оборотням, только древнее, сильнее, пришедшие из неизвестного нам мира. Наполовину люди, наполовину звери, внезапно ожившее олицетворение старых звериных богов. Поэтому по природе своей мы ближе к двуликим, чем к иным видам, хотя и не имеем второй ипостаси. К счастью, сделка, заключённая первыми из нас, с богом смерти позволила если не избавиться окончательно, то, по крайней мере, несколько приглушить низменные животные инстинкты. Прости, но всё, что Беван делает ради тебя, продиктовано лишь его инстинктивным желанием спариться с подходящей самкой, не более того. Если вдруг вас свяжут узы привязки, то тогда, возможно, он действительно не предаст тебя, только за это тебе придётся благодарить магию и наследие отца Бевана, а не его самого.

Всё это неправда, неправда…

Жаль, что после всего ты готова поверить предателю, которого ещё недавно и знать не знала, а не тому, кто столько сделал для тебя. Но я прощаю тебя. Я понимаю, что в том есть и моя вина – в стремлении защитить своё дитя я слишком оградил тебя от мира, упустил из виду эту часть твоего воспитания. Ты неопытна во всём, что касается мужчин, не разбираешься в истинных мотивах их поступков и не видишь настоящих их лиц.

Женские пальцы замерли. Она подняла голову, словно услышав безмолвный наш разговор, и мне показалось, посмотрела прямо на меня.

Мама…

Я сделала шаг.

Ты сможешь жить так долго, как только пожелаешь. Сможешь увидеть свою мать. Разве ты не этого хочешь?

Хочу. Хочу до безумия.

Тогда ты знаешь, что надо сделать.

Ещё шаг.

Она улыбнулась тепло, беззаботно и…

Всё исчезло.

Я открыла глаза, не понимая, как оказалась в этой скромно обставленной комнате в каком-то дурацком доме в тихом районе Эллораны. Почему я лежу на постели, пахнущей старым застиранным бельём, на несвежей простыне. На моей талии рука, обнимающая крепко, по-хозяйски, со спины прижалось тихо посапывающее тело.

Беван.

Все мои беды из-за него. Он вырвал меня из привычного мира, притащил в убогую халупу, врал во имя достижения своих целей. Без него мне было бы лучше. Без него я увидела бы маму.

Я осторожно выпростала из-под одеяла свою руку, чувствуя, как пальцы сжимаются на длинном металлическом стержне.

Игла. И острый конец её влажно блестел в ещё робких лучах утреннего солнца. Откуда-то я знала, что в тончайших серебристых бороздках на игле собрано не снотворное зелье, которым меня усыплял Рейнхарт, но яд, способный убить члена ордена бессмертных. Я приподнялась на локте, пытаясь освободиться от руки Бевана, оглянулась на мирно спящего мужчину позади.

Ты знаешь, что надо делать, моя роза.

И я без раздумий, без колебаний вонзила иглу в обнажённое плечо Бевана…

Неприятный, болезненный толчок, и я вновь открыла глаза, не понимая, что происходит и на какой стороне я нахожусь, той или этой.

Лежу на постели, и запах застиранного, не нового белья напоминал настойчиво, что нынешнее моё окружение безмерно далеко от того, к чему я привыкла, с чем срослась с ранних лет. У меня всегда было всё самое лучшее, самое дорогое… просто прежде я не придавала такого значения ни обстановке, ни стоимости её, принимала как должное, полагая искренне, что иначе быть не может. А нынче я вынуждена прятаться в убогом, запущенном доме, носить одежду с чужого плеча, питаться сомнительной едой и радоваться тому, что мне помогают из жалости и с точки зрения собственной выгоды.

О чём я только думаю?! Какая разница, где приходится жить, если у меня не было никогда ни настоящего дома, ни семьи?

На талии рука, волосы на затылке шевелило чужое тёплое дыхание.

Беван. Накануне он предложил лечь спать вместе, клятвенно обещал не домогаться и жаловался на жёсткое, неудобное кресло, в котором ночевал прежде. И мужчина так трогательно улыбался и с такой искренней мольбой смотрел мне в глаза, что я не смогла отказать, уверенная отчего-то, что он и впрямь не станет приставать ко мне без моего согласия.

Медленно вытянула из-под одеяла обе свои руки, убеждаясь, что ладони пусты. Отравленной иглы нет, да и откуда бы ей взяться?

Это сон. Всего-навсего сон.

В котором я без колебаний убила Бевана.

Приподнялась на локте, оглянулась на спящего мужчину. Странный сон. Слишком яркий, слишком реальный. Я помнила, как остриё иглы легко вошло в плоть, помнила мгновенное чувство облегчения, радости, возникшее при мысли, что Беван если не умер в ту же секунду, то вот-вот умрёт на моих глазах.

Умрёт и освободит меня от самого себя, от спасения, что тяготило всё сильнее и сильнее, нежели порождало чувство благодарности.

– Веледа? – Беван открыл глаза, посмотрел на меня сонно.

– Я… – я смутилась вдруг, словно он мог прочесть по моему лицу, о чём я думала. – Извини, что разбудила. Спи, ещё рано, – я бросила взгляд в сторону светлого прямоугольника окна.

– Ничего, в храме я привык вставать с рассветом, – Беван отпустил меня, перевернулся на спину, потягиваясь. – Да и лучше нам успеть всё сделать прежде, чем встанут остальные, в частности, его ледяное величество. Сегодня привезут его драгоценную маленькую принцессу, представляешь, что тогда начнётся? Не дай Кара кто не так дыхнёт на малышку Эстеллу…

Дочь леди Ориони. А если я случайно причиню девочке вред? Сегодня мне приснилось, как я убиваю Бевана, а что, если назавтра во сне я захочу сделать что-то плохое невинному ребёнку?

Или того хуже.

Я больше не единственная в своём роде, нас уже двое и одна слишком мала, чтобы суметь защитить себя…

Слишком восприимчива, чтобы не слушать речей Рейнхарта.

Слишком наивна и нежна, чтобы противостоять жестокости мира и жадному вниманию братства.

Потенциальный ценный объект, который можно вырастить так, как решит Рейнхарт, исправив допущенные в моём воспитании пробелы и ошибки.

– Надеюсь, ты хорошо спала? – Беван зевнул, сел, приглаживая взлохмаченные волосы. – Надо признать, что хлипкие стены вкупе с тонким слухом рискуют превратиться в досадную помеху…

– Да, хорошо, – пробормотала я, откинувшись на подушку.

Обняла себя руками, пытаясь сдержать внутреннюю дрожь, озноб, что охватил неожиданно, пробрал дурным предчувствием от макушки до пяток.

– Всё в порядке? – Беван посмотрел обеспокоенно мне в лицо.

– Да, в порядке, – кивнула я, улыбнулась вымученно.

Мужчина нахмурился, ничуть не убеждённый, но встал с кровати, потянулся за рубашкой. Я же отвернулась, прижала колени к груди.

В порядке… только я, кажется, схожу с ума.

По-настоящему.

Конец третьей книги

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg