«Партион (СИ)»

Партион (СИ) (fb2) - Партион (СИ) 644K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Нина Баскакова

Нина Баскакова Партион

ГЛАВА 1

Я лежала на койке, положив электронную книжку на грудь и закрыв глаза. Хотелось плакать, но в каюте было ещё восемь человек, поэтому слёзы были непозволительной роскошью. Ещё недавно казалось, что счастье было так близко, а сейчас я думала: жизнь закончена…

Девять лет учёбы подошли к концу. Я получила диплом. Это были сложное время в моей жизни, но интересное. Можно было сказать, что беззаботное, хотя, когда я училась, то каждый экзамен казался концом света. Вспоминая переживания по этому поводу, на губах невольно скользила улыбка. В чём-то тогда я была права. Если бы мне не удалось справиться, то жизнь была бы совсем другой. Пришлось бы срочно пересматривать планы. Может даже вернуться к родителям.

Когда-то я пошла против их воли. Они видели меня экзо-геологом. Хотели, чтоб я пошла по их стопам. С рождения все разговоры сводились к работе. Родители были настоящими фанатиками своей профессии. Они ездили в длительные командировки, были первопроходцами на многих планетах и астероидах. В их работе было всё: жажда приключений, адреналин, любовь к открытиям, науке. Я же с детства хотелось более спокойной жизни, поэтому поступила на врача.

В мечтах это была спокойная профессия. Можно было работать в больнице, приходить на помощь людям, при этом не надо было куда-то ехать. Я старалась учиться. Хотела быть одной из лучших, чтоб получить место в одной из больниц развитой планеты. Желательно, чтоб это была Земля. Стоило мне закончить учёбу, как я сразу отправила резюме в центр занятости Земли. И мне пришёл положительный ответ.

Врач широкого профиля с несколькими дополнительными специальностями — такие специалисты пользовались спросом. Одним из факторов, почему меня взяли, был курс по особым пациентам иных рас. Пусть я его лишь слушала, а не изучала, но это сыграло в мою пользу. Характеристика от двух профессоров шли уже дополнительным бонусом. О своей удаче я поделилась с женихом. Как мне тогда показалось, Денис обрадовался. Он тоже подавал документы для работы на Земле, только его пока резюме рассматривали. Мы стали думать, как будем жить, если его отправят на другую планету. Можно было бы и оформить отношения. Тогда бы Дениса взяли автоматом, потому что семьи не принято было разделять, но Денис отказывался от такого плана. Ведь тогда получается, что он не смог ничего добиться сам. Ему кинули подачку в виде работы из-за более успешной жены.

Дни шли, а ответа всё не было. Я уже начала готовиться к выходу на работу, когда Денис прилетел домой довольный и радостный. Схватил меня за руки и закружил по комнате.

— Взяли? Я знала, что у тебя получится!

— Лучше, — целуя меня, ответил Денис. — Мы поедем с тобой на Партион! В красный сектор!

— И чего мы там забыли? — спросила я всё ещё улыбаясь, но уже скорее на автомате.

— Как что? Помнишь, мы с тобой мечтали помогать людям на дальних планетах? Налаживать контакт с другими цивилизациями? — Денис остановился. Отпустил меня и стал ходить по комнате, яростно жестикулируя. — Пусть на Партионе уже контакт налажен давно, а местные жители на несколько столетий отстают от нас в развитии, но там всё равно тот самый дух авантюризма. Неизведанного. Контракт на пять лет, плюс ещё пять лет нельзя покидать планету. Но там дают квартиру и платят хорошие деньги. Бесплатный проезд… Ты представляешь, как нам повезло?

— Уехать в дыру? — прямо спросила я.

— Почём сразу дыра? — обиделся Денис.

— Потому что такие «шикарные» условия предлагают только в те места, куда люди отказываются ехать добровольно. Я знаю о чём говорю. Всё детство провела на таких планетах, а то и ещё дальше.

— Но ты раньше мечтала…

— Это ты мечтал, а я слушала, — перебила я. — Ты хотел чего-то исследовать. Ты мечтал лечить другие расы. Я мечтала о другом.

— О чём?

— О работе и спокойной жизни, которая будет проходить не на краю галактики. Почему ты не выбрал более развитое направление? Почему именно эта планета? Если тебе так хочется якшаться с чужаками, то полетим на Юрьан по обмену. Они любят делиться с нами знаниями. Или на Дорбан, где есть что посмотреть, а у нас там своё посольство. Ты же хочешь лететь в забытое солнцем место.

— Вот не надо. На Партионе там больше солнечных дней в году, чем на земле. Солнца там достаточно, — Денис сел на диван. Потёр ладонями лицо. — Арина, ты меня любишь?

— К чему это сейчас?

— Я серьёзно спрашиваю. Мы с тобой вместе пять лет. Сейчас такой момент… Мы идём вместе по жизни или расстаёмся.

— Почему мы должны расстаться?

— Потому что меня только на Партион работать берут. Помнишь у меня конфликт был с Раузом?

— И? Вы с ним спорили тогда на каждой лекции, но он тебе в итоге поставил зачёт.

— Да, только злобу всё равно затаил. Я ведь тогда прав был. Короче, он против меня таких слухов наплёл, что теперь люди думают, что все мои оценки куплены за счёт отца.

— Глупости. Если бы он тебе помогал, то ты смог бы без проблем найти себе тёплое местечко, — возразила я.

— Это мы с тобой знаем, но другие не в курсе. Теперь меня никуда не берут. Так что…

— Давай оформим отношения. Будешь работать рядом со мной.

— И быть твоей тенью? Всё начнётся с того, что ты начнёшь попрекать меня каждый раз, что только благодаря тебе я нашёл хорошую работу. А без тебя я никто. Мне придётся постоянно под тебя подстраиваться, а ты всё равно будешь искать повод лишний раз напомнить мне о том, что я последнее ничтожество.

— Денис, ты переигрываешь. Я не такой монстр, каким ты меня воображаешь. Не собираюсь я тебя ничем попрекать, а просто подсказываю выход из положения.

— Может ты и не будешь попрекать, но найдутся злые языки, которые будут говорить в лицо одно, а за спиной шептать другое. К тому же мой отец… Как я смогу ему доказать, что я чего-то стою, если буду прятаться за твоей юбкой? — убитым голосом спросил Денис.

— А зачем кому-то что-то доказывать?

— Тебе легко говорить. Ты ведь выполнила свой план по максимуму. Так чего теперь удивляешься моим проблемам? Ты добилась того, о чём мечтала, — его слова прозвучали обвинением. Мне самой стало неудобно за то, что я чего-то смогла сделать, а он нет. Да, я считала себя успешной и удачливой, но я не забывала о том времени, которое потратила на учёбу. Нужно было сразу обратить внимание на его эгоистичное поведение. Если люди живут вместе, один выходит вперёд, получает повышение, а другой остаётся на месте, то это не значит, что более успешного любящий человек будет грузить чувством вины. Денис так и поступил. Он грузил меня, заставлял стыдиться своего успеха. Я начала его успокаивать, говорить, что у нас всё наладиться. Мы ведь вместе.

Вместе. Волшебное слово. Кажется, что произнося его, можно горы свернуть. Что не подвластно одному человеку, то смогут сделать двое. Мне так казалось.

— Арин, ты говоришь, что мечтаешь о работе и семье. Так какая разница где работать? Главное ведь, что мы вместе будем. Мы с тобой поженимся, как только прилетим.

— Так давай сразу оформим отношения. Чего тянуть? — предложила я.

— Папа будет против. Он ведь узнает об этом. Ругаться станет. Сама же знаешь.

Да, я это знала. Отец Дениса меня сразу в штыки принял. Правильно, дочка нищих экзо-геологов не пара его золотому сыночку. Правда этот сынок мало чего мог без поддержки папы. И моей поддержки. Сколько я раз бегала договариваться о его пересдачах. Занималась с ним. Что-то писала за него. Помогала во всём. Тянула. Мне тогда казалось это правильным. Папа сразу дал понять, что видеть меня в семье не хочет. Но тут Денис встал на мою защиту. Первый раз пошёл против отца. Мы продолжили встречаться.

— Так что ты скажешь? — спросил меня Денис. В его глазах, что смотрели на меня, было столько надежды. Не знаю, что случилось бы с ним, если бы я ответил отрицательно.

— Я поеду с тобой. Мы ведь вместе, — улыбнулась я, мысленно прощаясь с карьерой и хорошей работой. Мы вместе…

Я подала заявление о переводе на далёкую и всеми забытую планету. Заключила контракт. Денис заключил его раньше. В тот же день, когда сообщил мне это «грандиозное» известие о нашей «удаче». Так как я ехала добровольцем в сектор, куда было не так много желающих, мои опасения подтвердились, меня отпустили с работы легко. Тем более такое место пустым не бывает. Никто не задумался и не спросил о моем решение. Молодёжь так поступала часто. Вроде хорошо устроились. Жили не тужили, увидели репортаж об открытии новой планеты или документальный фильм о жизни туземцев на какой-нибудь Марханте-5 и бросали всё. Уезжали навстречу приключениям. Правительство же только радо было поддерживать желающих покорять космос.

Волна первых пионеров прошла. Люди больше стремились к стабильности. Всё больше было желающих променять приключения на стабильную работу в обжитой системе, а не борьбу со стихией и обстоятельствами где-то в холодном космосе. Но иногда этот дух авантюризма просыпался.

Наш отъезд совпал с получением целым рядом учёных престижной премии за вклад в развитие межэтнических отношений и работе на сверхдальних расстояниях. Это была слава, большие деньги, престиж, который заставлял записываться в пионеры космоса.

Я написала сообщение родителям. И попрощалась с ними заодно. Не знаю была ли на той планете межгалактическая связь. Что-то я в этом сомневалась. Хорошо если там будет стабильно ходить сообщение между планетами и не придётся ждать необходимых лекарств и аппаратуры годами, используя в лечение древние методы диагностики.

Мне в памяти до сих пор врезался эпизод, когда я в детстве заболела. А мы тогда были с родителями на астероиде, где всё лечение было представлено старым врачом. Вместо того чтоб воспользоваться сканером и проверить что со мной, он попросил меня рот открыть и высунуть язык. Хорошо, что у меня оказалась обычная простуда. Ничего серьёзного. А то как лечить больного без сканера? Чисто по симптоматике? Человек всегда может преувеличить симптомы или что-то недоговорить. Постесняться. Сканер же никогда не врёт. Ему чужд человеческий фактор.

— Давай прощаться, — около загрузочного трапа в посадочный шаттл, сказал Денис.

— В смысле прощаться? — мне показались его слова злой шуткой, но Денис не смеялся. Виновато улыбнулся.

— Я не лечу. Ты отказалась от места, поэтому его дали мне. Так что я остаюсь.

— Но я отказалась из-за тебя! — почти срываясь на крик, сказала я.

— А я не могу пойти на такую жертву. Ничего личного. Мне нужно было здесь задержаться, чтоб получить деньги от отца, — он говорил это смотря мне в глаза. — Тебе пора на посадку.

Я сорвалась. Залепила ему пощёчину. Да с такой силой, что отбила руку. Он схватился за щёку, на которой остался след. Я же поспешила на посадку. Отказаться от контракта было нельзя. Пришлось лететь. Обратной дороги не было. Поверив Денису, я сожгла за собой мосты. Вместе. Зря я думала, что это слово чего-нибудь значит. Оно имело вес лишь для меня. Для него же это была лишь игра. Когда представился случай, то он меня подставил.

Шаттл привёз нас на корабль, который ждал на орбите. Спустя два часа началась наша космическая одиссея. Для меня это был путь в один конец. Можно было не тешить себя иллюзиями, что мне удастся оттуда вернуться.

Два месяца полёта вместе с искателями приключений и неудачниками. Со мной ехали учёные, рабочие, авантюристы. Многие из них даже не собирались знакомиться с миром, где они собирались жить. Они не понимали, что там не будет привычного окружения. Может климат походил на земной, но всё же отличия были. Например, часть планеты располагалась в умеренном климате, а две другие части были покрыты льдами и пустыней. Океан был только один. Но при этом проблем с водой на Партионе не было. Много рек и озёр. Хищников не так много. Это не Лункас, где можно было снимать фильмы ужасов. Там хищными было всё. Деревья, камни, растения, животные — все друг друга ели, переваривали, рожали и опять сжирали. Жуткое место. Его прозвали большой пищеварительной системой галактики.

На Партионе была стандартная флора и фауна. Ничем не выделяющаяся от других планет. Среднестатистическое захолустье. И как меня туда занесло?

Я несколько недель изучала планету. Её географию, полезные ископаемые, сильные и слабые экономические стороны. Больше всего планета была ориентирована на сельское хозяйство и животноводство. Промышленности было ровно столько, сколько требовалось для потребностей и нужд местных жителей.

Местные жители. Я до последнего откладывала этот момент. Знакомиться с ними мне совсем не хотелось. Ещё с детства у меня было к ним предубеждение. Пусть они мне ничего не сделали, но может же возникнуть антипатия на ровном месте? Может. Да, это неправильно кого-то не любить за чуждые обычаи или не тот язык, не ту физиологию, но я ничего не могла с собой поделать.

Например, когда Рузальды подавали руку в приветствии и человек им нравился, то у них руки покрывались слизью. Видимо я была очень милым ребёнком в понятии Рузальдов, потому что при знакомстве с ними на одной из станцией, где работали родители, я всё была в этой слизи. Они этого не замечали. Им нравилось общаться с человеческим детёнышем. Своих они не воспитывали. За них это делал автоматизированная система. Так-то они ничем не отличались от людей. Только эта слизь…Бррр… Как вспомню, так вздрогну. Или Барнаннцы. Те не признавали одежду. Она им почему-то мешала. У нас тогда случилась авария. И пришлось срочно садиться на их планету для починки корабля. Они нас хорошо приняли, но для меня это было шоком и хорошим таким откровением. Мне тогда четырнадцать лет исполнилось. А у них это возраст был совершеннолетия. Они меня считали взрослой. Один даже замуж предлагал, я тогда сбежала и всё время пока мы чинили корабль из своей каюты не выходила.

Для кого-то это может было забавным наблюдать за другими расами. Знакомиться с их обычаями. Для меня же это всегда было шоком и чем-то неприятным. Может мне чисто для себя было тяжело принять чью-то особенность?

Из-за этого я не взяла направление в лечение других рас. Мне это было неинтересно, в отличие от Дениса. И на общие курсы я ходила лишь из-за него. Когда мы начали встречаться, то часто стали выбирать общие предметы. Оглядываясь, я стала понимать, что он специально так делал. Я ведь была у него что-то вроде бесплатного репетитора, которая помогала ему с заданиями и материалом. Без меня вряд ли он смог бы окончить институт на такие высокие баллы. Теперь же этот неуч был на моей должности! Лечил моих пациентов. Злость. Я так сжала электронную книжку, что чуть её не сломала. Так, это не дело. Бедная книжка не виновата в моём плохом настроение. Не виновата, что я так ослепла в отношение Дениса, что не заметила удара в спину!

— Не любите летать? — спросила меня женщина с соседней койки. — Тяжело переносить замкнутое пространство столь долгое время.

Она явно рассчитывала, что я решу с ней поболтать. Путь долгий. Можно развлекаться сплетнями. Тем более что я последняя была в её списке, с кем она ещё не обсудила причины покинуть родную планету, чтоб отправиться в путешествие в дальний сектор галактики.

— Я не люблю корабли, космос, людей, что лезут в мою жизнь и мне не нужен робот-психолог. Со мной всё нормально. Я просто не хочу разговаривать! — огрызнулась я.

Это было ошибкой с моей стороны. Агрессию на корабле нельзя проявлять. Мы всё должны быть милые, добрые личности, которые сходят с ума от важности нашей миссии. Какие могут быть недовольства? Мы одна команда, которая должна держаться вместе и улыбаться. Улыбаться! Как будто наелись запрещённых весёлых таблеток. Или мы голову потеряли. У нас нет разбитых сердец, надежд, проблем. А ведь у каждого, кто летел на этом корабле был багаж, который хотелось забыть. То, что никто не хотел доставать из закромов души. Правильно. Этот груз нужно переживать ночью, когда всё спят или уже на месте. А тут мы всё добрые и весёлые. Почему я так думала? Да потому что никто в здравом уме не полетит в ту дыру, куда летели мы…

Мне назначили две недели общения с роботом психологом. Общения у нас не получилось. Меня, как «опасную и непредсказуемую» личность, которая находилась на грани срыва, по мнению консервной банке, что по ошибке человек наделил способностью принимать решения за него, отправили в отдельную каюту вместе с роботом-психологом. Этот робот должен был вернуть мне душевное равновесие. Вот смотрела я на консервную банку размером метр на метр, квадратную жестянку с небольшой головой, которая смотрела на меня не меняющейся картинкой, потому что другой пациент сломал дисплей, и мне становилось так приятно на душе, так приятно… Консервная банка пыталась меня разговорить. Примирить меня с контрактом. Пыталась давить на детские воспоминания. Я отмалчивалась. Иногда с ней ссорилась или посылала. Никогда не была агрессивным человеком. Обычно я всё терпела, старалась найти выход из ситуации, но тут я сорвалась и реально посылала жестянку всеми известными ругательствами, которые всплывали в памяти. А известны они мне были аж на трёх планетных языках. Я ими обычно не пользовалась, но тут учила железяку объясняться на матерном Рузальдов.

Один плюс был в моём заточение с жестянкой: я могла не общаться с другими пассажирами. Не надо было выслушивать их надежды и мечты. Меня порой удивляло, как люди могли быть такими наивными. Верили, что на новом месте им обязательно будет лучше. Вот им нужен был психолог, а не мне. Им нужно было разбираться почему они не смогли найти своё место в жизни на прежнем месте. Ладно я. Сглупила. Поверила в любовь. Наивная дура. Родители любили друг друга. Может я и не понимала их стремления постоянно быть в движении, но они действительно любили друг друга. Искренне. Готовы были жизнь отдать друг за друга. Почему-то мне казалось, что такая любовь у всех. Оказалось что не у всех. Денису это чувство было незнакомым. А мне? Любила ли я этого человека? Так, стоп. Не хватало ещё себя убедить в том, что я себя обманывала. Поддалась иллюзии. Пусть лучше Денис будет во всем виноват. А я в своих ошибках потом разберусь.

Наверное это уже начинало действовать влияние железяки, которая целыми днями читала мне лекции, о начале новой жизни. Предлагала забыть старые обиды, ошибки, открыться новому. Угу, я открыта. Всей душой.

Я включила электронную читалку и стала читать про аборигенов с планеты Партион. Железяка пристала ко мне с вопросом про мои отношения с родителями. Вот любит она копаться в прошлом.

— Хочешь я тебе почитаю про партионцев? — предложила я железяки, чтоб сменить её пластинку.

— Если тебе от этого будет спокойнее, то я готова слушать.

— Точно будет спокойнее. Твой бубнеж раздражает, — пробормотала я. Хорошо, что она меня не услышала, а то пустилась бы в долгие рассуждения о возникновение раздражения его влияние на эмоциональную составляющую человека и способов борьбы с ним. Я эту лекцию уже раз пять прослушала краем уха. Так и самой психологом стать можно. — «Жители планеты Партион являются гуманоидной расой. Их геном похож на геном людей».

— Вот видишь как хорошо! — воскликнул робот. — Ты сможешь создать семью с одним из местных жителей.

— У тебя маниакальное желание меня выдать замуж, — заметила я, потому что жестянка уже несколько раз заводила разговор о браке.

— Семейная жизнь помогает снять напряжение, делает человека добрее…

— Тут я могу с тобой поспорить, но не будем. Давай читать дальше.

— Как скажешь, — согласилась жестянка.

— А тут тебе облом, — не выдержала я и рассмеялась. — «Несмотря на то, что геном похож, но детей у пар быть не может из-за различий в хромосомах…» Не получится мне выйти замуж за аборигена.

— Дети не всегда бывают в браке. Они его укрепляют, но это не его основополагающая часть. К тому же, заниматься любовью с аборигеном тебе никто не помешает. В этом плане вы подходите.

— Жестянка, ты где такого нахваталась? — прыснула я.

— Сексуальная часть отношений важный аспект семейной жизни, поэтому…

— Избавь меня от подробностей, — поспешно попросила я. — Давай лучше представим, как мой жених выглядеть должен, — предложила я. Пока жестянка не успела ответить, я продолжила чтение. — «Местные жители черноволосые. Блондинов и рыжих у них нет». А я рыжая. Буду выделяться на их фоне.

— Это повысит твои шансы найти мужа, — тоном заботливой матушки проскрежетала жестянка.

— «Женщины не выше метра пятидесяти. Чаще метр сорок пять. Самые рослые мужчины метр шестьдесят семь. Средний рост метр шестьдесят». Всё жестянка, мужа я там себе из местных не найду.

— Почему?

— Потому что я метр семьдесят пять. Для них я великан в юбки. Еще и грудь четвертого размера. Да и сама я дама не маленькая. Представляешь, как я с таким мелким женихом смотреться буду?

— Ты слишком предвзята ко всему относишься. Рост и возраст не могут быть помехой любви.

— А ты слишком романтична для жестянки, — ответила я, продолжая чтение. — Кстати, живут они столько же сколько и люди. Мы правда во многом похожи, но и много различий в строение органов. Их месторасположение.

— Ты замуж собираешься или препарировать кого-то будешь?

— Я врач. Вдруг придётся мужа с того света вытаскивать? Представляешь, вскрою я ему живот, чтоб пулю достать, а там органы не так расположены.

— Тогда ты его убьёшь.

— Вот-вот. Поэтому не мешай мне знакомиться с анатомией будущего мужа.

Роботы. Они меня раздражали, но меньше людей. Люди были глупы по своей воли. Роботы же были такими, потому что им задал такую программу человек. Всё равно это раздражало. Дни тянулись медленно. Раз в несколько дней ко мне заглядывал корабельный врач. Снимал показания с робота, интересовался моим самочувствием. Я так и не могла понять искреннее ли это было желание узнать как я себя чувствую или он спрашивал потому что так было надо. Хотя кто я была для него? Случайный человек, который сломался. Чего мной интересоваться? Отметит в карточке, что я всё ещё «опасна для общества» и продолжит заниматься повседневными делами.

— Арина, вот объясни мне, как ты оказалась здесь? Ты больше половины своей жизни летаешь. Дипломированный врач, который прошёл полное обучение. Ты хочешь сказать, что не можешь переносить полёт? Что у тебя началась депрессия из-за полёта?! — как-то не выдержал он.

— А чего? Я разве не человек? Или сделана из камня? — в свою очередь спросила я.

— Человек. А какой ты человек? Ты понимаешь, что после твоих чудачеств тебя больше не возьмут ни на один корабль?

— И? Думаешь я чего-то потеряю? Я терпеть не могу космос. Не люблю летать. И я не смогу выбраться с Партиона.

— Почему? Контракт всего лишь на пять лет, — он сел рядом со мной на койку. — Пять лет запрета на вылет. Итого десять лет. За это время ты пройдёшь хорошую практику. Проведёшь какие-нибудь исследования. Вернёшься знаменитым врачем или учёным.

— Я не вернусь на Землю, — упрямо повторила я. — Ты веришь в предчувствия?

— Когда как. Чаще всего предчувствия это подсознательный анализ…

— Давай не будем мне лекции читать. Я от жестянки их на всю жизнь наслушалась. Тут дело в другом. Это не анализ. Не мои страхи. Но я почему-то знаю, что меня эта планета не отпустит. Тут нет логики. Нет каких-то знаний. Просто факт: что бы я ни делала, как бы не пыталась с неё улететь, она меня не отпустит. И это злит.

— Да, тяжёлый случай, злится на то, чего ты не можешь точно знать, — усмехнулся доктор. — Хотя был у меня случай похожий. Я ведь не хотел в медицину идти. Вначале мечтал пилотом стать. Но по дороге на экзамены авария случилась. Я мимо шёл. Начал помогать первую помощь оказывать. Потом опоздал на экзамены, но успел на другие. Думал, что потом переучусь. Возьму вторую профессию, а всё не складывалось. Один раз полностью решил уйти из медицины. С товарищем открыли компанию на одной планете, а всё равно здесь оказался. Порой у судьбы на нас свои планы, как бы на неё не обижались. И не всегда эти планы такие уж печальные.

— А всё равно неприятно.

— Пойдём я тебя чаем с конфетами напою? М? И вся хандра пройдёт.

— Конфеты — это хорошо, — вздохнув, согласилась я.

Остаток пути я провела в компании пожилого доктора, который сорок лет бороздил просторы космоса. Общение с ним было неожиданно приятным или это конфеты подкупили, но остаток путешествия я провела в приятной компании, а моя железяка вправляла мозг очерёдному страдальцу, который не готов был к холодному космосу.

ГЛАВА 2

Мы уже сутки стояли на орбите Партиона, но посадку нам не давали. Капитан говорил, что мешает плохая погода. Надо ждать. Я не особо в это верила. Не знаю почему, но не верила. Может из-за того, что капитан вышел к нам весь красный и взволнованный? Но овцы, что летели вместе со мной, это съели и стали ждать, когда «наладиться погода». Ждать. Вот этого я терпеть не могла. Ожидание убивало. Да проще кинуться в пекло событий, чем ждать у моря погоды.

— У нас гости, — быстро передал мне доктор, а сам поторопился в рубку на капитанский мостик.

Гости. Осталось только понять с хорошими они вестями или нет. Ждать ответа пришлось недолго. Земляне. Военные. Уже интересно.

— Так как на Партионе карантин, то высадка новых колонистов запрещена, — сказал высокий мужчина с худым лицом и впалыми глазами. Карантин. Так чего они сюда притащились? Нас перезаражать? Если карантин, то корабли проходят мимо, чтоб не распространить заразу. Так что врут товарищи военные. Врут и не краснеют. — В связи с непредвиденной ситуацией, вы будете перенаправлены в колонию на Нарксане. Это колония третьего типа. Все льготы останутся при вас.

Он ещё что-то говорил, но я его уже не слушала. Третий тип! Это же почти цивилизация. Там намного лучше, чем на Партионе. И там нет иноземных рас. Совсем здорово. Я внутри вся ликовала, но мою радость обрубили на корню.

— …Здесь же останутся военные и медперсонал, — закончил он. Я хотела переспросить, чего он там говорил, но сдержалась. Так понятно. Раз эпидемия, то медики остаются всех лечить. Эх, а счастье было так близко. Но мне пришлось закатать губу и идти в грузовой отсек за своими вещами. А всё равно здесь было что-то нечисто.

Нас не очень много погрузилось в шаттл, аж целых семь человек, включая меня. Пять бывших военных, которые прошли огонь и воду, чтоб потом осесть на далёкой планете и обзавестись семьёй. Все старые, лет под пятьдесят, со шрамами, злыми или уставшими глазами. Хороши женихи. А что? Мне железяка рекомендовала выйти замуж. Вот и надо подыскивать себе партию. Например, того хмурого, с имплантатом вместо глаза. Правильно, чем страшнее мужик, тем лучше. И пусть я сама его испугаюсь, если резко ночью свет включу, так но и враги бояться будут. Никто приставать не станет. Вот был бы рядом Денис, так была бы хоть какая-то защита. Так же я одна наедине с вояками. В полевых условиях какой-то эпидемии, когда за жизнь человек держаться меньше всего. Там же животные инстинкты часто над разумом преобладают. Один инстинкт — размножение.

— Нравлюсь? — нагло спросил одноглазый, заметив, что я на него неприлично долго пялюсь.

— Очень, — ответила я. Он заржал. А я поняла, что нервничаю. Мне действительно было страшно. Сидя в шаттле я поняла в какую яму мне довелось угодить. Ведь здесь могло не быть законов, к которым мы так привыкли. Дикие земли. Законы на них пишут сами люди. Это только в прейскурантах пишут, что здесь хорошо, птички, бабочки и милые рожи, которые на деле оказываются беззубые и безглазые.

Приземление выдалось жёстким. Создавалось впечатление, что органы пошли плясать весёлую джигу. Может им этот танец и понравился, а я к нему была не готова. Всё-таки отвыкла я за девять лет сытой жизни в институтской общаге от таких приземлений. Шаттл только открыл свои двери, а мы не успели даже избавиться от ремней безопасности, как к нам влетел дядька в военной форме. Весёлый такой, глаза блестят от сильного возбуждения. Да он был под таблеточками, что страх подавляли. Такие выдавали военным, когда было совсем туго. И чего здесь твориться? К чему готовится? Те, кто прилетал за нами, во время пути разговаривать отказывались. Да и не до разговоров, когда перегрузки зашкаливали.

— Так, у нас чрезвычайная ситуация. Революция, мать вашу! — выпалил он. А вот маму трогать не надо. Она папу любит. Мысли проносились со скоростью пулемёта. Всё-таки я сильно нервничала.

Меньше всего я хотела оказаться на планете, которая пыталась выгнать захватчиков, то и есть нас, землян. Местные жители о чём-то повздорили с нашим начальством. Ерундовый конфликт. Земляне хотели занять большую часть плодородных земель, а коренных жителей выгнать в пустыню или на ледник. Конечно, аборигены возмутились таким положением дел. Земляне же искренне не понимали, а что такого они делают? Ничего плохого. Стараются для общего блага. А вот местные жители такие неблагодарные… Так кто же будет благодарён, если гости начнут вести себя, как хозяева? Возьмут и начнут пачкать полы в хозяйской квартере, спать на хозяйской кровати, а хозяевам дома предложат переселиться на коврик перед порогом, а то и за него выгонят.

Нас пытались убедить в обратном. Хотя, кому это было интересно? Воякам? Судя по их рожам, они не против были взять в руки оружие и вспомнить былые времена. Меня убеждать? Не поверю. Вот не поверю и всё тут. Не знаю, что мешало мне верить в эти сказки. Образование или жизненный опыт, который у меня был довольно большой несмотря на мои двадцать семь лет. Да не такой уж большой возраст, но и ребёнком восемнадцати лет я не была. Могла отличить сказку от реальности.

Из всей речи, которая затянулась на тридцать минут, а могла состоять из одной фразы: «Мы хорошие, а они плохие», — я вынесла лишь одно: меня отправят в тыл. Работать в больнице. Тыл — это хорошо. Я не военный врач. Я боюсь стрельбы. Да, могу провести экстренную операцию, но я больше терапевт. В мои планы не входило воевать. Может в этом и была своеобразная романтика: ты кому-то жизнь спасаешь по локоть в крови, а вокруг свистят пули… Не хочу романтику. Хочу мирную жизнь. Домик хороший. Детишек. Чего там ещё желают? Мужа работящего. Я не хочу медаль за геройство на фронте. А посмертную тем более. Не для того я училась, чтоб помирать сразу после получения диплома. Хотелось пожить ещё лет пятьдесят — шестьдесят, а помереть в своей кровати в окружение внуков и правнуков, а не в канаве под кустом…

До тыла добираться пришлось неделю. Здесь явно никто не знал о высокоскоростных машинах на антигравитационных подушках, которые были распространены на всех цивилизованных планетах. Мы ехали на старых машинах с пневматическим приводом, считали каждую кочку и проклинали дороги и дураков, которые их так проложили. Над головой слепило яркое небо, но температура была весьма комфортной. Солнце приятно ласкало кожу. Мягкий ветер. Да тут настоящий курорт. Поля были засеяны пшеницей и подсолнечником, который напоминал море маленьких солнышек. Жёлтые и красные лепестки поворачивались вслед большому и яркому светилу. Оно было больше чем земное солнце и ярче. Всё вокруг было ярче чем на Земле, от этого с непривычки болели глаза. Пришлось пользоваться специальными каплями, которые снимали раздражение.

Ехать с военными было ещё то удовольствие. Грубые шутки, оружие в машинах, постоянное ощущение опасности — всё это давило психологически. Местных жителей я не видела. Все города и деревни мимо, которых мы проезжали были вымершими. Меня поразили их дома: независимо от возраста постройки дома они были с высокими потолками под два метра. Можно было спокойно ходить в доме и не бояться расшибить себе лоб. Я вначале боялась столкнуться с такой проблемой. Каждый раз на ночь мы останавливались в очередной деревни или небольшом городке, поэтому мне хорошо удалось разглядеть жилища. Они не особо отличались от земных, единственное что не было, так это современной техники, без которой мы уже не могли представить своё существование, а они как-то обходились.

А в некоторых домах сохранились настоящие печки, которые отапливались с помощью курнита — аналога земного угля. Это было удивительно, хотя чему я удивлялась? Ведь знала, что планета дикая.

Мне хотелось узнать, куда делись местные жители, но спрашивать о чём-то военных лишний раз я опасалась. Больно у них были «миролюбивые» рожи, которые так и располагали к общению. Поэтому я ограничивалась лишь наблюдениями. Дома явно покидали в спешке. В некоторых из них были забыты вещи, детские игрушки, книжки. Открыв одну из них, я увидела красочные картинки, а язык знакомый. Если мне не изменяла память, то он принадлежал к языковой группе Архитов. Древний народ, о котором мало, что сохранилось, кроме собственно языка. Но они были в своё время на многих планетах. Почему-то потом эти планеты сильно отставали в своём развитии. Некоторые не могли до сих пор выйти в космос, поэтому появление землян воспринимали сродни сошествию богов на грешную землю. Некоторые учёные предполагали, что Архитовские планеты населены были одним народом, но потом пришёл в упадок и они забыли о своих предках. Такое иногда случалось. Но не в этот раз. Планеты языковой группы были разными по национальному составу и отличались по генетическому коду.

Мы вели себя как наглые гости, которые пришли к гостеприимным хозяевам и стали вытирать ноги об их драгоценные ковры, что было как в переносном смысле, так и в буквальном. Военные не церемонились с посудой, вещами. А ведь за каждой вещью, оставленной в доме, скрывалась чья-то заботливая рука. Порой я представляла себя на месте такой хозяйки, которая покупает на рынке занавески на окна или вешает на стену поделку сына, которую он принёс из школы. А военные срывали занавески, потому что они мешали обзору, скидывали поделку ребёнка совершенно случайно и тут же на неё наступали, не заметив. Они ничего не замечали. Но их тоже можно было понять. Это я могла позволить себе разглядывать быт и горевать о сломанной игрушки. Я была ещё мягкой, не закалённой. Во мне не было их цинизма, потому что мне не приходилось в течение стольких лет уворачиваться от пуль и думать, что этот день может стать последним.

Они всё время опасались нападения. Я боялась вмести с ними. Мне не хотелось умереть от случайной пули, но через несколько дней пришла усталость и безразличие. Мне стало просто всё равно. От судьбы не убежать. Остаётся только её принять. Если мне уготовлена умереть на этой планете с мягкой плодородной землёй и ярким небом, так ничего не поделать. После этих мыслей на душе стало легче. Наверное я в тот момент смирилась, что обратного пути для меня не будет. Оставалось приспособиться здесь.

Это был очередной привал. Мы остановились у реки, чтоб остудить машины. День выдался жарким. Термометр показывал около тридцати пяти градусов. Те, кто здесь был давно, говорили, что для этих мест температура очень большая. Обычно столбик термометра не поднимался больше двадцати пяти. Машины не были приспособлены к такой жаре, поэтому и перегревались. Решено было остановиться до вечера, когда жара должна будет немного спасть. Самое обидное, что мы уже почти подъехали к нашему тылу, где должны были обосноваться и укрепиться.

Я обычно никогда не отходила от лагеря и своей машины, на которой ехала. Тут же меня словно что-то потянуло вниз по течению реки. Никогда не страдала такими вещами, как предчувствие и интуиция. Но тут прям засела мысль, что мне надо пройтись вниз по реке мимо колючих кустов, поваленного дерева. Я не знала местности, плохо знала флору этих мест. А может тут кустарник ядовитый? Сильно опасных растений на планете не было, но такие, которые могли причинить мелкие неприятности в виде лёгкого ожога или раздражение, такие были в избытки.

Наверное была гроза. Слишком много было поваленных деревьев вокруге. Но, я ошиблась. Они стреляли ракетами. Одна из ракет оставила воронку взрыва и раскидала деревья. Сильный взрыв. Надо было поворачивать назад. Мои солдаты меня небось потеряли. Да и здесь могли оставаться не разорвавшиеся снаряды. Я это понимала, но упрямо шла вперёд.

Тихая песня доносилась из-под упавшего дерева. Детский голос пел песню. Тихую и печальную. Я не понимала слов, но тоска защемила сердце. На глазах выступили слёзы. Иногда не нужно знать слов, чтоб понять смысл.

Девочка сидела на земле рядом с поваленным деревом и пела. Черноволосая, чумазая, одежда порвана. На её коленях лежала голова женщины, тело которой было скрыто за поваленным деревом. Оно было таким большим, что почти полностью накрыло женщину, оставив снаружи лишь голову. Девочка гладила женщину по волосам и пела ей песню. Это было жуткое зрелище. Такие моменты потом всегда хочется забыть, но они то и дело всплывают в памяти, а ещё чаще во снах.

— Она не проснётся, — тихо сказала я.

— Знаю, — ответила девочка. Моих скудных знаний языков хватило, чтоб она меня поняла. Только мои слова казались мне жутко кривыми, неблагозвучными. Девочка же говорила звонко и мелодично.

— Пойдём? — я протянула ей руку. Девочка приподнял подол платья. Босая нога была раздроблена. И как она ещё в сознание находилась с такой травмой? — Не бойся. Я помогу.

— Не боюсь. Солнце всегда поможет. Принесёт луч, чтоб осветить путь… — прошептала девочка, начиная терять сознание.

Я осторожно поднял её на руки. Она была небольшого роста, худенькая, но весила прилично. Это из-за строения костей и мышц. Я пыталась вспомнить, что ещё я читала на эту тему, но не получалось. Все знания путались. Образовывались белые пятна. В голове была лишь мысль, что нужно успеть.

Моё появление вызвало в лагере переполох. Я думала, что мне кто-то поможет, вместо этого на девочку, что была без сознания наставили автомат.

— Только попробуй! — прошипела я. Не знаю почему, но солдат опустил автомат. Я опустила девочку на траву. Полезла в машину за рабочей сумкой.

Солдаты говорили, что она не выживет. По каким-то своим признакам определяя критичность её состояния. Я это и сама понимала. Просто чувствовала. Мне не хватало знаний. Тут я вспомнила о проведённых в безделье днях на корабле. Ведь могла проштудировать лучше литературу о местных жителях. Не краем глаза пройтись для общего развития, а подробно. И не надо себя оправдывать, что я ехала лечить землян, а не туземцев. Теперь из-за моей безалаберности погибала девочка. Потеря крови была критичной. Шок от боли. А у меня только сканер, который не мог вылечить серьезные раны. У меня не было под рукой регенерирующий камеры. Это было для меня шоком. Вначале наступила паника. Как лечить, когда не работает аппаратура? По старинке. Вспоминать чему меня учили. Ведь сдала же я практику на пять. Я могла извлечь пулю. Я могла…

Не знаю, что я могла, но я попыталась спасти её ногу. А дальше пошли чудеса. Стоило мне складывать раздроблённые кости в нужном порядке, как они сами соединялись между собой, образуя тонкое костное соединение, похожее на плёнку от масла на воде. Естественная регенерация? Довольно редкое явление. Но чего только не бывает. А вот с мышечной тканью было всё сложнее. Оставалось надеяться, что промыв рану, я не навредила девочки. Тугая повязка, которая заменит гипс. Чувствую, что здесь мне ещё придётся вспомнить, как его накладывать. Немного поддерживающих лекарств. На сколько я помнила, что они годны и для туземцев.

— Зачем ты с ней возишься? — спросил меня командир нашего отряда.

— Не видишь? Препарирую заместо лягушки. Опыты над ней ставлю, — огрызнулась я. Ему понравился мой ответ, поэтому он разрешил мне дальше возиться с девочкой. Дикарь. Не уже ли правда решил, что я такая? Хотя, а как порой совершались научные открытия за которые мои соотечественники получали премии и признание? Не думаю, что всё они были сделаны с помощью микроскопа и домыслов. Учёные всегда славились немного ненормальным складом ума. Да и кому в здравом уме понравится копаться в другом человеке, пытаясь его починить? Наверное, только человеку, который не дружит с головой.

Девочка так и не пришла в сознание. Пришлось так и класть её в машину. Выпросить место в кузове и поехать вместе с ней. И пусть на меня военные смотрели косо. Я всё твердила, что иначе эксперимент будет неудачный. Они тогда понимающе кивали. Земляне твердили, что несут добро в мир, а сами столько зла принесли. Я другими глазами начала смотреть на всё происходящее. Раньше мне приходили мысли, что не всё так красиво, как нам рисовали новости и доклады. За каждой открытой планетой всегда была чья-то кровь. Может быть местных жителей или самих пионеров, но вся наша колонизация далёких миров была построена на крови. Я знала о случаях вымирания целых народов, когда они были не готовы к нашей заразе, которую мы к ним приносили. Знала об уничтожение трёх планет, потому что местные жители оказались носителями какого-то опасного вируса, от которого не было спасения нам. Сами же местные жители спокойно с ним жили. Но земляне решили перестраховаться. Побоялись, что туда залетит случайный корабль или они научаться покорять космические дали. И тогда случиться катастрофа. Что три планеты по сравнению с сотнями изведанных миров. Но ведь это были такие же жизни, правда мы об этом как всегда забыли. У нас ведь «благородная» цель. Мы ищем знания, мы развиваемся, не понимая, что весь наш путь ведёт в никуда.

Так происходило и на этой планете. И я ничего не могла с этим сделать. Оставалось находиться в эпицентре мясорубки и наблюдать за происходящим. В моих силах было только побороться за чью-то жизнь. Может я не смогу спасти миллионы, но я помогу хотя бы единицам, которые не менее цены. Каждая единица по себе ничто, но если соединить каждую единичку-человека, которые встречаются нам на пути, то получается внушительное число.

…Хотелось спать. Всю ночь сидела рядом с девочкой. Старалась вытянуть её с того света. Много читала. Пыталась понять как её лечить. Как лечить этот народ. Дикий народ аборигенов, которые сильно отличались от землян. У них была странная регенерация. Кости срастались быстро, а вот мышечные волокна могли долго о себе давать знать. Но при каких-то условиях, мышечные волокна могли становиться как камень. Их не могла пробить пуля. По этому вторым именем партионцев было «каменные люди». Но ученные так и не поняли механизма, при котором мышцы превращались естественную броню.

Следующий день не принёс никаких изменений в состояние девочки. Она была жива, но я чувствовала, что ей плохо. Я была так измотана, что не заметила, как мы въехали в город. Меня высадили около больницы. Никто из военных не предложил помочь донести ребёнка до палаты. Пришлось нести её самой. В коридоре было пусто, но стояла каталка, на которую я положила юную пациентку. В коридоре появилась пожилая женщина из местных. Она зло посмотрела на меня. Но мне было не до её взглядов.

— Ты можешь помочь? — спросила я жутко коверкая язык.

— Чего надо?

— Девочка, — я кивнула в сторону пациентки. Женщина подошла к ней. На рану даже смотреть не стала. Потрогала руки. Приподняла ей веки. Голубые глаза беспокойно метались.

— Сама пришла, ещё и проклятую привяла. Не жилец она, — женщина резко повернулась и пошла прочь.

— Подождите…

— Иди своей дорогой. Нечего тебе здесь делать, — проскрежетала она.

— Что у нас тут? — ко мне подошёл молодой врач, землянин. Я невольно вздохнула свободнее.

— Добрый день. Арина Векторва прибыла и готова несению службы. Заодно и пациента нашла.

— Нам и без лишних пациентов работы хватает, а вот пополнению в наш скромный коллектив — рад. Пойдём, я тебе здесь всё покажу. Меня Родиком зовут. Родион Самсов.

— Подожди Родик. Девочка…

— Мы не занимаемся местными. Захотят, они сами её вылечат, — ответил он.

— Та женщина сказала, что девочка умрёт.

— Значит так и будет. Арина, у нас своих проблем хватает, чтоб ещё заниматься их проблемами.

— А как же клятва?

— Мы клялись защищать себе подобных, а не чужаков, — ответил Родик. Я с ним была согласна. Никогда не любила инопланетян, даже если они были похожи на людей. Но девочку было жаль.

— Покажи свободную палату, — потребовала я. — И помоги с каталкой. Такие доисторические я видела лишь в музее.

— Тут всё доисторическое. Скажи спасибо у них есть электричество, а вот связь наладить так и не получилось. Помехи в атмосфере, — берясь за поручни каталки, ответил Родик.

— Это я слышала. Всю дорогу военные ныли, что выходить на связь с Землёй могут лишь с орбиты. Почему на планете проводную связь не наладили?

— А смысл? У нас не так много колоний, чтоб по телефону болтать. Да и о чём болтать? Тут ничего не происходит. Не происходило, до последнего времени. Пока местные не взбунтовались. Вот палата. Но я всё равно говорю, что это пустая трата времени.

— Даже если это и так, то я не оставлю её умирать в коридоре. Ты можешь её осмотреть?

— Даже не собираюсь. Туземцы почти не исследованы. Может они заразу какую скрытую переносят?

— Если бы это было правдой, то сюда не стали бы заселять колонистов, — возразила я, укладывая девочку на кровать.

— Как будто кто-то детально будет заниматься исследованиями. Не будь так наивна. Даже если погибнет одна тысяча пионеров, то это дешевле будет, чем смерть одного специалиста. На планеты с иной формой жизни едут только авантюристы. А таких учёных мало и гибнут они довольно часто. Намного чаще, чем институты и академии их выпускают.

— Возможно ты и прав. Значит я буду таким авантюристом, — ответила я. — Пока девочка устроена, покажешь мне здесь всё? Нужно ещё и отметиться у главного врача?

— Она на операции. А экскурсию с удовольствием проведу.

В больнице было два десятка нашего персонала и десяток местных. Город ещё не был эвакуирован, поэтому местные жители соседствовали с колонистами. Работы было много. Постоянно привозили раненых. Особенно большой поток был после крупных сражений. Камеры регенерации и сканеры в эти дни работали на пределе своих мощностей. В обычные дни было относительно спокойно. Рабочие будни. Стандартные. По условиям труда: кормили здесь неплохо. Да и условия проживания были достойными.

— Ты как здесь оказалась? — спросил меня Родик, когда мы обедали в столовой.

— Сказала же, ученый-авантюрист, — ответила я. — А ты?

— Повёлся на буклет рекламный. Красивые места, спокойная жизнь, денюжки да и квартира — о чём ещё можно мечтать? Вот и рванул сюда. Здесь уже третий год.

— И как всё это время жилось?

— Места здесь красивые. И планета сама по себе неплохая. Когда её сделают полноценной колонией…

— Хочешь сказать, что есть планы о зачистки? — спросила я. Родик на минуту задумался.

— Вначале их не было. Но местные жители начали выступать против нас. Человеку, который вложился в колонизацию планеты — это не понравилось. Так что, скорее всего, зачистка будет. Но по-тихому, с сохранением ресурсов и земель.

— Не нравится мне это.

— Привыкай. Начинать что-то всегда тяжело. Часто приходиться принимать сложные решения. Так как места здесь дикие, то и контроля особого нет. За каждое решение мы в ответе в первую очередь перед собой. Я к чему всё это говорю, здесь нет защиты в виде законов в том плане, в котором ты привыкла их принимать. Официально Партион попадает под юрисдикцию наших законов, но никто их толком не соблюдает. Местные живут обычаями. И порой дикими обычаями. Здесь тебя не кому защитить.

— И поэтому защита — в первую очередь нападение?

— Вот только не надо мне читать лекции о гуманизме и всеобщем добре. Ты здесь ещё не была толком. Не жила. Поэтом не можешь судить о том, какие здесь местные жители и что нам приходится терпеть, чтоб выжить, — ответил он.

Мы решили, что наш разговор продолжим в другое время и в другом месте. Так как освободилась главврач больницы, я пошла к ней. Милая женщина с уставшими глазами хорошо меня приняла.

— Коллектив у нас хороший. Сплочённый. Иначе и не бывает на колонизируемых планетах. Ты раньше работала в таких условиях?

— Это первая работа и первая командировка, — ответила я.

— Ничего. Опыта быстро наберёшь. Особенно сейчас, когда у нас довольно непростое время. Лишних рук не хватает. Хотя их всегда не хватает. А вот оборудования у нас много. И хорошего оборудования. Проблем с медикаментами у нас нет.

— А как отношение с местными жителями? Тут могут быть проблемы? — сразу спросила я.

— Могут, — не стала скрывать Валента. — Но проявляется это в шипение за спиной. Более активные действия они боятся проявлять. Хотя несколько раз наших девушек обижали местные лихие парни. К этому тоже надо быть готовой. Мужчины здесь довольно грубые. Привыкли, что женщины нерешительные создания, вот и не считаются с ними. Мой совет, будь готовой ко всему. Не расслабляйся, но и не паникуй особо. Жить здесь можно.

Жить можно. Только научись оглядываться. Хороший совет. И ведь ничего не изменить. А чего я хотела, отправляясь в дикое место? Я хотела быть рядом с любимым человеком. Вот тут мне стало грустно.

Рабочая смена у меня была только завтра в ночь. Я посмотрела квартиру, которую мне выделили. Небольшой домик. Одна комната внизу. Она же служила и кухне. Вторая наверху. Это была спальня. Ванная и туалет имелись внизу в виде пристройки. Приняв душ и переодевшись, я вернулась в больницу к девочке. За время моего отсутствия к ней никто не подошёл.

Я опять зарылась в литературу. Меняла комбинацию лекарств. Она так и не приходила в сознание. А я не могла понять в чём причина.

— Просто у каждого из нас своё время, — ответила девочка. Она стояла рядом со мной. Я и не заметила, как наступила ночь.

— Это неправильно.

— Не нам с тобой судить, что правильно, а что нет, — как-то по-взрослому ответила она.

— Почему мне не удаётся тебе помочь?

— Ты помогла. Я там три дня сидела. Не могла уйти, теперь могу. Не плачь. Ты поймёшь, что у каждого своё время, у каждого своя судьба. Некоторые вещи изменить можно, а некоторые нельзя, — она провела ладошкой по моим волосам. — Не бойся. Одно заканчивается, другое начинается. И боль не вечна.

— Не понимаю.

— Пока. Всему своё время, — она улыбнулась. — Ты мне нравишься. Когда-нибудь мы ещё встретимся. А пока я к маме пойду. Я по ней очень скучаю. До встречи.

Я резко проснулась. Девочка билась в конвульсиях…

Рассвет окрасил небо в розовый цвет. Солнце всходило медленно и лениво, постепенно будя природу. Роса лежала хрусталём на траве. Она заискрилась, стоило коснуться первому лучу прозрачных капель. Пели птицы. Мошка крутилась перед носом, но не стремилась меня покусать. Я смотрела на пробуждение природы и не могла понять, как может в мире существовать одновременно жизнь и смерть. Одно пробуждалось, рождалось, а другое умирало. У каждого из нас своё время, свой путь. Только почему порой решения судьбы кажутся нам такими несправедливыми? Для кого-то уже никогда не наступит рассвет. Нить жизнь перерезана. От этого становилось горько. До слёз.

— Почему ты плачешь? — спросила меня женщина, которая работала на кухне. Она шла на работу через чёрный ход и наткнулась на меня. Маленькая, как и все партиоанцы, черноволосая и серьёзная. Она смотрела на меня строго, но я не могла бы назвать её взгляд недружелюбным.

— Мне не удалось спасти человека. Я знаю, что у каждого своё время, но девочка…

— Ты плачешь из-за девочки, которую привезла с собой? — уточнила она.

— Да.

— Почему?

— Потому что это неправильно. Дети не должны умирать раньше взрослых.

— Она была проклята.

— Я не знаю, что это такое.

— Когда она умерла? Ночью?

— На рассвете.

— Солнце забрало её. Она попадёт в хорошее место. Не плачь. Пусть она и была проклята, но солнце её простило. За неё радоваться надо, а не слёзы лить. Она не увидит всей грязи и ночи, что царят сейчас.

— Ты права. Ночь и грязь. И солнце поможет её разогнать и смыть, — согласилась я. Война. Я ещё не видела всех её ужасов, но понимала, что она сильно поменяет всё вокруг.

— Разгонит, — ответила женщина, невольно посмотрев на солнце, которое напоминало царскую корону. — Этот мир создан не для тьмы. Надо работать.

— Надо, — согласилась я.

ГЛАВА 3

Палаты, коридор, операционные, пациенты, лекарства, нехватка рук — обычные рабочие будни. Я обживалась на новом месте. Старалась обзавестись друзьями. Мы неплохо общались с Родком и Сантом. Сант был ещё один доктор, которому уже было за тридцать. У него было интересно учиться. Как-то негласно он взял надо мной шефство. С Родиком же было интересно поболтать и поспорить. С остальным коллективом мы общались в основном по рабочим вопросам. Я пыталась подружиться с медсестрой Лакой, которая была больше всего мне по возрасту из женщин, но у неё была семья, поэтому ей было не до дружбы.

Я не чувствовала ужасов военного положения. К нам привозили раненных, мы ставили их на ноги, они тут же отправлялись в строй. С некоторыми мы смеялись, с кем-то флиртовали, чтоб забыть друг о друге, стоило нам разойтись по разным углам больницы. Я старалась не думать о судьбе планеты и её коренных жителях. Моё дело было маленьким. Я лечила солдат, а не занималась политикой. Чтоб отвлечься от грустных мыслей, я занялась обустройством дома. Ходила на рынок, покупала занавески и самодельные покрывала с цветными геометрическими рисунками, горшочки и тарелочки., пучки пряных трав, о которых охотно рассказывали торговки. Горшочки и тарелочки были просто моей слабостью. Гончары их делали всевозможных размеров. Покрывали разноцветной эмалью и рисунками от простых геометрических до изображения цветов и птиц. Отдельным изображением было солнце. Считалось, что если повесить на сену тарелку с изображением солнца, она принесёт в дом удачу. Я как раз хотела такую повесить. Раньше у меня не было своего дома. В детстве были чемоданы и сумки. Переезжали мы очень часто. Самая длительная командировка у родителей была полтора года по земному времени. Но и в тот год мы два раза меняли комнаты из-за того, что были неполадки с нашим отсеком на базе, где мы жили. Потом была койка в общежитие. После этого съёмная квартира, где мы прожили месяц с Денисом. И вот, собственная квартира, которую можно украшать разными тарелочками и горшочками с крышечками и без. Это было непередаваемое ощущение. Создавать уют. Создавать то место, куда захочешь вернуться. И пусть идёт война. Пусть мне в любой момент придётся сорваться и куда-то уехать. Тогда придётся всё оставить, но будет другая квартира, которую можно также украсить. Вещи не должны привязывать человека. Они лишь дополняют его жизнь, делают удобнее, но не руководят им. Такая политика была у местных туземцев. Мне она нравилась. Наполнить жизнь красивыми вещами, но не поклоняться им.

Я в тот день выбирала счастливую тарелку. Их было такое разнообразие, что разбегались глаза. Просто нарисованное солнышко, солнце в обрамление узора из ромбиков или квадратов, листочков, а может то, что светит на детишек, которые играют на полянке. У каждой тарелки свой смысл.

Жена гончара, которая торговала тарелками и горшочками, вначале не любила, что я могла подолгу зависнуть у её лотка. Потом привыкла ко мне. Стала подсказывать. Объяснить для чего нужен тот или иной горшок, потому что не всё можно было в духовку ставить. Некоторые были чисто декоративные, другие для хранения. Только с тарелками подсказки не нужны. Человек сам выбирает, что хочет в дом.

Я выбрала тарелку, где солнце светило на играющих детей. Она мне нравилась, но всё равно было что-то не то. Решив, что потом куплю другую, я пошла дальше рыскать по рынку. Такие вылазки мне нравились. Идёшь с корзиной в руках, куда складывали покупки, смотришь как и чем живёт народ. На рынке было много землян, поэтому я не особо выделялась. Местные на нас смотрели настороженно. С опаской. Некоторые отказывались нам продавать товар или специально подсовывали что-то плохое, чтоб никто из землян и не думал возвращаться к продавцу. У меня так получилось с лоточником, который сладости продавал. Я не знала тогда об этой негласной войне с «пришлыми» и местными. Купила у него килограмм конфет. Это была целая палитра вкусов. Конфета была горькой, кислой, сладкой и солёной начинкой. При этом всё ингредиенты были подобраны так тонко, что не мешали друг другу. Я потом вернулась и всё у него скупила. Он на меня смотрел, как на сумасшедшую. А мне понравилось. В следующие раз он мне подсунул «кислую гадость», от которой потом во рту оставался лишь намёк на сладость. Мне и это понравилось. Продавец долго экспериментировал с конфетами и мной, потом не выдержал и спросил, почему мне нравятся его конфеты. Я и призналась, что за ощущения той сладости, что обязательно присутствует в каждой конфете. Оказалось, что это из-за местного мёда, который и служит основой конфет. Сказав, что у меня было трудное детство, он отсыпал мне каких-то деликатесов. Это было просто восхитительно. Но кислые и горькие конфеты я продолжала брать.

Ещё вдалеке я заметила Санта. Хотела к нему подойти. Тем более он мне помахал, показав, что заметил меня. Он стоял в окружение трёх солдат. О чём-то с ними разговаривал. Пока я пробиралась в толпе, то услышала спор. Спорила местная женщина и землянин, который занимался животноводством рядом с городом. Я как-то с ним пересекалась. Он зазывал меня купить у него молока. Не знаю почему, но у него молоко было жидкое. Чуть ли не вода. Творог было есть невозможно. Плеваться хотелось. У местных продукты были вкуснее, поэтому я не стала его постоянной покупательницей.

— Это моё место! Оно уже три сотни месяцов принадлежит моей семье! — кричала торговка. Местные жители исчисляли всё в месяцах. На планете было в году шестнадцать месяцев по тридцать два — тридцать три дня. Их год шёл как полтора года на земле. Получается, что торговка владела этим местом на рынке около восемнадцати лет. Внушительный срок.

— Не понимаю, о чём ты бормочешь. Теперь я здесь торговать буду! — ставя прицеп с товаром, ответил мужчина.

— Да ты… Захватчик недоделанный! — выпалила женщина. Землянин оттолкнул её столы, на которых лежали сотканные половики и скатерти. Всё это полетело на землю. Она хотела их поднять, но ей было тяжело, потому что мешал большой живот. Её соплеменники отводили глаза, боясь связываться с чужаками. Земляне смеялись. Я поставила корзину и стала помогать собирать разбросанный товар. Так захватчик места специально поставил машину в то место, куда мы сложили разбросанные половики. Прям на них. А возмущавшуюся женщину грубо оттолкнул. Она упала.

— Что ты творишь? Не видишь, что она ребёнка ждёт? — накинулась я уже на него.

— И чего? — сказал он, смотря на меня взглядом годовалого бычка.

— А вот твою жену какой-то урод толкнёт, то я посмотрю на твою реакцию!

— Ты меня уродом назвала? — взвился мужик.

— Урод и козёл, — ответила я.

— Да ты! — он на меня с кулаками хотел накинуться. Я отскочила к его прицепу. Он на него налетел. Опрокинул. Ему бросились на помощь соотечественники. На меня косились.

— Пойдём отсюда, — предложила я женщине. Та уже была на ногах и со злорадством смотрела на разливающееся молоко и жидкий творог, которые уже образовывали вонючую лужу.

— Пойдём, — согласилась она. — Всё равно доказать ничего не получиться. Я всё равно выживу. Только обидно. У меня здесь ещё мать торговала, пока не уехала в другой город. А я на её место пришла. А эти приходят на всё готовое и нас гонят. Вот что за несправедливость? Как они могут жить по солнцем после этого?

— Глупые потому что. Не понимают, что творят, — ответила я. — Как себя чувствуешь?

— Нормально. Но обидно, — хлюпнув носом, ответила она.

— Конфету? У меня есть кислые, сладкие, соленные.

— А зачем тебе кислые и солёные конфеты? — на её лице появилась улыбка.

— Так попробуй, а потом поймёшь, — ответила я.

— Давай сюда зайдём, — сказала она, сворачивая во двор. Такие дворы были одни на несколько домов. В него выходили чёрные ходы. Здесь была детская площадка, фонтанчик, кустики и лавочки. Сейчас во дворе никого не было. Утром люди занимались делами. Дети учились. По вечерам площадки наполнялись смехом и разговорами.

— Меня Рена зовут.

— Арина.

Рена села на скамейку у фонтана. Я рядом. Мы еле конфеты, запивали их свежим молоком и думали каждая о своём. Я о не справедливости в этом мире. Рена наверное об испорченном товаре.

— У тебя проблемы будут, — сказала она.

— Почему ты так думаешь?

— Травить начнут. Вы же как стая. Один за всех и всё за одного. Даже если не правы.

— Вы также себя ведёте.

— Нет. Не так. Если кто-то не прав, то порицают всё.

— А если человек признал ошибку? Вы продолжите его травить?

— Зависит от многого. Не всё так просто.

— Что было бы, если спор из-за места возник у вас? — спросила я.

— Мы пошли бы к судье. Он выслушал бы нас. Свидетелей. Вынес решение. Судья нужен, чтоб рассудить конфликт.

— Логично. А если человек виноват?

— Его могут выгнать из города или деревни. Рисуют на руке, лице знак краской. Она сходит через какое-то время. Например, через пять лет. Все будут знать, что он преступник. От него отказывается родня. Выгоняет из дома. А без родни человек никто. С ним не хотят иметь дела. Это за мелкие преступления. За крупные будет тюрьма, а потом опять метка.

— А если человек раскаялся? Понял, что ошибся? Извинился?

— За мелкие нарушения простить могут. За крупные — очень редко. Почему ты спрашиваешь?

— Мне интересно.

— Опыты ставишь?

— Нет. Просто интересно, как вы живёте. Ваша жизнь непохожа на нашу. Другие мысли, другие цели. Мне она нравится.

— Ты ещё плохо понимаешь.

— Плохо, но хочу понять больше. Я хочу знать, как помочь, когда случается беда, — ответила я, вспомнив о девочке. — Как вылечить или оказать хотя бы первую помощь.

— У нас есть свои лекари.

— Которые странно лечат. Они больше полагаются на волю солнца.

— Так и есть.

— Но есть же ещё и лекарства. Они могут помочь солнцу вылечить.

— Наверное. Я в этом не разбираюсь, — ответила Рена. — У тебя проблемы будут. Ты не похожа на них. Не похожа на нас. Тяжело будет.

— Я всё равно не могу улететь отсюда.

— Это глупо ограничивать человека в передвижение. Мы вольны идти куда ветер позовёт. А вы себя привязываете к месту.

— На время. У вас ведь тоже есть моменты, когда вы останавливаетесь, оседаете.

— Когда понимаем, что это наш дом. Я видела льды, видела пески, пока не осела здесь. Человек должен много увидеть, прежде чем осесть на месте и понять, что он готов остаться здесь и растить детей. И то, порой он понимает, что должен вновь пойти в путь, потому что это правильно. Потому что там он нужнее, чем здесь.

— Я много где была. Устала путешествовать.

— Тогда пора искать дом.

— Возможно.

— Ты хорошо говоришь по-нашему. Я тебя понимаю.

— Немного знаю ваш язык. Но нужно лучше его узнать.

— Хочешь я тебе покажу, как мы живём? Но на тебя коситься будут. Не поймут. Вас не любят.

— Я это понимаю.

— Тогда приходи вечером к центральному фонтану. Когда солнце будет к закату клониться.

— Договорились.

Я пошла в больницу. Скоро должна была начаться смена. Так как конфеты били съедены, а молоко выпито, домой я заходить не стала. Так и пошла с корзиной. Работы было много. Привозили раненых. Кого-то мы сразу отправляли в камеру лечиться, кого-то на операционный стол. Одному парню пришлось ампутировать ногу. Каждая операция была для меня тяжёлым испытанием. Я могла их проводить, но не любила. Выполняла то, что от меня требовалось и поспешно выходила из операционной, чтоб вновь заняться ранеными. А потом вдруг получился перерыв. Я спустилась в столовую, где меня подозвала Валента.

— Тяжёлый сегодня день, — сказала она.

— Да, сложный. Хорошо, что потерь нет.

— Присоединишься? — предложила она, кивнув в сторону свободного стула. От такого предложения отказываться не принято, хотя я предпочла бы посидеть одной и собраться с мыслями. Немного отдохнуть. — Как ты устроилась? Уже три недели, как у нас работаешь.

— Нормально всё. Оказалось, что не всё так страшно, как я думала, — ответила я.

— Это может так казаться из-за нашей расслабленной атмосферы. Мы ведь в тылу находимся. Но скоро всё может измениться, — ответила она.

— Есть какие-то новости?

— Мы сдаём позиции. Это временно, но факт. Возможно будет эвакуация ближе к космопорту. При этом нужно будет кого-то оставить здесь.

— Я плохо понимаю намёки, — ответила я.

— Когда я буду решать, кто останется дежурным врачом на последний линии боя, то я не хочу, чтоб это была ты. Молодость и ошибки идут рука об руку. Ты это уже и сама поняла, оказавшись здесь. Я слышала об утреннем инциденте. Нужно выбирать кому помогаешь, выбирать друзей. И делать это с умом. Жалость, сочувствие оставь для мирного времени. Этот город ещё не уничтожен, лишь потому что наша администрация надеяться на решение конфликта.

— Они выставят себя в хорошем свете, что мирно существовали, а начали все местные жители?

— Отчасти. Всё должно быть перевёрнуто иначе. Ты слышал о мясниках? Не слышала. Это отряды первой линии. Собирали их из местных заключённых. Скажу тебе честно, в тюрьмах у них ещё те порядки. Поэтому ребята подписывали контракты за миску супа. Эта практика существовала у них и раньше. Только их кидали не на войну, а на добычи ископаемых во льдах. Своеобразная каторга. Или отправляли на тяжёлые работы. Мы же из них сделали профессиональных военных. Вначале была идея отправлять их на другие планеты, но они пригодились и здесь. На войне против своих. Когда всё закончится, то будет представлено, что местные переругались между собой и начался военный конфликт. Мы же пытались их развести по углам.

— И для чего это? Чтоб уничтожить и освободить земли?

— Лишить прав, как народ, который не может отвечать за свою сохранность. Человеку, который отвечает за колонизацию планеты, нужна свобода передвижения нашей колонистов, на что туземцы не согласны. Они отказываются на пускать дальше оговорённых границ. Этого мало.

— Очередные исследования?

— Да. Сама знаешь, что за это даётся.

Признание, слава, возможность открыть институт или лабораторию, которая будет заниматься данной проблемой. Но для этого должно быть грандиозное открытие, необычное. За большие заслуги могли дать место в правительстве. Карьера могла быть головокружительной. А могла закончиться провалом. Когда на пути стояли туземцы, которые не могли толком противостоять амбициям человека, что собирается сделать своё будущее, то их надо было подвинуть. Устранить. И пусть могут погибнуть много людей. Человек. Это слово было во многих языках. У Патрионцев оно звучало часто в разговорной речи и с оттенком гордости. Земляне меньше придавали значение этому слову. Для нас это было что-то обыдённое, не значимое. Для патрионцев человек — означало существо наделённое разумом. Одним из самых страшных ругательств для них было сказать кому-то, что ты не человек. Значит дурак. Тот, кто не наделён способностью думать и принимать решения.

— Арина, тебе плохо? — с тревогой спросила Валента.

— Все нормально. Голова резко заболела, — ответила я, не открывая глаз.

— Это бывает от перенапряжения. К тому же у тебя всё ещё проходит адоптация к местным условиям.

— Знаю. Глаза от непривычки болят под вечер.

— Попробуй очки с приглушающими стёклами. Это должно помочь, — посоветовала Валента. — Арина, очень прошу, выбирай себе друзей более тщательно.

— Постараюсь последовать совету, — ответила я. — Что-то мне действительно нехорошо. Пойду таблетку выпью.

— Подожди. Что у тебя с глазами?

— Не знаю. Голова раскалывается.

— Пойдём со мной, — быстро велела Валента.

В стеклянной двери я увидела своё отражение. Глаза. Они стали ярко-голубого цвета, как небо. Зрачок почти отсутствовал, а радужка перекрасилась. Кабинет Валенты. Сканер, который ничего не показал. Анализы. Экспресс-тесты. Углублённые. Ничего не найдено. В глубине сознания я знала, что она ничего не найдёт. Голова начала проходить. Переставала так болеть.

Скорее всего это какая-то местная особенность мутации, которая сказалась на мне. Был же такой случай на одной планете, когда белокожий землянин неожиданно позеленел. Оказалось, что он поцарапался в джунглях. В его кровь попала бактерия, которая стала там развиваться. Она была безвредной, но довольно противной. Выводиться не хотела. Ей понравился организм землянина. В итоге он так и вынужден был ходить с изменённой пигментацией кожи.

— По всем показателям ты здорова, — вынесла вердикт Валента.

— Или у нас нет доступных технических средств, чтоб диагностировать причину изменения цвета глаз, или это местная особенность, — ответила я, массируя виски.

— У местных такое встречается, но редко. Они тогда зовут голубоглазых проклятыми.

— Я слышала о таком, — ответила я. — Только в чём проклятие заключается, так и не поняла.

— Не бери в голову. У каждого народа свои верования, которые возникают, если люди не могут что-то объяснить. Как сейчас самочувствие?

— Лучше. Голова уже проходить начинает. Но это не бактерия. Это вирус. Он живёт в местной ДНКа патрионцев и жителей ещё трёх планет. Передаётся по наследству, реже через кровь. Должен совпасть целый ряд обстоятельств, чтоб человек другой расы мог заболеть. Вирус маскируется в ДНКа. Уничтожить его нельзя. Но и вреда он не приносит. Выявить его можно на двадцать третьей частоте сканера. Побочный эффект — изменение цвета глаз, которое может происходить как временно, так и на постоянной основе, — сказала я. — Он был разработан для адаптации местных жителей к этой планете.

— Что-нибудь ещё? — спокойно спросила Валента.

— Нет. Только это, — ответила я, чувствуя сильную усталость.

— Если появятся ещё какие-то мысли, то сразу ко мне.

— Хорошо.

Ничего удивительного не было. Иноземные технологии были порой сильнее наших. Мы уже сталкивались с такими фокусами, когда человек начинал нести бред, рисовать странные графики, потом выяснялось, что он где-то чего-то коснулся, его что-то укусило и это провоцировало передачу данных. Чаще всего человеческий мозг не справлялся с полученной информацией. Он как бы «закипал». Человек сходил с ума.

Вирус не представлял опасности. Расшифровать его у нас не получится, да и не нужно это. Адаптационные программы, что внедряли в своих колонистов древние расы были не такими важными для людей. Чаще всего они нам не подходили. Или были уже устарелыми. Именно поэтому я и сделала на них акцент, не упоминув, что этот вирус был как носитель информации. Я не хотела попасть в закрытый институт, где меня бы изучали, как подопытную крысу.

Информация. На неё всегда был спрос. Забытые технологии. Прорывы в области покорения космоса, медицине, языков, понятия мира и вселенной — каждое новое открытие было значимым для человечества и становилось трагедией для одного человека. Для единички, которую кидали на баррикады науки, высасывали все соки и забывали, закрыв в какой-нибудь клинике.

Я была в такой клинике на практике. Работала с людьми, которые знали, но не могли рассказать. Это страшно. Человек сидит перед тобой с пустым взглядом и слюну пускает, а потом начинает чего-то писать. Много, быстро, так, что чернила в ручки заканчиваются за десять минут. Перед тобой появляется альбом формул, которые ничего не говорят, но которые так важны, а человек вновь угасает. Он опять смотрит в пустоту, пуская слюне, до очерёдного пробуждения. Но там можно было легко защитить диссертацию. Один молодой учёный защитился, предложив прямой метод стимуляции мозга, через мелкие разряды, которые отправлялись напрямую в мозг несчастного. Информация из мозга выходила быстрее. Не приходилось ждать годами, года её носитель сможет её переварить и выдать на свет, для потехи учёным. И пусть, что человек после этого умирал. Считалось, что люди, которые попадали в эти застенки уже не были живыми. Они становились флешками. Дисками, на которые записывалась информация, при этом переставали быть людьми.

Такой участи для себя я не хотела. Голова продолжала болеть. Знания укладывались рядами, книгами, картинками. Хотелось спать. А потом словно произошёл щелчок и всё прекратилось. Только цвет глаз остался.

ГЛАВА 4

Рена меня уже ждала на площади перед центральным фонтаном. Она сидела на лавочке по-детски болтала ногами и грызла орехи, которые держала в бумажном кульке. Невысокая, черноволосая, на вид ей было около тридцати. Длинная юбка коричневого цвета, вязанная серая кофта, потому что уже начало холодать, на голове короткая косынка, которая лишь прикрывала собранные волосы. Когда я подошла к ней, Рена посмотрела на меня.

— Что с глазами? — спросила она.

— Болят с непривычки, — ответила я, невольно поправляя очки с тёмными стёклами.

— Ну-ну, — она хмыкнула, всем своим видом показывая, что мне не поверила.

— И что это значит? — спросила я, подсаживаясь к ней.

— То и значит, — последовал ответ. — Доверие за доверие или так и будем сидеть здесь, да смотреть на то как девчонки с парнями хихикают.

Напротив стояла компания из двух девушек и трёх ребят, которые о чём-то болтали. От них так и веяло молодостью и желанием жить. Первая любовь, первые отношения, улыбки, прикосновения, которые порой говорят намного больше, чем слова. Я смотрела на них и чувствовала себя старухой. У меня уже было такое с Денисом. Я вспомнила, как краснела, когда наши руки случайно столкнулись на лабораторной или терялась, когда мы вмести оставались после лекции убирать аудиторию. Тогда я чувствовала себя такой косноязычной. Несла какую-то чушь, а он от меня не отставал. Любовь тогда была чистой, искренней. Мы гуляли по вечерам, готовились к экзаменам в библиотеке и не думали о том, как друг друга подставить, чтоб устроиться на более престижное место.

— Вот, — я сняла очки. Рена довольно хмыкнула.

— А я так и думала.

— Что это значит? — вновь пряча глаза за тёмными стёклами, спросила я.

— Сама знаешь. Или узнаешь, — ответила она. — У меня все в роду проклятые. Кто сильно, кто не так. У меня редко это проклятье появляется.

— Почему проклятье?

— Потому что люди боятся того, что не понимают. Нас гоняли сильно. Всё уничтожить пытались. Глупые, — она усмехнулась. — Как будто можно уничтожить себя. У меня бабку с тремя детьми уничтожили из-за того, что они слишком умные были. Боялись их. Да ты и сама всё это знаешь. Или узнаешь, если захочешь. Научишься.

— Не хочу я ничему учиться, — пробормотала я.

— Ну, это не нам решать чего мы хотим, а чего не хотим. Но ничего не бывает просто так. Сама ведь знаешь, так что не капризничай. Пойдём покажу тебе как местный люд живёт, — ответила она, вставая с лавочки.

Мы пошли в клуб. Это можно было бы назвать питейным заведением, если бы местные жители пили. Но они даже в рот не брали забродившие напитки. Клуб был квадратным зданием, которое было условно разделено на сектора. В одном углу сидели женщины с маленькими детьми. Те ползали по ковру, играли в игрушки, кто-то кормил малыша грудью. В центре танцевали пары. Молодёжь веселилась. Те, кто не танцевал, стояли в стороне, сбившись группками и стреляли друг в друга глазами и улыбками. Война войной, а молодость брала своё.

В другом углу сидели пары в возрасте. Сплетничали, играли в настольные игры. Женщины могли сидеть за вязанием. Здесь была стойка, за которой две девушки и молодой человек готовили напитки, которые разносили бойкие и деловые подростки. Рена повела меня в последний угол, где сидели на диванах и пуфах люди среднего возраста. Наверно нашего с ней. Там о чём-то шёл оживлённый спор. Землян в клубе не было. Я была одна. На меня косились, но молчали. Рена же вела себя так, как будто ничего странного не происходило.

Когда мы подошли, то разговоры стихли. Ей стоило только посмотреть на двух сидящих мужчин, как один тут же уступил ей место, а второй мне, но сделал это неохотно. Рена оглядела присутствующих с довольной усмешкой на полных губах. Холодные лица, каменные, которые ничего не выражали были вокруг. Трудно было поверить, что ещё минуту назад здесь шёл оживлённый спор.

Патрионцы хорошо владели мимикой. Они умели скрывать свои чувства, закрываться от чужаков. Чувствовала ли я себя не в своей тарелки? Нет. Я их понимала. Они меня всегда будут бояться. Человек всегда боится того, что не понимает.

— Здесь чужих нет, — сказала Рена, доставая кулёк с орехами, что спрятала в кармане юбки. Простая фраза, но она произвела странный эффект. Всё как будто расслабились. Один из мужчин присел на подлокотник дивана со стороны Рены. По-хозяйски положил руку на спинку дивана. Рена молча грызла орехи, как маленький зверёк. Разговор шёл о войне, про которую я толком ничего не знала. Я слышала лишь, что она есть. Видела раненых солдат, а сейчас слушала пострадавшую сторону. В город приехала семья, которая была вынуждена покинуть родной дом, чтоб их не убили. Они рассказывали, что пока идёт бой, где мужчины пытаются отстоять город, Мясники заходят со спины. Они поджигают дома, в которых прятались женщины и дети. Крики оглушают города. Защитники слышат их и теряют «силу». Из-за этого их легко убить.

Рена на минуту остановилась, прекратив жевать, потом продолжила всё с той же скоростью щёлкать орехи. Было высказано желание мужчин поехать на помощь. Оставить семьи, здесь в тылу, где им ничего не грозит, и поехать воевать, как это уже сделали многие.

— И получится, как сегодня? — взяла слово Рена. Она говорила спокойно, но каждое слово ложилось камнем. — У меня нет рядом мужа. Он оставил меня, зная, что мне ничего не грозит. Но сегодня я лишалась рабочего места и всего товара. Никто не пришёл мне на помощь. Они готовы были меня запинать, а всё знают, что я жду ребёнка. Где все смельчаки, которые так рвутся в бой? Хотите, чтоб ваши матери и жёны оказались на моем месте? Ваши сёстры были поруганы чужаками? У нас много одиноких семей, которые остались одни, потому что мужья ушли воевать. Это хорошо, что чужаки не обращают на нас внимания. Иначе давно бы мы хоронили наших сестёр и матерей. Что молчите? У нас полных семей одна из трёх. Хотите нас оставить одних? Мы справимся без вашей защиты. Но какой ценой? Не слишком ли будет она большой?

Рена коснулась рукой своего живота. Мужчины опустили глаза. Несколько женщин спрятали лица в ладонью. Тишина. Рядом веселилась молодёжь. У нас же не было веселья. Лишь боль. Я ощущала её. Непривычную боль и тоску, которая пронизывала всё тело. Она щемила душу, вызывала слёзы на пустом месте.

— Рена права. Мы должны сохранить, что имеем, — сказала какая-то женщина.

Многие согласились с её словами. Может кто-то и был против, но промолчал. Разговор шёл о том, куда стоит ехать дальше, когда «ветер позовёт за собой». Они рассматривали возможности эвакуации. Уже сейчас было решено отправлять детей и женщин подальше отсюда в другой город. Так как чужаки запрещали покидать город, они решили уезжать ночью. Многим это предложение не нравилось, но его всё равно приняли, как правильное в данном случае.

Рена долго сидела и слушала их. Когда они сказали, что она должна будет уехать одной из первых, Рена покачала головой, сказав, что не будет занимать чужое место. Потом она предложила мне пойти чего-нибудь выпить. Я поняла, что здесь нам больше делать нечего.

— Смотри как они ко мне прислушиваются, — хмыкнула она, когда мы сели за столик около стойки, за которой ребята готовили напитки. Два сока в наших стаканах и тарелка с орешками по середине стола. — А всё потому что они напуганы. Сразу вспомнили, кто может их спины прикрыть. Проклятые. Надеются на нас. Только зря.

— Почему?

— Потому что был бы выход, то мы его нашли. Вот ты слышала о чём шла речь. Скажи, теперь, что можешь посоветовать?

— Не знаю. Я…

— Да, ты здесь недавно. Но ты ЗНАЕШЬ. Ты знаешь ответ. Должна знать. Но его нет. Так и другие голубоглазые. Я к матери ездила, когда вы высадились. Если наши дураки камни и воду потащили, то я тогда поняла, что всё это хорошим не закончится. Мы ведь уже сталкивались раньше с захватом планеты. Сколько тогда нас осталось? Горстка, которая еле выжила. А сейчас ещё хуже. У меня мать всегда с голубыми глазами была. Умная очень. Она не смогла ничего придумать. Никто из нас не может. А это значит конец истории.

— Вы думаете слишком широко. Ответ простой. Смотри сама, — я высыпала орехи на стол. — Это проблема. Она кажется большой. Но если мы уберём всё лишнее, то найдётся ответ, — накрыв тарелкой гору орешков, сказала я. По краям тарелки остались три орешка. — Вот и будет ответ. Только не могу понять, что это за слова и почему я тебе говорю их.

— Сложно управлять знаниями. Они обычно сами появляются, когда приходит время. Ты задаёшь вопрос и получаешь ответ. Я так не могу. У меня происходит всё спонтанно. А мама может. Ты тоже сможешь, — ответила Рена. — Надо бы ей передать твои слова. Жаль, что у меня не получится.

Мне показалось, что в её словах прозвучала нотка грусти, но при этом лицо оставалось спокойным. Круглое лицо с широкими глазами и широким носом, полные губы — типичная форма для патрионцев. Хотя иногда встречались и узколицые, но таких было мало. В основном патрионцы были плотные, крепкие и спокойные. Правда спокойствие пропадало, если начинался флирт. Тут уже были и шутки и смех. Они менялись, становились раскованными и игривыми.

За соседнем столиком был довольно раскованный разговор на грани приличия. Я покосилась в ту сторону. Мужчина и женщина сидели рядом. Он положил ей руку на плечи и чего-то шептал на ухо, она смеялась и чуть не в открытую посылала его, а он продолжал дальше её уговаривать.

— Не обращай внимания. Она вдова с двумя детьми, а он ветром принесённый для неё судьбой. Больно долго он за ней ухлёстывает, а она боится отношения начинать, потому что война. Боится опять одной остаться. Это когда мы молодые и глупые, то у нас есть время на смущение и улыбочки, а когда побываешь уже с мужчиной, хлебнёшь семейной жизни, то какие тут ужимки? Да и мужики это чувствуют. Там другая игра идёт. Более раскованная. Мой тебе совет, когда ветер тебе «подарок» принесёт, сразу границы ставь. Не пускай за них.

— Не собираюсь…

— Ой. Да ладно тебе. Не собирается она. Найдёшь и себе по сердцу друга. Куда ты денешься. Не всё плюётся при виде голубых глаз. А кто будет плеваться, значит с тобой не по пути. Зачем тебе такой, кто не примет тебя?

— Мне никакой сейчас не нужен. Я уже поиграла в любовь.

— Может ты и поиграла, но она с тобой не наигралась. Ты ведь себе такого проблемного найдёшь. От него всё отвернуться, а ты подберёшь ещё и счастье найдёшь, — ответила она. Рена говорила уверенно, так что сложно было сомневаться в её словах.

— Откуда ты знаешь?

— А я много чего знаю. Чаще молчу, но иногда и говорю, — усмехнулась она. Посмотрела в сторону парочки. — Вот, например, она решится сегодня его к себе привести. Так он у неё и останется. Мужик-то неплохой. Ну и пусть, что малесь робкий.

— Что-то не заметила, что он робкий.

— Так это он сейчас с ней расцвёл. А так, с ним разговариваешь, а он глазки в пол опустил, кофту теребит. Я когда с ним болтала, так чуть не рассмеялась. Смотри, а я права оказалась, — довольно ответила Рена. Женщина задумчиво покрутила в руках подсолнух. Небольшой цветок, а потом укоротила стебель и прикрепила его к поясу юбки. Мужчина тут же поцеловал её в губы. — Вот и ещё одна семья образовалась.

— Так просто?

— Ну, она же приняла цветок. Всем показала, что согласна с ним остаться. В глазах других они семья.

— Быстро у вас отношения оформляются.

— Чего их оформлять, если пара готова быть вместе?

— А если люди разойтись хотят?

— Ну, такое редко бывает. Обычно решение если принимается, то принимается окончательно, — ответила Рена. — Хотя, в жизни всё бывает. Например, муж допустил, чтоб жена так волновалась, что закаменела. Тогда она может сказать, что жить с ним не будет. И никто не осудит.

— Это что?

— Закаменеть? А вот. Я сегодня напугалась, так вот чего произошло, — она протянула руку, закатав рукав. — Потрогай, не бойся.

— Твёрдые мышцы.

— Меня сейчас хоть ножом режь. Нож сломается, — ответила Рена. — Или накосячил сильно. Преступление совершил, с другой смеялся. Тогда вещи за порог и всё.

— А дети?

— Дети с матерью остаются. А ему придётся заново её завоёвывать. Что так смотришь на меня удивлённо? Всегда есть шанс, что пара опять вместе будет. Тут химия большая. Если люди нравятся друг другу, то это не спроста. Солнце и ветер просто так людей не сводит и не разводит. Всё мы встречаемся для чего-то, — она зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Нам нужно где-то ночь переспать. Солнце придёт и всё решит.

— У меня есть квартира.

— Ты не поняла. Мстить будет. Молочник этой ночью. Он с друзьями придёт. Меня искать будет. Тебя.

— Можно в больнице переночевать.

— Его друг, который хочет тебя на место поставить, там работает. Тебе там не спастись. Днём солнце защитит, а ночью его нет. Лишь ветер. Но он такой бродяга. На него нельзя положиться. Сегодня ветер здесь, а завтра его нет, — побаранив пальцами по столу, ответила Рена.

— Откуда тебе это известно?

— Я тебе уже говорила, что много чего знаю, только не всегда говорю. Нужен друг, который не обидит и защитит. Например… — она помахала кому-то. — Ниг, иди сюда!

— Чего хочешь, красивая? — к нам подошёл мужчина с лохматыми волосами и густыми бровями. Он даже не посмотрел в мою сторону. Наклонился к ней, одной рукой обпераясь об стол, а другую положив на спинку стула.

— В кровать к тебе хочу, — ответила Рена, игриво проводя пальцами по его расстёгнутому вороту рубашки.

— Да ну, ты решила на меня обратить внимание? Да я польщен.

— Да вот своячке хочу показать мягкие у наших мужиков кровати или нет. А то не верит она мне. Говорит, что у чужаков кровати как пух, а у наших одна доска, — ответила Рена. Я подавилась после её слов. Сразу спряталась за стаканом сока.

— Своячке говоришь? — он бросил на меня быстрый взгляд. — Красивая у тебя своячка. Как солнышко.

— Ещё и удачу приносит. Так как? Тряхнём стариной?

— А твой муж?

— Мой муж — мои проблемы. А тебе дружить со мной выгодно, — ответила Рена. Ниг взял ещё один стул и сел между нами.

— Что предложите? — весело спросил он переводя взгляд с меня на Рену.

— А первое, я матери словечко шепну, что ты Ранике подходишь. Так что даст тебе за ней разрешение ухаживать. Раника девка стала покраше меня.

— С чего так гнев на милость? То я вашему дому не подхожу, а то вдруг сама зовёшь?

— Так я тебе сестрицу сватаю, а не себя, — усмехнулась Рена. — Ты же упрямо хотел жениться на проклятой. Так вот тебе шанс.

— Допустим. Что ещё?

— Какой жадный. Талисман тебе сделаю. Точно удачу принесёт. Солнечный луч будет у тебя. Ну и скучно одному ночью не будет. Так чего ещё хочешь?

— Её целовать сегодня хочу. На удачу, — ответил он, косясь в мою сторону.

— Хорошо, — спокойно согласилась Рена.

— Я против! — подала голос я.

— Да ничего с тобой не будет. Это лучше, чем в поле ночевать, — устало сказала Рена. — Так что мы согласны.

— Я всё равно против.

— Согласиться, — уверенно ответила за меня Рена.

— Если ты поручишься, то пошли, — согласился Ниг. Рена тут же поднялась. Взяла его под руку. Ниг же в наглую вцепился в мою руку. Так как за нами наблюдало полгорода, ругаться я не стала, хотя очень хотелось. Так мы и вышли из клуба втроём.

На улице мне стало страшно. Солнце уже село. Темно. Но я слышала, что по округе гуляет много солдат. И чего они повылазили сегодня. Обычно по ночам все спят.

— Плохая сегодня ночь, — словно озвучила мои мысли Рена.

— Кто умный, тот выживет, — ответил Ниг.

— Как будто умных у нас много, — прошептала Рена.

Мы свернули в какой-то переулок. Ниг открыл дверь. Пропустил нас. Когда мы вошли в квартиру, то он закрыл дверь на засов. Деревянные щиты закрывали окна на такие же деревянные засовы, защищая окна как с внутренней стороны так и снаружи. Стекло же было посерёдке.

— Думаешь окна будут бить? — спросила его Рена, включая свет.

— Возможно. Не хочу повтора девятого месяца. Я потом всё окна менял, — ответил Ниг. Мы были в такой же квартире, как и у меня. Он поставил чайник.

— Сегодня многие в клубе будут ночевать, — сказала Рена, открывая холодильник. — У тебя хоть что-то из еды есть? Да у старика Парта и то больше продуктов, чем у тебя?

— Так один живу. Мне много не надо. Хочешь тебе праздничную рульку достану?

— Хочу, — нагло посмотрев на него, ответила Рена.

— А я думал, что откажешься, — честно ответил Ниг.

— Я? Ты же меня знаешь, — усмехнулась Рена. — Я всегда была жадной, поэтому не буду отказываться. Возьму всё, что у тебя есть.

— Коварная ты, — улыбнулся Ниг. Заглянул в коладовку и принёс оттуда копчёную ногу. Рена при виде неё хищно улыбнулась. — Арин, ты есть будешь? Нас тут на халяву кормят.

— Не хочу, — ответила я. — Что происходит?

— Погромы сегодня будут, — ответила Рена. — Мы сегодня сунули палку в гнездо злых пчёл. Они теперь будут кусаться. Им надо доказать, что в их руках сила, что мы никто. Они проигрывают. Поэтому будут отыгрываться на нас.

— Ты чего? — спросил меня Ниг. Меня же всю трясло от несправедливости и бессилия.

— Арина, да они всё равно нашли бы повод. Не мы так другие. Главное, чтоб в клуб не ворвались. Девчонок хоть в подпол спрячут с молодняком, но всё равно жалко, — жуя мясо, ответила Рена.

— Это ведь неправильно.

— Неправильно, — согласилась она. — У тебя есть идея, как всё это остановить?

— Есть, — неожиданно ответила я. Она с интересом посмотрела на меня. — Нужна только бумага и чем писать.

— Ниг, слышал чего нужно?

— У меня нет бумаги. Я тебе не писарь.

— Ага, так дай хоть обёртку какую.

Через минуту у меня в руках оказался мелок и обёртка от кулька с семечками. А я сидела за столом и быстро чертила. Я не понимала что рисую. Походило на карту. Какие-то цифры, буквы. Это было странно. Я наблюдала за собой как бы со стороны. Вроде я и в то же время не я. Когда рисунок был закончен, я отдала его Рене. Она свернула его в трубку, начертила короткую записку на другой стороне и протянула Нигу.

— Завтра с утра, поедешь к моей матери и отдашь ей это письмо. Она должна понять, что делать.

— Я не собирался никуда ехать, — возмутился Ниг. — У меня другие были планы.

— Они и без тебя повоюют. А ты жениться собрался. Вот и езжай. Выполняй давнюю мечту.

— Любишь ты командовать, красава, — покачал головой Ниг.

— У меня в семье всё такие. Сам ведь знаешь на что подписываешься, — хмыкнула она.

— Ладно, отвезу я тебе письмо. А пока я хочу свою плату, — смотря в мою сторону, ответил он.

— Какую плату? — спросила я, снимая очки.

— Ещё и голубоглазая. Красота! — восхищено сказал Ниг.

— А ты как хотел? — довольно усмехнулась Рена. — Не больше трёх.

— Да что за манера решать за меня? — не выдержала я смотря то на веселящуюся Рену, то на Нига, что подходил ко мне с маниакальным блеском в глазах. Он даже не подходил. Подкрадывался.

— Потому что я знаю больше, чем говорю, — сказала свою коронную фразу Рена.

— Да ладно тебе ворчать. Я же только поцелую рыжее солнце. Будет потом что вспомнить, — прошептал Ниг.

— Только поцелуй? — переспросила я.

— Три поцелуя, — ответил он довольно скалясь. Ниг поставил стул рядом со мной. Я насторожённо смотрела на него. Не нравился мне блеск в его глазах. Поцелуй. Чужие губы касаются твоих. Сминают их, пробуют, заставляют отвечать на требования. Его пальцы забрались в мои волосы, вытаскивая заколки. Заставляя их распушиться и упасть на плечи. Он оторвался от моих губ и посмотрел на меня. — Красивое голубоглазое солнце. И не обжигаешь. Лишь греешь.

Опять его губы на моих губах. Поцелуй был дольше предыдущего, наглее. Я почувствовала слабость. Схватилась за его плечи. Мягкая ткань совсем не гармонировала с мышцами из стали. Он тяжело дышал. Тёмные глаза стали почти чёрными. Я сама начинала задыхаться от близости. Тут не нужны были слова. Мы уже были с ним на одной волне. Я забыла о том, что рядом ещё кто-то есть. Страсть. Она забурлила в крови огнём врываясь в сердце, отключая голову.

— Ребята, я всё понимаю, но на большее мы не договаривались, — сказала Рена, заставляя упасть в реальность. Мы сидели с Нигом, прислонившись лоб ко лбу и улыбались как два идиота.

— А может мне и ехать никуда не надо? У меня и так есть рыжее умное солнце, — сказал Ниг.

— Но оно не твоё. Ты для неё слишком умный, — с какой-то горечью ответила Рена. — Ей другого ветер принесёт. Не такого умного.

— Хочешь сказать, что дурака мне сватаешь? — спросила я Рену.

— Не дурака. Скорее глупого, — Рена налила травяной чай. — Пойми, тебе умный не нужен. Вы будете спорить кто из вас главный. Лучше. А тот глупый, он без тебя пропадёт. Будет дальше ошибки совершать. Это неправильно.

— Странное у тебя понятие о счастье, — отстраняясь от Нига, ответила я. Он рассеянно провёл ладонью по моим волосам.

— Счастье оно личное. У каждого своё. Ты ведь уже общалась с умным. Тебе принесло это счастье?

— Откуда ты знаешь про Дениса? Хотя, я уже знаю, что ты скажешь.

— Нет, не угадала. Ты не поехала бы сюда добровольно. Это место не для тебя. Я много видела чужаков, которые прилетали. Ты другая. И проклятье выбрало тебя не просто так. Скорее всего, ты общалась с человеком, который тебя обманул. Значит, он был умнее тебя, раз переиграл. Так ведь?

— Так, — согласилась я.

— Значит тебе нужен другой человек, который не подумает тебя обмануть. У него даже мысли такой не возникнет. А Ниг обманет. У него много дурных мыслей.

— Не так уж и много, — обиделся Ниг.

— Твои мысли совпадают с мыслями моей сестры. Именно этой. Поэтому вы хорошо будете ладить, — сказала Рена. — Всё, хватит разговоров. Пора спать. Завтра будет сложный день. Пойдём Арин. Проверим, какая у Нига кровать мягкая. — Она подошла ко мне и ножом отрезала прядь волос. — Это на талисман.

— Так нельзя делать, — сказала я ей, когда мы поднялись в комнату.

— Что именно?

— Ты решаешь за меня.

— Мне казалось, что ты жить хочешь, — ответила Рена. — Сегодня плохая ночь будет, поэтому её лучше переждать, спрятавшись за чью-то спину. Ты ему понравилась, я когда-то нравилась. Если сюда кто вломиться, то у Нига будет стимул нас защитить. Они очень боятся ваших. Не понимают, что вы такие же, только ростом выше. Наши мужчины защищать будут лишь свои семьи. Зачем им страх перебарывать ради чужих женщин? Будет молодёжь биться, ради невест, иначе останутся без пар. Но опять же они будут драться не за всех, а за конкретную женщину. За конкретную улыбку, которая чего-то обещает. Так заложено природой. Мы живём вместе, но в то же время личные интересы преобладают. Несколько месяцев назад мы не смогли остановить погромы, потому что каждый защищал свой очаг. Мужчины вышли с оружием, а потом разбежались, боясь, что в их дом придёт беда, когда они на улице будут воевать. Мы легко срываемся с места. Когда молодые, то много путешествуем, пока не находимся человека себе по душе. Тогда обзаводимся семьёй. И словно что ломается. Семья становится на первом месте. Поэтому никто и не встал на защиту в сегодняшнем конфликте. Но они забывают, что сегодня обдели меня, потому что у меня уехал муж, а завтра обидят другую.

— А где твой муж? — спросила я, садясь на кровать.

— Воюет. Он организовал партизанский отряд. Нападает на чужаков из-за спины. Воевать в открытую нам сложно. Мы с ним ещё раньше поняли, что ничем хорошим для нас это не закончится. Пусть я жду ребёнка. Меня было опасно оставлять. Но мы осознанно пошли на риск, потому что ребёнок должен родиться в мире, а не в страхе, — она плела косичку, которую повесила на шнурок, который достал из кармана. — Я мужу плела такой талисман, чтоб его защитить. Пока живой. Недавно мне весточку прислал. Говорит, что ещё немного осталось.

— Скучаешь по нему?

— Скучаю. Это ведь как наваждение. Живёшь соей жизнью. Никого не трогаешь, а потом раз, и резко твоя жизнь тебе уже не принадлежит, а ты готова разделить её с кем-то другим. И без этого человека уже не представляешь как жить, — ответила Рена. — Мы ведь меньше года женаты. Больше всего сейчас хочу его увидеть и попрощаться. Но не судьба.

— Ещё увидишь, — ответила я.

— Ты не поймёшь, — устало ответила Рена. — Давай спать. Тебе завтра ещё своих лечить. Наши хоть и плохо дерутся, но потрепать вашего брата смогу.

Я думала, что не усну. Всё время прислушивалась к звукам за окном. Было тихо. Рена спала в другом углу кровати. Мы так и легли поперёк покрывала. Я пыталась думать, пыталась понять, осознать, но ничего не получалось. Мысли путались. Это были обрывки пазла, который никак не хотел складываться целой картинкой. Так я и уснула, пытаясь его собрать и упорядочить.

ГЛАВА 5

Было тяжело помогать тем, кого ты начинаешь ненавидеть. Утром я видела разбитые витрины, видела кровь на дороге. Несколько трупов местных жителей. Мне попадались хмурые люди, которые при виде меня отводили глаза. В них не было ненависти, скорее усталость и обречённость. А больница работала в штатном режиме. Я слышала как Сант и Родик о чём-то смеялись. Сант был уставшим, но довольным. Я только кивнула им и пошла сразу к себе в кабинет, чтоб переодеться. Разговаривать с ними мне совсем не хотелось. А там закрутила работа.

На местной стороне был аврал. Их врачи не успевали принимать раненных и пострадавших, а у нас было затишье. Раненные сидели и лежали в коридорах. В палатах были только самые тяжёлые.

— Пойдём обедать? — предложил мне Родик.

— Им помочь надо, — сказала я, наблюдая за ранеными.

— Это не наше с тобой дело. Тем более что они всё равно не примут от тебя помощь, — отмахнулся Родик.

— Я потом к тебе присоединюсь, — ответила я, заметив лежащую в углу Рену. Она лежала, свернувшись клубком, прямо на полу и плакала. Тихо. Беззвучно. — Рена, что с тобой?

— Ничего. Умираю, — ответила она, грустно улыбнувшись. — Хотела дома, а соседка верит, что мне тут могут помочь. Но это не получится.

— Ты не можешь родить из-за спазма мышц? Их окаменения? — спросила я.

— Как рожать, когда всё как камень? — прошептала она, морщась.

— У вас же должны быть какие-то рекомендации, препараты на этот случай.

— Ничего нет. Это нельзя вылечить.

— При желании всё можно! — огрызнулась я.

Меня злила их отсталость. Тут же старый способ, который не требовал больших затрат. Простейшие травы, которые есть на каждой кухне. Определённая комбинация может снять спазм. На время, но нам этого вполне хватит.

Вид у меня наверное был сумасшедший, когда я ворвалась на больничную кухню. Кухарка отскочила в сторону. Я без спроса открыла шкаф с приправами. Что-то определяла по запаху, другое по виду. Я знала что искать. Это пугало, но одновременно и добавляла азарта. Чуть не бегом, я выбежала из кухни. Поднялась к себе, чтоб взять походную сумку. Уже в дверях я столкнулась с Сантом.

— Куда бежим? — спросил он, закрывая за собой дверь.

— Мне некогда, — ответила я, невольно отступая на шаг назад.

— Тебя ведь предупреждали, что нужно выбирать друзей с умом.

— Сант, давай оставим этот разговор на потом? Я с удовольствием выслушаю твои советы, но мне сейчас некогда.

— А у меня сейчас как раз перерыв.

Его глаза. Они подозрительно блестели. Расширенные зрачки, розоватые белки. Да он под даратиками находился! Эти препараты подавляли страх, усталость. Вызывали подъём сил, при этом сильно не изменяли сознания. Человек оставался почти в ясном уме, только рушались барьеры. Главное место занимали инстинкты. Их пили военные при долгих операциях, чтоб не потерять работоспособность. Командиры умело давили на инстинкты, вызывали злость, ставили акценты, что выжить можно лишь путём убив врага. Солдаты легко велись на это. Бои выигрывались, а побочные эффекты… Разве на них будет кто обращать внимания? Ведь главное результат. Побочки были в виде передозировки, тогда человек терял ощущение опасности. Он мог не заметить, что ему нужна помощь. Мог сойти с ума, могли быть сбои в работе внутренних органов.

— Сант, мы поговорим позже. Сейчас… — я попыталась обойти его.

— Сейчас я докажу, что ты не права, — ответил он, сокращая расстояние между нами. Рывок в мою сторону. Я отскочила. Ударилась об стол, на котором стояла вчерашняя корзина с покупками, что я забыла здесь. Нога болела, но было не до этого. Сант схватил меня за руку. Завёл её за спину, кидая меня лицом на стол. Больно. Походная сумка, что висела на длинном ремне у меня на боку, впилась в живот. Я замерла, не зная, что делать. Нужно сопротивляться, но меня парализовало. Я чувствовала его руку, которая начала спускать мои штаны. Его животное дыхание, прерывистое, загнанное. Одна рука у меня была заведена за спину, другая прижата к столешнице моим же весом. Я не могла вырваться. Не могла бороться. Ужас. Он холодным потом стекал по пояснице, оставался неприятным привкусом на языке.

У Санта что-то не заладилось. Он ослабил хватку. Я резко оттолкнула его. Попыталась сбежать, но не получилось. Он развернул меня к себе. Кулак в глаз. Боль. Злость и обида. Он же дёрнул мою кофту, отрывая на ней пуговицы. Рука нащупала в корзине свёрток. Не думая, я кинула этот свёрток ему в лицо. В воздухе повисло облако мелкой молотой приправы. Соль, аналог перца. Она разъедала глаза, нос. От неё хотелось чихать. Сант отскочил в сторону, а я уже бежала по коридору, сжимая в руке тарелку с солнцем, которое светило детям. Как я её схватила, сама не поняла.

Рене было совсем плохо. Около неё сидела какая-то женщина и гладила её по голове. Я сёла на корточки рядом с Реной. Пихнула ей тарелку.

— Принеси пелёнки! — рявкнула я в сторону женщины. — Сейчас рожать будем.

Времени вести Рену в операционную или палату не было, как и искать свободную каталку. Я впихнула ей в рот какую-то приправу, велев живать. Название вылетело из головы, но я знала, что она поможет. Масло втереть в определённые точки на теле. А этим дышать нужно. Хотя запах от травы был отвратительный. Мышцы начали расслабляться. Мне как раз хватило, чтоб вколоть лекарство, которое помогло бы снять спазм. У нас было мало времени. Но оно было.

— А теперь рожаем, — сказала я, глядя на Рену, которая была уже всё мокрая.

Пришлось второй раз вводить препарат, потому что не хватило совсем немного времени, но вскоре на свет появился малыш. Мальчик, который не дышал. Проделать всё то же самое, что с его мамой. Массаж. Только в этот раз всего этим маслом облить. Натереть травой. Он должен был задышать. Всё ведь правильно было сделано, но он не дышал. Лёгкие не хотели раскрываться. Я закутала его в пелёнку. Холодный и тихий. Так ведь не должно было получиться. Не должно. Это всё неправильно. Почему они умирают? Дети должны жить. Они ведь ничего не видели в этой жизни. Неправильно это. Сейчас солнце светит. Днём чудеса случаются. Вот и пусть чудо случится.

Я и не знала, что дети могут так орать. Он голосил на всю больницу, заставлял всех оборачиваться на нас. Маленький комочек. Живой и горланящий, что не всё ещё потеряно в этой жизни. Скорее всего лекарство начало действовать вот он и ожил. Но хотелось верить, что чудо ещё будет, что оно не первое в эти непростые времена.

— Забирай своего крикуна, — сказала я, отдавая малыша Рене. Она была сильно измученной, но на губах появилась слабая улыбка. Я же взяла свою сумку. Нужно было умыться, а то от приправы слезились глаза. Впереди ждала работа.

Меня сторонились, но потом всё-таки принимали помощь. Своячка. Они вкладывали в это слово другое значение: та, кто пришла издалека, но ей можно верить. Своя. Кто-то не хотел помощи из-за моих глаз. Очки где-то потерялись, а искать новые не было времени. Кто-то наоборот доверял только из-за этого. Я видела с каким удивлением, недоверием, злостью смотрели на меня мои соотечественники. Для них я стала чужой. Переживала ли я по этому поводу? Нет. Мне нужно было работать, а не переживать.

Солнце клонилось к закату. Этот безумный день закончился. Я вышла на крыльцо чёрного хода. Нужно было немного передохнуть. Впереди должно было быть ночное дежурство. Хотелось есть, только идти в столовую я не хотела. Боялась встретится с кем-то. Начнутся вопросы, на которые у меня не было ответов. Я ведь просто делала то, что считала нужным. Как это объяснить другим? Как объяснить, что я несогласна была с политикой колонистов? Именно в этот момент я почувствовала приступ одиночества. Едкого одиночества от понимания того, что я здесь одна со всеми своими проблемами. Незнакомая планета, военная обстановка — не так я видела свою жизнь. Не так её себе представляла.

— О чём задумалась? — ко мне подсел Родик. Я хотела вскочить на ноги, достать из кармана нож, который теперь всё время был со мной, но Родик выглядел ничуть не лучше меня. Уставший, серый. Это не Сант, который… От воспоминаний по щекам потекли слёзы. — Сама ведь знаешь, что он не понимал, что творит. Инстинкты сложно подавить в таком состоянии.

— А зачем было себя доводить до такого состояния? Зачем…

— Затем, что мы уже здесь не первый год. Опьянение от власти, от беззаконности. Здесь мы закон, — ответил Родик. — Мы это тебе и пытались объяснить. Сложно понять человеку, который до этого жил в рафинированных условиях. Тебе их жаль. Но они дикие. Звери почище нас. До нашего прихода таких, как ты, могли убить. Они устраивали гонения на себе подобных. Да и сейчас ничем не отличаются от своих предков. Знаешь, что придумали Мясники? Мы столкнулись с тем, что от туземцев все пули отскакивают. Их ничего не берет. Ножи ломаются. Они тогда предложили вырезать семьи. Эта была их слабость. Защитники понимали, что происходит и сразу сдувались. Отправлялись к своим близким. Они первые задали ноту общения.

— Это не оправдание, — я покачала головой. — Мы говорим, что умные. Гордимся, что пережили варварские времена. Мы вышли в космос. Отправились на покорения других планет. Первые контакты с внеземными цивилизациями. Но мы как были варварами, дикарями, так и остались. Только у нас оружие мощнее. Мы ничем не отличаемся от диких племён. Хочешь сказать, что для современного человека, который прилетает на другую планету за знаниями, будет норма заниматься насилием? Я видела сегодня раненных. Женщины, мужчины. Вы же никого не щадили. Рваные раны… Насилие… Оно ведь было бессмысленным. Рассчитывали на то, что они будут вас бояться? Но загнанный в угол человек будет биться до последнего.

— Я в этом не участвовал. Мне не нравится то, что здесь твориться. Только изменить у нас всё равно ничего не получиться. Есть культ славы и денег. Война за открытия доходит до абсурда. Каждый готов идти по головам. Давно забыты идеалы, к которым стремились наши деды и прадеды. Мы учимся по их книгам. Но по факту прикрываемся их идеями. Они улетели в неизвестность на чистом энтузиазме. На жажде открытий. Мы же летим по принуждению, потому что нам нет места на более успешных планетах. Отбросы общества не могут проповедовать гуманизм. А мы и есть отбросы. Как формируются и вербуются исследовательские миссии? Кто-то из учёных или группа ученных берет корабль и отправляется в исследовательскую экспедицию. Берут наёмников, которым уже ничего терять. Берут людей, которым обещают земли и поддержку. Но не полетит нормальный человек терпеть нужд и опасности, когда есть возможность устроиться в тёплое местечко. Где не надо оглядываться, боясь, что тебе воткнуть нож в спину. И не всегда это будет враг. Потому что здесь надо держаться стаей. Или ты со всеми, или тебя выкинут из стаи, перерезав горло, чтоб не пополнить тобой коллекцию врагов.

— Я всё это знаю. У меня родители фанатики-энтузиасты. Те, кто из старой гвардии. Я знаю и как происходит получение быстрой славы и быстрых денег. Не надо мне это всё говорить. Но у нас есть выбор: быть со всеми или оставаться человеком.

— Глупый выбор. Идти против системы — значит быстрая смерть. Или долгая смерть. Смотря, как повезёт.

— Но зато я спать по ночам буду спокойна и не глотать горстями наркотики, чтоб забыться.

— Спать ты не будешь. Тебя уже ничего не будет волновать. Это своего рода самоубийство. Только сделанное чужими руками. Сколько таких смертей входит в историю! Но они ничего не меняют.

— К чему весь этот разговор? — спросила я.

— Ни к чему. А может к чему-то. Валента сейчас думает кого оставить в больнице во время отступления. Выбор стоит между мной и тобой. Дежурный остаться должен. Но сюда будут свозить раненых Мясников. Их свои лечить не будут. Они это прямо сказали. Останутся лишь три нянечки старенькие, которые уже никуда ехать не хотят. И им терять нечего. Из наших останется только один врач и медбрат. Рейж.

— А тебя за что в немилость?

— За то, что я пытался пойти против стаи, но не впрямую, а окольными путями. Хотел напомнить зачем мы здесь. Только это никому не нужно.

— Не бойся. Скорее всего, меня оставят. Да я и не боюсь уже ничего. Так устала, что мне всё равно, кто враг, а кто друг.

— Ты не понимаешь, кого сюда привезут…

— Раненых мужиков, которые будут под даратиками. Их не запихнёшь в сканер, потому что сканеры капсулы не берут местных. Придётся их вязать и лечить по старинке. Может привезут кого-нибудь из тяжёлых солдатиков, который умрёт на операционном столе, потому что будет тяжёлый. А ещё здесь будет конвейер. Я так вижу ситуацию?

— Примерно.

— Только куда раньше свозили Мясников?

— В один город, но мы его оставляем. Раненных переведут сюда.

— Ясно. И когда назначена эвакуация?

— Скорее всего на завтра.

Солнце медленно садилось. Оно было неторопливым, ленивым. В воздухе витали ароматы подсолнухов, которые здесь росли чуть ли не на каждой клумбе. Они символизировали солнце. Яркое солнце, которое дарило жизнь и отнимало её. Пора было приступать к работе. Ночное дежурство было впереди.

Эвакуация началась ещё ночью. Колоны машин с жителями ехали по дороге, освещая путь фарами. Машины были предоставлены колонистами. Они не хотели оставлять за своей спиной «врагов», поэтому увозили их ближе к космодрому. Всё ещё надеялись на урегулирование конфликта.

Меня нашла Рена. Она выглядела намного лучше. Малыш лежал в тряпке, что она повязала наискосок. Получилось что-то вроде гамака.

— Как он?

— Всё хорошо, — Рена улыбнулась. — Кричит и ест всё время. Как и положено детям.

— Ну и ладно. Главное, чтоб без последствий обошлось.

— Я сегодня ухожу, — сказала она уже серьёзно.

— Эвакуация?

— Нет, в леса ухожу. Пойду к матери окольными путями, — ответила она. — Да не бойся. Не одна. Нас много уходит. В этой суматохе это лёгче всего сделать.

— Удачной дороги, — ответила я.

— Я спасибо тебе сказать хотела. И вот, — она сняла с шеи талисман. Деревянный кружок был раскрашен в яркий цветок подсолнуха и покрыт глазурью. — Мужу моему отдай, когда его увидишь. Он в город приедет, когда всё закончится.

— Ты скорее ему отдашь, чем я.

— Нет, не скоро. Ещё много лет пройдёт прежде мы свидимся с ним. Он узнает, что ты своя. Может к тому времени и не нужно тебе это будет, но всё равно. Не надо по глупости погибать. А ещё весточку ему передай от меня. Скажи, что если не вернётся до прилёта птиц, то вещей своих не увидит. Так и скажи. Он поймёт. А остальное, я всё прощу.

— Передам.

— У меня тут идея появилась. А давай мы своих детей сосватаем? У меня сынок, у тебя дочка будет.

— Рано сватать, когда ещё детей нет, — улыбнулась я.

— И чего? Так ведь будут. Уговоримся заранее.

— У вас ведь не принято сватать.

— Иногда можно, — осторожно ответила она, отводя глаза.

— Это что же за исключения?

— Чтоб род не угас, чтоб кровь свежая вошла. Когда род крепкий, то сватают. Если род слабый, то нет. У меня сильный род. Пусть и проклятый, но мы всегда гонения переживаем. У тебя род будет сильный. Ты поймёшь. Потом поймёшь о чём я говорю. Ты солнцем поцелована. Многие породниться захотят. Да и ты сама мне это предложила, когда тарелку подарила. Я подумала, что хорошо было бы сговориться.

— Я её вчера купила. Не знала символов.

— Судьба. Чего от неё бежать? Ветер нас подталкивает к правильному решению. Против его воли плохо идти.

— Хорошо, сговоримся. Если будет у меня дочка, то отдам её за твоего сына. При условии, что она против моей воли не пойдёт. Неволить не буду.

— Так это пусть он её завоёвывает. Главное ведь согласие получить, что ты не будешь против, — отмахнулась Рена. — Ты береги себя. И не бойся. Всё хорошо будет.

— У тебя такая уверенность в этом. Я сомневаюсь…

— А я нет. Я просто это знаю. А ты верь мне, — упрямо сказала она. Рена уже к двери пошла, когда я остановила её.

— Подожди, а как я твоего мужа узнаю, чтоб передать ему талисман?

— Так он самый красивый будет, — улыбнулась она. — Вот как посмотришь на него, так сразу дух захватывает. У меня другого мужа и быть не могло.

— Жаль, что вкусы-то у всех разные.

— А ты тоже себе красивого выбирай. Чтоб и дети были под стать, — ответила она. Потом рассмеялась. — Жап Ронк. Как услышишь его имя, так и знай, что это мой милый.

— Хорошо. Удачной дороги. Ветра и солнца.

— Он всегда с нами, — ответила она и ушла.

Я же отправилась в палату. Нужно было помочь погрузить раненных в машины. Мысли же крутились, что жизнь и судьба непредсказуемые сёстры. Мы располагаем, планируем, а оно вон как получается. Вместо того, чтоб работать на Земле, я сговариваюсь о сватовстве будущих детей.

— Арина, поговорить нужно, — беря меня за рукав, сказал Родик.

— Мы вроде уже наговорились.

— Это важно, — сказал он.

— У меня сейчас есть окно. Но небольшое. Пойдём, поговорим, — согласилась я.

— Арина, хочешь я с тобой останусь? — выпалил Родик. Сам нервничает. Глаза бегают. Бледный. По вискам пот стекает.

— Зачем? Ты сам говоришь, что это глупо, — хмыкнула я, наблюдая в окно, как отъезжает очерёдная машина, увозящая аппаратуру.

— Вместе… Я хочу остаться с тобой не просто так. Мы можем уехать.

— Ничего не поняла. То ты остаться хочешь. То уехать. Может определишься?

— Я могу тебя провести по программе, как научный эксперимент. До тебя не было случаев заражения вирусом. Ты ценный экспонат.

— Всё сказал? — окинула я его недобрым взглядом. — Экспонат? Вот экспонатом и экспериментом быть не желаю.

— Ты меня не поняла. Это лишь для того, чтоб тебя забрать отсюда.

— Предпочитаю остаться, — больше такую чушь я слушать не хотела, но он опять схватил меня за руку.

— Ты мне нравишься. С первых дней понравилась.

— И?

— Что? — не понял он.

— Я тебе понравилась. Что дальше? Что ты предлагаешь?

— Ты должна понять…

— Что понять? Ты хочешь меня «спасти», разобрав на эксперименты, сделав себе карьеру. Или Валенты. Не знаю с кем ты сотрудничаешь.

— Я ни с кем не сотрудничаю. Они даже слушать ничего не хотят. Если только под мою ответственность.

— О как. Это значит, что я буду в клетке ехать всю дорогу, обколотая препаратами? Потом вы меня продадите кому-то как мышку для опытов. Потому что наука — это не твой профиль, — ответила я.

— Арина, я от всей души, а ты…

— Я не поняла твоего благородного порыва, — прервала его я и пошла работать.

Родик меня за дуру принимал? Благородный порыв. Так я ему и поверила. Больше всего я боялась, что из меня сделают подопытную мышку, но решили не возиться. Просто убрать, хотя это было странно. Или убрать во время неразберихи. Мне стало страшно. Я начала бояться собственной тени. Была возможность поспать, но вместо этого я сидела, не сомкнув глаз, потому что боялась. Всегда оставался шанс, что во время неразберихи кто-то подойдёт со спины и ударит по голове. А там я окажусь в клетке. Очередная мышка…

Мои опасения оказались беспочвенны. Обо мне словно забыли. Рассвет я встречала в одиночестве. Все, кто мог уехать, уже уехали. А потом через город потянулись вереницы беженцев и новые машины. Люди проходили через наш город не останавливаясь. А я смотрела из кабинета на вереницу людей. В основном это было колонисты, которые вынуждены были оставить свои дома, чтоб спрятаться от надвигающейся армии. Они шли вместе с местными жителями, которые смотрели по сторонам, словно в любой момент готовы были улизнуть из этой толпы. Если колонисты боялись, то местные оставались спокойными. Их выдержки можно было позавидовать.

Люди шли три дня, а потом наступила тишина. Нам оставалось ждать первые машины, которые должны были везти раненных.

ГЛАВА 6

Их везли на машинах прямо с боя. Раненные, злые, не понимающие, что происходит. Я пыталась оказать помощь, вытащить пули, зашить раны, но они порой просто отказывались меня к себе подпускать. Невысокие, часто и до плеча мне не доставали, но упрямые и сильные. Они хотели воевать. Для них бой не закончился. Меня же они воспринимали, как саму смерть, что пришла за ними. Лестное сравнение. В итоге я не знала что делать. Мы пытались их вязать, но разве могут справиться три бабушки, я и маленький мужичок, который был ещё и худой, как щепа, с агрессивно настроенным солдатом, который готов был нас порвать на клочки. От одного мы просто сбежали, закрыв операционную, так он в окошко сиганул и сломал себе шею.

А в этот момент уже подъехала вторая машина. У меня трое ждали помощи, при этом от неё отказывались. Тут к ним пополнение. Да это сумасшедший дом будет, а не больница. У меня возникло желание спрятаться куда-нибудь и ждать когда они или не утихомирится или не умрут. Рейжа похоже посетила та же идея, потому что посмотрели мы друг на друга одновременно. Но бежать было не по-человечески, поэтому мы пошли ко входу, встречать пополнение в наш сумасшедший дом.

Он выпрыгнул из кузова. Стал помогать нам выгружать раненых. Невысокий патрионец, но сильный и юркий. С курчавыми волосами и чёрной бородой на половину лица. Это было необычно, потому что редко кого можно было встретить из местных жителей с такой густой растительностью.

— Поехал! Мы всё! — крикнул он водиле. Машина тут же ударила по газам. — Терану к доктору надо. Там серьёзно всё.

— Тогда повезли, — пожала я плечами, морально готовясь к очерёдной мине-войне. Первый пациент встал в очереди, который был без сознания. Он хоть воевать не будет.

— Кто у нас из лекарей? Где они? — мужчина явно хотел броситься искать докторов для своего друга.

— Тебе меня мало? — спросила я.

— А умеешь? — недоверчиво спросил он.

— Учусь. Но выбора у вас всё равно нет, — ответила я, доставая инструменты. — Серьёзная рана.

— Напоролся на штырь, когда падал со второго этажа. Кровь удалось остановить, но…

— Но там всё всмятку. Твоему другу повезло. Будь у него строение землян, то ему бы не жить.

— А так?

— Так должен поправиться. Но гарантий не даю, — ответила я.

Приходилось работать вслепую, по наитию, опираясь на свою интуицию и небольшие знания, а ещё и логику. Иногда прокрадывалась мысль, зачем я это всё делаю. Мне за это никто не платил. По договору я должна была оказывать помощь лишь колонистам. Вот привезут мне какого-нибудь раненного, который не дотянет дорогу до космодрома. Я его подлечу и отправлю дальше. Местные жители должны были лечить себя сами. Только их лекари оставляли желать лучшего. Да и не было их в данный момент. Так что я продолжала заниматься своим делом, к тому же в душе зрела уверенность, что я всё делаю правильно.

Стоило мне отойти от стола, как в операционную ворвался здоровый громила. Он был почти моего роста. Настоящий великан по местным меркам. Со здоровыми кулаками, которые были в крови. Я только мельком увидела перекошённое лицо. Боль. Я и не поняла как отлетела к стене. Больно было спине. Здорово он меня приложил. А время словно остановилось. Я слышала как в коридоре ругались, кто-то стонал. Выстрелы. Великан дёрнулся и начал оседать. Мужик, что крутился в операционной, посмотрел на меня. Глаза с розоватыми белками, ярко блестят. Под таблетками. В руках пистолет. Вот что ему в голову придёт? Он мог в любой момент сейчас меня пристрелить, как этого великана. А мне даже страшно не было. Только усталость и мысли, что надо где-то раздобыть поесть. Но не страх.

— Жива? — спросил он.

— Да. Нужно было пистолет попросить, — поднимаясь, ответила я.

— Тебя бы им и пристрелили. Отобрали бы и пристрелили, — ответил он, помогая вывозить своего друга из палату.

— Почему?

— Потому. Чужачка, неженское это дело пистолетами махать.

— Я умею стрелять, — ответила я. В соседней палате кто-то дрался. — Вот чего сюда везти тех, кто ещё на ногах стоит? Дрались бы до последнего.

— Они под таблетками. Не чувствуют ничего. Пока. Но раны никуда не делись, — последовал ответ. Мужчина посмотрел на меня. — Ты говоришь, умеешь стрелять? А убивать? Сможешь? Или каждый будет заниматься своим делом?

— Вы не даётесь лечиться.

— Не слушаются? — он неожиданно улыбнулся.

— Нет.

— Сейчас будут.

Он быстро ушёл. В палате, где была драка, раздались выстрелы. Я услышала ругань. Да такую ругань, что уши в трубочку свернулись, а ведь в моём словаре брани были разные выражения.

— Лекарша, теперь никто слова не скажет. Лечи ребят, — крикнул он.

В палате была тишина. На меня смотрели три пары замутнённых глаз. Похоже таблетки начали их отпускать. Можно было приступить к работе. Кому-то прям здесь помощь оказать, другого забрать в операционную.

— Тебя как зовут? — спросила я мужчину с пистолетом, что пошёл в операционную вместе со мной.

— Гарт. А тебя?

— Арина. Спасибо за помощь.

— Вот спасибом точно не отделаешься, — он засмеялся.

Это был сумасшедший день. Я почти падала без сил. Бои закончились. Не знаю кто выиграл, а кто проиграл, но раненных больше не везли. Я только хотела передохнуть. Доползти до столовой, чтоб там чего-то найти из еды, но Гарт меня остановил.

— Меня перевяжешь?

— Что у тебя? — устало спросила я.

— Вот, — он снял куртку. Под ней вся кофта напоминала решето от пуль.

— Как ты ещё живой? — усталость отступила.

— Ещё нога.

— Гарт, надо было раньше сказать.

— Какая разница? Всё равно не чувствовал. Сейчас отпускать стало, ну я и вспомнил, — ответил он. — Кровь остановлена. Органы не задеты. А железки можно и позже вынуть.

— У вас плохо заживают мышечные ткани. Вот придётся мне тебе ногу ампутировать, тогда поймёшь…

— Не надо мне ничего резать. Просто вынь и зашей. Всё хорошо заживёт. Я не собираюсь помирать, — ответил он. — А ты о нас мало знаешь, чужачка.

— Мало или много, но так нельзя…

— Не надо меня учить, — неожиданно резко оборвал он меня. — Какая тебе разница, что со мной будет? Даже если и помру… Какое тебе дело? Или понравился?

— Не смеши, — на автомате ответила я.

— Почему это? Или я не могу женщине понравиться?

— Можешь, но не в моём вкусе.

— А кто в твоём? Есть кто?

— Я не собираюсь отвечать на такие вопросы. Тебе обезболивающее вколоть?

— Не надо. Я ещё под таблетками. Уже отпускает, но всё ещё под ними, — ответил Гарт. — Обычный вопрос. Свободна ты или занята. Чем тебе не нравится?

— Занята.

— А ведь у тебя нет никого, — довольно улыбнувшись, ответил Грат. — Вот что за манера обманывать?

— А что за манера не беречь себя?

— Так не для кого, — просто ответил он. — Или было не для кого.

Я ощутила как его ладонь скользнула по моим ягодицам. Только этого мне не хватало. Попытка её убрать, вызвала сопротивление с его стороны. Он перехватил мою руку.

— Сейчас не буду продолжать. Оставлю тебя одного с бинтами и делай что хочешь, — пригрозила я.

— Ты не настолько злая, — тихо рассмеялся Гарт. У человека четыре дырки в груди, а он смеётся. Пусть пули застряли в мышечных тканях, но всё равно… В глазах всё резко потемнело. Пришлось прислониться плечом к стене. — Плохо?

— Сейчас пройдёт. А у тебя проблемы будут с ногой. Такая рана может не зажить.

— Заживёт. Всё заживёт, — уверенно ответил он.

— Надо было раньше сказать. Я один раз не смогла девочку спасти с похожей травмой.

— Она сама этого не захотела. Потеряла смысл, а у меня он есть, — рассеянно ответил Гарт.

— Какой смысл?

— Всегда должен быть смысл. Если его нет, то и смысл тогда жить? А когда он сильный, то всё заживает, — пробормотал Гарт, отключаясь. Я вначале испугалась. Оказалось, что он просто уснул.

Во всем должен быть смысл. А я с ним бы поспорила. Иногда мы делаем что-то без задней мысли. Просто из-за того, что так надо. Потому что нас этому учили. Некоторые вещи доведены до автомата и в них мы не вкладываем смысл. Делаем потому что иначе не можем или потому что так решили другие. Например, рядовому колонисту не нужна война. Мы ведь спокойно могли ужиться на этой планете с местными. Организовать небольшое представительство и всё. Но земляне решили её захватить. Для рядового колониста были не важны знания. Ему был важен кусок земли и крыша над головой. А начальству хотелось большего… Только разве в этом был смысл?

Я сидела в столовой и ела суп, которая предусмотрительно сварила одна из нянечек, сказав, что если мы не накормим эту ораву, то они нас сами съедят. Больше всего на свете хотелось принять душ и лечь спать. Мы договорились, что ночью будет дежурить одна из нянечек. Если станет кому-то плохо, то она меня разбудит.

Прошлась по палатам. Кому-то подколола обезболивающее. Рейдж спал в коридоре. Сегодня нам всем досталось. Разбудила его и отправила спать в кабинет. Сама же последовала его примеру. Наверное сказала усталость, потому что я не заметила Гарта, что вышел из-за поворота коридора. Мы с ним столкнулись. Он машинально схватился за меня, чтоб не потерять равновесие. При этом уткнулся носом в мою грудь. Ладонь спустилась на ягодицы.

— Хм, вот я тебя и нашёл, — довольно сказал он.

— Отпусти.

— Неохота, — ответил он, но всё же ослабил хватку. Секунда и у него в руках оказался пистолет, который я у него забрала. — А говоришь, что умеешь с оружием обращаться.

— Я устала.

— Это не оправдание. Надо всегда быть на чайку. Я тут костыль нашёл.

— Рада за тебя. Найди палату и ложись спать.

— А ты где будешь?

— Что где?

— Обитать.

— В кабинете.

— Я тебе компанию составлю, — нагло заявил он.

— Зачем?

— Затем. Тут народ в себя приходить начнёт. Мало ли какие мысли дурные в голову забредут. Поэтому одну я тебя не оставлю.

— Решил заделаться моим охранником?

— Нет. Терпеть не могу охрану. Но одну не оставлю.

Он так схватился за меня, что отлепить его пришлось бы приложить много усилий. Хотела дверь перед его носом закрыть, так не дал.

— У нас был тяжёлый день. Я не хочу спорить.

— Так не спорь, — садясь за стол, ответил он. Достал ножницы. Начал обрезать штаны до размеров шорт. Так как низ одной штанины пришлось разрезать, чтоб обработать рану и наложить «сапог», то теперь штаны выглядели неаккуратно.

— Гарт…

— Что? — спросил он, снимая куртку. Рубашка давно была отправлена в мусор. Посмотрел на меня. Снял кобуру, в которой лежал ещё один пистолет.

— В больнице нельзя держать оружие. Почему его ещё там у тебя не отобрали?

— Пусть только попробовали бы. Меня так любят мои ребята, что прикончат не задумываясь. А так как я немного не в форме, то должно быть преимущество. Явное преимущество, — ответил он.

— Здесь ничего со мной не случиться. Дверь закрою на ключ. Хочешь, займи какую-нибудь палату, закройся там и спи рядом с пистолетом.

— Я этим и здесь могу заняться. Арина, ты вроде устала, чтоб спорить? Так давай прекратим, — предложил он.

— Устала, — согласилась я. Голова кружилась. Лечь спать и на всё забить. Даже на человека, который чистит пистолеты за столом и пополняет в обоймы запасы патронов.

Я взяла чистые вещи и пошла в ванную. Чем мне и понравился кабинет Валенты, так тем, что здесь была ванная комната. Как я поняла, раньше здесь был кабинет дежурного врача. Вот и было сделано всё для его удобства. Грязная работа, но нужная. Вода холодная, только я это даже не почувствовала. Котельная не работала. Правильно, в городе не должно было остаться людей. Местные сами ушли, узнав, что должны привезти Мясников. Я их понимала. Сама сегодня испугалась. И не раз. Нужно и сейчас бояться, только сил нет.

— Ты красивая, — раздался голос Гарта со стороны двери.

— Уйди.

— Не хочу, — он стоял, прислонившись плечом к косяку. Руки на груди сложены. Одна нога подогнута.

— Может хватит пялиться?

— Запрещаешь? — продолжая глазеть, спросил он.

— Да.

— А мне нравится. Ты красивая.

Разговор по кругу. Я выключила воду и взяла полотенце. Смущения не было. Почему-то. Надо было потом объяснить это себе. Обычно я даже Дениса смущалась. Он тогда ещё подшучивал над этим.

— Улыбаешься? Чему?

— Воспоминаниям.

— Хм, я думал в предвкушение.

— Чего? — не поняла я.

— Ночи.

— Хочу чтоб эта ночь была спокойной, но этого не будет. Поэтому, пока затишье, нужно поспать. Хоть немного. Или я свалюсь.

— Хорошо. Будем спать, — немного подумав, согласился он. Я уже легла на кушетку, которая была короткая и неудобная. Пришлось ещё и стул подставить, чтоб ноги не свисали. Зато она была широкая. Можно было не бояться свалиться во сне…

— Убирайся, — пробормотала я, чувствуя, что кто-то лёг рядом. Хотела его скинуть, но руку кто-то перехватил, переплёл пальцы с моими.

— Спи, — последовал ответ Гарта. Я хотела ему высказать, но не стала. Спать хотелось сильнее.

В дверь стучали. Я резко подскочила. Уронила стул. Гарт тут же сел, а я уже оказалась на ногах. Кому-то было плохо. Ноги в ботинки, сумку с лекарствами и вперёд. Вколоть обезболивающее. Ничего. Жить будет. Их начало отпускать. Стоны, ругань. А меня какое-то злорадство охватило. Так и хотелось сказать, что не надо было таблетки жрать и бегать с ранами. Ещё и со мной воевать. Пусть это было неправильно. Но так хотелось, чтоб они поняли свои ошибки. Кого-то мы с Рейзом привязали, чтоб не причинил себе вреда. У кого-то пошла горячка с галлюцинациями.

— Этот умрёт, не трать сил, — сказал Гарт, который приковылял следом за мной.

— С чего ты так решил?

— Он жить не хочет. Если смысл теряется, то ничего не спасёт.

— Можно попытаться.

— Можно, но ты потратишь силы и лекарства, а их потом не хватит на того, кому нужна помощь.

— Нужно бороться за каждую жизнь. Каждый человек важен, — возразила я.

— Ты странная. Нет, я понимаю, что тебе жалко больного, но он должен хотеть жить. Тогда есть смысл чего-то предпринимать. Рурн сдался давно. Он болеть начал. Ничего ты с этим не сделаешь, — повторил Гарт.

— Середина ночи не время для споров о вечном, — встрял Рейз. Я с ним согласилась. В это время спать охота, а не спорить.

— Кстати, я была у твоего друга. Что-то ему совсем худо.

— Он выживет. И нас всех переживёт, — возразил Гарт.

Вскоре стало тихо. Может и раздавались какие-то стоны, но уже не так громко. Я зашла в процедурный кабинет пополнить сумку лекарствами. Гарт зашёл со мной.

— Тебе укол нужен? — спросила я его.

— Нет. Тем более что не получится уколоть, — довольно сказал он.

— Почему?

— Потому.

Вот и весь ответ. Я посмотрела на него. Что-то было не так. Только опять разбираться с мыслями не хотелось. Лучше это время потратить на сон. Я вернулась в кабинет. Положила на стол сумку. Подняла стул, который так и валялся на полу. Гарт вошёл без стука. Закрыл за собой дверь, ещё и на задвижку закрыл. После этого положил кобуру на стол. Снял куртку.

— Надо будет нормальную одежду раздобыть, — сказал он.

— Ты опять здесь собираешься остаться?

— Да. А ты будешь пытаться меня выгнать? — Гарт повернулся ко мне.

— Буду.

— Не получится.

— При желании…

— Сможешь. Только тебе разве это нужно? — спросил он. Я не ответила. Разговор без смысла или с таким скрытым смыслом, что в такие дебри лезть не хочется. Так зачем его продолжать? Но и оставлять всё так как есть… Гарт сел рядом.

— Не знаю я что мне нужно. А нет, знаю. Спать.

— Арина, люди никогда просто так не встречаются.

— Я ничего не хочу слушать. Просто не хочу. Понимаешь? Я знаю, что ты будешь говорить, но я не хочу это слушать. Я просто устала. Мне нужно немного поспать. А потом всё наладиться.

— Ты не сбежишь. Нельзя сбежать от того, что всегда с тобой, — ответил Гарт.

— Значит не сбегу. Засплю.

— Тогда двигайся. Я рядом лягу, — сказал он.

— Нашёл бы себе другое место.

— А я уже нашёл то что давно искал. Не выгонишь. Это хорошо, что я первый успел тебя увидеть.

— Почему?

— Потому.

Он ещё и целоваться полез. Хотя ведь и так было ясно, что будет. Вцепился в меня с такой силой, что я пошевелиться не могла. Попыталась снять его руку с моих ягодиц, но он просто переплёл пальцы прекращая спор. Настойчивый поцелуй, а я ведь отвечала ему. Плакала, но отвечала. Душа разрывалась от боли и обиды. Это было как проснувшийся нарыв. Нервное напряжение, в котором я находилась последнее полгода, выплеснулось наружу. Обида, страх, желание жить, верить и надеяться — всё это было бурным эмоциональным коктейлем, который отражался в поцелуи. В ответ я получала не менее бурные эмоции. Жёсткие, голодные, тяжёлые, горячие — они пугали, заставляли подниматься бурей мои переживания. Больно. Зачем так углублять поцелуй? Не хочу. Я попыталась с ним спорить, а он вместо этого меня за губу прикусил, всё равно добиваясь своего. Его ладонь оказалась у меня между бёдер. Отстраниться не получилось. Тем более что я была занята поцелуем, пытаясь определить границы. Простые поглаживания, а тело уже огнём горело. Огонь. Боль в душе. Желание и не желание. Суета. Напряжение. Боль и неприятие всей этой ситуации. Я не к этому стремилась всю жизнь. Не лежать на койке с незнакомым мужиком, который явно вёл нечестный образ жизни. Больно. А он мягко меня поцеловал, проводя ласково ладонью по бёдрам, спине.

— Я хочу тебя до дна выпить. Всю горечь попробую, а потом на мёд заменю, — прошептал он. — И соль твоя вкусная.

Его губы прошлись по моей щеке. Попыталась отстраниться, но он не дал. Ещё и языком прошёлся по моей щеке, повторяя путь губ.

— Это уже точно неправильно!

— А до этого всё было правильно? — развеселился Гарт.

— До этого ты застал меня врасплох, когда я была уставшей, напуганной и на минуту сняла барьеры.

— У тебя их ставить сил не было. Сейчас появились? Значит всё правильно я делал, — довольно сказал он.

— Нет.

— Что нет?

— Неправильно атаковать, когда я не могу дать достойный отпор. Это называется воспользоваться ситуацией.

— Пока я ей не воспользовался. Только губы на вкус попробовал. Вкусно и непривычно. Обычно на них мёд, а у тебя горечь.

— Я не буду с тобой спать.

— Мы уже спали вместе и сейчас лежим, — заметил он.

— Ты понял о чём я говорю.

— Нет, — забираясь ладонью мне под рубашку, ответил Гарт.

— Прекрати.

— Не ворчи.

— Больно ты хорошо себя чувствуешь для больного. Или это таблетки?

— А ты не понимаешь? — спросил он.

— Нет.

— Странно. Ты вроде неплохо нас лечишь. А таких простых вещей не понимаешь. Хотя, ты именно простых вещей и не понимаешь. Может никто не объяснил, потому что для нас это очевидно? — он убрал руку с моей кожи. Это были словно мысли вслух. Видимо я его удивила. Гарт приложил мою ладонь к своей груди. — Чувствуешь?

— Что?

— Чего дрожишь? Я не кусаюсь.

— Да ну? — я невольно провела языком по губам.

— А не надо было со мной спорить, — усмехнулся он, видимо тоже вспомнив этот момент. — Ничего странного не замечаешь?

— Ты весь жёсткий. Спазм мышц? Ваша каменность?

— Угу, — довольно ответил он.

— И что это значит?

— Раны быстрее затягиваются. Я их даже не чувствую. Это лучше таблеток. От них потом скручивает. Потом голова может подурить. А тут не дуреет. Яснее только всё становиться.

— Я знаю, что вы каменеете от стресса. Когда что-то случается.

— Это у женщин. У мужчин иначе, — ответил он, ловя мои губы.

— Перестань, — попросила я.

— Потом проведём параллели, — прошептал он. Поцелуй. Тяжёлый, грубый, не отпускающий. И опять этот глубокий поцелуй. Да я сама его укушу, чтоб знал, что мне это не нравится. Он резко закинул мою ногу, на свои бёдра. Я испуганно замерла, уже не обращая внимания на поцелуй. Ткань штанов натянулась, неприятно впиваясь в ягодицы. Его пальцы внаглую скользили по моей спине. Все попытки изменить положения заканчивались тем, что он прикусывал меня за губу или щипался. Это было неправильно, несправедливо. Обидно. И почему-то приятно. От этого было ещё обиднее.

— Может хватит? Всё уже доказал чего хотел.

— Ничего я тебе не доказывал, — ответил он. — Целовать тебя нравиться. Вот и всё. И тебе это нравится. Так что спорить смысла нет.

— А смысл должен быть во всём, — прошептала я, вспоминая услышанную сегодня фразу. Вроде он её и сказал.

— Как иначе? Без смысла… Ладно, спи. У нас ещё вся жизнь впереди, чтоб наболтаться, — ответил он.

ГЛАВА 7

Утро началось мирно. Работа. Главное, что сегодня не было никаких боёв. Мне это нравилось. Вчерашний день я не готова была повторить. Болела спина. Да и губы оставляли желать лучшего. Надо было кусаться. Хотела сканером убрать всё это. Он быстро заживлял. Синяки сводил, но сканер сломался. Он отказывался работать.

— Вот что ты натворил? — я зло посмотрела на Гарта, который сидел неподалёку и наблюдал за мной.

— Что? — в свою очередь спросил он.

— Как я теперь работать буду? — я показала на свои губы.

— А ты работаешь ими? И что ты делаешь губами? — спросил он с ноткой удивления. Потом рассмеялся. — Не забивай голову ерундой.

— Для тебя это ерунда, а для меня нет.

— Тебя интересует мнение тех, кого в приличный дом не пустят? — спросил Гарт.

— Ты такой же.

— Не совсем. Я пока чистый, — усмехнулся он. Я хотела спросить, что это значит, но не успела. Пришлось срочно кому-то помощь оказывать.

Они приходили в себя. Жалобы, угрозы в мой адрес, словно это я в них стреляла или давала таблетки, чтоб потом они мучились. Обезболивающие не помогали. Оставалось лишь переждать. Один Гарт ходил довольный и веселился. Ему в ответ посылали гневные взгляды, но при нём хоть замолкали угрозы.

— Я говорил, что ты ещё повоюешь за эту жизнь, — сказал Гарт, когда мы проверили его товарища.

— Думал, что уже всё. Но решил задержаться, — ответил мужчина. Он был старше Гарта. Лицо уже покрылось морщинами, а борода росла клоками из-за шрама.

— И правильно. У тебя ещё смысл не потерян. Вот про что я тебе Арина говорил. Когда есть смысл, то и жить хочется, — сказал он.

— Сияешь, как солнце в ясный день, — заметил Теран.

— Так сегодня солнце целовал, вот и заразило оно меня своим сеянием, — ответил Гарт. Теран покосился на меня. Я молчала. Занималась своей работой, а именно ему повязку меняла.

— Не слышно чем вчера всё закончилось?

— Пока нет. Раз войска всё ещё отступают, значит ничем хорошим не закончилось, — ответил Гарт.

— И что теперь?

— Думать надо. И решать. Или ждать. Всё равно мы на больничной койке валяемся.

— Что-то я не вижу, чтоб ты валялся, — не выдержала я.

— Так тебя жду. Одному как-то скучно, — последовал ответ. — А ты краснеешь от смущения или злости?

— Я не краснею.

— Тогда почему щёки пунцовые? Мне правда это интересно. Наши женщины обычно белеют. Щёки сразу такие белые в пятнышку становятся. А у тебя красные.

— Гарт, будь другом, отстань.

— Не, не буду я тебе другом. Даже не проси. У меня другие планы.

— Так держи их за зубами.

— Не получается. Язык слишком длинный. Не помещается полностью. Ох матушка намучилась одно время со мной. Но если у неё за столько лет ничего не получилось мне вбить, то не думаю, что это получится у тебя.

— Может язык подрезать? Я могу. Или вколоть чего-нибудь, чтоб не болтал лишнего.

— Не получится. Игла не возьмёт, — не скрывая хвастовства, ответил Гарт. И чего в этом такого, чтоб так гордиться?

— Так я под язык тебе укол поставлю. Там возьмёт.

— Какая ты вредная, — хмыкнул Гарт. О чём-то задумался. Я этому значения не придала. Потом отмывала операционные. Помогала отвозить трупы в морг. Гарт в это время куда-то пропал. Время уже было после обеда, когда он появился с тюком из скатерти за спиной. Первая мысль была, что он ходил мародёрить. Я же обсуждала с Рейжем и нянечками, как мы работать будем. Нужно было войти хоть в какой-то график. Гарта я просто проигнорировала. Но разве он это допустит! Кинул мне тюк под ноги. Тюк распался. На скатерти лежала охапка подсолнухов. Маленькие, средние, полностью распустившиеся или ещё в бутоне. Только зацветающие или уже почти закончившие цветение.

— Выбирай, — сказал он, окидывая охапку широким жестом руки.

— Угу, я выберу, а это что-то да значит. И что потом? — сказала я, разглядывая цветы. — Сам же сказал, что я не знаю мелочей вашей жизни.

— Замуж он тебя зовёт, — подсказал Рейж.

— Так я пока не собираюсь, — ответила я.

— А я собираюсь. Выбирай, — упрямо сказал Гарт.

Он смотрел на меня прямо, поджав губы. По вискам стекал пот. Ноздри как у быка вздымались. Вцепился в костыль. В коридоре стояла тишина. Из двух палат вылезли любопытные лица тех, кто начал отходить. Какой он жених? Это же смешно. Не хочу. Я его и не знаю совсем. Мы с ним разного вида! Но если откажу, так ведь всё об этом узнают. Да какое мне дело до его самооценки?

Я наклонилась к цветам. Взяла небольшой цветочек. Укоротила его и воткнула в волосы. Шапка была в кармане. Постоянно в ней ходить было жарко.

— Так пойдёт? — не спуская глаз с Гарта, спросила я.

— Пойдёт, — ухмыльнулся он.

Потом скажу ему, что это только на время и несерьёзно. Фиктивно. Не хотелось мне, чтоб его на смех подняли. Не думаю, что здесь местные чем-то отличаются от других народов. Будут ему ещё эту неудачу припоминать.

— А остальные, я в столовой поставлю, — сказала нянечка. — Надо сегодня что-то вкусное приготовить.

— Тогда сегодня в ночь я пойду, — сказал Рейж.

— Это необязательно…

— Арина, как-никак ты сегодня замуж вышла по местным законам, — заржал он. И чего тут весёлого? Хотела спросить, но не стала. Ответит ещё со всеми пояснениями, что его так развеселило. А мне потом краснеть.

Поздравляли все. И смеялись. Сквозь боль, забыв о раны, но подкалывали сильно. Гарт отвечал в тон. Его это ничуть не смущало. Кто-то честно сказал, что ему завидует. Чему тут завидовать? Надо было всё-таки поподробнее о местных законах было разузнать.

Мы сидели на ступеньках чёрного хода и смотрели, как медленно садиться солнце. В руках по куску сладкого пирога. На тарелки ещё лежало по одной порции. В кружках компот, на душе спокойствие, а на губах желание жить.

— Ты понимаешь, что всё это фиктивно? — спросила я Гарта.

— Всё по-настоящему. Ты согласилась, — ответил он.

— Только чтоб не отказывать тебе при всех. Сказал бы наедине, то я тебе бы объяснила, что не хочу замуж, что я тебя не знаю…

— Что я тебе не нравлюсь. Тут ты пройдёшься по всей внешности, от носа, заканчивая ростом, потом по моей родне, обстоятельствам и причинам, которых слишком много. Я это уже слышал, — ответил Гарт.

— И поэтому ты решил спросить меня при всех?

— Да. Мне было интересно откажешь ты или нет.

— А если бы отказала?

— Но не отказала, — ухмыльнулся он.

— Я серьёзно.

— И я серьёзно. Чего говорить о том, чего не было?

— Для общего развития. Я хочу узнать ваши правила игры.

— Да ничего бы не было. Я тебе бы и завтра такую охапку принёс. И после завтра. Пока ты в них не утонула бы приносил.

— Я видела, когда дарят один цветок. Ты же решил сразу охапками?

— А у меня всё серьёзно. Я тебе предлагаю не попробовать пожить вместе, а быть вместе. Понимаешь разницу?

— Нет. Не понимаю.

— Это же просто. Очевидно. Ты же ночью поняла.

— Чего я поняла?

— Что я с тобой быть хочу, — последовал ответ.

— Ты хорошо умеешь объяснить, — задумчиво жуя пирог, ответила я. По каким критериям я должна была это понять? Что выгнать его не могла из кровати? Или что мы целовались с ним?

— Ладно, давай подведём итоги. Я оказалась на этой планете. Заболела какой-то ерундой. Меня решила устранить, отдав на растерзание бандитам, которые работали на моё начальство. Но у начальства план провалился, потому что один из бандитов, который тут махал пистолетами, стреляя направо и налево, решил на мне жениться. А я с дуру побоялась задеть его «нежные чувства» и ответила согласием. Что теперь?

— Ну, я не совсем бандит, — ответил Гарт. — Только теперь это не важно.

— Поясни, — попросила я.

— Там история неприятная и долгая, — как-то замялся мой новоявленный «муж».

— А я никуда не тороплюсь. Мне тут целую ночь выходного подарили. Могу до утра сказки слушать.

— Я сделал ставку на чужаков. Согласился на них работать. И это моя идея была вытащить из тюрьмы заключённых и дать им возможность «отработать» свой срок в этой войне. Я ими командовал и до сих пор официально они под моей ответственностью.

— И за те зверства, которые вы творили, ты в ответе?

— Я к ним причастен.

— Зачем?

— Затем. Так было нужно, — ответил он. Я попыталась поставить на место кружку, но не получилось. Она словно прилипла к руке. Гарт заметил это. Взял мою руку в свои. Начал её гладить, растирать. — Успокойся. Не хочу тебя потерять в первый же день совместной жизни. Я не выдержу ещё один поход на поле за цветами. Никогда не думал, что так сложно скакать на одной ноге.

— Ты не пытайся разговор в сторону увести.

— Я и не увожу. Пытаюсь тебя успокоить. Не нервничай. Я всё решу. Тебя это не коснётся.

— Уже коснулось. Поздно спохватился.

— Так получилось. Я был зол. Думал, что так будет лучше.

— Лучше? Я слышала, что вы творили…

Шум в ушах. Боль в груди. В лёгких перестало хватать воздуха. Перед глазами всё потемнело. Я стала проваливаться в темноту. Я была не согласна. Не так всё должно быть. Переписать бы всю историю. Сделать так, чтоб не было войны. Чтоб земляне не прилетали на эту планету, но этого нельзя сделать. Это также важно для планеты, для её жителей. Да, не всё идёт так, как хотелось бы. Но всё пойдёт во благо.

Меня словно выкинуло из воды. Я жадно хватала ртом воздух. Мокро и солено. Горько. Рядом с ним было горько находиться и солено. Похоже я упала. Гарт крепко обнимал меня, поливая слезами. Шептал чего-то. Прощения просил. За что прощение-то просить? Вроде жива. А он и не видит. Сидит зажмурившись. Серое лицо. Волосы в какой-то серой крошке. Эта пыль на меня сыпется, вместе с каплями слёз. Здорово же он меня оплакивает. Хотела ему сказать, что всё нормально. Что живая, а язык не шевелится. И мышцы деревянные. Или скорее каменные. Хорошо, что дышать получается и глаза открытыми держать. Это получается меня парализовало? Совсем не правильный. Грустно. Самой плакать захотелось. Я вон, только замуж вышла. Начала разбираться в порядках и обычаях на этой планете, а теперь буду лежать тут камнем. После этих мыслей так смешно стало, что я не удержалась. Хоть Гарт меня оплакивать перестал. Смотрел на меня так, словно не узнавал, а я не могла остановить смех.

— Живая! — прошептал он. Начал меня обнимать.

— Отпусти, — пытаясь разжать его объятья, сказала я.

— Не дождёшься.

— Я тут чуть к тебе не присоединилась, когда поняла, что не могу пошевелиться. Давай свою жизнь оплакивать, — ответила я. Не выдержала и смахнула с его волос серую крошку. — Откуда здесь столько пыли?

— От нас с тобой, — ответил Гарт. Его лицо всё ещё оставалось серым. В лучах заходящего солнца он напоминал ожившую статую.

— Я также выгляжу? — спросила я.

— Нет. Ты белая.

— Это невозможно, — прошептала я.

— Ничего не бывает просто так.

— Ветер, солнце, небо — это хорошее объяснение, но я не понимаю природу этого явления. Человек не может превращаться в камень! — выпалила я, чувствуя, что вновь начинаю нервничать.

— Тихо, успокойся, — стряхивая с моего лица пыль, ответил Гарт.

— Я не понимаю.

— Теперь мне придётся завтра опять за цветами идти, — прошептал он.

— Зачем?

— Затем. Надо же довести тебя в первый же вечер. Кому расскажешь — не поверят, — продолжал шептать Гарт.

— Перестань. Я хочу понять…

— Тут нечего понимать, — одёрнул он меня. — Ты не чужачка. Наша. Хотя и выглядишь иначе. Красивая. Яркая. Добрая. Мягкая.

— Гарт, ты меня пугаешь.

— Не бойся. Я всё решу. Прошлого не изменить. Оно останется. Но не повториться.

— Просто объясни: почему?

— Потому. Думал… — он замолчал. — Я за ветром шёл. Дошёл до мест, где был брат. Ему нужно было помочь оттуда выбраться. Он начал смысл терять. Они предложили работу. Им нужны были свои среди нас. Пытались у меня выяснить слабые стороны. А ты сама видишь, как я хорошо рассказываю о том, что ты не понимаешь. Для меня всё это дико. Это такие истины, как солнце, которое всходит утром. Как ветер, что зовёт или предлагает остаться. У нас был человек, что просто предложил надавить на слабые точки. Я к тому времени был уже повязан с ними крепко. Уйти не мог. Я мог бы сбежать, а брата оставлять как? Да и куда бежать, если ветер говорил там остаться. Рядом с ним. А потом у Терана появился смысл. Я же здесь оказался.

— Рассказчик ты ужасный, — согласилась я.

— Я предупреждал.

— Поправь, если я не права. Ты ушёл из родных мест, чтоб посмотреть мир. Дошёл до места, где отбывал наказание в тюрьме твой брат. Как раз колонисты искали способ, чтоб найти слабые точки у местных жителей. Кто-то предложил убивать мирных жителей, чтоб мужчины теряли способность к сопротивлению. Ты предложил использовать заключённых для этой работы. Как раз решался вопрос с освобождением твоего брата. Вы рассчитывали на амнистию, которую вам обещали после войны. Брата ты бросить не мог, поэтому во всём участвовал. Так я поняла?

— Да. Но не совсем. Я злился. Казалось, что в этом мире всё несправедливо. А в новом мире, который наступит после войны, будет всё лучше. Я не такой уж удачливый. На фоне отморозков, да. Я просто бил по их слабым точкам. Мы же почти всё время были под даратиками. Надавил на страхи, они и слушались. Но в жизни бьют скорее по мне.

— Тебе сколько лет?

— Триста сорок два месяца, — ответил он.

— Получается тебе чуть больше двадцати одного года.

— А тебе сколько?

— Четыреста сорок семь. Где-то так, — перевела я свои двадцать восемь лет. Как раз вспомнила, что не так давно отпраздновала день рождение, о котором благополучно забыла. Не до праздников как-то. — Я тебя старше.

— Я понял. Умею считать, — ответил Гарт. Почему-то улыбнулся.

— Так и будем сидеть в пыли? Уже холодеет.

— Пойдём к тебе? — предложил Гарт.

— А есть другие идеи?

— Пока ветер нас не зовёт. Нужно здесь оставаться, — ответил он.

Холодная вода смывала серо-белую пыль, которая полностью покрывала мою кожу. Стало интересно. Это что же, теперь мышцы как камень? Я вышла из душа. Отряхнула одежду. Нет, всё равно придётся стирать. Вчерашняя спецовка уже отмокла в воде. Теперь её оставалось лишь простирнуть. За этим занятием и застал меня Гарт.

— Почему ты не носишь нашу одежду?

— Юбки с кофтами? — переспросила я.

— Да.

— Во-первых, в рабочей спецовки удобнее. Да и штаны проще отстирать чем юбку из-за количества материала. Во-вторых, у меня рост какой. Да и формы не маленькие. Готовую одежду не купить. А сшить на заказ? Я не так давно на планете, чтоб обзавестись такими знакомыми. Люди же ко мне относятся насторожённо. Я же чужачка.

— Ты своя. Никакая ты не чужачка.

— Сейчас я может и поверю твоим словам. После всей этой пыли… Но раньше этого не было, — ответила я.

— И не должно быть, — ответил Гарт. Начал умываться. Выкинул повязки, которые были на груди и спине. Ран больше не было. Остались мелкие шрамы. Я подошла к нему, чтоб рассмотреть поближе это чудо.

— Всё зажило. Но ты всё ещё серый.

— Отойду со временем. А завтра придётся идти за цветами, — ответил он. Кажется это волновало его больше всего.

— Не ходи.

— Обойдёшься.

— Может всё к лучшему? Ведь получается, что мы в разводе?

— Да. Получается, что я сегодня чуть не убил тебя. Я представляю для тебя опасность.

— Логично. Давай тогда не будем…

— Будем. Ты не понимаешь. Люди просто так не сходятся. Может всё случаться. Плохое и хорошее. Но люди не просто так вместе. С этим ничего не поделать.

— С тобой тяжело общаться, — сказала я.

— Ну, тебе непривычно. Я не умею красиво говорить, — он вздохнул. — Помоги. Не хочу ногу мочить.

Он протянул мне мокрое полотенце, чтоб я помогла стереть пыль со спины. Ну, мне это несложно.

— Мы с мужчинами воевали. А колонисты за нашими спинами дома жгли. Они слух пустили, что это мы делали. Но мы отказались. Одно дело мужикам морду бить, а другое с вами воевать. Только теперь никто правду не будет искать. Поэтому всё равно будут в спину плевать.

— За что Теран сидел?

— Убил проклятого. Мой род, он на них охотится. Много поколений. Запрет на убийство проклятых вступил всего ничего. Но ещё мой отец этим занимался. И брат хотел по его стопам идти. У нас это в крови. А тут запрет. Но…

— Гарт, где логика? Ваш род борется с проклятами, но судьбу ты со мной связать хочешь. Ты глаза мои видел?

— Да. Видел. Но это другое. Люди просто так не сходятся.

— Хочешь сказать, что не сможешь другую найти.

— Смогу. Но это тяжело будет. Я искал долго своего человека. Тебя искал. Ты же сразу корни в сердце пустила. И я тебе их пустил. А если вырвать их, то мы тосковать будем. И смысл может потеряться. Тогда зачем нам это делать?

— Хочешь сказать сильная эмоциональная связь влияет на механизм окаменения мышц? Заставляет вырабатывать клетки организма какие-то ферменты, которые превращают человека в камень? Грубо говоря, причина этому любовь?

— Или страх потерять кого-то. Сильный страх. У каждого по-своему.

С ним разговаривать было невозможно. Даже голова разболелась. Я закончила и вернула ему полотенце. Сама же достирала спецовку и пошла укладываться на кушетку. Хотелось оказаться дома на мягкой кровати. А получалось что я лежала на неудобной кушетки в спецовки, готовая в любой момент вскочить и приступить к работе. Не о той жизни я мечтала.

— Гарт, а у тебя кровать мягкая? — спросила я.

— Я к тебе её приду проверять, — ответил он, доковыляв до стола. Сел за него. Принялся опять чистить пистолет.

— У меня кушетка жёсткая.

— Зато ты мягкая, — ухмыльнулся он.

— Ведь в этих фразах есть какой-то смысл? Не только тот, что кажется на первый взгляд.

— Наверное есть, — подумав, ответил Гарт.

— Когда я ночевала с Реной у какого-то его знакомого, то мы ходили к нему кровать проверять.

— Я говорю, что буду у тебя кровать мять, то к тебе приду. Или ты ко мне. Но, это если ты от меня цветок приняла. Один цветок, — уточнил он.

— А если без цветов?

— То я согласился тебя приютить и взять на себя ответственность за тебя в случае опасности. Заменил мужа на ночь. Но спим мы в разных кроватях, только под одной крышей. А утром договор расторгается. Если я за тобой ухаживаю, ты согласна попробовать, то принимаешь цветок.

— Короче, если мне не понравился мужчина, например в постели, то после этого я могу с ним расстаться?

— Бывает же что не получается смириться с привычками и вкусами. Не только в поцелуях и ласках, но и в быту. А бывает, что в сердце корни не прорастают. Тогда пара живёт вместе, потому что так удобно.

— А бывает, что один любит, а другой нет? Что тогда?

— Тогда тоскуешь сильно. Но это редко случается. Обычно ветер знает кого сводить.

— Ясно. Считаешь он нас свёл?

— А ты этого ещё не поняла? Не почувствовала? — удивился Гарт.

— Здесь я этого не понимаю, — ответила я, показав на голову.

— Не всегда нужно думать, — ответил Гарт.

Я закрыла глаза. Может это всё сон? Вот открою глаза и окажется, что я никуда и не улетала. Что недавно мы с Денисом закончили учёбу. Казалось, что это было давно. Очень давно и неправда. Я попыталась вспомнить, как мы учились. Вспомнить начало наших отношений, но не получалось. Лицо Дениса стиралось. Зато воспоминания и ощущения первых дней на Патрионе стали яркими, как и само солнце на этой планете.

— Я забываю прошлое, — потерев пальцы висками, прошептала я.

— Ты не можешь его забыть. Оно всегда будет.

— Нет, не будет. Я не помню лица бывшего жениха.

— А зачем тебе его помнить, когда у тебя я есть? — спросил Гарт.

— Но это прошлое. Тем более что я его любила.

— Нет. Не любила. Я сам в такую ловушку попал. Думал, что люблю, а оказалось, что нет.

— Не окаменел?

— Не всё могут так проявлять себя.

— Вот теперь ты меня запутал.

— Ну если я расскажу тебе, ты смеяться будешь, — хмыкнул Гарт.

— Тогда не рассказывай, — согласилась я, закрывая глаза. Что он думает, я буду его ещё упрашивать?

— Ты обиделась.

— Я легла спать.

— А я?

— А ты пистолеты чистишь.

— Я тебя ещё поцеловать хочу.

— А я спать хочу.

— Как же ты будешь спать, если я тебя целовать буду?

— Мы сегодня с тобой в разводе, — напомнила я. — Может завтра начнём с цветочка, а не со стога?

— Нет. Нужно много цветов, — он лёг рядом.

— Гарт… Давай не будем… — прошептала я, когда почувствовала как его пальцы скользнули по моим волосам.

— Чего ты боишься? Такая смелая, серьёзная. А как я рядом с тобой оказываюсь, так бояться начинаешь, — спросил он.

— Может потому что я не хочу? Потому что не готова? Я не привыкла, чтоб события развивались так быстро. Не привыкла целоваться с первым встречным человеком. И уж тем более замуж за него выходить. А ещё вокруг так всё сложно. Я не знаю проснусь ли завтра. Потому что не знаю тебя. Вчера была такая усталость, что я решила будь что будет. Сегодня жить хочется.

— Я больше не буду тебя доводить. Моя вина. Признаю.

— Я не об этом. Просто…

— Ты не понимаешь. А я объяснить не могу, — закончил он. Вместо разговоров накрыл мои губы своими. Я растерялась. Не готова была так резко прерывать разговор. Но Гарта больше поцелуи интересовали, а не моё мнение на этот счёт. Если посмотреть, то ситуация была абсурдной. Я за последние сутки по местным законам уже успела и замуж выйти и развестись. Чуть не умерла, а на десерт опять целовалась с Гартом. Чтобы я не думала, чтобы не говорила, но целоваться мне с ним нравилось. Хотя, я вон и другом Рены целовалась. И тоже нравилось. Может я сама по себе такая развратная особа? До этого ведь только с Денисом встречалась.

— Что-то ты сегодня не со мной, — проводя пальцами по моей руке, заметил Гарт.

— А я думала, что ты не заметишь.

— Я всё замечаю, — ответил он.

В комнате темно. Слышно как поют какие-то ночные птицы. В коридоре кто-то прошёл мимо. Вряд ли это сон. Наверное, всё-таки реальность.

— Я думаю, — наконец, ответила я.

— Не надо. Сейчас это не нужно. Утром подумаешь. Давай лучше целоваться.

— Как будто всё так просто.

— Просто и сложно, — прошептал он.

— Может не надо ко мне сегодня приставать? Мы сегодня…

— Сегодня расстались, завтра опять вместе, а целовать я тебя сейчас хочу. Я же на большее и не рассчитываю, — ловко расстёгивая пальцами одной руки мои пуговицы на кофте, сказал он.

— Ты…

— Горячая какая, — проводя ладонью по обнажённой коже, прошептал он. — И почему-то воюешь, — Гарт перехватил мою руку и поднёс к губам. — Я же тебя не обижаю.

— Ещё бы ты меня обидел, — пробормотала я, чувствуя как по телу проходит непонятная дрожь.

— Могу обидеть, но не буду. Ты мне нужна. Я хочу тебя всю. Вот сегодня я бы тебе это показал, но сам виноват…

— Ты раненый.

— Я сейчас очень хорошо себя чувствую. Лучше некуда, — прошептал он, наваливаясь на меня.

Его горячие тело соприкоснулось с моим. Ладони гладили лицо, волосы, поцелуи сминали губы. Раствориться в нём. Это желание было таким острым, сильным, что пронзило насквозь. Я помню ощущение его волос под своими пальцами, помнила, что хотелось прижаться сильнее, слиться, разделить с ним это желание близости. Шум в ушах. Дышать получалось с трудом. Именно в этот момент он опять пристал ко мне со своими глубокими поцелуями. Я попыталась отвернуться.

— Не убегай от меня, — прошептал он, ловя ладонями моё лицо. Большие пальцы скользили по щекам, носу, бровям. — Я просто очень хочу тебя. Вот так хочу брать твоё тело. Чтоб оно мне всё раскрылось. Чтоб отзывалось на каждое прикосновение.

Он осторожно поцеловал меня, а потом так резко припал к губам, что я забыла как дышать. Внизу всё сжалось тугим узлом. Болезненным узлом возбуждения.

— Вот так тебя хочу. А ещё так, — прошептал он, сминая мою грудь. Дрожь, возбуждение, которое было почти на грани пика. А ведь это были простые поцелуи и ласки. Он же продолжал доводить меня до такого состояния, что до кожи стало больно прикасаться. Возбуждение было на пике. Поцелуи стали мягче. Но мне этого уже было мало. До слёз мало. — Горячая, как солнце. Я так и знал. Был прав, — довольно сказал он, продолжая ласкать мою грудь. Никогда не думала, что это может так возбуждать. Да и припомнить, чтоб я была такой голодной на ласку, я не могла. Хотя, сейчас с памятью была проблема. Голова отказывалась соображать. Всё мысли были о продолжение, к которому Гарт не стремился.

— Если всё прощу, то продолжим без цветов? — спросила я.

— Надо подумать, — лениво ответил он.

— Издеваешься?

— Немного. Я думаю как продолжить, — ответил он. Быстро поцеловал в губы. — Раздевайся.

Я уже была до такой степени в возбуждённом состоянии, что дважды приглашать не потребовалось. И всё споры были отброшены в сторону. Какие мысли? Какие позы? Главное чтоб почувствовать друг друга. На миг стать одним целым. Снять напряжение, которое сводило мышцы. Я чувствовала его напряжение, желание, которое было ничуть не меньше моего. Секунды волнительного ожидания, когда он лег с позади меня, чтоб не напрягать ногу. Близость. И я начала падать, закусив до крови губу. Разбивалась на мелкие кусочки, чтоб опять взлететь и упасть. Он не давал мне перевести дух. Заставлял переживать всё вновь. Напряжение. Гарт так меня сжал, что я не смогла дышать, да и как дышать, когда кажется что ничего в этом мире нет. Только вакуум. Страсть, сила, любовь, желание, необходимость друг в друге — всё это смешивалось, соединяло крепче любого клея. Он всё-таки меня укусил за спину. Разрядка. Я уткнулась носом в подушку, гася крик, что так и рвался из груди. По телу прошлась судорога. Отзвуки разрядки ещё ощущались во всём теле. Он лежал рядом, продолжая меня обнимать. Его ладони лениво ласкала моё тело, а я не могла пошевелиться, понимая, что пропала.

ГЛАВА 8

Просыпаться не хотелось от слова совсем. После ночи всё тело ныло. Сквозь окно пробивался рассвет. Гарт лежал на моей груди, положив на неё свою голову, как на подушку. И зачем я с ним связалась? Вздохнула. Не было печали… Я попыталась выбраться из его объятий, но это было сложно. Он только крепче меня обнял.

— Ты куда?

— Пора вставать, — ответила я.

— Вставать. Ты права. Нужно. День начинается. Отпускать тебя не хочу. С тобой вкусно. Хоть и горько. Хотя, я сам несладкий.

— Давай вставать солёно-перченный, — усмехнулась я.

Вещи на полу разбросаны как попало. Это я даже одеваться не стала! Сильно меня выключило. Гарт о чём-то думал. Или проснуться пытался. Посмотрел на меня.

— Ты красивая.

— Ты тоже ничего, — хмыкнула я. Голова же уже была занята тем, как себя в порядок привести. Надо волосы заплести… — Я тебя толком не знаю, но мы уже с тобой оказались вместе.

— И?

— Так не должно быть.

— Бывает по-всякому. Это жизнь. Тут нельзя ничего предугадать.

— А тебя это не смущает?

— Что?

— Такое быстрое развитие событий.

— Нет. Оно меня устраивает. Арина, сними сегодня с меня «сапог».

— Думаешь зажило?

— После сегодняшней ночи точно уверен, — ответил Гарт.

— Не буду спрашивать как это взаимосвязано, — подумав, сказала я. Он улыбнулся. Взял со стола кобуру. Это меня вернуло в реальность.

Мне начало казаться, что я понимаю патрионцев, но стоило мне только начать так думать, как всё мои мысли ломались отсутствием логики в их отношение друг к другу. Например Теран. Он не любил проклятых. Можно сказать, что их ненавидел, но при этом ко мне относился хорошо. Это при том что я была ещё и чужачка. Значит меня нужно было не любить вдвойне. Но мы с ним хорошо общались. Шутили. Я это не могла понять. Или отношения Гарта и других раненных. Они действительно готовы были ему вцепиться в глотку. Порой они ругались друг с другом. Но стоило зайти разговору на бытовые вещи, семейные, то начинались подколки. В этом плане я видела, что они его уважали. Для меня всё это оставалось загадкой.

Было ещё два боя. В итоге вся больница была загружена раненными, которые после выздоровления не стремились возвращаться на линию обороны, а оставались здесь же. Тех, кто мог уже нормально передвигаться, а по факту мог быть выписан, я припахала ухаживать за другими или помогать нянечкам. Рук не хватало. О страсти и ночах пришлось забыть на какое-то время. Хорошо, что мне удавалось поспать пару часов, потому что работы было не то, что много, а очень много.

Самолёты пронеслись над крышами домов, всполошив всю округу. Мы выскочили из больницы, чтоб увидеть вторую цепочку. А потом раздались взрывы. Они были вдали, но были слышны и здесь.

— У колонистов не было самолётов, — прошептала я.

— Это наши, — ответил какой-то мужик с неожиданно поголубевшими глазами. Наши самолёты. В душе появилась какая-то пьянящая радость. Не всё потеряно. Захотелось вдохнуть полной грудью. Мы ещё сможем сдержать агрессора. Когда я возвращалась назад в больницу, то столкнулась с Гартом, который стоял на ступеньках у входа и задумчиво смотрел на меня с улыбкой на губах. Только в глазах была тревога?

— Ты когда-нибудь видел самолёты? Я их видела лишь на картинках.

— Не видел, — ответил он.

— Старые машины, но мощные. Наверное, самые мощные на этой планете.

— У вас мехи сильные. Хорошо что их всего две штуки на всю планету, — ответил Гарт.

— Значит есть шанс…

— Шанс есть всегда. Может небольшой, но есть, — он посмотрел на небо. — Солнце в зените.

— Это что-то значит?

— Возможно. Потанцуем?

— Смеёшься?

— Нет. Ты всё равно сейчас лишь лекарства перебираешь. Они не сбегут, пока ты будешь со мной танцевать. Пойдём, — беря меня за руку, сказал Гарт.

— Здесь? Перед больницей? Когда народ глазеет?

— Почему бы и нет? — насмешливо спросил Гарт, как будто ничего такого в этом не было.

— Я не знаю ваших танцев. Да и юбки нет.

— Это всё мелочи. Иди за мной. Просто иди за мной.

У него всё в жизни было просто. Для него словно не существовало проблем. Он их не видел. Или считал затруднениями. Небольшими затруднениями, которые сможет решить. Просто идти. На глазах у толпы, что решила поглазеть на бесплатное приглашение.

— Зачем щипаться? — я хотела потереть руку, но Гарт перехватил её.

— Чтоб привлечь твоё внимание. Ты ведь опять не со мной, а где-то. А я хочу, чтоб ты обо мне думала сейчас.

— Это уже тиранство.

— А разве должно быть иначе? — спросил Гарт. Танцевать было непривычно, неудобно, но он вёл уверенно. Мне же пришлось подстраиваться под его неспешный шаг. Я всё время боялась отдавить ему ноги. — Ты опять думаешь о чём-то.

— О ногах.

— Зачем тебе о них думать? — рассмеялся Гарт. — Ноги пусть танцуют. А думать надо о другом.

— О чём?

— О том, что сколько лет упущено. Надо было тебя раньше встретить.

— Этого не возможно. И разве у нас нет ничего впереди?

— Есть. Только сложно всё это будет. Отвернуться от меня захочешь.

— Возможно так и сделаю.

— М, а я думал начнёшь утешать и клятвы давать. Хоть и чужачка, а ответила как своя.

— Я уже не знаю кто я. Но я не хочу, чтоб колонисты уничтожили эту планету, — ответила я.

— В тебе говорит проклятье. Или оно просто наложилось на твои мысли. Кто это знает? Да и не важно это.

— А что тогда важно? — спросила я, чувствуя, что начинаю тонуть в его глазах.

— Что тебе нужна юбка. На празднике танцевать будешь, — ответил он, останавливаясь и целуя мне руку, не отводя взгляда. Резко развернулся. Даже несколько шагов сделал, чтоб куда-то уйти.

— Только с тобой. Слышь, Гарт, делай, что хочешь, но плясать я буду только с тобой, — крикнула я ему вслед. Он рассмеялся. Пошёл в сторону города. И не вернулся.

Прошло два дня. Я не находила себе места. Всё валилось из рук. Трудом думала о работе. Гарт не возвращался. Никаких вестей. И пойти искать я его не могла. Порой казалось, что с ним что-то случилось. Тогда я начинала строить предположения, которые принимали самые дикие образы. Куда он мог деться?

— Вернётся, — сказал Теран, когда я делала ему перевязку. Рана заживал плохо, но заживала.

— Откуда знаешь? Может с ним…

— Ты тогда почувствовала бы, — ответил он. — А так, где-то задержался. Но вернётся.

— Что бы я почувствовала? Если бы самое страшное случилось?

— Что как будто сердца клок выдернули. Вокруг всё серое стало. Неприятное, — ответила нянечка, которая рядом перестилала кровать. Вот что меня поражало в их организме, что им никакие вирусы и бактерии были не страшны, если было желание жить. Стоило ему пропасть, так патрионцы могли умереть от любого чиха или пореза. Во всём должен быть смысл. — А ты ему сказала, что ждать будешь. Вот и не торопиться возвращаться. Знает, что дождёшься.

— Значит, если я не сказала ему этих слов, то он не пропал бы? — спросила я.

— Мы же не знаем, что там случилось? — заметил Теран.

Не знаем. От этого ещё не спокойнее было. Вечер. Все разбрелись по палатам. Тишина. Хотя, кто-то языки чешет. Ржут. Но в другом конце коридора. Кони молодые. А здесь коней нет. Но есть похожие животные. Что-то среднее между лошадью и коровой. И молока много даёт, и ездить верхом можно. Построить бы дом, завести такое чудо животное… Какие только мысли в голову не приходят! Я села на ступеньки чёрного хода и стала смотреть, как садиться солнце. Красивое солнце. Когда-то оно меня слепило, а сейчас привыкла. Раньше. В другой жизни. Хотелось плакать. Сегодня можно и не сдерживаться…

Моторы машин заполнили совоим звуком засыпающий город. Сердце предательски сжалось. Кто приехал? Друзья? Враги? Да и не понять было кого опасаться, а кому доверять. Я заставила себя подняться и пойти встречать незваных гостей, по дороге вытирая слёзы. Машин было много. Даже больше, чем было во время эвакуации. Какие-то останавливались около больницы. Другие проезжали мимо. Парковались около домов. Люди, какие-то крики, гудки.

— Привет! — из машины выскочила молодая женщина. — Места есть?

— Найдём.

— Да нам немного надо. Детвора в основном, — ответила она.

А с таким я не сталкивалась. Хотя оказалось, что просто был паралич от страха. Дети плохо справлялись с этими спазмами. Всё-таки окаменение было сильно замешано на психическом состоянии. Ну, снимать спазмы я уже научилась. Даже масло специальное держала на этот случай. И ведь действовало.

— Это же просто чудо! — воскликнула Нана, молодая лекарша, с которой мы ставили детей на ноги.

— Тут нужны определённые пропорции. Не знаю почему у вас эти знания утрачены. Рецепт простой.

— Так самые простые вещи проще всего забыть. Их же не принято записывать, потому что всё думают, что это и так известно. У нас многое из-за такого отношения было забыто. Это ещё с проклятых пошло. Их одно время много было. Люди сразу рождались зная, что нужно. Но был процент и тех, кто не наделен был знаниями. Постепенно их становилось больше, а тех кто знал меньше. Но они не хотели делиться информацией. Не хотели учить. Они предпочитали умереть, но унести свои секреты с собой. Думали, что мы не сможем без них прожить. Хотели быть выше простых людей. А мы доказали, что сможем.

— Ясно. И поэтому раньше убивали проклятых?

— Да. Почему мы должны были быть разделены на умных и простых? Почему одни должны быть выше других?

— Я с тобой согласна. Знаниями делиться надо и не нужно из них делать культ. Но у вас проблема в том, что вам сложно эти знания передать. Я когда разговариваю с Гартом, спрашиваю его об обычаях у вас, а он так объясняет, что проще самой представление составить, наблюдая за жизнью.

— А Гарт — это твой жених?

— Похоже, что муж.

— А я пока не замужем. Всё по ветру иду. Пока не решила, куда он меня приведёт, — легкомысленно ответила она. Ветер. Сегодня была ветреная ночь. Я распрощалась с Наной, оставив её укладывать детей, и вышла на улицу.

На душе было так тоскливо, что я готова была поверить уже во что угодна. И в ветер и в солнце. Хотелось, чтоб ветер вернул мне Гарта. Пусть и знала я его всего ничего, но я не могла без него. Физически не могла без него жить. Ветер хлестанул по лицу, срывая заколку, что удерживали волосы. Коса упала на спину. А я не обращала внимания на всё это. Около ног упала охапка цветов.

— Выбирай, — сказал Гарт. В свете фар было видно его уставшее лицо. Замученный. Чуть не серый.

— Где ты был? — тихо спросила я его.

— Выбирай, — упрямо повторил он. Так хотелось ему сказать всё, что я о нем думаю, но я промолчала. Наклонилась за цветком. Выбрала небольшой, больше похожий на ромашку и воткнула его в волосы. — Я понял.

— Вот и хорошо, что понял, — поднимая цветы, ответила я. Нужно было их поставить в вазы. Пусть в столовой радуют глаз. Он же обнял меня за талию.

— Я по тебе скучал, — сказал Гарт. Объяснять своё исчезновение он не стал. В больнице сразу ушёл к своим «ребятам», сказав, что потом меня найдёт.

Ночь. Я всё какими-то делами занималась. Нужно было кого-то определить в палату, кого-то спать уложить, показать, где у нас лекарства находятся и что от них осталось. Хотя, патрионцы не особо их жаловали, потому что толком не понимали что от чего. Хоть учебник пиши и за парты усаживай лекарей.

К себе я попала уже глубокой ночью. А Гарта всё где-то носило. Тоскливо стало. Я свернулась на кушетке, поджав ноги, обняла подушку и закрыла глаза.

— Меня обнимать лучше, а подушку стоит под голову положить, — услышала я насмешливый голос. Подушка сразу оказалась на своём месте, а Гарт на своём. — Что плачем?

— Я не хочу тебя любить. Не хочу. Мне это не нужно.

— О как всё серьёзно. Но ведь цветочек приняла. Так чего реветь?

— Это не правильно. Не могу же я тебе при всех нет сказать.

— Потому что и не хочешь его говорить, — ответил он.

— Ты не можешь мне так нравиться. Я тебя толком не знаю. Ты мне не нравишься внешне. Умом я понимаю, что мы не пара, но чуть с ума не сошла, когда ты не вернулся.

— Я знаю. Но так получилось. Нужно было дела решить, — ответил Гарт. — Иди ко мне. Целовать тебя буду. И мысли сразу плохие уйдут. Подходим, не подходим. Не так ты думаешь. Тебе хорошо со мной. Мне с тобой хорошо. А остальное — оставь. Не те мысли.

— Нужно понять почему так, — возразила я, успев сказать это до того, как он меня поцеловал.

— Все-то тебе надо объяснить. А так принять не хочешь?

— Не хочу.

— Вот меня спросили: плохо или хорошо иметь умную жену. Теперь я знаю ответ. Когда надо чувствовать, она думает, — насмешливо сказал он, расстёгивая пуговицы на кофте. Меня всегда удивляло как он так быстро с ними справляется. Я долго не могла привыкнуть к ним. Привыкла к одежде, которая на магнитах застёгивалась и сразу под фигуру подгонялась, а тут шили доисторизм на пуговицах.

— Не надо кусаться. Больно же! — прошипела я. Машинально попыталась оттолкнуть его, но Гарт поймал мои руки и прижал к своей груди.

— А ты ко мне вернись. Опять бродишь в мыслях. А я хочу, чтоб ты думала обо мне, — ответил он.

Легко сказать, не думать, когда в голове было столько мыслей. Они как будто назло активизировались. Например, почему меня возбуждает его тело. Почему мне нравится проводить по его спине ладонями? Ощущать его мышцы, которые были похожи на броню. Надо будет потом выяснить механизм…

— Хватит! — я даже подскочила. — Честно о тебе думаю.

— Не в том ключе, — усмехнулся Гарт. — Мне не нравится.

— Да как ты понимаешь, что я вообще о чём-то думаю? Да ещё и не так, как тебе нравиться? — возмутилась я.

— Понимаю. Ты рассеянной становишься, — ответил он, нависая надо мной и целуя в губы. — Плохо откликаешься. Я хочу тебя всю. Вместе с мыслями. А лучше без них. Тогда ты сияешь ярче.

— И как это понять? — спросила я. Вместо ответа был какой-то рык.

— Вот так, — сквозь зубы ответил Гарт, впиваясь в мои губы. И отвернуться нельзя так как его ладони взяли лицо в плен.

Похоже я разозлила его разговорами. Страшно, и в тоже время какое-то сумасшедшее предвкушение. И мысли ушли. Осталась дрожь от его близости. Желание ласки. Поцелуи стали мягче, нежнее. И отвечать на них стало приятнее. Оставалась насторожённость, что сейчас он опять кусаться начнёт, но нет. Всё было мягко. Его губы словно извинялись за эту вспышку. Или мне так показалось? Показалось. Это была лишь передышка. Война между двумя людьми, которая вспыхнула по непонятной причине. Я устала, что он меня всю искусал и исщипал. Ответила ему тем же. Поэтому почему-то улетели мои вещи. Я и не поняла как это случилось. В этот момент пыталась побольнее ущипнуть Гарта. Он же рассмеялась над моими попытками. Пока до меня не дошло, что он это не почувствует. Каменные люди. И причина не в мышечной ткани, а…

Додумать не удалось. Стоило почувствовать близость с ним, как думать я уже не могла. Осталась только страсть. Дикая. Горячая страсть. Сжимающаяся пружиной, которой стоило раскрыться и тело наполняло фейерверком разрядки. И уже не волновало почему так. Это ведь было больше чем физиологическая потребность. Я чувствовала болезненную необходимость быть с ним без явных причин. Может действительно ветер не будет сводить людей просто так? А на всё есть свои причины?

— Это не честно, — тяжело дыша, сказала я.

— Что именно? — спросил Гарт. Он лежал, положив голов мне на грудь, а сам неторопливо скользил пальцами по моему телу.

— Почему я должна вся ходить в синяках. Ты меня всю защипал.

— Так не надо думать, когда я рядом.

— Вот доведёшь меня до такого состояния, что я в твоём присутствие просто перестану думать. И что тогда делать будешь?

— Меня это устроит. Ну не место мыслям вот здесь. Мы с тобой так хорошо время проводим, вкусно, а ты думаешь о постороннем. То кого-то вспоминаешь, то задачки медицинские решаешь. Есть время для работы, а есть время для любви. Не надо их пересекать.

— Как ты хорошо сказал. Я даже поняла о чём речь.

— Может потому что это не очевидные вещи?

— Но всё равно. Получается, что это не мышцы каменеют, а кожа становиться прочной и одновременно мягкой, не теряет свою эластичность.

— Мышцы тоже твёрдые. А кожу пробить пуля может. Смотри сама, — он приложил мою руку к своему плечу. Там был рубец. — Вчера получил пулю. Но она отскочила от тела. Только кожу порвала. Сейчас уже всё затянулось.

— Не хочу, чтоб тебя убили.

— Не убьют. Всё хорош будет, — ответил он. — Скоро всё закончиться. Тогда надо будет подумать, где будем жить.

— Мне всё равно где, — прошептала я, зевнув.

— Ты спать собралась?

— Поздно уже.

— А я ещё хочу. Долго тебя не целовал. Скучал сильно, — сказал Гарт.

— Я по тебе сама скучала.

— Тогда надо как следует нацеловаться, потому что следующий раз может не скоро случиться.

— Почему?

— Потому. У каждого из нас своя работа, — ответил он, накрывая меня своим телом.

Рассвет. Нужно вставать. Только не хочется. Мы всю ночь с ним целовались. После третьего раза я говорить уже не могла. Меня просто выключило. И вот рассвет. Нужно вставать. Только не хочется.

Окончательно проснуться помогло понимание, что я одна. Гарта не было. Ушёл и не попрощался? Мог бы разбудить, предупредить. Я же опять волноваться за него буду. Это безответственно с его стороны. И…

В ванной раздался тихий стрекот. Я нашла бельё. Оделась. Пошла туда. Гарт сидел на полу, поджав ноги. Перед ним на табуретки стояла машинка. Что-то похожее на швейную. Коричневая ткань бежала из-под лапки машинки. Гарт крутил ручку машинки и она почти бесшумно стрекотала.

— Проснулась?

— Я думала, ты ушёл.

— Если я так сделаю, ты не простишь. Я уже понял.

— Как?

— Вчера. Ты цветок выбрала маленький. Я понял.

— Не знала. Выбрала интуитивно.

— Часто вещи сделанные спонтанно бывают правильными, — отрезая нитки, ответил он. — Держи.

— Что это?

— Юбка. А это рубашка. Теперь нормально выглядеть будешь.

— Так я выгляжу ненормально? — расчёсывая волосы, спросила я.

— Так ты выглядишь чужачкой. Не каждый поймёт, что ты другая. Да и мне приятнее тебя видеть в нормальной одежде.

— Я и не спорю. Просто пытаюсь понять…

— Не всё надо понимать. Некоторые вещи надо принимать.

— Ты хорошо шьёшь. Я так не умею, — разглядывая рубашку, ответила я. Рубашки почти не делились на женские и мужские. Единственное, что на женских не было карманов на груди. А на мужских они почему-то были. Широкая юбка на резинке, которая закрывала ноги чуть ниже колен. Короткие юбки здесь были не в моде.

— А я лечить не умею. Зато шью хорошо, — ответил Гарт. — У каждого свой талант.

— Согласна. Но я не могу её сейчас надеть. Ткань мягкая. Приятная. Я не хочу её испачкать, порвать. Такую одежду только на праздники надевать.

— На праздники из другого материала делается. А это повседневная одежда. Будет время, я ещё сделаю.

— Мы ведь у местных заказывали свою одежду, но материал отличается как небо и земля, — чувствуя, как ткань не раздражает тело, а с ним словно сливается, заметила я.

— Так кто будет для чужаков шить из хорошего? — усмехнулся Гарт, надевая новую рубашку, которую и себе сшил. — Из той ткани, что шили для вас, у нас половики делают, да одежду для заключённых.

— И никто ничего не сказал?

— Так это же ясно. Не знаю, почему вы не догадались, — усмехнулся Гарт.

— Откуда материал? Машинка?

— Ребята дали. Потом верну. Сейчас времена тяжёлые. Надо помогать друг другу, — ответил он. Я села рядом. Прямо на пол. Начала заплетать косу.

— У меня такое ощущение, что рядом с тобой я глупею. Другой становлюсь. Более мягкой. Растерянной. Часто не понимаю, что делать дальше. Как поступить. Раньше всё иначе было бы. Даже утро началось бы по-другому.

— Как?

— Я не стала бы сейчас с тобой сидеть. Пошла бы сразу работать или в столовую бы заглянула. Занялась бы делом.

— Для всего есть своё время. Разговаривать важно так же как и работать. Тем более что сейчас никому твоя помощь не нужна. Мне ты нужна больше.

— Не понимаю я этого.

— А это поймёшь? — он взял куртку, которая лежала рядом. Достал из кармана голубую ленточку. После этого прицепил ленточку к косе. Саму же косу закрепил у меня на затылке, ещё и бантик завязал. В его глазах было столько всего, что трудно было передать словами. Я смотрела в них и не верила, что такое возможно. Люди не смотрят так друг на друга.

— Поняла, — ответила я.

— Только слёзы не лей. Что-то ты рядом со мной всегда плачешь. Ясно, что я тебя вижу такой, какая ты настоящая. Но может хватит плакать?

— Думаешь поэтому я всё хнычу? Никогда раньше…

— Раньше ты была одна. А теперь нет. Ты ведёшь себя так, как сама с собой. В своих мыслях. И я так себя веду с тобой. По-настоящему. Понимаешь? Не думаешь же, что я так и с другими себя веду?

— Я не видел, чтоб ты ещё кого-то съесть пытался, — хмыкнула я. Он рассмеялся. Взял моё лицо в свои ладони и ласково, почти неуловимо коснулся моих губ.

— Ты замечательная. Скоро всё закончится. Тогда будет больше времени.

— Гарт, только предупреди, когда уехать захочешь, — попросила я.

— Хорошо, — смотря в мои глаза, пообещал он.

ГЛАВА 9

Я увидела его в коридоре. Мужчина был выше среднего роста патрионцев. С голубыми глазами, чисто выбритым лицом и приятными чертами лица. Коротко стриженные волосы, мягкая улыбка, которую он щедро дарил всем мимо проходившим женщинам, но при этом не было и намёка на флирт. В этом человеке чувствовался стержень. Хороший, крепкий стержень. Достаточно было только взглянуть, чтоб понять, что за ним не пропадёшь. В нём не было ничего такого по земным меркам, но по местным его можно было назвать красивым. Тут у меня случилось какое-то раздвоение: я ничего не видела такого в этом мужчине, но при этом не могла оторвать от него взгляда. Хотя его многие женщины провожали взглядами.

— Нана, а вот сейчас мужчина в палату зашёл. Он красивый или нет? — спросила я.

— Красивый. Жалко, что женат. Такой мог на любую женщину рассчитывать, — ответила она.

— Но выбрал ту, которая всё знает, — пробормотала я. Оставалось только дождаться, когда этот красивый мужчина выйдет из палаты. Но пришлось отвлечься. Когда я освободилась, то он был уже на другом конце коридора. Пришлось ускорить шаг, чтоб его нагнать. Это мне удалось сделать уже на выходе. — Жап Ронк?

— Да, — он остановился, посмотрел на меня.

— От жены, Рены, весточка есть, — ответила я. — Она передать просила, когда встречу тебя. И ведь знала, что встречу. Удивительный дар, — я достала из сумки талисман. — Она передать велела, что если до птиц не вернёшься, она твой вещи выкинет. Остальное всё простит.

Он изменился в лице. Улыбка слетела с губ. В глазах свет погас, они стали темнеть.

— Когда ты её видела?

— Давно уже. Когда город эвакуировали. Она тогда к матери пойти решила. Вместе с сыном. Так что поздравляю с пополнением в семье.

— Я думал… — он протёр лицо рукой. Посмотрел на солнце.

— Всё правильно ты думал. Она окаменела. Но всё хорошо. И ребёнок здоровый. И Рена на ногах. Ты не думай. Она всё понимает и зла не держит. Ждёт тебя.

— Спасибо за хорошие вести, — он поймал меня за руку и поднёс её к губам. — Ты ведь с Гартом?

— Да, — кивнула я. Он задумчиво посмотрел на небо. Как раз ветер заиграл верхушками деревьев.

— Гарт! — позвал Жап. Я обернулась. Гарт появился из-за машины. Неторопливо подошёл к нам. — Сегодня готовь своих. Будем выступать.

— Как скажешь, — кивнул Гарт.

— Потом сговоримся, — ответил Жап.

— Что ты ему сказала? — спросил меня Гарт, наблюдая как ветер гнёт верхушки деревьев.

— Весть от жены передала. Мы с ней знакомы, — ответила я.

— М, ясно.

— Даже с ней детей сговорились посватать, если они у меня будут. Я тогда и забыла, что это невозможно, — вспомнила я. Гарт вопросительно посмотрел на меня. Пришлось пояснить. — Мы же разных рас. У нас не может быть потомства.

— Дети будут. Не бывает у чужаков, а ты своя, — ответил Гарт. — Мне всё в округе завидуют. Они вот не посмели подойти, а я посмел. Пусть и не честно, но ты моей стала.

— Почему не честно?

— Потому, — улыбаясь во весь рот, ответил он.

— Гарт!

— У тебя род хороший. Сильный. Выбор большой. Только ты об этом не подозревала. Другие же подойти боялись. Мне же терять нечего было, — довольно сказал он.

— Нет у меня никакого рода.

— Это ты пока не поняла. Давай сейчас спорить не будем. Я не знаю, получится ли сегодня ещё увидеться. А ты сказала, чтоб больше не пропадал. Так вот. Вечером мы уедем. Но ты не бойся. Так нужно, чтоб всё закончилось. Пройдут дни и я вернусь. Обязательно вернусь. А ты жди и не переживай. Всё хорошо будет. Всё будет хорошо. Я вернусь. Меня ничего не возьмёт. Потому что я знаю почему вернуться должен. Даже если греметь всё вокруг будет. Мы знаем ради чего всё это. Ты знай и не переживай за меня. Потом будет суд. Когда мы победу одержим. Я предатель. Мы все предатели. Все те, кто пошёл против своих. И сейчас ими стали, предав других. Но так нужно. Иначе не простят. Только всё равно лицо испачкают. Но мне это не важно.

— Гарт, ты меня опять путаешь.

— У тебя что делают с предателями на родине?

— Выселяют на новую планету, чтоб они там заселяли её с нуля.

— А у нас отметину ставят. Работу найти сложно становиться. Жениться сложно. Все знают, что тебе доверия нет. Но ты мне поверила. Значит доверие частично восстановлено. Твой род за меня поручился. Поэтому это не так плохо, как кажется. На тебе не отразится.

— А на тебе?

— Всё равно. Не волнует. У меня ты есть, — ответил он.

— Как ты умудрился во всё это влезть?

— Думал, что так правильно. Ты ведь любишь. Дождёшься?

— Дождусь, — ответила я. — Только возвращайся.

— Всё не так страшно, как ты думаешь. Всё намного проще, — ответил он.

— Поверю тебе на слово, — ответила я.

— Ты только не переживай. Жди и не переживай. А потом я вернусь. Другая жизнь начнётся, — ответил Гарт.

Я не стала с ним спорить. Тем более что не было времени. Пришлось срочно возвращаться на работу, потому что привезли девушку землянку, которой нужна была помощь. Тут уже не положишься на смысл.

— Береги себя, — быстро поцеловав Гарт, сказала я.

— Ты тоже себя береги. И жди, — крикнул он мне вслед.

Мы больше с ним не увиделись в тот день. Я полностью погрузилась в работу, запрещая себе думать, что происходим на линии фронта. Работы было много. Времени оставалось лишь на то, чтоб немного подремать, чтоб потом опять не спать сутки.

Кто друг, а кто враг? Сложно понять. Колонисты оказались не готовы к военным действиям. Они бросали фермы и шли к космопорту. Периодически попадали под обстрелы своих же. Землянам пришла подмога. Я часто слышала взрывы, но до города они не докатывались. Громыхало где-то вдалеке. Из-за особенностей атмосферы, этот звук разносился на сотню километров. Поэтому точно определить, где бомбят было сложно. Несколько раз мимо пролетал истребители. А потом пошёл поток беженцев, которые уходили вглубь страны. Люди кочевали из города в город, надеясь где-нибудь задержаться. Они надеялись, что война сюда не доберётся, но она словно шла за ними по пятам.

Мы оказались в окружение. Я не поняла как это получилось. Просто однажды больницу эвакуировали в центр города, в клуб. У нас не было машин, чтоб вывести больных. Много было тяжёлых. В основном мирных колонистов, которые попали во время неразберихи под горячую руку. У меня не работал сканер. Лечить приходилось по старинке.

Люди спешно покидали город, а мы оставались, потому что больные идти не могли. Мне предложили эвакуироваться, оставив врагов, но я не поехала. Не смогла их бросить. Мы продолжали работать прежним составом, как тогда, когда приходилось принимать Мясников. Только в этот раз с нами осталась Нана, которая хотела научиться у меня «лекарскому искусству».

Город обстреливали. Патрионцы пытались его отбить. Всё это было с переменным успехом. Я не следила за ходом событий. Мы занимались своей работой, подлечивали солдат, кормили их, а потом они вновь уходили воевать. Нас даже один раз захватили.

Мы привыкли, что кто-то приходит из наших. Но в этот раз это было двое землян. Они оглядели подвал. Мы сидели при масляных лапах, так как электричества больше не было. Три десятка раненых лежали на полу. Мы с Наной и Рейжом скручивали простерилизованные бинты. Мужчины рассмеялись при виде нас. Зло так рассмеялись.

— Если кто дёрнется, то получит пулю в лоб, — предупредил один из них. — Гар, посмотри, что у них там в котле, я пока прикрою.

— Если хотите есть, то мы вас накормим, — сказала я, наблюдая за ними.

— Тебя кто за язык тянул? — огрызнулся тот, что держал нас на мушке.

— А они неплохо тут устроились. Суп с мясом.

— Наливай. Жрать охота.

Розоватые белки кричали, что они под таблетками. Инстинкты. Вначале еда, а что потом? Отдых. Женщины. Они не соображали. Думали, как животные. Не только я чувствовала опасность. Мы смотрели на них, дыша через раз. Оставалось надеяться, что кто-то забежит из наших. Кто друг, а кто враг? Я была с земли. Вот сидели мои соотечественники. Жадно хлебали суп, держа нас под прицелом. Поглядывали влажными глазами. Я их боялась. Боялась больше, чем тех, против кого они воевали. Кто друг, а кто враг? Почему так получилось. И они понимали, что я по другую сторону баррикад. Я стала чужой для них, но своей для чужих. Хотя я уже и не была человеком во мне остались прежними рост, формы и рыжие волосы. При этом вирус изменил меня. Начиная от природы окаменения. Ещё в больнице, когда было время, я провела повторные анализы. Человеком я не была. Больше походила на патрионцев. Вирус принёс не только знания, но и изменения крови, мышечной и соединительной ткани. Я так ещё и не поняла механизма окаменения, но уже догадывалась, что всё сильно замешано на психологической составляющей. Сильные эмоции заставляли вырабатываться какой-то фермент, который вызывал окаменение мышц, но при этом кожа оставалась нормальной, только более прочной и эластичной. Если человек терял смысл, то он мог превратиться в настоящую статую. Я как-то такое видела, когда мужчина узнал, что его жена погибла. Он осел на землю и стал покрываться серой пылью, пока не стал твёрдым. Живым осталась лишь одежда, которая сильно запылилась. Эта пыль походила на пот у обычного человека. Кстати, я заметила, что перестала потеть. И кожа перестала менять эпидермис, загрязняться, как раньше, хотя оставалась чувствительной. Правда при стрессе я эту чувствительность теряла.

Я больше не была человеком. Это пора было признать. Посмотреть правде в глаза. Жалела ли я об этом? Нет. Почему-то люди меня раздражали. Они не понимали таких простых вещей. Задавали глупые вопросы и считали себя умнее других. А ведь мир вокруг был таким простым. Стоило лишь оглянуться, чтоб понять.

Они нас изнасилуют. Меня и Нану. Я чувствовала их желание. Видела какими они смотрели на нас глазами, вытирая рты рукой, после жирного супа. Как бы животы у них не схватило после него. Хотя не важно. Им всё равно не жить. Здесь ведь будет стоять вопрос: их жизнь или наша. Рейж не справиться. Из него ещё тот защитник. Надеяться не на кого. И защитников нет. Гарт где-то там. А чужие не защитят. Мы не из их рода. Род. Странное понятие. Оно значит многое. Сильный род, значит человек, который его основал, сильный. И потомки у него достойные будут. Хотя бывают исключения.

— Не бойся, — шепнула я Нане. — Я держу ситуацию под контролем.

Это было ложью, но нужной. Нана так их боялась, что готова была окаменеть лишь бы не допустить страшного. А назад она может не вернуться. Смотря на сколько боиться. Если потресение сильное, как я уже один раз испытала, то можно умереть. А может быть временный спазм. Когда окаменение не происходит, а всего лишь мышцы становятся крепче, непробиваемее.

Они сожрали ещё по одной таблетке. Глаза заблестели ярче. Запахло подгоревшим супом. Когда они его наливали, то капнули на плиту. Мир словно остановился. Сузился. Это ведь можно контролировать. Нужно только попробовать. Не переборщить.

— Иди сюда, рыженькая.

Я не запомнила их лиц. Не хотела запоминать. Мне было всё равно, что это за люди и почему они решили поступить именно так. Они хотели причинить боль. Покуситься на то, что им не принадлежало. Это злило. Патрионцы никогда не покушались на женщин, которые были не их. Им это не могло даже в голову прийти. Зачем брать без согласия, когда по согласию намного интереснее, вкуснее. Эмоции, психология. Тем более, если обидеть женщину, то она может умереть.

— Уходите отсюда. Это не наша война, — попросила я.

— А кто говорит о войне? У нас сейчас мир будет.

Смех. Неприятный. Грязный. Гарт чисто смеялся. А этот грязной. После такого смеха хочется помыться сходить. Он схватил меня за руку, собираясь заставить пойти с ним. Или и тут повалил бы. Не уверина, что он понимал свои действия. Я ударила его по ноге. По колену. Послышался хруст костей. Очередь из автомата. Да разве может она что-то сделать? Я их напугала. Они такого не ожидали. Женщины слабые. Их легко обидеть. Не ожидали, что кто-то посмеет дать им отпор. Но жить хотели. Все хотят жить и не у всех это получается. Я резанула ножом по руке одного из солдат. Автомат выпал. Осталось его подобрать и выстрелить. Нож пригодился. Я с ним больше не расставалась после недоразумения с Сантом.

После этого мы с Рейжом вынесли трупы. Я переоделась, выкинув порванную одежду. Раны были несильные. Скорее царапины. Крови почти не было. Нана настояла смазать виски маслом. Вонючее, но спазмы снимает. Хотя здесь был не спазм. Окаменение, после которого к обычной жизни вернуться сложно. Я легла спать. Проспала больше суток без снов. Меня никто не трогал. Потом говорили, что думали я не выживу. А я выжила. Проснулась, как будто ничего и не было. В мои планы не входило умирать. Я хотела дождаться Гарта. Это было необходимым, правильным. В этом был смысл…

Прошло два месяца с ухода Гарта. Город был отбит. А потом война закончилась. Я слышала, что взяли космодром. Патрионцы откопали какую-то древнюю установку, которая могла сбивать корабли с орбиты. Они смогли её починить. Вспомнили как ей пользоваться и указали на дверь землянам. Были переговоры. Прилетали послы для мирного урегулирования конфликта. Земляне хотели это замять, по-тихому уничтожить буйную планету, но вмешались арбитры других цивилизаций. Деятельность землян многим не нравилась, поэтому вскоре должны были последовать санкции, ограничения в колонизации планет.

На Патрионе было разрешено прилетать землянам, желающим остаться здесь как колонистам, но билет был в один конец. Улетать отсюда запрещалось, чтоб не разносить заразу по космосу. Вирус был признан неопасным для других, но нежелательным, поэтому Патрион теперь надлежало посещать в специальных костюмах.

Жизнь на Патрионе менялась. Стремительно. Местные жители были к этому не готовы, но изменения восприняли спокойно. Они всё воспринимали спокойно, тем более что и так было в прошлом много поводов для волнения.

Я же продолжала работать и ждать. Только теперь ждала в своей квартире. Работы было не так много, поэтому появились выходные. К началу осени стало понятно, что ожидаю я Гарта не одна…

Осень на Патрионе длилась два месяца. Здесь всего было два времени года: лето и осень. Осенью становилось прохладнее, не все культуры можно было выращивать и почему-то не цвели подсолнухи. В эти два месяца люди старались не ссориться, потому что помириться было до лета невозможно. А ещё в это время не создавались новые пары. Приходилось ждать, когда зацветут цветы.

Я старалась не вспоминать войну. После того момента, как пришлось защищаться от двух солдат, я перестала фиксировать информацию, а жила на автомате. Нана говорила, что это из-за нервного потрясения. И я ещё хорошо с этим справлялась.

Дождаться. Когда я была на работе, то ждать было легко. А дома сразу накатывала тоска. Пасмурное небо, которое закрыло солнце, ещё больше давило на настроение. Радовал только ветер. Его было много. И он вёл дорого для меня человека домой. Я в это верила и ждала.

— Как ты можешь быть такой спокойной? — не выдержал Сант. Он вернулся в нашу больницу. Я его сторонилась, но потом увидела, что он находился в таком растерянном состоянии, что мне его даже жалко стало.

— А что ты мне предлагаешь? — спросила я, сдерживая улыбку. — Хочешь, чтоб я дёргала волосы и кричала, как они могли нас здесь запереть? Мне и твоих криков хватает.

— Надо было улетать раньше.

— На том корабле, который сбили? Ты хочешь повторить судьбу Родика? — спросила я. Это мне Сант сам рассказал, что ему не хватило место на корабле, когда была эвакуация. Поэтому он остался. А Родик улетел в последний полёт.

— Это лучше, чем прозябать здесь!

— Сант, не истери. Ты когда подписывал контракт на полёт сюда, то знал, что здесь не райское местечко. В таких местах всегда есть опасность не вернуться.

— А я собирался вернуться. Заработать деньги и свалить отсюда.

— Я знаю способ вернуться.

— Какой? — Сант посмотрел на меня с надеждой.

— Иди подопытной крысой. Тебя тогда отсюда заберут, — не скрывая насмешки, ответила я.

— Арина! Как ты можешь так жестоко шутить?

— Какие шутки. Я тебе реальный шанс предлагаю. Это ты капризничаешь и не хочешь им воспользоваться. Вот честно, никогда не думала, что ты такой капризный.

Он надувался и прекращал разговор. Мы могли бы и вовсе с ним не общаться, но почему-то общались. Кто друг, а кто враг? Те земляне, которые остались, они становились своими. Заразились не всё, но многие. Санту не повезло. А мне? Мне повезло. Главное было дождаться.

Я проснулась потому что почувствовала ветер, который раскрыл окно. А ведь я его хорошо закрывала. Окно закрылось само. В комнате кто-то был, но из-за тёмной ночи я не видела человека.

— Выключатель рядом с дверью, — сказала я. — И что за манера входить через окна? Для этого есть дверь.

— Не хотел тебя будить, — ответил Гарт.

— Я почувствовала тебя. Правда странно?

— Нет. Так и должно быть, — он не стал включать свет. Сел рядом с кроватью прямо на пол. Я соскользнула с неё и обняла его.

— Я скучала, — прошептала я.

— Не верю. Когда скучают, то целуют при встрече, — ответил он.

— Вот так?

Почувствовать его губы на своих губах, вспомнить жар ладоней, утолить голод близости. Зачем одежда, которая лишь мешает? Зачем слова, которые не скажут того, что говорит душа? Огонь страсти говорит намного сильнее. Его ладони на моих щеках и поцелуи, которые сводят с ума. Тяжёлые мышцы под моими пальцами и желание близости. Дурманящее, пьянящее, поднимающее бурю. Горечь на его губах и соль на моих. Я старалась не думать, что будет дальше. Главное было дождаться. И вот он рядом. Человек, который занял столько места в моём сердце, тот, кто заставил измениться до неузнаваемости. А что дальше?

— Ты опять думаешь не обо мне. Вредная. Я так скучал, а ты опять гулять пошла?

— Никуда я не уходила, — возмутилась я. Ойкнула, когда он несильно прикусил мою губу и тут же провёл по ней языком.

— Вредная. Забывчивая, — скидывая на пол одеяло и перекатываясь на него вместе со мной, прошептал он. — Но я напомню правила. Не люблю, когда ты не вовремя думаешь.

— Прекрати, я щекотки боюсь!

— Да ну, чего тебя меня бояться? — проводя ладонями по телу, прошептал он. Близость. Такая желанная, что разрядка была сразу же, стоило мне его почувствовать. Он и сам не мог сдержаться. Сжал меня так, что стало тяжело дышать. — Меня бояться не надо. Мы ведь вместе. Разве можно меня бояться?

— Гарт…

— Тсс, помолчи, — увлекая меня за собой на бок, прошептал он. — Ты мне снилась. До бреда снилась. Я так скучал. А тебя рядом не было. Всё бросить хотел. Вернуться. Больше не уйду.

— Гарт…

— Помолчи. Опять думать начнёшь, если будешь говорить. А я не хочу, чтоб ты сейчас думала. Вопросов не хочу. Тебя хочу без слов.

— Я тебя люблю, — ответила я, чувствуя, как меня накрывает волной желания.

— А я знаю, солнышком целованная. Я всё знаю.

Это была какая-то мистическая власть надо мной. Близость, выматывающая и придающая силы. Как же мне всего этого не хватало! Я не могла поверить, что он вновь рядом, что мы вместе и всё закончилось…

Шевелиться не хотелось. Я лежала на одеяле. Слышала, как он сел. Рассеянно провёл ладонью по моему бедру, скользнул к животу.

— Откуда ты знаешь? — тихо спросила я.

— Оттуда. Девочка будет. Рыженькая и маленькая. С карими глазками. Может это и к лучшему. Много умных женщин я в семье не выдержу.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда. Арина я просто так хочу. А ты всему веришь. Наивная, — весело сказал он.

— Но…

— У тебя грудь больше стала. И я просто почувствовал ещё две недели назад.

— Ты говоришь уверенно, поэтому и верю.

— А я должен сомневаться в своих желаниях? Тогда они не исполнятся. Главное верит правильно. И говорить нужные слова. Тогда всё будет, — ответил он. — И ты опять в слезах. Я ведь вернулся.

— А мне не верится.

— Не думаю, что у тебя такие горячие сны бывают, — хмыкнул он.

— Только наяву так горячо бывает.

— А что мне снилось! Я тебе потом покажу. Не сегодня. Сегодня мы просто поцелуемся и спать ляжем. Я слишком долго шёл сегодня, чтоб успеть к тебе.

— А я слишком долго ждала, — прошептала я, увлекаясь поцелуем, в котором хотелось раствориться…

ГЛАВА 10

Я проснулась, потому что замёрзла. Попыталась найти одеяло, но оно оказалось так далеко, что пришлось сесть, чтоб до него дотянуть. После этого сон пропал. Я лежала на полу. И как тут оказалась? С кровати свалилась? Гарт. Воспоминания о прошедшей ночи заставили кровь прилить к щекам. Надо было одеться. Спуститься к нему.

Пока я занималась тем, что приводила комнату в порядок, пока вернула одеяло и подушки на кровать, а сама надела рубашку и юбку, Гарт поднялся сам. Я его не узнала. Об был с короткой стрижкой, из-за которой волосы торчали в разные стороны, а от кудрей остались лишь воспоминания. Лицо чисто выбрито. Из-за этого он выглядел совсем молодо. На щеке замысловатый рисунок в виде перевёрнутого ножа, который выглядел как уродливое клеймо. Он замер в дверях. Прислонился плечом к косяку. Руки на груди сложены, а на губах улыбка.

— Ты красивая, — оглядывая меня с ног до головы, сказал он. Почему-то под его взглядом стало жарко.

— А тебя не узнать, — тяжело сглотнув откуда-то появившийся ком в горле, ответила я.

— Я всё тот же, только растительности меньше стало, — Гарт потёр подбородок. — Не всё же мне как скотине лохматой ходить.

— Непривычно смотрится, — расплетая косу, ответила я.

— Давай помогу, — предложил Гарт. Не дожидаясь ответа, быстро пересёк комнату, взял из моих рук расчёску. Пришлось сесть на кровать. — У тебя волосы на солнца лучи похожи.

— У меня из них даже одному человеку талисман из них делали.

— Вот ещё. Не надо раздавать такое богатство. Мне удача самому нужна.

— Да там была всё лишь тонкая прядка.

— А я жадный. И не с кем делиться не хочу, — ответил он. — Ты сегодня в больницу пойдёшь?

— Нет. У меня выходной. Да там и делать особо нечего. Народу много вернулось. Многие думают уходить дальше. Счастья искать. Но когда лето наступит. Пока ждут погоду хорошую.

— Мы с тобой раньше уйдём. Мне домой попасть надо. Матери и отцу весть принести. Теран погиб. Под обстрел попал. Я сам тогда выжил только из-за тебя. Завалило камнями. Крошкой обсыпало, но вреда не причинило. А его полностью засыпало. Откопал, а было уже поздно.

— Мне жаль.

— Знаешь, что обиднее всего? Я ведь почти его вытащил. Почти смысл вернул, а всё зря. Теперь придётся и за него и за себя жить.

— У вас хорошие отношения с ним были.

— Он меня неудачником считал. Думал, что лучше меня. А вот как получилось.

— Никогда этого не пойму. С виду вы хорошо общались.

— Арина, а никто и не говорил, что мы были врагами. Но всё это уже неважно, — ответил он, разбирая волосы по прядям.

— А что важно?

— Важно, что мы живы. Вместе. Или ты так не считаешь?

— Я не знаю чего считать, а чего нет. Раньше я считала иначе. Сейчас уже ничего не понимаю.

— Объясни, — забирая у меня заколку, сказал он. Пальцы на миг соприкоснулись. По телу словно ток прошёлся. Я посмотрела на Гарта. — Не крутись. А то криво получится.

— Раньше я всегда считала, что если люди начинают жить вместе, то они любят друг друга. По-настоящему, крепко. Вот так, чтоб если что случилось, то один пошёл бы за другим, несмотря ни на что. Получилось так, что на эту планету я с женихом должна была лететь. Мы встречались долго. Я думала, что это любовь.

— Но ты прилетела одна.

— Он меня обманул. Я уже подписала контракт. Должна была отработать здесь сто шестьдесят лет по-вашему или десять по-нашему. А он сказал, что тоже подписал. Сам же меня на корабль посадил и пошёл работать на моё место. Обманул. И вот теперь ты говоришь, что мы вместе.

— Ну нам с тобой работу точно делить не придётся, — ответил он. Отошёл, посмотрел на свою работу. — Нет, заколка мне твоя не нравится. Подожди.

Гарт подошёл к куртки, что лежала на подоконнике. Достал из кармана голубую ленточку.

— Откуда у тебя всё эти ленточки? — не сдержав улыбку, спросила я.

— Оттуда. Главное, что есть. Нужно переделать причёску и тебе платок купить. А то вроде замужем, а всё с непокрытой головой ходишь. Не правильно это.

— Тогда зачем ленточки?

— Чтоб я любовался твоими волосами, — ответил он, переплетая косу.

— Играешься как с куклой.

— Забочусь, а не играюсь, — возразил Гарт.

— А ещё мне не нравятся представители других рас. Я терпеть их не могу, поэтому и не хотела сюда лететь, — выпалила я.

— Я заметил, — рассмеялся Гарт, закрепляя бант под косой. — Вот так его видно будет из-под платка. Красота. А ты у меня бедная, тяжело пришлось. Ничего тебе не нравится. Никто тебе не нравится. Ещё и война. А потом и я подсуетился. Не самый достойный жених, а уж тем более и муж. Но что поделать.

— Ты меня не так понял. Я…

— Всё правильно я понял, — он подошёл ко мне. Положил ладони на мои щёки, не давая отвернуться. Мне не нравилась эта манера. Попыталась отнять их, но замерла, стоило мне коснуться его рук. — Ты не знаешь, что во мне нашла. Может это?

Он поцеловал меня в губы. Нежно, ласково. Даря тепло и обволакивая какой-то мягкостью. Почти неуловимые прикосновения, которых мне было мало. Жажда. Я невольно поддалась вперёд. Гарт же толкнул меня на спину, опракидывая на кровать, а сам навалился сверху, не прекращая поцелуй.

— Я ответил на твой вопрос? — спросил он, заглядывая в глаза. Взгляд. В нем было что-то непонятое. Тяжёлое и лёгкое одновременно. Задор и какая-то тайна. Улыбка на губах, а за ней сила. Непонятная, пугающая.

— Возможно. Но на страсти отношения не строятся.

— А на чём они строятся? — спросил Гарт, нависая надо мной.

— Я долго думала почему тогда с тобой сошлась. Был сильный стресс. Ты же проявил настойчивость. Я подумала, что ты сильный. Сможешь защитить. Это было на уровне инстинктов. У тебя были тоже инстинкты. И…

— И… — насмешливо спросил он, продолжая ждать продолжения моей речи.

— А теперь я ещё и почему-то забеременела. Но сейчас все инстинкты потухнут…

— Не потухнут. Что дальше?

— Страшно. Будущего боюсь.

— А пока меня не было, ты не боялась?

— Я тебя ждала.

— Ясно, — почему-то разглядывая мои губы, ответил Гарт.

— Что ясно?

— Все. Ты слишком много думаешь, — ответил он. Всё-таки поцеловал. Заставил задрожать от вспыхнувшей в теле страсти. — Пойдём завтракать. Есть уже охота.

— Пойдём, — переводя дух, ответила я.

— Я не против с тобой весь день в кровати проваляться, но хочу для начала всё-таки поесть, — подавая мне руку, сказал он.

— Когда ты планируешь уехать? Когда лето наступит?

— Нет. Раньше, — ответил он. — Поедешь со мной?

— А есть варианты? — доставая сковороду, чтоб приготовить завтрак, спросила я. Надела передник.

— Есть. Ты можешь отказаться ехать. Остаться здесь. Может тебе так этот город нравится.

— Не нравится, — слишком резко ответила я.

— Тогда уедем туда, где нас всё будет устраивать, — ответил Гарт.

— Есть план?

— Вначале заглянем к моим родителям. А потом поедем в Гранх. Слышала что-то о тех местах?

— Нет.

— Ещё услышишь.

— Но ты мне это рассказывать не собираешься?

— Я подумаю над этим, — ответил Гарт, улыбнулся в ответ на мой недовольный взгляд.

— Я серьёзно. Нужно же мне знать к чему готовиться.

— К плохому, — сразу став серьёзным, ответил Гарт. — За мной неприятности ходят. Поэтому танцевать мы теперь будем с тобой под их песни.

— Опять один туман.

— Почему туман? — удивился Гарт. — Я же правду говорю. Ну ты на моё лицо посмотри. Ведь понятно же.

— Для тебя.

— Ох, Арина. Как же с тобой тяжело, — проворчал он.

— Что поделать? Вот такая я у тебя глупая. Не понимая простых вещей.

— Я же предатель. Да, меня простили, за помощь в войне. Но всё равно, это не смыть. На всю жизнь. Понимаешь теперь? — он вытянул руки на столе и положил на них голову, хитро поглядывая на меня.

— Ты про знак на щеке?

— Да. Меня никто даже не подвёз. Пришлось пешком добираться. И работу я не найду здесь. Понимаешь теперь? Я могу шить. Могу стрелять. У меня две профессии. Я эти два дела делаю хорошо. Но кому это нужно? Одни стараются не замечать. Другие плюют вслед. И правильно делают.

— Ясно, — ответила я. Это уже совсем тяжело. Мне казалось, что должны испытания закончиться, но похоже все только начинается. Не надо было так торопиться с замужеством. Хотя, всегда можно развестись. И никто мне слова не скажет. Жить с человеком, который сам порушил свою жизнь…

Я не заметила, как он подошёл сзади. Прижал меня к себе. Подол юбки тут же пополз вверх, а ногу обожгли горячие пальцы.

— Что ты делаешь? — еле удерживаясь на ногах, спросила я.

— Выгоняю у тебя вредные мысли. Ты выбрала меня. Я тебя. Так было угодно ветру и солнцу. И ты думаешь я тебя просто так отпущу? Даже если впереди всё совсем плохо будет, то не отпущу. Вместе пройдём по дороге.

— Гарт, мне готовить надо.

— Надо, — в последний раз проведя пальцами по моему бедру, он отошёл к окну. Я поправила юбку. — Я думал над этим. Не только ты думать умеешь.

— Я не считаю тебя глупым.

— М… Я думал иначе. Всегда такое случается, когда кто-то проклятый, а кто-то нет. Тогда проклятые начинают носом крутить перед остальными, — Гарт присел на подоконник. Стал качать ногой, посматривая то в окно, то на меня.

— Гарт, я здесь чужой человек. Мне многое непонятно. Может у меня и глаза стали голубого цвета, но я всё равно не знаю, как пользоваться знаниями. Они появляются спонтанно. Не думаю, что это признак ума. Скорее это большая энциклопедия, которыя хранит знания в голове и выдаёт информацию при правильном запросе. Ум же это не только книга в голове, а скорее умение применять знания на практике. И те знания, которые человек узнал самостоятельно.

— Красиво говоришь. Я про другое. Мы могли бы с тобой расстаться. Да. Так получилось. У тебя род сильный. А я тебя как бы обманул. Но ты меня любишь. Я тебя. Сердце сильно корнями оплетено. Рвать их начнём — будем с тобой страдать. Зачем нам это? Не проще вместе пойти? Не всегда всё легко бывает в жизни. И неприятности приходят. Вместе справимся. Только не говори, что тебе надо подумать! — выпалил он, поднимая ладони. Я рассмеялась.

— Не буду. Давай есть.

— Надеюсь это не только вкусно пахнет, но и вкусно есть.

— Попробуй, — пожала я плечами.

— Вкусная еда, красавица жена, да я могу назвать себя счастливым человеком, — сказал он, поглядывая на меня.

Я промолчала. Честно, не знала, что сказать. Гарт явно говорил, что думал. За патрионцами я не заметила хитрости и лжи. Они могли сказать неприятную правду в лицо, при этом не видели в этом ничего плохого. К этому сложно было привыкнуть.

— Нам нужно посмотреть, что нужно купить в дорогу. Через два дня отправимся в путь.

— Так скоро?

— А зачем жить в городе, который нам с тобой не нравится? — в свою очередь спросил Гарт. Это было логично. Тут даже не поспорить.

— У меня есть немного денег. Ещё остались со времён колонистов. Забавно звучит. Времена колонистов. А сейчас уже всё говорят послевоенное время.

— Одно заканчивается. Другое начинается. Это логично.

— Просто и я к этому времени принадлежала. Хотя и недолго. Время колонистов. Вроде всё не так давно было. Но тогда я могла ещё вернуться домой. Теперь же для меня дорога назад закрыта.

— А ты хочешь вернуться?

— Я сюда летела, понимая, что назад дороги нет.

— Тогда о чём разговор? О несбыточном? О том, что могло бы быть, но не случилось? В нём нет смысла, — ответил Гарт.

— Согласна. В нём смысла нет. Не обращай внимания. Я в последнее время какая-то дурная. Надо меньше думать. Или беременность виновата. Хотя я почти её не чувствую. Нана говорит, что последствия стресса. Тоже возможно и такое, — я собрала тарелки со стола и убрала их в раковину.

— Тебя кто-то напугал? — спросил он. Я видела, как он напрягся. Себя же отругала, за то, что придержала язык за зубами.

— Так война же была. Я за тебя боялась.

— А ведь врёшь. Ещё и так нагло. Мне в лицо. Не ожидал, — он откинулся на спинку стула.

— Как понял? — спросила я, выдавая себя. Гарт рассмеялся.

— Просто. Так что у тебя случилось, пока меня не было?

— Я человека убила. Двух, — прошептала я, садясь на своё место. Почему-то опять полились слёзы. Я всё время запрещала думать себе о тех днях. Запрещала вспоминать и вновь переживать тот момент. Я его сознательно забыла. А тут прям воспоминания волной нахлынули. Я зачем-то начала рассказывать о произошедшем Гарту. Хотя не хотела. Давилась слезами. Пыталась успокоиться, но не выходило. Он внимательно слушал мой рассказ. Не перебивал. Я не слышала от него никаких слов. Только холодное участие. Я начала жестикулировать, махать руками, но он поймал мои руки и сжал.

— Извини, за то, что меня не было рядом. Что допустил такое.

— При чём тут ты? — не поняла я.

— При том. Нельзя такое допускать. Ладно. Сейчас всё закончилось. Другая жизнь будет, — прошептал он. — Ты ведь меня простишь? Я не выдержу без тебя до лета.

— Я тебя и не виню. Не знаю, зачем тебе всё это рассказываю.

— У тебя не получится промолчать. Что здесь хранишь, то мне и расскажешь, — ответил он касаясь свей груди, где было сердце. — Так и должно быть.

— Почему? — вытирая слёзы, спросила я.

— Потому, — улыбнулся он.

— Не любишь отвечать на мои вопросы.

— На какие-то я не понимаю, как отвечать. А на другие, я не хочу, чтоб ты знала ответ. Для твоего же спокойствия.

— Как-то неправильно всё получается. Ты говоришь, что я всё что на душе буду тебе вываливать, а ты секреты будешь скрывать?

— Да какие у меня от тебя секреты? Солнечная, подозрения глупые. А тот случай, не вини себя. Тогда тяжёлые были времена. Или ты, или тебя. Забудь, как ты и хотела сделать. Пусть они раньше были твоими земляками. Но теперь ты другая. Ты стала нашей. Пусть и не похожа на нас, но наша. И всё это понимают. Кроме тебя и твоих земляков. Я видел таких людей. Растерянные. Они не могут принять себя. Принять изменения. Всё чего-то ищут. Злятся. А ведь просто нужно принять и жить дальше. Хорошо?

— Хорошо. Я постараюсь перестать во всём искать ответы.

— Даже солнце с этим согласно. Посмотри, как из-за тучи вышло и нам светит.

Тучи действительно разошлись. Показалось солнце, которого осенью было так мало. Я вздохнула. Жизнь продолжалась. С этим трудно было спорить. Только что было впереди…

Я начала уборку. Гарт ушёл по делам. А вот что у него были за дела он отказался сообщить. Солнце продолжало светить, не думая скрываться. Хмурые тучи его словно стороной обходили. Я уже ужин приготовила, а Гарт всё не возвращался. Раздался стук в дверь. Я поторопилась открыть. На пороге стояла Нана.

— Ты смотри какая сегодня погода чудесная. И на осень не похоже. Солнце печёт как летом. А что у тебя с губами?

— Гарт вернулся, — ответила я, не зная куда глаза спрятать. Пропустила её в квартиру.

— Муж?

— Да.

— Поздравляю. Хорошо, когда любимые возвращаются. А ещё лучше, когда они никуда не уходят, — весело ответила она.

— Он меня за ветром завёт пойти, — сказала я, замечая, что в который раз уже отвечаю на местный манер.

— Главное, что вы вместе. А ветер всегда путь укажет. Ты не бойся. Перемен не надо бояться. Они всегда к лучшему происходят. Или так, как должно было случиться. Пойдём в клуб?

— Я Гарта жду.

— Так найдёт тебя там.

— А если не найдёт? Не хорошо получиться, если я без него гулять буду.

— Ерунда. Ты слишком серьёзно ко всему относишься. Пойдём. И мне одной так не будет скучно.

— Так ты идёшь там женихов искать. А мне чего делать?

— Болтать. Не всё же дома сидеть? К тому же сегодня его в первый раз открыли после войны. Танцы будут. И твой милый придёт.

— Хорошо. Дай только кофту накину.

Чем меня удивляла одежда патрионцев, так это своей простотой. Рубашка однотонного цвета, юбка коричневого цвета или тёмно-синего и серо-зелёная шерстяная кофта. Ещё я видела чисто зелёного цвета и чисто серого, но почему-то чаще всего попадались серо-зелёные цвета. Мужчины же поверх рубашки надевали ещё куртки, которые были из мягкой кожи. Шерстяных вещей на рынке для мужчин я не заметила. Нана сказала, что тёплые вещи можно купить на границе с землями покрытыми снегом. А так они были просто не нужны. Я с ней согласилась.

В клубе было очень много народу. Казалось, что весь город решил сегодня сюда прийти. Бегали дети, играли музыканты, голоса людей сливались в гомон. Наш город был перевалочным звеном в цепи городов, стоящих на главной дороге страны. Люди возвращались по домам, поэтому проходили через наш город. Некоторые здесь задерживались, другие шли дальше. Клуб же не был рассчитан на такое количество людей.

Нана сразу убежала танцевать с каким-то молодцом, который лихо закружил её в танце на небольшой площадке. Я же присоединилась к группе, которая обсуждала подробности военных действий у космодрома. Землянам тогда пришлось несладко. Они думали, что им придёт подкрепление, но патрионцы сбили флаеры ещё на подлёте к атмосфере, а потом пригрозили, что и корабли на орбите собьют. Никто и не знал, что у нас есть воздушно космическая оборона. Говорили, что нашли благодаря одному проклятому военную базу. Там много было всяких «штук» законсервированных, которых удалось запустить. А ещё сейчас прям эпидемия была. У многих глаза поголубели. И назад не хотели возвращаться в естественный цвет. Люди вначале испугались, а потом приняли, как данность. Патрионцы со многим могли смириться, особенно с тем, что не могли изменить. Они это принимали и продолжали жить дальше, как будто ничего не случилось. Вот и сейчас, дети бегали между столиками, мы болтали, слушали тех, кто хорошо умёл слова складывать, узнавали, как развивались события. Я поймала себя на мысли, что начинаю воспринимать случившееся, как историю, прочитанную в книге. Или где-то услышанную. Война стала забываться, как неприятное воспоминание. Я не морщилась от того, что над тем местом, где я убила двух человек и не смогла спасти троих, сейчас молодёжь танцует. Для меня это осталось в прошлом. В том, где был какой-то парень, который меня бросил ради работы. Дикость какая. И что я тогда в нем нашла? Или в том прошлом, когда я летала на кораблях по холодному космосу, где не было солнца и ветра. И как там люди могли всё это вытерпеть? Как годами не видить солнца, не ощущать его на лице, не чувствовать как ветер ласкает кожу? Там холодно и страшно, среди звёзд, металла и пластика. Но кому-то такая жизнь нравилась. Я была за них рада, но сама предпочитала другую жизнь. Вот такую, как эта.

— Я тебя нашёл, — сказал Гарт, садясь рядом, на подлокотник кресла. В руках у меня оказались три мелких подсолнуха. — Это хоть не охапка, но в это время года можно и за неё посчитать. Так что выбирай.

— Откуда?

— Оттуда, — весело ответил он, доставая платок. — Я тебе его всё-таки купил, а то неправильно это. Так какой выбрала? — повязывая мне на волосы платок, как косынку, спросил он.

— Все возьму. Так ведь можно?

— Можно, — согласился он. Закалывая подсолнухи под платок. — Вот и заколка твоя пригодилась. Но ленточка мне больше нравиться. Пойдём танцевать?

— Я плохо танцую.

— Правильно. Потому что мало танцевала. Пошли, — вытягивая меня на площадку, сказал Гарт.

Я заметила, что разговоры стихли, что на нас просто пялились. Кто с удивлением, кто с непониманием. Но мне было всё равно. Мы танцевали ни на кого не обращая внимания. Я пыталась попасть в ритм, не наступить на ноги Гарту, с кем-нибудь не столкнутся. Как можно было наблюдать за другими, когда голова была забита решением других проблем.

— Может лучше дома потренироваться? — спросила я.

— Дома мы другими вещами заниматься будем. Например, поужинаем. Арина, а от мыслей об ужине ты всегда краснеешь? — весело спросил он.

— Только если ты это говоришь, — хмыкнула я.

— М… Интересно.

— У меня уже голова кружится. Мы пять танцев протанцевали. Может перерыв?

— У тебя только получаться начало.

— А ещё я ребёнка жду, — напомнила я.

— Уговорила. Пойдём тогда домой. Будем наслаждаться последними ночками на мягкой кровати.

— А потом что будет?

— Потом будет дорога. В дороге всё может случиться, — ответил Гарт.

Мы вышли из клуба и пошли по тёмной улице. Наступила ночь. Многие стали разбредаться по домам. Слышны были разговоры, смех.

— Откуда ты нашёл подсолнухи?

— В поле. Последний летний привет. Поля не убирали, поэтому среди сухостоя можно найти цветочки. Правда они чахленькие. Но всё равно. Все формальности соблюдены.

— Это за тот случай?

— Да.

— А если бы не нашёл, то не подошёл бы ко мне? Посчитал бы, что мы в разводе?

— Да.

— Но утром ты так не считал.

— Обманул. Чего удивилась?

— Не понимаю.

— Арина, есть обычаи. Их надо соблюдать. Но я не хотел, чтоб ты переживала по этому поводу. Это мои проблемы.

— Цветы находить?

— Не только. Всё равно был выход. Можно было бы ромашки найти. Это как извинения. Но подсолнухи лучше. Мне просто повезло сегодня.

— Гарт, а почему у тебя куртка мокрая?

— Потому, — усмехнулся он.

— Не хочешь — не говори, — буркнула я. Почему нельзя нормально ответить на вопрос. Как будто это так сложно. Я же и придумать могу невесть что. Предположить, что…

— Я её выстирал. Не в грязном же в клуб идти, — ответил Гарт. Продолжать разговор он не хотел, но всё же сказал. — Работал в поле. Навоз раскидывал. Не приходить же в таком виде?

— Может стоило переодеться?

— Как будет чего, так переоденусь. Пока у меня есть только эти вещи.

— Надо запасные купить.

— Потом. У нас и без этого трат много. Когда где-нибудь решим корни пустить, тогда и будем парадными костюмами обзаводиться, — ответил он.

— Заболеешь.

— Пока смысл есть, то мне ничего не страшно.

Пока есть смысл. Сложно их понять. Но говорил он уверенно. Оставалось лишь поверить.

ГЛАВА 11

— Это что такое? — спросила я, оглядывая повозку и впряжённое чудо-животное, что спереди напоминало лошадь, а зад был явно коровий.

— Коко. Поверь, это лучше, чем идти пешком, — сказал Гарт.

— Охотно верю. Но мне казалось, что на машине поедем, — косясь на скотину, ответила я. Вблизи мне не доводилось видеть коко. На картинке и издали, когда мы проезжали на машине, но вот так вот близко я животное видела впервые. Мне никогда особо не нравились животные. Я к ним всегда относилась равнодушно. И к другим расам я раньше относилась с долей негатива. А теперь вон от Гарта с ума схожу.

— На машине не получится. Их мало. Сейчас всё нарасхват. Да и бензин денег стоит. А это сам себя прокормит и нам ещё молока даст.

— Выгодное приобретение, — ответила я. Животное подняло на меня ленивые глаза, отмахнулась от мошкары и продолжило жевать жвачку из травы.

— Тебе не нравится? — спросил Гарт.

— Пока не знаю. Для начала надо проверить, как всё это ехать будет. Хотя, какая разница на тягловой тяге или на машине?

— Не понял о чём речь, но ты не против.

— Не против, — я улыбнулась. Гарт стоял облокотившись на телегу и смотрел на меня. Я его продолжала его узнавать всё это время, хотя мы мало времени проводили вместе. Мне надо было закончить дела в больнице, он же бегал по каким-то черновым подработкам, о которых не любил распространяться. Ему не нравилось такое положение дел, но Гарт не жаловался. Я поняла о чём он говорил, когда мы с ним пошли на рынок. Там люди в открытую или игнорировали его или делали вид, что были заняты, но при этом стоило мне обратиться к человеку по тому же вопросу, как «дела» сразу откладывались. Гарту делали исключение, только когда дело касалось семьи. Например, его поздравляли, когда узнавали, что у него скоро ребёнок будет. Или когда мы искали на рынке куртку для меня, то тут даже вопросов не возникало. Мило побеседовали с торговцем. Узнали какие сейчас дороги. Но стоило спросить ботинки для Гарта, то он такую цену заломил, что мы ушли ни с чем.

Оставаться здесь мы не могли. Нужно было уезжать. Искать место, где люди приняли бы нас. Хотя я сомневалась, что такое место будет на этой планете.

— Тогда грузим сумки и поехали? — предложила я. — Солнце светит высоко. Ветер дует в нашем направлении. Ждать нам нечего.

— Согласен с тобой. Тем более повозку я обменял на квартиру, — закидывая сумки в телегу, ответил Гарт.

Сумок было немного. Патрионцы не путешествовали с багажом. Они оставляли всё вместе с квартирой. Мы же взяли лишь сменные вещи, мелочь в виде расчёски, лент, посуды, да сумку с лекарствами. Вот и всё. Можно было ехать. Гарт помог забраться в повозку, которая напоминала короб без крыши на колёсах. Там где сидел возница и пассажир были накиданы подушки. В самом коробе лежал матрас из сена. С боку одеяло. Вот и всё.

— А ты умеешь управлять этим животным? — спросила я, оправляя юбку.

— Но сюда же я доехал, — ответил Гарт.

Я чуть не упала, когда телега медленно двинулась в путь. Рассмеялась. Это было веселее, чем ехать на машине и медленнее, но быстрее, чем идти пешком. Мы выехали из города. Я даже не обернулась в его сторону. Вперёд был смотреть интереснее.

— Вот смотри, ещё несколько месяцев назад, я и думать не могла, что отправлюсь с тобой куда-то вглубь страны.

— И?

— Я изменилась и не могу понять…

— Потому.

— Что «потому»?

— Ты спросишь почему изменилась. Я тебе уже отвечаю. Арина, я могу тебе открыть секрет: нет никаких изменений. Ты прежняя. Может стала проклятой, но ты не менялась. Рядом со мной шелуха слетела. Так и надо.

— Какая шелуха? — не поняла я.

— Когда ты общаешься с кем-то, то шелуха появляется. Ты стараешься быть лучше. Показать себя не такой, какая ты есть. А когда люди сходятся, то шелуха слетает. Больше не надо казаться кем-то. Ты меня воспринимаешь, как себя. Вот и всё, — ответил Гарт.

— Почему?

— Потому. А как иначе?

— Ты также себя чувствуешь?

— Да.

— И ты всегда такой неразговорчивый?

— Я много с тобой разговариваю, — ответил Гарт. — Но не трещу без умолку. Не умею так. И не считаю нужным.

— А что считаешь нужным? — спросила я. Он посмотрел на меня как-то странно.

— Чувствую это будет долгое путешествие, — пробормотал он, подгоняя коко.

— Это намёк, чтоб я помолчала?

— Нет. Говори. Это факт.

— Я обычно так много вопросов не задаю. И не разговариваю так много. Когда сюда приехала, то почти не с кем не болтала.

— Заметил. Даже сейчас почти не разговариваешь.

— Тебя это раздражает?

— Нет. Скорее удивляет как у тебя язык не болит. Но женщины любят разговаривать.

— Мужчины тоже.

— Не всё умеют говорить красиво. Если не умеешь говорить красиво, то лучше помолчать.

— И вести разговор только по делу?

— Да.

— А мы останавливаться будем только вечером или ещё и днём?

— Хоть по три раза на дню. Я никуда не тороплюсь. Но мы только выехали.

— А я сейчас и не прошу об остановке. Просто интересуюсь. До этого я путешествовала лишь с военными. Мы останавливались лишь на ночлег. А сейчас едем с тобой… Ты раньше пешком путешествовал?

— Да. Или на попутках.

— А я раньше на машинах и кораблях. С планеты на планету. Но по самим планетам меня не брали в путешествия. Я на базе оставалась. Ждала их возвращения. Неприятно это кого-то ждать и думать, что они не вернутся.

— Почему не вернутся?

— Всякое в дороге могло случиться. На базе хотя и были всегда другие люди, но они же не родные. Оставаться сиротой мне как-то не хотелось.

— У нас родители не уходят от детей. Отпускают их, когда вырастят.

— Но всякое же может случиться.

— Не случиться, если семья правильно живёт.

— Это как? — спросила я.

— Когда есть любовь, когда есть смысл вернуться домой, то ничего не случается. Как может что-то случиться, если ты каменный? Да, женщина не каменеет. Но мужчина должен её безопасность обеспечить. Если всё правильно, то люди долго живут. Дети хорошие вырастают.

— Такое ощущение, что люди не могут разлюбить.

— Могут. Но это редко бывает. Ветер просто так не сводит. Ты ведь это тоже чувствуешь, но ищешь ответы, понятные для тебя. Тебе недостаточно видеть солнце и греться под его лучами. Ты хочешь знать почему оно восходит и заходит.

— Так и есть.

— Но не всё можно измерить и объяснить.

— Я видела вдову с детьми. Хочешь сказать, что они жили неправильно?

— Её муж жил неправильно. Он поверил словам, а не сердцу.

— Откуда ты знаешь?

— Такое часто было. Мы далеко от дома. И вот говорят, что там жена другого нашла. Человек верит. Теряет смысл. Умирает. Когда нет смысла, то от занозы помереть можно.

— А твой брат…

— Я только дал ему надежду, что он может выбраться из тюрьмы. Передал слова невесты, что она его дождётся до осени. А там другого найдёт. Но он понимал, что не успеет к ней.

— И поэтому он потерял смысл?

— Да. Видишь всё как просто?

— Нет. Не просто. Разве она не могла его дольше подождать? Или он думал, что она не дождётся, а она его ждёт до сих пор?

— Ты бы ждала, даже если срок пройдёт. Она не станет. Мало кто станет ждать. Особенно, если род сильный. Выбор богатый. Зачем размениваться на кого-то?

— А любовь? Ты сам говоришь, что она важна.

— Когда возникает.

— Опять меня запутал.

— Арина, бывает, что люди с первого раза понимают, что хотят быть вместе. А бывает, что время нужно. Не сразу это понятно.

— Ясно.

— А когда ещё и род голову кружит, то тут выбор часто мимо может пройти.

— Как может род голову кружить?

— Ты с этим не столкнулась, потому что поздно род появился. Когда уже со мной сошлась. А так выбор у тебя был бы большой. Другие не подходили, потому что думали, что у тебя уже есть род. И время было неспокойное. А сейчас бы от женихов отбоя не было бы. Могла бы выбирать. Тут бы выбор пал не в мою пользу.

— Не факт. Я до сих пор плохо понимаю ваше сватовство.

— Да обычное сватовство. Вот как я к тебе подошёл.

— Я помню, что ты внаглую ко мне завалился спать.

— Так ты не была против, — усмехнулся Гарт. — Вдруг кому другому идея такая пришла бы в голову? Надо было первым успеть.

— И что? Ко мне бы вереницей мужики в кровать лезли?

— Цветами бы завалили. И проходу не давали. Я бы среди них затерялся, — просто ответил Гарт. Покосился на меня. Я не стала продолжать разговор. Задумалась.

А ведь правда, будь у меня большой выбор, стала ли я обращать внимания на Гарта? Скорее всего нет. Я его даже рассматривать бы не стала. И никогда не рассматривала парней в качестве кавалеров, которые были ниже меня. Плюс возраст. Раньше всё это казалось важным. А сейчас потеряло ценность. Зато на первое место встала не внешность, а комфорт в отношениях. Но это можно было понять. Гарт не стеснялся своих недостатков. Он их признавал, но не грузил меня ими. Говорил об этом как о данности, не перекладывая на мои плечи свои проблемы и комплексы. Вот и я их не видела.

— О чём ты так задумалась?

— Случай вспомнила, — поморщилась я.

— Какой?

— Это с бывшим женихом связано. Как-то не принято говорить о прошлом.

— Прошлое от нас никуда не денется. Оно будет с нами. Не таким ярким как настоящее, но будет.

— Тебе просто любопытно.

— Да, — не стал скрывать Гарт.

— Я когда с Денисом встречаться стала, то он сразу рассказал, что с отцом в ссоре. Отец у него уважаемые человек. Можно сказать с хорошим родом. Но сына в свой род принимать не хотел. Не хотел, чтоб он делом общим занимался. Выгнал его из дому, думая что тот ничего не может без его помощи. А Денис поступил учиться на врача. Не скажу, что это было его, но учился. И вот, когда мы встречаться стали, я каждую встречу слушала как Денису тяжело живётся. Он мне всё жаловался, что отец ему не помогает и приходиться жить на стипендию, что Денис не может себе репетиторов нанять по предметам, которые не понимает. А ведь из-за этого он мог не закончить учёбу. Я тогда удивилась. Если у него были такие проблемы с учёбой, то почему он не занимался. Только время терял гуляя со мной. Когда спросила его, то услышала много слов про любовь и всё такое. После этого начала его тянуть за собой. Поверила в те красивые слова. И вот ситуация ведь повторяется. У тебя проблемы. Но ты меня ими не грузишь. Больше предлагаешь решения. В городе было тяжело оставаться, поэтому мы поехали в другое место. Ты не сидел на кухне и не ныл, как тебе не нравиться город, люди, обстоятельства и жизнь закончена.

— Глупо ныть, когда можно что-то изменить. Люди разные, Арин. И поступают по-разному. Я видел тех, кто говорит одно, а поступает по-другому. Видел и тех, кто не говорит, но делает. Бывает с человеком не общаешься, а потом что-то случилось и он тебе руку протянет, когда ты меньше всего ждёшь. Это лучше чем слова. Я и сам не умею красиво говорить. Чтоб жаловаться тоже слова уметь надо складывать.

Нас обогнал караван машин. Гарт свернул с главной дороги на мелкую грунтовую, объяснив тем, что впереди популярное место для стоянки, а ему неохота с людьми общаться. Поэтому мы поехали в объезд. Кто-то обрабатывал поля под начавшимся хмуриться небом. Мы остановились около реки, чтоб напоить коко и натянуть на повозку тент. Железные прутья были прикреплены ко дну повозки. А тент был спрятан под матрасом. Мы вовремя справились, потому что начал накрапывать дождь. Всё-таки осень — это не самое удачное время для прогулки. Коко тащил телегу по начавшейся образовываться грязи. Я забралась под тент. Дождь тихо стучал по нему. Фыркало животное. Телега медленно тащилась вперёд. Всё это укачивало. В итоге я закрыла глаза, свернувшись на телеге клубком и задремала.

Было тепло и уютно. Дом с расписными ставнями стоял на фоне гор. Вокруг него были посажены цветы. Гарт стоял в стороне и чинил забор. Не знаю почему я его позвала. Наверное обедать. Откуда-то сбоку выбежало трое детей. Две девочки и мальчик. Одна тёмненькая, походила на ту девочку, что мне не удалось спасти, вторая была рыженькая, как и мальчишка. А вот взгляд у мальчика был каким-то хмурым. Но при виде меня он улыбнулся. Я же звала Гарта, который не хотел поворачиваться ко мне. Он словно не слышал. А когда повернулся, то его лицо было каким-то расплывчатым. После этого я проснулась. На душе было тревожно, но я не понимала причину этой тревоги. Телега продолжала катить по дороге. Всё хорошо, спокойно.

— Скоро остановимся на ночлег, — сказал Гарт.

— Хорошо. Дождь закончился.

— Он никогда не идёт долго. После него всегда выходит солнце.

Гарт оказался прав. Солнце показалось из-за облаков. Оно осветило всё каким-то волшебным светом. Заставило зажмуриться. Огненный диск медленно поплыл в сторону заката. В стороне виднелась деревня, состоящая из десятка домиков. Но Гарт свернул на другую дорогу, которая вела к лесу.

— А где лучше жить? В деревне или в городе? — спросила я.

— Кому как.

— А тебе?

— Мне всё равно. Я родился на хуторе. Родители в стороне жили и от города и от деревне.

— Почему?

— Потому, — он не стал продолжать разговор, но потом всё-таки продолжил. — У меня старый род. Но его не любят. Охотники за проклятами. Это была наша профессия многие поколения. А потом мы остались без работы. Кто-то из рода в другие профессии ушли. За порядком следить в городах. В тюрьмах. На каторгах за заключёнными следить пошли. Неприятные профессии. Отец долго преступников ловил. О нём легенды ходили. Он путешествовал. Приезжал в город. Если там было преступление, то он искал преступника. Разбирался с теми, кто грабил других.

— Я думала, что у вас нет преступлений.

— Есть. Но это не любят обсуждать. Есть люди, которые не хотят работать. Не могут найти достойную работу, а на чёрную не пойдут. Вот и выходят на большую дорогу. Обычно они караулят не на центральных дорогах, а вот в таких местах.

— Хочешь сказать, что мы подвергаемся опасности?

— Не тронут. Свой свояка не тронет. Да не смотри на меня так. Я не ходил на большую дорогу. Но они-то не знают этого. Да и род я сменил. Так что не тронут.

— В смысле сменил род?

— В твой перешёл. Я же тебя не к себе веду, а за тобой ухожу.

— Не поняла в чём разница. Ведь не обязательно жить с родителями. И на одном месте.

— В словах. Арина. Вся разница в словах.

— Если бы ты сказал, что берёшь меня в свой род, то ты занимался бы тем же ремеслом, что и твой отец или твоя родня?

— Да. А так я могу поменять род деятельности.

— Сложно это всё.

— Так кажется, — возразил Гарт.

Мы остановились у какой-то речушки. Развели костёр, подкидывая туда высохшее стебли подсолнечника. Они быстро прогорали, а до этого, пока высыхали после дождя, жутко дымили. На нёбе стали появляться звезды. Облака разбежались и пока не думали возвращаться. Начали появляться спутники Патриона. Люди покоряют космос, летают с планеты на планету, проводят сложнейшие операции, а мы сидим перед дымным костром и печём овощи в зале. А хлеб поджариваем на палках. Как дикари какие-то. В это сложно было поверить. Так же как поверить в то, что назад в цивилизацию мне дорога была закрыта. Но это меня не волновало так сильно, как Санта. Мне было здесь хорошо. И объяснить это я себе не могла.

— А как там? Среди звёзд?

— Холодно и одиноко, — не задумываясь, ответила я.

— Тогда здесь лучше.

— Согласна. Здесь лучше.

Здесь можно было пачкаться в золе и обжигать пальцы об горячий хлеб. Вытирать слезящиеся от дыма глаза. Наблюдать, как падают звёзды. Слушать, как перекликаются птицы. Наблюдать за Гартом, который стелил в телеге.

— Ты ещё долго будешь сидеть? — спросил он, снимая тент.

— Не боишься, что дождь пойдёт?

— Тогда тент вернём на место. Не хочу, чтоб кто-то подкрался незамеченным, — доставая из кобуры пистолет.

— Я думала, что после войны всё оружие сдали.

— У меня две профессии. И одна из них грязная. Но мы ведь не будем это обсуждать? — спросил он, поглядывая на меня.

— Почему?

— Потому что у меня есть другие планы, — ответил он.

Планы. Я догадывалась о них. Сама чувствовала не поддающуюся логике жажду ласк и поцелуев. Мы с ним были вместе каждый раз, как последний. Забывались друг в друге, не обращая на окружающую реальность. Жажда губ, жажда прикосновений. Потребность быть рядом. А где-то там летали космические корабли, сгорали в атмосфере метеоры, люди искали новые планеты, совершали открытия, а я кажется поняла, что своё самое главное открытие в жизни уже совершила. Мой путь был окончен, обретением какого-то смысла, что трудно объяснить. Он просто был. Появился и всё.

— Опять ты где-то витаешь? — усмехнулся Гарт.

— Нет. Я здесь. С тобой.

— Поверю на слово, — прошептал он, увлекая меня за собой. Иногда наверное так и нужно жить именно одним моментом. Здесь и сейчас, ни о чём не думая, кроме любимого человека. Здесь и сейчас, а ещё вместе. Хорошие, правильные слова.

Дом родителей Гарт находился в стороне от центральной дороги. К нему вела протоптанная грунтовая дорога. Мы практически всё время передвигались по таким, заезжая в деревни, чтоб пополнить запасы продуктов. Я пыталась считать дни, которые мы были в пути. Но они так походили один на другой, что я сбилась. Вдали ото всех это казалось таким неважным. Потом я узнала, что в пути мы были около месяца. Осень уже начала заканчиваться. Скоро должно было вступить в права лето.

Я не заметила сильных различий между временами. Разве что ночи были холоднее обычного, но мы хорошо согревались под одним одеялом. Горячие были ночи. И вот путешествие подошло к концу. Мы достигли деревянного дома, вокруг которого раскинулись зелёные поля, по которым бегали стада коко. Наша животинка почувствовала своих и прибавила ходу. Стоило нам въехать во двор дома, Гарт тут же её распряг. Похлопал по крупу. Той не пришлось долго себя уговаривать. Она помчалась к своим что-то громко фыркая. Гарт же помог мне выбраться из телеги и пошёл в сторону дома. Женщина с седыми волосами, которые видны были из-под косынки, сидела в кресле и видимо вязала, когда услышала, что кто-то пришёл. Вязка была отложена в сторону на небольшой стол. Гарт остановился в дверях. Голову склонил. Так и стоял, не решаясь войти.

— Иди сюда, сынок. Я и не думала, что ты вернёшься, — позвала она.

— Я обещал вернуться, — ответил Гарт. Он пересёк комнату в несколько секунд. Сел рядом у её ног и уткнулся лицом в колени. Она провела рукой по его волосам с мягкой улыбкой.

Я осторожно вышла на улицу. Не хотелось чувствовать себя лишней. Я забралась назад в телегу. Достала из сумки банку и стала туда складировать сухие лепестки травок, что удалось собрать на последней стоянке. Они должны были лечить малышей от сухой крошки, которая иногда появлялась при рождении. Знания появлялись, когда я видела, что могу их применить или что-то могло мне помочь в работе. Ко мне подошёл парнишка.

— Ты кто? — спросил он, без спроса забираясь на телегу и садясь рядом.

— Арина. А ты?

— Парт. Что делаешь?

— А на что похоже?

— Не знаю. Поэтому и спрашиваю.

— Я лекарка. Это нужно для лекарства.

— М. Ясно. Ты приехала, чтоб маму вылечить? — спросил он с детской прямотой.

— А что с мамой?

— У неё нога вот так, — он изогнул руку под каким-то немыслимым углом.

— Надо для начала посмотреть. Я не могу так с ходу сказать.

— А чего не посмотришь?

— Пока там Гарт с мамой разговаривает.

— Вернулся, — он довольно улыбнулся.

— Как видишь.

— И лекарку привёз. Он молодец. Отец не верил, а я знал… — последние слова мальчишка сказал, соскакивая с телеги. Парт побежал за дом. Я же продолжила заниматься своим дело. Вскоре из-за дома вышла молодая девушка и мужчина уже в возрасте. Рядом шёл Парт что-то активно им рассказывая. Руками махал, как мельница.

Мужчина посмотрел в мою сторону. Кивнул, но подходить не стал. Я ответила ему улыбкой. Всему своё время. Пусть пока без меня переговорят. Я закончила обдирать лепестки и убрала банку в сумку. Нужно будет потом раздобыть бутылочку с маслом и настоять травку. Почти вся медицина Патриона была основана на маслах, с различными добавками. Хотя, если у них был такой сильный иммунитет, то тут нечему было удивляться.

— Арина, пойдём со мной, — ко мне подошёл Гарт.

— Пойдём, — беря его за руку, согласилась я.

Мы вошли в дом. Вся семья пялилась на меня. Кто настороженно, кто с улыбкой. Мне аж не по себе стало.

— Это Арина, моя жена, — представил Гарт. Я же только сейчас осознала, что по сути эти люди охотились на таких как я, на проклятых. А теперь Гарт представляет меня как свою жену. До этого я не думала об этом. Выглядело всё скажем так не очень. Стало страшно.

ГЛАВА 12

Мои опасения не подтвердились. Меня хорошо приняли в доме Гарта и никто не пытался убить или задеть словом. Они скорее смотрели на меня с любопытством. Оказалось, что земляне сюда не добрались. Да, они слышали о нас, но не видели. Разве только отец Гарта, Нарн общался с первыми колонистами. Только давно это было. Очень давно. Он уже больше сорока лет жил здесь, выращивая коко, шерман — это что-то похожее на наших овец, и занимался птицей. У него была крупная ферма. Одна из крупнейших в округе. Или скорее у Мэрты. Нарн, когда женился, то вошёл в её род. От его прежнего рода остались лишь былые воспоминания. Теран пытался возродить его, но получил срок за такие дела. Его не осуждали, но и не хвалили. У каждого свой путь, своя дорога. Только печалились, что умер он после заката, когда уже солнце зашло. Видимо не простило оно его.

Я никогда ещё не жила в местной семье. Это был интересный опыт, наблюдать за местным бытом. До этого я больше жила по наитию. Но одно дело включить логику и понять как на сковороде пожарить мясо, а другое научиться хлеб печь. До приезда на Партион я никогда в жизни мясо не жарила на огне. Разогревала готовые полуфабрикаты или питалась в столовой. А тут пришлось жарить самостоятельно. После войны в больнице поменялась кухарка и еда стала отвратительной. Это было хорошим стимулом научиться готовить. Но вот как хлеб испечь для меня оставалось тайной. Я обычно уже готовый покупала. Оказалось, что в поддонах для хлеба я дома варила похлёбку, используя его вместо кастрюли. Когда я это рассказала, то меня на смех подняли. Но это для них всё было просто. Партиноцы так жили много поколений веков, а я всему училась с нуля. И училась больше наблюдая за другими. Меня этот смех не обидел. Я признавала, что многого не умела. А некоторые вещи для меня были дикими. Это не повод обижаться.

Мы жили в семье Гарта уже три дня. Гарт вместе с отцом каждое утро помогал на дойке коко, потом Лала, дочь Нарна и Мэрты отвозила молоко на рынок, где продавала его до обеда. На хозяйстве оставался Парт, помогая матери по дому. Нарн и Гарт кормили птиц, выгоняли скотину на поля, вечером её загоняли назад. Чистили загоны, чинили изгороди, решили крышу перекрыть. Парт старался каждый раз улизнуть от обязанностей. То его находили спрятавшимся в машине с молоком, то вытаскивали с чердака, где он прятался. Но Мэрта не могла полноценно работать. У неё была сильная проблема с ногой, поэтому она больше командовала им и мною. Меня тоже сильно не нагружали. Запретили доить коко, потому что я ребёнка ждала.

— Мэрта, а что у тебя с ногой? — спросила я, чистя овощи для обеда. — Может помочь смогу?

— Да чего тут поможешь… — она отмахнулась.

— Но всё же.

— Упала я. Неудачно. Мы в тот день с Нарном поругались. Вроде мелочь, а так обидно стало. Хотела достать банки с верхней полки. Лестница подломилась и я упала. Нога сломалась. А потом вылечилась. Но теперь она кривая, вон как та палка, — Мэрта показала на свою палку, без которой не могла ходить. — Ещё и болит.

— Покажешь? Может смогу вылечить, — попросила я. Она сомневалась, но причину сомнений, я не видела. Не доверяла? Возможно. Всё-таки я пришлая была.

— Она кривая и страшная, — прошептала Мэрта, когда Парт выскользнул из кухни за водой.

— И?

— Что и? Страшная она.

— А я прошу показать, чтоб на неё любоваться? Это пусть Нарн на твои ножки любуется. Меня они чисто по работе интересуют, — хмыкнула я. Мэрта рассмеялась. — Так что?

— Хорошо. Пойдём в комнату, — согласилась она. — Ты только Нарну не говори…

— Ох, Мэрта. Вот увижу твою ногу и первым делом пойду с ним её обсуждать. Мне больше делать нечего?

— Но всё-таки…

Нога срослась неправильно в трёх местах. Часть мышц окаменели, другая часть была в спазме. Редкая травма. Но в теории можно было всё исправить.

— Починить можно, только одна нога будет короче другой. Так что придётся для одного ботинка каблук заказать. Тогда танцевать сможешь спокойно, — сказала я, прикидывая, что потребуется для операции.

— Какие танцы! Мне хотя бы ходить нормально.

— Ходить будешь. И боль пройдёт. Смысл ведь есть? — я посмотрела на неё.

— Есть. Давно его простила. А вот нога прощать не хочет.

— Или сердце?

— Он слишком строг к детям, — оправляя юбку, ответила Мэрта. — У меня их десять. Но никто не вернулся. Все улетели, как птицы. Кого уже и в живых нет. Я ему сказала, что скоро одни коротать век будем. А ему всё равно. Не понимает почему они не возвращаются. Это сейчас от удивления Нарн язык прикусил. Следит за ним. Но он как скажет, так хоть стой хоть падай. Не верит ни в кого. Себя вспоминает в молодости. Так куда нам до него тягаться?

— Человека уже не переделать. Он таким и останется. Так чего переживать? Кого-нибудь ветер вернёт. Он же ничего не делает просто так. Кого-то сводит, кого-то разводит. Ты права, дети, как птицы. Они улетают, чтоб свить свои гнёзда. Вывести птенцов. Но ты не одна. У тебя рядом твой милый. Сколько вы уже вместе прошли и сколько ещё предстоит!

— Давно мы вместе. Хотя я и не думала, что всё так серьёзно будет. Сошлась с ним потому что он таким красивым был и высоким. Танцевал так, что любо-дорого смотреть было, — Мэрта улыбнулась воспоминаниям. — А вот Грет, он в меня пошёл. Низкий.

— Не в росте счастья. Ты мне лучше скажи, согласна, чтоб я тебе ногу починила?

— Я хотела бы этого.

— Тогда нос по ветру. Я пойду за сумкой схожу.

— Сейчас лечить будешь?

— А чего время тянуть? Пока никого нет и никто нам мешать не будет. Да и поправишься быстрее, если раньше начнём.

— И то верно, — согласилась она.

— Сможешь опять свои ноги Нарну показывать, — привела я последний решающий аргумент. Она лишь рассмеялась.

Я смогла закончить лишь к вечеру, когда всё начали возвращаться домой. Парт приготовил обед, за что ему была честь и хвала. Как узнал, что я с Мэртой занимаюсь, так не мешал. Сам занимался делами. Видно было, что он за неё переживал. Я же чувствовала сильную усталость. Пришлось довольно долго приводить в порядок мышцы с помощью масел и лекарств. Потом уже заниматься операцией и выправлять кости. Хорошо, что я ещё знала как это сделать. Оставалось надеяться, что всё получится. Я хотела пойти чего-то перекусить, но сил не было. Оставалось только доползти до кровати и лечь в неё.

Комнату освещал ночник. Гарт сидел неподалёку на полу. На стуле стояла машинка. Он что-то строчил, склонившись над ней. Ночь, а он не спит. Всё работает, а потом опять будет днём носом клевать.

— Гарт, может спать пора? — спросила я.

— Может быть и пора, — согласился он. — Отец мне машинку отдаст, если одежды впрок на шью. Хочу её.

— М, ясно.

— Слышал ты мать лечила?

— Лечила. Не знаешь, как она?

— Спит. Отец испугался.

— Знаю. Убить меня не порывался? — я улыбнулась. Сладко потянулась.

— Нет. Но мысли у него такие были. И понимает, что помощь нужна, но принять сложно.

— Поэтому я и не стала ему говорить о лечение. Боялась, что он меня не поймёт.

— Есть такое, — ответил Гарт. Отвлёкся от шитья. Подошёл ко мне. — Ты есть будешь?

— Буду.

— Я сюда принёс. Правда остыло всё давно.

— Давай так поем. Устала сильно. Мне сейчас всё равно что есть, хоть траву, — ответила я. — Да я бы встала.

— Сама же сказала, что сил нет, — подавая мне миску, ответил Гат.

— Нет. Но всё равно… Ладно, спасибо, — не в силах спорить, я принялась за еду. — Нам придётся немного задержаться. Надо дождаться, когда у твоей мамы всё заживать начнёт.

— А я никуда не тороплюсь. Надо ещё крышу сарая починить. Через месяц поедем дальше. Но дольше задерживаться нельзя.

— Почему?

— Дорога долгая. А нам надо успеть на месте обустроиться до того момента, когда ребёнок родится.

— Всё время о нем забываю. Странно это, что скоро появиться ещё один человек.

— Тебе всё в этой жизни странно, — хмыкнул Гарт.

— Да, так и есть. Потому что это ведь как чудо. То, что не может случиться, но случается. Может для каждого восход солнца — это обыденность, которая приносит новый день, полный забот. Но для меня это каждый раз чудо. Просыпается солнце и освещает лучами всё вокруг, заставляя просыпаться. Для меня чудо-дети, которые такие маленькие, а потом становятся такими большими и умными или глупыми, непохожими друг на друга. А ведь вначале были всё маленькими комочками. Любовь — это тоже чудо. Как могут сделать два человека, непохожих, разного пола, разных взглядов, положения и цвета глаз иметь потребность друг в друге? Разве это не чудо? Не странно?

— Не знаю. Но ты красиво говоришь. Тебя слушать приятно. Как и целовать. Может я тебя порой не понимаю, но слушать тебя всё равно приятно.

— Это пока у меня голос не охрип. Вот будет хриплый, как двери несмазанные и сразу станет слушать неприятно.

— Какая ты порой глупая бываешь, — рассмеялся он, забирая у меня тарелку.

— Почему сразу глупая?

— Потому, — отпивая мой компот, а потом протягивая кружку, ответил Гарт. — Как думаешь, получится маму на ноги поставить?

— Получится. Я всё для этого сделала. Остальное только от неё зависит. Если у неё хватит смысла, так всё заживёт.

— Хватит, — уверенно ответил Гарт. — С каждым днём уверен, что правильно нас ветер свёл.

— Я тоже так думаю, — допивая компот, ответила я.

— А вот это странно, — он улыбнулся. Посмотрел на машинку, явно собираясь вернуться к шитью.

— Давай спать. Всех дел не переделаешь, — сказала я, откидывая одеяло.

— Наверное, ты права, — он вернул кружку на подоконник и выключил свет.

— Знаешь чем страсть от любви отличается?

— М?

— Даже просто с человеком лежать рядом приятно, — ответила я.

— Спи, — поцеловав в губы, усмехнулся Гарт. Точно. Надо спать. Завтра новый день. Новые дела, а я тут всё болтаю и сказки сочиняю. Но ведь правда, вот так лежать рядом с ним было так приятно, что невольно закрадывался страх, что сказка может когда-нибудь закончиться. Я хотела об этом сказать Гарту, но он уже спал крепким сном.

Я не особо заметила, чтоб Нарн был жёсток с детьми. Скорее он был с ними строг. Им это не нравилось. Хотелось больше свободы. Дочь хотела сбегать на танцы, но Нарн это всячески пресекал. Так же он не разрешил ей в этом году уехать путешествовать из-за того, что дороги были небезопасны. А я с ним была согласна. После войны вся страна напоминала растревоженный улей, который пролетал как-то мимо дома. Тогда все побросали дела и бросились на землю, боясь попасть на их пути. Ещё он был требователен ко всему, что касалось работы. Его авторитет в доме был неоспорим. Никто не мог высказать мнение, которое отличалось бы от него. Вот с этим я была не согласна, но молчала, не создавая конфликтов. Мне нужно было лишь дождаться, когда у Мэрты заживёт нога.

Конфликт произошёл спустя две недели нашего пребывания на ферме. Был уже вечер. Мы ужинали, когда около дома остановилась машина. За всё это время я не видела, чтоб кто-то приходил в гости, а тем более приезжал так поздно. В дом вошёл мужчина лет сорока. Может больше. Он посмотрел на нас, кивнул Мэрте, я удостоилась хмурого взгляда, но не больше.

— Режт девку попортил и в бега ударился, — сказал мужчина.

— Далеко не уйдёт, — сказал Нарн, быстро доедая ужин. Оставлять пустыми тарелки здесь были не принято.

— Десять человек на его поиски уже снарядились, — продолжил мужчина.

— Двенадцать, — посмотрев на Гарта, сказал Нарн.

— Что за девка была? — спросил Гарт.

— Мира, — сквозь зубы ответил мужчина.

— Одиннадцать человек, — ответил спокойно Гарт. Нарн удивлено посмотрел на сына.

— Слабак, — выплюнул он со злостью. Гарт даже не шелохнулся. Нарн поднялся из-за стола и достал пистолеты со шкафа.

— Я не дурак. Мира перед любым подол задирает. А Режт не тот человек, который будет силой брать.

— Считаешь я дурак? — спросил его Нарн.

— Ты глупый. Мать плоха, а тебе только молодость вспомнить и пистолетами помахать охота, — ответил Гарт. — У меня жена ребёнка ждёт. А ты хочешь, чтоб я пошёл по лесам бегать и искать парня, на которого наговорили? Ты ведь это тоже знаешь. Если хочешь, то бегай. Я дома останусь. Не хочу вернуться к открытым дверям. Времена неспокойные.

— Десять человек, — выпалил Нарн, закидывая пистолеты назад. Один из них выстрелил, заставив нас вздрогнуть.

— Арина, пойдём в комнату, — позвал меня Гарт. Я быстро выскользнула из-за стола. Потом слышала как уехала машина, а Нарн пошёл на улицу колоть дрова. Звук топора разносился по округе.

Гарт как ни в чём не бывало сёл за машинку. Я попыталась вязать. Как-то попросила Мэрту научить. И теперь пыталась освоить это занятие.

— Я не знала, что у вас есть такие женщины.

— Которые юбки задирают перед любым, кто позовёт? — уточнил Гарт.

— Да.

— Есть. Но об этом не говорят.

— Я думала, что у вас большое значение любви уделяют.

— Не ко всём она приходит. Не каждый встречает свой смысл, — ответил Гарт. — И не все понимаю, что главное в жизни, а что нет.

— А ты понимаешь?

— Я не хочу потерять тебя, — ответил Гарт. — Сегодня это может случиться. Отец уже нюх терять начал. Но сама посуди. Деваха, которая приглашает в свою кровать любого, заявляет, что её обидел парень. Тихий, хороший парень, который растит скот и не думает уезжать из родного края. Он пугается. Убегает. За ним в погоню уходят мужики. Оставляют свои дома. Семьи без защиты.

— Думаешь это всё специально?

— Да. А отец злится, что не понял этого. Чуть в ловушку не попал.

— Для него это удар.

— Нужно признавать ошибки. А ты сегодня не пугайся, если стрелять будут. Просто спрячься и не высовывайся.

— Думаешь нападут?

— Да.

— Но зачем?

— А зачем нападают? Неспокойные сейчас времена. А чем ближе к Гранху, тем ещё неспокойнее.

— Почему?

— Там каторга. Там тюрьмы. Из них люди бегут.

— И туда мы поедем?

— Да.

— Зачем?

— Затем.

— Говорить и объяснять не хочешь.

— Не хочу. Но скажу, — он отрезал нитки. Сложил новую рубашку и подошёл ко мне. Сел рядом на кровать. Взял меня за руку и приложил ладонь к своей щеке, на которой был нарисован рисунок в виде ножа. — Из-за этого. Ты не видишь. Они привыкли быть изгоями. Но там, в деревне, не все молоко покупают, потому что я здесь. Они считают, что я в род вернулся и тебя привёл. Мать приняла. Поэтому они отвернулись от неё. Я уйду и всё наладится. Так всегда будет. А там, в Гранхе, мы равны. От нас все отвернулись. А тут тяжело будет.

— Мне страшно. Я не готова к такой жизни.

— Для тебя ничего не измениться. А вот для меня да.

— Мне казалось, что у вас очень милая планета. Что грязи нет. А сейчас, когда я начинаю узнавать подробности, то становится страшно.

— Арина, плохие люди везде есть. Но хороших больше.

— А ты какой?

— Для тебя хороший, а для них плохой. Так получилось. Я выбрал не ту сторону. Теперь приходиться расплачиваться за этот выбор.

— Ты ведь так и не рассказал, почему пошёл на сторону колонистов. Ведь причина была не только в брате?

— Не только. Я хотел доказать, что чего-то могу. Пусть и так глупо. Я мог ими управлять. Понимаешь?

— Нет. Не понимаю.

— Зачем тебе это знать? Чтоб не спать по ночам?

— Всё так плохо?

— Тридцать человек, которые уже убивали. И я, который должен был ими командовать. Пришлось стать таким же. Или частично таким. Есть задание. Его надо выполнить или тебя убьют. Ты заставляешь их выполнять, и они выполняют, потому что ты убьёшь их. Пришлось научиться.

— Но ты ведь не такой, — не выдержала я.

— А какой я? — спросил он, мягко улыбаясь и внимательно наблюдая за мной.

— Ты хороший парень. Добрый, заботливый…

— По отношению к тебе.

— Хочешь сказать, что ты чудовище?

— Нет. Мне не доставляет удовольствие от того, что я делаю. Но, если будет стоять задача, то я её выполню. В деревне много людей, которые не смогут сделать этого. Они не смогут дать отпор. Будут смотреть, как рушат их дом, как обижают их жён, а я не смогу так. Они это знают и боятся. Так и с отцом было. И с нами, пока мы здесь жили. Братьев опасались. Меня нет.

— Почему?

— Потому. Ты смеяться будешь.

— Не собираюсь я над тобой смеяться. Понять хочу. Понять почему всё так произошло.

— Хорошо. Скажу. Но ты обещала не смеяться. Окаменение в детстве спонтанно может быть. Когда страх какой-то или нравится тебе кто-то. Мы так дурью маялись всегда. Пугали друг друга. Или за девчонками наблюдали. Да, это плохо, но интересно было. Так вот. Я не каменел никогда. Никак не реагировал. Такое бывает. Редко, но бывает. И…

— Смеялись?

— Да. И растрепали потом всем. Кто-то жалел, а кто-то смеялся. Другие за девчонку принимали. Потому что девчонки совсем могут не каменеть, даже если и пугаются. А вот у ребят такое редко бывает. Как защищать ту, которую любишь, если ты слабый?

— Ничего смешного я здесь не увидела. А в детстве дети часто злые, не понимают, что говорят и кого-то обижают.

— Они не обижали. Это правда. Пусть горькая, но правда. Поэтому и хотел доказать, что могу. Думал, если появиться хотя бы цель, чтоб выжить, то получиться. А получилось, когда тебя увидел. Думал, что сердце остановиться, когда тебя увидел. Вначале не заметил тебя. Всё думал дотянет ли брат. А потом тебя увидел и весь мир тусклый стал. Ты такая яркая, что всё меркнет.

— Я не буду судить. Ветру виднее, что и почему мы должны были пройти, чтоб встретить друг друга, — сказала я.

— Значит, понимаешь?

— Пытаюсь понять, — ответила я.

За окном Нарн перестал колоть дрова. Стало тихо. Гарт поцеловал мою руку и отнял вязку. Выключил свет.

— Иди сюда, моя хорошая, — позвал он, расстёгивая рубашку. Так было всегда. Страсть накрывала нас часто, стоило опуститься ночи, как наступало безумное время поцелуев и ласк. Порой и днём я чувствовала его горячий взгляд, но днём было много дел, поэтому мы дожидались ночи, которая всецело принадлежала нам. Я списывала на молодость и свежесть отношений такой темперамент и потребность друг в друге, потому что с Денисом у меня такого не было. Всё было намного слабее по эмоциям. С Гартом же они били через край, несмотря на тяжёлый день, усталость пропадала в объятьях друг друга.

Гарт проснулся и быстро поднялся. Это разбудило меня. Я не понимала, что происходит, но решила, что безопаснее будет на полу, рядом с кроватью, а не стоять в полный рост, когда Гарт, пригибаясь, держа пистолеты, подошёл к окну. Я ничего не слышала. Тихая ночь. Может в загоне кто-то мекал и блекал, но животные всегда мычат и блеют. Или сейчас как-то громче, чем обычно? Я так и не поняла причину, по которой проснулся Гарт. Но он считал, что опасность была. Спорить с ним было глупо. В этом у него было опыта больше, чем у меня.

Выстрелы. Они были слышны в другой части дома, но Гарт не торопился идти на подмогу. Он ждал около окна. А я бы на его месте пошла бы на помощь. Вместо этого он подошёл к двери и проверил засов. Я лежала, закрыв руками уши и зажмурившись. Хотелось, чтоб это был сон. Страшный сон. Я мечтала проснуться и больше не видеть таких кошмаров. В той части дома выстрелы прекратились. Мы продолжали ждать. А потом ожидание затянулось до такой степени, что я уснула прямо на полу.

Мне снилось что-то неприятное. Поэтому я была даже рада, когда солнце разбудило меня. Гарт сидел напротив меня, полуприкрыв глаза, но видно было, что он не спал.

— Неспокойная сегодня была ночь, — сказал он.

— Да. Ты не спал?

— Нет. Ждал вторую волну. Но её не было. Увидели, что мы кусаемся и сбежали.

— А почему ты не пошёл на помощь отцу?

— Потому что в доме две комнаты и кухня. Он защищал мать, я тебя, Парт Лалу. У каждого своя территория, которую нужно было отстоять. Зачем её покидать?

— А если кто-то не справился бы? Например, Парт?

— У каждого своя территория и своя задача, — повторил Гарт.

— Хочешь сказать, что остальное — это проблемы другого?

— Скорее это не так важно. Поэтому нам так тяжело и было воевать. Каждый готов был воевать за свой дом, но не за чужой город.

— Одиночки. Каждый защищает только то, что ему дорого, — сказала я.

— Да.

— Мне этого никогда не понять, — покачала я головой. Гарт лишь устало улыбнулся в ответ. Я взяла расчёску. Нужно было себя в порядок провести. Руки почему-то дрожали.

— Ты испугалась.

— Немного.

— Не бойся. Ничего не бойся. Всё будет хорошо. Не дам тебя в обиду.

— Ты мне это уже говорил.

— Мне не сложно повторить, — ответил Гарт. — А тебе это нужно понять. Пока не поймёшь, то не успокоишься.

На кухне за столом сидел сонный Парт. Стоило нам войти, как он начал что-то быстро рассказывать. Путал местами слова, проглатывал буквы. Речь было не разобрать больно путанная она была. Как я поняла, то враг пошёл через кухню. Его встретил Парт и отбил атаку. Больше попыток забраться в дом не было. Поэтому героем этой ночи был Парт. Стоило на кухне появиться Нарну и Мэрти, которая потихоньку уже шла сама, так Парт начал свой рассказ вновь.

— Достойная смена, — сказал Гарт отцу, кивнув в сторону брата. Тот довольно усмехнулся.

— Мэрта, смотрю, ты уже на ногах?

— Сегодня смотрю, так всё зажило. Только идти не удобно.

— Надо обувь специальную заказать. И тогда всё хорошо будет, — сказала я.

Начинался новый день. Гарт со всеми пошёл доить коко. Мы с Мэртой принялись готовить завтрак. Я пыталась понять события прошлой ночи. Получается здесь с детства каждый учиться защищать только «своё». Парт мог держать оружие в руках, значит мог защитить сестру. Но не могли же Нарн и Гарт серьёзно думать, что мальчишка мог справиться с этой задачей? Наверное, всё же подстраховывали. Об этом я спросила Гарта после обеда, который принесла ему на поле. Он не вернулся домой, потому что чинил сарай в километре от дома. Не хотел тратить время на дорогу, поэтому решил отказаться от обеда, чтоб побыстрее закончить.

— Парт хорошо обращается с оружием. Не доверять ему, значит унизить. Мне не доверяли долго. Но я доказал, что могу справиться с задачей.

— Хочешь сказать, что такое часто бывает?

— Всё в жизни бывает, — уклончиво ответил Гарт, отставляя в сторону пустой горшок, в котором я принесла ему кашу. — А теперь сладкое хочу.

— Так ничего не взяла из сладкого, — как-то растерялась я.

— Придётся тебя целовать, — заваливая меня в траву, сказал он.

— Прекрати.

— Чего это я прекратить должен? — спросил он, внимательно посмотрев на меня.

— А то и должен. Вдруг кто мимо пройдёт.

— Трава густая. Солнце высоко. А ты моя жена, которую я имею целовать вот когда захочу, — слегка прикусывая меня за губу, ответил он.

— Опять? Я думала, что ты уже избавился от этой привычки.

— Это не привычка. Ты в последнее время только обо мне думала, а не о чём-то другом. Так и не было повода о себе напоминать. А сейчас ты думаешь «о других». И это при том, что я тебя просто поцеловать хочу, а не юбку задрать.

— Пошло как-то прозвучало.

— Пошло будет когда я это сделаю, — хмыкнул он, грубовато целуя меня в губы. После этого его привлекла прядь волос, что выбилась из моей косы. — Как этот цвет у вас называется? Солнечный?

— Рыжий.

— Рыжий. Надо род так обозвать. Сразу понятно будет откуда чей.

— Чего?

— Для детей и потомков, — ответил он, заваливаясь в траву. — Вряд ли из нашего рода дети будут уходить. Он большим будет. Сильный род — это хорошо.

— Как скажешь, — ответила я.

— Арина, мы завтра дальше в путь поедем.

— Хорошо, — кладя голову ему на грудь, согласилась я. Светило солнце, жужжали пчёлы. Ветер шуршал травой. Было так спокойно и хорошо рядом с Гартом, что с трудом верилось, что такое бывает.

— Больше не боишься?

— Не знаю. Начинаю думать о том, что будет, то становиться боязно. А вот так, когда ты рядом, то мне спокойно.

— Так и должно быть, — прошептал он. Наверное, он всё-таки был умнее меня, говоря, что не всё должно быть объяснено. Зачем объяснять, когда можно почувствовать? Как чувствовать солнце и ветер, так можно чувствовать и заботу.

ГЛАВА 13

Мэрта расстроилась, когда узнала, что мы решились на отъезд. Нарн ничего не сказал по этому поводу. Потом Мэрта мне всё-таки шепнула: он надеялся что мы останемся. Но мы не остались. Нарн был удивлён каким стал Гарт. Он никак не ожидал, что тот станет нормальным мужчиной. Интересно было бы узнать, что был за смысл в этой «нормальности». Наверное, что он обзавёлся семьёй с сильным родом, что мог защитить. Голова у него думала, о чём он это отцу доказал. Не вёлся на более сильного. Гарт ни с кого не брал пример. Не подражал. Он сам был по себе. И это вызывало уважение. Хотя у Нарна и Лала с Партом не подражали ему. У каждого из них был свой путь. Это было видно. Они уйдут, но оставалась надежда, что кто-то захочет вернуться.

И вот опять мы в телеге едем под ярким солнцем по извилистым грунтовым дорожкам. А я начала ощущать себя уже беременной. Появился живот. Стало сложнее переносить поездку. Меня раздражала эта тряска, раздражала дорога. Хотелось уже наконец добраться хоть куда-нибудь и там обосноваться. Я начала понимать, что хочу свою кухню, комнату с мягкой кроватью, а не жестки матрас из соломы. А мы всё ехали и ехали. Конца и края не было этому пути. Я ловила себя на мысли, что вот-вот расплачусь. А через две недели пути действительно стала плакать почти каждый вечер. Я уходила куда-нибудь в сторону от стоянки и ревела. Мне было жалко себя. Жалко свою жизнь. Вновь появились мысли, что вот там, на Земле, Денис сейчас живёт хорошо. Он ходит по чистым улицам. Смотрит по вечерам фильмы, читает книги, а я трясусь в повозке.

— Что случилось? — спросил меня Гарт, находя около ручья.

— Я уже иду, — быстро вытирая слёзы, ответила я.

— Я тебя не зову, а спрашиваю, что случилось, — довольно резко ответил он. — Это надо ещё так забраться было! Тут одни ветки и камни скользкие. Ты о себе совсем не думаешь?

— Мне показалось здесь хорошее место, — ответила я. — Тут бревно есть, которое нависает над водой. Можно ногами болтать в воде.

— Рядом с нашей стоянкой есть камень большой. Вот села бы на него и болтала ногами. А тут поскользнуться легко.

— Мне показалось, что тут идеальное место.

— Чтоб убиться, — проворчал Гарт, но всё-таки пробрался ко мне и сел рядом. — Так чего ревём?

— Устала.

— Давай отдохнём денёк.

— Нет. Лучше сразу поехать, — и тут меня прорвало. Я и не думала, что так плакать умею. — Это из-за беременности. Так грустно и…

— И…

Ну сам просил. Я вывалила всё, что меня так обижало в последнее время. Гарт слушал молча. А я ему зачем-то вещала про тарелки и кастрюли, которые так хотелось иметь на кухне. Рассказывала, как мне телега надоела. И трястись в ней тяжело. И много чего я ему наговорила. Гарт слушал молча. Я же всё говорила и про то, что устала от кочевой жизни. Что нет настроения даже целоваться с ним, а по вечерам так грустно и тоскливо, что хоть вой.

— Мы можем задержаться в каком-нибудь городе. Дождёмся, когда ты родишь, а после этого продолжим путь дальше, — сказал Гарт после некоторого молчания.

— Не надо. Это пройдёт. Я уже даже успокоилась немного.

— Арина, ты ошибаешься. Думаешь, что мы приедем на место, а там всё сразу наладиться. Но это не так. Там придётся всё строить с нуля. У нас там не будет дома. Его для начала надо построить. Потом уже и мебель сделать. А уж обустройство дома нас будет занимать тогда в самую последнюю очередь. Там понадобятся все силы. А откуда у тебя будут силы, если ты уже сейчас нос повесила и смысл теряешь? Это плохо. Неправильно.

— Ты не говорил, что мы едем в поле.

— Там не поле. Долина, камни. Полей мало. Больше камней и редкого леса. Города как-такого нет. Дома разбросаны на некотором отдалении друг от друга. Люди, что там оседают, редко уезжают из домов. Молодёжь уходит, а их отцы и матери остаются. Поэтому нам придётся там сначала всё начать, — сказал Гарт. — Давай поживём пару месяцев в городе. Ты успокоишься. Родишь. А потом поедем дальше.

— Там тебе будет тяжело.

— Думаешь в первый раз? — он усмехнулся. — Сегодня перетерплю, завтра ты. Но за то ты спокойнее будешь. Не хочу твои слёзы видеть. Мне это не нравится.

— А если уезжать из города не захочется? Если привяжусь?

— Ветер просто так не зовёт. Я чувствую, что нам надо ехать в Гранх, но ты чувствуешь, что мы должны круг сделать и остановиться в городе. Так тому и быть. Ничего просто так не бывает. И я не боюсь, что тебе там так понравится, что ты не захочешь уезжать. Ты меня любишь. За мной пойдёшь. Но тебя ветер зовёт, поэтому тебе так и тяжело, — сказал он. — Пойдём теперь кашу варить. Слёзы-слезами, но и есть надо.

— Ты не злишься?

— На что? Ты просто не поняла, что почувствовала. Надо было раньше сказать, а не слёзы тайком лить, — ответил Гарт.

— Гарт, а в снах может быть какое-то предупреждение? — спросила я.

— Не знаю. Тебе что-то снится?

— Мне дом снится, дети и ты. Только я не вижу твоего лица. Я знаю, что это ты, но лица не вижу. А ещё мы с тобой по лесу идём. И ты просишь прощения, а потом исчезаешь.

— Плохой сон и неправдивый. Не надо сомневаться и ерунда сниться не будет. Ты боишься, что ошиблась. Но это не так. Ветер людей просто так не сводит. И я тебя не брошу. Не смогу уйти от тебя такой солнечной. Зря боишься, — он соскочил с бревна и протянул мне руку. — Не забирайся больше в такие трудные места ни в жизни ни в мыслях. От этого только вред.

— Предлагаешь мне думать перестать?

— Проще думать. Не сомневаться, — ответил Гарт.

А потом была каша с ягодами, что мы набрали на обеденном привале. Молоко и творог. Я смотрела на огонь и думала, что может это правильное было решение остановиться в городе. Я уже скучала по другим людям. По общению. Мне было мало разговоров с Гартом. Хотя у нас больше я говорила, рассказывая про другие планеты и другие расы. Гарт говорил, что понимает меня через слово, но ему нравится слушать, поэтому я и вещала. Только в последние года учёбы я так привыкла жить в большом городе, что возвращаться в дикие места было тяжело. Мне нравилось жить с Гартом, но оказаться с ним на необитаемом острове, а наша поездка напоминала этот остров, я не была готова.

Не каждый город имел название. Обычно названия были у «плохих» городов. Они словно предупреждали путника, что там может быть опасно. А хорошие города всегда были родными, готового принять любого путника. Так и этот город был «хорошим». Он чем-то напоминал тот, где я работала в больнице. Такой же рынок, клуб, больница и жители. Нам разрешили занять дом на окраине. Обзавестись жильём было несложно. Достаточно было подойти к главе города и спросить какие дома пустуют. Здесь много было пустых домов. Людям не нравился этот город из-за того, что здесь было много проклятых. Поэтому они старились уехать. Меня проклятые не пугали.

Я даже смогла устроиться работать в больницу, где можно было обменяться опытом с другими проклятыми. Это был познавательный опыт. Тот, которого мне не хватало. Я узнавала ответы на вопросы, которые меня волновали. Здесь я общалась с людьми словно на одной волне.

Меня пригласили в клуб, где велись дискуссии о других планетах, расах. Патрионцы словно очнулись от сна и стремились к знаниям. В первый вечер я попала в клуб одна. Гарт не смог. Он уехал на какую-то ферму, договорившись, что там поможет с какой-то работой. Вернуться он должен был лишь через два дня. Скучала ли я о нём? Нет. Я даже не заметила его отсутствия. Меня захватила жизнь. Пациенты, разговоры. Я была ведь в центре внимания. Это было ново и волнительно. А когда я встретила Рену, то ощущение, что я дома было очень сильным.

— Я же говорила, что мы встретимся, — довольно сказала она.

— И ты даже была права, когда сказала, что у меня дети будут. И предсказала, что я замуж выйду.

— Я же знаю, что говорю, — довольно сказала она, качая на коленях мальчонку, которому уже было полгода. А ведь казалось, что ещё вчера я помогала ей с родами. Теперь меня скоро должно было ждать то же самое. — А где твой муж?

— Работать уехал. Так что какое-то время я здесь одна живу.

— Плохо, когда муж жену оставляет в такое время. К хорошему это не приведёт, поверь мне на слово, — покачала она головой.

— Так получилось.

— Что получилось?

— Ветер его зовёт в Гранх, а меня сюда.

— Я так и поняла. Тебе надо с моей мамой поговорить. Я когда про тебя ей рассказала, она хотела с тобой познакомиться.

— Можно.

— Приходи в гости вместе с мужем. Именно с ним. Не одна.

— Я не знаю, уместно ли это будет, — сказала я, когда в голову пришла дурная мысль.

— Почему?

— Он из рода Нарна, охотника за проклятыми.

— Слышала о нём. Но говорят, что он в твой род перешёл. Так что тут проблем нет. И не думай так больше. Никогда не думай и не сомневайся, — неожиданно разозлилась она.

— Рена, ты чего?

— А ты не понимаешь, что происходит? Тогда ты глупа, — ответила она и ушла из клуба.

Не понимаю. А я действительно не понимала. Не понимала почему я должна куда-то ехать. Почему я не могу просто жить, как хочу. Отказываться от работы в больнице. Отказываться от общения. Это ведь не меня в ссылку отправили. Это не меня сторонились всё вокруг как чумную. Так почему я должна чем-то жертвовать? Один раз я уже пожертвовала своей жизнью ради любимого и что получила? А получила я большее, чем потеряла. Я встретила Гарта. Человека, который меня любил. Которого любила я. У нас скоро должен был быть ребёнок. Но что же так на душе было сомнительно? Надо было такое слово придумать? Чем больше проходило времени, тем больше я боялась, что совершаю ошибку. Любовное опьянение схлынуло. Начал работать мозг. Когда я начинала всё рассчитывать и раскладывать по полочкам, то я понимала, что еду в никуда и опять дорога в один конец. Только если вначале я ехала в забытый солнцем дальний угол галактики, то теперь я ехала вглубь планеты. Самые дебри.

Мне хватило ума собрать информацию о Гранхе. Теперь я поняла, почему Гарт отказывался говорить об этом городе. Он располагался в долине, что окружали невысокие горы. За горами начинались земли, покрытые льдом. В Гранхе были зимы со снегом, которые длились по два месяца. Работа там была на заводах, что располагались у подножья гор. Заводы производили металл, строили машины, изготавливали посуду, гвозди и другую мелочь. Руду добывали шахтёры, которые были в основном из каторжан. Кто отбывал свой срок особо не стремились возвращаться в родные края. Они оставались в Гранхе. Женились на женщинах, которые туда случайно забредали и рожали детей, переходя работать из шахтёров в рабочие завода. Часто там вспыхивали драки. Доказывать кто сильнее, кто слабее было нормой. Были и ограбления. Вражда доходила до такого уровня, что могли быть вырезаны целые семьи, включая детей. Я всё это слушала и у меня волосы дыбом становились.

Я не говорила о своих опасениях Гарту, но он словно их чувствовал. Всё чаще поглядывал на меня с каким-то невысказанным вопросом. Я молчала. Гарт сам не стремился начинать разговор, но обстановка накалялась.

Идти в гости он вначале не хотел, но всё-таки решился выбраться из дому куда-то ещё помимо работы. Люди на него косились. Кто-то демонстративно отворачивался. Правда, нашлось несколько человек, с которыми он работал. Те здоровались сквозь зубы. Это тоже раздражало. Сомнения. И чего я в нём такого нашла, что решила идти по одной дороге? Трястись в повозке. Детей рожать и растить вместе. Всё чаще возникала мысль бросить всю эту дурь и пойти своей дорогой. Но ведь почему-то я начала встречаться именно с Гартом. Только всё это начиналось как временное явление. Любовь прошла… Или прошла влюблённость? Прошла та сумасшедшая страсть, которая сводила с ума? А теперь что делать? Рядом человек, с которым я не могу понять хочу ли быть рядом. И что теперь? Разводиться? Смогу ли я одна ребёнка поднять? Как будут ко мне относиться другие, когда я решусь на такой шаг. Но ведь это лучше будет, чем жизнь в глуши. Ведь опять же совершаю ту же ошибку…

Дом матери Рены ничем не отличался от других домов с снаружи, а внутри я удивилась. Внутри была техника. Настоящая техника, почти такая же, как на земных планетах первого круга. Я видела и утюг, и вентилятор. Да это был прорыв. На кухне стоял миксер и комбайн. Пусть доисторический, но всё же. Там же стоял отдельный стол, который был завален всякими бумагами, книгами и ручками с различным цветом чернил.

— А вот и Арина, — довольно сказала женщина, выскальзывая из соседней комнаты. — Вы проходите. Садитесь. Можете чай поставить. Я сейчас переодену малыша и вернусь.

— Может мы не вовремя? — спросила я, переглянувшись с Гертом.

— Нет. Все хорошо. Я сейчас, — она торопливо ушла в комнату. Я поставила чайник. Стала разглядывать удивительные предметы. — А вот и мы. Рена с Жапом уехали за материалом, а нас оставили дома. Шенку потребовался срочно пластик. А сами знаете, что за ним ехать надо прямо на завод. Но это всё мелочи. Шенка же сразу в мастерскую ушёл, а я с малышом осталась. Уже и забыла как это с детьми сидеть. Мои-то разъехались все. Хотя старший вернулся уже с женой. Такая красавица. Но детей у них нет. А тут Рена приехала с малышом. Ой, а я-то последний раз с ними возилась, когда Сира маленькая была. Так это уже было… Так давно это было. А то ещё насчитаюсь и возраст свой выдам. Вот женщины возраста не стесняются обычно, а я стесняюсь. Не хочу, чтоб его знали. Пусть это будет моим секретом. Ведь имею я права на секреты?

— Да, — мы с Гартом ответили в один голос, потому что она явно ожидала от нас ответа. Рассмеялась.

— Меня Лава кличат. Ты Арина, а это твой муж…

— Гарт, — представился он.

— Арина, налей нам чаю. Я и сама бы справилась, но зачем, когда есть тут такие помощники. А ты малыша ждёшь? Здорово как. Если девочка будет, то ты обещала просватать её. Вот Рена молодец, додумалась. Да и ты не промах. Два сильных рода хорошо со сватать. Представляю какие будут знания в головах их деток. Гарт, ты ведь не против этого? Я помню, что твой отец как-то непримиримо относился к голубоглазым. Даже сына выгнал на улицу, когда у него глазки цвет поменяли.

— Откуда знаете? — спросил Гарт.

— Ну, я тогда этого мальчонку подобрала. Помогла его пристроить в семью. Себе брать не стала. У меня тогда и семьи-то не было. Ох, молодые годы. Они такие были волнительные. Помню, как он тогда ругался, что первый же ребёнок и голубоглазый. Эх, непримиримый он тогда был. Не умел подстраиваться под изменения. А ты не такой. Видишь больше, чем он, хотя и тоже глупости творишь.

— Я не знал эту историю.

— Так кто в таком признаваться будет? — хмыкнула Лава. — Мы с твоим отцом долго враждавали. И не только с ним. Его род пытался наш уничтожить. Да разве получиться уничтожить то, чего нет? Правильно ведь, Арина?

— Вы про вирус, который находится у всех в крови, но спит до времени? — уточнила я.

— Да. О нём. Так что воевать с проклятыми — это как воевать с ветром, — довольно сказала Лава. Малыш тянул к ней ручонки, она их осторожно убирала в сторону. Потом достала погремушку и протянула малышу. Тот начал перебирать колечки.

— А что стало потом с братом?

— Чего? Вырос. Женился. Род свой основал. Паренёк умный. Тактик хороший. Так вы с ним неплохо ладили во время войны. Сколько операций вместе провели. Видно гены вашего рода дают своё напоминание. Хотя он и не доверял поначалу, но… А вот Теран меня огорчил. Вот чистая копия Нарна. Такой же был балбес упрямый.

— Жап что ли? — возвращая в нужное русло разговор, спросил Гарт.

— Ну да.

— Если он брат Гарта, то о каком сватовстве идёт речь? — не выдержала я.

— Ой, об этом не волнуйся. Так Жап Рену взял, когда она уже носила. Чего только в жизни не бывает, — отмахнулась Лава. — Так что тут всё нормально. А ты правда на солнце похожа. Никогда не видела такого цвета. Но слышала. А ещё читала. Благадаря тебе такую библиотеку откапали… М… Пальчики оближешь. Там и чертежи есть. Так что нас ждёт очередной виток техногенной революции. А после войны детки такие умные рождаться стали. Голубоглазые все. Красота. Гарт, ты не думай, что я чего-то имею против обычных людей.

— Я и не думаю, — ответил Гарт.

Лава говорила быстро, словно куда-то спешила. Я отвыкла от такой речи. Патрионцы обычно говорили спокойно, словно вначале обдумывали каждую свою фразу, а не неслись впереди паровоза. Лава же ещё была находкой для шпиона, выбалтывая всё, что у неё в голове хранилось. Так я узнала, что благодаря моей карте была найдена какая-то древняя база. А там было оружие и библиотека, которая представляла большую ценность по утерянным знаниям. Для Лавы больше всего важным были чертежи, в которых она разбиралась, как я в лекарствах.

— Можно будет съездить туда в следующем месяце. Если хочешь. Там очень вкусно, — предложила она мне.

— Мы скоро уедем, — ответил Гарт.

— Всегда можно планы поменять, — хмыкнула Лава. За столом наступила тишина. Малыш продолжал играть с погремушкой на руках бабушки. Но назвать её бабушкой можно было с натяжкой. Выглядела она очень хорошо. — Так что скажешь, Арина?

А что я скажу? Предложение было заманчивым. Сколько всего можно было узнать. Вновь окунуться в учёбу и работу. И пусть у меня будет ребёнок. Всё равно мысли о разводе витали. Так чего я молчу?

— Мы скоро уедем, — ответила я. — Как только рожу, так уедем. Да и некогда мне будет разгребать научные труды предков. С ребёнком надо заниматься. Дом строить. Может потом, когда дети вырастут, тогда и вернусь. Никуда от меня книги не денутся.

— Как знаешь. Твоя правда. Сколько лет они стояли на полках, ещё столько простоять могут.

— Лава, а почему я вижу детские книги, а взрослых нет. Как нет и учебников.

— Так детские книжки появились, когда вы прилетели. У нас не принято записывать знания. И не получается это. А ваши привезли сказки. Перевели их на наше письмо. Можно детям читать, — ответила Лава.

— Так может взять кого-нибудь из землян, сейчас много колонистов по стране бродит, и пусть они учебники пишут под диктовку. Или объясняют словами, что вы показываете, — предложила я.

— Идея неплохая. Надо подумать, как её реализовать, — ответила Лава. — А вы неплохо ладите. Я думала хуже.

— Почему? — спросила я.

— Так показалось вначале. Но, как говорят, ветер просто так людей сводить не будет…

Я долго не могла понять, что это было. Странный разговор и странная женщина, которая перевернула всё с ног на голову. Вывалила на нас кучу информации. Ещё нужно было отфильтровать эту информацию на стоящую или мусорную.

— Почему ты так сказала? — спросил Гарт.

— Что именно?

— Что уедешь со мной.

— А разве может быть иначе?

— Может. И ты знаешь, — ответил он.

Вечерний город напоминал улей. Люди торопились домой или из домов шли в сторону клуба откуда уже слышалась музыка. Мы проходили мимо центральной площади. Приятная мелодия, лучи заходящего солнца, брызги воды от фонтана, детский смех…

— Потанцуем? — предложила я. На губах Гарта появилась мягкая улыбка.

— Всегда к твоим услугам, — протягивая мне руку, согласился он.

Я всегда считала, что танцую плохо, но Гарт убеждал меня в обратном. Даже то, что я могла ему три раза за танец на ноги наступить, он казалось не замечал. В этот раз я не была такой неуклюжей, как обычно. Похоже я научилась с ним танцевать.

— Ты сегодня улыбаешься так, словно мечту поймала, — заметил он.

— Я радуюсь, что хоть сегодня не отдавила тебе ноги, — прошептала я. Гарт рассмеялся. — Ты всегда уверенно ведёшь.

— Отец говорил, что это хороший способ показать, как ты можешь вести по жизни свою подругу. Будешь спотыкаться на каждом шагу, так она может подумать, что и по жизни ты будешь спотыкаться.

— Никогда так не смотрела на танец.

— Правильно, ты ведь танцевать не умела. Так как могла о нем судить?

— Никак. Так же не могла судить и о любви, пока не полюбила.

— М… Это интересно, — прошептал он, довольно резко крутанув меня.

— Поосторожнее. Я могу потерять равновесие из-за живота. Перевесит ещё…

— Я тебя поймаю.

— Мне кажется ты порой слишком самоуверен.

— Есть немного, — не стал спорить Гарт. Музыка подошла к концу. Он взял меня за руку. Поцеловал кончики пальцев, как бы благодаря за танец.

Я заметила, что мы собрали вокруг себя целый кружок тех, кто наблюдал за представлением. Только какая разница? И пусть на их лицах читается недоумение. Пусть и дальше гадают почему мы вместе. Главное ведь то, что нам хорошо.

— Так что ты там про любовь говорила? — спросил меня Гарт, поднимаясь наверх. Я уже лежала в кровати и ждала его. Можно было бы и надеть рубашку. А то сейчас, при свете лампы, после душа он выглядел слишком соблазнительным.

— Ну, что не поймёшь что такое любовь, пока не полюбишь, — наблюдая за ним, ответила я.

— И как ты это поняла? — поглядывая в мою сторону спросил Гарт. Сам же достал пистолеты. Положил их на комод.

— Не знаю. Наверное, когда прошла страсть. Тогда стало понятно, что главное, а что нет. Тогда ушли и сомнения.

— А страсть значит прошла? — уточнил он, поднимая вверх брови.

— Да. Прошла. Я больше не думаю о тебе всё время. И не хочу каждую ночь целоваться. И думаю головой, а не сердцем. И…

— Сейчас ты не хочешь со мной целоваться? — усмехнулся он.

— Нельзя.

— Я спрашиваю хочешь или нет? — насмешливо спросил он. А в глазах сталь. И что это значит?

— Хочу.

— Я тоже хочу. И давно по тебе скучаю, — подходя ко мне, ответил Гарт.

— Лучше не стоит, — я даже села на кровати. Он же уже оказался рядом. Его пальцы стали быстро расстёгивать пуговицы на ночной рубашке, которую он мне недавно подарил. Ладони тут же забрались под ткань, обжигая плечи, грудь, заставляя поддаться вперёд.

— Мы с тобой очень аккуратно будем, — прошептал он, поглядывая на меня из-под ресниц. — Ты ведь тоже этого хочешь. Так зачем отказывать в удовольствие? Мучиться жаждой? А ребёнку мы не повредим. Только напряжение снимем.

— Гарт…

— Что, моя хорошая? Солнышко. Настоящее солнышко, — расплетая косу, которую я так тщательно сегодня укладывала перед сном, сказал Гарт. Волосы распустились. Часть прядей попали на лицо. Я попыталась их откинуть назад, но они упрямо прилипли к разгорячённым щекам. Гарт же провёл ладонями по моим плечам, оголяя их и открывая грудь. Я словно оказалась скована по рукам. Рубашка мешала двигать руками. Я попыталась её скинуть, но Гарт меня отвлёк, когда ладонями скользнул по щекам, отводя непослушные пряди волос. Его губы в этот момент припали к моим. Жестоко. Он редко когда мягко целовался. Ему нравилось терзать их, проходить по грани, когда поцелуй мог принести боль, а не удовольствие. Он заставлял тянуться к нему навстречу, желать большего, чем могли дать поцелуи.

— А ведь отвечаешь мне. И как отвечаешь! И чего было дурить? Доводить себя до такого? М? Солнышко ты моё пшеничное, — шептал он, а я не могла ответить. Не успела, потому что он углубил поцелуй, приглашая на танец, который был подобию огня. Его ладонь мяла грудь. Я пыталась ответить, но руки запутались в ночной рубашке. — Попалась, рыжая. А ведь я тебя не хотел отпускать. Знал, что хотела сбежать от меня. Дурёха. Не отпущу. Как ты без меня сможешь? Думаешь долго протянешь? А кто тебя будет вот так целовать кроме меня? Дурёха. А я не ожидал от тебя такого. Вот честно не ожидал. Это как нож в спину.

— Гарт… — мне стало страшно и в тоже время я понимала, что он не причинит мне вреда.

— Что Гарт? Что ты хочешь мне сказать? Сколько я тут передумал, пока до тебя доходило это понимание!

— Я не могу всё знать. Не могу всё понимать, — прошептала я, а самой хотелось кричать. Его поцелуи приносили горечь и соль. От этого было почти физически больно, хотя были лишь поцелуи и его ладони, ласкающие грудь. Одеяло отлетело в сторону. Мне в этот момент удалось освободить руки из рубашки, но он её уже задрал мне по пояс. — Не хотела…

— Много думаешь. А сейчас не время, — проворчал он.

— Но…

— Злюсь. Но не бойся, — прошептал он, увлекая меня на кровать. Его ладони скользили по телу, а я ощущала их прикосновения, как ожоги. Один раз даже губу прикусила, чтоб не вскрикнуть. — Как есть дурёха. Разве так можно?

— Что?

— Вот это, — он показал на мою руку, которая местами покрылась мелкими бугорками.

— Не понимаю.

— И не надо понимать. Просто запомни, что я тебя не отпущу. Пропадёшь ведь, — с довольной ленцой ответил он.

Попалась. Его глаза пленили. Желание прикоснуться к нему было таким сильным, что сводило с ума. В силу вступили инстинкты, которые уничтожали мысли. Поцелуи, горячие ласки, близость. Падать в его руках было приятно. Знать, что он всё равно поймает.

— И она ещё чего-то там думает, — довольно сказал он, когда я уже лежала лицом зарывшись в подушку.

— А это обязательно было говорить? — спросила я.

— Но не мог же я промолчать, — хмыкнул он, проводя ладонью по моей спине. — Тебе же хорошо со мной, а ты ещё чего-то придумываешь.

— Больше не буду.

— Вот и правильно. Ты меня любишь, я тебя. Так зачем думать о расставание?

— Откуда ты знаешь о чём я думаю?

— Оттуда. Ты меня сторонилась в последнее время. Всё из дома убежать старалась. Я всё вижу. Всё понимаю, — он зевнул, укладываясь рядом со мной.

— А у тебя таких мыслей не было?

— Нет. Меня всё устраивает, — ответил Гарт, ложась рядом и обнимая меня. — Надо было раньше тебя поцеловать. А то чуть до беды не дошло дело. Надо запомнить.

Он провёл ладонью по моей руке и тут же уснул. Я осторожно, чтоб его не разбудить посмотрела на то место, которое было в буграх. Их больше не было. В теле была лёгкость. Я закрыла глаза. Сладко вздохнула. И о чём я только думала?

ГЛАВА 14

Вставать не хотелось. Я слышала, как поднялся Гарт, но подняться сама не смогла. Сил не было. Он не стал меня будить. Я же только сильнее накрылась одеялом. Сны. Они уносили меня в космос, на Землю, родители. Сны были очень яркими и лёгкими. Пока спала, я чуть не проворонила роды. Они были стремительные. Лёгкие. И вот уже девочка в песочной корке недовольно кричит. А я же не могу остановиться. Мальчик родился окаменевшим. Не кричал и не дышал. Я действовала на автомате. Сумка с лекарствами. Бутылочки с маслами. Руки дрожали. Ног я не чувствовала. Главное его обтереть. Заставить раскрыться лёгкие. Каждая секунда могла стоить жизни. Я торопилась. И вот комнату уже оглушали два крика. Дуэт, от которого начинала болеть голова. Но я была рада этому. Главное, что они живы и дышат. Пусть кричат. Главное живы.

Как я приводила в порядок комнату, себя и отмывала детей — это отдельная история. Про которую я предпочла забыть. Солнце уже перевалило за полдень, когда мы все чистые и отмытые расположились на кровати. Малышка недовольно ворочилась в корзине, а мальчишка ел. Я же смотрела на них и не могла поверить, что это мои дети. Просто не верилось и всё. Мальчик был рыжий, как солнышко. А девочка тёмненькая. Мы с Гартом не угадали. Крепкие малыши, с маленьким кулачками и голубыми глазками.

Внизу послышался шум. Спустя минут пять поднялся Гарт. Он посмотрел на меня, на детей. Лицо осветила улыбка.

— Значит я правильно срок рассчитал, — сказал он.

— Ты знал?

— Да.

— А почему мне не сказал?

— Думал, ты тоже знаешь, — Гарт сел на пол, рядом с кроватью. Заглянул в корзину. — А я думал она будет с твоим цветом волос.

— Мальчишка рыжий.

— Вижу, — он провёл пальцами по волосам малышки. Она недовольно проворчал что-то, но просыпаться не стала. — Забавные.

— Пока спят, а как начнут кричать, так хоть уши затыкай.

— Это пока они маленькие. Первые дни малыши всегда громкие. Потом тише становятся, — сказал Гарт. — А как их назовём?

— Я даже не думала на эту тему. Странно.

— Я тоже. Как-то во всё это плохо верилось. Вот увидел малышей, тогда понял, что у нас теперь дети есть. Никогда не видел, чтоб сразу двое рождались.

— Это редко, но не настолько, чтоб было чудом.

— У нас редко. Нужно будет ещё одну корзину купить.

— Я пока мальчишку в корзину для покупок определила.

— Ну, над его именем думать нечего. Рыжий. Солнечный.

— Рыжик? — переспросила я.

— Да.

— Можно. А девочка?

— Дита. Улыбка.

— Пока мне кажется она больше хмурится.

— Поэтому и имя у неё будет улыбающиеся.

— Хорошо, — не стала я спорить. Устало глаза прикрыла.

— Ты хоть ела чего-нибудь?

— Не успела.

— Пойдём ужинать, пока они спят? — предложил Гарт.

— Только тихо. Не хочу их будит.

Ужин проходил в молчание. Я так устала, что особо не было сил для разговоров. Гарт сидел задумавшись. Под конец ужина он посмотрел на меня.

— На следующей недели в путь поедем. Караван в те земли отправляется. Мы в хвост пристроимся, — сказал он. А сам смотрел на меня, ожидая моей реакции.

— Как скажешь.

— Не против? Можем дождаться и следующего каравана.

— Мне кажется, что к тому времени дети подрастут. Сложнее будет. Так-то проще. Они пока в корзинах лежат и никуда не разбегаются. Да и к городу привыкну. Если говоришь, что на следующей недели лучше поехать, то поедем на следующей недели.

— Ты не бойся. Всё у нас хорошо будет. Мы со всем справимся. А там не такие дикие места, как кажется на первый взгляд.

— Я наводила справки…

— Говорить можно много чего. А свои глаза лучше слухов ситуацию оценивают. Тем более я тебя никогда не подводил. Так откуда такие страхи?

— Не знаю.

В этот момент расплакались дети. Пришлось подняться на вверх. Перепеленать, накормить. Вроде простые действия, а времени занимали много. Ещё больше на это уходило сил. Гарт сходил в душ. Вернулся опять без рубашки. Я как раз укачивала малышку, которая чему-то возмущалась.

— С характером, — садясь рядом, сказал Гарт.

— Да. Воюет.

— Арина, знаю, что ты сомневаешься и боишься. Но порой нужно верить. Верить в себя, в меня, в нас. Верить, что не всё так плохо. Что мы справимся со всеми проблемами на нашем пути. И тогда, тогда всё будет хорошо. Сомнения — они разрушают. Неуверенность — тормозит. Давай просто пойдём вперёд. Не оглядываясь. Я не подведу. И ты не подведёшь меня. Я в этом уверен. Если не можешь побороть сомнения, то на меня смотри. Мне это удаётся сделать. И я тебя не оставлю. Ни тебя ни детей. Не предам, — сказал он. Я положила малышку в корзину и осторожно поставила её в сторону.

— Хочу в это верить, — ответила я, возвращаясь в кровать.

— Если есть желание, значит и вера появится, — ответил Гарт. Его рука скользнула по моей щеке. Наши губы встретились, сметая всё вокруг. — Вместе справимся.

Его шёпот обдал мои губы огнём. А я не знала что сказать. Стало приятно и тепло. Что-то было волшебное вот так лежать рядом, чувствовать друг друга и не думать о будущем. Наслаждаться моментом спокойствия, пока спали дети. Смотреть, как опускаются сумерки и знать, что трудности преодолимы.

— Я слышала, что у тебя двое, но слышать одно, а видеть другое, — сказала Рена.

— А сложно с ними…

— Так это пока. Потом легче будет. Мне вначале тоже с сыном было сложно. А потом привыкла. Дети быстро растут, — ответила Рена. Она заглянула в гости, когда прошло три дня после родов. Всё это время я наслаждалась материнством, то и дело бегала от одного ребёнка к другому, а когда они всё-таки засыпали, то я бежала стирать пелёнки.

— Осталось только дождаться этого времени, — ответила я. — Когда они подрастут, то мы будем уже в другом месте.

— Я слышала, что вы уезжаете, — ответила Рена.

— Гарт дни считает, а я готовлюсь морально к переезду.

— Мы с вами ехать решили.

— Почему?

— Потому что ветер подсказал, что так правильно будет, — ответила Рена. — Жап решил, что там лучше будет.

— Из-за Гарта?

— Из-за меня. Ты же слышала, что сын не его?

— Слышала.

— Об этом многие знают. Смотрят косо. Слухи быстро доходят, особенно когда ветер многих заставлял с мест срываться и идти искать лучшей жизни. Из-за войны. Слухи летят вместе с ветром. А ведь мой мальчонка наполовину чужак, — Рена улыбнулась, потрепала сына по голове. Тот увлечённо играл с погремушкой у неё на коленях. — Я его любила, а он меня нет. Даже цветов не дарил, хотя знал. А я глупая была. Думала, что всё серьёзно. Только он ушёл. Один раз ушёл и не вернулся. Я же уже ребёнка ждала. Жап это узнал. Предложил вместе жить. Любит, говорит меня и всё тут. А я не знаю. Согласилась, потому что одной страшно было. Да и думала, что не выживу. А видишь, как. Живу. И с Жапом вроде неплохо живём. Только остальные косятся. Будь у меня глаза голубые, то родня бы на защиту встала. У нас род хороший. А они вроде и за меня, а вроде и против. Не пойму. Вот Жап и предложил нам с вами поехать. Почему бы и нет? Раз жизни нет здесь, может она там будет?

— Может будет, — пожала я плечами. Она горько усмехнулась.

— Ладно, на чудо посмотрела, так теперь пойду вещи собирать, — сказала Рена.

— И мне надо вещи собрать, — согласилась я.

Неуверенность оставалась, но страха больше не было. Я начинала понимать их стремление уехать туда, где бы их поняли. Приняли такими, какие они есть. С ошибками и желанием исправить эти ошибки. Может действительно там нам всем будет лучше? Оставалось на это надеяться…

Сложно описать нашу дорогу. Тем более что я на какое-то время я просто выпала из реальности. Маленькие дети забирали всё внимание. Пришлось привыкать к мысли, что я стала мамой.

У Жапа была машина. Грузовичок с тентовым верхом, с который было настелено много одеял, поверх матрасов из соломы. Получилось что-то вроде гнезда, в котором нам и предстояло ехать вместе с детьми. Мы с Реной должны были ехать в кузове, а Гарт и Жап в кабине. Я не возражала, хотя раньше такой способ передвижения мне показался бы диким. Теперь же ничего, привыкла. Сколько мы месяцев ехали в телеге, а на грузовике так это быстрее. С другой стороны, что мне ещё оставалось, когда прежняя жизнь казалась каким-то сном. Нереальным и странным, а реальность была яркой и живой.

Караван тронулся с рассветом. Вереница машин, телег, которые медленно ехали по дороге. Машина покачивалась на неровностях, но ехала довольно мягко. Эта мягкость убаюкивала.

Мы останавливались на привалы около рек. В караване было около двадцати машин. Решено было назначить кого-то дежурного по кухне, кто готовил еду на весь караван. Меня от этой обязанности освободили, как и Рену, так как у нас были маленькие дети. Зато на Жапа и Гарта повесили дополнительные смены в охране каравана. Те не возражали, потому что это было правильным. Нельзя было оставлять караван без присмотра.

Я пользовалась перерывами и стирала пелёнки. Потом их сушила. Когда не успевала высушить, то по совету Рены стала сушить их в кузове машины. Мы с ней растянули верёвки по всему кузову. Во время пути ветерок раздувал наши полотна тканей и они высыхали быстрее.

Хорошо, что не надо было думать, чем кормить малышей. Молока хватало. Только это было утомительное занятие, которое мешало нормально жить. Я себя чувствовала словно привязанной к детям невидимыми верёвочками.

Жизнь была такой сложной и однообразной, что я потерялась в днях. Волосы давно забыли что такое расчёска, а я напоминала собой злую ведьму с покрасневшими глазами. В тот день мы остановились раньше времени. Солнце ещё было высоко, но с горизонта шла туча. Должен был пойти дождь. Пелёнки были постираны и теперь висели на кустах и сушились, а я решила вымыть голову, а потом разобрать пряди, которые напоминали запутавшийся клубок ниток.

— Помочь? — спросил Гарт, подходя ко мне. — Еле тебя нашёл. Опять по каким-то зарослям прячешься.

— В сторону решила отойти, чтоб вот этот позор разобрать, — я показала на копну мокрых волос. — Может их отрезать?

— Не надо, — он взял у меня гребень и встал рядом. — А малыши спят. Даже не верится. Как вспомню сегодняшнюю ночь…

— Всю ночь не спали. Но гроза идёт. Может они это чувствовали? Дети хорошо реагируют на перемену погоды, — ответила я. Закрывая глаза. Было приятно чувствовать, его пальцы, которые осторожно касались моих волос.

— У тебя волосы вкусно пахнут.

— Ромашкой. Она должна была их послушнее сделать.

— Мне нравится. И твои длинные волосы. Они тоже нравятся. Я по тебе скучаю, — тихо произнёс он.

— Я тоже. Но ещё рано. Да и не место здесь.

— Место найти можно. Но знаю, что рано. Тебя только целовать можно, — проводя гребнём по распутанным волосам, ответил он.

— Как у тебя получилось? — я повернулась к нему. Он стоял с серьёзным выражением лица, но при этом глаза смеялись.

— Секрет. Если я его раскрою, то тебе не понадобиться моя помощь, — ответил он, после этого наклонился к моим губам. Поцелуй словно током прошёлся по всему телу. — Если вновь помощь понадобится, то зови.

— Обязательно, — ответила я, делая глубокий вдох. Гарт посмотрел на приближающиеся тучи.

— Пока дождь не начался, надо искупаться, — скидывая одежду, сказал он.

— Вода холодная.

— Как раз то, что нужно. Я сегодня не дежурю. Так что спать рядом будем, — усмехнулся он.

В последнее время мы с детьми и Реной спали в кузове, а мужчины на улице. Но сегодня будет дождь. Значит, будем спать вместе. Надо будет место расчистить в кузове. Я посмотрела на Гарта. Поймала его взгляд. Прошло две недели после родов. Маленький срок. А голод близости уже был сейчас. И с каждым днём он становился невыносимее, тяжелее. Эта ночь будет сложная.

Гроза приближалась медленно и угрожающе. Она пугала своими сизыми тучами и всполохами. Ужин приготовили раньше обычного. Вкусная каша с мясом хорошо поддерживала силы, после трудного дня. Малышка только тоже решила пообедать вместе со всеми, поэтому пришлось отойти в сторону и её покормить, с тоской наблюдая за остывающей кашей. Потом будет пелёнка, укачивание. Малышка была капризной и упрямой. Просто так засыпать в корзинке как брат она не хотела. Её надо было обязательно качать.

— Давай я, — предложил Гарт.

— Что? Сейчас надо пелёнку поменять…

— Я поменяю. А ты поешь, — сказал он, забирая малышку.

— Сегодня ты такой заботливый, — выдавила я.

— А раньше был не такой? — спросил он. Чему-то рассмеялся и пошёл с малышкой к реке. Я же накинулась на кашу, вспомнив, что позавтракать мне не удалось, а на обед мы не останавливались, перекусывая на ходу. Мне же было некогда. Никогда не думала, что маленькие дети — это так сложно. Сложнее было только с сыном Рены, который был настоящим непоседой. Всё время норовил куда-то уползти. Только я успела поесть, даже тарелку не ополоснула, как пришлось кормить малыша. Рыженький, с редкими волосами на голове, он напоминал солнышко. Мелкие глазки сонно морщились, пока он не просыпался окончательно, стоило ему найти грудь. Тогда на меня смотрели внимательные глаза. Сложно было поверить, что этот взгляд был ребёнка.

Гарт вернулась не один, а вместе с малышом Рены и Жапа. Ребёнка он признал и называл сыном. Гарт как-то умудрялся на одно руке держать малышку, а на другой мальчишку, который крепко держал его за шею.

— Я тебя вроде с одним ребёнком отправляла, — рассмеялась я.

— Так смотрю около реки лежит. Надо взять. Не пропадать же добру, — ответил посмеиваясь Гарг. Настроение у него явно было хорошее. В последнее время всё больше хмурым ходил.

— Рена его ищет наверное, — я оглянулась, в поисках подруги.

— Попросили приглядеть, пока они пойдут на цветы полюбуются, — ответил Гарт.

— Так гроза же идёт…

— Успеют. А мы тут пока за всеми приглядим.

Повседневные дела. Пелёнки перевешаны в кузов. Дети внутри. Гарт за ними присматривал. Что-то им рассказывал, пока они не уснули. Я села рядом с ним. Раздались первые удары грома. Ветер принёс свежесть.

— Ты неплохо справляешься, — заметила я.

— Так и должно быть, — ответил Гарт.

— В последнее время…

— Только и думаю о тебе, — перебил он меня. Очередной поцелуй. Мы легли на одеяла. Было приятно вот так лежать рядом. Тихо, спокойно. Любовь. Наверное это и была она, когда не замечаешь трудностей и невзгод. Когда кажется что всё можно преодолеть, лишь надо следовать за ветром и солнцем.

Рена и Жап вернулись как раз к началу дождя. Забрались в свой угол. Смеялись. А дождь разошёлся ни на шутку. Капли так барабанили по тенту, что казалось они хотели пробить крышу. Гремел гром, а всполохи молний проникали даже в наш грузовик. Было страшно. Если бы не Гарт, то я бы точно забралась с головой под одеяло и не вылезала оттуда, пока не пройдёт гроза. А так можно было лежать под одеялом и наблюдать, как ветер гнёт деревья, а молния освещала всё так, словно сейчас был ясный день. Туча прошла мимо. Она понесла грозу дальше. Остались лишь её отзвуки и дождь, который перешёл в затяжной ливень.

— Первая гроза. Она забирает всё старое и приносит новое. С ней приходит надежда на новое, на лучшее. Новый урожай. Новые семьи. Вновь начинает петь ветер, зовя в путь. Именно по весне его зов становится сильнее обычного и заставляет срываться с места, — сказал Жап. Его слова мягко разносились по всему кузову мягким шёпотом. — Обычно гроза в пути — это к удаче.

— Удача нам не помешает, — согласилась я.

— Когда рядом само солнышко, то она обязательно будет с нами, — ответил уверенно Гарт. Мне его уверенности не хватало.

Гархт представлял собой россыпь домиков, что расположились в долине. У подножья гор виднелись два завода, которые пугали своими бетонными стенами и заборами. Их трубы дымили чёрным. Горы были высокие и пугающие. Их белые шапки уходили прямо в небо.

А вот домики были милые. Они были сделаны из камня. Одноэтажные, со скошенной крышей, забором из наваленных камней и огородами. Новый дом. А всё равно было страшно.

Нам выделили два участка земли под строительство домов. А пока же предстояло жить в поле. А ещё на что-то жить и чем-то питаться. Гарт только посмеивался над моими страхами.

— Всё будет хорошо. И не переживай, — говорил он, держа меня за руки. В тот момент становилось спокойно, но потом неуверенность возвращалась.

Хотя заботы сильно отвлекали. Надо было вскопать землю под огород. Надо было заниматься детьми. Надо было помогать патрионцам, которые быстро узнали, что у них теперь есть лекарка. Меня стали приглашать на роды. Приезжать за мной, когда случалась беда на заводе. Маленькие дети, неустроенность и работа — всё это выматывало настолько, что я падала на своё место и засыпала. А потом всё резко закончилось. Я словно проснулась от сна. Дом был достроен. Пока один в две комнаты и кухни. Но это был дом. К нему даже электричество провели и воду. И дети уже начали пытаться становиться на ножки. Развитие патрионцев пусть и опережало развитие землян, но не настолько же. Прошло четыре месяца с рождением малышей, а они уже были по развитию, как наши десятимесячные дети. Рена говорила, что мои даже слишком быстро развиваются. Но на это могло повлиять что были смешаны гены. Новая «порода». Это могло бы напугать, но я не испугалась. Я не могла смириться с ситуацией, поэтому решила плыть по течению.

Откуда-то находились деньги. Для меня осталось загадкой почему мы не испытывали нужды. Хотя, для патрионцев это было нормально. К нам как-то прибился один, которому некуда было идти. Он помогал нам строить дом, за это мы его кормили, помогли одеться, а потом он ушёл за ветром. Какие-то монетки приносила я. Что-то зарабатывала Рена. Иногда подрабатывали Жап и Гарт. Когда один дом был построен, то они устроились на работу. Жап ушёл на завод, а Гарт в шахты следить за заключёнными.

Мне не нравилась его работа. Неправильная она была. В тот раз мы чуть с ним не поругались, когда он рассказал кем устроился.

— Ты ведь можешь работать портным. Зачем идти в шахту? — спросила я его.

— Потому что я считаю, что так будет правильным, — ответил он, отнимая у меня расчёску и помогая с волосами.

— Я серьёзно. Переживать же буду за тебя.

— А ты не переживай. Ничего со мной не случится. Когда ты поймёшь, что надо доверять ветру и солнцу. Они плохого не посоветуют.

— Там солнца нет. Там темно и обвалы случаются. А ты переоцениваешь свои силы.

— Не переоцениваю, — возразил он. Закончив с волосами, Гарт повернул меня к себе и прижался своим лбом к моему. — Пока ты со мной, то ничего не случиться. Есть смысл. А это самое важное. Когда есть смысл, то беда не приходит. А у них смысла нет. Кто их защитит? Они в темноте работают. Солнца не видят. А моё солнце всегда со мной будет.

— И всё равно…

— Так надо. Просто пойми это. Ты помогаешь другим. У тебя своя судьба. У меня своя дорога. Но при этом мы вместе.

— Сложно это.

— Сложно и легко одновременно. Не надо меня привязывать к дому. Ты мне дорога, но я не могу сидеть всё время рядом с тобой. Я чувствую, что нужен и в другом месте. Значит надо идти туда, иначе плохо будет. Удача отвернётся, — сказал он, поцеловав меня.

— Гарт, но ты не хотел идти по стопам отца. Говорил, что другой род поможет тебе выбрать другую профессию и что получается?

— А получается, что от судьбы не уйти. Я знаю, что делаю, — ответил он, вновь касаясь моих губ. После того как был построен дом, а дети заметно подросли вернулась страсть. Вернулось то, что я считала уже забытым. Пьянящее чувство близости и взгляды, которые пробирали до самой души.

— Дело твоё. Только обещай, что с тобой ничего не случится.

— Обещаю, — ответил он, не отводя взгляда.

Так и получилось, что Гарт выбрал свою дорогу. Я не спрашивала его о работе. Он не рассказывал. Только каждый день чистил оружие, к которому я даже привыкла. Странно, но человек ко всему привыкает. Не знаю, как Гарт и Жап договорились, но они стали работать посменно. В доме всегда кто-то был из мужчин. Потом стал вопрос о строительстве второго дома. Но вместо этого решили достроить несколько комнат для детей. Так было проще жить. Не так страшно. Рене не говорила, но я знала, что она боялась оставаться одна в этом незнакомом, диком крае. Где расстояние между домами было в сотню метров и не факт, что кто-то придёт к тебе на помощь, если случится беда. Поэтому мы решили держаться вместе.

Гарт и Жап ладили, но при этом между ними словно лежала пропасть. Они были совершенно противоположные по характеру. Жап больше тяготел к справедливости и закону. Для него важны были правила. А для Гарта они были не так важны. Иногда из-за этого вспыхивали конфликты, но они быстро заканчивались на корню. Им как-то удавалось договориться. Тем более это всё касалось каких-то рабочих вопросов, в которые нас с Реной не посвящали.

Дети росли, жизнь налаживалась. Всё вроде встало на свои места. Не знаю почему мне не спалось в ту ночь. Стоило закрыть глаза, так сразу хотелось проснуться. Я не выдержала и вышла на крыльцо. Ясная тёплая ночь. Звёзды. Мимо пролетел метеор. Хоть желание загадывай. Я и загадала. Хотелось долгой счастливой жизни, где не было бы переживаний за моего мужа, который сейчас явно попал в неприятности, но он обещал выбраться из них. Обещал, что с ним ничего не случится.

За мной приехала машина. Обвал в одной из пещер. Нужна была помощь лекарки. Пришлось разбудить Рену и поехать туда, захватив сумку с лекарствами. Мне не доводилось раньше бывать около шахт. Да я и на заводе была лишь один раз. Тут же машина везла меня в ночь на приличной скорости, подпрыгивая на неровностях дороги. Всё вокруг было в пыли. Пыль оседала на губах, скрежетала на зубах. Я чувствовала, что Гарт там, внутри этой шахты, которую сейчас пытались раскопать рабочие. Но он был жив. Ведь он обещал выжить. Обещал.

Раненые. Перевязки, гипс, обработка ран. Я опять работала на автомате, словно машина. Вспомнились военные будни. Но взгляд то и дело уходил в сторону шахты. Их раскопали к обеду. Было много погибших, но многие выжили. Гарт хромал. Весь в пыли, но с яркими взглядом. Упрямым взглядом. В руках свёрток, который пищал. Ребёнок. Можно было бы расспросить, но какие расспросы, когда нужно вначале помочь? Я и занялась тем, что лучше всего умела делать. А потом мы шли домой. Пешком, так как машины всё были заняты. Гарт продолжал хромать. Во время обвала ему ногу задело. Похоже треснула кость, но сейчас уже зажила, только хромота ещё осталась.

— Ты на меня сердишься? — спросил он.

— Нет, — и это было правдой. Я не могла на него сердиться. Просто не могла и всё.

— Это хорошо. Просто…

— Так получилось, что ты их не бросил, а помогал вытаскивать из-под завалов раненых. А потом случился второй обвал. Я слышала, — ответила я. Малышка, которую я несла на руках, недовольно заворчала, но просыпаться не стала. На вид ей было не так много. Может месяц, может чуть больше. Хорошо, что у меня ещё молоко не закончилось и мне удалось её покормить. — А откуда ребёнок?

— У одного заключённого. Жена вместе с ним была. Когда его посадили, она за ним поехала и помогала на кухне. Как раз во время обвала она еду принесла.

— Вместе с ребёнком?

— Да. Я давно ей предлагал, чтоб она в долине поселилась, а она отказалась. Всё к мужу хотела. А он смысл потерял. Она это поняла в пещере и за ним ушла.

— Значит малышка осталась одна?

— Одна. Возьмём?

— Возьмём. Где двое, там и третьей быть, — ответила я.

Это был сон. Лёгкий сон, который опутал меня тонкой сетью после тяжёлой ночи. Мы спали всё на одной кровати. Обычно я относила детей в их кроватки, но сегодня была страшная ночь, тяжёлая, поэтому я и разрешила им спать у нас. Они лежали маленькми клубками. Сын под бок ко мне лёг, а малышка поперёк Гарта растянулась. Младшая лежала у меня на руке, потому что я её кормила. Хотела в корзину положить, да не было сил встать. Состояние было сна и яви одновременно. Вроде всё видишь и понимаешь, а пошевелиться не можешь.

В комнату вошла девочка. Я помнила её. Наверное никогда не смогла бы забыть её лицо. Из-за неё я заразилась. Из-за неё смогла понять то, что не замечала раньше. Она с улыбкой смотрела на меня.

— Я же говорила, что мы с тобой ещё встретимся.

— Кто ты?

— А кто ты? Вот и я такая же, — ответила она. С улыбкой посмотрела на неё. — Всё в этом мире идёт по кругу. Что-то заканчивается, другое начинается, но колесо никогда не останавливается. Одни умирают, а другие рождаются. Что-то теряется, другое находится. И мы всё подчиняемся законам движения этого круга. Старое уходит, приходит новое. А что такое новое? Это хорошо забытое старое.

— И знания никуда не пропадут. Они будут лишь временно забыты, чтоб подняться из недр памяти в нужное время, — сказала я.

— Всё верно. Так здесь было задумано, так и останется. Будут рождаться умные люди, а вместе с ними и глупые. А ещё будут те, кто будет за этим наблюдать. Круг будет продолжать своё движение. И не плачь больше о потерях. Для каждого отведено своё время. Своя роль, — девочка подошла к малышке и коснулась её лба. — Ещё увидимся.

Девочка испарилась, посмотрев на меня. Но проснулась малышка, что спала на моей руке. Надо было менять пелёнку. Я и сама очнулась от дремы. Вот после таких снов и появляются различного рода сказания. Голубые глаза малышки внимательно смотрели на меня. Был ли в этом всем смысл? Наверное, был. Не мне спорить с высшими силами, в которые я уже готова была поверить. Хотя в голове было другое понимание. Эта девочка, она была как программа в компьютере. Основа вируса, которая и несла заложенную информацию, только передавала её нам привычными образами. Для меня это был облик той девочки, который крепко засел в подсознании. 

ЭПИЛОГ 

Прошло семь лет с того дня, как я оказалась на этой планете. Семь земных лет. Дети бегали во дворе, играя друг с другом. Наших трое и двое Рены и Жапа. Гарт продолжал работать на шахте. Про него уже легенды ходить начали. Я не знаю, что он там говорил каторжанам, но у них смысл появлялся. В каких-то моментах он так и остался для меня загадкой, которая не хотела разгадываться. А я и не стремилась. Просто верила в него. Верила в его смысл, в нашу с ним любовь. Пока всё это будет — будет жизнь. А остальное не так важно. Главное, что у нас с ним был этот смысл, чтоб жить вместе, радоваться каждому дню, слышать смех детей, терять себя друг в друге. Пока всё это будет, то будет жизнь.

Я помогала патрионцам как могла. У меня даже два ученика появились. А третья подрастала. Наша Счастливица, которая выжила под завалом, тянулась к знаниям и к медицине. А мне пришлось написать что-то вроде учебника, чтоб эти знания систематизировать. Так что жизнь текла в своём неспешном ритме, как спокойная река. Мне это нравилось и я не скрывала своего счастья. Не говорю, что проблемы нас обходили стороной. Нет, они к нам заглядывали, но ведь не в проблемах дело, а в отношение к ним. Мы их достойно встречали с удовольствием провожали, не таща их за собой.

Я разбирала лекарственные травы, когда к нашему дому подъехала грузовая машина. Новая. Было видно, что она приехала из центра страны. Из машины вышел крепкий высокий мужчина с сединой в волосах и довольной улыбкой. Он всегда шёл с этой улыбкой по жизни. Следом за ним спрыгнула на землю женщина в местной юбке и рубашке с кокетливо зашпиленными подсолнухами в причёске, которую почти не скрывал платок. Дети прекратили игру и смотрели на гостей. Я же не могла поверить в реальность происходящего.

— Как? — только и смогла вымолвить я.

— Получили письмо и решили тебя навестить, — ответил папа. Я же запуталась в юбке, рассыпала все свои травки, но всё-таки дошла до мамы, с которой мы уже обнималась. Папа смотрел на нас всё с той же улыбкой. Настала и его очередь для объятий.

— Но планета! Она же закрытая!

— И? — спросил папа.

— Когда нас что-то останавливало? — спросила мама.

Жап и Рена вышли на крыльцо и наблюдали за нами, как и дети. Надо было их представить, а я не могла. От радости и неожиданности язык словно окаменел. Пришлось пить успокоительное, чтоб отмереть.

Это был долгий день, наполненный разговорами и рассказами. Мы не виделись очень давно и много предстояло всего рассказать. А вечером вернулся Гарт с работы. Дети его ещё на улице встретили и рассказали о приезде бабушки и дедушки. Я опять растерялась, а он кивнул им и подошёл ко мне. Поцеловал.

— Заканчивай нервничать. А то мне целый день не по себе.

— Я стараюсь. Но сам понимаешь…

— Понимаю. Но заканчивай, — стоило ему это сказать, как сразу стало спокойнее. Рядом с ним всегда было спокойно.

Вечер. Моя мама вместе с Реной ушла укладывать нашу шумную детвору. Жап ушёл на работу. А мы сидели на кухне.

— Что у вас произошло? — спросила я. — Не верится, что вы решили бросить вашу работу и приехать сюда, ко мне в гости.

— Как будто…

— Папа…

— Твоя мама… У неё большие проблемы с сердцем. Недавно сделали операцию. Поставили имплантат. Но с ним запрещены полёты. Мы пошли на риск, чтоб долететь сюда. Потом стали искать тебя. Год искали. Вы далеко забрались.

— Так получилось, — ответил Гарт.

— Но нас здесь приняли. Здесь всех чужаков принимают, — ответила я.

— Я понимаю, — кивнул папа. Всё-таки не удержался и посмотрел на лицо Гарта. Боялась ли я осуждения с их стороны? Нет. Мне было всё равно. Когда сомнений в выборе нет, когда понимаешь, что выбор правильный и другого просто быть не может, то о каких сомнениях может идти речь?

Когда-то Гарт оступился. Сглупил. Но он давно отдал свой долг и продолжает его отдавать. У каждого из нас свой путь, что состоит из взлётов и падений. Только мы его можем пройти. Мы и близкие люди, которые протягивают руку поддержки. Жалела ли я, что ушла с Гартом? Нет. Ветер и солнце плохого не посоветуют. А когда и сердце с ними заодно, то ничего не страшно.

— Если решитесь здесь остаться, то мы поможем построить дом, — сказал Гарт.

— Мы и приехали, чтоб корни пустить, — ответил папа. Сразу после его слов стало спокойнее. Пусть мы не всегда друг друга понимали, а они не сразу приняли мою профессию, но мы были родными людьми, которые несмотря на некоторые разногласия продолжали любить друг друга.

Тем вечером, когда разговоры были закончены, а мы разошлись по комнатам, то я всё равно долго не могла уснуть. Долго ворочилась с боку на бок, пока Гарт меня не обнял, положив голову мне на грудь.

— Может хватит? — спросил он.

— Просто всё волнительно…

— Твоя впечатлительность во время беременности меня просто поражает. Может ты успокоишься? Это же вредно для тебя и для ребёнка. А то мне придётся опять привлекать твоё внимание. Как раньше, — сонно сказал он.

— Почему ты считаешь, что я беременна?

— Чувствую. И у тебя грудь увеличилась.

— Гарт, четвёртый ребёнок…

— Хоть десятый. Значит тебе со мной хорошо. Тело и душу не обманешь. Они порой умнее, чем твоя гениальная голова. Им виднее, когда пора.

— Но они могут и ошибаться…

— Не могут. Нет тут ошибок. А есть ты и я, — возразил Гарт, переплетая наши пальцы. — Когда-то очень давно я тебя увидел. И ты мне корнями в сердце вросла. А я врос в твоё сердце. Так что всё правильно. Всё так и должно быть.

— А мне всё равно не спится. Не понимаю…

— Потому. Арина. Всё потому что так и должно быть. Ну, раз тебе не спиться, тогда придётся мне тебя целовать, пока ты не устанешь настолько, что уснёшь, — сказал он, начиная расстёгивать мою рубашку.

— Я… — вроде и хотелось поговорить. Рассказать о своих мыслях, которые бурлили в голове, как вода в кипящей кастрюле, но я посмотрела на Гарта и всё стало неважным. — Я не против.

— Верное решение, — согласился он. Так было всегда. И как ни странно, но мне это нравилось. Кто бы мог подумать, что… — Ты опять не со мной? Арина!

— Только с тобой, — поспешно сказала я, но было уже поздно. Он ущипнул, а потом заставил всё забыть в поцелуи. Потерять себя и забыться в ночном танце, который рассказывает куда лучше любых слов…

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ЭПИЛОГ  Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg