«Стальной подснежник»

Стальной подснежник (fb2) - Стальной подснежник (Магдетектив) 2059K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дана Арнаутова

Дана Арнаутова СТАЛЬНОЙ ПОДСНЕЖНИК

Глава 1 ДВЕ АУДИЕНЦИИ

— Так значит, теперь, когда я не могу умереть за Орден в бою, он милостиво дозволяет мне сдохнуть самой по себе? Пятнадцать флоринов в зубы — и доброго пути?

Ло старалась говорить спокойно, но кипевший в ней гнев все равно просачивался в голос, отравляя интонации. А что хуже всего — она отлично знала за собой эту мерзкую особенность: если сдерживаться слишком долго, после злость вырвется наружу непредсказуемым способом.

— Леди Ревенгар, не стоит представлять все таким образом.

Антуан Саттерклиф, великий магистр Ордена, только досадливо поморщился, словно отчитывая нашалившую адептку, и немного наклонился вперед. Массивная звезда-семилучевик, усыпанная драгоценными камнями, — знак его сана — блеснула Ло в глаза россыпью цветных огоньков, хотя свет падал магистру в спину.

— Пятнадцать флоринов, о которых вы отзываетесь с таким пренебрежением, это почетная пенсия. И многие были бы ей рады.

— О, не сомневаюсь! — выплюнула Ло. — На нее ведь можно целый месяц жить в съемной комнатушке на окраине и позволять себе любые лакомства из овсянки и пареной репы. Не отводите глаза, магистр! Вы отлично знаете, что такое пятнадцать флоринов в столице для женщины моего происхождения.

— Ну…

Магистр и вправду с подчеркнутым вниманием рассматривал настенную карту за спиной Ло.

— Столица, кстати, не слишком полезное место при вашем… состоянии здоровья. В провинции жизнь дешевле, а в двадцать шесть лет, да с вашим умом и внешностью…

— Я не собираюсь бегать за деревенскими женихами, подобрав драные юбки, купленные на ваши полтора десятка монет. Вы обещали мне место преподавателя, когда закончится мой армейский контракт. Он закончился. И я не вижу ни одного претендента с большим боевым опытом, чем у меня. Даже странно, не правда ли? Место в Академии — вот все, чего я хочу.

Ло сцепила руки за спиной, задрав подбородок и чуть заметно покачиваясь с каблука на носок. Со стороны поза выглядела высокомерной, а в облегающих штанах и мужском камзоле — так и вовсе вызывающей, но не объяснять же каждому болвану, что так у нее меньше болит спина, если приходится подолгу стоять. А сесть магистр ей не предложил. Наверное, боялся, что тогда она расположится в его кабинете надолго. Правильно боялся!

— Не с вашим заболеванием! — отрезал Антуан и без всякой нужды переложил с места на место пресс-папье из вулканического камня.

Золоченая надпись на полированной темной плитке блеснула в солнечных лучах — за окном разгорался уже седьмой день мирной жизни. Жизни, в которой боевая магичка, лишившаяся дара, оказалась бесполезным грузом для поредевшего Ордена.

— Я не больна! — огрызнулась Ло. — Я всего лишь могу умереть в любую минуту. Так это можно сказать о каждом. Даже о вас, магистр.

— Угрожаете? — нехорошо прищурился Антуан и тут же опомнился: — Ладно, ладно… Послушайте, Лавиния, мне действительно жаль. И ваш опыт бесценен, признаю. Но преподаватель без капли дара? Вы себя помните в их годы? Это же не просто дети! Это мажата, еще не умеющие контролировать силу. Или не желающие. Они вас живьем съедят!

— Подавятся, — процедила Ло, умом понимая, что магистр до тошноты прав. — Я вполне могу читать курс герменевтики. Или теории стихий. Да хоть этикета, в тридцать три рогатых демона через барготову мать!

— Последний аргумент особенно убедителен, — с каменным лицом согласился магистр.

Встав из-за стола, он подошел к окну и задернул шторы. Неужели изволил заметить, что гостья морщится от солнца в лицо? Ло хмуро посмотрела в сухопарую спину, обтянутую черным суконным камзолом. Саттерклиф носил траур по погибшему сыну. Длинные волосы магистра, перевязанные черной же лентой, падали на спину неряшливым белым хвостом, и Ло только сейчас поняла, что Саттерклиф за последние месяцы почти полностью поседел и будто стал ниже ростом. А ведь всего год назад был полон сил и жизни.

— Послушайте, Лавиния, — утомленно сказал Антуан, вернувшись к столу и не присев за него снова, а опираясь о столешницу ладонями. — Я сколько угодно могу говорить, что мне жаль, но это ничего не изменит. Мы оба знаем, что магия исцеления здесь бесполезна. Думаете, я пожалел бы денег на лекарей для героини Руденхольмского ущелья? Для Стального Подснежника? Да я бы последнее выскреб из казны, хотя она, видит Пресветлый Воин, и так пуста. У меня дюжина человек в госпитале, и это только полноценные маги. Да адептов два десятка. И целители говорят, что большая часть из них останется калеками. Ну, хоть с даром… И многие тоже мечтают о месте преподавателя. Понимаете, Лавиния? У них еще вся жизнь впереди! Ну и что, что без руки или с обожженным лицом, — преподавать это не мешает. А вы… Вам ведь даже волноваться нельзя! Осколок стронется, дойдет до сердца и…

— Хватит! Можете дальше не объяснять!

Ло услышала свой голос словно со стороны. Звенящий, полный холодной ярости, как темная вода в полынье бывает пополам с острой ледяной крошкой.

— Благодарю, мне все понятно, — продолжила она, выталкивая слова через ком в горле. — Вы абсолютно правы, магистр Саттерклиф. Следует позаботиться о тех, кто не отдаст концы от ужаса, увидев мышь в аудитории, и сможет сплести хотя бы простейший аркан. И вы правы, для казны Ордена даже мои пятнадцать флоринов — нешуточная трата. Зато можно надеяться, что долго эти расходы не продлятся.

Ничего не видя прямо перед собой в отлично освещенном кабинете, Ло вслепую развернулась, ткнулась в закрытую дверь, толкнула ее рукой. То ли пружину за время ее отсутствия сменили на более тугую, то ли толкнула она слабее, чем показалось, но дверь осталась неподвижна.

— Лавиния Ревенгар! Остановись! Не смей, говорю, дурная девчонка!

— Была девчонка, да сдохла в Руденхольме, — прошептала Ло, с размаху саданув по двери ногой в армейском сапоге. — И жалко, что не вся…

Под крики Антуана она пролетела приемную, чудом не сбив кинувшегося наперерез секретаря, через две ступеньки пробежала по лестнице — длинной, до самого холла на первом этаже. И только там остановилась, да и то не потому, что устала, а просто холл был полон.

Ло прищурилась: в полутемном зале небольшие окна вдобавок были прикрыты массивными решетками. То ли память о тех временах, когда здание Ордена служило крепостью на случай городских боев, то ли просто чтоб не выцветали многочисленные штандарты, развешанные по стенам. А людей не так уж много. И большая часть — подростки. Мальчишки лет двенадцати-тринадцати, все по-разному одетые, кто хорохорится, кто любопытно озирается по сторонам… А вон стайка девчонок того же возраста — забились в уголок, только светлые платьица видны в сумерках. Набор! Как же она могла забыть? Это ежегодный осенний набор учеников.

Но, Пресветлый Воин, почему так мало? До войны Орден каждый год набирал две-три сотни ребят. Кто-то уходил, сразу не выдержав, кто-то отсеивался потом, но поначалу обучение велось сразу в десятке классов, и только потом они постепенно сливались, чтобы к концу десятилетней учебы орденский перстень надели две-три дюжины магов и магесс. А здесь… Здесь и сотни не наберется. Неужели у Ордена не просто плохо с деньгами, а настолько плохо? Но это бред — куда деваться остальным одаренным детям?

Ло шла по длинному залу, чувствуя на себе множество взглядов, слыша за спиной шепотки. И еще больше выпрямляла и без того идеальную спину, печатая шаг. Потом она сможет свалиться в гостинице, подложив подушечку под ноющую поясницу, прикрыв глаза и отпиваясь травяным чаем от ломоты в перебитых ребрах, — все потом. Сейчас она не калека, только что вышвырнутая из Ордена за ненадобностью. Она все еще его часть. И лучший боевой маг Ордена в своем поколении, хоть и бывший. Лучший просто потому, что остальные не дожили.

— Госпожа магичка! Госпожа…

— Леди магесса, — сухо поправила она мальчишку, бросившегося ей наперерез и явно перепуганного собственной дерзостью. — К старшим собратьям следует обращаться «лорд» и «леди» независимо от их происхождения. Что тебе, юноша?

— Госпожа… То есть леди магесса! А правда, что вы и есть эта? Ну, эта…

— Я безусловно эта, а не та, — усмехнулась Ло. — Выражайся яснее. Так кто я?

— Стальной Подснежник! — выпалил мальчишка и даже зажмурился, но тут же распахнул карие глазища, глядя на Ло с восторгом.

— Леди Лавиния Ревенгар к вашим услугам, юноша, — устало сказала Ло, уговаривая себя не сорваться.

Это мальчишка, просто мальчишка. А хоть бы и девчонка. Всем им, будущим мажатам, нужны герои. А из нее всенепременно сделают героиню, не может Орден упустить такой случай. Повесят портрет в аудитории, напишут биографию — и будут первокурсники-адепты заучивать жизнеописание магессы Ревенгар, в котором хорошо если одна строчка из дюжины окажется правдивой. И хорошо, если она сама до этого не доживет. Упаси Пресветлый Воин стать легендой при жизни.

— Да, меня и так называли, — вздохнула она, глядя в круглое конопатое лицо будущего собрата. — И что?

— Ничего, — смутился мальчик, судя по одежде, из небогатых купцов или состоятельных ремесленников. — Прошу прощения, леди. Я просто хотел поблагодарить вас. Мой старший брат — сержант третьего пехотного полка. Он был в Руденхольме. Моя мать… она молится о вас каждый день. Она сказала, если я когда вас увижу, поклониться вам от всей семьи.

Он опустился на одно колено, склонил голову, а в зале вдруг стало так тихо… Смертельно тихо, как называл это Арчибальд Леруазен, оставшийся в Руденхольмском ущелье, чтобы брат этого мальчишки смог уйти.

— Скажи матери… — что-то слишком часто у нее перехватывало горло сегодня, — что я не сделала ничего особенного. Просто выполнила свой долг. И учись… хорошо.

— Да, леди магесса Ревенгар.

Карие глазища смотрели с обожанием. Смотри-ка, еще выдумает себе великую любовь… Хотя в его возрасте это полезно. Ло вздохнула. Сняла с пояса безделушку — перочинный ножик с клеймом ордена, — наклонилась и сунула в руки мальчишке, сказав негромко, но зная, что ее слышат все в этом зале:

— В Руденхольмском ущелье погибли пятеро магов и семеро адептов. Твой брат обязан жизнью им, а не мне. Знаешь девиз Ордена? «Учись прилежно, живи честно, умри доблестно». Как тебя зовут, юноша?

— Тайлин… Тайлин Формиз.

— Учись прилежно, Тайлин, — повторила Ло. — И живи честно. Этого пока вполне достаточно.

Рывком поднявшись, она почти пробежала по залу — еще не хватало кому-то увидеть не слезы, нет, просто зажмуренные глаза.

Выскочила на улицу, под яркое безоблачное небо, вдохнула прохладную столичную сырость и поняла, что сегодня напьется. Обязательно! Но — вечером. Потому что в полдень ей предстоит малая аудиенция у его величества.

* * *

К шепоткам за спиной Ло привыкла давно. В детстве ее сила была нестабильна, и сначала окружающие болтали о бесталанной девчонке, которую взяли в Академию не иначе как по протекции деда-преподавателя. Это было так глупо, что даже не обидно: любой здравомыслящий и знающий человек понимал, что без дара обучение не пройти. А на дураков Ло было плевать.

Потом сплетничали о молодой талантливой магессе, которая, вот жалость какая, выбрала совершенно не женскую специализацию боевых чар. Это было еще глупее: силу не выбирают, она сама выбирает мага, причем иногда очень странно. Ло попадались и редкостные говнюки с даром целителя, и нежнейшей души некроманты. Боги, роняя в душу будущего мага искру, любят пошутить.

И все эти годы о ней шептались, шептались, шептались… В шелесте и шорохе вкрадчивых шепотков слышались зависть, презрение, ханжество; не было только жалости. И Ло казалось, что никогда не будет. Жалость она ненавидела еще сильнее, чем насмешки. А вот теперь, пройдя дворцовыми коридорами, ясно читала ее в любопытных взглядах и все сильнее злилась. Проклятые стервятники! Она еще жива и примерять саван не собирается!

К тому моменту, как чопорный церемониймейстер объявил, что его величество желает видеть леди Ревенгар в малом кабинете, Ло уже была как стрела на натянутой тетиве — готова сорваться.

Но, ступив на шоколадного цвета ковер в небольшой и совсем не богато меблированной комнате, притихла. Конечно, не из благоговения перед монархом, а просто от удивления.

Единственный раз до этого Ло видела его величество вблизи на принятии присяги, но тогда он выглядел… больше похожим на парадные портреты, пожалуй. Или она была юной восторженной дурочкой. Сейчас королевский кабинет напоминал ей обиталище какого-нибудь провинциального мэра, а его хозяин — чиновника средней руки.

Немолодой, слегка сутуловатый мужчина с залысинами хмуро глянул на нее из-за стола темно-серыми с болотной прозеленью глазами-буравчиками. Оглядел от стянутых на затылке в хвост коротких волос до носков запыленных сапог, едва заметно скривился. Ло и сама понимала, что выглядит совсем не подобающе леди, но за три года войны растеряла все ненужные в горах и лесах платья, оценив преимущества штанов и армейской обуви. А новые наряды шить не собиралась, втайне надеясь на преподавательские мантии, выдаваемые Академией. Платья пусть Мелли шьет, ей нужнее.

Кстати, белокурая коса, единственное, что Ло признавала у себя красивым, тоже осталась там, в пограничных лесах, в первую же зиму. Некромант Маркус предлагал вывести вшей магией, раз уж горячая вода и мыло стали роскошью, но Ло, скривившись от брезгливости, ножом отхватила толстый жгут волос чуть ли не под корень и только тогда подставила голову под зеленое сияние, льющееся с пальцев друга. Потом она обрезала едва подросшие пряди постоянно, и только в лазарете, пока Ло месяц валялась едва живая, они отросли до плеч.

— Леди Лавиния Ревенгар, — не столько сухо, сколько невыразительно сказал его величество Криспин. — Как ваше здоровье?

— Прекрасно, сир.

Делать реверанс в штанах было бы глупо, так что Ло поклонилась.

— Лекари другого мнения. Они утверждают, что о месте преподавателя в Академии Ордена не может быть и речи.

Ло почувствовала, как ее щеки загорелись румянцем. Она еще и слова не сказала, не привела все безупречные и тщательно выверенные доводы, которые готовила с таким прилежанием, — а ей уже отказали. И как только король узнал?! Неужели… магистр Саттерклиф? Больше некому, разумеется.

— Ваше величество не желает меня выслушать? — с трудом сохраняя спокойствие, поинтересовалась она.

— В этом вопросе — не желает, — отрезал король. — Не вижу ни малейшего смысла оспаривать решение великого магистра. Вы много сделали для короны и страны, леди Ревенгар, я не считаю разумным и дальше жертвовать вашим здоровьем. Вам назначили пенсию?

— Да, сир.

Ло заставила себя дышать размеренно и ритмично, как перед плетением заклятья: разговор еще не окончен, ни в коем случае нельзя предстать перед королем истеричной сумасбродкой.

— Сколько бы это ни было, я удвою сумму и добавлю к пенсии от Ордена свою. Не слишком щедро за то, что вы сделали, но казна и так пуста.

— Я понимаю, сир. Очень вам благодарна…

Ло снова поклонилась, чувствуя себя дрессированной собачкой, стоящей на задних лапах за печенье. Пенсия — всего лишь подачка, пусть и чуть более увесистая. Что ж, не в ее положении быть слишком гордой, ведь еще предстоит выдавать замуж Мелли. Каждый флорин скоро будет на счету.

— У вас есть другие просьбы? — все тем же скучающим тоном поинтересовался король, подвигая к себе стопку аккуратно обрезанных листов плотной бумаги и беря перо.

— Да, ваше величество. Если я больше не могу колдовать, то, возможно, в Королевской Академии…

Ло запнулась, ненавидя саму себя за просительный тон и неумолимое предчувствие отказа. Почему ей непременно должны отказать, она и сама не знала, но разве так разговаривают с офицером, который отдал королевской службе все: здоровье, магию, саму жизнь? Это не просто обидно, это… нелепо, в конце концов! Разве она просит милостыню? Она лишь хочет и дальше служить стране, как умеет. А умеет она многое! Обучение мага — это же не просто чары, это знания во всех областях современной науки!

Все это и многое другое она готовилась объяснять и доказывать, но не пришлось. Король, подняв голову от бумаг, в которые успел глянуть, утомленно вздохнул:

— Вы полагаете, леди, что моя Академия возьмет…

«Второсортный товар?» — прочла Лавиния невысказанное по глазам короля.

— …преподавателя, от которого отказался Орден?

— Я надеюсь… — начала она.

— Впрочем, есть одна возможность, — задумчиво сказал его величество Криспин. — Допустим, место преподавателя истории. С полным обеспечением, жалованьем и сохранением пенсии, разумеется. Вас бы это устроило, леди Ревенгар?

Место историка? Ло ушам не верила — такая щедрость сразу после отказа!

— Конечно, сир, — выпалила она, едва сдерживая радость. — Я могу приступить к работе немедленно! Сейчас ведь как раз осенний набор студиозусов, и…

— О, не так быстро… — протянул король, откидываясь на спинку резного деревянного кресла с бархатной обивкой и снова разглядывая Ло с каким-то подозрительным вниманием. — Вы же понимаете, моя дорогая леди, что в этом деле я иду наперекор собственным принципам? Да еще и рискуя поссориться с магистром Саттерклифом. Думаю, будет справедливо, если вы тоже ответите мне небольшой приятной услугой. Скажем, потратите один-два месяца, чтобы скрасить мое одиночество по вечерам и ночью. Леди Мэвелли, моя прошлая фаворитка, недавно решила устроить свою жизнь, составив счастье одного из моих же генералов. Понятное желание для женщины, я совершенно не в претензии. Но засыпать в холодной постели не люблю.

— Возможно, вашему величеству стоит поискать другую претендентку? — тихо и очень зло спросила Ло. — Более… подходящую?

— То есть милую, скромную и женственную, в отличие от вас? Способную оценить предлагаемую честь и проявить благодарность за покровительство?

В голосе короля явно слышалась ирония. Ло стиснула зубы, выпрямившись еще сильнее и чувствуя себя породистой кобылой под придирчивым взглядом лошадника, нашедшего кучу недостатков. Она так и слышала голос, точь-в-точь с королевскими интонациями тянущий вслух: «Кобылка норовиста, да и не первой молодости уже. Хотя кровей хороших и на ходу не засекается. Можно и попробовать. Хороший хлыст и пряник не таких от лишнего норова лечили…»

— Прекрасное описание, ваше величество, — с ласковой ядовитостью отозвалась она. — Совершенно противоположное мне, как видите. Очень сожалею, что не могу соответствовать столь резонным требованиям.

И к Барготу место преподавателя, хоть в Академии Ордена, хоть в личном ученом заповеднике короля. К Барготу и тридцати трем его демонам место, ради которого придется раздвигать ноги и ложиться под эту скотину с рыбьей кровью и взглядом лошадиного барышника. Ло Ревенгар проживет и так — тем более сколько ей той жизни осталось?

— Что ж, — хмыкнул ее собеседник. — Неволить не буду. Разрешите только полюбопытствовать, леди: это вам лично я так не нравлюсь, или верны слухи, что магессы Ордена предпочитают носить штаны, потому что сами мужеподобны?

— Как вы смеете? — прошипела Ло, вскидывая голову. — Я не дала никакого повода разговаривать со мной так! Неудивительно, что женщинам приходится носить мужское платье, если первый из мужчин королевства забыл о мужском долге и чести.

— Как много красивых слов, леди…

Король рассматривал ее со странным удовлетворением, совсем без гнева, как могла бы ждать Ло. Но от этого казался еще опаснее.

— Я полагал, возвращение от самых ворот Претемных Садов смягчает нрав. Ошибался, похоже. Значит, вы мне решительно отказываете? Невзирая на последствия?

— А какие могут быть последствия, ваше величество? — старательно усмехнулась Ло. — Я совершеннолетняя высокородная женщина, глава своего дома по праву старшинства. И подчиняться сюзерену обязана только в рамках вассального кодекса. Напомнить вам, что, согласно ему, вы можете потребовать мою жизнь, но не честь?

— Не стоит, — все с той же убийственной ироничной серьезностью отказался король. — А вам, леди Ревенгар, напомнить, что, согласно тому же кодексу, в отсутствие старших родственников мужского пола я как ваш сюзерен обязан позаботиться о вас? В частности, устроить вашу судьбу через брак с достойным человеком. Вам никогда не приходило в голову, леди, что положение королевской фаворитки не худший выбор по сравнению с иным замужеством? Или у вас кто-то есть на примете? Если вы отказываете мне из соображений нравственности, готов рассмотреть любого претендента на вашу руку. Все равно вам потребуется мое согласие на брак.

Ло закусила губу, из последних сил сдерживая ругательство. Черное похабное ругательство, рвущееся с губ. Да, эту статью она тоже знала. Но ее использовали так редко! Да любой вменяемый король предпочитал позволять женщинам самим находить мужа, лишь бы не заботиться о внушительном приданом, которое в таком случае требовалось от него как от опекуна. Криспин рехнулся? Или это месть за отказ?

— Вижу, претендентов нет, — заметил, не позволяя себе даже усмешки, король. — И отчего-то не удивлен этим обстоятельством. Итак, давайте начистоту, леди. Либо вы принимаете мое предложение, а потом получаете место в Академии, раз уж вам так хочется учить недорослей, либо выходите замуж в интересах королевства. Вы бедны, как мышь в придорожной часовне, но старинного рода. А у меня много других героев войны, и кое-кто предпочтет получить вознаграждение титулом, а не золотом. Место фаворитки и потом свобода — или замуж за первого встречного. С вашей точки зрения первого, конечно.

— Да уж лучше за первого встречного, — ласково сообщила Ло тоном, после которого знающие ее старались убраться подальше. — Если я и сомневалась, то теперь убеждена. И если это все, ваше величество, то почтительно прошу разрешения откланяться.

— Разрешаю, — бросил король, снова уставившись в бумаги.

В последний момент вспомнив, что следует отступать к двери, не поворачиваясь, — а ведь казалось, что этикет в нее вколотили лучше, чем умение дышать, — Ло на негнущихся ногах сделала пять шагов, ступила за порог предупредительно открывшейся двери, за пределами кабинета развернулась, крутнувшись на каблуках, и длинно яростно выдохнула. О, как ей сейчас нужна была магия! Поджечь бы что-нибудь или грохнуть с размаха, подняв над головой одной силой мысли, — сразу полегчало бы.

«Ненавижу! — с яростным наслаждением думала она, несясь по коридорам и уже не замечая ничьих взглядов или приветствий. — Чтоб ты провалился, дражайший сюзерен, тварь болотная, мертвяк неупокоенный! Да лучше и вправду замуж! То есть не лучше, конечно… Но что может быть хуже тебя? Ох, вот теперь и вправду не грех напиться! А лучше — нажраться самым неподобающим леди образом. Сплясать полуголой на трактирном столе, набить морду какому-нибудь типу понаглее, залезть на крышу городской ратуши и запустить фейерверк… Да что угодно, лишь бы ни один жених не взял даже с королевским приданым, к барготовой матери его…»

Слетев с дворцовых ступеней и прошагав под бдительными взглядами вездесущей стражи до ворот, Ло остановилась на краю площади. Прижала ладони к горячим щекам. Кипящая от унижения и злости кровь требовала немедленно творить глупости, голова слабо возражала, что следует подумать о репутации Мелиссы: кто ее возьмет замуж, опозорься старшая сестра настолько непристойно? И все-таки неизвестно, до чего бы она додумалась, если б не услышала позади радостно-изумленный голос:

— Да это же моя милая Ло! Здравствуй, Подснежничек! Я и не знал, что ты уже в столице! Приехать и не зайти ко мне — как ты могла?

Обернувшись, Ло протянула руки, и ее немедленно притянули к себе, по-братски чмокнув в щеку. Кажется, прохожие косились на странную пару — длинноволосого щеголя в синем бархате и одетую по-мужски коротко стриженную женщину, — но Ло было все равно. Маркус! Как же она в самом деле могла забыть? Впрочем, не забыла, конечно, просто к друзьям хочется идти с радостью, а у Ло последние дни были сплошь беды — не нести же их дорогому человеку.

— Маркус! — сказала она, невольно улыбаясь. — Ты прекрасно выглядишь. Слушай, ты свободен? В смысле, на этот вечер? Мне немедленно нужно выпить в хорошей компании.

— О…

Лорд Маркус Бастельеро, некромант и Избранный Смерти, чью компанию следовало уметь оценить, несколько мгновений глядел на нее, потом улыбнулся еще шире:

— Как угодно, Подснежничек! Не знаю, какой повод, но ты же мне расскажешь? Вон там мой экипаж, идем скорее, драгоценная!

На краткий миг Ло показалось, что сейчас все снова будет хорошо. Как раньше, в годы учебы или сразу после выпуска. Когда все их друзья еще были живы, и на пирушках поднимались бокалы только за любовь и удачу, а не в память об ушедших в Претемные Сады.

В карете Маркус немедленно достал из-под сиденья флягу с карвейном и протянул Ло.

— Не знаю почему, но тебе и вправду нужно выпить, — откровенно сказал он. — На тебе лица нет. Ну, сейчас поговорим, или подождем, когда первая бутылка дно покажет?

— Сейчас, — мрачно сказала Ло. — Маркус, мне срочно нужно выйти замуж. Хорошо бы прямо сегодня.

Бастельеро длинно присвистнул, так что кучер придержал лошадей и заглянул в окошко экипажа — узнать, не нужно ли чего господам. Маркус махнул ему ехать дальше и серьезно посмотрел на Ло. В сумраке кареты за предусмотрительно задернутыми занавесками его синие глаза казались непроницаемо темными.

— Что ты на этот раз натворила? — требовательно спросил он. — Ну же, драгоценная?

Откинувшись на спинку скамьи, Ло закрыла глаза и монотонно рассказала все. Как сбежала из госпиталя, узнав, что осколок под сердцем может убить ее в любую минуту. Как просила Саттерклифа и короля. Как получила роскошное, мать его барготову, предложение выслужить место преподавателя в должности королевской шлюхи. И как в одну минуту из шлюхи попала в невесты, ту же самую барготову мать всеми демонами Междумирья…

— Да, дела… — растерянно сказал Маркус. — Ну, если так дело обстоит… Ло, выходи за меня? Я, конечно, не подарок, но…

Ло покачала головой.

— Нет, Маркус, тебе я жизнь портить не буду. Король такого не простит ни мне, ни будущему мужу. Да мне-то все равно… Только замуж придется выходить в храме Странника — больше никто без разрешения не обвенчает.

— Не горячи коней, Ло, — все так же задумчиво посоветовал Маркус. — Не завтра же тебя потащат под венец? А годного мужа в лавке не купишь и на улице не найдешь. Есть у меня пара знакомых… Напишу им сегодня же вечером, годится? А пока остановишься у меня. И не спорь! Выдумала тоже — жить в гостинице!

— Ох, Маркус, — благодарно сказала Ло, наконец-то отпустив страшное напряжение внутри себя. — Как скажешь, драгоценный. Но обещай, что сегодня мы все-таки выпьем? Я так устала…

Вместо ответа Маркус пересел к ней на сиденье, обнял, и Ло уткнулась ему в плечо, уговаривая себя, что хоть один вечер можно побыть слабой. Она так давно не позволяла себе подобной роскоши.

Глава 2 ТРИ СТЕРВЯТНИКА — К БЕДЕ

Примету насчет стервятников Эйнар узнал еще в юности. Он тогда ходил под началом тана Дольфира в его личной Волчьей Сотне и по той же юной дурости кичился, что не боится ни живых врагов, ни нежити. Зато старые вояки-Волки, завидев над лагерем или отрядом тройку падальщиков, мрачнели, сплевывали и делали знак, отвращающий зло, — смотря кто в какого бога верил. Эйнар сначала ухмылялся, а потом понял: и верно, появление трех стервятников — непременно к нехорошим покойникам. Одна гнусная птичка — это понятно, выглядывает, что пожрать. Две — тоже ничего страшного, надо же и им пароваться да гнезда вить. А вот трое — к беде, тут и к ведьме не ходи.

— Что, всё кружат?

Подошедший Тибо, задрав голову, поглядел в небо, где плавали, то сходясь, то расходясь, три крылатые тени, потом пожал плечами и со смаком сплюнул. О стервятниках он знал не хуже Эйнара, но хорохорился. Что ж, ничего странного — они не на гулянке, и уж трупы ожидаются точно. Причем самые что ни на есть нехорошие.

— Собирай отряд, — велел Эйнар вместо ненужного ответа на ненужный же вопрос. — На закате к распадку выйдем.

Кивнув, Тибальд пошел к костру, разведенному под пологом. Сырая кожа, растянутая на кольях, надежно скрывала огонь и рассеивала столб дыма. Сам Эйнар все равно учуял бы костер даже за милю, да и среди тех, кого они ловили, наверняка хватало бывших охотников, но стоянка ублюдков далеко: ущелье, по-местному — распадок, милях в семи. И часовых они ставят только возле лагеря, Эйнар с Тибо уже проверили.

Больше не обращая внимания на стервятников, он проверил оружие, снял сапоги и заново перемотал чистые сухие портянки, сменил рубашку на свежую, встряхнул и надел тяжелую, чуть влажную куртку-кожанку со стальными накладками, застегнув каждую пуговицу и подтянув ремни. Покосился на костер, откуда тянуло вкусным запахом каши, поставленной, пока Эйнар был в лесу. Потом — на небо, где солнце уже клонилось к западу. Новобранцы, чтоб их. Сейчас налопаются, а потом с полным брюхом — сначала на быстрый марш, потом в драку. Щенки дурные. Пополнение… Дал Пресветлый новый день, а король — заботу.

Он подошел к костру, в упор глянул на вскочившего кашевара, совсем юного, вихрастого и конопатого, как перепелиное яйцо. Тот поежился, опустил виноватый взгляд — вспомнил утренний приказ горячее на ужин не варить.

— Снимай, — велел Эйнар. — Кашу в кусты, котелок здесь оставь, тяжелые вещи на обратном пути заберем. К дереву, вон, подвесь…

— Жалко, господин капитан, — шмыгнул носом вихрастый Винсент. — Хорошая каша… Я сала положил и грибов чуток…

Под взглядом Эйнара он потупился, снял котелок и, чуть не плача, поплелся в кусты — выбрасывать. Эйнар обвел взглядом угрюмо молчащих парней — полтора десятка бывших крестьян смотрели на него почти с ненавистью, как на святотатца. Вывернуть котел доброй еды — да за такое в деревне и голову проломить могут, особенно там, где пережили Голодные Годы. Только Тибо глядел понимающе: спусти один раз невыполнение приказа — и про порядок в отряде можно забыть. По-хорошему, Винсента еще и наказать следовало, но не перед боем же.

— Вы дыру в животе видели? — негромко спросил Эйнар, не глядя ни на кого, а получалось так, что разом на всех. — Когда лекарь наконечник достает с кишками, шьет их и обратно запихивает. Если кишки пустые — можно залить зельями, и один раненый из трех выкарабкается. А вот если полные — сразу копай могилу и жди, пока человек от горячки помрет. Помрет он непременно, потому что магов-целителей тут нет. Кто на охоту ходил, знает, что и волк загнанный втрое опаснее, а это не волки — люди пострашнее любого зверья. Мародерам терять нечего, и воевать они обучены не хуже вашего. Так что котел каши не стоит того, чтобы подыхать от меча или стрелы в брюхо. Всем ясно?

Он дождался нестройного, но послушного «Так точно, господин капитан!» и в который раз недобрым словом помянул про себя короля, сменившего гарнизон крепости почти целиком: на три дюжины новобранцев осталось четверо опытных служак да два сержанта. Трое ушли провожать обоз, один свалился с лихорадкой, сержанта Малкольма пришлось оставить за старшего, так что в конце концов Эйнар пошел за бандой с едва натасканными щенками и Тибальдом. Ничего, заматереют, если живы останутся. Про то, что бывшие королевские солдаты, дезертиры и мародеры, воевать умеют куда лучше этой своры, он говорить не стал. Кто не дурак — сам сообразит, а пугать перед первым боем не нюхавший крови молодняк — дело неразумное.

Он еще раз оглядел хмурых парней, велел попрыгать и подтянуть все, что зазвякало или болтается. Тибо запрыгал первым — и в карманах у него зазвенело так, словно там лежала колодезная цепь. Ничуть не смущаясь, сержант с невинным видом вытащил несколько монет и маленькую подкову.

— Подкова тебе зачем? — хмуро поинтересовался Эйнар, чуя подвох.

— Так на счастье, — ухмыльнулся Тибо. — Зажму в кулак, дам кому-нибудь по морде — и будет мне сплошное счастье!

Рассовав монетки по разным карманам, он подпрыгнул снова, на этот раз бесшумно.

Шутка, на вкус Эйнара, вышла так себе, но, глядя на сержанта, и молодняк заскакал, проверяя карманы; посыпались шуточки про козлов и жеребцов…

А потом они пошли по заранее проложенным вешкам неторопким, но на деле быстрым шагом, которым Эйнар последний месяц каждое утро гонял гарнизон вокруг крепости. Тогда мальчишки скулили, особенно в дождь, зато сейчас ломились, как лоси, не замечая веса оружия и доспехов. Тибальд шел первым, Эйнар замыкал и думал, что если они с Тибо — матерые волки, то эти еще даже не волчата, а стадо баранов. Хотя нет… Сравнение с волками, которым он раньше гордился, теперь саднило, как старый шрам, растертый паршивыми ремнями снаряжения. Он уже не волк, давно не волк. Пастуший пес, вот так будет точнее. А что масть похожа, так это не странно: волк и овчарка — те самые братья, что и у людей зачастую глотку друг другу перегрызть готовы.

Усмехаясь собственным мыслям, Эйнар не забывал зорко поглядывать и по сторонам, и вперед, на слегка растянувшийся отряд, и назад — никогда не помешает. И к распадку, узкому, мрачному даже в ясный день, потому что скалы нависают, они вышли вовремя, как раз на закате. Подошли с нужной стороны, и последние лучи солнца, оставив их в тени, упали с запада, высветив каменистый пятачок, на котором был разбит лагерь.

От лагеря, впрочем, там было одно название. Три палатки из плотной парусины, костровище, обложенное камнями, да старая пастушеская хижина, у которой горе-вояки даже крышу подновить не изволили. Зимовать не собирались, значит. Решили поднакопить жирка да уйти перевалом на ту сторону, в долины Невии. А как волк жирок копит? Вот то-то же…

Еще раз растянув губы в злой усмешке, Эйнар дал парням отдышаться, но не вволю, чтоб разогретое ходьбой тело только восстановило силы, а не расслабилось. Расставил по заранее оговоренной диспозиции — весь день вчера зубрили сначала по карте, потом прямо на поляне, разбредясь по кустам. Того, что их заметят слишком рано, Эйнар не боялся: мародерская шваль даже на посту глушила местный самогон.

Достав арбалет, он взвел пружину, зацепил крючок и принялся ждать. Не прошло и пары минут, как с пригорка над лагерем понесся истошный вой солдатского рожка, голосящего побудку. Эйнар поднял свой, висевший на поясе, протрубил в ответ тревогу. Тибальд ответил обеденным сбором, потом заиграл «К смотру стройся!» и закончил залихватским «Равнение на короля».

Ошалевшие, ничего не понимающие ублюдки, годами привыкшие по рожку вставать, ложиться и подыхать в бою, выбежали из палаток, наспех натягивая штаны и хватая оружие. Несколько человек выскочили из хижины. Эйнар поднял арбалет, расчетливо наметив цель, одетую получше и с мечом в руках. Но Тибальд успел раньше — нарядный запнулся и упал, покатившись по камням. Эйнар плавно повел арбалетом и нажал спусковой крючок чуть левее — упал еще один.

Всего бандитов, как посчитали они с Тибальдом во время разведки, было почти две дюжины. Не так уж много, но среди них явно затесалось несколько ветеранов, да еще приблудились местные, знающие горы, как собственный карман. Если бы банда ушла, ловить их по одному было бы делом гиблым. Так что выпускать он никого не собирался.

Тибальд выстрелил еще четыре раза, да Эйнар — два. Потом переполох, позволявший стрелять почти на выбор, поулегся, бандиты разбежались по укрытиям, кто-то заскочил в ту же хижину, кто-то кинулся вдоль по распадку, но там ждали полдюжины щенков Эйнара со строгим приказом близко не подпускать, бить из луков издали. Это к арбалету — дорогой и требующей сноровки вещи — они были непривычны, а луком каждый владел сызмальства наперекор всем королевским охотничьим законам.

Эйнар снова поднес к губам рожок, проиграл отбой вместо атаки. И первым кинулся вниз, к лагерю, поднимая за собой оставшихся щенков. Тибальд остался наверху, прикрывая. Вряд ли кого-то из бандитов всерьез обманула и успокоила хитрость с неправильным сигналом, но в бою иногда решает дело и мгновенная заминка, а Эйнар собирался выдрать у солдатской судьбы столько удачи, сколько сможет. Эх, если б не щенки, он бы просто подождал возвращения своих старых бойцов и заглянул сюда ночью, пройдясь по палаткам тихой беспощадной смертью. Однако новобранцев следует учить. И учить драться, а не резать спящих.

Все кончилось быстро. На удивление быстро и успешно, так что даже холодок между лопатками полз от такого успеха — легким победам Эйнар давно не верил. Но щенки сработали прямо как обученные солдаты: никто не запнулся, не подставился, не погиб, и даже раны оказались легкие — пятерых все-таки успели подрезать да еще один вывихнул ногу. С потерями противника — никакого сравнения.

К тем семи, кого они с Тибальдом положили сразу, добавилось еще десять трупов: восемь в лагере, да двое успели убежать по распадку, где их, как и было велено, положили стрелами. Еще пятерых, сразу ткнувшихся мордой в грязь и вопивших о пощаде, взяли живьем. Эйнар досадливо дернул углом рта, разглядывая перепуганных подонков, которых его новобранцы, гордясь собой, связали и притащили к капитану. Ну точно как щенки, радостно несущие брошенную палку. Лучше бы этой пятерке подохнуть в бою. Вот и стервятники припомнились…

— Господин капитан! Господин капитан! — заголосил вдруг один из связанных, чумазый парень не старше Эйнаровых новобранцев, одетый по-местному — в кожаные штаны с курткой и полосатую домотканую рубаху. — Вы меня не знаете? Я же из деревни! Из Гарвии я! Отсюда, снизу! Я вдовы Вальдонии сын!

Вальдонию Эйнар помнил, старуха разводила гусей и делала неплохие подушки, охотно продавая их в крепость. Помнил и сына… Эйнар присмотрелся. Точно, он. Что ж, значит, все еще хуже.

— И что ты здесь делаешь? — спросил он для порядка, хотя все и так было понятно.

— Так брат у меня тут, господин капитан, — угодливо зачастил парень, пытаясь поклониться, чему мешали двое держащих его солдат. — Брат у меня с войны вернулся. Позвал вот… А я ж не знал! Не знал, что они разбоем промышлять думают! Я бы никогда, господин капитан!

— Где брат?

Сын вдовы пугливо оглянулся в сторону трупов, разложенных шагах в пяти, жалко скривился, всхлипнул разбитым носом. Ясно…

— Из Гарвии, значит, — неторопливо уточнил Эйнар, глянув на небо, где гасли последние лучи заката. — Еще здесь ваши деревенские есть? Или другие местные?

— Я, господин капитан, — подал голос второй, постарше и хмуро-настороженный, как волк, попавший в капкан. — Тоже… из Гарвии.

Остальные трое молчали. Один глядел куда-то вдаль, мимо Эйнара, еще двое потупились. Эйнар снова посмотрел на тела. Семнадцать человек. Молодых и не очень, но уж точно способных заработать чем-то, кроме грабежа на большой дороге. Ну, сдохли, — и к демонам их души. А вот тела… Хотя раз там были и гарвийские, значит, деревне их и хоронить.

— Идем в Гарвию, — велел он. — Этих пятерых — на одну веревку. Тибальд, покажи!

Пока Тибо показывал, как вязать на длинной веревке узлы-удавки, позволяющие пленным идти, но не брыкаться, Эйнар прошелся по лагерю. Заглянул в палатки, в хижину. Позвал Винсента, первым попавшегося на глаза, велел вынести к костру несколько вещей.

— Всем сюда! И смотреть внимательно! — велел он.

Новобранцы, столпившись у костра, в который подкинули поленьев для света и пламя ярко озарило полянку, мрачно разглядывали принесенное. Женские шали, теплые шерстяные и легкие шелковые. Край одной запачкан в чем-то темном. Понятно в чем. Взломанный сундучок, в каких хранят деньги и семейные ценности небогатые горожане. Несколько курток разного размера, женское платье, нарядное, но с подолом, разорванным до самого лифа, и испачканное в грязи. Деревянная миска, наполненная дорогими мелочами: гребнями, шпильками, бусами…

— Насмотрелись? — тихо спросил Эйнар. — Хорошо запомнили? Скоро пригодится. Как начнете жалеть или подурнеет — вспоминайте. Винсент, Рори, останетесь здесь под началом сержанта Мерри. Все вещи сложить в мешки, я их в хижине видел. Каждый мешок завязать и опечатать. Свечи тоже были где-то, растопите их на воск для печатей.

Он снял с пальца кольцо с печаткой коменданта, отдал Тибальду.

— Утром пришлю вам людей в помощь. А мы — в деревню.

— Осторожней там, — буркнул Тибо, решив вдруг вместо шута побыть нянькой. — Может, рассвета дождетесь?

— Ничего, дорога рядом. Сейчас луна выйдет, как днем станет.

Луна и вправду поднималась над горизонтом круглобокая, нагло-яркая и веселая, как богатая молодка на деревенском гулянье. Еще чуть — и зальет светом все вокруг. Эйнар вздохнул, махнул рукой и первым пошел по тропе, ведущей вниз, к деревне у подножья горы. Хорошо, что здесь расстояния не такие, как в степях. Под гору по знакомой дороге — часа через два они будут в Гарвии.

Он не ошибся — дошли как раз за это время. Ну, может, чуть дольше, и то из-за мародеров. Те плелись невесело, только вдовий сын все пытался забежать вперед, канюча, что не знал, не думал, не виноват, — пока Эйнар не велел ему заткнуться. Парень притих и дальше шел молча, перебирая ногами настолько быстро, насколько позволяла общая веревка.

А над Даглорскими горами висело серебряное блюдо луны, почти совсем круглое — до полнолуния был еще день. В детстве мать рассказывала Эйнару, что это окошко в другой мир, и умершие смотрят сквозь него на живых. Эйнар старался вести себя хорошо, чтоб отцу не пришлось за него краснеть… Но получалось у него это так себе. Если отец и вправду смотрел на него с небес, то только вздыхал, наверное, от непутевости единственного отпрыска.

В голову лезла всякая муть — лишь бы не думать о том, чем сейчас придется заниматься. Идя впереди, чтобы задать правильный шаг отряду, он первым увидел скупые огоньки деревни. Здесь, как и везде в поселениях, ложились рано, разве что женщины допоздна занимались рукоделием при лучине, но за полночь легли и они.

Эйнар вышел на площадь и, дождавшись, пока пленников построят у королевского столба, ударил в висящее на нем било — большой медный диск с привязанной колотушкой. Собаки, и до этого провожавшие чужаков лаем, залились вовсе истошно. За прикрытыми ставнями окон начал тут и там теплиться свет, кто-то высунулся на улицу, позвал соседей — деревня просыпалась.

Эйнар терпеливо дождался, пока на площадь выбежал, подвязывая штаны, местный староста. Пока он, уразумев происходящее и охая, собирал деревню, двое солдат зажигали просмоленные факелы, по закону висящие у каждого королевского столба, и вставляли их в кольца-держатели. На площади стало гораздо светлее, но в кольце света оказались главным образом сам Эйнар, солдаты и пленники. Из приземистых каменных хижин вышли все: от стариков до детей, цепляющихся за материнские юбки и таращащих сонные глазенки. Эйнар дернул щекой, но убрать с площади детей не велел. Вместо этого он кивнул одному из новобранцев на било. Парень понятливо ударил — по площади снова разнесся густой звук, прекративший людской гомон.

— Люди Гарвии, — хрипловато начал Эйнар, постепенно набирая силу голоса. — Подданные его величества Криспина Третьего, да хранят его небеса! Я, Эйнар Рольфсон, комендант крепости Драконий Зуб, привел сюда преступников, подлежащих королевскому суду. Эти пятеро — все, кто остался в живых из шайки убийц, грабителей, мародеров. Узнаете ли вы кого-то из них?

Деревня испуганно молчала. Где-то в толпе заныл ребенок — женщина шикнула на него, и тонкий голосок смолк.

— Узнаете ли вы кого-то? — снова повторил Эйнар.

— Это же я! — крикнул вдовий сын, шагая вперед, насколько позволила веревка. — Люди, это же я, сын Вальдонии!

Эйнар обвел глазами темную колышущуюся массу. Сам бы он не разглядел и тем более не узнал в толпе старуху Вальдонию, но деревенские расступились — будто вода отхлынула, обнажая единственный черный камень.

— Сыно-о-ок… — выдохнула вдова, валясь на колени. — Младший мо-о-ой… Да что же это…

Прежде чем заговорить снова, Эйнар вспомнил миску с побрякушками и ворох шалей.

— Узнаете, значит. А этого? — кивнул он на второго гарвийца старосте.

— Пришлый он, — заискивающе ответил староста, поглаживая странно куцую бороденку. — В том году только пришел. Не наш…

— Если в том году, значит, ваш, — тяжело уронил Эйнар. — Вина их доказана, есть свидетели и улики. Как офицер короля приговариваю этих людей к немедленной смерти через повешение.

— Да как это? — истошно крикнул вдовий сын в оглушительной тишине после слов Эйнара. — Я же не знал! Не хотел я! Клянусь, господин капитан! Брат меня сманил!

— Брат виноват, значит? — тяжело и холодно повторил Эйнар. — И давно он тебя сманил?

Вдовий сын смотрел на него круглыми глазами, не соображая от страха, что ответить. Мальчишка, щенок… Только из этого уже не вырастет честного пса: ни пастушьего, ни охотничьего, ни даже просто шавки, стерегущей дом и радующей детей. А чтобы из него не вырос волк или шакал, об этом придется позаботиться Эйнару.

— Господин капитан, господин капитан!

Вдова, уразумевшая его слова, рванулась вперед и рухнула к ногам Эйнара, пытаясь их обнять. Он торопливо сделал шаг назад, велев:

— Поднимите ее. Быстро!

Ошалевшие новобранцы — эти тоже не ожидали, видно, что поход в деревню кончится казнью, — подхватили женщину.

— Господин капитан, — рыдала старуха. — Младшенький ведь он! Один остался! Это Ирек его сманил, демонское отродье, сызмалу от него толку не было, а теперь и брата загубил. Помилуйте! Всю жизнь за вас буду богов молить, сколько хватит мне той жизни! Не оставляйте одну, господин капитан, не дайте пережить кровиночку!

На одно-единственное мгновение у Эйнара и впрямь мелькнула мысль оставить вдове сына. Трусливый да пуганый — вдруг и впрямь возьмется за ум? Хоть будет кому приглядеть за старой. Но он не зря велел своим щенкам смотреть на испачканную кровью одежду и помнить.

— Женщина, — сказал Эйнар. — Как давно твой младший ушел из дома?

Старуха, рыдая, мотала головой, и Эйнар повернулся к старосте. Тот, чуя за собой и деревней немалую вину — им бы раньше предупредить о пришельцах да поучаствовать в облаве, — торопливо отозвался:

— Дней десять, как ушел он. Всего-то дней десять. Мы думали, на охоту подался парнишка. Кто ж знал…

— Кто знал… — снова повторил Эйнар, глядя на старосту в упор. — Ну-ну…

Глава деревни под его взглядом икнул и попятился.

— Вдова Вальдония, — снова повторил Эйнар, поворачиваясь к старухе, прекратившей рыдать и глядящей на него с безумной надеждой. — Шесть дней назад на перевале ограбили обоз. Два купца с возчиками да три семьи переселенцев. Их всех перерезали, как скот. С женщинами еще и потешились сначала. Только двоих детей один из переселенцев успел спасти. Мальчик утащил маленькую сестру в лес. Два дня они прятались, а на третий их нашли мои люди. Девочка больна, мальчишка рассказал, что случилось, и замолчал. До сих пор молчит. Ты боишься остаться одна, женщина? Хочешь взять себе этих детей? У них нет ни отца, ни матери. И твои сыновья этому виной.

— Го-го-господин капитан… — всхлипнула вдова.

— Я не повесил этих пятерых там… — опять заговорил громче Эйнар, — чтобы показать их вам. Чтобы каждый взрослый и ребенок запомнил и передал другим: вот что бывает с убийцами и мародерами. Наказание одно и для всех — смерть.

Он нашел взглядом высокое дерево — старый граб, растущий у края площади. Не будь его, пришлось бы использовать сам королевский столб — для этого на нем предусмотрительно имелись наверху особые скобы.

— Тимар, Искин, веревки. Узел-удавку вязать умеете?

Даже в темноте бледные, как рыбье брюхо, новобранцы замотали головой. Эйнар взял веревку, сноровисто завязал на ней пять палаческих петель. Не так, как настоящие палачи, конечно… И витков маловато, и вешать положено по одному…

— Чурбаки катите, — обратился к парням. — Живо, а то сами их за ноги держать будете.

В толпе сначала тихо, потом все громче завыли женщины. Пятеро, так и стоящие понуро, повалились на колени. Один, тот самый вдовий сын, которого Эйнару хотелось приложить совсем другим имечком, да при исполнении нельзя, тихо скулил.

Двое новобранцев, испуганные обещанием, быстро раздобыли в чьем-то дворе не чурбаки, но длинную скамью. Что ж, пойдет. Эйнар велел перенести ее под дерево, прямо под нижнюю ветку. Сам, вскочив на скамью, закрепил веревку, обвив ее и спустив петли вниз. Ветка выглядела вполне способной выдержать пять тел. Спрыгивая, Эйнар незаметно для всех передернулся — спина между лопатками зудела, словно в нее целились.

Махнув рукой, он велел вести осужденных к виселице. Трое пошли обреченно, еще двое забились в корчах, завопили, мешая ругательства с мольбами.

Эйнар кивнул старосте и, дождавшись, пока тот подбежит, сказал нарочито громко:

— За то, что знали и не сообщили, да за своих двух дураков — похоронишь и этих, и остальных. Там они, в распадке. Ну, если не похороните, как положено, на неупокойцев мне потом не жалуйтесь.

— Слушаюсь, господин капитан, — тоскливо подтвердил староста, понимая, что дешево отделался: комендант хотя бы не стал обвинять деревню в сообщничестве, а ведь добыча наверняка шла и сюда.

— Тварь! Гадина! — завопила некстати очнувшаяся вдова удивительно молодым голосом — отчаяние добавило ей сил. — Чтоб ты сдох! Чтоб тебя боги наказали! Чтоб тебе всю жизнь мои сынки снились! Чтоб ты сгнил изнутри!

Она кричала что-то еще, пока на шеи мародерам надевали петли. Потом двое солдат покрепче рывком выхватили из-под их ног скамью — и пятеро тел повисли в воздухе. Ни хрипа, ни стонов. Эйнар вязал петли неказисто, но умело: несколько негромких хрустов от мгновенно сломавшихся шей слились в один. Только резко и гнусно запахло из-под тел — смерть от повешения красивой и чистой не назовешь. Кого-то из новобранцев вывернуло, но желудок был пуст, и парень только издал несколько кашляющих всхлипов.

— Смотри, капитан! — крикнул мужской голос из темноты за толпой. — Ходи да оглядывайся! На всякого волка стрела найдется!

Эйнар, не отвечая, кивнул — и вернулся к столбу. Староста суетился вокруг, уверяя, что это ничего не значит, что он прикажет найти да выпороть… Эйнар только отмахнулся: угроз он слышал больше, чем иной жрец — молитв. Ночь началась нехорошо, продолжилась вовсе паршиво и заканчиваться пока не собиралась: его еще ждал путь в крепость. Ночной путь — задерживаться в Гарвии Эйнар даже не думал. Что ж, на этот раз стервятники промахнулись, не принеся особой беды, — сдохли только те, кому положено.

— Вот ведь… Кирпич… — услышал он за спиной свое прозвище, сказанное кем-то из щенков с угрюмым восхищением, но даже не обернулся. Пусть их, каждого офицера как-то зовут за глаза, и Кирпич — далеко не худшее, что могло к нему прилипнуть.

Глава 3 ЖАБЫ И ПРИНЦЕССЫ

Ло с трудом разлепила ресницы и подняла тяжелые веки. Во рту устроила сортир не какая-то банальная кошка, а самое малое рота лейб-гвардии — те еще говнюки, по общему мнению всех армейцев. Вдобавок эта самая рота теперь ходила вокруг уборной строевым шагом, печатая его с извращенной старательностью, и каждый удар подкованных сапог отдавался в висках и затылке Ло.

— У-убью, — простонал рядом Маркус. — А потом подниму из мертвых и опять убью! А потом…

Что некромант сделает потом, Ло не узнала, потому что парад в ее голове ненадолго прекратился, зато в дверь кто-то постучал. Стук был мелкий, быстрый, какой-то боязливый, будто стучавший и торопится, и боится разбудить спящих. Только тогда Ло вдруг поняла, что грохот до этого был не в ее голове, а самый настоящий — в парадную дверь особняка Бастельеро. Ну да, она заночевала у Маркуса, вспомнила Ло. Особняк Ревенгаров после отъезда Мелиссы пришлось заколотить ради экономии средств, а в гостиницу она и возвращаться не стала — зачем?

— Кого там демоны принесли? — откликнулся Маркус, пытаясь выпутаться из одеяла, застрявшего между постелью и стеной. Просто слезть с кровати у него не выходило, потому что с краю лежала Ло, а откинуть барготово одеяло с них обоих некромант то ли не догадался, то ли щадил ее стыдливость.

— Простите, милорд, — приглушенно послышалось из-за двери. — Их светлость лейтенант королевской гвардии и с ним два стражника, милорд. Очень настаивают, ми… Ай!

Судя по звуку, гвардейцы окончательно настояли на встрече — хм, не зря ей спросонья подумалось именно о лейб-гвардии — и забарабанили уже в дверь спальни.

— Именем короля приказываю открыть! — послышалось из коридора.

— Хамы, — сквозь зубы процедил Маркус, оглядываясь в поисках одежды. — Лакеи мундирные…

Вообще-то королевская гвардия при исполнении личного приказа его величества имела право беспрепятственного доступа в любой дом, но есть же приличия, в конце концов… Да и Маркус, как любой армеец, лейб-гвардию просто очень не любил.

— Шпага у кресла, штаны на столе, — подсказала Ло, поправляя свой край одеяла и по привычке расставляя приоритеты в пользу оружия. — Да открой ты им уже. И так всем все ясно.

Действительно, что уж тут непонятного — застать неженатую леди в спальне незамужнего лорда после совместно проведенной ночи. То есть наоборот, конечно… Ло поморщилась, запуская пальцы в волосы и слегка приглаживая их, чтобы не топорщились на висках, где пряди пока не отросли. Можно не сомневаться, еще до обеда весь двор будет знать. Стоило бы порадоваться: не станет же король домогаться женщины, что так явно не заботится о репутации. Только вот Мелли…

Маркус глянул на дверь и обреченно взмахнул рукой, делая пасс. Задвижка послушно выскочила из петли, дверь распахнулась, и лейтенантик лет двадцати едва не свалился на пол спальни, в последний момент удержавшись на ногах. Выпрямился и посмотрел с уморительной грозностью:

— Королевский приказ, лорд Бастельеро! Неподчинение строго карается!

— Неужели король приказал ворваться в мою спальню, испугать мою гостью и оскорбить меня? — зевнув, очень вежливо поинтересовался Маркус. — Простите, не поверю.

— Эм-м…

Лейтенантик стрельнул глазами в сторону Ло, потом — на ворох одежды, брошенный на туалетном столике. Несколько мгновений смотрел с недоумением — не иначе, пытался разглядеть платье. Увы, там только две рубашки и две пары штанов сплетались в непристойных объятиях, перекрученные, будто кто-то пытался завязать их узлом. Поверх вороха красовалось кружевное бюстье: Ло ненавидела спать в белье, каким бы удобным оно ни было. Лучшее лансийское кружево — это Маркус к выписке из госпиталя прислал ей все необходимое, потому что собственная одежда Ло и на тряпки не годилась, — блестело на солнце, две нежно-голубые прозрачные половинки соединялись посередине эмалевой кошачьей мордочкой… Глаза лейтенанта с трудом вернулись к Ло, и юнец мучительно покраснел. Ло недоуменно подняла бровь.

— Прошу прощения… миледи… Королевский приказ… Я обязан доставить вас во дворец! Немедленно!

— Прощаю, — хриплым спросонья и от похмелья голосом бросила Ло. — А теперь будьте любезны оставить нас.

— Я…

— Вы меня в таком виде доставлять собираетесь? — уточнила Ло. — Или полагаете, что я сейчас выскочу в окно, лишь бы не ехать во дворец?

— Я… нет, конечно…

— Выйдите, — уже утомленно попросила Ло. — Иначе мне придется одеваться при вас, чтобы не заставлять его величество ждать. Маркус, а ты останься. Мне понадобится твоя помощь.

Когда всего через полчаса она спустилась вниз, глаза лейтенанта вылезли на лоб.

— Простите… миледи… вы собираетесь ехать в этом?!

— Боюсь, аудиенция у его величества стала для меня слишком внезапным счастьем, — чопорно сообщила Ло, одетая в собственные штаны, но чужую рубашку. Мужскую, разумеется, ибо свою она вчера залила вином, задев бокал рукавом после третьей бутылки из знаменитых винных подвалов Бастельеро, а других женщин, кроме прислуги, в этом особняке давно не было.

В плечах белая шелковая рубашка была ей изрядно велика, зато в поясе — Маркус не зря гордился своей фигурой — сидела получше. Широкий ремень с серебряными накладками, тоже позаимствованный у некроманта, окончательно спас положение и даже, пожалуй, отлично подходил к любимым армейским сапогам, узким, почти до колена и на небольшом каблуке. Камзолы друга Ло оглядела с жадным интересом, но решила не трогать, благо погода позволяла. И так получилось на грани приличий. То есть для боевой магессы — вполне пристойно, а вот для леди…

Лицо у лейтенанта стало совсем обреченным, но от радостного предложения Маркуса — заехать по дороге к модистке — он отказался.

— Если не вернешься, я возьму дворец штурмом, — шепнул ей на ухо некромант, целуя на прощание в щеку. — И помни: мое предложение в силе. Фамилия Бастельеро пойдет тебе еще больше, чем моя рубашка.

— Я подумаю, — легко соврала Ло.

До дворца они ехали в полном молчании. Ло и все еще краснощекий лейтенант — в карете с дворцовым гербом, двое верховых — по бокам, будто и впрямь боялись, что сопровождаемая может сбежать. А во дворце ее сразу провели к королевскому кабинету, на этот раз не заставив ждать аудиенции. Лейтенант остался в приемной, Ло, надменно вскинув голову, переступила уже знакомый порог, поклонилась.

— Я нашел вам первого встречного, — вместо приветствия сообщил король.

Он сидел точно в той же позе, словно и не вставал из-за стола со вчерашнего дня. Только бумаги лежали иначе, да прибавилось несколько пергаментных свитков очень официального вида: длинных, с тяжелыми сургучными печатями на шнурках.

Подняв голову, король оглядел гостью. Задержал взгляд на рубашке — Ло злорадно улыбнулась про себя, — дернул уголком рта.

— Надеюсь, — с ядовитой ласковостью ответила Ло, — это нищий угольщик или корзинщик? Так ведь положено в сказках о свадьбе с первым встречным?

— Не надейтесь, — бросил король. — За угольщиков и корзинщиков выдают только принцесс, а вам, леди Ревенгар, это не по чину. Садитесь.

Он кивнул на свободное кресло перед столом, и Ло села, вызывающе закинув ногу на ногу.

— У вас настолько плохо с гардеробом? — поинтересовался король, немного помолчав.

— Ваше величество уже думает о моем приданом?

— Один-один, — вдруг усмехнулся король. — И хватит ярмарочного балагана. Вы не такая развратная дура, какой пытаетесь показаться. Рубашка, полагаю, принадлежит лорду Бастельеро? Ваш друг еще по Академии, вы служили вместе… Остановились у него?

Осведомленность короля неприятно кольнула тревогой. Впрочем, если уж за ней послали стражу в дом Маркуса, значит, знали, куда посылать. А это уже интересно, кстати. Следили?

Лавиния молчала, благо король не задавал прямых вопросов, просто размышлял вслух.

— Что ж, думаю, вы не захотите неприятностей ни для него, ни для своей младшей сестры, — сухо констатировал он наконец. — Надеюсь, вы понимаете, что я говорил о вашем замужестве совершенно серьезно?

— Понимаю, сир, — процедила Ло, покачивая ногой и старательно глядя только на носок сапога. — Можно узнать, кто жених?

Насколько она помнила проклятый закон, который они с Маркусом вчера все-таки проштудировали в библиотеке особняка, особых лазеек там не имелось. А те, что были, наверняка предусмотрены сидящей перед ней сволочью.

— Достойный человек, разумеется. Комендант одной из моих крепостей. Лейб-дворянин…

Ах, вот оно что. Лейб-дворянство дается за личные заслуги перед монархом и имеет неприятную особенность — оно не наследуется. Чтобы получить полное кровное дворянство и передать его потомкам, награжденный должен подняться еще на одну ступень королевских милостей. Отличная морковка для некоторых ослов. Ну, или можно заключить брак с кем-то из истинных аристократов.

— Я слушаю, сир.

Ло лихорадочно перебирала в памяти все крепости, принадлежащие не определенному роду или клану, а королю лично.

— Его зовут Эйнар Рольфсон. Вольфгардец по отцу, но родился и жил в Невии. Служил в личной охране невийского тана, потом не поладил с ним и поступил в дорвенантскую армию, где выслужил офицерский чин. Тридцать пять лет, вдовец, имеет несовершеннолетнюю дочь, — мерно перечислял король по памяти. — Жена, приехавшая с ним из Невии, погибла два года назад. Через перевал, где стоит крепость, прошло племя урту-томгар. Лейтенант Рольфсон принял командование после гибели коменданта, лишился супруги, но был награжден за то, что отстоял крепость.

— А что еще он сделал за эти два года? — светски поинтересовалась Ло. — Если за ту осаду вы пожаловали ему чин капитана, то сейчас…

Историю урту-томгар она знала, разумеется, хоть и была в то время на другом конце страны. Дикое племя в несколько тысяч человек, обитающее на границе с валирийскими степями, вдруг снялось с места и пошло на поиски новых земель. Боги им так велели, что ли… В мирное время дикарей живо загнали бы обратно, однако страна воевала с Вольфгардом, и урту-томгар прошли окраинами королевства слишком далеко. За ними оставались разграбленные и выжженные земли: племя считало людьми только себя, а всех остальных — скотом или охотничьей добычей. Чтобы разубедить их, понадобилось всего два полка пехоты и пяток магов, но даже три недели промедления стоили королевству дюжины пограничных деревень. А остановили дикарей у подножья Даглорского хребта. Вот, значит, какая это крепость! Драконий Зуб на границе с Невией!

— Это вас не касается, — отрезал король. — Желаете ознакомиться с брачным контрактом?

— Разумеется, сир.

Ло протянула руку, приняла тяжелый свиток — как раз один из лежащих на столе. Ярмарка невест у него тут, что ли? И вдруг поняла, что все это происходит именно с ней. Это ее, Лавинию Корделию Антуанетту Жозефину Ревенгар, выдают замуж за человека, которого она в глаза не видела и видеть не желает! Урожденную аристократку в двадцати двух поколениях, главу одной из трех дюжин знатнейших семей Дорвенанта, боевого мага — за коменданта паршивой, затерянной в северо-западных горах крепостушки. Простолюдина, которому бросили лейб-дворянство то ли в награду за службу, то ли в уплату за смерть жены.

Ло стало душно. В висках застучала кровь, а ведь казалось, что зелье из запасов Маркуса надежно сняло похмелье. Она вдруг глупо, совершенно нелепо испугалась, что прямо сейчас проклятый осколок сдвинется — и все. «А может, это и выход? — шепнула подленькая мысль. — Не придется жить калекой, лишившись магии. Да и брак тогда точно не состоится…» «Ну уж нет, — зло оборвала Ло мысль-предательницу. — Не для того я выживала, чтобы сдаться так просто. Еще потрепыхаюсь».

— А комендант Рольфсон знает, что в качестве невесты получает подпорченный товар?

Ло развернула пергамент. Четко написанные строчки плясали перед глазами, буквы разбегались, как тараканы.

— Что именно вы имеете в виду? — уточнил король с каменным выражением лица.

— Всё, — криво усмехнулась Лавиния. — Начиная от моего нежелания выходить замуж и заканчивая перспективой в любой момент снова оставить коменданта вдовцом. Да и магесс не слишком охотно берут в жены. Нрав и репутация не способствуют.

— Вы уже не магесса. Поэтому нрав можно придержать, а репутацию — поберечь.

Ло незамедлительно захотелось его убить. Или хотя бы ударить. Врезать, как человеку, ткнувшему в свежую рану, — изо всех сил и так же болезненно. Она невыносимо ярко представила зарождающееся в ладонях пламя: тугой пульсирующий сгусток огня, такой опасный, такой живой… Но внутри, где обычно радостно откликалась ее сила, было мертво и пусто — даже дыхание перехватило от осознания собственной беспомощности. А король безжалостно продолжил:

— С таким приданым я мог бы отправить под венец даже жабу. И без всяких гарантий, что она превратится в принцессу. С вами все обстоит гораздо лучше, вы хотя бы способны понять…

— Когда не стоит квакать? — криво усмехнулась Ло, поднимая глаза от контракта.

Гнев, мгновение назад пылавший внутри, сменился тяжелой ледяной ненавистью. За что с ней так? Только за то, что она отказала этой мрази в постельных забавах? Или за то, что уже не может защитить себя, вызвать если не уважение, то хотя бы тень страха в бесстрастных зеркальцах чужих зрачков?

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Взгляд его величества Криспина был совершенно непроницаем, словно Ло уставилась в два болотных омута.

— Читайте контракт, — посоветовал король, явно поняв, что она не собирается опускать глаза первой.

Снова криво улыбнувшись, Ло глянула на пергамент — и только злость помогла ей сосредоточиться.

Сумма приданого была более чем пристойной. Ладно, даже щедрой. Коменданта Рольфсона король явно ценил, поскольку деньги предназначались ему, тут Ло не обманывалась. Она бежала взглядом по строчкам обычных условий: пристойное денежное содержание супруги, доля в приданое дочери от первого брака — ага, своих денег у северянина нет, — доли последующим детям… А это что? Условия расторжения?

Ло вчиталась внимательнее, насколько это было возможно. Если через три года у пары не появится совместных детей, брак может быть расторгнут по желанию любого из них. Северянин остается наследственным аристократом с родовым именем Рольфсон-Ревенгар, как у младшей ветви, леди Ревенгар возвращает себе девичью фамилию, но титул главы рода переходит к ее младшей сестре. Лавиния же становится абсолютно вольна как в поступках, так и в решении о следующем замужестве. О да, с клеймом разведенной за бесплодие жены, без денег и титула! И что значит — титул переходит к Мелиссе? Королю понравилось выдавать замуж девиц Ревенгар?

— С пунктом о передаче титула не согласна, — она протянула контракт королю, но тот даже не глянул на лист. — Сломать жизнь еще и моей сестре я вам не позволю.

— Уверен, леди Мелисса легко найдет себе жениха и без моего участия, — равнодушно бросил коронованный гад. — Этот пункт предназначен только для того, чтобы обеспечить ваше… супружеское рвение.

Лавинию затошнило, в придачу к головной боли. Руки оторвать зельевару, у которого Маркус брал эликсир. Хотя, может, это предчувствие счастливого брака вызывает у нее такое блаженство?

— Супружеское рвение пусть проявляет муж, если ему нужны наследники, — парировала Ло. — От жены, как я понимаю, в этом деле достаточно терпения и послушания. Измените условие. Можете оставить передачу титула, но укажите, что Мелисса свободна от вашей воли в выборе супруга. Хватит с вас одной Ревенгар, ваше… величество.

Король молча взял свиток, который она так и протягивала, макнул перо и обвел спорный пункт жирной чертой.

— Это переделают, — спокойно согласился он, возвращая контракт. — Что-нибудь еще?

Но больше, как ни вглядывалась Ло в ненавистный документ, придраться было не к чему.

— А если я не проживу эти три года? — вдруг вспомнила она. — Или мой муж?

— Если смерть будет естественной — а я за этим прослежу, не сомневайтесь, — оставшийся в живых супруг признается честным вдовцом или вдовой с возможностью повторного брака по своему усмотрению. С сохранением прав всех детей, конечно же. Однако если один из супругов скончается меньше чем через год или потребует расторжения брака, все вернется к исходному положению дел: Рольфсон лишится титула, а я буду крайне недоволен вашей семьей, леди Ревенгар.

Ло на мгновение прикрыла глаза, чтобы тут же открыть их вновь. Что ж, по крайней мере, год им с будущим мужем нельзя поубивать друг друга… Она начала опасаться, что может упасть в обморок, словно изнеженная дева, слишком туго затянувшая корсет. Вот позору будет. Уж лучше пусть ее вывернет на королевский ковер! Правда, тогда неминуемо подозрение в беременности и еще больше слухов. А она не может позволить себе ни слухи, ни строптивость — ради Мелиссы. А что может? Ну, например, повести себя так, чтобы за три года у коменданта не появилось желание проявить это самое… рвение. Если Рольфсон окажется разумным человеком, то, возможно, с ним удастся поладить? Три года они друг друга перетерпят, а потом пусть комендант остается с ее приданым и титулом, а Ло… получит свободу! Неужели желанная лазейка!

— Конечно, пока контракт не подписан, а брак не заключен, вы всегда можете передумать, — невозмутимо напомнил король. — С вами поедет мой стряпчий, чтобы сопроводить невесту и передать приданое. У него приказ: если брак не состоится, вернуть вас в столицу как можно быстрее. И мы продолжим увлекательный разговор о первых встречных и… других возможностях избежать супружеских уз.

— Не дождетесь. Где подписать?

— В крепости Драконий Зуб. Жена ставит подпись после мужа, — растянул губы в холодной невеселой усмешке король. — Привыкайте к супружескому этикету, леди Ревенгар, для обычных женщин это важное умение. До отъезда неделя, все это время вы будете моей гостьей. Можете не благодарить, это меньшее, что я обязан для вас сделать.

— Всего лишь гостьей? — презрительно подняла бровь Ло.

— Запирать дверь спальни не обязательно: я понимаю слово «нет», когда это не кокетство, а твердое решение. Так что — гостьей. За неделю вам подготовят гардероб и соберут в путь обоз.

Ло мимолетно пожалела портных, если король и к ее гардеробу подойдет с той же мерзкой занудностью.

— Покидать дворец вы можете только в сопровождении охраны, — размеренно продолжал король. — И исключительно по делам подготовки к браку и поездке. Портные, магазины… Если желаете помощи кого-то из подруг, можете их позвать. Насколько я помню, родственниц, кроме сестры, у вас нет.

— Подруг тоже. А моя сестра? Я могу с ней увидеться?

— Она в загородной резиденции вместе с моей женой. Королева слаба здоровьем, ей полезен воздух соснового бора… За леди Мелиссой пошлют.

— Я могу навещать друзей? — закинула Ло удочку, не особо надеясь на успех.

— Мужского пола? — с легкой брезгливостью уточнил король. — Не думаю, что это уместно. И, уверен, помощь лорда Бастельеро в выборе женских штучек вам не понадобится.

Ло как раз в этом уверена не была — в моде Маркус разбирался гораздо лучше нее, — но смолчала, чтобы не навлечь на друга опалу. Некромантия — редкий дар, и ее обладателям традиционно прощалось многое, но Маркус и так слишком часто ходил по краю, шокируя общество выходками, от невинных проказ до дуэлей со смертельным исходом.

— Итак, — подытожил король, — полагаю, мы договорились. Прислать вам моего целителя? У вас не слишком здоровый вид.

— Благодарю, обойдусь, — изобразила Ло улыбку, больше похожую на оскал. — До заключения брака я постараюсь дожить и так, а в остальном целители мне бесполезны. Я могу идти, сир?

— Можете.

Король позвонил в колокольчик.

— Увидимся перед вашим отъездом, — пообещал он, как и в прошлый раз, утыкаясь в бумаги.

Уже не лейтенант, а обычный лакей проводил Ло до гостевых апартаментов, почтительно предложил обед, ванну, помощь горничной и все, что будет угодно миледи.

— Ванну, — устало сказала Ло. — Через полчаса. А сейчас — письменный прибор, чашку отвара из мяты с ромашкой и не беспокоить.

Ей нужно было написать Маркусу, чтобы и вправду не наделал глупостей. Со штурмом друг хватил лишку, но, даже реши он просто навестить ее во дворце, может получиться плохо.

На доставленный прибор и дымящийся чай Ло посмотрела мрачно: хотелось не травок, а еще вина. В крайнем случае капустного рассолу. Ее мутило от состоявшегося разговора, от собственной слабости и беспомощности, от грядущих перемен и прошлого, которое не желало выпускать, душило тяжелыми грязными лапами, постоянно напоминая, что она никто. Нищая леди, утратившая дар магичка, нежеланная невеста — что может быть более жалким даже по отдельности, а уж вместе! И этот унизительный договор!

Она — часть награды! Племенная кобыла в придачу к деньгам и титулу! Бантик на подарке! Да чтоб им обоим, и королю, и этому коменданту, сдохнуть!

Ло до боли закусила губу, пытаясь выдавить хоть немного магии. Хоть искорку! Не огненный шар, не полноценное плетение аркана, но хотя бы отзвук на зов — услышать, что магия не мертва.

Застыв посреди комнаты, она закрыла глаза, исступленно вслушиваясь в тишину внутри себя. Ни-че-го. Сухой колодец, пожарище, бездонный провал… Хотелось плакать, но слезы не шли, будто тоже иссякли. Только было очень больно и горько. И в который раз подумалось: не напрасно ли она выжила? Что хорошего ее ждет впереди? И как же ей вспомнить, что на самом деле случилось там, в проклятом всеми богами Руденхольмском ущелье? Что превратило ее в огарок прежней Ло Ревенгар — Стального Подснежника?

Маги неопределенно пожимали плечами, целители отводили глаза, королевский следователь допытывался о каждой мелочи, но сам на вопросы не отвечал. И Ло казалось, что она попала в бесконечный морок, из которого так и не смогла выбраться. Что, если все происходящее ей снится в предсмертной агонии, пока тело лежит в развалинах Руденхольмской крепости?

Ло передернула плечами и схватила перо — хоть как-то отвлечься от кошмара наяву.

* * *

Эйнар в который раз перечитывал по-казенному скупые и сухие строки письма. Пакет королевской канцелярии, вскрытый без должной почтительности охотничьим ножом и оттого с неровным рваным краем, валялся на столе. Эйнар три раза проверил печати, надеясь, что это все-таки чья-то безмерно дурацкая шутка. Хотя не представлял, у кого хватит безмозглости баловаться с королевской печатью. Нет, письмо было настоящим. И, значит, все в нем написанное — тоже.

Отложив тонкий лист дорогого пергамента, Эйнар поставил локти на стол, оперся лбом о ладони и долго сидел, пытаясь понять, что ему делать. Отказаться от непрошеной чести? Это оскорбление королевской воли! Или нет? Да, он подавал прошение, чтобы пожалованное лейб-дворянство распространилось и на его дочь как единственную наследницу. Даже указывал, что в таком случае готов отказаться от него сам — как посоветовал стряпчий, составлявший бумагу. Мол, в таком случае в столице отнесутся к просьбе благосклоннее, увидев не жадность и дерзость, а просто желание обеспечить будущее дочери.

Но брак по королевскому сватовству! Жена — леди! Да что он будет с ней делать здесь, где ни балов, ни лавок, ни достойных ее подруг? Чем думал король, навязывая ему такое сватовство?

Хотя, конечно, не сам же король озаботился поиском жены для коменданта пограничной крепости? Настолько Эйнар дураком не был. Нет, его прошение наверняка попало в лапы обычных канцелярских чинуш, а те… Поразмыслив, Эйнар решил, что шуткой канцеляристов это тоже быть не может, опять же из-за печати. Но и представить женщину благородного происхождения рядом с собой у алтаря не мог. Вот не выходило, хоть ты тресни по швам! Эйнар глухо застонал, с ненавистью глядя на письмо.

Еще утром жизнь казалась простой и понятной. Он вернулся из клятой деревни, мечтая облиться горячей водой, поесть и завалиться спать. С первым и вторым получилось, а вот с третьим пришлось обождать, как обычно. Тибальд исполнил распоряжение о мародерской добыче в точности, мешки уже стояли в кладовой, но теперь надо было срочно писать донесение в Дайхольм с просьбой прислать стряпчего для описи. Второе донесение надо было писать о казни мародеров. По всем законам Эйнар был прав, конечно, но обязанности составить бумаги это с него не снимало.

А еще были дети: захворавшая лихорадкой девочка и мальчишка, смотревший волчонком, разве что зубы не скалил. Пока о ребятах заботилась Молли, и больную все равно нельзя было трогать, но лекарь Лестер уверял, что болезнь не опасна, малявке только нужно отлежаться в тепле и покое. А потом что с ними делать-то? Дети — круглые сироты, родственников у них тоже нет. Мальчишка, во всяком случае, на вопрос о них мотал головой и отводил взгляд. Оставить при крепости? Лишнего куска да одежонки не жалко, но дети вырастут… Да и вдруг их кто-то все же ищет? А в сиротском приюте несладко.

Эйнар застонал про себя, решив хотя бы заботу о приблудышах пока оставить на потом. Сейчас главное — королевская то ли милость, то ли гнусная шутка. Он, Эйнар Рольфсон, — и жена-леди! Написать и отказаться, пока не поздно? Дальше Драконьего Зуба все равно не сошлют — некуда. И из комендантов вряд ли разжалуют…

Так ничего и не придумав, он сложил письмо, сунул его в пакет и отправился в лазарет, к Лестеру. В молодости старый армейский лекарь закончил целых пять курсов магической Академии, пока не вылетел, дойдя до пределов способностей. Значит, был человеком образованным, в чем Эйнар неоднократно убеждался. Мог иногда помочь с составлением особенно заковыристой бумаги или подсказать, как вести себя с приезжим чиновником из штатских. Вдруг и сейчас чего-нибудь сообразит?

Еще на совет стоило позвать Тибо. Образованием сержант похвастаться не мог, зато был очень неглуп и по-житейски сметлив. Втроем они что-нибудь да измыслят. Письмо жгло карман, будто Эйнар в него раскаленных углей сдуру насыпал. Леди… Да не нужна ему никакая леди! Надменная, изнеженная, брезгливая… Насмотрелся он на них, хоть и издалека — бывал в городах. И уж точно Тильде не нужна мачеха. Девочке и так тяжело, она до сих пор плачет ночами, разве может кто-то заменить ей мать?

И, как всегда, воспоминание ржавым ножом полоснуло по сердцу. Спускаясь по лестнице во двор, Эйнар даже скривился от внезапной боли и отвращения: какая-то высокородная дура займет место Мари? Будет жить в ее комнате, спать в их с Эйнаром постели, может, даже копаться в вещах… Эйнар стиснул зубы: он уже ненавидел самозванку. Не надо ему никакого дворянства, и Тильда без него обойдется, только бы никто не лез равнодушно и жестоко в их с дочерью горе. Как же все-таки избавиться от нежданной и такой ненужной королевской милости? Это только в сказках принцессы выходят замуж за солдат и живут с ними счастливо. А в их семье в сказки не верит даже Тильда.

Глава 4 БЕЛЫЙ ШЕЛК И ЧЕРНЫЕ РОЗЫ

Вот уже четвертый день Ло пребывала в состоянии тихого холодного бешенства. Его величество Криспин, долгих ему дней жизни и умертвие каждую ночь под одеяло, явно не считал возможным отправить подданному жабу, не завернув ее в подарочную обертку.

Поэтому в отведенных Ло комнатах дневали и ночевали модистки, кружевницы, чулочницы и башмачники. Хвала Пресветлому Воину, хоть от парикмахеров удалось отвертеться: за полторы недели пути к Драконьему Зубу рассыпалась бы любая прическа, да и соорудить ее из коротких прядей было более чем затруднительно. Пожилой мастер только сокрушенно пощелкал ножницами и покачал головой, сообщая Ло, что изрядная часть волос у нее не белая, а седая — и это в цвете блистательной юности!

Ло пожала плечами: никакой особой разницы она даже в зеркале не видела — белые и белые. Ну, может, стали еще сильнее отливать металлом, да и то надо присмотреться и помнить, какими они были раньше.

От модисток так просто было не спастись. Они никак не желали понимать, что леди Ревенгар едет не в загородный замок или хотя бы приличный провинциальный городок, где три-четыре раза в год устраивают балы, а в крепость. На границе! Да, в горах, где холодно, ветрено и никто не оценит турнюр на драгоценном китовом усе. Уже потому не оценит, что Ло его наденет исключительно под угрозой смертной казни, да и то подумает.

Когда удалось вбить это в головы швей, дело пошло веселее. Ей сшили несколько вполне удобных платьев из тонкой шерсти и льна, отыгравшись за простоту фасона на отделке: столько кружева, расшитых золотом и серебром вставок, пуговиц и меховой оторочки Ло не видела на своей одежде никогда. Глядя в зеркало при очередной примерке, она с отвращением убеждалась, что видит перед собой именно то, от чего всю сознательную жизнь пряталась сначала за мантией адептки, потом за армейским мундиром: не слишком красивую и совершенно бесцветную девицу. Скуластую, остроносую, прозрачно-бледную… Блекло-серые глаза, прямые светлые волосы — с какой только дури Маркус прозвал ее Подснежником? Девица в зеркале, несмотря на все ухищрения модисток, больше напоминала выжженный солнцем сорняк, который рачительный садовник выдирал-выдирал, да так и бросил, не справившись с цепкой дрянью.

— Миледи нужно носить темно-синее, — почтительно подсказала девочка-швея, ползая вокруг Ло и что-то приметывая к подолу ее юбки. — А еще королевскую вишню и аквамарин…

При мысли о королевской вишне — густой вишневый цвет негласно считался принадлежащим монарху, его семье и фавориткам — Ло передернуло. Вишневый она бы надела разве что на собственные похороны. Ну, или на королевские — на такой знак внимания к усопшему Ло согласилась бы с удовольствием.

— Готово, миледи. Можно снимать, — прощебетала девица и добавила с благоговением: — Время мерить свадебное платье, миледи…

Ло стиснула зубы: свадебное платье было последним бастионом королевских модисток, на котором они решили погибнуть, но отправить невесту, сосватанную его величеством, к жениху во всеоружии. Женском всеоружии, разумеется!

Спору нет, платье было… красивым. Если кто-то мечтает утонуть в ворохе нежнейшего серебристого шелка, таких же серебряных кружев и лент, расшитых мелким жемчугом. Дивное платье! Изящное, небрежно-величественное, прекрасное каждым стежком и линией… Ло чувствовала себя в нем драгоценной фарфоровой куклой, которую страшно взять в руки, чтобы не испачкать или не сломать. То есть абсолютно, отвратительно бесполезной вещью!

Ее трясло от ненависти к этому платью, а приходилось делать вид, что оно ей нравится, — не обижать же модисток, которые со всем старанием сотворили действительно чудесную вещь. Утешало только то, что в крепости ее в этом не увидит никто, кроме гарнизона да ненавистного супруга. И если не к ночи упомянутый супруг не сумеет выковырять новобрачную из наряда, не запутавшись в шнуровках и юбках, то, может, по-солдатски победит портновский шедевр с помощью ножа? Ло вот нисколько бы не расстроилась!

— Вчера же мерили, — с трудом сдерживаясь, напомнила она. — И позавчера. И третьего дня.

— Но мы же на полпальца заузили корсаж, — захлопала ресницами девчонка в неподдельном удивлении, и Ло возвела глаза к потолку.

Увы, на потолке, расписанном нимфами и кувшинками, не нашлось никаких подсказок, как обычно. Ло вздохнула.

— Последний раз, — предупредила она. — И больше никаких переделок. Иначе пойду к алтарю в мундире. Имею право, между прочим! Как отставной офицер!

Швея поперхнулась воздухом, набранным для очередных уверений, что леди Ревенгар прекрасна и все такое. Хитро-наивные глаза наполнились искренним ужасом. Ло торжествующе улыбнулась, хоть и не была уверена, что данный пункт Устава касается женщин. Прецедентов с невестами в армейской форме она что-то среди высшего света не помнила…

— Мы можем померить чуть позже. Наверное, миледи хочет отдохнуть?

Ло подумала, что девочка далеко пойдет в своем ремесле: явно не дурочка и знает, когда надо сделать реверанс и исчезнуть. Вот и сейчас заторопилась, собирая обрезки лент и лоскутки шелка, белого, как на платье, но узорчатого. Из него и нежнейшего прозрачного батиста для Ло шили шапочку с фатой, усыпанную крошечными кремовыми розочками. «Выходить замуж в цветах невинности — какое лицемерие, — усмехнулась она про себя. — Если наряд выражает суть невесты, то мое платье должно быть пропитано кровью и запятнано гарью от воротника до подола».

Модистка тихонько испарилась, и Ло осталась одна, досадуя, что едва не сорвалась на девчонку. А все бессонница. После госпиталя сон восстановился, но, как оказалось, ненадолго. Напрасно, конечно, она отказалась от королевского лекаря, по полночи ворочаясь в удобных прохладных просторах постели. Бессонница не отпускала, а когда удавалось забыться, сны приходили тревожные и тяжелые.

Ло обняла себя руками за плечи, хотя в комнате было тепло, почти душно. Начало ранней осени в столице выдалось ласково-мягким, а во дворце вдобавок уже давно протапливали небольшие печи, нарядно обложенные изразцами. Но ее знобило изнутри, словно вокруг все еще были каменные, вечно стылые стены Руденхольмского Гвоздя. Холод и сырость из крошечной крепости над горной рекой не уходили даже летом. А теперь и подавно не уйдут — ибо спать Руденхольму до скончания веков под злыми водами Рудена…

Она встряхнула головой, отгоняя внезапную слабость и гадостное чувство беспомощности, недоуменно посмотрела на собственные пальцы, сложенные в аркане набора силы. Тело никак не хотело смириться с тем, что магия, текущая через него столько лет, вдруг исчезла. Тело хотело привычной мощи и защиты… Ло закусила губу — и тут в дверь постучали.

— Войдите! — позволила она, пряча руки в складки платья — пальцы все никак не хотели слушаться, им было так легко и уютно в привычном положении.

— Цветы для миледи!

Мальчишка-паж внес небольшую корзинку, заученно поклонился, и Ло радостно вскинулась: Маркус! Пора бы уже другу и объявиться. Конечно, она сама ему написала, чтобы не беспокоился, но все-таки скучала. Маркус Бастельеро был единственным человеком, которого она действительно хотела видеть. И просто поговорить, и чтобы все-таки расспросить некроманта о том проклятом дне.

— Благодарю, милый, — улыбнулась она, и мальчишка, снова поклонившись, убежал.

Ло шагнула к поставленной на стол корзинке и вдруг замерла. Что-то было неправильно с букетом, но она слишком отвыкла от придворного этикета подарков и прочих глупостей вроде языка цветов. Ах, георгин означает утонченность, а бузина — сочувствие… Лет в четырнадцать и под присмотром строгих дуэний это, разумеется, бесценно, да только дуэньи знают такие хитрости лучше самих подопечных. Ло же в четырнадцать лет, как и несколькими годами раньше или позже, до темноты в глазах зубрила гримуары и растягивала пальцы, чтобы бросить аркан на полмгновения раньше соперника. И уж совсем идиотским на языке цветов выглядело собственное прозвище, когда Подснежник еще и близко не именовался Стальным, а был всего лишь Подснежничком — и то лишь для Маркуса и пары друзей-адептов. Аконит или лишайник — еще бы куда ни шло. Но боевому магу именоваться воплощением чистоты и невинности?

Она скривилась, осторожно делая шаг к корзине. Дурацкая шутка. Слишком дурацкая и мерзкая для Бастельеро — некромант никогда не прислал бы ей подобного. Не подснежники, вовсе нет. Розы. Роскошные черные розы, обвитые белыми шелковыми лентами, совсем как те, что норовили пришить на каждый дюйм ее свадебных уборов модистки.

Ло протянула руку, почти дотронулась до бархатных черных лепестков — и отдернула пальцы. Магическое чутье, которое раньше предупредило бы об опасности, молчало. Она беззащитна, как обычный человек, — пришлось напомнить себе в очередной раз. И если к розам прицеплена черномагическая дрянь, Ло и пискнуть не успеет, как свалится в корчах. Уж работы Маркуса она насмотрелась до кошмаров.

Но кто? Черные розы — смерть, прощание, ненависть… Кто может ненавидеть ее настолько сильно? За что?

Ло судорожно вздохнула, мучительно раздумывая: послать за дворцовым магом или плюнуть на приказ короля, вылезти в окно и рвануть в особняк Маркуса. Розы устроились в корзинке уютно, словно гадюка на солнцепеке, — жирные, полностью распустившиеся, бессовестно и порочно роскошные. Вот пышные венчики шевельнулись… Ло отпрыгнула! Хотела закричать, выбежать из комнаты — и не успела! Сотни тугих черных лепестков взлетели вверх, кружась, словно жуткие мотыльки, и опустились на свадебное платье, растянутое рядом со столом на вешалке.

Ло, задохнувшись, замерев, как перед разъяренной змеей, смотрела, как лепестки оседают на корсаж, рукава и юбку, исчезая, словно бесследно впитываясь, не оставляя ни пятнышка на холодной невинной белизне шелка… Иллюзия! Хвала Пресветлому, всего лишь обманка… Ло глянула, переведя дух, — в корзине торчали сухие венчики совершенно обычных роз, темно-красных, кажется. Из-под ломких серо-бурых листьев виднелся конверт.

Несколько мгновений поколебавшись, она взяла письмо. Если бы действительно хотели убить, то навели бы чары на цветы — чего уж проще. От проклятья на розах она бы уклониться не успела, а теперь-то что? Может, кстати, и не успела?

Распечатывая конверт, Ло тоскливо прислушалась к себе. Нет, никаких признаков магического поражения, доступных не-магу, она не чувствовала. Неизвестный ублюдок ограничился пугающим намеком — и посланием. Простой белый листочек, ничем не надушенный, обычные темно-синие чернила, размашистый легкий почерк. Ло прочла послание, затем медленно перечитала, и еще раз…

Три строчки издевательски шептали вкрадчивым незнакомым голосом:

«Леди Ревенгар, этой зимой погода в окрестностях Драконьего Зуба исключительно вредна для вашего ослабленного ранением здоровья. Советую предпочесть королевскую немилость и не покидать пределов столицы. Ваш искренний друг».

Не ехать на север к будущему супругу? Ло яростно стиснула в пальцах бумагу, едва замечая, что комкает ее. Она и сама смертельно хотела бы остаться в Дорвенне, но… теперь слово «смертельно» приобретало несколько иной смысл, зловещий и тем более заманчивый. Кто-то очень не хочет, чтобы она отправилась к коменданту как-его-там? Отлично! Она поедет! Поедет, и пусть хоть сам Баргот с его тридцатью тремя демонами встанет у нее на дороге — им же хуже! Если только… — Ло нахмурилась и бережно расправила листочек — это не ловушка, чтобы заставить ее как раз уехать. Боги, как же ей нужен хороший совет!

Убрав листок обратно в конверт, а конверт — в поясную сумочку, Ло дернула за шнурок колокольчика, вызывая прислугу. Плевать на мнение короля, ей срочно нужен Маркус. Здесь дело посерьезнее, чем выбор бюстье для соблазнения коменданта.

* * *

Ни Лестер, ни Тибо так и не смогли посоветовать ничего дельного. Выслушали в полном ошеломлении, Лестер задумчиво подергал себя за короткую седую бородку, Тибо, у которого в каморке собрались подальше от любопытных глаз и ушей, покачал головой и вытащил из личных запасов бутылку карвейна. Карвейн был не просто крепким, но и хорошим, уже по одному этому можно было понять, насколько близко к сердцу Тибальд принял беду своего капитана.

— А может, обойдется? — сказал он сочувственно, протирая края стаканов рукавом. — Ну, жена, и что? Не тебя ж замуж выдают, а ее.

Эйнар мрачно глянул, едва не подавившись куском ветчины, но Тибо продолжил:

— Ей, поди, и самой неохота будет сидеть в нашей крепости. Постоите у алтаря, брачную ночь перебедуете, да и разбежитесь. Ты здесь останешься, она опять в столицу укатит, только и дела, что кольцо на пальце.

— И зачем мне такая жена? — хмуро поинтересовался Эйнар. — И я ей зачем?

Но от сердца слегка отлегло. И правда, если ему от неизвестной леди нужен только титул, да и то не для себя, а для дочери, значит, ей тоже что-то нужно. Хотя вот вопрос — что?

Этим вопросом он и поделился, закусив скользнувший в горло жидким огнем карвейн.

— А чего тут долго думать? — хмыкнул Тибо. — Под венец за первого встречного бегут, когда грех прикрыть надо. Кроме честного имени, с тебя и взять-то нечего. Э, капитан… Ты чего! Стакан поставь!

— Шлюха, значит? — процедил Эйнар, которому такое — прав Тибо, считающий его честным дурнем, — в голову не пришло. — Ну-ну…

Он глянул на стакан, который едва не пронес мимо бутылки, зацепив ее рукавом, поставил его на стол.

— Да может, и нет! — тут же осадил назад Тибо. — Мало ли… Сирота, может, вот и пристроил его величество девку. То есть леди…

— Это бывает, — подтвердил Лестер. — По королевскому сватовству невесте приданое положено, для некоторых сирот это за счастье. Ты сначала поговори с ней, Эйнар. Расспроси, что да как, добром… Думаешь, ей сладко в нашу глухомань да неизвестно к кому? Как зовут ее — знаешь хоть?

— Ревенгар, — буркнут Эйнар. — Имени не помню, оно пышное такое: Лови… Лаве… Нет, не помню.

— Ревенгар… — протянул Лестер. — Что-то знакомое… А напишу-ка я паре знакомцев в столицу! Глядишь, хоть узнаем, с чего она за тебя пойти согласилась. Ревенгар… Вот так и вертится! А что — не помню.

— Зато я, кажись, помню, — проговорил Тибальд голосом, которого Эйнар у него давненько не слышал и очень не любил. — Ревенгар, значит? Ох, барготова мать нас побери!

* * *

Маркус примчался так быстро, словно сидел дома и ждал ее письма с просьбой о помощи. Возможно, действительно ждал, свободного времени у него было сейчас много. Получив почетную отставку, лорд Бастельеро найти новое место службы не соизволил, пробавляясь частными заказами, которых у некромантов всегда предостаточно. Удивительно, сколько человек хочет выяснить судьбу потерянных семейных ценностей или раскрыть давние тайны. Ло всегда полагала, что тревожить покой мертвых допустимо только по очень веским причинам. Узнать имя убийцы, например. Но нет… Маркус как-то рассказал, что самой выгодной клиенткой в его практике была некая вдова, шесть раз выходившая замуж и неизменно всякий раз сообщавшая об этом первому покойному мужу, «чтобы знал, скотина, какой прекрасной женщине портил жизнь».

Но это все были шуточки, а сейчас Маркус выглядел убийственно серьезным. Молча собрав сухие стебли, он отнес их зачем-то к окну и пару минут, стоя спиной к Ло, работал с уликой. Потом вернулся и пожал плечами:

— Никакого следа тьмы, никаких вредных чар. Даже если делал маг-малефик, злого умысла не было. Погоди, я еще платье гляну. Красивое, кстати…

— Если при экспертизе оно случайно сгорит, я не обижусь, — сообщила Ло, сидя на диване и наблюдая за работой некроманта со стороны. — И кто это может быть?

— Подснежничек, — вздохнул Маркус, добросовестно исследовав свадебный наряд и признав его невинным и безопасным, — ну как же я тебе скажу? Вот если бы чары были темные, то по почерку мага я бы что-нибудь сообразил. А иллюзию, сама знаешь, любой адепт Академии наведет, кроме совсем уж бесталанных. Ты сама что думаешь? Кому настолько сильно наступила на ногу?

Развалившись в кресле, он дотянулся до очередной чашки с травяным отваром, сиротливо тоскующей на столе, понюхал содержимое, попробовал и, скривившись, вернул лекарство на место.

— Кому угодно, — мрачно призналась Ло. — Вот никаких мыслей. Маркус, меня три года не было в Дорвенне. Старые проказы давно забылись, да и не делали мы ничего такого… Достойного пожелания сдохнуть. Ненавидеть меня должны вольфгардцы, но они точно не пришлют черные розы. У них клановый кодекс чести, а по этому кодексу мы достойные враги. Разве что на дуэль могут вызвать, да и то после перемирия с этим непросто.

— Верно… — рассеянно подтвердил Маркус. — Ло, это не старые долги. Это что-то новое. Других странностей не было?

— Сколько угодно. Моя свадьба — это нормально, по-твоему?

Ло широким взмахом руки обвела вешалки с платьями и короба с прочим приданым, занимающие большую часть комнаты. Маркус невозмутимо пожал плечами.

— Свадьба — это вообще ненормально, — изрек он, но шутливый тон не вязался с тревогой в глазах. — Ло, ты так ничего и не вспомнила?

— Ох, не начинай снова. Хватило мне королевского дознавателя.

Ло поморщилась, взяла со стола ромашковый отвар и одним махом выпила, остро осознавая бесполезность этого действия: такие безобидные травки ей давно уже не помогали успокоиться. Еще и остыло…

— Нет, я ничего не вспомнила, — проговорила она, сплетая пальцы на колене. — Я бы даже эти барготовы кошмары потерпела, если бы в них снилось что-то дельное, а то ведь сплошная бессвязная дрянь.

— Какая дрянь?

Ло мученически возвела очи к уже знакомой наизусть росписи на потолке.

— Бессвязная, говорю же. То последний штурм Гвоздя, то я тону в Рудене, то вообще просто темнота и звезды разноцветные. Большие такие звезды, яркие…

— Звезды… И это все?

Кого-то другого она бы давно послала на аудиенцию к Барготу и его матушке, но Маркус имел право спрашивать. Потому что это он, не дождавшись возвращения боевых магов, рванул вопреки всем приказам в портал и вытащил полумертвую Ло. К башне Гвоздя уже подступала вода, ледяная злая вода Рудена…

— Все, — буркнула Ло. — Маркус, ну не помню я. Силой своей… то есть чем угодно клянусь, — болезненно скривившись, поправилась она. — Вспышку помню, когда нас накрыло. Арчибальд закричал, тонко так, истошно… Я первой сознание потеряла, а они…

Ло содрогнулась, но упрямо продолжила, уставившись на колено:

— Они горели изнутри, выгорали дотла, понимаешь? Если бы… если бы я не слила резерв накануне…

— Ты ни в чем не виновата, — тихо и очень убежденно сказал Маркус. — Ло, ты не виновата, что осталась жива. Никто не мог знать, что вольфгардцы применят такое. Они же никогда не использовали боевую магию. Ведьмачью — да, но не наши боевые арканы.

— Ждали момента, значит, — невесело усмехнулась Ло. — Все эти разговоры о воинской чести, о клановой доблести… Они выждали момент — и ударили. А я нарушила устав, потому и спаслась. Случайно…

— Ты нарушила устав, чтобы спасти человека, — напомнил Маркус. — Ло, милая, мы стольких убили на этой войне. Ты имела право спасти хотя бы одного. Ты никого не предала тем, что выжила.

— Я нарушила Устав, — упрямо повторила Ло. — Мы должны были держать резерв на максимуме во избежание непредвиденных случайностей. Чтобы защитить взрыватель и активировать его в нужный момент. А я слила большую часть резерва на спасение этого мальчишки. Маркус, я ведь даже не видела его потом. Я даже не знаю, наш он был или вольфгардец, понимаешь? Он так обгорел… Форма почернела и влеклась в тело… Пресветлый, он обгорел совсем, как Этьен, только Этьен — сразу, мгновенно, а этот был жив и кричал, пока еще кричать мог…

Она склонилась еще ниже, почти уткнувшись лицом в колени, и Маркус пересел к ней, обнял за плечи, погладил по голове, как маленькую.

— Ло, милая моя, девочка… Ну прости, родная. Я не хотел бередить…

— Я ничего не помню, — измученно сказала Ло, — а ведь хочу вспомнить больше всего на свете. Нет, больше всего я хочу вернуть свою магию. А потом найти тех, кто убил Арчи с Колином, и убить их тоже. Маркус, это безумие?

— Для боевого мага? Для мага вообще? Или для простого человека? Ло, ты права во всех трех случаях.

Он обнимал ее так крепко и вместе с тем нежно, от него пахло хорошими мужскими духами, алхимическим кисло-горьким дымом и, совсем немного, самим Маркусом, здоровым молодым мужчиной. Значит, ее письмо выдернуло некроманта прямо из-за работы, и он кинулся сюда, даже не приняв ванну и не сменив рубашку. Ее Маркус, верный, заботливый, всегда готовый примчаться и спасти. Только вот теперь он ровным счетом ничего не может сделать.

— Я виновата в том, что нарушила устав, — тихо продолжила Ло. — У целителей дежурил совсем еще мальчик-адепт, ему не хватало сил. Он плакал, глядя на этих, последних… Я слила ему свой резерв досуха и сидела рядом, пока один мальчишка лечил другого. Будь она проклята, эта война… Я думала, что успею восстановиться, и вообще, нас же было трое! Трое дежурных магов, как и положено. Никто даже не узнал бы, что я такое вытворила. А они ударили! И волна не сожгла меня, как остальных, а только выжгла каналы…

— И поэтому ты очнулась и смогла активировать взрыватель! — рявкнул Маркус. — И выполнить приказ! Хватит, Ло! Хватит выедать себе душу, слышишь? Если б ты погибла вместе со всеми, вольфгардцы вошли бы в Руденхольм! Тебе надо благодарить Пресветлого, что ты слила резерв, поняла? Иначе…

— Нет, Маркус, — устало покачала головой Ло. — Благодарить — не могу. Да, я его взорвала. Но как? Дознаватель спрашивал, а я сама не могла ничего ему сказать. Как я активировала проклятый взрыватель, если на это нужна была магия? Я же… я просто не могла! У меня не было ни капли силы…

— Значит, немного осталось. Всегда остаются какие-то крохи, даже если полностью выкладываешься. Ло, ключ от взрывателя был у тебя в ладони. Ты лежала рядом с передатчиком. Я сам тебя вытаскивал, тут не ошибешься. Больше некому было, понимаешь?

Ло глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Все, что говорил Маркус, было абсолютно логично и потому правильно. Никто не мог воспользоваться ключом, кроме тех трех, на кого он был настроен, — команды боевых магов Ордена. Даже любой другой маг. Ключ привязывали трижды: на кровь, на магию и на индивидуальный отпечаток души — во избежание предательства или ошибки. Арчибальд Леруазен, Колин Вестфален и Лавиния Ревенгар — лучшие из лучших…

— Но кто-то же ударил меня ножом, — еле слышно сказала она. — Маркус, кто это был? Арчи и Колин погибли, у караула внизу вообще не было доступа в башню, а я… Ладно, пусть я очнулась и каким-то чудом выполнила приказ… Но кто ударил меня ножом?

Резко и мучительно остро заныла спина. Шрам под лопаткой, совсем узкий, почти незаметный… Ло знала, что болеть у нее ничего не может — рана давно зажила, даже оставшийся внутри осколок притаился, ничем себя не выдавая до поры. Старик Эверард, лучший целитель Ордена и Избранник Милосердной Сестры, утешал, что маленькая стальная смерть может уснуть навсегда, затянувшись плотью, врасти в тело и стать безопасной. Повезло же Лавинии Ревенгар, герою Руденхольма, выжить после такого ранения? Может повезти и во второй раз по воле Благих Богов. Главное — беречься от потрясений, как физических, так и душевных.

— Не знаю, Ло, — эхом отозвался Маркус, на мгновение прижимая ее крепче, с какой-то исступленной тоской или виной. — Если бы я тогда пришел раньше…

— Ты и так пришел, хотя не должен был. Ладно, хватит… поминок. Просто…

Ло мягко высвободилась из его объятий и продолжила:

— Это не вольфгардцы, я уверена. Зачем бы им писать про моего жениха, в конце концов?

— Чтобы ты осталась в столице, и до тебя было легче добраться? — предположил Маркус, поправляя кружевные манжеты.

— Нет, это местный стиль. Наш, столичный. Язык цветов, иллюзия, даже письмо это. Думаешь, вольфгардец назвал бы себя моим другом? У них ведь как? Произнесенное или написанное слово получает силу клятвы. Это не они.

— Да, пожалуй, — задумчиво согласился Маркус. — И что ты решила?

— Не знаю. Меня мучает мысль, что этим письмом от меня чего-то добиваются. Только вот чего?

— А что, если тебе и вправду остаться?

Маркус был очень серьезен и сосредоточен, как перед тяжелым заклинанием или дракой.

— Я ведь не шутил, Подснежничек. Я глава своего рода, ты тоже. Если поженимся, нам никто ничего не может сделать. Даже королю придется смириться. Ну, отлучит от двора, это мы переживем. А ты уедешь в мое поместье под Дорвенной, пока я с этим разберусь.

— То есть спрячусь за тебя? — прошипела Ло. — Считаешь меня настолько беспомощной? Раз я лишилась силы, то ни на что больше не годна?

Слезы, так долго сдерживаемые, навернулись на глаза. От кого-кого, а от Маркуса она не ожидала. Он запрет ее в поместье под охраной, а сам начнет искать неведомо кого…

— Ло!

Она вскочила и заметалась по комнате — рвущаяся наружу ярость требовала хоть какого-то выплеска.

— Нет уж! — остановившись, выплюнула она. — Никакого поместья! И никакой женитьбы! То есть нашей… Этот ублюдок не хочет, чтоб я ехала на север? Прекрасно! Правда это или нет, но я поеду! И тогда ему придется сделать очередной ход. А ты… ты…

— Ради Темной Госпожи, Лавиния… — простонал Маркус, от отчаяния называя Ло полным именем, что делал крайне редко, когда сам злился. — Не сходи с ума!

— Ты поможешь мне собраться? — в упор глянула она на друга. — Маркус, я не могу заказать лейб-аптекарю те лекарства, которые мне нужны.

— Хорошо, Подснежничек, — сдался, как всегда, Бастельеро: — Все, что пожелаешь…

Глава 5 ДОРОГА В ПРИГРАНИЧЬЕ

— Вы что, про Руденхольм не слыхали? — напоказ удивился Тибо, чуть ли не раздуваясь от важности. — Ладно, Лестер за своими клистирами света не видит, а ты-то, капитан?!

— Слыхали, — скупо уронил Эйнар, который и вправду слышал что-то такое пару месяцев назад, но война с Вольфгардом от Драконьего Зуба прошла в стороне — и хвала Пресветлому. — Рассказывай уже, не томи.

— А я и не слышал, — подтвердил никогда не обижающийся лекарь, подрезая ветчину на общее блюдо со сноровкой человека, для которого скальпель привычнее ложки. — Разве что в Академии читал про ущелье, да то когда было.

Когда Тибальд переставал придуриваться, от него можно было ждать чего угодно. Например, хорошего знания вещей, случившихся давно и далеко, но вдруг оказавшихся важными. Тибо был кладезем историй — необходимое свойство для отрядного шута и балагура. Многие считали его недалеким и легкомысленным, но не Эйнар.

Вот и сейчас Тибо сдвинул кувшин и начал возить пальцем по лужице карвейна, все-таки выплеснувшегося из стакана Эйнара. Темная жидкость растеклась по гладко струганной столешнице, и Тибо изобразил что-то, похожее то ли на пару воронок, то ли на песочные часы.

— Вот это — Руденхольмское ущелье, — пустился он в объяснения. — Лет двести назад Руден тек так высоко, что по нему только на лодке сплавиться можно было, да и то если с головой не в порядке. Потому что тут вот, в Глотке Баргота, — он показал на самое узкое место, — течение было сами понимаете какое. А потом тогдашний король Дорвенанта велел магам отвести воду, и они устроили вроде озера вот тут… — палец нарисовал большое пятно рядом с верхней частью воронки. — Руден обмелел, а у Дорвенанта получился прямой путь через горы в Дильмах и дальше к вольфгардцам. Дорога по склону над Руденом вышла все равно узенькая, но для купцов с легкими повозками годилась, а с нашей стороны для таможенников построили махонькую крепостушку — Руденхольмский Гвоздь. Аккурат вот тут, на склоне. Был я там как-то, дыра еще та. Одна каменная башня да несколько домишек, как ласточкины гнезда… Ну, когда заваруха с Вольфгардом дошла до того, что никто не мог верх взять, клановые поставили всё на Руденхольм. Договорились с княжеством Дильмах, которое вроде было само по себе, и те пропустили несколько полков северян к ущелью. Подойти-то они подошли, да в Глотке Баргота и застряли…

— Про создание озера над Руденхольмом я читал, — вставил Лестер. — В истории магии. Там пол-ордена работало… Молчу-молчу, давай дальше.

— С нашей стороны к Руденхольму войска подвести можно было, но толку? — серьезно продолжил Тибальд. — Правильной битвы там не устроишь, места мало, вот и заваливали ущелье то камнями, то телами — уж как получалось. Почти полк горных егерей там лег, пока вольфгардцы ломились, а потом Орден прислал магов, аж целую барготову дюжину, и стало нам полегче. Для Вольфгарда это был последний способ закончить войну быстро, они и так увязли в ней по уши, вот и штурмовали как оголтелые, а наши отбивались, пока какая-то светлая голова не придумала, что, если что-то когда-то осушили, можно ж обратно затопить. Только людей вывести надо было, а как? Выведешь войска — Вольфгард пойдет следом.

— Ну? — не выдержал Эйнар.

— Не нукай, капитан, — укоризненно глянул Тибо. — А то главного не поймешь. Магов к этому времени уже поменьше стало, кто-то погиб. Но они держали оборону, а сами пробрались к озеру и заложили там какой-то хитрый магический заряд. Чтоб уж рвануло так рвануло. И портал поставили из Руденхольма прямо в столицу, чтоб отвести людей. Все это быстро сделано было, чтоб вольфгардцы не прознали… Два полка, уже не егерей, а простой пехоты, они увели, но сами полегли почти все. А когда солдаты ушли, тут-то орденцы и должны были подорвать заряд и пустить Руден в ущелье. Три мага специально для этого остались: двое мужиков и одна девка-магичка.

— Женщина — боевой маг? — усомнился Эйнар.

— И не просто боевой, а один из лучших, — назидательно поднял мокрый палец Тибо. — Да только что-то там пошло не так. Вольфгардцы, язви их барготова мать, тоже использовали магию — и положили двоих из трех. Мужиков как раз… А девка живучая оказалась, добралась до этого их заряда — и пошел Руден в Руденхольм, заливать Барготову Глотку.

— Тибо, ври, да не завирайся. Вольфгард боевую магию за бесчестье считает, — не выдержал Эйнар. — Не могли они здешней магией… А ведьмаки, сам говоришь, туда прорваться не успели.

— Что они могли, а чего нет, — парировал Тибо, — это ты у жены спросишь, капитан. Потому как если все сходится, то эта твоя невеста — как раз и есть та самая магичка Лавиния Ревенгар, что осталась в живых одна из тринадцати. И выходит, что миром с Вольфгардом мы изрядно ей обязаны, потому что после Руденхольма клановые поняли, что мы им все-таки не по зубам, и прислали парламентеров. Ну, понятно, Криспин тоже отказываться не стал…

— А ее, значит, в благодарность — замуж? За меня?

Эйнар махом опрокинул треть стакана и вдруг успокоился. Все это чем дальше, тем больше напоминало дурной сон. Пока смотришь — все ясным кажется, а проснешься — и сам не поймешь, как такое в голову пришло. Не могла его жена быть еще и магичкой, притом героиней войны. За такое король должен был не замуж ее выпихивать в пограничную крепость за бывшего наемника, а… Тут Эйнару воображение отказывало. Орден дать, наверное, земли какие, раз титул у нее уже есть. А если уж замуж — то за такого же лорда, мало ли их. Не саму магичку взяли бы в жены, так положенную к ней королевскую милость.

— Бред! — решительно заключил он. — Значит, это не она. Может, у нее сестра есть или кузина. Или племянница какая…

— Или тетушка семидесяти лет, — подсказал с откровенной жалостью смотрящий на него Тибо. — Вот хорошо было бы. Женился, через годик похоронил… А если в брачную ночь постараться, то и сразу. С молодой-то намучаешься. Магички — они горячие…

— Тибо! — одернул его Лестер. — Придержи помело! А ты, Эйнар, шел бы спать… Сами всё скоро узнаем.

Эйнар молча поднялся из-за стола, который почему-то качнулся. Нет, это качнулись стены…

— Ох я, старый дурак, — вздохнул Лестер. — Да и ты, болтун, не лучше. Он же со вчерашнего утра на ногах. Ну, Эйнар, пойдем, я тебя уложу. Поспишь здесь, а Тибо у меня ляжет.

— Я… домой… к дочери… — упрямо отозвался Эйнар, пытаясь удержаться на ставших вдруг тяжелыми и непослушными ногах.

— Много ей от тебя такого радости, — вздохнул старый лекарь. — Ложись уж, найдется кому присмотреть за Тильдой. Давай-давай…

Вдвоем с предателем Тибо, присоединившимся к Лестеру, они почти силой уложили Эйнара, лекарь укрыл его одеялом. Эйнар пытался открыть глаза, но они сами закрывались, а в темноте перед свинцовыми веками плясали всполохи и кружились девицы в пышных ярких платьях, так что Эйнара почти стошнило, но он удержался. «Жена-магичка? Этого не может быть, потому что просто быть не может», — очень умно утешил он себя и уснул, гордясь собственным рассудком.

* * *

Маркус хотел проводить ее, но Ло запретила. Хватило ей вечера накануне отъезда, когда некромант принес заказанные зелья и кучу пустяков, о которых она не подумала, вроде изящного несессера со всем необходимым, от расчески и платков до освежающего волосы зелья. Еще несколько свертков и коробок он велел слугам уложить в багаж, туманно отозвавшись, что это пригодится в крепости.

Ло было не до сборов. Она отчаянно не хотела ехать, но что-то гнало ее вперед, словно пришпоренную лошадь. В этот последний вечер Маркус был против обыкновения тих и скован, ей тоже не хотелось болтать, так что они просто посидели у камина молча, как могут только очень близкие люди. Он не спрашивал, почему рядом с Ло нет Мелиссы, и это тоже было хорошо, ведь Ло не смогла бы ответить.

С Мелиссой… все было сложно. Учась в Академии, Ло видела ее только дважды в год на зимних и летних вакациях. Она приезжала домой, в обветшалый тихий особняк, с подарками, на которые полгода старательно собирала деньги из скромной стипендии. Мелисса встречала старшую сестру с восторгом, а Ло радовалась тому, как тоненькая, голенастая, словно щенок-подросток, девочка меняется и расцветает. Мелисса была красива, у Мелиссы были не просто прекрасные манеры, но и живое милое обаяние. Даже фамильная бледность Ревенгаров только придавала ей особенную нежность и утонченность. И Ло была свято уверена, что сестре непременно повезет при дворе.

Потом Ло уехала к первому месту службы — отрабатывать ту самую стипендию и содержание за годы учебы. Обычная практика среди магов, которым семья не могла оплатить обучение, — Орден сочетал заботу о молодых адептах с разумной бережливостью. Мелисса, как они и решили на семейном совете, состоящем из двух девиц Ревенгар, старшей и младшей, отправилась ко двору. Ло пришлось заключить контракт на пять лет вперед, но она разом погасила долг за учебу и достойно собрала сестру. Друзья отца оказали протекцию, королевская чета вспомнила, что Ревенгары, пусть и обедневшие, входят в Три Золотые Дюжины родов Дорвенанта, — и Мелисса попала в число личных фрейлин королевы. Большая честь! А главное — полное содержание…

Потом, не успела она отслужить по контракту и пары месяцев, случилась война. И, когда Ло растирала сведенные напряжением и болью пальцы, чтоб не подвели в нужный момент, или мечтала закрыть глаза, чтобы не видеть дело рук своих, она вспоминала Мелиссу. И упрямо думала, что зато у сестренки, нежной, тихой, доверчивой, уж точно все будет хорошо.

А теперь Ло вернулась. И, когда Мелисса примчалась из загородного королевского дворца, все должно было быть прекрасно! Ну, хоть ненадолго, пока Ло не уедет… Они должны были наговориться всласть, забравшись под одно одеяло, как в детстве. Ло хотела расчесать чудесные белокурые волосы Мелли и пить с ней горячий шамьет, подсовывая друг другу самые вкусные конфеты и сваренные в меду сливы… Когда все пошло не так? Неправильно, странно, до боли обидно.

Наверное, когда Мелли увидела платье. То самое, свадебное. На все остальные она смотрела с восхищением, но как-то сдерживалась, только щебетала чуть громче обычного и суетилась вокруг Ло, упрашивая померить то и это. А вот свадебное надеть даже не предложила. Перед жемчужно сияющим атласным чудом Мелли замерла, как птичка перед змеей, глядя завороженно, с мгновенной безнадежной влюбленностью.

И ведь Ло сама понимала, что высшая несправедливость — тратить это платье на нее: худую до болезненности, изможденную после госпиталя, коротко стриженную и блеклую от кончика слишком длинного носа до тонких пальцев, все время беспокойно мнущих что-то. Пальцы настойчиво пытались вернуть ощущение горячих упругих потоков, пронизывающих все вокруг, но бесполезно, и Ло старательно прятала их или следила за неподвижностью, но все равно постоянно забывала. Со стороны это, наверное, выглядело то ли смешно, то ли жутковато, словно вязальщица нащупывает невидимые спицы и пытается накинуть на них такие же невидимые нити.

А на Мелли платье смотрелось бы просто невероятно. Она в нем была бы прекрасна так, что глаз не отвести, Ло знала точно. И изнемогала от невозможности поделиться с сестрой хоть чем-то из богатого приданого, которое ей самой было совершенно не нужно. Увы, нарядные платья, тонкие шерстяные и шелковые чулки, теплые и легкие накидки ей не принадлежали — это была всего лишь обертка для королевского подарка. И каждая пара чулок была тщательно сосчитана и внесена в опись. Ведь Ло теперь и сама не принадлежала себе. Объяснять же это Мелиссе оказалось бесполезно — сестра попросту не слышала. Ей, второй дочери в семье, выйти замуж по королевскому сватовству казалось милостью небес. Да она хоть сейчас бы с радостью заняла место Ло под венцом с кем угодно — главное, чтобы в этом платье…

Ло грустно улыбнулась, глядя на суматоху вокруг кареты так равнодушно, словно к ней все это никак не относилось. Бедная глупышка Мелисса… Что ж, она подрастет и поймет. Девочке всего семнадцать, она никогда не была свободна в выборе нарядов, нельзя быть к ней слишком строгой. Но объяснять Маркусу, почему сестра не осталась ее проводить, а на следующий же день заторопилась во дворец, сославшись на обязанности, Ло не собиралась.

— Вы готовы, миледи? — обратился к ней стряпчий, назначенный королем в сопровождение.

Мэтр Тюбуи, худой и носатый, в суконном черном сюртуке и белой крахмальной манишке похожий на аиста, вызывал у Ло не отвращение, но неприязнь уж точно. Нет, он держался безукоризненно вежливо, но даже не холодно, а с полнейшим равнодушием. Мэтр Тюбуи видел в ней дорогой и способный доставить хлопоты груз, который следовало довезти в целости и сохранности от его величества коменданту Рольфсону. Это не просто раздражало — у Ло в глазах темнело от бессильной злости. А впереди были две недели пути и одна карета на двоих, где она сможет уединиться только на краткие минуты утреннего и вечернего туалета. Баргот побери этого стряпчего! Или помоги, Пресветлый, его не убить…

— Разумеется, — бросила она точно с таким же равнодушием.

Стряпчий бросил взгляд на ее личную укладку, закрепленную под днищем кареты, и на бесстрастном лице появилась тень неодобрения. Видимо, по его представлениям, говорящей и двигающейся вещи под названием «леди Ревенгар, невеста, одна штука» иметь багаж не полагалось. Мало ли что она там скрывает и какие от этого могут быть неудобства! Интересно, а в списке груза она сама числится под номером один или где-то ближе к концу?

— Извольте сесть в карету, миледи, — сухо, одним кивком, поклонился стряпчий. — Я присоединюсь к вам позже.

— Да хоть бы и никогда, аист засушенный, — дождавшись, пока стряпчий отошел, тихо пробурчала Ло, запрыгивая в карету и чувствуя себя, словно в клетке.

Ну, ничего, посмотрим, кому в дороге придется хуже. Что-то подсказывало, что мэтр не относится к числу заядлых путешественников. Иначе он бы понял, почему Ло наотрез отказалась ехать в платье с корсетом, заявив, что лучше отправится голой, чем сменит штаны и рубашку на «приличный леди наряд». Зато он пытался навязать ей горничную. Рыхлая сдобная девица и на багаж, и на стряпчего, и на саму Ло смотрела коровьими глазами с одинаковым тоскливым ужасом. Ло с мстительным упрямством заявила, что карета и так слишком тесна, а верхом девушка ехать не сможет, разумеется. Придется ей, леди Ревенгар, в дороге обходиться собственными силами — справлялась же она как-то все эти годы там, где до горничных было дальше, чем до позиций противника.

Ло выглянула из окна, в последний раз оглядев пыльный двор, мощенный крупными плоскими камнями, глухие стены тыльной стороны дворца, чахлые кустики, отделяющие каретный двор от конюшни. «Слов нет, как романтично, — злобно подумала она. — Сказка просто… Трепетная невеста спешит к нетерпеливому жениху, дюжину умертвий ему под одеяло. Надо было выпросить в дорогу парочку любовных романов — было бы хоть чем запустить в стену кареты с тоски».

* * *

Дорога оказалась даже большим испытанием, чем она могла предположить. Хотя мэтр, к удивлению Ло, проявил себя полезным и ненавязчивым попутчиком. Он безропотно убирался из кареты по малейшему намеку, равнодушно терпел шипение Ло и быстро выучил, что по утрам ее не следует трогать до первой чашки шамьета. Причем шамьет должен быть горячим, густым и сладким настолько, чтобы ложка стояла и дымилась!

Примерно через неделю Ло признала про себя, что с молчаливым и незаметным стряпчим ей повезло, о чем не преминула сообщить самому мэтру: мол, если он решит сменить род занятий и устроиться горничной, она даст наилучшие рекомендации. Мэтр сухо поблагодарил, не дрогнув ни единой черточкой лица, и продолжил читать какую-то книгу, пользуясь короткой роскошью дневного света. Ло с сожалением присудила ему еще одно очко за выдержку и продолжила думать о своем.

Что действительно было отвратительным, так это скука днем и дурные сны ночью. Никогда ей не приходилось так надолго оказываться в отчаянном безделье! Раньше она бы посвятила внезапный досуг отработке или составлению арканов. Вспомнила бы самые удачные комбинации, случившиеся в бою, разобрала их на составляющие, прикинула, как улучшить, а то и попробовала во время утренней и вечерней остановки. Но раньше она и ехала бы, скорее всего, не в карете, а верхом, в мужском седле, подставляя лицо прохладному осеннему ветру, фыркая над шутками солдат и поглядывая по сторонам с настороженным интересом. Раньше…

Раньше она бы не позволила себе каждую ночь просыпаться от темного липкого ужаса, заполняющего каждый уголок ее снов подобно черному, резко и дурманно пахнущему меду, который пчелы собирают с гнилых плодов. Этот ужас не то поднимался изнутри, не то приходил извне, и Ло барахталась в нем, видя всегда одно и то же. Разноцветные звезды-семилучевики. Как и зачем символ Ордена попал в ее кошмары, она не знала, но целитель-душевед с умным видом сообщил, что так выражается тоска по утраченной силе. Тоска была, с этим не поспоришь, и Ло приняла объяснение. Лучшего у нее все равно не нашлось.

Она украдкой покосилась на руки, смирно сложенные на коленях. На указательном пальце все еще виднелся след от единственного украшения, что она носила, — перстня с рубиновой звездочкой. Такие Орден по традиции дарил всем выпускникам, отличался только цвет камня, у каждого факультета свой. Семь факультетов — семь специальностей — семь цветов магического спектра. Ее рубин, знак боевого мага, был кроваво-красным, горячим, и внутри него всегда билась в такт сердцу Ло крошечная искра… Она оставила перстень Маркусу — не могла больше видеть мертвый камень. Но и продать ставшую теперь обычной драгоценность рука не поднялась. Что ж, пусть лежит на черный день. Вместо него она скоро наденет фамильный женский перстень Ревенгаров из обручальной пары, которую везет для обряда мэтр Тюбуи.

Но почему все-таки звезды разноцветные? Если дело в утраченной силе боевого мага, им следует быть красными!

Карета мерно качалась на рессорах, лошади шли превосходной размеренной рысью, и Ло откинулась на мягкое сиденье, почти не чувствуя боли в спине. Так, тянуло немного… Да и то скоро совсем заживет, как наперебой обещали лекари в госпитале, пока она с мучительной тянущей жаждой замечала их травянисто-зеленые живые звезды-камни. Не хотела, но те сами бросались в глаза! Нет, что-то не сходилось в предположении того душеведа.

Вздохнув, Ло постаралась выкинуть магический спектр из головы — хватало более важных тем для размышлений. Например, как она все-таки смогла активировать ключ от взрывателя? Какие там остатки силы? Да она выгорела изнутри так, что даже каналы спеклись — Ло поморщилась, представив черную, выжженную изнутри сеть силовых каналов, как на учебном пособии. Аркан Медеоса — лучшее средство против мага, потому что обращает против него собственную силу. Чем больше силы, тем мощнее удар. Идеальное средство против трех боевых чародеев, оставшихся на дежурстве у ключа и накачанных силой до предела резерва.

Только вот противник никогда не использовал боевую магию. Северяне-вольфгардцы жили по жесткому кодексу чести, в котором боевая магия Дорвенанта прямо относилась к недостойным воина уловкам и отрицалась напрочь. Лекари, погодники и артефакторы в Вольфгарде были, но не боевики! Даже их ведьмаки творили магию совсем иную, основанную не на чистой божественной силе, но на изначальных природных эманациях. А чары Медеоса — это даже не огненную сеть слепить, чтобы пугнуть вражескую кавалерию, Они требуют совершенного мастерства и огромной силы. Откуда же у них взялся боевой маг, способный на Аркан Медеоса такой мощи? И, главное, как он оказался в укрепленной охраняемой башне за спинами чародеев Дорвенанта?

Ло нахмурилась, восстанавливая в памяти расположение комнат. Пост был ровно посередине второго этажа, на первом дежурила пара солдат. Не для охраны — уж трое таких мастеров боевой магии могли защитить себя лучше, чем рота гвардейцев. Нет, эту пару оставили просто на посылках. Затопить камин, разогреть нехитрый паек или сварить шамьет лордам и леди… Что сталось с этими двумя? Ло не знала… Она даже их имена и лица не могла вспомнить, а ведь должна была! Ладно, допустим, враг, кто бы он ни был, проник в башню. В конце концов, если это сильный маг, он мог использовать личный портал. Мог? Мог. Теоретически. Уж силы индивидуальный нестабильный портал требует куда меньше Медеоса, только умения и знания координат.

Он либо переместился сразу на второй этаж, либо прошел с первого, минуя солдат. Одурманил или убил. Неважно… И вошел в комнату с ключом. Там почти ничего не было… Ло скривилась — виски заломило болью, — но упрямо продолжила вспоминать. Стол посреди небольшого зала, там стояла подставка с ключом. Ключ… Цилиндрик в палец длиной. Взять, прижать палец к махонькой иголочке. Та уколет сама и либо подтвердит допуск, либо пошлет в кровь порцию мощного сонного зелья. Это Арчи предложил, чтобы не убить возможного злоумышленника, а оставить для допроса. Пресветлый Воин, да разве они верили всерьез в каких-то злоумышленников?!

Еще в комнате было три кресла. Два стояли у камина, Колин и Арчи коротали время за игрой в зернь, положив доску прямо на колени. Оба плутовали отчаянно, кости плясали так, что отлетали от доски и кружились между игроками, рассыпая искры… Лавиния с усилием вздохнула, проталкивая воздух в сжавшееся горло и запретив себе вспоминать лица друзей.

А ее кресло стояло чуть поодаль, она пыталась наложить заплатку на штанину — та прорвалась на самом колене. Заплатке, конечно, полагалось держаться без ниток, на живую, но в практической артефакторике Ло всегда была очень плоха… Кусочек тонкой кожи морщился, норовил выползти из-под пальцев…

И снова тьма! Тьма накрыла все, что Ло должна, обязана была помнить. Сквозь тьму она слышала истошный крик, показавшийся бесконечным. Кажется, она сама тоже крикнула, и всё. Тьма и звезды! Проклятые семилучевые звезды! Может, следовало сказать о них дознавателю? Но тот и без того вытряхнул из целителей все, что касалось Ло. Каждое слово, каждое движение, пока она валялась без сознания. Что преступного может быть в официальном символе Ордена?

— Ваша светлость…

— Что? — вскинулась она, недоуменно глядя на стряпчего, некстати оторвавшего ее от почти пойманной мысли. — Простите?

— Подъезжаем к постоялому двору, — терпеливо повторил мэтр Тюбуи. — Здесь можно отдохнуть под крышей.

— Ванна! — выдохнула Ло, прижимая пальцы к вискам, куда будто гвозди забивали. — Хотя… Ладно, бочка. Да хоть поилка для лошадей, лишь бы с горячей водой!

— Я учту ваши пожелания, миледи, — церемонно кивнул мэтр, и Ло содрогнулась, представив, что сухарь-стряпчий выполнит ее волю насчет поилки в точности. То ли из чудовищной пунктуальности, то ли из мстительности. Вдруг он… не такой сухарь, каким кажется?

— Будьте добры, — попросила она, изобразив любезную улыбку, но мэтр почему-то вздрогнул и поспешно уткнулся в книгу.

С поилкой обошлось. Для Ло нашли вполне пристойную бочку-купальню, и всего через час после приезда она нежилась в исходящей паром воде, куда молоденькая служанка плеснула травяного отвара. Судя по запаху, там точно была мята и что-то еще с медовым теплым ароматом.

Сидя в бочке по самую шею, хоть для этого и пришлось обнять колени, Ло щурилась, слегка шевелила руками, разгоняя горячую воду, и с вожделением думала, как сейчас она промоет волосы, высушит их, сменит белье на свежее и ляжет в постель. Пресветлый Воин и все его благие родичи, постель! На которой можно вытянуться! И которая — вот счастье-то — никуда не едет и даже не качается. Ло казалось, что даже бочка, стоящая на полу, мерно подпрыгивает на барготовых рессорах — так она привыкла за пять дней к дорожной качке.

Она выполнила свой план ровно наполовину. Отмылась до скрипа, но волосы не высушила, а только вытерла полотенцем. Усмехнулась зло и горько, спохватившись только, когда уже сложила пальцы для горячей воздушной струи. Даже такой мелочи лишилась… Как обходятся без этого обычные женщины? Привыкай, Ло Ревенгар.

Но все равно было чудесно. Ощущение чистоты от кожи, волос и одежды, новые тонкие чулки, рубашка… Ло села у окна, взяла расческу, запустила пальцы в подсохшие пряди. Комнату ей отвели с окном в сад, уже изрядно облетевший, но несколько поздних яблонь еще кучерявились листвой, закрывая окно, отчего днем в комнате было прохладно, а сейчас, после купания, даже холодно, пожалуй. Через пару минут у нее замерзли ноги, да и пол был мокрый, так что Ло с сожалением натянула сапоги. Потом взмахнула расческой раз, другой…

Звуки за окном сначала показались обычной ночной жизнью постоялого двора. То ли кошка мяукнула, то ли сыч заорал… Нет! Она прислушалась.

— Пу-у-устите… Не хочу… Не на-а-адо… Ай!

Ло распахнула окно раньше, чем успела это понять. Деревянная решетчатая ставня открыла сад, залитый лунным светом. Возле ближнего к окну дерева что-то копошилось. Темное, непонятное.

— Не на-а!

Тонкий крик захлебнулся. Как была, в рубашке, чулках и сапогах, Ло взлетела на подоконник, прыгнула в траву с высоты своего роста. Вскочила и кинулась к яблоне. Света от почти полной луны хватило, чтоб увидеть…

В последний момент она успела пожалеть, что не схватила что-то получше щетки для волос. Что-то или тяжелее, или острее. Ло изо всех сил ткнула ею в спину мужика, что тискал почти не заметную за его тушей девушку. Дождалась, пока обернется, и вторым ударом впечатала массивную серебряную щетку узким краем ему в переносицу. Мужик охнул, схватился за лицо. Подхватив край рубашки, Ло так же молча ударила его ногой в пах. Дождалась вопля и пнула в колено — под окованным носком сапога хрустнуло. Свалившись, мужик уже не орал, только катался по траве, мыча и сдавленно подвывая.

— Ми… ми… леди… — скулила девчонка, держась за яблоню.

— Ваша светлость! — укоризненно воскликнул мэтр Тюбуи, примчавшийся в сад еще раньше хозяина, Ло даже заподозрила, что стряпчий был где-то неподалеку. — Нельзя же так!

— Можно, — с глубоким удовлетворением сообщила Ло, оглядывая присутствующих. — И даже необходимо.

Мэтр стыдливо отвел глаза от ее груди, просвечивающей под тонкой тканью. Ло усмехнулась, представив, как смотрится со стороны в одной рубашке поверх чулок.

— Потаскуха приблудная! — орал хозяин на служанку, которая часом ранее таскала воду в бадью для купания Ло, по два тяжеленных деревянных ведра разом. — Ты зачем с ним в сад пошла?! У, шлюха… Запорю мерзавку, месяц не сядешь!

— Да я… — всхлипывала девчонка. — Он сказал… что леди яблок просит…

— Яблок, значит, — прищурилась Ло. — А ну-ка, милейший, оставьте в покое мою горничную.

— Чаво? — поразился хозяин.

— Ваша светлость! У вас нет горничной.

— Теперь есть, — сообщила Ло. — Потрудитесь завтра выдать ей жалованье за первую неделю вперед. И велите убрать этого борова, он стонет слишком близко от моего окна. Хозяин, купальню можно забрать, принесите вторую постель и подавайте ужин. На двоих. А ты, милочка…

Девчонка глядела на нее со священным ужасом, хозяин ловил воздух ртом, а мэтр — Ло начала проникаться к нему уважением — поклонился и исчез.

— Вещи есть? Собирай и переходи ко мне в комнату, — велела Ло.

Еще сильнее выпрямившись, она развернулась на каблуках и пошла к себе — через сад, по двору и на лестницу, надменно вскинув голову и старательно не замечая изумленных взглядов, провожающих полураздетую постоялицу. Внутри медленно отпускал липкий страх: она только сейчас поняла, что, окажись хоть один удар неудачным… Свалить ублюдка магией не вышло бы. А мэтр мог и не успеть. «Как обычная женщина… — звучал у нее в памяти голос короля. — Привыкайте…»

Глава 6 И ЖИЛИ ОНИ ДОЛГО И СЧАСТЛИВО…

С первого взгляда на невесту Эйнар понял, что все его мрачные предчувствия — сущие пустяки по сравнению с действительностью. Выбравшаяся из кареты светловолосая женщина в мужской одежде походила на леди не больше, чем сам капитан — на балованного придворного хлыща. Высокая и не столько стройная, сколько откровенно тощая, больше всего она была похожа на горную кошку, пережившую очень тяжелую зиму. Даже двигалась именно так: скупыми медленными движениями, словно сил у нее осталось ровно на то, чтобы вцепиться кому-то в глотку.

Ступив на землю возле кареты, она первым делом посмотрела не на встречающих, а на солнце. Осеннее неяркое солнце, полускрытое низкими серыми облаками, цепляющими верхушку Орлиного пика. Прищурившись, дернула плечом, криво и совсем не весело улыбнулась краем рта и лишь тогда в упор взглянула на Эйнара, безошибочно выбрав его среди пяти-шести человек.

— Комендант Рольфсон?

Голос у нее для женщины тоже был низковат и с легкой хрипотцой. Эйнар смотрел на короткие белые волосы, собранные в небрежный пучок, на острые скулы и упрямый подбородок, светлые почти до прозрачности глаза, то ли серые, то ли голубые, он никак не мог разобрать.

— Леди… Ревенгар?

Поклон у него вышел неудачным, больше похожим на кивок и слишком резким. И тут же он подумал, как она будет отвечать реверансом в непристойно узких замшевых штанах вместо юбки или платья? Оказалось, никак. Потратив еще несколько мучительно долгих мгновений на его рассматривание, магичка вздохнула и угрюмо поинтересовалась:

— Могу я вымыться и отдохнуть с дороги?

— Разумеется, — спохватился Эйнар, досадуя на собственную тупость. — Тибальд, проводи. Ваш багаж принесут следом, миледи.

Ответив ему точно таким же кивком-поклоном, женщина молча пошла за Тибо, шагая слишком резкой и какой-то рваной походкой. Эйнар проводил ее взглядом и повернулся к остроносому человеку в глухом сюртуке темного сукна. Видно ворона по перьям, а стряпчего — по повадкам.

— Я мэтр Тюбуи, — представился тот. — Королевский стряпчий, сопровождающий леди Ревенгар согласно уложениям о порядке заключения брака по королевскому сватовству. Когда вам будет угодно приступить к обсуждению договора, капитан? Я готов предоставить соответствующие документы.

— А что, невесты это не касается? — слегка удивился Эйнар, потому что леди-магичка не выглядела безропотной куколкой.

— В данном случае — нет. Ее светлость может только одобрить договор. Или не одобрить. Чего, я полагаю, не случится. Интересы ее светлости здесь представляю я.

— Вы все-таки тоже передохните с дороги, мэтр, — вздохнул Эйнар. — Мы вас ждали двумя днями позже, я сейчас уезжаю на заставу. Вернусь только вечером, тогда и поговорим.

— Настолько срочное дело? — в голосе мэтра, таком же гладко-суконном, как безупречный воротник его сюртука, проскользнул намек на неудовольствие.

— Очень, — соврал Эйнар и позорно сбежал.

На заставу он и в самом деле поехал — давно пора было отвезти туда теплых одеял, светильного масла для ламп, да и просто еды. Армейского пайка трем новобранцам и одному ветерану должно было еще хватить на пару недель, но если можно чем-то сдобрить приевшуюся кашу с солониной, то Эйнар не видел причин держать людей на одних казенных харчах. А в последнем «перевальном мешке», который купцы по нерушимому обычаю добавляли к таможенному сбору лично для солдат крепости, нашлась отличная свиная колбаса. А еще копченая рыба, горох и даже сушеные яблоки. Это на равнине яблоками зачастую кормят коров и свиней, здесь же они сойдут за лакомство. Эйнар снова вспомнил тоскливый, упрямо-загнанный взгляд магички-невесты и внутренне передернулся: тяжко ей будет, да и ему не легче. Если, конечно, в договоре не прописано, что муж и жена могут жить в разных местах.

Вернувшись, он первым делом завернул в лазарет и велел Лестеру собрать для балбесов на заставе лечебный припас — один из троицы молодняка ухитрился сбить ноги сапогами, и потертости начали нарывать. Второй маялся животом, но клялся, что не ел ничего такого. Но это всё были заботы мелкие, пустяковые, а вот идти на ужин отчаянно не хотелось.

— Тибальда позови, — попросил он. — Пусть сюда придет.

— Да уже позвал, — невозмутимо ответил Лестер, бросив на него сочувственный взгляд. — Вон он, спешит.

— Ну? — бросил Эйнар, без всякой нужды присев к топящейся печи и поправляя в ней поленья. — Как леди? Устроилась?

— Это-то да…

Что-то в голосе старого приятеля Эйнару не понравилось. Он обернулся и увидел, что Тибо мнется в нерешительности, которая за ним водилась крайне редко.

— Что такое?

— Да Молли… Понимаешь, она, оказывается, комнаты приготовила… Ну, не те…

— Не тяни козла за рога, Тибо. Какие комнаты? У нас тут что, постоялый двор?

— В том и беда, — потупился сержант. — В северном крыле, сам знаешь, дует и дымоходы сто лет не чищены. А в твоей спальне до свадьбы ей делать нечего. Вот Молли и того… открыла ей спальню Мари.

— Так…

Эйнар почувствовал, как скулы сводит от злости. Дура! Другого места найти не могла?! На одну-две ночи бы как-то устроила, а потом уж…

— Эйнар, не злись, — торопливо попросил Тибальд, выглядя виноватым. — Что она там, погрызет что-то? И в углу не нагадит, не кошка, чай. А потом в свою спальню заберешь. Ну, когда поженитесь.

— Хватит, — бросил Эйнар и тут же поправился: — Про это хватит. А вообще — как там?

— Да ничего! — воспрял духом Тибо, решив, что гроза прошла мимо. — Сундуков у нее — полкомнаты заняли. И горничная. Уж такая девочка… Прям яблоневый цвет! Щебечет, как птичка, вокруг хозяйки вьется, в рот ей заглядывает, леди то да леди это…

— Хватит про горничную! — начал закипать, как котелок на огне, Эйнар. — Леди что?

— Леди велела бадью принести и воды нагреть. Помылась, от еды отказалась. Сказала, что будет ужинать, когда ты приедешь. Неприлично, мол, без хозяина. И велела не беспокоить, вот.

— Неприлично, значит?

Эйнар поморщился. У него теплилась надежда, что хоть сегодня получится не видеть друг друга, раз уж договор он будет обсуждать со стряпчим. А ужин… Баргот его знает, как устраивать ужин для благородной дамы. У него и скатерти-то нет. Давно уже.

— Молли сказала, что для гостей расстарается, — тихо сказал Тибо, как обычно понимающий до отвращения много.

— Отправь кого-нибудь дымоходы в северном почистить, — приказал Эйнар, вдруг почувствовавший себя омерзительно потным и пыльным. И всего-то проехал верхом миль пятнадцать да оттуда столько же. По единственной здесь вполне приличной дороге. — Завтра же и отправь. И рамы пусть починят, что ли.

Потому что нечего хоть самой высокородной леди делать в комнате Мари. И Тильда… Как все это теперь объяснить Тильде, ради Пресветлого Воина?

* * *

— Ой, миледи, какой у вас жених суровый! — болтала Нэнси, быстро и ловко разбирая самые необходимые вещи. — Как глянул — у меня и душа в пятки шмыгнула! А так мужчина ничего, видный… Плечистый, и шрамов нету. Вот у меня два дядьки в солдатах — так и носы переломанные, и зубов не хватает, а уж если рубаху снимут — жуть! А у его светлости лицо чистое. Видать, сам на других шрамы оставлял…

— Помолчи, — устало сказала Ло, опускаясь на кровать и морщась — от постельного белья повеяло затхлостью.

Девчонка послушно притихла, и Ло огляделась вокруг. Спальня, дверь в которую отперла высокая тетка в нарядном по меркам прислуги платье и чистом переднике, явно была нежилой. Тетка клялась и божилась, что ее милость ждали не раньше послезавтра, вот и не успели все подготовить. Но они сейчас! И действительно, снизу примчались еще две девицы и под руководством тетки быстренько вытерли пыль, смахнули паутину и даже провели мокрой тряпкой по оконным стеклам, отчего на тех остались заметные разводы. В общем, ни в один приличный дом местную прислугу не взяли бы даже поломойками, но Ло прекрасно понимала, что это крепость. Горная пограничная крепость. И уже то, что здесь вообще есть прислуга, — изрядная роскошь. Но про белье никто не подумал, а оно, хоть и чистое, явно отдавало сыростью. И обои, простенькие, дешевые, кое-где подернулись зеленью. Ло снова поморщилась.

Высокая деревянная кровать, накрытая шерстяным пледом, у окна — туалетный столик с тумбами и тусклым зеркалом в половину человеческого роста. Дорогая вещь для обычного служаки, между прочим. Щетка для волос, какие-то ленты, шпильки… Баночка то ли пудры, то ли помады, пыльная, не разобрать. На окне — засохший цветок в горшке… Ло передернуло. Склеп, только без тела. Чужой склеп, закрытый не один год назад и открытый сейчас лично для нее, новой супруги. Она зябко обхватила себя за плечи ладонями — по комнате словно подуло холодом. Кажется, комендант Рольфсон — дурак. Или просто бесчувственный скот. Устроить ее в комнате покойницы, откуда вещи даже не успели вынести! Может, это изысканное издевательство? Хотя Рольфсон не был похож на человека, способного придумать подобное нарочно.

Ло вспомнила коменданта. Чуть пониже Маркуса, но это ни о чем не говорит, некромант — та еще жердь. Зато в плечах куда шире. Короткие, неровно обкромсанные темно-русые волосы, мощная упрямая челюсть с недавней щетиной. Одевается по-солдатски, выглядит старше своих лет и так, словно давно не высыпается. Уж в этом Ло разбиралась… И глаза под тяжелыми набрякшими веками — как у больного пса на цепи. Матерого такого волкодава, с крепкими острыми клыками и ничего хорошего не ждущего ни от одной протянутой к нему руки. Неужели до сих пор тоскует по жене? Глупости… Романтические глупости… Которые тебе, Ло Ревенгар, стоит выбросить из головы и не приписывать будущему супругу излишней утонченности натуры. Солдафон и есть солдафон, ты ли их не навидалась? Некоторым на цепи самое место, кстати сказать, они и не знают, как без нее жить. И дать им свободу опасно что для них самих, что для окружающих.

— Нэнси! — позвала она девчонку. — Сбегай вниз, найди местную экономку и возьми чистое белье. На этом спать невозможно. И пусть пришлют плотника выставить рамы. А потом — затопят камин.

Поднявшись, она подошла к окну, брезгливо потрогала пальцем грязное стекло. Понятно, что ей отвели лучшую комнату по здешним меркам, но, чтобы склеп снова превратился в спальню, надо потрудиться. А ведь выходит, что жена коменданта ночевала одна? Странно для обычной семьи, это ведь не аристократы, для которых раздельные спальни в порядке вещей.

За спиной раздался дробный стук башмачков Нэнси. Девчонка с постоялого двора оказалась прекрасной горничной. Не слишком умелая в обращении с одеждой — понятно, где бы деревенской девице научиться гладить атлас и чистить бархат, — зато смышленая, расторопная, всегда в веселом настроении. А уж угодить старается так, что первые дни приходилось одергивать, чтоб не слишком мельтешила. Вот и сейчас быстренько сбежала по лестнице и куда-то летит через двор, только юбка вокруг ног плещется.

Ло присмотрелась к двору. Плиты серого камня чисто выметены, к бочке под водосточным желобом привязан ковш, чтобы удобнее черпать воду, вдоль одной стены навес, под которым аккуратно сложены колотые дрова. Похоже, вон та дверь — на кухню, из выведенной наружу трубы вьется дымок. И нигде никакого сора, грязи… То ли комендант — рачительный хозяин, то ли у него кто-то толковый и строгий в помощниках. А вот дерево почти среди двора… Дерево странное.

Высокий вяз по-осеннему желтел и зеленел листьями только на половине веток. Вторая половина засохла и торчала жалкими темно-серыми рогульками. Почему их не спилили? Смотреть же противно, и никак не вяжется с идеальным порядком во дворе. Да и ствол… Даже из окна ствол выглядел искореженным, покрытым неестественно вздувшимися наростами. Ло досадливо дернула уголком рта: повреждения вяза были очень похожи на магические. Странно… Ладно, это сейчас не самое важное.

Дверь скрипнула, и Ло удивленно обернулась: Нэнси назад не пробегала, а местным следовало постучаться и спросить разрешения войти. Супруг, что ли?

Нет, на пороге стояла незнакомая девчонка. Лет двенадцати-тринадцати, тоненькая, в красно-коричневом полосатом платье, явно перешитом со взрослого плеча и стянутом на талии простым кожаным пояском. Кто-то, наверное, мог бы умилиться круглому веснушчатому личику и двум коротким темно-рыжим косичкам, но Ло увидела другое: холодный взгляд, плотно сжатые губы и бледность. Девчонка смотрела со злостью, которую даже не думала скрывать. На миг Ло будто увидела себя ее глазами: отвратительную чужачку, занявшую комнату матери. Будущую мачеху, словно только что из сказки…

— Добрый день, — сказала она девочке, стараясь говорить приветливо. — Ты пришла познакомиться со мной? Я очень рада.

Радости Ло не испытывала ровным счетом никакой, а знакомиться с будущей падчерицей предпочла бы в присутствии ее отца. Представление друг другу, реверансы, улыбки, пусть и деланые, — таков этикет, чтобы сгладить неловкость первой встречи.

— Меня зовут Лавиния, — продолжила она, гадая, не немая ли девчонка. — Леди Лавиния Ревенгар. Наверное, твой отец рассказал тебе обо мне? А как твое имя?

Девчонка все так же смотрела на нее в упор, кажется, даже не мигая. Потом медленно обвела взглядом комнату и бросила:

— Это комната мамы.

— Я знаю, — вздохнула Ло. — Поверь, мне жаль, что пришлось пока ее занять. Уверена, мы что-нибудь придумаем, и скоро я ее оставлю. Не беспокойся, я не буду здесь ничего трогать…

— Это. Комната. Мамы! — отчеканила девчонка, и в лягушачье-зеленых глазах мелькнула совсем не детская ненависть.

Повернувшись, она бросилась бежать по коридору, топая башмаками так, словно вколачивала их в пол. Мелькнуло полосатое платье и скрылось за поворотом. Ло вздохнула, отходя от окна и снова присаживаясь на кровать. Великолепно! Вот она и познакомилась с падчерицей. А судя по характеру девчонки, скоро Ло будет вполне понимать своих сказочных товарок, норовящих избавиться от прелестных сироток то отравленным яблоком, то прогулкой в лес в один конец. Чутье подсказывало, что ей только что объявили войну.

Ло потерла виски, уговаривая себя, что это просто усталость. Надо бы все-таки выпить травяного отвара… Но тошнота не отпускала, становясь все сильнее от запаха плесени и сырости. Чужая спальня давила со всех сторон, потолок казался слишком низким, вещи неизвестной мертвой женщины вызывали гадливость, которую покойница не заслужила, но легче от этого не становилось. Ло мысленно поклялась себе, что это будет ее первая и последняя ночь здесь. Даже если спать придется на конюшне. Ну, и где Баргот носит дражайшего супруга?

* * *

Не пойти на ужин было очень заманчивой мыслью, но Эйнар от нее отказался. Рано или поздно все равно придется узнавать будущую супругу поближе. Не говоря уж о том, что ждет их после свадьбы. По правде говоря, даже думать о брачной ночи не хотелось. Первое время после гибели Мари любая женщина вызывала у него острое отвращение. Вид их, запах, искреннее или фальшивое сочувствие в глупых глазах — Эйнар даже не разбирался, каким оно было. Одну дуру, решившую утешить несчастного вдовца и забравшуюся в его постель среди ночи, он молча выкинул за шкирку в коридор прямо в рубашке, которую та не успела снять. Дура рыдала, а Эйнар велел Молли рассчитать ее и отправить с первым же обозом в любую сторону перевала. Остальные всё поняли правильно и в кровать к нему больше не лезли.

Иногда звериная тоска по Мари невольно перетекала в такое же звериное, безрассудное плотское желание снова обнять жену, вдохнуть ее теплый, чуть сладковатый, родной запах, прижать к себе… Но ни одна женщина рядом не была ею, и обмануть себя у Эйнара не получилось бы ни трезвым, ни пьяным, ни смертельно усталым. Что ж… Если мужчина — действительно мужчина, а не гулящий пес, то решает у него та голова, что на плечах. А для бунтующего тела есть ледяная вода, тренировки с новобранцами, бег в полной выкладке и работа до одури. Каждый день, с утра до вечера.

Теперь это должно было так или иначе измениться, но почему именно с ней? Высокой тощей белобрысой магичкой, не похожей на Мари ни единой чертой! А может, и хорошо, что не похожей. Уж если изменять памяти жены, то не обманывая себя сходством.

Эйнар зло усмехнулся, вытираясь полотенцем и надевая чистые штаны с рубахой. Честный предатель? Вот уж дурость.

Обед для леди-невесты и ее сопровождающего накрыли не в общем зале казармы, где столовались солдаты, а в комнате, где останавливались приезжавшие за таможенным сбором чиновники. Большой, но давно обветшавший зал разделялся пополам перегородкой, за которой стояли три обычные солдатские кровати, но с приличным бельем и двумя одеялами вместо одного. В передней половине гостей кормили, здесь имелся стол, за которым с удобством могло разместиться человек двенадцать. И вот тут Эйнар задумался…

Сама леди-магичка, ее стряпчий, Эйнар, Тильда…

— Вели Молли накрывать на шестерых, — приказал он парню, притащившему таз и ведро горячей воды. — И скажи сержанту Мерри и мэтру Вайсу, что я их жду к ужину. Понял?

— Так точно, господин капитан! — отрапортовал парнишка и умчался, а Эйнар почувствовал себя немного лучше.

Он ведь вправе пригласить к столу кого угодно? Например, своего сержанта… А невеста сможет поговорить с Лестером, как магичка с магом. Хоть Лестер и недоучка, но все-таки…

Хорошим план казался ровно до того момента, как Эйнар увидел на пороге обеденного зала тонкую высокую фигуру в темно-синем платье, расшитом золотом. Не целиком, только по рукавам, вороту и низу подола, да пояс был золотым. Но одно это платье явно стоило дороже, чем весь одежный сундук семьи Рольфсонов. Бывшей семьи Рольфсонов.

— Папа, я не хочу с ней ужинать, — сказала Тильда, прижимаясь к нему плечом, хотя робости за его дочерью отродясь не водилось. — Она злая.

— Тиль, давай поговорим потом, — негромко ответил Эйнар, кляня себя последними словами: что бы ему раньше побеседовать с дочерью? — Ты ее совсем не знаешь.

Тильда замолчала и быстро шмыгнула на стул возле Эйнара, вцепившись в ложку и опустив глаза.

— Леди Ревенгар?

Ну почему у него язык узлом завязывается при виде этой женщины? Ну и что, что она леди? Можно подумать, у них все иначе устроено, не как у простых.

— Комендант Рольфсон…

Да она издевается, похоже. Видит в нем неотесанного северного дурня, не способного двух слов сложить! Злость странным образом успокоила и придала Эйнару соображения.

— Прошу к столу, — сдержанно сказал он, и стряпчий, до этого следовавший за магичкой, подал ей руку, подводя к стулу.

Не рядом с Эйнаром, а напротив. Ну да, она ведь еще не жена.

Леди опустилась на стул, расправив платье таким изящным незаметным жестом, что это стало понятно лишь по легкому шороху. Посмотрела на Эйнара с вежливой улыбкой. На узких светлых губах без малейшего следа краски учтивая улыбка смотрелась так же фальшиво и неуместно, как сама леди здесь, в зале с закопченными стенами и щелястым скрипучим полом. Будто дорогая кукла, как-то оказавшаяся на трактирной полке или в бедняцкой лавке.

— Мы еще кого-то ждем? — поинтересовался мэтр Тюбуи, окидывая взглядом скатерть, все-таки добытую Молли из каких-то тайных запасов.

На скатерти, старенькой, но чистой и отглаженной, гордо располагался сегодняшний ужин: обычный хлеб и творожные лепешки, черничный джем на меду — гордость Молли, масло, сыр и блюдо жареных перепелов, дичи вкусной, но не пользующейся в крепости особым почетом, потому как что там есть, кости одни. А вот для столичных гостей кухарка сочла их вполне подходящим блюдом.

— Моих людей, — буркнул Эйнар и кивнул сунувшему нос в дверь Тибо. — Леди, мэтр Тюбуи, извольте познакомиться: сержант Тибальд Мерри и наш целитель, мэтр Лестер Вайс.

Леди магичка чинно кивнула. Стряпчий, еще не успевший сесть, поклонился, и Тибальд с Лестером поклонились в ответ, а Эйнар вдруг понял, что ужин будет бесконечным. Что же говорить о целой жизни?!

— Зеленый факультет? — негромко спросила леди на удивление человеческим голосом, и Лестер заулыбался:

— Пять курсов. На шестом… перестало хватать резерва. А вы, разумеется…

— Красный, полный курс, — так же негромко уронила невеста и с интересом посмотрела на еду.

Эйнар перевел дух. Кажется, все не так уж плохо? Стряпчий положил леди парочку перепелов и что-то поискал глазами.

— Мэтр Тюбуи? — насторожился Эйнар.

— А, нет-нет… — законник все-таки пребывал в некоторой растерянности.

— Передайте мои поздравления вашей кухарке, комендант Рольфсон, — невозмутимо сказала леди, беря нож и ловко разделывая птичку, придерживая ее за ножку тонкими длинными пальцами. — Очень трудно так пожарить перепелов, чтобы они подрумянились до хруста, но остались сочными.

Мэтр покосился на нее с явным удивлением, тоже взялся за ножку перепелки, но почему-то сразу положил нож.

— А вам наши горные перепелки не по вкусу? — с участием спросил Тибо, и Эйнар пожалел, что не может заткнуть приятеля одним взглядом — явно ведь тот что-то понял и готовится отмочить шуточку.

— Эм… я не настолько голоден, — вывернулся стряпчий. — Пожалуй, возьму лепешку…

— Это же дичь, мэтр, — усмехнулась магичка. — Ее можно и без вилки. Между прочим, перепела и вправду очень хороши.

Кровь бросилась Эйнару сначала в щеки, потом в уши. Все-таки опозорился. Вилки он, конечно, видал, но всегда считал блажью знатных и богатых, кто не может просто взять и съесть честный кусок мяса, разрезав его ножом. Нож и ложка — что еще нужно для стола? Проклятье…

Магичка невозмутимо уплетала уже вторую птичку, но в ее взгляде Эйнару все равно виднелось снисходительное презрение.

— Да, конечно… — сконфуженно улыбнулся стряпчий, осторожно прихватывая злосчастного перепела, словно тот мог клюнуть или улететь.

Рядом Тильда, насупившись, ковыряла ложкой лепешку, полив ее джемом, хотя мясо очень любила, и Эйнар ее понимал. Есть хотелось до рычания в желудке, но ведь непременно сделаешь что-нибудь не так. Он покосился на остальных. Тибо не в счет, он разделывался с перепелками не более стеснительно, чем дворовый пес, то есть с хрустом и смачным чавканьем. Наверняка еще и посильнее чавкал — нарочно. Лестер ел спокойно и тоже держал проклятую птицу за ногу. А магичка, оставив на краю тарелки аккуратно обглоданные косточки, безмятежно промокнула пальцы куском хлеба, взяла себе лепешку, подцепив ее ножом и самым кончиком ложки, и тем же самым ножом принялась мазать на лепешку джем. Получалось у нее это так легко и спокойно, словно всю жизнь только тем и занималась. А вот Эйнар взял бы ложку. И салфетки Молли на стол не положила, разумеется…

А, да гори оно все огнем! Хоть простым, хоть магическим. Эйнар подцепил с блюда сразу двух перепелов пожирнее, перетащил к себе, намазал кусок хлеба маслом и положил сверху сыра. Еще он голодным не оставался в собственной крепости, потому что у кого-то особые представления, как надо есть. Может, за королевским столом он бы и постеснялся, но здесь-то стол — его!

Глаза Тибо, уплетающего очередную пичужку, весело и одобрительно блеснули. Леди магичка, разрезав пышку на куски, принялась есть ее ложкой, не пачкая губ черничным джемом, который вообще-то красит все, с чем оказывается рядом.

— Скажите, миледи, — спросил вдруг Лестер, — Седрик Ревенгар вам не родственник? Прекрасный был маг, выдающийся…

— Двоюродный дедушка, — ответила та ровно. — Вы его знали?

— А как же! Он вел у нас начальный курс. Редкий мастер! Просто редчайший… Мог не только объяснить некоторые сложные аспекты взаимодействия стихий, но и показать их. Правда, сил у него было немного, но для разумника это не помеха.

— Разумник? — леди удивленно подняла одну бровь. — Вы ошибаетесь, мэтр, почтенный Седрик был целителем. В детстве я играла его перстнем, там был изумруд.

— Да? Но… Ах да… Двойная звезда… Но я полагал, что белый… — смешался Лестер. — Наверное, что-то путаю…

Магичка смотрела на целителя взглядом, который Эйнар не знал, как назвать, но он ему не нравился. Пусть Лестер и напутал что-то в воспоминаниях об учителе — так немудрено, столько лет прошло. И вообще… надо бы заканчивать этот йотунов урок хороших манер и поговорить о деле, иначе он через несколько минут захрапит. Встал-то задолго до рассвета — опять не спалось.

— Миледи! Ой…

В дверь, так и оставшуюся полуприкрытой, заглянула горничная магички, бойкая девица, уже успевшая обежать всю крепость. Спряталась, опять заглянула…

— Господа, прошу прощения, — снова холодно улыбнулась леди. — Нэнси — девочка серьезная, попусту тревожить не будет. Иди сюда, милая!

Горничная влетела в комнату, и Эйнар увидел, что глаза у девицы перепуганные и даже вроде заплаканные.

— Ми-ми-миледи…

— Нэнси, успокойся. Что случилось?

Леди на девицу не рявкнула, как ожидал Эйнар, а попыталась выяснить все добром, но девчонка заревела, не глядя на гостей, и попыталась рухнуть на колени, уткнувшись в подол хозяйки и причитая:

— Платье, ми-миледи… Не виновата я! Клянусь, не я… Я… на минутку… Только за углями… в утюг…

— Простите, господа, — вздохнула магичка. — Кажется, придется мне самой туда подняться. Неспроста же такое отчаяние.

— Я с вами, — поднялся Эйнар.

Чем дальше, тем больше ему не нравилось происходящее в комнате Мари, что бы там ни случилось.

— С вашего позволения, мы пойдем…

Тибальд, напротив, воспользовался случаем улизнуть и потянул за рукав Лестера.

Мэтр Тюбуи увязался следом за опекаемой, словно боялся отпустить ее одну, так что наверх поднялись все вместе: леди Ревенгар, прямая и легкая, будто и не после сытного ужина, мэтр, скулящая горничная, Эйнар и позади, хвостиком, Тильда.

В комнату они, разумеется, все разом не вошли. Мэтр с Тильдой остались в коридоре, а вот Эйнар шагнул вслед за женщинами через порог, ожидая чего угодно, и замер.

На стене, растянутое на каких-то деревяшках, висело такое роскошное свадебное платье, что он и представить не мог. Белоснежное, даже в свете масляной лампы сияющее и нашитым жемчугом, и само по себе. Немыслимой цены — это уж наверняка. И щедро залитое чернилами прямо посередине — огромной наглой черной кляксой, словно кто-то запустил целой банкой.

— И жили они долго и счастливо, — задумчиво сказала его, Эйнара, невеста, глядя на платье с непередаваемым выражением лица. — А потом, как водится, встретились.

Глава 7 СВАДЬБА ИСТИННОЙ ЛЕДИ

Первым, что испытала Лавиния при взгляде на платье, было глубочайшее разочарование и смутное удивление. В мечтах она сама поступала с несчастным нарядом даже более жестоко, но прекрасно понимала, что не наберется духу воплотить мечты в действительность. Не так жалко испортить просто дорогую вещь, но платье было по-настоящему красивым, к тому же ее всегда учили ценить чужой труд. А тут вот так запросто…

И вообще, это ее платье! Нелюбимое, ставшее символом ненавистного брака, но все-таки принадлежащее лично ей, Лавинии Ревенгар! И какая дрянь посмела…

Медленно повернувшись, она в упор взглянула на жениха и поинтересовалась очень-очень спокойно, просто образцом учтивого тона:

— Вы ничего не хотите мне сказать, господин комендант?

— Сожалею, — процедил Рольфсон, переведя взгляд с платья, которое мрачно разглядывал, на Ло. — Это… можно как-то отчистить?

— Водостойкие чернила с арлезийского шелка? Не думаю… — протянула Ло. — Разве что опытный маг-артефактор справился бы. У вас, случайно, нет такого в крепости?

— Нет, — сказал комендант с каменным лицом, на котором что-то выражали только глаза.

Зато как выражали! Растерянность, злость, недоверие… Ло мгновенно убедилась, что сам Рольфсон к этой мерзости отношения не имеет. Ну не был капитан похож на глупого пакостника. К тому же у Ло имелась на эту роль кандидатка получше.

— И вы не представляете, кто мог это сделать? — спросила она так же спокойно, однако уже закипая.

Мелкая дрянь пряталась за спинами взрослых, но Ло поставила бы свой перстень мага, что это она. Только непонятно — как? Ведь девчонка ужинала с ними.

— Полагаю, вам следует спросить свою горничную, миледи.

— Это не Нэнси, — твердо сказала Ло, отыскав взглядом бледную заплаканную служанку. — Чернила стояли на туалетном столике, я не успела закончить письмо, когда меня пригласили к ужину. Чтобы залить ими платье, нужно было взять пузырек и… Кстати, где пузырек?

— В у-у-углу валяется, — прохныкала Нэнси, показывая туда пальцем. — Я тро-о-огать не стала…

— И правильно сделала. Покажи руки.

Девчонка, все так же всхлипывая, показала ладони, потом тыльную сторону совершенно чистых пальцев с коротко подрезанными ноготками, на удивление аккуратными для крестьянки. Ло прищурилась, вспоминая… Нет, у дочери коменданта руки тоже чистые, она сидела за столом, ела лепешку, крутя ложку в пальцах… На память Ло никогда не жаловалась, если не считать Руденхольма.

— Как видите, это не Нэнси, — сказала она коменданту.

Мэтр, просочившийся в комнату и все это время разглядывавший платье, присвистнул, впервые на памяти Ло поведя себя как человек, а не как свод законов в человеческом обличье.

— Оскорбление его величества… — пробормотал он, потирая кончик носа.

— Что? — круто повернулась к нему Ло.

— Какого йотуна… — выдохнул комендант.

Йотун? Ах да, он же северянин.

— Оскорбление дамы, находящейся под личной королевской опекой, согласно уложению о королевском сватовстве, является личным оскорблением его величества, — пробубнил мэтр. — Миледи Ревенгар, вы будете подавать жалобу?

Ох, как Ло хотелось именно так и поступить! Если уж она должна вести себя как леди и не может просто наорать на всех, швырнуть что-нибудь о стену и высказать коменданту все, что думает о нем, его доченьке и его крепости… Жалоба! Оскорбление короля, пусть и непреднамеренное, наверняка может стать поводом для расторжения договора. Но… смысл? Ей либо найдут нового жениха, либо вернут в столицу. Вдобавок она бы скорее сама сожрала это платье целиком, со всем его жемчугом и кружевом, чем доставила его величеству удовольствие разбирать ее, Ло Ревенгар, жалобу! От боевого мага! На испорченное барготово платье, тридцатью тремя демонами его дери!

— Нет! — бросила она, задрав подбородок и привычно вытянувшись по струнке, потому что спина не вовремя напомнила о себе. — Никаких жалоб. Но я хочу знать, кто это сделал. Кому-то здесь не помешали бы розги для вразумления.

— Не знаю, о ком вы, миледи. Никто из моих людей на такое не способен.

В глухом голосе коменданта слышалось твердолобое упрямство, но не страх. Если он и сообразил, какими неприятностями грозит ему жалоба Ло, то никак этого не показал.

— Да? А кто? — прищурилась она, отвечая на его раздраженный взгляд своим таким же. — Не я ведь!

— Понятия не имею! — отрубил Рольфсон. — Здесь никто не желал нанести вам обиду, ручаюсь честью.

Ло уже набрала воздуху в грудь, чтобы позвать милое дитя поближе и припереть к стене Нэнси: правда ли горничная оставила комнату ненадолго? Как ее остановила простая и очень неприятная мысль. Если девчонка вдруг ни в чем не виновата, она, Ло, в глазах всей крепости мгновенно станет той самой злобной мачехой, что с первого дня обижает бедную сиротку. Не на это ли рассчитывала неизвестная дрянь? Девчонка явно не безобидный воробушек, но…

На несколько мгновений Ло заколебалась, и комендант, разумеется, понял это по-своему.

— Если вам больше нечего сказать, миледи, может, вернемся к столу?

— Нет, благодарю, — выдавила Ло. — Я совершенно сыта.

— Тогда желаю приятного отдыха. Встретимся завтра у алтаря.

Он издевался, сволочь. Невозмутимый и надменный, словно каменная статуя. Нет, горгулья с крыши столичного храма! Плечи широченные, морда мрачная… Вылитый, только рогов и хвоста недостает! И она еще отказалась жаловаться! Хотя правильно отказалась, сама справится.

— У алтаря? — переспросила Ло. — И в чем прикажете мне туда идти?

— Не вижу, чем плохо платье, которое на вас сейчас.

— Оно же синее, — пискнула из угла Нэнси в праведном возмущении и зажала себе рот рукой, судя по звуку.

— Оно синее, — ласково повторила Ло, гадая, действительно ли комендант не понимает, в чем дело, или просто придуривается.

— Ну так наденьте другое, — в голосе Рольфсона прорезалось раздражение, комендант смотрел на Ло снисходительно, как на… дурочку, вот!

— Да неужели я бы не додумалась? — прошипела она, по привычке отступая на шаг, чтобы наложить магическое плетение по большей площади и точнее. Поймала себя на этом, осеклась, но продолжила: — По-вашему, сколько у меня свадебных белых платьев в гардеробе? Как-то не рассчитывала, что понадобится больше одного! Не знаю, как у вас на родине, а у нас в Дорвенанте в цветном к алтарю идут разведенные жены, вдовы и опороченные девицы в положении. Смею надеяться, ни к одной из этих категорий я не принадлежу. Так что цветное я надену не раньше своей следующей свадьбы!

Она смотрела на Рольфсона, чувствуя себя совершенно правой и очень злой. Да, в столице Ло могла придираться к материалу платья, его фасону, слишком богатой отделке, да чему угодно! Только не к цвету! Белое — право и закон для любой девицы Дорвенанта или Фраганы, впервые выходящей замуж. Шутка насчет мундира… даже для Ло была просто шуткой, понятно же.

Комендант дрогнул и явно растерялся. Ага, не совсем дурак. Но тут же Ло изменила свое мнение и потеряла дар речи.

— Не знаю, на что вы рассчитывали, миледи, — угрюмо сказал Рольфсон, меряя ее презрительным взглядом. — Но, если эта свадьба вам не по вкусу, откажитесь от нее сами, как положено. У вас для этого есть стряпчий, нечего делать дурака из меня и обвинять моих людей непонятно в чем. А если я ошибаюсь, то завтра жду вас у алтаря. Могу прислать Молли, если нужна женская помощь.

— Она мне белую скатерть принесет? — съязвила Ло, разглядывая коменданта в полном ошеломлении.

— Да хоть простыню! — рявкнул Рольфсон. — Идите к алтарю в чем угодно. Мне плевать, что на вас будет до этой проклятой свадьбы, во время нее и после! Спокойной ночи, миледи!

Дверью комендант не хлопнул лишь потому, что она была распахнута настежь. Но по коридору ушел так, что скрипучий пол трещал и постанывал под тяжелыми шагами.

— Надеюсь, миледи, вы не собираетесь… поступить неразумно? — уныло поинтересовался мэтр, последние пару минут изображавший предмет обстановки, вроде канделябра.

— То есть отказаться от брака? Не дождется!

Злость бурлила внутри так, что в висках заломило. Просила выхода, хоть какого-нибудь. Ло оглянулась по сторонам — ничего подходящего. Хотя вот! Шагнув к подоконнику, она подхватила горшок с трупом цветка и с размаху грохнула об пол. С наслаждением! Не огненный шар, конечно, но хоть что-то… Ойкнула Нэнси, во все стороны полетели осколки и земля, мэтр бочком двинулся к выходу.

— Не дождется! — убежденно повторила Ло. — Вот теперь — точно! К алтарю, значит? В чем угодно? Великолепно! Спокойной ночи, мэтр. Идите-идите, наши женские сложности насчет нарядов вас не касаются. Не беспокойтесь, на свадьбе я буду выглядеть, как положено леди. В белом, мать его барготову! Нэнси, а ну вылезай из-под стола, дуреха. Ищи нитки с иголкой, утюг, крахмал…

Через пару минут после ухода мэтра Ло приоткрыла дверь — в коридоре было пусто. Вернувшись в комнату, она уже спокойно сказала роющейся в сундуках девчонке:

— А теперь правду, милочка. Не бойся, наказывать не буду. Платье оставалось без присмотра перед ужином?

— Д-да, миледи, — всхлипнула Нэнси, вставая со шкатулкой в руках и опуская глаза.

— То есть вышла ты не на минуточку? — уточнила Ло, жалея, что нельзя вернуть коменданта, но понимая, что это совершенно бесполезно.

Горничная молча кивнула, съежившись.

— У меня живот прихватило, — тихо сказала она. — Вот и просидела в уборной… А потом сходила за утюгом, поднялась сюда и увидела… Вы на ужине были как раз…

— Почему сразу не сказала?

— Так не любят хозяева больную прислугу, — шмыгнула носом та. — Говорят, от работы отлыниваем.

— Дура, — устало сообщила Ло. — Будешь мне врать — вот тогда выгоню. Сходи к целителю, попроси лекарство. А потом быстро сюда. В чем угодно, значит, — мстительно улыбнулась она, повторив слова коменданта. — До и после свадьбы… И во время нее… Ну нет, до простыни я, пожалуй, не опущусь…

Испорченное платье, всего лишь. Помня черные розы, она была настороже с самого первого шага по крепостному двору, не зная, чего ожидать. Но уж точно не этого. А платье и вредная девчонка-падчерица… Это вполне можно пережить и даже получить удовольствие от происходящего. Истинная леди держится с достоинством в любой одежде.

Улыбка Ло стала мечтательной и предвкушающей.

* * *

Стоя перед алтарем в ожидании невесты, Эйнар тридцать три раза проклял свою вчерашнюю глупость. Да, сорвался он и вправду по-дурацки. От усталости и угрюмой неловкости, мучившей его весь вечер. И, наверное, стоило потом подняться наверх и извиниться, ведь крепость — его хозяйство, и за все, происходящее в ней, отвечает комендант. А с платьем вышло… нехорошо. Да что там, гнусно вышло. Для любой женщины, по любви она идет под венец или по расчету, свадьба — особый день. Он вспомнил свою свадьбу и с усилием вдохнул, словно что-то давило грудь. Дурак… Как есть дурак. Надо же было ему ляпнуть про синее платье! Просто в голову не пришло… Мари под венцом была в шелковом зеленом платье с белой кружевной накидкой, он отвалил за него месячное жалованье, и красивее невесты не было во всей Невии! Только вот Мари уже носила под сердцем Тильду… Иначе разве отдал бы ее отец, богатый мельник и староста деревни, за наемника, пусть даже из Волчьей Сотни Дольфира?

Но в Невии с этим проще. Там до сих пор держатся вольфгардских обычаев, по которым невесте не зазорно идти к алтарю с круглящимся передником. Что звериный приплод, что человеческий угоден Всеобщей Матери. И если уж случилось такое, что девка понесла до свадьбы, законный брак все прикроет и поправит, лишь бы он случился.

А он, выходит, наговорил такого… Но кто же залил проклятое платье?!

Эйнар мучился этим вчера, пока не провалился в сон, и сегодня с утра, когда пришлось все-таки обсуждать брачный договор с въедливым мэтром Тюбуи. Мэтр честно зачитывал и объяснял каждый пункт, пока все они не слились и не закружились у Эйнара в голове. Главное он все-таки уяснил: если за три года его жена не родит ребенка, они могут развестись. Правда, прожить эти три года они должны непременно вместе, не разлучаясь чаще, чем положено по делам службы. На заставу, значит, он может съездить без супруги, как и она в ближний городок Донвен за покупками. А вот в Дайхольм, главный город провинции, уже только вместе. Ну, благодарность вам огромная, ваше величество… Вот ведь облагодетельствовали.

Впрочем, жить в одной крепости еще не значит быть мужем и женой по-настоящему, уж это было понятно, стоит взглянуть на будущую супругу. Леди магичка, и вправду та самая Ревенгар, держалась так, словно шомпол проглотила, а ее улыбкой можно было молоко в погребе морозить. И эта надменная аристократка ляжет с ним в одну постель? Да лучше бревно обнять, ради всех йотунов Вольфгарда!

Эйнар стиснул зубы, глянув на солнечный луч, как раз достигший вершины алтарного камня, отмечая полдень. Это не невеста опаздывала, а сам он явился рановато. Хотя все остальные тоже давно собрались. Весь крепостной гарнизон переминался у стены с одной стороны, с другой — столпились женщины во главе с Молли, смертельно обиженной, что ее не допустили к одеванию невесты. Леди изволила сказать, что справится с помощью горничной.

Он поискал взглядом Тильду, с которой вчера тоже был разговор не из легких. Дочка сначала не могла понять, о чем он ее спрашивает, потом разревелась, крича, что не трогала никакое платье, и Эйнару пришлось ее успокаивать, мучаясь виной и стыдом. Нет, это не Тильда, да и не успела бы она. Но кто?

Снова и снова Эйнар перебирал всех, кто мог испортить наряд, и по всему выходило, что это горничная миледи. Мало ли что там девчонка говорит! Может, нарочно это сделала, по приказу самой хозяйки, а может, и нечаянно… Главное, что сам Эйнар опозорился, ведь, в чем бы ни пришла его невеста к алтарю, виноват в этом он сам. Надо было отложить свадьбу, что ли. Послать за платьем в город… Но задним умом все крепки, а теперь… Ладно, придется извиниться после обряда — язык не отвалится.

За спиной вдруг пронесся шепот со стороны гостей. С обеих сторон. Эйнар медленно повернулся, зная, что сейчас все увидит своими глазами, и все-таки гадая, в чем же будет невеста. Хотя что гадать — наденет любой другой наряд. Не в простыне же, в самом-то де…

Шепот уже превратился в гул, кто-то из гарнизона присвистнул. Едва слышно, но Эйнар бы влепил двадцать нарядов вне очереди — если б мог посмотреть туда. Если б вообще мог посмотреть на что-то, кроме идущей по проходу женщины.

Его невеста… Что ж, она выполнила обещание — пришла в белом. Только то, что Эйнар на время онемел, не дало ему грязно выругаться в святом месте.

— Что-то я не понял, — очень тихо сказал стоящий рядом с ним Тибо. — Кто тут на ком женится?

Молча слушая, как гудит храм от шепота солдат и женских повизгиваний, Эйнар смотрел на медленно ступающую по дорожке магичку. Камзол, в котором леди была в день приезда, она сняла. Само собой, он же темный… Зато рубашка просто сияла белизной! Переливалась, как заснеженная горная вершина в солнечный день, аж искрила, только кружевные манжеты и воротник поблескивали чуть мягче. Низ рубашки леди заправила в штаны. Не белые, правда, а из светло-золотистой замши. Белых, видно, не нашлось. Узкие армейские сапоги на небольшом каблуке обтягивали стройные лодыжки и голени почти до колена, а выше тончайшая замша облегала бедра, как перчатка, и каждый в храме, от кухарки до новобранца, мог видеть, что фигура у леди — само совершенство. Если, конечно, этому каждому нравятся женщины, одновременно похожие на горную кошку и боевую шпагу.

Эйнар смотрел. И все остальные тоже смотрели на магичку. А проклятая рубашка мягко обрисовывала ее грудь, высокую, дерзкую, словно у едва созревшей девушки. И тем местом, где крепится рукав, рубашка сползала вниз почти до середины плеча. Кто бы ни носил ее раньше, плечи у него были поуже, чем у Эйнара, но уж точно не женские. И застежка ворота была мужская. Отделанная кружевом, но на правую сторону. Да и в талии — удивительно изящной — рубашку пришлось прихватить широким кожаным поясом с серебряными накладками. Дорогим, красивым, но тоже мужским. Эйнар будто увидел на миг щеголя, носившего белый шелк и серебро, — аж в глазах потемнело!

И весь гарнизон видел это. Его, капитана Рольфсона, невесту, явившуюся к алтарю в рубашке с чужого плеча… Эйнар сглотнул. Еще раз и еще. Леди шла, смотря на него в упор, — о, она прекрасно знала, что делает. Потому что шла она… Невесты так не ходят. Не бывает у новобрачных, леди они или нет, такого упругого легкого шага, стремительного и точного в каждом касании подошвы к полу. Так идут корабли по штормовой волне. Или воины — в атаку. Если собираются победить или умереть.

В храме вдруг стало тихо. Так тихо, что муху было бы слышно, прожужжи она. Но даже мухи затаились в ожидании. Эйнар молчал. Молчала и она, его невеста, которой вчера испортили платье в его, Эйнара, крепости. Только бы не забыть об этом…

— Миледи… — проговорил Эйнар, точно так же глядя в упор в светлые-светлые яростные глаза. «Ну, давай, скажи что-нибудь! — насмехались эти глаза под тонкими, слегка нахмуренными бровями. — Скажи, прогони, дай повод!»

— Капитан…

Она снова не сделала реверанс — в таких-то штанах, — только поклонилась коротко и четко, как перед поединком. Эйнар оценил, в очередной раз сглатывая комок в горле. Войну ему объявили по всем правилам.

— Леди Ревенгар! — выдохнул стряпчий, подвернувшийся совсем некстати. — Вы… вы…

— Что — я? — негромко спросила магичка, не отрывая взгляда от Эйнара, будто пыталась в нем дыру провертеть. — Мэтр, извольте объясняться точнее, вы же стряпчий.

На ее лице, бледном до прозрачности, не было ни следа краски, короткие белые волосы уложены в строгий узел. Эйнар будто в первый раз увидел узкие губы, точеные скулы и холодную сталь радужки вокруг черных зрачков. Его первый меч был точно такого цвета. Хороший был клинок, надежный.

— Вы одеты… неподобающе… — простонал Тюбуи.

— Ошибаетесь, — ответила леди так же негромко, но до того четко, что каждый звук разносился по храму до самых дальних уголков — на радость всем жадным ушам. — Во-первых, я в белом. Как и положено порядочной девушке, впервые выходящей замуж. Во-вторых, капитан сам вчера предоставил мне полную свободу в выборе наряда.

Предоставил свободу? Он, Эйнар?!

— Капитан? — неверящим голосом повторил мэтр.

— Изволил сообщить, — так же ясно отчеканила магичка, — что ему плевать, что на мне будет до этой проклятой свадьбы, во время нее и после. При вас, кстати. Полагаю, мэтр, вы понимаете, что слово дворянина незыблемо. Тем более слово лорда, нового главы дома Ревенгар. И я очень рада, что будущий супруг так недвусмысленно дал мне разрешение одеваться по своему усмотрению.

— А… да… конечно… — прошептал укрощенный мэтр, отступая на свое место свидетеля со стороны невесты.

— Мы можем начать, капитан? — поинтересовалась леди у Эйнара таким мягким кротким голосом, что у него снова потемнело в глазах от злости.

— Да, — деревянным голосом сказал он, поворачиваясь к алтарю и глядя прямо вперед, на освещенную солнцем поверхность камня с выбитыми письменами.

Храм снова наполнился шепотом, словно в него только сейчас вошли люди. Эйнар стоял, как облитый помоями, изо всех сил сдерживая злость. Он дал разрешение! При свидетеле! А теперь, получается, и при всем гарнизоне разом! Йотуновы потроха… И ведь в самом деле, взять слово обратно нельзя. Он теперь не просто дворянин. Он лорд. Настоящий аристократ, пусть и через брак!

Дальше все приличные мысли у него закончились. Эйнар осторожно, чтоб не раздавить, взял узкую прохладную ладонь с удивительно жесткими пальцами, словно и не женскую. Так же глядя только вперед, проговорил все нужные слова и ответил Лестеру, исполняющему в крепости роль жреца, на все положенные вопросы. Надел невесте кольцо из коробочки, поданной стряпчим, а она — ему. Тяжелый золотой перстень с кроваво-красным камнем сел на палец как влитой. Эйнару все время казалось, что он спит и все это уже было. Потом он сообразил, что и вправду было, двенадцать лет назад. Только женщина рядом была другая, и он тогда был счастлив, глупо, до неприличия, так что счастье рвалось из него наружу, окрашивая весь мир в хмельные яркие цвета. А сейчас…

— Леди Лавиния Корделия Антуанетта Жозефина Ревенгар! Согласны ли вы по доброй воле и без принуждения… — очень старательно и громко спрашивал Лестер.

— Да, — уронила совершенно чужая женщина рядом.

Боевая магичка, аристократка, наглая холеная стерва… Эйнар стиснул зубы, тщательно следя, чтобы не слишком сильно сжать ладонь. Вся вина, которую он испытывал утром, исчезла, растворилась в пережитом на глазах у всех унижении. Явиться к алтарю в рубашке любовника! Кем еще ей может быть неизвестный ублюдок в шелке и кружевах? Бедная сиротка! Покровительство короля! А может, она и белое надела не по праву, что бы там ни говорила? Ну, это он у нее спросит. Вот в первую брачную ночь, будь она неладна, и поинтересуется. Чужому ребенку он свое имя не даст, пусть эта добродетельная невинная невеста и не надеется. Как там ее… Подснежник… Тьфу!

* * *

К концу бракосочетания Ло простила неизвестную дрянь, испортившую платье. А на втором часу свадебного пира готова была от души поблагодарить. Стоило только представить, что все то же самое ей пришлось бы пережить затянутой в корсет и узкий шелковый лиф, расшитый жемчугом так, что ткань превратилась почти в доспехи. Пышная струящаяся юбка, легкие рукава… И туфли! Белые атласные туфельки с позолоченными каблучками, в которых пришлось бы провести весь день и вечер. Бр-р-р!

Так что, если бы все неприятности начала ее семейной жизни ограничились платьем, Ло с огромным удовольствием похоронила бы эту историю. Ей самой вполне хватило неописуемого выражения на лице коменданта, когда она шла к алтарю. Вот и второй раз пригодилась рубашка Маркуса, в которой Ло увезли во дворец. Правда, ходить в ней каждый день было бы чересчур. Подобной оплеухи по самолюбию не выдержит ни один мужчина, достойный этого названия, а комендант, как подсказывало чутье, особым терпением и вовсе не отличался. Так что Ло была готова на перемирие.

Но Рольфсон молчал. С другими он разговаривал, отвечал на шутки и поздравления нужными словами, даже усмехнулся пару раз. После ритуала с безупречной вежливостью проводил Ло к ее месту во главе свадебного стола, сел рядом, положил ей на тарелку что-то, налил вина в бокал… И все это — ни говоря ни слова сверх самого необходимого. «Да, миледи». «Нет, миледи». «Еще вина, миледи?» Что ж, Ло отвечала тем же самым, благодарила и улыбалась. И все больше погружалась в глухую тоску…

Мэтр, как почетный гость, сидел по другую руку от коменданта, и даже с ним было словечком не перекинуться. А потом ей и вовсе не хотелось разговаривать. Свадебный стол сервировали в длинном зале на первом этаже, и за него уселся весь гарнизон, не такой уж большой, как представлялось Ло. Следовало признать, экономка Молли постаралась на славу. Стол накрыли куском цветной ткани, в оконных проемах и над стульями молодых развесили венки, наскоро связанные из тонких веток с листьями, перевитых цветными лентами, такими же лентами подвязали широкие суконные шторы, висящие здесь явно не для красоты, а защитой от ветра. Ло смотрела на разномастные тарелки и стаканы, простые глиняные кувшины с ягодным вином и блюда с пирожками… И ясно понимала, что старались тут не для нее, пришлой чужачки, а для коменданта. На нее кидали косые взгляды, когда думали, что она не видит, перешептывались… Ну, ничего другого после выходки с рубашкой она и не ждала.

И вообще ей было плевать! Она поставила подпись на договоре, положившись на слово мэтра, что никаких изменений без ее ведома там не сделали. Да, условия всё те же. Ну и прекрасно. Размашистая подпись Рольфсона наверху, ее — следом, как и положено супруге. Один экземпляр мэтр торжественно передал коменданту, второй вручил Ло, а третий забрал себе, в королевскую канцелярию. Поздравления и пожелания счастливой семейной жизни от Тюбуи, а потом и от каждого человека в гарнизоне, от поварихи до рядовых, звучали изощренным издевательством, но Ло их приняла с улыбкой и каждому ответила с должной учтивостью. Леди умеет держать лицо в любой обстановке. И плевать, что рядом нет ни одного человека, которого она хотела бы здесь видеть. Она — Ревенгар. И если бы ей пришлось выходить замуж по принуждению не за коменданта крепости, а за наследного принца, она бы не была более любезной.

Она честно отсидела весь свадебный обед, который плавно перешел в ужин. Кто-то вставал из-за стола и возвращался, появлялись все новые блюда, сержант Мерри принес мандолину и недурно спел несколько песен, целитель Лестер, сидевший рядом, подкладывал на тарелку Ло то одно, то другое… А ей хотелось выть от тоски. Не так она представляла собственную свадьбу. Хотя она ее вообще никак не представляла, если не врать самой себе. Но уж такое и в кошмаре привидеться не могло. А ведь впереди еще брачная ночь…

Когда комендант по-прежнему бесцветным тоном поинтересовался, не желает ли миледи встать из-за стола, она обреченно кивнула с той же приклеенной к губам любезной улыбкой. Спина весь последний час разламывалась, Ло сейчас что угодно отдала бы за простую жесткую кровать с тонким матрасом. А еще ей смертельно хотелось снять жесткое тугое бюстье, придающее груди идеальную форму, распустить и расчесать волосы, закутаться во что-нибудь мягкое, теплое и просто закрыть глаза…

За спиной слышались соленые шуточки — солдаты всегда и везде солдаты, как бы ни уважали командира. Выходя из зала, Ло услышала, как изменился звук мандолины и понеслись первые такты «Веселой трактирщицы», а кто-то закричал, чтоб открыли еще бочонок. Ну, понятное дело, — гарнизон гуляет на законных основаниях.

Она поднялась по широкой лестнице, стараясь не морщиться от боли в спине. Комендант шел рядом, держа свечу, его тень падала под ноги, и такой обреченно-несчастной Ло себя не чувствовала давным-давно.

— Не та дверь, миледи, — послышался очень спокойный голос Рольфсона, когда она остановилась. — Наша спальня дальше.

— Ах да, — усмехнулась Ло. — Простите, это я с непривычки.

Рольфсон открыл перед ней дверь, пропустил вперед. Ло переступила порог полутемной комнаты, мрак в которой рассеивала только пара свечей в высоком канделябре. И замерла. Да, она понимала, что брак — это еще и супружеская постель. Разумеется, понимала. И готова была выполнять барготовы обязанности жены, но…

Дыхание, и так стесненное из-за боли в спине, перехватило окончательно. Ло выпрямилась еще сильнее, вскинула подбородок, замерев посреди небольшой комнаты в трех шагах от массивной деревянной кровати с высоким изголовьем. Запах каких-то трав — то ли полы мыли с настоем, то ли белье в нем полоскали. Треск воска… Ветер за окном…

— Думаю, миледи, нам пора поговорить, — все так же ровно сказал комендант.

Ло шагнула раз, другой, третий — самые паршивые три шага в ее жизни — обернулась и села на край кровати.

— Да, капитан, — сказала она, глядя на будто вырубленное из камня лицо человека, которого следующие три года придется звать мужем, слушаться и чтить. — Вы правы, пора.

Глава 8 БРАЧНАЯ НОЧЬ МИЛОРДА

Капитан Рольфсон, которого теперь следовало звать мужем, дорогим супругом или еще как-нибудь глупо, смотрел на нее, не торопясь ни подходить, ни раздеваться. И вообще вел себя очень спокойно для человека, который был оскорблен собственной невестой у алтаря. Пожалуй, если бы он рявкнул, выругался или еще как-то проявил характер, Ло стало бы полегче. А так она даже задумалась: не испугаться ли ей? Или, может, почувствовать себя виноватой? Но сил не было ни на то, ни на другое.

Поэтому она просто наклонилась и стянула сапоги. Конечно, растоптанная любимая обувка — это не атласные туфельки на каблуке, но за день ноги все равно устали. С наслаждением пошевелила пальцами в тонких шелковых чулках, но их снимать пока не стала. Покосилась на одеяло, которое так и манило под него забраться, но подобное выглядело бы даже не капитуляцией, а откровенным приглашением для хозяина спальни. Который в ранге пока колебался между возможным союзником и вероятным противником.

— Надеюсь, вы не собираетесь и после свадьбы так ходить? — поинтересовался капитан на удивление мирно. — В смысле, в штанах.

— Почему же? — удивилась Ло. — Собираюсь. Может, не каждый день, но… я об этом думаю. Вы бы знали, какие платья неудобные.

— Это неприлично. Недостойно замужней женщины.

— Перестаньте, — поморщилась Ло, вытаскивая шпильки из туго закрученного узла. — Капитан, я не хочу ссориться из-за таких пустяков. Может, об одежде и приличиях поговорим завтра?

Освободившиеся волосы рассыпались по плечам, она запустила пальцы в мягкие пряди и несколько раз провела от корней к кончикам. Надо будет научить Нэнси паре несложных причесок. Девчонка умеет плести косы, но какие косы на таких огрызках? Смех один…

— Непременно поговорим, — отозвался капитан, делая шаг и прислоняясь спиной к стене. — Если я снова увижу вас в чем-то мужском. В этой рубашке, например.

— О… — усмехнулась Ло. — А вам не понравилось? Ну, благодарите того, кто залил мое платье. Кстати, я его терпеть не могла. Так что передайте заодно и мою благодарность.

— Терпеть не могли? — прищурился Рольфсон. — Интересно, почему? И как сильно?

— Не ловите меня на слове, капитан, — огрызнулась Ло. — Не настолько, чтобы испортить. И кстати… Я не стала жаловаться стряпчему, но, если не найдете виновного, я решу, что вам действительно нет дела до моих нужд и обид. А тогда попрошу не указывать мне, в чем ходить.

Он так ничего и не понял, солдафон! По-прежнему был убежден, что она испортила платье сама или спустила это с рук горничной. Обида и злость снова зашевелились, подсказывая колкие дерзости, но Ло еще держалась. Правда, из последних сил.

— А у вас много таких рубашек? — с тем же каменным лицом спросил комендант. — Одного размера или разные?

В первый момент она действительно задумалась, сможет ли менять их ежедневно. А потом поняла, что услышала. И злость, копившаяся весь долгий трудный день, перехлестнула берега терпения.

— Не сомневайтесь, капитан, мне хватит, — проворковала Ло. — На ваши претендовать не собираюсь, это вам еще заслужить надо.

Рольфсон сделал шаг. Один-единственный. Его лицо дрогнуло, и Ло поняла, что перегнула палку. Это было прекрасно! Она вновь почувствовала себя живой, глядя в полные изумленной ярости мужские глаза. Ей бы следовало испугаться… Вспомнить, что это ее муж. Задуматься, что комендант — невиец-северянин, едва ли не дикарь, и его нынешний титул — золоченая цепочка, на которую привязали волкодава. Такого этикетом не удержишь. Но Ло смотрела в восторге, как когда-то на первый сотворенный ею огненный шар. Рвущееся пламя, треск сухого дерева, восхитительный запах чистого дыма…

— Если поднимете на меня руку — убью, — предупредила она тем же медовым голосом. — Запомните это, капитан Рольфсон.

— Я не бью женщин! — выплюнул он, уронив ладони на высокую спинку кровати. — Даже тех, кто думает, что может дать сдачи. Но и унижать себя не позволю. И непотребного поведения от жены не потерплю.

— О, вы вспомнили о нашем браке? — ехидно обрадовалась Ло. — Как мило! Ну так позвольте напомнить, что я тоже ожидаю от вас действий, достойных супруга. То есть помощи, заботы и защиты. А вижу пока лишь непонятные подозрения. И встречу, от радушия которой хочется сбежать обратно. Если вы так не хотели жениться, капитан Рольфсон, то могли об этом заявить тому же самому стряпчему. Как мне посоветовали!

— Может, и стоило, — процедил северянин. — Но королю не отказывают.

Ло едва не расхохоталась. Еще как отказывают! Знал бы капитан, что именно из-за отказа Криспину она и оказалась под венцом с первым встречным. Но ведь не поверит же? В любом случае, об этом стоит молчать. История из тех, что не делают чести ни при каком исходе. И как объяснить этому волкодаву цепному, что ей этот брак не милее, чем ему? Да не будет она ничего объяснять! В самом деле не заслужил!

— Не сомневаюсь, вы верный слуга его величества, — хотела она сказать вежливо, а получилось снова ехидно. — Как и я. То-то нас обоих наградили по заслугам. Только вот беда, капитан, я тоже не из тех, кто позволит марать свою честь. И за ваше предположение о… рубашках требую извинений. В противном случае мне самой непонятно, что я делаю в этой спальне!

— Извинений?

Капитан шагнул еще раз, оказавшись совсем близко — Ло могла бы коснуться его, вздумай она протянуть руку. Вот его рубашка ей бы точно даже близко не пришлась впору — плечи как валуны. Грудь вздымается так, что пуговицы едва не отлетают, но только это и выдает злость. Да глаза на обветренном каменном лице горят, словно те огни, что в бурю скачут по корабельным снастям голубым жутким пламенем.

— Я с радостью извинюсь, — сказал он так же четко. — Если буду точно знать, что вы этих извинений заслуживаете. Здесь не столица, а Пограничье. И люди будут судить обо мне по моей семье. Честь моей жены — это моя честь. И если вам есть что сказать мне, говорите сейчас, прошу вас.

— Объяснитесь, капитан, — тихо сказала Ло, понимая, что разговор сворачивает на действительно опасный путь. «Только бы не сорваться, только бы не наговорить лишнего», — взмолилась она про себя. — Я вас не понимаю…

— В самом деле? — скривил губы Рольфсон. — Ладно, каждой крепостной мыши понятно, как этим браком наградил король меня. Титул, приданое, жена… А вам, леди, что за выгода была ехать к йотунам в… сюда, в общем? Что, в столице никого в женихи не нашлось? С вашей славой да родовитостью?

— Не ваше дело, — выплюнула Ло.

Если бы он только не смотрел на нее так! Ло никогда не считала себя красавицей, она и сама знала, что фамильная красота Ревенгаров на ней дала осечку, как мушкет с подмокшим порохом. Но такого взгляда — холодного, брезгливого! — она все же не заслужила. И под этим взглядом признаться в истинной причине? Да Рольфсон над ней расхохочется! Странно, что король ей предложил подобное — вот уж в самом деле после деликатесов потянуло на солдатскую кухню.

— Полагаю, как раз мое. Это мое дело, раз вы почему-то решили, что тупой служака проглотит любую ложь. Видят боги, я и не жду от вас невинности, но…

— Что — но? — тихо-тихо уточнила Ло.

Пальцы свела судорога. Она с трудом оторвала взгляд от лица капитана, посмотрела на руки и увидела, что кисти застыли в положении для боевого аркана. Того самого, что известен как Молот Пресветлого. И побелевшие пальцы сложены идеально, а напряжение такое, что только встряхни — сорвавшаяся с них мощь пробьет каменную стену спальни насквозь. Ах нет, не пробьет… Потому и судорога — сила не течет сквозь послушные руки, как раньше.

— Но я жду правды, — холодно и тяжело уронил Эйнар Рольфсон, не зная, как близко был бы от крупных неприятностей, обладай Ло хоть частью прежней силы.

Нет, швырять в супруга Молотом она не стала бы, разумеется. Конечно, нет… Но еще одно окно пошло бы этой проклятой спальне только на пользу.

— Правды? — снова повторила она эхом. — И какая правда вам нужна, капитан?

«Вот как я буду его звать, — со странным облегчением поняла вдруг Ло. — Капитаном… Не мужем, в самом-то деле. Какой он мне муж?»

— Зачем вы приехали, миледи? — почти так же тихо спросил он глубоким низким голосом, только не мягким, а почти рычанием. — Мне плевать, чья это рубашка, но что вы хотите скрыть под… белым платьем? Вам ведь важно, что оно именно белое, да? А что, если на самом деле вам впору как раз цветное? Может, вам на память подарили рубашку, но не согласны дать имя тому, кого вы под ней носите? Правду, миледи. Вот все, чего я от вас хочу.

— А не поздно ли вы ею озаботились? — проворковала Ло, глядя на капитана и комнату вокруг через мутно-красную пелену истинного бешенства. — Теперь, когда ничего не поправить? Напомнить вам брачный контракт? Развод не раньше трех лет. Если не будет совместных детей…

— Именно, — растянул губы в усмешке Рольфсон. — Удобное условие, правда? Отличная ловушка на дурака-северянина.

— Да идите вы к Барготу, капитан! — выкрикнула Ло, ненавидя и себя, и тупую наглую тварь, навязанную ей в мужья, и весь мир, такой несправедливый и мерзкий. — Боитесь дать имя бастарду? Ну так я вас в постель не тяну! И оправдываться не собираюсь! Не знаю, как хранила вашу семейную честь прежняя жена, что вы такой пуганый зверь, но я не шлюха! И не пошла бы к алтарю с мужчиной, нося ребенка от другого!

— Не смей вспоминать мою жену.

Он сказал это так спокойно и мертвенно, что Ло чутьем, единственным, что осталось ей от умения боевого мага, поняла: вот за это и в самом деле ударит. Или даже убьет. Любого, не замечая титула и пола. И неважно, кто из них успеет убить другого первым, — в этом бою победителей не будет.

— Не смейте говорить со мной так! — огрызнулась она. — Я ничем не заслужила оскорблений. Особенно от того, кто недавно клялся перед богами беречь меня и защищать. Не вам просить у меня отчета и требовать добродетели, капитан Рольфсон, — цену вашим клятвам я уже вижу.

Она медленно поднялась с кровати и встала, вытянувшись в струну. Даже боль в спине отступила перед раскаленной алой яростью, застилающей взгляд. А она еще пыталась смириться, хотела договариваться, надеялась честно и старательно исполнять договор… Ей же плюнули в лицо! Превратили честь Ревенгаров в тряпку и вытерли грязные солдатские сапоги. Ну так больше смирения и договоров не будет — Ло поклялась себе в этом, черпая силы в злости и мечтая только не упасть в обморок. Все равно никто не поймет…

— Отлично, миледи, на этом и сойдемся.

Капитан отступил на шаг, качнувшись неожиданно легко для такого массивного тела, и добавил с тем же невыносимым холодным презрением в глазах, за которое его стоило убить медленно и мучительно:

— Можете ложиться спать, я вас не потревожу.

— Я могу на это рассчитывать? — ледяным голосом уточнила Ло. — Или этому обещанию стоит верить, как и прочим?

А нет, скрипнул зубами… Все-таки не каменный!

— Можете.

— Как долго? Вы ведь собираетесь убедиться в моей добродетели? А учитывая, что невинности не ждете, я знаю только один способ — подождать ясных доказательств, что я не в положении. Заодно сможете предъявить всем простыню с пятном — не дай боги кто-то заподозрит вашу светлость в мужской несостоятельности.

Столько ненависти в глазах она давно не видела… Ло почти наслаждалась: если она бессильна, то и Рольфсон в том же положении. И плевать, что будет завтра. Смерть, которая всегда рядом, быстро учит не откладывать удовольствия на потом.

— Нравится испытывать мое терпение? Миледи…

Надо же, понял! Ло чуть не расхохоталась, но в последний момент прикусила губу — смех вышел бы нехорошим.

— Убирайтесь к Барготу, милорд, — ответила она в том же тоне. — Кстати, почему вам не обезопасить себя от бастардов самым простым путем? Я была бы только счастлива не видеть вас в спальне все положенные по договору три года. А по их истечении у нас будет законный повод развестись. Что скажете?

— Отличная мысль. Так и сделаем.

Он поклонился! То есть просто кивнул, конечно, но вышло это с такой безупречной издевкой, что у Ло заныло где-то внутри: она ничего не могла противопоставить этой спокойной наглости. Если не лгать самой себе…

А барготов капитан просто развернулся и вышел. Так просто взял и ушел! Из своей барготовой спальни, где Ло собиралась провести тридцатью тремя демонами пользованную барготову брачную ночь! И если ей не показалось, то у него даже облегчение мелькнуло в глазах! Словно он обрадовался возможности не спать с новой женой.

Она беспомощно огляделась — тут и в стену-то бросить нечего! Ни вазы, ни горшка, ни даже ножа… Проклятье… Ло все-таки рассмеялась, сначала тихо, потом громче, потом, когда она снова села на постель, смех перешел в плач, но это было уже неважно, потому что в коридоре наверняка давно никого не было. И вообще, это все от боли в спине, разумеется. И лечь ей тоже хочется от боли, но не вытянуться, как обычно, а свернуться клубочком, уткнуться в подушку и тихо-тихо поскулить. Никто же не услышит, а подушка к утру высохнет.

* * *

Да что же это такое, дюжину йотунов ему под одеяло! Снова он повел себя как дурак перед этой женщиной! А она…

У Эйнара даже челюсти свело от бессильного гнева. На себя, на нее, на короля, чтоб ему спокойно не спалось, на всю проклятую глупость, что происходит вокруг! Он шел по коридору второго этажа, от бешенства не видя и не слыша ничего вокруг. Вот бы провалиться сквозь землю, подальше от леди супруги! И забыть о ней! И о том, что завтра придется вернуться и как-то снова попробовать договориться с женщиной, которая… Да любого мужчину он бы за такое убил!

— Капитан Рольфсон…

Резко остановившись, Эйнар прислушался. Показалось?

— Капитан… Рольфсон…

Нет, не показалось. Эйнар шагнул к стене и встал у нее, чувствуя лопатками надежный камень. Огляделся в обе стороны, переведя дух. Только что кипящая кровь еще стучала в висках, но он заставил себя дышать глубоко и медленно. В пустом полутемном коридоре, скудно освещенном единственным факелом, просматривался каждый уголок. Некому было окликнуть. Точно некому.

— Капитан?

Голос был мягким и каким-то безликим… Никак не получалось представить, кому он мог бы принадлежать. Разве что скорее мужчине, чем женщине. Хотя Эйнар бы и за это не поручился.

— Кто ты? — сказал он негромко, кладя ладонь на рукоять ножа и жалея, что больше никакого оружия при нем нет. — Покажись!

— Не здесь, — в голосе не слышалось угрозы. — Пройдите дальше, капитан. К северному окну.

— Сам иди к йотуну, — огрызнулся Эйнар. — Человек ты или нечисть?

— Человек, — а вот теперь, пожалуй, и насмешку можно различить. — И обещаю не причинить вам никакого вреда. Просто поговорим. Ну же, капитан, не бойтесь…

Эйнар ухмыльнулся. Что, его действительно пытаются взять на слабо, как мальчишку?

— А может, я боюсь! — сказал он чуть громче. — Неизвестно кто зовет неизвестно куда… Если и правда не желаешь плохого — почему не показаться?

Снизу донесся приглушенный рев — гарнизон праздновал его свадьбу от души. Кликнуть подмогу, что ли? Часовые-то точно не спят и не гуляют. Но голос — кто б он ни был — попал в крепость мимо них. Эйнар глубоко вдохнул: по спине и вправду пробежал холод. Не страха, но тревоги.

— Не могу, — терпеливо, как полному дураку, объяснил невидимка. — Вам решать, капитан. Еще немного, и я уйду. А вы не узнаете кое-чего очень важного. Вы уже задумывались, почему король так странно наградил леди Ревенгар?

Голос смолк. И Эйнар понял, что эту наживку, пожалуй, проглотит. Или сделает вид, что проглотил. Но что же оно такое? Колдовские штучки, не иначе.

— Ладно, иду, — мрачно ответил он.

И вправду, пока кого позовешь, пока объяснишь… Невидимка, можно ручаться, исчезнет. А с ним и ответы на вопросы, которыми Эйнар мучается который день. А если бы ему хотели плохого, то могли бы не забалтывать, а сразу ударить в спину.

Миновав лестницу, он прошел по коридору дальше, до северного окна с небольшим балкончиком, выходящим на крутой обрыв. Снизу не залезть, других окон рядом нет, разве что с крыши можно спуститься, если как-то на нее попасть. И куда обладатель голоса думает теперь спрятаться? Может, он крылатый?

Но на балконе никого не было. Только ночная тьма, тишина и холод. Не подходя к краю, Эйнар осмотрелся: точно никого. Хотя темнота в правом углу у перил… чуть темнее, что ли?

— Вот и славно, — сказала темнота, и из нее соткалась человеческая фигура, напоминающая жреца Претемной Госпожи: длинный плащ и капюшон, скрывающий лицо. — Не беспокойтесь, я действительно человек.

— Колдун, — буркнул Эйнар даже не вопросительно, и фигура кивнула.

— Если вам так спокойнее, можете достать нож, — сказал обладатель безликого голоса, не ставшего более узнаваемым — словно через плотную подушку слышишь, только яснее. — Но в ход пускать не советую. Мне не повредит, я фантом. Знаете, что это такое? Морок, по-вашему. А тело мое отсюда далеко.

Эйнар присмотрелся: через фигуру пришельца просвечивала пара огоньков — окна видной с балкона караулки. Ах вот оно что… Ну, мороку, конечно, нож не страшен, но и сам он ничего сделать не может. Только заморочить. К краю балкона подходить уж точно не стоит.

— Кто ты и зачем пришел? — спросил он, приваливаясь плечом к косяку и на всякий случай благоразумно не сходя с порога, отделяющего балкончик от коридора; известно же, что порог — место между мирами, и над стоящим на нем нечисть не властна. — Что тебе до моей жены?

— Быстро вы привыкли называть ее женой, — усмехнулся морок. — Живую-то легче любить, верно?

Это было как удар под дых. Эйнар захлебнулся холодным ночным воздухом, качнулся вперед, схватившись за черен ножа так, что тот впился в ладонь.

— Тише, капитан, — укоризненно сказал голос. — Тише… Неужели рана до сих пор столь свежа?

— Что тебе нужно? — прохрипел Эйнар. — Говори или убирайся!

— Мне нужно, чтобы вы подумали. Хорошо подумали, капитан. В Руденхольмском ущелье воевала барготова дюжина магов. Двенадцать из них погибли. Честно, героически, спася многие и многие жизни простых солдат. А одна — выжила. Не странно ли?

— Иди ты к йотуну, — снова бессильно огрызнулся Эйнар. — Так бывает. Я сам терял людей, но выжил.

— Допустим, — легко согласился морок. — Но почему король не наградил женщину, которая спасла Руденхольм? Она ведь и всю страну спасла, получается… От Руденхольма до Дорвенны — рукой подать. А вольфгардцы, обломав там зубы, пошли на мировую. Разве такой подвиг не заслужил награды?

— Говори яснее, — угрюмо сказал Эйнар. — Хватит крутить, как лиса хвостом. Она струсила? Или что?

— Этого вам никто не скажет, капитан, — вкрадчиво мурлыкнул морок. — Даже я. А если скажу, то с чего вы должны мне поверить? О вашей жене, второй жене, не первой, поют баллады. Король назначил ей пенсию и нашел прекрасного мужа. Правда, подальше от столицы. Наверное, неспроста?

— Ну? — выдохнул Эйнар.

Да что же эта тварь поминает Мари? Зачем? И что хочет сказать про магичку?

— Двенадцать, капитан. Двенадцать магов спят под водами Руденхольма, — нараспев сказал морок, не шевелясь. — А у единственной выжившей на пальце нет перстня. У вас ведь есть друг-целитель, капитан? Спросите у него, что такое лишение кольца? Кто его делает и, главное, за что? А потом…

— Да говори же, — процедил сквозь зубы Эйнар, когда молчание стало невыносимым.

— Потом, капитан, — снова зажурчал тихий сладкий яд, — хорошо подумайте: что так удобно скрыть в глухой пограничной крепости? Подвиг или нечто совсем иное? Народ любит баллады о героях. В Академии Ордена детишкам-мажатам рассказывают о Стальном Подснежнике… Разве можно отнять у людей такую сказку? Даже если героиня — не совсем героиня… Среди тринадцати магов было только три женщины. И две погибли почти сразу. А одна — выжила и пережила всех мужчин. Кто теперь узнает, за чьей спиной она пряталась? Кто прикрыл ее собой…

— А ты… знаешь? Откуда?

Эйнар не хотел слушать — и не мог заставить себя уйти.

— О, я очень хорошо знаю леди Ло, — усмехнулся, судя по голосу из-под капюшона, морок. — И очень давно. Женщины, капитан, как и мужчины, тоже делятся на тех, кто прячет других — и кто прячется сам.

И снова Эйнар будто пропустил увесистый удар, да по больному месту. Нет, не мог проклятый морок знать — откуда ему? Откуда ему было видеть, как тонкую фигурку охватывает зеленое пламя? Как все решают мгновения, бесконечные мгновения, за которые можно успеть отпихнуть в сторону дочь, но уже не выйдет спрятаться самой…

— Спросите у своей новой жены, — донесся сочувственный голос, — кто еще жив из тех, с кем она служила? Если она скажет правду, вы сильно удивитесь, капитан.

— Это война, — упрямо сказал Эйнар, сам не зная, что заставило его ощетиниться. — А боевых магов стараются выбить первыми. За любого боевика вольфгардцы платили как за полковника, даже за мажат-послушников.

— Но леди Ревенгар выжила, — вкрадчиво уточнил морок. — Редкое везение. В двадцать пять лет пережить старых опытных магов. Не буду спорить, капитан. Просто присмотритесь. И подумайте… Почему леди Подснежник никогда не рассказывает о своем подвиге? Даже королевскому дознавателю не ответила на вопросы. Почему она не носит перстень, который ни один маг не снимает по доброй воле? Почему король швырнул ей пенсион и выдал замуж за первого попавшегося служаку в захолустный гарнизон? Почему ей не нашли место в Академии, раз она такой великий маг? Уж детишек-то могла бы учить… Почему она не любит говорить о сослуживцах? Почему ее мучают дурные сны, да такие, что леди изволит принимать хелайзиль — знаете это дивное зелье? Не дай боги нормальному человеку попробовать… И почему она согласилась выйти за вас — вот самый интересный вопрос.

— Я подумаю, — сказал Эйнар, отлипая от косяка и делая шаг вперед. — Если ты тоже ответишь на вопрос. Зачем ты мне все это рассказываешь? Война закончилась, моя жена больше не армейская магичка. Так что тебе до нас, а?

— Я хочу справедливости, капитан, — сказал морок за пару мгновений до того, как растаять в его руках. — Справедливости для павших и наказания для предателей. Клянусь в этом. Еще увидимся…

Ладони Эйнара обдало холодом, словно в родник опустил. Ничего… Только легкая дымка, и та исчезла на глазах, стоило повеять ночному ветерку. И правда морок, наваждение. А жаль! Добраться бы и поговорить начистоту!

Эйнар отступил назад, опять привалившись к косяку. Во что это он влез ненароком? Королю не отказывают, но, если бы знать раньше, послать бы сватовство его величества хоть к родным северным йотунам, хоть к местному Барготу. А теперь поздно. И леди магичку спрашивать бесполезно, не с чего ей с ним откровенничать. Уж точно не после того, до чего они договорились этой ночью.

Закусив губу, Эйнар помотал головой, будто сбрасывая хмель. Снова посмотрел на руки, удивляясь собственной глупости: вздумал тоже, морок руками хватать. Но если тот вернется, можно будет узнать еще что-нибудь. А пока и вправду приглядеться к женщине, навязанной ему в жены. Верить на слово Эйнар не собирался никому. Тем более незваным, но заявившимся в гости морокам. Хотя прекрасно понимал неизвестного мага, который ненавидит Лавинию Ревенгар. Ему самому хватило нескольких минут один на один, чтобы захотелось ее удавить!

Снизу заорали так, что чуть стены не качнулись. Эйнар поморщился. А ведь надо где-то устроиться на ночь. Не в казарму же идти… К Лестеру, может? Нет, слишком многое объяснять придется. А вот… Он оглянулся. Факелы в коридоре горели ровно, дверь спальни, его собственной спальни, была плотно закрыта. Но что, если…

Он вернулся к комнате Мари. Там должна была спать горничная, это он вспомнил в последний момент, уже толкнув дверь. Девчонка, в самом деле устроившаяся на постели, ойкнула, воззрилась на него огромными перепуганными глазищами.

— Тихо ты, дуреха, — бросил он ей. — Иди к своей хозяйке, в спальню. Ну, живо!

Подхватившись и кутаясь в тонкое одеяло, горничная проскочила мимо, косясь с откровенным ужасом. Что уж она себе вообразила, Эйнар не знал и думать не собирался. На душе и так было тошно.

Пройдя к кровати, он скинул сапоги, содрал рубашку и штаны — самые лучшие, старательно с утра отутюженные прислугой. Завалился на разобранную постель и уставился в потолок. Брачная ночь, йотунам ее в задницу… И вот ради этого стоило становиться лордом? Он бы сейчас десять лет жизни отдал, пожалуй, чтобы просто услышать голос жены. Своей настоящей жены, единственной, любимой… Просто узнать, что там, где она сейчас, у нее все хорошо. Хоть бы приснилась, что ли… Но разве он заслужил такое счастье? Только не сегодня.

Глава 9 УТРО ЛЮБЯЩИХ СУПРУГОВ

Проснувшись, Лавиния несколько мгновений созерцала потолок, невольно раздумывая: неужели в пределах досягаемости нет ни одного штукатура? Вон там трещина и там… А там, того и гляди, вот-вот отвалится изрядный кусок, и хорошо, если не кому-нибудь на голову. Например, законному супругу до истечения первого года брака. Доказывай потом, что непричастна. Хотя такую голову, наверное, обычной штукатуркой не повредить. Для нее бы осадное бревно использовать или катапульту.

— Нэнси! — окликнула она горничную. — Его светлость никого не присылал?

— Никак нет, миледи, — подскочила девчонка, что-то шьющая у окна. — Его светлость с утра уехал. На кухне сказали, на дальнюю заставу.

— Вот как? — усмехнулась Ло. — Интересно, есть ли на земле такое место, чтобы мужу некуда было деться от жены? Даже здесь, где ни трактиров, ни игорных домов, а служба под боком, — и то нашлась застава.

Она глянула в окно, привычно определяя время по солнцу. Выходило, что проснулась не так уж поздно, часа через два после рассвета. Капитан — ранняя пташка. Или очень торопился, что вернее. Не рассчитывает же он отсидеться на заставе все три года? А ведь неплохо было бы.

Сев в постели, она велела Нэнси бежать за теплой водой, а сама всерьез задумалась. Как им с Рольфсоном теперь жить, как ей поставить себя с прислугой, как приструнить бедную сиротку? Ну и самое важное, сама себе усмехнулась Ло, — что ей сегодня надеть? Рубашка Маркуса вчера уже отслужила свое, носить ее теперь — открыто бросить капитану вызов. Да и не таскать же одну рубаху со штанами каждый день. Платье? Это будет прилично, спору нет. И Рольфсон убедится, что Ло готова пойти на мировую. После вчерашнего уступать капитану хотелось не больше, чем садиться за один стол с вольфгардцами, но… если его величество, чтоб ему последняя дрянь в новые фаворитки досталась, замирился с северянами, то и ей стоит попробовать. Последний раз. И только ради предстоящих трех лет супружества.

Ло с сожалением посмотрела на рубашку и штаны, бережно повешенные Нэнси на спинку кровати. Вчера девчонка примчалась к ней в ужасе и недоумении, сообщив, что его светлость… Да-да, в той самой комнате! А ее сюда отправил. И если леди что-нибудь нужно… Воды горячей или целителя…

Уже успевшая проплакаться Ло сообразила: если не успокоить Нэнси, наутро весь гарнизон будет знать, что брачная ночь их капитана закончилась каким-то непотребством. Виданное ли дело, чтобы новобрачный сбегал из супружеской постели! Удружил капитан… Впрочем, они с Рольфсоном все равно не собираются эту постель делить, так что пусть уж местные сразу почешут языки и привыкнут. Девчонке она велела смолкнуть и укладываться спать. Удовлетворять жадное любопытство, светящееся в умных глазках, Ло не собиралась — еще не хватало откровенничать с прислугой.

А сейчас, раз капитана нет дома, можно сходить в ту спальню и выбрать из багажа платье поскромнее. Попрощаться с мэтром Тюбуи, написать все-таки и отправить с ним письма для Мелиссы и Маркуса. Позавтракать, осмотреть крепость, разобрать багаж… Чем угодно заняться, лишь бы не завыть от накатывающей безнадежной тоски. Три года? Да она уже готова бежать отсюда босиком до самой Дорвенны!

Стиснув зубы и одернув себя, Ло встала, накинула приготовленный умницей Нэнси шелковый халат. Выглянула в окно, выходившее все на тот же двор. Полузасохшее дерево, каменный круг накрытого крышкой колодца, молодой солдатик тянет ведро помоев куда-то за угол… Это вам не столица, леди Ревенгар, привыкайте. Зато с утра от вас на заставу сбегает законный муж-комендант, а мог бы его величество отправляться к государственным делам. А в приемной толпились бы придворные, ожидая выхода королевской фаворитки и случая предложить услуги или выпросить милостей. Бр-р-р-р…

Платье поскромнее нашлось с некоторым трудом — она явно не привыкла к роскоши, положенной ей как главе рода. Обедневшего рода, об этом Ло помнила постоянно, как только привыкла осознавать себя старшей из Ревенгаров. Обедневшего и землями, и средствами, и, что хуже всего, членами семьи. Они с Мелиссой да пара близнецов-кузенов, о которых что-то давно ничего не слышно с тех пор, как юноши закончили зеленый факультет и уехали делать карьеру во Фрагану — там высоко ценят дорвенантских магов. Для серьезного древнего дома — неслыханный упадок! И не похоже, чтобы замужество Ло как-то поправило дело, даже стань комендант и его дочь полноправными Ревенгарами. Одна надежда на Мелиссу.

Но думать о сестре сейчас не хотелось — и так душа болела за то, как они расстались.

Для первого дня в крепости Ло выбрала темно-серое платье из тонкой шерсти, очень скромное и удобное. Умеренно широкая юбка в мягкую двустороннюю складку, скроенный точно по фигуре лиф и прямые, слегка облегающие рукава. Из-за цвета платье казалось почти траурным, но отделка серебряным кружевом превращала мрачность основы в строгую изысканность.

— Может, все-таки бирюзовое? — жалобно спросила умилительно простодушная Нэнси. — Миледи, вы в нем такая, такая… будто вам столько лет!

— Сколько? — с интересом спросила Ло, разглядывая в помутневшем зеркале холодную строгую аристократку, незнакомую и очень неприятную.

На вид леди в зеркале было лет тридцать, а то и тридцать пять. Восхитительно! Вот в этом Ло и пойдет знакомиться с местной прислугой.

— Много, — увильнула от ответа горничная. — А бирюзовое — нежное, шелк так и струится.

— Сделай мне пучок, как вчера, — велела Ло, садясь в потертое старое кресло с пыльной обивкой. — И… сколько в крепости женщин, кроме экономки? Молли, верно?

— Точно так, ваша светлость! — отрапортовала горничная. — Она и кухарка заодно. Ведает продуктами, бельем и всяким припасом. Еще есть Дагни, Торунн, Селина и Катиша. Катиша помогает на кухне, Селина убирает в комнатах его светлости и его дочери, стирает для них и шьет. Дагни и Торунн — солдатские прачки. Ну и это… — Нэнси слегка зарумянилась, — они еще для мужчин на всякие услуги горазды.

— Вольфгардки, что ли? — удивилась Ло северным именам.

— Ага. Вроде еще до войны приехали на заработки. Ой, миледи, а его светлость, оказывается, вместе с солдатами столуется! И дочка с ним, только для нее, понятное дело, что повкусней готовят — Молли старается…

Хорошая разведка — половина успеха в бою. Нэнси расчесывала и укладывала ей волосы, треща как дюжина сорок, а Ло слушала, что в крепости после его светлости главный — сержант Тибальд Мерри. Все про всех знает, все может достать, и вообще, господину капитану — правая рука и вернейший друг-приятель. Есть еще один сержант — Малкольм Верзила, но тот молчун и мрачный, как кладбищенский ворон. Господин капитан уж на что сам суровый, но и он с Малкольмом не особо ладит, а с Тибальдом они после службы часто заглядывают — нет, не к девицам! Что вы такое говорите, миледи! — к лекарю Лестеру они заглядывают. Тот наливки делает и сам человек ученый, приятный, господин капитан с ним душой отдыхают… Ой, миледи, до чего у вас волосы густые, только короткие, жалость какая. Ну да ничего, отрастут!

А еще по жене он сильно тоскует. Уж как он тоскует — на редкость прямо! Они ж молодыми поженились и жили много лет душа в душу, а как пару лет назад госпожа Мари погибла, так его светлость, считай, и не улыбнулся ни разу. Разве что дочери. Вот в ней души не чает, балует как может, ни в чем девице отказа нет. И так-то она девочка незлая, но больно уж взбалмошная, привыкла отцом крутить, как своей юбчонкой. А на мать похожа — прямо вылитая! Та тоже была рыженькая и круглолицая, что твое солнышко, — так Молли говорит. И нрава веселого… Да, миледи, уже заканчиваю. Только здесь еще заколю… Вот у его светлости одна отрада в жизни и осталась — госпожа Тильда. А про девиц даже и не думайте, миледи! Его светлость как вдовцом остался, так и ни-ни! Ни с прачками, ни в городе! Городок маленький, куда бы там утаить такое дело. Вот да, удивительно… Чтоб мужчина в самом соку два года жил отшельником!

А теперь все в крепости ждут, чего будет, потому что нрав у его светлости крутой, да видно, что миледи ему не уступает. Все уже знают, что его светлость вчера от нее ночевать в старую спальню ушел, да только гадают: почему? Ой нет, миледи, она, Нэнси, никому ничего! Да и не знает она, что сказать, даже если б хотела. Вот эти духи, миледи? А Селина спрашивает, не надо ли поменять белье в спальне его светлости, — и явно неспроста спрашивает, хитрюга… А капитан — ой, вы знаете, как его за глаза-то зовут? Миледи не рассердится? Миледи такая Добрая…

— Кирпич? — переспросила Ло, невольно впервые за утро улыбаясь. — А ведь подходит.

— И не говорите, миледи, — хихикнула Нэнси. — Ну вот, все готово. Только лучше бы все-таки бирюзовое! Кирпич там его светлость или целый горный утес, а чтоб мужчина после двухлетнего поста перед женщиной устоял, да еще законной женой, да в шелке-кружевах…

«Вот потому-то бирюзовому платью лучше остаться в сундуке, — мрачно подумала Ло. — Но кто бы мог и вправду подумать? Два года целомудрия? Или капитан очень умело и тихо устраивает свои постельные дела, или я слишком цинично думаю о мужчинах и верная супружеская память все-таки существует. Но у этого солдафона? У Кирпича? Вот уж кому точно подобрали прозвище, как вылитый…»

* * *

На заставу Эйнар уехал больше для того, чтобы дороге подумать в тишине и покое. Ну и остыть перед новой встречей с супругой, потому что полночи он провертелся, угрюмо перебирая все, что можно было сказать, да вовремя не пришло на язык. А теперь и говорить, может, не стоило? Все-таки три года им терпеть друг друга, и если леди придержит ядовитый язычок, то и он, Эйнар, как-нибудь повесит замок на рот. Спорить с женщиной — последнее дело. С собственной женой — вовсе позор. Никто тебя не тащил к алтарю под конвоем, капитан, и не подпаивал в трактире, как мальчишку-рекрута. Раньше надо было смотреть, с кем соглашаешься жить в горе и счастье.

Зато теперь, пожалуй, понятно, почему леди Ревенгар пришлось выходить замуж по королевскому сватовству за дурня, никогда в жизни ее прежде не видавшего. Одного милого да скромного нрава хватило бы распугать полк женихов. А если леди притом небогата и на лицо с фигурой не особо хороша, то ей и вовсе стоит благодарить его величество за отцовскую заботу. Хоть такого мужа нашел.

Немолодой соловый жеребец шел ровно, дорога была знакома так, что Эйнар проехал бы по ней с закрытыми глазами, зная окрестности до малейшего кустика и сусличьей норы, которую хозяин уже законопатил на зиму перед тем, как уснуть. Хотя полной безопасности не бывает нигде и никогда, а уж в пограничных горах и подавно. Особенно если несколько дней назад лично повесил пять прощелыг, у которых поблизости остались друзья и родичи. Но он всегда ездил на заставу в одиночку, и поступить иначе — показать, что Кирпича Рольфсона удалось припугнуть. Да и не поможет ничем пара солдат от обещанной стрелы в спину или камня из пращи. Вот знание, что за смерть королевского офицера деревню подожгут с четырех концов, — это помогает. Местный народ уважает только силу и жесткость, отец нынешнего короля хорошо это понимал, потому Дорвенант и продвинулся в горы так далеко.

А что уважает леди Ревенгар, боевая магичка, как ее там… Стальной Подснежник? Можно ли все-таки с ней договориться добром, как советовал Лестер?

Эйнара пробрал знобкий холодок, и совсем не от утреннего ветра. Имя Лестера потянуло за собой другое воспоминание — вчерашний морок, наглый и вкрадчивый гость без имени и лица. Что ему нужно? Может, Эйнар зря беспокоится о трех годах жизни с леди Ревенгар, если у нее такие враги?

«Она твоя жена, — угрюмо напомнил внутренний голос. — И вчера была права, между прочим. Ты поклялся перед богами, что никому не дашь ее в обиду. Можешь не любить, капитан, но защищать — изволь».

Вчерашний разговор с мороком ныл, как больной зуб. Во что его впутала женитьба на леди-магичке, за которой тянутся такие следы? Допустим, обвинением в том, что леди осталась в живых одна из всех, можно и пренебречь. Понятно, мужчины всегда будут прикрывать оказавшуюся с ними в бою женщину, маги они там или простые наемники. Может, и ценой своей жизни. А если такое дело, как подрыв заряда и спасение королевства, доверили всего троим магам и в их числе женщине, то неумехой ее точно не назвать. Морок мог сказать правду, а мог и крутить, пользуясь тем, что Эйнар в магических делах разбирается, как его жеребец — в армейском уставе.

Но кое-что из сказанного мороком и впрямь можно проверить. Леди не носит перстня, который ей положен по форме, да и колдовать без него вроде несподручно. Во всяком случае, об этом должен знать Лестер, его и следует спросить сразу по возвращении. А еще морок сказал про хелайзиль. Вот это совсем паршиво, если его, Эйнара, жена балуется дурным зельем, от которого человек теряет рассудок быстро и безнадежно. Может, это и есть настоящая причина ее ссылки? Нехорошо, если признанная героиня на глазах у народа превращается… Эйнар вспомнил, во что превращаются рабы хелайзиля, и невольно скривился от отвращения. Но по ней пока ничего похожего не видно. Зрачки обычные, говорит чисто и ясно, разве что бледная, как мертвец неупокоенный. Или как долго и тяжело болевший человек.

Ах, как хотелось поговорить с ней начистоту. Рассказать о проклятом мороке и спросить: какие старые счета леди тянут теперь лапы к их семье? Чего ждать, от чего защищаться? Но сердце чуяло, что спрашивать бесполезно. Не тот у леди нрав, чтобы довериться и просить помощи даже у законного мужа. Еще и съязвит что-нибудь. Мол, вы сначала, комендант, найдите, кто мне платье испортил, а уж потом ловите мороков… И ведь права будет, йотун побери всю эту поганую историю.

Настроение испортилось окончательно. Эйнар чувствовал, будто с размаху наступил в клубок ядовитых змей, и теперь его сапоги жалят, пытаясь прокусить, шипя, обвиваясь и хлеща хвостами. И вроде знаешь, что магической выделки кожа и ткань, из которой шьют форму и обувь офицерам, не по зубам даже крупной горной гадюке, так что штаны и сапоги — надежная защита, но сердце противно свербит: вдруг все-таки найдет слабое место? Или подскочит и укусит в открытое тело? А ведь морок будет поопаснее любых гадюк, даже соберись они со всего Драконьего хребта. Вчерашняя его болтовня — просто разведка и приглядывание к Эйнару. Проба доспехов на зуб, так сказать. Даже о Мари не поленился узнать, тварь.

И выходит, что придется лезть в этот гадючий клубок голыми руками, потому что защиты от неизвестного врага у него попросту нет. Распутывать ядовитых кусачих тварей по одной, защищая себя, Тильду и, так уж получается, леди Ревенгар, которая сама даст урок любой гадюке. Какой она, к йотунам, Подснежник? И какая из нее жена? Дикие кошки не приручаются, хоть ты ее возьми из логова слепым котенком.

И снова Эйнару привиделась пронзительная, стылая тоска в блекло-серых глазах, смотрящих на солнце над Драконьим хребтом, словно у приговоренного к казни, видящего небо в последний раз.

* * *

Хорошенько поразмыслив, Ло решила отложить знакомство с прислугой до возвращения коменданта. Нравы здесь, конечно, простые, но все равно этикет требует, чтобы домочадцев новой хозяйке представлял хозяин. Заодно и обговорит с ним самые нужные дела. Ремонт в спальне, например.

Поэтому Ло велела Нэнси подать наверх завтрак и непременно большую чашку шамьета. Она же пока закончит начатое позавчера письмо к Мелиссе. Пузырек с разлившимися чернилами Нэнси уже убрала, но у мэтра Тюбуи наверняка найдется еще. Стряпчий без пера и чернил — как солдат без оружия или целитель без лекарств.

И действительно, мэтр охотно предоставил в ее распоряжение собственный письменный прибор. Обмакивая в чернильницу прекрасно очиненное перо, Ло вздохнула. Она совершенно не представляла, что написать Мелиссе. Жаловаться младшей сестре на мужа? Глупо и некрасиво. Да и нет у нее пока особых причин для жалоб. Конечно, капитан Рольфсон ведет себя как самый наглый и упрямый баран-солдафон из всех виденных Ло мужчин. Но, следует признать, ни за кого из них она не выходила замуж, так что неизвестно, как на его месте вели бы себя другие. А учитывая характер самой Ло, у капитана тоже есть причины быть недовольным. Вот ведь не повезло им друг с другом.

И потому в письме к Мелиссе Ло не лгала, она всего лишь очень сдержанно описала своего мужа, упирая на его прекрасные качества как коменданта крепости. О да, подчиненные его уважают и отзываются о нем с неизменным почтением!

Ясный образ кирпича стоял перед глазами, норовя прорваться в строки письма, и Ло нервно хихикнула, продолжая.

Пусть Мелисса не сомневается, ее сестра здесь окружена вниманием и радушием, ей не дают скучать, а свадебный наряд произвел на гостей ошеломляющее впечатление! Описывать брачную ночь она, разумеется, не вправе из соображений стыдливости, но пусть Мелли поверит, что таковая превзошла самые смелые ее, Лавинии, ожидания. И вообще семейная жизнь с капитаном Рольфсоном обещает быть крайне увлекательной!

Ло снова хихикнула, представляя, как придворные дамы, терзаемые любопытством, заставляют Мелли читать письмо вслух. Вот Маркус бы непременно обеспокоился таким напыщенным слогом, справедливо уловив скрытые за ним издевки. Но Маркус ее хорошо знает, а Мелли впечатлительна и наивна. Ни к чему ей переживать за сестру. Леди Лавиния Ревенгар счастлива в браке. И неизмеримо благодарна его величеству! Можно не сомневаться, что ему это передадут…

Письмо к Мелиссе исчерпало ее и без того скудный запас хорошего настроения настолько, что второе — к Маркусу — Лавиния решила отложить. Завтрак, принесенный Нэнси, уже успел остыть, но главное, что на подносе исходила ароматным паром чашка шамьета — восхитительного, густого, черного как смоль шамьета. Ло пригубила его, заранее щурясь от удовольствия… Покатала глоток жидкости во рту… Проглотила — не плеваться же. И протянула чашку Нэнси, коротко велев:

— Попробуй.

Недоуменно хлопающая ресницами горничная послушно отпила и скривилась.

— Миледи… Да что же это…

— Кто готовил завтрак? — с интересом спросила Ло.

— Не… не знаю, миледи! То есть Молли готовила! Только я рядом стояла, она ничего… ничего такого…

— Я тоже думаю, что у экономки хватило бы ума не сыпать при тебе в шамьет соль, — согласилась Ло. — Вспоминай, Нэнси. Кто еще там был? Тильда была?

— Нет, — почти разочарованно помотала головой Нэнси. — Честное слово, миледи, госпожи Тильды и близко не было. Катиша была. Так она к шамьету и близко не подходила. Молли сама его варила, сама пряностями заправляла и медом…

— Медом и пряностями, — задумчиво повторила Ло. — Ладно… на кухне не вздумай ляпнуть про соль, поняла? Спросят про завтрак — скажи, что миледи понравилось. Очень понравилось, ясно?

— Ясно… а зачем?

— Посмотришь, удивятся или нет, — терпеливо объяснила Ло, и девчонка, сообразив, разулыбалась.

— Понятно, миледи. Не извольте беспокоиться! Ой, а все-таки кто же вас невзлюбил так здесь? Сначала платье, теперь вот это…

Ло пожала плечами. Наверное, она должна была разозлиться. Этого от нее ждали, подленько покусывая исподтишка. Но делать то, что от тебя ожидает противник, не будет ни один вменяемый боевой маг. Она должна была устроить скандал из-за соленого, как солдатская ветчина, шамьета? Не дождетесь. И это не слабость, а ее ответный ход.

Отставив чашку, Ло попробовала молочную овсяную кашу с копченым сыром. Восхитительно! Гренки румяные, хрустящие, но поджаренные как раз в меру. Черничный джем, который она лизнула с некоторой опаской, можно было смело подавать к королевскому столу. Значит, только шамьет… Интересно, куда заранее насыпали соль, в мед или в специи? Глупая маленькая война, которую все равно нельзя спускать с рук. Жаловаться коменданту бесполезно, разумеется.

С удовольствием позавтракав, тем более что время близилось к обеду, Ло запечатала письмо и велела Нэнси отдать его мэтру Тюбуи лично в руки. Нигде не оставлять! Проникшаяся почти военным положением девчонка клятвенно пообещала. А Ло, услышав цокот копыт по плитам, подошла к окну. Ага… Капитан Рольфсон, ее законный и благоверный Кирпич! Надо думать, на заставе все в порядке, раз так быстро обернулся.

Спешившись, капитан сам повел жеребца в конюшню, а Ло, прихватив злополучный шамьет, поспешила из комнаты, рассчитав, что времени ей как раз хватит, чтобы встретить супруга внизу.

Разумеется, она успела вовремя. Рольфсон, запыленный и очень мрачный — впрочем, это явно было его обычным состоянием, — вошел в зал на первом этаже и с недоумением взглянул на Ло, будто не понимая, что она здесь делает.

Ло улыбнулась. Слегка и почти искренне. Во всяком случае, старательно. Поставив чашку на стол, сделала реверанс. Капитан сдержанно поклонился в ответ.

— Доброго дня, милорд.

— И вам, миледи.

Капитан оглядел ее с ног до головы, настороженно прищурился. Процедил:

— Благодарю, что учли мои пожелания насчет одежды.

Ло промолчала, что вообще-то рассчитывает носить и штаны тоже, когда сочтет это нужным. Ладно, не сейчас. Видит Пресветлый Воин, их общий с капитаном покровитель, она старается.

— Папа, ты вернулся!

Рыжекосый красно-коричневый вихрь слетел с лестницы, пронесся мимо нее и повис на капитане, отработанным движением подхватившем дочь. Обняв отца за шею, Тильда болтала ногами, а у Рольфсона вдруг сделалось совершенно человеческое лицо. Открытое, почти мягкое… На Ло он, конечно, не смотрел, уткнувшись подбородком в рыжую макушку с плохо заплетенными косами. Ло еще успела подумать, что надо бы научить девчонку плести что-то покрасивее. А если сама не сможет, то Ло даст пару уроков прислуге…

И тут она увидела пятна. На полосатой юбке явно любимого платья, из которого Тильда так и не вылезала третий день, у края подола красовались темно-синие пятна, незаметные раньше, но сейчас, когда девчонка повисла на отце…

— Капитан, — очень мягко позвала Ло, почти жалея, что разрушает такую семейную идиллию, — могу я задать вопрос вашей дочери?

Ролльфсон непонимающе глянул на нее поверх головы Тильды и опустил девчонку на пол. Стукнули деревянные подметки ее башмачков.

— Тильда, дорогая, — сказала Ло так же ровно, чувствуя азарт охотника, на выстрел к которому вышла вожделенная дичь. — В чем испачкано ваше платье? Во-о-он там, на подоле…

Девчонка глянула на подол. На Ло. На отца. Рольфсон нахмурился. Да уж, дураком он точно не был.

— Не знаю… — голосок Тильды был жалобным и умилительно-звонким, такой бы девочке года на три помладше.

— Правда не знаете? — ласково переспросила Ло. — А мне кажется, очень похоже на чернила.

Замерев, Тильда снова бросила на отца взгляд, в котором Ло почудилось что-то неправильное. Слишком… много испуга? А губы плотно сжаты. И испуг, которым прямо светилось веснушчатое личико Тильды, вдруг показался на нем совсем лишним, неправильным, как соль в шамьете…

— Тильда… — глухо сказал Рольфсон, глядя на дочь. — Послушай…

Да, его было почти жалко. И даже без «почти». Его-то Ло понимала.

— Я вспомнила! — вдруг вскрикнула Тильда, всплескивая руками, как плохая провинциальная актриска в трагической роли. — Я… Папа, это черника! Я помогала Молли перебирать чернику! Она… Она сказала, что миледи понравился джем… Папа, я… я только хотела ей угодить! Я хотела угодить миледи, чтобы она на меня не злилась! Я… я… Папа, почему она меня во всем обвиняет? Во всем!

Скривив лицо, она снова кинулась к отцу, обнимая его, прячась на груди, всхлипывая громко и, на вкус Ло, бездарно фальшиво, но это уже было неважно. Онемев от возмущения, Ло встретила пристальный, почти ненавидящий взгляд капитана и поняла, что совершила чудовищную ошибку — недооценила противника. Дура! Надменная ты дура, Ло Ревенгар! Пятна совсем свежие! И намазаны так, чтобы ты их точно заметила! И подставилась, все-таки представ злобной мачехой. Ах, как же хорошо, что Ло промолчала насчет шамьета, наверняка и это было предусмотрено. Браво, леди Тильда, маленькая дрянь… туше!

— Миледи… — голос капитана был, как валун, пару столетий пролежавший на берегу северного моря, тяжелый и источающий холод. — Извольте оставить мою дочь в покое.

— Разумеется, — процедила Ло, в бессильной злости смотря, как Рольфсон гладит мерзавку по голове, бережно отстраняет и идет мимо Ло к лестнице наверх. — Капитан!

Он оглянулся. Глянул на нее угрюмо, и было понятно, что ничего не выйдет, но Ло все-таки надеялась. Нельзя же быть таким болваном! Ладно, пусть он слеп, глух и теряет рассудок, когда дело касается мелкой наглой паршивки, но в других-то вопросах должен проявлять признаки разума?

— Капитан, когда вы представите мне прислугу крепости? — насколько могла спокойно спросила Ло. — Как ваша жена я должна заниматься хозяйством.

По каменным скулам прокатились желваки. Рольфсон нехорошо прищурился, в упор рассматривая Ло, и она вдруг почувствовала себя совершенно беспомощной. Нет уж! Она в своем праве! И пусть серое платье ничуть не похоже на мундир королевского боевого мага, но положенного ей по закону Ло не уступит. Возможно, и Рольфсон что-то прочел по ее глазам, потому что уронил едва ли не с отвращением:

— Что касается хозяйства, крепость и люди в вашем распоряжении. Занимайтесь чем хотите.

— То есть… сама? — недоуменно воззрилась на него Ло. — Вы не хотите дать вашей экономке и слугам распоряжение мне подчиняться? Обсудить самые первостепенные дела? Вы здесь комендант и мой супруг!

— Супруг, а не нянька, — отрубил Рольфсон. — А если понадоблюсь как комендант, то, надеюсь, по серьезному делу.

Онемев, Ло смотрела, как он уходит вверх по лестнице. Тильда, побежавшая было за отцом, вдруг остановилась. Дождалась, пока Рольфсон поднимется и свернет за угол, издевательски улыбнулась Ло и сделала реверанс, низко присев и держа пальчиками испачканную юбку. А потом вприпрыжку кинулась вслед капитану.

— Хорошо… — медленно и тихо сказала Ло, прикрыв глаза.

Что там говорили целители — не нервничать? О, конечно, она не нервничает. Она в бешенстве. И это тоже неплохо, потому что спина почти перестала болеть, а мысли стали четкими и ясными.

— Хорошо… — повторила Ло, прикидывая, с чего начать знакомство с крепостью. — Как скажете, дорогой супруг.

Сделав шаг назад, к столу, она не глядя протянула руку, но чашки там не было.

— Простите, — сконфуженно отозвался сержант Мерри, лучший приятель ее мужа. — Так это ваш шамьет? Мои извинения, леди.

— О, что вы! — лучезарно улыбнулась Ло. — Угощайтесь, сержант! Попробуйте-попробуйте…

Мерри, не сводя с нее подозрительного взгляда — а хорошее у него чутье, — осторожно пригубил, закашлялся, воззрился на шамьет, потом на Ло.

— Нравится? — участливо спросила она. — Интересный рецепт, правда?

— Не то слово! — выразительно сказал сержант. — Это так в столице пьют, миледи?

— Да нет, — усмехнулась Ло, подходя и забирая у него чашку. — У вас в крепости. И готова поставить свое приданое против вашего жалованья за день, что самое интересное только начинается.

Глава 10 ЛЕДИ НЕ ТОРГУЮТСЯ?

Теперь Эйнар отчетливо понимал то, что по капле просачивалось в его мысли последние несколько месяцев: из него вышел препаршивый отец. Да, он любил Тильду истово, как только можно любить единственную дочь и память о любимой женщине, но совершенно не понимал, что с ней делать. Детей следует воспитывать, иногда им нужна строгость, а не только ласка, но Эйнар не мог заставить себя прикрикнуть на Тильду или наказать ее, даже когда это было нужно.

После смерти Мари Тильда надолго замкнулась, спрятавшись в молчании, сидела в ее комнате, перебирала вещи матери, засыпала только в обнимку с их любимой кошкой-трехцветкой, уже старой и облезлой Нисси. Эйнар, сам света не видевший, а ведь на нем была теперь вся крепость, не знал, что и делать. Но постепенно Тильда оттаяла, снова начала улыбаться, а главное — привязалась к нему, как никогда. Бегала следом хвостиком, при каждом удобном и неудобном моменте замирала рядом, вцепившись в руку, и даже попыталась было напроситься к нему спать, но тут уж Эйнар решительно воспротивился: совсем ведь взрослая девица, скоро заневестится!

А вот что с нею делать — он не знал. И иной раз, молча кляня собственную слабость, подло сожалел, что Мари оставила ему не сына. С мальчишкой он бы знал, как управиться! Брал бы с собой везде, учил ездить на лошади, читать следы и драться любым оружием или голыми руками. Мальчишку он научил бы плавать и нырять, ловить рыбу в быстрых горных ручьях, разводить костер в любую погоду, мастерить воинский припас и добывать зверя. Да мало ли вещей, которым мужчина может и должен научить сына!

Тильда была девочкой. Да, она с радостью ездила с ним на прогулки и неплохо держалась в седле. Умела подбить брошенным ножом суслика, а потом разделать его и пожарить на костре, могла заварить питье из горных трав или угадать погоду на будущий день по облакам, ветру и закату. Но при всем этом она была девочкой, и Эйнар смертельно боялся, что она сломает себе что-нибудь, отобьет или застудит. Девочка — будущая жена и мать, ее должно растить как хозяйку дома, а что в этом понимает Эйнар?

Тильда не хотела учиться хозяйству. Мари не выпускала из рук рукоделья, и рядом с ней Тильда привыкла управляться с иглой и спицами, но теперь корзина с разноцветными мотками пряжи и недошитыми детскими одежками стояла в самом дальнем углу спальни. На неумело лукавые просьбы Эйнара что-то зашить или залатать Тильда мрачнела, сжимала губы и относила вещь к Селине. Готовить она тоже терпеть не могла, как бы ни пыталась Молли пристроить ее к кухне. Кое-как научилась печь любимые лепешки Эйнара, да и то по праздникам.

И самое паршивое, что заставить Тильду заниматься чем-то полезным и пристойным для девицы было невозможно. Уговоры и приказы не помогали, лишать ее сладостей оказалось бесполезно, развлечений в крепости и так не случалось, а выпороть рука не поднималась. Если Матильда Рольфсон что-то вбивала себе в голову, вытряхнуть это оттуда было все равно, что убедить кота жрать овес вместо мяса.

А теперь его любимая, но упрямая, как ослица, дочь решила, что леди Ревенгар — ее враг. И Эйнар ее даже понимал, но что было делать ему, попавшему между двух жерновов? Понятно, что леди, привыкшая к уважению и послушанию, видит в его дочери дерзкую девчонку, которую нужно прибрать к рукам. Само собой, Тильда тоже невзлюбила пришлую женщину, занявшую место ее матери. А виноват во всем, как ни крути, Эйнар.

Поднявшись наверх, он окликнул Тильду и подождал, пока она послушно зашла вслед за ним в спальню Мари. Приданое леди, еще не разобранное, так и стояло в коробах, а горничная возилась с одним из них, доставая вещи. Эйнар указал ей глазами на дверь, и понятливая девица, торопливо присев в реверансе, выскочила из комнаты. Вот и еще забота, кстати. Если они с леди разойдутся по разным спальням, вещи следует отнести в бывшую спальню Эйнара. А он останется здесь.

— Тиль, — начал он, осторожно подбирая слова и стараясь глядеть на дочь поласковее. — С чего ты взяла, что леди Ревенгар на тебя злится? Она с тобой вроде и пары слов не сказала.

— Потому что она злая, — с полным убеждением отозвалась Тильда, крутя в пальцах кожаную кисточку пояса и уставившись в пол. — Папа, зачем она нам?

Эйнар смотрел на дочь, и ему было почти страшно, как сильно она становится похожа на Мари, входя в пору девичества. Разве что рост от него. Мари была невысокой и кругленькой, особенно после рождения Тильды, а дочь уже сейчас ее обогнала, и видно, что еще вытянется. Однако знакомый прищур ярко-зеленых глаз, овал лица, еще по-детски круглого, но уже с изящно вырезанными скулами и подбородком, губы… У него растет красивая девочка, взявшая от обоих родителей самое лучшее. Еще бы ей побольше мягкости матери, а не упрямства отца…

— Тиль, — терпеливо повторил он, — послушай, так уж получилось. Леди Ревенгар выдал за меня замуж сам король. Это огромная честь, милая. Леди древнего рода, она настоящая дворянка. И ты теперь тоже станешь истинной леди. Поедешь в столицу и выйдешь замуж за благородного мужчину.

— Не хочу замуж! — с ненавистью выдохнула Тильда, терзая пояс. — Не хочу в столицу! Ничего не хочу! Пусть она уедет. Папа, прошу тебя…

— Тиль, ты еще дитя…

Эйнар осекся, понимая, что сглупил с последним доводом. Скажи ему кто в двенадцать, когда считаешь себя уже взрослым, что он ребенок, — Эйнар и слушать бы дальше не стал.

— Но вот-вот станешь девушкой на выданье, — поправился он. — Что тебе делать здесь, в горах? Разве ты не хочешь увидеть Дорвенну? У тебя там найдутся подруги, а молодые люди будут ухаживать за тобой. Но для этого ты должна стать настоящей дворянкой, милая.

«Только вот забудут ли эти молодые люди, глядя на герб твоей мачехи, что ты дочь солдата и внучка мельника? — пронзила Эйнара острая беспощадная мысль. — Не погубил ли я тебя, замахнувшись в мечтах слишком высоко? Могут ли крылья поднять в небо того, кто не был с ними рожден?»

— А я не хочу становиться дворянкой, — еще злее процедила Тильда. — Не хочу становиться как она. Ходит, кривится, будто жабу съела, смотрит на всех, как на грязь под ногами. Не хочу! И мамину комнату она заняла!

— Тильда, не дури! Ну стоит там несколько ящиков, и что? — начал злиться Эйнар. — Заберет их в большую спальню. А тебе не мешает быть повежливее. Лучше поучилась бы у леди манерам, тебе это пригодится.

— Манеры? — фыркнула Тильда, вскидывая голову. — Фу-ты ну-ты! А Молли говорит, что она дурная женщина! И Селина! И все говорят! Потому что у нее платьев дюжина коробов, а замуж пошла в мужской одежде. И простыню никому не показали. Папа… а зачем показывать простыню?

— Тильда!

Эйнар с отчаяньем понял, что краснеет. Ну вот почему эти болтливые дуры, раз уж и без того наболтали лишнего, не объяснили заодно девочке то, что должны объяснять женщины, а не мужчина? Небось, трепали языками на кухне, а Тильда подслушивала. Потом спохватились. И да, ей давно пора знать такие вещи, только мужики при дочери капитана держат рот на замке, боясь даже ругнуться, — знают, что никому мало не покажется. А женщины просто не думают, что девочка растет без матери, и то, что им известно чуть ли не с рождения, ей некому было сказать.

— Тильда, — с усилием повторил он, — вот такие вещи тебе и должна бы объяснять…

Как ее назвать? Не матушкой же! И не мачехой — совсем непочтительно.

— Леди! — выкрутился он. — И про простыню, и про девичью честь, и про манеры. И про то, о чем можно говорить с мужчинами, а о чем — нет.

— Ты не мужчина, — резонно заметила Тильда. — Ты же мой отец. А она дура. И злая. И дурная женщина.

— Я Молли и Селине языки оторву, — угрюмо пообещал Эйнар, понимая, что не вывешенная по обычаю простыня — это еще тот капкан.

Сейчас они додумались до самого простого и грязного объяснения, а когда узнают, что Эйнар с леди ночуют в разных спальнях, — невесть до чего додумаются! И ведь Тильду от этого никак не уберечь. Ох, легче того же кота не только овес научить жрать, но еще ходить строем и честь отдавать, чем заставить женщин молчать.

Тильда молча подошла к нему, сидящему на постели, ближе, обняла, положив голову на плечо. Эйнар вдохнул ее запах. От дочери пахло полынью, печеным хлебом — то-то на кухне сидела, свежие лепешки караулила — и собаками.

— Тиль, опять на псарню полезла? — упрекнул он, ловя редкий момент близости, как затишье перед бурей. — Я тебе сколько раз говорил? Без меня или Тибальда — ни ногой. Там волкодавы!

— У Майры щенки… — виновато отозвалась дочь, уткнувшись ему в плечо. — Хорошенькие такие! Можно я одного себе возьму, насовсем? Папа, пожалуйста!

— Посмотрим, — буркнул Эйнар. — Они еще маленькие. И без меня не ходи. Райда вот-вот загуляет, кобели взбесятся. И, Тиль… извинись перед леди, слышишь? Она вовсе не злая. Вот узнаешь ее получше…

— Не буду!

Тильда отпрыгнула от него, как кошка. Сверкнула яростно глазами, задрала подбородок. Уже совсем не Мари! А вылитый он сам в ее возрасте, дурак и осел!

— Извиняться? Перед этой белобрысой? Ни за что! Пусть убирается в свою столицу и там в штанах ходит, чтоб на нее мужики слюни пускали!

— Тиль! Не смей!

Снова фыркнув, Тильда вылетела за дверь как ошпаренная. Простучала туфлями по полу коридора. Эйнар закусил губу, наливаясь гневом. А вот это уже серьезно. Это она не своими словами говорит ведь! Молли, значит. Селина… Ну и все остальные? А если болтают женщины, то и мужчины заговорят, на это много времени не надо. И что делать? Пороть дур? Выгнать из крепости особо языкастую? Только вот без Молли в хозяйстве никак не обойтись, на ней оно все и держится.

Эйнар бессильно врезал сжатым кулаком по кровати рядом с собой. Он-то думал, что самая серьезная опасность — злоязыкий морок! А тут без всякой магии скоро на стену полезешь! И какого йотуна он, дурень, отправил леди Ревенгар одну к этим трепливым мерзавкам! Не дай Пресветлый, они чего ляпнут — ему же потом стыда за своих людей не обобраться будет! Леди-то права, ему надо было поступить как… да как коменданту, представляющему своих людей новому офицеру! И неважно, что там у них за семейные дрязги, чужие языки в такое мешаться не должны. Сегодня кухарки и поломойки не уважают его жену, а завтра — и самого Эйнара!

Он тяжело поднялся, гадая, успеет ли исправить то, что сам же и устроил. И, уже выходя в коридор, понял, что не успел.

— Ваша милость! Ваша милость!

Молли мчалась к его комнатам так быстро, что цветастая юбка моталась вокруг ног, а деревянные подметки башмаков гулко вбивались в пол под немалым весом экономки.

— Ваша милость, — запыхавшись, проговорила она, останавливаясь перед Эйнаром и упирая руки в бока. — Это что же такое! Меня, честную женщину, в воровстве обвинять? Да я! Да я ночами не сплю! Думаю, как бы повкуснее да посытнее всех накормить! А меня… она… Какая-то…

Она все-таки осеклась. Застыла, глядя в лицо Эйнара, хлопая хитрыми круглыми глазками и явно жалея о том, что слетело с языка.

«Распустились! — холодно и очень зло подумал Эйнар. — Решили, что сойдет с рук вообще все, как сошло испорченное платье, будь оно неладно. Ну, сами виноваты».

— В чем тебя обвинили, Молли? — сказал он тихо и так четко, что кухарка, не сводя глаз с его лица, сглотнула и слегка попятилась. — И кто? А то я не расслышал.

— Так… леди же… — пискнула Молли.

— Моя супруга? — уточнил Эйнар так же тяжело и спокойно. — Ее светлость леди Ревенгар? Ну что ж, пойдем, разберемся.

* * *

Приходно-расходные книги — на диво интересное чтение. Конечно, для тех, кто в этом понимает. Ло терпеть не могла денежные дела, но поневоле в них разбиралась. Лет с двенадцати, когда погиб отец, а следом тихо угасла матушка, управление домом легло на Ло почти полностью, несмотря на обучение в Академии — отчеты управляющего исправно приносили туда, так что она до сих пор помнила, сколько стоит прочистка дымоходов и сколько фунтов говядины следует закупать в месяц. От этих обязанностей ее не освободила даже война, потому что в опустевшем особняке Ревенгаров остались Мелисса со слугами. А за управителем, даже самым честным и преданным, нужно приглядывать. Ему самому так спокойнее — нет лишних искушений.

Потом Мелли уехала покорять двор, и Ло велела закрыть особняк, оставив только пару сторожей, а слуг отослала в последнее сохранившееся поместье Ревенгаров — так на их содержание требовалось куда меньше средств. Экономить она умела на всем и знала, что ей придется делать это очень долго. Скорее всего, всю жизнь. И даже перестала злиться на это. А теперь вот получалось, что к одному требующему внимания хозяйству добавилось другое, с неминуемыми хлопотами. И неизвестно еще, помощью или обузой станет ей муж. Ло поставила бы на второе.

В кабинет, где хранились денежные книги крепости, ее, разумеется, никто не впустил. Ло с интересом оглядела соседнюю комнату, служившую складом всяких нужных мелочей от писчей бумаги до кожаных шнурков и ремней. На одной полке робко теснились книги. Подойдя к ним и проведя пальцами по серым от пыли корешкам, Ло поморщилась. Школярское «Жизнеописание славных королей и королев Дорвенанта», «Хроники Дорвенанта, Фраганы и сопредельных земель», «Устав солдатской службы», «Честных девиц и жен книга, составленная к удовольствию их и вразумлению», еще что-то по хозяйству. Внезапно — руководство для разведения породистых собак. А вот и три-четыре романа с приключениями, старые, читанные Ло еще в Академии. Тоска… Может, у лекаря что-нибудь найдется? Не то чтобы у нее предвиделось очень много свободного времени, но ведь грядет зима.

И все-таки сейчас она здесь не за книгами. Ло вздохнула, мрачно предчувствуя новый разговор с дражайшим супругом, и уже повернулась к двери, чтоб отправиться на его поиски, как та распахнулась — супруг пожаловал сам. С экономкой. Ага…

Несколькими мгновениями, оставшимися до возможного скандала, Ло распорядилась обдуманно и расчетливо — попросту села в единственное кресло возле небольшого и тоже отчаянно пыльного стола. Ох, пороть местную прислугу некому…

— Миледи, — не стал тянуть кота за хвост капитан, — могу я узнать, в чем вы обвиняете мою экономку?

— Можете, — вежливо сообщила Ло. — Пока что — ни в чем.

— А она говорит совсем иначе. Молли?

Ло поставила локти на стол, сплела пальцы и оперлась на них подбородком, выжидая. Несчастная и несправедливо обвиненная почтенная женщина выкатилась из-за плеча коменданта и принялась взахлеб страдать, что ее, несчастную и несправедливо… ну и так далее… обвинили в воровстве! Она же… Ло с каменным выражением лица слушала это, почти наслаждаясь.

— Милорд, вы считаете меня дурой? — так же вежливо поинтересовалась она, когда экономка смолкла, торжествующе блестя маленькими круглыми глазками над толстыми щеками. В сочетании с длинным носом это делало Молли удивительно похожей на раздобревшую амбарную крысу, обнаглевшую от безнаказанности и считающую себя хозяйкой амбара, а то и всего поместья. — Как я могла обвинить эту… почтенную женщину в воровстве, всего лишь пройдясь по кухне? Кухня, кстати, содержится в отменном порядке, не могу не отдать должного. Я всего лишь попросила расходные книги — вам это кажется странным?

— Расходные книги крепости? — прищурившись, уточнил Рольфсон.

— Пресветлый меня сохрани, — хмыкнула Ло. — Ваши комендантские дела меня не касаются. Но вот наши, — она с ядовитой ласковостью выделила это слово, — семейные расходы — очень даже. Я так понимаю, ими тоже заведует эта… почтенная женщина?

Всего лишь крошечная пауза каждый раз — а какое действие! Молли уже покраснела, глядя на Ло с неприкрытой злостью; комендант же явно насторожился.

— Да, — бросил он. — И не думаю, что она ведет книги. Как-то обходились без этого.

— Верю, — бесстрастно согласилась Ло. — Дорогой супруг, позвольте узнать, сколько жалованья вы получаете?

Армейские расценки она знала, но Рольфсон еще и комендант крепости.

— Сорок флоринов.

Ничего необычного или оскорбительного в вопросе Ло комендант не увидел, и то хорошо.

— Сорок флоринов… — повторила она. — Тогда почему, позвольте узнать, ваша дочь с момента моего прибытия в крепость еще ни разу не сменила платье? Чулки, кстати, тоже, если не ошибаюсь. У нее вообще есть одежда на смену?

— Есть, конечно! — возмущенно взвизгнула Молли. — Вы что думаете, мы у бедной сиротки воруем? Есть у нее платья, и юбки есть. Только у девочки это платье — память о матушке, храни ее Претемная Госпожа в своих садах! Потому его Тильда и не снимает…

И она победно посмотрела на Ло.

— И сколько платьев у леди Тильды? — так же ровно спросила Ло.

Комендант, хвала тому же Пресветлому, молчал. Это было лучшее, что он сейчас мог сделать, и, возможно, сам Рольфсон это понял.

— А мне откуда знать? — так же вызывающе фыркнула Молли. — У Селины спросить надо, она вещами его милости заведует.

— Его светлости, — скучающим тоном поправила Ло. — Со вчерашнего дня к милорду и леди Тильде положено обращаться «ваша светлость», как и ко мне. Запомните и передайте остальным, будьте любезны.

И добавила, расчетливо пользуясь паузой, пока Молли хлопала глазами:

— Тогда я хотела бы видеть Селину. Надеюсь, она сможет дать мне полный отчет в гардеробе, а также постельном и столовом белье. Или бельем заведуете вы? Селина хорошо шьет?

— Никто не жалуется, — буркнула экономка и не удержалась: — Вот его светлость одет в ее работу… Оно, конечно, таких рубашек у нас в крепости не сошьют, как на миледи давеча была…

— А вот это плохо, — ласково сказала Ло, краем глаза отмечая, как закаменело лицо Рольфсона. — Если Селина не может шить тонкое белье, мне придется поискать еще швею. Моя семья должна одеваться сообразно своему достоинству. Кстати, вас я попрошу составить перечень столовых приборов и прочего имущества. Мне нужно знать, что следует заказать до наступления зимы, чтобы успели привезти. Значит, книги расходов в хозяйстве моего мужа пока не ведутся?

— Мы здесь люди честные! — выдохнула Молли. — Безо всяких записей не воруем! И за капитаном, и за доченькой его смотрели, как за родными, всеми богами клянусь. А коли господину коменданту моя служба теперь не угодна, ему меня и увольнять!

Глянув на капитана, она присела в реверансе, выпрямилась и вызывающе посмотрела на Ло.

— Достаточно, — уронил Рольфсон, и Ло напряглась, холодно подумав, что, если сейчас коменданту хватит дури встать на сторону экономки, не миновать настоящей войны. — Молли, как видишь, никто тебя ни в чем не обвиняет. Книги расходов у нас и в самом деле только для крепостных дел, миледи. Если вам угодно завести ее для семьи — ваше право. Молли, возьми Селину, пересчитайте и запишите все, что желает ее светлость. Грамоте ты обучена, а не справишься — попроси Тибальда.

— Да как же это… ваша милость… я же…

— А еще, — мерно продолжил капитан, — вели остальным придержать языки и сама этому поучись. Особенно при моей дочери. Услышу, что кто-то поминает ее светлость без должного почтения, — выпорю. А я услышу, ты знаешь. И вообще нечего Тильде на кухне делать. Стряпать она там не учится, зато всякой дряни нахваталась.

Экономка молча хватала воздух ртом, багровея все сильнее. Ло тоже молчала, умиляясь на картину, однако прекрасно понимая, что эту битву не она выиграла, а проиграли болтливые бабы, успевшие достать капитана до печенок — чего одно поминание рубашки стоило. А уж до конца сражения и вовсе далеко…

— Все ясно? Тогда свободна.

Дождавшись, пока экономка выскочит за дверь, капитан так же хмуро глянул на Ло и поинтересовался:

— Довольны?

— Вполне, — безмятежно отозвалась она, чуть откидываясь на спинку стула. — Что, уже болтают?

Капитан досадливо дернул уголком рта и, кажется, собрался выйти.

— Останьтесь, — негромко сказала Ло. — Нам действительно нужно поговорить. Не об этих глупостях, конечно. Прислуге рот не заткнуть; достаточно, если она будет болтать подальше от нас. Меня интересует другое. Скажите, капитан, вы действительно думаете, что его величество вас так уж роскошно наградил?

— Не понимаю вас, миледи, — буркнул капитан, но уходить передумал, пройдя вперед и бесцеремонно присев на подоконник — тоже пыльный, конечно!

— Даже не удивлена, — съязвила Ло. — Вы ведь пока думали только о достоинствах этого брака, верно? Титул, положение… Кстати, а зачем они вам? Неужели хотите делать карьеру при дворе?

— А что, не похоже? — невозмутимо встретил ее взгляд капитан.

— Нисколько, — честно ответила Ло.

— У меня дочь, — после недолгого молчания так же тяжело уронил Рольфсон. — И я хочу для нее лучшей жизни. Самой лучшей. И потому ваши намеки… Говорили бы вы без них, попросту.

— Извольте, — согласилась Ло, вытягивая ноги и морщась от боли в спине. — У его величества очень странное представление о наградах. Он женил вас на одной из самых знатных дворянок Дорвенанта. Вы, конечно, вряд ли интересовались историей Ревенгаров? А придется. Мой род входит в Три Дюжины, старое дворянство, стоявшее у истоков королевства. На девицах из Трех Дюжин не зазорно жениться даже принцам крови, в былые времена они этим еще как занимались, между прочим. Случалось и наоборот. Один из Ревенгаров двести лет назад повел к алтарю принцессу. Но это в прошлом, а сейчас наш род разорен. Как его нынешний глава вы должны знать, чем придется управлять хотя бы в ближайшие три года.

Она с удовлетворением отметила, как и без того внимательный взгляд Рольфсона стал особенно острым, и неторопливо продолжила:

— От всего состояния у нас осталось поместье в окрестностях Веллердольва, но дохода от него едва хватает на содержание самого поместья да особняка в столице. А если вы собираетесь выдавать дочь замуж в Дорвенне, то без капитального ремонта дома не обойтись. Сама свадьба тоже обойдется в круглую сумму, даже если жених не потребует богатого приданого. Но вы ведь понимаете, что и выбирать в таком случае вашей дочери будет трудновато?

— Понимаю.

Голосом капитана можно было гвозди забивать.

— Кроме этого, — бесстрастно продолжала Ло, — вам как главе рода сначала придется выдать замуж мою младшую сестру. Мелиссе семнадцать, она фрейлина королевы, и ей, в отличие от меня, фамильной красоты Ревенгаров досталось полной чашей. При удаче и хорошем расчете она может сделать отличную партию даже без приданого, с одной только внешностью и родовитостью, но этим следует заниматься. И не через три года, когда мы сможем развестись, а как можно скорее.

— Понимаю. Что еще?

— Вы помните сумму моего приданого? — мягко спросила Ло, сплетая пальцы на коленях и чувствуя себя рыбаком, вываживающим редкую и очень недоверчивую рыбину.

— Пятьсот флоринов деньгами. И имущества на столько же, если не больше. Мне казалось, оно достаточно велико…

— Для провинции — да. Но не для жизни в столице. И еще смотря на что тратить. Если только на две свадьбы, то хватит. Но тогда род Ревенгаров обнищает окончательно, а вы теперь, капитан, его часть. Даже после нашего развода вы все равно останетесь Ревенгаром. И в любом случае вы захотите, чтобы дочери и будущим внукам не пришлось стыдиться вашей бедности.

— Заботитесь о моей семье? — сдержанно усмехнулся капитан.

— О своей, — отрезала Ло. — Во-первых, я забочусь о сестре, разумеется. Есть еще пара кузенов, но они мужчины, пусть сами добиваются успеха. Во-вторых, леди Тильде — двенадцать, на нее уже сейчас в обществе будут смотреть как на возможную невесту. И что увидят — это совсем другой разговор… Капитан, жизнь в столице — это огромные расходы. А то, что прилично для лейб-дворянина без состояния, Ревенгару непозволительно. Если девица на выданье не меняет платье при каждом выходе ко двору, знатным стервятникам плевать на заслуги ее отца. Мелиссу пока одевает королева, да хранят боги ее величество, а я прятала пустой кошелек под формой армейского мага. У вашей дочери нет ни одной из этих возможностей, зато в избытке дурных манер и непокорного нрава, а их одним гербом не прикроешь, даже таким древним, как наш.

— Оставьте мою дочь в покое, — мрачно предложил Рольфсон. — И скажите прямо, чего вы хотите?

— Знаете, капитан, — сказала Ло так устало, будто над солдатским лагерем защитный полог растянула. — У моего отца был прекрасный жизненный принцип. «Лорды не торгуются», — говорил он, позволяя себе любые прихоти. Я только и слышала в детстве, что аристократам неприлично беспокоиться о деньгах. Думаю, он унаследовал этот девиз от своего отца, который продал фамильные драгоценности, чтобы осыпать золотом первую танцовщицу королевского балета и подковать серебром любимого скакуна. Эти подковы, кстати, тоже пришлось продать уже при моем отце, его сыне. А потом отец погиб, до последнего веря, что все это — временные трудности, какие бывают даже у самых родовитых семей. Матушка его не пережила, и мы с Мелиссой остались в огромном особняке, на котором лет сто не чинилась крыша, зато в сад покупались фраганские розы и валлирийские лилии. Не торгуясь, разумеется. Так что чего я хочу? Достойной жизни, капитан. Для вашей дочери и моей сестры для начала. И потому я буду вести проклятые расходные книги, учитывая каждый флорин из вашего жалованья и моей пенсии. Да что там флорин — каждый барг муки, масла и соли, каждую сорочку и пару чулок. Леди не торгуются, когда могут себе это позволить… И приданое это, будь моя воля, я бы не оставила лежать мертвым грузом в ожидании свадебных расходов, а поставила бы в поместье Ревенгаров сыродельню взамен развалившейся. Купила бы породистых овец — там замечательно водились тонкорунные овцы, как говорят старики. Подновила мельницу, велела засеять каждый клочок пахотной земли и заложить новые сады. Да, деньги ушли бы почти все, а Мелиссе пришлось бы подождать с замужеством. Но через пять-шесть лет каждый флорин принес бы вдвое, а то и втрое прибыли. Подумайте об этом, капитан.

— Я подумаю, — согласился Рольфсон, вставая с подоконника. — Обязательно подумаю, миледи.

Не прощаясь, он вышел, а Ло, наклонившись, уткнулась лбом в ладони и стиснула зубы, пережидая ноющую боль в спине. Там, под лопаткой, будто проснулась и мерзко ныла уже зажившая рана. Пять-шесть лет… Стоит ли загадывать на такой срок, даже если Рольфсон согласится распорядиться подарком короля по мыслям Лавинии? Что ему до разорившихся Ревенгаров? И уж точно капитану не следует знать, что за спиной у Ло темная тень смертельной угрозы. Черные розы были предупреждением, которым она пренебрегла; какого хода следует ждать теперь? Здесь, в мирной крепости, где самая большая угроза — соль в шамьете да сплетни кухарок? И все-таки, ожидая смерти, следует жить. Цепляться за каждый подаренный судьбой день, строя будущее сестры, раз уж своего не предвидится. Леди не торгуются? Да что вы понимаете в истинных леди!

Глава 11 ЧТО ПОМНЯТ ДЕРЕВЬЯ И КАМНИ

Лестеру хватило одного взгляда на заявившегося к нему Эйнара. Отставив в сторону ступку, в которой растирал какое-то вонючее зелье, лекарь прошел к буфету, достал бутылку и стаканы. В один налил карвейна — ровно треть. Поставил на стол, накидал на тарелку сыра с мясом. Эйнар честно напомнил себе, что до вечера еще далеко, а он на службе. И что бутылка не лошадь, от беды на ней не ускачешь. И вообще…

Потом сел к столу и глотнул обжигающий карвейн, как воду. Ровно один глоток. Зажевал холодным мясом, глотнул снова. И еще раз. После третьего глотка прислушался к себе — внутри будто слабела натянутая до звона тетива.

Лестер невозмутимо присел напротив и опять принялся вколачивать пестик в ступку. Эйнар положил на кусок сыра еще ломоть мяса, накрыл сыром сверху, отправил в рот. Прожевал, наслаждаясь обманчивым теплом внутри. Устало подумал, что один-то раз можно, а вообще — пить с расстройства не дело. И спросил, поглаживая пальцами почти опустевший стакан:

— Лестер, зачем магам перстень?

Целитель так же мерно стучал пестиком, не сбившись с ритма. И ответил спокойно, ничуть не удивляясь дурацкому вопросу, хотя всем известно, что по цвету кольца определяется гильдия мага:

— Если попросту, так затем же, зачем тебе — меч.

— А что, без него колдовать нельзя? Я-то могу и голыми руками драться, если надо. Или не мечом, а чем-то другим.

— Можно, — уронил Лестер, вглядываясь в ступку. — Еще как можно. Перстень — это просто инструмент. Ориентир для настройки. Ну и силу через него пропускать удобно. Сырая магия — она непослушная. А с перстнем колдовать и легче, и надежней. Вот мой, к примеру…

Он снял с пальца серебряное кольцо с крупным, но неярким зеленым камнем и двинул его по столу к Эйнару. Улыбнулся:

— Да ты погляди, не бойся. Ничего тебе не будет. Это ведь не меч, им даже не порежешься.

Эйнар взял перстень в руки, присмотрелся. В глубине камня большая зеленая искра то притухала, то разгоралась сильнее.

— Светится, — настороженно сказал он.

— Пульсирует, — поправил его Лестер. — От слова «пульс», что по-ученому значит «сердцебиение». Камень отзывается сердцу мага. Если маг погибает, его камень… он как бы умирает. Гаснет навсегда, становится обычным кристаллом. Ну, про то, что у всех магических гильдий свой цвет, ты и без меня знаешь, верно? Лекари зеленый носят, некроманты — фиолетовый, разумники — белый…

— Боевые маги — красный, — продолжил Эйнар. — Знаю, да.

Лестер молча кивнул, старательно глядя внутрь ступки.

— А когда маг снимает перстень? И зачем?

— Даже не знаю, что сказать, — вздохнул старый лекарь. — Вообще-то никогда. Первый перстень мажонок получает, когда приходит в Академию. Медный, с дешевым камушком. Обычно в ученические перстеньки горный хрусталь вставляют или яшму. Цвет ведь на самом деле неважен, учиться можно на любом. Вот потом, когда маг заканчивает учебу, то ему вручают уже настоящий перстень — вроде как рыцаря мечом препоясывают. Кольца для выпускников делают маги-артефакторы, а камни для них сами студенты приносят — смотря что себе могут позволить. Мол, одно дело целителю зеленый кварц носить, а другое — изумруд. Хотя я тебе так скажу: никакой разницы. Просто изумруд богаче смотрится. И если с камнем сроднился, то он тебе как рука и глаз вместе взятые. Без него хуже, чем голым, себя чувствуешь. Даже если Академию не закончил, как я вот, перстень все равно завести приходится. Купить камень, отнести ювелиру-магу. Дорогое удовольствие, а что поделать — надо.

— Ага… Значит, чужой камень взять нельзя? Или купить, если свой потерял?

Эйнар старательно пытался представить, что перстень, который Лестер не снимал на его памяти никогда, просто инструмент. Или оружие. С оружием получалось понятнее — любой воин хотя бы с ножом точно не расстается.

— Купить — можно. Только не чужой, он уже на хозяина настроен, а чистый, нетронутый. Бывает, что камень погибает. Выгорает, если поток был слишком мощный, например. Или разбивается случайно. Тогда в старую оправу новый кристалл ставят.

Лестер взял протянутый Эйнаром перстень, ласково погладил его, как живое существо, и привычным движением надел на палец.

— Вот потерять как раз не получится, — спокойно продолжил он. — Для этого кольца и зачаровывают, чтоб не терялись, не ломались, не давались вору… Их, настоящие, из сплава серебра с золотом делают, как символ единства тела и духа. И печать орденскую ставят внутри, чтоб, значит, самозванцев не было. У меня такой нет — я-то задолго до выпуска ушел.

Про печать Эйнар знал. У него самого комендантская печатка была зачарована так, чтобы в случае нужды проверить любой знак, хоть орденский, хоть королевский. Нужная вещь, когда читаешь подорожные или свои отчеты пишешь.

— А все-таки, Лестер, — упрямо вернулся он к тому, зачем пришел. — Когда маги снимают перстень? Ты же сам видел. Не мог не заметить…

— Ну да, — согласился лекарь, отставляя ступку. — Странно. А жена твоя что говорит?

— Не спрашивал, — буркнул Эйнар. — Мне бы самому узнать да разобраться сначала.

Лестер осуждающе покачал головой, беря второй стакан и разливая остаток карвейна из бутылки.

— Зря, — сказал он просто. — Может, дело совсем простое, а ты напридумываешь себе. Леди твоя — боевая магичка, у нее как раз камень мог и в бою повредиться, а точно такой не сразу найдешь, да и работа времени требует. Притом красные камни не редкость, но не будет же такая дама яшму носить? Ей, поди, рубин нужен… Вот и оставила она перстенек в столице ювелиру. Может ведь такое быть?

— Может, — согласился Эйнар и ухнул, как в реку с обрыва. — Лестер, что такое лишение кольца?

Стакан в руках старого целителя, уже поднесшего его ко рту, замер. Так и не выпив, Лестер медленно поставил посудину на стол, так что жидкость внутри маслянисто качнулась, облизнула прозрачные стенки и успокоилась. А в комнате к запаху трав и зелий добавился неуловимый кислый запах. То ли настоящий, то ли почудившийся Эйнару на несколько мгновений. Запах тревоги.

— Ты с чего такое взял? — негромко и враз помрачнев, спросил Лестер. — Быть не может…

— Вот ты мне скажи сначала, что это, — начал злиться Эйнар. — А может или нет — разберемся. Это ведь как лишение оружия получается? Позорное?

— Да, — тяжело уронил Лестер. — Именно так. Лишение… Из Ордена им изгоняют. Только это так провиниться надо…

— Как? Убить своего?

Лекарь махнул рукой.

— Да куда там! Если на дуэли или в бою — это и в вину не ставят. Если при самозащите — так тем более. Орден, видишь ли, семьей считается, не зря они друг друга братьями и сестрами зовут. А семейные дела иной раз и крови требуют. Ты вот часто слышал, чтоб один маг на другого в королевский суд подал? И не услышишь, поверь. Сами между собой разберутся и виноватого потом похоронят. Опять же — тихо, чинно, по-семейному. Если безвинному досталось — убийцу накажут. Но из Ордена не выгонят. Для орденского мага одна лишь вина есть непростительная.

— Ну? — нетерпеливо спросил Эйнар и услышал тихое, словно испуганное, слово, шелестящее змеиной чешуей в прохладе комнаты:

— Предательство… Бросить своего в беде, подставить под удар, самому ударить в спину, если в верности клялся. Маги никому не доверяют, кроме своих, потому и боятся предательства больше всего. Только за него Орден изгоняет, капитан. И это хуже смерти, потому что лишенному перстня больше нельзя его носить: ни орденский, ни собственный. И потому что любой маг имеет право убить изгнанного. Или не убить, а так, покуражиться. Искалечить, унизить прилюдно, чары наложить… А если его убьет не-маг, Орден не покарает убийцу. Изгнаннику запрещено помогать. Хоть деньгами, хоть услугами. Лечить вот можно, правда, мы ведь обет даем не отказывать в помощи никому, но… без магии. Обычными средствами. И хоть кажется, что такое куда мягче смертной казни, но на деле… изгнанники долго не живут, капитан. К ним обычно столько счетов у своих же накапливается! Но ты о таком даже не думай, слышишь? Лишение кольца — за что? Она же у тебя не простая магичка, а героиня! Про нее баллады уже складывают, Эйнар. Как женщина устояла там, где пали мужчины, и закончила войну. «Пусть воды Рудена текут вместо крови, пусть волны поют, где звенели мечи…» Не думай, капитан, слышишь? И ей не ляпни сдуру. На такое даже намекнуть — страшная обида!

— Понял я, понял, — хмуро отозвался Эйнар, чувствуя, что хмель, ударивший было в голову мягкой горячей волной, почти выветрился, оставив только гадкий привкус во рту. — Перстень, значит, в столице?

— Да вроде больше негде ему быть. Послушай доброго совета, спроси ты ее саму. Недомолвки между мужем и женой хуже гадюки в постели. А вам теперь всю жизнь на двоих все делить. И честь, и славу, и мир в доме.

— Отчего же всю жизнь? — усмехнулся Эйнар. — Три года всего-то. А потом леди уедет обратно и забудет меня, как страшный сон. А уж я ее… Хотя нет, такое не забудешь. Ладно, старина, благодарю. И за рассказ, и за выпивку. Что, у тебя пока работы особой нет? Никто животом не мается, на зубы не жалуется?

— Да пока тихо, — вздохнул Лестер. — Девочка, что в лихорадке лежала, отошла, бегает уже. Чистый котенок, разве что не мурчит! Резвая такая, болтливая… А мальчишка молчит. Я уж с ним и так, и этак, все испробовал, что умею, — молчит. И ведь не ранен, так… поцарапался, пока сестру по лесу тащил. А душа у него спряталась, будто зверек в нору, глубоко внутрь ушла. Не помогу я ему, Эйнар. Его бы в столицу, к магам-разумникам. Только кто ж сироту повезет?

— Подумаем, — бросил Эйнар, поднимаясь. — Родных, похоже, все равно не найти, если сами не объявятся. Только там ни документов, ни писем не осталось. Можно по меткам на одежде попробовать имя узнать, да как эту одежду детям показывать? Она же в крови вся, рваная. Поздно мы до них добрались, тварей!

— Не о том думаешь, капитан. Добрались как смогли, вы же нарочно не медлили и бока на постелях не пролеживали. А подумай, сколько бы они еще народу извели, не останови ты их. Все ты верно сделал, Эйнар. По чести и по уму.

И, как обычно, Лестеру удалось найти те единственно верные слова, от которых злая тугая тетива внутри Эйнара еще больше ослабела, позволила вздохнуть, повести каменно напряженными плечами. Раньше она и не тянула так мучительно. Когда-то даже после самого тяжелого дня хватало улыбки Мари, тепла ее заботливых рук, простого присутствия рядом. Она сидела рядом с пяльцами в руках или вязала что-то, и от размеренного мелькания спиц мир наполнялся уютом и правильностью бытия. Как говорят на Севере: «Женщина без мужчины — заброшенный родник, мужчина без женщины — дикий зверь». Вот таким загнанным волком Эйнар и чувствовал себя весь последний год. Он-то думал, со временем станет легче. Все, кто его утешал, обещали, что боль присмиреет, утихнет, словно от зажившей раны. А она не стихала. Потому что была густо замешана с виной, и хлеб, испеченный из этой смеси временем и памятью, оказался невыносимо горек.

— Знаю, — криво усмехнулся Эйнар от самой двери. — Я все делаю верно. Только слишком поздно. Всегда.

Он вышел из лазарета и пошел по крепостному двору, залитому янтарно-розовыми лучами клонящегося к закату солнца. Даже серая кладка стен казалась в этом сиянии нарядной, будто румяная сладкая корка только вынутого из печи пирога. Мари еще и яйцом его смазывала поверху. Ох, да хватит же! Хватит…

Навстречу попалась пара новобранцев, несущих на кухню воду. Кожаные ведра мерно покачивались в руках, парни пыхтели от натуги. Но, завидев капитана, ведра поставили и отдали честь, как положено, склонив голову и приложив ладонь к сердцу. Учатся. Эйнар махнул рукой в ответном салюте, кивнул, проводил их взглядом. Да, с заваленным колодцем надо что-то решать. А что тут решишь, если приглашенный маг заломил такую цену, что из содержания крепости никак не выкроить? Эйнар написал запрос, как положено, а толку? Что, воды совсем нет? Ах, в роднике у подножья горы имеется! Так чего же вы еще хотите, капитан? Или у вас солдаты безрукие-безногие? Пусть таскают, им полезно. Уроды чиновничьи, сами бы попробовали по этой тропе зимой воду поносить. Когда снега наметает выше головы так часто, что разгребать его не успеваешь. Или в дождь, когда мокрая глина под ногами пластом ползет…

Мысли никак не хотели сворачивать к только что услышанному, норовя зацепиться за знакомое, привычное. Вода вот, к примеру. Или еще дрова проверить надо — зиму в этом году старики обещают суровую. Или… Эйнар поморщился. Врал морок или не врал? Почему леди Ревенгар не носит перстень? Героиня баллад, чтоб их. Знал Эйнар, как врут те баллады. Об осаде Драконьего Зуба тоже сложил какой-то ублюдок, чтоб ему всю жизнь чирьями на языке маяться. По его песне вышло, что коменданта крепости жена собой прикрыла от верной смерти… Эйнар эту дрянь услышал в городском кабаке — в глазах потемнело. Менестреля у него не то чтобы отбили — Эйнар до него добраться не успел. Тот как увидел его лицо — шмыгнул под стол, а потом в окно выскочил. Жалко… И стыдно потом было до омерзения. Вранье, конечно, подлое вранье, и каждый в городке об этом знает, но…

Так почему магичка перстень не носит?

Спросить у нее самой — правильный совет. Мудрый. Но чуялось Эйнару, что после разговора по душам о рубашках леди его пошлет со всей учтивостью далеко и надолго. Искать ответы у йотунов под хвостом.

А морок наверняка врал. Или нет? Он ведь как раз говорил про предательство… Эйнар едва не взвыл от бессильной злости — его ли дело разбираться в магических склоках? Ему бы новую жизнь как-то наладить! Чтоб Тильда с мачехой не передрались, как две кошки в одном мешке. Чтоб крепостные бабы языки придержали и научились прислуживать леди, как ей угодно. Да чтоб зиму пережить без потерь, а по весне, если парнишка из обоза не заговорит, отправить его в столицу. Хоть бы и на капитанское жалованье! Не обеднеет Эйнар, милорд Ревенгар, йотуны его побери. Вот, кстати, не спросить ли об этом леди? Ей, конечно, до немого сироты дела нет, но куда его там на лечение можно пристроить, она знать должна. И, может, к этой весне память Эйнара все-таки притихнет, зарастет коркой шрамов. Как старый вяз, который затянул ожоги буграми новой коры и живет оставшейся половиной веток.

* * *

Разбор сундуков с приданым Ло отложила на потом. Только попросила у мэтра Тюбуи подробную опись, которую тот с готовностью предоставил. Он, кажется, вообще цеплялся за любую возможность пробыть в крепости еще хоть один день. Ло даже задумалась, не связан ли интерес мэтра к Драконьему Зубу с ее столичным поклонником, приславшим черные розы, но все оказалось гораздо забавнее. Мэтр увлекался собиранием насекомых. Здесь, в горах, они уже почти попрятались на зиму, но особенно стойкие еще встречались. Упрямые, как местный комендант! Ло сама видела огромного черного жучару, влетевшего в окно спальни. Угрожающе треща крыльями, тот попытался проломить шкаф, упал на пол, взлетел и снова ринулся в бой с дубовой дверцей. Точно на коменданта похож, супруга драгоценного, толстолобого…

Жука, длиной в указательный палец и с роскошными усами, уцелевшими при таране шкафа, изловила Нэнси и преподнесла Тюбуи, пришедшему в неописуемый восторг. После этого душа мэтра разорвалась надвое: одна половина добропорядочно стремилась к месту службы в столицу, вторая страдала по сокровищам Драконьего хребта. Летучим, ползучим, жужжащим и наверняка кусачим. У-ни-каль-ным! И так же наверняка здесь еще имеется немало экземпляров, неведомых ученым! Не хочет ли миледи поспособствовать торжеству науки, а заодно оказать огромную услугу лично мэтру? Он даже готов назвать в ее честь какую-нибудь… Нет, что вы! Зачем же сколопендру? Бабочку, конечно! Вот жук получит гордое прозвание «Тюбуи драконий». А для миледи, прекрасной и великодушной, только бабочка!

Ло благосклонно приняла попытку неумелой лести и пообещала мэтру ловить все, что не способно само поймать и съесть человека, а то от местных пауков можно этого ожидать, если жуки такие. И да, «Тюбуи драконий» звучит очень внушительно. Про себя же подумала, что лишний должник в столице ей пригодится, а за несколько монет солдаты наловят столько местных уникумов, что к Тюбуи их придется отправлять в ящике. На том и порешили. Успокоенный мэтр дал точнейшие инструкции, как следует ловить и морить летучие драгоценности, чтоб не повредить им крылышки, усики и жвала, а потом все-таки отбыл собираться в дорогу.

А Ло осталась изучать опись приданого, с каждой строчкой все сильнее приходя в недоумение. Оно, приданое, было гораздо внушительнее, чем предполагал комендант, оценивший его примерно в ту же сумму, которую получил деньгами. Да, пятьсот флоринов — куш немалый, больше комендантского жалованья за год. Но Рольфсон явно не разбирался в ценах на серебряную посуду и фраганские гобелены. Каковых, гобеленов то есть, обнаружилось аж восемьдесят луардов! Хватит на несколько залов… И столовый прибор на шесть дюжин персон. Пресветлый Воин, зачем ей в крепости такая роскошь? Солдат кормить на серебре тонкой чеканки? И занавеси — цветной арлезийский шелк. Не тускнеющий на солнце, не желтеющий от стирки, при правильном уходе почти вечный и не выходящий из моды никогда. Потому что тем, кто может себе позволить шелк из Арлезы, на моду плевать, это она старается им угодить. А еще тонкое полотняное белье и отрезы: шелковые, шерстяные, бархатные и батистовые. Серебряная и золотая канитель для отделки мебельных чехлов. Несколько разобранных витражей — Ло вспомнила изуродованные слепые окна в главном зале особняка Ревенгаров и даже зажмурилась от удовольствия. Не отдаст! Никому не отдаст ни витражи, ни занавеси, ни гобелены… Но позвольте! Это ведь, не считая витражей, приданое «нитки и ложки», как говорится в «Дорвенантской правде»! Все, что сделано на ткацком станке или может быть поставлено на стол, принадлежит жене! Даже после развода. И получается…

Ло растерянно смотрела на листы, исписанные убористым четким почерком писаря и скрепленные печатью. Королевской! То есть его величество, унизивший ее и одной рукой швырнувший пенсию в три десятка монет, другой рукой отсыпал опальной Лавинии Ревенгар приданого на… какое там пятьсот флоринов, с этим можно принцессу замуж выдать. Ну, положим, не дорвенантскую, но все-таки. Еще одна загадка. Ладно, хватит с нее на сегодня денежных забот.

Убрав перечень в шкатулку к брачному договору и еще кое-каким ценным мелочам, Ло вышла из спальни и спустилась вниз. Вечер был дивный. Теплый, словно и не поздней осенью, а где-то на исходе лета, ясный и золотистый. Золото заходящего солнца облило шпили башен и зубцы стен, решетки и провалы бойниц, арки и мощные контрфорсы. Ло залюбовалась строгой красотой взмывающей вверх крепости, каждым камнем утверждающей величие и силу Дорвенанта. Кто бы ни строил Драконий Зуб, он свое дело знал. Присев на парапет галереи второго этажа, она осмотрела сверху двор, ловя минуту затишья, как перед боем. Исчезнет ли у нее когда-нибудь эта привычка? Сейчас бы, кстати, шамьета… Офицерская роскошь на любом привале, а то и необходимость. Шамьет греет продрогших под дождем или снегом, восстанавливает силы голодным, навевает воспоминания о доме и мирной жизни упавшим духом…

Ло втянула носом знакомый запах и не сразу поняла, что он ей не чудится. Рядом стоял сержант, любимчик ее супруга. Тибальд… И нежил в широких ладонях исходящую душистым паром чашку… Ло невольно сглотнула слюну и снова посмотрела на двор, как кошка, старательно не замечающая оставленное без присмотра мясо.

— Не сочтите за дерзость, миледи? Я-то ваш шамьет пробовал, может, и вы моего отведаете? — послышалось сбоку.

Ло изумленно глянула на нахала, подняв бровь. Наглец-сержант ответил лукавым прищуром и улыбкой, перед которой наверняка не устояла бы ни одна местная девица, что двуногая, что хвостатая-усатая. Прямо котище в человеческом облике, да и только! И вот что с ним делать? Облить холодной вежливостью, положенной Ло по этикету с подчиненными супруга? Сержант ждал, откровенно ухмыляясь, а кружку держал так, словно отдавать не собирался. Хорошую такую кружку, на полбутылки. С толстыми стенками и веселеньким узорчиком из красно-синих цветов по коричневой глазури…

— А давайте, — невозмутимо согласилась Ло. — Не откажусь.

Брови сержанта Тибальда взлетели в непритворном удивлении, но кружку он тут же протянул, еще и поклонился галантно. Ну, для сержанта — галантно. Сдержав фырканье, Ло взяла тяжеленный сосуд, способный послужить решающим доводом в кабацкой драке, пригубила. Распробовала, покатав на языке, сладкую пряную жидкость и приникла к теплому краю кружки уже всерьез. А оторвавшись, все-таки фыркнула и облизала губы.

— Нравится, миледи? — с ухмылочкой спросил Мерри.

Ло отпила еще, заглянула в кружку, где плескалась уже половина от налитого. С сожалением протянула шамьет сержанту.

— Нравится, — сказала от души. — Хорошо сварен. Пейте, Тибальд, вы раньше меня встали и позже ляжете. И спасибо вам.

— Эм… — все-таки запнулся Тибальд, глядя на нее с непонятным выражением, в котором смешались осторожное нахальство и почти детский восторг. — На здоровье, миледи. Чем еще могу служить?

— А, пожалуй, можете, — задумчиво сказала Ло, опираясь рукой на парапет и глядя во двор.

Вечер после порции шамьета, потому что в кружке сержанта Мерри таковых было не меньше двух, стал окончательно прекрасным. Уютным таким, спокойным… «Как могилка на старом кладбище», — говорил Маркус. И был прав, потому что, стоит расслабиться, — непременно случается какая-то дрянь, это Ло знала точно. И стены крепости Драконий Зуб только выглядят позолоченными, словно дорогая игрушка.

— Скажите, сержант, что случилось с этим деревом? — кивнула она в сторону растущего посреди двора вяза. — Чем ему так досталось?

— А это… хм… ну да…

Сержант, смешавшийся от невинного вопроса, являл собой зрелище столь же забавное, сколь и подозрительное. Ло терпеливо ждала, окончательно уверившись по вильнувшему взгляду Тибальда Мерри, что наугад попала в интересную цель.

— Ваша светлость, — осторожно поинтересовался, наконец, сержант. — А вы, случаем, капитана не просили этот вяз спилить?

— Пока нет, — спокойно ответила Ло, подчеркнув многозначительное «пока». — А что?

— Не просите, — душевно посоветовал сержант, опираясь на парапет в излишне вольной позе. — Тут такое дело… Вы про осаду-то слыхали? Когда капитан Драконий Зуб у людоедов отбил? Правда, он тогда лейтенантом был еще…

— Слышала, — уронила Ло. — Тибальд, как они вообще эту крепость взять надеялись? Это же не просто фронтирное укрепление, здесь можно год отбиваться, если припасов хватит. Или не хватало?

— Да хватило бы. И припасов, и воды. Год не год, а до подмоги мы бы продержались.

Сержант заговорил без прежней нагловатой ленцы, всерьез.

— Прежний капитан, у которого мы с Эйнаром под началом ходили, был дурак не дурак, но и умным не назовешь. Про урту-томгар мы заранее знали, да не думали, что они сюда повернут. Что им наша крепость? Только зубы обломать. А рядом целый город, хоть и маленький, зато и гарнизона в нем крупного нет. И что к нему, что к нам одна дорога ведет — ну вы ее видели. У нас тогда еще маг служил, из ваших. Боевой, значит. Умел не так чтоб очень много, но все-таки кое-что мог, особенно если ему подготовиться дать. Эйнар и предложил дорогу эту, единственную, рвануть. Людоеды не горцы, они бы долго в обход шли, а то и вовсе повернуть могли. Мы бы разом и город, и себя прикрыли. Капитан вроде согласился… А потом велел магу строить портал в столицу. Мол, женщин и детей отправить. У него семья была здесь, и у Эйнара, и прислуга опять же… Ну вот… С одной стороны, верно. С другой… не успевал тот маг. Он, видать, слабый совсем был. Чтоб разом и портал сделать, и обвал на дороге — не успел.

— Так… — сплела перед собой пальцы Ло. — И что оказалось в приоритете? Ну, что первым он сделал? — поправилась она в ответ на непонимающий взгляд.

— Портал, — уронил сержант, отводя взгляд, словно она, Ло, тоже была виновна в дурости неизвестного мальчишки, носившего перстень того же цвета. — Капитан, который старый, пригрозил парню чем-то, улестил… И за два дня до нападения отправил все-таки семью подальше. А госпожа Мари, Эйнара жена, в крик. На сносях она была, и срок уже немалый. Мальчишку ждали… А порталы — они, говорят…

— Верно говорят, — уронила Ло. — Приводят к уродству плода. И на беременную действуют крайне неблагоприятно.

— Вот да… Отказалась она, значит. Ну и Тильду одну отправлять не стали. Эйнар места себе не находил, а тут еще дорогу мажонок рванул, да неудачно. Обвал слишком маленький вышел. Развилку на город надежно засыпало, потом долгонько они дорогу откапывали. А мы как на ладони оказались. Ну, не совсем как на ладони, стены-то никуда не делись, но вся волна урту-томгар мимо города к нам рванула. Опять же, хорошо. Мы хоть знаем, за что умирать соглашались, за жалованье да солдатскую честь, а в городе ж народу полно…

— Так… — прикрыв глаза, снова согласилась Ло. — Волна пошла сюда. Осадных орудий у них, конечно, не было…

— Не было, — кивнул Тибальд. — Зато были шаманы. Мы же не знали тогда, что они могут. А они… они просто выли. На каких-то своих дудках. От этого воя у людей уши зудели так, что разодрать хотелось, а потом кровь носом и ушами шла. Сны снились такие, что мы несколько своих едва успели из петли вытащить. А кое-кого и не успели. Двое, помню, с ума сошли. Один себе вены перегрыз, а другой — товарищу горло. Капитан все-таки не совсем дурак был, понимал, чем дело пахнет. Удастся нам крепость отстоять или нет, а ему трибунал всерьез грозил. В общем, как раз он и вздернулся. И записку написал: желаю, мол, искупить позор…

Ло скривила губы в гримасе. Искупить — самоубийством? Трус. Дурак, подлец и трус. Лучше бы пару кувшинов с барготовым зельем на пояс привязал да со стены на головы людоедам кинулся. Все какая-то польза была бы. А он просто сдох, бросив крепость и людей. Искупление? Двойное преступление, чтоб его все барготовы демоны калеными зубами на части рвали!

— Ясно, — бросила она. — Мой… супруг принял командование?

— Ага, принял. Выругался по-черному, снял у капитана печатку с пальца… Резать пришлось, тот уже закоченеть успел, да без печатки мы не могли к оружейным подвалам добраться, — и принял. Выгреб все барготово зелье, кувшинов сорок там было, велел тряпками стрелы обматывать да в него макать. Эту ж дрянь водой не потушить… Ну да кому я рассказываю. Спасло нас то, что Драконий Зуб к скале над самым обрывом прилепился. И подняться там даже у горцев не вышло бы, не то что у степняков. У них один подход был, а на этой стене мы намертво встали — все же понимали, что так и так один конец. Еще и похуже, если у них в лапах. В общем, когда подмога подоспела, нас тут осталось человек десять. Людоедов смели просто — огненным ветром каким-то… Кто в пропасть кинулся, кто так… на склоне. Оказывается, это только одно крыло у них было, вроде полка по-нашему, остальная орда стороной прошла, и их уже на равнине положили. А мы отбились… Мари Эйнар в подвале спрятал, там дудок не слышно было. Другие бабы, то есть женщины, на стенах дрались вместе с солдатами, а она уже с таким животом была, что куда ей драться — еле ходила. Вот ее с Тильдой Эйнар и прикрыл. Выпустил, когда все закончилось…

Сержант говорил все тише, и Ло будто воочию видела такой же тихий золотой вечер, пропитанный гарью и запахом паленого мяса. Боевые маги работают грязно, а уж с людоедами-варварами и вовсе никто не церемонился. Огненный ветер… Знала она его. И даже использовала несколько раз. Очень удобно атаку останавливать. Кошмары потом, правда…

— Вот тогда он и вылез, — тяжело продолжил Тибальд. — Где только прятался? Он ведь, миледи, в крепость как-то пробрался, понимаете? Потому и в живых остался. Наверное, готовился изнутри что-то учинить. Мальчишка совсем. Шаманенок. У них у всех, у шаманов, косы такие длинные… с человеческими косточками вместо бусин. А этому лет двенадцать было на вид, но уже тоже с костями. Мелкий, тощий, грязью покрытый… Последний. Щерился, как крысеныш. Да сначала на Эйнара. Во-он там… У стены, где сейчас бочка стоит. А потом увидел Мари. Она как раз вышла вместе с Тильдой, возле вяза они стояли. И Эйнар… Я вам душой клянусь, леди, сам Пресветлый Воин не успел бы! И Эйнар не успел. Кинулся наперерез, только та огненная волна чуть раньше прошла. Вот на миг, но раньше. Мари только и успела, что Тильду отшвырнуть за вяз. Будто котенка за шкирку, и далеко так… А сама сухой соломинкой вспыхнула. На месте.

Сержант еще помолчал, подбирая слова, с трудом дающиеся даже такому балагуру и шутнику. Потом продолжил с пугающей обыденностью:

— Мальчишку, конечно, мы живым не взяли. Эйнар его просто забил. Да там пары ударов хватило, а капитан его голыми руками на куски чуть не порвал. Толку… Тильду вяз прикрыл, так его наполовину сожгло. Год стоял мертвым, а этой весной ожил, однако. Вы уж, миледи, не просите капитана его спилить. Не стоит…

Ло молча кивнула. Тибальд тихонько поднялся и ушел, унося сладкий запах шамьета и полынную горечь слов. Ло смотрела на двор. Бочка для воды, давно отмытые дождями камни, старый полумертвый вяз. И правда, магические повреждения, как она сразу подумала. Беременная женщина… Ах, вот почему отдельная спальня! Беременные спят неспокойно. Камни и дерево помнят, как эта женщина откинула подальше дочь, а сама, толстая, неуклюжая, не успела спрятаться. И вспыхнула — последняя жертва осады Драконьего Зуба. Так же, как племя урту-томгар горело в «огненном ветре» боевых дорвенантских магов. Тот мальчишка-шаманенок знал толк в мести, однако. Успел понять, кто здесь главный. И выбрал целью не его, а его беременную женщину. И правда, убить — это же сразу отмучается. Шаманенок убил капитана, оставив его живым. И камни крепости помнят, и вяз… И Эйнар Рольфсон, можно не сомневаться, помнит не хуже них, что обязан жизнью погибшей вместо него жене.

Глава 12 СЛИШКОМ МНОГО СИРОТОК

Мэтр Тюбуи уехал следующим утром, увозя письма Ло, экземпляр брачного контракта и несравненного Тюбуи драконьего, уложенного в коробочку из-под ароматных пастилок. Карета с королевским гербом скрылась за воротами крепости, и Ло окончательно поняла, что возврата к прошлому не будет. Академия Ордена, улицы Дорвенны, Маркус, Мелисса и немногие оставшиеся у Ло друзья… Все это осталось где-то далеко и вернется только через три года. Если она доживет.

Впрочем, хватит думать об этом. Разве на войне Претемная Госпожа не стояла у нее за плечом так же, как сейчас? А некоторые умудряются сломать шею на лестнице или захлебнуться в ванне; так стоит ли бояться лестниц и ванн меньше, чем осколка, смирно сидящего под сердцем?

Вздохнув, Ло отошла от окна и оглядела спальню, так любезно уступленную ей супругом в безраздельное пользование. Нэнси уже привела комнату в пристойный вид, здраво рассудив, что на ту, где будет жить его светлость, время и силы тратить не стоит — она ж не милорда горничная, а миледи. Вот для миледи стараться и будет, а его светлость пусть здешние наглые девки обихаживают. С определением девок Ло молча согласилась, отнеся в эту категорию далеко не только прислугу. И, пока Молли готовила опись имущества супруга, решила разобрать собственное.

Нет, приданое так и стояло пока в спальне по соседству, а вот укладку, собранную лично Маркусом, Ло велела перенести к себе. Нэнси, сунувшую было туда любопытный носик, отослала прочь, велев снять со стены злосчастное свадебное платье и убрать в освободившуюся коробку. Ничего, пусть помнется. Если долежит до возвращения в столицу, там его хороший артефактор и от чернил вычистит, и заломы разгладит. А потом… Если уж это платье так понравилось Мелиссе — пусть она в нем замуж и выходит. Может быть, хоть ей принесет счастье.

Присев на кровать, Ло принялась разбирать коробку с подарками Маркуса. Разумеется, никаких банальностей вроде украшений она не ждала, хотя жадностью Бастельеро сроду не страдал и в прошлом не раз пытался дарить Ло драгоценности. Причем, уважая ее чувства, — честно купленные, а не добытые иными, менее законопослушными способами, среди которых поиск кладов еще был самым приличным. Нет, никаких дорогих побрякушек… А вот шкатулка с зельями в глазах Ло стоила любого гарнитура! Все, как она и заказывала. Три флакона противоядий — на разную отраву. Снотворное — обычное, хоть и сильное, большая коробка — хватит не на один год. Противозачаточное — его величество может вносить любые пункты в брачный договор, но целитель в госпитале откровенно сказал, что, пока под ее сердцем дремлет осколок, роды равны смертному приговору. И нежно-сиреневые пилюльки, безобидно пахнущие земляникой. Ло поморщилась, разглядывая коробочку. Две дюжины. Два-три месяца спокойного сна. Только потом, если не делать перерывов, непременное привыкание, так что это на самый крайний случай. Как тогда, после первого в ее жизни «огненного ветра». Она, может быть, вообще ими никогда не воспользуется! Но пусть будут, так спокойнее.

В другой коробке нашлись обыкновенные сладости: любимые цукаты и пастила. Ло не удержалась — первым делом сунула в рот полупрозрачный кисло-сладкий ломтик. Точно такие продавались в кондитерской возле Академии, и Маркус, отправляясь в город гулять, всегда приносил их Ло. Пресветлый Воин, тогда самой большой неприятностью было попасться после незаконной отлучки за сладостями и вином!

Жуя пастилу, вкус которой нисколько не изменился за эти годы, Ло разбирала свертки. К зельям, которые она просила, Маркус по собственному почину добавил отличную аптечку наподобие армейской: иглы, бинты и корпия, скальпель, набор лекарств. А вот следующий подарок заставил задуматься. Зачем ей зеркальце на длинной ручке? Ло повертела вещицу в руках, попыталась ручку открутить. Точно, артефакт-отмычка! Что ж, учитывая, сколько в этой крепости замков, от которых у нее нет ключей, отмычка может и пригодиться.

В самом большом свертке оказался письменный прибор из темной бронзы, украшенный гербом Ревенгаров. И тоже с секретом. Половина листов для записи гораздо плотнее других. Ло даже дыхание затаила. Неужели Маркус подумал о том, о чем в суматохе сборов не вспомнила она? И раздобыл истинную редкость. Такие листы маги-артефакторы изготавливают на заказ, каждый стоит немалых денег. А здесь их дюжина… Пожертвовать одним ради проверки? Заодно и даст о себе знать — пока еще мэтр доберется до столицы.

Взяв один лист за уголок, Ло расстелила его на коленях и сухим пером без чернил с нажимом вывела: «У меня все хорошо. Ло». Темные буквы проступили незамедлительно… Все-таки она! Колдовская почта!

Сложив листок в подобие голубка, она подошла к окну, подняла вверх ладонь, дунула. Сорвавшись с ее ладони, бумажный голубок затрепетал крыльями, облетел вокруг Ло и взмыл в небо, стремительно удаляясь. Ло с завистью посмотрела ему вслед. Колдовской почте не страшны дождь, снег или ветер. Беззащитный бумажный голубок ускользнет от ястреба, не уснет ночью, не собьется с пути в бурю. И очень быстро окажется в единственном месте, которое знает, — у хозяина. Маркус дал ей средство известить его, если Ло попадет в беду. И если магическую отмычку можно купить у любого нечистого на руку артефактора, а зелья Маркус варил сам, то колдовская почта гораздо дороже курьерской… С остальными листами Ло будет очень бережна!

Подумав, она спрятала магическую бумагу под обычную, оставив прибор на виду. А вот шкатулку с зельями и аптечку убрала в комод возле кровати. Ненадежное хранилище, но лучше, чем никакого.

Между тем время близилось к обеду. Любопытно, дражайший супруг так и будет отговариваться занятостью, чтобы не садиться с нею за один стол? Завтракал он с солдатами, когда Ло еще спала, но теперь-то? Не то чтобы она изнемогала от желания видеть Рольфсона, однако хоть говорить им иногда надо! И с Тильдой стоит встречаться почаще — может, девчонка если не приручится, то хоть привыкнет немного…

— Миледи… — заглянула в дверь Нэнси. — Тут госпожа Молли пришла. С этой, как ее… записью…

— Описью? — уточнила Ло. — Пусть войдет.

Одернув платье, она села ровнее, приготовившись к очередному возмущению, но экономка была мрачно-покорна. Присела в неуклюжем реверансе и подала заляпанный жиром лист, исписанный коряво и наискосок. Ло взяла его не без содрогания и вчиталась.

«Пят прастыней палатняных новых… ищо три латаныя, ищо адеяла шырстяных тожить три… чулок пар чытыри да ищо носкоф многа… платьеф пиришытых три, а нетронутых больше…»

— Благодарю, Молли, — сказала она, откладывая лист в сторону. — Уверена, вы все очень внимательно посчитали.

— Как есть все, вашсветлость, — буркнула экономка, разглядывая пол, дочиста отмытый Нэнси. — Еще какие указания будут?

— Обязательно. Я так понимаю, ключи от всего хозяйства у вас?

— У меня, сталбыть, — подтвердила Молли, глянув на связку разномастных ключей, висящую на поясе. — И еще у капитана. А что?

— Откройте подвал почище и посуше. Велите там прибрать, если нужно. И пусть пара солдат отнесет в него ящики из соседней комнаты. Хотя… там тяжелые есть, — вспомнила она про витражи и серебро, — пусть лучше четверо носят. И аккуратно, вещи хрупкие. Потом все проверите по бумагам — я вам их дам — и подвал закроете. А с завтрашнего дня будете проверять каждый день и впускать туда кота. В крепости ведь есть кот?

Ло улыбнулась насколько могла мило. Экономка, уже подозревая неладное, но еще не сообразив, по привычке воспротивилась:

— Это что, мне туда кажный день с котом бегать? Утром — туда, вечером — оттуда? Может, на караул еще его ставить, как часового?

— А это как вам будет угодно, — пожала плечами Ло. — Вы женщина порядочная, да и мой муж за вас ручается. Так что я вам полностью доверяю. Не хотите пускать кота — дело ваше. Там в ящиках только отрезов на несколько сотен флоринов. Бархат, шелк… Белье дорогое, покрывала, гобелены… Все посчитать, так не на одну тысячу будет. Если крысы погрызут, сами будете перед моим супругом отвечать.

— На… тысячу… флоринов…

— И не на одну, — с нежной безжалостностью уточнила Ло. — А еще серебро столовое… Фарфор…

— Так это что, — отмерла вдруг хватающая воздух ртом Молли. — Если хоть одна ложечка пропадет… или крыса погрызет чего… Это мне отвечать?!

— А кому? — вскинула бровь Ло. — Мой муж говорит, что вы женщина опытная, хозяйственная, да я и сама вижу, что у вас все в порядке содержится. Доверять так доверять.

Несколько мгновений Молли стояла, молча уставившись на нее. Ло буквально видела, какое кипение мыслей и чувств происходит в душе и разуме экономки. Видела — и наслаждалась. Отдать ключи новой хозяйке экономке не позволяло уязвленное самолюбие. Оставить себе не давал страх: за малейшую порчу или пропажу спросят ведь с нее. И во внезапную милость с доверием она не верила совершенно.

— Нет уж, — решилась она, с бессильной яростной тоской глядя на Ло. — Как изволите, миледи, а я на себя такую беду не возьму. Подвал вычистить велю — блестеть будет. И норы все забьем, если отыщутся. А только ключ у себя не оставлю, всеми богами клянусь! Какая ложка пропадет, а мне за нее всю жизнь платить? Нет, вашсветлость, вы уж того… сами…

— Хорошо, — со вздохом согласилась Ло. — Но, может, хоть второй ключ возьмете? На всякий случай?

Она улыбнулась, глядя в глаза Молли, и экономка еще решительнее помотала головой в чепце. Решила, видимо, что так леди будет еще удобнее свалить на нее порчу и недостачу. Правильно вообще-то решила, если бы только у Ло было такое желание.

— Второй ключ его светлости отдайте, — сообщила она, расправляя и без того чистый и глаженый передник. — Ваше имущество, семейное! С котом вот только не знаю, как быть…

Кажется, Молли всерьез рассматривала необходимость отправлять кота на боевое дежурство — Ло едва удержалась от смешка. Мысль была неплохая, и стоило наказать экономку, посылая ее в подвал с усатым часовым, но ведь кота жалко. Ни одна крыса к заклятым королевским артефактором ящикам и близко не подойдет, а клеймо на светлых досках Ло отлично разглядела еще в столице. Только вряд ли кто-то в крепости его знает. И хорошо. От двуногих крыс там тоже кое-что предусмотрено, о чем им заранее знать не стоит. Так… на всякий случай.

— Ни к чему кота мучить, — улыбнулась она еще любезнее. — Если ключ будет только у меня, я что-нибудь придумаю от крыс. Терпеть их не могу.

— Кто ж любит… — настороженно отозвалась Молли. — Так я это… пойду? Подвал велю убрать.

— Идите, Молли, — согласилась Ло. — А ко мне пришлите Селину. Вчера вы, наверное, позабыли?

Пробормотав, что вот как есть позабыла, пусть миледи не гневается, а уж она сейчас все исполнит, экономка выскочила за дверь. Ло молча улыбнулась. Вот и не понадобилось забирать ключи со скандалом — сама отдаст, да еще поторопится. «Латаныя простыни» и «пиришытые платья» пускай уж остаются в ведении госпожи Молли — Ло их решительно не жалко, но к остальному она экономку подпустит только под собственным присмотром.

* * *

Селина ей понравилась еще меньше, чем Молли. Странно, ведь должно бы случиться наоборот. Девица Селина Фроше, личная горничная капитана и его дочери, отличалась приятной внешностью и хорошими манерами. Реверанс она сделала умело и очень почтительно, невинные светло-голубые глазки устремляла на ее светлость почти с обожанием и вообще всю жизнь мечтала, чтобы в крепости наконец появилась такая чудесная хозяйка. Да-да, миледи! И если от нее, Селины, что-то требуется, она всегда рада угодить!

— Скажите, Селина, почему для госпожи Тильды не шьются новые платья? — спросила Ло, разглядывая стройную фигурку в отлично подогнанном платьице и щегольском кружевном передничке. — Только старые перешиваются.

— А его светлость не против, — захлопала длинными ресницами Селина.

Несмотря на общую белокурость, ресницы у нее были темными, тщательно подкрашенными и завитыми. Голубые глаза из-под них смотрели томно и выразительно.

— От госпожи Мари немало нарядов осталось, а Тильда, бедная девочка, новое носить отказывается. Только матушкины платья хочет. Вот мы и перешиваем их понемногу… Она ведь ростом уже почти сравнялась с матушкой покойной, только тоненькая. Так ушить-то всегда можно.

А еще в той кондитерской рядом с Академией были марципановые фигурки: лошадки, кавалеры, дамы… Вот такую сладкую куклу-дамочку напоминала Селина. И ведь работы у горничной всегда много, порой грязной, но девица Фроше выглядит так, словно ничего тяжелее иголки и крючка для кружев никогда в руках не держала. В нежных ручках, беленьких, с ноготками полированными… На синем сукне юбки, которую девица придерживает, скромно потупившись, ноготки прямо сияют. А Нэнси вчера отмывала пол капитанской спальни со скребком, не жалея щелока, а потом воска. Конечно, если не открывать шторы, то пол не выглядел грязным. Да и капитан явно встает затемно, а в спальню возвращается, чтобы рухнуть и уснуть. Так что уборкой девица Фроше себя не сильно утруждала. И шитьем на капитанскую дочку тоже. Интересно, а стирает капитану кто? В отличие от дочери, он рубашки меняет постоянно, да и прочие вещи в порядке, без пятен. Ну так в крепости еще две прачки есть, кстати…

— Пожалуй… — задумчиво согласилась Ло. — С его светлостью и госпожой Тильдой я об этом поговорю. Ей пора иметь собственные платья. Вы умеете шить новое, Селина? Хотя бы по образцу моих.

— Как угодно вашей светлости.

Селина снова сделала реверанс.

— Тогда через пару дней начнем. А пока, милочка, приведите в порядок спальню, в которой будет ночевать милорд. Верно, ту самую, по соседству. И не так, как вы убирали эту. Окна и зеркало отмыть водой с уксусом. Стены вычистить хлебным мякишем. Мебель отполировать воском. Полы — тоже, только отскоблите их сначала. Белье прокипятить с щелоком, потом выполоскать и накрахмалить. С комнатой леди Тильды — то же самое. Два дня вам как раз хватит. Я ясно выражаюсь?

— Ми-миледи! Но я одна! А работы…

— Так не запускали бы комнаты до этого, — резонно сообщила Ло. — Тогда и работы меньше было бы. Воду вам будут носить солдаты, со стиркой тоже кто-нибудь может помочь. Главное, не бойтесь испачкать руки, вы горничная, а не леди, вам простительны мозоли.

За дверь она не выскакивала, как Молли. Снова сделала реверанс, грациозно присев и расправив юбку. И встала с той же непроницаемой кукольной мордашкой, только в глазах на одно мгновение мелькнула совсем не кукольная злость. А когда вышла, прикрыв дверь осторожно, бережно, Ло посмотрела на собственные руки. Три года…

Алхимические зелья отлично выводят кровь, жир и грязь, но стирать все равно приходится самой. Разве что воду можно согреть магией, если на это остались силы. А если сил хватит или на стирку, или на полог над лагерем, то ставится полог, а постирать можно и в холодной воде. И даже без алхимии, когда она заканчивается. И котелок отскоблить песком из ручья. Поводья… Сначала, жалея руки, она ездила на лошади только в перчатках, но потеряла их, когда сдергивала, выплетая вязь боевого аркана. И вторые… Третьи лопнули прямо на ней: Молот Пресветлого удался отлично. А мозоли… Ну что мозоли. Она боевой маг прежде всего. И когда руки грубеют, поводья их уже не натирают. И нож, которым свежуешь очередного зайца, тоже. И… много чего еще.

Судя по рукам, Селина Фроше гораздо больше достойна звания леди. Зависть? К горничной? Бред какой… Просто все должны знать свое место. И если Молли еще можно спустить какой-то грешок за начищенные до блеска котлы и восхитительную готовку, то горничная Рольфсонов поблажек точно не заслуживает. А нелюбовь наглой девицы Ло как-нибудь переживет.

* * *

Капитан к обеду не явился. Пожав плечами, Ло велела накрывать стол на втором этаже и передать госпоже Тильде, мэтру Вайсу и сержанту Мерри, что будет рада их видеть. Мэтр на приглашение откликнулся с радостью, а сержант исчез вместе с капитаном. Возможно даже, что не беспричинно — в крепости наблюдалось явное оживление.

— Что происходит, мэтр? — поинтересовалась Ло, на правах хозяйки подкладывая целителю тушеную баранину.

Тильда, разумеется, тоже не пришла. Это раздражало, но глухо, больше по необходимости как-то отзываться на неприязненное и оскорбительное поведение падчерицы. Что ж, пусть. Нельзя за пару дней добиться многого. Тем более от бедной сиротки, которой наверняка окружающие доброхоты внушили, что она достойна жалости и постоянного прощения.

— Ничего особенного, очередной обоз. Крупный… Скоро перевал закроется первым снегом, вот купцы и торопятся. Недели две обозы чуть не каждый день идти будут. У нас сейчас вроде как сбор урожая у крестьян, — пошутил Лестер, поглаживая короткую белую бородку. — Горячая пора.

— Понимаю, — кивнула Ло. — Скажите, мэтр… Мне рассказали историю осады Драконьего Зуба. Очень печально… А что случилось с тем боевым магом? Он погиб при осаде?

— Да получается, что так, — слегка неуверенно ответил целитель, поливая баранину мятным соусом.

— То есть как — получается? — удивилась Ло. — Вы точно не знаете?

— Так ведь у нас при осаде двое человек пропало без вести. Солдат один и вот как раз маг. Тел так и не нашли.

— Странно…

Ло нахмурилась, разрезая кусочек сочного мяса.

— Еще бы не странно, — согласился Лестер. — По правде сказать, насчет солдата этого у меня есть сильные подозрения, что сбежал, подлец. Понимаете, миледи, мы-то защищали западную сторону крепости, откуда племя пришло. Дорога, сами видите, проходит через Драконий Зуб насквозь… За спиной у нас скала, впереди — пропасть… А восточная сторона, куда дорога идет через нас, в Невию, чистой была. Мы же не просто свои шкуры отстаивали, мы еще путь в долину берегли. А сбежать можно было. Если постараться.

— А мага вы, значит, в побеге не подозреваете? — прищурилась Ло. — Из-за контракта? Клятвы на крови?

— Конечно, — просто ответил старый целитель. — Я вот не слышал, чтобы клятву на крови да имени обошел кто-то. А в армии мы ею все повязаны.

— Все… — эхом согласилась Ло. — Значит, он исчез? Странно… Кстати, как его звали? Если два года назад он только выпустился, значит, был на пару-тройку курсов меня младше. Я должна была его знать.

— Артуром. Артур Бейлас. Славный такой паренек. Тихий, застенчивый…

— Артур застенчивый? — искренне удивилась Ло. — Никогда бы не подумала. Людей, конечно, меняет служба, но в Академии Артур был редким шалопаем. Конечно, я его помню. Рыжий, долговязый, конопатый такой?

— Верно, миледи. Рыжий, как солнышко. Но тихий он был, уж вы мне поверьте. Может, вы его и знали иным, а только беда меняет людей хуже любой службы. Бедный парнишка…

— А… что с ним случилось? — осторожно спросила Ло, запивая мясо черничным морсом — похоже, черника была здесь королевой осеннего стола и подавалась во всех видах.

— Родителей потерял, — вздохнул мэтр. — Вот в последний год перед выпуском как раз. От горячки заразной оба сгорели. Артур говорил, что потому и на службу завербовался. Ну и то сказать, что еще боевому магу делать-то? Можно, конечно, и кроме армии устроиться, но, когда сердце горит… Ведь у него, кроме родителей, и не было никого — ни братьев, ни сестер.

Ло уронила вилку. Такого конфуза с ней не случалось уже лет двадцать, с самого детства. Воспротивившись попытке мэтра наклониться за прибором, она сама нырнула под стол, подняла злополучную вилку и вылезла, вертя ее в пальцах.

— А… нет-нет, — рассеянно сказала она целителю. — Не беспокойтесь, я уже наелась. Хотя пирожки… м-м-м, пирожки буду, пожалуй. С черникой? Я даже не сомневалась. Так, говорите, Артур Бейлас потерял родителей, а больше у него никого не было? Какая жалость.

— И не говорите. Нам даже вещи его некуда послать оказалось. Да там и вещей-то тех… Несколько книжек.

— Книги, говорите? — задумчиво сказала Ло. — Мэтр, я бы с удовольствием взглянула на книги своего коллеги. Если это можно устроить, разумеется. Он ведь был боевым магом. Возможно, что-то профессиональное…

— Конечно-конечно, — заулыбался Лестер. — Ему они уж точно больше не нужны. Прими его душу, Претемная Госпожа.

— Пусть примет… — снова эхом согласилась Ло.

Вилку ей больше ронять не хотелось, да и не было нужды — с лицом она уже справилась. Артур Бейлас… О, она его отлично помнила. И пусть даже старый мэтр Вайс был прав, что беда меняет людей, — с этим Ло могла бы согласиться. Допустим, смерть родителей повинна, что Артур, который армию звал не иначе, чем каторгой, вдруг решил забиться в пограничный гарнизон. Бывает…

Но вот как быть с тем, что у Артура имелось два брата? Такие же здоровенные наглые рыжие шалопаи, только без магического дара. Они были постарше и охотно навещали братца в Академии, ухитряясь притаскивать кучу запретного, от игральных карт с похабными картинками до курительной дурманки. И даже за Ло как-то принялись ухлестывать втроем и по обыкновению нахально, но она тогда была под опекой не только Маркуса, но и Гилберта. Пока Маркус воспитывал Артура, Ги навалял близнецам, а потом утянул в город пить мировую, и при следующей встрече рыжие вели себя куртуазнейше. В общем, Артур своих братьев любил, гордился ими и отказываться не стал бы никогда. Так что возникает очень нехороший вопрос: что за безродный тихий скромник появился в крепости с лицом и документами Артура Бейласа? А потом так же тихо исчез во время штурма?

Запив последний пирожок, Ло решительно поднялась. Загадки, везде сплошные проклятые загадки… Мало ей собственных неприятностей, так еще какой-то исчезнувший мажонок! Может, это был действительно Артур? Про его родителей она ничего не знала, а с братьями парень мог поссориться. Да так, что и знать их не захотел. В юности всегда кажется, что ты прав, а любая обида вырастает так, что заслоняет солнце. Поссорился с родными, назло им и себе уехал в захолустный гарнизон. А ты выдумываешь всякие глупости, Ло Ревенгар!

Лестер вел ее по крепости, стараясь развлечь беседой. Сам он служил здесь двадцать лет — дольше всех остальных. Ло хмыкнула, сопоставив кое-что. А ведь если Молли помнит жену капитана Рольфсона, значит, она была здесь при осаде?

— Так и есть, — подтвердил Лестер. — Молли да вольфгардки наши. Им, бедным, деваться некуда было. Мы ведь уже с Вольфгардом воевали в то время, девиц оттуда где угодно неласково встретили бы. И дознаваться не стали, кто они такие да как в Дорвенанте оказались. Вот они и сидели в крепости, как мышки, мы-то к ним привыкли уже… И порталом уходить отказались. А на стенах бились как мужчины. Хоть и непотребные девки, да северянки же — оружие смалу держать умеют.

— А Молли?

— И Молли тоже. Меч она в руки не брала, конечно, зато перевязки мне делать помогала, еду на стену таскала… Это Селина с Катишей уже потом приехали, не так давно…

— Лес-с-стел! Ле-е-е-естел!

Из-за поворота выкатилось что-то приземистое, яркое, растрепанное — и врезалось в целителя.

— Ле-е-е-стел! Ой…

— Или, милая, — мягко попытался отцепить неизвестное чудо целитель, но чудо лет трех-четырех держало его крепко, другой ручонкой прижимая к себе здоровенного серого кота. Кот свисал с ее руки, покорившись судьбе, и только подергивал хвостом, тоже серым, но толстым и в черную полоску, как у дикого лесного сородича.

— Тебя зовут Или?

Ло присела на корточки, и девчонка немедленно попыталась спрятаться от нее в складках длинной шерстяной туники целителя.

— Мы ее так зовем, — извиняющимся тоном сказал Лестер, гладя растрепанную светлую головку. — Она сама себя называет Илинка. Странное имя…

— Лестел, а я Мяуса нашла, — похвасталась девочка, выглядывая и любопытными голубыми глазенками присматриваясь к Ло. — Он плятался, а я все лавно нашла!

— Бедолага Мяус! — улыбнулся Лестер. — Илинка, милая, беги к Молли, она тебе пирожок даст.

— Пиложок! Илинка хочет пиложок! И Мяус хочет…

Кот, томно поведя вокруг наглыми зелеными очами, безмолвно согласился, что пирожок хочет. И вообще, пирожок — единственное, что может примирить его с кошмарным существованием в лапах маленького чудовища. За пирожок он, так и быть, еще потерпит. И даже согласен, чтоб его отнесли на кухню.

— Бедное дитя.

Лестер проводил ее грустным взглядом.

— Что, тоже сирота? — хмуро поинтересовалась Ло.

— Вам уже рассказали? Да, она и брат. Была у нас тут шайка — обозы грабили. А людей убивали. Вот и их родителей…

Ло слушала незамысловатую, но от этого не менее жуткую историю Илинки и ее «блатика» всю дорогу до маленькой каморки, где лежали книги Артура Бейласа — настоящего или поддельного. Пяток томов, которые Лестер любезно согласился отнести в ее комнату. Нет-нет, ему совершенно не трудно. И вообще приятно помочь очаровательной леди!

Леди улыбалась, вдруг почувствовав себя именно такой под лукавым добрым взглядом старого целителя. И хорошего настроения хватило ровно до собственной спальни.

— Хм… — сказал Лестер, сгружая книги на ее туалетный столик. — Как странно… Но это точно не Мяус — паршивец воровлив, но чистоплотен, поверьте моей рекомендации.

— Нэнси? Нэнси!

Ло прошла вперед и остановилась. Подняла руки к щекам, задыхаясь от смущения и, разумеется, от вони.

— Нэнси, какого Баргота?

— Не знаю, миледи, — всхлипнула девчонка, выскальзывая из-за ее спины с тазиком и тряпкой. — Меня в комнате не было. Селина сказала, ей надо ваши платья посмотреть. Ну, чтоб за образец их взять… А я вернулась — и вот! Как их… Теперь только выкинуть, да?

— Но… как это? — поразился Лестер, недоуменно разглядывая сапоги Ло, густо измазанные кошачьим дерьмом.

— Да вот так, мэтр, — сквозь зубы проговорила Ло, изнемогая от глупой бессильной ярости. — Они, наверное, погулять сходили. Сами. Нэнси! Прекрати реветь! Просто помой их. И тряпку потом выкинь.

— Запах останется, миледи… — робко возразила горничная.

— Нэнси, это армейские сапоги боевого мага! Обработанные магией, чтоб топтаться по раскаленным камням, по кипящей грязи, по трупному яду, по кислоте — да хоть по барготову дерьму, не то что по кошачьему! Просто вымой их — и ни следа не останется. Внутри же чистые?

— Да-а-а-а…

— Простите, миледи, — вздохнул что-то сообразивший Лестер. — Мне очень жаль, что в нашей крепости…

«Слишком много сироток! — злобно подумала Ло, не высказавшись, конечно, вслух. — И кто-то еще скажет мне, что это не детская месть? Проказы дурной, распущенной, эгоистичной девчонки! Ничего не имею против тех, кто потерял родителей, — ради Пресветлого, я сама лишилась обоих в ее возрасте. Но прикрываться своим несчастьем — отвратительно!»

Глава 13 СЛЕДЫ НА ВОДЕ

«Терпение и трудолюбие суть первейшие добродетели мага, из которых вырастают остальные достоинства, словно колос из зерна, — размеренно звучал в аудитории скрипучий голос мэтра Бальтазара. — Записали? Теперь напишите это двадцать раз лучшим своим почерком. Кто сказал „тоска мертвецкая“?! Хотя можно не спрашивать. Лавиния Ревенгар, вам — написать пятьдесят раз. Чтобы лучше осознали смысл данного высказывания!»

«Терпение и трудолюбие, — повторила про себя Ло. — Да, мэтр, я запомнила. Особенно про терпение… Спокойно, Ло, это всего лишь девчонка. Ты же не унизишься до истерик или жалоб? Это глупо и нерационально… А я не хочу быть рациональной, Баргот развали эту крепость с ее комендантом вместе!»

Запустив пальцы в волосы, она потерла виски и в который раз оглядела спальню, как недавно пойманный зверь — клетку. Маленькая дрянь! И ведь улучила же момент, когда Нэнси ушла с Селиной в соседнюю спальню, где до сих пор лежали платья Ло. Вот, кстати, надо первым делом их забрать сюда, а капитану отдать его вещи. И повесить замок на дверь! Так, будем логичны… Может быть, это все-таки не милое дитя? Селина вне подозрений, она в это время перебирала наряды вместе с Нэнси, да и невозможно представить, чтобы девица Фроше пачкала в кошачьем дерьме свои холеные пальчики. Даже через тряпку… Молли в таком заподозрить тоже трудно. Правда, остальную прислугу Ло еще не видела.

Да и не в том дело! Как поставить неизвестную дрянь на место — вот что важно. Если бы только она не лишилась магии! Ло с горькой тоской посмотрела на свежевымытый пол, который Нэнси заново отдраила с песком, а потом сполоснула водой с ароматическим уксусом. Взять след — это же так просто! Легкий, почти невесомый аркан, проявляющий связи между предметом и тем, кто держал его в руках… Ло пошевелила пальцами, нарисовала в воздухе руну, вторую… На миг показалось, что энергия, пронизывающая ткань бытия, откликнулась. Она затаила дыхание… Пустота. Полная пустота, будто пытаешься ухватить нить, а пальцы ловят воздух. Ло закусила губу от мучительного бессилия, к которому оказалось невозможно привыкнуть.

Что ж, ведь как-то живут слепые и безрукие? Хватит себя жалеть.

Снова повторив чуть не плачущей Нэнси, что не сердится, Ло не кривила душой. Нельзя в самом деле требовать от горничной, чтобы та безотлучно сторожила вещи. Так что для начала — замок. Таковой вскоре нашелся, а к нему прилагалась пара ключей, которые Ло поделила с Нэнси. Грубая железка, явно снятая с какого-то подвала или кладовой, на двери смотрелась уродливо, но на это Ло было глубоко плевать. Она отправила Нэнси переносить платья, а сама принялась за изучение книг то ли покойного, то ли сбежавшего Артура Бейласа. И что бы ему не найтись после боя в виде порядочного мертвеца? Ло уже привычно пожалела, что рядом нет Маркуса. Подозрительные трупы как раз по его части. У Бастельеро неупокоенный дух Бейласа, если тот действительно погиб, живо отыскался бы и признался во всем, что успел натворить при жизни. Например, объяснил бы, почему у него такие странные книги?

Ло сосредоточенно погрызла кончик пера, прихваченного из письменного прибора. Пять книг — наследство Бейласа — лежали перед ней на столе, явно намекая на что-то. Понять бы только на что. Ну не могло быть у закончившего полный курс боевого мага такого школярского набора учебников! «Элементарная теория тактики» — это же третий год учебы! Там рассматриваются самые основы… «Полное и ясное руководство плетения красных арканов» — тоже для начинающих. Ло открыла книгу и полистала. Остановилась на исчерканной странице, вгляделась. Поля были густо исписаны расчетами, повторяющими примеры из книги с другими исходными данными. Словно… кто-то тренировался! Но Бейлас давным-давно сдал все это на экзаменах, да и учился, несмотря на шалости, хорошо, а неизвестный, исписавший учебник, порой делал явные ошибки. Вот этот аркан, осуществи его маг подобным образом, должен был дать такую отдачу!

Листая учебники, Ло хмурилась и все сильнее грызла несчастное перо. Расчеты, решения задач, самостоятельные выведения известных любому выпускнику формул… Похоже было, что по учебникам занимался талантливый старательный самоучка! Несомненно, отлично знающий общую теорию магии, но полный невежда в боевых чарах. О, а вот это еще интереснее. На широких полях «Практической рунологии военного дела» лже-Бейлас, в чем Ло уже была уверена, тренировался расписываться. Инициалы А и Б были выведены сначала неуверенно, скорее всего по образцу, но постепенно становились все четче и изящнее. Ну же… Неужели ты удержишься и ни разу не собьешься на привычные буквы?!

Ло перебрала всю «Рунологию» по листочку — и была вознаграждена. На одной странице рядом со старательным «АБ» красовалась зачеркнутая, но вполне различимая двойная буква С! Имя и фамилия, наверняка! Ло вглядывалась в инициалы неизвестного с тем же азартом, с которым плела первый в своей жизни аркан высшего порядка. След… Слабый, случайный, но безусловный след! Кто же ты такой, СС?

Она добросовестно перебрала всех послушников красного факультета, которых помнила. Но никто с такими инициалами не учился в Академии одновременно с ней. Хотя что это она? Сама же решила, что лже-Артур — самоучка. Значит, он маг, но другого цвета. Зачем прикинулся Бейласом? Как вообще смог подменить его? Ло изнывала, чувствуя не просто загадку, но опасную и важную тайну. Может быть, появление и исчезновение лже-Бейласа как-то связано с самой Ло? Ведь почему-то ее враг не хотел, чтобы она ехала в Драконий Зуб. Тайна, настоящая тайна совсем рядом, а Ло вынуждена думать о всякой ерунде, вроде ревнивой падчерицы и разболтавшейся прислуги!

Она провозилась с книгами лже-Бейласа до вечера, но никаких подсказок, кроме случайной росписи, не нашла. Зато твердо уверилась, что мнимый Артур закончил Академию по другому курсу или хотя бы дошел до последних лет обучения. Он легко выполнял сложные расчеты, основанные на знании общих дисциплин вроде рунологии, владел теорией стихий, основами алхимии и артефакторики. Путался же только в специфических вопросах, требующих практических наработок. Ну всякий же боевик знает, что вот эту константу надо смещать на порядок, тогда площадь поражения при том же расходе энергии гораздо шире. Всякий, кто это сам пробовал, — вот в чем дело. Теоретически такое никак не рассчитать.

А еще получалось, что сил у лже-Бейласа и в самом деле было немного. Там, где в уравнениях требовалась переменная, обозначающая расход энергии самого мага, значения были минимальными. Не боевик, точно нет. При таком крошечном резерве он ушел бы курса со второго, ну с третьего. Мог бы стать хорошим охранником, например, или помощником артефактора — те охотно берут в подручные боевиков, умеющих ставить щиты и плавить все, что плавится. А он поехал в дальний гарнизон.

На самом деле никто ведь не знал заранее о приходе урту-томгар, а так место здесь тихое, парень вполне мог служить годами. Отточил бы мастерство… Умеючи можно и с маленьким резервом делать множество полезных вещей, так что ему просто не повезло. Но кто же ты, Артур Бейлас, чьи руки помнят двойную букву С, а не собственные инициалы?

Так больше ни до чего и не додумавшись, Ло велела Нэнси разузнать насчет ванны. Сколько можно обходиться тазами и неглубокой деревянной лоханью, раздобытой Нэнси и поставленной в пустой комнате неподалеку? Как на постоялом дворе, Баргот его посети! А ведь жила здесь как-то семья прежнего коменданта, который наверняка был дворянином, пусть из захудалых. Не в лохани же они мылись?

— Ни в коем разе, миледи, — подтвердила Нэнси, расплетая ей волосы, а потом печально добавила: — Только купальня закрыта сейчас. Вода, говорят, ушла.

— Куда ушла? — мрачно спросила Ло, предчувствуя, что проклятая лохань станет ее верной и ненавистной спутницей на долгие годы.

— А кто ж его знает, — пожала плечами горничная. — Вот колодец во дворе видели? Он ведь сухой. А раньше, говорят, ключ там был такой сильный, что на всю крепость воды вдоволь было. И на кухню, и на прачечную, и на купальни. Солдатам — и тем хватало на мытье! А теперь из-под самой горы носить приходится. Да вы не волнуйтесь, миледи, сейчас я парней кликну, живенько несколько ведер притащат.

— Несколько ведер… — еще мрачнее повторила Ло.

Призрак ванны с душистым маслом печально растаял, сменившись почему-то невозмутимой физиономией его величества. В воображении Ло король смотрел на нее с ехидцей — у него во дворце сложностей с принятием ванны не было. Мысленно Ло совершила оскорбление достоинства его величества действием, показав его образу неприличный жест, и видение обиженно исчезло.

— Лохань так лохань, — сказала она вслух. — Но с водой разберемся.

А ночью ей снова приснился кошмар.

Она стояла посреди верхней комнаты в башне Руденхольмского Гвоздя. Смотрела на пустую комнату и умирала от липкого тягучего страха, потому что не могла ни крикнуть, ни пошевелиться, а сзади кто-то был. Откуда-то Ло точно знала, что это враг. Он стоял и ничего не делал, просто ждал, а за мутными стеклами окон бурлила вода, поднимаясь все выше. Темно-серая, грязная от донного ила спущенного озера… Ло было холодно даже смотреть на нее, а еще предстояло как-то выбираться наверх. Конечно же вплавь, она же не сможет открыть портал. Магия исчезла… выгорела…

Задыхаясь, она поняла, что последние слова кто-то произнес, и попыталась обернуться.

— Тш-ш-ш-ш… — прошелестел бестелесный голос за ее спиной. — Тихо, Лавиния. Не трепыхайся. Ты ведь мертва, а покойники должны лежать смирно. В земле или под водой — это кому как повезет.

— Я… жива… — выдавила она чудовищным усилием.

— Нет, — ласково сказал человек за спиной удивительно знакомым голосом, который Ло никак не могла вспомнить. — Это тебе только кажется. Краткий миг перед небытием. На самом деле кинжал достал до сердца. Тебе кажется, что ты ходишь, дышишь, чувствуешь, а на самом деле ничего этого нет. Есть только серая холодная вода, в которой ты осталась. И ты лежишь там, в ледяных объятиях Руденхольма, видя сон про короля, свадьбу и глупого упрямого капитана. Сладкий сон для Ло Ревенгар, последней из барготовой дюжины магов…

Она будто увидела себя со стороны — распухший безобразный труп, вокруг головы которого колышется серебряный ореол остатков волос, чудом не унесенных течением. Увидела — и закричала. Но звуков не было, только шум воды, а тот, сзади, шагнул еще ближе, Ло почувствовала укол под лопатку — и проснулась.

Ловя воздух ртом, она очнулась, не понимая, где находится, и едва удерживаясь от крика. Не сознательно, просто дыхания не хватало. Голос, боль… И мелькнувшие перед глазами разноцветные звезды, когда серость кошмара сменилась на тьму пробуждения.

— А ведь я… тебя… знаю… — прошептала она, чтобы убедиться в способности говорить. — Знаю… Вот почему ты подошел со спины. Я бы… даже в посмертии… выдала тебя. Маркус…

Она закашлялась, отдышалась и уже спокойнее продолжила про себя: «Маркус добрался бы до моего духа. Ты ударил Арканом Медеоса, чтобы не подходить близко, чтобы мы не успели тебя увидеть. И решил, что убил всех троих. А я очнулась, да? Какая неудача. Упрямая мерзавка Ло Ревенгар не сгорела дотла и попыталась добраться до ключа. Тебе пришлось добивать меня кинжалом. В спину. Значит, я тебя знаю… Но кто же использовал ключ? У меня не было магии… Только убийца за спиной. Пресветлый, помоги вспомнить!»

Обливаясь потом под легким одеялом, она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Но перед глазами все так же мелькали проклятые звезды.

«Ведь не ты пустил воду! — в отчаянии подумала Ло. — Ты пришел, чтобы нам помешать. Вольфгардец? Нет… Я никого не знала из Вольфгарда. Значит, ты дорвенантец. Предатель, решивший сдать Руденхольм северянам. Прямой путь к столице в разгар войны. Кто будет беречь еще три жизни при таких ставках? Дорвенантец. Маг. С кинжалом, которым пользуются для ритуалов некроманты. Думай, Ло, думай… Чей же это был голос? И почему он потом не добил тебя в госпитале, ведь ты же могла вспомнить!»

Сердце стучало неровно, гулко, но Ло отмахнулась от подступающего страха. Потом. Если бы осколок сдвинулся, она бы уже умерла, правда?

«Или маленькая колкая дрянь ждет, пока ты встанешь, чтобы сместиться…» — мелькнула подленькая мысль.

Не вставая, она закрыла глаза и представила себе светящуюся точку — как при создании аркана. Это убийца… Вторая точка рядом — она, Лавиния Ревенгар. Третья… Неизвестный лже-Бейлас. Кто-то упорно отговаривал Ло ехать, словно боялся, что она здесь наткнется на кончик ниточки, который можно потянуть. Встанет на след… Но связан ли руденхольмский убийца с лже-Бейласом? Пока неизвестно. А еще… Случайно ли король отправил ее замуж именно сюда?! Четвертая точка присоединилась к треугольнику, превращая его в квадрат.

Ло измученно вздохнула. Она могла бы сплести дюжину разных заклятий, всего лишь представляя эти точки перед собой, но связать их осмысленными подозрениями не получалось. М-м-мать барготову через тридцать три ее внука! Она боевик, а не разумник! Ее учили жечь, взрывать, раскалывать! Но не распутывать тонкую паутинку, такую скользкую и неуловимую, словно она сплетена из водяных струек. На воде, как известно, следы не остаются!

Пытаясь успокоиться, она встала, подошла к окну. В него, к счастью, было видно небо, кусок башни и крыша крепости. Никакой воды. Врешь, мерзкая дрянь, я жива. И этот рассвет, розовеющий над серой башенкой, — настоящий. И голос внизу, во дворе, тоже!

— Равнение напра-во! Стой, раз-два! С правой ноги — марш! С правой! Сто-ять!

Голос на мгновение смолк, потом продолжил так же ровно:

— Сено-солому вспомнили? Где сено? Хар-ра-шо! На месте — марш! Сено-солома, сено-солома, сено-солома! На сено — пово-рот! Еще раз! На сено — пово-рот! На сено — пово-рот! На сено — пово-рот! Направо — пово-рот! Сено — справа! Пово-рот!

Ло, которой был виден почти весь двор, заинтересованно наклонилась. Ну да, вон в углу, в тени от стены… Шестеро в рубахах и штанах усердно вколачивают сапоги в брусчатку. Седьмой — перед строем. Знакомый, как и голос, разворот плеч. И рост… Только один на правом фланге почти вровень с капитаном, остальные чуть ли не на голову ниже.

— На месте — марш! — продолжал четко порыкивать комендант. — Раз-два! Напра-во! С правой ноги — марш! Раз-два, раз-два, раз-два…

Шестерка слаженно рванула по двору, а Ло усмехнулась. Совсем, значит, зелень. Деревенские. В армии таким поначалу на ноги по клочку сена и соломы привязывают. Это право и лево деревенский парняга не различит, они ему без надобности, а вот в сене и соломе даже спросонья не ошибется. Комендант неглуп и терпелив. Другой бы хлыстом вколачивал солдатскую науку — видела Ло и таких офицеров, а этому не лень встать с рассветом, чтобы погонять сельских бычков.

Показалось, что Рольфсон повернулся в ее сторону, словно почувствовал взгляд. Ло немного отступила, прячась за занавеску. Не стоит показывать интереса, еще не так поймет. А внизу продолжалась строевая дрессировка, как насмешливо звал подготовку Маркус. И Ло смотрела, как к этим шестерым присоединяется еще полторы дюжины, как Тибальд и здоровенный тип, выше не только коменданта, но и Маркуса, пожалуй, разбивают солдат на пары… Как снова и снова в воздухе мелькают деревянные дубинки, заменяющие на первых порах мечи… Это правильно, кстати, а то бы во дворе такой лязг стоял! Дерево тоже стучит друг о друга с треском, но с железом не сравнить. Да и выдавать новобранцам боевое оружие для тренировок ни один вменяемый командир не будет. Пары недотеп каждый раз недосчитаешься.

А дубинки сделаны на совесть. Изнутри, похоже, залиты свинцом по весу — иначе парни махали бы ими порезвее. И получается совсем неплохо, а там, где не получается, оказываются либо Тибальд, либо сам Рольфсон. Комендант мог бы свалить обучение на сержантов, но ему, кажется, самому нравится.

Ло невольно загляделась на скупые точные движения Рольфсона, показывающего очередной прием. Ни одного лишнего движения, работают только предплечья, а дубинка порхает в воздухе, словно ничего и не весит. Непонятно даже, отчего у остальных рубахи к телу липнут. Рубашка капитана была сухой. Но при этом облегала его плечи и спину весьма… выразительно.

Странно было смотреть на взрослого сильного мужчину, занимающегося явно любимым делом, и понимать, что это ее муж. Никогда, пытаясь представить будущего супруга, Ло в самом смелом полете воображения не додумалась бы до такого. Он мог быть магом. Некромантом, как Маркус, целителем или артефактором — неважно. Им все равно нашлось бы, о чем поговорить. Он мог быть профаном в магии, но офицером королевской армии, как ее отец, и Ло уважала бы его службу. Но в любом случае он был бы аристократом по рождению и череде предков. Достойным, гордым сыном древнего рода. И он понимал бы Ло без слов там, где этому северному полуварвару приходится объяснять очевидные вещи. А потом убеждаться, что ему на них плевать. Комендант Рольфсон хорош на своем месте, но это место не рядом с Ло!

Она тихонько отошла от окна со странным чувством сожаления. Что ж, наверное, и комендант хотел бы другую жену, если вообще собирался жениться заново. Они как замок и ключ, не подходящие друг к другу, потому лучше бы разойтись, пока что-то не сломалось непоправимо. И неважно, что на капитана приятно посмотреть тайком из-за занавески — для семейной жизни этого мало. А для счастья лично ей, Лавинии Ревенгар, хорошая купальня гораздо нужнее, чем широкие плечи мужа. Образ его величества снова всплыл в памяти.

— Но не такой ценой, — фыркнула Ло. — И раз уж я все равно проснулась…

* * *

— Вы же сказали, что не будете… заниматься делами крепости, — в последний миг заменил Эйнар невежливое «лезть» на другое словечко, поучтивее.

— А я и не собираюсь, — не менее любезно сообщила его почтенная супруга, которую йотуны сегодня растолкали еще до завтрака. — Но вот то, что в упомянутой крепости нельзя принять ванну, касается меня напрямую. И не надо говорить про лохань, мне уже хочется надеть ее кому-нибудь на голову и постучать сверху молотом.

— Отличная мысль, — беспомощно огрызнулся Эйнар. — Могу даже подсказать кому. Одному из ваших, который сказал, что колодец невозможно восстановить.

Он прошел от стола к полкам по комнате, которая вдруг показалась маленькой и неухоженной, хотя Селина убирала ее дважды в неделю — в присутствии самого Эйнара, разумеется. И пыль вытирала, и полы мыла, а вот ведь… Рядом с носком замшевой туфельки, нетерпеливо постукивающей по полу, ясно видится грязное пятно, которого раньше то ли не было, то ли Эйнар его не замечал.

— К вашим услугам, — сказал он хмуро, шлепая на стол свернутый и перевязанный шнурком лист пергамента. — Заключение мага, которому корона оплатила изыскания. За работу платить уже не пришлось — маг отказался.

Леди взяла пергамент деловито, но с достоинством, только в глазах мелькнули хищные радостные огоньки. Уходить из рабочей комнаты Эйнара она, похоже, не собиралась, потому что прошла к единственному креслу, сиротливо стоящему в углу, села в него и поискала взглядом что-то на полу. Не нашла и, вздохнув, просто вытянула ноги, скрестив их в лодыжках, судя по очертаниям платья.

Эйнар торопливо отвел взгляд. На эти длинные, безупречно стройные ноги, обтянутые тонкой замшей штанов, он уже насмотрелся. «Как и весь гарнизон, — пришлось напомнить себе. — С чувством стыда у леди хуже, чем у Дагни с Торунн — те носят юбки, а если задирают их за звонкую монету, то втихомолку и в укромных уголках». За такое сравнение Эйнару самому стало стыдно, но тут припомнилась рубашка. И откровенные намеки, что ему еще постараться надо, чтоб заслужить место в ряду… Быть вежливым совершенно расхотелось, но леди читала пергамент внимательно, словно забыв об Эйнаре. Щурилась слегка, потом подняла тонкими пальчиками печать, привешенную к шнурку, вгляделась.

— А почему вызвали артефактора? — спросила она наконец с искренним недоумением. — С водой должен бы работать стихийник.

— Мне-то откуда знать? Кого из столицы прислали…

— Из столицы, — задумчиво повторила леди и почесала нос. — Забавно… Он вам на словах объяснил, в чем загвоздка?

— Сказал только, что плита сместилась и перекрыла выход воде. Мол, вода никуда не делась, просто промыла себе другой путь. Лет через сто ниже по склону озеро образуется.

— Смотрите, какой умница! — отчего-то очень зло восхитилась леди. — Все рассчитал! И про озеро, и про сдвиг… А знаете, я, кажется, понимаю, почему приехал артефактор. Вам случайно неизвестно, кто этот колодец изначально ставил? Все-таки настолько удачно вывести воду в горах — это редкое умение.

Эйнар пожал плечами.

— Могу узнать, — сказал он все еще настороженно. — В архиве крепости наверняка имя есть.

— Не надо в архиве, — рассеянно откликнулась леди, снова утыкаясь в пергамент. — Колодец же не намертво закрыт? С внутренней стороны, на люард от верха, должна быть табличка с именем, если работал маг. Пошлите кого-нибудь глянуть. И дайте мне карандаш, будьте любезны. Ар-р-ртефактор-р-р, демон его посети!

Эйнар молча подал ей требуемое и вышел в коридор — кликнуть кого-нибудь. Желательно грамотного.

— Ну вот, — усмехнулась леди некоторое время спустя, когда посланный вернулся. — Я так и знала. Водой в крепости занимался сам Валериан Кастельмаро. Глава гильдии стихийников лет сто тому назад. Изумительного дарования был маг. А заключение подписано Эдгаром Кастельмаро — то-то мне имя знакомым показалось.

— Родственник? — задал Эйнар дурацкий вопрос, раз уж родовое имя одно — однако поди разбери, как у магов это устроено.

— Разумеется, — отложив пергамент, леди повела плечами — словно хотела потянуться, но передумала. — Правнук-артефактор, который наверняка пользовался архивом прадеда. Очень уж изначальная схема хороша! Явно не сам чертил, криворучка, скопировал. Я не знаю, какой он артефактор, но с водой и землей не слишком хорош, судя по расчетам.

— Хуже вас? — не удержался Эйнар и заработал ледяной взгляд.

— Боевики, чтоб вы знали, капитан, со стихиями работают очень часто. Правда, обычно с ветром и огнем… Но считать нас учат всё. Пустить воду в другое русло, устроить обвал или поднять шторм на море — это можно устроить по-разному. Так что в этом… — она постучала кончиком карандаша по пергаменту, — я разбираюсь. Только вот…

Леди помрачнела, и Эйнар придержал готовое слететь с языка, что, раз так, в крепость ее сам Пресветлый прислал — колодец починить хотя бы.

— Нужен стихийник, — помолчав, нехотя выдавила она. — Или другой боевик. Артефактора звать бесполезно. Они все жадные, как драконы, а силенок маловато для такого дела.

Карандаш выстукивал что-то в маршевом ритме, и Эйнар с удивлением опознал знакомое «В долгий поход…».

— Это, — хлопнула она по пергаменту, — я возьму с собой. Посмотрю на досуге еще раз, просчитаю все. Плита, конечно, сдвинулась, но старый Кастельмаро свое дело знал. Если правильно выставить вектор удара… Впрочем, вряд ли вам это интересно, капитан.

— Вы думаете, что сможете вернуть воду в крепость? — недоверчиво уточнил Эйнар.

— Я — нет, — скривила губы леди. — Но найду того, кто сможет. Не бесплатно, разумеется, но куда дешевле, чем взял этот… правнучек. В крайнем случае попрошу прислать кого-то из мажат на практику. Им полезно будет.

Она стремительно и легко встала, в упор глянув на Эйнара светлыми глазищами, переменчивыми, как лед на скалах. Только что были холодно-серыми, и вдруг сверкнуло голубизной. Впрочем, это от платья отблеск, наверное. Сегодня супруга была в синем с белой отделкой. Наверное, из-за того же платья ее кожа казалась такой бледной…

— Не окажете ли вы мне честь позавтракать вместе, капитан? — вкрадчиво спросила леди, не сводя с него взгляда охотящейся горной кошки. — Я хотела бы побольше узнать о крепости и городе. Полагаю, именно туда мне придется ездить за покупками в ближайшие три года?

Эйнар обреченно кивнул.

А когда леди покинула кабинет, почти бесшумно, только платье слегка шелестело, подумал, что все-таки первый взгляд оказался самым верным. Такая если во что-то вцепилась — из когтей не выпустит. Но если сейчас ее настойчивость обратилась всего лишь на колодец и купальни, то и пусть. По купальням Эйнар сам тосковал, да и жить со своей водой было бы легче и спокойней.

Но почему леди нужен другой маг, чтобы достать воду? Если она сама может сделать все нужные расчеты. У нее нет перстня… Дело в этом? Эйнар чувствовал себя псом, запутавшимся в запахах, — какой выведет на верный след? Но упрямо продолжал мучиться непривычными вопросами. Морок не будет ждать до бесконечности, вскоре он явится снова, чтобы лить яд подозрений и лжи, словно Эйнар ему — крепостной колодец. Это следов на воде не остается, а отравить ее можно запросто.

Глава 14 ВЕТЕР ИЗ ПРОШЛОГО

Она стояла на холме и ловила ветер. Чуткий нос подрагивал, рыжая шерсть блестела среди травы, высушенной солнцем почти добела. Лиса чуяла в горячем сухом воздухе беду, но не могла понять, откуда та идет.

Ло опустила подзорную трубу, борясь с желанием крикнуть или свистнуть. Хоть как-нибудь спугнуть зверя. Холм, на котором стояла лиса, был ниже и дальше к восходу, его целиком покрывали белые ломкие колосья, шелестящие на ветру. Если крикнуть — куда побежит лиса? Наверное, от крика. По склону холма, потом по ложбине…

Ло закусила губу, понимая свою беспомощность. Это всего лишь зверь, из-за него не отложишь атаку… Глупо жалеть лису, если готовишься убивать людей. Но когда рыжая, приняв наконец, решение скакнула вбок и помчалась в закатную сторону, Ло вздохнула с облегчением.

— Тебе не обязательно делать это сейчас, — негромко сказал подошедший со спины Марвин Кольер, ее наставник. — Будут еще бои.

— Я присягала Дорвенанту, — отозвалась Ло. — Или вы считаете, что я не справлюсь?

— Справишься. Это меня и пугает, — непонятно ответил Марвин и взял у нее трубу.

Ло размяла пальцы и снова посмотрела на восход. По серебристой траве шла рябь, словно по воде. Сюда, в их сторону. Ветер дул ровный и устойчивый, не собирающийся меняться. Вольфгардские заклинатели, привычные наполнять ветром паруса, и на суше работали отменно.

— Сейчас начнется, — так же негромко и спокойно уронил Марвин, не отрываясь от наблюдения. — Ты готова?

Ло молча кивнула. Пальцы уже пощипывало от растущего напряжения, сила собиралась на их кончиках, просилась в полет… Сейчас… Сейчас там, на другом конце ложбины, уже побежали огненные змейки, готовясь вырасти и разинуть ало-золотую пасть, пожирая траву и низенькие корявые кусты. Ветер, усмиренный вольфгардскими ведьмаками-погодниками, не переменится. И огненный вал покатится сюда, к позициям третьего рейтарского полка, прижатого к холмам, наполовину окруженного северянами. Истошно заржут перепуганные кони, пытаясь сорваться с привязей, волна смертельного жара накроет все… А следом по выгоревшей земле пойдет авангард северян, прорубая рейтаров, как боевой топор — щепку. Так было задумано. И так было бы, но сегодня вольфгардцев ждал сюрприз. Двое боевых магов, только вчера переброшенных порталом. Всего-то двое.

— Следи за ветром, — напомнил Марвин и исчез.

Ло задрала голову и принюхалась. Дым. Он выдаст происходящее раньше огня. Лиса знала толк в неприятностях. Ло облизнула губы, сама став лисой: осторожным зверем, сплошным носом и ушами. Глаза могут обмануть, однако чутье скажет правду. Она ждала. Когда ветер усилился. Когда с востока повеяло гарью. Когда клубы дыма стали приближаться пугающе быстро, застилая небо и вынуждая рейтаров сниматься с позиций…

— Мэтр-лейтенант Ревенгар, извольте доложить обстановку!

Вестовой полковника влетел на холм, осадив коня, и Ло поморщилась.

— Все идет по плану, — бросила она, не оборачиваясь.

И продолжила ждать. Ветер стал тугим, упругим и опасно горячим. Он нес смерть и уже не скрывал этого. Если у лисы была хоть капля чутья, она давно убралась подальше. Ло убраться не могла, поэтому ждала, молча, терпеливо, копя силу в готовом сорваться с пальцев аркане. Где-то за спиной заголосили сигнальные рожки.

— Мэтр-лейтенант Ревенгар, полковник приказывает приступить!

— Рано.

— Вы слышали приказ?!

— Не мешайте… — прошипела Ло, обернулась, и вестовой осадил лошадь так, что она попятилась. — Я сказала — рано! Прочь отсюда!

Кажется, вестовой еще что-то кричал, но ветер, которым стала Ло, его не слышал. Ветер гнал пламя. Еще ближе. И еще…

«Я справлюсь, — бесстрастно подумала Ло. — Все просто. Поймать ветер, напоить его огнем. И развернуть…»

Она подняла руки, с удовлетворением отметив, что пальцы совсем не дрожат. Зачем Марвин предлагал ей сегодня остаться в стороне? Это же так легко. Аркан отработан безупречно. А ветер сам подсказал ей, когда накинуть узду…

Медленно и плавно выдохнув, Ло отпустила огонь. И одновременно тронула скрытые нити, пронизывающие мир. Заметавшись, как испуганный зверь, ветер рассыпался на сотни круговых вихрей, поднял языки пламени, крутя их в воздухе. И рванул обратно. По ложбине покатилась огненная стена встречного пала, надежно ограждая позиции рейтаров. Живой огонь на этом бы и погас, но магический струился по выжженной земле, не уменьшаясь, а, напротив, делаясь сильнее. Не зря Ло с Марвином полночи определяли направление силовых линий…

За спиной Ло снова резко протрубил рожок. Отбой тревоги. А вот впереди было тихо. Ну же… До северян четыреста пятьдесят люардов по прямой. Она не могла ошибиться в расчетах. И поняла, что не ошиблась, когда тот же ветер, только верховой, принес обратно запах паленого. Вкусный запах жареного мяса. Несколько мгновений Ло дышала им, потом скривилась, осознавая. Да, все в соответствии с расчетами. От «огненного ветра» не убежать, он летит быстрее любого скакуна, а вольфгардцы были пешими. И все правильно…

Ей только не следовало ехать туда самой. Потом в штабе ее поздравлял полковник, забыв недавнее непослушание мэтр-лейтенанта Ревенгар. Да и непослушания ведь не было — небольшая задержка, прекрасно оправдавшая себя полным успехом. И Марвин, испытующе глянув, обронил про хорошее чутье. А она, дождавшись конца совещания, вышла и отвязала от коновязи первую попавшуюся оседланную лошадь. Ей нужно было увидеть самой… Что ж, она увидела. Эскорт из двух рядовых и сержанта вежливо молчал, когда ее мучительно выворачивало наизнанку, и остатки завтрака летели на выжженную дотла землю, покрытую пеплом и головешками, среди которых виднелись пряжки амуниции и оружие. Ло не знала, что сгоревшие до такого состояния тела ничем не отличаются от кривых обугленных поленьев…

Она вскинулась на кровати, прижимая к груди одеяло. У стены, на постели, устроенной из длинного широкого сундука, заворочалась Нэнси, но сразу притихла. Ло вдохнула, облизала губы, удивляясь, что не чувствует вкуса гари. Он ведь только что пропитывал все вокруг!

«Тише, — подумала она, стискивая мягкую ткань и с трудом проталкивая в горло прохладный чистый воздух спальни. — Это лишь сон. В прошлый раз — вода, теперь вот огонь… Просто сон. Игры разума, растревоженного рассказом сержанта Мерри. Ну, давай, ложись снова…»

В неплотно прикрытое окно тянуло ночной свежестью, и Ло жадно дышала ей. Уснуть… А вдруг сон вернет ее туда, в черную долину между опаленными холмами? За три года она не раз пускала «огненный ветер», но в дурных снах к ней возвращался только тот, самый первый. Будто клеймо, выжженное на душе, изредка вспыхивало болью.

Ло заставила себя опуститься на постель, но сон не шел. Она уставилась в потолок, бездумно следя за бледным пятном у окна — туда падали лучи еще круглящейся, но уже стареющей луны. Долина Разенбож… И третий рейтарский, куда ее перевели после полутора месяцев довоенной службы на подхвате у опытного Марвина Кольера. До этого она всегда была в тени мэтра, под его негласным присмотром и управлением. А теперь осталась одна — единственным боевым магом полка. Боевиков не хватало, они нужны были в других местах, и полковник, помрачневший, узнав, что ему достался едва оперившийся птенец, да еще и девица, угрюмо смирился. Марвин уехал на закате, а Ло осталась.

И тем же вечером впервые в жизни напилась. Безобразно, отвратительно, непристойно. Рейтары не праздновали, потому что это была не их победа, но разведка подтвердила, что ложбина чиста, и для солдат было сделано послабление: костры и двойная порция вина. Ло выпила свой паек полностью, а потом у офицерского костра кто-то достал карвейн…

Когда из темноты появился Маркус, Ло подумала, что уже спит. Откуда бы на позициях взяться некроманту, оставшемуся в столице? Но он тоже был в лейтенантском мундире и представился господам офицерам по всей форме. А потом сел рядом с Ло.

— Здравствуй, Подснежничек.

— Оставьте, мэтр-лейтенант, — ухмыльнулся кто-то из темноты. — У нашей магички сегодня первый бой. Поджарила северных волков до углей. Имеет право надраться, хоть и леди.

— И надраться, и еще кое-что, — хохотнул другой. — После первого раза парня я бы к обозным девкам отправил. А тут незадача… Хотя ей бы не повредило, я вам скажу.

— Изволите предложить свои услуги, сударь? — с опасной мягкостью поинтересовался Маркус.

Ло было слишком плохо. Разговор доходил до нее, как сквозь толстое меховое одеяло, и она даже не могла встать, чтобы уйти в палатку. Пить было глупо. Противно и глупо. Потому что теперь она даже не могла послать к Барготу наглого ублюдка, сегодня утром успевшего облизать ее глазами, когда Ло умывалась, сняв куртку мундира и оставшись в одной рубашке и штанах.

— Почему бы и нет? — с ленцой проговорил ублюдок. — Конечно, дама может выбрать…

Наверное, он считал себя неотразимым. А Ло — дура. Надо было оставаться трезвой и подпалить ему распущенный фазаний хвост.

— Маркус, — прошептала она, зная, что будет услышана даже в громком гомоне. — Я хочу в палатку. Ты здесь надолго?

— Как и ты, — спокойно сказал некромант. — До конца этой заварушки.

Обняв Ло, он подхватил ее на руки, и Ло почувствовала себя в полной безопасности. От Бастельеро пахло розмарином и полынью — знакомый аромат его алхимических эссенций. Кто-то залихватски присвистнул, кто-то отпустил шуточку, но Маркус, обернувшись в ту сторону, равнодушно, без малейшей злости и потому очень убедительно сообщил:

— Прокляну.

И смешки стихли. А ей даже не было стыдно, потому что слишком плохо. И потом, это же Маркус!

Но вместо палатки он отнес ее в кусты и заставил прочистить желудок. Напоил чем-то кислым из собственной фляги, вытер платком лицо. Постоял на страже, пока Ло сходила еще дальше в кустики — идти к полковому сортиру у нее не было сил. И, наконец, отвел в палатку, где она села на лежанку и расплакалась, ненавидя себя и весь мир. Маркус сидел рядом, обнимал ее за плечи и гладил по волосам, пока Ло захлебывалась в рыданиях, пытаясь рассказать ему. Черные головешки вместо тел, опаленное оружие и доспехи. Человеческая плоть, превратившаяся в угли, так что тел не осталось… Эта чернота стояла у нее перед глазами, а волосы и одежду пропитал навязчивый дурманный запах жареного мяса. Она умрет от голода, но больше в рот его не возьмет! И как теперь жить…

— Как и раньше, Подснежничек, — сказал Маркус. — Только пообещай мне одну вещь.

— Что? Не… убивать?

Она и в самом деле готова была обещать это, хотя не представляла, как сможет выполнить клятву, будучи боевым магом, давшим присягу.

— Не мешать крепкую выпивку со слабой, — вздохнул Маркус. — Ну и закусывать, разумеется. А сейчас поспи. Я клянусь тебе, Ло, они уже ушли в Претемные Сады. Ни одной неупокоенной души не витает в этой клятой ложбине. Зато остались живы другие, те, что с твоей стороны. Спи спокойно, Подснежничек.

Ло закрыла глаза, и забвение пришло, незаслуженно милосердное и почти полное. А утром оказалось, что его светлость Бастельеро поступил на военную службу, причем добился распределения в тот же полк, что и Ло. Ему охотно пошли навстречу, потому что некромант и боевой маг — на редкость удачная связка, а Избранный Смерти может позволить себе ставить любые условия. И когда Маркус после разговора с Ло перенес вещи к ней в палатку, никто особо не удивился. На Ло все равно продолжали смотреть, но эти взгляды, якобы жаркие, а по ее мнению — сальные, уже не пугали.

Главное, никто больше не смотрел на нее как на соблазнительную редкую добычу. Удивительно, но мужчины, которые никак не понимали, что Ло не хочется их внимания, отлично поняли, что она принадлежит другому. Ее отказы считались капризами и набиванием себе цены, однако когда они с Маркусом стали жить вместе, это приняли как должное. Оставить свободную женщину в покое — невозможно. Отбивать женщину у собрата-офицера — неприлично. Ло это злило, но она смирилась, потому что знала: иначе ей придется постоянно доказывать свое нежелание стать чьей-то любовной победой.

А через год-полтора окончательно изменилась и она сама. Научилась пить крепкий карвейн одним глотком, с рейтарской лихостью выливая его в рот. Стала одеваться как удобно, наплевав, кто и каким взглядом провожает ее штаны и высокие сапоги. Отрезала волосы и спокойно посылала к барготовой матери любого, кто мешал мэтр-лейтенанту Ревенгар выполнять ее службу. И когда в полк приходило пополнение — офицерские вакансии на передовых позициях появлялись часто, — уже старожилы советовали новичкам не распускать язык и не тянуть руки к бешеной магичке, которая ко всему спит с труполюбом — подобралась же парочка. Ло только мрачно усмехалась, слыша это за спиной. Магов-боевиков в армии по традиции прозвали палачами, как труполюбами — некромантов, но палач-женщина… Палачка? Палачиха? Она так и осталась без прозвища, только Маркус продолжал именовать ее Подснежничком, не смущаясь переменами в Ло…

…Рыжая лиса чутко повела ухом, глянула в сторону надвигающейся стены огня и прянула с холма. «Почему так близко? — беспомощно удивилась Ло. — Я должна была перехватить огонь раньше!» Пальцы сложились в привычный аркан, но магия молчала. Ничто не шевельнулось внутри, не потекло, как всегда, живым сладким золотом по жилам. Близко! Совсем близко! Огонь гудел, и перед ним, летящим по долине, дрожало зыбкое марево раскаленного воздуха.

Ло попробовала снова. И еще раз! Руки дрожали, она понимала, что не успевает. Несколько мгновений — и огненная волна поглотит ее. А потом покатится дальше, к лагерю. Марвин не успеет — он ведь надеется на нее, магессу Ревенгар. Да и здесь ли он? А в лагере люди: рейтары, обозники, маркитантки… В лагере Маркус!

В горячечном исступлении она пробовала все, что умела и могла, но время, до этого летевшее, остановилось, замерло каплей тягучей смолы, и Ло могла только с жуткой безнадежностью смотреть, как вспыхивает трава у подножья холма, как пламя взлетает к ней, охватывая сразу… Она видела, как меняет цвет, а потом осыпается пеплом ее форма, обугливаются сапоги, ореолом вспыхивают длинные волосы, на миг разлетаясь на смертельном ветру. Глотая жар, охвативший ее, Ло беспомощно оборачивалась к лагерю, но злой огненный ветер подхватил ее и понес, будто клочок пепла над костром…

Стон! Громкий стон… ее собственный! Ло стиснула зубы, зажала себе рот рукой. Выгнулась на постели, сбрасывая одеяло. Бешено колотилось сердце, неровно, с перерывами. Проклятье… Снова сон? Ведь знала же, что нельзя засыпать!

«А ты собираешься не спать вовсе? — поинтересовалась ее разумная хладнокровная часть. — Не сможешь». «Не смогу, — безнадежно согласилась Ло. — Пресветлый Воин, только не опять! Не надо этих снов, возвращающихся из ночи в ночь. Прошу тебя…»

Она спустила ноги с кровати, покосившись на безмятежно посапывающую Нэнси, пошатываясь, добралась до комода. Потянула на себя ящик и бездумно уставилась на шкатулку с зельями. Деревянная коробочка так и манила себя открыть… Все еще дрожащими от страха пальцами Ло откинула крышку — и земляничный запах овеял ее, такой сладкий, нежный, уютный…

— Нет, — прошептала она, вглядываясь в коробочку с ужасом и отвращением, словно та была полна ядовитых пауков. — Я не буду. Только не снова.

«Одну-то можно, — робко постучалась в сознание мысль. — Всего одну. А там, глядишь, кошмары и пройдут. Ты не сможешь так жить, Лавиния Ревенгар. Будешь просыпаться каждую ночь, изнемогая от смертельной жути? Здесь Маркус не станет сидеть у твоей постели, чтобы ты спокойно уснула…»

— Нет, — с тоскливым упрямством сказала она и закрыла коробочку.

Торопливо убрала шкатулку опять в комод, пока земляничный запах, обещающий покой, не лишил ее воли, и снова прошептала:

— Я справлюсь сама. Без этой дряни, будь она проклята. Я ее… вообще… выброшу, вот!

Она огляделась по сторонам, но в маленьком очаге в углу дрова уже прогорели, там пилюли увидит горничная. И на улицу не выкинуть. И… вдруг без них все-таки будет никак?

Глубоко вздохнув, Ло подошла к окну и оперлась о подоконник, дрожа всем телом. Она даже не знала, чего испугалась больше: мерзкого кошмара или лекарства, которое сама просила у Маркуса. Лучше бы некромант ей отказал! Но он доверяет Ло, знает, что она не сорвется в сладкую дурманную бездну. И она оправдает его доверие, выдержит искус!

На дворе под окном что-то мелькало в прихотливом свете луны, то прячущейся в тучи, то кокетливо выглядывающей из них. Ло пригляделась — больше для того, чтобы отвлечься. И со смутным удивлением узнала знакомую фигуру.

— И вам не спится, дражайший супруг? — сказала она тихо, почти беззвучно.

Капитану не спалось. Или его тоже мучили кошмары? Что ж, Рольфсон явно справлялся с ними по-своему. Полуголый, в одних штанах и сапогах, капитан дрался с тенью. Дрался всерьез: в правой руке у него с пугающей скоростью мелькал боевой топор, левая держала маленький круглый щит.

Ло затаила дыхание. К ней наверх не долетало ни звука, и безмолвный танец был страшен, но красив. Удар, отступление, удар, щит, снова удар… Капитан выкладывался в полную силу, исступленно, будто сражался в смертельном бою. Какие демоны жрали его душу этой ночью?

Почему-то у Ло никак не получалось отвести взгляд. Внизу живота вдруг потянуло томным приятным напряжением, а во рту пересохло. И сердце снова застучало глухо, торопливо…

«Глупости какие, — со смутным удивлением подумала она. — Это я от страха никак отойти не могу. Кошмары, луна… И чего ему не спится-то? Вот чем мы, оказывается, похожи…»

На миг прервавшись, капитан крутнулся и глянул в окно, словно почувствовав взгляд. Ло замерла, полускрытая занавеской, зная, что малейшее движение сразу выдаст ее силуэт. В сумерках или темноте можно стоять у всех на виду и остаться незамеченной, сливаясь с деревом или стеной, но только пока не шевелишься.

«Отвернись, — беспомощно подумала она. — Никого здесь нет, слышишь? Уж точно здесь нет меня, одетой в одну рубашку дурищи с распущенными волосами, которой вдруг пришла прихоть разглядывать такого же полуголого мужчину. Да плевать, что он мой муж! Я все равно его терпеть не могу! А из-за того, что муж, тем более!»

Словно услышав, капитан отвернулся, но продолжать бой-танец не стал. Опустив оружие и щит на камни, подошел к бочке, зачерпнул стоявшим рядом ведром воды и вылил на себя. Ло содрогнулась. На улице и так не лето, а на разогретое тело ледяная вода — жуть! Но капитану и этого было мало. Стоя в темной луже, он умылся прямо из бочки, щедро плеская водой в лицо и на голые плечи, потянулся всем телом, подняв руки вверх… Ло невольно облизала губы.

Она никогда не считала себя ценительницей мужской красоты, есть достоинства куда более важные, но нельзя было не признать: Эйнар Рольфсон вполне мог послужить моделью для скульптора, задумавшего ваять героя древности. Округлые широкие плечи, мощная спина, мускулистые пропорциональные ноги… От него веяло силой даже сейчас, когда Рольфсон явно пребывал в смятении — спокойные люди не выскакивают из постели ночью, чтобы загонять себя до изнеможения. И не обливаются холодной водой, словно что-то жжет их изнутри.

«К Барготу! — подумала она, поспешно отходя от окна и снова забираясь в приятно теплую постель. — Посмотрим, как у этого ночного героя хватит смелости снова со мной позавтракать. Вчера за столом и пяти слов не вымолвил, а котлету резал ножом так, что чуть тарелку насквозь не пропилил. А ведь котлета была нежнейшая! И насчет приданого мы не договорили, а дело к зиме…»

Она покрутилась, заворачиваясь в одеяло, и незаметно уснула, чувствуя почему-то странное тепло и спокойствие…

— Миледи, миледи!

Нэнси беспощадно теребила одеяло, выполняя приказ Ло разбудить ее к завтраку во что бы то ни стало.

— Что, уже?

— Ага, — радостно закивала горничная. — Извольте вставать, миледи. А я вам платье вот приготовила и воду теплую.

— Ненавижу, — с отвращением проговорила Ло, вылезая из постели, такой уютной и мягкой. — Вот клялась же себе, что кончится война, уйду в отставку и раньше обеда вставать вообще не буду!

— Так вас никто и не неволит, — резонно указала слишком бойкая на язык Нэнси, принимая у нее ночную рубашку. — Супруга за обедом повидать можно, он сейчас из крепости никуда не отлучается.

— Можно, — вздохнула Ло, обмываясь над тазом. — Только не получается угадать, когда он изволит обедать. Обозы эти…

— И еще один с рассветом пришел, — поддакнула Нэнси, накидывая на нее большое полотенце. — Торопились, всю ночь ехали. А сразу после них офицер прискакал, да не от нас, а с той стороны.

— Офицер? — насторожилась Ло. — Дорвенантец? Или из Невии?

— Про то не знаю, миледи, а только форма у него наша, красная. На плечах золото, шляпа тоже золотом расшитая и с перьями, а поперек груди — лента белая! Сама видела, врать не стану.

— Белая лента… — медленно проговорила Ло. — Курьер, значит. Но почему с той стороны? Нет, платье подай серое. Сегодня что-то прохладно.

— Как изволите, — уныло отозвалась Нэнси, бросая неприязненный взгляд на нелюбимое ею платье. — А может, синее?

— Серое, — твердо сказала Ло.

Она, конечно, не собиралась глупо и пошло льстить себе, предположив, что ночные тренировки капитана — в ее честь, но… в сером, делающем ее старше и еще более блеклой, как-то спокойнее.

И к завтраку она успела. Капитан, против ожидания, прятаться и отказываться не стал. Вид он имел откровенно усталый, и причиной этого оказалась не только бессонная ночь.

— Пошлина, — кратко откликнулся он на вежливый вопрос Ло и положил себе сразу горку оладий, щедро полив их жидким медом. — Чтоб ее…

Осекся, проглотив явно прочувствованное пожелание, мрачно передернул плечами.

— А что в ней такого сложного? — продолжила Ло проявлять хорошие супружеские манеры, в которые, по мнению преподавателя этикета, непременно входит неназойливый интерес к делам мужа.

— Подсчеты, — нехотя отозвался капитан. — Они везут невийскую шерсть, а она облагается тремя разными налогами. На место стрижки, на породу овец и общая пограничная пошлина. Триста клятых мешков. Общая пошлина — два флорина за полсотни. Сто мешков тонкорунной по кроне за десяток, сорок — варханской кучерявой — по две кроны. И сто шестьдесят бизанской белой — по полторы кроны десяток…

— Шестнадцать флоринов и две кроны? — слегка рассеянно уточнила Ло. — И за место стрижки сколько там причитается?

Рольфсон воззрился на нее с изумлением, словно впервые увидел, а потом неверяще вопросил:

— Это вы сейчас посчитали, пока я говорил? В уме, без бумаги?

— Ну, как видите, — скупо улыбнулась Ло. — Меня учили быстро считать. И более сложные вещи. Так что там с остальным?

— Остальное у меня не сходится с описью, — еще сильнее помрачнел капитан. — Я рассчитал одну цену, а у них по бумагам — другая. Может…

Ло с сочувствием, но и с некоторым злорадством наблюдала, как капитан выдавливает, стараясь быть таким же вежливым, как и она недавно:

— Может, вы смогли бы после завтрака глянуть эти йотуновы бумаги?

— К вашим услугам, милорд, — улыбнулась она, накалывая на вилку кусочек политого медом пышного оладушка.

— Благодарю, — кивнул Рольфсон, но лицом не посветлел. — И еще кое-что. Утром приехал курьер…

— Я слышала.

Ло прожевала сладкое творожное тесто, удивляясь, с чего это ее решили посвятить в явно служебные дела.

— Он привез письмо. Мне. То есть коменданту Драконьего Зуба, но при этом и мне лично.

Рольфсон терзал злосчастную оладью так, что Ло мучительно захотелось отнять у него нож. Или хотя бы дать в левую руку еще и вилку. Нож пусть уж остается этот. Он, конечно, больше подходит для разделывания кабанов, зато капитан управляется с ним как с невесомым перышком. А там, не исключено, и к нормальному столовому ножу приспособится.

— Дорогой супруг, — терпеливо сказала Ло. — Я не разумник, читать мысли не умею. И если вы мне не скажете, о чем письмо, я так и останусь в неведении. Хотя, признаться, уже сгораю от любопытства.

— Вольфгардское посольство едет через нашу заставу, — тяжело уронил Рольфсон и поднял на Ло взгляд, хмурый, как грозовое небо.

— Вольфгардцы?! Но почему через Невию?

Ло в изумлении вспомнила карту. Да, из Вольфгарда вполне можно добраться через Невию, но неудобно же! Изрядный крюк!

— Странный выбор пути, — сказала она наконец осторожно. — И что требуется от вас как от коменданта?

— Ничего особенного, — так же мрачно отозвался ее супруг. — Встретить на перевале, проводить до крепости, предоставить отдых людям и лошадям. На пару дней, не больше. Потом дать проводника вниз. Тут, конечно, сложно заблудиться, на единственной-то дороге, но гостеприимство требует.

— Вполне разумные пожелания.

Ло облизала сладкие после меда губы. Ей отчаянно захотелось воды. Не черничного морса, поданного к оладьям, а обычной пресной воды, холодной и чистой. Смыть вкус пепла, неизвестно откуда возникший во рту.

— Это ведь еще не все? — сказала она, прямо встречая взгляд Рольфсона. — Дело во мне?

— Я думал, что вам, может, стоит побыть эти два-три дня в городе, — буркнул капитан, отводя взгляд. — На всякий случай…

— Ну уж нет, — сдерживая вспыхнувшую злость, сообщила Ло. — Я от господ северян три года не бегала, а сейчас начинать поздновато. Не беспокойтесь, ссору я затевать не собираюсь. Полагаю, и они от таковой удержатся — посольство все-таки.

Про себя она подумала, что резон в предложении супруга, как ни странно, есть. Мир слишком важен для Дорвенанта, чтобы разрушить его глупой случайностью. А в посольстве явно не один человек, и нравы у всех разные. И вообще, им, может, как раз и нужна ссора — кто знает эти международные интриги? А она, бывший боевой маг, на счету которого столько вольфгардских жизней, очень удобная мишень для провокации.

— Нет, — помолчав, нехотя сказала она вслух. — Возможно, вы и правы, но нет. Я могу отговориться нездоровьем и постараться не встречаться с ними. Но бежать в город… Нет.

— Боюсь, выбор нам никто давать и не собирается.

Капитан окончательно размазал тесто по тарелке и снова посмотрел на Ло пугающе тяжелым взглядом.

— Вы знаете Ингольва Рагнарсона? Ярла Хёгни?

— Герцога Рагнарсона? — растерянно уточнила Ло, привычно переведя титул северянина на дорвенантский манер. — Слышала… Он, кажется, один из членов Высокого Совета.

— Нет, — покачал головой капитан, на глазах мрачнея еще сильнее. — Его самого знаете? Лично?

— Разумеется нет, — пожала плечами Ло. — Вряд ли мы встречались в бою, он для этого слишком важная персона.

— Ну, а он вас откуда-то знает, — сообщил Рольфсон, вытирая нож салфеткой. — Или не знает, но очень хочет познакомиться. Настолько, что все йотуново посольство делает петлю по Невии, лишь бы проехать через Драконий Зуб. А меня в письме попросили обязательно дать вам встретиться. Что скажете, миледи?

— Я… — она чуть не закашлялась, но перевела дух и продолжила: — Никогда в жизни не встречала Ингольва Рагнарсона. И понятия не имею, что ему может от меня понадобиться. После заключения мира вольфгардцы за смерти на войне не мстят. А других причин для нашей встречи нет.

Рольфсон поднялся и кивнул. Убрал нож в ножны и пошел к выходу из комнаты, где им теперь накрывали стол. Глядя в широкую спину, обтянутую светлой шерстяной рубахой, Ло вспомнила сегодняшний сон. «Ветер из прошлого, — подумала она. — Кажется, он все-таки решил меня догнать. Ну что ж, посмотрим, что принесет. С магией или без нее, я не собираюсь бежать от встречи».

Глава 15 СЛОВА И СТРЕЛЫ

— Доброго дня, ваша светлость! — обрадовался сержант Мерри, стоило ей появиться на нижнем дворе возле возов. — Никак, заглянули посмотреть, что нам в перевалочный мешок кинули?

— Хорошая мысль, сержант, — в тон ему отозвалась Ло, приподнимая подол платья, чтобы переступить дождевую канавку. — Непременно загляну. А где мой супруг?

— А во-о-он он! — указал сержант в хвост вереницы груженых телег. — С обозным старшиной ругается. Позволите проводить?

Ло милостиво позволила. По дороге сержант успел рассказать ей историю про горянку и трех солдат — смешную и самую малость неприличную, — сообщить, что на обед сегодня будет сырный суп с тимьяном, и поинтересоваться, не даст ли миледи своей горничной свободных полчасика, чтобы посмотреть закат в его, сержанта, обществе.

— Тибальд! — насмешливо возмутилась Ло.

— Я с самыми добродетельными намерениями! — прижал сержант руку к сердцу, глядя искренне и пылко, как кот на канарейку. — Ах, какие здесь закаты, миледи! Лучше — только восходы. Ну и, ясное дело, то, что между ними бывает. Но об этом я молчу!

— И молчите дальше, — посоветовала ему Ло. — Нэнси — порядочная девушка, учтите. И если кто-то из ваших балбесов лапы распустит…

Выслушав вполне серьезные заверения, что никто, ни за что и никогда, она дошла до конца последнего воза и сразу попала в яростную стычку. На каменном лице капитана, когда он увидел помощь, даже появилось нечто, подозрительно похожее на радость. Ну, облегчение уж точно.

— Доброго дня, почтенный, — мило улыбнулась Ло и требовательно протянула руку. — Что там у вас не сходится с бумагами?

Обозный старшина, толстый и бородатый невиец лет пятидесяти, сдержанно поклонился, воззрился на Ло с любопытством, но бумаги отдал. Целых четыре мятых и засаленных листа с подробной описью каждого воза, печатями прежних досмотровых застав и расчетами пошлины. Капитан так же молча подал ей свой лист. Ло с удовлетворением увидела, что ее первоначальные расчеты совершенно верны. А вот дальше…

— У вас разница в один флорин и семь крон с четвертью, так? — уточнила она через несколько минут, поднимая глаза от бумаг. — Вы оба правы, потому что считаете разным способом. Вы, старшина, начисляете определенную пошлину на каждый мешок по отдельности, а капитан Рольфсон добавляет за место стрижки три процента на общую сумму. Вот вам и разница.

— Так никогда процентами не считали! — возмутился старшина, поглаживая окладистую бороду. — Двадцать лет шерсть вожу, всегда досмотровые по мешкам платил! Если тремя процентами, этак же оно больше получается!

— А весной новый приказ пришел, — упрямо возразил капитан, явно воспрянув духом. — О порядке пересчета. Благодарю, миледи.

Он коротко поклонился в ее сторону, и Ло изобразила подобие реверанса, невинно улыбнувшись купцу. Тот бросил на нее хмурый взгляд и полез в кошель.

Маленькая победа на удивление подняла настроение. «Что ж, — подумала Ло, уходя, — видимо, из этого и будет теперь состоять моя жизнь. Мелкие радости, мелкие огорчения… Счета и хозяйство».

Она прошла длинным пологим двором наверх, снова выйдя к колодцу и главному входу в крепость. Сюда падала тень башни, и двор казался бы мрачным, если б не опаленный вяз. С его живой стороны сорвался яркий, словно расписной листок и упал перед Ло. Наклонившись, она подняла его, отметив, что площадку с утра уже чисто вымели — больше листьев во дворе не было. Поднялась в свою комнату, крутя листочек в руках. Вроде бы и ни к чему, а выкинуть жалко…

Так что же нужно ярлу? Супругу Ло не соврала ни словом: она в самом деле только слышала о Рагнарсоне. Клан Хёгни — один из старейших и крупнейших в Вольфгарде. Белый дракон на синем поле, кажется… Или виверна? Ло села на кровать и зажмурилась, вспоминая. Огромный геральдический альбом с гербами и штандартами разных стран был одной из немногих дорогих книг, оставшихся у них в библиотеке, хотя ценность представлял немалую. Но какое же воспитание дворянина или дворянки без умения распознать чужие герб и цвета?

Какое-какое… А вот выйдет в высший свет Дорвенны леди Тильда и… Ло тоскливо вздохнула. Не дракон и не виверна. Линорм, вот. Отец про него рассказывал. Северный геральдический зверь, подобный дракону, но не во всем. Крыльев нет, лапы и хвост иные… Имеется всего два герба с ним — у кланов Хёгни и Рёгки. Ну и чем это сейчас поможет Ло?

«Да хотя бы тем, — рассудила она здраво, — что можно использовать сине-белые цвета для украшения зала в честь знатного гостя. И самой по случайности не напялить в первый вечер синее или белое платье — это неучтивость к собственному супругу. А жаль, синее мне идет».

Она снова вздохнула. Встречать все равно придется в фамильном красном, но ее платье — наименьшая из сложностей. Нужно пристойно одеть капитана и Тильду. Вычистить и подготовить комнаты для гостей. Еда, вино, сладости. Пресветлый Воин, пожалуй, стоит кое-что простить его величеству за то, что в крепости теперь есть хорошая посуда и белье. Ло сгорела бы от стыда, если б пришлось уложить вольфгардца на то, что предложили ей самой в день приезда.

«А раньше ты их иначе укладывала, навсегда, — съязвила она самой себе. — Сколько северян не вернулось домой из-за тебя? Память у них длинная, и далеко не все счеты гасятся подписью на договоре о перемирии. Но это что же получается? Вольфгардец узнал, что я выхожу замуж, когда я была еще в столице?»

Ло вспомнила черные розы — и снова мороз пробежал по спине в тепло натопленной комнате. Нет, не может быть. Совсем это не по-северному. Но сроки совпадали. Пока ей собирали приданое и шили платья, пока она ехала в Драконий Зуб… Вряд ли ярлу из Высокого Совета докладывают о замужестве каждой дорвенантской дворянки, пусть даже из Трех Дюжин. Конечно, он интересовался именно ею, Лавинией Ревенгар. И узнал все, что нужно.

Вскочив, Ло нервно зашагала по комнате от стены к стене, так и держа в пальцах сухой листик. Не следует ли предупредить Маркуса? Или послать письмо сразу королю? Но если курьер привез просьбу о встрече, значит, его величеству и так все известно. Барготов мерзавец! Играет с ней в какие-то свои игры, передвигая, как фигурку по доске, подставляя под удар или разменивая!

Ло кинула листик на комод. Встретиться с вольфгардцем? Прекрасно! Почему бы и нет? Ей нечего стыдиться или скрывать. Она честно воевала под знаменами своей страны. И плевать, что об этом думают северяне. Они тоже не особо стеснялись, вовсю используя и ведьмаков, и барготов огонь!

Сломанные ребра заныли, напоминая, что волноваться ей вредно. И бояться. И радоваться — от радости осколок тоже может сдвинуться. И вообще жить следует осторожно и тихо, словно она уже в гробу!

Пытаясь успокоиться, Ло достала из комода коробочку со сластями, кинула в рот пастилку. И, посмотрев на оставшиеся, вдруг устыдилась. Конфет и пастилы было немного, однако… От мысли угостить Тильду Ло отказалась сразу. Не из жадности, разумеется. Ло готова была поделиться с девчонкой и дорогими тканями, и любыми женскими мелочами, но пастила — это воспоминания о детстве. Представить противно, что мелкая паршивка скривится презрительно, а то и выкинет ее. Угощать супруга без его дочери тоже невозможно. И тут Ло осенило!

Она глянула на красивую деревянную коробочку, расписанную цветами и бабочками, на россыпь сладостей в ней — и решительно вышла из комнаты. В крепости точно был кое-кто, на кого стоило потратить лакомство!

Илинка нашлась возле кухни. Сидя на скамейке, девчушка сосредоточенно перебирала сушеную чернику, отбрасывая гнилые ягоды и мусор. От усердия она даже высунула кончик темного язычка — явно некоторые ягоды миновали корзинку, отправившись сразу в рот. Рядом колол щепу для растопки худенький чернявый мальчик лет девяти-десяти. Несмотря на возраст, с топором он управлялся ловко, и гора щепок быстро росла.

— Илинка, — негромко позвала Ло, подходя ближе.

Мальчишка глянул исподлобья, но работать не перестал, зато девочка сорвалась с места, кинулась и прижалась к Ло, вцепившись в ее юбку грязными ручонками.

— Здравствуй, милая, — мягко сказала Ло, гладя ее по голове.

— Здластуй, — просияла Илинка, поднимая к ней чумазую мордочку, и вежливо поправилась: — Здластуй-те!

— Познакомишь меня с братом?

Ло подошла к пареньку вместе с Илинкой, доверчиво вцепившейся ей в руку. Мальчишка с явной неохотой положил топор и поклонился. Во взгляде темно-карих глаз не было страха, только настороженность.

— Это Валь! — гордо сказала Илинка, показывая на брата фиолетовым пальцем. — Он уже большой. Ему топол дали. А я челнику пелебилаю, вот! Молли сказала, мы будем зимой пилоги печь. С медом!

— Здравствуй, Валь, — слегка улыбнулась Ло. — Я знаю, ты не можешь говорить. Надеюсь, это скоро пройдет. Меня зовут леди Лавиния, я жена капитана.

— Леди доблая, — убежденно сказала Илинка, снова прижимаясь щекой к ее подолу.

Руки так и тянулись погладить ее светлые волосы, заплетенные в две кривоватые косички, торчащие в разные стороны. Ло присела на высокий чурбак, тоже служивший колодой для рубки, но не по росту мальчику, потянула к себе Илинку.

— Это ты заплетаешь ей косы? — спросила тем же ровным мягким голосом, будто успокаивая пугливого зверька.

Валь кивнул.

— Очень красиво, — похвалила Ло. — Не совсем ровно, но я думаю, ты научишься. Вас не обижают в крепости, Валь?

Мальчишка помотал головой. На сестру, счастливо замершую в руках Ло, он смотрел с чуть заметным недовольством, но терпел, явно понимая, что той хорошо. Под мягкими прикосновениями Ло девочка млела, как котенок на солнце. До чего же ласковая светлая малышка! У Ло горло перехватило от бессильной жалости и обиды.

— Я принесла вам подарок, — сказала она, доставая сладости из поясной сумочки и вкладывая в ладошки Илинки. — Съешьте вместе. И коробочку можете оставить себе. Думаю, у Илинки найдется, что в нее положить.

— Это нам? — ахнула Илинка, изворачиваясь, чтобы заглянуть в глаза Ло и уточнить: — Насовсем?

— Насовсем, милая, — улыбнулась Ло, обнимая ее и мягко отстраняя. — Будь хорошей девочкой и слушайся брата. До свидания, Валь, я рада нашему знакомству.

Мальчик подался вперед и зашевелил губами, с которых вместо слов сорвалось лишь слабое шипение. Помрачнев, он снова поклонился Ло и протянул руки к Илинке, тут же кинувшейся к брату.

— Это обязательно пройдет, — уверенно сказала Ло, глядя прямо в глаза мальчишки. — Я поговорю с целителем и капитаном, как тебе можно помочь. Потерпи, хорошо?

Обратно она шла торопливо, едва не срываясь на бег. Слезы подступали к горлу, душили, заставляя запрокидывать голову. Пресветлый Воин, пусть она пострадала в бою, но за что это детям? Будь прокляты все, кто живут чужой смертью и болью. Разбойники или короли, делящие земли, — какая разница? Мысль была почти кощунственной и явно недостойной дорвенантской леди и орденского мага, но Ло слишком хорошо помнила три года бесплодной бессмысленной бойни за жирный кусок на карте. Жители той земли вообще не хотели принадлежать ни красно-золотому гербу, ни черно-серо-голубому, да кто их спрашивал?

— Миледи?

Капитан имел вид усталый, но почти довольный.

— Благодарю еще раз за помощь, — сказал он, подойдя ближе.

Но только Ло собралась сообщить, что ей нисколько не трудно, как сверху, с лестницы, раздался звонкий голос:

— Папа, скажи им, чтобы не трогали мою комнату!

— Тильда, ты уже здоровалась с леди? — поинтересовался капитан, поворачиваясь к дочери. — Тебя не было на завтраке.

— Я на кухне поела, — сообщила девчонка, старательно не глядя в сторону Ло. — Папа, скажи им! Селина копается в моих вещах и говорит, что ей приказала она!

— Тильда, — в голосе капитана прорезалось недовольство, — ты ведешь себя невежливо. Не «она», а леди Лавиния.

— Которая, между прочим, тоже стоит здесь, — не удержалась Ло и пояснила капитану: — Да, я велела Селине хорошенько убрать ваши спальни. Сменить белье, постирать занавеси, вымыть все.

— Я… видел, — медленно признал капитан. — Она и правда прибиралась у меня вчера. Слышишь, Тиль? Пусть и у тебя уберет, что в этом такого?

— Она в мои вещи лезет! — взвизгнула девчонка, с возмущением глядя на отца.

— В чистые? — вкрадчиво уточнила Ло.

— У меня все чистое! Папа, скажи ей!

— Тиль, — решительно сказал капитан. — Селина на то и горничная, чтобы убирать и мыть. Если не хочешь, чтоб она лезла в твои вещи, сама отдавай ей то, что надо постирать. Я вот думаю, что чистое она не тронет — зачем ей лишняя работа? И вообще леди права: смени платье. Его давно следует постирать.

Девчонка залилась краской. Рыжие вспыхивают легко, и на молочно-белой коже Тильды румянец вспыхнул заревом, а веснушки еще сильнее потемнели.

— У меня в багаже есть несколько очень красивых отрезов, — осторожно сказала Ло. — Тильда, почему бы не сшить вам пару платьев просто на смену? Никто не отнимает у вас ни это платье, ни остальные. Можете и дальше их носить…

«Все равно скоро расползутся от ветхости», — подумала она.

— Ну, вот видишь? — все еще надеялся на лучший исход разговора капитан. — Поблагодари миледи и пойди, займись делом…

— Не нужны мне платья! — четко и звонко огрызнулась Тильда, вцепившись в перила так, что пальцы побелели. — Ничего мне от нее нужно! Ни платочка, слышишь? Сама пусть платье постирает! Грязнее моего!

— Это черника, — ослепительно улыбнулась Ло, расправляя испачканный подол и проваливаясь в бездну холодной злости. — Меня испачкала Илинка, маленькая сирота. Она так старается перебрать ягоды, что вымазалась вся… А вы не подскажете, дорогая, каковы ваши обычные занятия? Хоть как леди, хоть как офицерской дочери?

— Тильда, хватит.

Голос капитана был еще холоднее. Слова упали так, что после них стало тихо, и было только слышно, как шуршит еще один лист вяза, падая на камни. Помолчав, Рольфсон заговорил снова:

— Мне стыдно за тебя, дочь. Миледи, я прошу прощения.

— Папа…

— Помолчи, я сказал. Немедленно иди и переоденься. Во что угодно. Иначе я сожгу это платье, хоть оно и принадлежало твоей матери. Ей было бы стыдно, что дочь ходит замарашкой. Не позорь ее, Тильда.

— Папа!

Сорвавшись на крик, Тильда закрыла лицо руками и помчалась вверх по лестнице. Ло посмотрела вслед худенькой фигурке в красно-коричневом и тяжело вздохнула. Эта победа, в отличие от прошлой, имела мерзкий вкус. До чего надо было довести Рольфсона, чтоб он воспользовался оружием, которое бьет в обе стороны? У него даже губы белые…

— Извините и вы меня, — сказала она тихо. — Мне жаль вашу дочь, поверьте.

Капитан коротко кивнул и ушел вслед за Тильдой наверх. Ло еще немного постояла внизу, потом подняла одинокий лист, такой же красивый, как и прежний. Впору высушить и поставить в комнате букет. Правда, черешки слишком короткие. Да и не стоят они долго. А вот Мелисса умеет сушить цветы без магии так, что они сохраняют яркость и форму. Потом собирает чудесные букеты из веточек, цветов и колосьев. «Истинная леди наполняет мир вокруг себя красотой и достоинством… А не скандалами», — снова вздохнула Ло.

И все-таки листик было жаль. Почему в лесу, где этих листьев было бесчисленное количество, она не замечала их красоты ни весной, ни осенью? Там думалось о другом. В зимнем лесу далеко видно сквозь голые ветки, а коварный снег долго выдает следы. Зато осенью спрятаться легко, но шуршание под ногами может стоить жизни. Боевых магов часто берут в разведку — им нужно замерять силовые линии местности и рассчитывать атаку. Листья могли быть предателем или союзником, но не красотой… Ло расправила загнувшиеся края, твердо пообещав себе, что научится — и соберет хоть один зимний букет. Леди она или не леди? Чтобы не таскать листок в руках, она опустила его в поясную сумочку, в плоский кармашек, где хранился только ключ от комнаты. И замерла. Ключа не было.

Плохо… Нэнси с утра стирает белье, комната пуста. Ничего особого на виду там нет, но получить очередную порцию кошачьего дерьма или дохлую ворону в постель как-то не хочется.

Уже торопливо поднимаясь, она подумала, что не сможет попасть в запертую комнату, но это как раз не страшно. А вот где выпал ключ, которым Ло пользовалась пару раз? Сегодня комнату закрывала Нэнси… Надо бы послать за ней!

Она подошла к двери, со стыдом думая, как глупо будет выглядеть, прося сделать новый ключ. Да и вообще, запираться в собственном доме — а крепость теперь ее дом — позорно… Дверь была приоткрыта. Еле заметная щель, но ее не оставалось, когда замок запирали. Конечно, это Нэнси. Ло вдохнула и выдохнула, велев себе успокоиться, — не хватало для большего позора напугать горничную. Подойдя, она открыла дверь… Замерла на миг, растерянно глядя на пол, перевела взгляд дальше…

Посреди разлетевшихся листов бумаги, рассыпанных флакончиков и баночек, разбросанных платков и белья, спиной к ней стояла Тильда, самозабвенно пиная постель Ло. Обернувшись, девчонка ойкнула и застыла, прижав руку ко рту. Руку с…

Ло прыгнула, путаясь в проклятой юбке. Чудом не свалившись, ударила Тильду ладонью по руке и лицу одновременно, выбивая из пальцев горошину.

— Дура! — закричала на перепуганную девчонку. — Сколько ты съела?

Тильда замотала головой, глядя испуганно распахнутыми глазами. Ло выхватила у нее коробочку, другой рукой схватила паршивку за плечо, поворачивая к свету из окна, чтоб увидеть зрачки. Боги благие!

— Сколько ты съела? — повторила она хриплым, срывающимся от ужаса голосом. — Да говори же!

— Папа! — заорала вместо этого Тильда, и Ло стиснула зубы, ненавидя себя, мелкую тупицу и весь подлый мир в придачу.

— Тиль? Миледи?!

Капитан вырос на пороге, как Пресветлый Воин перед Барготом — разъяренный и страшный. Было от чего. Он ведь увидел любимую доченьку в руках явно обезумевшей мачехи. Вдобавок на светлой коже Тильды расплывался красный след от удара — выбивая горошину проклятой дряни, Ло с перепугу врезала изо всех сил.

— Какого йотуна, леди?!

— Да помолчите вы! — отчаянно крикнула в ответ Ло. — То есть нет, не молчите! Спросите, сколько она съела горошин. Быстрее!

Никогда она так не боялась. Ни на своей первой магической дуэли, ни стоя перед лавой конной атаки, ни… Не было у нее такого ужаса, как сейчас, за дурного, противного, чужого ребенка!

— Тиль… — севшим голосом сказал капитан, то ли умудрившись разглядеть на полу горошину хелайзиля, то ли учуяв запах. — Тиль, дочка, скажи мне…

— Папа… — клятая девчонка с неожиданной силой вывернулась из рук Ло и кинулась к отцу, причитая: — Папа, прости! Я ни одной конфетки не съела! А она… Она… Жалко ей, да?

Боясь поверить, Ло бессильно опустилась на постель, глядя на них. Пресветлый Воин, пусть это будет правда! С остальным я справлюсь. Что угодно, только не ребенок, наевшийся хелайзиля.

Капитан встряхнул Тильду, отрывая от себя, заглянул ей в лицо и, еле-еле сдерживаясь, произнес дрожащим голосом:

— Тиль, милая… Послушай… Клянусь, я не буду ругаться. Только скажи правду: ты их ела?

Девчонка помотала головой.

— Тиль, это не конфеты, — так же отчаянно сказал Рольфсон. — Это очень опасное зелье. Милая, если ты съела хоть одну, тебе надо к лекарю. Правду, Тиль. Пожалуйста, скажи правду, детка.

— Не-е-е-ет… — прошептала Тильда, как-то вдруг обмякая в его руках. — Я… Папа, я не ела их. Не ела! Только хотела… Я одну штучку взяла, а она… меня ударила… И…

Капитан заглянул Тильде в лицо, повернув его к свету. Девчонка всхлипнула. Но Ло и сама слышала, что голосок ее был чистым и ясным, без особой хрипловатой тягучести, которую хелайзиль дает почти мгновенно.

— Иди к себе, — пугающе ровно сказал капитан и оттолкнул Тильду.

Та молча кинулась из комнаты — только подошвы застучали. А Ло подняла голову, встретив глазами совершенно бешеный, почти безумный взгляд Рольфсона. Ударь он ее сейчас — она бы поняла и простила. Но капитан пнул скамейку — и та улетела в стену. Врезалась, отскочила и снова грохнулась от очередного пинка. Следующим со стола полетел письменный прибор — просто от взмаха руки. Больше ничего не подвернулось, и Рольфсон прорычал, разделяя слова, будто каждое рубил топором:

— Какого! Йотуна! Вы! Творите!

— Я? — едва разжав зубы, переспросила Ло.

Да, она виновата. Очень. Но, проклятье, это не она влезла в чужие вещи, сначала разгромив комнату.

— А кто? — рявкнул капитан. — Это же хелайзиль, йотуны вас дери! Моя дочь едва не наелась хелайзиля!

— Мне жаль! — огрызнулась Ло. — Я его не давала. Она сама влезла в комнату и забралась в мои вещи!

— Да мне плевать! Этой дряни не должно там было быть! Не должно, ясно вам, леди?

— Ах, вам плевать?

Та же злость, что волной накрыла ее внизу, вернулась с новой силой, затмив и ярость, и страх.

— Вам плевать?! — повысила голос Ло, отвечая Рольфсону взглядом не менее злым. — Это заметно! Какого Баргота ваша дочь полезла в мои вещи? Вы комнату видите? Это не я, между прочим, это ваше милое дитя здесь учинило! Мне и это проглотить? Может, мне еще дождаться, пока она мне пощечины отвешивать начнет?

— Зато вы ее ударили!

— Я пилюлю у нее выбила, болван! — рявкнула Ло. — И у меня, между прочим, другие лекарства есть! Обычные лекарства, которые тоже нельзя лопать, как конфеты! Сами своей дикарке объясните это как-нибудь! А заодно — что нельзя воровать! И знаете что, вы сами виноваты!

— Я? — изумился капитан, и Ло тут же воспользовалась этим мигом.

— Да, вы! Потому что приучили ее ко вседозволенности! Ах, бедное дитя… Несчастная деточка… А деточка от безделья творит пакости и считает, что ей все сойдет с рук, потому что она сиротка! У вас в крепости еще двое сирот! Я их сегодня видела! Они работают, хотя малышке лет в три раза меньше, чем вашей паршивке! Из которой вы растите наглое, ленивое, самовлюбленное чудовище! Думаете, этого хотела ее мать?!

Страшная, какая-то безнадежная тишина окутала комнату. Ло сидела, потратив последние силы, тихо ненавидя уже неизвестно кого. Она ждала чего угодно: ответного крика, удара… Но Рольфсон молчал. Потом, когда беззвучная дуэль их взглядов стала уже невыносимой, с пугающим спокойствием спросил:

— Давно вы пьете хелайзиль?

Оправдываться и объяснять у Ло не было ни сил, ни желания. Она с трудом разжала губы и с отвращением выдавила:

— Вы болван.

Коробочка жгла пальцы. Несколько месяцев без боли и кошмаров. Или несколько недель смертельно подлого счастья. Или… Ло разжала пальцы, коробочка выскользнула на пол. Рольфсон поднял ее, заглянул с омерзением. С таким же омерзением глянул на Ло и сообщил:

— В моей крепости этой дряни не будет. Если надо — пойдите к Лестеру, он что-нибудь найдет от изломной болезни.

— Вы болван… — безнадежно повторила Ло, глядя, как содержимое коробочки летит в тлеющие угли очага и вспыхивает ярким свежим пламенем.

Хорошо, что хелайзиль в огне просто горит, безвредно и быстро. Впрочем, капитан наверняка это знал. Отшвырнув коробочку в сторону, он посмотрел на Ло, потом наконец окинул взглядом комнату и так же бесстрастно сказал:

— Я пришлю горничную. И накажу Тильду. Вот за это все — прошу прощения. Но если в моей крепости появится дурман — вы, миледи, пожалеете.

— Я вас ненавижу, — равнодушно сообщила Ло. — Вы тупой, ничего не видящий дальше носа осел.

Больше всего ей сейчас хотелось согнуться, подтянуть колени и обхватить их руками, уткнувшись лицом, но валун у речки Нидль, на котором Ло сломала ребра и ушибла спину, навсегда отнял у нее такую радость. Молча она смотрела, как уходит Рольфсон. «Слова — как стрелы, — вспомнила она пословицу. — Слетели — не поймаешь». И убивают они так же… Ло было смертельно обидно. Она боролась с хелайзилем изо всех сил. Ночью, после лютого страха кошмара, не поддалась искушению, хотя всего одна пилюля на несколько дней спасла бы от дурных снов и боли. Проклятый Рольфсон перечеркнул это одним взмахом руки, украв у Ло победу над слабостью и искушением.

— Ненавижу… — прошептала она в закрытую дверь. — Тупое животное. Да плевать мне, кем ты меня считаешь. Слова лишнего с тобой не скажу. О боги, а ведь еще вольфгардец явится…

* * *

И снова все повторялось. Опять Эйнар уходил в бессильной ненависти, не зная, что делать, что сказать, как жить дальше. Внутри болело и жгло: он чувствовал, что был прав и неправ одновременно. Стыд за Тильду мешался с диким страхом за нее же, но Эйнар понимал, что вылитые на него словесные помои заслужил. До единого слова! И все-таки это было одно, а вот хелайзиль… Морок в этом был прав! Прав, проклятая тварь, кем бы он ни был. Полная коробка чистого хелайзиля, безумно дорогого и смертельно опасного. Быстрая смерть или медленная, смотря с какой скоростью к ней идти, но всегда — смерть. И эту смерть в его дом принесла женщина, которую Эйнар назвал женой! Тильда едва не погибла! Если бы… Если бы с ней случилось такое! Он даже не представлял, что бы тогда сделал. Дочь стала его смыслом жизни, и он же, получается, едва не погубил ее. Но… Если бы не было хелайзиля — все было бы иначе. Тильду можно уговорить, наказать, вернуть к себе самой, потерявшейся за эти два года, а вот жену-дурманолюбку — нет!

— И что делать, когда начнется дурманный излом? — невольно спросил он вслух.

— Спросить у меня, капитан, — послышался насмешливый тихий голос.

Эйнар остановился, приходя в себя. Он стоял возле лестницы на первом этаже. В окна и полуоткрытую дверь снаружи светило солнце. И морока здесь быть не могло, но он был. Завис у стены серой тенью, безликий и колышущийся…

— Опять ты, тварь, — бессильно выдохнул Эйнар.

— А ведь я был прав, капитан… — прошелестел морок. — Насчет хелайзиля. И много насчет чего…

— Она не лишена перстня, — тихо прорычал Эйнар, боясь, что кто-нибудь войдет. — Ты врал! Она сказала, что может послать в Орден за помощью с водой.

— Но еще не послала, — усмехнулся, судя по голосу, морок. — И сама почему-то вернуть воду не спешит. А ведь умения хватает, да и силы должны быть. Полно, капитан, я не буду вас убеждать. Я пришел предложить сделку. Вы сами сказали, что ненавидите жену…

— Не твое дело! Сгинь, исчезни!

Эйнар потянулся за ножом. Ах, если бы схлестнуться с живым врагом! Ярость требовала выхода. Драки, безумства!

— Три года будете так терпеть? — насмехался морок. — А ведь я могу вам помочь. Вы ее ненавидите, ваша дочь — тоже. Без нее будет только лучше. Вы помиритесь с Тильдой…

— Я. Сказал. Исчезни!

Тяжелый нож глухо стукнул о деревянную панель стены. Морок, сквозь которого прошло пол-локтя стали и роговой рукояти, только поколебался и издевательски заметил:

— Капитан, я же вам не нечисть. Ну хорошо, допустим, избавляться от новой жены вы не хотите. Дело ваше. Некоторые любят помучиться. Но, может, вы желаете вернуть прежнюю?

Несколько мгновений Эйнар пытался осознать сказанное. Даже головой потряс. Потом хрипло спросил:

— Ты что несешь? Какую… прежнюю?

— Ту самую, капитан Рольфсон, — вкрадчиво прошелестела тварь, ее шепот лез в уши мерзкой, но сладкой отравой. — Вашу Мари. Роскошная сделка, мой капитан, за такую многие Душу продали бы.

— Ты… не можешь… — выдавил Эйнар, с исступленной ненавистью глядя на морок, так и замерший у стены между дверью и окном.

— Могу, — просто сказал тот, и Эйнар поверил, просто понял вдруг, что это правда. — Но не тело, конечно. Увы, тело… Ну, сами знаете. Но душу — верну. Именно ее, а не потустороннюю тварь. Выведу из Претемных Садов Госпожи Смерти и верну обратно. И она проживет с вами долгую счастливую жизнь, считая эти два года сном.

— Говори… — вымолвил Эйнар, с отчаянием понимая, что заглотил крючок всем нутром. — Цена… Какова цена?

— Ох, да ничего особенного, — махнул рукой морок. — Поверьте, вам вполне по карману. О цене договоримся. Но есть одна сложность. Я ведь говорю о душе, капитан. А душе нужно тело. И не любое, далеко не любое… Впрочем, вам ведь самому так будет гораздо удобнее. Подумаешь, светлые волосы вместо рыжих да имя другое… Привыкнете, капитан. Зато титул, приданое и королевская милость останутся ваши.

Эйнар замотал головой, стоило с невероятным трудом осознать, о чем говорит морок.

— Да, капитан, — возразил тот. — И никак иначе. Душа Мари — тело Лавинии. И, поверьте, это никакое не преступление с вашей стороны. Во-первых, ей вы клялись в верности раньше. И сами знаете, чем обязаны. Во-вторых, Лавинию я все равно убью, согласитесь вы или нет. Так уж получилось, что мне нужны две вещи: ее смерть и кое-что еще, что будет вашей частью сделки. Но если согласитесь, тело можете забирать для Мари. И, в-третьих, если решите взбрыкнуть и все рассказать кому-то… Да хоть той же Лавинии или королевским дознавателям… Дети — очень уязвимые для внушения существа. Ваша милая непослушная дочь выйдет ночью прогуляться на балкон и решит полетать. Или поскользнется на лестнице. Или захочет поиграть с горной гадюкой. Это будет, причем неизбежно. Вы ведь сами сегодня убедились, как легко толкнуть ее на маленькую смертельную глупость.

— Заткнись… — прохрипел Рольфсон.

— Я вернусь-с-с-сь, капитан, — прошелестел морок. — Вернусь-с-сь и спрошу о решении. Не ош-ш-шибитес-с-с-сь…

Он исчез, попросту растаяв в воздухе. На улице слышались голоса и обычный дневной шум. Эйнар на подкашивающихся ногах прошел к стене, с трудом выдернул нож и бросил в ножны. А потом вцепился зубами в запястье левой руки, чтоб не заорать от тоскливого ужаса и отчаяния.

Глава 16 СОБИРАЯ ОСКОЛКИ

Пока перепуганная Нэнси молча поднимала вещи, Ло лежала, бессмысленно глядя в потолок. Все тот же самый, с уже знакомыми трещинами. Лежала и вспоминала, как лет в пять разбила любимую матушкину вазу, расписанную цветами и птицами. Просто захотела увидеть ее поближе, а тяжелый скользкий фарфор вывернулся из рук, будто живой. Ваза разлетелась на сотни осколков. Ло, рыдая, собирала их и пыталась сложить воедино, но у нее, конечно, ничего не получилось. Ее даже не наказали тогда, потому что в доме Ревенгаров не было принято наказывать за нечаянные оплошности, да и трогать вазу ей не запрещали — это просто в голову никому не пришло. Как ни странно, дома Ло была совсем не шаловливым ребенком.

А вазу потом восстановил маг-артефактор. Даже следов не осталось, и все равно Ло, видя ее, каждый раз вздрагивала от внутренней вины — в памяти остался ослепительный цветной взрыв и летящие в разные стороны осколки.

Вот так же разлетелась ее жизнь. Но когда именно? В Руденхольме, когда Ло потеряла магию и оказалась заложницей стальной смерти под собственным сердцем? Или в столице, когда выбрала из двух зол меньшее, как ей казалось? Или вот здесь только что? Хрупкое согласие с мужем рассыпалось даже не осколками — жалящими лезвиями. Как после такого жить рядом? Разговаривать, обдумывать будущее, искать общую выгоду в нежеланном браке?

Ло вздохнула. Она не знала. Можно склеить вазу, но как починить сломанную душу? Дело ведь даже не в коменданте! Он, конечно, осел, но виноват далеко не во всем, что с ней творится. Она же… просто не знает, как жить дальше. Смириться с утратой магии, ведь живут как-то калеки? Постараться помириться с мужем, ведь не так уж он плох? Терпеть… Но где та граница между терпением и потерей гордости, за которую нельзя переходить, чтобы не потерять уважение к самой себе? Как просто было жить раньше!

Она села на кровати, морщась от неприятного ощущения внизу живота. Нэнси уже собрала белье и сложила его на кресло, подняла письменный прибор и баночки с притираниями…

— Бумагу бери за самые краешки, — велела Ло, спохватившись, что магически обработанные листы следует трогать как можно меньше. — И давай сюда.

Она осторожно приняла листочки, морщась от нарастающей боли. Отложила обычные, а магические перебрала, с каждым испорченным все сильнее мечтая выпороть маленькую дрянь, доставшуюся ей в падчерицы. Уцелело меньше половины листов, остальные были безнадежно затоптаны, так что использовать их уже не выйдет.

— Белье перестирывать придется, — сокрушенно вздохнула Нэнси.

— Белье… — повторила Ло, прикладывая ладонь к животу. — Нэнси, найди мне чистую ветошь! Проклятье…

Она наконец поняла, почему так тянет поясницу! Как всегда, не вовремя. Впрочем, бывают ли вообще лунные дни вовремя?

— А… ой, сейчас, миледи! — сообразив, заторопилась девчонка. — Вам бы лечь, может? А я горяченького попить принесу! Или к лекарю сбегать?

— Успокойся, — раздраженно одернула ее Ло. — Ничего страшного, обычное же дело.

— Так это у нас, деревенских, обычное, — рассудительно сообщила Нэнси, — а у благородных все по-другому устроено. Вы же леди! Вам себя беречь следует!

Ло только скривилась в ответ на столь умилительную наивность. Ну да, беречь. Целители рекомендуют проводить эти дни в покое, следя, чтобы еда была легкой и питательной, постель — теплой, а настроение — безмятежным. Советуют удерживаться от длительных прогулок, совершенно исключив конные, и отказаться от супружеских отношений. А также от любых утомительных занятий, включая визиты, чтение и музыкальные упражнения. Вот вышивать можно, даже рекомендуется, поскольку способствует успокоению. Ну и, конечно, строго запрещено пользоваться чарами!

Она представила, как отказалась бы от рейда, сославшись на женское недомогание и необходимость немедленно повышивать — ради безмятежности, и скривилась еще сильнее. Нэнси, приняв это за гримасу боли, засуетилась. И тут в дверь постучали.

— Гони всех, — мрачно велела Ло, растирая ладонью поясницу. — Его светлость — особенно!

И плевать на учтивость. Пусть думает, что ему угодно!

Но за дверью оказался не капитан, умертвие ему под одеяло. Из-за юбки Нэнси выглянула круглая улыбающаяся мордашка, и к Ло потянулась чумазая ручка, сжатая в кулачок.

— Илинка, ты что здесь делаешь? А ну-ка, брысь на кухню! — возмутилась горничная, но Ло ее остановила:

— Пусть войдет. Что ты хотела, милая?

— Я вам клюцик плинесла! — гордо заявила Илинка, проскакивая мимо Нэнси. — Вот!

Из кулачка у нее в самом деле торчал ключ.

— Благодарю, милая, — растерянно сказала Ло. — Где ты его нашла?

— У длов! — гордо ответила девчушка. — Когда Валь длова колол, а вы сладкое плинесли.

— Вот, значит, когда я его выронила? — вздохнула Ло. — Ну что ж, спасибо. Как же все-таки вас с братом зовут? Валь, Илинка… Никогда не слышала таких имен.

Она попробовала изменить их, ведь девочка явно картавит, но «Варь» и «Иринка» были ничуть не более знакомыми. Что ж, остается подождать, пока парнишка заговорит. Но если ключ выпал возле кухни, то как в комнату попала Тильда?

— Нэнси, сними барготов замок! — велела она, притягивая к себе девочку. — И скажи на кухне, что миледи очень зла! Я хотела по-хорошему, но если еще кто-то сунет сюда нос без моего ведома, то прищемит его проклятием!

— Миледи! — ахнула Нэнси, аж подскакивая.

— Да, — мстительно сообщила Ло, рассчитывая, что слухи разлетятся мгновенно, а простонародье суеверно. — Магесса я или нет? Барготом клянусь! Любому, кто переступит порог без позволения, семь лет ни в чем удачи не будет! Конечно, моего супруга и тебя это не касается.

Она погладила девочку по голове, удовлетворенно наблюдая загоревшиеся глаза Нэнси, которой не терпелось поделиться новостями с прислугой. Усадила Илинку на постель, и та сразу нашла себе занятие, завороженно перебирая флакончики духов. Чумазая, вся в черничных пятнах, малышка не вызывала у Ло ни малейшей брезгливости. Возможно, потому что волосы у Илинки пахли простым мылом, зато были чистые. И вообще девочка выглядела опрятной, несмотря на застиранное, потертое и местами зашитое платье. Конечно, в чернике она измазалась от души, но шейка и уши чистые, ноготки аккуратно пострижены… Интересно, это местные женщины так за ней следят?

— Илинка, а где вы жили раньше? — осторожно спросила Ло, не надеясь на ответ и опасаясь бередить память девочки, но та охотно отозвалась:

— Далеко! Далеко-пледалеко! В большой-плебольшой клепости!

— Крепости? Как эта?

— Ага, — согласилась Илинка. — Только здесь капитан главный, а там был папа. Его все слушались и маму тоже.

Любопытно… Ло снова пожалела, что мальчика не расспросить. Хотя… вдруг он умеет писать? Это уже само по себе о многом сказало бы. Крестьяне и ремесленники в большинстве своем неграмотны, а вот парнишка из купеческой семьи в таком возрасте уже наверняка владеет пером. Не говоря уж о дворянине. Ведь кто иной может быть главным в крепости или замке?

Она хотела спросить еще, но Илинка насупилась, на глазах ее показались слезы, и Ло поспешно прекратила расспросы. Нэнси, стараясь отвлечь девочку, свернула два платка в подобие младенца, и Илинка с восторгом приняла игрушку. Пока она шепотом баюкала куклу, Ло позаботилась о собственной чистоте. Что ж, вот и настало время оправдаться перед дражайшим супругом в отсутствии беременности? Да ни за что! Если так этого боится, пусть сам позорится, копаясь в белье или расспрашивая прислугу! «Ни одного лишнего слова, — напомнила себе Ло. — Никаких перемирий, чтоб им провалиться, и никаких договоренностей!»

— Вы только посмотрите, миледи, — всплеснула Нэнси руками, улыбаясь. — Где сморило бедняжку, там и спит.

Илинка, крепко прижав куклу, уснула на постели. Башмачки девочки стояли возле кровати, и Ло снова отметила, что шерстяные чулочки на ней чистые и достаточно дорогие.

— Пусть спит, — сказала она, невольно потянувшись снова погладить малышку, но побоявшись разбудить. — И вот что, позови-ка Селину. А это, — кивнула она на груду белья, — перестирай заново.

Нэнси, не обрадованная поручением, все-таки послушно побежала его исполнять, а Ло подошла к окну и глубоко вдохнула осенний холод. Посмотрела на небо, клонящееся к закату, на ветви вяза, с которого стремительно облетали всё новые и новые листья.

«Осколки? — с тяжелым холодным упорством подумала она. — Пусть осколки. Клянусь, я буду снова и снова собирать из них свою жизнь. Хоть тысячу раз, если понадобится! Нет магии? Научусь жить без нее. У меня остались память и честь. У меня есть сестра и друзья… Люди, о которых я могу позаботиться. Враги. Вполне достаточно, чтобы жить ради этого».

* * *

Во двор Эйнар вышел, словно пьяный, на подгибающихся ногах, изо всех сил стараясь не споткнуться. Оглядел пустую площадку, окруженную стенами, помотал головой. И свернул в проход на задний дворик, прячась от чужих глаз, будто раненый зверь в нору. Обогнул конюшню и сенник, прошел за оружейный склад… Задвижка легко поддалась, звякнув, Эйнар шагнул в вольер и закрыл за собой дверь. Опустился на корточки, привалившись спиной к стене, закрыл глаза. И растворился в чистейшей любви, щедро излившейся на него мокрыми носами и языками, тяжелыми лапами, мохнатыми мордами, скулением и повизгиванием.

Дождавшись, когда его вволю обнюхали и облизали, Эйнар, не открывая глаз, обхватил руками ближайший ворох меха, счастливо замерший в его объятиях, ткнулся лицом в густую шерсть. Пес положил голову ему на плечо, шумно засопел, потом лизнул в щеку. Сбоку ревниво притерся другой…

Постепенно его отпустило. Невидимые когти, впившиеся в нутро, не совсем разжались, но позволили свободно дышать. Все еще хотелось ломать и крушить, а лучше — убить кого-нибудь, но теперь хватало разумения понять, что надо не «кого-нибудь», а именно одного человека. Мага, тварь поганую… Потрепав огромного кобеля по холке, Эйнар ласково оттолкнул лобастую голову, поднялся на ноги. Немедленно вокруг него снова закрутились четыре мощных мохнатых тела, отталкивая друг друга, ластясь, виляя хвостами… Пятая собака, недавно ощенившаяся сука, из будки высунула только морду, умильную и словно извиняющуюся, — из-под брюха слышалось требовательное попискивание.

Подойдя, Эйнар снова присел и без опаски погладил волкодавиху. Почесал горло, заглянул в уши, проверяя их чистоту. Сказал тихо:

— Ну что, красавица? Ух, какие медвежата у тебя…

Щенки, хорошо видные в широкий лаз будки, и вправду похожие на медвежат мохнатостью и толщиной, отталкивали друг друга лапами, чмокали, вися на сосках, и виляли крошечными хвостиками. Сука глядела благосклонно, и Эйнар погладил серые спинки с темными полосами вдоль хребта.

Сев рядом с будкой на выступ стены, он запустил пальцы в шерсть немедленно притершегося к коленям кобеля-вожака.

Вот теперь можно было подумать. И нужно, пока не натворил чего-нибудь непоправимого.

Врал ли проклятый морок? Наверняка! Но вот в чем? Снова и снова Эйнар перебирал оба разговора по словечку. Хелайзиль. Магический перстень. Прошлое его жены. Какое-то предательство. Зачем мороку чернить леди Ревенгар? Это как раз легко понять: чтобы северный дурень не сомневался, что делает благое дело, предавая собственную жену. Будто предать плохого человека — меньшее предательство…

Да, все верно. Сначала морок попытался его убедить, что Лавиния Ревенгар недостойна жизни. Эйнар досадливо дернул уголком рта, вспомнив о хелайзиле. Слова о дурмане оказались правдой. Ну и что? Может, это не вина ее, а беда. Не место женщине на войне, каким бы даром ни наградили ее боги. Там у мужчин-то разум отшибает от крови. А боевой маг… Эйнар до сих пор содрогался, вспоминая огненную бурю, обрушившуюся на урту-томгар. Нет, дикарей он не жалел! Но кто мог бы остаться в полностью здравом рассудке, устроив такое? И если его жена три года убивала больше, чем самый свирепый берсерк, то что странного, если она начала топить память об этом в хелайзиле?

Но об этом Эйнар подумает потом. И обязательно посоветуется с Лестером, может, старый целитель поможет? Хотя бы нужные слова найдет? А пока ясно одно: леди ему в борьбе с мороком не поможет. Да и нельзя ей рассказывать.

Гладя и перебирая мягкую длинную шерсть волкодава, Эйнар думал, думал, думал… По всему выходило, что морок знает о его делах слишком уж много. Как иначе он бы оказывался рядом именно в такое время? Ладно однажды. Но второй раз — это уже не совпадение. Проклятая тварь читает мысли? Тогда бороться с ним бесполезно! Да нет же, не может этого быть. Просто не может…

Эйнар по пальцам мог бы пересчитать, когда просил о чем-то Пресветлого, да и то воинский бог чаще всего был глух к его мольбам. Но сейчас он снова взмолился без слов, исступленно надеясь, что его противник не всеведущ и не всемогущ. Ведь зачем-то ему понадобился обычный капитан!

Пресветлый молчал. И это само по себе было ответом, как привык считать Эйнар. Если тебе нужно что-то от бога, бери и делай это сам. А бог, если сочтет нужным, присоединится.

— Он не может вернуть Мари, — глухо проговорил Эйнар, и волкодав заглянул ему в лицо, чутко тревожась от голоса. — Не может. А если даже…

Если может, что это будет за жизнь? Запертая в чужом теле, ничего не понимающая, не сойдет ли Мари с ума? Как объяснить ей, что случилось? Как убедить всю жизнь врать?! Как Тильду сначала уверить, что это вернулась ее мать, а потом заставить называть чужим именем?!

И сама леди… Ладно, пусть у Эйнара нет ни чести, ни совести, что он вообще может думать о таком, но если представить, что все удалось и Мари вернулась, как выдать ее за леди Ревенгар? Магичку и дворянку! Она говорит иначе, ходит иначе, иначе смеется и смотрит. Она не знает семью и близких леди, вообще никого из ее прошлого. Да любой маг в несколько мгновений разоблачит обман! И снова увезти Мари, спасая от беды, уже не выйдет. Дорвенантская леди — это не дочь мельника, ее будут искать. Король, семья, другие маги…

И морок всего этого не понимает?! Эйнар взлохматил волосы, растирая виски и затылок, тупо ноющие болью. Понимает, паскуда! И не может не учитывать, что, когда до них доберутся королевские дознаватели, Эйнар заговорит. У него и выбора-то не будет! Заговорит и выложит все, умоляя только, чтобы не трогали Мари… А что ждет ее, укравшую, пусть и не желая того, чужое тело, представить страшно.

Положим, до Рольфсонов неизвестному ублюдку-магу дела нет. Но свою-то задницу он прикрыть должен? Значит, все посулы и обещания лживы. Либо морок даже не собирается их выполнять, когда Эйнар сделает для него какую-то грязную работу, либо потом он зачистит следы. А как это легче всего сделать? Да просто убить всех, кто о нем что-то знает.

Отказаться? Не поможет. Маг надежно держит его за горло, угрожая Тильде. Если ее сегодняшняя выходка — дело морока… Эйнара затошнило от страха и отвращения, стоило представить, что его дочь — послушная кукла сумасшедшего колдуна. А он точно безумен, если так играет чужими жизнями.

Играет… Эйнар вдруг почуял, что нащупал что-то важное, и лихорадочно ухватился за эту мысль. Почему морок с самого начала не пригрозил ему Тильдой? Да потому что ему нравится играть людьми! Он не просто заставляет делать то, что ему нужно, он подбирает ключи к разуму и душе, добиваясь полной власти. Сначала он обвинял магичку, чтобы Эйнар сам согласился от нее избавиться. Не вышло. Тогда предложил приманку. А когда дурной северный пес не проглотил ее сразу, показал палку! Проклятый высокомерный ублюдок…

Но… тогда он должен понимать, что, если Эйнар лишится Тильды, больше ему ничем не пригрозить. Тильда — последний козырь мага, он не убьет ее до самого конца, какую бы игру ни задумал. Ведь не убьет же?

С безнадежной ясностью Эйнар понимал, что все его рассуждения — как гнилой мост. Кажутся надежными, но… Что придет в голову безумцу или просто жестокому ублюдку, угадать невозможно. Боги, как же ему сейчас нужен совет! Нельзя… Маг безошибочно появляется после ссор с леди, когда Эйнар не владеет собой и уязвим. Значит, у него есть какой-то способ узнать о происходящем. Значит, нужно снова и снова обдумать все на холодную голову и только тогда что-то делать. Любая ошибка погубит Тильду. А Мари…

Эйнар стиснул кулаки, и золкодав заскулил — ласковые пальцы хозяина вдруг сильно потянули его за шерсть. Мари… Думать об этом слишком больно. Не думать — невозможно. Сколько ни убеждай себя, что принять предложение проклятого мага — подлость и глупость, но слишком долго Эйнар молил о несбыточном, невозможном чуде. Слишком долго выворачивал душу наизнанку, мечтая хотя бы еще раз увидеть жену, попросить у нее прощения, сказать, что любит… Он с усилием заставил себя вспомнить о чем-нибудь другом. Например, о ярле, который тоже наверняка имеет ко всему этому касательство. И, мысленно застонав, обреченно поднялся на ноги.

* * *

— Миледи изволила звать меня?

Девица Фроше сделала реверанс. Ее чистое свежее личико было припудрено и казалось непроницаемым, как и положено вышколенной прислуге. Но пара мгновений перед реверансом, когда Ло поймала ее взгляд, всё испортили. Слишком много настороженной неприязни было в невинных голубых глазках.

— Изволила, — сухо подтвердила Ло и указала на кровать.

Взглянув туда, Селина сморщила носик и вопросительно посмотрела на Ло.

— Миледи?

— Этому ребенку следует сшить пару платьев и рубашек, ее брат тоже наверняка нуждается в приличной одежде. Я хочу, чтобы вы поехали в город и купили несколько люардов ткани. Шерсть, плотное сукно и полотно для белья. Сколько чего нужно — рассчитайте сами. Расцветки берите немаркие, но приятные для глаза. В крепости есть сапожник?

— Н-нет, миледи.

— Тогда снимите с детей мерки и закажите в городе обувь. Я слышала, что здесь суровые зимы, следует сделать это побыстрее.

— Но миледи! — под длинными подкрашенными ресницами в глазах-озерах плескалось искреннее возмущение. — Это же просто бродяжки! Капитан их приютил из милосердия!

— И что? — опасно мягко поинтересовалась Ло. — Полагаете, для его милосердия не оскорбительно, что дети ходят в обносках? Или вас затруднит шитье на эту кроху?

— Я училась шить во Фрагане, в мастерской самой госпожи Люмье, модистки королевы! — задрала носик девица Фроше.

— Вы не госпожа Люмье, и я пока еще не видела ни одного платья вашей работы, — сообщила Ло. — Только рубашки его светлости, а их вы могли шить по чужим лекалам или снять мерки со старой. Прежде чем возьмете в руки дорогие ткани, вам придется доказать, что иглой вы владеете лучше, чем тряпкой и метелкой.

— Мое платье — моей работы, — процедила Селина, взглядом указывая на собственный отлично пошитый наряд.

— Оно говорит в вашу пользу, — безмятежно согласилась Ло. — Пожалуй, добавьте к покупкам еще пару отрезов и сшейте два таких для моей горничной. Фасон оставьте, он очень мил, только отделку пустите другую. Фамильные цвета Ревенгаров — красный и серебро, поэтому наши слуги носят серое с гербовой отделкой.

— Но я слишком занята! Миледи…

— Селина, милочка, — с ледяной ласковостью проговорила Ло, глядя в наглые глазищи фраганки. — Я совершенно не в настроении спорить с вами. Потрудитесь припомнить, что отныне здесь, как в любом приличном доме, женской прислугой заведует хозяйка дома, то есть я. И, если для вас так затруднительны мои поручения, вам ничто не мешает взять расчет. Как и мне — дать вам его. Знаете, я сомневаюсь, что вы такое уж незаменимое сокровище. Ни за что не поверю, что в городе не найдется пара одиноких женщин, желающих поступить на службу. Возможно, они не сошьют себе платья с фраганскими изысками, но натереть полы и обшить пару ребятишек для них труда не составит.

— Они… не сошьют их и вам, миледи.

— А вот это я постараюсь пережить, — улыбнулась Ло. — Мне и своих платьев пока довольно, а леди Тильда отказалась шить новые. Так что хорошенько подумайте, милочка, при каких условиях я буду все еще нуждаться в ваших услугах. Сомневаюсь, что вы легко найдете такое же хорошее место с приличным жалованьем. Особенно если я не дам вам рекомендации. Его светлость, правда, может. Однако у молодой красивой девицы рекомендательное письмо от женатого мужчины, к которому не пожелала приложить руку его жена… Боюсь, оно расскажет нанимателям очень многое, но не в вашу пользу.

— Я… позвольте, я пойду поищу сержанта Мерри. Насчет поездки.

В глазах девицы Фроше бушевала такая злость, а голосок оставался столь почтителен, хоть и упрям, что Ло почти прониклась к ней уважением. И реверанс был почти безупречен. Разве что слишком быстр. О, Селина Фроше не сдалась — в этом Ло была уверена, — она всего лишь проиграла очередную стычку. Но и это было приятно. К тому же, это Селина думала, что битва закончена, а Ло только смяла вражеский авангард и начала разворачивать позиции.

— Идите. Впрочем… — Ло расчетливо окликнула горничную, когда та уже подошла к двери, и подождала, пока Селина обернется, снова сделав реверанс. — Вы хотели бы служить в столице?

— Простите, что, миледи?

— Селина, не прикидывайтесь дурочкой, терпеть этого не могу. У вас хорошие манеры и красивая внешность, притом вы фраганка, а в столице это модно. Заслужите мои рекомендации честно — и я вам их дам. С письмом от леди Ревенгар вы сможете прийти наниматься в любой особняк Дорвенны.

— Миледи…

— Один год, — ровно продолжила Ло. — Год безупречной службы, меньше просто не имеет смысла для тех же рекомендаций. Если через год вы пожелаете уйти, я вас отпущу. Вы действительно думаете, что мой супруг и его дочь сделают для вашего будущего столько же, сколько могу сделать я?

А вот это был очень хороший реверанс. Выразительный! Исполненный глубокого искреннего почтения.

— Чем я могу служить миледи? — нежно прозвенела Селина.

— Для начала — именно тем, что я говорила. Раз уж мой супруг взял этих детей под покровительство, оденьте их, как полагается воспитанникам в приличном доме. И мою горничную, разумеется. Для Нэнси можете просто раскроить, а сошьет она и сама.

— Миледи не возьмет меня личной горничной? — уточнил хрустальный колокольчик.

— Не вижу смысла. Раз уж вы ладите с его светлостью, пусть все так и остается, — усмехнулась Ло. — Но я повышу вам жалование на флорин в месяц, а вы займетесь обучением моей Нэнси. Прически, уход за одеждой, манеры…

— Два флорина, если миледи не против. Мне ведь придется учить ее в свободное время. И в городе для этого вы никого лучше не найдете, с вашего позволения. Даже у жены лорд-мэра прислуга не умеет делать такие прически и притирания для лица.

— Далеко пойдете, милочка, — снова усмехнулась Ло. — Хорошо, два. Но если я узнаю, что вы сплетничаете обо мне с прислугой или потакаете моей падчерице…

— Не извольте беспокоиться, миледи, — по губам фраганки скользнула легкая, но вполне уважительная улыбка. — Я понимаю, что она-то мне рекомендаций не даст. Я буду очень полезна вашей светлости. Разрешите идти?

Когда за Селиной закрылась дверь, Ло устало откинулась на спинку кресла. Селина, конечно, вряд ли удержится от болтовни, но она далеко не дура и сделает нужные выводы. Значит, у Ло будет одной полезной союзницей больше. Кусочек к кусочку, осколок к осколку…

Она задумчиво посмотрела на магическую бумагу. Не пора ли написать еще одно письмо? Подмененный Бейлас, таинственно исчезнувший во время штурма, — это очень странно. Да, ей вряд ли поверит кто-то, кроме Маркуса, зато он точно не отмахнется, посчитав беспокойство Ло женскими капризами. И наверняка сможет помочь. Ло честно попыталась представить, сколько в Дорвенанте магов с двойной С в инициалах, и содрогнулась. Но ведь есть орденские списки… До чего же жаль, что она не может обратиться напрямую к магистру Саттерклифу! Мало того, что они расстались не лучшим образом, так еще руденхольмский убийца может оказаться кем-то из верхушки Ордена. Думать об этом было противно и жутко, но приходилось. Нет уж, сейчас она не может довериться никому, кроме Бастельеро.

Бумагу она все-таки убрала снова в комод. Неповрежденных листов, за которые можно было ручаться, осталось всего три. Письмо потерпит несколько дней, а за это время явится таинственный вольфгардец, которому что-то нужно от Ло, и это тоже может оказаться важным.

Ло представила, как интересуется у одного из высших вельмож Вольфгарда, не по его ли приказу ей отправили розы, и едва не рассмеялась. О да, отличная вышла бы шутка! Ярл из Высокого Совета, посылающий цветы дорвенантскому боевому магу! Хотя если на похороны…

Она повертела в пальцах ненужный уже ключ и бросила его на стол. Оглянулась на спящую Илинку, но девочка безмятежно посапывала, тиская куклу. Вот и еще одна загадка. Пусть маленькая, но, если удастся найти родных этих детей, они могут снова обрести дом. А если нет, придется…

Додумать она не успела. Послышался стук в дверь, и почти сразу та открылась.

— Могу я с вами поговорить? — мрачно и будто нехотя поинтересовался капитан, стоя на пороге.

— Разумеется, — уронила Ло, встречая его тяжелый взгляд в упор.

Глава 17 НА ТРОПИНКЕ УТРОМ РАНО…

Леди смотрела с такой холодной неприязнью, словно в случившемся и вправду был виноват только Эйнар! И всякое желание поговорить по душам под презрительным взглядом глаз цвета льда исчезло бесследно.

Наконец, отведя взгляд, она подошла к кровати и тронула за плечо спящую девочку, которую Эйнар поначалу не заметил.

— Илинка, милая, просыпайся. Твой брат тебя потеряет и будет беспокоиться.

С девчонкой она разговаривала совсем иначе, мягко, и платьице на ней поправила ласково, когда девочка, протирая глаза кулачками, соскользнула с постели, нащупав ногами башмачки.

Эйнар проводил убежавшую малышку глазами, прошел в комнату, поискал, куда сесть, но кресло пришлось бы двигать от кровати и разворачивать, а ему хотелось побыстрее отделаться от разговора. Так что он просто встал у стены, где все еще валялась скамеечка — позорным напоминанием о его вспышке. Йотунова кровь и утбурдовы дети, да за эти несколько дней он выходил из себя чаще, чем за все десять лет жизни с Мари. Последние два года он и вовсе провел в тяжелом сонном забытье, где каждый день был похож на прошлый и ни один не радовал. Не радовал, но и не огорчал особо. Эйнар привык думать, что когда-нибудь все наладится, ведь любые раны заживают, если не умереть от них сразу. Болят на непогоду, тянут, сковывают тело, но рубцуются. А сейчас ему словно вскрыли нарыв — и боль плеснула разом, остро и резко.

Женщина, которая сейчас сидела напротив, приводила его то в бешенство, то в отчаяние, горячила кровь обидными словами и взглядами, давала надежду и тут же все портила. Она была воплощением всего, что ему не нравилось в женщинах: дерзости, злой насмешливости и полного нежелания подчиняться. Ладно бы мужу! Но ведь есть же какие-то традиции, на которых держится мир? А проклятая магичка живет так, словно бросает вызов и богам, и людям. Словно каждый миг ждет удара и готова его отразить, а потом ударить в ответ. Как она вообще согласилась выйти за него замуж? И зачем?

— Сегодня вечером я уезжаю, — тяжело сказал он, чувствуя, что любые слова будут лишними, кроме самых простых и необходимых. — Переночую на заставе, а утром поеду на перевал встречать посольство.

— Вам виднее, капитан, — последовал холодный ответ.

— Я мог бы уехать завтра, — сказал Эйнар то, что говорить, пожалуй, было не обязательно. — Но…

— Вам виднее.

И снова этот высокомерный голос, не ядовитый, но колкий, как крошево битого и замерзшего льда.

— Дайте договорить, — мрачно попросил Эйнар. — Я мог бы уехать завтра, но мне не нравится, что тогда мы с вольфгардцами поднимемся на перевал одновременно. Места там глухие, нехорошие…

— Боитесь засады?

Леди прищурилась, и Эйнар заставил себя вспомнить, что она вообще-то тоже офицер. И дело не в том, что магичка, а в трех годах войны, на которой женщине не место, но если уж женщина там становится своей, то послушать ее стоит не меньше, чем мужчину. А то и больше в каких-то вещах. Очень уж иначе они смотрят на мир.

— Опасаюсь, — честно ответил он. — У них всего дюжина человек. Среди них, конечно, найдется ведьмак, но…

— На всякого ведьмака может найтись маг, — продолжила леди, и Эйнар кивнул.

— Мне будет спокойнее проехать там днем, а не к вечеру, — сказал он с той же тяжелой откровенностью. — Осмотреться, выставить дозор на скале. Может, я в барсучьей норе медведя вижу, но…

Он замолчал, не зная, что добавить и зачем вообще затеял этот разговор. Помощи от леди он, конечно, не ждал, хотя боевая магичка могла бы… Что? Поехать вместе с ним? Так она уже не служит в армии. Эйнар не может ни требовать от нее помощи, как от присягнувшего Дорвенанту мага, ни просить — как от своей жены. Да и не станет. Ему в отряде только собственной жены с изломной болезнью от хелайзиля не хватает. И об этом тоже следовало поговорить, но… Сплошные «но» лезут на язык и в мысли, нет бы что-то умное вместо них.

Она смотрела на него молча, не помогая продолжить разговор, и Эйнар понимал, что он в этой комнате нежеланный гость. Надолго, а то и навсегда. Что ж, это вполне можно пережить, он все равно не собирался… Да ничего он не собирался делать! Ни супружеские права предъявлять, ни откровенности требовать. Но можно хотя бы смотреть на него как на равного, а не как на медведя дрессированного? Если не хуже.

— Мне понадобится ваша помощь, — сказал он все так же прямо. — Здесь, в крепости.

Леди подняла бровь. Одну. Изогнула ее, такой малостью ухитрившись выразить и удивление, и насмешку, и почти издевку. Тибальд тоже так умел, но у него получалось весело и не обидно, а за такое выражение, которое Эйнар сейчас видел в светлых глазах, он в юности кидался драться.

— Мои люди не знают, как принимать такого гостя…

Говорить было все труднее и неприятнее, но Эйнар терпел. Ему действительно нужна была помощь, пусть и приходилось просить ее, наступив на горло собственной гордости.

— Хотите, чтобы я изобразила радушную хозяйку?

— Можно без особого радушия, — буркнул Эйнар, медленно, но верно раскаляясь, как брусок железа в кузнечном горне. — Лишь бы как положено.

Добавлять, что леди как раз объявила себя хозяйкой, он не стал. Не дура, сама все понимает.

— А вы не боитесь, что, как только уедете, я кинусь в ближайший город пополнять запасы хелайзиля? — уточнила его жена голосом, в котором мед смешался с ядом в равных долях. — Порталом, чтобы быстрее…

— А вы собираетесь?

Теперь, когда он понимал, что его дразнят, сдержаться было легче. В поединке противника тоже пытаешься вывести из себя. Кто оскорбляет, кто насмехается, кто притворно высокомерен… Эйнар подобным обычно брезговал, но хитрости эти знал и умел не думать о них в драке. От ядовитых плевков можно заслониться только спокойствием. И вообще, хватит с него на сегодня.

Леди фыркнула в точности, как та горная кошка, с которой он ее сравнивал. Будто и не всерьез, но предупреждающе.

— Вам виднее, — сообщила с той же издевкой, то ли дерзкой, то ли горькой, то ли все сразу. — Это же вы каждый день находите у меня все новые и новые грехи. Лучше бы за кое-кем другим так следили.

И это он тоже пропустил мимо ушей, хотя намек был более чем явен. Помолчал, собираясь с решимостью. И спросил, уже зная, что после следующего укола развернется и уйдет:

— Так вы поможете или нет?

— Сделать из вашей крепости место, достойное принять герцога? — так же ядовито уточнила леди. — За два дня? Боюсь, это под силу только Семерым Благим, да и то не каждому из них. Но я постараюсь, чтобы вольфгардца встретили здесь лучше, чем меня. Хм… даже не знаю, как можно было бы сделать это хуже…

— Леди…

— Что? Занимайтесь своим делом, капитан Рольфсон, а мне оставьте мое. В ваших просьбах я не нуждаюсь; достаточно, если скажете, сколько в посольстве человек и как долго они здесь пробудут.

— Двенадцать, — с трудом разомкнул губы Эйнар. — Сам ярл, пять человек ближней свиты и полдюжины охраны. На два дня. С послезавтрашнего вечера.

— Прекрасно, — снова фыркнула леди. — Оставьте прислуге распоряжение слушаться меня во всем и учтите: я отказываюсь иметь дело с вашей дочерью, даже если она решит нарядиться в половую тряпку. Мое дело — только сам прием.

— Благодарю, — кивнул Эйнар, изнывая одновременно от облегчения и желания все-таки сломать что-нибудь еще в этой комнате.

— Не за что, — презрительно бросила леди. — Просто я терпеть не могу Вольфгард. И не позволю северянам глумиться даже…

— Над таким ослом, как я? — не удержался Эйнар.

Теперь он знал, что такое убийственный взгляд. Несколько мгновений дражайшая супруга — дай боги королю всех благ за такую милость — испепеляла его именно таким взглядом. Потом обвела им комнату, как будто тоже в поисках, чего бы сломать или спалить. И снова посмотрела на Эйнара.

— Примерно так… капитан, — сказала она тихо-тихо. — А сейчас не могли бы вы меня оставить?

Поклонившись, точнее, изобразив поклон, он вышел. И не успел отойти от закрывшейся двери трех шагов, как в нее что-то грохнуло. Хорошо так грохнуло, от души. Эйнар замер, прислушиваясь.

— Мать барготову и тридцать три ее внука через гнилой мост к бездонному болоту! — раздалось за дверью. — И самого Баргота ночью под одеялом!

В дверь ударилось что-то еще, помельче и полегче. Если в первый раз это явно была многострадальная скамеечка, то теперь… Шкатулка? Письменный прибор?

Эйнар постоял еще с минуту, потом ушел. Спустился вниз и велел Малкольму собирать отряд: всех ветеранов и из молодняка, кто потолковее. До заката еще была пара часов, а ему предстояло поговорить с Лестером и Тильдой. И ни один из этих разговоров не обещал быть приятным. Да что же за день такой, йотунами обгаженный! И когда гнусное невезение переломится к чему-нибудь хорошему?

Все встречные, от прислуги до солдат, шарахались от него, будто утбурда увидели. И можно было не сомневаться, что слухи о новой ссоре с леди уже разлетелись по гарнизону. Да и плевать! Сейчас у него были дела поважнее, чем следить, кто о чем шепчется за его спиной. Дуреха Тильда, дикая кошка вместо жены, проклятый морок и вольфгардский ярл на закуску! Впору самому сбежать хоть к родным йотунам, хоть к местному Барготу.

— Тебя что, лошадь укусила? — поинтересовался Тибо, попавшись ему навстречу. — И судя по всему, бешеная.

— Уйди, а? — рявкнул Эйнар. — Без тебя тошно. Пока не вернемся, ты за старшего.

— А за умного — вообще каждый день, — хмыкнул Тибо. — Так точно, мой капитан!

Он вытянулся и шутовски отдал честь, приложив к сердцу руку с кружкой шамьета. Эйнар, скривившись, прошел мимо, чувствуя себя правым, но почему-то все равно ослом.

* * *

— Тибальд?

Кого-кого, а сержанта Мерри Ло не ждала и невольно насторожилась. Что бы ни успел рассказать ему капитан, вряд ли его друг встанет на сторону Ло. Если, конечно, Рольфсон посчитал нужным что-то ему рассказывать.

— Доброго вечера, миледи, — невинным тоном проговорил Мерри и выставил перед собой двумя руками кружку, словно прикрываясь ею от Ло. — А я вам шамьета принес!

— Тибальд… — устало сказала Ло, глядя в честные-пречестные, все понимающие глаза сержанта. — Не хочу вас обидеть, но шли бы вы отсюда… с этой кружкой вместе. Не вводите меня в искушение запустить ею в стену.

— В стену не надо, — просительно вздохнул сержант, плавно, как большой кот, перемещаясь к столу и присаживаясь прямо на него. — Я эту кружечку двадцать лет с собой таскаю, еще из дома. Правда, если вам от этого полегчает, то давайте, что поделать. Посудина — она и есть посудина, это не сердце разбить.

— Да вы философ, Тибальд, — горько улыбнулась Ло, принимая протянутую кружку тоже двумя руками, чтобы в самом деле не уронить. — Благодарю…

Она пригубила сладкий шамьет, который толстые стенки сохранили горячим. Тибальд ответил улыбкой и пожатием плеч:

— Самую малость, миледи. Из университета меня, правда, выгнали задолго до окончания курса, но любому сержанту после дюжины лет службы можно выдавать мантию философа и кафедру.

Он молча смотрел, как Ло пьет, и под этим снисходительным теплым взглядом ее настороженность таяла.

— Это мой муж вас прислал парламентером? — прямо спросила Ло, допив шамьет до горчащего осадка на дне. — Неужели хочет вернуться с извинениями?

— Ни в коем случае, миледи, — ухмыльнулся Тибо. — Как можно? Эйнар-то? Он скорее собственной портупеей удавится, чем уступит, если правым себя чувствует. Знаете, когда боги раздавали смирение да покладистость, наш капитан в другой стороне нашел склад с упрямством и нагреб, сколько смог унести. Только вот сдается мне, миледи, что не в одиночку он тот склад потрошил.

— Правильно вам сдается, — кивнула Ло, возвращая остывшую тяжелую кружку. — А раз так, вы и сами все понимаете. Если капитану не нужен мир, то мне тем более. Лучше скажите, вы поможете мне принять вольфгардцев?

— А они, значит, к вашей семейной войне касательства не имеют? — лукаво прищурился Тибальд.

— Вот именно, — мрачно, но твердо отозвалась Ло. — Что бы я ни думала о вашем приятеле и моем дражайшем супруге, он дорвенантский офицер, а это дорвенантская крепость. И я не позволю ни одному северному волчаре говорить, что мы плохо приняли послов. Но два дня на подготовку…

Она вздохнула, сплетая пальцы на колене, и взглянула на Тибо. Тот кивнул:

— Это вы правы, миледи. Времени маловато. А главное, у нас-то никто не знает, как таких высоких господ принимать положено. Это ж не ревизия из столицы, которую надо только напоить получше да Торунн с Дагни вовремя под бок сунуть. Ох, простите…

Виноватым он вовсе не выглядел, смутившись только ради приличия, и Ло усмехнулась.

— Думаю, этих тоже напоить не помешает, — ответила она с той же откровенностью. — Хотя вряд ли они себе позволят лишнее на чужой земле. И девок я им подкладывать точно не буду. Но без вас мне не обойтись. Крепость нужно вычистить, подготовить комнаты и купальню. Нужны люди…

— Сделаем, миледи, — просто ответил сержант, поднимаясь. — Вы только скажите, что именно. Парни у меня, правду сказать, простоваты, зато послушные и работящие. Под вашим приглядом да с моим добрым крепким словом в придачу и за два дня управимся. Только нам бы еще Молли уговорить, чтоб не брыкалась. Велите ее сюда позвать?

— Сама схожу, — решительно поднялась Ло. — На кухне о кухонных делах говорить проще.

— Как изволите, миледи, — поклонился Тибальд с удивленно-веселой ухмылкой. — Тогда я вас хоть провожу. А если разрешите совет… — он дождался нетерпеливого кивка Ло и с заговорщицким видом произнес: — Я вперед пойду, а вы не торопитесь, прогуляйтесь помедленнее. Молли у нас дама строптивая, но я к ней ключик знаю. Не подумайте чего! Она ведь и правда Эйнара чтит и уважает. И если узнает, что надо ради его чести постараться, — наизнанку вывернется. Вот я с ней и потолкую чуток, пока вы до кухни дойдете.

— Благослови вас Пресветлый, Тибо, — улыбнулась Ло. — Идите.

Проводив сержанта взглядом, она подошла к окну, уже привычно выглянув из-за занавески. Во дворе смеркалось — с каждым днем близился Зимний Солнцеворот, и вечером солнце все раньше пряталось за верхушки гор. Еще пару месяцев светлое время будет сокращаться, а потом колесо мироустройства замрет самой темной ночью в году — и так же медленно покатится к лету, добавляя минуты и часы уже к дню. Странно и тоскливо думать, что Ло вполне может этого и не увидеть. Несправедливо…

Но разве знал хоть кто-то из ее погибших друзей, что не встретит следующего восхода? Неизвестность собственной судьбы — великое благо. Только люди живут так, словно они вечны. Ссорятся, не думая, что помириться могут и не успеть. Теряют драгоценные минуты, не говорят самые важные слова… Ло вздохнула. Она не сержант с двенадцатью годами службы, но иногда хватает нескольких минут, чтобы понять такие вещи. Обычно это страшные минуты. Или даже последние…

Отбросив тяжелые мысли, она вышла из комнаты, прошла слабо освещенным коридором и спустилась вниз, попутно намечая порядок работы на завтра. Драгоценный супруг, его светлость Кирпич, даже не подозревает, сколько всего нужно, чтоб его крепость превратилась в место, где не стыдно принять вольфгардского вельможу! Оба жилых этажа придется отмыть щелоком и натереть воском полы, перила и лестницу. Убрать спальни для гостей, вычистить в них камины и приготовить постели. Хватит ли одеял и подушек? Есть ли вообще кровати в должном количестве? Если нет, придется брать их из казармы. А свечи? А тазы для умывания и душистое мыло? Горячее вино с пряностями на ночь, салфетки для стола… И уборную привести в порядок! И в коридорах повесить лампы!

Ло мысленно застонала, преступно желая клятому вольфгардскому послу свалиться с лошади и свернуть шею. Хотя нет, тогда она не узнает, что ему было от нее нужно! Пусть сломает руку или ногу. Говорить ему это не помешает, а продвижение посольства замедлит. У нее будет время подготовиться…

До кухни она дошла в мрачнейшем настроении, твердо зная, что, если экономка попытается взбрыкнуть, как говорит Тибо, Ло ее саму подаст вольфгардцам главным блюдом. Как печеного поросенка, с яблоком во рту! И пусть северяне только попробуют отказаться!

Между прочим, это у них лет двести назад во время очередной междоусобицы некоего побежденного ярла убили, изжарили целиком и подали на пиру его же соратникам, предложив выбирать: отведать мяса предводителя или лишиться головы. Историк утверждал, что из нескольких дюжин отказались всего шестеро, то ли побрезговав человечиной, то ли предпочтя сохранить верность вождю ценой жизни. Победитель велел казнить всех, кроме этих шестерых, заявив, что предатели и людоеды недостойны его милости. При всей неприязни к северянам Ло не могла не оценить подобный подход к вопросам чести. Хотя, возможно, ярл-победитель просто не решился оставлять в живых столько опозоренных врагов. Удача переменчива, можно ведь и самому оказаться следующим блюдом…

Но Молли, против ожиданий, брыкаться не собиралась. Раскрасневшаяся от печного жара, с руками, перемазанными в тесте, она воззрилась на Ло с ужасом, будто знала о ее злобных мыслях.

— Доброго вечера, — поздоровалась Ло, проходя к скамье у стены — кресел в кухне, разумеется, не было.

— Ох, да что же это делается, вашсветлость!

Вытерев руки чистым полотенцем, Молли бросила его на стол и тут же принялась нервно комкать передник.

— А что делается? — подняла одну бровь Ло, садясь и опираясь о стену ноющей спиной.

— Да как же нам этого герцога принимать?! Принес его Баргот на нашу голову! Он же, небось, на серебре да золоте привык есть. Да еще всякое-такое, что я и в глаза не видела, не то чтобы готовить. А ну как не угодим? Его величество, дай ему боги долгих лет, голову с нас снимет. За целого-то герцога, да еще и посла! Я-то пожила на свете…

— Успокойтесь, Молли, — мягко сказала Ло, стараясь не рассмеяться.

Тибо, что-то жующий в углу, ухмыльнулся и подмигнул ей из-за спины кухарки. «Боги, благословите сержанта Мерри», — снова подумала Ло с искренней благодарностью.

— Успокойтесь, — повторила она, глядя на моргающую и в самом деле едва не плачущую женщину. — Голова останется при вас. Вы, Молли, забыли, кому служите?

— Так капитану же… — растерянно отозвалась женщина.

— Капитану Рольфсону, — согласилась Ло. — С недавнего времени его светлости лорду Ревенгару, между прочим. А Ревенгары имеют в гербе графскую корону. Так что ваш хозяин теперь стоит разве что на одну ступеньку пониже ярла Хёгни.

Молли заморгала еще чаще, приоткрыв рот от изумления. Похоже, раньше ей это в голову не приходило.

— Миледи дело говорит, — невозмутимо добавил из угла Тибо. — Эйнару теперь этого герцога принять — все равно что полковника проезжающего. Полковник, конечно, повыше капитана будет, но все одно — тоже офицер. В морду в случае чего не даст, вести себя будет прилично и по уставу. По этикету то есть.

— Тибальд прав, — уронила Ло, забавляясь таким сравнением дворянских рангов с армейскими. — К тому же северянин — гость, а хозяева здесь мы. Но вот как гостя его следует принять со всей учтивостью. Пусть не золото, но серебро для стола и у меня найдется. А вот что на него положить — это ваше дело, Молли.

— Так ведь я дворянских блюд готовить не умею, ваша светлость, — жалобно посмотрела на нее кухарка. — И за два дня не научусь.

— Вздор! — решительно сказала Ло. — Вы отлично готовите. Клянусь честью, вашу еду не стыдно поставить на любой стол, хоть бы и королевский. Таких творожных лепешек и перепелов я нигде не пробовала.

Молли покраснела еще сильнее и стыдливо потупила взор к искомканному фартуку.

— Скажете тоже… — тихо проговорила она. — Коли так, я сама в лепешку разобьюсь, только бы капитану нашему урона не было. Да разве одними перепелами такую ораву накормишь? Сколько они гостить-то будут?

— Два дня, — сообщила Ло, с удивлением глядя на кухарку, растаявшую от простенькой похвалы, словно масло на сковороде. — Дюжина человек, приедут послезавтра вечером. Капитан поехал их встречать. И просил, чтобы к его возвращению был готов достойный прием.

— На ночь-то ехать удумал, — неодобрительно покачала головой Молли. — Успел бы и с утра до перевала добраться.

— Баран… — негромко заметил Тибо, прихватывая со стоящего рядом противня еще один творожник. — Барана купить надо, — поправился он невинно.

Ло едва не фыркнула, глянув на его лукавую физиономию, но Молли приняла мысль сержанта с воодушевлением.

— А ведь верно! Нам эти два дня не до готовки будет — сколько дел переделать придется! А барашка мы с утра забьем, разделаем, и парни его к ужину на углях пожарят. А уж соусов я разных наготовлю… Тибо, миленький, отправь кого-нибудь в деревню за бараном.

— За двумя, — поправила Ло.

— Да неужто дюжина человек целым бараном не наестся? — недоверчиво изумилась Молли. — Не волки ж они, в самом-то деле. Да и не одно мясо мы им подадим.

— Они-то наедятся, а наши? — возразила Ло. — Или наши солдаты будут этого барана разделывать, жарить, а потом, нанюхавшись, уйдут похлебку из солонины хлебать? Нет уж, я не буду кормить северян лучше, чем дорвенантцев. Купите двух баранов, Тибо, пусть у гарнизона тоже будет свежее мясо.

— Как прикажете, миледи, — расплылся в улыбке сержант. — Благослови вас Пресветлый за щедрость.

— А из потрохов я тогда суп на второй день сварю, — кивнула Молли, оставляя, наконец, передник в покое, из чего Ло сделала вывод, что кухарка начала успокаиваться. — Пирогов напеку, чтоб на два дня хватило. С черникой, с творогом и с печенкой. Кур пожарю… Вот еще кур купи, Тибо! Дюжину хотя бы, а лучше две! И сыру. Яиц… И меду хорошо бы да орехов…

— Понял-понял, — усмехнулся сержант, вставая. — Устроить рейд и скупить все, что продадут. Будет сделано. Простите, я вас оставлю — надо Эйнара проводить. Миледи?

— Идите, Тибо, — кивнула Ло, делая вид, что не поняла намека. — Жду вас и мэтра Лестера к завтраку — обсудим, что нужно сделать.

— А вы что же, не пойдете мужа провожать, вашсветлость?

Кухарка, в отличие от Тибо, излишней деликатностью не страдала. Ло с трудом удержалась, чтобы не сообщить, как ей надоело чужое внимание к своим супружеским делам. И от кого! От прислуги и подчиненных мужа! Того и гляди, даже солдатские девки будут обсуждать ее семейную жизнь. Хотя почему «будут»? Наверняка обсуждают.

Чтобы не обидеть сержанта и не разрушить с таким трудом достигнутое перемирие с Молли, она не сказала всего, что хотелось. Уронила только сдержанно, глядя в кухонное окно на двор, где собирался отряд:

— Я с ним уже попрощалась. Не буду отвлекать от служебных дел.

— Бараны, — задумчиво произнес Тибо в дверях. — Два барана, значит. Молодых, рогатых… Верно, миледи?

— Тибо… — процедила Ло сквозь зубы, уже сердясь, и сержант приподнял брови в том же невинном удивлении: что, мол?

— Так ясное дело, помоложе, — подтвердила ничего не понимающая Молли. — Чтоб мясо сочнее было. Рога-то мне их не нужны.

— Рога никому не нужны, это точно…

— Тибо!

— Иду-иду, миледи, — заверил ее сержант и вышел, мерзавец, напевая: — На тропинке утром рано повстречались два барана…

Песенку эту Ло помнила с детства, только не знала, что на родине сержанта Мерри ее тоже поют. Впрочем, какая разница на каком языке мекали два упрямых барана, не разошедшихся на узкой тропинке и вместе, сцепившись рогами, полетевших в реку? Может, по-итлийски, может, по-дорвенантски, а может, и на невийском или вольфарделе.

— Молли, хорошее вино еще осталось? — спросила она, чтобы отвлечься от проклятой песенки. — На свадьбе, кажется, подавали очень неплохое.

За окном раздалось ржание. Ло невольно бросила туда взгляд. Ржал крупный соловый жеребец, а всадника она уже узнавала со спины. Упрямой каменной спины, прикрытой черной курткой из бычьей кожи со стальными накладками. Затылок у капитана тоже был упрямым и очень мрачным. Но он сам был виноват! Нельзя все время идти навстречу тому, кто этого ждет, оставаясь на месте. Ло заставила себя вслушаться в голос Молли, рассуждающей, какое вино подавать к баранине вечером, а какое — на следующий день. «Баран, — мстительно подумала она. — И осел. Вот вы кто, капитан Рольфсон…» Но песенка сержанта Мерри, чтоб ему икнулось, назойливо звучала в ушах, намекая, что, будь баран один, он бы прошел по тропинке спокойно.

Глава 18 ВОЛК С ЛИСЬИМ ХВОСТОМ

Вечером первого дня Ло добралась до постели далеко за полночь. Свалилась без сил под оханье Нэнси, кинувшейся растирать ей плечи, а потом ноги. Девчонка причитала, что нельзя леди так напрягаться, а Ло без сил смотрела в потолок, позволяя стянуть с себя чулки, и молча ненавидела своего неудачливого убийцу — разве раньше она бы устала так сильно от обычных домашних дел? Сейчас же тело болело, словно Ло опять швырнуло о валун отдачей. Разве что ребра остались целыми, но каждая мышца горела, а суставы выкручивало и ломило.

— Шамьету принеси, — велела она измученно. — Только проследи, чтоб не соленого. За соленый я сейчас убью.

Нэнси кинулась из комнаты, а Ло заставила себя добраться до коробочки с лекарствами и взяла пару пилюль снотворного. Не хелайзиль, конечно, но ей сегодня хватит. Она точно знала, что иначе не уснет.

Зато всего за один день верхний жилой этаж превратился во вполне приличное место. Боги, благословите сержанта Мерри, целителя Лестера Вайса и, так уж и быть, экономку Молли. А еще солдат гарнизона, кухонную девку Катишу и прачек-северянок, безропотно весь день мывших, отскребавших, натиравших воском, полировавших стекла и выбивавших пыль. Все северное крыло, где было шесть комнат, Ло решила отдать вольфгардцам. К счастью, там недавно поменяли рамы и прочистили дымоходы, по уверению Тибальда. Но комнаты стояли пустые, и пришлось вскрыть чердак с мебелью. В огромном помещении нашлись покрытые толстым мягким слоем пыли кровати, пара столов и стулья. А еще какие-то ящики, груда мешков с тряпьем, зеленые от времени канделябры…

Откуда все это взялось в крепости, Ло сейчас интересовало меньше всего. Чихая от пыли и подобрав подол, она прошла по чердаку и ткнула пальцем в то, что могло пригодиться, а дальше уж за дело взялись мужчины. Доброе крепкое слово сержанта имело поистине волшебное действие, потому что мебель быстренько спустили вниз, а ведра с горячей и холодной водой подняли наверх, и все это встретилось на втором этаже.

Пока кровати, отмытые и тоже навощенные, расставляли по чистым комнатам, наступило время обеда. Им Ло пренебрегла, съев на ходу холодного мяса и сыра. Спустившись в подвал, она яростно рыскала в ящиках, отбирая нужное, а те же безропотные солдаты таскали все наверх. Серебряный сервиз целиком не пригодится, но приборов двадцать на стол поставить нужно. Дюжина гостей, капитан и сама Ло, Тибальд, Лестер… Позовет ли Рольфсон за стол свою дочь? Ло искренне надеялась, что нет, но поклялась себе, что вмешиваться не станет. В любом случае, двадцатый прибор пусть будет. Соусники, супницы, блюда и кувшины, солонки… Боги, благословите уж заодно и его величество за нежданную щедрость!

Следом за посудой наверх отправились покрывала, постельное белье, скатерть и занавеси. Вспомнив обшарпанные стены зала, где придется кормить гостей, Ло поморщилась и тяжело вздохнула. Ладно, и гобелены! Вот эти, с пастухами и пастушками. И вон те, с кавалерами и дамами, гуляющими по дворцовому саду. Не вешать же на стену волчью охоту в зимнем лесу? Только не для этих гостей. Ло полюбовалась яркими красками: кровь на снегу, одежды охотников, оскаленные пасти огромных зверей — и отложила гобелен. Повесит в собственной спальне, когда гости уберутся!

К вечеру зал превратился в подобие приличной гостиной и столовой одновременно. Тибо прибил к стенам гобелены, закрывшие пятна и щели, повесил на окна шелковые занавеси. Пол не спас бы никакой воск, а ковров в приданом Ло не нашлось, но и этому бесценный сержант обещал помочь, отправив пару солдат в деревню за бараньими шкурами. В крепости, конечно, они были, но уже вытертые и засаленные, а горцы, по словам Тибо, как раз собирали осенью шкуры на продажу.

Ло было уже все равно. Она устала так, словно собственными руками принесла каждое ведро воды и вычистила каждую доску на полу или в стене. Конечно, ей самой ничего грязного и тяжелого делать не приходилось, но с вопросами бежали к ней, а работу надо было проверять и тут же отправлять людей на следующую. Нэнси скребла и мыла вместе со всеми, Селина же оказалась незаменима в драпировке занавесей, застилании постелей и вообще везде, где требовались хороший вкус и умение создать уют. Ее ловкие пальчики с полированными ноготками могли сложить салфетки в форме розы или тюльпана, уложить красивыми складками скатерть и сотворить из отрезов ткани накидки на кресла, прихватив их бантами из лент, так что к концу дня Ло готова была молиться за наглую, но такую полезную фраганку.

В общей суматохе по наведению порядка не участвовала только Молли, у которой было полно дел на кухне, и, разумеется, Тильда. Конечно, почти взрослая девица могла бы помочь, ведь даже Илинку с братом Ло весь день видела за работой, но пусть хоть под ногами не мешается…

— Ваш шамьет, миледи!

Нэнси влетела в комнату, не утратив привычной резвости, чему Ло только мрачно позавидовала. В одной руке горничной исходила паром чашка, а в другой Нэнси держала вазочку с печеньем.

— Вот, госпожа Молли передала, — заулыбалась девчонка. — Говорит, ваша светлость даже не поужинали.

Ло хмыкнула. Неужели экономка решила окончательно признать новую хозяйку? Что ж, посмотрим… Взяв еще теплое печенье, она кивнула Нэнси на вазочку:

— И ты поешь. А потом позови ко мне Селину.

— Ой, спасибо, миледи!

Нэнси мгновенно уплела пару печенюшек и выскочила из комнаты, а Ло, пользуясь ее отсутствием, кинула в шамьет снотворное.

Могла бы и при горничной, но… не хотелось показывать слабость. Пилюли почти мгновенно растворились — все-таки у Маркуса явно талант к алхимии, хотя сам некромант утверждал, будто всего лишь старательно следует рецептам.

— Миледи?

Пришедшая вместе с Нэнси фраганка присела в реверансе.

— Селина, что делает леди Тильда? — спросила Ло, с усталым раздражением понимая, что собственное обещание капитану все-таки придется нарушить, а он ведь даже не оценит.

— Уже спит, миледи, — почтительно отозвалась девица Фроше. — Днем была в комнате, читала и играла с кошкой, рисовала в альбоме, потом вечером сходила на псарню. Оттуда ее отправил сержант Мерри — волкодавы беспокоятся. А перед сном поужинала и снова читала.

— Чудесно, — кивнула Ло, оставив при себе язвительное замечание, что для девочки, не желающей быть леди, Тильда предпочитает очень аристократический образ жизни. — Селина, я обещала супругу не вмешиваться в воспитание его дочери. Но все-таки хотелось бы знать: у нее есть хоть одно платье, в котором не стыдно показаться гостям?

— Одно, пожалуй, есть, миледи… — поразмыслив, неуверенно произнесла Селина. — Леди Тильда — высокая девочка, она уже доросла до свадебного платья своей матери. Только его в груди и талии придется сильно заузить. Но фасон такой, что это можно сделать незаметно.

— Не подойдет, — поморщилась Ло. — Белое платье на этой… резвой девице… Оно за несколько минут испачкается. Притом видно же, что свадебное?

— Осмелюсь сказать, миледи, — возразила Селина, — платье самое обычное. Сшито по-невийски, с пышной укороченной юбкой, открытым лифом и объемным рукавом до локтя. Шелк плотный, правда, по нынешней погоде тонковат, но к нему есть очень милая накидка из плотного кружева. Вот она-то белая, а само платье зеленое.

— Зеленое? Свадебное? — изумилась Ло и осеклась.

Селина молча сделала реверанс, всем видом показывая, что ее это совершенно не касается.

— Что ж, — медленно сказала Ло. — Тогда завтра займитесь подгонкой. И постарайтесь засунуть… леди Тильду… в это платье. Я не буду сердиться, если у вас это не выйдет, но, если моя падчерица будет иметь пристойный вид хотя бы эти два дня, получите премию.

— Благодарю, миледи, — снова присела Селина в реверансе, блеснув глазами с многообещающим азартом. — Позволите идти?

— Идите, милочка, идите.

Пока Нэнси расстилала постель и убирала пустую чашку, Ло обдумывала услышанное. Будущая жена капитана пошла к венцу в положении? Значит ли это… Да ничего это не значит, Рольфсон обожает Тильду со всей силой отцовской любви, а при его-то отношении к бастардам… Подумаешь, согрешили до свадьбы. Бывает и в более благородных семействах. А может, в Невии принято выходить замуж в цветном? Но теперь хоть понятна странная дурость капитана в отношении белого платья — он и в самом деле не хотел обидеть ее предложением, помня о собственной первой свадьбе. Жаль, что тогда она этого не знала, а теперь уже неважно.

Нырнув под одеяло и укутавшись в его мягкую теплоту, Ло закрыла глаза и мгновенно провалилась в сон. Снилось ей тревожное и мутно-беспокойное, но, к счастью, не про войну, а всего лишь про нынешние дела. Всю ночь она упорно продолжала готовиться к визиту ярла Хёгни. Занавеси, повешенные в гостиной, слетали вниз, скатерть в последний момент уползала со стола, ложек не хватало, а северяне, выросшие вдруг на пороге, требовали охотничьих ножей, отказываясь есть вилками. Потом шкуры, постеленные на полу, ожили и ускакали, а сержант Тибо заявил, что они отправились искать ту самую тропинку и выяснять, кто упрямее.

Ло изнемогала от бесплодной суеты, злилась на всех, а больше всего — на мужа, который во всем этом участия не принимал. Металась между спальнями, гостиной и кухней, где Молли рыдала, что баранов не привели, и теперь ей придется готовить и подавать лошадей, а то северяне уже намекают, что не прочь отведать человечины…

Бывали в ее жизни куда более страшные ночи, но такой глупой и утомительной Ло даже припомнить не могла. Так что утром она встала отдохнувшая телом, однако злая и с твердым намерением загонять весь гарнизон, но успеть до вечера с оставшимися делами.

И ей это почти удалось!

Второй день оказался еще труднее, потому что пролетел как-то очень быстро. Привезли живых баранов и шкуры, которые нужно было выбить, почистить и положить в гостиной и спальнях. Шкуры, черные, серо-рыжие и белые, оказались роскошными, мягкими, в тугих пышных завитках. Ло сразу решила, что после отъезда северян велит сшить из них ковры. Себе в спальню — белый! С гобеленом о волчьей охоте выйдет изумительно!

Живые бараны отправились на кухню, как и заказанные Молли две дюжины кур. Туда же отнесли мешки с остальными припасами, и вскоре из кухни потянуло пряным, острым, сладким… Молли, багровая от жара и спешки, озаренная печным огнем, была страшна и величественна, как истинная барготова мать, повелевающая мелкими демонами. Она потрошила, жарила, пекла, начиняла, толкла и размешивала. На сунувшуюся было к ней Ло экономка рыкнула, едва сдерживаясь, и Ло даже не обиделась: Молли напоминала ей саму себя во время колдовства, когда окружающие кажутся досадной помехой, если их вообще замечаешь.

Сравнение отозвалось уже привычной глухой тоской, которую Ло задавила, оставила все кухонные дела на Молли и вернувшуюся к ней Катишу, а сама взялась за первый этаж, двор и оставшиеся недоделки по второму этажу. Ей все время казалось, что она не успеет! Еще ведь нужно почистить медные канделябры! Поставить в них свечи и отнести в спальни. Повесить лампы в коридоре, заправив маслом… Что, уже? И в конюшне все готово? Стойла для дюжины лошадей свободны, сено и овес разложены по яслям, а трое солдат знают, что именно они должны этих лошадей покормить и вычистить?! Боги, я знаю, что вы уже устали от моих просьб, но все-таки благословите сержанта Мерри!

— Купальня… — вспомнила она после позднего обеда, опять съеденного на ходу прямо во дворе. — Лестер, ее можно хоть как-то использовать?

— Конечно, миледи, — удивился целитель. — Затопим печь, нагреем воду в чанах.

— Так, что я еще забыла?

Она замерла на месте, мучительно перебирая в памяти еще не сделанные дела. Мимо попыталась прошмыгнуть Тильда, старательно делая вид, что не замечает ни мачеху, ни Лестера. Ло и не думала ее останавливать, ей самой было гораздо спокойнее не видеть противную девчонку, но тут от кухни донесся крик:

— Матильда! Матильда Рольфсон, а ну-ка иди сюда!

Тильда, впервые на памяти Ло названная полным именем, замерла, на ее подвижном личике отразилась целая гамма чувств от удивления до досады. Но Молли, появившейся на пороге, никакого дела до этого не было. Упираясь кулаками в бока, она раздраженно рявкнула:

— Ты помочь не хочешь, красавица моя?!

— Не хочу, — с вызовом буркнула девчонка и попробовала уйти, но не тут-то было.

— Ах, не хочешь?! Все, значит, с ног сбиваются, вся крепость второй день на ушах бегает, а ты у себя сидишь, задом к стулу приросла?! Быстро на кухню, паршивка! Я тебе не отец и не леди! Я тебе покажу, как мед солить! Думала, я не узнаю ничего?! Ты же, дрянь маленькая, меня чуть под розги с этим шамьетом не подвела! Если сейчас же не явишься кур щипать и орехи толочь, ты у меня в жизни ни одного пирожка не увидишь! Одной овсянкой да солониной кормить буду! И уши оборву, так и знай! И отец мне твой не указ, он тебя за такие проделки сам по голове не погладит! Быстро на кухню, я сказала!

Так вот по какому случаю ей прислали печенье… Молли узнала о соленом шамьете! Бросив злой взгляд на старательно сдерживающую смех Ло, Тильда уныло поплелась на кухню, и это, пожалуй, было лучшим моментом дня. А на саму Ло несколькими мгновениями позже налетел возмущенный светловолосый вихрь, затараторивший на два голоса:

— Миледи, как можно? Вы еще не одеты! А закат всего через два часа! Вам ванну принять надо! И притирание для лица сделать! И прическу! Мы уже платье подготовили! Миледи, скорее, не успеем же!

— Милочки, вы с ума сошли? — язвительно поинтересовалась Ло у внезапно спевшихся горничных. — Какое притирание? Для кого?! Для вольфгардца?!

— Вы меня простите, ваша светлость, — упрямо заявила Селина, пока Нэнси взирала на Ло умоляюще, — а только вы ведь первая дорвенантская леди, которую он увидит! И что подумает?

— Ну, хуже, чем раньше, когда я с ними воевала, ярл обо мне точно не подумает, — все еще ядовито буркнула Ло. — Но переодеться надо, конечно…

Она оглядела удобное и незаметно перешедшее в разряд любимых серое платье. Оно за два дня изрядно запылилось, а кое-где и вовсе появились пятна. Немудрено — столько всего в нем переделать!

— А притирания и прическа — это не обязательно.

— Миледи! — взвыл слаженный дуэт. — Как не обязательно?! Вы должны быть самой прекрасной! Чтобы… чтобы…

— В самом деле, ваша светлость, — поддержал нахалок сержант Тибо, как всегда неожиданно вынырнувший откуда-то. — Что мы, сами теперь не управимся? Идите, отдохните. Вам еще мужа да гостей встречать.

И Ло сдалась. Позволяя просиявшим девицам себя увести, она мрачно думала, что притирания и прическа хороши уже тем, что можно будет рухнуть в кресло, расслабить измученную спину и какое-то время ни о чем не думать. А девчонки пусть делают, что хотят. Испортить ее внешность еще больше у них все равно не получится.

* * *

Эйнар уезжал из дома с тяжелым сердцем. С Тильдой разговор не задался: дочь смотрела в пол, сопела и молчала. Иногда поднимала глаза, зеленые, как у Мари, но пасмурные, и снова утыкалась взглядом в пол. А он не понимал, что делать. Кричать? Наказывать? По себе знал: только хуже будет. Характер Тильда унаследовала от него полной мерой, а сам Эйнар в ее возрасте после материнского выговора мог на несколько дней сбежать из дома в лес, дурак малолетний… У него и шалаш там был устроен для таких случаев, и снасти охотничьи да рыбацкие припасены. Сейчас бы он сына за такое выдрал, не жалея, но его-то драть было некому, а на Тильду рука не поднималась даже после сегодняшнего.

И еще грызла мысль, что, может, его дочь не настолько виновата? Нрав у Тиль дурной и упрямый, но ведь не зря морок сказал, что ее легко толкнуть на выходку? Об этом даже думать было страшно, однако приходилось. Если схватить змею, закрыв глаза, она никуда не денется. И ужалит так же смертоносно.

— Тиль, — сказал он, наконец, устало. — Богами клянусь, как же мне стыдно перед твоей матерью. При ней ты такой не была. А я, выходит, за два года воспитал воровку и лгунью.

— Я не крала! — вскинулась дочь возмущенно. — Подумаешь, конфеты!

— А что же ты сделала? Вошла в чужую комнату, залезла в чужие вещи… Тиль, а если бы леди так поступила с тобой? Если бы она копалась в твоих вещах, топтала их, рвала твои рисунки и кукол… Что тогда?

— Папа…

Глаза Тильды были устремлены в пол, но лицо побледнело так, что веснушки проступили темной россыпью.

— Мне стыдно за тебя, Тиль, — сказал Эйнар, действительно изнывая от тяжелого вязкого стыда, в котором тонул, не зная, как выбраться. — Ты приняла как врага женщину, которая не сделала тебе ничего плохого. Сколько еще мне придется просить у нее прощения? Платье — это тоже ты?

— Ну да, — огрызнулась Тильда беспомощно, — во всем теперь я виновата, так?!

— Что ж, если не ты…

Эйнар помолчал и продолжил, запретив себе жалость:

— Тогда я буду искать того, кто это сделал. Того, кто опозорил и меня, и тебя этим поступком. Я бы, может, и подумал на саму леди, но она пошла к алтарю в белой рубашке, лишь бы не идти в цветном платье. А могла бы просто надеть свое белое. Как ты думаешь, Тиль, кого мне следует наказать? Может, Селину? Или горничную Нэнси? Кстати, ее-то ты за что ненавидишь? Добавила девчонке работы, да еще и наказать ее могут, что не уследила за комнатой. Это справедливо? Этому мы тебя учили?

Тильда снова опустила взгляд, руки ее беспокойно мяли платье, то самое, злосчастное.

— Мне стыдно, Тиль, — повторил Эйнар. — Я уезжаю на два дня, чтобы встретить гостей, и не знаю, что застану здесь. Почему я должен просить о помощи чужую женщину, а не тебя, свою дочь? Потому что ты выросла ленивой неряхой и неумехой? Ты говоришь о любви к матери, но разве хочешь быть на нее похожа? У Мари для всех находилось ласковое слово, ее руки не знали минуты безделья, она никогда не лгала… Как думаешь, она бы гордилась тобой?

Он встал и вышел, не зная, что еще сказать, и только надеясь, что этого достаточно. Все-таки если бы с ним в свое время хоть раз кто-то поговорил по душам и с умом, может, и не вырос бы из маленького норовистого дурачка такой же норовистый молодой дурень, ушедший в Волчью Сотню за славой и добычей? А теперь вот придется встретиться со своим прошлым лицом к лицу. Он спрашивал леди, знает ли она ярла Хёгни, умолчав, что сам не раз видел его, когда ярл был просто Ингольвом Рагнарсоном, молодым знатным воином, часто гостившим у тана Дольфира, его родича по матери. Рагнарсону, конечно, не по чину было замечать простолюдина, да еще полукровку. Но вдруг припомнит?

С этими мыслями Эйнар и ехал на встречу. Снова и снова он обдумывал все случившееся за последние дни. И, конечно, разговор с Лестером, вышедший вовсе быстрым и скомканным. Лекарь обещал присмотреть за леди, но Эйнара за хелайзиль назвал ослом, который не смотрит, куда бьет копытом. Удивительно прямо, как они с леди сошлись насчет длины его ушей!

Мысли грызли его весь путь до заставы. Эйнар лег с ними спать и с ними же проснулся, как с ноющей раной. С ними уехал на перевал, где отвлекся, только занимаясь своим делом, как изволила выразиться леди. Проверил подходы, расставил посты на скалах и дождался северян. Сколько же Рагнарсону? Да лет на пять больше, пожалуй. Невелика разница. Но уже тогда у него была слава удачливого и умелого вождя, несмотря на молодость. Знатные предки, могущественные родичи, полные карманы золота, которым ярл щедро одарял своих людей. И, словно этого мало, — истинная волчья кровь, метка прародительницы. Эйнар даже не завидовал, просто молча восхищался издали. А теперь вот будет принимать его как дорвенантский аристократ. Боги любят пошутить.

Ярл добрался до перевала ранним утром. Северяне в долгом пути обычно останавливались на короткие привалы по несколько часов, а потом продолжали путь, невзирая на время дня или ночи. К Эйнару и его людям первым подъехал ведьмак — обычный воин лет тридцати, только в плаще из волчьей шкуры мехом наружу и с темными, наполовину седыми волосами, заплетенными во множество длинных кос. Эйнар спокойно подождал, пока его оглядели, обнюхали и разве что на зуб не попробовали. Затем ведьмак объехал отряд, приглядываясь к каждому. И лишь когда он вернулся к своим, следующий всадник тронул коня, выбираясь вперед. Подъехал, кивнул Эйнару, улыбнулся. За столько лет он почти не изменился, разве что добавилось морщинок в углах глаз и рта да волосы стали еще длиннее. Знаменитые белые волосы Хёгни, гордость их женщин и мужчин… Небрежно отброшенные за спину, на серый, тоже волчий, разумеется, плащ, подбитый черным сукном.

— Капитан Рольфсон? То есть лорд Ревенгар?

Эйнар ждал вольфгардской речи, но ярл обратился на дорвенантском. И смотрел со спокойным интересом. Не узнал, значит. Мало ли в Вольфгарде Рольфсонов? Да каждый третий! А каждый четвертый — Эйнар.

— Приветствую, ярл, — тоже склонил голову Эйнар, все время стараясь помнить, что теперь он лорд, а не «эй, парень, вычисти коня». — Спокойна ли была ваша дорога?

— Так спокойна, что мы даже заскучали, — белозубо усмехнулся Рагнарсон. — Сколько до вашей крепости, капитан?

Назвав Эйнара лордом, он тут же вернулся к чину, но это, пожалуй, было и хорошо. В шкуре капитана Эйнар себя чувствовал куда уютнее, чем в золотых фазаньих перьях лорда. Шкуру-то он честно заслужил.

— К закату будем, если не пожелаете по дороге отдохнуть, — сказал он.

Ярл снова кивнул, поднял руку, не оглядываясь на своих воинов, и те подтянулись, выстраиваясь, чтобы ехать рядом с дорвенантцами. Десяток крепких вояк и парнишка лет восемнадцати-двадцати. Эйнар смотрел, и будто не пролетела над его головой дюжина лет — так все было знакомо и понятно.

Юноша-оруженосец — старший сын тана, его плащ заколот фибулой с родовым знаком, окруженным золотой каймой. Эти двое — побратимы, в правом ухе у каждого одинаковые серьги. У этого заплетена коса мстителя, ищущего встречи с кровником. А этот — берсерк, ожерелье из медвежьих клыков мрачно предупреждает, что с его хозяином стоит быть осторожнее… Северяне в ответ смотрели с вежливым любопытством, и под их взглядами Эйнар чувствовал себя почти голым: на нем не было ни родовых знаков, ни украшений, и даже волосы он давно стриг коротко, по-дорвенантски. Разве что два кольца — комендантская печатка и обручальный перстень с рубином — словно прикрывали его невидимым щитом, указывая, что он не безродный бродяга и законная добыча любого, кто сильнее, а имеет дом и вождя, которому присягнул на верность.

Ведьмак и оруженосец пустили коней по бокам от ярлова жеребца. Значит, развлекать гостя в дороге беседой не придется. Эйнар был бы этому рад, если б не мучительное желание побыстрее узнать, что Рагнарсону нужно от его жены. «Лисий хвост, — вспомнилось вдруг. — Вот как Ингольва Рагнарсона звали его люди. Не слишком почетное прозвище для знатного северянина, ведущего род напрямую от Волчицы. Но посмеяться над ним может только дурак, не понимающий, как вдвойне опасен лисий хвост, если на другом конце зверя — волчьи зубы».

* * *

— Едут! Едут! — раздалось со двора.

— Наконец-то, — пробормотала Ло, вставая с кресла. — Хвала Пресветлому. Никогда не думала, что буду ждать вольфгардцев, как спасителей.

Солнце село полчаса назад, и все это время Селина и Нэнси хлопотали над ней, будто над королевской невестой. Ее умывали с душистым мылом, потом смазывали лицо шершавой кашицей и ею же оттирали кожу, будто скребком, потом заставили лечь и намазали чем-то жирным и скользким. Через несколько минут снова умыли, уже без мыла, а потом, промокнув чистой мягкой тканью, припудрили лицо с шеей и осторожно надели на Ло платье. Потом Нэнси сбегала на кухню за тазиком с горячей водой, и Селина, растворив в ней что-то вонючее, заставила Ло сунуть туда руки, а сама принялась колдовать над прической.

Ло едва не уснула, пока ловкие пальцы расчесывали и перебирали ее волосы. Потом Селина долго копалась в ее шкатулках, но, не найдя искомого, сбегала за своими припасами. И еще почти час что-то делала с ее головой, время от времени причитая, что будь у леди волосы подлиннее при такой густоте! Все-таки она заплела что-то вроде косы, но подозрительно тяжелой, по ощущениям Ло, а затем быстренько подрезала и отполировала ей ногти.

Последним штрихом оказались серебряные серьги, капелька розовой краски на губы и темная щеточка, которой Селина бесцеремонно провела по ресницам и бровям не успевшей возмутиться Ло. От духов Ло, озверев, упрямо отказалась, и Селина, перенюхав все флакончики, неожиданно встала на ее сторону, заявив, что вместо таких неподходящих ароматов уж лучше пахнуть собой.

Выходя из комнаты, Ло вдруг поняла, что даже в зеркало на себя глянуть не успела, потому что большого в ее комнате не было, а маленькое после визита милой девочки куда-то подевалось. Но это уже было неважно. Ни собственного супруга, ни тем более ярла она очаровывать не собиралась. Позориться только.

Во дворе царила обычная суматоха встречи. Ржали кони, слышалась гортанная протяжная речь, и Ло, отлично знающая оба наречия вольфарделя, замерла на лестнице, невольно прислушиваясь. Обычные благопожелания дому, какие-то шутки… Вот и Тибо что-то ввернул, ему ответили смехом. Ну просто добрые друзья приехали! Впрочем, из гарнизона с Вольфгардом никто не воевал, капитан и вовсе наполовину северянин, да и вольфгардских девиц местные вояки уже знают лучше собственных деревенских девчонок, так что с чего бы им плохо встречать северян?

Она почти спустилась до конца лестницы, осталась пара ступеней, когда дверь во двор распахнулась, и в холл сразу ввалилась толпа — так ей показалось. Ее муж, огромный сержант-дорвенантец, уехавший вместе с ним, и такой же огромный северянин, второй, третий… Ло замерла снова, уже совсем по-другому. У нее перехватило горло, а по спине побежали мурашки. Это были враги! Те самые, кого она жестоко и изощренно убивала, на кого охотилась, будто на настоящих волков, а они охотились на нее в ответ… И сейчас они были в ее доме, и тронуть их было нельзя, да и невозможно… Что она сделает, слабая женщина без капли магии? Ее единственная защита сейчас…

— Моя жена, леди Ревенгар, — негромко сказал капитан, отступая в сторону; это же сделали остальные, и Ло увидела, как по образовавшемуся проходу к ней идет легкой звериной походкой высокий мужчина едва ли старше ее мужа.

У него были снежно-белые волосы, даже белее и ярче, чем у нее самой. Гладкие и длинные, почти до пояса, серебряным потоком рассыпавшиеся по плечам и спине и разве что на висках заплетенные в две косички — то ли для удобства, то ли что-то означающие. На поясе — один нож, так что по северным обычаям ярл считался безоружным. На черно-сером плаще — фибула. Серебряная волчья голова, оскаленная, с золотыми клыками. Такой же серебряный наборный пояс и пряжки на высоких черных сапогах… Ничего цветного, будто боги, создавая этого мужчину, отбросили краски. Хотя нет…

Ярл подошел совсем близко, остановившись у подножья лестницы. Даже сейчас он был вровень с Ло, стоящей двумя ступеньками выше, и смотрел ей глаза в глаза. И оказался не только черно-бело-серым. Отзываясь золоту волчьих клыков на фибуле, весело и яростно глаза ярла сверкали густым янтарем. Хищным, нечеловеческим. Цвет, форма зрачка… Ло затаила дыхание, скованная ужасом и восторгом. Она об этом только читала, но наяву не видела никогда, ни у живых вольфгардцев, ни у мертвых. Истинная волчья кровь! Прямой потомок Волчицы, от которой ведут род знатнейшие вольфгардские кланы, отмеченный ее милостью. Волк в обличье человека и наоборот, если пожелает. А в зверином обличье ярл, значит, наделен человеческими глазами. Жаль, что она не узнает, какого цвета.

Северянин молчал, разглядывая ее не нагло, но с дерзким мужским интересом, и под этим взглядом Ло немедленно захотелось сменить облегающее бархатное платье на армейский мундир. И щитом прикрыться! Но вместо этого она еще сильнее выпрямилась, напряженная, как тетива, вскинула подбородок, отвечая таким же взглядом в упор.

— Я рад видеть вас, леди, — сказал ярл негромко, и каждое слово упало, как удар колокола, в наступившей вдруг тишине. — За себя и своих людей обещаю чтить дом, который дал мне приют, и вести себя, как должно гостю. Клянусь огнем родного очага, в моем сердце нет зла против вас.

Глава 19 БАРХАТ И СТАЛЬ

В детстве мать не баловала Эйнара сказками. Но однажды он провалился под речной лед и потом неделю лежал в жару. Вот тогда, чтобы удержать сына в постели, она все-таки припомнила несколько тягучих страшноватых историй о темных альвах, волках-оборотнях, ведьмах… В одной из сказок, явно рассказанных с намеком, непослушный мальчишка забрел в гости к альвам и провеселился с ними ночь, а когда утром вернулся домой, узнал, что прошло семь лет, родители его умерли от горя и дом развалился.

Сейчас Эйнар будто попал в такую сказку, но рассказанную добрым скальдом. В ней никто не умер, крепость же, оставленная на пару дней, преобразилась, будто по ней и вправду прогулялись альвы, но светлые. Двор, освещенный факелами, холл с фонарями, полы, окна… Все, на что падал взгляд, было отдраено, как амуниция у новобранца при строгом сержанте. И даже старое потемневшее дерево лестницы лоснилось, словно толстая кошка, перилами и ступенями. А на лестнице стояла она…

Эйнар замялся на миг, не зная, что положено делать по этикету, йотуны его побери, а потому повел себя, как обычный невиец, вернувшийся домой с гостем, — представил ему хозяйку дома. И, кажется, угадал. Ярл подошел к лестнице, говоря положенные слова…

Сам Эйнар его почти не слышал, потому что позорно и глупо таращился на собственную жену. Вот уж где альвы развлеклись на славу!

Она стояла на третьей ступеньке снизу, безотрывно глядя на Рагнарсона, и в первые несколько мгновений Эйнару показалось, что на голове леди — серебряная корона. Но это была всего лишь толстая коса, уложенная венцом. Бледное лицо словно светилось изнутри сквозь тонкую кожу, и огромные серо-голубые глаза, окаймленные темными ресницами, сверкали холодно и надменно, как оружейная сталь. Живыми и теплыми выглядели только губы, розовеющие без всякой краски. Темные альвы, за что-то невзлюбившие нынче Эйнара, превратили обычную женщину, светлую до блеклости, в Снежную Невесту — бесстрастную хозяйку снегов и вьюги, одним поцелуем выжигающую мужское сердце, превращая его в ледяные осколки…

Но это касалось только лица. Невольно скользнув взглядом ниже, Эйнар сглотнул ком в горле. И ему еще казалось, что леди выглядит непристойно в рубашке и штанах?!

О нет, ее платье было вызывающе приличным! Глухое, прикрывающее шею выше ключиц, а руки — до запястий, с мягкой широкой юбкой до пола, расшитое по лифу и манжетам серебром. И даже Эйнару было ясно, что бархат льнет к телу поневоле, такая уж это ткань. Но высокую крепкую грудь он обрисовывал еще коварнее, чем проклятая рубашка, потому что без единой складочки. И округлые плечи, по-женски узкие, но далеко не хрупкие — такие не страшно обнять покрепче. И немыслимо тонкую талию, которую Эйнар, наверное, мог бы обхватить ладонями почти всю. И стройные бедра, которые юбка больше предательски подчеркивала, чем скрывала, а какие ноги прячутся там, под мягкими складками цвета старого вина, он очень хорошо помнил…

Благопристойный вид, не поспоришь! Открыты только лицо и руки, да носочки серебряных туфель выглядывают из-под подола. А что ни один из мужчин, даже угрюмый Малкольм, не может глаз оторвать и пара северян рядом с Эйнаром задышали чаще, так это дело мужа — следить, чтобы жену лишним вниманием не оскорбили. Эйнар стиснул зубы, мрачно радуясь, что вольфгардцы добровольно признали себя гостями, а про леди можно много чего сказать, но вертихвосткой не назовешь. Хотя… для него она никогда так не наряжалась. И йотун побери, ярл и она, оба высокие, стройные, беловолосые и надменно красивые, рядом смотрятся то ли как брат и сестра, то ли как половинки единого целого. У Эйнара даже заныло что-то внутри от этой картины. Что-то дурацкое, глухое, недоброе…

— Мы с супругом рады принимать вас и ваших людей, ярл Хёгни, — едва разомкнув губы, сказала леди без малейшей улыбки, глядя на Рагнарсона спокойно и внимательно, будто поверх арбалетного прицела. — Войдите в наш дом и будьте в нем желанными гостями.

Рагнарсон учтиво поклонился. И леди кивнула в ответ — резким быстрым движением, будто отдавала честь врагу перед поединком.

А проклятый ярл улыбнулся, и Эйнар увидел, как на мгновение расширились его ноздри, втягивая воздух, а глаза блеснули золотом.

— Господа гости, — очень вовремя провозгласил Тибо, появляясь в дверях. — Купальня ждет! Не изволите ли освежиться перед ужином?

В купальню? Ага. Неплохо бы притопить там кое-кого… излишне нюхливого. Эйнар мрачно кивнул и, посмотрев последний раз на жену, ответившую ему насмешливым взглядом, повел «желанных гостей» мыться.

В купальне, полной горячего душистого пара от кипяченных в воде веток можжевельника, стало уже неважно, кто ярл, кто лорд, а кто простой воин. Впрочем, простых Рагнарсон с собой не брал, волки были на подбор матерые. Разве что оруженосец вряд ли чем отличился, но какие его годы?

Эйнар мылся вместе со всеми, подливая горячую и холодную воду в бадьи, слушал соленые шутки про дорвенантских девиц и по привычке ждал неприятностей, но его всего разок хлопнул по плечу один из двух побратимов, заявив, что при такой жене и он бы остепенился. Второй хохотнул, что за такой побегать надо, а она не всякому себя догнать позволит; у тебя же, братец Сигурд, ноги коротки и хвост тяжелый. Ничего обидного в этой болтовне не было, и Эйнар успокоился, только все равно пару раз поймал на себе внимательные, будто оценивающие взгляды ярла.

А потом ему принесли чистую одежду, и Эйнар, извинившись, первым вышел из купальни, пользуясь законным правом и долгом хозяина присмотреть за подготовкой к угощению. Поднялся на второй этаж, прошел коридором, тоже изменившимся, как по волшебству. Заправленные маслом лампы на блестящих, без следа копоти крюках, вымытые и натертые чем-то полы… Крепость сияла, чистая и даже будто потеплевшая. Он вспомнил запах жареного мяса во дворе, новые полотенца в купальне… И это всё за два дня?

— Еще ведь гостей разместить надо где-то, — сказал он вслух сам себе.

— Без тебя догадались, — фыркнул Тибо. — Вон, шесть комнат готовы.

Эйнар иногда всерьез подозревал, что в родстве у итлийца затесался кто-то из Малого народца. Ну не может обычный человек появляться из ниоткуда.

— В северном крыле? — повернулся он к сержанту. — Да там хуже, чем в собачьей будке!

— А ты посмотри, — ухмыльнулся Тибо. — И не забудь жене поклониться… милорд.

Не обращая внимания на ехидство, Эйнар заглянул в ближайшую комнату. Окинул взглядом все внутри, помолчал, спросил тихо:

— И что, везде так? Белье, кровати, канделябры… Очаги топятся…

— И канделябры тоже, мать их барготову! — с чувством отозвался Тибо. — Начищенные и со свечами, сожри их Баргот вконец. И шкуры на полу, ага. И мясо свежее для гостей и гарнизона, и стол уже ломится от всего, и это ты еще обеденный зал не видел, небось. Не видел же?

— Не видел, — сознался Эйнар. — А что там?

— Не скажу. Но если б не леди твоя, Баргота лысого мы бы столько сделали. Ладно, пойду я тоже переоденусь в чистое да гостей из купальни заберу, а то как бы они там хвосты не отрастили. Зачем нам в купальне такая толпа мужиков-русалок? Были бы еще девицы…

— Хавманы, — мрачно сказал Эйнар ему вслед. — Морские люди зовутся хавманы и хавфруа. Хотя какая разница?

Он уже повернулся, чтобы уйти, и замер. Впервые в жизни в глазах потемнело не от удара по голове, а само по себе. И горло перехватило так, что не вдохнуть. Мелькнула глупая, беспомощная и подленькая мысль, что это ему в наказание. Засмотрелся на другую женщину — и вот. Но эту глупость Эйнар тут же отбросил. Разве она может быть наказанием? Да будь это последним, что он увидит в жизни, — и то бы не отказался!

— Мари… — прошептал он, глядя на призрак.

Точно такая, как при жизни! Правда, двенадцать лет назад… Рыжие косы, круглое веснушчатое лицо, стройная фигурка. И платье. Боги! Зеленое платье, в котором Мари стояла у алтаря! Даже белое кружево накинуто сверху, не столько для тепла, сколько для красоты. Как же так… За что? Зачем?! Неужели вернулась?! Сама?

— Папа? — сказал призрак неуверенно, и Эйнар прозрел.

У него будто выдернули из сердца иглу, даже дышать легче стало. Не Мари… И сразу же за болью пришло сожаление — горькое, тоскливое, холодное. Не она.

— Папа, — отчаянно повторила дочь, и Эйнар наклонился, раскрыл объятия.

Что бы она ни натворила, как бы ни провинилась, это все равно его девочка. Сорвавшись с места, Тильда подбежала к нему, прижалась, обняла. Теплая, пахнущая медом и печеным…

— Тиль, ради Пресветлого, — пробормотал Эйнар. — Какая же ты у меня большая.

Сейчас он не мог понять, как ошибся. Да, ростом Тиль уже сравнялась с матерью, но фигурка еще детская. И как только платье подогнали? Дочь сопела ему в ухо совсем как раньше, когда крохой забиралась на колени и могла просидеть вечер, если не сгонишь. А теперь… Теперь она доросла до свадебного платья своей матери.

— Ты ко мне потом придешь? — спросила Тильда. — Селина говорит, что мне на ужин нельзя. Там вольфгардцы… А я посмотреть хотела!

— Селина верно говорит, — отозвался Эйнар с мгновенной благодарностью к горничной. — На ужин тебе нельзя. Там будут очень взрослые разговоры. Вольфгардцев завтра увидишь.

Про себя он подумал, что лучше бы из окна. Конечно, никто из северян не обидит ребенка, тем более дочь хозяина, но Тильда и вправду выросла дикаркой. Она не знает вольфгардских обычаев и не сможет ответить на безобидное заигрывание. Того и гляди, кто-нибудь в шутку ленту попросит, а потом посмеется с приятелями над глупышкой.

— Хорошо, — вздохнув, с удивительной покладистостью ответила Тильда.

Высвободившись, она ушла к себе, непривычно серьезная, красивая и чуточку важничающая. Его почти взрослая и такая юная дочь. Благие боги, страшно как!

Переведя дух, Эйнар еще раз окинул взглядом северное крыло, пока еще пустое, но ждущее гостей. Только перед балконом пара комнат осталась свободной, двери в них поскрипывали от ветра, значит, окна внутри ничем не завешены. Надо сказать, чтоб их наглухо заперли, как и балкон, — теплее будет. А мороку, утбурд его возьми, все равно, куда являться. Он и в комнату к Эйнару наведаться не постесняется. Кстати, вот и еще загадка: как проклятая тварь узнает, что рядом никого нет?

Обещав себе подумать об этом позже, Эйнар встретил идущих из купальни вольфгардцев в сопровождении Тибо и слегка удивился — их стало вполовину меньше.

— Зачем воинам разговоры ярлов? — пожал плечами Рагнарсон, с великодушной вежливостью причислив к таковым и Эйнара, хотя по-вольфгардски титул лорда равнялся танскому. — Я отправил охрану во двор. Ваш сержант сказал, что их накормят.

Сержант? Тибо или Малкольм? Скорее, Тибо, но он будет здесь… А, ладно, не съест его гарнизон полдюжины северян, да и они никого не покусают. Законы гостеприимства Вольфгард блюсти умеет, хоть и весьма своеобразно при случае. Например, попрощаться с хозяином и уехать, перестав быть гостем, а потом вернуться с другой стороны и напасть на усадьбу — это вероломством не считается. Но сейчас-то ссора никому не нужна?

Кивнув, Эйнар провел гостей в зал. И порадовался, что шел первым, — иначе даже оруженосец ярла по его обалделому лицу понял бы, что лорд и капитан видит собственный зал впервые. То есть впервые — таким!

* * *

Как и положено хозяйке дома, Ло встречала гостей у стола. И взгляд драгоценного супруга, когда он увидел результат ее трудов, почти вознаградил за два безумных дня. Окончательной наградой была бы благодарность словами, но не при гостях, конечно. Хорошо, она подождет. И пусть только попробует не признать ее заслуг!

А пока она смотрела, как входят северяне. Всего шестеро почему-то. Такие разные и вместе с тем такие похожие. Ярл с оруженосцем, молодой, но уже наполовину седой ведьмак, пожилой белобородый воин, похожий на дубовый кряж… Что-то в нем настораживало… Ах, вот в чем дело! Забавно…

Ярл, с невозмутимой вежливостью окинув взглядом зал, прошел и сел, как и положено знатнейшему из гостей, по левую руку от Ло, за длинной стороной стола. Рядом с ним на этой же стороне сели ведьмак и оруженосец. Двое побратимов и старый воин сели напротив, по правую руку от Эйнара. Следом за вольфгардцами заняли места Тибо и Лестер — каждый на разную сторону, замыкая собрание.

— Кажется, я ошиблась с приборами? — невозмутимо уточнила Ло, указывая взглядом на оставшиеся лишними тарелки и кубки.

— Охрана ярла будет есть во дворе, — сказал Эйнар. — Ваша светлость, это мои люди. Мэтр Лестер Вайс, целитель. Сержант Тибальд Мерри, моя правая рука.

— Милорд, миледи, — ответил Рагнарсон все так же по-дорвенантски. — Вот мои люди. Дагмар Черный Снег и юный Кетиль, сын тана Кирана…

Он указал взглядом на ведьмака и оруженосца, те кивнули, и Ло склонила голову в ответ.

— Сигурд Хёгни, сын моей двоюродной сестры, и Рори Брендольвсон, его брат по оружию…

Склонили головы побратимы, удивительно похожие не лицом, но общей повадкой держаться. Ло кивнула и им.

— Моя правая рука — Ольвар Тинлейвсон.

Старик, пожалуй, стариком не был, Ло дала бы ему лет пятьдесят, а для вольфгардца, который не погиб в молодости, это не возраст. Значит, советник. И головы не склонил…

— Ольвар, — укоризненно сказал Ингольв Рагнарсон, на удивление весело блеснув глазами.

— Я помню, что мы гости, мой ярл, — густым низким голосом отозвался Тинлейвсон и в упор посмотрел на Ло. — Я чту этот дом и его хозяина. Но поклониться ей? Сам знаешь, этого не будет. Могу уйти, коли тебе угодно.

Так… Началось. Чуть сузив глаза, Ло ответила Тинлейвсону таким же прямым взглядом, который северянин выдержал с мрачным спокойствием. Рагнарсон молчал, чего-то выжидая, и Ло любезно поинтересовалась:

— Не любите магов, господин Тинлейвсон?

— На дух не переношу, — растянул губы в холодной недоброй улыбке северянин.

— Что ж, значит, у нас с вами есть кое-что общее, — так же любезно сообщила она. — Я вас, ведьмаков, тоже терпеть не могу.

А вы, господа волки, думали, что достаточно одеть ведьмака как воина, чтобы никто его не узнал? Можно перекрасить шкуру, но суть не поменяешь. Ло удовлетворенно улыбнулась, видя угрюмую растерянность на лице Тинлейвсона. Второй, который Дагмар, тоже удивился, но ярл и ухом не повел на такое разоблачение. Он, кажется, получал удовольствие от всего, что наблюдал.

— Так что, полагаю, мы в расчете, — с полным удовлетворением закончила Ло. — Можете не кланяться, господин Тинлейвсон, и есть спокойно: на этом столе нет ничего, сделанного моими руками.

— Не любите стоять у очага, леди? — в полной тишине невозмутимо поинтересовался ярл на такое неслыханное и откровенное нарушение традиций — хозяйка во всеуслышание призналась, что не стала готовить для гостей.

Из-за спины ярла тенью выскользнула Селина и начала разливать вино по кубкам.

— Я, ваша светлость, настолько хорошо это делаю, — улыбнулась Ло, — что, если накормлю вас своей стряпней, боюсь, вы решите, война еще не закончилась. Когда я спалила пятый котелок с кашей, вместо меня вызвался готовить наш отрядный некромант, и все вздохнули с облегчением — сами посудите, что варила до этого я.

Это, кстати, было истинной правдой. Не родись Маркус Избранником Смерти, стал бы алхимиком: котелки его слушались в любом виде, хоть с зельем, хоть с тушеным зайцем.

Первым, как ни удивительно, хохотнул ведьмак. Второй, который Черный Снег. Заулыбались братцы Сигурд и Рори, тихонько хихикнул танский сын. А ярл весело и совсем не обидно рассмеялся, и даже Рольфсона, сидевшего, как на еже, слегка отпустило — плечи капитана расслабились.

— Ну, коли так… — буркнул Тинлейвсон и решительно воткнул нож в кусок жареной курицы на общем блюде.

И все пошло легче. Принесли на больших блюдах дымящуюся баранину, на столе стало по-настоящему тесно, и пришлось сдвинуть тарелки с пирогами и жареной курятиной. А еще ведь были соусницы, наполненные сметаной, ореховым и черничным соусом, уксусом и горчицей. Свежий хлеб и творожные лепешки, сыр, маринованный лук. Вино в больших пыльных бутылях, то самое, со свадьбы, где только капитан раздобыл такой приличный сорт… Что ж, если все два дня удастся кормить гостей так же, ни у кого из них язык не повернется сказать, что в Драконьем Зубе их приняли плохо.

— У вас славный дом, капитан, — негромко сказал Рагнарсон, впервые за ужин обратившись к Рольфсону, и за столом стало тише.

— Благодарю, — коротко ответил тот.

— Вы ведь, кажется, недавно женаты? Леди оставила службу ради брака с вами?

— Нет, раньше.

— Ах, вот как, — перевел ярл пристальный взгляд потемневших желтых глаз на нее. — Простите мое любопытство, вы ушли, когда был подписан мир?

Положив себе сыра, Ло невозмутимо отложила нож.

— Когда он был подписан, я лежала в госпитале, — пояснила она с полным безразличием.

Интересно, зачем он спрашивает о том, что и так прекрасно знает? Уж если Рагнарсону донесли о ее замужестве, то и историю с Руденхольмом рассказали во всех подробностях.

— Не место женщинам на войне, — буркнул Тинлейвсон, смачно обгрызая баранье ребро крепкими белыми зубами на зависть любому настоящему волку.

И кто его, интересно, за язык тянул? Ло почувствовала, что терпение, которым она и так похвастаться не могла, на исходе.

— Я давала присягу своему королю, — холодно ответила она. — И сражалась, как любой солдат.

— Солдат? Ха! Ваша боевая магия — подлость и бесчестье! Много ли доблести в убийстве издалека?! Любой сопляк может пустить огонь и смотреть, как умирают смельчаки!

Тинлейвсон раздраженно бросил кость на стол. Рольфсон снова напрягся, но ярл, которому полагалось бы одернуть спутника, сидел спокойно, только переводя взгляд с ведьмака на Ло.

— А в жидком барготовом огне, конечно, доблести больше, — язвительно отозвалась Ло. — Может, вы мне расскажете, мэтр ведьмак, чем смерть от него отличается от смерти в «огненном ветре»? Или мне ваши катапульты во сне привиделись?

— Так а что нам было делать? — возмутился и изумился Тинлейв. — Отвечать-то надо было чем-то! По мне, так йотун утбурда не лучше. Мир покатился в бездну, когда люди отложили честные луки и мечи.

— Мир покатился в бездну, когда одни люди взялись за них, чтобы ограбить соседа, а другие — чтобы отстоять свое, — отрезала Ло, чувствуя, как ее щеки запылали. — И одно я знаю точно. Я по-прежнему живу в свободном Дорвенанте, а не в провинции Вольфгарда, значит, оно того стоило.

Поднявшись, ведьмак грохнул кубком о стол, расплескивая вино, — на белой скатерти пятна растеклись, как кровь. До Тинлейвсона была пара шагов, и ей показалось, что капитан уже приготовился вскочить… но ярл остановил ведьмака одним молчаливым взглядом — и тот, передернув могучими плечами, скривился и вышел из зала.

— Прошу прощения, леди, — так же спокойно сказал Рагнарсон. — Мне жаль, что Ольвар был так неучтив. Будьте снисходительны к его горю: два его сына погибли на этой войне. Ольвару тяжко сознавать, что их смерть канула в пустоту.

— Я сожалею, — зло и без всякого сожаления отозвалась Ло. — Вряд ли это утешит мэтра ведьмака, но в одном только Руденхольме я потеряла двенадцать братьев и сестер. Мы не были родней по крови, только по Ордену, но вы-то знаете, что это родство не слабее.

Несколько мгновений безмолвия — и ярл кивнул. Вслед за ним кивнули побратимы, быстро глянув друг на друга, и склонили головы остальные. Вольфгардцам действительно не нужно было объяснять, что такое братство по оружию.

Ло поднесла кубок к губам — впервые за вечер, — отпила немного. Промокнула губы салфеткой. И подумала, что ярлу, конечно, виднее, кого брать в посольство, но в Дорвенанте старому ведьмаку лучше придержать язык. А то нарвется на кого-нибудь из не потерявших дар боевиков, вроде Стефана Бастельеро, бешеного кузена Маркуса, или задиру Дилана Мортэйна, и будет очень плохо. Для обоих. И уж точно — для недавно заключенного и еще такого непрочного мира.

— Кстати, о Руденхольме, — тем же подозрительно задумчивым голосом сказал Рагнарсон, и Ло словно кто-то в спину кольнул. — Еще раз простите, что напоминаю вам черные дни. Вы ведь знаете, что я просил вашего короля о встрече с вами?

— Знаю, — настороженно ответила она. — И, поверьте, в недоумении.

— Могу представить, — невозмутимо согласился ярл. — Но, может быть, вы помните, как незадолго до затопления Руденхольма спасли юношу, попавшего под жидкий огонь?

— Да, — уронила Ло.

— И помните, кем он был?

— Понятия не имею, — сообщила Ло, мечтая послать его светлость к барготовым демонам — пусть там у кого-нибудь кинжал в ране проворачивает. — Он так обгорел, что мундира не осталось. Но, судя по вашему вопросу, — все-таки вольфгардец?

— Именно, — так же мягко согласился Рагнарсон. — Совсем еще мальчишка, шестнадцати не исполнилось. Сбежал на войну, чтобы стать героем. С мальчишками это случается.

— Это со всеми случается, — снова отпила она вина, чтобы смочить пересохшее горло. — Но обычно быстро проходит, если успеваешь дожить до момента, когда поумнеешь. И что же? Вы его близко знаете?

— Знаю, — кивнул ярл. — И тоже, как вы выразились, в недоумении. Вы спасали почти покойника, даже не зная, друг он или враг?

— Я спасала умирающего мальчишку, — скривилась Ло, злясь на себя, на ярла, на дурацкий вечер, что начался так неплохо, но теперь потревоженная память снова возьмет свое кошмарами и дурным настроением. — Только не приписывайте мне особого благородства. В тот день, часом раньше, погиб мой ученик. Тоже попал под жидкий огонь. Этьену было шестнадцать, он сбежал с пятого курса Академии. Мажонок, который только и мог, что стоять на подхвате и тянуть сеть. Он сгорел заживо у меня на глазах, так что пусть никто не рассказывает мне, что алхимический огонь честнее магического — горят от них одинаково. Я спасла одного, потому что не успела спасти другого.

— Одного вместо другого… — повторил ярл. — Вот как, значит? Что ж, если вам интересно, отдавая долг памяти своему ученику, вы спасли одного из наследников Хёгни, сына моей старшей сестры.

— Ему повезло. В этом нет моей заслуги.

Да закончит он когда-нибудь? Получил своего родича живым — и пусть благодарит богов!

— Ну разумеется, — улыбнулся ярл. — Знаете, он рассказывал мне, как очнулся, умирая от боли. И как боль ушла, потому что Снежная Невеста держала его за руку и плакала.

— Бред умирающего, — фыркнула Ло, снова краснея. — С такими ожогами ему и Милосердная Сестра могла привидеться, а то и сразу Претемная Госпожа, к которой он чуть не отправился. Я плакала? Если и так, точно не по нему. Поверьте, мне было о ком плакать в тот день.

— Вам виднее, — согласился ярл все с той же задумчивой мягкостью. — Но если позволите…

Он сунул руку за отворот черного бархатного камзола, в который переоделся после купальни, достал маленький сверток и пояснил:

— Узнав, что я еду в Дорвенант, Бран просил передать вам кое-что. Вы, конечно, не Снежная Невеста, и он об этом узнал, когда в госпитале целители назвали ему ваше имя. Он попал в плен, я его разыскал и обменял на наших пленных, а Бран сказал, что обязан жизнью дорвенантке Ревенгар по прозвищу Стальной Подснежник. Вернувшись, он засел в мастерской. Бран — талантливый мальчик, у него есть дар. Наверное, родись он у вас, стал бы артефактором, а так он просто мастер по драгоценностям. Как же… ювелир, да?

Развернув тонкую кожу, ярл сжал пальцы, встряхнул их, и под его рукой закачалась тонкая цепочка с кулоном. Пятилепестковый цветок странного цвета, вроде бы серебристого, но отливающего голубизной… Изящно вырезанный венчик, тонкий стебелек с парой листиков у основания. На цветке и одном из листиков мерцали две крупные прозрачные капли, граненые и напоенные светом, будто живая роса.

— Это фейел. Он растет высоко в горах и встречается очень редко. Цветет два раза в год: поздно осенью после первого снега и рано весной, вслед за последним. Говорят, что тот, кто найдет фейел и принесет его домой неувядшим, никогда не будет бояться холода. Не знаю, правда ли это, — улыбнулся ярл. — Мне случалось находить фейелы, но я и раньше не боялся замерзнуть. А Бран сделал для вас фейел, который не увянет никогда. Примете ли вы его?

— Я…

Опомнившись, Ло повернулась к Эйнару и спросила:

— Вы позволите, милорд супруг мой?

Чуть не забыла, что она теперь замужняя женщина, так что принимать подарки без разрешения мужа неприлично! Хотя вольфгардцев это явно удивило — у молодого ведьмака даже брови поднялись, но он учтиво промолчал. Сообразил, наверное, что здесь обычаи другие.

— Да, миледи, — отозвался подозрительно сдержанным тоном капитан.

Ярл с поклоном передал украшение, опустив его на ладонь Ло и на едва заметный миг задержав там пальцы. Но тут же убрал руку. Ло поднесла кулон ближе к глазам, спросила растерянно:

— Это ведь не серебро?

— Это сталь, моя госпожа, — снова улыбнулся ярл. — Лучшая оружейная сталь. А к этой вещи я прибавляю свое слово. И объявляю — пусть будут мне свидетелями ваш муж и эти люди, — что на клане Хёгни долг крови перед леди Лавинией Ревенгар, магом и офицером Дорвенанта. Любая ваша просьба, если не послужит к умалению нашей чести, будет исполнена в его уплату.

— Долг крови? — подняла Ло глаза, встретившись взглядом с ярлом. — Что ж, ваша светлость, я принимаю и его, и ваш подарок. Милорд супруг мой, будьте любезны помочь…

Она протянула Рольфсону холодную, словно и не бывшую возле живого тела вещицу. Пару мгновений капитан не мог понять, но, когда Ло склонила голову, накинул цепочку ей на шею и застегнул простой надежный замочек. Только теперь Ло разглядела, что искристая, будто покрытая инеем цепочка тоже стальная, но каждое звено украшено тонкой насечкой и крошечным бриллиантом, непонятно как вделанным в металл. Работа истинного мастера! Сталь и алмазы… Фейел, который никогда не увянет, потому что родился в пламени кузнечного горна, расцвел под ударами молота и закалился в ледяной воде. Красивый. Мертвый. Зато способный уцелеть там, где хрупкая красота живого цветка погибнет. Подарок точный, как удар ножа в сердце.

И теперь Ло знала, какой долг крови она спросит с ярла Ингольва Рагнарсона.

Глава 20 ИГРЫ СО СМЕРТЬЮ

Завтрак Ло позорно проспала и не испытала ни малейшего стыда. Выбирая между теплой мягкой постелью и необходимостью любезничать с врагами, кто же отдаст предпочтение второму? Ей и вчерашнего ужина хватило.

— Нэнси, — поинтересовалась она, нежась под одеялом, — а чем кормили гостей?

— Перепелками, миледи, — хихикнула горничная. — Молли сказала, что раз уж они для наших дворян хороши, то и для северян сгодятся. А еще блинчиками с творогом и черникой, ореховым пирогом и гренками с сыром. Не сомневайтесь, уплетали так, что за ушами трещало!

— Верю, — пробормотала Ло почти обиженно. — Осталось хоть что-нибудь? Я, между прочим, тоже гренки и ореховый пирог люблю.

— А как же, миледи! — всплеснула Нэнси руками. — Вас уже завтрак дожидается, Молли на кухне всего отложила, а то ведь мужчинам сколько ни дай — съедят! Велите сюда подать?

Ло задумалась. Если не выйдет из комнаты до обеда, не будет ли похоже, что она спряталась?

— Нет, я внизу позавтракаю, — сказала она, с неохотой выбираясь из-под одеяла и становясь босыми ногами на теплую шкуру возле кровати. — Приготовь синее платье.

Поплескавшись над лоханью, она растерлась полотенцем, надела свежее белье, чулки и платье. А вот с прической вышла заминка. Вчера Селина уложила ее волосы во что-то очень сложное, Ло сама такого никогда в жизни не плела, да и Нэнси вряд ли сможет.

— Она вам под косу жгут из конских волос подложила, — виновато подсказала девчонка. — А сверху вашими волосами заплела и все приколола. Красиво вышло! И незаметно совсем. Позвать Селину?

— Долго слишком, — вздохнула Ло. — Хотя куда мне торопиться? А что сейчас гости делают?

— После завтрака крепость смотрели, — исправно доложила всезнающая Нэнси. — На стену ходили и на северную башню. Сержант Мерри им про осаду рассказывал. А потом я к вам ушла. Миледи, а они ведь совсем не страшные. У нас в деревне вольфгардцами детей пугают, я думала, они и вправду мохнатые да зубастые, только на двух ногах ходят. А эти люди как люди. Солдаты с нашими весь вечер во дворе мясо ели и эль пили, так и не отличишь, кто где. И знатные господа у них любезные. Я теперь по-ихнему знаю, как будет красивая девица — «лэгери тамин», вот.

— Ты с этими любезными поосторожнее, — посоветовала Ло, щурясь от удовольствия, пока Нэнси бережно расчесывала ей волосы. — В мирное время-то они хороши, а все-таки для северян все, кто не свой, те либо враг, либо добыча.

— Так-то оно так, — вздохнула Нэнси, — а разве у нас по-другому? Вот наш лорд хоть и дорвенантец, а уж такой, покарай его Всеблагая Мать… Я ему как-то раз на дороге за деревней попалась, так бежала, ног не чуя, и хорошо, что в овраг успела скатиться, а он коня пожалел да сам не полез. Другие-то не все убегали. А он потом монетку кинет, как непотребной какой, и дальше поедет.

— Скотина, — буркнула Ло, стыдясь, будто неизвестный аристократ из Предгорья имел к ней отношение. — Ты поэтому и на заработки уехала?

— Истинно так, миледи, — подтвердила Нэнси. — Все равно нашел бы. А мне очень уж не хотелось. Хоть он и господин наш, да вот противно. Родителей у нас нет, младших братиков тетка забрала, а я в прислуги пошла. Только и в трактире то же самое оказалось. Так я вам скажу, что вольфгардцы куда учтивее, чем тамошние постояльцы. Смотреть смотрят, один аж присвистнул мне вслед, а лапать никто не тянется, за косы и юбку не хватает. Старик у них только суровый. Как зыркнет из-под бровей — ух! А молодые веселые. Ведьмак, и тот улыбается. А уж сам ярл…

Нэнси мечтательно вздохнула, и Ло едва не прыснула.

— Селину позови, — велела она. — Да по дороге на ведьмаков не заглядывайся, особенно на молодых и улыбчивых. Что там за шум?

Выглянув в окно, она обомлела. Посреди двора в кругу северян и дорвенантских солдат рубились двое!

— Ой! — ахнула рядом Нэнси. — Там же…

— Какого Баргота?! — взвыла Ло.

Одним отточенным движением она скрутила узел, чтобы не выскочить простоволосой, вторым — заколола его. Натянула подвернувшиеся сапоги и выскочила из комнаты в одном платье, словно по тревоге. Слетела вниз по лестнице, выбежала во двор и… почувствовала себя полной дурой.

Слава Пресветлому, это был не поединок. Слишком много ухмылок на физиономиях стоящих вокруг солдат, слишком жадным и вместе с тем веселым азартом горят глаза. Еще немного, и ставки делать начнут. Если уже не начали. Просто мужчины изволят развлекаться. Разминаются после сытного завтрака и прогулки, Баргот их побери!

Ло уже хотела уйти, вспомнив, как выглядит, но ее заметили, посторонились и едва не вытолкнули в первый ряд. Рядом оказался Тибо, и Ло шепотом поинтересовалась:

— Они рехнулись? У них же оружие боевое.

— Ну да, — удивленно согласился сержант. — А вы думаете, такие большие мальчики тупые мечи взяли бы? Да вы не бойтесь, миледи. Тяжелым помашут — лучше пообедают. Не всерьез же. А вы что же, решили…

— Ничего я не решила, — рассерженно процедила Ло, и желая уйти, и не в силах оторваться. — Просто не люблю глупые игры со смертью.

Посмотреть было на что — у нее даже заныло что-то внутри от тревожной красоты происходящего. Ярл, связавший волосы в длинный хвост, дрался мечом, во второй руке у него был маленький круглый щит. Скользя вокруг противника, он нападал жестко, тут же отступая, чтобы через миг оказаться в другом месте. Капитан отбивался топором, то и дело подставляя щит, и рядом с почти танцующим легконогим вольфгардцем его движения казались некрасиво скупыми, но Ло знала цену подобной расчетливости. И ночью, в бою с тенью, видела Рольфсона совсем другим, не менее быстрым и резким. Сейчас же капитан явно берег силы, уходя от ударов, если мог.

— Не извольте беспокоиться, миледи, — тихонько подтвердил ее мысли Тибо. — Эйнар очень вязкий в драке, он любого замотает. А ярл из тех, кому быструю победу подавай. И непременно красивую. Грива у него хороша, спору нет, но копыта у нашего тяжелее будут.

— Тибо! — фыркнула Ло. — Повежливее!

— А что такого? — ухмыльнулся сержант. — Вы думаете, хоть один мужик обидится, если его с жеребцом сравнить? Не с мерином ведь. О, глядите-ка!

Ярл, словно устав от упрямой неподатливости соперника, снова отступил. Гибкий и сильный, на первый взгляд нисколько не уставший, он все-таки двигался чуть медленнее, как показалось Ло. На миг соперники замерли. И, как по команде, оба глянули в ее сторону. Северянин — с мгновенно появившейся на красиво очерченных губах улыбкой. Рольфсон — с явной досадой.

— Миледи, — слегка поклонился ярл и снова повернулся к сопернику, весело поинтересовавшись: — Продолжим?

— Как пожелаете, — хмуро отозвался капитан, и Ло с удовлетворением услышала, что голос у него спокойный и дыхание ровное.

— Пожалуй, в другой раз, — снова улыбнулся ярл. — У нас говорят, что драться с мужчиной, которому желает победы его женщина, значит испытывать удачу. А мне моя удача еще пригодится. Хороший бой, благодарю.

Он склонил голову, и капитан кивнул в ответ.

Теперь можно было и уйти. Но вокруг и позади все еще толпились люди, да и покидать гостей было бы слишком похоже на бегство, и Ло немного задержалась. Капитан на нее не смотрел, и это было даже обидно. Зато ярл не сводил глаз, отвернувшись, только когда один из его воинов протянул мокрое полотенце.

Нисколько не стесняясь присутствия женщин, Рагнарсон скинул рубашку, тут же подхваченную из его рук, обтерся полотенцем. А водичка-то ледяная, из бочки. Взявший его рубаху воин так и стоял рядом, готовый ее подать, но ярл не спешил, явно красуясь. В драке северянин казался выше, но стройнее Рольфсона, а так, без одежды, было хорошо видно, что плечи у него широкие, да и все тело свито из крепких тугих мышц, играющих под гладкой, как у женщины, холеной светлой кожей. В поясе при этом ярл был на диво тонок, а может, это просто казалось в сравнении с плечами. Ло отвела глаза, надеясь, что не покраснеет. Мужское тело ей видеть случалось, конечно, война не располагает к особой стеснительности, но там и смотришь на него иначе.

— А неплохо топором работаешь! — прогудел рядом знакомый низкий голос. — Вот что значит северная кровь.

Этому-то что здесь надо? Ло неприязненно покосилась на пожилого ведьмака, с удовлетворением взирающего на капитана. Одно хорошо — глупые мысли о плечах ярла как рукой сняло. И вообще, у ее мужа плечи все-таки шире! И из бочки, кстати, он обливается без всякого полотенца…

— Я невиец по матери, — уточнил капитан тем же ровным, ничего не выражающим голосом.

— Да хоть кто. Отец твой уж точно был нашим. Женщина — земля, она принимает, что в нее посеяли. Добрая земля вырастит колос крепким, худая — тощим, но, если посеян ячмень, пшенички не жди, — ухмыльнулся ведьмак и повернулся к Ло, язвительно сообщив: — Верно сделали, моя госпожа, что вышли замуж за северянина. Дети будут крепкие и красивые.

Это он сейчас намекнул, что Ло улучшила породу? Как сука овчарки, которую раз в несколько поколений вяжут с волком, чтобы добавить свежей дикой силы?

Разговоры вокруг смолкли почти испуганно. Ло краешком глаза увидела, как поморщился ярл — даже ему это показалось слишком — и как вздрогнул, будто от удара, капитан, глянув на нее мрачно, вызывающе. Молча ожидая, что она скажет, словно еще одного удара. У него-то лицо почему такое, будто хлыстом огрели, а руки связаны?!

Кровь бросилась в виски, а того, что просилось на язык, Ло сама испугалась. И потому, проглотив несказанное, отчеканила надменно:

— Я вышла за дорвенантского офицера, мэтр ведьмак. Присягнувшего моему королю, как и я. Награжденного дорвенантским дворянством за мужество и стойкость. Если мои дети унаследуют эти качества, мне плевать, какой они будут крови. Все равно они вырастут достойными людьми и дорвенантцами.

Круто развернувшись, она пошла к лестнице через торопливо расступающуюся толпу, печатая шаг и совсем забыв, что одета в платье, а не в мундир. Хорошо, что суконное, а не бархатное, так что в ногах не запуталось, и Ло взлетела по лестнице, про себя желая встречи с Барготом и ярлу, и его ведьмаку, и даже собственному мужу, хотя тот, если разобраться, был ни при чем.

И вообще в словах ведьмака не было ничего обидного. Похвалил мужа, пожелал крепких детей жене. Так отчего же у нее такое чувство, что капитана намеренно и старательно выводят из себя, причем стараются сделать это на глазах самой Ло? Поединок этот, якобы шутливый и уж точно не ее мужем затеянный, слова ярла, а потом и Тинлейвсона. Ну и плевать! От задуманного она все равно не откажется!

* * *

— У вас очень хорошая жена, капитан, — безмятежно сказал, надевая рубаху, ярл, будто ничего особенного не случилось.

Может, и в самом деле не случилось, если он по-прежнему не помнит Эйнара. Но чем дальше, тем меньше в это верилось.

— Не жалуюсь, — бросил Эйнар, изнывая от мучительного желания дать по морде старой сволочи-ведьмаку, вряд ли знающему, по какой вроде бы давно зажившей ране потоптался.

А вот и нет, не зажило, оказывается, только затянулось тонкой корочкой, в которую ткни — и взвоешь. И от этого было еще более стыдно. Он, мужчина, принял защиту женщины, сумевшей достойно ответить, когда сам Эйнар молчал. А что он мог сказать? Что его отец и вправду был северянином, только не Рольфом Эйнарсоном, а неизвестным ублюдком? Впрочем, нет, ублюдком получился сам Эйнар, у которого первые два месяца жизни даже имени-то не было, как позже рассказали добрые соседи. Они бы и про отца рассказали с превеликой радостью, да вот беда: его имени никто не знал.

Северянин, это точно. Молод, хорош собой, на породистом коне и одежда богатая. Приезжал вечером, уезжал утром, оставлял богатые подарки, которые всю семью вытащили из нужды, а потом, когда у юной Дирре Снольф начал расти живот, пропал. Дирре молчала о нем, как деревянная кукла, и к младенцу, родив, подходила только по настоянию матери, чтобы покормить. Соседи злорадно жалели, а когда выпытать, кто же обрюхатил и бросил «бедную девочку», не смогли, начали поливать грязью.

И как дальше сложилось бы — неизвестно, только через два месяца в деревне объявился Рольф Эйнарсон, немолодой уже воин из дружины того самого тана, к сыну которого через пятнадцать лет подастся его приемный сын. Соседям он быстро заткнул рты, взяв Дирре в жены без всякого приданого и заявив, что ее ребенок — его ребенок. Волки, мол, волчью кровь чуют и мнения дворовых шавок не спрашивают.

И если б через десять лет он не погиб на охоте, в голодный год добывая матерого медведя, жизнь Эйнара, названного в честь деда, как и положено старшему сыну, пошла бы совсем иначе. Но уж как пошла… Приемного отца Эйнар всю жизнь в мыслях звал родным, мать тоже простил, но за спиной слышал дразнилки сверстников про блохастый хвост и подзаборного ублюдка. В Волчьей Сотне он долго боялся, что все выплывет и от звания ублюдка он не отмоется уже никогда. Потом понял, что здесь и вправду важнее кровь, так что в их глазах стыдиться ему следует скорее невийской своей половины, чем вольфгардской, какой бы она ни была. А в Дорвенанте о его происхождении вовсе никто не знал.

Но Эйнар на всю жизнь запомнил свой дикий страх, когда Мари мяла передник, признаваясь, что беременна. Страх, что ее не отдадут ему в жены и их ребенок хоть раз в жизни услышит, что он ублюдок, испортивший жизнь матери.

И на новую жену, если уж совсем откровенно, он сорвался, на мгновение увидев в ней свою мать, только не несчастную девчонку с исковерканной судьбой, а расчетливую тварь, сознательно обманывающую его в том, что каждый мужчина должен решить для себя честно и по доброй воле. Видит Пресветлый, он не побоялся бы взять чужого ребенка, дав ему имя и всю любовь, которую задолжал своему отцу Рольфу. Но принять это решение он должен был сам!

— А знаете, капитан, мы, пожалуй, уедем завтра, — сказал ярл, застегивая поданный ему плащ. — Кони отдохнули и перекованы, зачем тянуть? Ваше гостеприимство выше всех похвал, но я бы хотел как можно быстрее увидеть его величество Криспина.

— Как пожелаете, — кивнул Эйнар с огромным облегчением.

Остаток дня прошел спокойнее некуда. Так бывает перед бурей, но Эйнар, державшийся настороже, тихо молился Пресветлому, и, может, его молитвы были впервые услышаны. К обеду накрыли богатый стол, и гости хвалили кухарку, а ярл передал ей три золотые монеты, и еще по одной получили Нэнси и Селина, прислуживавшие за столом. Леди вышла к обеду снова тщательно причесанная, в том же синем с золотом платье и нарядных туфельках.

Но у Эйнара стояло перед глазами ее испуганное лицо и наспех собранные короткие волосы. А еще — каблуки армейских сапог, выглядывающие из-под подола. Неужели выскочила во двор, переживая за жизнь посла? А другой причины бояться у нее вроде и не было.

Вечер тоже прошел спокойно. Узнав, что гости завтра уезжают, Молли снова расстаралась. После обычных блюд на столе появились сладости и шамьет, которому, как чудотворному зелью, обрадовался Дагмар Черный Снег, да и остальные воздали должное. Леди к ужину не вышла, отговорившись легким нездоровьем, и Эйнар был откровенно рад, что у нее не будет еще одного случая сцепиться языками с Тинлейвсоном. Гости, посидев, разошлись по комнатам, и все было хорошо…

Пока Эйнар, поднявшись наверх, не увидел в конце коридора Нэнси, стучащую в дверь ярла.

Отступив в тень, он дождался, пока Рагнарсон, отстранив выглянувшего первым оруженосца, выслушает тихо говорящую девчонку и, кивнув, пойдет за ней на клятый северный балкон.

Осторожно выбирая доски, которые точно не скрипнут, Эйнар пошел следом. Когда светлое платье Нэнси и черный плащ ярла, мелькнув под последней лампой, скрылись во тьме балкона, он, поколебавшись, толкнул дверь той самой незакрытой комнаты и скользнул внутрь. Встал у окна, как раз оказавшегося рядом с балконом, открыл створку рамы до конца и ничуть не удивился, услышав:

— Благодарю, что пришли, ваша светлость.

Странным было только то, что его жена-дорвенантка говорила на старом вольфарделе, который и в Вольфгарде-то знали далеко не все. Эйнар когда-то выучил его из чистого упрямства, когда сотник сказал, что невийцу «ярлову речь» никогда не освоить.

— Разве может мужчина не прийти, когда зовет женщина? — улыбнулся, судя по голосу, ярл, и Эйнар вцепился в подоконник так, что пальцам стало больно.

Да нет же, бред какой… Но зачем?

— Перестаньте, прошу, — без всякой игривости отозвалась леди. — У меня к вам слишком серьезный разговор.

— Ах, вот как… А ваша служанка?

— Останется здесь. Вряд ли она знает старый вольфардель, а я, позвольте напомнить, замужняя женщина.

— Я помню, — очень мягким и низким голосом отозвался Рагнарсон. — Так о чем же вы хотели поговорить?

— О долге, разумеется, — сказала леди. — И о том, что я попрошу в его уплату.

На балконе стало тихо. Эйнар тоже замер, молясь, чтобы ветер не переменился. Ну, или чтобы ярлу отбило волчий нюх женскими притираниями.

— И что же вы хотите, моя госпожа? — прозвучало наконец с неподдельным интересом.

— Имя. Всего лишь имя того мага, который должен был сдать вам Руденхольм.

Эйнар затаил дыхание, не зная, радоваться верности жены или ужасаться тому, что она вот-вот утонет в какой-то шпионской грязи, которая еще ни для кого и никогда ничем хорошим не закончилась.

— А вы уверены, что такой был? — после очередного молчания спросил ярл.

— Я же попросила: перестаньте, — с явной неприязнью сказала леди. — Не играйте со мной, ваша светлость. Я знаю, что он был. И уж один из трех главнокомандующих тоже должен это знать. В ночь, когда все было готово к пуску воды, в Руденхольм пришел ваш человек. Дорвенантец. Маг. Мне плевать, почему он предал, но, если бы у него все получилось, вы бы прорвались в Руденхольм и дошли до Дорвенны. Мне нужно его имя. За остальное, что узнала, я и так отдала всё, что могла.

— Вот как… — тихо сказал ярл. — Но вы ведь понимаете, моя госпожа, что это не только моя тайна? И если станет известно, что я отдал ее вам…

— Понимаю.

Ветер стал сильнее. Эйнару стоило бы отодвинуться в комнату, но он боялся пропустить хоть одно слово, еле дыша.

— Хорошо, — просто сказал ярл. — Я расскажу вам все, что знаю, если и вы расскажете мне, что случилось в Руденхольме. История за историю, справедливо? Потому что я, думается, рискую больше.

— Клянетесь? — уточнила леди, и Эйнар услышал в ее голосе едва сдерживаемое нетерпение. — Все, что знаете?

— Клянусь, — серьезно сказал Рагнарсон. — Предком-покровителем и милостью Волчицы. А вы? Силой, полагаю?

— Силой? Это будет… не совсем честно, — помолчав, ответила леди. — Клянусь своим домом и милостью богов к нему.

— Ах, вот как… — опять протянул ярл. — То-то Дагмар и Ольвар удивились, что… Да, я понял. Сочувствую.

— К Барготу ваше сочувствие, — прошипела леди. — Говорите!

— Это был весьма глупый план, — снова помолчав, неторопливо сказал Рагнарсон. — Глупый и подлый. Зато простой. И ничего другого у нас не осталось. Можете не верить, но я с самого начала был против войны с Дорвенантом. Нельзя воевать с соседями, с которыми гораздо выгоднее дружить. Но кое-кому очень хотелось добычи и славы. Утбурдово дерьмо… Простите. Вы же знаете, что в мирное время у нас правит Совет Великих Матерей? Но был поднят стяг Оскаленного Волка, и власть перешла к мужчинам. Трем ярлам, выбранным на совете кланов. Не знаю, чего в этом обычае больше, глупости или мудрости? Неважно. В конце концов все пошло испуганному медведю под хвост, когда один из троих был похищен. Да-да, вашими людьми. Вы не знали?

— Н-нет… — проговорила леди.

— Ну, одной смертельной тайной больше, одной меньше… Мы отбили тело Лейва, но ваши некроманты успели выпотрошить его разум. И счет пошел на дни. Мы увязли в Руденхольме, как муха в смоле, но и ваш Криспин не мог отвести войска. И тогда Сигурд предложил: пусть они уходят, а мы пойдем следом. Потому что у него, у Сигурда, есть ключ. Не к Руденхольму, к человеку, но так вышло, что и к Руденхольму тоже. Пару месяцев назад где-то под Турасом в плен к людям Сигурда попал молодой дорвенантец-маг. То ли боевик, то ли некромант… Целителей или стихийников мы обычно не трогаем, но этих-то — сами знаете. Когда парня начали резать на ремни, он заорал про выкуп. За него, мол, дадут очень много! Имени парня Сигурд не сказал, это ведь его добыча, его план — значит, и слава его. Тупая жадная скотина… Но клялся Волчицей, что за мальчишку нам отдадут Руденхольм.

Ярл снова помолчал, и Эйнару показалось, что в мире не осталось больше ни одного звука, кроме ветра. Когда Рагнарсон снова заговорил, его голос был так же ровен и ясен.

— С Лейвом я вполне мог бы договориться о мире, но кто же думал, что ваши люди так неудачно выберут, кого украсть и прирезать? Знал бы — сам бы им подсказал, клянусь. Сигурд мутил воду примерно месяц, а потом, перед самым прорывом, признался, что мальчишка покончил с собой. То ли узнал, какова цена его головы, то ли еще что-то… Клянусь, не знаю. Но Сигурда это не смутило. Он решил, что сможет обмануть мага, обещавшего проход. В ту ночь все было готово. Мы ждали сигнала. Сигурд и я… мы были там оба. Он, наверное, думал о славе, а я — о том, что, если что-то сорвется, нам на головы хлынет Руден. В передовой отряд отобрали только добровольцев. Притом не единственных сыновей в семье… Но сигнала все не было. Сигурд злился, я ждал. Наконец к нему прилетел голубь. Белый такой, бумажный. Мы спустились на половину склона. И тут прямо перед нами пошла вода. Руден просто упал сверху так, что всем стало ясно: окажись мы в ущелье…

Ярл замолчал, а потом сказал в тишине, наполненной только порывами ветра:

— Больше я ничего не знаю. Ваш черед.

— Боги… — с тоскливым отчаянием выдохнула леди. — Ни имени? Ни титула? Ничего?

— Как видите. Я мог бы вас обмануть, сказав еще меньше, но какой смысл?

— А… Сигурд? Это же Сигурд Лейдарсон? Ярл Дольги?

— А Сигурда я, чуть рассвело, вызвал на поединок и прирезал во славу Волчицы, — с явным мрачным удовлетворением сообщил Рагнарсон. — И, видят боги, вряд ли хоть один человек о нем пожалел. Хотя, может, и не стоило. Надо было утопить его в Рудене, что плескался у наших ног. Глядишь, и доплыл бы до Дорвенны, куда он так рвался. Но теперь ваш черед, моя госпожа. Я с долгом расплатился честно.

— Я знаю еще меньше, — безжизненным, как пепел, голосом отозвалась леди. — Мы были втроем. Готовились пустить воду. Последний отряд ушел в портал. Хороший портал, стационарный, до самой столицы… Мы ждали, пока переход закончится, чтобы открыть свой в крепости, а этот захлопнуть — воде ведь все равно куда идти, в портал или в ущелье…

Она говорила с трудом, и Эйнару вдруг мучительно захотелось оказаться рядом. Он уже знал: прошлое не изменить. Двенадцать магов спят под водами Руденхольма, как поется в балладе, йотуны ее забери. И, похоже, вся их боль досталась одной выжившей магичке.

— Он напал сзади, — сказала леди тем же голосом, смесью пепла и льда. — Убил Колина и Арчи, а меня не добил. Посчитал мертвой. Я очнулась и дотянулась до ключа к взрывателю. И Руден пошел в Руденхольм.

— Ключ был рабочим? — уточнил ярл с полнейшим спокойствием, за которое Эйнару захотелось его убить. — Его вообще можно было испортить?

Магичка молчала. Но, наверное, кивнула, потому что Рагнарсон задумчиво продолжил:

— Как забавно играют боги… Думаю, моя госпожа, Вольфгард вам должен гораздо больше, чем выплаченный сейчас долг, и уж точно не меньше Дорвенанта.

Эйнар еще только начал обдумывать то, что медленно прояснялось в мыслях, а леди с ужасом проговорила:

— Вы же не думаете, что…

— А зачем иначе ему было оставлять рабочий ключ? — удивился ярл. — Заложника он не получил, но дал сигнал. Значит, ждал нас. Сигурд заигрался, считая себя самым умным. Наверное, не смог скрыть смерть мальчишки. И тот маг решил проводить убитого по-королевски, дав ему в спутники целое вражеское войско.

— Боги… — проговорила леди так тихо, что Эйнар ее еле услышал. — Но… если бы ему удалось…

— Если бы ему удалось, — сказал ярл так же безмятежно, — война с Дорвенантом закончилась бы только после полного истребления кого-то из нас. Сигурд решил, его удача столь велика, что он играет с самой Волчицей, но она уступила место вашей Претемной Госпоже Смерти. А с ней игры всегда заканчиваются плохо.

— Танцы с волками тоже, — отозвалась леди. — Что ж, простите, мне надо идти.

— О, подождите, — быстро отозвался ярл. — Я все время забываю, что вы не наша женщина, привычная к холоду. Позволите дать вам плащ?

— Я не замерзла, — настороженно отозвалась магичка, и Эйнар снова вскинулся, прислушиваясь.

Она что, стоит там без плаща? В одном платье на холодном ветру? Какого йотуна тогда этот волчий сын столько ждал со своим предложением? Забыл он! Эйнар закусил губу, прекрасно понимая, что вылезти сейчас будет глупостью и изрядным позором. Но, ради Пресветлого, лучше бы она ярла в комнате приняла, что ли! С той же Нэнси рядом, зато в тепле. Нет, побоялась досужих языков. Может, даже его самого…

— Тогда подарите мне еще немного времени. Вы ведь знаете, что завтра мы уедем? Не пришли вы за мной служанку, я бы сам попросил вас о разговоре, — сказал ярл снова изменившимся голосом, темным и мягким, как черный бархат его камзола.

— И о чем нам говорить? — с той же холодной осторожностью поинтересовалась леди.

— О танцах, — насмешливо и очень нежно сказал ярл. — О танцах с волками, как вы изволили выразиться. Один из них очень хотел бы узнать, не согласитесь ли вы изменить судьбу, раз до сих пор она была столь неласкова?

Глава 21 ТАНЦЫ С ВОЛКАМИ

— Я слушаю, ваша светлость, — сказала Ло, мгновенно пожалев не о том, что позвала ярла на свидание — этого-то было не избежать, — а о том, что решила устроить его в глухом темном месте.

Нэнси, конечно, защищает ее репутацию, но личной горничной могут и не поверить, решив, что она прикрывает шашни госпожи. Нет, пока разговор шел о деле, Ло не тревожилась, но очень уж сладким стал голос вольфгардца.

— Все-таки позвольте, — сказал ярл, и на ее плечи опустился мягкий тяжелый плащ, теплый от чужого тела. — Здесь холоднее, чем вам кажется.

Первым порывом было снять непрошеную вещь! Но ветер к ночи подул пронизывающий… Ло молча пожалела Нэнси, замершую в уголке балкона. С девчонкой плащом не поделишься, и послать ее взять что-то теплое тоже нельзя. Непременно Баргот принесет кого-нибудь. Тогда точно от сплетен не отмыться.

Кутаясь в плащ, она невольно вдохнула тонкий горький аромат можжевельника и едва заметный, но коварный запах мужского тела. От плаща пахло его хозяином, чистым сильным мужчиной. Дерзкий запах, уверенный. И пьянящий, как старое вино. Снять плащ захотелось еще сильнее. А потом — закутаться в него плотнее и дышать, дышать… Замерев, Ло молча ждала, стиснув пальцами толстую ткань, мгновенно оградившую от холода и ветра.

— Знаете, — негромко и словно задумчиво сказал Рагнарсон, — сейчас в Вольфгарде мне решительно нечего делать. Новая война в ближайшие несколько десятилетий не начнется, я первый приложу к этому все усилия. Правят снова женщины, и мне остались только малые походы на земли чужих кланов. А из подобного я давно вырос, как из детского доспеха.

— И зачем мне это знать? — хмуро поинтересовалась Ло, против воли наслаждаясь красивым низким голосом, которому очень шли гортанные перекаты «ярловой речи».

— Затем, что я, пожалуй, надолго останусь в Дорвенанте, — спокойно отозвался северянин. — Может быть, даже на всю жизнь. Мне нравится ваша страна… И, полагаю, ваш король будет рад. Заложник моего происхождения, оставшийся у вас по доброй воле, — это ли не лучшее подтверждение, что мы хотим мира? А вам, если примете мое предложение, не придется расставаться с родиной, которую вы так любите.

— Предложение? Какое?

— Брачное, разумеется, — усмехнулся ярл, подставляя лицо ветру с наслаждением, словно холодные удары, от которых ежилась Ло, его гладили.

Стоя у перил, он смотрел в ночное небо, но все равно Ло чувствовала внимание вольфгардца так, словно он не сводил с нее глаз.

— Вы с ума сошли? — невежливо от растерянности выпалила она. — Или не заметили, что я уже замужем?

— Если это единственное препятствие, беру его на себя, — весело сказал ярл. — Да, я знаю, что опоздал. Но не так уж и сильно. Не прошло и месяца со дня вашей свадьбы, верно? Притом, госпожа моя, будем откровенны, вы ведь выходили замуж не по великой любви, а по сговору. Достойно и правильно для знатной женщины. Но на месте вашего короля я бы подобрал вам супруга получше.

— Благодарю, меня и этот устраивает, — из чистого упрямства сообщила Ло, всерьез раздумывая, не пора ли вернуть плащ и убраться подальше от сумасшедшего северянина.

— Чем? — поинтересовался Рагнарсон вежливо, но с неподдельным любопытством. — Он вам не пара ни по крови, ни по нраву. Знаете, мы ведь когда-то встречались… Он вам не говорил? Ну, я так и думал. Это и встречей-то не назовешь. Просто ваш муж ходил в дружине тана из моих родичей. И был, уж поверьте, той еще дубиной. Крепкой, как все невийцы, мореного дерева. Сейчас, я слышал, его зовут Кирпичом? От дубины — изрядное продвижение по службе, что и говорить. В самый раз для бастарда, взятого в дружину из милости, в память о его приемном отце.

— Простите, ваша светлость, — сказала Ло, распахивая и раздраженно дергая плащ, так и норовящий задержаться у нее на плечах, — но удовольствие любоваться звездами в вашем обществе не стоит того, что мне приходится слышать о собственном муже…

— Нет, подождите! Подождите, — повторил ярл тише, и насмешливые нотки в его голосе сменились вкрадчиво-просительными. — Прошу прощения. Обидеть вас я точно не хотел. Что до Эйнара Рольфсона… Я ведь не говорю, что он плох. Если он остался таким же, каким был, то у вас в мужьях верный и честный человек. Храбрый. Стойкий. В этом я отдаю ему должное. Скажем так… — он немного помолчал, и Ло, снедаемая любопытством еще хоть что-то узнать о юности капитана, запахнула плащ обратно. — Будь у меня дочь, я доверил бы Эйнару охранять и жизнь ее, и честь. Такие, как он, умеют быть верными псами. Но в зятья бы я его не взял. Именно потому, что больше он не умеет ничего. А женщине нужен муж, а не просто пес у ног.

— И вы предлагаете вместо пса волка? — не удержалась от насмешки Ло.

— Именно, — безмятежно подтвердил Рагнарсон. — Если уж выбирать из двух северян, то того, кто вас действительно достоин. Потому что вы, моя госпожа, знатного рода, истинная золотая кровь, как у вас говорят. Такая же густая и горячая, как в моем роду. Что вам даст Рольфсон? Холодную крепость вместо дома? В горах, где и баран сойдет за учтивого соседа. Ах да, еще себя. Только, простите снова, я видел, как он с вами обходится. От ледяного тороса веет большим теплом, чем от этого новобрачного.

— Вот уж не ваше дело, — изнывая от стыда, бросила Ло, потому что клятый вольфгардец был прав настолько, что страшно признать.

— Ошибаетесь, мое. Потому что я зову вас не просто на ложе, а в жены. И дам все, что не может дать он. Знатный богатый дом, где вы будете полной хозяйкой, и вассалов, которые станут служить вам с радостью. Защиту. Почет. Уважение. Мои люди будут видеть в вас не бывшего врага, а героиню, прекратившую бесславную войну и спасшую множество жизней в Руденхольме. И дома никто вас тоже не осудит, потому что вы вернетесь в Дорвенну женой не бастарда-наемника, дослужившегося аж до капитана, а ярла, равного принцам крови. Знаете, не будь ваша принцесса Кристиана единственной наследницей трона, я мог бы посвататься к ней, скрепив мирный договор брачным. И даже думал об этом. Пока не увидел вас.

— И вам хватило одного взгляда, чтобы предпочесть принцессе — меня?

Происходящее все больше смахивало на бред. Ло заподозрила бы то ли глупую, то ли, напротив, очень умную и жестокую шутку, но ярл был пугающе серьезен. Да и не стал бы он шутить так с женщиной, связанной с ним долгом крови. Пусть и выплаченным, но сам же признал, что весь Вольфгард ей обязан. Этот долг не из тех, что можно стребовать, но…

— Мне хватило одного взгляда, чтобы увидеть женщину, которую я искал всю жизнь, — так же мягко и ровно ответил Рагнарсон. — Прекрасную, умную и сильную. А потом хватило одного вечера и одного дня, чтобы в этом убедиться. Я видел достаточно стекла и алмазов, чтобы научиться отличать одно от другого. Даже то, как вы все это время защищали мужа, — это свойство алмазного сердца, а не стеклянного. Но разве он был вам достойной оправой? Сколько ни бей железо молотом, в золото не перекуешь.

— Каким бы он ни был, он мой муж, — глухо сказала Ло.

Она прекрасно понимала, что должна просто уйти, в плаще или без него — неважно. Хотя, конечно, правильнее — без. Но одно дело — отстраненное знание, а другое — мужчина, который воплощал все, чего она когда-то ждала от будущего мужа. Знатный, сильный, умный… Вольфгардец, да, враг! Но ведь бывший… И разве она не вышла замуж за Рольфсона, в котором волчьей крови наполовину, да и та не лучшего свойства, если его отец не признал сына?

А Ингольв Рагнарсон манил ее, как мотылька — тепло огня. Все, что он говорил, было правдой. Или очень уверенно казалось ею. Она видела жаркие взгляды ярла и не обманывалась в том, что желанна ему. Странно, конечно, но… он северянин. И, может быть, для вольфгардца ее светлая кожа и волосы красивы… Да какая разница! Он враг! А мало ли принцесс выходили за прежних врагов в ознаменование мирного договора? Ярл зовет ее в жены. Не в любовницы, как король. Вольфгардская герцогиня — это не капитанская жена. Такой брак поймет даже дорвенантское общество, наверняка шокированное ее мезальянсом с Рольфсоном. Еще и позавидуют многие. Разве что кто-то из тех, кто служил с ней, скривится… Но какое право они имеют судить ее, и без того отдавшую Дорвенанту все: здоровье, магию, саму жизнь?

Сможет ли ярл сделать ее счастливой? А почему нет? Он красив, любезен, от него веет мужской силой, яростной, горячей, готовой согреть ее сердце и тело. И не нужно будет считать флорины пенсии, чтобы выдать замуж Мелиссу — а это тоже важно, ведь у сестры вся жизнь впереди. Пресветлый, о чем она думает?! Как вообще смеет она, законная жена, принеся брачные обеты у алтаря, думать о подобном?

Ло почувствовала, что краснеет. Ярл терпеливо ждал, и нужно было отказаться со всей возможной учтивостью, чтобы высокий гость не почувствовал себя оскорбленным, мать его барготову, и не учинил скандала. И вообще ничего не учинил!

Но вокруг было так тихо, словно весь мир исчез, и в вышине остались парить только они с Рагнарсоном. Свободные от всего: прошлой вражды, предрассудков, страха…

— И как же вы собираетесь устроить это, ваша светлость? — услышала она собственный голос, холодный, как ветер, морозящий ей лицо. — Я замужем.

— А разве ваш брак действителен? — тихо и очень вкрадчиво уточнил Рагнарсон. — Мое чутье подсказывает мне иначе.

— Ярл!

Ло залилась краской. Этого еще не хватало! Он что, обнюхал ее, как собака?! То есть как волк! Да если б она знала — вылила б на себя все флаконы вперемешку, и пусть его нюхливая светлость задохнется от такого амбре!

— Простите, — со смешком отозвался Рагнарсон. — Но я все-таки зверь в той же мере, в какой человек, с этим ничего не поделать. И если бы вы знали, как божественно пахнете без всех этих зелий… чем грешат ваши женщины… Не буду вас смущать. Все очень просто, поверьте. Если вы только согласитесь — завтра же уедете со мной. Не знаю, как расторгается брак по вашим обычаям, но не вижу к этому никаких препятствий. Детей у вас нет. Приданое… Пусть с этим разбираются стряпчие — мне из него в любом случае гнутой ложки не нужно. Перед отъездом я при своих воинах поклянусь на мече, что считаю вас женой, и подтвержу клятву в вашем храме. Здесь же есть храм? Ну вот.

— И вы уверены, что муж меня отпустит? — изумилась Ло, не зная даже, что сказать о подобной наглости.

— А почему нет?

Рагнарсон наконец оторвался от созерцания ночи и повернулся к ней. Его глаза в темноте отблескивали не светлым янтарем, а темным, почти красным. Это пугало, но и восхищало, как всякая красота, близкая смерти.

— Почему нет? — повторил он. — Капитан — разумный человек. Ему с самого начала нужны были не вы лично, а дворянство и деньги. Все это останется у него. Я же добавлю достойную виру за обиду, и уж кто-кто, а он поймет, что со мной ваша судьба изменится к лучшему.

— А если… не поймет?

Ло чувствовала себя как на канате над пропастью. Именно сейчас все можно было изменить — или оставить по-прежнему. Дух захватывает, будто летишь на качелях, не зная, выдержит ли веревка.

— И поднимет руку на посла? — блеснул зубами в улыбке ярл. — Не самый разумный поступок. Хотя прикрываться посольством не совсем правильно с моей стороны. Я бы предпочел решить дело честным поединком по нашим законам. Можно даже не до смерти, лишь бы нам с ним обоим сохранить лицо.

— Не вздумайте… — прошипела Ло, вдруг разом осознав, что все более чем серьезно. — Даже не думайте об этом! И, между прочим, я вышла замуж по королевскому сватовству. Так что расторгнуть брак может только король, а он…

— Не откажет человеку, от которого напрямую зависят условия мира, — с полной безмятежностью закончил Рагнарсон. — Даже если это наполовину волк. Вот уж в рассудительности его величества Криспина я уверен. И в его желании как можно сильнее упрочить этот мир тоже. Будь у него возможность выдать замуж на север пару дюжин дорвенанток, а взамен взять наших знатных девиц, он бы еще больше обрадовался.

Он замолчал, и Ло с нарастающим ужасом поняла, что ярл прав. Чтобы король поставил ее желание выше пользы при заключении мира? Да он сам ее свяжет, если понадобится, и вручит ярлу как подарок! Боги, что же делать? И как выбросить из головы глупую мысль, что даже сталь, оказывается, может таять. Или она, Ло, никакой не Стальной Подснежник, а обычная дурочка, потому что не может вот так сразу взять и отбросить единственную возможность сбежать от своей судьбы к какой-то другой, более счастливой, может быть.

— Как видите, никаких препятствий на самом деле нет, — пожал плечами Рагнарсон, вглядываясь в ее лицо. — Кроме вашего слова. Решайте, моя госпожа.

Ло помолчала. Ярл терпеливо ждал, а она позволила себе сладкую глупость хоть на несколько мгновений поверить в балладу о прекрасном принце, пусть и с волчьими глазами. Разве не для этого в балладах нужны отважные девы? Растопить ледяное сердце, превратить зверя в человека… Увы, это не баллада. И не рыцарский роман из тех, что любит Мелисса.

Она вдохнула напоследок можжевелово-терпкий запах от плаща, зная, что вряд ли почувствует его снова, но забыть не сможет. И сказала, заранее соглашаясь, что потом об этом пожалеет, но ведь если не знаешь, как поступить, то поступай по чести:

— Мне жаль, ваша светлость. Я могу гордиться вашим предложением, но оно ничего не меняет в выборе, который я уже сделала. Кем бы ни был мой муж, он достойный человек. Честный и верный, как вы сами сказали. Я бы лишилась всякого уважения к себе и стала недостойной вас, если бы предала брачную клятву, которую дала добровольно. Не знаю, надолго ли нас с ним связала судьба, но пока я его жена — я ею и останусь. Мне жаль.

Что-то рвалось внутри по-живому невозможностью и нежеланностью выбора. Да, она не хотела этого брака! Кляла Рольфсона и порой ненавидела за упрямство, подозрительность и дурость. Однако такого позора капитан не заслужил. И ножа в спину тоже. А ведь придется думать теперь еще и об этом, потому что ярл не похож на тех, кто легко отступается от желанной цели. Боги, как сложно-то! И почему вы дарите мечту именно тогда, когда она уже не нужна?! Ведь даже если Ло проживет три года до развода, разве станет ждать волчий ярл, оскорбленный отказом?

— Мне тоже жаль, — тихо сказал Ингольв Рагнарсон, подтверждая ее мысли. — Прощайте, моя госпожа. Точнее, до завтра. Надеюсь, вы хотя бы выйдете нас проводить? Не беспокойтесь, я не сделаю ничего против законов чести.

Ло молча кивнула. Пальцы, которыми она стиснула плащ, запахивая его на груди, никак не хотели разжиматься, словно это могло что-то изменить.

— Оставьте, прошу, — улыбнулся ярл. — Раз уж я не могу подарить вам настоящий фейел, чтоб вы никогда не замерзли, мне приятно знать, что хоть мой плащ вас греет. И если вдруг передумаете… В наших балладах поется о женщинах, которые изменили судьбу, сбежав к выбранному мужчине в одной рубашке и с погоней за плечами. Помните, что у меня всегда хватит плащей, чтобы вас согреть, и клинков, чтобы защитить.

Легким шагом отступив от края балкона, он повернулся и, блеснув глазами, последний раз посмотрел на Ло, а потом исчез в полумраке коридора. И сразу ей стало холоднее, словно до этого ночная стужа боялась самого присутствия Ингольва.

— А мы теперь пойдем к себе, миледи? — жалобно сказала продрогшая Нэнси, и Ло уколола совесть.

— Идем, конечно, — сказала она и даже улыбнулась, а потом сняла плащ и накинула девчонке на плечи. — Быстро в комнату! Давай-давай, я тоже иду.

Нэнси, кивнув, метнулась в коридор, Ло услышала дробный стук ее башмачков на деревянной подошве. Отойдя от перил, она на ходу потерла озябшие руки и мрачно пообещала себе обзавестись плащом не хуже ярлова. Вряд ли будет вежливо оставить себе именно его. Хотя… «Если дождаться, пока уедет сам ярл, его плащ будет отличным дополнением к Маркусовой рубашке в глазах мужа», — невесело улыбнулась она.

Двери комнат, отведенных северянам, то темнели в стене слепыми пятнами — за ними уже спали, — то светились щелями внизу. Ло вспомнила, что велела разнести гостям на ночь горячее вино со специями, но проверять еще и это… Да Баргот с ним! Она сделала все, что могла, а капитан пока только ходит вокруг, смотрит на это сделанное — и молчит! Ее собственная комната была совсем близко, а в коридоре потеплело от топящихся в комнатах очагов, и Ло мысленно была уже в постели, как тени у стены поколебались — и молодой ведьмак выскользнул из них, преградив ей путь.

Ло невольно вздрогнула. Больше от неожиданности, чем от страха, но Дагмар показал открытые ладони и поклонился.

— Прошу прощения, моя госпожа, — сказал он негромко. — Я не задержу вас надолго. Но раз уж сегодня вы заключили одну сделку и отказались от второй, не хотите ли третью?

— И какую же?

Нет, она не будет бояться. Просто хватит уже сюрпризов на сегодня, ради Пресветлого! Ло на миг посетила шальная мысль, что этот тоже будет предлагать руку и сердце, стало даже смешно. И увиделось вдруг, что черноглазый смуглый Дагмар ненамного старше нее и хорош собой. Разве что волосы седые наполовину, но у нее и у самой так же, просто на светлых незаметно. Боги, могла ли она представить, что будет думать о вольфгардцах так же легко и спокойно, как о дорвенантских или фраганских дворянах?

— Разумеется, выгодную, — блеснул белозубой, как у всех северян, улыбкой ведьмак. — Как в сказке. Что-то очень нужное от меня и сущий пустяк от вас!

— В сказке такие сделки плохо заканчиваются, — мрачно отозвалась Ло. — Сначала скажите цену, мэтр. А я подумаю. И не надо про то, чего я дома не знаю, и прочие классические надувательства.

— Ну что вы, — рассмеялся он так же тихо, но очень искренне. — Я же все-таки не альв, это вы мне льстите. Правда пустяк. Скажите, как вы поняли, что Тинлейвсон — ведьмак? У вас амулет какой-то? Я ведь умру от любопытства!

Он явно знал, что Ло потеряла дар и не могла просто опознать Тинлейвсона по отблеску его личной силы. И смотрел без ненависти или презрения, а с веселым любопытством, которое было бы обидным, если бы Ло могла позволить себе такую роскошь, как обиды.

— Значит, что-то нужное? — уточнила она. — Надеюсь, я смогу решить, брать это или нет?

— Сказки вы знаете хорошо, — серьезно подтвердил Дагмар, и смешинки заплясали в его ярких черных глазах, поймавших луч настенной лампы. — Сможете. Я сегодня играю так честно, что сам себе удивляюсь.

— Я стояла у стола и видела, как вы входите, — устало сказала Ло, мечтая послать шутника к демонам, но вдруг и правда скажет что-то полезное. — Юный оруженосец первым делом посмотрел на стол — проголодался в дороге и не совладал с собой. Ваш ярл… посмотрел на меня.

Она промолчала, что ярл посмотрел на нее довольно выразительно, но, если Дагмар знает про сделку, значит, слышал их разговор своими ведьмацкими умениями. Видимо, охранял Рагнарсона.

— Сигурд и Рори — воины, — продолжила Ло. — Они обшарили взглядом стены в поисках оружия и потайных дверей, а потом окна: может ли из них прилететь стрела в спину? А куда посмотрели вы, когда вошли, мэтр?

— На стул, наверное, — удивленно отозвался Дагмар. — Себе и ярлу. Я всегда смотрю на стул, туда легче всего подложить закладку-порчу. И еще…

— В углы, — подхватила Ло. — У потолка и пола. Потому что там собирается свободная сила, которую можно зачерпнуть в случае чего. Но туда посмотрели не только вы.

— Ах, вот что… — восхищенно протянул Дагмар, мгновенно сообразив, и изящно поклонился. — Благодарю за урок, моя госпожа. Что ж, моя часть сделки еще проще. Я пришел сказать, что у вас красивые волосы.

— И все? — с каменным лицом поинтересовалась Ло, не зная, рассмеяться или послать ловеласа к его ярлу — обсудить любовные неудачи.

— Почти, — сказал Дагмар еле слышно, глядя на нее без всякой игривости, и чутье Ло взвыло, что никакими ухаживаниями здесь не пахнет. — Когда волосы такие красивые, к ним подойдет не всякая лента, но, если уж пришлась впору, стоит ее поберечь. Клянусь моей прародительницей-Лисой, я бы остался в стороне, но вам рассказали не всю легенду о фейеле. И будьте милосердны, госпожа, забудьте мою маленькую дерзость, иначе…

Он снова поклонился, и Ло кивнула, обещая. Кажется, сказанное Дагмаром могло сильно не понравиться его ярлу. Понять бы еще, что сказал ей ведьмак, снова растворившийся в тенях, будто его здесь и не было? Что — и зачем?

Ло закусила губу, постояла в коридоре еще чуть-чуть, а войдя в комнату, велела отогревшейся Нэнси растолкать и привести к ней прачек-северянок. Ей очень нужно кое-что узнать!

* * *

Эйнар вышел из комнаты, где подслушивал, словно после тяжелой драки. Когда непонятно, победил ты или проиграл, но боль в отбитых кулаках и измолоченном теле уже накатывает, стирая мысли. Он вовремя замер в темной части коридора, увидев, как леди разговаривает с ведьмаком, но их уже слышно не было. Ну и плевать. Ему без того есть о чем подумать.

Впервые за несколько месяцев хотелось не просто напиться, а уйти в долгий запой. И пусть все катится йотунам в зад! Но пить по-черному он после смерти Мари уже пробовал и точно знал, что оно-то покатится, однако ненадолго. А потом вернется и хлестанет наотмашь. Так что пить он не будет. И даже к друзьям не пойдет, потому что ничьи советы сейчас не помогут. Есть вещи, которые мужчина должен решать сам, потому что отвечать потом только ему.

Он дождался, пока ведьмак уйдет, а потом и леди скользнет к себе в комнату, и лишь тогда пошел дальше. Дошел до места, где она стояла, уронил ладонь на перила. Но они были холодны, как и положено мертвому дереву. Боги, как же глупо и стыдно. Как мерзко, когда тебя тыкают носом в лужу, словно нашкодившего щенка. И нечего ответить, потому что все правда. И оскорбиться нельзя.

Проклятый ярл словно вскрыл у него в душе нарыв, все это время болевший, а теперь хлынувший гноем с кровью. Действительно, разве может он, Эйнар, стать настоящим мужем женщине, в которой изначально видел лишь королевскую милость пополам с издевкой? Кто он такой? Бастард, взятый в Волчью Сотню из милости. Даже Мари за него отдали, потому что она была беременна и поклялась, что больше ни за кого не пойдет замуж. А потом им пришлось бежать прямо с собственной свадьбы, потому что тан, явившийся к своему дружиннику почетным гостем, вспомнил о праве первой ночи и получил от Эйнара по наглой пьяной морде.

И все эти годы он исступленно старался дать Мари и Тильде все, что только мог! Не только из любви, но и помня, что увез жену из родного дома почти как в балладах, о которых вспомнил Рагнарсон, — в одном только платье и с погоней за спиной. Благослови боги брата Мари, «забывшего» под окном их спальни пару оседланных лошадей с горстью монет в седельной сумке…

И он ведь гордился, что за десять лет дослужился до помощника коменданта крепости. Что его жена и ребенок всегда в тепле, сыты и одеты, как положено семье порядочного человека. Что Мари может позволить себе и большое зеркало в комнату, и кружева на платье, и книги с яркими картинками для Тильды. Это было не меньше, чем она имела дома! И этого для их семьи было вполне достаточно.

Но каким жалким все это кажется по сравнению с тем, к чему привыкла его нынешняя жена. Никогда Эйнар, хоть из шкуры вывернись, не сможет дать ей то, что легко и спокойно обещает ярл Рагнарсон. Что он вообще может ей дать?! Все, чем она встречала гостей, чтобы защитить его, Эйнара, супружескую и офицерскую честь, принадлежит ей самой. Это ее приданое. И хочется набить ярлу красивую породистую рожу только за то, что он презрительно бросил слова о достойной вире за обиду. И о том, что Эйнару, мол, нужны были только деньги и титул. А ведь это правда, хоть и не вся. Замахиваться на титул лорда у него и в мыслях не было, но упрочить дворянство, сделав его наследным… Это ли не страшная своей недосягаемостью мечта мальчишки-бастарда с дразнилками за спиной?

Но сейчас… Сейчас от сбывшейся и многократно превзойденной мечты горько и тяжело, словно он не взлетел вверх, а упал на самое дно. Опять к нищему беглецу без имени, невийской дубине, у которой всего имущества — крепкие кулаки и бешеное желание выбраться из нужды. Да только тогда у него было ради кого выбираться. А сейчас дубина стала кирпичом, но и тот лежит не на своем месте, так что все только морщатся, спотыкаясь о досадную помеху.

И если уж совсем честно — разве ярл не прав, что с ним леди будет лучше?

Эйнар вспомнил, как увидел их рядом впервые, и в сердце снова тоскливо и гадостно защемило. Они были похожи, как две стороны одного меча! Холодная светлая сталь. Золотая кровь… Волк и его волчица. И таким же ледяным ясным осознанием резало душу, что Рагнарсон сможет защитить леди от морока, который — теперь Эйнар знал точно — не остановится ни перед чем, лишь бы добраться до женщины, укравшей у него месть. Если он готов был утопить сотни северян, разве пощадит еще несколько человек? Что ему жизнь Тильды? Не говоря уж о самом Эйнаре. Отдать леди ярлу будет мудро. Он отведет беду от дочери, а уж Рагнарсон свою жену защитит куда лучше, чем пограничный капитан. У ярла — сотни верных мечей, у ярла — ведьмаки! Отдать леди ему — спасти ей жизнь, быть может!

Но почему же так паршиво-то? Он ведь не предает жену, она может выбрать сама! Да, она отказалась, как и положено порядочной женщине… И это было еще одной увесистой пощечиной, если вспомнить кое-что из их первых разговоров. Но то сейчас, сгоряча. У нее вся ночь на раздумья. А Эйнару, если завтра она решит уехать с ярлом, всего-то и надо — отойти в сторону. Вспомнить свое место и не путаться под ногами у знати. Проклятье. Проклятье. Проклятье… Если бы он рисковал только своей жизнью и судьбой! Но в танцах с волками, как бы ты ни был хорош, — будешь сожранным.

Глава 22 ВОЛК И ПЕС

Ночь Эйнар провел без сна. Сначала честно пытался задремать, но прокрутился на холодной жесткой постели до полуночи и встал, уговаривая себя, что всего лишь проверит караулы. Просто ради спокойствия. Нет, он не думал, что Рагнарсон впрямую нарушит законы гостеприимства и попытается похитить леди ночью. Все-таки он связан и обещанием ей, и долгом посла, и собственной честью в глазах остальных северян. А честь ярла — честь всего клана. Однако караулы Эйнар на всякий случай проверил. В конце концов, может, он за этого самого посла беспокоится?

Караулы бдили, как им и положено, остальная крепость спала. Только однажды в темноте двора что-то коротко взвизгнуло, зашипело, и мимо Эйнара, мгновенно бросившего ладонь на рукоять ножа, гордо прошествовал Мяус с огромной крысой в зубах. Крыса извивалась, пищала и лупила по камням толстым голым хвостом, пытаясь укусить кота, но тот лишь сильнее сжимал зубы да подозрительно косился на человека.

— Не отниму, не бойся, — сказал Эйнар, невольно усмехнувшись. — Хорошо службу несешь.

Мяус уронил придавленную крысу возле колодца, сел рядом и посмотрел на нее с удовлетворением, будто соглашаясь: да, служит на совесть. Потом облизал лапу и принялся умываться. Сгорбившийся и остроухий, в лунном свете он был похож на крошечную горгулью, сложившую крылья за спиной, — точно такая, только серебряная, украшала приклад любимого арбалета Тибальда.

Миновав кота, Эйнар обошел двор, сходил на стену… Все было тихо. Вернувшись в комнату, он снова лег и провалялся еще пару-тройку часов, глядя то в потолок, то в окно, наискось перечеркнутое лунным светом. После уборки Селины комната стала чистой и почти уютной, но Эйнару все время казалось, что он в чужом месте. А ведь это комната Мари… Неужели и правда он предаст память жены, если хоть задумается о браке с другой женщиной? Настоящем браке…

Время тянулось, как смола из трещины в коре, Эйнар почти чувствовал его медленную вязкость, в которой тонул, словно неудачливая мошка. Рассвет поздней осенью не торопится, а ярл вряд ли пустится в путь с первыми лучами солнца. Интересно, что он будет делать, если леди не придет провожать гостей? Проспит или… В то, что она передумает, разом хотелось и не хотелось верить. Если согласится… Да, позору Эйнар нахлебается, как утопленник — воды, зато потом будет жить спокойно. Морок от них с Тильдой отстанет, а позор забудется… наверное.

А вот если нет… Простыни вдруг показались колючими, но Эйнар заставил себя прикрыть глаза и лежать неподвижно. Поспать все-таки стоило, иначе завтра опять глаза будет щипать, словно в них песку насыпали. Вот так и понимаешь, что годы идут. Лет десять назад он не знал, что такое усталость после бессонной ночи… Так вот, если леди не согласится на предложение ярла, беды Эйнара могут закончиться очень быстро и просто — прилетевшей ниоткуда стрелой, обвалом в горах или смертельной хворью. Смотря что окажется легче устроить. Ведь ярл, покинув его дом и отъехав на девять полетов стрелы, перестанет быть гостем.

А еще стоило подумать, чего хотел от леди ведьмак. Вряд ли просто пожелать доброй ночи. Интересно, почему ярл волчьего клана держит при себе ведьмака родом из черных лис? Родственники по хвостам, что ли?

Снова и снова Эйнар перебирал по слову все, сказанное на йотуновом балконе, благо на память никогда не жаловался. Почему маг, скрывавшийся под мороком, возненавидел леди, теперь было понятно. Но неужели король ничего не знает об этой истории? А если знает, то должен был держать магичку под надежной охраной. Если только…

Если только вокруг леди не идет тихая смертельная игра, Цель которой — найти предателя. Тогда можно даже предположить, зачем ее прислали в крепость, прикрыв истинные намерения браком по королевскому сватовству, — да просто в Драконьем Зубе каждый человек на виду! Подобраться к леди незамеченным у убийцы вряд ли выйдет. И портал в саму крепость не поставишь — для этого нужно получить разрешение коменданта, который должен своей печаткой отключить защитный артефакт. Потому-то и маг является мороком, что дотянуться собственными руками пока не может. Для этого, похоже, ему и нужен Эйнар. Зато морок способен вынюхивать и как-то влиять на разум, если правда то, что он говорил про Тильду. Пресветлый Воин, как же паршиво распутывать дела магов, ни йотуна в них не смысля! Кстати, а почему леди не захотела поклясться ярлу своей силой? Неужели…

Да нет, силу она не утратила. Эйнар сам слышал, как горничная леди рассказывала о проклятии, которое магичка наложила на дверь комнаты после выходки Тильды. Послушать Нэнси, так из досок вылезали черные змеи с горящими глазами, валил красный дым и что-то жутко стонало, а потом все втянулось назад и успокоилось, но проклятие, мол, теперь так и ждет жертву. Дверь, мимо которой Эйнар проходил по десять раз на дню, выглядела совершенно обычной, но ведь его куртка, обработанная магом-артефактором, тоже ничем таким на вид не отличается, а грязь и острое железо ее не берут. Так что магии леди не лишилась, и причину ее отказа в клятве надо искать в чем-то другом, как и разгадку отсутствия перстня.

Но все это — снова и снова возвращался он к ясной жестокой мысли — не будет иметь значения, если леди уедет с Рагнарсоном, забрав и ненависть своего врага, и все тайны.

Под утро Эйнар все-таки уснул, провалившись в тяжелое тревожное забытье, но через час очнулся от шума во дворе. Вскочил, растерянно и зло ругнув себя, — настолько привык вставать раньше всех в крепости, что и помыслить не мог о возможности проспать. Быстро оделся, поплескав в лицо холодной водой над тазом, накинул куртку. Оружие, поколебавшись, брать не стал. Шум совершенно мирный, просто гости собираются в дорогу, и выйти к ним с топором или мечом было бы странно. Хуже того, оскорбительно. А ведь как чешутся руки…

Сбежав вниз, Эйнар торопливо окинул взглядом двор, ища среди высоких широкоплечих северян женскую фигурку. Но леди не было. Или она действительно проспала отъезд гостей, или ехать не собиралась. «Или ждет нужного момента, чтобы появиться», — кольнула недобрая мысль.

— Тибо, почему меня никто не разбудил? — хмуро спросил он сержанта, лениво попивающего шамьет на крыльце.

— Тебя? Да все думали, что ты уже проснулся, — удивленно глянул Тибо. — Всегда же вскакиваешь раньше петухов, будто они тебя в задницу клюют перед тем, как запеть. На-ка, глотни, а то вид такой, словно и не ложился.

Эйнар взял кружку, хлебнул горячего сладкого напитка, все равно отдающего скрытой горечью, которую из шамьета не убрать, сколько ни лей меда. В голове почти сразу перестало гудеть, в глазах тоже прояснилось. Хорошая штука, хоть и непонятная на вкус. Никогда Эйнар не любил это южное пойло, а придется, похоже, с ним подружиться, если и дальше со сном будет такое.

— А где ярл? — оглядел он двор еще раз, поняв, что его тревожит: белоснежной гривы Рагнарсона тоже не было видно.

— Да вон он, — кивнул Тибо, принимая назад кружку и смачно зевая. — С ведьмаком рядом стоит. С тем, что помоложе и посмазливее. Слушай, а правду говорят, что северяне в походе друг о друга греются? Да и в мирное время могут парня с девчонкой попутать?

— Иногда — правду, — буркнул Эйнар, досадливо вглядываясь в ярла, от которого как раз отошел прикрывавший его от взгляда здоровенный берсерк. — Но это… не так, в общем, как на юге. Потом расскажу, если хочешь.

Не то время сейчас было, чтоб объяснять древние обычаи Вольфгарда, по которым воин, не заслуживший славы и не скопивший лично добытого золота, не вправе сделать брачное предложение достойной деве или женщине. Можно, конечно, жениться на ком-то попроще или привезти в жены чужестранку, но это значит показать свою слабость, потому многие не женятся до тридцати, а то и до сорока лет. Когда мужчина дома, хватит и рабынь, чтобы согреть постель. А вот в походах…

Там сложился тайный дружинный уклад, по которому юнцу, еще не выпросившему ленты, не считается бесчестьем ночевать с кем-то из старших под одним плащом. Само собой, по согласию и в благодарность за воинскую науку. Потом, выйдя из возраста кипящей крови и приведя жену в собственный дом, воин и думать о таком забудет. Женатому — неприлично, его и так Волчица наградила благой долей. Взявшему ленту — тем более постыдно: как может стать хорошим мужем тот, кто не способен справиться с собой и подождать женского ответа? А молодому холостяку — можно, если совсем невтерпеж. Но только воину, а не земледельцу или ремесленнику.

Потому что в дружине мужскую дурь сдерживает ясное понимание: обидишь своего — останешься в драке с неприкрытой спиной, а то и нож в нее получишь. Ничего общего с развратным югом, где мальчиков продают на рынках наравне с девушками, не видя в этом мерзости. Но в Дорвенанте никому не объяснишь разницы. Если уж самого Эйнара, выросшего рядом с Вольфгардом, от подобных нравов с души воротило — все-таки не волк он, как ни крути.

— А к чему ты… — повернулся он к Тибо, но тот уже куда-то делся вместе с шамьетом.

Эйнар вгляделся в ладную фигуру ведьмака, вспомнил его уверенные повадки и подумал, что вряд ли Дагмар из тех, кто ищет мужского покровительства. Но даже если так — не его, Эйнара, это дело, гораздо интереснее, о чем Черный Снег ночью говорил с леди. И куда сейчас оба северянина смотрят так внимательно.

Сообразив, куда именно уставился ярл, Эйнар прикусил губу. Ну точно, там всего-то три окна. И вряд ли Рагнарсон хочет увидеть в них Тильду или самого Эйнара. А вот ведьмак… Дагмар Черный Снег скользнул взглядом по всей стене, потом присмотрелся к крытой галерее второго этажа, задержавшись там, словно увидел что-то интересное, и наконец в упор поймал взгляд Эйнара. По узким четко очерченным губам скользнула насмешливая улыбка, ведьмак, не поворачиваясь, что-то негромко сказал ярлу, и на Эйнаре скрестились уже два взгляда.

Дальше делать вид, что он ничего не замечает, было глупо и позорно. Эйнар отпустил перила, которые, оказывается, стиснул рукой, и пошел к Рагнарсону через весь двор, не обращая внимания на суетящихся людей. Кому нужно, пусть сам убирается с дороги.

— Доброго утра, капитан. Пришли пожелать нам легкого пути?

Ярл улыбнулся ему с такой искренней приветливостью, что, не услышь Эйнар собственными ушами, как Рагнарсон соблазняет его жену, не поверил бы. Разве способен на недостойный поступок столь благородный и учтивый вельможа?

— Доброго утра, ваша светлость. Именно так.

Холодная злость, окатившая, как вода из полыньи, мгновенно остудила разум. Нельзя делать глупостей. Нельзя дать повода для поединка, ни малейшего! Потому что законы чести, на которые Рагнарсон вчера ссылался, давая обещание леди, позволяют очень многое, если умеешь их правильно толковать. А самое глупое и обидное, если придется умереть напрасно.

— Что ж, если и дальше нас будут встречать с таким гостеприимством, дорога покажется слишком короткой, — продолжал улыбаться ярл.

Эйнара так и подмывало спросить, будет ли тогда его светлость увозить хозяйку из каждого дома на этой дороге, но он сдержался. Не хватало еще выдать, что слышал вчерашний разговор. Как ни крути, а чести оно ему не делает.

— Принимать достойных гостей — почет и радость, — бросил он и хотел уже поинтересоваться, не нужна ли помощь в сборах, как брови ведьмака, увидевшего что-то за его спиной, изумленно выгнулись.

Рагнарсон тоже посмотрел Эйнару за плечо. Улыбка его застыла, потом исчезла, в последний миг показавшись фальшивой. В желтых глазах волчьего ярла мелькнула растерянность, а потом они просияли яростным расплавленным золотом, словно солнце, показавшееся из-за восточной башни, именно сейчас заглянуло Рагнарсону в лицо. Эйнар шагнул в сторону и повернулся, обреченно принимая все, что увидит.

И все равно это было как оплеуха наотмашь. Словно он вернулся назад, в тот самый миг у алтаря, когда еще можно было все остановить.

Спустившаяся с лестницы во двор женщина смотрела спокойно и холодно, но Эйнар ради спасения собственной жизни не смог бы сказать, на кого из двоих, стоящих рядом, — на него или на ярла. Наверное, на обоих. Словно взвешивала их на непостижимых жестоких весах, прячущихся в каждом женском сердце. Определяла меру и ценность. Выбирала. Принимала решение.

И если было у них с Рагнарсоном хоть что-то общее, то именно сейчас, когда на краткий миг весы застыли в равновесии, а сделанный выбор прятался за ледяными глазами цвета стали.

— Доброго утра, моя госпожа, — склонил голову Рагнарсон, и Эйнар стиснул зубы, увидев, как ему вторят остальные северяне, приветствуя леди.

— Доброго утра, ваша светлость. Доброго утра, милорд супруг мой и все господа.

Она не улыбнулась. Стояла в дюжине шагов от них, настороженная, разве что воздух не нюхала, глядя почти враждебно. Совсем не такая, как вчера и при встрече гостей, — куда что подевалось? Ни нарядного платья, ни толстой витой косы вокруг высокого бледного лба. Сегодня леди оделась почти как на свадьбу, в те же замшевые штаны и армейские сапоги, разве что поверх рубашки был надет черный камзол, в котором она приехала. Глухой и длинный, до середины бедер, только над воротником виднелась белая пена кружева, но не белее, чем лицо леди. Ах да, холодно же, какая рубашка? Сейчас и плащ не помешал бы.

Его жена, нежеланная, но принятая им по всем законам, божественным и человеческим, смотрела на Эйнара в тишине примолкшего двора, словно все почуяли недоброе, а Эйнар не мог отделаться от глупой мысли, молоточками бившейся в висках: почему она не надела плащ ярла? Такая мелочь уже ничего не решила бы, но… почему? Что ж, зато в штанах ехать верхом гораздо удобнее. А плащей у Рагнарсона хватит, это ярл правду сказал.

Он ответил ей таким же прямым взглядом, изо всех сил держа лицо каменным, хотя и это уже было неважно. А потом, вспомнив кое-что, пошел навстречу, торопясь, пока леди не отошла от перил, на которых она держала руку, в точности как он недавно, словно цепляясь за спасение. У него осталось всего несколько мгновений, но это следовало сделать сейчас, пока Рагнарсон еще был за спиной.

Поэтому Эйнар шел, впитывая взглядом то, что видит, словно наказывал себя за всю дурость, что случилась с его позволения или попустительства в эти дни. Тонкая длинная шея, утонувшая в проклятом кружеве чужой рубашки — ярлу еще предстоит ее увидеть, но какая разница? Серебро волос, небрежно сколотых в пучок на затылке — наверное, плести красивую косу оказалось слишком долго? Плотно сжатые губы — вчера они были куда розовее, а сейчас будто вся кровь ушла. Глаза… Холодные и острые. Непроницаемые, как положено воину перед боем. Леди, разве так смотрят на мужчину, которому согласны отдать руку и сердце?

Злая обида плавилась где-то внутри, заливая нутро кипятком, горяча кровь. Да, он и вправду Кирпич, бывшая невийская дубина, сторожевой пес. Но зачем вот так? Почему было не поговорить с ним честно и наедине?! Ведь, не услышь Эйнар разговор, сейчас бы не знал ровно ничего!

А потом вспоминалось все, что творилось в крепости: их ссоры, Тильда, морок… Что ж, капитан, значит, ты сам виноват. Не заслужил. И ты ведь сам себя уговорил, что с ярлом твоей жене будет безопаснее. Нет, не твоей жене! Просто леди. Боевой магичке. Аристократке. Живой легенде, чтоб ее… Главное — живой.

Эйнар прошел эту дюжину или чуть больше шагов, чувствуя на себе столько взглядов, что спина чесалась между лопатками. Но сам видел только один взгляд — светлый и холодный, как первый ломкий ледок на реке.

— Леди…

Он склонил голову и тут же выпрямился, ловя малейшее изменение на бледном лице магички.

— Капитан?

Их, конечно, слышали, хоть и не слишком хорошо, но Эйнару было плевать. Хотя бы часть долга он собирался отдать, пока еще мог.

— Благодарю, миледи, — сказал он негромко. — Вы были прекрасной хозяйкой все эти дни. Если бы не вы…

Удивление в ее глазах вспыхнуло всего на несколько мгновений, но и этого хватило, чтобы серо-голубой лед потеплел.

— Вам стоит благодарить своих людей, милорд, — сказала магичка мягким грудным голосом. — Селину, Молли, мэтра Вайса. И особенно сержанта Мерри. Их заслуга неоценима. Кроме того, не рано ли? Гости еще не уехали.

— Именно поэтому, — уронил Эйнар, отступая в сторону, чтобы дать ей путь.

Два шага вперед. Четыре. Пять…

Эйнар смотрел, как она проходит половину пути и останавливается, а Рагнарсон идет ей навстречу. Но когда между ними осталось совсем немного, ярл вдруг остановился и взглянул на Эйнара, позвав:

— Капитан?

Только сейчас Эйнар увидел, что в руках у Рагнарсона меч в ножнах. Роскошные ножны, отделанные бирюзой, позолоченная рукоять… Пожалуй, меч на поясе самого Рагнарсона выглядел куда проще.

— Капитан, — снова сказал волчий ярл, улыбнувшись, и Эйнар подошел, чувствуя, как по спине катится ледяной крошкой дурное предчувствие. — Ваше гостеприимство выше всех похвал. Прошу, примите на память.

Он склонил голову, протягивая меч на вытянутых руках, потом горделиво выпрямился, и Эйнар стиснул зубы, встретившись с насмешливым взглядом, полным превосходства.

— Простите, ваша светлость, — сказал он, изнывая от тяжелого стыда, — но я предпочитаю топор. Не дело, чтоб такое прекрасное оружие осталось без употребления.

Проклятье, глупее отговорки не придумаешь! Но ведь не скажешь прямо то, что понятно обоим без слов: отдариться за меч, на рукояти которого клеймо Арса Медвежьей Пасти, Эйнар не сможет ничем. Хоть все имущество продай, хватит разве что на ножны, которым по цене далеко до клинка. А взять, не отдарившись, вещь подобной цены — позор. Но и отказаться нельзя, Эйнар без того уже встал на самый край прямого оскорбления гостя. Вон как замерли вольфгардцы, ловя каждый звук и движение.

— Что ж, пригодится вашему сыну, — продолжал улыбаться ярл, держа увесистый красавец-клинок легко, словно прутик. — Не обижайте меня отказом.

Тварь… Все он прекрасно понимал, все рассчитал безупречно. Наверняка клинок работы Арса взят из королевских даров, но разве теперь это имеет значение? Не принять подарок — прямой плевок в лицо. Тогда уж поединка не избежать, а главное, обычай будет целиком на стороне Рагнарсона. Как и законы чести, которым он обещал следовать.

Эйнар молча принял дар, тяжело оттянувший ладони. На мгновение меч, переходя из рук в руки, соединил их, и ярл торжествующе блеснул глазами. Все еще можно было поправить, найдись у Эйнара что-то, пусть не равноценное, но хотя бы достойное стать подарком. Но счет шел на удары сердца, а послать за ответным даром Эйнар не мог. Его топор? Даже не смешно.

— Боюсь, высокий ярл, — сказал он еще мрачнее, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла, — за такое сокровище отдариться мне нечем. Разве что сами скажете, что вам приглянулось из того, чем я владею.

«Ну давай же! — глянул он в лицо ярлу. — Не зря ты все это затеял, так продолжай. Занес меч — опусти».

— Что ж, капитан, — продолжал улыбаться Рагнарсон. — Чтобы оружие принесло вам удачу, я и впрямь попрошу за него безделицу на память. Всего лишь ленту леди Ревенгар, на гладкую дорогу.

Слово было сказано — и упало в мертвой тишине. Эйнар видел краем глаза потрясенные лица Сигурда и Рори, невозмутимую физиономию Дагмара, мрачную — Тинлейвсона. Немногие дорвенантцы тоже притихли, чуя неладное. Леди, стоя как раз посередине между ним и Рагнарсоном, молча переводила взгляд с одного на другого, но по ее лицу Эйнар ничего не мог прочесть.

— Вот как, значит, — медленно сказал он, стискивая рукоять подаренного меча. — И вправду безделица.

Будь ты проклят, Лисий хвост с волчьими зубами! Получить от женщины ленту — заручиться обещанием, что именно тебя она ждет, желая, чтоб дорога оказалась гладкой, как эта лента. Замужняя, конечно, ленту второй раз подарить не может. Кроме одного-единственного случая — если хочет сменить мужа и уверена, что он проиграет в поединке. Потому что добром такое решить невозможно.

Молчал, улыбаясь, Рагнарсон, молчал его отряд. Малкольм, стоявший у вяза, передернул плечами, словно скидывая с них что-то, и Эйнар отстраненно подумал, что счет на людей, пожалуй, будет равный. Потому что у ярла, конечно, десяток человек и пара ведьмаков, но дорвенантцев больше. Еще и Тибо где-то… Но нельзя. Даже если придется сдохнуть под мечом Рагнарсона. Потому что ценой смерти ярла будет не просто голова Эйнара Рольфсона и его солдат, а сорванный мир с Вольфгардом. Они оба это понимали, и на миг Эйнару показалось, что в глазах ярла мелькнуло сочувствие. Но в следующий миг волк посмотрел на леди — и сочувствие исчезло, утонув в голодном золоте вожделения.

А леди молчала. И Эйнар вдруг понял, что она-то и в самом деле не видит в просьбе Рагнарсона ничего необычного. Считает, наверное, что у нее просят пустяк из вежливости. Вроде платочка или рукава на рыцарское копье во время турнира. Так, на удачу… Она же дорвенантка! И стоило ему это понять, как внутри обожгло злым жаром. Да, он почти смирился с тем, что она уйдет. Заставил себя смириться. Но сама! Понимая, что делает. Законы чести?! Какие, к утбурдам, законы чести позволяют обмануть дорвенантку, знать не знающую, что такое подарить ленту?!

Он не успел понять, как сделал шаг. Просто вдруг оказался между ярлом и магичкой, и, будь Эйнар в самом деле псом, загривок бы у него сейчас вздыбился и клыки оскалились. А так он просто стоял, сжимая кулаки и ясно понимая, что при малейшем подозрении люди Рагнарсона имеют полное право его убить, спасая ярла. Да и свои, кстати, обязаны. Спасая посла.

— Что же вы, капитан, — тихо и почти нежно сказал Рагнарсон, выдерживая его взгляд, но перестав улыбаться. — Откажете леди в ее законном праве выбрать?

— Право? — выплюнул Эйнар, сдерживая рвущийся из груди звериный рык. — Выбрать? Даже не зная, что она выбирает? Это ваша честь, яр-р-рл?

Вот теперь глаза Рагнарсона полыхнули по-настоящему. Эйнар почти увидел, как он делает шаг, выхватывая меч… Но вольфгардец сдержался. Только посмотрел на магичку и еще мягче спросил, ухитрившись в одно слово вложить столько тягучего обещания и нежности, что Эйнара передернуло:

— Миледи?

Миг… второй… третий… Малкольм уронил руку на меч. Ведьмак Тинлейвсон поднял руки перед собой. Четвертый… На галерее второго этажа мелькнул Тибо, опирающийся на перила в странной позе. Пятый… Рори и Сигурд с застывшими лицами сомкнули плечи за спиной у ярла… Эйнар отсчитывал мгновения, как приговоренный к казни. Глянуть в лицо своей жене он не мог, потому что боялся отвести взгляд от Рагнарсона. И ушам не поверил, когда услышал холодно-спокойный голос:

— Простите, ваша светлость, но я вам уже ответила. И все мои ленты — только для мужа.

Раздайся с небес голос Пресветлого, Эйнар не поразился бы сильнее. И отсвет своего изумления он увидел на лице ярла, дернувшегося, как от укола. Еще несколько мгновений ярл молчал, смотря на леди, потом перевел взгляд на Эйнара. И в ледяном золоте его разом успокоившегося взгляда Эйнар увидел свою смерть так ясно, словно она уже случилась.

— Но отпускать вас без подарка и вправду не делает нам чести, — прозвенело из-за плеча Эйнара то ли бьющимся стеклом, то ли столкнувшимися клинками.

Он уже слышал такой голос. И сейчас точно знал, что его жена не просто зла — она в ярости. Той самой ярости, которая не разбирает силы врагов и не видит препятствий. Похоже, леди все-таки знала, что у нее попросили. И — мгновенно осенило Эйнара — именно это склонило выбор в пользу пса, а не волка. Просто потому, что нрав леди не стерпел попытки увезти ее обманом. Ярл сделал ставку — и проиграл. Успел ли он сам это понять?

— Позвольте, милорд супруг мой.

Магичка шагнула, встав рядом с Эйнаром, так что он видел бьющуюся жилку на ее виске и заострившееся бледное лицо, только скулы и губы порозовели.

— Миледи? — настороженно уронил ярл — теперь его очередь была чуять неладное.

— Признавая долг, вы назвали меня не только леди.

Она улыбнулась, вскинув голову, такая же прямая и надменная, как Рагнарсон. Тонкая, беловолосая, но не блеклая, как казалось Эйнару раньше. Сталь не бывает блеклой. Она просто не удостаивает быть яркой, ее ценность — в другом.

— Я слушаю, — медленно кивнул Рагнарсон.

— Раз уж вы не получили ленту от леди Ревенгар, не возьмете ли это от Стального Подснежника?

Леди так же медленно, напоказ всему двору, подняла руку, и серебряная серьга, искрящаяся огоньками мелких бесцветных камней, покинула ее левое ухо. В правом же, поймав солнечный луч, блеснула еще острее, с вызовом. Леди протянула Руку точно так же, как недавно — ярл, предлагая Эйнару меч.

— Боги… — прошептал кто-то, и в полном беззвучии двора шепот услышали все.

— Вы…

Голос Рагнарсона осекся, и Эйнар его понимал. Потому что творилось неслыханное. Вместо ленты ярлу Хёгни, главе одного из самых могущественных кланов Вольфгарда, сумасшедшая дорвенантская магичка предложила воинское побратимство. И ведь имела право! Он сам назвал ее офицером!

— Вы понимаете, что отдаете? — справился ярл с собой, вглядываясь в лицо магички то ли с восторгом, то ли с ужасом.

— Понимаю, — бесстрастно отозвалась та. — Но иного не будет. Я свой выбор сделала, а ваш — за вами.

Едва дыша, Эйнар смотрел, как ярл осторожно, словно ядовитую тварь, берет серьгу с узкой женской ладони. Как быстро облизывает губы. Как вглядывается в лицо стоящей перед ним женщины, невольно подаваясь вперед в последней сумасшедшей надежде… И как невидимая струна, до предела натянувшись между ним и леди, лопается, заставляя Рагнарсона порывисто выдохнуть:

— Дагмар, иглу.

— Мой ярл…

В голосе ведьмака звучал испуг, Эйнар понимал и его тоже. На глазах у вольфгардского посольства и дорвенантского гарнизона творилась легенда, о которой сложат баллады и саги. А попасть в легенду и пережить ее сотворение удается немногим.

— Иглу! — бросил Рагнарсон с тоскливой яростью, и Черный Снег, подойдя, молча подал вытащенную откуда-то костяную иглу.

Не отводя взгляда от магички, вольфгардец ткнул острием в мочку правого уха. Не поморщившись, на ощупь вдел серьгу, и струйка крови побежала, пятная серебро алым, капая на плечо и пачкая новый плащ. Леди протянула ладонь, и ярл положил в нее иглу. Все верно, под серьгу побратима плоть всегда прокалывается заново, чтобы смешать кровь. Резкий укол — и Эйнар сам с трудом выдохнул, глядя на исказившееся лицо магички. Закусив губу, она вдела серьгу, пачкая ее кровью точно так же, как ярл.

Вот и все. Рассудком Эйнар понимал, что леди выиграла у них обоих. Она не просто предотвратила поединок! Даже Лисий хвост Рагнарсон вряд ли посмеет навредить мужу своей названой сестры. Да и толку ему теперь убивать Эйнара?

— Гладкой дороги, Ингольв, — сказала магичка, с той же ледяной безмятежностью обращаясь к ярлу по имени, как и положено сестре.

— И тебе остаться с добром, Лавиния, — склонил голову Рагнарсон.

Сделав шаг назад, он так же надменно выпрямился, посмотрев на Эйнара, но теперь в золоте волчьих глаз плескалась боль.

— Видят боги, капитан, — сказал ярл хрипло, — впервые в жизни я смотрю на женщину, завидуя мужчине. Береги мою сестру, чтоб тебя…

Круто развернувшись, так что плащ плеснул складками, он взлетел в седло давно ждущего жеребца, и мир вокруг рассыпался звуками и движением. Вольфгардцы уезжали молча, но фыркали кони, звякала сбруя, цокали по камням двора копыта, пока отряд выезжал за ворота. До боли сжимая жесткие ножны ярлова подарка, Эйнар сглотнул ком в горле, чувствуя, как льется по спине холодный пот. Мимо только что в очередной раз прошла смерть. Он подумает об этом потом. И поблагодарит леди…

— Сержант! — повернувшись, окликнула магичка Тибо, стоящего на галерее. — Какого Баргота вы там делаете с арбалетом?!

— Вот не поверите, миледи, — невозмутимо отозвался Тибальд, вытирая рукавом лоб, хотя во дворе было совсем не жарко. — Пружина ослабела. Подтягиваю…

— Нашли место.

Она улыбнулась как-то беспомощно, зябко обняла руками плечи. И, прежде чем Эйнар снял куртку, ругнув себя за тупость, торопливо ушла наверх, в крепость. Остальные тоже мгновенно вспомнили о делах, и Эйнар остался стоять посреди двора один, дыша невозможно вкусным осенним холодом с жадностью приговоренного, получившего то ли помилование, то ли отсрочку. Потому что ярл уехал, а это значит, справляться с проклятым мороком придется самому Эйнару.

Глава 23 СНЫ И ПИСЬМА

По лестнице Ло взлетела, словно кто-то за ней гнался. Вбежала в комнату, бросила взгляд в окно, однако, чтобы увидеть там хоть что-то, кроме неба, следовало подойти к подоконнику, а она села на кровать и закрыла лицо ладонями. Нет, она не будет смотреть! Пусть даже точно знает, что краешек дороги, вьющейся по склону за крепостной стеной, можно разглядеть. Ей некого провожать взглядом!

Зачем? Зачем и за что? Он обещал ничего не сделать против законов чести, но почему посчитал ее легкомысленной дурочкой? Почему решил, что можно взять с бою, раз не вышло по доброй воле? А если бы она не нашла выход?!

В глазах потемнело от запоздалого страха, стоило представить, что шутливый поединок, увиденный вчера, мог обернуться настоящим. И кому она тогда пожелала бы победы?! Разве могла бы она желать победы хоть одному из них?!

Страх, ледяной когтистой лапой сжавший внутренности, отступал медленно, словно нехотя. Ло убрала руки от лица и без всякого удивления увидела, что пальцы дрожат. К Барготу баллады, прикрывающие кровавую резню пышными оборотами, как мертвеца — шитым золотом саваном. Нет в убийстве ничего красивого и быть не может, уж она-то знает! А качнись зыбкое равновесие чуть сильнее — смертей было бы не избежать!

Ло зябко обхватила руками плечи, сидя спиной к окну. На дверь, впрочем, тоже не хотелось смотреть — она никого не ждала. Только сейчас заболело проколотое ухо, и Ло потрогала его пальцами, окрасив их кровью. Руку немедленно захотелось вытереть, словно это могло что-то изменить. Поздно! У нее появился брат… Нервное напряжение прорвалось сдавленным то ли смешком, то ли всхлипом. Она, боевой маг Дорвенанта, стала названой сестрой вольфгардского ярла. Судьба, в Руденхольме уберегшая их от встречи, поглумилась на славу! И ради чего это все?

«Ради чести, — твердо сказала себе Ло, стискивая плечи так, что пальцы свело болью. — Ради жизни дорвенантского гарнизона, не обязанного подставлять головы за чужую дурь. И даже ради капитана Рольфсона, который тот еще Кирпич, но…»

Она вздохнула, растерянно вспоминая, как Рольфсон встал между нею и ярлом. И эта его отчаянная и неуместная благодарность, торопливая, словно капитан боялся… не успеть?

— Пресветлый… — прошептала Ло, ошеломленно разжимая руки и растирая пальцами виски. — Он же все понял раньше… Или… нет… Он не мог знать!

Не мог, но знал раньше, чем она подошла к волчьему ярлу! И не помешал. Хотя нет, он заступил ей путь, когда… Да когда решил, что она не знает о ленте! Не понимает, что у нее просят!

Во дворе она сосредоточилась на Рагнарсоне, словно на противнике перед боем, а вот теперь вспомнился и зазвучал в ушах хриплый голос капитана. Ее муж знал! И возмутился, что ее увезут хитростью!

Ло снова вздохнула, ловя воздух ртом, будто его не хватало, пытаясь вдохнуть как можно больше. Плотный камзол вдруг сдавил грудь, и она содрала его, бросив на постель и оставшись в одной рубашке. Действительно ли капитан не пытался препятствовать ярлу? В какой момент он все понял? И почему? И что подумал?

В комнате было прохладно, однако щеки у нее запылали от стыда и злости. Перед кем, на кого — она и сама не понимала! Но теперь точно знала, что была права! Барготово дерьмо, ее пытались поделить, как военную добычу! Хотя нет, не так… Один пытался ее увезти, пользуясь мнимой неосведомленностью, второй…

— Боги, за что? — снова прошептала Ло, мечтая расплакаться, но слез не было.

Красивая сказка, в которую она на миг позволила себе поверить, рухнула. Ну почему у Ингольва Рагнарсона не хватило терпения просто уехать? Он мог бы добиться у короля развода, мог бы жениться на ней немного погодя… Почему он все испортил? Да потому что наплевал на ее решение! Потому что захотел взять ее немедленно! Силой, обманом — все равно! О чем он думал? Что она его простит? Что сдастся и полюбит, приняв оправданием страсть? Глупо… Какая любовь может быть там, где нет уважения? И каким уважением она могла бы ответить на обман?

А капитан все знал. Теперь Ло поняла это ясно, хотя по-прежнему не могла сообразить откуда. Он поблагодарил ее, потому что прощался… Решил, что она уезжает по доброй воле? Дурак! Да она ведь даже оделась по-мужски, чтобы Рагнарсон выбросил из головы глупости насчет Снежной Невесты! Чтобы увидел в ней не женщину, а бывшего врага, боевую магичку! Убрала волосы как можно проще, спряталась за глухим суконным камзолом, как за щитом… И серьга, которую она предложила ярлу, была последним рубежом обороны, самым отчаянным! Капитан — дурак… Но…

Ей снова не хватило воздуха, и Ло задышала быстрее и глубже. В памяти вспыхнуло, как капитан встал перед ней, заслоняя от Рагнарсона. Он готов был драться, когда понял, что она не договорилась с ярлом заранее. А ведь она едва устояла! Едва не позволила себе сдаться, обманувшись красивыми словами…

— Терпеть не могу баллады! — прошипела Ло и, снова уткнувшись лицом в ладони, расплакалась без слез, сотрясаясь в сухих злых рыданиях.

Скинув сапоги, она заползла дальше на кровать, скорчилась, прячась в подушки, и несколько минут тихо поскуливала, глуша всхлипы плотной мягкой тканью. За что с ней так? Почему? Неужели, желая честности и уважения, она хотела слишком многого? Какой брак мог бы начаться с обмана и насилия, какая любовь?! И почему честности она дождалась не от воплощенной женской мечты в облике прекрасного ярла, а от… Кирпича?! От дубины невийской, как назвал его Рагнарсон! От капитана, прикрывшего ее собой, стоило ему решить, что Ло обманута… Как же больно и обидно… Как стыдно, хоть она ни в чем не виновата!

Рыдания сотрясали тело все сильнее, но слезы так и не появились. Плакать с сухими глазами было даже мучительнее; она задыхалась, стискивая пальцами подушку и боясь быть услышанной. Обида на судьбу мешалась с унизительным запоздалым страхом. А если бы у нее не было мужа-защитника? Услышал бы ярл ее твердое «нет»? Потому что побратимство — это красиво, а главное, оно позволило Рагнарсону не уронить честь в глазах своих людей, но в тот миг, когда чаши весов закачались между жизнью и смертью, на одну из них в придачу к решению Ло легли топор капитана Рольфсона, солдатские мечи дорвенантцев и арбалет сержанта Мерри. А будь там только ее слово?!

— Ненавижу… — прошептала она, приподнявшись на локте и запуская пальцы в растрепанные волосы. — Ненавижу всех! И эту скотину вольфгардскую! И супруга дорогого! И ту тварь, которая… которая…

Слезы наконец хлынули, заливая лицо, и Ло даже не пыталась их стереть. Если бы она осталась магом, разве пришлось бы ей бояться за свою честь и полагаться на защиту мужа?! Разве посмел бы клятый волк не услышать ее отказ?! И разве пришлось бы Ло Ревенгар, гордости красной гильдии Ордена, прятаться за мужскую спину, как обычной женщине?!

Всхлипывая мгновенно заложенным носом, изнемогая от постыдной беспомощной жалости к себе, она пропустила момент, когда в дверь постучали. Стук продолжился…

Ло замерла, с ужасом осознавая, как выглядит. Волосы рассыпались из пучка, лицо красное и распухшее, глаза слезятся, губы как оладьи… Ей никогда не шло плакать. Еще одно умение истинной леди, в котором боги ей отказали: после плача Ло выглядела не умилительно, а противно. Нэнси зашла бы без стука… Стучаться к ней сейчас может лишь один человек! Последний, кого Ло хотела бы видеть, не считая Рагнарсона. Да чтоб им обоим Баргота повстречать!

— Миледи?

Не дождавшись ответа, капитан приоткрыл дверь, и Ло использовала последний миг, рявкнув:

— Оставьте меня в покое!

— Нам нужно поговорить…

Ло беспомощно огляделась. Скамейка, прошлый раз полетевшая в дверь, стояла у стены слишком далеко, да и не было сил ею швыряться. И вообще сил не было… Но разговаривать с мужем тем более было выше ее возможностей! А еще хуже — чтобы он увидел ее такой. Слабой, измученной, беспомощной…

— Не сейчас! — отозвалась она, прижимая к груди подушку, словно щит.

— Миледи, я…

— Да какого… — выдохнула Ло, тратя остаток сил. — Что, в крепости пожар? Наводнение? Проклятые волки, всех демонов им вдогонку, вернулись? Нет? Тогда какого Баргота нельзя подождать с разговором?! Я отсюда никуда не денусь, уж поверьте! Так оставьте меня в покое все, слышите?! Никого не хочу видеть! И даже если его величество лично явится, умертвие ему под одеяло, пусть идет к демонам! Да хоть сам Пресветлый, если у него не хватит ума подождать немного! К демонам, к Барготу, к вашим северным йотунам! Оставьте! Меня! В покое!

Наклонившись, она подхватила снятый недавно сапог и запустила им в дверь. Глухо стукнув каблуком о доску, сапог упал на пол. Ло швырнула второй, отчаянно жалея, что не может перекидать туда же весь королевский сервиз из клятого королевского приданого. Ах, как бы летело тяжелое чеканное серебро! Тарелки, кувшины, соусники… Раз уж нельзя зарядить Молотом Пресветлого, сбрасывая злость, страх и обиду разом! Боги, как живут эти самые обычные женщины без такого полезного умения?!

Она огляделась, ища взглядом еще что-нибудь метательное. Но за дверью было тихо, и Ло еще крепче притиснула к груди подушку обеими руками, уткнувшись в нее лицом. Выплеснувшись криком, ярость схлынула, ушла, как вода в песок, вместе с остатком сил. Медленно раскачиваясь, Ло сидела на постели, чувствуя себя чудовищно, безнадежно одинокой… Сейчас она бы отдала что угодно за возможность уткнуться лицом в чье-нибудь плечо. И чтобы ее погладили по голове… И сказали, что все будет хорошо. А она бы постаралась поверить. И, может, утешения обернулись бы правдой, ведь на самом деле все не так уж плохо, просто обидно и тоскливо…

Тихонько, не стучась, в дверь проскользнула Нэнси. Ахнула, подскочила и засуетилась над Ло, причитая почти так, как хотелось, но слишком жалостливо. Расчесала ей волосы, вытерла влажным платком лицо и руки. Осторожно промокнула сочащееся кровью ухо, что противно пачкало шею. Ло бессильно позволила раздеть себя и уложить в постель, покорно укрылась и выпила как по волшебству появившийся густой сладкий шамьет.

Только сейчас она поняла, что болезненно замерзла, причем не только снаружи. Ей казалось, что и в жилах у нее вместо крови течет студеная вода. Продолжая ласково уговаривать Ло, как больного капризного ребенка, Нэнси растерла ей руки и ступни, натянула на ноги теплые шерстяные чулки. От шамьета хотелось пить и спать, Ло на минуточку прикрыла глаза, безразлично принимая странную слабость, так похожую на потерю сил после сложного колдовства. Но ведь она больше не маг…

Потом, кажется, пришел Лестер, она слышала его сквозь тяжелую вязкую дрему. Чувствовала горячие пальцы на запястье и лице: лекарь щупал ей щеки и лоб. После ее снова напоили шамьетом, но уже горчащим сквозь мед зелейными добавками, и наконец оставили в покое. Ло лежала, пытаясь согреться, на левом боку, потому что на правый было не повернуться из-за больного уха, и лениво думала о всяких глупостях. Например, как ей теперь носить серьги? Не то чтобы она их любила, но ведь придется подбирать что-то, подходящее к оставшейся ей серьге. И что скажет Маркус, когда узнает? И действительно ли капитан Рольфсон не любит меч, предпочитая топор?

«А с чего бы ему любить мечи? — рассудительно сказала она сама себе. — Это слишком дорогое оружие для рядового северного воина. Особенно хороший меч… Барготов ярл и здесь не упустил случая подчеркнуть, что ее муж не из знати и привык к чему попроще. Да и плевать. Новый лорд Ревенгар носит топор — смешно… Лучше смеяться, чем плакать, но ведь и в самом деле смешно. А сержант Мерри чинит арбалет на галерее. Обхохочешься, лишь бы не разрыдаться…»

Потом она все-таки задремала окончательно и проснулась уже после обеда. Капитан ее больше не беспокоил, хотя теперь Ло было почти стыдно за нелепую и грубую вспышку. Надо будет извиниться, что ли… И поблагодарить. Но если он снова начнет подозревать ее во всяком непотребстве…

Согревшись, Ло успокоилась, и снова злиться ей не хотелось. Нэнси, заглянувшая в комнату, радостно всплеснула руками и затараторила, что мэтр Лестер велел миледи лежать сегодня в постели. Сам мэтр занят, какому-то приезжему челюсть вправляет, а миледи может не беспокоиться, ей сейчас подадут горячего бульону с пирожками, и печенья, и шамьета… Челюсть? Ой, там такое было, такое было… Этот проезжающий, — Нэнси округлила глаза, — искал кого-то, какую-то женщину молодую с ребенком, вроде она от мужа сбежала, страх какой и позор… А его светлость говорил, что никакой посторонней женщины в крепости нет и мимо она не проезжала, так этот тип ему не поверил. И шнырять все пытался, и даже деньги предлагал, если кто ему скажет про эту женщину. А потом про его светлость ляпнул, что безобразие, мол, грязный северянин в крепости делами заправляет и покрывает шлюху… Ой, простите, миледи, за нехорошее слово… Ну вот, его светлость его и того… По роже, значит…

— Так ему и надо, чтоб язык не распускал, — буркнула Ло, трогая распухшее ухо и морщась. — Нэнси, принеси-ка и вправду поесть. А если кто будет спрашивать, я никого не хочу видеть. Никого, понятно?

— Как не понять, миледи, — присела девчонка в реверансе, блеснув глазами. — Чуть-чуть обождать извольте!

Когда она выскочила за дверь, Ло вылезла из-под одеяла и нашла в комоде зеркальце на длинной ручке. Вгляделась в отражение. Хороша… Вот такой надо было вольфгардцу показаться! Губы до сих пор распухшие, глаза покраснели, ухо вздулось. Она уже и забыла, как долго у нее в детстве заживали проколы для серег. Она усмехнулась, уронив зеркало на одеяло. В душе поселилась странная холодная пустота, и теперь вспоминать о волчьих золотых глазах и мягком низком голосе было безопасно, словно Ло прикрылась этой пустотой, как панцирем. Ну, было — и прошло. Не ее это счастье, не ее судьба. Никакая страсть не стоит потери уважения к себе, а именно это было бы ценой сделанной подлости. И только ныло что-то, будто зажившая не до конца рана…

Выпив горячего бульона и съев пару пирожков, Ло отпустила девчонку и достала лист колдовской почты. Подумав, вывела сухим пером:

«Маркус, будь осторожен! Теперь я знаю, что это дорвенантец и маг. Возможно, он в столице, так что будь очень осмотрителен в словах и поступках, слышишь? Кажется, мы имеем дело с безумцем. Он потерял кого-то на войне и в Руденхольме собирался мстить, утопив северян в ущелье, — теперь ты можешь оценить его безрассудное отчаяние! А я сорвала его планы и имела наглость выжить благодаря тебе… Но ко мне здесь трудно подобраться — это несомненное достоинство моего нынешнего положения, — а ты на виду. Надеюсь, я смогу вспомнить хоть что-нибудь, способное навести на след. И еще мне от тебя кое-что нужно! Прошу, доберись до орденских списков и составь перечень всех, чьи инициалы включают двойное „С“. Это очень важно! Еще необходимо, чтобы ты встретился с родственниками Артура Бейласа. Ты ведь помнишь это рыжее несчастье? Он погиб в крепости Драконий Зуб при весьма странных обстоятельствах, и мне нужно как можно больше узнать об этом. Драгоценный, было бы прекрасно, если бы ты смог добраться до него самого, но это как получится. Маркус, я отчаянно скучаю по тебе и Мелиссе. Впрочем, не вздумай приезжать, это все только усложнит. И не верь всему, что вскоре услышишь обо мне и ярле Хёгни. Все сложно, Маркус, но мне не в чем себя упрекнуть. Береги себя и верь, что твой Подснежник желает тебе удачи. Ло».

Сложив письмо, она подошла к окну и приоткрыла тяжелую раму, из-за которой в лицо мгновенно ударил тугой ледяной ветер. Белый бумажный голубок вспорхнул с ее ладони, и Ло отстраненно вспомнила рассказ ярла. Такое же колдовское создание прилетело к вольфгардскому военачальнику, заманивая в смертельную ловушку. Но для следа этого слишком мало — магической почтой пользуются все, кто может ее себе позволить. А вот не удастся ли Маркусу вызвать дух ярла Дольги?

Ло зябко поморщилась — то ли от холода, то ли от темного предчувствия, вкрадчивым ознобом пробежавшего по телу. Слишком много смертей… И стоило бы похоронить эту историю, утопив ее в темных водах Рудена, однако пролитая кровь не растворится ни в одной реке мира. Арчи и Колин должны быть отомщены. Да и ей самой не жить спокойно, пока за спиной стоит тень убийцы.

Ло вздрогнула. Бумажный голубь уже взмыл наверх, она сама проводила его взглядом, но второй точно такой же пролетел мимо окна, тоже поднявшись в черное вечернее небо, затянутое тучами. Еще одно магическое послание? От кого? Может быть, комендант отправил донесение о случившемся утром своему начальству? Или просто сообщил, что ярл покинул крепость… Но магопочта слишком дорога для обычной служебной переписки… Ло вспомнила строки своего письма, что к ней трудно подобраться в крепости, и снова поежилась от быстрого тоскливого страха, окатившего ее, словно очередной порыв ветра, только изнутри. Безопасность вдруг показалась не такой уж и безусловной.

* * *

Столичному хлыщу от Эйнара прилетело не то чтобы зря, но сильнее, чем следовало. Может, и вовсе не стоило работать кулаками там, где хватило бы слов… Но следы вольфгардцев еще не успели остыть, а леди в очередной раз прогнала Эйнара, как нашкодившего пса, — так он сначала подумал. Потом по лестнице слетела обеспокоенная Нэнси, и Эйнар напрягся, сообразив, что у леди не просто приступ дурного настроения, за которое, после такого веселенького утра, ее трудно осудить.

Если нужен целитель — дело уже дрянь. Эйнар поднялся вслед за Лестером, честно рассказав мэтру по дороге все, что случилось между ним и женой, — там и рассказывать-то нечего было. Ну, послали его к Барготу вместе с королем и самим Пресветлым… Ничего так компания, между прочим. Понятно, почему леди вспылила на него и на короля, выдавшего ее замуж, а вот чем ей сам Владыка Воинов не угодил?

В любом случае, если бы Эйнар знал дорогу к неблагому богу, то, может, и сам бы с радостью туда пошел после сегодняшнего позора. Утбурдово дерьмо! Рагнарсон рассчитал безупречно все, кроме бешеного, совсем не женского норова леди. Наверное, самонадеянно решил, что только в Вольфгарде рождаются женщины, способные силой духа превзойти мужчину.

Вот и вышло, что плюху по самолюбию они с ярлом получили на пару — и еще неизвестно, кому пришлось хуже. Стоя у перил верхней галереи и ожидая Лестера, Эйнар успел передумать о многом, и мысли эти как одна были мерзкими.

А потом вышел мэтр и успокоил, что с леди ничего страшного. Ей нужны тепло, горячий шамьет, немного снотворного… И никакого беспокойства!

На Эйнара он при этом смотрел так, что на душе стало еще тошнее. Мол, раз уж он не может жену порадовать, пусть держится подальше, чтоб хоть не расстраивать. Эйнар молча кивнул и ушел во двор, мрачно вспоминая, что с Мари было совсем иначе. Да, иной раз и она вспыхивала, как трут, могла накричать, а потом расплакаться, но он садился рядом, обнимал жену, прижимал к себе, гладя по рыжим кудрям, и слезы сменялись улыбкой, как весеннее ненастье — солнышком. Мари не умела злиться, она только обижалась, да и то недолго. А если ей чего-то хотелось или, наоборот, не нравилось, она говорила прямо, смеясь, что мужчины — существа непонятливые, с ними надо как с детьми. Эйнар соглашался, признавая женскую мудрость, и вывернулся бы наизнанку, лишь бы выполнить любую просьбу.

Но как быть, если от тебя ничего не хотят? Ну, разве только, чтоб ты отправился к Барготу.

До Баргота он не добрался, потому что подвернулся столичный хлыщ. Разряженный, словно праздничное дерево, дворянчик изрядно перемазался в осенней грязи, ночью подмерзающей, но днем летящей из-под конских копыт так, что капли до лица достают. А уж о сбруе и плаще говорить нечего. Эйнар сам предложил бы ему гостеприимство, однако столичный гость был криклив и требователен. С комендантом королевской крепости он вел себя как с хозяином постоялого двора, подозревая, что Эйнар то ли прячет какую-то женщину, то ли помогает ей скрыться.

Дворянчик, как выяснилось, был братом ее мужа, от которого несчастная убежала с годовалым ребенком в приступе безумия. И след, по которому любящий деверь примчался сюда аж из самой столицы, обрывался ровно на дороге, потому что из ближнего Донвена женщина выехала, а до Драконьего Зуба, получается, не добралась.

Все это паршиво пахло. Эйнар мог поверить во внезапное сумасшествие, однако если беглянка без помощи и защиты смогла преодолеть такой путь, ее рассудку многие могут позавидовать. А если женщина с ребенком в осеннюю непогодь кинулась из дома, словно спасаясь от пожара, надо еще поглядеть, каково ей там жилось… В любом случае, через Драконий Зуб леди Аманда Марли не проезжала ни с сыном, ни без него, о чем Эйнар честно сказал ее деверю. Тот не поверил. Сначала предлагал деньги, потом начал грозить. Потом… Эйнара очень давно не звали грязным северянином, он уже отвык. Здесь, на границе с Невией, по другую сторону которой начинался настоящий Север, это и обидным-то не было, разве что насчет грязи… И если б не сегодняшнее утро, йотуны его забери, Эйнар бы сдержался. А так кулак сорвался сам по себе.

Яростно стонущего и роняющего слюну хлыща увели к Лестеру, который выбитых челюстей на своем лекарском веку перевидал вдоволь и мигом определил, что перелома нет. Но Эйнар об этом узнал позже, когда Тибо позвал его на кухню обедать и будто между делом сообщил, что милорд Позолоченная Задница изволил отбыть. Куда? А демоны его знают. Вот как Лестер ему челюсть вправил, так почти сразу и изволил. Сначала, правда, грозился пожаловаться в столице на оскорбление, но случившийся там же Тибо, которому срочно понадобилась лошадиная мазь, поинтересовался, с каких это пор один дворянин жалуется на другого за мордобой? Вроде как среди светлейших господ такие вещи иначе решаются.

— А он что? — так же мрачно спросил Эйнар, запуская ложку в миску с горячей бобовой похлебкой.

— А он говорит, мол, не к чести ему драться на дуэли с вольфгардцем, пусть даже с лейб-дворянином. У него, мол, предки светлейшие в фамильном склепе перевернутся и с особняка крыша слетит. Как-то так…

— Всей дорвенантской армии с Вольфгардом драться не зазорно было? — тяжело усмехнулся Эйнар, вспомнив, что и правда представился Рольфсоном — просто по старой памяти. — Ну, тогда пусть жалуется.

— Да ты что! — возмутился Тибо, нарезая козий сыр. — На войне тебе какой-нибудь Жером или Марко, вчера из деревни, ткнет корявой железкой в пузо — и никакого благородства. А это ж дуэль, понимать надо! Ну, я его успокоил, мол, урона ни его челюсти, ни его чести не будет. Потому как его светлость ждет, пока эту самую челюсть на место ставят, а уж потом светлейшие лорды могут и с честью разобраться. Мы тут хоть и хомяки пограничные, но этикет понимаем, не зря у нас комендантом лорд Ревенгар…

— Тибо!

— А что я-то? — изумился тот, подвигая сыр Эйнару. — Что я, соврал? И Лестер подтвердил: он самый, мол, и есть. Истинный лорд Ревенгар, ага. Так что все будет по закону. Оскорбленная сторона вызывает на дуэль, а вызванная выбирает оружие… А если у виконта с собой случайно нет вольфгардского топора, который наш лорд предпочитает, так мы ему из арсенала выдадим. Жалко нам, что ли? И тут у гостя, ты не поверишь, какие-то срочные дела вдруг появились. Он даже тебя дожидаться не стал, попросил нас с мэтром Лестером передать извинения. За это, как его, досадное недоразумение. Мне не трудно, я обещал передать. Видно же, что человек торопится.

— Тибо, йотуна тебе навстречу…

Злиться или смеяться, Эйнар не знал, но на сердце потеплело. Все-таки с друзьями ему повезло!

— Отправь Малкольма с парой солдат, — сказал он, скрывая благодарное смущение. — Пусть проедут до города, поищут следы. И в Гарвию кого-нибудь пошли.

— Думаешь, с дороги сбилась? — как всегда с полуслова понял его Тибо. — И то верно, больше там развилок нет…

Допив шамьет, он ушел, а Эйнар осторожно покосился в сторону печи, где хлопотала Молли и — вот уж диво — Тильда. Дочь, будто почувствовав взгляд, обернулась, глянула мрачно, но тут же снова принялась месить тесто. Злосчастное платье она сменила на чистое, в красно-синюю клетку, и Эйнар прикусил язык, чтоб не ляпнуть что-нибудь еще и здесь. И вообще, ему караулы менять надо!

Потом он проверил арсенал, где пора было пропитывать ножны и чехлы для стрел маслом на зиму, погонял новобранцев, зашел к собакам… Все было в полном порядке. Только грызла тревога, заставляя то вздрагивать в пустых коридорах, то прислушиваться к каждому шороху. Отсутствие клятого морока изматывало неопределенностью хуже, чем настоящая опасность. Как же все-таки колдун ухитряется следить за тем, что происходит в крепости? Без ответа на этот главный вопрос руки у Эйнара пока были связаны. И помощи ни у кого не попросить — жизнью дочери он рисковать не может…

А потом бесконечный тяжелый день все-таки растаял за плечами, как и любой другой. Поужинав и вымывшись, Эйнар ушел к себе, старательно держась подальше от соседней спальни. Свалился в привычно холодную постель, закрыл глаза. Так же привычно сон не шел, но потом все-таки смилостивился… И когда Эйнар проснулся от торопливого стука в дверь, первым побуждением было пришибить клятого дятла — кто бы это ни оказался!

— Милорд, милорд…

Голос казался знакомым, но кто в крепости мог именовать его милордом? Все-таки Эйнар сообразил, морщась от дурманной тяжести в голове, что зовет девчонка, горничная миледи. Вскочил, запахнув рубаху, в которой спал, поправил подштанники и открыл дверь.

— Милорд, прошу вас!

Закутавшись в шаль поверх длинной ночной рубашки, Нэнси смотрела умоляюще, и с Эйнара мгновенно слетел сон — будто холодной водой окатили.

— Что случилось? — резко спросил он.

— Ой, милорд, пожалуйста, посидите с ее светлостью, — зачастила девчонка. — Ей что-то дурное снится, а добудиться не могу. Так и мечется, бедняжечка, а уж плачет как… Сделайте милость, приглядите, пока я за лекарством сбегаю!

Стоило Эйнару войти, девчонка шмыгнула к лестнице вниз. А он переступил порог, мрачно подумав, что вот проснется леди, увидит его в своей спальне полуголого — и крику будет на всю крепость…

В комнате было душно. Камин с вечера протопили на совесть, угли до сих пор краснели в золе, и из холодного коридора Эйнар будто в баню попал, только не влажную, а сухую, жаркую. Тонкий сладковатый запах женских притираний перебивался лекарственным духом, резким, неприятным. Эйнар поморщился: здесь и у здорового голова заболит… Проветрить? А можно ли?

Он пошел к постели, стараясь не топать, но раздавшийся оттуда стон легко заглушил его шаги. Леди… его жене и в самом деле было плохо. Она металась по постели, то сжимая в руках край одеяла, то пытаясь отбросить его. Стонала. Плакала. Звала кого-то. И никак не могла проснуться.

Сев рядом, Эйнар осторожно тронул ее плечо, позвав:

— Миледи?

— Пять градусов ниже… Ниже, тебе говорят! Градиент… Градиент держи!

Леди дернула плечом, будто сбрасывая его руку, и продолжила, хрипло и отрывисто:

— Теперь семнадцать градусов. Считай по ветру, балбес! Недоучка барготов, откат учитывай! Семнадцать, восемнадцать, двадцать три… Ниже! Градиент сбрасывай! Сбрасывай, кому говорят!

Она застонала, мотая головой, глаза по-прежнему были закрыты, но с губ летели какие-то расчеты вперемешку с проклятьями и приказами. Эйнару стало страшно: вспомнился огненный ветер, снесший сотни урту-томгар, словно сухую солому. Могут ли маги колдовать во сне?

Он сжал пальцы немного сильнее, потряс женщину за плечо, но леди, не просыпаясь, лишь послала его грязным ругательством, закрученным с умением старого сержанта, — оказывается, наяву она до этого выражалась относительно пристойно. И снова продолжила невидимый бой. Похоже, война, с которой вернулась боевая магичка, отпустила только ее тело, оставив душу в заложниках. Да где же Нэнси?

— Этьен? Этьен, осторожно! Э-этье-е-ен…

Крик захлебнулся всхлипом.

Эйнар наконец вспомнил это имя. Молодой маг, сгоревший в Руденхольме… Бессильный чем-либо помочь, он погладил ее плечо, такое хрупкое под тонкой рубашкой, взял ладонь… Пресветлый, ты, конечно, великий бог, но какого йотуна ты призываешь себе на службу женщин?! Разве их это дело — убивать и видеть чужую смерть? Разве можно им, приносящим жизнь, раз за разом умирать в бою, не телом, так душой?

Леди плакала. Горько, навзрыд, как обиженный ребенок. И сжимала его руку с совершенно не женской силой. Ее тонкие пальцы, такие изящные, почти светящиеся в полумраке спальни нежной белизной, на деле оказались крепкими, как у хорошего бойца. Лишь однажды в жизни Эйнар встречал такую силу в женской руке. Когда ждал повитуху, сам насмерть перепуганный, успокаивая Мари. Его хрупкая маленькая жена выгибалась, кусая губы и вцепившись ему в руку так, что казалось, пальцы сломает. Вот точно так же… Только одна выпускала в мир дитя, а вторая… вторая пыталась удержать смерть — и не могла.

— Маркус… — прошептала вдруг магичка, поворачиваясь набок лицом к Эйнару. — Наконец-то… Пожалуйста, Маркус… Мне так страшно… Побудь со мной…

Она звала другого, но Эйнару было плевать. Подчиняясь просьбе, он придвинулся ближе, просунул руку под почти невесомую светловолосую головку, пристроив ее на сгиб локтя так, чтобы не дернуть растрепанный мягкий шелк прядей. Маркус, значит? Что ж, капитан, ты сам сказал, что тебе нет дела до тех, кто был раньше. И уж точно у тебя язык не повернется осудить женщину за то, что в такой миг она зовет мужчину.

— Маркус… Капитан?

Магичка привстала на локте, отстранившись и глядя на него удивленно. В темноте, озаряемой единственной свечой у изголовья, она казалась беззащитной и почему-то совсем юной — какие там двадцать шесть лет?

— Прошу прощения, — выдавил Эйнар. — Вам снились дурные сны, миледи. Нэнси пошла за лекарством, а я…

Он чувствовал себя дураком. Хуже — бесполезным дураком… Но магичка, вместо того чтоб привычно фыркнуть и вызвериться, облизала губы и тем же беспомощным ломким голосом попросила:

— Откройте окно. Душно… И лазаретом пахнет. Ненавижу…

Вскочив, Эйнар торопливо распахнул скрипящую тяжелую раму. Смазать надо, кстати… В комнату хлынул ледяной — так показалось — воздух.

— Не замерзнете? — обернулся он к кровати.

Леди покачала головой, кутаясь в одеяло и жадно дыша. Она даже голову запрокинула и приоткрыла рот, как птенец, хватая ночной холод. Эйнар еще немного проветрил комнату, потом прикрыл раму и вернулся к постели, изнывая от непонятного стыда. Ну где же лекарство, йотуны его побери?

— Вам лучше? — спросил он, снова присаживаясь, но уже подальше. — Часто так?

— Не очень, — она старательно улыбнулась. — И… не надо снотворного. Еще хуже будет. Когда от кошмара не можешь проснуться…

Эйнар сглотнул ставшую вдруг очень вязкой и горьковатой слюну. Что ж, даже дубина вроде него может сложить топор с топорищем, как говорят в Невии. Лазарет, память о боли и дурные сны… И надо бы извиниться, но слова без дел ничего не стоят, а сделать он может только одно.

— Вам… действительно нужен хелайзиль? — выдавил он то, во что недавно сам бы ни за что не поверил. — Если да… Я достану.

Она смотрела недоверчиво, и Эйнару под этим изумленным взглядом стало совсем паршиво. Разумеется, он может. Он же все-таки комендант приграничной крепости, а уж какую только дрянь здесь не пытаются провезти. И если только намекнуть, что он примет благодарность от очередного купца… В комнате заметно похолодало, но Эйнара изнутри заливал жар стыда и отчаяния.

— Нет… — сказала она наконец очень тихо. — Нет, благодарю. И… если я когда-нибудь сдуру попрошу… Капитан, поклянитесь, что вы мне его не дадите.

— Клянусь, — выдохнул Эйнар с облегчением человека, которому отменили смертный приговор. — Я… давайте я все-таки за вашей горничной схожу. Где ее носит ночью — сам не пойму.

— Не надо, — снова бледно улыбнулась магичка, и Эйнар подумал, что теперь, сколько бы ни выпускала леди иголок, как бы ни дерзила, прикрываясь маской надменной аристократки, вряд ли он сможет забыть эту улыбку, полную терпеливо скрываемой боли и страха. — Идите к себе, капитан. У вас тоже день был тот еще. Нэнси придет и посидит со мной, пока не засну. Когда кто-то рядом, это помогает.

— Тогда спите, — сказал Эйнар, придвигаясь ровно настолько, чтоб взять ее руку. — Я уйду, когда она придет, обещаю.

Он думал, что леди начнет спорить, но она просто закрыла глаза, то ли доверчиво, то ли измученно. Эйнар сидел рядом, держа прохладную, постепенно теплеющую в его ладонях руку, и ждал. Когда дыхание магички стало совсем ровным, она заворочалась, ложась поудобнее, и забрала руку, решительно сунув ее под подушку, Эйнар встал и на цыпочках вышел, прикрыв дверь так бережно, что и сторожевая собака не проснулась бы.

Нэнси стояла в коридоре у перил. Куталась в шаль, слегка приплясывая от холода, но так, чтобы не застучать каблуками.

— Ну, и где лекарство? — с опасной мягкостью спросил Эйнар, подходя ближе.

— Так я это… — наивно вытаращилась девчонка. — Добудиться его милость Лестера не смогла.

— Ах, добудиться…

Врала! Никуда она не ходила. Врала нагло и бесстыже, Эйнар только никак не мог понять: зачем?

Это он и спросил, сделав еще один шаг и почти прижимая нахалку к перилам. Нэнси, видимо, все поняла по его лицу, потому что пискнула и попыталась прошмыгнуть мимо, но не успела.

— Так зачем? — тихо и очень зло повторил Эйнар, вглядываясь в бледное веснушчатое личико. — Ей же в самом деле плохо было.

— Ну, знаете, милорд… — вдруг прошипела девчонка в ответ так же нагло и, пожалуй, не менее зло. — Вот ведь правильно вашу светлость величают! Чтоб мужчина не понимал, как женщину ночью успокоить? Я здесь, как дура, стою, мерзну, жду… а вы… Да вам на вашей крепости жениться надо было — она тоже каменная! Пустите!

Отскочив от него, наглая паршивка фыркнула, совсем как леди, и, гордо задрав нос, прошла в спальню, а Эйнар остался в коридоре, пораженно глядя ей вслед и чувствуя себя самым невероятным болваном на тысячу люардов вокруг.

Глава 24 КЛЯТВЫ И ЛОВУШКИ

Следующим утром Эйнар снова едва не проспал. Петух, живущий при казарме как раз для этого, исправно проорал в положенное время, но Эйнару снилось что-то жаркое, мягкое, нежное… Сон был таким дивным, что просыпаться в холодную предзимнюю хмарь не хотелось просто до одури. Словно в детстве, когда до рассвета нужно было вылезать из нагретой за ночь постели, натягивать холодные вещи и идти заниматься хозяйством. Натаскать матери дров и воды, открыть овчарню и выгнать стадо на последнюю полузасохшую траву, почистить хлев, а заодно и уже подоенную корову обиходить, убрав навоз и закинув в ясли сена. Потом мать позовет завтракать, и можно будет передохнуть, к тому времени кровь разогреется от работы, холод отступит, да и одежда у него добрая, хотя руки-ноги уже торчат из рукавов и штанин — растет он так, словно ночью темные альвы с двух сторон тянут…

Эйнар открыл глаза, посмотрев в темный потолок, и вспомнил, что ему уже не десять. Что могила матери, до срока потерявшей и редкую красоту, и здоровье, осталась далеко в родной деревне, рядом с отцовской. И ухаживают за ней чужие люди, потому что родной сын не остался дома, как положено порядочному парню, чтобы взять жену, подновить родительский домик, развести еще овец, а там и десяток телят прикупить… Жить как все, растить собственных детей, которым, может быть, простят четвертушку вольфгардской крови. А по положенным праздникам ходить на погост и стоять службы в храме, год за годом спокойно приближаясь к тому дню, когда рядом с отцовскими могилами появится еще одна — его или сначала жены, это уж как боги решат. А он — волчье отродье, репей под хвостом, дурной мальчишка — все-то глядел не в ту сторону, а потом и вовсе пустил судьбу под откос, связавшись с головорезами-северянами. Известное дело, отчим его виноват, задурил парнишке голову сказками…

Усмехнувшись, Эйнар откинул одеяло, позволяя холодному воздуху остывшей за ночь комнаты облить тело. Задурил, это точно. Рассказал о замках выше самого старого дуба, о городах, где на одной улице домов больше, чем у них во всей деревне, о магах и великих воинах, о странных тварях и древних развалинах, где спрятаны клады… Рольф умел рассказывать так, что сердце замирало, а потом весь день грызла тоска по неведомому, ночью оборачиваясь сладкими и страшными снами. И Эйнар точно знал: в деревне он, когда вырастет, не останется. Ведь рядом такой огромный мир!

Мать выговаривала, что нечего портить парня, лучше пусть учится тележные колеса делать или горшки лепить. Это дело нужное и верное, оно всегда прокормит. А если к охоте душа лежит, то тоже ничего, лишь бы крепко стоял на ногах и о глупостях не думал. Рольф только посмеивался в густые усы и продолжал натаскивать Эйнара, как щенка, обучая разбирать следы и ставить силки, выслеживать дичь и бросать нож, на лету сбивая хоть перепелку, хоть ястребка, вздумавшего поохотиться на цыплят.

А еще бывший воин заставлял приемыша каждый день мыться холодной водой и часто менять одежду, чтобы ни зверь, ни человек не чуял от него запахи дыма, хлева и рабочего пота. Разговаривал с ним на вольфарделе, да не попросту, двумя-тремя десятками ломаных слов, как умел объясниться с надменными соседями почти каждый невиец, а сложно, по-настоящему, не ленясь по многу раз повторять и добившись, что выговор у Эйнара стал чистым, а вольфгардские слова начали слетать с языка бойко, как родные. И даже грамоте научил, не пожалев отдать три связки отличных лисьих шкур за самую настоящую книгу с картинками и рассказами. Книга, конечно, была на дорвенантском, потому что невийских книг не бывает, и Эйнару пришлось учить еще и его, но после вольфарделя третий язык пошел легко, а грамота показалась настоящим волшебством, так что вольфгардские руны потом и вовсе запомнились сами собой.

Когда Эйнару исполнилось семь, Рольф выстругал ему меч по росту и каждый день гонял во дворе под недовольными взглядами матери, которой не нравились такие занятия, но ведь не запретишь мужу учить приемного сына, которого тот принял как своего. «А чему учить мальчика — это мужчине виднее», — усмехался Рольф. Мать постепенно смирилась и даже мечтала иногда, что знающий грамоту сын пойдет в приказчики к богатому купцу, а там и сам начнет возить шерсть через перевал.

Но через три года Рольфа привезли из леса на одних санях с медведем, которого он все-таки добыл. Хмурые соседи сгрузили мороженую тушу, не взяв за помощь ни куска мяса у осиротевшей семьи, и Эйнар, глотая слезы, рубил медвежатину на куски топором, который еще помнил тепло отцовских рук. А в доме надрывно, как волчица, скулила обессилевшая от плача мать. Приходили соседки, помогая выдоить коров, сварить кашу на медвежьем жиру и высушить промокшую одежду Эйнара, на которого свалилось все немалое хозяйство: как раз начали ягниться овцы. Но у добрых женщин были свои семьи, а похороны давно прошли, и постепенно Дирре оставили одну, у нее ведь почти взрослый сын-помощник.

Он метался от двора к дому, стараясь успеть все, и не мог ни злиться, ни обижаться на мать. Она пыталась его любить, пока Рольф был жив, но Эйнар-то чувствовал, что это все ради мужа. Рядом с Рольфом ему и кусок послаще доставался, и ласка перепадала, словно Эйнар был настоящим сыном именно отчиму-северянину, а не собственной матери. Словно она видела в нем не своего ребенка, а вечное отражение того, кто ее бросил…

И все равно он, может, и не ушел бы из дома, не посватайся к уже немолодой Дирре такой же в возрасте сосед, недавно похоронивший жену. Обычное дело: одному дому нужна хозяйка, другому — хозяин. У соседа были свои дети, и как-то вдруг оказалось, что мать прижилась в новом доме, а пятнадцатилетнему Эйнару там не слишком-то и рады. Он был чужим. И по имени, и по повадкам, и по крови, как раз начавшей кипеть и толкать на глупости за косой взгляд и грязное слово. Наверное, когда он ушел, все вздохнули с облегчением — это оказалось лучшим, что он мог сделать для матери. Потом, уже взрослым, Эйнар ее понимал: трудно растить нежеланного ребенка, напоминание о позоре. Но все равно не мог простить одного-единственного — того, что в день смерти Рольфа мать его оттолкнула, не позволив даже обнять и разделить горе пополам. Он ведь любил и чтил отца не меньше!

Уходя, он поклялся сам себе, что у него в семье все будет по-другому. Даже думал, что получилось… Но боги любят поиздеваться над глупыми клятвами, так что жаловаться нечего: клятва исполнилась оба раза. Только вот тошно теперь от этого — хоть бросай все и езжай в Невию, каяться, что так и не успел навестить мать и поклониться их с отцом могилам. Поздно — прошлое не возвращается.

Отогнав мрачные мысли, он оделся и вышел во двор. Узнал новости от вернувшихся из Гарвии солдат и понял, что забот изрядно добавилось. Глядя на утреннее построение, усмехнулся про себя: стоило бежать от четвероногих баранов, чтобы, забыв детские мечты повидать мир, остаток жизни гонять двуногих. Видно, богам и вправду виднее, кто для чего предназначен. Разбившись на пары, новобранцы старательно отрабатывали приемы с мечом, и Эйнар уже прикинул, что сегодня можно позвать Малкольма и размяться с ним хорошенько напоказ парням…

— Господин капитан, дозвольте обратиться.

Эйнар удивленно вскинул бровь, но Тибо был подчеркнуто серьезен. За его спиной маялся один из солдат и, неожиданно, найденыш Валь. Оба хмурые, только мальчишка еще и бледен как умертвив.

— Слушаю, — ответил он, махнув Малкольму, чтоб тот занялся новобранцами.

— Нехорошее дело, господин капитан, — ровно продолжил Тибо, отступив в сторону и кивая на своих спутников. — Солдат Джастин Ройс жалуется, что мальчишка украл у него нож. Товарищи Джастина подтвердили, что нож и в самом деле его. Лезвие приметное. А рукоять Валь другую приделал. Парнишка нож не прятал, носил открыто, но его ведь и не расспросишь толком. Головой только мотает, что не брал. Нож — вот он.

Он протянул самодельные кожаные ножны, и Эйнар достал из них небольшой нож. В самом деле приметный: на лезвии клеймо кузнеца в виде косого креста в круге. Железо дешевое, работа явно деревенская. Рукоять оплетена кожаной лентой, лезвие сильно сточилось посередине, однако кто-то старательно выправил его на точильном камне, а потом еще довел шлифовальной шкуркой. Но все равно возле черенка в металле заметная трещина. Паршивенький нож, но ухоженный. А оплетка и вправду новая, кожа еще не залоснилась.

— Ты взял этот нож у Ройса? — спросил он мальчишку.

Валь отчаянно замотал головой.

— Врет он, господин капитан, — подал голос солдат, но сразу смолк под взглядом Эйнара и Тибо.

— Будешь говорить, когда тебя спросят, — уронил Эйнар и продолжил, мучительно пытаясь сообразить, как выяснить что-то у немого. — Валь, где ты его взял? Показать можешь?

Мальчишка открыл рот, попытался сказать что-то, но бессильно опустил голову и махнул рукой куда-то к кухне.

— На кухне? — уточнил Эйнар. — Ты уверен?

Теплилась надежда, что растяпа-солдат сам забыл ножик где-нибудь, а парень просто подобрал и не знал, кому отдать. Иначе… Воровство — дело серьезное. Мальчишку, конечно, нельзя судить по взрослым законам, но, если подтвердится, розог ему не миновать. А главное, каково ему потом будет жить в крепости с клеймом вора?

Словно этого мало, откуда-то вывернулась его маленькая сестра и, всхлипывая, вцепилась в брата, обняв его руками за пояс.

Валь снова помотал головой, умоляюще посмотрел на Эйнара и опять уткнулся взглядом в брусчатку двора.

— Показать сможешь? — допытывался Эйнар. — Валь, я должен понять, что случилось, помоги мне. Где ты взял этот нож?

— Да в помойке он его взял! — раздался недовольный голос Тильды.

Она шла от кухни, вытирая руки передником, и Эйнар с удивлением понял, что дочь сегодня встала немногим позже него.

— Тиль? — переспросил он, чувствуя, что напал на нужный след. — Ты что-нибудь видела?

— Говорю же, в помойке мальчишка его откопал.

Она презрительно глянула на Валя, ответившего ей таким же высокомерным взглядом. И что не успели поделить?

— Только он без рукояти и ножен был, — так же холодно уточнила Тильда. — Просто лезвие со штырем, еще и сточенное до середины. А этот… обрадовался, будто сокровище нашел. Весь вечер его правил, мне вместо него пришлось растопку носить и дрова. А кожу ему Дагни дала, она себе перчатки недавно шила, вот и остались обрезки. Увидела, как он с огрызком рукояти мучается, и принесла.

Задрав нос и развернувшись, Тильда ушла в кухню, печатая шаг, как на параде. На мальчишку, которого только что вытащила из беды, она ни одного взгляда больше не потратила, а он посмотрел ей вслед растерянно и, как показалось Эйнару, благодарно.

— Значит, в помойке… — повторил Эйнар, в упор глядя на Ройса, заметно утратившего праведное негодование. — И как он там оказался?

— Да я… господин капитан… не помню я… Может, и сам выкинул… — солдату становилось все неуютнее. — Так ножик-то все равно мой! Чего он его взял? Может, я его поднять хотел, а его там нет уже!

— И не говори, парень, — поддакнул Тибо, и, будь Ройс поумнее, поддержка сержанта его бы не обрадовала. — Не успеешь что-то ненужное выкинуть, глядишь — уже кому-то пригодилось. Безобразие!

— Вот! — обрадовался дурак. — Верно господин сержант сказал!

Тибо даже глаза закатил от такой тупости, на его подвижном лице последовательно сменились отвращение, ужас и брезгливая жалость к недоумку.

Эйнар огляделся, снова махнул рукой, подзывая гарнизон. Подождал, пока тем, кто стоял дальше, разъяснили суть дела, и негромко заговорил в мгновенно наступившей тишине:

— Джастин Ройс, как все здесь слышали, обвинил Валя в воровстве ножа. Обвинение серьезное. Для первого раза и по малолетству обвиняемого подобный проступок наказывается розгами и порицанием.

Гарнизон молчал; мальчишка, стоя рядом с Тибо, побелел окончательно, сквозь загорелую кожу проступили веснушки, которых раньше не было видно. Джастин Ройс стоял победителем, гордо озираясь по сторонам.

— Но ложное обвинение, — беспощадно продолжил Эйнар, — карается не менее сурово. Нож, как выяснилось, был не украден, а выброшен самим Ройсом. Сержант Мерри, что положено за дурное обращение с оружием?

О том, что нож принадлежал самому Ройсу, а значит, солдат имел право делать с ним, что угодно, Эйнар промолчал. Лучше запомнят. А если найдется умник, то и Эйнар вспомнит пару-тройку параграфов устава, под которые можно подвести любое имущество солдата. Но он бы сейчас не советовал такому умнику отыскаться.

У. — Неделя карцера, — скучно ответил Тибо, — двадцать пять розог и дюжина нарядов вне очереди.

— Да я…

С Ройса на глазах слетело самодовольство. Пару мгновений он ловил воздух ртом, потом закричал:

— Да он же негодный был! Господин капитан, какое дурное обращение? Там лезвие треснуто и рукоять слетела!

Гарнизон начал переглядываться, послышались смешки. Малкольм, сорвавший сухую травинку, задумчиво похлопывал ею по сапогу: ему все было ясно, он просто ждал результата, поскольку заведовал в крепости наказаниями проштрафившихся. Тибо смиренно возвел глаза к небу, наверняка моля богов ниспослать немного разума в голову недоумка. На щеках Валя загорелись алые пятна, сообразительный мальчишка воззрился на Эйнара с яростной надеждой.

— То есть ты выкинул негодный нож, — подытожил Эйнар. — Тогда за порчу оружия отвечать не будешь. Но ты обвинил в краже того, кто его подобрал и привел в порядок.

Он снова повертел злосчастный нож в руках и поднял, показывая всем. Ровная аккуратная рукоять, выправленное и наточенное лезвие, старательно сшитые ножны… Только вот трещина нехороша. Да и железо поганое. Но понятное дело, сироте выбирать не из чего, а какой парнишка может обойтись без ножа? Хоть плохонького, но своего. Ройс — с-с-скотина… Нашел над кем поглумиться!

— Нож принадлежит Валю, — закончил он бесстрастно и протянул мальчишке клинок, убранный в ножны. — Джастину Ройсу за ложное обвинение в воровстве — двадцать пять розог, а потом — дюжину нарядов на усмотрение сержанта Мерри.

— За что?! — заорал возмущенно Джастин, у которого даже сейчас не хватило ума промолчать. — Он же не солдат! Щенок приблудный!

— Был бы солдатом, тебе бы за такое устроили темную твои же товарищи, — любезно пояснил Тибо. — А за всех, кто не подлежит уставу, в крепости отвечает комендант. Так что ты, сапог драный, не мальчишку обвинил, а его самого. Сержант Ирвинг, еще двадцать пять розог недоумку за пререкания с командиром. Господин капитан?

Эйнар кивнул. И добавил, не снижая голоса, чтобы слышали все — и задумались на будущее:

— Валь, пойдешь с сержантом Мерри в оружейную, он поможет тебе подобрать нож по руке. А этот, мой совет, верни хозяину и не жалей. Они друг другу подходят, оба… с трещиной.

Несколько долгих мгновений мальчишка смотрел на него, недоверчиво расширив темно-карие, почти черные глаза. Потом просиял так, словно внутри зажегся огонь, осветив все еще бледное лицо. Повернулся к Ройсу и сунул несчастный нож ему в руки, а Эйнару поклонился с удивительным для такого возраста достоинством. Девчонка, не отлипающая от него, тоже присела в реверансе, улыбаясь во всю круглую мордашку.

— Валь говолит, — сказала она звонко, — что в долгу пелед милолдом, и клянется отслужить.

Говорит? Немой? Мальчишка заметно смутился, дернул сестру за руку и повел к кухне. Вот и еще одна странность. А ведь парнишка далеко не прост. Эйнар вздохнул: мало ему загадок?

— Ну, и чего встали, мои бравые господа? — поинтересовался Тибо, выразительно глядя на гарнизон. — Представление закончено, всем вернуться на прежнюю позицию. Ройс, березовую кашу примешь вместо ужина, на голодный желудок она полезнее. А сейчас — в строй, барготову мать тебе под одеяло!

Пока Тибо с Малкольмом разгоняли солдат по площадке, Эйнар, стоявший спиной к главной лестнице, передернул плечами, почувствовав чей-то взгляд. Обернулся — так и есть. Леди стояла на галерее, кутаясь в теплую шерстяную накидку поверх темно-синего платья. Ее непокрытые волосы, собранные в обычный пучок, блестели на солнце стальным отливом, и Эйнар невольно нахмурился: в такую погоду стоит одеваться потеплее. И вообще, не повредит ли ей то, о чем он собрался просить? До Гарвии путь неблизкий, а она еще вчера была нездорова, да и ночь провела нехорошую. Надо бы с Лестером посоветоваться… Йотуны задери этих столичных аристократов, так не ко времени свалившихся на его крепость со своими неурядицами.

Поднявшись на галерею, он вдруг мгновенной вспышкой понял, что ему снилось! Мягкие светлые волосы на сгибе его руки, горячее дыхание и прохладная ладонь в его руках, сильная и нежная разом… Понял — и смутился, жар стыда прокатился вниз по телу, бросился в щеки. Но отступать было поздно и глупо, так что Эйнар просто вдохнул поглубже и сказал, глядя в серебристо-серые, привычно холодные и настороженные глаза:

— Доброе утро, миледи. Как ваше здоровье?

* * *

«У некоторых людей удивительная способность задевать больное место», — мрачно подумала Ло, но вслух сообщила:

— Прекрасно, милорд, благодарю.

Капитан не поверил. И это яснее всего доказывало, что вопрос был не из вежливости. Те, кто осведомляются о положении дел только ради этикета, не ждут в ответ правды. Но откровенничать Ло не собиралась. Утром она проснулась со слабостью во всем теле, как после долгой магической работы. Уже почти забытое ощущение, которому она бы несказанно обрадовалась, не будь оно подлой фальшивкой.

Сила не возвращалась. С тупым безнадежным упрямством Ло каждое утро и вечер проверяла себя, пытаясь растеплить хоть крошечную искру, но выжженные каналы были мертвы. Иногда, правда, ей казалось, что проявляется магический взгляд. Вот как сейчас почудилась крошечная искра, мелькнувшая между Валем и его сестренкой. Но это, конечно, лишь иллюзия…

А капитан ждал, всем упрямым кирпичным видом показывая, что в учтивое вранье не поверил ни на миг, и она сдалась, потому что еще помнила горячие руки, согревающие ее ладонь, и осторожно-тихий голос в полутьме спальни.

— Лучше, чем можно было ожидать, — буркнула она, отводя взгляд. — Ничего страшного, поверьте…

— Хорошо, — отозвался он тем же напряженным тоном. — По правде говоря, у меня к вам просьба, миледи. Но я буду рад и просто совету.

Просьба? Ло настолько удивилась, что снова невольно посмотрела мужу в глаза. В отличие от рук, глаза у капитана были привычно холодными, цвета северного моря в шторм. Точно как на картине с вольфгардским драккаром, что висела в библиотеке особняка Ревенгаров. Но серо-зеленая холодность больше не могла обмануть Ло — ведь морю не обязательно кипеть, чтобы стать опасным. Интересно, бывает ли оно ласковым?

— Слушаю вас, — отозвалась она с интересом.

Капитан еще немного помялся, подбирая слова, а потом начал рассказывать. Про вчерашнего гостя, уехавшего слишком рано, чтобы дождаться вестей о своей невестке. И про странную леди, зачем-то сбежавшую из дома и пытавшуюся выбраться через границу в Невию, но свернувшую не туда. А вчера она решительно отказалась последовать за солдатами в крепость. Оно и понятно: одинокая женщина с ребенком попросту испугалась незнакомых мужчин. Для юной леди компания более чем неподходящая. Но и в Гарвии ей оставаться не следует, так что… Может быть… Тут капитан снова замялся, но все-таки выдавил:

— Может, вы позволите вашей горничной поехать со мной в Гарвию? Она поговорит с леди…

— Капитан, — прищурилась Ло, сообразив причину застенчивости дражайшего супруга, которого вдруг поразила болезнь непредставимой ранее деликатности. — Вы ведь не Нэнси хотели с собой позвать? Она девочка славная, но всего лишь деревенская глупышка. Я бы на месте испуганной беглянки не придала ее словам особого значения.

— Я хотел просить вас, — хмуро подтвердил Рольфсон. — Но если вы нездоровы…

— Ради Пресветлого! Не настолько же я плоха, чтобы не прокатиться верхом! Или туда нужно идти?

— Слава богам, нет, — в глазах капитана появилось такое облегчение, что Ло стало почти смешно. — Часа полтора на лошади. Летом даже быстрее, но сейчас грязь. Вы действительно сможете?

— Разумеется! — фыркнула Ло. — Только мне придется переодеться. Не ехать же в платье.

Про дамское седло она благоразумно решила не упоминать: вдруг это изобретение Баргота найдется в крепости или среди ее приданого?

— Оденьтесь потеплее, в горах ветрено.

Ло уже хотела съязвить в спину уходящему капитану, что давно выросла и не нуждается в подобных заявлениях, но вдруг устыдилась. Вчера она ведь в самом деле свалилась в постель, словно изнеженная нервная девица. Понятно, почему супруг беспокоится о ее здоровье. А еще эти кошмары! Неужели — краска бросилась ей в щеки — она действительно назвала капитана Маркусом? Сквозь сон помнилось именно это, но почему Рольфсон ни слова не сказал? Может, не расслышал, не понял? Глупо на такое надеяться, но еще глупее объяснять, что это просто привычка. В объятиях Маркуса она спасалась от кошмарных снов и ледяного тоскливого одиночества, Маркус шептал ей утешения после тяжелых рейдов и потери друзей… Он как никто знал, чего боится Ло, и рядом с ним страхи отступали. А если капитан примет их отношения за обычную интрижку… Решил же он, что Ло пошла к алтарю в рубашке любовника!

И все-таки ночью ничего не сказал. Успокаивал, держал за руку… Потому она и решила, что рядом Бастельеро!

Поднявшись к себе и переодеваясь, Ло пребывала в полном, но радостном смятении. Всезнающая Нэнси преданно заглядывала в глаза, помогая расшнуровать корсет и подавая теплые чулки. Привычные штаны, несчастная рубашка, сюртук… С плащом Ло заколебалась. Глянула в угол, где на вешалке из оленьего рога красовался подарок ярла — длинный, теплый, с капюшоном, — но покачала головой и велела достать накидку. Не стоит дразнить Рольфсона, да и себе напоминать не хочется.

Умница Нэнси встряхнула и расправила синюю накидку толстого шерстяного сукна, отделанную рысьим мехом, накинула ей на плечи. Мягкие широкие складки укрыли Ло почти до коленей. В седле вид будет вполне приличным. Прогулка! Ради Пресветлого, как же хорошо будет снова сесть в седло, подышать осенним холодком, запахами травы и мокрой земли… И плевать, что потом спина разболится! Впрочем… Ло сунула во внутренний карман коробочку с обезболивающим — она не позволит клятому старому ушибу испортить такое удовольствие, как первая прогулка за Баргот знает сколько времени!

— Позволите собрать вам корзинку в дорогу, миледи? — осведомилась Нэнси.

— Мы ненадолго, — махнула рукой Ло. — Хотя фляжку с шамьетом было бы неплохо.

Она провела рукой по приятно мягкому сукну. А все-таки большое зеркало завести стоит. Из комнаты покойной жены капитана она ничего, разумеется, брать не станет, но… Синее всегда ей шло, даже больше, чем фамильный красный Ревенгаров. А у этой накидки такой пушистый воротник, и по фигуре она приталена, плавно расширяясь к подолу…

— Миледи просто куколка, — восхищенно подтвердила Нэнси, подавая синюю же круглую шапочку, тоже отделанную мехом по околышку. — И сразу видно, что знатная дама. Уж вас-то эта бедняжка не испугается.

— Почему-то я совершенно ее не помню, — вздохнула Ло. — Марли… Марли… А ведь должна бы! Если ее муж живет в столице, я не могла ни разу не слышать о нем. Ладно, при встрече выясним!

Любимые сапоги, до блеска вычищенные и ладно севшие по ноге, окончательно завершили сборы, и вниз Ло почти сбежала, чувствуя себя легкой и счастливой, будто ее пригласили проехаться не в глухую горскую деревню, а по главному столичному бульвару. Впрочем, что там интересного, на том бульваре? Завистливые и осуждающие взгляды, лицемерные улыбки, сплетни и пустая болтовня… А в северных горах она ни разу не была, здесь и небо какое-то иное, низкое, но бескрайнее, и серые пики скал то ли протыкают его, то ли поддерживают, не давая опуститься на верхушки гор. И дышится легче, а воздух пахнет совсем не так, как на равнине!

В седло немолодого и явно смирного каурого жеребца она взлетела, едва коснувшись стремени носком сапога, — только накидка взметнулась синими парусами-крыльями. Кокетство, конечно, чистое кокетство! Подобрала поводья, погладила теплую конскую шею, откровенно красуясь выправкой. Отец, кавалерийский офицер, влюбленный в верховую езду, учил дочерей сидеть на лошади чуть ли не раньше, чем ходить, да и в Академии был чудесный манеж, где будущих боевиков гоняли на совесть. Пресветлый, как же хорошо снова оказаться верхом!

— Вы разбиваете сердца, миледи, — сообщил Тибо, подавая принесенную Нэнси флягу, и Ло счастливо улыбнулась в ответ.

Вздохнула полной грудью, чувствуя холодный ветер загоревшимися щеками, прицепила флягу к седлу и поймала взгляд капитана, которому как раз подвели коня. Удивленный, недоверчивый взгляд и, пожалуй, с оттенком восхищения. Боги, не думал же он, что боевой маг ездит только в карете! Ло снова торжествующе улыбнулась, борясь с детским желанием показать язык. Да что же это такое, ее словно игристым вином напоили!

— Вы точно не замерзнете?

Голос капитана был привычно бесстрастен, и это помогло остыть, собраться с мыслями. Ло покачала головой, уже спокойно отмечая мелочи. Толстую куртку-доспех на Рольфсоне и неизменный топор у седла. Двух солдат, седлающих лошадей. Безмятежного Тибо и второго сержанта, Малкольма с заслуженным прозвищем Верзила, остающихся в крепости. Обычная поездка, значит. Да и не повез бы ее капитан туда, где опасно, можно ручаться. Так отчего же лихую вдохновенную радость предвкушения вдруг разбавила нотка тревоги? Тихонько царапнула по сердцу и затаилась, но не исчезла… Тронув коня вслед за капитаном, Ло отогнала глупые мысли. Она больше не маг, чутье не служит ей, как прежде. Горько, но надо к этому привыкать.

Дорога и в самом деле оказалась грязной. Накидку пришлось подобрать, чтоб не испачкать подол летящей из-под копыт грязью, но теперь серо-коричневые брызги оседали на сапогах и даже штанах. Капитан два раза спросил, не холодно ли, и один раз — не устала ли она. Каждый раз Ло вежливо отзывалась, что нет, удивляясь про себя: неужели он по-прежнему считает ее нежным цветочком? После всего, что узнал от тех же вольфгардцев?

Зато горы были дивно хороши. Деревья уже лишились листвы, трава пожухла, но это лишь подчеркнуло суровую красоту причудливо изрезанных морщинами скал, проступающих сквозь тонкий покров растений.

— Летом здесь красивее, — словно извиняясь, уронил капитан, и Ло поверила, представив те же горы, покрытые тугими зелеными облачками листвы.

— Они и сейчас прекрасны, — искренне сказала она и снова поймала удивленно-недоверчивый взгляд Рольфсона.

А вот деревня прекрасной или хоть сколько-нибудь приличной не выглядела. Очередной поворот извилистой, как ползущая змея, дороги открыл ее целиком: пара дюжин приземистых каменных домиков с земляными крышами, едва ли в два человеческих роста высотой рассыпались по небольшой площадке, с одной стороны окруженной скалами, с другой — длинным крутым склоном спускающейся в ущелье.

— Где она остановилась, у старосты? — спросил Рольфсон у немолодого солдата, всю дорогу ехавшего впереди.

— Никак нет, господин капитан. У вдовы какой-то, — отрапортовал тот. — Вон, крайний домик.

— У вдовы?

На лицо капитана набежала мрачная тень — Ло даже глянула вверх, не закрыли ли облака и без того скупое осеннее солнце. «И чем ему вдова не угодила? — удивилась она. — У одинокой женщины другой порядочной женщине остановиться приличнее, чем в доме, полном мужчин».

Но если капитан и думал иначе, мыслями он делиться не стал, только тряхнул поводьями, понукая коня.

Вблизи указанная хижина выглядела еще печальнее. Труда на тесание камня здесь никто не тратил, складывая стены из обломков валунов, соединенных глиной с навозом. Небольшое окошко под самой крышей, затянутое овечьим пузырем, вряд ли давало много света, труба очага почти завалилась на крышу, из которой торчали ветки. Единственным, что хоть как-то радовало взор, было стадо жирных белых гусей, весело плескавшихся в озерце, полном воды пополам с грязью неподалеку У хижины. Как ни странно, глянув на гусей, капитан помрачнел еще больше и негромко помянул йотунов.

— Сходи, постучи, — бросил он тому же солдату, спешиваясь.

Ло с недоумением наблюдала, как хлипкая деревянная Дверь сотрясается от стука, но изнутри никто не показывался. Потом женский голос, сбивчивый, словно задыхающийся, что-то прокричал, но слышны были только просьбы уходить. И оборвался.

Она решительно спрыгнула наземь, уже понимая, что происходит нехорошее. Силой там удерживают беглянку, что ли? И где вдова? И вообще, какого Баргота?

— Не хочет открывать старая ведьма, — вернувшись, доложил солдат. — Говорит, мало ли кто капитаном назовется. А леди кричит, чтоб уходили. И еще что-то непонятное, вроде как на фраганском.

«Фраганка? Как ее сюда занесло? — изумилась Ло, одергивая подол накидки и направляясь к хижине. — Понятно, почему бедняжка насмерть перепугана».

— Осторожнее, — догнал ее капитан. — Если это та вдова, про которую я думаю… Не стоит вам туда идти.

Из хижины надрывно заплакал ребенок. И снова послышался женский крик, прерываемый каким-то бормотаньем.

— Да что мне сделает какая-то старуха? — изумилась Ло. — И не силой же нам эту несчастную выволакивать? Представляете, как ее перепугают ваши люди, если бедняжка безумна?

Подойдя, она еще раз постучала и крикнула на фраганском:

— Леди Марли! Отзовитесь, прошу вас! Мое имя Лавиния, леди Ревенгар, я жена коменданта крепости Драконий Зуб. Мы приехали, чтобы помочь вам!

Несколько мгновений внутри было тихо, потом послышалась какая-то возня, что-то упало, вновь заплакал ребенок.

— Снимите дверь с петель, — велел капитан. — Если что, потом назад поставим.

Ло закусила губу — к ней вдруг вернулась утренняя тревога, снова царапнув сердце злой кошкой. Снятая и отставленная в сторону дверь открыла темную внутренность хижины. Постель у боковой стены, низкий стол с какой-то утварью, лежащая женщина, укрытая тряпьем. Повеяло кислыми запахами неряшливого жилья, дымом от очага… И в этой берлоге прячется фраганская аристократка?!

Вторая женщина, стоящая у кровати, положила на нее ребенка, которого держала, и двинулась к выходу неуверенными мелкими шагами. Лежащая приподнялась, но снова в изнеможении упала на постель, закашлявшись. Старуха подошла, Ло посторонилась, выпустив ее, и та двинулась к стоящему шагах в пяти-шести капитану, а Ло, нетерпеливо отмахнувшись от дернувшегося остановить ее мужа, шагнула в хижину, успокаивающе проговорив:

— Не бойтесь, дорогая. Вам не стоит здесь оставаться, поедемте с нами. Обещаю, мы достойно позаботимся о вас и вашем…

— Уходите! — крикнула фраганка, в ужасе глядя на Ло с постели. — Немедленно! Ар-мелайзе!

Ло потратила несколько драгоценных мгновений, чтобы расслышать и вспомнить последнее слово по-фрагански… А потом прыжком развернулась и прокричала:

— Осторожно! У нее серая гниль! Ради Пресветлого, капитан, осторожнее!

Проклятая старуха с неожиданной прытью кинулась к Рольфсону, пытаясь схватить его крючковатыми, как птичьи лапы, руками. А когда капитан уклонился, плюнула ему в лицо и снова попыталась дотянуться, хрипя и надсадно кашляя. В горле у нее клокотало и булькало так, что слышала даже в ужасе замершая на пороге Ло.

Глава 25 СЕРАЯ ГНИЛЬ

Время словно остановилось. Ло четко расслышала, как ударило ее сердце, замерло на томительный долгий миг, а потом понеслось вскачь вместе с оттаявшими мгновениями. Капитан неуловимо быстрым движением уклонился от плевка старухи, глянул в сторону Ло. И тут же, будто удостоверившись, что с ней все в порядке, снова шагнул в сторону, уворачиваясь от старой ведьмы.

— Ты… мальчиков… моих… — хрипела старуха, на каждом слове захлебываясь воздухом.

Однако приблизиться к Рольфсону она больше не пыталась — в руках капитана недвусмысленно блеснул топор. И когда взять успел?! Но от еще одного смертельного плевка даже топор не спасет. Серая гниль плохо передается по воздуху, только это и мешало ей когда-то выкашивать целые города, как чуме или барготовой краснухе, но достаточно прикоснуться к зараженному или к тому, на что попала его слюна, кровь, любые выделения…

Капитан, похоже, это знал. И держался достаточно далеко, не подпуская обезумевшую вдову ближе нескольких шагов. Она же была не настолько безумна, чтобы кинуться в прямую атаку. Неизвестно, сколько бы длилось жуткое подобие танца, но старуха вспомнила, что у нее за спиной Ло.

Развернувшись, она кинулась к хижине. Один шаг, другой… Ло показалось, что она уже чувствует смрадное дыхание и вонь немытого тела. Оцепенев от ужаса, она даже не могла отступить назад, чтоб закрыть дверь. Ни спрятаться, ни убежать! Позади — пропитанное заразой темное логово с отчаянно кашляющей фраганкой, впереди — безумное лицо, тщедушное тело в грязных лохмотьях и скрюченные пальцы, несущие смерть. Не отрывая взгляда от вдовы, Ло едва заметила краем глаза, как капитан взмахнул рукой. Ярко блеснул солнечный зайчик, пойманный сталью. Старухе оставался шаг! Захрипев еще сильнее, она схватилась за грудь, покачнулась, вцепилась когтями-пальцами во что-то длинное, блестящее…

Не в силах пошевелиться, Ло глядела, как старуха падает на колени, царапая лезвие, вышедшее из груди. А потом — на распластанное тело с топорищем между лопаток: брошенный Рольфсоном топор ушел в спину до обуха. От груды тряпок, из которых нелепо торчала седая голова и подергивающиеся голые ноги, стремительно расплывалась вишневая лужа. Ло никогда не боялась вида крови, но сейчас ей почему-то подурнело. Запах. Он пропитал все вокруг, и Ло подумала, что никогда не сможет отмыться от него. Так и будет всю жизнь вонять этой дрянью. Она едва не рассмеялась: боги, какие глупости! Какая жизнь…

— Она вас коснулась?

Капитан подошел, мрачно глянул на тело, потом на Ло. Наклонившись, рывком выдернул чавкнувший топор.

— Лезвие надо прокалить, — с трудом слыша себя, сказала Ло бесцветным голосом. — Обязательно надо прокалить лезвие.

— Она вас коснулась? — терпеливо повторил Рольфсон, без видимых усилий удерживая тяжелый топор на вытянутой руке, пока темно-вишневые густые капли медленно падали с него на землю.

Ло помотала головой. В ушах у нее зашумело, мир вокруг из серого стал необыкновенно ярким и звучным, наполненным запахами, вкусами, холодком воздуха на коже. Знакомое ощущение, заставляющее кровь бежать быстрее, подстегивающее разум и чувства. Только внутри, где сейчас должен сиять магический огонь, по-прежнему зияла отвратительная пустота.

— А? Нет, — подняла она взгляд на мужа. — Нет, не коснулась. А вас? Не подходите!

Едва шевельнувшись, Рольфсон замер, как и она сама. Ло ничего не могла прочесть в его непроницаемых серо-зеленых глазах, но это было и не нужно. Им обоим все было понятно без слов. В зараженную хижину успела войти только она, а капитан пока чист. И если ни одна капля слюны не коснулась его кожи, у него очень хорошие шансы избежать смерти. У Ло — куда меньше. «Собственно, — подумала она с холодной отстраненностью, — шансов почти нет. Разве что маленькое персональное чудо, ведь один-двое из сотни пораженных серой гнилью все-таки выживают». Но чудеса, отмеренные на ее долю, уже наверняка закончились, сколько же можно…

— Я пошлю за Лестером, — сказал капитан, вглядываясь в ее лицо. — Он отличный целитель, миледи.

Голос у него не дрожал, но Ло обострившимся слухом различала там нотки, которых раньше не было. Страх? Неужели за нее?

— Пошлите, — согласилась она, обессиленно приваливаясь плечом к косяку. — И как можно быстрее. Фраганка еще жива. И ребенок, кажется, тоже. Если… Если они продержались два дня, значит, могут выкарабкаться. Целых два дня — это очень много при серой гнили.

Рольфсон кивнул, по-прежнему смотря на Ло с тем же странным выражением лица, и она старательно улыбнулась.

— Мне нельзя возвращаться в крепость, — сказала она зачем-то, хотя это и так было понятно. — По крайней мере, пока не будет ясно…

Собственный голос показался жалким и беспомощным; Ло стиснула зубы, сглотнула вязкую горчащую слюну и вдруг разозлилась. На себя, на серую гниль, внезапно объявившуюся так далеко на севере, на барготову ведьму! Пресветлый, ведь все было хорошо! Стоило ей позволить себе крошечную капельку счастья и мира в душе, как все снова рухнуло в Бездну! Будто в насмешку над ее простой утренней радостью!

— Вам нельзя оставаться здесь, — уронил капитан.

С отвращением глянув на топор, он воткнул его в землю, выпрямился и посмотрел на Ло.

— В крепости есть сторожка на отшибе, там можно устроить карантинный лазарет. И, ради Пресветлого, отойдите от этой клятой хижины, миледи.

— Вы не слышали, что я сказала? — звонко от злости поинтересовалась Ло. — Там женщина и ребенок! Они еще могут выжить!

— Там серая гниль, — отрубил Рольфсон. — И спасать, скорее всего, уже некого. А вы могли не заразиться. Миледи, если им можно помочь, Лестер это сделает. Просто уйдите оттуда.

Все-таки это был страх. Он боялся за нее, хотя, умри Ло от серой гнили, капитан был бы свободен. И не мог этого не понимать!

— Сторожка слишком близко, — безнадежно сказала Ло. — Вы не можете так рисковать своими людьми. Я… вам очень благодарна, поверьте, но вы не должны. Если я все-таки заразилась, это будет ясно через несколько часов. Серая гниль проявляется быстро. Но откуда она могла здесь взяться? Неужели…

Не сговариваясь, они посмотрели в сторону ближайшего приземистого домика, над крышей которого вился дымок. Во дворе копошилась пара ребятишек, рядом паслась стайка кур. Домик казался благополучным настолько, насколько это было возможно в бедной горской деревне.

— Я бы знал, — уронил Рольфсон. — Здесь нет лекаря, они послали бы за Лестером.

— Это я… — послышался вдруг из-за спины Ло тихий голос фраганки. — Я… виновата. Я заразилась на постоялом дворе и привезла болезнь сюда. Но я клянусь… клянусь, что не знала. Я думала, у Тимми ветрянка. На постоялом дворе была бродяжка с больным ребенком, потом хозяин ее выгнал… Я хотела остаться там, пока Тимми не выздоровеет, но ему стало лучше, а меня искал деверь, и я… Благими богами клянусь, я не знала! Мне… сказали, что она знахарка, что может дать лекарство моему Тимми, чтобы он не кашлял… Мне и самой к этому времени стало плохо. Сначала эта ведьма испугалась. А потом обрадовалась… Сказала, что меня привел Баргот, которому она молилась. Я просила ее помочь, потом просила хотя бы отпустить нас. Но она кого-то ждала. Сумасшедшая ведьма! Все твердила, что он поплатится за ее мальчиков, что будет умирать в муках. И что, если он не приедет, она сама отправится в крепость, лишь бы успеть его заразить… Боги, лучше бы я сюда не добралась! Лучше бы умерла на дороге! Но мой Тимми, за что ему это?

Такая мука звучала в ее голосе, такая безнадежность, что Ло содрогнулась. Фраганка тоже все понимала, она точно знала, что умирает. И ее ребенок тоже. И уже неважно было, как ее занесло в северные горы, почему она сбежала из дома и куда пыталась уехать. Ничто больше не имело значения, кроме серых пятен, которые Ло видела в учебнике на лекциях по общей медицине, обязательных для каждого мага. И еще сухого перечня признаков: болезнь проявляется через несколько часов после заражения жаром и высыпаниями на коже, а затем стремительно развивается, изнутри поражая тело влажным кашлем с огромным количеством мокроты, а снаружи — язвами темно-серого цвета. Что-то там еще было… Ах да! Критический период — трое суток. Если через трое суток больной все еще жив, вероятность самопроизвольного излечения равняется девяноста процентам. Из-за этого серую гниль еще называли трехдневкой.

— Все будет хорошо, — сказала она, полуобернувшись, но не смея взглянуть в лицо женщине, которой так бесстыдно врала. — Вы уже почти выздоровели, дорогая. Скоро здесь будет лекарь, он вам поможет.

Тихий беспомощный всхлип был ей ответом. Потом фраганка что-то зашептала, укачивая ребенка, а Ло снова посмотрела на мужа, не смея ни просить, ни требовать. Нельзя ведь, в самом деле, подвергать опасности всю крепость. И что вообще можно сделать?! Благие боги, она же ничего не понимает в целительстве, боевиков учили самым минимальным навыкам! Остановить кровь, очистить и перевязать рану, вовремя распознать заразу, чтобы известить начальство, — не более того! Остальным должны заниматься зеленые мастера!

— Кэйси! — слегка повысил голос капитан, и один из солдат, которых до той поры было не видно не слышно, примчался на зов.

Ло взглянула на него совсем по-новому. Молоденький парнишка из новобранцев, веснушчатое круглое лицо, в светло-ореховых глазах застыл испуг, но солдат старательно его прятал, только иногда косился на Ло с таким ужасом, словно она уже скончалась и встала умертвием. А капитан глянул на парня, потом на второго солдата, оставшегося у лошадей, потом почему-то на деревню. Только сейчас Ло увидела, что от ближайшего дома к ним торопливо направляется с полдюжины человек. У капитана, бросившего на них мрачный взгляд, снова стало точь-в-точь такое лицо, как ранее при виде гусей. Лицо человека, ожидающего непременных неприятностей.

— Кэйси, — заговорил он опять, — бери моего солового на смену и галопом в крепость. Так, будто за тобой демоны гонятся. Расскажешь сержанту Мерри, что здесь было. Что делать в крепости, он знает. А сюда — мэтра Вайса, сержанта Малкольма и дюжину людей. Верхами! Ну, пошел!

— Не извольте беспокоиться, господин капитан! — бодро отрапортовал парнишка, явно счастливый возможностью убраться подальше.

Ло его очень даже понимала. Мелькнула мысль, как же глупо и пошло все обернулось. И она еще считала себя невезучей из-за осколка под сердцем? Правду говорят, что нельзя гневить богов жалобами. Заживо гнить изнутри, захлебываясь кашлем, — куда хуже. Как же глупо… А капитан обернулся к ней и так же хмуро уточнил:

— Целитель будет часа через два, не раньше. Вам точно нужно там стоять?

— Какая теперь разница? — фальшиво, но очень старательно усмехнулась Ло. — Капитан, зачем вам дюжина человек?

Руки у нее замерзли, но перчатки остались в седельной сумке, и попросить их почему-то было неловко. Хотя можно ведь просто кинуть? Но это подождет.

— Это, — Рольфсон кивнул в сторону тела, — нужно сжечь. И хижину тоже, насколько получится. А если вдова брала воду из общего колодца…

— Тогда деревне конец, — отстраненно закончила Ло. — Капитан, за что она вас так ненавидела?

— Те ублюдки на перевале, что грабили проезжающих. Среди них были ее сыновья. Один погиб, второго я велел повесить.

Голос капитана был сух и спокоен. И на Ло он смотрел прямо и открыто, словно ожидал от нее… Чего? Неужели обвинений? Глупость какая… В чем? Она сама виновата: кинулась в хижину, хотя Рольфсон пытался ее остановить.

— Правильно сделали, — сказала Ло. — Ненавижу разбойников, мародеров и прочую шваль. И все-таки зачем вам целая дюжина?

— Для спокойствия, — так же ровно и тяжело уронил капитан. — Когда говоришь с местными, полезно иметь за спиной десяток солдат, а то и два. Нас здесь не любят. А когда узнают, что в хижине больная серой гнилью…

И тут Ло окатило не просто страхом — ледяной волной нерассуждающего ужаса. Она как-то сразу сообразила, почему второй солдат, оставленный Рольфсоном, торопливо подтягивает шнуровку наплечников и грудных щитков. И почему сам капитан стоит рядом с топором, не вытаскивая его из земли, но это дело пары мгновений — она уже видела, как быстр Рольфсон, когда дело касается оружия. И почему Кэйси было велено скакать галопом, меняя лошадей. Все очень просто. Просто и страшно, как безнадежный прорыв в атаку, где точно знаешь, что выжить не получится, но есть приказ умереть с пользой.

— Они не могут, — прошептала она, в самом деле пытаясь не поверить. — Капитан, это же бред. Дурацкие поверья безмозглых простаков. Эпидемию так не остановить!

— Это горцы, миледи, — безрадостно отозвался Рольфсон, не сводя глаз с приближающихся людей, которых было уже довольно много. — Они верят, что женская кровь делает землю бесплодной, что луна сделана из сыра, который каждую ночь обгрызает небесная мышь, что мальчиков нельзя кормить перепелиными яйцами, а девочкам вредно смотреть в колодец. Почему бы им не верить и в сожжение заразы? В этом хоть какой-то смысл есть.

— В чем?! В поверье, что если первого заболевшего сжечь живьем, то болезнь не пойдет дальше?

Захлебнувшись возмущением, Ло даже головой замотала, торопливо подбирая доводы. Ну да, с серой гнилью это может сработать, потому что она передается при контакте. Но зачем убивать и так обреченного, если достаточно его изолировать, а сжечь дом и все вещи?! Не может ведь такое случиться с ней? В просвещенные времена, в присутствии королевского офицера!

За спиной громко заплакал ребенок. Плач перешел в надрывный мокрый кашель, и снова фраганка принялась укачивать его, что-то умоляюще шепча. Ло показалось, что вонь из хижины стала сильнее — видимо, малыш испачкался. Бред… Все это не с ней, оно просто не может происходить наяву.

— И потому вы отослали Кэйси? — безнадежно спросила она мужа.

— Три человека или два — особой разницы нет, — со спокойной откровенностью отозвался Рольфсон, поводя плечами, будто проклепанная стальными накладками куртка стала ему вдруг тесна. И уточнил: — Если дойдет до оружия. Но я не думаю. Они знают, что я послал гонца в крепость, значит, скоро здесь будут солдаты. Убить нас тихо уже не выйдет.

А ведь он всерьез рассматривал такую возможность. И, может быть, надеялся, что Ло позволит ее увезти? Но как же Марли и ее ребенок? Да, они почти наверняка обречены, но шанс есть! Крошечный, почти невозможный, но два дня уже прошло. Неужели капитан готов был оставить их на страшную смерть? Да нет же, ведь не оставил!

Ло проглотила горький тяжелый комок, вставший поперек горла. Она точно знала, что сделал бы Маркус. Некроманты гораздо проще смотрят на смерть: он просто подарил бы несчастной фраганке сладкое гибельное забвение, а там пусть горские дикари делают с телом, что им угодно, — это всего лишь оболочка. Главное, чтобы не пострадали они с Ло. Маркус обнял бы ее за плечи и увел, утешая по дороге, что такова судьба и бедняжку следовало избавить от мучений. И в чем-то был бы даже прав! Смерть от серой гнили — долгая и мучительная.

А что сделал бы Ингольв Рагнарсон? Наверное, что-то похожее. Пожалуй, он бы просто не пустил Ло в хижину, ведь риск не для его женщины, да и зачем пачкаться? У герцога нашлись бы слуги и воины для любой грязной работы.

Невозможный капитан Рольфсон, Кирпич упрямый, просто принял как должное слова Ло, что фраганку следует спасать. Не забрал Ло принуждением, не велел ей уйти от хижины. Просто, мать его барготову, отправил в крепость гонца, оставшись вдвоем против толпы горцев! У которых наверняка в каждом доме хоть охотничий лук да найдется. Не говоря уж о пращах, кинжалах, а то и арбалетах.

— Успокойтесь, миледи.

Она бы возненавидела его, прозвучи в голосе Рольфсона покровительственные или жалостливые нотки, но северянин говорил с ней как с равной.

— Кэйси успеет, — добавил он. — А мы с Диком пока приглядим, чтоб какой-нибудь дурень и вправду не бросил факел в хижину. Хотя вы ведь умеете управляться с огнем?

Несколько мгновений Ло не знала, рассмеяться ей или истерически разрыдаться. О да! Именно этого в творящемся безумии и не хватало! Ее муж думает, что у него под рукой боевой маг, способный остановить толпу если не чем-нибудь смертельным, то хотя бы внушительным фокусом. Боевой маг! Действительно, чему ему опасаться? И ведь она сама загнала их обоих в эту ловушку своими недомолвками и почти открытым враньем. Она позволила капитану верить, что сила ее не покинула, что только из вежливости она швыряется горшками, а не огненными шарами и Молотом Пресветлого. И значит…

— Капитан, вам лучше уехать, — сказала Ло с отчаянной торопливостью. — Уезжайте, слышите? Они нам ничего не сделают, просто не посмеют.

Это была ложь, отчаянная ложь, опуститься до которой было полнейшей глупостью. Конечно, Рольфсон не поверил!

— Миледи?

Проклятье, вот как он умудряется таким вежливым словом чуть ли не выругаться?!

— Я не маг, — выдавила Ло, с трудом отводя взгляд от серо-зеленых глаз, требующих ответа. — Я потеряла силу в Руденхольме.

— Вы… не маг? — повторил Рольфсон, глядя на нее изумленно — даже у Кирпича, оказывается, в глазах может плескаться невиданное ранее удивление.

— Да! — простонала Ло. — Проклятье… Капитан, я… я ничем не смогу вам сейчас помочь. Ничем, слышите? И не хочу, чтобы вас здесь убили. Это… несправедливо. Уезжайте, слышите?!

— Слышу, — кивнул капитан. — Я вас понял. Успокойтесь, все обойдется.

Повернувшись к идущим, он встал спиной к Ло. Огромный и невозможно спокойный, как валун на морском берегу. Отвратительно спокойный и бесстрастный!

— Вы думаете, что сможете их остановить? — сказала Ло в эту каменную спину, такую широкую, что запросто прикрыла бы дверь в хижину, что капитан, собственно, и сделал. — Их там сотня, наверное. Рольфсон, не дурите…

Вместо ответа капитан только пожал плечами.

— Не извольте беспокоиться, миледи, — сказал второй солдат, подходя и становясь позади и немного сбоку от командира. — Мы с его светлостью никому вас в обиду не дадим. Плащик-то запахните, а то простынете.

Ло подавила истерический смешок и послушно запахнула накидку. Действительно, пустяки какие! Двое против нескольких десятков. Которых она парой месяцев раньше раскидала бы арканами… Пресветлый, за что?! Но если уж ты отвернулся от своего мага, так помоги хотя бы этому отважному упрямому… Кирпичу!

* * *

Услышав, что несет эта женщина, в первый миг Эйнар просто онемел. И к лучшему, потому что успел придержать язык. А так хотелось выругаться! Да за кого она его принимает?! Уехать, оставив собственную жену серой гнили и милосердию горцев? Как ей вообще пришло в голову такое предложить? Хорошо же она о нем думает! Считает настолько слабым? Или просто трусом?

Но холодный кипяток гнева схлынул, как только Эйнар услышал в ее голосе страх. О, леди держалась все так же прямо, будто шпагу проглотила, а ее глаза сверкали злостью и возмущением, но голос… Она боялась. Самое глупое, что боялась она не за себя, а за него. За мужчину, воина! Эйнар обиделся бы смертельно, не перехвати ему горло тяжелая цепкая лапа памяти: такую же старательную, но фальшивую, как альвское золото, улыбку он видел на лице Мари, когда шел на стену осажденного Драконьего Зуба. Мари боялась за него, потому что любила. Но… Ведь сейчас дело не в этом?! Точно не в этом. Так почему надменная аристократка, от которой он слова доброго почти не слышал, думает о его спасении больше, чем о своем?!

Впрочем, сейчас на мысли о странностях леди не было времени. Все новые горцы подходили, будто по волшебству выныривая из-за хижин и крупных валунов, их лица были мрачны, кое у кого в руках словно невзначай виднелись тяжелые палки. А еще, что Эйнару совсем уж не понравилось, шагающий впереди толпы человек был ему незнаком. В Гарвии сменился староста. Вот любопытно — когда? И почему…

Он снова пожалел, что взял с собой только двоих солдат. Любая горская деревушка, куда только недавно пришла королевская власть, паршивое место; вот и в Гарвии ему всегда кланялись в лицо, но спина так и зудела от недобрых взглядов. Хорошо еще, что Дик из ветеранов, потому Эйнар и оставил рядом именно его. Нельзя дать толпе почувствовать страх. Она от этого звереет.

— Мое почтение, ваша милость, — громко сказал нынешний предводитель горцев, останавливаясь шагах в пяти.

— И вам доброго дня, — уронил Эйнар, пытаясь вспомнить, где уже слышал этот голос.

Точно слышал. Но почему-то без лица.

Невысокий, но крепкий и жилистый горец лет сорока, одетый, как и все здесь, в крашеную шерсть и выделанную кожу, смотрел равнодушно, однако Эйнар чутьем понимал, что это лишь маска. Слишком острый холодный взгляд, будто поверх прицела… Ах, вот откуда вспоминается голос!

— День-то не слишком добрый, ваша милость…

— Это верно, — холодно подтвердил Эйнар. — Пока не слишком. В добрые дни меня обычно убить не пытаются.

Он указал кивком на тело вдовы, так и лежащее позади них с Диком. Новый староста прищурился, даже не пытаясь изобразить удивление, посмотрел на мертвую Вальдонию, потом — поверх плеча Эйнара — на хижину и снова на Эйнара.

— Что старуха совсем с ума сошла, мы и сами не знали, ваша милость, — сказал он вполне рассудительно. — Живет она на отшибе, а с головой у нее и прежде неладно было. Вот как сыновей лишилась, так и того… заговариваться стала. А если настолько рехнулась, что на вашу милость кинулась, так сама виновата. Не о ней речь.

И говорил он слишком чисто и правильно для горца, и держался без всякого страха, который нет-нет да проскальзывал в повадках прежнего старосты. Хотя бояться ему сейчас было чего. Нападение на королевского офицера приравнивается к бунту. Вальдония уж точно заслужила смертную казнь, но Эйнар имел право наказать и старосту, в деревне которого кто-то совершил такое преступление. Но этот мерзавец не боялся. Наверное, думал, что комендант крепости не узнает его по нескольким словам, прозвучавшим из темноты в ночь казни мародеров. Только вот Эйнар никогда не забывал угроз.

— Не о ней, — коротко подтвердил Эйнар, соглашаясь, что мстить деревне за одну безумную старуху не будет. — Так ты, значит, новый староста? А что с прежним случилось?

— Приболел он, ваша милость, — усмехнулся горец без всякой угодливости. — А люди без старшего — овцы без вожака. Вот и выбрали меня в заступники, как у нас водится. Здесь народ смирный, боязливый. Разбойников боимся, солдат — еще больше… А уж лютой хвори — сильнее всего.

Он глумился. Нагло и уверенно в собственной безнаказанности. Кулаки у Эйнара начали зудеть с первого слова, а сейчас пакостную усмешку так и хотелось вбить мерзавцу в зубы. Но Эйнар ждал, глядя в упор и помня, что за спиной у него хижина с беззащитными женщинами, а Кэйси еще только скачет к крепости.

— Нам бы, ваша милость, миром дело решить, — сказал наконец его собеседник, переждав пару минут тяжелой вязкой тишины. — Мы его величеству — верные подданные, но это дело не королевское. Наше это дело. Наша земля, наши люди. Умирать никому неохота, верно, ваша милость?

А ведь он появился в деревне недавно. Эйнар даже был уверен, что знает когда. Вернулся с войны вместе с дружками, но оказался слишком умным или везучим, чтобы попасться в ущелье, а потом гарвийцы его не выдали, разумеется. Отсиделся и решил, что место старосты — неплохое начало новой жизни. А тут подвернулась возможность отомстить то ли за приятелей, то ли за родню. Бросить вызов самому капитану у него, пожалуй, кишка была тонка, но ведь ясно, что женщина в хижине Эйнару нужна, раз он за ней приехал. Да и вторая… Уж о его женитьбе в Гарвии известно.

Эйнар молчал. Только продолжал смотреть в упор: обычно это помогало, вот и мерзавец под его взглядом помрачнел, ухмылка исчезла с обветренного загорелого лица. Но все-таки продолжил:

— Так как же, ваша милость? Люди в своем праве. Заразу-то сжечь надобно.

— Жгите, — согласился Эйнар. — Вон она лежит. Руками не хватайте — возьмите крючья.

— Не ту заразу, ваша милость, — на удивление вкрадчиво сказал мерзавец. — Вальдония не первая заболела. Хворь ей постоялица привезла.

— Из города, — уронил Эйнар. — С постоялого двора. Значит, она не первая.

— Здесь — первая, — еще вкрадчивее возразил его собеседник. — Не по обычаю, ваша милость, судите.

— Верно. По закону. Королевскому.

Эйнар обвел взглядом угрюмо молчащую толпу. Гарвийцам не было никакого дела до неизвестной женщины. И Эйнару они мстить не хотели. Они всего лишь отчаянно хотели жить, боясь близкой смерти от серой гнили куда сильнее, чем далекого королевского гнева. И были твердо убеждены, что спасти их может только сожжение заразы, явившейся под личиной незнакомки. Человек сорок мужчин. И женщин столько же, а это горянки, которые будут рвать зубами и ногтями любого, в ком увидят угрозу своим семьям. Да, они с Диком успеют положить несколько человек. Да, потом гарнизон пройдется по деревне огнем и сталью. Но это будет потом. И можно ставить собственный топор против деревянного детского ножика, что этот, снова ухмыляющийся, под руку Эйнару не попадется, да и после вывернется. Он ведь точно знал и про запертую в хижине Вальдонии фраганку, и про болезнь. Успел собрать людей и появиться точно вовремя! Умный ублюдок, опасный.

— Король далеко, — спокойно подтвердил его мысли ублюдок. — И он тоже, небось, обычаи чтит, на то он и король милостью богов. Мы ж по-хорошему хотим… Свою женщину можете забрать, коли не боитесь. А этой все одно помирать. Так чего и ее мучить, и нас губить? Будьте великодушны, отойдите с дороги.

Он шагнул вперед, и толпа качнулась следом. Пахнуло плохо выделанной кожей, редко мытыми телами и страхом. Страхом, так легко перетекающим в ненависть.

— Стоять! — рыкнул Эйнар. — Напомнить, что будет с тем, кто напал на офицера короля?

— Серая гниль страшнее! — визгливо выкрикнула какая-то бабенка. — Уйдите, ваша милость! У нас дети! Не губите!

Эйнар глянул так и оставшемуся для него безымянным мерзавцу в глаза. Те блестели весело, зло и капельку безумно. Мерзавец знал, что Эйнар не отступится. Он этого и хотел. И уже предвкушал, как руками толпы сомнет его, а потом растопчет, разорвет, раздавит. А если очень повезет, то капитан будет еще жив, когда его женщину — кто ее отпустит-то, живого свидетеля — либо загонят в хижину и подопрут дверь, прежде чем кидать в окно хворост и факелы, либо и вовсе придержат… на какое-то время. У него на глазах, чтоб еще помучился…

Он понимал это так явно, словно был магом, умеющим читать мысли, но на самом деле Эйнар просто повидал таких душевных уродов. Наслаждающихся чужой болью и смертью, смакующих ее, как лучшее лакомство. И как озарение вспыхнула еще одна мысль: ублюдок был слишком смел и непрост для обычного разбойника, чудом ускользнувшего от правосудия. А убийство коменданта крепости — отличное начало не только новой жизни, но и разбойничьей славы. Места здесь глухие, гарнизон окажется без головы, а гарвийцы будут насмерть повязаны участием в бунте и тройным убийством.

Толпа снова качнулась вперед…

— На всякого волка, значит, стрела найдется? — холодно уточнил-напомнил Эйнар.

Мерзавец успел все понять. И даже отшатнуться. Но он сам сократил расстояние на этот предпоследний шаг, а последний сделал Эйнар. И в этот раз смягчать удар не стал. Его кулак в перчатке толстой кожи с железными пластинами врезался в челюсть горца — там хрустнуло, глаза мерзавца закатились, но он не упал. Так и остался стоять, с удивлением глядя на рукоять тяжелого охотничьего ножа, торчащего у него из груди. Левой рукой Эйнар владел ничуть не хуже, чем правой.

Выдернув нож, Эйнар шагнул назад и, не удостоив медленно завалившееся ему под ноги тело даже взглядом, рявкнул глухо ахнувшей толпе:

— Стоять на месте! Бунтовать р-р-решили! Закон один для всех! И закон здесь — я! Солдаты уже едут из крепости. Увижу кого-то возле хижины — пеняйте на себя! Серая гниль, может, и помилует, а я — нет. Если в деревне есть больные, пусть новый староста придет, когда привезут целителя. А сейчас — р-р-разойтись по домам!

Миг, другой, третий толпа молчала, потом ее словно окутало облако шепота, всхлипнули женщины, какая-то заревела навзрыд. Но хребет бунта уже был сломлен смертью предводителя, и медленно, будто страшась повернуться к Эйнару спиной, люди начали расходиться. На него смотрели с ненавистью и ужасом, он расслышал несколько проклятий, сказанных шепотом на местном говоре, но люди уходили.

Эйнар смотрел им вслед, чувствуя, как разжимается стиснувшая внутренности когтистая лапа. Воздух вдруг стал упоительно свежим и вкусным, и Эйнар дышал им жадно, словно пил родниковую воду. Ругнулся Дик, звякнув чем-то, но сил посмотреть в его сторону не было.

Вместо этого Эйнар глянул на тело у ног. Наклонился, тщательно вытер нож о шерстяную куртку убитого, прежде чем убрать в ножны. И немного отдышался, прежде чем повернуться к хижине, на пороге которой стояла его жена. Женщина, ради которой он сегодня убил двоих и вовсе не считал это дорогой ценой за ее жизнь и безопасность.

Глава 26 НА ПОРОГЕ

Благие боги, как же Ло было стыдно! Щеки пылали, будто она умылась ледяной водой, и даже уши, кажется, загорелись от смущения. Струсила, наговорила глупостей… А потом и вовсе отмолчалась за чужой спиной, потому что ровным счетом ничего не могла сделать. Магичка без магии, аристократка без свиты… Конечно, она и прежде видела крестьян! Но в родовом поместье Ревенгаров они были почтительны и услужливы, а во время войны — мрачны и покорны. И, уж конечно, трепетали перед магами. Никогда Ло в голову не приходило считать какую-то деревенщину опасной.

Беспомощность — вот что она испытывала сейчас, глядя на угрюмую человеческую массу, в которой даже отдельные лица с трудом различала, не считая их предводителя. Грязные, заросшие бородами и длинными волосами, испуганные и злые… Ло содрогнулась, представив, что смотрела бы им в лицо напрямую, а не из-за широкой спины капитана Рольфсона. Потому что сейчас она была беспомощной, но не беззащитной — огромная разница, оказывается!

А потом горцы ушли, и капитан повернулся к ней. Все такой же бесстрастный и только слегка хмурый, будто и не сделал ничего особенного. Подумаешь, разогнал стаю озверелого шакалья! Волкодаву этим и гордиться как-то непристойно. Ло вспомнила утреннюю сцену с мальчишкой и солдатом, когда Рольфсон внешне так же легко управился с судом, терпеливо и спокойно разобравшись, кого наказать, а кого наградить. Теперь она лучше понимала основную черту характера капитана: он был начисто лишен позерства и самовлюбленности, даже когда вершил чужие судьбы. Редкое качество… Наверное, он и командование над крепостью принял так же — просто потому, что никого более подходящего рядом не было, а уклониться от ответственности Рольфсон не мог. Ло невольно восхитилась его самообладанием и принципами, которым могли бы позавидовать многие известные ей аристократы.

— Прошу прощения, — буркнул капитан, покосившись на труп у своих ног. — Не следовало вам этого видеть.

Он что, думает, это первый убитый в ее жизни?! Но тут же Ло устыдилась, чувствуя себя не к месту капризной и раздражительной. Ведь Маркус точно так же оберегал ее от грязи войны, насколько мог. Мужчины всегда такие мужчины…

— Еще одни старые счеты? — уточнила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Те же самые, — досадливо дернул Рольфсон уголком рта. — Перевальные. Странно все это… Вы не замерзли?

Ло покачала головой, хотя слегка озябла. Капитан коротко кивнул и отошел к лошадям, а оставшийся рядом с хижиной солдат потер руки в толстых кожаных рукавицах и возмущенно сообщил:

— Во дела творятся, миледи! Совсем овцегоны обнаглели! Ничего-о-о, наш Кир… э-э… капитан им покажет!

— Не сомневаюсь, — согласилась Ло, в очередной раз устыдившись, что не помнит, как его зовут.

А ведь она в крепости не первый день и даже не неделю, как можно было не узнать по именам весь гарнизон? «Самовлюбленная высокомерная дура! — выругала себя Ло. — В полку ты себе такого не позволяла».

— Дик! — окликнул солдата Рольфсон, невольно придя Ло на помощь. — Ломай гусятник и разводи огонь.

Действительно, ни дров, ни даже хвороста возле хижины не было. Чем они здесь топят?

Она повторила вопрос вслух, и Рольфсон, подойдя от лошадей, пояснил:

— Обычно — соломой с сухим овечьим навозом. Дрова слишком тяжело добывать. Еще хворостом, но не все могут за ним ходить.

Он протянул ей перчатки и стальную флягу, добавив:

— Если хотите горячего — подождите немного, сейчас будет костер.

— Благодарю, — тихо отозвалась Ло, натягивая перчатки.

А как же фраганка? Ее, конечно, нельзя к общему костру, но бедняжка должна была смертельно замерзнуть в нетопленой и давно выстывшей каменной хижине. Если здоровой и тепло одетой Ло веет стужей от каменных стен…

— Дик, принесите и сюда немного, — решительно велела она. — Попробую затопить очаг.

— Миледи…

— Капитан, я в перчатках. И буду очень осторожна. Но какой смысл спасать этих несчастных от сожжения и гнили, если мы уморим их холодом? Притом я уже была в хижине.

Взгляд Рольфсона утратил обычную непроницаемость. Капитану очень хотелось то ли выругаться, то ли утащить Ло прочь, может быть, даже на плече. Он даже напрягся, едва заметно подаваясь вперед, но потом безнадежно махнул рукой и только напомнил:

— Не снимайте перчаток. И осторожнее…

После того что он только что сделал, у Ло язык не повернулся съязвить, что ее неосторожность освободила бы дражайшего супруга от ненавистного брака, но не подумать об этом снова она тоже не могла. Рольфсон же вел себя как… настоящий муж? Ло растерялась от настолько простой и закономерной мысли, глядя в спину уходящему капитану, которому снова срочно понадобилось что-то возле привязанных лошадей. Наверное, боялся и вправду высказать ей все, что думает.

Дик тем временем весело ломал хлипкий гусятник, ловко орудуя небольшим топориком. Очистив несколько жердей от глины, которая их скрепляла, он порубил деревяшки на куски и принес к хижине. Поколебался, опасливо глядя на дверь за спиной Ло…

— Дальше я сама, — торопливо сказала Ло. — Благодарю, Дик.

— Рад служить, миледи, — облегченно заулыбался солдат и вернулся к разрушению гусятника.

Ло втащила деревяшки внутрь, свалила возле каменного очага в углу и серьезно задумалась. Она, конечно, знала, как разжигают огонь обычные люди, но весьма… теоретически. Трут, огниво… Сама Ло попросту запускала крошечный огненный шарик, которого хватало на любые дрова, даже мокрые. Но и такой мелочи она лишена! Ладно… чем-то же старая ведьма разжигала очаг? В крайнем случае можно подождать, пока снаружи разгорится костер, и попросить головню.

— Ваш муж очень храбрый человек, леди Ревенгар…

Очнувшаяся фраганка смотрела на Ло лихорадочно блестящими в полумраке глазами. Ребенка она бережно прижимала к себе, кутая в тряпки, которых едва хватало укрыть малыша.

— О да, — улыбнулась Ло. — Храбрость несомненно числится среди его достоинств. Как вы себя чувствуете, леди Марли?

— Марли? Простите, мое имя Мэрли. Аманда Мэрли, в девичестве Форзон. Мой муж — Дилан Мэрли, вы, может быть, знаете его семью?

— Мэрли? О, это вы меня простите, — Ло шагнула от очага к столу. — Мой муж северянин, он, должно быть, плохо расслышал. Разумеется, я знаю Дилана. Его кузен Арчибальд женат на сводной сестре моей двоюродной тетки. О боги, высший свет так тесен…

Она болтала какую-то чушь, лишь бы не молчать, и удивлялась. Оказывается, можно лишиться магии и быть на краю гибели, но память все равно услужливо подсовывает, кто кому и кем приходится — знание, непременное для всякого дворянина.

— Удивительно тесен, — подхватила Аманда Мэрли. — Я слышала о вашем замужестве, миледи. Знаете, это было главной новостью сезона.

— Не сомневаюсь, — светски улыбнулась Ло, разглядывая фраганку.

Аманде было вряд ли больше двадцати-двадцати двух. Белокурая и голубоглазая, она должна была по праву считаться красоткой, но болезнь вытопила ее изнутри, и сейчас фраганка походила на изжелта-бледную восковую куклу. Прекрасные светлые волосы она убрала как можно туже, но даже так было видно, что они слиплись от пота, на коже лба блестели крошечные капельки испарины, а на скулах цвели ярко-розовые пятна жара. Но она держалась, пытаясь сохранить хорошие манеры — последний доспех порядочной женщины, такой хрупкий и необходимый, — и Ло отдавала должное ее мужеству. Тем более внушающему уважение, что эта милая девочка вышла за Дилана Мэрли, главу семьи, печально известной в Дорвенне своим родовым проклятьем.

— Хотите попить? — предложила она, вспомнив, что оставила на пороге флягу. — У меня есть шамьет, но его стоило бы подогреть. Снаружи вот-вот разведут костер, и мы возьмем углей.

— Вы так добры… Но вам не следует здесь оставаться, миледи. Это очень опасно!

— Вздор, — решительно отозвалась Ло. — Сейчас приедет целитель. В любом случае, я уже здесь побывала, так что какой смысл убегать?

— Если вас не затруднит, я бы выпила воды…

Ло оглядела стол, нашла подходящую посудину и принюхалась к жидкости. Глиняный кувшин оказался наполовину полон, и она сполоснула самую чистую из трех стоявших на столе чашек, а потом наполнила ее водой. Подала фраганке, которая немедленно принялась поить жадно глотающего ребенка и лишь затем выпила остатки сама.

— Благодарю, миледи.

Фраганка смущенно улыбнулась.

— Вас искал деверь, — сказала Ло, принимая пустую чашку и ставя обратно на стол. — Он очень беспокоится, как и ваш муж, полагаю.

— Не говорите мне о муже!

Глаза Аманды вспыхнули яростью, словно внутри восковой куколки зажегся свет — гибельный для нее, но сделавший юную женщину удивительно красивой, несмотря на болезнь.

— Проклятый трус! Если бы не он… Если бы не вся их трусливая семья! О, миледи, простите… Но вы ведь знаете? Вы должны знать! Все знали, но никто мне не сказал! Никто! Если бы только он признался мне до свадьбы! Я любила его! Я бы все равно вышла за него, но он должен был мне сказать! Как он мог…

— Он вам… не сказал?! — поразилась Ло. — Аманда, дорогая, неужели вы… Ах да, вы же из Фраганы.

— Ни слова, — всхлипнула та. — Ни единого распроклятого словечка! Я ничего не знала! И все молчали, а я никак не могла понять, почему на меня так смотрят! Думала, это из-за мезальянса! Мой отец… он лейб-дворянин, понимаете? Мэр маленького городка в провинции Арлетт. Мы довольно богаты, но… я не могла даже надеяться на подобную партию дома. Мы встретились при дворе его величества Флоримона. И я… я была так счастлива! Дилан так красиво ухаживал за мной, клялся в любви… Боги, как я была глупа… Я подарила ему наследника и думала, что дочери он тоже обрадуется. А вместо этого он сказал, чтобы я не слишком к ней привязывалась, когда рожу. И все рассказал. Влюбленная дура!

— Успокойтесь, милая, — тихо сказала Ло, страстно желая, чтобы поганец Дилан Мэрли хоть ненадолго оказался здесь, в этой хижине, пропахшей овечьим навозом и болезнью. — Конечно, он должен был вам сказать. Вы поэтому уехали? Но почему не домой?

— Потому что я… О, миледи! Потому что я думала, что спасу ее! А вместо этого погубила… Погубила мою девочку, даже не дав ей увидеть свет… И Тимми тоже. Боги, почему вы так…

Фраганка мучительно закашлялась, поднеся руку ко рту, потом схватила край тряпки и прижала к лицу, а когда отняла, Ло увидела, что вся тряпка испачкана кроваво-зеленой слизью. Ей потребовалось все мужество, чтобы не выбежать из хижины, потому что это была смерть — верная и страшная, только прикоснись. О да, по негласной договоренности они с капитаном решили надеяться, что Лестер поможет, но здесь нужен орденский целитель, да и то никакой гарантии. А что может сделать гарнизонный лекарь, не закончивший даже половину курса?!

Аманда продолжала кашлять, и Ло подошла к двери, чтобы не смущать ее и глотнуть свежего воздуха. В нескольких шагах от хижины уже пылал костер, и следовало попросить огня. А еще — подогреть шамьет, выпить его и насыпать в стальную флягу горячих углей для Аманды. И что-нибудь съесть было бы неплохо. Ло едва не рассмеялась: даже на пороге смерти хочется есть и согреться. А еще нестерпимо хочется посмотреть в глаза мерзавцу Дилану! Все дворянство Дорвенанта — родственники, так или иначе. Одни и те же приемы, одни и те же места для прогулок, семейные праздники… Она всегда сочувствовала Дилану, такому милому, любезному красавчику Дилану! Такому несчастно-романтичному, стойко несущему бремя семейной беды…

— Что случилось, миледи?

При всем своем весе и в сапогах с железными набойками капитан даже по каменистой земле ходил тихо, как камышовый кот. А может, это Ло была слишком погружена в свою злость.

— Что, простите?

Она мазнула взглядом по паре уже ощипанных гусиных тушек у костра, тогда как Дик вдохновенно щипал третью, и повернулась к мужу.

— У вас такое лицо, словно вы хотите кого-то убить, — непривычно подробно объяснил капитан.

— Хочу, — мрачно подтвердила Ло. — Очень. Или хотя бы… Вы не тому дали по физиономии, капитан. То есть ему тоже следовало, но…

Она помолчала, собираясь с мыслями. Рольфсон терпеливо ждал, и он имел право знать, потому что рисковал жизнью за юную храбрую глупышку Аманду, поэтому Ло продолжила:

— Вы немного ошиблись в имени, поэтому я не поняла, о ком речь. Мэрли. Ее зовут Аманда Мэрли. Она замужем за старшим в семье Мэрли, за Диланом. Эта сволочь ее не предупредил! Он ее не предупредил о семейном проклятии, понимаете!

Только теперь Ло поняла, о чем говорила Аманда. И почему так беспокоился второй клятый мерзавец, ее деверь. О да, если все обстоятельства станут известны, репутация рода изрядно подпортится. Нет ничего необычного в семейном проклятии — многие старинные рода несут то или иное. Но Мэрли перешли грань чести, не предупредив невесту и ее семью.

— Понимаю, — уронил капитан. — Он поэтому женился на фраганке? Дома все знали?

— Отлично соображаете, — хмуро подтвердила Ло. — Мэрли из Трех Дюжин; разумеется, все, кому положено, знали. Наверное, он не нашел невесту в Дорвенанте. Зато во Фрагане ему встретилась юная лейб-дворянка, красивая и состоятельная, понятия не имевшая… Барготов выродок! Мерзавец! И все остальные тоже!

Она врезала ладонью по косяку, но перчатка смягчила удар, и Ло только порывисто вздохнула.

— Пару сотен лет назад, — продолжила она уже спокойнее, — Мэрли чем-то насолили очень могущественной некромантке. И она прокляла их женщин. Всех, кто войдет в семью. С тех пор женщины старшей ветви Мэрли рожают только мальчиков, да и то не больше двух — чтобы род не пресекся, если старший сын погибнет. Эта злобная тварь никак не хотела, чтобы прямая ветвь закончилась, понимаете? А все девочки умирают во младенчестве, не доживая до года. И мальчики тоже, начиная с третьего. Снять проклятье невозможно. Я не знаю, на что эта бедняжка надеялась, но она… Капитан, она беременна. Девочкой. Целители определяют это месяца с третьего, и Аманда только тогда узнала о проклятии. Благие боги, за что… И почему она сбежала из дома именно сюда?

— Не сюда, — так же хмуро уронил капитан. — В Вольфгард. Изрядный крюк, но, если ее искали на другой дороге, это как раз умно.

— Зачем ей в Вольфгард? — поразилась Ло.

Дик закончил щипать третьего гуся, порубил тушки на куски и, нанизав их на прутья, принялся пристраивать над углями.

— Там есть святилище, — тем же отстраненным голосом сообщил капитан. — Святилище Белой Волчицы. Она может снять любое проклятье. Но просить должна женщина. И Волчица особенно милостива к тем, кто носит ребенка во чреве или кормит его грудью. Их просьбы, говорят, всегда исполняются. А остальным — как уж повезет.

— Вольфгардское святилище? — растерянно повторила Ло, оглядываясь через плечо в хижину и невольно понижая голос. — Но откуда она узнала? И неужели бросилась туда одна? В положении и с ребенком на руках? Почему не сказала мужу?

— Не знаю, миледи, — пожал плечами капитан. — Простите, я вас оставлю. Должно быть, наши едут.

Теперь уже и Ло различала цокот копыт по подмороженной земле. Напряжение, державшее ее все это время, не отпустило совсем, но стало немного легче. Теперь она очень хорошо понимала капитана, предпочитающего разговаривать с местными, имея дюжину солдат за спиной. Отличная позиция!

Отойдя от хижины на пару шагов, Рольфсон обернулся. Его лицо было совершенно серьезно, и только потому Ло не приняла его следующие слова за злую и глупую издевку. А еще потому, что капитан был совершенно не склонен к шуткам такого рода.

— Почему бы вам не помолиться Волчице, миледи? — сказал он с пугающей тяжестью. — Если эта женщина ехала к ней в надежде на милость и с полным доверием, Мать Волков может услышать просьбу.

— Молиться вольфгардской богине? — еще более растерянно возмутилась Ло. — Мне? Дорвенантке? Магичке? То есть… уже нет, но…

— Вы смешали кровь с ее прямым потомком, — невозмутимо напомнил Рольфсон. — Уж если она и может услышать кого-то на этой земле, то как раз вас.

Отвернувшись, он подошел к костру и поправил прут с мясом. Онемев от вспыхнувших в ней чувств, Ло молча поглядела в широкую спину этого невозможного человека. А на площадку перед хижиной въезжали первые всадники. Сержант Малкольм, сторожевой башней возвышающийся над рослым жеребцом, солдаты и наконец Лестер. Донельзя озабоченный, даже мрачный, и это так не вязалось с обычно приветливым лекарем, что у Ло екнуло сердце притихшим было ужасом.

* * *

— В городе серая гниль, — начал Лестер с самого главного. — Гонец сказал, пока больных дюжина, но будут еще, конечно. На их счастье, к мэтру Вайленду как раз приехали двое адептов на практику, и сам мэтр еще крепок. Тибальд закрыл крепость и вывесил карантинный флаг. У нас пока все чисто. А здесь что?

— Здесь — вот, — кивнул Эйнар в сторону мертвой вдовы. — И в хижине женщина с ребенком. Те самые, что искали. И… Лестер, она туда вошла. Моя жена…

— Баргот побери, — высказался обычно сдержанный целитель. — А это что за красавчик? Ну-ка, ну-ка…

На взгляд Эйнара, с бывшим гарвийским старостой как раз все было ясно, но Лестер так не считал. Натянув пару перчаток из тонкой кожи, он расстегнул на покойнике куртку, задрал испачканную кровью рубаху и мрачно подтвердил:

— Гниль. Смотри, пятна.

Эйнар пригляделся. Серая сыпь на груди и животе выглядела безобидно, но лекарю виднее. Вот оно что. Если горец знал, что обречен, терять ему было нечего. Паршиво… И следовало осмотреть всю деревню, но куда больше Эйнар беспокоился за тех, кто в хижине. Больная и ее ребенок притихли, а леди возилась у очага, пытаясь развести огонь. Что там пытаться-то — сухие деревяшки должны были вспыхнуть как трут, но, видно, управляться с обычным огнем леди не умела. У Эйнара руки чесались помочь, но он сдержался.

Мельком глянув на вдову, Лестер вошел в хижину, а к Эйнару подошел Малкольм. Мимоходом покосился на трупы, но расспрашивать не стал: раз капитан кого-то убил, значит, так надо. Малкольм вообще не любил говорить, отчего многие считали Верзилу глуповатым. Но не те, кто знал его так же долго, нак Эйнар.

— Возьмешь Дика, Мартина и Оуэна, пройдешь по деревне, — сказал Эйнар, не сводя глаз с хижины. — Найдите дом этого поганца, пусть Лестер посмотрит людей. А потом узнайте, кто таков и откуда. Сдается мне, это из тех перевальных молодчик. И велите местным притащить дров. Чем быстрее сожжем падаль, тем лучше.

Малкольм кивнул. Приказ он понял и подтверждать это считал излишним. Вот было бы что неясно, тогда бы спросил, а так зачем тратить слова? Гусятник уже почти разломали, сложив доски и ветки рядом с костром, но для двух трупов этого мало. Человеческая плоть горит неохотно, а боевого мага у Эйнара не было. Впрочем, даже будь леди на это способна, она была бы последней, кого Эйнар попросил бы. Он еще не забыл горячечный шепот в темноте. Ну, что там Лестер возится?

Лекарь вышел из хижины мрачный, как грозовая туча, когда Эйнар уже извелся от плохих предчувствий. Стянул перчатки и швырнул в костер, где те вспыхнули, противно завоняв.

— Плохо, — уронил он в ответ на немой вопрос Эйнара. — Жена твоя вроде здорова, но это так сразу не поймешь, надо подождать часа три-четыре. Ребенок и женщина… В крепость их везти нельзя — по дороге от тряски наверняка легочное кровотечение откроется. Разве что на носилках, но этак мы их до утра не дотащим.

— И что делать? — тихо спросил Эйнар.

— Ждать. Если к полуночи у леди Ревенгар не будет жара и пятен, значит, боги смиловались. А остальным я и помочь ничем не могу — сил не хватит. Разве что от мучений избавить…

Он виновато опустил глаза, а у Эйнара перехватило дыхание, руки сами сжались в кулаки, и опомнился он, только почувствовав боль в пальцах. Нельзя же так! Неправильно это, подло! Не должно все закончиться настолько глупо и безнадежно — грязной горской хижиной, смертельной хворью… Она не заслужила! Да, несчастная молоденькая леди и ее ребенок смерти не заслужили тоже, однако они уже обречены, а его, Эйнара, жена — пока еще нет. Но каждая минута, проведенная в проклятой хижине, может стать убийственной.

Лестер дернулся то ли остановить его, то ли что-то сказать, но Эйнар не слушал. Отмахнувшись от целителя, он рванул к хижине и встал на пороге, впервые так близко увидев темное нутро дома вдовы. Кровать с тяжело дышащей фраганкой, стол, очаг… Леди присела перед ним, не обращая внимания, что роскошная накидка метет грязный земляной пол, и упорно пыталась раздуть огонь в сложенных щепках. Щепки дымились, но загораться не желали.

Помянув демонов, его жена одним легким упругим движением встала и повернулась к нему, глянув хмуро и упрямо.

— Я никуда не уйду, — сообщила она холодно. — Мэтр Лестер был очень убедителен, не старайтесь его превзойти. Капитан, я могу хотя бы напоить их и подкинуть дров, если огонь, мать его барготову, когда-нибудь разгорится. Кстати, сделайте одолжение, велите подать сюда горящую головню. И неплохо бы послать за одеялами.

— Вы должны уйти, — сказал Эйнар безнадежно, понимая, что может, конечно, просто войти и вынести упрямицу силой.

Может быть, он даже удержит ее, помешав вернуться в хижину. И лучше не думать, чего это будет стоить ему самому, но…

— Нет, капитан, — гораздо мягче сказала леди, глядя на него с пониманием. — Я вам благодарна, честное слово. Но если я заразилась, уже ничего нельзя сделать, разве что держаться подальше от вас и ваших людей. Лестер — опытный целитель, но он слишком слабый маг. Если силы закончатся, он окажется так же беззащитен, как обычный человек. Вы же не хотите его потерять?

— Вы думаете, я предпочту потерять вас? — не выдержал Эйнар.

— Не думаю, — вздохнула леди. — Я, конечно, могу подождать эти несколько часов снаружи. Подальше от людей… Но это уже и вправду не имеет ни малейшего смысла. Здесь хотя бы ветра нет. Так что пошлите в деревню за одеялами и будем ждать.

Мысль найти и осмотреть домочадцев убитого мерзавца Лестер всецело одобрил, добавил только, что осматривать надо всю деревню, дом за домом. Что ж, лекарю виднее. Хотя Эйнар не представлял, что делать, если заболевших окажется много. Вылечить их не получится, разве что согнать в один дом побольше и не выпускать, чтоб не заражали остальных. Боги миловали, до этого дня ему ни разу не приходилось сталкиваться с тем, что Лестер называл ученым словом «эпидемио», а все остальные — попросту моровым поветрием. Тибальда однажды занесло в город, где гуляла барготова краснуха, и веселый итлиец рассказывать о том приключении не любил, при одном упоминании мгновенно мрачнея.

Но людям свое паршивое настроение показывать было нельзя, они и так боялись. Поэтому, когда Малкольм с Лестером и парой солдат ушли в деревню, Эйнар начал с того, что нашел дело остальным. Четверо пошли в дозор, наблюдать за деревней и дорогой — хватит уже незваных гостей. Двоих он отрядил за водой, да не к деревенскому источнику, а к ручью, где вода менялась постоянно и вряд ли была заражена. Еще двое отправились искать подходящее дерево, чтобы вырезать длинные крючья — прикасаться к трупам не следовало даже в перчатках. Оставшимся выпало обустраивать временный лагерь: дорезать остальных гусей, раз уж придется здесь ночевать, наломать сухого вереска для подстилок и выкопать яму, куда отправится то, что останется от тел после костра.

К хижине подходить он не запрещал, но все и так старались держаться подальше. Люди, пережившие осаду урту-томгар — а ветеранов Малкольм взял с собой почти всех, — косились в сторону развалюхи с откровенной боязнью, несколько раз Эйнар видел, как солдаты делали знаки, отвращающие зло. Что ж, нельзя было упрекать их за страх, пока он не проявлялся чем-то большим.

Так что горячих углей в найденный возле гусятника горшок он насыпал сам. Прихватил вынутую из костра головню, отнес к хижине. Леди вышла сразу. Забрала угли, высыпала в очаг, сунув туда же головешку. Только и ждавший такой подкормки огонь мигом загудел, а леди вернулась к порогу, отряхивая испачканные золой руки. Она, конечно, была в перчатках, но Эйнар помнил, что Лестер свои сжег, как только вышел из зараженного места, значит, не слишком надеялся на их защиту. Неужели она не боится?

Боится, понял он, поймав взгляд усталых светлых глаз. Но не позволяет себе сорваться, раз уж выбрала. Загоняет страх поглубже, прикрывая его обычными заботами, как сам Эйнар. Очаг вот разжечь, например… Дело пустяковое, но, похоже, для нее и вправду новое.

— Я велел принести одеял, — сказал он. — И козьего молока. А вы не хотите поесть? Сейчас гусятина дожарится.

— Хочу, — согласилась леди, так же старательно делая вид, что ничего особенного не происходит. — Пахнет весьма привлекательно! И насчет молока прекрасная мысль, капитан. Может, хотя бы малыш попьет.

С женщиной, значит, все совсем плохо. Эйнар несколько раз слышал ее мучительный кашель, долгий, хлюпающий. И больше всего боялся услышать его от той, что стояла по другую сторону порога, кутаясь в нарядную, но такую недостаточную для тепла и защиты накидку. Из-под синей шапочки, отороченной мехом, лицо леди казалось бледным до прозрачности. Светлая альва посреди грязного и опасного человеческого мира… Эйнара кольнуло дурное предчувствие, которое он торопливо постарался придушить, словно испугом мог навлечь большую, чем сейчас, беду.

— Вам еще что-нибудь нужно? — спросил он, чувствуя себя отвратительно беспомощным и неловким.

Леди не сводила с него глаз, вглядываясь удивленно, будто видела впервые.

— Какое-нибудь полено, — сказала она спокойно. — Не хочу сидеть внутри, там слишком грязно. Лучше здесь, у входа…

Эйнар поспешно кивнул. Поменьше быть в клятой хижине — это верно!

Вместо полена он притащил увесистый широкий чурбак, служивший колодой для рубки дров. Поставил у стены по ту сторону порога, чтоб была хоть какая-то защита от ветра, накрыл конской попоной почище и посуше. Леди, молча смотревшая, как он суетится, благодарно и слегка виновато улыбнулась.

— Благодарю, — сказала она просто и села, с явным удовольствием прислонившись спиной к стене.

Огонь в очаге пылал уже всерьез, и лицо леди, освещенное с обеих сторон пламенем, показалось вдруг Эйнару совсем юным. Чистая нежная кожа, голубые тени под глазами и у висков, осунувшиеся, но безупречные черты, словно высеченные резцом то ли из мрамора, то ли из кости. Почему она раньше казалась Эйнару высокомерной? Гордая, да, но ни капли надменности. Сейчас так уж точно…

Он стоял, не зная, что еще сказать и сделать, с глухим отчаянием понимая, что и сделать-то не может ничего. Легко было встать между нею и толпой горцев, прикрыв телом и оружием, как положено воину. Легко и правильно. А что сейчас? Невидимую смерть ни топором, ни кулаком не отразить. Он снова беспомощен! И не порог разделяет их, а невидимая черта обреченности, переступить которую он мог бы, но не станет, потому что каждому — своя ноша. Ему — беречь своих людей, разбираться с мертвыми и живыми горцами, добывать тепло и еду, ей — оказывать последнее милосердие только сегодня встреченной женщине. И вместе с ним, с любой стороны порога, ждать исхода страшной ночи.

— Пойду посмотрю, что там с гусем, — выдавил Эйнар и позорно сбежал к костру.

Глава 27 БЕЛАЯ ВОЛЧИЦА

Грубо тесанный камень, из которого был сложен дом вдовы, промерз так, что кое-где на стенах поблескивала изморозь. И даже очаг, в котором весело потрескивали обломки жердей, не мог наполнить низенькую комнату настоящим теплом. Так что Ло старалась держаться дальше от стен, пока ноющая спина еще позволяла. От стен, от кровати, от стола с грязной посудой… «Да от всей этой барготовой хижины следовало держаться как можно дальше с самого начала», — с усталой злостью подумала она.

Однако страх, в первые минуты сковавший почти до оцепенения, отступил, спрятался куда-то на самое дно души. Трудно бояться невидимой опасности, и, если бы не надрывный кашель Аманды, Ло больше всего страдала бы от брезгливости. В хижине было не просто грязно! Жившая в ней старуха бесспорно была безумна, потому что взгляд Ло то и дело натыкался на самые странные предметы: беспорядочно связанные пучки трав и кореньев, подвешенные над очагом крылья птиц и летучих мышей, деревяшки, расчерченные непривычного вида рунами, и даже несколько серых комков, в которых Ло с содроганием опознала то ли высушенных, то ли прокопченных жаб. Дикость какая!

Вряд ли вдова обладала истинной магической силой, но ведьмой воображала себя всерьез. А может, и был у нее слабенький дар, которого в свое время не хватило, чтобы пройти отбор в Академию. Ведь не всем, кого боги при рождении отметили, достается их истинная благосклонность; кое на кого падает лишь тень магической силы. Чуть лучше чутье, немного больше удачи… Не зря ведь старуха была местной лекаркой. И снова Ло запретила себе думать, что даже такого отблеска дара полностью лишена. Грустно и смешно: огонь пришлось разводить взятыми углями. Это ей, когда-то переливавшей из ладони в ладонь рожденное в них пламя! Нет, хватит…

Она пригляделась к рунам, вырезанным прямо на столешнице, пытаясь определить, кого из богов почитала вдова, и ничуть не удивилась, рассмотрев один и тот же повторяющийся мотив — круг, перечеркнутый косым крестом. Символ отрицания гармонии и порядка, знак Неблагого, Противника Семи и Врага мира. Проще говоря, старуха чтила Баргота. И даже не скрывалась, а ведь это святотатство, подлежащее суду Ордена и караемое смертью. Ло вздохнула. Ей представить было трудно, чтобы человек в своем уме обратился к божеству лжи, порока и насилия. Впрочем, здесь речь о здравом рассудке и не шла.

Кстати, а кого чтит ее собственный муж?! Ло впервые задумалась над этим, с удивлением поняв, что не все так просто. Она полагала, что покровитель капитана Рольфсона — Пресветлый Воин, как у любого солдата, но так ли это? Ругается ее супруг зловредными северными йотунами, поминания Баргота Ло от него ни разу не слышала… Обращался ли капитан при ней к имени Пресветлого, Ло тоже вспомнить не могла, но сегодня он совершенно серьезно советовал ей молиться Волчице. Значит ли это… Ло вздохнула, понимая, что легче и разумнее всего попросту спросить мужа, но до того ли сейчас? Что ж, если Рольфсон поклоняется Волчице, как всякий северянин и изрядная часть невийцев, это не преступление. Семеро на то и Благие, что не принуждают к вере в себя, требуя от иноверцев лишь разумного уважения. Притом брак Ло с капитаном был заключен в храме Семерых…

Она снова глянула на стол, брезгливо передернувшись. Разумеется, Баргот не может наделить своих почитателей магической силой. Незримое священное пламя, которое Благие вливают в душу и тело своих избранников при рождении, неподвластно отродью хаоса. И все рассказы о барготопоклонниках, получивших от него магию, — либо ложь, либо заблуждение несчастных. Случается, что дар дремлет в человеке долгие годы, проявляясь после тяжелой болезни, от сильного испуга или волнения. И если скрытый маг перед тем поминал Баргота, то вполне может решить, будто появлением силы обязан Неблагому. Чего еще ждать от невежественной знахарки, которая не смогла воспитать достойных сыновей, а потом едва не погубила собственную деревню?

На миг у Ло перехватило дыхание — она вспомнила рассказ ярла о маге, пытавшемся утопить северян в Руденхольме. Какое убийство непростительнее на весах богов? Тысячи врагов, пришедших на твою землю с мечом, или нескольких десятков односельчан, вся вина которых в том, что оказались беззащитны перед болезнью? И там, и там причина одна — месть. Выжигающая душу, заставляющая забыть о чести и милосердии.

«А если бы ты сама потеряла кого-то близкого? — честно спросила себя Ло. — Мелиссу, Маркуса, Ги? Разве ты не посчитала бы, что никакая цена не велика за их смерть? Разве не убивала ты все эти три года, не щадя ни себя, ни врагов? Плакала ночами, вскидывалась от кошмаров, но днем снова шла в бой… И разве не требуешь ты сейчас мести за всех, погибших в Руденхольме, разыскивая предателя?»

«Нет, — возразила она себе. — Я смогла бы остановиться вовремя! Справедливое возмездие — да, но не слепая месть. Серая гниль, вырвавшись на свободу, убила бы не только Рольфсона, но и весь гарнизон, не пощадив ни прислугу, ни детей. А Руденхольм навсегда стал бы страшнейшим позором Дорвенанта и причиной куда более страшной войны. Многие тысячи смертей за одну-две — такую цену нельзя платить!»

Она посмотрела на кровать, где Аманда впала в полузабытье, прижимая к себе ребенка, натужно и сипло дышащего. Лестер, осматривая больных, наложил легкие чары, снимающие зуд в язвах, и это уже было немалым облегчением. Но с кровавой гнилью, пожирающей легкие изнутри, он ничего не мог сделать, положившись на крошечную возможность чуда. Однако чудеса, кроме веры, требуют еще и немалых сил, это известно каждому магу. Маги к чудесам относятся практично и не имеют привычки себя обманывать.

Вздохнув, Ло попыталась сосредоточиться. Молиться Бедой Волчице? Мысль, почти непристойная для орденской магессы и дорвенантской дворянки. Нет, Семеро не разгневаются, они чужды человеческого тщеславия и обидчивости, но ведь Ло даже не знает, как это делать! Ни ритуальных формул, ни правил обращения, ни символов… Как вообще можно молиться зверю?!

Она вспомнила серебряную фибулу на плаще ярла, оскаленные золотые клыки и хищный янтарь глаз. И вот это просить о милосердии?! Да и услышит ли ее чужая богиня, подданных которой Ло истребила больше, чем настоящий волк — зайцев?

Ло стояла посреди хижины, беспомощная и готовая расплакаться от бессилия, такого же безнадежного, как тогда, рядом с умирающим Этьеном. Да, ей и раньше случалось терять соратников, и Ло, конечно, знала, что Претемная Госпожа милостива: очистив и излечив душу в своих садах, она вернет ее обратно на землю в новом теле… Проклятье! Это все равно неправильно!

Она прикусила губу изнутри, и быстрая резкая боль привычно помогла прийти в себя. Молиться? Хорошо, она просто попробует. Нет бесчестия в том, чтобы просить милосердия даже у врага, если просишь не для себя. И к Барготу неуверенность и страх!

…То ли через полчаса, то ли еще позже Ло очнулась посреди хижины, чувствуя себя обессиленной, как после полного слива ресурса. Ее знобило, руки дрожали, а ноги налились свинцом. Перед глазами летали белые мошки, и в первый миг Ло подумала, что пошел снег, но ошиблась. Просто потеря силы… Нет, и даже не силы, она ведь больше не маг. Обычных человеческих сил, уходящих от голода, усталости и напряжения. Все впустую.

Фраганка, на которую со стыдом покосилась Ло, дремала, сипло и тяжело дыша, малыш, осунувшийся и с мокрыми волосенками, приник к ней, глядя на Ло удивительно осмысленно. Так, словно понимал, что происходит… А она ничего не могла сделать!

Впервые в жизни Ло пожалела, что родилась боевым магом. Ну почему ей не достался дар целителя?! Она бы сейчас отдала все, вывернулась наизнанку, лишь бы помочь!

Не в силах больше смотреть в тоскливые, голубые, словно у молочного котенка, глаза, Ло сбежала к порогу хижины Опустилась на принесенный капитаном пень, привалилась к стене, наплевав на холод, обняла себя руками за плечи И подняла голову, только когда рядом вырос знакомый силуэт, от которого повеяло неприлично вкусным запахом жареного мяса.

— Благодарю, капитан, — старательно улыбнулась Ло. — Я что-то не голодна.

Про себя же подумала, что вот сейчас бы с наслаждением хлебнула горячего шамьета. А еще лучше — карвейна! Крепкого, чтоб дух вышибало! И плевать, что леди не пьют подобное, — какая из нее леди? Еще хуже, чем магичка.

* * *

— Поешьте хоть немного, — упрямо сказал Эйнар. — Иначе свалитесь.

К его удивлению, леди послушно взяла прут с мясом и пару лепешек, уложенных на оказавшуюся у запасливого Лестера тарелку. Наверное, сил упираться и спорить у магички просто не осталось. «Бывшей магички, — напомнил себе Эйнар. — Хотя какая сейчас разница? Не сказать ведь даже, что она водила тебя за нос, — ты сам ни разу не задал ей прямого вопроса. Про перстень вот спросил, так леди сказала правду, что оставила его в столице. Теперь понятно почему. Легко ли человеку, лишившемуся рук, смотреть на меч, с которым не расставался всю жизнь?»

А Нэнси, значит, соврала, паршивка, насчет заколдованной двери… И опять же — какая разница? Если леди завтра уедет в крепость живая и здоровая… Эйнар едва не поклялся, что все между ними будет иначе, но поспешно себя оборвал: боги слишком любят шутить с человеческими клятвами. У него ведь там еще морок притаился, будто гадюка в постели. Но это все потом, пусть только сейчас обойдется!

— А что в деревне? — поинтересовалась его жена, постепенно входя во вкус и принимаясь за второй кусок мяса.

— Чисто, — отозвался Эйнар.

— Хорошая новость.

Она задумчиво посмотрела на очередной кусок, истекающий золотистым жирком, и Эйнар поспешно сказал:

— Я вам сейчас горячего принесу попить.

Сходил к костру, нацедил из котелка отвара журавлинки. Здесь, в Дорвенанте, ее мало знают, а вот в Невии пьют каждый день, считая первым средством от любого нездоровья. Знакомый серо-зеленый кустик Эйнар приметил, когда проверял караул на дороге, на обратном пути сорвал и, растерев жесткую траву между ладонями, чтобы быстрее пустила сок, велел заварить.

На кружку, исходящую душистым паром, леди глянула с удивлением, но отпила и даже прищурилась по-кошачьи от удовольствия.

— Хорошо-то как… — выдохнула и сделала еще пару глотков. — А молоко?

— Сейчас будет, — кивнул Эйнар.

Она пила журавлинку, прислонившись спиной к дверному косяку, а Эйнар с угрюмой злостью думал, что во всем случившемся изрядно виноват сам. Конечно, казнить Вальдонию следом за ее сыновьями-разбойниками было несправедливо, но уж перетряхнуть деревню и найти случайно уцелевших «перевальных братьев» он мог. И, как знать, не поддерживай эти двое друг в друге взаимный пожар ненависти, может, вдова и не решилась бы на такое страшное дело?

Убитого Эйнаром мерзавца звали Хассеном. Он пришел вместе с остальными дезертирами и быстро стал правой рукой главаря.

В деревне Хассен нашел себе молодую вдову с парой ребятишек, для которой новый муж стал подарком богов. Так и жил, деля время между новой семьей и разбоями. Женщина ничего плохого в промысле богоданного мужа не видела, ведь к ее детям и к ней самой он был ласков и щедр, а что грабил и убивал чужаков — так на то они и чужие, законная добыча, почти дичь. В деревне Хассен и ночевал в тот день, когда погибла банда. Местные его не выдали — для них выбор между «своим» разбойником и «чужим» капитаном был прост и понятен: если Хассена повесят, кто будет кормить его семью?

Как рассказала Лестеру рыдающая дважды вдова, к Вальдонии Хассен заглядывал часто: помогал ей по хозяйству, а она варила ему дурманную травяную жвачку. Но вчера вернулся сам не свой. Швырял вещи, разогнал кинувшихся к нему детей. А жене велел собирать самое необходимое и уходить, да не в ближний городок, а подальше, в сторону Дайхольма. Женщина, прожившая в Гарвии всю жизнь, перепугалась, но спорить с мужем не стала. Может, он жвачки своей перебрал, так проспится и отойдет. Но Хассен впервые не лег с ней и вообще пальцем больше не коснулся, а утром…

Что было утром, Эйнар и сам знал. И теперь понимал, с чего мерзавец так осмелел: терять ему было нечего, а тут такой случай и отомстить, и погулять напоследок. Что ж, этот счет закрыт, и благодарение богам, что зараза не успела перейти ни на кого в деревне.

Леди допила журавлинку и снова откинулась на стену, не жалея нарядной накидки. Йотуны с ней, с накидкой, но спину не застудила бы.

— Знаете, — сказала она, держа опустевшую кружку, словно грея об нее пальцы, — у меня ничего не вышло. Я пыталась, честное слово, но… Волчица не слышит меня.

Она вздохнула и прикрыла глаза, а Эйнару в сердце будто вошел терновый шип: показалось, что и без того всегда бледная кожа магички по-особенному светла — мертвенной призрачной белизной. Глупости, конечно, просто свет так упал, но… Он с беспомощной злостью снова подумал о богах, которым дела нету до человеческих бед.

— Расскажите что-нибудь, капитан, — попросила вдруг леди. — Что-нибудь хорошее. Ведь случалось у вас в жизни что-то забавное?

Забавное? Почти все смешное и хорошее в жизни Эйнара было связано с Мари, но даже у него хватило ума сообразить, что не дело сейчас рассказывать измученной женщине про другую, пусть и не соперницу. Да и про Волчью Сотню особо язык не распустишь — это не для женских ушей. Однако отказать в просьбе нельзя. Эйнар сейчас руку бы дал себе сломать, лишь бы хоть как-то отвлечь жену и дотянуть до полуночи.

— Я не слишком хороший рассказчик, — предупредил он, вспомнив наконец подходящую историю.

Леди решительно кивнула, открыв глаза, и Эйнар обреченно вздохнул, привалившись к дверному косяку плечом.

…Рота, в которую он завербовался, едва попав в Дорвенант, стояла в деревне вроде Гарвии, но на равнине. Мари с маленькой Тильдой осталась в ближайшем городе, а Эйнар тогда ничего не понимал в дорвенантской армии, иначе выбрал бы другое место службы. Нет, рота была неплоха, но полк собирались расформировывать… В общем, и солдаты, и офицеры пребывали в унынии и безделье.

Эйнара, несмотря на возраст, принятого сержантом, определили на постой к тихой одинокой старушке. Бездетная вдова держала коз, вязала пуховые шали и немного приторговывала травками…

— Что-то мне это напоминает, — пробормотала леди, кинув взгляд внутрь хижины.

— Она была очень порядочная женщина, — возразил Эйнар.

…Козьим молоком и сыром господина сержанта она угощала от души, и Эйнар, соскучившийся по домашней еде, блаженствовал. Его не смущало даже, что соседи на старушку косились с откровенной неприязнью, частенько поминая ей вслед барготово семя. Старушка только улыбалась виновато и трепала по холке вечно бегающую за ней пеструю рогатую козу.

Так прошла пара недель, Эйнар на мече поклялся бы, что его хозяйка — смирнейшая и богобоязненная женщина. И, когда однажды в деревянные ставни чистого ухоженного домика полетели камни, выскочил на крыльцо в одном исподнем, собравшись поймать сорванцов и надрать уши.

Выскочил — и опешил.

— Барготово отродье! — орала крепкая тетка, предводительствующая толпой человек в двадцать. — Нечисть проклятая! А ну иди сюда, дрянь такая, я тебе ноги повыдергиваю и шею узлом сверну.

На Эйнара тетка поглядывала мрачно, но без испуга, видно, считая себя в своем праве.

— Да что ж такое, житья нет никому! — визгливо поддержали ее из толпы. — Опять из-за этой погани у моей Милавы молоко пропало! Все вымя в синяках!

— А белье! Кто белье прямо с веревки ворует, а? У-у-у-у, паскуда мерзкая!

— Ведьма, как есть ведьма! По крышам ночами скачет — они аж трещат! Как-то выглянула: луна полная — и эта гадина прямо по коньку бежит!

Старушка, отважно вышедшая вслед за Эйнаром на крыльцо, пыталась что-то пролепетать, но ей и слова не давали сказать.

— А у моей невестки ребенок рябой родился! Это она сглазила, тварь! Встретила на дороге за три дня до родов и ка-а-ак зыркнет! А глаз дурной, желтый да косит! У ребенка пятно на темечке и глаза косые! От нее все, проклятой, от нее, мерзавки!

— Собаку цепную извела, пес из будки выйти боится!

— Родник копытами истыкала да испоганила, вода дерьмом воняет!

— А ночами-то! А ночами! Вы посмотрите в ее глаза бесстыжие! Она ж ночами мужиков на улице ловит да непотребное творит! Ка-а-ак догонит! Ка-а-ак даст! Мой-то из трактира замучился уж огородами ходить! Как с ней встретится, так бежать, а она следом, дрянь такая!

На последнем обвинении Эйнар не выдержал. Представить старушку ловящей по ночам мужиков у него не получалось, будь она хоть сто раз ведьмой. Впрочем, как и скачущей по крышам.

— Да что вы говорите, люди! — попытался он образумить толпу. — Ну какая она вам ведьма? Тихая, смирная…

— Тихая?! Смирная?! Молчи уж, солдат! Ума у тебя нет, что говоришь такое!

— Прибить заразу! Зарезать и шкуру снять! Отдавай ее нам, житья нету ни взрослым, ни детям, слышишь?

— Белье мое, белье! Две простыни, что свекровь на свадьбу подарила!

— Колодец испоганила!

— Крыши потоптала!

— Простыни! И одеяло шерстяное, новое!

— Муж мой! Муж с синяками ходит! Прям на этом самом месте, что не сесть!

— И вымя у Милавы попортила! А огород потравила? Ни былинки ведь не осталось! Капуста моя…

— Молчать! — заорал Эйнар, чувствуя, что еще вот-вот — толпа качнется, а он даже без оружия, — и случится страшное. — Молчать, говорю, сто йотунов вам навстречу и мать их следом!

Он обернулся на старуху. Сердце сжалось от жалости: по ее морщинистым щекам текли слезы. Нет, что-то здесь было не так! За все время Эйнар от нее слова худого ни о ком не слышал. Да и ночью она никуда не шастала — он бы заметил. Бред какой-то!

— Простите, люди! — взмолилась старуха, кланяясь в пояс. — Не со зла ведь! Молоденькая она, резвая! А простыни я верну. И вымя Милаве полечу. Запирать ночами буду накрепко, не выйдет больше. Старая я, куда мне углядеть…

Молоденькая? Резвая? Так речь не о старухе, не с нее собирались содрать шкуру? Испоганенный колодец, украденные простыни, вымя, огороды и испорченный цепной пес… Эйнар ничего не понимал!

— Вот она, тварь! — истошно заорала тетка, вытянув руку куда-то к сараю, из которого утром пастушок, как обычно, забрал коз на выпас. — Вот! Вернулась потихоньку — и опять!

— Полотенце! — взвыла молодая деваха. — Мое полотенце! Только сушить повесила!

На крыше козлятника, добротной, в полтора человеческих роста от земли, гордо стояла пестрая бабкина коза, дожевывая белое вышитое полотенце. Местная ведьма и, несомненно, то еще барготово семя…

Леди смеялась взахлеб. Негромко, искренне, аж всхлипывая, и Эйнар от всей души пожалел, что не умеет балагурить, как Тибо, плести словесные кружева, спутывая ими страх и отчаянье, словно сетью. Вот сейчас бы пригодилось…

— Ох, благодарю, — сказала она, наконец, просмеявщись. — Прелесть какая! И что же, пестрой ведьме так все и сошло?

— Не знаю, — пожал плечами Эйнар. — В тот раз — да, а через три дня нас сняли с постоя и отправили в Дайхольм. Там я и завербовался в гарнизон. Тибальд подсказал, мы с ним как раз познакомились.

— Хотела бы я встречаться только с такими ведьмами, — вздохнула леди, поднимаясь. — Еще раз благодарю, капитан. Надеюсь, вы мне потом расскажете еще что-нибудь?

Эйнар молча кивнул, проглотив обещание. Пусть только вернется в крепость — он непременно расскажет, даже если придется просить истории у Тибо. У нее красивый смех, оказывается. Чистый и звонкий. А еще, смеясь, она словно светится изнутри. Не надменная Снежная Дева, даже не высокомерная леди-магичка, а просто юная женщина. Боги, ей же в самом деле на десять лет меньше, чем Эйнару! Двадцать шесть, из которых три с лишним года украла война.

Синяя накидка в свете очага казалась почти черной, но Эйнар помнил, что леди к лицу этот цвет под дневным солнцем. И на лошади она сидит как влитая, глянуть приятно. Даже не просто приятно, йотуны бы побрали два года воздержания… Но разве об этом сейчас следует думать? Слишком дорого им может обойтись этот миг неожиданной близости, слишком страшные тени стоят за спиной в темноте.

* * *

Чего-чего, а такого Ло не ожидала. У капитана, оказывается, есть чувство смешного! Он, правда, рассказывал серьезно, но ирония все равно сквозила в каждом слове, будто нынешний Эйнар слегка и беззлобно подтрунивал над тем, молодым. Умение посмеяться над собой — редчайшее качество и оттого особенно драгоценное! Оно безумно нравилось ей в Маркусе и Гилберте, но Рольфсон… Вот почему он раньше не был с ней таким? Заботливым, спокойным, слегка насмешливым… Почему нужно было оказаться на краю смерти, чтобы из оболочки Кирпича проглянул интересный мужчина? Обидно как…

С другой стороны, а много ли можно насчитать дней, когда они с мужем не цапались, будто кошка с собакой? Если бы капитан попытался тогда проявить заботу, можно не сомневаться, Ло первая бы ощетинилась иголками.

Она подкинула в огонь последние обломки жердей и вспомнила, что надо забрать молоко. Правда, Аманда с ребенком спят, вряд ли стоит их будить. Ло подошла, пригляделась, стараясь не коснуться края постели. Сон был больше похож на лихорадочное забытье, иногда малыш покашливал с бульканьем и хрипами. Третий день. Неужели можно это пережить?!

Лестер думает, что нет. Ло знала почти непроницаемый, но все равно отдающий сочувствием взгляд профессиональных целителей. Насмотрелась и во время войны, и потом в лазарете. Да, леди, мы сделаем все, что возможно. Конечно, чудеса бывают. О, несомненно, надежда есть! А потом — клятое заражение крови, или пробитая артерия, или маленькая острая дрянь под сердцем… и у Ордена еще на несколько магов меньше. Они до последнего говорили Тимоти Дорсу, что надежда есть! Еще чуть-чуть, и ведьмачье проклятье удастся снять! Тимми умер, считая, что непременно выздоровеет. С Ло у них так не получилось, она выжала правду. И сбежала, прекрасно понимая, что помочь ей не смогут, а стать еще одним экспонатом, к которому водят адептов зеленого факультета, — да идите вы к Барготу!

«А ведь быть целителем гораздо страшнее, чем боевым магом, — подумалось ей. — В бою самое ужасное — подвести своих. Ну и еще в плен попадать не стоит. Но там об этом не думаешь. А целитель должен смотреть в глаза обреченных и лгать, что все хорошо. Убедительно лгать! Бр-р-р-р…»

Ей трезво подумалось, что она ведь и сама может вскоре оказаться на месте Аманды. И тогда… Нет, Ло не боялась смерти, она слишком насмотрелась на работу Маркуса и точно знала, что душа просто уходит за грань, продолжая путь. Но оставить Мелиссу, не выполнить долг перед убитыми братьями и сестрами по Ордену? Вот чего она истово не хотела, зная, что будет сопротивляться до последнего.

И, как назло, тут же захотелось кашлянуть. Поднеся руку ко рту, Ло спрятала предательский звук, испугавшись: неужели начинается? Но ведь жара нет… Да просто здесь холодно и воняет! Не только закашляешься, можно и в обморок упасть!

Мгновенный страх смыло волной злости. Она смотрела на умирающую фраганку, на ребенка у ее груди и мягкий холмик пониже талии, только-только обрисовывающий женское чрево… И яростно ненавидела нелепую судьбу, которая свела храбрую девочку со смертью так рано. Да, люди каждый день умирают до срока! Тонут, ломают шеи, болеют или падают от ножа в темном переулке… И каждый раз это нелепо, неправильно, несправедливо! Но Ло привыкла видеть смерть на войне, когда она скалится железом, огнем и ведмачьими чарами, а вот так, в постели, безнадежно и беспощадно…

«Помоги ей! — закричала она где-то глубоко внутри, с болью и кровью выдирая каждое слово, как вырезают стрелу из раны. — Помоги, слышишь?! Если ты в самом деле богиня, если ты существуешь и не глуха, не смей оставаться в стороне! Она верила тебе, она к тебе шла, она надеялась, что ты спасешь ее детей! Не смей молчать, Волчица!»

Слезы катились по щекам, дыхание перехватило, и наяву Ло не могла бы продавить через сухое горло ни звука, на плечи ее легла невидимая чудовищная тяжесть, от которой подгибались ноги и темнело в глазах, но она продолжала кричать, а когда кончились слова, истошно и беззвучно завыла всей своей сутью, выкрикивая злое, бешеное, не мольбу, а приказ, продираясь через время, пространство и еще что-то, недоступное человеческому сознанию.

И в какой-то момент мир сдвинулся. Ло вдруг поняла, что стоит не посреди грязной темной хижины, а в зимнем лесу, сияющем пышными сугробами и наледью на низко свисающих ветках. В черном ночном небе куском хрусталя висела идеально круглая луна, окруженная кровавым ореолом, и темные деревья сверкали в ее свете россыпью алмазно острых разноцветных бликов. Тишина, тьма, холод… А потом тени шевельнулись, укладываясь к огромным мягким лапам, и перед Ло встала белоснежная волчица выше любого человека, так что Ло снизу, задрав голову, взглянула в человеческие глаза на звериной морде. Почти человеческие: ярко-синие, источающие ровный призрачный свет, но с волчьим узким зрачком.

Злость вытеснила страх, не позволяя бояться, но все-таки Ло замерла, в восторженном то ли ужасе, то ли вдохновении глядя на сияющего божественного зверя.

— Что ж, дитя, ты звала — и зов твой услышан. Говори же…

Пасть Волчицы не шевелилась, слова сами собой рождались внутри Ло, отдаваясь дрожью во всем теле. И тяжесть, сдавившая ее грудь, никуда не делась, но, когда Ло открыла рот, пытаясь заговорить, ее голос прозвучал в ледяной тишине волшебного леса будто сам по себе.

— Помоги им… Я прошу прощения за дерзость, Госпожа, — спохватилась Ло, краешком затуманенного сознания понимая, что могла разгневать божество непочтительностью. — Я не знала, как призвать тебя почтительно и правильно…

— Меня зовут сердцем, — беззвучно вымолвила Волчица. — И, если ты услышана, все было верно. Так ты просишь за эту женщину и ее детей? Кто она тебе? Родная кровь? Между вами давняя дружба или долг?

— Ничего такого, — честно сказала Ло. — Я увидела ее сегодня впервые. Но она ехала к тебе, она надеялась на твою милость! Ты же видишь, ее ребенок проклят, и второй, в утробе, тоже. А теперь они все умирают…

— Я не помогаю слабым, дитя, — прервала ее Волчица. — Участь слабых — смерть, чтобы могли выжить сильные. Заяц — пища для волка, но и волк может стать пищей. Она слаба, значит, она умрет.

— Нет! — возразила Ло. — Она храбрая и сильная! Но человек не может бороться с этой болезнью! Серая гниль убивает даже самых сильных! Она не знает справедливости и уважения к силе.

— Справедливости нет, — ясно и ровно вымолвила Волчица, и каждое ее слово падало на плечи Ло, сильнее пригибая к земле страшной тяжестью. — Нет справедливости, кроме смерти, что приходит за всеми. Болезнь так же справедлива, как холод, голод или зубы хищника. Она убивает тех, кому суждено умереть. Оставь эту женщину ее судьбе. Разве тебе не следует просить за себя, дитя? Разве нет у тебя своих нужд?

— Помоги ей, — упрямо повторила Ло.

— Она не из моего народа, — последовал терпеливо безразличный ответ. — И хватит о ней.

— Не хватит! Я породнилась с твоим народом, и я прошу о ней! Твой народ в долгу передо мной! — выпалила Ло, в отчаянии вспомнив слова ярла. — Да, я убила многих из них! Но спасла — больше! Разве вода Руденхольма была справедлива? В ней не выжил бы никто: ни слабый, ни сильный! Я спасла их, а ведь мы тогда были врагами!

— Что ж, это верно, — помолчав, признала Волчица, и Ло показалось, что на звериной морде мелькнула чисто человеческая задумчивость. — Я признаю этот долг, дитя. Ты имеешь право просить, но проси мудро, потому что я исполню лишь одно желание. Одно желание за твою жизнь, которой ты рисковала.

— Желание? Одно?

Ло облизнула губы, пересохшие, словно вокруг был не зимний лес, а полдень где-нибудь в Итлии.

— Одно, — подтвердила Волчица. — Хочешь, я заберу злое железо из-под сердца? Хочешь, заново пущу огонь силы по выжженному руслу твоего тела? Выбирай, дитя. Ради твоей стойкости в ту ночь и ради крови моего потомка в твоих жилах…

Тяжелая тугая тишина опустилась на лес, ни одна ветка не шевелилась в нем, ни птица, ни зверь не нарушали случайным движением страшное безмолвие. Волчица молчала, и Ло поняла, что все слова сказаны. Чудо, о котором она безнадежно молила Семеро Благих, оказалось совсем рядом, только руку протяни. Вот оно, в звериных зрачках синих волчьих глаз, нечеловечески мудром и жестоком взгляде богини более древней, чем весь людской род. И можно выбрать, и станет по ее, Ло, слову и желанию… Магия! Или жизнь? Невозможный выбор для любого обычного человека, но не для нее, не мыслящей себе жизни без пламени силы внутри! Что жизнь без магии?! Сколько бы ни было ее отпущено, вся она — сухой пепел, горечью тающий на губах.

Ло глубоко вдохнула, отбрасывая колебания. Отказаться от магии — предать себя. А жизнь… С ней, словно на войне, как повезет! Она уже открыла рот, чтобы сказать, с пьянящей радостью предвкушая знакомое ощущение течения силы… И осеклась. Здесь, в дивном лесу, не было никого, кроме Волчицы и Ло, поэтому мысль об оставшейся где-то далеко фраганке показалась нелепой и странной. Она же все равно обречена! Волчица права: выживают сильные. Ло хотела ее спасти, но не получилось. Нельзя же, в самом деле, отказаться от единственной мечты и смысла жизни ради чужой девчонки…

Она едва не застонала от пронзительной обиды и злости, сбрасывая наваждение. Волчица терпеливо ждала, не шевелясь, как огромная мраморная статуя, и даже подобие ветерка не колыхало мягкую длинную шерсть.

— Нет… — прошептала Ло, ненавидя и себя, и Аманду. — Нет, помоги им. Спаси их, вот мое желание…

Хотелось плакать, но глаза были сухи: зимняя стынь мира Волчицы выжгла саму возможность слез. И Ло только моргала, упорно пытаясь сквозь радужную пелену разглядеть взгляд вольфгардской богини.

— Зачем тебе это? — мягко и почти сочувственно спросила Волчица. — Твое сердце молит о другом. Что тебе до них?

— Я не могу… — прошептала Ло. — Как я буду жить, зная, что могла их спасти — и не спасла? Да, мое сердце просит иного. Но кроме сердца у меня есть разум. И честь. Я давала клятву…

— Ты больше не воин, — так же нежно напомнила Волчица. — Ты даже не маг, дитя, все клятвы разорваны и сожжены вместе с твоей силой. Подумай о себе. Жизнь прекрасна. Возьми мой дар, и сможешь радоваться ей еще долго.

— Нет, — с трудом выдохнула Ло, изнемогая от ледяной тоски. — Я выбрала. Ты права, и я, может, еще пожалею… Наверняка пожалею. Но магом и воином человека делает не сила. Я клялась Ордену, своему богу и себе. Пусть Орден и Пресветлый забыли, но я помню. Я училась прилежно, я жила честно. И я все еще способна и вправе умереть доблестно. Спаси их, Госпожа. Я не хочу жить, зная, что ценой за это стала их смерть.

Тишина длилась, кажется, целую вечность. Ло тонула в синем, как самое ясное летнее небо, сиянии, вдруг показавшемся теплым и уютным. Внутри было пусто, надежда ушла, но взамен пришел холодный покой правильности происходящего.

— Воистину, мой волчонок верно выбрал сестру, — ясно прозвучал голос Волчицы, заполняя собой весь мир. — Я буду поглядывать на тебя. Кто знает, чем еще ты меня удивишь? Но выбор сделан, цена велика и уплачена сполна. Ты останешься с тем же, с чем пришла ко мне, не больше и не меньше. Женщина и все ее дети будут жить. Свободные от любого бремени, будь то болезнь или проклятье… Прощай, дерзкое дитя. И помни: справедливости нет. Есть только сила, что на время отодвигает смерть, и выбор, который каждый делает сам.

— Благодарю, Госпожа, — прошептала Ло, чувствуя, как мир кружится беспросветно густой метелью. — Но справедливость — это и есть выбор… Ее нет, но мы выбираем ее и создаем сами. И она есть, пока у нас хватает на это сил…

Слова улетали и терялись в снежной круговерти, но Ло знала, что Волчица слышит ее. Древняя, жестокая и мудрая, но вечно юная, как сама жизнь…

А потом мир ударил последним тугим порывом ледяного ветра, Ло едва удержалась на ногах, покачнулась… Вокруг оказалась та же хижина, только озаренная холодным бело-синим светом. Ло видела, как в потоках этого света мерцает изумленное лицо фраганки, как беззвучно открывает ротик ее сын, с мордашки которого исчезают, будто смытые, корочки струпьев и язвы, как Аманда дышит полной грудью, широко распахнув глаза и ловя ртом упоительную морозную свежесть… И как медленно, будто во сне, влетает в хижину Эйнар Рольфсон с неизменным топором наизготовку. Она успела улыбнуться ему, пытаясь сказать, что все хорошо и теперь таким и останется, но язык не слушался, ноги окончательно предали, и Ло свалилась на руки подхватившему ее капитану.

Глава 28 СЛОМАННЫЕ КРЫЛЬЯ

Обратный путь Ло почти не запомнила. Она вообще мало что понимала, когда капитан вынес ее из хижины: перед глазами стояло белое зарево, льющееся неизвестно откуда. В нем было не жарко и не холодно, а морозно и свежо, как бывает после снегопада. Руки и ноги Ло налились приятной теплой тяжестью, и она шага бы сама не сделала, так что требовать от капитана, чтобы тот ее отпустил, не стала. Оказывается, слабость очень способствует благоразумию.

Вокруг суетились люди Рольфсона, выполняя его приказы, щедро сдобренные поминанием йотунов, утбурдов и прочей северной нечисти. Аманду и ребенка осмотрел Лестер, и Ло слышала изумленную радость в голосе старого целителя, когда он докладывал, что гниль исчезла бесследно. А белое пламя все плясало внутри хижины. Потом, излившись наружу, оно прокатилось по поляне перед домом вдовы и на несколько мгновений взметнулось вокруг каждого человека. Облизало топор и перчатки Рольфсона, накидку и сапоги Ло, копыта лошадей… И белыми змейками уплыло в ночь, постепенно рассеиваясь.

— Огонь уничтожает заразу, — восхищенно сказал Лестер, первым сообразивший, что это значит, и добавил что-то мудреное и целительское о дезинфекции. — Капитан, я уверен, что опасность миновала! Сами посмотрите…

— Слава Пресветлому, — буркнул Рольфсон, держа Ло так, словно она весила не больше кошки, и тут же поправился: — То есть слава Госпоже Волчице… Возвращаемся!

Уставшая настолько, что язык не ворочался, Ло безучастно глядела, как жеребца капитана расседлали и покрыли сложенным плащом, обвязав его ремнями.

— Поедете со мной, миледи, — сообщил Рольфсон, передавая ее Малкольму, и с высокого камня вскочил на коня, а затем принял Ло из рук великана-сержанта, посадив ее перед собой. — Дик, возьмешь леди Мэрли к себе. Лестер, что с ребенком?

— Спит как сурок, — отозвался целитель. — И бедная девочка тоже. Капитан, может, подождем утра? Дорога заледенела…

— Ничего, лошади хорошо кованы, — сказал Рольфсон, которого Ло слышала будто сквозь сон. — А к утру пойдет снег. Женщинам нужно в тепло. Миледи? Миледи, как вы себя чувствуете?

— За-а-амечательно, — зевнула Ло и окончательно погрузилась в дремоту, бессовестно наплевав на все и откинувшись Рольфсону на грудь.

Сквозь сон она чувствовала, как поверх накидки ее кутают в пару принесенных из деревни одеял — вот они и пригодились. Толстая шерстяная ткань пахла кислой овчиной и дымом, но Ло и так пропиталась вонью хижины, а в одеялах ей сразу стало тепло.

Потом она слышала стук копыт по подмороженной дороге, жеребец капитана шел ровно и мягко, так что Ло укачало, будто ребенка в колыбели. Вокруг была темнота, только впереди ночной мрак слегка рассеивало пламя факела, который держал кто-то из солдат, освещая путь. Рольфсон сидел в седле неподвижный, как скала, широкий и твердый, его рука обнимала Ло, а плечо оказалось как раз в нужном месте, чтобы положить на него голову… «Должна же быть хоть какая-то польза от широких плеч мужа? — рассудила Ло в краткий миг пробуждения. — Коня, правда, жаль: нелегко ему с таким грузом…»

Потом она все-таки уснула. И проснулась, словно от толчка, когда конь остановился, фыркнув.

— Все хорошо, миледи, — негромко успокоил ее Рольфсон, почувствовав, как Ло шевельнулась. — У Дика конь засбоил, сейчас пересядет на свежего, и поедем дальше. Вы не замерзли?

— Нет, — сказала чистую правду Ло. — И даже выспалась, кажется. Эйнар… капитан, — поправилась она, — вы ее видели? Видели Волчицу?

— Я видел свет, — помолчав, ответил Рольфсон. — Белый холодный свет, как днем в сильную метель. И тень в нем… Мне показалось, что этот свет вас обожжет — такой он был яркий. А тень — огромная. И когда она уходила, меня будто мехом по лицу мазнуло. Знаете, как собака, играя, вильнула хвостом. Если бывают собаки ростом выше лошади.

— Да, она такая, — расслабленно согласилась Ло. — Страшная и красивая… Жаль, что вы ее не видели. Она забрала меня в свой лес, представляете? Лес, которого нет в нашем мире. Такой же красивый и страшный, как она.

— Чем вы заплатили ей за помощь, миледи? — спросил капитан. — Боги ничего не делают просто так.

Копыта снова мерно цокали по камням и промерзшей грязи, а руки, обнимавшие Ло, были такими твердыми и надежными, что она почувствовала себя совсем маленькой и беспомощной. Странное ощущение, но Ло не назвала бы его неприятным, потому что никакой опасности не чувствовала. И врать капитану она не собиралась, просто не знала, как сказать о сделанном выборе. Начни объяснять — и придется говорить не только об утраченной магии, но и об осколке, а Ло меньше всего хотела чужой бесполезной жалости.

— Тем, чего у меня и так не было, — сказала она наконец, не солгав, но и не выдав всю правду. — Надеждой, что все станет по-прежнему.

— Надеждой… — повторил Рольфсон, а потом, подумав, тихо спросил, безошибочно попав в едва затянувшуюся душевную рану Ло: — Она могла вернуть вам магию?

— Могла, — тускло согласилась Ло, радуясь, что капитан знает только об этом. — Однако позволила попросить только что-то одно. Я выбрала жизнь для Аманды и детей. Но, боюсь, я слишком себялюбива, чтобы радоваться собственному выбору.

— Да уж, себялюбивы…

Капитан замолчал, поправив одеяло на Ло, и она почувствовала, что все-таки замерзла. Не сильно, но неприятно. Щеки и нос щиплет холодный воздух, и ноги в сапогах застыли.

— Может, ваша сила когда-нибудь вернется? — спросил Рольфсон, и Ло закусила губу, чтоб не ответить грубостью.

Он не понимает, просто не понимает, как больно делает глупыми вопросами и еще более глупым сочувствием, которым так полон его голос. Никто из профанов не может понять, каково лишиться магии.

— Это сломанные крылья могут зажить, а отрубленные не вырастают, — сказала она все-таки слишком резко и с невольно прорвавшейся в слова горечью. — И давайте не будем больше об этом.

— Хорошо, — был спокойный тяжелый ответ. — Простите. Но главное, что вы все-таки живы.

К счастью, он все-таки замолчал, и Ло, тоже молча, признала, что Рольфсон по-своему прав. Да, можно жить и без крыльев. Или без рук, без ног, слепым и глухим… Именно так вольфгардцы поступали с взятыми в плен некромантами. Боевиков северяне казнили мучительно, но сразу, однако убить некроманта означает заполучить в преследователи злобный и очень сильный призрак, одержимый жаждой мести. Этого, правда, можно избежать, если темный мастер будет умирать медленно, исчерпав все силы. Или быстро, но истратив остаток магии на легкую смерть. Поэтому некромантам, имевшим несчастье достаться врагам живыми, отрубали конечности, остановив кровь, выкалывали глаза и отрезали язык, а потом оставляли умирать.

Разумеется, ведьмаков, попади они в плен живьем, тоже не ждало ничего хорошего. Ло посчастливилось: она никогда не видела таких трупов ни с одной, ни с другой стороны, но слухи о них ходили, и Маркусу как-то пришлось ее успокаивать, что он, Избранный Смерти, уж точно может уйти к своей госпоже, когда пожелает.

«Да, твоя участь еще не из худших, — напомнила себе Ло. — Ты жива и можешь прожить достаточно долго, если повезет. Ты не осталась калекой, потеряв руку или ногу, не изуродована, как Стефан Бастельеро, один из кузенов Маркуса, служивший боевым магом в егерском полку. Ты лишилась магии, но большинство людей и так живет без нее. Глупо и постыдно жалеть о том, что выбрала сама».

— Уже видны крепостные огни, — тихо сказал Рольфсон, снова поправляя норовящее сползти одеяло. — Мне жаль, что моя просьба обернулась для вас такими неприятностями…

— А мне — нет, — упрямо отозвалась Ло, снова зевнув. — Мы спасли Аманду, капитан. И ее детей. Волчица сказала, что избавит их от проклятья. Понимаете, что это значит? Проклятье Мэрли прервется, и дети больше не будут умирать. Разве это не стоило риска?

— Вам виднее, миледи, — согласился Рольфсон, и Ло показалось, что его голос потеплел.

Она повернула голову, вглядываясь в ночь, и действительно различила огни на сторожевой башне. Драконий Зуб был совсем близко, и на миг Ло охватило чувство, что вот сейчас все станет хорошо, опасность кончится, а вместе с ней исчезнет и странная близость, связавшая их с Рольфсоном. Не зря же она случайно назвала его по имени? Но больше не будет необходимости искать у него защиты и принимать заботу, и обещанные рассказы, если даже капитан вспомнит о них, будут звучать в надежной теплой крепости совсем не так, как на пороге хижины, в нескольких шагах от смерти. Стоит ли жалеть об этом? Нет, Ло не обезумела, она не хочет снова попасть в подобную переделку, но как же будет жаль, если капитан снова замкнется, став Кирпичом, тяжелым, мрачным и отвратительно… прямоугольным!

И тут она вспомнила кое-что, забывшееся в круговерти тревог и событий. Вряд ли важное, но засевшее в памяти, словно заноза. То, что отозвалось тревожным уколом именно сейчас, в ночь оживших сказок, уводящих в снежный лес другого мира, к волчьему вою и синему сиянию глаз. Вспомнила и спросила, пока стены Драконьего Зуба медленно вырастали над головой:

— Скажите, капитан, а вы знаете легенду о фейеле?

Рольфсон ответил не быстро, но все-таки отозвался, разом вернувшись к обычной хмурой настороженности:

— Знаю, миледи. А что?

— Всю целиком? — настаивала Ло. — Вы же слышали, что ярл Рагнарсон рассказал на обеде. Он о чем-то умолчал?

— Да вроде нет, — слегка удивленно сказал капитан. — Ярл рассказал правду. Говорят, что если принести фейел домой живым, то никогда не замерзнешь. Или не замерзнет тот, кому его подаришь.

— И все? — допытывалась Ло, чутьем определив явную неполноту, как пробел в описании заклятия. — А что будет, если его потерять? Или он завянет, замерзнет? Об этом легенда что-то говорит?

— Ну да, — согласился Рольфсон. — Фейел дается в руки не всякому, иначе полно было бы дураков, не боящихся холода. Его можно сорвать один раз в жизни, для себя или для другого — все равно. И не силой, а с поклоном и уважением, как знахарки травы собирают. А потом нести, грея в дороге собственным теплом. И если не донесешь — непременно замерзнешь сам, не в этот раз, так потом когда-нибудь. Фейел — цветок гордый, обиды не простит. Если зря его погубишь, он погубит тебя в ответ.

— Вот как, значит… — тихо сказала Ло. — Благодарю, капитан. Красивая легенда. И очень справедливая. Хотела бы я когда-нибудь увидеть живой фейел.

«Я бы остался в стороне, — звучал у нее в ушах мягкий вкрадчивый голос Дагмара Черного Лиса. — Но вам рассказали не всю легенду о фейеле…» Вот что имел в виду ведьмак! Не Ло он спасал, а собственного ярла, решившего увезти ее обманом, сорвать Стальной Подснежник — а там будь что будет. Но фейел не прощает обиды. Если бы Ло уехала с Рагнарсоном не по своей воле — смогла бы она его простить? Забыть предательство, полюбить красавца-ярла с его медовыми речами и горячей мужской силой? Нет! Все равно бы возненавидела, ни за что не поверив в любовь, которая начинается с обмана. И вывернулась бы наизнанку, но вырвалась на свободу и отомстила. Это Рагнарсон был настолько уверен в себе, что пренебрег ее отказом, а умница-ведьмак сразу все понял. И предал, получается, ярла, на самом деле уберегая его от беды.

— Справедливая, да, — согласился Рольфсон, и копыта его коня застучали иначе по каменной кладке крепостного двора. — Боги ничего не дают просто так, только по самой высокой цене. Хорошо, что сегодня все обошлось.

Он крепче ее прижал, а потом, как показалось Ло, с явной неохотой отпустил, снова передав в руки подошедшего Малкольма. Спрыгнул с коня и опять подхватил на руки.

— Я могу идти сама, — слабо запротестовала Ло, сообразив, что капитан собирается нести ее наверх на глазах у всего гарнизона.

— Зачем? — искренне удивился Рольфсон. — Вам нужно поскорее лечь, а так будет быстрее. Малкольм, неси миледи Мэрли в ту комнату, где жил Рагнарсон. Молли, возьми ребенка…

Ло прикрыла глаза, сдаваясь. Пусть делают с ней что хотят! Несут, укладывают… Хорошо бы вымыться, но сил на это и вправду нет. И подниматься по лестнице — тоже, в этом капитан до отвращения прав. Краткая вспышка бодрости прошла, оставив чудовищную усталость, разлившуюся по телу вязким свинцовым расплавом. Она смутно ощущала, как ее вносят в спальню и кладут на кровать под аханье Нэнси… Потом она позволила себя раздеть, обтереть горячими мокрыми полотенцами, укрыть и напоить шамьетом. И наконец уснула, провалившись в белую пустоту, полную теплого мягкого снега.

Ей снилась синева — то ли в небе, то ли в чьих-то глазах. Потом глаза стали желтыми, и Ло запротестовала, что ей не нравится, успокоившись, только когда синева полиняла в серо-зеленый, цвета штормового моря. Вот это было правильно, и во сне Ло бежала к этому морю, но почему-то на четырех лапах и махая хвостом. Хвост был пушистый, чем Ло очень гордилась. Она так и заявила магистру Саттерклифу, что теперь будет носить хвост вместо перстня, и нечего так кривиться! А потом у нее выросли крылья, и Ло взлетела над белоснежным лесом, усыпанным алмазной крошкой, но по-прежнему упрямо пыталась долететь до моря, а кто-то рассудительный шептал ей на ухо, что стальные фейелы лучше — они не вянут. «Они неживые, — возражала Ло. — Я хочу живой фейел, настоящий!»

Она спустилась вниз, но не в зиму, а в лето, жаркое и томное. Сложила крылья, удивляясь, как это легко, и помчалась по солнечному лесу наперегонки с пестрой козой, наслаждаясь мощью и ловкостью нового тела, быстротой лап и чуткостью носа. Коза то отставала, то выбегала вперед, мелькая куцым рыжим хвостиком, и Ло бежала, догоняя ее и точно зная, что на самом деле это не коза, а что-то очень нужное и важное. И догнала все-таки, поймала, уцепив зубами наглый хвост, но коза издевательски взмекнула и рассыпалась в воздухе, сказав голосом Нэнси:

— Ох, миледи, да что же такое, спите уж спокойно, какие вам козы в спальне?

И Ло, вздохнув, согласилась, что козам в спальне действительно не место, повернулась набок и окончательно уснула до утра.

* * *

— Неладное у нас что-то творится, — с порога заявил Тибо, и Эйнар мысленно застонал.

Он только что вымылся и сменил белье, перехватил пару лепешек с кружкой молока и уже размечтался, что все утбурдово дерьмо, уготованное на сегодня, закончилось и можно лечь спать… Так нет же! Еще что-то свалилось на голову, и, судя по хмурому Тибо, опять дрянь.

— Рассказывай, — безнадежно велел Эйнар, садясь на кровать и всерьез задумываясь, не достать ли початую бутылку карвейна.

Остановило, что до рассвета осталось часа четыре, не больше, да и встречать неприятности лучше на трезвую голову.

— Да вот знаешь, и рассказывать почти нечего… — как-то странно замялся Тибо, потом вздохнул, сел на стул и глянул на Эйнара в упор, спросив: — Ты в последнее время странного не замечал?

— Нет, — нагло соврал Эйнар, с трудом не отведя взгляд.

Лгать старому верному другу было до отвращения стыдно. Эйнар не раздумывая доверил бы Тибо собственную жизнь, но клятый морок угрожал Тильде. И непонятно как, но знал обо всем, что происходит с Эйнаром. Так что ни посоветоваться, ни попросить о помощи.

— А мне вот будто в спину кто-то смотрит, — признался Тибо. — Причем в пустых, мать их барготову, коридорах. Не так чтобы часто, но бывает. Ладно, это, может, и ерунда… Вчера, как вы уехали, сначала все тихо было. Потом прискакал парнишка из городской стражи, рассказал про гниль. Тут и наш подоспел… Я Малкольма с Лестером отправил, карантинный флаг вывесил, как положено, Семи помолился — а больше и делать-то нечего. Ну, на Молли еще цыкнул, чтоб заранее не рыдала, а то сам понимаешь, она как узнала, куда вы вляпались, так взвыла, будто на похоронах. Тильду перепугала… Нэнси ее каплями какими-то отпаивать пришлось. Ну да ладно… Часа через два, как Малкольм уехал, уже совсем к вечеру, лошади забеспокоились. Я как раз у конюшни был, слышу: ржут и копытами по денникам лупят. Ну когда это было, чтоб наши старички гарцевали? А тут и собаки взвыли. Молли снова в плач: покойников, мол, чуют! Хорошо, что недолго все было и кончилось разом. Про покойников — это глупости, конечно, а я вот струхнул другого. Помню, еще мальчишкой был, так у нас на побережье вулкан проснулся. Вот перед этим за пару дней тоже собаки выли и крысы из домов бежали.

Он помолчал, скривился, будто хлебнул кислого, и продолжил:

— Но здесь-то никаких вулканов нету, о них и не слышали никогда. Местные рассказывают, что иногда землю потряхивает, но слабенько совсем, да и редко, раз лет в тридцать-сорок. А последний раз пятнадцать лет назад трясло, так что не время еще. В общем, вряд ли в этом дело. И знаешь, как-то паскудно мне на душе… Хоть что говори, а не бесится зверье без причины.

— Это да, — подтвердил Эйнар, не зная, что еще сказать.

Вот ведь… Чутье у Тибо всегда было отменное, и Эйнар, пожалуй, знал, чьи взгляды сержант ловит спиной в пустых коридорах. Морока, чьи же еще. Но собаки и лошади при чем? Или… йотунов маг перешел от слов к делу, учинив какую-то пакость? Вот дерьмо, как же нужен совет! Да хоть бы просто поделиться бедой! Нельзя, надо молчать…

— Хорошо хоть у вас обошлось, — невесело улыбнулся Тибо, потирая виски, словно от головной боли. — Правда, что ли, сама Волчица явилась?

— Я не видел, — признался Эйнар. — Но леди говорит, что да.

— Ле-е-еди, — передразнил его Тибо, возводя глаза к потолку и разом сбрасывая серьезность. — Ох, и дурня ты, капитан, валяешь! Что, так и будешь три года с ней в разных спальнях ночевать?

— Сам разберусь, — огрызнулся Эйнар.

Вздохнув и поглядев на него с жалостью, Тибо встал.

— Спать пойду, — заявил он, глянув в окно. — И тебе советую. А к лошадям и собачкам все-таки приглядись. И в башне восточной я караул поставил, а то два дурня из молодых клянутся, что привидение в ней видели.

— Неудивительно, — бросил Эйнар. — Там столько народу полегло… Но некроманты вроде чистили. Ладно, поглядим.

Неужели морок видит кто-то еще? Эйнар нутром чувствовал, что это важно! Вряд ли маг показался новобранцам по своей воле; скорее, это вышло случайно. Но что ему нужно в восточной башне? После осады она была совсем заброшена, Эйнар сам бы туда по доброй воле не пошел, хоть и не боялся мертвецов. Но если камни помнят, то в восточной башне им должны сниться дурные сны.

Тибо ушел, а Эйнар все-таки достал бутылку и пару раз глотнул, чтобы хоть немного расслабиться. Карвейн привычно обжигал, но теплее и спокойнее от него не стало. Простыни казались колючими, постель — холодной; все как всегда. Он лежал, глядя в темноту, и вспоминал сегодняшний день минута за минутой. Благие Семеро и Волчица, слава вам, что все действительно обошлось! Надолго ли? И что теперь делать, если руки помнят тяжесть женского тела, такого на удивление мягкого, и не скажешь, что на вид леди вся состоит из углов и встопорщенных иголок. А еще — запах. Теплый чистый запах, едва заметный, но кровь от него грелась лучше, чем от карвейна. Этот запах пробивался сквозь продымленные деревенские одеяла, как породистый скакун легко обходит крестьянских лошадок!

Эйнар заворочался, пытаясь лечь удобнее. Везти магичку, невольно прижимая ее к себе, оказалось тем еще испытанием. Он два года не обнимал женщину! А она еще и голову ему на плечо положила… Понятно, что во сне, но ему-то было не легче!

Эйнар ругнулся, понимая, что уснуть вряд ли получится. Нет, он, конечно, знал верное средство успокоиться, как любой мужчина, но вот именно так успокаиваться почему-то не хотелось. Будто он мог испачкать леди, думая о ней, а не думать не получалось. Она спасла фраганку, ее ребенка и другого, еще не рожденного. Выбрала их жизнь вместо магии, которая — видно же — была ей дороже всего. И еще говорила, что себялюбива! Причем не хвасталась, это тоже было видно. Говорила, что думала, и как же паршиво было понимать, что он ничем не может помочь. Да он даже от морока ее защитить не способен, потому что не знает как. Только и остается надеяться на случай.

А еще она спрашивала о фейеле. И понятно почему. Волчица напомнила ей Рагнарсона, и от этого на душе тоже было паршиво. Жалеет ли его жена, что не уехала с ярлом? Может, и да, не спросишь ведь. А если и узнаешь — какая разница?

Несмотря на усталость, сон так и не шел. Эйнар снова и снова перебирал каждое сказанное сегодня слово, каждый взгляд, случайное прикосновение. Легко Тибо звать его дураком! И насколько же было проще, когда леди вызывала только неприязнь. Три года рядом… Знать, что по закону имеешь полное право обходиться с нею как с женой, делить постель… Да что же такое, ведь не юнец уже! Это все проклятые два года, когда он заставил себя не думать о потребностях тела. Нет у его тела потребностей, которые голова не может запретить! И хватит, пора спать.

Утром Эйнар встал, словно всю ночь на нем утбурды катались. Тело ломило, затылок и виски налились свинцом, а в глаза будто песку насыпали. Тибо, явившись к завтраку, только головой покачал и велел Молли сварить шамьета в два раза больше. Эйнар не отказался. Он бы сейчас и из лужи воды зачерпнул, лишь бы отпустило. И ведь не пил вчера почти, а паршиво, как с жестокого перепоя.

— Ну? — спросил он мрачно, принимая кружку от сердобольно вздыхающей Молли и косясь на отвратительно довольного сержанта. — Призрак не показывался?

— Неа, — ухмыльнулся Тибо. — Тихо все. Гости спят, Лестер с утра уже у них был, говорит, здоровехоньки, только устали очень. Что делать-то будем? Их ведь домой отправлять надо.

— Вот проснутся, и спрошу, — так же мрачно сказал Эйнар. — Верхом она точно не поедет, да и в повозке зимой не покатаешься. Разве что в город отвезти, там портал поставить можно. Только пусть сначала с гнилью разберутся.

— Тоже верно, — согласился Тибо. — Жаль, отсюда портал не сделать. Я бы в столицу за выпивкой прыгал да к девочкам.

Немудреная шутка Эйнара не развеселила, но от души слегка отлегло, да и в голове после шамьета просветлело. Ну да, в крепость портал поставить нельзя. Еще не хватало, чтобы сюда скакали все, кому не лень. А из крепости как раз можно, если отключить артефакт, лежащий в запертом железном ящике у Эйнара в комендантской комнате. Но для этого нужно быть магом и иметь разрешение коменданта. В общем, случайную гостью и вправду легче отправить домой из города. Но это точно подождет, пусть отлежится, сколько нужно. Без нее забот хватает.

— О, а вот и ранняя пташка! — жизнерадостно сказал Тибо, вставая и отвешивая поклон. — Миледи, вы прекрасны, как рассвет, который я проспал! Клянусь, если бы мне пришлось его увидеть, пожертвовав сном, он бы и вполовину не был так прекрасен.

— Вот это, я понимаю, комплимент, — фыркнула магичка, подходя к ним и приветливо кивая Молли. — Предлагаю самую выгодную сделку в вашей жизни, сержант. Мне дадут чашку шамьета, а я никого не убью. Доброе утро, милорд супруг.

Она глянула на Эйнара прищуренными светлыми глазами из-под припухших век, и опять он почувствовал, как сердце застучало, будто у мальчишки, подглядывающего за женщинами на реке. А ведь что такого в простом взгляде? И красавицей она сегодня не выглядит… Но почему-то это уже совершенно не важно.

— Роскошное предложение, миледи, — снова шутовски поклонился Тибо. — Молли, прелесть моя…

— Как вы себя чувствуете? — спросил Эйнар. — Может быть, не стоило вставать сегодня?

Магичка досадливо дернула уголком рта, словно ждала от него совсем не этого. На ней, как и вчера, было не платье, а штаны и камзол, волосы собраны в мягкий пучок. Эйнар поймал себя на том, что вспоминает толстую косу, заплетенную леди ради встречи с Рагнарсоном. Вот откуда она взяла столько волос и куда потом их снова подевала? Женские штучки — они и без магии такие…

— В могиле належусь, — сообщила она раздраженно, потом вздохнула и попросила: — Не обращайте внимания, что-то у меня с утра шутки дурные.

Сев на свободный стул, она обняла себя руками за плечи, нахохлившись, как птица, и хмуро поглядывая на стол с немудреным завтраком. А Эйнар вспомнил, что последние дни его жена завтракала в одиночку. Понятно, что он вставал раньше, но все-таки нехорошо…

— Папа!

От вбежавшей Тильды в кухне сразу стало тесно. Ревниво глянув на леди, но, к счастью, промолчав, дочь кинулась Эйнару на шею, сев на колено и уткнувшись носом в плечо.

— Ну что ты… — проговорил он неловко. — Тиль, все хорошо.

— А я пирог печь научилась, — всхлипнула она. — Только он вчера сгорел. Я еще сегодня испеку, ладно?

Эйнар молча прижал дочь и поймал поверх ее головы тоскливый взгляд леди. Магичка сразу отвела глаза, старательно рассматривая шамьет, поданный Молли, но Эйнару стало не по себе, словно он в чем-то был виноват. Ну да, они с Тильдой до сих пор не ладят, но вряд ли дело в этом — здесь что-то другое. Тильда, напоследок стиснув его и отпустив, оглянулась на леди настороженно, но так же молча отошла к Молли. Семейное утро, йотуны его дери.

— Вашсветлость!

Винсент, появившийся на пороге кухни, отдал честь и выпалил, торопливо путая положенные по уставу слова:

— Вашсветлость, господин капитан, обратиться разрешите! Там собаки взбесились. Извольте глянуть!

— Собаки?

Эйнар вскочил, вспомнив вчерашний разговор.

— Так точно! Мы их погулять вывели, ну как обычно! Всегда ж днем выводим, как велено. А они… это… вы гляньте!

— Тильда, миледи, побудьте здесь, — велел Эйнар, выходя из кухни следом за Винсом. — Если собаки взбесились…

— Все разом? — усомнилась магичка, останавливаясь на пороге. — Да и не похожи они на бешеных. На обычных бешеных, я имею в виду.

Она была права — Эйнар и сам это видел, — но с собаками все равно творилось неладное. Именно как вчера сказал Тибо. Три кобеля и сука молча прыгали вокруг пары псарей, пытаясь сорваться с поводков. Собак выгуливали каждый день, и обычно они себя так не вели. Невийские волкодавы — порода спокойная и серьезная… Сейчас же в них как нечисть вселилась.

— А пены нету, — подметил вышедший Тибо. — И глаза ясные. Это не бешенство. Но все равно дело дрянь.

Мотая лобастыми головами, псы то пытались вырвать поводки, натягивая их, то прижимались к земле, припадая на лапы. Эйнар шагнул к собакам, окликая, и псы услышали. Остановились, завиляли виновато хвостами — сами, мол, не знаем, что на нас нашло. Сука сунула морду под его ладонь.

— Уводите их, — сказал Эйнар солдатам. — Сегодня пусть в вольере посидят, я позже подойду.

— Так точно, — с облегчением отозвался старший из псарей. — Разрешите сказать, господин капитан, не бешенство это. Воду они с утра пили, сам видел.

Псы стояли спокойно, ослабив поводки, повиливая хвостами. И, когда разом рванули с места, оскалив пасти и мгновенно превратившись в четырех чудовищ, державшие их солдаты просто не успели… Один, намотавший поводки на руки, упал животом на камни, сбитый с ног рывком двух собак, каждая весом с него самого. Псы протащили его несколько шагов, но подскочил Винс, вцепился в ремни… У второго парня поводки из рук вылетели.

Эйнар развернулся, понимая, что не успеет их поймать, но помня, что Тильда и леди в безопасности — только шаг назад сделать и закрыть дверь. Услышал крик дочери. И едва успел заметить пестрый комок меха, мечущийся под лапами двух огромных кобелей. Старая кошка чудом избежала оскаленных пастей, но бежать ей было некуда, псы загнали ее рядом с кухней между двумя каменными контрфорсами стены, и кошка, попытавшись вскарабкаться по камням, упала с них вниз.

Тильда кинулась от безопасной кухни молча и отчаянно, прямо в круговерть мощных тел, толстых лап и щелкающих — зубов. В тот же миг с крыши кухни на спину собакам свалилось что-то серое, пронзительно и утробно воющее. А следом за Тильдой с кухонного порога метнулась леди.

Все это Эйнар видел на бегу, но ему нужно было пересечь большую часть двора, а на дороге бестолково катались двое парней, пытаясь удержать суку с кобелем. И Эйнар потерял дорогое, как жизнь, мгновение, едва не споткнувшись о них. Тильда скользнула между собаками, мелькнуло полосатое платье, псы столкнулись, мешая друг другу, у ее ног, стиснув телами. Мгновение растянулось, совсем как тогда…

Леди была на дюжину шагов ближе и успела первой. Длинным прыжком оказалась рядом с Тильдой и выхватила ее из-под носа у собак, оттолкнув назад и закрывая собой. Пнула одного из псов сапогом в морду — тот жалобно взвизгнул. Второй кинулся наутек сам, пытаясь скинуть Мяуса: кот истошно орал и рвал когтями кобелю морду и уши.

Миг кончился, и Эйнар оказался рядом. Схватил норовящего прыгнуть на женщину пса за ошейник и отшвырнул, не чувствуя тяжести. Оглушенного ударом о камни кобеля перехватил подбежавший Тибо. А Эйнар рывком обернулся. Белая, как молоко, Тильда выглядывала у магички из-за спины, прижимая к груди кошку. Живая и невредимая! На леди тоже не было крови, как он успел заметить с невыразимым облегчением. Шагнул вперед, даже не пытаясь сдержать истовую, рвущуюся наружу бесконечную благодарность… Леди через плечо глянула на Тильду, вздохнула, поднеся узкую бледную ладонь к груди напротив сердца… И медленно осела Эйнару на руки. Глядя ему в глаза, улыбнулась уголками губ и прошептала:

— Глупо…

— Лестер! — закричал Эйнар.

Как?! На ней же ни царапины! Почему?!

Заколка слетела с волос, и короткие серебряные пряди рассыпались по плечам магички и рукам Эйнара. Безжизненно запрокинутая голова, мгновенно заострившееся лицо, прозрачно-восковая бледность. Эйнар видел такое десятки раз и знал… но сейчас отказывался верить этому знанию. Она не могла, не Должна была! Но она умирала в его руках, заслонив собой его дочь.

Глава 29 ОТМЫЧКА ДЛЯ ОШЕЙНИКА

— Уйди, капитан, — холодным чужим голосом сказал Лестер.

По лбу целителя катились крупные капли пота, а пальцы, кончиками касающиеся груди магички, мелко дрожали. Запрокинув голову, леди лежала на деревянной койке, покрытой одеялом, и Эйнар, сколько ни присматривался, не мог уловить ни малейшего шевеления белой шелковой рубашки. Ни единого вдоха…

— Правда, капитан, шел бы ты, — мягко сказал Тибо. — Сам ведь знаешь, не надо под руку лезть. Пойдем, снаружи подождем.

Эйнар сделал шаг назад, умом понимая, что они правы, но тут же остановился. Словно, если он уйдет, немедленно случится непоправимое, чему даже в мыслях страшно дать название. Словно оборвется невидимая тонкая нить, что только и держит его жену по эту сторону жизни.

— Да что же это за дрянь такая… — сквозь зубы проговорил Лестер, шевеля пальцами, словно пытаясь что-то нащупать. — Никак понять не могу. Не должно такого фона быть, не в живом же теле…

Белый шелк едва заметно натянулся — и Эйнар сам вспомнил, как дышать.

— Да уйдите вы оба! — рявкнул Лестер, не оборачиваясь. — Мешаете!

И только тогда Эйнар позволил Тибо вывести себя, взяв за плечо.

— Раньше времени Претемную не зови, — посоветовал сержант, когда они вышли из лазарета и Эйнар привалился к деревянному столбику, держащему крышу над крыльцом. — Ну обморок, так и немудрено — сколько на нее свалилось за эти дни, на жену твою. Одна ваша поездка в Гарвию чего стоит. А она ведь ранена была не так давно, помнишь? Капитан? Эй, Эйнар!

— Помолчи, Тибо, — тихо попросил Эйнар, пытаясь собраться с мыслями. — Это не рана. Лестер сразу понял бы. Что он, ран не видел? Не в этом дело…

Взбесившиеся собаки, морок, Волчица и смертельно глубокий обморок… Все это были звенья одной цепи, уходящей куда-то в прошлое леди. Эйнар чувствовал это, как в последний миг чувствуют в темноте лезвие, что вот-вот войдет в сердце. Но точно так же ничего не мог сделать!

Резкая боль заставила с недоумением глянуть на руку. Он и не заметил, что ободрал пальцы до крови. Наверное, об ошейник, когда откидывал волкодава. Теперь кровь пачкала руку и уже залила обручальный перстень с рубином. Мгновение Эйнар колебался, потом стянул кольцо, бережно вытер чистой рукой и сунул в карман куртки. Смоет кровь — и надо будет снова надеть.

— Пойду к Тильде схожу, — бросил он и пошел через бесконечно длинный двор, с усилием заставляя себя сделать каждый шаг.

Он не целитель и даже не маг, способный поделиться с Лестером силой, от него там никакого толку… Боги, почему вы так несправедливы?! Почему даете свою милость так скупо, лицемерно и ненадолго? Только вчера его леди избежала смерти от серой гнили — и для чего?!

Он сжимал кулаки, яростно желая стукнуть хоть что-то, дать вырваться кипящей злости, круто замешанной со страхом и отчаянием. Кто-то из солдат, сунувшийся было к нему, разом убрался с дороги…

Взбежав по лестнице, Эйнар велел себе остановиться. Хватит, и так рявкнул на Тильду, что она убежала в слезах. Девочка, конечно, сделала глупость, но она не могла знать, чем все обернется.

Пеструю кошку, доживающую недолгий кошачий век, завела Мари, когда они только приехали в крепость. У нее, жены тогда еще сержанта, взятой с условием помогать на кухне и стирать офицерское белье, было слишком много забот, чтобы неотрывно сидеть с ребенком. Тильда боялась спать одна, и котенок стал спасением. Быстро выросшая кошка ложилась в колыбель, Тильда обнимала ее и крепко засыпала, тиская мягкую теплую мурлыку.

Когда Мари погибла, Тильда несколько дней не выходила из комнаты и молчала, обнимая кошку, которую так любила ее мать. Отказывалась от еды, и ночью, заходя к ней, Эйнар видел, что дочь лежит в постели, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. А потом она однажды вышла и ломким тихим голосом сказала, что Нисси проголодалась. За это Эйнар навсегда простил пестрой все прыжки на стол и попытки устроить отхожее место под кроватью…

Тильда, конечно, кинулась спасать кошку, ни о чем не думая. Но что случилось с собаками? Ошалевших и виноватых, их легко загнали в вольер, и дело точно было не в бешенстве. Призрак, виденный в восточной башне? Какое ему дело до псов и лошадей?

— Ваша светлость, что там?

То ли бесстрашная, то ли глупенькая Нэнси кинулась из спальни миледи ему наперерез.

— Ничего! — зло бросил Эйнар, изнывая от беспомощности.

Дернул плечом, и девчонка потупилась, повернулась и пошла снова в спальню.

А Тильды на месте не оказалось. Эйнар оглядел пустую комнату, помянул йотунов. Сердце драли когтями такие коты — куда там даже Мяусу… Он спустился вниз, оглядел двор, зашел в кухню, где пришлось отмахнуться еще и от заплаканной Молли, снова вышел во двор — Тильды не было нигде. Ноги сами несли Эйнара к лазарету, но туда было нельзя, так что он только постоял у крыльца, уговаривая себя, что отсутствие Лестера — добрый знак. Ведь случись что — уже было бы известно, а так целитель работает…

И, конечно, мест в крепости, куда могла забиться перепуганная виноватая девчонка, знающая здесь каждый уголок, было не счесть, но у Эйнара словно холодок по спине пробежал, стоило подумать о самом нехорошем. Он под страхом виселицы не смог бы объяснить, почему так решил, просто все сошлось воедино. И, последний раз оглянувшись на маленькое подслеповатое оконце лазарета, за которым горела лампа, Эйнар поспешил туда, куда тянуло чутье.

В восточной башне было тихо и сумрачно, как всегда. Ее замкнули с того самого дня, как закончившие работу некроманты объявили, что неупокоенных душ и восставших умертвий в крепости можно не бояться, но лично они советуют обходить это место стороной. Вон, есть еще две отличные башни, для служебных дел их больше чем достаточно. А здесь, внутри и снаружи, случилось слишком много смертей, и ткань бытия еще долго будет колебаться, так что ну его к Барготу.

Эйнару в то время было не до башни, да и с чего бы он не поверил двум немолодым и явно бывалым темным мастерам? На дверь башни повесили замок, только вот кладка примыкающей к зданию крепости стены местами обрушилась, и, если знать, как и откуда лезть, добраться внутрь было несложно. Влезли же сюда непутевые новобранцы — наверняка с бутылью пива, а то и травяной жвачкой для веселых снов наяву. И так перепугались, что предпочли отхватить от Тибо взыскание, но доложили о призраке.

Он открыл замок ключом из комендантской связки, всегда висящей на поясе, и шагнул внутрь, в пыльную гулкую пустоту, полную холода, льющегося из высоких окошек пополам с тусклым светом. Полы в башне были каменные, так что под ногами не скрипело, лишь кое-где валялись обломки досок, какие-то веревки и тряпки. Вот здесь во время осады был деревянный скат с набитыми ступеньками, по которому наверх, к окнам, таскали кувшины с барготовым огнем… А вон там, в углу, лежали раненые…

Эйнар невольно поежился. Прошлое не ушло, как ему положено, оно притаилось в щелях и укромных темных уголках, ожидая, словно паук — муху. Если это после работы некромантов так, то что было бы без них?

«Призраки дохлых шаманов, — ответил он сам себе. — И тех сотен заживо сгоревших, которых ты еще долго видел во сне, пытаясь убивать раньше, чем они ворвутся в крепость живыми факелами».

— Не меня ли вы ищете?

Чужие слова — знакомым, родным голосом!

Эйнар резко обернулся, бросив руку на рукоять ножа. Не могла это быть его дочь! Но это была она. Выйдя из-за обломков стропил, рухнувших при штурме, Тильда улыбнулась ему чужой мерзкой улыбкой, превратившей милое личико в маску потусторонней твари.

— Ты… — выдохнул Эйнар, стискивая нож так, что пальцы закаменели.

— Спокойнее, капитан, — глумливо усмехнулся тот, что к сидел внутри его дочери. — Вы ведь не хотите повредить своей девочке?

Остановившись в трех шагах от бессильно замершего Эй-нара, Тильда склонила голову набок, рассматривая его совершенно чужим взглядом и скрестив руки на груди.

— Отпусти ее, — глухо попросил Эйнар. — Зачем? Ты ведь можешь и так…

— Могу, — кивнул морок головой Тильды. — Но не вам ставить мне условия, а как раз наоборот. Считайте, что сами меня вынудили. Я отпущу это милое дитя, которому весьма неполезно мое присутствие, как только вы наденете кольцо.

— Кольцо? — тупо переспросил Эйнар, уже успевший забыть…

Тильда скривилась от его глупости, снова очень взросло и брезгливо.

— Обручальный перстень, — сказала она презрительно. — Наденьте его и не вздумайте снова снять. Если, конечно, ваша дочь все еще нужна вам живой и невредимой.

Под этим ледяным высокомерным взглядом, в котором не было ровно ничего от Тиль, Эйнар поспешно сунул руку в карман. Вытащил тяжелое золотое кольцо, мрачно блеснувшее кровавым рубином, посмотрел на него. Болван. Все это время разгадка плавала на поверхности, как наживка у неумелого рыбака. С какой новой вещью он не расставался ни днем ни ночью с того момента, как надел ее перед алтарем? И ведь сам спрашивал Лестера о магических перстнях, но ума не хватило сообразить, что если можно зачаровать кольцо мага, то почему нельзя — другое?

— Вижу, вы поняли, — сказал морок, насмешливо кривя губы Тильды. — Да, это ваш ошейник. И поводок, за который я в любой момент могу дернуть, скомандовав «взять» или «к ноге». Так вы учите своих собачек? Бедным псинам сегодня досталось ни за что.

Эйнар сунул палец в неприятно холодное кольцо, прямо по содранной коже — плевать, заживет.

— Отпусти Тильду, — попросил он, показав руку. — Прошу…

— Еще пару минут, — кивнул призрак. — И ваша дочь вернется к вам в здравом рассудке. Я честно выполняю обещанное, капитан, если меня не обманывают. Как здоровье вашей жены?

— Ты… Что с ней?! Ты же знаешь?

Эйнар держал себя, как держал бы разъяренного пса, — изо всех сил. Как же ему хотелось добраться до горла твари, спрятавшейся в его дочери! Нельзя… Не сейчас… Но если боги имеют хоть какое-то понятие о справедливости…

— То, что при ее несдержанности было лишь вопросом времени, — снова раздраженно скривился призрак. — Но случилось удивительно некстати, потому что у меня совершенно другие планы на жизнь леди Ревенгар. И особенно на ее смерть. К делу, капитан. Пока вы изволили спасать попавшую в беду прекрасную даму, я слегка ознакомился с вашей крепостью. Во плоти, так сказать. Очень удачно вышло, вы как раз увезли единственного мага, способного меня почуять, хоть и недоучку.

— Лошади, — мрачно сказал Эйнар, не спрашивая, а утверждая. — И собаки.

— Именно, — кивнул маг. — Несмышленые, но чуткие твари беспокойно реагируют на грубый пробой мировой материи, а мне, увы, пришлось ставить портал, взламывая вашу дурацкую систему защиты. Видите, как я беспокоюсь о вас, капитан? Ни одна проверка не заподозрит предательства, потому что артефакт, запрещающий установку порталов, мирно лежит на своем месте. А собачки… повоют и успокоятся.

«Зачем он мне все это рассказывает? — билось у Эйнара в мыслях. — Мог бы просто приказать, не тратя слов. То ли наслаждается собственным могуществом и изобретательностью, то ли просто привык иметь дело с теми, кто способен только выполнять приказы, да и то нужно все объяснить».

— Я сделаю, что скажете, — повторил он, надеясь, что враг видит только то, что должен — озлобленного, но покорного болвана, охваченного страхом за дочь. — Отпустите Тильду!

— Два дня, капитан, — сказал морок, больше не играя в дружелюбие. — Не больше. Сегодня-завтра у вас будет гость. Ведите себя хорошо, не вздумайте его обидеть. И уж тем более не вздумайте сболтнуть лишнего. Я слежу за каждым вашим словом и движением, не разочаруйте меня какой-нибудь якобы хитрой уловкой. Она вам слишком дорого обойдется — понимаете, о чем я?

— Да… — так же глухо и смирно подтвердил Эйнар, следя за тоненькой голубой жилкой, бьющейся на шее Тильды. — Я понимаю. А что за гость? Вы?

— Не будьте таким глупцом!

В голоске Тильды слышалось презрение, и только. А ведь Эйнар отлично понимал, что гость не окажется мороком, раз маг предупреждает при нем не болтать. Понимал и нарочно разыгрывал дурака. Значит, проклятая тварь не читает мысли!

Он изо всех сил попытался скрыть облегчение, и морок продолжил:

— Все, что вам нужно знать, вы знаете. Не снимайте кольцо, закройте башню снова и прикажите своим людям держаться от нее подальше. Сами придумайте как, чтобы они не полезли сюда любопытствовать. А гостя, когда явится, примите и не беспокойтесь: долго его визит не продлится. А потом вы будете свободны. И если все сделаете правильно, ваша дочь не пострадает.

Самому Эйнару маг безопасности не обещал, и это, как ни странно, было даже хорошо. Давало хоть какую-то надежду, что не врет насчет Тильды, раз даже не пытается скрыть, что для Эйнара все закончится скверно.

— Я все понял, — ответил Эйнар, облизнув пересохшие губы. — А как же леди? Она… что с ней?

— Прямо сейчас она еще жива, об остальном понятия не имею, — усмехнулся морок. — Вы мои глаза и уши здесь, капитан. Но если вздумаете пренебрегать этой почетной обязанностью, я найду другого проводника. Не способного сопротивляться, зато юркого и умеющего добраться куда угодно. Правда, в отсутствие соединяющего нас артефакта прямой контакт рано или поздно убьет рассудок вашей дочери, но мы ведь не будем доводить до этого? До встречи, капитан.

Он снова улыбнулся, а потом лицо Тильды словно потекло, чужое выражение на нем стерлось, растаяло, взгляд стал пугающе бессмысленным…

— Тиль! — рванулся Эйнар к дочери.

— Папа?

Тильда смотрела на него испуганно и недоверчиво, потом огляделась вокруг широко распахнутыми глазами, подняла руку к губам…

— Тиль, все хорошо, — поспешно сказал Эйнар, истово желая проклятому магу вечно мучиться в самой глубине Темного Мира или куда там должна упасть после смерти душа такого отродья. — Ты задремала здесь, и тебе приснился нехороший сон. Не стоит ходить в эту башню, милая.

— Я не помню, как пришла, — жалобно сказала Тильда, обнимая себя руками за плечи и дрожа всем телом. — Я была у себя в комнате, а потом…

— Это бывает, милая. Пойдем в тепло.

Эйнар снял куртку и накинул ее дочери на плечи. Кольцо на пальце сверкнуло пойманным лучиком света. Ошейник с поводком. Что ж, любой ошейник можно снять или порвать. Внутри Эйнара ледяным ведьминским зельем кипела ярость, и теперь он знал, что рано или поздно даст ей выход. Высокомерный маг сказал достаточно, чтобы пес, даже в строгом ошейнике, извернулся и вцепился, но не в якобы усмирившую его руку, а сразу в горло. Тем и хороши волкодавы, что разжимают челюсти не раньше, чем их враг будет мертв.

— Папа… Что с леди? Она… сильно заболела? Я так виновата! Я не хотела…

Тильда всхлипнула, прижимаясь к Эйнару и пряча лицо У него на груди.

— Все будет хорошо, Тиль, — пообещал он, молясь, чтобы это оказалось правдой. — Все будет хорошо…

* * *

Ло выплывала из беспамятства, качаясь в ласковых теплых объятиях сна. Ей было удивительно хорошо, только хотелось пить да голова была тяжелой. Но если не шевелиться, то ничего страшного. Зато в теле наблюдалась необыкновенная легкость, которая очень нравилась Ло ровно до того момента, как она вспомнила это состояние. Обезболивающее заклятие Роканвена — любимый прием военных целителей. Быстро и легко накладывается, пресекает болевой шок, не мешает диагностике… Она что, опять в госпитале?!

Память возвращалась вспышками. Дорога в крепость — это было вчера. Ло лежала с закрытыми объятиями и едва не хихикала, вспоминая объятия капитана, по ощущениям очень похожие, оказывается, на чары мэтра Роканвена. Хотя эта смешливость — тоже их действие. Побочное. А сегодня утром она пила шамьет. Точно пила или успела только взять чашку? Солдат, сказавший, что собаки взбесились… Она не полезла бы к волкодавам просто так, но… Девчонка! Тильда кинулась к собакам. Зачем? Кто ж ее, дуру, знает? Ло побежала следом, подумать она просто не успела. Зато успела выдернуть паршивку почти из пастей. А потом… Было больно. Жарко и больно в груди. И все…

Она попыталась пошевелить рукой, но, конечно, не смогла — обезболили ее с запасом, заодно прихватив двигательные функции. Ло порадовалась, что помнит такие сложные длинные слова, и, в подтверждение, что очнулась окончательно, даже сложила в уме затейливую структуру из трех антагонистичных по сути арканов. Первый должен был служить маскировкой, на втором этапе схлопываясь сам в себя и вливая энергию во второй, а третий завершал и прикрывал конструкцию, используя отдачу от второго в качестве дополнительного щита. Это было безумно красиво и весьма удачно выстроено — Ло давно не крутила такие изысканные арканы. Записать, что ли? Но зачем? Боевик-теоретик — какая насмешка!

Но если она так хорошо соображает, почему ее держат под Роканвеном? Именно это Ло и спросила, как только рядом мелькнул Лестер, почему-то бледный аж до серости и с темными мешками под глазами.

— Лежите спокойно, миледи, — раздраженно отозвался лекарь. — И благодарите богов, что у меня нет сил вас выпороть. Вот не постеснялся бы! Вы хоть понимаете, что едва не случилось?

— Что? — непослушными губами с трудом выговорила Ло.

— Едва не отправились к Претемнейшей, вот что! — рявкнул мэтр. — Почему вы мне ничего не сказали про эту дрянь возле сердца? Вы что, не знали о необходимости беречься? Вам жить надоело?!

Он еще что-то выговаривал, наливая из мензурки прозрачную остро пахнущую жидкость и разводя ее какими-то алыми каплями, а потом выпил получившуюся микстуру одним глотком. Ло смотрела на изможденное, разом постаревшее лицо лекаря, и ей было стыдно настолько, насколько человек может вообще что-то чувствовать в дурмане Роканвена. Сколько же лет жизни стоило Лестеру удержать ее на краю? Как он вообще смог это сделать? Целитель-недоучка, гарнизонный лекарь, мастер вскрывать чирьи и вправлять выбитые челюсти…

— Простите, — прошептала она покаянно. — Лестер, простите меня, ради Благих. Я не хотела… Ну зачем вы так напрягались? Обошлось бы. А если нет, я сама виновата. Простите…

— Да что вы, миледи, — махнул рукой лекарь, присаживаясь рядом и вздыхая. — Ну-ну, полно… Я же не о том. Как вы нас напугали… Зачем вы молчали, глупая вы девочка? А если бы я не успел сообразить, что дает такой фон? Как вы вообще эту дрянь заполучили?

— Сама не знаю, мэтр, — с трудом улыбнулась Ло. — Точнее, не помню. Знаю, что это был кинжал. Ритуальный… Он сломался в ране, такое невезение. Неужели вы его…

— Вытащить? О нет… — вздохнул Лестер. — Не по моим силам. Я его только чуть-чуть сдвинул, чтобы обезопасить проходящий рядом сосуд, а убрать… Боюсь, это вообще мало кто сможет. Разве что найти избранного Милосердной Сестры?

— Он тоже… не смог, — прошептала Ло. — Меня показывали мэтру Эверарду Эглери, магистру зеленой гильдии. Безнадежно. Никто не смог сделать больше вас, Лестер. Как вы-то умудрились? С вашим…

Она осеклась, но Лестер понимающе улыбнулся:

— С моим крошечным резервом и пятью курсами Академии вместо двенадцати? Знаете, миледи, когда-то я считал это своей главной бедой. А потом слегка поумнел и понял, что сила решает не все. Она балует, приучает полагаться только на нее. Не нужно быть умелым мастером, чтобы залить рану чистой энергией, наложить готовую исцеляющую матрицу и пойти пить карвейн, пока пациент выздоравливает сам. А вот попробуй обойтись крошечным резервом — тут-то и научишься работать тонкими касаниями. Мягонько, аккуратно, все равно что замок деликатно вскрыть отмычкой там, где орденский целитель возьмет таран и снесет болезнь к барготовой матери. Чтобы вам, боевику, понятнее было.

— Я больше не боевик, вы же… знаете…

На глаза Ло навернулись слезы, но она даже рукой не могла пошевелить, чтобы их смахнуть.

— Я не маг, — упрямо повторила она, отводя взгляд от лица лекаря и пытаясь сглотнуть вставший в горле комок.

— Вы маг без силы, — мягко возразил Лестер. — Это совсем другое. Вы ведь не разучились колдовать, как человек со сломанной ногой не разучился бегать. Вы знаете, как работает магия, она все еще в вас, просто не слушается.

— Не слушается? Лестер, у меня каналы выжжены! Искра потухла! Я мертва, понимаете? Вы… что вы можете знать об этом? У вас маленький резерв, но он есть! А я… Я даже силовые линии не вижу… И не могу… Ничего не могу…

Она все-таки расплакалась, и наведенное спокойствие Роканвена пошло к Барготу. Слезы катились сами собой, зато лживое парализующее умиротворение прошло, и Ло всхлипывала, повернувшись набок и уткнувшись в подушку носом. Да, она дура! Вместо того чтобы радоваться, оставшись в живых только чудом и подвигом — иначе не скажешь — Лестера, она снова жалеет себя. И ей стыдно! И не надо ее утешать, все равно это только слова. Сила ушла, и ее больше никогда-никогда не будет! Никаких тонких касаний, никакого, даже самого крошечного, резерва! Что толку, что она может придумать великолепный аркан, если не способна его сотворить? Это как глухому писать музыку, которую он не может услышать!

Последнюю фразу она невольно произнесла вслух.

— Но великий Блаварини был глухим, — мягко напомнил Лестер. — После болезни он слышал музыку только в своей голове. И не просто стал одним из величайших композиторов мира — он воспитал самого Легостана. Думаете, ему нужны были уши, чтобы услышать сочинения своего гениального ученика? Таким, как он, достаточно разума и сердца.

— Я не Блаварини, — снова всхлипнула Ло. — Лестер, меня не допустили к преподаванию в Академии. Просто выкинули как… неполноценную. Сказали, что я не смогу…

— Так же, как я не смог освоить программу шестого курса? — уточнил Лестер, насмешливо вскинув бровь. — Что ж, они были правы, мне и сейчас нечего на нем делать — там нужен совсем другой резерв. Но сумеет ли адепт шестого, седьмого и даже десятого курса сделать то, что сегодня сделал я? Вы не можете преподавать, потому что не способны показать материал на практике? А что, теорию уже отменили? Рисуйте схемы, придумывайте структуры, стройте модели, пишите учебники, Баргот их побери! Зачем вам Академия прямо сейчас? Вам двадцать шесть, миледи, а не семьдесят, да и в семьдесят у толкового мага разум в самом расцвете. Рано или поздно Академия сама придет к вам, не преподаватели, так студенты Магия не в ушах и не в глазах, миледи, не в каналах и даже не в искре, она в голове и сердце.

— Вы… Лестер, вы… настоящий целитель, — дрожащим голосом сказала Ло. — Вы даже не знаете, что мне сказали… и что сделали. Это больше, чем вытащить осколок, понимаете? Если его достать, я все равно не смогу колдовать… Но я смогу придумывать и записывать! Почему никто не сказал мне этого раньше? Благослови вас Семеро!

— Вам нужно поспать, миледи.

Лестер погладил ее по голове, как ребенка, и добавил:

— Я скажу Эйнару, что вы пришли в себя, но к вам его пока не пущу. Он совсем извелся за эти несколько часов, аж с лица спал. Весь гарнизон переживает, ваша горничная мне порог истоптала, не ушла, пока я не поклялся, что обошлось. И Тильда… Вы уж ее простите. Она упрямая девочка, но добрая. Кинулась спасать кошку, о себе даже не подумала.

— Кошку? — сонно переспросила Ло, подкладывая ладонь под щеку и думая, что поспать — и вправду отличная мысль. — Так она за кошкой?

— Ну да. Нисси — кошка Мари, Тильда в ней и раньше души не чаяла, а уж когда матери не стало… И спит, и ест с ней. Кошка совсем старая, полуслепая, во двор сама не выходит, так Тильда ее выносит погулять. Не уследила, видно… Странно, что псы кинулись, они спокойные, кошек не обижают.

— Да не съем я вашу Тильду, — обиженно заявила Ло, сладко зевая. — Ни Тильду, ни кошку ее… Тоже мне, нашли злую мачеху. Лестер, только молчите капитану про осколок, а? Он ведь обязательно решит…

Что решит Кирпич Рольфсон, Ло не успела ни додумать, ни тем более договорить. Снова провалилась в сладкое забытье, В котором пестрая кошка оборачивалась козой — вот далась же ей эта коза! А впрочем, кошки и козы — одна подлая шкодливая порода, Ло всегда предпочитала собак и лошадей. И надо бы зайти к волкодавам, когда они присмиреют, подружиться ними. Она, правда, теперь приходится какой-то очень дальней родней волкам… К веренице кошек и коз, плавающих вокруг, добавились белые волки, подозрительно похожие на ярла Рагнарсона ухмылками и довольными наглыми мордами. Это доказывало, что волки тоже бывают подло-шкодливыми. А вот капитан Рольфсон — вылитый волкодав. Серый, хмурый… Погладить… И обязательно снять ошейник, который капитану-волкодаву совсем не идет. Ло даже пальцами пошевелила, примеряясь к хитроумной застежке, но та выскользнула, ошейник расстегнулся сам, а пальцы зарылись в теплую мягкую шерсть, и Ло стало удивительно спокойно.

Глава 30 УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВЫХ

Второй раз она проснулась поздно вечером. В жарко натопленном лазарете было душно и темно, только у окна теплилась небольшая масляная лампа, и тени от нее метались по стенам, то играя в сказочных чудовищ, то рисуя дворцы и храмы. Ло скинула одеяло, обнаружив, что одета только в сорочку и чулки, но даже этого хватило, чтобы разомлеть и захотеть пить. Где-то рядом наверняка должен обнаружиться кувшин с водой, да и в уборную ее вряд ли выпустят после операции… Лестер, наверное, ушел к себе, а может, вышел ненадолго? Скорее второе, иначе с ней оставили бы кого-нибудь.

Она приподнялась на постели, поморщившись от несильной боли в груди — заклятие уже закончилось, а на новое у целителя наверняка не хватило сил. И замерла, поняв, что в комнате кто-то есть. Нет, тени в углу выглядели всё так же безобидно, однако Ло чувствовала чье-то присутствие столь явно, что мгновенная мысль окатила восторженным холодком: она чуяла! Неужели магия… Нет, конечно. Тени шевельнулись, и Ло поняла, что до этого просто уловила их движение краешком глаза. Осторожность и привычка к вниманию — да, магия — нет.

— Ну и что вам нужно, юная леди? — спросила она хмуро, разглядев, кто сидит в углу тихо, словно в засаде.

На языке так и вертелась ядовитая шутка, что не все начатое следует заканчивать, и, если милое дитя решило окончательно избавиться от мачехи… Ло вздохнула: девчонка слишком юна и уж точно не привыкла к вольной манере общения, шутку она не оценит.

— Я… Я так… зашла… — всхлипнула, судя по звуку Тильда.

Вот это уже было что-то новое. Ло еще выше приподнялась на подушке, вглядываясь в съежившуюся фигурку, растерявшую всю прежнюю дерзость.

— Вижу, что зашли, — сообщила она. — Зачем?

— Прощения попросить, — шмыгая носом, отозвалась девчонка. — Пожа-а-алуйста, ми-ми-миледи…

Говорить дальше ей помешал плач. Изумленная Ло слуша ла сдавленные рыдания с минуту, не меньше, потом рявкнула, как смогла:

— А ну хватит!

И тут же зашипела от кольнувшей между ребрами боли.

— Простите, — всхлипнула Тильда уже членораздельно. — Я не хотела, правда… Я за Нисси… за маминой кошкой… Мама ее любила, а Нисси старая совсем. Я испугалась…

— Что вы спасали кошку, мне уже объяснили, — сказала, осторожно вдохнув и выдохнув, Ло. — Я не сержусь. Это все?

Тильда помотала головой. Она сидела на низкой скамеечке, обняв обтянутые платьем колени и уткнувшись в них подбородком. Худенькая, растрепанная, откровенно жалкая.

— Я думала, вы злая! — выпалила она, подняв к Ло круглое и заметно веснушчатое даже в полумраке личико. — А вы… Вы меня спасли! И Нисси!

— Особенно, конечно, я переживала за Нисси, — не удержалась Ло. — Хватит, Матильда, не ревите. Все обошлось, хвала Благим и мэтру Лестеру.

— Он сказал, вы чуть не у-у-умерли, — снова заплакала девчонка. — Из-за меня-я-я… Потому что вам беспокоиться нельзя было, у вас осколок внутри, а я… я…

— Это он вам такое сказал? — нехорошо удивилась Ло, гадая, не помутилось ли у мудрого Лестера в голове, что он стал откровенничать с девчонкой.

— Нет, папе. А я… подслушала, — призналась Тильда, снова всхлипнув, так что у Ло появилось желание дать ей платок и заставить высморкаться. — Я не знала, правда! Я ду-у-умала…

— Тильда, не ревите! — грозно напомнила Ло. — Значит, Лестер все рассказал вашему отцу?

Тоже не слишком хорошо. Понятно, целитель не имеет права скрывать от мужа правду о здоровье жены, но думать о капитане, который узнал про нее такое, Ло не хотелось до ужаса. Хватит того, что она промолчала о потерянной магии. Возможность в любое время умереть — это еще серьезнее. Это вообще-то основание для расторжения брака! Не такое некрасивое, как у бедняжки Аманды, но если вскроется, что Ло не может иметь детей, тоже весьма веское. И неважно, что они с Рольфсоном все равно не собирались их заводить! Капитан явно не из тех, кто прощает обман.

Тильда опять кивнула.

— Я правда думала, что вы злая, — сказала она чуть спокойнее. — Женщины на кухне говорили, что теперь у папы другие дети будут, а я вам не нужна. И ему не нужна буду! Они потом перестали, — добавила она поспешно. — Не сердитесь! Они про вас не знали ничего… И я не знала. Я вас ненавидела! Это я… платье… испортила!

— Я догадалась, — вздохнула Ло, глядя на маленькую дурочку.

Благие Семеро, ей же всего двенадцать. Да, противная, начальная, дерзкая и упрямая… А ты сама-то какая была в ее возрасте, да и потом, откровенно говоря? Лет до пятнадцати недели не проходило без взыскания, да и потом ты просто научилась лучше прятать следы и не попадаться.

— И сапоги…

Начав каяться, Тильда на полпути не останавливалась, как во всем, что делала.

— Это я их измазала. Нисси всегда в одно место ходит, ей там песок меняю, чтобы не воняло… Вот и набрала-а-а-а… соль в мед я положила! Только я не хотела, чтобы Молли наказали, Молли добрая… И я больше не буду, честно!

— Тильда, а как ты в комнату вошла? — вспомнив про замок, поинтересовалась Ло. — В тот день, когда зелья чуть не наелась.

— Ну… — девчонка замялась, но, видно, решила, что терять ей уже нечего. — У меня ключ есть волшебный, — призналась она. — Его господин комендант потерял, который раньше был. Я его нашла, хотела отдать, но забыла… А потом… — она снова всхлипнула, но справилась с собой и продолжила: — Потом я его папе отдать хотела, но попробовала, а он… он любую дверь открывает. И я не отдала… У папы все равно ключи от всех дверей есть, а у меня…

— А у тебя, — окончательно плюнув на этикет и перейдя на ты, закончила Ло, — появилась волшебная отмычка. Ну понятно, здесь такое творилось — не только ключ потерять можно было.

Как просто, оказывается. У прежнего коменданта имелся служебный ключ-артефакт, открывающий все замки, такая же удобная вещичка, как та, что Маркус подарил самой Ло. В неразберихе осады комендант ключ потерял, потом он покончил с собой, а Рольфсону досталась связка обычных ключей. Девчонка же не справилась с искушением оставить волшебную вещь себе. В ее возрасте чувствовать себя хозяйкой всех дверей в крепости — у-у-ух!

Тильда тихонько всхлипывала, вывалив все разом и даже не прося о снисхождении, что Ло особенно оценила. Ох, дурочка… Мелкая несчастная глупышка, перепуганная болтливыми кухарками, Баргот им языки завяжи. Еще недавно Ло злилась на нее всерьез, слишком далеко девчонка зашла в пакостных проделках, но стоит лишь подумать… Она могла съесть хелайзиль, ее могли порвать собаки, в крепость могла прийти серая гниль… Вот это все — действительно страшно, а испорченное платье пережить можно.

— Ключ верни отцу, — строго велела Ло. — Ему он нужнее.

Дождалась, пока Тильда кивнет, и, смягчившись, пообещала:

— Я тебе другой такой же подарю. Только с условием: в мою комнату, кабинет отца и всякие опасные места не лезть. Учись думать, что делаешь, и отвечать за поступки.

Расчески-отмычки было не жалко. Ло и так может потребовать доступа всюду, куда ей понадобится, а Тильда два года пользовалась артефактом достаточно осмотрительно, если ни разу не попалась. И весь гарнизон наперебой твердит, что девчонка неплоха… Вздорная и ленивая, но это еще можно поправить. Зато она вступилась за Валя. Пирог печь научилась опять же…

Ло опять вздохнула, понимая, что напрасно себя уговаривает. Она простила Тильду уже в тот момент, когда девчонка искренне призналась и попросила прощения. Ну что поделать, не убивать же. И выпороть рука не поднимется. Не потому, что Рольфсон снова наверняка заступится за дочь, просто Ло слишком хорошо помнила, как несколько месяцев ненавидела весь мир, потому что отец с матерью умерли, оставив их с Мелиссой… Это было подло и несправедливо, а главное, безнадежно. Она и с Маркусом отчасти сдружилась, потому что страстно хотела узнать: правда ли мертвецы не могут вернуться? Кому знать такие вещи, как не некроманту? Потом с потерей удалось не то чтобы смириться, но научиться жить, и все-таки Ло ясно помнила ту тоскливую безнадежность.

— Вы не злитесь? — робко и с изрядной долей удивления спросила Тильда, всматриваясь в лицо Ло.

— Злюсь, — честно ответила она. — Тогда злилась очень сильно, сейчас — меньше, но все-таки… Ты сделала много нехорошего, Тильда, и слава Благим, что никто не пострадал. Надеюсь, это будет тебе полезным уроком. Никогда не суди людей только с чужих слов, мало ли кто какую гадость скажет. Но ты не сделала ничего такого, чего нельзя простить, и честно призналась, так что я постараюсь не злиться. Иди сюда.

Встав, девчонка подошла и остановилась у кровати, настороженно глядя на Ло. Две тугие косички с выбившимися прядками, заплаканное лицо и прихваченное все тем же кожаным пояском полосатое платье, из которого Тильда стремительно вырастала…

Дверь за ее спиной бесшумно открылась, в комнату заглянул Лестер и замер на пороге. Ло взяла Тильду за руку и мягко потянула, вынуждая сесть на кровать, а потом поверх ее головы сделала страшные глаза целителю. Тот просиял и исчез, а Ло провела рукой по рыжим волосам девчонки, чувствуя, как горько-сладкое чувство заползает в сердце. Тильда снова всхлипнула, доверчиво прильнув к поднятым коленям Ло, уткнувшись в них носом. Сейчас она казалась еще меньше, чем в углу, неловкая, сжавшаяся в комочек, как озябшая птица…

— Все будет хорошо, — негромко сказала Ло. — Я знаю: когда кто-то очень дорогой уходит навсегда, тебе кажется, что хорошо уже не будет. Что всегда будет только больно, страшно и одиноко. Когда мой отец погиб, мне было столько же, сколько тебе сейчас. А потом умерла мама. Мы остались вдвоем, я и моя маленькая сестра. Помню, она все время плакала, а я даже плакать не могла…

Тильда затихла, едва дыша, и Ло продолжила гладить ее по голове, успокаивая негромким голосом и прикосновениями, как испуганного грозой щенка.

— Но ты не одна, — сказала она мягко. — У тебя есть отец, которому тоже нелегко. Есть люди, которые о тебе заботятся. Есть я. Никто не заменит тебе маму, но этого и не нужно. Ты Просто продолжаешь терпеть боль и жить, а потом вдруг понимаешь, что боль прошла. И можно дышать, смеяться, даже плакать, если хочется. Жизнь идет дальше, и когда-нибудь твои близкие потеряют тебя, но ты ведь не хотела бы, чтобы им было так же больно? Вот и твоя мама не хотела бы этого.

Боги, благословите Маркуса, когда-то нашедшего для Ло слова, которые она сейчас воскрешала в памяти. Некроманты знают толк в утешениях, как целители — в обезболивающем. Тильда дышала все ровнее, только еще всхлипывала и сопела, и Ло поклялась себе, что ее вторым подарком глупой девчонке станет дюжина носовых платков — штука прозаическая, но куда более полезная, чем магическая отмычка. Благие Боги, ведь им же теперь никуда не деться друг от друга, три года так уж точно. И придется приручать эту… козу горную. «Но ты же хотела преподавать? — напомнила себе Ло. — И была уверена, что справишься с адептами Академии — тем еще стадом юного буйного шкодливого зверья. Значит, попробуй управиться с одной-единственной девчонкой, иначе ломаная крона тебе цена как учителю, Ло Ревенгар».

* * *

Навещать леди до утра Эйнару строго-настрого запретил Лестер. И хорошо сделал, потому что после того, что целитель рассказал об осколке под сердцем, Эйнару смертельно хотелось ругаться самыми черными словами и кого-нибудь убить. Даже ясно кого. Тварь проклятую, чтоб ему сдохнуть в муках и стать утбурдом, а потом развеяться по всем семи ветрам, памяти о себе не оставив! Чтоб ему…

— Понял я, понял, — процедил он лекарю. — Только утром. Не ругать. Не… Лестер, какого йотуна она не сказала?!

— Вот у нее завтра и спросишь, — невозмутимо сообщил тот. — Но без крика и ругани. Если по твоей милости эта пакость опять с места сдвинется, я вас обоих прибью. Все, пошел я спать.

Выглядел он и правда плохо: посеревший, осунувшийся. Но при этом довольный и будто просветлевший изнутри, как человек, сотворивший трудное, но радостное дело. Эйнар проводил его взглядом и снова зло подумал, что все маги — сумасшедшие! И она тоже. Сколько раз за эти недели она могла умереть?! Да вспомнить только их первую брачную ночь! А потом — ссору из-за хелайзиля, северных гостей, Гарвию… Дура! Высокомерная самоуверенная дура, решившая, что может справиться с чем угодно! А может, ей просто жизнь без этой ее магии не нужна?!

К утру он успокоился ровно настолько, чтобы напомнить себе: ругаться с леди нельзя. Как бы ни хотелось. Несколько часов сна освежили и тело, и мысли, так что Эйнар смог честно признать: молчание об осколке — рыба из того же ручья, что и молчание об утерянной магии. Просто леди ему не доверяет И даже не знает, насколько она права. Сейчас нужно быть особенно осторожным, будто идешь по гнилому мосту, способному в любой миг провалиться под ногами. Еще и гость обещанный…

К лазарету он пришел после завтрака и даже ближе к обеду. Глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, шагнул через порог в жаркую — аж воздух дрожал — комнату, окинул ее взглядом. Все совсем не так, как вчера! Стол с лекарскими коробками и посудой сдвинут к окну, а на его месте красуется другой, маленький и круглый, уставленный чашками и тарелками. В очаге — начищенный медный котелок с водой, а на полу рядом — коробка с порошком для шамьета. Сам Лестер хлопотал над столом, а леди сидела, опираясь на высокие подушки, и встретила Эйнара настороженно-виноватым взглядом.

— О, капитан, ты вовремя! — не оборачиваясь, радостно сообщил целитель. — Как раз перекусишь с нами. У нас с твоей женой любопытный разговор!

— Это не разговор, а растирание воды в ступке, — фыркнула леди. — Мэтр, я понимаю, что вы были очарованы моим почтенным дедушкой, но какая, к Барготу, двойная звезда? Это лженаучная ересь!

— Вот как? Уже ересь? В мое время это было вполне еще гипотезой, — возразил Лестер, а Эйнар вмиг почувствовал себя дикарем и неучем.

Впрочем, его участие в разговоре этим двоим не требовалось, так что он прошел к очагу, пошевелил угли, и через несколько минут вода в котелке пошла пузырьками. Леди и целитель все это время спорили с таким жаром, что Эйнару стало не по себе, но ведь Лестер знает, что делает?

— Двойной звезды не существует! — доказывала магичка. — Да, можно изучить магию другой гильдии, но только на уровне, доступном любому профану! Если я возьмусь за лекарское ремесло, я могу выучить лекарства и болезни, но исцелять-то не выйдет! Даже будь у меня сила…

— А вы пробовали? — азартно парировал Лестер. — Уверяю вас, мэтр Седрик Ревенгар, храни Претемная его душу, владел двумя видами магии. Да, он считался целителем и носил зеленый камень. Но его умения в магии разума выходили далеко за границы того, что возможно освоить профану! Как вы это объясните?

Мудреным словечком «профаны», как понял Эйнар, именовались у магов те, кто магией не владеет. Он старательно занимался котелком, в то же время превратившись в слух: вдруг попадется что-то полезное? Спрашивать напрямую нельзя — клятый маг услышит через перстень-ошейник, — но ведь никто не запрещал Эйнару просто выпить шамьета с собственной женой?

— Не знаю, — буркнула леди. — Допустим, вы не ошибаетесь. Допустим даже, аномалия двойной звезды существует — хотя я не представляю, как это возможно! — и что с того? У меня выжжены каналы и потухла искра, магия для меня невозможна в принципе. Хоть двойной звезды, хоть тройной, простите меня Благие.

— Но ведь магия разума каналы практически не использует, — возразил Лестер, нарезая хлеб и копченое мясо с сыром. — Эйнар, что там с водой?

На людях лекарь всегда именовал его капитаном, но сейчас то ли увлекся, то ли окончательно признал леди входящей в их маленькую компанию.

— Закипает, — отозвался Эйнар.

— Магия разума? — так же насмешливо фыркнула леди. — Ну, мэтр, вы мне еще способности к оперному пению припишите! Какой из меня разумник? Магистр Саттерклиф умер бы от смеха, узнай он вашу идею. И в любом случае проблему с искрой это не решает.

Эйнар наконец сообразил, о чем речь. Лестер доказывал, что можно вернуть леди не ее утраченную магию, а какую-то другую. Лавиния сопротивлялась, то ли не веря ему, то ли не позволяя себе надежду.

— Что такое двойная звезда? — не выдержал он, решив, что некоторое любопытство вполне позволительно, и оборачиваясь от очага.

Оба мага воззрились на него, словно заговорил котелок с водой, потом Лестер улыбнулся:

— Ага, вот и не замутненный догматами ум! Не хмурься, Эйнар, это я в самом лучшем смысле. Двойная звезда, дорогой мой капитан, это прелюбопытнейшая гипотеза — я сказал, гипотеза, миледи, а не ересь! — которая утверждает, что один маг может владеть двумя видами магии. Одним как основным, а вторым — вроде как отблеском. С ней рождаются не все одаренные божественные силой дети, а только часть их. Ну вот как у обычных людей может быть много таланта к ремеслу, а у кого-то еще вдобавок к пению или фехтованию…

— Я понял, — прервал его Эйнар. — И что? Можно ее как-то определить, эту звезду?

— Увидеть, как волшебного зверя Перлюрена, — съязвила леди. — После пятой бутылки. Чтоб вы знали, капитан, способности к магии легко определяются у ребенка лет десяти-двенадцати. Иногда они запаздывают, проявившись позже. Иногда они слишком слабы, чтобы нуждаться в развитии. Но почему тогда никто из проверяющих не видел этот второй отблеск за основным цветом силы?

— Не знали, куда смотреть? — серьезно предположил Лестер. — А еще вернее, что основной цвет затмевает дополнительный, как Солнце — Луну, не позволяя увидеть ее днем. Но Луна все-таки иногда видна и на дневном небосводе.

— Чтобы проверить эту… теорию, — с горечью сказала леди, — нужно много потерявших силу магов. Тех, у кого этот якобы отблеск перестал скрываться за основной магией.

— Именно! — воскликнул Лестер, поднимая бутыль с настойкой жестом победителя. — Маги теряют силу слишком редко и обычно вместе с жизнью. Если процент двойной звезды среди одаренных и так невелик, то среди утерявших силу — еще меньше. Чтобы все условия сошлись, нужно очень редкое стечение обстоятельств! Одаренный, родившийся двойной звездой и утративший первый вид магии!

Он поставил бутыль на стол и подошел к очагу. Эйнар уступил ему место над котелком, а сам подошел к столу. Есть ему не хотелось, но вот выпить горячего было бы кстати. И обязательно дослушать разговор. Как бы отделаться от клятого перстня хоть ненадолго?! Его легко снять, но морок не шутил, угрожая Тильде. Если она забыла все происходящее, то и в самом деле может лишиться рассудка — магу незачем ее жалеть. Думай, капитан, думай…

— Может, Лестер прав? — сказал он магичке, закутанной в одеяло, из-под которого торчали только голова, руки и воротник сорочки. — Если маги с этой двойной звездой существуют, вдруг вам повезет?

— Вы не понимаете, капитан, — вздохнула леди. — Это не гипотеза, а именно ересь, признанная таковой советом магистров лет двадцать тому назад. Магическим даром человека наделяют Благие Семеро, каждый — своим. И нельзя получить два дара, потому что нельзя быть избранником двух богов. Что получится, если Милосердная Сестра велит своему адепту спасти жизнь больного, а Претемная Госпожа — избавить его от мучений?

— Адепту придется думать и решать самому, — ехидно отозвался Лестер от очага. — Конечно, свалить это на богов куда проще. И подумайте вот еще о чем… Представь, капитан, что у твоей дочери — сильный дар боевого мага или некроманта. И слабый — целительницы, скажем. Но развить слабый можно, хоть это и пойдет в ущерб основному. На какой факультет ты ее отдашь, если позволят выбрать?

— Целительский, конечно! — сказал Эйнар не раздумывая и, лишь увидев, как потемнели глаза леди, сообразил, что ляпнул не то.

— То-то и оно, — вздохнул Лестер, поднимаясь и держа котелок, источающий густой запах шамьета. — Мало кто захочет, чтобы его ребенок рисковал жизнью или вызывал у людей страх. Но ведь найдутся и такие отцы, которые запретят мальчику выбрать путь целителя, заставив его стать боевым магом. Куда более мужское дело, верно? А дворянину не совсем прилично возиться с инструментами и колбами, как обычному ремесленнику, пусть он и родился алхимиком или артефактором. И если сейчас у одаренного нет выбора, то двойной звезде очень легко искалечить судьбу, заставив выбрать неправильно. Потом-то переучиваться куда сложнее! Время уходит, тело и разум формируются под силу… Не нужно так смотреть, леди, Эйнар не хотел вас обидеть.

— Я не обиделась, — сообщила леди уже знакомым звенящим голосом. — Но было очень любопытно услышать, что стать боевым магом для женщины мой муж считает… недостойным.

— Не совсем так, миледи, — тяжело уронил Эйнар. — Даром вас наделил Пресветлый, и ему плевать, что я об этом думаю. Хотя, если бы меня спросили, я бы сказал, что война — не женское дело. Не потому, что женщины недостойны, а потому что их дело — дарить жизнь, а не отнимать.

— Увы, для первого я непригодна, — сообщила леди тем же звонким, но неуловимо ломким голосом. — Детей у меня не будет. Не должно быть из-за клятого осколка, — исправилась она, глядя на Эйнара в упор. — Так что как именно я потрачу собственную жизнь — никого не касается.

— Капитан… — предостерегающе окликнул его Лестер, и Эйнар кивнул.

— Я помню, — сказал он. — Лестер, оставь нас, прошу.

— Ох… — покачал головой целитель, ставя котелок на пол у очага и выходя из лазарета.

Магичка молчала, глядя как загнанная в угол рысь — только что шерсть не вздыбила. Глаза у нее так и были темнее обычного, а может, это казалось из-за отблесков очага.

— Как вы потратите свою жизнь, миледи, — сказал он, когда дверь за лекарем закрылась, — касается меня. Потому что я ваш муж, нравится вам это или нет. Я еще могу понять насчет магии, которую вы потеряли… Но о том, что вы так серьезно ранены, я должен был узнать раньше. До того, как случилась… почти случилась беда.

— Согласна, — бросила магичка то ли вызывающе, то ли презрительно. — Можете обижаться на его величество, что подсунул вам порченый товар. Одно утешение: детей мы с вами все равно заводить не собирались.

— Да разве я об этом?! — рявкнул Эйнар, не выдержав. — Вы умереть могли! Вы…

И осекся, испугавшись, — так она побледнела, больше не выглядя ни злой, ни обиженной, только бесконечно уставшей.

— Что — я? Продолжайте, капитан. Впрочем, вы же боитесь, да? Боитесь повысить на меня голос, боитесь расстроить, боитесь сделать что-то не так — вдруг я от этого умру? Так, да?

Она смотрела на него, отвешивая слова, как хлесткие удары, и они сыпались с побелевших губ горько и безжалостно.

— Хотите знать, почему я молчала? Вот поэтому. Отвратительно, когда на тебя смотрят как на неполноценную, потому что ты утратила магию. Но когда в тебе видят беспомощную калеку на краю смерти — это еще хуже. Мне нельзя беспокоиться, так вам сказал мэтр? О да! Мне нельзя радоваться, мне нельзя бояться, мне нельзя ненавидеть, плакать, любить, рожать детей… Чтобы я не умерла, мне нельзя жить, капитан! И знаете что, да идет оно все к Барготу! Зачем мне такая жизнь? Зачем?!

Он сам не понял, как шагнул к ней. Сел рядом, обнял поверх одеяла, не думая ни о чем, кроме тоски в ее глазах и голосе. Острой и стылой, как осколки льда, режущей душу на куски…

— Лавиния…

Собственный голос показался чужим.

— Я просто должен был знать это, — сказал он, ненавидя себя за то, что ничего не может сделать. — Не для того, чтобы упрекнуть, а чтобы помочь, если нужно.

Хватит уже, помог. Упрекал неизвестно в чем, устроил развеселую жизнь, позволял, чтобы ее обидели… И не вернуться назад, не исправить ничего! Да плевать, пусть она относится к нему так, как он заслужил, но ведь он и теперь не может ее защитить! Даже предупредить, что рядом страшный враг, — и того не может! И еще смеет упрекать ее в молчании? Но ведь и она молчит о войне, которую ведет против предателя, не зная, что Эйнар — ее союзник. Боги, как все сложно и мерзко.

— Простите, — вздохнула она, показавшись в его объятиях совсем тонкой и хрупкой, несмотря на толстое одеяло. — Мне действительно стыдно. Перед вами и перед Лестером… Но я… Больше всего я ненавижу, когда меня жалеют, понимаете? Можете злиться, кричать — это все я переживу. Но жалость…

— Я не буду вас жалеть, — сказал Эйнар, вдыхая теплый дурманный запах ее волос. — Леди… Лавиния… — ее имя на языке было свежим и нежным, как глоток родниковой воды после долгого пути. — Не лгите мне больше, прошу. Я ваш муж, и, если вам нужна помощь, это мое дело, йотуны вас…

Тихий смешок снова заставил его замолчать. Эйнар почувствовал, что краснеет — чего с ним полжизни не было! Только бы она сейчас не подняла лицо — увидит же.

— Не надо… йотунов, — даваясь смехом, попросила леди. — Это ведь вроде наших демонов, да? Но звучит очень уж неприлично! Вы должны мне о них потом расска-а-азать!

Она не выдержала и рассмеялась; у Эйнара отлегло от сердца. Смех ведь не может повредить, правда? Пусть смеется, пусть даже кричит, лишь бы с ней все было хорошо. А потом, может, найдется средство ей помочь — должно быть!

Сигнальный колокол с башни ударил один раз, привлекая внимание, а потом еще раз — как и следует, если к крепости подъезжает одинокий всадник.

— Кто-то приехал, — пояснил он леди, поспешно отрываясь от нее и вскакивая. — Я пойду… посмотрю… Вы же понимаете!

— Понимаю, — почему-то снова погрустнев, согласилась она. — А потом возвращайтесь пить шамьет. Я как раз оденусь, уже сил нет валяться в постели.

Одеться — это правильно. Может, тогда она перестанет быть такой невозможно, невыносимо близкой, мягкой, беззащитной…

Эйнар вылетел из лазарета, словно там вдруг разбилось осиное гнездо. Пожалел, что бочка с водой далеко — умыться не помешало бы. Ничего, воздух такой, что охладит и без воды. Ворота нижнего двора раскрылись, впуская одинокого всадника, как и сообщил колокол. Припозднился кто-то в дороге, перевал вот-вот завалит снегом. Хороший конь… Рослый черный жеребец чистых фраганских кровей, просто загляденье. И всадник — щеголь. Длинный темный плащ, не по погоде легкий, широкополая шляпа с пышными белыми перьями, блеснувший на боку эфес. Дворянин. Не королевский курьер, да и не военный, кажется, — мундира из-под плаща не видно… Но повод коня бросил подбежавшему солдату, не сомневаясь, что имеет на это право.

Неизвестный шел через двор, беспечно оглядываясь на ходу, а у Эйнара сердце пропустило удар, потом зачастило, качая кровь, как перед дракой. Размяк, обнимая леди, забыл… дубина невийская! Кто же это — враг? Возможный союзник? Другой игрок в смертельной игре, затеянной мороком?!

Гость шел, сняв шляпу и держа ее в руке, высокий, стройный, с легкой походкой, выдающей то ли умелого танцора, то ли неплохого бойца. Черные кудри рассыпались по плечам, блестя на скупом зимнем солнышке; начищенные сапоги звонко цокали по камням двора подковками. И оглядывался он не просто так, как вдруг понял Эйнар, — искал кого-то взглядом.

— Маркус! — раздался на весь крепостной двор звонкий крик. — Маркус, чтоб тебя!

Щеголь развернулся на голос одним быстрым плавным движением — Эйнар оценил. Пожалуй, все-таки боец. Он закусил губу изнутри, впитывая каждую черточку яркой, словно нарисованной картины. Его леди… его жена! Она стояла на пороге лазарета, еще не одевшись, но закутавшись в одеяло, укрывающее ее с ног до шеи, и на лице было написано такое ясное, отчаянное, искреннее счастье!

«Маркус, значит, — повторил про себя Эйнар. — Вот и встретились».

Щеголь, будто услышав его мысли, бросил в сторону Эйнара холодный цепкий взгляд, заколебался на короткий миг, а потом свернул в сторону лазарета.

— Ло!

Не дойдя до порога каких-то пары шагов, он рассмеялся, разведя руки в стороны, как для объятий, и покачал головой:

— Нет-нет, драгоценная! Я смертельно рад тебя видеть, но что скажет твой муж? В этом одеяле ты слишком прекрасна; пожалей окружающих и смени его на что-нибудь менее… интригующее.

— Маркус, ты мерзавец!

Щеки леди вспыхнули, она посмотрела на Эйнара, так и стоящего в десятке шагов от них, поспешно отступила и захлопнула дверь. Очень вовремя, а то во дворе уже стали появляться зрители.

Сунув шляпу под мышку, гость посмотрел на лазарет и наконец отошел от него, направившись к Эйнару. «Что там говорил морок? Долго визит не продлится? Как бы еще не пришибить этого разряженного хлыща», — подумал Эйнар.

«Или не дать ему пришибить меня, — хмуро поправился он, разглядев на руке гостя, придерживающего ножны с длинной тяжелой шпагой, яркую фиолетовую звезду перстня. — Некромант…»

Глава 31 ГОСТЬ ИЗ СТОЛИЦЫ

Какую она сотворила глупость, Ло поняла, торопливо одеваясь и благодаря богов, что платья у нее удобные, можно натянуть и без горничной. Не ждать же Нэнси или Селину! Неизвестно, что в это время устроят Маркус и ее муж. Чулки, мягкий домашний корсет…

Какая же она дура! Выскочила в одеяле, как неизвестно кто! Еще и окликнула Бастельеро на весь крепостной двор по имени, словно родственника или… Вот именно «или» капитан, можно ручаться, и подумает! Нижняя юбка… Платье… Да что ж ты путаешься, дрянь барготова! Лучше бы ей принесли утром любимые штаны с рубашкой… Ой, нет, не лучше!

Ло едва не застонала, поспешно расправляя юбку и заново скручивая растрепавшиеся волосы в привычный узел. Может, хоть с рубашкой обойдется? Маркус — модник, неужели он второй месяц носит рубашки одного и того же фасона? Хотя кого Ло обманывает: у капитана есть глаза, да и умом он не обижен, когда дает себе труд его применить. И вряд ли Рольфсон забыл имя, которым Ло назвала его ночью. Но ведь он не дурак, он не станет… Не станет же?

Накинув плащ Лестера, она выскочила из лазарета, щурясь от показавшегося ярким солнца, оглядела двор. Рольфсон и Бастельеро не успели уйти в крепость, они так и стояли у входа в главное здание под галереей, вроде бы мирно разговаривая. Слава Благим… Ло сбавила шаг и подплыла к мужчинам, светски улыбаясь. Капитан ответил взглядом хмурым, как дождливое небо здесь, в горах; синие глаза Маркуса весело блеснули, когда некромант ей поклонился. «Какой же он все-таки красивый», — с привычной нежностью отметила Ло, а вслух спросила слегка растерянно:

— Полагаю, вы уже познакомились? Милорд супруг, позвольте представить вам моего доброго друга лорда Бастельеро. Мы вместе учились в Академии Ордена, а потом служили в одном полку. Мэтр Бастельеро — орденский маг-некромант…

— Мэтр-лейтенант, — уточнил Маркус, изящно кивнув — теперь Рольфсону. — Я вернулся на службу.

— На службу? Зачем? — поразилась Ло. — Ты же никогда не собирался…

— О, это долгая история, — махнул Маркус рукой, затянутой в кавалерийскую перчатку, и Ло спохватилась.

— Идемте наверх! Я велю подавать обед в зале, если не возражаете. Думаю, леди Мэрли тоже к нам присоединится.

Как вовремя Лестер успел ей рассказать, что фраганка уже встает с постели! Два гостя за столом, один из которых женщина в тягости, — это почти наверняка не позволит… Ничего не позволит, в общем.

— Разумеется, миледи, — сухо ответил капитан, снова смотря на Бастельеро, который беззаботно улыбался, излучая благовоспитанность и обаяние, как оживший учебник по этикету.

Благие Семеро, как же Ло рада была его видеть! И как же он был некстати…

— Селина, — с облегчением окликнула Ло горничную, как раз спустившуюся с галереи. — Покажи милорду комнату, любую из свободных. Пусть в ней затопят, принесут туда багаж его светлости и подадут горячей воды.

— Да, миледи, — сделала фраганка реверанс, ухитрившись кокетливо крутнуть юбкой, и Маркус, заверив, что горячая вода — именно то, о чем он мечтал последние несколько часов, ушел наверх.

— Мэтр Бастельеро, значит? — спокойно повторил капитан, провожая его взглядом, подозрительно напоминающим арбалетный прицел, и Ло мысленно застонала. — Вы, кажется, очень дружны.

Способен ли Кирпич на намеки? Или это Ло видит бешеного волка в каждой тени? Она вздохнула и с таким же старательным спокойствием отозвалась, прекрасно помня все — рубашку, подозрения, ночной разговор:

— Да, капитан, причем с детства. Мы учились вместе и были очень близки, а потом встретились в третьем рейтарском. Когда меня ударили кинжалом, это Маркус меня спас и вытащил в безопасное место. Я должна ему свою жизнь, причем не один раз. И очень вас прошу…

Она запнулась, не зная, как объяснить беспомощную просьбу не ревновать, лишая ее самого близкого человека, и капитан кивнул.

— Я понял, миледи, — бросил он, пропуская ее в дверь. — Не выходите наружу без теплого плаща, ветер в горах злой.

И вот как с ним разговаривать? Ясно ведь, что поступит по-своему! Стиснув зубы, чтобы не сказать ничего лишнего. Ло поднялась к себе и отправила Нэнси спросить, сможет ли ее светлость Мэрли принять леди Ревенгар.

Ее светлость не просто могла, а от души обрадовалась встрече. Несколько минут Ло выслушивала горячие излияния благодарности и чувствовала, как на сердце теплеет. Хоть что-то она сделала не напрасно. Маленький Тимми спал в наскоро сооруженной из ящика колыбели, его щеки розовели здоровым румянцем, да и Аманда выглядела гораздо лучше. Мерзавец Дилан не прогадал с женой, только вряд ли достойно оценил свое счастье.

— Я приглашаю вас спуститься к обеду, дорогая, — вставила Ло в поток щебетанья фраганки. — Мой муж будет рад, притом у нас сегодня гость из столицы. Лорд Бастельеро. Вы, может быть, знакомы?

— Грегор? — слегка испуганно вскинулась фраганка. — Он бывал у нас дома, у него с мужем какие-то дела.

— Нет-нет, Маркус Бастельеро, — успокоила ее Ло. — Кузен Грегора и глава рода. Мой давний знакомый. Уверена, если вы попросите его пока не говорить мужу о вашем пребывании здесь, Маркус отнесется к просьбе с пониманием. Но с другой стороны…

— Я обязательно вернусь в Дорвенну, — кивнула Аманда, вставая из кресла и подходя к колыбели. — Мой сын — наследник Мэрли, я подумать не могу, чтобы лишить его причитающегося по рождению. Но с дражайшим супругом разговор будет иной.

Она усмехнулась холодно и очень взросло, мгновенно превратившись из нежного цветочка в нечто куда более опасное, и Ло одобрительно кивнула.

— Я пришлю горничную помочь с платьем и прической, — сказала она, тоже поднимаясь. — Очень рада, что вы выздоровели. Не беспокойтесь, в этом доме вы желанная гостья и можете здесь оставаться сколько угодно.

— Почтенный мэтр Вайс рассказал, чем я обязана вам, миледи, — негромко сказала Аманда, глядя Ло прямо в глаза. — Вы спасли жизнь и мне, и Тимми, и малышке, которую я ношу. Он сказал, что вы не только отогнали серую гниль, но и сняли проклятье. Ах, миледи, я клянусь, у вас никогда не будет более благодарной должницы. И если я чем-нибудь смогу отплатить…

Она протянула руки, застенчиво улыбаясь, и Ло осторожно обняла хрупкую маленькую женщину, преподавшую ей такой урок мужества.

— Все будет хорошо, дорогая, — сказала она, желая этого всем сердцем. — Я рада, что нашла такую чудесную подругу.

Собираясь на обед, Ло с удивлением думала, что слова о дружбе, сказанные ею Аманде, впервые в жизни были не просто вежливостью. Ей никогда не везло иметь подруг. До поступления в Академию она была слишком юна и почти не выезжала в свет. А в Академии в первый же год подружилась с Маркусом.

Бастельеро по праву считался самым блестящим юношей нескольких курсов. Знатный, состоятельный, отчаянно красивый и неотразимо милый, он разбивал девичьи сердца еще легче, чем кидал темные заклятия. Девиц не отпугивала даже мрачная слава Избранника Смерти, личного рыцаря Претемной Госпожи и прямого выразителя ее воли. Напротив, это придавало Маркусу еще больше очарования в их глазах. И этот восхитительный объект воздыханий ускользнул от всех, отдав предпочтение несносной страшилке Ревенгар! Бледной как моль, мальчикоподобной заучке! Боевичке! Фи-и-и-и…

Адептки со всех факультетов искренне возненавидели Ло, что поначалу немало ее развлекало. Возможно, ее бы простили в конце концов, потому что Маркус ухитрялся быть галантным со многими девушками, однако на шестом году их учебы в Академии появился Ги, уже взрослый и овеянный потрясающим ореолом происхождения… Появился и, оглядевшись, примкнул третьим к веселой компании Маркуса и Ло, объявив себя еще одним ее рыцарем. Теперь Ло возненавидели смертельно, в прямом смысле. Особенно когда поняли, что войти в этот триумвират не получается больше ни у кого. Ги с удовольствием оказывал девушкам мимолетные знаки внимания, даже осчастливил кого-то из старшекурсниц ночными визитами, но потом неизменно ускользал, отправляясь проводить время в компании друзей.

Когда Маркус снял с ее вещей очередное заклятие с воздействием, уже далеко не относящимся к детским шалостям, Ло поняла, что в покое ее не оставят. «Оставят», — ослепительно улыбнулся Бастельеро и пообещал Академии, что отныне вся дрянь, насланная на боевичку Ревенгар, вернется прямиком к пославшему ее. Он лично этим займется. Еще две непонятливые девицы оказались в лазарете, но остальные поняли всё верно, и до конца учебы Ло была избавлена от прелестей женской так называемой дружбы.

Ги уехал домой за три года до выпуска Ло и Маркуса. И остался для нее еще одним близким человеком, не настолько, как Бастельеро, но кем-то вроде искренне любимого дальнего родственника. Наверное, только в юности так быстро, тесно и горячо сходишься с людьми… Однако присутствие Маркуса и Ги в ее жизни обернулось для Ло тем, что подруг у нее так и не появилось. Тогда она не жалела об этом. Но если у них с Амандой получится подружиться…

— А еще Молли велела передать, чтобы миледи не беспокоилась, — трещала Нэнси, подавая ей другое платье взамен измятого торопливым одеванием в лазарете. — Стол накроют как положено, Селина умеет. И еды сержант Мерри в городе на прошлой неделе заказал хорошей. Вот, теперь миледи — красавица! А для бедненькой фраганской леди Селина вчера одно из ваших платьев подогнала, как знала, что вы распорядитесь! То, что темно-голубое с опушкой. В груди-то расставить пришлось, да и в талии… Ну так понятно! Мужчины зерно сеют, а женщины потом как на опаре пухнут, — хихикнула болтливая девчонка, и Ло улыбнулась.

Отослав Нэнси помочь Аманде, она спустилась вниз и проверила накрытый стол. Два прибора для хозяев, два — гостям, еще два — Тибо и Лестеру. Последний — для Тильды? Что ж, нельзя вечно держать падчерицу вдали от общества, пусть она и не умеет себя в этом обществе вести.

— Как там гость? — спросила она Селину, раскладывающую салфетки.

Салфетки, Благие Семеро! И в вазе посреди стола — несколько веточек с яркими листьями, собранных в изящный букет! А зал аккуратно убран, нигде нет пыли, и стекла начисто вымыты. Ло напомнила себе, что бесценной фраганской девице следует выплатить премию, а заодно узнать о нуждах остальной прислуги, как положено хорошей хозяйке дома.

— Всем доволен, миледи, — сделала реверанс Селина. — Его светлости подали горячую воду и таз для умывания, а рубашку, которую он сменил, я после обеда постираю. Чистый шелк и лансийское кружево… — протянула она то ли с женским восхищением, то ли с профессиональным. — И как пошита! То есть вы-то знаете… Простите, миледи, я имела в виду, что у вас один портной!

О да, еще бы умелая швея не поняла, что рубашка Маркуса и та, что носит Ло, сшиты не просто одним портным, но и для одного человека. Ло мрачно покосилась на прикусившую бойкий язычок фраганку. Та усердно наводила на столе последний лоск, поправляя ленточки, украшающие букет. Нахалка! Но остальные будут думать то же самое, и хорошо если про себя. Разве что Аманда не поймет, в чем дело… Что ж, пережила ведь Ло обеды с ярлом Рагнарсоном? Лишь бы Маркус не вздумал что-нибудь устроить! Кажется, это будет очень длинный обед! А ведь она еще не успела и несколькими словами обменяться с другом, чтобы узнать, надолго ли он приехал. И, главное, для чего? Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы Маркус примчался из столицы, рискуя так открыто скомпрометировать Ло. Неужели узнал что-то о предателе?!

* * *

Предупреждение морока пришлось очень кстати, но даже с ним Эйнару хватило обменяться с гостем парой слов, чтобы от души пожелать ему убраться куда подальше. Про себя, само собой. Хотя йотунов некромант глядел так остро и насмешливо, будто видел его мысли насквозь. И при этом был учтив настолько, что это выглядело почти издевкой. Ни тени высокомерия, ни одного надменного словечка… А Эйнар все равно чувствовал себя так, словно это ему, а не первому попавшемуся солдату лорд Бастельеро, мэтр-лейтенант и орденский маг, швырнул повод коня, не удостоив даже приказом почистить и поставить в конюшню — и так ведь понятно, что нужно сделать.

Учились вместе, значит? По всему тогда выходило, что некромант — ровесник леди, но если Лавиния иногда выглядела гораздо старше своих двадцати шести, то Бастельеро Эйнар бы столько не дал. Черные кудри без единого седого волоска, ярко-синие глаза, светлая кожа, даже не обветренная… Мальчишка, да и только. И руки холеные, как у знатной женщины, словно лорд в жизни не держал ничего тяжелее ножа и ложки. Или своих некромантских штучек. Некромантов, кстати, Эйнар за свою жизнь видел всего несколько раз, и все они были мужчинами в приличных летах, солидными и даже мрачными. Оно и понятно — служители Смерти! Бастельеро не походил на них ничем.

«Он и на солдата не слишком смахивает, — мрачно напомнил себе Эйнар. — Но за спиной у этого щеголя три года войны, причем не в штабе. Кстати, получается, что баллады врут? В Руденхольмском ущелье было не двенадцать магов, раз еще кто-то, кроме леди, уцелел?»

Об этом он и спросил лорда, стоило тому, освежившись после дороги, пройти в зал, где Нэнси с Селиной уже накрыли стол.

— Баллады! — презрительно фыркнул Бастельеро, вставая у окна и с интересом глядя в него на крепостную стену. — Разве можно им верить? Нет, не врут, просто в Руденхольме было двенадцать боевых магов, а еще целители, двое стихийников и даже артефактор. Кому-то же нужно было чинить наше снаряжение, лечить раненых и убирать грозовые облака, которые так лихо слали ведьмаки. Но все они были в лагере далеко от горлышка ущелья, так что почти никто не погиб.

— А некроманты? — поинтересовался Эйнар, гадая, что интересного можно разглядеть на пустой стене, слева упирающейся в восточную башню, тоже пустую и неприглядную.

— Только я, — спокойно отозвался лорд, поворачиваясь к нему. — Если вам скажут, что война — подходящее место для некроманта, не верьте. Мы как раз очень не любим насильственные смерти. Слишком хорошо их чувствуем. Так что служить в армии могут позволить себе или самые опытные, или самые сильные, способные закрыть разум от всего, что происходит рядом.

Спрашивать, к сильным или опытным причисляет себя гость, Эйнар не стал, потому что в зал вошли его жена и фраганка, сегодня впервые вставшая с постели. Юная леди Мэрли была из тех женщин, которых материнство красит, потому что она несла довольно полное тело с мягким величием, глядя на мир светло-голубыми глазами, полными теплого сияния. Рядом с ней магичка, такая же светловолосая и светлоглазая, выглядела тонкой как тростинка. И, хвала всем богам, была в платье.

— Аманда, дорогая, — обратилась его жена к леди Мэрли, — позволь представить тебе моего мужа. Вы уже встречались, но тогда обстоятельства не слишком благоприятствовали знакомству. А это лорд Маркус Бастельеро, наш гость из столицы. Милорды — леди Аманда Мэрли.

Фраганка, улыбаясь, присела в реверансе. Некромант приложил руку к груди и отвесил поклон, а выпрямившись, промурлыкал что-то о несравненной красоте фраганских женщин. Эйнар тоже поклонился, стараясь, чтоб это не выглядело слишком неуклюже. Утбурды побрали бы все эти церемонии! Кажется, даже с ярлом за столом было проще.

Насколько он был прав, Эйнар понял, как только все заняли свои места. Последней за Лестером и Тибо в зал проскользнула Тильда, на удивление снова нарядная, в том же зеленом платье, уже слишком прохладном даже под накидкой. И что ей вздумалось так разодеться?

Пока горничные разливали суп из потрошков, фраганка щебетала как птичка, расспрашивая леди о жизни в крепости. Магичка отвечала, тоже улыбаясь, но иногда косилась в сторону гостя, а потом на Эйнара, и улыбка ее становилась все бледнее.

— Надеюсь, у меня тоже будет возможность насладиться здешними видами, — безмятежно сообщил некромант, разрезая узким и тупым, на взгляд Эйнара, серебряным ножом кусок жареной ягнятины.

Ножи эти лежали у каждой тарелки, а вилок оказалось целых три. Зачем — непонятно…

— О, так вы приехали надолго? — восхитилась фраганка, и Эйнар навострил уши.

— Боюсь, что нет, — ответил некромант ясной улыбкой. — Я в небольшом отпуске и привез леди Ревенгар письма от ее сестры и наших общих друзей. Кстати, с вашей прекрасной родины, миледи.

— Вы были во Фрагане? — округлила Аманда глаза. — Давно? Ах, как я скучаю по ней…

— Фрагана? — удивленно подняла брови магичка. — Каким ветром?

— Почти случайным, — рассмеялся Бастельеро, с лица которого Эйнару все сильнее хотелось стереть развязную улыбку. — Меня позвали в гости ради небольшой консультации фраганскому лейб-некроманту. Магические дела, слишком скучные для ваших прелестных ушек, дорогие дамы. Ах, Фрагана великолепна!

Магичка на «дорогих дам» фыркнула — совсем как Бастельеро незадолго до этого, — и Эйнар подумал, что у них это выходит одинаково, как у давних друзей или…

Да, обманывать себя глупо. Такие должны нравиться женщинам — вот и Аманда Мэрли порозовела щечками, слушая, как лорд воспевает фраганские красоты… Но неужели Стальной Подснежник клюнула на смазливую мордашку и сладкие речи?

«Они служили вместе, — зло напомнил себе Эйнар. — Когда утром не знаешь, будешь ли вечером жив, хочется поймать любой кусочек счастья, отпущенный судьбой. И она звала его в кошмарах… Значит, он был рядом во время ее слабости и страха. Ты сам сказал, что не будешь ревновать к тем, кто был раньше».

Но голос разума помогал так себе. И напоминание о приказе морока тоже. Эйнар окинул взглядом сидящих за столом. Тибо безмятежно уплетал ягнятину и поданные к ней тушеные овощи, Лестер от него не отставал. Тильда… Его дочь смотрела на лорда как на живое воплощение всех Семи Благих — горя глазами, раскрыв рот и не замечая, что соус капает с вилки на скатерть рядом с тарелкой. Эйнара неприятно кольнуло паршивым предчувствием. Этого только не хватало! Тиль, конечно, еще слишком молода, но придумать себе девичью глупую мечту может. Леди Мэрли цвела как ландыш, вспоминая с лордом каких-то фраганцев, а магичка… Жена Эйнара смотрела на Бастельеро, не пряча взгляд, полный мягкой нежности.

Что-то в этом было неправильное, неестественное… Зачем он вообще приехал — вот о чем следует думать! Любовник, навещающий бывшую возлюбленную в новом доме, — это слишком даже для дворян! Или не слишком? Но даже если у них там в столице такие нравы, то к чему предупреждение морока? Может, клятый маг просто хочет, чтобы Бастельеро благополучно убрался назад, так и не поняв, что в крепости происходит неладное? Орденский маг в полной силе может стать бесценным союзником… Эйнар наступил бы на горло собственной гордости, чтоб избавиться от морока, но как попросить о помощи? И не сделает ли он только хуже?

В висках уже стучало от напряжения, он совсем расхотел есть, хотя еда была хороша, а от сидящей рядом магички, казалось, веяло теплом — так она смотрела на гостя. Какого утбурда он явился?! Письма привез?! Для этого существует почта, никому в голову не придет отправляться в такой путь самому. Или он привез что-то еще? Разом вспомнился проклятый хелайзиль…

— Кстати, наконец-то я раздобыл лошадь, не боящуюся порталов, — небрежно сообщил некромант, меняя вилку на другую ради поданных на отдельном блюде ломтиков сыра. — Этот городок Донвен — жуткая дыра, зато в него можно поставить портал, а там уж до вашей крепости рукой подать. Еще бы местные так меня не пугались…

— В Донвене нет некромантов, — пояснил Тибо. — Вы им в новинку, милорд. Ну, как бродячий цирк, только страшнее.

Лорд поперхнулся глотком вина, прокашлялся и с восторгом глянул на Тибо, пробормотав что-то про дивное сравнение.

— Так ты порталом? — радостно спросила леди.

Бастельеро улыбнулся, кивнув, а у Эйнара на сердце снова тревожно заскребли горные кошки. Действительно, что это он? Зачем магу тратить время на долгую дорогу, если можно налегке прыгнуть в городок поблизости, а потом проехать сюда на лошади, своей или наемной. Хоть каждую неделю навещай прежнюю любовь, если уверен, что растяпа-муж вам не помешает. И это не чужой Лавинии вольфгардский ярл, перед которым она устояла, храня супружескую верность. Видно же, как она глядит на Бастельеро, как улыбается его шуткам и слушает жадно, будто он рассказывает невесть что важное, а не похождения какого-то Ги. Ну и имечко… Будто ему волки хвост отгрызли.

— И вот представьте, — ухитрялся Бастельеро говорить и есть одновременно, — Ги заключил пари с итлийским послом, что ночью за три часа раздобудет ящик карвейна, не потратив ни монетки, не взяв в долг и не использовав свое имя. Итлиец, конечно, подозревал подвох, но не такой! Ги велел самому юному из своих приятелей гвардейцев надеть женское платье и отправил его отвлекать конюха, а сам в это время свел из конюшни королевского жеребца. Белого иноходца с темной звездочкой во лбу, известного всей столице! Остатками карвейна они развели сапожную ваксу, чтоб не так воняла и была пожиже, а потом быстренько выкрасили жеребца в прекрасный черный цвет. И Ги лично доехал на нем до ближайшего к дворцу трактира, где хозяин, не узнав его, сменял красавца коня на — ящик карвейна!

— Негодя-яй… — восхищенно протянула леди. — Нисколько не изменился! А что же король?

Эйнару тоже было интересно, что велел сделать король Фраганы с паршивцем, так посмеявшимся над его честью и безопасностью дворца.

— Король, когда утром узнал, смеялся больше всех. Жеребца, конечно, пришлось вернуть, его даже отмыли… Но его величество снова изволил интересоваться, не желает ли Ги вместо очередных проказ подумать о делах семейных.

— Так он до сих пор не женился? — разнеженно, словно нализавшаяся сметаны кошка, поинтересовалась леди.

— Пока нет. Утверждает, что еще не встретил женщину, способную затмить тебя в его воспоминаниях, — усмехнулся некромант, — а без этого женитьба не имеет особого смысла. Впрочем, его нынешняя фаворитка — невозможная прелесть. Девица-бретер, вообрази себе! Но с тобой, конечно, ее не сравнить, драгоценная.

— Ох, так вы с ним знакомы, миледи? — в голосе Аманды слышалось благоговение. — Сир Гилберт — самый блестящий кавалер Фраганы…

Она еще что-то лепетала, а Эйнар едва сдерживал душеный гнев, давящий изнутри. Проклятье, он молчал весь клятый обед, утбурды его сожри. Ни словом, ни взглядом не оскорбил гостя! Вытерпел и йотуново одеяло, и то, как светлые глаза магички блестят, будто лед на солнце, а губы тянутся в улыбке, которой он за столько дней ни разу не видел… Но можно хотя бы не обсуждать при нем их прошлое?! Какого-то общего приятеля, того еще развратника, судя по всему, каких-то девок… Не разговаривать с его женой, словно она даже не свободная женщина, а собственность наглого щеголя, считающего, что магический дар позволяет ему все!

Предупреждения морока? Плевать… Если гость забыл честь и стыд, хозяину дозволено указать ему на дверь. Вежливо, йотуны его дери!

— Милорд, если вам не нравится эта вилка, просто возьмите другую, — негромко попросила леди, повернувшись к нему, и Эйнар понял, что серебряная штучка с тремя зубцами только что согнулась в его пальцах.

— Прошу прощения, — процедил он, бросив несчастную безделушку на скатерть. — Сам не заметил…

Как в тумане мелькнуло сочувственное лицо Тибо и непроницаемо-настороженное — Лестера. Тильда все так же влюбленно смотрела в рот некроманту, почти забывая есть… Леди отвела взгляд от Эйнара, но и на гостя не посмотрела, уставившись в тарелку, и за столом на несколько мгновений повисла предгрозовая тишина, тяжелая и вязкая, как смола.

— Ваша кухарка превыше всяких похвал, милорд, — тягучим созревшим медом разлился по залу ненавистный уже Эйнару голос. — Боюсь, я так старательно отдал должное ее искусству, что перед шамьетом хотелось бы прогуляться. Не соблаговолите ли показать мне какой-нибудь из прекрасных видов вашей крепости?

Смысл насмешливо закрученных слов дошел до разума Эйнара не сразу. А потом он увидел, как тревожно расширяются глаза Лестера, и почти почувствовал, как каменеют плечи застывшей изваянием магички. Холодный спокойный взгляд синих глаз над любезно улыбающимися губами столичного гостя окончательно все расставил по местам.

— Виды? — тяжело уточнил Эйнар, поднимаясь. — С удовольствием… милорд. Конечно, покажу.

— Маркус… — процедила леди, и если чего-то Эйнару не хватало, чтобы окончательно взбеситься, то именно этого.

Пытаясь прекратить ссору, она окликнула не мужа, а любовника!

— Мы скоро вернемся, — пообещал клятый некромант, по-прежнему улыбаясь. — Вы даже не успеете соскучиться!

И первым вышел, легко подставляя спину, обтянутую бархатным камзолом такого густого фиолетового цвета, что он казался почти черным. Что ж, в спину Эйнар бить точно не собирался. Но стереть насмешливую бесстыжую ухмылку…

— Вот здесь, кажется, вид просто восхитительный, — сообщил некромант, останавливаясь между парой окон, где можно было разглядеть разве что щелястый деревянный пол и уже закоптившийся после приезда ярла держатель для факела на стене напротив. — Капитан, прежде чем вы попытаетесь набить мне физиономию, а я вас остановлю безопасным, но неприятным для вашей гордости способом, может быть, поговорим?

— Уверены? — угрюмо спросил Эйнар, немного приходя в себя. — Что остановите?

— К сожалению, да, — серьезно сказал Бастельеро, мгновенно стирая с лица улыбку. — Бить себя я позволяю только заслуженно, а перед вами ни в чем не виноват. Полагаю, вы считаете иначе?

— Какого йотуна! — рвано выдохнул Эйнар. — Скажете, между вами ничего не было?!

— Того, о чем вы думаете, точно нет, — с каким-то застывшим лицом ответил Бастельеро, приваливаясь спиной к стене.

— И поэтому она шепчет ночами ваше имя?

— Если она шепчет мое имя, значит, ее мучают дурные сны, и надо вызвать целителя, — напряженно, но все так же спокойно сообщил Бастельеро. — Я три года был ее главным лекарством от них. Не сходите с ума, капитан. Она ни в чем перед вами не виновата.

— Я этого и не говорил, — ответил Эйнар, с трудом сдерживая кипящую внутри лаву. — Но какого утбурда вы явились к чужой жене, милорд? Если она вам дорога, так женились бы на ней сами! Вам-то что мешало?

«И в какую игру вы здесь все играете, проклятые богами маги? — хотелось добавить ему. — Почему просто не можете оставить ее в покое? Раненую, измученную, стоящую на грани между жизнью и смертью. Что вам еще от нее нужно, йотуна вам в глотку и утбурда в задницу?!»

— Мне? — поразился Бастельеро. — Так она… Барготово дерьмо, узнаю свою Ло. Она вам ничего не сказала? Ну разумеется…

— Не сказала чего?

Некромант еще сильнее прижался плечами к стене, запрокинув голову, а потом с горькой обреченностью рассмеялся, заставив Эйнара онеметь от изумления.

— Благие боги, — сказал он негромко, — я-то думаю, что вы кипите, как котел алхимика, при одном взгляде на меня? А вы… Капитан, я не ее любовник. И никогда им не был. Да, я веду себя с ней вольно, как и она со мной. Может быть, излишне вольно. И рассказать вам могут про нас что угодно, однако… Мы никогда не были любовниками.

— И я должен поверить? — с удивляющей его самого спокойной насмешкой уточнил Эйнар. — Не тому, что вижу собственными глазами, а вашим словам? Рубашку вы ей, полагаю, подарили на память о нежной дружбе?

— Вы болван, Рольфсон! — выдохнул Бастельеро, словно поменявшись с ним рвущейся наружу яростью. — Что вы видите собственными глазами? Я не был любовником Ло Ревенгар, потому что вообще никогда не был любовником ни одной женщины. Не был и не буду! Благие боги, вы же вроде вольфгардец, о них такое рассказывают… И я должен вам объяснять подобные вещи?!

— Я невиец! — рявкнул Эйнар, а потом понял, что услышал, и, не веря ушам, проговорил: — Так вы…

— Да! — бросил некромант, отводя взгляд куда-то на стену. — Я предпочитаю мужчин. Довольны? И не вздумайте даже предположить, что это уловка! По-вашему, я бы стал так позориться перед человеком, которого вижу впервые в жизни? Я от вас тоже не в восторге, знаете ли. Но изображаю учтивость ради Ло. Претемной клянусь, я женился бы на ней, будь весь мир против! Да что бы могло мне помешать? Мне, лорду Бастельеро, Избраннику Претемной Госпожи! По-вашему, я отдал ее неизвестно кому просто так?! Я делал ей предложение! Она могла стать моей женой, избежать брака с вами, а потом я дал бы ей развод по первой просьбе. Она отказалась…

— Так… — помолчав, сказал Эйнар, приходя в себя. — Но зачем? Какого йотуна вам от нее нужно? Все эти годы… В Академии, в армии…

— Вы все-таки болван, — с тоскливым отчаянием сообщил некромант. — В вашу голову вообще помещается мысль, что можно не хотеть женщину, но любить ее? Как друга, как сестру… Мы дружим с двенадцати лет, капитан. Я был уверен, что, повзрослев, мы поженимся, но потом понял про себя… Ло — единственная, кто знала обо мне всё и не оттолкнула. Все эти годы в Академии, понимаете? Она знала и ни разу не посмеялась, не обидела и не осудила. Когда я сходил с ума, выворачиваясь наизнанку от любви к якобы лучшему другу, только она спасла меня. Она самый чистый и честный человек, которого я знаю. А что касается армии… Как, интересно, я мог оставить ее там одну? Вы что, не представляете себе, что такое рейтарский полк? Ну понятно, силой ее бы никто не взял, разве что какой самоубийца, но на нее же смотрели как на добычу все, от последнего прыщавого лейтенантика до полковника. Они уже ставки делали, кто успеет первым!

— И вы пошли в армию, чтобы защитить леди? — с мрачным недоверием спросил Эйнар, чувствуя себя и вправду болваном.

— Я пошел в армию, чтобы служить своему королю и стране, — огрызнулся некромант. — Но ради Ло я устроился именно в ее полк. Притом… вы представляете, что было бы, узнай кто-то… о моих вкусах? Это Дорвенант, капитан, здесь одного подозрения в подобном достаточно для дуэли насмерть. А мне вдобавок так повезло с внешностью. Конечно, мало кто станет задирать некроманта, но достаточно грязного слуха или глупой шутки… Не убивать же какого-нибудь идиота за случайно угаданную правду? Пусть лучше думают, что Бастельеро не шляется по борделям с остальными офицерами, потому что у него ревнивая подруга-магичка.

Он перевел дыхание и продолжил, торопливо и отчаянно, словно даже рад был выговориться:

— Я подписал контракт и попал в третий рейтарский в день ее первого боя. Она спустила на отряд вольфгардцев «огненный ветер», а потом в лагере напилась, как только может напиться перепуганная девчонка. Эти сволочи уже почти начали ее делить! Знаете, чего мне стоило не глянуть ни на кого из них, как я умею? Мои проклятия даже доказать невозможно. Но я просто забрал ее в палатку, и каждый человек в этом барготовом полку поверил, что мы любовники. И уж тем более они поверили, что я прокляну любого, кто посягнет на мою женщину. Три года, капитан! Никто не прикрывает боевиков лучше, чем некроманты, мы идеальны в защите, как они — в нападении, и у Ло была лучшая защита в армии Дорвенанта, потому что лучше меня нет. Я оставил ее на три дня по прямому приказу полковника! На несчастные три дня и под защитой двух опытных боевых магов. Но этого хватило, чтобы она едва не погибла… Так что к Барготу вашу ревность. Она три года засыпала у меня на плече, чтобы не проснуться от кошмаров. Я покупал ей женские штучки и сладости, я знаю, какое белье ей нужно и в какие дни месяца ей хочется убивать и плакать, если понимаете… И если бы я мог быть мужчиной хотя бы с одной-единственной женщиной за всю мою жизнь, я бы не пожелал никого, кроме нее.

Некромант замолчал, вжавшись спиной в стену, бледный до синевы, только губы и глаза на белом лице — яркие. Несколько ударов сердца Эйнар молчал, потом с мрачной неловкостью выдавил:

— Я понял. Простите.

— Ничего, — вымученно усмехнулся Бастельеро, ничем не напоминая беззаботного улыбчивого щеголя, недавно вышедшего из-за стола. — Я даже не буду просить вас молчать, потому что, если кому-нибудь расскажете… Мои проклятия неснимаемы и недоказуемы, просто запомните это. И вот что, капитан… Вам придется смириться с тем, что у Ло есть я. Считайте меня ее братом, которому очень дорога его единственная сестра. Вы кажетесь неплохим человеком, и Ло вам улыбается, но мне тоже есть о чем вас спросить. Например, какого Баргота на ней недавние следы от кучи медицинских заклятий? Есть и другие вопросы, но этот первый в очереди.

— Узнайте у нее сами, — сказал Эйнар, оглянувшись на дверь зала. — Все равно будете говорить наедине. И больше никогда не смейте мне угрожать, милорд. Будь вы избранником хоть всех богов разом. О таких вещах я молчу не из страха. Это не мое дело, кто с кем делит постель, пока никто лишний не лезет в мою.

— Может, мы и поладим, — хмыкнул Бастельеро, а потом слегка поклонился Эйнару как равному. — Пора возвращаться в зал, капитан, не будем заставлять Ло волноваться.

Глава 32 ПОДАРКИ И ПОТЕРИ

Наверное, все Семеро Благих оторвались от дел, услышав молчаливую молитву Ло, потому что капитан и Маркус вернулись в зал так, словно ничего не произошло. Разве что некромант был бледнее обычного, но, возможно, Ло это показалось. Умница Аманда, сообразившая, что происходит что-то странное, заговорила о новой моде на мужские жилеты из узорчатого атласа, Маркус поддержал со знанием дела, потом подали шамьет, и обед наконец благополучно закончился.

— Я привез, что ты просила, драгоценная, — небрежно сообщил Маркус, когда из зала вышли все, кроме Ло и капитана. — Но сначала — письма и подарки.

И, повернувшись к Рольфсону, предложил:

— Может быть, поднимемся наверх? Я ценю ваше позволение поговорить с Ло наедине и тем более не хотел бы им злоупотреблять.

Капитан кивнул. С момента возвращения в зал он почти не разговаривал, отделываясь краткими ответами, если к нему обращались впрямую, и Ло это очень не нравилось. Казалось, что сдержанное напряжение висело между ее мужем и почти братом прямо в воздухе, как темное облако. И рассеять его Ло не могла, даже не представляла как.

В комнате, которую ему отвели, Бастельеро расстегнул дорожную сумку, небрежно брошенную на кровать, и подал Ло нежно-розовый конверт, от которого поплыл запах цветов, пояснив:

— От леди Мелиссы.

Ло торопливо надорвала тонкий край, стараясь не задеть листок внутри. Достала его и жадно вчиталась в легкие, словно летящие строки, написанные изящным почерком со множеством завитушек. Пожелания здоровья и семейного благополучия, сдержанный рассказ, как благоволит к Мелиссе ее величество… Ло сама не знала, чего ждала, но тем более сильным было разочарование. Такое письмо могла бы написать любая из ее светских знакомых. Безупречно изысканное, словно списанное из руководства по этикету, и столь же совершенно безликое, чужое… Нет же, девочка, должно быть, просто пишет, как ее учили! Мелисса всегда была старательной ученицей и безупречно воспитанной леди, а должность фрейлины наверняка отточила в ней понятие об этикете до совершенства. Вот здесь, когда она говорит об ухаживающем за ней графе Дортмундере, в холоде интонаций прорезается живое чувство. Граф прислал ей новый сборник стихов со своими комментариями, он так тонко чувствует поэзию! И на балу по случаю Зимнего Солнцестояния Мелисса обещала ему целых три танца, что этикет позволяет незамужней девушке отдать чужому мужчине…

— Кажется, Мелли счастлива, — сказала Ло, только сейчас поняв, какая страшная пропасть разделила ее с самым близким человеком.

Благие боги, ведь они оказались на самом деле чужими друг другу. Конечно, Ло писала сестре, когда выдавалась свободная минута, и получала ответные письма, дорогие самим своим существованием весточки из дома… Но за эти три года сестра выросла, стремительно и безнадежно превратившись в благовоспитанную и совершенно чужую Ло девицу. А когда теперь выдастся случай познакомиться с ней заново? Вспомнить их былую близость, разговоры, нежность… Еще через три года?

— Это от Братца Ги, — подал ей Маркус второй конверт, пахнущий не духами, а — самую малость — карвейном.

Перед тем как его распечатать, Ло глянула на Рольфсона. Капитан стоял у стены, скрестив руки на груди, и лицо его было непроницаемо, полностью оправдывая прозвище. Надорвав конверт, Ло вытащила письмо, мельком глянула, что оно написано по-дорвенантски, и решительно протянула Рольфсону, пояснив:

— Прочтите первым. Ги не мог написать ничего такого, чего я должна была бы стыдиться.

Что-то дрогнуло в серо-зеленой глубине бесстрастного взгляда, капитан покачал головой:

— Я не читаю чужих писем, миледи. И полагаюсь на вашу честность. Вы уверены, что я нужен вам здесь?

— Я уверен, — сообщил Бастельеро. — Потому что Братец Ги прислал свадебные подарки вам обоим. Вы же не заставите меня гоняться за вами по всей крепости, чтобы их вручить? Кстати, здесь водятся странные звери; один, смахивающий на кота, но раза в три крупнее, уже обшипел меня в коридоре. Это что, карликовая рысь?

— Это Мяус, — рассеянно сказала Ло, читая письмо и невольно улыбаясь: из строк этого письма, как живой, говорил ее старый друг. — Если у местных котов есть свой сержант, то именно он. Маркус, так ты действительно ездил во Фрагану по делу? Ги пишет, что ты ему очень помог…

— Меньше, чем хотелось бы, — вздохнул Бастельеро, додавая из сумки большую плоскую коробку, обтянутую бархатом. — А вот и подарок, драгоценная.

Отложив письмо с поздравлениями, Ло потянулась за коробкой, откинула крышку и ахнула. Темно-красное сияние, густое, как старое вино, ударило в глаза, наполнившись светом от очага и лампы и умножив его многократно. Начищенная золотая оправа окаймляла то, что на первый взгляд показалось каплями крови, но не обычной, а полной внутреннего огня.

— Боги… — прошептала Ло непослушными губами, не в силах оторвать взгляд от содержимого коробки. — Что это…

В гнездах из черного бархата золотыми змеями нежились ожерелье и диадема с огромными рубинами старинной огранки, под ними сверкали роскошные серьги, а по бокам играли пойманными лучиками света парные браслеты с теми же великолепными, тщательно подобранными по размеру и цвету камнями.

— Это же…

Ло, тысячу раз видевшая эти украшения на семейных портретах, первый раз смотрела на них вживую, и на глаза ее сами собой наворачивались слезы. Конечно, только от слепящего блеска камней!

— Рубины Ревенгаров, — спокойно, даже обыденно подтвердил Бастельеро. — Если не ошибаюсь, знаменитый гарнитур из приданого принцессы Береники. Видите ли, капитан, пару сотен лет назад принцесса Дорвенанта вышла замуж за тогдашнего лорда Ревенгара — очень романтическая история, поверьте. Некоторое время назад гарнитур был утрачен.

— Утрачен? — горько усмехнулась Ло. — Говори уж прямо, Маркус. Мой отец, упокой его Претемная, проиграл рубины в карты еще до моего рождения. Точнее, не именно их, но такую сумму, расплатиться за которую смог лишь последней фамильной ценностью. В семье остались только два обручальных перстня, сделанных в пару. Те, которыми венчали моих отца и мать, а потом нас с капитаном…

Рольфсон шагнул ближе, глянул в коробку, и Ло услышала прорезавшееся в его голосе изумление:

— Ваш отец… лишил вас такой вещи? Просто… проиграл?!

Ло молча кивнула. А потом добавила, краснея за то, в чем не была виновата, но ведь поступки отцов — пятно на чести детей:

— Я не думала, что увижу его снова. Гарнитур был продан по частям, я никогда не смогла бы его выкупить… даже найти! Маркус, Братец Ги сошел с ума! Где он его взял?!

— Полагаю, как раз нашел и выкупил, — пожал плечами Бастельеро. — Не сразу, конечно, а за несколько лет. Когда я приехал, не хватало только серег. Точнее, ювелир Ги отыскал оправу, но камни были утрачены, и Ги велел вставить другие. Так что в серьгах камни новые, но это совсем не заметно.

— Я не могу его принять! — решительно сказала Ло, закрывая коробку — и в комнате словно разом стало темнее. — Это невозможно. Ги должен понять, подарок такой ценности… Немыслимо!

— То есть я должен сказать Братцу Ги, что он зря столько лет мечтал тебя порадовать? — поднял бровь некромант. — Ло, не глупи, ты прекрасно знаешь, что уж он может себе это позволить. Ги счастлив, что ты вышла замуж, он только сожалеет, что не мог приехать на свадьбу, но приглашает вас с мужем в гости. Да ты сама всё читала! И хочешь так его обидеть? Капитан, ради Благих, скажите хоть вы ей! Это подарок от всего сердца, Ги просто вернул в семью то, что ей принадлежало и было утеряно одним не в меру азартным болваном! Прости, Ло.

— Я так и не понял, чей он брат, этот Ги? — хмуро признался капитан. — Ваш, миледи, или лорда Бастельеро?

Ло прижала ладони к горячим щекам и нервно рассмеялась, а потом выдавила:

— Простите. Кажется, мы невольно ввели вас в заблуждение… Братец — это прозвище, под которым Ги известен во всей Фрагане, да и в других странах. Но вы могли его не знать, конечно. Гилберт, которого мы зовем Ги, — брат не мне и не Маркусу. Он старший брат его высочества Флорентина, наследного принца Фраганы. Незаконнорожденный старший сын короля Флоримона.

— И вы так близко знакомы? — в голосе Рольфсона слышалось недоверчивое удивление.

Ло кивнула, снова откидывая крышку — рубины вспыхнули радостно, словно обрадовавшись ей.

— Гилберт три года учился в Академии, — пояснил Маркус. — У него очень поздно прорезался дар стихийника, почти к восемнадцати годам. И довольно слабый, но все-таки нуждающийся в развитии. Его величество Флоримон попросил Орден, чтобы сына научили пользоваться даром, и Ги занимался с личными преподавателями, а свободное время проводил с остальными адептами. Все, конечно, знали, кто он такой, но в Академии сословные различия стираются. Мы сдружились, хотя он на три года старше меня и на четыре — Ло. С ним было весело, мы помогали ему с учебой, а он… думаю, он видел в нас кого-то вроде младших кузенов, которым с удовольствием покровительствовал. Если бы не война, мы бы встретились с ним гораздо раньше.

— Я оставлю гарнитур, потому что не могу обидеть Ги, — вздохнула Ло. — К тому же Мелисса сможет носить рубины, когда…

— Когда ты будешь давать их ей, — подсказал Бастельеро. — Ло, не глупи и не вздумай подарить гарнитур сестре. Ты старшая в роду, если вдруг забыла, это будущая собственность твоих детей. И вернули ее именно тебе. Подумай о себе, а не только о Мелиссе. Ну вот, капитан, а это — ваше!

Вторую коробку он протянул Рольфсону, взявшему ее не без опаски, и пояснил:

— Ги просил передать, что ничего не знает о ваших вкусах, но есть безошибочный подарок для любого мужчины, тем более офицера. В Дорвенанте вы таких не купите, это работа личной механической мастерской королевской семьи Фраганы. И знак особого расположения.

Капитан открыл коробку и некоторое время смотрел в нее. Недоверие и опаска на его лице медленно сменились сдержанным восхищением, и Ло вытянула шею, изнемогая от любопытства.

— Да что там у вас? — не выдержала она.

Рольфсон достал из коробки самый красивый пистолет, который ей приходилось видеть. Длинное сдвоенное дуло, украшенное тонкой гравировкой по металлу, изогнутые двойные курки, массивная казенная часть и рукоять с накладными щечками красного дерева, тоже с резьбой и инкрустацией…

— Четыре заряда, — прокомментировал Бастельеро. — Можно стрелять по одному, можно сразу парой, а потом механизм подает еще две пули. Два пистолета — восемь выстрелов без перезарядки. Бьет на сорок люардов, кучность — залюбуешься.

Положив коробку на кровать, Рольфсон достал из нее близнец первого пистолета и прикинул в руке, завороженно любуясь.

— Я не думаю, что имею право… — проговорил он медленно, отводя наконец взгляд от оружия, которое держал, и поднимая его на Ло.

— А вы и не думайте, — улыбнулась она. — Берите не сомневаясь. Гилберт — это не наш гость с лисьим хвостом, за его подарки можно не отдариваться. Как жаль, что он принц не по рождению, а только по сердцу.

Бастельеро фыркнул и невинно заверил в ответ на вопросительный взгляд капитана:

— Нет-нет, что вы, я никоим образом не пытаюсь намекнуть, насколько вы сейчас похожи с моей дорогой Ло в скромности, но…

— Маркус! — Ло поняла, что все-таки покраснела. — Прекрати! Капитан, не обращайте внимания, к шуткам лорда Бастельеро просто нужно привыкнуть.

Ах, если бы она все-таки знала, что случилось между ними в ту четверть часа, на которую они вышли вместе? И ведь не признаются, причем оба! Мужчины…

— Если позволите, я вас оставлю, — сказал Рольфсон, едва заметно смягчившись лицом, словно какая-то мысль перестала грызть его изнутри. — Вам есть о чем поговорить. Миледи, позаботьтесь, чтобы наш гость чувствовал себя как дома.

Он снова посмотрел на пистолеты и бережно положил их в коробку, пояснив:

— Заберу потом.

А потом вышел, провожаемый очень пристальным и задумчивым взглядом Маркуса.

— У тебя презабавный муж, драгоценная, — сообщил некромант, когда дверь за капитаном плотно закрылась. — Как вы уживаетесь?

— С трудом, — хмуро сообщила Ло. — Кстати, не хочешь сказать, о чем вы говорили?

— О сущих пустяках, — беззаботно отозвался Бастельеро, снимая камзол, потому что в комнате становилось откровенно жарко. — Но, кажется, договорились, что для вашей семейной жизни я опасен не больше, чем какой-нибудь надоедливый братец, любящий совать длинный нос в дела сестры. А теперь, драгоценная, скажи, какого Баргота с тобой случилось? Ты сама на себя не похожа, похудела и побледнела сильнее, чем после госпиталя, и мужа зовешь по чину, а не по имени.

— Долго рассказывать, — вздохнула Ло, но под взглядом Маркуса сдалась.

Следующие полчаса она честно и подробно рассказывала о дурных снах, странном исчезновении Артура Бейласа и не менее странных следах, оставленных им, о визите вольфгардского ярла и метке Волчицы, которая помогла спастись от серой гнили, а на закуску — о недавнем случае с волкодавами. Говорить о вражде с Тильдой Ло, разумеется, не стала: не хватало еще жаловаться на девчонку, которая к тому же попросила прощения. Маркус слушал внимательно, как из знакомых Ло умел только он, словно в мире не было ничего более важного, чем собеседник. И она без тени сомнения знала, что теперь все будет хорошо. Он здесь, он примчался, почувствовав, что с ней творится неладное. И как прекрасно, что ей не нужно выбирать между ним и мужем, потому что…

Потому что она не хочет выбирать, поняла Ло. Если раньше ей было плевать, что подумает, скажет или сделает капитан Рольфсон, то с недавних пор она приняла необходимость учитывать его мнение. Более того, оно стало ей важно. Если бы еще капитан открывался ей не только в минуты опасности!

— Я чувствую, что между Артуром и предателем существует связь, но доказать и даже объяснить не могу, — закончила Ло. — Я даже не уверена, что лже-Артур — это СС, но и других объяснений у меня нет. Маркус, я в полной растерянности. Пожалуйста, скажи, что тебе удалось что-то узнать!

— Я привез список, драгоценная, — сказал некромант, доставая лист плотной бумаги из внутреннего кармана камзола. — Как ни странно, он довольно короток. Всего двенадцать имен, а если нам нужны только те, кто надолго покидал Дорвенну, еще меньше. Например, Сигрэйн Сэвендиш — почтенный стихийник девяноста лет от роду, живущий в столице в окружении внуков и правнуков. Явно не наш лже-Артур. Сайрус Сомерсет — молод, но недавно женился и тоже все время на виду.

— Ты прав, — вздохнула Ло, — я об этом просто не подумала. Есть перо?

Взяв поданное некромантом зачарованное бесчернильное перо, она вычеркнула оба имени. Потом, по подсказкам Бастельеро, еще три, обладатели которых были вне подозрений…

— А Саттерклифа ты зачем написал? — удивилась она, наткнувшись на хорошо знакомую фамилию. — Ах, Саймон… Но тем более! Он же погиб!

— А ты не говорила, что тебе нужны только живые, — резонно отметил некромант, полностью подтверждая мнение, что маги фиолетовой гильдии не видят особой разницы между разными состояниями человеческой души. — Я внес в список всех магов с нужными инициалами за последние сто лет. Кстати, нам повезло: архивариус Ордена сказал, что одно время давать ребенку имя на ту же букву, что и фамилия, считалось плохой приметой, так что на это решались очень немногие родители…

— Вообще-то Саймон Саттерклиф вполне подошел бы по возрасту, — вздохнула Ло. — И погиб как раз в это время… Да простит меня магистр Антуан за подобную глупую подозрительность. Но он ведь был не боевик. Разумник, кажется… Что-то у него было со здоровьем, он учился дома, верно? Я его почти не знала: тихий скромный юноша, даже странно, как он оказался поблизости от военных действий. Так, а вот Сэлли Сворн — это кто?

— Девица из зеленых, в столице не живет, — сообщил Маркус. — Про мужчин и женщин ты тоже ничего не говорила, драгоценная. Хм… я не думаю, что целительница могла достоверно изображать мужчину-боевика, — вычеркивай, пожалуй. Сколько осталось?

— Шесть, — задумчиво посчитала Ло, все время возвращаясь взглядом к одной и той же строчке. — Маркус, у меня странное чувство… Хорошо, пусть мне будет стыдно, но если только предположить, что… Да нет, глупость. Разумник не мог пользоваться боевой магией. Даже слабенькой — просто не мог. Но у СС был такой маленький резерв — поневоле задумаешься о всяких глупостях вроде двойной звезды. Или обмена телами… Но зачем Артуру это было нужно? И куда он отправился вместо крепости?

— Видимо, туда, где ждали его компаньона по этой интриге? — предположил Маркус. — Я искал его братьев, но они год назад уехали в Итлию, оказывается. Не повезло… Но знаешь, я бы скорее поставил на покойника, чем на кого-то из тех, кто живет в окружении хорошо знающих его людей. А умер примерно в этот период только один человек. Тот самый, у отца которого как раз была возможность добраться до ключа к Руденхольму.

Ло снова глянула на третью строчку в списке, облизнула вдруг пересохшие губы и прошептала:

— Маркус, ради Благих, ты понимаешь, о чем говоришь? Чтобы Глава Ордена… Он не мог! Баргот побери, Саттерклиф — воплощение честности, его репутация вне подозрений, как и положено великому магистру. Ты с ума сошел! — сорвалась она на вскрик.

Бастельеро молча пожал плечами, и это нежелание настоять на своем говорило больше, чем любые попытки доказать правоту.

— Хорошо, допустим… Только допустим, что это был Саймон…

Ло сплела пальцы, глядя на предательский листок, так мирно лежащий у нее на коленях.

— Допустим, они с Артуром зачем-то поменялись… Молодой Саттерклиф приехал в крепость. Бред, зачем разумнику выдавать себя за боевика? Он не сможет этого делать!

— Ну так Артур вроде и не блистал на этом поприще? — уточнил Бастельеро. — Судя по тому, что ты говоришь, магом он был слабеньким, а у Бейласа резерва хватало.

— Хорошо, допустим, — угрюмо согласилась Ло. — Бейлас заменил его. Где и зачем — вот вопрос!

В мысли ей упрямо лез мягкий вкрадчивый голос с гортанным вольфгардским выговором. «То ли боевик, то ли некромант… Когда парня начали резать на ремни, он заорал про выкуп. За него, мол, дадут очень много».

— Маркус, если даже так, великий магистр ничего не знал, — упрямо сказала она. — Зачем бы он стал выкупать такой страшной ценой не своего сына, а Артура? И зачем потом бы мстил за его смерть? Лже-Артур исчез из крепости два года назад! Хочешь сказать, все это время Антуан Саттерклиф принимал настоящего Артура за своего сына? Он же разумник! Его не обманешь сменой внешности!

— В этой мозаике определенно не хватает нескольких кусочков, — согласился Маркус. — И тебе нужно быть очень осторожной. Ло, а твой муж знает?

Она покачала головой, протягивая Маркусу листок с именами обратно.

— Нет. Он честный человек, надежный, но… Я не хочу впутывать его во все это. Такие тайны могут стоить жизни, а у него дочь.

— Если предатель доберется до тебя в крепости, капитан и так провалится в это все по уши, — заметил Маркус. — И лучше бы ему знать, с какой стороны может прийти гроза.

— Нет, — с удивляющим ее саму упрямством повторила Ло. — Я не должна его впутывать. Да и что я могу ему рассказать? Смутные подозрения, никаких доказательств, магические тайны… Это дело Ордена, Маркус. Наше дело, хоть я больше и не маг. И, кстати, драгоценный… У меня к тебе очень важная просьба! Тебя ведь не затруднит сделать для меня кое-что крайне нужное?

Бастельеро изогнул бровь, показывая заинтересованность, и Ло предвкушающе ему улыбнулась…

* * *

На второй этаж Эйнар вернулся примерно через час. День близился к закату, пора было подумать об ужине, и, хотя он не сомневался, что Молли и без указаний миледи не оставит никого голодным, на сердце драли всё те же кошки. Он ждал морока, даже нарочно несколько раз оказывался в местах, где им никто не мог бы помешать, но проклятый маг будто под землю провалился. То ли у него сейчас были другие дела, то ли, что вернее, он притаился невидимкой за плечом Эйнара, смотря и слушая через перстень. От этого было особенно мерзко вспоминать признание некроманта, которое Эйнару пришлось выслушать. Получалось, что он невольно позволил мороку узнать чужую тайну, постыдную и опасную. Еще одна причина уничтожить тварь, если бы даже не было других.

И так же нестерпимо неприятно было понимать, что морок видит через него леди Лавинию. Слушает ее разговоры с Эйнаром и Бастельеро, строит какие-то планы… Все равно что чужого человека в супружескую постель самому уложить. Или даже не человека, а тварь вроде утбурда, разумную, но бездушную.

Время выбора приближалось, а Эйнар еще ничего не успел придумать. Все упиралось в несколько минут свободы, необходимой, чтобы попросить помощи. Но у кого? Бастельеро искренне любит его жену, если пошел ради нее на такое унижение, рассказав незнакомцу свою тайну. Он маг в полной силе, да еще и некромант. Но именно такое счастливое стечение обстоятельств не давало Эйнару поверить, что все так просто. Слишком уж кстати! Что, если все, рассказанное некромантом, ложь? Или он тоже связан, как Эйнар, заклятием? И вообще, не стоит забывать, что леди ударили не просто ножом, а кинжалом некроманта! Кто там был единственным некромантом в Руденхольме?

В общем, Маркуса Бастельеро Эйнар оставил на последний, самый безнадежный миг, если будет совсем нечего терять. Или если он убедится, что некромант с ним совершенно честен. А пока нужно изображать перед мороком все того же Кирпича, хоть и нехотя, но покорного его воле. Что взять с невийской дубины? То-то и оно.

Так что наверх он поднялся, чтобы продолжить играть в радушного хозяина, который понял, что ревновать к гостю незачем, а значит, надо принять названого брата жены как подобает. Хотя бы выпить предложить, раз девицы его не интересуют. Обе горничные, между прочим, на красавчика-лорда заглядываются… Но это полбеды; куда больше беспокоила Эйнара Тильда. Вот не вовремя его дочь вспомнила, что она расцветающая девочка… Одно хорошо: скоро все решится, так или иначе, гость уберется в столицу, и Тильда его больше никогда не увидит. Или хотя бы очень долго. Лишь бы все обошлось!

Подойдя к двери, он учтиво постучал, почти не прислушиваясь к спорящим о чем-то голосам. Выглядеть ревнивым болваном больше не хотелось даже в собственных глазах, так что Эйнар запретил себе думать о фраганском принце-бастарде, который дарит его жене такое… Невообразимое, одним словом. Если даже… Хватит рвать себе душу, капитан. Фраганец далеко, с ним леди точно больше не увидится, а отобрать у нее прошлое ты все равно не сможешь. Она, кстати, о твоей жене слова худого не сказала, разве что в первую ссору, да и то мишенью был ты, а не память Мари. Так что хватит… Сам знаешь, что подарить ты ей сможешь не рубины, а разве что золотое колечко или цепочку — как раз на капитанское жалованье, исправно копящееся в королевском банке. У нее пряжки на туфельках, наверное, больше стоят…

За дверью все так же спорили, словно не слыша стука, потом, вместо разрешения войти, дверь попросту распахнулась сама по себе. Магия… Эйнар, невольно нахмурясь, переступил порог.

— Ло, ради Баргота! Ну как я это сделаю? Драгоценная, ты же знаешь, для тебя — что угодно, но как? Что я, Чумным Взором туда посмотрю? Или прокляну твой колодец? Сомневаюсь, что ты именно этого хочешь! — возмущался некромант, расхаживая по комнате.

Эйнара он поприветствовал кивком, а потом щелкнул пальцами — и дверь за капитаном так же сама собой закрылась.

— Вот! — торжествующе сообщила леди, раскрасневшись щеками и блестя глазами. — Вот сейчас ты ведь смог! Без всяких проклятий!

— Ло… — закатил глаза Бастельеро, одергивая кружевные манжеты на — Эйнар стиснул зубы, чтобы не сказать чего лишнего, — знакомой до последнего шва рубашке.

Приметной такой, с жестким пышным кружевом на манжетах, шелково блестящей…

— Ло… — повторил некромант терпеливо. — Ну хочешь, я тебе этого Кастельмаро за шиворот приволоку? Он у меня до самого донышка выложится, но работу сделает. Посмеялись же боги над их семьей, отдав дар не умнице Рэйвену, а самому бестолковому из братьев!

— Да я ему полковой сортир поставить не доверю, — фыркнула леди. — Маркус, что ты упираешься? Я все рассчитала до последней завитушки! От тебя просто нужен удар силой. Чистой силой, понимаешь! Долбанешь по клятой каменюке под нужным углом — и вода вернется! Я здесь озверею без купальни не то что за три года, а через три недели! Капитан…

Она повернулась к Эйнару, слегка смутившись. Порозовевшая, словно ожившая, изумительно красивая. И только что невольно напомнившая случайно сорвавшимися с языка словами, что просто ждет окончания трех лет…

— Я хочу, чтобы Маркус помог починить колодец, — объяснила она, к счастью, не оправдываясь, и Эйнар смог сделать вид, что ничего не заметил или не понял. — Все расчеты готовы, там только нужно ударить по вектору. И ты это можешь! — снова повернулась она к стоящему у окна Бастельеро. — Помнишь, как ты раздолбал оранжерею? Мы еще тогда свалили на Мортэйна, и все поверили, потому что у меня в тот день резерва не было. Интересно, кстати, где он сейчас? Остался в армии?

— Ло… — что-то в лице некроманта неуловимо поменялось, и Эйнар насторожился. — Я думал, ты знаешь. Мортэйн погиб.

— Что?

Светлые глаза распахнулись, на миг став немыслимо огромными, и сразу же леди зажмурилась и потрясла головой, а потом снова открыла глаза, выдохнув:

— Нет… я не знала. Где, когда?

— Три месяца назад, на границе с Дильмахом. В разведке. Напоролись на отряд с ведьмаками. Мортэйн вытащил напарника-некроманта, совсем еще мальчишку, отправил порталом в безопасное место, а сам…

— Боги… — леди приложила ладони к щекам, тут же отняла их, улыбнулась так беспомощно и беззащитно, что Эйнара едва не качнуло к ней — так захотелось встать рядом, сказать что-то, исправить или хотя бы коснуться белокурых мягких волос… — Он же всегда терпеть не мог некромантов. Портил тебе жизнь столько лет в Академии, да и мне заодно. Бесчувственный наглый грубиян, сущее наказание для преподавателей — так о нем все думали… Ох, Дилан… Как жаль…

— Мне тоже, — вздохнул Бастельеро. — Я был уверен, что Мортэйн из тех, кого любит удача. Мы, конечно, не ладили, но чести в нем было куда больше, чем у многих дворян. Жаль… Не расстраивайся, драгоценная! Колодец так колодец, я сделаю все, что пожелаешь. Ло…

— Ничего, — вздохнула леди, улыбаясь все той же застывшей улыбкой. — Я понимаю, это война. О ком-то другом я просто еще не знаю, а сколько их никогда не вернется. Ничего… Капитан?

— Мне жаль, миледи, — сказал Эйнар. — Ваш… знакомый?

Он не назвал погибшего другом, помня, что только что услышал.

— Враг, — бледно улыбаясь, ответила магичка. — Из тех давних врагов, что становятся ближе иных друзей. Глупая детская вражда, которая могла бы стать взрослой дружбой, но не успела… Будь она проклята, эта война, и все, кто захочет развязать ее снова. Я так устала терять.

Глава 33 ПЕРЕД ГРОЗОЙ

Посмотреть, как приезжий лорд-некромант будет чинить колодец, высыпал весь гарнизон, и Эйнар вспомнил ехидную шуточку Тибо, сравнившего Бастельеро с бродячим цирком. Верный помощник и друг, конечно, тоже был здесь, как и Малкольм. И Лестер, которому уступили место в первых рядах, и женщины… Гость всеобщим вниманием не смущался, он и леди негромко обсуждали что-то над самой откинутой крышкой колодца. Магичка держала лист бумаги и что-то втолковывала некроманту, а тот слушал, иногда переспрашивая. Эйнару рядом с ними делать было нечего, так что он встал у крыльца, время от времени оглядывая двор, а рядом пристроилась Тильда, только по приказу накинувшая теплый плащ — а то ведь так и собиралась бегать везде в летнем шелковом платье. На Бастельеро она смотрела, как несколькими годами раньше — на коробки с ярмарочными гостинцами: с восторгом и чуть ли не облизываясь.

— Эйнар, а ты уверен, что хуже не будет? — жизнерадостно спросил, подойдя, Тибо. — Может, конечно, его светлость колодец и починит, а вот что потом оттуда полезет? Хотя… вот завалит нас снегом по самую крышу, как в прошлом году, будем даже умертвию рады, если оно станет воду носить.

— Прикуси язык, — посоветовал Эйнар, не сводя глаз с леди, сегодня снова раскрасневшейся и очень довольной — возиться с волшебством, пусть и через кого-то, шло ей на пользу. — Разберутся как-нибудь, на то и маги. А если что-нибудь полезет… само виновато.

— Что, кулаки чешутся? — проницательно хмыкнул Тибо, как всегда угадав его настроение. — О, началось.

Магичка отступила на несколько шагов, отойдя под галерею, а гость принялся стягивать роскошный камзол, не вчерашний, а новый, такого же темного цвета, но с вишневым отливом и широким золотым шитьем по обшлагам, воротнику и отворотам. Камзол, подбежав, принял расторопный Винсент и умчался к товарищам, страшно гордый такой честью — Эйнар про себя усмехнулся. Будет потом вечерами рассказов, пока и вправду не договорятся, что из колодца лезли умертвил.

А Бастельеро тем временем остался на пронизывающем зимнем ветру в одной шелковой рубашке и замшевых штанах, заправленных в высокие сапоги, и Эйнар мог только держать лицо каменным, когда гарнизон разглядывал клятую рубаху, белоснежную, с накрахмаленными кружевными манжетами и воротником, знакомую всем до последнего стежка; только некроманту, в отличие от леди, она была точнехонько впору.

— Красавчик, — беспощадно ухмыльнулся Тибо. — Девочки утром чуть не передрались, кто его светлости воду для умывания понесет. Но камзол зря снял — еще продует. Ветра у нас злые, дураков любят…

Некромант, словно расслышав его шепот, оглянулся, сверкнув глазами, но тут же снова повернулся к колодцу. Эйнар вспомнил объяснения леди про плиту, перекрывшую доступ к воде. Насколько он понял, магичка упросила гостя просто двинуть по плите магической силой, вроде как пнуть ее в нужную сторону. Этого должно было хватить, как она уверяла.

Бастельеро встряхнул длинными холеными кистями рук, и гарнизон затаил дыхание. Даже Тибо притих, а у Эйнара холодок пробежал по спине. Видит ли морок, что происходит? Не зря он предупреждал, чтобы Эйнар не вздумал предупредить гостя, — значит, опасается некроманта! А тот плавно поднял вытянутые руки перед собой ладонями вниз, замер, словно изваяние, а потом резко опустил их — будто толкнул. Мгновение ничего не происходило, потом земля дрогнула, истошно заржали лошади в конюшне, а в вольере басовито залаяли волкодавы. Тибо восхищенно и очень заковыристо помянул барготову мать…

— Есть! — звонко и радостно воскликнула леди, просветлев лицом, а ведь до этого была напряженная, будто натянутая тетива. — Маркус, отходи!

Некромант, словно не расслышав, шагнул к колодцу, с любопытством глянул в него и тут же отшатнулся — из круглого каменного зева послышалось тяжелое урчание.

— Отходи! — снова крикнула леди с беспокойством в голосе, и тут уже Бастельеро послушался.

Он опоздал на несколько мгновений, не больше. Уже сделал шаг, по-прежнему с жадным любопытством глядя на колодец, потом второй… Урчание стало громче, послышался хлопок, будто выбило огромную пробку из бочки с брагой… Что-то черное взметнулось над колодцем — гарнизон разом ахнул! Заголосила Молли, кто-то ругнулся, а черное поднялось, расправило крылья… и обернулось фонтаном черной жидкой грязи, обрушившейся на колодец и не успевшего далеко отойти некроманта.

— Маркус… — простонала леди. — Балбес…

Грязь хлестала вверх потоком, в ней попадались мелкие камешки, градом посыпавшиеся на двор, и некромант отпрыгнул, а потом и вовсе отбежал, но поздно. Черная жижа залила его с ног до головы, стекая по щегольским кудрям, превратила белую рубашку в тряпку, пропитанную грязью, мгновенно обволокла и штаны, и сапоги. Лицо Бастельеро кое-как успел прикрыть руками, но, когда убрал их, оказалось, что и туда добралась щедрая грязевая оплеуха, так что перемазанный ею некромант спас разве что глаза.

— Мать барготову через тридцать три пня с колдобинами да пушечным шомполом… — ругался он, пытаясь стереть грязь с лица, но только сильнее размазывая ее. — И самого Баргота всеми его приспешниками по тринадцать раз… Ло, какого демона!

— Я же говорила тебе отойти! — крикнула леди, давясь смехом. — Маркус, прости, но что же ты-ы-ы-ы…

Не выдержав, она расхохоталась. У стены, где стояли солдаты, послышались осторожные смешки, хихикнула какая-то девица… Прыснула стоящая рядом Тильда… Некромант огляделся по сторонам, и даже сквозь слой грязи было видно, что физиономия у него гордо-обиженная, как у взятого за шкирку Мяуса, — а потом махнул рукой и сам заржал, как жеребец, под нарастающий хохот гарнизона. Грязевой фонтан все выше бил в небо, стремительно светлея и превращаясь сначала в темно-серую, а потом просто в серую струю воды пополам с землей. Уже весь двор был в потеках грязи, но солдаты счастливо орали, понимая, что этой зимой им не придется таскать воду из-под самого склона, да и вообще не придется больше. Визжали девицы, на которых летели брызги, а Бастельеро снова шагнул под самую струю, падающую уже прозрачным водяным облаком и, ловя воду ладонями, щедро плескал ее в лицо и на голову.

— Веселый парень, — не без уважения сказал Тибо. — Прямо жалко бить, если что вдруг.

— Да вроде и не надо, — буркнул Эйнар. — Мы поговорили.

— Ну если поговорили — тогда конечно… — протянул сержант. — А это еще что?

Чистая толстая струя, постепенно опадающая обратно в колодец, вдруг замутилась, плюнула снова темным, грязная вода окатила снова ругнувшегося в барготову мать некроманта, словно его можно было испачкать сильнее, и выбросила на двор что-то непонятное, круглое. Бастельеро, увернувшийся от очередного плевка колодца, поднял эту штуку, покрутил в руках и длинно присвистнул, а потом, уже не обращая внимания, что при каждом шаге с него течет вода, подошел к леди.

Эйнар, чуя неладное, поспешил туда. Магичка, взяв находку, тоже повертела ее в руках, а потом язвительно сообщила:

— Действительно, и на что я рассчитывала, когда просила помочь некроманта? Маркус, ты можешь хоть когда-нибудь обойтись без покойников? Я понимаю, любишь ты свою работу, но надо же меру знать!

— Я-то при чем, Подснежничек? — обиженно изумился некромант, выжимая из длинных волос воду пополам с грязью.

Текло с него так, что, на взгляд Эйнара, выжимать следовало всего некроманта. А ведь и правда, не простудился бы. Облиться родниковой водичкой на таком холоде и не продрогнуть — это надо быть северянином, а дорвенантцы и летом мерзнут, как известно.

— Еще скажи, что он сам тебя нашел, — фыркнула леди и повернулась к Эйнару. — Капитан, что у вас тут за трупы в колодце? Один так уж точно.

Эйнар забрал у нее человеческий череп, вычищенный водой добела, как видно было теперь, когда с него смылась грязь, присмотрелся. Крепкий еще, в руках не разваливается.

— Дайте, — бесцеремонно забрал у него находку некромант.

Держа череп в одной руке, он провел второй ладонью над его лбом, парой легких быстрых движений коснулся висков черепа, потом еще раз его лба и затылка. Прикрыл глаза и через несколько вдохов снова открыл их, сообщив:

— Мужчина немного старше двадцати лет. Убит примерно пару лет назад. То ли нож, то ли стрела… Что-то острое, в общем. И не похоронен, как должно, разумеется. Так что в твоих словах, что он сам меня нашел, не так уж много шутки, драгоценная. Мог и найти. Капитан, у вас призраки здесь не шалят?

— Шалят! — выкрикнул кто-то из солдат — некроманта, затаив дыхание, слушали все, постепенно подбираясь ближе.

— Меньше спать надо на карауле, — бросил в ту сторону Эйнар. — Тогда и призраков не увидите. Милорд, вы это всё по одному черепу поняли? А кто он такой, узнать можете?

— Теоретически могу… — протянул Бастельеро, продолжая вглядываться в череп. — Там вроде и другие кости выкинуло, велите их собрать. Потом беднягу в любом случае придется похоронить. А не кажется ли тебе, драгоценная, что это наш с тобой старый приятель Артур? С чего бы еще он пропал? А так все сходится и по времени, и по возрасту.

— Ты сможешь, Маркус? — с надеждой спросила леди, вглядываясь в череп с такой радостью, словно ей принесли в подарок невесть какую ценность.

— Я? — поразился некромант. — Вызвать неупокоенный дух, которому всего-то пара лет, имея целый череп? Драгоценная, за что ты меня так оскорбляешь? Разумеется, могу! Да я бы и без черепа мог, между прочим, как и собирался. Капитан, вы позволите провести ритуал?

И снова по спине Эйнара просыпалось ледяное крошево предчувствия. Очень уж все гладко складывается, словно кто-то ведет их всех по заранее выверенной дороге от метки к метке. Ему даже понятно кто.

— А что вам нужно? — спросил он, невольно оглядывая двор — не мелькнет ли где-нибудь темная тень. — Жертва?

— Непременно! Возьму в жертву пару ведер теплой воды, стакан горячего вина и какой-нибудь пирожок, — весело сообщил Бастельеро. — Капитан, вы наслушались сказок о темных мастерах, приносящих в жертву девственниц и младенцев? Поверьте, в нашей работе хорошая кухарка гораздо полезнее девственницы. Нужно просторное безлюдное место и ваше разрешение, больше ничего. Но сначала мне надо переодеться! Дует у вас в горах, как у Баргота в… глотке, — покосился он на с восторгом внимающую Тильду и проглотил явно другое словечко.

— Хочешь, я тебе рубашку верну? И даже штаны одолжить могу…

Леди совсем по-девчоночьи хихикнула, а Эйнар окончательно успокоился насчет этих двоих — ну правда ведь, шуточки у них точно как у брата и сестры.

— Благодарю, обойдусь, — так же ехидно отозвался Бастельеро. — Рубашек у меня на смену еще дюжина, и штаны найдутся. Вот камзол было бы жаль. А где здесь можно помыться? Хорошо бы чем-нибудь теплым…

Он так страдальчески покосился на бьющую вверх и тут же опадающую в колодец воду, что даже у Тибо не хватило ехидства пошутить насчет мытья в ней.

— Ой, ваша светлость, позвольте, я вам помогу! — подскочила Нэнси, затараторив: — Идемте, здесь купальня рядом, а я вам водички горячей принесу и одежду чистую. Уж мы вам все так благодарны, так благодарны! Это ж какое счастье теперь с купальней будет! Катиша, что стоишь, беги ставь воду на плиту, а то одного котла не хватит! Идемте, милорд…

Победно поглядывая на остальных девиц, она увела некроманта, так и ушедшего вместе с черепом, а леди подошла к Эйнару, счастливо улыбаясь.

— Ну вот, — сказала она с торжеством. — Теперь солдатам не придется носить воду. Жаль, здесь нет бездаря Кастельмаро, но я попрошу Маркуса навестить его и ткнуть носом в мои расчеты, как щенка — в сделанную лужу.

— Благодарю, миледи, — сказал Эйнар, любуясь ее преобразившимся счастливым лицом. — Это и вправду важно для крепости. Вы отличный маг.

— Нет, маг — это Маркус, — покачала она головой. — Или Лестер… А я… вроде прицела у арбалета. Не болт, не пружина… Но тоже полезная деталь, надеюсь. Кстати, вы собираетесь забирать свои пистолеты? Я бы хоть посмотрела их в пристрелке.

— Непременно, — пообещал Эйнар. — Можем испробовать вместе. Простите, я отойду ненадолго.

Его будто потянуло неприятное давящее чувство в пальце. Морок дернул за поводок. Эйнар едва удержался, чтоб не выругаться и ни лицом, ни взглядом не выдать ничего. Да что ему нужно, твари проклятой?! Люди кругом, не появится же он посреди двора? Может, и хочет именно этого — чтобы Эйнар ушел куда подальше?

Он угадал. Стоило свернуть в проход к конюшням, подальше от разгоряченных представлением зрителей, жжение в пальце ослабло. А ведь раньше этого не было. То ли связь становится сильнее со временем, то ли маг близко.

За спиной что-то шевельнулось. Эйнар рывком обернулся и с бессильной злостью увидел пустые глаза подходящей к нему Тильды.

— Ну вот, капитан, — сообщил маг, завладевший ее сознанием, — все идет прекрасно. Боги посылают попутный ветер только в поднятый парус, как говорят итлийцы. А у северян есть похожая поговорка?

— Есть, — мрачно сказал Эйнар. — Нет ветра — садись на весла. Что вам теперь нужно? Могли бы не трогать Тильду.

— Не мог бы, — отозвался морок и соизволил объяснить: — Слишком хорошее чутье здесь у некоторых… А в чужом теле меня гораздо труднее различить. Наша маленькая пьеса близится к концу, капитан. Сегодня ночью мы сыграем последний акт. Вы даже не представляете, какому великому делу призваны послужить.

Эйнар и вправду этого не представлял, но хорошо помнил, что говорил ему еще Рольф, рассказывая о деяниях ярлов и королей древности. Большие дела стоят большой крови.

— Что вам нужно? — устало повторил он. — Говорите и убирайтесь из разума моей дочери.

— Разрешите Бастельеро провести ритуал в восточной башне, — велел морок из Тильды. — Это очень удачно, что он нашел череп, я на такое даже не рассчитывал. Еще одно подтверждение, что удача любит не смелых, а умных… Пусть готовит ритуал, но скажите, чтобы проводил его ночью. Меньше будет любопытных. Вряд ли он воспротивится, полночь — самое время для такого. А сами…

Морок говорил, давая четкие, продуманные приказы, и Эйнар с бессилием попавшего в капкан зверя понимал, что клятый маг предусмотрел действительно все. И даже отгрызть лапу и уйти не выйдет — его держит не собственная боль и кровь, а накрепко привязанная к поганому ублюдку Тильда. Но и сделать то, что от него требуют, невозможно. Эйнар мог бы сам шагнуть под нож, зная, что точно умрет. Но отдать этому бездушному утбурду леди… Его Лавинию!

— А некромант? — угрюмо спросил он. — Что с ним?

— Не ваша забота, капитан. Он вам не помешает.

Морок усмехнулся гаденькой ухмылкой, зеленые глаза Тильды блеснули вдруг красными огоньками в зрачках, как у зверя, а Эйнар напрягся. Не помешает — не сможет? Или не помешает, потому что все-таки с тварью заодно? Верить в это не хотелось до отвращения, Маркус Бастельеро Эйнару приглянулся. Не высокомерный, как другая знать, способный посмеяться над собой и знающий, когда следует наступить на свою гордость ради чужой, некромант вполне мог бы стать ему если не другом, то хотя бы хорошим гостем. И он был дорог леди. Неужели она не видела в Маркусе скрытой гнили?

— Вы слишком много думаете, капитан, — с отчетливой угрозой прозвучал голосок его дочери. — Ваше дело — выполнять приказы. Помните, еще немного — все кончится, и вы от меня освободитесь.

Эйнар вспомнил старую сказку, что рассказывал Рольф, объясняя, как важно правильно выбирать слова.

«Поймал как-то йотун путника, схватил за ногу и держит над пропастью. „Отпусти меня, — попросил путник, — меня дома ждут жена и дети. А я тебе отдам все, что имею. Прошу, отпусти!“ Подумал йотун — и отпустил. Да только путник, летя ко дну пропасти, этому не обрадовался».

— Точно освобожусь? — переспросил он, держа маску тупого служаки и холодно ненавидя тварь в облике своей дочери.

— Обещаю, — кивнула морок-Тильда. — Идите и делайте, что сказано.

Пройдя мимо дочери, Эйнар вышел во двор крепости. Вода в колодце уже успокоилась, над краем больше не поднимались брызги. Вот и хорошо, вымыло всю гниль… Двое солдат под присмотром Тибо собрали кости, выброшенные струей, и сложили их на кусок полотна. Правда, что ли, Артур? Жаль мальчишку, если так. Тихий был, спокойный, какой-то вечно боязливый, совсем не похожий на боевого мага…

Эйнар прошел в крепость, поднялся на второй этаж и постучал в комнату гостя.

— Прошу! — откликнулся некромант.

Он как раз переодевался после купания, мокрые волосы блестели в свете зажженных к вечеру свечей, растрепавшись тонкими черными змейками, белый шелк очередной рубашки слегка мерцал. Бастельеро застегнул манжету, повернулся к очагу боком… Полено сыпануло искрами, в комнате на миг стало светлее, и Эйнар явственно разглядел на предплечье некроманта под белым, тонким и слегка влажным шелком, липнущим к коже, широкую темную полосу.

Поймав его взгляд, Бастельеро вздрогнул и немного развернулся, спрятав руку. Накинул камзол, весело рассказывая, что здесь, оказывается, неплохая купальня, он и не ожидал… Эйнар сделал вид, что ничего не заметил.

— Так вы разрешаете провести ритуал? — так же весело уточнил некромант. — Ло очень хочет узнать, что случилось с ее товарищем по факультету, да и мне любопытно.

— Мне тоже, — сказал Эйнар, не скрывая досаду. — Он служил со мной, и, если его убили и убийца избежал наказания, я хочу об этом знать. Вам подойдет восточная башня, милорд? Она пустует уже два года, как раз с осады. Правда, там работали темные мастера и велели без нужды не лезть.

— Отлично подойдет, — искренне обрадовался некромант, застегивая камзол. — Если там зачищали, это даже к лучшему, можно не бояться случайного прорыва. Сегодня вечером после ужина и начну.

— Хорошо, — кивнул Эйнар. — Только сам ритуал назначьте на время попозже. Иначе, запрещай не запрещай, весь гарнизон будет под окнами, и потом болтовни не оберешься. А так я велю загнать всех в казармы на ночь.

Это было легче, чем он думал, — врать со спокойным лицом, изнывая от стыда и страха. А если не выйдет? И что, если он все-таки ошибается, и Маркус Бастельеро может помочь? Но осколок некромантского кинжала под сердцем леди! И странное появление некроманта именно сейчас! И что там у него под рубашкой, подозрительно похожее на какой-то обруч… Уж не окольцован ли молодой некромант, как сам Эйнар — перстнем? И пусть он ведет свою игру, но точно ли это игра в пользу леди? На словах он ей предан, как брат, но мало ли на что может пойти маг, чтобы спасти собственную шкуру? Братья тоже бывают разные.

Эйнар не верил магам. И уж тем более он не собирался кому-то доверять жизнь Тильды, беречь которую у Бастельеро не было причин. Нет, это бой самого Эйнара. Полагаться можно только на себя. Ну, или на тех, кому действительно веришь. С кем ходил в драку, прикрывая друг другу спину, кого проверял долгими годами рядом, притираясь, как хороший сапог к ноге. С кем говорил зимними вечерами, по капле выцеживая собственную жизнь и слушая о чужой, заполняя несказанное чутьем и долгими раздумьями. Эйнар не верил магам, но были в крепости люди, которым он верил.

Он получил заверения Бастельеро, что полночь — отличное время для ритуала, и вышел.

Смертельно хотелось зайти в комнату леди. Сказать хоть что-то, предупредить, чтобы в самый паршивый момент она не испугалась, чтобы не стронулся снова клятый осколок в ее груди… Он мог бы устроить так, чтобы ей передали, потому что уже знал, как выиграть нужное время. Но Эйнар помнил, что она сказала про парные перстни, оставшиеся в ее роду и надетые на нее и Эйнара сухопарым и чернявым стряпчим, похожим на аиста. Если его перстень с порчей, то почему бы мороку не наложить чары и на перстень леди? Он ведь точно знал, что она жива, когда Лестер колдовал над потерявшей сознание магичкой. Так и сказал об этом. Даже если морок не видит и не слышит через ее перстень, рисковать нельзя.

Во дворе уже смеркалось. Ветер стих, и на крепость опустилось странное безмолвие, не душное, как летом, но давящее — будто надвигалась гроза. Здесь, в горах, они случались и зимой, правда, редко. Эйнар чувствовал волны дрожи, пробегающей по телу, и уже не знал, то ли это колдовство морока, то ли собственное чутье, воющее о надвигающейся беде. Да какая разница? На Драконий Зуб шла гроза. Не настоящая, но еще более страшная. Безысходная.

Двое солдат прошли, отдав честь, и Эйнар вспомнил, что еще нужно сменить караулы, как всегда на закате. И сделать приказанное мороком. И… Двор был почти пуст. Темный, накрытый, как одеялом, вечерним небом, в которое врезались башни Драконьего Зуба, блестя огоньками. Северная и Западная — жилые, там наверху стояли ночные посты. Восточная — мертвая, глухо-темная, а с юга башни не было, там над Драконьим Зубом нависала скала. К вечеру, как и положено, ударил морозец, и воздух был прозрачно чист, а мокрый двор, щедро политый вернувшейся водой, схватился наледью.

— Надо бы велеть песком посыпать, — заметил Тибо, проходя мимо и едва не поскользнувшись, но удержавшись на ногах.

— Надо, — согласился Эйнар. — Вот завтра же с утра. А то и прямо сегодня после ужина. Слушай, Лестер просил зайти… Йотуны дери!

Поскользнувшись на обледеневшем камне, он неловко качнулся, потерял равновесие и позорно шлепнулся набок — прямо на руку с растопыренными в попытке удержаться за воздух пальцами. Зашипел от боли, ругнулся еще раз.

— Эйнар, ты как? — обеспокоенно подскочил Тибо. — Ох ты ж, барготова мать! Кажись, палец сломал. Да не дергайся ты!

— Не снимай! — возмутился Эйнар. — Это же обручальный… Да не сломал я ничего…

— Ты болван? — поразился Тибо, осторожно стягивая перстень с его пальца. — Палец сейчас распухнет, вон уже начал.

Эйнар перехватил его руку с перстнем и, сжав, заставил уронить, для верности поддев носком сапога. Жалобно звякнув, золотой кругляшок с рубином улетел по обледеневшим камням на несколько шагов.

— Тибо! — громко возмутился Эйнар. — Подними сейчас же!

И, не давая ошалевшему от удивления другу дернуться, торопливо зашептал ему на ухо, зная, что счет идет на удары сердца.

Сердце стукнуло раз двадцать, прежде чем Тибо, кивнув, кинулся за кольцом с прытью, которой мало кто посторонний мог ожидать в его плотном круглом теле. Поднял, бегом вернулся и сказал обиженно:

— Да вот оно, колечко твое. Ты смотри, какой примерный семьянин стал. Ну, если боишься, что леди обидится, так на другой палец надень. Не зверь же она, поймет. Вон, безымянный распух как. Пойдем-ка к Лестеру зайдем, а?

— Пойдем, — согласился Эйнар, морщась и торопливо натягивая кольцо на другой палец.

— Папа, ты ушибся?

Тильда подскочила, заглядывая в глаза с неподдельной тревогой.

— Ничего, Тиль, — улыбнулся Эйнар. — Пустяки. Осторожнее, не бегай, а то тоже упадешь.

Она внимательно посмотрела на его руку с опухшим пальцем, ойкнула… Подняла голову, и Эйнар поймал взгляд дочери. В глубине глаз Тильды тлели красные огоньки.

* * *

Весь день Ло не покидало странное и неприятное ощущение, что кто-то смотрит ей в спину. Это было не обычное магическое чутье, когда просто знаешь, что рядом другой человек, а что-то новое. Какое-то дикое, настороженное… звериное — нашла она нужное слово. И не без досады подумала, что Волчица прислала очередную весточку, да только непонятно, что с ней делать. Мысли возвращались к Вольфгарду, но лишь потому, что Ло отчаянно пыталась связать все в один узел: убитого или умершего в вольфгардском плену юношу — то ли Саймона Саттерклифа, то ли кого другого; убитого в Драконьем Зубе лже-Артура Бейласа; страшное подозрение в адрес магистра Антуана, который лично ее, конечно, обидел, но все равно оставался главой Ордена и человеком вне подозрений. А еще — найденный сегодня череп, рассказ ярла и непонятную странность в поведении Маркуса, который явно что-то скрывал!

Слишком осторожные задумчивые взгляды, слишком сдержанные манеры, даже наедине, слишком явно скользящая иногда в интонациях Бастельеро то ли вина, то ли сожаление о чем-то. С Маркусом явно что-то происходило, Ло чувствовала в нем напряжение и фальшь, как музыкант — в знакомом до последней щербинки, но расстроенном инструменте. Если бы она не знала его столько лет, то могла бы усомниться, но они с Маркусом всегда читали друг друга, словно открытую книгу.

Ему не нравится Рольфсон? Нет, с капитаном Маркус держался сдержанно, но приветливо. В столице что-то происходит с Мелиссой? Он не стал бы скрывать это от Ло. Недавняя поездка к Ги обернулась чем-то нехорошим? Этим он тем более поделился бы, зная, что ей тоже дорог славный фраганский принц-бастард. И в чем, спрашивается, дело?

С такими мрачными мыслями после ужина Ло сходила вместе с Маркусом в восточную башню — премерзкое место, как оказалось. Некстати обострившимся чутьем она ощущала там неестественный холод, пробирающий не просто до костей, а до глубин души. Упрямо отказалась от совета Маркуса уйти в тепло и раздраженно наблюдала, как некромант вычерчивает мелом красивую, даже щегольскую, под стать себе, восьмилучевую звезду. Как выписывает в ней и вокруг символы, соединяя их в сложную вязь, как устанавливает свечи, которые осталось только зажечь.

Если бы спросили Ло, она предложила бы провести ритуал сразу, но Маркус почему-то оставил его на ночь. Хорошо, ему виднее. А драгоценный супруг умудрился то ли сломать, то ли вывихнуть палец, упав во дворе, и теперь несколько солдат носились там с ведрами песка, потому что капитан вбил себе в голову, что Ло тоже непременно упадет!

И вообще, ей словно демоны в уши шептали, веля злиться на всякие пустяки. Накатывала то беспричинная ярость, то такая же беспричинная тоска. Ужин показался безвкусным, шутки Тибо — раздражающими, а нить размышлений то и дело ускользала. Так что пару часов до ритуала Ло отпросилась побыть одна, злясь сама на себя, что в кои-то веки приехал лучший друг, а она, мерзавка такая, даже не может побыть с ним! И что вообще происходит с ее нервами — непонятно!

До полуночи оставался примерно час. Гарнизон улегся спать, в окне мирно тлели привычные огоньки караульных ламп. Ло оделась в штаны и камзол, чтобы не пачкать платье в пыльной башне, отпустила Нэнси — та отпросилась к Селине поболтать о девичьем и сшить что-то… Время тянулось бесконечно, и тут в дверь постучали. Как-то… незнакомо.

— Да! — откликнулась Ло, мгновенно насторожившись.

Да что там — она вскинулась, как кошка, которой наступили на хвост!

— Миледи… — распахнув дверь, на пороге мялся огромный сержант Малкольм, которого Ло привыкла считать почти безмолвным. — Извольте глянуть, — прогудел он, глядя куда-то в стену за спиной Ло. — Там капитан и ваш гость в восточную башню пошли. — И добавил: — С мечами.

Сначала Ло не поняла, даже возмутилась: пошли без нее? Обещали ведь зайти! А потом внутри нее взвыла та самая горная кошка, вздыбившая шерсть в ужасе. С мечами! Ночью, вдвоем! В заброшенную башню! Она убьет их! Просто убьет сама, не дожидаясь, пока эти два идиота прирежут друг друга из-за насквозь глупой выдуманной причины! Жеребцы безмозглые!

Из крепости она вылетела без плаща и даже без лампы. Едва не поскользнулась, но обледеневший двор все-таки успели присыпать песком, так что до башни с гостеприимно приоткрытой дверью Ло долетела, как на крыльях. Вломилась в нее, собирая в уме ругательство, чтобы с ходу обложить придурков, — и замерла. За спиной щелкнула дверь и — Ло как-то сразу поняла — замкнулась.

— Ну вот, все в сборе, — улыбнулся слегка колышущийся и полупрозрачный, но вполне узнаваемый фантом с лицом магистра Антуана Саттерклифа.

Фантом плавал над ритуальной звездой, в двух ее противоположных лучах стояли Эйнар Рольфсон и Тильда, а неподалеку от звезды, привалившись к каким-то обломкам досок, лежал бледный Маркус Бастельеро с закрытыми глазами.

Глава 34 ВРЕМЯ ПРИЗРАКОВ И ПРЕДАТЕЛЕЙ

«Ночь — время призраков и предателей», — крутилась у Ло в голове глупая фраза из приключенческого романа.

Глупая, потому что предательство от времени дня или ночи точно не зависит. Как, впрочем, и явление призраков, по утверждению знающего в них толк Маркуса. Да о чем она сейчас думает? «О Маркусе, — напомнила себе Ло. — А еще — о капитане и Тильде». Малкольм закрыл дверь снаружи, значит, все было рассчитано. Она, Ло Ревенгар, глупая курица, и помощь не придет. Но капитан… как же так?!

Она посмотрела на Рольфсона, и тот ответил ей прямым взглядом. А потом, не шевелясь, так же взглядом указал на Тильду. Девочка была бледна до полупрозрачности, на веснушчатом личике глаза казались огромными, а в каждом зрачке тлел алый огонек — признак одержимости, как считают профаны, и в чем-то они правы. Обычно это признак присутствия в сознании человека чужой воли. У капитана — Ло глянула снова — глаза были чистыми, но какая разница? Его надежно держали дочерью.

— Какая же вы дрянь, магистр, — брезгливо сказала Ло. — Угрожать ребенку.

— А вы, Ревенгар, то ли удивительно лицемерны, то ли глупы, — спокойно парировал Саттерклиф. — Почему использовать ребенка, из которого еще неизвестно, вырастет ли что-то полезное, считается хуже, чем взрослого? Этьену Райгартену было всего на четыре года больше, но никто не отказал ему в праве героически погибнуть, хотя он стоил сотни таких, как эта девчонка. Дети ценны только в силу необходимости продолжения рода, они чистый потенциал, но заменяемы, как любой ресурс. Впрочем, я не вижу никакого смысла заниматься вашим запоздалым образованием.

— То есть вы меня убьете? — с удивляющим ее саму хладнокровием уточнила Ло. — Зачем?

— Ну, хоть не спросили за что, — одобрительно усмехнулся магистр. — Исключительно по необходимости, дорогая моя Лавиния. Поверьте, вы мне даже симпатичны. Примерно как хорошо выдрессированная овчарка, готовая пасти овец, грызть волков или защищать хозяина от других людей. Очень полезное и приятное существо.

— И поэтому вы ткнули меня кинжалом в Руденхольме, — подсказала Ло.

Маркус то ли спал, то ли был все-таки без сознания, его грудь вздымалась медленно, но ровно, а вот бледность некроманта Ло совсем не нравилась. Чем его опоили? Бастельеро отлично разбирался в зельях и большинство подобной дряни чуял на вкус и запах.

— Я был вами крайне недоволен, — признался реющий над звездой морок. — Не смотрите на своего друга, он не проснется, пока мне это не понадобится. Наш дорогой капитан за пару часов успел подтвердить, что дисциплина — отличная вещь. Артефактная отмычка, немного зелья из ваших собственных запасов, стакан горячего вина после купальни… Бастельеро, хоть никогда бы не признался, изрядно выложился на чистке колодца, это все-таки грубый выплеск силы. Так что сморило его разом. Остальное снотворное, раз уж его все равно было с запасом, пошло в вечерний травяной отвар гарнизону. Еще один исполнительный сержант — и вот, наша маленькая компания в сборе.

— Поздравляю, — фыркнула Ло. — А дальше что? Ну хоть расскажите, что вам от нас нужно, а то я голову сломала, пытаясь понять, как вы потеряли в Руденхольме собственного сына, который и боевиком-то не был? Это ведь Саймон поменялся с Артуром?

— Хотите заговорить меня? — улыбнулся магистр. — Лавиния, злодеи изливают перед жертвами душу только в дурных романах. Да, вы почти всё угадали. Но зачем я буду перед вами отчитываться, если вскоре вас не станет? Попадете в Претемные Сады — там все и узнаете. Говорят, мертвые всеведущи.

— Врут, — убежденно сказала Ло. — А мне любопытно. С Бейласом все ясно. Он изображал разумника Саймона, но каким-то образом оказался в плену у вольфгардцев и проявил себя как боевик. Скорее даже наоборот! Попал в переделку и начал отбиваться привычными способами, но не смог. Так? А когда его начали пытать, решил использовать личину, которую носил, и признался, что он сын самого великого магистра. Обрадованный ярл понял, что вытащил козырную карту! Связался с вами, вы согласились на обмен: сына за Руденхольм. Но Артур понял, что нечаянно натворил, и покончил с собой…

Предатель и мерзавец, Саттерклиф все равно оставался разумником и преподавателем с десятилетиями практики. Оборвать отвечающего урок адепта он не мог, не должен был! И это было единственным шансом Ло. Любой ценой вовлечь в разговор, потянуть время… Вдруг чудеса все-таки случаются? А если нет, она сама их как-нибудь устроит!

— Вы узнали, что сын мертв, — продолжала она уверенно, подбирая мозаику кусочек за кусочком, — и решили похоронить вольфгардский авангард в Руденхольме. Пришли порталом, убили Колина и Арчи… Ключ имел три степени защиты, но у вас была кровь убитых, была сила, хоть и немного, и… — Ло осенило. — Чей-то слепок сознания, так? Вы знали их обоих давно, они вам верили, и вы могли сделать слепок, позволяющий прикинуться для ключа другим человеком.

— Верно, — кивнул морок. — Я читал основы магии разума для курса, на котором учился Арчибальд, и брал его в качестве примера, чтобы сделать слепок. Не имею привычки терять образцы, а этот вышел просто отличным.

— Меня вы не убили, потому что Медеос не нашел в моем теле достаточно резерва. Кстати, чтобы разумник создал такой мощный аркан… Готовый артефакт, заряженный на разовый выброс?

Саттерклиф снова кивнул.

— Я встала и добралась до ключа, — торопливо продолжила Ло. — Вы ждали, пока вольфгардцы войдут в ущелье, но я активировала ключ слишком рано, и они не успели погибнуть. Тогда вы ударили меня кинжалом. Чтобы остановить… Но почему некромантским, магистр? Почему не обычным ножом? Вы же разумник, откуда у вас вообще ритуальный нож?

— У вас достаточно знаний, чтобы ответить на этот вопрос самой, Ревенгар, — отозвался магистр, и Ло вмиг почувствовала себя как на экзамене. — Впрочем, подскажу. Ответ лежит там же, где и объяснение, как вы активировали ключ с выжженными каналами.

Несколько мгновений Ло смотрела на него, забыв, где они и что здесь происходит, а потом выпалила почти с ужасом:

— Двойная звезда! Вы — двойная звезда, магистр! Разумник… и некромант? Но тогда получается, что я… Выжженные каналы… Быть не может!

— Боги любят пошутить, как говорится, — согласился Саттерклиф. — Аркан Медеоса выжег ваши каналы, Ревенгар, и погасил алую искру. Но он же пробудил вторую, спящую очень глубоко. Действительно, зачем одной из лучших боевых магесс пытаться пробовать себя в качестве разумника? Это же полностью противоположные системы и применения силы, и мышления. Антагонистичные. Вы бы и не узнали о своей второй ипостаси, если бы не потеря первой.

— Я о ней и так не узнала, — огрызнулась Ло. — Но если подумать… Значит, я активировала ключ выплеском проснувшейся белой искры? И потратила ее! Потому и целители в госпитале ничего не обнаружили, а потом…

Странные состояния, как при потере резерва, проблески магического взгляда, удивляющие саму Ло ощущения… Она маг! Нет, не думать об этом пока! Все равно не поможет: новорожденная змейка не прокусит чешую старой матерой гадюки.

— Теперь понятно, — согласилась она. — Но что же настоящий Саймон? Как вы его упустили из виду? Он погиб два года назад, получается…

— А вот это уже точно не ваше дело, Ревенгар, — сожалеюще вздохнул магистр. — Вы меня приятно удивили, магесса, но у нас слишком мало времени на разговор. Ваше появление здесь — часть очень большой игры, так что давайте приступим.

— К чему? — напряженно поинтересовалась Ло. — Зачем вам я и Маркус?

— Вы как содержимое, то есть личность, ровным счетом ни к чему. Но как форма… Ваш академический приятель, дурной развратный мальчишка, при этом носитель уникальных способностей Избранного Смерти. К тому же он молод, знатен, состоятелен и красив — для успеха в обществе все это важные детали. Идеальный инструмент, шкатулка, в которую я просто вложу другую душу.

— Вы хотите призвать сына и заменить им Маркуса?!

— Саймоном? Разумеется, нет, — с явным сочувствием к ее глупости сказал Саттерклиф. — Саймон — прекрасный мальчик, умный, послушный… Но совершенно лишенный честолюбия. Все, чего он хотел от жизни, — это возможность возиться со своими исследованиями. Мне даже из Академии пришлось его забрать, потому что он слишком легко подпадал под дурное влияние. Сдружился с ничтожеством Бейласом, тупицей и разгильдяем из боевиков, начал проводить время со всяким отребьем…

«И ты забрал его домой, лишив друзей и свободы, — подумала Ло, слушая ясный, слегка брезгливый голос магистра. — Но с Бейласом Саймон дружбу не прекратил, похоже. И как только сумел — сбежал из дома, а всегда готовый на любую шалость Артур ему помог».

Она поймала взгляд капитана. Эйнар молчал, но смотрел… одобрительно. Ах, если бы Ло и вправду была проявленным разумником с развитым даром! Уж настойчивую мысль, которую пытался передать ей Рольфсон, она бы уловила.

— Вы не общались с сыном два года? — закинула она новый вопрос, когда магистр примолк.

Благие боги, какое счастье, что Саттерклиф любит поговорить. Маркус, очнись, Баргот тебя пни! Очнись и сделай хоть что-нибудь!

— Я позволил ему погулять на свободе, — спокойно отозвался магистр. — Решил, что нельзя лишать мальчика удовольствий юности. Он тратил деньги, которые я ему присылал, и был несколько… невоздержан, но грани не переходил. Юношеский протест против воли родителей — через это многие проходят. Саймон и так все детство и отрочество провел в лаборатории, он имел право отдохнуть.

— Только ваши деньги на самом деле тратил Артур Бейлас, — с наслаждением подсказала Ло. — И наверняка считал это очень выгодной сделкой. А Саймон сбежал в крепость, где два года отслужил боевым магом, пока не погиб во время осады. Вы не пытались до него дотянуться?

— Я дотянусь, как вы выражаетесь, Ревенгар, до него сейчас, — раздраженно сообщил магистр.

Похоже, в первый раз у него что-то не вышло.

— А ведь Бастельеро мог бы вам помочь, — прикинулась дурочкой Ло. — Он бы достал Саймона из посмертия и заставил поговорить с вами.

Показалось, или Маркус задышал быстрее? «Все правильно», — говорили глаза капитана, но Тильда так и стояла фарфоровым истуканчиком, дорогой статуэткой из восточных стран.

— А еще он бы за пару мгновений наложил на меня столько дряни… — насмешливо подхватил магистр. — Впрочем, я его разбужу, конечно. Капитан, взгляните, как там ваш гость?

Рольфсон двинулся вперед, медленно и несколько неуклюже…

— Сотрете какой-нибудь знак — я сверну голову девчонке, — спокойно предупредил его Саттерклиф. — Только посмотреть.

— Спит, — отозвался капитан, очень осторожно наклоняясь над некромантом.

А выпрямляясь, беззвучно сказал одними губами, пользуясь тем, что стоял спиной и к магистру, и к Тильде: «Тяните время».

— Так для чего вам нужно тело Маркуса? — попыталась продолжить Ло, но магистр от нее отмахнулся, как от надоедливой собачонки.

Одно хорошо, в жертву он Бастельеро приносить не собирался — Маркус ему нужен живым.

Ло лихорадочно вспоминала все, что знала о фантомах. Уничтожить его довольно легко, достаточно прервать связь с источником или развеять, швырнув железом, солью, ягодами рябины… Да куча всего годится, давно известного в народных преданиях. А толку? Саттерклиф явно где-то поблизости, не будет ведь он проводить ритуал в виде фантома! Применение магической силы требует живой плоти, настоящего тела мага с его искрой, каналами или хотя бы той странной трудноуловимой эманацией, которой манипулируют разумники. Значит, рано или поздно магистр шагнет сюда во плоти! Не этого ли ждет капитан?

Ло уже достаточно знала Рольфсона, чтобы понимать: за один намек на угрозу Тильде капитан разорвет магистра на части, как только дотянется. А намеков этих было столько, что Рольфсон уже в молчаливом, но от этого не менее страшном бешенстве. Сдерживает его только явная одержимость Тильды магистром, но сможет ли Саттерклиф контролировать девочку в тот момент, когда начнет переход? Может быть, и сможет — на то он и величайший из разумников.

Саттерклиф тем временем облетел звезду и подлетел к распростертому телу Бастельеро, возле головы которого мирно покоился на полу череп Саймона. Присмотрелся к вычерченным знакам, лицу посапывающего некроманта. Бастельеро повернулся набок и что-то пробормотал.

«Ну же, — заклинала Ло. — Давай, приходи! Дверь закрыта, значит, ты поставишь портал. Хотя… разве сюда можно поставить портал? Неужели ты этого не учел? Или для этого тебе и нужен был Рольфсон? Капитан, ну почему вы никак не дали мне знать раньше? Хотя бы намеком!»

Сверху посыпалась какая-то труха, упало несколько щепок, а парой мгновений спустя с балок разрушенного перекрытия первого этажа спрыгнул Мяус с крысой в зубах. Приземлился почти рядом со звездой — и метнулся в темноту.

— Мерзкая тварь, — брезгливо процедил Саттерклиф. — Бастельеро, просыпайтесь, время принимать лекарство.

— Идите к Барготу, — простонал некромант, томно потянувшись. — Говорил мне дедушка Грегор, что нельзя мешать крепкое со слабым…

Дотянувшись до черепа, он подгреб его под себя, как подушку, и попытался снова уснуть.

Ло казалось, что все это происходит, будто в дурном сне. Она снова глянула на капитана, на Тильду… Девочка ответила ей злым крысиным взглядом ало светящихся глазок.

— Это было давно, очень-очень давно, — провозгласил вдруг Маркус по-прежнему с закрытыми глазами. — В королевстве у края земли… Эй, карвейна всем! И закусить чего-нибудь…

— Сколько вы ему дали, Рольфсон? — раздраженно поинтересовался магистр. — Совершенно нетипичная реакция.

— Две пилюли на стакан вина, как вы сказали, — отозвался капитан. — Вы же сами видели через перстень.

Саттерклиф что-то зло прошипел, а Ло, пораженная неприятной мыслью, попыталась стянуть обручальный перстень. Сволочь! Испоганить следящим заклятием фамильные кольца Ревенгаров! Это что получается, он видел и слышал все, что в эти дни происходило с Ло и Рольфсоном? Выкидыш Баргота!

— Не трогайте кольцо, Лавиния, — бросил фантом. — Идите и станьте в центр звезды. Только сначала заберите череп у своего дружка. Никому ничего нельзя поручить!

— А не пошли бы вы к Барготу в задницу? — учтиво поинтересовалась Ло. — Может, вы не того опоили? Интересно, как вы заставите меня стоять смирно?

— Попрошу капитана вас оглушить, — не менее любезно и очень зло отозвался Саттерклиф. — Пока на шейке его дочери мой поводок, ваш муж будет очень послушной собачкой.

— Я воскликнул: «Ворон вещий, птица ты иль дух зловещий…» — бормотал Бастельеро какую-то мрачную балладу.

Ло молча подошла к нему и забрала останки несчастного Саймона, с которыми некромант даже в таком непотребном состоянии расставаться не желал. Встала в центр звезды, поборов искушение стереть ногой какой-нибудь знак или часть линий.

— И как вы собираетесь проводить ритуал в таком виде? — бросила она наугад. — Не припомню, чтобы фантомы могли колдовать.

Саттерклиф усмехнулся. Повинуясь его жесту, Тильда отошла к стене, раскинула руки — и вокруг них заструилось зеленоватое сияние: магистр использовал девочку как маяк для наведения. Ло еще раз мысленно помянула Баргота — нарушать стабильность подобной связи было смертельно опасно, и с надеждой кинуться на магистра во время открытия портала и сбить ему выход следовало проститься.

Зеленая арка раскинулась в пространстве перед Тильдой, вышедший из нее человек первым делом сгреб девочку в охапку и поставил перед собой. Тильда не сопротивлялась, мотаясь в его руках, как кукла, а Ло проглотила такую ругань, за которую в Академии грозил день карцера — куда там безобидному поминанию барготовых причиндалов. Фантом, конечно, сразу же развеялся.

— Вот теперь мы в сборе окончательно, — подытожил магистр, подходя к границе звезды и ведя Тильду за руку. — Лавиния, вы ведь будете послушной?

Ло не ответила. Она даже не знала, как назвать то, что в ней сейчас кипело, потому что слово «ненависть» казалось слишком слабым.

— Вы хотите вернуть дух Саймона в меня? — поинтересовалась она наконец.

Саттерклиф кивнул.

— У вас неплохие задатки разумника, — сказал он, глядя на Ло с удовлетворением, как на удачный аркан или артефакт. — Саймону будет их вполне достаточно. Думаю, в боевого мага он уже наигрался.

— Но я женщина!

— И что? Ревенгар, не будьте ханжой. Лучше быть живой женщиной, чем бесплотным духом мужчины. В конце концов, если это станет такой проблемой, душу можно будет перенести еще раз. Даже нужно, пожалуй, учитывая ваши сложности со здоровьем.

— Магистр, вы удивительная, совершенно уникальная сволочь, — уронила Ло со злым изумленным восхищением. — Сложности со здоровьем вообще-то устроили мне вы. И все это только потому, что я не позволила утопить отряд вольфгардцев? А для кого вы предназначили тело Маркуса? Впрочем, нетрудно угадать! Самый лакомый кусочек — себе?

— Это наиболее целесообразно, — подтвердил Саттерклиф, доставая из ножен на поясе кинжал с длинным узким лезвием. — Поверьте, я принесу Дорвенанту гораздо больше пользы, чем этот мальчишка. Еще полсотни лет жизни — как раз то, чего мне не хватало для осуществления некоторых экспериментов. В конце концов, разве вы с Бастельеро не присягали служить Дорвенанту, не жалея жизни? Ваша жизнь принесет ему таким образом неоценимую пользу…

Не переставая говорить, он продвигался вокруг звезды, иногда наклоняясь и подрисовывая или исправляя какой-нибудь знак. Работа Маркуса все-таки имела другое предназначение, не соответствующее целям магистра. Тильда следовала за ним, как привязанная, и Ло видела, с какой ненавистью и отчаянием следил за ней взглядом Рольфсон. Бастельеро, еще глубже ушедший в наркотические грезы, откинулся на доски спиной и прикрыл глаза — с той стороны помощи ждать не приходилось, как с отчаянием поняла Ло.

— Ну вот, — кивнул сам себе магистр, обойдя звезду по периметру и снова остановившись напротив Ло и немного справа от капитана. — Прекрасно вышло. А с его талантом и моим разумом и трудолюбием… Удача улыбается умным, я ведь уже это говорил?

— Примерно раз триста за время моего обучения, — пробормотала Ло.

Как же ей хотелось грохнуть череп, который она держала, о каменный пол. Чтоб осколки разлетелись!

— И раз пятьсот — за время моего, — послышался чей-то голос.

Ло увидела расширившиеся глаза Саттерклифа, изумление на лице капитана, а потом обернулась, чувствуя, как по спине пробежал холодок. И нет, это был не страх, а самое настоящее, мать его барготову, явление материализации духа. Маркус, чтоб тебя, ты так нужен!

— Он очень любит говорить о торжестве разума, о целесообразности и высоких целях, — добавил полупрозрачный невысокий юноша в потрепанном мундире лейтенанта с красными орденскими нашивками. — Здравствуйте, леди Ревенгар. Мое почтение, капитан. Простите, вы теперь ваша светлость…

— Саймон? Саймон, мальчик мой…

Магистр пружинисто шагнул к звезде, остановившись у самой ее границы, и воззрился на сына со смесью торжества и изумления.

— Но как же… Я же пытался тебя позвать! В Руденхольме я искал тебя и в мире живых, и в посмертии! Если ты был так близко, почему…

— А тебе даже в голову не приходило, что я не хочу тебя видеть, отец? — сказал призрак Саймона Саттерклифа, и Ло посторонилась, чтобы они с отцом увидели друг друга лицом к лицу. — Ты всегда знал, что мне нужно, верно? Что мне читать, с кем дружить, как думать, что любить и чего бояться… Ты считал меня своим подобием… Нет, просто куклой на веревочках. Живым инструментом! Хотя ты всех считал инструментами. Леди Лавиния, — обернулся он к Ло. — Вы хотели узнать, почему вас ударили не обычным ножом, а ритуальным? Все просто. Пока вы горели от аркана Медеоса, отец устроил проверку господам из Вольфгарда. Он убил тех двух солдат на первом этаже и на выплеске силы от их смерти начал искать меня. Понял, что я давно мертв, и решил, что вольфгардцы его обманули. Снова поднялся наверх, чтобы использовать ключ в нужный момент, но до ключа уже дотянулись вы — и получили в спину тот же кинжал, только что использованный в ритуале. На Артура, принесенных в жертву солдат и вас всех ему было попросту плевать. Да и на меня тоже, если уж на то пошло.

— Саймон, нет… Мальчик мой…

— Твой? Да, пожалуй. Но я не хотел быть твоим, отец, как ты не понимаешь? Я хотел быть самим собой! Ты запер меня дома, а я хотел дружить с Артуром и его братьями, встречаться с девушками из их компании, ходить в трактиры и петь серенады под окнами красивых леди. Я хотел жить, отец, а не быть придатком к твоей лаборатории.

— Саймон, но я же отпустил тебя!

— О да, — горько усмехнулся призрак. — Отпустил, когда решил, что я не добился успеха. Что мои исследования зашли в тупик, а сам я — никчемный бездарь. Так ты мне сказал. Что я никому не буду нужен сам по себе, без твоего имени и денег. И ты прав. Я два года был тебе не нужен, а вспомнил ты обо мне, только когда понял, что я не только разумник, но и боевой маг. Живое доказательство своего открытия.

— Саймон, вы двойная звезда? — прошептала Ло, пытаясь понять.

— Нет, миледи, — покачал головой призрак. — В том-то и дело. Отец мечтал об этом, но у меня такая слабая искра, что за ней разглядеть отблеск другой магии было бы очень легко. Это у него за белым сиянием разума легко спрятался дар некроманта. Я не двойная звезда, я успешный эксперимент. Результат многолетних исследований магистра Саттерклифа, решившего, что двойную звезду можно пробудить в любом маге. А в профане — первую. Я заинтересовался этим еще в детстве, мне так хотелось быть настоящим магом! Исцелять людей или повелевать молниями… Ну хотя бы с собаками разговаривать! Но я мог только считать, находить взаимосвязи и видеть результаты сложных последовательностей. Зато очень хорошо. Я больше десяти лет просчитывал то, что давал мне отец, а потом построил собственную теорию. И добился успеха! Разжег в себе алую искру — сам, без всякой помощи. А потом вызвал Артура и поменялся с ним внешностью, научив его, как сойти за меня. Он был в восторге. Ему всегда не хватало денег, а как раз их отец для меня не жалел. Сын магистра Саттерклифа может позволить себе все! Кроме свободы. Дальше вы знаете… Ах нет! Капитан, — повернулся он к Рольфсону. — Я не дезертировал! Мне очень жаль, что так вышло тогда с обвалом дороги, клянусь! Я оказался слабым боевиком, но мы с Артуром думали, что в крепости хватит и этого. Меня убили в ночь перед тем, как пришла подмога. Так обидно… Грэм решил дезертировать, а я заметил и попытался его удержать. Он меня убил, свалил тело в колодец, а сам спустился на западную сторону и ушел в Невию. Я прошу правосудия! Ведь когда-нибудь вы сможете?

— Мы сможем, — уронил капитан, и это прозвучало клятвой. — Мне жаль, Артур… то есть Саймон. Вы были хорошим товарищем и славным лейтенантом.

— Напишите это на моей могиле, — усмехнулся юный Саттерклиф. — Это лучше, чем «бездарь и сын своего отца». Это я точно заслужил сам. Я, конечно, далеко не бездарь, но теперь это не доказать, все результаты исследований я уничтожил дочиста. И достать меня из Претемных Садов, чтобы их восстановить, ни у кого больше не выйдет.

— Саймон, мальчик мой, подожди, — мягко начал Саттерклиф-старший. — Ты меня тогда не понял. Да, я был раздражен и разочарован, но я люблю тебя. Посмотри, на что я ради тебя пошел. У тебя будет новая жизнь, сын! Если ты захочешь, потом мы подберем тебе новое тело. А я… я стану твоим другом, а не только отцом. Обещаю…

— Другом? Да ты мне даже умереть спокойно не дал! — закричал юноша, дрожа, как марево, над полом. — Я сбежал от тебя, отец! От твоей опеки, от твоего равнодушия, от бесчеловечности всего, что ты говорил и думал! Забился в самый глухой угол, какой нашел, жил спокойно… Может, через несколько лет попросил бы отставку и начал новые исследования. Что-нибудь действительно полезное, вроде корректировки порталов или трехмерного сворачивания рунескриптов. Но меня убили! И знаешь, даже этому я больше рад, чем жизни рядом с тобой. Я хочу покоя, отец! Уйти к Претемной, забыть все это, вернуться когда-нибудь в новом теле и с новой личностью, которую ты не измазал своими теориями о высшем праве мага. Оставь меня в покое! Просто! Оставь! Меня! В покое! Мэтр Бастельеро, ради Претемной, хватит прикидываться, я-то все вижу! Упокойте меня уже, прошу вас как брата по Ордену!

— И зачем было так орать, Саймон? — недовольно спросил Маркус совершенно нормальным голосом. — Шепнули бы потихоньку, я бы вас отправил. Жалко мне, что ли? Это мой долг вообще-то. Властью, мне данной, отпускаю вас, Саймон Саттерклиф, к той, что милосердна и справедлива. Пусть прах ваш покоится с миром, а душа освободится и познает предначертанное.

— Благодарю… — прошептал юный маг, радостно улыбнувшись и истаивая в воздухе.

— И это все? — потрясенно спросил капитан, явно представлявший некромантские ритуалы более пышными или мрачными.

— У меня — все, — огрызнулся Маркус, садясь удобнее. — Я вам не ярмарочный фигляр, который дохлую курицу час поднимает, пока публика кидает деньги. Когда я отсылаю душу, она уходит быстро и надежно.

— Нет! — закричал магистр, врываясь в звезду и едва не сбив Ло. — Саймон! Саймон, вернись!

Он был бы жалок со своим безумным взглядом и скрюченными пальцами, которыми ловил воздух, не будь это так страшно. Бегая от луча к лучу, Саттерклиф выкрикивал что-то бессвязное, а Ло никак не могла отойти от изумления и негодования. Маркус притворялся! Но… это означало, что он все знал заранее?

— Верните его, Бастельеро!

Остановившись возле Ло, он схватил ее цепкими жесткими пальцами за руку и стиснул до боли.

— Остановите! Или, клянусь, я выжгу вашей подруге разум!

— Он в садах Претемной, — тихо и очень напряженно сказал Маркус, окончательно сбрасывая личину опьянения. — Смысл отпускания души именно в этом. Туда мне доступа нет.

— Нет, есть! Ты Избранный! Ты любимчик смерти, лживый щенок! — взорвался магистр, притягивая к себе Ло, а другой рукой хватая орденскую звезду, висящую на его груди. — Верни его, или я открою врата сам! И первой запихну в них эту сучку!

— С ума сошли? — беспомощно вопросил Маркус, на глазах бледнея. — Магистр, вы же не профан! Вы сами некромант! Здесь за Гранью — тысячи душ, которых быстренько отправили растворяться в небытие! И не приличных дорвенантцев, которых я мог бы сдержать и проводить, а диких урту-томгар! Они же вернутся! Голодными духами, мать барготову! Они все живое в окрестностях выжрут на неделю пути, пока из Ордена мастера придут! А с меня и вас живьем снимут шкуры и пустят на бубны для своих шаманов!

— Бастельеро, делайте, что сказано! — страшно улыбнулся магистр. — Я должен получить назад своего сына. Иначе… Крови в нашей милой Ло хватит, чтобы открыть врата.

— Миледи! — подал вдруг голос капитан, и Ло глянула туда. — Пестрая коза!

Коза? Какая коза, о чем он? А потом у Ло в сознании вспыхнуло! Пестрая коза, о которой рассказывал Рольфсон, скачет по крыше с полотенцем в зубах… По крыше! Глупая смешная надежда… Но ведь в башню ее позвал Малкольм, а не Тибо, которому капитан верил куда больше. Значит, Тибо занят?

Она упала на пол, выдернув руку из ладони магистра отчаянным движением. И тут же услышала над собой громкий лязг о металл и всхлип. Зажмурилась, как в детстве, когда сказка оказывалась особенно страшной, а потом упрямо открыла глаза. Поднялась на одно колено…

Капитан одним прыжком добрался до Тильды, воющей и бьющейся в судорогах, схватив ее в охапку. Бастельеро с тем же бледным напряженным лицом протянул перед собой руки, словно пытаясь что-то сдержать. А у ног Ло корчился окровавленный магистр Саттерклиф, держа рукой арбалетный болт, саданувший магистра прямо в орденский знак на груди и скользнувший наискосок по боку. Сержант Тибо, все это время «подтягивавший пружину» где-то наверху, на обломках полуразрушенных стропил, дождался своего мига. Вот только кровь здесь была совсем ни к чему. Там, где граница миров столь тонка, хватит малейшего прокола, крошечного ожога в ткани мироздания… Например, ритуальной звезды для вызова духов, политой чьей-то кровью.

— Уходите! — отчаянно закричал Маркус. — Капитан, берите их и уходите! Быстрее! Я недолго удержу врата один!

Проходя через звезду и следуя линиям разлившейся крови Саттерклифа, над полом ширилась черная трещина, окаймленная разноцветным свечением. Внутри нее кипело и бурлило что-то, полное оскаленных пастей и когтистых лап.

— Да уходите же! — снова закричал Маркус, почему-то хватаясь левой рукой за предплечье правой. — Помощь сейчас будет…

Капитан, закинув на плечо обмякшую Тильду, подскочил к Ло, пытаясь схватить за руку. Что-то крылатое, истошно орущее и щелкающее зубами, вылетело из трещины и кинулось в их сторону. Не замедляясь, Рольфсон свободной рукой перехватил тварь на лету, мгновенно свернул шею и отбросил.

— Милости Претемной прошу… — зазвучал вдруг детский голос со странным выговором. — Я держу разрыв, мастер, закрывайте врата!

Выйдя из темного угла, где — Ло могла бы поклясться — никого не было, мальчишка Валь шел к ним, повелительно указывая на клубящуюся над полом тьму самым обычным армейским ножом, на лезвии которого горели алым светом руны. Лицо Бастельеро осветилось неподдельным счастьем, а руки замелькали так быстро, что Ло почти не видела движений.

— Госпожа моя Претемнейшая, милосердная и справедливая… — бубнил мальчишка, пока Маркус стягивал черную щель, как швея — прореху.

— Все! — выдохнул Бастельеро. — Успели! Капитан, кто там у вас еще в запасе? Ладно арбалетчик, но некроманта вы где взяли?!

Рольфсон не отвечал, перехватив дочь с плеча на руки и замерев изваянием. Перед ним в воздухе мерцала серебристая фигура, удивительно похожая на ушедшего Саймона, только женская. Погладив по голове Тильду, призрак наклонился к капитану, не сводящему с него отчаянных глаз, провел ладонью по его щеке, а потом поцеловал в губы.

Спустя миг женщина-призрак оказалась возле Ло, улыбнулась ей ласково, тоже погладила по щеке холодной невесомой ладонью. Ло, никогда не видевшая ее живой, мгновенно узнала длинные рыжие косы и круглое лицо, так похожее на лицо Тильды, только взрослое.

— Будьте счастливы, — шепнула Мари Рольфсон. — Береги Эйнара и мою дочь.

А потом неимоверно быстрым движением ударила Ло под грудь, покопалась внутри умелыми пальцами швеи и тут же вытащила их.

Задохнувшись от боли, Ло последний раз посмотрела в глаза Мари и успела увидеть ее удовлетворенную улыбку.

Потом она смутно помнила, как черно ругаются в два голоса Маркус и Рольфсон, как из открывшегося портала выскакивают люди, а когда над Ло склонился сам его величество, поняла окончательно, что бредит.

— Успокойтесь, милорды, — равнодушно сказал король. — Если бы призрак почтенной дамы хотел убить леди Ревенгар, он не стал бы вытаскивать из-под ее сердца осколок. Призраки обычно знают, что делают. Эй, там, лекаря сюда! И уберите кто-нибудь кота, я понимаю его чувства к магистру, но нам с Саттерклифом еще беседовать, а запах кошачьей мочи лично меня не вдохновляет. Бастельеро, как же я вами недоволен! И вами, капитан, тоже!

А больше Ло не помнила ничего.

Глава 35 НЕДОВОЛЬСТВО ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

— Милорды и миледи, я крайне вами недоволен.

Его величество не повышал голоса, но даже тихие слова в сочетании с взглядом, которым он окинул присутствующих, у Эйнара прокатились морозом по спине. Леди, только сегодня утром вставшая с постели, — королевский лекарь утверждал, что рана от осколка исчезла бесследно, — еще сильнее выпрямилась в кресле; некромант, занявший другое кресло в углу, настороженным взглядом весьма напоминал нашкодившего Мяуса. Сам Эйнар, замерев у стены, поскольку кресел в комнате больше не было, даже представить не мог, чем кончится недовольство его величества, допуская что угодно, от ссылки до плахи, поэтому просто промолчал, готовясь к неизбежному.

— Лишь по счастливой случайности, которую еще предстоит исследовать, насколько она случайна, Дорвенант не получил прорыв из Темных Миров, — сообщил король, глядя почти с отвращением. — Да, вам удалось сорвать заговор, но каким образом? Милорд Ревенгар, что это за джунгарский ярмарочный балаган с арбалетами? А если бы ваш сержант не попал или попал не в того?

— Виноват, ваше величество, — отчеканил Эйнар, вытягиваясь и глядя куда угодно, лишь бы мимо болотного цвета глаз, совсем вроде бы не страшных, но…

— Не разыгрывайте тупого служаку, капитан! — рявкнул его величество. — Какого Баргота вы решили, что можете все сделать в одиночку? Принятие ответственности — это похвально, но вы хоть понимаете, сколько слабых мест было в вашей затее? Да она вся состояла из них, как рыбацкая сеть из дырок!

— А что он мог сделать, ваше величество? — холодным и очень злым тоном поинтересовалась леди. — С артефактом-шпионом на руке и под угрозой смерти дочери…

— Что-нибудь менее героическое и более умное, — не менее ядовито ответил король. — Например, раньше сломать палец и послать просьбу о помощи магической почтой. Для чего, хотелось бы мне знать, в каждой крепости имеется неприкосновенный запас в три листа? Писать на них ведомости выдачи портянок?

— Виноват, ваше величество, — угрюмо повторил Эйнар.

Он мог бы сказать, что три листа волшебной почты, о которых говорил король, были потрачены еще два года назад перед осадой, а новых так и не прислали, но что теперь оправдываться? Если бы сообразил, мог бы поехать в город и взять один у лорд-мэра.

— Впрочем, чего и ждать от вас, — все-таки с отвращением сказал король. — Если краса и гордость Ордена ведет себя, словно адепт-первогодок, первый раз в жизни хлебнувший карвейна. Бастельеро, будьте любезны просветить меня, за каким Барготом вы пили снотворное? Что, вид сделать не могли?

— Побоялся, что магистр полезет ко мне в сознание и поймет, что его надули, — виновато отозвался некромант. — Но я заранее принял антидот…

— От яда вроде черной невесты он бы вам тоже помог? Благодарите Претемную Госпожу, что нужны были хитрой сволочи Антуану живым! Для чего вы вообще отправлялись в крепость? Для чистки колодцев?! Прекрасное применение Избранному Смерти, который должен был наблюдать за происходящим, а не валяться в обнимку с черепом, гоняя розовых мышей! И не говорите, что именно таков был план, — вы просто не рассчитали дозу антидота!

— Молчу, ваше величество, — покаянно сказал некромант, окончательно став похожим на кота, застигнутого над крынкой сметаны, и у Эйнара слегка отлегло от сердца: когда начальство так распекает, это лучше, чем холодный молчаливый гнев. После криков головы летят реже.

— А чем, позвольте узнать, вызвала ваше недовольство я, сир? — все так же холодно спросила магичка. — Уж не тем ли, что вовремя не поняла, какую важную роль исполняю в ваших далеко идущих планах? Из меня получилась недостаточно хорошая наживка? Ну, простите, я бы гораздо больше старалась, если бы знала, что от меня требуется.

Голос ее звенел едва сдерживаемой ледяной яростью, и Эйнар, стоявший позади, невольно шагнул вперед, положив ладони на спинку кресла, где сидела леди, и мучительно пытаясь придумать, как бы обратить неминуемый гнев короля на себя.

— Ло… — тихо сказал явно подумавший о том же некромант и добавил громче: — Ваше величество, могу я обратить ваше внимание…

— Маркус, помолчи! С тобой мы еще поговорим! Пока что я смиренно ожидаю ответа его величества!

Смирения в голосе леди было столько же, сколько в Мяусе — уважения к чужой собственности. Но король, к изумлению Эйнара, только хмыкнул недовольно, а потом, помолчав, ответил почти спокойно:

— С чего вы взяли, что я обязан давать вам отчет в своих действиях, миледи? Вы пока еще на службе, не говоря уж о том, что я ваш сюзерен.

— На службе?!

— Внимательнее читайте контракт, — злорадно сообщил король, откидываясь на спинку кресла. — Там написано, что отставка возможна при тяжелом ранении или ином повреждении, которое мешает вам выполнять обязанности офицера. Вы лишились всего лишь магии, леди Ревенгар, но большинство моих офицеров прекрасно обходятся без нее.

— Что? Но отставка… и пенсия…

Эйнар закусил губу изнутри, уговаривая себя молчать. Пока — молчать.

— Пенсия была вам назначена в признание заслуг, — усмехнулся король, — и отнимать ее никто не собирается. Но я имею полное право в любой момент призвать вас на службу, если сочту, что вы можете нести ее без использования магии. Данный случай был именно таким.

— Я прошу полной отставки, ваше величество! — взвилась леди, пытаясь вскочить из кресла, но тут же села обратно, тяжело дыша.

— Ло, ради Благих!

— Успокойтесь, миледи, — мягче сказал король, а Эйнар до боли сжал пальцы на деревянной спинке. — К вам у меня меньше всего претензий, поверьте. Вы отлично сыграли свою роль, но именно потому, что не знали о ней. Притворяться с достаточной убедительностью вы бы не смогли. А ставки были слишком высоки, чтобы я думал о чьих-то нежных чувствах.

— Только о чувствах? А если бы этот мерзавец убил девочку?!

— И лишился единственного рычага воздействия на капитана Рольфсона? Не думаю. И хватит обид. Позвольте повторить, если вы не поняли с первого раза: ставки были слишком высоки. Мне нужны были неоспоримые доказательства преступлений Саттерклифа, и вы трое их предоставили в полной мере.

— Ваше величество, вам не кажется, что они имеют право знать? — очень спокойно спросил некромант, разом сбрасывая маску беспечного юнца. — Особенно если вы желаете и дальше…

Он замялся, и король иронично продолжил:

— Цинично и подло использовать вашу названую сестру? Не стесняйтесь, Бастельеро, вы же именно так отозвались об этом, когда узнали? Благие боги, с кем мне приходится иметь дело? Сплошь честные и благородные герои! Где бы раздобыть хоть дюжину трусливых умников?

Встав и жестом остановив едва не вскочившего следом Маркуса, он зашагал по комнате от стены к стене, заложив руки за спину и выглядя даже забавно: невысокий человечек с залысинами и совершенно обыкновенным лицом, на котором сейчас явно читались усталость и раздражение.

— Извольте! Миледи, милорд, вы действительно желаете знать все обстоятельства? Предупреждаю, это не добавит вам никаких привилегий, совсем напротив.

— Желаю, ваше величество, — тихо сказала магичка, склонив голову.

— Капитан? Вы как раз еще можете уйти, потому что измазались меньше всех. Но если влезете в это глубоко, обратного пути не будет, учтите. Мне проще будет вас убить, чем рискнуть случайной обмолвкой или намеренной болтовней.

— У меня нет привычки болтать, ваше величество, — сказал Эйнар в наступившей тишине. — Ни намеренно, ни случайно. И это мое дело тоже.

— Как хотите, — снова раздраженно фыркнул король.

Еще помолчал, меряя шагами небольшую комнату, а потом остановился у окна, повернувшись лицом к присутствующим.

— Вы знаете, чего нам стоила война с Вольфгардом? Я только и слышу обвинения в позорном мире и уступках. Господа дворяне изволят полагать, что мы должны были перейти в наступление и гнать вольфгардцев обратно, а потом драться на их территории.

— Они идиоты? — изумленно вырвалось у магички.

— Они безмозглые, спесивые и опасные идиоты! — рявкнул король. — Какая, к Барготу, война?! Дорвенант слишком мал, у нас нет обширных земель и технической мощи Фраганы, нет флота Итлии, нет ничего, кроме Ордена, милостью богов. Нам всем с детства твердят, что Орден — основа могущества Дорвенанта, защита и источник благосостояния. Так неужели настолько трудно понять, что Орден — это люди?! Люди, которым свойственно погибать! Вы знаете, сколько боевых магов уцелело из вашего выпуска, леди Ревенгар?

— Пятеро-шестеро? — тусклым голосом предположила магичка.

— Трое! Включая вас! Из дюжины! А каждый из них был ценностью куда большей, чем позолоченные крикуны, желающие добраться до Лебединого Города вольфгардцев! Алый факультет еще долго будет восстанавливать численность! Некроманты и целители — тоже! Вернулся хорошо если каждый третий… Алхимики и артефакторы все эти проклятые годы работали только на армию, срывая торговые договора и связи! Орден обезглавлен, а дорвенантское дворянство — мое дворянство! — потеряло большую часть молодого поколения! Вот она, истинная цена войны, а не дурацкий клочок земли, послуживший для нее предлогом! Каждый человек, которого мы лишились, нужен был стране и сам по себе, и как источник золотой крови — единственного по-настоящему бесценного ресурса. Благие боги, как мне объяснить жадной своре, сколько детей с даром теперь не родится у одаренных, сгинувших в мясорубке?

— Но, ваше величество, магия проявляется не только по наследству, — неуверенно попыталась возразить леди. — Даже простолюдин может быть одарен богами…

— И много простолюдинов училось вместе с вами? — язвительно поинтересовался король. — Да, они есть. В лучшем случае один на ту же дюжину, остальные — дворяне. Потому что это дворяне веками смешивали кровь не только по знатности, но и по силе. Мерзавцы вроде Антуана твердят глупым юнцам, что магия зависит только от милости богов! Что любой одаренный на ступеньку выше профана, пусть даже дворянина или короля. Молчите, я знаю, что такие разговоры ведутся! Что избранники богов должны править, родились они под гербом или в стогу сена! Очень удобная мысль, если главный из божьих избранников — ты!

Он перевел дух, хмуро глянул на замерших молчаливых слушателей и снова продолжил:

— Знаете, как магистр Саттерклиф предложил решить проблему Вольфгарда? О, он воистину разумник, Баргот его побери! Антуан прекрасно понимает, что Дорвенант давно висит на волоске, зажатый между голодным матереющим Вольфгардом и хитрой Фраганой. Если бы не благоразумие короля Флоримона, война случилась бы еще при моем отце! Флоримон улестил Вольфгард, женившись на их принцессе, теперь в наследнике Фраганы течет северная кровь, и Вольфгард терпеливо ждет, когда можно будет запустить во фраганский цветник следующую лапу. Союз Севера и Юга — дело только времени, и тогда нам не уцелеть. А магистр Саттерклиф — гений! Он тоже не хочет класть остатки Ордена под северные мечи. Зачем, если есть проклятия вроде того, которое Волчица сняла с бедняжки Мэрли? Но даже богиня не сможет спасти весь свой народ, если взяться за дело с умом. Травить воду и землю, проклинать еще не рожденных и хотя бы разочек глянуть на столицу Вольфгарда Чумным Взором.

— Но это… это же…

В голосе магички слышался такой страх, что Эйнару захотелось вытащить ее из кресла, укутать в плащ, забрать куда-нибудь подальше и заставить забыть все услышанное. Его и самого трясло мелкой мерзкой дрожью.

— Это — один-два Избранных Смерти, не больше, — тяжело уронил король, указав взглядом в угол, где сидел бледный Бастельеро. — Поверьте, миледи, ваш веселый и любезный друг детства, случись ему лишиться рассудка и использовать дар в полную силу, вполне способен устроить нечто подобное, так что его покладистый нрав — великое благо для окружающих. Не зря Претемная Госпожа придирчиво выбирает своих рыцарей. А магистр предложил мне использовать таланты Ордена гораздо шире и многостороннее, чем до этого, не ограничиваясь такими глупостями, как правила чести и милосердия.

— Он сошел с ума, — услышал Эйнар свой голос будто со стороны. — Вольфгард же ответит.

— Именно, капитан! — согласился король. — Разумеется, ответит. В Руденхольмском ущелье северяне едва не прорвались, потому что один из высших ведьмаков добровольно лег на жертвенный камень, и потом еще неделю его подручные творили такое, что проделанную ими брешь пришлось затыкать целым егерским полком. Моим отборным полком, понимаете? А если бы в Руденхольме Саттерклиф утопил вольфгардский авангард, тысячу отборных воинов… После такого кровь на их алтари полилась бы рекой, лишь бы добраться до нас.

— Он безумен, — подтвердила леди, сплетя бледные тонкие пальцы на коленях, обтянутых теплым синим платьем. — Он втравил бы Дорвенант в войну на истребление, магическую резню…

— И у нас не осталось бы другого выхода, как эту резню устроить, — мрачно подтвердил король, снова возвращаясь в кресло. — Видят Благие, я никогда не считал себя военным гением. И когда за глаза меня зовут Криспином Тихоходом, это вовсе не оскорбление, как полагают безрассудные гордецы. Совсем напротив… Поэтому, когда у меня в голове после встреч с магистром Саттерклифом, а потом и сами по себе стали появляться мысли, мне совсем не свойственные, я насторожился.

Он помолчал, а потом спросил, глянув почему-то на Эйнара:

— Капитан, вам известно, что означает звезда, которую ваш сержант столь кощунственно использовал вместо мишени?

— Он выполнял мой приказ, — поспешно отозвался Эйнар. — Мне и отвечать.

— Благие боги, я не собираюсь его наказывать, — усмехнулся король. — За что, за верное исполнение приказа? Но вопрос был не о нем, а о звезде.

— Символ Семи? — уточнил Эйнар. — Ваше величество, невийцы не дикари, мы тоже чтим Благих.

— Тогда скажите мне, — голос короля сочился скрытой издевкой, — если лучей — семь, в полном соответствии с числом Благих, что означает белая сердцевина?

— Белая? Но это… — Эйнар замолчал, сообразив, что действительно всегда принимал ее как само собой разумеющееся, видя в храмах. — Просто белое место, ваше величество. Место, где сходятся все цвета…

— Все цвета — вот именно. Восьмой цвет, всеобъемлющий, включающий в себя остальные. Кто был восьмым богом, капитан, самым могучим из Благих, пока не пал, обуянный гордыней?

— Ваше величество, это ересь! — возмущенно крикнула магичка. — Разумники не поклоняются Барготу!

— Капитан, главное, не вздумайте сказать это вслух когда-нибудь, — гораздо хладнокровнее и очень серьезно добавил некромант. — Это действительно ересь, подлежащая наказанию. Но что гораздо хуже — это оскорбление Ордена. Вас даже на дуэль вызывать не станут, просто убьют. Безнаказанно.

— Благодарю, милорд, — мрачно сказал Эйнар, оценив предупреждение. — Я запомню. Ваше величество, но если так, почему белый цвет в святой звезде не запрещен?

— А разве он исчезнет, если его запретить? — раздраженно ответил король вопросом. — Разве перестанут рождаться дети, наделенные даром разума? Добрые и умные дети, вовсе не жаждущие поклоняться Тьме и Хаосу. Или объявить их исчадиями Баргота просто по умолчанию? Нет, капитан, принято считать именно так, как вы и сказали: сердцевина Звезды Семи — это просто место, где сходятся лучи. А белый цвет, извольте знать, в Ордене символизирует чистоту разума и намерений, и никак иначе. Разумник способен стать даже великим магистром Ордена, если проявит достаточные способности и будет избран коллегией магистров, — как любой другой маг. Никакого отношения к Барготу! Это ересь, как справедливо сказала леди. Только почему-то никому из боевиков и некромантов, именуемых палачами и труполюбами, не пришел в голову гениальный план заразить кого-нибудь из пленных вольфгардцев барготовой краснухой, а потом позволить ему сбежать. Странно, верно? И это лишь одна из драгоценных мыслей, родившихся в светлом, не замутненном корыстью и честолюбием разуме магистра Антуана.

— Безумец, — безнадежно прошептала леди. — Болезнь же не разбирает, кого поражать.

— Болезнь — нет, — согласился король, — а вот барготов огонь в руках тех, кто пойдет выжигать вольфгардские селения вместе с зараженными, живы они или нет, — вполне разборчив. Против своих не обернется, если не тратить бездумно силу боевых магов на «огненный ветер», а использовать ее только для контроля над алхимическим огнем. Ну разве не гениально?

— Вы должны были потребовать отставки магистра, — выпрямившись, безжизненно холодным голосом сказала магичка. — Он обезумел. Это признали бы целители, магистра отстранили бы от управления Орденом, и всего этого можно было бы избежать.

Бастельеро смотрел на леди с такой нежной жалостью, что Эйнара чуть снова не кольнула ревность.

— Обезумел? Почему? — с горькой ехидцей вопросил король. — Потому что предлагает безупречно ясные и смертоносно эффективные планы, как разгромить врага? Антуан совершил единственную ошибку — не представил их вовремя на суд магистров. Сделай он это — и от управления государством, пожалуй, отстранили бы меня. Если не низложением короны, так ножом или ядом. Потому что Орден, скорее всего, поддержал бы Саттерклифа.

— Никогда! — взвилась леди, едва не вскочив. — Безумца и негодяя, лишенного чести? Призывающего к убийству не просто врага, а целой страны?

— Человека, который настолько дорожил жизнями Ордена, что придумал способ получить решительный перевес и сохранить эти жизни, — отрубил король. — Мы с ним сходились в целях, разнились только способы. Вы уверены, что магистры бы отказались? Сколько ваших друзей погибло, миледи? Молодых и старых, способных радоваться жизни, делать открытия, приносить пользу стране, просто желающих жить! Посмотрите на лорда Бастельеро: его кузен Стефан по-своему был не менее красив, пока ведмачье заклятие не растворило половину его лица, оставив молодого человека уродом. Но он хотя бы жив. А если бы вы вызволили своего друга Маркуса из плена лишенным конечностей, мужского органа, глаз и языка, но все еще живым, как это случилось с некромантом пятого рейтарского полка мэтром Дэнсоном? Вы и тогда проголосовали бы в Совете Ордена за милосердие?

— Достаточно… — прошептала изжелта-бледная магичка. — Я поняла…

— В лучшем случае мы получили бы раскол Ордена, — почти сочувственно сказал король. — В худшем — его полное согласие. И в любом случае — грядущую войну, страшнее которой история еще не знала и, дай Благие, не узнает. Видите ли, миледи, у чистого разума нет чести и милосердия, только целесообразность. Убить первым, чтобы выжить и получить превосходство, — вот истинное учение Баргота. В защиту магистра могу только сказать, что подобные идеи появились у него не так давно.

— После смерти Саймона, — бесцветно отозвалась Ло.

— После смерти сына, да. Который унес в могилу величайшую мечту магистра Антуана — возможность зажечь в профане магическую искру. То, что вознесло бы Саттерклифа на вершины немыслимой власти, а уж он бы нашел, как этой властью распорядиться.

В комнате стало тихо. Молчали все: и король, и бледные, удивительно похожие сейчас выражением лица Маркус и Лавиния, и, конечно, Эйнар. Потом магичка не без усилия выдавила:

— Я прошу прощения, ваше величество. Если дела обстояли таким образом, вы были вправе использовать любые средства, чтобы предотвратить беду. И, разумеется, располагать мной как угодно.

— Польщен, что вы оценили, миледи, — уголками губ усмехнулся король. — В свою очередь я тоже прошу прощения, что использовал вас подобным образом. И, разумеется, за тот маленький гадкий спектакль, после которого вы ринулись в брак с первым встречным, лишь бы избежать моих домогательств.

— Что? — услышал Эйнар собственный голос.

— Миледи не сказала? — удивился король. — Я, извольте поверить, милорд, ее цинично и бесчестно домогался, принуждая стать моей фавориткой. Любовницей, если вам незнакомо это слово в силу похвального северного чистосердечия.

— Прекратите, ваше величество, — на щеках леди появился сердитый румянец.

— Нет-нет, капитан, не сверкайте глазами, я ее пальцем не тронул. Только предлагал. Но очень невежливо! Настолько, что она, как я уже говорил, предпочла сбежать в Драконий Зуб. Так что можете гордиться: ради вас леди отказала дорвенантекому королю, вольфгардскому ярлу и Избраннику Смерти. Гордиться можете, а вот хвалиться в обществе не советую: не знаю, как лорд Бастельеро, а мы с Рагнарсоном довольно обидчивы.

— Почему именно в Драконий Зуб? — мрачно спросил Эйнар, из насмешливой речи короля выудив единственно важное. — Это магистр подсказал?

— Вы уловили суть, — с удовольствием согласился король. — Чтобы выдать главу Дома из Трех Дюжин за обычного лейб-дворянина, да еще полукровку, нужно нечто большее, чем моя обида на женский отказ, знаете ли. Вашу кандидатуру предложил мэтр Тюбуи, которому, в свою очередь, ее ненавязчиво подсунул магистр Саттерклиф. Достойный мэтр не предатель, он просто неустойчив к ментальным воздействиям, вот и оказался слабым звеном в цепи моего окружения. Через него магистр был отлично осведомлен о некоторых тайнах королевства, а заодно получил доступ к венчальным кольцам, за которые отвечал мэтр. Вот с ними, признаться, я допустил промашку, которая едва не обошлась слишком дорого. Малышка Нэнси отчиталась, что магистр является в виде фантома, но мы не сообразили вовремя, что фантом привязан именно к кольцам. Они ведь защищены от внешних воздействий родовой магией Ревенгаров. Магистру, должно быть, стоило огромных усилий пробить ее.

— Нэнси… Благие боги, как же я не догадалась! Дура! Я, а не она… И ведь видела магического голубя! Но она выглядела такой… крестьяночкой! Так убедительно играла и врала! Тогда, на постоялом дворе…

— Если бы на постоялом дворе ничего не вышло, она прибилась бы к вам позже. И она действительно крестьянка и почти вам не врала. Сбежала в город от домогательств своего лорда, попала в нехорошую историю, оказалась на примете у моих людей, — скучающим тоном перечислил король. — Сущее сокровище, а не девочка: замечательно умеет скрывать ложь под правдой. Чистой правдой, которой поверил даже многоопытный Саттерклиф, следивший за вами через перстень. Разумеется, я не мог оставить вас без присмотра и охраны.

— А букет? Букет мне кто прислал?

— Я, — подал голос из кресла некромант. — Прислал букет и проследил, чтобы ты сделала нужные выводы. Если бы ты согласилась выйти за меня замуж, пришлось бы все переигрывать, но я был уверен… Ты никогда не умела принимать решения в свою пользу. Прости, Подснежничек.

— Сволочь ты, Маркус, — четко уронила леди три слова, и Бастельеро с застывшим лицом кивнул, признавая ее правоту.

Больше всего Эйнару хотелось подойти и тряхнуть его за шиворот, прямо за щегольской бархат и золотое шитье. Столько боли слышалось в голосе магички, преданной лучшим другом, почти братом. Да, он хотел как лучше, но сейчас ей было слишком больно, чтобы это понимать! Неужели не мог хоть намекнуть?

— Неужели не мог хоть намекнуть? — эхом его мыслей повторила Ло.

Некромант покачал головой, со странной нежностью улыбаясь побелевшими губами.

— Не разыгрывайте хоть вы из себя романтического идиота, Бастельеро, — с усталой сварливостью отозвался король.

— Ваше величество!

— И не повышайте на меня голос, не доросли еще. Впрочем, я и вашему отцу этого не позволял. Да, я обещал, что не буду демонстрировать наш маленький секрет перед двором. Придворным это вредно знать, в конце концов. Но я не обещал, что позволю вам из глупой гордости поссориться с человеком, который вам так обязан.

— Ваше… величество… я прошу…

Леди, не понимая, переводила взгляд с короля на него и обратно.

— Покажите ей, — тяжело уронил король.

С тем же застывшим лицом Бастельеро высоко закатал широкий рукав камзола, приподнял рубашку. Его предплечье обвивала черная вязь причудливой плотной татуировки, которую Эйнар уже мельком заметил. Широкая лента странных символов, будто растущих на терновой ветви, закрученной вокруг руки тремя витками…

— Маркус!

— Прости, Подснежничек, — улыбнулся одними губами некромант. — Я и правда не мог ничего сказать. Ни единого слова, кроме того, что мне позволили.

— Лорд Бастельеро с недавних пор — Рука Короля, — пояснил его величество. — Это был единственный способ обеспечить его согласие и участие. Так что он говорит чистую правду: все это время ваш друг находился под прямым приказом скрывать от вас то, что вам знать не полагалось.

— Вы… принудили… Маркуса… дать вам неснимаемую клятву послушания? — таким мягким голосом поинтересовалась леди, что Эйнару стало страшно.

Магом-боевиком она быть перестала, но сейчас светлые глаза кипели такой ледяной яростью, будто сама Мать Йотунов вылила в них свой котел смертельного зелья.

— Нет, миледи, фактически это вы его принудили, — так же устало огрызнулся король. — Вам не приходило в голову, что с кинжалом в сердце вообще-то не выживают? Помните детскую игру со следящей магией, которой вы развлекались в Академии? Одна беда: проклятья вашего друга, даже не имеющие целью повредить, действительно неснимаемы. Теперь он чувствует вашу жизнь и, соответственно, знает, когда вы на грани смерти. Кстати, именно поэтому он рванул в Драконий Зуб, когда вы едва не погибли из-за осколка. Бастельеро вытащил вас из Руденхольма мертвой, миледи. Дотащил до целителей, и, пока они пытались запустить ваше остановившееся сердце, ушел на Ту Сторону, вымолив у своей Госпожи вашу отлетевшую и уже проведенную в Претемные Сады душу. Любимчик, что и говорить. А потом вернул ее в тело, совершив преступление, караемое лишением перстня и двадцатью пятью годами каторги. Вы, миледи, единственное в своем роде абсолютно живое умертвие, созданное диким упрямством и верной любовью Избранного Смерти. Подозреваю, именно поэтому магистр не смог достучаться до вас через перстень, когда пытался получить контроль над вашим разумом через сны. А может, и просто из-за вашей собственной удивительной покладистости и мягкого нрава.

— Мне плевать, кто я, — тускло сказала леди, потирая виски пальцами. — Я подумаю об этом позже. Но вы не должны были… заставлять Маркуса. Если он совершил это ради меня — я и виновата.

— Подснежничек, — мягко сказал некромант, и столько нежности было в его голосе. — Ну что ты несешь? Отвечает всегда маг, а не объект ритуала, ну ты-то знаешь. И, раз уж его величество не счел нужным скрывать, ты должна понимать: клятва меня не просто сковывает. Я не только в королевской воле, но и под ее защитой. И вне закона, так что никакая каторга и лишение перстня мне не грозят, что тоже неплохо.

— У вас еще будет время об этом поговорить.

Король опять встал, посмотрел в окно и повернулся к остальным.

— Милорд и миледи Ревенгар, ваш брак абсолютно законен, однако обстоятельства его заключения несколько сомнительны.

На следующих словах он сменил торжественный тон и заговорил голосом попроще — словно скинул пышную королевскую мантию, оставшись в обычной одежде.

— Вы должны понимать, капитан, что я не буду принуждать миледи к положенным трем годам брака, если она этого не захочет. Держать ее в северных горах — во-первых, плохая благодарность с моей стороны, а во-вторых, что важнее, сущее расточительство. К леди Ревенгар, как утверждают мои маги, никогда не вернется боевая магия — каналы выжжены необратимо. Но ее двойная звезда действительно существует, и второй искры хватит для развития магии разума, которой каналы не нужны. Меня, признаться, очень радует, что новая белая магесса будет обладать столь твердыми моральными устоями — для магов разума это редкость, прямо скажем. И, капитан, вы же понимаете, что магию нужно развивать? Сделать это возможно только в столице, поэтому в ближайшее время леди Ревенгар уедет в Дорвенну. Такова моя воля.

— Приятно слышать, что вы не забыли поинтересоваться моим мнением, ваше величество, — не удержалась леди.

— Не забыл, — резко сообщил король. — Вы сами несколько минут назад сказали, что в некоторых обстоятельствах я имею право вами располагать. Кстати, я и не сомневался в этом, вы все-таки моя подданная. Так вот, обстоятельства, миледи, ничуть не изменились и даже усложнились. Вам с капитаном и лорду Бастельеро предстоит выступить свидетелями на суде над магистром Саттерклифом. Тайном, разумеется. Даже я не могу выкрасть великого магистра Ордена, не предоставив Ордену объяснений. Это займет несколько недель и неминуемо приведет к преобразованию в совете магистров гильдий. И я считаю, что Орден не может позволить себе потерять настолько талантливую магессу, понимающую, кроме прочего, свой долг перед страной. Капитан, — повернулся он к Эйнару, — я, конечно, не буду разводить вас насильно. Вам в любом случае останется приданое, полученное в браке, и дворянство. Полноценное старое дворянство Ревенгаров, пусть и как младшей ветви. Ваша дочь так же в любом случае будет принята при дворе, и я лично попрошу свою жену позаботиться о ее будущем. Ее величество очень благоволит юным добродетельным девицам из достойных семей. Но если леди пожелает получить свободу от брака, я удовлетворю ее прошение, и тогда вы сможете вернуться в Драконий Зуб к месту службы. Конечно, то же самое касается и вас. Если хотите развестись — это всё только упростит. Ответа прямо сейчас я не требую. У вас будет время подумать, а сейчас предлагаю отдохнуть. Мне нужно прийти в себя от всей этой… суматохи.

И он напоказ придвинул к себе какие-то бумаги, давая знать, что встреча окончена.

Глава 36 ВРЕМЯ ВЫБОРА

К узкой полоске каменистой земли между восточной башней и главной стеной Эйнар за эти два года приходил нечасто. Всех остальных погибших похоронили по-воински, на костре в честь Пресветлого, в ясном и чистом пламени, разожженном теми же боевыми магами, задержавшимися в крепости на несколько дней. Но сжигать тело Мари второй раз было бы кощунством. Да и не мог Эйнар представить, что она станет лишь одной из многих, чей пепел с крепостной стены Драконьего Зуба унесли равнодушные горные ветра. А к могиле после похорон не ходил, потому что для него Мари навсегда так и осталась у обожженного вяза, а сюда, в выдолбленную заступами яму, легло что-то другое, безмолвное и неподвижное. В этом чужом и странном предмете не было ни единой черточки его жены. Просто сверток белого полотна в наспех сколоченном деревянном ящике…

Тильда могилу тоже обходила стороной, и Эйнар это молчаливо поддерживал: пусть лучше помнит мать живой, еще успеет осознать потерю. Следующей весной после осады Молли посадила здесь какие-то цветы, но они не прижились: то ли земля еще помнила мертвящие шаманские чары, то ли просто место было сухое и бесплодное. Неживое.

Но сегодня все оказалось иначе. Вместо грызущей душу тоски, безнадежной и пропитанной виной, Эйнара вела пронзительно нежная печаль. Будто только сейчас Мари покинула его, ушла куда-то далеко, где будет счастлива. Пусть и не с ним, какая разница? Так оно вообще-то и было. Она обрела покой, теперь Эйнар знал это точно и тоже мог ее отпустить.

Он обогнул выступ стены, прошел несколько шагов до места, где проход расширялся, — и вздрогнул. На краю дорожки, выложенной плитняком, чтобы можно было подойти, не наступая на землю, стояла женщина в темном длинном плаще. Тонкая, высокая и со скорбно склоненной светловолосой головой. «Претемная…» — суеверным ужасом кольнуло сердце. «Леди Лавиния», — спустя мгновение со стыдом понял он.

— Я уже ухожу, — тихо сказала она, когда Эйнар подошел. — Не буду вам мешать.

— Вы не мешаете, — сказал он, и это была чистая правда.

На темной, словно выжженной земле лежали сухие стебли цветов — женщины крепости не забывали свою подругу. И один свежий букет: дрок с красно-желтыми листьями, неуместно нарядными, как разодетая щеголиха на похоронах, если бы не черные ленты, обвивающие крепкие ветви.

— Я не нашла ничего другого, — виновато сказала леди. — Цветов уже нет.

— Ничего. Она любила дрок, — помолчав, отозвался Эйнар. — Благодарю вас.

Он посмотрел на ветви, которые принес сам: грубо сломанные, почти облетевшие и без всяких лент. Положил их рядом с букетом леди, выпрямился.

— Мне жаль, — сказала магичка, которую он никак не мог себя заставить называть по имени, да и не стоило привыкать, пожалуй. — Она была очень храброй, капитан. И любила вас.

— Да, — уронил Эйнар.

Холодный ветер, задувавший сюда, становился все злее, и Эйнар, повернувшись, глянул на леди. То, что показалось ему плащом, было черной бархатной накидкой, слишком легкой для наступившей зимы. Ее синяя накидка была гораздо теплее, но яркого праздничного цвета, а магичка пришла к могиле, надев траур, и сейчас побледнела от холода.

Сняв куртку, Эйнар набросил ее на плечи леди и запахнул внахлест, благо ширина еще как позволяла.

— Капитан… Вы замерзнете!

— Я? — хмуро уточнил Эйнар. — Миледи, кто из нас северянин?

— Вы, — вздохнула магичка. — Благодарю.

Толстая дубленая кожа со стальными накладками на узких женских плечах выглядела странно, но леди это не портило. Напротив, тонкое бледное лицо казалось еще нежнее. Длинные светлые ресницы, узкие бледно-розовые губы, короткая, но толстая коса, пушистый кончик которой так и тянуло пропустить между пальцев. Эйнар скосил глаза вниз и подумал, что армейские сапоги — вещь надежная, однако все же стоит увести леди в тепло. Но как? Не подумает ли она, что ее гонят от могилы?

— Знаете, капитан, — сказала магичка, придерживая куртку рукой, — я думала, что три года брака и жизнь в крепости будут совсем иными. Пустыми, бессмысленными, одинокими… Да, у меня еще оставались месть предателю, забота о сестре и немногие друзья, но я считала, что этого мало. Высокомерная дура…

— Не говорите так, — попросил Эйнар, борясь с желанием подхватить ее на руки, чтоб не стояла на промерзших камнях, источающих холод. — Вы делали, что могли.

— Я не видела вокруг себя настоящей жизни, — возразила она. — Это Драконий Зуб и его люди отогрели меня, научили заново ценить все, что у меня есть, принимать помощь и заботу, делиться тем, что я могу отдать в ответ. Тибо, Лестер, Молли и Селина, Илинка с Валем. Они все учили меня доброте и терпению, великодушию и честности. Даже ваша дочь преподнесла мне пару важных уроков. А ваша жена… Она не просто подарила мне жизнь — я теперь никогда не посмею пожаловаться на скуку, одиночество или слабость. Это будет оскорблением ее памяти.

— Вы бы ей понравились, — тихо сказал Эйнар. — Да так оно и случилось. Она… всегда и всем хотела счастья. И очень любила делать подарки.

Они стояли молча — говорить больше было не о чем. И Эйнар будто в первый раз смотрел на женщину, которую и королевская воля, и разрешение Мари быть счастливым предназначали ему, если только она сама была на это согласна. Смотрел и не мог задать один-единственный вопрос, от которого зависела вся его жизнь: согласна ли она стать его женой по-настоящему?

— Пусть Претемная примет ее в своих садах, — прошелестел мягкий голос леди, читающей краткую заупокойную молитву. — Пусть очистит ее душу от земных скорбей, омоет в водах блаженства и дарует ей новую жизнь, вернув миру обновленной. Пусть память о ней будет светлой и достойной, а следующее воплощение — радостным. И да будет так…

Она склонила голову и приложила ладонь к груди, отдавая честь отточенным жестом офицера. И в этом простом движении не было ни тени лицемерия или желания покрасоваться — только уважение.

— Да будет так, — отозвался Эйнар. — Благодарю вас.

А потом они все-таки ушли, оставив одинокую, но не заброшенную могилу холодным горным ветрам. И Эйнар точно знал, что их молитва принята, потому что впервые за два с лишним года у него в сердце был мир.

У входа в крепость он все-таки набрался духу, но начинать такой разговор все-таки следовало не наспех, а обстоятельно, в теплой удобной комнате. Поэтому он молча дошел вслед за леди до дверей ее спальни и шагнул через порог, не отрывая взгляда от стройной фигурки, что даже в его толстой куртке выглядела — хоть сейчас во дворец.

«Во дворце ей и место, — напомнил он себе безжалостно. — Или в этой их Орденской Академии, которая, оказывается, тот еще гадюшник, если судить по главному змею. А ты ни там, ни там не будешь к месту».

В спальне леди легко скинула с плеч его куртку, оставшись в черном бархате, делающем ее выше и стройнее. Окликнула что-то шьющую в углу Нэнси, протянула тяжелую влажную куртку ей, кратко пояснив:

— Просуши на кухне.

— Слушаюсь, — присела девчонка и убежала, а леди повернулась к Эйнару.

— Вы хотели меня о чем-то спросить, капитан?

Больше отступать было некуда, и он кивнул:

— Да, миледи. Насчет столицы. Я так понимаю, вам там будет чем заняться?

— Я бы хотела побыть с сестрой, — сказала магичка, снимая накидку и вешая ее на спинку кресла. — Мы с Мелиссой виделись очень мало, я почти сразу уехала, а ей сейчас очень нужно мое присутствие. Вы же помните, о чем говорил Маркус?

Эйнар кивнул. Действительно, ей придется выдавать замуж сестру. Если не в самом скором времени, то уж присмотреться к женихам нужно заранее. Это он понимал.

— А потом? — продолжил он упрямо. — Вы ведь начнете заново учиться магии?

— Постараюсь, — бледно улыбнулась она. — Не знаю еще, как получится, но попробую непременно. В Академию я, конечно, не пойду, какой из меня адепт? Попробую брать частные уроки у кого-нибудь из мастеров. Так что вряд ли я вернусь в крепость в ближайшее время, капитан. Речь ведь об этом?

— Да, — уронил он. — Я понимаю.

Она села в кресло, расправив подол темно-красного платья, того самого, в котором встречала ярла. Сейчас оно смотрелось не так торжественно, но мягкие линии фигуры обрисовывало по-прежнему, и Эйнар даже губу изнутри прикусил, чтобы не пялиться слишком нагло. Но совсем отвести взгляд было выше его сил. Проклятый бархат!

— Мне придется поехать с вами, — сказал он, когда молчание стало нестерпимым. — Быть свидетелем, как хочет король. Но потом…

Она молчала и ждала. Ждала, конечно, его слов, а Эйнар не мог их выдавить, потому что все безнадежнее понимал, какая между ними пропасть. Между урожденной аристократкой древнего рода и бастардом-наемником, дорвенанткой и северянином, магичкой и обычным солдатом. Хуже того — между мужчиной, который влюбился глупо и отчаянно, и женщиной, для которой он всего лишь хлопотная обуза.

— Если вы захотите свободы… — сказал он, глядя в светлые ясные глаза леди. — То есть до истечения трех лет… Я соглашусь на все, что для этого нужно. Не хочу, чтобы вы жили со мной по принуждению. И ваше приданое… оно тоже должно вернуться к вам — так будет справедливо.

— Очень великодушно с вашей стороны, капитан, — ровным и спокойным до полной бесцветности голосом сказала леди. — Конечно, вы можете полностью на меня рассчитывать в устройстве судьбы Тильды. Всем, что я смогу для нее сделать. Но у нас ведь еще будет время об этом поговорить?

— Да, миледи, — сказал он тоже со спокойствием человека, только что выслушавшего давно ожидаемый смертный приговор. — Если позволите, я пойду займусь делами крепости. Если вам что-нибудь понадобится — пришлите за мной.

Вот и все. У нее будет целая жизнь, подаренная Мари, а у него… Какая теперь разница? Вырастить и выдать замуж Тильду, честно нести службу, в крепости или еще где… Каждому свое. Только в сказках солдаты женятся на принцессах. И если уж нужно выбрать, он выберет счастье для нее. Счастье и свободу, которые она заслужила.

* * *

Второй раз Ло позвали к королю уже вечером. В дверь спальни деликатно постучали, а когда Ло открыла, на пороге оказался Маркус, передавший приглашение.

— Ему что, больше некого держать на посылках? — зло поинтересовалась Ло. — Использовать лорда из Трех Дюжин в качестве курьера несколько расточительно.

— Я сам вызвался сходить, — вздохнул Маркус. — Ло, ты до сих пор сердишься?

— Сержусь? С чего бы? Разве у меня есть на это причины? Да не стой ты за порогом, как нечисть! — рявкнула Ло. — Входи. Полагаю, его величество подождет пару минут, пока я поправлю чулки и припудрю нос. Леди я или не леди?

— А ты собираешься пудриться? — с непроницаемым лицом поинтересовался Маркус, входя.

— Нет, — буркнула Ло. — Но его это не касается. Маркус, как ты мог? Стать Рукой этого… Это же на всю жизнь! Да лучше бы ты меня не вытаскивал! Раскрыли бы проклятый заговор без меня, зато ты остался бы свободен!

— Ло, тебя, кажется, не били по голове, — снова вздохнул некромант. — Тогда почему ты говоришь такие глупости? Скажи, драгоценная, а ты на моем месте как поступила бы?

— Это нечестный вопрос! — огрызнулась Ло, подходя к зеркалу и выдергивая шпильки из разлохматившегося пучка волос. — Боевые маги каторгой не рискуют.

— Еще как рискуют, если применяют магию не по назначению, — парировал Маркус. — И не уходи от ответа, ты прекрасно понимаешь, о чем я. По-твоему, я мог дать тебе умереть?

— Но не такой же ценой!

Ло яростно провела гребнем по спутавшимся волосам.

— Ты так об этом говоришь, словно я продался в рабство Барготу, — улыбнулся Маркус за ее спиной, глядя в глаза отражению Ло. — Драгоценная, он все-таки наш король. Которому ты тоже приносила присягу, кстати. Да, быть Рукой Короля — это далеко не то же самое, что обычным офицером, но я выбрал сам. И, поверь, не жалею.

Подойдя, он забрал у нее гребень и начал расчесывать предательски послушно ложащиеся под его руками пряди.

— Это нечестно, — повторила Ло, опуская взгляд. — Маркус, он не должен был тебя принуждать.

— Принудить стать Рукой невозможно, — спокойно отозвался некромант. — Если сопротивляться принятию связи, ритуал просто не сработает. Ло, я знаю, какого ты мнения о его величестве, но ты неправа. Поверь, он умный и справедливый человек, порядочный настолько, насколько любой король может себе позволить. Он правит, не боясь испачкаться, если это может спасти Дорвенант, — не самый легкий выбор, знаешь ли. И я считаю честью служить ему…

Его руки мягко и ласково перебирали волосы Ло, и она всхлипнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами:

— Все равно, Маркус! Если бы не я… Прости, я злилась на обман, но ты не мог мне сказать, а сам рисковал…

— Ло, я мужчина, дворянин и офицер. Целых три причины для риска, и ни одна из них не относится к тебе. Успокойся, драгоценная. Ну вот, ты прекрасна. Неудивительно, что суровый капитан Рольфсон от тебя без ума.

Он отступил, гордо оглядывая простую косу, в которую заплел отросшие волосы Ло.

— Не издевайся, — мрачно сказала она. — Рольфсон сегодня сообщил, что никоим образом не претендует на мое расположение. И вообще готов вернуть мне свободу и приданое, а также надеется как можно скорее забыть о моем присутствии в его жизни.

— Ставлю свой перстень против гнилой косточки из старого склепа, что последнего капитан не говорил, — укоризненно и очень проницательно сказал Маркус. — Ты сама это додумала, верно? А что до первого и второго, это вполне ожидаемо от честного человека в его положении. И что ты решила?

— Я решила? — изумилась Ло, накидывая на плечи шерстяную шаль. — Маркус, я что, в постель должна к нему прыгнуть и потребовать исполнить супружеские обязанности? Этот… этот Кирпич даже не соизволил мне ничего предложить! Смотрит, как побитая собака, и страдает! Он сам уже решил за меня, что я ему откажу! А я… я…

— Понятно, — возвел глаза к потолку Маркус, открывая перед ней дверь. — Какие же вы оба изумительные упрямцы. Ло, дай ему несколько дней, хорошо? Капитан из тех людей, что решают медленно, потому что на всю жизнь. Он тебя любит, поверь. И именно поэтому боится обидеть. Я уверен, он сделает верный выбор. А сейчас давай все-таки не будем заставлять его величество ждать еще дольше. У него к нам весьма интересное дело.

Делом, ради которого король вызвал Ло и капитана Рольфсона, оказался Валь. Хмурый мальчик, приведенный егерем, стоял посреди комнаты, плотно сжав губы и вытянувшись в струнку, словно желая стать как можно выше. Ло прекрасно помнила, кем оказался этот ребенок, но опасаться некромантов, даже Избранных Смерти, ей мешала давняя дружба с Маркусом, а самого мальчика было откровенно жаль. Король, все так же расположившийся в кресле, смотрел на Валя со спокойным интересом.

— Вы понимаете по-дорвенантски, молодой человек? — негромко спросил он, четко выделяя каждое слово.

— Да, ваше величество.

Валь почтительно, но с достоинством поклонился.

— Значит, вы уже знаете, кто я, — удовлетворенно отметил Криспин. — Назовитесь.

— Владислав, князь Ставор, — отчеканил Валь, еще сильнее задрав острый детский подбородок и делая упор на второй слог в имени.

— Не княжич? — уточнил король. — Именно князь?

— То так, ваше величество, — с прорезавшимся акцентом подтвердил мальчик. — Мой отец и братья — у Госпожи, ныне я старший. То значит — я князь, последний из Ставоров.

— Ставор, — медленно повторил Криспин. — Вот как… Извольте познакомиться, милорды и миледи, наш юный гость — князь из Влахии, то ли пятый, то ли шестой в очереди на ее престол. Впрочем, Ставоры давно не рассматриваются как значимые претенденты, поскольку во Влахии крайне неодобрительно относятся к некромантии. Вплоть до публичных казней и безнаказанных убийств ее мастеров. А темное искусство у Ставоров в крови. Что ж, примите мои соболезнования, князь, в связи с кончиной отца и братьев. Жива ли ваша матушка?

— Нет, — с застывшим лицом ответил мальчик.

— Мои соболезнования, — подтвердил король немного мягче. — Как вы попали в Дорвенант, князь? И куда направлялись?

— Мы… бежали, — так же ровно и очень напряженно произнес Владислав, выдерживая взгляд короля. — Я, Иринка и двое слуг…

Так вот, значит, как зовут малышку? Она не выговаривает «р», поэтому Иринка превратилась в Илинку, поняла Ло. А имя брата стало Валь, потому что маленькой девочке трудно выговорить «Владислав». Ну, или она просто звала его ласково.

А Валь-Владислав рассказывал, пугающе просто говоря о вещах, которые заставили Ло содрогнуться. О замке, который взяли штурмом мятежные крестьяне по наущению старинных врагов рода Ставор — неких бояр Бар-те-нев-ских… Странная фамилия звучала еще непривычнее, чем имена детей, но ведь Влахия — это где-то далеко на Востоке, в едва-едва цивилизованных краях. Князья — лорды, а бояре? Ло путалась в незнакомых титулах, вдобавок Владислав говорил с акцентом, но общий смысл был понятен.

— Отец велел мне выжить, — мерно ронял слова юный князь. — Выжить, вернуться и отомстить. Чтобы никого из Бартеневских не осталось, ни единого с их порченой кровью…

Двух братьев Владислава, пойманных на охоте, убивали долго и мучительно, а потом привезли изуродованные тела к замку Ставоров и швырнули перед воротами. Третьего, наследника, показали живьем, предложив князю выкупить жизнь сына собственной…

— Драгомира держали двое, он стоять на сломанных ногах не мог. Когда отец глянул на него со стены, Драгомир рассмеялся и позвал Претемную. Он ушел сам и забрал всех, кто был рядом. Одного из Бартеневских и его слуг. Отец сказал: «Так умирают Ставоры», — и ушел в замок. А ночью они привели крестьян с факелами и сломали ворота.

Король слушал молча, откинувшись на спинку кресла, за которым встал Маркус. А Ло все сильнее познабливало и хотелось снова накинуть куртку капитана Рольфсона, словно это могло как-то помочь от ярко представленного ею ужаса. Сколько же пришлось пережить этому мальчику и его сестре?!

…Леди Ставор, названную мальчиком «княгиня», убила шальная стрела, когда враги ворвались внутрь стен. Тогда князь позвал кормилицу своих детей и ее мужа, велев им привести Марчо и Василинку, молочных брата и сестру юных Ставоров. Детей переодели, и князь-некромант обещал, что они умрут легко, превратившись в подобие Ирины и Владислава, чтобы последних в роду не искали. Слуги Ставоров считали смерть за княжескую семью честью. Оставив собственных детей, они вывели Владислава с Иринкой потайным ходом и, пока замок пылал в ночи огромным заревом, став могилой князя и многих его врагов, беглецы уже мчались к границе Влахии. Потом — в Карлонию, потом — через несколько крошечных стран, названия которых Ло мало что говорили, хотя географию она знала недурно. Наконец двое взрослых и дети, которых они выдавали за своих, пересекли Фрагану и почти весь Дорвенант, решив обосноваться в тихой Невии, последней чтущей Семь Благих стране перед Вольфгардом… Но на перевале им встретилась банда мародеров.

Владислав сглотнул — у него явно пересохло во рту. Но продолжил, с той же пугающей бесстрастностью рассказывая, что защитить обоз он не смог, потому что как раз накануне заболел и лежал в лихорадке. Слуги Ставоров погибли, а у него сил хватило только на то, чтобы утащить в лес сестру. Потом на них наткнулись солдаты, и мальчик прикинулся немым, чтобы не отвечать на вопросы, а Иринка лишнего рассказать не могла по малолетству… Свою магическую силу он спрятал так глубоко, как мог, притушив искру и заставив себя стать почти обычным человеком. До тех пор, пока она не понадобилась.

— То и все, — закончил он, быстро облизнув губы.

Маркус молча взял со стола стакан, налил в него воды из кувшина и подал мальчику.

— Благодарю, — учтиво кивнул тот.

Дождавшись, пока юный князь напьется, король спросил:

— А почему вы вмешались в ритуал?

— То был мой долг, — невозмутимо ответил Владислав. — Господарь капитан приютил нас, его жена Ирину приветила, а сам он мне услугу… как это…

— Оказал, — невозмутимо подсказал король.

— То верно, — снова склонил голову мальчик. — Ставоры помнят и зло, и добро. От капитана мы только добро видели, а тот колдун творил непотребное. Я его приметил, когда он по замку мороком шастал, а потом и во плоти являться стал. Потому и нож готовил загодя. Нельзя врата во Тьму попусту открывать, их потом закрыть много крови станет.

— Какой практичный подход, — тихо отозвался на это Маркус. — Настоящий Ставор, надо же!

В голосе некроманта звучал почти восторг.

— Что ж, — бесстрастно уронил король, — вы совершенно правы, князь. И я благодарю вас за вмешательство. Что вы теперь думаете делать? Следовать дальше в Невию вам одному с малолетней сестрой будет затруднительно.

— Ваше величество, он и сам еще ребенок! — не выдержала Ло. — Нам следует помочь бедным детям!

— Он Избранный Претемной Госпожи, — перевел на нее холодный немигающий взгляд король. — А учитывая репутацию их рода — поинтересуйтесь, кстати, у лорда Бастельеро, почему он в таком восхищении от знакомства, — на руках нашего юного гостя уже далеко не одна смерть. Некроманты взрослеют рано. Итак, князь?

— Если будет на то ваша воля, — церемонно ответил мальчик, — я был бы благодарен за совет. Верю, что невместное нашей чести вы не предложите.

— Ваш дар не следует оставлять без присмотра, — так же спокойно сообщил король. — Вам нужно учиться владеть им, как учился лорд Бастельеро, к примеру. У нас в стране темных мастеров не преследуют, если они не нарушают закон, притом вы дворянин старинного рода, имеющий право на гостеприимство и покровительство короны. Если вы согласны остаться в Дорвенанте, я назначу вам с сестрой опекунов из рода не менее знатного, чем ваш, достойных доверия и уважения. Закончив учебу, вы сможете покинуть их и распоряжаться собой и сестрой по собственному усмотрению. Принимаете ли вы это предложение, князь?

— То великая милость, ваше величество, — снова поклонился мальчик. — Принимаю вашу волю.

— Вот и прекрасно, — с удовлетворением сказал король. — Лорд и леди Ревенгар, прошу вас позаботиться о наших гостях. Через три года князя Владислава ждет Академия, а пока они с сестрой находятся на вашем попечении. В полном соответствии с вашим, миледи, желанием им помочь.

— Что? — вырвалось у Ло, осознавшей, что ее загнали в собственную ловушку. — Но… Разумеется, ваше величество! — поспешно поправилась она, поймав недетски отчаянный взгляд Владислава. — Мы считаем это честью, не так ли, милорд супруг?

— Да, — коротко ответил капитан и добавил: — Наш дом — их дом.

А Ло поняла, что ничего иного она от Рольфсона просто не ожидала. Даже подумать не могла, что он откажется.

— Вот и отлично, — подытожил король. — Полагаю, как бы ни решились ваши семейные дела, юным Ставорам следует жить в столице, где лорд Бастельеро сможет быть наставником князя Владислава, а вы, миледи, позаботитесь о княжне Ирине. Я сегодня же отбываю в Дорвенну, а от вас жду решения касательно брака не позже, чем через неделю. Передайте его с лордом Бастельеро, который вернется порталом, после чего дождитесь нового коменданта и отправляйтесь в Дорвенну вместе с леди Мэрли и воспитанниками. Милорд Ревенгар, можете взять из крепости любое количество людей, какое посчитаете нужным для охраны, а лорд Бастельеро оплатит все расходы за счет короны. Милорды, миледи, я вас больше не задерживаю.

Капитан и Маркус поклонились, юный князь последовал их примеру, после чего все трое вышли.

— Благодарю за все, ваше величество! — с восхищенной яростью выдохнула Ло и с изумлением увидела, что король усмехнулся ей и склонил голову в ответ.

* * *

Три дня после отбытия его величества Эйнар провел как в тумане. Занимался делами крепости, потом съездил в город, где расплатился по мелким долгам и заказал для крепости всякой праздничной всячины к дню Зимнего Солнцестояния. Деньги отдал вперед, в кои-то веки не рассчитывая каждую крону: пусть люди вспомнят его добром, если что.

И, конечно, все три дня он опять думал. Сбежать от мыслей в повседневные заботы не получалось — сколько там тех забот в налаженной жизни, да и решать следовало в любом случае. Как всегда, самому. Тибо и Лестер глядели сочувственно, но с советами не лезли, зная, что Эйнару сначала нужно перемолоть все на жерновах головы и сердца, как говорят в Вольфгарде. А за разговором, если нужно будет, он сам придет. Леди тоже молчала. Встречаясь с ней за столом или в коридоре, Эйнар ловил спокойный испытующий взгляд, но не услышал ни одного вопроса и был за это благодарен.

Как ни странно, меньше всего хлопот доставлял некромант. Его светлость Бастельеро вел себя как отменно учтивый гость, не требующий хозяйского внимания сверх необходимого. Съездил с Малкольмом на охоту, привезя дикую козу, перетискал и перегладил ошалевших от такого вольного обращения волкодавов, а потом и вовсе устроился в лазарете, часами играя с Тибо и Лестером в шахматы. Но Эйнар понимал, что Бастельеро тоже ждет, и срок, отпущенный им с леди для решения, недолог.

А он все никак не мог прыгнуть с обрыва. При мысли, что Лавиния уедет в столицу навсегда, к горлу подступала такая злая горькая тоска, что дыхание перехватывало. Но думать следовало не о том, чего хочется ему, а о том, что будет лучше для нее. В том, что она вернет себе магию, он не сомневался. С ее-то упорством и силой духа? Непременно вернет. И снова займет место, положенное ей по праву рождения и заслугам. А вот найдется ли рядом с ней место для Эйнара?

Прав был проклятый ярл, тысячу раз прав, говоря, что капитан Рольфсон, дубина невийская, не годится в мужья аристократке, но что делать, если быть просто верным псом ему мало? Если в глазах темнеет от быстрого взгляда из-под светлых ресниц, от легких шагов и мимолетного отблеска мягких белых волос со стальным отливом седины. Если хочется обнять, прижимая крепко, но бережно, как пойманную птицу, чтобы не сломать крылья, но и не отпустить… А птица хочет воли, и зачем ей навязанные королем и случаем объятия?

К вечеру третьего дня Эйнара занесло к злосчастной восточной башне — зачем, он и сам не знал. Будто в Драконьем Зубе не было мест поуютнее, чтобы сесть с бутылкой вина и окончательно все обдумать. Однако ноги сами вышли к холодной сумрачной громаде, где после той клятой ночи и днем-то задерживаться не хотелось, а уж сейчас, когда тени ползли из каждого угла…

Толкнув скрипнувшую тяжелую дверь, он поначалу подумал, что это она отозвалась таким протяжным заливистым стоном. Потом — что или память играет злую шутку, или не все призраки, разгулявшиеся здесь на прошлой неделе, убрались обратно. Может, кто-то и ускользнул втихомолку, а теперь стонет, желая упокоения? Но все оказалось куда проще и забавнее. Его светлость, увлеченно терзающий старую лютню, при появлении Эйнара поднял голову и отложил инструмент.

— Только не говорите, что я паршиво играю, — хмуро предупредил он. — Сам знаю. Потому и забрался подальше.

— Не буду, — согласился Эйнар, почему-то раздосадованный, хотя никто не мешал ему развернуться и уйти куда-нибудь еще.

Вместо этого он прошел к окну, рядом с которым Бастельеро сидел на старом, грубо сколоченном столе, и выглянул наружу. Пасмурное зимнее небо, одинокий коршун, режущий крылом серую стынь, далеко внизу — склон… Ничего нового. Бутылка во внутреннем кармане просилась наружу, но пить именно с этим человеком… С другой стороны, после того дня они и нескольких слов наедине не сказали, а поговорить, может, и стоило. Так что Эйнар решительно вытащил бутылку, поставил на стол и только тогда сообразил, что пить собирался в одиночку, а потому не взял даже стакана.

Некромант глянул на пыльную бутыль темного стекла, перевел взгляд на Эйнара, изогнул бровь, а потом пошарил по карманам и достал несколько крупных веландских орехов, сообщив:

— Маловато, конечно, для приличной закуски, но могу сходить на кухню за чем-нибудь еще. Ваша кухарка ко мне благоволит.

И это аристократ? Лорд из Трех дюжин, Избранный Смерти и Рука Короля?! Эйнар опешил, не зная, что сказать, а потом оказалось, что говорить пока ничего и не надо. Его светлость небрежно провел рукой над столом, отчего толстый слой пыли мгновенно куда-то делся, а потом раздавил пару орехов друг о друга прямо в ладонях, высыпав на столешницу треснувшую скорлупу вместе с содержимым. Снова указал взглядом на бутыль, и Эйнар, смирившись, отломал сургучную пробку, первым, как положено хозяину, пригубил густое, слегка терпкое вино прямо из горла и поставил бутыль. Кинул в рот маслянистый сладковатый орех, прожевал, пока его светлость, подхватив вино, делал щедрый долгий глоток.

А ведь пообедать сегодня так и не вышло… Старое крепкое вино скользнуло по горлу мягко, словно бархатом погладило, но в желудке разлилось жидким огнем не хуже карвейна тройной перегонки, что варит Лестер. Опьянеть по-настоящему Эйнар не боялся — не с одной-то бутылки на двоих, — но скрутившийся глубоко внутри узел ослабил напряжение…

В полном молчании они выпили еще, зажевывая вино орехами. Кроме стола, в башне другой мебели не было, но Эйнар садиться на другой его край не стал, привалившись спиной к стене, словно нерадивый часовой. Бастельеро раздавил оставшиеся орехи, легко и смачно хрустя крепкой скорлупой, а потом, после третьего обмена бутылкой, в которой осталось около половины, все-таки спросил:

— Что вы надумали, капитан?

— А это точно ваше дело? — хмуро уточнил Эйнар.

— Ну, если уж именно мне потом утешать Ло, объясняя, почему ее бросил муж, полагаю, мое, — спокойно сказал некромант.

Прежде чем ответить, Эйнар стиснул зубы и напомнил себе, что его собеседник прав. И что он дорого заплатил за это право: долгой дружбой и собственной свободой, отданной королю в обмен на жизнь леди. Так что если кто и может потребовать от Эйнара ответа в намерениях относительно жены, то как раз его светлость Бастельеро.

— Не знаю, — сказал он, отводя взгляд и изнывая от стыда за позорную нерешительность. — Решать все равно ей.

— То есть вы совершенно ни при чем? — холодно осведомился некромант, поигрывая последним оставшимся орехом. — Ну-ну…

— Да перестаньте вы, — с мучительной досадой сказал Эйнар. — Что я могу ей дать? Она достойна самого лучшего, а кто я? Ни собственного титула, ни состояния, ни… Кем я уеду с ней? Навязанным мужем, которого она будет стыдиться?

— Иными словами, вы трусите, — беспощадно сказал Бастельеро.

— Идите к йотунам, — огрызнулся Эйнар. — Я не хочу испортить ей жизнь.

— Точно. Поэтому вы отправите ее туда одну — к злым языкам и завистливым взглядам. Едва-едва оттаявшую, только почувствовавшую себя желанной… Из лучших побуждений согласитесь расторгнуть брак, хотя общество в таких случаях всегда винит женщину — это ведь она не смогла удержать мужа. Очень великодушно, капитан. Конечно, она это переживет. Ло сильная, она снова с головой уйдет в учебу и заботу о семье. Просто окончательно убедится, что обычное женское счастье — это не для нее.

— Хватит, — тихо попросил Эйнар непослушными губами. — Прекратите, Бастельеро. Рядом со мной ей будет еще хуже. Я не смогу сделать ее счастливой.

— Если вы так решите — конечно не сможете. Послушайте, капитан, если бы я считал, что вы безнадежны, я бы не тратил слов. Но я знаю Ло гораздо дольше и лучше, чем вы. Она не из тех женщин, которые нравятся большинству мужчин, ее нужно разглядеть и суметь оценить. Зато она всегда искала в мужчинах не титул и деньги, а ум, честь и надежность. У вас, кажется, всего этого достаточно, кроме ума. Помолчите, я сказал, и послушайте. Вы делаете вид, что оставляете выбор за ней, но самом деле решаете сами, отказываясь от выбора. Или вы ждете, что она кинется вам на шею и попросит не бросать? Кровь барготова, капитан, она дворянка и порядочная женщина. Она ждет вашего предложения, а уж принимать его или нет — вот это и будет ее выбор. Имейте смелость не переваливать ответственность на нее, иначе я подумаю, что вы и вправду не заслуживаете стать мужем Ло.

— А, так вы, значит, думаете иначе? — горько усмехнулся Эйнар.

Орех, то ли брошенный, то ли уроненный некромантом, покатился по столу, и Эйнар накрыл его ладонью.

— Я думаю, — очень серьезно сказал Бастельеро, — что вы пару раз едва не умерли за нее. Так попробуйте ради нее жить. Да, будет нелегко. Двух таких упрямцев еще поискать… Но она знает, кто вы и чего стоите. Капитан, подснежникам не нужны клумбы перед королевским дворцом или золотые цветочные горшки, им достаточно чистой земли, воды и немного тепла. Хотите сделать Ло счастливой — рискните. А нет — так не прикрывайтесь ложью, что заботитесь о ее счастье. Лучше сразу разрубите по-живому, это будет честнее.

Он соскочил со стола и подхватил лютню. Сунул ее под мышку, склонил голову в безупречно изящном поклоне и вышел, легко открыв даже не подумавшую скрипнуть под его руками дверь. Эйнар мрачно посмотрел вслед, чувствуя себя так, словно получил то ли ведро ледяной воды на голову, то ли пару увесистых оплеух. Обидно, стыдно и противно от себя самого. Что он, в самом деле, растекся жидкой грязью… Прав Бастельеро, выпоровший его словами больнее, чем плетью, но честно и справедливо. Если Лавиния захочет с ним расстаться, она расстанется, но ждать этого, не решаясь сделать шаг…

Что-то хрустнуло в руке. Эйнар удивленно глянул на пальцы — из них сыпалась скорлупа последнего ореха… Вот уж точно, сила уму дорогу перешла. А ты думай, капитан, думай… Хватит жалеть себя и глядеть на желанную женщину побитым и выгнанным из дома псом. Да, ты никогда не был хорош в любовных делах, ухаживая попросту и напрямую. Да тебе и ухаживать-то не пришлось особо. Так, привез несколько раз Мари подарки, позвал на танцы — и все у вас быстро сладилось. Но если сейчас ты не оторвешь задницу от теплого места и не придумаешь хоть что-то, способное порадовать твою жену, значит, и вправду ты ее не заслуживаешь.

Недопитая бутылка так и осталась на столе — пусть ее хоть призраки дохлебывают, хоть совы, облюбовавшие стропила под самой крышей. Эйнар ушел из восточной башни, твердо зная, что он дурак. Но у него еще была пара дней, щедро подаренных судьбой, и он собирался потратить их на что-то поумнее, чем плакаться на эту самую судьбу.

Глава 37 ЖИВОЙ ФЕЙЕЛ

Паршивка Нэнси, на которую злиться не стоило, но все равно хотелось, принесла утром шамьет, по-прежнему разыгрывая благовоспитанную горничную. Присела в реверансе, больше не изображая деревенскую неуклюжесть, глянула лукаво и просительно. Ло буркнула:

— Ладно уж прикидываться. Все равно ведь у меня не останешься?

— Не в моей воле, миледи, — совсем по-взрослому вздохнула девчонка. — Разве что вы его величество попросите — может, и отпустит. Он вам сейчас благоволит…

— Благоволит, как же, — фыркнула Ло. — Как поросенку перед праздником: чешет за ушком, а сам о пироге со свининой думает. Капитан еще не вернулся?

— Никак нет, миледи. Но сержант Мерри говорит, чтоб вы не изволили беспокоиться. Мол, у его светлости очень важное дело!

— Дело. Зимой. В горах, — хмуро уточнила Ло, пригубив сладкий густой шамьет, сваренный точно по ее вкусу. — Ну, если он в них умудрится пропасть…

Она осеклась, подумав, что стала суеверной, как деревенская знахарка. Боится сказать или сделать что-то неправильно, спугнуть осторожное недоверчивое ощущение счастья, только-только примеряющееся войти в ее жизнь, как пуганая бродячая кошка, которая присматривается к открытой двери. Там, за дверью, тепло и сытно, там ласковые надежные руки, но кошка слишком долго голодала и мерзла, она не может поверить, что дверь открыли именно ей.

— С чего бы ему пропасть, миледи? — удивилась Нэнси. — Всего-то второй день пошел. Вот если к вечеру не вернется, тогда уж… а все равно никто не знает, куда он поехал. Разве что его светлость Бастельеро попросить поколдовать?

— Нет уж! — решительно сказала Ло. — Дай благие боги, чтобы Маркусу никогда не пришлось искать моего мужа!

— И правда, дура я, миледи, — хихикнула Нэнси, наверняка нарочно сказавшая глупость, чтоб отвлечь Ло от тревоги. — С чего бы некроманту живого человека разыскивать? Да не думайте о плохом…

Не договорив, она встрепенулась, подскочила к окну и выглянула во двор, откуда послышалась какая-то суматоха. Обернулась и разулыбалась во все круглое, веснушчатое, несмотря на зиму, личико.

— А вы боялись, миледи! Вот и его светлость! Живой-здоровый… Ой, какое вам платье подать?! Может, все-таки бирюзовое? Оно хоть и шелковое, да тепло же в комнате. Дайте я вас причешу…

— Брысь! — сообщила Ло, плотнее закутываясь в одеяло. — Никакого платья не надо. Я еще сплю, вот!

Она напоказ легла, отвернувшись к стене, уткнувшись носом в подушку, и Нэнси, тяжело вздохнув, вышла из спальни.

Да, это было глупо и совершенно недостойно — так себя вести, но Ло вдруг захотелось расплакаться от обиды. Пусть они не настоящие муж и жена, но разве можно уехать Баргот знает куда, просто сказав, что так надо?! В клятые горы, зимой, в одиночку! Да она за эти два дня чего только не передумала! И никто, ни одна зараза не разделяет ее тревоги! Даже Маркус пожимает плечами и говорит, что все хорошо. Мужчине, мол, нужно иногда побыть в одиночестве, подумать… Неужели она из тех надоедливых жен, у которых муж не может найти себе места в целой крепости?!

От собственной глупости и несправедливости, которые Ло прекрасно понимала, но сделать с ними ничего не могла и не хотела, было особенно гадко. Да, она не имеет никакого права… Но ей не нужны права, она всего лишь беспокоилась! А вот теперь ни за что не покажет тревоги, пусть Кирпич не думает, что она из-за него…

Стук в дверь не стал неожиданностью, но Ло только крепче стиснула пальцами одеяло. Спит она! Спит, ясно? Не нужно было отсылать Нэнси, она бы сейчас вышла и сказала, что… Дверь открылась, из коридора повеяло холодом. Ах нет, это не из коридора, это от дражайшего супруга, чтоб его…

— Простите, миледи, — послышался знакомый голос, и Ло едва удержалась, чтоб не вскинуться, не обернуться… — Нэнси сказала, что вы не спите. И что вы ждали…

— Кто-то очень много говорит, — буркнула Ло, поворачиваясь и садясь в постели, но не выпуская из рук одеяла.

Кругом одни предатели. Или совершенно бесчувственные личности.

Она искоса глянула на капитана, как всегда заполнившего почти всю спальню, словно стены сжались вокруг его мощной фигуры. И холодной… На плечах Рольфсона лежал снег, небрежно стряхнутый, но все равно видно, что толстая кожа куртки заиндевела, а стальные накладки блестят от наледи.

— И вовсе я не беспокоилась, — сказала она упрямо. — С чего?

— Хорошо, — с облегчением отозвался Рольфсон, проходя к самой постели. — Мне бы этого не хотелось.

Он поверил. Благие боги, он поверил, что она… Ло мысленно застонала. Действительно, а чего она ждала от человека, который до сих пор верит каждому ее слову, несмотря на то, что уже столько раз был обманут. И сейчас поверил… А она, дура, могла бы сообразить…

— Что это? — спросила она в недоумении, когда капитан вынул руку из-за ворота куртки и положил на кровать что-то бело-зеленое, мокрое и местами черное, остро и свежо пахнущее.

— Фейелы, — с изумительной краткостью пояснил Рольфсон и, подумав, все-таки добавил: — Вы же хотели их увидеть.

Ло замерла. У нее как-то разом перехватило дыхание, но не болезненно, а сладко и тягуче, даже в жар бросило, будто внутри разгорелось ласковое, не обжигающее пламя.

Они были похожи на тот стальной цветок, что привез ярл, но отличались, как всякий оригинал от пусть чудесной, но копии. Нежно белеющие венчики с зелеными головками на тонких стебельках, округлые широкие листья, плотные по сравнению с жемчужно прозрачными цветами… Настоящие, живые…

— Откуда? — прошептала она, не в силах оторвать взгляд от небольшого пучка, который был выдернут прямо с корнями, и черная влажная земля пачкала белую постель.

— Из гор, — удивился ее непонятливости Рольфсон. — Здесь, конечно, не Вольфгард, а южнее, но в горах все равно растут фейелы, только высоко. И мало, — добавил он, будто извиняясь.

— Благие боги, — так же тихо сказала Ло, с благоговением дотрагиваясь до хрупких цветов. — Вы ездили за фейелами? И привезли их живыми? Капитан… Эйнар!

У нее все-таки перехватило дыхание, мешая говорить дальше. Разумеется, ей дарили цветы! Еще в Академии… Да и потом господам офицерам иногда хотелось вспомнить мирные времена и поиграть в галантность, так что порой у палатки Ло оказывались трофеи из палисадников ближнего городка, куда делались вылазки за выпивкой и в бордели. Но такого… она не ожидала! Кирпич! Невозможный, невыносимый… Он вспомнил ее почти случайное желание и уехал в зимние горы за цветами. Один, ничего не сказав, без охраны и… Боги, это же сумасшествие…

У Ло горели щеки и губы, когда она подняла взгляд на терпеливо ожидающего капитана. А пальцы замерзли, но не от холодных цветов, которые она держала, боясь сломать тоненькие стебельки. Просто у нее всегда мерзли руки от волнения.

— Я подумал, что вам стоит их увидеть, — тем же извиняющимся и почти мрачным тоном сказал Рольфсон. — В столице вы их точно не найдете, то есть живых…

— Да, конечно, — прошептала Ло.

— Ну и… Простите, миледи, вы знаете, я плохо умею говорить…

Он смотрел на нее с тем же отчаянием, с каким она несколько мгновений назад — на злосчастные цветы. И Ло, поймав этот взгляд, старательно не отводила глаз, боясь разорвать тонкую нить, протянувшуюся между нею и капитаном.

— Я слушаю… — выдавила она, тоже вмиг растеряв все слова.

— Вы уедете в столицу, и король даст вам развод, если только пожелаете. И вы достойны самого лучшего мужа. Любого, кто вам придется по сердцу. Но…

Он заколебался. Ло затаила дыхание.

— Я люблю вас, миледи, — сказал наконец Рольфсон просто и мрачно, словно воин, сдающийся в плен. — Вы сами знаете, что я могу дать вам немногое. Но все, что у меня есть, — ваше. Моя рука и моя жизнь. Я… не хотел на вас жениться. Но если бы сейчас я мог вернуться в тот день…

— Вы бы сделали мне предложение? — боясь поверить, тихо спросила Ло, когда молчание затянулось.

— Да, — выдохнул Рольфсон. — Даже зная, что вы откажете, — сделал бы. Можете считать, что делаю.

Ло смотрела на него, видя словно в первый раз. Нет, она и раньше знала, какой он, но не до конца понимала, что за мужчина достался ей в мужья. Верный, честный, сильный… это всё слова, они нужны, но за ними стоит то, что словами не выразить. Разве можно объяснить словами вот эти фейелы? Или то, что капитан Рольфсон готов верить каждому ее слову, даже лукавому и неосторожному? Ох, придется быть очень внимательной к тому, что она говорит.

— Вы… Капитан… Эйнар… — поправилась наконец Ло, беспомощно глядя на ждущего ответа Рольфсона. — Со мной будет очень трудно… Я неправильная жена, я не смогу быть такой, как надо…

— Кому — надо? Мне вы нужны такая, какая есть.

— Уверены? — спросила Ло, боясь сорваться, словно шла по узкой тропке над пропастью. — Магичка без магии, леди без репутации, да и характер у меня не подарок…

— У меня тоже, — спокойно сказал капитан, делая к ней неуловимый шаг, будто скользя по полу. — И со мной тоже сложно. И вам еще скажут, что вы вышли за дикаря, северянина, бастарда. И я никогда не смогу дать вам то, что могут другие. Богатый дом, слуг, драгоценности…

— Вы думаете, мне это нужно? — голос Ло дрогнул.

— Если бы я так думал, я бы не просил вас… Не просил стать моей женой по-настоящему.

На каменном лице капитана живыми казались только глаза, в которых плескался яростный северный шторм. И Ло с отчаянием поняла, что должна решить. Да, теперь она может сделать куда более выгодную и приличную партию. Выйти за аристократа, как следует женщине ее рода и положения, как ей и мечталось когда-то. И жить спокойно, оставив капитана Рольфсона его внутренним йотунам, что сейчас рвут северянина на части. Забыть Драконий Зуб, холодные северные горы, опасность и смерть… Разве она не заслужила быть счастливой?

Но разве она может быть счастливой без него? Да, он всегда будет поступать по-своему. Решать, когда и с кем идти в бой, и срываться в горы за фейелами, думая, что достаточно попросить ее не беспокоиться. И ей придется научиться понимать его. И уступать в чем-то, помня, что он согласился бросить ради нее собственную жизнь. Но никогда она не почувствует себя преданной и обманутой, никогда не станет живым украшением мужа-хозяина, не лишится собственной воли и желаний. Если только… Если сейчас Эйнар выберет верно, а она сможет принять его выбор, каким бы он ни был.

— Вы хотите, чтобы после суда над магистром я осталась здесь, в крепости? — спросила она, еще не зная, что ответит, скажи он «да», но уже боясь этого.

— Что? Нет!

Он взглянул с искренним недоумением и пояснил:

— Вы ведь не сможете без магии. Я помню, как вы говорили о ней и о крыльях. Вам нужно снова учиться и вернуть себе то, что ваше по праву. Вам нужно в столицу, миледи. Ради вас и ради детей, им здесь тоже не место. И если пожелаете, я буду рад поехать с вами. Но если вы решите…

— Я уже решила, капитан, — перебила она его с тем же сладким, почти постыдным томлением, так и не проходящим от его взгляда, сдержанного, но жаркого, который ласкал ее лицо, открытые одеялом плечи и руки, как тепло очага.

Сказала и замерла, глядя на него в ответ, впервые постигая наслаждение женской власти, сравнимой с упоением магической силой. Так приятно было видеть надежду в его глазах, так хотелось продлить тонкий миг, словно балансирующий между счастьем и отчаянием, что Ло едва не увлеклась, но почти сразу устыдилась и, уронив цветы на одеяло, протянула Эйнару правую руку.

Он взял ее осторожно, а потом, спохватившись, отпустил, чтобы сдернуть холодную толстую перчатку, и снова поймал пальцы Ло в ладонь, слегка сжав их. Наклонился и поднес к губам, обжигая холодом и еще чем-то, мешающимся с обычными чувствами. Вдыхая запах мороза от куртки и волос Эйнара, Ло поняла, что у нее горят щеки и уши, а жар все течет ниже, в грудь и к низу живота, и даже дальше, до самых кончиков пальцев на ногах. «От холодных губ — такое тепло», — в смятении подумала она, уже подозревая, что обычные законы природы в этом случае работают как-то иначе.

— Это значит «да»? — подняв голову от ее руки, спросил Рольфсон.

И снова от его взгляда и прикосновения так и не отпустивших ее пальцев волна пробежала по телу.

— Да! — выдохнула она беспомощно, зная, что по ее лицу сейчас можно читать как по книге. — Капитан… Я… Благие боги, Эйнар!

— Да, миледи? — улыбнулся он краешками губ, но и эта улыбка, незнакомая в той же мере, в какой она оказалась восхитительно мягкой, заставила Ло дышать чаще.

— Я сказала «да» на предложение остаться вашей женой, — выпалила Ло смущенно и почти сердито. — Но на все остальное… вы можете дать мне еще один день? Я не могу, я не готова…

— Сколько угодно, миледи, — продолжал улыбаться он, одним легким движением снова оказываясь на ногах. — Я как-то и не рассчитывал подтверждать наш брак прямо сейчас. Простите, мне нужно привести себя в порядок.

— Да, конечно, — растерянно и еще сильнее краснея, сказала она. — Вы же двое суток провели в этих барготовых горах! Ради Пресветлого Воина, Эйнар, вам немедленно нужно в горячую купальню, а потом переодеться и поесть!

— Что мне действительно нужно, — сказал он негромко уже от двери, — это чтобы вы чаще звали меня по имени. До встречи, миледи.

— А сам-то… — буркнула Ло, дождавшись, пока дверь плотно закроется, преграждая доступ холоду из коридора, и выбираясь из постели. — Дела в горах, значит? И Тибо с Лестером, и Маркус… Ну ладно же! Придется вам искупить вину делом, господа заговорщики и интриганы!

О, какой сладкой может быть месть в некоторых случаях! Его светлость сожалеет, что не может жениться еще раз? У него будет возможность это доказать! Главное, чтобы никто раньше времени не выдал тайну, но чутье подсказывало Ло, что сегодня весь гарнизон с радостью сыграет на ее стороне.

Встав перед зеркалом в одной рубашке, упорно сползающей с плеч, она прижала ладони к пылающим щекам, но охладить их таким образом не получилось. В зеркале отражалась не Ло. Куда-то подевалась блеклая и неуверенная в себе женщина, которой по-настоящему шел только армейский мундир. Нет, она не стала вмиг роковой красавицей, разбивающей мужские сердца. Из волос не исчезла седина, фигура не налилась томной пышностью, а губы не стали ярче. Но глаза сверкали, как льдинки в солнечный весенний день, и Ло чувствовала себя восхитительно живой. Как мало для этого нужно! И как это много — знать, что ты любима и желанна, что впереди будут трудности, даже беды, но не будет одиночества и равнодушия. Эйнар Рольфсон привез ей фейелы, сорванные высоко в стылых зимних горах, согревая их собственным теплом; неужели он позволит замерзнуть ее сердцу и телу?

Ло улыбнулась отражению, примеряя эту новую улыбку счастливой женщины, как лучшее украшение. А наряд, который подойдет к ней для первой брачной ночи, она и так знала. Прости, Мелисса, но придется тебе выходить замуж в собственном свадебном платье, на подарок короля у твоей сестры совершенно другие планы!

* * *

Тибо разбудил Эйнара, едва минула полночь. Растолкал без всякой жалости, а ведь знал, что день выдался не из легких. И, протягивая какой-то ворох, поинтересовался:

— У тебя совесть есть? Люди ждут, между прочим. И леди Лавиния мерзнет.

Про людей Эйнар еще пропустил мимо ушей, а вот на упоминании Лавинии вскинулся. Мерзнет? Где? И вообще, что за утбурдова пляска опять творится в его крепости, где еще с вечера все было спокойно?!

— Нет, капитан, тебе все-таки не башню в герб надо, — вздохнул Тибо. — Вот как его величество снова увижу, храни его Благие, попрошу лично тебе туда геральдического зверя дорисовать. Барана позолоченного. Ты обещание вчера давал? Что жениться согласен? Выполнять думаешь?

— Так мы уже женаты, — растерянно сказал Эйнар, принимая сунутый ему ворох, оказавшийся одеждой.

Тибо только глаза возвел к потолку и уточнил:

— Она тебя в храме ждет. В платье, между прочим. Шелковом. И туфельках. По сегодняшней погоде — самое оно.

И вышел за дверь, скотина этакая!

Одевался Эйнар так торопливо, словно во дворе уже шел бой за крепость. И, будь у него время подумать, может, он и предпочел бы бой. Не потому, что собирался нарушить слово или жалел о нем. Просто как это — жениться во второй раз? Но думать было некогда. Он даже не сразу сообразил, что одежда, принесенная Тибо, сшита по размеру, но совсем новая. И что это не просто одежда, а новенький, с иголочки, капитанский мундир, который он за два года своего капитанского чина так и не удосужился заказать. А зачем? И так все знают… Погодите-ка… мундир? Парадный? И леди в шелковом платье в промерзшем насквозь каменном храме?! Да вы чем все думали, утбурды вас дери!

По лестнице он слетел, едва обувшись и на ходу застегивая пуговицы клятого мундира. Тибо торопился сзади, но все равно отстал и догнал уже на пороге храма, где Эйнар застыл, глазам своим не веря, и опять ругнулся, к счастью, про себя. И с облегчением, потому что его в очередной раз надули: в храме было тепло. И горели свечи. Множество свечей, откуда только их взяли? Две широкие свечные полосы шли от входа к алтарю, образуя огненную дорожку. Как раз от Эйнара до стоящей там женщины.

Сначала он даже не понял, что видит. Мерцающее и переливчатое снежно-серебряное облако бросилось в глаза, затмевая все вокруг. Кажется, в храме еще были люди, кроме стоящих у алтаря. Точно были, Эйнар слышал у стен, оставшихся в темноте, шорохи и сопение. Но взгляда не мог оторвать от того, что впереди. Точнее, от той. От нее!

Его леди обернулась, глянула смущенно и будто настороженно — и Эйнар пошел через весь храм к этому взгляду, забыв обо всем. Две дюжины шагов показались неимоверно длинными, почти бесконечными, потому что нужно было как можно быстрее оказаться рядом. Он и оказался. И увидел серебряное облако вблизи. То самое платье, каким-то чудом воскресшее, обливало тоненькую фигурку его жены до самых бедер, подчеркивая высокую грудь, узкую талию и гордые плечи. Ниже оно колыхалось пышным снежно-белым цветком, и у Эйнара дыхание перехватило от хрупкости и нежности увиденного чуда.

А леди — нет, Лавиния! — все еще улыбалась, не говоря ни слова, да и слова были лишними, потому что он пришел исполнить обещание. И плевать, что два раза на одной женщине не женятся! Первый был неправильным! То ли торговый контракт, то ли военный договор, йотуны его дери, но точно не свадьба. Теперь все по-настоящему, Эйнар знал это точно. Она пришла сама — к нему. Невозможно прекрасная в своем долгожданном белом платье и наконец-то счастливая, как положено невесте.

Он шагнул, преодолевая последний шаг, и стоящий рядом с леди Бастельеро поклонился, тоже улыбнувшись. Вот как, значит? Темно-фиолетовый с серебром камзол поверх ослепительной рубашки, кружевные манжеты, сияние перстней, цепочек и еще каких-то побрякушек… И главное — место. Место рядом с невестой — самому близкому родственнику. Отцу, брату… Что ж, правильной свадьбе — правильные гости. Эйнар ответил на поклон, успев заметить, как одобрительно вспыхнули глаза некроманта, и снова глянул на невесту.

Где-то справа всхлипнули женщины… Он глянул туда: Молли обнимала за плечи нарядную Тильду с широко распахнутыми глазами на удивленно-сосредоточенном личике. Селина, Нэнси, Владислав и его сестра… Шагнув еще раз, Эйнар подошел к алтарю, Тибо, серьезный и тоже в парадном мундире, встал рядом, а леди сдернула длинную, до самого локтя, белоснежную перчатку и подала Эйнару руку. Он бережно сжал тонкие холодные пальцы и почувствовал ответное пожатие.

А потом Лестер говорил те же самые слова, уже дважды слышанные Эйнаром, но звучащие словно в первый раз. В последний — уж точно. Он знал, что никогда не сможет забыть Мари, но знал также, что происходящее сейчас — не предательство, а единственно возможные справедливость и счастье. И потому повторял слова клятвы, принимая их всем сердцем, всей сутью, и его леди тихо вторила ему с той же искренностью.

— Кто отдает эту женщину этому мужчине? — спросил Лестер.

— Я, Маркус Грегор Стефан Людвиг Аларик Бастельеро, — отозвался некромант. — Я по праву названого брата отдаю свою сестру этому мужчине. Пусть будет она ему достойной женой, а он ей — достойным мужем.

И это тоже было правильно, Эйнар знал теперь без всякого сомнения. Родственников по крови не выбирают; названое родство — другое дело. Его жена сделала такой выбор, значит, и Эйнару придется принять его. Притом из двоих побратимов леди Ревенгар рядом с ней он и сам предпочитал видеть этого.

— Эйнар Рольфсон, берешь ли ты… — торжественно звучал голос будто помолодевшего Лестера, истинного посредника между богами и людьми.

— Беру, — торопливо ляпнул Эйнар и понял, что не дослушал до конца.

— Не торопись, уже не убежит, — прошептал рядом Тибо, едва сдержав просочившийся все-таки смешок.

А Эйнар снова почувствовал пожатие согревшихся в его руке пальцев.

Теперь он изнывал от нетерпения, какой бы красивой и торжественной ни была церемония. Да, в храме тепло, и его жена заслужила эту свадьбу, но как сдержаться, если еще немного — и…

«Немного» растянулось на полчаса, не меньше. Или на целую бесконечность. Именно столько прошло до момента, когда снова посерьезневший Тибо подал Лестеру коробочку с кольцами. Теми самыми, фамильными, под сотнями свечей сверкнувшими кроваво-красными огнями. Эйнар невольно заколебался, хотя понимал, что кольца прошли полную проверку.

— Чистые, — шепотом сказал Бастельеро, с подозрительной чуткостью уловив его замешательство. — Мы с его величеством ручаемся.

Вот и попробуй усомниться.

Взяв кольцо, он надел его на палец леди и принял второе от нее. Вот и все. Словно и не было сомнений, недоверия, обид и злости. Золотой ободок обнял палец плотно, но не тесно, словно меч лег в сделанные под него ножны. Эйнар понятия не имел, какой будет вся его дальнейшая жизнь, но ему было достаточно, что она будет рядом с ней, его женой и его леди.

— Поцелуйте невесту, — сказал Лестер, закрывая книгу записей, в которой сегодня не добавилось строк, только сделанные в прошлый раз налились новым значением.

Эйнар повернулся к жене, поднял руки и с немыслимой осторожностью положил их на плечи, обтянутые искристым серебром. Лавиния глянула ему в лицо, немного откинув назад голову, сама потянулась навстречу, и он привлек ее к себе, а потом коснулся губами теплых мягких губ, вдохнув нежный чистый запах ее волос и кожи. Руки так и тянулись обнять сильнее, провести пальцами по гибкой узкой спине… Эйнар сглотнул, с трудом отрываясь, и едва не застонал, увидев, как леди торопливо облизнула губы кончиком языка и потупилась с насмешливо застенчивым выражением лица. Вот за что она с ним так, а?! Неужели не понимает? Или как раз понимает и…

От этой мысли стало совсем горячо, и, когда Тибо с той же ухмылкой поинтересовался:

— Дорогу к спальне показать? — Эйнар весело и совсем не зло огрызнулся:

— Сам найду.

Крепче сжал узкую ладошку, доверчиво лежащую в его руке, шагнул от алтаря…

Залихватский свист раздался совсем не оттуда, откуда можно было предположить! Ну, Тибо знал, Эйнар ему сам рассказывал… Кто-то еще из гарнизона бывал в Невии… Но свистел некромант. Громко, с пронзительными переливами, как мальчишка-простолюдин. И так увлекся, что первая горсть серебряных монет, смешанных с зерном, полетела Эйнару и леди под ноги из рук Тибо. Спохватившись, Бастельеро тоже швырнул свою долю — пригоршня золотых флоринов звонко раскатилась по каменному полу под нарастающий свист, подхваченный остальными.

Леди ахнула, рассмеялась, а Эйнар с горящими щеками повел ее по освещенной дорожке, на которую им под ноги кидали монеты и зерно. Серебро и медь летели вперемешку, пшеница, рожь и овес устилали камень так, что его уже не было видно, а шум все нарастал. Лязгали мечи о щиты, самозабвенно свистели бывшие деревенские парни, а ныне его, Эйнара, последние солдаты. И уже неважно было, кто им рассказал, как провожают из храма новобрачных в Невии. Главное, что никакая нечисть не перебежит дорогу молодоженам, испугавшись звона и свиста, а монеты и зерно — ну это же всякому понятно. К сытой жизни да плодородию…

Они уже прошли под скрещенными мечами, которые высоко подняли Малкольм и долговязый Винсент; каблучки леди топтали, как и положено, зерно, звонко цокая по подворачивающимся монетам, но у порога то ли что-то подвернулось под ногу, то ли каблук попал в трещину… Эйнар не позволил жене споткнуться, придержав локоть, а мигом спустя и вовсе решил, что она прошагала достаточно. Леди снова ахнула, когда он подхватил ее на руки, сзади и по бокам одобрительно заорали, и Эйнар переступил порог, успев услышать, как некромант громко интересуется:

— Так что вы там говорили, мэтр, о черничной наливке?

— Какая наливка, мой юный коллега! — отвечал Лестер. — По такому случаю — только чистейший карвейн тройной перегонки. Вот Тибальд подтвердит…

Что должен был подтвердить Тибо, Эйнар уже не слышал. В его руках лежала самая драгоценная ноша на свете. Теплая, шелестящая шелком, жарко дышащая в ухо и весьма увесистая. Не так чтоб не унести, но не дай боги споткнуться, а клятые камни так и норовили уползти из-под ног, как у пьяного, и по телу катился жар. Эйнар пронес замершую в его объятиях жену через двор, поднялся по лестнице сначала на первый этаж, потом на второй… Бережно перенес через порог спальни и только тогда осторожно поставил леди на ноги, снова заглянув ей в лицо.

Оно сияло, иначе не скажешь. Светилось изнутри так, что куда там и жемчугу с серебром на платье, и свечам, щедро расставленным в изголовье кровати… Убранной, кстати, цветными лентами, раз уж венков зимой не сплести. Сердце снова тронула щемящая смущенная благодарность к друзьям, которые все это устроили, да еще и втихомолку, пока он спал. Вот уж точно баран!

А его жена смотрела на него и улыбалась так, что Эйнару на миг стало страшно не оправдать, разочаровать… Он глянул на облако расшитого шелка, в котором даже застежки непонятно как искать, и содрогнулся. Красиво, спору нет! Но…

Леди еще раз одарила его лукавым взглядом и повернулась спиной, пояснив:

— Там где-то крючки. Но если не найдете, берите нож и распорите к Барготу, а то я уже дышать в корсете не могу.

И настолько в этих словах была она вся — милая, невозможно искренняя, настоящая, — что от сердца мгновенно отлегло. Эйнар уже спокойно пробежал пальцами по обтянутой шелком спине — именно так, как хотелось, — и крючки нашлись. Спрятанные в шелке и тугие, утбурд их сожри, но не туже, чем на его новом мундире. А платье, стоило расстегнуть верх, в последний раз прошелестело, падая к ногам сияющим жемчужно-серебряным сугробом. У Эйнара снова перехватило дыхание, когда Лавиния, светлая и изящная, как фейел, поднимающийся из снега, переступила через этот сугроб, шагнув к нему открыто и доверчиво.

Корсет, утягивающий и без того тонкую талию, он расстегивал торопливо — и был вознагражден еще одной улыбкой. А потом леди скинула туфельки, присела на кровать, и Эйнар, опустившись на одно колено, стянул с длинных стройных ног паутину белых же чулок, таких прозрачных, что удивительно, как они не расползлись прямо под его пальцами. Что-то еще кружевное, шелковое… Благие боги, да зачем же ей столько этих тряпочек, — в глазах темнеет от каждой, хоть они и белые.

— Свечи… — ломким тихим голосом попросила его жена, и Эйнар торопливо задул почти все, оставив пару самых дальних, едва рассеивающих мрак.

Все равно ему не нужен был свет, чтобы видеть ее, — каждая линия лица и тела стояла перед глазами, будто прорисованная во тьме светлым отблеском.

Расстегивая мундир, он вдруг с ужасом подумал, что йотуновы два года воздержания могут сыграть злую шутку. И еще неизвестно, что леди знает о мужчинах и их потребностях. Это ведь не деревенская девица! Понятно, что на войне трудно остаться наивным целомудренным цветочком, но смогла же она отстоять свое право на белое платье, значит…

Думать дальше было слишком не по себе. Эйнар просто сел рядом, обняв ее за плечи, потянулся губами к виску, коснувшись теплой ароматной кожи, кончиками пальцев осторожно погладил щеку, услышав порывистый вздох. Шепнул, словно их кто-то мог услышать, давно рвущееся наружу, глупое и безотчетное:

— Моя светлая альва…

Вот так, да. Не смертоносная Снежная Невеста, выжигающая сердца поцелуем, а волшебная дева, случайно или попущением богов доставшаяся в жены смертному. Хрупкое чудо, способное исчезнуть, если только счастливчик окажется груб или непочтителен… Но он ведь такой глупости не сделает?

Он гладил ее со всей возможной бережностью и нежностью, чутко вслушиваясь в дыхание, ловя каждый едва заметный отклик. И уже не думал о возможной неудаче, потому что опозориться по-настоящему мужчина в постели может только одним — отпустить свою женщину недовольной. Даже если женщина только сегодня станет ею.

Поэтому — не торопиться… Будет время и для страсти, но только если сейчас он выдержит, не набросится на нее, не оттолкнет грубостью и поспешностью, безразличием к ее страхам и стеснению. Вот так, моя хорошая, не страшно ведь?

«Не страшно», — подтверждали губы леди, отзываясь на его поцелуи. «Не страшно», — соглашались нежные руки, сначала застенчиво, потом все увереннее исследующие его тело. «Не страшно», — отзывалась она вся жаром кожи, быстрым дыханием и тихими, едва слышными всхлипами.

А боялся он зря. Все получилось. Немного быстро, но сейчас это было только к лучшему — в ее первую ночь не время проявлять чудеса мужской выносливости. Обнимая мягкое тело, расслабившееся в его объятиях, Эйнар изнемогал от нежности. И снова и снова целовал узкие горячие губы, прикрытые глаза, влажные от слез щеки, шепча какие-то ласковые глупости. Он и сам не знал, что все еще помнит их, что способен вот так раскрыться навстречу, не боясь быть смешным и доверчивым.

— Потом будет лучше, — пообещал он с виноватой благодарностью. — Это только первый раз так…

— Я знаю, — откликнулась его жена, укладываясь рядом удобнее. — Мне говорили…

Вздохнув, она положила голову ему на плечо, и Эйнар замер, боясь спугнуть, только рука так правильно оказалась на ее спине, что сама собой потянулась погладить, и снова по тихому удовлетворенному вздоху он понял, что все сделал как надо. А еще — что женщины в постели делятся не на аристократок и простолюдинок, а на довольных и недовольных; все остальные различия — к йотунам.

Лавиния вдруг насмешливо фыркнула, и он настороженно приподнял голову, заглядывая ей в лицо.

— Я подумала, — совершенно разнеженным голосом сказала она, — что у нас все неправильно! Знаете, милорд, меня всегда учили, что порядочная девушка знакомится с мужчиной, соглашается выйти за него, целуется, потом свадьба, а потом дети. Ну, иногда поцелуи только после свадьбы, если девушка воистину порядочная! А у нас что?

— И что же у нас? — поддержал неизвестную еще игру Эйнар.

— Сначала я обзавелась детьми, потом случился поцелуй, а со свадьбой вообще вышло удивительное безобразие! Вы негодяй, милорд супруг мой, и разрушитель традици-и-оу-у…

Она бы возмущалась гораздо убедительнее, если бы на последнем слове не зевнула так сладко и не прильнула к нему, горячая, дурманно пахнущая и едва не мурлычащая.

— Я не хотел, — усмехнулся Эйнар, укрывая ее одеялом. — Не беспокойтесь, миледи, теперь все будет правильно.

…Он проснулся под утро, словно кто-то толкнул. Вздрогнул, но тут же напомнил себе, что вставать рано нет нужды. Дорога с обеих сторон будет пуста до самой весны, разве что кто-то случайный проедет, но на это есть караулы. А у него — несколько дней ожидания нового коменданта, потом сдать дела и собираться. И новая жизнь… С женщиной, что спит рядом, подложив узкую ладошку под щеку, разомлевшая, теплая, умилительно посапывающая. Неожиданное счастье, что он сначала — дурень такой — принял за наказание. Но теперь Эйнар благодарил богов, что вытерпел клятые два года, ни разу не уступив требовавшему сбросить напряжение телу. Да, это не было бы изменой в глазах людей, но сам бы он знал, что испачкался, взяв кого-то в постель не по любви, а лишь из животной жажды. Может быть, глупо. Может быть, даже не по-мужски — от него-то никто никогда не ждал целомудрия. Но оно того стоило. Не считая юношеских забав до встречи с Мари, у него в жизни всегда была только одна женщина — жена. Других просто быть не могло. Сначала — рядом с нею, потом — потому что она заслужила чистую память о себе.

А сейчас он был рад, что пришел ко второй женщине в своей жизни чистым, не способным испачкать ее даже в мыслях или случайным грязным воспоминанием. И был уверен, что она ответит тем же, просто потому что иначе быть не может.

Он лежал в полумраке и слушал ее дыхание, а в окно струился слабый белесый свет — там шел снег. Крупные хлопья пролетали мимо, плавно опускаясь на двор, и Эйнар, хоть не видел его, знал, что мягкая белая пелена укрывает Драконий Зуб, как огромное одеяло. Ложится на крыши, камень двора и ветки вяза. Но также он знал, что будет весна, и вяз зазеленеет вновь, пусть и одной половиной, упрямо утверждая торжество жизни. А в горах, стоит сойти снегу, расцветут фейелы, хрупкие, но стойкие, похожие на спящую рядом женщину. Его Подснежник, стальной, но с любящим живым сердцем, которому он больше никогда не позволит замерзнуть.

Оглавление

Глава 1 ДВЕ АУДИЕНЦИИ

Глава 2 ТРИ СТЕРВЯТНИКА — К БЕДЕ

Глава 3 ЖАБЫ И ПРИНЦЕССЫ

Глава 4 БЕЛЫЙ ШЕЛК И ЧЕРНЫЕ РОЗЫ

Глава 5 ДОРОГА В ПРИГРАНИЧЬЕ

Глава 6 И ЖИЛИ ОНИ ДОЛГО И СЧАСТЛИВО…

Глава 7 СВАДЬБА ИСТИННОЙ ЛЕДИ

Глава 8 БРАЧНАЯ НОЧЬ МИЛОРДА

Глава 9 УТРО ЛЮБЯЩИХ СУПРУГОВ

Глава 10 ЛЕДИ НЕ ТОРГУЮТСЯ?

Глава 11 ЧТО ПОМНЯТ ДЕРЕВЬЯ И КАМНИ

Глава 12 СЛИШКОМ МНОГО СИРОТОК

Глава 13 СЛЕДЫ НА ВОДЕ

Глава 14 ВЕТЕР ИЗ ПРОШЛОГО

Глава 15 СЛОВА И СТРЕЛЫ

Глава 16 СОБИРАЯ ОСКОЛКИ

Глава 17 НА ТРОПИНКЕ УТРОМ РАНО…

Глава 18 ВОЛК С ЛИСЬИМ ХВОСТОМ

Глава 19 БАРХАТ И СТАЛЬ

Глава 20 ИГРЫ СО СМЕРТЬЮ

Глава 21 ТАНЦЫ С ВОЛКАМИ

Глава 22 ВОЛК И ПЕС

Глава 23 СНЫ И ПИСЬМА

Глава 24 КЛЯТВЫ И ЛОВУШКИ

Глава 25 СЕРАЯ ГНИЛЬ

Глава 26 НА ПОРОГЕ

Глава 27 БЕЛАЯ ВОЛЧИЦА

Глава 28 СЛОМАННЫЕ КРЫЛЬЯ

Глава 29 ОТМЫЧКА ДЛЯ ОШЕЙНИКА

Глава 30 УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВЫХ

Глава 31 ГОСТЬ ИЗ СТОЛИЦЫ

Глава 32 ПОДАРКИ И ПОТЕРИ

Глава 33 ПЕРЕД ГРОЗОЙ

Глава 34 ВРЕМЯ ПРИЗРАКОВ И ПРЕДАТЕЛЕЙ

Глава 35 НЕДОВОЛЬСТВО ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА

Глава 36 ВРЕМЯ ВЫБОРА

Глава 37 ЖИВОЙ ФЕЙЕЛ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg