«Латунный город»

Латунный город (fb2) - Латунный город [litres] (пер. Елизавета Николаевна Шульга) (Трилогия Дэвабада - 1) 4993K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Шеннон А. Чакраборти

Шеннон А. Чакраборти Латунный город

Алие, свету моей жизни

S. A. Chakraborty

THE CITY OF BRASS

Copyright © 2017 by Shannon Chakraborty

Published by arrangement with Harper Voyager, an imprint of HarperCollins Publishers. Designed by Paula Russel Szafranski. Map by Virginia Norey.

© Е. Шульга, перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

1 Нари

Он был легкой мишенью.

Нари улыбнулась под вуалью, наблюдая, как к ее палатке подошли двое мужчин, препираясь между собой. Молодой стал нервно озираться, а старший – клиент – был весь покрыт испариной, несмотря на зябкий утренний час. Кроме них в переулке никого не было. Фаджр начался, и редкие в этом районе любители прилюдно помолиться уже сбежались к небольшой мечети в конце улицы.

Нари подавила зевоту. Она не любила вставать с петухами, но клиент хотел встретиться как можно раньше и щедро заплатил за то, чтобы она вошла в его положение. Нари изучила приближающуюся пару и отметила светлые лица и крой дорогих плащей. Наверное, турки. Старший, возможно, даже паша – один из немногих, кто не бежал из Каира, когда сюда вторглись французы[1]. Заинтригованная, она скрестила руки поверх черной абайи. Турецкие клиенты попадались ей нечасто: считали себя выше этого. Да и вообще, если бы французы и турки не воевали за Египет, они бы единодушно сошлись во мнении, что уж кто-кто, а египтяне сами со страной не справятся. Боже упаси. Не египтяне ведь наследники великой цивилизации, архитектурные памятники которой до сих пор украшают египетскую землю. Нет-нет. Все они глупые, суеверные деревенщины, чрезмерно злоупотребляющие бобами в своем рационе.

Думай себе что хочешь, а эта суеверная деревенщина сейчас облупит тебя, как луковку. Они подошли ближе, и Нари улыбнулась.

Она радушно приветствовала их и пригласила в свою тесную палатку, где угостила старшего гостя горьким чаем из толченых семян шамбалы с рублеными листьями мяты. Он залпом осушил чашку, а Нари еще долго разглядывала листья, напевая и шепча на своем родном языке – языке, которого никак не могли знать ее гости; языке, которому даже она не знала названия. Чем дольше она тянула время, тем нетерпеливее он становился, тем доверчивее.

В палатке было жарко. Под темными покрывалами, которыми были завешаны стены, ограждая посетителей от посторонних глаз, воздух застаивался и был насквозь пропитан запахами тлеющего кедра, пота и дешевого желтого воска, который Нари выдавала за ладан. Гость нервно теребил подол своего плаща. Капли пота катились по обветренному лицу и впитывались в вышивку на его воротнике.

Его спутник хмурился.

– Глупости это, брат, – зашептал он по-турецки. – Врачи ведь сказали, что ты здоров.

Нари скрыла торжествующую улыбку. Все-таки турки. Они и не догадывались, что какая-то знахарка из каирских трущоб поймет их речь – думали небось что она даже арабского толком знать не должна. Но Нари говорила по-турецки не хуже, чем на своем родном языке. А еще на арабском, иврите, ученом персидском, светском венецианском и прибрежном суахили. Лет двадцать она живет на этом свете, и за все эти годы она еще не слышала языка, который не понимала бы с лету.

Но туркам это знать необязательно. Поэтому, не обращая на них внимания, Нари сосредоточенно разглядывала заварку на дне чашки. Потом она охнула, всколыхнув дыханием тюлевую вуаль, что привлекло взгляды мужчин к ее губам, и уронила чашку на землю.

Чашка, как и положено, раскололась, и паша ахнул:

– Всемогущий Боже! Неужели дело так плохо?

Она подняла на него томные черные глаза и похлопала длинными ресницами. Паша стал белым, как полотно, и Нари замерла, прислушиваясь к биению его сердца. От испуга сердце билось быстро и неровно, но она чуяла, что его удары гонят по телу турка здоровую кровь. В его дыхании не было слышно хвори, а темные глаза блестели здоровым блеском. Несмотря на сквозящую в бороде седину, кое-как замаскированную хной, и рыхлый живот, страдал он только от переизбытка денег.

От этого недуга она его с радостью избавит.

– Извини, господин. – Нари ловкими пальцами оттолкнула кошелек, проворно ощупав его и прикинув, сколько дирхамов в нем помещалось. – Нет, я не могу взять с тебя денег.

Паша выпучил глаза.

– Но почему? – вскричал он. – Почему?

Она потупила взгляд.

– Есть вещи, которые мне никак не подвластны, – проговорила она вполголоса.

– О Боже… Ты слышишь, Арслан? – паша повернулся к брату с мокрыми от слез глазами. – А ты говорил, что я спятил! – сказал он с укоризной, хлюпая носом. – А я вот умираю! – Он уронил лицо в ладони и зарыдал, пока Нари пересчитывала золотые перстни у него на пальцах. – Я так мечтал о свадьбе…

Арслан бросил в ее сторону сердитый взгляд и снова повернулся к паше.

– Возьми себя в руки, Семал, – прошипел он по-турецки.

Паша вытер глаза и посмотрел на нее.

– Нет, не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать. До меня доходили слухи… говорят, ты поставила калеку на ноги, лишь посмотрев на него. Неужели ты совсем не можешь мне помочь?

Нари откинулась назад, втайне довольная собой. Она понятия не имела, о каком калеке он говорил, но, хвала Всевышнему, это должно благоприятно сказаться на ее репутации.

Она положила руку на сердце.

– Мне самой горько приносить дурные вести. Подумать только, твоя невеста лишится такого завидного жениха…

Его плечи сотрясли рыдания. Нари выждала, пока истерика достигнет пика, попутно подмечая толстые золотые украшения на запястьях и шее паши. К его тюрбану был пришит крупный рубин ювелирной огранки.

Наконец она снова заговорила.

– Есть один вариант, но… нет, – она покачала головой. – Ничего не выйдет.

– Что? – воскликнул он и вцепился обеими руками в крышку стола. – Умоляю, я на все согласен!

– Это будет весьма непросто.

Арслан вздохнул.

– И готов поспорить, весьма недешево.

Ах, теперь ты заговорил по-арабски? Нари очаровательно улыбнулась ему, зная, что он увидит ее лицо под полупрозрачной вуалью.

– Уверяю вас, мои расценки более чем справедливы.

– Замолчи, брат, – осадил его паша, смерив его рассерженным взглядом. Решительно он повернулся к Нари: – Рассказывай.

– Я ничего не гарантирую, – предупредила она.

– Нужно попытаться.

– Ты смелый человек, – сказала она, подпуская дрожь в голос. – На самом деле я думаю, что сглаз – причина твоего недуга. Кто-то тебе позавидовал. Тебе любой может позавидовать. Твое богатство и привлекательность легко могут навлечь зависть. Возможно, даже близкого человека… – она украдкой посмотрела на Арслана, но и этого хватило, чтобы у того зарделись щеки. – Очисть свой дом от скверны, которую навлек на тебя сглаз.

– Как? – спросил паша пылким шепотом.

– Сперва пообещай во всем меня слушаться.

– Разумеется!

Она заговорщически подалась вперед.

– Достань микстуру, на одну треть состоящую из серой амбры и на две трети – из масла кедрового дерева, да побольше. Найдешь все в аптеке у Якуба, в конце улицы. Его товар самый лучший.

– У Якуба?

– Айва, да. Спросишь у него еще толченой лаймовой кожуры да масло грецкого ореха.

Арслан глядел на брата с неприкрытым скепсисом, но во взгляде паши заблестела надежда.

– А потом?

– Дальше будет самое сложное, господин. – Нари взяла его за руку, и его пробила дрожь. – Но ты должен следовать моим указаниям неукоснительно.

– Обещаю, клянусь Всевышним.

– Твой дом нужно очистить от скверны, но сделать это можно, только когда он будет пустовать. Все должны покинуть его стены: твоя семья, животные, слуги – все. Семь дней в доме не должно быть ни единой живой души.

– Семь дней! – воскликнул он, но, заметив ее недовольный взгляд, понизил голос. – И куда же нам идти?

– К оазису в Файюме[2].

Арслан рассмеялся, но Нари продолжала:

– На закате отправляйся ко второму по величине источнику оазиса со своим младшим сыном, – велела она. – Там наполни водой корзину из набранных поблизости прутьев, прочти над ней трижды аят Престола и после умойся этой водой. Перед уходом окропи все двери амброй и маслом, и к твоему возвращению от зависти в доме не останется и следа.

– В Файюме? – перебил Арслан. – Господи, женщина, даже тебе должно быть известно, что идет война. Или ты думаешь, Наполеон вот так запросто выпустит нас из Каира скитаться по пустыне?

– Замолчи! – паша стукнул по столу кулаком, после чего повернулся к Нари: – Но это и впрямь будет непросто.

Нари развела руками:

– С Божьей помощью…

– Конечно, конечно. Что ж, Файюм так Файюм, – постановил он, принимая окончательное решение. – И тогда у меня будет здоровое сердце?

Она задумалась. Значит, его беспокоило сердце?

– На все воля Божья, господин. Но пусть молодая жена еще месяц заваривает тебе чай с толченым лаймом и маслом ореха.

Его абсолютно здоровому сердцу не будет от этого ни горячо, ни холодно, а вот супругу порадует приятное дыхание изо рта мужа. Нари отпустила его руку.

Паша поморгал, как будто выходя из-под гипноза.

– Что ж, благодарю, милая, благодарю.

Он всучил ей небольшой, но туго набитый кошель и снял с мизинца увесистый золотой перстень, который приложил в довесок.

– Благословит тебя Бог.

– А вам детишек побольше.

Он грузно поднялся на ноги.

– Не могу не спросить, милая, откуда ты родом? Акцент у тебя каирский, но в глазах у тебя что-то… – он осекся.

Нари поджала губы. Она терпеть не могла, когда спрашивали о ее родословной. Хотя немногие назвали бы ее красавицей – все же годы жизни на улице превратили ее в девушку куда более худосочную и неопрятную, чем предпочитали мужчины, – но ее блестящие глаза и острые черты обычно задерживали на себе взгляд. И, задержавшись, взгляд скользил выше, примечая пряди черных, как смоль, волос и необыкновенного цвета глаза – «противоестественно» черные, говорили некоторые, и тогда уже возникали вопросы.

– Как сам Нил, я рождена в Египте, – заверила она.

– Ну да, ну да, – паша дотронулся до своей брови. – Мир твоему дому.

Он нырнул в дверной проем и ушел.

Арслан решил задержаться. Собирая свой гонорар, Нари чувствовала на себе его взгляд.

– Ты понимаешь, что только что нарушила закон? – спросил он грубо.

– Простите?

Он подошел ближе.

– Закон, глупая. Колдовство подлежит преследованию по закону Османской империи.

Живя в Каире под османским игом, Нари столько раз приходилось иметь дело с напыщенными турецкими чинушами вроде Арслана, что она не смогла сдержаться.

– Значит, повезло мне, что главными стали франки.

Это было ошибкой. Арслан побагровел. Он замахнулся, и Нари отпрянула, инстинктивно стиснув в пальцах кольцо паши. Острый край врезался ей в ладонь.

Но турок ее не ударил. Он только плюнул ей под ноги.

– Бог мне свидетель: ты ведьма и воровка… И как только мы вытолкнем французов из Египта, мы примемся за шваль вроде тебя.

Метнув в нее напоследок кипящий ненавистью взгляд, он ушел.

Нари судорожно вздохнула, провожая братьев взглядом. Споря между собой, они постепенно растворились в утреннем тумане, удаляясь в сторону аптеки Якуба. Не угроза выбила ее из колеи, нет: трескучий хрип в его крике, железный запах крови, расползшийся в воздухе… Пораженное легкое: или чахотка, или даже раковая опухоль. Пока никаких явных признаков, но они не заставят себя долго ждать.

Арслан не зря подозревал ее в мошенничестве: его брат был здоров. Вот только сам он не доживет до того дня, когда турки отвоюют ее страну обратно.

Нари разжала ладонь. Порез уже начал затягиваться, и полоска свежей коричневой кожи проступила под каплями крови. Она рассмотрела руку, а потом вздохнула и скрылась внутри палатки.

Она стянула с головы завязанный узлом платок и скомкала в руке. Идиотка. Знаешь же, что нельзя так выходить из себя, когда имеешь дело с мужчинами. Нари ни к чему было наживать новых врагов – тем более таких, которые непременно теперь выставят стражу вокруг дома паши на время его паломничества в Файюм. Сумма, которую она заработала сегодня, казалась мизером по сравнению с тем, что Нари могла бы вынести с его пустой виллы. Она не стала бы брать слишком много – она уже давно занимается этими фокусами и умела совладать с искушением. Но несколько украшений, пропажу которых списали бы на рассеянность жены или на вороватую прислугу? Пустяки, которые для паши не стоили бы ничего, но оплатили бы месяц жизни Нари? От этого она не отказалась бы.

В очередной раз чертыхнувшись себе под нос, она скатала спальный матрац и вынула из пола несколько кирпичей. Монеты и кольцо она бросила в ямку, хмурясь при виде своих скудных сбережений.

Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Нари вложила кирпичи на место, подсчитывая, сколько еще нужно, чтобы хватило на аренду жилья и на взятки, необходимые для того, чтобы заниматься ее ремеслом, которое день ото дня теряло популярность. Сумма все росла, и мечты Нари о Стамбуле, учебе, почетной профессии и настоящей медицине вместо этой нелепой «магии» отодвигались все дальше.

Но в данную минуту Нари ничего не могла с этим поделать, и она не привыкла жалеть себя, когда это же время можно потратить на то, чтобы зарабатывать деньги. Она встала, обмотала мятым платком копну кудрей, собрала амулеты, которые смастерила для барзанских[3] женщин, и припарки для мясника. Она вернется позже, чтобы подготовиться к зару, но первым делом нужно было встретиться с одним очень важным человеком.

Аптека Якуба находилась в конце переулка, зажатая между трухлявой фруктовой палаткой и булочной. Никто не знал, что побудило престарелого еврейского аптекаря открыть лавку среди такой нищеты. Жителями этой улицы в основном были люди, которые оказались на самом дне: проститутки, наркоманы. А Якуб приехал несколько лет назад вместе с семьей и без лишнего шума поселился на верхних этажах наименее запущенного здесь дома. Соседи стали чесать языками, поползли слухи то о карточных долгах, то об алкоголизме. Выдвигались и совсем уж зловещие предположения: будто его сын убил мусульманина, а сам Якуб пьет кровь и телесные соки у местных полуживых наркоманов. Сама Нари все это считала пустыми россказнями, но на всякий случай не спрашивала. Она не лезла к нему с вопросами о его темном прошлом, а он не интересовался, где бывшая карманница научилась ставить диагнозы лучше личного лекаря султана. На двух этих незаданных вопросах и покоилось их необычное сотрудничество.

Она юркнула в аптеку, умудрившись не потревожить обшарпанный колокольчик, служивший, чтобы оповещать о посетителях. Аптеку Якуба, где полки ломились от снадобий и было тесно от жуткого беспорядка, она считала своим любимым местом на всем белом свете. В аляповатых деревянных шкафчиках жались друг к дружке пыльные склянки, миниатюрные плетеные корзинки и потрескавшиеся фарфоровые сосуды. Под потолком болтались связки сушеных трав, звериные лапы и всякая незнакомая Нари всячина. На полу драгоценное место отвоевали под себя глиняные амфоры. Якуб знал содержимое лавки как свои пять пальцев, а его рассказы о древних волхвованиях и жарких пряных индусских землях переносили Нари в далекие миры, вообразить которые у нее не всегда хватало фантазии.

Аптекарь сгорбился над столом, замешивая какую-то микстуру, источавшую неприятный резкий запах. При виде старика и его допотопных инструментов Нари улыбнулась. Даже его ступка выглядела так, словно относилась к эпохе правления Салах ад-Дина[4].

– Сабах аль-хейр, – поздоровалась она.

Якуб испуганно ойкнул и вздернул голову, задев лбом вязанку чеснока, свисавшую над столом. Отмахнувшись от нее, он проворчал:

– Сабах ин-нур. Ты могла бы не входить так бесшумно? Напугала меня до полусмерти.

Нари усмехнулась.

– Люблю быть внезапной.

Он хмыкнул.

– Меня пугать, то бишь. День ото дня ты все больше похожа на дьяволицу.

– Нехорошо говорить это человеку, который принес вам такой удачный улов этим утром.

Она уперлась ладонями в крышку стола и запрыгнула наверх.

– Удачный? Так ты называешь, когда два высокопоставленных османа с утра пораньше с криками ломятся к тебе в дверь? Мою жену чуть удар не хватил.

– Так купите ей что-нибудь красивое за их деньги.

Якуб покачал головой.

– Серая амбра! Повезло, что она нашлась у меня в запасах! А что, слабо было уговорить его выкрасить двери жидким золотом?

Она пожала плечами, выхватила у него из-под локтя какую-то баночку и осторожно принюхалась.

– Судя по их виду, они могли себе это позволить.

– Молодой успел высказать о тебе много нелестных слов.

– Всем мил не будешь.

Нари потянулась за другой банкой, поглядывая, как аптекарь добавляет в ступку семена тунга.

Со вздохом он отложил пестик и протянул к ней руку. Нехотя она вернула ему банку.

– Что вы готовите?

– Это? – Он продолжил молоть семена. – Снадобье для жены башмачника. Ее тошнит в последние дни.

Нари понаблюдала за ним некоторое время.

– Не поможет.

– Да ну? Напомните, доктор, вы у кого учились?

Нари улыбнулась. Якуба бесило, когда она так делала. Она повернулась к полкам, выискивая взглядом знакомый горшочек. Кругом царил хаос. Аптека казалась одной сплошной свалкой неподписанных банок и ингредиентов, которые словно сами снимались иногда с места и перемещались с полки на полку.

– Она беременна, – бросила Нари через плечо.

Смахнув паука, ползущего по крышечке, она взяла пузырек с маслом перечной мяты.

– Беременна? Ее муж ничего не сказал.

Нари поставила перед Якубом пузырек и положила рядом узловатый корень имбиря.

– Рано. Они, скорее всего, сами еще не знают.

Он выразительно посмотрел на нее.

– А ты знаешь?

– Боже милостивый, а вы – нет? Ее тошнит так, что шайтан услышит, не к ночи будь помянут. У них с мужем шестеро детей. Казалось бы, должны уже научиться распознавать знаки, – она примирительно улыбнулась. – Приготовьте ей чай из этого.

– Я ничего не слышал.

– Да, дедуля, вы не слышали и как я вошла. Может, тут дело в ваших ушах?

Якуб, недовольно ворча, отодвинул ступку и отошел в уголок, куда он складывал свои заработки.

– Кончала бы ты играть в Моисея Маймонида[5] и нашла бы лучше себе мужа. Еще не поздно.

Он вытащил сундук, петли тяжело скрипнули, и старая крышка откинулась.

Нари рассмеялась.

– Если вы найдете того, кто согласится взять такую, как я, в жены, вы всех свах Каира оставите без работы.

Она пошарила среди беспорядочно сваленных на столе книг, квитанций и склянок в поисках маленькой эмалевой шкатулки, где Якуб держал сезамовые карамельки для внуков, и наконец нашла ее под пыльной амбарной книгой.

– К тому же, – продолжила она, выудив две карамельки, – мне нравится с вами работать.

Якуб вручил ей мешочек. Нари уже по весу поняла, что там больше ее обычной доли, и начала было возражать, но он оборвал ее.

– Не связывайся с такими мужчинами, Нари. Опасно это.

– Почему? Теперь у нас франки главные.

Она пожевала конфету, и на нее внезапно накатило любопытство.

– А правда, что франкские женщины ходят по улице голыми?

Аптекарь покачал головой, ничуть не удивленный ее бесцеремонностью.

– Французские, дитя мое, не франкские. И храни тебя Господь от таких вульгарных разговоров.

– Абу Талха говорит, что у их командира копыта, как у козла.

– Абу Талха пусть лучше башмаки себе дальше чинит… И не меняй темы, – добавил он устало. – Я предостеречь тебя хочу.

– Меня? Зачем? Я никогда даже не разговаривала с франком.

Впрочем, не сказать чтобы она не пыталась. Она подсовывала амулеты французским солдатам, которые изредка встречались ей на пути, но те отшатывались от нее как ужаленные, отпуская язвительные замечания о ее наряде на своем диковинном языке.

Аптекарь заглянул ей в глаза.

– Ты молода, – тихо произнес он. – Ты еще не знаешь, чему подвергаются такие, как мы, в военное время. Непохожие на остальных. Ты хотя бы не высовывайся. А еще лучше уезжай отсюда. Ты не позабыла свои великие планы на Стамбул?

После сегодняшней ревизии Нари скисла от одного упоминания о городе.

– Вы же говорили, что это пустые надежды, – напомнила она. – Что никакой врач не возьмет в ученицы женщину.

– Ты могла бы стать повитухой, – предложил он. – Тебе не впервой принимать роды. Поезжай на восток, подальше от этой войны. Куда-нибудь в Бейрут.

– Вам как будто не терпится от меня избавиться.

Он заботливо посмотрел на нее своими карими глазами и взял ее за руку.

– Мне не терпится, чтобы ты была в безопасности. У тебя нет семьи, нет мужа – никого, кто встал бы на твою защиту, чтобы…

– Я сама умею постоять за себя, – возмутилась она.

– …чтобы подсказать, как не попасть в опасную ситуацию, – договорил он, пригвоздив ее многозначительным взглядом. – Например, не проводить зары.

Ой. Нари поморщилась.

– Я надеялась, вы не узнаете.

– Зря надеялась, – отрезал он. – Не дело это, связываться с их южной магией. – Он махнул рукой, указывая за ее спину. – Подай мне жестянку.

Она взяла с полки пустую банку и несколько агрессивным движением бросила аптекарю.

– Нет в этом никакой магии, – фыркнула она. – Все совершенно безобидно.

– Безобидно! – передразнил Якуб, ссыпая в жестянку чайные листья. – Слышал я слухи об этих зарах… Кровавые жертвоприношения, изгнание джиннов…

– Никто никого не изгоняет, – беззаботно уточнила Нари. – Скорее хотят прийти с ними к перемирию.

Аптекарь беспомощно поднял на нее глаза.

– Не нужно вступать с джиннами в переговоры! – Он покачал головой, закрыл крышку жестянки и запечатал швы воском. – Ты играешь с материями, в которых ничего не смыслишь, Нари. Это чужая тебе культура. Демону ничего не стоит завладеть твоей душой, когда ты ведешь себя так неосмотрительно.

Нари была тронута его заботой. Подумать только: еще пару лет назад он считал ее бессердечной аферисткой.

– Дедушка, – начала она, стараясь выразить голосом свое к нему уважение. – Вам не о чем беспокоиться. Магии не существует, честное слово.

Видя, что его это не убеждает, она решила говорить без церемоний:

– Это все полная чепуха. В мире нет ни магии, ни джиннов, и никакие злые духи не хотят пожрать наши души. Я слишком долго занимаюсь этими фокусами, чтобы в них верить.

Аптекарь помолчал.

– Я видел, что ты можешь…

– Или просто я жульничаю лучше остальных, – перебила она в надежде прогнать страх с его лица. Она не хотела из-за своих своеобразных талантов лишиться единственного друга.

Он покачал головой.

– И все-таки джинны существуют. И демоны тоже. Даже ученые так говорят.

– Значит, ошибаются ученые. По мою душу никакие демоны пока не приходили.

Якуб оторопел.

– Какие надменные слова, Нари. Какие кощунственные. Такое можно только по большой глупости ляпнуть.

Нари упрямо вздернула подбородок.

– Демонов не существует.

– Что ж, видит бог, я пытался, – вздохнул он и протянул ей жестянку. – Отдашь башмачнику на обратном пути, хорошо?

Она спрыгнула со стола.

– Завтра будете проводить инвентаризацию?

Нари, может, и была гордячкой, но она не хотела упускать шанс получше изучить аптеку. Эрудиция Якуба была прекрасным подспорьем ее природной врачевательной интуиции.

– Да, только приходи пораньше. Нас ждет много работы.

Она кивнула.

– Даст Бог.

Аптекарь кивнул на кошель с монетами.

– Все, ступай, купи себе кебаб. А то кожа да кости. Джинн голодным останется, если все-таки придет за тобой.

Когда Нари добралась до квартала, где проводился зар, солнце уже скрылось за частоколом минаретов и глинобитных зданий, укатившись в далекую пустыню, а басистый муэдзин затянул призыв на магриб. Ориентироваться без солнечного света стало труднее, и она чуть-чуть постояла на месте. Южная часть города, зажатая между руинами древнего Фустата[6] и горой Муккатам, была ей плохо знакома.

Нари обхватила поудобнее недовольную курицу, прошмыгнула мимо тощеватого прохожего, тащившего на голове доску с хлебами, и едва избежала столкновения с оравой хохочущей детворы. Осторожно ступая между башмаками, брошенными у входа, она прошла мимо битком забитой мечети. На улице было людно. Французское вторжение никак не повлияло на массовые миграции деревенского населения в Каир. Люди приезжали, не имея здесь ни кола и ни двора, и привозили с собой только обычаи предков – обычаи, которые нередко изобличались суровыми городскими имамами как небогоугодные.

Именно такое отношение было и к зарам. Но вера в одержимость злыми духами, как и вера в магию, крепко пустила корни в Каире. На духов валили все грехи от выкидыша у молодой жены до неизлечимого слабоумия у старухи. Зары проводились в надежде умилостивить духа и исцелить одержимую женщину. Нари могла не верить в магию, но сложно было устоять перед соблазном в виде полной корзины монет и сытного ужина, которые доставались в награду кодии – той, кто проводит обряд. Тогда, побывав на нескольких зарах, она решила организовать собственную, укороченную версию.

Сегодня она проводила зар в третий раз. Неделю назад к Нари пришла тетка одной заболевшей девочки, и они условились подготовить все для церемонии на заброшенном подворье недалеко от дома больной. Шамса и Рана, ее музыканты, пришли туда раньше Нари и уже дожидались ее.

Она приветливо поздоровалась с девушками. Двор был чисто выметен, в центре стоял узкий стол, покрытый белой скатертью. По краям стола располагались два медных блюда, щедро наполненные миндалем, апельсинами и финиками. Народу собралось немало: были тут и родственницы больной девочки, и примерно с дюжину любопытных соседок. Все женщины были бедны, но никто не рискнул явиться на зар с пустыми руками. Сегодня Нари ждал хороший навар.

Она поманила к себе двух девчонок. Они были еще маленькие, и в этом возрасте подобное мероприятие наверняка казалось им чем-то жутко увлекательным. Девочки с горящими глазами бросились к ней со всех ног. Нари опустилась на колени и вручила курицу старшей.

– Сделай одолжение, подержи, пожалуйста.

Девочка с важным видом кивнула.

Корзину она отдала младшей. Это было прелестное создание с темными глазами и кудрявыми волосами, заплетенными в лохматые косички. Никто не сможет перед ней устоять. Нари подмигнула.

– Проследи, чтобы каждый что-нибудь положил в корзинку.

Она дернула ее за косичку и отпустила обеих жестом, после чего сосредоточилась на цели своего визита.

Больную девочку звали Басима. На вид ей было около двенадцати. Ее нарядили в длинное белое платье, и женщина в возрасте с трудом пыталась повязать ей на волосы платок. Но Басима сопротивлялась, размахивая руками и бешено сверкая глазами. Нари заметила покрасневшую кожу вокруг обкусанных ногтей девочки. От Басимы волнами шли страх и паника. По щекам размазалась сурьма, которую она пыталась оттереть с глаз.

– Прошу тебя, милая, – умоляла женщина, судя по всему, мать девочки – сходство было налицо. – Мы ведь хотим помочь тебе.

Нари подошла к ним, опустилась на колени и взяла Басиму за руку. Девочка застыла, не прекращая вращать глазами. Нари осторожно подняла ее на ноги. Собрание смолкло. Она приложила ладонь ко лбу Басимы.

Нари не могла объяснить, как именно она исцеляла других и понимала их недуги, так же как не могла объяснить, почему видят ее глаза и слышат ее уши. Ее способности были неотъемлемой ее частью, и она давно перестала задаваться вопросом об их природе. В детстве не один год ушел только на то, чтобы понять, насколько она отличается от остальных, и усвоить в процессе парочку болезненных жизненных уроков. Как будто она оказалась единственным зрячим человеком среди слепцов. Но эти способности казались ей настолько органичным продолжением ее самой, что невозможно было воспринимать их как что-то сверхъестественное.

Басима повредилась рассудком. Ее разум, живой и искристый, пульсировал под пальцами Нари, но в нем царил разброд. Обречена. Нари стало скверно от того, как быстро она пришла к этому выводу, но девочке было уже не помочь, и Нари могла разве что принести Басиме кратковременный покой.

Попутно разыграв красочный спектакль, иначе никто бы ей не заплатил, Нари сняла с лица девочки платок, чувствуя, что та в нем задыхается. Басима зажала край платка в кулаке и потрясла им, уставившись Нари прямо в глаза.

Нари улыбнулась.

– Можешь оставить себе, если хочешь. Будет весело, обещаю.

Она повернулась к толпе и сказала громче:

– Вы правильно сделали, что позвали меня. В ней сидит злой дух. Дух силен. Но мы сможем усмирить его, слышите? Оженим этих двоих счастливым браком, – она подмигнула и махнула музыкантам.

Шамса ударила в таблу и стала выбивать из старой кожи барабана неистовый ритм. Рана взялась за дудку и протянула Нари тамбурин – единственный инструмент, на котором та могла играть, не выставляя себя на посмешище.

Нари начала похлопывать бубном о ногу.

– Я спою песню знакомым мне духам, – объясняла она, перекрикивая музыку, хотя редкая южанка не знала, как проходит зар.

Тетка Басимы встала у жаровни, разгоняя клубы ароматного дыма над всеми присутствующими.

– Когда ее дух услышит свою песню, он встрепенется, и мы перейдем к следующему этапу.

Рана заиграла на дудке, Нари ударила в тамбурин. С каждым ударом она встряхивала плечами, и бахрома на ее платке разлеталась в такт музыке. Басима, как завороженная, последовала за Нари.

– О духи, к вам взываем! Кланяемся вам и на вас уповаем! – распевала Нари негромко, чтобы не сфальшивить. Настоящие кодии были еще и умелыми певицами, чем Нари не могла похвастаться. – Иа, амир кадим аль хинди! Явись, о великий принц!

Она начала с песни об индийском принце, продолжила песней о морском султане и Карине Великой, каждую исполняя на новый мотив. Тексты Нари старательно разучивала, не всегда понимая их значения, – история фольклора мало ее волновала.

Чем дольше она пела, тем сильнее Басима погружалась в танец: руки и ноги обмякли, гримаса на лице разгладилась. Ее волосы колыхались на ветру, пока девочка плавно покачивалась, улыбаясь бледной улыбкой, полностью погруженная в себя. Нари дотрагивалась до нее каждый раз, когда подходила близко, прощупывая скрытые области ее рассудка, выманивая их на поверхность, чтобы успокоить бедную девочку.

Публика подобралась хорошая, воодушевленная и активная. Несколько женщин встали с мест и, хлопая в ладоши, присоединились к танцу. Люди часто так делали. Ведь зары были не только способом разобраться с назойливыми джиннами, но отчасти и поводом людей посмотреть и себя показать. Мать Басимы с надеждой всматривалась в лицо дочери. Девчонки обхватили доверенные им сокровища и весело скакали, не обращая внимания на недовольство курицы.

И музыкантам нравилось играть. В какой-то момент Шамса перешла на быстрый ритм, и Рана последовала ее примеру, выводя на дудке скорбную мелодию, от которой мороз шел по коже.

Нари била в тамбурин. Настроение публики оказалось заразительным, и она улыбнулась. Cамое время продемонстрировать кое-что новенькое.

Она закрыла глаза и стала напевать себе под нос. Нари не знала имени своего родного языка – того самого, который, видимо, впитала с молоком давным-давно умершей матери. Но в нем она искала разгадку своего происхождения, с детства прислушиваясь к обрывкам разговоров среди приезжих купцов и в многонациональной толпе ученых перед университетом аль-Азхар[7]. На слух язык оказался похожим на иврит, и однажды Нари заговорила на нем с Якубом, но тот категорически не согласился и зачем-то прибавил, что его народ достаточно натерпелся и без ее помощи.

Нари знала одно: язык звучал загадочно и эфемерно. Идеальное сочетание для зара. И как ей только раньше не приходило это в голову?

Надиктуй она сейчас хоть список покупок, никто бы ничего не заметил, но Нари решила придерживаться настоящих текстов обрядовых песен и стала переводить арабские слова на свой родной язык.

– Сах, афшин а дэв, – затянула она. – О воитель джиннов, призываем тебя! Явись, упокой огонь в ее мыслях. – Она прикрыла глаза. – Приди ко мне, о воитель! Вэк!

Капля пота выступила у нее на виске. В давке, вблизи жаркого треска огня, стало невыносимо душно и неуютно. Не поднимая век, она раскачивалась под музыку. С каждым движением платок у нее на волосах трепетал и обмахивал ей лицо.

– О славный хранитель, приди и защити нас. Не дай в обиду Басиму…

Услышав чей-то удивленный вздох, Нари вздрогнула и открыла глаза. Басима прекратила танцевать. Она застыла и не сводила остекленевшего взгляда с Нари. Даже Шамса занервничала и на секунду сбилась с барабанного ритма.

Не желая терять внимание публики, Нари ударила тамбурином по бедру, про себя молясь, чтобы Шамса догадалась подыграть ей. Она улыбнулась Басиме и подхватила жаровню с благовониями в надежде, что сладкий запах снимет напряжение с девочки. Кажется, пришло время закругляться.

– О воитель, – пропела она чуть тише, снова переходя на арабский, – ты ли дремлешь в мыслях нашей милой Басимы?

Басиму передернуло. По ее лицу градом катил пот. Подойдя ближе, Нари заметила, что отрешенное выражение сошло с лица девочки, и теперь в ее глазах читался странный испуг. Нари в замешательстве взяла девочку за руку.

Басима моргнула, прищурилась и посмотрела на Нари с каким-то почти звериным любопытством.

КТО ТЫ?

Нари побледнела и выпустила ее руку. Девочка даже не пошевелила губами, но вопрос был слышен так отчетливо, будто ей выкрикнули его прямо в ухо.

Секунда – и все прошло. Басима помотала головой и продолжила танцевать как ни в чем не бывало, с тем же отсутствующим видом. Нари испуганно отошла от нее на несколько шагов. Ее прошиб холодный пот.

Рана встала у нее за плечом.

– Нари?

– Ты это слышала? – прошептала она.

Рана подняла брови.

– Что слышала?

Не будь дурой. Нари, чувствуя себя глупо, помотала головой.

– Ничего.

Повысив голос, она обратилась к толпе:

– Воздадим хвалу Всевышнему, – провозгласила она, стараясь не запнуться. – Тебя благодарим, о воитель.

Она подозвала девочку с курицей в охапке.

– Прими наши подношения и поладь с нашей милой Басимой.

Трясущимися руками Нари подняла курицу над побитой каменной чашей и шепотом произнесла молитву, после чего перерезала птице горло. Кровь прыснула в чашу и забрызгала Нари ноги.

Тетка Басимы унесла птицу, чтобы зажарить на ужин, но и работа Нари была еще не окончена.

– Сок тамаринда для нашего гостя, – предложила она. – Ведь джинны любят кисленькое.

Она выдавила улыбку, пытаясь унять нервы.

Шамса поднесла ей стакан темного сока.

– Ты в порядке, кодия?

– Бог милостив, – ответила Нари. – Просто устала. Вы с Раной не разнесете еду собравшимся?

– Да, конечно.

Басима все еще качалась из стороны в сторону, с полуопущенными веками и сонной улыбкой на лице. Нари взяла ее за руки и бережно усадила на землю, кожей чувствуя пристальное внимание публики.

– Выпей, дитя, – сказала она, протягивая напиток. – Это ублажит твоего джинна.

Басима выхватила стакан, пролив себе на лицо добрую половину содержимого. Девочка кивнула на мать и издала тихий гортанный звук.

– Конечно, хабибти[8].

Нари успокаивающе погладила Басиму по волосам. Девочка по-прежнему была не в себе, но ее ум хотя бы перестало лихорадить. Одному Богу было известно, надолго ли ее хватит. Нари подозвала мать Басимы и попросила их взяться за руки.

В глазах женщины стояли слезы.

– Она поправится? Джинн оставит ее в покое?

Нари подумала.

– Я успокоила их обоих, но джинн силен и, похоже, сопровождает ее с рождения. Она такое хрупкое создание… – добавила она, стиснув руку Басимы. – Ей было проще подчиниться его воле.

– Что это значит? – спросила мать срывающимся голосом.

– Состояние вашей дочери в руках Всевышнего. Но джинн будет оберегать ее и дарить ей богатую внутреннюю жизнь, – соврала она, надеясь хоть как-то утешить женщину. – Не отказывайте ни в чем ни ему, ни ей. Пусть Басима поживет пока с вами и вашим мужем, придумайте для нее какое-нибудь занятие…

– Она… когда-нибудь заговорит?

Нари отвела взгляд.

– На все воля Божья.

Уклончивый ответ Нари заставил женщину тяжело сглотнуть.

– А джинн?

Нари решила обойтись без замысловатостей.

– Пусть пьет каждое утро сок из тамаринда, это ублажит джинна. И водите дочь купаться на реку в первую джуму[9] каждого месяца.

Мать Басимы горько вздохнула.

– Все под Богом ходим, – проговорила она тихо, не столько Нари, сколько самой себе.

Плакать она перестала. И прямо у Нари на глазах, как будто смирившись с их участью, мать взяла дочь за руку. Басима улыбнулась.

При виде этой душещипательной картины Нари вспомнились слова Якуба: «У тебя нет семьи, нет мужа – никого, кто встал бы на твою защиту…»

Она поднялась с колен.

– Прошу меня извинить.

На правах кодии ей пришлось задержаться до подачи ужина, вежливо поддакивать женским пересудам и стараться обходить стороной престарелую родственницу, в обеих грудях которой она чувствовала расползающиеся опухоли. Нари никогда раньше не лечила подобных болезней, и здесь было не место и не время для экспериментов, но от этого не становилось легче смотреть на улыбчивую женщину.

Наконец церемония подошла к концу. Ее корзина ломилась от медяков, среди которых изредка попадались серебряные дирхамы и один раз даже целый золотой динар от родни Басимы. Некоторые женщины клали в корзину дешевые украшения – все в обмен на благословение, которым якобы должна была их осенить кодия. Нари выдала Шамсе и Ране по два дирхама и разделила между ними бо́льшую часть украшений.

Она обматывала голову шарфом, уворачиваясь от нескончаемых поцелуев Басиминых родственниц, когда почувствовала легкое покалывание на загривке. После многих лет слежки за своими мишенями и бегства от слежки за ней самой Нари не могла не распознать это чувство. Она подняла голову.

Через двор на нее смотрела Басима. Она была абсолютно неподвижна и крепко стояла на ногах. Нари встретилась с ней взглядом, удивленная такой невозмутимостью.

В ее темных глазах мелькнуло что-то любопытное и расчетливое. Но только Нари хотела присмотреться внимательнее, это пропало. Басима сложила ладони и продолжила раскачиваться в танце, которому научила ее Нари.

2 Нари

С девочкой что-то произошло.

Нари ковыряла крошки, оставшиеся от давно съеденного пирога. После зара в голове был кавардак, и она сделала остановку в местном кафе вместо того, чтобы сразу двинуться домой. Прошло несколько часов, а она до сих пор торчала там. Она повертела в руке чашку. Красные лепестки гибискуса колыхнулись на дне.

Чепуха, ничего не происходило, и ты не слышала никаких голосов. Она зевнула, водрузила локти на стол и прикрыла глаза. Предрассветная встреча с пашой и долгая прогулка через весь город страшно ее утомили.

Кто-то кашлянул, обращая на себя ее внимание. Она открыла глаза и увидела у своего столика мужчину с облезлой бородой, который смерил ее заинтересованным взглядом.

Нари обнажила кинжал прежде, чем он успел открыть рот, и с размаху стукнула рукояткой по деревянной крышке стола. Мужчина испарился, посетители кафе стихли. У кого-то рассыпались на пол кости домино.

Хозяин метнул в нее свирепый взгляд, и Нари вздохнула, понимая, что ее выставляют за дверь. Он с самого начала хотел отказать ей в обслуживании, сославшись на то, что приличная женщина не додумается без сопровождения гулять по ночам, не то что захаживать в рестораны, где полно посторонних мужчин. Он долго донимал Нари расспросами, знают ли мужчины в семье о том, где она сейчас, и заткнулся только при виде монет из ее гонорара кодии, но теперь недолгому гостеприимству явно пришел конец.

Она встала, оставила на столе деньги и вышла. На улице было темно и непривычно безлюдно. Введенный французами комендантский час вынуждал отсиживаться дома даже привыкших к ночной жизни египтян.

Нари шла, не поднимая головы, и вскоре поняла, что заблудилась. Луна светила ярко, но эта часть города была ей незнакома, и она дважды прошла одними и теми же переулками, безуспешно пытаясь найти поворот на главную улицу.

Уставшая и раздосадованная, она остановилась у входа в невзрачную мечеть, прикидывая, не устроиться ли здесь на ночлег, когда ее внимание привлек силуэт мавзолея, возвышающегося над куполом мечети. Она замерла. Эль-Карафа – Город Мертвых[10].

Эль-Карафа, широко раскинувшийся облюбованный египтянами массив усыпальниц и погребальных участков, идеально отражал фанатичное отношение Каира к похоронной теме. Кладбище огибало всю восточную границу города хребтом из иссохших костей и гниющих тел. Тут хоронили всех: от основателей Каира до последних наркоманов. А пока чума несколько лет назад не решила вопрос нехватки жилплощади в городе, тут даже искали себе кров мигранты, которым некуда было податься.

От одной мысли у Нари мороз шел по коже. Она не разделяла представлений большинства египтян и среди мертвецов чувствовала себя не в своей тарелке: ни за что она не смогла бы жить в окружении разлагающихся трупов. Покойники вызывали у нее неприязнь: их запах, их безмолвие, все в них было не так.

От купцов, исколесивших много земель, она слышала рассказы о заморских народах, которые сжигали своих мертвецов, надеясь перехитрить бога и скрыться от его суда. Гениально, казалось Нари. Сгинуть в пламени костра должно быть счастьем по сравнению с тем, чтобы навечно улечься в душные пески Эль-Карафы.

Но она понимала, что кладбище – ее единственный шанс вернуться сегодня домой. Если двинуться вдоль границы на север, она выйдет на знакомые дома, и к тому же тут можно будет спрятаться, если на пути ей встретятся французские патрули, контролирующие соблюдение комендантского часа. Иностранцы обычно разделяли ее нелюбовь к Городу Мертвых.

Оказавшись на территории кладбища, Нари решила держаться самой крайней аллеи. Здесь было даже более пустынно, чем на улицах. Единственными признаками жизни оставались запахи отгоревшего костра и вопли дерущихся котов. Острые зубчатые стены и гладкие купола мавзолеев отбрасывали на песок шальные тени. Древние постройки казались заброшенными. Османские правители Египта предпочитали хоронить своих на родной турецкой земле, потому и не считали уход за местным кладбищем важные занятием – и это не единственное оскорбление, нанесенное ее народу.

Резко похолодало, и Нари поежилась. Старые кожаные сандалии, которым давно пора было на свалку, шлепали по мягкой дороге. Вокруг стояла гробовая тишина – только монеты то и дело позвякивали в корзине. Сама не своя, Нари избегала смотреть на могилы и развлекала себя более приятными мыслями, фантазируя, как она проникнет в дом паши, пока тот будет в Файюме. Нари себе не простит, если позволит его чахоточному братцу лишить ее такого щедрого барыша.

Она недалеко ушла, когда услышала за спиной шелест чужого дыхания и уловила краешком глаза смутное движение.

Просто кто-то решил срезать путь, как и я, – твердила она себе, не на шутку перепугавшись. Каир был в меру безопасным городом, но Нари отдавала себе отчет в том, что, когда ночью кто-то преследует молодую женщину, ничем хорошим это не кончается.

Она не стала ускорять шаг, но положила руку на кинжал, а потом резко свернула в глубь кладбища, побежала по аллее, спугнув сонную дворнягу, и юркнула за ворота старинной фатимидской гробницы[11].

Шаги последовали за ней. Потом остановились. Нари сделала глубокий вдох и занесла кинжал. Храбрясь и заготавливая угрозы, она вышла из укрытия.

И застыла как вкопанная.

– Басима?

Девочка стояла посреди аллеи в дюжине шагов от нее, с непокрытой головой, в перепачканной рваной абайе. Она улыбнулась Нари. В свете луны сверкнули зубы, и порыв ветра растрепал ей волосы.

– Говори еще, – потребовала Басима натянутым и сиплым с непривычки голосом.

Нари ахнула. Неужели она и впрямь излечила ее? Если так, то с какой стати ребенку шататься по кладбищам среди ночи?

Нари опустила руку и подбежала к девочке.

– Что ты здесь делаешь совсем одна, милая? Твоя мать будет волноваться.

Она остановилась. Несмотря на темноту и невесть откуда взявшиеся тучи, заволокшие луну, Нари разглядела темные брызги на руках Басимы. Она втянула ноздрями воздух и уловила странный запах: дымный, горелый и неправильный.

– Это… кровь? Боже Всевышний, что случилось?

Не обращая ни малейшего внимания на переживания Нари, Басима восторженно захлопала в ладоши.

– Это действительно ты? – Она медленно обошла вокруг Нари. – По возрасту подходишь… – рассуждала она вслух. – Могу поклясться, что узнаю в тебе черты ведьмы, но в остальном ты выглядишь совсем как люди, – ее взгляд упал на нож в руке Нари. – Впрочем, есть только один способ узнать наверняка.

Не успели эти слова сорваться с ее губ, как она нечеловечески быстрым движением выхватила у Нари кинжал. Та удивленно вскрикнула и отступила назад, но Басима рассмеялась.

– Не бойся, целительница. Я пока в своем уме. Я не собираюсь проливать твою кровь. – Она играючи покрутила кинжал в руке. – Но это я все-таки заберу, пока ты чего не надумала.

Нари лишилась дара речи. Она вглядывалась в Басиму, как будто видела ее в первый раз. От исступленного, измученного ребенка не осталось и следа. Мало того что девочка говорила странные речи – в ее осанке появилась твердость, которой раньше не было и в помине. В волосах у нее свистел ветер.

Басима сощурила глаза, заметив растерянность Нари.

– Ты ведь знаешь, кто я? Мариды наверняка предупреждали о нас.

– Кто?

Нари подняла ладонь, защищаясь от песка, который принес внезапный порыв ветра. Погода портилась. За спиной Басимы темно-серые и рыжие облака клубились в небе, пряча звезды. Ветер завыл сильнее самого страшного хамсина[12], хотя сезон весенних песчаных бурь в Каире еще не подошел.

Басима взглянула на небо. Ее детское личико окрасилось тревогой. Она набросилась на Нари:

– Эта твоя человеческая магия… Кого ты призывала?

Магия? Нари вскинула руки.

– Не было никакой магии!

Двигаясь со скоростью света, Басима прижала Нари к стене гробницы и больно надавила локтем ей на горло.

– Кому ты пела?

Нари глотала воздух, не понимая, откуда взялась такая сила в худеньких руках девочки.

– Я… кажется… воителю. Но это же просто песня. Обычная обрядовая песня.

Басима отступила назад. Горячий вихрь пронесся по аллее, принося с собой запах огня.

– Это невозможно, – прошептала она. – Он мертв. Они все мертвы.

– Кто мертв? – перекрикивая ветер, спросила Нари. – Погоди, Басима! – воскликнула она, когда девочка опрометью бросилась в противоположную сторону.

У нее не было времени гадать о случившемся. Воздух сотрясся грохотом, громче пушечного залпа. Потом воцарилась тишина, гробовая тишина, и тут Нари подбросило в воздух и отшвырнуло в стену одной из гробниц.

С размаху она ударилась о камни, и ее ослепило молнией. Нари осела на землю, не успевая прийти в себя, чтобы защитить лицо от фонтана обжигающего песка.

Все стихло, кроме оглушительного стука ее сердца. Кровь хлынула к голове, перед глазами заплясали черные точки. Она пошевелила пальцами на руках и ногах и с облегчением обнаружила, что все они на месте. Звон в ушах постепенно поглотил все остальные звуки. Нари осторожно тронула пульсирующий бугорок на затылке и сдавленно пискнула от острой боли.

Она попыталась выбраться из песка, которым ее засыпало по пояс, все еще ничего не видя перед собой из-за вспышки молнии. Только нет, вдруг сообразила она, это была не молния. Яркий белый свет до сих пор горел в аллее, сгущаясь, уменьшаясь в диаметре, оставляя за собой обожженные огнем гробницы, втягиваясь внутрь себя. Втягиваясь во что-то.

Басимы нигде не было видно. Нари в панике пыталась высвободить ноги из песка. Она едва успела отряхнуться, когда услышала голос, чистый, как звон колокола, свирепый, как тигриный рык, говоривший на языке, который она мечтала услышать всю свою жизнь.

– Око Сулеймана! – взревел он. – Я убью того, кто призвал меня сюда!

Духов не существует, Якуб. Ни джиннов, ни демонов. Ее категоричные слова как будто специально вернулись поглумиться над ней. Нари высунулась из-за надгробия, за которое нырнула, как только услышала этот голос. В воздухе пахло пеплом, а свет, только что заливавший кладбище, стремительно тускнел, точно его всасывал в себя силуэт посреди аллеи. Это был мужчина, облаченный в темный кафтан, который, как дым, клубился вокруг его ступней.

Когда последняя капля света впиталась в его тело, он сделал шаг и, мгновенно потеряв равновесие, схватился за иссохший ствол дерева, нащупывая почву под ногами. Дерево вспыхнуло у него под ладонью. Не отнимая руки, он со вздохом оперся на горящее дерево. Пламя бросилось лизать его одежды, не причиняя им вреда.

Окончательно перестав понимать, что происходит, не говоря уже о том, чтобы бежать куда подальше, Нари продолжала прятаться за надгробием, когда незнакомец снова заговорил:

– Хайзур… если это твои шуточки, клянусь своими предками, я тебе все перья пообдираю!

Странная угроза отозвалась в ней. Слова казались бессмысленными, но язык был знаком до боли.

Почему этот безумный огненный человек говорит на моем языке?

Не в силах бороться с любопытством, она повернула голову и высунулась из-за надгробия.

Незнакомец рылся в песке, бормоча и сыпля ругательствами себе под нос. Нари наблюдала, как он выудил из-под насыпи кривой скимитар[13] и сунул себе за пазуху. За ним последовали два кинжала, огромная булава, топор, высокий колчан стрел и сверкающий серебряный лук.

Зажав в руках лук, он наконец распрямился и оглядел дорогу, очевидно, выискивая взглядом того, кто, как он выразился, «призвал» его. Он был ненамного выше ее, но широкий ассортимент оружия, которого хватило бы на поход против целого французского войска, выглядел устрашающе, хотя и немного несуразно. Как будто мальчишка набрал охапку игрушек, решив поиграть в сурового воителя.

Воитель. О Боже…

Он искал ее. Нари призвала его.

– Где ты? – кричал он, выступая вперед со вскинутым луком. Он находился в опасной близости от ее укрытия. – Я тебя четвертую!

Он говорил благородным слогом, и певучее звучание ее родного языка не сочеталось с грозными словами.

Нари не хотела знать, что такое «четвертование». Она скинула сандалии. Как только он прошагал мимо ее укрытия, она тихонько поднялась и бесшумно побежала в противоположную сторону.

Но, к сожалению, впопыхах она забыла про корзину. Монеты звякнули в тишине ночи.

– Стой! – взревел он.

Нари побежала быстрее. Босыми ступнями отталкиваясь от песка, она свернула на одну извилистую тропинку, затем на другую, надеясь сбить его со следа.

Приметив чернеющий дверной проем, она нырнула туда. На кладбище было тихо. Никто не бежал за ней вдогонку и не сыпал страшными угрозами. Неужели ей удалось оторваться?

Она прислонилась к прохладному камню и перевела дыхание, отчаянно жалея, что посеяла свой кинжал – хотя какая польза от жалкого ножичка против целого охотничьего арсенала?

Мне нельзя здесь оставаться. Но вокруг были сплошные гробницы, и Нари понятия не имела, как отсюда выбраться в город. Она стиснула зубы и собрала волю в кулак.

Прошу, Господи, – взмолилась она. – Кто-нибудь, кто меня услышит… дайте мне унести отсюда ноги, и, клянусь, завтра же я попрошу Якуба найти мне мужа. И никогда больше я не проведу ни одного зара. Она робко шагнула вперед.

В воздухе просвистела стрела.

Нари оцарапало висок, и она взвизгнула, пошатнулась и схватилась за голову. Пальцы стали липкими от крови.

Раздался ледяной голос:

– Стой, где стоишь, а не то следующая пронзит тебе глотку.

Она застыла, продолжая прижимать ладонь к ране. Кровь уже начала сворачиваться, но Нари не хотела давать этому типу лишнего повода делать в ней новые дырки.

– Повернись.

Она испуганно сглотнула и повернулась, не шевеля руками и не смея поднять глаз.

– П-пожалуйста, не убивай меня, – выдавила она. – Я не хотела…

Загадочный незнакомец ахнул. Вздох вырвался с шипением погашенного уголька.

– Ты… ты человек, – прошептал он. – Откуда ты знаешь дивастийский?

– Я…

Нари запнулась. Она вдруг поняла, что теперь ей известно название языка, знакомого с детства. Дивастийский.

– Посмотри на меня.

Он подошел ближе, и пространство между ними потеплело и наполнилось запахом жженых цитрусов.

Сердце стучало так бешено, что пульсация отдавалась у нее в ушах. Нари набрала полную грудь воздуха и заставила себя посмотреть на незнакомца.

Его лицо было обмотано, как у кочевника в пустыне, но даже если бы он снял свой платок, едва ли Нари заметила бы что-то, кроме его глаз. Они были зеленее изумрудов и горели так ярко, что становилось больно смотреть.

Глаза сузились в щелочки. Он сорвал с Нари платок и дотронулся до ее правого уха. Нари отдернулась. Его пальцы были такими горячими, что даже краткого прикосновения оказалось достаточно, чтобы обжечься.

– Шафит, – проговорил он тихо, но в отличие от остальной речи, это слово осталось для нее загадкой. – Убери руку, женщина. Дай взглянуть в твое лицо.

Он оттолкнул ее ладонь раньше, чем она успела подчиниться. Кровь уже успела свернуться, и на ветру рана зудела – Нари знала, что кожа сейчас затягивается прямо у него на глазах.

Он отпрянул, чуть не врезавшись в стену за его спиной.

– Око Сулеймана! – Он оглядел ее с головы до пят, принюхиваясь к воздуху, как собака. – Как… как ты это сделала? – требовательно спросил он, сверкая яркими глазами. – Что это за трюк? Это ловушка?

– Нет! – Она вскинула руки, всем своим видом изображая святую невинность. – Это никакой не трюк и не ловушка, честное слово!

– Твой голос… Это ты призвала меня. – Он занес саблю и приставил к ее горлу. Прикосновение изогнутого лезвия было нежным, как любовная ласка. – Как? На кого ты работаешь?

Нари обмерла. Она сглотнула, сдерживая себя, чтобы не дернуться под лезвием у своего горла, – можно не сомневаться, добром бы это не кончилось.

Она лихорадочно соображала.

– Здесь… здесь была девочка. Наверное, это она тебя вызвала. – Нари ткнула пальцем в сторону, стараясь, чтобы слова звучали уверенно. – Она убежала туда.

– Лжешь! – прошипел он, и холодное лезвие плотнее прижалось к коже. – Думаешь, я не узнал тебя по голосу?

Подступила паника. Обычно Нари быстро соображала в экстремальных ситуациях, но у нее не было опыта в заговаривании зубов разъяренным огненным духам.

– Прости! Я… я просто спела песню… Я не хотела… ой! – Она вскрикнула, почувствовав укол лезвия, и у нее на шее выступила кровь.

Он поднял саблю к лицу, разглядывая каплю красной крови на гладком металле. Он принюхался, поднося клинок вплотную к покрову на своем лице.

– Боже…

Нари стало дурно. Якуб оказался прав: она связалась с чуждым ей миром магии и теперь должна была поплатиться. Она набралась смелости.

– Только, пожалуйста, не тяни. Если ты хочешь меня съесть, сначала убей меня.

– Съесть тебя? – Он опустил оружие. – У меня от одного запаха твоей крови аппетит пропал на месяц. – Он с отвращением фыркнул. – Ты пахнешь земным рождением. Ты не мираж.

Она захлопала глазами и хотела поинтересоваться, что это значит, но не успела, когда из-под земли донесся внезапный мощный рокот.

Незнакомец коснулся стены склепа, у которого они стояли, и встревоженно обвел взглядом задрожавшие надгробия.

– Это кладбище?

Нари казалось, что ответ очевиден.

– Крупнейшее в Каире.

– Тогда у нас мало времени. – Он стал озираться по сторонам, после чего снова повернулся к ней: – Отвечай и не лги мне. Ты специально призвала меня?

– Нет.

– Где твоя семья?

А это какое имеет значение?

– Семьи нет, только я.

– Ты раньше делала что-то подобное? – поспешил он продолжить допрос. – Что-то необычное?

Разве что всю мою жизнь. Нари задумалась. Несмотря на страх, звук ее родного наречия вскружил ей голову, и она не хотела, чтобы загадочный незнакомец умолкал.

Вот почему ответ вырвался из нее прежде, чем она успела взвесить все «за» и «против».

– Я никогда никого не «призывала», но я исцеляю. Ты сам видел, – она коснулась своего виска.

Он внимательно посмотрел на нее, и его глаза разгорелись так ярко, что ей пришлось отвести взгляд.

– Ты можешь исцелять других? – спросил он тихо и немного нервно, как будто заранее знал ответ и боялся его.

Земля вздыбилась, и могильная плита между ними рассыпалась в порошок. Нари охнула и обвела взглядом окружающие постройки, вдруг обращая внимание, какое здесь все древнее и обветшалое.

– Землетрясение…

– Если бы все было так просто.

Он перемахнул через могильные руины и схватил ее за руку.

– Эй! – возмутилась она, когда сквозь тонкий рукав ее до самой кожи прожгло жаром от этого прикосновения. – Отпусти!

Его пальцы сдавили ее еще крепче.

– Как нам отсюда выбраться?

– Я никуда с тобой не пойду!

Она попыталась высвободиться, но застыла на месте.

Две тощие согбенные фигуры стояли в конце одной из узких кладбищенских аллей. Третья свисала из окна с выбитыми ставнями, осколки которых валялись внизу на земле. Даже не прислушиваясь к их отсутствующим сердцебиениям, Нари поняла, что все трое были мертвы. Истлевшие в лохмотья погребальные саваны болтались на их обезвоженных телах, а воздух полнился запахом гнили.

– Боже милостивый, – прошептала Нари пересохшими губами. – Что… кто они?..

– Гули[14], – ответил незнакомец. Он отпустил ее и сунул ей в руки саблю. – Держи.

Нари чуть не выронила такую тяжесть. Она неуклюже обхватила оружие обеими руками, а он снял с плеча лук и заправил стрелу.

– Вижу, вы познакомились с моими прислужниками, – раздался позади голос.

Юный, девчачий. Нари обернулась. В нескольких шагах от них стояла Басима.

В мгновение ока стрела незнакомца оказалась направлена на девочку.

– Ифрит, – прошипел он.

Басима любезно улыбнулась.

– Афшин, – приветствовала она. – Какая неожиданная встреча. Мы-то считали, что ты окончательно выжил из ума в услужении у людей и умер.

Он вздрогнул и сильнее натянул тетиву.

– Отправляйся в ад, демон.

Басима рассмеялась.

– Ну-ну, зачем же так. Мы теперь на одной стороне или ты не в курсе? – ухмыльнувшись, она подступила ближе. От Нари не скрылся зловещий блеск в ее глазах. – Ты ведь пойдешь на все, чтобы помочь новой бану Нахиде?

Новой кому? Но для незнакомца эти слова, видимо, что-то значили: лук в его руках задрожал.

– Нахиды мертвы, – сказал он нетвердым голосом. – Вы, изверги, их всех перебили.

Басима пожала плечами:

– Мы пытались. Но все это теперь в прошлом, так ведь? – Она подмигнула Нари. – Пойдем, – она поманила ее к себе. – Ни к чему все усложнять.

Незнакомец – Басима назвала его Афшином – встал между ними.

– Сделай еще хоть шаг, и я вырву тебя из тела этого несчастного ребенка.

Басима бесцеремонно кивнула на могилы.

– Посмотри вокруг, глупец. Ты хоть представляешь, как многие здесь обязаны моему роду? Мне достаточно сказать слово, и вас тут мигом проглотят.

Проглотят? Нари быстренько отодвинулась от Афшина.

– Погоди! Знаешь что, может, я просто…

Что-то колючее и холодное обхватило ее щиколотку. Она посмотрела вниз. Там ее крепко держала костлявая рука, еще наполовину погребенная под землей. Рука потянула, и Нари споткнулась и упала как раз в тот момент, когда у нее над головой просвистела стрела.

Нари принялась рубить руку саблей Афшина, стараясь не отсечь между делом и собственную ногу.

– Отцепись, отцепись! – верещала она, вся покрываясь гусиной кожей от костяного прикосновения. Краем глаза она увидела, как рухнула на землю Басима.

Афшин бросился Нари на помощь и поднял ее с земли, когда она рукоятью размозжила кости вцепившегося в нее скелета. Нари вывернулась и замахнулась на него саблей.

– Ты убил ее!

Он отскочил подальше от клинка.

– Ты хотела уйти с ней!

Гули застонали, и он выхватил у Нари оружие и взял ее за руку.

– Нет времени на споры. За мной!

Они бросились бежать по аллее, пока земля сотрясалась вокруг них. Одна из могил взорвалась, и два мертвеца бросились на Нари. Афшин махнул саблей – и их головы покатились по земле.

Он потащил ее на узкую тропинку.

– Нужно убираться отсюда. Едва ли гули могут покидать место погребения.

– Едва ли? Хочешь сказать, есть риск, что эти твари могут выйти за ограду и пережрать весь Каир?

Он задумался.

– Это дало бы нам фору… – но, заметив ужас на ее лице, он поспешил сменить тему. – Нам в любом случае нужно уходить.

– Я… – она огляделась и поняла, что они заплутали в самых дебрях некрополя. – Я не знаю как.

Он вздохнул.

– Придется прокладывать новые пути отступления. – Он кивнул на окружавшие их усыпальницы. – Как думаешь, здесь где-нибудь можно найти ковер?

– Ковер? Какой прок нам от ковра?

Могильные плиты вокруг них сотряслись. Он шикнул на нее.

– Тише, – прошептал он. – Не то разбудишь новых.

Нари проглотила страх. Если для того чтобы не пойти на корм мертвецам, ей придется довериться этому типу, то была не была.

– Чем я могу помочь?

– Найди ковер, штору, гобелен – любую ткань, которая уместит нас обоих.

– Но зачем…

Он оборвал ее, одним пальцем указывая в сторону соседней аллеи, откуда доносились жуткие звуки.

– Не задавай вопросов.

Нари посмотрела по сторонам. На пороге одной из гробниц стояла метла, и деревянные оконные рамы казались совсем новыми. Здание было большим – там наверняка найдется отдельная комнатка для посетителей.

– Поищем здесь.

Они стали пробираться по аллее. Нари дернула дверь, но та не поддалась.

– Заперто, – сказала она. – Дай свой кинжал, я открою.

Афшин поднял ладонь. Дверь распахнулась наотлет, аж щепки посыпались наземь.

– Иди, я посторожу здесь.

Нари оглянулась. Шум привлек внимание гулей: целая стая ринулась в их сторону.

– Они… набирают скорость?

– Требуется время, чтобы заклинание вступило в полную силу.

Она побледнела.

– Тебе не одолеть их всех.

Афшин подтолкнул ее.

– Тогда пошевеливайся!

Она ощерилась, но поспешила перелезть через поломанную дверь. В склепе было еще темнее, чем на улице: единственным источником света служила луна, проглядывающая сквозь резные ставни и отбрасывающая на пол замысловатые тени.

Нари подождала, пока глаза свыкнутся с темнотой. Ее сердце колотилось как сумасшедшее. Все равно что дом обнести. Ты делала это тысячу раз. Она опустилась на колени и пошарила в открытом сундуке на полу. Внутри нашлись пыльный горшок и несколько чашек, составленные аккуратной стопкой в ожидании разморенных жаждой посетителей. Нари двинулась дальше. Раз уж склеп был подготовлен для приема гостей, должно быть здесь и специально отведенное для них место. И если Бог будет милостив и семья усопшего окажется не низшего достатка, найдутся там и ковры.

Она уходила вглубь, придерживаясь рукой за стену, чтобы сориентироваться в пространстве и не запутаться в планировке. Раньше Нари никогда не бывала в склепе – никто из ее знакомых и близко не рискнул бы подпускать ее к останкам своих предков.

Воздух пронзил утробный вскрик гуля, и сразу за ним послышался глухой удар о стену усыпальницы. Нари засуетилась и, вглядевшись в темноту, различила два отдельных помещения. В первом хранились четыре плотно сдвинутых саркофага, а вот во втором, похоже, была оборудована скромная гостиная. И там в углу темнел какой-то сверток. Нари подскочила и пощупала его: ковер. Хвала Всевышнему.

Рулон ковра оказался выше ее в высоту и к тому же тяжелым. Нари потащила его через склеп, но дошла только до середины, когда ее внимание привлек слабый шум. Она задрала голову, и ей в лицо дунуло песком. Песок струился и вокруг ее ног, словно его вытягивало из склепа.

Воцарилась зловещая тишина. Слегка обеспокоенная, Нари бросила ковер и выглянула в щель оконной ставни.

Запах гниения и разложения чуть не сбил ее с ног, но она разглядела Афшина, стоящего в одиночестве среди горы тел. Лука при нем не было: в одной руке он держал булаву, всю покрытую чужими кишками, в другой – саблю, с блестящего металла которой стекала темная жидкость. Он стоял поникший, пораженчески склонив голову. Чуть дальше по аллее она увидела новых гулей, которые продолжали стекаться к ним. Господи, неужто все мертвецы были в неоплатном долгу перед тем демоном?

Афшин отбросил оружие.

– Что ты делаешь? – вскричала Нари, когда он медленно поднял руки в молитвенном жесте. – Они приближаются, и…

Она не успела договорить.

Каждая песчинка и каждая пылинка в пределах видимости послушно завторили движениям его рук, собираясь вместе и кружась, образуя воронку посреди улицы. Он сделал глубокий вдох и выбросил руки вперед.

Воронка разверзлась навстречу наступающим гулям, послышался хруст. Нари ощутила, как ударной волной сотрясло весь склеп и взрывом песка ее отбросило от распахнувшегося окна.

И будут они господствовать над ветрами, и станут повелителями пустынь. И всякий путник, забредший на их землю, будет проклят…

Слова, услышанные в то время, когда Нари выдавала себя за знатока сверхъестественных сил, непрошено пришли ей на ум. Только об одном существе могла идти речь в этих строках, только оно внушало страх и трепет и закаленным солдатам, и ушлым купцам повсюду от Магриба[15] до Индостана. Существо древнее, о коварстве и бесчеловечности которого слагали легенды. Джинн.

Афшин был джинном. Самым настоящим джинном.

Это было неожиданное открытие. От растерянности Нари даже на секунду позабыла, где она. И когда ее схватила чья-то костяная рука, а чьи-то зубы впились ей в плечо, немудрено, что Нари оказалась застигнута врасплох.

Она закричала, больше от неожиданности, чем от боли, потому что укус был не слишком глубоким. Нари стала бороться с гулем, пытаясь стряхнуть его с себя, но тот цепко обвил ее туловище всеми конечностями, как краб, и повалил наземь.

Ухитрившись высвободить локоть, она что было силы врезала ему. Гуль упал, но успел вырвать кусок мяса у нее из плеча. Нари застонала. Обнаженные нервные окончания пылали так, что у нее посыпались искры из глаз.

Гуль попытался схватить ее за горло, и она шарахнулась назад. Его мертвое тело было относительно свежим. Погребальный саван еще покрывал разбухшую, но не сгнившую плоть. А вот глаза превратились в омерзительное, тлетворное месиво из копошащихся там червей.

Слишком поздно Нари услышала движение за своей спиной. Второй гуль дернул ее к себе и обездвижил руки.

– Афшин! – закричала она.

Гули повалили ее на пол. Первый острыми ногтями оцарапал ей живот, порвав ткань абайи. Он провел шершавым языком по окровавленной коже и испустил довольный вздох, а Нари в ответ содрогнулась всем телом, закипая от отвращения. Она заметалась в их руках и ударила одного кулаком в лицо, когда тот нагнулся к ее шее.

– Слезьте с меня! – завопила она.

Она попыталась ударить его снова, но тот перехватил ее кулак и отдернул руку. Что-то укололо ее в бок, но она не обратила внимания.

Потому что в эту же секунду гуль впился ей в горло.

Кровь хлынула ей в рот. Глаза закатились. Боль ощущалась все слабее, перед глазами потемнело, и она не увидела приближения джинна – только услышала яростный вопль, свист сабли и два удара. Один гуль рухнул прямо на нее.

На полу под ней растекалась лужа теплой липкой крови.

– Нет… не надо, – пробормотала она, когда ее подхватили с пола и вынесли из склепа. Ночной воздух охладил ее кожу.

Ее уложили на что-то мягкое, а потом мягкое стало невесомым. Ей почудилось слабое ощущение полета.

– Извини, милая, – прошептал голос на языке, на котором до этого дня говорила только сама Нари. – Но мы с тобой еще не закончили.

3 Нари

Еще до того, как открыла глаза, Нари поняла: что-то не так.

Солнце за закрытыми веками светило чересчур ярко, а ее абайя прилипла к животу. Легкий ветерок играл на ее лице. Она закряхтела и перевернулась, надеясь спрятаться под покрывалом.

Вместо этого она только уткнулась лицом в песок. Отплевываясь, Нари села и протерла глаза. И заморгала.

Она была не в Каире.

Ее окружали тенистая рощица финиковых пальм и заросли кустарников. Скалистые утесы загораживали кусок ярко-голубого неба. За кустами виднелась пустыня: искристый золотой песок простирался во все стороны, насколько хватало глаз.

А напротив Нари сидел джинн.

По-кошачьи опустившись на четвереньки у дотлевающего костерка, от которого еще расходился аромат свежей жженой древесины, джинн смотрел на нее любопытным, но настороженным взглядом ярко-зеленых глаз. В одной руке, почерневшей от сажи, он держал острый кинжал с рукояткой, украшенной орнаментом из сердолика и ляпис-лазури. Он водил им по песку, и Нари наблюдала за солнечными зайчиками, скачущими по лезвию. Остальная амуниция была сложена у джинна за спиной.

Нари схватила первую попавшуюся палку и выставила ее перед собой в угрожающей, как она надеялась, манере.

– Не подходи, – предупредила она.

Он флегматично поджал губы. Это заставило ее обратить внимание на его лицо, уже не скрытое под платком, и Нари поразилась, впервые как следует разглядев его. У джинна не было ни крыльев, ни рогов, но его светло-коричневая кожа излучала сверхъестественное сияние, а кончики ушей заострялись и подгибались кверху. Кудри, такие же непроницаемо-черные, как у нее, спадали до плеч, обрамляя красивое лицо с тонкими чертами. У него были длинные ресницы и густые брови, а висок украшала черная татуировка в виде стилизованного крыла, пересеченного стрелой. На его лице не было морщин, но в изумрудных глазах читалось что-то вне всякого возраста. Ему могло быть хоть тридцать, хоть сто тридцать.

Он был красив – ослепительно и устрашающе красив. Подобную притягательность Нари могла бы приписать тигру за секунду перед прыжком, в котором он разорвет тебе глотку. Ее сердце забилось чаще, хотя внутри все сжималось от страха.

Она захлопнула рот, заметив, что у нее отвисла челюсть.

– К-куда ты меня притащил? – заикаясь, выдавила она по… как он назвал ее язык… по-дивастийски? Да, точно. По-дивастийски.

Он не сводил с нее гипнотического, непроницаемого взгляда.

– На восток.

– На восток? – переспросила она.

Джинн наклонил голову, глядя на нее как на идиотку.

– В направлении, противоположном ходу солнца.

Она вспыхнула.

– Я знаю, что такое восток… – Джинну не понравился ее тон, и Нари боязливо покосилась на кинжал. – У тебя… у тебя, наверное, дел невпроворот, – сказала она примирительно, кивая на гору оружия, и встала на ноги. – Так что не буду тебе мешать и…

– Сядь.

– Правда, не стоит…

– Сядь.

Она плюхнулась на землю. Между ними повисла напряженная тишина, и Нари наконец не выдержала и сорвалась:

– Ну, села. Дальше что? Убьешь меня, как ты убил Басиму, или так и будем играть в гляделки, пока я не умру от жажды?

Он опять поджал губы, от которых Нари с трудом оторвала взгляд. Она даже прониклась сочувствием к своим ослепшим от любви клиенткам. Но его следующие слова заставили ее выкинуть подобные мысли из головы.

– Я избавил девочку от мучений. Она была обречена с того момента, как ею завладел ифрит. Они испепеляют своих жертв дотла.

У Нари ухнуло сердце. О Господи… Прости меня, Басима.

– Я… я не хотела никого призывать… не хотела причинить ей боль. Клянусь. – Она судорожно перевела дыхание. – Но… убив ее, ты убил и ифрита тоже?

– Надеюсь. Но он мог успеть покинуть ее перед смертью.

Она закусила губу, вспоминая застенчивую улыбку Басимы и силу духа ее матери. Но с самобичеванием придется повременить.

– Если… если это был ифрит, то кто тогда ты? Какой-нибудь джинн?

Его так и перекосило.

– Я тебе не джинн, милая. Я дэв. – Губы брезгливо скривились. – А дэвы, зовущие себя джиннами, проявляют неуважение ко всей нашей расе. И эти изменники заслуживают тотального истребления.

От звенящей в его голосе ненависти у нее самой душа ушла в пятки.

– Ясно, – выдавила она.

Нари смутно представляла себе разницу между двумя этими понятиями, но благоразумнее сейчас было сменить тему.

– Прошу прощения. – Она сжала ладони между коленями, чтобы скрыть дрожь. – У тебя… есть имя?

Его яркие глаза сузились.

– Зря ты задаешь такие вопросы.

– Почему?

– Имена несут в себе силу. Мой народ не разбрасывается ими так запросто.

– Басима называла тебя Афшин.

Дэв покачал головой.

– Это просто титул… к тому же давно вышедший из употребления.

– Так ты не назовешь мне своего настоящего имени?

– Нет.

Он был настроен еще более враждебно, чем вчера. Нари фыркнула, с трудом сохраняя самообладание.

– А от меня ты чего хочешь?

Он пропустил вопрос мимо ушей.

– Тебя мучит жажда?

Жажда – было еще мягко сказано. Нари казалось, будто ей в горло насыпали песка, а памятуя события прошлой ночи, не исключено, что произошло именно это. В животе заурчало, и она вспомнила, что уже много часов во рту у нее и маковой росинки не было.

Дэв извлек из кафтана бурдюк. Нари потянулась за питьем, но он отстранился.

– Теперь моя очередь задавать тебе вопросы. И ты на них ответишь. Без утайки. А то ты кажешься мне лгуньей.

Ты даже не догадываешься.

– Ладно, – ответила она размеренным тоном.

– Расскажи о себе. Имя, семья. Откуда ты родом.

Она вздернула бровь.

– Почему я должна называть тебе свое имя, если ты держишь в секрете свое?

– Потому что вода у меня.

Она насупилась, но решила не врать.

– Меня зовут Нари. Семьи нет. А откуда я родом, я и сама не знаю.

– Нари, – повторил он угрюмо, растягивая гласные. – И родни, говоришь, нет. Ты уверена?

Уже во второй раз он справляется о ее родне.

– Мне о них ничего не известно.

– Тогда кто обучил тебя дивастийскому?

– Никто. Кажется, это мой родной язык. Во всяком случае, я знаю его с рождения. Да и потом…

Нари замялась. Она никому об этом не рассказывала, еще в детстве усвоив, чем бывает чревата излишняя откровенность.

Эх, была не была. Может, хоть у него найдутся для меня ответы.

– С самого детства я легко учу любые языки, – призналась она. – Любые наречия. На каком бы языке ко мне ни обратились, я пойму и смогу ответить на нем.

Отстранившись от нее, он испустил резкий вздох и сказал:

– Это можно проверить.

Только сказал не по-дивастийски, а на каком-то другом языке, диковинном, плавном и звонком.

Нари впитала в себя новые звуки, позволила им окутать ее. И ответ был готов, стоило ей открыть рот:

– Дерзай.

Он наклонился вперед, и в его глазах блеснул азартный огонек.

– Ты похожа на нищенку, которую вываляли в кладбищенской грязи.

Этот язык звучал совсем странно, мелодично и тихо, и больше походил на бормотание, чем на речь.

В ответ Нари сердито посмотрела на него.

– Сейчас тут кого-то самого вываляют в кладбищенской грязи.

Огонек в глазах потух.

– Значит, ты говоришь правду, – пробормотал он по-дивастийски. – И ты понятия не имеешь, откуда ты родом?

Она всплеснула руками.

– Сколько раз мне еще повторять?

– Тогда расскажи о своей жизни. Чем ты занимаешься? Ты замужем? – Его лицо потемнело. – У тебя есть дети?

Нари не сводила взгляда с бурдюка.

– Тебе какое дело? Ты сам женат? – огрызнулась она в ответ.

Он молча сверлил ее взглядом.

– Ладно. Я не замужем. Живу одна. Работаю в аптеке… кем-то вроде помощника.

– Прошлой ночью ты предлагала взломать дверь.

Наблюдательный, черт.

– Иногда я выполняю… другие… задания для повышения своих доходов.

Джинн – нет, дэв, поправила она себя мысленно – нахмурился.

– Значит, ты воровка?

– Какой-то однобокий взгляд на ситуацию. Я предпочитаю называть себя мастером деликатных дел.

– От этого ты не перестаешь быть воровкой.

– Ага, а между джинном и дэвом при этом какая-то особая тонкая грань.

Его глаза сверкнули, и вокруг подола кафтана заклубился дым. Нари поспешно сменила тему.

– Чем я только не занимаюсь! Изготавливаю амулеты, исцеляю больных…

Он моргнул и посмотрел на нее ярким внимательным взглядом.

– Так ты все-таки можешь исцелять других? – спросил он глухо. – Как?

– Я не знаю, – сказала она честно. – Распознавать недуги мне проще, чем их лечить. Или по нехорошему запаху, присущему болезни, или по тени, что ляжет на больной орган. – Она замолчала, подбирая слова. – Сложно объяснить. Я хорошо принимаю роды, потому что чувствую, в каком положении лежит младенец. А когда я кладу руки на человека… я как бы желаю ему здоровья… представляю, как его организм исцеляет сам себя. Иногда получается. Иногда нет.

За время ее рассказа его лицо успело принять грозовое выражение. Он скрестил на груди руки, и дымчатая ткань обтянула его мускулистые руки.

– И если кто-то не поправляется… им ты возвращаешь деньги, я надеюсь?

Она рассмеялась, а потом сообразила, что он спрашивает на полном серьезе.

– Конечно.

– Это невозможно, – заявил он. Он вскочил на ноги и стал расхаживать с грацией, выдающей его инфернальную природу. – Нахиды не стали бы… с человеком.

Пока он отвлекся, Нари улучила момент, схватила с земли бурдюк и выдернула пробку. Вода оказалась вкусной, свежей и сладкой. В жизни она не пила такой чудесной воды.

Дэв повернулся к ней.

– И с такими способностями ты просто живешь обычной жизнью? – поинтересовался он. – Ты никогда не задавалась вопросом, откуда в тебе это? Око Сулеймана… Ты могла бы свергать тиранов, а вместо этого крадешь у бедняков!

Такие слова возмутили ее. Она отбросила бурдюк.

– Я не краду у бедняков, – отрубила она. – И ты ничего не знаешь о моем мире, так что не тебе и судить. Сам поживи на улицах с пяти лет и поговори на языке, которого никто не понимает. Потом пусть тебя вышвырнут из всех сиротских домов за то, что ты предсказываешь, кто из детей следующим умрет от чахотки, и говоришь настоятельнице, что у нее в голове сгущается тень. – Поддавшись воспоминаниям, она разразилась гневной тирадой. – Я делаю все, чтобы выжить.

– И меня призывать тоже нужно было для того, чтобы выжить? – спросил он, так и не чувствуя за собой вины.

– Нет, это было нужно для дурацкого обряда.

Она замолчала. Не такого уж, как оказалось, и дурацкого. Якуб был прав, предупреждая ее об опасностях чужих обычаев.

– Одну из песен я пропела на дивастийском – я понятия не имела, что все так обернется.

Это признание не избавило ее от чувства вины перед Басимой, но она продолжала:

– За исключением того, что умею я, мне никогда не приходилось сталкиваться со сверхъестественным. Ни с магией, ни уж точно с кем-то вроде тебя. Я не верила, что все это существует.

– А вот это глупо.

В ответ на ее негодующий взгляд он только пожал плечами:

– Разве твой собственный дар – недостаточное доказательство?

Она покачала головой.

– Ты не понимаешь.

И как ему было понять? Он не прожил ее жизнь, не знал этого вечного водоворота дел: все, что угодно, лишь бы удержаться на плаву, подмазать все колеса. У нее никогда не бывало свободного времени. В жизни имели значение только монеты в ее кулаке – единственная реальная сила, которой она обладала.

К разговору о монетах… Нари огляделась.

– При мне была корзина, где она? – Видя недоумение на его лице, она всполошилась. – Только не говори, что мы оставили ее на кладбище!

Она вскочила на ноги и поискала вокруг, но увидела только ковер, расстеленный в тени раскидистой пальмы.

– Мы спасались от верной смерти, – парировал он. – Думаешь, стоило задержаться и пересчитать твой багаж?

Нари схватилась за голову. Целое состояние утрачено в одну ночь. И не исключено, что в придачу ей придется расстаться и с тем, что хранилось в тайнике у нее дома. Она начала волноваться не на шутку. Нужно было возвращаться в Каир. Когда ее хватятся и слухи о заре разлетятся, хозяин недолго думая перевернет ее комнату вверх дном.

– Мне нужно вернуться, – заявила она. – Пожалуйста. Я не хотела вызывать тебя. Нет, я благодарна, что ты спас меня от гулей, – добавила она, решив, что немного лести не повредит. – Просто я очень хочу домой.

Его лицо омрачилось.

– Ты попадешь домой, не сомневайся. Только не в Каир.

– Что это значит?

Но дэв развернулся и отошел в сторону.

– Тебе нельзя возвращаться в мир людей.

Он устало опустился на ковер под сенью пальмы и стянул сапоги. Он как будто постарел за время их недолгого разговора. На его лице отпечаталась усталость.

– Во-первых, это против наших законов, да и во‑вторых, ифриты, скорее всего, идут по твоему следу. В Каире ты не протянешь и дня.

– Это не твоя проблема!

– Моя. – Он прилег и сложил руки под головой. – К сожалению, теперь ты моя проблема.

По ее позвоночнику пробежали мурашки. Настойчивые вопросы о семье, нескрываемое разочарование в лице, когда он узнал о ее даре.

– Что тебе известно обо мне? Ты знаешь, откуда у меня эти способности?

Он пожал плечами.

– Есть кое-какие подозрения.

– Какие именно? – нажала она, когда он замолчал. – Расскажи.

– Если расскажу, прекратишь донимать меня?

Нет. Она кивнула.

– Да.

– Я подозреваю, что ты – шафит.

На кладбище он тоже называл ее этим словом. Но оно по-прежнему ни о чем ей не говорило.

– Что такое шафит?

– Так мы зовем своих полукровок. Это бывает, когда представитель моей расы… позволяет себе лишнее по отношению к твоей.

– Лишнее? – ахнула она, догадавшись о скрытом смысле его слов. – Хочешь сказать, во мне течет кровь дэва? И я такая же, как ты?

– Не поверишь, но для меня это тоже не самая радужная перспектива. – Он неодобрительно прицокнул языком. – Ни за что бы не подумал, что Нахид способен на такое прегрешение.

Нари окончательно запуталась.

– Что значит Нахид? Кажется, Басима назвала меня так, правда?

На его скулах заходили желваки, и что-то сентиментальное промелькнуло у него в глазах. Момент был мимолетным, но Нари обратила внимание.

Он покряхтел и наконец ответил:

– Это родовое имя. Нахиды – это род дэвов-целителей.

Дэвов-целителей? Нари разинула рот, но даже не успела ничего спросить, когда он замахал на нее руками.

– Нет. Я поделился своими предположениями, а ты обещала оставить меня в покое. Мне нужно отдохнуть. Вчера пришлось много колдовать, и я хочу набраться сил, если по твою душу снова заявятся ифриты.

Нари поежилась, и ее рука непроизвольно потянулась к шее.

– Что ты намерен со мной делать?

Он недовольно хмыкнул и полез в карман кафтана. Нари подскочила, испугавшись, что он полез за оружием, но он вынул из кармана чистую одежду, которая даже не должна была помещаться в кармане такого размера, и, не открывая глаз, швырнул в ее сторону.

– У подножия утеса есть пруд. Сходи искупайся. От тебя разит гаже, чем от других людей.

– Ты не ответил на мой вопрос.

От неуверенности в его голосе у нее упало сердце.

– Потому что я пока не знаю. Я позвал на помощь. Будем ждать.

Вот только второго джинна и его джиннских советов ей сейчас не хватало. Нари подняла брошенную одежду.

– Не боишься, что я убегу?

Он сонно хохотнул.

– Нет.

Оазис был невелик, и вскоре Нари вышла к обещанному тенистому пруду в окружении кустарников, который наполнялся водой из стайки ручьев, сбегающих со склона утеса. Поблизости не было видно ни лошадей, ни верблюдов. Нари даже не догадывалась, как они сюда попали.

Пожав плечами, она сняла разодранную абайю и окунулась в воду.

Холодная влага обнимала ее тело, как добрая приятельница. Нари закрыла глаза, чтобы заново осмыслить все безумие минувшего дня. Ее похитил джинн. Дэв. Без разницы – до зубов вооруженный персонаж мифов и легенд, который не питал к ней особо теплых чувств.

Покачиваясь на спине, она рисовала пальцами в воде и глядела на небо в бахроме пальмовых листьев.

Он подозревает, что во мне течет кровь дэва. Сама мысль о том, что у нее может быть что-то общее с существом, которое повелевает песчаными бурями, казалась нелепой, но, как справедливо заметил дэв, она слишком долго закрывала глаза на подоплеку своего целительского дара. Нари всю жизнь пыталась не выделяться в толпе. Так было нужно, чтобы выжить. Те же инстинкты двигали ею и сейчас: эйфория от того, что она в конце концов узнала, кем является на самом деле, боролась в ней с желанием улизнуть обратно, в прежнюю жизнь, которую она так долго выстраивала для себя в Каире.

Но Нари понимала, что у нее нет шансов выжить в пустыне в одиночку, так что решила отдохнуть и искупаться в свое удовольствие. Когда у нее уже сморщилась кожа на пальцах, она потерла ее корой пальмы и помассировала волосы под водой, наслаждаясь ощущением чистоты. Ей нечасто удавалось помыться: в Каире женщины из местного хаммама дали понять, что там ей не рады, – возможно, они боялись, что Нари наведет порчу на банную воду.

Абайю было уже не спасти, но она все равно постирала платье и разложила просушиться на пригретом солнцем камне, а сама переоделась в то, что оставил ей дэв.

Одежда явно принадлежала ему. Она пахла жженым цитрусом и была пошита на широкоплечую мужскую фигуру, а вовсе не на заморенную голодом девушку. Нари провела ладонью по ткани пепельного цвета, изумляясь ее качеству: на ощупь она казалась мягкой, как шелк, но в то же время плотной, как войлок. Все было скроено без единого шва. Нари повертела одежду в руках, но не обнаружила ни стежка. Если удастся сбежать, за такую одежду можно выручить хорошие деньги.

Чтобы одежда нормально села, пришлось повозиться. На ее туловище туника нелепо болталась и заканчивалась ниже колен. Нари в несколько раз закатала рукава и принялась за штаны. Оторвав от абайи полоску ткани, она подпоясалась и подвернула штанины. Теперь брюки хотя бы не падали с талии, но Нари могла себе представить, как по-клоунски она выглядела.

Острым камнем она отрезала от абайи длинный кусок, который заменит ей платок. Черные кудри высохли беспорядочным гнездом на голове, и Нари попыталась заплести их в косы, прежде чем обмотать голову самодельным платком. Она вдоволь напилась воды из бурдюка, который наполнялся будто сам по себе, но вода не могла утолить голод, от которого у нее уже сводило живот.

Пальмы ломились от пухлых золотистых фиников, переспелые плоды усыпали землю, и по ним ползали муравьи. Чего Нари только не делала, чтобы дотянуться до фиников с пальм: трясла деревья, бросала в них камни, даже попыталась вскарабкаться по стволу (с плачевным результатом), но все было без толку.

Едят ли дэвы? Если едят, у него наверняка должно быть припасено что-нибудь съестное в этом его бездонном кафтане. Нари вернулась в рощицу. Солнце стояло высоко, палящее и знойное, и она пискнула, случайно ступив на раскаленный песок. Одному Богу ведомо, где сейчас были ее сандалии.

Дэв еще спал. Серая шапочка из-под тюрбана была надвинута на глаза, грудь размеренно вздымалась и опускалась в лучах уходящего света. Нари подкралась ближе, открыто разглядывая его, чего не рисковала делать ранее. Ветер разгонял струйки дыма по его кафтану, а от него самого шел душный жар, как от разогретой каменной печи. Завороженная, она придвинулась еще ближе. Ей стало интересно, похожи ли тела дэвов на тела людей: те ли в них кровь и жизненные соки, те ли биение сердца и работа легких. Или они насквозь состояли из дыма и весь их облик был простым миражом?

Закрыв глаза, она потянулась к нему пальцами и сосредоточилась. Лучше всего сейчас было бы прикоснуться к нему, но она не осмеливалась. Наверняка он принадлежал к числу тех, кто всегда просыпается в скверном настроении.

Через несколько минут она с подозрением бросила эту затею. Ничего. Ни стука сердца, ни струения крови и желчи. Она не чувствовала пульсации органов, не слышала искр и бурления сотен естественных процессов, которые поддерживали жизнь в ней и в каждом человеке на свете. Даже его дыхание было неправильным, а подъем его груди – фальшивым. Словно кто-то слепил из него, как из глины, человеческое подобие, но забыл вдохнуть в него огонь жизни. Он был… недоделанным.

Неплохо, впрочем, слепил… Нари задержала на нем свой взгляд и затаила дыхание, заметив на левой руке дэва зеленый блеск.

– Хвала Всевышнему, – прошептала она.

Огромное кольцо с изумрудом, достойным самого султана, красовалось на его среднем пальце. Камень сидел в оправе из простого старого железа, но Нари невооруженным глазом видела, что он был бесценен. Пыльный, но безупречно ограненный, без единого скола и пятнышка, наверняка он стоил целое состояние.

Пока Нари приглядывалась к кольцу, над головой у нее промелькнула тень. Она насилу оторвала взгляд от сокровища и тут же вскрикнула и спряталась в густых кустах.

Нари выглянула из листвы. Над оазисом пролетело неведомое существо, казавшееся огромным на фоне тонких деревьев, и приземлилось рядом со спящим дэвом. Оно смахивало на чью-то больную галлюцинацию, которую можно было описать как дикую помесь старика, зеленого попугая и комара. Ниже груди похожее на птицу, существо кивало головой, как курица, и вышагивало на толстых пернатых ногах с длинными когтями. Выше его кожа (если это, конечно, считалось кожей) была покрыта серебристой чешуей, которая переливалась при ходьбе, отражая свет заходящего солнца.

Оно остановилось и расправило свои руки-крылья в фантастическом блестящем оперении. Каждое перо цвета лайма было с нее ростом. Нари хотела выскочить и предупредить дэва. Существо разглядывало его, как будто не замечая Нари, что ее вполне устраивало. Однако если дэва убьют, она навсегда застрянет в этих песках.

Пернатый человек издал птичий звук, и у Нари все волоски на теле встали дыбом. От его трели дэв проснулся, избавляя Нари от принятия непростого решения. Он поморгал и заслонился ладонью от света, чтобы разглядеть, кто перед ним.

– Хайзур! – воскликнул он. – Слава Создателю, как я рад тебя видеть!

Тот протянул дэву свою изящную руку, и они по-братски обнялись. У Нари глаза на лоб полезли. Так это его дожидался дэв?

Вдвоем они устроились на ковре.

– Я прилетел, как только получил твой сигнал, – прокудахтал птицечеловек. Язык, на котором они говорили, был не дивастийским. Он был полон прерывистых стаккато и гортанных уханий, как птичий щебет. – Что случилось, Дара?

Дэв поник лицом.

– Лучше один раз увидеть. – Он поглядел по сторонам и остановил взгляд на укрытии Нари. – Выходи, милая.

Нари вспыхнула от негодования. Мало того что ее так легко обнаружили, так еще и отдают распоряжения, как собачонке. Но все-таки она развела в стороны ветки, вышла из кустов и присоединилась к ним.

Птицечеловек повернулся к ней, и у нее чуть не вырвался вскрик: серый тон его кожи напомнил ей о гулях. Он совсем не сочетался с его мелким, розовым и почти хорошеньким ртом и аккуратными зелеными бровями, сраставшимися посередине лба. У него были бесцветные глаза и седой пушок на подбородке.

Он вылупился на нее в ответ, удивленный не меньше самой Нари.

– Ты… со спутницей, – сказал он дэву. – Я не критикую, однако, Дара… не думал, что люди в твоем вкусе.

– Она не моя спутница, – недовольно возразил дэв. – И она не до конца человек. Она шафитка. В ней… – Его голос был натянут как струна, и он прочистил горло. – Похоже, в ней течет кровь Нахид.

Птицечеловек резко повернулся к нему:

– С чего ты это взял?

Губы дэва брезгливо скривились.

– Она исцелилась прямо у меня на глазах. Дважды. И у нее их дар к изучению языков.

– Неисповедимы пути Создателя. – Хайзур наклонился к ней, и Нари попятилась. Он пошарил бесцветными глазами по ее лицу. – Я думал, Нахиды давным-давно стерты с лица земли.

– Я тоже, – ответил дэв с нервозностью в голосе. – Но чтобы так исцелиться… Она просто не может быть седьмой водой на киселе. Хотя и выглядит в точности как человек. Я подобрал ее в каком-то людском городе к западу отсюда. – Дэв покачал головой. – Что-то здесь не так, Хайзур. Она уверяет, что ничего не знала о нашем мире вплоть до вчерашнего вечера, но как-то же она протащила меня через половину…

– Она может говорить за себя, – язвительно встряла Нари. – И я не хотела тебя никуда тащить! Я была бы только рада никогда с тобой не встречаться.

Он фыркнул.

– Ифрит убил бы тебя, если бы я не появился.

Хайзур вскинул руки вверх, призывая их обоих к молчанию.

– Ифриты знают о ней? – спросил он настороженно.

– Побольше моего, – сознался дэв. – Один появился прямо передо мной и совершенно не удивился, узнав ее. Потому я тебя и позвал. – Он взмахнул рукой. – Вы, пери, всегда знаете обо всем больше нас.

Хайзур опустил крылья.

– Не в этот раз… но хотелось бы. Ты прав, ситуация весьма подозрительная. – Он ущипнул себя за нос на удивление человечным жестом. – Мне нужно выпить чаю. – Он стремительно вернулся к ковру и поманил за собой Нари: – Подойди, дитя.

Он присел на корточки, и в его руках невесть откуда появился огромный самовар, пахнущий душистым перцем и мускатным орехом. По щелчку его пальцев появились три стеклянные чашки. Он разлил чай и вручил ей первую чашку.

Она с восторгом разглядывала сосуд. Стекло было таким тонким и чистым, что ароматный чай, казалось, был налит ей прямо в ладони.

– Кто ты такой?

Он ласково улыбнулся ей, обнажая острые зубы.

– Я – пери. Меня зовут Хайзур. – Он коснулся пальцами брови. – Приятно познакомиться, моя госпожа.

Что ж, пери так пери, зато манерам они были обучены получше дэвов. Нари отпила чай. Он оказался крепким и перченым и обжигал горло неожиданно приятным послевкусием. Все ее тело моментально пропиталось теплом, а самое удивительное – она больше не чувствовала голода.

– Как вкусно! – Она улыбнулась, чувствуя, как от напитка покалывает кожу.

– Мой собственный рецепт, – гордо поделился Хайзур. Он искоса бросил взгляд на дэва и кивнул на третью чашку. – Может, прекратишь дуться и присоединишься к нам? Это тебе, Дара.

Дара. Второй раз пери обратился к нему так. Нари торжествующе улыбнулась ему.

– Да, Дара, – сказала она, чуть не промурлыкав его имя. – Присоединяйся.

Он бросил на нее мрачный взгляд.

– Я предпочитаю напитки покрепче, – сказал он, но все-таки взял чашку и опустился на ковер рядом с ней.

Пери прихлебывал свой чай.

– Думаешь, ифрит еще вернется за ней?

Дара кивнул.

– Он намеревался забрать ее всеми правдами и неправдами. Я попытался убить его, пока он находился в теле человека, но очень может быть, что ему удалось сбежать.

– В таком случае он уже успел рассказать о ней своим собратьям. – Хайзур передернулся. – Нет времени размышлять о ее родословной, Дара. Нужно как можно скорее доставить ее в Дэвабад.

Но Дара только помотал головой.

– Не могу. Не буду. Око Сулеймана, ты хоть представляешь, что скажут джинны, если я приведу шафитку от Нахид?

– Скажут, что твои Нахиды были лицемерами, – парировал Хайзур, и Дара зло сверкнул глазами. – Ну и что с того? Разве спасение ее жизни не стоит пары нелестных фактов о ее предках?

Нари уж точно была уверена, что ее жизнь стоит намного больше, чем репутация покойных родственников по линии дэвов, но Дару еще терзали сомнения.

– Забери ее сам, – предложил он пери. – Высадишь ее на берегах Гозана[16].

– Надеешься, что она сама найдет путь через завесу? Что Кахтани поверят на слово заблудшей девочке с человеческим обликом, если она каким-то чудом набредет на их дворец? – Хайзур был возмущен. – Ты же Афшин, Дара. Ее жизнь – твоя ответственность.

– Вот поэтому ей в Дэвабаде будет лучше без меня, – возразил Дара. – Эти пескоплавы убьют ее просто в наказание мне за войну.

Войну?

– Погодите, – вмешалась Нари, которой все меньше нравился этот Дэвабад. – Какую еще войну?

– Ту, что окончилась пятнадцать веков назад, а он все еще зуб точит, – объяснил Хайзур.

Вместо ответа Дара опрокинул чашку и ушел прочь.

– Это он хорошо умеет, – добавил пери.

Дэв метнул в него сердитый изумрудный взгляд, но пери твердо стоял на своем.

– Ты не всесилен, Дара. Ты не сможешь вечно отбиваться от ифритов в одиночку. Они убьют ее, если найдут. Медленно и со смаком.

Нари почувствовала укол страха и поежилась.

– И в этом будет только твоя вина.

Дара вышагивал по краю ковра. Нари снова подала голос, слегка обиженная тем, что два волшебных существа препираются и решают ее судьбу без ее малейшего участия.

– Почему вы думаете, что в этом Дэвабаде безопаснее, чем в Каире?

– Дэвабад – родовое гнездо твоих предков, – объяснил Хайзур. – Никакой ифрит не пройдет его завесу – это под силу только вашей расе.

Она посмотрела на Дару. Дэв провожал взглядом клонящееся к закату солнце, сердито бормоча себе под нос. Над его ушами клубился дым.

– Значит, там все такие, как он?

Пери грустно улыбнулся в ответ.

– Уверен, среди горожан ты повстречаешь более широкий… выбор темпераментов.

Как многообещающе.

– Но с чего бы ифритам желать мне смерти?

Хайзур помедлил.

– Боюсь, отвечать на этот вопрос должен твой Афшин. Это долгая история.

Мой Афшин? – хотела переспросить Нари. Но Хайзур уже повернулся к Даре:

– Еще не образумился? Или ты всерьез позволишь этим бредням о нечистой крови разрушить еще одну жизнь?

– Нет, – проворчал дэв, но от нее не укрылась нерешительность в его голосе.

Он сцепил руки в замок за спиной, отказываясь смотреть в их сторону.

– Именем Создателя… возвращайся домой, Дара, – посоветовал Хайзур. – Неужели ты не настрадался за эту древнюю войну? Остальные дэвы давно уже пришли к миру и согласию. Почему ты не можешь этого сделать?

Дара дрожащей рукой покрутил кольцо на пальце.

– Потому что они не видели этого своими глазами, – ответил он негромко. – Но ты прав насчет ифритов, – вздохнул он и обернулся с прежним беспокойством на лице. – Ее смогут защитить только в Дэвабаде – во всяком случае, от ифритов.

– Хорошо, – выдохнул Хайзур облегченно. Он щелкнул пальцами – и чайный сервиз исчез. – Вам пора в дорогу. Путешествуйте на полном ходу. Желательно не попадаться никому на глаза. – Он кивнул на ковер. – Особо не рассчитывай на эту штуку. Продавец ужасно наложил заклинание. Ифриты в два счета вас выследят.

Дара опять нахмурился.

– Заклинание накладывал я.

Пери повел изящными бровями.

– В таком случае… пожалуй, держи под рукой это, – предложил он, кивая на груду оружия под деревом.

Он поднялся на ноги и отряхнул крылья.

– Не буду долее вас задерживать. Посмотрим, удастся ли мне что-то разузнать о девушке. Если выяснится что-то полезное, я вас разыщу. – Он отвесил Нари поклон. – Рад нашему знакомству, Нари. Удачи вам обоим.

Хлопнув крыльями, он поднялся в воздух и скрылся в алом небе.

Дара натянул сапоги и закинул за плечо серебряный лук, после чего расправил ковер.

– Пора, – сказал он, побросав на ковер остальное оружие.

– Давай сначала поговорим, – предложила она и скрестила ноги, решительно устраиваясь на ковре. – Я не сойду с места, пока не получу ответы.

Он сел рядом с ней на ковер.

– Я спас тебе жизнь, – отчеканил он. – Я сопровождаю тебя в город моих врагов. Этого достаточно. В Дэвабаде найдешь, кого донимать своими допросами. – Он вздохнул. – Путешествие и без того намечается долгое.

Разозлившись, Нари открыла рот, чтобы поспорить, но вдруг сообразила, что все их вещи теперь были сложены на ковре – там же, где сидела и она сама вместе с Дарой.

Ни лошадей. Ни верблюдов. Сердце замерло у нее в груди.

– Неужели мы…

Дара щелкнул пальцами, и ковер взмыл в воздух.

4 Али

Утро в Дэвабаде выдалось ненастное.

В промозглом воздухе звонко разливался азан – призыв к утренней молитве, а в сером небе не было ни намека на солнце. Туман окутал великий Латунный город, укрывая его золотые купола, пряча от глаз величественные минареты, остекленные матовыми стеклами и закованные в металлические решетки. Капли дождя стекали с нефритовых крыш дворцов, затапливали каменные улочки и покрывали испариной невозмутимые лица Нахид – отцов-основателей города, увековеченных во фресках, которыми были исписаны величественные стены.

Холодный ветер носился по кривым закоулкам, мимо бань, облицованных затейливыми мозаиками, мимо храмов огня, толстые двери которых надежно защищали священное пламя, не гаснущее тысячелетиями. Ветер приносил с собой запах сырой земли и древесного сока с поросших густыми лесами гор, окружающих остров. В такое утро большинство джиннов, как кошки, разбегались от дождя по домам, ныряли в постели из дымчато-шелковой парчи, под теплые покрывала, убивая время, пока не выглянет знойное солнце и не обдаст город своим жаром, возвращая его к жизни.

Только не принц Ализейд аль-Кахтани. Поежившись на ходу, он прикрыл лицо одним концом своего тюрбана и втянул голову в плечи, прячась от зябкого дождя. Дыхание вырывалось у него изо рта облаками пара с шипением, приумноженным соприкосновением с сырой тканью. Капли срывались с бровей и испарялись, падая на дымящуюся кожу.

В мыслях у него продолжали крутиться подозрения. «Поговори с ним, – сказал он себе. – У тебя нет выбора. Слухи уже выходят из-под контроля».

Стараясь держаться теней, Али дошел до Большого базара. Даже в этот ранний час жизнь там била ключом: сонные торговцы снимали чары, которые всю ночь охраняли их товары, аптекари заваривали зелья для придания бодрости самым ранним пташкам, дети разносили послания на жженом стекле, которое разбивалось вдребезги после прочтения… Никуда не денутся и полубесчувственные алкоголики, не пришедшие в себя после злоупотребления контрафактными дурманами из мира людей. Опасаясь, чтобы его не увидела ни одна живая душа, Али решил сделать крюк и свернул в темный переулок, который увел его в такую глубь города, что не стало видно даже высоких латунных стен, обступивших Дэвабад со всех сторон.

Он очутился в старом районе с застройкой, подражающей человеческой архитектуре, утраченной в веках: набатейские колонны с настенными рисунками; этрусские фризы с сатирами; замысловатые маурьянские ступы[17]. Сами цивилизации давно погибли, но их наследие сберегли пытливые джинны, пролетавшие когда-то мимо, или шафиты, истосковавшиеся по родине и решившие воссоздать ее здесь.

В конце улицы стояла высокая каменная мечеть с эффектной спиралью минарета и черно-белыми аркадами. Редкое для Дэвабада место, где чистокровные джинны и шафиты до сих пор молились бок о бок. Благодаря тому что мечеть облюбовали паломники и купцы с Большого базара, в толпе молящихся всегда были новые лица. Хорошее место, чтобы остаться незамеченным.

Али юркнул внутрь, торопясь спрятаться от дождя. Едва он снял с ног сандалии, как их тут же отобрали исполнительные ишты – мелкие, покрытые чешуей существа с ревностным отношением к порядку и обуви. А по окончании молитвы, и после непродолжительного торга, откупившись парой фруктов, Али получит свои сандалии обратно, начисто выдраенные и надушенные сандаловым ароматом. Он прошел дальше, мимо двух парных фонтанов для умывания – только в один была налита вода для шафитов, а в другом струился теплый черный песок, который предпочитали чистокровные джинны.

Мечеть была одной из старейших в Дэвабаде. Четыре крытых коридора обрамляли двор под открытым серым небом. Красно-золотой ковер за долгие века под ногами и лбами молящихся прохудился, но сохранил опрятный вид: чары самоочищения, вплетенные в его нити, были еще крепки. Под потолком висели большие фонари из матового стекла, заполненные волшебными огнями. В медных жаровнях по углам курились благовония.

Этим утром мечеть была почти пуста – в такую погоду общая молитва не сильно прельщала прихожан. Али втянул ноздрями пахучий воздух и обвел взглядом молельщиков, разбросанных по мечети, но того, кого он искал, среди них не было.

Вдруг его арестовали? Али стряхнул с себя тяжелое предчувствие и подошел к мраморному серому михрабу – специальной нише в стене, обращенной в сторону молитвы. Он поднял руки. Несмотря на свою нервозность, начав молитву, Али почувствовал, как к нему возвращается покой. Так всегда бывало.

Но продлилось это недолго. Он заканчивал второй ракат молитвы, когда рядом с ним кто-то тихо опустился на колени. Али застыл.

– Мир твоему дому, брат, – прошептал пришедший.

Али не мог смотреть ему в глаза.

– И твоему, – ответил он тихо.

– Принес?

Али помедлил с ответом. Речь шла о кошельке, который сейчас лежал у Али в кафтане. Внутри была огромная сумма, которую он взял из своей личной сокровищницы в казне, под завязку набитой деньгами.

– Да. Но нам нужно поговорить.

Краем глаза Али увидел, как его собеседник нахмурился и хотел что-то ответить, когда к михрабу подошел имам.

Тот устало обвел взглядом промокшее собрание.

– Выровняйте ряды, – сделал замечание он.

Али и еще десять-двенадцать сонных прихожан, шаркая, перебрались на положенные места. Он хотел сконцентрироваться на молитве, которую начал читать имам, но это было непросто. Слухи и обвинения не шли у него из головы. Обвинения, которые он не был готов предъявить своему собеседнику, который сейчас стоял с ним плечо к плечу.

Когда молитва подошла к концу, Али и его спутник остались на своих местах и молча ждали, пока остальные молельщики не разойдутся. Последним уходил имам. Что-то бормоча себе под нос, он поднялся на ноги. Бросив взгляд на задержавшихся мужчин, он застыл.

Али опустил голову, пряча лицо под тюрбаном, но внимание имама было приковано к его собеседнику.

– Шейх Анас, – выпалил он. – М-мир вашему дому.

– И вашему, – невозмутимо ответил Анас. Он положил руку на сердце и указал на Али. – Разрешите нам с братом поговорить наедине?

– Разумеется, – засуетился имам. – Сколько вам будет угодно. Я позабочусь, чтобы вас никто не беспокоил. – Он поспешно вышел и закрыл за собой дверь.

Али еще немного выждал перед тем, как заговорить. Они остались одни. Не было слышно ни звука, кроме шума дождя во дворе.

– Ты популярен, – заметил он, несколько сконфуженный заискиванием имама.

Анас пожал плечами и оперся на ладони.

– Как знать, может, он убежал доносить Королевской гвардии.

Али похолодел. Шейх улыбнулся. Анасу Бхатту было за пятьдесят. Чистокровные джинны в этом возрасте считались практически юнцами, но Анас был шафитом, и его черную бороду уже тронула седина, а вокруг глаз расползлась сеточка морщин. В его венах должна была течь кровь джиннов, хотя бы капля, иначе его предки не смогли бы переступить границы Дэвабада, но Анас вполне мог сойти за обычного человека и не имел никаких магических способностей. Сегодня он был одет в просторную белую куртку и расшитый головной убор, а толстая кашемировая шаль укутывала его плечи.

– Я пошутил, принц, – добавил он, когда Али не улыбнулся в ответ. – Что-то не так, брат? Ты выглядишь так, словно ифрита увидал.

Уж лучше ифрит, чем мой отец. Али окинул взглядом темную мечеть, в глубине души ожидая увидеть шпионов по всем углам.

– Шейх, до меня снова доходят… определенные слухи о «Танзиме».

Анас вздохнул.

– Что же, по мнению дворца, мы сделали на этот раз?

– Хотели пронести пушку мимо Королевской гвардии.

– Пушку? – Анас посмотрел на него с недоумением. – И что мне делать с пушкой, брат? Я шафит. Я знаю закон. Я попаду в тюрьму даже за то, что у меня будет слишком длинный кухонный нож. А «Танзим» – благотворительная организация. Нам нужны еда и книги, а не оружие. – Он хмыкнул. – Откуда вам, чистокровным, вообще знать, как выглядит пушка? Когда последний раз кто-то из Цитадели посещал мир людей?

Это было справедливое замечание, но Али не сдавался.

– Уже не первый месяц поступают сообщения о том, что «Танзим» закупает оружие. Говорят, что митинги становятся агрессивнее и некоторые ваши сторонники даже призывают к убийству дэвов.

– Кто распускает эти лживые слухи? – возмутился Анас. – Этот безбожный Дэв, которого твой отец зовет старшим визирем?

– Не только Каве, – возразил Али. – Буквально на прошлой неделе мы арестовали шафита, который пырнул ножом двух чистокровных джиннов на Большом базаре.

– И в этом моя вина? – Анас всплеснул руками. – Мне что теперь, отвечать за действия каждого шафита в Дэвабаде? Ты знаешь, в каком отчаянном положении мы находимся, Ализейд. Радуйтесь, что еще не все из нас достигли точки кипения!

Али отпрянул.

– Ты оправдываешь такое поведение?

– Разумеется, нет, – ответил Анас раздраженно. – Не говори ерунды. Но когда наших девушек похищают средь бела дня и отдают в рабство, когда нашим мужчинам выкалывают глаза за то, что косо посмотрели на чистокровного… Разве не логично ожидать, что кто-то станет сопротивляться всеми доступными ему способами? – Он сурово посмотрел на Али. – В том, что обстановка так накалилась, виноват твой отец. Если бы шафитов закон защищал так же, как всех остальных, мы не стали бы вершить правосудие своими руками.

Это был заслуженный удар, но удар ниже пояса. И оправдания Анаса с пеной у рта не могли успокоить Али.

– Я с самого начала настаивал только на одном, шейх. Деньги должны идти на книги, еду, лекарства и прочее в этом роде… Но если твой народ вооружается против подданных моего отца, я не стану в этом участвовать. Я не хочу этого.

Густая бровь Анаса поползла на лоб.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я должен видеть, на что идут мои деньги. Наверняка вы ведете какой-то учет расходов.

– Учет расходов? – не поверил шейх и добавил с обидой: – Разве моего слова недостаточно? На мне висят и школа, и приют, и больница… Я ищу жилье вдовам и учу студентов. Я отвечаю за тысячу вещей, а ты хочешь, чтобы вдобавок я тратил свое время на… что именно? На отчетность для моего юного спонсора, который возомнил себя ревизором?

Щеки Али вспыхнули, но он не собирался отступать.

– Да.

Он достал кошелек из кармана. Монеты и драгоценные камни со звоном высыпались на землю и перемешались.

– В противном случае больше ты этого не увидишь.

Он поднялся.

– Ализейд, – окрикнул Анас. – Брат! – Шейх вскочил на ноги и загородил Али дорогу. – Ты это сгоряча.

Нет, сгоряча я начал давать деньги шафитскому уличному проповеднику, не изучив его подноготной, – хотел ответить Али, но прикусил язык и отвел взгляд.

– Прости, шейх.

Анас выставил руку вперед.

– Подожди. Пожалуйста. – В его таком невозмутимом голосе звенела паника. – Что, если ты увидишь все своими глазами?

– Увижу?

Анас кивнул.

– Да, – сказал он твердо, как будто принял решение в этот самый момент. – Тебе удастся сбежать сегодня ночью из Цитадели?

– Я… думаю, да, – Али нахмурился. – Не понимаю, какое это…

Шейх перебил его:

– Тогда встретимся у Врат Дэв сегодня ночью после иши. – Он смерил Али взглядом. – Оденься как вельможа из племени твоей матери – чем пышнее, тем лучше. Ты легко сойдешь за своего.

Али покоробили эти слова.

– Это не…

– Сегодня ты узнаешь, на что моя организация тратит твои деньги.

Следуя указаниям шейха, Али ускользнул с иши, ночного намаза, со свертком под мышкой. Пройдя в обход Большого базара, он нырнул в темный переулок, куда не выходили окна домов. Он развернул кафтан сочного бирюзового цвета, который так любили в племени Аяанле, откуда была родом его мать, и натянул поверх своей военной формы.

Следом он надел тюрбан такого же цвета, обмотав его вокруг шеи и подбородка по моде Аяанле. Потом настала очередь помпезного воротника из золота, инкрустированного кораллами и жемчугом. Али терпеть не мог украшения и считал их бессмысленным переводом полезных ресурсов, но он понимал, что ни один уважающий себя вельможа из этого племени не додумается выйти из дома без драгоценностей. В сокровищнице Али было полно богатств из родного дома его матери в Та-Нтри, но золотой воротник оказался буквально под рукой: его сестра Зейнаб уговорила Али надеть фамильную драгоценность на свадьбу Аяанле, которую ему пришлось посетить несколько месяцев назад.

Напоследок он достал из кармана крошечный стеклянный пузырек. Состав внутри напоминал свернувшиеся сливки. Волшебное косметическое средство на несколько часов окрасит его глаза в золотой цвет, свойственный всем мужчинам Аяанле. Али помедлил. Он ни на минуту не хотел менять цвет своих глаз.

Джиннов, подобных Али и его сестре, во всем Дэвабаде было по пальцам перечесть: чистокровная элита смешанной племенной крови. Джинны, разделенные на шесть племен самим пророком Сулейманом, как правило, предпочитали строить отношения со своими соплеменниками. Сулейман, собственно, потому их и разделил, чтобы спровоцировать между ними постоянные междоусобицы. Чем больше джинны воевали друг с другом, тем меньше оставалось времени изводить человечество.

Брак родителей Али носил цель прямо противоположную: это был политический маневр, призванный укрепить отношения между племенами Гезири и Аяанле. Их союз был странным и натянутым. Аяанле были богатым народом, во главу угла ставившим науку и торговлю. Они редко покидали свои роскошные коралловые дворцы и изысканные салоны в Та-Нтри – их родине на побережье Восточной Африки. В противоположность им Ам-Гезира таилась в самых знойных выжженных южноаравийских пустынях. По сравнению с Та-Нтри эта земля должна была казаться пустошью, а в ее опасных песках скитались поэты и малограмотные солдаты.

Но сердце Али принадлежало Ам-Гезире. Гезири всегда были ему роднее. Что иронично, с его-то внешностью: Али пошел в мать до такой степени, что это могло бы вызвать определенные сплетни, не будь его отец королем. Он был строен, высок и чернокож, как Аяанле, а строгий рот и высокие скулы были как будто перерисованы с его матери. От отца Али унаследовал только глаза цвета темной стали. А сегодня придется отказаться и от них.

Али откупорил пузырек и закапал в оба глаза по несколько капель. Он еле сдержался, чтобы не чертыхнуться. Как же жгло! Его предупреждали о такой реакции, но боль все равно застала его врасплох.

Плохо видя перед собой, он кое-как вышел к мидану – городской площади в самом сердце Дэвабада. В этот час там никого не было. Одинокий фонтан в центре площади отбрасывал длинные тени. Мидан окружала высокая медная стена, позеленевшая от времени. В стене на равных расстояниях были проделаны семь ворот. Шесть из них вели к секторам шести племен, а за седьмыми открывались Большой базар и перенаселенные шафитские кварталы.

Зрелище было фантастической красоты. Вот Врата Сахрейн: колонны в черно-белых изразцах, обвитые виноградной лозой, надламывающейся под тяжестью лиловых плодов. Рядом Врата Аяанле: две узкие шипастые пирамиды, увенчанные свитком пергамента и соляным бруском соответственно. Следом Врата Гезири: арка, идеальной линией вырезанная из сплошной каменной плиты, – народ его отца всегда пекся о функциональности больше, чем о внешней красоте. Ворота выглядели совсем непритязательно рядом с Вратами Агниванши с их дюжиной танцующих скульптур из розового песчаника, с миниатюрными, походившими на звездочки масляными лампочками, зажатыми в тонких руках каменных танцовщиц. Тут же были и Врата Тохаристан: створы из отполированного нефрита, отражающего ночное небо, украшенные затейливым резным узором.

Но как бы красивы все они ни были, последние ворота – ворота, которые первыми по утрам ловили лучи восходящего солнца, ворота исконных жителей Дэвабада – затмевали их все.

Врата Дэв.

Вход в племенной сектор огнепоклонников располагался ровно напротив Большого базара. Гигантские панельные створы были выкрашены в бледно-голубую лазурь, которую словно набрали прямо с умытого дождем неба. Треугольником в них были врезаны бело-золотые диски из песчаника. Распахнутые створы подпирали два гигантских латунных шеду – только статуи и остались от легендарных крылатых львов, которых по легенде седлали древние Нахиды, выходя на бой с ифритами.

Али направился к воротам, но не дошел и до середины площади, когда из тени выступили двое. Али остановился. Один из них сразу поднял руки в воздух и вышел под лунный свет. Анас.

Шейх улыбнулся.

– Мир твоему дому, брат.

Он был облачен в домотканую тунику цвета грязной воды, а голова против обыкновения была непокрыта.

– И твоему.

Али смерил взглядом его спутника. Он был шафитом – это было ясно по его округлым ушам, но смахивал на Сахрейна своими рыже-черными волосами и глазами цвета меди, отличительными для этого североафриканского племени. На нем была полосатая джеллаба с капюшоном в кистях, который он набросил на голову.

При виде Али глаза у него вылезли на лоб.

– Это твой новый рекрут? – расхохотался он. – Нам что, так отчаянно не хватает бойцов, что мы принимаем едва вылупившихся крокодильчиков?

Возмущенный таким выпадом в адрес своих аеанлеских корней, Али открыл было рот, чтобы высказать недовольство, но вмешался Анас.

– Следи за языком, брат Ханно, – посоветовал он. – Мы здесь все джинны.

Ханно ничуть не смутился, когда его поставили на место.

– Имя у него есть?

– Есть, да не про твою честь, – отрезал Анас. – Он здесь только в качестве наблюдателя, – он кивнул Ханно. – Действуй. Я же знаю, как ты любишь хвастаться.

Тот хмыкнул.

– Что верно, то верно.

Он хлопнул в ладоши, и вокруг него заклубился дым. Дым растворился, и вместо грязной джеллабы возникли тончайшая накидка, горчичного цвета тюрбан, утыканный павлиньими перьями, и ярко-зеленая дхоти – набедренная повязка, которую носили мужчины Агниванши. На глазах у Али уши шафита вытянулись, а кожа посветлела до лоснящегося темно-коричневого цвета. Из-под тюрбана выползли черные косички и стали расти, пока не дотянулись аж до рукоятки индийского тальвара, который теперь висел у шафита на поясе. Он моргнул, и его медные глаза стали цвета жести – как у чистокровного Агниванши. Вокруг его запястья обвился стальной реликтовый браслет.

У Али отвисла челюсть.

– Ты лицедей? – ахнул он, с трудом веря своим глазам.

Умение менять обличье было редчайшим даром – в каждом племени всего несколько семей им обладали, и из них лишь единицы умели применять на практике. Талантливые лицедеи были на вес золота.

– Силы небесные… Я даже не знал, что шафиты могут быть способны на магию такого уровня.

Ханно фыркнул.

– Вы, чистокровные, вечно нас недооцениваете.

– Но… – Али никак не мог прийти в себя. – Если ты можешь выглядеть как чистокровный, зачем вести жизнь шафита?

Новое лицо Ханно посерьезнело.

– Потому что я шафит. Я владею магией лучше любого чистокровного, шейх умом превосходит всех ученых из Королевской библиотеки, вместе взятых, – вот что должно служить доказательством тому, что мы не многим отличаемся от вас, – он зло посмотрел на Али. – Я не намерен это скрывать.

Али почувствовал себя глупо.

– Прости. Я не хотел…

– Все в порядке, – перебил его Анас и взял Али под руку. – Нам пора.

Али встал на месте как вкопанный, когда увидел, куда ведет его шейх.

– Погоди… ты что, серьезно хочешь пройти в сектор Дэвов?

Али думал, что ворота – это просто место для встречи.

– Боишься горстки огнепоклонников? – поддразнил Ханно и постучал по рукоятке тальвара. – Не бойся, мальчик, призраки Афшинов тебя не обидят.

– Я не боюсь Дэвов, – ощерился Али. Этот тип уже встал ему поперек горла. – Просто я знаю закон. Чужакам нельзя находиться в их секторе после захода солнца.

– Значит, постараемся не привлекать к себе внимания.

Они прошли под скалящимися мордами статуй шеду прямиком в сектор Дэвов. Али успел мельком взглянуть на центральный бульвар, где даже в это время ночи было не протолкнуться среди рыночных покупателей и гоняющих чаи шахматистов, но Анас уже тащил его за угол ближайшего здания.

Там перед ними протянулась темная подворотня, заставленная ровными рядами мусорных баков в ожидании мусорщиков. Улочка убегала в глухую темноту и там растворялась.

– Не шуми и не высовывайся, – предупредил Анас.

Али быстро понял, что члены «Танзима» совершают эту вылазку не в первый раз. Они с легкостью лавировали по лабиринту переулков, исправно ныряя в тень каждый раз, когда где-то распахивалась черная дверь.

Миновав все трущобы, они очутились на улице, которая уже ничем не напоминала сверкающий центральный бульвар. Древние здания были словно вырублены прямо из скалистых гор Дэвабада, отовсюду. Занимая все свободное место, жались друг к другу ветхие деревянные лачуги. В конце улицы торчало приземистое кирпичное сооружение, за прохудившимися занавесками дрожали огоньки.

Они направились туда, и до Али донеслись пьяный смех и невнятные звуки струнных инструментов, льющиеся в открытую дверь. Дым внутри стоял коромыслом: висел над джиннами, развалившимися на грязных подушках, струился вдоль труб и мимо темных кубков с вином. Все посетители были Дэвами. У многих на бронзовых руках красовались черные татуировки с символикой касты и рода.

Двери охранял грузный мужчина в заляпанном жилете, со шрамом, рассекающим всю щеку. Завидев их, он поднялся на ноги и перегородил вход длинным топором.

– Заблудились? – прорычал он.

– Мы пришли к Тюрану, – ответил Ханно.

Привратник перевел взгляд на Анаса и презрительно скорчился.

– Вы с крокодиленышем можете войти, но этот нечистый останется здесь.

Ханно вышел вперед и положил руку на тальвар.

– За те деньги, которые я плачу твоему хозяину, мой слуга останется при мне, – он кивнул на топор. – Убери.

Привратник с недовольным видом отошел в сторону, и Ханно переступил порог таверны. Анас и Али последовали за ним.

Посетители почти не обращали на них внимания, если не считать пары враждебных взглядов, адресованных Анасу. В такие места обычно приходят для того, чтобы остаться незамеченными, но Али невольно таращился во все глаза. Он никогда не был в таверне, никогда не проводил время в кругу огнепоклонников. Дэвов редко допускали до службы в Королевской гвардии, а те немногие, кого допускали, не порывались заводить дружбу с Кахтани-младшим.

Он отскочил от пьянчужки, который, дымно всхрапнув, свалился с оттоманки. Его внимание привлек женский смех, и, оглянувшись, Али увидел троицу девушек, которые трещали на дивастийском. Зеркальная поверхность их столика была завалена латунными шахматными фигурами, полупустыми кубками и блестящими монетами. Али не понимал их разговора, потому что так и не удосужился выучить дивастийский, но девушки были одна прекраснее другой. Их черные глаза искрились, когда они смеялись. Они были одеты в расшитые блузы с глубоким вырезом, туго обтягивающие бюст, а их тонкие золотые талии были обмотаны цепями с драгоценными камнями.

Потеряв всякую силу воли, Али не мог отвести глаз. Он никогда в жизни не видел взрослую Дэву с оголенным телом и не мог поверить, что они могут так выставлять себя напоказ, как эта троица. Дэвы были самым консервативным из племен, и их женщины с головой заворачивались в покрывала, выходя за порог дома, а многие, особенно дочери из знатных семей, наотрез отказывались разговаривать с чужестранцами.

Эти явно были не из их числа. Заметив Али, одна Дэва выпрямилась, нахально встретилась с ним взглядом и дерзко улыбнулась.

– Эй, малыш, тебе нравится? – спросила она на джиннском с акцентом. Она облизнулась, отчего у него замерло сердце, и кивнула на золотой воротник вокруг его шеи. – Кажется, я тебе по карману.

Анас встал между ними.

– Опусти глаза, брат, – упрекнул он беззлобно.

Али смутился и отвернулся. Ханно прыснул, а Али не смел поднять взгляд, пока их не привели в отдельный кабинет. Там обстановка была приличнее, чем в таверне. Пол устилали ковры с искусными изображениями фруктовых деревьев и танцовщиц, а под потолком висели хрустальные люстры.

Ханно усадил Али на одну из плюшевых подушек, разложенных вдоль стены.

– Держи язык за зубами, – предупредил он, устраиваясь рядом. – У меня много времени ушло, чтобы организовать эту встречу.

Анас остался стоять, покорно склонив голову, что было совсем на него не похоже.

Толстая войлочная штора посередине стены отдернулась, и за ней открылся длинный темный коридор, на выходе из которого стоял Дэв в алом плаще.

Ханно просиял.

– Привествую, сахиб! – пробасил он с агниваншийским акцентом. – Ты, должно быть, Тюран. Да будет гореть твой огонь вечно.

Тюран не улыбнулся и не благословил его в ответ.

– Ты опоздал.

Лицедей вопросительно выгнул брови.

– А торговля детьми нынче придерживается точного графика?

Али вздрогнул и хотел вмешаться, но Анас перехватил его взгляд и легонько покачал головой. Али промолчал.

Тюран с недовольным видом скрестил руки.

– Я могу найти и другого покупателя, если у тебя проснулась совесть.

– Что, и разочаровать мою супругу? – Ханно покачал головой. – Исключено. Она уже поставила мебель в детской.

Тюран перевел взгляд на Али.

– Кто это с тобой?

– Друзья, – объяснил Ханно и хлопнул по сабле у себя за поясом. – Или ты думал, что я буду разгуливать по сектору Дэвов с такими сумасшедшими деньжищами, какие ты просишь, и не возьму с собой охрану?

Тюран не сводил с Али ледяного взгляда. Тот был ни жив ни мертв. Что может быть хуже, думал Али, чем принцу аль-Кахтани быть узнанным в таверне Дэвов, где полно пьяниц с преступным прошлым и настоящим?

Впервые заговорил Анас.

– Он тянет время, хозяин, – сказал он. – Возможно, он уже продал мальчишку.

– А ты молчи, шафит, – процедил Тюран. – Тебе никто слова не давал.

– Довольно, – вмешался Ханно. – Но в самом деле, друг, при тебе мальчик или нет? Сам жаловался на мое опоздание, а теперь тратишь время, любуясь моим спутником.

Сверкнув глазами, Тюран скрылся за войлочной шторой.

Ханно закатил глаза.

– А потом Дэвы удивляются, почему их никто не любит.

Из-за шторы посыпалась гневная тирада на дивастийском, и в кабинет втолкнули маленькую чумазую девочку с большим медным подносом. Она, как и Анас, была похожа на человека. У нее была тусклая кожа, и одета она была в льняное платьице, совершенно неуместное для ночной температуры. Ее волосы были обриты, да так грубо, что на голом скальпе кое-где виднелись царапины. Глядя в пол, она подошла, ступая босыми ногами, и беззвучно поставила перед ними поднос с двумя чашками горячего абрикосового ликера. На вид ей было не больше десяти.

Али заметил синяки на запястьях девочки в то же время, что и Ханно, но лицедей вскочил на ноги первым.

– Я убью его, – прошипел он.

Девочка попятилась, но к ней подоспел Анас.

– Не бойся, малышка, он не хотел тебя напугать… Ханно, убери оружие, – приказал он, когда лицедей обнажил тальвар. – Только без глупостей.

Ханно зарычал, но спрятал саблю в ножны. Вернулся Тюран.

Дэв обвел взглядом эту картину и зло посмотрел на Анаса.

– Отойди от моей служанки.

Девочка забилась в дальний угол и спряталась за подносом.

В Али начала закипать злость. Он годами слушал рассказы Анаса о доле шафитов, но лицезреть это своими глазами, слышать, как обращаются с Анасом Дэвы, видеть синяки на перепуганном ребенке… Может, Али напрасно сомневался в его намерениях?

Тюран подошел. В руках он держал туго спеленутого младенца. Тот крепко спал. Ханно тут же протянул к нему руки.

Тюран осадил его.

– Деньги вперед.

Ханно кивнул Анасу, и шейх достал кошелек, который сегодня утром отдал ему Али. Из него на ковер посыпались деньги всевозможных валют: человеческие динары, тохаристанские нефритовые таблетки, куски соли и даже один небольшой рубин.

– Пересчитаешь сам, – отрезал Ханно. – А теперь покажи мне мальчика.

Тюран передал ему младенца. Али еле скрыл свое изумление. Он ожидал увидеть в пеленках шафита, но уши малыша были такими же острыми, как его собственные, и коричневая кожа сияла, как у чистокровного. Малыш выдохнул облачко дыма в знак протеста.

– Сойдет, – заверил Тюран. – Даю слово. Я дело свое знаю. Никто никогда не заподозрит, что он шафит.

Он шафит? В изумлении Али снова посмотрел на ребенка. Тюран был прав: ничто в нем не выдавало смешанную кровь.

– С родителями проблем не было? – спросил Ханно.

– С отцом не было. Он чистокровный Агниванши и просто потребовал денег. А мать была у него служанкой и сбежала, когда тот ее обрюхатил. Не сразу удалось выйти на ее след.

– Но она согласилась продать дитя?

Тюран пожал плечами:

– Она шафитка. Какая разница?

– Есть разница, если когда-нибудь она вздумает ставить мне палки в колеса.

– Грозилась обратиться в «Танзим», – фыркнул Тюран. – Но за этих нечистых радикалов беспокоиться нечего. Да и потом, шафиты плодятся как кролики. И года не пройдет, родит себе нового, а об этом и думать забудет.

Ханно ухмыльнулся, но улыбка не коснулась его глаз.

– Будет тебе новая коммерческая перспектива.

Он взглянул на Али.

– Ну, что скажешь? – спросил он многозначительно и наклонил спящего ребенка, чтобы посмотреть ему в лицо. – Сойдет мне за родного?

Али нахмурился, не вполне понимая вопрос. Он перевел взгляд с младенца на Ханно – но, разумеется, сейчас Ханно не был похож на себя. Он перекинулся. Перекинулся именно в Агниванши, и теперь Али стало ясно, как день, что это было сделано неспроста.

– Д-да, – выдавил он и тяжело сглотнул, чтобы не выдать волнения в голосе. – Запросто.

Но Ханно был чем-то недоволен.

– Допустим. Но он старше, чем мы договаривались. Это точно не стоит баснословной цены, которую ты заломил, – пожаловался он Тюрану. – Что же, моя жена родит сразу годовалого?

– Так уходи, – Тюран развел руками. – Через неделю найду другого покупателя, а ты возвращайся к жене, которая ждет у пустой колыбели. Продолжайте попытки зачать хоть еще полвека. Мне-то что.

Ханно пораскинул мозгами. Он посмотрел на девочку, забившуюся в угол.

– Мы ищем новую служанку. Отдай ее в довесок, и я заплачу твою цену.

Тюран нахмурился.

– Я не отдам тебе рабыню за бесценок.

– Я куплю ее, – вмешался Али.

Ханно сверкнул глазами, но Али было все равно. Он хотел покончить с этим демоном, спасти невинные души из этого дьявольского места, где цена жизни определяется только внешним видом. Он нащупал застежку золотого воротника, и тот гулко упал ему на колени. Жемчуг переливчато заблестел под светом люстры. Али протянул воротник Тюрану.

– Этого достаточно?

Тюран не притронулся к золоту. Его черные глаза не заблестели жаждой наживы. Он просто посмотрел на воротник и перевел взгляд на Али. Он прочистил горло.

– Как, ты сказал, тебя зовут?

Али заподозрил, что совершил большую ошибку.

Он не успел вымучить из себя ответ, потому что в этот момент распахнулась дверь, ведущая в таверну, и в кабинет вбежал виночерпий. Он прошептал что-то Тюрану на ухо. Работорговец сдвинул брови.

– Какие-то проблемы? – поинтересовался Ханно.

– У кого-то желание пить не совпадает с его способностью платить по счетам, – Тюран, поджав губы, встал. – Я отойду на секунду…

Дэв вышел в таверну, и виночерпий засеменил за ним следом. Они захлопнули за собой дверь.

Ханно взорвался.

– Идиот! Разве я не предупреждал тебя не высовываться? – он указал на воротник. – За эти деньги можно дюжину девчонок купить!

– М-мне очень жаль, – оправдывался Али. – Я просто хотел помочь.

– Сейчас не время, – перебил Анас и указал на ребенка. – Отметина есть?

Ханно бросил на Анаса сердитый взгляд, а потом бережно вынул руку малыша из пеленок и повернул запястьем к свету. Маленькое синее родимое пятно, как чернильный след от ручки, темнело на нежной коже.

– Да. И рассказ совпадает с рассказом матери. Это он.

Ханно кивнул на девочку в углу.

– Но мы не оставим ее здесь с этим монстром.

Анас посмотрел на лицедея.

– Я и не думал этого делать.

Али не мог прийти в себя от произошедшего.

– Ребенок… Часто такое происходит?

Анас горько вздохнул.

– Слишком часто. Среди шафитов рождаемость всегда была более высокой, чем среди чистой крови: подарок и проклятие от наших предков по человеческой линии, – он жестом обвел рассыпанные по полу сокровища. – Это доходное предприятие, ему уже не первый век. Таких детей, как этот мальчик, в Дэвабаде, наверное, тысячи. Их воспитывают как чистокровных, и они понятия не имеют о своих корнях.

– Но шафиты, их родители… почему они не могут пожаловаться королю?

– Пожаловаться королю? – повторил за ним Ханно с сардонической интонацией. – Господи, ты что, впервые в жизни вышел за ворота родительского особняка, мальчик? Шафиты не жалуются королям. Они приходят к нам – только мы можем им помочь.

Али отвел взгляд.

– Я не знал.

– Вспомни про этот день, когда в следующий раз начнешь допрашивать меня о «Танзиме», – добавил Анас таким ледяным тоном, какого Али никогда от него не слышал. – Мы делаем все, что в наших силах, чтобы защитить свой народ.

Ханно вдруг нахмурился. Он посмотрел на деньги на полу, взял поудобнее спящего ребенка и поднялся с места.

– Что-то не так. Тюран не оставил бы нас здесь и с деньгами, и с ребенком.

Он потянулся к ручке двери, которая вела в таверну, и тут же с криком отпрянул. По воздуху распространился запах обожженной плоти.

– Эта скотина наложила на дверь заклятие!

От его вскрика младенец проснулся и заплакал. Вскочив, Али присоединился к Ханно у выхода. Только бы он ошибался.

Али поднес ладонь к самой поверхности деревянной двери. Увы, Ханно был прав: дверь искрила магией. К счастью, Али обучался в Цитадели, а Дэвы всегда доставляли гвардии столько неприятностей, что снятию чар, которые они накладывали на свои дома и лавки, кадетов обучали с малолетства. Он закрыл глаза и пробормотал первое заклинание, которое пришло в голову. Дверь распахнулась.

В таверне было пусто.

Покидали ее в спешке. Повсюду стояли недопитые кубки, от забытых трубок шел дым, шахматные фигуры рассыпались по столу, за которым играли женщины. Но Тюран не забыл притушить лампы, и таверна была погружена во тьму. Только луна светила сквозь потрепанные занавески.

У Али за спиной выругался Ханно, а Анас стал нашептывать защитную молитву. Али потянулся за припрятанным зульфикаром – медная сабля с раздвоенным острием всегда была при нем, – но остановился. Легендарное оружие Гезири в руке молодого Аяанле выдало бы его с головой. Крадучись, он пересек таверну и, стараясь оставаться незамеченным, выглянул из-за занавески.

За окном поджидала Королевская гвардия.

Али затаил дыхание. Дюжина солдат, практически с каждым из которых он был знаком лично, бесшумно выстроились в шеренгу от улицы до таверны. Медь зульфикаров и копий мерцала в лунном свете. Гвардейцы продолжали прибывать – Али видел тени, надвигающиеся со стороны мидана.

Он сделал шаг назад. Его обуял не сравнимый ни с чем в жизни ужас. Али повернулся к остальным:

– Нам нужно уходить. – Он сам удивился спокойствию в своем голосе, когда паника в груди нарастала с каждой секундой. – Там гвардейцы.

Анас побледнел.

– Мы сможем выбраться к укрытию? – спросил он Ханно.

Лицедей укачивал плачущего ребенка.

– Придется постараться… Но с ребенком на руках будет непросто.

Али озирался вокруг, лихорадочно соображая. На глаза ему попался медный поднос, забытый шафитской девочкой, которая теперь жалась к Анасу, вцепившись в его руку. Он пересек таверну и схватил с подноса кубок абрикосового ликера.

– Это поможет?

Анас пришел в ужас.

– Ты вконец рехнулся?

Но Ханно кивнул:

– Вполне.

Он придержал заходящегося плачем малыша, пока Али неловко пытался влить жидкость ему в рот. Он чувствовал на себе взгляд лицедея.

– Что ты сделал с дверью? – спросил он строго. – Ты из Королевской гвардии, верно? Ты один из тех ребятишек, которых запирают в Цитадели до их первого четверть века?

Али помедлил. Я не просто один из них.

– Но сейчас я здесь с вами, верно?

– Положим, что так.

Ханно опытными движениями перепеленал малыша. Ребенок наконец-то замолчал, и Ханно обнажил свой тальвар, лезвие которого было длиной с его руку.

– Уйдем с черного хода, – сказал он и кивнул на красную штору. – Ничего личного, но пойдешь первым.

У Али пересохло во рту, но он кивнул. Что ему оставалось? Он отдернул штору и вышел в темный коридор.

Перед ним открылся лабиринт кладовых комнат. Штабеля винных бочек упирались под самый потолок, ящики с ворсистыми луковицами были составлены в башни, помещение пропахло переспелыми фруктами. Стены кое-где были недостроены, всюду валялись сломанные столы и изодранная мягкая мебель. Здесь было где спрятаться, но Али не видел, как отсюда выйти.

Идеальное место для облавы. Он моргнул. Глаза перестало жечь. Видимо, кончилось действие зелья. Впрочем, это было уже неважно: Али вырос с этими ребятами, они узнали бы его и с чужими глазами.

Кто-то потянул его за кафтан. Девочка подняла дрожащую руку и указала на дверной проем, зияющий в самом конце коридора.

– Выход там, – прошелестела она, глядя на него круглыми как блюдца глазами.

Али улыбнулся и шепнул в ответ:

– Спасибо.

Они двинулись в сторону дальней кладовой. Там, в отдалении, Али разглядел полоску лунного света на полу: дверь. И, к сожалению, больше ничего. В помещении не видно было ни зги, но, судя по расстоянию до двери, оно было огромным. Али проскользнул внутрь. Он слышал, как громко стучало его сердце.

Но он слышал и что-то еще.

Тихий вздох – и что-то просвистело у него перед лицом, оцарапав нос и оставив после себя запах железа. Али обернулся на крик девочки, но не мог ничего разобрать – глаза еще не привыкли к темноте.

– Отпустите ее! – крикнул Анас.

К черту секретность. Али обнажил зульфикар. Рукоять согрела ему ладони. Гори, – мысленно скомандовал он.

Лезвие вспыхнуло пламенем.

Языки огня облизали медную саблю, раскалив ее раздвоенное острие, и помещение осветилось ярким светом. Али насчитал двух Дэвов: Тюрана и охранника таверны с тяжеленным топором в руке. Тюран вырывал визжащую девочку из рук Анаса, но обернулся на свет пламенеющего зульфикара. Его черные глаза наполнились страхом.

Привратника оказалось не так легко сбить с толку. Он бросился на Али.

Али взмахнул зульфикаром, и в считаные доли секунды сабля и топор скрестились, высекая искры. Топор был из железа – металла, имевшего редкое свойство подавлять магию. Али поднажал и оттолкнул от себя привратника.

Дэв набросился на него во второй раз. Али увернулся от очередного удара, не веря в реальность происходящего. Полжизни он провел на тренировках. Он знал наперед все свои движения, чувствовал траекторию оружия. Все это было таким родным для него. И казалось невозможным, чтобы противник всерьез намеревался убить его, что один неверный шаг закончится не дружескими подначками за чашкой кофе, а кровавой смертью на грязном полу в темной комнате, где Али вовсе не должно было быть.

Али увернулся от очередной атаки. Сам он пока не удосужился нанести ни одного удара. Как он мог? Он прошел лучшую школу боевых искусств, но никогда никого не убивал, даже вреда никому не причинял намеренно. Он был несовершеннолетним – до того, чтобы воочию увидеть настоящий бой, оставалось несколько лет. И он был королевским сыном! Он не мог убить подданного своего отца – к тому же еще и Дэва. Это развяжет войну.

Привратник в очередной раз занес топор. И тут побелел как полотно. Топор завис над головой.

– Око Сулеймана, – воскликнул он. – Ты… ты Али…

Стальное лезвие пронзило насквозь его горло.

– …аль-Кахтани, – закончил за него Ханно. Он провернул саблю, обрывая жизнь привратника так же легко, как он оборвал его предложение. Он снял покойника с тальвара, упершись ногой ему в спину, пока тот не соскользнул на пол. – Ализейд, будь я проклят, аль-Кахтани, – в гневе он повернулся к Анасу. – Ох, шейх… как ты мог?

Тюран был все еще тут. Он перевел взгляд с Али на членов «Танзима». Ужасная догадка исказила его лицо. Он бросился к дверям и выбежал в коридор.

Али не мог пошевелиться, не мог вымолвить ни слова. Он так и стоял, уставившись на мертвого привратника.

Голос Анаса дрожал.

– Ханно… о принце никто не должен знать.

Лицедей устало вздохнул. Он передал младенца Анасу, взялся за топор и пошел следом за Тюраном.

Слишком поздно Али сообразил, что к чему.

– Подождите… не нужно…

Из коридора послышался короткий вскрик, за ним громкий хруст. Второй. Третий. Али покачнулся, чувствуя, как накатывает тошнота. Этого не может происходить на самом деле.

Анас подскочил к нему.

– Ализейд. Брат, посмотри на меня.

Али попытался сфокусироваться на лице шейха.

– Он торговал детьми. Он выдал бы тебя. Он должен был умереть.

Послышался характерный звук – это была выбита дверь в таверну.

– Анас Бхатт! – прокричал знакомый голос.

Ваджед… О Господи, нет…

– Мы знаем, что ты здесь!

Вернулся Ханно. Он схватил младенца на руки и вышиб ногой дверь.

– За мной!

Мысль о том, что Ваджед, его любимый каид, генерал с хитрым прищуром, который практически вырастил Али, застанет его над телами двух убитых чистокровных Дэвов, вывела Али из оцепенения. Он бросился вслед за Ханно. Анас не отставал.

Они очутились в очередной замусоренной подворотне и побежали. В конце переулка ждал тупик: высоченная медная стена разделяла сектора Тохаристан и Дэвов. Единственным путем отступления был узкий лаз, ведущий назад, на центральную улицу.

Ханно выглянул за угол и быстро спрятался.

– С ними Дэвы-лучники.

– Что?

Али присоединился к нему, не обращая внимания на толчок локтем себе под ребра. Таверна осталась позади, на другом конце улицы, освещенная пламенеющими зульфикарами солдат, готовящихся к штурму. В лунном свете сверкали серебряные стрелы полудюжины лучников, в боевой готовности восседавших на слонах.

– У нас есть убежище в секторе Тохаристан, – сообщил Ханно. – В стене есть участок, где через нее можно перелезть, но сначала надо перебраться на ту сторону улицы.

Али поник духом.

– У нас ни за что не получится.

Внимание солдат было обращено на таверну, но они не могли не заметить троих мужчин, которые пытались перебежать улицу с парой детей на руках. Огнепоклонники были дьявольски умелыми стрелками: Дэвы любили свои луки и стрелы так же преданно, как Гезири – свои зульфикары. А улица была широкая…

Али повернулся к Анасу:

– Нужно найти другой способ.

Анас кивнул. Он посмотрел на ребенка в руках Ханно и на девочку, стиснувшую его руку.

– Хорошо, – сказал он негромко, наклонился к девочке и разжал ее пальцы. – Милая, дальше ты пойдешь с нашим братом, – он указал на Али. – Он отведет тебя в безопасное место.

Али в шоке уставился на Анаса.

– Что? Погоди… ты же не хочешь…

Анас встал.

– Они преследуют меня одного. Я не стану рисковать жизнями детей, чтобы спасти свою шкуру. – Он пожал плечами, но когда продолжил, голос его звучал напряженно: – Я знал, что этот день наступит. Я… попробую их отвлечь… чтобы выиграть вам побольше времени.

– Это исключено, – возразил Ханно. – Ты нужен «Танзиму». Пойду я. Может, заодно унесу с собой несколько чистокровных жизней.

Анас покачал головой.

– У тебя больше сноровки, чтобы доставить принца и детей в безопасное место.

– Нет, – слово сорвалось с губ Али скорее молитвой, нежели мольбой. Он не мог потерять шейха, не здесь и не сейчас. – Пойду я. Наверняка мне удастся уговорить…

– Никого ты не уговоришь, – строго осадил его Анас. – Если расскажешь отцу о сегодняшней ночи, ты покойник, слышишь меня? Дэвы поднимут мятеж, если станет известно о твоем участии. Твой отец не пойдет на такой риск. – Он положил руку Али на плечо. – А ты слишком ценен для нас, чтобы потерять тебя.

– Вот еще, – не согласился Ханно. – Ты пойдешь на смерть, лишь бы какой-то сопляк из Кахтани…

Одним резким жестом Анас прервал его тираду.

– Один Ализейд аль-Кахтани может сделать для шафитов больше, чем тысяча организаций, подобных «Танзиму». И он сделает, – добавил он, многозначительно поглядев на Али. – Заслужи это. Даже если придется плясать на моей могиле – пляши, мне все равно. Спасай себя, брат. Выживи, чтобы бороться за нас. – Он подтолкнул к нему девочку. – Уводи их отсюда, Ханно.

Без единого лишнего слова он развернулся и направился к таверне.

Маленькая шафитка подняла на Али огромные испуганные карие глаза. Он сморгнул слезы. Анас единолично определил его судьбу. Меньшее, что мог сделать Али, – исполнить его последнее наставление. Он взял девочку на руки, и та обхватила его за шею. У нее в груди колотилось сердце.

Ханно посмотрел на него с ненавистью.

– Когда все это кончится, нам с тобой, аль-Кахтани, придется серьезно потолковать.

Он сорвал с головы Али тюрбан и быстро соорудил из него переноску для малыша.

Али сразу почувствовал себя уязвимым.

– А твой тебе чем не угодил?

– Да просто ты бегать будешь быстрее, если испугаешься, что тебя узнают. Убери это. – Он кивнул на зульфикар.

Али спрятал клинок под кафтан и посадил девочку себе за спину. Они стали ждать. Со стороны таверны послышался крик, потом второй, уже ликующий. Да хранит тебя Бог, Анас.

Лучники повернулись к таверне. Один натянул серебристую тетиву, направляя стрелу на вход.

– Бегом!

Ханно сорвался с места, Али за ним. Он не смотрел на солдат – его мир сузился до трещин в мостовой, по которой он мчался со всех ног.

Один из лучников закричал в предупреждение.

Али пересек улицу наполовину, когда над его головой просвистела первая стрела. Она разорвалась на горящие щепки, и девочка завизжала. Вторая порвала ему кафтан и задела ногу. Он бежал дальше.

Они достигли другой стороны. Али нырнул за каменную балюстраду, но облегчение было недолгим. Ханно бросился к деревянным шпалерам на стенах здания. Они были увиты розами всех цветов и оттенков и достигали третьего этажа, устремленные к высокой крыше.

– Лезь!

Лезть? Али уставился на тонкую решетку, и его глаза округлились. Она едва не трещала под весом растущих на ней цветов, как же она выдержит двух взрослых мужчин?

Охваченная огнем стрела приземлилась у его ног. Али подпрыгнул. Улицу сотряс слоновий топот.

Шпалера так шпалера.

Пока он карабкался наверх, деревянная опора под ним дрожала, а цветочные шипы терзали ладони. Девочка висела у Али на спине, зарывшись лицом ему в шею, с щеками, мокрыми от слез, и мешала дышать. Еще одна стрела просвистела у них над головами, и она взвизгнула, на этот раз от боли.

Али никак не мог осмотреть ее прямо сейчас. Он полез выше, стараясь максимально распластаться по стене здания. Прошу, Господи, пожалуйста, – молил он. Он был охвачен страхом, и более внятные молитвы не шли на ум.

Когда шпалера начала отрываться от стены, Ханно уже выбрался на крышу, а Али почти дополз до самого верха.

Когда Али понял, что падает, на мгновение у него остановилось сердце. Деревянная решетка рассыпалась прямо у него в руках. В горле застрял крик.

Ханно ухватил его за запястье.

Лицедей втащил его на крышу, и Али рухнул без сил.

– Д-девочка, – просипел он, – стрела…

Ханно снял шафитку у Али со спины и быстро осмотрел ее затылок.

– Все будет хорошо, малышка, – пообещал он. – Ничего страшного. – Он перевел взгляд на Али. – Ей понадобятся швы, но рана неглубокая. – Он развязал повязку с младенцем. – Давай меняться.

Али взял младенца и повязал на плечо переноску.

Снизу послышался очередной крик:

– Они на крыше!

Ханно рывком поднял его на ноги.

– Бежим!

Он пустился наутек, Али не отставал. Они помчались по крыше, перескочили узкий проулок, разделяющий соседние здания, потом еще и еще один, пробегая мимо развешанного белья и фруктовых деревьев в горшках. Али прыгал, стараясь не смотреть вниз. Его сердце так и норовило вырваться из груди.

Крыши кончились, но Ханно не думал останавливаться. Напротив, он набрал скорость, приближаясь к краю последней крыши. И потом, к вящему ужасу Али, он прыгнул. Али вскрикнул и резко затормозил перед обрывом. Но лицедей не был распластан на земле внизу – нет, он приземлился на кромку медной стены, которая разделяла племенные сектора. Стена была ниже крыши примерно на высоту человеческого роста, и они находились в добрых десяти шагах друг от друга. Прыгать было невозможно. Фантастика, что это удалось Ханно.

Он недоверчиво посмотрел на лицедея.

– Ты в своем уме?

Ханно усмехнулся, сверкнув зубами.

– Что стоишь, аль-Кахтани? Если даже шафиту это под силу, то и ты сможешь.

Али засопел в ответ. Он стал вышагивать по краю крыши. С минуты на минуту нагрянут солдаты. Али отошел на несколько шагов, набираясь смелости на разбег перед прыжком.

Это чистое безумие. Он замотал головой.

– Не могу.

– А у тебя нет выбора, – отозвался Ханно абсолютно серьезно. – Аль-Кахтани… Ализейд… – надавил он, когда Али не ответил. – Послушай меня. Вспомни слова шейха. Хочешь дать задний ход? Молить папочку о прощении? – Он покачал головой. – Я знаю Гезири. Преданность для твоего народа – святое дело. – Ханно встретился с Али взглядом. В его глазах явно читалось предостережение. – Что он, по-твоему, сделает, когда узнает, что его предала родная кровинушка?

Я не хотел его предавать. Али сделал глубокий вдох.

И прыгнул.

5 Нари

– Не спи, маленькая воровка. Мы идем на посадку.

Веки Нари отяжелели, будто на них положили мешок дирхамов, но она не спала. Да и как можно спать, когда лишь лоскуток ткани удерживает тебя от смертельного падения? На лету она перевернулась на ковре. Ветер ласково обдувал ей лицо. Предрассветное небо залилось румянцем в ожидании солнца, ночная тьма уступала дорогу розовым и голубым краскам, а звезды подмигивали в последний раз и гасли. Нари уставилась на небо. Ровно неделю назад она точно так же встречала рассвет в Каире, ожидая визита паши, и не подозревала, какой крутой поворот сделает ее жизнь.

Джинн… нет, дэв, поправилась она мысленно. Дара выходил из себя, когда она называла его джинном. Дэв сидел с ней рядом, и горячий дымок от его кафтана щекотал ей ноздри. Он ссутулился, а его изумрудные глаза потускнели и сосредоточенно вглядывались вдаль.

Мой похититель этим утром кажется особенно уставшим. Нари его понимала. У нее тоже выдалась необыкновенная и опасная неделя, и они оба смертельно устали, хотя чувствовалось, что настроенный против нее Дара начинал потихоньку оттаивать. Надменный воитель-дэв и расчетливая аферистка-человек составляли не самую обычную пару. Временами Дару пробивало на разговоры, и, как подружка юности, он засыпал ее вопросами о жизни, начиная от ее любимого цвета, заканчивая тем, какие одежды продают на каирских базарах. А потом ни с того ни с сего вдруг становился угрюмым и нелюбезным, наверное, презирая себя за то, что ему нравилось общаться с нечистой.

Что касается Нари, ей приходилось всячески сдерживать свое любопытство: от расспросов о волшебном мире у Дары резко портилось настроение.

– Джиннам в Дэвабаде будешь задавать вопросы, – отмахивался он, продолжая натачивать свои сабли.

Но он ошибался.

Там она никому не будет задавать вопросов, потому что она не собиралась в Дэвабад.

Одной недели в обществе Дары хватило, чтобы отбить в ней всякую охоту замуровываться в городе, населенном темпераментными джиннами. Ей будет лучше самой по себе. Уж наверное, она придумает, как спрятаться от ифритов. Не перевернут же они вверх дном весь мир людей? И уж точно ни за какие деньги она больше не будет проводить заров.

Она мечтала сбежать и все ждала удобного случая. Но куда ей было бежать в бескрайнем массиве пустынь, над которыми они путешествовали: сплошные подлунные пески в ночи да тенистые оазисы днем. Но сейчас, когда Нари села и взглянула на простертую внизу землю, в ее душе проснулась надежда. Взошедшее над горизонтом солнце осветило новый пейзаж. Песчаные белые барханы уступили место широкой темной реке, которая змеей убегала на юго-восток, и там, вдали, скрывалась из поля зрения. Ее берега облепили скопления белых построек и костров. Внизу раскинулась засушливая долина, каменистая почва которой вся пошла трещинами под кустарниками и стройными конусами деревьев.

Встрепенувшись, Нари стала разглядывать землю.

– Где мы?

– В Иераполе[18].

– Где?

Их с Дарой связывал общий язык, но разделяли столетия в вопросах географии. Он все называл древними названиями: реки, города, даже звезды в небе. Его слова часто оставались ей незнакомы, а истории, которые он рассказывал об этих местах, казались попросту невероятными.

– Иераполь.

Ковер под чутким управлением Дары стал клониться к земле.

– Я так давно здесь не был. Во времена моей юности здесь жил очень… религиозный народ. Они ревностно соблюдали свои обычаи. Впрочем, думаю, все были бы так же ревностны, если бы боготворили фаллосы и рыбу и предпочитали молитвам оргии, – он вздохнул, щурясь от удовольствия. – Люди могут быть такими изобретательными.

– Я думала, ты ненавидишь людей.

– Вовсе нет. Людям – свой мир, моему народу – свой. Вот как должно быть, – добавил он уверенно. – Проблемы начинаются, когда мы пересекаемся.

Нари закатила глаза, памятуя, что ее он считал продуктом такого «пересечения».

– А что это за река?

– Уфрату.

Уфрату… Она покрутила слово в голове.

– Уфрату… Аль-Фурат… это Евфрат?

Она была в шоке. Они залетели намного дальше, чем ей казалось.

Дара неверно истолковал ее реакцию.

– Да. Не переживай, здесь слишком широко для переправы.

Нари нахмурилась.

– Почему? Мы ведь летим, какая разница?

Она могла поклясться, что он покраснел, и в его ярких глазах промелькнуло стыдливое выражение.

– Я… не люблю летать над большими массивами воды, – признался он. – Тем более уставшим. Сперва отдохнем, потом отлетим немного на север, там будет брод. На другой стороне достанем лошадей. Если Хайзур прав и чары на ковре действительно можно отследить, дальше на нем лучше не лететь.

Но Нари его уже не слушала. Мысленно она примеривалась к темной реке. Это мой шанс, – поняла она. Дара мог скрытничать сколько угодно, но Нари была наблюдательной, и его нежелание лететь через реку лишний раз подтверждало ее догадку.

Дэв панически боялся воды.

Он отказывался даже пальцы ног окунать в прохладные пруды оазисов, в которых они останавливались, боялся, что она утонет даже в самой мелкой лужице, а ее удовольствие от купания называл противоестественным шафитским чудачеством. Он не осмелится пересечь Евфрат без ковра. Он даже к берегам, наверное, испугается подойти.

Остается только добраться до реки. Нари была готова перебраться через реку вплавь, если это ее единственный путь к свободе.

Они приземлились на камни, и коленом она больно ударилась о твердый выступ. Она выругалась, потирая ушибленное место, и встала на ноги, глядя по сторонам. У нее отвисла челюсть.

– Когда, говоришь, ты был здесь в последний раз?

Вокруг были не просто камни: они приземлились на разрушенное здание. Голые, поломанные мраморные колонны торчали вдоль улиц, где на дорогах местами отсутствовала брусчатка. Здания стояли в руинах, и только высота отдельных уцелевших желтых стен напоминала о былом величии. Помпезные арки вели в пустоту, черные сорняки проросли между камней и обвили колонны. На земле перед ковром валялся гигантский разбитый каменный столб небесного цвета. На нем был вырезан почерневший силуэт женщины в вуали и с рыбьим хвостом.

Нари сошла с ковра и случайно спугнула серую лисицу. Та скрылась за полуразрушенной стеной. Нари перевела взгляд на Дару. Он и сам был в шоке. Его зеленые глаза ошарашенно округлились. Поймав на себе ее взгляд, он неловко улыбнулся.

– Ну, не вчера…

– Не вчера?

Она жестом обвела заброшенные руины. На разбитой дороге стоял гигантский фонтан, переполненный гнилой черной водой. Там, где вода начала испаряться, мрамор подернулся плесенью и грязью. Должны были пройти века, чтобы город пришел в такое состояние. В Египте тоже стояли города в руинах – про них говорили, что там жила древняя раса почитателей солнца, но они вымерли еще до того, как были написаны священные тексты. Она содрогнулась.

– Сколько же тебе лет?

Дара бросил на нее раздраженный взгляд.

– Это не твое дело.

Агрессивными движениями он отряхнул ковер, скрутил его и закинул на плечо, после чего направился к самому большому уцелевшему зданию. Вход украшали резные пышнотелые женщины-рыбы. Наверное, это был храм, где местные совершали свои ритуалы.

Нари двинулась за Дарой. Ей нужен был ковер.

– Ты куда?

Споткнувшись об осколок колонны, Нари позавидовала тому, с какой грацией дэв передвигается по неровной земле, а потом вошла в храм и застыла, пораженная размахом катастрофы.

Крыши и восточной стены храма как не бывало. Из развалин было видно рассветное небо. Мраморные столбы возвышались над головой. Но от гигантского муравейника остались только осыпающиеся стены, очерчивающие контуры здешних помещений. Здесь было мрачно: все погрузилось в тени, которые отбрасывали останки стен и упрямые кипарисы, проросшие сквозь пол.

Слева от Нари был каменный помост. На нем стояли три статуи: еще одна женщина-рыба, рядом статная женщина верхом на льве и мужчина в набедренной повязке с диском в руке. Все трое были прекрасны, их мускулистые тела и царственные позы завораживали. Складки в каменных одеяниях выглядели так натурально, что у Нари чесались руки прикоснуться к ним.

Но, оглядевшись по сторонам, Нари поняла, что Дара исчез. В окружающем декадансе она не услышала его шагов. Она пошла по следу, который оставили его сапоги в густой толще пыли, устилавшей весь пол.

– Ах…

Тихий вздох восхищения вырвался у нее. Величественный храм мерк по сравнению с огромным театром, в котором она очутилась. Сотни, если не тысячи каменных скамей были вырублены в скале в форме полукруга, огибающего каменные подмостки, где она сейчас стояла.

Дэв остановился на сцене. Воздух был недвижим и тих, если не считать птичьих утренних трелей. Полуночно-синий кафтан дымился и клубился вокруг его ног. Он размотал тюрбан и положил его себе на плечи, и теперь его голову покрывала только плоская угольно-серая шапочка. Белая вышивка на ней казалась розовой в рассветном зареве.

Он словно вернулся домой, – подумала она. – Словно он призрак, потерявшийся во времени, и ищет своих друзей, которые давно мертвы. Из его слов о Дэвабаде Нари сделала вывод, что он был изгнан оттуда. Наверное, он очень тосковал по сородичам.

Она тряхнула головой. Никакое мимолетное сострадание не заставит ее передумать и остаться с грустным дэвом.

– Дара?

– Как-то раз мы с отцом пришли сюда на представление, – предался он воспоминаниям. – Я был молод… кажется, это был мой первый выход в мир людей… – Он изучил сцену. – Актеры размахивали простынями из ярко-синего шелка, изображая океан. Мне показалось это волшебным.

– Не сомневаюсь, что было чудесно. Дашь мне ковер?

Он оглянулся на нее.

– Что?

– Ковер. Ты каждый день на нем спишь. – Она подпустила в голос жалобные нотки. – Теперь моя очередь.

– Так ложись рядом. – Он кивнул на храм. – Найдем место в тени.

К ее щекам прилила краска.

– Я не буду спать рядом с тобой в каком-то храме, посвященном рыбьим оргиям.

Он закатил глаза и бросил ковер. Тот со стуком упал на пол, подняв облако пыли.

– Поступай как знаешь.

Так и поступлю. Нари дождалась, пока он скроется в храме, и потащила ковер в дальний угол сцены. Она столкнула его с подмостков и, когда ковер тяжело стукнулся о землю, вздрогнула, испугавшись, что дэв вернется и потребует вести себя потише. Но никто не пришел.

Нари склонилась над ковром. Река была далеко, и идти придется по самой жаре, но она не хотела выдвигаться в путь, пока не удостоверится, что Дара крепко спит. Обычно это не занимало много времени. Говоря о перелете над рекой, он не впервые упомянул, что магия забирает много сил. Оказывается, магия – это тот же физический труд, не лучше и не хуже прочих.

Она перебрала припасы. Негусто. Не считая одежды на ее плечах да котомки, которую она соорудила из обрывков абайи, при себе у Нари были только бурдюк и жестянка с манной – несвежие сухарики, которыми угостил ее Дара, падали в желудок как булыжники. С водой и манной хоть не умрет с голоду, правда, крыши над головой они не заменят.

Это все неважно. Другого шанса у меня может и не быть. Отбросив все сомнения, она завязала котомку узелком и потуже замотала шарф на голове. Потом она набрала хвороста и стала пробираться обратно в храм.

Она двинулась на запах дыма и в конце концов набрела на Дару. Тот, как обычно, разжег небольшой очаг, оставив гореть, пока он спал. Нари никогда не спрашивала зачем – едва ли для того, чтобы согреться в жаркие дни в пустыне, но присутствие огня всегда его успокаивало.

Он крепко спал в тени разваливающейся арки. Впервые за все их знакомство он снял кафтан и положил под голову вместо подушки. Под кафтаном на нем были надеты безрукавка цвета неспелых оливок и просторные штаны цвета слоновой кости. Его кинжал торчал из-под широкого черного кушака, туго подпоясавшего талию, а лук, стрелы и скимитар покоились между ним и стеной. Правой рукой он накрывал оружие. Нари задержалась взглядом на груди дэва, поднимающейся и опускающейся во сне. Что-то проснулось внизу ее живота.

Она проигнорировала это чувство и подожгла хворост. Очаг заполыхал с новой силой, и в ярком свете Нари заметила черные татуировки, покрывавшие руки дэва. Причудливые геометрические узоры на коже как будто были выведены свихнувшимся каллиграфом. На самом большом из них сотни скрупулезно выведенных черточек, наподобие узкой лесенки с висящими в пустоте ступеньками, спиралью обвивали его руку, начинаясь от левого запястья и пропадая под туникой.

А я еще татуировку у него на лице считала странной…

Пока она изучала эти линии, всполох пламени высветил новую деталь.

Кольцо.

Нари затаила дыхание. Изумруд подмигивал в свете огня, как бы радуясь встрече с ней. Искушая ее. Левая рука дэва покоилась у него на животе. Нари, как завороженная, не сводила с кольца глаз. Наверняка оно стоило целое состояние и к тому же совсем не плотно сидело на пальце. «Я могу снять его, – сообразила Нари. – Я снимала кольца с людей, даже когда они бодрствовали».

Хворост в руках стал пригревать – огонь слишком близко подобрался к коже. Нет. Не стоит так рисковать. Нари бросила на дэва прощальный взгляд и ушла. И все-таки она чувствовала легкую горечь сожаления. Она понимала, что, кроме Дары, никто не поможет ей узнать о своих корнях, о семье и способностях… короче, обо всем. Но свобода была для нее дороже.

Нари вернулась в театр. Она бросила хворост на ковер. Годы хранения в склепе и неделя в пустынном воздухе досуха иссушили старую шерсть. Коврик вспыхнул, как будто его облили маслом. Нари закашлялась, отмахиваясь от дыма. Когда дэв проснется, от ковра останется одно пепелище. Ему придется догонять ее своим ходом, но у нее будет полдня форы.

– Лишь бы успеть к реке, – пробормотала она.

Нари подхватила свою котомку и стала вверх по ступенькам выбираться из театра.

Котомка была до обидного легкой, как бы в напоминание о ее отчаянном положении. Я останусь ни с чем. Меня поднимут на смех, если теперь я назову себя целительницей. Дружба Якуба была редким подарком судьбы. И то их сотрудничество завязалось уже после того, как она заработала репутацию целительницы, на что ушли годы кропотливого труда.

Если бы у нее было это кольцо, она жила бы и горя не знала. Она продала бы его, сняла комнатку, чтобы не ночевать на улице, купила бы лекарства для работы, материалы для изготовления амулетов. Нари замедлила шаг, не дойдя даже до середины лестницы. Я хорошая воровка. Я воровала в ситуациях и посложнее. А Дара спал как убитый. Он не проснулся даже тогда, когда на него слетел Хайзур.

– Какая же я дура, – прошептала Нари, но все равно развернулась и побежала обратно вниз, мимо пылающего ковра.

И снова она нырнула в храм, огибая упавшие колонны и разбитые статуи.

Дара все еще крепко спал. Нари осторожно поставила котомку на пол и вытащила бурдюк. Несколько капель воды она брызнула ему на палец. Сама не своя от волнения, она стала дожидаться реакции. Ее не последовало. Нари легонько зажала кольцо между большим и указательным пальцами и медленно потянула.

Кольцо запульсировало и погорячело. Резкая боль прострелила ей голову. Нари испугалась и хотела отпустить кольцо, но пальцы не слушались. Как будто кто-то перехватил контроль над ее разумом. Храм растворился, все поплыло, и у нее перед глазами возник неясный абрис, который постепенно приобрел четкость, рисуя ей совершенно новую картину. Изнуренная долина под палящим белым солнцем…

Я наметанным взглядом обвожу мертвую землю. Когда-то здесь зеленела трава, цвели орошаемые луга и сады, но армия моего господина вытоптала последние очаги плодородия, оставив после себя лишь грязь и пыль. Сады были разграблены и выжжены. Река – отравлена неделю назад, чтобы вынудить город сдаться.

Люди вокруг не видят меня. Дымом я понимаюсь вверх, чтобы лучше оценить наши силы. У моего господина грозное войско: тысячи облаченных в цепи и кожу мужчин, дюжины слонов, сотни лошадей. Его лучникам нет равных в мире людей – я постарался обучить их всему, что знаю сам. Но окруженный стеной город стоит непоколебимый.

Я гляжу на древние кирпичи, изумляясь тому, насколько они крепки, сколько армий удерживали прежде. Никакой таран не возьмет такую стену. Я принюхиваюсь – ветер доносит до меня запах голода.

Я поворачиваюсь к своему господину. Мне редко доводилось встречать человека таких габаритов. В полный рост я едва достаю ему до плеча. Он плохо переносит жаркий климат и оттого постоянно красный, мокрый и раздражительный. Даже рыжеватая борода взмокла от пота, и от его туники с филигранной вышивкой разит. Я морщу нос. Такие наряды неуместны во время войны.

Я опускаюсь на землю рядом с его лошадью и поднимаю на него глаза.

– Еще два или три дня, – говорю я, давясь словами. Я нахожусь в его собственности уже год, но до сих пор не привык к языку: в нем слишком много грубых и рычащих согласных. – Долго они не протянут.

Он хмурится и поглаживает рукоять сабли.

– Слишком долго. Ты говорил, они капитулируют еще на прошлой неделе.

Я молчу. Недовольство в его голосе заставляет что-то панически сжаться внутри. Я не хочу разорять этот город. Не потому, что мне жалко тысячи душ, которым суждено погибнуть, – за долгие века в рабстве в моем сердце укоренилась глубокая ненависть к человечеству. Просто я не хочу разорять никаких городов. Не хочу лицезреть эту жестокость и вспоминать, что мой любимый Дэвабад постигла та же участь от руки Кахтани.

– Они отважны, мой повелитель, потому осада занимает столько времени. Это качество, достойное восхищения. – Мой господин не слышит меня, но я продолжаю: – Переговоры принесут вам более долгий и крепкий мир.

Мой господин делает глубокий вдох.

– Я неясно выразился? – цедит он, наклоняясь в седле, чтобы пригвоздить меня взглядом. У него щербатое от оспы лицо. – Я покупал тебя не для твоих советов, раб. Я желаю, чтобы ты принес мне победу. Я желаю этот город. Я желаю, чтобы мой кузен пал передо мной на колени.

Когда меня ставят на место, я опускаю голову. Его желания тяжким грузом ложатся мне на плечи, сковывают по рукам и ногам. Энергия сочится из моих пальцев.

Нет смысла сопротивляться. Этот урок я усвоил давно.

– Слушаю и повинуюсь.

Я поднимаю руки и сосредотачиваю внимание на стене.

Земля начинает дрожать. Лошадь моего господина отступает подальше, кто-то кричит в смятении. Стена вдали стонет, древние камни сопротивляются магии. Крошечные фигурки носятся по крыше, сбегая со своих постов.

Я сжимаю руки в кулаки – и стена обрушивается, будто она из песка. По войску прокатывается рев. Люди. Их кровь бурлит от перспективы истребить своих же сородичей…

Нари жадно глотнула воздух, тихонько плача про себя. Нет! Это не я! Это все не на самом деле! Но голос заглушили крики из следующего видения.

Мы входим в город. Я лечу рядом с лошадью моего господина по окровавленным улицам, где тесно от трупов. Солдаты поджигают лавки и дома, вырезают горожан, которые неблагоразумно осмелились им перечить. Рядом со мной на землю падает горящий человек, выброшенный с балкона. Юную девочку стаскивают с опрокинутой телеги, и она визжит.

Скованный цепями его пожелания, я не могу покинуть моего господина. Я пробираюсь через это месиво с саблями в обеих руках, убивая всех, кто попадается мне на пути. Чем ближе мы подходим к замку, тем плотнее становятся ряды атакующих, их слишком много для моих сабель. Я отбрасываю их в сторону и одним взглядом испепеляю всю толпу, ведомый рабским проклятием. Все оглашается их криками. Их чудовищными, животными хрипами.

И вот мы уже в замке, входим в покои. В пышной опочивальне сильно пахнет кедром, от запаха слезы наворачиваются мне на глаза. Именно кедр жгли Дэвы из моего родного племени, воздавая почести Создателю и его благословенным Нахидам… Но я осквернен и не могу никому воздавать почести. Я могу только убивать стражу. Их кровь брызжет на шелковые обои.

В углу сжался, дрожа от страха, лысеющий мужчина. По запаху я понимаю, что он опорожнил кишечник. Женщина с бесстрашным взглядом, вооружившись ножом, закрывает его своим телом. Я сворачиваю ей шею и отбрасываю тело в сторону, потом хватаю захлебывающегося рыданиями человека и ставлю его на колени перед своим господином.

– Твой кузен, мой повелитель.

Мой хозяин улыбается, и камень падает с моих плеч вместе с исполненным желанием. Я переутомлен от магии, голова кружится от обилия человеческой крови, и я сам падаю на колени. Мое кольцо полыхает, освещая черный табель раба, выжженный на моей коже. Я фокусирую взгляд на своем господине, стоящем посреди кровавой бани, которую он заказал, и наблюдаю, как он издевается над бьющимся в истерике братом. Ненависть закипает в моем сердце.

«Я убью тебя, человек, – клянусь я. – Я прослежу, чтобы от твоей жизни не осталось ничего, кроме отметины у меня на руке»…

Покои растворились у Нари перед глазами, когда кто-то отодрал ее пальцы от кольца и отдернул ее руку с такой силой, что она повалилась на каменный пол. Мысли лихорадочно кружились у нее в голове, и она отчаянно силилась понять, что с ней сейчас произошло.

Ответ завис над ней, мертвой хваткой стиснув ей руку.

Дара, казалось, больше всех был удивлен такому своему пробуждению. Он перевел взгляд на свою руку, которой все еще держал ее за запястье. Кольцо горело ярким изумрудным светом цвета его глаз. Он вскрикнул от неожиданности.

– Нет! – Его глаза в панике вылезли из орбит, он выпустил ее руку и попятился назад. Его всего трясло. – Что ты натворила? – завопил он, отставляя ладонь подальше от себя, как будто боялся, что кольцо с секунды на секунду взорвется.

Дара. Героем ее видений был Дара. И это были… его воспоминания? Ощущения были слишком реальны, чтобы оказаться снами.

Нари скрепя сердце ответила на его взгляд.

– Дара… – начала она, стараясь говорить как можно мягче. На дэве не было лица, и он смотрел на нее дикими глазами. – Прошу тебя, успокойся.

Отступив назад, он оставил без присмотра свою амуницию. Нари поборола искушение взглянуть на оружие, чтобы не привлекать его внимание.

– Я не…

Но дэв, похоже, прочел ее мысли, ибо он бросился к оружию в ту же секунду, что и Нари. Он был быстрее, но она ближе. Нари схватила его скимитар и отпрыгнула назад, когда дэв бросился на нее с кинжалом.

– Стой! – Она подняла саблю, обхватив ее дрожащими руками. Скаля зубы, Дара зашипел и ретировался. Нари запаниковала. Ей ни за что не удрать от него и не одолеть в драке. Вид у дэва был вконец обезумевший. Нари все ждала, что у него вот-вот пойдет пена изо рта. Перед глазами снова пронеслись видения: растерзанные тела, обугленные трупы. И все это сотворил Дара.

Нет. Этому должно быть какое-то объяснение. И тогда она вспомнила. Повелитель. Он называл этого человека своим повелителем.

Дара был рабом. В памяти Нари всплыли все сказки, которые она когда-либо слышала о джиннах. У нее отвисла челюсть. Джинн – исполнитель желаний, джинн-раб.

Но это откровение никак не спасало сложившегося положения.

– Дара, прошу тебя… Я не понимаю, что случилось, но я не хотела причинять тебе вред, клянусь!

Левую руку он положил на грудь, прижав кольцо прямо к сердцу (было ли у дэвов сердце?) Правой рукой он держал перед собой кинжал и кружил вокруг нее, как кот. На секунду он закрыл глаза, и, когда вновь открыл их, безумие в них угасло.

– Нет… я… – Он сглотнул так, как будто был на грани рыданий. – Я все еще здесь. – Он судорожно вздохнул, и у него на лице проступило облегчение. – Но этот город… – выдавил он. – Эти люди…

Он опустился на пол и уронил голову в ладони.

Нари не опускала саблю, не зная, что говорить. Она разрывалась между чувством вины и страха.

– Мне… жаль, – проговорила она наконец. – Я просто хотела снять кольцо. Я не знала…

– Снять кольцо? – встрепенувшись, он поднял на нее подозрительный взгляд. – Зачем?

Чтобы он не обвинил ее в каком-то магическом злом умысле, Нари решила не рисковать и во всем признаться.

– Я хотела украсть его. Я хочу… хотела, – поправилась она, понимая, что шансы на побег теперь были равны нулю. – Я пыталась сбежать.

– Сбежать? – Он нахмурился. – И для этого тебе нужно было мое кольцо?

У нее вырвался нервный смешок.

– Ты видел, какое оно огромное? Этот изумруд оплатит мне дорогу до Каира, и еще с лихвой останется.

Он посмотрел на нее исподлобья и покачал головой.

– И вот так живет в веках слава Нахид.

Он поднялся на ноги и даже глазом не повел, когда она от него отпрянула.

– Зачем ты вообще хочешь сбежать? Твоя человеческая жизнь была кошмарной.

– Что? – оскорбившись, Нари даже на секунду забыла про страх. – Почему ты так говоришь?

– Почему? – Он подобрал подол кафтана и закинул себе на плечо. – С чего бы начать? Мало того что быть человеком – само по себе сомнительное удовольствие, но тебе приходилось врать и воровать, чтобы выжить. Ты была одинока – ни семьи, ни друзей. Жила в постоянном страхе, что тебя арестуют и казнят за колдовство. – Он побледнел. – И ты хочешь вернуться туда? Вместо Дэвабада?

– Все было не так плохо, – возразила она, не ожидая от него такой реакции. Он столько спрашивал о ее жизни в Каире, и, выходит, он действительно слушал ответы. – Мой дар предоставлял мне известную свободу. И у меня был друг, – добавила Нари, хотя сомневалась, согласится ли Якуб с такой трактовкой их взаимоотношений. – И потом, можно подумать, в твоем Дэвабаде меня ждет иная участь. Ты вроде собирался выдать меня какому-то королю джиннов, который убил мою семью?

– Нет, – ответил Дара и добавил уже более робко: – Технически… это был не он. Ваши предки были врагами, но Хайзур верно сказал. – Он вздохнул. – Это дела давно минувших дней, – невразумительно подытожил дэв, как будто это что-то объясняло.

Нари уперлась в него взглядом.

– То есть от того, что меня везут к моему потомственному врагу, мне должно стать легче?

C еще большей досадой Дара ответил:

– Нет. Дело не в этом, – раздраженно засопел он. – Ты целительница, Нари. Ты последняя из них. Ты нужна Дэвабаду так же, как он нужен тебе, если не больше. А когда джинны прознают, что это я тебя нашел, – ощерился он, – что Бичу Кви-Цзы пришлось нянчиться с нечистой? – Он покачал головой. – Кахтани будут в восторге. Они небось сразу выделят тебе отдельное крыло во дворце.

Отдельное крыло где? – подумала она, но вслух спросила:

– Бич Кви-Цзы?

– Ласковое прозвище, которым меня наградили.

Зеленоглазый дэв опустил взгляд на саблю, которую она до сих пор не выпускала из рук.

– Это тебе не понадобится. Я не причиню тебе вреда.

– Да ну? – Нари выгнула бровь. – Потому что я только что видела, как ты причинил вред огромной куче людей.

– Ты это видела?

Она кивнула, и Дара съежился.

– Мне жаль. – Он поднял ее котомку, отряхнул и вернул Нари. – То, что ты видела… все это было сделано не по доброй воле, – проговорил он тихо, а потом отвернулся и взялся за размотанный тюрбан.

Нари помолчала.

– У нас в народе ходят легенды о джиннах… которые пойманы в ловушку, как рабы, и вынуждены исполнять желания людей.

Дара дернулся, непослушными руками продолжая обвязывать тюрбан.

– Я не джинн.

– Но ты раб?

Он ничего не ответил, и Нари вспылила.

– Забудь, – бросила она ему. – Не знаю, почему я продолжаю что-то спрашивать. Ты все равно никогда не отвечаешь. Я целую неделю психовала из-за этого Кахтани только потому, что ты не удосужился…

– Больше нет, – прошептал он.

Хрупкие слова повисли в воздухе. Его первое серьезное признание. Дара повернулся к ней. Многовековое горе читалось в линиях его лица.

– Я больше не раб.

Нари хотела что-нибудь ответить, но у нее под ногами задрожала земля.

Подземный рокот нарастал, сотрясая весь храм, и ближайший к ним столб раскололся. Дара выругался, подобрал оружие и схватил ее за руку.

– Бежим!

Они помчались к выходу из храма, к открытым театральным подмосткам, чуть не попав под падающую колонну. Земля ходила ходуном, и Нари с опаской посмотрела по сторонам в поисках восставших мертвецов.

– Может, на этот раз землетрясение?

– Сразу после того, как ты использовала на мне свою силу? – Он порыскал по сцене. – Где ковер?

Она запнулась.

– Кажется, я его сожгла.

Дара резко повернулся к ней:

– Сожгла?

– Я не хотела, чтобы ты бросился за мной в погоню!

– Где ты его сожгла? – спросил он и, не дожидаясь ответа, принюхался к воздуху и побежал в глубину сцены.

Когда Нари нагнала его, он уже склонился над золой, зарываясь ладонями в пепел.

– Сожгла… – бормотал он. – Силы Создателя… ты и правда ничего о нас не знаешь.

Из-под его пальцев маленькими зигзагами потянулись язычки ослепительно белого огня, подожгли пепел и стали скручиваться в длинные нити, которые росли и растягивались у него под ногами. Они на глазах множились в числе, сплетаясь в огненное полотно, примерно того же размера и формы, что и их ковер.

Огонь ярко вспыхнул и погас, и на его месте остались только тусклые цвета самого ковра.

– Как ты это сделал? – прошептала она.

Дара поморщился и потер руками лицо.

– Долго он не продержится, но должен протянуть до переправы.

По земле снова прошла дрожь. Изнутри храма донесся хорошо знакомый им хрип. Дара протянул ей руку. Нари сделала шаг назад.

Он встревожился.

– Ты с ума сошла?

Очень может быть. Нари знала, что затея была очень рискованная, но еще она знала, что выгоднее всего торговаться, когда твой собеседник в отчаянном положении.

– Нет. Я не ступлю на этот ковер, пока ты не ответишь на мои вопросы.

Из храма послышался еще один громкий, отдаленно напоминающий человеческий крик. Задрожала с новой силой земля, и по высокому потолку пробежала трещина.

– Сейчас ты решила устроить мне допрос? Что? Думаешь, факты тебя спасут, когда гули начнут рвать тебя на части? – Дара попытался ухватить ее за лодыжку, но она увернулась. – Нари, прошу тебя! Обещаю, я отвечу на любые вопросы, только давай сначала улетим отсюда!

Но она ему не верила. Где гарантии, что он не возьмет свои слова обратно, как только они окажутся в безопасности?

И тут ей пришла в голову мысль.

– Назови мне свое имя, и я пойду с тобой, – предложила она. – Твое настоящее имя.

Он как-то обмолвился, что имя несет в себе силу. Не бог весть что, но ее устроит и это.

– Мое имя не… – Нари демонстративно шагнула в сторону храма, и он испугался не на шутку. – Нет, стой!

– Тогда скажи мне свое имя! – прокричала Нари, поддаваясь панике. Ей часто приходилось блефовать, но никогда еще на кону не стояла ее собственная смерть от зубов оживших мертвецов. – И побыстрее!

– Дараявахауш! – Дэв вскочил на подмостки. – Дараявахауш э-Афшин, вот тебе мое имя. А теперь живо сюда!

Нари ни за какие коврижки не смогла бы выговорить это с первой попытки, но тут гули снова закричали, ей в нос ударил запах гнили, и она решила, что все это не столь важно.

Дара ждал ее. Он подхватил ее под локоть, подсадил на ковер и с легкостью вскочил на него сам. Не говоря больше ни слова, он направил ковер ввысь, и они взмыли над крышей храма, когда три гуля вылезли на сцену.

К тому моменту, когда они поднялись над облаками, Дара успел окончательно выйти из себя.

– Ты хоть представляешь, насколько это было опасно? – Он всплеснул руками. – Мало того что ты пыталась уничтожить наше единственное средство передвижения, ты была готова рисковать жизнью, лишь бы…

– Ой, да смирись уже, – отмахнулась она. – Ты сам довел меня до ручки, Афшин Дариеву…

– Лучше и дальше называй меня Дарой, – перебил он. – Не нужно уродовать мое полное имя.

В его руке возник кубок, наполненный его излюбленным финиковым вином. Он сделал большой глоток.

– Зови меня хоть джинном, только обещай больше не лезть на рожон.

– Столько внимания одной шафитской воровке. – Она изогнула бровь. – Неделю назад ты был обо мне не такого высокого мнения.

– Мнение могло измениться, – проворчал он, слегка покраснев. – Твое общество… имеет свои преимущества.

Он был ужасно разочарован в себе.

Нари закатила глаза.

– Самое время, чтобы твое общество принесло какие-то плоды. Ты обещал ответить на мои вопросы.

Он посмотрел вокруг и махнул рукой на облака.

– Прямо сейчас?

– А что, у тебя какие-то планы?

Дара сдался.

– Ладно. Спрашивай.

– Кто такие дэвы?

Он вздохнул.

– Это я уже рассказывал. Мы джинны. Только нам хватает совести называться нашим истинным именем.

– Это вообще не ответ.

Он скорчил недовольную мину.

– Мы одушевленные существа, как люди, только мы сотворены из огня, а не земли.

Тоненький язычок оранжевого пламени скользнул по его руке и прошел между пальцами.

– Все элементы – земля, огонь, вода, воздух – имеют своих созданий.

Нари вспомнила Хайзура.

– А пери – создания воздуха?

– Поразительная дедукция.

Она бросила на него косой взгляд.

– Характер у него был получше твоего.

– Да, он необычайно учтив для существа, которое может менять под собой ландшафт и убивать все живое в окрестностях одним взмахом крыльев.

Нари обомлела.

– Серьезно?

Когда Дара кивнул, она спросила:

– И… много еще есть таких существ?

Он усмехнулся с каким-то задором.

– О да. Дюжины. Птицы рух, каркаданны, шеду… Существа с острыми зубами и взрывными характерами. Один заххак как-то чуть не разорвал меня пополам.

Нари не сводила с него глаз. Язык пламени распутался вокруг его пальца и растянулся в огненную ящерку, которая исторгла из пасти новый огонек.

– Вообрази огнедышащего змея с руками и ногами. Чрезвычайно редкая тварь, хвала Создателю, но зато нападает без предупреждения.

– И люди ничего этого не замечают?

У Нари полезли глаза на лоб, когда огневушка соскочила с руки Дары и стала кружить вокруг его головы.

Он отрицательно покачал головой.

– Нет. Земные создания, в том числе люди, нас не видят. А волшебные создания предпочитают необитаемые земли, где не ступит нога вашего брата. Если же какой-то несчастливец набредет на них, он может что-то ощутить, увидеть пятно на горизонте или тень боковым зрением. Но он умрет раньше, чем заподозрит неладное.

– А если человек набредет на дэва?

Он разжал ладонь, и огневушка слетела на нее и растворилась в дым.

– Ну, мы его съедим.

Увидев ее испуг, он рассмеялся и сделал глоток вина.

– Это шутка, маленькая воровка.

Но Нари было не до смеха.

– А как же ифриты? – не унималась она. – Что они такое?

Он помрачнел.

– Дэвы. Во всяком случае… когда-то ими были.

– Дэвы? – повторила она удивленно. – Как ты?

– Нет, – оскорбился он. – Не как я. Ничего общего.

– Тогда какие они?

Дара тянул с ответом, и она ткнула его в колено.

– Ты обещал…

– Да знаю, знаю.

Он снял с головы шапку и потер лоб, после чего взъерошил себе волосы.

Забыв обо всем, Нари неотрывно следила за траекторией его руки, но отмахнулась от предательских мыслей, упрямо игнорируя трепет в животе.

– А ты знаешь, что, если в тебе течет кровь Нахид, ты запросто проживешь несколько веков? – Дара улегся на ковре и закинул руку за голову. – Тебе стоит набраться терпения.

– Такими темпами мы за все эти века даже наш разговор не закончим.

Он криво усмехнулся.

– Да уж, остра ты на язык – вся в них. – Он щелкнул пальцами, и в свободной руке у него появился второй кубок. – Выпей со мной.

Нари недоверчиво принюхалась к кубку. Напиток пах сладко, но не внушал ей доверия. Она в жизни не брала в рот и капли спиртного. Такая роскошь была ей не по карману и всегда оставалась запретным плодом. Поэтому она не знала, как подействует на нее алкоголь. Пьяницы – самая легкая добыча для вора.

– Отказываться от угощения – серьезное оскорбление у нашего народа, – заметил Дара.

Нари уступила и сделала осторожный глоток. Вино было приторно сладким, почти как сироп.

– В самом деле?

– Вовсе нет. Но я устал пить в одиночестве.

Она рассердилась на него за то, как легко он ее провел, и хотела возмутиться, но вино уже начало делать свое дело, обволакивая ей горло и растекаясь сонным теплом по всему телу. Нари покачнулась и ухватилась за кромку ковра.

Дара помог ей поймать равновесие, обхватив горячими пальцами ее руку.

– Осторожно.

На секунду у Нари поплыло перед глазами, и она моргнула.

– Боже… с такими напитками вы, наверное, никогда не работаете.

Он пожал плечами:

– Интересное замечание. Только оно о моем народе, а ты хотела знать об ифритах.

– Почему они охотятся за мной? – уточнила она. – Вот что я хочу знать.

– Для начала тебе нужно усвоить, что первейшие дэвы действительно были рождены в огне. Сформированные существа, не обладавшие формой. Мы были очень и очень могущественны.

– Более могущественны, чем теперь?

– Намного. Мы могли вселяться и подражать любому живому существу, любому объекту, если нам так заблагорассудится, наш жизненный цикл исчислялся эрами. Мы были могущественнее, чем пери, даже могущественнее, чем мариды.

– Мариды?

– Водные элементали, – пояснил он. – Уже тысячу лет они никому не попадаются на глаза. Для нас они – как боги для людей. Но дэвы жили в согласии со всеми существами. Мы облюбовали пустыни, а пери и мариды держались своих стихий, неба и воды. Но потом были сотворены люди.

Дара покрутил в руках кубок.

– Мой народ не всегда ведет себя благоразумно, – сознался он. – Мы вспыльчивы. Наблюдать, как эти слабые создания осваивают наши земли, возводят свои города на крови и глине в наших священных песках… это сводило с ума. Они стали для нас мишенями… игрушками.

Холодок пробежал у нее по коже.

– И как же именно дэвы с ними играли?

Его яркие глаза виновато заблестели.

– По-всякому, – пробормотал он и сотворил небольшой столбик дыма, который стал сгущаться у нее на глазах. – Похищали невест, наводили смерчи, сбивали с курса караваны, поощряли… – Он прочистил горло. – Ну, ты понимаешь. Поклонение нам.

Она потеряла дар речи. Так, значит, страшные истории про джиннов имели под собой реальные основания.

– Нет, я не понимаю. Я никогда забавы ради не убивала кочевников!

– Ах да, воровка, прости, я забыл, что ты у нас эталон морали и благодетели.

Нари насупилась.

– Что было потом?

– Якобы пери велели нам завязывать. – Столбик дыма растаял на ветру. – Собратья Хайзура иногда долетают к границам Рая. Там они слышат разное – или так им кажется. Они-то и предостерегли нас, чтобы мы оставили людей в покое. Одни элементали не должны лезть в дела других. Издеваться друг над другом, особенно над слабыми, было категорически запрещено.

– Но дэвы не послушались?

– Даже не подумали. Тогда мы и были прокляты. – Он нахмурился. – Или «благословлены», как сказали бы сейчас джинны.

– Но как?

– Среди людей был избран человек, который должен был покарать нас. – На его лице промелькнула тень страха. – Сулейман, – шепнул он. – Да будет он милостив к нам.

– Сулейман? – недоверчиво переспросила Нари. – Ты о пророке Сулеймане?[19]

Дара кивнул, и она ахнула. Может, единственной школой, которую она прошла, была школа улиц, но даже она знала, кто такой пророк Сулейман.

– Но он же умер тысячи лет назад!

– Три тысячи, – уточнил Дара. – Плюс-минус несколько веков.

Нари посетила жуткая мысль.

– Но тебе… тебе же не три тысячи…

– Нет, – коротко ответил он. – Это было не при мне.

Нари выдохнула.

– Ясно.

Хотя она с трудом могла даже представить такой долгий срок, как три тысячи лет.

– Но Сулейман был человеком. Что он мог против дэвов?

Дара посмурнел.

– Как оказалось, все, что взбредет ему в голову. Сулейман получил кольцо… некоторые говорят, что он получил его от самого Создателя. Кольцо позволяло ему повелевать нами. И он не преминул использовать его против нас, когда… то есть якобы случилась некая война между людьми, которую, возможно, развязали не без участия дэвов…

Нари жестом его прервала.

– Да, я поняла, ужасно несправедливое наказание. Но что он вам сделал?

Дара притянул столбик дыма ближе.

– Сказав слово, Сулейман отнял у нас силы и повелел всем дэвам предстать перед ним для вынесения суда.

Дым расползся между ними. Один краешек сгустился и стал напоминать туманный трон, а остальной дым рассеялся в сотни огненных фигурок не больше ее пальца. Они поплыли над ковром, склоняя у трона свои дымчатые головешки.

– Большинство подчинились. Лишившись своей силы, они стали никем. Они отправились в королевство Сулеймана и служили ему сто лет.

Трон испарился, и огненные создания перевоплотились в рабочих, которые обжигали кирпич и таскали камни в несколько раз больше их самих. В воздухе начал расти высокий храм.

– Те, кто покаялся, были прощены. Но с одной оговоркой.

Нари завороженно наблюдала за строительством храма.

– С какой?

Храм пропал, и дэвы снова стали кланяться далекому трону.

– Сулейман не доверял нам, – отвечал Дара. – Он сказал, что это наша оборотническая природа сделала нас вероломными интриганами. Так что мы были прощены, но изменились раз и навсегда.

Вдруг огонь на дымчатой коже бьющих поклоны дэвов погас. Они уменьшились в размерах, кое-кто сгорбился от старости.

– Он запер нас в получеловеческие тела, – объяснил Дара. – Тела с ограниченными возможностями, которые изнашивались за несколько столетий. Чтобы те дэвы, кто сам истязал человечество, могли умереть, а им на смену пришли потомки – потомки, которые, как надеялся Сулейман, будут не так жестоки.

– Какой кошмар, – встряла Нари. – Жить каких-то несколько жалких веков, да еще и с волшебными способностями… Упаси Бог от такой страшной судьбы.

Он пропустил ее язвительные слова мимо ушей.

– Это и был кошмар. Для некоторых он оказался невыносим. Не все дэвы были готовы подвергнуть себя суду Сулеймана.

Ненависть в его лице уже была ей знакома.

– Ифриты, – догадалась Нари.

Он кивнул.

– Они самые.

– Они самые? – переспросила она. – Хочешь сказать, они живы до сих пор?

– К несчастью. Сулейман привязал их к своим первородным телам, а эти тела существуют тысячелетиями, – он угрюмо посмотрел на нее. – Только представь, во что может превратиться личность, три тысячи лет варясь в собственных обидах.

– Но ведь Сулейман лишил их сил? Как они могут представлять угрозу?

Дара поднял брови.

– То существо, которое овладело девочкой и велело мертвецам убить нас, показалось тебе бессильным? – Он покачал головой. – У ифритов были тысячелетия, чтобы пробиться через Сулейманово проклятие, и они блестяще с этим справились. У меня в народе верят, что ифриты сошли прямиком в ад и продали души, чтобы заново обучиться магии. – Он покрутил свое кольцо. – Они одержимы местью. Они считают человечество расой паразитов, а мой род – подлыми предателями за то, что кланялись Сулейману.

Нари поежилась.

– И где мое место в этой истории? Если я грязная, ничтожная шафитка, зачем я им сдалась?

– Что-то мне подсказывает, что их интересует то, чья кровь в тебе течет, даже несколько ее капель.

– Этих Нахид? Целителей, про которых ты говорил?

Он кивнул.

– Анахид была визирем Сулеймана и единственным дэвом, которой тот доверял. Когда епитимья дэвов подошла к концу, Сулейман не только наградил Анахид даром исцеления, но и подарил ей свое кольцо и вместе с ним – способность разорвать любое волшебное заклинание, будь то ошибка в элементарных чарах или проклятие ифрита. Этот дар передавался из поколения в поколение. Так Нахиды стали заклятыми врагами ифритов. Сама их кровь была для них смертельно опасным ядом и разила вернее любого кинжала.

Нари обратила внимание, в каком времени Дара говорит о Нахидах.

– Была смертельно опасна?

– Нахид больше нет, – ответил Дара. – Ифриты веками охотились за ними по свету и истребили последних, брата и сестру, около двадцати лет назад.

У нее ухнуло сердце.

– Ты хочешь сказать… – проговорила она хрипло, – …что я – единственная оставшаяся в живых наследница рода, который три тысячи лет фанатично истребляет группа мстительных бывших дэвов?

– Ты сама спросила.

У нее так и чесались руки столкнуть его с ковра.

– Я же не знала… – она умолкла, заметив, что в воздухе вокруг нее разлетается пепел.

Она посмотрела вниз.

Ковер таял.

Дара проследил за ее взглядом и удивленно вскрикнул. В два счета он отскочил на уцелевший участок и щелкнул пальцами. Дымящийся по краям ковер взял ускорение и спланировал над переливающимся Евфратом.

Нари присматривалась к воде, пока они вплотную пролетали над ее поверхностью. Течение было сильным, но не таким бурным, как на других участках. Отсюда она сможет доплыть до берега.

Нари посмотрела на Дару. В его зеленых глазах так ярко горела тревога, что хотелось заслонить лицо.

– Ты умеешь плавать?

– Умею ли я плавать? – процедил он, как будто сама мысль была ему оскорбительна. – А ты умеешь гореть?

Но им везло. Они дотянули до самой мели, когда ковер наконец разлетелся фонтаном алеющих брызг. Нари упала в реку там, где воды было по колено, а Дара сразу перепрыгнул на каменистый берег. Когда она выбралась на илистый берег, он брезгливо принюхался.

Нари поправила лямку своей котомки. И остановилась. Да, у нее не было кольца, но ее припасы были при ней. Она стояла в реке, и от дэва ее надежно отделяла вода, в которую он ни за что не ступит.

Она колебалась, и Дара это заметил.

– Все еще хочешь в одиночку попытать удачи против ифритов?

– Ты многого мне не рассказал, – заметила она. – О джиннах и о том, что случится, когда мы попадем в Дэвабад.

Он покачал головой и махнул рукой на реку, сверкнув кольцом в свете заходящего солнца.

– У меня нет ни малейшего желания играть роль эдакого коварного похитителя. Если хочешь вернуться в мир людей, где тебя отыщут ифриты, если хочешь рискнуть ради возможности разменивать свои таланты на краденые монеты, то не выходи из воды.

Нари посмотрела на Евфрат. Где-то на том берегу, за бескрайним океаном пустынь, был Каир – единственная родина, которую она знала. Жизнь там была трудна, но знакома и предсказуема – полная противоположность тому будущему, которое сулил Дара.

– Или пойдем со мной, – продолжал он тихим бархатным голосом. – Узнаешь, кто ты на самом деле, откроешь для себя новый мир. Пойдем в Дэвабад, где даже капля крови Нахид принесет тебе неслыханные почтение и богатство. У тебя будет своя лечебница, в твоем распоряжении будут знания тысяч целителей, предшествовавших тебе. И уважение.

Дара протянул ей руку.

Нари не доверяла ему, но его слова запали ей в самое сердце. Сколько лет она мечтала о Стамбуле? О серьезном изучении медицины среди уважаемых ученых? Научиться читать книги, а не изображать, что читаешь по ладони? Как часто она разочарованно пересчитывала свои сбережения и откладывала надежды на светлое будущее?

Она взяла его за руку.

Он вытащил Нари из грязи, обжигая ей ладонь своими пальцами.

– Если ты мне врешь, я перережу тебе горло во сне, – пригрозила она, а Дара усмехнулся, словно обрадовавшись угрозе. – Только как мы теперь попадем в Дэвабад? Ковра-то больше нет.

Дэв кивнул на восток. Между темной рекой и далекими горами Нари разглядела очертания кирпичных построек.

– Ты же у нас воровка, – сказал он с вызовом. – Достанешь нам пару лошадей.

6 Али

Ваджед нашел его на рассвете.

– Принц Ализейд?

Али вздрогнул и оторвался от конспектов. Появление городского каида – командира Королевской гвардии – заставило бы вздрогнуть любого джинна, даже того, кто не боится, что его с минуты на минуту арестуют за государственную измену. Каид был крепко сложенным воином, а его тело покрывали шрамы и рубцы, накопленные за два столетия службы.

Но Ваджед просто улыбнулся и вошел в библиотеку Цитадели – единственное место, где Али хотя бы иногда мог уединиться.

– С утра пораньше и сразу за работу. – Он кивнул на книги и свитки, разбросанные по ковру.

Али кивнул.

– Мне нужно готовиться к уроку.

Ваджед хмыкнул.

– Опять ты со своими уроками. Не владей ты так феерично зульфикаром, можно было бы подумать, что я воспитал экономиста, а не воина. – Улыбка сползла с его лица. – Но, увы, твоим немногочисленным ученикам придется подождать. Твой отец сыт Бхаттом по горло. Из него не могут вытянуть ни слова, а Дэвы жаждут крови.

Али ждал этого момента с тех пор, как услышал, что Анаса взяли живым, и все равно у него внутри что-то оборвалось. Было трудно не выдать волнения в голосе.

– Его?..

– Пока нет. Старший визирь хочет устроить показательную казнь. Говорит, только это устроит его соплеменников. – Ваджед закатил глаза. Они с Каве никогда не ладили. – Так что требуется мое и твое присутствие.

Показательная казнь. У Али пересохло во рту. Он поднялся с пола. Анас пожертвовал собой, чтобы Али удалось сбежать. Он заслуживает, чтобы на его казни присутствовал хотя бы один товарищ.

– Я переоденусь.

Ваджед удалился, и Али быстро облачился в свою форму: аспидно-черная туника, белый набедренник и серый тюрбан с кистями. Он повесил на пояс зульфикар и сунул за пазуху ханджар – короткий изогнутый нож, который носили при себе все мужчины Гезири. Пусть хотя бы с виду он будет образцовым и верным солдатом.

Он вышел к Ваджеду, который дожидался его на лестнице, и вместе они спустились с башни в самое сердце Цитадели. Цитадель, огромный архитектурный ансамбль из песочного камня, была для Королевской гвардии домом. Тут размещались бараки, штабы и учебный полигон для армии джиннов. Предки Али выстроили ее вскоре после покорения Дэвабада. Двор, окруженный зубчатыми бойницами, и строгая каменная башня в его центре были данью памяти Ам-Гезире, их далекой родине.

Даже в столь ранний час в Цитадели кипела жизнь. Кадеты во дворе фехтовали на зульфикарах, на специальном помосте упражнялись копейщики. Полдюжины юношей столпились вокруг отдельно стоящей двери, пытаясь разорвать наложенные запирающие чары. Краем глаза Али увидел, как одного с шипением отшвырнуло от двери, и его товарищи разразились хохотом. В другом конце площадки тохаристанский воин-ученый, облачившись в длинное войлочное пальто, меховую шапку и толстые перчатки, демонстрировал группе собравшихся кадетов железный щит. Он выкрикнул заклинание – и щит покрылся коркой льда. Ученый стукнул по льду рукоятью кинжала – и тот рассыпался на осколки.

– Когда в последний раз ты видел семью? – спросил Ваджед, когда они подошли к запряженным лошадям на выезде со двора.

– Пару месяцев назад… дольше, чем пару, – сознался Али. – На айт[20].

Он вскочил в седло.

Они выехали за ворота, и Ваджед цокнул языком.

– Зря ты так, Али. Ты должен быть благодарен судьбе, что твои родные всегда рядом с тобой.

Али состроил гримасу.

– Я приезжал бы чаще, если бы не призраки Нахид, обитающие в этих стенах, которые мы зовем домом.

Как раз в этот момент они миновали поворот на извилистой дороге, и в поле зрения показался дворец. Золотые купола ярко сверкали под утренним солнцем, стены и фасады из белого мрамора розовели в свете зари. Исполинский зиккурат грузно устроился среди крутых скал с панорамой дэвабадского озера. Окружавшие его сады еще дремали в тени, и казалось, что игольчатые кроны черных деревьев проглатывают гигантскую ступенчатую пирамиду.

– Это не призраки, – возразил Ваджед. – Дворец просто… тоскует по своим основателям.

– Дядя, в мой последний приезд у меня из-под ног испарилась лестница, – напомнил Али. – А вода в фонтанах так часто обращалась в кровь, что ее перестали пить.

– Значит, сильно тоскует.

Али покачал головой, но промолчал. Город пробуждался ото сна. Они спустились по холмистой дороге, ведущей ко дворцу, и через черный ход выехали на королевскую арену. Это место было создано для спортивных состязаний и солнечных дней, для ловких жонглеров факелами и для гонщиц на чешуйчатых огненных птицах симургах. Для увеселений.

Для них и это увеселение. Али осуждающе обвел взглядом толпу. Несмотря на раннее утро, многие места на каменных лавках уже были заняты: тут собрались вельможи, рвущиеся выслужиться перед его отцом, охочие до зрелища чистокровные простолюдины, разгоряченные Дэвы и, кажется, совет улемов полным составом (может, мудрецы получили приказ воочию понаблюдать, что бывает, когда не получается удержать неверных в узде).

Али поднялся к королевской ложе. Это была высокая каменная терраса, укрытая тенью горшечных пальм и полосатых льняных штор. Он не увидел отца, но впереди заметил Мунтадира. Его старший брат наверняка горел желанием присутствовать не больше чем Али. Черные кудри Мунтадира растрепались, и он вряд ли переодевался со вчерашнего: на нем красовались агниваншийская куртка, густо расшитая жемчугами, и небесно-голубой шелковый набедренник. Одежда была мятая.

От него с трех шагов разило винным перегаром, и Али заподозрил, что брата сегодня разбудили в чужой постели.

– Мир твоему дому, эмир.

Мунтадир подскочил.

– Боже, ахи, – он схватился за сердце. – Ты зачем подкрадываешься, как какой-нибудь ассасин?

– Тебе стоит поработать над рефлексами. Где аба?[21]

Мунтадир неделикатно кивнул в сторону тощего дэва, стоящего с краю террасы.

– Вот этот настоял на публичном оглашении списка обвинений. – Он зевнул. – Аба не хотел тратить свое время на пустяки, тем более что вместо него это могу сделать я. Он скоро подтянется.

Али посмотрел на дэва. Ну конечно, это был Каве э-Прамух, старший визирь отца. Сосредоточенно оглядывая площадь внизу, тот не обратил внимания на появление Али. На его тонких губах играла торжествующая ухмылка, и Али догадывался, чему он так рад.

Он сделал глубокий вдох и подступил к краю террасы.

На песке внизу стоял на коленях Анас.

Шейх был раздет до пояса и покрыт ожогами и бороздами от кнута. Борода была острижена в знак позора. Он стоял, склонив голову, со связанными за спиной руками. С ареста прошло всего две недели, но его явно морили голодом. Ребра торчали, окровавленные конечности исхудали. И это только то, что было видно глазу. Али знал, что эти раны не единственные. Зелья, выпив которые, тебя словно пронзали тысячи ножей. Иллюзионисты, которые заставляли тебя видеть в галлюцинациях умирающих близких. Певцы, которые брали такие высокие ноты, что ты падал на колени и из ушей текла кровь. В темницах Дэвабада не выживали. Рассудок не выдерживал.

О шейх, мне так жаль… Одинокий шафит без магических способностей перед сотнями ожесточенных чистокровных джиннов – картина казалась Али жестокой шуткой.

– За разжигание религиозной ненависти…

Шейх покачнулся, и один из стражей рывком поставил его на ноги. Али похолодел. С правой стороны его лицо было разбито в мясо. Глаз заплыл, нос переломан. Нить слюны стекала изо рта, просачиваясь сквозь выбитые зубы и распухшие губы.

Али ухватился за ножны зульфикара. Анас встретился с ним взглядом. На долю секунды в единственном зрячем глазе промелькнуло предостережение, и потом он снова уронил голову.

Заслужи это. Али не забыл последний наказ шейха. Он расслабил руку на оружии, вспомнив о пристальном внимании к нему аудитории. Али сделал шаг назад и присоединился к Мунтадиру.

Судья продолжал зачитывать приговор.

– За незаконное хранение оружия…

Сбоку от арены раздалось недовольное фырчание: за огненными воротами был заперт отцовский каркаданн. Зверь топтался на месте, и земля дрожала у него под ногами. Каркаданн, богомерзкий гибрид лошади и слона, размерами вдвое превосходил их обоих. Его чешуйчатая серая шкура была покрыта коркой грязи и запекшейся крови. Пыльный воздух арены впитал его запах – застарелый, мускусный запах крови. Каркаданна никогда не мыли. К нему даже не приближались никогда, если не брать в расчет парочку воробьев, которую держали в клетке рядом с чудовищем. Как раз в этот момент птицы завели свою трель. Каркаданн перестал топтаться и ненадолго присмирел.

– Обвиняется в…

– Боже правый, – услышал Али раскатистый бас у себя за спиной, и вся толпа вскочила на ноги. – Вы все еще не закончили?

Явился его отец.

Король Гасан ибн Хадер аль-Кахтани, правитель земли, защитник Веры. От одного звука этого имени его подданные начинали дрожать и оглядываться по сторонам, опасаясь шпионов. Он был внушительным, массивным джинном – результат комбинации крепких мускулов и здорового аппетита. Сложением он напоминал бочку. Его волосы лишь сейчас, в возрасте двухсот лет, начали белеть, и черную бороду прочертила седина. Она только добавляла грозности его виду.

Гасан вышел к краю террасы. Судья выглядел так, как будто готов был наложить в штаны, и немудрено. Отец был недоволен, и Али прекрасно знал, что перспектива встретиться с его отцом в гневе была способна повлиять на кишечник многих мужчин.

Гасан бросил на окровавленного шейха безразличный взгляд, после чего повернулся к старшему визирю:

– «Танзим» слишком долго терроризировал Дэвабад. Мы и так знаем все их преступления. Мне нужны только имена спонсора и тех, кто пособничал ему в убийстве двух наших граждан.

Каве покачал головой.

– Он их не выдает, король. Мы все испробовали.

– Даже сыворотки бану Манижи?

Бледное лицо Каве омрачилось.

– Один ученый попытался это предпринять, но скончался. Снадобья Нахид не предназначены для использования другими.

Гасан надул губы.

– Тогда он бесполезен. – Он кивнул стражникам, окружавшим Анаса. – Возвращайтесь на свои посты.

Со стороны улемов послышались вздохи и молитвенный шепот. Нет. Али, забывшись, выступил вперед. Наказание – это одно, но это – совсем иное. Он открыл рот.

– Гори в аду, скотина.

Это говорил Анас. По шокированной толпе прокатился гул, но Анас продолжал, не сводя с короля воинственного взгляда.

– Супостат, – процедил он сквозь разбитые зубы. – Ты предал нас – народ, который клялись защищать твои предки. Думаешь, мое убийство что-то изменит? Сотня придет на мое место. А ты будешь страдать… и в этом мире, и в следующем, – в его голосе зазвенело безумие. – И Бог отберет у тебя всех, кто тебе дорог.

Глаза короля сверкнули, но он сохранил самообладание.

– Развяжите ему руки и возвращайтесь на посты, – приказал он стражникам. – Посмотрим, как он будет удирать.

Будто учуяв намерения своего хозяина, каркаданн взревел, и арена содрогнулась. Али знал, что землетрясение эхом прокатится по всему Дэвабаду, как предостережение всем тем, кто вздумает ослушаться короля.

Гасан поднял правую руку. Яркая отметина в верхней части его левой щеки, восьмиконечная черная звезда, начала мерцать.

Все огни на арене погасли. Строгие черные флаги, напоминающие о господстве Кахтани, замерли на ветру, и огненный зульфикар Ваджеда потускнел. Мунтадир тяжело задышал, а Али ощутил мутный прилив слабости. Такова была сила Сулеймановой печати. Когда она действовала, все иллюзии и миражи, вся магия джиннов, пери, маридов и одному Богу ведомо каких еще волшебных рас – все утрачивало силу.

Это касалось и огненных врат, удерживающих каркаданна взаперти.

Зверь выступил вперед, роя землю желтым трехпалым копытом. Несмотря на массивную тушу, особый страх внушал его рог. Размером с джинна и прочнее, чем сталь, он выпирал из угловатого лба каркаданна и был сплошь покрыт кровью прежних многочисленных жертв.

Анас повернулся к зверю лицом и расправил плечи.

Он не доставит королю удовольствия. Анас не пытался убежать и не молил о пощаде. Даже сам зверь был не в настроении мучить жертву. С ревом он бросился на шейха и проткнул его рогом в подреберье, после чего вскинул голову и швырнул смертника в пыль.

Все было кончено, и было кончено быстро. Али даже не понял, что перестал дышать, пока не выдохнул в этот момент.

Но тут Анас пошевельнулся. Каркаданн заметил. Зверь приблизился, на этот раз медленно, фыркая и принюхиваясь к земле. Он ткнулся носом в тело Анаса.

Каркаданн занес копыто над простертым телом Анаса, и Мунтадир, вздрогнув, сразу отвернулся. Али не стал отводить взгляд. Не сдался, даже когда краткий вскрик Анаса резко оборвался с тошнотворным хрустом костей. В стороне одного из гвардейцев вырвало.

Король посмотрел на изувеченный труп лидера «Танзима», после чего наградил улемов недвусмысленным взглядом. Потом он повернулся к сыновьям.

– Пойдемте, – сказал он коротко.

Зрители разошлись, а каркаданн продолжал играться с окровавленной жертвой. Али не сошел с места. Он не мог отвести глаз от Анаса. Крик шейха до сих пор звенел у него в ушах.

– Ялла[22], Зейди. – Мунтадир с болезненным видом тронул его за плечо. – Идем.

Заслужи это. Али кивнул. Он не сдерживал слез, потому что слез не было. Он был в состоянии шока. Он просто ничего не чувствовал, и ему оставалось только покорно следовать за братом во дворец.

Король шел по длинному коридору, подметая землю полами черного кафтана. Двое слуг засуетились и убежали в противоположный коридор, а один секретарь мелкого ранга пал ниц.

– Избавьтесь от этих фанатиков, – громко потребовал Гасан, не обращаясь ни к кому конкретно. – Вырежьте их под корень. Не хватало, чтобы очередной шафит, провозгласивший себя шейхом, выскочил где-нибудь через месяц и начал творить беспредел на улицах города.

Он распахнул дверь в кабинет, и слуга, поставленный специально для этой работы, отлетел в сторону.

За Мунтадиром вошел Али, Каве и Ваджед не отставали. В интерьере просторного помещения, расположившегося между дворцовыми садами и королевским двором, сочетались черты стилей Дэвов и Гезири. Художники из провинции Дэвастана создали изящные гобелены с томными фигурами и расписные цветочные мозаики, а неприхотливые ковры с простыми линиями и грубо отесанные музыкальные инструменты были доставлены из аскетичного родового гнезда Кахтани в Ам-Гезире.

– В городе будут недовольны, король, – предупредил Ваджед. – Бхатт был любим публикой, а шафиты легко поддаются на провокации.

– И хорошо. Я надеюсь на их мятеж, – ответил Гасан. – Тем проще будет выкорчевать эту заразу.

– Только сначала они успеют убить еще больше моих сородичей, – визгливо вставил Каве. – Где были твои солдаты, каид, когда двух Дэвов порубили в их собственном секторе? Как «Танзиму» вообще удалось проникнуть через ворота? Куда смотрела стража?

Ваджед поморщился.

– Нам не хватает людей, визирь. Сам знаешь.

– Так позвольте нам завести собственную стражу! – Каве взмахнул руками. – Ваши проповедники кричат о неверности Дэвов, шафиты призывают жечь нас на кострах в Великом храме… Ради всего святого, дайте нам хотя бы шанс самим себя защитить!

– Успокойся, Каве, – не выдержал Гасан.

Он опустился в низкое кресло за рабочим столом и отодвинул в сторону невскрытый свиток. Тот укатился на пол, но Али сомневался, что отца это заботит. Король, как и многие вельможи среди джиннов, не был обучен грамоте и полагал чтение бессмысленным занятием, когда в твоем распоряжении есть писцы, которые будут заниматься этим вместо тебя.

– Посмотрим, смогут ли Дэвы протянуть хоть полвека без мятежей. Знаю я склонность вашего брата к ностальгии.

Каве прикусил язык, и Гасан продолжил:

– Но соглашусь. Давно пора напомнить малокровкам их место, – он ткнул пальцем в Ваджеда. – Я хочу, чтобы начал приводиться в исполнение запрет на собрания шафитов больше десяти человек под одной крышей. Я в курсе, что на него давно закрывают глаза.

Ваджед неохотно отвечал:

– Это кажется жестоким, мой господин. Малокровки живут в нищете… ютятся как могут, по многу человек.

– Думать надо, прежде чем воду баламутить. Я требую избавиться от всех мало-мальски сочувствующих Бхатту. И пусть знают, что, если у них останутся дети – я их продам в рабство. Останутся жены – отдам их своим солдатам.

Ужаснувшись, Али хотел было возмутиться, но его опередил Мунтадир.

– Аба, не можешь же ты…

Гасан гневно посмотрел на старшего сына.

– Мне что, и дальше позволять этим фанатикам бегать безнаказанными? И дожидаться, пока они весь город не поднимут на дыбы? – Король помотал головой. – Эти же шафиты заявляют, что для них освободятся рабочие места и жилищная площадь, если мы начнем сжигать Дэвов в их храме.

Али вскинул голову. Словам Каве он не придал большого значения, но его отец не был склонен драматизировать. Али знал, что, как и у большинства шафитов, у Анаса были свои претензии к Дэвам. Это их религия требовала сегрегации шафитов, их Нахиды некогда велели истребить нечистую кровь, как будто речь шла о зачистке дома от крыс.

Но Анас не стал бы призывать к геноциду Дэвов…

Следующие слова отца вернули Али к реальности.

– Необходимо перекрыть им финансирование. Уберем один элемент, и останется «Танзим» на паперти со своими пуританскими идеями, – его серые глаза вперились в Каве. – Как далеко ты продвинулся в розыске их спонсора?

Визирь поднял руки.

– Все еще никаких доказательств. Только мои подозрения.

Гасан нахмурился.

– Оружие, Каве. Клиника в Маади. Бесплатный хлеб. У него явно толстый кошелек. Высшая каста, чистокровное богатство. Как такое возможно, что спонсор до сих пор не найден?

Али напрягся, но по досаде в голосе Каве было ясно, что он сам не знает ответов.

– Их финансы довольно сложно устроены, король. Не исключаю, что система сбора средств придумана кем-то из казначейства. Они используют в обращении валюты разных племен, обменивают провизию даже на эти жуткие бумажные деньги, которыми пользуются люди…

Кровь отлила от его щек. Каве перечислял один за другим все нюансы экономики Дэвабада, на которые Али регулярно жаловался Анасу, – во всех подробностях.

Ваджед навострил уши.

– Человеческие деньги? – Он ткнул пальцем в Али. – Ты у нас вечно талдычишь об этой валютной чехарде. Каве не показывал тебе документы?

Седце Али зашлось бешеным стуком. В который раз он поблагодарил небеса за то, что Нахид не было в живых. Даже необученный ребенок из их рода догадался бы, что он врет.

– Я… нет. Старший визирь со мной не консультировался, – выкрутился он на ходу, зная, что Каве считает его непроходимым идиотом. Он посмотрел на дэва. – Но если у вас вызывает трудности…

Каве ощетинился.

– Я имею дело с лучшими умами гильдии ученых. Сомневаюсь, что принц скажет мне что-то новое. – Он смерил Али испепеляющим взглядом. – Среди возможных покровителей мне называли имена некоторых Аяанле, – невозмутимо добавил он, поворачиваясь к королю. – Включая одно имя, которое может заинтересовать вас. Та Муста-Рас.

Ваджед удивленно похлопал глазами.

– Та Муста-Рас? Не он ли кузен королевы?

Али покоробило при напоминании о матери, а его отец нахмурился.

– Он, и я легко могу его представить в качестве покровителя кучки нечистых террористов. Аяанле всегда относились к политической жизни Дэвабада как к шахматной доске, за которой можно весело провести время. Тем более что сами они мирно отсиживаются в Та-Нтри, – он посверлил Каве взглядом. – Говоришь, нет доказательств?

Старший визирь отрицательно покачал головой.

– Никаких, мой господин. Только слухи.

– Я не могу арестовать кузена супруги из-за сплетен. Тем более что моя казна на треть заполнена золотом и солью Аяанле.

– Королева Хацет сейчас в Та-Нтри, – напомнил Ваджед. – Думаете, кузен к ней прислушается?

– О, в этом я не сомневаюсь, – ответил Гасан мрачно. – Уже прислушивается.

Али уставился себе под ноги, пока они обсуждали его мать, чувствуя, как горячеют щеки. Они с Хацет не были близки. Али забрали из гарема, когда ему было пять лет от роду, и передали на поруки Ваджеду, который взялся за воспитние будущего каида для Мунтадира.

Его отец вздохнул.

– Придется тебе самому отправиться туда, Ваджед. Поговори с ней. Я доверяю только тебе одному. Дай ей и всем ее чертовым родственникам понять, что она не вернется в Дэвабад, пока деньги не перестанут поступать в «Танзим». И если она хочет снова увидеть своих детей, пусть делает выводы.

Али почувствовал на себе взгляд Ваджеда.

– Да, король, – негромко ответил тот.

Каве встревожился.

– Но кто займет должность каида в его отсутствие?

– Ализейд. Ваджед будет отсутствовать несколько месяцев, не больше. Будет хорошая практика для принца перед тем, как меня не станет, а этот… – Гасан кивнул на Мунтадира, – …так увлечется своими танцовщицами, что забудет про управление страной.

У Али отвисла челюсть, а Мунтадир рассмеялся.

– О, это больно ударит по преступности. – Его брат хлопнул ребром ладони по запястью. – В самом буквальном смысле.

Каве побледнел.

– Но, король, принц Ализейд еще ребенок. Ему даже до первого четвертьвека далеко. Нельзя же доверять безопасность всего города шестнадцатилетнему…

– Ему восемнадцать, – уточнил Мунтадир с усмешкой. – Что же ты, визирь. Это две большие разницы.

Каве, в отличие от эмира, было не до смеха. Его голос сделался еще более писклявым.

– Восемнадцатилетнему мальчишке. Мальчишке, который, позвольте вам напомнить, однажды устроил публичную порку чистокровному вельможе, точно рядовому шафитскому простолюдину и вору!

– Он и был вором, – оправдывался Али.

Он помнил это происшествие, но не ожидал, что Каве тоже не забыл его. Это произошло несколько лет назад, в первый и последний раз, когда Али позволили проводить патруль в секторе Дэвов.

– Закон Божий для всех писан.

Старший визирь набрал в грудь воздуха.

– Как ни прискорбно, принц Ализейд, но вы не в Раю, где все мы подчиняемся Божьему закону… – Он продолжил дальше без паузы, не заостряя внимания на двойном смысле своих слов, но от Али он все равно не укрылся. – Но по законам Дэвабада шафиты не равны чистокровным джиннам. – Он умоляюще взглянул на короля. – Вы только что казнили джинна буквально за эти же самые слова.

– Казнил, – согласился Гасан. – И намотай на ус, Ализейд. Каид приводит в исполнение мои законы, а не свои личные убеждения.

– Разумеется, аба, – быстро согласился Али, коря себя за то, что так прямо высказался в их присутствии. – Я сделаю все, как ты прикажешь.

– Вот видишь, Каве? Тебе нечего бояться. – Гасан кивнул на дверь. – Ты свободен. Придворное собрание состоится после обеденной молитвы. Пусть все услышат о том, что произошло утром. Может, тогда поток нападок на меня стихнет.

Дэв хотел сказать что-то еще, но вместо этого просто кивнул и, метнув напоследок недобрый взгляд в Али, удалился.

Ваджед захлопнул за ним дверь.

– У этой змеи ядовитое жало, Абу Мунтадир, – сказал он королю, переходя на гезирийский. – Хотел бы я заставить его вертеться, как ужа на сковородке. – Он погладил свой зульфикар. – Хотя бы раз.

– Не подавай дурной пример своему протеже.

Гасан размотал тюрбан и сложил его горой яркого шелка на столе.

– Каве имеет право обижаться, тем более он и половины всего не знает. – Он кивнул на большой ящик у выхода на террасу. Али только сейчас заметил его. – Покажи им.

Каид вздохнул, но направился к ящику.

– Несколько недель назад в Королевскую гвардию обратился имам из мечети у Большого базара и сообщил, что подозревает Бхатта в вербовке одного из своих прихожан. – Ваджед вынул ханджар и вскрыл доски на ящике. – Мои солдаты проследили за ним и довели этого типа до его схрона, – он подозвал Али и Мунтадира. – Там мы обнаружили это.

Накатила тошнота, но Али подошел ближе. В глубине души он знал, что окажется в ящике.

Оружие, которого, Анас божился, у него не было. Ящик был набит под завязку. Тяжелые железные дубинки и стальные кинжалы, шипастые палицы и пара арбалетов. Полдюжины сабель, несколько продолговатых огнестрельных устройств, изобретенных людьми (ружья?), вместе с коробкой патронов. Али, не веря своим глазам, изучил содержимое ящика, и его сердце оборвалось.

Тренировочные зульфикары.

– Это украдено кем-то из Королевской гвардии, – выпалил он неосторожно.

Ваджед мрачно кивнул.

– Вероятно, так. Гезири. К зульфикарам мы допускаем только своих. – Он скрестил руки на широкой груди. – Похищено из Цитадели. Остальное, как я понимаю, приобретено у контрабандистов. – Он заглянул в полные ужаса глаза Али. – Всего таких ящиков было четыре.

Рядом охнул Мунтадир.

– Что, ради всего святого, они планировали с этим делать?

– Сложно сказать, – признался Ваджед. – Вооружения хватило бы максимум на несколько десятков шафитов. Слишком мало, чтобы противостоять гвардии, но…

– Этого было бы достаточно, чтобы убить десятки прохожих на Большом базаре, – подхватил король. – Достаточно, чтобы сесть в засаду у храма Дэвов в праздничный день и порезать сотню паломников раньше, чем им подоспеют на подмогу. Достаточно, чтобы развязать войну.

Али стиснул руки на крышке ящика. Он даже не помнил, как ухватился за него. Воображение рисовало воинов, бок о бок с которыми он рос; кадетов, которые засыпали друг у друга на плече после долгих тренировочных дней; юношей, которые поддразнивали и придумывали друг другу прозвища, отправляясь на свой первый патруль. Скоро Али примет присягу в качестве каида и станет их защитником и лидером. Именно они, скорее всего, пали бы жертвами этих орудий.

Молниеносная невыносимая ярость наполнила его. Но Али некого было винить, кроме себя одного. Ты должен был знать. Когда до тебя дошли первые слухи об оружии, нужно было оборвать все связи. Но Али этого не сделал. Более того, он был с Анасом в той таверне. Он стоял рядом, когда убивали двоих джиннов.

Он сделал глубокий вдох. Боковым зрением он заметил, как Ваджед с интересом косится на него. Али выпрямился.

– Но зачем? – недоумевал Мунтадир. – Какой прок от этого «Танзиму»?

– Не знаю, – ответил Гасан. – И не желаю знать. Ушли годы, чтобы в Дэвабаде воцарился мир после смерти последних Нахид. Я не позволю грязным фанатикам, возомнившим себя великомучениками, внести между нами смуту. – Он ткнул пальцем в Ваджеда. – Цитадель найдет виновных и казнит. Если они Гезири, сделай это по-тихому. Не хватало еще, чтобы Дэвы решили, будто наши соплеменники поддерживают «Танзим». Введешь против шафитов новые ограничения. Сборища запретить. Бросать за решетку каждого, кто хотя бы на ногу чистокровному наступит. По крайней мере, первое время. – Он покачал головой. – Даст Бог продержимся несколько месяцев без новых сюрпризов, и тогда снова можно будет ослабить контроль.

– Слушаюсь, король.

Гасан махнул рукой на ящик.

– Избавься от этого, пока Каве не пронюхал. Хватит с меня его истерик на сегодня. – Он потер бровь, посверкивая самоцветами на кольцах, и снова опустился в кресло. Подняв голову, он взглянул на Мунтадира. – И, кстати… если мне случится казнить еще одного изменника, мой эмир будет смотреть без содрогания, а не то следующий приговор вынесут ему.

Мунтадир скрестил руки и нахально прислонился к отцовскому столу, на что Али никогда бы не осмелился.

– Конечно, аба. Если бы я знал, что ему расплющат башку, как арбуз, я бы просто не завтракал.

Гасан зыркнул на него.

– Твой младший брат сумел держать себя в руках.

Мунтадир рассмеялся.

– Да, но Али прошел закалку в Цитадели. Если ты прикажешь, он спляшет и перед каркаданном.

Отец не оценил юмора. Его лицо стало мрачнее тучи.

– Может, постоянные возлияния в обществе поэтов и куртизанок все-таки подорвали твое здоровье, – сверлил он его взглядом. – А ты должен радоваться выдержке своего будущего каида, ибо, видит Бог, он тебе еще ох как пригодится. – Король встал из-за стола. – И на этой ноте я хотел бы поговорить с твоим братом наедине.

Что? Почему? Али едва сдерживался. Он не хотел оставаться наедине с отцом.

Когда Гасан встал и направился к террасе, Ваджед взял Али за плечо и, слегка наклонившись, шепнул ему на ухо:

– Дыши ровнее, мальчик. Король не кусается. – Он ободряюще улыбнулся ему и вслед за Мунтадиром вышел из кабинета.

Повисла долгая пауза. Отец, сцепив руки за спиной, смотрел в сад.

Не поворачиваясь лицом к Али, он спросил:

– Ты в это веришь?

Али сдавленно пискнул:

– Во что?

– В то, что ты тут говорил. – Отец повернулся и посмотрел на него внимательными темно-серыми глазами. – О том, что Божий закон един для всех… ради Бога, Ализейд, хватит дрожать. Я хочу, чтобы у моего каида не тряслись поджилки, когда мне нужно вести с ним диалог.

Стыд смешался с облегчением. Пусть лучше отец приписывает нервозность Али его назначению на должность каида.

– Извини.

– Ничего. – Гасан уперся в него взглядом. – Отвечай на вопрос.

Али пораскинул мозгами, но соврать он никак не мог. Все в его семье знали, что он верующий и был верующим с самого детства, а их религия говорила о положении шафитов весьма недвусмысленно.

– Да, – ответил он. – Я верю, что мы должны относиться к шафитам как к равным. Для того наши предки и прибыли в Дэвабад. Для того Зейди аль-Кахтани и пошел на войну с Нахидами.

– И эта война чуть не истребила весь наш род. Она кончилась разгромом Дэвабада и обернулась враждой с племенем Дэвов, которая тянется по сей день.

Али удивился отцовским словам.

– Хочешь сказать, оно того не стоило?

Гасан посмотрел с досадой.

– Конечно, стоило. Просто мне хватает ума видеть палку о двух концах. Тебе тоже стоит над этим поработать. – Али вспыхнул, а его отец продолжал: – К тому же во времена Зейди шафитов было меньше.

Али нахмурился.

– Разве сейчас их так уж много?

– Практически треть общей численности. Да, – подтвердил он, отвечая на изумление Али. – Последние десятилетия их ряды продолжают неуклонно расти. Но ты держи эту информацию при себе. – Он указал на оружие. – В Дэвабаде сейчас примерно столько же шафитов, сколько и Дэвов, и, сказать по правде, сын мой, если они выйдут на улицы города с войной, не уверен, что гвардия сумеет их остановить. В конечном итоге выиграют, конечно, все равно Дэвы, но бойня будет кровавая, и мир в городе не восстановится еще много поколений.

– Но этого не случится, аба, – возразил Али. – Шафиты не дураки. Они просто хотят лучшей жизни. Они хотят иметь возможность работать и жить в домах, которые не трещат по швам. Заботиться о своих семьях и не бояться, что их детей похитят, потому что какой-то чисто…

Гасан перебил:

– Когда придумаешь, как обеспечить работой и крышей над головой тысячи джиннов, дай мне знать. Но если облегчить им их существование, они станут плодиться еще быстрее.

– Так отпусти их. Пусть они попытают счастья в мире людей.

– Пусть наделают там шума, ты хотел сказать, – отец покачал головой. – Это исключено. Может, они и выглядят как люди, но во многих еще сидят магические способности. Мы только навлечем на себя проклятие очередного Сулеймана. Тут нет простого ответа, Ализейд, – вздохнул он. – Нам остается только искать равновесие.

– Но какое же это равновесие, – упирался Али. – Мы отдаем предпочтение огнепоклонникам вместо шафитов, защищать которых пришли сюда наши предки.

Гасан встрепенулся.

– Огнепоклонникам?

Слишком поздно Али вспомнил, что Дэвы ненавидели это прозвище.

– Я не хотел…

– Тогда никогда больше не произноси этих слов в моем присутствии. – Его глаза метали молнии. – Дэвы находятся под моей защитой так же, как и наше родное племя. Меня не интересует, какую веру они исповедуют. – Он всплеснул руками. – Как знать, может, они и правы, что придают чистоте крови такое значение. Сколько лет живу на свете, и мне ни разу не встречался дэв-шафит.

Они их, наверное, душат прямо в колыбели. Но Али не стал говорить этого вслух. Было бы неразумно с его стороны развивать эту тему дальше.

Гасан провел рукой по мокрому подоконнику и стряхнул капли воды, собравшиеся на пальцах.

– Здесь вечно сыро. И холодно. Сто лет я не был в Ам-Гезире, и все равно, просыпаясь каждое утро, я тоскую по жарким пескам. – Он снова глянул на Али. – Это не наш дом. Он никогда им не будет. Этот город всегда будет принадлежать в первую очередь Дэвам.

Это мой дом. Али привык к сырости Дэвабада, ему нравилось многообразие джиннов, наводнявших его улицы. Когда ему случалось бывать в Ам-Гезире, он вечно чувствовал себя не в своей тарелке и всегда смущался своей полу-Аяанле внешности.

– Это их дом, – продолжал Гасан. – А я их король. Я не позволю шафитам, которые расплодились безо всякого участия Дэвов, угрожать им в собственном доме. – Он повернулся посмотреть на Али. – Как каид ты обязан с этим считаться.

Али опустил глаза. Он не мог считаться с тем, с чем был категорически не согласен.

– Прости мне эту дерзость.

Он подозревал, что Гасан ждал другого ответа. Отец еще пару секунд не сводил с него проницательного взгляда, а потом внезапно пересек комнату и остановился перед деревянным стеллажом на противоположной стене.

– Иди сюда.

Али подошел. Гасан снял с верхней полки продолговатый лакированный черный футляр.

– Я получаю исключительно лестные отзывы из Цитадели о твоем прогрессе, Ализейд. У тебя острый ум, склонность к военным наукам, и ты один из лучших фехтовальщиков своего поколения. С этим никто не станет спорить. Но ты еще юн.

Гасан сдул с футляра пыль, поднял крышку и снял с подложки из тончайшей ткани серебряную стрелу.

– Знаешь, что это?

Али, несомненно, знал.

– Последняя стрела, выпущенная Афшином.

– Согни ее.

Удивившись просьбе, Али взял у него стрелу. Она казалась совершенно невесомой, но, как он ни бился, ему не удавалось ее согнуть. Даже после стольких лет серебро сверкало как новое, и только острый наконечник потускнел от крови. Крови, которая бежала и в венах Али.

– Афшины тоже были хорошими солдатами, – мягко сказал Гасан. – Возможно, лучшими воинами среди джиннов. Но теперь они мертвы, их предводители Нахиды мертвы, а наш народ правит Дэвабадом уже четырнадцать веков. Хочешь знать почему?

Потому что они были неверными и Бог привел нас к победе? Али прикусил язык. Если бы он сказал такое вслух, стрела покрылась бы свежим слоем крови Кахтани.

Гасан забрал у него стрелу.

– Потому что они сами были такими же, как эта стрела. Как ты. Не желали прогибаться и признавать, что не все на свете вписывается в их идеальную картину мира, – он убрал стрелу в футляр и захлопнул крышку. – Чтобы быть каидом, мало быть просто хорошим солдатом. Бог даст, мы с Ваджедом еще добрых сто лет будем пить вино и разбираться с назойливыми просителями, но однажды Мунтадир станет королем. И когда ему понадобится совет, когда ему понадобится обсудить государственные тайны, которые можно доверить только родной крови, тогда ему понадобишься ты.

– Да, аба.

Али уже был готов сказать что угодно, лишь бы уйти отсюда. Что угодно, лишь бы скрыться от расчетливого взгляда отца.

– И последнее. – Отец отошел от стеллажа. – Ты переезжаешь во дворец. Немедленно.

Али разинул рот.

– Но Цитадель – мой дом.

– Нет, мой дом – это твой дом, – раздраженно отрезал Гасан. – Здесь твое место. Пора тебе начинать посещать придворные собрания. Хоть посмотришь, как работает мир вне твоих книжек. Да и я смогу за тобой приглядывать. Мне не нравятся твои рассуждения о Дэвах.

Али похолодел от ужаса, но отец не стал развивать тему.

– Можешь идти. Когда устроишься, жду тебя при дворе.

Али кивнул и поклонился. Он еле сдерживался, чтобы опрометью не броситься на выход.

– Мир твоему дому.

Только он вырвался из кабинета в коридор, как столкнулся с братом.

Мунтадир усмехнулся и крепко его обнял.

– Поздравляю, ахи. Готов поспорить, из тебя получится ужасно грозный каид.

– Спасибо, – пробормотал Али.

Он только что стал свидетелем смерти своего близкого друга. То, что вскоре ему предстоит взвалить на себя ответственность за безопасность города, он еще не успел переварить.

Мунтадир не заметил состояния брата.

– Отец поделился с тобой хорошей новостью? – когда Али только нечленораздельно промычал в ответ, он пояснил: – Ты переезжаешь обратно во дворец!

– Ах, это, – Али нахмурился.

Брат перестал улыбаться.

– Ты как будто не рад.

Услышав обиду в голосе Мунтадира, Али стало стыдно.

– Дело не в этом, Диру. Просто… это было тяжелое утро. Замещение Ваджеда, оружие… – Он вздохнул. – К тому же мне всегда было… – он поискал слова, которые не оскорбили бы разом всех приближенных своего брата, – …не по себе среди придворных.

– Все будет в порядке. – Мунтадир обнял Али за плечи, уводя его за собой по коридору. – Держись рядом со мной, и я постараюсь, чтобы ты был втянут только в самые сладкие скандалы. – Он рассмеялся в ответ на испуганный взгляд Али. – Пойдем. Мы с Зейнаб подобрали тебе апартаменты у самого водопада, – они свернули за угол. – Там самая скучная обстановка и самые рудиментарные удобства. Будешь чувствовать себя как… ого.

Братья остановились как вкопанные. Идти дальше было некуда. Прямо у них на пути стояла стена. Во всю ее ширину горела самоцветами фреска.

– Это… – протянул слабым голосом Мунтадир, – …что-то новенькое.

Али подступил ближе.

– А вот и нет… – сказал он негромко, узнав сюжет из давнего урока истории. – Это одна из старых фресок Нахид. До войны они украшали дворцовые стены.

– Но вчера ее тут не было.

Мунтадир коснулся яркого солнца на рисунке. Оно сверкнуло у него под ладонью, и оба отпрянули.

Али боязливо разглядывал фреску.

– А ты еще спрашиваешь, почему я не горю желанием перебираться в дом, где хозяйничают мертвые Нахиды?

Мунтадир скорчил мину.

– Обычно все не так плохо. – Он кивнул на одну из фигур на потрескавшемся гипсе. – Ты знаешь, кто это?

Али присмотрелся. Фигура была похожа на человека – мужчину со струящейся белой бородой и серебряным нимбом вокруг головы в короне. Он стоял на фоне алеющего солнца, положив одну руку на спину ревущего шеду, а другой обхватив посох с восьмиконечной печатью. Точно такой же формы, как на виске Гасана.

– Это Сулейман, – догадался Али. – Мир его дому.

Он изучил остальную картину.

– По-моему, здесь изображено вознесение Анахид, когда она получила свой дар и Сулейманову печать.

Кафтан Сулеймана был залит синей краской.

– Странно, – отозвался Мунтадир. – Любопытно, почему именно сегодня фреска решила исправить ошибку четырнадцативековой давности.

Али сжал губы. Его взгляд упал на склоненную женскую фигуру у ног Сулеймана. Видна была только ее спина, но вытянутые кончики ушей выдавали в ней джинна. Точнее, дэва. Анахид. Прародительница своего рода.

По его позвоночнику пробежала дрожь.

– Не знаю. Но, думаю, нам стоит ее уничтожить.

7 Нари

– Подними руку выше.

Нари подняла локоть и покрепче стиснула кинжал.

– Вот так?

Дара нахмурился.

– Нет.

Он подошел ближе и поправил положение ее руки. Дымный запах защекотал ей ноздри.

– Расслабься. Ты должна почувствовать себя свободнее. Ты бросаешь нож, а не забиваешь человека палками.

Он задержал руку на ее локте, согревая ее шею своим дыханием. Нари задрожала. О расслаблении было проще сказать, чем сделать, когда привлекательный дэв был так близко. Только когда он отошел, она смогла сосредоточиться на узловатом стволе дерева. Нари бросила нож, тот просвистел мимо цели и приземлился где-то в кустах.

Она выругалась, а Дара расхохотался.

– Не уверен, что нам удастся сделать из тебя приличного воина.

Он протянул руку, и кинжал прилетел к нему в раскрытую ладонь.

Нари посмотрела на него с завистью.

– Научишь меня так?

Он вручил ей нож.

– Нет. Сколько раз я тебе говорил…

– …магия непредсказуема, – подхватила она и снова швырнула нож.

Она готова была поклясться, что на этот раз клинок приземлился ближе к дереву, или же она просто выдавала желаемое за действительное.

– Ну и что? Неужели ты меня боишься?

– Да, – ответил он честно. – Откуда мне знать, вдруг ты запустишь в нас полсотни таких ножей?

Что ж, может, он и прав. Нари отмахнулась, когда он попытался вернуть ей нож.

– Нет, с меня хватит на сегодня. Давай просто отдохнем? Мы все время куда-то спешим, как будто…

– Как будто у нас на хвосте стая ифритов? – Дара вопросительно выгнул брови.

– Если как следует отдохнуть, то и дорога пойдет быстрее, – ответила она и, взяв его за руку, потащила к месту их скромного привала. – Пойдем.

– Дорога пойдет быстрее, если не таскать за собой тюки краденых вещей, – парировал Дара.

Он отломил веточку от сухого дерева, и она тут же воспламенилась в его ладони и сгорела дотла.

– Зачем тебе столько одежды? А апельсины ты даже не ешь… и это я еще молчу про флейту, которая абсолютно бесполезна.

– Эта флейта из слоновой кости, Дара. Она стоит больших денег. И потом… – Нари раскинула руки, любуясь вышитой туникой и сапогами из коричневой кожи, которые она утянула с прилавка, когда они проезжали очередной портовый городок. – Я просто хочу, чтобы мы ни в чем не имели нужды.

Они вышли к разбитому лагерю, хотя это было слишком мягкое определение для описания крошечной опушки, куда Нари побросала их пожитки, предварительно утоптав траву. Лошади бродили на далеком лугу, под корешок объедая местную зелень. Дара склонился над погасшим костром и разжег его одним щелчком пальцев. Языки пламени потянулись ввысь и выхватили темную татуировку на его угрюмом лице.

– Твои предки пришли бы в ужас, знай они, как легко ты прибегаешь к воровству.

– Судя по твоим рассказам, мои предки пришли бы в ужас, знай они об одном моем существовании. – Нари достала тугой узелок с горбушкой черствого хлеба. – Так уж устроен мир. В Каире кто-то наверняка уже проник ко мне домой и украл все мои вещи.

Он подбросил в костер сломанную ветку, взметнув в небо искры.

– И это твое оправдание?

– Одни крадут у меня, я краду у других, а те, у кого украла я, рано или поздно сами возьмут что-то, что им не принадлежит. Замкнутый круг, – добавила она веско, вгрызаясь в черствую горбушку.

Дара внимательно посмотрел на нее, прежде чем ответил:

– С тобой явно что-то не так.

– Не иначе наследственное по линии Дэвов.

Он нахмурился.

– Твоя очередь забирать лошадей.

Нари застонала. Ей совсем не хотелось уходить от огня.

– А ты что будешь делать?

Дара вынул из сумы старый котелок, который Нари стащила по пути, мечтая съесть хоть что-нибудь, кроме манны. Наслушавшись за столько дней ее жалоб на рацион, Дара вызвался сообразить что-нибудь новенькое. Но Нари не питала больших надежд. На данный момент ему удалось «приготовить» лишь какую-то сероватую еле теплую похлебку, которая попахивала гулями.

Пока Нари вернулась с лошадьми, успела опуститься ночь. Темнота в этих краях была такой густой, что ощущалась на ощупь. Тяжелая, непроницаемая чернота, в которой ничего не стоило сбиться с пути, если бы свет от костра не направлял ее. Даже плотное покрывало звезд в небе не разреживало эту темень: их свет перехватывали окружавшие белые горы. Дара сказал, что они были белы от снега. Нари с трудом могла представить, как это. Страна была совершенно чужой для нее, и, хотя все вокруг было ново и где-то даже прекрасно, она тосковала по шумным улицам Каира, базарным толпам и торгующимся купцам. Она тосковала по золотой пустыне, обнявшей их город, и по широкому коричневому Нилу, змеящемуся по нему.

Нари поставила лошадей на привязь у тонкого деревца. Температура резко упала после захода солнца, и ее пальцы окоченели, пока она возилась с узлами. Она закуталась в плед и села у костра, придвигаясь поближе к огню.

Но на Даре не было даже кафтана. Нари с завистью посмотрела на его голые руки. Хорошо, наверное, быть созданным из огня. Если в Нари и текла кровь Дэвов, этого явно было мало, чтобы согревать ее холодной ночью.

У его ног дымился горшок. С торжествующей улыбкой он придвинул его к Нари.

– Ешь.

Она недоверчиво принюхалась. От горшка поднимались приятные ароматы масла, чечевицы и лука. Нари оторвала от своего ломтя хлеба кусочек и обмакнула в горшок. Осторожно откусила, потом еще раз. Вкус ничуть не уступал запаху: сливки, чечевица и какая-то зелень. Она потянулась за новым куском хлеба.

– Тебе нравится? – спросил он с надеждой в голосе.

После стольких дней на одной манне ей понравилась бы любая съедобная пища, но это был настоящий деликатес.

– Пальчики оближешь! – Она зачерпнула еще каши, наслаждаясь теплым вкусом. – Как тебе это удалось?

Дара был чрезвычайно доволен собой.

– Я решил сконцентрироваться на блюде, с которым лучше всего знаком. Видимо, это меня и спасло. Магия плотно завязана на намерениях. – Он замолчал и перестал улыбаться. – Моя мама часто это готовила.

Нари чуть не поперхнулась. Дара никогда не рассказывал о своем прошлом, и даже сейчас его лицо приняло настороженное выражение. Испугавшись, как бы он не сменил тему, Нари поспешила ответить:

– Наверное, она очень хорошо готовит.

– Готовила. – Он залпом допил вино, и кубок тут же наполнился снова.

– Готовила? – мягко уточнила Нари.

Дара уставился на огонь, перебирая в воздухе пальцами, как будто хотел прикоснуться к нему.

– Она мертва.

Нари выронила хлеб.

– Ох, Дара, прости, я не знала…

– Все нормально, – оборвал он ее, хотя тон его голоса говорил об обратном. – Это случилось давно.

Нари помедлила, но не могла сдержать любопытства.

– А твоя остальная семья?

– И они мертвы. – Его изумрудные глаза заблестели. – Не осталось никого, кроме меня.

– Я знаю, каково это, – сказала она, возможно, некстати.

– Да, ты знаешь.

В ее руке неожиданно материализовался кубок.

– Тогда выпей со мной, – скомандовал он и поднял свой кубок вверх. – Можно и подавиться, если не запивать еду. Никогда не видел, чтобы еду уплетали с такой скоростью.

Они оба понимали, что Дара просто уходит от разговора. Нари пожала плечами и сделала глоток вина.

– Ты вел бы себя так же, если бы вырос в моих условиях. Часто я просто не знала, когда смогу поесть в следующий раз.

– Оно и видно, – хмыкнул он. – Когда я тебя нашел, ты была тощей, как гули. Можешь не любить манну, но она хотя бы придала тебе формы.

Ее брови поползли на лоб.

– Придала мне формы? – повторила она.

Дара засмущался.

– Я… не имел в виду ничего такого. Просто, ну, понимаешь… – Он взмахнул рукой, как бы показывая на ее тело, и тут же покраснел, сообразив, что этим только усугубляет положение. – Забудь, – пробурчал он, стыдливо опуская взгляд.

Да, я понимаю, еще как понимаю. Каких бы гадостей Дара ни говорил про шафитов, Нари не раз ловила на себе его взгляд, да и урок по метанию ножей был не первым случаем, когда он искал возможности лишний раз к ней прикоснуться.

Она разглядывала его, изучая широкие линии плеч, пока он нервно вертел в руках кубок, пряча от нее глаза. Его пальцы дрожали на ножке сосуда, и на секунду Нари представила, как дрожали бы они на ее коже.

Потому что только этого не хватает нашим и без того взрывным отношениям. Пока мысли Нари не завели ее куда не следует, он решила сменить тему и поговорить о том, что окончательно испортит дэву настроение.

– Тогда расскажи мне об этих Кахтани.

Этого Дара не ожидал.

– Что?

– Ну, об этих джиннах, которых ты постоянно поносишь, которые якобы воевали с моими предками, – она выпила вина. – Расскажи о них.

Дара скорчил такую мину, будто съел что-то кислое. Задача минимум достигнута.

– Прямо сейчас? Уже поздно…

Она погрозила ему пальцем.

– Не вынуждай меня прибегать к помощи гулей, чтобы разговорить тебя.

Он не улыбнулся в ответ на шутку, а еще больше занервничал.

– Это невеселая история, Нари.

– Тем более стоит поскорее с ней разделаться.

Он пожал плечами и сделал глоток вина – большой глоток, как будто запасаясь мужеством.

– Я уже говорил тебе, что Сулейман был мудрым человеком. До его проклятия все дэвы были похожи. Мы одинаково выглядели, говорили на одном языке, нас объединяли общие ритуалы…

Дара взмахом руки приманил к себе дым от костра, и его струйки любовно потянулись к нему.

– Когда Сулейман вернул нам свободу, он рассыпал нас по всем известным ему уголкам мира, сменил нам языки и обличья, чтобы мы не сильно отличались от людей на наших новых родинах.

Дара развел руки в стороны. Дым расползся и загустел, вылепливая в воздухе плотную карту с дворцом Сулеймана в самом центре. На глазах у Нари яркие лучики стали разбегаться от дворца по всему свету, падая на землю как кометы и преображаясь в человекоподобные фигурки.

– Он разделил нас на шесть племен…

Дара показал на бледную женщину с нефритовыми монетами в руках в восточной части карты, где-то в регионе Китая.

– Тохаристан…

Он опустил руку южнее, где танцовщица в блестящих украшениях кружилась на Индийском субконтиненте.

– Агниванши…

Крохотный всадник выскочил из дыма и поскакал по южной Аравии с огненной саблей наголо. Дара стиснул зубы и щелчком пальцев обезглавил его.

– Гезири…

А к югу от Египта ученый муж с золотыми глазами набросил на плечи бирюзовую шаль, изучая свиток. Дара кивнул на него.

– Аяанле…

Потом он показал на огневласого мужчину, чинившего лодку на Марокканском побережье.

– Сахрейн.

– А где же твой народ?

– Наш народ, – поправил он и показал ей равнины Персии или, возможно, Афганистана. – Дэвастан, – произнес он с любовью. – Земля Дэвов.

Она нахмурилась.

– Твое племя взяло себе первоначальное имя вашей расы?

Он пожал плечами:

– Мы были главными.

Дара изучил карту. Дымчатые человечки беззвучно кричали и махали руками друг на друга.

– Говорят, это было жуткое время, жестокое время. Большинство примкнули к своим новым племенам и, чтобы выжить, решили держаться вместе и определили внутри себя касты по принципу своих новообретенных способностей. Одни были лицедеями, другие управляли металлами, третьи создавали драгоценные металлы, и так далее. Никто не умел всего и сразу, и племена были так поглощены междоусобицами, что никому даже не пришло в голову взбунтоваться против решения Сулеймана.

Нари одобрительно улыбнулась.

– Ты должен отдать ему должное: со стороны Сулеймана это был гениальный ход.

– Может, и так, – ответил Дара. – Но будь он хоть трижды гением, Сулейман не учел последствий, возникших после получения моим народом смертных человеческих тел.

Человечки стали множиться, строить деревни и длинными караванами расползаться по широкому миру. В дымовых облаках то и дело шныряли миниатюрные ковры-самолеты.

– Какие последствия? – не поняла Нари.

Он шутливо улыбнулся, но улыбка не касалась его глаз.

– Мы могли спариваться с людьми.

– И производить на свет шафитов, – догадалась она. – Таких, как я.

Дара кивнул.

– Имей в виду, что это было строжайше запрещено, – он вздохнул. – Ты, наверное, уже догадалась, что моя раса не сильна в следовании правилам.

– И, видимо, эти шафиты начали быстро расти в числе.

– Не то слово. – Он обвел рукой дымчатую карту. – Как я и говорил, магия непредсказуема.

Миниатюрный город в Магрибе заполыхал огнем.

– А в неумелых руках нечистокровных магов она становилась еще более непредсказуемой.

Огромные корабли причудливых конфигураций поплыли по Красному морю, крылатые коты с человеческими лицами запорхали над Индостаном.

– И хотя многим шафитам вообще не достается волшебных сил, некоторым их хватает для того, чтобы навлечь на человечество ужасные трагедии.

Вроде того, чтобы натравить стаю гулей на Каир и выманивать у турецких пашей их денежки? Тут Нари нечего было возразить.

– Но разве дэвам, или джиннам, или как вы тогда себя называли… разве вам было не все равно? – поинтересовалась она. – Я думала, твоя раса не питает особой любви к человечеству.

Дара согласился.

– Все так, но Сулейман ясно дал нам понять, что на его место придет новый человек и снова покарает нас, если мы ослушаемся его законов. Совет Нахид долгие годы пытался урегулировать шафитский вопрос. И в итоге постановил, чтобы всех людей с подозрением на волшебную кровь привели в Дэвабад, где они заживут новой жизнью.

Нари замерла.

– Совет Нахид? Я думала, это Кахтани…

– Скоро я дойду и до них, – перебил ее Дара непривычно ледяным тоном.

У него слегка заплетался язык, но он глотнул еще вина. Кубок никогда не осушался, так что Нари не могла даже представить, сколько он уже выпил. Во всяком случае, намного больше нее, а она уже сама захмелела.

На дымчатой карте Дэвастана, посередине черного озера, вырос город. Его стены переливались желтой медью. Прекрасное зрелище на фоне ночного неба.

– Это и есть Дэвабад? – спросила она.

– Дэвабад, – подтвердил Дара. Он смотрел на миниатюрный город с тоской в потускневших глазах. – Наш великий город. Там Анахид построила свой дворец, где и правили страной ее потомки, пока не были свергнуты.

– Дай угадаю… похищенными шафитами, которых не выпускали за ворота?

Дара покачал головой:

– Нет. Ни одному шафиту не было бы такое под силу.

– Тогда кто?

Дара помрачнел.

– А кто нет?

Нари непонимающе нахмурилась, и он объяснил:

– Другие племена никогда особо не считались с указом Сулеймана. Вслух они, конечно, соглашались, что люди и Дэвы должны существовать порознь, но именно они плодили шафитов.

Он кивнул на карту.

– Хуже всех были Гезири. Они были очарованы людьми из своих земель, стали почитать их пророков и перенимать их культуру. Было неизбежно, что рамки дозволенного иногда переступались. Гезири были самым нищим племенем. Кучка религиозных фанатиков, уверовавших, что деяния Сулеймана стали не проклятием, а благодатью для нашей расы. Они часто отказывались выдавать своих шафитов, и, когда Совет Нахид ужесточил порядки по исполнению шафитских законов, Гезири это совсем не понравилось.

Черный рой закружился в Руб-аль-Хали, неприступной пустыне на севере Йемена.

– Они окрестили себя джиннами, – сказал Дара. – Этим словом называли нашу расу люди в тех краях. А когда их предводитель, Зейди аль-Кахтани, стал призывать к набегу, его поддержали и остальные племена. – Черная туча разрослась до непомерных величин и опустилась на Дэвабад, кляксой ложась на озеро. – Зейди сверг Совет Нахид и похитил Сулейманову печать. Его потомки правят Дэвабадом и по сей день. – Последние слова он буквально проскрежетал.

На глазах у Нари город постепенно чернел.

– Как давно это было?

– Около четырнадцати веков назад.

Дара плотно сжал губы. На карте из дыма миниатюрный, почерневший, как уголек, Дэвабад рухнул.

– Четырнадцать веков назад? – Она поглядела на дэва, подмечая его напряженную позу и угрюмое выражение на таком красивом лице. Что-то шевельнулось в ее памяти. – Это ведь… та война, которую вы обсуждали с Хайзуром? – У нее отвисла челюсть. – Ты же сказал, что был ее свидетелем?

Он залпом выпил все вино.

– От тебя ничего нельзя утаить, да?

У Нари от такого потока информации закружилась голова.

– Но как же так? Ты ведь сказал, джинны живут всего несколько столетий!

– Это неважно. – Он отмахнулся от нее, только его движения казались не такими плавными, как обычно. – Мое прошлое – мое личное дело.

Она опешила.

– Думаешь, этот король не потребует объяснений, когда мы заявимся в Дэвабад?

– Я не войду в Дэвабад.

– Как? Я думала… куда мы тогда направляемся?

Дара отвел взгляд.

– Я доведу тебя до городских ворот. Оттуда ты сама найдешь путь во дворец. Поверь мне на слово, одна ты получишь лучший прием.

Нари отпрянула от изумления и неожиданной обиды.

– Ты бросишь меня на произвол судьбы?

– Я тебя не бросаю! – воскликнул Дара и взмахнул руками, резким жестом указывая на склад оружия за спиной. – Нари, какое прошлое, по-твоему, связывает меня с их народом? Я не могу вернуться.

Она разозлилась и вскочила на ноги.

– Ты трус, – упрекнула она. – Тогда у реки ты специально не сказал мне всей правды, и ты это знаешь. Я бы ни за что не согласилась идти в Дэвабад, если бы с самого начала знала, что ты так боишься джиннов и собираешься…

– Я не боюсь джиннов. – Сверкая глазами, Дара тоже вскочил с места. – Я душу отдал за Нахид! Я не хочу провести целую вечность, прохлаждаясь в темницах и слушая, как джинны высмеивают их за лицемерие.

– Но они и были лицемерами – взгляни на меня! Я – живое тому доказательство!

Он рассвирепел.

– Поверь мне, я все вижу, – рявкнул он.

Слышать такое было бесспорно больно.

– Так вот в чем дело? Ты меня стыдишься?

– Я… – Дара покачал головой. Раскаяние на миг промелькнуло в его глазах, но он поспешил отвернуться. – Нари, ты не жила в моем мире. Ты не можешь понять.

– И слава богу! Похоже, что в твоем мире от меня избавились бы, не дожидаясь моего первого дня рождения!

Дара ничего не сказал, и его молчание было красноречивее любых слов. У Нари внутри все перевернулось. Она считала своих предков благородными целителями, но Дара обрисовал куда более печальную картину.

– Что ж, тогда я рада вмешательству джиннов, – проговорила она хриплым голосом. – Надеюсь, они отомстили за всех шафитов, убитых моими предками!

– Отомстили? – Дара засверкал глазами, и дым заклубился из-под его воротника. – Когда Зейди аль-Кахтани вторгся в город, он вырезал всех Дэвов до последнего – мужчин, женщин и детей. Моя семья жила в этом городе. Моя сестра была вдвое младше тебя!

На его лице было написано такое горе, что Нари пошла на попятную.

– Прости. Я не…

Но Дара уже отвернулся от нее и направился к их вещам, так стремительно, что трава сгорала под его стопами.

– Я не хочу ничего слышать. – Он подхватил с земли свою торбу, закинул за плечо лук и колчан стрел и смерил ее недружелюбным взглядом. – Если ты думаешь, что твои предки – мои предводители – такие чудовища, а Кахтани такие молодцы… – Он дернул головой, кивая на всепоглощающую темень. – В следующий раз попробуй спеть джинну, пусть он тебя спасает.

А потом, прежде чем Нари успела ему ответить или хотя бы сообразить, что происходит, он зашагал прочь и скрылся в ночи.

8 Али

Где он?

Али вышагивал перед отцовским кабинетом. Мунтадир обещал встретиться с ним здесь перед придворным собранием, но время уже поджимало, а его непунктуального брата до сих пор где-то носило.

Он бросил нервный взгляд на закрытую дверь кабинета. Джинны целый день входили и выходили, но Али никак не мог заставить себя переступить порог. Он чувствовал, что не готов к первому дню придворной службы, а вдобавок он всю ночь проворочался без сна. Огромная кровать в его теперешних роскошных покоях казалась слишком мягкой и была завалена возмутительным количеством расшитых бисером подушек. Али удалось заснуть, только устроившись на полу, и потом он до утра видел кошмары, в которых его бросали на растерзание каркаданну.

Али вздохнул. Он еще раз посмотрел по сторонам. Мунтадира по-прежнему не было.

Переступив порог кабинета, он застал отца в рабочей суете. Писцы и секретари, прихватив охапки свитков, сновали мимо кучи министров, споривших на дюжине разных языков. Отец сидел за столом и внимательно слушал Каве, в то время как один слуга водил у него над головой жаровней с курящимся фимиамом, а другой поправлял белый воротничок его дишдаши, поверх которой был надет безупречный черный кафтан.

Пока Али оставался незамеченным и был этому только рад. Чуть не врезавшись в виночерпия, он вжался в стену.

Как будто по предварительно оговоренному сигналу, сборище стало рассасываться. Слуги улизнули, а министры с секретарями двинулись к дверям, ведущим к королевскому тронному залу. Али видел, как Каве сделал какую-то пометку на бумаге и кивнул.

– Непременно передам верховным жрецам, что… – заметив Али, он осекся и резко выпрямился. Он рассвирепел. – Это что, шутка?

Али не мог взять в толк, где он уже успел оступиться.

– Я… я ведь должен был прийти сюда, верно?

Каве непочтительным жестом обвел его наряд.

– Вы должны были прийти в церемониальных одеждах, принц Ализейд. В парадной форме. Я ведь вчера вечером послал к вам портных.

Али мысленно укорил себя. Накануне перед ним действительно предстали два растерянных Дэва и проблеяли о каких-то мерках, но Али прогнал их, не придав значения их визиту. У него не было ни нужды, ни желания шить новую одежду.

Он осмотрел себя. На серой тунике без рукавов красовалась лишь пара порезов в тех местах, где он повредил ее во время тренировок, а набедренник цвета индиго был достаточно темным, чтобы скрыть подпалины от зульфикара. Али казалось, что все в полном порядке.

– Одежда чистая, – недоумевал он. – Я только один раз ее надевал.

Он указал на свой тюрбан. Его алая ткань символизировала назначение на должность каида.

– Это ведь главное, нет?

– Нет! – возразил Каве, не веря своим ушам. – Вы принц, вы не можете появиться при дворе в таком виде, будто вас только что выволокли со спортивного поединка!

Он всплеснул руками и повернулся к королю. Гасан молча наблюдал за их ссорой со странной искоркой в глазах.

– Вы видите? – возмутился Каве. – Придется теперь задержать церемонию, чтобы ваш сын мог достойно…

Гасан расхохотался.

В полный голос и от всей души. Али уже много лет не слышал, чтобы отец так смеялся.

– Ах, Каве, оставь его в покое, – король вышел из-за стола и похлопал Али по спине. – Ам-Гезира у него в крови, – заявил он гордо. – На родине мы всегда закрывали глаза на эти бестолковые церемонии. – Усмехаясь, он повел Али к дверям. – Ну, выглядит он так, будто только что отметелил кого-то зульфикаром, ну и что с того?

Обычно его отец был скуп на теплые слова, и Али воспрянул духом. Когда слуга потянулся распахнуть перед ними дверь в тронный зал, Али поглядел по сторонам.

– Аба, а где Мунтадир?

– У тохаристанского министра торговли. Он… ведет переговоры по сокращению нашего долга за новую униформу Королевской гвардии.

– Мунтадир ведет долговые переговоры? – недоверчиво переспросил Али. Его брат не особенно ладил с математикой. – Не замечал в нем экономической жилки.

– Это переговоры другого толка, – сказал Гасан и только покачал головой в ответ на непонимающее выражение Али. – Пойдем, сын.

Прошли годы с тех пор, когда Али в последний раз заходил в тронный зал своего отца. Он остановился на пороге, чтобы по достоинству оценить это зрелище. Обширный холл занимал весь первый этаж дворцового зиккурата. Крыша держалась на мраморных колоннах такой высоты, что они пропадали из виду под потолком. На колоннах еще виднелись следы выцветшей краски и осколки разбитых мозаик, в которых даже теперь можно было распознать цветочные лозы и древних дэвастанских существ, некогда украшавшие их поверхность, а в тех местах, откуда предки Али откололи драгоценные камни, остались щербинки. Не в характере Гезири разбазаривать сокровища на декор помещений.

С западной стороны зала открывался выход в ухоженный парк. В остальных стенах были вырублены гигантские, высотой почти под потолок, окна, прячущие солнце за искусно резными деревянными ставнями, что позволяло просторному помещению сохранять прохладу и в то же время пропускать свежий воздух и солнечный свет. Свежести способствовали и расставленные у стен цветочные фонтаны, заколдованные, чтобы вода безостановочно струилась по резным ледяным бороздкам. Зеркальные жаровни с кедровыми углями, слепя глаза, на серебряных цепях висели над полом из зеленого с белыми прожилками мрамора. Достигая дальней стены, пол приподнимался и расходился пятью ярусами, каждый из которых был отведен под отдельную ветвь правления.

Вместе с отцом они поднялись на верхнюю платформу и подошли к трону. Али невольно залюбовался им. Трон, вырезанный из небесно-голубого мрамора, был вдвое выше Али. Изначально он принадлежал Нахидам, и это чувствовалось. Настоящий памятник расточительности, которая и стала причиной их низвержения. Его спроектировали так, что сидящий на нем представал живым шеду: легендарным крылатым львом, фамильным талисманом Нахид. Рубины, сердолики, розовые и оранжевые топазы, выложенные на подголовнике, напоминали восходящее солнце. Подлокотники были похожим образом украшены в подражание крыльям, а ножки вырезаны в виде толстых когтистых лап.

Камни сверкали в солнечных лучах. Али вдруг заметил, что точно так же сверкают тысячи вперившихся в него глаз. Он опустил взгляд. Ничто так не объединяет племена, как сплетни об их правителях. Оставалось только догадываться, какие начнутся пересуды, если они заметят, что младший сын Гасана заглядывается на отцовский трон в свой первый день при дворе.

Отец кивнул на украшенную драгоценными камнями подушку у подножия трона.

– Твой брат отсутствует. Можешь занять его место.

Только слухи множить.

– Я постою, – поспешил отказаться Али и отодвинулся от подушки Мунтадира.

Король пожал плечами:

– Как знаешь.

Он устроился на троне. Али и Каве встали у него по бокам. Али переступил через себя и поднял глаза на толпу. Тронный зал вмещал в себя десять тысяч человек, но Али показалось, что сейчас здесь присутствовала примерно половина от этого числа. Знать из всех племен, чье постоянное присутствие требовалось в знак доказательства их преданности королю, делила зал со священнослужителями в белых тюрбанах, а придворные писцы, младшие визири и казначеи сновали вокруг в головокружительном разнообразии парадных одежд.

А бо́льшую часть собравшихся представляли простолюдины. Никаких, разумеется, шафитов, если не считать слуг. Но многие были обладателями смешанной племенной крови – как Али. Все постарались принарядиться – никто не осмелился бы прийти ко двору как-то иначе, но бросалось в глаза, что многие здесь принадлежали к низшему сословию Дэвабада: кафтаны на них были чистые, но залатанные, а из украшений только металлические браслеты.

С места встала женщина Аяанле в кафтане горчичного цвета с черной лентой писца вокруг шеи.

– Именем короля Гасана ибн Хадера аль-Кахтани, защитника Веры, на восемьдесят восьмой раби ас-сани[23] двадцать седьмого поколения с Сулейманова благословения объявляю собрание открытым!

Она зажгла масляную лампу в стеклянном цилиндрическом колпаке и поставила перед собой на помост. Али знал, что отец будет выслушивать обращения просителей, пока масло в лампе не закончится, но глядя, как придворные служители выстраивают толпу внизу в некое подобие очереди, он поразился их числу. Неужели его отцу придется выслушать каждого?

Пригласили и представили первых просителей: торговца шелком из Тохаристан и недовольного покупателя из Агниванши. Они бросились перед королем на колени и встали только после сигнала Гасана.

Первым заговорил Агниванши:

– Мир вашему дому, мой король. Смиренно и с почтением предстаю пред вами. – Он ткнул пальцем в торговца шелком, и жемчуга звякнули у него на шее. – Я прошу простить меня только за то, что вам приходится смотреть на этого отъявленного лгуна и бесстыжего вора!

Купец закатил глаза, а король вздохнул.

– Давай ты просто расскажешь о своей проблеме.

– Он продал мне полдюжины кип шелка в обмен на две бочки корицы и две бочки перцу. Я даже согласился добавить три ящика манго в знак моей доброй воли. – Он повернулся к купцу: – Я свое слово сдержал, но, вернувшись домой, обнаружил, что половина твоего шелка обратилась в дым!

Тохаристанец пожал плечами:

– Я всего лишь посредник. Я сразу сказал, что, если возникнут претензии к товару, обращаться к поставщику. – Он вяло шмыгнул носом. – А твои манго доброй воли были кислыми.

Агниванши вспыхнул, точно купец оскорбил его мать.

– Врешь!

Гасан поднял ладонь.

– Успокойтесь. – Он обратил свой ястребиный взгляд на торговца шелком. – Он говорит правду?

Тот заерзал.

– Не исключено.

– Тогда верни ему деньги за пропавший шелк. Требовать возмещения убытка от поставщика будешь сам. Цену назначит казначейство. А претензии к кислотности манго рассудит Бог. – Он махнул рукой. – Следующий!

Место сварливых торгашей заняла сахрейнская вдова, оставшаяся на улице после смерти мужа-транжиры. Гасан, недолго думая, определил небольшую пенсию и кров в Цитадели для вдовы и ее малолетнего сына. Затем были рассмотрены прошение ученого о гранте на изучение зажигательных свойств мочевого пузыря заххака[24] (категорический отказ), просьба содействовать в борьбе против птицы Рух, разоряющей села западного Дэвастана, еще несколько обвинений в мошенничестве, в одном из которых фигурировали поддельные снадобья Нахид с весьма непристойным действием.

Много часов спустя жалобы слились в одну. В беспрерывном потоке требований попадались такие нелепицы, что Али хотелось встряхнуть просителя. Солнце поднялось над деревянными ставнями, в тронном зале стало жарко, и Али покачивался на ногах, печально поглядывая на подушку, от которой так недальновидно отказался.

Отцу, казалось, все было нипочем. Гасан оставался так же невозмутим, как и когда они только вошли в зал – чему, вероятно, способствовал виночерпий, который не давал опустеть отцовскому кубку с вином. Отец Али всегда отличался несдержанным нравом, но тем не менее он никак не выказывал своего недовольства подданными и внимательно выслушивал всех – от нищих вдов до богатых вельмож, которые не могли договориться о размерах своих владений. Откровенно говоря… Али был впечатлен.

Но Господи Боже, как он хотел, чтобы это поскорее закончилось!

Когда огонек лампы наконец затух, Али едва сдержался, чтобы не свалиться на пол от усталости. Как только король поднялся с трона, его проглотило толпой писцов и министров. Али не огорчился. Он торопился улизнуть и выпить чаю, желательно такого крепкого, чтоб ложка стояла. Он двинулся к выходу.

– Каид?

Али не обратил внимания на голос, пока его не окликнули во второй раз. Только тогда он с неловким чувством вспомнил, что теперь он каид. Обернувшись, он увидел перед собой низкорослого Гезири. Тот был одет в форму Королевской гвардии, а тюрбан с черной каймой указывал на то, что он состоял в должности военного секретаря. У него были ухоженная борода и добрые серые глаза. Али не узнал его, но это и неудивительно. В Королевской гвардии для службы при дворце делегировалось отдельное самостоятельное подразделение. Если сейчас джинн служил секретарем, могло пройти несколько десятилетий со времени его обучения в Цитадели.

Секретарь положил ладонь на сердце и бровь в традиционном гезирийском приветствии.

– Мир вашему дому, каид. Извините за беспокойство.

После многочасового марафона гражданских жалоб увидеть однополченца и соплеменника Гезири было как бальзам на душу. Али улыбнулся.

– Ну что ты, какое беспокойство. Чем я могу помочь?

Секретарь протянул тугой рулон свитков.

– Вот подробный отчет о подозреваемых в производстве бракованных ковров, потерпевших крушение в Бабили.

Али непонимающе уставился на него.

– Что?

Секретарь нахмурился.

– Происшествие в Бабили… ваш отец только что выписал компенсацию пострадавшим. Он отдал нам приказ арестовать производителей и конфисковать остаток партии ковров, пока их не успели распродать.

Али смутно припоминал что-то такое.

– Ах… конечно.

Он потянулся за свитками.

Секретарь помедлил.

– Может, мне стоит отдать это вашему секретарю, – предложил он деликатно. – Простите, мой принц, но на вас сегодня много всего свалилось…

Али смутился. Он не думал, что это будет так заметно.

– У меня нет секретаря.

– Тогда кто вел для вас записи в ходе аудиенции? – спросил секретарь с тревогой в голосе. – Обсуждалась, по меньшей мере, дюжина дел, требующих вмешательства Королевской гвардии.

Я должен был поручить кому-то ведение записей? Али покопался в памяти. Ваджед досконально объяснил Али его обязанности, прежде чем отбыть в Та-Нтри, но Али находился в таком потрясении после казни Анаса и вестей об оружии, что с трудом мог сосредоточиться.

– Никто, – сознался он.

Али обвел взглядом море писцов. У кого-нибудь из них наверняка найдется протокол сегодняшнего собрания.

Собеседник откашлялся.

– Простите мне мою дерзость, каид… я всегда веду записи обо всем, что касается Цитадели. С радостью поделюсь с вами конспектом. И хотя я уверен, что вы захотите назначить на должность вашего секретаря родственника или кого-то из вельмож, но, между тем, если вам понадобится…

– Да, – облегченно выпалил Али. – Пожалуйста… – Он смущенно осекся. – Извини. Кажется, я не поинтересовался, как твое имя.

Секретарь снова положил руку на сердце.

– Рашид бен Салх, принц, – ответил он с искоркой в глазах.

– Буду счастлив с тобой работать.

Возвращаясь в свои покои, Али чувствовал себя гораздо лучше. Если закрыть глаза на его форму одежды и прокол с ведением записей, можно сказать, что свой первый день при дворе он провел вполне достойно.

Но, Боже правый, эти взгляды… стоять и часами выслушивать жалобы и так оказалось не сахар, но терпеть пристальные взгляды тысяч незнакомцев было сущей пыткой. Он почти не винил отца за злоупотребление вином.

Завидев принца, привратник поклонился.

– Мир вашему дому, принц Ализейд.

Он открыл перед Али дверь и шагнул в сторону.

Может, брат с сестрой и выбирали для него покои попроще, но все-таки это были дворцовые покои. Только его комнаты занимали вдвое больше места, чем бараки, где он размещался с двумя дюжинами других кадетов. Огромная спальня была обставлена по-простому: одна кровать, которая казалась ему чересчур мягкой, и у стены сундук с вещами, которые Али забрал с собой из Цитадели. Спальня вела в кабинет, оборудованный полками, которые Али уже наполовину забил книгами, – раз уж пришлось жить во дворце, то неограниченным доступом к королевской библиотеке он намеревался пользоваться по полной.

Он вошел в кабинет и снял сандалии. Окна здесь выходили на настоящий уголок дикой природы в гаремных садах, вечнозеленые джунгли, оглашенные ансамблем ухающих мартышек и верещанием майн. За мраморной беседкой с качелями открывался вид на прохладно журчащие воды канала.

Али размотал тюрбан. Предвечерний свет проникал сквозь прозрачные льняные занавески. Стояла благодатная тишь. Ступая по ковру, Али подошел к столу, где его ждала кипа документов: криминальные сводки, заявки на ассигнования, приглашения на бесконечные светские рауты, которые он не собирался посещать, неожиданные личные записки с просьбами об одолжениях и помилованиях… Он перебрал бумаги, выбросил все, что казалось ему лишним и бессмысленным, и разложил документы в порядке важности.

Искры на воде манили и отвлекали его. В детстве мама учила его плавать, но Али не делал этого уже много лет. Ему казалось постыдным увлекаться чем-то, что так плотно ассоциировалось у всех с Аяанле, – тем более что в племени отца на это занятие смотрели с отвращением и ужасом.

Но здесь его никто не увидит. Он ослабил воротник и, потянувшись к подолу дишдаши, направился к беседке.

Али остановился. Он вернулся назад и еще раз заглянул в открытую арку, ведущую в спальню. Нет, глаза его не обманывали.

На его постели лежали две женщины.

Они прыснули со смеху.

– Кажется, он нас все-таки заметил, – сказала одна с улыбкой.

Она лежала на животе, задрав ноги с тонкими щиколотками. Али обвел взглядом ее многослойные прозрачные юбки, плавные изгибы тела, темные волосы и только потом смог сфокусироваться на ее лице.

Не помогло. Она была красавицей. Шафитка – это стало очевидно по округлым ушам и тускло-коричневой коже. Ее подведенные сажей глаза весело сияли. Она встала с кровати и приблизилась к нему, позвякивая браслетами на ногах. Девушка закусила накрашенную губку, и у Али часто забилось сердце.

– А мы все гадали, когда ты оторвешься от работы, – поддразнила она.

Она подошла к нему вплотную и стала пальцами водить по его запястью.

Али сглотнул.

– Это какая-то ошибка.

Она снова улыбнулась.

– Никакой ошибки, мой принц. Нас попросили продемонстрировать вам наше гостеприимство.

Она потянулась к узлу его набедренника. Али так резко отскочил назад, что чуть не споткнулся.

– Не стоит… это вовсе необязательно.

– Ах, Лина, прекрати пугать мальчика.

Вторая женщина встала и вышла на свет. Али похолодел. Пыл, который он с трудом пытался побороть, как ветром сдуло.

Это была куртизанка из таверны Тюрана.

В отличие от шафитки, походка Дэвы была исполнена грации. Куртизанка сверлила его своими влажными черными глазами, не узнавая его, но на Али нахлынули воспоминания той ночи: задымленная таверна, лезвие ножа в горле привратника, рука Анаса на плече Али.

Его крик, так резко оборвавшийся на арене.

Куртизанка смерила его взглядом.

– Он мне нравится, – сообщила она второй. – Он милее, чем все говорят.

Она ласково улыбнулась Али. Она мало напоминала ту женщину, которая развязно смеялась с подругами, весело проводя вечер. Сейчас она думала только о деле.

– Не стоит так нервничать, принц, – сказала она нежно. – Наш хозяин только желает, чтобы вы хорошо провели время.

Ее слова развеяли туман желания, застилавший Али разум, но он не успел ничего спросить, когда услышал женский смех со стороны беседки – на этот раз очень знакомый смех.

– Однако! Быстро ты освоился.

Али отпрянул от женщины. В комнату вошла его старшая сестра. Куртизанки немедленно упали на колени.

Серо-золотые глаза Зейнаб лучились ехидным удовольствием, которое хорошо знакомо всем, у кого есть сестры. У них с Али не было и десяти лет разницы, а пока они были подростками, их даже можно было принять за близнецов, хотя материнские острые скулы и продолговатые черты лица шли Зейнаб гораздо лучше. Сегодня она была одета по моде Аяанле: темно-лиловое с золотом платье и расшитая жемчугом чалма в тон. Золото окольцовывало ее запястья и шею, а в ушах сверкали драгоценные камни – даже за закрытыми дверями гарема единственная дочь Гасана выглядела как принцесса.

– Извини за вторжение. – Она продефилировала по спальне. – Мы пришли убедиться, что придворные не съели тебя заживо, но, как вижу, поддержка тебе не нужна. – Она упала на кровать и, закатив глаза, поддела ногой одеяло, аккуратно сложенное на полу. – Только не говори, что спал на полу, Ализейд.

– Я…

Вторая половина ее «мы» вошла в комнату, не успел Ализейд толком ничего возразить. Мунтадир выглядел еще более неряшливо, чем обычно. Верхние пуговицы дишдаши были расстегнуты, кудрявые волосы – непокрыты. Увидев такую картину, Мунтадир усмехнулся.

– Две сразу? Во всем нужно знать меру, Зейди.

Али был рад, что его брат и сестра веселятся на его счет.

– Все совсем не так, – рассердился он. – Я их не звал!

– Нет? – переспросил Мунтадир, посерьезнев, и перевел взгляд на куртизанок, которые так и стояли на коленях. – Встаньте, прошу вас. Не нужно церемоний.

– Мир вашему дому, эмир, – пробормотала, поднимаясь, куртизанка-Дэва.

– И вашему, – улыбнулся Мунтадир, хотя его глаза оставались серьезными. – Даже я удержался от такого искушения, но скажите мне… кто распорядился о таком очаровательном подарке для моего младшего брата?

Женщины переглянулись, позабыв о кокетстве. Дэва в конце концов неуверенно ответила:

– Старший визирь.

Али разозлился и хотел что-то сказать, но Мунтадир жестом руки помешал ему.

– Пожалуйста, поблагодарите Каве за жест, но боюсь, вынужден вас прервать, – Мунтадир кивнул на дверь. – Вы можете идти.

Женщины тихо попрощались и поспешили убраться восвояси.

Мунтадир посмотрел на сестру.

– Зейнаб, ты нас не оставишь? Кажется, нам с Али нужно поговорить.

– Он вырос в Цитадели, Диру, среди мужчин… думаю, с ним уже обо всем поговорили. – Зейнаб посмеялась своей шутке, но встала с кровати, игнорируя сердитый взгляд Али.

На пути к выходу она положила руку ему за плечо.

– Не ищи себе на голову неприятностей, Али. Погоди хотя бы недельку, прежде чем развязывать священные войны. И про меня не забывай, – бросила она через плечо, выходя в сад. – Заглядывай ко мне на огонек хотя бы раз в неделю.

Али оставил это без ответа и развернулся к выходу, ведущему во дворец.

– Извини, брат. Но, похоже, мне нужно сказать пару слов старшему визирю.

Мунтадир перегородил ему дорогу.

– И что же ты ему скажешь?

– Чтобы держал своих продажных огнепоклонниц при себе!

Мунтадир вскинул бровь.

– И как, по-твоему, это будет выглядеть? – спросил он. – Малолетний королевский отпрыск, о котором уже ходят слухи, будто он какой-то религиозный фанатик, нападает на одного из самых уважаемых Дэвов в городе, который десятилетиями верой и правдой служит его отцу? И за что? За подарок, которому обрадовался бы всякий мужчина?

– Я не такой, и Каве знает…

– Да, знает, – договорил Мунтадир. – Прекрасно знает и наверняка постарается оказаться в таком месте, где у скандала, который ты ему закатишь, будет масса свидетелей.

Али опешил.

– Что ты хочешь сказать?

Брат наградил его тяжелым взглядом.

– Он хочет выбить тебя из колеи, Али. Рассорить тебя с отцом, а в идеале – устранить из Дэвабада и вернуть в Ам-Гезиру, где ты ничем не сможешь навредить его народу.

Али всплеснул руками.

– Я ничего не сделал его народу!

– Пока нет. – Мунтадир скрестил руки на груди. – Но вы, верующие, никогда не скрывали своих чувств к Дэвам. Каве боится тебя. Вероятно, считает твое повышение прямой угрозой. Что ты превратишь гвардию в инквизицию и прикажешь солдатам колотить всех встречных с пепельными отметинами. – Мунтадир пожал плечами. – Я даже не могу его в этом винить. Обычно, когда такие, как ты, дорываются до власти, Дэвам приходится несладко.

Али устало прислонился к столу. Ему и без того тяжело было замещать Ваджеда, не выдавая своей причастности к «Танзиму». У него не оставалось сил на интриги параноидального Каве.

Он потер виски.

– Что мне делать?

Мунтадир присел у окна.

– Попробуй переспать со следующей подосланной куртизанкой, например, – ухмыльнулся он. – Ох, Зейди, не смотри на меня так. Это всяко собьет Каве с толку.

Мунтадир рассеянно крутил в пальцах язычок пламени.

– Потом он, конечно, одумается и разоблачит тебя как лицемера.

– Из тебя не очень-то хороший помощник.

– Тогда попробуй не трясти кулаками, точно королевская версия «Танзима», – предложил Мунтадир. – Или знаешь что… попробуй подружиться с Дэвом? Джамшид давно хотел научиться фехтовать зульфикаром. Не хочешь дать ему пару уроков?

Али не мог поверить своим ушам.

– Ты предлагаешь мне научить сына Каве владеть оружием Гезири?

– Не просто сына Каве, – ответил Мунтадир, начиная раздражаться. – Это мой лучший друг, и ты сам спросил моего совета.

Али вздохнул.

– Прости. Ты прав. Просто день был тяжелый. – Он переступил с ноги на ногу, столкнув со стола аккуратную стопку бумаг. – И не видно этому дню ни конца ни края.

– Все-таки нужно было оставить тебя с дамами. Они бы подняли тебе настроение, – Мунтадир встал с подоконника. – Я хотел посмотреть, как ты держишься после первого дня при дворе, но вижу, что у тебя еще много работы. Ты хотя бы подумай над моими словами о Дэвах. Я хочу помочь тебе, ты же знаешь.

– Знаю, – вздохнул Али. – Переговоры прошли успешно?

– Какие переговоры?

– Переговоры с тохаристанским министром, – напомнил Али. – Отец сказал, вы торговались за погашение нашего долга.

Глаза Мунтадира весело заискрились. Он закусил губы, как бы сдерживая улыбку.

– Да. Она была готова… пойти на уступки.

– Это хорошо. – Али собрал бумаги и принялся выравнивать стопки на столе. – Скажи, если захочешь, чтобы я перепроверил цифры, на которых вы сошлись. Я знаю, что математика не твоя…

Он удивленно замолчал, когда Мунтадир неожиданно поцеловал его в лоб.

– Ты чего?

Но Мунтадир только покачал головой с заботливой усталостью на лице.

– Ох, ахи… тебя же тут съедят заживо.

9 Нари

Холодно, – сразу подумала она, проснувшись. Дрожа всем телом, Нари свернулась в калачик и с головой залезла под одеяло, пряча закоченевшие ладони под подбородок. Неужели уже утро? Ее лицо было влажным, а кончик носа грозил отвалиться.

Картина, которую она увидела, открыв глаза, была такой неожиданной, что Нари резко села.

Снег.

Это точно был снег. Именно так Дара его и описывал. Землю застелило тонким белым покрывалом, и лишь в некоторых местах из-под него еще проступали темные проталины. Даже воздух казался особенно неподвижным, как будто замерз и умолк с приходом снега.

Дары не было. Лошадей тоже. Нари закуталась в одеяло, выбрала в хворосте самую сухую ветку и подбросила в затухающий костер, изо всех сил стараясь не поддаваться панике. Может, он просто увел лошадей на пастбище.

Или он в самом деле ушел. Нари через силу проглотила несколько ложек остывшей похлебки и стала собирать свои жалкие пожитки. Было что-то в обступившей тишине и сиротливой красоте свежего снегопада, от чего одиночество ощущалось особенно остро.

От черствого хлеба и острой еды во рту пересохло. Нари порыскала по их маленькому лагерю, но бурдюка нигде не было. Неужели Дара бросил ее здесь без воды?

Мерзавец. Напыщенный, эгоистичный мерзавец. Нари попробовала растопить в ладонях немного снега, но только наглоталась грязи. Начиная терять терпение, она выплюнула жижу и натянула сапоги. Дара мог катиться ко всем чертям. Нари приметила ручей в редком лесу за их лагерем. Если к ее возвращению Дары не будет на месте, то… придется строить планы без него.

Она сердито зашагала к лесу. Если мне суждено здесь умереть, надеюсь, что я вернусь в образе гуля. Буду в кошмарах являться этому бесстыжему наглецу, до самого Судного Дня.

Она уходила все глубже в лес, где все реже раздавались птичьи трели. Тут было темно. Высокие кроны древних деревьев не пропускали жидкий свет, падавший с утреннего, затянутого облаками неба. Вокруг жесткие сосновые иголки как в ладони ловили не долетевший до земли хрустящий снежок.

Ручей затянуло тонкой коркой льда. Нари без труда разбила ее камнем и наклонилась попить. От холодной воды заломило зубы, но она заставила себя сделать несколько глотков и умылась, дрожа как осиновый лист. Нари не хватало Каира с его зноем и толчеей, где она отдохнула бы душой после этого промозглого и одинокого места.

Ее внимание привлек блеск под водой. Присмотревшись, Нари заметила яркую рыбину, нырнувшую за подводный камень. Сопротивляясь течению, она показалась вновь, посверкивая чешуей в тусклом освещении.

Нари уперлась ладонями в глинистый берег и наклонилась. Рыба была ослепительного серебряного цвета с яркими голубыми и зелеными полосками по бокам. Размером всего лишь с ладонь, она казалась упитанной, и Нари уже воображала, какой окажется рыба на вкус, зажаренная на еле теплящемся костре.

Рыба будто догадалась о ее намерениях. Нари еще прикидывала, как бы лучше к ней подступиться, а та уже скрылась между камней. Порыв ветра продул насквозь ее тонкий платок. Она поежилась и поднялась. Нет смысла оставаться здесь из-за рыбы.

Она вышла на опушку и остановилась.

Дара вернулся.

Он ее не замечал. Он стоял между лошадьми, спиной к лесу, и Нари глядела, как он прижался лбом к щетинистой щеке животного, ласково потрепав его морду.

Этот жест вовсе ее не растрогал, ничуть. Небось даже к животным Дара относился с бо́льшим уважением, чем к шафитам вроде нее.

Но когда она вышла ему навстречу, то увидела на его лице нескрываемое облегчение.

– Где ты была? – набросился он. – Я успел испугаться, что тебя съели.

Нари прошагала мимо него к своей лошади.

– Увы, разочарую.

Она ухватилась за седло и сунула ногу в стремя.

– Дай помогу…

– Не прикасайся ко мне.

Дара отдернул руку, и Нари неуклюже взгромоздилась в седло.

– Послушай, – виновато начал он. – Насчет вчерашнего. Я был пьян. Я отвык от общества других людей. – Он прикусил губу. – Видимо, я забыл о правилах приличия.

Она развернулась к нему:

– О правилах приличия? Ты разражаешься гневной тирадой о джиннах, которые, между прочим, остановили поголовную травлю таких, как я, шафитов, оскорбляешь меня, когда я выражаю некоторую радость от их победы, а потом заявляешь, что все равно собирался бросить меня на произвол судьбы под воротами их города? И все это ты хочешь свалить на вино и правила приличия? – Нари фыркнула. – Боже правый, ты такой эгоист, что не можешь даже извиниться нормально.

– Ладно. Извини, – парировал он, растягивая слова. – Ты это хотела услышать? До тебя я никогда не общался с шафитами. Я не подозревал… – Он прочистил горло, нервными движениями теребя поводья. – Нари, пойми… когда я рос, нас учили, что Создатель покарает нас, если наша раса будет нарушать закон Сулеймана. Что новый человек придет на его место и снова лишит нас наших сил, и перевернет наши жизни с ног на голову, если мы не сладим с остальными племенами. Наши предводители говорили, что шафиты бездушны и каждое слово из их уст – обман. – Он покачал головой. – Я никогда не ставил это под сомнение. Никто не ставил.

Он помолчал. В его глазах горело раскаяние.

– Когда я вспоминаю все, что натворил…

– Я больше не хочу об этом слышать. – Она выдернула поводья у него из рук. – Поехали. Чем скорее доберемся до Дэвабада, тем скорее разойдемся разными дорогами.

Она пришпорила лошадь сильнее, чем обычно, та недовольно фыркнула и припустила рысцой. Нари вцепилась в поводья и стиснула ноги, отчаянно надеясь, что не разобьется из-за одного опрометчивого движения. Она была ужасной наездницей, а вот Дара, напротив, был словно рожден в седле.

Нари пыталась расслабиться, зная уже по опыту, что скакать комфортнее всего тогда, когда она позволяет своему телу вторить движениям животного и когда ее бедра не зажаты, она покачивается в седле, а не дрыгается из стороны в сторону. Нари слышала, как за спиной лошадь Дары топчет копытами мерзлую землю.

Он поравнялся с ней в два счета.

– Эй, не убегай от меня. Я же извинился. В общем… – Его голос сорвался, а когда Дара заговорил вновь, Нари с трудом расслышала слова. – Я отвезу тебя в Дэвабад.

– Да, знаю. К городским воротам. Это я уже слышала.

Дара помотал головой.

– Нет. Я отвезу тебя в сам Дэвабад. Я буду лично сопровождать тебя к королю.

Нари потянула поводья, чтобы лошадь сбавила шаг.

– В чем подвох?

– Ни в чем. Клянусь прахом своих родителей. Я отведу тебя к королю.

Несмотря на зловещую клятву, поверить в такую внезапную перемену оказалось непросто.

– Разве я не посрамлю память твоих драгоценных Нахид?

Он пристыженно отвел взгляд и стал разглядывать поводья.

– Это неважно. Я не буду гадать, как отреагируют джинны, но… – Он залился краской. – Я не вынесу, если с тобой что-то случится. Этого я себе никогда не прощу.

Нари хотела съязвить на тему его неохотной симпатии к «нечистой воровке», но вовремя прикусила язык, тронутая ранимостью в его голосе и тем, как взволнованно он вертел кольцо на пальце. Дара напоминал нервного жениха перед свадьбой. Он говорил правду.

Нари вытаращилась на него. За поясом у Дары висела сабля. Серебряный лук за плечом блестел в утреннем свете. Какие бы глупости иногда ни срывались у него с языка, с ним было полезно дружить.

Она соврала бы, если сказала, что ее взгляд не задержался на нем лишнюю секунду. У нее екнуло сердце. Дружить, – напомнила она себе. – И только.

– Так какого приема ты ждешь в Дэвабаде? – спросила она.

Дара посмотрел на нее и невесело улыбнулся.

– Ты что-то говорил о темнице, – напомнила она.

– Повезло, что моя спутница – лучшая домушница в Каире. – Он хитро усмехнулся ей и пришпорил лошадь. – Не отставай. Мне теперь никак нельзя тебя потерять.

Они скакали все утро. Они мчались по равнинам, покрытым морозной коркой, и стук копыт особенно громко отскакивал от мерзлой земли. Снег перестал идти, зато поднялся ветер, продувавший насквозь ее одежду, и принялся нагонять серые кучевые облака с южного края горизонта. Когда снегопад кончился, Нари смогла разглядеть обступившие их голубые горы в шапочках льда, подпоясанные темными лесами, которые редели по мере того, как утесы набирали высоту. Один раз они распугали стадо диких коз с густой спутанной шерстью и острыми кривыми рогами, отъевшихся на траве.

Нари проводила их голодным взглядом.

– Ты не мог бы достать нам одну? – спросила она Дару. – А то такое впечатление, что ты свои стрелы только полировать умеешь.

Нахмурившись, он уставился на стадо.

– Достать? Зачем? – Непонимание уступило место отвращению. – Чтобы съесть? – Он неодобрительно закряхтел. – Исключено. Мы не едим мясо.

– Как? Почему нет? – захныкала Нари. Мясо было лакомством, которое она редко могла себе позволить на свой скромный доход в Каире. – Это же так вкусно!

– Оно нечистое. – Дару передернуло. – Загрязняет кровь. Ни один дэв не станет это есть. И в особенности бану Нахида.

– Бану Нахида?

– Титул, который давался женщинам-предводительницам Нахид. Почетный титул, – добавил он с легким упреком в голосе. – И большая ответственность.

– То есть шампуры для кебабов мне спрятать подальше?

Дара вздохнул.

Они поехали дальше, и к обеду у Нари уже отваливались ноги. Она заерзала в седле, чтобы размять затекшие мышцы, и плотнее замоталась в плед, мечтая о чашке пряного горячего чая по рецепту Хайзура. Они ехали без остановки уже много часов. Почему бы не устроить привал? Нари ударила лошадь пятками по бокам, решив нагнать дэва и предложить ему сделать остановку.

Устав от своей непутевой наездницы, лошадь заржала и дала влево, а потом перешла на галоп и проскакала мимо Дары.

Дэв рассмеялся.

– У тебя проблемы?

Нари чертыхнулась и дернула поводья, переводя лошадь на шаг.

– Кажется, она меня ненавидит…

Она умолкла и уставилась на багровую кляксу в небе.

– Эй, Дара… я сошла с ума или на нас летит птица размером с верблюда?

Дэв повернулся и, исторгнув проклятие, остановил коня и выхватил поводья у Нари из рук.

– Око Сулеймана! Думаю, пока она нас не заметила, но… – что-то его явно встревожило. – Нам некуда спрятаться.

– Спрятаться? – переспросила она, переходя на шепот, когда Дара на нее цыкнул. – Зачем? Это же просто птица.

– Нет, это Рух. Кровожадные твари. Они сжирают все, что подвернется им на пути.

– Все, что подвернется? Например, нас? – Он кивнул, и Нари застонала. – Ну почему все в этой стране так и норовит нас сожрать?

Дара медленными движениями снял с плеча лук, не сводя глаз с птицы, которая кружила над лесом.

– Кажется, она нашла нашу стоянку.

– Это плохо?

– У них превосходный нюх. Рух сумеет нас выследить. – Дара кивнул на север, на дремучие горные леса. – Нам нужно добраться вон до тех деревьев. Рух слишком крупные для охоты в лесу.

Нари посмотрела на птицу, которая спустилась ниже к земле, перевела взгляд на лес. Он казался бесконечно далеким.

– Мы ни за что не успеем.

Дара снял тюрбан, шапку и плащ и бросил ей. Не понимая, что он делает, Нари наблюдала, как он привязывает саблю к поясу.

– Не будь пессимисткой. У меня есть идея. Слышал от кого-то одну историю. – Он заправил серебряную стрелу и натянул тетиву лука. – Ты только пригнись и держись за коня. Не смотри вверх и не останавливайся. Что бы ты ни увидела.

Дара потянул ее поводья, направил лошадь мордой в нужную сторону и погнал обеих лошадей рысцой.

Нари сглотнула. Сердце выпрыгивало у нее из горла.

– А как же ты?

– За меня не беспокойся.

Она не успела возразить, потому что Дара с силой шлепнул ее лошадь по крупу. Даже через седло до нее дошло тепло от его ладони. Животное возмущенно заржало и бросилось к лесу.

Нари распласталась на лошади, одной рукой вцепившись в седло, а другой – во влажную гриву. Потребовалась недюжинная сила воли, чтобы не закричать в этот момент. Ее подбрасывало так, что зуб на зуб не попадал, и она стиснула ноги, переживая, как бы лошадь не скинула ее. Перед глазами с безумной скоростью проносилась земля, и она зажмурилась.

Воздух огласил протяжный вопль, такой пронзительный, что как будто прошел через нее насквозь. Нари невольно зажала уши. Оставалось только молиться. О Всемилостивый, прошу, не дай этой твари меня сожрать. Она пережила вселившегося в чужое тело ифрита, прожорливых гулей и обезумевшего дэва. Не может быть, чтобы после всего этого ее склевал голубь-переросток.

Нари оторвалась от лошадиного загривка и посмотрела вперед. Лес был так же далек, как и прежде. Копыта стучали о землю, шумно пыхтела лошадь. Но где же Дара?

Снова закричала Рух: она была в ярости. Испугавшись за дэва, Нари плюнула на его увещания и повернулась.

– Боже сохрани…

Молитвенный шепот сорвался с ее губ, когда она увидела Рух. Она вдруг поняла, почему никогда не слышала об этих птицах.

Никто не выжил, чтобы рассказать эту историю.

«Размером с верблюда» было непростительным приуменьшением. Птица была больше Якубовой аптеки, а одним ее крылом можно было накрыть целую улицу Каира. Верблюдов это чудище, наверное, ело на завтрак. У птицы были чернющие глаза размером с два блюда и переливчатое оперение цвета свежей крови. Длинный черный клюв завершался острым изогнутым крючком. Он был таким огромным, что Нари поместилась бы в нем целиком. Птица приближалась. Нари ни за что не успеть к лесу.

Тут Дара сделал вираж и неожиданно оказался позади нее. Упершись сапогами в стремена, он практически стоял на лошади, развернувшись к Рух лицом. Он натянул тетиву и выпустил стрелу, которая угодила твари под глаз. Рух дернула головой и издала очередной вопль. Из тела птицы уже торчала добрая дюжина стрел, но ей они не мешали. Дара еще два раза выстрелил ей в морду, и Рух спикировала на него, широко расставив толстые когти.

– Дара! – вскрикнула Нари, когда дэв круто повернул на восток.

Рух последовала за ним, предпочтя бесстрашного дэва трусливой человечице.

Едва ли он слышал ее за разъяренными криками Рух, но она все равно завопила:

– Ты движешься не в ту сторону!

На востоке не было ничего, кроме голых равнин, – он что, смерти хочет?

Дара выстрелил в птицу в последний раз и отбросил лук со стрелами. На полусогнутых ногах он вскарабкался в седло и одной рукой прижал к груди саблю.

Рух испустила ликующий вопль. Она сошла на дэва, протянув к нему когтистые лапы.

– Нет! – вскричала Нари, когда Рух легко подхватила Дару вместе с конем, точно ястреб мышонка.

Лошадь ржала и вырывалась, а птица взмыла в небо и, сделав круг, полетела обратно на юг.

Нари натянула поводья, разворачивая мчащую лошадь. Та встала на дыбы, норовя ее сбросить, но Нари удержалась, и животное покорилось.

– Ялла! Но, но! – закричала она, в панике переходя на арабский.

Нари пришпорила лошадь и поскакала вдогонку за Рух.

Птица улетала, зажав в когтях Дару. Вдруг Рух заголосила и швырнула Дару вместе с конем в воздух. Она разинула клюв.

Прошли считаные секунды между тем, как Дару подбросило в воздух, и тем, как он исчез, но они показались Нари вечностью. Что-то больно сжалось у нее внутри. Рух одной лапой поймала коня, но дэва нигде не было.

Нари водила по небу глазами, ожидая, что он вот-вот появится, как вино, постоянно возникающее в бокале. Это же Дара: волшебный джинн, который путешествует со смерчами и спасает ее от гулей. У него точно есть план. Он не мог просто взять и исчезнуть в нутре какой-то прожорливой птицы.

Но он все не появлялся.

Слезы выступили у Нари на глазах. Умом она понимала то, во что не хотело верить ее сердце. Лошадь встала столбом, не слушаясь ее команд. Похоже, у животного было больше здравого смысла, чем у нее. Они не могли противостоять Рух – они могли только стать ее десертом.

Силуэт птицы алел на фоне гор. Она не успела далеко улететь, когда вдруг взмыла ввысь, отчаянно захлопав крыльями. Нари неотрывно следила за тем, как она стала падать, на мгновение выправилась в воздухе, испустила вопль, в котором слышался уже не триумф, а испуг, и продолжила падение, трепыхаясь в воздухе, пока не рухнула на мерзлую землю.

Ударная волна докатилась до них. Лошадь задрожала, а Нари хотелось кричать. Ничто живое не пережило бы такого падения.

Нари не давала лошади сбавить шаг, пока они не доскакали до неглубокого кратера, пробитого в земле туловищем Рух. Она старалась сохранять самообладание, но не выдержала вида мертвой лошади Дары и отвернулась. Ее собственная лошадь испугалась и заметалась. Нари приблизилась к необъятному птичьему телу, вцепившись в поводья упирающейся лошади. Каждое блестящее перо было вдвое больше ее роста.

Нари обошла птицу кругом, но дэва так и не увидела. К горлу подступил ком. Неужели Рух действительно съела его? Может, такая смерть была менее мучительной, чем падение с высоты, но…

На нее нахлынуло острое, леденящее чувство, и она покачнулась от переизбытка эмоций. Она посмотрела на свернутую голову чудища. Из пасти лилась черная кровь. От вида этой крови в Нари закипела ярость, отодвинув горе и отчаяние на второй план. Она схватила кинжал, чувствуя острую необходимость выколоть птице глаза и вырвать глотку.

Птичья шея дрогнула.

Нари подскочила, а ее лошадь встала на дыбы. Нари покрепче вцепилась в поводья, готовясь дать стрекача, но тут шея дрогнула во второй раз – нет, выпятилась, как будто что-то давило на нее изнутри.

Нари уже соскочила с лошади, когда шею Рух изнутри распороло темное лезвие, с трудом проделав в ней длинный разрез. Лезвие упало на землю. Следом за ним вывалился дэв, которого вымыло волной черной крови. Он упал на колени.

– Дара!

Нари подбежала к нему, опустилась на четвереньки и обхватила его руками, не отдавая себе отчета в своих действиях. Горячая кровь Рух в момент пропитала ее одежду.

– Мне… – Дара сплюнул на землю сгусток черной крови, высвободился из ее объятий и с большим трудом поднялся на ноги. Трясущимися руками он протер глаза от крови. – Огонь, – прохрипел он. – Мне нужен огонь.

Нари поглядела по сторонам, но земля была усыпана мокрым снегом, и поблизости не было ничего похожего на хворост.

– Что мне сделать? – воскликнула она.

Глотая ртом воздух, дэв повалился наземь.

– Дара!

Она потянулась к нему.

– Нет, – предостерег он. – Не трогай меня…

Он впился пальцами в землю и стал сыпать искрами, которые тут же затухали на ледяной земле. Из его рта вырвался жуткий сипящий звук.

Не обращая внимания на его слова, Нари подобралась ближе, не зная, чем ему помочь. Его лихорадило.

– Дай мне тебя вылечить.

Он оттолкнул ее руку.

– Нет. Ифриты…

– Нет здесь никаких ифритов!

Пепел градом сыпался с его лица. Она не успела даже дотронуться до него, когда он снова закричал.

Все его тело на мгновение как будто превратилось в дым. Зрачки потускнели, а его руки у нее на глазах сделались прозрачными. И хотя Нари ничего не понимала в том, как функционируют организмы дэвов, по его панике она догадалась, что это была не самая обычная реакция.

– Создатель, нет, – прошептал он, в ужасе уставившись на свои ладони. – Не сейчас… – он поднял глаза на Нари со смесью страха и грусти во взгляде. – Ах, маленькая воровка, мне так жаль…

Едва он успел извиниться, как по его телу прошла рябь испарины, и он упал без чувств.

– Дара!

Нари склонилась над ним и, повинуясь своему врачебному инстинкту, осмотрела дэва.

Сплошная кровь, липкая и черная – Нари даже не понимала, его это кровь или кровь Рух.

– Дара, поговори со мной, – взмолилась она. – Скажи, что мне делать!

Она попробовала распахнуть его кафтан, найти и залечить его раны…

Края кафтана рассыпались в прах. Нари ахнула, не в силах унять панику, когда кожа дэва окрасилась тем же серым оттенком. Он что, так и рассыплется пеплом у нее в руках?

Его кожа на секунду затвердела, а тело словно потеряло вес. Веки дрогнули и сомкнулись, и Нари похолодела.

– Нет, – сказала она, смахивая пепел с его закрытых глаз.

Не так, не сейчас, ведь мы столько прошли вместе. Она стала лихорадочно вспоминать его рассказы о методах лечения Нахид, пытаясь нащупать что-нибудь полезное.

Нари помнила, что они умели устранять последствия отравлений и проклятий. Но Дара не объяснил, как они это делали. Готовили противоядия и накладывали ответные чары? Или им хватало простого прикосновения?

У нее в распоряжении не было ничего, кроме прикосновения. Нари распахнула на нем рубаху и прижала дрожащие ладони к его груди. Его кожа стала такой холодной, что у нее онемели пальцы. Намерение. Дара неоднократно твердил ей об этом. Намерение в магии – самое важное.

Она закрыла глаза и всем своим существом сосредоточилась на Даре.

Ничего. Ни сердцебиения, ни дыхания. Она нахмурилась, пытаясь уловить недуг и представить Дару здоровым и энергичным. Ее пальцы закоченели, но она крепче прижалась к его груди. Он вздрогнул в ответ.

Что-то влажное защекотало ей запястья, стремительно сгущаясь, как пар, валящий от кипящего котла. Нари не шевелилась, крепко держа в голове образ здорового Дары с озорной улыбкой на губах. Его кожа стала чуть теплее. «Только бы это сработало, – взмолилась она. – Пожалуйста, Дара. Не бросай меня».

Острая боль в затылке стала расползаться по голове. Нари это проигнорировала. Теплая кровь закапала у нее из носа, закружилась голова. Пар повалил с удвоенной силой. Она чувствовала, как твердеет его кожа под кончиками ее пальцев.

И тогда у нее перед глазами всплыло первое воспоминание. Зеленая долина, цветущая и совершенно ей незнакомая, разрезанная надвое ярко-синей речкой. Маленькая девочка с аспидно-черными глазами протягивает криво смастеренный деревянный лук.

– Гляди, Дара!

– Шедевр! – восхищаюсь я, и она улыбается до ушей. Моя младшая сестренка, воин с рождения. Создатель, дай сил ее будущему мужу…

Нари помотала головой, стряхивая с себя воспоминание. Нельзя было терять фокуса. Кожа Дары под ее ладонями наконец начала горячеть, а мускулы постепенно твердели.

Ослепительный дворец. Стены украшены драгоценными камнями и металлами. Я вдыхаю запах сандала и кланяюсь.

– Ты доволен, мой повелитель? – спрашиваю я с раболепной улыбкой на устах. По щелчку пальцев в моей руке появляется серебряная чаша. – Как ты просил: напиток, который подавали величайшим древним.

Я протягиваю довольному дураку чашу и жду, пока он умрет: чаша полна ядовитого болиголова[25]. Может, мой следующий господин будет не так опрометчив в формулировке своих желаний.

Нари отогнала от себя жуткую картину. Она наклонилась к нему ближе и сосредоточилась. Еще чуть-чуть…

Поздно. Темнота снова затянула все за закрытыми веками, пока ее не сменили руины города в скалистых горах. Долька луны лила бледный свет на разрушенное каменное сооружение.

Я вырываюсь из рук ифритов, упираясь ногами в землю, когда меня волокут к яме, оставшейся от разрушенного колодца. Темная вода блестит, лишь намекая на его глубину.

– Нет! – кричу я, в кои веки позабыв гордость. – Пожалуйста! Не делайте этого!

Оба ифрита смеются.

– Как же так, генерал Афшин? – Женщина издевательски отдает мне честь. – Разве ты не хочешь жить вечно?

Я пытаюсь сопротивляться, но их проклятие ослабило меня. Они связывают мне руки простой веревкой (даже не железом!) и обвязывают ее конец вокруг увесистого булыжника, взятого из груды камней у колодца.

– Нет! – молю я, когда меня тащат к обрыву. – Только не сейчас! Вы не понима…

Булыжник бьет меня в живот. Черные улыбки ифритов – последнее, что я вижу перед тем, как темная вода смыкается над моей головой.

Камень тянет ко дну колодца, увлекая меня за собой головой вниз. В панике я выгибаю руки, царапаюсь, раздирая себе кожу. Нет, нельзя умирать, пока проклятие еще не снято!

Камень глухо сталкивается с дном, веревка под моим телом натягивается. Мои легкие пылают огнем. Темная вода, сдавившая со всех сторон, внушает ужас. Я ползу по веревке и хочу нащупать узел, крепящий ее к камню. Я лишен магии. Проклятие ифритов гуляет по крови и ждет моего последнего вздоха, чтобы забрать меня с потрохами.

Я стану рабом. Я повторяю себе это снова и снова, шаря в поисках узла. Когда я в следующий раз открою глаза, я увижу перед собой человека, своего господина, и стану безропотным слугой его желаний. Ужас сковывает меня. Нет, Создатель, нет. Только не это.

Узел не поддается. Легкие отказывают. Голова идет кругом. Один вздох. Чего бы я ни отдал за один только вздох…

Послышался зов из другого мира, далекого мира с заснеженными равнинами. Голос называл чужое имя, которое ни о чем ей не говорило.

Вода наконец проникает в мои сжатые челюсти и льется в горло. Яркий свет вспыхивает передо мной, сочный и зеленый, как долины моей родины. Он манит меня, такой теплый и ласковый.

А потом Нари не стало.

– Нари, проснись! Нари!

Испуганные крики Дары вторглись в ее сознание, но Нари отмахнулась от них. Ей было тепло и уютно в густой черноте, плотно облепившей ее. Она столкнула с плеча руку, которая пыталась ее растрясти, зарываясь поглубже в горячие угольки и наслаждаясь теплом огня, щекочущего ей руки.

Огня?

Нари открыла глаза и увидела перед собой танцующие язычки пламени. Она взвизгнула и молниеносно подпрыгнула, отмахиваясь от огня, и язычки отстали от нее, змейками поспрыгивали на землю и растворились в снегу.

– Все хорошо! Все хорошо!

Она почти не слышала голос Дары, пока лихорадочно осматривала себя со всех сторон. Но вместо ожогов и опаленной одежды она обнаружила абсолютно невредимую кожу, а туника была всего-навсего чуть теплой на ощупь. Что за…

Она вскинула голову, вытаращившись на дэва как на ненормального.

– Ты что, поджег меня?

– Ты никак не просыпалась! – оправдывался он. – Я думал, это поможет.

Он был бледнее обычного, и татуировка со стрелой и крылом на его лице казалась вычерченной углем. Его глаза горели ярче, почти как тогда, в Каире. Но он стоял на ногах, целый и невредимый и, к счастью, совершенно непрозрачный.

Рух… Нари все вспомнила. Голова гудела так, словно она выпила слишком много вина. Она потерла виски, чуть пошатываясь на ногах. Я исцелила его, а потом…

Подступила тошнота. Воспоминание о воде, затекающей в горло, было таким настойчивым, что ей стало физически плохо. Но это было не ее горло и не ее воспоминание. Она подавила рвотный позыв и снова поглядела на взволнованного дэва.

– Боже милостивый, – прошептала она. – Ты мертв. Я видела, как ты умер… я чувствовала, что ты утонул.

Разбитое выражение, которое приняло его лицо, говорило красноречивее всяких слов. Нари ахнула и непроизвольно сделала шаг назад, врезавшись в еще теплое тело Рух.

Ни дыхания, ни пульса. Нари закрыла глаза, сходя с ума в этом урагане событий.

– Я… я не понимаю, – пробормотала она. – Ты что… привидение?

Слово казалось таким детским, но то, что за ним стояло, разбивало ей сердце. На глаза навернулись слезы.

– Ты хотя бы жив?

– Да! – поспешно ответил он. – То есть, я… думаю, да. Это… сложный вопрос.

Нари всплеснула руками.

– Вопрос, жив ты или нет, не должен быть сложным!

Она отвернулась от него и сцепила руки за головой, чувствуя такую усталость, которой не испытывала за все время их непростого путешествия. Нари стала вышагивать вдоль птичьего туловища.

– Я не понимаю, почему каждый…

Она остановилась, заметив что-то, застрявшее на толстом когте Рух.

Нари тотчас подскочила к чудищу и выдернула из его лапы сверток. Тонкая черная материя была грязной и изодранной, но мелкие монеты внутри она бы ни с чем не спутала. И увесистый золотой перстень, привязанный к одному концу платка. Кольцо паши. Она отвязала его и подняла на солнечный свет.

Дара бросился к ней.

– Не трогай это. Око Сулеймана, Нари, зачем тебе это? Это, наверное, принадлежало ее последней жертве.

– Это принадлежало мне, – сказала она просто, хотя тихий ужас сковал ей сердце. Она потерла кольцо, вспоминая, как порезалась им много недель назад. – Я хранила это у себя дома, в Каире.

– Как? – Дара подошел ближе и выхватил платок у нее из рук. – Ты, наверное, ошиблась.

Он развернул грязную ткань и, прижав ее к лицу, сделал глубокий вдох.

– Я не ошиблась! – Она отшвырнула кольцо, не желая больше прикасаться к нему. – Как такое возможно?

Дара опустил платок. Его яркие глаза тревожно горели.

– Она охотилась на нас.

– То есть Рух принадлежала ифритам? И они были у меня дома? – спросила Нари на повышенных тонах.

Она покрылась гусиной кожей, представив, как эти существа хозяйничают в ее палатке, шарят по ее немногочисленным, но таким драгоценным вещам. А что, если им оказалось этого мало? Если они принялись за ее соседей? За Якуба? У нее сжалось сердце.

– Это не ифриты. Рух не подчиняются ифритам.

– А кому подчиняются?

Нари не понравилась ледяная неподвижность, сковавшая его.

– Пери, – с внезапной злостью он бросил платок на землю. – Единственные существа, которым подчиняются Рух, – это пери.

– Хайзур? – Нари судорожно вздохнула. – Но почему? – непонимающе выдавила она. – Я думала, он на моей стороне.

Дара покачал головой.

– Это не Хайзур.

Она не могла поверить в его наивность.

– Много ли других пери знает обо мне? – напомнила она. – Он так быстро улетел, когда услышал про то, что я Нахида. Вероятно, торопился рассказать друзьям. – Она направилась ко второй лапе птицы. – Готова поспорить, тут окажется моя чайная чашка.

– Нет.

Дара потянулся к ней, но Нари инстинктивно отдернулась, избегая его прикосновения.

Он моргнул, не успев скрыть обиду.

– Я… прости меня. – Он сглотнул. – Я постараюсь больше к тебе не прикасаться. – Он повернулся к лошади. – Но нам нужно уезжать. И немедленно.

Печаль в его голосе задела ее за живое.

– Дара, прости. Я не хотела…

– У нас нет времени.

Он указал на седло, и Нари нехотя вскарабкалась на лошадь и взяла из его рук протянутую окровавленную саблю.

– Нам придется скакать вместе, – объяснил он, тоже вскочив верхом и устроившись позади нее. – Пока мы не найдем другого коня.

Он пришпорил лошадь, та рванула с места, и, несмотря на обещание Дары, Нари привалилась спиной ему на грудь и обомлела от горячего дыма и тепла его твердого тела. Он жив, – успокаивала она себя. – Он не может быть мертв.

Дара остановил лошадь там, где раньше отбросил лук и стрелы. Он поднял ладонь, и они прилетели к нему, как верные охотничьи ястребы.

Нари пригнулась, чтобы не мешать ему, и он закинул оружие за плечо.

– И что нам теперь делать?

Она вспомнила дружелюбные речи Хайзура и слова Дары о том, как пери умеют видоизменять ландшафт одним взмахом крыла.

– У нас сейчас единственный путь, – ответил Дара, жарко дыша ей в ухо.

Он схватил поводья и прижал ее к себе. В этом жесте не было ничего даже отдаленно страстного или романтического: в нем было отчаяние человека, цепляющегося за край обрыва.

– Бежать.

10 Али

Али прищурился и постучал по тонкой ножке весов, стоящих перед ним на столе, чувствуя на себе взгляды трех выжидающих джиннов.

– Кажется, все ровно.

Рашид нагнулся и присоединился к нему. Серые глаза военного секретаря отразились в серебряных блюдечках весов.

– Весы могли быть зачарованы, – подсказал он на гезирийском. Он кивнул на Соруша, мухтасиба из сектора Дэвов. – Он мог наложить такое заклятие, чтобы весы склонялись в его пользу.

Али задумался и посмотрел на Соруша. Официальный представитель рынка, контролировавший обмен валюты Дэвов на десятки других расхожих в Дэвабаде валют, трясся как осиновый лист, уставив в пол черные глаза. Али заметил пепел на кончиках его пальцев – с тех пор как они вошли, нервными движениями он то и дело трогал угольную отметину над бровью. Такие отметины носило большинство религиозно настроенных Дэвов. Это был знак их верности древнему культу огня, основанному Нахидами.

Мужчина был напуган, но Али не мог его в этом винить – к нему только что нагрянули с внеплановой инспекцией каид и два вооруженных гвардейца.

Али повернулся к Рашиду.

– Доказательств у нас нет, – прошептал он в ответ тоже на гезирийском. – Я не могу арестовать его без улик.

Рашид не успел ответить, когда дверь в кабинет распахнулась. В следующую секунду четвертый присутствующий джинн, Абу Нувас, угрюмый амбал, служивший у Али телохранителем, уже обнажил свой зульфикар и встал между дверью и принцем.

Но зашел всего-навсего Каве – его грозный вид ничуть не смущал солдата Гезири. Он выглянул из-под толстой вытянутой руки Абу Нуваса и с кислым видом посмотрел на Али.

– Каид, – поздоровался он неприветливо. – Не могли бы вы отозвать своего сторожевого пса?

– Все в порядке, Абу Нувас, – сказал Али, пока телохранитель не сделал какую-нибудь глупость. – Пропусти его.

Каве переступил через порог. Он взглянул на блестящие весы и напуганного мухтасиба и разозлился.

– Что вам нужно в моем секторе?

Али объяснил:

– Отсюда поступили жалобы на мошенничество. Я просто проверяю весы…

– Проверяете весы? Теперь вы у нас визирь?

Али хотел ответить, но Каве жестом оборвал его.

– Не суть. Я и так потратил все утро, пока вас разыскал. – Он повернулся к двери: – Входи, Мир э-Парвес, и доложи обо всем каиду.

За порогом послышалось нечленораздельное бормотание.

Каве закатил глаза.

– Мне плевать, что ты слышал. Нет у него крокодильих зубов, и тебя он не съест.

Али покоробило. Каве сказал:

– Простите его. Он натерпелся от джиннов такого страха.

Мы здесь все джинны. Али прикусил язык. Вперед боязливо вышел торговец. Мир э-Парвес был в летах, крепкого телосложения и, как и большинство Дэвов, безбород. На нем была серая туника и широкие темные штаны – типичный мужской костюм для их племени.

Купец сложил ладони в знак приветствия, но не осмеливался оторвать взгляд от пола. У него тряслись руки.

– Простите меня, принц. Когда я услышал, что теперь вы служите каидом, я… не хотел вас беспокоить.

– У каида такая работа, чтобы его беспокоили, – вмешался Каве, игнорируя зыркнувшего на него Али. – Просто расскажи ему о случившемся.

Тот кивнул.

– Я держу лавку за чертой сектора. Продаю деликатесы из мира людей, – начал он на ломаном джиннском с сильным дивастийским акцентом.

Али выгнул брови, заранее догадываясь, к чему это ведет. Единственными «деликатесами» из мира людей, которыми мог торговать Дэв за пределами своего собственного сектора, были производимые там дурманы. Джинны плохо переносили человеческий алкоголь, который к тому же был запрещен священным писанием, и его продажа была запрещена во всем городе. И только Дэвов не останавливали никакие ограничения, и они свободно торговали спиртными напитками, втридорога толкая их другим племенам.

Торговец продолжал:

– У меня и в прошлом случались непростые отношения с джиннами. Мне били окна, устраивали акции протеста и плевали в меня, когда видели на улице. Я молчал. Я не хотел неприятностей. – Он покачал головой. – Но прошлой ночью они вломились ко мне в лавку, когда там был мой сын, переколотили и подожгли все бутылки. Мой сын пытался им помешать, но они ударили его и порезали лицо. Обозвали его «огнепоклонником» и обвинили в том, что он вводит джиннов во грех!

Вполне справедливые обвинения. Али хватило ума не говорить этого вслух. Он понимал, что Каве помчится доносить королю при малейшем намеке на несправедливое отношение к его соплеменникам.

– Ты сообщил о происшествии гвардейцам в своем секторе?

– Да, ваше величество. – Чем сильнее он нервничал, тем хуже становился его джиннский, и он полностью исковеркал титул Али. – Но они бездействуют. Это происходит постоянно, но никто ничего не делает. Они смеются и «пишут рапорт», но ничего не меняется.

– В секторе Дэвов не хватает стражи, – вмешался Каве. – А страже не хватает… многообразия. Я уже не первый год говорю об этом Ваджеду.

Тут Али пришлось согласиться с Каве. Рынок чаще всего патрулировали самые юные гвардейцы, многие из которых только что прибыли из песков Ам-Гезиры. Они боялись, что, защищая кого-то вроде Мир э-Парвеса, грешат не меньше, чем при распитии его товара. Но у этой проблемы не было однозначного решения. Основной костяк гвардии составляли Гезири, а нехватка кадров и без того была налицо.

– Ты просил у Ваджеда больше солдат, и желательно не очень похожих на него? Скажи мне, Каве, из чьего сектора ты мне предлагаешь вывести этих солдат? – спросил Али. – Может, Тохаристанцы обойдутся без стражи, чтобы Дэвы чувствовали себя в большей безопасности, приторговывая выпивкой?

– Размещение стражи не моя юрисдикция, принц Ализейд. Может, если бы вы тратили меньше времени на то, чтобы стращать моего мухтасиба…

Али выпрямился во весь рост и обогнул стол, обрывая язвительную речь Каве. Мир э-Парвес отпрянул назад, нервно поглядывая на медный зульфикар Али.

Боже, неужели слухи о нем настолько ужасны? Если судить по выражению на лице купца, можно было подумать, что Али каждые выходные устраивал охоту на Дэвов.

Он вздохнул.

– С твоим сыном, надеюсь, все в порядке?

Купец удивленно похлопал глазами.

– С ним… да, принц, – заикаясь, ответил он. – Идет на поправку.

– Хвала Всевышнему. Я переговорю с коллегами, и мы подумаем, как решить вопрос о безопасности в вашем секторе. Сделай опись нанесенного ущерба и предоставь счет моему помощнику Рашиду. Казначейство возместит…

– Сначала король должен одобрить… – начал Каве.

Али поднял ладонь.

– Если понадобится, деньги выделят из моих личных средств, – сказал он решительно, зная, что на это уже нечего будет возразить.

То, что дед Али по линии Аяанле ежегодно присылал принцу щедрое содержание, было делом известным. Обычно это смущало Али – он не нуждался в деньгах и знал, что дед делает это просто для того, чтобы позлить отца. Но сейчас это сыграло ему на руку. Глаза купца вылезли на лоб, и он упал на колени, прижавшись пепельным лбом к ковру.

– О, благодарю, ваше величество. Да будет гореть ваш огонь вечно.

Али чуть не улыбнулся, услышав традиционное среди Дэвов благословение, отпущенное не кому-нибудь, а ему. Он подозревал, что торговец предоставит ему внушительный счет, но был доволен собой, полагая, что разобрался с ситуацией по совести. Может, роль каида даже окажется ему под силу.

– Я так понимаю, мы закончили? – спросил он Каве, когда Рашид открыл дверь.

Его внимание привлекла суматоха: двое мальчуганов, вооруженных самодельными луками, резвились в фонтане. У каждого в руке было по стреле, и они дрались на них как на саблях.

Каве проследил за его взглядом.

– Желаете присоединиться к ним, принц Ализейд? Вы ведь с ними почти ровесники, кажется?

Али вспомнил совет Мунтадира. Не позволяй ему выбить себя из колеи.

– Я не рискну. Они для меня слишком буйные, – невозмутимо ответил он.

И мысленно усмехнулся, когда ухмылка Каве превратилась в гримасу. Али шагнул из-под балюстрады на яркое солнце. Небо было окрашено веселеньким голубым цветом, и только несколько белых кружевных облаков гуляли на востоке. Очередной прекрасный день в череде прекрасных, теплых, светлых дней… Погода установилась настолько непривычная для Дэвабада, что горожане уже начинали подозревать неладное.

Чудные дела творились не только с погодой. До Али дошли слухи, что первая купель огня Нахид, погасшая после убийства Манижи и Рустама, брата и сестры, которые были последними представителями своего рода, каким-то образом зажглась – сама, в закрытой комнате. А заброшенная, задыхающаяся в сорняках парковая аллея, где они любили рисовать этюды, вдруг пришла в порядок и расцвела. А не далее как на прошлой неделе статуя одного из шеду, украшавших дворец, оказалась на крыше зиккурата, развернутая мордой в сторону озера, словно пристально вглядываясь вдаль в ожидании лодки.

Еще и стена с изображением Анахид. Али стал периодически прогуливаться мимо того места, и его не покидало чувство, что за полуразрушенным фасадом крылось что-то живое.

Он взглянул на Каве, гадая, как старший визирь относится к тому, что поговаривают между собой его суеверные соплеменники. Каве был рьяным приверженцем культа огня, а семья Прамух была дружна с Нахидами. Травы и растения, которые использовались в традиционном лечении Нахид, росли в обширных угодьях Прамухов. Сам Каве изначально приехал в Дэвабад в качестве торгового посла, но быстро поднялся при дворе Гасана и стал его верным советником, невзирая даже на активную пропаганду прав Дэвов.

Каве снова заговорил:

– Прошу прощения, если мои девочки смутили вас на той неделе. Я действовал из самых добрых побуждений.

Али проглотил первый пришедший на ум ответ. И второй. Он не привык к подобным словесным дуэлям.

– Подобные… действия мне не по вкусу, старший визирь, – проговорил он наконец. – Буду благодарен, если в будущем вы не забудете об этом.

Каве промолчал, и они пошли дальше, но Али чувствовал на себе его холодный взгляд. Всемогущий Боже, чем он заслужил такую нелюбовь к себе? Неужели Каве вправду считал, что убеждения Али представляют такую угрозу для его народа?

И все-таки это была приятная прогулка. Сектор Дэвов выглядел гораздо симпатичнее, когда не приходилось шнырять по закоулкам, убегая от лучников. Булыжники на мостовых были идеально ровными и гладкими. Кипарисы вдоль центральной улицы отбрасывали тени, перемежаясь с цветочными фонтанами и горшками с барбарисом. Каменные здания содержались в идеальном порядке, соломенные ставни на окнах были опрятными и свежими – трудно поверить, что этот квартал был одним из старейших в городе. Впереди пенсионеры играли в шатрандж[26] и потягивали что-то из мелких стеклянных сосудов – вероятно, те самые человеческие дурманы. Две женщины, спрятав лица под вуалями, шли со стороны Великого храма.

Эта идиллия контрастировала с грязью и нищетой остальной части города. Али нахмурился. Нужно будет заняться вопросом санитарных условий в Дэвабаде. Он повернулся к Рашиду:

– Назначь мне встречу с…

Что-то просвистело у Али над ухом и больно ужалило. Он вскрикнул от неожиданности, машинально схватился за зульфикар и обернулся.

На бортике фонтана стоял один из играющих мальчишек, держа в руке игрушечный лук. Али опустил оружие. Мальчишка смотрел на Али невинными черными глазами. Али заметил кривую черную стрелу, которую тот нарисовал на щеке углем.

Стрела Афшина. Али нахмурился. Как это похоже на огнепоклонников: разрешать своим детям играть в военных преступников. Он потрогал себя за ухо – на пальцах осталась кровь.

Абу Нувас расчехлил зульфикар и грозно вышел вперед, но Али удержал его.

– Не надо. Он всего лишь ребенок.

Понимая, что остается безнаказанным, мальчишка по-озорному ухмыльнулся и, спрыгнув с фонтана, бросился наутек по кривой улочке.

Каве наблюдал за всем этим с довольным видом. На другой стороне площади женщина в вуали прикрыла ладонью спрятанный рот, но Али услышал, как она хихикнула. Старики, игравшие в шатрандж, уставились на фигуры, с трудом сдерживая улыбки. От стыда у Али вспыхнули щеки.

К нему приблизился Рашид.

– Стоило арестовать его, каид, – тихо заговорил он по-гезирийски. – Он еще юн. Мы передали бы его в Цитадель, где его воспитали бы как одного из нас. Ваши предки все время так поступали.

Али задумался и чуть не поддался на резонные уговоры Рашида. Но он одернул себя. И чем я буду отличаться от чистокровных похитителей шафитских детей? Одно то, что у Али была такая власть, что, стоит ему щелкнуть пальцами, и ребенка заберут из родного дома, изолируют от родителей и друзей…

Он вдруг отчетливо понял, почему Каве смотрит на него с такой ненавистью.

Али покачал головой, чувствуя себя виновато.

– Нет. Возвращаемся в Цитадель.

– О любовь моя, свет мой, ты похитил мое счастье!

Али горько вздохнул. Стояла дивная ночь. Тонкая луна висела над темным озером, и звезды подмигивали в прозрачном небе. В воздухе пахло благовониями и жасмином. Для него играли лучшие музыканты города, перед ним стояли кушанья, приготовленные любимым поваром короля, а темные глаза певицы заставили бы немало мужчин человеческой расы упасть перед ней на колени.

Али чувствовал себя ужасно. Он ерзал в кресле, смотрел в пол, стараясь не слушать звон браслетов на тонких ногах и нежный голос, поющий о таких вещах, что кровь в нем начинала закипать. Он ослабил жесткий воротничок своей новой серебристой дишдаши, которую вынудил надеть Мунтадир. Воротник был в дюжину рядов расшит жемчужным песком и буквально душил его.

Такое поведение не осталось незамеченным.

– Твой младший брат не рад здесь находиться, эмир, – раздался женский голос, еще более сладкий, чем у певицы. Али посмотрел на Хансаду, которая ответила ему кокетливой улыбкой. – Или вам не по нраву мои девушки, принц Ализейд?

– Не принимай близко к сердцу, свет мой, – перебил ее Мунтадир и поцеловал свернувшейся у него под боком куртизанке руку, раскрашенную хной. – Сегодня утром какой-то шкет нанес ему ранение в голову.

Али бросил на брата сердитый взгляд.

– Обязательно напоминать об этом?

– Это же так смешно.

Али насупился, и Мунтадир несильно хлопнул его по плечу.

– Эй, ахи, постарайся не сидеть с таким видом, будто планируешь кого-то убить. Я пригласил тебя, чтобы отметить твое повышение, а не для того, чтобы ты распугал всех моих друзей. – Он обвел жестом примерно с дюжину собравшихся вокруг них мужчин: элитарный клуб самых богатых, знатных и влиятельных жителей города.

– Ты меня не приглашал, – надулся Али. – Ты мне приказал.

Мунтадир закатил глаза.

– Ты теперь тоже придворный, Зейди. – Он перешел на гезирийский и понизил голос. – Общение с ними – часть твоих обязанностей. Это же, черт возьми, привилегия.

– Тебе известно мое мнение обо всех этих… – Али махнул рукой на хихикающего как девчонка вельможу, и тот быстро заткнулся, – …дебошах.

Мунтадир вздохнул.

– Прекращай так говорить, ахи, – предупредил он и кивнул на поднос. – Почему бы тебе не подкрепиться? Может, вес еды в животе вернет тебя с небес на землю.

Али заворчал, но не стал спорить и взял со стола стеклянный стакан с кислым тамариндовым шербетом. Он понимал, что брат желает ему добра и пытается по-своему познакомить своего неловкого, воспитанного Цитаделью братца с придворной жизнью, но в салоне Хансады Али чувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Это место было апофеозом вульгарности, от которой Анас хотел очистить Дэвабад.

Али украдкой глянул на куртизанку, когда та наклонилась нашептать что-то на ухо Мунтадиру. Хансаду называли одной из самых искусных танцовщиц в городе. Она происходила из семьи иллюзионистов Агниванши и была ослепительно хороша собой – Али не мог отпираться от этого факта. Даже Мунтадир, его старший брат, обольститель, известный тем, что оставляет за собой вереницы разбитых сердец, был ею увлечен.

Видно, ее очарования хватает на то, чтобы оплачивать эту роскошь. Салон Хансады располагался в одном из самых престижных кварталов города. Лиственный анклав угнездился в самом сердце культурного центра Агниваншийского сектора. Это был большой и красивый дом. Три этажа из белого мрамора с кедровыми ставнями в окнах огибали светлый внутренний дворик с фруктовыми деревьями и изящным изразцовым фонтаном.

Али позаботился бы, чтобы все это сровняли с землей. Он презирал увеселительные заведения. Не только потому, что в таких притонах предавались всем мыслимым и немыслимым порокам, без стыда и у всех на виду, но от Анаса Али узнал, что большинство девушек здесь были шафитскими рабынями, выкраденными из дома и проданными за выгодную цену.

– Господа.

Али поднял голову. Танцовщица остановилась перед ними и поклонилась до земли, положив ладони на плиточный пол. Ее волосы, как и у Хансады, были черны и блестели как вороново крыло, а кожа мерцала, как у чистокровной, но Али видел, как из-под прозрачной вуали виднелись круглые уши. Шафитка.

– Встань, красавица, – сказал Мунтадир. – Такому милому личику не место на полу.

Девушка встала, сложила ладони и подняла на Мунтадира свои каре-зеленые глаза, хлопая длинными ресницами. Мунтадир улыбнулся, и Али подумал, что этой ночью у Хансады может появиться соперница. Брат подозвал девушку ближе и продел палец под ее браслеты. Она засмеялась, и он взял нитку жемчуга со своей шеи и, не снимая, накинул поверх ее вуали. Он прошептал что-то ей на ухо, и она снова засмеялась. Али вздохнул.

– Принцу Ализейду, наверное, тоже хочется, чтобы ты уделила ему немного внимания, Рупа, – пошутила Хансада. – Тебе нравятся высокие, темные и сердитые мужчины?

Али зыркнул на нее, а Мунтадир расхохотался.

– А что, это подняло бы тебе настроение, ахи, – сказал он, лаская шею девушки. – Тебе еще слишком рано отрекаться от женщин.

Хансада прижалась к Мунтадиру и провела пальцами по всей длине его набедренника.

– С гезирийскими мужчинами всегда так просто, – проговорила она, обводя вышитый узор на подоле. – Ваша одежда такая практичная.

Она улыбнулась, подняла руку с колен брата и погладила шелковистую кожу Рупы.

Она глядит так, как будто оценивает фрукт на базаре. Али хрустнул суставами. Он был молодым мужчиной и соврал бы, если бы сказал, что вид красивой девушки не будоражил его. Но от этого ему становилось только противнее.

Хансада неверно истолковала выражение его лица.

– У меня есть и другие девушки, если эта тебе неинтересна. А также юноши, – добавила она игриво. – Может, специфические предпочтения у вас се…

– Хватит, Хансада, – перебил Мунтадир строго.

Куртизанка рассмеялась и скользнула ему на колени. Она поднесла бокал вина к его губам.

– Прости меня, любовь моя.

Мунтадир снова повеселел, и Али отвернулся, начиная закипать. Ему не нравилось наблюдать за этой стороной жизни своего брата. Распутство окажется его слабостью, когда он станет королем. Шафитка переводила взгляд с одного брата на другого.

Точно ожидает приказа. Терпение Али лопнуло. Он выронил ложку и скрестил руки на груди.

– Сколько тебе лет, сестра?

– Мне… – Рупа перевела взгляд на Хансаду. – Простите, принц, но я не знаю.

– Ей достаточно, – вмешалась Хансада.

– В самом деле? – спросил Али. – Но ты, конечно же, знаешь, о чем говоришь… ты ведь досконально изучила ее биографию, когда покупала ее.

Мунтадир выдохнул.

– Уймись, Зейди.

Но Хансаду возмутили его слова.

– Я никого не покупаю, – возразила она. – Список девочек, желающих поступить в мою школу, и без того длиннее, чем моя рука.

– Не сомневаюсь, – высокомерно парировал Али. – И со сколькими клиентами им нужно переспать, чтобы их вычеркнули из списка?

Хансада выпрямилась. Ее металлические глаза сверкали огнем.

– Прошу прощения?

Их спор начал привлекать любопытные взгляды. Али перешел на гезирийский, чтобы только брат понял его слова.

– Как ты можешь находиться здесь, ахи? Ты никогда не задумывался, откуда…

Хансада вскочила на ноги.

– Если хочешь меня в чем-то обвинить, имей мужество сделать это на понятном мне языке, полукровный щенок!

Мунтадир резко сел. Нервные шиканья вокруг стихли, и музыканты перестали играть.

– Как ты его назвала? – требовательно спросил Мунтадир.

Али никогда не слышал такого льда в его голосе.

Хансада поняла, что оступилась. Злость в ее лице сменилась страхом.

– Я… я только хотела…

– Мне плевать, чего ты хотела, – рявкнул Мунтадир. – Как смеешь ты так говорить о своем принце? Проси прощения.

Али взял брата за руку.

– Все в порядке, Диру. Это мне не стоило…

Мунтадир не дал ему договорить и поднял руку.

– Проси прощения, Хансада, – повторил он. – Сейчас же.

Та поспешно сложила ладони и опустила глаза.

– Простите меня, принц Ализейд. Я не хотела оскорблять вас.

– То-то же. – Мунтадир бросил на музыкантов взгляд, так напоминавший отца, что у Али мурашки побежали по коже. – И на что вы уставились? Играйте!

Али сглотнул. Ему было стыдно смотреть в лицо присутствующим.

– Я лучше пойду.

– Да, пожалуй.

Али начал вставать с кресла, но брат перехватил его руку.

– И никогда не спорь со мной в присутствии этих джиннов, – предупредил он по-гезирийски. – Особенно если это ты ведешь себя по-скотски.

Он отпустил его.

– Хорошо, – пробормотал Али.

Нитка бус Мунтадира все еще была наброшена Рупе на шею неким экстравагантным поводком. Девушка улыбалась, а ее глаза – нет.

Али встал и стянул с большого пальца крупное серебряное кольцо. Встретившись с шафиткой взглядом, он бросил кольцо на стол.

– Мои извинения.

Он спустился по темной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки разом, и выскочил на улицу, продолжая переваривать реакцию брата. Мунтадиру не понравилось поведение Али, это было очевидно, но он все равно встал на его защиту и даже унизил собственную любовницу. И глазом не моргнул.

Просто мы Гезири. Мы такие. Едва выйдя из дома, Али услышал позади голос:

– Не понравилось?

Али обернулся. Джамшид э-Прамух развалился у двери Хансады и курил длинную трубку.

Али помедлил. Они с Джамшидом не были близко знакомы. Сын Каве тоже служил в Королевской гвардии, только в части Дэвов, а их обучение проходило отдельно, и на нарочито низшем уровне. Мунтадир был самого высокого мнения о капитане: Джамшид был его личным телохранителем и ближайшим другом вот уже больше десяти лет. Но в присутствии Али Джамшид всегда помалкивал.

Может, потому, что его отцу взбрело в голову, будто я хочу сжечь их храм дотла со всеми Дэвами внутри. Али боялся даже представить, что говорилось о нем за закрытыми дверями дома Прамухов.

– Что-то в этом роде, – ответил он наконец.

Джамшид засмеялся.

– Я говорил ему сводить вас в более тихое место, но вы же знаете своего брата. Если он что вобьет себе в голову, – сказал он с теплотой в голосе и блеском в темных глазах.

Али скорчил гримасу.

– К счастью, там мне больше не рады.

– В этом вы не одиноки. – Джамшид сделал еще одну затяжку. – Хансада ненавидит меня.

– Правда?

У Али в голове не укладывалось, чем ей мог насолить спокойный и вежливый телохранитель.

Джамшид кивнул и протянул ему трубку, но Али отказался.

– Мне пора возвращаться во дворец.

– Понимаю, – он кивнул на улицу. – Ваш секретарь ждет вас на мидане.

– Рашид? – удивился Али.

Он не помнил, чтобы сегодня у них были какие-то планы.

– Он не представился, – сказал Джамшид, и в его глазах промелькнуло легкое недовольство, но тут же прошло. – Ждать здесь он тоже не захотел.

Странно.

– Спасибо, что передал. – Али собрался уходить.

– Принц Ализейд?

Али повернулся к нему, и Джамшид сказал:

– Хочу попросить прощения за то, что случилось в нашем секторе. Мы не все такие.

Извинение застало Али врасплох.

– Знаю, – ответил он, не найдя лучшего ответа.

– Хорошо, – Джамшид подмигнул. – Не обращайте внимания на моего отца. Он слишком хорошо умеет действовать людям на нервы.

Это заставило Али улыбнуться.

– Спасибо, – поблагодарил он искренне. Он положил руку на сердце и на бровь. – Мир твоему дому, капитан Прамух.

– И вашему дому мир.

11 Нари

Нари сделала жадный глоток воды из бурдюка, сполоснула рот и выплюнула. Она отдала бы последний дирхам за возможность пить и не чувствовать, как песок скрипит на зубах. Со вздохом она привалилась к спине Дары, безжизенно свесив ноги с лошади.

– Ненавижу это место, – буркнула она ему в плечо.

Нари было не привыкать к песку – песчаные бури, которые каждую весну покрывали Каир сухой желтой пылью, были знакомы ей не понаслышке – но это было невыносимо.

Последний оазис они проезжали несколько дней назад. Там они украли свежую лошадь. Оставалось совершить последний рывок через открытое, незащищенное пространство. Дара сказал, что придется потерпеть: между оазисом и Дэвабадом лежала одна сплошная пустыня.

Это был суровый переезд. Они почти не разговаривали, так как оба выбились из сил. Их хватало только на то, чтобы держаться за седло и в компанейском молчании продвигаться вперед. Нари была грязной. Песок лип на кожу и застревал в волосах. Песок был в одежде и в еде, под ногтями и между пальцев ног.

– Осталось недалеко, – пообещал Дара.

– Ты всегда так говоришь, – проворчала она.

Она потрясла затекшей рукой и снова обхватила его за пояс. Несколько недель назад она постеснялась бы так смело к нему прикасаться, но ей давно было не до приличий.

Наконец пейзаж сменился. Вместо голой земли показались холмы и сухие деревца. Поднялся ветер и пригнал с востока синие тучи, затянувшие небо.

Когда они сделали долгожданную остановку, Дара спрыгнул с седла и стянул грязный платок, которым прикрывал лицо.

– Хвала Создателю.

Нари взяла его за руку, и он помог ей спуститься вниз. Сколько бы раз она ни ездила верхом, все равно первые несколько минут на земле ее ноги как будто заново вспоминали, как ходить.

– Мы на месте?

– Мы добрались до Гозана, – ответил он с облегчением в голосе. – Граница Дэвабада сразу за рекой, и никто, кроме нас, не сможет ее переступить. Ни ифриты, ни гули, ни даже пери.

Земля под ними внезапно обрывалась вниз отвесной стеной, откуда открывался вид на реку. Широкий грязный Гозан в тусклом свете дня казался неприятного серо-коричневого цвета. Противоположный берег тоже не выглядел привлекательно. Кругом виднелась только глинистая пустошь.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь прелести Дэвабада.

– Ты же не думала, что мы построили огромный волшебный город на виду у всех случайных путников? Город скрыт.

– Как мы переправимся через реку?

Даже с такого расстояния ей были видны белые шапки пены на бурном течении.

Дара глянул вниз с утеса из белого известняка.

– Я могу попробовать заколдовать одеяло, – предложил он неохотно. – Но лучше давай подождем до завтра, – он кивнул на небо. – Похоже, собирается буря. Переправа в плохую погоду – слишком рискованное дело. Если я правильно помню, эти скалы изъедены пещерами. Тут и переночуем.

Он повел лошадь вниз по узкой вихляющей тропе.

Нари двинулась за ним.

– Можно мне сходить на реку?

– Зачем?

– От меня пахнет, будто в моей одежде кто-то умер, а на коже столько песка, что хватит слепить себе двойника.

Дара кивнул.

– Только будь осторожна. Тут очень крутой спуск.

– Я справлюсь.

Нари прокладывала путь вниз к подножию, лавируя меж каменистых уступов и чахлых деревьев. Дара не преувеличивал. Дважды она спотыкалась и резала ладони об острые камни, но возможность помыться стоила того. Она быстро поскребла кожу, не уходя далеко от берега, чтобы успеть отскочить обратно, если течение станет особенно сильным.

Небо темнело на глазах. Облака были подернуты болезненно-зеленым оттенком. Нари вышла из воды, отжала волосы и задрожала. В сыром воздухе запахло грозой. Дара не ошибся насчет погоды.

Она засовывала мокрые ноги в сапоги, когда что-то почувствовала. Касание ветра, такое реальное, что Нари показалось, кто-то положил руку ей на плечо. Она быстро выпрямилась и повернулась, собираясь швырнуть сапогом в того, кто ей помешал.

Но никого не было. Нари пошарила взглядом по каменистому берегу, но тут не было ни души, только сухие листья мотались на ветру. Она принюхалась и уловила отчетливый запах муската и душистого перца. Может, Дара приготовил что-то новенькое.

Она пошла на тонкий столбик дыма, поднимавшийся высоко в небо, и нашла Дару у зияющего входа в темную пещеру. На огне кипел горшок с похлебкой.

Он поднял на нее глаза и улыбнулся.

– Наконец-то. Я уж боялся, что ты утонула.

Ветер трепал ее мокрые волосы. Она дрожала.

– Исключено, – заявила она, устраиваясь у огня. – Я плаваю как рыба.

Он покачал головой.

– Своими купаниями ты напоминаешь мне Аяанле. Надо проверить, нет ли у тебя на шее крокодиловой кожи.

– Крокодиловой кожи? – она выхватила у него кубок в надежде, что вино хоть немного ее согреет. – Серьезно?

– Да нет, просто одна наша присказка, – он подвинул к ней горшок. – Крокодил – излюбленное обличье маридов. А древние Аяанле якобы их почитали. Их потомки не любят таких разговоров, но я слышал чудные истории о древних обычаях племени.

Он забрал у нее кубок. Как только его пальцы коснулись сосуда, тот снова наполнился вином.

Нари покачала головой.

– Что у нас на ужин? – спросила она, улыбаясь в предвкушении, и заглянула в горшок.

Это был не столько вопрос, сколько шутка: у Дары так и не получилось наколдовать что-либо помимо чечевицы по маминому рецепту.

Он усмехнулся.

– Голуби, фаршированные жареным луком и шафраном.

– Какие деликатесы, – она принялась за еду. – Аяанле живут рядом с Египтом?

– Сильно южнее. Твоя страна кишит людьми, наша раса этого не любит.

Пошел дождь. Вдали загремел гром. Дара состроил гримасу, утирая со лба капли.

– Не самое подходящее время для сказок на ночь, – решил он. – Пойдем.

Он забрал у нее горшок, не обжигаясь о раскаленный металл.

– Спрячемся от дождя и ляжем спать. – С непроницаемым выражением он вгляделся в незримый город за рекой. – Нас ждет очень долгий день.

Нари спала беспокойно и видела странные сны, в которых гремел гром. Когда она проснулась, было еще темно. В костре дотлевали угольки. У входа в пещеру лупил дождь, и был слышен вой ветра в скалах.

Дара растянулся около нее на одеяле, но, проведя с ним уже достаточно много времени, Нари по ритму его дыхания поняла, что и он не спит. Она повернулась к нему лицом и заметила, что он укрыл ее своим кафтаном, пока она спала. Он лежал на спине, сложив руки на животе, как мертвец.

– Не спится? – спросила она.

Дара не пошевелился, продолжая таращиться в каменный потолок.

– Вроде того.

Пещеру осветила вспышка молнии. Вскоре ее догнал раскат грома. В тусклом свете Нари изучала его профиль. Она скользила взглядом по его длинным ресницам, по шее, по голым рукам. Что-то просыпалось у нее в животе. Вдруг она поняла, как мало места их разделяет.

Только это было неважно. Мыслями Дара был за тридевять земель от нее.

– Жалко, что идет дождь, – сказал он неожиданно мечтательно. – Я бы хотел полюбоваться звездами, на случай…

– Какой случай? – спросила она, когда он умолк.

Он неловко посмотрел на нее.

– На случай, если это последняя ночь, которую я проведу на свободе.

Нари вздрогнула. Она была так поглощена, высматривая в небе новых Рух и просто пытаясь выжить на последнем отрезке их многотрудного пути, что напрочь забыла о том, что их ждет в Дэвабаде.

– Ты действительно боишься, что тебя арестуют?

– Это более чем вероятно.

В его голосе звучал страх, но, зная, как Дара любил драматизировать все, что касалось джиннов, Нари решила его успокоить.

– Дара, для них ты, скорее всего, древняя история. Не все умеют держать обиду по четырнадцать веков.

Он надулся, отвернувшись от нее, а она рассмеялась.

– Ну что ты, я же просто шучу.

Она приподнялась на локте и, не раздумывая, положила руку ему на щеку, разворачивая лицом к себе.

Дара вздрогнул от ее прикосновения, и его глаза удивленно загорелись. Или, смутившись поняла Нари, не от прикосновения. Скорее от позы, в которой они сейчас оказались: она полулежала у него на груди.

Нари покраснела.

– Прости. Я случайно…

Он дотронулся до ее лица.

Дара, казалось, не меньше самой Нари был ошеломлен этим жестом. Как будто пальцы, нежно гладившие ее скулы, двигались по своей собственной воле. В его лице читалась такая жажда, перемешанная с ощутимой робостью, что у Нари чаще забилось сердце и к животу прилил жар. «Нет, – сказала она себе. – Он враг тем, кого ты будешь просить о пристанище, а ты хочешь еще больше запутать узы, которые вас связывают?» Надо быть дурой, чтобы пойти на это.

Она его поцеловала.

Дара вполсилы застонал в знак протеста, а потом запустил пальцы ей в волосы. Его губы были горячими и требовательными, и каждая клеточка ее тела как будто воспрянула после того, как он поцеловал ее в ответ. Телом она чувствовала голод, который отдавался в голове тревожными звоночками.

Он оторвался от ее губ.

– Нам нельзя, – выпалил он, щекоча теплым дыханием ее ухо, и мурашки побежали у нее по телу. – Это… так некстати…

Он, конечно, был прав. Не о приличиях, конечно, это Нари заботило в последнюю очередь. Но как же это было глупо. Вот так влюбленные кретины и портят себе жизнь – Нари не раз принимала нагулянных детей и выхаживала немало убитых горем жен с сифилисом в последней стадии и все об этом понимала. Но она провела целый месяц с этим заносчивым, несносным дэвом. День и ночь они были рядом. Целый месяц его томные глаза и обжигающие руки подолгу задерживались на ней, а ей всегда казалось их мало.

Она перекатилась на него, и одно шокированное выражение на его лице уже стоило свеч.

– Замолчи, Дара.

И она снова его поцеловала.

Больше он не протестовал. Он застонал, отчасти измученно, отчасти страстно, и прижал ее к себе. Ее мысли окончательно спутались.

Она возилась с неприлично сложным узлом у него на поясе, его руки скользнули ей под тунику, как вдруг пещеру сотряс оглушительный раскат грома, какого Нари не слышала еще в жизни.

Она застыла. Она не хотела отвлекаться – губы Дары только что отыскали волшебную точку на изгибе ее шеи, и его бедра под ее бедрами оказывали очень странную реакцию на ее кровь. Но в этот момент вспышка молнии, ослепительнее всех предыдущих, осветила пещеру. Загулял сквозняк и погасил их слабый очаг, раскидал по земле лук и стрелы.

Заслышав, как с грохотом посыпалось на пол его драгоценное оружие, Дара оторвался от нее и замер, заметив странное выражение на ее лице.

– Что-то не так?

– Я… я не знаю.

Раскаты грома не утихали, а за ними слышалось что-то постороннее, шепот на ветру, призыв на непонятном ей языке. Снова налетел ветер, шелестя в ее волосах. Он пах теми же пряностями. Душистый перец и кардамон. Клевер и мускатный орех.

Чай. Чай Хайзура.

Нари переполнило неясное дурное предчувствие, и она отстранилась.

– Кажется… кажется, там что-то есть.

Он нахмурился.

– Я ничего не слышал.

Но он встал, высвободил свои ноги из-под нее и потянулся к луку и стрелам.

Она задрожала, замерзая без его горячих объятий. Схватив его кафтан, она надела его через голову.

– Это был не звук, – настаивала она, понимая, каким безумием это звучит. – А что-то другое.

Небо рассекла еще одна молния, и ее свет выхватил силуэт дэва на фоне ночной темноты.

– Нет, они не посмеют… – прошептал он, как будто сам себе. – Не в такой близи от границы.

И все-таки он протянул ей свой кинжал и заправил в лук серебряную стрелу. Он стал пробираться к входу в пещеру.

– Оставайся на месте, – сказал он.

Нари не послушалась, сунула кинжал за пояс и встала рядом с ним. Струи дождя хлестали их по лицам, но на улице стало чуть светлее, чем раньше. Свет луны отражался в набухших тучах.

Дара поднял лук и строго посмотрел на нее, когда задний конец стрелы уперся ей в живот.

– Оставайся хотя бы чуть подальше.

Он вышел под дождь. Нари держалась рядом. Ей не нравилось, как он вздрагивает, когда капли попадают ему на лицо.

– Может, тебе не стоит выходить в такую погоду…

Молния вспыхнула прямо у них над головами, и Нари подскочила и зажмурилась. Дождь прекратился мгновенно, как будто кто-то закрутил кран.

Ветер драл ее мокрые волосы. Она поморгала, прогоняя точки, пляшущие перед глазами. Темнота уходила. Молния попала в дерево рядом, и отмершие ветки заполыхали.

– Пойдем обратно, – попросила Нари. – Вернемся внутрь.

Но Дара не двигался. Он не сводил глаз с дерева.

– Что такое? – спросила она, выглядывая у него из-за спины.

Он не ответил. Ответ и не требовался. Языки пламени сбегали по стволу вниз, и от их жара ее мокрая кожа моментально высохла. От дерева валил едкий дым, сочась между корней и сворачиваясь в непрозрачные черные спирали, которые ползли и извивались, сгущаясь по мере того как медленно поднимались над землей.

Нари попятилась назад и взяла Дару за руку.

– Это… еще один дэв? – спросила она с сомнением, пока жгуты из дыма туже и все быстрее сплетались друг с другом.

У Дары были круглые, как блюдца, глаза.

– Боюсь, что нет, – он взял ее за руку. – Нам нужно уходить.

Не успели они повернуться в сторону пещеры, как черный дым повалил уже с верхних утесов, загородив проем в скале, словно стеной водопада.

Волоски на ее теле встали дыбом, а кончики пальцев защипало от сильной энергетики.

– Ифриты, – прошептала она.

Дара шагнул назад, но в спешке споткнулся, растеряв свою привычную грацию.

– Река, – выпалил он. – Бежим.

– Но наши вещи…

– Нет времени, – вцепившись ей в руку, он потащил ее вниз по каменистому склону. – Ты действительно так хорошо плаваешь?

Нари помедлила, вспомнив бурное течение Гозана. Река наверняка еще поднялась после ливня, и ее без того неспокойные воды превратились в настоящую стихию.

– Я… наверное. Думаю, да, – поправилась она, увидев его беспокойство. – Но ты-то нет!

– Уже неважно.

Она не успела возразить, потому что он потащил ее дальше, то вперебежку, то ползком спускаясь по известняковому склону. Отвесная тропа в темноте была предательски опасна, и Нари неоднократно поскальзывалась на мелкой песчаной гальке.

Они бежали по узкому уступу, когда воздух пронзил гулкий звук – что-то среднее между львиным рычанием и треском разбушевавшегося костра. Нари задрала голову и успела увидеть, как что-то большое и яркое мелькнуло сверху и врезалось в Дару.

От удара ее откинуло назад. Нари выпустила твердую руку дэва и потеряла равновесие. Она оступилась и замахала руками, пытаясь ухватиться за ветку, камень, хоть за что-нибудь, но ее пальцы лишь беспомощно цеплялись за воздух. Под ногами оказалась пустота, и она упала с утеса.

Нари закрыла голову, ударилась о землю и покатилась по склону вниз, напарываясь руками на острые камни. Ее тело соскочило с очередного невысокого уступа, после чего она приземлилась в густой луже грязи. Затылком она крепко ударилась о зарытый в земле корень дерева.

Она лежала неподвижно, в состоянии шока от оглушительной боли. Больно было везде. Нари попыталась сделать вдох и вскрикнула, когда ей помешало сломанное ребро.

Только дыши. Не шевелись. Нужно было, чтобы ее тело исцелило себя. Нари хорошо это знала. Боль от порезов и ссадин уже затухала. Она осторожно тронула затылок, молясь Богу, чтобы черепная коробка оказалась не повреждена. Пальцами она нащупала окровавленные волосы, но ничего страшного. Хвала Всевышнему хотя бы за эту небольшую удачу.

Какой-то орган в области живота встал на место, и Нари смогла сесть и утереть из глаз кровь или грязь, или Бог знает что еще. Она прищурилась. Впереди тек Гозан, и его бурные воды сверкали, перепрыгивая пороги.

Дара. Она кое-как поднялась на ноги и стала всматриваться в мрак горного хребта.

Ее ослепила новая вспышка, в воздухе затрещало электричество, и оглушительный грохот сбил ее с ног. Нари подняла руки, защищая зрение, но свет успел погаснуть, поглощенный туманом стремительно тающего синего дыма.

Появился ифрит. Он навис над Нари, скрестив толстые, как дубы, руки. Он был весь соткан из концентрированного света. Его кожа переливчато мерцала пепельно-белым дымом и алеюще-рыжим огнем. Руки и ноги были черны как уголь, а гладкое безволосое тело испещрено черными метками в еще более причудливом, чем у Дары, орнаменте.

Ифрит был красив. Чужд и опасен, но красив. Она замерла, когда он уставился на нее своими золотыми кошачьими глазами. Он улыбнулся, обнажив острые черные зубы. Угольная рука потянулась к железной косе за пазухой.

Нари вскочила на ноги и бросилась бежать по камням к воде и со всплеском упала в воду. Но ифрит был быстрее. Когда она попыталась уплыть от него, он ухватил ее за щиколотку. Нари цеплялась ногтями за грязное речное дно, пока не нащупала подводный корень дерева.

Но силы были не равны. Одним рывком он вытянул ее на берег. Нари закричала. Ифрит стал ярче, под кожей запульсировал ярко-желтый свет. Лысую голову рассекал шрам, похожий на след от потушенного уголька. Оставаясь в душе воровкой, Нари не могла не обратить внимания на блестящий бронзовый панцирь, надетый поверх простого льняного набедренника. Его шею обвивала нитка кварцевых камней.

Он задрал ее руку, как бы знаменуя общую победу.

– Она у меня! – прокричал он на языке, звучавшем как лесной пожар. Он снова ухмыльнулся и провел языком по острым зубам с недвусмысленным голодом в золотых глазах. – Девчонка! Она у…

Очнувшись, Нари потянулась к кинжалу, который всучил ей Дара в пещере. Чуть не отрубив между делом собственные пальцы, она вонзила лезвие глубоко в огненную грудь ифрита. Тот вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли, и выпустил ее руку.

Он выгнул одну раскрашенную бровь, поглядев на торчащий кинжал, очевидно, недовольный ее поведением. Потом он наотмашь ударил ее по лицу.

Пощечина сбила Нари с ног. Она закачалась, и искры посыпались у нее из глаз. Ифрит вытащил кинжал, даже не глядя на него, и зашвырнул подальше за ее спину.

Она поднялась на ноги и, поскальзываясь и спотыкаясь, стала пятиться. Ее взгляд был прикован к косе. Железное лезвие почернело. Острый край затупился и был погнут. Такое лезвие все равно убьет насмерть, но будет намного, намного больнее. Нари представила, сколько ее предков встретили свою смерть от этой косы.

Дара. Ей нужен был Афшин.

Ифрит лениво шел за ней следом.

– Так, значит, это ты возмутительница спокойствия средь наших рас, – заговорил он. – Последнее исчадие предателей и кровоотравителей Анахид.

Сущая ненависть в его голосе заставила ее испугаться не на шутку. Она увидела на земле свой кинжал и подобрала его. Пусть он не причинит ифриту вреда, но кроме кинжала ей нечем было защититься. Она выставила оружие перед собой, надеясь увеличить разрыв между ними.

Ифрит снова ухмыльнулся.

– Боишься, целительница? – протянул он. – Дрожишь от страха? – Он погладил лезвие косы. – С каким бы удовольствием я посмотрел, как предательская кровь покидает твое тело… – Он с сожалением опустил руку. – Увы, мы пообещали вернуть тебя невредимой.

– Невредимой? – Она подумала о Каире: воспоминания о гулях, зубами рвущих ей горло, были свежи, как вчера. – Ваши гули хотели меня сожрать!

Ифрит развел руками с извиняющимся видом.

– Мой брат принял опрометчивое решение, не спорю. – Он закашлялся, как будто речь давалась ему с трудом, а потом наклонил голову и стал ее рассматривать. – Восхитительно, надо отдать маридам должное. На первый взгляд, обычный человек, но если заглянуть глубже… – Он подошел ближе, рассматривая ее лицо. – Мы увидим дэву.

– Я не дэва, – заверила она. – Не знаю, на кого вы работаете… и что вы ищете… но я простая шафитка. Я ничего не умею, – добавила она в надежде, что обман выиграет ей немного времени. – Вы зря тратите на меня время.

– Просто шафитка? – расхохотался он. – Этот чокнутый раб и впрямь так считает?

Она не успела ответить, потому что ее внимание привлек треск поваленного дерева. По горам заплясала лента пожара, пожирая кустарники, как щепки.

Ифрит проследил за ее взглядом.

– Стрелы твоего Афшина острее его ума, целительница, но вы нам не ровня.

– Ты сказал, что не тронешь нас.

– Мы не тронем тебя, – уточнил он. – Об этом бесчестном рабе уговора не было. Хотя… если ты пойдешь с нами по доброй воле… – Он не договорил, зашелся кашлем и перевел дыхание.

Он засипел и потянулся к близстоящему дереву, чтобы опереться на него. Снова закашлявшись, он схватился за грудь в том месте, куда она ранила его. Ифрит снял бронзовый нагрудник, и Нари ахнула. Кожа вокруг раны почернела, как будто от инфекции. И она расползалась во все стороны черной паутинкой тонких вен.

– Что… что ты со мной сделала? – воскликнул он, когда черные вены у них на глазах обращались в голубоватый пепел. Он опять зашелся кашлем, отхаркивая зловредную темную жидкость, которая шипела, падая на землю. Он на нетвердых ногах сделал шаг и попытался схватить ее.

– Нет… ты не могла. Ты не могла, скажи это!

Его золотые глаза в панике округлились.

Не выпуская кинжала из рук, Нари попятилась назад, подозревая, что это какой-то подвох со стороны ифрита. Но когда он вцепился себе в горло и упал на колени, покрываясь пеплом вместо испарины, она вспомнила то, что однажды, много недель назад, еще за Евфратом, сказал ей Дара.

Кровь Нахид была для ифритов смертельно опасным ядом и разила вернее любого кинжала. Будто в трансе она перевела взгляд на кинжал. На нем, смешавшись с черной кровью ифрита, осталась ее собственная алая кровь, когда Нари порезалась в неуклюжей попытке заколоть его.

Она подняла глаза на ифрита. Он распластался на камнях, кровь стекала у него изо рта. Его красивые испуганные глаза встретились с ее.

– Нет… – просипел он. – Мы же договорились…

Он ударил меня. Угрожал убить Дару. Повинуясь порыву холодной ярости и чистому инстинкту, который встревожил бы ее, будь у нее время на размышления, она со всей силы ударила его в живот. Ифрит вскрикнул, а Нари упала на колени и прижала лезвие кинжала к его горлу.

– С кем ты договорился? – спросила она. – Чего им от меня нужно?

Он помотал головой и сделал хриплый вдох.

– Грязная шваль… вы, Нахиды, все одинаковые, – процедил он. – Так и знал, что это ошибка…

– С кем? – повторила она настойчиво.

Когда он не ответил, Нари полоснула себе по ладони и прижала кровавую ладонь к его ране.

У ифрита вырвался крик, подобных которому она не слыхивала в жизни. От его хрипа у нее разрывалось сердце. Ей хотелось отвернуться, убежать, нырнуть в реку и спрятаться под водой от всего этого.

Но Нари снова подумала о Даре. Больше тысячи лет он провел в рабстве, оторванный от своего народа, убит и предоставлен прихотям вереницы жестоких повелителей. Она вспомнила добрую улыбку Басимы. Невинная душа, которой больше нет. Нари надавила сильнее.

Другой рукой она поднесла кинжал к его горлу, хотя, судя по крикам ифрита, это было излишне. Она подождала, пока крики не перейдут в стоны.

– Отвечай мне, и я тебя исцелю.

Он заерзал под лезвием, его черные зрачки на секунду расширились. Рана запузырилась, как переполненный кипящий котел, и в его горле что-то жутко заклокотало.

– Нари! – из темноты раздался голос Дары, мешая сосредоточиться. – Нари!

Ифрит упер в нее горячечный взгляд. Что-то мелькнуло в его глазах, что-то расчетливое и коварное. Он открыл рот.

– Твоя мать, – просипел он. – У нас был уговор с Манижей.

– Что? – от удивления она чуть не выронила нож. – Моя кто?

Ифрит забился в припадке и застонал. Дребезжащий звук раздался откуда-то из глубины горла. Зрачки снова расширились, он открыл рот, и облако пара сорвалось у него с губ. Нари поморщилась. Вряд ли он расскажет ей что-то еще.

Его пальцы цеплялись за ее запястье.

– Исцели меня, – взмолился он. – Ты обещала.

– Я солгала.

Двумя резкими безжалостными движениями она полоснула себе по тыльной стороне ладони и ему по горлу. Черный пар повалил от раны и приглушил его крик. Но его полные ненависти глаза неотрывно следили за ножом, который она занесла у него над грудью. Горло… этому научил ее Дара: слабости ифритов были темой, в которую он готов был ее посвятить.

…Легкие. Она опустила кинжал и воткнула лезвие в его грудь. Это оказалось непростой задачей, и ее чуть не стошнило, когда пришлось навалиться на кинжал всем телом. Зловредная черная кровь брызнула ей на руки. Ифрит содрогнулся в конвульсиях раз, два и потом замер. Его грудь опала, как опустевший мешок, из которого она вытряхнула муку. Нари еще посмотрела на него, хотя знала, что он мертв. Она буквально ощутила отсутствие в нем жизни и энергии. Она убила его.

Нари встала на дрожащих ногах. Я убила его. Она уставилась на мертвого ифрита, не в силах отвести взгляд от крови, растекающейся и дымящейся на каменистой почве. Я убила его.

– Нари! – Дара подбежал к ней и остановился. Он взял ее за руку и с испугом осмотрел ее окровавленную одежду. Он коснулся ее лица, пальцами пригладил мокрые волосы. – Хвала Создателю, я так волновался… Око Сулеймана!

Заметив ифрита, он отпрянул и, защищая Нари, спрятал ее за спину.

– Он… ты… – пролепетал он в не свойственном ему изумлении. – Ты убила ифрита. – Он повернулся к ней, сверкая зелеными глазами. – Ты убила ифрита? – повторил он и присмотрелся.

Твоя мать… Последнее признание ифрита не давало ей покоя. Но Нари помнила странный огонек в его глазах перед тем, как он это сказал. Ложь ли это? Может, он сказал это специально, чтобы насолить своему убийце?

Ей в лицо дунуло горячим ветром. Нари подняла глаза. Горы были охвачены огнем. Мокрые деревья горели, хрустели и ломались. Ядовитый запах стоял в горячем воздухе, приправленном крохотными горящими искрами, которые летали над мертвой местностью и бликовали над темной водой.

Она прижала кровавую руку к виску, когда на нее накатил приступ тошноты. Нари отвернулась от мертвого ифрита, потому что вид его трупа пробуждал в ней странное чувство удовлетворения, которое было ей не по душе.

– Я… он сказал, что…

Она замолчала. С гор снова повалил черный дым. Он закручивался спиралями и скользил мимо деревьев, сгущаясь в одну сплошную волну по мере приближения к ним.

– Назад! – Дара дернул ее к себе, и черные щупальца с шипением расплющились.

Дара улучил момент и толкнул ее к берегу.

– Беги, ты еще можешь успеть к реке.

Река. Она помотала головой. Перед ней пролетела огромная ветка с таким свистом, будто была выпущена из пушки, а поток бушевал и ревел, разбиваясь о камни вдоль берегов.

Она даже не видела противоположного берега – ей ни за что не доплыть. А Дара и вовсе рассыплется в воде пеплом.

– Нет, – ответила она серьезно. – Нам ни за что не перебраться.

Дым подступил ближе и начал расслаиваться, вихрем поделившись на три отчетливые фигуры. Дэв зарычал и натянул тетиву.

– Нари, быстро в воду.

Не успела она отреагировать, как Дара со всей силы толкнул ее и опрокинул в ледяное русло. У берегов было не так глубоко, чтобы уйти под воду с головой, но течение все равно не давало подняться на ноги.

Дара выпустил стрелу, которая беспрепятственно прошла сквозь туманные фигуры. Он выругался и выпустил вторую стрелу, когда один ифрит ярко вспыхнул. Почерневшими пальцами он перехватил стрелу. Не выпуская ее из рук, ифрит догорел и окончательно материализовался. К нему не замедлили присоединиться двое остальных.

Ифрит со стрелой был даже крупнее того, кого убила Нари. Кожа вокруг его глаз тлела кривыми черно-золотыми кругами. Другие ифриты, мужчина и женщина, были помельче. На женщине красовалась диадема из крученого металла.

Ифрит покрутил в пальцах стрелу Дары. Она начала плавиться, и серебро, бликуя, закапало наземь. Ифрит ухмыльнулся, и его рука задымилась. Стрела исчезла. Вместо нее появилась железная булава размером почти с него самого. Шипы и гребни на ее увесистой головке потускнели от крови. Он взвалил устрашающее орудие себе на плечо и вышел вперед.

– Салам алейкум, бану Нахида. – Он недоброжелательно улыбнулся Нари. – Я так давно ждал нашей встречи.

Ифрит говорил на безупречном арабском, с легким намеком на каирский акцент, который заставил ее вздрогнуть. Он склонил голову в неглубоком поклоне.

– Но ты называешь себя Нари?

Дара заправил в лук новую стрелу.

– Не отвечай.

Ифрит поднял руки.

– Ничего страшного. Я знаю, что это не настоящее ее имя. – Он обратил свой золотой взгляд на Нари. – Я Аэшма. Выйди из воды, дитя.

Она хотела ответить, но в этот момент женщина-ифрит вальяжно подошла к Даре.

– Мой Бич, сколько времени прошло. – Она облизнула раскрашенные губы. – Взгляни на этот рабский табель, Аэшма. Прелесть. Ты когда-нибудь видел такой длинный список? – Она вздохнула, щурясь от удовольствия. – О, как он его заслужил.

Дара побледнел.

– Неужели ты не помнишь, Дараявахауш? – Когда он не ответил, она улыбнулась ему грустной улыбкой. – Какая жалость. Я никогда не видела столь беспощадного раба. Ты был готов на все, лишь бы заслужить мое расположение.

Она смотрела на него с вожделением, но Дара отпрянул с болезненным видом. В Нари вспыхнула жгучая неприязнь к ифритке.

– Довольно, Кандиша. – Аэшма махнул своей спутнице рукой. – Мы не хотим наживать врагов.

Что-то защекотало Нари ноги под черной водой. Она не обратила внимания, глядя только на ифритов.

– Что вам нужно?

– Для начала чтобы ты вышла из реки. Там небезопасно, целительница.

– А с вами безопаснее? Когда мне пообещали это в Каире, ваш ифрит натравил на нас стаю гулей. В реке меня хотя бы никто не съест.

Аэшма дернул бровями.

– Какой неудачный выбор слов, бану Нахида. Водные и речные обитатели приносят вам обоим намного больше вреда, чем вам кажется.

Она нахмурилась, пытаясь разгадать его слова.

– О чем ты… – Она замолчала.

По реке прокатилась дрожь, как будто что-то невероятно огромное тащилось по ее илистому дну. Нари стала озираться по сторонам. Она готова была поклясться, что вдали увидела блеск чешуи, но мокрые блики скрылись так же быстро, как появились.

Ифрит заметил ее реакцию.

– Выходи, – уговаривал он. – Там опасно.

– Он лжет, – буквально прорычал Дара.

Дэв стоял неподвижно, с ненавистью уставившись на ифритов.

Второй, худощавый ифрит неожиданно выпрямился, по-собачьи принюхался к горящему воздуху, после чего бросился в кусты, где лежал убитый ифрит.

– Шакр! – вскричал он, недоуменно вытаращив светлые глаза, и прикоснулся к горлу, перерезанному Нари. – Нет… нет, нет, нет!

Он задрал голову и испустил истошный вопль, взорвавший небо, а потом склонился над мертвым ифритом и прижался лбом к его лбу.

Его горе застало Нари врасплох. Дара говорил, что ифриты – демоны. Она не подозревала, что демоны могут испытывать друг к другу какие-либо чувства и так эмоционально переживать горе.

Рыдающий ифрит утих, как только увидел ее лицо, и ненависть застила его золотой взгляд.

– Кровожадная ведьма! – обвинил он, вставая с земли. – Нужно было убить тебя в Каире!

Каир… Нари попятилась и остановилась, только когда вода стала ей по пояс. Басима. Это им была одержима девочка, это он обрек ребенка на смерть и натравил на них гулей. Ее рука потянулась к кинжалу.

Ифрит бросился на нее, но Аэшма успел перехватить его и швырнуть оземь.

– Нет! У нас был уговор.

Худощавый ифрит вскочил и хотел броситься на нее снова, шипя и щелкая зубами, не в силах вырваться из хватки Аэшмы. Ногами он выбивал искры о землю.

– К дьяволу ваш уговор! Она отравила его кровь, я вырву у нее легкие и разотру ее душу в порошок!

– Довольно! – Аэшма снова бросил его навзничь и замахнулся булавой. – Девчонка под моей защитой. – Он поднял голову и встретился с ней взглядом. В его лице появилось какое-то особенное хладнокровие. – А вот раб – нет. Если Маниже нужен был ее проклятый Бич, надо было предупреждать заранее. – Он опустил оружие и указал им на Дару. – Он твой, Визареш.

– Стойте! – крикнула Нари, когда худой ифрит прыгнул на Дару.

Дара ударил его по лицу своим луком, но тогда Кандиша, которая была крупнее их обоих, схватила Дару за горло и подняла его в воздух.

– Утопи его снова, – предложил Аэшма. – Может, на этот раз подействует.

Река заплясала и закипела у него под ногами, когда он двинулся за Нари.

Дара попытался ударить Кандишу ногой, но его крик резко оборвался, когда женщина окунула его с головой в темную воду. Ифритка засмеялась, когда Дара стал царапать ее запястья.

– Стой! – кричала Нари. – Отпусти его!

Она попятилась назад, надеясь оторваться от ифрита на глубине и выплыть к Даре.

Но пока тот шел к ней, река стала отступать, как будто волна накатывала в обратную сторону. Вода отошла от берегов, отхынула от ее ног, и в считаные секунды Нари уже стояла не в воде, а в толстом слое ила.

Без шума бурного речного потока мир вокруг стих. Стоял полный штиль, и воздух был пропитан запахами соли, дыма и сырого ила.

Воспользовавшись тем, что Аэшма отвлекся, Нари опрометью кинулась к Даре.

– Марид… – прошептала ифритка, округлив от страха большие золотые глаза. Она отпустила Дару и схватила за тощую руку второго ифрита, утягивая его за собой. – Бежим!

Пока Нари подоспела к Даре, ифриты уже спасались бегством. Дэв хватался за горло и жадно глотал воздух. Когда она поставила его на ноги, он заметил что-то у нее за спиной и стал белее мела.

Она обернулась. И тут же об этом пожалела.

Гозана не было.

Вместо реки протянулась широкая грязная траншея, где только мокрые валуны и глубокие борозды напоминали о речном русле. В воздухе все еще пахло дымом, но грозовые тучи пропали, открыв круглую луну и щедрую россыпь звезд, осветивших небо. Точнее, они могли бы осветить небо, если бы не гасли одна за другой, словно перед ними поднималось что-то темнее самой ночи.

Река. То, что было Гозаном. Оно втянулось само в себя, сгустилось, а течения и мелкие волны все еще дрожали на поверхности, кружась и изгибаясь, бросая вызов законам тяготения. Оно извивалось и колыхалось в воздухе, медленно нависая над ними.

Ее горло сжалось от страха. Это была змея. Змея размером с небольшой горный хребет, змея из потока черной речной воды.

Водяная змея изогнулась, и Нари увидела ее голову, огромную, как дом, с хлопьями белой пены вместо зубов в пасти, которую она разинула, чтобы зашипеть на звезды. Этот звук заполнил все вокруг, пугающе похожий на рев крокодила и шум прибоя одновременно.

Дара застыл в ужасе. Зная о его боязни воды, Нари смирилась. Она вцепилась ему в руку.

– Вставай. – Она потянула его к себе. – Вставай!

Она боялась, что он движется слишком медленно, и тогда отвесила ему пощечину и ткнула в песчаные дюны.

– Дэвабад, Дара! Бежим! Доберемся туда, и можешь убивать своих джиннов, сколько влезет!

То ли пощечина помогла, то ли предвкушение убийства, но оцепенение спало. Он взял ее протянутую руку, и они бросились бежать.

Раздался очередной вой, и толстый водяной язык лизнул то место, где они только что стояли, как будто великан пытался прихлопнуть муху. Вода разбилась о грязный берег, и вода расплескалась и забрызгала им ноги.

Змея извилась и ударилась о землю прямо перед ними. Нари затормозила и потащила Дару в другом направлении, пытаясь поскорее добежать до опустевшего русла. Дно было устлано мокрыми водорослями и обсыхающими камнями, о которые Нари не раз спотыкалась, но Дара помогал ей удержаться на ногах, пока они уворачивались от сокрушительных ударов речного чудища.

Они преодолели чуть больше половины пути, когда чудище внезапно замерло. Нари не хотела оборачиваться, чтобы узнать, что случилось, но это сделал Дара.

Он охнул – голос начинал возвращаться к нему.

– Беги! – прикрикнул он, хотя они и так неслись со всех ног. – Беги!

Нари припустила. Сердце рвалось из груди, а мышцы отказывались слушаться, но она побежала так быстро, что даже не заметила канаву, где, вероятно, было более глубокое течение, которую нужно было перескочить. Нари упала и больно ударилась о неровное дно. Неудачно приземлившись на лодыжку, она услышала хруст и только потом ощутила боль от перелома.

Оказавшись в канаве, она наконец увидела, отчего так кричал Дара.

Нижняя половина туловища змея, опять вздыбившегося, словно чтобы повыть на луну, пролилась водопадом, высотой превосходящим даже пирамиды. Вода хлынула на них, и покатилась волна, высотой втрое выше нее, разбиваясь о берега. Они были в ловушке.

Дара догнал ее и прижал к себе.

– Прости меня, – прошептал он.

Он запустил пальцы в ее мокрые волосы, и она почувствовала его теплое дыхание, когда он поцеловал ее в лоб. Она крепко обняла его в ответ, зарывшись лицом ему в плечо, и вдохнула полные легкие его дымного запаха.

Она приготовилась, что это будет ее последний вздох.

А потом что-то вклинилось между ними и волной.

Земля затряслась, и пронзительный вопль, от которого похолодела бы кровь даже самого храброго воина, разлился в воздухе. Словно целая стая Рух слетелась на добычу.

Нари оторвалась от плеча Дары. На фоне стремительной волны виднелся силуэт длинных крыльев, переливающихся зелеными бликами под звездным светом.

Хайзур.

Пери снова закричал. Он раскинул крылья, поднял руки и вдохнул полной грудью. Своим вдохом он словно всосал окружающий воздух. Нари буквально почувствовала, как кислород вытягивают из ее легких. А потом пери выдохнул, направив в змея стремительную воронку воздуха.

Когда порыв ветра настиг его, существо взревело бурлящим ревом. С одного бока вода начала испаряться, и оно дернулось, ныряя к земле. Хайзур хлопнул крыльями и послал на змея еще один сумасшедший порыв ветра. Пораженный змей закричал. Он гулко рухнул вдали, расплескавшись по земле, и в следующее мгновение пропал.

Нари перевела дыхание. Ее нога уже заживала, но Дара все равно сам поставил ее на ноги и подтолкнул, помогая выбраться из канавы.

Река легла вдоль иных берегов и теперь увлеченно поглощала деревья и утесы, с которых они только что сбежали. Ифритов и след простыл.

Они пересекли Гозан.

У них получилось.

Нари встала, осторожно покрутила ступней и после этого торжествующе закричала. Она была готова сама задрать голову и выть на луну, такой восторг она сейчас испытывала от того, что жива.

Она улыбнулась.

– Боже, Хайзур не мог выбрать более удачного момента!

Не увидев рядом Дару, она стала озираться в его поисках.

Дара бежал к Хайзуру. Пери сел на землю и тут же рухнул без чувств, и его крылья, обмякнув, повисли.

Когда она настигла их, Хайзур лежал у Дары на руках. Его зеленые крылья были покрыты белыми волдырями и серыми ожогами, которые разрастались у нее на глазах. Его свело судорогой, и несколько перьев выпало на землю.

– …летел следом и хотел предупредить… – говорил он Даре. – Вы были так близко…

Пери замолчал, чтобы сделать глубокий, хриплый вдох. Он как будто съежился, а на коже проступил лиловый оттенок. Он посмотрел на нее глазами, полными отчаяния. Обреченности.

– Помоги ему, – сказал Дара. – Вылечи его!

Нари потянулась взять его за руку, но Хайзур отмахнулся.

– Тут ты бессильна, – прошептал он. – Я нарушил наш закон. – Он поднес руку к Дариному кольцу и коснулся его одним когтем. – И уже не в первый раз.

– Дай ей хотя бы попытаться, – умолял Дара. – Ты не можешь умереть из-за того, что спас нас!

Хайзур улыбнулся ему горькой улыбкой.

– Ты так ничего и не понял о моем народе, Дара. Ваша раса никогда не понимала. Прошли века с тех пор, как Сулейман покалечил вас за вмешательство в жизнь людей… а ты так ничего и не понял.

Пока Хайзур отвлеченно бормотал о своем, Нари положила ладонь на один из его волдырей. Рана зашипела и обледенела под ее рукой, и мгновенно удвоилась в размере. Пери вскрикнул, и Нари убрала руки.

– Прости, – поспешила извиниться она. – Я никогда не лечила таких, как ты.

– И сейчас не вылечишь, – сказал он мягко. Он покашлял, чтобы прочистить горло, и приподнял голову, по-кошачьи навострив острые уши. – Вам нужно идти. Мой народ идет. И марид еще вернется.

– Я тебя не оставлю, – заявил Дара решительно. – Нари перейдет границу и без меня.

– Но им нужна не Нари.

Дара удивленно уставился на него и посмотрел по сторонам, как будто ожидая увидеть пополнение в их компании.

– Я? – Он запнулся. – Не понимаю. Я не ссорился ни с твоим народом, ни с маридами!

Хайзур замотал головой, услышав в небе пронзительный птичий вопль.

– Уходите. Прошу вас… – прохрипел он.

– Нет, – голос Дары сорвался. – Хайзур, я не могу тебя бросить. Ты спас мою жизнь, мою душу.

– Тогда отплати тем же другой душе. – Хайзур пошуршал искалеченными крыльями и показал на небо. – Грядет то, что не подвластно ни одному из вас. Спасай свою Нахиду, Афшин. Меня уже не спасти.

Он точно произнес заклинание. Через секунду эмоции в лице дэва разгладились, и он кивнул. Дара бережно уложил пери на землю.

– Мне так жаль, старый друг.

– Что ты делаешь? – воскликнула Нари. – Помоги ему подняться. Нам нужно… Дара! – закричала она, когда дэв подхватил ее на руки и перебросил через плечо. – Стой! Мы не можем его бросить! – Коленом она ударила дэва в грудь и попыталась оттолкнуться от спины, но он держал ее слишком крепко.

– Хайзур! – прокричала она, завидев вдалеке раненого пери.

Тот посмотрел на нее на прощание протяжным взглядом, полным грусти, а потом посмотрел в небо. Четыре темных силуэта парили над горами. Поднялся ветер, поднимая в воздух мелкие камушки. Пери поморщился и закрылся от ветра раненым крылом.

– Хайзур! – она пнула Дару еще раз, а тот только прибавил шаг, с трудом перелезая через песчаный бархан, но не выпустил ее рук. – Дара, пожалуйста, Дара, нет…

Потом Хайзур пропал из виду, и все исчезло.

12 Али

Приободренный добрым словом Джамшида, Али шагал к мидану с легким сердцем. Он вышел за Врата Агниванши. Идти под этой россыпью масляных лампочек было все равно что проплывать внутри созвездия. Мидан был тих. Музыку и пьяные гулянья, которые он оставил позади, сменили ночные песни насекомых. Холодный ветер гонял по старинной мостовой мусор и посеребренные сухие листья.

У фонтана ждал мужчина. Али узнал Рашида, однако удивился, увидев своего секретаря в гражданской одежде: на нем были невзрачный черный кафтан и графитно-серый тюрбан.

– Мир вашему дому, каид, – поздоровался Рашид, когда Али подошел ближе.

– И твоему, – отозвался Али. – Извини. Я не думал, что у нас назначены дела на сегодняшний вечер.

– О нет, – заверил Рашид. – Официально никаких дел. – Он улыбнулся, сверкнув в темноте белыми зубами. – Надеюсь, вы простите мне эту дерзость. Я вовсе не хотел отрывать вас от вечернего досуга.

Али скорчил гримасу.

– Ты вовсе не помешал.

Рашид опять улыбнулся.

– Вот и хорошо. – Он указал на Врата Тохаристан. – Я собирался повидаться со старинным приятелем из сектора Тохаристан и подумал, может, вы пожелаете присоединиться. Вы говорили, что хотели бы получше узнать город.

Это было любезное, разве что необычное предложение. Али был сыном короля. Он был не из тех, кого часто приглашали на чаепития.

– Ты уверен? Я не хочу никому помешать.

– Вы не помешаете. Мой приятель держит сиротский приют. Я, сказать по правде, подумал, что им поможет, если в приюте будет замечен Кахтани. У приюта настали тяжелые времена, – Рашид пожал плечами. – Но выбор, разумеется, за вами. Знаю, у вас был тяжелый день.

И он был прав, но Али заинтересовался приглашением.

– Вообще-то я с радостью присоединюсь, – он улыбнулся Рашиду в ответ. – Веди.

Когда они достигли центра Тохаристанского сектора, облака успели затянуть все небо, спрятав луну и сделав воздух туманным от измороси. Но погода ничуть не мешала толпам гуляк и поздних покупателей. Детишки играли в догонялки, носились в толпе, бегали за наколдованными из дыма зверушками, а их родители шушукались под металлическими навесами, поспешно поднятыми для защиты от дождя. Капли стучали о медную поверхность, и эхо отражалось по всему сектору. В закрытых стеклянных сферах с заколдованными огнями, висящих у входов в магазины, отражались лужи и пестрая круговерть на многолюдной улице.

Али увернулся от двоих джиннов, торговавшихся за блестящий золотой фрукт. Самаркандское яблоко, догадался Али. Многие джинны уверяли, что один укус оказывает такой же эффект, как прикосновение Нахида. Али слабо владел тохаристанским, но он распознал мольбу в голосе потенциального покупателя. Он обернулся. Лицо мужчины было покрыто ржавой коростой, а к его левой руке была приделана культя.

Али содрогнулся. Отравление железом. Это не было большой редкостью, особенно среди путешественников, которые могли испить воды из ручья, не зная, что в его берегах высокое содержание опасного металла. Железо накапливалось в крови годами и наносило свой удар сокрушительно и без предупреждения, приводя к атрофии конечностей и кожи. Скоротечное и смертельное заболевание, однако, легко излечивалось одним-единственным визитом к Нахидам.

Только никаких Нахид больше не было. И яблоко не поможет этому несчастному, как не поможет ни одно другое «проверенное средство», которые впаривали беспринципные аферисты джиннам в безвыходном положении. Ничто не могло заменить целителя-Нахида. Но об этой жестокой правде слишком многие, включая Али, старались не думать. Он отвел глаза.

Раздался гром, далекий-предалекий. Наверное, за завесой города, скрывающей их от людей, бушевал ураган. Али смотрел себе под ноги, прячась и от дождя, и от любопытных взглядов прохожих. Пусть на нем и не было униформы, но рост и королевское убранство выдавали его с головой, и смущенные прохожие бормотали слова приветствия и торопливо кланялись ему.

Дойдя до развилки в конце центральной улицы, Али увидел внушительный монумент, в два его роста высотой, из истертого песчаника, очертаниями примерно напоминающий продолговатое корыто – вроде лодки, поставленной на корму. Верхушка уже начала осыпаться, но, проходя мимо, Али заметил свежие благовония у основания корыта. Внутри горела небольшая лампа, отбрасывая дрожащий свет на длинный список имен, начертанных по-тохаристански.

Мемориал Кви-Цзы. Али похолодел от напоминания о том, какая скверная доля выпала этому городу. Руке какого Афшина принадлежало это вопиющее зверство? Арташу? Или Дарая-вахаушу? Али нахмурился, припоминая уроки истории. Ну конечно, Дараявахаушу. Именно после Кви-Цзы он и получил прозвище «Бич». Этот дьявол хорошо постарался, чтобы не посрамить свое прозвище, судя по бесчинствам, которые он творил в период своего восстания.

Али бросил на мемориал последний взгляд. Внутри лежали свежие цветы, и это его не удивляло. У их народа была крепкая память, и то, что случилось с Кви-Цзы, было не так просто позабыть.

Рашид остановился у скромного двухэтажного здания. Оно производило безрадостное впечатление: черепица на крыше потрескалась и заросла черной плесенью, а у входа стояли увядшие растения в разбитых горшках.

Его секретарь негромко постучал. Открыла молодая женщина – у нее были глаза тохаристанских джиннов и кожа Аяанле. Она устало улыбнулась, увидев Рашида, но улыбка сползла с ее лица, как только она заметила Али.

Она согнулась в поклоне.

– Принц Ализейд! Я… мир вашему дому, – выпалила она на джиннском с сильно выраженным говором, характерным для рабочего класса Дэвабада.

– Ты можешь звать его каидом. По крайней мере, сейчас, – поправил Рашид с легкой иронией в голосе. – Ты нас пропустишь, сестра?

– Конечно. – Она открыла дверь шире. – Я заварю чаю.

– Спасибо. И, будь добра, передай сестре Фатуме, что мы пришли. Мы будем в доме. Я хочу кое-что показать каиду.

В самом деле? Заинтригованный, Али молча пошел за Рашидом по темному коридору. В приюте было чисто, стоптанные полы были тщательно вымыты, но вокруг царила разруха. С протекающей крыши капала в кастрюли вода, книги, аккуратно составленные в небольшой классной комнате, покрылись плесенью. Редкие игрушки, которые попадались ему на глаза, наводили уныние: шахматные фигурки, вырезанные из костей животных, заштопанные куклы, один тряпичный мячик.

Они повернули за угол, и Али услышал жуткий кашель. Он повернулся на звук. Было темно, но в тени он увидел фигуру старой женщины. Она поддерживала худосочного мальчика, лежащего на выцветшей подушке. Мальчик снова зашелся кашлем, и хрип смешался со сдавленными всхлипами.

Старуха погладила мальчика по спине, пока тот пытался отдышаться.

– Вот так, милый, – услышал Али ее мягкий голос.

Мальчик закашлялся, и она приложила к его губам платок. Потом поднесла ко рту чашку, от которой поднимался пар.

– Выпей немного. Тебе полегчает.

Али уставился на платок, который она прижимала к губам ребенка. На нем темнела кровь.

– Каид?

Али посмотрел на Рашида, только сейчас заметив, что тот прошел уже половину коридора. Он быстро догнал секретаря.

– Извини, – пробормотал он. – Я не хотел пялиться.

– Это ничего. Полагаю, обычно вас ограждают от подобных зрелищ.

Формулировка показалась ему неожиданной, как и легкий укор в интонации, чего Али раньше не слышал от своего уравновешенного секретаря. Но у него не было времени размышлять об этом. Они вышли в большую комнату, ведущую в открытый дворик. Только порванные шторы, залатанные, где было возможно, защищали помещение от промозглого уличного дождя.

Рашид прижал палец к губам и отдернул штору. На полу повсюду лежали спящие дети. Десятки мальчиков и девочек кутались в пледы и спальные мешки, тесно жались друг к дружке из-за холода и, похоже, нехватки места. Али подошел ближе.

Это были дети-шафиты. А, свернувшись калачиком, под одеялом лежала девочка, чьи волосы уже начинали отрастать – девочка из таверны Тюрана.

Али торопливо попятился назад и споткнулся. У нас есть убежище в секторе Тохаристан… Ужас накатил на него вместе с пониманием происходящего.

Рашид опустил тяжелую руку ему на плечо. Али подскочил, ожидая увидеть у него нож.

– Спокойно, брат, – тихо сказал Рашид. – Ты же не хочешь напугать детей…

Али потянулся к зульфикару, и Рашид остановил его руку своей.

– …и не хочешь уйти отсюда в чужой крови. Тем более когда тебя так легко опознать.

– Мерзавец, – прошептал Али, поражаясь тому, как легко его заманили в ловушку, которая задним числом казалась ему такой очевидной. Он не любил грубых слов, но они сами сыпались из него. – Проклятый преда…

Пальцы Рашида надавили сильнее.

– Ну все, довольно. – Он толчком направил Али вниз по коридору и указал на соседнюю комнату. – Мы просто хотим поговорить.

Али помедлил. В бою с Рашидом он одержит верх, в этом сомнений не было. Но бой будет кровавый и шумный. Место было выбрано неслучайно. Один вскрик – и проснутся десятки невинных свидетелей. Более удачного решения Али не видел. Он приготовился к худшему и переступил порог. И тотчас упал духом.

– Неужели это наш новый каид, – хладнокровно приветствовал его Ханно. Лицедей положил руку на длинный нож у себя за пазухой и сверкнул медными глазами. – Надеюсь, этот красный тюрбан стоил жизни Анаса.

Али напрягся, но прежде чем нашелся с ответом, к ним присоединился четвертый собеседник – собеседница, та самая женщина из комнаты больного мальчика.

Она махнула на Ханно рукой.

– Куда это годится, брат, так приветствовать гостя. – Несмотря на обстоятельства, голос у нее был на удивление жизнерадостным. – Принеси пользу обществу, старый пират, и приготовь мне стул.

Лицедей заворчал, но послушался и положил подушку на деревянный ящик. Старуха вошла в комнату, опираясь на черную клюку.

Рашид коснулся брови.

– Мир твоему дому, сестра Фатума.

– И твоему, брат Рашид.

Она опустилась на подушку. Старуха была шафиткой, это Али понял по карим глазам и круглым ушам. Ее голова была седа и наполовину покрыта хлопковой белой шалью. Она подняла на него взгляд.

– Да ты и вправду высок. Значит, это ты, Ализейд аль-Кахтани. – Ее бледное лицо озарила чуть заметная довольная улыбка. – Наконец-то мы встретились.

Али неловко переступил с ноги на ногу. Гораздо легче было гневаться на «танзимских» мужчин, нежели на этот божий одуванчик.

– Извините, я вас знаю?

– Еще нет. Но, похоже, отчаянные времена вынуждают нас идти на компромиссы. – Она склонила голову. – Меня зовут Хаи Фатума. Я партнерша… – Ее улыбка померкла. – Сказать точнее, была партнершей шейха Анаса. Я заправляю этим приютом и другими благотворительными организациями «Танзима». За что мне нужно поблагодарить тебя. Только благодаря твоей щедрости мы можем делать столько добрых дел.

Али поднял бровь.

– По-видимому, это не единственные «дела», которые делаются благодаря моей щедрости. Я видел оружие.

– И что такого? – Она кивнула на его зульфикар. – Ты носишь оружие, чтобы обороняться. Почему моему народу отказано в том же праве?

– Потому что это противозаконно. Шафитам возбраняется носить любое оружие.

– Медицинское обслуживание для них тоже возбраняется, – вставил Рашид, наградив Али многозначительным взглядом. – Но скажи мне, брат, кому принадлежит идея больницы на улице Маади? Кто заплатил за ее строительство и выкрал медицинские книги из королевской библиотеки, чтобы обучить остальных?

Али вспыхнул.

– Это другое.

– С точки зрения закона – нет, – возразил Рашид. – И то и другое нужно для защиты жизни шафитов, и потому то и другое под запретом.

Али нечего было на это ответить. Фатума тем временем продолжала его рассматривать. Что-то, похожее на жалость, сквозило в ее карих глазах.

– Какой молодой, – сказала она тихо. – Годами ты намного ближе к детям из соседней комнаты, чем, думаю, к любому из нас. – Она поцокала языком. – Мне почти что жаль тебя, Ализейд аль-Кахтани.

Али не понравились эти слова.

– Чего вы хотите от меня? – спросил он.

Его нервы начинали сдавать, и голос уже дрожал.

Фатума улыбнулась.

– Мы, конечно, хотим, чтобы ты помогал нам спасать шафитов. А в идеале чтобы ты как можно скорее возобновил наше финансирование.

Али не верил своим ушам.

– Вы, верно, шутите. Анас должен был покупать еду и книги на те деньги, что я ему давал, а не ружья с ножами. С чего вы взяли, что я дам вам еще хоть одну монету?

– От сытого брюха мало толку, если мы не защитим детей от работорговцев, – процедил Ханно.

– А наших детей мы и сами обучим, принц Ализейд, – добавила Фатума. – Но ради чего? Шафитов не допускают к серьезным профессиям. В лучшем случае наши ребята найдут место слуг или наложниц. Ты представляешь, какой беспросветной для нас рисуется жизнь в Дэвабаде? Нас не ждут изменения к лучшему – одни обещания о рае. Нам нельзя уйти, нельзя работать, наших женщин и детей может похитить любой чистокровный джинн, и ему ничего за это не будет, если он устно заявит об их родстве…

– Анас уже прочитал мне эту лекцию, – перебил Али, может быть, слишком грубо.

Но однажды он уже поверил словам Анаса. И мысль о том, что шейх лгал ему, до сих пор была для него обидна.

– Извините, но я сделал все, мне подвластное, чтобы помочь вашему народу.

Он говорил правду. Он отдал «Танзиму» целое состояние и даже теперь втихомолку оттягивал суровые меры пресечения для шафитов, на которых настаивал его отец.

– Не знаю, на что еще вы рассчитываете.

– Авторитет, – ответил Рашид. – Шейх завербовал тебя не только ради денег. Шафитам нужен рыцарь при дворе. Голос, который заявит об их правах. А мы нужны тебе, Ализейд. Я же знаю, что ты медлишь с приказами, которые дает тебе отец. Новые законы, которые нужно претворять в жизнь? Охота на предателя из Королевской гвардии, укравшего тренировочные зульфикары? – На этих словах он слегка усмехнулся. – Мы поможем тебе, брат Ализейд. Но давай будем помогать друг другу.

Али отрицательно покачал головой.

– Это исключено.

– Зря мы тратим на него время, – заявил Ханно. – Малец – Гезири, он скорее сожжет Дэвабад дотла, чем пойдет против своих.

Глаза лицедея сверкнули, а пальцы снова потянулись к ножу.

– Убить бы его, и дело с концом, – сказал он с болью в голосе. – Пусть Гасан узнает, каково это – потерять свое чадо.

Али напрягся и отступил. Фатума замахала руками.

– Конечно-конечно, пусть у Гасана появится повод истребить всех шафитов в городе. Нет, давай уж обойдемся без этого.

Из коридора послышался кашель больного мальчика. От этого хрипа, влажного от крови, от его страдальческих всхлипов на душе у Али заскребли кошки, и он поежился.

Рашид заметил.

– От этой болезни есть лекарства, сам знаешь. В Дэвабаде есть несколько врачей-шафитов, обученных у людей, которые могли бы ему помочь, но их услуги дорого стоят. Без твоей помощи мы не сможем его вылечить. – Он поднял руки. – Мы никого не сможем вылечить.

Али опустил глаза. Но что помешает им пойти на попятную и потратить все мои деньги на оружие? Он доверял Анасу куда больше, чем этим незнакомцам, но даже шейх обманул его. Али не станет рисковать и в очередной раз предавать свою семью.

Мимо прошмыгнула мышка, дождевая капля шлепнулась ему на щеку, просочившись в потолочную течь. В соседней комнате посапывали дети на своих скромных напольных постелях. Он виновато подумал про гигантскую кровать во дворце, которой он даже не пользовался. На ней уместился бы десяток этих ребят.

– Не могу, – ответил он срывающимся голосом. – Я не могу вам помочь.

– Но ты должен, – надавил Рашид. – Ты Кахтани. Из-за шафитов твои предки когда-то пришли в Дэвабад, из-за них Сулейманова печать попала в распоряжение твоей семьи. Ты читал священное писание, Ализейд. Как ты можешь называть себя набожным джинном, когда…

– Ну все, хватит, – вмешалась Фатума. – Я знаю, как ты переживаешь, Рашид, но уговаривать мальчика, которому даже до первого четвертьвека еще далеко, пойти на предательство своих родных, а не то не видать ему спасения… кому мы этим поможем! – Она горько вздохнула и постучала пальцами по клюке. – Необязательно все решать прямо сегодня, – постановила она. – Подумай о нашем разговоре, принц. Подумай обо всем, что ты здесь видел и слышал.

Али моргнул, не веря своим ушам.

– Вы меня отпускаете?

– Я тебя отпускаю.

Ханно уставился на нее.

– Ты сошла с ума? Он же побежит доносить отцу! Нас всех повяжут еще до восхода солнца!

– Не побежит. – Расчетливый взгляд Фатумы встретился с Али. – Он знает цену такому поступку. Его отец возьмется за наши семьи, наших соседей… за кучу ни в чем не повинных шафитов. И если это о нем Анас отзывался с такой теплотой и на него возлагал все свои надежды… – Она пристально посмотрела на Али. – Он не пойдет на такой риск.

От ее слов у Али по спине пробежали мурашки. Она была права. Али знал цену. Если Гасан узнает про финансы и заподозрит, что кому-то еще известно, как принц Кахтани спонсировал «Танзим»… улицы Дэвабада утонут в крови шафитов.

И не только шафитов. Али станет не первым принцем, убитым за неугодные взгляды. Убийство будет выполнено со всей тщательностью и, скорее всего, предельно быстро и безболезненно – его отец не отличался жестокостью. Несчастный случай. Чтобы не вызывать лишних подозрений у влиятельных родственников по материнской линии. Что-нибудь можно устроить. Гасан ставил свой трон и мирную жизнь Дэвабада выше жизни Али.

Такую цену Али был не готов платить.

У него пересохло во рту.

– Я ничего не скажу, – пообещал он. – Но я больше не хочу иметь отношения к «Танзиму».

Фатуму, казалось, эта новость совсем не побеспокоила.

– Посмотрим, брат Ализейд. – Она пожала плечами. – Аллаху алим.

Она произнесла эти человеческие слова лучше, чем их выговорил бы язык чистокровного Али, и он едва не задрожал от непоколебимой уверенности в ее голосе, хотя фраза говорила о сомнительности человеческой самонадеянности.

Бог лучше знает.

13 Нари

Они словно прошли через невидимую дверь в воздухе. Вот Нари и Дара ползли по темным барханам – и вот уже вынырнули в совершенно ином мире, где вместо темной реки и суходолов их встретила зеленая лощина в безмятежной глуши горного леса. Светало. Над серебристыми стволами деревьев розовело небо. Теплый влажный воздух был насыщен ароматами древесного сока и пожухлой листвы.

Дара бережно поставил Нари на ноги, и она приземлилась на мягкую мшистую почву. Нари набрала в грудь чистого свежего воздуха и повернулась к нему.

– Мы должны вернуться, – твердила она, колотя его по плечам.

Реки нигде не было видно, только мерцала в отдалении какая-то синева. Наверное, море – что-то очень широкое. Нари замахала руками в попытках нащупать выход.

– Как отсюда выйти? Нужно успеть к нему, пока…

– Он, скорее всего, уже мертв, – перебил Дара. – Если верить сказаниям о пери… – у него в горле застрял ком. – Их кара молниеносна.

Он спас нам жизнь. Нари стало дурно. Она со злостью вытерла слезы, катившиеся по щекам.

– Как ты мог его там бросить? Нужно было уносить его, а не меня!

– Я…

Дара отвернулся, давясь слезами, и опустился на большой, поросший мхом камень. Он уронил голову в ладони. Трава вокруг него стала чернеть и дымиться, от камня волнами повалила горячая испарина.

– Я не мог, Нари. Только те, в ком течет наша кровь, могут переступить границу.

– Мы могли бы как-то помочь ему, отбиться от…

– Как? – Дара посмотрел на нее. Его глаза потускнели от скорби, но он был непоколебим. – Ты видела, что марид сделал с рекой и как одолел его Хайзур. – Он мрачно сжал губы. – Рядом с маридами и пери мы – букашки. И Хайзур был прав, я обязан доставить тебя в безопасное место.

Нари прислонилась к узловатому дереву, как и Дара, не чувствуя под собой ног.

– Что случилось с ифритами, как думаешь? – спросила она наконец.

– Если есть в этом мире справедливость, их смыло волной и они утонули, – процедил Дара. – Эта… женщина, – бросил он неприязненно. – Это она сделала меня рабом. Я помню ее лицо из воспоминания, на которое ты наткнулась.

Он сверкнул глазами.

Нари обняла себя руками. Она еще не просохла, а в воздухе чувствовалась утренняя прохлада.

– Тот ифрит, которого я убила, сказал, что они действовали по указанию моей матери, Дара.

У нее голова шла кругом. Гибель Хайзура, слова о матери, целая река, вставшая на дыбы, чтобы расплющить их… слишком много событий.

Дара подскочил к ней. Он взял ее за плечи и пригнулся, заглядывая ей в глаза.

– Он врал, Нари, – заверил он. – Они демоны. Нельзя доверять тому, что они говорят. Они готовы лгать и манипулировать, это их природа. Будь ты человек или дэв, ифриты скажут все, лишь бы обвести тебя вокруг пальца. Сломить тебя.

Она через силу кивнула, и он положил ладонь ей на щеку.

– Осталось добраться до города, – сказал он мягко. – В храме Дэвов нам должны дать убежище. А там уже решим, что делать дальше.

– Ладно.

Чувствуя его пальцы на своей коже, она вспомнила о том, чем они занимались перед нападением ифритов, и покраснела. Она отвела взгляд и стала озираться в поисках города. Но вокруг были только серебристые деревья и далекие блики солнечных зайчиков на воде.

– А где сам Дэвабад?

Дара показал на деревья. Там лес брал резкий уклон вниз.

– У подножия горы будет озеро. Дэвабад стоит на острове посередине этого озера. У берега должен ждать паром.

– Джинны пользуются паромами?

Это было неожиданно и так по-человечески, что Нари чуть не рассмеялась.

Он изогнул бровь.

– Ты знаешь лучший способ переправы через озеро?

Боковым зрением она заметила какое-то движение. Подняв голову, она увидела серого ястреба, примостившегося на дереве напротив. Птица уставилась на нее в ответ, переминаясь с ноги на ногу, пока не устроилась удобнее.

Нари повернулась к Даре:

– Пожалуй, что нет. Тогда идем.

Нари шла за ним через лесок, а солнце ползло выше и выше, пока не залило всю рощу дивным бледно-желтым светом. Под ее босыми ногами хрустел молодняк, а пройдя мимо густого кустарника с тонкими темно-зелеными листьями, она ненадолго задержалась, чтобы взвесить на ладони россыпь кораллово-розовых почек. Они потеплели от ее прикосновения и чуть-чуть приоткрылись.

Исподтишка она поглядывала на Дару, пока тот любовался лесом. Даже несмотря на гибель Хайзура, его глаза по-особенному лучились. «Он дома», – поняла Нари. Засияли не только его глаза: когда он поднял руку, чтобы отодвинуть низкую ветку, она увидела ярко-зеленый свет изумруда в его кольце. Нари нахмурилась и подошла ближе, но свет погас.

Наконец лес начал редеть. Деревья уступали место галечному побережью. Огромное озеро было взято в кольцо горами с темно-зелеными хвойными лесами с юга и далекими голыми скалами с севера. Сине-зеленая вода неподвижно замерла сплошным пластом стекла. Нари не увидела ни острова, ни хижины – ничего, даже отдаленно напоминающего большой город.

Но невдалеке действительно была пришвартована лодка, по форме напоминающая фелуки, на которых ходили по Нилу. Солнце играло на диковинных черно-золотых орнаментах, которые украшали корму, а треугольный черный парус беспомощно колыхался на ветру и как бы тянулся к воде. На круто изогнутом носу судна, скрестив руки, стоял мужчина, зажав в зубах кончик длинной трубки. Его одеяние напомнило Нари о торговцах из Йемена, которые встречались ей в Каире: простая туника поверх узорчатого набедренника. У него была коричневая, как у нее, кожа, и подстриженная черная борода длиной с кулак. Вокруг головы был повязан серый тюрбан с кистями.

У лодки на берегу ждали еще двое. Оба были одеты в просторные кафтаны цвета морской волны и такие же головные уборы. Нари видела, как один из них сердито машет мужчине на борту, неразборчиво кричит и указывает в сторону леса. Оттуда вышло еще несколько мужчин. Они привели верблюдов, навьюченных чем-то белым.

– Они дэвы? – спросила Нари возбужденным шепотом, глядя, как дымит и рябится их одежда, а от черной кожи исходит сияние.

Дара не разделял ее восторгов.

– Они предпочитают другое наименование.

Она решила не обращать внимания на его враждебный тон.

– Ну, джинны?

Он кивнул, и Нари продолжила наблюдать за ними. Да, несколько месяцев она провела с Дарой, но такая картина все равно казалась ей фантастической. Почти дюжина джиннов. Герои легенд и сказок на ночь во плоти склочничают, как базарные торговки.

– В кафтанах – джинны племени Аяанле, – снизошел до объяснения Дара. – Торговцы солью, судя по грузу. А вот этот – Гезири, – проговорил Дара, насупив брови, переводя взгляд на лодочника. – Возможно, шпион короля, хотя вид у него, прямо скажем, не самый презентабельный, – добавил он заносчиво.

Он посмотрел на Нари.

– Когда подойдем ближе, прикрой лицо платком… тем, что от него осталось.

– Зачем?

– Потому что Дэвы ни за что не станут путешествовать вместе с шафитами, – сказал он без обиняков. – Во всяком случае, так было в мое время. А я не хочу привлекать внимания.

Он сковырнул комочек грязи с рукава и аккуратно размазал по щеке, чтобы скрыть татуировку.

– Тебе придется отдать мне мой кафтан. Мне нужно спрятать метки на руках.

Нари стянула одежду и отдала ему.

– Думаешь, тебя могут узнать?

– Не исключено. Однако выбирать не приходится: или арест в Дэвабаде, или возвращение на Гозан, где мне грозят расправой за бог весть какое преступление мариды и пери. – Он закрепил хвост тюрбана под челюстью. – Уж лучше попытаю счастья у джиннов.

Нари обвязала лицо платком. Они подошли к парому, а мужчины все еще препиралась. Их речь была шумной, как будто все языки, слышанные Нари на базарах, перемешали вместе.

– Вот погоди, услышит об этом король! – пригрозил один Аяанле. Он сердито размахивал листом пергамента у ног лодочника. – Дворец выдал нам постоянный контракт на пользование транспортом!

Нари с восторгом смотрела на них. Все Аяанле были по меньшей мере на две головы выше нее, а их яркие бирюзовые одежды разлетались как птичьи крылья. У них были золотые глаза, но без желтушности ифритов. Зрелище заворожило Нари. Даже не прикасаясь к ним, она чувствовала жизненную силу, искрящуюся под их кожей. Она слышала их дыхание, ощущала, как качают воздух мехи их широких легких. Стук их сердец звучал как свадебные барабаны.

Гезирийский лодочник не произвел на нее такого яркого впечатления, хотя не исключено, что виной тому были его ленивая поза и грязные пятна на тунике. Он выпустил длинную струю черного дыма с оранжевыми искрами, играя с трубкой в длинных пальцах.

– Красивая бумажка, – протянул он, кивая на торговый документ. – Попробуйте использовать ее вместо плота, если вас не устраивает моя цена.

Нари разделяла такой подход, но Даре это не понравилось. Он вышел вперед, и их наконец заметили остальные.

– И о какой цене идет речь?

Лодочник удивленно посмотрел на него.

– Дэвы паломничают бесплатно, кретин. – Он весело улыбнулся Аяанле. – А вот крокодилы…

Второй джинн вскинул руку, и из его пальцев посыпались искры.

– Да как ты смеешь нас оскорблять, малохольный, тупоголовый…

Дара тихонько увел Нари к противоположному борту лодки.

– Это может занять некоторое время, – предупредил он, когда они поднялись по узкому окрашенному трапу.

– Со стороны кажется, что они готовы друг друга убить.

Нари обернулась, когда один Аяанле принялся колотить длинным деревянным посохом по корме лодки. Гезири загоготал.

– Рано или поздно они сойдутся в цене. Веришь ли, но их племена вообще-то союзники. Впрочем, под началом Дэвов проезд, разумеется, был бесплатным для всех.

Уловив в его голосе бахвальские нотки, она вздохнула. Что-то ей подсказывало, что на фоне ссор между разными племенами джиннов франко-турецкая война покажется дружеской встречей.

Но, видимо, в какой-то момент, когда они вдоволь пооскорбляли друг друга, капитан и купцы все-таки сторговались, потому что не успела Нари опомниться, как верблюдов уже увели в подбрюшье судна. С каждым их шагом лодка вздрагивала и раскачивалась и дощатый пол под ними возмущенно скрипел. Купцы устроились на другом краю лодки и грациозно скрестили ноги под просторными кафтанами.

Капитан вскочил на борт и с громким стуком поднял трап. Нари начала нервничать. Лодочник достал из-за пояса короткую палку и повертел ее в руках. На глазах у Нари палка становилась все длиннее и длиннее.

Она нахмурилась и выглянула за борт. Они все еще стояли на берегу.

– Разве не нужно сначала спуститься на воду?

Дара отрицательно покачал головой.

– О нет. Посадка пассажиров – строго на суше. Иначе слишком опасно.

– Опасно?

– Да. Мариды много веков назад заколдовали это озеро. Опустишь в воду хотя бы палец – и вода схватит тебя, разорвет на кусочки и разбросает останки по всем уголкам земли, которые только известны твоей памяти.

У Нари отвисла челюсть.

– Что? – ужаснулась она. – И мы поплывем на этой развалюхе…

– Нет никакого бога, кроме Бога! – воскликнул капитан и воткнул палку, которая успела вырасти в полноценную жердь длиной почти с саму лодку, в песчаный берег.

Лодка оттолкнулась с такой скоростью, что на секунду даже повисла в воздухе. С жутким всплеском она шлепнулась в воду, и вода волной ливанула на палубу. Нари взвизгнула и закрыла голову, но подоспел капитан и заслонил ее от волны. Он цокнул на воду языком и погрозил ей жердью, словно отгоняя шелудивого пса. Вода выровнялась.

– Расслабься, – шикнул Дара смущенно. – Вода знает, как себя вести. Мы здесь в полной безопасности.

Нари вышла из себя и уставилась на дэва.

– Она знает, как… сделай одолжение, в следующий раз, когда нужно будет переплывать проклятое маридами озеро, которое рвет людей на части, постарайся объяснить мне все в подробностях. Боже Всевышний…

Их спутников ничего не беспокоило. Аяанле переговаривались между собой, передавая друг другу корзину апельсинов. Капитан опасно балансировал на самом носу и регулировал парус. Нари наблюдала за ним. Он спрятал трубку в тунику и запел.

До нее донеслись слова, призрачно знакомые, но совершенно непонятные. Это было такое странное ощущение, что она даже не сразу поняла, что происходит.

– Дара. – Она потянула его за рукав, отрывая от наблюдения за бликующей водой. – Дара, я его не понимаю.

Такого никогда с ней не происходило.

Он поглядел на джинна.

– Да, он поет по-гезирийски. Их язык никто не понимает, кроме них самих. Даже соседние племена не способны его выучить. – Уголки его губ поползли вниз. – Очень удобно для такого двуличного народа.

– Не начинай.

– Я и не начинаю. Я же не говорю ему этого в лицо.

Нари вздохнула.

– А на каком языке они говорили между собой? – спросила она, показывая на капитана и купцов.

Дара закатил глаза.

– На джиннском. Уродливый и плебейский рыночный диалект, собранный из самых неприятных звуков в языках всех племен.

Пожалуй, хватит с нее на сегодня Дариных мнений. Нари подняла лицо к небу. Пригревало яркое солнце, и Нари боролась с желанием закрыть глаза – ритмичные покачивания лодки клонили ее ко сну. Она лениво наблюдала за серым ястребом, который кружил над ними и периодически пикировал вниз, наверное, охотясь за апельсиновыми корками, пока наконец не улетел к далеким утесам.

– Я все еще не вижу ничего похожего на город, – заметила она между прочим.

– Скоро увидишь, – ответил он, вглядываясь в зеленые горы. – Осталось миновать последний мираж.

Как только он это сказал, у нее в ушах пронзительно зазвенело. Нари даже не успела вскрикнуть, когда все ее тело резко сжалось, как будто ее впихнули в тесный кокон. Ее кожа вспыхнула, легкие наполнились дымом. Перед глазами поплыло, а звон в ушах стал громче…

И тут все прошло. Нари лежала на спине, распластавшись по палубе, и пыталась перевести дыхание. Дара взволнованно склонился над ней.

– Что случилось? Ты в порядке?

Она подтянулась на руках и села. Потирая голову, она сняла платок и вытерла испарину, блестевшую на лице.

– Все нормально, – пробормотала она.

Один из купцов тоже встал. Увидев ее непокрытое лицо, он отвел золотые глаза.

– Твоей спутнице нездоровится, брат? У нас есть еда и вода…

– Это не твоего ума дело, – ощетинился Дара.

Купец отшатнулся, как от пощечины, и поспешил вернуться к товарищам.

Нари была поражена такой грубостью.

– Что с тобой не так? Он просто хотел помочь.

Она повысила голос, отчасти надеясь, что Аяанле услышат, как ей за него стыдно. Она оттолкнула руку, протянутую Дарой, чтобы помочь ей встать на ноги, и чуть не упала снова, когда увидела нависший над ними гигантский, окруженный стеной город, такой большой, что закрывал собой почти все небо и целиком покрывал каменистый остров, на котором он и возвышался.

Одни стены были такой величины, что пирамиды померкли бы рядом с ними. Из зданий были видны только самые высокие, которые выглядывали над стеной: хаотичный набор стройных минаретов, овальных храмов с покатыми зелеными крышами, угловатых кирпичных построек, облицованных белым камнем, искусно выточенным по подобию брачных вуалей. Город ярко сиял на солнце, лучи которого плясали на золотистых стенах как…

– Латунь, – прошептала она.

Огромная стена была сделана целиком из латуни и отполирована до блеска.

Не говоря ни слова, она подошла к одному борту. Дара пошел за ней.

– Да, – сказал он. – Латунь хорошо сохраняет чары, использованные для постройки города.

Нари шарила взглядом по стене. Они приближались к порту с каменным пирсом и доками. Судя по их размеру, здесь уместились бы и франкская, и османская флотилии, вместе взятые. Почти вся территория была покрыта кровлей из сплошного, безупречно выточенного камня, которую поддерживали гигантские колонны.

Паром подплыл ближе, и Нари заметила фигуры, красиво вырезанные на латунной поверхности стен: десятки мужчин и женщин, одетых в древнем стиле, которого она не узнавала, в круглых шапочках поверх кудрявых волос. Одни стояли и указывали куда-то, держа в руках непрочитанные свитки и чаши весов. Другие стояли просто, с вуалями на безмятежных лицах, подставив небу ладони.

– Боже, – прошептала она.

Чем ближе они подходили, тем больше округлялись ее глаза. Латунные статуи точно таких же фигур нависли над паромом.

Когда Дара увидел город, на его лице расползлась широкая улыбка. Нари никогда не видела его таким. На щеках играл воодушевленный румянец, а когда он посмотрел на Нари, его глаза горели так ярко, что на него было трудно смотреть.

– Это твои предки, бану Нахида, – сказал он, указывая на статуи. Он сложил ладони и поклонился. – Добро пожаловать в Дэвабад.

14 Али

Али бросил стопку бумаг на стол, чуть не опрокинув чашку с чаем.

– В этих отчетах ложь, Абу Зебала. Вот ты – санитарный инспектор города. Объясни, почему в секторе Дэвов все сверкает, тогда как в секторе Сахрейн жителя раздавило обрушившейся горой мусора?

Гезирийский чиновник подобострастно улыбнулся.

– Кузен…

– Я тебе не кузен.

Технически он был ему кузен, но тот факт, что общий с королем прапрадедушка устроил Абу Зебалу на эту должность, не поможет ему увильнуть от ответа на вопрос.

– Принц, – великодушно поправился Абу Зебала. – По происшествию ведется расследование. Это был ребенок, которому не следовало играть на помойке. Будем откровенны, винить надо его родителей в том…

– Ему было двести восемьдесят один, болван.

– Ах. – Абу Зебала похлопал глазами. – В самом деле? – Он сглотнул, и Али смотрел, как он сочиняет на ходу новую ложь. – Как бы то ни было… теория о равномерном распределении санитарных услуг между племенами морально устарела.

– Как это?

Абу Зебала сложил ладони.

– Дэвы высоко ценят чистоту. Весь культ огня построен на идее очищения, верно? А что Сахрейн? – Джинн с кислой миной покачал головой. – Вы же понимаете. Всем известно, что эти варвары с запада с радостью варятся в собственных нечистотах. Если гигиена так важна для Дэвов, что они готовы заплатить нужную цену… с какой стати мне им отказывать?

Али сузил глаза и переварил слова Абу Зебалы.

– Ты только что признался в получении взятки?

Тот даже не потрудился изобразить стыд.

– Я бы не назвал это взяткой…

– Довольно. – Али вернул документы ему обратно. – Все исправь. Объем оказанных услуг по вывозу мусора и уборке улиц должен быть един для всех секторов. Если к концу недели этого не будет сделано, я тебя вышвырну и отправлю обратно в Ам-Гезиру.

Абу Зебала хотел возразить, но Али резким жестом призвал его к молчанию, так что тот вздрогнул.

– Убирайся. И если я еще раз услышу подобные разговоры о взяточничестве, я отрежу тебе язык, во избежание повторений.

Али, конечно, говорил не всерьез, просто он был измотан и раздражен. Но самоуверенная улыбочка Абу Зебалы сползла, и он побледнел. Он кивнул и быстро удалился, стуча подошвами сандалий по ступеням лестницы.

Это было неразумно. Али вздохнул, встал из-за стола и подошел к окну. После вчерашних событий у него не осталось сил на разборки с такими типами, как Абу Зебала.

По спокойной воде далекого озера полз одинокий паром. Солнечные лучи отражались в его черно-золотом носу. В такую погоду было бы прекрасно пройтись под парусом. По мнению Али, сегодняшние пассажиры парома могли считать себя везунчиками – в последний раз Али был на озере в такой сильный дождь, что он боялся, как бы судно не затонуло.

Он зевнул. Усталость навалилась с новой силой. Прошлой ночью он не стал возвращаться во дворец. Ему невмоготу было видеть свои роскошные покои после злосчастного разговора в приюте, не говоря уже о том, чтобы столкнуться с родственниками, которых «Танзим» предлагали ему предать. Но и в кабинете выспаться не удалось. Он почти не спал с тех самых пор, как пошел за Анасом в сектор Дэвов.

Али вернулся за стол. Гладкая поверхность вдруг показалась ему ужасно заманчивой. Али опустил голову на руки и закрыл глаза. Хотя бы на несколько минуточек…

Внезапный стук в дверь разбудил Али. Он подскочил, разметав повсюду бумаги и опрокинув чашку. Когда в дверь ввалился старший визирь, Али даже не стал скрывать раздражения.

Каве закрыл за собой дверь, а Али стряхнул листья заварки с забрызганных отчетов.

– В трудах, принц?

Али сердито на него зыркнул.

– Зачем пришел, Каве?

– Мне нужно поговорить с вашим отцом. По крайне срочному вопросу.

Али обвел рукой свой кабинет.

– Ты в курсе, что ты сейчас в Цитадели? Понимаю, в твоем возрасте недолго и запутаться… ведь здания так непохожи и находятся в разных концах города…

Не дожидаясь приглашения, Каве опустился в кресло напротив Али.

– Он не принимает меня. Слуги говорят, что он занят.

Али удивился, но вида не подал. Каве раздражал его до глубины души, но при такой должности доступ к королю был ему гарантирован, особенно в срочных вопросах.

– Может, ты ему разонравился, – предположил он с надеждой.

– То есть вас слухи нисколько не волнуют? – спросил Каве, демонстративно игнорируя ответ Али. – На базаре ходят разговоры о девушке-Дэве, которая, дескать, перешла в вашу религию, чтобы выйти замуж за джинна. Говорят, родные выкрали ее прошлой ночью и держат взаперти в нашем секторе.

А-а-а. Теперь Али понял, что так переполошило Каве. В их мире мало что было способно так обострить отношения, как смена религии и межплеменные браки. Как ни прискорбно, но ситуация, описанная визирем, была пороховой бочкой, грозившей взорваться мятежом. По закону Дэвабада перешедшим в новую веру полагалась полная защита: ни при каких обстоятельствах семьи Дэвов не имели права преследовать их за это или держать под замком. Али не видел в этом проблемы: в конце концов, религия джиннов была правильной религией. Вот только Дэвы зачастую рьяно вставали горой за своих, и это обычно не доводило до добра.

– Может, тебе стоит пойти к своим и разыскать девушку? Ходы и выходы ты наверняка найдешь. Верни ее мужу, пока ситуация не вышла из-под контроля.

– Как бы мне ни хотелось сбывать Дэву с рук на руки толпе разъяренных джиннов, – язвительно заметил Каве, – таковой девушки, кажется, вовсе не существует в природе. Ни с одной, ни с другой стороны никто не знает ни ее имени, ни хоть чего-либо, что указывало бы на ее личность. Одни говорят, что ее муж – торгаш из Сахрейна, другие – что он кузнец Гезири, а третьи считают его шафитским попрошайкой. – Он нахмурился. – Если бы она существовала, я бы уже знал.

Али сузил глаза.

– Тогда в чем проблема?

– В том, что это сплетня. Никакой девушки нет, передавать некого. Но этот ответ только еще больше разозлит джиннов. Мне кажется, они ищут малейшего повода, чтобы разгромить наш сектор.

– Кто это «они», визирь? Кто додумается нападать на сектор Дэвов?

Каве вздернул подбородок.

– Например, пособники Анаса Бхатта в убийстве двух моих соплеменников. Их, кажется, было вам поручено найти и арестовать.

Али потребовалась вся его выдержка, чтобы не отпрянуть. Он прочистил горло.

– Сомневаюсь, что пара-тройка беглецов в розыске у Королевской гвардии захочет привлекать к себе такое внимание.

Каве ненадолго задержал на нем свой взгляд.

– Допустим, – вздохнул он. – Принц Ализейд, мое дело передать вам то, что я слышал. Я знаю, что между нами есть разногласия, но я молю вас отложить их на время в сторону. – Он поджал губы. – Что-то в этой истории заставляет меня не на шутку нервничать.

Искренность в голосе Каве подействовала и на Али.

– Что, по-твоему, мне нужно предпринять?

– Введите комендантский час и удвойте охрану на воротах нашего сектора.

У Али глаза вылезли на лоб.

– Ты прекрасно понимаешь, что я не могу сделать этого, не получив королевского дозволения. На улицах начнется паника.

– Должны же вы что-нибудь предпринять, – настаивал Каве. – Вы каид. Вы несете ответственность за безопасность города.

Али встал из-за стола. Каве, скорее всего, просто преувеличивает. Но если вдруг – вдруг – в этих слухах есть хотя бы доля правды, Али действительно хотел сделать все возможное, чтобы не допустить бунтов. А значит, нужно было отправляться к отцу.

– Пойдем, – позвал он Каве за собой. – Я его сын. Меня он должен принять.

– В настоящий момент король не может вас принять, принц.

Услышав вежливый отказ стража, Али почувствовал, как зарделись его щеки. Каве покашлял в кулак, не особо стараясь замаскировать смешок. Али вытаращился на деревянные двери, сконфуженный и недовольный. Сначала отец отказывается принять старшего визиря, а теперь он слишком занят и для каида?

– Какой-то бред.

Али прорвался мимо стража и толкнул двери.

Ему было все равно, от каких таких важных дел он его отвлекает.

Но вопреки ожиданиям, в кабинете он застал не стаю кокетливых наложниц, а небольшую компанию мужчин, собравшихся вокруг отцовского стола: Мунтадир, Абу Нувас и, что совсем сбило его с толку, похожий на шафита незнакомец, одетый в коричневое тряпье и грязный белый тюрбан. Он стоял вместе с остальными как равный. Али лишился дара речи.

Король поднял на него удивленный взгляд.

– Ализейд… ты рано.

Рано для чего? Али поморгал, приходя в себя.

– Я, э-э-э… прости, отец, я не думал, что вы тут…

Он осекся. Плетут интриги? Судя по тому, как поспешно все выпрямились, когда он влетел в кабинет, и по смутному чувству вины в лице его брата, именно такое складывалось впечатление. Шафит опустил глаза и шагнул за спину Абу Нувасу, словно стараясь, чтобы его не заметили.

За Али вошел Каве.

– Простите нас, ваше величество, но возникло неотложное обстоятельство…

– Да, визирь, я получил твое сообщение, – остановил его отец. – Я решаю этот вопрос.

– О. – Каве вертелся как уж на сковородке под испепеляющим взглядом короля. – Я просто боюсь, что…

– Я же сказал, что решаю вопрос. Можешь быть свободен.

Али даже почувствовал крошечный укол жалости к Дэву, который торопливо покинул кабинет.

Не обращая внимания на младшего сына, Гасан посмотрел на Абу Нуваса.

– Мы друг друга поняли?

– Да, сир, – ответил Абу Нувас грозным голосом.

Король повернулся к шафиту:

– Если тебя поймают…

Тот просто поклонился, и отец Али кивнул.

– Хорошо. Вы оба можете идти. – Он перевел взгляд на Али и помрачнел. – Иди сюда, – скомандовал он, переходя на гезирийский. – Сядь.

Он вошел в кабинет на правах каида, но в данную секунду чувствовал себя мальчишкой, которого могут пожурить. Он сел на простой стул и посмотрел в лицо отцу. Только сейчас он заметил, что на короле были парадные черные одеяния и тюрбан в драгоценных камнях, что показалось ему странным. Придворное собрание назначено только на вторую половину дня, но его отец обычно так не наряжался, если ему не предстояли публичные мероприятия. Возле руки, унизанной драгоценностями, стояла чашка горячего зеленого кофе, а свитки на столе были в еще большем беспорядке, чем обычно. Чем бы он ни был занят, работа явно кипела уже не первый час.

Мунтадир обошел стол и кивнул на чашку.

– Убрать, пока ты не кинул это ему в голову?

Али проглотил подступившую к горлу панику, ерзая под суровым взглядом отца.

– Что я сделал?

– Да как видно, ничего особенного, – сказал Гасан, барабаня пальцами по разбросанным бумагам. – Я тут изучал отчеты Абу Нуваса о твоих… успехах в должности каида.

Али подался назад.

– Есть такие отчеты?

Он и сам догадывался, что Абу Нувас наблюдает за ним, но на столе было разложено столько бумаг, что в них уместилась бы полная и подробная история Дэвабада.

– Я не знал, что ты приставил его шпионить за мной.

– Разумеется, я приставил его шпионить за тобой, – фыркнул Гасан. – Или ты думал, что я бездумно возложу безопасность всего города на своего несовершеннолетнего сына со склонностью к скоропалительным решениям?

– Надо полагать, в отчетах не положительная характеристика?

Мунтадир поморщился, а отец стал мрачнее тучи.

– Надеюсь, ты не растеряешь чувства юмора, Ализейд, когда я сошлю тебя в какой-нибудь богом забытый гарнизон посреди Сахары. – Он гневно потыкал пальцем в бумаги. – Тебе было наказано выследить остальных членов «Танзима» и преподать шафитам урок. Однако наши темницы пустуют, и я не вижу, чтобы арестов и выселений стало больше. Что с новым декретом по шафитам? Почему половина из них до сих пор не на улице?

Значит, Рашид был прав, говоря, что Гасан скоро заметит бездействие Али в отношении новых законов. Али сглотнул, с трудом выдавливая слова.

– Разве плохо, что в темницах пусто? С момента казни Анаса не было ни одного массового беспорядка, ни всплеска преступности… Я не могу арестовывать горожан, если они ничего не делают.

– Нужно было их спровоцировать. Я же сказал, что от них нужно избавиться. Ты каид. И твоя работа – придумать, как выполнить мой приказ.

– Сфальсифицировать обвинения?

– Да, – твердо подтвердил Гасан. – Да, если понадобится. К тому же Абу Нувас говорит, что в последние недели участились случаи похищения приемных детей у чистокровных джиннов. Неужели нельзя было пойти по этой линии?

Приемные дети? Так это называется?

Али в ужасе посмотрел на отца.

– Ты в курсе, что эти жалобы идут от рабовладельцев? Они выкрадывают детей у их родителей, чтобы продать за выгодную цену!

Али хотел встать со стула.

– Сядь на место, – приказал отец. – И немедленно прекрати эту прошафитскую пропаганду. От детей и так постоянно отказываются. А если у этих так называемых рабовладельцев в порядке все документы, то с твоей и моей точки зрения все их действия в рамках закона.

– Но, аба…

Отец ударил кулаком по столу так сильно, что подскочили свитки и упала чернильница, вдребезги разбившись об пол.

– Молчать! Я уже сказал Абу Нувасу, что подобные транзакции отныне будут совершаться на базаре, чтобы обезопасить процесс.

Когда Али хотел возразить, его отец только поднял ладонь.

– Не надо, – предупредил он. – Скажешь еще хоть слово на эту тему, и клянусь, я лишу тебя всех титулов и вышлю в Ам-Гезиру до скончания твоего первого столетия. – Он покачал головой. – Я хотел дать тебе шанс доказать свою верность, Ализейд, но ты…

Между ними вклинился Мунтадир и впервые вмешался в разговор.

– Все еще не так далеко зашло, аба, – загадочно сказал он. – Посмотрим, что принесет нам день грядущий, мы же так договорились? – Он не ответил на вопросительный взгляд Али. – Но когда вернется Ваджед, действительно стоит отправить Али в Ам-Гезиру. Ему нет еще даже четверти века. Поручи ему управление гарнизоном на родине, пусть закаляется, проведет несколько десятилетий среди нашего народа, там, где ущерб будет не столь разрушителен.

– В этом нет необходимости…

Али зарделся, но его отец уже кивал в знак согласия.

– Это резонное предложение. Но ситуация здесь тоже не может ждать возвращения Ваджеда. С сегодняшнего дня у тебя будет по горло причин, чтобы насесть на шафитов.

Али напрягся.

– Как? Почему?

Их прервал громкий птичий крик за окном, и серый ястреб плавно спланировал в каменный проем и кувырнулся по земле, приняв облик гезирийского солдата в идеально выглаженной форме. Дымчатые перья растаяли у него под кожей, и он поклонился королю в пол. Али узнал в нем разведчика, одного из лицедеев, которые регулярно патрулировали город и его окрестности.

– Ваше высочество, – обратился разведчик. – Простите мое вторжение, но у меня есть новости, которые показались мне безотлагательными.

Гасан нетерпеливо нахмурился, когда разведчик умолк.

– И что за новости?

– Озеро пересекает раб Дэв с меткой Афшина на лице.

Отец нахмурился еще сильнее.

– И? Я видел немало Дэвов, которые сходили с ума, рисовали на себе эти метки и гоняли по улицам полуголыми – раз в десяток лет как минимум. То, что он раб, только объясняет его безумие.

Разведчик не сдавался.

– Он… не был похож на сумасшедшего, король. Он был слегка потрепан, не скрою, но выглядел авторитетно. Он был похож на воина, и за поясом у него был кинжал.

Гасан уставился на него.

– Ты знаешь, когда умер последний Афшин, солдат?

Разведчик покраснел, и Гасан ответил за него:

– Тысячу четыреста лет назад. Рабы столько не живут. Ифриты отдают их людям, те наводят вокруг себя хаос несколько веков, пока вконец не сходят с ума, и вот тогда их бросают на порог Дэвабада, чтобы попугать нас. – Он приподнял бровь. – С тобой они не прогадали.

Разведчик опустил голову и пролепетал что-то нечленораздельное, но в этот момент Али заметил, что его брат вдруг нахмурился.

– Аба, – сказал Мунтадир. – Ты же не думаешь…

Гасан бросил на него усталый взгляд.

– Ты слышал, что я только что сказал? Не забивай голову ерундой. – Он снова повернулся к разведчику: – Если вас двоих это успокоит, последи за ним. И если он достанет лук и примется выжигать шафитов в городе… что ж, день станет значительно интереснее. Свободен.

Разведчик взволнованно поклонился. На его руках выросли перья, и он выпорхнул из окна, торопясь покинуть кабинет.

– Афшин… – Гасан покачал головой. – Того и гляди сам Сулейман появится на моем троне и начнет читать народу проповеди. – Он дал сыновьям отмашку. – Вы тоже можете идти. Главное, не покидайте дворец до конца дня, оба.

– Что? – Али вскочил на ноги. – Я исполняю обязанности каида! В городе, возможно, затеваются беспорядки, приезжает сумасшедший раб, а ты хочешь запереть меня?

Король изогнул свои темные брови.

– Недолго тебе оставаться каидом, если ты собираешься ставить под сомнение мои приказы. – Он кивнул на дверь. – Идите.

Мунтадир обхватил Али за плечи, развернул его и подтолкнул к выходу.

– Прекращай, Зейди, – прошипел он вполголоса.

Они что-то замышляют. Али не хотелось верить, что его отец способен намеренно распространять такие опасные слухи, и более того, ему не хотелось, чтобы шафитов обманом втянули в беспорядки. Он пустился бежать по коридору. Его мутило от одной мысли, но все-таки нужно было найти Рашида.

Но Мунтадир схватил его за запястье.

– Э, нет, ахи. Сегодня ты от меня ни на шаг не отойдешь.

– Мне нужно забрать кое-какие бумаги из Цитадели.

Мунтадир внимательно посмотрел на него. Слишком внимательно. А потом пожал плечами:

– Ну, тогда конечно. Пойдем.

– Тебе необязательно идти со мной.

– Необязательно? – Мунтадир скрестил руки на груди. – А ты отправишься именно туда? В Цитадель – и только? Туда и обратно, совсем один, и ни с кем там не встретишься… нет, Ализейд, – отрезал он, схватив Али за подбородок, когда тот попытался отвести взгляд, не выдержав подозрений старшего брата. – Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Кучка придворных, шушукаясь, повернула из-за угла, и Мунтадир отпустил его руку и отошел от Али, выжидая, пока они пройдут.

Как только придворные скрылись из виду, его брат снова принял сердитый вид.

– Ну ты и болван. Ты даже врать толком не умеешь, ты в курсе? – Мунтадир помолчал и горько вздохнул. – Пойдем со мной.

Он взял Али под руку и потащил его в направлении, откуда пришли придворные, и через служебную дверь вывел его к кухням. От страха Али даже не думал сопротивляться. Он не проронил ни слова, пока брат не остановился у ничем не примечательного алькова. Мунтадир поднял руку и шепотом произнес заклинание.

Стены алькова задымились и исчезли. Перед Али оказалась пыльная каменная лестница, ведущая в зияющую черноту.

Али сглотнул.

– Ты собираешься убить меня? – спросил он совершенно серьезно.

Мунтадир зло посмотрел на него.

– Нет, ахи. Я собираюсь спасти тебя.

Мунтадир вел его вниз по головокружительной лестнице, по пустынным коридорам, уходя все ниже и ниже, пока Али не начал подозревать, что они уже далеко за пределами дворца. Фонарей не было. Дорогу освещали только мелкие огоньки, наколдованные Мунтадиром. Их свет отплясывал дикие пляски на скользких сырых стенах, и Али не мог не заметить, каким узким был коридор. Стояла духота, в воздухе пахло плесенью и сырой землей.

– Мы под озером?

– Вероятно, – коротко ответил Мунтадир.

Али содрогнулся. Не только под землей, но еще и под водой? Он старался не думать о массиве камней и земли и о толще воды у него над головой, но сердце все-таки стучало как сумасшедшее. Известное дело: многие чистокровные джинны страдали клаустрофобией. И Али не был исключением. Мунтадир, судя по его учащенному дыханию, тоже.

– Куда мы идем? – отважился спросить Али.

– Лучше один раз увидеть, чем все объяснять, – ответил Мунтадир. – Не волнуйся, мы почти пришли.

Считаные секунды спустя коридор резко кончился и уперся в толстые деревянные двери, которые едва доставали Али до подбородка. На них не было ни ручек, ни петель – ничто не указывало на то, как они открываются.

Али потянулся к дверям, но Мунтадир вовремя остановил его.

– Не так, – сказал он. – Дай мне свой зульфикар.

– Ты же не перережешь мне глотку и не бросишь в этом богом забытом месте?

– Не искушай меня, – отрезал Мунтадир.

Он взял зульфикар, нагнулся и слегка провел лезвием себе по щиколотке. Прижав ладонью кровоточащую рану, он вручил зульфикар Али.

– Твоя очередь. Сделай порез в таком месте, чтобы отец не заметил. Он убьет меня, если узнает, что я водил тебя сюда.

Али нахмурился, но последовал примеру брата.

– Дальше что?

– Клади руку сюда, – Мунтадир показал на две потемневшие медные печати на дверях, и они оба прижали к печатям кровавые ладони.

Старинная дверь с пыльным шорохом распахнулась в зияющую черноту. Брат переступил порог и поднял пригоршню огоньков повыше.

Али пригнулся и нырнул в проем, не отставая от него. Мунтадир выпростал руку, разбросав огоньки по настенным факелам. Те зажглись и осветили большую пещеру, грубо вырубленную в фундаменте города. Али шагнул на мягкий песчаный пол и зажал нос: в пещере воняло. Когда глаза привыкли к темноте, он застыл как вкопанный.

Пол был заставлен гробами. Мунтадир зажег еще один факел, и Али понял, что их тут были многие десятки. Аккуратно сложенные ряды идентичных каменных саркофагов, беспорядочно сваленные груды ящиков из необработанного дерева. Пахло не плесенью. Пахло трупами джиннов. От резкого запаха пепельного гниения вязало в носу.

Али в ужасе ахнул.

– Что это такое?

Все джинны во всех племенах сжигали своих мертвецов. Это был редкий пример ритуала, который объединял их всех даже после того, как их разделил Сулейман.

Мунтадир обвел комнату взглядом.

– А это, как выясняется, наших рук дело.

– Что?

Брат подвел его к длинному стеллажу со свитками, который прятался за огромным мраморным саркофагом. Все свитки были запечатаны в свинцовые тубы с сургучными печатями. Мунтадир вскрыл одну печать, вынул свиток и вручил Али.

– Ученый муж у нас ты.

Али бережно раскрутил хрупкий пергамент. Тот был испещрен архаичной гезирийской письменностью. Имена, линии, ведущие к другим именам.

Именам Дэвов.

Фамильное древо. Он заглянул на следующую страницу. Несколько записей были выполнены по одному образцу. Не без труда Али прочел одну из них:

– Бану Нарин э-Нинкаррик, возраст: сто один. Утонула. Заверено Кайсом аль-Кахтани и ее дядей Асадом… Асадом э-Нахид… Алиф[27], полдень, девять-девять.

Зачитав символы в конце записи, Али поднял глаза на поленницу гробов. Все были отмечены четырехзначным номером из цифр и букв, черным сургучом выведенным на боках.

– Всемилостивый Боже, – прошептал он. – Это Нахиды…

– Все до единого, – подтвердил его брат с напряжением в голосе. – Все, кто умер после войны. По любой причине. – Он кивнул в темный угол, который был так далеко, что Али с трудом различал в тенях очертания ящиков. – И некоторые Афшины заодно, хотя, конечно, эту семью стерли с лица земли еще до окончания войны.

Али посмотрел по сторонам. В одном углу он заметил два крошечных гробика и отвернулся, чувствуя себя гадко. Как бы он ни относился к огнепоклонникам, это было чудовищно. В мире джиннов хоронили только самых отъявленных преступников. Поговаривали, что земля и вода так губительны для останков джинна, что они надежно скроют его душу от Божьего Суда. Али едва ли в это верил, но все же джинны взяты от огня и в огонь должны вернуться. А не в темную, сырую пещеру под проклятым озером.

– Это возмутительно, – сказал он тихо, скручивая свиток. Он не хотел читать дальше. – Отец показал тебе все это?

Его брат кивнул, уставившись на пару детских гробиков.

– После смерти Манижи.

– Значит, она тоже где-то здесь?

Мунтадир отрицательно покачал головой.

– Нет. Ты же знаешь, как аба к ней относился. Ее сожгли в Великом храме. Он сказал, что, когда стал королем, хотел благословить и сжечь все останки, но решил, что у него не получится сделать это втайне ото всех.

Али грызло чувство стыда.

– Дэвы захватят дворец штурмом, если узнают про это место.

– Очень может быть.

– Тогда зачем все это?

Мунтадир пожал плечами:

– Думаешь, это отец придумал? Посмотри, сколько лет некоторым из них. Этот подвал, наверное, появился при самом Зейди… нет, не смотри на меня так. Я знаю, что он твой кумир, Али, но нельзя же быть таким наивным. Ты наверняка знаешь о слухах, которые ходили про Нахид. Что они могли менять внешность, форму, возрождать из пепла…

– Все слухи, – отмахнулся Али. – Пропаганда. Любой ученый скажет…

– Это все неважно, – монотонно сказал Мунтадир. – Али, только посмотри на это, – он указал на свитки. – Они вели опись, освидетельствовали тела. Мы выиграли войну, но наши предки все еще боялись Нахид. Да они сохранили их трупы, лишь бы не оставить никаких сомнений в том, что Нахиды мертвы.

Али не ответил. Он не знал, как отвечать на такое. В этом месте у него бегали по коже мурашки. Избранные дети Сулеймана обречены гнить в своих погребальных саванах. В пещере… нет, гробнице… было тихо, не считая потрескивания факелов.

Мунтадир продолжил:

– Дальше – больше. – Он высвободил небольшой ящичек в боковой части стеллажа и извлек оттуда медную шкатулку размером с ладонь. – Здесь тоже кровная печать. Того, что осталось у тебя на ладони, должно хватить. – Он протянул шкатулку Али. – Можешь поверить мне на слово: наши предки не хотели, чтобы это кто-то нашел. Я даже не знаю, зачем они это сохранили.

Шкатулка потеплела в окровавленной руке Али, выпрыгнула крошечная пружинка. Внутри шкатулки лежал пыльный бронзовый амулет.

Реликт, – узнал Али. Все джинны носили при себе что-то подобное: немного крови, прядь волос, иногда молочный зуб или кусочек облезшей кожи – все складывалось вместе со священными стихами и заливалось расплавленным металлом. Только этот предмет мог помочь джиннам вернуться в свое тело, если когда-либо их поработит ифрит. Такой амулет был и у Али, и у Мунтадира. Они носили их в стальных стержнях, продетых через правое ухо, по общей гезирийской традиции.

Он нахмурился.

– Но чей это реликт?

Мунтадир мрачно улыбнулся в ответ.

– Дараявахауша э-Афшина.

Али выронил амулет, будто обжегшись.

– Бича Кви-Цзы?

– Разразит его гром.

– Нельзя это хранить, – заявил Али. Страх дрожью пополз по позвоночнику. – Это… не так описывают его смерть учебники.

Мунтадир внимательно посмотрел на него.

– И как же ее описывают учебники, Ализейд? Что Бич исчез загадочным образом, в пиковый момент своего восстания, накануне попытки отвоевать Дэвабад? – Его брат опустился на колени и поднял амулет. – Какое удобное совпадение.

Али замотал головой.

– Этого не может быть. Джинн никогда не выдаст другого джинна ифритам. Даже своего злейшего врага.

– Не будь ребенком, братишка, – упрекнул Мунтадир и вернул шкатулку на место. – Это была самая страшная война в истории нашего народа. А Дараявахауш был чудовищем. Это даже я знаю. Если Зейди аль-Кахтани хотел помочь своему народу, он пошел бы на все, чтобы положить конец этой войне. Даже на такое.

Али был потрясен. «Такая судьба страшнее смерти» – вот что все в один голос говорили о рабстве. Вечное служение, необходимость исполнять самые страшные и интимные желания постоянно сменяющих друг друга человеческих повелителей. Из тех рабов, кого удавалось найти и спасти, лишь единицам посчастливилось сохранить здравый рассудок.

Зейди аль-Кахтани не мог никого обречь на такое, – убеждал себя Али. Невозможно, чтобы долгое правление их династии было основано на страшном предательстве их расы.

– Но это значит… не думаешь же ты, что разведчик видел…

– Нет, – ответил Мунтадир слишком поспешно. – Этого просто не может быть. Вот он, его реликт, у нас. Он не мог бы вернуться в свое тело.

Али кивнул.

– Ну да, конечно, не мог. Ты прав.

Он постарался выбросить из головы кошмарную мысль о Биче Кви-Цзы, окончательно обезумевшем, освобожденном после многовекового рабства, который жаждет мести за истребленных Нахид.

– Зачем ты привел меня сюда, Диру?

– Чтобы ты навел порядок у себя в голове. Чтобы напомнить о нашем настоящем враге. – Мунтадир обвел рукой лежащие тут повсюду останки Нахид. – Ты никогда не встречал Нахид, Али. Никогда не видел, как Манижа одним щелчком пальцев ломает кости джинну, стоящему в другом конце зала.

– Но какая разница. Все равно они мертвы.

– А Дэвы живы, – ответил Мунтадир. – Там, наверху, эти дети, за чьи судьбы ты так трясешься… что случится с ними в худшем случае? Они вырастут, считая себя чистокровными? – Мунтадир покачал головой. – Совет Нахид просто сжег бы их заживо. Да что там, половина Дэвов и сейчас сочтет это дельной идеей. Отец пытается не нарушить равновесия. Наша позиция – нейтральная. Только так мы сохраним мир в городе. – Он перешел на шепот. – А ты… твоя позиция не нейтральная. Джинны с твоими речами и образом мысли опасны. И отец никогда не закроет глаза на угрозу, висящую над его городом.

Али прислонился к каменному саркофагу, но, вспомнив о его содержимом, тут же выпрямился.

– Что ты хочешь сказать, Диру?

Его брат посмотрел ему прямо в глаза.

– Сегодня должно кое-что произойти, Ализейд. И тебе это не понравится. Поэтому я хочу, чтобы ты пообещал мне, что не натворишь глупостей.

Смертельная серьезность в словах Мунтадира напугала его.

– Что должно произойти?

Мунтадир покачал голвой.

– Я не могу на это ответить.

– Тогда как ты можешь просить меня…

– Я просто хочу, чтобы ты позволил абе сделать то, что должно быть сделано для поддержания мира в городе, – Мунтадир хмуро посмотрел на него. – Я знаю, вы что-то замышляете с шафитами, Зейди. Я не знаю что и знать не хочу. Но это должно прекратиться. Сегодня же.

У Али пересохло во рту. Он не мог выдавить из себя ответа.

– Диру, я…

Мунтадир успокоил его.

– Нет, ахи. Мы не будем сейчас ссориться. Я твой эмир и твой старший брат, и я говорю тебе: держись от шафитов подальше. Зейди… посмотри на меня.

Он опять взял Али за подбородок и вынудил брата посмотреть ему в глаза. Али увидел в его взгляде столько братской любви и тревоги, что у него чуть не перехватило дыхание.

– Прошу тебя, ахи. Иначе еще немного, и я уже ничем не смогу тебе помочь.

Али сделал глубокий вдох. Оставшись наедине со старшим братом, с которого он много лет брал пример, бок о бок с которым проведет и всю свою жизнь в роли каида, служа ему и защищая его, Али почувствовал, как страх и стыд, копившиеся в нем последние недели, все тревоги, обрушившиеся на него тяжким бременем, начали наконец ослабевать.

Его прорвало. Голос Али дрожал от переизбытка чувств.

– Прости меня, Диру, пожалуйста. Я не хотел, чтобы все так обернулось…

Мунтадир обнял его.

– Все будет хорошо. Просто… докажи мне сейчас свою верность, и обещаю тебе, что, когда я стану королем, я прислушаюсь к твоим советам о нечистых. Я вовсе не хочу вредить шафитам, и мне тоже кажется, что отец порой слишком строг к ним. И я знаю тебя, Али, и твой быстрый ум, и любовь к фактам и цифрам. – Он постучал Али по виску. – Я уверен, найдутся и хорошие идеи среди этого букета сомнительных решений.

Али задумался. Заслужи это. Он не забыл последний совет Анаса и даже теперь, закрывая глаза, видел перед собой нищету сиротского приюта, слышал дребезжащий кашель мальчика…

Но ты не можешь спасти их в одиночку. Так, может, любимый брат, которому Али безоговорочно доверяет, брат, у которого в руках однажды будет реальная власть, станет ему лучшим помощником, нежели несдержанные на язык остатки «Танзима»?

Али кивнул. И согласился. Его голос эхом прокатился по пещере:

– Да, эмир.

15 Нари

Нари оглянулась, но паром уже отчалил, вышел в открытое озеро, и капитан снова затянул песню. Она вдохнула полной грудью и зашагала за Дарой и купцами Аяанле. Вместе они вышли к гигантским воротам, прорубленным в латунной стене. По обе стороны от ворот громоздились латунные крылатые львы. В остальном же доки были заброшены, разруха здесь царила страшная. Осторожно лавируя между осыпающимися монументами, Нари снова заметила серого ястреба, который наблюдал за ними с высоты, примостившись на плече одной из статуй.

– Это место похоже на Иераполь, – прошептала она.

Останки былой роскоши и гробовая тишина заставляли усомниться в том, что за высокими латунными стенами кроется бурлящий жизнью город.

Дара в смятении посмотрел на заброшенный пирс.

– В мое время здесь все было куда величественнее, – согласился он. – Гезири никогда не питали интереса к утонченным аспектам жизни. Не думаю, что их заботит уход за этим местом. – Он перешел на шепот. – Кажется, доки вообще нечасто используют. Я уже много лет не видел ни одного дэва. Думал, они боятся путешествовать после того, как Нахид истребили. – Он тихонько улыбнулся ей. – Может, теперь все изменится?

Нари не улыбнулась в ответ. Мысль о том, что одно ее присутствие может повлиять на возобновление торговых связей, тяготила ее.

Они подошли ближе, и массивные металлические двери распахнулись. У входа сновало несколько мужчин, внешне смахивающих на солдат. Они были облачены в черные набедренники, доходящие до голени, черные туники без рукавов и темно-серые тюрбаны. Кожа у всех была одинакового бронзового оттенка, черные бороды – подстрижены так же, как у лодочника. Один из них кивнул купцам, разрешая им проходить.

– Это Гезири? – спросила Нари, не отрывая глаз от длинных пик, которыми были вооружены двое солдат. Их серповидные наконечники переливались медью.

– Да. Королевская гвардия. – Дара сделал глубокий вдох и, вспомнив о залепленной грязью метке на виске, ощупал ее. – Пойдем.

Привратники еще возились с купцами: они рылись в их соляных брусках и, поджав губы, сверялись со свитками. Один из привратников посмотрел на Дару и Нари, мельком скользнув металлическим взглядом по ее лицу.

– Паломники? – спросил он со скучающим видом.

Дара не поднимал головы.

– Да. Мы из Сарк…

Привратник махнул им рукой.

– Проходите, – сказал он, не слушая, и отвернулся, чуть не сбив Нари с ног, присоединяясь к своим товарищам в досмотре многострадальных торговцев солью.

Нари, не ожидавшая, что все окажется так просто, захлопала глазами.

– Идем, – шепнул Дара и потянул ее за собой. – Пока они не передумали.

И они проскользнули в открытые ворота.

Город захлестнул ее. Нари поняла, что стены просто не пропускали звук. Они с Дарой находились в самом шумном, самом сумбурном месте, которое она видела в жизни, а вокруг них суматошной рекой текли прохожие. Поверх их голов Нари попыталась выглянуть на запруженную улицу.

– Что это за место?

Дара посмотрел по сторонам.

– Похоже на Большой базар. Наш располагался в таком же месте.

Базар? Нари с сомнением посмотрела на обступивший ее хаос. Вот в Каире были базары. А это напоминало что-то среднее между бунтом и хаджем[28]. Но больше всего поражало воображение даже не количество народа, а многообразие. В толпе вышагивали чистокровные джинны, выделяясь на фоне человекоподобной массы шафитов диковинной, почти эфемерной грацией. Одеты они были дико – иногда в буквальном смысле. В какой-то момент мимо прошел мужчина, на плечах которого лежал, как примерный питомец, огромный питон. На джиннах были мерцающие одежды цвета куркумы и платья, похожие на простыни, скрепленные ракушками и острыми как бритва клыками. Они носили головные уборы из сверкающих камней и парики из металлического плетения, накидки из ярких перьев и даже один кафтан, очень напоминавший кожу крокодила, чья зубастая пасть покоилась на плече хозяина.

Мимо юркнул тщедушный джинн с дымящейся бородой и пронеслась девушка с корзинкой, задев Нари бедром. Девушка оглянулась и засмотрелась на Дару. В Нари зажглось легкое раздражение, и черная коса девушки вдруг выгнулась, как ожившая змея. Нари подскочила.

Тем временем Дара явно был чем-то недоволен. Он поглядывал на шумную толпу, не скрывая неприязни, и брезгливо принюхивался к грязной улице.

– Пойдем, – сказал он и повел ее вперед. – Мы привлечем лишнее внимание, если будем просто стоять и глазеть.

Но не глазеть было невозможно. Они пробирались через толпу, шагая по широкой улице, вдоль которой протянулись ряды торговых палаток и беспорядочно слепленных зданий. От центральной улицы расходился витиеватый лабиринт крытых переулочков, заваленных гниющим мусором и нагромождениями ящиков. В воздухе витал насыщенный аромат угля и готовящейся пищи. Вокруг кричали и шушукались джинны, торговцы зазывали поглядеть на их товары, покупатели торговались.

Нари не узнавала и половину того, что здесь продавалось. Ворсистые лиловые дыни подрагивали рядом с самыми обыкновенными апельсинами и темными вишнями, а среди кешью и фисташек были навалены горы иссиня-черных ломтиков размером с кулак. Гигантские розовые лепестки рулонами продавались рядом с тончайшим шелком и носким муслином, а продавец украшений соблазнял ее сережками, похожими на два подмигивающих стеклянных глаза. Упитанная женщина в ярко-лиловой чадре разливала по металлическим жаровням дымящуюся белую жидкость, а маленький мальчик с огненными волосами выманивал золотую птицу, вдвое больше его самого, из пальмовой клетки. Нари нервно отвернулась. Большими птицами она была сыта по горло.

– Где здесь Великий храм? – спросила она, перепрыгнув лужу перламутровой воды.

Дара не успел ответить, когда от толпы оторвался некто и встал у них на пути. Он был одет в штаны цвета серого камня и прилегающую к телу алую тунику, доходящую ему до колен. На черные волосы была нахлобучена алая плоская шапочка.

– Да будет гореть ваш огонь вечно, – поздоровался он на дивастийском. – Я не ослышался, вы говорили про Великий храм? Вы паломники? Приехали, дабы почтить и восславить наших любезных Нахид, светлая им память?

Нари не сомневалась, что эти пышные слова он старательно заучивал наизусть, и она улыбнулась ему как родному: свояк свояка… Она смерила его взглядом, обратив внимание на черные глаза и острые золотистые скулы. Он носил черные усы, но подбородок был гладко выбрит. Мошенник был Дэвом.

– Я могу отвести вас к храму, – продолжал он. – Мой родственник держит там таверну и сдает комнаты по очень доступной цене.

Дара протиснулся мимо него.

– Я знаю дорогу.

– Но жить-то вам где-то нужно, – не унимался тот, едва поспевая за ними. – Провинциальные паломники не представляют всех опасностей, которые поджидают их в Дэвабаде.

– Ага, готова поспорить, тебе перепадает хороший процент от «родственника» с такими доступными ценами, – сказала Нари со знанием дела.

Дэв перестал улыбаться.

– Ты работаешь на Гушнапа? – Он снова перегородил им дорогу и расправил плечи. – Я ему говорил. – Он погрозил пальцем у нее перед лицом. – Это моя территория, и… ай! – взвизгнул он, когда Дара схватил его за воротник и отдернул от Нари.

– Отпусти его, – зашипела она.

Но Дэв успел заметить татуировку на щеке Дары. Кровь отлила у него от лица, и он сдавленно пискнул, когда Дара оторвал его от земли.

– Дара…

Вдруг Нари почувствовала легкое покалывание за ушами, как будто кто-то наблюдал за ней. Она резко выпрямилась и обернулась.

Взглядом она встретилась с любопытными серыми глазами джинна на другой стороне улицы. Судя по всему, он был Гезири и был одет по-простому, в серый кафтан и тюрбан, но странная выправка в его позе ей не понравилась. Когда она уставилась на него, он отвернулся к ближайшей палатке и стал рассматривать товары.

В этот момент Нари заметила, что толпа народа на базаре начала рассасываться. Джинны со встревоженными лицами попрятались по переулкам, продавец-медник захлопнул металлическую заслонку на палатке. Нари нахмурилась. На своем веку она повидала немало жестокости, и ей был хорошо знаком этот немой накал, который овладевает городом за секунду до катастрофы. Закрывались на щеколды окна, на замки запирались двери. Женщина прикрикнула на заигравшихся детей, старик торопливо заковылял прочь.

Дара у нее за спиной угрожал мошеннику вырвать его легкие, если тот еще раз попадется ему на глаза. Нари тронула его за плечо.

– Нам стоит…

Громкий лязг оборвал ее предупреждение. В конце улицы солдат ударил пикой в большой латунный гонг, подвешенный с крыш двух противолежащих домов.

– Комендантский час! – огласил он.

Дара выпустил мошенника, и тот резво удрал.

– Комендантский час?

Он пришел в бешенство.

Напряжение поредевшей толпы слышалось в каждом учащенном сердцебиении. Здесь что-то происходит, что-то такое, о чем нам ничего не известно. Быстро оглянувшись, Нари увидела, что Гезири, который шпионил за ней, куда-то пропал.

Она взяла Дару за руку.

– Пора уходить.

Они быстро шагали по опустевшему базару, и до нее доносились обрывки чужих разговоров.

– …собираются на мидане… одному Всевышнему известно, как они собираются…

– Дэвам все равно, – услышала она. – Огнепоклонники получат все, что пожелают. Так всегда происходит.

Дара крепче стиснул ее руку, чтобы не потерять Нари в давке. Они прошли под высокими узорчатыми воротами и оказались на большой площади, которую окружали медные стены, позеленевшие от времени. Тут было менее людно, чем на базаре, но не меньше нескольких сотен джиннов столпились посреди площади у непримечательного фонтана из черных и белых мраморных кирпичей.

Гигантская арка, из которой они вышли, не была ничем украшена, но к площади вели еще шесть ворот, размером поменьше, и каждые были оформлены в своем уникальном стиле. За ними исчезали джинны, которые были одеты куда богаче, чем шафиты с базара. Двое огневласых детей, играя в догонялки, вбежали в ворота с бороздчатыми колоннами, во всю длину увитыми виноградными лозами. Мимо Нари протиснулся высокий Аяанле и двинулся к воротам между двух шипастых пирамид.

Шесть врат для шести племен, догадалась она. И седьмые, ведущие на общий базар. Дара подтолкнул ее к воротам на противоположной стороне площади. Врата Дэв были выкрашены бледно-голубой краской и подпирались двумя латунными статуями крылатых львов. Там одиноко стоял Гезири-привратник, который, вооружившись медной косой, пытался урегулировать поток встревоженных джиннов, гурьбой поваливших в ворота.

Когда Нари проходила мимо фонтана, она краем уха услышала чью-то злую тираду:

– И какая награда ждет вас за верозаступничество? За помощь нуждающимся и угнетенным? Смерть! Мучительная смерть, в то время как наш король прятался за спиной своего огнепоклоняющегося визиря!

Джинн, одетый в грязно-коричневый кафтан и белый тюрбан в пятнах пота, забрался на верхушку фонтана и надрывался перед растущей внизу толпой. Он гневно ткнул пальцем в сторону Врат Дэв.

– Смотрите, братья! – прокричал он. – Даже теперь они остаются фаворитами, и солдаты самого короля охраняют их! И это после того, как они похитили невинную невесту из постели ее верующего супруга! Единственным преступлением этой женщины стало то, что она бросила суеверный культ своей семьи. Разве это справедливо?

Очередь, выстроившаяся к сектору Дэвов, выросла и уже почти доставала до фонтана. Две группы теперь стояли на расстоянии пары шагов и бросали друг на друга косые взгляды. Нари увидела, как один юноша из Дэвов с негодующим видом обернулся.

– Да, справедливо! – громко возразил юноша. – Это наш город. Так почему бы вам не оставить наших женщин нам и не вернуться в ту дыру человеческого мира, откуда вы взяли свою грязную кровь?

– Грязную кровь? – переспросил джинн у фонтана. Он взобрался на ступеньку повыше, чтобы его было лучше видно из толпы. – Так я, по-твоему, грязная кровь? – не дожидаясь ответа, он вынул из-за пояса длинный нож и провел им по запястью. Несколько джиннов ахнули при виде темной крови, которая шипела, капая на землю. – Это что, похоже на грязь? Я прошел завесу. Я такой же джинн, как и ты.

Но Дэв не собирался сдаваться. Напротив, он подошел к фонтану с нескрываемой ненавистью во взгляде.

– Это мерзкое человеческое слово ничего для меня не значит, – процедил он. – Это Дэвабад. Тем, кто зовет себя джиннами, здесь не место. Равно как и их шафитскому отродью.

Нари прижалась к Даре.

– У тебя появился единомышленник, – пробормотала она мрачно.

Он нахмурился, но ничего не ответил.

– Ваш народ – язва нашей расы! – кричал шафит. – Сборище дегенеративных рабовладельцев, до сих пор преклоняющееся перед семьей убийц и кровосмесителей!

Дара зашипел, и его пальцы на ее запястье погорячели.

– Не надо, – прошептала Нари. – Продолжай идти дальше.

Но оскорбление явно задело Дэвов, еще остававшихся на площади. Некоторые стали разворачиваться к фонтану. Седой старик с вызовом вскинул железную палицу.

– Нахиды были избраны Сулейманом! А Кахтани – рядовые Гезири, пескоплавы, грязные варвары, балакающие на змеином языке!

Шафит начал возражать, но осекся и приложил к уху ладонь.

– Вы это слышите?

Он ухмыльнулся, и толпа стихла. Вдали, со стороны базара доносилось какое-то пение. Земля задрожала под топотом марширующих колонн.

Шафит захохотал, а Дэвы стали нервно пятиться назад. Одного военного отряда хватило, чтобы заставить их дать задний ход.

– Бегите! Жмитесь к своим огненным купелям и молитесь, чтобы ваши мертвые Нахиды пришли и спасли вас!

На площадь высыпало еще больше народу. Лица пылали гневом. Сабли были не у многих, но Нари заметила тревожно большое количество джиннов, вооруженых кухонными ножами и фрагментами мебели.

– Настал день расплаты! – кричал шафит. – Мы будем громить ваши дома, пока не найдем девушку! Пока не найдем и не освободим каждого верующего раба, которого прячете вы, безбожники!

Нари и Дара прошли через ворота последними. Дара проследил, чтобы она миновала латунных львов, и повернулся накричать на привратника.

– Ты их не слышишь? – Он указал на растущую толпу. – Закрывай ворота!

– Не могу, – ответил солдат. Он выглядел совсем молодо: вместо бороды на его лице виднелся лишь черный пушок. – Ворота никогда не закрываются. Таков закон. Подкрепление уже в пути. – Он нервно сглотнул, вцепившись за косу. – Совершенно не о чем беспокоиться.

Нари не купилась на его напускной оптимизм, потому что чем громче слышалось пение, тем шире становились серые глаза привратника. Она не слышала подстрекателя за криками толпы, зато видела, как он жестами дает указания столпившимся внизу. Он гневно указал на Врата Дэв, и шафиты подняли рев.

У Нари душа ушла в пятки. Дэвы, мужчины и женщины, млад и стар, мчались по опрятным улицам и прятались за дверьми красивых каменных домов. Дюжина джиннов оперативно запечатывали двери и окна. Их голые руки раскалились докрасна, как кузнечный молот. Но они успели разделаться только с половиной зданий на улице, а толпа уже приближалась. Где-то дальше по улице плакал маленький ребенок, пока его мать отчаянно колотила в закрытую дверь.

Лицо Дары ожесточилось. Нари не смогла ему помешать, когда он выхватил пику у Гезири-солдата и повалил его на землю.

– Бесполезная шавка.

Дара вполсилы дернул двери ворот, но те не поддались, и тогда он вздохнул, скорее раздосадованно, чем встревоженно, и повернулся к бунтовщикам.

Нари запаниковала.

– Дара, может, не надо…

Он пропустил ее слова мимо ушей и зашагал через площадь к толпе, покручивая косу в руках, как будто обвыкаясь с весом оружия. Теперь, когда все Дэвы попрятались за воротами, он был один – один против сотен. Публику такое зрелище, похоже, забавляло: Нари видела замешетельство на лицах и слышала смешки.

Шафит с усмешкой соскочил с фонтана.

– Не может быть! Неужто хоть у одного огнепоклонника нашлась капля мужества?

Дара заслонил глаза ладонью и махнул косой на шафитов.

– Вели этой швали расходиться. Сегодня никто не разгромит ни одного дэвского дома.

– У нас есть повод, – уперся шафит. – Твой народ похитил ренегатку.

– Идите домой, – повторил Дара.

Не дожидаясь их ответа, он развернулся к воротам. По одному из крылатых львов возле Нари прошла дрожь. Она вздрогнула и присмотрелась, но статуя была неподвижна.

– А не то что? – шафит пошел за Дарой.

Дара стоял спиной к толпе. Нари поймала на себе его взгляд. Он снял тюрбан, частично закрывавший его лицо, и стер грязь с татуировки.

– Иди назад, Нари. Я со всем разберусь.

– Разберешься? – переспросила Нари шепотом, хотя внутри у нее все сжималось от волнения. – Ты что, не слышал привратника? Скоро придут солдаты!

Он покачал головой.

– Но пока их здесь нет, а я за свою жизнь уже насмотрелся на то, как убивают Дэвов. – Он снова повернулся к толпе.

Нари услышала из ближайших рядов удивленные восклицания, и по толпе начал расползаться шепоток.

Шафит расхохотался.

– Ах ты, бедняжка, что ты натворил со своим лицом? Ты что, возомнил себя Афшином?

Крепкий мужик в кузнецком фартуке, вдвое больше Дары, вышел вперед.

– У него глаза раба, – бросил он. – Точно, помешанный: кто в здравом уме пожелает быть одним из этих демонов? – Он занес железный молоток. – Уйди с дороги, дурень, а не то мы раздавим тебя первым. Раб ты или нет, один в поле не воин.

– А я ведь действительно один, как мило с твоей стороны проявить такую заботу. Тогда, может, сравняем шансы? – Дара махнул руками на ворота.

Нари показалось, что он зовет статую, и успела подумать, что это, конечно, лестно, но он явно переоценивает ее способности. А потом латунный лев рядом с ней пошевелился.

Она попятилась. Лев потянулся и по-кошачьи изогнул шею, скрипя металлом. Лев с другой стороны ворот расправил крылья, разинул пасть и зарычал.

Нари думала, что ни один звук на свете не сравнится по своему пугающему эффекту с воем речного змея, но львы составили бы ему хорошую конкуренцию. Первый лев тоже зарычал, вторя своему брату громкостью, и от их жуткого рева, к которому подмешивался хруст камешков, внутри у нее все похолодело. Лев исторг из пасти клуб огня и дыма, как будто отрыгнул комок шерсти, и направился к Даре с элегантной грацией, так контрастирующей с металлическим обличьем.

Судя по крикам из толпы, Нари сделала вывод, что одушевленные крылатые огнедышащие львы не были обычной практикой в мире джиннов. Половина толпы кинулась к выходам, но остальные подняли оружие с еще более решительным видом.

А вот шафит – тот выглядел абсолютно сбитым с толку. Он смерил Дару пытливым взглядом.

– Я… я не понимаю, – залепетал он, когда земля под ними начала дрожать. – Ты работаешь на…

Кузнец не испугался львов. Он замахнулся молотом и бросился в атаку.

Дара не успел даже поднять косу, когда в грудь кузнецу прилетела стрела, а следом за ней вторая вонзилась ему в горло. Дара удивленно оглянулся. Улица огласилась трубным ревом.

Из-за базарных ворот показался гигантский зверь. Вдвое больше лошади, с серыми ногами толщиной с дуб каждая, он хлопал ушами, как будто обмахивался веером, и, подняв длинный хобот, еще раз протяжно затрубил. Слон, догадалась Нари. Она видела слона лишь раз в жизни, на территории частного имения, которое однажды ограбила.

Слоновий наездник пригнулся, проезжая под воротами. В его руках был длинный серебряный лук. Он невозмутимо обозрел царящий на площади хаос. На вид всадник был ее ровесником, хотя для джиннов это ничего не значило: Даре она дала бы не больше тридцати, а он, тем не менее, появился на свет раньше, чем вся ее цивилизация. Всадник был похож на Дэва: его глаза и кудрявые волосы были такими же черными, как у нее, но одет он был в форму солдат Гезири.

Он непринужденно восседал на слоне. Его ноги покоились на матерчатом седле, а тело ритмично покачивалось в такт движениям животного. Наездник заметно всполошился, завидев оживших львов, вскинул лук, но передумал, вероятно, сообразив, что стрелы не остановят металлических хищников.

Из-за ворот высыпали солдаты, расталкивая суматошную толпу, и рассредоточились по площади, никому не позволяя убежать. Блеснула медная сабля, кто-то закричал.

Трое гезирийских солдат наступали на Дару. Тот, что стоял ближе других, обнажил оружие, и один лев зарычал и прыгнул, со свистом рассекая воздух латунным хвостом.

– Остановитесь! – крикнул лучник. Он соскользнул со слона и ловко приземлился на ноги. – Он же раб, кретины. Не трогайте его. – Он отдал свой лук другому солдату и приблизился к Даре, подняв руки. – Видишь, – сказал он на дивастийском, – я не желаю тебе…

Его взгляд остановился на виске Дары и его татуировке. От удивления он сдавленно пискнул.

Дара оставался невозмутим. Его яркие глаза изучили лучника с головы до пят, от серого тюрбана до кожаных туфель, и Дара скорчил такую мину, как будто одним глотком осушил графин скисшего вина.

– Ты кто такой?

– Я… мое имя Джамшид, – ошарашенно пробормотал лучник. – Джамшид э-Прамух. Капитан, – добавил он с запинкой. Он переводил взгляд с Дары на резвящихся львов. – Ты не… то есть… это же… – Он осекся и помотал головой. – Думаю, нужно отвести тебя к королю. – Впервые он посмотрел на Нари. – Твоя, э-э-э… спутница, – определился он, – тоже может присоединиться, если пожелаешь.

Дара покрутил в руках пику.

– А если я пожелаю…

Нари больно наступила ему на ногу, пока он не успел ляпнуть какую-нибудь глупость. Остальные солдаты в это время рыскали по толпе и отделяли мужчин от женщин и детей, хотя Нари заметила нескольких совсем юных мальчиков, которых приставили к той же стене, что и мужчин. Некоторые плакали, многие молились, падая на колени в знакомой позе, и Нари пришлось отвернуться от этого зрелища. Она еще не знала, что в Дэвабаде называлось правосудием и как король наказывал тех, кто наносил оскорбления ему и угрозы соседнему племени, но по обреченным глазам арестованных она уже начинала догадываться.

И она не хотела пополнить их ряды. Нари благодарно улыбнулась Джамшиду из-под вуали.

– Спасибо за приглашение, капитан Прамух. Мы почтем за честь встретиться с королем.

– Ткань слишком плотная, – пожаловалась Нари. Она откинулась назад и, разочарованно вздохнув, опустила занавеску. – Я ничего не вижу.

В этот момент паланкин, который им предоставили, дернулся вперед и резко назад, завалившись под неловким углом, отчего Нари чуть не упала Даре на колени.

– Мы идем в гору, которая ведет во дворец, – тихо сказал Дара.

Он покрутил в руке кинжал и, сверкая глазами, уставился на металл лезвия.

– Может, уберешь эту штуку? Тут повсюду десятки вооруженных солдат… что ты намерен с этим делать?

– Меня везут прямиком к моему врагу в цветочном коробке, – ответил Дара, трогая ситцевые шторы острием кинжала. – Почему бы и не вооружиться?

– Ты ведь сказал, что встреча с джиннами предпочтительнее смерти от лап речных чудовищ?

Он метнул в нее осуждающий взгляд и продолжил вертеть в руках нож.

– Видеть Дэвов, которые одеваются, как они… служат своим узурпаторам…

– Он не узурпатор, Дара. И вообще, Джамшид только что спас тебе жизнь.

– Он меня не спас, – возразил Дара, оскорбленный такой перспективой. – Он помешал мне заставить навсегда замолчать того негодяя.

Нари раздраженно закряхтела.

– Думаешь, убивать королевского подданного в первый день в городе было бы хорошей идеей? – спросила она. – Мы хотим наладить контакт с ними и найти убежище от ифритов, ты не забыл?

Дара закатил глаза.

– Ну ладно, – вздохнул он, продолжая поигрывать с кинжалом. – Но если честно, я не собирался затевать этого с шеду.

– С кем?

– С шеду, крылатыми львами. Я хотел, чтобы они просто перегородили ворота, но… – Он встревоженно нахмурился. – Нари, у меня… странное чувство с того момента, как мы вошли в город. Как будто…

Повозка остановилась, и Дара закрыл рот. Штора отдернулась, и перед ними предстал взволнованный Джамшид э-Прамух.

Нари высунулась из паланкина и была поражена открывшимся ей видом.

– Это и есть дворец?

Иначе и быть не могло. Сложно представить, чтобы здание таких размеров оказалось чем-то, помимо дворца. Грузно устроившись на вершине скалистой возвышенности над Дэвабадом, гигантское мраморное сооружение закрывало собой половину неба. Дворец не отличался особенной красотой: основной постройкой комплекса был шестиэтажный зиккурат, тянувшийся в поднебесье. Нари видела деликатные силуэты двух минаретов и сверкающий золотой купол за мраморной стеной, которые подсказывали, что за зиккуратом кроется еще большее величие.

В дворцовых стенах были вырублены золотые двери, освещенные пламенем факелов. Или… нет, не факелов. Огонь горел в латунных пастях двух крылатых львов, которых Дара назвал шеду. Крылья неподвижно застыли у них над спиной. Нари вдруг опознала их: точно такое же крыло было вытатуировано у Дары на виске и пересечено стрелой. Символ Афшинов, знак верности прежней королевской семье Нахид.

Моей семье. Нари поежилась, хотя в воздухе носился теплый ветерок.

Проходя мимо огоньков, Дара нагнулся и зашептал ей на ухо:

– Нари, тебе будет лучше… избегать конкретики по поводу своей биографии.

– Другими словами, не признаваться заклятому врагу моей семьи, что я воровка и аферистка?

Дара наклонился к ней вплотную, продолжая смотреть прямо перед собой. Нари окутал его дымный запах, и в ее душе что-то непроизвольно шевельнулось.

– Скажи, что члены семьи Басимы в младенчестве нашли тебя в реке, – предложил он. – И оставили тебя своей служанкой. Скажи, что ты скрывала от них свои способности и что ты просто играла с Басимой и пела ей песни, когда случайно призвала меня.

Она выразительно посмотрела на него.

– А все остальное?

Рукой он нащупал руку Нари и слегка сжал ее.

– Правду, – сказал он мягко. – По мере возможности правду. Я не знаю, что еще можно сказать.

Они вошли в огромный дворцовый парк, и ее сердце забилось чаще. Мраморные тропинки разбегались в солнечных травах, укрытые ухоженными деревцами. Свежий ветерок доносил запахи роз и цветков апельсина. Поблизости журчали изящные фонтаны, рябые от листьев и цветочных лепестков. В воздухе разливались трели сладкоголосых птиц и звуки лютни, играющей вдалеке.

Подойдя ближе, Нари увидела, что на первом ярусе исполинского зиккурата с одной стороны совершенно отсутствовала стена, а потолок поддерживался на толстых колоннах, возведенных в четыре ряда. Из пола поднимались фонтаны, наполненные цветами, а сам мраморный пол казался почти что мягким, вероятно, стоптанный многими тысячами ног. Зеленый мрамор с белыми прожилками напоминал траву, как будто сад продолжался и внутри этого зала.

Нари казалось, что тут могли уместиться тысячи, но сейчас в зале присутствовало, навскидку, не больше двухсот джиннов. Все они собрались вокруг ступенчатой платформы из такого же мрамора, что и пол. Примерно с середины зала пол брал уклон вверх и поднимался выше, пока не упирался в дальнюю стену.

Внимание Нари было приковано к мужчине в центре платформы. Король джиннов восседал на ослепительном троне, усыпанном искрящимися камнями и украшенном тончайшей резьбой по камню. Его бронзовая кожа лучилась силой и властью. Угольно-черный кафтан дымом клубился у его ног, а голову украшал тюрбан из красиво раскрашенного шелка с сине-лилово-золотыми разводами. Впрочем, судя по тому, как почтительно присутствующие склоняли перед ним головы, этому джинну не требовались одежда и трон, чтобы показать, кто здесь хозяин.

Когда-то король, наверное, был красивым мужчиной, но седеющая борода и брюшко под кафтаном выдавали его зрелый возраст. Только в лице читалась не по-стариковски ястребиная хватка, и металлически-серые глаза смотрели внимательно и живо.

Устрашающе. Нари сглотнула и отвела взгляд, чтобы изучить остальных. Помимо дружины стражников на верхних ярусах мраморной платформы находились еще трое. Самый старший, с согбенными плечами, смахивал на Дэва, а его коричнево-золотой лоб был помечен темной угольной линией.

Еще два джинна разместились на соседней платформе. Первый сидел на пышной подушке и одет был почти так же, как и король. Его черные волосы были растрепаны, а щеки слегка зарумянились. Он потирал бороду и рассеянно поглаживал бронзовый кубок. Он был красив, а его манеры отличала непринужденность, свойственная, по ее опыту, богачам и бездельникам. Сходство с королем было в нем очевидно. Скорее всего, сын. Нари загляделась на кольцо с увесистым сапфиром на его мизинце: принц.

За спиной принца стоял юноша, одетый почти по-солдатски, только его тюрбан был темно-алым, а не серым. Он был высокого роста, с колючей бородой и угрюмым выражением на тонком лице. Несмотря на такую же сияющую кожу и острые уши, как у всех чистокровных джиннов, Нари не понимала, к какому племени его отнести. У него была темная, почти как у торговцев солью из Аяанле, кожа, но металлически-серые, как у Гезири, глаза.

Их никто не замечал. Внимание короля было обращено вниз, в зал, где препирались два каких-то типа. Он вздохнул и щелкнул пальцами. Босой слуга вложил в его протянутую руку кубок вина.

– …это монополия. Я знаю немало тохаристанских семей, где прядут нефритовую нить. Нужно запретить им сговариваться, когда они продают товар купцам Агниванши.

Опрятно одетый длинноволосый джинн скрестил руки на груди. На шее у него болталась нитка жемчуга, еще две были обмотаны вокруг запястья. На пальце сверкало золотое кольцо.

– Откуда у тебя такая информация? – поинтересовался второй.

Он был повыше и слегка смахивал на китайских ученых, которых Нари видела в Каире. Любопытная Нари встала перед Дарой, чтобы получше их рассмотреть.

– Признайся, у тебя шпионы в Тохаристане!

Король остановил их взмахом ладони.

– Я ведь только что разбирался с вашими проблемами. Боже Всемогущий, почему вы продолжаете вести друг с другом дела? Есть ведь и другие… – Он умолк.

Встал. Кубок выпал из его рук и разбился о мраморный пол, забрызгав королевский кафтан. Разговоры смолкли, но король ничего не замечал вокруг себя.

Он смотрел Нари прямо в глаза. И одно слово молитвенно тихо сорвалось с его губ:

– Манижа?

16 Нари

Все без исключения в гигантском тронном зале повернулись в ее сторону. В металлическом блеске глаз джинна, блеске стали, меди, золота и жести Нари прочитала странную смесь непонимания и радости, как будто ей еще не рассказали шутку, которая должна ей понравиться. В толпе кто-то хихикнул, но король отошел от трона, и все замерло.

– Ты жива, – прошептал он.

В зале стало так тихо, что Нари услышала его вздох. Придворные, оказавшиеся на пути между ними, поспешили отойти в сторону.

Тот, кого Нари приняла за принца, удивленно перевел взгляд с короля на Нари. Он прищурился, разглядывая ее как непонятную букашку.

– Это не Манижа, аба. Она же вылитый человек – непонятно, как вообще через завесу прошла.

– Человек?

Король спустился на нижнюю платформу, и, когда он подошел ближе, ему в лицо попал солнечный луч, просочившийся между ставен. На одном виске Нари увидела у него черную татуировку. Только, в отличие от Дары, его метка изображала восьмиконечную звезду. По краям звезда смутно мерцала, как будто подмигивая Нари.

Он поник лицом.

– Нет… это не Манижа. – Он поразглядывал ее еще с минуту и потом нахмурился. – Но почему ты назвал ее человеком? У нее же внешность чистокровной Дэвы.

Что? Но не только Нари смутило заявление короля. Снова поднялся шепот, и молодой солдат в алом тюрбане спустился с платформы и встал рядом с королем.

Он заботливо положил руку ему на плечо.

– Аба…

Остальную речь он произнес на невнятном шипящем диалекте Гезири, но успел окончательно сбить Нари с толку.

Аба? Неужели солдат – второй сын короля?

– Я же вижу ее уши! – сердито воскликнул отец на джиннском. – С чего ты взял, что она шафитка?

Нари молчала, не зная, как себя вести. Разрешается ли просто взять и первой обратиться к королю? Или нужно поклониться, или…

Король нетерпеливо фыркнул. Он поднял руку, и печать на его виске вспыхнула и ожила.

По ощущениям, как будто кто-то вытянул из комнаты весь воздух. Погасли фонари на стенах, смолкло журчание фонтанов, и черные флаги за спиной короля перестали развеваться. На Нари накатила волна слабости и тошноты, и дали о себе знать все травмы минувшего дня.

Дара сдавленно вскрикнул. Пепел проступил у него на коже, и он упал на колени.

Нари нагнулась к нему.

– Дара!

Она накрыла ладонью его судорожно дрожащую руку, но он не отозвался. Кожа стала холодной и бледной, как в тот раз, после нападения Рух. Она повернулась к королю:

– Прекратите! Ему же больно!

Теперь и остальные джинны были шокированы так же, как король, когда только увидел ее. Принц ахнул, и старший Дэв, закрыв ладонью рот, сделал шаг вперед.

– Хвала Создателю, – сказал он на дивастийском. Круглыми черными глазами он уставился на Нари со смесью страха, надежды и воодушевления на лице. – Ты… ты…

– Не шафитка, – перебил король. – Как я и сказал.

Он опустил руку, и фонари снова зажглись. Рядом с Нари судорожно вздрогнул Дара.

Король Кахтани смотрел на нее, не отводя глаз.

– Зачарованная, – заключил он. – Зачарованная, чтобы казаться человеком. Никогда о подобном не слыхивал. – Он с изумлением ее разглядывал. – Кто ты такая?

Нари помогла Даре подняться. Афшин был еще бледен и как будто не мог надышаться.

– Мое имя Нари, – сказала она, с трудом удерживая вес Дары. – Манижа, о которой вы упоминали… наверное, я ее дочь.

Король так и отпрянул.

– Прошу прощения?

– Она Нахида.

Дара еще не до конца пришел в чувство, и его голос прозвучал хриплым басом, от которого бросились врассыпную несколько придворных.

– Нахида? – переспросил с подушки принц, перекрикивая гомон удивленной толпы, с явным недоверием. – Ты сумасшедший?

Король поднял руку, чтобы распустить собрание.

– Вон, все до единого!

Дважды повторять приказ не пришлось. Нари даже представить не могла, что такая масса народа способна так быстро перемещаться. С немым страхом она наблюдала, как на место придворных пришли новые солдаты. Стража, одинаково вооруженная необычными медными саблями, выстроилась в шеренгу позади Дары и Нари, перекрывая им путь к отступлению.

Железный взгляд короля наконец упал на Дару.

– Если она дочь бану Манижи, кто ты будешь такой?

Дара постучал по метке на своем лице.

– Ее Афшин.

Король изогнул брови.

– Это будет увлекательная история.

– Ничего не понимаю, – заявил принц, когда Дара и Нари закончили свой рассказ. – Сговор с ифритами, Рух-ассасин, Гозан, восставший из берегов, чтобы повыть на луну? Сказочка увлекательная, спору нет… есть все шансы попасть в гильдию актеров.

Король пожал плечами:

– Ну, не знаю, не знаю. В лучших сказках всегда есть доля истины.

Дара ощетинился.

– Почему у вас самих нет свидетелей событий на Гозане? Должны же у вас быть разведчики. В противном случае вы не узнаете, даже если вражеская армия будеть стоять на пороге города, – закончил он хмуро.

– Я приму во внимание твой профессиональный совет, – ответил король с иронией. На протяжении всего рассказа его лицо оставалось непроницаемым. – Но история-то и вправду удивительная. Очевидно, что девушка попала под какое-то проклятие, если вы все видели в ней шафитку, когда для меня не было вопросов в том, что она чистокровная. – Он снова изучил ее. – И она действительно похожа на бану Манижу, – признал он с какой-то неуловимой эмоцией в голосе. – Как две капли воды.

– И что теперь? – спросил принц. – Аба, не можешь же ты всерьез допустить, что Манижа тайком родила дочь? Манижа! Эта женщина насылала чумные язвы на мужчин, которые слишком долго на нее засматривались!

Сейчас и Нари не отказалась бы от таких умений. За последние сутки какие только фантастические твари не покушались на ее жизнь – чаша ее терпения была переполнена, и она обойдется без подозрений Кахтани.

– Вам нужно доказательство того, что я Нахида? – поинтересовалась она.

Нари указала на кривой кинжал за поясом у принца.

– Дайте мне это, и я исцелюсь прямо у вас на глазах.

Дара вышел вперед нее, и воздух задымился.

– Это было бы крайне нежелательно.

Юный солдат, принц или кто он там – в общем, юноша с колючей бородой и враждебным взглядом тут же занял место рядом со старшим принцем. Он положил ладонь на рукоять медной сабли.

– Ализейд, – одернул его король. – Прекрати. И ты угомонись, Афшин. Веришь, нет, но Гезири обычно не закалывают своих гостей в припадке гостеприимства. Во всяком случае, пока мы не познакомимся по всей форме. – Он хитро улыбнулся Нари и положил руку себе на грудь. – Я король Гасан аль-Кахтани, как вы уже знаете. Мои сыновья: эмир Мунтадир и принц Ализейд, – сказал он, указывая на сидящего принца и угрюмого юного сабельщика, и перешел к старшему Дэву. – А это мой старший визирь Каве э-Прамух. Это его сын Джамшид проводил вас во дворец.

Нари не ожидала услышать арабские имена, такие родные ее уху, как не ожидала и того, что оба Дэва окажутся приближенными короля. Наверное, это хороший знак.

– Мир вашему дому, – сказала она осторожно.

– И твоему, – Гасан раскинул руки. – Прости наше недоверие, госпожа. Только мой сын, Мунтадир, сказал правду. У бану Манижи не было детей, и она мертва уже как двадцать лет.

Нари задумалась. Она не любила с кем попало делиться важной информацией, но узнать правду о себе она хотела больше всего на свете.

– Ифриты сказали, что они с ней заодно.

– Ифриты с ней заодно? – впервые на лице Гасана промелькнуло грозовое выражение. – Ифриты ее и убили. С превеликим удовольствием, судя по всему.

Нари стало не по себе.

– Что вы имеете в виду?

На этот раз ответил визирь.

– Ифриты устроили облаву на бану Манижу и ее брата Рустама на пути в мои угодья в Зариаспе[29]. Я… я был в числе тех, кто нашел останки их каравана. – Он прочистил горло. – Большинство тел было невозможно даже опознать, но Нахиды…

Чуть не плача, он замолчал.

– Ифриты надели их головы на пики, – мрачно закончил за него Гасан. – И набили им рты реликтами всех джиннов из их каравана, которых они забрали в рабство, как будто в насмешку. – От его воротника клубами валил дым. – Заодно они, как же.

Нари опешила. Даже если джинны обманывали ее до этого, этот рассказ был лишен всякого обмана. Старший визирь терзался, да и в серых глазах короля мутилась нескрываемая мучительная ярость.

И я чуть не попала в руки монстрам, которые способны на такое. Нари была потрясена до глубины души. Она всегда жила с уверенностью, что способна распознать любую ложь, но ифритам почти удалось перехитрить ее. Все-таки прав был Дара, говоря, что они лгут, как дышат.

Дара, кстати, даже не думал скрывать своих чувств по поводу жуткой кончины брата и сестры. От его тела волнами валила жгучая ярость.

– Как бану Маниже и ее брату вообще позволили покидать черту города? Вам не показалось, что это может быть опасно: отправлять двух последних Нахид в мире на все четыре стороны в дэвастанскую провинцию?

Эмир Мунтадир разозлился.

– Они не были нашими узниками, – горячо возразил он. – И об ифритах никто и слыхом не слыхивал больше века. Едва ли мы…

Тихий и горестный голос Гасана заставил замолчать его старшего сына.

– Нет… он задал справедливый вопрос. Видит Бог, я и сам задаю его себе каждый день после их смерти. – Он откинулся на спинку трона и как будто постарел на глазах. – Ехать должен был только Рустам. Урожай целебных трав в Зариаспе поразила изгарина, а Рустам был сильным ботаником. Но Манижа настояла на том, чтобы сопровождать его. Она была очень дорога моему сердцу и очень, очень упряма. Как оказалось, губительное сочетание. – Он покачал головой. – Она так непоколебимо стояла на своем, что я… ах.

Нари прищурилась.

– Что?

Гасан посмотрел на нее, еле сдерживая в себе что-то, чего она никак не могла истолковать. Он недолго помолчал и наконец спросил:

– Сколько тебе лет, бану Нари?

– Точно не знаю. Думаю, около двадцати.

Он поджал губы.

– Любопытное совпадение.

Ему не понравился ее ответ.

На щеках старшего визиря проступили яркие пунцовые пятна.

– Король, вы же не думаете, что у бану Манижи, благословенной дочери Сулеймана, женщины безукоризненных нравственных качеств…

– Двадцать лет назад появилась внезапная причина сбежать из Дэвабада в далекое горное имение, где ее окружали бы молчаливые и безоговорочно преданные ей Дэвы? – он вздернул бровь. – И не такие странные дела случались.

Внезапно до Нари дошел смысл их диалога. Огонек наивной, глупой надежды загорелся в ее душе, и она ничего не могла с этим поделать.

– Значит, мой отец… еще жив? Он живет в Дэвабаде? – Она не смогла скрыть надрыва в голосе.

– Манижа отказывалась выходить замуж, – сказал Гасан откровенно. – У нее не было… привязанностей. Во всяком случае, мне об этом ничего неизвестно.

Его резкий ответ пресекал все дальнейшие вопросы на эту тему. Нари нахмурилась, пытаясь сопоставить все факты.

– Как-то не сходится. Ифриты знали про меня. Если она бежала, когда еще никто не знал о ее положении, и она была убита в дороге, то…

Меня не было бы в живых. Эти слова остались недосказанными, но Гасан и сам был озадачен тем же.

– Я не знаю, – сдался он. – Может, ты родилась в дороге, но тогда не могу представить, как бы ты выжила и уж тем более как оказалась в человеческом городе на другом конце мира, – он развел руками. – Мы можем никогда не получить ответов на эти вопросы. Но я надеюсь, что последние минуты твоей матери были скрашены уверенностью в том, что ее ребенок выжил.

– Значит, кто-то спас ее, – заметил Дара.

Король опять развел руками.

– Остается только гадать. Чары, воздействующие на ее внешность, очень крепки. Может, их наложил вовсе не джинн.

Дара посмотрел на нее. Что-то смутное отразилось в его взгляде, и он снова повернулся к королю:

– Она действительно не кажется вам шафиткой?

Робкая надежда, которую Нари услышала в этом вопросе, ранила ее, и это был факт. Все-таки, несмотря на их близость, чистота крови оставалась для него важным вопросом.

Гасан покачал головой.

– Такая же Дэва, как и ты. А если она и вправду дочь бану Манижи… – Он помедлил, и что-то промелькнуло у него в лице.

Это заняло всего мгновение, и маска ледяного спокойствия тотчас вернулась на место, но Нари была наблюдательной, так что она все заметила.

Это был страх.

– Если так… то что? – поторопил его Дара.

Первым ответил Каве, глядя на Нари своими черными глазами. Ей показалось, что старший визирь, будучи Дэвом, не хотел, чтобы эту весть преподносил ей король.

– Бану Манижа была самой даровитой целительницей в клане Нахид за последнее тысячелетие. Если ты ее дочь… – его слова звучали благоговейно и немного дерзко, – …то Создатель улыбается нам.

Король бросил на визиря недовольный взгляд.

– Мой визирь перевозбудился, но твое прибытие в Дэвабад в самом деле может оказаться подарком судьбы. – Он перевел взгляд на Дару. – А вот что касается тебя… Ты представился Афшином, но до сих пор не назвал своего имени.

– Выскочило из головы, – ответил Дара ледяным тоном.

– Так поделись с нами сейчас.

Дара вздернул подбородок и сказал:

– Дараявахауш э-Афшин.

Эффект это произвело такой, как будто он обнажил оружие. У Мунтадира вылезли на лоб глаза, Каве стал белее мела, а младший принц положил руку на саблю, делая шаг к своей семье.

Даже невозмутимый король напрягся.

– Во избежание недопониманий: ты тот самый Дараявахауш, который возглавил восстание Дэвов против Зейди аль-Кахтани?

Что? Нари резко повернулась к Даре, но тот не смотрел на нее. Его внимание было приковано к Гасану аль-Кахтани. Слабая улыбка играла у него на губах. Точно так же он улыбался шафиту на площади.

– Ах… значит, ваш народ меня не забыл?

– Ничуть, – хладнокровно ответил Гасан. – Наша история много про тебя рассказывает, Дараявахауш э-Афшин. – Он скрестил руки поверх черного кафтана. – Но я готов был поклясться, что один из моих предков обезглавил тебя в битве при Исбанире[30].

Этот маневр был знаком Нари: король оскорбил его достоинство, чтобы развести Афшина на развернутый ответ.

И Дара, естественно, попался на крючок.

– Ничего подобного ваш предок не делал, – зло процедил он. – До Исбанира я даже не доехал – в противном случае не вы бы сейчас сидели на этом троне.

Он поднял руку, и у него на пальце сверкнул изумруд.

– Ифриты поймали меня еще до сражения. Дальше вы и сами без труда догадаетесь.

– Это не объясняет, как ты стоишь сейчас перед нами, – веско заметил Гасан. – Как ты разорвал рабское проклятие ифритов без помощи Нахид?

У Нари голова шла кругом от обилия информации, и все-таки она обратила внимание на долгую паузу в ответе Дары.

– Я не знаю, – признался он скрепя сердце. – Я и сам об этом думал, но меня освободил пери, Хайзур, тот самый, что спас нас у реки. Он сказал, что нашел мое кольцо на теле человека, странствующего по его землям. Пери обычно не вмешиваются в наши дела, но… – у Дары встал комок в горле. – Он сжалился надо мной.

Нари дрогнула, и от его слов у нее защемило сердце. Хайзур не только спас их на реке, он освободил его из рабства. Перед глазами всплыл пери, в одиночестве и страшных муках ожидающий смерти от рук своих собратьев. Нари сделала вдох и сморгнула подступившие слезы.

Но Гасана меньше всего волновала судьба пери, которого он в глаза не видел.

– Когда это произошло?

– Около десяти лет назад, – тихо ответил Дара.

Король не ожидал такого ответа.

– Десяти? Не хочешь же ты сказать, что провел четырнадцать веков рабом у ифритов?

– Именно это я и хочу сказать.

Король сложил ладони домиком и посмотрел на него поверх длинного носа.

– Извини за прямоту, но я знавал закаленных битвами вояк, доведенных до полного безумия всего тремя веками рабства. То, о чем говоришь ты… этого не пережил бы никто.

От зловещих слов Гасана в жилах стыла кровь. Единственной темой, на которую Нари не рисковала расспрашивать Дару, – была его жизнь в рабстве. Он не хотел об этом говорить, а она не хотела лишний раз задумываться о кровавых видениях, которые ей пришлось испытать.

– Я и не сказал, что пережил это, – уточнил Дара отрывисто. – Я почти ничего не помню о времени, проведенном в рабстве. Сложно сойти с ума от воспоминаний, которых у тебя нет.

– Хорошо устроился, – буркнул Мунтадир.

– Действительно, – не остался в долгу Дара. – Ведь, как это вы выразились, полный безумец не стал бы терпеть этого допроса.

– А жизнь до рабства?

Нари удивилась, услышав новый голос. Это был младший принц, Ализейд, которого она приняла за стражника.

– Помнишь ли ты войну, Афшин? – спросил он ледяным тоном, который Нари редко приходилось слышать. – Деревни в Манзадаре и Байт-Кадре?

Ализейд смотрел на Дару, не стесняясь своего презрения, и ненависть в его взгляде была несравнима даже с ненавистью Дары к ифритам.

– Помнишь ли ты Кви-Цзы?

Дара возле нее напрягся.

– Я помню, что твой тезка сделал с моим городом, когда захватил его.

– На этом и закроем тему, – вмешался Гасан, осадив младшего сына взглядом. – Война закончена, наш народ живет в мире. И ты знал об этом, Афшин, если решился привести сюда Нахиду.

– Я думал, здесь будет самое безопасное для нее место, – отчеканил Дара. – Пока мы не вошли в город и не наткнулись на толпу шафитов, грозящих разорить сектор Дэвов.

– Это внутренний вопрос, – заверил Гасан. – Даю слово, твоему народу ничто не угрожало. Арестованные сегодня мятежники до исхода недели будут сброшены в озеро.

Дара фыркнул, но король остался невозмутим. Нари была впечатлена. Мало что могло вывести Гасана аль-Кахтани из себя. Она точно не знала, хорошо это или плохо, но решила, что с ним можно не ходить вокруг да около.

– Чего вы хотите?

Король улыбнулся, по-настоящему.

– Верности. Присягните мне, и я обещаю сохранить мир между нашими племенами.

– А взамен? – спросила Нари, опередив Дару.

– Я объявлю тебя чистокровной дочерью бану Манижи. Хоть ты и похожа на шафитку, никто в Дэвабаде не посмеет усомниться в твоей родословной, если я скажу свое слово. Ты будешь жить во дворце, все твои материальные желания будут исполняться, и ты по праву займешь место бану Нахиды. – Король кивнул на Дару. – Твой Афшин будет официально помилован, и я выпишу ему содержание и назначу на должность, соответствующую его рангу. Он даже может продолжать служить тебе, если таково будет твое желание.

Нари постаралась не выдать своего удивления. О лучшем раскладе и мечтать было нельзя. Что автоматически не внушало ей доверия. По сути, он не требовал от нее ничего, но взамен давал все, о чем она могла просить.

Дара зашептал на дивастийском.

– Это ловушка, – предупредил он. – Как только ты опустишься на колено перед этим пескоплавом, как он затребует…

– Пескоплав в совершенстве владеет дивастийским, – перебил его Гасан. – И не требует коленопреклонений. Я Гезир. Мы не разделяем любви вашего племени к чопорным церемониям. Вашего честного слова для меня достаточно.

Нари подумала. Она оглянулась на шеренгу солдат. Королевские гвардейцы сильно превосходили их с Дарой в числе, не говоря уже о том, что у младшего принца так и чесались руки пустить в ход саблю. Какой бы отвратительной ни казалась эта мысль Даре, город принадлежал Гасану.

Нари не дожила бы до своих лет, если бы не научилась вовремя распознавать, когда бой проигран заранее.

– Даю свое слово, – сказала она.

– Прекрасно. И да покарает нас Бог, если хоть один из нас нарушит слово. – Нари вздрогнула, а Гасан лишь улыбнулся. – А теперь, когда неприятная часть осталась позади, позвольте мне быть откровенным? Вы оба ужасно выглядите. Бану Нахида, по одной твоей одежде видно, сколько крови было пролито за время вашего путешествия.

– Я в порядке, – заверила она. – Кровь не только моя.

Каве побледнел, а король рассмеялся.

– Думаю, ты мне понравишься, бану Нари. – Он поглядел на нее еще немного. – Говоришь, ты из долины Нила?

– Да.

– Татакаллами араби?[31]

Арабский короля был рудиментарен, но разборчив. Это удивило Нари, но она все равно ответила:

– Конечно.

– Так я и думал. Это один из языков нашего богослужения. – Гасан задумчиво замолчал. – Мой Ализейд большой поклонник арабского. – Он кивнул насупившемуся юному принцу. – Али, проводи бану Нари в сад. – Он снова повернулся к ней: – А ты отдохни, умойся, поешь чего-нибудь. Чего душе угодно. Я попрошу свою дочь, Зейнаб, составить тебе компанию. Твой Афшин пусть останется, мы с ним обсудим стратегию в отношении ифритов. Боюсь, не в последний раз мы слышим про этих чудовищ.

– Не нужно утруждаться, – запротестовала она.

И не только она. Ализейд ткнул в Дару пальцем и затараторил что-то на гезирийском.

Король прошипел что-то в ответ и поднял руку. Ализейд заткнулся. Нари это не успокоило. Она не хотела никуда идти с заносчивым принцем и совсем не хотела бросать Дару одного.

Но Дара нехотя кивнул.

– Тебе нужно отдохнуть, Нари. В ближайшие дни тебе понадобится много сил.

– А тебе нет?

– Как ни странно, я отлично себя чувствую. – Он сжал ее руку, и у нее сразу потеплело на душе. – Иди, – поторопил он. – Обещаю не начинать войны без твоего разрешения, – добавил он с неприветливой ухмылкой в адрес Кахтани.

Когда Дара отпустил ее руку, Нари заметила, как внимательно король наблюдает за ними. Гасан кивнул ей, и она следом за принцем вышла в огромные двери.

Ализейд прошел почти половину широкого арочного коридора, когда Нари с ним поравнялась. Она полубежала, пытаясь поспевать за его размашистым шагом, и исподтишка разглядывала дворец. Все вокруг выглядело опрятно и ухоженно, но чувствовался древний возраст стен и осыпающихся фасадов.

Они миновали двух слуг, и те низко поклонились, но принц не заметил. Он шел, опустив голову. Принц явно не унаследовал отцовского дипломатического такта, и открытая неприязнь, с которой он обращался к Даре, действовала ей на нервы.

Нари взглянула на него исподтишка. Его юность бросалась в глаза. Сцепив руки за спиной и втянув голову в плечи, долговязый Ализейд держал себя так, будто совсем недавно резко прибавил в росте и не успел к этому привыкнуть. У него были длинные, утонченные черты лица. Если бы не кислая мина, его вполне можно было бы назвать красивым. На подбородке проросла колючая щетина – еще даже не борода, а только надежда на нее. За пояс рядом с медным зульфикаром был заткнут кривой кинжал, и Нари показалось, что к щиколотке был привязан еще один маленький нож.

Он посмотрел в ее сторону, видимо, надеясь точно так же поразглядывать ее, но их взгляды встретились, и он поспешно отвернулся. Молчание стало невыносимо натянутым, и Нари поморщилась.

Но он был королевским сыном, а она не привыкла сдаваться.

– Ну так что… – начала она по-арабски, вспомнив слова Гасана о том, что Ализейд изучает язык. – Как думаешь, твой отец убьет нас?

Нари просто хотела бестактно пошутить, чтобы разрядить обстановку, но Ализейд скривился, не скрывая недовольства.

– Нет.

Он ответил так быстро, как будто сам размышлял над возможным развитием событий. От неожиданности Нари позабыла всякую напускную шутливость.

– Ты как будто разочарован.

Ализейд мрачно посмотрел на нее.

– Твой Афшин монстр. Он заслуживает стократно лишиться головы за все преступления, что он совершил.

Нари опешила, но пока нашлась, что ответить, принц открыл перед ней дверь и пропустил вперед.

Внезапный послеполуденный свет резанул ей глаза. Тишину нарушили птичьи трели и крики обезьян, иногда уступающие кваканью лягушек и стрекоту сверчков. Воздух был теплым и влажным, и у нее защипало нос от густоты аромата роз, плодородной земли и сырой древесины.

Когда ее глаза привыкли к свету, изумлению ее и вовсе не было предела. То, что раскинулось перед ними, нельзя было назвать просто садом. Это были дикие и необъятные заросли, дремучие, как лес, по которому путешествовали они с Дарой. Как будто джунгли вознамерились сожрать этот сад с корнями. Темные лианы расползались из его глубины, как лижущие языки, заглатывая рассыпающиеся останки фонтанов и сковывая беззащитные фруктовые деревья. Повсюду цвели цветы болезненно-ярких оттенков: алый с кровавыми облесками, рябой, как звездная ночь, индиго. Пара остроконечных фиговых пальм сверкала перед ней на солнце. Нари поняла, что деревья сделаны сплошь из стекла, а плодами служили золотые камни.

Что-то пронеслось у нее над головой, и Нари пригнулась: это пролетела четырехкрылая птица с перьями всех оттенков, которые можно найти в закатном солнце. Птица скрылась в деревьях, испустив рев, который больше подошел бы огромному льву. Нари подпрыгнула.

– Это ваши сады? – спросила она недоуменно.

Перед ними протянулась выложенная плиткой дорожка, растрескавшаяся под напором узловатых шипастых корневищ и подернутая мхом. Над ней парили миниатюрные стеклянные шарики, наполненные пляшущими огоньками, озаряя эту извилистую тропинку, уводящую в темное сердце сада.

Ализейд оскорбился.

– Пожалуй, мой народ не содержит сады в том безупречном состоянии, которое поддерживали твои предки. Мы считаем, что управление городом требует нашего внимания в большей степени, нежели агрокультура.

Нари уже начал утомлять этот королевский нытик.

– Значит, гостеприимные Гезири не убивают своих гостей, но позволяют себе угрожать им и оскорблять? – спросила она с нарочитой любезностью. – Как интересно.

– Я… – Ализейд растерялся. – Я прошу прощения, – промямлил он в итоге. – Это было бестактно. – Он уставился себе под ноги и жестом указал на тропинку: – Прошу, пожалуйста…

Нари улыбнулась с чувством, что ей удалось за себя постоять, и они продолжили путь. Тропинка привела к каменному мостику, низко нависшему над сверкающим каналом. Пока они шли по мосту, Нари выглянула вниз. Вода (Нари в жизни не видела воды столь прозрачной), журча, текла по гладким камням и блестящей гальке.

Вскоре они вышли к приземистому каменному строению, выраставшему над лианами и густо растущими деревьями. Дом был выкрашен в приятный синий цвет, а колонны вокруг дома – в вишневый. Из окон просачивался пар, а по периметру дом обнимал небольшой огородик с травами. Над кустиками склонились две юные девушки, пропалывая землю и наполняя плетеную корзинку нежными фиолетовыми лепестками.

Когда они подошли ближе, им навстречу вышла женщина уже в годах, с коричневой морщинистой кожей и карими глазами. По ее круглым ушам и до боли знакомому учащенному сердцебиению Нари догадалась, что перед ней шафитка. Седые волосы женщины были стянуты в простой пучок, а все ее туловище было замотано в какой-то хитрый предмет одежды.

– Мир твоему дому, сестра, – поздоровался Ализейд с поклонившейся ему женщиной, куда более приветливым тоном, чем разговаривал с Нари. – Гостья моего отца проделала долгий путь. Ты можешь позаботиться о ней?

Женщина с нескрываемым любопытством посмотрела на Нари.

– Почту за честь, принц.

Ализейд ненадолго встретился с Нари взглядом.

– Моя сестра, слава богу, составит тебе компанию.

Нари не поняла, шутит ли он, но Ализейд добавил:

– С ней приятнее общаться, чем со мной.

Не дав ей шанса ответить, он развернулся вокруг своей оси.

Да с ифритами приятнее общаться, чем с тобой. Аэшма хотя бы пытался добиться ее расположения. Нари проводила Ализейда взглядом, пока он не скрылся в том же направлении, откуда они пришли. Она чувствовала себя неспокойно, пока шафитка мягко не взяла ее под руку и не проводила в распаренную баню.

В считаные минуты дюжина девушек принялись ухаживать за ней. Служанками были шафитки самых разных национальностей. Они говорили на джиннском с примесями арабского и черкесского, гуджарати и суахили, а также на других языках, которым Нари не знала названия. Одни угощали ее чаем и шербетом, а другие распутывали ее лохматые пряди и протирали тело. Она не знала, кем они ее считают, и они отказывались спрашивать, но относились к ней как к принцессе.

«К такой жизни и привыкнуть недолго», – думала Нари позже, как ей казалось, много часов спустя, отмокая в теплой ванне, где вода была густой от ароматных масел, а пар пах цветами от розовых лепестков. Одна из девушек мыла ей голову, втирая пену в волосы, а другая массировала руки. Нари откинула голову и закрыла глаза.

Ее так разморило, что она даже не заметила повисшей в какой-то момент гробовой тишины, когда звонкий голос выдернул ее из полудремы.

– Вижу, ты уже освоилась.

Нари открыла глаза. На лавке напротив ванны сидела девушка, элегантно скрестив ноги под платьем, дороже которого Нари вряд ли что-то видела в своей жизни.

Она была так ослепительно, противоестественно хороша, что Нари моментально поняла, что в ее венах не течет ни капли человеческой крови. У нее была темная, гладкая кожа, пухлые губы, а волосы были аккуратно убраны под простую чалму цвета слоновой кости, украшенную одним-единственным сапфиром. Серо-золотыми глазами и вытянутыми чертами лица она так походила на младшего принца, что сомнений быть не могло: это была сестра Ализейда принцесса Зейнаб.

Нари скрестила руки и нырнула поглубже в мыльную пену, чувствуя неловкость от своей наготы и серости. Принцесса улыбнулась, явно радуясь ее дискомфорту, и окунула в ванну палец ноги. С ее щиколотки подмигивал бриллиантами золотой браслет.

– Ты всех здесь на уши поставила, – продолжала она. – Уже закатили пир на весь мир. Если прислушаешься, услышишь барабаны Великого храма. Все твое племя вышло на улицы праздновать.

– Я… извините… – выдавила из себя Нари, не понимая, что ей нужно говорить.

Принцесса грациозно встала, и Нари захотелось плакать от зависти. Ее платье спадало на пол идеальными волнами. Нари никогда не видела такой красоты. Бледно-розовая сеточка толщиной с паутинку с вытканным на ней нежным цветочным узором и расшитая жемчужным песком была накинута поверх темно-пурпурного платья. Можно было с уверенностью сказать, что это была работа не человеческих рук.

– Глупости, – успокоила Зейнаб. – Совершенно не за что извиняться. Ты гостья моего отца. Я рада, что ты всем довольна.

Она подозвала служанку с серебряным подносом и взяла с него белую конфету в пудре. Зейнаб положила сладость в рот, и ни крошки сахара не осталось на ее накрашенных губах. Она поглядела на служанку.

– Ты угостила бану Нахиду?

Девушка ахнула и уронила поднос. Тот с лязгом упал на пол, и сладости укатились в ароматную воду. Глаза у служанки стали огромными, как блюдца.

– Бану Нахида?

– Оказывается, да, – Зейнаб заговорщически улыбнулась Нари с озорным блеском в глазах. – Дочь самой Манижи, зачарованная под человеческий облик. Удивительно, не правда ли? – Она показала на поднос. – Поторопись с уборкой, девочка. Тебе еще свежую сплетню разносить. – Она снова повернулась к Нари и пожала плечами: – У нас никогда не случается ничего интересного.

Нари на мгновение лишилась дара речи от гнева, услышав, с какой умышленной небрежностью принцесса раскрыла ее настоящую личность.

Она меня проверяет. Нари взяла себя в руки и вспомнила Дарину версию ее происхождения. Я росла как простая служанка среди людей, меня спас Афшин и принес в магический мир, в котором я ничего не понимаю. Веди себя как эта девочка.

Нари выдавила робкую улыбку и подумала, что это была лишь первая из множества игр, которые ей предстоит сыграть во дворце.

– Не знаю, можно ли меня назвать интересной. – Она поглядела на Зейнаб с откровенным восторгом. – Я никогда раньше не встречалась с принцессой. Вы так красивы, госпожа.

Глаза Зейнаб довольно блеснули.

– Спасибо. Но прошу тебя, будем на «ты». И зови меня Зейнаб. Мы же станем с тобой подругами, не так ли?

Боже меня упаси от таких друзей.

– Разумеется, – согласилась она. – Тогда и ты зови меня Нари.

– Договорились, Нари, – улыбнулась Зейнаб и подозвала ее к себе. – Пойдем со мной! Ты, верно, умираешь с голоду. Я прикажу накрыть обед в саду.

Нари больше хотела пить, чем есть: банный жар до капли высушил всю влагу из ее кожи. Она посмотрела по сторонам, но ее многострадальную одежду куда-то унесли. Нари совсем не хотелось обнажаться еще больше перед нечеловечески красивой принцессой.

– Ну что ты, не стоит меня стесняться, – засмеялась Зейнаб, прочитав ее мысли.

К счастью в этот момент появилась очередная служанка и принесла шелковый халат небесно-голубого цвета. Нари завернулась в него и следом за Зейнаб вышла из бани. Они пошли по каменной дорожке сквозь заросли сада. Низкий ворот платья Зейнаб открывал ее стройную шею, и Нари машинально стала присматриваться к золотым застежкам на двух ее ожерельях. Они казались тонкими, хрупкими.

Прекрати, – одернула она себя.

– Ализейд переживает, что уже успел обидеть тебя, – сказала Зейнаб, проводив Нари в деревянную беседку, которая точно из-под земли вырастала на берегу прозрачного пруда. – Ты его извини. У него ужасная привычка говорить именно то, что у него на уме.

Беседка была устлана толстым узорным ковром, на котором лежали мягкие подушки. Нари, не дожидаясь разрешения, плюхнулась на одну из них.

– Я думала, честность – это положительное качество.

– Не всегда. – Зейнаб устроилась напротив нее и в эффектной позе возлегла на подушках. – Однако он рассказал мне о вашем путешествии. Какое замечательное, однако, приключение! – Принцесса улыбнулась. – Я не смогла устоять и подглядела в тронный зал, посмотреть на Афшина, прежде чем пришла сюда. Да простит меня Бог, но какой красивый мужчина! Даже более красивый, чем его описывают легенды. – Она пожала плечами. – Впрочем, этого и стоило ожидать – он же раб.

– Почему ты так говоришь? – спросила Нари с нечаянной грубостью.

Зейнаб нахмурилась.

– А ты разве не знаешь?

Нари не ответила, и та объяснила:

– Ну, это же часть проклятия, понимаешь? Чтобы они казались привлекательными для своих хозяев.

Дара не говорил ей об этом, и Нари не хотелось заострять внимание на мысли о прекрасном дэве, вынужденном исполнять прихоти нескончаемой вереницы очарованных им повелителей. Она прикусила губу и молча наблюдала за служанками, которые пришли в беседку и принесли серебряные блюда, ломящиеся от яств. Одна из них, крепко сбитая женщина с руками толще Нариных ног, пошатывалась под весом своего блюда и чуть не уронила его Нари на колени.

– Хвала Всевышнему, – прошептала Нари.

Перед ней было столько еды, что хватило бы накормить весь Каир. Горы подцвеченного шафраном риса, жирного от масла и нафаршированного сухофруктами, груды нежнейших овощей, колонны миндальных пирожков… Были тут и тонкие лаваши длиной с ее руку, и небольшие глиняные горшочки с разными орехами, и сыры с травами, и неизвестные ей фрукты. Но все это меркло рядом с блюдом, которое поставила перед ней, чуть не опрокинув, служанка: большая розовая рыбина на подушке из ярких трав, два фаршированных голубя и медный горшок с тефтелями в густом сливочном соусе.

Нари посмотрела на овальное блюдо, заваленное пряным рисом с сушеными лаймами и жирными ломтиками курицы.

– Это… кабса?

Не дожидаясь ответа Зейнаб, она подтянула блюдо к себе и принялась за еду. Нари даже не переживала, будет ли это выглядеть неприлично, так она устала, проголодалась и истосковалась по нормальной еде за долгие недели на пресной манне да чечевичном супе. Она зажмурилась, наслаждаясь вкусом жареной курицы.

Нари поймала на себе довольный взгляд принцессы и жадно зачерпнула в ложку еще пряного риса.

– А ты большая поклонница гезирийской кухни, – заметила Зейнаб с улыбкой, которая не касалась ее глаз. – Никогда не видела, чтобы Дэвы ели мясо.

Нари припоминала, что Дара говорил ей то же самое, но не стала заострять на этом внимания.

– Я ела мясо в Каире. – Быстро проглоченная еда встала комом в горле, и Нари закашлялась. – У вас есть вода? – спросила она, задыхаясь, у служанок.

Зейнаб лениво ела вишню из миски, полной блестящих темных ягод. Она кивнула на кувшин.

– У нас есть вино.

Нари помедлила, так до сих пор и не свыкшись с алкоголем. Но она снова закашлялась и решила, что несколько глотков не повредит.

– Пожалуйста… спасибо, – добавила она, когда служанка наполнила кубок доверху и подала ей.

Нари сделала большой глоток. Вино было суше, чем финиковое, которое наколдовывал Дара. Оно было свежим и прохладным. И весьма бодрящим. И сладким, хотя и не приторным, с легким послевкусием ягод.

– Очень вкусно, – восхитилась Нари.

Зейнаб снова улыбнулась.

– Рада, что тебе нравится.

Нари продолжила трапезу, время от времени делая глоток вина, чтобы пропихнуть пищу. Она смутно отдавала себе отчет в том, что Зейнаб завела рассказ об истории королевских садов. Стало припекать солнце, но с воды прилетал свежий бриз. Где-то вдалеке раздавались слабые звуки стеклянных поющих ветров. Нари моргнула и вяло опустилась на подушки. Странная тяжесть сковала ее конечности.

– С тобой все в порядке, Нари?

– М-м?

Она подняла голову.

– Не налегай так на вино. Говорят, оно очень крепкое, – Зейнаб указала на ее кубок.

Нари поморгала, силясь держать глаза открытыми.

– Крепкое?

– Вроде бы. Я-то сама не знаю, – она покачала головой. – Мой младший брат мне такую лекцию прочитает, если узнает, что я пила вино…

Нари заглянула в кубок. Он был полон. Только сейчас она поняла, как регулярно служанки подливали ей вина, и теперь она даже не знала, сколько выпила.

У нее закружилась голова.

– Я… – к стыду Нари, у нее заплетался язык.

Зейнаб виновато посмотрела на нее и положила руку на сердце.

– Прости меня! – извинялась она приторно-сладким голосом. – Я должна была догадаться, что твое… воспитание не позволило тебе познакомиться с такими вещами. О, бану Нахида, осторожнее, пожалуйста, – предупредила она, когда Нари упала на ладони. – Почему бы тебе не отдохнуть?

Нари почувствовала, как ее укладывают на груду бесконечно мягких подушек. Служанка принялась обмахивать ее опахалом из пальмовых листьев, а другая растянула балдахин, чтобы закрыть солнце.

– Не… не могу, – слабо сопротивлялась она.

Перед глазами все было как в тумане. Нари зевнула.

– Мне нужно найти Дару…

Зейнаб беспечно засмеялась.

– Уверена, отец с ним сам разберется.

Где-то на задворках сознания Нари обеспокоил самонадеянный смех Зейнаб. Тревожный звоночек силился пробиться через туман, окутавший ее мысли, пробудить ее от накатывающего забытья.

Ничего не вышло. Она откинула голову и закрыла глаза.

Нари вздрогнула и проснулась, когда что-то мокрое и холодное прижалось к ее лбу. Она открыла глаза и поморгала. Несмотря на тусклый свет, в комнате было темно. Она лежала на незнакомом диване, укрытая под грудь легким одеялом.

Дворец, вспомнила она. Пир. Вино, которым поила ее Зейнаб… странная тяжесть, сковавшая тело…

Она резко села. Поспешное движение отозвалось пульсирующей болью в голове. Нари поморщилась.

– Тс-с, все хорошо.

От темного угла отделилась тень. Это была женщина. Дэва с такими же темными, как у Нари, глазами и пепельной отметиной на лбу. Ее черные волосы были стянуты в тугой пучок, а лицо – исчерчено морщинками, оставленными в равной степени тяжелым трудом и возрастом. С дымящейся металлической чашкой в руках она приблизилась к Нари.

– Выпей, полегчает.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Нари, потирая пульсирующий затылок. – Я обедала, а потом…

– Полагаю, расчет был на то, что ты напьешься, уснешь среди мясных блюд и опозоришься, – ласково сказала женщина. – Но тебе не о чем беспокоиться. Я пришла раньше, чем был нанесен непоправимый вред.

Что? Нари оттолкнула чашку, внезапно расхотев принимать напитки из рук незнакомцев.

– Но зачем она… и кто ты? – поинтересовалась она в растерянности.

Добрая улыбка озарила лицо женщины.

– Низрин э-Киншур. Я была помощницей твоих матери и дяди. Я пришла, как только до меня дошли вести. Пришлось долго пробиваться через толпы празднующих на улицах. – Она сложила ладони и склонила голову. – Большая честь познакомиться с тобой, госпожа.

Мысли до сих пор путались у нее в голове, и Нари не знала, что сказать.

– Ясно, – выдавила она наконец.

Низрин указала на горячую чашку. От нее пахло чем-то горьким, что смахивало на маринованный имбирь.

– Это поможет, даю слово. Рецепт твоего дяди Рустама, завоевавший ему любовь и почтение всех гуляк Дэвабада. А что до первой части твоего вопроса… – Низрин перешла на шепот. – Я бы тебе рекомендовала не доверять принцессе. Ее мать Хацет всегда недолюбливала твое семейство.

«Но при чем тут я?» — хотелось возразить Нари. Она не провела в Дэвабаде еще и дня. Неужели она уже успела нажить себе врагов во дворце?

Ход ее мыслей прервал стук в дверь. Нари подняла голову и увидела очень знакомого и долгожданного гостя.

– Ты проснулась, – Дара облегченно улыбнулся. – Ну наконец-то. Чувствуешь себя получше?

– Не сказала бы, – пожаловалась она.

Нари сделала глоток чая, поморщилась и отставила чашку на низкий зеркальный столик. Когда Дара подошел ближе, она смахнула несколько прилипших к лицу прядей. Она могла себе представить, на что была сейчас похожа.

– Как долго я спала?

– Со вчерашнего дня.

Дара присел рядом. Он выглядел хорошо отдохнувшим. Он принял ванну, побрился и переоделся в длинный хвойно-зеленый плащ, оттеняющий его изумрудные глаза. На нем были новые сапоги, и она заметила седельную суму, которую он поставил на землю.

Она еще раз посмотрела и на верхнюю одежду, и на сапоги. Нари сузила глаза.

– Ты куда-то собрался?

Улыбка сползла с его лица.

– Госпожа Низрин, – попросил он, поворачиваясь к женщине. – Прости, но не могла бы ты оставить нас наедине на минутку?

Назрин выгнула черную бровь.

– Неужто в твое время, Афшин, порядки были настолько иные, что тебя оставили бы наедине с незамужней Дэвой?

Он положил руку на сердце.

– Клянусь, я с самыми чистыми намерениями. – Он улыбнулся ей с той чертовщинкой, от которой у Нари замирало сердце. – Пожалуйста.

Даже Низрин оказалась не в силах устоять перед обаянием прекрасного воина. Ее лицо разгладилось, а щеки порозовели.

– На одну минуту, Афшин, – вздохнула она, поднимаясь на ноги. – А я пойду, проверю, как идут работы по восстановлению лазарета. Хотелось бы как можно скорее начать обучение.

Обучение? У Нари с удвоенной силой застучало в висках. Она надеялась получить в Дэвабаде короткую передышку после их изнурительного путешествия. Она обессиленно кивнула.

– Только, бану Нахида… – Низрин задержалась у двери и оглянулась с беспокойством в черных глазах. – Пожалуйста, будьте осторожны с Кахтани, – посоветовала она мягко. – Со всеми, кто не нашего племени.

Она ушла, закрыв за собой дверь.

Дара повернулся к Нари:

– Она мне нравится.

– Кто бы сомневался, – ответила Нари и снова кивнула на его сапоги и сумку. – Расскажи, почему ты одет, как будто собираешься в дорогу?

Он вздохнул.

– Я отправляюсь на поиски ифритов.

Нари уставилась на него.

– У тебя поехала крыша. Ты вернулся в родные пенаты и сошел с ума.

Дара помотал головой.

– В рассказе Кахтани о твоем рождении и ифритах что-то не сходится, Нари. И время, и эти чары, меняющие твою внешность… мозаика не складывается.

– Какая разница? Дара, мы живы. Это все, что имеет значение!

– Нет, не все, – не согласился он. – Нари, а что, если… что, если есть правда в словах Аэшмы о твоей матери?

Нари разинула рот.

– Ты пропустил мимо ушей слова короля о том, что с ней случилось?

– А если он врет?

Она всплеснула руками.

– Ради всего святого, Дара! Ты просто ищешь повод никому не доверять! Ради чего? Ради того, чтобы отправиться в очередное сомнительное приключение?

– Оно не сомнительное, – тихо произнес Дара. – Я не сказал Кахтани всей правды о Хайзуре.

Нари похолодела.

– В смысле?

– Хайзур не освобождал меня. Он нашел меня. – Его зеленые глаза встретились с ее распахнутыми от удивления глазами. – Он нашел меня двадцать лет назад. Я был весь в крови, не понимал, что происходит, и бродил по тому самому региону Дэвастана, где якобы встретила свою погибель твоя родня… Погибель, которой как-то удалось избежать тебе, – он потянулся к ней и взял за руку. – А потом, двадцать лет спустя, волшебным образом, которого я до сих пор не могу постичь, ты призвала меня к себе.

Пока он сжимал ее руку, Нари могла думать только о его прикосновениях и жестких мозолистых пальцах в ее ладони.

– Может, Кахтани и не врут, может, они сами думают, что это чистая правда. Но ифритам было что-то известно, и пока это наша единственная зацепка. – В его голосе звучала мольба. – Кто-то вызволил меня, Нари. Кто-то спас тебя. Я хочу знать кто.

– Дара, ты не забыл, как запросто они разбили нас у Гозана? – Ее голос дрожал от страха.

– Я не дам себя убить, – заверил он. – Гасан дает мне две дюжины своих лучших солдат. А Гезири, как ни прискорбно мне говорить такое, первоклассные воины. В бою им нет равных. Можешь поверить мне на слово. Я вот, к сожалению, убедился в этом на собственной шкуре.

Она наградила его мрачным взглядом.

– Кстати, да, мог бы и подробнее рассказать мне о своем прошлом до того, как мы сюда приехали. Восстание?

Он покраснел.

– Это долгая история.

– Твои истории всегда долгие, – сказала она с обидой. – Вот так, значит? Ты все-таки оставишь меня здесь, с этими типами?

– Это ненадолго, Нари, клянусь. Ты здесь будешь в полной безопасности. Я уезжаю с эмиром. – У него перекосило лицо. – Я дал королю понять, что если с тобой что-нибудь случится, то же самое случится и с его сыном.

Нари могла себе представить, на каких тонах прошел разговор. Умом она понимала, что Дара говорит правильные вещи, но Боже, как ей не хотелось оставаться одной в чужом городе, в окружении коварных джиннов, затаивших неведомые обиды! Перспектива пугала ее. Она не знала, как справиться с этим одной, как просыпаться без Дары под боком, проводить дни без его непрошеных советов и снобских комментариев.

К тому же он наверняка недооценивал опасность ситуации. Он ведь сиганул в брюхо Рух, даже не зная, удастся ли ему убить птицу изнутри. Нари покачала головой.

– Но как же мариды, Дара? И пери? Хайзур сказал, они охотятся за тобой.

– Надеюсь, это осталось в прошлом.

Нари вскинула бровь, поражаясь его беспечности, но он продолжал:

– Они не станут преследовать целый взвод джиннов. Им нельзя. Между нашими расами существуют определенные законы.

– Раньше их это не останавливало.

У нее защипало глаза. Слишком много всего происходило, слишком быстро.

Он изменился в лице.

– Нари, я должен так поступить… пожалуйста, не плачь, – попросил он, когда Нари не вытерпела и слезы, которые она пыталась сдержать, полились ручьем. Горячими пальцами он стер капли с ее щек. – Ты даже не заметишь, что меня нет. Здесь столько всего плохо лежит, что ты будешь поглощена другими мыслями.

Шутка не развеселила ее. Она отвела глаза, почувствовав внезапное смущение.

– Ладно, – бросила она равнодушно. – К королю ты меня привел. Большего ты и не обещал…

– Прекрати.

Нари вздрогнула, когда его руки обхватили ее лицо. Он заглянул ей прямо в глаза, и у нее замерло сердце.

Но Дара ограничился этим, хотя от нее не укрылась вспышка сожаления в его глазах, когда он большим пальцем провел по ее губам.

– Я вернусь, Нари, – пообещал он. – Ты моя бану Нахида. И это мой город.

Он был непоколебим.

– Ничто не удержит меня от вас.

17 Али

Али смотрел на литую бронзовую лодку, на борту которой уместилась бы дюжина солдат. Солнечные зайчики скакали по блестящей поверхности, отражая блики с расположенного далеко внизу озера. Петли, которыми лодка крепилась к стене, хрипло стонали, когда она покачивалась на ветру. Она висела там уже почти две тысячи лет.

Бронзовая лодка была одним из излюбленных методов казни у Совета Нахид.

Заключенные шафиты перед Али наверняка понимали, что обречены – скорее всего, все всё поняли уже во время ареста. Никто не молил о пощаде, когда солдаты загоняли узников на бронзовый борт. Они не были так наивны, чтобы ждать милости от чистокровных.

Они во всем сознались. Они не невинные овечки. Поверив слухам, они взяли в руки оружие и пошли в сектор Дэвов с намерением разгромить его.

«Докажи мне свою верность, Зейди», – услышал Али слова брата. Он наступил эмоциям на горло.

Молодой узник вдруг бросился бежать. Пока солдаты не успели перехватить его, он упал в ноги Али.

– Умоляю, господин! Я ни в чем не виноват, клянусь! Я продаю цветы на мидане! Вот и все!

Мужчина поднял на него глаза, сложив ладони в знак почтения.

Только это был никакой не мужчина. Али вздрогнул. Узник был совсем мальчишкой, младше даже его самого. Карие глаза юноши распухли от слез.

Заметив колебания Али, он продолжил молить его с отчаянием в голосе:

– Мой сосед хотел откупиться! Поэтому он назвал мое имя, но я клянусь, я ни в чем не виноват! У меня покупатели Дэвы… я никогда не хотел им зла! Заван э-Каош, он может за меня поручиться!

Абу Нувас рывком поставил мальчишку на ноги.

– Отойди от него, – прорычал он и толкнул рыдающего шафита в кучу к остальным.

Многие молились, почтительно склонив головы.

Потрясенный Али развернул в руках свиток истончившейся бумаги. Он уставился на слова, которые должен был зачитать. Слова, которые столько раз повторял на этой неделе.

Еще раз. В самый последний раз.

Он открыл рот.

– Вы признаны виновными и приговорены к смерти благочестивым и многомудрым Гасаном аль-Кахтани, правителем нашей земли и… защитником Веры, – титул оставил Али ядовитое послевкусие на языке. – Да будет вам даровано спасение Всевышним.

Королевский металлург вышел вперед и размял угольно-черные руки. Он выжидающе посмотрел на Али.

Али уставился на мальчишку. Но что, если он говорит правду?

– Принц Ализейд, – поторопил Абу Нувас. Языки огня извивались в пальцах металлурга.

Али как будто не слышал Абу Нуваса. У него перед глазами стоял Анас.

Это меня должны казнить. Али выронил свиток. Из присутствующих я имею к «Танзиму» самое непосредственное отношение.

– Каид, мы ждем.

Когда Али не ответил, Абу Нувас повернулся к металлургу.

– Начинай, – бросил он.

Тот кивнул и сделал шаг вперед. Его тлеющие черные руки раскалились до жарко-алого цвета железа на наковальне. Он взялся за край лодки.

Эффект был незамедлительным. Бронза засветилась, и босые шафиты начали вскрикивать. Многие прыгнули в озеро сразу же. Там их ждала более легкая смерть. Некоторые продержались на пару секунд дольше, но долго никто не раздумывал. Все всегда происходило быстро.

Только не в этот раз. Ровесник Али, мальчишка, просивший его о пощаде, замешкался, и, когда он попытался прыгнуть за борт, жидкий металл уже успел лизнуть ему ноги. Мальчишка оказался в западне. Испугавшись, он схватился за борт, надеясь перемахнуть через перила.

Это было ошибкой. Борт лодки плавился так же, как и палуба. Зачарованный металл вцепился ему в руки, и мальчишка закричал, пытаясь высвободиться.

– А-а-а-а! Нет, Боже, нет… только не это!

Он снова закричал. Его крик, как вой раненого, напуганного зверя, проник Али в самое сердце. Вот почему все сразу прыгали в воду и почему этот метод казни вселял такой ужас в сердца шафитов. Если ты не наберешься мужества, чтобы сигануть в беспощадную воду, ты будешь медленно жариться в расплавленной бронзе.

Али не выдержал. Никто не заслуживал такой смерти. Он стянул сапоги и обнажил зульфикар, оттолкнув металлурга с дороги.

– Ализейд! – крикнул Абу Нувас, но Али уже забирался на лодку.

Он зашипел. Металл жег сильнее, чем предполагал Али. Но он был чистокровным джинном: понадобится что-то посильнее жидкой бронзы, чтобы причинить ему вред.

Юный шафит застрял в положении на четвереньках, вперившись взглядом в горячий металл. Он не заметит удара. Али поднял зульфикар, нацелившись в сердце обреченному юноше.

Но он опоздал. Колени юноши подкосились, и волна жидкого металла плеснула ему на спину, мгновенно затвердев. Лезвие Али беспомощно стукнулось о бронзу. Закричав громче прежнего, мальчишка задергался и стал вырываться в тщетной попытке понять, что происходит у него за спиной. Леденея от ужаса, Али занес зульфикар.

Шея мальчишки пока была не тронута металлом.

Он не стал долго раздумывать. Он снова опустил зульфикар, оружие, вспыхнув, ожило, и огненное лезвие рассекло шею мальчишки с легкостью, от которой у Али все перевернулось внутри. Голова покатилась, и наступила благодатная тишина, которую нарушало только бешеное биение его сердца.

Он судорожно перевел дыхание, боясь рухнуть в обморок. Было невыносимо смотреть на эту кровавую сцену. Прости меня, Господи.

Шатаясь, Али спустился с лодки. Все отводили от него взгляд. Его форма была запачкана кровью шафита. Алый цвет на белоснежном набедреннике. Рукоять зульфикара была липкой.

Не обращая внимания на своих подчиненных, он молча двинулся к лестнице, ведущей к улице. Он не преодолел и половины ступенек, когда тошнота все-таки взяла свое. Али упал на колени, слыша в голове крики мальчишки, и его вывернуло наизнанку.

Закончив, он сел, прислонившись к прохладным камням, и остался сидеть в одиночестве, весь дрожа, на темной лестнице. Он понимал, что будет опозорен, если его застанут в таком положении: городского каида рвет и бьет дрожь только оттого, что он казнил заключенного. Но ему было все равно. Разве у него осталась хоть капля чести? Он стал убийцей.

Али размазал по лицу слезы и потер зудящее место на щеке, с ужасом догадавшись, что это кровь убитого юноши сохнет на его горячей коже. Он судорожно вытер руки о грубую материю набедренника и стер с лица кровь хвостом форменного тюрбана каида.

Он замер, уставившись на красную ткань у себя в руках. Он столько лет мечтал, как однажды наденет этот тюрбан, он всю жизнь готовился занять этот пост.

Он размотал тюрбан и бросил в пыль.

И пусть отец лишит меня всех титулов. Пусть отправит меня в изгнание в Ам-Гезиру. Все неважно.

С Али хватит.

Придворное собрание давно было окончено к тому моменту, когда Али добрался до дворца. В отцовском кабинете было пусто, но он услышал музыку в саду. Он спустился на звук и нашел отца. Тот лежал на подушках у тенистого пруда. Под рукой у него стояли бокал вина и кальян. Две женщины играли на лютне, но здесь же рядом стоял и писец, зачитывая что-то с развернутого свитка. Птица с чешуей и дымчатыми крыльями, волшебная родственница человеческих почтовых голубей, сидела у него на плече.

Гасан поднял взгляд на Али. Серые глаза скользнули по его непокрытой голове, окровавленной одежде и босым ногам. Он изогнул темную бровь.

Писец поднял голову и подскочил при виде принца в крови, спугнув птицу, которая улетела на соседнее дерево.

– Мне… мне нужно с тобой поговорить, – выдавил из себя Али, чувствуя, как в присутствии отца решимость покидает его.

– Я вижу.

Гасан махнул рукой писцу и музыкантам.

– Оставьте нас.

Музыканты быстро собрали свои лютни и осторожно протиснулись мимо Али. Писец, не говоря ни слова, вложил свиток в руку его отцу. Сломанная восковая печать была черного цвета: королевская почта.

– Мунтадир пишет из похода? – спросил Али, потому что страх за брата затмевал все остальные тревоги.

Гасан подозвал его ближе и вручил свиток.

– Ты у нас ученый, не так ли?

Али пробежал послание взглядом и испытал одновременно облегчение и разочарование.

– Никаких следов ифритов.

– Никаких.

Он продолжил чтение и выдохнул, успокаиваясь.

– Ваджед наконец нагнал их. Слава Всевышнему.

Старый прожженный вояка был вполне себе ровней Дарая-вахаушу. Али дочитал до конца и нахмурился.

– Они направляются в Бабили? – спросил он удивленно.

Город Бабили стоял на самой границе с Ам-Гезирой, и Али не нравилось думать о том, что Бич-Афшин находится в такой близости от его родины.

Гасан кивнул.

– В прошлом там иногда замечали ифритов. Стоит разведать.

Али насупился и швырнул свиток на низкий столик поблизости. Гасан откинулся на подушки.

– Ты с чем-то не согласен?

– Да, – горячо ответил Али, даже не скрывая своего огорчения. – Никаких ифритов они там не найдут, одни только выдумки Афшина. Не следовало тебе отправлять с ним Мунтадира на эту бессмысленную авантюру.

Король похлопал подушки рядом с собой.

– Присядь, Ализейд. Ты с ног валишься, – он налил в небольшую керамическую чашку воды из кувшина. – Пей.

– Я в порядке.

– По тебе не скажешь, – он протянул чашку Али.

Тот сделал глоток, но упрямо оставался стоять на ногах.

– Мунтадиру ничто не угрожает, – заверил Гасан. – С ними поехали две дюжины моих лучших солдат. Ваджед теперь с ними. И потом Дараявахауш не посмеет навредить ему, пока бану Нахида под моей протекцией. Он не станет ею рисковать.

Али отрицательно покачал головой.

– Мунтадир не обучен боям. Нужно было отправить меня.

Отец рассмеялся.

– Еще чего не хватало. Афшин придушил бы тебя в первый же день, и мне пришлось бы объявлять ему войну, даже если бы ты сам нарвался. У Мунтадира есть шарм, и он станет королем. Ему нужно больше времени проводить, управляя своей армией, а не горланя пьяные песни. Если откровенно, мне самому необходимо было развести Дараявахауша и его девчонку по разным углам, а если уж он сам додумался сбежать? – Он пожал плечами. – Мне же лучше.

– Ах да. Потерянная дочь Манижи, – кисло протянул Али. – Которая так пока никого и не исцелила.

– А вот и нет, Ализейд, – возразил Гасан. – Ты зря не следишь за свежими дворцовыми сплетнями. Не далее как сегодня утром бану Нари неудачно упала, выходя из ванны. Должно быть, невнимательная служанка оставила на полу мыло. У Нари треснул череп прямо на глазах у полудюжины женщин. Такая травма стала бы фатальной для обычной девушки, – Гасан замолчал, давая время Али переварить услышанное. – Она исцелилась в считаные секунды.

От расчетливости в отцовском голосе кровь стыла в жилах.

– Понятно.

Али сглотнул, но мысль о том, что его отец подстраивает девушкам в банях несчастные случаи, напомнила ему о первоначальной цели своего визита.

– Когда, по-твоему, возвращаются Мунтадир и Ваджед?

– Через несколько месяцев, даст Бог.

Али сделал еще глоток воды и отставил чашку, набираясь храбрости.

– Тогда тебе придется найти кого-то другого для исполнения обязанностей каида.

Отец посмотрел на него, как будто вся ситуация его забавляла.

– Неужели?

Али показал кровь на форме.

– Мальчик молил сохранить ему жизнь. Уверял, что просто торговал цветами на мидане. – У Али дрогнул голос, но он продолжал: – Он не мог выбраться из лодки. Мне пришлось отрубить ему голову.

– Он был виновен, – хладнокровно заметил отец. – Они все виновны.

– В чем? Что оказались на площади, когда твоя сплетня вылилась в мятеж? Это несправедливо, аба. Ты поступаешь с шафитами несправедливо.

Король долго смотрел на него с необъяснимым выражением в глазах, а потом встал.

– Прогуляемся, Ализейд.

Али подумал. Сначала неожиданный визит в приют «Танзима», потом тайный склеп Нахид… Он начинал ненавидеть, когда его куда-то вели. И все-таки он пошел за отцом, который направился к мраморной лестнице, ведущей на верхние ярусы зиккурата.

Гасан кивнул двум стражникам на втором этаже.

– Ты уже навещал бану Нахиду?

Бану Нахиду? Какое отношение эта девчонка имела к его обязанностям каида? Али отрицательно покачал головой.

– Нет. С какой стати?

– Я надеялся, что ты завяжешь с ней дружбу. Ты же так любишь все человеческое.

Али помедлил. Он не общался с Нари с того дня, как провожал ее через сад, и он сомневался, что его отец будет доволен, если узнает, как грубо Али вел себя в тот день. Он предпочел назвать другую причину.

– Не имею обыкновения водить дружбу с незамужними женщинами.

Король фыркнул.

– Ну разумеется. Мой набожный сын, неизменно преданный священному писанию… – В его голосе звучала несвойственная ему злоба, и Али испугался, заметив, как холоден стал его взгляд. – Но скажи мне, Ализейд, что твоя религия говорит о почитании родителей?

По коже пробежал холодок.

– Что мы должны во всем слушаться своих родителей… если это не противоречит закону Божьему.

– Если это не противоречит закону Божьему…

Гасан пристально посмотрел на него, а Али начал паниковать. Но в этот момент его отец кивнул на дверь, ведущую на следующий уровень.

– Иди. Тебе нужно кое-что увидеть.

Они вышли на один из верхних ярусов зиккурата. С этой высоты было видно весь Дэвабад. Али подошел к зубчатой стене. Отсюда открывалась захватывающая дух панорама древнего города, охваченного сверкающими латунными стенами; симметрично распаханные, щедро орошенные поля на южных склонах, безмятежное озеро в кольце изумрудно-зеленых гор. Перед ним простерлась трехтысячелетняя история человеческого зодчества, скрупулезно скопированная незримыми джиннами, пока те бродили по человеческим городам, наблюдая за рождением и гибелью цивилизаций. На ее фоне выделялись здания, спроектированные самими джиннами: высокие башни из закрученного, матового от песка стекла, изящные дворцы, выплавленные из серебра, парящие шатры из цветного шелка. На сердце потеплело. Несмотря на все его грехи, Али любил свой город.

Его внимание привлек столб белого дыма, и он присмотрелся к Великому храму. Храм был вторым после дворца древнейшим зданием в Дэвабаде. Огромное сооружение строгих линий стояло в самом сердце сектора Дэвов.

Храм заволокло дымом, из-за чего Али почти ничего не мог разглядеть. Это не было чем-то из ряда вон выходящим: в праздничные дни в храм Дэвов стекались огромные толпы желающих поклониться купели огня. Но сегодня был не праздничный день.

Али нахмурился.

– Огнепоклонников сегодня много.

– Я же говорил не называть их так, – укорил Гасан, присоединяясь к нему у стены. – Но да, это продолжается целую неделю. Барабаны ни разу не смолкали.

– И на улицах все празднуют, – недовольно подхватил Али.

– Я их понимаю, – признался король. – Будь я Дэвом и лицезрел чудесное возвращение Афшина и бану Нахиды, которые удержали толпу шафитов от нападения на мой район, я бы тоже нарисовал пепельную метку на лбу.

Слова необдуманно сорвались с губ Али:

– Мятеж прошел не так, как ты планировал, аба?

– Последи за языком, сын, – Гасан свирепо зыркнул на него. – Боже Всевышний, ты хоть когда-нибудь думаешь, прежде чем говоришь? Не будь ты моим сыном, угодил бы под арест за такую дерзость. – Он покачал головой и обвел взглядом город. – Молодой самодовольный дурак… иногда мне кажется, ты не отдаешь отчета в зыбкости своего положения. Я направил самого Ваджеда разбираться с твоими хитроумными родственничками в Та-Нтри, а ты смеешь так себя вести?

Али поморщился.

– Извини, – пробормотал он.

Отец промолчал. Али нервно скрестил руки на груди, снова опустил их. Побарабанил пальцами по стене.

– Но я все равно не понимаю, при чем тут то, что я ухожу с поста каида.

– Расскажи мне, что тебе известно о стране бану Нахиды, – велел отец, пропуская его слова мимо ушей.

– О Египте? – Али обрадовался перемене темы, наконец чувствуя себя в своей тарелке. – Он даже старше Дэвабада, – начал он. – В долине Нила всегда проживало развитое общество. Земля там плодородна, хорошие возможности для земледелия и животноводства. Каир, откуда она пришла, – очень большой город. Важный торговый и научный центр. Там основано несколько передовых институтов…

– Достаточно, – кивнул отец, приходя к какому-то решению. – Отлично. Я рад, что твоя одержимость человеческим миром оказалась не так бесполезна.

Али нахмурился.

– Я, кажется, не понимаю…

– Я женю Мунтадира на бану Нахиде.

Али так и ахнул.

– Что ты сделаешь?

Гасан засмеялся.

– Не надо так удивляться. Даже ты должен понимать, насколько перспективный это будет брак. Все конфликты с Дэвами сразу останутся позади, и мы станем единым народом и сможем двигаться вперед. – Непривычная легкая грусть мелькнула на его лице. – Это нужно было сделать много поколений назад, но наши семьи предпочли воротить нос от племенных смешений. – Он поджал губы. – Нужно было самому так поступить.

Али не мог скрыть своего беспокойства.

– Аба, мы же не знаем, кто она такая! Ты готов принимать на веру то, что она – дочь Манижи, опираясь на пересказанные из третьих уст слова какого-то ифрита и тот факт, что она не умерла, поскользнувшись в ванной?

– Да, – ответил Гасан и тщательно взвесил свои следующие слова. – Я бы хотел считать ее дочерью Манижи. Это полезно для нас. И если мы скажем, что это истина, если будем вести себя так, будто это истина, то и другие последуют примеру. В ней, без сомнения, течет кровь Нахид. Она мне нравится. У нее развит инстинкт самосохранения, которого так недоставало ее предкам.

– Достаточно ли этого, чтобы стать королевой? Матерью будущего поколения королей Кахтани? Мы больше ничего не знаем о ее корнях!

Али покачал головой. Он знал о чувствах его отца к Маниже, но это было совершенное безумие.

– А я думал, что ты меня поддержишь, Ализейд, – сказал король. – Разве не ты постоянно читаешь лекции о том, что чистота крови не должна играть роли?

Отец загнал его в угол.

– Правильно ли я понимаю: Мунтадир пока не осведомлен о грядущей свадьбе?

Али потер затылок.

– Он сделает так, как я ему скажу, – сказал отец уверенно. – Времени у нас в запасе полно. Девчонка не может вступить в брак до наступления первого четвертьвека. К тому же хотелось бы, чтобы она пошла под венец по доброй воле. Дэвам и так не понравится, если мы переманим ее на свою сторону. Все должно быть строго добровольным. – Он положил руки на стену. – Придется тебе поднапрячься и подружиться с ней.

Али резко повернулся к отцу:

– Что?

Гасан махнул рукой.

– Ты только что сказал, что не желаешь быть каидом. Со стороны будет выглядеть приличнее, если ты продолжишь носить титул и форму до возвращения Ваджеда, но я скажу Абу Нувасу взять на себя исполнение обязанностей каида, чтобы ты больше времени мог проводить с ней.

– И что именно мне с ней делать? – Али был поражен тем, как ловко отец обернул его отставку себе в выгоду. – Я ничего не знаю о женщинах и их… – Он поборол смущение. – о том, чем они занимаются.

– Боже Всевышний, Ализейд, – отец закатил глаза. – Я же не предлагаю тебе соблазнять ее, хотя это был бы тот еще цирк. Я тебе предлагаю подружиться с ней. Это тебе, наверное, под силу? – Он снисходительно махнул рукой. – Поговори с ней об этой человеческой ереси, о которой ты любишь читать. Астрология, валюты твои любимые…

– Астрономия, – поправил Али вполголоса.

Что-то он сомневался, что воспитанную людьми девушку можно заинтересовать разговорами о ценности монет.

– Почему ты не попросишь Зейнаб?

Гасан ответил не сразу.

– Зейнаб разделяет нелюбовь твоей матери к Маниже. Она позволила себе лишнего в свою первую встречу с Нари. Вряд ли та снова станет ей доверять.

– Тогда Мунтадир, – предложил Али, не видя выхода. – Ты доверяешь ему обаять Афшина, а соблазнить девушку – нет? Это же его любимое занятие!

– Они поженятся, – заявил Гасан. – И если откровенно, вне зависимости от того, что сами думают на этот счет. Но не хотелось бы доводить до таких крайностей. Мало ли какими агитками Дараявахауш забил ей голову? Так что сперва нужно изменить ее мнение о нас. И если она плохо отнесется к тебе, это станет уроком Мунтадиру на будущее: как не нужно себя вести, чтобы не подбрасывать яблоко раздора в семейный очаг.

Али смотрел на задымленный храм. Он никогда не разговаривал с Дэвом дольше десяти минут, чтобы это не кончилось ссорой, а отец предлагает ему подружиться с Нахидой? С девушкой? От одной мысли он весь покрывался холодным потом.

– Ничего не выйдет, аба, – проговорил он наконец. – Она меня сразу раскусит. Ты обратился не к тому джинну. Я совершенно не умею врать.

– Ты в этом уверен? – Гасан шагнул к нему и облокотился на стену. Его большие коричневые руки были покрыты грубыми мозолями, а тяжелое золотое кольцо на большом пальце могло бы налезть на запястье ребенку. – Ты ведь так успешно скрывал свои контакты с «Танзимом».

Али похолодел. Он точно ослышался. Но когда он поднял на отца встревоженный взгляд, он кое-что заметил.

Стражники последовали за ними. И они перекрывали выход.

Немой ужас сковал Али. Он вцепился в парапет, чувствуя, словно у него выдернули ковер из-под ног. Он начал задыхаться и, выглянув вниз, на секунду подумал о том, чтобы спрыгнуть.

Гасан на него даже не смотрел. Он с безмятежным выражением любовался своим городом.

– Педагоги всегда отмечали твои способности к счету. «У вашего сына такой талант к математике», говорили они. «Какая находка для казначейства», говорили они. Я думал, они преувеличивают. Списывал твое назойливое увлечение экономическими вопросами на очередную твою причуду, – что-то дрогнуло в его лице. – А потом «Танзим» начал водить за нос самых смышленых моих счетоводов. Мне заявляли, что их финансирование невозможно отследить, что их запутанная и неразборчивая бухгалтерия была разработана специалистом с доскональным пониманием человеческой банковской системы… и явным излишком свободного времени. Мне не хотелось верить в такое. Уж конечно, мой родной сын, кровь крови моей, никогда меня не предаст. Но я понимал, что должен хотя бы провести ревизию твоих счетов. И суммы, которые ты регулярно брал на руки, Ализейд. Я бы и рад предположить, что ты содержишь корыстолюбивую наложницу или испытываешь сильную зависимость от человеческих дурманов… но ты всегда выражал недвусмысленное нетерпение по обоим вопросам.

Али молчал. Его раскрыли.

На лице короля играла бледная безрадостная улыбка.

– Милостивый Боже, неужели мне в кои-то веки удалось заставить тебя замолчать? Нужно было давно обвинить тебя в государственной измене, чтобы не слышать твоих невыносимых комментариев.

Али сглотнул и прижался ладонями к каменной стене, чтобы не выдать, как сильно дрожали руки. Проси прощения. Только это уже ничего не изменит. Неужели отец и правда все эти месяцы знал, что Али поддерживает «Танзим»? А как же убийства Дэвов?

Господи, прошу тебя, пусть он знает только о деньгах. Али сомневался, что был бы до сих пор жив, знай отец обо всем остальном.

– Но… но ты назначил меня каидом, – сказал он, заикаясь.

– Это был тест, – объяснил Гасан. – Который ты с треском проваливал, пока прибытие Афшина не заставило тебя пересмотреть приоритеты. – Он скрестил руки на груди. – Надо отдать должное твоему брату. Мунтадир был самым яростным твоим защитником. Говорил, что ты готов бросить деньги любому шафиту, который придет к тебе плакаться. Так как он тебя лучше знает, я согласился дать тебе второй шанс.

«Вот почему Мунтадир отвел меня в склеп», – понял Али, вспоминая, как брат уговаривал его держаться подальше от шафитов. Он не стал вмешиваться в испытание напрямую, так как и это можно было расценить как предательство, но он прошел по самому краю. Али не ожидал такой братской преданности. Все это время он осуждал Мунтадира за его пристрастие к алкоголю и легкомысленное поведение, в то время как Мунтадир, похоже, был единственной причиной, почему Али до сих пор не убили.

– Аба, – начал он, – я…

– Не нужно извинений, – рявкнул Гасан. – Кровь на твоей одежде и тот факт, что на сей раз, оказавшись в беде, ты пришел ко мне, а не помчался к какому-то шафитскому проповеднику, помогли мне рассеять сомнения. – Он посмотрел на перепуганного Али, и тот съежился под напористым взглядом отца. – Но ты покоришь эту девчонку.

Али сглотнул и кивнул. Молча. Он держался на ногах из последних сил.

– Я надеюсь, мне не нужно тратить время и объяснять тебе, какое наказание ждет тебя в случае очередного обмана, – продолжал Гасан. – Хотя, зная, как вы любите строить из себя великомучеников, я все-таки уточню. Пострадаешь не только ты. Если ты хотя бы задумаешься о том, чтобы снова предать меня, я заставлю тебя отвести сотню невинных шафитских мальчиков на эту проклятую лодку. Ты меня понял?

Али снова кивнул, но отцу этого было недостаточно.

– Скажи это вслух, Ализейд. Скажи, что ты меня понял.

Голос Али звучал как из бочки.

– Я все понял, аба.

– Вот и хорошо. – Отец хлопнул его по плечу с такой силой, что Али подпрыгнул, и кивнул на его испорченную форму. – А теперь умойся, сын мой, – он отпустил плечо Али. – На твоих руках слишком много крови.

18 Нари

Нари проснулась ни свет ни заря.

До ее уха долетали голоса десятков муэдзинов со всех минаретов Дэвабада в едином призыве к утренней молитве. Странно, что в Каире она никогда от этого не просыпалась, но здешние каденции, чем-то неуловимо отличавшиеся от каирских, каждый день исправно будили ее. Она поворочалась в постели, спросонья успев удивиться шелковым простыням, и открыла глаза.

Теперь ей всегда требовалось несколько минут, чтобы вспомнить, где она находится, поверить, что роскошные покои, в которых она очутилась, ей не приснились, а широкая кровать, заваленная мягкими кружевными подушками, которая приподнималась над толстым ковром на изогнутых ножках красного дерева, принадлежала только ей одной. То же самое повторилось и этим утром. Нари обвела взглядом просторную опочивальню, любуясь искусными коврами и шелковыми обоями с нежным рисунком. Одну стену целиком занимал огромный пейзаж с изображением дэвастанской деревни, написанный самим Рустамом – ее дядей, как она не переставала себе напоминать, до сих пор не привыкнув к тому, что она больше не сирота. Резная деревянная дверь вела в персональную ванную.

За другой дверью открывался гардероб, под который ей выделили отдельную комнату. Для девушки, которая много лет прожила на каирских улицах и считала себя счастливицей, когда у нее появились две простые абайи в приличном состоянии, содержимое этого небольшого помещения казалось сказкой… в конце которой девушка продаст всю одежду и отложит заработок в копилку, но все-таки сказкой. Шелковые, легкие, как воздух, платья с вышивкой из чистого золота; приталенные войлочные накидки всех оттенков радуги, украшенные россыпью цветов из драгоценных камней; туфли из бисера, такие прелестные и утонченные, что жалко было в них ходить.

Была в гардеробе и практичная одежда, например, дюжина комплектов туник, доходящих до голени, и богато расшитых штанов ее размера, по моде, которую носили Низрин и все женщины-Дэвы. Столько же вариантов чадры, длинного, в пол, покрывала, которое тоже пользовалось популярностью у женщин ее племени, висело на стеклянных болванках, но смотрелось на них гораздо эффектнее, чем на голове у Нари. Она никак не могла привыкнуть к узорчатым золотым наголовникам, которые надевались поверх чадры, и то и дело наступала на ее полы, и весь ансамбль сыпался на пол.

Нари зевнула, протирая заспанные глаза, и, откинувшись на ладони, сладко потянулась, разминая шею. Пальцами она нащупала бугорок: Нари спрятала в обшивку матраца несколько драгоценных камней и один золотой браслет. Такие тайники были разбросаны по всем покоям: эти подарки она получала от неугомонных доброжелателей, которые стекались к ней рекой. Джинны явно обожали самоцветы, а Нари не доверяла ораве слуг, которые постоянно сновали в ее комнатах.

Кстати говоря… Нари убрала руку с тайника и, подняв голову, увидела маленькую неподвижную фигурку, преклонявшую колени в темном углу комнаты.

– Всевышний Боже, ты хоть когда-нибудь спишь?

Девушка поклонилась и встала. Голос Нари привел ее в движение, как детскую игрушку, которые выскакивают из табакерки, если отпустить пружину.

– Я к вашим услугам в любое время дня и ночи, бану Нахида. Я молюсь, чтобы вам хорошо спалось.

– Спалось хорошо, если не считать, что с меня не сводили глаз целую ночь, – проворчала Нари на дивастийском, зная, что служанки были шафитками и не понимали языка Дэвов.

Это была уже третья служанка с момента ее появления в городе – предыдущих Нари распугала. Раньше ей всегда казалось, что иметь слуг – это, чисто теоретически, очень приятно, но на практике рабская покорность бедных затюканных девушек, совсем еще девчонок, действовала ей на нервы. Их человеческие глаза были постоянным напоминанием о несокрушимой иерархии, правящей миром джиннов.

Девушка на цыпочках приблизилась к ней, старательно глядя в пол, и поднесла большой жестяной поднос.

– Завтрак, госпожа.

Нари была не голодна, но любопытство взяло верх, и она одним глазком взглянула на поднос. Блюда, выходившие из королевской кухни, поражали воображение не меньше, чем содержимое шкафов. Все, что она могла пожелать, любые деликатесы, в любом количестве, в любое время дня и ночи. Этим утром завтрак состоял из стопки дымящихся мягких лавашей, посыпанных семенами сезама, миски румяных абрикосов и пирожных из толченых фисташек с кардамоновым кремом, которые ей так нравились. Над медным чайником поднимался аромат мятного зеленого чая.

– Спасибо, – сказала Нари и указала в сад, от которого ее спальню отделяли прозрачные занавески. – Можешь вынести на улицу.

Она выползла из постели и накинула на голые плечи шаль. Она нащупала тяжелый предмет, привязанный к ее бедру. Кинжал Дары. Он вручил его Нари перед тем, как пуститься в эту дурацкую и самоубийственную охоту на ифритов.

Нари закрыла глаза, пережидая боль в груди. Каждый раз, стоило ей представить, как ее вспыльчивый Афшин в сопровождении солдат ищет ифритов, которые чуть их не убили, у нее перехватывало дыхание. Низрин рассказала, что на прошлой неделе во дворце получили короткое послание из похода, сообщавшее, что все живы и здоровы и направляются в город под названием Бабили.

«Нет, – одернула она себя. – Даже не начинай». Терзаниями она не поможет ни себе, ни ему: Афшин более чем в состоянии постоять за себя, а Нари нельзя было ни на что отвлекаться. Особенно сегодня.

– Причесать вас, госпожа? – спросила служанка, выводя ее из раздумий.

– Что? Нет… мне и так нормально, – рассеянно сказала Нари, откидывая за плечо растрепанные косы, и направилась взять стакан воды.

Служанка кинулась к кувшину.

– Помочь одеться? – предложила она, наливая для нее стакан. – Я почистила и погладила парадное платье Нахид…

– Нет, – отрезала Нари непреднамеренно грубо.

Девушка втянула голову в плечи, как будто получила пощечину, и Нари поморщилась, увидев ее страх. Она не хотела никого пугать.

– Извини. Слушай… – Нари попыталась припомнить имя девушки, но в последнее время на нее свалилось столько новой информации, что это оказалось невозможно. – Ты позволишь мне несколько минут побыть одной?

Девушка захлопала ресницами, как зашуганный котенок.

– Нет… т-то есть… Мне нельзя уходить, бану Нахида, – умоляюще объяснила она робким шепотом. – Я должна быть к вашим услугам…

– Сегодня я займусь бану Нахидой, Дунур, – раздался в саду спокойный, размеренный голос.

Шафитка поклонилась и исчезла еще до того, как гостья отдернула штору. Нари подняла глаза к потолку.

– Можно подумать, я тут всех испепеляю взглядом и подсыпаю яды в чай, – пожаловалась она. – Не понимаю, почему все меня так боятся.

Низрин бесшумно вошла в ее спальню. Она вообще двигалась как привидение.

– Твоя мать умела… внушать джиннам страх.

– Да, но она была настоящей Нахидой, – возразила Нари. – А не бесполезной шафиткой, которая даже огонька не может наколдовать.

Нари вышла на веранду с видом на сад и присоединилась к Низрин. Белый мрамор зарумянился от света утренней зари, и две крохотные птички щебетали и плескались в фонтане.

– Всего две недели прошло, Нари. Потерпи. – Низрин грустно улыбнулась ей. – Скоро научишься творить такое пламя, что хватит спалить весь лазарет. И ты не шафитка, ты просто так выглядишь. Это сам король сказал.

– Рада за него, раз он так уверен, – пробурчала Нари.

Гасан исполнил свое обещание и публично объявил Нари потерянной чистокровной дочерью Манижи, объяснив ее человеческий облик проклятием маридов.

Только сама Нари в этом сомневалась. Чем больше времени она проводила в Дэвабаде, тем острее чувствовала разницу между чистокровными джиннами и шафитами. Вблизи чистокровной знати теплел воздух, они дышали глубже, их сердца бились медленнее, а их сияющая кожа источала запах дыма, от которого у нее щипало в носу. Как тут было не сравнить это с железным запахом ее красной крови, соленым вкусом ее пота, медленными и неуклюжими движениями ее тела. Она ощущала себя шафиткой.

– Тебе нужно поесть, – предложила Низрин ободрительно. – У тебя впереди важный день.

Нари взяла с подноса пирожное, повертела его в руке и положила на место, чувствуя легкую тошноту. Важный – было еще мягко сказано. Сегодня Нари будет принимать своего первого пациента.

– С тем же успехом я могу кого-нибудь убить и на пустой желудок.

Низрин наградила ее многозначительным взглядом. Бывшей помощнице ее матери было сто пятьдесят лет (о чем Низрин сообщила Нари так же запросто, как будто говорила о погоде), но ее внимательные черные глаза, казалось, не имели возраста.

– Ты никого не убьешь, – твердо сказала Низрин.

В ее словах всегда звучала непоколебимая уверенность. По наблюдениям Нари, Низрин одинаково успешно удавалось все, за что она бралась. Эта женщина не только в два счета раскусила план Зейнаб опозорить Нари, но и блестяще разбиралась в многовековой истории магических недугов.

– Это простая процедура, – добавила она.

– Это извлечение-то огненной саламандры из организма – простая процедура? – Нари содрогнулась. – До сих пор не понимаю, почему ты именно это выбрала моим первым заданием. Я не понимаю, о каком вообще первом задании может идти речь. Врачи в мире людей обучаются своему делу годами, а вы рассчитываете, что я просто послушаю пару лекций – и сразу возьму и начну вырезать магических рептилий из джиннов…

Низрин пресекла ее истерику.

– У нас здесь иной порядок. – Она протянула Нари чашку горячего чая и жестом позвала обратно в комнату. – Выпей чаю. Сядь, – добавила она, указывая на стул. – Нельзя показываться на публике в таком виде.

Нари послушно разрешила Низрин причесать ее. Женщина достала из шкатулки расческу и разобрала ее волосы на пробор. Нари закрыла глаза от удовольствия, пока острые зубцы ходили по коже головы, а ловкие пальцы Низрин тянули пряди ее волос.

Интересно, заплетала ли мне косы моя мама.

Мысль проскользнула сквозь щель в панцире, за которым Нари прятала эту часть своей жизни. Глупая мысль. Судя по всему, ее мать была убита сразу после ее появления на свет. Маниже не посчастливилось ни заплетать ей косы, ни видеть ее первые шаги. Она ушла из жизни рано и не могла теперь ни обучить ее магии Нахид, ни выслушивать ее жалобы на нахальных красавцев, которым неймется без неприятностей.

У Нари в горле встал комок. Было в каком-то смысле проще, когда она считала своих родителей обычными бессердечными тварями, которые бросили ее. Она могла не помнить свою мать, но мысль о том, что женщина, которая произвела тебя на свет, была жестоко убита, не так-то легко выбросить из головы.

Как и тот факт, что ее неизвестный отец может и по сей день находиться в Дэвабаде. Нари догадывалась, какие слухи плодятся вокруг этой темы, но Низрин предупредила ее помалкивать об этом. Король не обрадовался, узнав о предательстве Манижи.

Низрин доплела четвертую косу и продела в хвостики веточки душистого базилика.

– А это для чего? – спросила Нари в надежде отвлечься от мрачных мыслей.

– На удачу. – Низрин робко улыбнулась. – На моей родине мы делаем так всем девушкам.

– На родине?

Низрин кивнула.

– Я сама из Аншунура. Это деревня на южном побережье Дэвастана. Мои родители были жрецами, и мои предки много поколений заправляли тамошним храмом.

– Серьезно?

Нари заинтригованно подобралась. После общения с Дарой было непривычно общаться с джинном, который с такой готовностью рассказывал о своем прошлом.

– А как ты оказалась в Дэвабаде?

Она помедлила с ответом, и ее пальцы задрожали на Нариных косах.

– Из-за Нахид, – ответила она тихо. Нари непонимающе на-хмурилась, и Низрин пояснила: – Моих родителей убили джиннские захватчики, когда я была еще мала. Меня тяжело ранили, поэтому выжившие привезли меня в Дэвабад. Твоя мама исцелила меня, и они вместе с ее братом взяли меня под свое крыло.

Нари была в ужасе.

– Извини, – выпалила она. – Я не знала.

Низрин пожала плечами, но от Нари не укрылось скорбное выражение, промелькнувшее в ее глазах.

– Ничего страшного. Это нередкий случай. В храмы приносят подношения – это удобная мишень, – она встала. – И мне неплохо жилось с Нахидами. Работа в лазарете приносила мне большую радость. Но, кстати, к вопросу о вере… – Низрин пересекла комнату, направляясь к забытой купели огня. – Вижу, твоя купель опять погасла.

Нари поморщилась.

– Я несколько дней не подливала масло.

– Нари, мы же говорили об этом.

– Знаю. Прости.

Сразу после ее приезда Дэвы преподнесли Нари персональную купель Манижи. Это была нескромная металлическая конструкция, отреставрированная и отполированная до блеска. Купель была примерно вполовину ее роста и представляла собой серебряную чашу с водой. Вода в чаше кипела на медленном огне миниатюрных масляных ламп на ее поверхности. Кедровые ветки тлели на небольшом куполке, поднимавшемся из середины чаши.

Низрин подлила в лампы масло из серебряного кувшина, стоящего здесь же, вынула кедровую веточку из священного очага, который никогда не должен гаснуть, зажгла ей все огни и подозвала Нари ближе.

– Постарайся внимательнее ухаживать за купелью, – попросила Низрин с укором, хотя ее голос оставался дружелюбным. – Религия – важная часть нашей культуры. Боишься браться за лечение пациента? Попробуй прикоснуться к вещам, к которым прикасались твои прародители. – Жестом она попросила Нари преклонить голову. – Черпай силу в них – это твоя единственная связь с предками.

Нари вздохнула, но позволила Низрин пометить свой лоб пеплом. Удача ей сегодня пригодится, как никогда.

Лазарет был примерно вдвое меньше гигантского тронного зала: голые беленые стены, синий каменный пол, высокий куполообразный потолок, целиком сделанный из закаленного стекла, пропускающего свет, и никаких излишеств. Одна стена была отведена под аптечные шкафы, где на сотнях разнокалиберных стеклянных и медных полочек хранились разно-образные снадобья. В другой части помещения было обустроено рабочее место Нари: низкие столики, тесно составленные и заваленные инструментами и неудачными результатами ее фармацевтических экспериментов, в углу письменный стол из толстого матового стекла, книжные полки и большая костровая чаша.

Другая половина лазарета предназначалась для содержания больных и обычно отгораживалась шторой. Но сегодня штора была отдернута, и за ней Нари увидела пустую кушетку и небольшой столик. Мимо пронеслась Низрин, неся поднос со всем необходимым.

– Они будут с минуты на минуту. Эликсир я уже приготовила.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – Нари нервно сглотнула. – До сих пор мне как-то не очень везло.

Это было еще мягко сказано. Нари наивно полагала, что целительница для джиннов примерно должна соответствовать врачу для людей: она будет сращивать поломанные кости, принимать роды и зашивать раны. Но оказалось, джиннам с такими болячками медицинская помощь не очень-то и требуется – по крайней мере, не чистокровным. Нет, помощь Нари им была нужна, когда ситуация… усложнялась. Что это значило?

Дети, рожденные в самый темный час ночи, нередко рождались полосатыми. От укуса симурга[32] (огненной птицы, гонки на которых любили устраивать чистокровные) джинны постепенно выгорали изнутри. По весне многие мучились потоотделением серебра. Кто-то случайно создавал себе злого двойника, превращал руки в цветы, на кого-то насылали галлюцинации или превращали в яблоко, что расценивалось как страшное оскорбление джиннской чести.

Да и лекарства бывали не лучше. Листочки с верхушки (но только с самой-самой верхушки) кипариса заваривались в раствор, который раскрывал легкие, если дать подуть на него Нахиду. Толченый жемчуг с добавлением сердолика при точном соблюдении пропорций помогал зачать бездетной женщине, правда, рожденный ребенок в таком случае имел солоноватый запах и был ужасно чувствителен к моллюскам. Фантастическими казались не только сами недуги и методы их лечения, но и бесконечное море проблем, которые на первый взгляд никакого отношения к здоровью не имели.

– Это не панацея, но иногда двухнедельный курс болиголова с добавлением голубиных хвостов и чеснока, если принимать его на рассвете под открытым небом, помогает вылечить хроническое невезение, – рассказала ей неделю назад Низрин.

Нари помнила, как опешила от этой новости.

– Болиголов ядовит. И с каких пор невезение – это болезнь?

Наука, которая легла в фундамент их медицины, вообще ставила Нари в тупик. Низрин долго объясняла ей про четыре типа жизненных соков, из которых состоит организм джинна, и про необходимость поддерживать их баланс. Огня и воздуха должно быть строго поровну, крови должно быть больше в два раза, а желчи – в четыре. Нарушение этого равновесия и приводило к истощению, безумию, перьям…

– Перьям? – переспросила Нари недоуменно.

– От переизбытка воздуха, – объяснила Низрин. – Очевидно же.

Как Нари ни старалась, она не справлялась с объемом информации, изливающейся на нее день за днем, минута за минутой. За все время, что она жила во дворце, она ни разу не покидала крыла, в котором размещались ее покои и лазарет. Она даже сомневалась, разрешено ли ей куда-то уходить. А когда Нари попросила научить ее чтению, о чем она столько лет мечтала, ее помощница как-то странно задергалась и пробормотала что-то в том духе, что тексты Нахид сейчас под запретом, и быстро сменила тему. Кроме затюканных служанок и Низрин, Нари ни с кем не общалась. Зейнаб дважды из вежливости приглашала ее на чай, но Нари отказывалась: меньше всего она хотела распивать напитки в присутствии этой женщины. Но Нари была общительным человеком, она привыкла иметь дело с клиентами и бродить по всему Каиру. От изоляции и жесткого учебного графика ее нервы были натянуты как струна.

Она чувствовала, как ее душевное состояние притупляет ее способности. Низрин сказала ей то же самое, что и Дара однажды: кровь и намерение – краеугольные камни магии. Многие снадобья, которые изучала Нари, никого не излечат, если не будут изготовлены верующим Нахидом. Нельзя ни замешать зелья, ни натолочь порошка, ни даже наложить руки на больного без твердой веры в то, что ты делаешь. У Нари этой веры не было.

Но вчера Низрин без всякого предупреждения заявила, что они меняют тактику. Король хотел посмотреть на Нахиду в действии, и Низрин согласилась, сочтя, что, если дать Нари шанс исцелить несколько тщательно отобранных пациентов, на практике она сможет лучше понять теорию. Нари склонялась к мнению, что это идеальный способ незаметно сократить популяцию Дэвабада, но, судя по всему, ее слово здесь не имело особого веса.

В дверь постучали. Низрин посмотрела на Нари.

– Ты справишься. Верь в себя.

Пациенткой была женщина в возрасте. Ее сопровождал мужчина, которого Нари приняла за ее сына. Когда Низрин поздоровалась с ними по-дивастийски, Нари облегченно вздохнула: может, соплеменники с бо́льшим пониманием отнесутся к ее неопытности. Низрин отвела женщину к кушетке и помогла ей снять длинную чадру полуночно-синего цвета. Под ней седые косы женщины были собраны хитроумным гнездом на голове. На алом платье поблескивала золотая вышивка, в ушах висели тяжелые гроздья рубинов. Она поджала ярко-красные губы и наградила Нари недоверчивым взглядом, пока ее сын, одетый так же богато, суетился вокруг нее.

Нари набралась духа и подошла к ним, сложив ладони так, как всегда делали ее соплеменники.

– Мир вашему дому.

Сын сложил ладони и низко поклонился ей.

– Для нас это огромная честь, бану Нахида, – сказал он полушепотом. – Да будет гореть твой огонь вечно. Я буду молить Создателя, чтобы жизнь твоя была долгой, а детишки здоровыми и…

– Ох, угомонись, Фируз, – прервала его женщина. Она смерила Нари недоверчивым взглядом черных глаз. – Это ты дочь бану Манижи? – Она хмыкнула. – А похожа на человека.

– Мадар![33] – зашипел Фируз пристыженно. – Не груби. Я же говорил тебе о проклятии, помнишь?

«А он доверчивый тип», – решила Нари и сразу покраснела от того, что ей вообще пришла в голову такая мысль. Это не Каир, и она не собиралась обманывать этих людей.

– Хм-м… – Женщина явно угадала настроение Нари. Глаза у нее сверкали, как у вороны. – Так ты меня вылечишь?

Нари взяла с подноса зловещий серебряный скальпель и покрутила его в пальцах.

– Иншаллах[34].

– Она вылечит, – вклинилась Низрин. – Это несложная процедура. – Она потянула Нари туда, где уже стоял подготовленный эликсир. – Следи за языком, – предостерегла она. – И не разговаривай здесь на своем человечьем языке. Он слишком похож на гезирийский. А она из влиятельной семьи.

– А, ну тогда конечно, почему бы не сделать ее подопытным кроликом?

– Это простейшая процедура, – в сотый раз утешала ее Низрин. – Ты все знаешь. Дашь ей выпить этот эликсир, найдешь саламандру и извлечешь ее. Ты бану Нахида, для тебя это должно быть так же просто, как орешки щелкать.

Просто. У Нари дрожали руки, но она вздохнула и взяла эликсир у Низрин. Серебряная чашка потеплела у нее в руках, и от янтарной жидкости поднялся пар. Нари вернулась к женщине и дала ей эликсир, наблюдая за тем, как она делает первый глоток.

Пациентка скривилась.

– Как ужасно. У тебя не найдется чего-нибудь, перебить горечь? Может, конфетка?

Нари подняла брови.

– А саламандра была медом намазана, когда вы ее глотали?

Женщина оскорбилась.

– Я ее не глотала. На меня наслали порчу. Я подозреваю соседку, Рику. Помнишь Рику, Фируз? У нее еще эти жуткие розовые кустики и шумная дочка, которая вышла за сахрейнца? – Она насупилась. – Следовало вышвырнуть ее за ворота сектора вместе со всей ее семейкой, когда она вышла за этого пирата в тюрбане.

– Ума не приложу, с чего бы ей желать вам зла, – бросила Нари невинно.

– Намерение, – шепотом напомнила Низрин, когда принесла поднос с инструментами.

Нари закатила глаза.

– Ложитесь, – сказала она женщине.

Низрин протянула ей серебряную колбу, которая сужалась к одному концу в острый кончик.

– Не забудь: коснуться нужно лишь слегка. Это парализует саламандру, и ты сможешь ее извлечь.

– Это, конечно, если у меня получится ее… ого!

Нари ахнула, когда бугор размером с ее кулак внезапно вздыбился под левым предплечьем женщины, надуваясь под кожей так, что казалось, он вот-вот разорвется. Бугор завихлял и стремительно пополз вверх по ее руке, пока не скрылся под ее лопаткой.

– Ты ее видела? – спросила Низрин.

– А вы – нет? – удивилась Нари.

Женщина неодобрительно посмотрела на нее, а Низрин улыбнулась.

– Я же сказала, что все у тебя получится. – Она положила руку Нари на плечо. – Сделай глубокий вдох и приготовь иглу. В любой момент она может снова…

– Вот она!

Нари заметила саламандру в области живота пациентки. Она быстро воткнула иголку в тело, но бугорок успел улизнуть.

– Ай! – вскрикнула женщина, когда капелька черной крови проступила у нее на платье. – Больно же!

– Тогда не дергайтесь, – отрезала в ответ Нари.

Та застонала и схватила сына за руку.

– Не кричи на меня!

Бугор показался у ворота ее платья, и Нари снова предприняла попытку уколоть паразита, но все опять кончилось криками и кровопусканием. Саламандра улизнула – Нари теперь видела даже очертания ящерицы под кожей. Она забегала вокруг шеи женщины.

– Ой! – взвизгнула та, когда Нари наконец ухватила зверька пальцами, сжав пациентке горло. – Ой! Ты меня убиваешь! Убиваешь!

– Ничего подобного… тише! – скомандовала Нари, занося иглу и стараясь сосредоточиться на саламандре, которую с трудом удерживала на месте.

Но только она произнесла эти слова, как паразит утроился в размере и обвил женщину хвостом за горло.

Ее лицо потемнело, а глаза покраснели. Она стала глотать ртом воздух и хвататься за горло. Ей было сложно дышать.

– Нет!

Нари попыталась уменьшить паразита в размере, но ничего не выходило.

– Мадар! – воскликнул ее сын. – Мадар!

Низрин бросилась через весь лазарет и схватила с полки стеклянный пузырек.

– Отойди, – поторопила она.

Она отодвинула Нари в сторону и запрокинула голову женщины назад, руками раскрыла ей рот и влила в горло содержимое пузырька. Бугор спал, и женщина закашлялась. Сын похлопал ее по спине.

Низрин показала пузырек.

– Жидкий уголь, – спокойно объяснила она. – Уменьшает большинство внутривенных паразитов, – она кивнула на пациентку. – Я принесу воды. Сделайте передышку, и мы продолжим.

Потом она перешла на шепот, чтобы ее слышала только Нари.

– Твои намерения должны быть… позитивнее.

– Что?

Нари не сразу поняла наставления Низрин, но через пару секунд все стало на свои места. Саламандра начала душить женщину не тогда, когда Нари коснулась ее иглой.

Это произошло, когда Нари велела ей замолчать.

Я чуть не убила ее. Нари пошатнулась и сбила поднос со стола. Тот, лязгнув, грохнулся на пол, и стеклянные сосуды со звоном разбились о мрамор.

– Мне… мне нужно подышать. – Она повернулась к дверям, ведущим в сад.

Низрин перегородила ей дорогу.

– Бану Нахида… – Ее голос звучал невозмутимо. – Нельзя сейчас просто взять и уйти. Ты обязана позаботиться об этой женщине.

Нари протиснулась мимо Низрин.

– Уже нет. Отправь ее домой.

Нари спустилась в сад по каменной лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Она быстро прошагала мимо ухоженных грядок с целебными травами, напугав двух садовников, и пошла дальше, дальше, не сворачивая с тропинки, пока та не увела ее в самые дебри королевского парка.

Она шла куда глаза глядят, а в мыслях царил кавардак. Нельзя было прикасаться к ней. Кого она хочет обмануть? Какая из нее целительница? Она воровка. Обычная мошенница, которой иногда везет. В Каире исцеление давалось ей с такой непринужденной легкостью, что она не научилась ценить этот дар.

Она остановилась на берегу канала и оперлась на полуразрушенный каменный мост. Над журчащей гладью воды летали две перламутровые стрекозы. Нари наблюдала, как они резво нырнули под ствол упавшего дерева, ветки которого торчали из воды, как руки утопленника, зовущего на помощь. Нари завидовала их свободе.

В Каире я была свободна. Ее накрыло тоской по дому. Она скучала по шумным каирским улицам и знакомым ароматам, по своим клиентам и их любовным передрягам, по вечерам, проведенным с Якубом за изготовлением снадобий. Там она часто представляла себя чужестранкой и только теперь поняла, что это было не так. Ей понадобилось покинуть Египет, чтобы понять, что там ее родина.

И я никогда не увижу ее снова. Нари не была наивна. Гасан говорил учтиво, но она догадывалась, что в Дэвабаде она скорее на правах пленницы, нежели гостьи. Но Дары не было рядом, и ей неоткуда было искать помощи. А от нее требовались результаты в роли целительницы.

Она закусила щеку, поглядывая на воду. То, что первую пациентку привели в лазарет всего две недели спустя после ее прибытия в город, было тревожным знаком. Она уже успела подумать, как Гасан накажет ее, если она продолжит проявлять такую некомпетентность. Не начнут ли с каждой ее ошибкой пропадать одна за другой ее привилегии: частные покои, дорогая одежда, украшения, слуги, вкусная еда?

Королю понравится, если я окажусь ни на что не способна. Нари не забыла прием, который оказали ей Кахтани: открытая неприязнь Ализейда, козни Зейнаб… что и говорить о страхе, мелькнувшем на лице Гасана.

Увидев боковым зрением какое-то движение, Нари подняла глаза, приветствуя любую возможность отвлечься от невеселых мыслей. Через завесу лиловато-рябых листьев она увидела чуть поодаль лужайку, за которой канал расходился вширь. Над поверхностью воды мелькала пара черных рук.

Нари нахмурилась. Неужели кто-то… плавал? Она полагала, что все джинны боятся воды, как Дара.

Слегка обеспокоенная, Нари перешла через мост. Когда она вышла на лужайку, ее глаза поползли на лоб.

Канал взлетал прямо в воздух.

Это было похоже на водопад, падающий снизу вверх. Канал струился через джунгли и впадал в пруд у дворцовой стены, откуда каскадом перемахивал через дворец. Это было изумительное, хотя и невероятно странное зрелище, и у Нари захватило дух. Но ее внимание привлек очередной всплеск с туманного пруда. Она бросилась к пруду, заметив, что кто-то трепыхался в воде.

– Держись!

После бурного Гозана эта ничтожная лужица была ей нипочем. Она ринулась в воду и схватила мельтешащую руку, вытягивая утопающего на поверхность.

– Ты?

Нари неприязненно фыркнула, когда узнала в нем растерявшегося Ализейда аль-Кахтани. Она тут же отпустила его руку, и принц со всплеском упал обратно в воду, которая на секунду сомкнулась у него над головой, после чего он вскочил на ноги, кашляя и отплевываясь.

Он вытер глаза и сощурился, как бы не до конца веря своим глазам.

– Бану Нари? Что ты здесь делаешь?

– Я думала, ты тонул!

Он приосанился, как подобает надменному королевичу – даже такому мокрому и обескураженному.

– Я не тонул, – возмутился он. – Я плавал.

– Плавал? – переспросила она удивленно. – Разве джинны плавают?

Ему стало неловко.

– Это обычай Аяанле, – пробурчал он и схватил с кафельного берега канала аккуратно сложенную шаль. – Не отвернешься?

Нари закатила глаза и отвернулась. На солнечной лужайке был расстелен плетеный коврик, на котором лежали книги, листы с записями и угольный карандаш.

Она услышала плеск – он вышел из воды и промаршировал мимо нее к коврику. Шаль была обернута вокруг его торса с таким тщанием, с каким скромницы-невесты прикрывают свои волосы. С промокшего набедренника капала вода.

Ализейд взял с ковра шапочку и нахлобучил на мокрые волосы.

– Что ты здесь делаешь? – пожелал он знать. – Тебя мой отец прислал?

С какой стати королю посылать меня к тебе? Нари не стала задавать этот вопрос. Ей совсем не хотелось продолжать диалог с заносчивым принцем Кахтани.

– Это неважно. Я уже ухожу…

Она осеклась, когда ее взгляд остановился на открытой книге, лежащей на ковре. Полстраницы занимала иллюстрация: стилизованное крыло шеду, пересеченное стрелой с острым наконечником.

Метка Афшина.

Нари стремительно бросилась к книге. Но Ализейд обогнал ее и схватил книгу с ковра. Тогда Нари забрала другую книгу и увернулась, когда принц потянулся к ней.

– Верни!

Она вынырнула у него из-под руки и быстро пролистала книгу в поисках картинок. На одной странице она наткнулась на серию фигур: шесть джиннов стояли с обнаженными руками, демонстрируя черные татуировки, спиралью вьющиеся по руке от запястья и у некоторых доходящие до самого плеча. Узор состоял из коротких черточек, похожих на перекладины в лестнице без шестков.

Точь-в-точь как у Дары.

Нари раньше не задумывалась всерьез о его татуировках, полагая, что это как-то связано с его родословной. Но глядя на эту иллюстрацию, она покрылась мурашками от страха. Нарисованные фигурки, похоже, принадлежали к разным племенам, и у всех на лицах были написаны адские муки. Одна женщина воздела глаза к невидимому небу, вытянув руки и открыв рот в беззвучном крике.

Воспользовавшись ее замешательством, Ализейд отобрал книгу.

– Интересные у тебя тут книжки, – бросила она язвительно. – Что это? Эти фигуры… что за метки у них на руках?

– А ты не знаешь?

Она отрицательно покачала головой, и у него на лице промелькнуло мрачное выражение, но он не стал ничего ей объяснять. Он сунул книги под мышку и сказал:

– Это неважно. Пойдем, я отведу тебя в лазарет.

Нари не сошла с места.

– Что это за метки? – повторила она.

Ализейд помедлил, разглядывая ее своими серыми глазами.

– Это табель, – проговорил он наконец. – Часть проклятия ифритов.

– Табель чего?

Дара соврал бы ей. Низрин уклонилась бы от ответа и сменила тему. Но Ализейд стиснул зубы и ответил:

– Жизней.

– Чьих жизней?

– Убитых ими повелителей. – Его перекосило. – Видимо, ифритам нравится видеть, как он разрастается.

Убитых ими повелителей. Нари вспомнила, сколько раз она разглядывала татуировку, обвившую руку Дары: крошечные черные полоски, тусклые в свете постоянно горящих костров. Их были сотни.

Поймав на себе пристальный взгляд принца, Нари постаралась никак не выдать своих чувств. Она видела то видение в Иераполе – она знала, что хозяин держал Дару в полном повиновении. Как можно было винить его в их смерти.

Но несмотря на зловещую историю его татуировки, Нари вдруг осознала угрозу, нависшую над ними в настоящем. Она еще раз посмотрела на книги Ализейда, и к желанию защитить Дару подмешался укол страха.

– Ты изучаешь его.

Принц даже не стал отпираться.

– Вы двое сочинили интересную историю.

Сердце ухнуло. … Что-то не сходится, Нари. На ум пришли путаные слова Дары, тайна их происхождения, которая вынудила его солгать королю и броситься в погоню за ифритами. Он сам сказал, что даже Кахтани могут не подозревать, что заблуждаются.

Теперь зато ясно, что по меньшей мере у одного из них были какие-то подозрения.

Нари прочистила горло.

– Ясно, – выдавила она, не в силах скрыть тревогу в голосе.

Ализейд опустил глаза.

– Тебе лучше уйти, – сказал он. – Твои смотрители, наверное, уже волнуются.

Ее смотрители?

– Дорогу найду сама, – отрезала Нари и развернулась, собираясь возвращаться в дебри сада.

– Погоди!

Перед ней выскочил Ализейд. В его голосе слышалась паника.

– Пожалуйста, прости меня, – выпалил он. – Не нужно было так говорить. – Он переступил с ноги на ногу. – Я поступил некрасиво… и это уже не первый раз, когда я так веду себя с тобой.

Она сощурилась.

– Я уже почти привыкла.

Он скривил губы, почти усмехнувшись.

– Пожалуйста, не привыкай. – Он положил руку на сердце. – Очень тебя прошу. Я провожу тебя через дворец. – Он посмотрел на мокрые листья, прилипшие к ее чадре. – Не стоит продираться по джунглям только потому, что я забываю о правилах приличия.

Нари обдумала предложение. Оно показалось ей искренним. К тому же оставался шанс случайно уронить его книги в горящую жаровню, которые у джиннов были повсюду.

– Хорошо.

Он кивнул на дворцовую стену.

– Нам туда. Только я сначала переоденусь.

Они пересекли лужайку, прошли мимо каменной беседки, выходящей на стену, а оттуда по открытой балюстраде в невзрачную комнату размером даже меньше ее спальни. Одну стену целиком занимали книжные полки, а в остальном комната была обставлена просто: молитвенная ниша, ковер и большая керамическая доска, исписанная религиозными стихами на арабском.

Принц двинулся прямиком к главному входу – огромной антикварной двери из резного тика. Он высунул голову и позвал кого-то. В ту же секунду перед ними явился гвардеец и молча встал у открытой двери.

Нари возмущенно посмотрела на принца.

– Ты что, боишься меня?

Принц разозлился.

– Нет. Но сказано, что, когда мужчина и женщина одни в закрытом помещении, их третьим спутником становится дьявол.

Она вздернула бровь, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

– Что ж, тогда примем меры предосторожности. – Она посмотрела на набедренник, с которого капала вода. – Ты не собираешься?..

Али проследил за ее взглядом, застенчиво пискнул и скрылся за шторой арочного проема, забрав с собой книги.

Какой странный тип. Для принца это была очень аскетичная комната и разительно отличалась от ее роскошных покоев. Тонкий спальный матрац был аккуратно скручен и лежал на единственном в комнате деревянном сундуке. Низкий стол развернут в сад и устлан бумагами и свитками в раздражающе идеальном порядке. У опрятной чернильницы лежало стило.

– Твой дом не кажется слишком… обжитым, – сообщила она.

– Я живу во дворце недавно, – отозвался он из соседней комнаты.

Нари переместилась к книжным полкам.

– А где ты жил раньше?

– Здесь.

Нари подскочила от близости его голоса. Ализейд вернулся совершенно беззвучно, и теперь стоял, одетый в длинный серый набедренник и льняную тунику в полоску.

– То есть здесь, в Дэвабаде. Я вырос в Цитадели.

– В Цитадели?

Он кивнул.

– Я готовлюсь служить каидом при моем старшем брате.

Нари отложила эту информацию для дальнейшего размышления, завороженная ломящимися от книг полками. Тут были сотни томов и свитков, некоторые даже высотой в половину ее роста, и довольно-таки многие толще ее головы. Чувствуя непреодолимую тягу, она прошлась рукой по разноцветным корешкам.

– Тебе нравится читать? – спросил Ализейд.

Нари ответила не сразу. Было неловко признаваться в безграмотности человеку с такой библиотекой.

– Я бы сказала, что мне нравится идея чтения.

Когда в ответ он непонимающе нахмурился, она уточнила:

– Я не умею читать.

– Серьезно? – спросил он удивленно, но хотя бы беззлобно. – Я думал, все люди умеют читать.

Такое заблуждение позабавило ее. Выходит, люди для джиннов – такая же загадка, как джинны для людей?

– Нет, не все. Я всегда мечтала научиться читать. Я надеялась, что хотя бы здесь у меня будет такая возможность, но, кажется, ошибалась. – Она вздохнула. – Низрин говорит, это пустая трата времени.

– Да, многие в Дэвабаде придерживаются этого мнения.

Поглаживая позолоченный корешок толстого тома, Нари чувствовала, как он изучает ее.

– А если бы умела… о чем бы ты хотела прочитать?

О моей семье. Ответ пришел на ум сразу же, но Нари не собиралась так откровенничать с Ализейдом. Она повернулась к нему лицом.

– Книги, которые ты читал у канала, показались мне любопытными.

Он ответил, не моргнув глазом:

– К сожалению, конкретно эти книги в данный момент недоступны.

– И когда, интересно, они станут доступны?

Он смягчился.

– Не думаю, что ты захочешь это читать, бану Нари. Не думаю, что тебе понравится то, что там написано.

– Почему это?

Он подумал над ответом.

– Война – не самая приятная тема, – проговорил он наконец.

Ответ был дипломатичнее, чем ожидала Нари, особенно в свете их последнего разговора. Надеясь разговорить его, она решила дать ему другой ответ на вопрос.

– Рынок.

Ализейд явно не понял, о чем она, и Нари объяснила:

– Ты спросил, о чем бы я хотела почитать, если бы умела. Так вот, я бы хотела разобраться, как делаются дела в Дэвабаде, как зарабатываются деньги, как ведутся переговоры, в таком духе.

Чем больше она об этом думала, тем больше ей нравилась эта идея. Все-таки именно ее деловая хватка помогала ей держаться на плаву в Каире, облапошивать путешественников и понимать, как лучше всего провернуть аферу.

Он застыл как громом пораженный.

– В смысле… экономика?

– Ну да.

Он подозрительно прищурился.

– Тебя точно не мой отец прислал?

– Железно.

Он как будто даже воспрянул духом.

– Значит, экономика… – проговорил он со странным возбуждением. – Что ж, на эту тему у меня полно литературы.

Он подошел к полкам, и Нари уступила ему место. Он был очень высок и нависал над ней как древняя статуя, которые до сих пор встречались в египетских пустынях. Даже выражением лица, строгим и как бы укоризненным, он смахивал на них.

Он снял с верхней полки книгу в сине-золотом переплете.

– История дэвабадских рынков, – он протянул ей книгу. – Написана на арабском, так что язык должен быть тебе хотя бы немного знаком.

Она открыла книгу, хрустнув корешком, и перелистнула несколько страниц.

– Знаком. Только непонятен.

– Я могу научить тебя читать, – предложил он неуверенно.

Нари подозрительно посмотрела на него.

– Чего?

Ализейд развел руками.

– Я научу тебя… то есть, если захочешь. Низрин мне не указ. И отец согласится, если я скажу, что это будет полезно для взаимоотношений между нашими племенами. – Он перестал улыбаться. – Он большой… сторонник таких инициатив.

Нари скрестила руки.

– А тебе какая от этого выгода?

Не доверяла она его предложению. Кахтани слишком умны, поэтому глупо принимать каждое их слово за чистую монету.

– Ты гостья моего отца.

Нари хмыкнула, и Ализейд почти улыбнулся.

– Ладно, признаю: я испытываю огромный интерес к миру людей. Кого хочешь спроси, – добавил он, чувствуя ее неуверенность. – Особенно ваш уголок этого мира. Я не встречал египтян, а мне хотелось бы как можно больше узнать об этой стране, послушать твои рассказы, может даже, самому подтянуть арабский.

Ну да, не сомневаюсь, тебе многое хотелось бы узнать. Нари пораскинула мозгами, мысленно оценивая принца. Он был молод – точно моложе ее, в этом она почти не сомневалась. Избалованный, немного вспыльчивый. Он широко улыбался и так надеялся на ее согласие, что это предложение точно не могло оказаться случайностью. Нари не знала, чего он добивался, но видела, что ему было что-то нужно.

Но Нари хотела узнать, что было в тех книгах, особенно если эта информация может оказаться губительной для Дары. И если для того чтобы спасти себя и своего Афшина, ей придется пойти в ученицы к этому неловкому юноше, то так тому и быть.

А кроме того… она действительно хотела научиться читать.

Нари опустилась на подушку на полу.

– Тогда чего мы ждем? – спросила она на каирском диалекте арабского и похлопала по книге. – Приступим.

19 Али

– Ты мне поддаешься.

Али посмотрел в другой конец тренировочной площадки.

– Что?

Джамшид э-Прамух криво усмехнулся.

– Я видел, как ты орудуешь зульфикаром. Ты мне поддаешься.

Али окинул взглядом костюм партнера. Джамшид был одет в такую же тренировочную форму, что и он сам, обесцвеченную добела, чтобы подчеркивать каждый удар огненного зульфикара, только у Али он до сих пор был нетронут, а вот костюм Дэва был во многих местах опален и покрыт угольными разводами. Из губы сочилась кровь, и щека распухла от того, как Али отшвырнул его на пол.

Али вскинул бровь.

– Интересное у тебя представление о поддавках.

– Да нет, – отозвался Джамшид на дивастийском. На джиннском, как и его отец, он говорил с легким акцентом, оставшимся после лет, проведенных в провинции Дэвастана. – Я мог быть и в гораздо худшей форме. Джамшид э-Прамух должен уже по кусочкам догорать.

Али вздохнул.

– Мне не нравится сражаться с иноплеменником на зульфикаре, – признался он. – Пускай это всего лишь тренировочные сабли. Все равно как-то нечестно. И Мунтадир не обрадуется, если, вернувшись в Дэвабад, обнаружит, что от его лучшего друга осталась одна зола.

Джамшид пожал плечами:

– Он может во всем винить меня. Я столько лет просил его найти фехтовальщика, который согласился бы меня обучить.

Али нахурился.

– Ты прекрасно орудуешь палашом, а луком и того лучше. Зачем брать в руки оружие, которым никогда не овладеешь в совершенстве?

– Клинок есть клинок. Может, я и не смогу зажечь в нем ядовитый огонь, как Гезири, но если я буду сражаться плечо к плечу с твоими соплеменниками, логично, что я должен иметь хоть какое-то понимание об их оружии, – Джамшид пожал плечами. – Хотя бы для того, чтобы не отскакивать в сторону всякий раз, когда они начинают полыхать.

– Я бы на твоем месте не торопился подавлять такой инстинкт.

Джамшид засмеялся.

– Тоже верно.

Он замахнулся саблей.

– Продолжим?

Али пожал плечами:

– Если ты настаиваешь.

Его зульфикар рассек воздух. Пламя вспыхнуло между пальцев и, повинуясь его мысленной команде, облизнуло медное лезвие, обожгло раздвоенное острие и пробудило смертельный яд, который покрывал лезвие. Точнее, покрывал бы в настоящем зульфикаре. В учебных целях клинок, который он держал сейчас в руках, был избавлен от ядов – Али даже чувствовал разницу в запахе. Остальные редко замечали ее, но остальные и не упражнялись с зульфикаром до изнеможения с семи лет.

Джамшид сделал выпад, Али с легкостью уклонился, нанес удар Дэву в шею и откатился, подчиняясь силе инерции.

Джамшид развернулся к Али лицом, пытаясь отразить его следующий удар.

– То, что ты движешься быстрее колибри, мне тоже на руку не играет, – пожаловался он шутливо. – Ты уверен, что в тебе не течет кровь пери?

Принц не мог сдержать улыбку. К вящему удивлению Али, ему понравилось проводить время с Джамшидом. Он был легок в общении и с Али вел себя на равных, не раболепствуя, как большинство джиннов в обществе принца Кахтани, и не задирая нос, что было так типично для племени Дэвов. Это была приятная перемена. Немудрено, что Мунтадир не отпускал его ни на шаг. Сложно было поверить, что этот джинн – сын Каве. Он ничем не напоминал привередливого старшего визиря.

– Держи саблю выше, – посоветовал Али. – Зульфикар не похож на другие клинки. Меньше полагайся на выпады и уколы, концентрируйся на быстрых взмахах и боковых подсечках. Помни, что лезвие обычно отравлено. Небольшой травмы будет достаточно.

Али помахал полыхающим зульфикаром вокруг головы Джамшида, и тот отшатнулся, как и рассчитывал Али. Он воспользовался моментом и пригнулся, нацелив следующий удар Джамшиду в бедро.

Тот рассерженно вскрикнул и отскочил, но Али вмиг прижал его к противоположной стене.

– Сколько раз ты уже успел убить меня? – спросил Джамшид. – Двадцать? Тридцать?

Больше. Настоящий зульфикар был одним из самых опасных видов оружия на земле.

– Не больше дюжины, – соврал Али.

Они продолжили тренировку. Джамшид не демонстрировал особых успехов, но Али отдавал должное его выдержке. Дэв был изнурен, весь покрыт пеплом и кровью, но сдаваться не собирался.

Али уже в третий раз прижал зульфикар к горлу Джамшида и уже хотел предложить ему заканчивать на сегодня, когда его внимание привлекли голоса. Он поднял голову и увидел, как в тренировочный зал вошел Каве э-Прамух, который мирно беседовал с кем-то за своей спиной.

Визирь замер. Он уставился на зульфикар у шеи своего сына, и Али услышал его тихий сдавленный писк:

– Джамшид?

Али быстро опустил саблю, и Джамшид обернулся.

– Баба?[35] – удивился он. – Что ты здесь делаешь?

– Ничего, – поспешно ответил Каве.

Почему-то он вдруг сильно разволновался. Он сделал шаг назад и попытался закрыть за собой дверь.

– Прошу прощения, я не…

Он положил руку на дверь, но та распахнулась, и в зал широким шагом вошел Дараявахауш э-Афшин.

Он вошел как к себе домой, сложив за спиной руки, и остановился, когда заметил их.

– Шахзадэ[36] Ализейд, – спокойно поздоровался он на дивастийском.

Али был далек от спокойствия. Он потерял дар речи. Он моргнул, надеясь, вдруг в этот раз увидит на месте Афшина кого-то другого? Что здесь делал Дараявахауш? Он должен быть в Бабили с Мунтадиром, далеко отсюда, на другом конце Дэвастана.

Афшин изучил зал, как генерал изучает поле боя. Его зеленые глаза прошлись по стене с оружием, скользнули по манекенам, мишеням и прочей всячине, которой было здесь полно. Он снова посмотрел на Али.

– Наэда пуру мэхноас.

Что?

– Я… я не знаю дивастийского, – выпалил Али.

Дараявахауш наклонил голову, и его глаза удивленно загорелись.

– Ты не знаешь языка города, которым правишь? – спросил он на джиннском с сильным акцентом. Он повернулся к Каве и, развеселившись, ткнул пальцем в Али: – Спа снасатый ну хиат вакен гезр?

Джамшид побледнел, а Каве поспешил встать между Дарая-вахаушем и Али. На его лице читался откровенный страх.

– Простите наше вторжение, принц Ализейд. Я не знал, что это вы тренируете Джамшида. – Он положил руку на запястье Дараявахауша. – Пойдем, Афшин. Нам пора уходить.

Дараявахауш стряхнул его руку.

– Глупости. Это было бы бестактно.

На Афшине была туника без рукавов, открывающая черную татуировку, обвившуюся вокруг его руки. То, что он не прикрывал ее, говорило о многом, но едва ли тут было чему удивляться: Афшин был убийцей со стажем еще до того, как попал в рабство к ифритам.

Али наблюдал за тем, как он провел рукой по мраморным решеткам в трещинках, закрывающим окна, разглядывая разноцветные хлопья краски, отшелушивающейся от древних каменных стен.

– Твой народ не слишком хорошо следил за нашим дворцом, – заметил он.

Нашим дворцом? У Али отвисла челюсть, и он перевел недоумевающий взгляд на Каве, но старший визирь только с беспомощным видом повел плечами.

– Что ты здесь делаешь, Афшин? – не выдержал Али. – Ваш поход должен продолжаться еще несколько недель.

– Я ушел, – просто сказал Дараявахауш. – Мне не терпелось вернуться в услужение моей госпожи, а твой брат вполне в состоянии справиться и без моей помощи.

– Эмир Мунтадир согласился на это?

– Я не спрашивал разрешения. – Дараявахауш усмехнулся Каве. – И вот я здесь, на крайне познавательной экскурсии по моему старому дому.

– Афшин пожелал видеть бану Нахиду, – объяснил Каве, боязливо заглядывая Али в лицо. – Я сказал ему, что, к сожалению, все свободное время она проводит на занятиях. И на этой ноте, Афшин, боюсь, нам действительно пора. У меня назначена…

– Ты иди, – перебил его Дараявахауш. – Я сам найду дорогу. Я много лет служил в этом дворце – я знаю его как свои пять пальцев.

Он помолчал, чтобы его слова были услышаны и поняты, и, обратив внимание на Джамшида, стал разглядывать раны на молодом Дэве.

– Это ты остановил мятеж, да?

Джамшид был вне себя от счастья, что к нему обратился сам Афшин.

– Я… э… да. Но я просто…

– Ты превосходный стрелок. – Афшин смерил юношу взглядом и похлопал его по плечу. – Я могу потренировать тебя. Ты можешь стать еще лучше.

– Правда? – воскликнул Джамшид. – Это было бы здорово!

Дараявахауш улыбнулся и ловко выхватил зульфикар у него из рук.

– Конечно. А это мы оставим Гезири. – Он занес саблю и повращал ею, глядя, как лезвие искрится на солнце. – Так вот он какой, знаменитый зульфикар. – Он взвесил его в руке, осмотрел опытным взглядом и взглянул на Али. – Ты не возражаешь? Я не хочу запятнать своими руками огнепоклонника… кажется, так вы нас называете?.. что-то столь священное для вашего народа.

– Афшин, – позвал Каве с отчетливым предостережением в голосе.

– Можешь быть свободен, Каве, – отозвался Дараявахауш. – Джамшид, не присоединишься к отцу? Я мог бы занять твое место и посостязаться немного с принцем Ализейдом. Я слышал столько лестных слов о его мастерстве.

Джамшид с извиняющимся видом посмотрел на Али, не зная, что сказать. Оно и понятно. Если бы Зейди аль-Кахтани вернулся с того света и похвалил его владение зульфикаром, Али тоже потерял бы дар речи. К тому же самодовольный огонек в зеленых глазах Дараявахауша действовал Али на нервы. Если он хочет вызвать его на дуэль с оружием, которого в руке даже никогда не держал, его право.

– Все нормально, Джамшид. Вы с отцом можете идти.

– Принц Ализейд, это не…

– Всего доброго, старший визирь, – отрезал Али и обнажил свой зульфикар.

Он не сводил с Дараявахауша глаз. Али услышал, как вздохнул Каве, но не мог ослушаться прямого приказа Кахтани. Джамшид нехотя поплелся за отцом.

Когда Прамухи ушли, взгляд Афшина резко похолодел.

– Ты нанес много ран сыну старшего визиря.

Али зарделся.

– Ты никогда не ранил соперника во время тренировок?

– Оружием, которое никогда не будет подвластно ему? Нет. – Дараявахауш поднял зульфикар перед собой и стал нарезать круги вокруг Али. – А он намного легче, чем мне казалось. Силы Создателя, ты не представляешь, какие слухи ходили об этих штуковинах во время войны. Мой народ до смерти их боялся. У нас говорили, что Зейди украл эти клинки у самих ангелов, сторожащих врата рая.

– Не так ли всегда и бывает? – спросил Али. – Что легенда оказывается сильнее, чем сам предмет во плоти?

Двойной подтекст его слов не укрылся от Афшина, но того это только рассмешило.

– Пожалуй, ты прав.

В тот же момент он бросился на Али, намереваясь нанести ему жесткий удар справа, и если бы это был палаш, одной силы удара хватило бы снести Али голову с плеч. Но зульфикар был совсем другое дело: Али проворно пригнулся, и сабля замешкавшегося Дараявахауша прошла у него над спиной.

– Я уже давно хотел с тобой встретиться, принц Ализейд, – продолжал Дараявахауш, уклоняясь от выпада Али. – Солдаты твоего брата мне все уши про тебя прожужжали. Слышал, ты и самый ловкий сабельщик поколения, талантливый и молниеносный, как сам Зейди. Даже Мунтадир соглашается. Говорит, твои движения, как танец, а удары – как жало змеи, – он посмеялся. – Он так тобой гордится. Это мило. Редко услышишь, чтобы кто-то отзывался о своем сопернике с такой теплотой.

– Я ему не соперник, – огрызнулся Али.

– Нет? А кто станет следующим королем, если что-то случится с Мунтадиром?

Али напрягся.

– Что? Ты о чем? – На мгновение душа ушла в пятки от необъяснимого страха. – Ты с ним что-то…

– Ну да-а, – язвительно протянул Дараявахауш. – Я убил эмира и решил сразу вернуться в Дэвабад и раззвонить об этом на всех углах, потому что мне всегда было интересно узнать, каково это, когда твою голову надевают на кол.

Кровь хлынула к щекам Али.

– Да ты не бойся, маленький принц, – продолжил Афшин. – Мы с твоим братом отлично провели время. Мунтадир знает толк в земных наслаждениях и становится чрезвычайно болтлив навеселе… Как его можно не любить?

Эти слова выбили принца из колеи, на что, вероятно, и был расчет, и он оказался не готов, когда Афшин взмахнул саблей и снова перешел в наступление. Афшин сделал ложный выпад слева, потом стремительный разворот – Али никогда не видел, чтобы кто-то так быстро двигался – и с силой опустил лезвие. Али еле успел отразить удар, и его собственный зульфикар задребезжал под натиском. Али попытался оттолкнуть его, но Афшин не сдвинулся с места. Он держал зульфикар одной рукой, и на его лице не было ни тени усталости.

Али держался изо всех сил, но его руки начинали подрагивать на рукоятке, а лезвие – приближаться к его лицу. Дараявахауш навалился телом на клинок.

Гори. Зульфикар Али вспыхнул пламенем, и Дараявахауш машинально отпрянул. Впрочем, Афшин быстро оправился и поднес свой зульфикар к шее Али. Тот пригнулся, успев услышать свист лезвия у себя над головой. Оставаясь в таком положении, он нанес пламенный удар сзади по коленям Афшина. Дараявахауш пошатнулся, и Али отскочил в сторону.

«Он может убить меня», – осознал Али. Для этого будет достаточно одного неверного шага. Дараявахауш может сказать, что произошел несчастный случай, и кто посмеет спорить с ним? Прамухи были единственными свидетелями, и Каве, наверное, будет только рад покрыть убийство Али.

Не будь параноиком. Но когда Дараявахауш нанес очередной удар, Али дал ему отпор с большим чувством и впервые откинул его к дальней стене зала.

Афшин, широко ухмыляясь, опустил зульфикар.

– Неплохо, Зейди. Хорошо сражаешься для мальчика твоего возраста.

Али был сыт по горло его самодовольной рожей.

– Это не мое имя.

– Мунтадир зовет тебя так.

Али сузил глаза.

– Ты мне не брат.

– Нет, – не стал спорить Дараявахауш. – Конечно, не брат. Но ты напоминаешь мне своего тезку.

Памятуя, что тот самый Зейди и Дараявахауш были заклятыми врагами в столетней войне, которая выкосила немалую часть их расы, Али знал, что это не комплимент. Но все равно решил считать его таковым.

– Спасибо.

Афшин снова изучил зульфикар, держа его перед собой так, что медное лезвие переливалось в солнечном свете, льющемся через решетки.

– Не нужно благодарностей. Зейди аль-Кахтани, которого знал я, был беспощадным фанатичным террористом, а не святошей, которым его воображает твой народ.

Али воспринял оскорбление в штыки.

– Это он-то кровожадный? Ваш Совет Нахид заживо сжигал шафитов на мидане, когда Зейди поднял восстание.

Дараявахауш изогнул одну темную бровь.

– Тебе так много известно о событиях, случившихся за тысячелетие до твоего рождения?

– Наши летописи доносят…

– Ваши летописи? – смех Афшина звучал глухо и безрадостно. – Хотелось бы мне посмотреть, что там доносят ваши летописи. Гезири хотя бы писать-то умеют?

Али начал терять терпение. Он открыл рот, чтобы продолжить спор, но остановился, заметив, как внимательно наблюдает за ним Дараявахауш. Как точно он выбрал оскорбления! Афшин провоцировал его, но Али не позволит себе пойти у него на поводу. Он сделал глубокий вдох.

– Когда я захочу послушать оскорбления в адрес моего племени, я отправлюсь в таверну Дэвов, – ушел он от ответа. – Но я думал, ты хотел фехтовать.

Яркие глаза Афшина сверкнули.

– Все так, мальчик.

Он занес саблю.

Али отразил удар, и их лезвия лязгнули друг о друга. Но Афшин был сильным противником и на лету набирался мастерства, как будто впитывал опыт с каждым действием Али. Он двигался быстрее и бил сильнее, чем любой его противник, – Али даже не представлял, что такая сила возможна. В зале стало жарко. Али почувствовал странную влагу над бровями… но нет, конечно, это было невозможно. Чистокровные джинны не потели.

Сила, таившаяся в ударах Афшина, создавала впечатление, что Али сражается со статуей. У Али начали ныть запястья. Хват на рукояти сабли давался все сложнее.

Дараявахауш почти загнал его в угол, когда вдруг неожиданно отступил в сторону и опустил зульфикар. Любуясь лезвием, он вздохнул.

– Ах, как же я скучал по этому… У мирного времени есть свои преимущества, но ничто так не тешит слух, как звон оружия, когда оно скрещивается с оружием врага.

Али воспользовался паузой и перевел дыхание.

– Я не твой враг, – процедил он сквозь зубы, хотя и сам не верил сейчас в эти слова. – Война окончена.

– Мне все это говорят.

Афшин отвернулся и зашагал через всю комнату, намеренно подставляя свою незащищенную спину. Пальцы Али на зульфикаре так и чесались. Он подавил страстное желание атаковать джинна. Дараявахауш не стал бы так раскрываться перед ним, если бы не был уверен, что сможет выдержать оборону.

– Это твой отец мешает нам встретиться? – спросил Афшин. – Я сначала удивился, как это он так легко согласился выпустить меня из города, даже дал под залог своего первенца. А теперь мне не дают увидеться с моей бану Нахидой. Мне сказали, к ней очередь на прием.

Али ответил не сразу, смутившись внезапной переменой темы.

– Мы не ждали твоего возвращения. А она занята. Может…

– Приказ исходил не от Нари, – вспылил Дараявахауш.

Али почувствовал, что в зале стало жарко. Фонарь напротив него разгорелся с новой силой, но Афшин ничего не замечал. Он не сводил глаз со стены. Именно там хранилось оружие – сотни разнообразных видов смерти, подвешенные на крюках и цепях.

Али не удержался.

– Присматриваешься к бичу?

Дараявахауш повернулся к нему. Его зеленые глаза светились от ярости. Ярко светились. Али никогда не видел ничего подобного, хотя Афшин был не первым освобожденным рабом, которого он повстречал. Он снова покосился на пылающие факелы, в которых остервенело плясал огонь и как будто тянулся к бывшему рабу.

Блеск ушел из его глаз, и остался холодный расчет.

– Слышал, твой отец хочет выдать бану Нари за твоего брата.

У Али отвисла челюсть. Когда Дараявахауш успел прознать об этом? Али поджал губы, пряча свое изумление. Не иначе Каве ему рассказал. Огнепоклонники так шушукались, когда вошли в тренировочный зал, что Али не удивится, если Каве растрепал ему все государственные секреты.

– Тебе это старший визирь сказал?

– Нет. Это ты мне сказал. – Дараявахауш помолчал, наслаждаясь шоком на лице Али. – Твой отец – деловой человек, и этот брак станет дальновидным политическим ходом. К тому же все отмечают твою набожность, но Каве говорит, вы много времени проводите вместе. Это было бы верхом неприличия – если только ты не относишься к ней как к будущему члену семьи.

Али молчал. Ему стало жарко от стыда. Отец убьет его, когда узнает, что он так опрометчиво проговорился.

Он лихорадочно соображал, как можно сгладить эту ситуацию.

– Бану Нари – гостья в доме моего отца, Афшин, – начал он. – Я проявляю гостеприимство. Она хотела научиться читать – едва ли в этом можно усмотреть что-то непристойное.

Афшин подошел ближе. Он уже не улыбался.

– И что ты научишь ее читать? Гезирийские летописи, которые изображают ее предков демонами?

– Нет, – возразил Али. – Она хотела узнать про экономику. Но не сомневаюсь, ты успел забить ей голову сплошным враньем о нас.

– Я говорил ей правду. Она имеет право знать, что ваш народ украл ее престол и чуть не уничтожил весь наш мир.

– А как насчет твоей роли в этой войне? – с вызовом спросил Али. – Об этом ты ей тоже рассказал, Дараявахауш? Она знает, за что тебя прозвали Бичом?

Повисла тишина. И тогда впервые за все время, как Афшин ввалился в этот зал с самодовольной ухмылкой и смеющимися глазами, Али прочел в его глазах неуверенность.

Она не знает. Али и сам подозревал это, хотя Нари старательно обходила тему Афшина в его присутствии. Как ни странно, Али испытал облегчение. Они общались уже несколько недель, и Али нравилось проводить с ней время. Ему было бы неприятно думать, что его будущая невестка предана такому чудовищу, даже зная всю правду о нем.

Дараявахауш пожал плечами, хотя в его глазах читалась угроза.

– Я выполнял приказ.

– Это неправда.

Афшин вскинул бровь.

– Неправда? Тогда расскажи, что пишут обо мне ваши историки-пескоплавы.

Али как наяву слышал предупреждающий тон отца, но решил говорить начистоту.

– Во-первых, они рассказывают про Кви-Цзы. – Мускул дрогнул на лице Афшина. – И ты не выполнял ничьих приказов с того момента, как Дэвабад пал и Совет Нахид был свергнут. Ты возглавил восстание в Дэвастане. Если эту повальную скотобойню можно назвать восстанием.

– Повальную скотобойню? – с презрительным взглядом Дараявахауш вытянулся в полный рост. – Твои предки вырезали всю мою семью, изничтожили мой город и пытались истребить все мое племя – и ты еще смеешь судить мои поступки?

– Ты преувеличиваешь, – решил Али. – Никто не пытался истребить твое племя. Дэвы прекрасно справляются без твоей помощи и не жгут смешанные деревни, и не сжигают заживо безвинных джиннов.

Афшин хмыкнул.

– Да, выжили – и стали второсортными жителями в собственном городе, вынужденными ползать в ногах у всех остальных.

– Ты успел составить это мнение за сколько – два дня, проведенных в Дэвабаде? – Али закатил глаза. – Твое племя богато, у Дэвов хорошие связи. В твоем секторе самая хорошая инфраструктура во всем городе. Знаешь, кто у нас горожане второго класса? Шафиты, которые…

Дараявахауш закатил глаза.

– Ну, началось. Ни одного разговора с джинном не проходит, чтобы он не начал жалеть бедных несчастных шафитов, которые из-за вас самих и плодятся. Око Сулеймана, ну найдите вы себе козу, если не можете держать себя в руках. Они вполне способны заменить людей.

Али стиснул рукоять зульфикара. Ему хотелось причинить Афшину боль.

– Знаешь, что еще говорят о тебе историки?

– Просвети меня, джинн.

– Что ты мог бы преуспеть.

Дараявахауш нахмурился, и Али продолжал:

– Многие ученые полагают, что ты мог бы долго держать оборону независимого Дэвастана. Достаточно долго, чтобы освободить несколько уцелевших Нахид. Возможно, даже достаточно долго, чтобы отвоевать Дэвабад.

Афшин оцепенел, и Али понял, что задел его за живое. Он посмотрел на принца и произнес размеренно и негромко:

– Выходит, твоей семье очень повезло, что ифриты убили меня в такой подходящий момент.

Али смело ответил на его холодный взгляд.

– Неисповедимы пути Господа.

Ему было плевать, что это были жестокие слова. Дараявахауш был чудовищем.

Дараявахауш задрал подбородок и улыбнулся. Резкий оскал напоминал Али скорее свирепого пса, чем джинна.

– Мы отвлеклись на урок истории, а ведь я пообещал тебе схватку.

Он занес зульфикар.

Тот вспыхнул, и у Али глаза полезли на лоб.

Никто, кроме Гезири, не должен быть способен на такое.

Афшин был не удивлен, но заинтригован.

– Ага… теперь становится интересно, не правда ли?

Другого предупреждения он ему не дал.

Дараявахауш бросился на него, Али увернулся, и языки пламени запрыгали по его собственному зульфикару. Их оружия лязгнули и скрестились, и Дараявахауш протащил свою саблю вдоль лезвия Али, пока рукоятка не уперлась ему в руки. Тогда он больно толкнул Али в живот.

Али упал и быстро откатился, когда Дараявахауш отвесил рубящий удар, которого, если бы он замешкался, хватило бы на то, чтобы вскрыть ему грудную клетку. Что ж, выходит, отец был прав, – подумал он, подпрыгнув в воздух, когда Афшин попытался ударить его по ногам. – Дараявахауш и я вряд ли сработались бы в походе.

Спокойствие Афшина иссякло, и вместе с ним сдержанность в бою, о которой Али и не подозревал. Он оказался даже лучшим бойцом, чем он показывал.

Но зульфикар был оружием Гезири, и Али ни за что себе не простит, если позволит какому-то дэвскому мяснику побить его своим же оружием. Афшин преследовал Али через весь зал. Сабли лязгали и шипели. Али был выше Дараявахауша, тот был вдвое накачаннее, но Али надеялся, что его молодость и гибкость в конце концов склонят чашу весов в его сторону.

Но этого все не происходило. Али уклонялся от удара за ударом, чувствуя, что начинает уставать. Он стал нервничать.

Отразив очередной выпад, он заметил ханджар, поблескивающий на залитом солнцем подоконнике на другом конце зала. Кинжал выглядывал из-под груды случайных предметов – в тренировочном зале всегда царил известный хаос, потому что за порядком здесь следил приветливый, но рассеянный старый гезирийский солдат, отправить которого в отставку ни у кого не поднималась рука.

У Али родилась идея. Пока они сражались, он начал демонстрировать свою усталость – и страх тоже. Ему даже не пришлось притворяться. Он заметил ликование во взгляде Афшина. Тому явно не терпелось поставить на место наивного юного сына своего заклятого врага.

Яростные удары Дараявахауша отзывались у него по всему телу, но Али, не опуская зульфикара, начал потихоньку продвигаться к окну, уводя за собой Афшина. Огненные сабли с шипением схлестнулись, когда Али приперли к окну. Афшин улыбнулся. У него за спиной танцующее пламя рвалось из фонарей, как будто их вымочили в масле.

Али резко выпустил зульфикар.

Он схватил ханджар и упал на землю, и Дараявахауш потерял равновесие. Али перекатился, вскочил на ноги и запрыгнул на Афшина, пока тот не успел оправиться. Часто дыша, он прижал кинжал к его горлу, но на этом остановился.

– Мы закончили?

Афшин плюнул:

– Катись к черту, пескоплав.

И тогда все оружие в зале полетело на Али.

Али упал навзничь, пока оружейная стена стремительно пустела. Булава, вертясь, пронеслась над его головой, а тохаристанское копье пригвоздило его рукав к полу. В считаные секунды все было кончено, но пока Али успел сообразить, что сейчас произошло, Афшин со всей силы наступил ему на запястье.

Али изо всех сил старался не закричать, когда Дараявахауш вдавил каблук сапога в косточки его запястья. Али услышал, как что-то хрустнуло, и ослепительная боль поразила его. Пальцы онемели, и Дараявахауш отбросил ханджар в сторону.

Зульфикар оказался приставлен к горлу Али.

– Вставай, – прошипел Афшин.

Али встал, придерживая второй рукой раненое запястье в порванном рукаве. Пол был усыпан оружием, поддерживавшие его цепи и крюки, сломанные, свисали со стены. По спине Али прошел холодок. Редкий джинн умел призывать даже одиночные предметы, и то это требовало большой сосредоточенности и работало только на коротком расстоянии. Но это? И в считаные минуты после того, как он воспламенил зульфикар?

Он не должен этого уметь.

Дараявахауш вел себя как ни в чем не бывало. Он смотрел на Али холодным, оценивающим взглядом.

– Вот уж не думал, что ты пойдешь на такие фокусы.

Али стиснул зубы, старательно игнорируя боль в руке.

– Видимо, я полон сюрпризов.

Дараявахауш пристально посмотрел на него.

– Да нет, – ответил он наконец. – Вовсе нет. Ты именно таков, как нужно было ожидать. – Он поднял с земли зульфикар Али и бросил ему. Али удивился, но здоровой рукой поймал саблю. – Спасибо за мастер-класс. Увы, оружие не оправдало своей грозной репутации.

Али убрал зульфикар в ножны, оскорбившись за честь клинка.

– Жаль разочаровывать, – съязвил он.

– Я не говорил, что разочарован. – Дараявахауш провел рукой по томагавку, торчащему из каменной колонны. – Твой обаятельный великосветский брат, прагматичный отец… я уже начал удивляться, куда делись Кахтани, которых я знал. Даже испугался, что мои воспоминания о фанатиках, которые, размахивая зульфикарами, уничтожили мой мир, фальшивы… – он посмотрел на Али. – Спасибо за напоминание.

– Я…

Он лишился дара речи и вдруг испугался, что его поступок намного хуже, чем отцовские планы на Нари, которые он случайно выдал.

– Ты меня неправильно понял.

– Да нет же. – Афшин снова холодно улыбнулся. – Я тоже когда-то был молодым воином из правящего племени. Это привилегированная позиция. Безграничная уверенность в правоте своего народа, непоколебимая вера в свою религию. – Его улыбка померкла, в голосе засквозила меланхолия, сожаление. – Береги это чувство.

– У нас с тобой нет ничего общего, – бросил в ответ Али. – Я бы никогда не сделал того, что делал ты.

Афшин пошел к выходу.

– Молись, чтобы от тебя это никогда не потребовалось, Зейди.

20 Нари

– Это замо́к.

– Замок? Нет, не может быть. Только взгляни. Совершенно очевидно, что это какой-то хитрый механизм. Научный прибор… или, может, навигационный спутник для моряков, раз уж это рыба.

– Это замок.

Нари взяла металлический предмет у Али из рук. Он был сделан из железа и оформлен в виде узорчатой рыбы с расправленными плавниками и изогнутым хвостом. На боку у рыбы был вырезан ряд квадратиков с пиктограммами. Нари вынула булавку из своего платка и повертела замок в поисках замочной скважины. Поднеся замок к уху, она ловко вскрыла его, и засов распахнулся.

– Видишь? Это замок. Просто к нему нет ключа.

Нари торжествующе вручила узорчатый замок Али и откинулась на подушки, положив ноги на пухлую шелковую оттоманку. Вместе со своим чересчур эрудированным репетитором они расположились на одном из верхних балконов королевской библиотеки, там же, где они ежедневно встречались уже несколько недель. Нари сделала глоток чая, любуясь красивой работой по стеклу в ближайшем окне.

Внушительная библиотека успела стать ее любимым местом во дворце. Она была даже больше тронного зала Гасана и представляла собой огромный крытый внутренний двор, где сновали суетливые ученые мужи и несогласные друг с другом студенты. На противоположном от них балконе сахрейнский ученый соорудил из дыма карту, еще больше той, которую показывал ей Дара во время их странствия по пустыне. Там в море качался на волнах кораблик из стеклянной пряжи. Ученый поднял руки, и порыв ветра надул его шелковые паруса, и кораблик помчался по маршруту, намеченному контуром из горящих угольков, демонстрируя его студентам. В ложе над его головой агниваншийка учила детей математике. С каждым щелчком ее пальцев на выбеленной стене выжигалась новая цифра, в точности отображая уравнения, которые послушно переписывали ее ученики.

И, конечно, были еще сами книги. Полки взмывали так высоко, что пропадали из виду, пока не упирались в головокружительно высокий потолок. Али был ужасно рад видеть ее живой восторг от библиотеки и рассказал, что в ее бездонном архиве можно найти образцы практически всех когда-либо написанных трудов пером хоть джинна, хоть человека. Оказывается, существовала целая каста джиннов, которые посвящали всю свою жизнь странствиям по человеческим библиотекам, где тщательно переписывали труды человечества и пересылали сюда, на хранение в архивах Дэвабада.

На библиотечных полках также было полно сверкающих приборов и инструментов, банок с мутными консервирующими растворами и пыльных артефактов. Али предупредил ее ничего тут не трогать: оказывается, в библиотеке нередко случались мелкие взрывы. Джиннов отличала непреодолимая тяга к изучению свойств огня во всех его проявлениях.

– Замо́к.

Голос Али выдернул ее из задумчивости. Принц казался разочарованным. За его спиной два библиотекаря пролетели по воздуху на коврах размером с молельные коврики, разнося книги ученым на нижних ярусах.

– Эфль, – поправила она его арабский. – Не кэфль.

Он нахмурился и взял лист пергамента из стопки прописей, на которых они упражнялись в написании букв.

– Но пишется вот так, – он записал слово и показал на первую букву. – «Каф», нет?

Нари пожала плечами:

– В Каире мы говорим «эфль».

– Эфль, – повторил он внимательно. – Эфль.

– Вот. Теперь ты говоришь как настоящий египтянин. – Серьезная физиономия Али, который вращал в руках замок, вызвала у нее улыбку. – Джинны не пользуются замками?

– Вообще-то нет. Проклятия действеннее отпугивают непрошеных гостей.

Нари состроила гримасу.

– Звучит малоприятно.

– Главное, эффективно. В конце концов. – Он посмотрел ей прямо в глаза с каким-то вызовом. – Даже бывшая служанка запросто открывает замки без ключа.

Нари укорила себя за эту оплошность.

– Часто приходилось отпирать шкафы. Шкафы со швабрами и всякое такое.

Али засмеялся с неожиданной теплотой, которая всегда удивляла ее, как в первый раз.

– Неужели швабра у людей – это такая ценность?

Она пожала плечами:

– У меня была прижимистая хозяйка.

Это его не убедило, и Нари поспешила сменить тему.

– Твой арабский становится лучше, – похвалила она. – Теперь ты говоришь как седовласый ученый только половину времени.

Он похвалил ее в ответ:

– Твое письмо тоже прогрессирует. Можешь уже выбирать, какой язык ты хочешь освоить следующим.

Тут нечего было и выбирать.

– Дивастийский. Тогда я сама смогу читать тексты Нахид вместо того, чтобы слушать бубнеж Низрин.

Али поник лицом.

– Боюсь, в таком случае тебе придется подыскать другого учителя. Я почти не знаю этого языка.

– Серьезно? – Он кивнул, и Нари прищурилась. – Ты как-то сказал, что знаешь пять языков… но при этом ты не смог уделить время и выучить язык коренного населения Дэвабада?

Принц поморщился.

– А твой отец?

– Владеет в совершенстве, – ответил Али. – Мой отец… он большой поклонник культуры Дэвов. И Мунтадир тоже.

Любопытно. Нари запомнила эту информацию на будущее.

– Тогда решено. Когда я начну учить дивастийский, ты ко мне присоединишься. Ты просто обязан научиться.

– Жду не дождусь, когда ученица превзойдет учителя, – сказал Али.

В этот момент к ним подошел слуга с большим блюдом под крышкой, и принц оживился.

– Салам, брат, спасибо. – Али улыбнулся Нари. – У меня для тебя сюрприз.

Она приподняла брови.

– Еще какие-то неопознанные человеческие артефакты?

– Не совсем.

Слуга поднял крышку, и до Нари долетел насыщенный запах кипящего сахара и маслянистого теста. На блюде стопкой лежали треугольные ломтики сладкого слоеного пирога, посыпанные изюмом, кокосом и сахаром, такие знакомые на вид и на запах.

– Это что… фытыр? – спросила она, и ее живот немедленно заурчал от вкуснейшего аромата. – Где ты его достал?

Али был чрезвычайно доволен собой.

– Я услышал, что у нас в кухнях работает один шафит из Каира, и попросил его приготовить для тебя угощение с родины. Он приготовил еще и это. – Он показал на запотевший графин с кроваво-красным напитком.

Каркаде. Слуга налил ей холодного гибискусового чая, и она сделала большой глоток, наслаждаясь этой чуть сладковатой кислинкой, после чего отломила кусочек пирога и положила себе в рот. Именно так она и запомнила этот вкус. Вкус родного дома.

Теперь мой дом здесь. Нари съела еще кусочек фытыра.

– Попробуй, – предложила она. – Очень вкусно.

Он взял пирог, она выпила еще каркаде. Все было очень вкусно, но что-то в этой комбинации блюд смущало ее… пока она не вспомнила. Именно такой ужин она съела в кафе перед тем, как попала на каирское кладбище. Перед тем как ее жизнь перевернулась с ног на голову.

Перед тем как она встретила Дару.

Аппетит пропал, и ее сердце снова сжалось: то ли от беспокойства, то ли от тоски – она не понимала и давно бросила попытки разобраться в своих чувствах. Дары не было уже два месяца – дольше, чем длилось все их путешествие, но каждое утро она по-прежнему просыпалась с робкой надеждой, что вот-вот увидит его. Она скучала по нему, по его лукавой улыбке, его внезапным проявлениям нежности, даже по его постоянному ворчанию, не говоря уже о редком случайном контакте их тел.

Нари отодвинула еду, но Али не заметил, потому что прозвучал клич на вечернюю молитву.

– Уже магриб? – удивилась она, отряхивая сахар с пальцев. В компании принца время всегда пролетало незаметно. – Низрин меня точно убьет. Я уже несколько часов назад обещала ей вернуться.

Ее помощница временами казалась Нари строгой директрисой или няней, которая вечно ее отчитывает, и она весьма недвусмысленно дала понять, что думает о принце Ализейде и об этих уроках.

Али подождал, пока клич закончится, и ответил:

– У тебя пациенты?

– Новых нет, но Низрин хотела… – она умолкла, когда Али потянулся за книгой.

Рукав его светлого кафтана задрался, и она увидела, что его правое запястье сильно распухло.

– Что с тобой стряслось?

– Пустяки. – Он опустил рукав. – Неудачная тренировка.

Нари нахмурилась. Немагические травмы на джиннах быстро заживали. Наверное, его крепко задели, раз он до сих пор не пришел в порядок.

– Я могу тебя подлечить, если хочешь. Болит, наверное.

Он отрицательно покачал головой и встал – только сейчас она заметила, что все вещи он нес в левой руке.

– Не так уж сильно и болит, – сказал он, отводя глаза, пока она поправляла чадру. – Мне досталось за дело. Я допустил глупую ошибку. – Он нахмурился. – Даже несколько.

Нари пожала плечами, уже привыкшая к непрошибаемому упрямству принца.

– Как скажешь.

Али спрятал рыбу-замок в бархатную шкатулку и вернул библиотекарю.

– Замок, – удивился он снова. – Самые маститые ученые Дэвабада были уверены, что этим прибором можно сосчитать количество звезд в небе.

– Они что, не могли просто спросить у любого шафита, который жил в мире людей?

Али замялся.

– У нас это не принято.

– А следовало бы принять, – отозвалась Нари, когда они покинули библиотеку. – А то пустая трата времени выходит.

– Я с тобой совершенно согласен.

Это было сказано с такой горячностью, что Нари даже не знала, развивать эту тему дальше или не стоит. Она знала, что он ей ответит – он отвечал на все ее вопросы. Иногда он так много болтал, что его невозможно было заставить замолчать. Обычно Нари не возражала. Несловоохотливый юный принц на поверку оказался неиссякаемым источником информации о мире джиннов, и, к ее собственному удивлению, Нари начинали нравиться дни, проведенные в его обществе, – они были единственным ярким пятном в ее монотонном, полном разочарований существовании.

Но кроме того, она знала, что шафитский вопрос являлся причиной розни между их племенами и именно он привел к кровопролитному свержению его предками ее предков.

Она прикусила язык, и они пошли дальше. Беломраморный коридор был раскрашен шафрановым закатным светом. До Нари доносились кличи с далеких городских минаретов, созывающие на молитву опоздавших. Она хотела замедлить шаг, продлить последние беспечные минуты. Каждый день, возвращаясь в лазарет, где она неизменно допускала очередную ошибку, ей казалось, будто веревка затягивается у нее на шее.

Али снова заговорил.

– Не знаю, будет ли тебе это интересно, но купцы, доставшие этот замок, нашли еще и прибор для наблюдения за звездами. Наши ученые пытаются восстановить его к прибытию кометы, которая пролетит через несколько недель.

– Уверен, что это не обычные очки? – пошутила она, и он засмеялся.

– Упаси бог. Их разочарованию не будет предела. Но если хочешь, я могу устроить нам просмотр. – Али задержался у входа в лазарет, и слуга открыл перед ним двери. – К нам присоединится мой брат, Мунтадир. К этому времени он должен будет вернуться из похода и…

Нари не слушала. Ее внимание перетянул на себя знакомый голос, доносившийся из приоткрытых дверей. Надеясь, что слух ее не подводит, она бросилась на звук.

Слух был в полном порядке. За ее рабочим столом, такой же растрепанный и прекрасный, как и всегда, сидел Дара.

У нее перехватило дыхание. Дара наклонился к Низрин и увлеченно беседовал с ней, но как только завидел Нари, резко выпрямился. Его яркие глаза встретились с ее, и в них бушевал тот же ураган эмоций, что наверняка отражался и в ее взгляде. Ее сердце было готово выпрыгнуть из груди.

Боже Всевышний, да возьми же себя в руки. Нари поймала себя на том, что у нее отвисла челюсть, и быстро закрыла рот. В этот момент в лазарет вошел Али и встал у нее за спиной.

Низрин вскочила на ноги и сложила ладони.

– Принц, – поклонилась она.

Дара остался сидеть.

– Зейди-младший… салам алейкум, – поздоровался он на арабском с чудовищным акцентом. Он усмехнулся. – Как твоя рука?

Али негодующе приосанился.

– Тебе нельзя здесь находиться, Афшин. Время бану Нахиды ценится на вес золота. Только больные и раненые…

Дара внезапно поднял кулак и с размаху всадил его в стол из толстого стекла. Столешница разбилась вдребезги, засыпав пол и самого Афшина блестящими осколками мутного стекла. Он даже бровью не повел. Он поднес руку к лицу и с нарочитым удивлением посмотрел на острые стекла, торчащие из-под кожи.

– Ну вот, – отрезал он. – Я ранен.

Разозлившись, Али сделал шаг вперед, но Нари решила взять ситуацию в свои руки, выведенная из оцепенения идиотской выходкой Дары. Нарушая сразу с дюжину норм этикета, она схватила принца за плечи и развернула лицом к выходу.

– Мы с Низрин со всем разберемся, – сказала она с притворной беспечностью, выталкивая его за дверь. – Ты же не хочешь пропустить намаз!

Опешивший джинн открыл было рот, чтобы возразить, но она только улыбнулась и захлопнула дверь у него перед носом.

Нари сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями, и повернулась.

– Низрин, оставь нас.

– Бану Нахида, это не пристало…

Нари даже не смотрела в сторону помощницы, не сводя глаз с одного Дары.

– Уйди!

Низрин вздохнула и собралась уходить, но сначала Дара взял ее за руку.

– Спасибо, – сказал он с такой искренностью, что Низрин даже покраснела. – Я могу жить с легким сердцем, зная, что именно ты служишь моей бану Нахиде.

– Это честь для меня, – ответила Низрин с несвойственной ей робостью.

Нари понимала ее как никто – она сама часто испытывала подобное в присутствии Дары.

Но сейчас она испытывала кое-что совершенно другое. И она знала, что Дара это чувствует. Как только Низрин вышла, бравада сползла с его лица.

Он слабо улыбнулся ей.

– Быстро ты привыкла командовать окружающими.

Нари подошла к нему, обходя осколки разбитого стола.

– Ты совсем выжил из ума? – спросила она и потянулась к его руке.

Он сделал шаг назад.

– Могу задать тебе тот же вопрос. Ализейд аль-Кахтани? Серьезно, Нари? Подружилась бы уже сразу с ифритом.

– Он не мой друг, дурак, – сказала она и снова потянулась к его руке. – Он мишень. Которую я вполне неплохо раскручивала, пока не явился ты и не сломал ему руку… Кончай вертеться!

Дара вытянул руку у нее над головой.

– Я правда сломал ему руку? – спросил он с озорной ухмылкой. – Так и думал. Его кости издали этот волшебный звук… – Он стряхнул с себя мечтательное выражение и перевел взгляд на нее. – А он знает, что он мишень?

Нари вспомнила замечание Али про взлом замка.

– Возможно, – призналась она. – Он не такой идиот, как можно было надеяться.

Она не осмелилась добавить, что их «дружба» началась тогда, когда она узнала, что Али читает книги про Дару. Она догадывалась, как он воспримет такие новости.

– Ты ведь знаешь, что он тоже тебя использует? – спросил Дара слегка настороженно. – Ему нельзя доверять. Держу пари, каждое его слово – ложь, нацеленная на то, чтобы переманить тебя на их сторону.

– Да ла-адно, неужели у моего потомственного врага могут быть корыстные мотивы? Но я рассказала ему все свои самые страшные тайны, что же мне теперь де-елать? – Нари театрально прижала ладонь к груди, изображая ужас, и прищурилась. – Ты что, забыл, с кем имеешь дело, Дара? Я как-нибудь сама разберусь с Али.

– Али? – скривился он. – Ты на такой короткой ноге с этим пескоплавом, что уже сокращаешь его имя?

– Твое имя я же сокращаю.

Даже если бы она очень захотела, то не смогла бы скопировать выражение лица Дары, так его перекосило от праведной обиды и бешенства.

– Погоди… – Губы Нари расползлись в улыбке. – Ты что, ревнуешь?

Когда его щеки зарумянились, она рассмеялась и на радостях хлопнула в ладоши.

– Боже Всемогущий, ты ревнуешь! – Она заглянула в его прекрасные глаза, прошлась взглядом по сильному телу, снова начиная трепетать от его близости. – Как ты себе это представляешь? Ты в зеркало смотрелся в этом столетии?

– Я не ревную к этому мальчишке, – процедил Дара. Он потер лоб, и Нари поморщилась при виде торчащего у него из руки стекла. – Не за него тебя планируют выдать замуж, – добавил Дара.

Ей резко перестало быть весело.

– Что, прости?

– Твой новый лучший друг не сказал тебе? Тебя хотят выдать замуж за эмира Мунтадира. – Дара сверкнул глазами. – Чему никогда не бывать.

– За Мунтадира? – Нари смутно помнила старшего брата Али и знала только, что тогда он показался ей мужчиной, которого легко обжулить. – Где ты наслушался этих безумных сплетен?

– Лично из уст Али, – протянул он имя принца, паясничая. – За что, по-твоему, я сломал ему руку?

Дара сердито засопел и скрестил на груди руки. Сегодня он был одет как настоящий вельможа: в приталенный темно-серый кафтан до колен, подпоясанный широким расшитым кушаком, и в черные шаровары – он выглядел очень импозантно. Пока он переминался с ноги на ногу, Нари вдохнула легкий аромат кедрового дыма, который всегда исходил от его кожи.

Он недовольно поджал губы, а у нее в груди начало растекаться тепло – слишком хорошо она помнила прикосновение этих губ к своим, и от таких воспоминаний ее мысли улетали в неизвестном направлении.

– Что, нечего ответить? – подначил он. – Никаких соображений по поводу предстоящего бракосочетания?

Соображений у нее было полно, только не о Мунтадире.

– Значит, ты против этого союза, – мягко заметила она.

– Конечно, я против! Кто они такие, чтобы разбавлять твою кровь? Твоя родословная и так под сомнением. Тебе нужно выходить замуж за Дэва самой высшей касты.

Нари пристально посмотрела на него.

– Такого, как ты?

– Нет, – смутился он. – Я этого не говорил. Я… я тут вовсе ни при чем.

Она скрестила руки.

– Если ты так переживаешь за мое будущее, мог бы остаться в Дэвабаде вместо того, чтобы пускаться в погоню за ифритами. – Она развела руками. – Ну так? Что случилось? Триумфального парада с головами ифритов в мешках я не наблюдаю, так что выскажу предположение, что удача вам не улыбнулась.

Дара понуро опустил плечи – то ли потому, что приходится огорчать ее, то ли потому, что не посчастливилось поучаствовать в описанном параде.

– Прости, Нари, – сказал он, и негодование ушло из его голоса. – Их и след простыл.

Огонек надежды, которую Нари отказывалась замечать, погас в ее душе. Но видя, как подавлен сам Дара, она скрыла свое разочарование.

– Ничего страшного, Дара. – Она потянулась к его здоровой руке. – Подойди.

Она взяла длинный пинцет с уцелевшего стола и усадила Дару на ворох напольных подушек.

– Садись. Поговорим, пока я буду вынимать фрагменты мебели из твоей руки.

Они опустились на подушки, и он послушно протянул ей свою ладонь. Все выглядело не так страшно, как она боялась: из-под кожи торчало всего полдюжины довольно крупных осколков. Крови не было, но заострять на этом внимание ей не хотелось. Главное, что его горячая кожа не казалась Нари мертвой.

Она вытащила один осколок и бросила в жестяное блюдце.

– Ничего нового узнать не удалось?

– Ничего, – откликнулся он с досадой. – И я понятия не имею, какой камень перевернуть следующим.

Нари подумала про книги Али и миллионы других, от которых ломились библиотечные полки. Там могли бы найтись ответы, но без посторонней помощи Нари не представляла, с чего начать. Низрин согласилась бы помочь, но подключать третьих лиц было слишком рискованно.

Дара был подавлен. Нари не ожидала, что неудача так на него подействует.

– Все в порядке, Дара, правда, – успокаивала она. – Прошлое на то и прошлое, что все уже позади.

Его лицо омрачилось.

– Нет, – пробормотал он. – Это не так.

Вдруг из-за занавески, задернутой через половину лазарета, раздался сердитый кряк. Дара подпрыгнул.

– Не бойся, – вздохнула Нари. – Это мой пациент.

Дара смотрел на нее с подозрением.

– Ты лечишь птиц?

– Через неделю, глядишь, и начну. Один ученый Агниванши развернул проклятый свиток, и у него вырос клюв. Сколько раз я ни пыталась ему помочь, у него только растут новые перья.

Дара обеспокоенно вскинулся, оглядываясь по сторонам, но она подняла руку.

– Он нас не слышит. У него лопнули перепонки от перенапряжения, даже мои чуть не лопнули. – Нари опустила в блюдце еще один осколок. – Как видишь, мне было на что отвлечься от мыслей о своей родословной.

Он покачал головой, но сел на место.

– Как ты тут? – спросил он уже мягче. – Как твои успехи?

Нари хотела отделаться легкомысленным ответом, но передумала. Все-таки это был Дара.

– Не знаю, – сказала она честно. – Ты знаешь, какую жизнь я вела раньше. Здесь я чувствую, как будто попала в сказку. Одежда, драгоценности, еда. Я как будто в раю.

Он улыбнулся.

– Так и знал, что тебе придется по душе королевская роскошь.

– Но мне все кажется, будто это мираж и стоит мне допустить еще одну ошибку, и все рассыплется. И, Дара… я допускаю столько ошибок, – созналась она. – Я ужасная целительница, я ничего не понимаю во всех этих политических интригах, и я так… – она перевела дыхание, понимая, что начинает заговариваться. – Я устала, Дара. Мне приходится думать о тысяче разных дел одновременно. А мое обучение… Боже, Низрин пытается в два месяца впихнуть объем знаний, на который и двадцати лет не хватит.

– Вовсе ты не ужасная целительница. – Он ободряюще ей улыбнулся. – Наоборот. Ты же исцелила меня после нападения Рух? Тебе просто нужно собраться. Рассеянность – страшный враг магии. Дай себе еще время. Ты теперь в Дэвабаде. Начинай мерить время декадами и веками, а не месяцами и годами. И не забивай себе голову политикой. Тебе не нужно плести ингриги. В нашем племени есть более подходящие кандидаты для того, чтобы решать эти проблемы за тебя. Сконцентрируйся на учебе.

– Ну да…

Какой типичный для Дары ответ: сплошь прагматичные советы и толика снисхождения. Нари сменила тему.

– Я не знала, что ты вернулся. Ты остановился не во дворце?

Дара фыркнул.

– Да я лучше на улице буду спать, чем под одной крышей с их братом. А остановился я у старшего визиря. Он был другом твоей матери. В детстве Манижа с братом часто гостили в его семейном имении в Зариаспе.

Нари не знала, что об этом думать. Хлопотливый Каве э-Прамух казался подозрительным типом. В первое время он регулярно заглядывал в лазарет, приносил подарки и часами задерживался, наблюдая за ее работой. В конце концов Нари не выдержала и попросила Низрин вмешаться и с тех пор почти его не видела.

– Не знаю, хорошая ли это идея, Дара. Не доверяю я ему.

– Потому что принц пескоплавов сказал не доверять? – Дара пристально посмотрел на нее. – Уж можешь мне поверить, Каве тоже есть что сказать про Ализейда аль-Кахтани.

– Видимо, ничего хорошего.

– Ровным счетом ничего, – Дара понизил голос. – Будь осторожнее, маленькая воровка, – предостерег он. – Дворцы полны опасностей для младших сыновей короля, а у твоего принца горячая голова. Не хочу, чтобы и тебя втянули в их междоусобицы, когда Ализейда аль-Кахтани найдут с петлей вокруг шеи.

Она отказывалась признаваться, как сильно подействовали на нее эти слова. «Он мне не друг, – напомнила она себе. – Он мишень».

– Я могу за себя постоять.

– Но ты не обязана, – ответил Дара устало. – Нари, ты меня вообще слышишь? Не лезь в эту политику. Держись подальше от принцев. Это ниже твоего достоинства.

Говорит дэв, чьи политические взгляды устарели тысячу лет назад.

– Хорошо, – соврала она.

Нари не собиралась расставаться со своим единственным осведомителем, но и ссориться ей не хотелось. Она опустила в блюдце последний осколок.

– Стекла больше нет.

Он криво усмехнулся.

– В следующий раз найду менее разрушительный способ повидаться с тобой.

Он потянул руку.

Нари не пустила. Она держала его за левую руку – именно на ней была выведена летопись его жизни в рабстве. Теперь она понимала, что значат мелкие черные черточки, спиралью отходившие от его ладони, как улиточная раковина, огибавшие запястье и исчезавшие под рукавом. Она потерла большим пальцем черточку у самого основания ладони.

Дара помрачнел.

– Вижу, твой новый друг рассказал тебе, что это означает.

Нари кивнула, стараясь не выдать своих чувств.

– Сколько… где они заканчиваются?

В кои веки Дара не стал отпираться и просто ответил:

– Они тянутся до плеча и по всей спине. Я прекратил считать на восьмой сотне.

Она сжала его руку и через минуту выпустила.

– Ты многого мне не рассказываешь, Дара, – тихо сказала она. – О рабстве, о войне… – Она поймала его взгляд. – О восстании против Зейди аль-Кахтани, которое ты возглавил.

– Знаю. – Он опустил взгляд и покрутил кольцо. – Но я не соврал королю – по крайней мере, об этом не соврал. То, что мы видели с тобой вместе, – единственное, что я помню о рабстве, – Дара прочистил горло. – Этого было более чем достаточно.

Нари согласилась. Она считала подарком судьбы то, что Дара не помнил многовекового заточения. Но это была только часть ответа.

– А война, Дара? И восстание?

Он поднял на нее полный сомнений взгляд.

– Этот молокосос не рассказывал?

– Нет. – Нари и сама избегала слухов о темном прошлом Дары. – Я хочу услышать это от тебя.

Он кивнул.

– Хорошо, – сдался он. – Каве готовит церемонию в Великом храме в твою честь. Гасан, правда, не одобряет… – По его тону без лишних слов было понятно, что он думает о мнении короля. – Там мы сможем поговорить, и никто нам не помешает. Восстание… и все, что случилось накануне войны… это долгая история. – Дара сглотнул, заметно нервничая. – У тебя возникнут вопросы, и мне нужно время все объяснить, чтобы ты поняла, почему я делал то, что делал.

Птицеподобное существо снова закричало, и Дара состроил гримасу.

– Но не сегодня. Займись им, пока он не упорхнул. Да и мне тоже пора. Низрин права, нам лучше не оставаться наедине. Пескоплав знает, что ты здесь со мной, а я не хочу навредить твоей репутации.

– За мою репутацию не беспокойся, – обронила она. – Навредить ей я и без твоей помощи могу.

Скупая улыбка тронула уголки его губ, но он ничего не сказал, молча глядя на нее, как будто не мог налюбоваться. В приглушенном лазаретном освещении Нари хотелось делать то же самое: запоминать, как свет играет в его кудрявых черных волосах, как сверкают настоящими изумрудами его зеленые глаза.

– Ты так красива в нашей одежде, – тихо сказал он, проведя пальцем по вышивке на манжете ее рукава. – Сложно поверить, что ты – та самая оборванка, которую я вырвал из пасти гуля, оставившая за собой след из украденных вещей от Каира до Константинополя. – Он покачал головой. – И эта оборванка – дочь одной из величайших наших целительниц. – В его голосе засквозило благоговение. – Мне стоит жечь кедровое масло в твою честь.

– На меня и так уже перевели достаточно масла.

Дара улыбнулся одними губами. Он выпустил ее руку, и Нари прочла на его лице что-то похожее на сожаление.

– Нари, мы с тобой должны кое-что…

Вдруг он нахмурился и резко повернул голову, как будто услышал подозрительный звук. Он посмотрел на дверь и прислушался. Удивление в нем сменилось гневом. Он вскочил на ноги, широким шагом подошел к двери и распахнул ее, чуть не сорвав с петель.

На пороге стоял Ализейд аль-Кахтани.

Принц даже не потрудился смутиться, когда его рассекретили. Нет, он только потопал ногой и сложил руки на груди, не сводя стального взгляда с Дары и не видя никого вокруг.

– Кажется, ты заблудился и не можешь найти выход.

Дым заклубился у Дары над воротником. Он хрустнул суставами пальцев. Приходилось отдать Али должное: Нари сомневалась, что многие выстояли бы под свирепым взглядом Афшина.

Не сводя глаз с Али, Дара обратился к ней, продолжая говорить на дивастийском, и Нари была несказанно рада, что Али не понимал его слов:

– Я не могу продолжать разговор, когда здесь шляется этот малолетний полукровка, – чуть не выплюнул он в лицо Али. – Береги себя.

Он уперся Али в грудь, выталкивая его из дверного проема, и вышел.

Нари проводила его взглядом и сразу поникла. Она бросила на Али недовольный взгляд.

– Теперь будем открыто друг за другом шпионить?

На мгновение ей показалось, что личина дружбы вот-вот сползет и под ней она увидит Гасана и поймет, что именно побуждает Али встречаться с ней день за днем.

Но она увидела только внутреннюю борьбу, отраженную на его лице. Он опустил глаза, открыл рот и задумался, подбирая слова.

– Пожалуйста, будь осторожней, – тихо проговорил Али. – Он… Нари, ты не… – Он прикусил язык и сделал шаг назад. – Прости, – пробормотал он. – Д-доброй ночи.

21 Али

Али по-пластунски лез по пыльной полке, подбираясь к свитку. Он еще раз вытянул руку в надежде достать его, но пальцы даже не коснулись папируса.

– Я не могу не повториться и не напомнить, что для этого у нас есть специально обученные люди, – донесся до него голос Нари, которая ждала у шкафа, больше похожего на гроб, где он в данный момент застрял. – Три библиотекаря предлагали достать для тебя этот свиток.

Али закряхтел. Они с Нари спустились в глубочайшую секцию Королевской библиотеки – древнейшие архивы. Это было пещероподобное помещение, вырубленное прямо в городском фундаменте. Самые древние и самые таинственные тексты хранились здесь, утрамбованные на низких каменных полках, которые явно не были созданы для того, чтобы ползать по ним, в чем Али убеждался на своей шкуре. Нужный им свиток закатился в самый дальний угол, и папирус костяного цвета мерцал в свете факела.

– Я не люблю, когда за меня делают ту работу, с которой я прекрасно справлюсь и сам, – ответил Али, пытаясь протиснуться еще глубже.

Каменный потолок царапал голову и плечи.

– Они сказали, что тут водятся скорпионы, Али. Большие скорпионы.

– В этом дворце полно штук и пострашнее скорпионов, – проворчал он.

Али знал не понаслышке. И подозревал, что одна такая штука смотрела на него прямо в эту минуту. Свиток лежал впритык с другим свитком, вдвое больше первого, сделанный, кажется, из шкуры какой-то крупной рептилии. С того момента, как Али забрался в шкаф, свиток судорожно трясся.

Али пока не говорил об этом Нари, но, когда перед ним сверкнуло нечто, что вполне могло оказаться зубами, его сердце застучало вдвое быстрее.

– Нари, ты… ты не могла бы чуть-чуть приподнять факел?

Полка осветилась, и пляшущий огонь отбросил на стену тень его профиля.

– Что там такое? – спросила Нари, услышав тревогу в его голосе.

– Ничего, – соврал Али, когда свиток из кожи пресмыкающегося стал извиваться, поигрывая чешуей.

Рискуя ободрать кожу на голове, Али протиснулся еще глубже и схватил.

Едва его пальцы сомкнулись на папирусе, как свиток из рептилии затрубил. Али попятился назад, но не успел спрятаться от внезапного порыва ветра, которым его сдуло с полки и, как пушечное ядро, отшвырнуло в дальний конец помещения. От падения на спину из него напрочь выбило дух.

Над ним возникло встревоженное лицо Нари.

– Ты в порядке?

Али дотронулся до затылка и поморщился.

– Все нормально, – заверил он. – Так и задумывалось.

– Ну да, конечно.

Она боязливо оглянулась на шкаф.

– Мы не…

Оттуда послышался отчетливый бумажно-шелестящий храп.

– Мы в безопасности. – Али показал ей папирусный свиток. – Кажется, его товарищу не понравилось, что его побеспокоили.

Нари покачала головой и прикрыла ладонью рот, но Али догадался, что она пытается подавить смешок.

– Что? – смутился Али. – Что такое?

Ее черные глаза весело лучились.

– Извини, просто…

Она взмахнула рукой, указывая на его внешний вид.

Он посмотрел на себя и покраснел. Густой слой многовековой пыли покрывал его дишдашу, руки и лицо. Али закашлялся, и от него поднялось облако пудры.

Нари потянулась к свитку.

– Давай я подержу?

Али пристыженно протянул ей папирус и встал на ноги, отряхивая с одежды пыль.

Слишком поздно он заметил змею, изображенную на восковой печати.

– Нет, Нари, замри!

Но она уже просунула палец под печать. Нари вскрикнула и уронила факел, а свиток выпорхнул у нее из руки. Он развернулся в воздухе, и блестящая змея выскочила из его сердцевины. Фонарь упал на песчаный пол и погас, и все погрузилось во тьму.

Повинуясь инстинктам, Али спрятал Нари к себе за спину и обнажил зульфикар. Пламя заплясало по медному лезвию, освещая архив зеленоватым светом. В противоположном углу зашипела змея. Она росла у них на глазах. Ее иссиня-черное туловище окольцовывали полоски золотого и зеленого цветов. Змея выросла уже вдвое больше Али и стала толще дыни. Она нависала над ними, обнажив изогнутые клыки, с которых капала алая кровь.

Кровь Нари. Али набросился на змею в момент, когда та отпрянула, чтобы ужалить снова. Змея была проворна, но ее создавали для борьбы с ворами-людьми, а это было не про Али. Одним взмахом зульфикара он отсек змее голову и, когда та рухнула в песок, тяжело дыша, отошел назад.

– Что… – выдохнула Нари, – …ради всего святого, что это было?

– Апеп[37].

Али погасил зульфикар, вытер лезвие о дишдашу и спрятал саблю в ножны. Это было слишком опасное оружие, чтобы оставлять его обнаженным в тесном помещении.

– Я подзабыл, что древние египтяне считались весьма… изобретательными в вопросах защиты своих текстов.

– Может, в следующий раз все-таки отправим за свитками тех, кто лучше знаком с библиотекой?

– Возражать не буду, – Али подошел к ней. – Ты в порядке? – спросил он, зажигая пригоршню огоньков. – Она тебя укусила?

Нари скорчила мину.

– Я в порядке.

Она показала ему руку. Большой палец был в крови, но у Али на глазах две разбухшие ранки, оставшиеся от змеиных зубов, стали уменьшаться и вскоре совсем затянулись гладкой кожей.

– Ого, – восторженно прошептал он. – Это что-то невероятное.

– Может, и так. – Она с завистью посмотрела на танцующие огоньки у него в ладони. – Но я бы очень хотела уметь как ты.

Али засмеялся.

– На тебе за несколько секунд заживает укус проклятой змеи, и ты завидуешь паре огоньков? Это же может любой, в ком есть хоть капля магии.

– Я не могу.

Али ни на секунду ей не поверил.

– А ты пробовала?

Нари помотала головой.

– Я с трудом успеваю освоить целительную магию, и это при том, что мне помогает Низрин. А все остальное – я даже не знаю, с чего начать.

– Попробуем вместе, – предложил Али. – Это легко. Просто позволь теплу своей кожи, как бы… высечь искру и сложи пальцы, как будто собираешься ими щелкнуть. Только с огнем.

– Не самое доступное объяснение.

Но она подняла руку, прищурилась и сосредоточилась.

– Не получается.

– Скажи это вслух. По-дивастийски, – уточнил он. – Позже достаточно будет просто подумать, но новичкам помогает произносить заклинание на родном языке.

– Ладно.

Нари с серьезной миной уставилась на ладонь.

– Азар, – сказала она с недовольным видом. – Видишь? Без толку.

Но Али так просто не сдавался. Он показал на каменные полки.

– Прикоснись к ним.

– Прикоснуться?

Он кивнул.

– Ты находишься во дворце своих предков, это место построено на магии Нахид. Зачерпни их силы из камня, как воды из колодца.

Нари была настроена скептически, но последовала его примеру и положила руку на указанное им место. Она сделала глубокий вдох и подняла другую ладонь.

– Азар. Азар! – рявкнула она так громко, что с ближайшей полки посыпалась пыль.

В ее руке так ничего не появилось, и она покачала головой.

– С меня хватит. Можно подумать, все остальное мне легко дается. Не понимаю, почему вдруг сейчас у меня должно что-то получиться.

Нари сделала шаг назад.

Али поймал ее за руку.

Она уставилась на него в тот же момент, когда он сам сообразил, что сейчас сделал. Поборов приступ стыда, он продолжил прижимать ее руку к стене.

– Всего две попытки, – укорял он ее. – Это ничто. Знаешь, как долго мне пришлось практиковаться, чтобы вызвать пламя из зульфикара? – Он отступил от нее. – Попробуй еще раз.

Она раздраженно засопела, но не стала убирать руку.

– Ладно, – проворчала она. – Азар.

Ни искринки. Ее лицо разочарованно вытянулось. Али и сам был озадачен, зная, что для джинна уровня Нари заклинание должно даваться проще простого, но он не стал хмуриться. Он закусил губу и задумался.

И тут его осенило.

– Попробуй по-арабски.

Она удивилась.

– По-арабски? Думаешь, человеческий язык поможет в магическом заклинании?

– Этот язык значит для тебя больше других. – Али пожал плечами. – Попытка не пытка.

– Пожалуй, что так.

Она пошевелила пальцами и уставилась на свою руку.

– Наар[38].

Пыльный воздух над ее раскрытой ладонью задымился. Она широко распахнула глаза.

– Ты это видел?

Али заулыбался.

– Еще раз.

Дальнейшие уговоры не понадобились.

– Наар. Наар. Наар! – Она расстроилась. – Только что получалось!

– Продолжай. Рано терять веру, – подбадривал он.

Ему пришла в голову идея. Как только Нари собралась повторять заклинание, Али задал один вопрос, понимая, что после следующих его слов она или сотворит огонь, или даст ему в морду.

– Интересно, чем сейчас занимается Дараявахауш?

Глаза Нари гневно сверкнули, а в воздухе над ее ладонью вспыхнул огонек.

– Не дай ему погаснуть! – Али ухватил ее за запястье, пока она не смяла огонь в кулаке, и расставил ее пальцы шире, чтобы пламени было чем дышать. – Он тебя не обожжет.

– Боже Всевышний… – ахнула она.

Свет от огня танцевал у нее на лице, отражаясь в черных глазах, и золотые булавки, заколотые в чадре, как будто сами горели огнем.

Али отпустил ее руку и отошел назад, чтобы поднять погасший факел. Он поднес его Нари.

– Зажигай.

Нари наклонила ладонь, позволяя огоньку соскочить с ее пальцев в факел, и тот заполыхал. Она была заворожена этим зрелищем… Али никогда не видел ее такой воодушевленной. Привычная маска холодной сдержанности упала, и ее лицо сияло радостью и облегчением.

И вдруг все это исчезло. Нари выгнула одну бровь.

– Не хочешь объяснить мне цель последнего вопроса?

Али опустил глаза и переступил с ноги на ногу.

– Иногда магия лучше всего работает тогда, когда она… – Он откашлялся, подыскивая наименее неприличное слово для ситуации. – Ну, подкреплена чувством.

– Чувством?

Она вдруг взмахнула перед собой пальцами, прошептав: «Наар» – и полоснула в воздухе огнем.

Али отпрыгнул, и Нари улыбнулась.

– Видимо, злость такое же чувство, как и остальные.

И все-таки улыбка не сходила с ее лица, даже когда мелкие искры осыпались на пол и погасли в песке.

– Ладно уж, хоть ты меня и разозлил, я тебе благодарна. Честно. – Она подняла на него взгляд. – Спасибо, Али. Приятно научиться хоть чему-то новому в магии.

Он пожал плечами, мол, пустяки, как будто он каждый день только и делал, что обучал заклятых врагов своего рода потенциально опасным навыкам – до него только сейчас начало доходить, что нужно было хорошенько подумать, прежде чем принимать такое решение.

– Не нужно благодарности, – заявил он с пересохшим горлом. Он сглотнул и отошел в сторону, чтобы поднять с пола свиток, который она выронила. – Думаю… стоит взглянуть на документ, за которым мы пришли сюда.

Нари присоединилась к нему.

– Честное слово, не стоило все это таких хлопот, – повторила она. – У меня просто любопытство разыгралось.

– Ты хотела узнать про египетских маридов. – Он постучал по свитку. – Это последний уцелевший документ, свидетельствующий о встрече джинна и марида.

Али раскрутил папирус.

– Ого…

– Что? – спросила Нари, заглядывая ему через плечо. Она захлопала глазами. – Око Сулеймана… а это что еще такое?

– Понятия не имею, – честно сказал Али.

Ему никогда не приходилось сталкиваться с подобной письменностью: миниатюрные иероглифы и галочки образовывали причудливую спираль, буквы, если это были буквы, лепились друг к другу так плотно, что не всегда было понятно, где заканчивалась одна и начиналась другая. Два противоположных угла соединяла чернильная дорожка – скорее всего, Нил, с порогами, обозначенными все новыми причудливыми иероглифами.

– Похоже, из этого документа мы ничегошеньки не узнаем, – вздохнула Нари.

– Нельзя так быстро сдаваться, – упрекнул Али.

У него созрел план.

– Я знаю одного джинна, который может сделать для нас перевод. Один ученый Аяанле. Он отошел от дел, но в помощи не откажет.

Нари засомневалась.

– Как-то не хочется афишировать свой интерес к этой теме.

– Он будет держать язык за зубами. Он сам освобожденный раб и сделает для Нахид все. Два века он провел в странствиях по долине Нила, переписывая египетские тексты, где и был захвачен ифритами. Он идеальная кандидатура для этой работы.

Али скрутил свиток. Он заметил немой вопрос на ее лице, как будто ей была не вполне понятна эта логическая связь. Но она ничего не сказала. Когда стало понятно, что она так и будет молчать, Али не вытерпел:

– Ты можешь спросить меня, о чем хочешь, ты это знаешь?

– О чем спросить?

Али наградил ее многозначительным взглядом. Они уже несколько недель обходили эту тему стороной – на самом деле они обходили стороной много тем, но эту в особенности.

– О том, о чем ты хотела знать с того самого дня в саду. Когда я рассказал тебе, что означает татуировка на руке Афшина.

Нари посмотрела на него уже с негодованием, а не с лаской.

– Я не собираюсь обсуждать с тобой Дару.

– Необязательно обсуждать конкретно его, – подсказал он. – Но ты ведь хочешь больше узнать про рабов? Ты вся напрягаешься при малейшем их упоминании.

Нари не понравилось, что ее поведение раскусили. Она сверкнула глазами. Какой Али молодец, что напрашивается на ссору именно тогда, когда научил ее создавать огонь.

– А если я возьму и задам? – парировала она. – Побежишь докладывать об этом своему папочке?

Али вздрогнул. На это ему нечего было возразить – ведь несколько дней назад он действительно подслушивал ее разговор с Афшином в лазарете. Просто до этого момента они оба не осмеливались ворошить эту тему.

Она смотрела на него с вызовом. Али так и не смог привыкнуть к глазам Дэвов. Эти аспидно-черные озера вызывали в нем какой-то дискомфорт. Хотя, конечно, у Нари глаза были очень красивые, а человеческие черты ее лица смягчали их остроту. Но сейчас в ее взгляде было столько подозрительности, притом заслуженной, что Али хотелось отвернуться.

Он подумал о том, что в Дэвабаде многие лгали Нари, особенно Афшин, которого она так защищает, поэтому он решил сказать ей всю правду.

– А если и побегу? – спросил он. – Думаешь, твой интерес кого-то удивит? Ты выросла среди людей, слушала сказки о джиннах-рабах. Вполне естественно, что тебе хочется узнать больше. – Он положил руку на сердце, и уголки его губ поползли вверх. – Пойдем, Нахида. Глупый Кахтани хочет поделиться с тобой важной информацией за просто так. Неужели инстинкты не подсказывают тебе, что этим нужно воспользоваться?

Это вызвало у нее легкую, разве что чуть усталую улыбку.

– Хорошо. – Она подняла руки. – Любопытство перебороло здравый смысл. Расскажи мне о рабах.

Али поднял факел и кивнул в сторону коридора, ведущего в главный корпус библиотеки.

– Поговорим на ходу. Будет выглядеть неприлично, если мы пробудем здесь слишком долго.

– Опять дьявол, что ли?

Али покраснел, и Нари засмеялась.

– А знаешь, ты бы легко вписался в каирскую жизнь, – добавила она, разворачиваясь к выходу.

Я знаю. В конце концов, именно поэтому отец и доверил ему эту миссию.

– Получается, реальность похожа на наши сказки? – спросила Нари по-арабски с египетским акцентом, перевозбужденно тараторя. – Джинны, запертые в кольцах и лампах, вынуждены исполнять все желания своих повелителей?

Али кивнул.

– Рабское проклятие возвращает джинна в его первоначальное состояние – какими мы были до того, как пророк Сулейман, мир его дому, благословил нас. Но подвох в том, что свои силы джинн может использовать только для того, чтобы угождать своему повелителю. Все естество джинна зиждится на прихотях господина.

– На всех прихотях? – Нари содрогнулась. – В сказках все так просто: люди желают себе несметных богатств, роскошных дворцов, но… – она закусила губу. – Люди могут быть способны на нечеловеческие зверства.

– Этим они не отличаются от нашей расы, – мрачно согласился Али. – Наверное, это общее у всех рас.

Нари ненадолго задумалась и нахмурилась.

– Я думала, ифриты ненавидят людей. Зачем тогда дарить им всесильных рабов?

– Это не подарок. Это чистая, бесконтрольная сила, – объяснил Али. – Редкие ифриты отваживались напрямую причинять вред человеку с тех пор, как Сулейман проклял нас. Они научились обходиться без этого. Джинн в рабском подчинении у тщеславного человека способен учинить разрушения нереальных масштабов. – Он покачал головой. – Это месть ифритов. То, что эта месть попутно сводит джиннов с ума, – лишь приятный побочный эффект.

Нари побледнела.

– Но их можно освободить? Рабов?

Али помедлил, вспоминая реликт Афшина, спрятанный в склепе глубоко у него под ногами, – реликт, которого там не должно было быть вовсе. Даже его отец не понимал, как Дарая-вахаушу удалось освободиться из рабства без его реликта. Но он мог ответить на вопрос Нари без зазрения совести – все равно Нари никогда не бывала в том склепе.

– Если им повезет и кто-то из Нахид сможет воссоединить сосуд раба – кольцо или, например, лампу – с их реликтом, то да, – ответил Али.

Ему казалось, что он слышит, как вращаются шестеренки у нее в голове.

– Реликт?

Али постучал по стальному стержню у себя в ухе.

– Мы получаем их еще в детстве. У каждого племени свои традиции, но принцип в том, что нужно собрать… по сути, реликт самих себя: немного крови, прядь волос, молочный зуб. Все это заливается металлом, и мы носим это при себе не снимая.

Похоже, эта мысль была ей противна.

– Зачем?

Али помедлил, не зная, как бы поделикатнее ответить на этот вопрос.

– Чтобы джинн стал рабом, Нари, этого джинна нужно убить. Проклятие сковывает душу – не тело. А ифриты… – Али сглотнул. – Мы – потомки джиннов, которых они считают предателями. Они берут нас в рабство, чтобы помучить нас. И помучить уцелевших, которые найдут опустевшее тело. Это… нелицеприятное зрелище.

Она остановилась как вкопанная, в ее глазах читался ужас.

Али поспешил продолжить рассказ, надеясь ее обнадежить.

– Так вот, реликт считается вернейшим способом сохранить часть джинна. Тем более что на то, чтобы отследить сосуд раба, могут уйти столетия.

Нари выглядела неважно.

– И как же Нахиды освобождали их? Наколдовывали им новое тело, что ли?

По ее тону было понятно, что подобная идея кажется ей нелепой. Поэтому она и побледнела, когда Али кивнул.

– Именно так они и поступали. Я не знаю как – твои предки особо не разглашали своих секретов. Но да, что-то в этом духе.

– А я еле-еле огонек зажгла, – прошептала она.

– Не все сразу, – успокоил Али и потянулся к двери. – В сравнении с людьми времени у нас в распоряжении гораздо больше. – Он придержал перед ней дверь, и они вместе вышли в ротонду библиотеки. – Ты не проголодалась? Я могу попросить того египтянина приготовить…

У Али пересохло во рту. В дальнем конце наводненного посетителями библиотечного зала, прислонившись к античной каменной колонне, стоял Рашид.

Он поджидал Али, и, как только принц заметил его, Рашид оттолкнулся от колонны и двинулся в их направлении. Он был в своей обычной форме. На лице – ни единой лишней эмоции. Эталонный верноподданный. Кто бы мог подумать, что в последний раз они виделись, когда Рашид заманил его в убежище «Танзима» и грозил ему проклятиями за отзыв финансирования шафитских боевиков?

– Мир вашему дому, каид, – учтиво поздоровался Рашид и слегка поклонился. – Бану Нахида, какая честь.

Али заслонил Нари своим телом. Он даже не знал почему: то ли чтобы она не разгадала его тайну, то ли чтобы защитить ее от той враждебности, с которой искривился рот Рашида, когда он назвал ее по имени. Али прочистил горло.

– Бану Нахида, ты пока иди, а я догоню. Ко мне пришли по делам Цитадели, это не займет и минуты.

На это Рашид скептически вздернул бровь, но Нари все-таки ушла, хотя перед этим и наградила обоих подозрительным взглядом.

Али окинул взглядом библиотеку. Центральный зал здесь всегда кишел народом, в любое время суток здесь читали лекции и сновали ученые, но принц Кахтани всегда привлекал внимание к своей персоне, невзирая на обстоятельства.

Рашид заговорил, и его голос звучал холодно:

– Кажется, ты не рад меня видеть, брат.

– Конечно, не рад. Я несколько недель назад отослал тебя в Ам-Гезиру, – отозвался Али.

– А, ты имеешь в виду мою внезапную отставку? – Рашид вынул из кафтана свиток и вручил его Али. – Можешь сжечь его этим самым факелом. Благодарю за щедрую пенсию, но в этом нет необходимости. – Он перешел на шепот, хотя глаза его яростно сверкали. – Я рисковал своей жизнью, спасая шафитов, Али. От меня ты не откупишься.

Али вздрогнул, и его пальцы сжались в кулак вокруг свитка.

– Я не имел этого в виду.

– Нет? – Рашид подошел поближе. – Тогда что ты творишь, брат? – поинтересовался он злым шепотом. – Я привожу тебя в дом, где полно шафитских сирот, дети болеют и голодают, потому что нам нечем платить за их содержание, а в ответ ты бросаешь нас? Удаляешься во дворец и строишь из себя компаньона Нахиды? Нахиды, которая вернула в Дэвабад Бич Кви-Цзы? – Он всплеснул руками. – И тебе ни капельки не стыдно?

Али перехватил его руку и опустил ее вниз.

– Тихо, – предупредил он и кивнул на темный архив, откуда они только что вышли с Нари. – Продолжим разговор в другом месте.

Рашид пошел с ним, но продолжал метать молнии, и, как только Али запер за ними дверь, секретарь набросился на него.

– Я чего-то не понимаю, брат, скажи мне? – потребовал он. – Будь так добр. Потому что у меня в голове не увязывается юноша, ради спасения которого Анас сложил голову, и тип, который сгоняет шафитов в бронзовую лодку.

– Я городской каид, – сказал Али, презирая себя за то, что оправдывается. – Эти шафиты напали на сектор Дэвов. Их судили и приговорили к казни по законам нашего города. Это был мой долг.

– Долг у него, – буркнул Рашид, меряя шагами комнату. – Должность каида не единственный твой долг в этой жизни. – Он оглянулся. – Видно, на самом деле ты не так уж и отличаешься от своего брата. Хорошенькая огнепоклонница взмахнула перед ним ресницами, и он уже…

– С меня хватит, – вспылил Али. – Я ясно дал понять, что прекращаю спонсировать «Танзим», когда узнал, что на мои деньги вы приобретаете оружие. Отставку я предложил, чтобы сохранить тебе жизнь. А что до бану Нахиды… – С каждым словом Али все больше распалялся. – Боже, Рашид, эта девочка выросла в Египте, среди людей, она не какая-то жрица огня из Великого храма. И она гостья моего отца. Как можно быть настолько предвзятыми к Дэвам, чтобы возражать против моей дружбы…

– Дружбы? – перебил Рашид возмущенно. – Нельзя водить дружбу с огнепоклонниками, Ализейд. Они оставят тебя в дураках. Сближение с Дэвами, допуск Дэвов ко двору и в Королевскую гвардию – вот где твоя семья сбилась с пути истинного!

Али ответил ледяным тоном:

– Надеюсь, ты сам слышишь иронию, обвиняя ее в том, что она обманом втерлась ко мне в доверие. – Рашид залился краской, но Али еще не закончил. – Я развязался с «Танзимом», Рашид. Я не смог бы помочь вам при всем желании. Уже никак. Отец узнал про деньги.

Это заставило Рашида замолчать. На глазах Али кровь отлила у него от лица.

– Он еще что-то подозревает?

Али отрицательно покачал головой.

– Сомневаюсь, что стоял бы здесь сейчас, если бы он узнал про Тюрана. Но денег было достаточно. Уверен, его шпионы следят за каждым моим шагом, не говоря уже о моих счетах в казначействе.

Рашид задумался, на время позабыв свой гнев.

– Мы заляжем на дно. Выждем около года, пока внимание к тебе не притупится. А тем временем…

– Нет, – перебил Али решительно. – Отец ясно дал понять, что если он хотя бы заподозрит меня в измене, то пострадаю не я, а невинные шафиты. Я не буду рисковать чужими жизнями. Но в этом и нет необходимости.

Рашид нахмурился.

– Это в каком смысле?

– Я заключил договор с моим братом, – объяснил Али. – Пока я буду послушно выполнять волю отца. А когда Мунтадир станет королем, он даст мне бразды правления по шафитскому вопросу. – Он воодушевленно повысил голос: с того самого разговора у него в голове роилось столько идей. – Рашид, подумай, сколько всего можно будет сделать для шафитов, когда король будет публично поддерживать наши инициативы. Мы могли бы составить производственный план, расширить приют на деньги казначейства…

– Твой брат? – переспросил Рашид, не веря своим ушам. – Ты веришь, Мунтадир разрешит тебе помогать шафитам, еще и за казенный счет? – Он сузил глаза. – Нельзя же быть таким наивным, Али. Казна пригодится твоему брату только для того, чтобы все пропить и спустить на танцовщиц.

– Это неправда, – возразил Али, хотя, если быть до конца откровенным, эта мысль и ему приходила в голову. – Он не такой.

Рашид посмотрел на него с нечитаемым выражением во взгляде.

– Но ты ведь не выполняешь его волю. Если бы ты был верен королю до конца, ты бы сдал нас солдатам. – Он отрывисто кивнул на бумаги об увольнении. – Меня бы казнили, а не выписывали бы пенсию.

Али подумал над ответом.

– Мы не сходимся во взглядах на то, как помочь шафитам. Это не значит, что я желаю тебе зла.

– Или ты понимаешь, что мы правы, хотя бы в глубине души. – Рашид взял паузу после этих слов и вздохнул, как будто вмиг постарев на десять лет. – Так не может долго продолжаться, Ализейд, – предостерег он. – Лавировать между верностью своей семье и верностью своим принципам. Однажды тебе придется сделать окончательный выбор.

Я уже сделал свой выбор. Хотя Али не сразу согласился с планами отца на Нари, он начинал понимать, к чему этот союз может привести. Брак между эмиром и бану Нахидой может навсегда помирить Дэвов и Гезири. Бану Нахида сама выросла среди людей и до сих пор была похожа на человека – разве не сможет она повлиять на свое племя и убедить их смягчиться по отношению к шафитам? Али чувствовал в этом шанс, реальный шанс встряхнуть обстановку в Дэвабаде так, чтобы все сразу встало на свои места.

Но он не сможет сделать это из-за решетки. Али вернул Рашиду бумаги об отставке.

– Возьми, Рашид. Возвращайся домой.

– Я не вернусь в Ам-Гезиру, – отказался тот. – Я не брошу Дэвабад, сестра Фатума не бросит сирот, а Ханно не бросит освобождать шафитов из рабства. Наше дело важнее каждого из нас. Я-то думал, смерть шейха Анаса научила тебя хотя бы этому.

Али промолчал. На самом деле смерть Анаса – и то, что ей предшествовало, и то, что было после, – научила его многому. Но он не думал, что Рашид оценит эти уроки.

В лице Рашида что-то дрогнуло.

– Ты был моим протеже, знаешь ли. Моей надеждой. Анас не хотел тебя вербовать. Он считал, что ты слишком молод. А я его уговорил. – В его голосе зазвучало раскаяние. – Но возможно, он был прав.

Он отвернулся и пошел к выходу.

– Мы тебя больше не побеспокоим, принц. Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти. А я надеюсь, ты передумаешь. Потому что в твой судный день, Ализейд, когда тебя спросят, почему ты не стоял насмерть за то, что считал справедливым… – Он помедлил, и следующие слова поразили Али в самое сердце, как метко пущенная стрела. – Верность семье не сможет тебя оправдать.

22 Нари

Паланкин, который вез Нари из дворца, и тесный «цветочный коробок», в котором она приехала сюда вместе с вечно брюзжащим Афшином, были как небо и земля. Этот паланкин был под стать ее высокому положению в обществе и мог вместить полдюжины джиннов, а переноской занималась целая дюжина. Убранство было пышным до неприличия: горы набивных подушек, шелковые ленты, смоченные в благовониях, и непочатая бочка вина.

Окна были плотно зашторены. Нари еще раз попыталась отдернуть шелковую занавеску, но они были пришиты намертво. Тут ее осенило, и она посмотрела на свою ладонь. Нари открыла рот…

– Не надо, – осадила ее Низрин. – Даже не думай поджигать занавески. Особенно на своем человеческом языке. – Она цокнула языком. – Говорила я, что этот мальчишка Кахтани тебя дурному научит.

– Он учит меня очень даже полезному, – возразила Нари, откидываясь на сиденье, и посверлила занавески недовольным взглядом. – Мне впервые за несколько месяцев разрешили покинуть дворец. Почему я решила, что смогу увидеть город, построенный моими предками?

– Вот приедем на место, увидишь Великий храм. Нахидам не положено якшаться с простым людом. Это тебя порочит.

– Сильно сомневаюсь, – проворчала Нари, скрещивая ноги, и стала притопывать пяткой по одному из шестков, поддерживающих паланкин. – И потом, если я авторитет для Дэвов, разве мне нельзя менять правила? Отныне разрешаю мясо, – провозгласила она. – Бану Нахиде позволяется общаться, с кем ей заблагорассудится и как ей заблагорассудится.

Низрин аж побелела.

– У нас так дела не делаются.

Низрин нервничала даже больше самой Нари. Приглашение в Великий храм свалилось на них вчера как гром среди ясного неба, и весь день она не отходила от Нари, лихорадочно пытаясь подготовить ее, читала целые лекции по дэвскому этикету и религиозным ритуалам, которые влетали Нари в одно ухо и вылетали из другого.

– Госпожа. – Низрин сделала глубокий вдох. – Я очень прошу тебя отнестись с пониманием к тому, как важен этот момент для нашего народа. Нахиды наши самые почтенные герои. Мы долгие годы скорбели по ним, долгие годы верили, что с их погибелью пришел конец и всем нам, до твоего…

– Да-да, до моего чудесного возвращения, знаю.

Но сама себе Нари ничуть не казалась чудом. Она чувствовала себя самозванкой. Она заерзала, чувствуя себя некомфортно в парадных одеждах, в которые была вынуждена облачиться: платье бледно-голубого цвета с вплетенной в ткань серебряной нитью, штаны из тканого золота, украшенные по манжетам жемчужным песком и бисером из ляпис-лазури. Вуаль из белоснежного шелка покрывала ее лицо, и белая чадра, спадавшая в ноги, была тонкой и воздушной, как облачко. Чадра ей нравилась, но надетая поверх нее увесистая золотая диадема, искрящаяся сапфирами и топазами, с цепочкой из золотых дисков, спадающих ей на лоб, больно сдавливала Нари голову.

– Прекрати ерзать, – попросила Низрин. – Еще немного, и ты нас опрокинешь.

Паланкин остановился.

– Отлично, мы приехали… ох, дитя, не закатывай глаза, это тебя не красит. – Низрин открыла дверцу. – Пойдемте, госпожа.

Нари выглянула на улицу и впервые увидела Великий храм Дэвабада. Низрин сказала, что это одно из старейших в городе зданий. Оно и видно. Внушительный и величественный, как пирамиды Египта, храм представлял собой зиккурат, похожий на дворец, только меньшего размера и с более отвесными стенами. Это была усеченная ступенчатая пирамида в три яруса. Кирпичная кладка была покрыта снаружи мраморным фаянсом всех цветов радуги и оторочена латунью. Позади храма торчала башня, вдвое превосходя храм в высоту. Над зубчатой трубой поднимался дым.

Между двух зданий раскинулся широкий внутренний двор. Сад, намного более ухоженный, чем дикие дворцовые джунгли, был спроектирован очень придирчивым архитектором. Два прямоугольных бассейна пересекались, образуя крест, и вдоль их бортов были разбиты клумбы с наипестрейшим собранием цветов. По обе стороны бассейнов протянулись широкие тропинки, так и приглашающие прогуляться, побродить в тенистом и душистом саду, мимо древних деревьев с широкими листьями в форме вееров. Храмовый комплекс окружала сплошная стена, но каменной громады не было видно из-под шпалер, усеянных розами.

Этот безмятежный уголок как нельзя лучше располагал к молитве и медитации… если бы не две сотни джиннов, которые возбужденно толпились вокруг одной персоны.

Дара.

Ее Афшин стоял посреди сада, захваченный в кольцо толпой поклонников. Он опустился на колени перед ребятней, многие из которых намалевали на своих лицах рисунки в подражание его метке и теперь расталкивали друг дружку, чтобы похвастаться перед легендарным воителем своими щуплыми мускулами и детскими боевыми позами. Дара улыбался и отвечал на их вопросы. Нари не слышала его слов из-за гула толпы, зато она видела, как он ласково потрепал девочку за косички и натянул свою шапку на макушку мальчишке, стоявшему вместе с девочкой.

Взрослые были заворожены зрелищем не меньше. Их лица выражали неописуемый восторг, и все пытались протиснуться ближе к Афшину, чья давняя кончина и неудачное восстание наверняка превратили его в романтического героя, как подумалось сейчас Нари. Впрочем, не только восторг: когда Дара улыбнулся своей неприлично обворожительной улыбкой, Нари услышала громкий и явно женский вздох из окружившей его толпы.

Дара поднял голову и заметил Нари раньше, чем его воздыхатели. Его улыбка стала еще более ослепительной, и ее сердце зашлось в неистовом ритме. Другие Дэвы тоже начали оглядываться и ликовать при виде паланкина.

Нари поморщилась.

– Ты сказала, придет несколько десятков, – зашептала она Низрин, борясь с острым желанием забиться в угол паланкина.

Но Низрин и сама была шокирована размером толпы, двинувшейся в их сторону.

– Наверное, друзья и родственники жрецов напросились присутствовать, и у них тоже оказались друзья и родственники… – взмахом руки она указала на храмовый комплекс. – Ты здесь не последняя фигура все-таки.

Нари вполголоса выругалась по-арабски. Заметив, что другие женщины сняли с лица вуали, она потянулась к своей.

Низрин остановила ее.

– Нет, ты оставайся в вуали. Нахиды, как женщины так и мужчины, всегда посещают храм с покрытыми лицами. А все остальные открывают. – Низрин убрала руку с ее плеча. – И это был последний раз, когда я прикасалась к тебе. В храме никто не должен дотрагиваться до тебя, так что держи руки подальше от своего Афшина. В его эпоху мужчинам отрубали руки, если те смели прикоснуться к Нахиде в храме.

– Не завидую тому, кто попытается что-то отрубить Даре.

Назрин наградила ее серьезным взглядом.

– Дара был бы тем, кто заносит меч, Нари. Он Афшин. Его семья служила так твоей семье с самого Сулейманова проклятия.

Кровь отлила от лица Нари при этих словах. Она вышла наружу, и Низрин следом за ней.

Ее встретил Дара. Он был одет в свое парадное платье: искусно вытканный войлочный кафтан цвета мерцающего огня, просторные угольно-черные штаны, заправленные в высокие ботинки. Его непокрытые волосы (шапку до сих пор не выпускали из рук его маленькие поклонники) глянцевыми кудрями спадали ему на плечи.

– Бану Нахида. – Голос Дары звучал серьезно и почтительно, но он успел подмигнуть, прежде чем пасть перед ней ниц и прижаться лицом к земле. Остальные Дэвы поклонились и сложили ладони в знак своего почтения.

Ничего не понимая, Нари остановилась перед простертым на земле Дарой.

– Скажи ему встать, – шепотом подсказала Низрин. – Он не встанет без твоего разрешения.

Не встанет? Нари изогнула бровь. Если бы они с Дарой были одни, она бы не преминула воспользоваться этим обстоятельством. Но сейчас она просто сделала жест, разрешая ему встать.

– Ты вовсе не обязан этого делать.

Он встал на ноги.

– Мне это только в радость. – Он сложил ладони. – Добро пожаловать, моя госпожа.

От толпы отделились двое и вышли им навстречу: старший визирь Каве э-Прамух и его сын Джамшид. Каве боролся с подступающими слезами. Низрин как-то рассказала Нари, что они втроем с Манижей и Рустамом были очень близки.

Каве сложил перед ней дрожащие ладони.

– Да будет гореть твой огонь вечно, бану Нахида.

Джамшид тепло ей улыбнулся. Сегодня вместо гвардейской формы капитан был одет по моде Дэвов: в нефритово-зеленый кафтан, отороченный бархатом, и полосатые штаны. Он поклонился.

– Счастлив снова видеть тебя, госпожа.

– Спасибо.

Не обращая внимания на любопытные взгляды зевак, Нари задрала голову. Стайка воробьев пролетела над дымовой башней, темными пятнышками на фоне яркого полуденного неба.

– Значит, это и есть Великий храм?

– Целехонек. – Дара покачал головой. – Если честно, я боялся, что его уже нет.

– Наш народ так просто не сдается, – отозвалась Низрин с гордостью. – Мы всегда могли постоять за себя.

– Когда это было необходимо, – уточнил Джамшид. – С Гасаном нам повезло.

Это позабавило Дару.

– Преданный солдат до мозга костей, да, капитан? – Он кивнул в сторону Нари. – Не желаешь проводить бану Нахиду в храм? Мне нужно переговорить с твоим отцом и госпожой Низрин.

Джамшид немного удивился – даже не так, заволновался, нервно переводя взгляд с отца на Дару, но согласился и отвесил неглубокий поклон.

– Разумеется. – Он посмотрел на нее и жестом указал на широкую аллею, ведущую в храм. – Бану Нахида?

Нари метнула в Дару недовольный взгляд. Она с самого утра ждала встречи с ним. Но она прикусила язык, потому что не хотела выставлять себя на посмешище перед огромной толпой Дэвов. И пошла по аллее следом за Джамшидом.

Капитан дождался ее и подстроился под ее шаг. Он шел беззаботной поступью, сцепив за спиной руки в замок. У него было красивое, хотя и бледноватое лицо с тонким орлиным профилем и густыми черными бровями.

– Как тебе нравится жизнь в Дэвабаде? – задал он вежливый вопрос.

Нари задумалась. Она практически не видела города и не знала, как отвечать.

– Здесь суетно, – сказала она наконец. – Очень красиво, очень странно и очень-очень суетно.

Он засмеялся.

– Представить не могу, какой это был шок для тебя. Но если верить моим источникам, ты держишься молодцом.

Кажется, твои источники слишком дипломатичны. Нари ничего не ответила, и они зашагали дальше. Воздух в саду был почти трагически, насквозь недвижим. Создавалось странное чувство, как будто в нем отсутствовала…

– Магия, – догадалась она. Когда Джамшид непонимающе посмотрел на нее, она пояснила:

– Здесь нет магии.

Жестом она обвела скромную растительность вокруг них. Никаких тебе летающих шаров с огоньками, ни цветов из самоцветов, ни сказочных существ, выглядывающих из-за листвы.

– Или я ее просто не вижу, – добавила она с оговоркой.

Джамшид кивнул.

– Ни магии, ни оружия, ни украшений. Храм – это место для самосозерцания и молитвы, любые отвлечения запрещены. – Он посмотрел на безмятежный пейзаж. – Мы строим свои сады как земное отражения рая.

– Хочешь сказать, в раю не будет несметных сокровищ и запретных наслаждений?

Он засмеялся.

– Думаю, у каждого свое собственное представление о рае.

Нари поддела носком гравий на дорожке. Только он мало походил на гравий – это были плоские, идеально отточенные камушки размером с драже самых разнообразных цветов. Некоторые казались рябыми от застрявших в них драгоценных металлов, в других узнавались следы кварца и топазов.

– Это из озера, – пояснил Джамшид, заметив предмет ее интереса. – Поднесены в качестве дани самими маридами.

– Дани?

– Если легенды не врут. Дэвабад когда-то принадлежал им.

Он умолк, когда они приблизились к храму. Изящнейшие колонны поддерживали резную каменную крышу, накрывшую тенью широкую беседку напротив входа. Джамшид показал Нари большого шеду, нарисованного на поверхности крыши, с крыльями, простертыми над садящимся солнцем.

– Это, разумеется, ваш фамильный герб.

Нари рассмеялась.

– Ты не первый раз проводишь эту экскурсию, признайся!

Джамшид улыбнулся.

– Не поверишь – первый. Но я был здесь служителем одно время. Бо́льшую часть своей юности я готовился к тому, чтобы стать жрецом.

– Жрецы в вашей религии всегда разъезжают верхом на слонах и разгоняют бунты стрельбой из лука?

– Жрец из меня выходил не самый лучший, – признался он. – На самом деле я хотел стать таким, как он, – Джамшид кивнул в сторону Дары. – Думаю, многие мальчишки об этом мечтают, просто я пошел дальше и в подростковом возрасте обратился к королю с просьбой вступить в гвардию. – Он покачал головой. – Еще повезло, что отец не утопил меня в озере.

Теперь ей стало понятно, почему Джамшид так заступался за Кахтани.

– Тебе нравится служба в гвардии? – спросила она, пытаясь припомнить то немногое, что ей было известно о капитане. – Ты телохранитель принца, верно?

– Эмира, – уточнил он. – Сомневаюсь, что принцу Ализейду когда-то понадобится телохранитель. Всякий, кто замахнется на вооруженного зульфикаром принца, напрашивается на скорую смерть.

С этим Нари не могла спорить. Она до сих пор помнила, как молниеносно Али расправился со змеей в библиотеке.

– Расскажи мне об эмире.

Джамшид просиял.

– Мунтадир замечательный джинн. Щедрый, открытый… он из тех, кто приглашает незнакомцев к себе в дом и поит их лучшими винами. – В его голосе слышалось тепло. – Я бы хотел провести для него такую экскурсию. Он ценит культуру Дэвов и спонсирует многих наших художников. Я думаю, ему понравился бы храм.

Нари нахмурилась.

– И что ему мешает? Он же эмир. Я думала, эмиру позволено все.

Джамшид отрицательно покачал головой.

– Только Дэвы могут ступать на территорию храма. Так повелось много веков назад.

Нари оглянулась. Дара по-прежнему стоял у паланкина с Низрин и Каве, но его взгляд был прикован к Нари и Джамшиду. Он странно выглядел и был как будто чем-то подавлен.

Нари разозлилась. Разве их поход в храм был устроен не для того, чтобы они с Дарой могли поговорить? С досадой она повернулась к Джамшиду и заметила, что он снимает обувь.

Нари хотела последовать его примеру.

– О нет, – остановил он ее. – Тебе не нужно разуваться. Здешние ограничения почти никогда не распространяются на Нахид.

Они ступили в темный храм, Джамшид сунул руки в разогретую жаровню и зачерпнул оттуда пепел, размазывая его до самых локтей. Потом он снял шапку и прижал пепельную руку к темным волосам.

– Включая это. Предполагается, что вы всегда ритуально чисты.

Нари хотелось посмеяться в ответ на это. Она точно не ощущала себя «ритуально чистой». Но все-таки она пошла за Джамшидом в храм, восхищенно поглядывая по сторонам. Внутреннее пространство храма выглядело огромным и в чем-то аскетичным, стены и пол покрывал простой белый мрамор. Огромная купель огня из блестящего серебра была здесь центральным элементом. В его куполке весело плясали огни, наполняя храм теплым запахом горящего кедра.

Около дюжины Дэвов, среди которых были мужчины и женщины, ожидали у купели. Облаченные в длинные красные мантии и подпоясанные лазурными шнурками, все были с непокрытой головой, как и Джамшид, – кроме одного старика, чей лазурный остроконечный колпак был высотой почти в половину его роста.

Нари обвела их настороженным взглядом, чувствуя нервное волнение в животе. В лазарете она и так все время чувствовала себя неудачницей, но там свидетельницей ее провалов была только Низрин. Стоять сейчас здесь, в храме предков, где ее встречали как духовную наставницу, – вот что было по-настоящему страшно.

Джамшид показал на альковы по всему периметру храма. Их здесь было несколько дюжин, все смастерены из тончайше выработанного мрамора, со входами, обрамленными плотными шторами.

– Это алтари, посвященные величайшим героям нашей истории. В основном Нахиды и Афшины, хотя кое-где затесались и представители менее знатных семейств.

Нари кивнула на первый алтарь на их пути. В алькове стояла внушительная каменная статуя, изображающая мускулистого мужчину верхом на ревущем шеду.

– Кто здесь изображен?

– Зэл э-Нахид, младший внук Анахид, – он показал на зверя. – Это он укротил шеду. Зэл поднялся на самый высокий пик Бами-Дуньи, горных земель пери. Там он нашел стаю вожаков шеду, сразился с ними и покорил их. На крыльях они донесли его до Дэвабада и остались на многие поколения.

Нари удивленно распахнула глаза.

– Он сразился с волшебным летающим львом и укротил его?

– Со стаей львов.

Нари посмотрела на следующий алтарь. Там она увидела статую женщины, облаченной в металлические доспехи, которая одной рукой сжимала копье. Ее каменное лицо было решительным, но особенно бросалось в глаза то, что женщина держала его в собственной руке.

– Иртемиза э-Нахид, – сообщил Джамшид. – Одна из самых храбрых твоих родственниц. Около шестисот лет назад она отразила нападение Кахтани на храм. – Джамшид обратил ее внимание на ряд подпалин на стене, которых Нари сначала не заметила. – Они пытались сжечь храм, согнав туда как можно больше Дэвов. Иртемиза использовала свои силы, чтобы приглушить пламя. Потом она воткнула копье в глаз принцу Кахтани, который возглавил атаку.

Нари ужаснулась.

– Прямо в глаз?

Джамшид пожал плечами, не слишком обеспокоенный этой кровавой деталью.

– У нас с джиннами сложная история. Иртемизе это дорого обошлось. В итоге ей отрубили голову, а тело бросили в озеро. – Он печально покачал головой и молитвенно сложил пальцы. – Да упокоится ее душа в тени Создателя.

Нари сглотнула. Хватит с нее на сегодня семейной истории. Она хотела отвернуться от алтарей, но, несмотря на искренние попытки игнорировать их, еще одна фигура привлекла ее внимание. Альков был увешан розовыми гирляндами и благоухал свежераскуренными благовониями, а венчала алтарь статуя лучника верхом на коне. Высокий и горделивый, он стоял в стременах, отвернувшись назад и натянув тетиву, нацелившись в своих преследователей.

Нари нахмурилась.

– Это что…

– Я?

Нари подскочила, услышал голос Дары. Афшин возник за их спинами тихо, как привидение.

– Похоже, что да.

Он наклонился через ее плечо, разглядывая алтарь, и дымный запах его волос защекотал ей ноздри.

– Это что, пескоплавов топчет моя лошадь? – хохотнул он с искрящимися весельем глазами, рассматривая клубок змей под копытами лошади. – Ах, как умно. Хотел бы я встретиться с тем, кому хватило смелости ввернуть такую деталь.

Джамшид мечтательно разглядывал статую.

– Я бы хотел научиться так стрелять и ездить верхом. В городе совершенно негде тренироваться.

– Что же ты раньше не сказал? – отозвался Дара. – Я отведу тебя на равнины за Гозаном. В молодости мы все время там тренировались.

Джамшид помотал головой.

– Отец не хочет, чтобы я проходил завесу.

– Глупости, – Дара хлопнул его по спине. – С Каве я договорюсь, – он взглянул на жрецов. – Пойдемте, нас уже заждались.

Нари приблизилась к жрецам, и они согнулись в глубоких поклонах – хотя не исключено, что это были их обычные позы. Все Дэвы были преклонных лет, и на их головах не осталось ни единого черного волоса.

Дара сложил пальцы.

– Представляю вам бану Нари э-Нахид. – Он широко ей улыбнулся. – Верховные жрецы Дэвабада, моя госпожа.

Жрец в высоком колпаке вышел вперед. У него были добрые глаза и самые длинные, густые седые брови, которые доводилось видеть Нари. Его лоб пересекала угольная линия.

– Да будет гореть ваш огонь вечно, бану Нари, – сердечно поприветствовал он. – Меня зовут Картир э-Меннушур. Добро пожаловать в наш храм. Буду молиться за то, чтобы это был первый в череде многих визитов.

Нари прочистила горло.

– Я тоже буду за это молиться, – ответила она неуверенно, с каждой секундой чувствуя себя все более неуютно.

Нари никогда не удавалось находить общий язык со священнослужителями. Будучи воровкой, можно даже сказать, она с ними часто конфликтовала.

Не зная, что еще сказать, она посмотрела на большую купель огня.

– Это купель Анахид?

– Верно. – Картир отступил назад. – Не желаете ли взглянуть?

– Ну… можно, – согласилась она, уповая на то, что ее не заставят совершать с ней какие-то ритуалы.

Все религиозные советы, которые давала ей Низрин, подчистую вылетели у нее из головы.

Дара шел за ней по пятам, и Нари с трудом поборола искушение взять его за руку. Дружеская поддержка ей бы сейчас не помешала.

Вблизи купель Анахид казалась еще величественнее. Чаша была такой огромной, что полдюжины джиннов могли бы спокойно принять в ней ванну. В чаше плавали, колыхаясь на пузырящейся воде, стеклянные лампы в форме лодочек. Надо всем этим нависал серебряный купол, и под блестящим металлом горел настоящий костер из благовоний. Нари обдало лицо его жаром.

– На этом самом месте я давал присягу, – тихо сказал Дара. Он потрогал татуировку на виске. – Здесь я получил свою метку и лук и поклялся защищать твою семью, чего бы мне это ни стоило. – Он смотрел на купель со смесью удивления и ностальгии. – Не думал, что когда-нибудь снова увижу ее. И, уж конечно, я не думал, что мне будет посвящен персональный алтарь.

– У бану Манижи и бага Рустама тоже есть персональные алтари, – подсказал Картир и показал на другую часть храма. – Если вы захотите выразить свое почтение, с удовольствием провожу вас.

Дара улыбнулся Нари с надеждой.

– Может, однажды и тебе посвятят алтарь, Нари.

Ей стало не по себе.

– Да. Желательно такой, где моя голова не отделена от тела, хотя, может, я слишком о многом прошу.

Ее слова прозвучали слишком громко и слишком саркастично, и Нари заметила, как напряглись некоторые из жрецов чуть поодаль. Дара огорчился.

Между ними встал Картир.

– Бану Нахида, вы не откажетесь прогуляться? Я хочу показать вам кое-что в святилище… вам одной, – добавил он, когда Дара собрался с ними.

Нари распрямила плечи, понимая, что выбора у нее особо нет.

– Ведите.

И жрец повел ее к кованым латунным дверям в стене позади купели. Нари пошла следом и подскочила, когда дверь за ними с лязгом захлопнулась.

Картир оглянулся.

– Мои извинения. Среди наших коллег не так много слышащих ушей, чтобы жаловаться на шум.

– Ничего, – тихо сказала она.

Жрец повел ее по кривому лабиринту из темных коридоров и узких лесенок, демонстрируя удивительную для его лет проворность, пока они не уперлись в тупик, заканчивающийся очередной парой простых латунных дверей. Жрец распахнул дверной створ и пригласил ее войти.

С осторожностью Нари переступила порог и оказалась в маленькой круглой комнатке, размером не больше ее гардероба. Она оцепенела, почуяв густо висящий в воздухе траур, который тяжелым грузом оседал ей на плечи. Открытые стеклянные полки шли вдоль круглых стен, и в их глубине гнездились маленькие бархатные подушечки.

Нари подошла ближе, и ее брови поползли на лоб. На каждой подушке покоилось по одному небольшому предмету: чаще всего это были кольца, но иногда и лампы, браслеты, а пару раз попадались инкрустированные воротники.

И все их объединяла одна деталь: изумрудный камень.

– Сосуды рабов, – ошеломленно прошептала она.

Картир кивнул и встал с ней рядом у полок.

– Именно так. Все возвращенные сосуды со смерти Манижи и Рустама.

Он умолк. В мрачной тишине комнаты Нари казалось, что она слышит тихие дыхания джиннов. Ее взгляд упал на ближайший к ней сосуд – кольцо, как две капли воды похожее на кольцо Дары, и она с трудом отвела глаза.

«Когда-то и с ним это было, – осознала она. – Его душа много веков была заперта. И он спал, пока очередной жестокий повелитель не будил его и не заставлял выполнять его приказы». Нари перевела дыхание, стараясь держать себя в руках.

– Зачем они здесь? – спросила она. – Ведь если разорвать проклятие без Нахид…

Картир пожал плечами:

– Мы не знали, что с ними делать, и решили собрать их здесь, где они могут покоиться возле пламени первой купели огня Анахид. – Он показал ей побитую латунную чашу, водруженную на простенький пьедестал в центре комнаты.

Металл был опален и потускнел, но огонь в кедровых ветках, сложенных в ее основании, от этого горел не менее ярко.

Нари нахмурилась.

– Но я думала, купель в храме…

– Купель в храме появилась уже после, – объяснил Картир. – Когда город был достроен и ифриты поутихли, и другие племена преклонили колено. После трехвековых мытарств, войн и тяжкого труда.

Он приподнял старинную чашу. Это был такой бесхитростный предмет, кривоватый и безыскусный, и помещался у него в ладонях.

– А здесь… здесь разводила огонь Анахид и ее последователи, когда только были освобождены Сулейманом. Когда им дали новый облик и выбросили в неведомой земле маридов, и они едва понимали, на что теперь способны, как им теперь снабжать и защищать себя. – Он мягко вложил чашу в ее руки и встретился с ней серьезным взглядом. – Величие требует времени, бану Нахида. Иногда скромные начала приводят к поистине могучим свершениям.

Нари сморгнула ни с того ни с сего выступившие слезы. Она смущенно отвернулась, и Картир забрал у нее чашу, молча поставив на пьедестал, и вывел Нари наружу.

Он показал ей узкую, залитую солнцем арку в конце коридора.

– Оттуда открывается дивный вид на наш сад. Отдохните немного. А я постараюсь разогнать толпу.

Нари переполнилась благодарностью.

– Спасибо, – только и смогла она выдавить.

– Не стоит благодарности. – Картир сложил ладони. – Я искренне надеюсь, что вы будете заглядывать, бану Нахида. Знайте: что бы вам ни потребовалось, мы всегда к вашим услугам.

Он еще раз поклонился и ушел.

Арка вывела Нари на небольшую террасу. Она была расположена высоко, на третьем ярусе зиккурата, спрятанная в аккуратной нише за каменной стеной и завесой из горшечных финиковых пальм. Картир наверняка не ошибся насчет красивого вида, но Нари меньше всего сейчас хотелось смотреть на эту толпу. Она упала в низкое тростниковое кресло и попыталась собраться с мыслями.

Она положила на колени раскрытую ладонь.

– Наар, – шепнула она, и в ее ладони ожил один огонек.

Она довольно часто стала создавать огонь, чтобы напоминать себе о том, что она все-таки способна научиться в Дэвабаде чему-то новому.

– Можно составить тебе компанию? – спросил мягкий голос.

Нари сомкнула ладонь, погасив огонек. Она обернулась. В арке стоял Дара с нетипичным для него виноватым видом.

Она махнула на соседнее кресло.

– Располагайся.

Он сел напротив и облокотился на колени.

– Прости, – начал он. – Я правда думал, что это хорошая затея.

– Не сомневаюсь, – вздохнула Нари и сняла вуаль и тяжелую диадему с чадры.

Она заметила, что взгляд Дары остановился на ее лице, но ей было все равно. От этой штуки у нее раскалывалась голова.

Он опустил глаза.

– Ты понравилась Картиру… ох, какой нагоняй я сейчас от него получил.

– И поделом.

– Не спорю.

Нари посмотрела на него. Он вытирал ладони о колени, точно нервничая.

Она нахмурилась.

– У тебя все в порядке?

Он остановился.

– В полном, – он сглотнул. – Ну и как тебе Джамшид?

Такого вопроса она не ожидала.

– Я… он милый. – Ответила она, не кривя душой. – Если его отец такой же, то понятно, как ему удалось построить такую карьеру при дворе Гасана. Он показался мне очень дипломатичным.

– Они оба такие. – Дара помедлил. – Прамухи – уважаемое семейство, они всегда были преданы твоему роду. Я даже удивился тому, что Кахтани их всех не перебили. Недостаток Джамшида в его теплых чувствах к Мунтадиру, но… джинн он хороший. Смышленый, и сердце золотое. Одаренный воин.

Нари сузила глаза. Дара не умел ходить вокруг да около, а сейчас говорил о Джамшиде с такой выверенной непринужденностью.

– Чего ты недоговариваешь, Дара?

Он покраснел.

– Только то, что из вас получилась бы хорошая пара.

– Хорошая пара?

– Да. – Она услышала легкую дрожь в его голосе. – Если… Гасан станет наседать с предложением выдать тебя за его сына и ты начнешь искать кандидатуру среди Дэвов. Вы почти ровесники, его семья верно служила твоей и продолжает служить Кахтани…

Нари обиженно выпрямилась.

– Выбирая мне мужей среди Дэвов, первым ты подумал про Джамшида э-Прамуха?

Ему хватило приличия устыдиться.

– Нари…

– Нет, – перебила она, гневно повышая голос. – Да как ты смеешь? В один момент ты представляешь меня как свою бану Нахиду и в следующий – склоняешь к замужеству с другим мужчиной? После того, что случилось между нами той ночью в пещере?

Он покачал головой, начиная заливаться легким румянцем.

– Этого не должно было случиться. Ты находилась под моей защитой. Я не имел права прикасаться к тебе подобным образом.

– Вообще-то все было по обоюдному согласию.

Но как только эти слова сорвались у нее с губ, Нари вспомнила, что это она поцеловала его первой – дважды, – и с этой мыслью у нее внутри все сжалось от неуверенности в себе.

– Я… я ошибаюсь? – спросила она, сгорая со стыда. – Ты не чувствовал того же, что и я?

– Нет же, – поспешил успокоить ее Дара. Он встал перед ней на колени, сокращая расстояние между ними. – Пожалуйста, не думай так. – Он взял ее руку в свою и крепко сжал, когда она попыталась вырваться. – То, что я не должен был этого делать, не значит, что… – он сглотнул. – Это не значит, что мне не хотелось, Нари.

– Тогда в чем проблема? Ты не женат, я не замужем, мы оба – Дэвы…

– Но я не живой, – оборвал ее Дара. Со вздохом он выпустил ее руку и встал с колен. – Нари, я не знаю, кто освободил меня из рабства. Не знаю как. Но я умер: я утонул, ты сама видела. На сегодняшний день от моего тела остался только прах на дне древнего колодца.

В груди Нари закипало глупое, бестолковое чувство, и ей хотелось горячо отрицать все его доводы.

– Мне все равно, – уверяла она. – Для меня это неважно.

Дара покачал головой.

– Это важно для меня. – Его тон стал умоляющим. – Нари, ты же знаешь, что говорит народ. Тебя считают чистокровной дочерью одной из величайших целительниц в истории.

– И что?

Всем своим видом он просил у нее прощения за свои слова, когда ответил:

– То, что тебе нужны дети. Ты заслуживаешь иметь детей. Целый выводок маленьких Нахид, которые будут ловко лазить к тебе в карманы и лечить болячки. А я… – Его голос сорвался, и он отвел взгляд. – Нари… во мне не течет кровь. Я не дышу… я уверен, что не смогу дать тебе детей. С моей стороны было бы безрассудно и эгоистично даже пытаться. Выживание твоего рода слишком важно.

Она захлопала глазами, опешив от его слов. Так вот в чем было все дело? В выживании ее рода?

Ну конечно, всегда же все дело в этом. Способности, которые когда-то спасали ее от прозябания на улице, стали ее проклятием. Эта связь с давно погибшими родственниками, которых она никогда не знала, отравила ее жизнь. Нари похитили и протащили через полмира, чтобы здесь она стала Нахидой. Ради этого ее фактически заточили во дворце. Ее временем распоряжалась Низрин, ее будущее планировал король, а теперь еще и дэв, которого она…

Которого ты что? Любишь? Ты совсем идиотка?

Нари резко встала, злясь уже не только на Дару, но и на себя. Больше она не будет проявлять слабость перед этим мужчиной.

– Если так распорядится судьба, то и Мунтадир вполне подойдет, – заявила она с легкой истерикой в голосе. – Кахтани – семья плодовитая. И приданого у них хватит, чтобы сделать меня самой богатой женщиной в Дэвабаде.

Она как будто пощечину ему влепила. Дара отшатнулся, а она развернулась на пятках.

– Я возвращаюсь во дворец.

– Нари… Нари, стой. – Через мгновение он уже перегородил ей выход. Она начала забывать, как быстро он двигается. – Пожалуйста. Не уходи. Дай мне объяснить…

– Иди ты к черту со своими объяснениями, – накинулась она на него. – Ты всегда так говоришь. Сегодня ты тоже обещал мне именно это, ты не забыл? Ты обещал рассказать о своем прошлом, а не выгуливать меня перед жрецами и уговаривать выйти за другого. – Нари протиснулась мимо него. – Так что оставь меня в покое.

Его пальцы обхватили ее запястье, и он не дал ей сойти с места.

– Хочешь знать о моем прошлом? – зашипел он угрожающим шепотом. – Хорошо, Нари, слушай. Меня изгнали из Дэвабада, когда я был немногим старше твоего Али, выгнали из родного дома за то, что выполнял приказы, отданные мне твоей семьей. Вот как я уцелел в войне. Вот почему меня не оказалось в Дэвабаде, чтобы спасти мою семью от истребления, когда джинны вломились в наши ворота.

Он отпустил ее. Его глаза сверкали.

– Остаток жизни – очень короткой, кстати, жизни – я провел в борьбе с той самой семьей, к которой тебе так не терпится примкнуть, с теми, кто готов был стереть все наше племя с лица земли. А потом меня нашли ифриты. Я никогда не испытывал такого… такого, как с тобой, – его голос надломился. – Думаешь, мне сейчас легко? Думаешь, мне нравится представлять твою жизнь с другим?

Его сбивчивое признание, ужасные события, которые он описал, усмирили ее гнев, а беспредельная скорбь, написанная у него на лице, тронула ее, несмотря на ее обиду. Дара хотя бы ответил на вопрос о том, отвечает ли ей взаимностью.

Ее голос задрожал.

– Ты… мог бы просто рассказать мне обо всем, Дара. Мы могли бы вместе что-нибудь придумать, вместо того чтобы в одиночку планировать за меня мою жизнь с другими мужчинами.

Дара покачал головой. В глазах его читалась печаль, но голос звучал решительно.

– Тут нечего придумывать, Нари. Я то, что я есть. Ты бы и сама довольно скоро пришла к этому выводу. Я хочу, чтобы у тебя на примете была альтернатива, когда это произойдет. Не волнуйся. Не сомневаюсь, Прамухи обеспечат тебя более чем щедрым приданым, – добавил он едко.

Он повторил ее собственные слова, но из его уст они звучали особенно больно. Нари подобрала подол чадры дрожащими от злости руками.

– Похоже, ты собрался вместо меня решать, как и что я к тебе чувствую. Ладно. Но все остальные решения буду принимать я, – она повысила голос. – Я всю жизнь жила одна, Дара. Я ребенком пережила в Каире такие вещи, что у тебя бы волосы дыбом встали, – она расправила плечи. – Так что поверь мне, я в состоянии спланировать собственное будущее.

Когда она ушла в этот раз, он не стал ее останавливать.

23 Али

– Это невероятно.

Нари стояла рядом с Али и увлеченно вглядывалась в тонкий телескоп. Она показала на круглую луну.

– Я даже вижу, где ее перекрывает тень. А поверхность у нее вся в рытвинах… интересно, отчего это с ней.

Али, Нари, Мунтадир и Зейнаб любовались звездами в обсерватории на крыше дворцовой стены с видом на озеро. Точнее, звездами любовались Али и Нари. Его брат и сестра пока ни разу не прикоснулись к телескопу. Они лежали на диванах с подушками, купаясь во внимании слуг и наслаждаясь едой, которую присылали с кухни.

Али наблюдал за Мунтадиром, который пытался угощать вином хихикающую служанку. Зейнаб разглядывала свои руки, покрытые свежими рисунками из хны.

– Стоит спросить у моей сестры, – сказал он сухо. – Она наверняка внимательно слушала объяснения астронома.

Нари засмеялась. Впервые за несколько дней он слышал ее смех, и этот звук сразу согрел ему сердце.

– Значит, твои брат с сестрой не разделяют увлечения человеческими науками? – спросила она.

– Просто человеческие науки не включают в себя возлежания двух избалованных… – Али замолчал, вспомнив истинную цель своей дружбы с Нари. Он пошел на попятную. – Хотя Мунтадир, безусловно, заслужил отдых. Он только что вернулся с охоты за ифритами.

Она пожала плечами:

– Ну да.

Судя по ее голосу, это не особенно впечатлило Нари, и Али метнул в Мунтадира недовольный взгляд, после чего присоединился к Нари у парапета. Он наблюдал за ней, когда она снова поднесла телескоп к глазу.

– Каково это, иметь брата, сестру? – спросила она.

Вопрос удивил его.

– Я младший ребенок, так что я даже не знаю, каково это не иметь их.

– Но вы все такие разные. Наверняка иногда тебе было с ними непросто.

– Пожалуй, что так.

Его брат не далее как этим утром вернулся в Дэвабад, и Али не мог выразить словами, какое он испытал облегчение, увидев его целым и невредимым.

– Я бы отдал жизнь за каждого из них, – сказал он тихо. – Не задумываясь.

Нари посмотрела на него, и он улыбнулся.

– Чтобы интереснее было ссориться.

Она не улыбнулась в ответ. Ее темные глаза были чем-то обеспокоены.

– Я что-то не так сказал?

– Нет, – вздохнула она. – Просто неделя была тяжелая… несколько недель подряд. – Она не сводила взгляда с далеких звезд. – Хорошо, наверное, иметь семью.

Тихая грусть в ее голосе угодила ему в самое сердце, и он не знал, ее ли тоска или отцовский приказ побудили его сказать следующее:

– Ты… могла бы, знаешь, – проговорил он сбивчиво. – Завести семью. Здесь. У нас.

Нари посмотрела на него, явно растерявшись.

– Прошу прощения, господа, – выглянула к ним с лестницы шафитка с широко распахнутыми глазами. – Меня послали забрать бану Нахиду.

– Что такое, Дунур? – спросила Нари у девушки, хотя ее взгляд, в котором промелькнуло что-то непонятное, был все еще прикован к Али.

Служанка сложила ладони и отвесила поклон.

– Извините, госпожа, я ничего не знаю. Только Низрин сказала, что это срочно.

– Ну естественно, – проворчала Нари с легкой тревогой в голосе.

Она вернула Али телескоп. Странное выражение скрылось под привычной непроницаемой маской.

– Спасибо за вечер, принц Ализейд.

– Нари…

Она натянуто улыбнулась ему.

– Иногда я говорю не подумав. – Она положила руку на сердце. – Мир твоему дому.

Она сухо попрощалась с его братом и сестрой и следом за Дунур спустилась по лестнице.

Как только Нари скрылась из поля зрения, Зейнаб откинула голову и театрально выдохнула.

– Теперь, когда этот псевдоинтеллектуальный семейный фарс закончен, я могу идти?

Али оскорбился.

– Что с вами не так? – спросил он. – Мало того что вы были грубы с нашей гостьей, вы еще и отказываетесь от возможности полюбоваться одним из прекраснейших творений Господа – от возможности, которая дарована только считаным единицам…

– Ох, успокойся. – Зейнаб зябко поежилась. – Здесь холодно.

– Холодно? Мы же джинны! Мы буквально созданы из огня.

– Все нормально, Зейнаб, – вмешался Мунтадир. – Иди. Я побуду с ним.

– Я очень ценю твою жертву, – отозвалась Зейнаб и любовно потрепала Мунтадира по щеке. – Постарайся не нарываться на неприятности, когда будешь сегодня отмечать свое возвращение. Если ты завтра опоздаешь ко двору, отец утопит тебя в бочке с вином.

Мунтадир драматически преувеличенным жестом прикоснулся к сердцу.

– Предупрежден и вооружен.

Зейнаб ушла. Покачав головой, Мунтадир встал и присоединился к брату у парапета.

– Вы с ней цапаетесь, как малые дети.

– Она так тщеславна и избалована.

– Да, а ты предвзят и несносен. – Его брат пожал плечами. – Слышал это от вас обоих уже не раз. – Он привалился к стене. – Но оставим. Что все это такое? – спросил он, махнув рукой на телескоп.

– Я же уже рассказывал… – Али подкрутил линзы телескопа, пытаясь добиться более четкой картинки. – Нужно зафиксировать положение, и потом…

– Ради бога, Зейди, я не про телескоп говорю. Я имею в виду эту бану Нахиду. Вы с чего это шепчетесь, как старые школьные подружки?

Али, удивленный вопросом, посмотрел на брата.

– Разве отец не сказал тебе?

– Он сказал, что ты шпионишь за ней и пытаешься склонить ее на нашу сторону.

Али нахмурился. Ему не нравилась такая безапеляционная формулировка. Мунтадир посмотрел на него понимающим взглядом.

– Но я же знаю тебя, Зейди. Тебе нравится эта девушка.

– И что с того?

Ему действительно нравилось проводить время с Нари – что он мог с этим поделать? Она обладала таким же живым умом и любознательностью, как и он, а ее жизнь среди людей делала ее интереснейшей собеседницей.

– Мое первое впечатление о ней оказалось ошибочным.

Его брат театрально ахнул.

– Тебя подменили на лицедея в мое отсутствие?

– В каком смысле?

Мунтадир подтянулся на руках и присел на край каменного парапета, отделяющего их от озера внизу.

– Ты подружился с Дэвой и признался, что был в чем-то не прав? – Мунтадир стукнул ногой по телескопу. – Дай-ка мне сюда эту штуку, хочу убедиться, что мир не перевернулся вверх дном.

– Не делай так, – сказал Али, быстро делая шаг назад с хрупким инструментом. – Я вовсе не так ужасен.

– Нет, просто ты очень доверчив, Зейди. Ты всегда таким был. – Его брат многозначительно на него посмотрел. – Особенно к тем, кто похож на людей.

Али поставил телескоп на штатив и переключил внимание на Мунтадира.

– Я полагаю, отец полностью пересказал тебе наш разговор?

– Он думал, что ты сбросишься со стены.

– Совру, если скажу, что такая мысль не приходила мне в голову. – Али содрогнулся, вспоминая сцену с отцом. – Он рассказал мне, что ты сделал, – тихо сказал он. – Сказал, что ты заступился за меня. Что это ты уговорил его дать мне второй шанс. – Он посмотрел на брата. – Если бы не тот наш с тобой разговор в склепе… – Али осекся. Он понимал, что сделал бы какую-нибудь глупость, если бы Мунтадир вовремя не остановил его. – Спасибо, ахи. Я серьезно. Если я могу хоть как-то тебе отплатить…

Мунтадир отмахнулся.

– Не надо благодарить меня, Зейди, – хмыкнул он. – Я знал, что ты не член «Танзима». Просто у тебя денег больше, чем ума, особенно в отношении шафитов. Дай угадаю: эти фанатики скормили тебе слезоточивую историю о голодающих сиротах?

Али поморщился, чувствуя, как его гложет былая верность Анасу.

– Вроде того.

Мунтадир посмеялся.

– А ты помнишь, как отдал дедушкино кольцо какой-то старухе, которая вечно отиралась у дворцовых ворот? Всевышний Боже, шафитские попрошайки тебя потом месяцами преследовали. – Он покачал головой, по-братски улыбаясь Али. – Ты тогда еще еле доставал мне до плеч. Я был уверен, что твоя мать утопит тебя в озере.

– Кажется, у меня до сих пор остались шрамы от той порки.

Мунтадир посерьезнел. В серых глазах появилось нечитаемое выражение.

– Тебе повезло, что ты любимчик.

– Чей любимчик? Мамин? – Али покачал головой. – Это вряд ли. Последние ее слова мне были о том, что я говорю на ее родном языке как дикарь – и это было несколько лет назад.

– Не матери, – возразил Мунтадир. – Отца.

– Отца? – Али засмеялся. – Ты перебрал лишнего, если тебе так кажется. Ты его эмир, его первенец. А я просто глупый младший сын, которому он не доверяет.

Мунтадир покачал головой.

– Вовсе нет… то есть да, не без этого, но еще ты благочестивый сабельщик-зульфикари, каким должен быть образцовый сын Гезири, не испорченный сладкими искушениями Дэвабада. – Он скривил губы в улыбке, но его глаза не улыбались. – Всевышний, да если бы я давал деньги «Танзиму», меня бы уже по уголькам выковыривали из дворцовых ковров.

От резкости в голосе Мунтадира Али стало не по себе. Он-то знал, как заблуждается его брат, но все-таки решил сменить тему.

– Я боялся, что именно в таком виде Афшин вернет тебя в Дэвабад.

– Уф. Мне понадобится еще вино, если мы будем обсуждать Дараявахауша.

Мунтадир спрыгнул с парапета и двинулся к шатру.

– Все так плохо?

Он вернулся, поставил перед собой блюдо с едой и налитый до краев кубок темно-красного вина и снова вскочил на парапет.

– Он почти не ест, почти не пьет, он только и делает, что наблюдает, как будто выжидает лучший момент для атаки. Все равно что спать в одной палатке с гадюкой. Боже, он так подолгу пялился на меня, что, наверное, успел пересчитать, сколько щетинок в моей бороде. А эти постоянные сравнения с тем, насколько все было лучше в его время. – Он закатил глаза и продолжил с нарочитым дивастийским акцентом. – Ах, если бы правили Нахиды, ифриты бы не посмели и близко подступить к границам. Если бы правили Нахиды, на Большом базаре было бы чище. Если бы правили Нахиды, вино было бы слаще, а танцовщицы раскованнее, и мир трещал бы по швам от всеобщего счастья, – продолжил он без акцента. – Я чуть не рехнулся от всей этой болтовни и бредней с культом огня.

Али нахмурился.

– Каких еще бредней?

– Я взял в поход нескольких солдат из Дэвов, решив, что Дараявахаушу будет комфортнее в окружении своих. – Мунтадир выпил вина. – А он стал склонять их к разжиганию этих чертовых купелей. К нашему возвращению они все как один уже расхаживали с пепельными отметинами и почти не разговаривали с нами.

У Али мурашки пошли по телу. Вспышки религиозности среди огнепоклонников в Дэвабаде, как правило, до добра не доводили. Он подсел на стену к брату.

– Да и как я могу их винить, – продолжал Мунтадир. – Видел бы ты его с луком, Зейди. Он внушает ужас. Голову готов дать на отсечение: если бы эта бану Нахида не осталась в Дэвабаде, он бы убил нас всех во сне и даже не вспотел.

– Ты позволил ему носить оружие? – спросил Али строго.

Мунтадир пожал плечами:

– Мои солдаты хотели знать, соответствует ли Афшин легендам о нем. Они меня очень просили.

Али не верил своим ушам.

– Нужно было им отказать. Ты же их командир. Случись что, и вся ответственность была бы на тебе…

– Я хотел расположить их к себе, – перебил его Мунтадир. – Тебе не понять. Ты с ними обучался в Цитадели, и, судя по их рассказам о тебе и твоем чертовом зульфикаре, тебе это уже удалось.

Несмотря на обиду в голосе Мунтадира, Али не отставал:

– Ты не должен быть их другом. Ты должен быть лидером.

– И где был этот здравый смысл, когда ты решил драться один на один с Бичом Кви-Цзы? Или думаешь, Джамшид не рассказал мне об этой идиотской выходке?

Али прикусил губу, вспомнив жесткую схватку с Афшином.

– Это было глупо, – признал он. – Диру… пока вы были в походе… ты не заметил ничего странного в Дараявахауше?

– Ты что, пропустил мимо ушей все, что я сейчас рассказывал?

– Я не о том. Просто когда мы с ним боролись… короче, я никогда не видел, чтобы джинн так орудовал магией.

Мунтадир пожал плечами:

– Он освобожденный раб. У них ведь остается часть тех сил, которыми они обладали, вкалывая на ифритов?

Али нахмурился.

– Но как он освободился? Его реликт до сих пор у нас. Я тут читал литературу про рабов… и я нигде не нахожу информации о том, что пери могут разрывать проклятие ифритов. Они просто не связываются с нашей расой.

Мунтадир расколол в кулаке грецкий орех и извлек ядро.

– Не сомневаюсь, аба отдал кому нужно приказы, и они со всем разбираются.

– Допустим.

Али подвинул блюдо к себе и взял горсть фисташек и, разломив один орешек, щелчком отбросил бледную скорлупку в черное озеро.

– Аба не рассказал тебе о других радостных новостях?

Мунтадир выпил вина, и Али увидел, как у него трясутся руки от злости.

– Я не женюсь на этой девчонке с человеческим лицом.

– Ты так говоришь, как будто у тебя есть выбор.

– Этому не бывать.

Али вскрыл еще одну фисташку.

– Ты мог бы дать ей шанс, Диру. Она невероятно умная. Ты бы видел, как быстро она выучилась читать и писать. Невероятно. Уж точно в разы умнее некоторых, – добавил он, пригнувшись, когда Мунтадир стрельнул в него орехом. – Она могла бы помогать тебе решать экономические вопросы, когда ты станешь королем.

– Да, именно о такой жене и мечтает каждый мужчина, – процедил Мунтадир.

Али строго посмотрел на брата.

– Некоторые качества для королевы куда важнее, чем внешность чистокровной красавицы. Она милая. У нее хорошее чувство юмора…

– Вот сам на ней и женись.

Это был удар ниже пояса.

– Ты знаешь, что мне не позволено жениться, – тихо ответил Али.

Младшим сыновьям в роду Кахтани (и особенно тем, в ком течет кровь Аяанле) было запрещено иметь законных наследников. Ни одному королю не хотелось видеть лишних молодых и здоровых конкурентов, охочих до трона.

– И потом на какую жену ты надеешься? Не можешь же ты думать, что отец разрешит тебе жениться на этой танцовщице Агниванши?

– Не пори чушь, – фыркнул Мунтадир.

– Тогда на ком?

Мунтадир подтянул колени к груди и отставил пустой кубок.

– Да буквально на ком угодно, кроме нее, Зейди. Страшнее Манижи я не встречал никого в жизни – и это я говорю, проведя два месяца с Бичом Кви-Цзы. – Он содрогнулся. – Прости мое отсутствие энтузиазма при перспективе лечь в постель с женщиной, которую отец называет ее дочерью.

Али закатил глаза.

– Что за глупости. Нари ничуть не похожа на Манижу.

Мунтадира это не успокоило.

– Это пока. Но даже так, остается еще одна животрепещущая проблемка.

– Какая?

– Дараявахауш, который утыкает меня стрелами, как булавочную подушку, в мою первую брачную ночь.

На это Али нечего было возразить. Нескрываемые чувства на лице Нари, когда она увидела Афшина в лазарете, и то, как рьяно оберегал ее Афшин, не оставляло места для сомнений.

Мунтадир поднял брови.

– Ага, не знаешь, что ответить, да? – Али попытался возразить, но Мунтадир шикнул на него. – Все в порядке, Зейди. Ты только что вернул отцовское доверие. Продолжай выполнять его приказ, радуйся этой вашей странной дружбе. Я сам с ним поговорю. – Он соскочил с парапета. – А пока, если ты не возражаешь против того, чтобы я занялся более приятными делами… у меня по графику сабантуй у Хансады.

Он поправил воротник кафтана и по-хулигански улыбнулся Али.

– Пойдешь со мной?

– К Хансаде? – Али скорчил мину. – Нет.

Мунтадир рассмеялся.

– Однажды что-то станет и для тебя искушением, – бросил он через плечо, направляясь к лестнице. – Кто-то.

Брат ушел, и взгляд Али снова упал на телескоп.

Они будут ужасной парой, – подумал он впервые, вспоминая, с каким интересом Нари изучала звезды. Мунтадир был прав: Али нравилась умная бану Нахида, она никогда не давала ему заскучать со своими вечными вопросами и колкими ответами. Но он начинал подозревать, что Мунтадир не оценит этого. Нет, его брату нравились иные женщины: улыбчивые, увешанные драгоценностями, нежные, любезные и покладистые. Мунтадир никогда не станет проводить с Нари долгих часов в библиотеке, дискутируя на тему рыночной этики, и лазить по шкафам с проклятыми свитками. И Али не мог представить, чтобы Нари была довольна жизнью, часами валяясь на диванах и слушая поэтов, воспевающих своих бывших возлюбленных, и обсуждая качество вин.

И он не будет хранить ей верность. Это даже не обсуждалось. Впрочем, редкие короли хранили верность королевам. А большинство, включая его отца, имели множество жен и наложниц. Али никогда не ставил этот обычай под сомнение – он понимал его как способ наведения мостов и просто реалии этого мира.

Но ему не хотелось думать о том, что этому подвергнется Нари.

Не твое дело – ставить что-либо под сомнение, – одернул он сам себя и поднес телескоп к глазам. Не сейчас и уж точно не тогда, когда они поженятся. Али не отнесся всерьез к упорству Мунтадира. Никто не мог долго противостоять желаниям его отца.

Али потерял счет времени, оставаясь на крыше, погруженный в свои мысли и глядя на звезды. Такое одиночество было редкой удачей при жизни во дворце, и черный бархат небосклона, и подмигивающие издалека солнца как будто приглашали его задержаться. Наконец он опустил телескоп на колени, облокотился на каменный парапет и стал смотреть на темное озеро.

Задумавшись, Али погрузился в полудрему и только через несколько минут заметил, что пришел слуга-шафит и собирал оставленные кубки из-под вина и блюда с недоеденными угощениями.

– Вы закончили, принц?

Али поднял голову. Шафит показывал на тарелку с орехами и кубок Мунтадира.

– Да, спасибо.

Али нагнулся, чтобы вынуть линзу из телескопа, и тихонько выругался, уколовшись об острый край стекла. Но он обещал астрономам, что сам лично упакует драгоценный прибор.

Что-то ударило его по затылку.

Али зашатался. Блюдо орехов грохнулось на пол. Все было как в тумане, когда Али попытался повернуться. Он увидел шафита, блеск темного лезвия…

И чудовищное, рвущее, неправильное чувство острого удара в живот.

Сначала он почувствовал посторонний холод, что-то новое и жесткое там, где раньше ничего не было. Шипение, как будто лезвие выжигало клеймо на ране.

Али открыл рот, собираясь закричать, когда боль накрыла его ослепительной волной. Слуга сунул ему в зубы тряпку, заглушая крик, и с силой толкнул его к каменной стене.

Но это был не слуга. Глаза шафита стали медными, краснота прошлась по черным волосам. Ханно.

– Не узнал меня, крокодил? – процедил лицедей.

Левая рука Али была заведена за спину. Он попытался оттолкнуть от себя Ханно свободной рукой, но в ответ шафит провернул в нем лезвие. Али закричал в тряпку и уронил руку. Горячая кровь потекла на тунику, окрашивая ткань черным.

– Больно, не правда ли? – издевался Ханно. – Железное лезвие. Страшно дорогое. По иронии судьбы куплено на твои последние деньги.

Он всадил нож глубже и остановился только тогда, когда лезвие уперлось в камень за спиной Али.

У Али перед глазами запрыгали черные пятна. Его нутро как будто наполнилось льдом, который методично гасил весь огонь, горящий внутри него. В отчаянной попытке избавиться от лезвия, он хотел пнуть Ханно коленом в живот, но тому без труда удалось увернуться.

– «Дай ему время», говорит Рашид. Как будто мы тут все чистокровки и у нас есть столетия философствовать, что такое хорошо и что такое плохо. – Ханно навалился на нож всем весом, и Али испустил еще один сдавленный крик. – Анас умер за тебя.

Али шарил руками, пытаясь схватить лицедея за рубаху. Ханно выдернул нож и всадил его выше, почти в самые легкие.

Ханно угадал ход его мыслей.

– Я знаю, как вас убивать, Ализейд. Я не оставлю тебя здесь полумертвым и не рискну, что тебя доставят этой огнепоклоннице Нахиде, которую ты, говорят, потрахиваешь в библиотеке. – Он наклонился к Али близко-близко с полным ненависти взглядом. – Я знаю как… но мы сделаем это медленно.

Ханно не бросал слов на ветер и протолкнул нож выше с такой преувеличенной, мучительной неспешностью, что Али был уверен, что слышит, как рвется каждый отдельно взятый нерв.

– У меня ведь у самого была дочь, – сказал Ханно, и в его взгляде проступила скорбь. – Примерно твоя ровесница. Нет, не так… она не дожила до твоих лет. Хочешь знать почему, Ализейд? – Он покрутил лезвием, и Али задохнулся. – Хочешь знать, что такие чистокровки, как ты, сделали с ней, когда она была еще совсем малышкой?

Али не мог найти слов, чтобы просить прощения. Просить пощады. Тряпка выпала у него изо рта, но это не имело значения. У него хватило сил только на сдавленный вскрик, когда Ханно снова провернул лезвие ножа.

– Нет? – спрашивал лицедей. – И ладно. Эту историю я приберегу для короля. Я намерен дождаться его, знаешь ли. Хочу посмотреть на его лицо, когда он увидит эти стены в твоей крови. Хочу, чтобы он гадал, сколько раз ты звал его на помощь, – у него надломился голос. – Хочу, чтобы и твой отец узнал, каково это.

Кровь лужей стекала под ноги Али. Ханно держал его мертвой хваткой, заламывая руку. Что-то жгло ему ладонь изнутри.

Стеклянная линза телескопа.

– Эмир-джан? – услышал он знакомый голос с лестницы. – Мунтадир, ты еще здесь? Я тебя везде…

Показался Джамшид э-Прамух, держа в одной руке синюю стеклянную бутылку вина. Он застыл при виде кровавой сцены.

Ханно оскалился и выдернул из Али нож.

Али стукнул его в голову лбом.

На это ушли все оставшиеся силы – у него самого от удара закружилась голова, и послышался хруст черепа Ханно. Лицедей пошатнулся. Али действовал без промедления. Он размахнулся телескопной линзой и вскрыл ему горло.

Ханно, шатаясь, отступил назад. У него из горла полилась темная красная кровь. Шафит был сконфужен и немного напуган. Сейчас он меньше всего был похож на жестокого ассасина. Он был похож на убитого горем отца, истекающего кровью. Кровью, которая всегда была недостаточно черной для Дэвабада.

Но он все еще держал в руке нож. Ханно бросился на Али.

Но Джамшид оказался быстрее. Он замахнулся бутылкой и разбил ее о голову Ханно.

Ханно упал, и Джамшид поймал Али, у которого тоже подкосились ноги.

– Боже, Ализейд! Ты… – Он в ужасе глянул на его окровавленные руки и бережно усадил Али. – Я позову на помощь!

– Нет, – прохрипел Али, чувствуя во рту вкус крови. Он схватил Джамшида за воротник, пока он не успел встать. – Избавься от него.

Он прорычал свой приказ, и Джамшид напрягся.

– Что?

Али хватал ртом воздух. Боль в животе притуплялась. Он не сомневался, что вот-вот потеряет сознание – или умрет, что беспокоило его даже не так сильно, как должно бы. Но он мог думать только об одном: о шафите и убийце, который лежал у его ног, все еще сжимая лезвие, влажное от крови Кахтани. Если его отец увидит это, он убьет всех шафитов Дэвабада.

– Избавься от него, – выдохнул Али. – Это приказ.

Джамшид сглотнул, переводя черные глаза с Ханно на стену.

– Слушаюсь, принц.

Али привалился к камням. Стена прижалась к мокрой от крови одежде ледяным компрессом. Джамшид втащил Ханно на парапет. Послышался тихий всплеск. Перед глазами начало темнеть, но что-то сверкнуло на земле и привлекло внимание Али. Телескоп.

– Н-нари… – заплетающимся языком пробормотал Али, когда вернулся Джамшид. – Только… Нари…

И тогда земля стремительно побежала ему навстречу.

24 Нари

Срочно.

Слово эхом отзывалось у нее в голове, заставляя все внутри сжиматься, пока она торопилась обратно в лазарет. Она не была готова ни к чему срочному. Напротив, ее так и подмывало сбавить шаг. Пусть лучше кто-то умрет, не дождавшись ее, чем станет жертвой ее преступной некомпетентности.

Нари распахнула дверь лазарета.

– Ладно, Низрин, что…

От неожиданности она остановилась на полуслове.

Гасан аль-Кахтани сидел у изголовья ее пациента, гезирийского священнослужителя, который давно разменял третий век и теперь медленно превращался в уголь. Низрин сказала, что это довольно распространенное заболевание у джиннов в возрасте. Если его не лечить, заканчивается летальным исходом. Нари отметила, что возраст в триста с лишним лет уже сам по себе грозит обернуться летальным исходом, но взялась за лечение так же, как за любого другого пациента: поместила его у пульверизатора с паром и прописала ему водянистую грязь, заколдованную чарами, которым обучила ее Низрин. Старик лежал в лазарете уже несколько дней и выглядел нормально, когда она уходила: он крепко спал, и ожоги были сосредоточены у него на ногах.

Холодок пробежал у нее по спине, когда она увидела, с какой любовью сжимал король руку шейха. Позади стояла Низрин. Ее черные глаза смотрели предупреждающе.

– Ваше высочество, – пробормотала Нари. Она быстро сложила ладони и, решив, что это никогда не повредит, поклонилась. – Простите… я не знала, что вы здесь.

Король улыбнулся и встал.

– Не стоит извиняться, бану Нахида. Я услышал, что шейху нездоровится, и пришел помолиться за него.

Он повернулся к старику и положил руку ему на плечо, добавив что-то по-гезирийски. Ее пациент хрипло ответил, и Гасан рассмеялся.

Он подошел к Нари, и она через силу встретилась с ним взглядом.

– Как вы с моими детьми провели вечер? – спросил он.

– Очень хорошо. – У нее защипало кожу: она буквально на ощупь чувствовала исходящую от него силу. Она не удержалась, чтобы не добавить: – Не сомневаюсь, позже Ализейд все сам вам доложит.

Короля развеселило ее нахальство, и у него в глазах блеснул огонек.

– Верно, бану Нахида. – Он кивнул на старика. – Пожалуйста, помоги ему, чем можешь. Я буду спать спокойно, зная, что мой наставник сейчас в руках дочери бану Манижи.

Нари опять поклонилась, дождалась, когда дверь за королем закроется, и побежала к кровати шейха. Она надеялась, что еще не успела нагрубить ему или каким-то образом оскорбить, но это было маловероятно: лазарет ужасно сказывался на ее настроении.

Она выдавила улыбку.

– Как вы себя чувствуете?

– Намного лучше, – прохрипел он. – Ноги, хвала Богу, наконец перестали болеть.

– Тебе нужно кое-что увидеть, – сказала Низрин негромко.

Она приподняла одеяло шейха так, чтобы он ничего не видел, а Нари могла осмотреть его стопы.

Только их не было.

Мало того что они обратились в прах, но инфекция еще и перекинулась выше, на его худые голени. Яркая черная линия ползла к его левому бедру, и Нари сглотнула, сражаясь с испугом.

– Рада… рада слышать, что вам лучше, – сказала она со всей веселостью, на какую была способна. – Я только… э… посовещаюсь одну минутку со своей помощницей.

Она потащила Низрин подальше от его ушей.

– Что произошло? – прошипела она. – Ты же сказала, мы все исправили!

– Я ничего подобного не говорила, – поправила Низрин возмущенно. – От этой болезни нет лекарства, тем более в этом возрасте. Мы можем только тормозить ее развитие.

– Это мы так ее тормозим? После заклинания все стало только хуже! – Нари содрогнулась. – Ты слышала, что тут только что ворковал король о том, в каких он хороших руках?

Нари подозвала ее к аптечному шкафу.

– Поверь мне, бану Нари, король Гасан отдает себе отчет, насколько тяжелое его положение. Заболевание шейха Ауды хорошо знакомо нашему народу. – Она вздохнула. – Ожог расползается стремительно. Я послала гонца за его женой. До тех пор мы должны постараться облегчить его состояние.

Нари уставилась на Низрин.

– Что ты хочешь сказать? Нужно попробовать что-нибудь еще.

– Он умирает, бану Нахида. Он не доживет до утра.

– Но…

– Всех спасти нельзя. – Низрин мягко взяла ее под локоть. – Он старый джинн. Он прожил долгую счастливую жизнь.

Даже если так, у Нари не шло из головы, с какой привязанностью отзывался о нем Гасан.

– И, естественно, моей следующей неудачей должен оказаться близкий друг короля.

– Так вот что тебя беспокоит? – Сочувствие исчезло с лица ее помощницы. – Ты можешь хотя бы раз поставить нужды пациента выше своих? И пока ты не потерпела неудачу. Мы еще даже не приступили.

– Ты только что сказала, что мы ничем не можем помочь!

– Мы можем попытаться сохранить ему жизнь до прибытия его жены. – Низрин повернулась к шкафу. – Когда инфекция достигнет его легких, он задохнется. Есть одна процедура, которая поможет нам выиграть немного времени, но нужен кропотливый подход, и выполнять ее должна ты.

Нари это не понравилось. Она не бралась за сложные процедуры с того раза, когда она чуть не задушила женщину саламандрой.

Она нехотя последовала за Низрин. В свете бликующих факелов и пылающего в яме костра аптека казалась живой. Разнообразные ингредиенты дрожали и вытягивались за мутным матовым стеклом, и Нари невольно сделала то же самое. Она скучала по аптеке Якуба, где все продукты были такими знакомыми и всегда без исключения мертвыми. Имбирь от несварения, шалфей от ночной потливости – она знала, что и как использовать. Не то что ядовитые газы, живые кобры и даже целая птица феникс, растворенная в меду.

Низрин извлекла из фартука тонкий серебряный пинцет и открыла небольшой шкафчик. Она осторожно выудила оттуда блестящую медную трубочку длиной примерно с ладонь и тонкую, как папироса. Низрин держала ее на вытянутой руке и отдернула, когда Нари потянулась к ней.

– Голыми руками не трогать, – предупредила она. – Это производство Гезири, сделано из того же материала, что и лезвия зульфикаров. Рана от него неизлечима.

Нари убрала руку.

– Даже для Нахид?

Назрин мрачно на нее посмотрела.

– Как, ты думаешь, им удалось отбить Дэвабад у твоих предков?

– Тогда что мне с этим делать?

– Введешь это ему в легкие и в глотку, чтобы облегчить доступ воздуха, когда его способность дышать начнет выгорать.

– Предлагаешь проткнуть его волшебной гезирийской трубкой, которая разъедает плоть Нахид?

Когда Низрин успела научиться шутить?

– Нет, – отрезала Низрин. – Я предлагаю ввести это ему в легкие и в глотку, чтобы облегчить доступ воздуха, когда его способность дышать начнет выгорать. Его жена живет на другом конце города. Боюсь, на дорогу уйдет много времени.

– Что ж, будем надеяться, ходит она быстрее него. Потому что я с этой смертельной трубкой ничего делать не буду.

– Еще как будешь, – одернула ее Низрин. – Ты не откажешь ему в последнем свидании с женой только потому, что тебе страшно. Ты бану Нахида. Это твоя обязанность. – Она протиснулась мимо нее. – Возьми себя в руки. Я подготовлю его к процедуре.

– Низрин…

Но ее помощница уже вернулась к изголовью больного. Нари быстро вымыла дрожащие руки, наблюдая за тем, как Низрин помогает шейху выпить из чашки горячего чая. Он закряхтел, и Низрин положила ему на лоб холодный компресс.

Это она должна быть бану Нахидой. Эта мысль уже не впервые приходила Нари в голову. Низрин заботилась о пациентах, как о членах своей семьи. Она была доброй и дружелюбной, она была уверена в своих способностях. И несмотря на ее частые сетования на Гезири, она заботилась о старике без грамма предубеждения. Нари подавила вспышку зависти в душе. Она многое отдала бы, чтобы снова почувствовать себя на что-то способной.

Низрин подняла голову.

– Мы тебя ждем, бану Нахида. – Она снова посмотрела на священника. – Будет больно. Вы точно не хотите вина?

Он отрицательно покачал головой.

– Н-нет, – с трудом выговорил он дрожащим голосом. Он посмотрел на дверь, и даже это движение причинило ему ощутимую боль. – Думаете, моя жена…

Он сухо и хрипло закашлялся.

Низрин взяла его за руку.

– Мы дадим вам столько времени, сколько сможем.

Нари прикусила щеку, нервничая из-за его эмоционального состояния. Она привыкла видеть в страхе – слабость, в горе – легковерность. Она не понимала, как разговаривать с тем, кто обречен на смерть. Она сделала шаг ему навстречу и постаралась улыбнуться спокойной улыбкой.

Глаза шейха встретились с ее. Губы дрогнули, как будто он пытался ответить ей тем же, а потом вскрикнул и выпустил руку Низрин.

Помощница вмиг вскочила на ноги. Она распахнула на нем кафтан, под которым обнаружилась почерневшая грудная клетка. Его кожа тлела. Воздух заполнил резкий лекарственный запах, а Низрин точными движениями стала прощупывать ему грудину, а потом чуть левее.

Жуткий вид, казалось, ничуть не волновал ее.

– Неси поднос с инструментами и подай мне скальпель.

Нари все сделала, и Низрин вонзила скальпель глубоко в грудную клетку и, не обращая внимания на его стоны, вырезала кусок горящей кожи. Она придержала пальцами открытую рану и позвала Нари.

– Иди сюда.

Нари нагнулась над койкой. Под струей пенной черной крови расположилась надутая масса мерцающе-золотой плоти. Масса слегка трепыхалась, все медленнее и медленнее, покрываясь пепельным оттенком.

– Боже, – изумилась она. – Это его легкие?

Низрин кивнула.

– Прекрасно, не правда ли? – Она взяла пинцет с медной трубкой и протянула Нари. – Целься в середину и аккуратно вводи. Вводи не глубже чем на волосок.

Мимолетное изумление прошло. Нари перевела взгляд с трубки на тающие легкие старика. Она тяжело сглотнула, и ей самой вдруг стало трудно дышать.

– Бану Нахида, – поторопила Низрин.

Нари взяла пинцет и поднесла трубку к нежным тканям легких.

– Я… я не могу, – прошептала она. – Я сделаю ему больно.

Вдруг его кожа вспыхнула, и легкие рассыпались пепельной пудрой, а тление распространилось выше. Низрин быстро отодвинула его длинную бороду, обнажая шею.

– Тогда горло, это его единственный шанс.

Нари замешкалась, и Низрин зыркнула на нее.

– Нари!

Нари пошевелилась, поспешно поднесла трубку туда, куда указывала Низрин. Она вошла в шею легко, как нож входит в масло. Нари на секунду испытала облегчение.

И потом трубка ушла глубже.

– Нет, стой!

Низрин ухватилась за пинцет, когда Нари попыталась поднять трубку выше. В горле шейха послышался страшный посасывающий звук. Кровь запузырилась и пеной брызнула ей на руки, и все его тело охватила судорога.

Нари запаниковала. Она поднесла руки к его горлу, отчаянно надеясь как-то прекратить кровотечение. Его объятые ужасом глаза вперились в ее.

– Низрин, что мне делать? – закричала она.

По его телу пробежала очередная судорога, уже более сильная.

И его не стало.

Нари сразу поняла это. Слабый стук сердца споткнулся и умолк, и искорка разума погасла в его серых глазах. Грудь впала, и трубка засвистела, окончательно выпуская воздух.

Нари не шевелилась. Она не могла отвести глаз от измученного лица старика. Слеза скатилась из-под его редких ресниц.

Низрин закрыла ему глаза.

– Он умер, бану Нахида, – тихо проговорила она. – Ты пыталась.

Я пыталась. Нари превратила последние секунды его жизни в сущий ад. Его тело было не узнать: нижняя половина выгорела, горло было вспорото и окровавлено.

На дрожащих ногах она сделала шаг назад и заметила, что опалила собственную одежду. Ее руки по самые запястья были покрыты кровью и пеплом. Не говоря ни слова, она пошла к умывальнику и стала остервенело оттирать руки. Она чувствовала, что за ней наблюдает Низрин.

– Нужно привести его в порядок, пока жена не пришла, – сказала ее помощница. – Чтобы…

– Не выглядело так, как будто я убила его? – перебила Нари.

Она не обернулась. Она продолжала шкрябать кожу, хотя та уже начала болеть.

– Ты его не убивала, бану Нари. – Низрин встала с ней рядом возле умывальника. – Он сам умирал. Это был только вопрос времени.

Она хотела положить руку Нари на плечо, но Нари отдернулась.

– Не трогай меня.

Она чувствовала, что начинает терять контроль над собой.

– Это ты виновата. Я же сказала, что не справлюсь с таким инструментом. Я с самого своего приезда твержу, что не готова лечить больных. Но ты не слушаешь, ты только давишь на меня!

Что-то дрогнуло в лице женщины.

– Ты думаешь, я этого хочу? – спросила она с непонятным отчаянием в голосе. – Думаешь, я бы стала так давить на тебя, если бы у меня был выбор?

Этого Нари не ожидала.

– Что ты хочешь сказать?

Низрин упала на стул и обхватила голову руками.

– Король приходил не только для того, чтобы повидаться со старым другом, Нари. Он пересчитал все пустые койки и спросил, почему ты не лечишь больше больных. К тебе список ожидания, Нари, и он занимает двадцать листов и продолжает расти. И это только знать – одному Создателю известно, скольким еще горожанам нужны твои таланты. Кахтани хотят, чтобы здесь не было ни одного свободного места.

– Тогда им нужно потерпеть, – упиралась Нари. – Дэвабад двадцать лет протянул без целителя, наверняка можно подождать еще немного. – Она прислонилась к умывальнику. – Господи, даже люди учатся долгие годы, чтобы стать врачами, а они там лечат простуды, а не проклятия! Мне нужно больше времени для полного обучения.

Низрин выдавила скупой, безрадостный смешок.

– Тебе никогда не позволят получить полное обучение. Гасан, конечно, хочет заполнить лазарет больными, но его устроит, если твои способности никогда не выйдут за пределы базовых. Он будет вдвойне счастлив, если умрет половина твоих пациентов.

Когда Нари нахмурилась, ее помощница выпрямилась и удивленно посмотрела на нее.

– Ты что, не понимаешь, что тут происходит?

– Я, кажется, вообще ничего не понимаю.

– Им нужна твоя слабость, Нари. Ты дочь бану Манижи. Ты ворвалась в Дэвабад под руку с Дараявахаушем э-Афшином в тот день, когда толпа шафитов чуть не разгромила сектор Дэвов. Ты чуть не убила женщину просто потому, что была раздражена… Ты не заметила, что в тот день тебе удвоили охрану? И ты думаешь, что Кахтани будут способствовать твоему обучению? – Низрин наградила ее скептическим взглядом. – Радуйся, что на тебя не надевают железные кандалы, когда ты ходишь на встречи с их принцем.

– Я… – Нари была озадачена. – Но мне предоставили лазарет. И помиловали Дару.

– Королю пришлось помиловать Дараявахауша – он слишком любим нашим народом. Если бы Кахтани тронули хоть волос на его голове, взбунтовалась бы половина города. А лазарет… это всего лишь символ. Как и ты сама. Королю нужна целительница Нахида так же, как пастуху нужна овчарка: они бывают очень полезны, но всегда полностью во власти хозяина.

Нари одеревенела от злости.

– Я не чья-нибудь овчарка.

– Нет? – Низрин скрестила руки, все еще выпачканные в крови и пепле. – Тогда почему ты играешь им на руку?

– Что ты имеешь в виду?

Низрин подошла ближе.

– Ни для кого не секрет, что ты не можешь добиться успехов в лазарете, дитя, – предостерегла она. – Ты абсолютно проигнорировала Дэвов, которые собрались в Великом храме, чтобы посмотреть на тебя, и сбежала, не сказав никому ни слова. Ты не разжигаешь купель, прилюдно ешь мясо, все свободное время проводишь с этим изувером Кахтани… – Ее лицо стало мрачнее тучи. – Нари, неверность – не пустой звук для нашего племени. Мы слишком много выстрадали из-за наших врагов. Дэвов, которых подозревают в коллаборационизме… ждет нелегкая жизнь.

– В коллаборационизме? – не могла поверить Нари. – Не ссориться с представителями власти – это не коллаборационизм, Низрин. Это здравый смысл. А если то, что я съем шашлык, разбередит нервы сплетничающих огнепоклонников…

Низрин ахнула.

– Что ты сказала?

Слишком поздно Нари вспомнила, как ненавидели Дэвы это прозвище.

– Да ладно тебе, Низрин. Это просто слова. Ты знаешь, что я…

– Это не просто слова! – Бледные щеки Низрин пошли красными пятнами. – Это оскорбление, которое веками используют для того, чтобы демонизировать наше племя. Это они плюют нам в лицо, когда срывают вуали с наших женщин и избивают наших мужчин. Это вменяют нам в вину власти, когда хотят вломиться в наши дома и конфисковать имущество. И уж кто-кто, но чтобы ты так говорила…

Ее помощница встала и ушла вглубь лазарета, сцепив руки за головой. Потом она снова строго посмотрела на Нари.

– Ты хотя бы хочешь совершенствоваться? Сколько раз я повторяла тебе, как в лечении важно намерение? Как принципиальна вера при использовании магии? – Она раскинула руки, обводя весь лазарет разом. – Ты веришь здесь хоть во что-нибудь, Нари? Ты хотя бы заботишься о нашем народе? О нашей культуре?

Нари опустила глаза, стыдливо краснея. Нет. Она ненавидела себя за то, как быстро ей пришел в голову ответ, но это был честный ответ.

Низрин почувствовала ее дискомфорт.

– Так я и думала.

Она взяла смятое одеяло, забытое на кровати шейха, и безмолвно накрыла его тело, слегка задержавшись пальцами на его лбу. Когда она подняла глаза на Нари, в них читалось полное опустошение.

– Как ты можешь быть бану Нахидой, когда тебя ни капельки не интересует образ жизни, созданный твоими предками?

– Если я посыплю голову пеплом и полдня проторчу у купели огня, я стану лучшей целительницей? – Нари хмуро оттолкнулась от умывальника. Может, Низрин показалось, у Нари недостаточно переживаний после смерти шейха? – У меня соскользнула рука, Низрин. Она соскользнула, потому что мне нужно было сто раз попрактиковаться, прежде чем меня подпустили бы к такой процедуре!

Нари понимала, что ее заносит, но она была потрясена и расстроена, и ей уже поперек горла стояли все эти нереалистичные ожидания, которые свалились ей на голову, как только она переступила границу Дэвабада, и она продолжала:

– Хочешь знать, что я думаю о религии Дэвов? Я думаю, что это надувательство. Набор неоправданно сложных ритуалов, выдуманных для того, чтобы вы боготворили тех, кто все это сочинил. – Она зло скомкала в руках фартук. – Неудивительно, что войны выиграли джинны. Дэвы были так заняты, меняя масло в лампах и кланяясь в ножки кучке потешающихся Нахид, что даже не заметили вторжения Кахтани, пока…

– Довольно!

У Низрин лопнуло терпение. Нари никогда не видела ее в таком гневе.

– Нахиды вызволили всю расу Дэвов из жизни в услужении человеку. Только им хватило смелости сразиться с ифритами. Они построили этот город, волшебный город, равных которому нет в целом свете, чтобы править отсюда империей, простиравшейся на все континенты. – Она подошла ближе, и ее глаза метали молнии. – А когда появились твои ненаглядные Кахтани… когда улицы почернели от крови Дэвов и воздух сгустился от криков умирающих детей и изнасилованных женщин… наше племя огнепоклонников выжило. Мы выстояли. – Ее рот брезгливо скривился. – И мы заслуживаем лучшего, чем ты.

Нари стиснула зубы. Слова Низрин задели ее за живое, но она отказывалась признавать это.

Поэтому она швырнула свой фартук Низрин под ноги.

– Удачи в поисках новой целительницы.

И потом, стараясь не смотреть на джинна, которого она только что убила, Нари развернулась и выбежала из лазарета.

Низрин последовала за ней.

– Его жена скоро придет. Ты не можешь просто так уйти. Нари! – прокричала она, когда Нари распахнула дверь в свои покои. – А ну вернись и…

Нари захлопнула дверь у нее перед лицом.

Она закрыла щеколду. В комнате было темно – купель снова погасла, – но Нари было все равно. На подгибающихся ногах она добрела до постели, упала лицом вниз на пышное одеяло и впервые за все свое пребывание в Дэвабаде, возможно, даже впервые за последние лет десять позволила себе разрыдаться.

Нари не знала, сколько прошло времени. Ей не спалось. Низрин не меньше шести раз приходила и стучалась к ней в двери, тихо умоляя ее выйти. Нари не выходила. Она свернулась клубком на кровати и невидящим взглядом смотрела на огромный пейзаж, нарисованный на стене.

Ей сказали, что это Зариаспа. Фреску написал ее дядя, хотя это семейное наименование казалось фальшивым, как никогда. Они не были ее семьей. Этот город, эта религия, это якобы родное племя… все было чужим и непонятным. Ей вдруг ужасно захотелось уничтожить картину, опрокинуть купель огня, избавиться от всех напоминаний о долге, которого она никогда себе не просила. Единственный Дэв, который был ей небезразличен, отверг ее, а с остальными она не хотела иметь ничего общего.

Как по заказу снова раздался стук в дверь. Стук чуть тише обычного, в служебную дверь, которой редко пользовались. Нари поначалу пыталась не обращать внимания, но чем дольше продолжался стук, неуемный, как течь из трубы, тем больше она начинала бушевать внутри. Наконец она отбросила одеяло, соскочила с кровати, топая, подошла к двери и рывком распахнула ее.

– Ну что еще, Низрин? – бросила она.

Но на пороге стояла не Низрин. Это был Джамшид э-Прамух, и он был до смерти перепуган.

Он ввалился без приглашения, согбенный под весом огромного мешка, переброшенного через плечо.

– Прости меня, бану Нахида, но у меня не было выбора. Он просил, чтобы я принес его прямо к тебе.

Он положил мешок на ее кровать и щелкнул пальцами. Огоньки повспыхивали между ними и осветили комнату.

На кровати лежал не мешок.

Это был Ализейд аль-Кахтани.

Нари тут же бросилась к Али. Принц был без сознания и весь в крови. Бледный пепел покрывал его кожу.

– Что случилось? – воскликнула она.

– Его ударили ножом. – Джамшид протянул ей длинный, темный от крови кинжал. – Я нашел это. Ты сможешь его исцелить?

Ее обуял страх.

– Неси его в лазарет. Я позову Низрин.

Джамшид перегородил ей дорогу.

– Он сказал обратиться только к тебе.

Нари была в шоке.

– Какая разница, что он сказал! Я еще ничего не умею. Я не стану лечить королевского сына одна в своей спальне!

– Хотя бы попытайся. Он решительно настаивал, бану Нахида, и… – Джамшид бросил взгляд на беспамятного принца и понизил голос. – В Дэвабаде, если Кахтани отдает приказ… ты его исполняешь.

Они незаметно перешли на дивастийский, и от зловещих слов на ее родном наречии у нее кровь стыла в жилах.

Нари взяла окровавленный нож и поднесла его к лицу. Он был железным, но запах ничем не намекал на яд. Она коснулась лезвия. Металл не заискрился, не вспыхнул как костер – ничто не указывало ни на какие хитроумные волшебные напасти.

– Ты, случайно, не знаешь, он проклят?

Джамшид покачал головой.

– Сомневаюсь. На него напал шафит.

Шафит? Нари подавила в себе любопытство, всецело фокусируясь на Али. Если это обычная травма, то какая разница, джинн он или нет? Ты уже лечила такие раны.

Она склонилась над Али.

– Помоги мне снять с него рубашку. Мне нужно его осмотреть.

Туника Али была изодрана в клочья, и порвать ткань не составило труда. Нари насчитала три рваные раны, среди которых одна проходила насквозь до самой спины. Она положила ладони на самую глубокую рану и закрыла глаза. Она вспомнила, как делала то же самое, пытаясь спасти Дару: желая ему поправиться и представляя его кожу целой и невредимой.

Она приготовилась к видениям, но их не последовало. Зато она почувствовала запах морской воды и ощутила во рту солоноватый привкус. Но ее намерения оказались достаточно прозрачны: рана дрогнула у нее под пальцами, Али задрожал и слабо застонал.

– Создатель… – прошептал Джамшид. – Это невероятно.

– Держи его крепко, – предупредила она. – Я не закончила.

Она подняла руки. Рана начала затягиваться, но его плоть была все еще нездорового оттенка и пористой. Она легонько коснулась его кожи, и на поверхность выступила пенистая черная кровь, как если бы она сжала мокрую губку. Нари закрыла глаза и повторила процесс, но ничего не изменилось.

Хотя в спальне было прохладно, с нее градом валил пот, и даже пальцы взмокли. Вытерев руки об одежду, она приступила к другим ранам, и соленый вкус во рту стал более отчетливым. Али не открывал глаз, но сердцебиение под ее пальцами стабилизировалось. Он сделал судорожный вдох, и Нари села на корточки, чтобы оценить наполовину проделанную работу.

Что-то было не так. Может, дело в железе? Пока они путешествовали, Дара как-то обмолвился, что железо может сильно покалечить чистокровного джинна.

Я могу наложить швы. Они тренировались с Низрин, используя серебряную нить, заколдованную какими-то чарами. Эта нить обладала заживляющим действием, так что имело смысл попытаться. Нари не думала, что Али сейчас резко станет хуже и он умрет за те несколько минут, которые ей понадобятся, чтобы принести все необходимое из лазарета. Но это все равно была лишь догадка. Откуда ей было знать, что его органы уже не уничтожены и не растекаются по всему телу?

Али пробормотал что-то по-гезирийски и медленно разлепил веки. Его серые глаза непонимающе округлились, когда он увидел вокруг себя незнакомое помещение. Он попытался сесть, но только протяжно охнул от боли.

– Не шевелись, – предупредила она. – Ты был ранен.

– Я…

Его голос звучал сипло, и потом его взгляд упал на нож. Его лицо перекосилось и приняло опустошенное выражение.

– А…

– Али. – Она прикоснулась к его щеке. – Мне нужно сходить в лазарет за инструментами, хорошо? Побудь здесь с Джамшидом.

Джамшид был не очень доволен, но кивнул, и она выскользнула на улицу.

В лазарете было тихо. Пациенты, которых она еще не успела убить, спали, Низрин не вернется до утра. Нари поставила горшок с водой на горящие угли в костровой яме и достала серебряную нить заодно с иголками, старательно обходя взглядом опустевшую кровать шейха.

Когда вода закипела, она добавила в нее ложку вязкой смолы, немного меда и соли, следуя фармацевтическому рецепту, которому научила ее Низрин. После минутного колебания она раскрошила в смесь горошину готового опиума. Зашивать Али будет проще, если ему не будет больно.

В голове вихрем кружились вопросы. Зачем Али понадобилось скрывать попытку покушения на свою жизнь? Удивительно, что не сам король заявился в лазарет, требуя самого первоклассного лечения для своего сына, в то время как Королевская гвардия рыскала бы по улицам города, срывала двери с петель и арестовывала шафитов в попытке поймать заговорщиков.

Может, он как раз поэтому и хочет сохранить все в тайне? Известно, что Али питал к шафитам теплые чувства. Впрочем, не то чтобы она жаловалась. Всего несколько часов назад она тряслась от страха, как бы Гасан не покарал ее за случайное убийство шейха. А теперь в ее спальне отлеживался его младший – и, если верить дошедшим до нее слухам, любимый – сын, и его жизнь была всецело в ее руках.

Подхватив инструменты и отвар, Нари сунула под мышку медный кувшин с водой и побежала обратно в свои покои. Она открыла дверь и обнаружила Али в том же самом положении, как когда она уходила. Джамшид вышагивал вокруг кровати и, вероятно, жалел о стечении обстоятельств, которые привели его сюда.

Когда она вошла, он поднял голову и подскочил к ней, чтобы забрать из рук поднос с инструментами. Она кивнула на столик у камина.

Джамшид поставил поднос.

– Я позову его брата, – прошептал он на дивастийском.

Нари взглянула на Али. Принц был весь в крови. В состоянии шока он шарил дрожащими руками по перепачканным простыням.

– Уверен, что это хорошая идея?

– Уж лучше так, чем двоих Дэвов поймают с поличным, пока они заметают следы покушения на жизнь принца.

Логично.

– Только быстро.

Джамшид ушел, и Нари вернулась к постели Али.

– Али? Али, – повторила она, не получив ответа. Он вздрогнул, и она потянулась к нему. – Пойдем к огню. Мне нужен хороший свет.

Он кивнул, но не пошевелился.

– Пойдем, – попросила она мягко, поднимая его на ноги.

Он протяжно зашипел от боли и обхватил рукой живот.

Она усадила его на диван и дала в руки горячую чашку.

– Пей.

Нари подтащила столик и разложила на нем нить и иголки, потом пошла в хаммам, откуда вернулась со стопкой полотенец. К этому моменту Али отставил отвар в сторону и глотал воду прямо из кувшина. С гулким стуком он поставил опустевший кувшин на стол.

Нари изогнула бровь.

– Пить захотелось?

Он кивнул.

– Извини. Увидел кувшин и… – у него был слегка обалдевший вид, и Нари не понимала, от опиума это или от травмы. – Я не мог остановиться.

– У тебя в организме, наверное, не осталось ни капли жидкости, – ответила она.

Сев на диван, она вдела нитку в иголку. Али до сих пор держался за бок.

– Убери руку, – попросила она и сама потянулась к нему, когда он не послушался. – Мне нужно… – она осеклась. Кровь на правой руке Али была не черной.

Она была темного алого цвета – кровь шафита. И ее было много.

У нее перехватило дыхание.

– Я так понимаю, нападающему не удалось уйти.

Али уставился на собственную руку.

– Нет, – тихо проговорил он. – Не удалось. – Он поднял голову. – Я приказал Джамшиду сбросить его в озеро… – Его голос доносился издалека, как будто он удивлялся какому-то диковинному факту, не имеющему отношения к нему лично, но его взгляд был мутным от мучений. – Я… я даже не уверен, что он был мертв.

Пальцы Нари задрожали на иголке. «В Дэвабаде, если Кахтани отдает приказ, ты его исполняешь».

– Допей отвар, Али. Ты сразу почувствуешь себя лучше, и все пройдет намного легче.

Он даже не отреагировал, когда она начала зашивать его. Она внимательно следила за точностью каждого своего движения – она не могла позволить себе ошибиться.

Несколько минут она работала молча, дожидаясь, пока опиум возымеет полный эффект, и наконец спросила:

– Почему?

Али отставил чашку – точнее, он попытался, но чашка выпала у него из рук.

– Что почему?

– Почему ты скрываешь, что тебя хотели убить?

Он замотал головой.

– Я не могу тебе сказать.

– Брось. Не жди, что я вылечу твои раны, так и не узнав, что случилось. Я же умру от любопытства. Мне придется сочинить какую-нибудь похабную историю.

Нари старалась говорить шутливым тоном и время от времени отрывалась от работы, чтобы понаблюдать за его реакцией. Он был совершенно обессилен.

– Умоляю, скажи, что это из-за женщины. Я всю жизнь буду припоминать тебе…

– Это не из-за женщины.

– Тогда из-за чего?

Али сглотнул.

– Джамшид отправился за Мунтадиром?

Нари кивнула, и его пробила дрожь.

– Он меня убьет. Он… – он вдруг прижал руку к голове, как будто борясь с головокружением. – Извини… у тебя есть еще вода? – попросил он. – Я… ужасно странно себя чувствую.

Нари подлила в кувшин воды из узкой бочки на стене. Она хотела налить воды в чашку, но он замотал головой.

– Весь кувшин.

Он забрал у нее сосуд и залпом осушил его точно так же, как и первый. Он вздохнул от удовольствия. Нари искоса посмотрела на него и продолжила накладывать швы.

– Осторожно, – сказала она. – Никогда не видела, чтобы кто-то так быстро выпивал столько воды.

Он не ответил, но подернутым все более заметной поволокой взглядом обвел ее спальню.

– Лазарет намного меньше, чем мне казалось, – произнес он сконфуженно, и Нари украдкой улыбнулась. – Как тут помещаются пациенты?

– Слышала, твой отец хочет, чтобы я брала на лечение больше больных.

Али безразлично махнул рукой.

– Он просто хочет стрясти с них деньги. Хотя нам они не нужны. У нас их и так много. Просто завались. Казна однажды просто лопнет по швам. – Он снова махнул рукой и уставился на нее. – Я не чувствую своих пальцев. – Сообщил он со странным равнодушием к такому открытию.

– Они на месте.

Король зарабатывает деньги на моих пациентах? Это не должно было удивлять ее, но она все равно почувствовала, как закипает в ней злость. Вот тебе и трещащая по швам казна.

Она не успела продолжить расспросы, потому что обратила внимание на влажную струю под пальцами. Она встревоженно посмотрела вниз, ожидая увидеть кровь, но жидкость была прозрачной, и, потерев ее между пальцами, Нари поняла, что это такое.

Вода. Она вытекала через щели в незатянувшихся ранах Али, вымывая кровь и просачиваясь в швы, разглаживая кожу на своем пути. Исцеляя его.

Ради всего святого, что за… Нари бросила озадаченный взгляд на кувшин, гадая, не было ли в воде какого-то секретного ингредиента.

Странно. Но она продолжала трудиться, прислушиваясь к все более бессвязным бормотаниям Али и периодически успокаивая его заверениями, что это нормально, что комната кажется синей, а в воздухе пахнет уксусом. Опиум благотворно сказался на его настроении, и с каждым новым швом наблюдая его улучшение, она, вопреки логике, начала расслабляться.

Ах, если бы я могла добиться таких же успехов с волшебными недугами! Она вспомнила испуганные глаза старика, уставившиеся на нее, когда он испустил последний вздох. Едва ли она когда-нибудь это забудет.

– Сегодня я впервые убила пациента, – исповедалась она негромко. Она не знала почему, но ей стало легче, когда она сказала это вслух – и слава богу, Али будет не в состоянии вспомнить это наутро. – Старика из твоего племени. Я допустила ошибку и убила его.

Принц уронил голову, глядя на нее блестящими глазами, но ничего не сказал. Нари продолжала:

– Я всегда мечтала об этом… ну, почти об этом. Я хотела стать врачом в мире людей. Я откладывала каждую свободную монету, надеясь, что однажды накоплю достаточно, чтобы заплатить какому-нибудь университету, который согласится принять меня. – Она погрустнела. – А тут я ужасно справляюсь. Как только мне начинает казаться, что я освоила что-то одно, как на меня без предупреждения сваливается дюжина новых проблем.

Али прищурился, изучая ее поверх своего длинного носа.

– Ты не ужасная, – решил он. – Ты мой друг.

Его открытость только усугубила ее чувство вины. «Он мне не друг, – говорила она Даре. – Он мишень». Конечно… мишень, которая стала ее единственным союзником, не считая самого Дары.

Вдруг ее посетила ужасная мысль. «Не хочу, чтобы и тебя втянули в их междоусобицы, когда Ализейда аль-Кахтани найдут с петлей вокруг шеи», – предупреждал ее Дара. Нари покоробило. Можно представить, что подумает ее Афшин об этой полуночной аудиенции.

Она резво наложила последний шов.

– Ты очень плохо выглядишь. Дай я помогу тебе смыть кровь.

Но пока она смочила тряпку в воде, Али уснул прямо на диване. Она стянула с него остатки окровавленной туники и бросила их в огонь. За туникой последовало и ее постельное белье. Нож она вытерла и оставила себе. Никогда не знаешь, когда что-то может пригодиться. Она, как могла, умыла Али от крови и, мимоходом полюбовавшись своими швами, прикрыла его тонким одеялом.

Сейчас ей даже хотелось, чтобы здесь была Низрин. Не только потому, что вид «изувера Кахтани», спящего у Нари в спальне, довел бы ее до сердечного приступа. Нари с удовольствием продемонстрировала бы ей, как блестяще она вылечила принца, чтобы посмотреть, как Низрин будет брать обратно свои бессердечные слова.

Дверь для прислуги наотмашь распахнулась. Нари подскочила и потянулась за ножом.

Но это был Мунтадир.

– Мой брат, – выпалил он с беспокойством в серых глазах. – Где…

В этот момент его взгляд упал на Али, и он бросился к брату и встал перед ним на колени. Он прикоснулся к его щеке.

– Он в порядке?

– Думаю, да, – ответила Нари. – Я дала ему кое-что для крепкого сна. Ему сейчас нельзя тревожить швы.

Мунтадир отдернул одеяло и ужаснулся.

– Боже… – он ненадолго уставился на раны брата, после чего опустил одеяло. – Я его убью, – зашептал он дрожащим от переизбытка чувств голосом. – Убью…

К ним присоединился Джамшид.

– Эмир-джан, – он взял Мунтадира за плечо. – Сперва поговори с ним. Может, у него была веская причина…

– Причина? Ты посмотри на него! Какая может быть причина, чтобы скрывать подобное? – Мунтадир с досадой вздохнул и перевел взгляд на Нари. – Мы можем его переместить?

Она кивнула.

– Только осторожно. Позже я приду проведать его. Ближайшие несколько дней ему будет нужен полный покой, хотя бы пока не заживут раны.

– Ну, уж что-что, а покой я ему гарантирую. – Мунтадир потер виски. – Неудачная тренировка.

Нари удивленно подняла брови, и он пояснил:

– Вот как все было, вы меня поняли? – спросил он, переводя взгляд с нее на Джамшида.

Джамшид засомневался.

– Никто не поверит, что я мог нанести твоему брату такие раны. Разве что наоборот.

– Никто, кроме нас, его ран не увидит, – ответил Мунтадир. – Он устыдился своего поражения, тайком пришел к бану Нахиде, полагая, что в знак дружбы может рассчитывать на секретность… и он не ошибся, верно?

Нари понимала, что сейчас не время торговаться. Она склонила голову.

– Разумеется.

– Вот и славно. – Он еще некоторое время смотрел на нее, и в его взгляде читались противоречивые эмоции. – Спасибо тебе, бану Нари, – проговорил он наконец. – Сегодня ты спасла ему жизнь. Этого я не забуду никогда.

Нари открыла им дверь, и двое удалились, неся спящего Али. Она до сих пор слышала отчетливое биение его сердца, у нее перед глазами стоял момент, когда он вздохнул и рана сомкнулась у нее под пальцами.

Она тоже этого не забудет.

Она закрыла за ними дверь, собрала инструменты и вернулась в лазарет, чтобы разложить все по местам – она не хотела вызывать подозрений у Низрин. В лазарете стояла тишина. Туманный воздух был неподвижен. Она поняла, что близился рассвет – ранний утренний свет помаленьку просачивался сквозь стеклянный потолок, пыльными лучиками падая на аптечный шкаф и столы. На пустую кровать шейха.

Нари остановилась и обвела взглядом эту картину. Матовые полочки с ингредиентами, которые ее мать знала как свои пять пальцев. Просторная и почти пустая половина комнаты, которая должна быть полна пациентов с их вечными жалобами, лавирующими среди них медсестрами, которые возились бы с инструментами и зельями.

Она снова подумала об Али: какое чувство удовлетворения она испытала, глядя на его крепкий сон, какое почувствовала умиротворение, наконец сделав что-то правильно после многомесячных ошибок. Она вырвала из цепких лап смерти не кого-нибудь, а любимого сына короля.

В этом была ее сила.

И настало время Нари обуздать ее.

На третий день у нее получилось.

Лазарет выглядел так, будто здесь разбушевалась припадочная мартышка. Повсюду валялись очищенные и никому не нужные бананы, которые Нари в сердцах расшвыривала, и изрезанные влажные останки звериных мочевых пузырей. В комнате стоял липкий запах переспелых фруктов, и Нари была готова поклясться, что больше в жизни не посмотрит на банан. К счастью, она была здесь в полном одиночестве. Низрин пока не возвращалась, а Дунур, доставив по ее требованию пузыри и бананы, решила спасаться бегством, очевидно, сочтя Нари окончательно чокнутой.

Нари вытащила на улицу стол и установила его в самой солнечной части террасы, выходящей в сад. Полуденная жара сводила с ума. В эти минуты весь Дэвабад отдыхал, прячась от солнца в темных спальнях и под раскидистыми деревьями.

Но не Нари. Она бережно прижимала одной рукой мочевой пузырь к столу. Этот пузырь, как и десятки предшествовавших ему, она наполнила водой и аккуратно разложила поверх него банановую кожуру.

В другой руке она держала пинцет со смертельно опасной трубкой из меди.

Нари прищурилась, хмуря брови, и поднесла трубку вплотную к банановой кожуре. Ее рука была тверда: на горьком опыте она убедилась, что, как бы ни бодрил чай, пальцы от него неизменно дрожат. Она приложила трубку к кожуре и надавила, на самый волосок. Она задержала дыхание, но пузырь не лопнул. Она вынула трубку.

В банановой кожуре зияла аккуратная сквозная дырочка. Пузырь под кожурой остался нетронут.

Нари выдохнула. У нее на глазах выступили слезы. «Не радуйся раньше времени, – осадила себя она. – Может, тебе просто повезло».

И только когда она повторила эксперимент еще дюжину раз, и каждый раз успешно, она успокоилась. Нари посмотрела на стол. У нее оставалась последняя банановая кожура.

Она подумала… и положила кожуру себе на левую ладонь.

Сердце стучало у нее в ушах. Но Нари понимала: если ей не хватит уверенности сделать это, она никогда не решится на то, что запланировала дальше. Она поднесла трубку и надавила.

Нари убрала трубку. Сквозь узкое, ровное отверстие она видела свою нетронутую кожу.

Я смогу. Ей просто нужно было сосредоточиться и практиковаться, не отвлекаясь на сотни других дел и обязанностей, которые тащили ее на дно: ни на пациентов, к которым она была не готова, ни на политические интриги, которые грозили подпортить ей репутацию.

Величие требует времени. Так сказал ей Картир. И он был прав.

Нари нужно было время. И она знала, как его получить. И она догадывалась, во что ей это обойдется.

Она тяжело вздохнула и опустила руку, нащупав кинжал у себя на бедре. Кинжал Дары. Она так и не вернула его – более того, они так ни разу и не виделись с того катастрофичного рандеву в храме.

Сейчас она вынула кинжал из ножен, погладила его рукоять и положила ладонь туда, куда раньше клал свою ладонь он. Долгое время она смотрела на кинжал, надеясь, что ее осенит и она придумает другой выход.

Потом она отложила кинжал.

– Прости, – прошептала Нари.

Она ушла с террасы и оставила кинжал на столе.

В горле стоял ком, но она не позволила себе заплакать.

Нельзя проявлять слабость перед Гасаном аль-Кахтани.

25 Али

Али нырнул в бурные воды канала и перекувырнулся, отталкиваясь в противоположном направлении. Швы заныли от резких движений, но он двигался дальше, превозмогая боль. Еще парочку заплывов.

Он скользил по мутной воде с уверенной легкостью. Плавать его научила мать – это была единственная традиция Аяанле, на освоении которой она настояла. Ради этого она даже пошла против короля. Однажды, когда Али было семь, она внезапно явилась в Цитадель – тогда она показалась ему ужасно грозной и незнакомой в королевской вуали. Она потащила его во дворец, а он кричал и брыкался, умоляя не топить его. Оказавшись в гареме, она бросила его в самую глубокую часть канала, не обронив ни слова. Только когда он выплыл на поверхность, суча по воде руками и жадно глотая воздух сквозь слезы, она наконец позвала его по имени. А потом научила грести и нырять, опускать голову под воду и дышать уголком рта.

Прошло много лет, но Али помнил как вчера каждую минуту ее дотошного инструктажа и цену, которую она заплатила за подобное своеволие: с тех пор им нельзя было оставаться наедине. Но Али стал плавать. И ему это нравилось, хотя большинство джиннов, особенно соплеменники его отца, смотрели на это занятие с крайним омерзением. Некоторые священнослужители даже заявляли в своих проповедях, что любовь Аяанле к воде – это извращение и пережиток древнего речного культа, в котором они с маридами якобы предавались всяческим богомерзким утехам. К этим похабным байкам Али относился как к банальным сплетням. Аяанле были богатым племенем из безопасного и преимущественно изолированного региона – они всегда становились объектом чужой зависти.

Он сделал еще один заплыв и поплыл по течению. В неподвижном воздухе висело марево. Тишина в саду была такая, что нарушали ее только жужжание насекомых и чириканье птиц. Стояла благодать.

Идеальный момент для засады от очередного ассасина из «Танзима». Али гнал от себя темные мысли, но это давалось ему непросто. Прошло четыре дня с покушения Ханно, и все это время ему не разрешалось покидать свои покои. Наутро после нападения Али проснулся с дичайшей головной болью и обнаружил перед собой брата, в бешенстве требовавшего от него ответов. Сходя с ума от боли и чувства вины, с туманящимися мыслями, Али во всем признался. Слова о его истинных отношениях с «Танзимом» срывались с языка, как вода утекает сквозь пальцы. Оказалось, его прежние надежды были верны: отец и брат знали только про деньги.

Мунтадир был решительно не рад узнать про все остальное.

Видя, как его брат закипает от ярости, Али попытался объяснить, почему хотел скрыть смерть Ханно, но в этот момент Нари явилась проведать его. Мунтадир прямо заявил по-гезирийски, что считает его предателем, и в гневе ушел. Он до сих пор не возвращался.

Наверное, нужно с ним поговорить. Али выбрался на сушу, заливая водой декоративную плитку по его бортам. Он потянулся за рубахой. Попытаться объяснить…

Он остановился, когда заметил свой живот. Рана исчезла.

Али ошарашенно провел рукой там, где всего час назад был не заживший до конца порез, исполосованный швами. Теперь там красовался только выпуклый шрам. Швы на ране в груди еще оставались, но и она заметно подлечилась. Он нагнулся осмотреть третью рану у себя под ребрами и поморщился: в этом месте Ханно проткнул его ножом насквозь, и ему все еще было больно.

Может, вода в канале обладала целительным действием? Если так, то Али никогда об этом не слышал. Придется спросить Нари. Она почти каждый день заходила к нему в гости, как будто ее ничуть не смущало, что его всего в крови доставили к ней в спальню несколько дней назад. Только раз она косвенно затронула тему спасения его жизни, когда радостно прошлась по его небольшой библиотеке. Она забрала у него несколько книг, чернильницу из слоновой кости и золотой локтевой браслет в качестве «оплаты».

Он покачал головой. Странная она, что тут скажешь. Но Али не жаловался. Не исключено, что, кроме Нари, у него больше не осталось друзей.

– Мир твоему дому, Али.

Али вздрогнул, услышав голос сестры, и натянул рубаху.

– И тебе, Зейнаб.

Она прошла по дорожке и присоединилась к нему на мокрых камнях.

– Я не ошиблась, ты сейчас плавал? – Она изобразила на лице шок. – А я-то думала, тебе неинтересны Аяанле и наша… как ты это называешь?.. коварная культура праздности?

– Я просто сделал несколько кругов, – проворчал он.

Сейчас он был не в том настроении, чтобы ссориться с Зейнаб. Он сел и свесил босые ноги в канал.

– Чего тебе надо?

Она подсела к нему и поводила пальцами по воде.

– Во-первых, лично убедиться, что ты еще жив. Тебя не видели при дворе почти неделю. И предупредить тебя. Я не знаю, что вы затеяли с этой Нахидой, Али. Ты ничего не понимаешь в политике, не говоря уж…

– О чем ты говоришь?

Зейнаб закатила серо-золотые глаза.

– О брачных переговорах, глупый. Зачем ты помогаешь этой воровке с человеческим лицом?

У Али вдруг закружилась голова.

– О каких еще брачных переговорах?

Она удивленно подалась назад.

– Между Мунтадиром и Нари. – Она сузила глаза. – Ты хочешь мне сказать, что не помогал ей? Всевышний Боже, она вручила отцу список с цифрами и процентами, который мог бы потягаться с отчетами из казначейства. Он на тебя страшно зол – он уверен, что ты его составил.

Боже сохрани… Али знал, что Нари достаточно умна, чтобы самостоятельно составить такой документ, но боялся, что он единственный Кахтани, который не недооценивает способности бану Нахиды. Он потер лоб.

– Когда все это случилось?

– Вчера в обед. Она явилась к отцу в кабинет без приглашения и без сопровождения, заявила, что слухи ее утомили и она хочет знать реальное положение дел, – Зейнаб скрестила руки. – Она потребовала равной доли с оплаты от пациентов, официальную должность с окладом для своего Афшина, оплачиваемый академический отпуск в Зариаспе в целях обучения… и Боже мой, приданое…

У Али пересохло во рту.

– Она правда всего этого требовала? Вчера? Ты уверена?

Зейнаб кивнула.

– И еще она настаивает на том, что у Мунтадира не должно быть второй жены. И требует конкретно прописать это в брачном договоре как дань уважения Дэвам, чьи обычаи это запрещают. Перерыв на обучение, никаких пациентов еще по меньшей мере год, беспрепятственный доступ ко всем записям Манижи… – Зейнаб стала загибать пальцы. – Наверняка я еще что-нибудь забыла. Говорят, переговоры закончились хорошо за полночь. – Она покачала головой с уважением, но все-таки и с негодованием. – Не знаю, кем она себя возомнила.

Последней Нахидой на земле… Нахидой, которая располагает очень деликатным компроматом на младшего сына Кахтани. Али старался, чтобы голос его не дрожал.

– И что решил аба?

– Первым делом проверил содержимое своих карманов после того, как она ушла, но в остальном остался очень доволен. – Зейнаб закатила глаза. – Говорит, ее амбициозность напоминает ему о Маниже.

Кто бы сомневался.

– А Мунтадир?

– А сам как думаешь? Конечно, он не хочет жениться на какой-то нечистой прохиндейке из Нахид. Он сразу пришел ко мне и спросил, каково это, быть ребенком смешанного племени, не понимать гезирийского…

Али удивился. Он не подозревал, что, будучи против брака с Нари, Мунтадира заботили и такие вещи.

– Что ты ему сказала?

Она выразительно на него посмотрела.

– Правду, Али. Можешь делать вид, что для тебя это не проблема, но есть реальные причины, почему редкие джинны решаются на смешанные браки. Я никогда не владела гезирийским на твоем уровне, и это изолирует меня от племени отца. С маминым племенем ненамного лучше. Даже когда Аяанле говорят мне что-то приятное, я слышу в их словах искреннее недоумение, как это пескоплавка смогла добиться такой элегантности.

Али был поражен.

– Я этого не знал.

– Откуда тебе знать? – Она опустила глаза. – Ты же никогда не спрашивал. Политика гарема кажется тебе легкомысленной и презренной.

– Зейнаб…

Обида в ее голосе задевала его за живое. Несмотря на конфликты, с которыми всегда были сопряжены их взаимоотношения, его сестра пришла к нему, чтобы предостеречь. Его брат до сих пор продолжал покрывать его. А что сделал Али? Считал Зейнаб избалованной пустышкой и помог отцу расставить для Мунтадира брачные сети, которых он не хотел.

Али встал. Солнце садилось за высокими дворцовыми стенами, окутывая сад тенью.

– Мне нужно его найти.

– Удачи. – Зейнаб вытащила ноги из воды. – Он был пьян уже к полудню и ляпнул что-то в том духе, что будет искать утешения в объятиях благородных женщин города.

– Я знаю, где его искать.

Али помог сестре подняться. Она собралась уходить, и он взял ее за руку.

– Почаевничаем завтра вместе?

Она удивленно похлопала глазами.

– У тебя что, нет более важных дел, чем гонять чаи со своей избалованной сестрицей?

Он улыбнулся.

– Ровным счетом никаких.

Когда Али добрался до салона Хансады, уже стемнело. На улице была слышна музыка, и вокруг бродили несколько солдат. Али кивнул им и скрепя сердце поднялся по ступенькам, ведущим в сад на крыше. Из темного коридора донеслось мужское кряхтенье и следом – женский стон удовольствия.

Али подошел к дверям, которые тут же перегородил своим телом слуга.

– Мир твоему дому, шейх… принц! – поправился он и сконфуженно покраснел. – Извините, но хозяйка…

Али оттолкнул его и вошел в двери, воротя нос от чрезмерно надушенного воздуха. На крышу набилось не меньше пары дюжин вельмож и их челяди. Между них сновали проворные слуги, разнося вино и раскуривая кальяны. Играли музыканты, танцевали две танцовщицы, выпуская из пальцев зачарованные цветы из света. Мунтадир развалился на плюшевом диване рядом с Хансадой.

Мунтадир не заметил его появления, но Хансада сразу вскочила на ноги. Али поднял руки, собираясь принести ей свои извинения, но забыл, что хотел сказать, когда увидел пополнение в компании Мунтадира. Али положил руку на зульфикар.

Дараявахауш ухмыльнулся.

– Мир твоему дому, Зейди-младший.

Афшин сидел вместе с Джамшидом и другим дэвом, которого Али не узнал. Все как будто отлично проводили время – кубки были полны вина, и красивый виночерпий сидел возле них на широкой банкетке с подушками.

Али перевел взгляд с Афшина на Джамшида. Он совершенно не представлял, как вести себя в такой ситуации. Джамшид несколько раз успел спасти ему жизнь: он остановил Ханно, он избавился от тела, он принес его к Нари. Али был обязан ему и не смел закрывать на это глаза. Но Боже, как он хотел, чтобы здесь сидел кто угодно другой, но не сын Каве. Одно слово, один намек – и старший визирь в два счета прищучит Али.

Перед ним возникла Хансада и погрозила ему пальцем.

– Тебя впустил слуга? Я ему велела…

Наконец голос подал Мунтадир.

– Пусти его, Хансада, – бросил он устало.

Она насупилась.

– Ладно. Но никакого мне тут оружия. – Она выхватила у него зульфикар. – Ты и так девчонок пугаешь.

Али беспомощно проводил взглядом свой зульфикар, оказавшийся у проходившего мимо слуги. Дараявахауш засмеялся, и Али резко повернулся к нему, но Хансада вцепилась в его руку и потащила вперед с удивительной для такой хрупкой женщины силой.

Она втолкнула его в кресло напротив Мунтадира.

– Не натворите дел, – предупредила она сердито и ушла.

Али подозревал, что привратник сейчас получит нешуточный нагоняй.

Мунтадир не поздоровался. Его отсутствующий взгляд был направлен на танцовщиц.

Али прочистил горло.

– Мир твоему дому, ахи.

– Ализейд, – отозвался Мунтадир холодно. Он выпил из медного кубка. – Какими судьбами такой праведник оказался в этом злачном месте?

Многообещающее начало. Али вздохнул.

– Я хотел извиниться, Диру. Поговорить с тобой о…

Взрыв смеха привлек его внимание к двум дэвам. Афшин, видимо, рассказывал какой-то анекдот на дивастийском с веселым лицом, оживленно размахивая руками. Джамшид смеялся, а кто-то третий подливал вина ему в кубок. Али нахмурился.

– Что? – спросил Мунтадир. – Ты на что уставился?

– Я… ни на что, – заикаясь, ответил Али, удивленный такой враждебностью в голосе брата. – Просто я не догадывался, что Джамшид и Дараявахауш такие близкие друзья.

– Они не друзья, – огрызнулся Мунтадир. – Он проявляет уважение к гостю своего отца, – глаза Мунтадира сверкнули из глубины какой-то мрачной неуверенностью. – Не придумывай лишнего, Ализейд. Мне не нравится этот взгляд.

– Какой взгляд? О чем ты?

– Ты знаешь, о чем я. Ты бросил своего потенциального убийцу в озеро и, рискуя жизнью, решил замести все следы того, что произошло на стене. Конец истории. Джамшид ничего не расскажет. Я попросил его об этом… и в отличие от некоторых, он меня не обманывает.

Али опешил.

– Думаешь, я желаю ему вреда? – Он понизил голос, заметив любопытствующий взгляд сновавшего поблизости слуги – хоть они и говорили по-гезирийски, но ссору ни на каком языке ни с чем не спутать. – Господи, Диру, ты правда думаешь, что я могу убить джинна, который спас мне жизнь? Ты думаешь, я способен на такое?

– Я уже не знаю, на что ты способен, Зейди. – Мунтадир осушил кубок. – Я месяцами твердил себе, что все это какая-то ошибка. Что ты просто сердобольный дурак, который разбрасывается деньгами, не задавая лишних вопросов.

У Али замерло сердце, а Мунтадир подозвал виночерпия, замолчав, пока тот подливал ему еще вина. Он сделал глоток и продолжил:

– Но ты ведь не дурак, Зейди. Ты один из умнейших джиннов. Ты не просто отдавал им деньги – ты научил их скрываться от наших казначеев. Я никогда не думал, что ты будешь так ловко заметать следы. Этого шейха расплющило насмерть прямо у тебя на глазах, но Боже… ты даже не шелохнулся. И тебе хватило ума избавиться от тела, когда ты сам был на грани смерти. – Мунтадир содрогнулся. – Это хладнокровно, Зейди. Я не подозревал, что ты можешь быть так хладнокровен. – Он покачал головой и сказал с горьким сожалением в голосе: – Я хотел закрывать глаза… на все, что говорили вокруг. И всегда закрывал.

Али начинало подташнивать. В глубине души он вдруг понял, какое направление принимает их разговор, – и он боялся этого. Он сглотнул комок, подкатывавший к горлу.

– На что?

– Ты сам знаешь. – Глаза его брата, серые глаза, так похожие на его собственные, переполняла буря эмоций: чувства вины, и страха, и подозрений. – Ты знаешь, что говорят о принцах в нашей ситуации.

Пружина страха, сжимавшаяся в сердце Али, лопнула. И внезапно так стремительно, что шокировало его самого, страх выплеснулся в ярость. В негодование, которое Али, сам того не подозревая, держал под прочным замком в таком уголке, куда не смел соваться.

– Мунтадир, я хладнокровен, потому что всю жизнь прожил в Цитадели, где учился служить тебе. Я спал на голых досках, пока ты спал с куртизанками на шелковых постелях. Мне было пять, когда меня отняли у матери, чтобы я пошел учиться убивать людей по твоей команде и сражаться в битвах, которые тебе никогда не придется видеть. – Али перевел дыхание, сдерживая ураган эмоций, рвущийся у него из груди. – Я совершил ошибку, Диру. Вот и все. Я хотел помочь шафитам, а не развязывать…

Мунтадир перебил его:

– Ты и кузен твоей матери – единственные известные спонсоры «Танзима». Они накапливали оружие для неизвестных целей, и неизвестный гезирийский солдат, имевший доступ к Цитадели, украл для их склада тренировочные зульфикары. Ты так никого и не арестовал по этому делу. Хотя, судя по всему, ты знаешь их лидеров. – Мунтадир снова осушил кубок и повернулся к Али. – Вот ты и скажи мне, ахи, – попросил он, – что бы ты подумал, окажись сам на моем месте?

В голосе его брата сквозил страх, неподдельный страх, и Али стало от этого физически плохо. Если бы они были наедине, он бы бросился Мунтадиру в ноги. Даже сейчас его подмывало поступить именно так, и пес с ними, со свидетелями.

Но он сдержался и только взял его руку.

– Никогда, Диру. Никогда. Я скорее буду готов пронзить собственное сердце, чем замахнусь на тебя. Клянусь Богом… ахи… – обещал он, но Мунтадир только хмуро смотрел на него. – Умоляю тебя. Скажи, как мне все исправить. Я сделаю все, что ты попросишь. Я пойду к отцу. Я все ему расскажу…

– Ты труп, если расскажешь отцу, – перебил Мунтадир. – И я не про покушение. Если он узнает, что это ты был в таверне, где убили двоих дэвов, и все три месяца ты прогулял, так и не арестовав изменника из Королевской гвардии… он сам бросит тебя к каркаданну.

– И что с того? – Али даже не смутил собственный желчный тон. – Если ты веришь, что я планирую заговор против вас, почему ты сам не донесешь на меня?

Мутадир бросил на него строгий взгляд.

– Думаешь, я хочу быть виновником твоей смерти? Ты все-таки мой младший брат.

Али сразу присмирел.

– Позволь мне поговорить с Нари, – предложил он, вспомнив, зачем вообще пришел сюда. – Может, мне удастся ее уговорить отказаться от части ее требований.

Мунтадир рассмеялся хмельным сардоническим смехом.

– Думаю, вы с моей расчетливой суженой уже достаточно наговорились – этому хотелось бы побыстрее положить конец.

Музыка смолкла. Дэвы зааплодировали, и Дараявахауш сказал что-то, от чего танцовщицы захихикали.

Мунтадир смотрел на Афшина, как кошка на мышку. Он прочистил горло, и Али понял, что его брат замышляет что-то опасное и ужасно глупое.

– А знаешь, с одним из ее требований я разберусь прямо сейчас… Джамшид! Дараявахауш! – крикнул он. – Идемте. Выпьем вина.

– Диру, не думаю, что это хорошая…

Али резко замолчал, когда приблизились дэвы.

– Эмир Мунтадир. Принц Ализейд. – Дараявахауш склонил голову, сложив пальцы в дэвском приветствии. – Да будет ярко гореть твой огонь в этот прекрасный вечер.

Джамшид нервничал, и Али понял, что он уже достаточно часто бывал в компании пьяного Мунтадира, чтобы понимать, когда назревает недобрая ситуация.

– Добрый вечер, господа, – сказал он неуверенно.

Мунтадир, наверное, заметил его беспокойство. Он щелкнул пальцами и указал на подушку на полу слева от себя.

– Присядь, друг.

Джамшид сел. Дараявахауш ухмыльнулся и тоже щелкнул пальцами.

– И всего-то? – спросил он и добавил что-то на дивастийском, отчего Джамшид покраснел.

Только в отличие от Али Мунтадир прекрасно владел их языком.

– Уверяю тебя, он не дрессированный пес, – ледяным тоном отчеканил он на джиннском. – Он мой дражайший друг. Прошу, Афшин, – добавил он, приглашая его на место рядом с Джамшидом. – Присаживайся, если не против.

Он снова подозвал виночерпия.

– Вина моим гостям. А принц Ализейд выпьет то, что вы подаете мальчишкам, которые еще не научились пить.

Али натужно улыбнулся, вспоминая укол Дараявахауша по поводу его вражды с Мунтадиром во время их дуэли. Как некстати, что именно сейчас Афшин станет свидетелем конфликта между братьями Кахтани.

Дараявахауш повернулся к Али:

– Что же с тобой случилось?

Али ощетинился.

– Что ты имеешь в виду?

Афшин посмотрел на его живот.

– Травма? Болезнь? У тебя изменилась походка.

Али опешил и не нашел что ответить.

Мунтадир сверкнул глазами. Несмотря на их ссору, он отчаянно заступался за брата, когда ответил:

– Не слишком ли пристально ты наблюдаешь за моим братом, Афшин?

Дараявахауш только пожал плечами:

– Ты не воин, эмир, так что тебе этого не понять. Но брат у тебя воин. И воин превосходный. – Он подмигнул Али. – Расправь плечи, сынок, и убери руку от раны. Ты же не хочешь, чтобы твои враги заметили твои слабости?

И снова Мунтадир опередил Али с ответом.

– Уверяю тебя, он уже поправился. Бану Нахида ежедневно проводит время у его постели. Она очень к нему привязана.

Афшин сверкнул глазами, и Али, не желая расставаться ни со своей головой, ни с Нари, быстро вставил:

– Уверен, она одинаково привязана ко всем своим пациентам.

Мунтадир не обращал на него внимания.

– Как раз по поводу бану Нахиды я и хотел с тобой поговорить. – Он посмотрел на Джамшида. – Кажется, в Зариаспе освободилась должность губернатора? Я краем уха слышал, как твой отец говорил об этом.

Джамшид смутился, но ответил:

– Вроде да.

Мунтадир кивнул.

– Завидная должность. Щедрый оклад. В живописном регионе Дэвастана. Обязанностей немного. – Он глотнул вина. – Думаю, ты отлично подойдешь на это место, Дараявахауш. Когда мы вчера обсуждали свадьбу, бану Нахида выразила беспокойство за твое будущее и…

– Что? – Опасная ухмылка сползла с лица Афшина.

– Твое будущее, Афшин. Нари хочет щедро вознаградить тебя за твою преданность.

– Зариаспа не Дэвабад, – отрезал Дараявахауш. – И потом, какая свадьба? Ей еще нет и четверти века. Закон запрещает…

Мунтадир взмахнул рукой, обрывая его возражения.

– Она пришла вчера и внесла свое собственное предложение. – Он улыбнулся с нетипичным для него злорадным огоньком в глазах. – Видимо, ей неймется.

Он потянул последнее слово, наделяя его порядочной дозой вульгарности, и Дараявахауш захрустел суставами. Али машинально потянулся к зульфикару, но оружия не было – его припрятали слуги Хансады.

К счастью, Афшин остался сидеть на месте. Но движения его пальцев привлекли внимание Али, и он вздрогнул. Рабское кольцо Афшина… светилось? Он прищурился. Было похоже на то. От изумруда шло едва заметное сияние, как будто лампа из закопченного стекла не пропускала яркий свет.

Афшин ничего не замечал.

– Я поддерживаю бану Нахиду во всех начинаниях, – произнес он таким ледяным тоном, на который не должен быть способен живой джинн. – Даже в самых возмутительных. Так что с меня причитаются поздравления.

Мунтадир открыл рот, но, к счастью, именно в этот момент вернулась Хансада.

Она присела на краешек дивана рядом с Мунтадиром и обвила изящной рукой его плечи.

– Любимый, опять вы деловыми разговорами портите этот дивный вечер? – Она погладила его шею. – Вы все такие хмурые. Ваше безразличие обижает моих девочек.

– Прости нас, госпожа, – вмешался Афшин. – Мы обсуждали свадьбу эмира. Ты ведь приглашена?

Мунтадир начал распаляться, но если Дараявахауш надеялся разжечь ссору двух ревнивых любовников, то он явно недооценил преданность его куртизанки.

Она очаровательно улыбнулась.

– Разумеется. Я буду танцевать с его женой. – Она уселась Мунтадиру на колени, не сводя острого взгляда с Дараявахауша. – Возможно, дам ей пару советов о том, как лучше его ублажить.

Атмосфера накалялась. Али напрягся, но Афшин ничего не ответил. Он только сделал глубокий вдох и схватился за голову, как будто его настигла внезапная мигрень.

Хансада изобразила беспокойство.

– Тебе нездоровится, Афшин? Если ты переутомился, я предоставлю тебе комнату, где ты можешь отдохнуть. Кто-нибудь с удовольствием составит тебе компанию, – добавила она с ледяной улыбкой. – Твой типаж весьма очевиден.

Она зашла слишком далеко – и Мунтадир тоже. Дараявахауш переключил все внимание на нее. Его зеленые глаза засверкали, и он обнажил зубы в каком-то зверином оскале.

– Виноват, госпожа, я отвлекся, – сказал он. – Но какая дивная картина. Ты, видимо, часто об этом фантазируешь. И в таких очаровательных деталях… вплоть до маленького домика в Агниванше. Из… красного песчаника? – уточнил он, и Хансада побледнела. – На берегах Чамбала[39]… качели для двоих с видом на реку…

Куртизанка ахнула и выпрямилась.

– Откуда… ты об этом знаешь?

Дараявахауш не сводил с нее глаз.

– Силы Создателя… как сильно ты этого хочешь… Ты бы даже согласилась убежать с ним и бросить это прекрасное место и все его богатства. Все равно ты не думаешь, что он стал бы хорошим королем… не лучше ли сбежать, вместе состариться, читая стихи и распивая вино?

– Что за чертовщину ты сейчас несешь? – сорвался Мунтадир, а Хансада вскочила с его колен со слезами стыда на глазах.

Афшин перевел яркоглазый взгляд на эмира.

– Это ее желания, эмир Мунтадир, – невозмутимо ответил он. – Не то чтобы ты их разделял. О нет…

Он замолчал, подался ближе, внимательно разглядывая лицо Мунтадира. Его губы расплылись в восторженной улыбке.

– Оказывается, очень даже наоборот. – Он перевел взгляд с Мунтадира на Джамшида и расхохотался. – А вот это уже интересно…

Мунтадир вскочил с дивана.

Али в ту же секунду встал у него на пути.

Пусть его брат и не воспитывался в Цитадели, но в какой-то момент своей жизни кто-то, очевидно, научил его драться. Удар угодил Али прямо в подбородок и как есть сбил его с ног.

Али тяжело приземлился, и стол, на котором стояли их напитки, с треском поломался. Музыканты сбились с ритма и остановились, и какая-то танцовщица закричала. Несколько посетителей повскакивали на ноги. Толпа была в шоке.

Двое стражников прохаживались вдоль края крыши, и Али заметил, как один из них потянулся за своим зульфикаром. Ну конечно. Со стороны должно было казаться, будто эмир Дэвабада сознательно ударил своего младшего брата по лицу. Но Али был их будущим каидом и офицером Королевской гвардии, так что стражники сомневались, на чью сторону им нужно встать. Если бы на месте Али оказался кто угодно другой, его бы оттащили от эмира прежде, чем он успеет дать отпор. Это они и должны были делать даже сейчас – Али изо всех сил надеялся, что Мунтадир не заметит этого нарушения протокола. Только не теперь, когда его брат высказал ему свои страхи относительно намерений Али.

Джамшид протянул ему руку.

– Ты в порядке, принц?

Али проглотил стон, когда его не до конца зажившую рану от ножа пронзила острая боль.

– Все нормально, – солгал он, когда Джамшид помог ему подняться на ноги.

Мунтадир смотрел на него как на сумасшедшего.

– О чем ты думал, черт тебя побери?

Али прерывисто вздохнул.

– Думал, что, если ты съездишь Бичу Кви-Цзы по физиономии сразу после того, как прилюдно оскорбил его бану Нахиду, он порвет тебя на конфетти. – Али прикоснулся к опухающей челюсти. – Неплохой удар, – похвалил он.

Джамшид обыскал взглядом толпу и положил руку его брату на запястье.

– Он ушел, эмир, – сообщил он вполголоса.

Скатертью дорога. Али потряс головой.

– О чем это он говорил? Про Хансаду… никогда не слышал, чтобы бывший раб мог читать желания других джиннов. – Он взглянул на куртизанку. – То, что он говорил… это правда?

Она сердито хлопала глазами, меча молнии, но не в Али.

А в Мунтадира.

– Не знаю, – процедила она. – Может, спросишь у своего брата?

Не говоря больше ни слова, она расплакалась и убежала.

Мунтадир выругался.

– Хансада, стой!

Он бросился вдогонку за своей любовницей и скрылся в глубине дома.

Совершенно сбитый с толку, Али перевел взгляд на Джамшида, надеясь хоть на какое-то объяснение, но капитан упорно смотрел в пол, странно зардевшись.

Али решил выбросить из головы романтические приключения брата и взвесить свои дальнейшие шаги. Его так и подмывало снарядить гвардейцев на поиски и арест Афшина. Но за что его арестовывать? За пьяный спор из-за женщины? Тогда можно половину Дэвабада в темницу бросить. Афшин не ударил Мунтадира, даже не оскорбил его, по сути.

Не будь дураком. Али принял решение. Он щелкнул пальцами, привлекая внимание Джамшида. Он понятия не имел, почему капитан вдруг так разнервничался.

– Джамшид? Дараявахауш гостит у вас дома, так?

Джамшид кивнул, все еще избегая смотреть Али в глаза.

– Да, принц.

– Ясно. – Он хлопнул Джамшида по плечу, и тот аж подскочил. – Ступай домой. Если до утра он не вернется, поставь Цитадель в известность. А если вернется, передай ему, что завтра его ждут в придворном собрании для разговора о том, что произошло тут сегодня. – Он помедлил и нехотя добавил: – И расскажи отцу. Я помню, что Каве предпочитает первым узнавать обо всех делах Дэвов.

– Сию минуту, принц.

Ему явно не терпелось смыться.

– И, Джамшид…

Джамшид наконец встретился с ним взглядом.

– Спасибо тебе.

Джамшид только кивнул в ответ и поспешил прочь. Али сделал глубокий вдох, старательно игнорируя острую боль. Дишдаша намокла и прилипла к животу, и, когда он прикоснулся к ней, его пальцы испачкались кровью. Наверное, разошлись швы.

Он поправил черный кафтан на себе так, чтобы спрятать кровь. Если бы час был дневной, он бы тайком разыскал Нари, но пока он доберется до лазарета, будет уже около полуночи, и бану Нахида будет спать в своей постели.

Нельзя к ней идти. В первый раз Али повезло, что его не застали в спальне Нари. Отправляться туда во второй раз было слишком рискованно, тем более с учетом слухов, которые непременно расползутся после сегодняшнего. «Перебинтуюсь сам, – решил он, – и подожду в лазарете». Во всяком случае, если кровотечение усилится, он будет всего в двух шагах от Нари. План казался ему логичным.

Впрочем, в последнее время так часто случалось – прямо перед тем, как все шло наперекосяк.

26 Нари

– Нари. Нари, просыпайся.

– М-м-м?

Нари оторвала голову от раскрытой книги, за чтением которой уснула. Она потерла складку на щеке там, где она прижалась к смятой странице, и сонно поморгала, глядя в темноту.

Над ее кроватью стоял мужчина. Его силуэт был очерчен лунным светом.

Горячая рука зажала ей рот прежде, чем она успела закричать. Мужчина раскрыл вторую ладонь, и танцующие огоньки осветили его лицо.

– Дара? – пробормотала Нари в зажатую ладонь.

Он опустил руку, и она удивленно села на кровати. Одеяло сползло ей на колени. Было уже, должно быть, за полночь. В ее комнате было темно и пусто.

– Что ты здесь делаешь?

Он сел на кровать.

– Я недостаточно ясно выразился, когда сказал держаться от Кахтани подальше? – поинтересовался он с плохо сдержанным гневом. – Скажи мне, что ты не соглашалась выходить за этого развратного пескоплава.

А-а. Она как раз задавалась вопросом, когда до него дойдут новости.

– Пока что я ни на что не соглашалась, – уточнила она. – Я увидела в этом перспективу и решила…

– Перспективу? – В его глазах блеснула обида. – Око Сулеймана, Нари, ты можешь в виде исключения говорить так, как будто у тебя есть сердце, а не как будто ты сбываешь краденое на базаре?

Это ее рассердило.

– Это у меня-то нет сердца? Я предложила тебе жениться на мне, а ты велел мне идти и производить на свет стадо маленьких Нахид с другим, как только…

Она замолчала, когда ее глаза привыкли к темноте и она смогла лучше разглядеть Дару. Он был одет в темное дорожное платье, на плечо были закинуты серебряный лук и колчан, полный стрел. За пояс был заткнут длинный кинжал.

Она прокашлялась, заранее догадываясь, что ответ на следующий вопрос ей не понравится.

– Ты почему так одет?

Он встал. За ним мягко раздувались от свежего ночного ветра льняные шторы.

– Я заберу тебя отсюда. Из Дэвабада. Подальше от этого семейства пескоплавов, подальше от нашего прогнившего дома и от толп шафитов, жадных до крови Дэвов.

– Ты хочешь покинуть Дэвабад? – воскликнула Нари. – Ты с ума сошел? Мы рисковали жизнью, чтобы добраться сюда! Здесь нам не грозят ни ифриты, ни мариды – здесь безопасно!

– Не только здесь может быть безопасно.

Она отстранилась, заметив виноватое выражение, проскочившее на его лице. Оно было слишком хорошо ей знакомо.

– Что? – потребовала она ответа. – Что ты на этот раз от меня скрываешь?

– Я не могу…

– Если ты сейчас скажешь: «Не могу тебе сказать», – клянусь именем своей матери, я заколю тебя твоим же ножом.

Он раздраженно засопел и стал мерить шагами пол у ее кровати, как разозленный лев, сцепив руки за спиной, с дымом, клубящимся вокруг ног.

– У нас есть союзники, Нари. И в городе, и за его чертой. Я ничего не сказал об этом в храме, потому что не хотел давать ложных надежд…

– Или позволять мне принимать участие в решении моей судьбы, – перебила Нари. – Как всегда.

Выведенная из себя, она швырнула подушку ему в голову, но он с легкостью увернулся.

– И потом, союзники? Что это вообще значит? Ты что, строишь заговоры с какой-то тайной ложей Дэвов, чтобы выкрасть меня? – выпалила она с сарказмом, но, когда он залился краской и отвел глаза, она ахнула. – Стой… ты серьезно строишь заговоры с тайной ложей Дэвов…

– Сейчас нет времени углубляться в детали, – остановил ее Дара. – Я все расскажу тебе по пути.

– Не будет никакого «по пути», я с тобой никуда не поеду! Я дала слово королю… Боже, Дара, ты же слышал, как здесь наказывают изменников? Они натравливают на них какого-то огромного зверя с рогами, который у всех на глазах топчет их до смерти!

– Этому не бывать, – заверил Дара. Он снова сел рядом с ней и взял ее руку. – Ты не обязана соглашаться на это, Нари. Я не позволю им…

– Мне не нужно, чтобы ты меня спасал! – Нари выдернула руку. – Дара, ты хоть когда-нибудь слушаешь, что я тебе говорю? Я начала брачные переговоры. Я пришла к королю. – Она всплеснула руками. – От чего ты собрался меня спасать? От участи будущей королевы Дэвабада?

Он в неверии уставился на нее.

– Но какой ценой, Нари?

Нари сглотнула подступивший к горлу ком.

– Ты же сам сказал: я последняя из Нахид. Мне будут нужны дети. – Она натянуто пожала плечами, в ее словах все-таки слышалась горечь. – Почему бы и не подобрать себе самую выгодную партию?

– Самая выгодная партия? – переспросил Дара. – Это жених, который тебя не ценит? Семья, которая всегда будет смотреть на тебя с мнительностью? Ты этого хочешь?

Нет. Но Нари уже открыла Даре свои чувства к нему. И он их отверг.

И в глубине души Нари знала, что хотела от Дэвабада большего, чем его одного.

Она сделала глубокий вдох, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

– Дара… не говори так, будто это что-то плохое. Я в безопасности. У меня будет масса времени и возможностей пройти хорошее обучение. – У нее перехватило дыхание. – Лет через сто, глядишь, на троне снова будут сидеть Нахиды. – Она взглянула на него мокрыми глазами, хотя изо всех сил пыталась сдержать слезы. – Ты разве не этого хотел?

Дара уставился на нее, и Нари видела борьбу эмоций на его лице.

Прежде чем он ей ответил, в дверь постучали.

– Нари? – позвал приглушенный голос.

Знакомый голос.

Дым заклубился у Дары над воротником.

– Извини, – проговорил он ядовитым шепотом, – но за какого именно брата ты дала согласие выйти замуж?

Он пересек комнату в три шага. Нари бросилась за ним и закрыла собой дверь, пока он не сорвал ее с петель.

– Все не так, как ты подумал, – зашептала она. – Я от него избавлюсь.

Его глаза метали молнии, но он отступил обратно в тень. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоить сердцебиение, и открыла дверь.

На нее смотрело улыбчивое лицо Ализейда аль-Кахтани.

– Мир твоему дому, – поздоровался он по-арабски. – Не хотел тебя… – он захлопал глазами, заметив ее ночную рубашку и непокрытые волосы. Он немедленно отвернулся. – Я… э…

– Все нормально, – поспешила успокоить она. – Что у тебя стряслось?

Он держался за левый бок, а теперь открыл полу своего черного кафтана, показывая ей окровавленную дишдашу под ним.

– Я разорвал несколько швов, – объяснил он извиняющимся тоном. – Я хотел переждать до утра в лазарете, но кровотечение никак не останавливается, и… – он нахмурился. – У тебя все в порядке? – Он внимательно посмотрел ей в лицо, на время отметая правила приличия. – Ты… вся дрожишь.

– Все в порядке, – заверила она, зная, что Дара стоит за дверью и наблюдает за ней.

Она лихорадочно соображала. Ей хотелось сказать Али бежать отсюда, накричать на него за то, что явился к ней без сопровождения, лишь бы он унес отсюда ноги живым и здоровым, но ему действительно нужна была помощь.

– Уверена? – Он сделал шаг.

Она выдавила из себя улыбку.

– Уверена.

Она прикинула расстояние отсюда до лазарета. Дара не посмеет пойти за ними следом… или посмеет? Он ведь не знал, сколько сейчас пациентов в лазарете и сколько стражи выставлено в его коридорах.

Она кивнула на окровавленную дишдашу Али.

– Выглядит кошмарно. – Она ступила за порог. – Дай я…

Дара раскусил ее маневр.

Дверь выдернуло у нее из рук. Дара потянулся схватить ее за руку, но Али, округливший глаза, успел первым. Он втащил ее в лазарет, оттолкнул ее назад, за спину, и она больно приземлилась на каменный пол. Его зульфикар заполыхал.

В считаные секунды в лазарете воцарился хаос. Стрелы дождем посыпались на деревянную балюстраду, догоняя Али, а его зульфикар поджег штору, разделяющую лазарет на две части. Ее пернатый пациент вскрикнул и захлопал оперенными руками, лежа на своей постели из веток. Нари вскочила на ноги, еще не до конца придя в себя после падения.

Али и Дара дрались.

Нет, не дрались – дерутся двое пьяниц в подворотне. Али и Дара танцевали. Двое чистокровных воинов кружили друг вокруг друга в безумном вихре из огня и отблесков металлических лезвий.

С кошачьей грацией Али вскочил на ее стол и с этой позиции нанес Даре удар сверху, но Афшин в самую последнюю долю секунды успел увернуться. Он ударил в ладони, стол загорелся и сложился под весом Али. Принц упал на горящую землю. Дара хотел ударить его в голову, но Али откатился, попутно подрезав ему сзади ноги.

– Прекратите! – закричала она, когда Дара швырнул горящую ножку стола в голову Али. – Прекратите это, оба!

Али увернулся от летящей в него мебели и набросился на Афшина, поднеся зульфикар ему к горлу.

Нари ахнула. Теперь ей стало страшно за другого джинна.

– Нет! Дара, осторожно…

Она даже не успела договорить, когда кольцо Дары вдруг засияло изумрудным светом. Зульфикар Али завибрировал и потускнел, а медное лезвие стало загибаться и извиваться. Зульфикар недовольно зашипел и переплавился, принимая форму огненной змеи. Али вздрогнул и отбросил змею, которая дернулась в попытке ужалить его.

Дара не стал медлить. Он схватил принца за горло и прижал его к мраморной колонне. Вся комната содрогнулась. Али ударил его, и Дара снова впечатал его в колонну. Черная кровь потекла по лицу Али. Дара усилил хватку, и Али начал задыхаться, цепляясь за руки душившего его Афшина.

Нари подбежала к ним.

– Отпусти его! – она схватила Дару за руку и попыталась разомкнуть его пальцы, но с тем же успехом она могла бы бороться со статуей. – Дара, пожалуйста! – закричала она, когда глаза Али потемнели. – Я тебя умоляю!

Он отпустил принца.

Али упал на землю. Он был в плачевном состоянии: глаза были затянуты поволокой, по лицу стекала кровь, пятно на дишдаше расползалось все больше и больше. Впервые Нари забыла о том, что не уверена в себе. Она встала на колени, сбросила с него тюрбан и порвала дишдашу от воротника до самого пояса. Она прижала ладони ко всем его ранам и закрыла глаза.

«Исцеляйся», – велела она. И кровь сразу же свернулась под ее пальцами, кожа разгладилась и затянулась. Она даже не успела сообразить, насколько стремительным и невероятным был эффект, пока Али не закряхтел и не закашлялся, глотая ртом воздух.

– Ты цел? – спросила она нетерпеливо.

Она чувствовала, как Дара наблюдает за ними из другого угла комнаты.

Али с трудом кивнул и сплюнул кровавую слюну.

– Он… тебя обидел? – просипел он.

Боже Всевышний, так вот что ему показалось? Она сжала его руку.

– Нет, – заверила она. – Конечно, нет. Я в порядке.

– Нари, нам пора уходить, – тихо предупредил Дара. – Немедленно.

Али перевел взгляд с нее на Дару, и на его лице проступил шок.

– Ты хочешь сбежать с ним? Но ты… ты обещала моему отцу…

Послышался громкий стук в двери, ведущие в коридор.

– Бану Нахида? – окликнул приглушенный мужской голос. – У вас все в порядке?

Али выпрямился.

– Нет! – взревел он. – Это Аф…

Нари зажала рукой ему рот. Али отшатнулся, как будто она предала его.

Но было уже поздно. Стук в дверь стал громче.

– Принц Ализейд! – закричали на той стороне. – Это вы?

Дара выругался и, быстро подойдя к двери, положил руки на дверные скобы. Серебро в момент расплавилось, оплетя двери кружевным узором, надежно смыкая двери друг с другом.

Но Нари не думала, что это удержит солдат надолго.

«Ему нужно уходить», – поняла она, и что-то внутри оборвалось.

И хотя она понимала, что он сам во всем виноват, слова все равно дались Нари с трудом.

– Дара, тебе нужно идти. Бежать. Пожалуйста. Если ты останешься в Дэвабаде, король убьет тебя.

– Знаю.

Он подхватил зульфикар Али, когда медная змея попыталась прошмыгнуть мимо, и металл преобразился у него в руках. Дара подошел к ее столу и вытряхнул ее инструменты из цилиндрического стеклянного сосуда. Он пошарил по приборам и достал железный стержень. Железо расплавилось у него в руках.

Нари застыла. Даже она знала, что у него не должно быть таких способностей.

Но Дара даже не поморщился и переплавил мягкий металл в тонкую длинную веревку.

– Что ты делаешь? – спросила она, когда он нагнулся и выдернул руку Али из ее рук.

Он обмотал мягкий металл вокруг запястий принца, и железо тут же затвердело. Грохот снаружи стал громче, из-под двери повалил дым.

Дара подозвал ее пальцем.

– Иди сюда.

– Повторяю еще раз: я не уеду из Дэвабада…

Дара прижал зульфикар к горлу Али.

– Уедешь, – сказал он с тихой решимостью.

Нари похолодела. Она посмотрела Даре в глаза, уповая на то, что это какая-то ошибка, что мужчина, которому она доверяла больше всех на свете, на самом деле не принуждает ее к этому решению.

Но его глаза, такие красивые глаза, были полны решимости. Сожаления и решимости.

Али выбрал именно этот неудачный момент, чтобы вставить слово.

– Катись к черту, детоубийца, подстрекатель…

Дара сверкнул глазами. Он сильнее прижал зульфикар к горлу Али.

– Хватит, – сказала Нари. – Я иду. Не трогай его.

Дара с облегчением опустил зульфикар от горла принца.

– Спасибо, – он рывком повернулся к Али. – Присмотри за ним пару секунд.

Быстрыми шагами он пересек комнату, направляясь к стене за ее столом.

Нари чувствовала себя опустошенной. Она села рядом с Али, боясь не устоять на ногах.

Он смотрел на нее как на чужую.

– Не знаю, благодарить тебя за спасение моей жизни или обвинять в предательстве.

Нари втянула носом воздух.

– Когда я разберусь, я тебе сообщу.

Али рискнул взглянуть на Дару и понизил голос.

– Нам отсюда не выбраться, – предупредил он, встретившись с ней встревоженным взглядом. – И если отец заподозрит твою вину… Нари, ты дала ему слово.

Их перебил тяжелый скрежет. Нари подняла глаза и увидела, как Дара старательно вскрывает каменную стену вдоль ее швов, пока дым и ярко-белые языки пламени лизали ему руки. Когда разрыв был достаточно большим, чтобы протиснуться сквозь него, он остановился.

– Пойдемте.

Дара схватил Али за ворот его кафтана и потащил его за собой, протолкнув его за стену первым. Принц упал на колени.

Нари вздрогнула. Она больше не могла успокаивать себя тем, что Али был для нее просто мишенью. Глупо было отрицать, что он успел стать ей другом. И он был ребенком в сравнении с Дарой, порядочным и добродушным, несмотря на отдельные его недостатки.

– Дай мне свой кафтан, – сказала она неласково, пока Дара стоял к ней спиной. Нари не успела переодеться, и она не собиралась тащиться через весь Дэвабад в одной сорочке.

Дара передал ей кафтан.

– Нари, мне… прости меня, – сказал он по-дивастийски. Нари знала, что он говорил от чистого сердца, но это его не оправдывало. – Я просто пытаюсь…

– Знаю я, что ты пытаешься, – парировала она резким тоном. – И скажу тебе прямо: я никогда тебе не прощу, если с ним что-нибудь случится. И я никогда не забуду того, что ты тут сегодня натворил.

Она не стала дожидаться ответа. Знала, что не получит его. Так что она прошла в разрыв в стене. Нари успела бросить последний взгляд на лазарет, когда стена за ней замкнулась.

Казалось, они шли часами.

В узком коридоре, по которому вел их Дара, было так тесно, что местами приходилось усиленно протискиваться, обдирая плечи о грубые камни стен. Потолок шел волнами, то поднимаясь до заоблачных высот, то опускаясь так низко, что приходилось пробираться ползком.

Дара наколдовал маленьких огоньков, которые плясали у них над головами, пока они брели по кромешной тьме туннеля. Они молчали. Дара был поглощен поддержанием чар, которые открывали проход в камнях, а Али тяжело и часто дышал. Несмотря на вылеченные раны, принцу явно нездоровилось. Нари слышала его учащенное сердцебиение, и он то и дело врезался в стены, как неуклюжий пьяница.

В один момент он споткнулся и распластался по земле, задев ноги Дары. Афшин выругался и повернулся.

Нари поспешила встать между ними.

– Не лезь к нему.

Она помогла Али подняться. С него градом сыпался пепел, и он с трудом мог сфокусироваться на ее лице.

– Ты как?

Он поморгал и слегка покачнулся.

– Воздух здесь тяжелый.

– Воздух?

Нари нахмурилась. Может, в туннеле и был немного затхлый воздух, но дышалось тут совершенно свободно.

– Это потому, что ты здесь чужой, – мрачно сказал Дара. – Это не твой город и не твой дворец. Стены это знают, даже если вы, гезирийские шавки, так не считаете.

Нари сурово посмотрела на него.

– Тогда давай поторопимся.

Они шли, пока туннель не расширился и не стал напоминать крутой спуск, в конце концов превратившись в длинный лестничный пролет из разваливающихся ступенек. Нари оперлась на стену и поморщилась, почувствовав пальцами влагу. Но Али набрал полную грудь сырого воздуха. Ступеньки стали скользкими от сырости, и она была готова поклясться, что его шаги становились все увереннее и увереннее.

Дара остановился.

– Впереди все затоплено.

Огоньки у них над головами разгорелись с удвоенной силой. Ступеньки заканчивались в луже стоячей черной воды, которая выглядела и пахла одинаково мерзко. Нари затормозила у самого края, глядя на отражения мерцающих огоньков на маслянистой поверхности воды.

– Боишься намочить ноги?

Али протиснулся мимо Дары и уверенно шагнул в темную лужу, остановившись только тогда, когда вода дошла ему до пояса. Он развернулся. Его черный как вороново крыло кафтан растворялся под черной жижей, и казалось, будто сама вода была накинута ему на плечи.

– Страшно, что тебя покусают мариды?

– А ты чувствуешь себя как дома, да, крокодиленыш? – поддел его Дара. – Вспоминаешь смердящие болота Та-Нтри?

Али пожал плечами:

– Пескоплавы, шавки, крокодилы… Может, ты просто перебираешь всех известных тебе животных? Сколько их еще осталось? Пять? Шесть?

Дара сверкнул глазами и потом сделал то, чего не делал при Нари никогда.

Дара ступил в воду.

Он поднял руки, и вода убежала, омывая камни и затекая в расщелинки. Капли, которые не успели спастись, шипели под ногами везде, где он ступал. У Нари отвисла челюсть.

Его кольцо сияло ярко-зеленым светом, как солнце, ударившее лучом в мокрый древесный лист. Она вспомнила, что он сделал с шеду, с зульфикаром Али, с железными наручниками.

И оказалось, что она совершенно не знает, сколько еще тайн скрывает от нее Дара. После их поцелуя в пещере прошла целая вечность.

Афшин толкнул опешившего Али вперед.

– Не останавливайся, джинн, и следи за выражениями. Бану Нахида очень расстроится, если я вырежу тебе язык.

Нари быстро поравнялась с Али.

– Теперь он что, одним своим присутствием кипятит воду? – прошептал Али, нервно озираясь на Дару. – Что это за ходячий кошмар?

Понятия не имею.

– Может, это пережиток его рабства, – сказала она слабым голосом.

– Я встречался с освобожденными рабами. Они даже близко не обладают такими силами. Скорее всего, он пошел по стопам ифритов и давным-давно отдался демонам, – его лицо перекосилось, и он посмотрел на нее, понижая голос уже до шепота. – Прошу тебя, во имя Всевышнего, скажи, что ты на самом деле не собираешься с ним бежать.

– Ты уже забыл зульфикар у своего горла?

– Я лучше брошусь в озеро, чем позволю этому чудовищу использовать мою жизнь, чтобы похитить твою. – Он покачал головой. – Нужно было сразу отдать тебе ту книгу в саду. Нужно было рассказать тебе о разрушенных им городах, об убитых невинных душах… ты бы первая вонзила нож ему в спину.

Нари отпрянула.

– Ни за что.

Она знала о кровопролитном прошлом Дары, но Али наверняка преувеличивал.

– Это была война – война, развязанная твоим народом. А Дара только защищал свое племя.

– Это он тебе рассказал? – Али втянул носом воздух. – Защищал… Нари, ты знаешь, за что его называют Бичом?

Липкий холодок прошел у нее по позвоночнику, но она отмахнулась от этого чувства.

– Не знаю. Но позволю напомнить, что это ты недавно ночью явился ко мне весь в чужой крови, – заметила она. – Так что Дара не единственный, у кого от меня секреты.

Али резко остановился.

– Ты права, – с решительным лицом он повернулся к ней. – На мне была кровь шафитского ассасина. Он был членом политической группировки «Танзим». Они выступают, и временами слишком агрессивно, за права шафитов и признаны преступниками и врагами государства. Я был их главным спонсором. Мой отец узнал обо всем и в качестве наказания велел мне завоевать твое расположение и убедить тебя выйти замуж за моего брата. – Он поднял темные брови; на лбу у него запеклась кровь. – Вот. Теперь ты все знаешь.

Нари поморгала, переваривая информацию. Она догадывалась, что у Али были свои цели, так же как и у нее, но все равно было обидно услышать это вот так, без обиняков.

– А интерес к моей родине и к изучению арабского… полагаю, тоже был фальшивым?

– Нет. Клянусь, не был. Несмотря на то, как началась наша дружба и что я сначала думал о твоей семье… – Али стало неловко. – Это были темные для меня месяцы. Время, проведенное с тобой… было светом.

Нари отвернулась. На его искренность было просто невыносимо смотреть. Ее взгляд упал на его окровавленные запястья, все еще скованные железом. «Он выживет, – дала она себе клятвенное обещание. – Несмотря ни на что».

Даже если для этого придется сбежать с Дарой.

Они пошли дальше. Время от времени Али метал в спину Даре недружелюбные взгляды.

– Думаю, сейчас твоя очередь.

– В каком смысле?

– Не слишком ли ты ловко вскрываешь замки и ведешь переговоры для обычной служанки?

Она поддела носком землю, разбрасывая вокруг мелкие камешки.

– Не думаю, что я по-прежнему буду казаться тебе светом, если расскажу тебе о своем прошлом.

– Нари, – позвал Дара, прерывая их тихую беседу.

Пещера закончилась. Нари подошла к Даре, который остановился на краю невысокого каменистого рифа, под которым протянулось узкое песчаное побережье, окружившее тихую лагуну. В отдалении она видела полоску неба, усыпанную звездами. Вся лагуна как-то странно светилась. Вода была медно-голубого оттенка и мерцала, как под лучами тропического солнца.

Дара вывел ее на берег, вручил ей свой нож и притащил Али.

– Мне будет нужна твоя кровь, – сказал он извиняющимся тоном. – Самую капельку, на лезвие.

Нари провела ножом по ладони, успев пустить только несколько капель, пока рана снова не затянулась. Дара забрал у нее нож и полушепотом произнес над ним молитву. Алая кровь закапала с ножа и вспыхнула ярким пламенем. Лагуна стала съеживаться, из глубины послышался громкий чавкающий звук, с которым вода покидала берега, и в центре проступило сооружение из металла. На глазах у Нари изящное медное судно вырвалось из-под поверхности, и струи воды покатились с его блестящего носа. Лодка была небольшой, рассчитанной не больше чем на дюжину пассажиров. Парусов не было, но судно с изогнутой острой кормой производило впечатление быстроходного.

Нари шагнула вперед, завороженная такой красотой.

– Она всегда тут была?

Дара кивнул.

– Еще до падения города. Осада Кахтани была такой суровой, что никто не успел сбежать. – Он толкнул Али в мелкие воды. – Подымайся на борт, пескоплав.

Нари хотела идти за ним, но Дара поймал ее за руку.

– Я отпущу его, – тихо произнес он на дивастийском. – Я обещаю. На другом берегу озера нас будет ждать все необходимое: ковер, провизия, оружие. Я высажу его на берегу целым и невредимым, и мы улетим.

От этих слов чувство, что ее предали, только усугубилось.

– Приятно знать, что мы будем сыты, когда нас убьют ифриты.

Она хотела отстраниться от него, но Дара крепко держал ее.

– Нас не убьют ифриты, Нари, – успокоил он. – Сейчас все будет по-другому. Ты будешь в безопасности.

Нари нахмурилась.

– Что это вообще значит?

Вдали раздались крики, за ними последовала неразборчивая команда. Голоса были далеко, их обладатели еще даже не попали в поле зрения, но Нари знала, как быстро передвигаются джинны.

Дара отпустил ее руку.

– Я расскажу, когда мы покинем город. Я расскажу все, что ты хочешь знать. Давно стоило это сделать. – Он коснулся ее щеки. – Мы все преодолеем.

В этом я уже не уверена. Но она не сопротивлялась, когда он помог ей взобраться на борт. Дара достал медный шест, который лежал посередине вдоль палубы. Он уперся им в песчаный берег, и они отчалили.

Лодка, шипя, скользнула сквозь каменную стену грота. Но когда Нари обернулась, склон был гладок и цел. Вдали она увидела доки, где копошились мелкие фигурки с мерцающими факелами и блестящими саблями.

Али посмотрел на солдат, пока лодка мчала по неподвижным водам по направлению к темным горам.

Нари подвинулась ближе к нему.

– Эта ваша договоренность с отцом… думаешь, он тебя сильно накажет, если я уеду?

Али потупил взгляд.

– Это неважно.

Она заметила, как он щупает костяшки пальцев – в молитве, в раздумьях или просто в нервном жесте. Он выглядел таким несчастным.

Слова сорвались с ее губ прежде, чем она успела их обдумать.

– Пойдем с нами.

Али остолбенел.

Нари по наивности продолжала настаивать тихим голосом:

– Ты можешь сбежать от всех последствий. Пересечем вместе Гозан, и отправляйся путешествовать по миру людей, которым ты так очарован. Езжай молиться в Мекку, учиться у ученых из Тимбукту… – Она сглотнула и с грустью продолжила: – В Каире живет мой старый друг. Он бы не отказался от нового делового партнера.

Али неотрывно продолжал смотреть на свои руки.

– Ты ведь сейчас не шутишь? – спросил он странным отсутствующим голосом.

– Нет.

Он на секунду зажмурился.

– Ох, Нари… мне так жаль.

Он повернулся к ней, и она прочитала раскаяние в каждой линии на его лице.

Нари попятилась.

– Нет, – прошептала она. – Что ты…

Воздух вокруг нее зарябил, и слова застряли у нее в горле. Она вцепилась в борт лодки и задержала дыхание под удушливым объятием озерной завесы. Как и в предыдущий раз, все закончилось мгновенно, и мир снова привел себя в порядок. Темные горы, звездное небо…

Дюжина военных кораблей с армией солдат.

Они чуть не врезались в первый корабль, массивную деревянную трирему, грузно державшуюся на воде. Маленькая медная лодочка промчалась мимо нескольких весел, ломая их на своем пути, но солдаты были к этому готовы. Палубу заполнили лучники с натянутыми луками, другие солдаты забрасывали в воду цепи с острыми якорями, пытаясь зацепить их судно. Один из лучников выпустил огненную стрелу высоко в небо. Это был сигнал.

Али неуклюже поднялся на ноги.

– Мои предки обнаружили лодку вскоре после восстания, – рассказал он. – Никто не мог поднять ее на воду, и так ее и оставили. И скрывать объекты по ту сторону завесы мы научились уже много веков назад. Прости меня, Нари, – добавил он тише. – Мне правда очень жаль.

Дара зарычал. Он стоял на другом конце лодки, но в мгновение ока заправил в лук стрелу и прицелился Али в горло. Нари не понимала, что он творит. Они были в абсолютном меньшинстве.

– Афшин! – вперед военного корабля вышел Джамшид. – Не будь дураком. Опусти оружие.

Дара не шевельнулся, и солдаты рассредоточились, собираясь брать лодку на абордаж. Нари подняла руки.

– Зейди! – послышался крик с корабля, когда Мунтадир протиснулся через шеренгу солдат.

Он увидел своего брата в крови, скованного железом, с направленной на него стрелой. Его красивое лицо перекосило от ненависти, и он бросился вперед.

– Ах ты, подонок!

Джамшид перехватил его.

– Мунтадир, не надо!

Дара удивленно посмотрел на Мунтадира.

– А ты что забыл на борту военного корабля? Или здесь бочки с вином вместо балласта?

Мунтадир свирепо зашипел:

– Подожди, пока приедет отец. Посмотрим, как храбро ты тогда запоешь.

Дара засмеялся.

– Вот мой папочка вам покажет. Девиз всех гезирийских героев.

Мунтадир сверкнул глазами. Он оглянулся, прикидывая, далеко ли остальные корабли, и потом сердито ткнул пальцем в лучников.

– Почему вы целитесь в него? Цельтесь в девчонку! Вот увидите, как быстро великий Бич сложит оружие.

Дара перестал улыбаться.

– Только попробуй, и я перебью вас всех до последнего.

Али заслонил Нари собой.

– Она так же невинна, как и я, Диру.

Нари заметила, что и он бросил взгляд на другие корабли и пришел к тому же выводу, что и его брат.

И она все поняла. Ну конечно, они хотели дождаться появления Гасана. Дара был абсолютно беззащитен перед действием Сулеймановой печати. Если они смогут протянуть время до прибытия короля, Дара обречен.

Он сам выкопал себе яму. Нари понимала это. Но у нее перед глазами всплыло их путешествие, постоянно гнетущая его тоска, его скорбь, с которой он говорил о трагической судьбе своей семьи, кровавые воспоминания о рабстве. Он всю свою жизнь сражался за Дэвов против Кахтани. Может, и неудивительно, что он так рвался спасти ее от того, что должно было казаться ему чудовищно незавидной судьбой.

И даже одна мысль о том, как его, закованного в железо, выволокут перед королем и казнят на глазах у толпы зевак…

Нет. Никогда. Она повернулась, чувствуя, как разливается тепло в груди.

– Отпусти его, – взмолилась она. – Пожалуйста. Дайте ему уйти, а я останусь. Я выйду за твоего брата. Я сделаю все, что скажет твоя семья.

Али помедлил.

– Нари…

– Пожалуйста. – Она взяла его за руку, усилием воли прогоняя неуверенность из его взгляда. Она не могла позволить Даре умереть. От одной только мысли у нее разбивалось сердце. – Я заклинаю тебя. Мне больше ничего не надо, – добавила она, и в этот момент это действительно было ее единственным желанием. – Я желаю только того, чтобы он жил.

На мгновение лодку охватила странная неподвижность. В воздухе стало нестерпимо жарко, как бывает перед надвигающимся муссоном.

Дара сдавленно вскрикнул. Нари обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как он покачнулся на ногах. Лук ослаб в его хватке, пока он отчаянно глотал воздух.

Она в ужасе бросилась к нему. Но кольцо Дары вдруг ослепительно засверкало, и Али схватил ее за руку.

Когда Дара поднял голову, Нари захотелось кричать. Хотя его взгляд был сосредоточен только на ней, его яркие глаза ее не узнавали. И она ничего не узнавала в его лице: его выражение было еще более безумным, чем тогда в Иераполе. У него был загнанный и несчастный вид.

Он круто развернулся на солдат. Он ощерился, и его лук удвоился в размерах. Колчан тоже стал больше, и его наполнили самые разнообразные стрелы, которые будто состязались друг с другом в изощренности. Стрела, натянувшая сейчас его тетиву, оканчивалась наконечником из железа в виде полумесяца, а из древка торчали колючки.

Нари похолодела. Она вспомнила свои последние слова. И намерение, вложенное в них. Не могла же она в самом деле… или могла?

– Дара, стой! Не делай этого!

– Стреляйте! – закричал Мунтадир.

Али повалил ее на палубу. Они с размаху упали вниз, но стрелы не засвистели у них над головами. Она подняла голову.

Стрелы солдат застыли в полете.

Нари начинала подозревать, что король Гасан приплывет слишком поздно.

Дара щелкнул пальцами, и стрелы резко полетели в обратном направлении, где пронзили своих собственных лучников. Стрелы Дары полетели следом. Его руки так быстро мелькали между луком и колчаном, что глаза Нари не могли уследить за его движениями. Когда все лучники попадали под его натиском, Дара выхватил зульфикар Али.

Его горящие глаза вперились в Мунтадира. В его безумном взгляде просквозило узнавание.

– Зейди аль-Кахтани, – воскликнул он и сплюнул. – Предатель. Я так долго ждал, когда заставлю тебя поплатиться за все, что ты сделал с моим народом.

Как только Дара сделал это безумное заявление, он перепрыгнул на корабль. Деревянные перила загорелись от одного его прикосновения, и он скрылся в облаке густого черного дыма. Послышались крики.

– Освободи меня, – взмолился Али, кладя руки ей на колени. – Пожалуйста!

– Я не знаю как!

Тело офицера Агниванши, лишенное головы, шмякнулось возле них, и Нари взвизгнула. Али неуклюже поднялся на ноги.

Она перехватила его.

– С ума сошел? Что ты можешь в таком состоянии? – спросила она, указывая на скованные запястья.

Он высвободился из ее рук.

– Там мой брат!

– Али!

Но принц уже пропал, растворившись в том же облаке дыма, что и Дара.

Она отшатнулась. Что, черт возьми, только что произошло с Дарой? Нари провела рядом с ним много недель – наверняка она не раз высказывала свои желания вслух, и не происходило… того, что она натворила сейчас.

Он убьет всех до единого на корабле. Гасан обнаружит, что его сыновья мертвы, и будет гнаться за ними до самого края света, повесит их на площади, и племена их начнут войну, которая не закончится много веков.

Она не могла этого допустить.

– Боже, сохрани меня, – прошептала она и сделала то, что противоречило всем ее инстинктам.

Она побежала навстречу опасности.

Нари залезла на борт корабля, карабкаясь по поломанным веслам и якорным цепям, поглядывая на заколдованную воду, плескавшуюся под ногами. Она не забыла слова Дары о том, как озеро пожирает плоть джиннов.

Но бойня на триреме заставила ее выбросить смертельное озеро из головы. Огонь расползался по деревянной палубе и тянулся по мачте к черному парусу. Павшие лучники лежали стройным рядом там же, где их скосили дюжины стрел. Один звал маму, схватившись за изодранный живот. Нари замешкалась, но решила, что не может терять ни минуты. Она пробралась между телами, кашляя и отмахиваясь от дыма, и споткнулась о груду кровавой материи.

Она услышала крики с другого конца палубы и увидела бегущего туда Али. На секунду дым рассеялся, и она увидела его.

Тут ей стало ясно как день, почему имя Дары уже больше тысячи лет вселяет в джиннов такой ужас. Его лук висел за спиной. В одной руке он держал зульфикар Али, в другой – украденный ханджар и с их помощью методично избавлялся от последних солдат, державших оборону вокруг Мунтадира. Это были движения не мужчины, а некого разбушевавшегося бога войны из давно минувшей эпохи, в которой он был рожден. Даже его тело светилось изнутри, как будто огонь полыхал у него прямо под кожей.

«Как ифрит», – с ужасом поняла Нари, уже даже не зная, кто и что Дара такое на самом деле. Он воткнул зульфикар в горло последнего стражника, отделявшего его от Мунтадира, и выдернул окровавленное лезвие.

Но эмир ничего не замечал. Мунтадир сидел на омытой кровью палубе, обхватив руками пронзенное стрелами тело солдата.

– Джамшид! – кричал он, хватаясь за его лицо. – Нет! Боже, нет… прошу тебя, открой глаза!

Дара занес зульфикар. Нари остановилась и хотела закричать.

Но Али бросился на Афшина.

Она даже не обратила внимания на принца, слишком пораженная чудовищным образом Дары, взявшего на себя обязанности смерти. Но вот он уже был здесь и, пользуясь своим высоким ростом как преимуществом, вскочил Даре на спину и обхватил скованными запястьями шею Афшина. Он подтянул ноги, и Дара пошатнулся под навалившимся на него весом. Тогда Али выбил зульфикар у него из рук.

– Мунтадир! – закричал он и добавил что-то непонятное по-гезирийски.

Зульфикар приземлился в паре шагов от ног эмира. Мунтадир не обращал внимания. Он как будто не слышал крика своего брата. Нари опрометью бросилась бежать, перескакивая на бегу через трупы.

Дара испустил раздраженный рев, пытаясь стряхнуть принца. Али приподнял руки, уперев железные кандалы Афшину в горло. Дара захрипел, но ухитрился ударить принца в живот и с силой вжать его в корабельную мачту.

Али все равно не отпускал.

– Ахи!

Мунтадир вздрогнул и повернулся на крик. Через мгновение он бросился за зульфикаром – в то же время, когда Даре наконец удалось перебросить Али через плечо. Он схватился за лук.

Младший принц со всей силы шмякнулся о скользкую палубу и откатился к самому борту. Он поднялся на ноги.

– Мунта…

Дара прострелил ему горло.

27 Нари

Нари закричала и бросилась к Али, когда вторая стрела пронзила ему грудь. Принц пошатнулся, отшагнул назад, задел пяткой за борт корабля и потерял равновесие.

– Али!

Мунтадир бросился к брату, но все произошло слишком быстро. Али упал в озеро с едва слышным всплеском. Послышался гулкий звук, как будто булыжник пошел ко дну в тихом пруду, и стало тихо.

Нари подбежала к перилам, но Али уже не было видно. Только круги на темной воде напоминали о его присутствии. Мунтадир упал на колени и завыл.

У Нари в глазах набухли слезы. Она развернулась и набросилась на Дару.

– Спаси его! – плакала она. – Я желаю, чтобы ты его вернул!

Дара зашатался под натиском ее команды, но Али не появился. Только Дара моргнул, и яркий блеск ушел из его глаз. Растерянным взглядом он обвел кровавую палубу. Нетвердо стоя на ногах, он уронил лук.

– Нари, я…

Мунтадир вскочил на ноги и схватил зульфикар.

– Я убью тебя!

Пламя спиралью взметнулось по сабле, и он побежал на Афшина.

С помощью ханджара Дара отбивался от Мунтадира легко, как от назойливой мошки. Он заблокировал очередной выпад Мунтадира и запросто увернулся от третьего, ударив эмира локтем в лицо. Мунтадир вскрикнул. Черная кровь фонтаном брызнула у него из носа. Даже не разбираясь в фехтовании, Нари видела, как неуклюжи его движения в сравнении со смертоносной скоростью Афшина. Две сабли снова лязгнули друг о друга, и Дара оттолкнул Мунтадира.

Он сделал шаг назад.

– Хватит, аль-Кахтани. Зачем твоему отцу терять сегодня обоих сыновей?

Похоже, Мунтадир не желал пощады от Дары или был не в состоянии рассуждать здраво.

– Пошел ты! – крикнул он, захлебываясь рыданиями, истерично размахивая зульфикаром, пока кровь капала ему на лицо. Дара стал обороняться. – Пошел ты и все твои Нахиды-кровосмесители. Чтоб вы все горели в аду!

Нари не могла осуждать за его горе. Она сама стояла остолбенев у борта корабля, глядя на неподвижную воду с камнем на сердце. Был ли Али уже мертв? Или прямо сейчас, в эту минуту, его рвали на части и черная вода заглушала его крики?

Из трюмов высыпали еще солдаты. Некоторые из них были вооружены сломанными веслами, как дубинками. Завидев эту картину, Нари стряхнула с себя траурное оцепенение и встала с палубы на дрожащих ногах.

– Дара…

Он посмотрел на солдат и выбросил вверх левую руку. Корабль треснул, и стена из поломанных деревяшек выросла вдвое выше ее головы, отделяя их от солдат.

Мунтадир взмахнул зульфикаром, но Афшин был готов к атаке. Он всадил лезвие ханджара в расщелину на острие сабли и выкрутил его у Мунтадира из рук. Зульфикар с лязгом покатился по палубе, и Дара пнул эмира ногой в грудь, уложив его на лопатки.

– Я сохраняю тебе жизнь, – процедил он. – Возьми же ее, идиот.

Он повернулся и ушел, двигаясь в ее сторону.

– Конечно… беги, трус! – бросил ему в спину Мунтадир. – Это у тебя всегда получалось лучше всего, да? Беги, и пусть твои соплеменники расплачиваются за твои действия!

Дара замедлил шаг.

Нари наблюдала за тем, как убитый горем Мунтадир обвел взглядом палубу, остановившись на теле Джамшида с торчавшими из него стрелами и на том месте, где был застрелен его брат. Его лицо исказила гримаса чистой агонии, злобы, необузданной и бессмысленной.

Он встал.

– Али ведь рассказывал мне, знаешь ли, что случилось с твоим народом, когда пал Дэвабад. Что случилось, когда Тохаристанцы вломились в сектор Дэвов в поисках тебя, жаждя возмездия, а нашли только твою семью. – Мунтадира перекосило от ненависти. – Где же ты был, Афшин, когда они звали тебя на помощь? Где ты был, когда они вырезали имена погибших Кви-Цзы на теле твоей сестры? А ведь она была еще совсем ребенком. А у этих Тохаристанцев… такие длинные имена, – добавил он жестоко. – Наверное, они успели записать только парочку, прежде…

Дара закричал. За долю секунды он подлетел к Мунтадиру и ударил его по лицу с такой силой, что у эмира изо рта вылетел кровавый зуб. В другой руке у него дымился ханджар, но когда он занес руку, кинжал начал трансформироваться. Лезвие потускнело и расщепилось на дюжину кожаных лент с железными шипами.

Плеть.

– Хочешь видеть во мне Бича? – завопил Дара, ударив ею Мунтадира. Эмир вскрикнул и вскинул руки, защищая лицо. – Это доставит удовольствие вашему грязному народу? Вы так хотите снова превратить меня в чудовище?

Нари в ужасе разинула рот. Ты знаешь, за что его называют Бичом? – услышала она вопрос мертвого принца.

Дара снова обрушил плеть, распоров кожу на руках Мунтадира. Нари хотелось сбежать. Это был не тот Дара, которого она знала. Не тот, кто учил ее ездить верхом и спал с ней бок о бок.

Но она не сбежала. Повинуясь необъяснимому порыву, она вскочила на ноги и вцепилась Даре в запястье, когда он снова замахнулся плетью. Он повернулся к ней, совершенно обезумевший от горя.

Сердце рвалось у нее из груди.

– Прекрати, Дара. Достаточно.

Он сглотнул. Его рука дрожала под ее ладонью.

– «Недостаточно». Ничего никогда «недостаточно». Они уничтожают все. Они убили моих родных, моих предводителей. Они изничтожили мое племя, – его голос надрывно дрожал. – И после всего этого… после взятия Дэвабада, после того как превратили меня в чудовище, они хотят забрать тебя. – Он задохнулся, проговорив последнее слово, и замахнулся плетью. – Я буду пороть его до тех пор, пока от него не останется один прах.

Она крепче стиснула его запястье и встала между ним и Мунтадиром.

– Меня никто не забрал. Я здесь.

Он весь поник и склонил голову.

– Нет, забрали. Ты не простишь мне мальчишку.

– Я… – Нари замолчала, глядя туда, где упал в воду Али. У нее внутри все переворачивалось, но она плотно стиснула зубы. – Это теперь неважно, – сказала она, ненавидя себя за эти слова. Она кивнула на приближающиеся корабли. – Ты успеешь добраться до берега, пока они нас не настигли?

– Я тебя не оставлю.

Она не выпускала его руку, сжавшую плеть.

– Я тебе и не предлагаю.

Дара посмотрел на нее, и их взгляды встретились. Она забрала у него плеть.

– Только ты должен остановить это. Пусть этого будет достаточно.

Он сделал глубокий вдох, а Мунтадир застонал и свернулся в клубок. Ненависть вернулась в лицо Дары.

– Нет. – Нари обхватила ладонями его лицо и заставила посмотреть ей прямо в глаза. – Пойдем со мной. Уедем, будем странствовать по свету.

Было очевидно, что между ними ничего уже не будет, как прежде. Но Нари готова была сказать что угодно, лишь бы он прекратил.

Дара кивнул. Его яркие глаза были мокры от слез. Она зашвырнула плеть в озеро и взяла его за руку. Она повела его прочь, как вдруг Мунтадир начал заикаться позади них и пролепетал, со странной смесью надежды и страха в голосе:

– З-зейди?

Нари обернулась. Она ахнула, а Дара выставил перед ней руку, защищая ее, в тот же момент, когда робкая надежда в ее сердце умерла.

Потому что то, что вылезло сейчас на борт корабля, было никак не Ализейдом аль-Кахтани.

Младший принц ступил под свет огней и покачнулся, как будто впервые чувствовал под ногами сушу. Он поморгал, медленно, как рептилия, и Нари обратила внимание, что его глаза стали абсолютно черными, и даже белки пропали под маслянистой черной поволокой. Его лицо посерело, а синие губы беззвучно шевелились.

Али шагнул вперед и механически осмотрел судно. Его одежда была изорвана в клочья. Вода лилась из тела как из решета. Она текла из глаз, ушей, рта, журчала под кожей и просачивалась сквозь подушечки пальцев. Он сделал еще один нетвердый шаг в их сторону, свет упал на него ярче, и Нари увидела, что его туловище сплошь покрыто озерным мусором. Стрелы пропали, как и железные оковы, и на их месте появились водоросли, и бестелесные щупальца плотно обхватили его конечности. Ракушки, блестящие чешуйки и бритвенно-острые зубы облепили кожу.

Мунтадир медленно поднялся. Кровь отлила у него от лица.

– О Боже, Ализейд…

Он шагнул ему навстречу.

– Не советую, пескоплав.

Дара и сам был белее мела. Он толкнул Нари себе на спину и потянулся за луком.

Услышав голос Дары, Али дернулся и насторожился. Он принюхался к воздуху и тогда повернулся в их сторону. У его ног натекла лужа воды. Все это время он что-то бормотал себе под нос, но только когда он начал приближаться, Нари разобрала отдельные слова, нашептанные на языке, подобных которому ей никогда не доводилось слышать. На плавном языке, который струился, скользил и вытекал у него из губ.

Убей дэва.

Но конечно, он не говорил этих слов, а скорее издавал звук, который Нари ни за что не смогла бы воспроизвести, исполненный вражды и такого… противостояния в каждом слоге. Как будто эта посторонняя сущность, этот дэв не имел права на существование, не имел права марать воды этого мира своим дымом, огнем и пламенными смертями.

Из-под полы мокрого кафтана Али извлек гигантский скимитар. Его лезвие было зеленым и рябым от ржавчины, как будто озеро проглотило его много столетий тому назад. В свете огня Нари увидела кровавый символ, небрежно вырезанный на левой скуле Али.

– Беги! – закричал Дара.

Он выстрелил в Али, но стрела растворилась, столкнувшись с ним. Дара схватил зульфикар и бросился на принца.

Клеймо ярко полыхнуло на щеке Али. Воздух сотрясла ударная волна, и весь корабль содрогнулся. Нари отлетела в груду деревянных ящиков. Острый фрагмент деревяшки впился ей в плечо. Она села, но порез продолжал жгуче болеть. Ее окатила волна слабости и дурноты.

Силы пропали. В этот момент она поняла, что было вырезано на щеке Али.

Печать Сулеймана.

Дара.

– Нет!

Нари кое-как поднялась на ноги. В центре палубы Дара рухнул на колени – точно так же, как в тот раз, когда Гасан использовал печать, чтобы продемонстрировать всем ее облик. Он поднял глаза на это существо, которое недавно было Али. Тот навис над ним и занес у него над головой ржавый клинок. Дара попытался отбиваться зульфикаром, но даже Нари видела, как тяжело давалось ему каждое движение.

Али выбил зульфикар у него из рук с такой силой, что лезвие улетело в воду, и снова занес скимитар. Сабля приблизилась к шее Дары, и Нари закричала. Али помедлил. Она затаила дыхание.

Он сменил направление удара и одним резким движением полоснул Даре по запястью, отрубив ему целиком левую кисть.

Разъединив его с кольцом.

Дара упал беззвучно. Ей показалось, что он успел бросить взгляд за спину Али, чтобы посмотреть на нее в последний раз, но она не была уверена. Его лицо было сложно разглядеть: он стал тусклым, как дым, и какая-то женщина закричала ей в ухо.

А потом Дара неподвижно застыл – и рассыпался горкой пепла прямо у нее на глазах.

28 Али

Али знал, что умирает, когда окунулся в безмятежное озеро.

Ледяная толща воды засасывала его на глубину и атаковала, как шалое животное, раздирая на нем одежду и вгрызаясь в кожу. Озеро царапало вокруг его рта и заползало в нос. Голова Али как будто раскалилась добела.

Он закричал в воду. Там что-то сидело, какой-то чужеродный паразит, и он рылся в его голове, копался в воспоминаниях, как скучающий школьник листает страницы учебника. Его мама поет ему тантрийскую колыбельную; рукоять зульфикара впервые ложится ему в руки; Нари смеется в библиотеке; Дараявахауш вскидывает лук…

Все прекратилось.

Что-то зашипело ему в ухо. «ОН ЗДЕСЬ?» – как бы хотело знать само озеро. Бушующая вода застыла, и он почувствовал теплый напор в области груди и шеи, и стрелы растворились.

Чувство облегчения было временным. Али не успел даже подумать о том, чтобы выплыть на поверхность, как что-то обвилось вокруг его левой ноги и потянуло вниз.

Он стал вырываться, когда водоросли облепили его тело, впиваясь в кожу своими корневищами. Образы запорхали перед глазами с бешеной частотой, пока озеро пожирало его воспоминания о Дараявахауше: дуэль, его взгляд на Нари в лазарете, сияние, переполнившее его кольцо, когда он бросился в атаку на корабль.

В его мысли снова ворвались слова: «НАЗОВИ СВОЕ ИМЯ».

В легких полыхал пожар. Два моллюска пытались зарыться ему в живот, и чья-то зубастая челюсть укусила его в плечо. «Прошу, – взмолился он. – Дайте мне умереть».

«Твое имя, Алу-баба», – промурлыкало озеро на этот раз голосом его матери, называвшей его детским прозвищем, которого он не слышал уже много лет. «Назови свое имя, или увидишь, что грядет».

Образы ненавистого Афшина были стерты. Вместо них он увидел Дэвабад. Точнее, то, что некогда было Дэвабадом, а сейчас являло собой охваченные пожаром руины, окруженные высохшим озером и переполненные пеплом горожан. Тело его зарезанного отца валялось на мраморных ступенях разрушенного тронного зала, а Мунтадир был повешен на разбитой оконной ставне. Цитадель обрушилась, заживо похоронив Ваджеда и всех солдат, вместе с которыми он вырос. Город горел. Вспыхивали дома. Кричали дети.

Нет! Али извивался в водяной хватке, но от страшных видений было никуда не деться.

Тощие, как скелеты, серые существа с трепещущими крылами покорно склоняли свои головы. Высыхали реки и озера, прибрежные города становились огнем и пылью, а земли, в которых он узнал Ам-Гезиру, смыло ядовитым морем. Из праха Дэвабада одиноко восставал дворец, сотканный из обожженного стекла и плавленых металлов. Он увидел Нари. Ее лицо было спрятано за белой вуалью Нахид, но темные глаза переполняло отчаяние. На нее упала тень в форме мужского силуэта.

Дараявахауш. Но его глаза были черны, юное лицо было рассечено шрамом и лишено ослепительной красоты раба. Потом его глаза снова позеленели, он стал старше, на секунду показалась знакомая самодовольная ухмылка. Под кожей у него засветился огненный свет, а его руки превратились в уголь. Глаза стали золотыми и совершенно чужими.

«Смотри». Видения стали повторяться по кругу, отдельно задерживаясь на образах его убитой семьи. Мертвые глаза Мунтадира распахнулись. «Назови свое имя, ахи, – умолял его брат. – Прошу тебя!»

У Али кружилась голова. Его легкие опустели, вода загустела от его крови. Организм начинал отказывать. Кровавые видения затягивало туманной чернотой.

«НЕТ, – отчаянно зашипело озеро. – ЕЩЕ РАНО». Его встряхнуло толщей воды, и видения стали совершенно невыносимы. Его мать жестоко избита и брошена на съедение крокодилам вместе с остальными Аяанле под улюлюканье толпы Дэвов. Шафиты согнаны на мидан и подожжены. Их крики носились в воздухе, и от запаха горелой плоти Али затошнило. Мунтадира ставят на колени и обезглавливают перед толпой любопытных желтоглазых ифритов. Рота неизвестных солдат вытаскивает Зейнаб из ее постели и срывает с нее одежду…

Нет! Боже, нет. Прекратите это!

«Спаси ее, – потребовал голос отца. – Спаси нас всех». Железные оковы разъела ржавчина, и они спали с его рук. Что-то металлическое вжалось ему в ладонь. Рукоять.

Кровавые пальцы впились в горло его сестры. Полные ужаса глаза Зейнаб уставились на него. «Пожалуйста, брат!» – кричала она.

Али не выдержал.

Будь он чуть менее уверен в собственной подступающей смерти или будь он воспитан в глубокой провинции, где детей с младых ногтей учат никогда не называть своего истинного имени, оберегать его как зеницу ока, может, тогда он задумался бы и немедленно понял, чем может быть чревата такая просьба. Но после бомбежки из видений о страданиях его семьи и города ему было уже все равно, зачем озеро требовало назвать то, что уже и так должно было узнать из его воспоминаний.

– Ализейд! – закричал он, и вода проглотила его слова. – Ализейд аль-Кахтани.

Боль ушла. Пальцы против воли сами сомкнулись на рукояти оружия. Его тело вдруг показалось ему таким далеким. Он еле сознавал, что озеро отпускает его и выталкивает из воды.

«Убить дэва».

Али вынырнул на поверхность озера, но не стал жадно глотать воздух. Он не был ему нужен. Али вскарабкался по корпусу корабля как краб и встал там. Вода рекой текла с его одежды, изо рта, из глаз.

«Убить дэва». Он услышал голос дэва. Воздух казался неправильным: слишком сухим, слишком пустым. Он моргнул, и что-то загорелось у него на щеке. Мир стал тих и сер.

Дэв был перед ним. На задворках своего сознания он отметил пораженный взгляд его зеленых глаз, когда он поднял клинок, обороняясь. Но его движения были нетвердыми. Али выбил оружие у него из рук, и оно улетело в темное озеро. Солдатская душа в Али почувствовала, что это его шанс – шея соперника была прямо перед ним…

«Кольцо! Кольцо!» Али перенаправил удар в сторону светящегося зеленого камня и опустил клинок.

Али покачнулся. Кольцо бряцнуло и покатилось, и клинок выпал у него из рук, больше похожий на ржавое ископаемое, чем на оружие. Воздух пронзил крик Нари.

– Убить дэва, – пробормотал он и упал в распростертые объятия долгожданной тьмы.

Али спал и видел сон.

Он был в гареме, в саду маминого племени – маленький мальчик со своей маленькой сестрой, которые прятались в своем любимом месте под плакучей ивой. Ее вислые ветви и густая листва образовывали укромную нишу прямо на берегу канала, где они могли прятаться от глаз докучливых взрослых.

– Сделай так еще раз! – просил он. – Пожалуйста, Зейнаб!

На губах сестры играла озорная улыбка. Она сидела, скрестив худенькие ноги, и на песке между ними стояла чаша с водой. Она занесла ладони над водой.

– А что ты мне за это дашь?

Али подумал, торопливо прикидывая, с чем из своих немногих сокровищ ему не жалко будет расстаться. У него, в отличие от Зейнаб, не было игрушек: никаких цацок и увеселений для мальчиков, из которых воспитывают будущих воинов.

– Я могу принести тебе котенка, – предложил он. – В Цитадели их уйма бродит.

У Зейнаб загорелись глаза.

– Договорились.

Она пошевелила пальцами с чрезвычайно сосредоточенным выражением на детском личике. Вода задрожала, повторяя движения ее пальцев, и медленно поднялась. Зейнаб стала вращать одной рукой, закручивая ее как жидкую ленту.

Али разинул рот от восхищения, и Зейнаб захихикала, а потом выплеснула столбик воды обратно в миску.

– Научи меня, – попросил он и потянулся к миске.

– У тебя не получится, – с важным видом сообщила Зейнаб. – Во-первых, ты мальчик. А во‑вторых, еще маленький. Так что не выйдет.

– Вовсе я не маленький!

Дядя Ваджед даже подарил ему древко от копья, чтобы таскать с собой и распугивать змей. Маленьким этого не разрешают.

Занавес листвы внезапно открылся, и там показалось сердитое лицо его матери. Она посмотрела на миску с водой, и у нее на лице промелькнул страх.

– Зейнаб! – Она схватила его сестру за ухо и потянула за собой. – Сколько раз я тебе говорила! Никогда не…

Али попятился назад, но мама не обратила на него внимания. Она никогда не обращала на него внимания. Он дождался, пока они не вышли из сада и плач Зейнаб не стих в отдалении, и только после этого снова подполз к чаше с водой. Он уставился на неподвижную воду, на темное отражение своего лица в обрамлении светлых солнечных листочков.

Али поднял руку и поманил воду к себе. Вода начала танцевать, и он улыбнулся.

Он же говорил, что уже не маленький.

Сон отступил и сгинул в царстве полузабытых детских воспоминаний, когда острая клешня боли потянула за локоть. Нечто зарычало на задворках сознания, царапаясь, клацая зубами и не желая сдвигаться с места. Последовал еще один рывок, яркая вспышка боли, и нечто высвободилось.

– Это последнее, король, – произнес женский голос.

Над его телом порхнула легкая простыня.

– Укрой его как следует, – скомандовал мужской голос. – Надеюсь, он как можно дольше этого не увидит.

Аба, – узнал он, когда память начала по кускам возвращаться к нему. Звука отцовского голоса оказалось достаточно, чтобы стряхнуть с него туман боли и смятения, окутавшие все его тело.

Послышался третий голос.

– Аба, заклинаю тебя…

Мунтадир. Его брат жалобно рыдал.

– Я сделаю все, что ты хочешь, женюсь, на ком скажешь. Только пусти к нему Нахиду, позволь Низрин помочь ему… Господи, да я сам готов перевязывать ему раны! Джамшид спас мою жизнь. Он не должен страдать из-за того, что…

– Сын Каве получит лечение только после того, как мой собственный сын откроет глаза, – на запястье Али сжались шершавые пальцы. – И только после того, как я узнаю имя дэва, который оставил снаряжение на берегу, – голос Гасана похолодел. – Так ему и скажи. Утри сопли, Мунтадир. Хватит реветь из-за мужчины. Ты позоришь себя.

Али услышал звук отодвигающегося стула, захлопнулась дверь. Их слова казались Али бессмысленными, но их голоса… Боже, их голоса…

Аба. Он попытался снова.

– Аба… – выдавил он наконец, силясь открыть глаза.

Прежде чем отец успел откликнуться, в поле зрения Али показалось лицо женщины. «Низрин», – вспомнил Али, узнав в ней помощницу Нари.

– Откройте глаза, принц Ализейд. Пошире, если получится.

Он подчинился. Она нагнулась, чтобы осмотреть его зрачки.

– Я не вижу никаких следов черноты, король.

Она сделала шаг назад.

– Я… я не понимаю… – начал Али.

Он лежал на спине плашмя, совершенно без сил. Он весь горел, кожу жгло, а в его голове все было каким-то… израненным. Он поднял взгляд и узнал стеклянный потолок лазарета. Небо было серым, и струи дождя рисовали узоры на прозрачных панелях.

– Дворец был разрушен. Вы все были мертвы…

– Я жив, Ализейд, – заверил его отец. – Постарайся успокоиться. Ты был ранен.

Но Али не мог успокоиться.

– А Зейнаб? – спросил он, до сих пор слыша ее крики. – Она… эти чудовища… – Он попытался сесть и вдруг понял, что его запястья привязаны к постели. – Что такое? Почему я связан?

– Ты сопротивлялся. Или ты ничего не помнишь?

Али помотал головой, и его отец кивнул Низрин.

– Освободи его.

– Король, не думаю, что это…

– Я не спрашивал.

Низрин исполнила приказ, и отец помог ему сесть, оттолкнув его руки, когда Али попытался отдернуть белую простыню, которой его практически перепеленали, как младенца.

– Не трогай это. И твоя сестра в полном порядке. Мы все в полном порядке.

Али снова перевел взгляд на стеклянный потолок, в который бился дождь. Вид воды был странно заманчив. Он поморгал и заставил себя отвести взгляд.

– Но я не понимаю. Я видел вас – вы все были мертвы. Я видел, как был разрушен Дэвабад, – не унимался Али.

Но уже произнося эти слова, он чувствовал, что детали начинают ускользать и образы покидают его, как отлив покидает берег, а на их место уже спешили новые, более плотные воспоминания.

Его драка с Афшином.

Он стрелял в меня. Он стрелял в меня, и я упал в озеро. Али ощупал горло, но не нашел там раны. Его начала бить дрожь. Меня не должно быть в живых. Никто не выживал в водах озера с тех пор, как мариды прокляли его тысячи лет назад.

– Афшин, – запинаясь, выдавил Али. – Он… он хотел бежать с Нари. Вы поймали его?

Его отец замялся.

– В некотором роде. – Он посмотрел на Низрин. – Убери это и прикажи сжечь. И позови сюда эмира.

Низрин с непроницаемым взглядом встала. В руках она несла чашу, наполненную чем-то вроде окровавленного озерного мусора: ракушки и галька, покореженные крючки, дохлая мелкая рыбешка и несколько зубов. При виде этой картины Али встрепенулся и проводил ее взглядом, заметив, как она прошла мимо двух больших плетеных корзин на полу. В одной уместились жестоко изорванные водоросли и отмершее посеревшее щупальце размером с гадюку. Из другого торчала зубастая челюсть крокодильего черепа.

Али подобрался. Зубы впивались мне в плечо, водоросли и щупальца стягивали конечности. Он опустил глаза, обращая внимание на то, как туго была заправлена простыня вокруг его тела. Он схватился за один угол.

Отец попытался остановить его.

– Не надо, Ализейд.

Он откинул простыню и ахнул.

Он был выпорот.

Хотя нет, понял он, шаря полным ужаса взглядом по своим окровавленным ногам, не выпорот. Раны были слишком неравномерными, чтобы их оставила плеть. Одни порезы доставали до самого мяса, другие же были почти бескровными царапинами. В левое запястье вросли фрагменты чешуи, а правое бедро было изуродовано острыми бороздками. Порезы в форме лент и спиралей красовались на его руках, как будто он чем-то был забинтован в этих местах. На животе были следы укусов.

– Что со мной случилось? – Али начало трясти, и, когда ему не ответили, его голос задрожал от страха. – Что случилось?

У двери застыла Низрин.

– Не позвать ли мне стражу, король?

– Нет, – гаркнул его отец. – Только моего сына. – Он схватил Али за руки. – Ализейд, успокойся. Успокойся!

Низрин исчезла.

Вода стекала у него по щекам, набиралась в полные ладони и липко проступала на лбу. Али в ужасе уставился на влажные руки.

– Что это? Я что… потею?

Только это было невозможно: чистокровные джинны не потели.

Дверь распахнулась, и влетел Мунтадир.

– Зейди… слава богу, – выдохнул он, подбегая к его постели. Он побледнел. – Ох… ох…

Но не он один находился в состоянии шока. Али уставился на брата. Мунтадир выглядел так, словно его угораздило ввязаться в суровую уличную драку. На скуле темнел синяк, швы плотно стягивали порезы на щеке и бровях, а его руки были обмотаны пропитавшимися кровью бинтами. Одежда свисала с него лохмотьями. Он как будто постарел сразу на тридцать лет. Его лицо осунулось, глаза распухли и потемнели от слез.

– Что с тобой стряслось? – ахнул Али.

– Бич решил на практике продемонстрировать, чем заслужил свое прозвище, – сказал он злобно. – Прямо перед тем, как ты его испепелил.

– Перед тем как я – что?

Король бросил на Мунтадира недовольный взгляд.

– Я еще до этого не дошел. – Он снова посмотрел на Али с необыкновенной теплотой во взгляде. – Ты помнишь, как забрался обратно на борт? Как убил Дараявахауша?

– Нет!

Отец и брат обменялись мрачными взглядами.

– Что ты помнишь об озере? – спросил Гасан.

Боль. Неописуемую боль. Но он не хотел говорить этого своему и без того встревоженному отцу.

– Я… что-то говорило со мной, – вспомнил он. – Показывало мне видения. Ужасные видения. Ты был убит, аба. Диру… тебе отрубили голову на глазах у толпы ифритов. – Он заморгал, не давая пролиться слезам, а его брат побледнел. – Какие-то мужчины надругались над Зейнаб… улицы были охвачены пожарами… Я думал, это все случилось на самом деле. – Он сглотнул, пытаясь взять себя в руки. Из-под его кожи лился пот и пропитывал простыни. – Голос… спрашивал что-то. Мое имя.

– Твое имя? – вскинулся Гасан. – Оно спрашивало твое имя? И ты назвал его?

– К-кажется, да, – ответил Али, пытаясь навести порядок в спутанных воспоминаниях. – После этого я ничего не помню.

Его отец стал белее мела, и Али испугался.

– Что-то не так?

– Никогда не называй своего имени, Ализейд. – Гасан явно старался не выдать тревоги своим голосом, но у него это не вполне получалось. – Никогда добровольно не называй его существам не нашей расы. Отдавая свое имя, ты отдаешь им контроль над собой. Так нас и порабощали ифриты.

– Что ты хочешь сказать? – Али потрогал свои раны. – Думаешь, это дело рук ифритов? – Он ахнул. – Но это значит…

– Не ифритов, Зейди, – негромко перебил его Мунтадир. Его брат бросил косой взгляд на отца, но Гасан не перебивал его. – Это не они живут в озере.

Али округлил глаза.

– Мариды? Что за бред. Их никто не видел уже тысячи лет!

Отец шикнул на него.

– Постарайся не кричать. – Он посмотрел на старшего сына. – Мунтадир, принеси ему воды.

Мунтадир налил в чашку воды из керамического кувшина на столике позади них и передал ему, после чего сделал осторожный шаг назад. Али обхватил руками чашку и сделал боязливый глоток.

Гасан мрачно наблюдал за ним.

– Маридов видели, Ализейд. Их видел сам Зейди аль-Кахтани, когда шел на взятие Дэвабада… в сопровождении Аяанле, который предводительствовал ими.

Али похолодел.

– Что?

– Маридов видел Зейди, – повторил Гасан. – И он предупредил об этом своего сына, когда тот стал эмиром. И его предупреждение передавалось королями Кахтани своим сыновьям из поколения в поколение.

– Мы не ссоримся с Аяанле, – тихонько протянул Мунтадир.

Гасан кивнул.

– Зейди поведал, что именно союз Аяанле с маридами определил нашу победу… Но Аяанле поплатились за это чудовищным образом. И нам никогда нельзя предавать их.

Али был поражен.

– Мариды помогали нам отобрать город у Нахид? Но… но это же абсурд. Это… гнусно, – осознал он. – Это равносильно…

– Предательству всей нашей расы, – закончил за него Гасан. – И поэтому нам не приходилось выбирать. – Он покачал головой. – Мой отец даже не верил в это, считал это байкой, которую хранят в веках, чтобы стращать нас, – Гасан поник лицом. – И до сегодняшнего дня я был готов с ним согласиться.

Али сузил глаза.

– Что ты имеешь в виду?

Гасан взял его за руку.

– Ты упал в озеро, сын. Ты назвал свое имя существам, обитающим на его дне. Я думаю, они забрали что-то… забрали тебя.

Али вытянулся под промокшими простынями со всем праведным негодованием, какое позволяла ситуация.

– Ты думаешь, я впустил маридов и теперь что, одержим ими? Этого не может быть!

– Зейди… – Мунтадир подошел ближе с извиняющимся видом. – Я видел, как ты поднялся на корабль. Ты был облеплен всем этим мусором, у тебя были черные глаза, и ты что-то шептал на странном языке. И когда ты использовал печать – Боже, ты напрочь превзошел Дараявахауша силой. Я в жизни ничего подобного не видел.

Печать? Он использовал Сулейманову печать? Нет, что за безумие! Сущее безумие. Али был начитанным джинном. Ни в одной книге он никогда не встречал информации, которая свидетельствовала бы о том, что мариды могут завладевать контролем над чистокровными джиннами. Что джинны вообще бывают одержимы чем-то. Как это могло оставаться в тайне ото всех? И значит ли это, что во всех слухах и злорадных сплетнях о народе его матери было зерно правды?

Али помотал головой.

– Нет. Есть же ученые. Они знают всю правду о войне. Да и не могут джинны быть одержимы маридами. Если бы могли, наверняка… наверняка это уже было бы изучено. Об этом написали бы в книге…

– Ох, дитя мое… – Глаза его отца были полны горечи. – Не обо всем пишут в книгах.

Али опустил глаза, борясь со слезами, не в силах вынести жалость в лице Гасана. «Они ошибаются, – пытался уговаривать он сам себя. – Ошибаются».

Но как еще объяснить его провалы в памяти? Устрашающие видения? Да и то, что он был сейчас жив? Он поймал стрелы грудью и горлом, он упал в воду, заклятую так, чтобы рвать на куски любого прикоснувшегося к ней джинна. Но вот он, здесь и сейчас.

Марид. Он уставился на свои капающие руки, и на него накатила тошнота. Я назвал свое имя и позволил какому-то водяному демону использовать мое собственное тело как новенький клинок для убийства Афшина. У него внутри все переворачивалось.

Краем глаза он видел, как начал подрагивать кувшин с водой за спиной его брата. О Боже, он это чуял. Он чувствовал, как сильно вода хочет вырваться наружу. Это осознание потрясло его до глубины души.

Отец сжал его руку.

– Посмотри на меня, Ализейд. Афшин мертв. Все кончено. Никто ничего не узнает.

Но ничего не было кончено. И уже никогда не будет: пот и сейчас тек по лбу Али. Он изменился.

– Али, сын, – он отчетливо слышал тревогу в голосе отца. – Поговори со мной, пожалуйста…

Али втянул носом воздух, и кувшин за спиной Мунтадира взорвался, и глиняные осколки рассыпались по полу. Вода хлынула наружу, и Мунтадир подскочил, схватившись за ханджар у себя за поясом.

Али посмотрел брату в глаза. Мунтадир сконфуженно опустил руку.

– Аба… его не должны видеть в таком состоянии, – сказал он тихо. – Нужно увезти его из Дэвабада. В Та-Нтри. Аяанле должны лучше знать…

– Я не отдам его народу Хацет, – сказал Гасан упрямо. – Его место с нами.

– Он взрывает сосуды с водой и захлебывается собственным потом! – Мунтадир всплеснул руками. – Он второй претендент в очереди на престол. В двух шагах от того, чтобы взять контроль над Сулеймановой печатью и править королевством. Почем нам знать, может, марид еще в нем и ждет возможности овладеть им снова? – Мунтадир посмотрел в испуганные глаза брата. – Зейди, прости меня, мне правда жаль… но будет верхом безответственности разрешить тебе остаться в Дэвабаде. Только представь, какие вопросы вызовет твое состояние… – Он покачал головой и перевел взгляд на отца. – Ты сам произнес эту речь, когда сделал меня эмиром. Ты рассказал мне, что случится, если Дэвы когда-нибудь заподозрят, как именно мы выиграли войну.

– Никто ничего не узнает, – отрезал король. – Корабль был слишком далеко, чтобы кто-то увидел, что на нем творилось.

Мунтадир скрестил руки.

– Никто, говоришь? Надо полагать, ты уже позаботился о нашей бану Нахиде?

Али вскинулся.

– О чем вы? Где Нари?

– С ней все в порядке, – успокоил король. – Ее судьба еще не определена. Если я решу ее казнить, сначала мне понадобятся твои показания.

– Казнить? – воскликнул Али. – С какой стати ее казнить? Этот безумец не оставил ей выбора.

Его отец казался озадаченным.

– Мунтадир сказал, это она дала Афшину приказ атаковать. И они пытались сбежать, когда появился ты и убил его.

Они пытались сбежать? Али поморщился. Сказать по правде, это было больно слышать. Но он помотал головой.

– Началось все совсем не так. Я застал их тогда, когда он пытался похитить ее из лазарета. Он сказал, что убьет меня, если она не согласится пойти с ним.

Мунтадир фыркнул.

– Как удобно… скажи мне, Зейди… им удалось хотя бы не прыснуть со смеху, когда они разыгрывали этот спектакль, или они считали тебя таким идиотом, что ты все равно ничего не заметишь?

– Это правда!

– Правда. – Его брат нахмурился, и его лицо стало мрачнее тучи. – Как ты вообще можешь судить о том, что такое правда?

Гасан нахмурился.

– Что ты делал в лазарете в ночной час, Ализейд?

– Какая разница, что он там делал, аба? – отмел Мунтадир отцовский вопрос. – Я же говорил тебе, что он будет выгораживать ее. Он так втюрился, что даже сам не понимает. Он, наверное, и вправду верит в ее невиновность.

– Я не втюрился, – огрызнулся Али, оскорбленный таким предположением. Дождь забарабанил по крыше сильнее, вторя его учащенному сердцебиению. – Я видел то, что я видел. И слышал. И да, она невиновна. И я буду кричать об этом на всех улицах города, если вы вздумаете ее казнить.

– Давай, вперед! – воскликнул Мунтадир. – Это будет не первый раз, когда ты позоришь нас на улицах!

Гасан вскочил на ноги.

– О чем вы говорите, черт бы вас побрал?

Али не мог ответить. Он чувствовал, как теряет контоль. Дождь лупил по стеклу у него над головой. Вода была одуряюще близка.

Мунтадир жег его взглядом, в котором так отчетливо читалось предупреждение, как будто он произнес слова вслух.

– Двадцать один солдат мертв, Ализейд. Несколько бились, защищая меня, до самой смерти. Остальные умерли потому, что пришли спасать твою жизнь. – Он моргнул, и его темные ресницы смочили слезы. – Мой лучший друг, возможно, скоро пополнит их число. И будь я проклят, если позволю какой-то двуличной подстилке из Нахид выйти из этого чистенькой, потому что твоим словам нельзя доверять, когда дело касается шафитов.

Угроза повисла в воздухе. Али сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить бурю эмоций, бушевавшую внутри.

Металл заскрежетал у них над головами. Потолок дал течь.

Гасан поднял голову, и впервые в жизни Али увидел в лице отца неподдельный страх.

Крыша обвалилась.

Вода пробила стеклянный потолок, и медные рейки вместе с кусками стекла разлетелись по всему лазарету. Хлынул ливень, омывая кожу Али и успокаивая его ноющие раны. Краем глаза он увидел, что Мунтадир и его отец успели укрыться под уцелевшим фрагментом крыши. Отец был невредим. Шокирован, но хотя бы цел.

Чего нельзя было сказать о его брате. По лицу Мунтадира капала свежая черная кровь – осколок стекла, видимо, вонзился ему в щеку.

– Ахи, прости меня! – Али смешался от чувства вины и непонимания. – Я не хотел этого, не хотел причинить тебе боль, клянусь!

Но его брат не смотрел на него. Мунтадир отсутствующим взглядом обвел разрушенный лазарет, посмотрел на проливной дождь и разбитый потолок. Прикоснулся к порезу на щеке.

– Нет… это мне жаль, Зейди. – Мунтадир вытер кровь с лица концом своего тюрбана. – Рассказывай абе любую правду, какую захочешь. Постарайся хорошенько. – Он плотно сжал губы. – Я больше не буду тебя выгораживать.

29 Али

– Ассаламу алейкум ва рахматуллахи.

Али повернул голову и повторил слова молитвы в левое плечо.

– Ассаламу алейкум ва рахматуллахи.

Он расслабил плечи и развернул руки ладонями кверху, чтобы вознести мольбы, но при виде своих рук он забыл, о чем думал. Его раны заживали невероятно быстро, но шрамы упрямо оставались, расплываясь по коже тонкими темными линиями, так напоминавшими татуировки покойного Афшина, что Али становилось не по себе.

Дверь за его спиной отворилась, но Али не обратил внимания и вернулся к молитве. Только закончив, он обернулся.

– Аба?

На ковре за ним сидел король. У него были круги под глазами и непокрытая голова. С первого взгляда его можно было принять сейчас за простолюдина – усталого старика в простой хлопчатой дишдаше, который захотел отдохнуть. Даже его борода была посеребрена сильнее, чем всего несколько дней назад.

– М-мир твоему дому, – выдавил из себя Али. – Прости. Я не знал…

– Я не хотел отвлекать тебя.

Гасан похлопал по ковру рядом с собой, и Али снова опустился на пол. Его отец разглядывал киблу – небольшую нишу, прорезанную в углу комнаты, указывающую направление, в котором склонял голову в молитве Али и все верующие джинны.

Взгляд Гасана потускнел. Он потер бороду.

– Я не слишком-то религиозен, – сказал он наконец. – Никогда не был. Сказать по правде, наша религия всегда казалась мне политическим ходом со стороны предков. Нет лучшего способа объединить племена и не допустить революционных веяний, чем перенять новую человеческую религию с нашей родины, – Гасан помолчал. – Я, конечно, знаю, что в твоих глазах это чистое богохульство, но ты просто задумайся… разве, по сути, не это положило конец поклонению перед Нахидами? И придало нашей династии флер божественного одобрения? Это умный ход. Во всяком случае, так я всегда думал.

Гасан по-прежнему не сводил взгляда с киблы, но мыслями витал где-то далеко.

– А потом я увидел, как пламя охватывает корабль, на борту которого были мои дети, оказавшиеся в руках безумца, которого я принял в городе. Я прислушивался к крикам в страхе, что услышу знакомые голоса, что кто-то будет звать меня… – Голос короля надорвался. – Я не покривлю душой, если скажу, что прижался лбом к молельному ковру быстрее самого набожного шейха.

Али ничего не ответил. Через открытую террасу доносились трели птиц, щебечущих на солнышке. В щели ставен проникал яркий свет, отбрасывая на узорный ковер причудливые тени. Он уставился в пол, чувствуя, как над бровями выступают капли пота. Он уже начинал привыкать к этому ощущению.

– Я не рассказывал, почему назвал тебя Ализейдом? – Али отрицательно покачал головой, и его отец продолжил: – Ты родился вскоре после убийства Манижи и Рустама. Это было темное время для нашего народа – пожалуй, худшее со времен войны. Дэвабад кишел беженцами, стекавшимися в город из провинций в бегстве от ифритов. Среди Дэвов назревало сепаратистское движение, Сахрейн уже бунтовали в открытую. Многие верили, что живут на закате нашей цивилизации.

Все говорили, какое это чудо, что твоя мать снова забеременела после рождения Зейнаб. Чистокровные женщины рожают один раз, и то, если повезет, но чтобы двое? И с такой минимальной разницей в возрасте? – Гасан покачал головой, и на его лице промелькнула бледная улыбка. – Все говорили, это был подарок от Всевышнего, знак Его благосклонности к моему царствованию, – улыбка сошла с его лица. – Но ты оказался мальчиком. Младшим сыном от влиятельной матери из богатейшего племени. Когда я вошел к Хацет, она взмолилась, чтобы я не убивал тебя. – Он покачал головой. – То, что она могла подумать такое, когда я пересчитывал пальчики у тебя на руках и ногах и нашептывал молитвы тебе на ушко… тогда я понял, что мы были совершенно чужими друг другу.

На второй день после твоего рождения передо мной предстали два ассасина из Ам-Гезиры. Опытные мастера своего дела, лучшие из лучших, и они предлагали мне варианты, как по-тихому решить эту дилемму. Быстрые и милосердные способы, которые не вызовут подозрений у Аяанле, – его отец сжал кулаки. – Я пригласил их к себе в кабинет. Выслушал их рассудительные и взвешенные предложения. И потом убил их собственными руками.

Али вздрогнул, но отец даже не заметил.

Гасан смотрел в окно, предаваясь воспоминаниям.

– Я отправил их головы обратно в Ам-Гезиру, и, когда пришел день дать тебе имя, я нарек тебя Ализейдом, продевая реликт тебе в ухо. Именем нашего величайшего героя, первого в нашей правящей династии, чтобы никто не сомневался, что ты – мой сын. Я передал тебя на воспитание Ваджеду, чтобы тот взрастил из тебя будущего каида, и все эти годы смотрел, как ты растешь и следуешь по стопам своего тезки, благородный и добрый рыцарь с зульфикаром, серьезный противник… И я был доволен своим решением. – Он замолчал и впервые с того момента, как вошел в комнату, повернулся к Али и встретился с ним взглядом. – Но возможно, нарекать младшего сына именем величайшего бунтаря в нашей истории было не самым разумным решением.

Али опустил взгляд. У него не хватало сил смотреть отцу в глаза. Он думал, что его будет переполнять праведный гнев, когда у них наконец состоится этот разговор, но сейчас он чувствовал только тошнотворное опустошение.

– Мунтадир рассказал тебе.

Гасан кивнул.

– То, что было ему известно. Ты нарочно не выдал ему ничьих имен, но вычислить их оказалось несложно. Рашид бен Салх был казнен этим утром. Может, тебя утешит, что он не принимал участия в покушении на твою жизнь. Похоже, шафит действовал в одиночку, желая отомстить за мятеж. Старуха до сих пор в розыске.

Ханно действовал один. Али оцепенел, и вся тяжесть вины легла ему на плечи. Значит, Рашид его не предавал. Он был таким же, как Али, верующим и посвятил всю свою жизнь помощи шафитам, и даже отринул ради этого родное племя и рискнул привилегированным положением гезирийского офицера. И его убили из-за Али.

Он знал, что ему положено валяться в ногах у отца и просить пощады, но масштаб сотворенной им катастрофы убил всякое желание торговаться за собственную жизнь. Он вспомнил спасенную ими девочку. Где она окажется, когда сестру Фатуму поймают? На улице? И все остальные тоже?

– Она просто старая женщина, аба. Старая шафитка, которая ухаживает за сиротами. Как ты можешь видеть в ней угрозу? Как ты можешь видеть в любом из них угрозу? Они просто хотят достойной жизни. – Али сам слышал досаду в своем голосе.

– Не только этого они хотят, Ализейд. Они хотят, чтобы ты был их королем.

Сердце Али на секунду забыло, как биться. Он посмотрел на отца – убедиться, не шутит ли он, но каменное лицо Гасана было лишено юмора.

– Нет, не думаю, что ты сам соорудил такой план, хотя твой брат именно такого мнения. Много лет назад Рашид бен Салх был смещен с поста в Та-Нтри по подозрению в подстрекательстве. Когда его пришли арестовывать, он сжигал письма от Аяанле. Под пытками он во всем сознался, но настаивал на твоей невиновности. – Король откинулся назад. – Он не знал имен своих контактов из Аяанле, но уверен, что его смерть заставит вздрогнуть многих членов семьи твоей матери.

У Али пересохло во рту.

– Аба… можешь наказывать меня за содействие «Танзиму». Я ничего не скрою. Но… такое? – Он даже не мог заставить себя сказать это вслух. – Никогда. Как ты можешь думать, что я могу ополчиться против тебя? Против Мунтадира? – Он прочистил горло от переизбытка эмоций. – Ты правда считаешь, что я способен на…

– Да, – коротко ответил Гасан. – Я считаю, что ты способен. Я считаю, что ты сопротивляешься, но ты способен. – Он замолчал и внимательно посмотрел на сына. – Даже сейчас я вижу гнев в твоих глазах. Может, тебе недостает смелости противостоять мне. Но Мунтадиру…

– Он мой брат, – встрял Али. – Я никогда…

– И ты знаешь все его слабости. Равно как и я. Его первые десятилетия на престоле будут смутными. Он разбазарит казну и избалует придворных. Он насядет на твоих ненаглядных шафитов, чтобы казаться сильнее, и оттолкнет свою королеву – женщину, которая, как мне кажется, слишком для тебя дорога, – в пользу гарема наложниц. Ты будешь наблюдать за всем этим как его каид. Аяанле будут нашептывать тебе на ухо, в твоем в распоряжении будут верные тебе солдаты… и ты будешь смотреть на все это со стороны. И однажды ты не выдержишь.

Никогда. Стиснув зубы, Али посмотрел на отца. Он не станет молить о пощаде.

– И когда мне назначена встреча с каркаданном?

Гасан не отвел взгляда.

– Никогда. Ты будешь лишен всех своих титулов и казенных счетов и выслан в Ам-Гезиру. Другие племена будут считать, что ты отправлен руководить гарнизоном.

Ссылка. Али смутился. И это все? Но молчание отца затягивалось, и Али понял, что в рассказе отца о его рождении было и предостережение.

Чужаки могут поверить в то, что это обычное военное назначение, но Гезири все увидят как есть. Когда Ализейд аль-Кахтани – Ализейд из Аяанле – объявится в Ам-Гезире, один и без гроша за душой, Гезири поймут, что он больше не под протекцией отца. Что королевский младший сын, внеплеменной ребенок, брошен на произвол судьбы и им не грозит расплата за его пролитую кровь. Гезирийские ассасины – лучшие профессионалы и всегда готовы взяться за работу. Всякий пожелавший втереться в доверие к его брату, отцу, Каве и всем врагам, которых нажил Али за эти годы, даже необязательно тем, с кем у Али были личные счеты. У Кахтани были тысячи недоброжелателей и внутри их родного племени.

Это и была его казнь. Она могла растянуться на несколько месяцев, но он все равно окажется мертв. Свои последние дни он проведет в ужасе, в одиночестве, вооружившись тем, что подвернется ему под руку, в ожидании неизбежного.

Его отец поднялся с пола: неповоротливые движения выдавали его преклонный возраст.

– Завтра в Ам-Гезиру выдвигается торговый караван. Ты поедешь с ними.

Али не шелохнулся.

– Почему ты просто не убьешь меня? – На глаза наворачивались слезы, но он отказывался плакать в присутствии отца. – Брось меня каркаданну. Прикажи кому-нибудь перерезать мне горло во сне. Разве это не проще?

Али видел собственную агонию, отраженную в лице его отца. Сколько бы его ни дразнили из-за сходства с народом его матери, у него были глаза Гасана. Всегда так было.

– Не могу, – сознался король. – Я не могу отдать этот приказ. И за эту слабость я прошу у тебя прощения, сын мой.

Он собрался уходить.

– А Нари? – окликнул его Али. – Ты же знаешь, я говорил о ней чистую правду.

– Я этого вовсе не знаю, – возразил Гасан. – Думаю, Мунтадир прав: когда речь идет о ней, на твои слова нельзя полагаться. И это не отменяет случившегося.

Али резко посмотрел на него. Он лишил себя шанса на будущее, признавшись во всем. Не может быть, чтобы все оказалось зря.

– Почему нет?

– Ты убил Дараявахауша у нее на глазах, Ализейд. Трое солдат не могли оттащить ее от его праха, так она кричала и отбивалась. Одного она так укусила, что ему потребовались швы. – Отец покачал головой. – Какие бы отношения вас ни связывали, они кончены. Если она не считала нас врагами раньше, она непременно считает нас врагами теперь.

30 Нари

– О воитель джиннов, я призываю тебя…

Нари пела, закрыв распухшие глаза, барабаня пальцами по донышку перевернутой миски, липкой от насохших зернышек риса. Она подобрала ее у двери, в груде трухлявой посуды с остатками пищи, к которой почти не прикасалась.

Она взяла деревяшку, отщепившуюся от поломанного стула, и глубоко всадила себе в запястье. Вид своей крови огорчал ее: курица подошла бы намного лучше для обряда. Для обряда были нужны музыканты. Зар – не место для импровизации.

Кровь капала на пол, пока рана не затянулась.

– Дух палящей пустыни, я взываю к тебе. Дараявахауш э-Афшин, – прошептала она срывающимся голосом. – Приди ко мне.

Ничего. В ее спальне было так же тихо, как и неделю назад, когда ее заперли здесь, всю покрытую его прахом. Но Нари не позволяла себе отчаиваться. Она попробует еще раз, только на этот раз немного изменит мотив. Она не помнила дословно, что именно она пропела тогда, в Каире, но как только она сможет вспомнить точные стихи, все обязательно получится.

Сидя на полу, она сменила позу, чувствуя запах собственных немытых волос, и подтянула грязную миску ближе к себе. Она сбилась со счета, сколько раз уже вот так резала себе руку. Дверь в ее комнату отворилась. Ослепительный свет из лазарета очертил темный женский силуэт на пороге.

– Низрин, – воскликнула Нари с облегчением. – Подойди-ка. Если ты будешь бить сюда, как в барабан, я смогу стучать этой тарелкой вместо бубна, и тогда…

Низрин подбежала к ней через всю комнату и выхватила окровавленный обломок у нее из рук.

– Ох, дитя… что все это такое?

– Я призываю Дару, – ответила Нари. Неужели без ее слов было непонятно? – Один раз у меня получилось. Должно получиться снова. Мне просто нужно правильно все воспроизвести.

– Бану Нари. – Низрин наклонилась перед ней и отставила миску в сторону. – Его нет, девочка моя. Он не вернется.

Нари отстранилась.

– Ты этого не знаешь, – сказала она убежденно. – Ты не Нахида. Ты ничего не знаешь о…

– Я знаю рабов, – перебила ее Низрин. – С моей помощью твоя мама и твой дядя освободили десятки рабов. И, девочка моя… рабам нельзя разлучаться со своими сосудами. Это единственное, что привязывает их души к нашему миру, – Низрин обхватила лицо Нари ладонями. – Он умер, госпожа. А ты жива. И если ты хочешь жить дальше, тебе нужно взять себя в руки. – Ее взгляд предостерегающе потемнел. – С тобой желает говорить король.

Нари застыла. У нее перед глазами стоял Али с пронзенным стрелой горлом, в ушах стоял крик Мунтадира, выпоротого Дарой. Ее прошиб холодный пот. Она не была готова к встрече с их отцом.

– Нет. – Она замотала головой. – Я не могу. Он меня убьет. Он бросит меня к этому зверю, к каркаданну и…

– Он не убьет тебя. – Низрин поставила Нари на ноги. – Потому что ты скажешь ровно то, что он хочет услышать, и сделаешь так, как он прикажет, поняла меня? Только так у тебя есть шанс. – Она потянула Нари в хаммам. – Но сперва приведем тебя в порядок.

Они вошли в небольшую баню, где было тепло, стоял пар, влажный кафель благоухал розами. Низрин кивнула на низенькую деревянную табуретку, окутанную густым облаком.

– Садись.

Нари послушно села. Низрин принесла таз горячей воды и помогла Нари снять с себя грязную тунику. Она вылила воду Нари на голову, и горячие струи потекли по ее телу, окрашиваясь серым, когда они смывали с ее кожи прах.

Прах Дары. Она чуть не сошла с ума, глядя на это. Нари захлебнулась слезами.

– Я не могу. У меня не получится без него.

Низрин поцокала языком.

– И где же та девушка, которая убила ифрита своей кровью и бросалась пламенными богохульными словами в адрес своих предков? – Она села на корточки и вытерла ее грязное лицо влажной тряпочкой. – Ты все переживешь, бану Нари. Ты обязана. Кроме тебя, у нас никого не осталось.

Нари сглотнула комок в горле, когда ей пришла в голову другая мысль.

– Но его кольцо… если мы найдем его…

– Кольца нет. – Голос Низрин прозвучал особенно жестко, и она взмылила кусок мыла в пену. – Ничего не осталось: король сжег и потопил корабль. – Она стала втирать мыло в ее длинные волосы. – Я никогда не видела Гасана в таком состоянии.

Нари насторожилась.

– В каком таком?

Низрин понизила голос.

– У Дараявахауша были союзники, Нари. Гвардейцы нашли на берегу снаряжение. Только самое необходимое – может, союзник был всего один, но… – Она вздохнула. – Сначала это, теперь демонстрации… хаос.

Она вылила Нари на голову ведро чистой воды.

– Демонстрации? Какие еще демонстрации?

– Каждый день у городских стен собираются Дэвы и требуют правосудия для Дараявахауша. – Низрин передала ей полотенце. – Убийство раба – тяжкое преступление в нашем мире, а Афшин… ты своими глазами видела тогда, у храма, как его любили.

Нари вздрогнула, вспоминая, как Дара играл с маленькими Дэвами в парке и с каким восхищением столпились поглазеть на него взрослые.

Но Нари не забыла и того, что это он был виноват в бойне на корабле и в смерти, которую король не простит ему никогда и ни за что.

– Низрин… – начала она, когда та стала ее причесывать. – Дара убил Али. Гасана не устроит никакое правосудие, кроме…

Назрин удивленно отпрянула.

– Дара не убил Ализейда. – Ее лицо помрачнело. – Уж я-то знаю. Меня заставили лечить его.

– Лечить… Али жив? – спросила Нари, не веря свои ушам. Принц был застрелен, утоплен и вдобавок, судя по всему, одержим маридом. Она даже не допускала возможности, что он мог пережить все это. – Он в порядке?

– В порядке ли он? – переспросила Низрин, возмущенная вопросом. – Он убил твоего Афшина!

Нари помотала головой.

– Это был не он. – От Али не оставалось и следа в том демоне с маслянистыми глазами, который выполз на борт, бормоча что-то на языке, подобном морской волне. – Это был марид. Они заставили его…

– Или он вызвался по доброй воле, – хладнокровно вставила Низрин. – Мы никогда не узнаем. Гасан уже тайком отправил его домой в Ам-Гезиру и предупредил меня держать язык за зубами о произошедшем, не то он перережет тебе горло.

Нари побледнела. Не только из-за угрозы. Просто она вдруг вспомнила поспешные извинения Али на борту лодки. Он промолчал, он знал, какая ловушка их ожидает, и позволил им попасться в нее.

Низрин как будто прочитала ее мысли.

– Выбрось этих Кахтани из головы, госпожа. Хоть раз побеспокойся за свой народ. Дэвов убивают, вешают на дворцовых стенах только за то, что они смеют требовать правосудия для своего соплеменника, за одну просьбу. Дэвов забирают из их родных домов, допрашивают и пытают. Мы лишились королевского покровительства, наш сектор стоит без охраны, и половину наших лавок на базаре уже разграбили. – У нее дрогнул голос. – Буквально сегодня я слышала, как шафиты стащили нашу девушку с паланкина и изнасиловали толпой, пока королевские гвардейцы стояли и праздно смотрели.

Кровь отлила у Нари от лица.

– Мне… очень жаль. Я понятия не имела.

Низрин села напротив нее на скамейку.

– Так послушай меня, Нари. Кахтани не твои друзья. Так каждый раз происходит. Кто-то из нас делает один неверный шаг – или даже думает о том, чтобы сделать неверный шаг, и сотни расплачиваются за ослушание.

Дверь в хаммам распахнулась. Ворвался солдат-Гезири.

Низрин вскочила на ноги и закрыла Нари от посторонних глаз.

– Ты что, позабыл о приличиях?

Солдат положил руку на зульфикар.

– Подстилка Бича их не заслуживает.

Подстилка Бича? От этих слов Нари стало так гадко, что у нее затряслись руки, и Низрин пришлось помогать ей одеваться. Она натянула на Нари просторное льняное платье и подвязала ее шаровары.

Низрин накинула на ее влажные волосы свою черную чадру.

– Прошу тебя, – взмолилась она на дивастийском. – Ты осталась у нас одна. Забудь на время про свое горе. Забудь про наш разговор. Скажи королю то, что он хочет услышать, только добейся помилования.

Солдат нетерпеливо схватил ее за запястье и потащил на выход. Назрин не отставала.

– Бану Нари, пожалуйста! Ты же знаешь, что он любил тебя. Он бы не хотел, чтобы ты отказалась…

Солдат захлопнул дверь у нее перед носом.

Он потащил Нари через сад. Погода стояла скверная: серые облака пачкали небо, порывистый ледяной ветер хлестал ее брызгами дождя по лицу. Она потуже закуталась в чадру и задрожала, мечтая раствориться в ней.

По скользкой от дождя террасе они вышли к небольшой деревянной беседке, примостившейся между густым травяным огородиком и старым раскидистым нимом. Король был один. Такой же невозмутимый, как и всегда. Его черный кафтан и яркий тюрбан ни капельки не намокли.

Несмотря на указания Низрин, Нари не поклонилась. Она расправила плечи и посмотрела королю прямо в глаза.

Он отпустил солдата.

– Бану Нахида, – поздоровался он спокойно и указал на скамейку напротив. – Не желаешь присесть?

Она села, подавив желание отодвинуться на самый дальний от него краешек скамейки. Все это время он не сводил с нее глаз.

– Выглядишь лучше, чем в нашу последнюю встречу, – заметил он невзначай.

Нари дернулась. Она очень смутно помнила прибытие короля на корабль и то, как обрушилось на нее второй волной действие его Сулеймановой печати, пока солдаты оттаскивали ее от праха Дары, а она кричала и вырывалась.

Нари хотела как можно быстрее положить конец этой беседе и уйти от него подальше – как можно быстрее.

– Мне ничего неизвестно, – выпалила она. – Мне неизвестно, кто ему помогал, мне неизвестно…

– Я тебе верю, – остановил ее Гасан. Нари ответила на это удивленным взглядом, и он продолжал: – Мне это, в общем-то, безразлично, но если хочешь знать, я тебе верю.

Нари теребила в руках полу чадры.

– Тогда что вам нужно?

– Понять, чего от тебя ждать. – Гасан развел руками. – Двадцать один солдат мертв, улицы моего города полыхают огнем. А все потому, что один проклятый Афшин, повинуясь, как я понимаю, сиюминутному приступу идиотизма, решил похитить тебя и моего сына и бежать из Дэвабада. До меня дошли на диво несхожие описания того, как все это происходило, – продолжил он. – И я выбрал следующее.

Она выгнула одну бровь.

– Вы выбрали?

– Выбрал, – ответил он. – Я верю, что двое подвыпивших мужчин сцепились в глупой драке из-за женщины. И один из этих мужчин, затаивший обиду на поражение в войне и наполовину выживший из ума в рабстве, сорвался. Я думаю, он решил забрать то, что причитается ему по праву, силой. – Он выразительно посмотрел на нее. – И еще я думаю, тебе невероятно повезло, что мой сын, пострадавший чуть ранее в поединке, лежал в лазарете и услышал твои крики.

– Все случилось совсем не так, – жарко возразила Нари. – Дара никогда бы…

Король отмел ее возражения.

– Он был агрессивным детищем древнего и дикого мира. Кто из нас может понять, что именно толкнуло его на такую выходку? Украсть тебя из твоей кровати, как нецивилизованный варвар из дэвастанской глуши? Конечно, ты пошла с ним – молодая, до смерти перепуганная девушка, месяцами находившаяся под его влиянием.

Обычно Нари хорошо удавалось держать свои эмоции в узде, но если Гасан думал, что она согласится выставить Дару каким-то дикарем и насильником перед всем честным народом, а себя – беспомощной жертвой, он сошел с ума.

К тому же не только у него были рычаги давления.

– В вашей увлекательной истории не нашлось места эпизоду, когда ваш сын стал одержим маридом и использовал печать Сулеймана?

– Ализейд никогда не был одержим маридом, – сказал Гасан с непоколебимой уверенностью в голосе. – Какое нелепое предположение! Маридов не видели уже тысячи лет. Ализейд не падал в озеро. Он запутался в корабельных снастях, выбрался обратно на палубу и поверг Афшина. Героический поступок. – Король помолчал и скривил губы в горькой усмешке, и впервые за все время его голос дрогнул. – Он всегда мастерски обращался с оружием.

Нари покачала головой.

– Все было не так. Есть свидетели. Никто не поверит…

– Это куда правдоподобнее, чем то, что у Манижи была дочь, о которой никто не знал, спрятанная в далеком уголке мира людей. Девушка, которая всем своим видом кричит о человеческом происхождении… напомни, как это вышло? Ах да: чары, меняющие твой облик. – Король сложил длинные пальцы домиком. – Однако эта сказочка прекрасно прижилась.

Это откровение застало ее врасплох. То-то она заподозрила неладное, когда король с такой легкостью признал ее происхождение, хотя даже она в нем тогда сомневалась.

– Но это правда, – возразила она. – Вы сами приняли меня за Манижу, когда впервые увидели меня.

Гасан кивнул.

– Обознался. Мне была небезразлична твоя мать. Я увидел, как в зал вошла женщина Дэва с воителем Афшином за плечом, и чувства на мгновение застили мне глаза. Да и кто знает? Может, ты и вправду дочь Манижи – кровь Нахид в тебе точно течет… – он постучал пальцем по печати на своей щеке. – Но я вижу в тебе и человеческое. Не очень много, конечно. Будь твои родители умнее, могли бы замаскировать и получше – в нашем мире это частое дело. Но оно есть.

Его уверенность потрясла ее.

– Вы позволили бы Мунтадиру взять в жены женщину с человеческой кровью в жилах?

– Чтобы укрепить мир между нашими племенами? И глазом не моргнул бы. – Он выдавил смешок. – Ты думаешь, у нас без Ализейда мало бунтарей? Я много прожил, немало видел и знаю, что кровь – это еще далеко не все. И шафиты нередко владеют магией ничуть не хуже чистокровных джиннов. Только, в отличие от моего сына, я понимаю, что наш мир пока не готов это принять. Но если никто, кроме нас, не узнает о том, кто ты есть на самом деле… – Он пожал плечами. – Точный химический состав крови моих внуков не озаботит меня ни на йоту.

Нари не знала, что и сказать. Снисходительное признание Гасаном равенства шафитов ее не радовало, когда он с такой легкостью был готов отринуть истину в угоду политическим реалиям. Это выдавало в нем такую жестокость, которой она не замечала даже в Дариных, вызванных невежеством, предрассудках.

– Так изобличите меня, – сказала она с вызовом. – Мне все равно. Я не стану пятнать его память.

– Пятнать его память? – рассмеялся Гасан. – Он Бич Кви-Цзы. Эта невинная ложь – детский лепет в сравнении с его реальными преступлениями.

– И это говорит человек, привыкший использовать ложь, лишь бы подольше просидеть на троне?

Король изогнул темную бровь.

– Хочешь послушать, как он заработал свое прозвище?

Нари молчала, и король наблюдал за ней.

– Ну конечно. Несмотря на твой живой интерес к нашему миру и расспросы, которые ты устраивала моему сыну… ты проявляла удивительное нелюбопытство относительно кровавого прошлого твоего Афшина.

– Потому что для меня это не имеет значения.

– Значит, ты это запросто переживешь. – Гасан откинулся назад и сложил руки. – Поговорим о Кви-Цзы. Когда-то Тохаристанцы были самыми верными подданными твоих предков, между прочим. Надежный, мирный народ, исповедающий культ огня… У них был всего один недостаток: они сознательно нарушили законы, касавшиеся людей.

Он постучал себя по тюрбану.

– Шелк. В их регионе люди специализировались на шелке, и, попав в Дэвабад, ткань завоевала огромную популярность. Но шелкопрядение – работа деликатная, слишком тонкая для горячих рук джиннов. Тогда Тохаристанцы пригласили несколько избранных человеческих семей в свое племя. Их там радушно приняли и даже выделили им их собственный, защищенный город. Кви-Цзы. Его никто не мог покинуть, но это место казалось раем. Как и следовало ожидать, популяции дэвов и людей за много лет перемешались. Тохаристан тщательно следил за тем, чтобы никто, в ком течет человеческая кровь, не покидал Кви-Цзы, а шелк был таким ценным товаром, что твои предки много веков закрывали глаза на существование города.

Пока не восстал Зейди аль-Кахтани. Пока Аяанле не поклялись ему в верности, и внезапно все дэвы – извини, джинны, – мало-мальски сочувствующие шафитам, оказались под подозрением. – Король покачал головой. – Кви-Цзы должен был пасть. Нахиды хотели всем нам преподать урок, напомнить, что бывает, когда мы нарушаем закон Сулеймана и слишком сближаемся с людьми. И они придумали, что может послужить таким уроком, и выбрали Афшина, который должен был претворить этот урок в жизнь. Юного и бездумно преданного им Афшина, который даже не ставил под сомнение жестокость этого плана. – Гасан не сводил с нее глаз. – Думаю, ты догадываешься, как его звали.

Кви-Цзы пал в мгновение ока. Это был торговый город в глуши Тохаристана, о каких укреплениях можно было говорить. Его войско разорило дома и пожгло шелка, которые стоили состояния. Они пришли не грабить, они пришли убивать.

Мужчины и женщины, все от мала до велика были выпороты до крови. Если их кровь оказывалась недостаточно черной, их тотчас же убивали, а тела сбрасывали в общую яму. Этим еще повезло. Чистокровных джиннов ожидала еще менее завидная участь. В горло мужчинам пихали грязь и хоронили их заживо, в той же самой общей с убитыми шафитами и несчастными чистокровными женщинами, которых подозревали в беременности, яме. Мальчиков кастрировали, чтобы на них окончились пороки их отцов, а женщин пускали по кругу. Потом город сожгли дотла, а выживших заковали в цепи и ввели в Дэвабад.

Нари не могла пошевелиться. Она сжимала руки в кулаки, ногтями впиваясь в ладони.

– Я вам не верю, – прошептала она.

– Веришь, – упрямо ответил Гасан. – И, сказать честно, если бы это положило конец мятежам, уберегло бы от куда большего числа смертей и всех последовавших ужасов… я бы и сам вложил плеть в его руку. Но это не помогло. Твои предки были глупцами со вздорным характером. Ладно жизни невинных, но они сровняли с землей всю тохаристанскую экономику. Экономическое недовольство под соусом праведного гнева? – Король цокнул языком. – К концу года все уцелевшие Тохаристанцы, до единого, присягнули на верность Зейди аль-Кахтани. – Он снова потрогал свой тюрбан. – Четырнадцать веков прошло, и до сих пор их лучшие шелкопряды ежегодно присылают мне на годовщину этой даты новый тюрбан.

«Он лжет», – хотела сказать она себе. Но она помнила, каким загнанным ей всегда казалось выражение Афшина. Сколько раз она слышала мрачные намеки, видела раскаяние в его глазах? Дара признавался, что когда-то считал шафитов чем-то ненастоящим и бездушным и думал, что кровосмешение приведет к новому проклятию Сулеймана. И он сказал, что был изгнан из Дэвабада в возрасте Али… в наказание за исполнение приказов Нахид.

«Он виновен», – вдруг осознала она, и что-то внутри разбилось на мелкие кусочки, какая-то частичка ее сердца, которая уже никогда не будет прежней. Она заставила себя взглянуть на Гасана, стараясь не выдавать своих эмоций. Он не увидит, как глубоко сейчас ее ранил.

Она прочистила горло.

– И в чем мораль этой истории?

Король скрестил руки на груди.

– Исторически твоему народу свойственна дурная привычка принимать глупые решения, основываясь на идеалах, а не на реальности. Они делают это и сегодня: выходят на улицы бунтовать и лезут на верную смерть, требуя того, чего не может от меня ожидать никакой разумный джинн. – Гасан подался вперед с решительным лицом. – Но я вижу, что ты прагматик. Женщина с хищным взглядом, готовая торговаться за собственное приданое. Которая сможет так манипулировать моим сыном, которого я направил шпионить за ней, что он пожертвовует собой ради того, чтобы ей помочь. – Он развел руками. – Случившееся было несчастным случаем. Это не повод откладывать в долгий ящик планы, которые приняли мы оба. Мосты между нами еще можно восстановить. – Он внимательно посмотрел на нее. – Назови свою цену.

Цену. Она готова была рассмеяться. Вот оно. Вот к чему на самом деле всегда все сводится: цена. Думай в первую очередь о себе, и ни о ком другом. Любовь, племенная гордость – в этом мире они шли за бесценок. Даже хуже того: за них можно было поплатиться. Они уничтожили Дару.

Но она услышала что-то еще в этих словах Гасана. Сын, который пожертвовал собой…

– Где Али? – спросила она. – Я хочу знать, что мар…

– Если еще хоть раз я услышу от тебя слово «марид», я утоплю всех детей Дэвов города в озере прямо у тебя на глазах, – пригрозил Гасан ледяным тоном. – Если хочешь знать про моего сына, так его нет. Некому больше тебя покрывать.

Нари в ужасе отпрянула.

– Я начинаю терять терпение, бану Нари. Если моя расправа с одним из самых кровавых убийц в нашей истории претит твоей совести, можем придумать другую историю.

Ей это совсем не понравилось.

– В каком смысле?

– Поговорим о тебе. – Он наклонил голову, изучая ее, как шахматную доску с фигурами. – Я без труда могу разоблачить тебя как шафитку. Есть много способов – и приятных среди них мало, – как это сделать. Уже это настроит большинство твоих соплеменников против тебя, но мы можем пойти еще дальше и подкинуть публике поводов для сплетен.

Он постучал себе по подбородку.

– Твое неуважение к культу предков даже слишком легкая мишень, как и твои медицинские неудачи. Нам нужен скандал… – Он задумался, и на его ястребином лице просквозило расчетливое выражение. – Может, мой вывод о том, что произошло в лазарете, оказался ошибочным. Может, это Дараявахауш застал тебя в объятиях другого. В объятиях юноши, от одного имени которого у Дэвов закипает кровь…

Нари отшатнулась.

– Вы не посмеете.

Они давно перестали ходить вокруг да около, так что она не стала притворяться, будто не понимает, о ком он говорит.

– Вам кажется, горожане сейчас требуют крови Али? Если они будут думать, что он…

– Что он что? – Гасан свысока ей улыбнулся. – В каком мире мужчины и женщины платят одинаковую цену за свою страсть? Винить будут тебя. Да, все сочтут, что ты обладаешь… особыми талантами, чтобы соблазнить такого религиозного юношу.

Нари вскочила на ноги. Гасан перехватил ее.

Печать сверкнула у него на щеке, и ее силы пропали. Он больнее сдавил ей запястье, и она ахнула, непривычная к резкой боли в отсутствие целительных сил.

– Я открыл тебе двери своего дома, – холодно проговорил он, отбросив шутки. – Пригласил тебя в свою семью, а теперь мой город в огне, и я никогда не увижу своего младшего сына. Я не в настроении сюсюкаться с молодой неразумной девчонкой. Ты поможешь мне расхлебать эту кашу, или я сделаю так, что все Дэвы до единого будут считать тебя виновной в смерти Дараявахауша. Ты предстанешь перед ними шлюхой и предательницей собственного племени. – Он отпустил ее. – И тогда я отдам тебя на растерзание толпе, осаждающей мои стены.

Она обхватила свое запястье. Она ничуть не сомневалась в серьезности намерений Гасана. Дара был мертв. Али был далеко. У нее не осталось ни Афшина, который стал бы сражаться за нее, ни принца, который замолвил бы за нее словечко. Нари осталась одна.

Она потупила взгляд, впервые не находя в себе сил смотреть ему прямо в глаза.

– Чего вы хотите?

Ее нарядили в церемониальные одеяния Нахид: небесно-голубое платье, отяжелевшее от золотой вышивки, вуаль из белого шелка. Нари была рада вуали. Может, она скроет красные пятна стыда на ее щеках.

Нари едва взглянула на контракт, подписывая его. Документ привязывал ее к эмиру и вступал в силу в момент достижения ей первой четверти века. В другой жизни она бы жадно изучала подробнейшую опись приданого, которое сделает ее богатейшей женщиной в городе, но сегодня ей не было до этого дела. Под ее подписью стоял неразборчивый росчерк Мунтадира – король буквально силой заставил его поставить подпись, после чего ее будущий муж плюнул и в гневе ушел.

Потом они перешли в огромный зал для аудиенций, тот самый, где она впервые увидела семейство Кахтани. Нари почувствовала размер ожидавшей их толпы раньше, чем вошла. Она слышала тревожное дыхание и учащенное сердцебиение тысяч чистокровных джиннов. Уставившись себе под ноги, она проследовала за королем на платформу из зеленого мрамора, остановившись на ступеньку ниже него. Потом она сглотнула и подняла глаза на море каменных лиц.

Лиц Дэвов. Гасан приказал представителю от каждой знатной семьи, каждой торговой компании и ремесленной гильдии, каждого жреца и ученого – всю элиту племени Дэвов – явиться и выслушать показания Нари. Несмотря на десятки арестов и публичные казни, ее соплеменники не прекращали протесты у дворцовых стен с требованиями возмездия за убийство Дары.

Она пришла сюда, чтобы положить этому конец.

Нари развернула выданный ей свиток. Руки задрожали, и она стала зачитывать обвинения, которые ей было велено зачитать. Нигде она не отступила от написанного текста, ни разу не позволила себе задуматься о словах, которые выносили такой безапелляционный приговор ее любимому мужчине, о словах, порочащих репутацию Афшина, который пожертвовал всем ради своего народа. Ее голос оставался беспристрастным. Нари подозревала, что ее слушатели были достаточно проницательны, чтобы правильно понять происходящее, но ей было все равно. Если Гасану был нужен спектакль, он ее об этом не просил.

И все-таки в ее глазах стояли слезы, когда она дочитала свиток до конца, и голос дрожал от эмоций. Преисполнившись стыда, она бросила свиток на пол и через силу подняла взгляд на толпу.

Ничего. В черных глазах собравшихся перед ней Дэвов не было ни ужаса, ни сомнения. Большинство из них смотрели на нее так же бесстрастно, как когда она только вошла.

Нет… не бесстрастно.

Непокорно.

Из толпы вперед вышел старик. Он был облачен в алую мантию жреца из Великого храма и выглядел очень внушительно: пепельная полоса шла посередине его лба, и высокий остроконечный колпак цвета закатного солнца громоздился на посыпанной золой макушке.

Картир. Нари узнала его и вспомнила, с какой теплотой он к ней отнесся тогда, в храме. Теперь она поморщилась, когда он сделал еще один шаг в ее сторону. Внутри у нее все сжалось. Она ожидала какого-то изобличения.

Но Картир сделал что-то совсем иное. Он сложил ладони в традиционном жесте почтения среди Дэвов, опустил глаза и поклонился.

Священники у него за спиной сразу последовали примеру, и по толпе прокатилась волна, когда все присутствующие Дэвы по очереди склонили перед ней головы. Никто не произнес ни слова. Нари задержала дыхание и вдруг услышала, как прямо позади нее чаще забилось одно сердце.

Она замерла, уверенная, что ей померещилось, и потом повернулась. Гасан аль-Кахтани встретился с ней взглядом. В его глазах было непроницаемое выражение. В окно позади него ярко забило солнце, отражаясь в ослепительных камнях на его троне, и Нари вдруг поняла, на чем он восседал.

Шеду. Трон был вырезан в виде крылатого льва – символа ее семьи.

Гасан сидел на троне Нахид.

И он был явно недоволен. Видимо, он не рассчитывал на это спонтанное проявление единства среди Дэвов. Ей стало даже жалко его, правда. Это ужасно обидно, когда кто-то портит твои хорошо продуманные планы.

Поэтому никогда нельзя забывать про запасной вариант.

Его взгляд стал холоднее, и Нари улыбнулась – впервые со смерти Дары. Такой улыбкой она улыбалась паше, такой улыбкой она улыбалась сотням самоуверенных клиентов перед тем, как оставить их в дураках.

Нари всегда улыбалась своим мишеням.

Эпилог

Каве э-Прамух взбежал по последним ступенькам лестницы в лазарет. Он распахнул тяжелые двери. Его трясло.

Там, на огненной постели из дымящегося кедра, лежал его сын.

От этой картины у него перехватило дыхание. Джамшиду отказывали в лечении, пока Каве, цитируя слова короля, «не разберется, что за дела творятся в его племени предателей и фанатичных огнепоклонников», и его сын до сих пор был в военной форме, в которой покинул дом в ту злополучную ночь, и его туника успела полностью почернеть от крови. Он лежал на боку скрючившись: его тело было изогнуто и подпиралось подушками, чтобы избежать давления на раны от стрел в спине. Пепел тонким слоем покрывал его кожу, пепел крапинками выступал на его черных волосах. В бликах факелов на стенах лазарета было видно, как поднималась и опускалась его грудь, но в остальном он был неподвижен. Абсолютно неподвижен.

Но он был не один. В кресле у его изголовья развалился эмир Мунтадир. Его черный кафтан был смят и измазан полосами пепла, его серые глаза отяжелели от горя. В ладонях он держал недвижимую руку Джамшида.

Каве подошел ближе, и эмир вздрогнул.

– Визирь… – он отпустил Джамшида, но Каве успел заметить, как были переплетены их пальцы. – Прости меня. Я…

– Бижан э-Ошурусан, – выпалил Каве.

Мунтадир нахмурился.

– Не понимаю.

– Имя, которое хочет знать ваш отец. Бижан э-Ошурусан. Один из солдат-Дэвов, сопровождавший вас в походе на ифритов. Это он оставил снаряжение для побега на берегу. У меня есть все доказательства и свидетель, который согласен дать показания. – У Каве надломился голос. – А теперь, пожалуйста… пустите меня к моему сыну.

Со смущением и облегчением на лице Мунтадир сразу же уступил ему место.

– Разумеется.

В два счета Каве был у постели Джамшида. Он оцепенел. Казалось невозможным, что он может просто стоять, когда перед ним лежит его израненное дитя.

Мунтадир был все еще здесь.

– Он… – Каве услышал, как дрогнул его голос. – Он даже не раздумывал. Он выскочил передо мной в тот же момент, когда полетели первые стрелы.

Каким образом это должно меня утешить? Каве смахнул пепел с опущенных век сына. Его пальцы дрожали от горя и гнева. Это ты должен лежать в окровавленной форме, а Джамшид должен плакать при полном параде. Ему казалось, сейчас он способен запросто задушить стоящего перед ним мужчину, который раз за разом разбивал сердце его сыну, когда слухи об их отношениях становились чуть пикантнее, чем ему хотелось, и всякий раз, когда ему на глаза попадалось что-то поновее и покрасивее.

Но Каве не мог сказать такого вслух. Если он выскажет Мунтадиру все скопившиеся у него обвинения, дело кончится тем, что Каве самого объявят сообщником Афшина и одна из стрел, вынутых из спины Джамшида, проткнет его сердце. Старший сын Гасана аль-Кахтани был неприкасаем. Соплеменники Каве слишком хорошо знали, как беспощаден король к тем, кто угрожает его родным.

Такой урок Каве не забудет никогда.

Но в эту минуту ему нужно было избавиться от Мунтадира: каждая секунда промедления была дополнительной секундой страданий для Джамшида. Он откашлялся.

– Эмир, не будете ли вы так любезны передать это имя вашему отцу? Я бы не хотел откладывать лечение моего сына дольше, чем необходимо.

– Да, конечно, – Мунтадир смутился. – Мне… очень жаль, Каве. Пожалуйста, дай мне знать, если его состояние как-то изменится.

О, думаю, ты и сам об этом узнаешь. Каве подождал, пока за Мунтадиром не захлопнется дверь.

В свете факелов охапки свежего хвороста и ящики с осколками стеклянной кровли отбрасывали на стены полуразрушенного лазарета дикие тени. Пациентов Нари переместили на время ремонта в другое место, и сама она была далеко, на встрече со жрецами Великого храма – Каве знал, что это затянется надолго. Он специально выбрал момент. Каве не хотел, чтобы ее заподозрили в том, что он сейчас сделает.

Из-за пояса он вынул небольшой железный ножик, больше похожий на скальпель, чем на клинок, рукоятка которого для безопасности была обмотана во много слоев льняной тканью. Каве сделал аккуратный надрез в окровавленной тунике Джамшида и разорвал ткань над его левой лопаткой, обнажая маленькую черную татуировку.

С первого взгляда это была ничем не примечательная татуировка: три спиралевидных иероглифа, четкие и неприхотливые линии. Среди Дэвов многие мужчины, особенно в Зариаспе, глухом уголке Дэвастана, откуда были родом Прамухи, до сих пор принимали участие в давнем обычае, с гордостью нанося на свою кожу символы своего рода и касты. Это был способ почтить свою родословную: отчасти суеверие, отчасти дань моде. Сами же иероглифы уходили своими корнями в такую древность, что никто уже не мог их расшифровать. Любимые, но бесполезные символы.

Метка Джамшида не была бесполезной. Она была выжжена у него на коже матерью считаные часы спустя после его появления на свет и все эти годы служила самой надежной защитой его жизни. Его анонимности.

Но теперь она убивала его.

Слышишь, Создатель, заклинаю тебя: пусть все получится. Каве поднес скальпель к верхнему концу первой спирали. Черная кожа зашипела, соприкоснувшись с железом, – магия противилась ему. С часто бьющимся сердцем Каве срезал полоску его кожи.

Джамшид сделал внезапный вдох. Каве замер, когда несколько капель черной крови выступили на надрезе. Кровь стекла.

И тут кожа срослась и порез затянулся.

– Что же ты делаешь? – строго спросил женский голос у него за спиной.

Низрин. Она подлетела к Каве и оттолкнула его от Джамшида, натягивая порванные лоскуты формы на татуировку.

– Ты сошел с ума?

Каве отрицательно покачал головой, и на глаза ему навернулись слезы.

– Я не могу допустить, чтобы он так страдал.

– И, выдав его вот так, ты положишь конец его страданиям? – Низрин обшарила темное помещение взглядом. – Каве… – предостерегла она тихим шепотом. – Мы не знаем, что случится, если ты снимешь метку. Его тело никогда не самоисцелялось. Неделю в его спине торчала стрела: почем нам знать, как магия отреагирует на такую травму. Ты можешь убить его.

– Он может умереть, если я ничего не сделаю! – Каве вытер глаза тыльной стороной ладони. – Тебе не понять, он же не твой ребенок. Я должен что-то сделать.

– Он не умрет, – пообещала Низрин. – Смотри, как долго он продержался.

Она надавила на запястье Каве, вынуждая его опустить нож.

– Они не такие, как мы, Каве, – мягко сказала она. – В нем течет кровь его матери – он выдержит. Но если снять метку и предоставить его самому себе… – Она покачала головой. – Гасан будет пытать его, чтобы выведать информацию. Он ни за что не поверит в его невиновность. Кахтани возьмут все наше племя за горло, чтобы получить ответы. Солдаты заглянут под каждый кустик, прочешут каждый дом в Дэвастане. – Ее глаза блеснули. – Ты уничтожишь все, над чем мы работали.

– А больше ничего не осталось, – заметил Каве с грустью в голосе. – Афшин мертв, бану Нари через год будет носить ребенка Кахтани под сердцем, и мы ничего не знаем о…

Низрин забрала у него из руки нож и вложила на его место что-то твердое и маленькое. Оно жгло Каве ладонь. Железо, догадался он, когда поднес предмет на свет, чтобы лучше рассмотреть его. Кольцо.

Старое железное кольцо с изумрудом, который сиял, как будто горел огнем.

Каве немедленно сжал кольцо в кулак. Оно обожгло ему кожу.

– Силы Создателя, – выдохнул он. – Откуда…

Она покачала головой.

– Не спрашивай. И не отчаивайся. Ты нам нужен, Каве. – Она кивнула на Джамшида. – Ты нужен ему. Тебе придется снова завоевать расположение Гасана, так втереться ему в доверие, чтобы он позволил тебе вернуться в Зариаспу.

Чем жарче становилось кольцо Афшина, тем сильнее Каве сжимал его в кулаке.

– Дара хотел убить моего сына, Низрин, – его голос сорвался.

– Твой сын был на чужой стороне.

Каве поморщился, но Нари продолжала:

– Этого больше не повторится. Мы этого не допустим. – Она вздохнула. – Ты нашел, на кого свалить вину за снаряжение?

Он молча кивнул.

– Бижан э-Ошурусан. Он попросил, чтобы мы позаботились о его родителях. Он… – Каве откашлялся. – Он понимал, что живым его не возьмут.

У Низрин был печальный вид.

– Создатель вознаградит его за жертву.

Воцарилось молчание. Джамшид пошевелился во сне. Этого хватило, чтобы Каве снова оказался на грани срыва.

Но это стало ему и важным напоминанием. Потому что был и другой способ спасти его сына. И ради этого Каве сделает все. Он будет ползать перед королем на коленях, он пройдет полсвета, встанет лицом к лицу с ифритом.

Он даже сожжет весь Дэвабад дотла.

Кольцо продолжало пульсировать у Каве в руке. Живой предмет с бьющимся сердцем.

– Нари знает? – спросил он тихо и поднял руку. – Об этом?

Низрин покачала головой.

– Нет. – В ее голосе зазвучала забота. – У нее сейчас и без того достаточно поводов для беспокойства. Ей не нужно отвлекаться на ложные надежды. И, сказать по правде… безопаснее ей не знать. Если нас раскроют, только неведение может как-то ее оправдать.

Каве опять кивнул. Он устал постоянно обороняться. Он подумал о Дэвах, которых Гасан уже успел казнить, о торговцах, избитых на Большом базаре, о девушке, изнасилованной на глазах у гвардейцев. О своем сыне, чуть не погибшем, защищая Кахтани, в награду за что ему было отказано в лечении. О мучениках в Великом храме. Обо всех страданиях, пережитых его народом.

Каве устал кланяться перед Кахтани.

В его груди зажегся крохотный непокорный огонек, которого он так давно уже не чувствовал. Его следующий вопрос прозвучал обнадеженным шепотом:

– Если я доставлю ей кольцо… думаешь, она сможет вернуть его?

Низрин поглядела на Джамшида. В ее глазах сквозило тихое восхищение, которое Дэвы всегда испытывали в присутствии Нахид.

– Да, – ответила она благоговейно и твердо. – Я думаю, Манижа может все.

Глоссарий

Элементали:

Джинн: человеческое название дэвов. После восстания Зейди аль-Кахтани сначала его последователи, а затем и все дэвы стали называть свою расу именно этим термином.

Дэв: единое название всех элементалей огня, бытовавшее до восстания джиннов, а также название племени, обитающего в Дэвастане (на территории бывшей Персии), к которому принадлежат Дара и Нари.

Ифрит: бывшие дэвы, ослушавшиеся Сулеймана и лишенные своих сил.

Марид: элементали воды, обладающие колоссальной силой.

Пери: элементали воздуха.

Животные:

Каркаданн: волшебный зверь, видом напоминающий огромного носорога с рогом длиной в человеческий рост.

Рух: гигантская хищная жар-птица.

Шеду: мифические крылатые львы, изображенные на гербе Нахид.

Языки:

Гезирийский: язык племени Гезири, который способны понимать только представители племени.

Джиннский: смешанный рыночный диалект, на котором общаются джинны и шафиты из разных племен.

Дивастийский: язык племени Дэв.

Общая терминология:

Абайя: просторное женское платье в пол с длинными рукавами.

Азан: созыв на мусульманскую молитву.

Афшин: фамилия семьи воителей, некогда служивших Совету Нахид.

Ахи: «мой брат» по-гезирийски, ласковое обращение.

Бану: «госпожа» по-дивастийски.

Бану Нахида: полное имя женщин-целительниц из семьи Нахид.

Визирь: министр государственных дел.

Гутра: мужской головной убор в виде квадратного или прямоугольного платка, который придерживается на голове шнуром (икаль).

Джеллаба: традиционный египетский наряд, представляющий собой длинную тунику.

Динар, дирхам: египетские денежные единицы.

Дишдаша: мужская туника в пол, популярная среди гезирийских мужчин.

Зар: традиционный североафриканский обряд, призванный очищать от одержимости джиннами.

Зульфикар: медный клинок с раздвоенным лезвием, оружие племени Гезири: когда он воспламеняется, его ядовитый состав способен убить даже Нахид, что делает его самым опасным оружием на земле.

Зухр: полдень; дневная молитва.

Кади: секретарь по религиозным или юридическим вопросам.

Каид: главный командир Королевской гвардии, старший воинский чин в армии джиннов.

Магриб: закат; вечерняя молитва.

Мидан: городская площадь.

Мухтасиб: торговый инспектор.

Сахиб: уважительное обращение у Агниванши.

«Танзим»: низовая фундаменталистская группировка в Дэвабаде, ставящая своей целью борьбу за права шафитов и религиозную реформацию.

Улемы: ученые-богословы.

Фаджр: рассвет; утренняя молитва.

Хаммам: баня.

Чадра: открытая накидка, сшитая из полукруглого отреза ткани, закрывающая тело с головы до ног, которую носят женщины-арии[40].

Шафит: народ со смешанной кровью джиннов и людей.

Шейх: духовный ментор, наставник.

Эмир: старший сын короля и наследник престола Кахтани.

Примечания

1

Имеется в виду Египетский поход Наполеона Бонапарта 1798–1801 гг. – Здесь и далее примечания переводчика.

(обратно)

2

Эль-Файюм – древнейший город Египта, основанный в 4000 г. до н. э., расположен в одноименном оазисе, со всех сторон окруженном Ливийской пустыней.

(обратно)

3

Барзан – курдское племя.

(обратно)

4

Султан Египта и Сирии XII века, в Европе более известный как Саладин.

(обратно)

5

Выдающийся еврейский философ, врач и богослов, автор десятков научных трудов, в том числе и по медицине, проживавший в Египте. Он был главой египетской еврейской общины и семейным лекарем Саладина.

(обратно)

6

Исторический предшественник современного Каира, столица Египта в периоды 641–750 гг. н. э. и 905–969 гг. н. э.

(обратно)

7

Один из древнейших университетов мира, основанный в Каире династией Фатимидов в 988 г.

(обратно)

8

В переводе с арабского, зд.: «дорогая», «милая».

(обратно)

9

В переводе с арабского: «пятница».

(обратно)

10

Каирский некрополь, исламское кладбище на юго-востоке Каира, протянувшееся на 6 км с севера на юг.

(обратно)

11

Фатимидский халифат 909—1171 гг.

(обратно)

12

Сухой и пыльный южный ветер, приходящий в долину Нила ежегодно весной и длящийся до пятидесяти дней.

(обратно)

13

Устаревшее европейское название всех типов восточных сабель.

(обратно)

14

В арабском фольклоре гули описываются как оборотни, а форму нежити принимают преимущественно в европейских произведениях.

(обратно)

15

Общее название стран Северной Африки, расположенных к западу от Египта, придуманное средневековыми арабскими моряками и географами и в буквальном переводе означающее «там, где закат».

(обратно)

16

Устаревшее название реки Амударьи между Таджикистаном и Афганистаном.

(обратно)

17

Ступа – глинобитное культовое сооружение полусферической формы у буддистов; Маурьянский период – период в индийской истории 321–185 гг. до н. э.

(обратно)

18

Античный город, развалины которого находятся в 17 км от турецкого города Денизли.

(обратно)

19

Исламский пророк, отождествляется с библейским царем Соломоном.

(обратно)

20

Мусульманский праздник.

(обратно)

21

Обращение к отцу.

(обратно)

22

Зд.: «давай», «пойдем».

(обратно)

23

Четвертый месяц мусульманского лунного календаря, в переводе с арабского: «вторая весна».

(обратно)

24

В иранской мифологии трехглавый змеиный царь.

(обратно)

25

В Древней Греции ядом болиголова отравляли осужденных на смерть. В частности, считается, что им был отравлен Сократ.

(обратно)

26

Настольная игра для двух игроков с доской и фигурами, аналогичными шахматным. Шатрандж является непосредственным предшественником шахмат.

(обратно)

27

Алиф, первая буква арабского алфавита.

(обратно)

28

Религиозное паломничество в Мекку.

(обратно)

29

Античное название города Балх в современном Афганистане, который считался центром зороастризма, и само слово «Зариаспа», вероятно, восходит к названию древнего зороастрийского храма огня в Балхе – Азар-и-Асп.

(обратно)

30

Сказочный город из «1001 ночи».

(обратно)

31

В переводе с арабского: «Говоришь по-арабски?»

(обратно)

32

В иранской мифологии фантастическое существо, вещая птица.

(обратно)

33

Зд.: «мама».

(обратно)

34

В переводе с арабского: «Если на то воля Божья».

(обратно)

35

Обращение к отцу.

(обратно)

36

Зд.: принц.

(обратно)

37

Апеп, Апоп, Апофис – змей, в египетской мифологии олицетворяющий зло.

(обратно)

38

В переводе с арабского: «огонь».

(обратно)

39

Река в Индии.

(обратно)

40

Название народов, говорящих на языках арийской (индоиранской) группы индоевропейской семьи, в частности индоарийцы и иранцы.

(обратно)

Оглавление

1 Нари

2 Нари

3 Нари

4 Али

5 Нари

6 Али

7 Нари

8 Али

9 Нари

10 Али

11 Нари

12 Али

13 Нари

14 Али

15 Нари

16 Нари

17 Али

18 Нари

19 Али

20 Нари

21 Али

22 Нари

23 Али

24 Нари

25 Али

26 Нари

27 Нари

28 Али

29 Али

30 Нари

Эпилог

Глоссарий Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg