«Леший. Четвертые врата (СИ)»

Леший. Четвертые врата (СИ) (fb2) - Леший. Четвертые врата (СИ) 1021K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ная Геярова

Ная Геярова Леший. Четвертые врата 

Пролог

Тех, кто страх переборол, кто слишком много знал, я жду их возвращения…

(Кукрыниксы – Страх)

       Река бережно и неторопливо несла лодку к берегу. Желто-рыжие деревья, по-осеннему, грустно заглядывали в воду и как будто шептались, под холодящий, даже сквозь пуховую китайскую куртку, ветерок.

       – Глухо, – Петро пошарил по карманам, и не найдя зажигалки, полез в рюкзак на корме лодки. Сидящая под ногами лохматая трехцветная собака, без какой-либо определенной породы, но с очень умными глазами посмотрела на мужчину вопросительно. 

       – Погодь, немного осталось, – попыхивая, раскуривая самокрутную сигарку, сказал Петро. – Тут уж, осталось-то. 

       Лодка ткнулась носом в илистое дно. Мужчина перепрыгнул через борт и подтянул её к берегу. Пес поднялся широко зевая.

       – Вот ужо и почти дома, – перекидывая сигару из одного угла рта в другой, хрипло проговорил Петро. 

       Закинул рюкзак на плечи и, присвистнув псу, направился вглубь тайги.

       В верхушках деревьев отгорали последние белесые лучи закатного солнца. 

       В тайге темнеет быстро. 

       Бегущий следом за мужчиной пес тоскливо завыл, с ближайших деревьев взметнулись в небо испуганные птахи.

       – Вот, ты черт старый, жути нагоняешь, – со смешком сказал Петро, но шаг ускорил. Неспокойно ему было. Вроде и путь обычный, каждый день проходимый. Однако...

       Где-то хрустнула ветка. Пес настороженно вскинул уши и остановился. Петро наоборот ускорил и без того быстрый шаг. 

       Бывало всяко, он точно знал, что если это то, о чем он подумал, останавливаться нельзя. До входа осталось с километр. 

       – Жук! – прикрикнул на застывшего позади пса Петро. Пес как будто ожил и бегом бросился за хозяином.

       Высокое дерево, за ним поворот вниз по отлогому склону. В обход идти времени нет. Листья под ногами жухлые, влажные. Тяжелые керзачи скользили. Петро хватался за низкие ветки, те, с хрустом, ломались.

       Тропинка узкая, появилась среди трех берез. Вот к ним и нужно идти, а там сразу...

       Вспышка отбросила Петро в сторону от берез. Залаял, а следом от смертельной боли взвыл Жук.

       Петро сжал зубы и пополз. Пара метров до заветных... Вспышка.

       – Жук! 

       Окровавленный пес вскочил, остервенело кинулся в сторону, давая хозяину пару секунд.

       Вой.

       Березы.

       Петро подтянулся. 

       Вспышка.

       Три березы, толчок. Неяркий, принимающий Петро свет. Прощальный вой умирающего Жука. Петро втянул тело за березы. Откинулся на спину. Ну, вот, успел. Жука жалко. Но успел. 

       Петро попытался встать. Спину ломило, ноги дрожали, но ничего, идти сможет. До сторожки рукой подать. Уже оттуда позвонит.

       «Э-эх, как Жука жалко. Добрый был пес, преданный. Никак с десятку лет вместе провели, и надо же... Жалко». 

       – Аууууу! – вой раздался далеко, волнующе.

       «Ребятушки, – прошептал Петро. – Родные!» 

        Хромая, он поднялся на невысокие ступени и открыл дверь...

       Вспышка была только одна. Яркая.

       Рюкзак отлетел в сторону. Дверь разнесло в щепки. 

       – Ауууу! – серые тени влетели в дом. Раздался визг и снова вой.

       «Жука, жалко», – последний раз, тоскливо подумал Петро, проваливаясь в темноту, и в предсмертной вспышке увидал склонившуюся над ним волчицу.

       Глава 1

       Духота. Осенняя. Пахнущая листвой и никак не наступающим дождем. Уж, лучше б шарахнул – проливной, переходящий в снег. Но нет, полмесяца минимум парить будет. Бабье лето.

       Плюнуть на всё и пойти купить пивка. 

       – Леший! Это тебе, что б жизнь мёдом не казалась, – гоготнул, заглядывая в кабинет, и кидая папку на стол, Семен. – Сообразишь на троих, – он подмигнул, бросив насмешливый взгляд на уже две возвышающиеся башнями папки. Тут же перевел взгляд на стопку у стола. – Эх, Леший, трудная и неприступна вавилонская башня! – и снова гоготнул.

       Леший. 

       Это не прозвище даже. Это фамилия. Кондрат Разумович Леший. С такой фамилией, просто грех, если тебя будут звать по имени. Хотя, парочка человек найдётся. И сейчас, в тот самый момент, когда Кондрат косо, недовольно, смотрел на тонкую папку с надписью дело № 25468, один из таких, звонил ему на сотовый. 

       – Да!

       – Кодя, ты совсем ко мне не заходишь, – серьезно, одновременно расстроенно проговорила трубка. – Я скоро забуду, как ты выглядишь!

       Леший вздохнул. 

       – Лика, мы в разводе!

       – Кодя, – голос стал настойчивым. – Ты обещал мне помогать, ты не забыл?

       Кондрат вздохнул. Обещал. Хотя, иногда, ему очень хотелось забыть о существовании бывшей жены.

       – Что случилось?

       – Я уезжаю к маме? На месяц-два. Ты же знаешь её отношение к собакам.

       – Такое же, как и ко всем живущим...

       – Не начинай, – беззлобно перебила бывшая. – Почему, ты вечно ерничаешь?

       – Это не ерничество. Твоя мать ненавидит всех, кто дышит. Особенно, если дышит рядом с ней.

       – Ты редкостный хам.

       – Ну, так не звони мне!

       Лика замолчала, но всего на минуту. Потом раздался жалобный вздох.

       – Так ты возьмешь, Тайру?

       Тайра – хаски, с пристальными синими глазами. По совести, куда умнее собственной хозяйки. 

       Тайру Лике подарил Кодя в первые месяцы так называемой семейной жизни, которая очень быстро не заладилась. Лика, гордо поджав губы, выставила неудачливого муженька вон. И, чтобы насолить, оставила собаку себе, но, так как ни секунды после дарения не занималась хаски, то и сама встала перед тяжёлым бременем. Но желание насолить было намного сильнее и, превозмогая нежелание нести ответственность перед собакой, Лика начала послушно выгуливать и кормить подарок бывшего. Вот только поездки с собакой, были уже выше её сил. И та, стабильно раз, а то и два в месяц, перекочевывала к Кондрату. Притом не забывала Лика напоминать, что Тайра целиком и полностью принадлежит ей и забирать она её будет, когда захочет. Такое перекидывание несчастного животного туда-сюда, Лешему крайне не нравилось. «Мы в ответе за тех, кого приручили!». Хаски считала хозяином Кондрата, и тяжело переживала постоянные разлуки. Но ругаться с бывшей Кондрату не позволяла гордость. И любимица Тайра оставалась на попечении Лики. Хотя, иногда, Кондрат думал, что далеко не гордость, а эгоизм не позволял забрать собаку себе. В новой, холостой жизни у Лешего совсем не было свободного времени. А Тайра... Он вздохнул. Ну не хотелось ему нести за кого-то ответственность. Тайра, и так часто бывала у него. А вот ответственности за неё не было. Лика то улетала на конференции по выходу на рынок новой косметики, то уезжала на неделю и больше с подругами за город отдохнуть от городской суеты, то к мамушке – которая, органически не переваривала всё, что движется, то просто впадала в депрессию, при которой собака мешала проводить дни в тоскливом бичевании себя.

       – Ладно, – ответил Кондрат. – Вечерком или завтра с утра загляну.

       – Спасибо, – холодным, размеренным голосом. И гудки. Вот так, ни здрасти, ни спасибо.

       Леший швырнул телефонную трубку в стол. Ещё раз покосился на папку, уверенно встал и пошел из кабинета.

       Духота.

       У ларька с разливным пивом стояла небольшая очередь в три человека, все с отдела.

       – Леший! – улыбнулись Степа и Сеня, одновременно протягивая руки Кондрату. Потрясся ладонь, довольно расплылись в улыбке.

       – Духота!

       – До пятнадцатого обещают очередное потепление, – вставил первый в очереди, уже отходящий с пенящейся кружкой, Митька.

       – До пятнадцатого можно кони двинуть, – протянул сторублевку полной продавщице Степа, и тут же, обращаясь к ней: – Два. А вот моя тёща говорит, что снег выпадет скоро, спину у неё ломит. А теща моя еще тот синоптик, никогда не ошибалась. Я склонен верить больше её артриту, чем нашим синоптикам.

       – В прошлом году весь сентябрь парило, – Сеня нетерпеливо выглядывал за спину, ожидающему пиво коллеге.

       – В прошлом году, я в это время в отпуске на даче копытился, – сдул пену с пива Степа.

       – Хорошо, у меня тёщи нет, – возвращая кружку, вклинился Митька.

       – Зато у меня гастрита нет, – усмехнулся Степан, и принялся за вторую кружку, уступая место Сене.

       – А у меня грыжи, – громко заржал Митька. Семен глянул на него нехорошо, но ответа не нашел и уткнулся обратно в пенное.

       – А ты чего смурной, Леший? – через плечо бросил Сеня, ожидая, пока последние капли упадут в кружку.

       – Жарко, – недовольно протянул Кондрат. – Завал. Висяков как огурцов.

        – Дааа, – протянул Семён, – а ты в банки, в банки, засаливай. Будет чем заняться в зиму! – и громко заржал.

       – Брать будете или лясы точить? – продавщица посмотрела на Кондрата ленивыми, заплывшими от жары глазами.

       Леший достал мятую пятидесятку и протянул тетке. Продавщица широко зевнула, кинула деньгу в оттопыренный карман когда-то белого фартука, и, сунув кружку в бак, крутанула вентиль. 

       Позади Лешего начала собираться толпа, парочка ребят из отдела, остальные из соседних офисов.

       Духота!

       Холодное пиво вернуло размеренность и счастье в жизнь.

       Хорошо!

       Не выныривать бы. По крайней мере, сегодня.

       Девушку он заметил не сразу. Дважды взгляд скользил мимо, поверх кружки с пеной. И только когда уже отдал тару и собрался возвращаться в отдел, обратил на неё внимание. Она стояла в сотне метров от Лешего, облокотившись о дверь вычурно красного БМВ седьмой модели. Хорошая машинка, резвая, и кушает хорошо. Не по зарплате майора районного отдела небольшого городка Яндырь. Однако, если не смотреть на привлекающее глаз авто, девушка и сама была привлекательна. Рыжие волосы вились к плечам. Губы не яркие, полные, сочные. Лицо удивительное, вытянутое, с раскосыми монгольскими глазами. Черты четкие, можно сказать аристократичные, если бы только не пошлая рыжина волос. Девушка стояла, пристально смотря на Кондрата нереально зелеными глазами, обрамленными чересчур черными ресницами. Весь её облик был слишком странным. Монгольское лицо с рыжими волосами и ярко-зелёными глазами. Необычна, красива. Леший улыбнулся ей и даже как-то приосанился. Выправка позволяет, метр восемьдесят пять, поджарого (если не сказать худого) тела, на голове короткий ежик русых волос и водянисто-синие глаза. М-да уж, не красавец! Но, говорят, полицейская, так же как и армейская форма, привлекает женщин. 

       – Утро добро, хлопцы! – крикнули с крыльца. Кондрат голос начальника узнал и, не оборачиваясь, отдал честь.

       Девушка нахмурилась, вздёрнула рыжими волнушками и спряталась в дорогущей машине. Поворотник авто мигнул и машина, вместе с хозяйкой, пересекая двойную сплошную, под сигналы подрезанных, но менее дорогих авто, унеслась.

       Кондрат почесал затылок. Если бы тогда, он мог знать, сколько всего в его размеренную жизнь принесет появление сей дамы, то навряд ли смотрел с замиранием вслед, раздумывая каков процент, что такая девушка обратит на разведенного следака внимание. Посему выходило, что не обратит. Ах, как же он ошибался.

       Глава 2

       Кондрат успел войти и взять в руки первую папку, с самого верха вавилонской башни номер один. Но тесемки развязать не успел.

       – Леший, ты свободен? На вызов сгоняешь! – раскрасневшаяся от жары и пива морда Семена всунулась в дверь и тут же пропала. 

       Леший прихватил толстый ежедневник с заложенными в него чистыми листами, и лениво вышел в коридор. 

       Очередная драка по бытовухе, кража или соседи рассорились и устроили разборки с вовлечением каждый своей половины. По дороге он заглянул в кабинет участкового, но ни того, ни дознавателя на месте, как обычно, не находилось и Леший, вздохнув от досады направился сам. Ну что ж, всё лучше, чем душный кабинет и нудная писанина. 

       Выходя, Кондрат зевнул и потянулся. Солнце в самом зените. Парит-то как!

       Духота.

       Леший потеребил воротник, расстегнул пару верхних пуговиц. Мимолетно подумал о трех вавилонских башнях в кабинете. Последнее время дня не проходило без мелких разборок или уличных разбоев. Жара что ли на людей действует? Что ни день, то соседи поножовщину устроят, то драки между районной молодежью. Не живётся никому спокойно, мозг плавится, серые клетки мечутся в черепной коробке, как в духовом шкафу, вот и бесится народ.

       Духота.

       Кондрат прошел по полутемному коридору, заглянул в дежурку.

       – Чего там? 

       Семен глянул исподлобья.

       – Убийство!

       – Убийство?

       – Да, в Крайском микроше, семнадцатый, – он сказал это как-то удивленно и отчего-то посмотрел на следователя вопрошающе. – Хороший дом. Респектабельный. 

       Кондрат кивнул.

       Хороший. Респектабельный. И люди там – успешные, все сплошь со связями. Теперь понятно, отчего его вызвали. Вообще-то, можно было бы и не ехать, все равно в центр отдадут. 

       Уже, наверное, и следаки из главка отираются. Что там районному делать? Если только так, для галочки.

       – Адресок черкни?

       – Третий, на пятом, Стогина Екатерина.

       – Стогина… – повторил Леший в задумчивости, пытаясь вспомнить. В голове крутились масса людей с участка, но Стогина… Хотя, в семнадцатый редко приходилось попадать. Можно сказать, совсем не приходилось. За пять лет работы, раза два. Один: с кражей на третьем этаже, второй – подростки дверь четвертого подъезда подожгли. Оба дела участковые, тот и вел, правда, оба не раскрылись, понятное дело. Но и воспоминаний как-то не оставили ни о доме, ни о жильцах.

       Кондрат вышел на улицу, пнул попавший под ноги крупный камешек, тот отскочил к деревцу с вялыми листьями. Давно пора уж коммунальщиков нагоняй давать, скоро по городу желтые листья полетят. Духота, от жары сохнет в горле. Хоть и осень. Но вон, земля, какая сухая. С таким подходом весной и цвести нечему будет.

       Тетка с пивом, закрывала бочонок. 

       – Кончилось! – крикнула, заметив смотрящего на неё Кондрата.

       Леший уныло вздохнул. За углом, кажись, ларек. Хоть минералки что ли…

       Ларек за углом был. Вот только закрытый. С огромной косой вывеской «Ревизия». 

       Черт бы их побрал! 

       Настойчиво и тревожно пиликнул сотовый.

       – Да. Да, я. Кто? Капитан Разумов? Уже подхожу. 

       «Торопыги. Никуда труп не денется. Некуда ему уже деваться». 

       Отключился.

       Мда уж. Здесь не далеко, но идти пешком не хотелось.

       Духота.

       Кондрат махнул проезжающей мимо машине. Та, благодушно, остановилась. 

       – До конца квартала, не подбросишь?

       Водила, небритый мужичок лет сорока, кивнул. Серьезно так, как будто решается его судьба. Странный сегодня день. 

       Духота. 

       Дорога хоть и близкая, но прошла в каком-то тягостном молчании. И только когда машина остановилась, водила как будто проснулся.

       – А случилось чего тута?

       – Тута, – тоскливо повторил Кондрат, ощутив, что как только подъехали к нужному кварталу, внезапно окончательно испортилось настроение. Странное, тревожное чувство жадно сосало подмышкой. Пришлось вытереть взмокшую шею мятым платком. – Случилось, – и полез из машины.

       – Ну и ладно, – до странности спокойно отреагировал водила, кивнул и уехал, стоило Кондрату захлопнуть дверь. Даже не узнал, что произошло. А должен был? Фиг его знает. Наверное, должен был. Ведь любопытство – это нормально. Ненормально спросить, чего случилось и уехать. Хотя кто его знает. Духота.

***

       У дома уже скопился народ. Вечно ахающие старушки и тетки с потными лицами, серьезные покачивающие головами мужики. Леший прошел под лентой, перекрывающей ход любопытным, и поднялся на пятый. Дверь в квартиру была открыта. В коридоре прислонившись к стене, стоял полный невысокий мужик, в котором без труда узнавался капитан Разумов – главный следователь центрального управления.

– Значит, вы вошли первым, так? – спросил он устало, и вытер мятым платком со лба пот. Перед ним на полу, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону, сидел парень лет тридцати пяти. 

       – Да, – он даже не ответил, а выдавил с каким-то щенячьим срывающимся хрипом.

       – Что дальше?

       – Она закричала.

       Следак из главка вздохнул. 

       – Дальше.

       – Закричала, закричала... – парень уронил голову в ладони. Плечи затряслись.

       – Медиков вызывали? – спросил Кондрат.

       – Вызывали, – со вздохом, не оборачиваясь, ответил Разумов. – Смысл то. Вкололи успокоительное. Думаю, толку не будет. Не сегодня точно. А шею уже мылят, – он, наконец, обернулся к Лешему. – Слушай. Ты в свой участок его отвези, а утром допросим. 

       Кондрат с сомнением посмотрел на подвывающего раскачивающегося парня.

       – Может отпустить? Пусть дома отходит.

       Разумов хмыкнул, очередной раз протер сжатым в ладони платочком лицо.

       – Леший, ты совсем охренел! А ежели это он... её того. Отпустим, и поминай, как звали. Заберешь в отдел... – помолчал, и добавил. – Духота, мочи нет.

       – Кипр Иванович, у меня забито все. С понедельника дня не проходит, чтобы толпы гопников, бомжей или пьяньчуг не привели. Куда я его? В кабинет?

       Капитан, Разумов Кипр Иванович, свел брови и глянул на Лешего устало, отчужденно. Его б воля, он и паренька этого и Лешего, к чертям… напрочь… с глаз долой. Но шею мылят…

       – Да хоть к себе домой, я за… – он что-то хотел сказать, посмотрел на сержантика за спиной Кондрата, вздохнул. – Только, чтобы завтра утром, он был у меня. 

       – Так и забирали бы к себе сразу, – нахмурился Леший.

       – Тяжелый ты, майор, – поморщился Разумов. – Это твой район? Твой. Вот ты и заводи дело, отмечай. Всё как положено. А вот с утра…

       – Так с утра, всё равно ж в главк забираете.

       – Ты мне мозг не выноси, – Кипр Иванович засунул комком платок в карман. – Забрать заберем. Дом больно видный. Да только и ты своё место знай. Сказано – дело заводи, и этого... – он кивнул на парня. – К себе. Всяко оно может случиться. Потом греха не оберешься. Устанешь рапорты писать. В лучшем случае.

       Леший почесал затылок. 

       – Пройду я тогда. На место...

       – Да иди, чего там. Ваш участковый уже был, писульки с него возьмешь. Ну и наши там сейчас шустрят, чего подкинуть. Все в одну кучу соберешь, там разберемся, – и тут же повернувшись в квартиру, гаркнул: – Соловьев!

       Из-за спины Кондрата вышел молоденький сержант. Как будто только и ждал.

       – Ты присмотри за этим, – кивнул на паренька, сидящего на полу, – пока товарищ Леший здесь осмотрится.

       – Есть, – кивнул сержантик.

       – Вот и хорошо, а я пойду. Душно. Леший, ты смотри не упусти чего там. А то наши и ваши… Еееха, молодежь, куда смотрит, не знаю. Мне, скорее всего и отдадут дело. Не хочется... а отдадут. – Он тяжелой походкой направился к двери. Леший посмотрел капитану вслед. Разумов Кипр Иванович, старший следователь Яндырского ГУВД. Хороший мужик. Ленивый, правда. Но хороший. И пивка можно с ним, и по душам. И за душу, он, если нужно, может так взять, что тошно станет. Кондрату, слава Богу, пока не приходилось, хоть и наслышан был. 

***

       В большом зале с недавним ремонтом, явно хорошего дизайнера, были открыты окна. Местный медэксперт стоял на коленях перед трупом. 

       Молодая женщина лежала с широко открытыми глазами. Без какой-либо предсмертной мимики на лице. Спокойна. Красива настолько, что даже смерть не сделала её лицо отталкивающим, как это бывает. Без видимых следов повреждений или насильственной смерти. На вид лет тридцать пять-сорок. Волосы черные. Ноги длинные, обтянуты джинсами, кофта длинная, шерстяная ниже бедер, с длинным рукавом, что удивительно при нынешней-то погоде. На ступнях закрытые босоножки, плетеные, темно-синие, на плоской подошве. Всё целое. Девушка словно уснула с закрытыми глазами, даже тело лежит в естественной для сна позе. Никакого намека на убийство.

       Леший вздохнул. При жизни, скорее всего поклонников у девицы хватало. Но, о замужестве в квартире ничего не говорило. Крупное фото улыбающейся девушки в золотистой рамке. Цветы в вазе – давно завяли, то ли хозяйка была довольно нерадивой, то ли отсутствовала дома длительное время. Ковер белый, высоковорсовый, такой с детьми только стирать да стирать. Диван угловой с десятком подушечек и пуфиков. На широком подлокотнике кружка. Расписная. Кондрат подошел и присел. На кружке изображение зайца, странно улыбающегося в ровный ряд белых острых зубов. Странный заяц и мимика у него злобная, совсем не заячья. Зайка хищник. Хотя это даже не изображение, а фотография. Дикая, возможно, сделанная в фотошопе. Ну да, в природе таких заек-пугаек не существует.

       – Пустая, – проговорил Митька, снимая перчатки и отходя от трупа.

       – Что?

       – Кружка пустая. Я заберу с собой, но могу и так сказать, отпечатков на ней нет. Думаю, она здесь просто для декорации стояла.

       Леший пожал плечами. Для декорации слишком нелепое место. Да и неудобно, на подлокотнике, к окну, если идти, обязательно заденешь, на этом и скончается декорация. А заяц все же злобный. Либо откуда-то привезен, либо сделан на заказ. Леший не был ценителем, но отчего-то точно был уверен, такого в обычной посудной лавке не купишь.

       – Кто сообщил?

       – Соседка. Услышала дикий вопль вон того, – дежурный кивнул на сидящего в приходе парня. – И позвонила. Сказала, что в соседней квартире убивают кого-то. Приехали… – он усмехнулся. – Уже убили.

       Кондрат прошел к медэксперту.

       – Что с ней? – кивнул на труп.

       – Остановка сердца.

       – В смысле?

       – Точнее скажу позже. Но, видимых повреждений на теле нет.

       – То есть, девушка зашла и... умерла от остановки сердца? Убийства не было, так?

       Медик Митяй – чистокровный бурят по происхождению, посмотрел на Кондрата внимательно узкими, темными глазами.

       – Нет, не так. Девушка вошла в зал, что-то или кого-то увидала, испугалась… умерла. Может и не испугалась, но кричала точно. Есть, конечно, вероятность что найду некие следы, от инъекции или еще чего… Одно скажу точно – убийство было. Еще неизвестно, как и кем, но было. 

       – А не могло быть, так что и не видела. Возможно, её отравили? Она дотянула до дома. И уже тут в родных пенатах…

       – Не стану что-либо объяснять до вскрытия, но учтите, её парень утверждает обратное. А именно, кто-то был в квартире. Погибшая кричала, увидав нечто. И я так понимаю, что и сам друг погибшей видал или успел что-то заметить. Ты его потряси получше. К себе же повезешь? Ну вот, – он хлопнул Лешего по плечу. – А завтра заскочи ко мне, я тебе более точно причину смерти скажу. 

       – А ты с ним говорил? 

       Медик усмехнулся.

       – По мне, так его бы в дурку на пару деньков, – отчего-то вдруг перейдя на шепот и покосившись на паренька, проговорил Митяй.

       – Отчего это?

       – История его больно придурковата.

       – Что значит, придурковата? – вслед за медиком, шепотом поинтересовался Кондрат и тоже покосился на коридор.

       – А ты с ним не говорил?

       Леший отрицательно покачал головой.

       Митяй вздохнул.

       – Ну, вот поговоришь и поймешь. А ко мне заглянешь, завтра к вечеру, – он кивнул дежурному. – Закончил?

       Тот кивнул, помахал протоколом.

       – Еха, вот так, – вставая, посетовал Митяй – Вроде молоды, а бац… Давай распишусь? Ага. Ну, я пошел. Леший, вечерком, завтра, не забудь. Обязательно вечерком, а то потом… – и подмигнув, направился к скучающим в углу санитарам. Кивнул им и вышел. Облаченные в белые халаты здоровые мужики, подхватили носилки и как будто мешок закинули на него женское тело. Кондрат отвернулся. Не первый год в следствии, а вот бывает иногда. Неприятно, гадко, мерзко от собственной работы и отношения к ней… красивая была эта Стогина… была… при жизни. И парни, наверное, толпами за ней ходили. Один вон теперь в прихожке сидит, слезы кулаком размазывает. Хотя с виду и не парень уж, а мужик. Но трясется, слезы ручьем. Морда смазливая, но слезливая. И где вся крутость подобных красавчиков? Вот Кондрат далеко не красавец, а слезу из него хрен выжмешь. Санитары вышли, вынося тело. Тело… Вот так жила жизнь, была красавицей, а теперь тело… гадко. А ведь и писать теперь везде будут: «тело Стогиной Екатерины». Не Стогина Екатерина, а тело…

       Кондрат задумчиво прошел к открытому окну. Толпа внизу все еще стояла и тетки с авоськами и дядьки с умными лицами. Прошли санитары с носилками, кто-то заахал, толпа загудела громче. Прям греческий амфитеатр! Лезут через друг дружку, каждому глянуть хочется, чего там. Тело там… тело гражданки Стогиной Катерины. 

       На самом горизонте появилась черная туча. Клубистая, сочная. Она медленно, крадучись, перебрала верхушки домов.

       «Неужели долбанет, – безрадостно, устало подумал Кондрат. – Ливневый. С грозой». 

       В подтверждение вдалеке раздался гром.

       Глава 3

       Домой Леший потерпевшего, конечно, не повел, не хватало ещё! В обезьянник к бомжам, парня в белой футболке с золотой непонятной надписью сажать не резон. Еще не ясно, какие у того завязки. Будут потом и в ножки поклоны и папкой по столу, в лучшем случае, в худшем по несимпатичному лицу майора Лешего. И ведь, что обидно, и пожаловаться не накого, да и… гордость жаловаться не позволить. 

       Кондрат отвел потерпевшего в кабинет и указал на давно потрёпанный диван, оставшийся еще со времен совдепа.

        – Здесь ложись.

       Парень ничего не ответил. С той минуты, как они покинули квартиру, молодой человек не произнес ни слова.

       Леший включил старый тефалевский чайник, в глубинах совдеповского шкафа нашел двухдневное печенье и вечное кофе в пакетиках.

       – Как тебя зовут? – спросил, разливая кипяток по бокалам.

       Парень сидел, смотря перед собой.

       А может он того... крышей двинутый? Да, вроде, медики признали вменяемым. В шоковом состоянии? Интересно, и когда он из него выйдет? Леший с осторожностью взял бокал за ручку и сунул горячей стороной парню. Тот, молча, взял. Глаза на миг округлились, он вскрикнул, попытался сунуть кружку назад Кондрату, майор ловко отскочил. Тогда парень бросился к столу, со стуком опустил бокал на столешницу.

       – Мог и бросить, – гуманно предположил Кондрат с усмешкой. Парень посмотрел на него, и нахмурился.

       – Ну, – прошел назад к чайнику и в этот раз начал наливать себе Кондрат. – Горячо, холодно, чуешь, кричать умеешь. Я думал, совсем немой. 

       Парень посмотрел на Лешего, в глазах презрение. Наверное, так смотрит хозяин на нашкодившего кота. 

       – Не немой. Только о чем с вами говорить? Вы же меня за психа считаете.

       Он вернулся к дивану. Сел и уставился в стену.

       Кондрат придвинул к дивану стул и сел.

       – Считаю – не считаю. Какая разница. Не моя это работа, диагнозы ставить. Ты знаешь, я вообще, с удовольствием бы сейчас отправился домой. Но сижу здесь, с тобой. Ты можешь сколько угодно строить крутого или показывать характер. У меня просто не то настроение. Сегодня я добрый и хороший, мне душно, и я хочу домой. Да и, собственно, а чего я здесь сижу? Ты ведь все равно говорить не хочешь. Вот и ладушки. – Он резко поднялся, прошел к столу поставил кружку и, повернулся к парню, смотрят на него сверху вниз. – Сейчас я просто уйду, закрою дверь на ключ. На окнах решетки, в коридоре вооруженный дежурный. И будешь ты здесь всю ночь один. Сам на сам со своим гонором и характером. А завтра придут другие дядьки. Из главка, серьезные. И не будет меня хорошего. Понимаешь? 

       В открытое окно дунуло, стукнула о косяк рама, слегка зазвенело стекло. Явственно запахло дождем, а следом громыхнуло. Кондрат прошел к окну, выглянул, небо уже почти полностью затянуло, погрузив город в мрачно-серое марево. Кондрат посильнее вдохнул. Хорошо. Правда духота еще не спала. Но как только польет дождь... Снова громыхнуло, рама очередной раз звякнула, Леший прикрыл окно и закрыл на щеколду. На стекло упала первая, крупная капля.

       – А может, и не было никого там? 

       – Был, – тихо, почти шепотом, ответил парень.

       – Ты видел? – Леший обернулся и посмотрел на него. Дождь уже вовсю стучал по стеклу.

       Обычный паренек, может и есть у него крутые завязки, вот только сейчас это просто обычный паренек.

       – Как тебя зовут?

       – Стас.

       – Как ты попал в квартиру?.. гмм…

       – Кати.

       – Катерины Стоговой.

       – Мы прилетели... – он поднял голову и посмотрел на Кондрата. Отчужденно, потерянно, как будто до сего момента ему и в голову не приходило как он попал в квартиру Катерины! – мы прилетели, – снова повторил он.

       – Вы прилетели, – стараясь придать голосу мягкость, повторил Кондрат. – Вы были в командировке? Работаете вместе?

       – Работаем, – сосредоточенно и в то же время неуверенно, кивнул Стас.

       – А может с отдыха? Кипр? Гавайи? Море? Пляж?

       В глаза парня появилась осознанность.

       – Да, точно. Солнце яркое. Море. Пляж… с отдыха, – последнее он сказал уже более уверенно. Море, пляж… виски… наверное, там и познакомились. 

       – Почему, наверное? Вы не уверены?

       – Я плохо помню. Как будто в тумане.

        – Откуда вы прилетели? Где вы были на отдыхе? В какой стране?

       – Я не помню.

       – Как вернулись в квартиру Катерины, тоже не помните?

       – Нет! Только её крик. А потом люди… пришло много людей и меня все спрашивают, спрашивают, – Стаса затрясло.

       – Вы что-то принимали?

       – Где?

       – Не знаю… на отдыхе… на море… дома. Что вы принимали?

       – Я ничего не употребляю, если вы это имеете в виду? Я не наркоман.

       – Предположим, вы с Катериной прибыли с отдыха, она сама предложила поехать к ней? Это у вас был курортный роман или вы были знакомы с ней до поездки? Или этого тоже не помните?

       Взгляд Стаса изменился став одновременно потерянным и испуганным. 

       – Я… не помню... Вы мне не верите?

       Кондрат сел напротив паренька, старый стул под ним скрипнул. 

       – Стас. Я хотел бы тебе верить, – он перешел на «ты» стараясь вызвать доверие и расслабить парня. – Но понимаешь… Вы с Катериной вернулись в её квартиру. Она умерла. И ничьих отпечатков, кроме твоих, в квартире не обнаружено. Сердечный приступ, на первый взгляд. И смотря на тебя, я очень надеюсь, что так оно и есть. Но... после освидетельствования, вполне, возможно, откроются новые факты. И ты будешь первым подозреваемым. Так что постарайся вспомнить всё, либо отрицай всё, что ты здесь плетёшь. Потому что, никого кроме тебя в квартире не было. Смотри, какой я добрый, я сейчас говорю тебе то, что скажешь потом главку. Одно из двух: либо ты во всем сознаешься, либо все отрицаешь, вот это твое «ничего не помню», с дрожью и пугаными глазками, вполне может прокатить. 

       Стас вскочил и начал ходить по кабинету.

       – Мы вернулись... мы... я не помню... она зашла первой. И закричала, – парень остановился посреди кабинета. – Она так долго кричала. Я стоял в дверях, разувался. Так и не разулся. Она сказала: «Ты разувайся, а я чай поставлю…». Она так долго кричала. Я видел свет. Он был ярко-синий. Он полз из кухни, она отступала пока не вошла в зал. Он полз за ней. Я стоял за стеллажом с одеждой, в прихожей, он не видел меня. Он полз за ней. Она кричала… А потом… потом он пропал… и она замолчала. Она лежала посреди зала… Потом стук в дверь, я боялся открыть… кто-то бил в дверь… люди в форме… я не мог, не мог…

       Стас опустился на колени, и начал раскачивается маятником. Повторяя: «Я не мог… она, так кричала… Я не мог…».

       – Синий яркий свет, – повторил Кондрат и задумчиво откинулся на спинку стула. – Стас, ты точно ничего не употреблял? Нет, я, конечно, хочу тебе верить, но… Подумай сам, ты ничего не помнишь и свет… – он усмехнулся.

Парень замолчал, рывком вскочил. Подпрыгнул к столу, ухватился за край столешницы. Его трясло, костяшки пальцев рук побелели. 

       – Мы ничего не употребляли! – зло выкрикнул он. И Кондрат пожалел, что не надел на него наручники. Вид у парня был жуткий. Того и смотри, кинется. – Мы только вернулись, с рейса… рейса…

       – Вы вернулись с другой страны? Перед рейсом вас проверяли?

       – Да! Точно! – на его лице просияла полубезумная улыбка. Он, казалось, расслабился. И даже отпустил угол стола, сунув руки в карманы. Но Кондрат теперь с напряжением смотрел на паренька, ожидая внезапной вспышки ярости или негодования, а то и того и другого вместе. Не просмотрела ли приезжающая на место преступления бригада скорой помощи состояния парнишки? Вон, глаза то, как у него, горят. И руки трясутся. Да и странный разговору них получается: помню-непомню, синий свет.

       – Откуда вы прилетели, Стас? – как можно более спокойно спросил Леший.

       Блеск, в глазах паренька погас, Стас присел на край стола и уставился в окно задумчивым, отрешенным взглядом. По окну барабанил дождь. Яркие полыхи молний разверзали небо. Вот только ни дождь, ни разверзшаяся над Яндырем гроза не несла Кондрату прохлады, ему было душно и хотелось запереть парня в кабинете и уйти. 

        – На самолете... мы прилетели на самолете…

       – Это все объясняет, – кивнул Кондрат. – Вы прилетели на самолете. Но, откуда вы прилетели? Каким рейсом?

       Стас перевел пустой взгляд на Кондрата. 

       – Я помню стюардессу. Синяя кепочка, косынка… бейджик… имя не помню…

       – Стандартный набор, – под нос себе сказал Леший.

       – Нееет, – протянул Стас и в глазах снова мелькнули ненормальные огоньки. – Не обычный. Она была... она… не человек...

       Всё, допрыгались, договорились! С самого начала разговор не так шел. Зачем Лешему такая морока. Закругляться! Запереть Стаса и уходить. Встать под дождь, чтобы капли по лицу, вдохнуть свежий воздух. Забыть о существовании Стаса. Завтра придут ребята из главка и заберут, и дело, и паренька. 

       – Как ты сказал? – уже представляя себя в дверях, спросил Кондрат.

       – Не человек. Она. И те, что рядом сидели. И я… наверное, тоже не человек… что-то во мне не так, понимаете? Как будто не было жизни, что-то там… – он постучал по виску. – Происходит. Я чувствую. Я летел в лайнере не-людей, и я сам не человек.

       Стас смотрел на Кондрата пугающими бесноватыми глазами.

       – Не человек. Целый лайнер не людей! Вы понимаете. И все они прилетели сюда! 

       Стас кричал. Кондрату показалось, что вот сейчас он кинется к нему и начнет трясти за грудки. Нет, Леший не боялся, сдачи он дать мог, еще и как. Вот только прибыл к нему паренек без побоев. Поди, доказывай потом, что ты не признания выбивал… эх… Семена из дежурки позвать. Вместе скрутить. К батарее. А сам домой. Под освежающий дождь. А может Бог с ним, в обезьянник парнишку?

       Кондрат медленно поднялся. Стас смотрел на него круглыми, дикими глазами и тяжело дышал. Глаза у него и, правда, стали какими-то нечеловеческими, блестящими. Но кто его знает, что там происходит с безумцами, и какие у них глаза.

       – Вы мне не верите? Не верите? Там был лайнер не-людей!

       Леший осторожно обошел Стаса и взял в руки чайник.

       – Стас, ты присядь. Я сейчас принесу воды. Вскипятим чаю и продолжим разговор!

       – Вы мне не верите! – Стас так резко обернулся к Кондрату, что ударил рукой чайник, тот испуганно звякнул. Кондрат прижал чайник к себе и отчего-то погладил по крышке. Как-то разом стало тоскливо. И от вида Стаса и от неживого звона чайника. Говорят, у каждого из людей есть предчувствия. Наверное, одно из них сейчас сработало и в следователе районного отдела полиции майоре Лешем Кондрате. Вот только какое именно, понять он не успел.

        За окном громыхнул гром.

       – Вы мне верите!

       – Я верю тебе, Стас! – смотря прямо в глаза пареньку, сказал Кондрат, твердо решив вызывать скорую. Парню однозначно нужно принудительное психиатрическое лечение. А то чувствует Кондрат и ему уже что-то передается, иначе, откуда такая дикая до оскомины тоска! 

        – Я тебе верю, – повторил Леший неуверенно и направился к двери.

       В коридоре против обыкновения было пусто. И даже лампочки как будто потускнели. Кондрат прошел до дежурки и заглянул. Семена не оказалось на месте. Кондрат глянул назад в коридор. Тоска, внезапно обрушивавшаяся в кабинете, как будто стала осязаемой, и, неприятно прошлась по затылку и вниз к почкам, откуда стукнуло в сердце.

       Тук, тук. И то сжалось. Тууук.

       Кондрат вдохнул, набрал побольше воздуха в легкие, и шумно выдохнул. Про себя он выругал Семена, не вовремя его понесло куда-то. Однако ж, и остальных сотрудников было не видно. Вроде, как и время еще рабочее. Темно на улице, так у них район северный, темнеет рано. Однако, странное, дикое ощущение, навязанное тоской подсказывало – здание пусто. В затылке похолодело. Двери прикрыты, за окном полумгла, яркие вспышки молнии разрезали чернильно-серое небо, в крышу и окна долбили крупные капли, раскаты грома проносились над зданием. Кондрат еще раз оглянулся в надежде, что кто-нибудь вдруг выйдет из кабинета или объявиться дежурный Семен. Пустой коридор. Очередной раз блеснула в окне зарница молнии и гроза раскатисто громыхнула. Кондрат передернулся, скидывая онемение, прошел к телефону и набрал номер скорой помощи. 

       Длинные гудки. Секунда, две, три…

       В дежурке внезапно стало темно, тусклые лампочки не могли разогнать ниоткуда взявшуюся тьму. Только трубка продолжала:

       – Туууу. Туууу.

       Кондрат вцепился в неё словно в спасительную. Тьма сгущалась. Тьма обретала густоту и становилась ощутимой. Ею становилось трудно дышать. Она свилась вокруг змеёй, и чудилось, вот-вот сожмет Лешего в черные тиски. 

       «Сумасшествие заразно, – совершено четко осознал Кондрат. – Вот оно. Надо было не соглашаться с Разумовым, определять паренька в главк. А я…», – тоска вперемешку с ужасом прокралась по всему телу ознобом.

       – Туууу, туууу, – медленно выдавливала трубка. 

       В эту секунду во тьме послышались четкие шаги.

       Топ, Топ. Топ, топ.

       – Третья скорая, слушает.

       Леший вздрогнул от голоса. И тут же пришел в себя. Тьма, разом растворилась в свете лампочек, а шаги, заглушились голосом в трубке. «Что за бред, еще секунду назад лез в голову?»

       – Алло, я слушаю. Говорите!

       – Следователь Первомайского отдела, – представился Кондрат, – у меня тут не вполне здоровый паренек.

       – В каком смысле? – равнодушно поинтересовалась трубка.

       – Как-то он заговаривается.

       – Так вам не нас, вам психушку.

       – Черт! Мне вас. Он сегодня пережил некий шок. Ваши приезжали, ставили ему укол. Может вы...

       – Куда выезжали? Адрес…

       – Крайский микрорайон, дом семнадцать...

       – Вызова на этот район не было, – не дослушав, ответила трубка.

       – Как не было? Ваши приезжали...

       Крик, раздавшийся в эту минуту, заставил волосы на теле Лешего встать дыбом. Тоска, все ещё холодившая затылок, мгновенно уступила место ужасу. 

       Крик Стаса заглушил ответ дежурного скорой, рука Кондрата дрогнула, разом подкосились ноги, трубка выпала из рук. Леший уже не думал ни о скорой, ни о телефоне. На ватных ногах он еле смог сделать пару шагов из дежурки. Облокотился о дверной проем, выглянул в коридор. И тут же пожалел, что вообще вышел.

       Из-под закрытой двери его кабинета, бил яркий, обжигающий глаза, синий свет.

       В горле пересохло. Холод от затылка спустился к ушам, свело от напряжения челюсть.

       «Нужно кого-то позвать», – пульсом, но как-то пугано, медленно, отозвалось в мозгу. Однако сделать это оказалось сложно.

       – Помогите! – едва провернул ватным языком, при этом щелкнул зубами непослушной челюсти, Леший. Вот только голос его был едва слышен. А звуки и вовсе не разобрать. Хрип.

       – Пом... – спазм сдавил горло. 

       Гром грянул так, что зазвенели стекла, и форточка, не закрытая на щеколду, ударила о раму. 

       Свет разливался по коридору, медленно подбираясь к Кондрату. 

       – По… – крик не шел. Леший хрипел, чувствуя, как налились свинцом ноги, и бросило в пот. – По… те…

       Молния сверкнула в очередной раз, пробиваясь через пасмурное небо. Синий свет подполз совсем близко к Кондрату, и тому почудилось, будто в лицо дыхнуло хвоей. Свет стоял стеной рядом с Кондратом. И майор был готов поклясться, дышал ему в лицо. Тяжело, с хрипотцой дышал. Потом развернулся и начал уползать обратно в коридор под щель в дверь кабинета Лешего.

       Когда молния блеснула очередной раз, в коридоре было пусто. Крик Стаса умолк вместе с исчезнувшим светом.

       И только тогда, глухо, как будто через вату до Кондрата донесся вопрошающий из трубки голос. – Алла, алло… вы куда пропали?.. Эй, районное… Так к вам отправлять психиатров?

       Леший с трудом дошел до стола, поднял трубку и устало произнес:

       – Отправляйте бригаду. У нас труп.

       Глава 4

       – Успокойся, – голос Фархада от напряжения шептал. Сам он старательно отводил от Кондрата глаза. – Теперь повтори. Что произошло в кабинете?

       – Он вел себя странно… – старательно подбирая слова, в третий раз, начал повествование Леший.

       До этого он уже рассказал историю дежурному – Семену, который и вызвал начальство. Потом он рассказал это и самому начальству, и вот теперь рассказывал это начальству начальства.

       Фархад – старший капитан, непосредственный начальник Первомайского РОВД. Обычно уверенный с прямым взглядом темных глаз. Теперь он стоял в углу у окна и курил пятую сигару подряд, стряхивая пепел в открытое окно, в котором небо уже давно отсвечивало чистыми, как серебро, после дождя, звездами. Тучи ушли к горизонту и лишь изредка озаряли последними раскатами и далекими молниями. За стенами районного была ночь. Поздняя ночь, вот только в кабинете всё горел свет и Кондрата всё спрашивали и спрашивали, а уверенный всегда Фархад Шахмудинович стоял, отводя взгляд, и между бровей залегли глубокие морщины. 

       – ...он лежал посреди комнаты, – закончил Кондрат, смотря в стол.

       – Ты сказал, что направляясь в кабинет, уже догадывался, что потерпевший мертв.

       – Да, – совершенно уверенно кивнул Леший, отчетливо понимая, что лучше бы ему молчать. Но, объяснить произошедшее как-то нужно было. И было не возможно это объяснить. – Почти подсознательно, так бывает…

       Сидевший напротив него начальник главка, Жахов Степан Михалыч, перебиравший пальцами по столу, посмотрел на курящего у окна Фархада.

       – Дело передадут Разумову. У него заберете.

       Тот, молча, кивнул.

       – Вот и хорошо! Будут вопросы, без удовольствия, но отвечу. Уведомите начальство.

       Кондрат бросил взгляд на Фархада. Откуда-то издалека возник вопрос, какому начальству? А Степан Михалыч не начальство Фархаду? Но вопросы рассыпались под неприятным, сверлящим взглядом начальника.

       – Кипр Иванович завернет всё как надо. Ну да не привыкать, – Степан Михалыч поднялся. – Однако у меня есть несколько вопросов и к вам…но, это потом. Не здесь. Надеюсь, у вас найдутся ответы.

       – А с ним что? – Фархад выкинул недокуренную сигарету в окно.

       – А что с ним… – начальник главка пожал плечами. – Поступай, как знаешь. Время до утра. Сам понимаешь, версию никто не примет. Синий свет, крик, смерть. Первое забудем, последнее оставим. Ребят подготовь – что, кому и как сказать... Доследование будет, но постараемся спустить на тормозах… – он повернулся к Лешему. – Вы батенька отдохните пару деньков…

       – Я понимаю.

       – Вот и хорошо, что понимаете. Фархад Шахмутдинович, – он тут же потерял интерес к Кондрату. – Проводите меня.

       Дверь за ними закрылась бесшумно. Леший остался один в кабинете, посреди которого белым мелом вырисовывалась фигура ныне мертвого Стаса. 

       Нужно отвести глаза, просто встать и выйти. Кондрат не мог. Не мог и всё тут. Поджатые под себя ноги и скрюченные руки, вот таким он увидел паренька, когда преодолев слабость в ногах и жуткий бумкающий в венах страх, вошел в кабинет.

       После он все это рассказывал и не один раз. Всё, кроме того, что увидал в глазах Стаса, ставших кристально голубыми.

       Когда вошел Кондрат, Стас лежал, неестественно вывернув голову к двери. Следователь наклонился, не в силах оторвать взгляда от жуткой кристальной голубизны, точно так же как сейчас не мог оторваться от белой мелованной обводки. Голубые, призрачные глаза. Таких не бывает у людей. По крайней мере, у всех тех, кого он видел. Кондрат смотрел в них, и уже слышал громкий топот ног дежурного и еще кого то... Глаза вспыхнули ясным, синим светом, на секунду ослепив Лешего. И был она настолько яркий, что показалось, вокруг нет ничего кроме чистого кристально-синего света. И где-то на самом краю вдруг шевельнулась тень, она потянулась вверх. И было слышно тяжелое дыхание с хрипотцой… «Это не я, это лишь тень меня. Тень не заменит моё я. Тень обманчива, но так похожа. Но это не я».

       – Леший! – синева рассыпалась осколками у ног и тут же пропала. В дверь долбились.

       «Когда я успел закрыться?» – мысли медленные, еле ворочающиеся, проплыли глубоко в подсознании, в то время когда Леший уже проворачивал в замке ключ.

       – Что? В чем дело?.. – голос Семена осекся. – Черт! – позади послышался глухой мат. – Е..ть твою мать!

       Кондрат отошел от двери, пропуская коллег, и снова уставился в глаза покойному.

       – Вот, он... синий свет... – голос майора дрожащий, хриплый, самому показался чужим. Он еле говорил, с трудом подбирая слова и ещё не понимая произошедшего. «Так не бывает!», стучало пульсом в голове, и обдавала холодом. Дрожь пробивала внутренности и упиралась в конечности. – Я видел... его убил свет… синий-синий свет… Он дышал мне в лицо. Он был живой…

       Семен схватил Кондрата за плечи и тряхнул.

       – Приди в себя Леший! Что произошло? Влад, воды! Тим, звони Фархаду!

        Кто-то подставил стул и Кондрат сел. Не сводя взгляда от Стаса. В глазах покойного уже не было синевы. Они были плотно прикрыты. Но отчего-то Лешему чудился из-под век чуть заметный затухающий синий свет. 

       Где-то близко, за стеной, раздался вой скорой. Тут же тихий мат Семена.

       – Влад, не пускай никого, пока Фархад не приедет.

       И голос из коридора.

       – Нас вызывали на труп…

       Труп. Кондрат всмотрелся в мертвого Стаса, на лице того застыла пугающая посмертная улыбка.

       Глава 5

       Домой он шел уже под утро. 

       Можно было вызвать такси, но не хотелось. От дневной духоты не осталось и следа. Пахло озоном, тянуло влагой и прохладой – не осенней, ночной. Кондрат запахнул легкую куртку, в очередной раз поблагодарив самого себя за предусмотрительность. Еще месяц назад закинул в кабинетный шкаф куртенку, так, на всякий случай. Вот и пригодилась.

       Леший свернул в переулок. В который раз посетовал на отсутствие освещения. Вернее, освещение должно было быть. По крайней мере, здесь высились столбы и круглые фонари, и лампочки в них регулярно меняли. Вот только загорались они раз-два в неделю, остальное время, улочку по которой каждый день проходил Леший, освещали только окна близлежащих домов, да пара фонарей у здания психушки. Те горели всегда, и днем и ночью, освещая железные ворота и высокий кирпичный забор. Отчего это здание находилось в центре города? Кто его знает… Собственно, когда его строили, в далекие совдеповские времена, Первомайский район еще центром не считался, скорее быстро разрастающейся окраиной. Окраина после стала центром Яндыря, а больничку так здесь и оставили. Может, не предлагалось другого здание администрацией города.

А может строить по-новому больницу подобного типа, со всеми её профилями, никому не хотелось. Короче, психиатрическая больница стояла в центре, если не считать того, что чтобы пройти к ней, нужно было вырулить на узкую улочку, пересечь полквартала, и свернуть под арку кубика пятиэтажек. Сразу за ними небольшой парк, еще одна арка и тянувшиеся с одной стороны сталинки и с другой та самая больница. К слову, перед высоким забором вытянута аллея деревьев нависающих над широким тротуаром с уютными скамейками. Если кто не знает, что находится за высоким, кирпичным забором, то очень милое и уютное местечко. 

       Дом майора Лешего выходил аккурат на аллею, и он много раз наблюдал прогуливающихся по тротуару молодых людей, мамочек с колясками, старушек с авоськами и старичков с газетками. Последние здесь бывали постоянными гостями. В пиджачках, с тросточками, они сидели на скамейках, редко читали, но свернутую газету неизменно держали в руках. Чаще разговаривали с такими же старичками или молоденькими мамочками с колясками и гомонящей малышней. Совсем уж редко какой-нибудь одинокий старик сидел оперевшись на трость, смотрел на старые деревья и высокую кирпичную стену. В такие моменты вся аллея казалась старой, одинокой, задумчивой. Было в них некое единение: аллея с древними дубами и высокой стеной, и старички с неизменной газеткой в морщинистых руках. 

       Среди ночи, после проливного дождя ожидать кого-то на аллее глупо. Так думал Кондрат, выходя из парка и прогулочным шагом, двигаясь к своему дому. Но он ошибся. Парочка дюжих молодцов вводили в ворота больницы бледного человека, тот шел, чуть волоча ноги и шаркая ими по тротуару. Руки его были позади скованы слегка позвякивающей цепью с темными наручниками. Длинные одеяния висели на худом теле. Кондрат остановился, смотря на мрачную процессию. Человек остановился всего раз, посмотрел мимо Лешего диковатым взглядом. Конвоир ткнул его в спину рукой, тот покачнулся, и в этот момент посмотрел на Кондрата. «Чур, меня», – непроизвольно вылетело у последнего, и рука уж было потянулась перекреститься. Тощий мужичонка смотрел золотистыми глазами с тонкими полосами, на вытянутом лице можно было различить кошачьи черты. Конвоир глянул на Лешего подозрительно искоса и сильнее ткнул мужичка, тот усмехнулся совсем по-кошачьи: обнажив передние зубы с мелкими клыками, и вошел в приоткрытые двери психбольницы. 

       Кондрат выдохнул, опустил занесенную в крестном знамении руку, торопливо свернул под вторую арку, и, пройдя по аллее, повернул к своему дому. На детской площадке перед домом, разнося скрип по всему району, покачивались качели. В полутьме ночи было видно восседающую на ней тень человека. Кондрат хотел пройти мимо, но свернул и подошел к раскачивающемуся мужчине.

       – Не спится, дядь Вась?

       – Да как тут спать? – поднял голову мужичок пожилых лет с небритой мордой, но добрыми глазами, обремененными темными кругами. – Пенсия не скоро, бабка пилит. Всё забрала, ни копейки не дает. Веришь Кондрат, даже на пятьдесят грамм нет. Вот вышел покурить, думаю авось…

       – Так только рассвет забрезжил, дядя Вася…

       – Ну, рассвет – не рассвет, вон видишь, тебя встретил, – и он подмигнул. Так хорошо подмигнул, по-доброму. Кондрат полез в карман, достал мелочь и отсыпал старику с полтинник.

       – Вот спасибо, вот помог, – заулыбался дядя Вася. – Слушай, ты шёл, там Машка за углом открыта?

       – Не смотрел, дядь Вась. Сходи, может и открыта.

       Мужичок бодренько спрыгнул с качели, та пронзительно скрипнула.

       – Ну, давай, – махнул дядя Вася и направился к ларьку тети Маши.

       Кондрат вздохнул, посмотрел ему вслед. В эту секунду, на улочку вырулила машина. Осветив Кондрата, она медленно проехала мимо и завернула к соседнему дому. В ночи Леший только успел заметить косые фары и услышал гремящий звук. Тачке явно уж давно пора было на покой и отдых, а не бренчать старыми запчастями по спящим районам. 

       «Не одному мне не спится», подумал Леший и направился к своему подъезду.

***

        – Утро доброе, тетя Зина! – голос разлетелся по темной прихожей. Кондрат зевнул и потянулся. Бросил мимолётный взгляд на кухонные часы. Время близилось к обеду.

       Полная женщина в ярком клетчатом переднике и цветастом платке на голове, выглянула из-за двери кухни. 

       – А ты во сколько вчера пришел? Я и не слыхала, – она вытерла руки о передник. Помнится, такой же был у мамы. 

       Мама. 

       Родителей уже давно не было. А тетя Зина была. Можно сказать, единственная родственница, проживающая у черта на куличках в захолустном домишке. Потому, когда Кондрат прибыл в поселок Севольное Яндырской области и заскочил в гости к тёте Зине, которую не видал с детства... пожилая женщина сидела на косой лавочке и тоскливым взглядом провожала заглянувшего на минутку племянника. Решение пришло быстрое, в течение двух минут. Кондрат наскоро скидал нехитрый скарб тётушки и перевез в свою холостяцкую, пыльную, но довольно большую четырехкомнатную квартиру – оставшуюся в наследство от родителей. За первый день проживания, пока Леший был на работе, тётушка привела в порядок всю квартиру и хлебосольно встретила племянника пирогами и борщом. С тех пор прошло полгода, а отношения Кондрата и тетушки не были ничем омрачены. Скорее мужчина даже радовался такому соседству. В доме чисто и прибрано, всегда приготовлено поесть, в то же время тетушка отличалась крайней культурой и цивилизованность. Никогда не лезла с расспросами и тем лишних не заводила. Приятная во всех отношениях пожилая женщина. Странное дело, называть тетю Зину старушкой, от роду которой исполнилось более шестидесяти, у Кондрата язык не поворачивался. Всегда подтянутая, в отглаженной чистой кофточке с накрахмаленным воротничком, и свободного покроя брюках. Когда-то еще отец рассказывал, что тетя Зина работала шофером на местной мебельной фабрике, после водителем тамошнего деревенского управы. С тех пор привычка носить брюки осталась. 

       – Заходи, Кодя. Я блины пекла. Тебе со сметаной или сгущенкой?

       – И того и другого и можно без хлеба, – процитировал Леший.

       Тетя Зина засмеялась открыто, по-родному. 

       – Лика звонила.

       – Знаю, – кивнул Кондрат. – Она и мне вчера звонила. Просит Тайру забрать, снова.

       Тетушка нахмурилась.

       – Ты б её совсем забрал. Таскаете собаченьку как игрушку, туда-сюда. А ей один хозяин нужен. 

       – Заберу. Потом, – уклончиво ответил Кондрат. 

       Тайра, пожалуй, единственная тема, на которой тетя Зина настаивала. Женщина не то чтобы сильно любила собаку. Но чувство ответственности перед тем, кого приручили, у неё было воспитано со времён Советского Союза. И таскание «туда-сюда» живого существа её ответственность никаким образом не принимала. У собаки должен быть хозяин. Один. Тот, кто будет за неё отвечать. Стойкое, непоколебимое, убеждение.

       Кондрат, конечно, с тетушкой был согласен. Но как-то... За Тайрой нужно смотреть, выгуливать, кормить и водить к ветеринару. Проделать это все в течение месяца-двух он еще как-то мог, но вот постоянно... Дело даже не в лени – в работе. Не хватало у него времени. А тетушка отвечать за их собаку не станет. Снова же принципы: «Ты хозяин – ты и занимайся псиной!».

       – Поздно ты сегодня встал, – не спрашивая, а мимолетно подмечая, одновременно ставя на стол перед Кондратом тарелку с блинами, сказала тетушка.

       – Выходной у меня сегодня, – не поднимая глаз, ответил Кондрат, понимая, что уйти на отдых среди недели, глупость. И тетя это прекрасно понимает. 

       Тетушка кивнула, открыла холодильник, достала оттуда баночку со сгущенкой и отлила в вазочку. Ни одного неудобного вопроса не последовало. Молодец, тётя! Выдержка военная. Ведь любопытно же, а молчит.

       – Пойду я, – чмокнул женщину в щеку Кондрат, быстро запил, блины чаем и громко икнул.

       Тетушка улыбнулась, потрепала Кондрату волосы. И только в глазах вдруг промелькнула некая настороженность.

       – В душ и за Тайрой, – подмигнул Леший и вышел из кухни. Через минуту послушался шум воды. Женщина некоторое время постояла, прислушиваясь, убрала кружку в раковину. Вода шумела, Кондрат что-то напевал. Тетя Зина вытерла со стола, сняла передник, повешала его на стул и вышла из кухни. Через минуту хлопнула входная дверь. 

       Глава 6

       – Совесть есть? Рейс через час!.. Ты обещал!.. Всегда знала о твоей безответственности!..

       Голос Лики сипло пробивался сквозь шум воды. Кондрат фыркнул, одной рукой прижал аппарат к уху, второй закрутил вентиль крана и, взяв полотенце, начал вытирать голову. 

       – Ты чего там ещё и фыркаешь? Совсем обнаглел? Тайру забери!

       – Сейчас! Оденусь и выезжаю! – натягивая трусы одной рукой, проворчал Кондрат.

       – Он только выезжает, понимаешь ли! Да у меня вылет через час! Придурок! Открой дверь! Я сама её привезла!

       – Сама так сама, – заворачивая торс в полотенце, беспрекословно согласился Кондрат и, почесав грудь, прошлепал мокрыми ногами к двери. 

       По дороге успел подметить, что в квартире установилась тишина.

       – Тетя Зина! – позвал Леший. Та не отозвалась. «В магазин ушла», – подумал Кондрат и, провернув ручку английского замка, открыл дверь.

       Ярость на лице Лики искажала природную красоту. Она без слов сунула в руки Кондрата поводок и пакет. После чего бегом спустилась по лестнице. Тайра гавкнула ей вслед явно без всякого сожаления.

       – Ну, привет, красавица! – погладил хаски за ушами Леший, и они вошли в квартиру.

***

       Собака смотрела на Кондрата умным, пронзительным взглядом, пока тот выуживал из пакета миску под еду, под воду и пакет с сухим кормом.

       – Всякой гадостью тебя кормит, – поморщился Кондрат. Тайра гавкнула. Соглашалась. – А мы пойдем и купим чего-нить более привлекательное. Небось, ливер с прошлой нашей встречи не ела?

       Тайра снова гавкнула. Ну не умная ли собака!

       Леший выбросил пакет в мусорное ведро, пакет с сухим кормом был закинут под стол.

       – Идем, – позвал хаски Кондрат. Заскочил в комнату, натянул спортивные, широкие штаны, и, нахлобучив шлепанцы на голые ступни, вышел с Тайрой из квартиры.

***

       – День добрый, Кондрат Разумович, – кивнули разом три соседки-старушки, сидящие на скамейке. У одной в руке кулек с семечками. Отчего-то Кондрату казалось, что кулек тот вечный, нескончаемый, ровно свернутый со смазавшимися газетными буквами. 

       Леший ответил им кивком. 

       Кондрат накрутил поводок на руку и рысью побежал через двор. Поворот по аллее, и за угол. 

       Ларек Тети Маши был открыт.

       – Утро доброе, Кондрат Разумович!

       – Доброе! – кивнул Леший. – Нам чего-нить для гостьи, – кивнул на собаку.

       – О, Тайрочка, снова с вами? – растянула губы тетя Маша в широкой улыбке во все тридцать два позолоченных зуба. Теткой она была хорошей, большой и громкой.

       – Тайра! – собака напряглась. – Соскучилась по хозяину-то? – гремела на пол-улицы теть Маша. Тайра передергивала ушами, выразительно глядя на Кондрата. 

       – Ща, ливер свеженький, только утром привезли, – громко разносился голос.

       Тайра прижала уши. Кондрат погладил её по голове.

        Ларек тети Маши был самым близким, да и качество довольно широкого выбора продуктов устраивало. 

       – На! – сунула Лешему в руки пакет с ливером Марья. – Че, собака, вот и тебе вкуснятины взяли? А вы Кондрат Разумович, у нас копчененькая тока пришла, и сыр…

       – Не надо, – отсчитывая деньги и протягивая продавщице, быстро отмахнулся Кондрат.

       – Ну как хотите, – поправила платок на голове Марья. – Вы такой худенький Кондрат Разумович… как развели со своей... Ой, смотреть на вас страшно.

       Выслушивать сомнительные комплименты Леший не стал, дернул поводок и направился назад в квартиру. 

***

       Кондрат сидел в зале и без интереса смотрел в телевизор, щелкая с канала на канал. Иногда он вяло жевал котлету, взятую с тарелки, стоящей здесь же на диване. В холодильнике находились остаток борща и толченая картошка, утренние блинчики лежали под беленькой салфеткой, но греть было лень. Кондрат равнодушно тыкал в кнопки пульта. Новости, старые фильмы, новые – боевики, и комедии. Все неинтересно и скучно. Тайра в ногах зевнула. Раздался щелчок замка – вернулась тетушка. Кондрат мельком глянул на часы, без пяти пять.

       – Ты перекусил Кодинька? – тетя Зина вошла улыбаясь.

       – Перекусил, – кивнул, не отрывая взгляда от телевизора Леший. 

       – А я пельмешек принесла, отварить свеженькое? 

       Кондрат, встал, потянулся.

       – Не нужно, – зевнул. – Ты меня раскормишь, я за преступниками бегать не смогу. Тайра в ногах приподняла голов и лениво посмотрела на теть Зину. 

       – Ой ли! – засмеялась тетушка. – Я вот сегодня к Марье в ларек заходила, так она сетовала, что я тебя плохо кормлю. Говорит, исхудал Кодя, только что и остались одни глазенки на лице.

       – А нужно, чтобы все были как тетя Маша, бочком в двери пролазить? Так меня ж такого с работы поганой метлой погонят.

       Тетушка, хоть и сама изящной фигурой не отличалась, но рассмеялась. 

       – Поганой, не поганой, а пельмешек я отварю. Там и сметанка с утра осталась, – и она вышла из зала.

       Кондрат посмотрел вслед тётушке, невесело улыбнулся, щелкнул пультом, выключая телевизор, и направился в свою комнату. На столе стоял ноутбук, не новый, но добротный, исправно отработавший уже более четырех лет. Кондрат открыл шкаф, посмотрел на висящую, на плечиках форму. Задумчиво прикрыл шкаф и погладил себя по животу, по тому самому месту, где на ярко красной футболке красовался портрет Че Гевары. Потом окинул взглядом комнату, остановился на книжной полке. Таких уже почти не осталось. Настенная, с витиеватыми стенками из железных прутьев. Пожалуй, последний старый предмет интерьера в квартире. На полке стояли столь же уникальные книги. Собрания сочинение Пушкина, Лермонтова. Рядом с ними контрастно выделялись собрание Стругацких и Рекса Стаута и Сидни Шелдона. Читал Кондрат редко, не до книг ему стало с некоторых пор. Но сейчас хотелось хоть чем-то отвлечься от тяжелых дум. А думы были совсем неприятные, муторные. Чем закончится непредвиденный отпуск, одному богу известно. Вполне возможно, что после всего произошедшего, Кондрат попросту не выйдет в отдел. А может и выйдет, но участковым. Леший вздохнул. Как будут смотреть на него сослуживцы? Как будет смотреть на него тетушка и соседи? 

       А что он сделал? Он Стаса не убивал? Труп в кабинете – это не окончание карьеры. Что там ещё экспертиза покажет? От последней мысли неприятно потянуло в желудке и болезненно екнуло под ребрами.

       И все-таки лучше не думать, что угодно делать, но не думать.

       Первая книга, которая попалась в руки – Стругацкие «Понедельник начинается в субботу» – прочитанная раз пять по молодости лет. Чудное место, с чудным НИИ. Когда книга впервые попала ему в руки, Кондрату, может, как и многим погрузившимся в её фантастический мир, очень хотелось попасть туда. Он представлял себя главным героем и видел себя за рулем старенького авто, к нему подсаживаются двое неизвестных и жизнь закручивается прелюботынейшей юлой с самыми фантастическими нереалиями. Вот оно где, мальчишеское счастье!

       Кондрат сел в кресло у окна и открыл книгу. Долго водил глазами по строчкам. Потом поймал себя на том, что не может сконцентрироваться и понять, о чем именно он читает. Он попробовал начать читать с начала, но предложения упорно не желали приобретать хоть какой-то смысл. Кондрат вздохнул и убрал книгу на подоконник. Прошел к кровати, скинул на пол покрывало и, не раздевая, лег. Позже он услышал, как запрыгнула на кровать Тайра, немного покрутилась и улеглась в ноги.

Глава 7

       Проснулся от того, что нога, на которой лежала хаски, затекла. Кондрат осторожно вытянул её из-под собаки и сел на кровати. Тайра приподняла голову, сонно, сощуренными глазами, в которых отсвечивала заоконная луна, посмотрела на хозяина. Кондрат зевнул. 

       Сколько он проспал, трудно было сказать. Лег, когда еще светило солнце. Немного посидев, Кондрат снова завалился на кровать. Раз десять перевернулся, поправил съехавшее к краю одеяло, а еще через пару оборотов, запутавшись, и, в конце концов, сбив одеяло в самый дальний угол белого пододеяльника, встал. Тайра, разбуженная хозяином, лежала в углу кровати и смотрела на него через чуть прикрытые веки. «Спал бы», – было написано на её умной морде.

       – Да выспался вроде, – кинул ей Кондрат, прошелся по комнате, отодвинул занавеску и открыл форточку. На минуту застыл, вдыхая ночной запах, закравшийся в комнату вместе с лёгкой прохладой. Окно осветили фонари машины, Кондрат зевнул в очередной раз, и почесал живот.

       Красная БМВ остановилась под окнами Кондратовской квартиры. Легкий свет фонарей психиатрической больнички отражался на глянцевом боку. Минут пять машина просто стояла, и никто из неё не выходил. Кондрат всмотрелся, номер видно не было, как и в темном лобовом стекле, водителя.

        Кондрат похлопал на себе футболку с Че Геварой, потом спортивные штаны, нащупал, вытащил из кармана сигареты и зажигалку, некоторое время крутил их в руках, не сводя глаз с машины. Она продолжала стоять. Никто из неё не выходил. Кондрат сунул сигарету в рот, но подкуривать не торопился. А что если машина та самая? С рыжей девкой. Бред, глупости. Что ему эта рыжая? Да и мало ли красных БМВ. Кондрат все же прикурил и затянулся. Вообще-то в квартире у него не принято курить. Подумав об этом, он сделал глубокий затяг и выбросил окурок в открытую форточку. Направился к кровати, по дороге остановился. Вернулся, прикрыл форточку, запахнул шторину и только тогда, успокоившись, отправился спать.

       Тайра заворчала, когда Кондрат её подвинул, потом потянулась, громко зевая, и снова прикрыла глаза. 

       Спать. 

       Кондрат закрыл глаза и решил, что лучшее средство для сна – это посчитать барашков, прыгающих через жердочку. 

       Начнем.

        Раз барашек, два барашек, три барашек, четыре барашек, пять… как ни пытался Кондрат их себе представить, через жердочку прыгали солнышки, палочки, нечто похожее на носки, и даже яркие оранжевые червячки, но никак не барашки. – …Тридцать три барашек… – Леший замолчал. В ногах завошкалась, а после и вовсе поднялась на все четыре лапы Тайра, насторожилась. Взгляд, прикованный к зашторенному окну, с минуту был внимательным и вдруг она сделал резкий прыжок, снесла по дороге стул, и встала у окна, всматриваясь в штору. 

       Кондрат поднялся. Поведение Тайры пугало. В комнате стало зябко от неприятного ноющего у самого желудка предчувствия. Кондрат подошел к собаке и осторожно погладил по голове, та не отреагировала, продолжала напряженно смотреть на окно. И тогда, набрав побольше воздуха в легкие, Кондрат распахнул шторы. И тут же удивленно выдохнул. То ли просмотренные за всю жизнь ужастики, то ли прочитанные книги, но отчего-то он ожидал увидеть за окном монстра, синий свет, зловещий туман, а может и то и другое вместе взятое. Ничего подобного там не было. Луна едва касалась верхушек деревьев, алея тускло освещалась двумя фонарями больнички. Пустая лавочка под фонарем. 

       Ничего. 

       Однако Тайра поставила передние лапы на подоконник, и пристально смотрела сквозь стекло. Кондрат проследил за взглядом. Собака смотрела на здание больницы. Вернее, на ту её часть, что была видна из-за стен и деревьев. Кондрат тоже всмотрелся в здание. Сначала ничего необычного не было. Машина всё так же стояла внизу на аллее. Из нее никто не выходил. Тайра слегка заворчала и смолкла. Нос хаски ткнулся в стекло. И вдруг дверь БМВ открылась, из неё вышла рыжая девушка. Кондрат вцепился руками в подоконник. Девушка отошла к центру дороги, и только теперь Кондрат увидел в её руках фотоаппарат с болтающимся на плече шнурком. Девушка настроила объектив на больницу. Тайра заскулила.

       Кондрату показалось, что у него мелькнуло в глазах: внезапно ставшая слишком яркой звезда над психушкой, ослепила. Он закрыл веки и протер глаза, открыл. Нет же, напротив, под самой крышей психушки, выстроились огоньки гирлянды. Нить огоньков тянулась через три окна, прописывая четкие, яркие, слепящие буквы. «А36174» – одно яркое, четкое, режущее глаза слово. Девушка внизу быстро нажимала на кнопку фотоаппарата. Кондрат, как и Тайра, прижался к стеклу. Секунд десять не больше. И гирлянда потухла. Девушка тут же быстрым шагом направилась к машине. Уже усаживаясь, она взглянула вверх. Кондрат отпрянул от окна, отгородившись тюлью. Девушка застыла. Увидела? Может быть. Отчего-то Кондрата испугала эта мысль.

       – Тайра, – шепотом позвал он. Собака продолжала стоять у окна. Кондрат потянул хаски за ошейник, Тайра упиралась. Девушка не сводила глаз с окна. Черт! Да уехала бы уже!

       Наконец, Тайра, потеряв интерес, опустилась на пол. Тюль легла на подоконник, полностью отгородив собаку и Кондрата от окна. Девушка нахмурилась, отвернулась и села в машину. 

       Кондрат бросил мимолетный взгляд на электронные часы нас столе.

       Одна минута четвертого.

       Нестерпимо захотелось курить. Кондрат достал сигареты, глянул в окно и направился из комнаты. Пересек темный коридор и вышел из квартиры.

       Лестничный пролет был довольно чистым, с припаянной к железным перилам пепельницей. 

       Выдыхаемый дым не успокаивал, скорее, раздражал, витая над головой призрачным туманом. Кондрат смотрел в едва светящуюся проволоку слабой лампочки. Вокруг неё витали мелкие мошки. Какие-то ударялись и пропадали в свете, обожжённые обманчивым теплом, и тут же на смену неслись другие и, собственно, уже не возможно было понять, прибывают они или убывают. Просто мечутся стайкой мелких точек. Леший затушил сигарету. Вздохнул подъездного воздуха и направился обратно в квартиру. Где-то внизу послышался скрип открываемой двери, и кто-то начал подниматься по ступеням подъезда. Что-то жуткое почудилось в этом скрипе – натяжном, долгим, а сами шаги пугающими, тяжелыми.

       И сердце Кондрата отчаянно ухнуло, и ударило в ребра болезненным уколом.

       Вспомнилось тяжелое дыхание, прущее на него из синего света в коридоре районного ОВД. И Лешему почудилось, как в воздухе запахло лесом, елью, шишками.

       Дрожь непроизвольно опустилась от затылка к рукам, и ноги стали тяжелыми. Кондрат судорожно закрыл за собой дверь и защелкнул древний английский замок, мельком подумав: «Пожелай, кто войти, хлипкая дверь и старый замок не станут препятствием».

       Шаги затихли напротив двери, за которой стоял, боясь дышать Леший. Тот, кто остановился за ней, слушал, находясь совсем близко. Скорее всего, прислонившись ухом к двери. Слушал его, Кондрата Лешего. А последний не мог пошевелиться, словно завороженный стоял, держа в руках ключ. И слушал тяжелое дыхание и бешеный стук сердца.

       Тук, тук.

       Тук-тук.

       Синий свет. Вот сейчас ударит и не будет больше Кондрата с удивительной фамилией. И никто не узнает, что с ним случилось на самом деле. Сердечный приступ, вот как напишут в сводке. У Коди от последней мысли судорожно свело в невеселой усмешке рот. Послышалось шарканье. За дверью вытирали о старый придверный коврик ноги.

       «Вежливый. Культурный. С грязными ногами в чужой дом не входит», – с тоской подумал Кодя и снова посмотрел на древний замок. Смешно. Давно дверь в квартиру поменять хотел. Не поменял. Времени все не было. А теперь, видать поздно уже, может, так и должно было произойти...

       Что произойти? Чего именно он ожидал? 

       Ничего еще не случилось. Шарканье прекратилось. И дыхание затихло. Но Леший кожей чувствовал и громким стуком сердца: «Он там. Почему он? Может она? – Вспомнилась рыжеволосая на БМВ. Машина же стоит. Стоит там, внизу у больнички. – А что если и, правда, она? Или не она. И не он. Нелюди!»

       Голос Стаса пробился сквозь страх почти явственно: «НЕЛЮДИ!» 

       У Кондрата свело дыхание. И снова вернулись мысли об инсульте или инфаркте. Какой черт разница! Вот только будет он лежать вот здесь, среди коридора... тётушку жалко...

        За спиной что-то звякнуло. И тут же раздался поворот ключей. Со скрипом открылась дверь. Не в квартиру Лешего, в соседнюю, и со стуком закрылась.

       – Ты почему не спишь?

       Кондрат чуть не вскрикнул, резко обернувшись, испугал своим видом тётушку. Та, попятилась, побледнев.

       – Кондрат, что с тобой?

       – Что со мной? – стараясь придать голосу спокойствие.

       – Ты бледен, очень бледен.

       Кондрат пожал плечами. Что ей ответить? Рассказать об увиденном в участке? Посвятить в безумие, благодаря которому он теперь почти безработный. Отпуск. Смех, это даже не решение, а закрытие глаз на ситуацию. Ему никто не поверил. Нет, он ничего не расскажет тетушке. Такой рассказ только еще больше её напугает. Подумает, что Кондрат свихнулся… ну да, и до больнички совсем рядом… рукой подать… Будет потом на окна своей квартиры только через решетку соседнего здания смотреть.

       Тётушка стояла, выжидающе смотря на Кондрата.

       – Всё нормально, иди, ложись. Душно, не спится.

       Она нахмурилась. Именно так как делала всегда, когда не верила, но спорить не решалась. Поджав нижнюю губу, кивнула и ушла в свою комнату. Кондрат еще продолжал стоять у двери и прислушиваться.

       Тишина. И за стеной тишина. Сосед, наверное, пришел или может, пришла, и сразу спать легли. Поздно. И ему пора. Покурить бы еще. Надо же, аж руки трясутся! Сосед. А кто он? Отчего Кондрат, как ни силился, не мог вспомнить. Два года назад, там жила бабуся. Померла. Сын не стал продавать квартиру, но и сам жить не захотел. С тех пор она постоянно сдавалась. То мужику некоему, странному, нелюдимому. Он все ходил, втянув голову в плечи, и косился на всех мутными глазами, на одном из которых испуганно отражалось бельмо. Позже мужик исчез, на его смену пришла молодая парочка, вечно смеющаяся, собирающая возле подъезда, и в подъезде, и в квартире толпы праздного народа. Те кричали, вопили, пели матерные песни и бегали по подъезду в трусах в нетрезвом состоянии, соседи из подъезда постоянно выносили кучу бутылок и выметали сигаретные пачки. Это надоело, и на парочку написали заявление. Сам Кондрат лично участковому, хорошо ему известному, относил. Просил поговорить с ребятами, ибо негоже себя так вести, люди кругом. Участковый сочувственно головой кивал. А после парочка пропала. Месяц квартира не простояла пустой, пришла девушка с подругой. Эти были спокойными, толп не приводили и не шумели. Вели себя тихо. Месяц назад Леший заметил, что свет в квартире не зажигается, голоса, и звуки не доносятся, так и решил, что девчонки съехали. А кто живет в ней теперь? Кондрат почесал затылок и, только сейчас обратил внимание, что ключи остались зажаты в ладони. Снова раздался щелчок, Кондрат еще сильней сжал ключи. Соседская дверь с легким скрипом открылась и захлопнулась, после чего послышался щелчок запираемого замка, быстрые шаги и снова тишина, от которой пошел озноб и начало колоть в кончиках сведенных пальцах. 

       Мужчина бросил ключи на тумбу, размял ладонь. Нет. Нужно все прекращать, так самого себя можно с ума свести. Минуту он слушал подъезд, больше никаких звуков не было. Тогда развернулся, и пошел к себе в комнату. Зайдя, подошел к окну и взглянул вниз. БМВ не было. Фонарь освещал пустую аллею и оранжевые скамейки. 

       Глава 8

       Утро началось с дождя. Унылого, отчетливо пахнущего осенью. Тучи затянули небо. Капли стучали по окну и скатывались толстыми полосами, вырисовывая мокрые, постоянно меняющиеся узоры.

       Кондрат вышел выгуливать Тайру, зябко поежился, кутаясь в плащ.

       Кто-то вчера желал прохлады? Вот она. Ешьте. Пока собака довольная бегала по прилегающей к дому территории, Кондрат курил, стоя у входа в подъезд и думал о том, что видел ночью. Днем, увиденное не казалось страшным или пугающим. Мало ли, что там, в больнице, психушка же. А девица на БМВ? Рыжая? Репортер какой-нибудь чахлой газетенки, решившая сделать из пустого сенсацию. Надо будет прикупить свежей прессы. Кондрат откинул сигаретный бычок в сторону. Свистнул Тайру, зацепил поводок к ошейнику и направился по аллее 

       Дождь стал мелким, колючим. Газетный ларек, находящийся за углом у входа в парк не работал. Кондрат посмотрел по сторонам, прохожих раз-два и обчелся. Да и те, торопливые, съёжившиеся. Правильно, кому хочется попасть под дождь.

       А следующий киоск в парке. Может и хорошо, и Леший и собака прогуляются. Вот только гулять под дождем, мало приятного. А ведь когда-то было время и прогулка под дождем казалась лёгкой, романтичной и было в ней нечто неземное, как будто свыше тебя орошают не грязной водицей, а благостью. М-да, было время… Прошло. Как и многое в его жизни. Даже любовь, была и прошла. Может, кто и мучается, попрощавшись с мыслью о счастливой и долгой совместной жизни, но не Кондрат. Нет, он любил Лику, когда-то. А потом… все ушло, надоела красавица-жена. Может, была слишком красива для него, невзрачного майоришки? А может и она, и он ожидали друга от друга того, чего в них не было. Кондрат ожидал, что красавица Лика станет уютной и домашней. Лике грезились представительские лавры и комиссарские корпоративы. Можно ли обвинять их обоих в корысти? Нет. Кондрат так не думал, просто после розовых соплей и первых свиданий пришло время, когда их встретила бытовуха с немытыми сковородками и женой, возвращающейся в три ночи с очередного открытия очередного представительства очередной фирмы, и Кондрата вернувшего на пару минут раньше с очередного дела. И обоим им стало просто некогда друг друга любить. Хотелось, очень хотелось и посиделок вдвоем и ночных прогулок и… да много чего, но… Не вышло. Лика начала раздражаться, Кондрат не любил разборок в доме и стал попросту не возвращаться в него. А однажды, когда вернулся с работы суток через двое, не застал ни Лику, ни её вещей. Даже записки не оставила. Кондрат полночи искал жену, а под утро она позвонила. Развелись быстро, без шума, крика и истерик. И до последнего, Леший считал, что к тому оно и шло, так и должно было быть. Вот только, если раньше он задерживался на работе по делам, то теперь он старался, чтобы тех дел было больше, домой не хотелось из-за образовавшейся с уходом Лики пустоты. И тетушку, он, вероятно, забрал не из жалости и внимания к родственнице, а просто в попытке забить хоть чем-то брешь тишины квартиры. И брешь была заполнена, и Кондрат был благодарен тётушке. Хотя и Лику, если считать по большому счету, он до сих пор считал близкой и родной. Не любил, но считал. И считал, что должен ей помогать. Кем остался Кондрат для Лики, понять было трудно, да собственно, Леший никогда не задавался таким вопросом, но замуж повторно девушка не спешила, и он так же постоянных пассий не заводил. А может у них все так же не хватало на личную жизнь времени? Может быть. А вот сейчас времени у Лешего по самое нехочу, и он вдруг понял, что и заняться-то ему нечем. Друзья – если таковые и имелись, на работе. Жены нет. Тетушка… Мдааа, дожился, проводить свободное время с тетушкой! Кондрат шел через парк, медленно обходя пузырящиеся лужи. 

Мокрые лавочки пусто блестели. С них скатывались грязные капли и тут же расплывались вновь образовавшиеся лужицы. Осенью не пахло. Рано. Вчерашнее тепло веяло от тротуаров и зеленых деревьев. Скоро, совсем скоро, пахучая осень вытеснить лето обильным листопадом и прохладными вечерами. А потом выпадет первый снег, белый, пушистый. И станет холодно. От одной мысли стало зябко, Кондрат посильнее запахнулся. И свернул к железным воротцам парка. 

       Киоск стоял между двумя вековыми дубами, в паре шагов от ворот. Над киоском вытягивался широкий козырек. В маленьком оконце виделась маленькая, морщинистая старушка.

       – «Вести», – протянул мятую бумажку Кондрат.

       Старушка вытащила из общей кипы газетенку и просунула в окошко Кондрату. Закинув поводок на локоть, Леший пролистал тонкое издание. Ничего о странном происшествии в психиатрической больнице не отмечалось. Как ровным счетом не упоминалось в криминальной сводке об убитой Катерине Стоговой.

       – А что ещё из нашего есть? – спросил Кондрат в оконце.

       – А чего узнать хотишь, милок? Криминал али новости какие?

       – И криминал и новости.

       – Так возьми «Летучку», там и новости какие-никакие, и криминала мал-мала, да есть.

       – Давайте «Летучку», – согласился Кондрат.

       – Сорок.

       Леший отсчитал двадцатками и отдал, получив в окошечко газетку потолще, но на некачественной желтоватой бумаге. Пролистал. И в рекомендованной «Летучке» ни слова о интересующем его происшествии. С сожалением, сложил вчетверо и сунул газету в карман.

       – Не нашел? – полюбопытствовала старушка, высунулась в окошко почти всей головой и повертела по сторонам.

       – Не нашел, – нахмурившись ответил Кондрат, дернул Тайру за поводок намереваясь идти дальше.

       – А чего искал то?

       – Про убийство, – честно признался Кондрат. – И про… психушку…

       – Про психушку? – старушка высунулась еще сильнее, складывая тонкие ручки в сером плащике на край окошка. – Тута и газет не надо, я тебе стока всего расскажу, не на одну статью хватит.

       Тайра потянула поводок. Кондрат, дернул его назад и собака удивленно и обиженно, посмотрела на хозяина.

       – А что там? – спросил Леший.

       Старушка поманила его костлявой кистью. Кондрат приблизился.

       – Ужас! – рявкнула продавщица.

       Кондрат вздрогнул. Тайра слегка зарычала, прижав уши к мокрой голове.

       – Ужас там творится, – более спокойно пояснила старушка. – Полнейший бардак. Давеча выхожу из парка, стоит машина у входа, охрана ворота распахнула, а там… – старуха перекрестилась. – Больные ходют…

       Кондрат пожал плечами.

       – А что они должны делать? Они ж больные…

       – На цепи, – смакуя подробности с вызовом в старых, блеклых глазах, произнесла старушка.

       – Как? – недоверчиво переспросил Кондрат.

       Дождь усилился, неистово застучали по железному козырьку крупные капли.

       – На цепи. Я как глянула, пока ворота закрывались, аж поплохело мне. Это ж надо так над душевными изгаляться. Они смотрят все на выход, а глазища-то огромные, жалостливые, что у детей. И так мне муторно стало, я кинулась и кричу охране: «Что ж вы ироды делаете? Пошто над несчастными издеваетесь?» А мне высокий такой, наглый и говорит: «Ты бабка иди куда шла. А то мы и тебя рядом приставим». – Старушка вздохнула. – Молодежь… Я спорить-то не стала. Куды мне спорить. Он, поди, таких как я, одной ладонью… Большой, мышцы, во! – она показала на своей тонюсенькой руке, предполагаемые огромные мышцы. – А уж морда… Такой прихлопнет и не покается. Так вот, ушла я, значится. У меня на кухне окна выходят аккуратно на больничку. Вышла ночью капелек сердечных выпить. И вижу, через занавеску мелькнуло что-то. Я занавеску то откинула, окошко открыла, а там… буквы под крышей горят. Крупные. Вроде как цифры. Я-то без очков вижу плоховато, а они светят ярко, аж слепит. Пока я очки нашла да одела, всё ужо и пропало. Я на балкон вышла, думаю, авось снова появится. Но тут слышу, ворота больнички стукнули, я в уголок темный на всякий случай отошла и отудова гляжу. А из ворот больнички вышли двое, один высокий, второй пониже, с собой мешок несут, а тот синим светом светится, горит, словно ясно солнце. Они его в машину закинули и увезли. Вот тебе и история. 

       – А что в мешке не увидали? – чувствуя, как неприятно потянуло в желудке, и тоскливо заныло в душе, спросил Кондрат.

       – А что там, Бог его знает? Увезли. Да только ненадолго, – тут же продолжила старушка. Прищурила глаза, и что-то промелькнуло в морщинистом лице как будто любопытство. – Вернулись они скоро. Я и от предыдущего отойти не успела, сижу на кухне, свет не включаю, боязно мне. Вижу, фонари машинные мелькнули, я к окну. Встала, а сама дышать боюсь. Машина подошла, и снова выходят те самые, что давеча я видала, охранники. Выводят человека, а он весь синим светится. Они его в ворота, и машина уехала. Вот такая история. 

       – Может все ж, показалось тебе, бабушка? – ощущая холодные мурашки на коже, спросил Кондрат.

       – Может и показалось, – пожала плечами бабушка, и тут же добавила. – Только вот жуткое да необычное не впервой видала. Ежели время есть, то расскажу, – и посмотрела на Кондрата хитрым прищуром.

       Дождь забарабанил с новой силой, с козырька линули полосы дождя. 

       «Торопиться мне некуда?» – решил Леший и прислонился плечом к киоску.

       – Да что ж ты там, стоишь! – кинулась вдруг старушка. – Ты заходи. Дождь обождешь, а я тебе и расскажу.

       Короткой перебежкой Кондрат заскочил в небольшую коморку. На столе перед окошком и на стеллаже позади, стояли кипы журналов и газет. В углу маленький столик, на котором небольшой чайник, одноразовые пакетики чая и пиала сахара. Старушка включила чайник, тот мерно засипел.

       – Присаживайся, – поставила продавщица невысокую табуретку к столику, вытащила из-под стола у окошка кипу журналов и присела рядом. – Ща чаек подсобим, и веселей станет. А собачку у входа оставь.

       Тайра посмотрела на старушку недоверчиво, но осталась у дверей, ворчливо укладываясь на старую тряпку.

       Стук дождя барабанил по тонким стенам киоска. Чайник, засвистел, закипая. Старушка бодренько разлила кипяток, кинула пакетик, макнула пару раз и переместила его во вторую чашку, придвинула Кондрату пиалу с сахаром, в которой торчала давно засахаренная ложечка.

       – Зовут меня Любовь Тихоновна. Так вот, было это… – она сощурила глаза, вспоминая, – году в 45-м. До нас война, конечно, не дошла, но отголоски были. Да и интерес к Яндырю был… – она смолкла раздумывая, и продолжила. – Жили мы тогда недалеко от деревеньки Дивное, в тридцати километрах от Яндыря. Сейчас от него только табличка може и осталась. А може уж и таблички нет. Небольшое было селение, домов двадцать. Своей школы не было, приходилось в Севольное ходить, а до него почитай километров двадцать с лишним топать. Пока тепло мы ходили, а как снега навалит, куда там пойдешь. Вот и учила нас местная знахарка, что жила у окраины. Катериной звали. Теткой она была доброй, всегда пряники давала. И красивая. Ох, помню красивая. Может от того она и в поселке почти не появлялась, не было там таких красивых. Там бабы все в работе, в земле, подол в пол, трое на руках, платок на голове. А она, коса черная, толстая, вокруг головы, брови черные, лицо белое, а глаза, словно зелень золотом покрытая. Необычайно красивая. Вот она нас и учила. А чего не учить, нас было ребят пять, все разного возраста. Как-то приболела она, доктор из города приехал, осмотрел, а потом забрал. Больше она не вернулась, дом так и остался на отшибе стоять. Позже нас стали в соседнюю деревню к учителю возить, даже школу небольшую построили. А я повадилась бегать в дом Катерины, да книги читать. У неё, скажу, книг много было. Вся комната в стеллажах да полочках. И всюду книги. Вот приду, через заборчик перекинусь и по тропиночке. Двери-то не заперты, только подперты доской. Доску уберу и в дом шмыг. А шо, книг-то ни у кого по деревни кроме знахарки и не было. Много было у неё книг, и классика и как сейчас принято говорить фантастика, тогда не распространено, а у неё было, последнее дюже мне интересно было. Но кроме тех книг были и другие, в переплетах толстых. Стояли они повыше остальных, на самых дальних полках, много их было... и может книги были старыми и язык в них был старым, то ли язык неведомый, да вот прочитать мне их не удалось. Вроде как буквы на русские похожи, а слова чужие. Те книги я смотрела, много в них рисунков было, да назад ставила. А читала все больше фантастику. 

       Как-то зачиталась, позднехонько вроде уж стало, солнце к закату приосанилось. Слышу, чой-то скрипнуло. Я к окну и вижу, Катерина идет. Я вроде как-то и не испугалась, а че мне, не ворую, поди, сижу, читаю. Но вот внутри нехорошо так стало. Я книгу прижала и шмыг в коридорчик за сенцы. Стою, чуть дышу. Прошла знахарка, остановилась посреди комнаты. Следом дверь скрипнула, и вошел местный егерь. Дядя Петр. 

        «Попрощаемся, – говорит Катерина. – Я вернусь, Петро. Тебе верю, и в истину твою верю. Но не дело ему по земле ходить. Решать нужно».

       «А кто же против? Я вам препятствий не ставлю. Ваши уже много чего нарешали».

       Знахарка к нему повернулась.

       «То же верно! – и смотрит на него с мольбой вроде бы. – Дивное пропало. Ты же знаешь от чего? Виновен он! А ты пособляешь».

       «Он? – Петро взял с полки книжку покрутил в руках. – А вы значит все чистенькие? Да и не докажешь ты».

       «Не о том думаешь, Петро. Я и не буду доказывать. Я верю, что ты добра хочешь? Но верна ли твоя вера? А коли выйдет он за пределы? Сам подумай, нет ему препятствий…».

       «Уходи, Катерина. Хуже будет. Вы, что дети малые, которым игрушку невиданную в руки дали, так и хочется потискать, друг у дружки повырывать». 

       Отвернулась знахарка.

       «Эх, Петро! Не защитишь ты себя. А я все ж его выманю. Знаю, как».

       Петро посмотрел на неё сочувственно.

       «Дитя ты, дитя. Уезжай, Катерина. Опасно тебе здесь».

       «Свидимся, Петро. Поверь, свидимся, куда раньше, чем захочется». 

        Вздохнула Катерина и к выходу направилась.

       Едва вышли они к порогу, как собачонка, что у егеревских ног крутилась, лаем зашлась. И вот тут, вижу я, как в открытые двери вползает синий свет. И слышу я, как будто рык из него идет. У меня от страха ноги подкосились, я на пол и бухнулась. Катерина с егерем меня и увидали. Бросился ко мне Петро, схватил и в комнату бегом, бросил к окну и крикнул: «Беги!»

       Я окно распахнула, не помню, как вылезла, и бежать к своёму дому. Последнее, что запомнила – это яркий всполох синего света.

        Домой прибежала, родители на работе, нет никого. Так до вечера и просидела в хате одна. И после боязно мне стало, уж солнце заходится, а домой никто не воротится. А как темнеть начало, так прибежала Лукишна, местная наша докторша. Заскочила в хату она, глядь на меня, да как руками всплеснет: «Ох, ты ж Господи, осталось дитё! Славь те Всевышнему, хоть одно живое». На руки меня схватила, и бежать, – бабка-газетчица вздохнула. – Что тогда видала – что не видала, и вспоминать страшно. Синие люди, глаза как лед. Мертвые люди. Мать среди них и отец, все как есть синие, живые-неживые, кто поймет. В глазах смерть ледяная. Бежала Лукишна со мной на руках и свет синий над нами реял. А виделся мне зверь дикий, огромный, фантастический, он людей всех одной лапой давил, зубами рвал, нам время давал, чтобы убёгли мы. Вот так вот, мил человек и было. Так что уговор мне держать не перед кем было, только вспомнить страшно было, я все забыть хотела. И у меня почти получилось. А тут вот снова увидала, да вспомнилось мне.

       – А Лукишна что же, тоже никому не рассказывала?

       – Так кто её знает. Она меня в город привезла, больше я её и не видала. Растили меня чужие люди. Но вот лет пять назад, Лукишна появилась. Квартиру в городе купила. Мне сама позвонила, здоровьем интересовалась.

       Кондрат нахмурился.

       – Это сколько ж лет вашей Лукишне?

       Любовь Тихоновна развела руками.

       – Когда меня из деревеньки несла, лет двадцать пять было. Сейчас, – она задумалась. – Да, поди, все сто и будет. А жива еще!

       – Она приходила к вам в гости?

       – Что вы! По телефону звонила. Но обещала зайти, вот как раз на днях и обещала. Она как раз после того случая с больничкой, как я синего увидала, позвонила. Я ей и рассказала. Она и говорит, ты Любочка не переживай, я зайду и все обсудим. Посмотрим, что у тебя там происходит. Вот завтра и обещала зайти.

       – Значит, завтра, – задумчиво поговорил Кондрат. – А телефон её у вас есть?

       – Так есть, вот только память у меня совсем плоха, дома на тумбочке в книжечку записан. Сама-то не помню. А вы что ж, историей моей заинтересовались?

       – Любопытная история. Хотелось бы и от Лукишны её услышать. 

       – Так заходите ко мне в гости, я вам телефончик и дам, – улыбнулась старушка, проворно вытащила из кармана ручку, и мятый блокнот, из которого вырвала листок и неровным подчерком написала адрес. Вот после восьми я уже и дома.

       Кондрат кивнул. Хлебнул из кружки чая.

       – А что с той… с Катериной вышло?

       – Да кто его знает, милый. Больше её я и не видала. Одно имя в памяти и осталось. Катерина Стогина.

       – Как? – только что взятая в руки чашка дрогнула в ослабевших пальцах. Кондрат поставил её обратно. 

       – Стогина Катерина Фирсовна, – проговорила старушка. – Хорошая тетка была, умная. Одно слово – знахарка!

       Глава 9

        «Стогина Катерина Фирсовна», – повторял про себя Кондрат, возвращаясь, домой. Могло ли так выйти, что через полвека погибает её полная тезка? И как погибает. Синий свет. И что за деревня Дивное? Кондрат никогда не слышал о такой в их районе. Видела ли на самом деле старушка странные события, которые рассказала Кондрату? Слишком все жутко и неправдоподобно. Хотя и то, что видел Леший в отделе, тоже жутко и неправдоподобно. Странно всё это. Нужно поговорить со «столетней» Лукишной. Завтра заканчиваются его принудительные выходные, и надо будет заглянуть к экспертам, что они там нарыли по смерти Стаса и Катерины. И с этой психушкой узнать, может что есть. Может старушка чего и выдумала, но ведь и Кондрат видел надпись. И рыжая с фотоаппаратом. Интересно, для чего она фотографировала? Кондрат поднялся в квартиру, провернул ключ, в нос сразу ударил запах жареной картошки. 

       – Тетя, я дома!

       – А я уж звонить собралась. Ушел и пропал.

       – Дождь пережидали у газетного киоска.

       Тетушка кивнула.

       – Хорошо, как раз к столу пришли.

       Кондрат вытер собаке лапы лежащей у входа тряпкой, и отстегнул её от поводка. Тайра, передернула шкурой и довольная пронеслась на кухню за тетушкой.

       – Ах, и ты тоже проголодалась? Затаскал тебя хозяин. Кодя, она картошку будет?

       – Нет, я сейчас ей ливера отрежу.

       Леший, смотрел в окно и медленно жевал. Тайра, зевнув, устроилась под столом. Она уже вылизала миску и теперь блаженно прикрывала глаза, щурясь из-под скатерти.

       – Тетя Зина, а ты не замечала, чего-нибудь странного в психушке?

       Тетушка посмотрела в окно. Пожала плечами.

       – Да чего ж там странного. Больница как больница, специфическая, конечно, и в центре города. Но когда её строили, центр совсем в другом месте был, а это была окраина. Разросся город.

        – Я не об этом. Ты не видела тех, кто там.

       Тетушка удивленно посмотрела на Кондрата.

       – Да как же их увидишь? Стены вона, какие высокие. Только последний этаж здания и видно.

       – Зачем такие высокие стены? И ворота, они всегда закрыты.

– Так, Кодинька, зачем простым людям видеть… гм… то, что за этими стенами. Люди не любят такое видеть, да еще и каждый день. Кому хочется выглянуть в окно и увидеть пустые глаза или бормочущего… – она помолчала, подбирая слова, – больного. Потому и стены высокие. А ворота?.. Кто знает, что на уме у убогого, не досмотрят, он и на улицу ринется, и Бог весть чего натворит.

       – Ринется, – не сводя глаз с высоких стен, кивнул Кондрат, залпом допил чай и встал.

       – Уходишь? – посмотрела на него тетушка.

       Он кивнул.

       – Прогуляюсь.

       – Так, вроде, только пришел.

       – На работу хочу зайти, – понимая, что ждать до завтра просто невмоготу, сказал Кондрат.

       Тетушка посмотрела вопросительно, но так ничего и не спросила. 

***

       – Чё? Не отдыхается? – усмехнулся на входе в отдел Семен, стоило Лешему войти в здание.

       – Да вот, гуляем, – показал поводок в окошечко дежурки Кондрат. – Зашёл по дороге, узнать, как вы тут?

       – Да нормально, Кондрат. Как у нас? Фархад как всегда шеи мылит. Опера в ус не дуют.

       – Мои дела в кабинете? 

       – Так их все Фархад забрал.

       – Сам? – брови Кондрата удивленно приподнялись. – Зачем ему мои дела?

       – Да кто его знает? – Семён замялся.

       – Это из-за паренька этого, Стаса? Небось, родители крутые?

       Семен округлил глаза.

       – Какого Стаса?

       – Того, что у меня в кабинете скопытился.

       Глаза дежурного стали огромными. Если Семен сейчас играл, то получалось у него очень правдоподобно, – зло подумал Кондрат.

       – У тебя в кабинете кто-то сковырнулся?

       Леший посмотрел на Семена внимательно. Издевается?

       – Так паренек, которого из семнадцатого дома привезли, из Крайского.

       – Семнадцатый? Из Крайского? Это тот, что респектабельный? Для богатеньких? В нем что-то случилось?

       Семен розыгрыши не любил. Это знал весь отдел. Мало того, слыл человеком с отсутствием юмора. При нем лишний раз и анекдотов не рассказывали, дежурный хмурился, пытался понять, не понимал и сердился. А сердитый Семен – это не слишком приятное зрелище. Именно потому, если изначально Кондрат с удивлением, но подумал, что дежурный издевается, то чем дальше длился разговор, тем меньше он нравился Кондрату. Навряд ли Семен вдруг, ни с того ни с сего, научился разыгрывать, да еще и так не вовремя, и не уместно. 

       – Семен, позавчера в Крайском, в семнадцатом доме, в том самом респектабельном, убили местную бизнесвумен только вернувшуюся из-за гранпоездки. Паренек Стас прилетел вместе с ней, – Кондрат говорил медленно, как будто объясняя нечто маленькому ребёнку. – Стаса мы привезли в наш отдел, но он умер… у меня в кабинете, – Кондрат помолчал, смотря на меняющееся на глазах лицо дежурного. Говорить ему о синем свете или нет? Не стоит, у него и так вон лицо такое словно мёртвого Стаса увидал. – Он умер от сердечного приступа, а меня отправили на пару дней на «выходные».

       Семен выдохнул.

       – Ого, Кондрат Разумович! – он перешел на имя – отчество. – Я сейчас с Фархадом свяжусь. Ты посиди, – на лице Семена блуждала странная, чуть растерянная, напряжённая улыбка. – Ты посиди с… собачкой. А я сейчас позвоню…

       – Семен, дело что, замяли? Или? Что с ним не так?

       Дежурный отстранился, взял в руки телефонную трубку и, не переставая растерянно улыбаться, начал набирать номер.

       Кондрат махнул рукой и прошел в коридор, дернул дверь своего кабинета. Закрыто.

       Вернулся к Семену. Тот уже положил трубку и внимательно смотрел на Кондрата.

       – Привет, Леший! – хлопнули Лешего по плечу. Он обернулся. Протягивая руку, стоял Мишка. – Как? Выздоровел? 

       Кондрат тряхнул руку опера.

       – Да, вроде.

       – Слушай, ты ж завтра, вроде, должен выйти?

       – Завтра.

       – А чего несет тебя на работу? Е-ха, кто бы мне выделил два выходных кряду? –Мишка почесал затылок. – Ну, давай… – улыбаясь, махнул рукой.

       – Постой, – Кондрат поймал опера за рукав. – Ты случаем не знаешь, что там с этим семнадцатым домом?..

       – Семнадцатым?

       – Ну да! Тот, что в Крайском.

       – А что там? – опер простодушно смотрел на Кондрата.

       – Стас, помер недавно… – Кондрат внимательно смотрел на Мишку.

       Тот пожал плечами.

       – Район наш, конечно, но, я не выезжал, не знаю…Стас. А что за Стас?

       – Да Бог его знает. В квартире Катерины Стогиной.

       – Стогина… что-то фамилия знакомая. Это не та, что в мэрии? В холдинге работала… как его «Консолидация» во…

       – Холдинг? – Кондрат задумчиво посмотрел на Мишку. – Может и она, дело бы глянуть?

       – На неё дело?

       – Так убили её!

       – Да ну ты!

       Кондрат, смотрел в спокойное лицо Мишки. Не было на нем удивления, и возглас был искренний. Надо ж, убили! Мишка слишком давно был опером, чтобы удивляться смертям. Любым, жестоким и бытовым, смерть есть смерть. Но вот не знать о ней, в своем районе, он не мог. И все же не знал? Или его, Кондрата, всё-таки разыгрывают. Он покосился на Семена, тот продолжал внимательно наблюдать за Лешим, смотря в окошечко дежурки. Глупости. Не умеет Семен разыгрывать и лицо у него серьезное, и Фархаду он точно позвонил. Потому как тот в эту секунду вошел в отдел. Из кабинета выскочил Серега, на ходу поздоровался и унесся в конец коридора, хлопнул там дверью.

       – А где померла? Не у нас?

       – У нас, – вздохнул Кондрат, смотря на приближающегося начальника.

       – Как у нас? – вот теперь удивление в голосе Мишки все же скользнуло.

       – Да не у нас, – улыбнулся ему Фархад, – в Заречинке. Передали в главк.

       – Ааа… – растерянно почесал затылок Мишка.

       – Идем, Кондрат, – не дав Мишке задать вопроса, подтолкнул Лешего в плечо начальник. Вырвал из рук собачий поводок и сунул оперу. – Присмотри-ка за животиной.

       Своим ключом Фархад открыл дверь Кондратовского кабинета и практически затолкал его туда. Прикрыл дверь, прислушался к звукам в коридоре и провернул ключ, закрывая кабинет.

       – Присаживайся, – поставил начальник небольшую сумку на диван, а сам прошел, налил себе воды из графина в рядом стоящий граненый стакан и залпом выпил.

       – Чего дома не сидится, майор Леший?

       – По дороге заглянул, – скупо ответил Кондрат и прошел к своему столу. Но присаживаться не стал, остановился у края.

       – Беспокоит чего?

       Кондрат посмотрел на шефа. Всегда строгий и спокойный. И сейчас. Смотрит на него азиатскими раскосыми глазами, а внутри тех пустота и чернота. Как будто в колодец глубокий смотришь. Говорят, он на войне был. Интересно, на какой. В Афгане? Чечне? На чьей стороне? Черт! Что за мысли. Ясен хрен, раз здесь служит…

       – Ты бы отдыхал. А завтра за работу. С новыми силами.

       Кондрат прошел по кабинету. Иногда странно выходит, вроде не было тебя два дня в каком-то месте, а оно стало чужим. И пустой стол, за которым должны были выситься вавилонские башни дел. И кресло, задвинутое в угол. На подоконнике графин, Кондрат никогда не ставил его на подоконник. Чужой стал кабинет, и запах в нем стоит чужой. Тяжелый запах. Он остановился у окна, рядом с начальником.

       – Что с мальчишкой?

       – А ничего, – отвернулся от Кондрата Фархад. Поправил жалюзи.

       – Дело не завели?

       – Нет мальчишки, нет дела.

       Кондрат побледнел, вцепился в край подоконника.

       – Так же нельзя. У него ж родные были. Мы ж не… – он сглотнул. – Нельзя так.

       – И давно ты так начал думать? Сам дел не закрывал? И на родителей плевал и на родных. Напомнить, год назад...

       Кондрата покачнуло.

       – Там другое…

       – Конечно. Там касалось Лики. Кто? Ах, да, некий дальний родственник. А ведь ты с ней уж и не жил. Дело закрыл? Да не было дела, как корова языком. Сколько там родственники пороги обивали? До сих пор в прокуратуре заявление лежит. А нам хоть бы хны. Напомнить, как ты ко мне приходил? Вижу не нужно, и сам помнишь. Не одно такое дело за тобой. За другими. Не первое дело уходит, пропадает, нет его. А тут вдруг! С чего бы? Правильный стал? Кулаками в грудь! Так нельзя! А как можно? – с насмешкой посмотрел на Кондрата шеф. – Обьясни мне неправильному! Кстати, его родне ты сам объяснять будешь, отчего паренек прямо у тебя в кабинете откинулся? 

       Чувствуя, как кровь прилила к лицу, Кондрат потерянно пробормотал.

       – Так сердечный приступ.

       – Сердечный… приступ… А как же синий свет? Крик? Ты почему ему на помощь не пришел? Ты почему, если уже ситуацию понимал, не бросил всё и кабинет не ринулся? Какого хрена в дежурке стоял и наблюдал? Ты почему, задержанного одного в кабинете даже без наручников оставил? Отвечай, майор! Первый год работаешь? Не знаешь, как вести себя с задержанными? Устав забыл? Или совесть? 

       Скулы на лице Лешего напряглись. Силясь не сорваться на крик, он чуть слышно зло прошептал.

       – Так сердечный… приступ…

       – К чертям! Ты сам веришь? Да любая экспертиза укажет, что на нем четыре ожога и разрыв внутренностей. А ты мне… сердечный… – он отвернулся.

       Жар разом сменился приступом озноба и невероятной слабости. Кондрат облокотился о подоконник.

       – На нем ожоги? 

       – Слушай, Кондрат. Я твою задницу прикрыл, – сказал Фархад устало. – Ты, иди, отдыхай. Если надо, еще пару деньков дадим, а потом приходи, но без вот этого… – Фархад покрутил пальцем у виска. – Мозговыноса. Нет тела, нет дела.

       Фархад развернулся и направился к двери.

       – Вы не мою, вы свою задницу прикрыли, – все-таки не выдержал и рявкнул Кондрат. Фархад даже не остановился, не обернулся к майору, провернул ключ в замке и холодно подметил. – Даже если и так, но твоя притом не засранная осталась.

       – Я не просил! – выкрикнул в спину уходящему шефу Леший. 

       – Попросишь, – выходя, сказал Фархад.

       Глава 10

       Домой Кондрат шел в поганом настроении. Тайра, медленно плелась позади, иногда громко, вызывающе зевала. Дождь прекратился, но темно-серые облака, казалось, сгустились и недвижно нависли над городом, на востоке по всему горизонту багрянцем отсвечивала зарница молний. Доносился далекий гром, отдававший эхом по всему небосводу. Леший завернул за угол и в сквер. Прошел к первой встретившейся скамейке, ладонью смахнул с неё влагу, сел и закурил. Шумели над головой листья, скидывая холодные капли. Журчал небольшой уличный фонтанчик, из которого попил проходящий мимо молодой человек и тут же удалился. Тайра несколько минут сидела, посматривая с любопытством на хозяина, а потом, очередной раз, громко зевнув, легла в ноги. 

       Кондрат судорожно выдохнул. 

       Вот так. Нет тела, нет дела. И ведь прав, Фархад! Черт! До оскомины прав! Не впервой! Он же не первогодка, чтобы в грудь пяткой, чтобы за честь мундира, да и просто за честь. Нет, не таков Леший. Нет таких в отделе. Просто… Черт! Кондрат выбросил сигарету в мусорный ящик, и, откинувшись на деревянные прутья скамейки, прикрыл глаза. Синий свет. Мрачный, стеклянный, в зрачках умирающего Стаса. Дышавший в лицо свет в коридоре районного отдела… Живой… Нет тела, нет дела. Нет дела, нет синего света. Значит, ничего Кондрат и не видел. Не было ничего! Понимаете! Не было! Ни Стаса, ни света, ни… Катерины. Кондрат рывком поднялся. Её-то дело должны завести, её соседи знали, у неё были знакомые и друзья, да и у Стаса были. Неужели никто не ждет, не ищет, не звонит на неожиданно отключенный абонент. Так не бывает. Люди не уходят вот так, чтобы ничего за собой не оставить. Жизнь оборвалась, но ниточки, те самые, что плелись всю жизнь, они остаются. Тонкие, дрожащие, иногда не в Они живут за стенами наших квартир. Сидят на лавочках у подъезда. Выдают нам кредиты и приносят пиццу по звонку. Они злорадно щерятся, когда мы поднимаемся по служебной лестнице, и смеются с нами поедая шашлыки и запивая пивом. Они есть. Не может быть, чтобы вот так жил, жил, тебя не стало и осталась пустота. Не бывает пустоты на месте того, что мы называем жизнью. Что-то да есть, воспоминания, мысли, незаконченные дела, которые кто-то ждет и может быть от них что-то зависит. Или нет? Ты умер и уже ничего, ни от чего не зависит? Никому не нужен, и никто не помнит? Нет, так не бывает. Кондрату очень не хотелось, чтобы так случилось, например, с ним. Это же страшно. Или может уже все равно, там, на небесах, безразлично, чего ты недоделал и недосказал – пустота.

       Кондрат поднялся и быстрым шагом направился из парка. Рядом бежала рысью, уставшая, непонимающая происходящего, но послушная Тайра. Нужно было оставить её дома, но возвращаться не хотелось. Можно было тормознуть такси, но ноги уже несли в подворотню, а там, через улочку и поворот, Крайский микрорайон Первомайского района. Новый, по сути, микрорайон, то есть отстроенный на месте старого Крайского. А сколько было выступлении и показов по телевидению, криков о невозможности сноса старых приравненных к раритетным зданий. Но всё решил главенствующий капитал. И вот, пожалуйста, на месте хрущевок красуются новые красивые дома с лепкой на карнизах, под пластиковыми крышами, с вестибюлями выложенными цветной плиткой с цветами на окнах подъездов, и улыбчивыми, а иногда и нет, швейцарами и старушками на входе, последнее там, где беднее. Хотя и последние навряд ли считают копейки до зарплаты. Нет, Кондрат не завидовал, у него у самого четверка в центре, хоть и с видом на психушку, но в центре. И подъезд у них чистый, тетка приходит из соседнего дома и за тридцатник в месяц убирает. Цветов, конечно, нет, есть пепельницы на каждой площадке в каждом подьезде, из-за которых происходит постоянная ругань на собрании жильцов между курящим и некурящим людом.

       Нет, Кондрат не завидовал. Он жил вполне сносно. Именно сносно. Раз в месяц пил пиво с капитаном Разумовым, ездил за город с ребятами из отдела. Знакомился с девушками, иногда проводил время у них, редко дважды у одной и той же. Лике помогал.

       Сносно.

       Леший завернул за угол, и поднялся по ступеням к пятому подъезду. Нажал на кнопку домофона, квартира, конечно, молчала. После третьего настырного звонка ответил швейцар, бодрым, громким голосом:

       – Нет их!

       – Знаю, – холодно ответил ему в тон Кондрат. – Майор Леший Кондрат Разумович Первомайский отдел, хочу….

       Его не дослушали.

       – Корочку покажи!

       Какой нынче настырный люд. И грубый. А где – «пожалуйста», «будьте любезны», «да завсегда здрасте».

       Кондрат почесал в затылке. Корочки не было. Она осталась в форме, в шкафу…

       – Вот и иди отсель. Ух, всякие отираются.

       Наверное, стоило обидеться. Хотя если бы Кондрат жил в таком доме, он, скорее всего, требовал бы, чтобы швейцар не просто корочку спрашивал, а еще и дактилоскопию проводил. Всякие человечки бывают и корочка далеко не залог… Черт! Но это не должно быть предметом хамства, а швейцар хамил. 

       Кондрат сбежал со ступеней, задрав голову посмотрел вверх, приложив к глазам ладонь. Окна, форточки искомой квартиры закрыты. Шторы задернуты.

       – Идем! – дернул он Тайру за поводок, та посмотрела с грустью: «Снова идем? Куда теперь?»

       – Домой, милая. Домой.

***

       До дома они все-таки доехали на такси. Дядька-водила, покосился на собаку, но видать настроение у него было хорошее, потому обронил скупое:

       – Собаку на сиденье не сажай, пусть на полике посидит.

       Тайра была не против ехать хоть в багажнике, лишь бы закончилось это путешествие по всему городу. Она хоть и была хаски, но ходить так долго и так далеко не привыкла, потому, как дамой была сугубо квартирной.

       Выйдя напротив дома, Кондрат внимательно посмотрел на стены больницы, подумал и отправился к подъезду. Здесь, как и у дома Стогиной без корочек делать нечего.

       Глава 11

       Ночью ему не спалось. Тайра несколько раз приподнимала голову и даже сама вставала и трясла головой, смотрела в сторону окна и снова укладывалась спать вытянувшись на кровати.

Кондрат сидел за монитором, раз за разом вбивая: «Яндырская область. Дивное», и не получал того, что хотел увидеть. Как ни странно, но ни Яндырской области, ни поселка Дивное в великой всемирной сети не находилось. Было Дивное в Калининградской области. Был даже коттеджный поселок Дивный, где-то в Подмосковье. Тогда Кондрат сузил круг поиска и оставил только Яндырскую область. Но как это не было удивительно, таковой не нашлось. Недолго думая, Кондрат открыл карту России, нашел реку Ендырь и, увеличив масштаб, провел вдоль всего устья. Что за ерунда! На карте вокруг Ендыря глухое место – камни, болота, мелкие озерца больше похожие на лужи, тайга. Где-то даже мелькало озеро Ендырь. Но, ни там, ни там нигде не значилась Яндырьская область. А уж деревни Дивное, как и самого города Яндырь на карте не значилось. Может их район слишком мелкий, чтобы обозначаться на картах? Да, глупости. 

       На часах показывало без пятнадцати три ночи. Кондрат взял сигарету, встал, прошел к окну и открыл обе створки. Тянуло прохладой. На туманном небе не виднелось ни одной звездочки. Тьма – полная, беспросветная. Кто их знает эти карты. Нужно зайти в архив, вот уж где точно должны быть карты местности. Там и глянуть. И вообще нужно завести блокнот, что-то последнее время слишком много «нужно». Так можно что-то и забыть. Кондрат размышлял лениво и чувствовал, как медленно подбирается сонливость. Пожалуй, можно уж и спать лечь. А с утра решить, куда и зачем. Утро, вечера мудренее. Хотя какой вечер – ночь давно на дворе.

       Красная БМВ подъехала, тихо шурша шинами, и остановилась напротив окон. Кондрат подавил первый порыв отпрянуть от окна и продолжил курить, стряхивая пепел в открытое окно. Девушка вышла, глянула на Кондрата, чуть нахмурилась. Но тут же отвернулась и начала торопливо настраивать аппарат. Огоньки зажглись ровно в три. Кондрат отсчитал: «Раз, два, три, четыре, пять»

        Потухли. 

       Пять секунд. Затвор фотоаппарата успел сработать трижды. Девушка зачехлила его, накинула на плечо ремешок и направилась к машине. Села. И почти сразу вышла, пересекла дорогу, остановилась прямо под окнами квартиры Кондрата. Задрав голову, посмотрела в лицо курящего мужчины, только теперь он заметил, что в руке девушки находится конверт. Рыжая помахала конвертом и положила его на тротуар аллейки. После чего вернулась к машине. Через секунду авто скрылось. Кондрат неторопливо докурил сигарету, развернулся и вздрогнул от неожиданности. Тайра стояла в паре шагов от него. Синие глаза блестели в полутьме комнаты.

       – Тьфу, ты, испугала, – собака наклонила голову.

       – Пошли, глянем, что там?

       Тайра тихо тявкнула.

       Наскоро накинув куртку и не одевая на собаку поводка, Кондрат вышел из квартиры. Осторожно, чтобы не разбудить тетушку, прикрыл за собой дверь. На улице ощутимо пахло дождем, к утру точно снова польёт, – подумал Кондрат, выворачивая к аллее. 

       Конверт лежал там, где и оставила его рыжая. Тайра подошла к конверту, осторожно обнюхала, подняла голову и помахала хвостом. Только после этого Леший поднял конверт, не отходя, распечатал. В нем лежала визитка с фирменным вензелем и фигуркой человечка с фотоаппаратом: «Самойлова 12 издание «Вечерний Яндырь». Бадмаева Номин», – гласила визитка. Кондрат перевернул её, на белой полированной бумаге ровным, почти каллиграфическим подчерком, начертано: «Вы тоже это видели».

       Это не было вопросом. Она видела и он видел. И она видела его. Эта, как теперь уже ясно, журналистка Номин. 

       В задумчивости Кондрат направился обратно. Тайра трусила следом. Они уже завернули за угол, когда собака остановилась, напрягла уши и, осторожно, тявкнула назад, туда, откуда они только что пришли. И против всех законов благоразумия и самосохранения Кондрат подошел к углу дома и выглянул. Кто его просил? Что за любопытство вдруг разобрало майора, который главной аксиомой жизни считал – Не лезь, и тебя не тронут! Последнее время аксиома как будто издевалась, и закидывала его туда, где ему, Кондрату Лешему, совсем не нужно быть, видеть и слышать. 

       Ворота больницы медленно открывались, в паре шагов от них стояла машина. Ну, вот зачем Кондрат пошел смотреть что там? Машина была знакомой. С их районными номерами, и даже не просто районными, это были номера уазика их отдела. 

       Из ворот вышли двое. Они вели человека с мешком на голове.

        «Да что ж здесь происходит?» – вскользь подумал Кондрат и, не успел удивиться, как окно уазика приоткрылось, и в него, вытряхивая пепел, высунулась морда дежурного Семёна. Кондрат вжался в стену под аркой. Горло как будто затянули шерстяным колючим шарфом. Послышалось рычание заводящейся машины. Уазик пару раз чихнул и неторопливо двинулся вверх по улице. Кондрат немного помедлил и снова выглянул, улица была пуста.

***

       Ключ мягко провернулся в замке, издав характерный щелчок. Кондрат открыл двери. Внизу послушался стук закрываемой двери в подъезд.

       «Снова сосед», – подумал Леший и зашел в квартиру. Прикрыл дверь. Подумал и заглянул в глазок. В сферном пространстве кругляка виднелся вытянутый подъезд. Тусклая лампочка. Шаги поднимающегося были медлительны. Очень медлительны. Шарк, шарк, шарк. Свет будто померк или нет, словно мелькающие тени мотыльков стали гуще, плотнее. 

       Шарк, шарк.

       Тайра прижалась к ногам и заскулила.

       Тук, тук, отбило сердце Кондрата. Не смотреть, отвернуться. Это всего лишь сосед. Тень вынырнула на площадку, поглощая перила и ступени.

       Ладони Кондрата взмокли, но оторваться от глазка он уже не мог. Через полумрак подъезда медленно поднимался вверх темно-синий свет. Он остановился напротив квартиры Лешего. 

       Кондрата трясло, жалась к ногам Тайра, больше не скулила, просто жалась.

       Свет стоял минуту не больше и поплыл дальше. Остановился у соседской квартиры. Кондрату почудилось, будто он слышит тихое скрежетание. Всего несколько секунд. И свет побрел назад, спустился вниз и пропал в полутьме подъезда. Только тогда Кондрат выдохнул и, превозмогая страх, открыл дверь и выглянул. Дерматин соседской двери был словно прорезан в нескольких местах и, сквозь дыры, виднелась стальная оболочка. Кондрат поспешно зашел назад в квартиру. Тяжело дыша, прижался к косяку. Внизу в подъезде очередной раз хлопнула подъездная дверь. Смотреть в глазок в этот раз Кондрат побоялся. Послышались торопливые шаги. Остановились на площадке. Несколько минут стояла тишина, а потом те же шаги бегом пустились вниз. Стук двери и тишина. Кондрат стоял, вслушиваясь, не сдерживая дрожи, пока не заскулила Тайра. И только тогда отпрянул в глубину коридора. С трудом расцепил крепко сжатые в кулаки пальцы, из которых выпала помятая визитка.

***

       – Ты знаешь, кто сейчас в теть Светиной квартире живет? – спросил Кондрат, застегивая пиджак формы и присаживаясь к столу.

       Тетушка пожала плечами.

       – Давно никого не видала. Да, пожалуй, как последние девчонки пропали, съехали, ой… уж и не знаю. Может никто и не живет. Не видела, чтобы кто-то выходил или заходил.

       – И все-таки там кто-то живет. Я сегодня ночью слышал, как кто-то заходил в квартиру. Ты бы присмотрела, а? – он подмигнул и влил в себя сразу весь бокал кофе. – Я побегу. Тайру с собой заберу, а то тягостно тебе с ней будет.

       – Беги, – махнула на него полотенцем тетушка. – Я присмотрю. Но думаю, что тебе показалось. Я бы давно уж увидала или услыхала…

       – Не показалось, тетушка, не показалось, – натягивая туфли, крикнул из прихожей Кондрат, накинул куртку и вместе с собакой вышел.

***

       Кондрат ошибся, дождь не начался. Зато ощутимо пахло осенью. В сером небе неясно высвечивался белесый ореол солнца. Кутающиеся в куртки прохожие. Надо же, а ведь всего пару дней назад, Леший с удовольствием вкушал холодное пиво и рассуждал о бремени духоты. Теперь при воспоминания о пенном, слегка зазнобило. Полубегом Кондрат пересек аллею, парк, улицу. И остановился у ворот отдела, вопреки тянущей за поводок хаски. В паре шагов от дверей Первомайского стоял Семен. Натянув капюшон на голову и щурясь. Рядом с ним стояла рыжая девушка. Она говорила тихо, размеренно, на лице не отображалось ни одной эмоции. Ругалась ли она или хвалила, а может просто о чем-то рассказывала. Странное, красивое, но совершенно безэмоциональное лицо. И только когда Семен резко развернулся и собрался направиться к отделу, она рывком схватила его за руку. Второй рукой начала копаться в кармане, вытащила продолговатую бумажку, похоже, фотографию и начала говорить быстрее и показывала снимок. Тыкала в него длинным пальцем. 

       Семен ответил, как показалось Кондрату, слишком резко, слишком напыщенно, капюшон съехал с головы, он не поправлял, отстранил от себя рыжую и торопливо направился к дверям.

       Леший выждал, пока дежурный скроется, и вышел из-за угла. Но, увы, и рыжая к тому времени тоже скрылась, причем Кондрат даже не успел заметить, когда и куда. В кармане лежала её помятая визитка. Кондрат огляделся. Красной БМВ также не было нигде видно. Он поправил куртку и быстрым шагом пошёл к зданию Первомайского ОВД.

***

       Семён, как обычно, сидел за своим столом в дежурке. Увидав Кондрата, улыбнулся. Ни тени предыдущего уличного разговора на доброжелательном лице.

       – Ну как, оклемался?

       – Оклемался, – кивнул Кондрат и протянул руку в окошечко.

       Семён сунул ему в ладонь ключи.

       – Выглядишь лучше, – согласно кивнул дежурный.

       – А что за девица, с которой ты разговаривал на улице? 

       Лицо Семёна вспыхнуло. Он отступил вглубь дежурки и начал перебирать стопку с бумагами.

       – Так что за девица?

       Семён пожал плечами.

       – Показалось. Я и на улицу-то сегодня не выходил.

       Кондрат сощурился, нехорошо, недобро. Да что здесь происходит? То вы не помните о происшествии со Стасом, то эта рыжая. На языке вертелся вопрос о сегодняшней ночи, о психушке и ночном уазике. Но что-то нехорошо кололо под желудком и предчувствие подсказывало, что и на этот вопрос Семен не даст ответа.

       – Семен, – проговорил Кондрат. – Ты разговаривал на улице с рыжей девицей. Кто она? Чего хотела?

       Дежурный выдохнул и как-то жалостливо посмотрел на Лешего.

       – Да… бешенная какая-то. Журналистка местная. Навыдумывают, а нам разгребай.

       – А что навыдумывала?

       Семен отвернулся.

       – Леший, ты иди, своими делами занимайся. А у меня своя работа. Не мешал бы уж.

       – Случайно не о психушке говорила.

       Глаза Семена сощурились. Он внимательно всмотрелся в Кондрата.

       – Так не врёт она, – не сводя взгляда с дежурного, произнес Кондрат. Вот интересно, как он себя поведет. – Не одна она видела.

       – Ты тоже видел? – вдруг разом став спокойным и даже каким-то задумчивым, спросил Семён.

       – И я видел. И ещё люди.

       – Какие люди? – в голосе дежурного не было напряжения.

       – Семен, а что ты знаешь о нашей больничке?

       – А что я должен знать? Не больше чем и все. Тьфу, тьфу не доводилось бывать. Или ты что-то рассказать хочешь?

       Семен смотрел на Кондрата пристально, изучающе спокойно.

       – А про Дивное никогда не слыхал? – вспомнив, поинтересовался Кондрат.

       – Что за Дивное? – дежурный все-таки отвернулся, придвинул к себе какие-то бумаги и начал их неправдоподобно сосредоточенно заполнять. 

       – Поселок такой. Узнал недавно о нем чудные вещицы.

       – Нет, не слышал. Я в географии вообще не силен. А что-узнал-то?

       – Да странные вещи узнал. Я бы даже сказал фантастические.

       – Кто это в твоем окружении такой фантаст? – заполнив очередной лист, Семён уставился на Кондрата. 

       – Да, старушка одна рассказывала, газетчица. Знаешь, та, что в парке у моего дома. Она к слову тоже видела надпись в психушке.

       – Странные у тебя знакомые, Леший. Старушки–газетчицы. Те, такого наплетут, – Семён улыбнулся. 

       Кондрат внимательней посмотрел на дежурного. 

       – А ты сам, зачем вчера ночью к психушке подъезжал?

       Вот должен был он занервничать. Побледнеть. Посмотреть косо. Хоть как-то себя проявить. Ведь нелёгкая там творится, это уж и так понятно. И Семён точно что-то знает. Кондрат редко ошибался и сейчас был уверен.

       – Так вызов был, – спокойно ответил Семен. И во взгляде и поведении его ничего не было подозрительного. – Один из охранников с катушек съехал, второго охранника вилкой завалил. Сидели в каптерке, чего уж там не договорились непонятно, ну да и не нам это узнавать. Слово за слово, когда остальные на крик прибежали, бедолага уже в корчах был.

       – А причем здесь наш отдел?

       – Как причём? – Семён улыбнулся шире. – Пока официально не подтвердят, что и правда крыша протекла, мы проверять должны.

       – А сидит где? У нас?

       – Кто ж его к нам посадит? Район хоть и наш, а здание государственное муниципальное, главк забрал.

       – Значит главк, – недоверчиво переспросил Кондрат

       – А то, – не переставая блистать отменными зубами, подтвердил Семён.

       – А отвёз его туда ты?

       – Да с чего бы? – приподнял брови Семен. – Я его сюда доставил. А через час ребята главские прибыли и сами забрали.

       – Постановление дали?

       – С каких пор они нам что-то дают? Поддают под зад, да, это всегда, пожалуйста, – дежурный перестал улыбаться и сразу стал хмурым. – В нос официальную бумажку ткнули и досвидание. Не знаю, – он пожал плечами. – Может Фархаду чего и оставили, а со мной разговор короткий.

       Кондрат покрутил ключи на пальце.

       – Ясно.

       Развернулся и направился в свой кабинет. «Ясно! Гм. Ничего не ясно». В историю дежурного Кондрат мало верил, можно сказать, не верил вообще. Не нравилось ему происходящее последнее время в конторе. 

       Кондрат пропустил первой в кабинет Тайру, вошёл следом и плотно прикрыл за собой дверь. Прошёл, придвинул кресло к столу и подвинул к себе телефон. Набрал номер главка.

       – Майор Первомайского, Кондрат Леший! – представился он в трубку. – Разумов на месте? Спасибо. Алло. Здравствуй, капитан. Как живется? Как делишки? И тебе того же. Слушай, к вам вчера человечка их психушки определили, вроде как на напарника с вилкой пошел. Ага. Точно не было? Ясно. У меня еще вопросик, ты ведешь дело Стогиной? В смысле, какой? Катерины из Крайского микроша. А кто? 

       Телефонная трубка замолчал, тяжело засопела. Потом выдала слишком громко:

       – Если хочешь, я по своим поспрашиваю? Но вроде как не припомню такого дела. 

       – Ты поспрашивай, – настойчиво попросил Леший, хотя уже точно знал, что ничего Разумов ни у кого узнавать не будет.

       – А тебе зачем дело?

       – Интересно просто. Да ты ж помнить должен, сам на него выезжал.

       – Я? – капитана замолк. Несколько минут в трубку снова доносилось тяжелое сопение. Потом Кипр Иванович, тихо проговорил. – Слушай, Кондрат, мне конечно Фархад сказал, что у тебя там со здоровьем, и… я тут подумал, может, посидим вечерком, пивка, рыбки… ну, как всегда. Я ж не думал, что все так… у меня человечек есть. Хороший человечек, я его с собой приглашу. Пусть посидит, пообщается с тобой… с нами.

       – Подожди, Кипр Иванович, ты сейчас о чем? – Кондрат ощутил, как прилив ярости ударил в виски. – Ты что, меня за психа держишь? Да вы что, все меня за психа считаете? Че за бред! Ты был на месте! Сам просил Стаса в контору отвезти, а утром говорил, заберешь. Ну не уследил, с кем не бывает. Разумов, я не псих!

       – Да, прекрати, ты орать! – беззлобно, тихо прошипел капитан. – Вечером посидим, поговорим. – И раздались короткие гудки.

       Кондрат положил трубку на аппарат. Верно, посидеть, выпить. Не просто выпить, напиться до чёртиков, и забыть все события прошедших дней.

А чего он, правда, так всполошился из-за этого Стаса? Он его знал всего несколько часов. Что ему до неизвестного парнишки? А то и дело. Если закрыть глаза на Стаса, значит на всё нужно закрывать глаза. Нельзя так: одно забыл, а второе помнит. Не получается, всё в одной папочке должно быть. Одним файликом. Всё это ниточкой тоненькой связано и в голову Лешему заложено. Не может он отполовинить чего-то там или кого-то. Нет Стаса, нет синего света. Нет синего света, значит, и рассказа старушки из киоска нет, да следом и надписи в психушке, и странного поведения охранников и Семёна, и посёлка Дивного. Да, кстати, Дивное. 

       «Не забыть вечером, обязательно заглянуть к Любовь Тихоновне». Кондрат свистнул устроившейся на диване Тайре и вышел, хлопнув дверью.

       Мимо пронесся запыхавшийся Степка. На ходу кивнул и пропал за углом. Кондрат поправил пиджак, накрутил поводок на руку и направился к выходу.

       – Тебя Фархад спрашивал, просил зайти, – выкрикнул из дежурки Семён.

       – Сделай вид, что не видел, – ухмыльнулся ему Кондрат и вышел на улицу. 

       Начинался ветер, пронизывающе холодный. Застегнув куртку, Кондрат направился к дороге и махнул проезжающей мимо машине. Через пять минут вышел в микрорайоне Крайский. Ветер усилился. Ветви деревьев стряхивали оранжево-желтые листья, и с шелестом несли по тротуару. На сером небе ни малейшего проблеска синевы. Вот она, осень! Перепрыгивая вчерашние лужи, Кондрат забежал под козырек нужного подъезда. Уверенно нажал кнопку. Швейцар – парень с хамоватым грубым голосом, ответил тут же: 

       – Я же вам вчера сказал…

       Кондрат привычным движением открыл перед экраном домофона красную корочку, хлопнул ею закрывая, и спрятал в карман. Не прошло и нескольких секунд, щелкнул замок, скрипнула, открываясь, дверь:

       – Сразу бы так, – без капли вины, зевнул в лицо Кондрату швейцар – здоровенный детина. Хотя, другие в таких домах и не водятся. – А то ходят тут разные, – пробасил детина. – А спрос с кого? С меня, – пропуская, почесал он затылок. – Ты майор того… без обид…

       – Без обид, – согласно кивнул Леший, входя в просторный холл и втягивая за собой Тайру. Огляделся. В прошлый раз, когда умерла Стогина, времени рассматривать интерьер не было, да и желания, собственно, тоже. А посмотреть было на что. Чистенький подъезд, с евроремонтом, с белыми рамами окон, на которых красовались, все как на подбор, одинаково-глиняные горшки с зелеными насаждениями. Ковер на весь холл, и серый коврик у входа – для ног. У лифта, по сторонам створок, пальмочки, прям какой-то буржуазный пафос. Картины на стенах, неизвестные, но красивые – кони, природа. Тяжелая бронзовая статуя огромной кошки с поднятым вверх хвостом, у ступеней, в ногах кошки снова же горшки с цветами. И тепло. Слишком тепло. Значит, уже топят, а ведь на улице никак не меньше пяти градусов. Но… хозяин-барин. В данном случае навряд ли жители этого домика станут терпеть хоть какие-то малейшие неудобства. 

       – Что вы знаете о личной жизни Стогиной Катерины? – спросил Кондрат, открывая тяжелую бронированную дверь в комнатку швейцара, рядом красовалась высокое окошко.

       – О жизни кого? – не расслышал парень, присаживаясь на высокий стул у окошка и приглашая Лешего присаживаться у стола. – Вы это, собачку подальше посадите. Я знаете с собаками не очень. 

       Кондрат огляделся, отвёл Тайру в холл и зацепил поводок за хвост бронзовой кошки.

       – Стогина Катерина, здесь проживала? – повторил Леший, вернувшись назад в комнатенку швейцара, внутренне ожидая услышать, что и этот бугай, никакой такой Катерины не знает и слыхом о последней не слыхивал. Детина пожал плечами и с минуту сосредоточенно молчал. Кондрат даже видел, как вздулись вены на висках.

       – Да, что я знаю… – наконец протянул швейцар. – Ничего, собственно, и не знаю. Вроде как бизнесом занималась. Да они здесь все бизнесом занимаются. Но знаете, мне мало верилось. Как-то выглядела она, ммм… – швейцар почесал затылок, подбирая слова. – Знаете, я ж в пограничных служил, глаз наметан. Бизнесом от неё и не пахло. Не такие, бизнес-леди! А вот выправка… – он снова смолк и задумавшись посмотрел вверх на тусклую лампочку, с трудом освещавшую небольшую комнату. 

       – Что с выправкой? – нарушил думы бугая Леший.

       – Может, видели, по телевизору показывают всех этих злачных бизнес-барышень, – он выпялил грудь и сморщил нос. – Глаза холодные, лица наглые – никого кроме своего круга не видят. А смеются как? Сквозь зубы. Таким с утра: «Доброе утро!». А она даже головы не поведёт. Куда уж! Бизнес – леди! И всё равно, сама ли она чего-то там достигла, папенька расстарался или муженёк подсобил. Все, одного поля ягода. Так вот, Катерина Фирсовна, совсем не такая была. Всегда в брюках и длинных кофтах. Никаких костюмов. Волосы в хвостик соберет, глаза узкие, пристальные. Но не злые. Наоборот смотрит, как будто жалеет. «Добрый день! Добрый вечер!», – всегда первая скажет. Строгая. И как всё в одной уживалось. Однажды входит: «Здрасти, Игорь». И посреди холла встала. Смотрит на меня внимательно: «Вы бы, – говорит, – книжку то убрали, и внимательней за пришлыми следили. Тем более что книженция то, не Бог весть какая, бульварная. Толку от неё для развития нет, а внимание отнимает. А вы здесь именно для последнего». 

       Вот такая она была. А ведь я книжку под столом держу, а увидала.

       – А книжка и, правда, бульварная? – полюбопытствовал Леший.

       Швейцар покраснел.

       – А что из того? В литературе то, что главное, чтобы интерес был, чтобы с сюжетом… Глаз у неё острый. Говорю, на некой службе она была, возможно, тайной. Потому как разговоры о себе не вела и жила более чем скрытно. Уезжала часто. Надолго. Животных не заводила. А это для одинокой женщины странно, когда постоянно одна.

       – Постоянно? – внимательно посмотрел на бугая Леший. – А как же тот паренёк, что в последний раз с ней приехал. Его вы когда-нибудь видели?

       – Так впервые и видел! С утра они приехали, часиков в десять, не раньше. Катерина Фирсовна поздоровалась, а паренек только головой кивнул. Странный такой, словно не живой, вялый какой-то, идёт, ноги волочит. Я тогда подумал – пьяный или обкуренный и где такого Катерина Фирсовна подобрала. Но, не мое дело вопросы задавать. В квартиру они по лестнице поднялись. Катерина Фирсовна, вообще, чаще пешком, лифтом редко пользовалась. 

       – Зачем ей? – подметил Кондрат. – На втором этаже живет.

       – Э, нет, – усмехнулся швейцар. – Здесь, знаете, какие субъекты живут? Со второго этажа спуститься, лифт гонят. Катерина Фирсовна, единственная со своей площадки пешком ходила. А остальные жильцы все в кабине ездили. Стоять, ждать будут дольше, чем подняться по ступеням, но пешком не пойдут. Вот такие у нас здесь люди.

       – Так что там с пареньком? – прервал детину Кондрат.

       – А что с ним? Странный. Еле шел. Я сразу подметил, неадекватный. Поднялись они, минуты четыре прошло, как он завопит, Я вскочил, когда бежал об энту кошку, – он кивнул на бронзовую статую, – споткнулся. Додумались, поставить животину у самой лестницы. Короче пока встал, поднялся по ступеням, там уже соседка была. Паренек тот у выхода сидел, что-то невнятное про свет бормотал. Прямо с квартиры в полицию позвонили.

       – А с соседями кто опрос проводил, не помнишь?

       Детина впал в оцепенение, замолчал, смотря поверх Кондрата.

       – Опрос? Не помню. Нас же из подъезда-то вытолкали. Ко мне наш участковый подходил, пару слов перекинулись и ушёл. А вот позже, приходили, – сказал он задумчиво, и вдруг полез в стол, порылся. – Кто-то приходил, точно помню. – Вытащил порядком потрепанный журнал и начал листать. Снова задумался, почесал затылок. – Вот ведь, наверное, записать забыл. Но был сотрудник, приходил, интересовался. Вроде ваш.

       – А чем интересовался?

       – Так соседкой и интересовался. Он о парне и не спрашивал. Все вызнавал, кто такая, да когда въехала.

       – А о какой соседке интересовался?

       – О той самой, что первая прибежала.

       – И что ты рассказал?

       – Что знал, то и рассказал. Въехала недавно. С месяц назад. Тихая, смирная бабулька. Выйдет, зайдет, не заметишь, юрк, как мышь. Только слышно дверь, стук. Я в монитор, бабулька наша.

       – Как зовут бабульку?

       – Лукьяненко Степанида.

       – Степанида, – задумчиво проговорил Кондрат. – А больше ничего не спрашивал?

       – Ничего.

       – А описать то, сотрудника, можешь?

       – Да что там описывать то. Форма вот как у тебя. Пониже, правда, будет. Может годков на пять постарше. Имя у него старое. Старинное. Так уже мало кто называет. Вот только вспомнить не могу.

       Кондрат усмехнулся. Знал бы он его имя и фамилию! А ведь и, точно, швейцар за время разговора даже не спросил, как его зовут. Может в корочке увидел? Да что там разглядеть в монитор можно? Кондрат усмехнулся. Мда, вот так и охрана. 

       – Понятно, – кивнул Кондрат. – Я поднимусь, посмотрю.

       – Да поднимайся, – пожал плечами швейцар, убирая журнал в стол. 

       «Так и не записал меня», – подумал Кондрат, но напоминать нерадивому охраннику не стал. Поднялся, вышел из комнатенки и направился к лестнице. 

       На втором этаже он вскользь, глянул на опечатанную дверь и позвонил в соседнюю. Открыли почти сразу. Молоденькая девчонка лет восемнадцати. В уши ударила музыка, долбящая на всю квартиру. В руках бургер. Она, не дожевав, сглотнула уже откушенный кусок булки с начинкой и, перекрикивая музыку, спросила:

       – Чего тебе, дядя?

       Леший в очередной раз махнул перед носом корочкой.

       – Ммм, – промычала девчонка. – И чего?

       – Я по поводу соседки вашей Катерины, – закричал Леший.

       – Так померла она, – пожала плечами девчонка.

       – Что померла, знаю. Что вы о ней рассказать можете?

       – Да ничего. Я её не видела.

       – Никогда?

       – Не, – откусила кусок от бургера девчонка и, жуя, промямлила, – ну, раза два сталкивалась у двери. А что бы так... – девчонка поморщила нос, проглотила и нацелилась на очередной кусок.

       – Никогда не разговаривали? Ну-у, по-соседски…

       – Да о чем мне с ней говорить? – изумилась девчонка.

       – А может вы чего-то слышали? У вас квартира через стенку.

       Девчушка улыбнулась. Опустила руку с бургером.

       – Это вам не хрущеба с картонными стенами. Здесь, даже если убивать будут, ори не ори, не услышат. Я вона до двенадцати музу кручу и ничё… в прежней квартире все соседи сбегались. А здесь хоть бы хны… полная звукоизоляции…

       – Полная звукоизоляция? – задумчиво повторил Кондрат. – Спасибо.

       Девчонка закрыла двери. Звуки музыки мгновенно пропали, и на площадке установилась тишина. Кондрат прислушался, приложил ухо к двери. И, правда, ничего не слышно. Странно, очень странно. Швейцар сидит в комнатёнке, он, конечно, мог услышать крик Стаса. А вот соседка… Она, якобы, услышала крик парня и вышла… Кондрат достал из кармана сотовый и начал набирать Разумова, но тут, же спохватился, сбросил номер и почти бегом спустился вниз. Детина сидел на своем месте. Уткнувшись лицом в стол.

       – Так ты говоришь, когда поднялся, соседка уже была там?

       Швейцар вздрогнул, рывком спрятал книженцию в мягком переплете под столешницу.

       – Так и было.

       – А в доме вашем звукоизоляция хорошая?

       – Отличная. Я и услышал крик, только потому, что дверь в квартиру Екатерины Фирсовны открыта была. Вот помню, забежал наверх, соседка как раз над пареньком наклонилась. Я ей: «Что случилось?». Она даже испугалась. Попятилась, а потом говорит – я, мол, крик услышала, и кинулась в квартиру. А я к парню. Она из залы вышла и говорит: «Катерина мертва». И к телефону милицию вызывать.

       – А почему ты сам первый не пошел посмотреть в квартиру?

       Детина смутился.

       – Так, а зачем? Какая разница, я или Лукишна?

       Кондрата как будто в бок кольнули.

       – Как ты сказал?

       – Какая разница…

       – Нет, имя соседки.

       – Так, Лукишна. Я ж вам до того говорил: Лукьяненко Степанида. Мы её меж собой Лукишна звали.

       Кондрат вздохнул. 

       – Квартира, у неё, какая?

       – Так нет её дома, – пробубнил швейцар. – Считай с того дня и нет. Вечером она ушла. А больше я её и не видал. Квартира закрыта. Если тебя бабка интересует, так по её душу, ещё интересовались, кроме вашего сотрудника.

       Кондрат бросил вопрошающий взгляд на бугая.

       – Девчонка приходила. Рыжая.

       – Рыжая? – насторожился Леший.

       – Рыжая, – кивнул швейцар. – Журналисткой представилась. Необычная девчонка. Вроде как не русская, на бурятку похожа, а глаза зелёные, и волос огненно-рыжий. Так вот, она первой приходила, про бабку ту спрашивала. Но Лукишны уже не было. Девчонка, похоже, расстроилась.

       Кондрат вздохнул. Ему все больше не нравился этот клубок событий. А если это та самая Лукишна, о которой говорила старушка-газетчица? И рыжая снова тут. Нехорошо. Ох, скребёт у него от всей этой запутанной истории. 

       Леший развернулся, прошел к бронзовой кошке, снял с хвоста поводок и вместе с Тайрой направился к выходу.

       – Слушай, – вслед ему крикнул детина. – Я вспомнил, как сотрудника вашего звали. Семён!

       Глава 12

       В кабаке витал сизый дым, и отчётливо пахло спиртом и кислыми щами.

       – Забрали в тот же день… и тела обоих и все документы. Я по сути-то, даже ознакомиться не успел.

       – А забрал кто?

       – Фиг его знает… – Кипр Иванович хлебнул пива и вытер губы, забросил в рот кривой анчоус. – Михалыч позвонил, сказал, приказ поступил сверху, придет такой-то, отдать. Он пришел, я отдал.

       – Даже документов никаких не показал?

       Разумов усмехнулся.

       – Мне до пенсии три года осталось. Я спорить в таких делах не мостак. Да и… не первый раз…

       – То есть? – Кондрат смотрел на капитана осоловелыми от спиртного глазами.

       Кипр потянулся через стол, взял в руки графинчик с плескавшейся на дне водкой, аккуратно разлил по рюмкам. Подсадил на вилку соленый огурчик. Одним махом опрокинул содержимое рюмки в себя, занюхал, а после засунул огурец в рот. Кондрат в точности повторил за капитаном весь процесс, в конце поморщился.

       – Давно уж бывало, попадёт какое дело, звонят, – хрустя огурцом, пояснил Разумов. – А мы чего? Мы одно слово центр, а на деле, такие же подвластные, как и вы. И над нами есть… – он указал пальцем вверх. Подцепил еще один огурец, сунул в рот. Запил пивом.

       – И часто? – Леший повторил жест капитана и указал пальцем вверх. – Оттуда забирают.

       – Не, не часто, – грустно посмотрел в опустевшую пивную кружку Разумов и жестом подозвал официанта. – Повтори! – повернулся снова к Лешему. – Нет, не часто, раз в месяц, бывает два, а то и реже. Вопросов не задаю, я так думаю, и не ответят. 

       – И Стогину, значит, забрали. А Стаса?

       Подошел официант, поставил перед капитаном очередную кружку пива.

       – Какого Стаса? Стаса у меня и не было, – Разумов покрутил кружку и с наслаждением понюхал.

       – Парнишка, помнишь, в её квартире был? Ты его допрашивал…

       – Я? – Кипр Иванович остановил подносящуюся ко рту кружку. 

       – Ну, да, – Кондрат хлебнул пива. – Он со Стогиной прилетел. На его крик соседка вызвала дежурку. Кстати, это очень странно. У них в доме очень хорошая звукоизоляция. Как она крик услышала?

       – Не, – покачал головой Разумов. Вытащил платок и протер лысину, сунул его обратно в карман. После чего вновь взялся за кружку любовно посмотрел на неё. – Так-то оно так, но соседка утверждала, что к себе поднималась, когда увидела открытые двери, вот и вызвала, не знала, что Катерина вернулась, подумала, что воры. – Кипр поднёс кружку ко рту и, наконец, отпил.

       – Нет, это ты Кипр Иванович, что-то путаешь. Дежурный на месте, мне сам сказал, что их вызвала соседка, которая крик слышала.

– Кондрат, я не стану спорить. Я говорю, что читал.

       – Но ты же со Стасом разговаривал.

       Кипр поставил кружку, внимательно посмотрел на Лешего.

       – Кондрат, я не знаю, чего там у тебя происходит. Но, – он вздохнул. – Не было никакого Стаса. И я бы тебе посоветовал просто принять это, а иначе… – он вздохнул.

       – Что иначе? – усмехнулся Кондрат.

       – У нас тоже много чего происходит. Я вижу и молчу. Потому как лично мне, три года до пенсии. Я всю жизнь в этой системе проработал. Не нужно стучать в стены. Не пробьешь. А вот лоб себе расшибешь. Дался тебе этот Стас. Нет, его и не было, – Кипр Иванович горстью взял анчоусы, запихал в рот и начал жевать.

       Кондрат уткнулся в стол.

       – Вот так, значит. Нет тела, нет дела, – повторил он уже сказанные Фархадом слова. – Нет, Стаса и не было. Но ведь кто-то его знал. Начнут искать.

       Разумов сделал большой глоток и поднялся. Вытащил из кармана несколько ассигнаций, отсчитал две сотни, бросил на стол.

       – Идем, Кодя, поздно уже, меня жена потеряет.

       – Посижу я немного, капитан.

       – Ну как хочешь, а я пойду, – и грузно, переваливаясь с ноги на ногу, он медленно прошел между столиков и вышел из кабака.

***

       Вернулся домой Кондрат за полночь. Шатаясь на некрепких ногах, поднялся по ступеням, стараясь не шуметь, открыл дверь:

       – Кодя!

       Голос тетушки показался встревоженным. 

       – Всё в порядке, – медленно, заплетающимся языком, проговорил Леший.

       Тетушка стояла в коридоре. Вздохнула.

       – А к тебе приходили.

       – Кто? – пытаясь снять обувь, спросил Кондрат. Правый ботинок никак не поддавался. Пришлось наклониться, Леший при этом чуть не завалился на бок. Выглянула из комнаты Тайра, осуждающе посмотрела на хозяина.

       – Девушка.

       – Как… как… какая девушка? – с трудом спросил Кондрат, наконец, справившись с обувью и выпрямившись. Тут же пришлось облокотиться о стену, так как пол под ногами начал выплясывать столь дикие вензеля, что стоять стало почти невозможно, не рискуя ежесекундно встретиться лицом с полом.

       – Рыжая такая. Как же… – тетушка нахмурилась. – Представилась как Номин.

       – Номи… Номин! Не, не знаю… тётя, я пошёл спать.

       – Иди, иди…

       Кондрат проковылял в комнату и, не развеваясь, рухнул на кровать.

***

       Тайра заёрзала и спрыгнула с кровати. Потянула зубами одеяло. 

       – Уйди! – сонно, нетрезвым голосом промямлил Леший. Собака одеяло отпустила и лизнула хозяина в нос. Кондрат резко поднялся, вытер ладонью лицо.

       – Вот паскудная псина! – выругался он беззлобно. – Чего тебе? 

       Тайра бросилась к окну и остановилась. Кондрат почесал затылок и, поднявшись, подошел к столу. Посмотрел в окно. 

       «А36174»

       Раз, два, три… 

       Буквы погасли. Но свет остался, странный, дерганный, отсвечивающий зарницей в стеклах верхних этажей больницы. Кондрат подступил ближе к окну и глянул на улицу. Красной БМВ не было. Как и рыжей девицы. Леший протер глаза. Спирт еще гулял по крови, в голове несносно гудело. И вдруг через гул протяжно взвыла сирена. Сорвалась, замолкла и снова взвыла. По улице пронеслась пожарная машина. Показалось, что где-то внутри комнаты что-то мерно отстукивало – тик, так. В голове вторило молоточками – тук, тук.

       – Потом, – тихо проговорил Леший, сжав виски, обращаясь к собаке. – Потом, подумаем, обо всем утром. 

       Вернулся к кровати и снова лег, так и не раздевшись.

       Глава 13

       Утром его разбудила прыгающая, визжащая Тайра. 

       – Ща, – кивнул ей Кондрат, снимая потную, помятую форму. «Ех, не хочется тетушку будить, чтобы погладила». Он понюхал одежду. Мда, ну и запашок! Хорошо бы и постирать. Кондрат бросил взгляд на электронные часы. Десять минут седьмого. Ладно, постираемся вечерком. 

       – Тайра, к двери! – приказал он, натянув спортивный костюм. – Тетя Зина! – осторожно стукнул в дверь тетушкиной комнаты.

       – Да, Кодя! – сонно ответила тетушка.

       – Ты прости за вчера.

       – Что ты, Кодинька! – за дверь раздалось шуршание. Тетушка поднималась. – Бывает.

       – Там форма…– замялся Кондрат.

       – Постираю, – ответили из-за двери, и тетушка вышла. Она была чуть раскрасневшаяся от сна, но уже бодрая. – Иди, выгуляй, Тайру. Гляну, что у тебя там с формой.

       Она прошла на кухню. Кондрат вздохнул. Потом развернулся и прошел следом за ней. Тетушка уже надевала фартук, когда Кондрат подошел, обнял и поцеловал её в щеку.

       – Спасибо!

       – Да ну тебя, – отмахнулась тётушка, на лице растянулась улыбка. Она смущенно коснулась губами его щеки. – Иди, давай. Потом в душ, а то разит от тебя… – женщина поморщилась.

       Кондрат улыбнулся, еще раз поцеловал её в щеку и быстро вышел, присвистнув за собой собаку.

***

       На площадке первого этажа, на ступенях, сидел прикорнув сосед дядя Вася, голова его покоилась на коленях. Он всхрапывал и что-то тихо бормотал. Кондрат поморщился, обошел дядю Васю и вышел на ходу доставая сигареты. Похоже не один он вчера нахлебался! Ох, голова раскалывается. А ведь хотел зайти в парк к старухе-газетчице. 

       В голове шумело. Кондрат сделал затяжку и отбросил только что прикуренную сигарету. От дыма мутило. Что там говорил Разумов? Нужно видеть и молчать. А может правда, закрыть на все глаза. Не было Стаса, синего света и всего остального. Вот жил он до того, работал и никаких головомоек. Ох, что творится в голове. Кондрат снова поморщился. Выпить таблетки от головной боли и на работу. Или плюнуть к чертям, и остаться дома. Отлежаться.

       Тайра вернулась, умными, сочувствующими глазами посмотрела на хозяина. 

       – Плохо мне, – пожаловался ей Кондрат.

       Собака заскулила. Кондрат вздохнул, он и сам готов был скулить. Медленно, старясь не трясти головой, развернулся и пошел в подъезд.

***

       – Тетя, ты вроде вчера говорила, что ко мне кто-то приходил? – от крепкого чая головная боль понемногу утихала. Даже муть вроде как отпустила.

       – Приходила, – поправила тётушка. – Девушка. Хорошенькая. Рыжая… просто удивительно, редко можно встретить рыжую…

       «Рыжая, – тоскливо подумал Кондрат. – Что этой от меня нужно?»

       Вслух же сказал.

       – Рыжих много.

       – Нет, Кодя, эта… она не русская. Бурятка, эвенка, монголка… не разобрать, и рыжая. Глаза зеленые, раскосые как у настоящей лисы. Интересная, – тетушка задумчиво пила чай. – У нас на селе много бурятов и монголок жили, таких не было. Смуглые все, темноволосые…

       – Всякое бывает, – пожал плечами Кондрат. – А чего приходила?

       – Ах, – всколыхнулась тетушка. – Так она не сказала. Только, попросила передать, что хотела бы с тобой поговорить о неких цифрах. Визитку оставила, очень просила, чтобы ты ей еще вчера позвонил. Но…

       – Вчера я был не в состоянии, – договорил Леший.

       Тетушка порылась в кармане фартука и достала визитку, точно такую как оставила ему рыжая на дороге у дома.

       – Ты уж позвони. Уж очень она просила. И, знаешь, мне показалось, что девушка эта была чем-то сильно напугана и встревожена.

       Кондрат кивнул.

       – Просила, позвоним, – поднялся из-за стола, и тут же вспомнил. – А форма? 

       – Так не просохла ещё, – встрепенулась тетушка. – Сыро на улице. 

       – Ну и ладно, – махнул рукой Кондрат и направился к выходу. Тайра, стояла в прихожей у зеркала, отстукивая по полу хвостом.

       – Пока, домочадцы! – сегодня брать с собой собаку в планы Лешего не входило. Он потрепал её по голове и вышел. 

       Тётушка всплеснула руками и кинулась следом, но остановилась. Дверь за Кондратом уже закрылась.

       – А про второго визитёра мы и забыли сказать, – вздохнула тётушка, жалуясь Тайре, и направилась назад на кухню.

***

       С минуту Кондрат стоял под козырьком, в висках постукивали хмельные молоточки. Спуск по лестнице возвратил головную боль. А ведь еще добираться на работу. Давно бы пора машинку какую-нибудь прикупить. Мысли, мечты… с его зарплатой о машине только мечтать. Конечно, можно взять кредит. Но Лешему всегда казалось, что кредит – это кабала. Лучше сам накопит и возьмет. Ведь когда-нибудь обязательно накопит. 

       Кондрат добежал до остановки и махнул проезжающему микроавтобусу. Тот осторожно притормозил, Леший запрыгнул в салон. Сел на первое сиденье, позади ещё трое, дядька в синей куртке и тетка с мальчиком лет шести. Мальчишка елозил на сидении, тетка его одергивала. Кондрат уставился в окно. В пыльном окне, с оставшимися от дождя разводами мелькала улица. Съёжившиеся прохожие неровными тенями проносились мимо. Светофор, мигающий размытым зеленым – унылый и тусклый. Расплывающиеся лица, не смотрящие по сторонам, спешат, бегут. У каждого свои проблемы, маленькие и большие, но одинаково неинтересные никому кроме них самих. Что-то меняется в жизни каждого, так же мало интересующее других. Вот в его жизни все изменилось за одну ночь. То, что мучает и тревожит только его. И не может Кондрат не думать о том. Старается отвлечься, но мысли упорно возвращаются к последним событиям. К нему в кабинет попал паренек по имени Стас и погиб. А ему, майору Лешему, в лицо дышал синий свет. Дышал и хрипел как зверь. А, может, не было, ни света, ни Стаса. Может, ничего не было. Нет тела – нет дела. И правы, Фархад и Разумов. Не было и все тут. Но, как бы хотел Кондрату и самому верить в то, что повторял он про себя: «Нет, нет. Не было. Но ведь было! И Стас и свет!» И от мыслей становилось нехорошо. Малыш за спиной вдруг смолк, как будто испугавшись, услыхав его мысли. А в голове словно застучали сотни отбойных молоточков. 

       – Было! Было! Было! 

       Тук, тук – сердцу тревожно. Тук – звук мотора старенькой маршрутки. 

       Тук!

       Свет появился внезапно, отлепился от неровной стены и выскочил на улицу, ярким, синим, размытым пятном, пронесся мимо стоящих у светофора людей. Кондрат вскочил!

       – Вы видели?

       Тетка испугано прижала к себе начавшего всхлипывать малыша. Дядька в конце салона нахмурился. Маршрутку колыхнуло, и она остановилась. Водила оглянулся в салон.

       – Мужик, ты чего?

       – Вы видели? Синий свет! Там, у светофора.

       Водила нахмурился, косо глянул на сидевшего в салоне мужика.

       – Слышь, ты это, иди, наверное. За проезд не нужно платить. Иди себе мирно.

       – Да я нормальный! Я просто… вы же видели! У светофора. Яркий, синий свет!

       Кондрата заколотило. Малыш заплакал. Мужчина в конце салона поднялся. Подошел к Лешему, опустил руки ему на плечи.

       – Мужик, ты иди. Правда. Иди лучше.

       Кондрат вырвался из рук. Маршрутка покачнулась.

       – Вы видели! Я знаю, вы видели!

       Тетка, прижимавшая к себе малыша, испугано помотала головой.

       – Да не видели мы ничего! Что вы кричите! Вы ребенка пугаете.

       Кондрат открыл рот, чтобы в очередной раз выкрикнуть…

       Он не видел, как посмотрел в стекло мужик и выскочившего из-за руля водилу не видел. Тот резво оббежал маршрутку и рывком открыл двери. Мужик стоял рядом, как-то нарочито ласково приговаривая: 

       – Ты бы шёл, всяко видеться. Не пугай народ. 

       И вдруг сгреб Лешего в охапку и выкинул в открытые двери и сразу же закрыл. Водила уже сидел за рулем, надавил на газ и, обрызгав Кондрата грязной водой, маршрутка умчалась.

***

       На крыльце отдела стояли Мишка и Степан. Один курил, второй облокотившись о перила, о чем-то говорил. Когда подошел Кондрат он смолк. Леший поднялся по ступеням.

       – Утро доброе! Чего здесь?

       – Да не доброе, – хмуро затягиваясь дымом, проговорил Мишка. – Леший, Семен помер.

       Кондрат побледнел.

       – Как помер?

       – Вот так, утром. Минут двадцать назад жена позвонила. Говорит утром встал, умылся, кто-то в дверь позвонил, он на площадку вышел, она минут десять ничего не слышал, а вышла, он уже лежит.

       – Сердечный приступ? – приглушенно спросил Кондрат.

       – Не похоже, грохнули нашего Сеню. Ребята уже выехали.

       – Почему мне не позвонили? – тихо спросил Кондрат.

       – Так позвонили, сразу же. Тетушка трубку взяла, говорит, забыл телефон, спешил, когда уходил.

       Кондрат похлопал по карманам. И правда, видать тетушка, когда форму стирала, вытащила…

       Леший развернулся. 

       – Из наших кто остался?

       – Из водил? Так Федор и Ташман.

       Кондрат заглянул в двери отдела.

       – Федя!

       – Чего? – выскочил из дежурки с булочкой и чашкой чая в руках совсем молоденький паренек.

       – Поехали, – выкрикнул Кондрат.

       Тот быстро кивнул, сделал большой глоток и, запихав булочку целиком в рот, бросился к машине.

       Глава 14

       Уазик трясло и подкидывало. Семен жил на Краснореченской, через четыре квартала от отдела. Проезд шел через узкую улочку, неровную, давно позабывшую, что такое асфальт. Краснореченская относилась к старому городу, и дома здесь были исключительно, старые – сталинки, хрущевки. У Семена была сталинка с высоченными потолками и огромными комнатами. Всего в доме было два этажа. Два подъезда. Квартира Семена находилась во втором. Площадки широкие, с деревянными, недавно выкрашенными ступенями и перилами. Тело дежурного было накрыто простыней. Из недр квартиры слышались всхлипы Лены – жены Семена. Кто-то с ней говорил.

       Кондрат присел на корточки, вздохнул. И отчего-то не отваживался откинуть простыню.

       Судмедэксперт стоял в стороне и что-то записывал. Быстро работали ребята. Быстро и тихо, как будто боясь побеспокоить покой погибшего товарища.

       – Как его? 

       Митяй поправил очки.

       – Ножом, в сердце. Всего один удар. Точный. Жена говорит перед смертью пришёл кто-то…

       – В сердце, – Кондрат вздохнул. – То сердечные приступы. То вот теперь…

       Митяй закрыл тетрадь, в которой только что писал и подошел к Лешему, поправил очки.

       – А у кого это сердечный приступ случился?

       – Так Стогова и Стас – паренек, что у нас в отделе помер, – не задумываясь, сказал Кондрат, и тут же чертыхнулся. Вот сейчас очередной раз услышит, что не было таких.

       – А кто тебе сказал, что Стогова умерла от сердечного приступа? – сузил глаза из-под очков Митяй. 

       – Ты успел осмотреть её?

       – Обижаешь. Как и паренька, Стаса.

       – Ты знаешь про Стаса?

       – Работа такая, знать мёртвых, – Митяй свернул тетрадь и сунул в карман куртки.

       – Отчего она умерла?

       – Я ж тебе говорил, заходи ко мне вечерком, покажу, расскажу. Тебе будет интересно.

       – Забыл я… закрутился, – растерянно проговорил Леший.

       – Забыл? А ты зайди. 

       Митяй хлопнул Кондрата по плечу и спустился на нижнюю площадку.

***

       Леший вошел в квартиру. Прошел на звук Лениного голоса. Она сидела в зале на диване. Рядом женщина средних лет, не то соседка, не то мать. Кондрат вдруг подумал, что совсем не знает никого в семье Семена кроме Лены и ту он видел пару раз, не больше, на совместных, рабочих вечеринках. И все же он подошел выразить соболезнования. 

       Леший говорил, слегка путаясь в словах, и чувствуя, как те встают комком в горле. Лена кивала, но отчужденно, потерянно, не переставая всхлипывать.

        – Вы видели, кто пришел к Семену?

       Может и не стоило задавать ей вопросы сейчас. Может, нужно было прийти после похорон и все такое. Она же жена сотрудника и нужно отдать дань. Семен не был другом, сослуживец, но не год, не два. А Кондрату нужно было знать. Просто, для себя. Эгоистично, он понимал. Но нужно знать.

       – Вы видели, кто к нему пришел?

       Она покачала головой, так и не подняв глаз на Кондрата, и лишь промакивая их уголком черного платка.

       – Нет, – ответ глухой совсем тихий.

       – У Семена были какие-то проблемы последнее время, он жаловался?..

       Она кивнула. Кондрат напрягся. 

       – Были. Он был встревожен. Даже ужинать не стал позавчера, ушел. А вчера весь вечер ждал чего-то. Ему кто-то звонил. Я дура даже заревновала. С женщиной говорил, имя у неё странное такое… Нора, Нира… я разговора не слышала, обрывки.

Семен не любил, чтобы в его дела нос… – она всхлипнула. – Говорили, о каком-то Петре… Про психиатрическую больницу и какую-то старуху, продающую газеты. – Она задумалась. – Несколько раз повторял… Севольное… да точно, Севольное. 

       – Севольное? – переспросил Кондрат.

       – Точно, оно… А вечером он ушел. Вернулся уже поздно, часа в три. И даже настроение вроде улучшилось. Сказал, что теперь все будет нормально. А утром… я завтрак готовила, в дверь позвонили. Он пошел… я пока на стол накрыла, пока чай налила… а его все нет. Я и пошла к двери, вышла… а он там… лежит, – Лена уронила голову на плечо сидевшей рядом женщины, плечи затряслись в плаче.

       Кондрат посмотрел на сиротливо стоящего в стороне участкового. Тот вздохнул на взгляд Лешего и развел руками. Что тут поделаешь, вроде как и работу делать нужно. За дверью уже стучали носилками санитары, и доносился голос Митяя:

       – Осторожней, ребята, не дрова грузите.

       Кондрат вышел. Тяжело, когда вот так. Вроде и видишь часто смерть всякую, но когда свои. Всегда тяжело. И ещё, Лешему очень не нравилось то, что рассказала Лена. Все тот же клубок? Как же Кондрату хочется из него выбраться, но странное, жуткое чувство, что он все больше в него запутывается. Семен говорил о старухе-газетчице. О той самой, о Любовь Тихоновне? Ох, как же ему не хочется связывать всё вместе. Кондрат вернулся в квартиру.

       – Всего один вопрос, женщина, с которой разговаривал Семен: может её звали Номин?

       Лена подняла на Кондрата заплаканное лицо.

       – Номин? Может и Номин, очень похоже, я сейчас, не могу что-то вспомнить.

       Леший кивнул и вышел.

       Спустился вниз. Катафалк с телом Семена уже отбыл. Внизу кучковались соседи, но и тех было немного. Напротив подъезда старый уазик, в котором, обняв руль, сидел задумчивый Федор. 

       – Жалко, Семена, – поворачивая ключ зажигания, вздохнул Федор поправляя фуражку.

        Кондрат тоже вздохнул. Слов не было. Да и могли ли быть. Жалко. Даже не так, горько. И вчерашняя злость на Семёна казалась пустяшной и какой-то мелочной. За что было сердиться? Ну, вызвал он шефа, так было зачем. Ну не рассказал про девчонку ту… соврал. Номин – журналистка. Она звонила ему, а до того, Кондрат видел её перед участком, разговаривающую с дежурным. Как же нехорошо крутит в желудке. И по телу неприятное, липкое ощущение – предчувствие, не рядовое, скорее профессиональное. Тянутся, тянутся нити всё больше и все в один смердящий клубок. И Кондрату придется его распутывать. Он нутром чует, что это один клубок, но даже конца ниточки, чтобы начать распутывать не видит. Разве что, эта девчонка – Номин. Она встречалась с Семёном. Она была у психушки. У той самой, где старуха-газетчица видела больного, испускающего синий свет. У той самой, у ворот которой Кондрат видел Семёна. 

       Где-то в кармане должна была быть визитка. 

       – Куда? – посмотрел в зеркало заднего вида Федор.

       Кондрат нащупал визитку.

       – Самойлова 12 издание «Вечерний Яндырь». Давай-ка до них, а после решим.

       Уазик громко заурчал и пыхнув начал пробираться между ведомственными машинами.

***

       Бывать в издательстве, большом или малом, по работе или без надобности, Кондрату никогда не приходилось. И именно сейчас он подумал, что, наверное, то, что происходило в здании «Вечерний Яндырь» более походило на сумасшедший дом, в котором всех пациентов отпустили и те, начали метаться по комнатам. 

       Совсем молодая девчонка в круглых очках с конским хвостом на голове и кипой бумажек пронеслась мимо, чуть не сбив с ног едва вошедшего майора. Тут же на смену ей из-за спины вынырнул мужчина с платком на шее и совершенно диким взглядом. 

       – Маргарита! – рявкнул он на весь коридор. – Славика лови! Я ща бегу.

       И, в подтверждение слов, унесся по коридору. Ответа неизвестной Маргариты не последовало. Можно только догадываться к кому обращался мужчина, потому, как по коридору, в разные стороны неслись, пара совсем молоденьких девчонок, следом трое среднего возраста и замыкала тощая женщина на вид пенсионерка. Причем и последняя не шла, а именно неслась по коридору с папкой в руках и прыгающими на носу круглыми очками, на голове растрепанный хвост крашеных волос. 

       – Эй! – успел крикнуть Кондрат. В ответ никто не обернулся и даже не удостоил взглядом. Молодые свернули по коридору, средневозрастные ушли по лестнице вверх, а пенсионерка зашла в дверь дальнего кабинета. Но тут же, им на смену, из левого коридора вынырнули две бабенции, необъятные, громкие, с острым запахом парфюма, они пронеслись рысью мимо Кондрата, не переставая без умолку о чем-то спорить. У одной на пальцах красовались перстни, по два на каждом, вторая, проносясь, успела сверкнуть неестественно белозубой улыбкой. Обе скрылись все в том же необъятном коридоре. Леший, недолго подумав, пошел налево, не обращая внимания на блиставший стеклянными дверями напротив лифт. Из которого, к слову говоря, за время пока майор Леший стоял в холле здания «Вечерний Яндырь» никто не вышел, и никто в него не входил. Возможно, сотрудники газеты игнорировали техническое сооружение, а может быть, тот попросту не работал. Проверять Кондрат не стал. Он уверенно шел туда, откуда вывернули две последние бабенции, здраво рассуждая, раз они оттуда вышли, значит, что-то или кто-то там есть. Пока он шел, мимо, пробегали молодые девчонки и возрастные тетки, останавливать их Кондрат не пытался. Иногда мимо пробегали мужчины, но вид ничем не более адекватные, чем особи женского пола. Лешего они в упор не видели, и проносились мимо со скоростью реактивных ракет. Только и было слышно стук каблуков по паркетному полу и торопливые разговоры. Кондрат то и дело варьировал от одной стены к другой, чудом избегая внезапно открывающихся дверей и с удивлением не сталкиваясь ни с одним ракетоносцем. В конце коридор свернул налево, и Леший с удивлением отметил, что на этом данный конец здания оканчивается. Сразу за поворотом была дверь. Кондрат не рискнул подойти ближе, ожидая внезапного открытия. Но та оставалась закрытой. И немного поразмыслив, он вошел. 

       Кабинет с несколькими столами, полуувядший цветок на окне, с трудом, держащий скрюченные листочки на согнутом стволе. Несколько голов опушенных низко к монитору, парень у окна с сигаретой выпускающий дым в открытую форточку.

       – Извините! Кхм, кхм… – Кондрат кашлянул.

       Ни одна из голов не поднялась, парень не отвлекся от курения.

       – Извините! – громче произнес Кондрат.

       Парень лениво повернулся и смерил Лешего взглядом, выражающим полное отсутствие какого-либо интереса.

       – Чего вам?

       Кондрат махнул визиткой.

       – Мне бы Бадмаеву Номин.

       – Номин? Номин! Кто такая Номин? Девочки, у нас есть Номин?

       От одного монитора поднялась девичья русая голова с взлахмоченными волосами.

       – Номин? Не знаю. Вам в отдел кадров, там спросите, – и тут же снова уткнулась в монитор.

       – А где отдел кадров? – тут же поинтересовался Кондрат.

       Девчонка снова подняла голову.

       – На втором, выйдете прямо, направо, до конца.

       – Там есть табличка?

       – Табличка? – девчонка задумалась.

       В это время в кабинет вошел невысокий плотный парень, с журналом в руках, и карандашом в зубах.

       – О, – воскликнула девчонка. – Еши, слушай, на отделе кадров табличку повесили?

       Названый Еши прошёл и бросил журнал на стол в углу. Стряхнул пепел в пепельницу на столе.

       – Да нет там ни хрена! А кому? Вам? – и посмотрел на Лешего. – После ремонта здесь разве что черт что найдет. Пойдёмте, я вас провожу.

       – Правильно, – оторвалась от другого компьютера полная белокурая голова. – Иди отсель. – И тут же покосилась на второго паренька у окна. – И ты бы тоже шёл отсюда, сколько можно говорить: Не курите в кабинете, запарились уже дымом дышать, не работаете, только воздух портите.

       – Кто-то воздух, а кто-то жизнь, – оскалился сидящий на подоконнике, – Тебе бы кило двадцать сбросить, может, подобрела бы, – лицо девчонки покрылось бордовыми пятнами. 

       – Идёмте, – замахал Кондрату Еши. – Ща здесь начнётся. 

       Девчонка, и правда, уже вставала из-за стола.

       – Бардак, чесслово! – посетовал паренек, когда они вышли в коридор, – С тех пор как сделали ремонт, у нас, как поговаривали в одном детском мультике: Непонятно, что где находится и когда всё это кончится. Вчера на наш кабинет приляпали табличку: «Одел ИТ», так всё издательство за день успело заглянуть, пожаловаться на связь. Кошмар. Хорошо хоть с утра сняли. Но девчонки всё ещё на взводе. 

       Он нажал на кнопку лифта, та мигнула и почти сразу же открылись створки. Все-таки лифт работал.

       – Заходите. А вы, по какому вопросу?

       – Можно сказать по личному, – скупо улыбнулся Кондрат.

       – По личному, так по личному, – пожал плечами парень.

       – Мне нужно узнать об одной из ваших сотрудниц, работает ли у вас и в каком отделе.

       Парень усмехнулся.

       – Если честно, у нас никто не знает, в каком отделе кто работает. Привыкли, уткнутся каждый в своё и… А как зовут?

       – Сейчас… – Кондрат достал из кармана визитку Номин. В лифте звякнуло, предупреждая об открытии створок. Парень взял визитку и вышел из кабинки, приглашая за собой жестом и Кондрата.

        – Бадмаева Номин, – прочитал парень вслух и косо глянул на Кондрата. Опустил глаза на визитку. – Визитка наша, фирменная, – тут же хмуро добавил. – У нас новеньких много, может одна из них, – и торопливо сунул визитку обратно Лешему. – Вот в эту, – он указал на крайнюю и рывком, не постучав, открыл двери.

       – Привет, девчата, – расплылся улыбкой парень. 

       Пара девушек, сидящих за столами, прыснула и заулыбалась в ответ. 

       – Поможете хорошему человеку?

       – Это тебе что ли? – фыркнула одна и встала из-за стола. Необычайно высокая, в облегающих джинсах и, обтягивающей стройную фигуру, кофте. Она прошла и присела на край стола, закинула ногу на ногу. – И чем это мы можем помочь великому и неотразимому?

       – Эх, Лорка, ты меня перед чужим человеком в краску вгоняешь. 

       Он прошел через кабинет и присел на стол рядом с той, что назвал Лоркой.

       Вторая девица, за столом, засмеялась, откинувшись на крутящемся кресле:

       – Брысь со стола, паршивцы!

       – Лорусь, – обнял девчонку у стола Еши, – поможешь?

       Лора фыркнула.

       – С меня хорошее вино и коробка конфет, – стукнул в грудь Еши.

       Девчонки переглянулись.

       – Пойдёт. Но ведь обманешь, паршивец!

       – Честное пионерское! – И парень приложил руку к голове.

       – Дурак! К пустой голове, руку не прикладывают, – засмеялась Лорка и пошла к своему столу. – Так кого ищете то? 

       – Бадмаева Номин, глянь, трактуется у нас такая?

       Кондрат про себя подметил, что Еши на удивление быстро запомнил имя нужной девушки. Или знал?

       – Рыжую, что ли? – подала голос из-за соседнего стола вторая девушка.

       Лорка кивнула, начала что-то вбивать в компьютер. Потом перевела подозрительный взгляд на молодого человека.

       – А тебе она зачем? Вроде вы же по работе не пересекаетесь.

       – Не мне, – тут же открестился парень. – Вот этому гражданину.

       Лора бросила недоверчивый взгляд на Кондрата.

       – А вот этот гражданин кто будет?

       Леший достал корочку, сверкнул своей физиономией на фоне печати.

       – Ага, – тут же улыбнулся Еши. – Господин будет у нас из полиции. Товарищам из полиции нужно помогать, девчата.

       Лора снова кивнула и уставилась в монитор. 

       – А вы что именно хотите узнать о Бадмаевой?

       – Мне бы с ней поговорить, – сунул корочку обратно в карман Кондрат

       – Поговорить не получится. Отбыла ваша Бадмаева.

       – Куда отбыла?

       Лора оторвала стикер, быстрым подчерком выводя название. 

       – В Севольное умотала, – подала бумажку Кондрату.

        На стикере ровным почти каллиграфическим подчерком была написано: «Севольное» и ниже номер сотового.

       – Попробуйте позвонить, – развела руками девица, и, откинувшись на спинку стула, широким жестом закинула ногу на ногу. 

       – А когда приедет, вы знаете?

       Лора кивнула на вторую девчонку.

       – Вроде как на неделю командировали. 

       – Ну, спасибо, – кивнул Кондрат и собрался идти к двери.

       – А что Бадмаева натворила? – не удержалась Лора.

        – Ничего, – спокойно ответил Леший, и вдруг усмехнулся прямо в лицо улыбающейся девчонки. – А вам бы очень хотелось, чтобы она что-то натворила?

       Лора перестала улыбаться, в глазах мелькнуло наигранное безразличие.

       – Да мне, вообще, все равно.

       – Вот и хорошо. А то… – Кондрат развернулся. – В случае, если Бадмаева не объявится, вы можете стать первой подозреваемой…

       – Что? – глаза девицы разом стали круглыми. – Да вы что! Я… да я…

       Кондрат не стал слушать, вышел и довольный направился к лифту.

       Глава 15

       Фёдор спал в машине. Кондрат постучал по стеклу двери, паренек встрепенулся, испугано протер глаза. Глянул на Лешего через мутноватое стекло, с плохо скрываемой сонливостью. Наконец, понял, что перед ним майор, растерянно шмыгнул носом. 

       – Куда? 

       – Ты езжай, – кивнул Кондрат, повыше задернул воротник, – мне по пути в одно место нужно зайти. Я уж там сам, – махнул рукой и не спеша пошёл к дороге. 

       Серые многоэтажки, с ярким неоном вывесок на первых этажах. Кафе – из-за стекол которых смотрели на улицу такие разные человеческие лица – женщины, мужчины. С тонкими аристократическими лицами, и унылыми физиономиями, спокойные и нервные, хмурящиеся и смеющиеся, разные, но все люди – просто люди, вполне обычные с обычными житейскими проблемами. А дальше шли магазины, с вечными скидками. И в них снова лица, смотрящие сквозь витрины, но эти неживые, застывшие в едином пустом взгляде на мир, укутанные в модные брендовые вещи – манекены. И машины, множество самых различных авто, большие с мощными габаритами и серьезными водителями, маленькие – юркие, с выглядывающими из-за руля женскими лицами. А иногда и наоборот, маленькие женские лица за рулем исполинских машин, и серьезные дядьки в отражениях зеркал малолитражек. Кондрат перешел дорогу, и свернул на улицу. Мимо шмыгнула девчонка в тонкой куртке, весело болтающая по телефону. А следом мужчина с поднятым воротом, он сутулился и пугливо озирался по сторонам, увидев Кондрата шарахнулся и скрылся в ближайшей подворотне. Леший остановился смотря ему вслед.

       – Чего еле ноги воротишь? – ткнула в Кондрата скрюченным пальцем сердитая бабулька с авоськой в руках. Майор посторонился.

       – Ишь, посреди тротуара встал и доволен! – бабка удалялась, но все продолжала ворчать, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Леший проводил её взглядом и неторопливо пошёл дальше. Он уже приблизился к светофору, когда рядом посигналила машина. Из темного авто, западного автопрома, выглянула голова Еши.

       – Подвезу! – кивнул он. И голос, и выражение лица молодого человека кардинально изменились. Слишком серьезное. Теперь он совсем не походил на веселого, излишне болтливого журналиста. 

       – Ого, да вы никак повзрослели за последние пару минут, – усмехнулся Кондрат. – Спасибо, но сам дойду.

       – Вы собираетесь искать Номин?

       Кондрат остановился.

       – Нет.

       – Но ведь вы пришли, потому что знаете, что-то о её последнем деле? Вы же Леший Кондрат Разумович? Вас это тоже задело? 

       Леший внимательно посмотрел на парня.

       – Задело.

       – Так я вас подвезу?

       Машина остановилась. Кондрат обошел и сел рядом с водителем.

       – Куда едем?

       – В центр, к Новославскому парку.

       – Хорошее место, – кивнул Еши. – Когда-то там квартиру присматривал.

       – И что? Не купил?

       – Напрягло наличие рядом психушки. Знаете, не слишком приятно каждый день видеть. 

– Приятного мало, – согласился Кондрат. – Но, ко всему привыкаешь.

       – Кто-то может и привыкает, а я… муторно мне от такого созерцания, – и вдруг смолк, задумался. Потом добавил, – а мы вас домой везем?

       – Нет, – усмехнулся Кондрат. – Хотя окна моего дома выходят именно в названом направлении.

       Еши стушевался.

       – Извините.

       – За что же? Вы правы, место не из приятнейших. 

       – А вы значит, с Номин знакомы?

       Еши кивнул.

       – Что же сразу не сказали?

       – Да мало ли кто интересуется. А куда она уехала я и сам хотел узнать. Странно это всё. 

       – Она что-то говорила?

       – Да она, собственно, вообще, мало что говорила. Не разоговорчивая. Но про вас упоминала. Буквально вчера, уже поздно с работы собирался, она зашла. Чудная, будто потерянная или испуганная. Я спросил, что с ней. Она рукой махнула: «Меньше знаешь, лучше спишь. Я завтра уеду, наверное,».

       «Куда? Середина недели?» 

       «Надо мне». 

       «Ну, хоть куда едешь, скажи. А то вдруг что и я даже не буду знать, где ты».

       Она пожала плечами.

       «Незачем тебе и знать, – и совсем тихо добавила. – Искать меня, может, будут».

       «Кто?»

       «Майор местный, Леший Кондрат Разумович».

       «Ты что-то натворила?»

       Номин посмотрела в глаза Еша, что-то было в том взгляде. Будто из последних сил держалась.

        «Натворила, – тихо проговорила она. – Но он тоже… он видел и знает…».

       Еши не на шутку испугался. Номин парню нравилась. Не просто нравилась, он всерьез задумался об отношениях, и впервые в своей жизни о семье. Сейчас, Номин, стоящую перед ним трясло. Трясло так, что рыжие кудряшки подпрыгивали. И из глаз вот-вот готовы были линуть слезы.

       Еши обхватил девушку за плечи.

       «Что случилось?»

       «Он пришёл за мной. Сегодня ночью. Он приходил за мной!», – всхлипнула девушка.

       «Кто?» – затряс её Еши.

       Девушка закрутила головой.

       «Я не могу… нельзя… я натворила… да… – она вытерла лицо рукой. – Я во всем разберусь, и может, что-то решу». 

       Она отстранилась.

       «Я пойду».

       «Куда?» – схватил её за руку Еши. Она мягко убрала его ладонь с запястья.

       «Мне нужно уехать».

       Развернулась и вышла. Молодой человек бросился следом. Почти следом, он так до конца и не понял, отчего вдруг застыл, когда девушка выходила. Почему не мог сказать ни слова и только, молча, смотрел, как пропадает её силуэт в закрывающихся дверях. Он выскочил, но её уже не было. 

       – Я с утра пришел, начал узнавать, она не выходила на работу. 

       – А сам искать не пытался?

       – Где там? Телефон молчит. А я даже адреса её не знаю. Вроде где-то в центре снимала квартиру. – Он немного помолчал, сосредоточено смотря на дорогу. – Она сказала, что вы тоже видели… Что вы видели? – Еши свернул к бордюру и остановил машину, пальцы с такой силой сжали руль, что побелели костяшки. – Вы что-то знаете? Что с ней произошло?

       – Ничего.

       Еши обернулся к Кондрату, сощурил глаза.

       – Вы должны сказать! Вы должны…

       Кондрат повернулся и, смотря прямо в лицо парню, холодно произнес.

       – Я никому ничего не должен. Номин сама впуталась. И скажу честно, если бы не некие личные обстоятельства, то навряд ли я стал ею интересоваться. Даже если бы она погрязла бы в полном дерьме. Искать её я не собираюсь, у меня своих дел по горло. Желание меня подвезти ещё не пропало? 

       Еши завел машину и свернул к парку. 

       – И все-таки, если вдруг что-то о ней узнаете… – журналист протянул Кондрату визитку. – В любое время.

       Леший бросил взгляд на цифры. 

       – Какой у вас легкий номер.

       И вышел из авто.

       – Вы позвоните, если узнаете о ней? – с мольбой крикнул Еши.

       Кондрат пожал плечами.

       – Не обещаю.

       Забивать себе голову хахалями рыжей, он не собирался. Тем более, что теперь был полностью уверен, девка впуталась в нечто криминальное и мало того, тянула за собой весь мучавший Кондрата клубок. «Пропала б, совсем!» – внезапно подумал Кондрат и тут же испугался собственной мысли. Если девчонка пропадет, начнутся поиски. Рано или поздно, но начнутся. Вылезет её звонок Семёну, начнут трясти отдел. Загрузят так, что мама не балуй, и тогда точно придется шерстить всех и вся. И что? Отчего Кондрата это пугает? Ну как начнутся проверки. Он то, каким боком? Он знать её не знал. Ага, вот только ребята из издательства укажут, что приходил майор Леший и интересовался Бадмаевой. И Фёдор подтвердит, что отвозил к «Вечерке». Черт, понесло ж его! А кто знал! И вот тогда Кондрата начнут трясти. Отчего это он выразил свои интерес к Бадмаевой? И никогда-нибудь, а сразу после исчезновения последней. Ох, как же его засасывает. Не клубок – трясина! Что ни шаг, то все глубже. И ведь, что страшно – никакой ясности. Попробуй, разберись, если все обрывочно, намеками, непонятными явлениями.

       «Вот, сейчас, приду к старухе, возьму адрес Лукишны и схожу, и окажется что это совсем не та старуха, что в доме погибшей Катерины была. И рассыплется вся ниточная связочка. А если там другая старуха была, то значит и Бадамаева другой историей интересовалась. Но она звонила Семену. Кто знает, зачем звонила? Про Севольное говорила. И уехала. Семен, значит, знал, что она в поселок подалась. Правда, это знание никак ни увязывает с убийством дежурного». Истории, сопротивлялись и в один клубок лезть не хотели, но явно ему принадлежали, и нити торчали из того клубка самые настоящие, толстенные. Вот только ухватиться Кондрату никак не удавалось. «А может, и нет никаких нитей?» – Лешему очень хотелось в это верить, и он пытался найти самые неправдоподобные оправдания. 

       Раздумывая, он свернул к воротам парка и застыл.

***

       На месте газетного киоска стоял черный обгоревший остов. Кондрат стоял и смотрел в черное пепелище, в голове начинало шуметь. Потом набрал номер.

       – Сеня, привет, кто там за Семёна. Понятно, глянь-ка по сводкам, пожар в Новославском парке проходил?

       – Проходил, там участковый ведет, вроде как замыкание бытовое. Бабульку, жалко, конечно.

       Кондрат ощутил, как его словно опустили в горячую топку. Волна ударила по спине и спустилась в ослабевшие ноги.

       – Когда было-то?

       – Да, сегодня, ночью. Ближе к трем. Я только не понял, чего там бабуська эта ночью делала. Хотя кто знает, может жила. Ты у Михаила, участкового, спроси.

       – Спрошу, – севшим голосом проговорил Кондрат и отключился. 

       Глянул туда, откуда пришел. Через арку было видно, что машина Еши так и стоит на том самом месте, где оставила майора. Леший еще раз посмотрел на останки газетного киоска и пошел обратно к машине.

***

       – День добрый, Михаил Семеныч, – преждевременно постучав в дверь, поздоровался с участковым, Кондрат. Михаил кивнул, отставил в сторону кружку с чаем, подвинул на середину блюдце с печеньем. Михаил Семёныч, участковый Новославского района, собирался вот-вот уходить на пенсию, готовил на смену молодого паренька, только окончившего полицейскую академию. Темноглазый мальчишка, торопливо вскочил и отдал честь, стоило Лешему войти в кабинет.

       – Сиди, – махнул рукой Кондрат, придвинул стул и присел к столу.

       – Не откажись от чайку, майор, – налил кипятка из небольшого чайничка и кинул в него пакетик Михаил Семёныч.

       – Чего отказываться. На улице холодно. Чаек, оно самое то.

       – Крепче не держим, – улыбнулся участковый.

       – Крепче стараемся не употреблять, – ответно улыбнулся, внутренне чертыхаясь, после вчерашней встречи с Разумовым, Кондрат.

       – Оно и хорошо, – кивнул участковый. – А вы к нам по делу или так, мимо шли?

       При всей казавшейся дружелюбности, Михаил Семёныч, внимательно смотрел на Кондрата и даже к чаю не прикасался. 

       – По делу, – покрутил бокал в руках Леший и отодвинул его в сторону. – Ты вчера на пожар в Новославском выезжал?

       – Я, – кивнул участковый. – Молодые в такое время спят.

       Сидевший по правую руку его мальчишка поперхнулся чаем.

       – Так вы ж сами сказали …

       – Сказал, – бросил на него косой взгляд, Михаил Сёменыч. – Отдыхай, пока я здесь, – и снова обратился к Кондрату. – И так, что тебе знать нужно? 

       – Проверку проводили?

       – Да какая там проверка, – махнул рукой участковый. – Бытовое возгорание. Так и написали. Проводка неисправна. Бабуля в это время спала. По предварительному так ведется. А разбираться никто не станет. Сам знаешь. 

       – Михаил Семёныч, то, что написано в бумажках, я и сам глянуть могу. И даже знаю, что написано будет и кем подтверждено. Ты мне свое мнение скажи.

       Участковый вздохнул, он, наконец, взял свои бокал и отпил, потянулся за печенькой.

       – Я не пожарник, но бабку убили, а уже после устроили замыкание, – печенька захрустела на зубах.

        – Отчего так?

       – Так лежала она у входа, места там мало, чтобы спать. Значит, стояла в проеме двери. Может, кого встречала, может, провожала. Это, как бы, во-первых. Дальше, мне вот интересно, что ей делать ночью в ларьке? Не молодая вроде, по ночным свиданкам бегать. И не бомжиха какая, своя квартира у неё имелась. Я с соседями, конечно, не для протокола, но побалакал. Газетчицу нашу вечерком видели возращающуюся с работы. Значит, потом она вернулась. Зачем? 

       – Зачем?

       Михаил Сёменыч, отпил из бокала и взялся за вторую печеньку.

       – Тебе интересно, майор, ты и узнавай. А мне через две недели на пенсию. У меня по всем данным это бытовое возгорание, а бабулька нечаянно там оказалось. Дело я закрою. Сам кумекай. Если хочешь, переводи в отдел и работай. А я тянуть это дело буду все две недели, уйду, тогда и забирайте.

       – Ты мне данные на неё запиши.

       Участковый, вытер рука об руку, полез в стол, вытащил папку, достал листик и выписал на него данные старушки-газетчицы.

       Кондрат, бумажку взял, кивнул участковому и поднялся.

       Михаил Семёныч снова взялся за кружку, громко швыркнул.

       – Майор, там если дело брать будешь, в нем только оговорочка, не хотелось нам все это раскручивать. Ненужное, пустое. Так вот, чуть дальше от места, визиточка была, чуть подпаленная, но пластик толстый, на ней данные. Может к делу оно не имеет отношения. Вот только я чувствую, что имеет. Визиточку, я подобрал, так, на всякий случай.

       Участковый встал, прошел к шкафу у стены, немного порылся. Вернулся к Кондрату и протянул пластиковую карту.

       На чуть потемневшем пластике хоть и были зауглены первые буквы, но точно угадывалось имя – Бадмаева Номин.

       Глава 16

       Черепец Любовь Тихоновна, продавщица из газетного киоска, проживала на улице Смирнова, буквально через дорогу от парка. Удобно, рядом.

       Кондрат вывернул в квадрат девятиэтажек. Детская площадка была пуста. Да и кто выпустит детей в такую погоду на улицу. Дождь продолжал моросить. 

       – Кондрат!

       Леший обернулся.

       Еши выскочил из машины и устремился к нему.

       – Следишь?

       – Не хочу пропустить отъезд.

       – Я не поеду за Номин, – спокойно сказал Кондрат.

       Еши пожал плечами.

       – Может, и не поедешь. Но может, узнаешь, что у неё произошло. Мне, правда, нужно знать.

       Кондрат остановился, поежился, и холодно сообщил пареньку:

       – А мне, правда, не нужно знать, что там происходит с малознакомой мне Номин. И, вообще, ты, сколько её знаешь? Месяц, два. Уверен, что она не психическая?

       – Не похоже.

       – Отчего ж, всякое бывает.

       – Та старушка, в парке…

       Ох, что б этого, Еши! Вот не надо, не надо Кондрату знать, что связывает журналистку со старухой из парка. Но ведь он сейчас начнет рассказывать. Начнет вываливать на Лешего совершенно не нужную тому информацию. А майор не имеет никакого желания это слушать, не хочет он заниматься девчонкой. Своих заморочек хватает. Не желает он все это в одну кучу валить. 

       –… Номи была у неё. После разговора с газетчицей, она ездила в полицию, в Первомайский отдел.

       Кондрат нехотя посмотрел на Еши. «Что б, ты провалился!», злобно мелькнуло у него в мыслях. Вслух, устало, спросил:

       – Откуда ты знаешь?

       – Я возил Номин.

       – И в полицию тоже?

       – Да.

       «Вот почему я не увидел её машины», – подумал Кондрат. 

       Они свернули к третьему подъезду. Обычная дверь, без привычных кнопок и домофонов. С объявлениями на старой, неровно висевшей доске. С надписями, рванными, полустертыми. Старый дом с длинными узкими окнами. Со старыми людьми, живущими в нем. В кубике новых девятиэтажек он выглядел сгорбленным, потерянным. 

       Еши открыл дверь. Прошел к лифту. Это был еще тот лифт, со створками за железной решеткой, которую нужно раздвинуть, а потом дернуть за веревку с помятым колокольчиком, издавшим совсем не звонкое – дзынь, дзынь – глухой звук. Сверху раздалось скрежетание, казалось, весь дом вздрогнул от движения лифта.

       – Не нужно, она на втором – лучше пешком, – произнес Леший. Ни лифт, ни дом не внушали доверия. По его Кондратовскому мнению, такие дома давно нужно было снести и выстроить твердокаменные, новые, со всей коммуникацией и техникой. 

       Иногда он заводил такие разговоры дома. Тетушка на это была не согласна. И на подобные высказывания отвечала всегда резко, ответа не слушала: «Кодя, это наша история, памятники старины! Подремонтировать, подлатать, где-то что-то подменить. Но сносить! Безбожно! Нельзя сносить историю, нельзя уничтожать то, что напоминает о прошлом. Потому что без прошлого не может быть будущего. Тебя не может быть!»

       Может она и права. Вот только власть имущие, скорее всего, разделяли больше мнение Лешего, нежели тетушкино. И дома достаивали свой век без ремонтов, в ожидании, когда же их посчитают непригодными для жизни и снесут к едрени матери. Пока такого решения не было, и, дом был вполне обитаем. 

       Однако поднявшись на второй этаж, Кондрат усомнился в собственных мыслях и идеях относительно дома. Из трех квартир, на площадке второго этажа, на молодых людей черными глазками смотрели хорошие бронированные железные двери. М-да уж, хорошо нынче пенсионеры живут. Отчего Кондрату пришла мысль, что на площадке живут только пенсионеры, он не знал. Возможно, от мрачного вида дома, а может от того, что именно в нем находилась квартира Любовь Тихоновны. А может и первое и второе.

       Нужная дверь была опечатана.

       Кондрат позвонил в семьдесят третью квартиру, ту, что была справа от квартиры, погибшей. Он нажал кнопку звонка пять раз, прежде чем послышался щелчок замка, и дверь приоткрылась на длину цепочки.

       – Хто? – спросил дедовский голосок. С внутренним удовольствием Леший отметил, что не ошибся: в доме и, правда, в большинстве своем проживали старики. 

       – Майор Леший. Первомайское РОВД. Можно с вами поговорить?

       – О чем? – недоверчиво смотрел через щель дедок – низенький, чуть сгорбленный, в толстом банном халате. На ногах старичка пушистые серые тапки. 

       «Неплохо живут здешние пенсионеры!» 

       – По поводу, вашей соседки, Любовь Тихоновны.

       – А што у неё слушилось? – прошамкал, сощурив блеклые от старости глаза, дедок.

       – Так померла она нынче.

       – Да что вы? – в зрачках старика мелькнули любопытствующие искорки. Он торопливо скинул цепочку, распахнул дверь и сделал приглашающий жест.

       – Так что там с Любочкой? – шаркая ногами по ковровой синей дорожке, полюбопытствовал старик и указал на вход в зал.

       Кондрат и Еши прошли, присели на угловой диван.

       Старик устроился, напротив, в кресле.

       – Таки шо с Любашей?

       – В газетном ларьке, где она работала, произошел пожар, она сгорела.

       – Какое несчастье! – наигранно всплеснул руками дедок, ни сводя пристальных испытующих глаз с Кондрата. – Таки когда это произошло?

       – Сегодня ночью. Вы может, знаете, что она делала ночью в ларьке.

       – Тццц, тцц, – поцокал языком старик, и покачал головой. – Я видел, как вечером она возвращалась.

Знаете, Любочка ни за что бы ни пошла ночью куда-то. Она жутко боялась темноты. Как зайдет солнце, её не увидишь на улице. Так что я могу предположить, что по собственному желанию Любаша не пошла бы в киоск.

       – А вы уверены, что видели, как она возвращалась вечером с работы? Могли перепутать её с кем-то другим?

       – Молодой человек, я стар, но я не слеп. У меня прекрасное зрение, я пока способен узнавать людей. Вечером, часов в пять, без десяти, она возвращалась с работы. Я как раз вышел прогуляться. Она поздоровалась: «Вечер добрый, Вениамин Иосифович», – сказала она. «И вам, доброго», – ответил я. И это была Любаша. Нет, нет, молодой человек, я прекрасно вижу и слышу тоже хорошо. Никакой путаницы. Я видел вечером и говорил с ней. 

       – Вы часто разговаривали? Она на что-либо жаловалась? С кем она жила?

       – Одна она жила, – вздохнул Вениамин Иосифович. – Не слишком разговорчивой была. Но если вы хотите узнать больше, то у неё здесь есть подруга, с ней может, чем и делилась. На третьем этаже, семьдесят седьмая квартира. Поднимитесь.

       Кондрат кивнул и поднялся с дивана. Следом поднялся Еши.

       – Что ж, спасибо, – проходя по коридору, проговорил Леший. Вышел, не дожидаясь, когда дошаркает до двери дедок.

       Они поднялись на третий этаж и позвонили в дверь. После десятиминутного трезвона, вышла стройная женщина с хорошо уложенными кудрями волос, с невероятно красивыми глазами, и ровным овалом лица. Она удручающе смерила мужчин взглядом.

       – И чего так трезвонить?

       Кондрат достал корочку.

       – И что? – недовольно нахмурилась женщина. И как подмели Кондрат, эта гримаса ни капли не портила породистого лица. – Наличие корочки разве позволяет такой переполох устраивать?

       Кондрат одновременно с сомнением и восхищением смотрел на женщину, бросил быстрый косой взгляд на журналиста. Тот растерянно кивнул. Разве может быть связана дружбой эта красивая, явно моложавая женщина и древняя старушенция!

       – Мы по поводу вашей соседки, Любовь Тихоновны. Нам сказали, вы были подругами.

       Соседка сощурила глаза, смерила майора подозрительным взглядом. Перевела взгляд на Еши.

       – А это кто будет?

       «Сознательная, что б ей…», – подумал Кондрат.

       – Курсант, у нас практику проходит.

       – Ясно, – недоверчиво проговорила женщина и распахнула двери. – Ну, входите, – и не дожидаясь, пропала в полутьме коридора.

       Кондрат и Еши переглянулись. Журналист пожал плечами и пошел в квартиру. Кондрат огляделся. В подъезде было пусто, только внизу послышалось тихое приглушенное шарканье тапок. «Любопытный старик!». Кондрат подошел к перилам осторожно посмотрел вниз. Старик стоял на первой ступени и внимательно слушал.

       – Гхм, – кашлянул майор. Старик вздрогнул, поднял голову, растерянно, беззубо улыбнулся и прытко бросился в свою квартиру.

       Кондрат постоял еще минут и пошел следом за Еши. Закрывая дверь, услышал, как снова шаркнули в подъезде тапки.

***

       Журналист сидел в просторной кухне, за хорошим круглым столом с белой скатертью, и пил чай с круассанами, которые высились горкой на красивом розово-пепельном блюде. 

       – Вам зеленый, черный? 

       Кондрат перевел взгляд на неторопливо хлопотавшую у плиты женщину. На стройной фигуре появился красочный передник.

       – Присаживайтесь.

       Леший присел к столу. На плите что-то скворчало и пахло просто умопомрачительно.

       – Сейчас, котлетки готовы будут. Ваш курсантик-то совсем голодный. Что ж вы товарищ майор, будущее нашей полиции голодом морите?

       Леший покосился на довольно уплетавшего круассан Еши. 

       – Мне черный, – подавил желание отчитать журналиста. Да и, собственно, невозможно было устоять при запахе горячих круассанов, учитывая то, что и сам Леший не обедал. 

       И тут же вдруг спохватился. А глаз то у красавицы зоркий, за секунду успела рассмотреть в корочке майора! 

       Небольшая фарфоровая кружечка звякнула о тарелочку, когда женщина ставила ту перед Кондратом.

       – Пейте, сейчас уже котлетки…

       Кондрат положил в чай пару ложек сахара, помешал. Достал круассан, но съесть не успел, перед ним возникла тарелка с парой дымящихся котлет.

       – Приятного аппетита! – кивнула женщина и присела рядом с уплетающим котлету журналистом.

       – Вы не торопитесь, поешьте, потом уж и спросите, чего хотели. Я пока расскажу, чего знаю. Вас же, наверное, удивило, ну какая дружба может быть между мной и тётей Любой? Удивило, я по глазам видела. Но так вышло.

***

       Серой мышке, толстоватой девочке Марине было очень сложно найти друзей. Те, кто делал вид, что дружат с ней, потом так же со всеми в компании высмеивали неуклюжую девчушку. Часто от обиды Марина не могла сдержать слез. Нет, она не позволяла себе плакать на виду у одноклассниках или при соседских ребятах. Зато потом, забившись в угол подъездной клетки или спрятавшись в подвал, она давала волю слезам. Плакала навзрыд, растирая слезы кулаками и сморкаясь в мятый клетчатый платок. Плакать дома было нельзя, отец очень строгий, всегда говорил, что слезы – это слабость, и она не позволительна. Мама полностью поддерживала отца, не воспринимала подростковых проблем дочери, да и вообще, не до неё ей было. Главная страсть и любовь матери был отец. Она практически носилась за ним с тапками в зубах. Дочь с её «незначительными проблемами», как говорила мать, это обуза, помеха её любви! Потому показываться с красным от слез лицом или рассказать родителям об очередной обиде Марьяша не могла. Она сидела и рыдала в одиночестве. Именно в подвале её и увидала тетя Люба. Спустившись туда за своим, в который раз сбежавшим котом, она обнаружила рыдающую соседскую девочку. Тетя Люба всплеснула руками:

       – Господи ты Боже! Что ты здесь делаешь?

       Марина закрыла лицо руками.

       – Ох, ты ж! – соседка опустилась перед плачущей девочкой на колени и погладила по голове. – Тебя кто-то обидел, маленькая? 

       И столько нежности и доброты было в голосе сердобольной соседской тетушки, что девочку, которая с детства не знала, ни ласки, ни любви, прорвало. Она выложила тете Любе и про одноклассников, и про соседских ребят, глотая слезы, она рассказывала, как они издеваются и дразнят её. Как вчера одноклассник Федька подложил ей дохлого хомячка, а когда она закричала, вышвырнув того из сумки, то подобрал несчастного звереныша и смеясь, бегал по классу с хомяком в руках и кричал «Толстая Марьяшка, сдохла!». А сегодня сосед Никитос, сказал, что он вырастет и станет банкиром, а Маринка вырастет и станет толстухой. Девочка всхлипывала, заикаясь выговаривая обидные слова, терла красный от слез нос, повторяя злые насмешки. Тетя Люба не перебивала, внимательно слушала. Потом вытерла девочке слезы и пригласила к себе домой. Там напоила Марину вкусным чаем с шиповником. А потом спросила, не думала ли Марина, почему она полная. В другое время девочка, постоянно подстрекаемая всеми по поводу своей полноты, обязательно обиделась бы. Но после заботливого поглаживания по голове и вкуснющего чаю, она и правда задумалась. И оказалось, что полнота её вполне очевидна. Нет, у неё не было проблем в генетике или каких-либо заболеваний, приводящих к полноте. Просто с детства, мама, постоянная занятая папой, едва стоило ребенку заплакать или закапризничать начинала её пичкать сладостями, булочками, шоколадками, йогуртами, – лишь бы ребенок замолчал и не отвлекал от единственного дела, посвящению себя любви отцу. Марину кормили и пичкали постоянно, к семи годам девочка ела как взрослый мужик и заедала все шоколадом, запитым лимонадом. Матери бы хоть тогда броситься спасать ребенка! Но ограничилась лишь единожды вскользь сказанным: «Ну, ты у меня и жиртрест», и успокоилась. А у девочки с той поры началась совсем другая жизнь. Если раньше, она просто не обращала внимания на едкие подколы одноклассников и остальных ребят, то на очередное замечание девочка внезапно отреагировала слезами, и тут же начался новый, совершенно дикий виток. Теперь все одноклассники и знакомые дети при виде неё тыкали пальцами, смеялись, обсуждали. Марина поняла, что все вокруг видят в ней только жирную девочку. А потом и вовсе стало плохо, её начали дразнить.

       Тетя Люба дослушала очередную историю ровно до того момента, пока в глазах Марины снова не заблестели слезы. Жалеть не стала. Они очень долго разговаривали с Мариной, о её полноте, о правильном питании, о жестокости детей и том, что школа не главный институт жизни. Главное, это она сама, Марина, умница, отличница. И неизвестно еще какими задатками она обладает. Просто нужно работать над собой, нужно найти то, что она умеет лучше всего и развивать. И тогда… Школу Марина окончила с красным дипломом, со знанием трех языков и весом в пятьдесят три килограмма на рост в сто семьдесят сантиметров. В шикарном скроенным тетей Любой и заказанном в ателье платье, с шикарной прической на черно-смолянных волосах, Марина в очередной раз разбила мальчишечьи сердца одноклассников, сыграв на выпускном на гитаре какой-то модный сингл. Девчонки в углах шипели как змеи, они по сравнению с постоянно занимающейся собой Мариной выглядели как мыши. Но обидеть теперь некогда толстую девочку было страшно, Марина последние годы занимала только первые места на спортивных олимпиадах по самбо. Рука у девочки была тяжелая, и давать отпор за себя она научилась. Мальчишки одноклассники вздыхали, провожая Марину утром после выпускного, они понимали – девочка, отличница, красавица, спортсменка, полиглот – явно им не по зубам. Это был последний вечер, когда Марина видела своих одноклассников, раз и навсегда поняв, как права тетя Люба. Ни школа, ни социум не должны управлять тобой, а ты ими. И только от тебя и твоих стремлений зависит, отношение к тебе того же социума. А он труслив. Он способен уничтожить слабого, но никогда не тявкнет на сильного, будет шипеть из-за угла, как девчонки-одноклассницы, но никогда не кинется в бой. Все они, начиная с шестого класса, когда после летних каникул вернулась не толстушка Маришка, а начинающая спортсменка, увлекающаяся иностранными языками, шушукались по углам, придумывали разные байки резкого изменения характера девочки, которая теперь при попытки наговорить ей гадости больше не плакала и не забивалась в угол, а умело язвила, а могла еще после школы и по мозгам настучать. Ребята только пожимали плечами. Марина усмехалась, на попытки с ней подружиться, никого она больше не принимала в друзья. У неё уже был друг, единственный, лучший, пришедший в минуту, когда было совсем плохо, друг, который помог ей стать умнее, лучше, всех кого она знала. Друг, который заменил ей всех, и научил быть человеком.

***

       Еши вздохнул смотря в опустевшие тарелки.

       – Вам, наверное, её очень больно потерять.

       Марина кивнула.

       – Да, но… она ожидала чего-то подобного и меня подготовила.

       – Что значит, подозревала? – откинувшись на жесткую деревянную спинку стула, поинтересовался Кондрат.

       – Она говорила, что-то, что вышло много лет назад, теперь повзрослело и выйдет пожинать плоды. 

       – Что она имела в виду?

       Марина пожала плечами.

       – Она часто говорила загадками. Недавно сказала, что наконец она свободна от обещания, и история вернется. Я поинтересовалась, что за история, она усмехнулась, нехорошо так. Я никогда не видела у неё такого лица. Она сказала, что невозможно ветер утаить.

       Кондрат нахмурился. Марина поднялась и, взяв со стола чайничек, долила майору чая.

       – Пейте. 

       – А скажите, Марина, – Кодрат облокотился на стол и придвинул к себе кружку. – У Любовь Тихоновны, была еще одна подруга Лукишна…

       Марина замахала руками.

       – Да какие они подруги. Было у них что-то по молодости. Я точно не знаю. А недолюбливала тетя Люба её. Когда Лукишна то вновь объявилась, начала звонить тете Любе, ох, та серчала. Один раз обронила, что не приведет к добру Лукашкина синяшка. 

       Кондрат отвлекся от чая и с удивлением посмотрел на Марину. Та уверенно кивнула.

       – Да, так и сказала, «Лукашкина синяшка», я тогда подумала, надо же в рифму. 

       – Не спросили, что это такое?

       – Отчего же, спросила. Да только, тетя Люба, видимо поняла, что проговорилась и сделала вид, будто вопроса не слышит.

       – А адреса Лукишны вы случайно не знаете? 

       – Отчего же, знаю. Тетю Любу, я сама хоронить собираюсь, уже и с ритуальным агентством договорилась, завтра тело из морга заберут, – она смолкла, только сейчас Леший понял, что разговор женщине давался нелегко. – Родственников у неё не было. Знакомые только те, что в доме. Вот я и решила Лукишне позвонить, все-таки с одной деревни. Потому, когда с участковым в квартиру ходила, то незаметно книжку записную с тумбочки взяла. Вот только, можете не звонить. Трубку она не снимает.

       – А адрес в книжке есть?

       – Есть, – кивнула Марина, встала и вышла из кухни. Через минуту вернулась с небольшим блокнотом, полистала, остановилась ближе к концу книжки и протянула Кондрату, указала пальцем с аккуратным маникюром:

       – Вот она.

       «Микрорайон Крайский, дом семнадцать, третий подъезд, квартира 27…

       – Только по адресу вы тоже можете не ходить. Я, когда не дозвонилась, решила съездить. Соседка сказала, что она уехала... – Марина задумалась. – В Севольное… Да точно, в Севольное.

       Кондрат взглянул на Еши. Тот задумчиво смотрел на оставшийся у него в руке кусок круассана. Леший закрыл книжицу и вернул Марине. Поднялся.

       – Спасибо, Марин.

       – Что ж вы чай не допили?

       – Пора нам уже, – невесело улыбнулся Кондрат, отвесил поклон и направился к выходу. Следом бросился, на ходу дожевывая булку, журналист.

       Глава 17

       Кондрат бегом спустился по лестнице. Заметив по дороге приоткрытую дверь в квартиру старика-соседа, но та захлопнулась, стоило Кондрату остановиться напротив нее. Леший невесело усмехнулся и поспешил вниз. Остановился у выхода из подъезда. 

       – Куришь? – донеслось со спины. Кондрат обернулся. Еши стоял протягивая сигарету.

       – У меня свои, – Кондрат сунул руку в карман, вытащил пачку и тут же смял, та была пуста. 

       – Бери, – мирно сказал журналист. Кондрат вздохнул, неверным движением бросил пустую пачку мимо урны стоявшей у подъезда, взял у Еши сигарету, покрутил в пальцах, подкурил от предложенной зажигалки.

       – Я понимаю, не хочется тебе это воротить, не нужно тебе, – затягиваясь, проговорил журналист. – А кому надо? Мне надо. А я тебе кто? Да никто.

       Кондрат глубоко вдохнул горьковатый дым, и тут же выпустил в потолок подъезда, на лбу прорезались две глубокие морщины. Прав, Еши. Не хочет он в это лезть. Незачем! Вот, жил до этого случая, работал, все у него в норме было. А теперь? Не работает, мотается по городу, выуживая неизвестно что? Дела даже нет! А он бегает. 

       – Ты не думай. Я тебя грузить не собираюсь. Не едешь в Севольное, и правильно, у тебя своя работа, – со злостью продолжал Еши. – И на чужие проблемы забил, это тоже правильно, о себе думать нужно. Я ведь тоже, сейчас, о себе думаю. А у тебя своя работа. Ты за каждым рысачить по поселкам не должен.

       Леший продолжал, молча, курить. Журналист выкинул огарок сигареты и подкурил новую. 

       Кондрат смотрел на улицу. В паре шагов от лавочки серая ворона распушившись купалась в грязной луже. Вывертывала голову и косилась боязливо на стоящих в подъезде мужчин.

       – Холоду быть, – после минутного молчания, уже более спокойно сказал Еши, выдохнув струю сизого дыма.

       – Да кто его знает, – вздохнул, облокотился о косяк и, пожал плечами Кондрат. – Может еще и оттепель придёт.

– Не придет, – уверенно кивнул Еши. – Ворона в луже намывается, вороны над землей низко кружат. Точно к холодам. 

       – Собственные наблюдения?

       – Народные приметы, – выдохнул дым Еши, наклонился и подняв у порога камень швырнул в ворону. Тот просвистел рядом не попав в птицу. Она покосилась на него черным глазом, встряхнулась и ударив по луже крыльями взвилась в воздух, присела на нижние ветви ближайшего дерева и уже оттуда удрученно громко выдала:

       – Кар!

       – Увлекаешься приметами? – полюбопытствовал Леший, огарок обжег пальцы, он поморщился и откинул его в сторону.

       – Дед шаманом был. Много примет говорил. Что-то в памяти так и осталось.

       – Ишь ты? – без удивления, не смотря на журналиста, сказал Кондрат. – Что взаправдашним шаманом?

       – Угу, – кивнул Еши. – Взаправдашним. С бубном и трещетками. С рогами, копытами над чумом, и котелком.

       – В чуме? – переспросил Леший.

       – Ну, да, он же шаман, потомственный бурят. Это я… метис. Так, ни к роду, ни к племени.

       – А сам чего умеешь? – Кондрат повернулся и наконец, посмотрел в раскрасневшееся лицо Еши. – Говорят, вроде как по наследству передается.

       – Да чего я там буду уметь, – пожал плечами журналист. – Что от деда слыхал, может и помню, так по малости. А по наследству, говорю ж, без роду без племени. Не признали меня в семье. Мать говорят, нагуляла, а сама сбежала, на дедов двоюродных малым скинула. В тринадцать я ушел. 

       – Как ушёл?

       – Как? – грустно усмехнулся Еши, крутя в руках остаток сигарета. – Пешком. Сначала по тамошним прериям, потом к лесу вышел, реку нашел, вдоль реки брел. 

       – Не страшно было, одному идти?

       – Страшно, – кивнул Еши. – Но оставаться куда страшней. Дед был темным шаманом. Много знал. Сын его родной болел сильно. Вот они и надумали… – Еши поперхнулся дымом и закашлял. – Я плутал, пока совсем не заблудился. Егерь нашел, в город привез. Здесь меня принял к себе Федор Ильич, бывший редактор «Вече». Сейчас на пенсии. Он меня и направил в свое время на журналистику. Я его как отца принимаю. А у него кроме меня и нет никого.

       – История достойная пера, – усмехнулся Кондрат. – Федора, конечно, уважаю, принять ребёнка… уважаю. Повезло тебе. 

       – Не повезло, закономерность. В Яндыре нет детских домов, – окурок полетел в сторону урны. 

       – Это же хорошо.

       – Это странно. Везде в мире отказники по приютам растыканы. А в Яндыре нет. 

       – Может люди хорошие.

       – Угу, во всем мире люди как люди, а здесь только хорошие.

       – Хорошие, не хорошие, только я о другом. Мог егерь тебя и не найти.

       – Мог. Но нашел.

       – Вот я и говорю, повезло, – Кондрат помолчал. – А с твоей, Номин… Ты сам не чуешь? Мутно это всё?

       – Что всё? – прямо посмотрел на него Еши.

       И Кондрат вдруг сообразил, не поймет ничего журналист. Для того чтобы понял, нужно рассказать, про синий свет, про Стаса, про психушку, про смерть Семёна. А если рассказать, то, сознаться самому себе, что это все одно целое, связанное. И дрожащая Номин в этом общем узле. И если начинать её искать, значит начинать распутывать весь клубок. А Лешему этого не хочется. Не нужно ему это. И он согласен с Еши, у него своя работа, свои дела, и не должен он лезть туда, куда лезть не хочет. 

       Кондрат отвел взгляд от журналиста. Тот сплюнул на крыльцо и, сжав кулаки, направился на улицу, спугнув сидящую на ветвях ворону. Та, на прощание, еще раз зловеще каркнула.

       – Вот и правильно, – прошептал Кондрат. – Уходи! Вместе со своей рыжей и со всей        этой историей. И пусть вода смоет вас из моей жизни.

***

       Митяй заглянул в кабинет. Кондрат сидел, перечитывая одно из недавних дел. 

       – А что так поздно на работе? – эксперт прошел и, удобно устроившись на диванчике, вытянул ноги. 

       – Да-а, – протянул Леший и отбросил папку в сторону. – Хреново как-то, Митяха.

       – А чего, хреново-то?

       Кондрат промолчал. 

       – Кстати, а ты чего за результатами Стоговой снова не зашёл?

       Леший напрягся, резко встал и прошел к шкафу, вытащил бутылку водки и пару стопок.

       – Ты извини, закусить нечем, – пожаловался, присаживаясь рядом с экспертом, и выставляя взятое на небольшой столик у потертого дивана.

       – И ладно, – улыбнулся Митяй. – Привыкшие.

       Кондрат разлил, не чокаясь, залпом, опрокинул в себя стопку и тут же налил вторую. 

       – За здоровье! – поднял, в это раз стукнул о рюмку Митяя и снова выпил залпом.

       Митяй рюмку поднял, выпил неторопливо, занюхал руковом.

       – М-да-а, – протянул. – Видать, тебе и, правда, хреново.

       – Митька, ты зашёл, про Стогову говорил. Говорил же?

       – Говорил, – кивнул эксперт. – Так ты чего не зашёл?

       – То есть, ты знаешь и помнишь, что Стогова была?

       – Так куда ж ей деться? – усмехаясь, Митька налил себе вторую рюмку и так же неторопливо выпил, занюхал.

       – А Стаса? Про Стаса ты знаешь?

       – А то как? Сам же осматривал.

       Леший вскочил, обнял эксперта.

       – Митюха, – тряхнул его. Эксперт попытался высвободиться. Майор еще раз его встряхнул. – Митюха! Ты…ты…

       – Ага, ещё целоваться полезь, – вырвался из Кондратьевских объятий эксперт. Сел обратно на диван и закинул ногу на ногу.

       – Наливай, доброжелательный наш. Я ж тебе сказал, ты вечерком зайди. Говорил? Говорил. А ты чего?

       – Так не до того было.

       – Ну, конечно, со съехавшей крышей того? Ты думаешь, я не знаю, чего тебе здесь все наговорили? – эксперт усмехался. Поднял налитую Кондратом рюмку. – Ты Леший, запомни, я вот этим, – он обвёл пальцем кабинет, – всем вашим, не подчиняюсь. У меня, если хочешь знать, свой долг. Долг перед мертвыми. 

       – Так что там? – торопливо выпив, затряс руку эксперта Кондрата.

       Тот руку мягко отстранил.

       – Экий ты нетерпеливый. То не дождешься, то «чего там»? – передразнил Кондрата Митяй. – Ой, ой, лицо проще сделай. Наливай! Ща, всё расскажу.

       Кондрат разлил остатки из бутылки и кинулся к шкафу, вытащил еще одну, уже початую, поставил на стол. Митяй стопку в себя запрокинул, в очередной раз занюхал рукавом и начал.

       – С первого взгляда, как в первом осмотре – сердечный приступ. И всё то оно вроде и так. Я ж несколько раз проверял. У обоих внезапное и полное прекращение эффективной деятельности сердца, то есть если выражаться попросту, у них остановилось сердце. Я проверил, никаких патогенов, ведущих к этому у обоих молодых людей не было. До полного закрытия, а вернее исчезновения дела, я успел сделать запрос в местное отделение. Катерину нашел быстро. Очень здоровая девочка… гмм… была. Никаких травм, совершенно здорова. Можно даже сказать на удивление. Мало того, не позднее чем за неделю до произошедшего, она проходила диагностику, и та показала прекрасную работу того самого органа. А вот Стас? Либо он никогда не проживал в Яндыре, либо… кто-то успел до меня. Никаких медицинских сведений о нем я не нашел. Тогда я созвонился с медиками из порта. Ведь, если не изменяет память, ребята только прилетели откуда-то. И узнал одну преинтересную новость. В списках аэропорта Стогова Катерина есть, как и Стогов Станислав. И там он значится ей родным братом. Тогда я решил провести ДНК-тест. И провести успел. Так вот самое удивительное… 

       – Стас не имеет никакого отношения к Катерине.

       Эксперт загадочно улыбнулся.

       – Он не имеет отношения ни к одному нормально рожденному существу, которое я знаю.

       Кондрат замер.

       – Как это?

       – У него совершенно неизвестная ДНК.

       – Как это?

       Эксперт взял бутылку, разлил.

       – Ну-у, как? Утверждать не берусь. Но Стас, биологическая машинка – овечка Долли в своем роде. Если это так, то понятно, отчего это дело быстро свернули и засекретили. Катерина привезла в Яндырь совершеннейшее биологическое открытие. Уж не знаю, но многое бы отдал, чтобы узнать, кто сотворил Стаса.

       Леший откинулся на спинку дивана.

       – Теперь начинает проясняться.

       – Но и это не всё! – щёлкнул пальцами Митяй. – Слышал о твоём сумасшествии. Синий свет и бла, бла.

       Кондрат вздохнул, сел оперевшись локтями о стол.

       – Митяй, я если честно уже и сам… да… может и не было.

       – Было, Леший, точно было.

       Кондрат выпрямился, задумчиво посмотрел на эксперта. Молча, налил, протянул Митяю, оба разом подняли рюмки и выпили.

       – Так вот, если закрыть глаза на полное здоровье одной и невообразимость второго, умерли они все же от сердечного приступа. И я готов был это подтвердить. Но начав проверять зрачки, был крайне удивлен. Они стали…

       – Синими.

       – Скорее нет, они замёрзли. Вместо зрачков у обоих был лед. Совершенный лед. Зрачки изменили структуру. Но это не всё, Кондрат. С уверенностью говорю, остановка произошла из-за резкого критического скачка температуры, но… притом, ничто больше кроме зрачков о скачке не говорит. Кожные покровы, внутренности, все соответствует смерти от вполне обычных признаков. В данной ситуации учитывая то, что я увидел, могу предположить совершенно фантастическую, но единственно вероятную вещь. Ребята погибли от нечто, проникшего в роговицу глаза и моментально снизившую температуру оного, что привело к сжатию кровеносных сосудов и нервных окончаний, из-за чего и произошла остановка сердца. И хотя это, совершенно, теоретически невозможно, но, по моему мнению, именно так и было. 

       – Это могли быть наркотики, радиоактивный свет или газ? – задумчиво спросил Кондрат.

       – Наркотики – навряд ли, свет может скорее обжечь, ожогов нет, а вот газ… Сейчас говорят о всяких разработках. Я не стану настаивать, но исходя из того, что и сам Стас – очень необычный, могу предположить… только предположить, что они убиты неким газом. 

       – А может газ светиться?

       Эксперт улыбнулся.

       – В годы моей юности, – оскалил в улыбке зубы Митяй, который по возрасту был старше Лешего лет на десять не более, – мы с ребятами из медицинского, проводили один опыт, как раз о свечении газа, брали трубку…

       – Стоп, Митяй, если одним словом.

       Эксперт вздохнул, поправил очки, посмотрел на пустую рюмку, придвинул её ближе к Лешему.

       – Да, газ может светиться.

       – Какой из газов светит синим?

       Эксперт вздохнул, взял рюмку, сам налил себе водки.

       – Я думал об этом. Азот. А жидкий азот имеет эффект замораживания.

       Кондрат потер ладони.

       – Чисто теоретически, я мог увидеть свет от азота. И он же вызвал смерть Стаса в кабинете.

       – Только чисто теоретически, – Митяй выпил, отставил рюмку. – Но ведь ты утверждал, видимое было живым.

       Леший кивнул. 

       – Мало того, он… оно дышало, оно дышало в меня. Я не просто слышал, я чувствовал его запах.

       Митяй вдруг зевнул, посмотрел на Кондрата осоловело полупьяными глазами.

       – Я разведу руками, Кондрат. Каждому свое, по вере и безверию дается. Видел ли ты то, что видел, понять можешь лишь сам.

       – А если ничего не видел на самом деле?

       – И такое может быть, но это уже клинически, – Митяй насмешливо улыбнулся.

       После чего поднялся, немного пошатываясь, пригладил руками помявшийся халат. Леший взял в руки недопитую бутылку и направился с ней к шкафу, поставил, аккуратно прикрыл двери. Подошел к подоконнику, придвинул пепельницу.

       – Странно всё это. Рассказал ты мне дивные вещи, спокойно так, с толком и расстановкой.

       Митяй сунул руки в карманы белого халата, посмотрел на подкуривающего Кондрата.

       – А что ты хочешь? Чтобы я волосы на себе рвал? Чтобы кричал от восторга? Или от ужаса? Брось, не впервой это. Случаи разные встречались. Ты работаешь в Первомайском пять лет, живешь в Яндыре всю жизнь, а много ли сам видел? Такого чтобы за душу, или до коликов ледяных? Пожалуй, ничего и не видел. А почему не видел? Потому что не хотим мы видеть. Копаться в чужих делах, замечать чьи-то проблемы. Зачем? Нам и так хорошо. Живем, работаем, роемся там чего-то в своей жизни, своих делишках. Главное, чтобы нас не коснулось. А вот когда нас касается, тогда и появляются и Стасы, и свет загадочный. Это всё от того, что случилось это с нами. Не с дядей с соседнего двора, которого потом в психушку, не с тетей, что строчит заяву за заявой, не-е. Это случилось с нами, вот тогда мы носом рыть начинаем, копаться, выяснять, – Митяй почесал затылок. – Ладно, философствование все это. Эх, Леший! Ну, да, я пойду.

       Экперт театрально отдал честь и вышел.

***

       «… Это пока нас не коснётся!.. Вот тогда рыть начинаем, копаться, выяснять!»

       Да, именно так, тогда и рыть, и выяснять. Вот только не касается это Кондрата. Не хочет Леший, чтобы это его касалось. Потому ни рыть, ни выяснять не будет. Да, вот такие они, менты! Лишний раз не пошевелятся. А причем здесь вообще менты? С него кто-то спрашивает? Кто-то требует узнать, что случилось со Стоговой? Родственники её приходят, друзья? Или за Стаса? Кто-то требует с майора отчета? Нет. Значит и не нужно. Никому не нужно. А Кондрату и подавно.

        Он выскочил из маршрутного такси и торопливо бросился к дому. У самого дома, когда Кондрат уже входил в подъезд, раздалось четкое, громкое: 

       – Кар!

       «Тьфу, ты чертовка!» – про себя выругался Кондрат.

       Ворона сидела в нескольких шагах от него, на детской качели. 

       – Кыш, дура! – замахнулся на птицу Леший. – Раскаркались, видишь ли.

       И поторопился в подъезд. Прикрывая дверь, бросил взгляд на качели, вороны не было. Зато несколько других сидели на бордюре у тротуара, смотря на него черными круглыми глазами. Кондрат потер внезапно взмокшую шею. Нехорошо это, и дело не в похолодании и Ешевских приметах. Просто нехорошо. И на душе разом стало тоскливо и тревожно. 

***

       Дверь громко хлопнула, когда Кондрат вошел в квартиру. И тут же из кухни выглянула тетушка. Из-а её спины выпрыгнула Тайра и бросилась Кондрату в ноги крутясь и ластясь.

       – Я её выгуляла, – сказала тётушка. – Но она ждёт тебя, ты бы её с собой брал. Весь день скулит. Кстати, подзабыла я с утра, вчера вечером помимо девушки, приходил мужчина, сказал с твоей работы.

       – Кто? – спросил Кондрат, стягивая грязную обувь. 

       – Как же… – тётушка задумалась. – Да вроде Семён, часов в девять приходил. Я сказала, что ты задерживаешься. Он в комнате твоей подождал минут десять, но ему позвонили, и он ушел.

       Кондрат откинул снятую обувку к выходу.

       – Семён! Ко мне? – отчего-то перед глазами встало лицо Лены, жены дежурного. «Вечером он ушел, вернулся поздно». Значит, у него он был. Но не долго. Зачем он приходил? Никаких дел у Лешего с дежурным не было. И друзьями закадычными они не были. Однако ж, тот приходил к нему. Хотел что-то сообщить? Или наоборот узнать? Поделиться. Кондрат направился в ванную, на ходу снимая вещи. Сунул их в стиральную машину. Сам залез под душ.

       Вода журчала, тепло и хорошо. Если нажать на кнопку панели душа, то и радио заиграет. Не до радио. Ни до чего. Как хочется, чтобы всё стекло с водой. Чтобы не было ни мыслей, ни воспоминаний. 

       Легкие капли, теплые струи домашнего дождя. Это ни холод осени, это ни напоминание о приближающейся зиме. Это тепло – домашняя, личная весна. И она пусть медленно, но смывала заботы дня, серость и грязь улиц. Струи весны – нежные, радостные. Кондрат плюхнул на руку гель, и во влажном воздухе запахло морем. Весенним ласковым морем. Вышел он довольный. Он был в своей квартире, в которой пахло жаренной картошкой и ещё чем-то вкусным. Пахло чистотой и уютом. Маленький уголок огромного мира, единственный, в котором Кондрат чувствовал себя защищенным. Вот только дверь заменит и будет совсем хорошо. Леший прошлепал в свою комнату, натянул теплую кофту, пахнущую лимоном. Тетушка всегда стирала порошком с этим ароматизатором. 

       Тайра потерлась о ногу и заглянула в лицо, преданно и сердито. Как же мог, хозяин, оставить её одну на целый день? 

– Больше не оставлю. Завтра со мной на работу поедешь. Эх, животина, – почесал её за ухом Кондрат. Та взвизгнула и радостно кинулась из комнаты. 

       – Кодя, ужинать!

       Леший улыбнулся. Вот оно счастье. Любимая квартира, тетушка, верная собака и жареная картошка в чугунной сковородке. И больше ничего. Ничего, что его не касается. Да, прав Митяй. Он, Кондрат такой. У него всё хорошо. И то, что там, на улице, чужое, холодное, и те, кто там, за стенами его дома, чужие – Лешего это не касается. 

***

       Тик-так. Тик, так.

       Слишком громко. Будильник?

       Откуда у него в комнате будильник?

       Вчера спьяну казалось, что тикает, а сегодня?

       Тайра сначала поворчала, а потом завыла, тихо и как-то беспомощно, тоскливо. К Кондрату прижалась сильнее. Он сквозь сон погладил собаку по голове и проговорил.

       – Тихо, малышка, спи. 

       Тайра почувствовала спокойствие хозяина и тоже успокоилась, а через минуту заскулила и начала лезть под одеяло.

       – Ну, нет, – возмутился Кондрат и открыл глаза.

       Черт бы побрал всех и вся! Сердце стукнуло болезненно и тут же отразилось холодными мурашками по всему телу. Стремление Тайры спрятаться под одеяло передалось и Кондрату. Он был следователем, не опер, конечно, но предчувствие развито не меньше. И работало оно редко, не та специфика работы, но сейчас. Четкое понятие – одеяло не спасёт, пришло молниеносно, уступив место другому более сильному желанию. Убежать из комнаты. Подскочить и рвануть к двери. Но до неё не меньше трех шагов. И неизвестно, что сделает то, что раскачиваясь, маячило, высвечивая синим у самого окна.

        И меланхоличное тихое: Тик-так. Тик, так.

       Кондрат почти не слышал последнее. Оно просто эхом отстукивало где-то внутри. А за стеклом незашторенного окна, маячило синее.

       «Пока проникнет, пока разобьет стекло. А нужно ли ему разбивать его? Это же свет. Окно ему не преграда. Живой свет! Может и преграда». И все же рискнуть. Собака скулит, тычется в пузо. 

       – Тайра, – медленно, садясь в кровати, шепнул Кондрат, не спуская глаз со света. – Сейчас я скажу и бежим. 

       «Ох, вот только ноги ватные и дышать тяжело. Сердце как колокол. Бум, бум. И навязчивое: Тик, так. Тик-так». И всё же, он вскочил. И тут же упал, ноги не держали. Собака рванула к двери. Остановилась. Развернулась к хозяину, призывно заскулила. «Ну что ты возишься? Вставай!».

       Свет за окном колыхнулся, тонкими полосами начал проникать в комнату. Первые лучи скользнули по подоконнику. Тайра взвыла. Бросилась к Кондрату, лизнула в лицо и отбежала к двери. Остановилась. Снова завыла. Свет опускался всё ниже, скользнул по полу, просачивался сквозь занавески. Послышался топот ног тетушки.

       – Кодя, почему Тайра воет?

        Скрип открывающихся дверей и испуганный вскрик. Свет метнулся к Кондрату. Одновременно с ним, воя от ужаса, кинулась к хозяину собака.

       – Тайра!

       Страх заставил встать. Тётушка медленно оседала на пол, держась за сердце.

       – Тётя Зина!

       Кондрат смог подняться, схватил стул и швырнул в проникающий в комнату свет. Тот отпрянул назад. Тайра кинулась следом воя и скуля одновременно. 

       Помогло! 

       Слабость пропала. Свет сместился в сторону и начал приближаться по стене. 

       – Тайра! – Кондрат крикнул так, что у самого зазвенело в ушах. Подхватил тётушку на руки, бросился из комнаты, оглянулся. Под шкафом замигала чуть видная красная кнопка.

       Тик, так, тик…

       «Да ну, не может быть!» – ударила мысль в висок, но рассуждать не было времени. Кондрат уже бежал вон из квартиры. Схватив по дороге куртку, он бежал, шлепая босыми ногами по ступеням. Тайра неслась впереди. Они выскочили на улицу, и Леший успел сделать всего пару шагов, прижимая к себе безвольное тело тетушки.

       От взрыва земля покачнулась. Со звоном вылетели окна соседских окон. Взвыли сигнализации машин и сразу раздались крики. Леший выдохнул, перекрестился и не чувствуя веса тёти побежал мимо соседского дома, в окнах которого уже зажигался свет. Кондрат бежал подальше от своей улицы, в темноту. Он остановился всего один раз, бросил взгляд на окна родной квартиры, на выкорчеванную раму спальни, на разбитые окна соседних комнат, из которых валил черный дым.

        – Ссучара! – прошептал Кондрат и бросился бежать дальше.

       Глава 18

       Звонок мобильного телефона, заголосивший среди ночи, журналиста Марини Еши Юндун не разбудил. Молодой человек, сидел перед компьютером и в очередной раз забивал «Яндырь». Смотрел на ответы, усмехался и заносил что-то в блокнотик.

       «Дзинь, дзинь! Аюверды, дзинь, дзинь», – именно так, слово в слово, сказало новейшее чудо сотовой связи.

       – Да, – не отрывая взгляда от монитора, спросил Еши. Внимательно выслушал говорившего и тут же направился в коридор. Натянул сапоги. Посмотрел критически на вешалку, накинул на руку пару курток и вышел.

***

       Кондрата трясло. Тётушка сидела бледная и не говорила ни слова, иногда всхлипывала. Кондрат не слушая её слабое сопротивление, надел на тётушку прихваченную куртку.

       – Сейчас в больницу тебя отвезём, – отстукивая зубами, говорил Леший. 

       – А ты? – тут же отозвалась тётушка, и посмотрела на племянника раскрасневшимися глазами.

       – А я… мне нужно решить…

       – Ты только в квартиру не возвращайся… ты слышишь! Не смей! Один! Своих вызови! Слышишь! Кодя… – она заплакала, прижимая ладони к лицу.

       Кондрат подошёл, присел рядом на лавочку и обнял. Вздохнул.

       «Куда там возвращаться! В развороченные комнаты? Ремонта, небось, теперь… ох… Ну, Семён! Ну, ссучара. Только он мог подложить. Приходил вечерком, десять минут в комнате подождал! Вот ссучара! Ну да Семёну уже не предъявить. А узнать бы хотелось. За что? Где успел Леший дорожку дежурному перейти? Не конфликтовали? Нет, – Кондрат прикрыл глаза. – А синий свет? Интересно, что с ним стало? Он взорвался? Уничтожился? Можно ли уничтожить свет тротилом?!»

        По лицу скользнул луч света. Кондрат вскочил и тут же успокоился, увидав приближающегося мужчину с фонариком в руках. Леший постарался поприветствовать подходящего, получился вялый мах – руки дрожали, от страха, злости и холода. Если бы кто-то гулял в это время по парку, то крайне удивился. Двое полураздетых людей в обнимку с взъерошенной собакой, жмущейся к ногам пожилой женщины.

       – На, – протянул Еши майору пальто.

        – Возьмите. Простите, я холост, ничего другого не нашлось. – Он подал женщине сапоги сорок второго размера. 

       – Спасибо, – слабо кивнула тётушка обуваясь.

       – Идёмте, – Еши тяжело вздохнул.

***

       В коридоре приемного покоя больницы было светло и пахло лекарствами.

       – Мы оставим её на недельку, – кивнул молодой врач. – Вы не беспокойтесь, майор… гмм…

       – Леший Кондрат Разумович.

       –… Кондрат Разумович. Ей сейчас нужно спокойствие, – врач задумчиво посмотрел на Кондрата. – Знаете, у неё очень сильное сердце.

       Леший бросил взгляд на стоящего рядом Еши.

       – Я могу сейчас зайти к ней?

       – Ненадолго, мы вкололи успокоительное. 

       И ушел.

       – Может ей охрану? – внезапно спросил Еши.

       Леший вздохнул.

       – Какую охрану? От кого? Я как это объясню своим. Меня и так большая часть уже помешанным считает. А тут… Боюсь, что нас обоих с тетушкой в психушку отправят… благо рядом с домом. Будем видеть окна родной квартиры, – Кондрат усмехнулся. – То, что осталось от квартиры. 

       Еши посмотрел на Лешего.

       – Но ведь взрыв можно объяснить. Я видел ваш дом, проезжал мимо. Там рамы повылетали. Народу масса.

       – Это можно объяснить, вот только скажи мне Еши, если взрыв устроил наш сотрудник, где уверенность, что кто-то из отдела не захочет закончить? Я… – он проглотил внезапно вставший в горле ком, – боюсь я теперь кому-то доверять. И синий свет! Мы оба с тётушкой его видели. Как это объяснять?

       Глаза Еши сощурились.

       – Синий свет? Рассказать не хочешь.

       – Расскажу, – кивнул Кондрат. – Позже, – и вошёл в палату. 

       Тётушка лежала, прикрыв глаза. Но как только Леший вошел, открыла веки.

       – Кодя! – еле слышно шепнула она. – Ты обещал. Не возвращайся туда… не возвращайся… он… там ждёт нас….

       Кондрат присел на край кровати, взял тётушкину ладонь в руки.

       – Всё хорошо, я всё решу, и всё будет хорошо.

       – Не будет! – всхлипнула тетушка. – Он и тогда в страх меня вогнал. Сколько снился…

       Кондрат нахмурился.

       – Ты уже видела это?

       Тетушка кивнула, сжала ладонь племянника.

       – Давно. Я на Зилу работала. Из города по поселкам продукты развозила. Раньше всё довольствие из центральных универмагов шло. Вот я и… деревенька по дороге была –Дивная. Припозднилась я, получилось так, когда выехала, уж темно было. По трассе на перекрестках фонари горели, а тут подъезжаю к тому месту, где перекресток должен быть, а там тьма…понимаешь?.. И машина ведет себя странно, как будто кто в сторону её тянет. Я-то помню, вот он перекресток, еле вырулила. И чую, по камням машина пошла, вроде как. Остановилась, под фары смотрю, нет дороги. Неужели думаю, заплутала, не туда вывернула. Перекресток проехала и по буеракам теперь еду? Компас вытащила, всегда с собой возила. Нет, вроде все верно. Определила куда ехать, ну думаю, меж деревьев к деревне проеду, а там, на трассу выйду. 

       И выехала. На деревню. Стоят дома, света в них нет. И НИИ огромное, что при деревеньке то было и то во тьме. Я остановилась, а сама мотор глушить не торопилась. Не к добру, нутром почуяла. Назад сдавать начала. И вот тут увидела его. Сначала приняла просто за другую машину, вроде как из одного дома отделилась и ко мне движется. А потом слышу, воет оно…словно живое. А после и из других домов, как фонариками светят. Смотрю, будто люди идут, только… Потом появился он. Как огромный зверь кидался он на тех, кто выходил из домов. Рвал их в клочья. Снопами синими рассыпались те люди. А свет меж ними, словно дьявольский зверь. Я по газам ударила. Машина рванула. По камням, меж деревьев. Несусь, назад не смотрю. Выскочила на центральную трассу, по тапочке и вперед. Взяла отпуск на неделю. Носу из дома показать боялась. В Севольном тогда всякие слухи начали ходить. Вроде как в Дивном зараза какая-то завелась и деревеньку на карантин закрыли. А я то, видела ту заразу, людей синих и зверя синего. Но ничего никому не говорила, так как боязно было. Через неделю вышла на работу, выдали мне путевой лист, я смотрю, а Дивного в путевом то нет. Ну, думаю, и слава Богу. Села и поехала. Доехала до того перекрестка, что на деревню шел, а дороги то в Дивное нет. Значит, правильно я в ту ночь ехала, меж деревьев и буераков. Не было дороги, словно корова языкам слизала, Кодюшка. Деревья многолетние на месте неё да кусты. Занесен лесом да бурьяном путь к Дивному. Перекрестилась я, да дальше поехала. А через неделю приехали в наши больницы новые врачи, провели рейд против гриппа и ОРВ. С тех пор про Дивное никто не вспоминал, деревенька как в воду канула, все разом о ней подзабыли. Месяца не прошло, как за Севольным, в киллометрах двух от аэропорта началось строительство. Быстро строились. Через полгода возникла здание огромное за высоким забором, новое НИИ. Аллею к нему сотворили красивую, широкую с ивами, березами и лавочками. Только не ходит туда никто, потому что не помнят и не знают, что рядом с поселком институт. А те, кто из поселковых в постройке участвовал, пропали.

       – Ты никогда не рассказывала мне эту историю. 

       Тетушка вздохнула.

       – Так и я не помнила. А как сегодня увидала зверя того синего, дьявольского, вот тут память и выдала. И про Дивное, и про НИИ, и про то, как дорога пропала, и про людей синих. Всё вспомнила. И так мне теперь страшно стало, Кодинька. 

       Леший вздохнул, погладил ладонь тетушки.

       – Не бойся. Ничего не бойся. Я тебя в обиду не дам. Ты спи, здесь тебя никто не тронет. Спи.

       Она недоверчиво посмотрела на Кондрата. Но в глазах уже появилась сонная дымка, натянутая вколотыми препаратами. Леший сидел пока тетушка не заснула. И только потом, осторожно положив её руки под одеяло, тихо вышел.

***

       Лампочки коридора помигивали, и Кондрату, когда он вышел из палаты, на секунду показалось, как будто он находиться на борту огромного космического лайнера. Темные, ночные окна. Желтоватые двери палат. Тонкая, нечеткая линия плинтуса на стене. Синяя линия. Синий цвет. Синий свет. Наверное, при взгляде на синее у Кондрата теперь всегда будет ёкать где-то в глубине живота, и сердце начнет отстукивать бешеный ритм. Леший прошел по коридору, по дороге сказал тихое: «До свидания», девчонке в больничном халате, сидящей у самой двери, за высоким дежурным столом. Та кивнула, не отрываясь от книжки в ярком переплете. Внизу у выхода стоял Еши, мрачно тыкая в кнопки сотового телефона. У его ног сидела Тайра, слегка помахивая хвостом.

       – Не отвечает, – сказал журналист, когда приблизился Кондрат.

       – Номин?

       Еши кивнул.

       – Был когда-нибудь в Севольном?

       Еши перестал набирать в очередной раз номер и спрятал телефон в карман.

       – Поедите?

       – Я не могу это так оставить, – Кондрат присел на корточки перед Тайрой и погладил её между ушами. – Мне вчера один очень умный и хороший человек сказал: «Мы ничего не хотим решать, когда это не касается нас, но когда касается… Мы начинаем носом рыть, узнавать, выискивать». Тетушка, единственное, что у меня есть – она моя семья. Я не знаю, что я сделал и куда я влез. Я не хотел впутываться в это. Но меня и мою семью чуть не убили. И теперь я намерен узнать, что это за история. 

       Еши усмехнулся.

       – Да и, правда, очень умный человек. Хорошие слова. Хочешь обезопасить себя?

       Кондрат посмотрел на журналиста.

       – А ты, что можешь посоветовать? Покорно ждать?

       Еши ничего не сказал, молча, направился к выходу. А уже через полчаса они ехали по районной трассе в направлении посёлка Севольное.

       Глава 19

       – Так что ж вы в ночь-то, Коденька? – голос Ольги Марковны, давней подруги тети Зины, по-старушечьи дребезжал и чуть похрипывал. Закутанная в серую шаль и длинную юбку, она уточкой переваливалась с ноги на ногу, тяжело облокачиваясь на деревянную, толстую палку. Ольга Марковна была лет на пятнадцать старше Зины, да и жизнь в посёлке наложила свой отпечаток. Где-то за забором брехали собаки. Машина Еши пронесшаяся по ночным улицам разбудила всю округу. – А зверинка енто твоя?

       – Моя, – кивнул на идущую рядом Тайру Кондрат. В Севольном, в отличие от Яндыря, дождя не прекращался, мелко моросило, было слякотно и тянуло уже настоящим осенним холодом. Приезжие вошли в закрытые, теплые сенцы, в углу было навалено сено, висели пучки лука и чеснока. Здесь же, в углу, лежала пара топоров, молоток, висела на стене коса и серп с треснувшей ручкой.

       – Ишь, даже не ждала. Зинка-то как? – старушка вытерла ноги о половичок уже давно потерявший всякий цвет. – Ты собачку в сенях оставь, – Кондрат кивнул, обернувшись, приказал Тайре.

       – Жди.

       Она покрутилась, прошла к сену, повиляла хвостом и улеглась у стога.

       – Приболела тётя Зина, – ответил Кондрат, входя следом за Ольгой Марковной в дом.

       – Ишь, ты! Приболела? А шо за хворь?

       – С сердцем неладно, – уклончиво ответил Кондрат. Следом за ним вошел Еши, критическим взглядом окинул небольшую прихожую, упиравшуюся в тёмный зал. Бросил мимолетный взгляд в небольшую комнату, в которой стояла аккуратно застеленная койка, лежала на полу домотканая дорожка, и стоял блеклый цветок на широком подоконнике. Ольга Марковна суетливо шмыгнула в комнату напротив, послышался стук чайника. Кондрат и Еши переглянулись и вошли следом. 

Небольшой стол, несколько стульев, кухонный шкаф, печка электрическая и газовая. Под последней горелкой тётушкина подруга зажгла газ и водрузила чайник. Кухонька маленькая, не богатая, но видно, что хозяйка, хоть и стара, а чистоту старается поддерживать. Цветы на подоконнике в одинаковых горшочках, и цветная тюлька ленточками перевязана.

       – Давно не видела Зину, всё собираюсь, да времени нет. То сажать надо, то за огородом смотреть, потом урожай, а зимой… – она вздохнула. – Хату зимой не оставить, выстудится, а коли батареи замёрзнут, так и вовсе пропало. Придётся отопление размораживать. Всё никак. А она вона вишь ты… приболела. Видать все ж, соберусь. Ты Кодя, когда обратно? Может, и мне подсобишь до города?

       – Не знаю я, тётя Оля, надолго ли, – вздохнул Кондрат, – по делу я здесь. Человечка ищу. 

       – У нас? В Севольном? – старушка всплеснула сухонькими ручонками. – Неужто по работе ищешь? Преступники какие-то?

       Кондрат бросил взгляд на Еши. Тот жевал сухарь, взятый из розетки со стола, и с интересом разглядывал не хитрую кухоньку.

       – Не преступники, но найти надобно. 

       – Таки я всех знаю. Кто приехал, кто уехал. Ты скажи, кого ищете-то?

       – Девушка к вам приезжала, намедни, рыжая.

       – Рыжая! – бабка всплеснула руками. – Это журналисточка, чтоль?

       – Журналисточка, – кивнул Кондрат, заметив, что при этом Еши перестал жевать и замер, прислушиваясь к бабке.

       – Так уехала ваша журналисточка.

       – Куда? – влез тут же в разговор Еши и закашлялся, подавившись непрожёванным сухарём.

       Ольга Марковна посмотрела на молодого человека подозрительно.

       – Вчера уехала, поздно вечером. В лес. Лукичка пришла, так она с ней часа два в хате просидела, после они вместе и уехали.

       – А кто такая Лукичка? – нахмурился Кондрат. Ему все меньше нравилось узнанное.

       – Так, Лукишна. В городе она живёт, сюда не наведывается. А тут объявилась, значится. Сначала Лукичка приехала, а после рыжая. Журналистка все по дворам ходила и узнавала, не видели мы чего невиданного и странного. Про какой-то институт спрашивала, не знаем ли, где находится. Да про деревню некую, которая по её словам где-то недалеко от нас находилась, якобы километров в двух-трёх. Я сколько лет живу, точно помню, до ближайшей деревни от нас километров двадцать будет, не меньше. Да и чудное у нас, что может быть? Посёлок то, конечно, большой. Люди к нам приезжают новые часто. Школу вон новую даже построили. Растёт посёлок. Молодёжь в город на учёбу только едет, а после мало кто в городе остаётся, зачастую семьями уже возвращаются. Места у нас красивые. Летом из города многие едут: кто погостить у отца да матери, кто к дедам да бабушкам внуков на каникулы привозят. Много приезжих из аэропорта, кто на ночку остановиться, кто и подольше задерживается. Коли что дикое было, не приезжал бы народ. 

       – Значит, рыжая ничего не нашла?

       Бабушка вздохнула, вытерла руки о длинную юбку.

       – Нашла. Что-то она нашла. Когда всех обошла, остановилась на ночлег у Марии, она через два дома от меня. А вечерком приходит в дом Марьин и Лукашка. Рыжая в то время ужо сумку выносила, – Ольга Марковна смолкла, бросилась к засвистевшему на плите чайнику. – Ох, Коденька, подсоби. В тумбе там прянички да конфетки. А может, вы есть хотите с дороги?

       Леший улыбнулся.

       – Ольга Марковна, вы не беспокойтесь, нам и чайку много. По дороге в кафе останавливались, перекусили. – Он поставил на стол вазочку с конфетами и достал пряники. – Вы рассказывайте. 

       Старушка начала разливать чай по бокалам.

       – Да чего ещё рассказывать, вроде сказала всё. Рыжая собралась, а тут Лукашка и нарисовалась. Остановилась она в своем старом доме. И чего её к Марии понесло? – старушка пожала плечами. – Может снять комнату хотела. У ней дом почитай пустой стоит, зябко в нем. А у нас гостиниц много. Вот и Мария занималась. У ней четыре дома при дворе стоит. Раньше она гостиницей заправляла. С развалом, госовские гостиницы частники выкупили, родственников пристроили, Марья без дела осталась. Вот она из времянок домики гостевые наляпала, объявление дала. Появились клиенты, кое-кто уж и постоянным стал. Людей проходящих у нас много. Летом да зимой клиентов хватает. Летом – кто на реку, кто в лес по грибы, ягоды. Зимой, снега красивые, на новый год, на лыжах покататься приезжают. А вот весной, да осенью, сыро и холодно – клиентов мало. Почитай, как дожди зарядили, никого кроме рыжей и не было. Да и та уж засобиралась, когда Лукишна пришла, в воротах девчонку поймала. Спросила чегой-то. Та, с сумкой и назад, шасть за Лукишной в дом. Часа два они не выходили. А после смотрю, выходят обе. Рыжая на вид как пьяная. Идёт, покачивается, в одну точку смотрит. Села за руль. Я ещё и подумала, вот куда пьяная девка за руль мостится? А глянь, Лукишна с другой стороны рядом садиться. Завели они машину и уехали. Недобро это, – бабка тут же перекрестилась. – Ой, ты ж прости господи! На ночь мысли дурные в голову лезут.

       – А когда это было? – спросил Кондрат. – Когда Лукашка с рыжей уехали.

       – Так вчера это и было, – макнула в чай пряник Ольга Марковна. – Может, они и вернулись, поздно. Но, только, я сегодня весь день высматривала, никого не видела. Даже Мария не выходила. 

       – А где, говорите, ваша Мария живет?

        Старушка встала, отодвинула зановесь окна и начала тыкать в стекло пальцем:

        – Вот, сразу за двор и налево, третий дом на другой стороне. Иди сюда, – Кондрат поднялся и подошел к бабке. – Вона заборчик видать. Штакетник зелененький, деревья развесистые перед двором. Вот оно и есть. 

       – Ясно, – кивнул Кондрат и жестом указал Еши на дверь.

       – А коли нет её дома? – удивилась старушка. – Я ж говорю, чегой-то не видала её сегодня.

       – Нет, значит, нет. Позже заглянем, – пояснил Леший.

       Еши поднялся и направился к выходу.

       – А ночевать-то у меня останетесь? – полюбопытствовала бабка, когда Кондрат обувался.

       – У тебя, ежели что. 

       – Ты про меня не забудь. В город с тобой поеду. Зину навещу. А то, кто знает, у меня уж годы на дни вышли. Может, и не повидаемся даже.

       – Не забуду. Вы вещи соберите и ждите.

       Глава 20

       Дождь закончился, но тянуло сырость. От внезапно сорвавшегося ветра гнулись деревья и вдоль улицы гудело. То и дело ударяло порывами в спину. Темное небо без единой звезды, мрачное, ночное. Тайра носилась, оглашая улицу лаем, ей отвечали поселковые дворняги. Улица была обжита, и, смотря на неё, Кондрат понимал, как правдива Ольга Марковна. Посёлок разрастался. 

       В каждом доме горел свет. Только в Марьином дворе было тихо и темно. Кондрат, кутаясь в куртку, несколько раз постучал по штакетнику. Позвонил в белый звоночек, прослушал долгую трель. И нажал еще раз. Звонок задохнулся от извещения, но, похоже, никто не собирался на него выходить.

       – Нет её дома? – ежась, сказал Кондрат и вздохнул. – Интересно, куда может пойти дама преклонного возраста в посёлке вечером? Идём, позже воротимся.

       Еши нахмурился.

       – Куда здесь идти? Может поселок и разрастается, но это посёлок. Небось, из развлечений подростковый клуб, да местный барчик, в котором правильной тётеньке делать нечего, – Еши прислушался. – Даже собака не брешет.

       – Может, нет её – собаки? – предположил Леший.

       – В поселках, любых, больших или маленьких, у всех есть дворовые псины. Кто на земле – все хозяйство держат. У кого и по две собаки. Коровы и телята, козы… кто за хозяйством следить будет. А здесь лес рядом. Может и волк, и медведь заглянуть. У нас при хозяйстве двенадцать морд было. Однажды шатун пришел, пятерых поломал, и трех оленей… Здесь тайга рядом, собака должна быть.

       – Слушай, это может у вас в Калмыкии у всех собаки. А это вполне приличный, современный поселок. Молодежи здесь много. А молодым нынче большое хозяйство не нужно, а следственно, и собаки не обязательно.

       Еша отвернулся.

       – Я не калмык, я бурят. А собака при дворе у каждого есть. Ты вслушайся? 

       Словно в подтверждение его слов из соседних дворов раздался лай. Эта хаски пронеслась вдоль улицы, потявкивая. Уж кому-кому, а ей, поселковый воздух был точно в радость.

       – Тайра! – прикрикнул на собаку Кондрат. Она подбежала. Леший ухватил её за ошейник.

       – Стоять! – и добавил, – пока все местные к нам на поклон не вышли.

       Собака остановилась, весело повиляла хвостом и вдруг застыла. Медленно обернулась и уставилась сквозь штакетник. А через секунду, подняла вверх морду и издала протяжный, заунывный вой.

       Еши перекрестился.

       – Мертвый в доме!

       Леший и сам перекрестился. Тут же чертыхнулся.

       – Черти что! С чего взял?

       – По мертвяку она воет. Смертельную. Хаски очень близки к волкам. Простая собака не всегда чует, обычно по близкому только. А эта, – ткнул в собаку, Еши. – Точно по мертвяку.

       Ветер ударил порывом. Кондрат с тоской посмотрел назад, на дом Ольги Марковны. Вернуться. Отдохнуть и в город рвануть. Забыть всё, как страшный сон.

       Угу. А потом вернется свет. Или тот, кто доделает работу Семена. Сможет ли Кондрат в очередной раз избежать жуткой встречи или подрыва? А может его встретят с ножичком в подъезде. Это хорошо если его одного, а если с тетушкой?

       – Замолчи! – злясь одернул Тайру Кондрат. Собака смолкла, обиженно посмотрела на хозяина.

       Кондрат подошел к штакетнику, просунул руку меж досок и, нащупав крючок, скинул. Дверцу открыло ветром, она стукнула, открываясь.

       – Идем, – нехотя проговорил Кондрат, нащупав в кармане зажигалку, на конце которой был фонарик. Тонкий лучик скользнул по дорожке, проходящей под высокими деревьями. Захватил угол выбеленного дома и скользнул дальше вглубь двора. 

       Еши шел позади, ведя с собой Тайру. 

       «Страшно, жутко», – подумал Леший, поежился и покосился на молодого человека. Тому, судя по всему тоже было не по себе. Тайра шла, осторожно ступая, прижав уши. 

       «Да, уж, – мелькнуло у Кондрата. – Одно дело на вызов к трупику направляться, туда, где бегает парочка оперов и участковый. Среди города сотен окон и множества звуков, тьма и чужая смерть не страшны. Совсем другое дело, идти в ночи в темный, жутковатый дом. Здесь тебе в поселке ни оперов толком, ни вечного городского огня. Никого. Кроме испуганного мальчишки и Тайры». Причём последняя, храбрости отнюдь не придавала. Взращенная в неге, она только недавно вместе с Лешим, удирала так, что пятки сверкали. И кто говорит, что животные не подвержены страху? Ещё как! По крайней мере, Тайра, точно! Лучик фонарика осветил времянку. Двери закрыты. Кондрат подошел и подергал. Заперто. В паре шагов ещё одна дверь. Видимо, вторая комната. Он подошел и потянул на себя. Дверь открылась.

       Комната была небольшой. Широкая кровать, шкаф и тумба. Светлый ковер. Кондрат пошарил по стене. Нашел выключатель. Комнату озарил свет двух ярких бра. Хорошая комнатка в хорошем евростиле. Теперь видно и то, что мебель добротная и ковер светло-серый с сиреневыми переливами – дорогой. На обстановке Марья не экономила. Потому и клиенты постоянные. Каждому хочется, чтобы и тепло и уютно и по деньгам недорого. 

       – Это Номин сумка! – Еши бросился к кровати. На полу у спинки кровати лежала сиреневая сумка. На сумке блокнот и ручка. 

       – Не тронь! – успел предостеречь Кондрат, прежде чем Еши схватил сумку. Молодой человек остановился. Тайра подошла обнюхала вещи, обвела комнату умным, собачьим взглядом. Посмотрела на хозяина.

       – Идём дальше, – кивнул Кондрат и вышел из комнаты. Теперь в темноту сада падал свет из окна комнаты Номин. Хоть какой-то более-менее приличный свет. Леший посмотрел на дом. Невысокое крыльцо, обвитое по перилам плющом. Двери прикрыты.

       – Тайра, – позвал Кондрат, все же с ней спокойнее. 

       – Идём, – отозвался Еши. И подошел, держа собаку за ошейник. Вместе они прошли к дому, поднялись по ступеням. Дверь не была заперта. Вошли. В коридоре совершенная чистота и порядок. Кондрат включил свет. Прошел в комнату по коридору. Скрытый полутьмой зал. Вернулся и завернул в комнату слева – кухня. Справа – спальня. Хороший дом. Но, в нем никого нет. Хозяйка если и ушла куда-то, то, как-то странно позабыла закрыть хату. А в ней есть много, из того, что могло бы заинтересовать потенциальных воришек. Плазменный телевизор – в зале, большой. В кухне, поменьше. Хорошая мебель, качественная электроника и техника по всему дому. Особенно в кухне. Собственно, как и кухонный гарнитур – явно дорогой. Видать кухня была для хозяйки особенной гордостью. Марья получала неплохой доход со своих гостиничных комнаток. А если верить Ольге Марковне, а не верить ей, смысла нет, то к Марье часто приезжали из города. А зачем? Места красивые. Вот если бы Кондрат жил в поселке, пусть большом, и вырвался в город. Он бы ни за что не вернулся. Но он городской тип. Люди разные. И все же, неужели дела Марьи могли идти настолько хорошо, что можно жить так роскошно. А она жила именно роскошно. Чего стоил один ковер в зале! Кондрат такие видал в фирменном магазине арабских ковров, не меньше ста тысяч стоил. Коврик за сто тысяч! Насколько хорошо должны идти дела у поселковой жительницы? 

       Тайра пронесла по всем комнатам и вернулась к стоящему в коридоре Кондрату.

       – Видишь, пусто, – посетовал тот на собаку, – а ты выла. Обозналась… Пошли, – он развернулся к выходу. В дверях стоял Еши. Бледный и напряженный.

       – Ты чего?

       – Слышишь?

       Кондрат прислушался.

       – Корова мычит.

       – Не мычит. Кричит. Мертвого видит. Помощь зовет.

       – Слушай, ты, всезнатель хренов… – Леший с трудом сдержал рвавшуюся ругань. - Идем отсюда.

       Он оттолкнул парня и вышел. Корова и правда мычала в разнос. Голос её разносился по всему поселку. Кондрат направился к выходу, остановился, громко выругался и развернулся, освещая путь, пошел на мычание коровы. За домиками вдоль тропинки. Хорошее, добротное стойло. Буренка стояла за изгородью. Грустными глазами смотрела на Кондрата. Она издала протяжное мычание и переступила с ног на ногу. Тайра остановилась позади Лешего, с минуту молчала, потом задрала голову и завыла.

       – Да, замолчите вы, черти! – не сдержался Кондрат.

       Бледный, тусклый лучик маленького фонарика скользнул по корове, по стойлу и упал на стену. 

       Ведро лежало на боку у самой скамейки. Фонарик выцепил рядом человеческие пальцы.

       – Черт! – выдохнул Леший. – Еши! Телефон с собой?

       – Да, – испуганно, из-за спины, ответил молодой человек.

       – Звони в полицию.

       Глава 21

       Кондрат сидел на скамейке у дома и курил. Тайра спряталась под его ноги. Ветер выл, стучала то и дело калитка от входящих и выходящих из неё людей. Журналиста Кондрат отправил к Ольге Марковне, чтобы тот не мешался под ногами. 

       – Так и думал, что когда-нибудь этим кончится, – на скамейку присел местный участковый, дядька лет пятидесяти в бушлате и шерстяной шапчонке. Присел, достал из кармана папиросы, покрутил в руках.

       – Прикурить есть? Кому-то из парней отдал спички.

       Кондрат протянул зажигалку.

       – Почему думал-то?

       – Так… – участковый затянулся, вернул зажигалку Кондрату. – Как по-другому? Одна была. Всякие у неё ошивались. Кто на ночь, кто на неделю. Всяко бывало. Вот иногда, приду, а там такие типы… Прям с глаз воротит. Я ей говорю: «Марья, ты бы себе либо мужичка хорошего крупного заимела, либо вот этим делом прекратила заниматься. Ты на их морды глянь. Прибьют тебя как-нибудь, и поминай, как звали». Она смеялась: «Да кому я нужна, чтобы меня прибивать. Разве только Кузе и тот носа не кажет, смельчак».

– А кто такой Кузя?

       – Кузя? Так, Кузьма – кузнец нынешний. Любовь он к ней испытывал. Сталь гнет, а бабу не может. Духу, говорит, не хватает подойти.

       – А последних постояльцев помните? – спросил Кондрат.

       – Помню, – кивнул участковый. – Вам рапортом или…

       – На словах.

       – Так девка к ней приехала, рыжая, журналистка из города. Соседи говорят, в последний день Лукашку видали у неё. Больше вроде и никого. Значится кто-то из них…

       – Отчего сразу кто-то из них. Может они уехали, а хозяйку уже после… – Кондрат присвистнул и сделал говорящий жест по шее.

       – Может и так, – кивнул участковый. – Только мне всегда не нравится, когда свидетели вдруг пропадают. Вот скажи, мил человек, коли они не при делах, то куда они намедни пропали. 

       Кондрат усмехнулся. Хорошо он хоть сумку Номин успел отдать Еши до приезда местной бригады. Тот её в машину сунул, когда к Ольге Марковне шел.

       – Так может и не пропадали? Может, съехали жильцы? Заблаговременно.

       – Заблаговременно? – усмехнулся участковый. – Может и так, – дядька косо посмотрел на Кондрата. – А можно ли полюбопытствовать, что городской майор здесь делает? Ищет кого-то? Не жильцов ли, съехавших заблаговременно?

       – Хороший дом у Марьи, – вместо ответа сказал Кондрат. – Дела хорошо шли? Постояльцев много?

       Дядька почесал бороду.

       – Постояльцы, почитай всегда у неё были. А хорошо ли, плохо ли… Нам ли судить, чем она зарабатывала?

       Кондрат встал, расправил плечи.

       – И то ладно. А что жильцы у неё только с города были? И все жуткие? 

       – Да отчего ж. Из деревень, кто на ярмарку, кто на рынок приезжали. И… вот те, что странные. Они в основном по ночам, и уезжали с рассветом. Как-то раз, одного такого видел у Марии во дворе. Темно уже было. Припозднился, по работе в местных домах был, вот мимо и шел. Странный, во дворе чего-то вошкался. Я просто мимо проходил, смотрю во дворе кто-то шарится, свет главное не горит, но луна яркая, видать силуэт хорошо. Я за фонарь схватился и посветил. Едва коснулся, как тип в домик юрк, и пропал. Секунду всего его и видал, а мурашки до сих пор по телу как вспомню. Жуткий тип, лицо длинное непропорциональное, тело худое, руки плетьми висят до колен. А тут Марья подходит, по плечу хлопнула. 

       «Чего здесь ошиваешься?»

       «Так, увидал, кто-то по двору у тебя, шастает».

       «То жилец мой, а тебе чего?»

       «Так я ж бдю!»

       «Вот иди и бди в другом месте. У меня бдить нечего».

       «Что-то жилец твой страшный то…»

       «А не всё ли равно, страшный али красавец. Мне с ним в койку не ложиться. А деньги… они ж, что у страшного, что у красивого одинаковые». 

       Сказала и ушла. А на следующее утро я к ней пришел, маетно на душе. Думаю, проверю документик жильца. А того уж и след простыл.

       – Так может, кто из старых жильцов к ней намедни заходил? – поинтересовался Кондрат.

       Участковый пожал плечами.

       – Ты к Кузьме наведайся, пока наши к нему не зашли. Он завсегда знал, кто и что к Марье заходит.

       – Завсегда?

       – Так, он же следил за ней. Домик напротив снял, все ночи в окно за ней смотрел. Днем значит в кузне, а ночью как на посту напротив сидит, в окошко выглядывает. Я уж ему говорю, ты или подойди раскройся, замуж позови, или не мучь себя. Что ж ты изводишься. А он все стеснялся. Весь поселок знал, что Кузя за Марьей следит, да и она знала. Так что, если кто познехонько к ней наведывался, то Кузя видал.

       – А дом, то, какой?

       – Так вот, напротив и есть. Идем, вместе и поговорим, – участковый поднялся, откинул окурок в сторону и направился к дому.

       Кондрат пошел следом.

        – Тьфу, ты! – покрутив большой амбарный замок на воротах, сплюнул участковый. – Видать не судьба, нет его сегодня.

       – А говоришь, каждую ночь здесь куковал?

       – Так оно и было, – и вдруг всплеснул руками. – Может это он. Приревновал к кому! Ох, тож несчастье то… Стой здесь, ща мы к дому его поедем.

***

       Тайра выскочила из служебного газика и широко зевнула. Посмотрела, сощурившись на Лешего. «Спать нужно по ночам хозяин, а не бродить по поселку», – красноречиво говорил её взгляд. Кондрат махом подозвал собаку к ноге и прошел следом за участковым к дому Кузьмы.

       Кузнец открыл после первого же звонка. И Кондрат сразу же ощутил, как мгновенно увеличился мир, а он, майор, стал маленьким. Кузьма – был кузнецом в самом руссконародном смысле. Широк в плечах, высок, могуч. С пронзительно синими глазами. Лет сорока с лишним. В цветной рубахе с закатным рукавом, поверх которой меховая безрукавка, шаровары, спрятанные в высокие сапоги. Леший смотрел на него снизу-вверх и чувствовал жуткий дискомфорт. До сегодняшнего дня он считал себя высоким – гммм, ошибочка. Кузьме следователь Яндырского РОВД доходил до плеча.

       – Где вы были сегодня ночью, Кузьма? – стандартный вопрос из уст Кондрат вышел каким-то несерьезным.

       Кузьма посмотрел на майора сверху вниз, посторонился.

       – Может, сначала войдёте? – голос громыхнул тяжелым басом. – Не боитесь, я всё расскажу. А вы уж там сами. Ребят можете вызвать, а то мало ли.

       Кондрат и участковый переглянулись.

       Кузьма бросил взгляд на Тайру.

       – Хорошая собака. У меня тоже такая была, от старости сдохла. Идемте в дом. Нехорошо соседи подумают. Ночью и рядом с двором разговоры не ведут.

       Кондрат и участковый вошли.

       – Сидеть! – приказал Кондрат собаке у крыльца. 

       – Что ж вы её на улице оставите? – укорил его кузнец. – Ветер стылый. Захворает животина. Она ж у вас домашняя. Шерсть вона какая. Пошли в дом, собачатина. Небось, хозяин работу не забыл, а покормить забыл. Глаза какие голодные. 

       Тайра как будто забыла о приказе Кондрата, а ведь всегда отличалась хорошей службой, вскочила и, не смотря на хозяина, побежала следом за Кузьмой.

       – Идём, идём, – кивнул головой кузнец, – всё расскажу, как было или не было, или почудилось. Одно верно, мертва моя Марьюшка. Но не человек убил Марьюшку. Дьявол приходил. Идем те всё расскажу.

       Кондрат кивнул и пошел следом, не заметив, как отступил в сторону и пропал в темноте ночи участковый.

       – Как вас зовут? – едва вошли в дом, спросил кузнец. 

       – Кондрат.

       Кузьма проводил в освещённую залу. Ничем не примечательная комната, диван, два кресла, телевизор на тумбе, внизу плеер и несколько дисков. Журнальный столик, на котором бутылка водки и рюмка. 

       – Кондрат! Хорошее имячко, доброе. Присаживайтесь, Кондрат, – указал кузнец на диван, а сам вышел. Вернулся через минуту с тарелкой и дополнительной рюмкой. Поставил тарелку на столик, на ней оказалась нарезанная колбаса и ломтики огурца.

       – А собака где? – встревожился Кондрат.

       – На кухне, я ей супца налил. 

       – Животные вас любят.

       – Так я ж к ним с душой. Они это чувствуют. Я б себе завел, рыженького, лохматого. Без породы, так что б глаза умные, чтобы было кому встречать, – вздохнул Кузьма. – Времени нет, это ж ухаживать нужно. – Он поднял глаза на Кондрата. – А она ждет. Весь день дома, поди? Негоже так над животиной.

       Он разлил по рюмкам водки.

       – За Марьюшку! – и выпил не чокаясь.

       Кондрат с сомнением посмотрел в рюмку, потом на верзилу кузнеца и тоже выпил. Занюхал кружком колбасы и отправил его в рот. Водка была крепкая, домашняя.

       – Не боись, эту я сам гоню. Чистая, не отравишься. Не на их хрени всякой, на лимончике, да кедре, с клюковкой. Пей, не боись. Давай еще по одной, чтобы спалось Марьюшке сладко, а потом и за рассказ...

       Он налил до краёв и выпил. Кондрат чувствуя, как первая стопка уже ударила в голову, выпил содержимое и второй. 

       Подошла, запрыгнула на диван и устроилась рядом с кузнецом Тайра. Тот похлопал её по боку. Отломил кусочек колбасы и отправил себе в рот.

       – О том, что за Марьей следил, уже рассказал тебе Фёдор?

       – Фёдор?

       – Участковый наш. Фёдором его зовут. Мрачный мужик. Все сплетни знает, за всем следит. Ну да работа у него такая, понимаю. А вот душой… нельзя так с людьми. Ты ежели и следишь, так каждому встречному поперечному не рассказывай. А он… ех, что баба базарная. Так вот, мурыжить тебя не стану. Сегодня как обычно с работы и сразу на Марьину улицу. Чаек поставил, конфеток достал, сладкое люблю, – голос Кузьмы грохотал в комнате. Кондрату было хорошо и тепло. Самогоночка, и, правда, славная. – У окошка присел… сижу, смотрю. Рыжая уже жила у Марьи. Видал, как с сумкой вышла, к машине собралась. Вдруг идет бабка, вроде и старая, шагает словно молодая, залихвацки так, уверенно, спинка ровная. Сумка в руках чёрная. Остановилась она, глянула на рыжую, что-то у той спросила и в дом к Марье пошла. Рыжая следом кинулась. Час нет, второй нет. Парнишка пришёл, молоденький, в ворота Марии стучал. Та вышла, говорили они не долго. Мария ушла, а парнишка на скамейку через два дома сел. Долго там сидел. Я пошел чай повторно поставить, а когда вышел, смотрю рыжая уж в машину садится и старуха та с ней. Мальчонка вскочил к машине побежал, потом остановился. Мне он показался знакомым, вроде как у Федора в отделе видал. Но не о нем говорю. Сели рыжая со старухой в машину и укатили. Марья за ними вышла, посмотрела вслед и в дом пошла. Темнеть уж начало к тому времени. Свет в доме Марии погас, ну и я думаю, пойду прилягу, нечего уж там выглядывать. И прилег там же на диванчике. Заснуть не успел. Не хорошо мне стало, вроде как сердце щемит. И предчувствие дурное. Вскочил и к окну. Сначала я подумал, что ночник у неё в комнате включен. Да только смотрю, движется тот ночник. Я к самому окну припал. Сердце как каменное стало, тяжелое, в ребра бьет. От предчувствия дурного, мозг сворачивает. Я выбежал из дома и к Марьюшке. Не успел. Хрип её уж у крыльца услышал. Бросился к коровнику и увидал его…

       Оно стояло над телом Марии и покачивалось, синее облако света. У меня ноги ватные стали. 

       – Она кричала? – тихо спросил Кондрат.

       – Кричала! Ещё как кричала. У меня её крик до сих пор в ушах стоит. 

       – Как же так выходит? – чувствуя, как мутит сознание от водочки с лимончиком да клюковкой, спросил Кондрат. – А соседи? Кто-то должен был слышать.

       – Должен был… только вот… в наших краях всякое случается. И всякое видится. Никто на крики не выйдет, побоятся. 

       – Странно это. Бабка Ольга Марковна другое говорила, вроде как тихо и спокойно у вас.

       – Ольга Марковна, – усмехнулся кузнец. – Так ведь, она первая клиентов Марьюшке поставляла, разве ж она станет народ пугать. Да не о том мы. Уж и не знаю, откуда силы взялись, да только схватил я лежавший у коровника топор и за ним. Свет посторонился. Я на него с топором… «Ааа, падла!» – кричу. И тут же меня в сторону отбросило, топор из рук вырвало и отшвырнуло. Думаю, все кончено. Ну и Бог с ним. Без Марьи-то как? Свет наклонился надо мной. И я учуял его дыхание, оно дышало на меня лесом, тайгой таежной, хвоей. Я глаз с него не сводил, ярко, больно, слезы побежали. И я увидал его харю… противную харю… – Кузьма налил водки и выпил. – Я от него отползаю, оно медленно на меня движется. И тут я снова топор под рукой нащупал, схватил, да и рубанул. Взвыло оно… – Кузьма вытер губы ладонью, –… харя, исказилась. И сквозь свет проступил он весь.

       – Ты можешь его описать? – спросил Кондрат.

       Хлопнула дверь. Кузьма резко обернулся. Глянул, в коридор входили ребята в форме, а среди них участковый Федор.

       – Не человек. Дьявольское видать отродье. Ведовское. Но живое. Ты понимаешь. Эта тварь живая. Из неё кровь хлестала, синяя, – Кузьма навис над столиком, на раскрасневшемся лице читались ярость и страх.

       – Ночи доброй, Кузьма, – пропел елейным голосом участковый. – Тут к тебе пришли. 

       Тайра спрыгнула с дивана и слегка зарычала на незваных гостей. Кузнец потрепал её по голове. 

       – Тихо, тихо, успокойся. Пора мне. Хорошая ты собака, отличная, – и тут же повернулся к Лешему, на лице уже не было ни ярости, ни злобы, ни страха. Оно вдруг стало пустым. – А знаешь, почему я его ранил? Потому что демонское, а топорик я самолично вытачивал, в святой водице вымачивал. Отец так учил. Вот оно и пригодилось. А ты собачку кормить не забывай, – он поднялся и пошёл к полицейским. Обернулся в коридоре, одернул безрукавку. – Двери прикрой, Кондрат, а то дом выстынет, – и вышел, следом за ним направились и ребята.

       Федор подошел к столику, взял бутылку, плеснул в рюмку.

       – Хороша, кузнецова самогоночка! – вздохнул, – дылда, и есть дылда, дурак.

       – Откуда вам знать? Не ваша вроде работа диагнозы ставить.

       – Так всё и без диагноза ясно, приревновал и убил, – опрокинул в себя рюмку водки Федор, поморщился. – Ну, я пошел. 

       И прихватив бутыль самогонки с собой, вышел.

       Глава 22

       «Живое оно. Живое. Кровь брызнула, синяя», – голос Кузьмы слышался сквозь ночной лай собак и похрапывающего на соседней кровати Еши. Тайра во сне вздрагивала и несколько раз просыпалась, смотрела пристально в окно и снова укладывалась. Ей было тревожно. И Кондрату было тревожно. От одной только мысли, что синий свет был здесь, в паре десятков шагов от домика Ольги Марковны. А если вернётся?.. Кондрат совсем по-детски натянул посильнее на себя одеяло. И присмотрелся в темноту окна. Нет, не видно ни света, ни отсвета синего. Собаки перетявкиваются дворовые. 

       «Живое оно, живое. Дьявольское. Ранил его, потому как сам оттачивал, в воде святой вымачивал …».

       «А если, правда, дьявольское?» – Кондрат перекрестился. Последний раз он был в церкви мальчишкой лет семнадцати. Толпой ходили с парнями и девчонками, на ночную службу, в пасху. Было здорово. А потом вышли из церкви и напились за «Христос Воскресе». Сейчас отчего-то стыдно. А тогда весело было. Молодежь. 

       Тайра тревожно вскинула голову и прислушалась. Вместе с ней, и Кондрат внимательно вслушался. Собака тряхнула головой, зевнула и улеглась.

       Тогда было весело. Не страшились ни черта, ни Бога. Да и не задумывались о них. А теперь? Что изменилось теперь? Синий свет с таежным дыханием. «Дьявольское оно!» – сказал Кузьма. А может и правда. «Живое», – так и слышался бас кузнеца. 

       «Живое, – тихо повторил Кондрат. – А разве дьявольское может быть живым? Дьявольское оно же нуу… потустороннее… миражное – наверное». А что он, собственно, знает о дьяволе. Може оно и есть живее всех живых? Может и есть. Кровь брызнула… Оно живое. Кровь… А может, почудилась кровь кузнецу. Со страху то? А боялся ли Кузьма? Свет описал, такой же, как и тот, что видал Кондрат. Живое. Нужно сходить с утра посмотреть возле коровника, если была кровь, то никуда она не делась. Они в темени могли и не заметить. Утром обязательно нужно сходить и проверить. Не верит он, что Кузьма Марию порешил. В историю его верит, какой бы жуткой и невероятной она ни была.

       Кондрат вздохнул и, натянув одеяло по уши, закрыл глаза.

***

       Ветер утих, солнце слабо светило за толстыми тучами. Мракота. В городе в семь уже ходят маршрутные автобусы, и то и дело сталкиваешься со спешащими на работу прохожими. В поселке Севольное было тихо. Ни одного человека на улице, кроме двух мужчин и собаки.

       – И что ты там не увидел? – зевая, и ёжась на холоде, спросил Еши.

       – Ночь была, – спокойно ответил Кондрат, – ничего не увидел. А потом много людей было.

       – Так затоптали всё! – возразил Еши.

       – Что ж они тебе дураки, затаптывать. Идем.

       – Если не затоптали, значит, сами нашли. Они ж спецы.

       – Они, спецы? – ухмыльнулся Кондрат. – Видали мы таких спецов.

       Он открыл воротца и вошел во двор. По утру дом не казался мрачным и страшным. Только сейчас Кондрат увидал лежащую под деревом мёртвую собаку Марии. Вздохнул.

– Убрать что ли не могли! 

       И пошёл дальше. Обошел дом и прошел к коровнику. 

       – А может ты и прав, – произнёс вслух. 

       Земля у коровника было ровной как будто по ней прошлись катком. Верхний наст свеже-черноземный. 

       – Свежая земля, – подтвердил Еши, проведя по ней рукой. – Зачем?

       – Вот и я о том же?

       – Здесь теперь никаких следов днем с огнем….

       – Может так и хотели?

       – Странно все это, Кондрат, – пожал плечами Еши. – И Номин не вернулась. Теперь мы не знаем, куда она уехала.

       – Не знаем, – вздохнул Кондрат. – Я вчера с местным кузнецом говорил. Он утверждает, что ранил убийцу. Вот здесь на этом самом месте….

       – Так убийцу кто-то видел?

       – Угу, – кивнул Кондрат. – Только со свидетелем больше поговорить нельзя.

       – Это почему? – нахмурился Еши.

       – Арестовали.

       – Свидетеля? Арестовали? Дурдом. За что?

       – За убийство, я тебе потом расскажу. Я сам уже готов в дурку отправиться. И если сейчас не найду хоть чего-то подтверждающего его слова….

       Тайра заскулила и бросилась под ноги Кондрата.

       – Что ты! – вскрикнул он. Собака крутилась и скулила, прыгала, отбегала, прыгала гавкая за коровник, и снова кидалась к ногам Кондрата.

       – Зовет, – предположил Еши.

       Леший недовольно посмотрел на молодого человека и пошел за коровник.

       Топор лежал у стены, за кадушкой. Со стороны входа в коровник его было совсем не видно. Кондрат поднял топор и несколько минут просто смотрел. Осторожно провел по лезвию, на котором отчетливо виднелись присохшие синие разводы.

       – Что это? – спросил подошедший со спины Еши.

       – Это то, что указывает на мою полную вменяемость и на то, что на зоне Кузьме делать нечего.

***

       Здание местного УВД представляло одноэтажный домик в пять комнат, одна из которых была камерой. Участковый сидел в первой комнатенке. И хотя, первый взгляд на Севольское УВД имел плачевный вид, то кабинет участкового отвечал всем самым смелым фантазиям любого сотрудника подведомственной службы. Такого кабинета не было даже у Фархада, начальника Кондрата.

       – Проходите, присаживайтесь, – слащаво улыбнулся участковый Фёдор, увидев входящего Лешего. – Чем заинтересовали?

       Кондрат окинул кабинет оценивающим взглядом. Вот, а он полгода новый монитор выбивал. Жидкокристаллический, чтобы глаза после отчетов не болели. А здесь! 

       – Интересно, – провёл Кондрат по полированному до блеска столу. – Эт за что это районному отделу такие почести? – он крутанул за высокую спинку стул из качественной и, судя по всему, не дешёвой древесины и сел на него облокотившись на дутую кожаную спинку.

       – Так, – заелозил Фёдор, – аэропорт в паре километров, таможня, всяко может случиться. Комиссия у нас часто. Гости всякие, заезжие и иностранные. Потому и отдел первого достатка.

       – Да тут не первый, – присвистнув, окидывая взглядом висящий на стене огромный плоский экран телевизора, усмехнулся Кондрат. – Тут верховный достаток. У нас так начальник не барствует.

       – Так что хотели то? – улизнул от ответа участковый. – По делу или как?

       – И по делу или как.

       – Я тут узнавал в вашем отделе, – откинулся на спинку кресла Фёдор. – Вроде как вас к нам не посылали.

       – Уже? Реактивно. Хорошо работаем.

       – Так, – развёл руками Федор. – Работа такая. На границе… – и осёкся. – Рядом с портом, – повторился. – Люди всякие прилетают, приезжают. Патрули постоянно работают.

       – И что часто вызывают?

       – Бывает, – сощурил глаза участковый. 

       – А что прям по поселку ходят? Штат большой? Резерв имеется?

       – Хороший штат, и резерв имеется.

       – А отдел на вид маленький.

       – Так-то мой отдел, участковый. А Севольский, тот в центрах будет, отсюда через пару улиц.

       – Вроде и посёлок не шибко большой, а видать не один ты участковый. А я думал, ты и швец, и жнец и на дуде игрец!

       – Большой у нас штат, мы и за прилегающими деревнями и до самого Яндыря, всю область несем на себе. Ты майор, по какому делу?

       – Я здесь по личному делу больше. Девочка у меня пропала.

       – Ваша девочка?

       – Можно и так сказать. Жена друга. Журналистка. Рыжая. Сказала сюда поедет. И пропала. Друг переживает, я успокаиваю. Что с ней может здесь случиться? – он подмигнул участковому. – Места не глухие. Вот и вы говорите, патрулируются постоянно. Может, видали нашу девочку? Авось загуляла. Дело – молодое.

       – Мож и загуляла, – пожал плечами Федор. Потянулся к телефону. Потыкал по кнопкам. – А девочка не та, что у Марьи обитала?

       – Она самая!

       – То я думаю, и чего вы за неё так ратовали. А оно вон как, – кивнул Фёдор и тут же, уже обращаясь в трубку, добавил, – Илья, ты приезжую у Марии проверял, рыжую такую, журналистку из Яндыря? К тебе сейчас человечек зайдёт. Майор Леший из Яндыря, ты ему расскажи, чего знаешь… Угу.

       Положил трубку, снова откинулся на спинку кресла.

       – Что знает, расскажет. А там не обессудь, майор. Если понадобится, ребят для поиска выделю. 

       Кондрат поднялся.

       – Кабинет напротив, – скрипнул креслом, поднимаясь проводить, сказал Федор. Кондрат жестом указал, чтобы тот не вставал. 

       Уже почти вышел, но обернулся и пристально смотря в лицо участкового спросил:

       – А Кузьму здесь держите?

       – Так в психушку увезли. Он уже давно заговаривался. Всё ему чудилось. Бредил мужик. Да и подглядывали эти… разве ж здоровый будет поглядывать за бабой? Давно нужно было закрыть, до греха б не довели.

       Кондрат нахмурился.

       – А где больничка?

       – Так больничка по району одна, городская.

       – В Яндыре что ли?

       – Туда и увезли.

       – Понятно, – Кондрат направился к двери, напротив.

       – А ты зачем интересовался?

       – Да просто. Мужик, вроде, хороший.

       – Эт, да, – вздохнул Фёдор. – Мужик он хороший. Того, конечно, – покрутил у виска. – Но хороший. Добрый мужик.

        Кондрат кивнул и закрыл за собой дверь.

       Глава 23

       Молоденький паренек в полицейской форме подскочил с места, к слову, мало чем отличающегося от кабинета Федора, разве что в нем стояло четыре стола, за двумя сидели парни при форме, за третьим тот самый Илья, четвертый пустовал, но наличие папок указывало, что и он обитаем. Такого количества не было никогда даже на столе у Кондрата. Видать райончик у ребят неспокойный и, работы много.

       – Добрый день! – кивнул паренек и указал на стул у своего стола, – присаживайтесь.

       Кондрат присел. 

       – Что именно вы хотели узнать?

       – А вы давно здесь работаете? – неожиданно спросил Кондрат.

       Илья улыбнулся. Без оскала улыбнулся, который присущ всем без исключения работникам органов, без ехидства и зашкаливающей уверенности в зрачках. По-доброму.

       – Месяц.

       Кондрат кивнул. Вот и замечательно, просто превосходно.

       – Илья, а давайте выйдем на улицу. Зачем мешать товарищам. Может у вас здесь и кафе поблизости найдется?

       Паренек просиял. Быстренько кивнул, стянул с кресла пиджак.

       – Идемте, здесь рядом замечательное заведение. Мы туда постоянно ходим.

       Кондрат поднялся и направился к двери, успев заметить по дороге, как нехорошо проводили их взглядами двое за соседними столами.

       Кондрат и молоденький сержантик вышли. Майор всплеснул руками.

       – Во черт, совсем забыл, у меня собака не выгуляна. Пошли до меня. Мы тут недалеко домик снимаем с хозяйкой. А то пока то да се… взвоет псина.

       – Вы ещё и с собакой? – Парень расплылся в улыбке – Служебной?

       – Служебной, – уверенно кивнул Кондрат.

       – Ученая?

       – Ооо, очень учёная? Одна из лучших. Разве что не говорит.

       – Как зовут? – не заметив лёгкого сарказма в голосе Кондрата, с детской непринуждённостью, полюбопытствовал паренёк.

       – Тайра, – Леший сел за руль машины журналиста.

        Илья устроился рядом. 

       – Хорошая машинка.

       Кондрат завел мотор.

       – Да, я посмотрел, у ваших тоже неплохой автопарк.

       Паренек вздохнул.

       – Мне не скоро светит.

       – Эт почему?

       – Машины выделяют только тем, кто прошел аттестацию. А её только после пяти лет службы проходят.

       – Аттестация? Что за аттестация?

       Машина вывернула на широкую улицу и мягко зашуршала по гравийке.

       – Да кто её знает. Проводят раз в три года. В главке, в Яндыре. Наши, кто прошел, не говорят, о чем спрашивают. А кто не прошёл, тех по малым участкам распределяют, мы с ними потом и не видимся уж. Но мне пока не светит. Пять лет отработать, потом еще в трехлетку попасть. А после и видно будет. А вы разве не сдаете?

       Кондрат задумался. Они не сдают… или, что-то далёкое и смутное. Вроде и сдавал, давно какой-то экзамен. А что спрашивали? Да Бог его знает, не помнит. Давно было. Хотя, вот экзамены в академии помнит. А как аттестацию проходил – не помнит. Или помнит… смутно… комната, столы, темно, только лампа у каждого стола. Было, не было…

       Он свернул к воротам. Посигналил и вышел из машины. На звук выскочил Еши с Тайрой на поводке.

       – Заждались, – буркнул журналист. – Извелась, искрутилась. Дом чужой, люди чужие.

       – Собака! – Илья с восторгом погладил Тайру. Та вывернулась. Кондрат отстегнул поводок, собака рванула вперед, майор пошел вдоль улицы.

       – Так что о журналистке?

       – А это тоже ваш сотрудник, – указал на Еши паренек.

       – Наш, – в очередной раз соврал Кондрат. – Ты рассказывай.

       – Да по сути то. Пришел. Спросил паспорт, она показала. Я запомнил её хорошо Бадмаева Номин. Красивая, – он улыбнулся, Еши отставший на пару шагов, нахмурился. – Спросил цель приезда, сказала, ищет странные и загадочные случаи. А у нас таких масса. Я её в кафе пригласил. Обещал рассказать, что знаю…

       – А много знаешь?

       – Да не то чтобы, но девушка привлекательная. Хотелось куда-нибудь пригласить, побоялся, что откажет.

       – Ясно, – кивнул Кондрат. – Пришла?

       – Нет, я вечером пошел к ней. Вышла Марья, сказала, что гостья к ней приехала, не может она прийти. Говорит, завтра зайди. А я думаю, чего завтра то ждать, прошел и сел на лавочку через два дома, чтобы глаза сильно хозяевам не мозолить. Вижу, выходит. Я вскочил и к ним. Позвал, она не откликнулась. Только бабка, которая с ней была, зыркнула на меня так, что муторно стало. Я остановился. Девушка в машину села, и они уехали. А я домой пошел. Только знаете, что, может мне и показалось, но девушка как будто под гипнозом была. Она шла, смотря вперед, я ж её по имени позвал, реакция должна быть, ну хоть обернулась бы. Нет. Идет, как статуя, в машину села, а глаза ледышки. Перед собой смотрит. 

       – А больше ничего вечером не заметил?

       – Больше ничего. 

       Улица сворачивала к полю. Кондрат остановился, Тайра скакала по полусухим травам. 

       – Эх, я б тоже собаку хотел, служебную, ученую, – мечтательно сказал Илья.

       – Чтобы она стала учёной ею заниматься нужно, – задумчиво сказал Кондрат. 

       – Заниматься – это не проблема. Занимался бы. Вот только такая как у вас, дорогая. А в штате таких нет, покупать самому нужно.

       – Так ты не такую, простую возьми. Собака, она любая хорошая, если хозяин хороший.

       – А ты говорил, что у вас нечто интересное, странное происходит, – вмешался Еши, с подозрением и недовольством смотрящий на молодого сержантика. 

       – Бывает, – пожал плечами Илья. – Я сам не видел, а люди говорят. Вот видишь, – он указал на лесок за полем. – Если дальше пройти, там сторожка егеря местного. Отсюда далековато будет, километров семь вглубь. Так вот, говорят, как-то мужики пошли на кабана, да так, без разрешения. Ну, идут себе. Стараются не шуметь, да подальше от сторожки. Кто его знает, Петро вообще мужик лютый, может и ногу отстрелить, чтобы браконьерничать больше не ходили. У нас с этим знаешь, как строго! А кабан в здешних местах только по этой полосе идет. На запад можно и не ходить. Глухо там, зайца, рысь можно встретить, а кабанов нет. Так вот идут, значит, и вдруг слышат, собака лает, никак на егеря вышли! Они бежать, собака видать по следу, да за ними. Бежали они с час, заплутали совсем, а пёс лает позади, не унимается. Короче, решили, будь что будет, куда бежать дальше не ведают. Увидали проталинку, залегли, ветками да листьями закидались, лежат, дышать боятся. Видят, собака выскакивает, да только не к ним, в сторону бежит. А в десятке шагов от мужиков развилка березовая, три дерева из одного корня в разные стороны растут. 

       «Стоять!» – прикрикнул на пса егерь Петро. Совсем страшно стало. Мужики в землю мордами вжались, только и молятся, чтобы мимо прошел. А Петро к березам подошел, по сторонам посмотрел и промеж них шагнул. Собака за ним. Мужики говорят, чуть не обомлели. Шагнул егерь и пропал, и собака пропала следом. Как будто и не было. Мужики вскочили, да к дому бежать. Еле тропу нашли, в такие дебри заплутали. Вообще в этот лесок мало кто ходит. А после этого случая, так стараются совсем не ходить.

       – А что так?

       – Не знаю, то свечение, какое видят, то вроде как голоса слышат. Боятся местные, шепчутся. Леший путает… – паренек примолк.

       Кондрат улыбнулся.

       – Нормально. Так что там с лешим?

       – Так леший в лесу, народ путает. Уйдут кто и не ворачивается. Их потом ищут, а найти не могут. 

       – Леший, значит? – Кондрат всматривался в неровный берег лесного царства. – Так может ваш Петро и есть тот леший. Сам говоришь, мужик лютый.

       – Не, ну Петро конечно на руку скор. Но чтобы кардинально и концы в воду?.. Не думаю. 

       – А мужики те, ты их знаешь?

       – А чего не знать. Все местные. Один, Архип, через улицу отсюдова, Петров фамилия. Второй, вроде, Колян, что в мастерской по Климова работает. Третий, в архиве, Мишка. Вот они и рассказывали, вернее, рассказывал то Мишка. Я журналистку к нему посылал, она вроде собиралась сходить. Ей очень история эта понравилась. Не веришь, пошли сходим, Мишка подтвердит…

       В это время, позади раздался сигнал авто. Кондрат обернулся. На дороге стояла черная БМВ седьмой серии. Шикарное авто, последнего года выпуска. Из него вышел участковый Фёдор и недоброжелательно посмотрел на Лешего. 

       – Что ж ты, мил человек, сотрудника нашего увёз, спрятал.

       – Да кто его прятал. Так, прогуляться вышли.        

       – А мы кинулись, Илюшки нет, – развёл руками Фёдор. – А работа стоит.

       – Так работа не волк, в лес не убежит!

       Участковый вздохнул.

       – Узнал, чего хотел, майор?

       – Чего хотел, не узнал.

       Участковый кивнул Илье.

       – Ты иди в машину, – сам подошел к Кондрату. – Люди нужны?

       – Нужны, – кивнул Кондрат. – Фёдор, а что ты об Лукишне знаешь?

       – Это о той, что девчонку увела?

       – О ней.

       – Да ничего. Не жила она давно здесь. А тут вдруг объявилась, – он вздохнул. – Ты через часика два загляни. Я тебе ребят дам. Хороших сыскарей. И по постам сообщу, номер машины знаешь? Может, кто и видал, – он бросил взгляд на молчаливого Еши. – А это, я так понимаю, и есть муженёк.

       Кондрат быстро кивнул. Еши непонимающе уставился на майора.

       – Удачи, – кивнул журналисту Федор и сочувственно похлопал по плечу. – Дай Бог найдется, – и направился к авто.

       – Спасибо! – выкрикнул Леший.

       Фёдор не обернулся, махнул рукой и сел в машину.

       Кондрат свистнул Тайру. 

       – А про мужа, это он чего сказал? – смотря вслед удаляющейся БМВ, спросил Еши.

       – Да это так, – вздохнул Кондрат, подцепил хаски к поводку и направился к дороге. 

       Глава 24

       – Ольга Марковна! – позвал Кондрат.

       Старушка не ответила. Зато отчетливо слышался негромкий говор телевизора. Кондрат пересек коридор и заглянул в зал. Старушка сидела в кресле, вытянув ноги, уставившись в мельтешащий экран.

       – Ольга Марковна! – тише позвал Леший.

       – Ой, Кодя, – встрепенулась старушка. – А я приснула. Врач ко мне семейный заглядывал, давление скачет. 

       Она повернулась к Кондрату. Бледное лицо с виднеющимися синеватыми жилками.

– Вы плохо себя чувствуете?

       – Уже лучше, Коденька, говорю, врач приезжал укол сделал, отпускает.

       – Но выглядите вы не очень, – честно сказал Леший.

       Старушка глухо засмеялась.

       – В мои годы лучше уж и не выглядят.

       – Может вам не стоит ехать в город? 

       Ольга Марковна встрепенулась:

       – Как же не стоит! Зиночку увидать, поговорить. Я сумку собрала.

       – А если плохо по дороге станет?

       – Да уж не станет, – махнула старушка рукой и побрела к кухне. – Я, чувствую, легче мне становится, даже можно сказать хорошо. Еще полчасика и бодрячком буду. А коли не ехать, то, когда потом попаду? Так и не увидимся, что ль?

       – Увидитесь, – обнял проходящую мимо бабульку Кондрат, с неприязнью подметив как холодно тело Ольги Марковны. – Обязательно увидитесь. Я по одному делу съезжу и заеду за вами. Готовы?

       – Всегда готов! – отдала старушка пионерскую честь.

       – Вот и ладно, – кивнул Кондрат и направился к выходу. По дороге завернул на кухню, набрал воды и уже наклонился к бокалу как заметил на полу небольшое синеватое пятно. Кондрат наклонился. Неясное свечение, сквозь доски, или на доске пола. Леший, повинуясь нехорошему предчувствию, открыл шкафчик под раковиной, в мусорном ведре лежал шприц, с осевшим по краю ободка синим светом. Рука, держащая стакан дрогнула. Кондрат медленно поднялся и поставил стакан с водой на стол. Вернулся в зал. Ольга Марковна сидела в кресле, вытянув ноги.

       – Ольга Марковна! – позвал Кондрат.

       Старушка обернулась.

       Ярко-синие жилки неестественно выделялись на бледном лице.

       – А кто говорите, к вам приезжал из скорой? Семейный врач? Имя не подскажите?

       – А то, как же, Евгений Палыч. А ты чего, Коденька, тоже приболел?

       – Приболел, – кивнул Леший. – А поликлиника ваша где?

       – Так по улице прямо, не сворачивая, там увидишь двухэтажное здание, то есть наша районная.

       – Ну, отдыхайте, – вздохнул Кондрат. – Я за вами заеду, – развернулся и вышел из дома. В горле стоял нехороший комок. Он точно знал, что старушка Ольга Марковна уже никуда не поедет.

***

       Поликлиника находилась совсем рядом. Не сворачивая, по улице, двухэтажное кирпичное здание, с решеткой вокруг. Кондрат вошёл в решетчатые ворота и прошёл по узкой аллейке, с лавочками и березками. На окнах поликлиники также красовались толстые решетки. Зайдя в холл, Леший остановился, посреди холла от пола до потолка решетка, за которой угадывался коридор, и широкая лестница на второй этаж. Перед решеткой комнатка за стеклянной отгородкой с надписью: «Регистраторская»

       – Евгений Палыч у себя? – спросил у регистраторши Кондрат.

       Немолодая женщина, с уложенными в ватрушку волосами, с темными глазами, спрятанными под узкие в темной оправе очки, неприязненно посмотрела на майора.

       – А вам по какому делу?

       – Заболел! – усмехнулся Леший.

       – Вы не с нашего района, – сурово сказала регистраторша и поднялась из-за полированного стола, находившегося за стойкой регистраторской. «Надо ж, – подметил Кондрат, – и здесь видать передовая. В наших поликлиниках таких столов не увидишь».

       – А вы только с вашего района принимаете? Если вдруг по дороге плохо стало, не принимаете?

       – Нет, – холодно рявкнула регистратор.

       – Ладно, – согласно кивнул Леший и вытащил корочку. – Старший следователь майор Леший Кондрат… – договорить он не успел.

       – Разрешение! – ехидно пролаяла регистраторша.

       – Какое разрешение?

       – На допрос, проверку, на посещение данного заведения, – зловеще перечислила тетка. – Юридических граждан у нас только по разрешению пускают. У вас такое есть? Нет. Тогда выход там! – её рука, обтянутая белым рукавом шелковой рубашки выпрямилась, указывая на дверь. – Или позвать охрану?

       – Ещё и охрана? – невесело искривил губы Леший. – Удивительная у вас районная поликлиника. Ремонт, решетки, охрана.

       Тётка смотрела на Лешего уничтожительно.

       – Ясно. Отвечать, выезжал ли Евгений Палыч сегодня к Ольге Марковне, вы тоже не станете.

       – Разрешение! – повторила регистраторша.

       – Понятно, – кивнул Кондрат и вышел.

***

       – А чего узнать хотел? – полюбопытствовал Еши, когда Леший сел в машину.

       – Да так, – отмахнулся майор. – Не по делу.

       Ему совсем не хотелось рассказывать об Ольге Марковне и странной, пугающей находке на кухне. Мало ли. Может, ошибся? Может. Зачем жути нагонять.

       – Это у них поликлиника, что ли такая? – высунул голову в открытое окно Еши,- шикарная скажу.

       Кондрат кивнул. Шикарная. И очень странная. Очень.

       Машина вывернула с улицы, остановилась у ближайшего магазинчика, Кондрат заскочил, купил сигарет и полюбопытствовал, где находится поселковый архив. После они десять минут плутали в поисках нужной улицы и наконец, остановились в другом конце поселка, у старого обветшалого домика с деревянным крыльцом и надписью на косой табличке:

       «Севольский районный архив».

       «Хоть что-то не первого достатка», – подумал Кондрат.

       – Сидите, – кивнул он журналисту с собакой и вышел из машины.

       Глава 25

       – Аууу! – голос Лешего разлетелся по широкому коридору. За дверьми, тянувшимися по обоим сторонам грязного коридора, голосов слышно не было. Да и какие голоса? Огромные амбарные замки украшали деревянные запоры. Хотя, судя по кривым, хлипким дверям, те стоило просто ударить хорошенько плечом и готово, рассыпятся прахом.

       – Чего орёшь! – гаркнули прямо над ухом. Кондрат вздрогнул и резко обернулся на голос. Из двери, которую он только что прошёл, и на которой висел аккуратный замок, выглядывала заспанная красная морда. Леший не сразу понял, что дверь была не открыта, а отставлена в сторону. А когда понял, рассмеялся.

       – Хорошо придумано, мне бы и в голову не пришло, что за ней кто-то может быть. Закрыта на замок, значит, никого нет.

       – Так шляются всякие, разные. Вам вот чего надобно? – мужик с красной мордой без всякого интереса смотрел на Лешего. Да и вопрос задал, как бы, между прочим.

       – Узнать я хотел, про девушку Номин, журналистка… А вы Михаил?

       – Он самый. А журналистка, да, приходила. Записывала. Хорошая такая девчушка, – мужик почесал за ухом. – Ты проходи, – он обхватил дверь огромными ручищами и отставил подальше в сторону. Кондрат вошел в кабинет или нет, не кабинет. Стеллажи с бумажками, журналами, кипами документов. Архив. 

        Мужик провел Лешего между стеллажами. В конце комнатки стоял диванчик, низкий журнальный столик, пара старых стульев.

       – Садись, – поежился Михаил и зевнул. – Ох! Ну и ночь!

       – Вы здесь живете?

       – Можно и так сказать, – он вздохнул, вытащил из маленького по пояс холодильника бутылку водки и бутылку пива. – Будешь?

       Кондрат отрицательно покачал головой.

       – Как хочешь, – он щелчком скинул крышку с бутылки пива, та с легким стуком ударилась об пол и покатилась под стеллаж. Бутылка водворилась на стол. Следом была откручена пробка на водке. Мужик посмотрел на горлышко и внезапно опрокинул бутылку в горло, большими глотками влил с себя немалым треть бутылки и тут же, крякнув, запил её пивом. – Оооо, как! – Поморщился и только после этого присел на скрипящий диван. – Так чего ты там хотел?

       – Журналистка.

       – Ах, да… Приходила. Записывала. 

       – Что записывала?

       – Как мы с мужиками на кабана сходили, – Мишка передернулся. – Жуть. Я больше в этот лес, ни-ни. Ведь знали. Туды вообще никто не ходит. Если и идет, то по-полюшку, пара метров вглубь, а дальше не ходят. А нас понесло. Дураки. Пьяные были. Вот и попёрли, – он усмехнулся, раскинул руки на спинке дивана. – На кабана! Придурки! С собой ружье и две пары водки. С одним ружьем на кабана! А чего? Пьяному море по-колено. Вот и пошли. Собаку петровскую сразу заприметили. И куда нас ноги понесли? Нет бы назад. Петро не дурак, увидал бы, что пьяные, – домой отправил. Так нет, бросились вглубь бежать. А эта тварь, собака егонная, за нами. И чего ей понадобилось? Я тады по дороге бутылку потерял. Говорю: «Стоп, братцы! Я пузырь уронил». Мы и остановились, начали шарить, искать его.

        Кондрат нахмурился. «Мда, разные малость рассказы то выходят у Ильюшки и Мишки». Но говорить ничего не стал. Михаил продолжал рассказывать:

        – Шарим мы, значит, уж и про псину забыли, и тут смотрю, идёт – Петро и псина эта. Канава там была, мы в неё скатились, залегли, мордой в грязь, дышать боимся. Но они до нас и не дошли, остановились возле берез, а потом… пропали. Вроде как вошли среди деревцев и след простыл. Мы своим глазам не поверили, собрались поближе подойти, а тут слышу, ветки хрустнули. Мы снова в канаву. А хрен его не знает, может Петро ворочается? Нет, то бабка идет, и туда же. По сторонам оглянулась и швырсь. И тоже пропала….

       – Что за бабка?

       – Знаешь, сначала мне подумалось, что не знаю. А после, как присмотрелся, когда она озиралась, ну, точно, Лукашка! 

       – И давно это было?

       – Так недели две назад и было. 

       – А после вы её видели?

       – Кого, Лукашку?

       – Нет, после того как рассказали эту историю, журналистку вы видели?

       Михаил почесал затылок.

       – Не, не видел. Она карту забрала и тютю.

       – Какую карту?

       – Да Бог её знает. Старая, желтая, порванная. Этому архиву лет тысяча. За ним уж давно никто не смотрит. Кто хочет, тот и приходит. Что хочет, то и берет. А карта? Что за карта, – он пожал плечами. – Хрен её знает. Лежала на столе, я её вместо скатерки использовал. А эта рыжая слушала меня, смотрела, а потом как цапнет её, чуть стакан не разбила. Глаза огромные. Вскочила и вон бросилась. Я ей вслед: «Скатёрку верни!» Убежала. Ну и ладно, я другую нашел. – Мишка погладил рваную газетку, застеленную на стол. – Благо этого барахла здесь хоть ешь….

       – На карте, что было нарисовано, помнишь? – спросил Леший.

       – Так Яндырская карта, – усмехнулся Мишка. – Других здесь и нет. Это же архив Яндырского края. Я бывает, сижу вот и на ней наш Яндырский округ рассматриваю. Вот только, – он задумчиво посмотрел мимо Кондрата. – Та карта старая сильно была, каких-то деревень и дорог уж и вовсе нет. Год на ней стоял толи сороковой толи сорок второй. Старая.

       – А может у тебя такая же есть? – Кондрат неуверенно посмотрел на стопки газет и журналов, стоящих хаотичными стопками не только на стеллажах и полках, но и на полу, грудой сваленные в углах.

       – Не, таких точно нет, – протянул Михаил. – Давно уже нет. Я малой был, когда здесь полную проверку проводили, маман моя здесь работала. 

       Михаил наклонился над столом, глотнул из бутылки и начал рассказывать.

***

       В тот день вообще всё из рук валилось. Архив гудел. Приехали из города. Проводили проверку документов. Люди деловые, серьезные. Лишних слов не говорили, вопросов не задавали. Работники архива как мышки перемещались, чтобы лишний раз на глаза проверяющим не попадаться. А ближе к полудню, вызвал Татьяну Васильевну главный из проверяющих. Человек серьезный, в строгом костюме, в очках.

       – Что ж, Танечка, – начал он слащавым голосом, – архив хороший и содержите вы его в надлежащем состоянии, о чем укажем в грамоте. Только вот же, что вы путаницу устраиваете?

       – Какую путаницу? – испугалась женщина.

       Мужчина достал карту Яндырской области и показал Татьяне:

       – Границы на ваших картах неверные. Давно уже во всем Яндыре карты Самоварова удалили. Потому как допустил он в карте огрех. Вот так возьмет человек у вас карту, поедет, да и заблудится. Кто ответственность нести будет?

       У Тани, передовой активистки труда, руки от страха затряслись: 

       – Так что ж делать? Нам никто не говорил. Нас не предупредили. Мы бы давно… – начала оправдываться женщина.

       – Да вы не переживайте, – поправил очки мужчина. – Старые карты мы утилизируем, а новые вам доставим. Главное, вовремя всё исправить. Ведь так? 

       Танечка тут же закивала головой, внутренне радуясь, что так легко все обошлось. Ведь по тем временам, можно было и работу за такое потерять. На радостях, она даже не поинтересовалась, какой огрех был в картах академика Самоварова.

       На том разговор и закончился. Все книги, карты старых названий и дорог были увезены проверяющими, новые в архив привезли три дня спустя. Неделю после изложенного случая в архиве судачили: Это ж надо, сколько лет по неправильным картам людям данные выдавали! 

       Потом об этом забыли.

       А вот одна карта как-то осталась, толи не увидели её, толи кто брал себе да вернул позже после проверки. Вот только бесполезна она стала, так и валялась без надобности, пока не попала на стол Михаилу.

       Глава 26

       Кондрат сел в машину, откинулся на сидении, приоткрыл окно машины и закурил.

       – Ничего? – тихо спросил Еши.

       – Почти ничего, – кивнул Кондрат. И вкратце изложил разговор с Михаилом. Еши долго смотрел в лобовое стекло. На лбу то появлялись морщины, то разглаживались.

       – Странно все это.

       Кондрат кивнул.

       – Зачем ей старая, да к тому, же ещё и неправильная карта? 

       – Что-то она на ней увидела, – затягиваясь дымом, протянул Кондрат. – У Михаила, Номин была ближе к вечеру, после разговора с ним, она бросилась на квартиру и начала собираться домой. И если бы не встретила Лукишну, то, скорее всего, уехала бы. Значит, она нашла то, что искала. Осталось узнать, что она искала.

       Еши вздохнул.

       Пиликнула сотка. Раз, другой. Тайра гавкнула с заднего сидения. Еши залез в карман, глянул на экран мобильного. Лицо его изменилось, в глазах появился блеск, он лихорадочно нажал на кнопку телефона и закричал.

       – Алло! Алло! Ты где? 

       Слов звонившего Леший не слышал. До слуха доносилось всхлипывание и невнятное бормотание.

       Еши выслушал говорящего, сунул сотку в карман и завёл машину.

***

       Красная БМВ ярко выделялась на фоне леса и дороги.

       – Зачем сюда одна подалась? – голос Еши, злой, одновременно испуганный, гремел в салоне машины. Кондрат ни разу, за время знакомства, не слышал, чтобы молодой журналист кричал.

       Девушка сидела, судорожно вцепившись в руль так, что белели костяшки пальцев, морщила лоб, смотря на Еши из-под густых ресниц. 

       – Не кричи! – сказала она тихо, почти прошептала. – У меня голова болит.

       – А у меня не болит! Мы здесь всё обрысачили в твоих поисках.

       – Не кричи, – она резко развернулась, хлопнув копной волос по искажённому лицу парня. Щеки её пылали в глазах стояли блестящие капли. – Я уже жалею, что тебе позвонила! Если бы не ситуация… – она сцепила зубы и отвернулась. 

       – Ну, ладно, – тут же смягчился Еши, взял её ладонь, сжал в своих руках. – Извини, я просто… – он вздохнул. – Я переживал. 

       Она, молча, смотрела в стекло. Подрагивали ресницы в тонкой поволоки влаги.

       – Ты можешь объяснить, что случилось?

       – А то не видно. Бензин у меня кончился, – холодно сообщила девушка. Кинула неприязненный взгляд в сторону сидящего в машине Кондрата. И вдруг глубоко вздохнула, закрыла глаза, и по щекам побежали неровные полоски слез, от злости не осталось и следа. – Я… испугалась. Я… – её плечи затряслись. Еши обнял девушку, осторожно прикоснулся губами к волосам.

       – Закрывай авто, пошли. 

       Номин вышла. Сев в машину журналиста девушка успокоилась. На устроившегося впереди Кондрата она не обращала внимания. С опаской посмотрела на Тайру. 

       – Чья собака?

       – Моя, – повернулся Кондрат к девушке.

       Девушка поморщилась, всматриваясь в лицо Лешего.

       – Не узнали? – улыбнулся майор.

       – Нет, – выдавила Номин.

       – Тогда будем знакомиться? Кондрат Леший – майор Первомайского отдела Яндырского ОВД.

       – Номин, журналистка газеты «Вечерний Яндырь», – она сказала это смотря куда-то мимо Кондрата, нервно перебирая пальцы.

В машину сел Еши, отряхнулся.

       – Тросом зацепили. Кондрат, ты в машину Номин садись, до ближайшей заправки дотянем, а там…

       Кондрат значимо посмотрел на Еши. Тот смолк.

       – Ну, или давай за руль, а я тогда… – нехотя протянул журналист.

       – Давай, – открывая дверь и переходя на водительское сиденье, кивнул Кондрат. 

       Еши обернулся, с нескрываемым переживанием посмотрел на Номин. Она сидела, пусто смотря в нечто за стеклом, в зеленых глазах стояла невыразимая усталость. Еши вздохнул и вышел из машину.

       – Так что вы здесь делали, Номин? – заводя авто спросил Леший.

       – Это допрос? – голос был чуть слышен.

       – Если хотите, то да. В конце концов, из-за вас я здесь.

       Она промолчала. Осторожно погладила Тайру, та зевнула и отвернулась.

       – Я могу услышать ответ или так и будем молчать? Номин, мне в последнюю очередь хочется разговаривать с вами в моем кабинете. 

       – Я не знаю… – помедлив ответила Номин. Кондрат глянул на девушку в зеркало заднего вида. Оно гладила Тайру и смотрела куда-то в сторону.

       – Что значит, не знаете?

       – А то и значит, – нахмурила лоб девушка. – Я не помню.

       – Слушайте, Номин, я с вами не в игрушки…

       – А я и не играю, – перебила его Номин, и в голосе скользнули стальные нотки. – Выросла из такого возраста. Не помню я и точка. И делайте, что хотите.

       – Номин, – зло пробурчал из-за руля Леший. – Это вы меня втянули, и теперь…

       – Я вас знать не знаю, – перебивать собеседника, видимо, было неуклонной привычкой девушки.

       – Что значить не знаете? – искренне возмутился Кондрат и, придерживая одной рукой руль, второй полез в карман. Достал визитку и кинул её на заднее сидение.

       – Ваша?

       Номин визитку взяла, покрутила в руках.

       – Моя, но откуда я знаю, где вы её взяли?

       Леший покрепче сжал руль. Вот развернуться бы, да как встряхнуть строптивую девку. Ведь сама же оставила. И чего упираться? Однако Кондрат проглотил злость, и, старясь казаться более спокойным, сказал:

       – Эту визитку вы оставили мне, когда фотографировали надпись, ночью, у центральной психиатрической больницы!

       – Где? 

       Кондрат глянул в зеркало заднего вида. Номин смотрела пристально прожигая дырку в затылке майора, от неприятного ощущения у него холодело под волосами.

       – Вы делали фотографии у психушки…

       – Я это услышала, – ледяным голосом произнесла девушка. – Я не глухая! Вы меня с кем-то путаете.

       – Вас? С кем-то? – Кондрат нервно хохотнул. – Номин, вас трудно с кем-то перепутать.

       Девушка побледнела. Рука остановилась на холке Тайры. Еще минуту она дырявила Кондратовский затылок, потом судорожно выдохнула и откинулась на спинку сидения. 

       – Как вы представились?

       – Кондрат Леший.

       – Кондрат, – интонация изменилась, выдавая безумную усталость. – Я хотела бы сказать вам, что это была я и визитку вам тоже я оставила. Но… я, правда, не помню. Последнее, что осталось в памяти – я покупаю газету в киоске в парке. Бабулька милая такая. Я в очередной раз посетовала, что в нашем городе не происходит ничего интересного. 

       – Бабулька в парке? Парк Новославский?

       Номин, не отвечая, кивнула.

       Кондрат подавил вздох.

       – Хорошая бабулька, – продолжала Номин. – Чаем поила – помню. А о чем говорили, не помню. Доберусь до города, съезжу к ней, разузнаю...

       – Не узнаешь. – негромко проговорил Кондрат. – Нет больше ни бабульки, ни киоска. 

       – Снесли? 

       – Сожгли.

       – Кто? – Ная распахнула разом ставшие огромными глаза. 

       Лешему захотелось передернуться, от холодящего ощущения пристального взгляда в затылок. Как будто пистолет приставила и ждет… Чего ждет?

       – Я бы тоже хотел узнать, кто и зачем, – сказал он через ком в горле, от чего голос стал сиплым. – И мне казалось, что вы знаете больше ответов. Вы фотографировали странные символы у психушки. Вы поехали в Севольное, и что-то там искали. После вашего скоропалительного отъезда, убивают старушку газетчицу, у которой находят вашу визитку. Вечером перед отъездом вы звоните Семёну Рачинскому– дежурному Первомайского ОВД, с которым вы о чем-то до этого разговаривали у отдела, и я это видел. Утром Семена убивают.

       Номин молчала. И лучше бы она сказала хоть что-то. От её молчания по коже шли мурашки. 

       Кондрат закашлялся и продолжил:

       – Вы взяли старую карту в архиве и что-то в ней увидели. Что-то, заставившее вас начать собираться домой. Однако, вы встретились с Лукишной, подругой той самой бабульки из парка. Теперь скажите мне, Номин, не слишком ли много событий произошло за последнее время вокруг вас? Во что вы влезли? 

       Девушка вжалась в сиденье и обхватила себя руками, отводя взгляд от Кондрата.

       – Я не помню… Я говорила с бабушкой… А потом пришла в себя на дороге. На пустой, темной, безлюдной дороге, – голос Номин задрожал странным пугающим холодом и отрешенностью. – Я испугалась и позвонила Еши. Это всё, что я могу вам рассказать, – она провела по глазам рукой, устало смахивая вновь накатившиеся слезы. – Вы можете меня вызвать в отдел, но и там я повторю сказанное. Я ничего не помню.

       Кондрат покосился на Номин. Раскосые зелёные глаза на бледном лице, веснушки слишком яркие для такой светлой кожи. Рыжий волос. Свой ли? Странно.

       – Номин, это ваш природный цвет волос?

       – Это так важно?

       – Это странно.

       – Да, – кивнула она. – Отец бурят. Мама русская, рыжая с зелёными глазами. Вот так и получилась я.

       – Вы необычно выглядите. Вас трудно не запомнить или с кем-то перепутать.

       Девушка невесело улыбнулась, едва растягивая губы. Немного помолчала, а потом сказала:

       – Если то, что вы говорите, правда, то я сожалею, что стала причиной ваших проблем.

       – Вы не помните, но готовы поверить, – скептически поинтересовался Леший.

       Номин на его интонацию не обратила внимания. 

       – Я журналистка, мы во многое готовы верить, – и закрыла глаза. Больше, за всю дорогу, она не сказала ни слова.

       Вскоре появилась вывеска с ценниками на марки бензина, и сразу за ним домик с парой колонок. 

       Глава 27

       Хорошая у Еши была квартира, не большая, но уютная. Одна комнатка, спальная. Зал: посреди диван, столик на котором восседал старый кинескопный телевизор, в углу компьютерный столик, на нем закрытый ноутбук, кресло плетёное с мятым пледом в углу комнаты. В другом углу, высокий цветок, упирающийся в самый потолок. Палас цветной, шторы в крупный цветок на окнах, люстра с длинными узкими хрусталиками. 

       Кухонька небольшая с угловой мебелью. Всё как в обычных квартирах, цветы на подоконнике. Единственное отличие от обычной среднестатистической квартиры, посреди стола самовар, с блестящими золотистыми боками. Электрический, но самовар. Кондрат вошёл в кухню, самовар тихо шумел, готовый вот-вот закипеть. Номин сидела в углу кухонного диванчика, прикрыв глаза. Еши рылся в холодильнике.

       – Сыр, колбаса, существенное не готовлю. Дома почти не питаюсь, – оправдываясь, сказал он, положив на стол выуженные из холодильника продукты. Взял из шкафчика досточку, ножик, начал все быстро нарезать. – Хлеба нет, старый засох.

       Леший только кивнул. Можно и без хлеба.

       – Ольга Марковна нас потеряет. Обещали в город свезти, и пропали, – Еши нарезал колбасу большими кусками.

       Кондрат, не смотря в глаза журналисту, быстро ответил:

       – Отвезём. Разберёмся во всем, тогда и отвезём. 

       – Разберёмся, – Еши положил колбасу в тарелку и принялся за сыр. – А в чем ещё разбираться? Номин вернулась…

       – Короткая у тебя память. У меня тётка в больнице, – прервал Леший. – И ворачиваться нам с ней некуда…

        Еши поставил на стол бокалы и сахар.

       – Может, не было никакого синего света? Взрыв был, так им пусть органы и разбираются. Ребят своих привлеки… а синий свет… мутно это как-то. 

       – Ребят своих? – Кондрат взял с тарелки кусок колбасы, сунул в рот. – Ребят, эт можно. Только где уверенность, что те же ребята вместе с Семёном не готовили взрыв в моей хатке? Где уверенность, что завтра эти же ребятки меня и не порешают?

       – Неужели нет проверенных, надёжных?

       Кондрат усмехнулся.

       – Семён был проверенным, надёжным, он взялся за еще один кусок колбасы. Повертел тот в руках и сунул в рот. – И свет был. Кузьма – кузнец поселковый, его видел.

       – И где сейчас Кузьма? – насмешливо поддел Еши.

       Кондрат глянул на журналиста исподлобья.

       – Синий свет, – голос Номин тихий, растянутый, прервал разговор мужчин. – Я видела синий свет…

       Еши и Кондрат уставились на девушку.

       – Когда пришла в себя, в машине, – встрепенулась девушка. В зеленых глазах заблестели темные искорки воспоминаний. – Синий свет… он удалялся к лесу. Я думала, мне показалось. Двигался рывками, то замрёт, то рванёт. Потом опустился к земле, скулил, как собака, поднялся и колыхаясь исчез в деревьях. Мне чудилось, как будто за ним стелется след. Как кровь. Потом все пропало. Исчез свет, и я позвонила Еши.

       – След, – повторил за Номин Кондрат. – След… Кровавый след. Кузьма его ранил. 

       Леший развернулся к Номин. Девушка задумчиво мешала ложечкой чай в кружке.

       – Ты ведь его искала? Это существо? Да?

       Номин пожала плечами. Взяла со стола колбасу, начала ломать кусочками и скармливать нежившейся у ног собаке.

       – Зачем ты фотографировала у больницы? Что за цифры это были?

       – Даже если я что-то и фотографировала, рассказать об этом не смогу, – пожала плечами девушка. – Пока вас ждала, смотрела кадры на фотоаппарате. Пусто. Ни одного. А я… – она посмотрела на Еши. – Я, правда, ничего не помню.

       – Нужно сходить к больнице. Узнать, кто это пишет и зачем. И как синий свет с ним связан.

       – Уверен, что связан? – спросил Еши.

       – Уверен, – потянулся Кондрат и встал. – Слишком часто они переплетаются. Вы отдыхайте, я схожу.

       Майор взял кружку, одним глотком выпил чай, сунул в рот кусок колбасы и вышел в прихожую.

***

       Тайру можно было оставить с Еши и Номин. Но идти одному к собственному дому, страшно. Всё же, журналиста, брать с собой Кондрат отказался, Номин нужно было отдохнуть, а оставаться одна она не желала. Губы девушки побледнели и начали дрожать при одном упоминании того, что журналист хотел бы отправиться с майором. Потому Леший, недолго думая, отправился один, вернее с Тайрой.

       Аллея. Окна Кондратовской квартиры, неживые, черные. Рама висит покорёженным остовом из покрытого сажей окна. Да и кто будет убирать? Хозяев нет, вот и смотрит квартира черными, тоскливыми глазами на прохожих. Леший оторвал взгляд от созерцания того, что было его квартирой. Напротив, высокие двери больницы. Постучать, ткнуть корочкой в лицо. Ага… и услышать тот же вопрос, что и в Севольской районной клинике. «Разрешение! Есть? Нет. Пошёл вон». Не вариант. Кондрат сидел на скамейке в десятке шагах от входа в больницу, и размышлял, как попасть внутрь. Уже стемнело, и прохожие появлялись все реже. На душе старшего следователя, становилось всё тяжелее. Он то и дело оборачивался, вглядывался в тени. Потом прохожие и вовсе пропали и свет в домах начал тухнуть. К полуночи осталась пара окон со слабым светом ночников или телевизоров. 

       «Вот и осенняя студеная ночка», – уныло подумал Кондрат, кутаясь в тонкую ни капельки не греющую куртку: «А если через стену?» Кондрат прикинул. Метра три не меньше. Поди, перелезь. Он чиркнул спичками и подкурил пятую за час сигарету. Во рту от вкуса табака стало горько и запершило в горле. Леший затянулся и отбросил курево. Фитилёк вспыхнул, разбрасывая искры на землю. Кондрат поднялся, надавил на него носком ботинка, затушил. 

       Раздался тихий скрип, Кондрат как стоял в тени фонаря, так и застыл. 

       – Тайра, – шёпотом позвал он.

       Собака встала у ног.

       – Тшшш, – прижал её голову к колену Леший. 

       Ворота больницы открывались. 

       В то же время, с другой стороны улицы, показались фонари. Майор отступил подальше за дерево у стены. Старясь, стать как можно незаметнее.

        Машина, вернее фургон, остановился у раскрывающихся ворот, оттуда выводили человека невероятно высокого роста с мешком на голове. Из фургона выскочил мужчина. Кондрат не поверил глазам. Всмотрелся, так и есть. Не зря он перестал доверять сослуживцам. Как там сказал Еши: «Неужели нет проверенных, надёжных?» Теперь Кондрат понял, нет таких в отделе. Все втянуты, во что-то, о чем Леший даже не подозревает. А ведь, они работали бок о бок не один год. Разговаривали, шутили, дела раскрывали. 

       Опер Мишка – повертел головой, осматриваясь. Открыл дверцы фургона. Двое охранников, ведущие мужчину с мешком, сказали ему что-то тихое.

       Митька наклонил голову мужика, чтобы тот не ударился о потолок фургона, и узник занёс ногу собираясь войти в машину. 

       Тайра выскользнула из-под руки Кондрата и по-волчьи, не издав ни звука, кинулась на охранников.

       Мишкины глаза округлились, когда обернувшись, он внезапно увидел прыгающую ему на грудь собаку. Остервенело, беззвучно, Тайра вцепилась в плечо и рванула, Мишка взвыл, схватил плечо здоровой рукой, та окрасилась красным, по пальцам потекла кровь.

       – Ааа! – понесся его вопль вдоль аллеи.

       Тайра отскочила и кинулась на ошалевших охранников. Один успел отпрыгнуть и полез за оружием.

       – Етить! – выругался Кондрат и кинулся на спасение любимицы.

       – Леший? – голос Мишки прорезался как раз в тот момент, когда Кондрат ударом выбил пистолет из рук вооружившегося охранника.

       – Леший, мать твою!

        Кондрат нанёс охраннику удар в челюсть, тот отлетел в сторону. Но поднялся и кинулся на Кондрата врукопашную.

        Второй охранник орал, Тайра впилась ему в ногу. Мишка, сжимая плечо рукой, кинулся на собаку, нанёс ей удар под дых. Тайра взвизгнула, отпустила охранника и молниеносно накинулась на опера. 

       Кондрат ударил последний раз пошатнувшемуся охраннику, его самого шатало. Все ж подготовка майоровская хромала на обе лопатки. 

       – Ох! – раздалось позади. Он обернулся. Рядом, в шаге, стоял спиной к Лешему высокий мужик, под его кулаком лежал второй охранник. Мужик повернулся к Кондрату. 

       – Свиделись, – улыбнулся широко.

       – Я хату твою запер, – кивнул кузнецу майор.

       – И на том спасибо.

       – Спасибо, тебе, Кузьма! – Кондрат протянул руку, но в это время кузнец сделал выпад и нанёс удар первому, пришедшему в себя охраннику. 

       – Леший! – крик опера заставил Кондрата обратить на него внимание. Мишка отбивался от молчаливой, разъярённой Тайры. Та, вцепившись во второю руку, рвала её, опер лупил собаку по бокам, но та лишь прижимала уши, прикрывала глаза и сильнее впивалась в окровавленную руку.

       – Хорошая собака, – сказал Кузьма, и громко позвал. – Тайра!

       В домах вдоль аллеи загорался свет.

       Собака тотчас отпустила опера и кинулась к кузнецу. Мишка, стеная и охая, пополз к машине.

       Леший шагнул к оперу. Тот резво вскочил и кинулся в салон фургона. Щёлкнул блокировкой. Кондрат дёрнул двери, но напрасно, опер усмехнулся из-за стекла.

       – Что ты здесь делаешь? – закричал в закрытое окно Кондрат.

       Мишка затравленно посмотрел на Лешего.

       – Зря ты в это влез! – выкрикнул истерично громко, окровавленные руки легли на руль. – Теперь тебе точно никто не поможет! – Фургон фыркнул и унёсся по аллеи.

       – Кто здесь? Что происходит? Ща милицию вызову! – голоса донеслись разом с нескольких балконов. 

        В раскрытые ворота больницы виднелись торопливые тени и слышались крики. 

       – Кузьма! Тайра! – Кондрат бросился бежать вдоль аллеи в сторону Новославского парка.

***

       – Не человек, но живое. Точно живое! – повторил рассказ кузнец. – Я эту тварь ранил. 

       Номин и Еши внимательно смотрели на Кузьму.

– Как думаешь? – повернулся к журналисту Кондрат – Потому его к психам определили?

       – Психам? – прервал Кузьма. – Да как бы ни так. Вот что я вам скажу. Кто бы и что бы про эту больничку не говорил, а на психушку она никак не тянет. Порядки там совсем не больничные. 

       Все переглянулись. Кузьма продолжал:

       – В том помещении, где я был, даже окон нет. Никто ни с кем не общается. Нет такой возможности. Выводят гулять, но не всех. Уж не знаю, по какому принципу. Сидят в основном в одиночках, есть сдвоенные камеры, но на другом этаже. 

       – Камеры? – переспросил Кондрат.

       – Именно камеры. Потому как палатой, то помещение, в котором меня содержали, язык не повернётся назвать. Пол, стены, миска с водой и кровать на цепях. Дверь железная с окошком на замке. Вот и вся обстановка. Подушка имеется, матрас, простынь, а вот одеяла нет. Их развлечений газетку мне местную дали. В туалет, под конвоем. Вот тебе и больничка. А сегодня вечером ко мне дежурный зашёл. Сказал, мол, поговорить со мной хотят. Я так и понял, на допрос. 

       – Допрос? – Еши косо глянул на майора. Тот хмурился не перебивая слушая кузнеца.

       – Именно? Говорит: «Ща ребята с тобой из седьмого отдела потолкуют…».

       – Ребята из седьмого отдела? – Номин нахмурилась. Кондрат бросил на неё изучающий взгляд и отвернулся.

       Кузнец рассказывал.

***

       Ночь или день? День или ночь? Когда его привезли? Во сколько? Сотку забрали ещё в отделе Севольного. Фёдор всё вздыхал толи от жалости к кузнецу, толи показательно; вишь, какой он сердобольный.

       Ребят прибыло трое. Двое сержантиков и главный – крупный мужик с монгольскими узкими глазами на смуглом лице. Кузьма не сопротивлялся. А чего сопротивляться? Улики против него. Фёдор говорил: следы, кровь его, снова же после убийства с место преступления скрылся. А как объяснить, что не мог рядом с ней оставаться. Тот, кого он видел – дьявольский. Он что-то делал с его Марьей! Он убил её… но, Кузьма видел, тело её видел, синее, блестящее как будто окунули в искристую, синюю краску. Уже потом, когда дьявол бросил её на землю и, кинулся к Кузьме, Марья стала обычной. Мёртвой, но обычной. Не успела дьявольщина с ней чего-то сотворить, небось, хотела её такой же сделать, а кузнец помешал. И это его радовало, не позволил твари сделать его Марью дьяволицей! И пусть его посадят, он душу Марьюшкину спас. 

       Фёдор сам дверь полицейского Уазика за ним закрыл. 

        – Дурак он и есть дурак, что с него возьмёшь, – сокрушенно говорил участковый главному, в кабинете отдела. – Ну, пошёл на бабу, так от ревности, от страсти неразделённой. Вы ж на него посмотрите? А что рассказывает, так бабу убил – крыша и поехала. Надо ж навыдумывал, дьявол, свет. Он с виду, что шкаф, силушка только и есть, а в голове… Дурень парень.

        Главный, монголоидный мужик, щурил и без того узкие глаза.

       – Сейчас от ревности, потом за просто так. Вы, Фёдор Николаевич, понимать должны. В вашем округе такие эксцессы недопустимы. По ревности или нет, а нести ответственность должен. И притом, что за байку он там говорил? Народ баламутит. Ересь несёт. У вас на районе последнее время неспокойно. А тут ещё и такие случаи.

       – Народ-то у нас привычный, вы ж знаете Фархад Шахмудинович…

       – Привычный? – нехорошо усмехнулся монголовидный. – Короче так, Фёдор Николаевич. Сказителя, я вашего, забираю…

       – Так куда ж его? – взвился участковый. – Как так-то, без суда и следствия! 

       Названый Фархадом поднялся и уничтожительно посмотрел на участкового, тот вжался в кресло.

       – Не на том вы положении, милейший. Сказителя забираю. 

       – А разрешение от пятого отдела есть? – совсем тихо спросил участковый.

       Фархад неприязненно посмотрел на Фёдора, сунул руку в карман, вынул бумажку и кинул её на стол.

       – Годится?

       Участковый кивнул, глянул на несколько знакомых печатей и залихватскую подпись, вздохнул.

       – Как же так?

       – А вот так, – холодно сообщил главный, – наша это юрисдикция. И вы, милейший, прекрасно это знаете.

       – А может и демоны ваши? – язвительно поинтересовался Фёдор.

       Монголоидный пожал плечами.

       – Может и наши. Но, то уже не вашего ума дело.

       Участковый вздохнул. Лицо Фархада вдруг расслабилось. Он тоже вздохнул.

       – Не беспокойся ты так за парня своего, Фёдор, – он с интересом посмотрел на сидящего в углу кузнеца. – Разберёмся. А пока посидит в дурке немного, успокоится. 

       В дурке! Значит, кузнеца в психушку везут. Кузьма на прощание, сквозь решётку усмехнулся участковому в лицо, у того щека дёрнулась, болезненно посмотрел на кузнеца и отвернулся.

       А потом мир и понимание для Кузьмы закончилось. На голову накинули чёрный мешок, пахнущий потом и запревшей соломой. Ехали долго, никто в машине не разговаривал, было слышно только тихое дыхание надзирателей.

       – Голову наклони, – беззлобно сказал один, когда Уазик остановился, и в нос, перебивая запах мешка, ударило прошедшим дождём и городом. Двери открылись и Кузьму вывели. Где он? Куда приехали? Куда дальше повели?

       – Ежели чего надобно в дверь стукни, – сказал охранник, стянул с головы кузнеца мешок. Звякнул засов, и Кузьма остался один в камере.

       День или ночь? Ночь или день? В тёплой, но серой одиночной камере, не было, ни окна, ни даже вентиляционной трубы. «Так и свихнуться можно», – тоскливо подумал Кузьма и прилег на покрытым тонким матрасом пологе. Сколько он так лежал было трудно сказать. Казалось время совсем перестало двигаться и замерло на одной минуте, на той самой, когда Кузьму ввели в это самую камору. И тут услышал он свист – тихий, жуткий.

       – Кто тут? – кузнец не был трусом. Но в темной камере, свист? Он поднялся с койки, та слегка скрипнула.

        За стеной громко зевнули и быстро затараторили. Непонятные слова и сам говор чужой до понимания. Кузьма прижался ухом к стене и отчётливо услышал, как за ней кто-то ходит.

       – Эй, ты? – позвал Кузьма.

       В ответ тихий свист и снова нечленоразборчивая речь. Кузьма ещё трижды пытался заговорить с тем, кто сидит за стеной, но всякий раз слышал нечто непонятное и отчасти жутковатое. В конце концов, он вернулся к пологу и прилёг. И даже смог задремать, когда стукнула дверца камеры. Кузьма поднялся и протёр глаза. В полутьме, да спросонья, стоявший в проёме охранник казался расплывчатым, темным пятном.

       – Вставай, – сказал пришедший. – Руки за спину.

       – Экая у вас больничка! – усмехнулся кузнец. – Порядки как на зоне.

       – А ты бывал? – безэмоционально спросил охранник.

       – Судя по сему, нахожусь.

       Охранник хмыкнул, не ответил.

***

       Коридор узкий с тусклыми лампочками. Через каждые четыре двери решётка. Кузьма шёл следом за охранником, с удивлением смотря на то, что называлось душелечебным приёмником. «Здесь души только калечить, – мрачно подумал Кузьма. – А может и не дурка это. А монголоидный сказал это так, чтобы Фёдора успокоить?» Звуки, которые он слышал в палате, теперь слышались из-за каждой двери. «Да какая ж это дурка!» – всё больше сомневался кузнец.

       – Ау-у! – раздалось из-за одной двери и что-то проскрежетало за ней.

       – Кто там? – спросил Кузьма у сопровождающего, но ответа не получил. Так они дальше и прошли в молчании, пока не достигли лифта. Створки были огорожены решёткой, за которой сидел вооружённый охранник.

       – Из тридцать седьмой, – указал на Кузьму сопровождающий.

       Сидящий кивнул, набрал код на двери, решётка открылась, пропуская кузнеца и охранника. На лифте они спустились вниз. Прошли по пустому коридору до широкой двери. Охранник постучал, не дожидаясь ответа, открыл дверь и пропустил внутрь Кузьму.

       Как в дешёвом детективном кино, в лицо сразу ударил яркий свет. Кто-то схватил кузнеца за руки и усадил на жёсткий стул.

       – Доброго дня, Валиев Кузьма Владимирович!

       – День, ночь, вечер! Кто его знает, вокруг стены. Сквозь них не видно, – огрызнулся кузнец.

       – Это и не важно, – сказал собеседник. По голосу Кузьма решил, что говорит с ним мужчина средних лет с небольшим акцентом. – Расскажите, то, что вы видели в доме Марьи.

       – А чего рассказывать? – усмехнулся невидимому собеседнику кузнец. – Не видал я ничего.

       – Вы были в доме Марии, в момент её… гм… смерти…

       – И что от того? – сощурил от света глаза Кузьма, пытаясь увидеть говорившего, – Был, не был. Марья моя мертва. Вот и сказу конец.

       – Вы видели, кто её убил?

       Сквозь свет яркой лампы можно было разглядеть только силуэт. 

       – Ну, ежели и так…

       – Кого вы видели?

       – Никого, – откинулся на спинку стула кузнец, от напряжённого вглядывания, глаза заслезились. – Когда пришёл, она мертва была.

       – Врёте!

       – Даже если и так. Ничего другого не скажу. 

       – Вы видели синий свет? Вы видели то, что он сделал? Когда вы пришли, что происходило с Марией? Что сделал с ней тот, кого вы видели?

       – Ничего я не видел, – смачно и громко выговорил Кузьма.

       Собеседник вздохнул.

       – Вы делаете себе хуже. Расскажите о том, что видели, и мы вас отпустим.

       – Ага, – оскалился кузнец. – Судя по этому месту, путь мне отсюда только в одно место значится. Ногами вперёд, в лучшем случае.

       – Не нагоняйте жути. Вас отпустят, – выдохнул собеседник.

       – Конечно! – кузнец засмеялся так громко, что задрожал свет лампы, направленной ему в лицо. И внезапно Кузьма замолк, сквозь слепящий свет уставился в вырисовывающийся силуэт. – Я ничего не расскажу. Нечего мне вам говорить. Я дурень, но не дурак.

       – Что ж, это ваш выбор. Значит, говорить мы будем в другом месте. Я искренне надеялся, что вы будете сговорчивей. Поверьте, вы не первый, кто его видел, но один из немногих кто смог противостоять.

       – С чего взяли?

       – Мы нашли следы, вы ранили того, кого видели.

       – Ничего я не видел, и никого не мог ранить.

       – Как хотите, мы могли бы попробовать работать вместе.

       – Это как же?

       – Я повторюсь. Вы один из немногих, кто смог противостоять. Нам нужны такие люди.

       – То есть вы знаете о существовании некого существа, которое бродит по окрестностям?

       – Значит, вы его видели? – в голосе послушалось возбуждение.

       – Не, – засмеялся Кузьма. – Не видал. И работать с вами не стану. 

       Силуэт поднялся. Кузьма отметил про себя, что говоривший мужчина был высокий, крупный. Пожалуй, такой мог и ему, Кузьме, врезать так, что… однако ж, сдерживался.

       – Кузьма, вы не доверяете мне и это понятно. Потому, предлагаю провести нашу беседу в другой, более дружеской обстановке. В течение ближайшего времени вас перевезут в отдел. Там мы сможем поговорить в более цивилизованной обстановке. Вы посмотрите на работу отдела. И сможете решить…

       Мужчина хлопнул по кнопке на столе, которую Кузьма заметил только сейчас. Раздался тихий сигнал и в комнатёнку вошёл охранник приведший Кузьму.

       – В каком блоке? – уже в спину выходящего Кузьмы спросил мужчина.

       – Так во втором… – тут же ответил охранник, беря кузнеца за локоть.

       – Охренели? – зло выплюнул мужчина. Кузьма оглянулся, говоривший всё так же стоял за светом лампы. Но от голоса исходило столько властности, что охранник, отпустил Кузьму, втянул голову в плечи и отступил в сторону. – Так приказов не было. Где было свободно, туда и… он же поступил как опасный… – договорить охранник не успел.

       – В третий! – голос говорившего был спокоен, но настолько громок, что у Кузьмы на пару секунд заложило уши и помутилось в голове.

       – Есть! – резко выпрямился в стойке смирно охранник.

       – Вольно! Уводите! 

       Кузьма с облегчением вышел из комнатки, до последнего чувствуя пристальный горячий взгляд в спину.

       И снова узкий коридор, и лифт, вот только вышли они уже в другие покои. Эти были больше похожи на больничные. Светлый коридор, стол с медсестричкой в белом халатике. Белые двери по сторонам. В конце коридора даже имелось окошко, в которое было видно пасмурный свет уходящего дня. 

       Кузнеца провели по коридору, сестричка что-то написала в большом журнале. После Кузьму подвели к двери с золотистой цифрой «три». Это была обычная палата, две кровати, пара тумбочек у каждой. Раковина и дверь, вероятно в туалет. Половичок, старенький, но чистый, полосатый. У входа тапочки. На одной из кроватей заправленной в белое постельное сидел паренёк лет двадцати пяти. На второй кровати, так же было белое постельное и клетчатый плед, сложенный вчетверо в углу. 

       Паренёк сидел, отвернувшись к зарешёченному окну, не обращая внимания на вошедшего Кузьму. И только кода дверь за кузнецом захлопнулась, и послышался поворот ключа, он обернулся. Обычное лицо, чуть бледновато, худое, как, впрочем, и сам паренёк.

       – Стас, – представился он кузнецу и протянул худощавую руку. 

       – Кузьма, – боясь пожать крепко, слегка сдавил ладонь кузнец. Но ощутил крепкие пальцы. Паренёк тряхнул рукой.

       – Не боись, не сломаюсь, – улыбнулся он.

       – На вид не скажешь, – с сомнением сказал Кузьма и присел на кровать к пареньку. – Давно здесь?

       – Не очень. До того в другом месте держали.

       – А что с тобой? Или… – Кузьма обвёл глазами палату. Камер видно не было, –… по какому делу? – спросил, переходя на всякий случай, на шёпот.

       – Не беспокойся, здесь камер нету. Сюда отправляют или, правда, полоумных или тех, кто не опасен. 

       – Опасен? – не понял Кузьма.

       – Значит, ты не опасен. Но в любом случае, простых сюда не отправят. Значит, им что-то нужно от тебя.

       – Им, это кому?

       – Пятому отделу или седьмому. Хотя по мне, что одни, что вторые – одного поля ягода.

       – Что за отделы такие?

       Паренёк внимательно посмотрел на Кузьму, встал.

       – А ты здесь как?

       – Так влюбился, – вздохнул кузнец. – Убили Марьяшу мою. Вот и попал сюда.

       – Ты убил? – тут же полюбопытствовал паренёк и сел на противоположенную кровать, с интересом разглядывая кузнеца.

       – Не я… но... я всю дорогу думал. Может и правда свихнулся. А?

       – Может, – согласился Стас. – Но по виду не скажешь?

       Кузьма растерянно улыбнулся.

       – Расскажешь? – наивно спросил паренёк.

       – Расскажу. Не могу молчать. Прет. 

       Стас сложил ноги на кровать, подпёр подбородок кулаком. Он внимательно слушал Кузьму, ни разу не перебив, глаза то сужались, то распахивались. И отчего-то Кузьме казалось, что в самом недре его зрачков вспыхивал странный огонёк, но тут же гас под взглядом кузнеца. 

       – Вот так и было, – закончил Кузьма. – Рассказал о том, только приехавшему на село майору, доверительным мне тот показался. Собака у него хорошая. У моего отца такая была. Глаза умные.

       Стас поднялся, последнее он уже и не слушал. Несколько раз прошёл по палате.

       Остановился напротив Кузьмы, всмотрелся в лицо и вдруг улыбнулся и хлопнул по плечу. Сильно хлопнул, так что далеко не слабый физически кузнец осел, плечо свело. У худенького на вид парнишки оказались не только сильные руки, но и стальные пальцы. 

       Кузнец резко поднялся, стряхивая с себя парнишку.

       – Ты бы ручками-то осторожнее.

       Стас улыбался.

       – Не обижайся, проверял. Сильный ты.

       – А то! – зарделся Кузьма. – Недаром с детства молотом работаю.

       – Не в том твоя сила кузнец, – усмехнулся паренёк. – Эх, жаль, раньше не встретились. Хотя не думаю, что это что-то могло изменить. Слушай меня… я в тебя заглянул. Ты свободы ждёшь. Её тебе пообещали?

       – Да.

       – Не верь, нет в этом мире свободы. Никогда. Все и всегда, если не зависят от людей, значит, зависят от обстоятельств, от природы, от крутящихся вокруг молекул. 

       Кузьма, не понимая, смотрел на Стаса.

       – Что ещё говорили?

       – Что переведут, говорили, в отдел отправят.

       – В отдел, – сузил глаза Стас. И вдруг схватил кузнеца за руку и без всякого усилия усадил на кровать.

– Значит, ты отсюда выйдешь?

       – Обещали, – проворчал Кузнец. Ему, отчего-то перестал нравиться этот парень и внушал все больше беспокойства. 

       – Тогда выслушай меня. Нельзя тебе в отдел. Нельзя, чтобы на них… ну да это ладно. Убегать тебе нужно. 

       – Почему? – недоверчиво спросил Кузьма.

       – Потому что им он нужен живой. Они ничем не побрезгуют. Севольное уничтожат. Они уже проверили, он работает. Нет силы у него полной, но он работает. Потому как нельзя. Есть вещи, которые простым людям не понять, потому как живут в мире полном ограничений. Потому что мир этот по законам физики, а других нет. Но они не понимают, они видят силу и думают, что можно. Нельзя! – голос Стаса стал сбивчивым. – Если он им попадёт, они попытаются заставить открыть врата. И, тогда, как в домино. Упала одна фишка, следом другие посыпятся. Множество, сотни врат во всем мире. То там, то здесь. Люди не смогут противостоять тому, что выйдет.

       – Какие врата! – захлопал глазами Кузьма.

       Стас выдохнул, сел на пол и вытянул ноги.

       – Ты живёшь и ничего не знаешь о том мире, в котором ты живёшь. Но это не важно. – Через окно послышался сигнал машины.

       – Это за тобой, – засуетился Стас, поднялся, кинулся к окну и всмотрелся в темноту решётки. – Слушай. Нет времени. Но запомни. Трасса А 36174. – Чьи-то торопливые шаги послышались по коридору. – Запомнил? – паренёк прыжком приблизился к кузнецу и вцепился ему в руку.

       – Запомнил, – кивнул Кузьма, чувствуя, как разом занемели пальцы.

       – Ты силен Кузьма, – быстро зашептал Стас. – Верь мне, я знаю. Но не силой в теле твоем. Ты сказал, что веришь, что оно дьявольское. Так и есть. 

       – Откуда ты знаешь? – лёд ладоней Стаса сковывал. 

        Паренёк усмехнулся, отпустил руку кузнеца, отошёл к окну, отвернулся на секунду и резко обернулся. Кузьма шарахнулся в сторону. Ледово-синие глаза смотрели сквозь мужчину. Рука ненароком потянулась в крестному знамению. Парень поморщился.

       – Изыди! – тихо прошептал Кузьма.

       – Верь мне, – слегка улыбнулся паренёк. – Трасса А36174. Найди его. А я найду тебя.

       Дверь открылась. Стас стоял, отвернувшись к окну. Он так и не обернулся больше, пока выводили Кузьму.

       Глава 28

       – Фархад Шахмудинович? – переспросил Кондрат. – Ты сказал, к Фёдору приезжал Фархад Шахмудинович?

       – Точно, я на имена очень памятливый.

       – Знакомый? – тут же спросил Еши.

       – Более чем, – задумчиво ответил Кондрат.

       Кузьма хлебнул чаю, потрепал по шее прильнувшую к нему Тайру.

       – Осталось узнать, где находится трасса А36174. У тебя карта есть? – повернулся Кондрат к журналисту, задумчиво растянувшегося в кресле.

       – Ты собираешься искать эту трассу? – потянулся Еши.

       – И я собираюсь, – подтвердил Кузьма.

       – Знаешь куда идти? – Еши неохотно поднялся с кресла.

       – Найду, – нахмурился Кузьма. – Сначала в Севольное вернусь. Ружьишко отцовское прихвачу, топорик освящённый…

       – Стой, – прервал его Кондрат. И повернулся к Номин. – Расскажи, что ты видела, когда пришла в себя на дороге. 

       Девушка покосилась на кузнеца.

       – Свет синий. Он двигался к лесу. За ним след стелился как будто… – она замолчала.

       – Я ранил его! – твёрдо сказал Кузьма. – Оно раненое, а куда раненый зверь идёт? В логово. Ты укажешь мне, где видела его?

       – А если не зверь? Если правда дьявольское? – тихо спросил Еши.

       – Зверь, не зверь, – Кузьма вздохнул. – Дьявольское или мирское. Если ранил, значит живое. 

       – Что там с картой? – напомнил Кондрат.

       – Есть карта, – кивнул Еши и вышел из зала.

       Через минуту журнальный столик стоял посреди комнаты, и вокруг него склонились четыре головы, смотря на карту яндырской области. 

       – Где-то здесь, – прочерчивал ручкой Кондрат. – Вот центральная трасса, в этом месте мы нашли Номин. 

       – Он шёл в эту сторону, – провела рукой девушка. 

       – Но здесь ничего нет! – отметил Еши. – Тайга глухая.

       – Так оно может из глухой тайги и пришло? – вставил Кузьма.

       Кондрат задумался. 

       – Это недалеко от Севольного. Примерно здесь с ним встретилась и тётушка.

       Все обернулись к Кондрату. Он вздохнул и начал рассказывать Номин и Кузьме как столкнулся в собственной квартире с синим светом, как его сослуживец Семён оставил в квартире сюрприз, как бежали они с Тайрой и тётушкой. Пересказал и рассказ тётушки в больнице. 

        Кузьма вздохнул.

       – Значит, там и искать его надо. Вот только места глухие. Нам с малости в ту сторону даже ходить запрещали. 

       – Тропы знать нужно, а то можем и не воротиться, – Еши всматривался в карту.

        Кондрат и Кузьма разом посмотрели на него, переглянулись.

       – Мне возвращаться и незачем? – тяжело проговорил Кузьма. – Но насчёт троп, ты прав, бурят.

       Еши мельком посмотрел на кузнеца.

       – Идти невесть куда, тоже опасно. Кто знает, что там за местность. Где топи, где земля мёртвая. Петро бы сюда, егеря местного. Он разом показал бы, где что, – кузнец отодвинулся от карты.

       – Доверяешь ему? – посмотрел на Кузьму майор.

       – Доверял, – поправил Кузьма. – Как самому себе.

       – А теперь что? 

       Кузнец почесал всей пятерней волосы на затылке.

       – Нет его теперь.

       – Как нет? А куда делся? 

       – Помер.

       Кондрат встал, прошёл к окну. Тьма – ночная, безлунная, с шумом города, с воющей где-то сиреной и шорохом осенних листьев, с запахом оставленной дождем сырости. Тяжёлое, саднящее чувство неотвратимого, леденящим скрипом провернулось, задев сердце и заледенив затылок. Как сильно хотел Кондрат не вмешиваться, забыть о происходящем. А оно вот, нагнало и пинком, в омут, в неизвестное, дикое, не поддающееся разумному объяснению.

       – От чего умер?

       – От сердечного приступа, – ответил Кузьма.

       Кондрат провёл по стеклу, холодное. В тёплой квартире Еши, он чувствовал себя так же холодно.

       – А сторожка его далеко?

       – В километрах семи от Севольного.

       – Провести можешь?

       – А то, – Кузьма поднялся. – Я готов. Мне ждать нечего. 

       Леший развернулся и направился к выходу.

       – И я! – тут же вскочила Номин.

       – Негоже девке… – начал кузнец.

       Номин остановила его холодным взглядом и тихим, но твердым голосом сказала:

       – Я с вами.

       – Нууу, – тяжело вздохнул Еши, – тогда уж и я, – он посмотрел на Номин. – Хватит, один раз уж уехала одна. Мне вот только интересно, куда вы с Лукишной ехали? И почему ты оказалась одна на дороге? Куда бабка делась?

       Номин нахмурилась.

       – Это мы, надеюсь, выясним.

       Глава 29

       Окунуться с головой в неизвестность. Увидеть нечто, от чего кровь в жилах стынет, и сердце отбивает предсмертную чечётку. 

       Страх побороть.

        Закрыть глаза.

       Кем бы оно ни было, оно живое и его можно убить. Вот только от одной мысли: тук, тук, тук… И комок не в горле, а под рёбрами. И жуткое ощущение неотвратимости вгрызается в затылок. 

        Машина едет ровно, торопливо воет мотор, даже радио с весёлым ди-джеем и зажигательной музыкой не отвлекает от муторных мыслей. Впереди сидит Кузьма, ему неудобно, он большой. Еши за рулем. Номин за водительским креслом спит, поджав ноги. Кондрат за вторым креслом, между ними, положив голову на ноги Лешего, дремлет Тайра. 

       «Попали мы с тобой», – Кондрат положил руку на голову собаки и прикрыл глаза.

        В кармане завибрировал телефон.

       Леший вытащил и глянул на табло. Фархад. Кондрат нажал на кнопку сброса, и держал её, пока табло не стало черным. Вот так, отключить совсем. С Фархадом он потом поговорит. И о Стасе, и о Семёне, и о том, что за работу они проводят. Сейчас главное, решить его личные проблемы. Тётушка в больнице и это хоть и не лучшее, но успокоение. А что, если они не смогут? Вот просто не смогут одолеть то странное и жуткое, что ждёт их впереди? Кузьме нечего терять. Еши отчасти тоже… гм… наверное… Номин. И куда несёт девчонку? Он ей не доверяет. Отчасти, если бы не она… Да причём здесь она? Всё этот Стас. Если верить Кузьме, то он видел молодого человека по имени Стас. «Да мало ли Стасов по городу?» – разозлился на себя Кондрат. Всё так связалось в узел, поди, разберись: Стас, Номин, Семён, Кузьма, свет. Кондрат, старший следователь Первомайского ОВД, ничем не примечательный, всю жизнь жил и считал жизнь не такой уж и скучной, жил да жил… Как так вдруг всё перевернулось и начало происходить нечто совсем невообразимое и страшное. А отчего страшное то? Он, Кондрат Леший, никогда ничего не боялся. Учили его так с детства – мужчина ничего не должен бояться. Ничего! Потому что на всё знает ответ, и знает, из чего устроен мир и с чем его едят. Но сейчас, Кондрату страшно, потому что его понятие о том, что существует, а что нет, вот-вот пошатнётся и дать вразумительный ответ о происходящем он не может. И стойко ощущение, что вся жизнь вдруг прошла мимо и готова закончиться, а он и пожить-то не успел. Или нет, не так. То, что прошло, всё пустое и серое, а впереди синий-яркий свет… нечто непонятное и Леший точно знал, после того как столкнётся с ним, то колесо судьбы, той самой, что сейчас под тяжестью прожитых лет еле проворачивается, сделает крутой вираж и развернётся в совсем другую точку отсчёта. Если вообще развернётся, а не разрушится. Если не треснет корма. И тогда будет он рядом с тем Стасиком смотреть в пустое окно психушки, это в лучшем случае, в худшем Кондрат надеялся, что всё закончится быстро. Странное дело, Лешего пугала сама мысль о встрече с синим светом, но совсем не пугала мысль о возможной смерти. Впрочем, видать, его спутников тоже, или нет… Еши поехал, чтобы защитить Номин. А Номин… ну не дура ли? Он ей не доверяет. Откуда такое рвение? Что ищет она? Ладно, не Лешему им указывать, взрослые ребята. Да и, если честно признаться, наличие людей помогало побороть страх. 

       – Мне кажется или откуда-то слышится вой и грохот? – голос Еши, прервавший размышления Кондрата, показался напряжённым. 

       Ответить никто не успел.

       Машина остановилась резко, свистнув тормозами и совершив небольшой занос к обочине.

       – Черт! – завопил Еши и Кузьма, в один голос.

       Номин вздрогнула и проснулась. Кондрат выглянул из-за кресла.

       – Что там? 

       Все мысли мгновенно улетучились.

       – Там впереди ужасно! И там больше нет дороги! – ошалело взвизгнул Еши, остервенело нажимая на газ и щелкая коробкой передач.

       – Не туда завернул? – с передающимся испугом спросил Кондрат.

       Машина дала задний ход и резко развернулась.

       – Да я эту дорогу как родную знаю. Сколько раз на репортажи… – начала Номин и вскрикнула, ударившись от крутого разворота о дверь.

       – Ё-маё! – басом взревел Кузьма.

       Машину крутануло.

       В поле зрения на секунду попала серая полоса центральной трассы. И что-то огромное темное в небе над дорогой. В следующую секунду Еши громко выругался, выкручивая руль, машину занесло в очередной раз и хорошенько тряхануло. Дорога словно живая извивалась под колёсами. Мотор взвыл, заставляя делать машину невероятные манёвры. Визжали шины.

       – Что там? – не понимая, вскрикнула Номин прижатая к двери отлетевшей Тайрой. Собака повизгивала.

       – Хрень там полная! – гаркнул вновь прорезавшимся голосом Кузьма. Он открыл окно и, повернув голову, смотрел на что-то позади.

        Кондрат вывернулся на сидении. Всмотрелся. В тонированном заднем стекле не было что-либо видно. Тогда, последовав примеру кузнеца, он открыл окно и, высунув голову, оглянулся.

       Синий свет! Гм… Он боится синего света? Ерунда, синий свет! Вот то, что творилось позади! Тайра, прижимаясь к испуганной девушке, завыла, по-волчьи, дико.

       – Ептить! – у Лешего сдавило горло. – Еши, да что ты телишься! Дави… дави… вперёд… Б…

       – Да давлю! – завопил вцепившийся в руль журналист.

       – Б… догоняет! Ептить!

       – Да что там! – завыла в тон собаки Номин.

       – Кранты там! – гаркнул Кондрат.

       – Я не вижу! – голос Номин почти плачущий.

       Вот оно! Сумасшествие! Кондрату безумно захотелось закрыть глаза и не видеть происходящего. Не видеть, как трасса позади, отрываясь от земли, поднималась вверх и тут же рассыпалась в труху, а следом за ней земля, деревья по обочинам и кусты, всё поднималось и исчезало кружась воронкой, в тёмном огромном чёрном объекте в небе. И этот объект двигался следом за машиной, проглатывая трассу. Двигался он быстро. Гнулись деревья, травы ложились на землю. 

       Откуда-то издалека донёсся волчий вой. Тайра ответила. И тут же подобный разнёсся со всех сторон. 

       –Япона мать! 

       Резкий визг тормозов, вопль Еши, машину крутануло и вынесло на обочину, она пролетела мимо нескольких сосен и уткнулась в земляной вал.

       Кондрат больно ударился грудью о стойку окна.

       – Бежим! 

       Леший не различил, кто кричал. Дверь вырвали с корнями. Кондрат успел заметить Кузьму. Выскочил, краем глаза увидел, как кузнец вырвал водительскую дверь, и закинул на себя Еши, у которого по лбу стекала полоска крови. Без чьей-либо помощи выскочила следом за Кондратом Номин. Тайра уже лаяла, откуда-то впереди.

       – Бежим!

       И они побежали. 

       Кондрат бежал, схватив за руку девушку и стараясь не потерять из виду Кузьму, ловко варьирующего между деревьев с журналистом на плече. В темной безлунной ночи, они спотыкались и падали, оббивали о пни колени, царапались о бурно растущие кусты. А позади скрежетал и визжал рушившийся мир. 

       Вой раздался совсем рядом. Тайра задрала голову и ответила. Кондрат с ужасом увидел, как совсем рядом, в паре шагов обозначилось сначала одно тёмное волчье тело, потом второе, третье. Рядом с ними неслась волчья стая. И тут же неслись зайцы, лисы, проскакал, чуть не задев Кондрата, и вызвав испуганный вскрик Номин, олень. Безумная, страшная гонка. Под завывание волков и жуткого грохота позади. Скрипели, ломаясь, деревья, что-то визжало оглушительно, вызывая дикий ужас.

       – Ау-ууу! – серый бок, тяжело дыша, промелькнул рядом.

       – Ау-ууу! – вслед ему взвыла хаски и вдруг резко свернула, пропадая меж деревьев.

       – Тайра! – Кондрат остановился на секунду и рванул за собакой. – Кузьма! Тайра!

       – Куда? – выругался кузнец, и ломанулся следом, почти ничего не видя впереди, ориентируясь только на удаляющийся голос Лешего.

       – Тайра!

       – Ауууууу! 

       Стая неслась под звуки скрежещущего ломающегося леса. Вот уже стали видны черные блестящие бока тёмного пугающего объекта в небе. Хруст веток и жуткий гул стали невероятными, закладывающими уши.

       – Тайра! 

       Стая вновь резко свернула и выстроилась в ряд. 

       – Ауууууу! 

       «Что это?» – мысль быстрая, почти безотчётная. Кондрат, тяжело дыша, остановился. Между деревьев неясный свет. Стая уходила в него. Поочерёдно, не оглядываясь. Серыми тенями, скользя меж развилки трёх берёз. Обернулась на Кондрата Тайра. Задрала морду.

       – Ау-у! – и исчезла в свете.

       – Ау-у! 

       Разрезая вой, и скрежет донёсся топот, земля дрожала. Кондрат обернулся.

       – Черт!

        Олени и маралы, зайцы, лисы и ещё какие-то звери. Они все неслись сюда. К чуть мерцающему свету в деревьях.

       – Ептить! Ты чё стоишь? Беги! Затопчут! – крик Кузьмы заставил очнуться.

       И Кондрат кинулся вслед волкам.

       – Тайра! – времени думать, не было. Кондрат, таща за собой бледную, с посиневшими губами Номин, прыгнул меж берёз.

       Глава 30

       Луна светила яркая. В свете отражались деревья и тонкая тропинка. Ни гула, ни треска. Кондрат остановился. В десятке шагов от берёз стояла Тайра, рядом огромный волк. Он нюхал хаски. Потом вздёрнул морду и издал протяжный вой. Собака вторила зверю. Волк глянул на приближающихся людей и скрылся в деревьях. Кондрат отпустил руку Номин и подошёл к собаке. Опустился на колени и заглянул в глаза. Тайра смотрела на него умными, синими зрачками.

Рядом с ними опустилась на колени Номин, и вдруг схватила собаку за морду, уткнулась лицом и заплакала. Тайра заскулила. Мимо пробегали звери, но больше не было страха. Зверьё выскакивало из-за берёзовой развилки, на секунду останавливалось, смотрело по сторонам и уносилось в разные стороны. Потом меж берёз блеснула вспышка и всё прекратилось.

       Больше уже никто не появлялся.

       Кузьма опустил Еши на землю и подошёл к Тайре.

       – Я же говорил, хорошая собака.

        Сел перед ней на колени.

       – Спасибо, животина.

       Тайра завиляла хвостом пытаясь высвободиться из объятий рыдающей Номин.

       Кузьма вздохнул. Обнял девушку.

       – Всё прошло. Всё хорошо. Ты давай, отойди, присядь.

       Он расцепил руки девушки от шеи собаки и, подняв, отнёс к дереву.

       – Посиди, а нам покумекать с Лешим нужно.

       – А… а… Еши? – спросила девушка заикаясь.

       – Всё с ним будет в порядке. Ударился сильно, но не смертельно.

       – Я к нему… – всхлипывая, прошептала Номин.

       – И то лучше, – кивнул Кузьма и отошёл.

       Леший сидел рядом с собакой, вытянув ноги.

       – Ну что, есть мыслишки?

       – Да какие тут могут быть мыслишки? – процедил Кондрат. – А может нам всем того?.. – он покрутил у виска.

       – И это может… – согласился кузнец и присел рядом.

       – Курить есть? – спросил Леший. – Я свои в куртке в машине забыл.

       – Есть, – кивнул кузнец и вытащил пачку дешёвых сигарет без фильтра. Кондрат не задумываясь, взял. Кузьма порылся в карманах, вытащил спички, поджёг, дал прикурить Лешему, прикурил сам.

       Сизый дым медленно поплыл в лунном свете.

       – Мы в другом мире? – внезапно спросил Кузьму Леший.

       – Посему так. Ибо! – он обвёл взглядом, – разница в глаза.

       – И вход, вот он, – Леший ткнул на берёзы. Поднял камень и кинул меж деревьев. Лёгкая чуть заметная вспышка и камень пропал. 

       – Что же это происходит? – Кондрат затянулся.

       – Кто его знает? – выдул дым Кузьма. – Мало мы знаем о мире, вот что.

       – А мы вообще живы? – вдруг спросил Кондрат.

       – Живы… – задумчиво ответил Кузьма. – Точно живы. Лес, смотри, какой. Живой. Птицы ночные ухают. Зверье бегает. Курим, гадость, – он выдохнул. – Точно живы. Как помру, курить сразу брошу. 

       Кондрат посмотрел на кузнеца. Ему и самому хотелось, как и Номин, расплакаться. Нет, он не слабак, но когда мир вокруг вдруг, вот так, рушиться, когда внезапно меняется мировоззрение и жизнь изменяется за пару секунд. Когда… да множество всяких, когда. Он зажмурил глаза и резко открыл.

       – Что там произошло? – кивнул он на берёзки.

       Кузнец пожал плечами.

       – Кто его знает. Хочешь проверить?

       Кондрат вопрошающе посмотрел на кузнеца.

       – А что если, нет больше нашего мира?

       – А что если есть? – Кузьма поднялся и подошёл к берёзам. Всмотрелся в тёмный проем.

       – Жутко, – отступил и вдруг снова шагнул к деревьям, опустился на колени.

       – Поди сюда.

       Кондрат подошёл. Слева, в паре шагов от деревьев, лежала собака. Вернее, труп собаки. Пустой, остановившийся взгляд смотрел в крону берёз.

       – Дохлая, – хмуро проговорил Леший.

       – Петро собака. Жуком звали, – горестно вздохнул Кузьма. – Закопать надо.

       – Петро – это, который егерем был?

       – Он самый.

       – Если его собака здесь…

       – Значит, знал тропу, – договорил Кузьма. – Значит, не брехали Мишка с друзьями. 

       Кузьма отошёл в сторону, вернулся с кучей веток и листьев, руками откопал неглубокую яму, положил в ней останки пса, закидал землёй и набросал сверху листьев и веток. Перекрестился.

       – Хороший был пёс. Умный. Да попадёт в свой собачий рай.

       – Ааа, – раздалось со стороны, где лежал Еши.

       – Во, бурят пришёл в себя, – подметил кузнец, встал, подошёл к журналисту, голова коего покоилась на коленях Номин.

       – Ну как, жив?

       – Что произошло?

       – Ох, ты б это видал! – присел рядом Кондрат. – Помимо необъяснимых летающих объектов, исчезновения дороги, стаи животных, свет и другой мир. Если ваша редакция будет работать после сегодняшнего, то вы с Номин могли бы сделать лучшую статью. Жалко фоток нет. Но…

       Номин вытерла слезы.

        Еши потрогал разбитый лоб, поморщился.

       – Так что произошло. Мы разбились?

       – Не-а, – выдохнул Леший. – Мы убежали. Вернее, нам помогли убежать.

       – Кто? 

       – Тайра. Волки. Зайцы, лисы и медведи.

       – Что за бред, – приподнимаясь на локтях, чуть слышно проговорил Еши.

       – А вот и не бред, – цыкнул зубом Кузьма, вытащил носовой платок и приложил ко лбу Еши.

       – Ох.

       – Терпи. Шишка прилична, пробито немного, но жить будешь. Если будет где жить, – добавил тут же.

       – Что значит, будет где? А мы где?

       – Ответить трудно, – задумчиво-лирично произнёс Кондрат. – Слушай, Еши, у тебя же там предки колдуны. Вот ты нам и расскажи. Вошли мы, значит, в древо и вышли в мир иной.

       – Что значит вошли и вышли? – непонимающе захлопал глазами журналист.

       – А ещё высшее образование, небось! – поднял вверх палец Кузьма, переглянулся с майором. – Вот у меня вообще никакого образования и то скумекал, что в берёзках – портал.

       – Ого, ты ещё такие словца знаешь, – покосился Еши.

       – Я много чего знаю, – нахмурился Кузьма. – Но мы вернёмся к вопросу другому.

       Он посмотрел на берёзы.

       – Возвращаться нужно.

       – А если там ничего нет? – поёжился Кондрат.

       – Вот и проверим, – поднялся Кузнец.

       – Я ничего не понял, – протянул Еши, и снова поморщился от боли. 

       – И не нужно. У тебя и так голова повреждена, а ещё и думать начнёшь, совсем треснет, – подметил Кузьма, направляясь к берёзкам. – Ну, поминай, как звали, – перекрестился, шагнул меж трёх деревьев и пропал.

       – Это как? – выпучил глаза Еши. – Это что было? Это как он сделал?

       – А если он больше не вернётся? – совсем тихо вдруг спросила Номин.

       – А я думал ты смелее, – вставая и отряхиваясь, ответил Кондрат. – Сама же рвалась на поиски приключений.

       – Да и вы, видать, не из храбрецов, – холодно подметила Номин и поднялась. – Я за Кузьмой. Кто знает, может, помощь нужна.

       – Ну да, помощница из тебя ещё та, – колкостью подметил Леший.

       – А из вас вообще никакой помощник, – презрительно сообщила рыжая и уверенно направилась к берёзам. Следом за девушкой рванула и сидящая в паре шагов от остальных Тайра.

       Девушка и собака почти дошли до деревьев, как из забрезжившего света берёз, высунулась довольная голова кузнеца.

       – Да ничего вроде, жив мирок! – громко возвестил Кузьма, откуда-то с уханьем сорвался филин. – Пошли, – голова кузнеца пропала. Номин развернулась, показал Кондрату язык, и тоже исчезла между развилки деревьев. Тайра остановилась у берёз и смотрела на Кондрата выжидающе.

       – Идём, – вздохнул он. Помог Еши встать и вместе с журналистом отправился к порталу.

       – Ау-у! – Кондрат обернулся.

        Волк стоял в нескольких шагах от них.

       – Спасибо, брат, – проговорил Леший. 

       Еши с удивлением оглянулся.

       – Ты с кем говоришь? 

       На месте где стоял волк, была пустота.

***

       – Оно как… если судить по мху, то нам туда, – указал Кузьма.

       – Туда это в сторону Яндыря? Что-то я не ориентируюсь, – Кондрат с сомнением посмотрел в указываемую сторону.

       – Нет, это в сторону Севольного. Если ошибки нет, то согласно моему внутреннему компасу, и учитывая место, где мы остановились, вернее, где осталась машина, то нам до посёлка километров девять не больше.

       – Всего-то! – хмыкнул Еши. Кондрат ничего не ответил.

       – Пошли уже, – недовольно буркнула Номин.

        В этом лесу, в отличие от того, из которого они только что вернулись, не было ни звёзд, ни луны. Гул ещё было слышно, но, то ли удаляющийся, то ли замолкающий. Не ухали совы, не было слышно ночных зверей. А потом и гул внезапно прекратился. Просто не стало и всё. В совершенной тишине слышались только звуки хрустящих веток под ногами путников. 

       Номин куталась в куртку, и шагала, смотря в спину Кузьмы. Тот шел, освещая дорогу сотовым телефоном. Кондрат тоже включил свой телефон. На цветном дисплее сверху обозначилась надпись «Связи нет». «Ну и черт с ней, выбраться бы. Да к тому же ощутимо холодает, – Кондрат вздохнул, – куртка осталась в машине». 

       – Домик Петро, – остановился Кузьма, указывая на сторожку меж деревьев. – Здесь и переночуем. А с рассветом дальше двинем. 

       Возражающих не было. Всё замёрзли и устали. И одна мысль, что можно где-то погреться, молча, гнала к домику егеря.

***

       Дрова, припасённые погибшим егерем, трещали в небольшой печурке-буржуйке. Кондрат сидел у огня, выставив перед собой руки.

       – Накинь, – бросил ему егерскую куртку Кузьма. – Не лето. Пока хата прогреется. Давно не топлено.

       Кондрат натянул серую куртку с круглым непонятным значком, на котором был изображены две линии, над ними радуга, по ободу коей выбиты пять синих звёзд.

       – Всем отдыхать, спозаранку двинемся, – зевнул Кузьма и устроился в плетёном кресле у окна. Номин уже лежала на софе. Еши устроился рядом с Кондратом, присев в кресло у печки. Тут же расположилась и щурящаяся на огонь Тайра.

       – Хорошо, – зевая, проговорил журналист, устраиваясь удобнее. – Если бы не ситуация, взять бы пивка, мяса и отдохнуть. Здесь, среди леса. Без городской суеты, оставить проблемы, забыть о мире. Проникнуться природой. И домишко хороший, душевный. Что думаешь, Кондрат?

       – Не плохо, – согласился Леший.

       – Жалко, пивка нет.

       – Жалко, – согласился Кондрат и прикрыл глаза. 

       Хотелось спать, но сон не шёл. Мысли тоже не шли, просто тупая усталость и немогота. В закрытых веках то и дело вспыхивали огоньки. Безумные глаза зайцев и лис, пронёсшийся рядом олень, из-под копыт которого вылетает земля! «Ау-у!» – вой далёкий, дикий. Волк стоит напротив и смотрит на Кондрата какими-то не волчьими умными глазами, а рядом Тайра с синими зрачками, в которых мечется синий свет. Волк подходит совсем близко, нюхает Кондрата и тыкается холодным носом в лицо.

       Кондрат открыл глаза. В единственное окно, затянутое прозрачной тюлью, падал первый рассветный свет.

       В лицо Кондрата тыкалась носом Тайра.

       – Выгулять? – потрепал питомицу Леший. – Пошли, – осторожно, чтобы не разбудить остальных, поднялся и прошёл к двери, вытащил щеколду и вышел. 

       Тайра унеслась в лес. Кондрат зевнул. Тихо, чисто, с утреней прохладцей. А воздух какой! Покурить бы, но не хочется будить Кузьму. Кондрат порылся в карманах егеровского бушлата: ага, и курево нашлось. В пачке уже давно не виданного Кондратом «Camel», лежала пара сигарок. Леший порылся ещё по карманам, и зажигалка нашлась. Он поднёс огонёк к сигарке, затянулся и тут же закашлялся. Волк стоял в нескольких шагах от него. Слегка помахивая хвостом, обнюхивала незваного гостя Тайра. Серый покосился на Кондрата недоверчиво, осторожно сделал шаг, принюхался и начал медленно приближаться. Кондрат не курил, стоял, замерев, и смотрел на серого зверя, неуверенно подходившего к нему. Остался всего шаг, когда волк навострил уши, потянул носом, тонкая сизая дымка от сигарет попала в нос. Животное чихнуло, и уже более уверенно подошло к Кондрату заглядывая в лицо. И вдруг поднялось на задние лапы, а передние поставило на плечи Лешего. Сигарета упала из рук. Волк внимательно, не звериным взглядом всматривался лицо майора. А потом лизнул в щеку. Леший, не веря в происходящее, обнял волчище и погладил по упругой, толстой шерсти. Волк лизнул Кондрата ещё раз, рывком высвободился, отскочил в сторону. Посмотрел на Лешего, и вдруг рванул в деревья.

       – Ау-у! 

       Серое тело скрылось в лесу. Тайра подошла, посмотрела на хозяина, повиляла хвостом. Кондрат не обратил внимания на неё, он смотрел вслед исчезнувшему волку.

       – Бодрое утречко! – проговорил позади голос Кузьмы.

       – Ты видал? – тихо спросил Кондрат.

       – Видал, – подкуривая, кивнул кузнец.

       – Что это было?

       – Так за своего принял он, – пыхтя сигаркой, пояснил Кузьма. – В куртке ты Петровской, вот и принял. А волков Петро привечал. Там за домом кормушка стоит, зимой он здешнюю животину подкармливал. А этот: слухи ходили, что как-кто понесла волчица зимой, волка-отца шатун задрал, вот она и привела весь выводок к Петро. Так они у него до весны и прожили, а как пришла весна, так волчица своих увела. Но вроде, судачили, что волков тех часто у сторожки видели. В посёлке так же поговаривали, что когда Петро мёртвого нашли, рядом волки сидели и та самая волчица. И на похоронах слышался вой со всех сторон, провожали Петро волки. Зверье оно тоже живое, оно добро помнит.

       Кузьма, затушил сигарку о перила крыльца, окурок положил назад в пачку.

       – Пошёл я, разбужу остальных. Собираться пора, – и ушёл. 

       Кондрат постоял пару минут и тоже пошёл в дом. 

       Номин стояла у стола, на котором были разбросаны бумаги, и собирала их в стопку. Еши раздувал огонь в печке. Кузьма заводил генератор. Когда тот загудел, подключил к нему электрочайник.

       – Чайка хлебнём и двинемся, – потёр кузнец руки. Прошёл к шкафчику у стены, открыл дверцы, достал чашки, сахар и сухари. Направился к столу, с которого убирала Номин. Одним движением руки сдвинул все бумаги к краю и водрузил на освободившееся место, принесенное.

       – Писанины сколько, – складывая стопочкой бумаги, подметила Номин. – Отчёт, – прочитала заголовок одного листа. – А что, егеря кому-то отчитываются?

       – Наверное, – почесал затылок кузнец. – Госслужащий все ж.

       – А о чем он отчитывался, интересно? – спросил Еши, начищая, найденной в углу у входа старой щёткой, ботинки.

       – Да всякое здесь, – начала вчитается Номин. – Вот, например, о том, что в октябре прошлого года было поймано четверо браконьеров и у тех обнаружено три шкуры куницы. А вот… – ткнула она пальцем в очередную бумажку. – По подсчётам, в этом году увеличилось поголовье лося. И … – она вдруг зашептала дрожащим голосом, вчитываясь в следующий отчёт. – Замечена активность северно-восточных врат два. Намечена проверка.

       – Каких врат? – Кондрат сел в кресле, посмотрел на Еши. Тот не обращая внимания, с усердием чистил ботинок. Леший перевёл взгляд на Кузьму. Кузнец стоял с сахарницей в руках, застыв и хмуро смотря на Номин. Поставил сахарницу на стол, вытер руки о куртку.

       – Дай-ка, – взял последний отчёт из рук девушки. – Семнадцатое сентября. Повышена регилиряция. Замечена необычайная активность превратного зверья. Волки окружили Севольное. Слышен вой, им вторят поселковые псы. Сегодня двое найдено на окраине, в посёлок не возвращаются. Три козы прибились к сторожке. Назад не идут. Волки тревожны. Припоселковые бобры бросили плотину, ушли вглубь, к озеру. На периметре Севольного ни одного дикого зверя. Прошу уведомить начальника пятого отдела службы внутренних и внешних дел Яндырь-Севольного трансмагистральногалактического порта, Жахова С.М. Зона, не является межпереходным препятствием для… – Кузьма замолчал, посмотрел на всех угрюмым взглядом, – не дописано.

       Еши, надел ботинок, подошёл к столу, к нему присоединился и Кондрат.

       Все забыли о кипящем чайнике и начали разгребать бумаги.

       – Третьи врата – регилиряция в норме. Порт открыт, – прочёл, на одном из бланков, Кондрат. – Ниже. Севольное-Свидор сделан вызов, в связи с активностью на вратах два. Тот же день. Запрос принят, передан Сатора. Вылет совершён в пять тридцать по общему времени, в пункт Севольное. Прибытие в семь двадцать. То же день; прибыл. Извещён. Роспись. Что это? – Кондрат потряс бумагами.

       Все смотрели на него. В глазах вопрос, к нему, к майору Лешему. Ответа у Кондрата не было.

       – Собирайте отчёты, бланки, всё что есть, возьмём с собой. 

       Номин начала быстро складывать бумаги в стопку. Кузьма глубокомысленно вздохнул, и начал разливать кипяток по стаканам, потом бросил в железный заварник найденный пакетик чая, помакал и разлил в кипяток.

– Это… – вскрик Номин заставил Кузьму уронить пакетик на стол.

       – Что ещё? – чувствуя, что чай, пожалуй, уже не полезет в горло, растерянно спросил Кондрат.

       – Я уже видела такую карту! – Номин тыкала в стол.

       Все снова собрались вокруг девушки. На краю стола лежала разложенная карта, немного потускневшая от времени.

       Кондрат быстро пробежал по карте глазами. На ней обозначались населённые пункты и дороги, лесной надел, река, озерки, проталины, тропы, болота.

       – Вот здесь мы, – указал Кузьма точку на карте. – Темно-синяя с надписью ППСО. Чуть подальше от точки стоял крестик и другая надпись В2.

       – В2, – то самое место, где мы вышли в другую… другой… короче другой мир.

       – Врата два! – сказал из-за спины Еши.

       – Тогда, – быстро повёл пальцем по точка Леший. – Если судить по карте, то вот здесь, – он провёл по трассе за Севольное и остановил палец, на том самом месте, где был обозначен Аэропорт, – вот крестик В1.

       – Первые врата.

       – Есть и третьи, – не сводя с карты взгляда, указала Номин на жирный крест в центре Яндыря. – Психбольница! – последнее было сказано одновременно Номин и Кондратом. Они переглянулись и снова уставились в карту. 

       – Куда ведут все эти врата? – запахнулся и начал застёгивать куртку Еши.

       – Ну, одни мы видели, вроде ничего страшного, – подсказал Кузьма. – Если не считать того, что там другой мир. Или нечто похожее на другой мир, тут уж у кого, на что фантазия горазда.

       – Другие миры! Жуткие события, ещё немного, и я поверю в существование зелёных человечков.

       – Это уже известный факт, – тут же вмешался Еши. – Другие цивилизации существуют. Или вы наивно предполагаете, что единственны во вселенной?

       – Я не предполагаю, – миролюбиво ответил Кондрат. – Просто верю только тому, что вижу. Зелёных человечков не видел.

       – А может это от того, что они не зелёные? – усмехнулась Номин.

       – Это от того, что их нет, – прервал Леший и начал скатывать в трубочку карту, но остановился.

       – Знаете ли, – прищурился Еши, – воздух тоже не видно, но это не означает, что его…

       – Стоп! 

       Еши замолк на полуслове.

       – Глянь!

       Кондрат снова расстелил карту и указал на одну из дорогу.

       – И что? – полюбопытствовал прерванный журналист. – Дорога, и? 

       Вернулась к столу и глянула на карту Номин. Нахмурилась.

       – Кузьма!

       Кузнец наклонился над столом.

       От центральной трассы Яндырь-Севольное, чуть не доезжая посёлка, отходила тонкая серая полоса дороги с пометкой А36174. 

       – Этот номерок тебе Стас говорил?

       – Этот, – уверено кивнул кузнец. 

       Кондрат провёл по серой полосе и упёрся в небольшую точку с обозначением, – деревня Дивное. 

       – То самое Дивное, которое пропало за одну ночь. То самое место, рядом с которым и нашли Номин, где она видела синий свет. Тот самый номер дороги, что назвал тебе Стас. Дороги пропавшей за одну ночь. И карта, которую Номин уже видела. Я так понимаю такая, как та, что она нашла в архиве Севольного. На мысли не наталкивает?

       Все молчали. Потом Кузьма выпрямился.

       – У меня одна мысль. Раз есть карта и дорога, значит и место есть. Раз видели тварь в этом направлении, значит, туда я и пойду. Но сначала, доберусь до Севольного. Пропала трасса или нет, а я дорогу и так, меж деревьев найду.

       Он взлохматил волосы и направился к дверям.

       – Кузьма!

       Кузнец оглянулся.

       – Нехорошо, – хмуро сообщил Леший. – Вместе пришли, вместе и дальше пойдём.

       – Так я ж не против, заставлять не хочу. Предчувствие у меня дурное.

       – У всех дурное, – подтвердила Номин. – Я поддерживаю Кондрата и продолжаю путь с вами.

       – А я молчу, – сунул руки в карманы журналист. – Все равно дорогу в Яндырь, через лес, не найду. Так что тоже с вами.

       Глава 31

       Через два часа они вышли на опушку посёлка, над которым, словно в плохой фантастике, висела, закрывающая небо черная тарелка.

***

       На пустых улицах ни души. Даже собаки не лаяли. Кондрату вспомнилась записка Петро в одном из отчётов: «Животные покидают посёлок». Муторно. Тайра тревожно подёргивала ушами и водила носом, забегала вперёд, останавливалась и смотрела на Кондрата. В умных, синих глазах стоял вопрос: «Зачем мы сюда пришли? Что-то нехорошее здесь?». Кондрат был совершенно согласен с ней. 

       – Говорите, не верите в зелёных человечков? – съехидничал Еши, указывая на замерший в небе объект.

       – Увижу, сразу поверю, безоговорочно, – отпарировал майор.

       – А это что, по-вашему?

       – Военные, – холодно ответил Кондрат.

       Он и сам не верил. Но сказать, насколько сильно за последнее время пошатнулась его вера в мироздание, признаться не мог. Даже себе.

       Они прошли по окольной и вывернули к центральной улице. Прошествовали мимо районного отдела полиции и уже направились к дому Кузьмы, как кто-то чуть слышно окликнул:

       – Кузьма!

        Обернулись все разом. На крыльце отдела стоял Фёдор. Он воровато оглянулся по сторонам и поманил рукой в здание. Путники переглянулись. Кузьма нахмурился.

       – Идём, – кивнул Кондрат и направился к крыльцу.

       – Что вы здесь делаете? – испуганным полушёпотом начал участковый. 

       – Да за одежонкой пришли, – зло прошипел Кузьма. – А то в психушке одёжку не дают.

       Фёдор побледнел.

       – Что здесь происходит? – тут же спросил Кондрат.

       Участковый откинулся на спинку кресла.

       – Карантин.

       – Что?

       – Кондрат, зачем вы сюда приезжали? – участковый сложил руки на груди.

       – Я искал Номин…

       – Не врите. Вы искали харизмата, – Фёдор откинулся на спинку хрустнувшего под весом кресла. – Он был здесь…

       – Я говорил, – кивнул Кузьма. – Они все в курсе…

       Федор не обратил внимания на слова кузнеца.

       – Он чувствует, когда… – замялся.

       – Когда что? – мягко спросил Леший.

       – Когда проявляется харизма.

       – Проявится что? – переспросил Еши и искоса посмотрел на Кондрата. Тот не сводил взгляда с участкового.

       – Харизма, – повторил участковый. – Меня уволят, – добавил совсем тихо. – За разглашение.

       Он вдруг поднялся, взял стул, приставил напротив Лешего и сел.

       – Кондрат вы понимаете, у меня ведь жена, – он сокрушенно покачал головой. – В Севольном. А нам… нам конец… Я ведь знаю, что случилось в Дивном. Это всё НИИ, разработки. Что-то там в нем пошло не так. Вышло из-под контроля. Была заражена вся деревня. А теперь это у нас… Я приказал из дома ни шагу. У меня трое, девчонки и парень. У всех уже семьи, младшему внуку три года. В Яндыре. Не увижу, видать… – он уронил голову на руки. 

       – Ты сказал он приходил… – тихо направил в нужно русло разговор, Кондрат.

       – Да, он чувствует. Я не знаю, как. Я не учёный. Я участковый. Он и там, в Дивном, пытался… по сводкам знаю. И сюда пришёл, учуял.

       – Ты можешь объяснять внятно, – не выдержал Еши. Номин ткнула его в спину и приложила к губам палец: «Тцц». Журналист посмотрел на неё укоризненно.

       – Когда мы пришли в дом Марии, сразу стало ясно, что это дело ОСВД. Мы начальные пробы, отпечатки, – все сделали, но работали там профи. Я только краем глаза видел. Мария была заражена. Была… но… она была мертва. Заражённые встают. Она не встала. Краем уха услыхал, что он вытянул это из неё это. Харизму. 

       – Что такое эта «харизма»?

       Фёдор пожал плечами.

       – Не ко мне вопрос. Люди как зомби. Только синие. Глаза как лёд. Я видел таких в рапорте о Дивном. Передаётся непосредственно через попадание харизмы на тело или в кровь.

       – Зомби? – с ужасом переспросил Еши и снова был уколот Номин.

       – Я не знаю, что произошло и откуда это пошло. Но… короче, тело Марии забрали. Вчера вечером был экстренный совет. Нас не допустили, а ночью… – он посмотрел отрешённо на Кондрата. – Нас закрыли. Как Дивное. У меня ребята пару лет назад в Дивном были, там все зомби! А нас закрыли! Понимаешь, Кондрат? Значит, вирус распространяется… Значит, и мы… – он закрыл глаза, выдохнул. – Мечтал, ещё года два и на пенсию. В город уеду. Жена все говорила, поехали. Дети там, внуки… а я… тянул… – он немного помолчал. – Дурак! – И снова уронил лицо в ладони. Не плакал, только тяжело дышал.

       – Может, просто, перестраховались? – тихо спросила Номин.

       Фёдор поднял голову и посмотрел на девушку.

       – Они уничтожили все данные о посёлке. Вы как к нам попали? Дороги, теперь, даже нет. Было Севольное и кончилось… Это ни перестраховка. Это концы в воду…

       Кондрат сложил руки на стол и сцепил пальцы.

       – А НИИ в Дивном работает ещё?

       – Здание, наверное, осталось. А НИИ… Так оно сразу за портом теперь. За границей посёлка. После Дивного НИИ было решено в жилых зонах не строить. 

       – А существо это… харизмат…

       – Ребята мои его в Дивном видели. Мы ж по следу не первый год ходим… вот только недавно выяснили. Оно в Дивном. 

       – Зачем вы его искали?

       – Приказ был.

       – От кого?

       – Из ОСВД.

       – Что за ОСВД? Я никогда не слышал…

       – Откуда бы тебе слышать, – усмехнулся Фёдор. – Ты же аттестацию не прошёл.

       – Какую аттестацию?

       – Не помнишь? – участковый кивнул. – И не должен. Никто из тех, кто не прошёл не помнит. Оно и ясно, секретное. 

       – Так что это?

       Фёдор поднялся.

       – С нами, конечно, здесь, скорее всего все кончено, но если я начну рассказывать тебе, то, о чем подписал документ не разглашать, то для меня будет все кончено уже сегодня. Ты сам всё узнавай. С меня спрос не большой. 

       – Мы собираемся в Дивное, – сказал Кондрат.

       – Воля ваша, – пожал плечами Фёдор.

       – А потом в город, – добавила Номин. – Я напишу о том, что здесь творится.

       Участковый повернулся к Номин с растерянной улыбкой и вдруг засмеялся.

       – В Дивное? А потом в город? Девочка, вы вообще понимаете, во что попали? – он обвёл всех смеющимися глазами и вдруг стал серьёзным. – Вы и, правда, не понимаете? 

       Все молча, смотрели на участкового, ожидая объяснений. Он вздохнул, прошёл к своему креслу и сел, сложив руки на подлокотники. 

       – До Дивного вы отсюда дойдёте. Но не факт, что выйдете из него. Деревня заражена. Мои ребята на окраине были, жуткие вещи рассказывали. И все-таки предположим, что вы выйдете. В какой город вы собираетесь вернуться? 

       – В Яндырь? – потерянно произнесла Номин.

       – Яндырь? – усмехнулся Фёдор. – О чем я последние полчаса говорил? Посёлок под карантином. Дивное попадает в зону, но дальше… вы не выйдете из зоны карантина.

       – Война план покажет, – поднялся хмурый Кузьма. Кондрат поднялся следом. – Там решим.

       – Стойте, – вздохнул Фёдор. – Правда, решили идти?

       Кондрат кивнул. Поднялся со стула Еши, а следом и Номин.

       – С голыми руками?

       – Топорики прихватим, – оскалился Кузьма. – Неплохое оружие.

       Фёдор махнул на них рукой, поднялся из-за стола.

       – Идём, – указал на шкаф. Щелкун ключами, выдвинул верхнюю полку, отодвинул в сторону заднюю стенку шкафа и открыл спрятанный за ней на высоту всего шкафа сейф.

       – Вот, не фонтан конечно, но… – участковый протянул Кондрату ружье. Следом вытащил из потайного шкафчика пару пистолетов, запасную обойму. – Конфискат.

       – Спасибо, – засовывая пистолет в карман, кивнул Леший. Протянул ружье Кузьме, сунул пистолеты в карман. Номин единственная осталась невооружённой. Кузьма подмигнул. – Ща за топориком зайдём. 

       Девушка заметно побледнела.

       – Удачи, – вздохнул Фёдор, закрывай сейф. – Не знаю, что вы там хотите найти, но… удачи!

***

       Кузьма закинул небольшой рюкзак на спину. Хлеб, сухари, чай в пластиковой бутылке. Больше в доме Кузьмы ничего не нашлось. Поправил кобуру Еши. Глянул на Номин, которая заправляла джинсы в сапоги. 

       – К вечеру доберёмся, – поучал Кузьма, начищая топор. – Ночью в Дивном будем. 

       – Номин, ты стрелять то умеешь? – Кондрат посмотрел на девушку, решая дать ей пистолет или нет. Девушка взяла со стола охотничий нож, предложенный ей Кузьмой. Ловким движением сунула его в ножны. С презрением посмотрела на Лешего, – постараюсь не промахнуться.

       – А я вот не умею, – взял пистолет со стола и неловко попытался покрутить его, словно в ковбойских фильмах, Еши. Пистолет отлетел в сторону и с грохотом упал на тарелку, мирно стоящую на столе. Та рассыпалась на осколки. Кондрат вздохнул. Подошёл, поднял пистолет. Повертел в руках, покосился на журналиста, неловко держащего в руках кобуру. Последнюю он у Еши забрал, и вместе с пистолетом сунул в руки Номин. А журналисту предложили охотничий топорик, в кожаном широком ремне с расписной рукояткой.

       – Готовы? – накинул ружье за плечо Кузьма. Потрогал топорик на поясе. Не такой как у журналиста, крупный, с деревянной ручкой. – С Богом, пошли! – направился к выходу. У ворот остановился, перекрестился. – На борьбу с нечистым идём, – пояснил он. Совершил крестное знамение, прочитал «Отче наш» и только тогда вышел. Кондрат в нечистого не верил, но выходя также перекрестился. 

***

       На одной из улиц Кондрат свернул.

       – Здесь подождите, – скинул рюкзак. – К Ольге Марковне нужно заглянуть. Обещал отвезти к тётушке и пропал. Переживает старушка. 

       Объяснять, что он хочет удостовериться все ли в порядке с бабулькой, он не стал. Зачем раньше времени пугать. И хотя он и сам мало верил в синих людей, но подходя все ближе к дому Ольги Марковны, замедлил шаг, боязливо посмотрел по сторонам. Улица, невообразимо тихая, словно вымерла.

       Ворота Ольги Марковны не закрыты. Зато дверь в дом открылась, стоило Кондрату притронуться к ней. Ох, теж! Зря он сюда пришёл, вот чует, зря!

       – Ольга Марковна! – позвал Кондрат. С удивлением заметил, как из-за рта пошёл пар. Да и самого Лешего зазнобило. В доме стояла необычайный холод.

       – Ольга Марковна! – ещё раз позвал он, поёжившись. – С вами всё в порядке?

       Ему не ответили. Он прошёл в кухню, затем в комнату, и после в зал. Старушка сидела так же, как и в последнее посещение Кондрата, в кресле, смотря в телевизор, на котором беззвучно вещали новости. 

       – Ольга Марковна, – Кондрат сделал осторожный шаг. Глянул на старушку и тут же отпрянул. Глаза старушки замерли, смотря вверх, став ледово-синими. «Передаётся через харизму. Главное не притрагиваться к ней. А то, кто знает, как эта харизма выглядит», – мелькнула быстрая испуганная мысль.

       Кондрат бросился к выходу, но остановился, ему вдруг показалось, что старушка повернула к нему голову. Он обернулся. Страх, ледяными жгутами сковал все тело – тук, тук… В Дивном синие люди. Севольное закрыли на карантин. Старушка сидела в кресле, обернувшись к Лешему. Ледовые глаза смотрели на него, она закашлялась, изо рта брызнула синяя жидкость, зашипела, испаряясь. Харизма! Кондрат попятился в коридор. Старушка поднялась. Кондрат отступал к выходу. Ольга Марковна прищурила глаза, от них по её телу потянулись синие разводы – по лицу, по шее, по рукам, выкрасив ногти на сморщенных пальцах в мертвенно-синий. 

       – Сгинь! – произнёс Кондрат, остановился, и, непроизвольно перекрестился. Старушка поморщилась, зарычала. «Неужели и, правда, нечисть!» – Кондрат усиленно вспоминал хоть одну молитву. – «Отче наш, еже еси… Что? Что там дальше?». Старушка на секунду остановилась и снова пошла за Кондратом, жутко скалясь беззубым ртом, из которого исходил синий свет. Кондрат приоткрыл двери вываливаясь из хаты, старушка скалилась. Неимоверно, огромным прыжком Леший выскочил в сени. Хлопнула дверь, старуха была в паре шагов от Кондрата. «Если она кинется… Главное, не позволить притронуться», – Леший мимолётно скользнул взглядом по стенам сеней. Коса висела на стене. Кондрат бросился к ней. Сдёрнул. За спиной раздался рык. Резкий разворот, взмах, и голова старухи, разбрызгивая синие следы, покатилась в сторону.

Она улыбалась, когда из глаз потёк синий свет. Тело начало дёргаться, пошарило руками, нашло голову и насадило её назад. Синий свет, разлитый по полу, собрался в одну лужицу и пополз к бабульке. Ждать пока старуха соберётся и снова кинется за ним, Кондрат не стал. Выскочил из дома, подпёр косой дверь. У сарая стояла канистра, Кондрат схватил её, внутри бултыхалось с пол тары жидкости. Не раздумывая, Леший облил вход в дом, сунул руку в карман Петровского бушлата. Коробок был в кармане. Он чиркнул и бросил зажжённую спичку на влажную от солярки землю. Та разом вспыхнула, огонь обволок дверь. За ней раздался жуткий вой.

       – Вот так! Может хоть это тебя остановит.

       Глава 32

       Когда Кондрат выворачивал с улицы, дом уже пылал.

       – Как там Ольга Марковна? А что там за дым? Горит, что ли? – Еши, Кузьма, Номин вопрошающе смотрели на Лешего.

       – Нормально. Это у соседей, траву жгут, – буркнул Кондрат, накинул рюкзак и пошёл к окраине. Говорить о произошедшем он не стал. Кузьма посмотрел ему в спину. Еши тронул кузнеца за руку, Номин покачала головой, и они поспешили следом за Лешим. 

***

       Шли быстро, не подзадоривая и не пытаясь отвлечься. Еши задал майору несколько вопросов, тот отмолчался. Журналист, поняв, что отвечать Кондрат не хочет, ушёл вперёд к торопливым Номин и Кузьме, которые, тихо, еле слышно о чем-то говорили. Тайра единственная, кто бегала то вперёд, то назад, иногда прислушивалась и задорно виляла хвостом. 

       Пару раз Кондрат останавливался и смотрел назад, ему чудилось, будто кто-то крадётся, шевелит глухие кусты, трещит ветками, перекатывает мелкие камешки. Но позади никого не было. Может это бы и успокоило Лешего, но и собака замирала, останавливалась, настороженно смотрела в деревья.

       – М-да, – голос Еши показался пронзительно громким, – по трассе проще было бы, – он очередной раз споткнулся об выступающий из земли корень. 

       – Нет больше дороги, – вздохнула, не оборачиваясь Номин. Кузьма придержал, перепрыгивающую сваленное дерево, девушку. – Видал, как её вчера шустро сняли?

       – Ага, – согласился Еши. – Я вот все думаю, вроде в век развивающихся технологий живём, это понятно. Не понятно, где и что я пропустил или проспал, когда успели изобрести такие машинки?

       – Все мы что-то упустили, – сказал Кондрат. – Харизматов, исчезающие деревни, другие миры, врата. Не слишком ли много незнаний? Мы вертимся и варимся в своих проблемах, на рабочих местах, и душных квартирах, а тут…

       – Кондрат, а вы не боитесь его? – пристроился сбоку Еши.

       – Он живой, – включился в разговор Кузьма, – я его ранил, значит, и убить можно. А раз можно убить, то чего бояться. Он один, нас много. 

       – А если не один? – внезапно спросила Номин. – С чего мы взяли, что он один? 

       Она внимательно смотрела на Лешего. И странно чувство было от её взгляда, как будто она чего-то не договаривает, слова готовые вот-вот сорваться, стоят в искристо-неправдоподобно зелёных глазах. А может она знает больше чем говорит? А говорит ли вообще? Что Леший о ней знает? Журналистка, недавно устроилась в Вечерку. А раньше где работала? Номин ведь далеко не двадцать, она не только окончила институт, а лет десять назад. Сколько ей? Тридцать? Чуть больше? Да, что-то около того. Она сказала, что ничего не помнит о встрече с Лукишной. Врёт? Глаза у неё какие-то ненастоящие, в ночи как у кошки, слишком зелёные. Или Леший уже накручивает себя? Он ей не доверяет. Кузьме доверяет – кузнец, славный мужик, и говорит мало, но в точку, смелый. Еши – глуповатый, влюблённый в Номин, но даже ему Кондрат верит – а ей нет. 

       И там, в посёлке, он заметил, как она посмотрела на него. Ведь все не поверили майору. У всех на языке вопросы вертелись, а она тронула, и никто не спросил. Она что-то знает, может про синий свет харизмата, про Марью, и бабку Ольгу Марковну. Кондрат вздохнул. Безумная Ольга Марковна с иссиня-ледяными глазами, очень чётко вырисовалась перед мысленным взором Кондрата, следом прокатилась ухмыляющаяся голова и рыщущее по хлеву руками тело. Вот жесть! Кондрата передёрнуло. Что или кто сотворил подобное со старушкой. Харизмат? Возможно. Тогда слова Фёдора о целой деревне синих имеют под собой довольно твёрдую основу. Где харизмат, там синие. И тогда совсем по-другому звучит вопрос Номин. А если он не один? Нет, милая, ты не спросила. Ты знаешь это точно. Он не один. И скорее всего ты была в деревне. Неизвестно, что ты там видела, но ты точно знаешь, о чем говоришь. И тогда вопрос, почему промолчала? Отчего ввязалась в этот поход?

       – Понадеемся, что один, – выдержав взгляд журналистки, ответил Кондрат и уверенно пошёл дальше.

        – Сейчас пригорок, – указал Кузьма на небольшое возвышение. – Нам вниз, там уж видно должно быть. Деревня или… что-то да должно было остаться.

       – Что-то! – зловеще прошептал Еши и внезапно взял Кондрата за руку. – Слышите?

       Позади послышался протяжный вой.

       Путники остановились и вслушались. Вой резко оборвался и вдруг грянул снова, совсем рядом. Сначала Кондрату показалось, что отсвет блеклой луны скользнул меж деревьев. Но тот опрокинулся, вывернулся и, задрав голову, огласил просторы тайги заунывным воем. Из теней деревьев выскользнули четверо волков, один, воющий – остался меж деревьев, запрокинутая морда вытянулась и смотрела в небо. 

       Ау-у!

       – Что это? – тихо спросил Кондрат. Еши перекрестился.

       – Не что, а кто, – сощурил глаза Кузьма и прикрыл собой съёжившуюся Номин. К путникам настороженно подёргивая ушами, приближались четыре серые тени. – Это Петровские волки! – он перевёл взгляд на воющего. – А это их мать, волчица.

***

       Они шли позади путников, не забегая вперёд, и не отставая. Единожды к Кондрату совсем близко подошёл один зверь, тот самый что выл, ткнулся в опущенную руку Кондрата и отскочил. 

       – Не обращай внимания, – посоветовал Кузьма.

       – Да? – Кондрат поёжился. – Легко сказать, они у меня за спиной.

       – А если нападут? – испуганно сжимая ладонь здоровяка, прошептала Номин.

       – Сразу не кинулись, значит, уже не бросятся. Они в Кондрате Петра видят, – пояснил Кузьма, свет его фонарика прыгал по деревьям. – А ты не боись, они страх чуют.

       Номин покосилась на неслышно скользящих за ними волков. Идущая впереди волчица, бросила на девушку взгляд, тяжёлый, тёмный. Номин покрепче сжала ладонь кузнеца.

       «Они чуют, только далеко не мой страх».

***

       – Вот так и выглядят зоны, – мрачно сказала Номин.

       Внизу в долине под возвышением раскинулась заросшая бурьяном и мелкой древесной порослью деревня. Домики, наполовину утонувшие в молодых корнях и жухлой траве. Съеденные мхом стены. Покосившиеся заборчики.

       – Дивное! – прошептал Еши, и тут же содрогнулся, когда рядом раздался вой. – Черти бы их побрали! Итак жутко.

       – Туда посвети! – указал Кондрат.

       Фонарики разом устремили свет в указанную сторону. Тонкие лучи скользнули над домиками, полупровалившимися, вросшими в землю, над молодыми побегами тайги, поглощающей старые дома и ветхие заборчики. Над тонкими деревцами, фонарик освещал размытым лучом мёртвую деревню. И, пожалуй, он единственное, что было в ней светлого.

       – Что за тёмное пятно за домами? 

       – Как будто стена. Плохо видно.

       – Может забор, – тихо предположил Кондрат. – Огромный, высокий забор. 

       – И за ним, что-то есть, – уверенно добавил Еши.

       – Или кто-то, – спускаясь с возвышения, хмуро проговорил Кузьма.

***

       Камешки скатывались вниз, приходилось придерживаться за влажную траву, пару раз Кондрат хватался за что-то колючее, отдёргивал руку, и тут же приходилось хвататься за тонкие ветви низких кустов, обламывая ногти и срывая с пальцев кожу. 

       Спуск слишком крутой. 

       Уже у подножья деревни, Кондрат окончательно распорол себе ладонь, ухватившись за куст с огромными шипами. И почти в тот же момент, услышал, как выругался Еши. Что ж, не одному Лешему худо.

       – Осторожно, – запоздало предупредил Кузьма. 

       Номин стояла рядом с кузнецом. Он спустил девушку на руках. Было видно, как они о чем-то тихо беседуют.

       – О чем они говорят? – с тихим раздражением спросил Еши. По тому можно было предположить, что подобное уединение кузнеца и журналистки ему не нравится. Ещё бы! Он кинулся на спасение рыжей через всю область, впутался в непонятное, жуткое дело и она идёт теперь рядом с сельским верзилой и ведет одним им ведомую беседу. Наверное, нужно было сказать ему нечто ободряющее, успокоительное или… А оно нужно Лешему? У самого проблем хватает. Пусть сами в своём треугольнике разбираются. Лично ему Номин кажется подозрительной. 

       – Идём, – скользнул лучом фонарика по мёртвой улице Кондрат и направился в деревню. Еши что-то пробурчал, вздохнул и пошёл следом.

***

       Тишина. Кондрат никогда не слышал настоящей, мертвой тишины. Он городской житель, а в городе не бывает полной тишины. Даже ночью, где-то кричит веселящаяся молодёжь, машины прорезают воем и шумом моторов улицы. Стучат в стены, разбуженные верхними соседями нижние соседи. Кто-то слишком громко слушает музыку. Ветер стучит в железные стропила билбордов. Тишины не бывает.

       Но здесь. Не кричали ночные птицы, или их голоса не долетали до Дивного. Не гулял меж ржавых ворот ветер, его попросту не было. Не лаяли собаки, не слышались ночные таежные звери. И от этой жуткой тишины по спине ползли ледяные мурашки, нехорошо ныло на душе и сердце, чудилось, вот-вот выскочит от напряжения. Мёртвая деревня, полностью расписывалась в своём несуществовании. Ни сверчка, ни птахи. Мертво. И чем дальше заводили пустые улицы, тем сильнее чувствовалось, что уже и сам ты не живой. Вокруг дикая, пугающая картина загробья: изуродованными, гнутыми иглами, цепляются кусты. Трава – мокрая, жухлая, пахнущая смрадом. Дома, застывшие, погребённые под наступающей лесной чащей, словно изуродованы жутким монстром, в немом крике распахнутых створок черных окон. Кондрат свернул чуть влево от тропы и провалился по щиколотку в чёрную жижу.

       – Не сворачивай, – тут же выдернул его назад Кузьма, – топь сюда дошла. Слышишь воздух прелый, торфом тянет. Осторожно, кто знает, может болото уже пожирает деревеньку. Тогда за каждым двором опасно.

       «Значит, пахнет не смрадом, а торфом, – Леший попытался оттереть с джинс черные липкие пятна, но получились лишь грязные разводы. Он поморщился и махнул рукой. – Одно другого не лучше. Глотку забивает».

       – За мной иди, не сворачивай, – кузнец пошёл дальше рядом с Номин. Они почти не разговаривали, как и остальные с леденящим напряжением вслушиваясь в мертвую деревню. 

       Тишина. 

       Такой тишины не бывает. Когда молчит всё вокруг. И даже редкие фразы кузнеца с журналисткой, размытые, глохнущие. 

       В черном небе, затянутым тяжелыми тучами, блеклый отсвет луны, чуть видный, дающий только иллюзию лунного света. И в нем вывернутые жуткие призраки деревьев и домов, слишком тёмные, тянущиеся по земле друг к другу, хватающиеся размытыми тенями за тьму. Тайра прильнула к ногам, идёт шаг в шаг. Иногда оглядывается, прижимает уши. Кондрат тоже оглядывается. Волков не видно. Лучше бы были, с ними деревня не казалась бы такой пустой. Пусть бы выли, но выли живые. А в тишине… Мрачно, жутко. Еши рядом, молчит, и сутулится, бросает нервные взгляды в спины Кузьмы и Номин. 

       – Это всего лишь разговоры, – пугаясь собственных звуков в мёртвой тишине, прошептал Кондрат. Журналист поморщился.

       – Всё в нашей жизни – разговоры. С разговора мы знакомимся, рассказываем о себе, передаём новости и спорим, доказываем истину и учим, врём и оправдываемся. Рисуем, творим, создаём. Говорим о любви.

       – Не нагнетай, нет у них ничего.

       – И у нас с ней тоже ничего нет, – уныло констатировал Еши. – На равных. Но с ним она хотя бы говорит, – помолчал. – Когда-то и со мной говорила.

       – В итоге ничего у вас нет, – подвёл черту Леший. – И с Кузьмой, она всего лишь говорит.

       Еши опустил голову, пнул землю.

       – Воняет.

       – Торфом, – знающе кивнул Кондрат.

       – По мне так дерьмом, – сухо сообщил журналист.

       – Так кто ж спорит, – хмыкнул Кондрат. – По мне так тоже. 

       Разговаривая с Еши, он не заметил, что кузнец и Номин остановились, и врезался в верзилу Кузьму. Тот даже не обернулся. 

       – Что встали? 

       – Там другое… – прошептала Номин.

       – Что?.. – Кондрат скользнул фонариком и не сразу понял. Помотал лучиком света. Так и есть. Ровной полосой, словно отрезано. Свет фонарика доходил ровно до конца улицы, сразу за ней начиналась тьма чёрная, непроглядная, стоявшая ровной стеной. Кузнец подошёл вплотную к границе улицы протянул руку. Тьма слегка колыхнулась, рука в неё пропаливалась, словно в плотный туман. 

       – Оно там. Туда нам нужно, – уверенно сказал Кузьма.

       – Отчего так решил? – поёжился Еши.

       – Уверен, – сжав кулаки, ответил кузнец. – Это ж тьма. Тьма – дьявольское. И существо – дьявольское.

       Он повернулся, глянул на всех суровым взглядом, перекрестился и шагнул во тьму. 

       – Как и не было, – побледнев, проговорил Еши.

       Оглянулась на мужчин Номин, встряхнула рыжими локонами и шагнулась следом, мгновенно пропав из вида.

       Еши и Кондрат переглянулись. Пожали плечами.

       – А что собственно терять? – как-то неуверенно сказал Еши и шагнул следом за Номин.

       Кондрат оглянулся. Нет, он не боялся. Увиденное за последнее время было так жутко и … странно. 

       А если он войдёт, а там только тьма? Ничего более. А может там смерть или синий свет? Что-то там есть. И сейчас он увидит. Только вот чувство как будто за ним кто-то наблюдает, так и не прошло. Кондрат пошарил фонариком по пустой улице. Зловещая, мертвая, смотрящая на Лешего пустыми окнами, скрипящими ставнями, улица. Что-то там, в глубине окон, есть. Что-то живое, может и не живое, но следящее за ним, он готов поверить уже во многое. Хлопнула ставня. Ветром? Но ветра нет. Снова тишина. Могильная, холодная. Тайра у ног, смотрит в лицо хозяина, скулит. Ей здесь совсем не нравится. Она тоже знает, что там кто-то есть. Кондрат ещё раз скользнул светом по улочке. И остановил луч на тропе. Четыре волка вышли в свет фонаря, волчица стояла позади. И стало легче. Стоило увидеть мрачные серые морды. Не ушли. Не оставили. Живые.

       – Значит, не бросите? – спросил Кондрат, смотря на стоящую последней волчицу. Она тряхнула головой, как будто кивнула. Волки расступились. Она подошла вплотную к Лешему. И Тайра – верная и преданная, посторонилась.

       Кондрат смотрел в глаза волчицы и та, смотрела на него. Слишком говорящим был её взгляд. 

       – Ты знаешь, – тихо сказал Кондрат. – Ты знаешь обо всем, что произошло. Здесь, и в посёлке, и от чего умер Петро. Ты всё знаешь и потому ты здесь.

       Она ответила молчаливым взглядом. Задышала тяжело, как будто хрипло, по-волчьи засмеялась: «Ты понял, ты всё понял», кивнула серой головой и вернулась к волкам. Они уходили тихо, бесшумно, окружив волчицу. Серые тени, на серой улице. Как во сне, то ли они ушли слишком быстро, то ли ночь поглотила их. 

       – Идём, – тихо сказал Кондрат Тайре. Та, стояла, вглядываясь в мёртвую улицу. – Идём! – чуть громче приказал Леший. Собака вздрогнула, глянула потерянно, потом скользнула глазами по ближайшим домам и бросилась к ногам уходящего во тьму хозяина.

       Глава 33

       Вход и выдох.

       Рррраз.

       Кондрат прикрыл глаза. Не знал зачем, просто прикрыл. Ведь когда шагаешь в неизвестность, в чёрную тьму, за которой может быть смерть, а может… Ты даже не знаешь, что там за чёрной стеной может быть.

Страха нет. Нет, и всё тут. Уже был, Кондрат его переборол. Тогда, в ночи, когда с Тайрой и тётушкой на улицу, в холод босиком, он мужик… Он ничего не мог сделать, только бежать. 

       В домике Ольги Марковны были остатки страха, уходящего, тонущего в синих, омертвевших глазах харизматичной старухи. Там он и сдох – последний страх. Теперь нет. Ни страха, ни чувства близкой смерти или чего-то ещё, ничего нет. Пустота. Как и там, на улицах Дивного. 

       Но глаза он все же прикрыл. Реакция. И шагнул. 

       Ррраз.

       Тошнотворный запах болота пропал, на смену пришёл запах холода. Именно запах. Ни вкус, ни чувство, а запах, как у свежестираной рубахи. Кондрат открыл глаза. 

       Снег. Белый, примятый чьими-то маленькими ботинками, размер не больше тридцать седьмого. Женский, вон как каблучок выделяется, не тонкий, но каблучок. Чёткий, женский след. Человеческий след! А рядом синий след – рваный, искрящимися каплями света.

       – Он шёл туда! – указал Кузьма на следы харизмата. – В это здание.

       Кондрат поднял глаза. 

       Белое, будто вылепленное из того же снега, огромное здание возвышалось в сотне шагов от путников. Без окон, единственная дверь, к которой и направлялись следы, наглухо закрыта. Ровный белый куб, уходящий высоко в слишком низкие, белесые в ночи облака.

       – НИИ! – завороженно громко прошептал Еши.

       – Похоже на то, – согласно кивнул Кондрат.

        – Пошли! – махнул рукой Кузьма и все безоговорочно направились за ним. Ни слова. В белой тишине только хруст снега под ногами. Вокруг белая площадь и белое здание. Не видно ни горизонта, ни неба. Всё белое и от этого режет глаза. Колит зрачки и слезы бегут. И вроде даже тёмные пятнышки перед глазами запрыгали.

        – Щурься, – посоветовал кузнец, – очи обожжёшь.

       Кондрат сощурил веки. И, правда, стало легче.

       – Кто-то это построил! – задумчиво сказала Номин, подойдя к двери. – Ни одного окна, тоскливо.

       – Дурному делу свидетели не нужны, – Кузьма осторожно взялся за круглую белую ручку и остановился, смотря на дверь. 

       – А кто сказал, что дурное? Может, они новейшими разработками занимались? Для повышения уровня жизни, – предположил подошедший сзади Еши.

       – Ага, видели мы такое «повышение» давеча, дорогу сметала с лица земли, – усмехнулся Кондрат, и ему стало не по себе, когда все обернулись и посмотрели на него. Серьёзно слишком посмотрели. Не до шуток было. Здание странное, жуткое здание. Для чего во внезапно пропавшей деревне стоит здание без окон и с единственной дверью? Для НИИ? Что же должно было разрабатывать такое НИИ, что нужно было отгородиться от мира стеной тьмы и зданием без окон. Отчего харизмат пришёл именно сюда? Ответ напрашивается слабо утешительный – он был создан здесь. 

       Все смотрели на Кондрата. Думали так же? Или ждали действий? От последнего его передёрнуло. Или всё-таки боятся? Чтобы там ни говорили, дойдя до конечного пункта, стоя у дверей, за которыми возможно их ждут ответы на все вопросы – им страшно. И они чувствуют, что с ним, с Лешим, уже произошло нечто, после чего он не испугается войти в эту дверь. 

       Кондрат положил руку на пальцы Кузьмы всё ещё держащего ручку, тот отдёрнул ладонь. Кондрат свистнул Тайру, открыл дверь и вошёл.

***

       «И создал Бог свет и увидал, что тот хорош» (Библия).

       Что есть свет – отсутствие тьмы. А если нет в мире ничего кроме света, то можно ли дать ему определение? Актуален ли свет, если нет тьмы? Мы видим свет, когда умираем, хотя это спорно, кто-то видит коридор, а кто-то может и вовсе ничего не видит. Мы привыкли, что свет – это хорошо. Нам с детства так говорили. Нам священники, это в голову втолковывали, так в Библии написано. А вот тьма – это плохо. Тьма, это то в чем живёт зло. То есть по определению в свете зло не живёт? Глупости, наверное, все эти каноны и всё, что нам внушали. Истерия. Можно заставить человека видеть мир вверх ногами, если с детства научить его ходить на руках. И он будет принимать мир именно таким, поставьте его на ноги, и он не сможет идти. И мир, тот самый, что для нас нормальный, станет для него перевёртышем. 

       Перевёртыш.

       Светлый, дивный, яркий перевёртыш.

***

       Длинный, хорошо освещённый коридор. Несколько тел лежали прямо у входа. Давно истлевшие, кости да одежда. Белые халаты. Кондрат присел, перевернул один из трупов, останки рассыпались. Кондрат встряхнул халат, из него посыпалась труха. 

       «Сероватов И.А. старший ИАМ», – было выбито синими буквами на халате.

       В спину толкнул проталкивающийся Кузьма. Кондрат посторонился. Вошли Еши и Номин. Последняя испуганно зажала рот руками и попятилась.

       – Кто это? – заглянул через плечо, Кузьма.

       – Сероватов И.А. Старший ИАМ, – вслух прочитал Леший. Бросил халат на пол. – Чтобы не означало это ИАМ, но мне это не нравится.

       – А кому нравится? – хмыкнул Еши.

       Номин подошла и, превозмогая брезгливость и страх, склонилась над останками второго трупа. 

       – Они были учёными?

       – Кто их знает, может молочниками, – без улыбки ответил Кондрат. Поправил оружие, хлопнул по напоясному ножичку. Кивнул Кузьме, тот пощупал ружье и вытащил топорик. Прижал палец к губам и осторожным шагом двинулся по отчётливым следам харизмата. 

       Леший ступал еле слышно, и отчего-то ему подумалось, что вот именно сейчас и нужна вся многолетняя выучка и тренировки. Тайра кралась следом. Именно кралась, с настороженной мордой, уши торчком, хвост вытянут. Хаски едва ступала подушечками лап на кафельный пол коридора, напряжённо прислушиваясь. Следом двигался Кузьма с топориком на изготовке. Номин прижимала к себе пистолет, а Еши держал руку на рукоятке топора. 

       Коридор упирался в лифт и расходился в две стороны.

       – Вот только разделяться не станем, – уверенно, но чуть дрожащим голосом, проговорила Номин. – Знаю я, как это в фильмах бывает, стоит разбежаться и хлоп, всех по одному схомякали.

       Леший посмотрел на девушку. Боится? Боится. И почему-то испытал некое моральное удовлетворения от её страха.

       – Не будем, – согласно кивнул. – Да к тому же следы ведут к кабинке лифта.

       Девушка смутилась, покраснела, но пистолет сжала крепче. 

       Кондрат нажал на кнопку. Створки щёлкнули и открылись.

       Номин все же завизжала.

        Три пустоглазных черепа смотрели на них из белых халатов, надетых на светлые рубашки и белые брюки, из-под которых торчали посеревшие кости.

       – Уф, прям, резидент Эвил какой-то, – хрипло пробормотал Еши, и Кондрат заметил, что рука, держащая рукоять топора дрожит. Да и сам журналист видать был в полуобморочном состоянии и стоял ровно из последних сил. 

       Единственный кто и, правда, стойко держался, был Кузьма, он шмыгнул носом, и под сводом коридора громыхнул голос:

       – Что? Какой президент?

       – Резидент Эвил. Ну да не объяснить. Фильм такой, кассовый. Про зомбаков и гору трупов, девка там, крутая, – отмахнулся журналист, голос его заметно дрожал. – Смотреть надо.

       – Во-во, – кивнул Кузьма. – Насмотритесь про зомбаков, а потом каждого шороха боитесь. Живых страшиться нужно, а не этих, – он кивнул в сторону трупов. – Они мертвы, что тебе сделают? Хотя после всяких ваших резидентов, ну да… встанут… морду бить начнут. Ты, бурят, брось, не смотри фигню всякую. Лучше уж наше, отечественное, и весело, и на душе хорошо, дурь в башку не лезет. – Он ногой подвинул кости в угол. – На какой этаж?

       – Начнём с первого, – шагнул в кабинку Леший.

       – А может лучше по лестнице… – тихо прошептала побледневшая Номин.

       Все переглянулись. Мысль, что ехать придётся в одной кабинке с останками, не впечатляла даже Кондрата.

       – Я бы тоже лучше… – промямлил Еши.

       Кузьма с Кондратом переглянулись и разом вышли из кабинки.

       – Во! – ткнул пальцем вверх Кузьма, и направился направо по коридору. – Зато они фильмы кассовые смотрят. Мозг шлаком засоряют. А нормальные люди потом пешком ходить должны. А мёртвые они чего сделать-то могут? Они и встать-то не в состоянии, кости рассыпятся, а уж чтобы в морду кому… – он махнул рукой.

       – Эт точно, – согласился Кондрат. – Не по тем идеалам новое поколение живёт.

       – Согласен, – тут же продолжил Кузьма, и, наверное, продолжал бы дальше пестовать зарубежное кино и хвалить советские фильмы, если бы коридор не оборвался уходящей вверх лестницей.

***

       – Ждите, – приказал Леший, когда они поднялись на площадку второго этажа. Сам прошёл по коридору до лифта. Следов не было. Он вернулся и, молча, указал подыматься выше.

       На площадке третьего этажа, так же молча, кивнул, и ушёл по коридору Кузьма. Вернулся, кивнул наверх. 

       Ещё один пролёт преодолели мелкой перебежкой. 

       – У лифта ничего, – шёпотом, весь трясясь, сообщил Еши. 

       На пятом этаже переглянулись. Номин не пустили, озираясь и, крепко держа пистолет, пошёл Кондрат. 

       След уходил влево от створок лифта, вдоль коридора.

       – Здесь, – шепнул майор, вернувшись. И все вместе, осторожно, по стеночке, вышли в коридор.

        Тайра кралась следом. 

       Они прошли до конца коридора к белой двери с вывеской «Центр ИАМ».

       Кондрат, не проронив ни слова, кивнул, сделал жест рукой: «Все за мной». Наверное, это глупо выглядело с гражданскими, но те повели себя так, будто всю жизнь работали под его началом в органах. Кузьма прижался к стенке справа, Еши слева. Номин встала за спиной Кузьмы, тоже наготове. Тайра напряглась и замерла у ног майора.

       Кондрат перекрестился. И все следом совершили крестное знамение. 

       Удар в дверь. Та раскрылась. Поворот влево, право, пистолет на изготовке. Следом Кузьма, Еши на колено влево, вправо. Тайра в стойке.

       Огромный кабинет, посреди которого высокая, стеклянная полусфера. В паре шагов от неё, агрегат от пола до потолка с массой кнопок и экранов. У агрегата человек, стоит спиной к вошедшим. Женщина с платком на голове, в белом халате. 

       Кондрат не сводил с неё глаз. Рядом с женщиной, пластом, окутав ноги, лежал синий свет.

       Кондрат ощутил, как зарябило в глазах и ёкнуло в сердце, и тут же тяжело ударило в ребра.

       Тук. Тук. 

       Рука, держащая пистолет внезапно дрогнула, опустилась, невообразимый холод сковал конечности. Кондрат рухнул на колени, ловя ртом воздух. Еши отпрянул к стене. Схватилась за горло Номин, звякнуло выпавшее из рук девушки оружие. Свет клубился, переливался от темно-синего до бирюзового, внутри него вспыхивали и гасли холодные искры. Свет вздымался волнами, и смотрел на непрошеных гостей иссиня-ледовыми глазами.

       Свет – это хорошо. Так внушают нам с детства. Свет – это тепло. Свет – это благость. В свете живёт добро. Так нам говорят. Свет – это жизнь.

       Кондрат оперся рукой о пол, в глазах потемнело. Тук, тук. Тук-тук.

       Свет – это жизнь? Зло не живёт в свете?

       Зло живёт там, где ему удобно. Всё остальное мы придумали для собственного успокоения. Сейчас зло было напротив, в искристом синем свете, в прекрасных лазурных переливах, в небесном сиянии. Зло дышало ледяным холодом, наблюдало, как корчится задыхаясь, зеленоглазая журналистка Номин, как оседает по стене бурят Еши, как старший майор Леший качаясь на ватных ногах, пытается встать, шарит одной рукой по полу в поисках потерянного пистолета. Он не видит ничего вокруг, в его глазах яркие вспышки затухающего сознания. 

       Вот он, вот – холодный ствол. Прицелиться. Ничего не видно. Через бешеный стук сердца, Леший сел на колени. Он не видел, только чувствовал, оно там. Вьётся вокруг женской фигуры, смотрит смертельным взглядом.

       Тёплые ладони легли на дрожащие руки Кондрата, мягко взяли из них пистолет.

       – Лукишна! На меня фокусы твоего животного не действуют.

       Грохот выстрела, казалось, разнёс барабанную перепонку и ворвался в мозг, проясняя и выкидывая его из предсмертного ступора.

       И сердце остановило дикий стук. Прояснилось в глазах. Послышался судорожный вдох Номин и тихая ругань Еши. Следом мат Кузьмы и звук отбрасываемого пистолета.

       Кондрат тяжело опираясь о стену, поднялся, протёр глаза. Свет стоял столбом напротив Кузьмы, тот перекидывал с руки на руку топор.

       Свист и рык, взмах топора.

       – Стойте! 

       Свет взмыл под потолок, кузнец рассёк воздух.

       – Остановитесь! – морщинистые руки схватились на топор.

       – Уйди, Лукишна! – взревел Кузьма. – Он ответит за Марьюшку! – и оттолкнув Лукишну, наметился в светящийся синий потолок.

       – Стойте! – старуха упала на колени. – Он не убивал твою Марью, – она, всхлипывая, зарыдала. – Он хотел спасти её!

       Топор застыл к руках Кузьмы. Теперь рука очухавшегося Лешего легла на держащую, рукоятку ладонь кузнеца.

       – Опусти, Кузьма. Дай ей сказать, – кузнец зло одёрнул руку. Нахмурился. Но тут, же на плечо легла белая ладонь с тонкими пальцами. – Кузьма, позволь ей сказать, – тихо попросила, едва выговаривая слова Номин.

       – Он только что чуть не убил тебя!

       – Он оборонялся! – кинулась в ноги девушки Лукишна. – Он же не убил. Он просто пытался остановить вас!

       – Мне так не показалось, – хрипло произнёс, поднимаясь Еши.

       – Да если б он хотел убить! – рыдала старуха. – Он бы убил, – и кинулась к Кондрату, схватила его за руку, судорожно затрясла её. – Послушайте меня, он никому зла не хочет. 

       – И всё-таки он напал на нас, – недоверчиво проговорил Леший и покосился на потолок. – И это не в первый раз. В Яндыре он убил молодую женщину по имени Катерина и её знакомого Стаса, последнего, прямо в здании РОВД. Почти у меня на глазах…

       – Почти… – вдохнула Лукишна, растирая по морщинистому лицу слезы и покачала головой. – Я вам все расскажу. Всё что знаю.

       – Он заразил Севольное, – совсем тихо произнёс Кондрат, спиной чувствуя, как в немом вопросе уставились на него остальные.

       – Это ещё не известно, заражено ли Севольное, – нахмурился Кузьма.

       – Это точно известно.

       – Кому? – Кузьма сощурил глаза.

       – Мне, – развернулся и посмотрел в глаза кузнецу Кондрат. – Старуха, Ольга Марковна… она тоже…заражена.

       – Так и знал, – прошипел Еши. – Все знали, что-то там не так. Когда ты вернулся, поняли. Все промолчали… а ты… почему ты не сказал?

       – О чем сказать: как труп древней старухи пытался убить меня? Или о том, как я отрубил ей голову, а она поставила её на место? А может рассказать, что подпёр дом и поджёг его вместе с ней? О чем тебе в подробностях рассказать, Еши?

       Бурят отступил, на побледневшем лице ярко выступили скулы.

       – Всё так плохо?

       Кондрат проглотил вставший в горле ком.

       – Плохо. И если это распространится…

       Лукишна вздохнула.

       – Это сделал не харизмат. 

       Кондрат посмотрел на старуху. Поднял свой пистолет, сунул в кобуру, прошёл за оружием Номин, покрутил его в руках и, вернувшись, отдал журналистке. Вытащил из рук кузнеца топорик.

       – Это я пока подержу у себя, – и только тогда развернулся к Лукишне.

       – Значит, вы знаете, что происходит в Севольном?

       Она кивнула.

       – И то, что произошло в Дивном, тоже знаете? И зачем он убил людей в Яндыре?

       – Отчасти, он не разговаривает. Не может.

       – Что значит, не может? Он нем? 

       Старушка невесело усмехнулась.

       – Идёмте, я расскажу всё что знаю. И может, вы, сможете помочь, и ему, и себе.

       Глава 34

       Она вышла в соседнюю дверь, за которой оказалась небольшая комнатка с диванчиком и парой кресел, всё старое, завезённое, видимо, в годы советской власти. Но вид имело новый, сидели на мягкой мебели, явно, редко. Посреди комнаты журнальный столик с водрузившемся на полированной поверхности чайным сервизом. 

       – Здесь мы с ним и живём, – начала старушка, присаживаясь в кресло и указывая остальным на диванчик. Вздохнула и продолжила.

***

       В тысяча восемьсот пятидесятом году, Яндырь вместе со всей областью, исчез с карт мира. Была Яндырская область и пропала. Именно в тот год она стала закрытой зоной. Нет, там не случился ядерный взрыв или выхлоп радиации, не было и химических заводов на её территории, и даже мелких бытовых предприятий не было. Мало кому известная, а после и вовсе известная очень суженному кругу лиц, Яндырская область стала – трансмагистральногалактической таможенной зоной. И тому предшествовала довольно дикая и странная история. 

       Единственное, что было в Яндырской области развевающегося – мелкое НИИ, находящее вблизи деревни Дивное. Надо тут отметить, что собственно сотрудники института и образовывали деревеньку. Уже после в неё стали переселяться люди из близлежащих более мелких деревень, и вскоре Дивное стало довольно крупной точкой. НИИ переносить из общественного места не стали, дорого и нецелесообразно. Итак, на ладан дышал институт. Учёные в нем работали на голом патриотизме, с верой в светлое будущее и на благо родине. И скорее всего, данное заведение постигла бы точно такая же участь, как и все остальные, со временем оно бы заглохло, зачахло, молодёжь отказалась бы ехать к черту на кулички, НИИ попросту перестало бы существовать. Но вышло иначе. 

       Никому до того неизвестный инженер Гробышкин поругался со своей женой и решил покончить на такой сакраментальной и бытовой ноте жизнь самоубийством. Тонкой души человек был. Сел на лошадёнку и поехал местечко искать. Ехал, он, ехал и… приехал в город. Улицы дивным камнем мощённые, по дорогам широким странные кибитки то ли едут, то ли летят. Дома, как в сказках небывалых. Удивился Гробышкин, давно ли в окрестностях проезжал, а городка такого не видал. Зашёл в ближайший магазинчик, и каково было его удивление, когда не смог поговорить с тамошним продавцом. На все его вопросы, девушка с удивительно лучистыми, яркими глазами отвечала потерянной улыбкой и выглядела непонимающей. Гробышкин вышел на улицу и постарался заговорить с прохожими, но и те его не понимали и шарахались. На лошадь же смотрели с удивлением. Вскоре к гражданину, уж и позабывшему, что шёл он в поисках места для мирного ухода в мир иной, подошёл немолодой мужчина. И что-то произнеся на неизвестном языке, провёл растерянного гражданина Гробышкина в неизвестное здание. Гробышкин хоть и не был мировым светилом в науке, однако, когда вошёл в помещение, где все ходили в белых халатах, а подошедший к нему мужчина заговорил слишком ласково и вопросительно, инженер понял – он попал к учёным мужам. Допустить, что это другой мир Гробышкин не мог. А зря. Почти месяц несчастный учёный провёл в закрытом учреждении. Что происходило за закрытыми дверьми, никому известно не было. Жена Гробышкина писала заявления об исчезновении мужа, коллеги вздыхали, сетуя на ранимую душу инженера и нестабильное финансовое положение, которое и вызвало семейную ссору. По углам шептали, что ушёл из жизни инженер. И тоскливо от того становилось, так как найти другого инженера, который согласился бы работать в Дивном не было. 

       Но прошёл месяц-два и на пороге НИИ Дивное, появились трое незнакомцев. Каково было удивление, когда в одном из них узнали пропавшего Гробышкина. Он рассказал о других цивилизациях, населяющих далёкие галактики, он показывал удивительные снимки и уверял о существовании врат между землёй и далёкой планетой Превия. Последние годы учёные Превии занимались разработкой межгалактических врат для общения с другими цивилизациями, во время открытия таковых на Земле, в них и прошёл Гробышкин. Коллеги смотрели, вздыхали, крутили у виска. А потом в разговор вступили пришедшие с ним двое незнакомцев.

       А ещё через три месяца близ села Севольное появился первый порт, связывающий землю с Превией. Ещё через полгода было подписано соглашение о межгалактической связи других цивилизаций с Землёй через порт Превия-Севольное. Но все это проходило под грифом секретно. А через пару месяцев Яндырская область официально пропала со всех карт мира. Теперь в город можно было попасть только через созданные братьями по разуму вторыми вратами, выходящими в человеческий мир планеты Земля. На этом первая часть истории и готова закончиться, если только не брать во внимание то, что в здании НИИ Дивное появилось новое высокоразвитое техногенное центральногалактическое НИИ. 

***

       – Врата два, – тихо проговорила Номин, и начала рыться в сумочке. Вытащила оттуда свёрнутые в рулон листы Петровских отчётов. – Те самые, недалеко от сторожки егеря. 

       – Те самые, – кивнула Лукишна. – Врата два, выход в мир Земли.

       – Первые врата, – другая цивилизация, другая планета, Превия, – подвёл итог Кондрат. – Вторые врата, человеческий мир. Третьи? На карте они находятся в Яндыре.

       – Третьи врата, – Лукишна вздохнула. – Через порт на Землю прибывает очень большое количество различных гуманоидных и человекообразных рас. Бывает, среди них попадаются и откровенные негодяи, мошенники, преступники, те, кто скрывается от галактической или ещё какой полиции. Есть и наши сограждане, вступившие в заговоры, сговоры или ведущие попросту подрывную деятельность относительно галактического мира, да много всего… Собственно, как и в земных странах. Для таких и существуют третьи врата. 

       – За ними тюрьма, – догадался Еши. 

       – Тюрьма, – кивнула старушка. – Можно и так сказать. На деле общегалактическая зона особого содержания. Выход на планету Тритон. Полярная планета пустоши. 

       – Почему врата создали в психушке? – спросил Кондрат.

       – А вы бы, где хотели? Клиника для умалишённых очень удачное место. Не нужно объяснять, почему постоянно прибывают, и убывают странные субъекты. 

       – Значит, в Яндыре существуют трое врат? 

       – Нет, молодой человек. Врат не трое. Их четверо… и именно из-за четвертых врат происходит то, что вы видели в Севольном, именно из-за них Дивное исчезло с карты Яндырской области.

       – Что это за четвертые врата?

       Старушка сложила руки на колени.

       – Люди, гуманоиды, более развитые и менее развитые цивилизации бесконечной вселенной. Все мы так глубоко вошли в технический и научный прогресс, что забыли о Богах, попросту перестали в них верить. Когда множество цивилизаций получили возможность общения, передачи опыта, совместных научных разработок, те, кто добился невероятных высот, захотели большего. Признания собственного величия в науке, в знаниях, в понимании мироздания. Так много говорилось о потусторонних мирах, о душах, о параллельных созданиях, что некоторые решили проверить, а существуют ли они, в самом деле. Тогда эта мысль только витала в воздухе. Если есть другие цивилизации, почему бы не существовать параллельным или потусторонним мирам? Если б мы умели предугадывать…

       – Вы рассказываете так, как будто, сами присутствовали при сем событии, – проговорила Номин.

       – Присутствовала, – кивнула старушка.

       – Когда ж это произошло? – удивился Леший.

       – Давно милый, в земном тысяча девятьсот двадцать втором году. Я тогда здесь лаборанткой только пришла служить.

       Кузьма выпучил глаза.

       – Это ж, сколько вам лет?

       Она растерянно улыбнулась, и казалось, смутилась. Но тут же взяла себя в руки:

       – В нашем НИИ работали лучшие умы многих цивилизаций. Мы умеем сохранять жизнь. Но сделать бессмертными, увы… Однако мы не о возрасте говорим. А о том, как рушатся фантазии и великие идеи, обращаясь в ужас и хаос.

       В комнату переливаясь, проник синий свет и устроился у ног Лукишны. Она уставилась в колени. Вздохнула. 

       – Вы создали что-то ужасное? – тихо спросила Номин.

       – Не создали… Открыли. Четвертые врата.

***

       Глубоко ночью сработала система. Сотрудники, следившие за работой поисковика, дежурившие в ту ночь, бегом бросились в комнату создания врат.

       Уже через полчаса туда же прибыли ставший к тому времени главой НИИ Гробышкин, его помощник Калистратов Евгений Палыч и старший научный сотрудник гуманоид Васперовский Джим Откар.

       Врата выглядели необычно, если трое врат открытых учёными Превии представляли собой едва видный межмировой ход, который в незнании можно и не заметить, то эти… Эти врата были уникальны. Радужная, меняющая цвет воронка, окутанная бледными синеватыми облаками.

       – Я был уверен, что он существует, – потёр руки Калистратов.

       Гробышкин хмурился. 

       – Чувствуешь, какая волна от него идёт? У меня виски ломит, и сердце стучит как бешеное.

       – Это от волнения, – подсказал Васперовский.

       – Отправим зонд?

       Все переглянулись. По-хорошему нужно было дождаться ответа научной комиссии и только потом… Но желание узнать, что за вратами, было слишком сильным. Уже через пять минут сотрудники НИИ, пребывающие в здании, смотрели, как беззвучный зонд вошёл в воронку и пропал в синей дымке.

       Через час зонд вернулся. Доктора расшифровали данные. Мир, в который открылись врата, был очень похож на пустыню. Зонд не зафиксировал в нем домов или построек, не было в расшифровке лесов и морей. Зато воздух, хоть и был пониженной температуры и обладал излишней влажностью был вполне пригоден для людей. В остальном же зонд определил синюю, ледяную пустошь, в которой зонд встретил только одно человекообразное существо с рогами и копытами. В тот момент, задуматься бы светилам, рога и копыта – что-то есть в этом нечистое, потустороннее. Но, доктора, едва расшифровав данные, кинулись в потаённый мир, дабы встретиться с единственным найденным в другом мире существом. 

       Синий леденящий кровь мир. 

       Гробышкин первым подошёл к существу, лежащему на синем песке. 

       – Это женщина! – удивлённо вскрикнул он.

       Аборигенка открыла глаза, по удивительно прекрасному лицу сбегали капельки пота. Женщина выгнулась и закричала. От её крика заложило слух, доктора отпрянули. У Калистратова пошла ушами кровь. Он бросился назад во врата. С ужасом бросился следом за ним и Васперовский, сжимая руками голову.

       Гробышкин остался, да он был учёным, но он был и доктором. И сейчас он видел перед собой женщину, страдающую, изгибающуюся в родовых муках. И рядом с ней не было никого, кроме Гробышкина. Превозмогая дикую головную боль, щурясь от плясавших в глазах огоньках, едва стоя на ватных ногах, он положил руку на живот несчастной и тихо проговорил:

       – Ничего, милая, ничего. Потерпи, сейчас я всё сделаю.

       Через полчаса он вышел, качаясь, из врат и положил на руки встречающих его медиков синеглазого младенца.

       Гробышкин попал в реанимацию с инфарктом. Многие медики пожимали плечами, дивясь силе воли начальника НИИ, ведь он перенёс инфаркт, принимая роды. И смог выйти на своих ногах! 

       Через месяц, Гробышкин, вопреки увещеваниям докторов вернулся на работу.

       – И где мой спасеныш? – начал он едва вошёл в кабинет, где его уже ждали помощник и заместитель.

       – Проблемы с твоим спасёнышем, – холодно сказал Васперовский. И поведал вернувшемуся начальнику жуткую историю. Через сутки, после того как малыш был водворён в капсулу содержания младенцев, на приборах, фиксирующих четвертые врата начали происходить странные вещи. Появлялись и исчезали данные. Дежурные сотрудники впадали в кому, а кто-то умирал прямо в комнате врат, едва ступив в неё. Было решено повторно отправить зонд.

       Аппарат вернулся быстро. На экране зонда в синей пустоши стояла вооружённая армия странных существ, похожих на людей, но обладавших просто смертельно синим цветом кожи, во главе которой находился высокий мужчина, с огромными синими рогами – представившийся генералом Роваран. Он без всякого акцента сообщил, что армия великого мира Трамерры, готова разнести в пух и прах все существующие миры во вселенной, если люди Земли не вернут им украденного наследника владыки. Он пояснил, что раз в миллион лет одна из сотен жён владыки выходит в великую пустошь Трамерры, чтобы воспроизвести на свет властителю сына.

       – Трамерра?

       – Рога и копыта, величайшая сила и лед. По нашим меркам Трамерра – то, что мы все называем адом.

       Гробышкин побледнел.

       – Мы открыли врата в ад! – он вскочил и заходил по кабинету. – Нужно срочно, просто сейчас же вернуть им сына владыки. – Гробышкин возвёл руки к небу. – Я верил, что существуют иные миры, но ад! О, Боги!

       Калистратов и Васперовский переглянулись.

       – Мы так не думаем.

       Гробышкин остановился посреди кабинета.

       – Что это значит?

       – Мы созвали совет, – скомкано начал мямлить Калистратов. Васперовский его перебил. – В ходе научных наблюдении мы установили, что в этом младенце огромная, просто невероятная потусторонняя мощь. Даже те, кто просто подходят к нему, испытывают жуткий дискомфорт, а ведь он ещё младенец. Представляете, какая сила попала нам в руки?

       – О, Боги! – взревел Гробышкин. – Вы хоть понимаете, о чем говорите? Какая сила? За ним адская армия.

       – А если уничтожить врата? Они не попадут в наш мир, – поднялся из-за стола Васперовский.

       – Это бред! Адский владыка! Они найдут другой ход и…

       – А если не найдут? – уверенно обрезал речь начальника, Васперовский. – А даже если и найдут, мы всегда можем сказать, что закрыли по незнанию, и вернём им ребёнка. Потом вернём, когда они смогут попасть в наш мир. А за это время сможем узнать, что за сила в нем, как это работает! 

       – Васперовский, вы сумасшедший? Не станут они с нами говорить, если мы сейчас им его не вернём! Не станут!

       – Совет нас поддержал, – холодно сообщил Васперовский. – Это уникальная возможность. Если мы поймём, что с ним, то можем создать самую сильную армию во всех вселенных.

       – Ах, вот вы даже как? – усмехнулся Гробышкин. – Что ж, Джим Откар, я давно замечал, и теперь вижу, вы метили на моё место. Пожалуйста, оно ваше, но и ответственность за содеянное тоже на вас. Я учувствовать в этом не стану. 

       – Как бы ни так, – засмеялся Васперовский. – Вы уже в этом участвуете, и ответственности на вас не меньше. Это же вы принесли его в НИИ. Могли оставить в пустоши…

       Гробышкин побагровел

       – Я считал, что спасаю его. Женщина, которая родила владыке сына, осталась там, на песке бездыханная…

       – Бездыханная? – усмехнулся помощник. – Да они вообще не дышат! Они же… они… не живые… 

       – Никто об этом не знал, – сжав руки в кулаки, проговорил Гробышкин. – Я поставлю вашу теорию под сомнения, соберём очередной совет и…

       – Поздно, я закрыл врата.

       Гробышкин в очередной раз изменился в лице став мертвенно бледным.

       – И теперь, – продолжил Васперовский. – Если вы их откроете, то будете виновником уничтожения вашей… всех планет и миров. А мы, узнаем, как это работает, а после найдём, как подчинить себе адскую армию. Вот тогда и откроем врата.

       Гробышкин выскочил из кабинета под смех помощника. Всё это время заместитель Калистартов сидел, вжавшись в кресло и боясь поднять глаза хоть на кого-то из начальников.

       В тот же час Гробышкин написал заявление. И покинул здание НИИ.

       А над ребёнком начались опыты. 

       Пять, десять, двадцать лет, тот, кто должен был стать владыкой астрального мира, был узником галактического НИИ. Его держали в полной изоляции, любой, кто входил в камеру погибал. Мощь, источаемая существом, убивала. 

       Однажды в НИИ появилась женщина, представившаяся ответственным работником внешне галактического института пограничных миров, Катериной Стоговой. Они много лет разрабатывали теории и изучали документы, отправляемые НИИ Дивного о существе потустороннего мира. Теперь же она хотела увидеть его вживую. Именно она назвала объект харизматом, из-за способности не только убивать, но и действовать на чувства, эмоции, общее душевное состояние человека и ему подобных. 

– Мы не сможем подчинить его, – произнесла однажды Катерина, смотря, как ходит из угла в угол, в герметичной камере, харизмат. За время, проведённое на земле, он подрос. 

       Джим усмехнулся. 

       – Сможем, если лишим его разума.

       Стогова сощурила глаза.

       – Он живое существо.

       – Мы лишим его разума и навяжем другие мысли, другие чувства и мировоззрение. Мы сделаем его своим парнем.

       – Фантастично.

       В камеру начал медленно вползать дым, харизмат заметался по камере. Ударил в стены, Катерина ощутила, как по кончикам пальцем пошёл озноб.

       – М-да, – подтвердил Васперовский. – И это он ещё не силен. Когда вырастет, равных ему не будет, – и тут же добавил, –… среди живых. Я отправил запрос в ваше учреждение на воссоздание прототипа.

       – Как вы себе это представляете? – удивилась Катерина. – Мы создавали геномных особей, но, то были люди. А он… демон…

       – Ой, это вам Гробышкин напел? Знаю, он верит в эту чушь. Нет, харизмат, вполне живое существо, из плоти и… не совсем обычной, но крови. Вот смотрите, – он направился к входу в камеру.

       Харизмат лежал без движения. 

       – Присмотритесь, – тяжело дыша в респиратор, указал Васперовский. Он провёл скальпелем по синей вене, из неё разлился ярко-синий свет, стек густой жижицей и тут же обратился в облачный луч.

       – Осторожно, не прикасайтесь к нему, неизвестно какая может быть реакция. Мои ребята работают с субстанцией только в герметичных скафандрах, – отстранил склонившуюся над лучом Катерину. – Мы провели пробы. Это не просто кровь. Это источник его силы и жизненной энергии, выкачать всю, и останется лишь оболочка.

       – Вы хотите сказать, что после, «это», можно использовать?

       – Да, – кивнул профессор. 

       – Совет не даст разрешения проводить опыты над живыми.

       – Потому я и прошу создать прототип. Вы создадите, и мы поселим нашу харизматическую личность в того, кого напичкаем нашими законами, пониманиями и мировоззрениями. Он будет думать, как мы, будет …

       – Он будет человеком.

       – Да, со сверхспособностями.

       – Мне не нравится ваша идея, Джим. Но в таком виде, в своём теле и сознании, он опасен. Выжимайте из него, как вы это называете – кровь, субстанцию? А тело отдавайте нам, мы создадим прототип, и пробуйте.

       В тот же день пришло разрешение совета. 

       Катерина стояла напротив камеры харизмата и смотрела в синие глаза, когда он последний раз улыбнулся сквозь толстое стекло. 

       Позже его тело отдали, и она увезла его в офис внешне галактического института.

       В НИИ Дивное осталась харизма – то, что Васперовский Джим Откар по недоразумению принял за кровь, жизнесоставляющую харизмата.

       Глава 35

       Первый тревожный звонок поступил вечером двадцатого сентября. Васнецовский был разбужен среди ночи. На ходу натягивая белый халат, он прошёл в кабинет, где в полнейшей изоляции хранилась харизма. Её не было.

       Зато на полу, стеная, корчилась старшая лаборантка Елена, которая должна была в ночную смену проверить состояние харизмы и взять плаценту на анализ.

       Была поднята деревенская полиция и местный самоуправ, харизма находилась в здании. Васперовский кричал на всё НИИ, что найдёт того, кто сорвал ценный эксперимент, тут же было сообщено в совет и в Дивное выслали лучших ищеек.

       Вечером, после бесцельных поисков, уставший и злой Васперовский направился в свой кабинет. Хорошо хоть проб харизмы у них осталось предостаточно. Но сам цельный экземпляр! Кому он нужен? Что с ним делать?

       В эту секунду прозвучал второй звонок. Профессор, не успевший даже присесть, выбежал из кабинета. К нему на встречу нёсся старший помощник Калистратов.       

       – Елена! – выкрикнул он осипшим от бега голосом и шлёпнулся на колени.

       – Что? – чувствуя стремительно приближающуюся беду, спросил профессор и побледнел. В самом конце коридора шла старшая лаборантка, следом за ней, смотря на докторов наук ледово-синими глазами, двигались три ассистента и младший инженер. Калистратов взвизгнул, вскочил и бросился к лифту. Джим Откар бросился следом. 

       Выбежав из здания, Васнеровский остановился. В паре шагов от него расплывался облаком синий свет, из которого на профессора смотрели яркие глаза харизмата. Но теперь это уже была не синяя лужица харизмы, а расплывчатый испускающий яркий синий свет зверь, с оскаленной жуткой мордой. Он минуту смотрел на профессора и устремился к лесу.

       Через двадцать лет, после открытия четвертых врат, а в точности, двадцать третьего сентября тысяча девятьсот сорок пятого года Дивное исчезло с карты Яндыря. Внезапную, странную эпидемию остановить не смогли. Как и найти харизмата. То, что выкачанная из существа субстанция оказалась живой, стало открытием. Как и то, что тело, привезённое Катериной Стоговой в институт ожило через трое суток, вот только рога с копытами у него пропали, исключив доказательства астрального происхождения.

***

       В комнате повисла угрюмая тишина.

       – Тела, которые в институте, это те, кто заразились?

       – Это те, кто уже не смог выбраться, но и становиться зомби не захотел. 

       – Как вы выбрались?

       – Меня вывел он, – Лукишна показала на свернувшегося в облачко у её ног харизмата.

       – Он живое существо.

       – Я ж, говорил, – тут же вставил Кузьма, – бесовское отродье.

       – Живое, может и бесовское, прямых доказательств тому нет. Не мыслящее логично, но… он не зло.

       – Отчего не мыслящее? – Кондрат встал с дивана и подошёл ближе к свету. Тот заволновался.

       Лукишна опустила руку и погрузила в свет. Харизмат успокоился.

       – Он слышит, может что-то и понимает. Реакция на уровне эмоций и инстинктов. Да и как ему думать? Чем? Интеллект остался в теле.

       – То, что вы рассказали, поразительно, – подошёл и присел рядом с Кондратом бурят. – Получается, он разделился на две части, каждая забрала нечто своё, и каждая способна существовать отдельно.

       – Вот именно, что существовать. Он мучается, находясь вне тела. Они же одно целое.

       – Почему он спас вас, но не спас остальных?

       – Он… он умеет быть другим. Огромный зверь с синими глазами. Он смотрел на меня, и я видела слезы в его глазах, после ухода лаборанток и докторов. Он никому до последнего не показывал себя. Синяя субстанция. Каждый раз, когда в него втыкали очередную иглу или брали пробы, он чувствовал боль. Я всего лишь младший лаборант, мне даже подходить к изоляционному кубу не позволяли, и я смотрела из-за угла, когда мыла полы или протирала колбы. И тот день, я хорошо запомнила. Ленка не любила его, терпеть не могла, она не понимала, что субстанция живая. Если она дежурила, то после её ухода он плакал, как ребёнок, слезы текли, синие, яркие. Я осторожно пробиралась к кубу, чтобы никто не заметил и пела ему песни, он замолкал, слушал. В ту ночь снова дежурила Ленка, я уже про себя решила, что как только злая, старшая лаборантка уйдёт, обязательно проберусь и спою харизмату колыбельную. Я прошла в подсобку и там затаилась. Ленка как всегда надела гидрокостюм, всунула руки в перчатки и воткнула в харизму иглу, свет в кубе вспыхнул, в тот момент он впервые изменился на глазах у чужого. Внезапно свет обратился в огромного зверя и, вывернувшись, вцепился в перчатку. Ленка вскрикнула, харизмат испугался собственной выходки и тут же перчатку отпустил, забился в угол. Старшая лаборантка вытащила руку из перчатки, та была прокушена до крови. Ленка выругалась на харизмата и вышла, вернулась через полчаса с перевязанной рукой. Вместе с ней в кабинет вошла институтский медик, ухмыльнулась, глядя на забившийся в угол свет.

       – Значит, мы ещё и кусаемся! Какой любопытный вид? Он походит на зверя, – сказала без раздражения, но каким-то неприятным тоном. – Ну, эт ничего, мы тебя слушаться научим. Ленка колбу сузь, и дыма пусти, пусть задыхается. Я отдохну, а утром зайду к Васперовскому. Надо же, оно живое!

       – Может сейчас сообщить? – засомневалась Ленка. – Всё-таки открытие!

       – Никуда наше открытие не убежит, – зевнула доктор. – А вот профессор вставит по первое число, если среди ночи разбудим. Уж лучше с утречка, – она поморщилась, вытерла руку о халат. – Об тебя, что ли, испачкалась кровью? Ладно, ты запри всё здесь и свободна. – Она махнула лаборантке рукой и вышла.

       Ленка два раза махнула тряпочкой и застыла. У Лукишны ноги в подсобке затекли. Она слегка пошевелилась и задела швабру, та со стуком ударилась в дверь. Ленка резко обернулась, и кинулась к подсобке. Когда старшая лаборантка открыла дверь, то младшая еле сдержала крик. На лице Ленки ярко высвечивались искрящиеся, синие вены. Старшая лаборантка скрипнула зубами. Лукишна схватила попавшую под руку швабру и нанесла той удар в лоб. Старшая лаборантка отскочил, следом из подсобки выскочила Лукишна. И вдруг Ленка как-то странно потянулась, вывернулась и стала на глазах синеть. Лукишна от ужаса онемела. И тут же услышала тихий вой. Она обернулась и увидела полные слез глаза харизмата. Что в этот момент сработало, то ли жалость, то ли некое предчувствие… Но младшая лаборантка кинулась к кубу и вывернула вентиль. И почти в тот же момент, ощутила, как позади, в затылок дышит холодом Ленка. Лукишна медленно повернулась и встретилась с ледово-синим взглядом. Ленка оскалила зубы. Лукишна про себя попрощалась с жизнью. 

       Синий свет вынырнул из-за спины молоденькой лаборантки. Лицо Ленки исказилось. Лукишна услышала рык, сердце бешено застучало. Огромная лапа выползла из света и нанесла удар, Ленка взвыла, упала на пол. Свет скользнул за ней, и Лукишна увидела, как синие струйки из тела Ленки потекли к харизмату. Но тут послышались крики.

       – Уходим, – вскрикнула Лукишна и бросилась к запасному выходу. Свет был понятливым и, бросив Ленку, кинулся следом за спасительницей. Вместе они выбрались по чёрному входу на улицу. Какое-то время сидели в овощном подвале, слушая шумиху в здании НИИ. И только когда раздался жуткий шум, крики о помощи, вопли, и взвыла сирена, беглецы решились вылезти и бросились к лесу. Именно тогда, на глаза убегающему профессору и попался скрывающийся харизмат.

       Лукишна вздохнула.

       – Три года, после того, за нами устраивали настоящую травлю. Спасибо профессору Петру Гробышкину, мы наткнулись на его хижину в лесу на второй день. Он историю нашу выслушал и к себе забрал.

       – Пётр! – Кондрат вскочил. – Егерь. Он стал егерем?

       Лукишна кивнула.

       – Да, после того как ушёл из НИИ, Пётр пошёл добровольцем в пятый отдел, он был уверен, что за харизматом придут. Он говорил, никто не станет слушать, почему мы закрыли врата, нас уничтожат как крыс. Здесь я могу, хотя бы, прослеживать активацию астральных полей, и если где-то повысится регилиряция, я смогу заметить. И хоть что-то сделать. Последние годы мы жили у него, он скрывал харизмата от людских глаз. К его сторожке никто собственно и не ходил, боялись Петра, суровый был.

       – Теперь понятно для чего он нагонял страх на мужиков. Чтобы не шастали по его территории, меньше глаз, – кивнул Кондрат.

       – Все ничего, но на поиски харизмата приехала Стогова. Это была умная женщина. И в то время, когда Пётр искал пути защиты мира от соотечественников харизмата, та, искала самого харизмата. Остановилась она в деревеньке в нескольких километрах от бывшего Дивного. Посёлка то в то время уж на картах не существовало, я в той деревеньке доктором устроилась. Удобно и егерская опушка рядом, и дом. В той же деревеньке появилась и Стогова. Я её и не узнала, меняться она умела, та цивилизация, из которой она произошла, обладали навыком, что у наших хамелеонов, подстраиваться могли под любую расу. Кстати, именно на форме своей ДНК они и разрабатывали генных прототипов. Так вот, два года она под неизвестной мне личиной жила, а потом пропала. С год её не было и вдруг появляется и сразу ко мне в поликлинику приходит. В глаза заглядывает.

       – Не узнала?

       Я плечами пожала.

       – Стогова Катерина. В НИИ Дивного работала. С харизматом. Не ожидала тебя увидеть. Все кроме профессоров Калистратова и Васперовского погибли в Дивном. А ты тут, живёшь, работаешь. Удивлена.

       – Что ж, удивляться-то. Повезло.

       – Говорила с профессором Джимом, помниться ему последнее, что видал харизмата и лаборантку. Говорит, к лесу они бежали.

       Я похолодела.

       – Я ничего никому не скажу. Выведи меня на харизмата, – в глаза попросила Стогова.

       Я молчу.

       – Время тебе час. Ждать буду у калитки дома.

       Встала и пошла.

       А я бегом к Петру, в ноги упала, рассказала. Он на улицу бросился, вернулся бледный.

       – Учуял, – говорит. – За ней пойдёт. Она тело его увезла, по следу двинется. Ты здесь Лукишна сиди. А я пойду, – и ушёл. 

        Воротился к вечеру, уставший, с пустыми глазами.

       – Всё, – вздохнул. – Конец деревеньке.

       Я зарыдала:

       – Неужто снова?

       – За Катериной бросился, а там, на дороге участковый местный увидал его, и стрелять давай. Тут и люди, кто с вилами, кто с лопатой. Он и не нападал, вот только когда пуля прошила, то свет искрами в разные стороны, да и в людей… – Петро вздохнул

       – Где он?

       – У крыльца.

       Я вышла. Харизмат тихо выл. Я платок накинула и в деревню.

       – Куда ты, заразишься! – вслед мне кинулся Петро. Но я уже бежала. По домам заглядывала – нет никого. В последний дом заскочила, а там девчонка сидит. Схватила её на руки, и бежать, а они уж от избы Катерининой идут стайкой, меня увидели и следом бежать. Тут и харизмат объявился. Не дал нас догнать, защитил. А я хоть одну душу да спасла. На следующее утро деревенька пропала. Вот и вся история.

       – А в Севольном, это он тоже нечаянно заразил? – скривил губы Кузьма.

       – Нет. Я ж, почему рыжую вывезла. Когда к Марии пришла, та на давление жаловалась. Пока мы с журналисткой говорили, видела я, как к ней доктор пришел. Все ничего, да вот только узнала я его. Калистратов это был.

       Кондрат кивнул.

       – И к Ольге Марковне приходил тоже он.

       – Вот, вот. У Марьи он минут двадцать пробыл, после его ухода, я к ней зашла. Она в кресле сидела, глаза стеклянные, синие. Уговаривать вашу девушку времени не было. Пришлось воспользоваться способностями. Загипнотизировала я её, и в машину потащила. Не было времени объяснять, Марья как в себя бы пришла, нам бы конец был. 

       – Как туда харизмат попал?

       – Так по следу, – улыбнулась старушка, – за мной шёл и учуял. Решил, что спасать нужно, а тут… – она вздохнула. –… ранили его, – и покосилась на Кузьму, тот нахмурился.

       – Почему вы пришли в Дивное?

       – Так ранен он. А здесь оставшаяся харизма, то, что не забрали с собой Калистратов с Васнеровским. 

       – Зачем профессора заражают людей Севольного? – тихо спросила Номин.

       – Это и я хотел бы узнать, – вздохнул Кондрат, поднялся и прошёл по комнате. – Где находится НИИ? Где-то рядом с Севольным? Очень хочется посмотреть в глаза докторишкам.

       Свет взметнулся вверх, закрутился воронкой.

       Лукишна свела брови, насупилась, недолго помолчала.

       – Он поможет. Он пойдёт с вами.

       Кондрат посмотрел на всех исподлобья.

       – Если кто-то не хочет, то может отказаться. Сейчас. Чтобы потом это не стало неожиданностью.

       Молчание было ответом.

***

       Дома мёртвой деревни. Пустая улица. Когда-то на ней жили люди.

       – Вы спешите, и будьте осторожны. Те, кто в деревне… они проснутся, едва перевалит стрелка за полночь. Если хотите уйти, то идите сейчас, – торопливо увещевала старуха. 

       И они ушли, по темным улицам. Не оборачиваясь, спиной чувствуя синий свет. Тайру свет пугал, она тыкалась носом в ноги Кондрата и ворчала. Путники шли, молча. Шаг за шагом. К околице. Не позднее полуночи. 

– Золушки, блин! – донёсся голос Еши.

       Свет стелился по земле синим туманом. Тайра семенила лапами, напряжённо вглядываясь в тёмные силуэты домов. И вдруг остановилась, прислушалась. Шерсть на загривке встала дыбом, синий свет едва коснулся собаки, она испуганно отскочила, зарычала, но не на свет, а в чёрную пустоту одного из домов, в открытую калитку.

        – Тайра! – шёпотам позвал Кондрат и ускорил шаг. Еши покосился на хаски. Да и Номин, хоть казалась внешне спокойной, ускорила шаг. 

       – Небось, отпрысков твоих почуяла, – хмыкнул, обращаясь к харизмату кузнец. Синий свет взвился столбом, умей говорить, ответил бы. Но вместо этого унёсся в ночное небо и расплылся в темных ночных тучах.

       – Дьявольское отродье, – пробормотал вслед ему Кузьма, плюнул и пошёл дальше.

       – А может он и правда не виновен.

       – Ага, добрый и пушистый. Каждый раз все вокруг сами виноваты. Откуда оно пришло? Что за измерение такое. С хвостом и рогами. Да, конечно. Не верю. И Марью из худа или добра, а он убил. 

       – Нужно разобраться, уж после судить.

       Кузнец резко остановился, развернувшись, схватил Кондрата за грудки и хорошо тряхнул.

       – Разобраться? Я уже разобрался. А вы уж там можете, что угодно решать, а я… я…

        Он выхватил топорик из-за пояса.

       – Иди сюда, тварь! За бабьей юбкой не прячься. Иди сюда!

       – Кузьма! – подскочила к кузнецу Номин и схватила за руку – Хватит!

       Он отшвырнул её в сторону. Девушка упала, удивлённо посмотрела на разъярённого кузнеца, поднялась, и хромая отошла к Еши. Тот стоял нахмурившись.

       – Я бы вёл себя потише, – напомнил Кондрат, перехватил руку Кузьмы, вцепившуюся в топор.

       – Ага, тише! Молча! Всех слушая! Вы давайте, идите, разбирайтесь. Ищите истину. А я… уже нашёл её, – зло выплюнул Кузьма и стряхнул руку Лешего с топора. – Эй, тварь…

       Свет возник меж низких туч и столбом опустился вниз. Сгустился, преображаясь в одну небольшую массу. Кондрат явственно ощутил, как заломило виски, и сердце громко ухнуло. 

       – Ой, – раздался срывающийся голос Номин позади.

       – Что, тварь, испугалась? Иди сюда! – Кузьма перебрасывал топорик из руки в руку.

       – Кузьма, остановись! – схватил его за плечо Леший, и был тут же отброшен назад. Свет стоял напротив кузнеца. И теперь Кондрат видел, это был не человек, морда с клыками, обезображенная морщинистым носом с раскосыми ледовыми глазами. С телом грациозным, львиным. На голове его красовались изогнутые рога, бока стегал тонкий хвост, иссекая световые искры. 

       Кондрат всмотрелся в харизмата. И уже собрался броситься разнимать разъярённого кузнеца и зверя.

       – Мама! – вскрик Номин разнёсся по улице. 

       Кондрат повернулся к ней и забыл про Кузьму и харизмата.

       Лёгкие, казавшиеся воздушными, люди, ледово-синие, с остекленевшими холодными глазами, выходили из домов.

       – Кузьма! Твою мать, уходим!

       Кузнец не слышал. Он смотрел на харизмата, тот стегал себя по бокам острым хвостом.

       – Отступаем! – быстро приказал остальным Кондрат. – Еши, уводи Номин. 

       – А ты? – напряжённо спросил журналист.

       – Быстро! – выкрикнул Кондрат, подпрыгнул к Кузьме, и нанёс тому удар по руке державшей топор. Рука даже не дрогнула, крепче вцепилась в рукоять. Кузнец обернулся, злоба исказила лицо. Кондрат кинулся на кузнеца, обхватил огромный торс, пытаясь оттянуть назад.

       – Ссуки! – взревел кузнец, вывернулся, сделал невероятный прыжок и нанёс удар харизмату. Топор по черенок вошёл в землю, существо с лёгкостью ускользнуло и стояло в двух шагах. Глаза впились в кузнеца. Тот взревел, выдернул топор и сделал новый взмах. Харизмат рассыпался искрами, но тут же собрался воедино и скользнул к кузнецу.

       – Кондрат! 

       Леший обернулся. Номин и Еши отступали к лесу. Девушка, оборачиваясь, кричала его имя.

       – Уходите! – махнул он рукой. Завыла у ног Тайра. То был вой полный отчаянья и страха.

       Майор успел увидеть, как Еши тянет девушку к лесу. Несколько синих особей из деревни обернулись и мягкими прыжками кинулись вслед за убегающими, другие взяли в кольцо оставшихся.

       – Ау-у! – загривок Тайры задрожал.

       – Кузьма! Мать… – Леший не договорил, оборачиваясь к кузнецу. Трудно было понять, где кто. Синий свет клубился, темнел, взрывался снопом искр, его разрывал топорик кузнеца, иногда из света появлялись то рука, то голова Кузьмы.

       – Дьявольское отродье! – голос кузнеца тонул в свете.

       – Аууууу! – пронзительный вой Тайры рассёк вой, и вопли Кузьмы вдруг стихли.

       – Ауууу! – отчётливо раздалось сразу с нескольких сторон.

        Кузьма стоял тяжело дыша. У харизмата дрожал хвост, и тяжело вздымались бока. Кузнец вытер лицо рукой.

       – Што это?

        Люди с синими кристальными лицами находились в шаге от них. Ледяные глаза смотрели на мужчин.

       – Ааа! – вскинул один руки и кинулся на стоящего первым Кондрата. Харизмат сделал прыжок. Огромная лапа рассекла тело, из него брызнула синяя кровь. 

       – Аааа! – заорал Кузьма, и кинулся на синих, размахивая топором. Кондрат выхватил пистолет, не целясь выстрелил в толпу. Выстрел, ещё выстрел. На поясе топорик. Главное, чтобы кровь не попала на тело. Да какая к чертям уже разница! Сколько их, с сотню? Кондрату с Кузьмой не устоять. Но они не сдадутся без боя. Выстрел, ещё выстрел. Прострел. Кондрат отбросил пистолет в сторону и вытащил топор.

       Тайра рванула на первого, кто приблизился к Кондрату. Зубы собаки впились и рванули, разрывая синюю плоть. Но и с располосованной рукой, синий, продолжал идти на Кондрата. Топор разрубил череп пополам. Ор Кузьмы и молчаливое разрывание тел харизматом. Топоры мелькали в покрытых синим светом руках. Тела шатаясь, падали, и снова поднимались, приставляли назад отрубленные руки, ноги, головы. 

       – Их много! Отступаем, – крикнул кузнец.

       – Куда? – выкрикнул Кондрат, ударом снося очередную голову.

       И правда, вокруг стояла плотная толпа синих. Харизмат рвал их как тряпки, но на него тут же набрасывались новые. Бока существа вздувались как меха печи. Раздавался глухой сип. 

       «Мы так долго не продержимся», – с тоской подумал Кондрат. Глянул на руки, в венах посинела кровь. Где-то внутри ощущался холод.

       – Ау-у! 

       – Хватит, Тайра! – и тут же замолчал.

       То была не Тайра. Собака взвизгнула от радости. А в это время синие вдруг начали отступать. В плотные их ряды, с рыком и остервенением вонзились волчьи зубы. И их было не четверо, а куда больше. Огромные волчьи пасти рвали синие тела и кидались на новых, пробивая путь к Кондрату. Впереди шла покрытая синими пятнами крови, с мокрой мордой, крупная серая волчица.

       Она первой вошла в круг, оставив после себя рваные клочья плоти, пытающейся собраться. Волчица подошла к Кондрату, ткнулась мордой во взмокшую ладонь. Развернулась, и направилась в образовавшийся проход. Остановилась, оглянулась, зазывая за собой.

       – Кузьма, быстро! Эй ты, свет, или как там тебя… – харизмат посмотрел на Кондрата, распластался и, взвившись столбом, ушёл в небо. Кузнец и Кондрат переглянулись и бросились за волчицей. Тайра, подвывая, неслась следом.

        Волчица бежала, не оглядываясь, но изредка останавливаясь, прислушиваясь. Вверх по накату, в лес. Между деревьев, лишь бы не потерять её из виду. Откуда-то донеслись крики Еши и Номин. Волчица, неслась туда. Выскочила из-за кустов и с тихим рыком кинулась на одного из синих. Стоящие у дерева журналисты, испугано посмотрели на серую тень, рвущую синего. Но увидав Кузьму и Кондрата, радостно вскрикнули. С неба упал синий столб и ударил когтистой лапой в ещё одного преследователя.

       – Еши! – закричал Кондрат, кидаясь к журналистам. – Номин!

       К тихому рыку волчицы прибавился ещё один. Тайра вцепилась в последнего синего и вместе с волчицей рвала его. Удар синей лапы харизмата завершил дело.

       Бока волчицы тяжело вздымались. Тайра, стоявшая рядом, хрипела. Кондрат и Кузьма сели на землю. Вот и всё.

       – Еши, Номин, уходите, – тихо проговорил Кондрат, смотря на синие жилы собственных рук. – Нам уже не выжить. Мы всё… А вы уходите…

       – Как же так, – взахлеб прошептала журналистка, из глаз которой брызнули слезы.

       – Бывает, – вздохнул Кузьма. – Не жильцы мы. А вы… у вас все впереди. 

       Серая волчица подошла и села рядом с Кондратом, по морде стекали синие пятна. Тайра заскулив, прижалась к боку Кузьмы.

       Номин всхлипывая, отошла. Еши прижал девушку к себе.

       Кондрат ощутил, как лёд сковывает тело, как медленнее начинает биться сердце, а в горле появляется горечь. Почувствовал, как холодеет бок волчицы.

       Харизмат опустился к сидящим на земле. Вытянулся, преобразился. На Кондрата смотрела неприятная образина, зверская с клыками и светящимися глазами. Зверь наклонился к сидевшими и громко вдохнул в себя. Синий свет тонкими струйками потёк в клыкастую пасть. 

       Горечь пропала, из вен начал выходить свет, кровь снова становилась красной. Потеплела рядом сидящая волчица.

       Харизмат, облизнулся, усмехнулся и взвился ввысь. Через минуту послышался волчий вой и тут же стих.

       – Кондрат, – всё ещё со слезами тихо спросила Номин.

       – Всё нормально, – произнёс майор и посмотрел на Кузьму.

       Кузнец сидел на коленях, обхватив голову руками и раскачиваясь.

       – Он хотел её спасти, – навзрыд произнёс он.

       Кондрат поднялся, подошёл к кузнецу.

       – Ничего уже не изменишь. Вставай. Идти пора. Зато теперь мы знаем, что он может забирать эту дрянь.

       – И возникают тогда новые вопросы, – прижал к себе Номин Еши. – Почему он не спас Дивное?

       Журналистка оттолкнула бурята.

       – Да тут и не нужно гадать. Кто были эти люди в Дивном? Работники института! Те, кто на продолжении двадцати лет издевались над ним, проводили опыты, – она хмыкнула. – Я бы тоже не стала их спасать.

       – Вероятно, – кивнул Кондрат и похлопал кузнеца по спине. – Вставай, Кузьма…

       – Я ж, вот этими руками его… а оно, вишь как… я думал, что спасаю… – он шмыгнул носом.

       В лицо кузнеца ткнулся нос Тайры, она тихо заскулила. 

       Издалека, раздался вой, долгой протяжный, закрутился, заплясал вокруг места, где сидели путники. Все подняли головы.

       – Стая, – дрожа, прошептала Номин.

       Из-за деревьев вынырнули четыре серые головы. 

       Сидевшая на поляне с путниками волчица, поднялась. Глянула на Кондрата пронзительными карими глазами.

       – Спасибо, – едва слышно прошептал майор.

       Волчица оскалила пасть, словно в улыбке, и скрылась в ночи, следом пропали и волчьи морды. А через минуту по всей округе раздался многоголосый вой, уходящей вглубь тайги, стаи.

***

       – А ведь мог и бросить нас. И стаю мог оставить синим. Всех спас, – наставительно говорила Номин майору, продвигаясь по направлению к Севольному. Свет стелился где-то позади. 

       – Почему начальство молчит? – спросил Еши.

       – О чем? – ехидно полюбопытствовала Номин. – О том, что люди уже давно общаются с иными цивилизациями, или о том, что ад существует, а может о том, что в мире существует «некто», делающий из людей адских зомби?

       – Никто не раскроет такой правды, – сощурил глаза Кондрат. – Её слишком много, слишком близко с мирными, верящими в единоличие во вселенной, людей. 

       – Но ведь когда-то это откроется, – с вызовом произнёс журналист.

       – Обязательно откроется, только не в нашей жизни, – кивнула Номин. – Откроется, тогда, когда люди поймут, что они не цари земли и смогут смиренно принимать другие миры. Сейчас они не в состоянии принять даже свой мир, деление на нации, половые признаки, гендерные различия… нет, не готовы земляне сверху на все это ещё и гуманоидов с чертями посадить.

       – А если будет поздно? Если те, кто ищут его, – Еши кивнул на харизмата, – найдут вход в наш мир? Если не будет больше ни гендерного различия, ни чужих наций… если землян попросту не станет.

       Номин пожала плечами.

       – Дарвина никто не отменял. Выживут сильнейшие. 

       Кондрат искоса посмотрел на девушку. Слишком цинична. А ведь не зря он ей не верил. Всё-таки она с ними не просто так. Девушка, почувствовав взгляд, оглянулась, всего на секунду глаза её стали кристально-зелёные. Всего на долю секунд, чтобы майор сжал кулаки. И все-таки он правильно делал, что не доверял ей.

       Глава 36

       Рассвет поплыл. Как плывут миражи в знойных пустынях. Как плывут пыльные бури по восточным городам. Серым маревом вдоль горизонта. Белёсыми лучами сквозь серые тучи, с жёлтыми огоньками галактического корабля «Свидор».

       Фархад стоял на палубе, в черных глазах не было ни нетерпения, ни спокойствия. Он смотрел в миражный рассвет, на укрытую куполом землю. 

       Там, вдали от них, бесцветные врата. Первые врата, выходящие в галактический порт Превия. В трёх галактиках от Превии, огромная планета, с высокоразвитой цивилизацией некогда прогнувшая под себя все галактическое сообщество. Цент вселенной – Сатора. Древние жрецы, великие умы вселенной. Именно они впервые открыли врата, и они первые начали общение с другими цивилизациями. Общение! Фархад усмехнулся. Небо переливалось бледно-багровыми лучами. Мощная технологическая и научная база позволяла без малейших перипетий подчинять себе любою цивилизацию. О, нет, они не завоёвывали. Хотя могли, просто никому и в голову не приходило сопротивляться или ставить препятствия столь сильной цивилизации. Её законы признавали, её судейство было решающим в планетарных и межцивилизационных спорах. К ним обращались за помощью – признали верховенство и почитали. Адепты жрецов Саторы пребывали почти на всех планетах, и на всех они учувствовали в научных разработках. Вот и здесь они в роли судей. Кто же знал, что на планете второго развития, найдётся то, ради чего были созданы врата, ради чего адепты и жрецы Саторы бороздили галактики и изучали чуждые земли. 

       – Пройдёмте, – мягкий голос секретаря главкома прозвучал рядом, и смуглая девушка с бронзовой кожей и безэмоциональными глазами, как и у начальника Первомайского отдела Яндырского ОВД, а также начальника Седьмого Земного Отдела Службы Внутренних и Внешних Дел галактик. Девушка указала на открытую дверь. Фархад помедлил. Секретарь стояла, смотря сквозь серый Фархадовский китель.

       – Вас ждут, – без всякого тона в спокойном голосе. Люди так не умеют говорить. Люди так не могут. Обычная человеческая секретарша, уже пришла бы в негодования от ожидания. Сверкнули бы глазёнки. Нахмурился лобик. Секретарь главкома Саторы была безразлична. Впрочем, как и сам главком, в кабинет к которому, через минуту, вошёл Фархад.

       – Я мог бы объяснить… – начал адепт с порога.

       Сидевший у высокого длинного стола жрец, махом руки приказал земному начальнику присесть к столу.

       Фархад повиновался.

       Жрец вздохнул.

       – Ты понимаешь ситуацию?

       Фархад молчал.

       – Сколько лет ты на земле? Сколько лет в седьмом отделе? 

       – Они погибнут, – между бровями начальника Первомайского залегла глубокая складка.

       – Сотни людей, сотни мароков, превианцев, саторов и много кого, погибают. Никто из нас не бессмертен. Пока не бессмертен. Ты должен понимать, что это делается не вопреки, а во благо.

       – Во благо? – губы Фархада скривились, сделав его совсем не похожим на человека, что-то кошачье промелькнуло в лице начальника Первомайского ОВД, а в глазах мелькнул темно-зеленый огонек.

       – Харизмат идёт по своему пути. И этот путь избрала для него вселенная. В наше благо. Дела многих не канули в пустоту и взросли единым колоском. Но и из его зёрен можно вырастить поле пшеницы.

       – Всё это Саторская философия, которую мы говорим первошам, – нахмурился адепт. 

– Любая философия, байки для первошей, – зевнул жрец и встал. Медленно шурша полами сутаны по очищенному до блеска полу, прошёл к огромному окну. – Посмотри на этот мир, он был бы прекрасен…

       – Не нам решать.

       – А кому? Богам? Я перестаю верить в любую божественную философию. Куда же они смотрят, когда по созданной ими земле ходит существо, которого просто не может существовать в физике вселенной? Куда направлен их взор, в то время, когда настоящее дьявольское вышло? Пришествия не будет? 

       Фархад приблизился к жрецу и посмотрел в блестящее от восхода стекло. Солнце, скрытое галактическим крейсером, отражалось в серых боках, играло лучами по шлейфу. 

       – А если харизмат не дьявольское? Если мы ошиблись? Катерина не смогла завершить дело. Мы не можем знать точно.

       – Опыты показывают, совершенное обездушивание плоти при попадании харизмы. 

       – Опыты показывают о зомбировании подопытных…

       – И агрессии… зло… Даже в мельчайших частицах, харизма, зло.

       – Севольное?

       Жрец махнул рукой.

       – Мы узнали, что хотели, – он повернулся к Фархаду.

       – Повторно мы не сможем открыть четвертые врата. А харизмат…

       – Он останется здесь. На этой планете. И когда-нибудь он выплюнет себя. Демон во плоти. Он как истинный дьявол, заставит их поверить себе и тогда… Пришествие будет! Великое божество придёт, чтобы спасти своё чадо – людей! 

       – А если не проявит. Если харизмат не зло?

       – Никто, не пытается быть так похожим на добро, как зло. Он тот, кого мы искали, он оправдает себя. Катерина довершила прототип, но увы... Его мы потеряли. Что ж… в нынешнем виде он бесполезен…

       – Вы хотите, чтобы я выпустил его физиологию?..

       Жрец кивнул и снова всмотрелся в искрящееся рассветными лучами стекло.

       – Вы уверены? Прототип мы могли контролировать, а его... он умнее вас, меня, всех в галактике. Что если он не пожелает играть нашу партию? 

       – Фархад! – голос жреца грянул, за окном сгущались тучи. Фархад попятился. 

       – Он ясно показал, что готов на партию, но в своём теле. Видел, что он сделал с прототипом! – Фархаду показалось, что в голосе жреца мелькнул восторг. – А ведь на нем такая защита стояла. Катерина безумно талантлива… 

       – Была, – тихо перебил Фархад. 

       Жрец обернулся и неприязненно посмотрел на адепта.

       – Была, – уверенней повторил тот. – Я видел, что он сделал с ней. И считаю, что он показал это всем нам…

       Жрец сощурил глаза, в них заискрились, замелькали яркие огоньки. Минуту он с ненавистью всматривался в лицо прекословившего главнокомандующему жрецу адепту. Потов глубоко выдохнул и медленно спросил:

       – Сколько ты уже находишься на земле, Фархад?

       – Семьдесят земных лет.

       – Семьдесят… – задумчиво проговорил жрец. Прошёл по кабинету, присел в кресло, не сводя взгляда с адепта, положил руки на широкие подлокотники.

       – Не думал сменить место работы? Семьдесят лет на одном месте. Большой срок. Я мог бы подыскать тебе более спокойное место.

       – Не вы назначали, – уставившись в пол, произнёс Фархад. Ему не нужно было смотреть в глаза главнокомандующего жреца, чтобы знать, как побледнело его лицо, и сцепились в кулаки ладони. Нужно только выдохнуть полной грудью, чтобы понять, тому, кто назначил Фархада, тот, кто сидел, здесь, сейчас, не указ.

       – Я могу быть свободен?

       – Да! – голос жреца был несдержанно криклив.

       Фархад отвесил поклон и направился к двери.

       – Но мои приказы по харизмату ты обязан выполнить!

       Фархад обернулся, бесстрастно посмотрел в лицо главкому, усмехнулся, отвесил поклон, развернулся со скрипом каблуков, и вышел.

***

       Доктор был суетлив, постоянно вытирал платочком лоб и тяжело дышал. Калистратов был человеком. Имел диабет и пару неприятных болячек, которые, к слову, никаким образом не мешали ему честно и добросовестно руководить НИИ наряду с гуманоидом Васнеровским адептом Саторы. Последний был заносчив, да к тому же был приверженцем главкома. Говорить с ним Фархад не любил, потому и вызвал только Калистратова.

       – Утро добренько, – нараспев промямлил Евгений Палыч и тяжело плюхнулся в кресло напротив гостя.

       – Чего ж доброго? Севольное под карантином, – в тон доктору проговорил Фархад и хищно улыбнулся. 

       Калистратов замялся, разом неуютно ощутив себя в мягком кресле.

       – Так приказали… а я – чего? – глаза профессора забегали по углам кабинета.

       – Васнеровский? – заскучавшим голосом спросил Фархад.

       Евгений Палыч быстро кивнул.

       – Начальство, как же ослушаться…

       – Правильно, – кивнул Фархад. – Начальство нужно слушать. Только вот и свою голову неплохо бы иметь, – он снова расплылся в ехидной улыбке. – Профессор все ж… Вы делали инъекции?

       Калистратов кинул.

       Фархад резким движением встал с кресла.

       – А молодец, Васперовский! Везде подстраховался. В Дивном, его идея о разработке харизмы?

       Профессор быстро закивал, в глазах всё нарастающий страх.

       – К чему всё это? Вопросы?

       Фархад подошёл к столу, облокотился и посмотрел в глаза, вжавшегося в кресло докторишки.

       – К тому, что у вас гости на пороге. 

       Доктора затрясло.

       – Он? 

       – Он вас по Дивному хорошо помнит. А тут и Севольное. Он выпил харизму из Марьи. А ставили её вы? Он теперь по запаху, как гончая, идти будет.

       Профессор побледнел, выскочил из кресла, бросился к сейфу, начал панически щелкать цифры.

       – Он меня помнит!..

       Фархад присел на край стола и посмотрел на трясущегося Калистратова.

       – Я тоже много всего помню. И по мне, повесить бы вас вместе с Васперовским на рее мачты исполнительной башни, где-нибудь в западной части галактики. Жаль, не мне вас судить.

       Профессор обернутся, протёр очки.

       – Но мы же… мы во благо… по приказу…

       – Во благо? Слишком часто я стал это слышать. Заметьте, в отличие от вас, Васперовский в относительной безопасности.

       Профессор сунул в карман, вынутый из сейфа пистолет. Фархад засмеялся.

       – Да бросьте, вы, в самом деле. Ему ваша пукалка в смех, не больше.

       Калистратов заметался по кабинету, остановился в центре, глянул на начальника седьмого отдела. 

       – Да вы не торопитесь, всё равно не успеете. Да и куда вам бежать, Евгений Палыч? – равнодушно полюбопытствовал Фархад

       – Вы ведь можете меня забрать с собой! – кинулся к нему Калистратов, схватил за китель. – У вас спецмашины, вы как-то отсюда выберетесь?..

       – Я, да, – кивнул Фархад, отстраняя от себя профессора. – Вы же сами говорили, что работаете во благо… по приказу… ну так, всё что происходит – во благо. И по приказу.

       Калистратов отступил, глаза за очками стали круглыми, в них отчётливо заметался ужас.

       – Решили меня… меня в жертву… Я… я профессор….

       – Да какой вы профессор… – махнул рукой Фархад. – Так, придаток Васперовского. Бежать вам некуда, так хоть раз сделайте, что-то действительно полезное.

       Начальник седьмого отдела подошёл к Калистратову, поправил воротник профессорской рубашки.

       – Вы ведь человек, это ваша планета. Подумайте, как закончится ваша жизнь? Старость, одиночество, мрак. Станьте героем, пусть только для себя. Вы и так сделали больше, чем предписывалось бы подлецу. Искупите хоть последнее. Надеюсь, Мария, и, бабка Ольга Марковна, простят вас. А ведь они там не единственные. Сотня, тысяча. Севольное – крупный посёлок.

       Ужас в глазах профессора поменялся на тоску.

       – Что вы хотите?

       – Верните ему его.

       – И он сам уничтожит мир, – вздохнул профессор.

       – Нет, мы не позволим. 

       – А у вас будет выбор?

       – У нас другие планы.

       – Да плевал он на ваши планы! Вы ведь и сами не верите в то, что говорите, – Калистратов отшвырнул стиснутый в руке пистолет на стол и прошёл к креслу. – Он не будет плясать под дудку жрецов, – профессор вызывающе посмотрел на Фархада. – Да вы и сами это знаете. Знаете, потому что видели его, говорили с ним, – он сощурил тёмные глаза. – Вы не сказали об этом главкому? – и вдруг нервно прерывисто засмеялся, откидываясь на спинку кресла и вытирая слезы, бежавшие из-под очков. – Играть в вашу колоду не станет. Зря вы его выпускаете. Веселье такое наступит! Жалко, не увижу. Он устроит вам ещё тот адский цирк! 

       – Один против всего мира. Жрецы сомнут его волю.

       Доктор перестал смеяться.

       – Один? Нет, он не будет один. Я изучал его слишком много лет. Он соберёт единомышленником, он соберёт такую команду, от которой все миры вздрогнут, и построит всех вас вместе со жрецами. 

       Фархад задумчиво посмотрел на профессора, скомкано усмехнулся и, молча, вышел. Поднялся на крышу НИИ, влез в жужжащий пропеллером вертолёт. Как же он ненавидел сейчас всех, жрецов с их философией и верованиями. Себя за слабость и не возможность решать. Мир, миры, цивилизации, которые бояться перечить и жить. Доктора Калистратова, который невероятно, просто до красных пятен в глазах, прав. 

       Харизмат уже создал свой круг. И дело времени, когда поймут, что теперь они одно целое, сильное, могущественное… А зло ли? Покажет время.

***

       – А я тебе говорю, это закрытый объект. Они секретными экспериментами занимаются, – Кондрат начинал злиться. Поляна, на которой они присели отдохнуть, была серо-жёлтой, тусклой, осенней. 

       – Да с чего бы ему быть закрытым, там учёные, доктора всякие, – негодовал Кузьма и смотрел отчего-то на Еши, как будто пытаясь найти у того поддержку.

       – Если учесть происходящее в Севольном, и значимость НИИ в этом, то я соглашусь с Кондратом, оно закрыто и нужно сразу же определиться, как попасть…

       – Да, что за… – хлопнул себя по колену Кузьма и затянулся папиросой.

       – Пустой спор, – зевнул Еши, откинулся на сухую траву и закинул руки за голову. - Придём, увидим.

       – Придём, поцелуем охранную систему и начнём там думать, – осклабился Леший и улёгся рядом с журналистом. Номин сидела в паре шагов от них, облокотившись о растянувшуюся на влажной опавшей листве Тайру, и покусывая травинку. 

       «Солнце, хотя бы вышло», – подумал Кондрат. Хороша была бы поляна, а так мрачно, жухло, тоскливо, в сон тянет. Птицы не поют, шорохи диких зверей тревожны. Волки где-то поблизости. Кондрату казалось, он чувствует запах волчицы, её лёгкую поступь. Вон и Тайра смотрит в деревья, туда, где кусты можжевельника. Интересно, отчего она так близко принимает стаю? Уж не чувствует ли благодарность за спасение? Кто знает, что творится в собачьей голове. Глаза умные, почти человеческие. Она боялась, он видел это в её взгляде в деревне, и все равно кинулась спасать хозяина. Благородная? Благодарная? Если выпутается из всего происходящего, ни за что больше не отдаст. Хватит. Тайра живая, любящая, настоящая, у ней должен быть один дом. А вот эти таскания туда-сюда. И Лике запретит даже думать о Тайре. 

       Это если выпутается. Он покосился на стелящийся свет недалеко от Кузьмы. Приближаться к кузнецу он не торопился. И хотя Кузьма к харизмату начал относиться более терпеливо, после спасения и осознания, того что он хотел спасти Марью, но во взгляде кузнеца ещё было недоверие. Странное, как будто присматривался, пытаясь увидеть нечто… 

       – Эй! – обратился Кондрат к свету. – А имя то у тебя есть?

       Свет не шелохнулся.

       – Чего с ним говорить, бессловесный он, – отбросив окурок, ответил Кузьма и сам покосился на свет. – Бессловесный, но убийственный. Во благо или нет, но смерть приносящий. Дьявол ли он? Если да, то отчего нам помог? И Марьи пытался помочь. Что там, в его синей глубине? Как ты думаешь, Кондрат, он умеет думать? Или как сказала Лукишна, ориентируется эмоциями и инстинктами?

       Леший пожал плечами.

       – Кто знает. Он выглядит ненастоящим. Я до сих пор не верю в существование живого света. Так ведь не бывает. Это выходит за рамки самого понимания существования на земле. Словно влез в чьи-то фантастические мысли – дикие, не воображаемые, страшные.

       Свет поплыл по полю. Тайра напряглась и проводила его взглядом.

       – Спас нас, – повторил Кондрат, поднимаясь и отряхиваясь. – Но я не доверял бы ему, и помолчав, добавил. – Пора идти.

       – Скорый ты, – протянул Еши. – И получаса не прошло, я только придремал.

       – Успеешь отдохнуть.

       – Ага, – поднимаясь, зевнул Еши. – Фортанет, так вообще на вечный покой уйдём.

       Все разом посмотрели на бурята. Он невесело усмехнулся:

       – Что смотрите? Каждый подумал, сказать страшно, – вздохнул. – И мне страшно.

       Глава 37

       Небольшая группа людей, сидели на лавочке напротив высокого здания, обнесённого высоченным забором. Перед зданием ходили люди в форме, с рычащими собаками на коротких поводках. В глазах псов ненависть ко всему окружающему. Даже Тайра повидавшая за последнее время много всего, жалась поближе к скамейке. Псы ей не нравились. Тени от деревьев, под которыми стояла скамейка, витиевато извивались и темными пятнами расплывались по асфальту дороги. Чуть дальше находилась ещё одна лавочка и ещё в другую сторону и так до самого порта, находящегося в трёх километрах от НИИ. 

       Проходя мимо порта, Кондрат ненароком вспомнил Лукишну. Значит, здесь, в этом самом месте, и находятся первые врата открытые Гробышкиным. Огромное, высокое здание, уходящее вершиной в плотные облака, сквозь которые виделся внушительных размеров летательный аппарат, слегка крутящееся диски отсвечивали на землю нежно-голубым неоновым светом. Мелькнул тёмный стальной бок. Корабль космический, небывалой величины и вида. Вспомнились летающие тарелки и всё, что слышалось когда-либо о гуманоидах и инопланетных цивилизациях. Но, наверное, это было не самое удивительное. Само здание находилось в поле зрения только на половину, как и парящий над портом аппарат. Остальная половина попросту пропадала в воздухе, как будто невидимый гигант отсек её огромным мечом. Жуткое, дикое для понимания зрелище.

       Лёгкий гул мотора и из ниоткуда появился самолёт. 

       Обычный Боинг, шёл на посадку. Коснулся колёсами трассы. И почти сразу же, пропал в неизвестности второй. Сначала исчез нос, потом корма и крылья, хвост мигнул красной лампочкой и пропал. Разворачивался на трассе третий. Вдоль порта стояли штук двадцать самолётов. Длинные коридоры транспортёров вытягивались к первому. Несколько коридоров щупалец обхватили бока ещё двух.

       – Всегда боялся самолётов, – вздохнул кузнец. – Ничего не боюсь, а вот этих –… он ткнул в авиационные махины. – Как подумаю, что с такой высоты можно… Ептить… сразу в лепёху.

       – Процесс вероятности мал, – сунул руки в карманы Еши. – Один из нескольких тысяч.

       – Ага, – Кузьма поморщился. – И как в этот один не попасть? Я лучше пешком. Вона на такси сел и в любое место съездил.

       – И далеко ты ездил? – полюбопытствовал Еши.

       – В город.

       – А в Майями ездил? На машине? – сутулясь, посмеивался журналист.

       – Майями? А зачем мне Майями? – пожал плечами кузнец.

       – А сам там был? – вступился за Кузьму Кондрат.

       – Не был, – подала голос Номин. – И я не была. И никто не был. Из Яндырской области нельзя выйти. Вы же слышали, что Лукишна сказала. Нет Яндыря на карте. Нет в мире этого места. Значит, и в мир выхода нам тоже нет. Только через вторые врата. Да и то, лишь тем, кто знает, а остальные…

       – Нельзя выйти, – согласно кивнул Кондрат. – Я как-то в интернете искал Яндырь, удивлялся… Теперь все встало на свои места.

       – Феномен, – кивнул Еши. – И что самое интересное, пока не коснулось, я ведь тоже никогда Яндырь ни в интернете, ни на картах мировых не искал. Все мои одноклассники живут в Яндыре или области. Есть, конечно, такие, чья работа связана с вылетами из Яндыря, но обычно это командировки, а постоянное место проживания в городе.

Вот только теперь я думаю, если и выйти могут только посвящённые, а вылететь только на другую планету, то они, либо знают, либо… – он замолчал, уставился себе в ноги.

       – У меня жена постоянно на конференции летает, – задумчиво, выходя на центральную магистраль, проговорил Кондрат.

       – Сочувствую, – тихо произнесла Номин.

       – А мне не верится, – нахмурился Леший. – Я с ней жил. Я бы заметил.

       Номин пожала плечами.

       – Это трудно заметить. Лукишна сказала, они похожи на нас. 

       – Ты так уверена, – нахмурился майор. – Невозможно не заметить такое… наверное, не возможно. Когда вы рядом. Когда она завтрак тебе приносит. Ты её всю видишь. Она улыбается, она смеётся, переживает и злится. Разве может это быть так, похоже? Она человек? Нет? Ты посмотри на харизмата, разве он похож на нас?

       – Харизмат всего лишь душевная субстанция, на кого похоже его тело мы не знаем. И он не гуманоид, он не с другой планеты. Он существо астрального, параллельного, другого мира, – вступился Еши.

       – А Катерина и Стас? – спросила Номин. – Они были похожи на людей?

       Леший посильнее закутался в куртку, на улице темнело. С сумерками пришёл и ветер, не сильный, но по-осеннему пронизывающий.

       – Любой из нас может быть не человеком, – продолжил мысль Номин бурят. Она глянула на него вскользь. 

       – Человек! – девушка вздохнула. – Что делает каждого из нас человеком? Проживание на земле или понятия, философия, отношение к ближним, к окружающему миру? Возможно жена Кондрата с другой планеты. Ты станешь относиться к ней как к нелюдю?

       Кондрат поднял воротник и ссутулился. Не мог он ответить на этот вопрос. Пока не мог.

       – Институт, – прервал неприятный разговор Кузьма. 

       Пройдя вдоль трассы с лавочками, они вышли к зданию, у высоких стен которого бродили охранники с собаками. В закатной полутьме здание выглядело мрачным, старым замком за семью печатями. Злобно щерились собаки. Охранники со стеклянными, пристальными глазами, неприязненно смотрели на путников. 

       Номин присела на ближайшую лавочку, вытащила карту. 

       – Вот здесь мы, – Еши склонился над коленями журналистки. – Вот порт, а вот здесь не отмечено, НИИ.

       – Что, жена, правда, часто в разлётах? – очень тихо спросил кузнец, вытаскивая сигарку из кармана.

       – Правда, – кивнул Леший.

       – Ты того… – сунул сигарету в рот кузнец. – … не думай. Этих не слушай. Журналисты. Всяко придумают. Сам конечно решай, но... Ежели ихние сюда летают, то и наши туда, я так думаю, тоже. Другое дело не сказала. Но это не велика беда. Может у неё контракт, договор о неразглашении. Всяко бывает. Может и хотела рассказать, а не могла. Так что нормальная у тебя жена.

       – Бывшая жена.

       – Бывшая? – покачал головой кузнец. – Да какая разница. Жён, бывших, не бывает.

       Кондрат усмехнулся. Может и так. Уж сколько прошло, как развелись, а другой не нашёл. Бывает, и встречались хорошие, красивые, умные и не очень. Стройные, полноватые – всякие были. Только вот не выходило, не получалось. Смотрел на них, а сам втихую с Ликой сравнивал. А если и, правда, не человек она? Что тогда он будет делать? «Не знаю, – чётко ответил себе Леший. – Тайру точно не отдам». Он прижал голову собаки к колену и погладил.

       Она прижалась сильнее и вдруг шерсть её вздыбилась.

       Один из охранников остановился и посмотрел на сидевших на лавочке. Его пёс прижал уши к голове и глухо рычал.

       Все сидевшие на лавочке замерли. 

       Тайра ощетинилась, не спуская глаз с пса. Коснись сейчас, неизвестно, кто бы вышел у них победителем. Хаски много повидала и схватывалась с напарниками посильнее. Но вслед одному остановились остальные охранники. И псы у них были столь же внушительны. Одна, пусть не рядовая собака против десятерых, а то и больше, охранных псин. Черт и куда харизмат делся? С тех пор как они вышли из тайги, синий взвился в серое небо и пропал. Растаял, словно облачко.

       Охранники стояли, не сводя пристальных неживых глаз с путников. Кузьма первым осторожно поднялся со скамьи.

       – Ребята, мы так, мимо шли. Присели отдохнуть… – договорить он не успел.

       Пёс охранника, хрипя от напряжения, рванул вперёд, Тайра кинулась наперерез.

       Охранник одёрнул псину. Тайра остановилась в шаге от пса. Она не рычала, стояла в молчаливом напряжении. Охранник отступил. Глаза минуту назад смотревшие безразлично, ошалело округлились, он потянул пса за поводок, прикоснулся рукой к ошейнику. Из-за деревьев беззвучно вышли и выстроились ровным строем рядом с хаски волки. 

       Все охранники находившиеся у стены встали рядом, выставили пред собой высокие щиты и хором ударили палками по ним. Сторожевые псы зарычали, вырываясь с поводков.

       – Стоять! – надрывный голос Кондрата разнёсся по аллее. – Я следователь Яндырского РОВД, – выдернул из кармана корочку. – Вот! Видите, видите?

       Охранники смотрели не приближаясь. Руки, облачённые в черные перчатки, замерли в сантиметре от замков ошейников рвущихся псов. 

       «Волки, это конечно, хорошо, – молниеносно думал Леший. – Необычно, пугающе, можно сказать мистически. Силы у них поболе, чем у охранных кобелей. – Он вскользь глянул на серые спины с ощерившимися загривками. Молчаливые изваяния, серые, в сумеречном свете выглядевшие потусторонними. – Какие вымахали, прям оборотни. Вот только против пуль… ни они, ни мы не выстоим. Это только перед воротами охраны два десятка, а за? Нет, не выстоять. Ни с мистическими волками, ни без».

       – Мы не собирались делать ничего предосудительного, мы просто шли…

       – Это частная зона, – сощурившись, проговорил один охранник, судя по наплечникам и нагрудному значку, начальник патруля.

       – Здесь нет ограждения, – развёл руками Кондрат. – Мы шли от порта. По трассе. И сейчас уйдём.

       Охранник сощурился, обвёл взглядом всех, слегка кивнул.

       – Идите, – притянул пса к себе.

       Путники поднялись и начали отходить от лавочки. Начальник патруля стоял, провожая их взглядом. Что-то в этом не понравилось Кондрату. Как-то всё выходило невероятно гладко.

       – Тебе не кажется странным, что ребята ни капельки не удивились появлению волков в нашей компании? Да и вообще, судя по количеству охраны, они либо совершают нечто совсем жуткое, либо… – голос Кузьмы прозвучал как совесть.

       Кондрат оглянулся. Охранники стояли с пустыми злобными взглядами.

       – Ждали гостей.

       Кузнец кивнул. 

       – Нас ждали.

       Напряжённо посмотрела на них Номин.

       – Не нас. Иначе не отпустили бы.

       Тайра залаяла слишком громко. Лай раскатился по улице и отразился от каменных стен НИИ. Синий свет вспыхнул, осветив темноту.

       – Стой!

        Уже уверенный в своей догадке, выкрикнул Кондрат, оборачиваясь к яркой, синей вспышке, возникнувшей в воздухе. Псы завыли все разом, спущенные с поводков, рванули к харизмату и путникам. Всего пара секунд, время за которое завизжала Номин, кинулся к ней, прикрывая Еши, попытался нащупать в пустой кобуре пистолет Леший и выхватил топор Кузьма. 

       Озверевшие глаза собак, с ощетинившимися загривками, с брызгающим слюной оскалом зубов. Двух секундная картинка. И тут же, свет расстелился туманом, поглощая собак. Кондрат выхватил единственное оружие, что у него осталось после встречи с синими – топор. Серые тени волков скользнули из-за скамеек и кинулись в свет. 

       Следом за ними кинулась Тайра. Заорал Кузьма, кинувшийся за собакой. 

       – Тайра! – Номин оттолкнула Еши и бросилась в свет. 

       – Епона! – и бурят пропал в свете.

       – Стоять! – голоса Лешего уже никто не слышал. Визг псов и крик Номин. Матерщина бурята. Сверкающий клинок топорика.

       Яркий обжигающий глаза свет!

       С кем драться?

***

       Выдох, вдох.

       Выдох… тяжело в груди, и спина вот-вот развалиться от ноющей боли. Последнее воспоминание: приклад, мелькнувший в синем свете. Свет! Ох!

       Кондрат открыл глаза. В них словно песок насыпан. 

       – Как голова? – сочувственный голос Номин откуда-то позади.

       – Как чужая, – еле ворочая языком, приговорил Леший. Картинка перед глазами прояснилась не сразу. Сначала появились в бледном свете лампочки, вытянутые тени, потом обрисовались силуэты.

       – Как мы здесь оказались? 

       – Трудно ответить, – голос Кузьмы звучал отдалённо. Кондрат различил силуэт у стены. Кузнец сидел на низкой лавке, поджав под себя ноги. – Не видно ни черта было. А потом раз, и мы тут.

       – Кто-то, что-то, успел увидеть.

       – Я Тайру видела.

       Кондрат повернулся на голос.

       – Где она? – картинка прояснилась. – Тайра! – на выдохе произнёс Кондрат и сполз со скамьи. Его любимица лежала вытянувшись, правый бок перевязан темной тканью, но даже сквозь неё кровоточит. Левое ухо висит клоками, оторван кусок губы и видны оскаленные зубы. Передняя нога привязана к ножу, через грудную клетку перевязь, кровавая, по краям видно рваные куски тела.

       – Тайра! – комок подступил к горлу. Леший не в силах встать, подполз к собаке.

       – Я пыталась её защитить… – всхлипнула Номин.

       Кондрат только теперь заметил разодранную до кости правую кисть девушки.

       – Со мной все в порядке, – тут же поправилась она, прижимая руку к груди, второй рукой она гладила Тайру по голове, которая лежала на ногах Номин.

       – А вот она… – девушка снова всхлипнула.

       Кондрат наклонился над собакой.

       – Что ж ты, животина, а? Как же так, то? – Тайра чуть приоткрыла уцелевший глаз. В нем стояли слезы. Бока тяжело вздымались. 

       Вдох, выдох.

       Вдох…

       – Не жилец, – из угла вздохнул Кузьма.

       Леший уронил голову. Закрыл лицо руками.

       Маленький, крохотный шерстяной комок. Он принёс её Лике в день рождения. Она поморщилась.

       «Что с ней делать?»

       «Да ничего. Любить».

       Бывшая, тогда настоящая, жена, поморщилась.

       «Её ж выгуливать, мыть нужно. Не, спасибо, конечно, но ты подарил, ты и гуляй с ней».

       Ярко-синие глаза, морда умная. Он записал её в секцию по дрессуре. Дружелюбная, со всеми собаками ладила. И с детьми на районе. Как только выходила, так вокруг сразу же возникала толпа ребятни. Игривая.

       «Защитницей она у вас никогда не станет, – сказал кинолог. – Мягкая, дружелюбная слишком».

       Ошибся. Она стала. Ещё какой защитницей стала. Слезы сквозь плотно сжатые пальцы.

       – Шрам, шрам делала, – голос Еши. Журналист сидел с зарытыми глазами в изголовье хаски. Рваный низ штанин и окровавленная разорванная рубаха.

       – Что… он делает? – Леший кулаком вытер слезы.

       – Молится, а может, нет. Я, когда пришла в себя, он уже такой был. У него голова пробита. Я видела на затылке кровавую шишку.

       Еши сидел слегка покачивался.

       – Он читает заклятие, – поднялся с полки Кузьма. – У нас в Севольном шаман был. Нехороший шаман, тёмный. Но люди шли к нему со всякими бедами, – Кузьма присел рядом с остальными. – Я однажды видел, как он работал. Вот так же сидел, только с бубном, то молчит, то читает. Вроде как медитирует. 

       – Еши говорил, что дед его был колдуном темным. – Кондрат вдруг с надеждой всмотрелся в раскачивающегося бурята. – Поможет? – спросил у кузнеца. – Вдруг поможет.

       – Кто его знает. У шамана выходило. Но тот жуткий был, с черными духами общался. На посохе лапки, черепки птичьи висели. Травки в мешочках. А у нашего чего?.. – он вздохнул. – Да и не похож он на шамана. Хотя, пусть читает, не убудет. 

       Кузьма прикоснулся к голове Тайры, по обезображенной щеке собаки скатилась слеза.

        Она попыталась пошевелить хвостом и хрипло заскулила.

       – Ех, ты, образина, – вздохнул кузнец. 

       Тайра прикрыла глаза.

       – Шрам, шрам, дейлаааа.

       По телу Тайры прошла судорога. Крупными волнами. Собака выгнулась, распахнула оба глаза, глянула на Кондрата белёсым зрачком и синим радужным. 

       – Тайра, – тихо выдавил он.

       Собака замерла.

       – Шрам, шрам, дейлаааа, – Еши не открывая глаз, поднялся, и вдруг тоже изогнулся.

       – Шраммммм, дейлаааааа, – ударил в ладоши. – Шарм пирам тапати!

       Послышался стук в дверь.

       – Заткнитесь там.

       – Шрам! – голос Еши вдруг стал пугающим, чужим, выходящим откуда-то из глубины чрева с хрипящим надсадным свистом. Мужчина извивался, пригибался и выпрямлялся, возводя руки вверх. Тряс ладонями над застывшей собакой.

       – Шарм пирам тапати!

       Номин вжалась в стену. Даже Кузьма отодвинулся. Еши открыл глаза. И по коже Лешего пробежал озноб. Ставшие синими до черноты, зрачки бурята, смотрели на Тайру.

       – Шарм, шарм!

       – Да заткнётесь, вы там! 

       Стукнул открываемый засов.

       – Шрам! – голос журналиста жуткий, хрипящий, разнёсся по камере.

       – Охренели! – дверь распахнулась, и вошёл вооружённый дубиной охранник.

***

       Никогда не зарекайтесь не верить в магию. Никогда не говорите, что не верите в то, чего не видели. В мире, в котором летают самолеты, и существует интернет, есть место для всего. НЛО с гуманоидами. Чужие или чуждые, тут уж как кому хочется, цивилизации. Другие миры. Если мы готовы поверить во всё это, разве нельзя предположить, что существует и обычная рядовая магии? Такая, как в сказках и фантазийных историях. Отчего мы иногда чувствуем беду? Как работает материнское предчувствие? Это тоже магия, не изученная и не изведанная. Почему в сёлах существуют старухи, которые умеют заговаривать болезни и смерть? А может, потому что они верят в магию, чудеса, чернокнижие? Или потому, что они спрятали всю магию подальше от человечества, зная какая это сила. Колдовство, о котором пишут жёлтые газетёнки, миф, выдумки, сказки? Ой, ли…

       – Шрам! – голос журналиста чужой нечеловеческий раздался одновременно с руганью входящего в камеру охранника. Тайра минуту назад застывшая в предсмертной судороге, пошевелила лапой, передёрнула порванными ушами и медленно поднялась. Помотала окровавленной головой.

       – Рты закрыли! – рявкнул охранник. – Ох! – увидел поднявшуюся собаку. И начал отступать к двери. Но дойти не успел.

       Тайра не издав ни звука, кинулась на грудь мужику. Тот вскрикнул и рванул назад, но обернувшись, встретил кулак Кузьмы.

       Тайра отпустила обмякшего охранника. Глаз, всего один, но яркий, живой, смотрел на Кондрата. Бока в багровых повязках тяжело вздымались. Она дышала хрипло, свистяще, но дышала!

       Леший опустился перед собакой на колени, прижал к себе её голову. Хаски заскулила. 

       – Больно, да? Больно, – он подхватил её на руки.

       Кузьма выглянул за дверь.

       – Никого! Уходим!

       – Кондрат!

       Леший обернулся на голос Номин.

       Еши лежал на полу и негромко похрапывая, спал.

***

       – Это входит в привычку, – с журналистом на плече прокряхтел Кузьма, выворачивая из коридора.

       – Теперь бы выход найти, – тихо прошептала Номин, выворачивая из соседнего коридора, она приложила палец к губам и поманила рукой. – Там что-то есть… 

       – Интересно, где харизмат? – спросил Леший замыкающий процессию.

       – Да ну и черт с ним, – бросил кузнец. – Не знали его и всё ладно было.

       – Тихо, кто-то за поворотом, – проговорила Номин, останавливаясь у очередного поворота. Все прислушались. Кондрат подошёл к Номин и осторожно выглянул за угол. Синее облако света стояло посреди коридора. Физиономия вырисовалась почти человеческая, но оскаленная, животная. Напротив, замерший охранник не сводил глаз с харизмата, и на глазах становился бледным.

       – Вот оно как происходит, – произнёс Кондрат. 

       – Что там?

       – Свои.

       Кузьма шмыгнул носом и вышел в коридор.

       Харизмат обернулся. На жуткой животной образине расплылась скалящаяся улыбка. Хвост сначала замер в стойке, но тут же расслабился и завилял. Свет разлился по коридору яркой радужной вспышкой. 

       – Мне кажется, или оно радо?

       – А, по-моему, он шёл за нами… – Номин вышла в коридор.

– Ему это надо? – недоверчиво проговорил, поправлял на плече бурята, Кузьма, и тут же свет скользнул к нему и лизнул кузнеца ледяным языком. Кузьма покраснел, отстранился, кулаком вытер лицо.

       – Ну ладно, верю, он шёл за нами. А теперь все вместе ищем выход.

       Свет мячиком подпрыгнул на месте, крутанулся и большими прыжками понёсся вдоль коридора. Все переглянулись и поспешили следом.

       Влево, вправо, право, лево, по ступеням вниз, по коридору. Прямо и снова направо, лево, лестница и коридор. Они остановились в холле, вывернув из очередного коридора. По всему холлу лежали люди.

       – Это он сделал? – глаза Номин огромные, испуганные, часто заморгали, она схватилась за горло и несколько раз судорожно вдохнула. 

       Харизмат лёгким туманом пролетел над лежавшими и остановился на противоположенном конце холла. 

       – Ты уверен, что он нас к выходу ведёт? – нахмурился Кузьма, обращаясь к Кондрату.

       – Есть выбор? Если всё это… – майор указал на трупы, – сделал он. То у нас вариантов не так уж и много. Идём. Он пока лучшая защита. Хотя, отчего-то мне кажется, что охраны в здании осталось маловато.

       – Если она вообще осталась, – кивнул кузнец.

       Номин, прикрывая рот и нос руками, направилась через холл, с ужасом в глазах, смотря на мёртвых. Кузнец и майор переглянулись и последовали её примеру.

       И снова лево, право, право, лево, и коридор. Железная дверь преградила дорогу. Харизмат стоял, внюхиваясь в воздух. И вдруг расплылся светом и налёг на железо. Сначала ничего не произошло, после появилось тёмное пятно, она растекалось по двери, железо шипело и пузырилось, стекая на пол, пока на месте двери не остался открытый проем. Пятно собралось в шар и снова стало светом. 

       – Я не хотел! – диким, осипшим воплем, донеслось из глубины открывшегося кабинета.

       Свет метнулся вглубь.

       – Стой! – рявкну Кондрат, сообразив, что сейчас произойдёт нечто жуткое, и кинулся следом. Харизмат от резкого, грубого крика остановился, вытянулся в зверя, иссине-ледовые глаза нехорошо посмотрели на Лешего.

       – Стой! – тише, опуская на пол Тайру, проговорил Кондрат, протянул руки. – Не нужно, слышишь. – Повернулся к жавшемуся к стене человеку.

       – Кто вы?

       – Калистратов Евгений Палыч, – дрожащим голосом проговорил тот и прижал руки к груди.

       – Калистратов? – Кондрат нахмурился. – Тот самый Евгений Палыч, участковый врач. 

       Профессор побледнел.

       – Вы поймите, – бледными губами прошептал он. – Мы люди подневольные, нам сказали, мы делаем.

       – Подневольные! – взревел кузнец, сбрасывая с плеча бурята. – Ща я тебя за Марью сам… без адова зверья задушу… вот этими… – он потряс ладонями.

       Профессор взвизгнул и закрыл голову руками.

       – Стоять! – голос Кондрата громыхнул в маленьком кабинете. Номин шарахнулась к стене. И даже Кузьма остановился, и ошалело посмотрел на майора.

       – Всем стоять! – орал Леший. – Мы ничего не узнаем, если сейчас убьём его. 

       – А нам нужно ещё что-то узнать? – сощурил глаза Кузьма. – Разве мы мало узнали? Из-за него Марья погибла…

       – Он их заразил, – Кондрат подошёл к профессору, подвинул стул, поднял за вороник, встряхнул и усадил Калистратова. – Значит, он должен знать, зачем, кто и почему? А так же, уважаемый доктор, расскажет нам о вакцине и происходящем вокруг.

       – Да, да, – тут же закивал профессор, косясь то на источавшего лёд харизмата, то на рычащего от негодования кузнеца. – Я могу… я могу рассказать. Всё рассказать.

       Кондрат взял себе стул и сел, напротив.

       – Мы слушаем. От того, что вы сейчас расскажете, зависит ваша жизнь. 

       – Меня зовут Калистратов Евгений Палыч, я заместитель начальника Института по открытию и развитию межконтинентальных разработок. Харизмат, продукт наших разработок, в процессе… – он вздохнул, – …изучения, мы дали ему имя – Стас, с которым его носитель до сих пор находиться в пункте временного содержания.

       – В психушке? – уверенно спросил Леший.

       – Мы называем её пунктом изоляции временного содержания.

       – Что произойдёт, если он получит назад своё тело?

       – Он станет тем, кем и является на самом деле… – Калистратов помолчал, не сводя глаза с Кондрата и, тихо, чуть слышно, добавил, – дьяволом…

       Глава 38

       Рука профессора опустила ручку телефона.

       – Его привезут в течении часа.

       – Так быстро? – Леший с недоверием посмотрел на профессора.

       – Если НИИ делает запрос, его исполняют максимально быстро.

       – Чё эт так?

       Калистратов вздохнул.

       – Мы относимся к Межгалактическому Ведомству по Управлению Делами Общих и Сторонних цивилизаций.

       – Это круто?

       Профессор усмехнулся.

       – Это страшно.

       – Вы подчиняетесь им?

       – И не только мы. И все остальные, входящие в ведомственное управление Саторы, цивилизации, планет…

       – Сатора? А подробнее…

       – Сатора – центр миров, если хотите. Цивилизация жнецов Вселенной. Некогда они создали Межгалактическое Ведомство по управлению Делами Общих и Сторонних цивилизаций, охватывающее практически все сферы деятельности галактических народов. Под их управлением держатся Отделы Служб Внутренних и внешних Дел планет. А под надзором ОСВД все ведомственные структуры и организации народов. По сути, любое ведомство, любой планеты, любого мира во вселенной, работает и живёт под надзором жнецов.

       – И у нас тоже есть эти отделы, так?

       – Пятый и Седьмой отдел ОСВД.

       Кондрат посмотрел на облокотившегося о косяк Кузьму. На мирно сопевшего на полу Еши и жавшуюся у стены Номин. Только харизмат недовольно блуждал по кабинету, то и дело злобно щерясь на профессора.

       – Все они гуманоиды?

       Калистратов невесело усмехнулся.

       – Нет, что вы! Пятый отдел – отдел земного следствия, седьмой – отдел инопланетного следствия, но и там и там есть и земляне, и другие цивилизации. Людьми, язык не поворачивается назвать. Все, и они, и мы – вроде как люди, просто с разных планет, есть и отдельные, не похожие на человечество цивилизации. Вселенная безумно разнообразна и жутко весела, некоторые расы просто до безумия удивительны, как и некоторые их особенности.

       – Что вы имеете в виду? – Кондрат ощутил неприятный озноб.

       – Что я имею в виду! – глаза профессора заблестели. – Не будем далеко ходить. Номин, не правда ли, кто бы сказал, что она гуманоид. Не просто гуманоид, она хамелеон. С одной планеты со Стоговой.

       Все разом обернулись на журналистку.

       Та вжалась в стену.

       – Ооо! Так ты не предупредила своих друзей? – искренне веселился профессор. – И то, что ваша протеже работает в седьмом отделе, вы тоже не знаете?

       Номин тяжело выдохнула и вышла на середину кабинета.

       – Простите. 

       – Ты изначально всё знала? – Кондрат хмуро смотрел на девушку.

       – Если бы я всё знала, меня бы не было здесь, – огрызнулась Номин.

       – Я не доверял тебе. Был прав, – покачал головой Леший.

       – Зря, – вскинула голову девушка, щеки её зарделись, в глазах мелькнула ярость. – Я не сделала ничего плохого. Я просто хотела узнать… Я же здесь росла. С пяти лет на Земле воспитывалась. Школу закончила, институт. Потом в отдел взяли. Не спрашивали, хочу или нет, провели аттестацию и поставили носом перед фактом, либо отдел, либо депортация. С нашими со многими так поступают. Я полгода отработала, под прикрытием журналист. А потом… Дивное. 

***

       Как иногда нехорошо поворачивается к нам случай. Казалось бы, вот успей журналистка Номин Бадмаева на последнюю маршрутку, и не было бы у неё никаких злободневных хлопот. Жила бы и жила. Ни горя, ни проблем не знала. Не впуталась бы в жуткую историю, потянув за собой остальных. Но… проведение постаралось. 

       Для начала, утром сломалась машина и её пришлось отдать в сервис и опоздать на работу на полдня. После обеда вызвал главред, и распекал до полуночи. После, расстроенная девушка, спускаясь по ступеням, подвернула ногу на каблуке и слетела со ступеней, еле доковыляла до выхода редакции, вспомнила, что обещанные быть сделанными к утру материалы остались лежать на столе кабинета. В первый момент, Номин решила плюнуть и уже не возвращаться, плохая примета. Но вспомнив разнос главреда, вздохнула и поковыляла обратно. И лучше б она слушалась примет. 

       Последняя полночная маршрутка умчалась за полминуты до Номин. Бежать к остановке на вывихнутой ноге было нестерпимо больно и, помахав транспорту ручкой, девушка вздохнула и начала ловить такси.

       Но провидение уже вошло в раж. Проходящие машины то ли в упор не замечали одиноко стоящую на остановке девушку, то ли она не внушала им доверия, то ли в столь поздний час машины проезжали крайне редко, то ли… Можно было приводить множество примеров, итог один, после часа ожидания, журналистка пошла пешком, с трудом переставляя больную ногу и надеясь на то самое истеричное провидение. 

       Ковыляла она долго, и боль в ноге стала нестерпимой. Уже на полпути, поняв, что идти попросту нет сил, Номин опустилась на лавочку напротив психиатрической больницы. Прикрыла глаза и на какое-то время отключилась. Сколько она пробыла в дрёме, девушка не знала. Проснулась от того, что её начало знобить. Номин поёжилась, скинула с себя сонливость и уже собралась вставать и идти дальше, но тут произошло нечто удивительное. Сначала ей показалось, словно что-то мелькнуло в ночи. Номин всмотрелась в небо над зданием психушки, всего секунды две понадобилось, чтобы понять, что внезапные, яркие огоньки сложились в чёткие буквы и цифры А36174. Номин напряглась, запоминая комбинацию. Но та внезапно потухла. Номин просидела полчаса, всматриваясь в здание психушки, но ничего больше не увидела. Девушка поднялась и превозмогая боль пошла домой. Но не будь она журналисткой, если бы её не разобрало любопытство. И в следующую ночь, Номин, вооружившись фотоаппаратом, дежурила на лавочке аллеи. Ровно в три часа ночи секундное явление повторилось. Но ещё более удивительные события произошли буквально через минуту, когда девушка собиралась уходить. К зданию больницы подъехал Уазик и из него вывели странного субъекта, с мешком на голове. Номин повезло, что она стояла в тени и её никто не увидел. На следующий день, Номин, забрав машину из сервиса, проехала по близлежащий домам и сняла себе квартиру напротив больницы. Принесла туда нотник и весь день провела в слежке за зданием больницы и копанием в интернете. Символов А36174 она не нашла, тогда ей пришла в голову мысль: а ведь, возможно, что информация по психушке и странных символах есть в базе седьмого отдела! Через сутки журналистка читала скачанный из архива отдела файл о деревне Дивное. Информации было мало, на карте деревенька не значилась, но стояла под кодом трасса А36174, где-то в промежутке между Яндырем и посёлком Севольное, в глуши таёжной. И тогда Номин совершила первую, самую большую ошибку, она спросила о деревне Дивное своего сослуживца из отдела. На следующий день, в квартире журналистки случился пожар. Ей повезло, казавшая исправленной, машина в очередной раз забарахлила, и пришлось завернуться в мастерскую, в которой она провела почти четыре часа. Подъезжая к дому, увидела столпотворение и дым. Номин не сразу поняла, что горит её квартира. А чуть позже сердобольные соседи рассказали, что полчаса назад у неё случился взрыв бытового газа. Номин не была дурой, чтобы свести одно к другому. Ночь она провела на съёмной квартире. Проснувшись утром, решила поехать в полицию и заявить о случившемся. Она даже подъехала к местному отделу, и какое-то время настраивалась, но… увидела начальника седьмого отдела, выходящего из здания и весело здоровающегося с тусующимися у стоящей рядом с отделом пивной бочкой сотрудниками. Нашивки и бравый голос дали знать, что начальник он не только в седьмом отделе. Номин торопливо села в машину и уехала, поняв, что искать защиты в полиции не удастся. Полночи девушка раздумывала о произошедшем. Каталась по городу. Ближе к трём ночи порулила к психушке. Выйдя на аллею, она успела сделать несколько снимков, и уже садилась в машину, когда ощутила чей-то пристальный взгляд. Номин обернулась и посмотрела наверх, почудилось ли как будто занавески штор на втором этаже, рядом со снимаемой ею квартирой, шевельнулись? В конце концов, никто не знает, что она сняла квартиру здесь. С минуту она всматривалась в окно. Но, не увидев больше никаких признаков слежки, успокоенная, села в машину, свернула в арку, поставила машину у соседнего подъезда. Девушка поднялась до своего этажа, остановилась у соседской квартиры. А если не показалось, и кто-то следил за ней из квартиры? Номин подошла к двери и прислушалась. Вроде тишина. Немного постояла, слушая, улыбнулась надуманным страхам и пошла в свою квартиру.

       Всю ночь Номин провела перед картой Яндырской области, пытаясь найти пресловутую деревню Дивное или хотя бы предположить её местонахождение. С утра пораньше она завела машину и проехала всю трассу от Яндыря до Севольного. Остановилась единственный раз, в том самом месте, где ей казалось, должна была быть тропа к деревне. Номин прошла пешком пару километров и поняла, что найти хоть какую-то тропу, без точной карты она не сможет. А среди ёлок, сосен и берёз, скорее всего, как и любая городская жительница, заблудится. Журналистка вернулась к машине и уже заводила авто, когда ей почудился между деревьев свет. Словно маячок, он то появлялся, то пропадал. Номин в течение нескольких минут всматривалась в мираж и вдруг ясно увидала зверя. Жуткая образина, с пугающей мордой, мчалась от таёжной поросли к трассе. Как девушка завела дрожащими руками машину, как неслась по дороге к городу, она не помнила. Очнулась уже у парка, в городе. Вышла из машины. Моросил дождь, но девушку бросало в жар. Она села на ближайшую скамейку и от страха заплакала. Напротив скамейки стоял газетный киоск, старушка, увидав плачущую под дождём девушку, вышла и поинтересовалась, что такое могло произойти с красавицей, вызвав такой поток слез. Номин, чувствуя невероятный страх и беспомощность, выложила всё чужой старушке. И про психушку, и про поджог в квартире, и про синий свет в тайге и про Дивное. Каково же было удивление журналистки, когда старушка начала ей рассказывать о той самой деревне и синем свете. 

       – Значит, это нечто живое? – удивилась девушка.

       – Да кто ж его знает? – улыбалась застенчиво старушка.

       – А те, кто живут рядом, неужели никогда не видели его? 

       Старушка пожала плечами.

       – Рассказала, что знаю, – вздохнула она. 

       – Если что вспомните… – журналистка сунула в руки газетчицы визитку.

       – Ну, точно, – вдруг спохватилась та. – Вот утром буквально, человек ко мне заходил из полиции. Статный такой, в доме напротив больнички живёт. Так вот, он тоже с интересом историю эту выслушал. Вроде как видал, как и ты, всякие символы и дела необычные.

       – В доме напротив! – задумалась Номин: «Значит, не показалось».

       На том разговор её со старушкой и закончился. 

        Девушка заехала в ЖКХ и узнала, что соседом её является не кто-нибудь, а майор Кондрат Разумович Леший, старший следователь Первомайского отдела Яндырского ОВД. Вот только обращаться к нему Номин не спешила, помня, что именно рядом с Первомайским она видела и шефа седьмого отдела. Зато в Первомайском работал Степан – бывший одноклассник. А ещё, она точно знала, что дежурный работал так же и в пятом отделе. И, правда, отчего это ей в голову раньше не пришло. Если седьмой отдел хочет убрать Номин как узнавшую нечто важное, нужно обратиться за помощью в пятый.

Земной и инопланетные отделы всегда искали повод друг друга прищучить. Номин выдохнула свободнее, решив, что нашла выход из ситуации. И позвонила Семёну. Узнав, что начальника не будет завтра весь день, назначила встречу на утро, рядом с отделом. Ночью Номин стояла на своём месте с фотоаппаратом, но сегодня её не столько волновали символы, она ждала, шевельнётся ли занавесь окна второго этажа. Щелкая створкой фотоаппарат, девушка косилась на окно. И занавесь шевельнулась. Номин прошла в машину, достала визитку и быстро черкнула на ней: «Вы это видели». Демонстративно, зная, что из окна за ней наблюдают, Номин прошла к середине улицы и положила визитку на асфальт. Если этот следователь не замешан в делах седьмого отдела, то ей нечего бояться, и записка ему ничего не скажет. А если замешан? Номин глубоко выдохнула, выезжая из аллеи под арку. 

       Девушка поднялась на свой этаж, прислушалась к звукам соседней квартиры, и подошла к двери. 

       «Он знает!» – с ужасом подумала Номин, когда увидела на дерматине обшивки три ровные разодранные полосы. И в этот момент ей почудилось, что соседская дверь открывается. Номин уже представила, как мягко щелкает затвор и с глухим звуком вылетает пуля из пистолета с глушителем. Не помня себя, она бросилась вон из подъезда. Теперь оставалась только одна надежда – Семён. Ночь Номин провела в здании редакции. С кругами под глазами и дрожащими руками её утром нашёл в кабинете журналист Еши. Девушка собиралась ехать в Первомайский РОВД. Пустить её в таком состоянии за руль Еши не посмел и сам отвёз девушку к отделу. Вот только разговор с Семёном не удался. Выслушав Номин, одноклассник посоветовал той убираться из города.

       – Я докажу, что в Дивном выполнили жуткий эксперимент. Я открою глаза людям! – больше в запале, чем на серьёзе, выплюнула она в лицо Семёну. – У меня есть свидетели и доказательства! Я расскажу правду… И тогда, я стану не нужна никому. Меня оставят в покое!

       Семён схватил её за руки.

       – Ты дура, и ты ничего не докажешь, – мягко, спокойно сказал он, и ушёл. 

       Номин вернулась в редакцию, собрала фотографии и уехала в Севольное, туда, где, она надеялась, хоть что-то знают о пропавшей деревне. Хотя по большому счету, она попросту бежала.

***

       – Дальше вы знаете, – вздохнула Номин.

       – Ты нашла старую карту области и на ней дорогу к Дивному, – завершил Кондрат.

       Девушка кивнула.

       – Да, но встретила Лукишну. Она пообещала проводить к Дивному. Попросила показать карту. А дальше… дальше я не помню. И это правда.

       Профессор слегка засмеялся.

       – Лукишна! 

       – Она тоже не человек? Гуманоид?

       – Ни человек, ни гуманоид. Она биоробот. Создана для охраны харизмата. В ней встроены возрастные чипы, чтобы соответствовать времени. Через сто лет они должны перезагрузиться, и она станет снова молодой. 

       – Для охраны?

       – Да. Мы же взяли харизмата совсем маленьким, нужна была няня, которая не попадала бы под его харизму, вот и создали Лукишну. 

       – Она его спасала, потому что это заложенно в ней? – выдохнул пораженный Кондрат.

       – Совершенно верно, – кивнул Калистратов. – Неудивительная преданность. Она создана для этого. А с Номин… гммм… Лукишна самообучающаяся программа. Возможно, метод введения человека в транс она приняла от харизмата.

       – Она совсем не похожа на робота, – пожала плечами журналистка. – Я говорила с ней!

       – Мы все с ней общались, – подтвердил Кузьма.

       – Технологии нашего НИИ уходят намного дальше даже вашей самой смелой фантазии, – усмехнулся Калистратов. 

       Затренькал телефон. Профессор снял трубку, выслушал говоривших, потом положил трубку обратно на рычаг и поднялся.

       – Его привезли, но попасть в НИИ не могут, вокруг посёлка бродят… – он побледнел. – Вам придётся самим.

       Кондрат поднялся, его глаза встретились со взглядом Кузьмы.

       – У вас есть, служебные автомобили? – спросил Леший.

***

       – Проникновение в закрытое учреждение, убийства и взломы. Писать заявление уже даже не имеет смысла, – произнёс Кондрат и завёл позаимствованную у Калистратова машину. Добротный пикап американских производителей. Сам профессор сидел рядом, с завязанными найденным в столе его кабинета скотчем, запястьями, вращая обезумевшими глазами и беспрестанно повторяющий: «Я же и так… я помог… я договорился… Я… оставьте меня». Никто на причитания Евгения Палыча внимания не обращал. В кузов была положена куртка, на которую уложили едва ходившую, но живую Тайру. Еши усадили на заднее сидение, журналист продолжал безмятежно спать. Иногда он что-то бормотал и вздрагивал, однако, тут же успокаивался и начинал тихо храпеть.

       – Эх, мне б его сон, – вздохнула, севшая рядом, Номин. – Но, кажется, я теперь долго не смогу спать.

       Харизмат витал над машиной, освещая дорогу.

       – Нас там поджидают? – ткнул в бок профессора Кузьма.

       – Кто? Кто вас поджидает? Кому вы нужны? Я же сказал, я договорился, Стаса привезут, вы заберёте тело, и идите на все четыре стороны.

       Кондрат и Кузьма разом усмехнулись.

       – Ага, вот так ваше жадное НИИ и отпустило суперсущество. А главк потом по головке погладит! – оскалился Леший.

       – Угу, – поддакнул кузнец. – И договорился он шустро. Даже вопросов не возникло, зачем старому профессору дьявольская оболочка! Точно поджидают. 

       – Нас убьют? – тихо спросила Номин.

       – Если проревёмся у выезда, там до вторых врат пешком. На всякий случай попытаемся вот этим, – он толкнул профессора, – торговаться.

       – Не будет никто мною торговаться, – буркнул Калистратов. – Меня, если хотите знать, специально оставили, как расходный материал. 

       – Значит, будешь расходным материалом, – согласно кивнул Кузьма и вздохнул. – С бурятом, что делать будем?

       – Номин, – обернулся Кондрат – буди нашего шамана. Если не проснётся… – он замолчал, но все и так поняли. Никто больше тащить на себе журналиста не станет. Им бы самим выбраться. 

       Кондрат завёл машину. Кузьма перекрестился, и нажал кнопку пульта, ворота начали медленно открываться.

***

       Чёрная ночь. Самые жуткие страхи приходят ночью. Самые холодящие душу ужасы выползают из ночной тьмы. И тянет руки ночной мрак. И в этом мраке ледово-синие тени. 

       Номин завизжала, когда машина на полном ходу врезалась в толпу синих зомби, тянущих руки, хватающих за зеркала. Пальцы скользили, лица искажались в гримасах. 

        – Хороша машинка, тяжёлая…– хрипло выкрикнул Кузьма, когда в окно ударили синие ладони и тут же пропали, оставив лишь искрящийся след на стекле.

       – Господи! Господи! Господи! – визгливо шептал профессор и неистово крестился, сползая вниз с сиденья.

       – Чего ж ты прячешься? – кузнец вывернулся и, схватив Калистратова за плечи, посадил на место. – Твоих рук дело, любуйся. Радуйся, со своим дитятей встретился. Слышь, Кондрат, а может его того, к ним. Пусть с папашей познакомятся. Он же расходный материал!

       Калистратов побледнел и снова скатился в проем между сиденьями. 

       В этот момент, фары успели выловить на трассе новую плотную толпу синих.

       – Не пробьёмся, – тормозя, заявил Кондрат.

       – Приехали что ли? – облизнул губы, сощурился Кузьма. – Просто так я не сдамся. Профессора с собой возьму. Вы сидите, а мы попробуем…

       – Подожди, – остановил кузнеца майор. – Смотри, они не торопятся нападать.

       Толпа стояла не шевелясь.

       – Почему они не нападают, – вжавшись в кресло, тихо спросила Номин и вдруг с размаху дала Еши пощёчину. – Вставай же! – навзрыд закричала девушка.

       – А зачем? Нам все равно некуда деваться. Выезд отсюда только один. 

       Кондрат вышел из машины. Синие, стояли, не шевелясь, смотря на тех, кто в машине. Среди них Кондрат успел заприметить и Ольгу Марковну.

       «Живучая», – вздохнул.

       – Значит, всё зависит теперь только от тебя, Стасик.

       Свет над машиной взвился в столб и расплылся огромным облаком.

       Кондрат вскочил в машину. И вокруг всё стало иссиня-ледяным, стекла машины покрылись мелкой изморозью. Кондрат включил обогрев стекла и дворники. Последние заскрипели, счищая тонкий лёд.

       И когда образовалось видимое окошко, то находящиеся в машине увидели стоявшего перед капотом зверя. Он оглянулся, в холодных глазах мелькнул молчаливый вопрос.

       – Давай! – выкрикнул Леший и вдавил педаль газа. Машина рванула, радужными искрами рассекая свет. 

       Харизмат разнёс первый ряд стоящих. И тут же на него навалилась синяя масса. Тяжёлый пикап врезался в толпу, сминая и давя, но со всех сторон уже напирали новые и новые синие. Визжали шины, выл мотор. Машина встала, делая пустые обороты. Авто раскачивали. Номин визжала. Профессор молился, то и дело, вырисовывая крёстные знамения. 

       Глаза Кондрата от ярких вспышек света резало. 

       – Да пребудет с нами Господь! – взревел Кузьма, и выскочил из машины, раздавая тяжёлые удары налево и направо. Раздался рык и в толпе появились серые тени. Волки не отставали. Зубы впивались в синих, драли тела. 

       – Я надеялся, что бойня в Дивном была последней, – тихо сказал Кондрат, перекрестился и, открыв двери, выскочил в толпу. – Что ж, последней будет этот бой. Последним для нас.

       Сразу несколько синих кинулись к майору. Он отвесил тяжёлый удар, чувствуя, как сзади его обхватили холодные руки.

       За рыком харизмата и визгом Номин, Леший не сразу услышал, как пронеслись первые давящие на сознание слова.

       – Сокирип ташту, микрот тапирууу.

       Леший обернулся. 

       Еши стоял у машины, смотря темными невидящими глазами вперёд. 

       И по коже майора пошёл мороз.

       Верьте! Верьте, господа. В чудеса и магию, в колдовство и провидение, строящее наши пути. Верьте в Богов и Демонов, которые могут оказаться намного ближе, чем вы даже можете представить.

        Харизмат внезапно замер. Замерли синие, смотря на говорящего.

       В машине замолчала, зажав рот руками, Номин.

       – Сокирип ташту! – выговаривали бледные губы бурята, не своим, чуждым, пронзительно громким голосом. И тогда, харизмат вдруг завыл. И Леший содрогнулся впервые услышав холодящий душу голос потустороннего существа. Вслед ему подняли морды в небо волки. Вой дикий, мистический, разорвал свет. Еши сделал шаг, и напиравшая толпа расступилась. 

       Синий свет померк, оставив только зверя, тот замолчал и смотрел заворожёнными глазами на бурята. А Еши читал нараспев:

       – Сокирип ташту, микрот тапируууу, мариор парадис. Астиро, астрио…

       И вдруг преклонились синие, опустили головы волки. И вытянулся в ночи живой туннель, в котором угадывалась приближающаяся сквозь тьму фигура. 

       Бурят внезапно смолк, сомкнулись бледные губы и Еши повалился на бок, но слова продолжали витать, шептать, шелестеть листвой:

       – Мариор парадис, Астиро, астирио…

       – Мариор…

       – Астиро, астирио…

       Тень приблизилась, и теперь в ней угадывался молодой человек, повторяющий жуткие слова:

        – Астирио, астирио.

       Волки легли, не поднимая голов. 

       Кондрат отступил к машине.

       Незнакомец остановился. Стихли слова. Синие стояли, застыв смотря на пришедшего. 

       – Здравствуй, Кузьма! – повернулся молодой человек к кузнецу.

       – Здравствуй, Стас.

       Парень повернулся к харизмату и улыбнулся. 

       – Тариоп! – харизмат расплылся светом и скользнул к молодому человеку. На секунду окутал его и исчез.

       – Я же говорил, найди его, а я найду тебя, – подмигнул Стас кузнецу.

***

       – Доброй ночи, майор!

       Леший вошёл, прикрыл дверь кабинета.

       – Вовремя подоспели?

       – Этого можно было избежать, – холодно, не отвечая на приветствие, произнес Кондрат, присаживаясь на диван.

       Фархад поднялся, приблизился к шкафу, вытащил початую бутылку коньяка и пару стопок, разлил. Взял обе рюмки, подошёл, присел рядом с Лешим, протянул ему одну рюмку. Не чокаясь, мужчины выпили.

       – Расскажешь?

       Фархад кивнул.

       – Что хочешь узнать?

       – О Катерине, о прототипе, – он встал, прошёл к столу, налил себе коньяка и выпил залпом. – О Семёне.

       – Мы надеялись подчинить харизмата себе. Планета, на которой жила Катерина работала над созданием ДНК людей. Взяв образцы Стаса, они создали прототип…

       – В который и хотели поместить харизмата?

       Фархад кивнул.

       – Что же пошло не так?

       – Всё пошло не так. Она привезла его сюда, не ожидая того, что харизмат уже в городе. Нужно было снабдить прототипа кровью Стаса. Но…

       – Харизмат пришёл в город по следу Номин.

       Фархад поднялся, подошел к окну, открыл форточку и вытащил из пачки, лежащей на подоконнике, сигарету.

       – Хорошая девчонка, но глупая. Она своими раскопками привела зверя в город раньше времени. За это поплатились Катерина и прототип.

       – А Семён, его убил харизмат?

       – Нет, по поводу смерти Семена хорошо бы узнать у других. Он оставил слишком много следов. Старуху-газетчицу… не чисто сработал.

       – Это он её убил? – рюмка в руках Кондрата задрожала.

       Фархад усмехнулся.

       – Она много начала говорить, кому не нужно. Сегодня ты, завтра журналистка. Тем более, девчонка пригрозила свидетелями. Я не думаю, что они у неё были. Однако Семён поверил журналистке. Его ошибка, самонадеянность. Он давно хотел выделиться и бредил повышением. Зачистка за Институтом, это стопроцентные погоны…

       – Не много смертей? – стараясь сдержать дрожь в голосе, спросил майор.

       Фархад подкурил и посмотрел в глаза Кондрата.

       – И это мне говорит тот, благодаря кому, у нас теперь есть целое НИИ трупов? 

       – Их убил не я.

       – Ах, да, давай теперь все валить на харизмата. Так проще и тебе и мне. Во всем виноват он. Он демон, он чудовище. Он всех уничтожил. Кстати, где он сейчас?

       – Чистит Севольное. Забирает свою харизму. Завтра утром посёлок можно будет открыть.

       – Благородно, да?

       – Да! – не выдержав, закричал Кондрат. – Он подтирает за вами!

       – Да что ты? А не за собой?

       – Вы его вытащили сюда.

       – А захочет ли он вернуться? Ты спрашивал у него?

       Кондрат встал, прошел к шкафу, плеснул себе коньяка и выпил залпом.

       – Что будет с нами?

       – О, как это человечно! Перво-наперво, заботиться о себе, – хрипло засмеялся Фархад. – Выбора у вас не много… – и смолк, в кабинет заходил Жахов Степан Михалыч. Начальник Яндырского ОВД прошёл по кабинету и устроился в кресле Фархада.

       – Тревожная ночка выдалась, – проговорил начальник пятого отдела. Фархад проводил его недовольным взглядом.

       – Мы уже всё решили, – напряжённо проговорил он и, посмотрел на Лешего, теребившего в руках пустую рюмку. 

       – Ты что-то решил, майор? – Степан Михалыч перевёл взгляд на Фархада. – Я, конечно, понимаю, чего отдел твой хочет и чего главк требует, но и мы здесь не просто штаны протираем. В межгалактический закон, надеюсь, тыкать не нужно?

       Фархад побагровел.

       – Вот и хорошо. Майор Леший сам вправе решать, что хочет, а чего не хочет. А остальные… ребята, так понимаю твои, Кондрат?

       – Мои, – чувствуя поддержку, твёрдо, ответил Леший.

       – Вот и хорошо. Значит, тебе за них и отвечать.

       Жахов снова повернулся к Фархаду.

       – С твоим начальством мы сами будем говорить. Не тот уровень у тебя Фархад, чтобы такие вопросы решать. А теперь свободен.

       Фархад поднялся, бросил быстрый взгляд на Лешего.

       – Я не враг, – произнёс он, затушил сигарету и вышел.

        Степан Михалыч вздохнул. Посмотрел на Кондрата.

       – Ты не думай, он, и, правда, мужик хороший. И не скажешь, что гуманоид. Если б не он, то… – Жахов вздохнул. – Ни тебя, ни всей твоей шайки-лейки, не было бы. Ты на него зла не держи. У него своё начальство.

       Кондрат молчал.

       – И на меня не держи. Я тебя во всем поддержу. Но и ты постарайся понять. Ну, выльете вы сейчас всю информацию о Дивном, о Севольном, о том, что произошло.

Расскажете массам, что такое Яндырь. А кому легче? Здесь люди подолгу живут. Каково им будет узнать, что сосед гуманоид? Как ребёнка в школу вести, если понимаешь, что он за одной партой с существом другой цивилизации сидит? Неужели ты думаешь, что тебе станет легче, если на тебя каждый встречный коситься будет, пытаясь понять человек ли ты? Они здесь давно, очень давно. И научились пристраиваться к нам. Они научились жить как мы, думать, как мы. Они стали почти как мы.

       – Почти, – тихо проговорил Кондрат. Степан Михалыч поморщился.

       – А если я скажу, что и я…

       Леший вскинул глаза на Жахова.

       – Нет, вы точно человек.

       – Человек, – согласился Степан Михалыч. – Но ты всё равно подумай. Потом ответ дашь, – начальник помолчал. – Ребята у тебя хорошие подобрались. Неординарные ребята. Бурят не плох, как он демона вызвал! Неожиданно! Спецназовцы, которые вас поджидали, очумели, когда Стас в воздухе растворился. А Кузьма, у-ух! Божьим словом с топором, невероятно, но факт. Номин тоже девчонка не плохая, коли не она, не закрутилось бы все это оливье. Ты подумай, ведь неплохая команда получилась, от нас, от землян. Седьмой отдел вишь как работает, кардинально. Нам бы в свой отдел, таких ребят как вы. Чтобы по-человечески, с эмоциями, с фантазией.

       Кондрат усмехнулся.

       – Вы, о чем сейчас, Степан Михалыч?

       – А разве не понятно?

       Майор опустил голову.

       – Отдел говоришь, при главке… Чтобы ручные были. Чтобы зависели. Чтобы по команде, – Кондрат прошел через кабинет, поставил рюмку на стол. – Нет, Степан Михалыч.

       – Ручные? – Жахов усмехнулся. – Поздновато из вас ручных делать. А ты обо всем, что я сказал, подумай.

       Леший невесело усмехнулся и направился к двери, но вдруг остановился.

       – Я спросить хотел? – он немного помолчал. – А Лика?..

       – А сам как думаешь?

       – Но она… – Кондрат опустил глаза. – Характерная, вредная, как все… как наши женщины…

       – Я же сказал, они давно здесь. Они научились жить с нами. Они стали почти такими же. Лика – хорошее тому подтверждение.

       – И мать её?

       – О, – улыбнулся Жахов. – Ещё та, настоящая, земная стерва. 

       – А взрывчатку в моей квартире, вы?

       Степан Михалыч вздохнул.

       – Есть вещи, о которых не стоит думать.

       – Почему?

       Жахов вздохнул.

       – Семён работал на два отдела… мы не всемогущи. Мы не ожидали.

       Кондрат вдруг понял, с неприязнью посмотрел на начальника пятого отдела.

       – Это вы его убрали!

       – За двумя зайцами погонишься, – протянул Жахов, – как известно, от обоих в лоб получишь.

       – Тогда последний вопрос, – тяжело проговорил Леший. – А Петра, егеря, тоже вы?

       – Бог с тобой! – махнул рукой Жахов. – Его Лукишна убила.

       – Но он же помогал им!

       – Помогал, – кивнул Жахов. – Он увидел харизмата вне поля Яндыря. И понял, кто тот и что его появление значит не только для нашей зоны, но и для всех миров. Он понял, что ошибся. Для Стаса не существует врат. Ему не нужны порты в другие миры. Он войдёт в любые двери, даже наглухо закрытые. Для него нет запоров и запретов. Он вне галактических и физических полей. Он Дьявол, и он на земле…

       – Тогда почему вы его выпустили? – удивился Кондрат.

       Жахов приподнял брови.

       – А мы ли?

***

       В кафе было пусто. В окна начал пробиваться первый, холодный, утренний свет. За дальним столиком сидел, покручивая в руках высокий стеклянный бокал Стас.

       – Ну как? Вышел разговор с начальством?

       – Не вышел, – признался Кондрат, присаживаясь напротив.

       – Не думаешь поменять?

       – Кого?

       – Начальство.

       – На что, под началом гуманоида уже поработал? Жахов, конечно, человек, но видать, тоже не сложится у нас с ним работы.

       – Гуманоиды! Люди! Нет, ты мыслишь не в том ракурсе. Я предлагаю более интересную работу, – Стас протянул ему бумаги. Кондрат пробежал по ним глазами.

       – Ты хочешь сказать…

       – Никому ничем не обязан, никому не подотчётен, твоя группа, твои люди, или нелюди, или гуманоиды, кого захочешь. Ни Жахов, на Фархад, ни главк, никто, ни в этом, ни в других мирах не сможет что-то приказать тебе и твоим людям. Ты будешь третьей – можешь называть её нетрадиционной, параллельной стороной. 

       – А ты? – поднял глаза на Стаса Кондрат. – Ты вернёшься в свой мир?

       – Я вернусь? – Стас лучезарно улыбнулся. – Меня вполне устраивает здешний. Я вас если что прикрою. 

       – Почему же не сам?

       Демон поднялся, потянулся.

       – Ты сиди, мне пора.

       – Хочешь открыть четвертые врата, выпустить своё войско? – отчего-то со страхом спросил Кондрат.

       – Моё войско – вы, – спокойно ответил Стас, и в глазах его вспыхнули харизматовские льдинки. – Я повелевать большими массами не умею и не хочу. А это значит, если открыть четвертые врата, то отдать эту привилегию другим цивилизациям. А дать в руки нить в мир, полный слишком большой силы и власти, не имею права. Я не вижу и не знаю ещё ни одну расу, которая могла бы справиться с такой силой. Да и что-то мне подсказывает, что существуют силы, которые только этого и ждут. Пришествие! О! Кондрат, как мало вы знаете о мироздании, – он похлопал Лешего по плечу. – Не время ещё для открытия четвертых врат. Да и четвертые врата не единственные, которые откроют люди, гуманоиды. И кто знает, что там, за ними. Я нужен здесь. Я буду нужен вам! Верь мне.

       Кондрат проследил как Стас вышел из кафе и только потом поднялся и тоже направился к выходу.

***

       Красная БМВ стояла у входа. Номин махнула рукой, приглашая Кондрата. Он вяло улыбнулся и, отвернувшись, пошёл пешком вдоль дороги. В воздухе стояла прохлада. Сырая. Осенняя. Пахнущая жухлой листвой и машинными выхлопами. Кондрат завернул за угол и пришёл к аллее. Он уже подходил к дому, когда шарахнул дождь. Зябкий, острый. Кондрат поёжился, все изменилось, он чувствовал, что вошёл в новую историю. Историю, в которой будут битвы за мир и веру, где рухнут небеса и поднимется всё самое чёрное и жуткое. Но они смогут противостоять. Наверное, смогут. Стас, так сказал. Вот только почему-то при мысли об этом леденели руки. 

        На лицо упало что-то холодное, белое, Леший вытер. Снежинка. Одна, вторая, третья. Права теща Степана, спину у неё ломило, к снегу, к холоду, к очень-очень долгому холоду.

       Конец

Оглавление

Пролог

       Глава 1

       Глава 2

       Глава 3

       Глава 4

       Глава 5

       Глава 6

Глава 7

       Глава 8

       Глава 9

       Глава 10

       Глава 11

       Глава 12

       Глава 13

       Глава 14

       Глава 15

       Глава 16

       Глава 17

       Глава 18

       Глава 19

       Глава 20

       Глава 21

       Глава 22

       Глава 23

       Глава 24

       Глава 25

       Глава 26

       Глава 27

       Глава 28

       Глава 29

       Глава 30

       Глава 31

       Глава 32

       Глава 33

       Глава 34

       Глава 35

       Глава 36

       Глава 37

       Глава 38 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg