«Грешники, которыми мы стали»

Грешники, которыми мы стали (fb2) - Грешники, которыми мы стали (Теория хаоса (Хариан) - 1) 845K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сара Хариан

Сара Хариан

Грешники, которыми мы стали

Теория хаоса – 1

Перевод выполнен специально для группы The Best Library

Любое копирование и распространение ЗАПРЕЩЕНО! Уважайте чужой труд!

Переводчики: Lucifer и Annary (1 – 3 главы), с 4 главы и до конца El Myles

Редакторы: Мия Хейз и Annary, Алена Аркадьева

Русификация обложки: Анна Риодан

ОФОРМЛЕНИЕ ФАЙЛА: Annary и Мия Хейз

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления.

Аннотация

Эвелин Ибарра – обвиняемая убийца и экспериментальная тюремная испытуемая. Год назад она была обычной студенткой. Теперь она приговорена к месяцу в Передовом Центре, разработанный правительством для осуществления правосудия.

Если она выживет, мир узнает, что она невиновна.

Запертая с девятью известными и потенциально– психическими преступниками, Эвелин должна выбраться из тюрьмы и разобраться в своем прошлом, чтобы остаться в живых.

Но система, которая точна, кажется, уничтожает наугад.

Она не планирует заводить друзей.

Она не планирует когда– либо влюбляться.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:

Книга содержит нецензурную лексику, сцены сексуального характера и момент с лгбт.

Только для лиц, достигших восемнадцатилетнего возраста!

Глава 1

За четыре минуты до моего приговора, мама сломалась.

Я думала, что все будет проще, ведь она так долго готовилась. Мое наказание было уже решено в то время, когда меня заключили в тюрьму, шесть месяцев назад, и я только урывками видела ее через грязные стекла окон. Но теперь она рыдает в свою костлявую руку, удерживая плотно  Тодда за запястье. Достаточно изогнувшись, он  вырывается и подбегает ко мне.

Я сажусь на корточки, равняясь с высотой Тодда. Он следит за моей толстовкой с капюшоном из  полиэстера[1]. Протянув пухленькие пальчики, он застегивает ее на молнию.

Ему только пять. Я помню некоторые моменты из этого возраста, но не все: переезд из дома, мой первый поход на карнавал в честь сбора урожая. Интересно, вспомнит ли он меня.

– Обещай, что не забудешь меня, ок, крепыш?

Понимание озаряет его лицо.

– Куда ты уходишь, Эви?

– Просто сделаю несколько тестов. Они должны держать меня в это время.

Я запускаю пальцы в его темные, тонкие волосы.

– Можно мне пойти?

Уголок рта поднимается вверх.

–  Нет, это как тайм– аут на месяц.

Его глаза расширяются.

– Они отнимут даже твое время для перекуса.

– Они собираются отнять твое время на перекус?

Я киваю.

– Но когда ты вернешься, мы сможем перекусить вместе.

– Все шоколадное мороженое в мире. – Я автоматически улыбаюсь. – Я люблю тебя.

Он наклоняется и оставляет липкий поцелуй на моей  щеке.

– Я больше.

Я вдыхаю. Детский шампунь. На секунду я возвращаюсь  домой вместе с мамой и Тоддом, еще до суда, до колледжа. Бежевые ковры и  сожженные на солнце окна, карандашные наброски, заляпанные пальцы. Когда больше не могу с этим справиться, мучая себя еще больше – я встаю.

Комната отправки  холодная и душная — темно– серые стены и мерцающие световые огни, она едва ли больше, чем моя камера.

Можно подумать, что они дали бы мне несколько часов побыть на солнце прежде, чем отправить меня прочь.

Но террористы не заслуживают красивые вещи.

Плохое освещение не помогает скрыть маску бледности мамы. Она выглядит намного старше, чем год назад: морщины на ее лице глубже, короткие черные волосы с проседью. Она кивает, и я совершаю самый смелый поступок, который делала в последнее время.  Я делаю шаг вперед и обнимаю ее за миниатюрные плечи.

Ее дыхание задерживается. Она вздрагивает от рыданий, когда  сжимает меня.

 – Не надо, – говорю я. – Я вернусь через месяц.  Месяц, и они отпустят меня.

Я притворюсь для нее, сделаю эти слова самым технологическим объяснением смертной казни в мире.

Что я собираюсь и сделать в Передовом Центре.

Дверь со скрипом открывается позади меня. Мамины глаза расширяются, она качает головой сквозь яростную дрожь.

– Я не готова.

– Мы по графику, мэм.

–Я всегда верила тебе. – Мама цепляется за меня в отчаянии. – Запомни это.

Я покорно завожу руки за спину, и холодные наручники застегиваются.

– Я люблю тебя. – Каждое слово тонет в ее криках.

Охранники выводят меня, дверь в комнату отправки захлопывается, заглушая Тодда, который выкрикивает мое имя.  Металлические решетки на полу гремят под ногами тюремных охранников, спешивших туда и обратно, между комнатами отправки и камерами.

Невзирая на слова, которыми «кормила» меня моя мама, я знала, что видела свою семью в последний раз.

Мое горло сжимается, но нет времени, чтобы поразмышлять. У меня были месяцы, чтобы представить этот момент,  месяцы горевать. То время закончилось, потому что сегодня начало моего неминуемого выполнения  приговора в Передовом Центре.

Охранники подводят меня к следующей двери. Один открывает, другой заводит меня внутрь, увлекая к тонкой кушетке.

Медицинские приборы украшают стеллаж на стене, и женщина в халате сидит рядом со мной на стуле. Она читает что– то в планшете в руках.

– Эвелин.

Резкие флуоресцентные огни освещают ее вялую улыбку. Мои охранники находятся близко к нам, так как она набирает что– то на своем планшете.

– Всего несколько быстрых тестов. – Она выбирает аппарат для измерения артериального давления со стеллажа, включая один конец в ее планшет. – Твою руку, пожалуйста.

Она документирует остальные мои жизненно важные органы, подключаясь к каждому новому устройству.

– Никаких проблем с контрацептивами?

Мне давали контрацептивы регулярно, с тех пор, как мой приговор был вынесен.

Правило Передового Центра. Я буду общаться с мужчинами– заключенными во время моего заключения, и последняя вещь, которую хотят для нас – это размножение.

У меня не было голоса в этом вопросе.

Пришлось сделать укол, чтобы попасть в Передовой Центр.  Либо Передовой Центр, либо камера смертников для таких девушек, как я.

– Нет.

– Порядок. – Она кладет планшет на стол и надевает латексные перчатки. – Проходи вперед и ложись лицом вниз.

Я делаю, как мне говорят. Ее эластичные руки обхватывают мою шею.

– Ужалит немного.

Со звуком сжатого воздуха возникает мгновенная боль, как будто она режет основание моего черепа ножом. Я подпрыгиваю, и она удерживает меня.

– Все готово.

Я сажусь, трясущей рукой дотрагиваюсь до задней части шеи. Мои пальцы нащупывают шишку под кожей.

– Так вставляют чип?

– Прошу прощения?

– В Череп, через гематоэнцефалический барьер. – Мысль внезапно ужасающая – имплантат – медленная пуля, проходящая в мой мозг.

Она кривит свои губы, очевидно раздраженная из– за вопроса.

– Думайте о нем, как о крошечной дрели с дистанционным управлением. Совершенно безопасно, уверяю вас.

Нормальным людям дают время и средства изучить то, что они хотят внедрить в их тело. Мне не дали такую роскошь. Я должна поверить, что какой– то умный чип, который у меня никогда не было шанса исследовать, не собирается зашифровывать мой мозг.

Она нажимает на экран ее планшета в нескольких различных местах, затем передает его мне.

–Вы знаете, что делать.

Контракт. Они дали мне печатный экземпляр, чтобы перечитать в моей камере, наряду с Библией. Я запомнила его.

Контракт это:

Один месяц в тюрьме. Я могу быть подвергнута травмам в любой момент во время моего заключения. И если монитор — монитор, эта медсестра, внедренная в меня, считает, что мои эмоциональные и гормональные реакции на любую симуляцию, в которую я буду помещена, не сбалансированы, я буду казнена.

Контракт гораздо длиннее этих пунктов, но только эти имеют значение.

Я ставлю свою подпись. Мне нужно выйти из этой комнаты.

– Проводи Ибарру вниз, – говорит один из охранников другому в ухо. Он берет меня за руку.

– Там  зверинец, – отвечает другой. – Нет, дерьмо.

Они ведут меня в холл. Девушка  выходит из экзаменационной комнаты тоже в наручниках и с сопровождением. Она носит те же вещи, что и я: официальную универсальную форму Передового Центра,  думаю.  Футболка и черная толстовка с капюшоном. Серые брюки– карго и сапоги на липучке. Интересные изменения в оранжевом, к которому я привыкла.

Слезы льются по ее лицу. Она очень красивая с пухлыми губами и высокими скулами, кожа чуть темнее, чем у меня, и  детские ямочки на щеках. Ей не может быть больше двадцати.

Я не могу вспомнить кто она. Мир знает. Список Передового Центра был объявлен, документальные фильмы наших трагических судеб наводнили сетевой эфир телевидения.

Мои охранники следуют за сопровождающими девушки в лифт, две наши группы неуютно встали близко друг к  другу, когда мы спускаемся в холл.  Всхлипывающую девушку заталкивают в автомобиль, и я хочу, чтобы она уехала. Каждый звук, исходящий от нее, стискивает невидимую нить вокруг моего сердца.

Открываются двери, и я выхожу вслед за ней.

Группа окон, доходящих до пола, окружают вестибюль: с решетками и пуленепробиваемые, но выглядят шикарно.  Старая, добрая федерализированная тюрьма. Первоклассный холл для худших недоумков. Камеры и жилые помещения находятся под землей. Мы невидимки. Навечно. Пока нам не разрешат два дня для  посещений.

Или отъезд.

За окнами поезд с прямой дорогой в Калифорнийский Передовой Центр, который ждет нас на вокзале.

Я вижу протестующих через стекла позади забора, окружающего проход станции. Они колотят цепь кулаками, размахивая взад и вперед. Ждут нас. Их громкие крики слышны через пуленепробиваемое стекло.

Мы присоединяемся к линии осужденных. Некий высокий подонок скрежет зубами в мою сторону.

Он сильный, нет, намного сильнее. Он мог бы сломать мою шею пополам во сне. Его рукава закатаны, на руках веснушки. Должно быть, он был на свежем воздухе, занимался физическим трудом.

Его квадратная челюсть сжата, и ни один мускул на его лице даже не осмеливается дергаться, что заставляет меня задаться вопросом:  он знает, кто я, или его выражение просто осталось таким. Охранники по обе стороны от него идут непоколебимо, будто втайне бояться до смерти идти рядом с ним.

– Кейси Харгроув, номер заключенного 92354, мужской номер – пять в Передовом Центре С. Отчет,– говорит его охранник, приложив палец к динамику.

Затем охранник провожает девушку с ямочками на щеках.

– Джасинда Глейзер, номер заключенной 48089, женский номер – четыре в Передовом Центре С. Отчет.

– Эвелин Ибарра, номер заключенной 39286, женский номер – пять в Передовом Центре С. Отчет.

Клянусь, вокруг меня в течение половины секунды стоит мертвая тишина. Открываются двери.

Вибрирующий звук льется в холл, как вода через пустынный каньон. Я оцепенела. Мои охранники тащат меня вперед.

Кулаки Джасинды сжимаются у нее за спиной: тонкие пальцы и белые костяшки.

Я избегаю шумную стену и откидываю голову к пасмурному небу – хочется показать в последней раз фак миру. Когда я заставляю себя вернуться на землю, мне жаль, что я не сделала этого.

Сотни людей кричат на нас, толкая доски с противоречивым текстом на заборе.

Передовой Центр = Покайтесь, варвары, дитя Божьего.

– Вы будете гореть в аду за то, что вы сделали, – визжит кто– то.

Женщина прижимает фотографию одной из моих жертв цепной связи. Она произносит мое имя. Эвелин.

Оно проходит через пространство, умножаясь.

Размножаясь. Эвелин. Эвелин. Эвелин.

Поезд ждет, тихий и магнитный — серебряная пуля на пути — готовый доставить нас в Калифорнию за несколько часов.

Я следую за линией заключенных к турникету. Джасинда кладет большой палец на панель, встроенную в свод  станции. Зеленый свет начинает мигать над ней, и она проходит.

– Мисс Ибарра, большой палец правой руки, пожалуйста, – говорит мой охранник. Я подчиняюсь, и турникет разблокируется.

– ЭВЕЛИН.

Снова мое имя, только в этот раз резче и злее.

– Я надеюсь, что это больно, я надеюсь, что это чертовски БОЛЬНО.

Я следую вверх по лестнице, и потом в вагон.

Сидячие места выстроены линией у стен, стальные наручники на подлокотниках ждут нас с разинутой пастью.

Мой охранник прикрепляет мне на ухо какое– то прослушивающее устройство и провожает меня к моему месту, между Джасиндой и тощим парнем– коротышкой с прямыми черными волосами и очками Джеффри Дамера[2]. И вот десять из нас все вместе. Десять кандидатов в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти.

Кейси сидит напротив меня. Я наклоняю голову, бросая ему вызов. Другие кандидаты молчат, это так неестественно. Наручники застегиваются вокруг моих запястий, и наши охранники уходят.

Я узнаю двоих из моей компании. Пепельная блондинка с прической эльфа и возможностью разбить стекло с меня размером. Красочные татуировки тянуться по ее бледным запястьям и исчезают под рукавом.

Валери Крейн. Убила троих парней, повесив их тела. Мелькнул огонек узнавания  в ее глазах – она знает, кто я, без сомнений. Я никогда не разговаривала с ней. Никто не наёб*ет Валери Крейн. Уж я– то знаю это.

Я также узнаю еще одного сумасшедшего ублюдка: студент из школы на Западном побережье. Он был арестован за продажу наркотиков и похищение нескольких подростков, которых пытал до смерти. Он был единственным из своего отряда, которого поймали. Заявил о своей невиновности, хотя без мотива. Его имя Гордон: бледный с копкой волос песчаного цвета и с острым подбородком.

С самодовольной ухмылкой он говорит:

– Кажется, леди печально известнее, нежели господа.

Он осматривает зал, задерживаясь на каждой женщине.

– Иди на хрен, – Валери закатывает глаза к потолку, будто ей скучно с ним.

Джасинда рядом со мной улыбается.

Тихий гул стоит под нами, когда поезд начинает ехать. У нас нет окон, только ряд телевизоров, встроенных в стены выше наших мест. Они демонстрируют логотип Flight Express – корпоративная цепь высокоскоростных поездов.

Видимо, у них контракт с системой федеральной тюрьмы.

Тишина продолжается. Социопаты и серийные убийцы – антитеза для хороших собеседников. Я откидываюсь на сиденье, закрываю глаза и жду.

Пятнадцать лет назад правительственные ученые произвели точный тест на мораль: курс препятствий, где симуляция распознает добро или зло в кандидатах. Его назвали Передовой Центр.

В течение десяти лет в ПЦ[3] тестировали снова и снова. Преступники были размещены внутри на месяц, чтобы увидеть, правильно ли идентифицировал ПЦ истинные угрозы человечеству. Я помню один случай. Большой, грубоватого вида мужчина по имени Маркус Грин, который убил семью, сидя пьяным за рулем, и миниатюрную  женщину средних лет по имени Фонда Харрингтон, психопатка, которая убила своих трех дочерей. Передовой Центр  точно определил Фонду, как угрозу. Снова и снова ПЦ правильно определял зло, но, несмотря на это, реализацию центра  продолжали отклонять.

Террористическая атака, наконец, убедила Верховный Суд. Все участники теракта были вынуждены пройти через Передовой Центр. И все они были признаны, как репортеры сказали в новостях, «морально испорченными».

После того, как закон был принят, инженеры обновили Центры, чтобы убивать грешников. Они стали самой точной формой смертной казни, которую когда– либо создавали.

Кроме всего прочего, они построили их посреди экспериментальной дикой местности, общественность мало что знает о Передовых Центрах. Они знают, что благодаря технологиям мозговые волны кандидатов измеряются во время симуляции. Реакции оценивают, и как стрелка  в компасе, тест точно определяет истинную мораль, истинный внутренний механизм преступника.

Если необходимо, казнь имеет место.

В среднем 2 из 5 заключенных может выжить в ПЦ. Не лучшие шансы.

Оставшиеся в живых действуют в соответствии со строгим контрактом, не разглашая детали симуляции. И все они держат рот на замке, потому что сохранение их контракта – означает жизнь на воле. Это способ, которым правительство оправдывает Передовой Центр: во– первых, месяц симуляции  дешевле для общества, чем вся жизни в тюрьме.

Еще два ПЦ работают в симуляции с нашим:  один для тех, кто в возрасте от двадцати шести до сорока, и другой – от сорока лет и старше. Вот почему было так много протестующих в тюрьме сегодня. ПЦ никогда не работали одновременно, и их существование все еще является относительно новым. Люди всегда борются против новой этической технологии. Возможно,  ажиотаж утихнет через несколько лет, когда они поймут, что их налоги не прокормят тех, кто должен быть в любом случае мертвым.

А может, и нет.

Звон стоит в ушах, и я открываю глаза. На экране телевизора улыбающаяся женщина в очках с твердой оправой заменяет логотип  Flight Train.

–Доброе утро, кандидаты Передового Центра.

Несколько заключенных усмехаются с отвращением, включая Кейси. Все на самом деле серьезно. Это смахивает на то, будто мы в тематическом парке, в нашем домике, где комната ожиданий для некоторых – это научно– фантастическая поездка с лазерами и летающими кораблями.

–Позвольте мне устно приготовить вас, прежде чем симуляция начнется. Как только вы покинете станцию, ваш месячный срок начнется.

Мое сердце ускоряется.

–Все вы сдали утвержденный экзамен и подписали контракт. У каждого из вас есть монитор, который будет вычислять ваши эмоции и гормоны. Он не сможет вторгнуться в любой другой аспект вашей физиологии.

Затылок колет, когда я думаю о чипе, прорывающемся все глубже и глубже в моё мозговое вещество.

–Как мило с их стороны, – Валери сплевывает, её глаза прикованы к экрану.

–Кроме того, напоминаем, что вы будете под постоянным контролем сотрудников ПЦ во время симуляции, даже если это не очевидно для вас. Ваш физический выбор и взаимодействие с другими заключенными будут сопоставлены с вашими внутренними расчетами, чтобы определить Ваш моральный статус.

Каждое действие мы делаем  под радаром.

– Ваш поезд прибудет в пункт назначения примерно через 1.7 часов.

И она исчезает. Но она не меняется логотипом поезда Flight Train. Вместо этого прокручивают документальный фильм.

Документальный фильм о нас.

Нет повествований, только серия новостей, клипов, начинающих с преступлений Кейси. Мальчик, который похоронил своего отца живым.

Репортеры подробно детализируют ночь убийства, нападение Кейси и процесс по делу. Кейси сам признал себя виновным в преступлении,  пока его мать, тетя и ближайшие друзья утверждали, что его шантажируют. Доказательств не было, орудие убийства – лопату, не нашли.

Настоящая правда Кейси остается тайной.

Я отвожу глаза от телевизора, чтобы изучить его. Кулаки сжаты, он смотрит на экран прикрытыми глазами. Гордон вне себя от нечестивого развлечения.

Валери после недолгого просмотра поворачивает голову к стене кабины.

– Зачем они делают это?–   шепчет мальчишка с очками Дамера достаточно громко для меня и, возможно, для парня рядом с ним.– Какова цель этих кадров?

Я взглянула на него. Он не может быть старше восемнадцати лет. Черт, если бы я не знала, что у Передового Центра есть возрастной минимум, то я предположила бы, что ему четырнадцать. Его очки сползли на кончик носа. Он поднимает подбородок, возвращая их обратно.

Я не знаю, ожидает ли он фактически ответ, но я, так или иначе, отвечаю.

–Либо опозорить нас, либо  ввести в курс дела, так как мы должны будем взаимодействовать друг с другом.

Он усмехается.

–Ну, это очевидно. Но почему кадры наших преступлений?

–Усилить напряженность. Заставить скептически относиться друг к другу.

Он чешет нос.

– Черт возьми, у меня зуд.

– Я могла бы предложить поцарапать его зубами, но…

– Хорошая попытка, Ибарра. Мне не нужны кадры, чтобы быть скептиком.– Он улыбается и дергает головой, убирая челку с лица.

Я узнаю его имя из документального фильма. Таннер, судили, как взрослого за то, что толкнул мальчика с обрыва.

Видеозапись показывает всех. Эрити – девушка с миндалевидными глазами и черными, прямыми волосами осуждена за «принесение в жертву» четырех девочек во имя колдовства. Стелла – девушка с золотыми кудряшками, сожгла своего бывшего парня в его доме вместе с семьей. Блейз – долговязый мальчик, на другом конце моей  скамьи, расстрелял двух парней в колледже, когда был пьян. Салем, мальчик, который ужасно похож на моего брата, изнасиловал несколько женщин. И наконец, Джасинда, которая убила семью во время автокатастрофы, когда пыталась покончить жизнь самоубийством.

Конечно, они припасли лучшее напоследок.

Дата на графике, мигающая на экране, сегодняшняя. Этот видеоматериал проигрывали этим утром.

– Эвелин Ибарра – самая известная из более молодых кандидатов, была в центре практически всех национальных новостей, обсуждающих последние несколько месяцев, – говорит платиновая блондинка в утренних новостях за «круглым столом».

– Наши опросы показывают:  18% американцев считают, что Передовой Центр покажет, что Ибарра невиновна, а 65% считают, что Передовой Центр признает ее виновной, и 17% колеблются. Что насчет других статистических данных, Гэри?

Камера отдаляется.

–Ну, – говорит Гэри,– я отказываюсь соглашаться с национальным мнением, Кэтрин. Случай незнаком лишь тому, кто не смотрит телевизор больше пяти минут. Вы знаете, я думаю, присяжные поддались бы, если бы судебный процесс продолжился, но Ибарра не выбрала ПЦ.

–В том, что Ибарра признана виновной.

–Вот именно.

–Как вы думаете, долго ли она продержится в Передовом Центре?

– Если мы изучим тех, кто совершал преступления ее масштаба, также приговоренных к ПЦ, и возьмем что– то из своего опыта, то я бы дал ей два дня.

– Два дня? Вы даете ей лишь два дня?

– Посмотрите на Антона Фрисана и Дженис Грей. Ни один из них не продержался дольше сорока восьми часов, что мы обнаружили после минимальной документации, опубликованной после окончании программы ПЦ. Их преступления были похожи на Ибарры.

– Но Ибарра молода.  Вы не думаете, что ПЦ был спроектирован так, чтобы принять это во внимание?

– ПЦ разработаны, чтобы прекратить нравственные извращения. Воспринимайте их как конечную проверку на детекторе лжи. Моральная природа человека действительно не изменяется с возрастом, это было обнаружено несколько лет назад командой психоаналитиков в Филадельфии, если вы помните.

– Я помню.

– У Ибарры тот  же моральный показатель, который будет и в тридцать лет, и если она зло, то ПЦ узнает об этом.

Чувствуя взгляд каждого кандидата на мне, я смотрю вниз. Большинство взглядов презрительны, наполненные ненавистью. Пусть они и совершили преступление, я  королева тьмы.

Им не о чем беспокоиться. Если я окажусь действительно злой, то ПЦ позаботиться о том, чтобы за день– два мое сердце перестало биться.

Прокручивают видеозапись моего преступления. Плачущая семья за пределами колледжа Рузвельта.

Студенты и преподаватели плачут и кричат. ФБР, полиция, саперы.

Штурм школы, чтобы поймать одного из стрелков, начавших пятьдесят шесть смертей.

Штурм школы, чтобы поймать меня.

Ещё видеозапись прокручивается от показываемого в прайм– тайм документального фильма моего преступления. Я была одной из восьми, кто стрелял на факультете, в колледже, единственная, кто не убила себя; психологическая натура, я струсила в последнюю минуту.

Они так же упоминают Ника – другого стрелка – и тот факт, что мы познакомились через Меган. Я была ее лучшей подругой, он ее парень. Когда мы решили забрать нашу жизнь, мы убедились, что она ушла с нами.

Я задерживаю дыхание и жду, жду, когда закончится видеозапись, пока все в кабине оторвутся от меня.

Один парень отказывается.

Ты труп, шепчет Кейси.

Маленькая дверца скользит вправо позади его головы, автоматизированный шприц, выступает вперед.

Игла укалывает Кейси в шею.

Он дергается.

– Какого черта?

Его глаза закатываются. В моей шее острая боль, челюсть немеет, а вагон расплывается.

2 марта, год назад.

 Квартира Ривервью*

В 8:30 утра солнце просачивается в мою комнату, листья создают геометрические формы на простынях и голой груди Лиама. Я перекатываюсь на живот и откидываю волосы с его закрытых глаз. Его грудь поднимается и опускается, пока он спит.

Просыпаться рядом с Лиамом утром стало моей удачей. Я всегда знала, что возлюбленный со средней школы – это фантазия. Каким– то образом мне удалось сохранить её. Наш пятилетний юбилей был несколько месяцев назад.

Я скольжу по нему. Ощущение моей голой кожи, скользящей по его, никогда не устареет.  Для него тоже: его тело стало покрываться «гусиной кожей». Он моргнул пару раз, фокусируя внимание на мне.

–Есть что– то сексуальное в том, чтобы наблюдать, как ты просыпаешься,– говорю я ему.– Не думаю, что мне это когда– нибудь надоест.

Он перевернул меня и оказался сверху, его губы искали участок моей чувствительной кожи, чуть выше ключицы. Это было место, к которому он прикасался и целовал, пытаясь быть романтичным, потому  что знал слишком хорошо, что я растаю под ним. Мои руки исследовали его, притягивая ближе.

Он поцеловал мой подбородок и сказал:

–Даже когда я всю ночь храплю?

Я усмехнулась.

– Я привыкаю к этому.

Грохот  послышался со стороны кухни, сопровождаемый звоном металлической миски, катящейся по линолеуму.

–О'кей, теперь знаете, что я не сплю, поэтому вы должны выйти. Только, если не кувыркаетесь, – орет Меган. – Я сделала для вас завтрак.

– Я думаю, пахнет беконом. – Лиам, скатываясь с меня, садится.

–Почему она готовит завтрак? Она никогда не делала мне завтрак.

Я отдала ей ключи от своей машины вчера вечером. Лиам и я выпили слишком много, нам пришлось взять такси до дома. Наверное, она врезалась во что– то и теперь пытается компенсировать это, я так думаю.

Я была сумасшедшей первокурсницей, которая не только цеплялась за своего парня из средней школы, но  также и за лучшую подругу детства. Поэтому многие студенты, которых я встречала, когда поступила в колледж, думали, что я безумна. В колледже есть время, чтобы вырваться из детства; для студентов, чтобы экспериментировать и спать с теми, кто им даже не нравится, присоединяться к женским сообществам, где люди будут так близки, будто сестры, до тех пор, пока не закончат колледж, и никогда не увидятся вновь.

Мы втроем могли бы пойти куда– нибудь, кроме Финикса после школы. Но Финикс был всего в часе езды от дома, и в Финиксе мы могли быть друг с другом.

И можем. Я  живу с Меган в течение трех лет. У Лиама есть своя собственная квартира с соседом по комнате, но он практически живет с нами. Наше «третье колесо», Меган любит называть его так.

Лиам склонился надо мной и поцеловал меня в шею, его томный язык скользит по моей ключице. Я ахнула, когда его пальцы прошлись по внутренней части моего бедра.

–Я люблю тебя,– шепчет он.– Меган, наверное, возбуждена. Она знает, что тебя ждет.

–Быстрый секс до занятий?

– Смешно,– его голос прогремел в моем ухе. – Я имею в виду, на внутреннем дворике.

Он задел мое любопытство. Но его глаза, которые были светлее солнца на чистейшем небе, не давали мне ключ к разгадке относительно того, к чему он клонит.

–Это сигнал, чтобы ты вытащила свою задницу из кровати.

– Спасибо и на этом. – Я игриво ударила его и села в поиске пижамы, разбросанной на полу. Я оделась и собрала волосы. Когда я зашла в гостиную, то надеялась, что Меган сделала слишком много бекона.

Я посмотрела в сторону раздвижной стеклянной двери. На балконе находился полномасштабный деревянный мольберт. Я завизжала и выбежала на улицу. Лиам последовал за мной.

–Почему? – спрашиваю я.

–Что ты имеешь в виду под почему?

Я повернулась к нему.

–По какому случаю?

–Мне надоело смотреть на тебя, «работающей» с цветными карандашами и бумагой для принтера.

У меня не было достойных художественных принадлежностей.

Это не похоже,  будто я была художником всю свою жизнь. Я никогда не брала уроки творчества до колледжа, хотя знала, что могу себе этого позволить. Знаю, что смогу придумывать образы и создавать их.

Однажды, в течение моего первого года обучения, я решила сменить свою специальность на художество. Потому что быть  большой шишкой в бизнесе  не вариант.

Посмотрим правде в глаза,  неважно, в какой области вы получаете свою специальность. Люди просто хотят думать, что это что– то дает.

Я не говорила маме до лета, перед  тем, как перейти на второй курс. С уверенностью могу сказать, она все еще огорчена.

–Ты не должен был, – произнесла я, даже притом, что была в таком восторге, что не могла унять дрожь.

Меган вышла на балкон. На ней фартук из кафе, в котором она раньше работала.

–Ты знаешь, что означает? – Она помахала грязной лопаточкой в воздухе.

–Мы сможем запустить наш блог.– Я прыгаю на цыпочках.

–Мы сможем запустить наш чертов блог.

Меган и мне понравилась концепция командной работы, и настоящие фанаты. У нас эта блестящая идея возникла недавно. Меган специализировалась на фотографиях, она чертовски хороший фотограф. Мы были лучшими друзьями еще со школы, и уже тогда она была одержима своей работой. Мы хотели поиграть с восприятием, как фотография сможет превратиться в картину.

Это могло быть одно и то же изображение, и все же совсем другое.

Но это была только теория.

– Пойдем в художественный магазин сегодня днем?– спрашивает она.

–Конечно.

–Блин, яйца горят.– Меган побежала внутрь.

Лиам откинул свои песочного цвета волосы назад.

–Я должен принять душ и добраться до библиотеки. Даже по субботам я не могу расслабиться. Замашки колледжа.

–Я люблю тебя.

Он стреляет в меня своей идеальной, кривой улыбкой.

–Потому что я купил тебе мольберт?

–Потому что ты знаешь меня. Ты знаешь, что деревянный мольберт значит для меня больше, чем мир.

Он взял меня за руку и притянул к себе, целуя в лоб.

–Я тоже тебя люблю. Больше, чем ты думаешь.

_____________________________________________________________________________________

*Ривервью – город в Алабаме США.

Глава 2

У меня наихудшее невообразимое похмелье. Я шевелю языком во рту и проглатываю желчь в горле. Вода. Мне нужна вода, сейчас же.

Я открываю глаза, стону от яркого света и прикрываю свою голову плоской подушкой.

Какая– то вечеринка вчера вечером.

Я застываю. Никакой вечеринки не было прошлой ночью. Не было вечеринок в течение десяти месяцев. Я была в тюрьме.

Вытаскивая голову из– под подушки, я мигаю до тех пор, пока зрение не фокусируется.

Сосновые панели покрывают стены и пол.

Полки, усеянные безделушками, расположенные выше белоснежного тщеславия. Свет сочится сквозь французское застекленное окно на стену, самую дальнюю от двери.

Кто– то храпит подо мной.

Я сажусь, подавляя стон.

Я по– прежнему ношу толстовку с капюшоном и брюки– карго. Мои ботинки у двери.

Передовой Центр.

Потирая запястья, где были наручники, я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз бодрствовала.   Была ли я введена в симуляцию? Сбежала ли живой?

Все, что я помню, это поезд и другие преступники. Игла, вошедшая мне в шею.

Мой пристальный взгляд находит темный рюкзак в конце кровати. На нем вышито ЭВЕЛИН.

Я не помню, чтобы он у меня был. Минуту думая о том, что могло быть спрятано внутри, я открываю его.

Футболка, хлопковое нижнее белье, фляга, зажигалка, носки, зубная щетка и на самом дне одеяло.

Аварийно– спасательное снаряжение.

Я не знаю, почему это принадлежит мне. Я даже не знаю, где я. Одна вещь, укорененная во мне с момента тюремной жизни, состоит в том, что я должна следовать приказам: когда оставить свою камеру, когда сменить одежду, когда увидеть своих посетителей, когда есть.

Где охрана, которая, как предполагается, скажет мне, что нужно делать?

Я встряхиваю своим конским хвостом и запускаю пальцы в спутанные локоны, закрепляя их вверху, и свешиваю ноги с кровати. Взяв сумку с собой, спускаюсь по лестнице, чтобы узнать личность своего соседа по койке.

На сумке, стоящей около кровати, гласит ДЖАСИНДА, и девушка с ямочками лежит на спине, её руки прикрывают лицо.

Она девушка– самоубийца, которая использовала свою семью в процессе, и теперь живет, пожиная наказание. Она плакала перед тем, как покинуть тюрьму. Интересно, это потому, что она все еще хочет умереть, или потому, что не может выбраться отсюда.

Я отхожу от нее и подхожу к окну. Передо мной холм, покрытый соснами. Солнце начинает садиться – значит, скоро будет темно. Я нахожусь здесь либо день, либо несколько часов.

Ничего, кроме леса. Никаких зданий, никаких дорог. Лишь толстый зеленый покров тянется к горам вдалеке.

– Где мы, черт возьми? – бормочу я себе.

– Это Передовой Центр?

Я поворачиваюсь к Джасинде, которая приподнялась на локтях. Выражение ее лица меняется, когда она узнает меня, её взгляд начинает метаться по комнате, пытаясь понять – наедине ли мы.

Она боится меня. Можно сказать, что я не удивлена.

– Не знаю, – говорю я.

Когда она замечает рюкзак в ногах ее кровати, она лезет к нему, ее пальцы пробегаются по надписи – Джасинда,– бормочет она, отбрасывая его, будто ткань ее поранила. – Никто не называет меня так.

– А как тебя зовут?

– Джас,– говорит она с опаской. Она изучает меня с ног до головы, бездумно сжимая лямку рюкзака и скручивая ее.

Неловкое молчание заполняет воздух между нами, прежде чем я говорю:

– Ладно, Джас. Я собираюсь осмотреться вокруг. Посмотрим, смогу ли выяснить, где мы находимся.

– Дверь не заперта?

Я даже не подумала об этом. Простое мореное дерево, дверь не похожа на дверь в баре, на которую я привыкла смотреть в течение многих часов подряд. Я иду к ней и кладу руку на медную ручку и поворачиваю. Со щелчком скрипучая дверь открывается.

– Не закрыта.

Я всматриваюсь в холл. Сухой воздух пахнет кедром и пылью.

Светлые полосы видны на полу от единственного окна, чуть левее от меня. Шесть дверей выстроены в линию, две из них открыты. В другом конце лестница, ведущая вниз, откуда доносятся голоса.

– Я вернусь.

– Пожалуйста,– Джас прижимает сумку к груди, – не оставляй меня здесь одну.

То, как она умоляет меня, не имеет никакого смысла.

Мгновение назад, казалось, что она испугалась меня. Возможно, Джас боится всего. И она, как предполагается, является нравственно запятнанным преступником. Да ты издеваешься?

Я не хочу, чтобы за мной ходили по пятам, но мне ее жаль, чтобы сказать нет.

– Пошли.

Она спешит ко мне, прижимая рюкзак близко к себе. Оказавшись в зале, я забрасываю свой рюкзак на плечи и регулирую ремни до тех пор, пока они плотно не вжимаются в спину. Джас и я идем к лестнице.

Эрити стоит в центре гостиной, пристально смотря на камин с каменной подкладкой, огромные кожаные диваны, нависающую люстру, сделанную полностью из оленьих рогов. У нее тоже рюкзак.

На кухне Стелла открывает и закрывает каждый шкафчик.

– Здесь есть еда! И ликер. Много и очень много спиртного.

Тихий писк выходит из Джасинды.

– Черт возьми.

Валери крадется к нам. Она смотрит через мое плечо.

Мы проснулись в горнолыжном комплексе с едой и кучей выпивки. Похоже на секретный, злой план правительства – вознаградить нас за плохое поведение.

Салем выходит из комнаты. Это шестеро из нас. Еще четверо спят.

– Здесь есть кто– нибудь, – спрашиваю я. – Кто– то кроме нас?

– Не то, что я могу сказать, – говорит Салем. – Никакой охраны?

– Не– а. – Он заводится лихорадочным блеском. – Похоже, они оставили нас одних.

Холодок бежит по моей спине. Застряла здесь с парнем, который изнасиловал тринадцать девушек, я бы не назвала это отпуском.

– Он тебя не тронет, – бормочет Валери, но это не заставляет меня почувствовать себя лучше. –Ты знаешь, что я делаю с мудаками, которые не могут держать руки при себе.

Я знаю. Не только от ее преступления, но и от подлостей в нашем тюремном крыле.

– Разве мы когда– нибудь разговаривали?– спрашиваю я. – В тюрьме?

– Я не разговариваю. Я выбиваю дерьмо из людей. – Она пожимает плечами. – И у тебя... у тебя вышибли достаточно дерьма. Выбивание из тебя дерьма не удовлетворило бы меня.

– Ох, спасибо,– отвечаю я сухо.

Кривая улыбка появляется на ее губах .

– Может быть, мы должны поговорить. Ты знаешь... тюремные BFF или еще что– то.

– Тебе вскоре надоело бы. Я слишком ванильна для тебя.

– Где ваниль? – шепчет Джас. Она вылупилась на нас.

Рот Валери дергается так, будто она сдерживается от смеха. Когда она протягивает руку и гладит плечо Джас, Джас вздрагивает. Не ответив ей, Валери оборачивается ко мне.

– Слишком ванильна, как друг или как трахать приятеля?

Я прикрываю глаз.

– Оба.

Она резко вздыхает.

– Да, ты права. Я, вероятно, очень быстро бы заскучала. – Она делает шаг вперед, опершись на балкон. – Ты была хорошей заключенной, позволяя всем тем девочкам выбить сопли из тебя без борьбы. Но здесь... мы имеем некую свободу. Я слежу за тобой, Ибарра.

Я поднимаю бровь. – Ты боишься меня?

Она врывается смехом и спускается вниз по лестнице.

– Я не понимаю,– произносит Джас, когда Валери уже вне слышимости. – Она флиртовала с тобой?

– Я так не думаю. Кажется, мы заключили союз.

Она замолкает на некоторое время, потом спрашивает:

– Могу ли я быть в союзе?

Я внутренне улыбнулась и киваю. – Конечно.

В тюрьме союзы созданы для того, чтобы заключенные могли наблюдать друг за другом и за потенциальными атакующими. Но я не знаю, что союз означает здесь.

Я изучаю Салема и пространство между нами, отсутствие решеток или цепей, или стекла.

Отсутствие любой формы защиты.

Возможно, здесь нам нужны люди, наблюдающие за нашими спинами.

***

Кроме огромной крыши, выходящей на лес, больше ничего нет, чтобы изучить из каменного домика. Воздух снаружи чистый и прохладный, с запахом хвои и почвы.

Нас выбросили в центре «ничего».

Остальные проснулись. Кейси ходит с гримасой на лице, будто хочет выбить жизнь из кого– то. Я начинаю задаваться вопросом: всегда ли он похож на злую собаку?

Стелла входит в кухню. Она открывает свой рюкзак и копается в шкафах, собирая различные консервы и бросая их в сумку.

– Это плохая идея, – говорит Кейси из гостиной.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Я ухожу,– говорит Стелла. Она откидывает свои светлые волосы назад и застегивает рюкзак, вешая на плечо.

– Уходишь? Куда?

– Они вывели нас из строя, выбросили здесь и дали нам снаряжение. Так что я ухожу. В никуда.

– Ты хочешь блуждать по дикой местности? – Валери ехидно хихикает. Она прислоняется к мраморному кухонному умывальнику. – Замечательный план, засранка.

Стелла так сильно сжимает пальцами лямки рюкзака, что ее костяшки белеют.

– Они дали нам провизию, и ни за что на свете я не буду пресмыкаться  с вами.

– Ты понятие не имеешь, что там, – говорит Кейси.

Стелла смеется.

– Ты действительно думаешь, будто здесь безопаснее? С кучей убийц и насильником?

– Я буду хорошим все время, милая, – говорит Салем, копаясь в шкафчиках на другой стороне кухни. Этот кретинский  комментарий, который оповещает о его присутствии, может быть не таким.

– Намек понят, – говорит Кейси. – Но если бы они дали нам указания, то снаружи должны быть наши тесты.

– Ох, перестань притворяться, будто тебя волнует то, что происходит со мной. Ты такой же плохой, как и Салем. И все вы.

Кейси напрягается.

–Ты не знаешь меня.

– И меня ты тоже не знаешь, – говорит Стелла. – Я не боюсь этих тестов, так как не должна быть здесь.

Валери издевается:

– О да, я уверена, что ты не виновата в сожжении заживо своего парня и его семьи.

Стелла морщится.

– Да пошла ты, – шипит она прежде, чем пересечь гостиную и открыть входную дверь.

– Скатертью дорога, – говорит Кейси, когда она уходит.

Напряжение после ухода Стеллы становится неловким и нестабильным. Ее уход приносит осознание того, что мы не только не знаем, где находимся, но еще не можем доверять никому, кто застрял здесь. Нам дали провиант, значит, очевидно, что Передовой Центр не хочет, чтобы мы выходили наружу. Либо это, либо остаться в доме, полном психопатов.

В то время как Валери и Джас сидят на полу, Салем и Гордон спокойно разговаривают друг с другом на кухне. Кейси пошел наверх, а я осталась в гостиной с Таннером, Эрити и Блейзом.

Я не слышала, чтобы Блейз хоть раз говорил. Темный и высокий он лежит на диване, ноги болтаются по сторонам. Он прижимает книгу в кожаном переплете к груди, которую, видимо, взял с полки в гостиной. Она выглядит как Библия.

Таннер сидит в кресле рядом со мной. Его пристальный взгляд устремлен на Блейза.

Вскоре тишина в гостиной становится настолько плотной, невыносимой, жаркой и зудящей, что я должна сказать что– нибудь.

– Ты думаешь, Стелла говорила правду? – мой голос был таким тихим, что я даже засомневалась, услышал ли меня Таннер, но он отрывает свой взгляд от Блейза.

– Ее судебный процесс говорит об обратном.– Он поправляет очки указательным пальцем.

Я уставилась на него непонимающим взглядом.

–Скажи, что ты знаешь о ее судебном процессе?

Я осматриваюсь вокруг: безжизненный Блейз, Эрити, уткнувшись в книгу, не обращает внимания на нас, потом Гордон и Салем, которые погружены в изучение кухонных ящиков.

– Я вроде была в тюрьме.

– Все мы вроде в тюрьме. Я вполне уверен, что был в тюрьме дольше, чем ты.

Я откидываюсь на спинку стула.

– Значит, ты изучил нас?

– Всех вас, но не так тщательно, как изучил Передовой Центр. – Он прищуривает глаза.

– Что?– говорю я оборонительно. – Нет, я не исследовала Передовой Центр после того, как провозгласили мой приговор. При этом я не старалась изучить любого из вас. – Я обнимаю свое туловище, как будто слова, вылетающие из моего рта, будут более утешительны. – Это бессмысленно, если вы умрете в любом случае.

– Думаю, так ты его видишь. – Он откидывают челку с лица. – Или твой план все время состоял в том, чтобы преследовать другого преступника, который объяснит тебе все сам.

Я усмехаюсь. – Похоже, ты раскусил меня.

– Чтобы ответить на твой вопрос, Стеллу очень сложно прочитать. Доказательства ее преступления довольно бесспорны. Огонь был запущен, благодаря сигарете и фотографии. Она была на улице, рыдая, когда приехали пожарные, и не она позвонила в 911. Остатки никотина были найдены на её пальцах.

– Все же она полагает, что собирается пережить это.

– Да, но ты должна запомнить, только потому, что ты виновна, не значит, что Передовой Центр собирается убить тебя.

– Может, она полагала, что ее намерения хорошие?

Таннер пожимает плечами.

– Возможно, это был несчастный случай. Это то, что ее адвокаты пытались доказать в суде.

Проклятие... этот парень исследовал наше заключение.

Я киваю в сторону Гордона. Он и Салем наткнулись на большое количество спиртного и сейчас выстраивают бутылки на кухонном столе.

– Виновен. Я думаю, все знают. Доказательств было уйма. И не так, что ты можешь случайно пытать людей.

Я киваю в сторону Блейза. Таннер поднимает брови.

–Ты не знаешь.

– Он сделал это.

– Но это спекуляция,– говорю я.– Я наблюдала. Убил двух человек, когда был чертовски пьян, и теперь прижимает Библию к груди.

– А я?

Он колеблется на мгновение, как будто думает, что я пытаюсь обмануть его. Но затем спокойно отвечает:

– Ты уже сказала, что умрешь здесь.

Я притягиваю колени до груди.

– Предполагаю, что да.

– Даже учитывая твои минимальные исследования собственного теста на мораль.

Я не могу помочь, но улыбаюсь.

Так или иначе, его нахальство успокаивает. Может быть, это потому, что он действительно заботится о том, что я скажу.

Я не привыкла к этому.

– Одна вещь, которую я действительно знаю о Передовом Центре – состоит в том, что этот тест, как предполагается, выяснит, кто ты действительно, несмотря на ваше судебное заключение. Не внимая на ваши актерские способности и ложь, о которых вы говорите себе.

Он громко сглатывает.

–Ты боишься? – когда я качаю головой, он повторяет мне мои слова.– Передовой Центр все равно увидит, кто ты на самом деле, несмотря на ложь, которую ты твердишь себе.

Это первый раз с тех пор, как я очнулась, замечаю стук своего сердца.– Как ты думаешь, когда начнутся тесты?

Таннер смотрит на Салема и Гордона, как они чокаются стаканами, полными прозрачной жидкости.

***

Не только один Блейз поглощен книгой с полки в гостиной. Эрити несет в руках журналы. Ее темные волосы закрывают лицо, когда она перелистывает страницы, сначала на диване, потом на улице, затем в углу.

– Оглянулся через плечо, когда проходил мимо. Это книга ведьм. – Шепчет Салем Гордону, когда я захожу на кухню. –  Все виды диаграмм и латинские записи, и еще какое– то дерьмо, которое есть на полке специально для нее. Маленькая ведьминская сучка. Ты должен попросить ее, чтобы она наложила заклятие.

– Мог бы выучить у нее несколько охуенных приемов.

Валери впивается в них злобным взглядом, когда поднимается с пола. Мы обмениваемся взглядами, прежде чем она тырит еду.

Гордон пододвигает мне шот.

– Не думай, просто пей.

Массовый мучитель просто пододвинул мне шот, ожидая с этой глупой, самодовольной ухмылкой. Он не похож на психопата, он больше похож на парня– серфера, заканчивающего свой ​​последний семестр в Сан– Диего.

На средний балл. Средний балл, способный скрыть его извращенный фетиш. Его улыбка заставляет меня задаться вопросом, мучая этих детей до смерти, была ли она такая же.

– Как хочешь. – Он берет шот и залпом выпивает. – Первоклассно. Возможно, я исчезну в мгновение ока. Большинство из нас, кроме двух из пяти. Интересно, потеряет ли неудачник  ноги. Возможно,  руки. Или и ноги, и руки. – Он шевелит бровями, и я чувствую желчь.

– Они проверяют нашу мораль, так? Любое из этого может быть приманкой, чтобы заставить нас сделать что– то глупое, – говорю я.

– А потом что, армия придет, топая через дверь, и убьет меня? Сомневаюсь.

– Он прав, ты знаешь. – Салем тщательно просматривает бутылки в баре, прежде чем выбрать миниатюрную бутылку с текилой, этикетку я никогда прежде не видела. Наверное, потому что я не шатаюсь по барам, в которых шоты предлагают по тридцать долларов. – Соотношение испытаний для Передового Центра против всех нас. Лучше бы пить и трахаться в нашу последнюю ночь напролет. Кто это будет? – подмигивает он, указывая пальцем между Гордоном и собой.

Мой желудок сжимает.

–Ты больной.

 – Лучше реши по– быстрому. Очевидно, ты будешь первая, кто умрет. – Он изучает бутылку. – Черт, однажды я выпил только эту один. Вот это была ночь, скажу тебе.

Валери кладет руку на нож. Валери Крейн повесила трех предполагаемых насильников ее сестры– близнеца, и все же это мудак, который находится здесь, потому что его неконтролируемый петух не может заткнуться. Невежда.

Я качаю ей головой. Не устраивай сцену, не проливай кровь. Она скрипит зубами и прожигает взглядом затылок Салема, когда он делает большой глоток из бутылки.

Кейси вновь появился и изучает сцену на кухне с дивана в гостиной, бесстрастно.

– Повеселитесь, умирая пьяными и в одиночку.– Я прохожу мимо них.

– Сука. – Хихикает Гордон.

Грохот слышен на кухне.

Когда я оборачиваюсь, Валери прижимает Гордона за шею к стене.

– Извинись, ты, маленький ублюдок.

Хихиканье изо рта Гордона поджигает каждый последний из моих нервов. Его глаза лениво закатываются.

 –Мне очень жаль, Эвелин, что назвал тебя сукой.

Мне не лучше от этого.

Салем смеется и пьет.

– Отпусти его, – говорю я Валери. – Ты знаешь, это того не стоит.

Она не сразу меня слушает, её плечи вздымаются с каждым вздохом. Наконец, она разрывает руки и направляется к себе.

Не желая задерживаться в ядовитой атмосфере, я возвращаюсь в свою комнату и рассматриваю содержимое своей сумки. Что делать в доме, полном убийц и психопатов – я слежу за своей флягой, моим одеялом.

Я смогу уйти.

Нет смысла оставаться здесь, ожидая неизбежного. Нам дали рюкзаки, рюкзаки с провиантом.

Возможно, нам предназначено бежать, исследовать. Идти отдельными путями. Возможно,

Стелла была права.

Я упаковываю рюкзак, забрасываю его на плечо и поворачиваюсь.

– Эви.

Он стоит в дверном проеме, голова наклонилась в сторону, он как всегда сосет палец. От привычки не избавиться.

Мой брат.

– Тодд?

Он хихикает.

– Прятки, Эви. Ты считаешь. Я прячусь!

 И затем он убегает.

– Тодд, стой! – кричу я, бросаясь в коридор. Он бежит до конца, хихикая, как сумасшедший, и бросается в единственную открытую дверь.

Я вбегаю в комнату, где Кейси – один. Переодевается. Он выпрямляется, рубашка намотана на запястье.

–Какого черта ты делаешь?

– Разве  маленький мальчик не вбегал сюда?– спрашиваю я, одновременно пялясь на него. Я была права раньше, когда  решила представить его мускулы. То, что я не представляла себе – это зигзагообразные шрамы, обрамляющие его торс.

Он натягивает свою майку.

– Прости, что?

Я убираю волосы с глаз, осматривая комнату.

– Я. . . эээ. . . маленький мальчик. Около пяти лет.

Опираясь на своё самолюбие, он признает то, что я сказала. Я замечаю это по языку его тела. Означающую, ты чертова идиотка?

– Теперь я вижу, – говорит он. – Ты безумна. Это, вероятно, связано с твоим преступлением.

Значит, Тодд не забегал сюда.

Зачем даже Тодду быть здесь? Может быть, я сошла с ума.

– Означает ли это, нет?

Кейси закатывает глаза. И только потом он замечает мой рюкзак.

– Ты уходишь?

– Подумываю об этом.

– Я бы не стал.

– Правда? – я затягиваю ремешок рюкзака на другом плече. – Хочешь просветить меня?

– Делай, что хочешь. – Он кивает в сторону окна, которое демонстрирует долину, почти непроницаемые сосны. – Но ты не знаешь, что ждет тебя там.

– Я не знаю, что ожидает меня там, но знаю, что ожидает здесь. Я рискну.

Его губы дергаются.

– Ты говоришь, словно, не самая опасная из нас.

Я затянула ремни моего рюкзака.

– Если я так опасна, почему, черт возьми, ты убеждаешь меня остаться?

Он расчетлив.

Я поднимаю голову.

– Планируешь отомстить, не так ли? Держа меня здесь, сможешь наказать меня сам? Слышала, ты в этом хорош.

Прежде чем я закрываю рот, он припирает меня к стенке, руки на моем горле, застигнутая врасплох.

– Не думай, что я, блядь, не хочу, – рычит он.

Интересно, убьем ли мы друг друга здесь. Люди убивают в тюрьме, не так ли? Это не было бы иначе.

– Хватит играть и трепаться, – Я плюю. – Может быть, ты должны перестать быть такой киской и сделать это уже.

– Сделать что?

– Убить меня.

Его всего практически трясет от злости.

–Я знаю, что умру, Кейси. Ты можешь сделать это проще, сохранив вражду.

Что– то меняется в его выражении – время игр прошло. Более глубокое чувство отвращения берет верх. Он пятится от меня.

–Убирайся.

Я сжимаю свои кулаки.

– Я сказал, проваливай.

Я жду несколько секунд, чтобы доказать, что не тронута его обманом и отодвигаюсь от стены, покидая комнату.

В коридоре темно. Это время суток, когда никто еще ​​ не думает включить свет, потому что видны очертания в тени. Мои руки дрожат. Я не знаю почему, не совсем. Я не имела в виду то, что  сказала, что я хотела, чтобы он меня убил. Мне нужно было увидеть его реакцию, чтобы понять –  воспринял ли он меня всерьез. Трудно оценить уровень безумия других, когда я так облажалась.

В конце коридора стоит девушка в короткой ночной рубашке. Её глаза, словно у Бемби.

Я останавливаюсь, ожидая ее движения. Она не кажется реальной. Не выглядит реальной вообще. И она не заключенная.

– Кейси, – шиплю я, но дверь закрыта. Возможно, она – владелица дома.

Может быть, она прячется. Я открываю рот, чтобы сказать что– нибудь, но мой голос пропал. Она подкрадывается ко мне. Ее голова висит под углом, светлые волосы безвольно свисают с плеч, у нее запавшие глаза. Она невероятно худая. Ее грудная клетка выпирает из несуществующей груди.

Костлявой рукой она откидывает волосы назад, открывая пестрые синяки на шее.

– Тсс. – Она тянется, собираясь приложить палец к губам. Я закрываю глаза, ожидая ее прикосновения. – Не говори ему, что я здесь. Я хочу, чтобы это был сюрприз.

Я открываю глаза, чтобы спросить, кого она имеет в виду. Но она исчезла.

Я выдыхаю и медленно вдыхаю через нос. Выдыхаю. Это путешествие, поездка на поезде, вызывают видения. Или препарат, что они использовали, чтобы вырубить нас. Сначала Тодд, сейчас она. У меня побочные эффекты. Галлюцинации. Должно быть.

Я спешу внизу. Валери и Джас на кухне, из кожи вон лезут, чтобы держаться подальше от парней. Мы все пытаемся остаться в стороне, в частности от двух парней, хотя взаимодействовать с

Кейси не так уж и легко. Но Салем и Гордон оба красноречивы, их нетрезвая болтовня заполняет все вокруг. У всех с собой рюкзаки. Все мы получили сообщение, что они имеют важное значение.

– Там есть еда. – Валери держит стакан воды или водки около рта. – В холодильнике. Если ты хочешь.

Последнее, что я хочу – это есть.

Присев на корточки, я нахожу в баре идеальную бутылку старого виски, еще не распечатываемого и делаю большой глоток. Я сразу чувствую эффект. Ужас, пронизывающий мой позвоночник, начинает ослабевать.

– Черт, девчонка,–  говорит Валери, когда я возвращаю бутылку обратно. Джас остается отстраненной, потирая руки и наблюдая за парнями.

– Вы двое не видели ничего странного? –спрашиваю я. –Вещи, людей, которых не должно быть здесь?

Валери скрещивает татуированные руки на груди.

– Был эпизод? Ты не собираешься превратиться в чертову летучую мыши и напасть на нас, не так ли?

Могла бы. Потому что Тодд и девушка – я видела их. Кто сказал, насколько я в здравом уме?

Джас принимает усилия оторвать пристальный взгляд от парней.

–Людей?

Я открываю рот, чтобы объяснить, но отвлекаюсь на Кейси, который теперь толпится в основании лестницы. Он смотрит на нас и на парней на диване. Я предполагаю, что никакой разговор не интересен ему.

Вспышка света, гул электричества, отдающий по моим барабанным перепонкам. И все вырубилось.

Когда питание восстанавливается, Валери шипит:

– Черт возьми.

Девушка из коридора стоит наверху лестницы. Валери видит ее. Я не схожу с ума. Она реальна.

Блейз, который лежал на диване весь день, внезапно садится. Он начинает бормотать. Молитву, возможно? Он вскакивает, закидывает свой рюкзак на плечи и убегает через дверь.

Салем выглядит так, будто хочет умчаться вслед за ним, но остается в кресле, осторожно наблюдая за девушкой.

Кейси понимает, что магнит всеобщего внимания находится выше его головы.

– Вы, должно быть,  издеваетесь, – стонет Салем.

– Кто она? – спрашивает Джас.

– Одна из сук, которые давали показания против меня.

Из горла Валери слышится рычание. Она хватается за край кухонного стола перед ней, мышцы предплечья опасно напряжены.

Как жертва Салема может быть в Комнате Компаса? Кто– то, должно быть, заплатил ей, чтобы она появилась, но это означает, что она готова быть в той же самой комнате с ним.

Она наклоняется вперед на перила, её грудь выпячивается из ночнушки.

–Эй, детка, – мурлычет она. – Скучала по тебе.

– Какого черта, – шепчет Валери.

Руки Джас плотно сжимают стакан с соком.

–Как она очутилась здесь? Как она попала внутрь, как и мы, как. . .

Тощая девушка спускается вниз по лестнице.

–Эй, милый, почему такое удивленное лицо?

Не говори ему, что я здесь. Я хочу, чтобы это был сюрприз.

– Пришла извиняться, ты, глупая сука? –  кипит Салем. Я вздрагиваю от его тона.

– Прекрати, мудак, – рычит Валери. – Не притворяйся, что не насиловал ее.

Со злой усмешкой Салем поворачивается к Валери.

– Никогда ничего не отрицал, правда ли?

– Я собираюсь убить его, –  бормочет она.

Она не лучше его, Салем должен знать. Но его выражение бесстрашно.

– Я хочу извиниться, Салем. – Девушка ступает на каменный пол в гостиной и крадется мимо дивана, приближаясь к нему.  – Я знаю, что ты подумал. Что это место – рай.

Я должна доказать это тебе. – Она взмахивает ресницами. – Поэтому расслабься и позволь мне доказать это.

Свет тускнеет. Валери все больше беспокоится рядом со мной, так что я протягиваю руку перед ней и говорю: – Пусть позабавится.

– Позволить ему прикоснуться к ней? После того, что он сделал?

Да, потому что она позволяет ему. Да, потому что эта ситуация слишком безумна. Маленькая блондинка ползает на коленях, и Салем, ухмыляясь, наслаждается взором ее худого тела.

Кейси ждет со сжатыми кулаками. Торопливый шепот Эрити и Стеллы слышен позади меня, и Гордона, ну, в общем, Гордон начинает кудахтать.

– Думаешь, я бы оставила тебя одного, детка, в месте, где девушки не обслуживают парней, как  должны?

– Теперь ты, наконец, имеешь для меня смысл.

Его руки, путешествуя по ее бедрам, обхватили ее задницу.

Она мрачно хихикает.

– Хорошо.

Обхватив его голову руками, она сворачивает ему шею.

***

Я не помню большую часть суда

Забавная вещь произошла с моими мозгами – некий хитрый прием во время всех заявлений. Я даже не могу вспомнить свои показания.

Просто заблокированы. Словно тень на окне.

Но я помню только одного конкретного свидетеля.

Никогда не было все официально кончено между Лиамом и мной. Я была в федеральной тюрьме, и он понимал, что мир знает меня такой, а не той, с которой он был. Эти две Эвелин не могут существовать в одном пространстве вместе.

Прокурор был непреклонен. Я ожидала этого.

– Мистер Калауэй, насколько вы были близки с ответчиком?

Лиам перевел взгляд на меня.

– Мы встречались в течение пяти лет.

– Так вы все еще встречаетесь, правильно?

– Я... мы не говорили об этом.

В моих глазах защипало. Я сердито заморгала, всасывая воздух через губы.

– Были ли сексуальные отношения?

– Возражаю, Ваша Честь.

Судья махнул в пренебрежительном жесте.

– Отказано.

– Да, –  сказал Лиам.

– И за несколько месяцев до происшествия, Эвелин не вела себя странно, не как обычно?

Лиам подумал об этом. Он думал до того момента, пока я не начала впиваться ногтями в кожу.

– Нет.

– Что насчет ее отношений с Меган Лучиани?

– Она начала больше времени проводить с ней.

Весь зал загудел тихим шепотом, и я почувствовала, как мертвый холод просачивается в желудок.

– Поэтому она начала проводить больше времени с Ником.

Я знаю, о чем все подумали.

Эта мысль была самой важной вещью в комнате, цепляющейся за воздух, пока я не могла дышать.

– Возможно,– сказал Лиам.

– Получается, что у Эвелин мог быть роман с Ником?

Мой адвокат встала так быстро, что ее стул чуть не упал.

– Возражаю, Ваша Честь! Сплошной вымысел!

Но Лиаму не нужно отвечать на этот вопрос; все это уже передалось в умы присяжных. Эвелин Ибарра проводила время с девочкой, которую убила, чтобы трахнуть ее парня.

– Поддерживаю.

Из– за этого прокурор выбрал другой маршрут.

– Насколько близок был ответчик с Меган Лучиани?

– Очень близки. Они были близкими сестрами.

Вот, когда Лиам солгал. Мы не были близкими сестрами. Лиам всегда раньше дразнил, будто считал, что мы были любовниками, если не знал лучше.

– Вот почему это стало таким шоком для меня, когда Эвелин обвинили.

Это не то, что прокурор хотел услышать, поэтому он сменил тему.

– Эвелин когда– нибудь говорила вам о теории хаоса, мистер Калауэй?

Лиам покачал головой.

– Нет. Ну, только один раз. Меган рассказывала ей, что Ник был одержим этим.

Шепот превратился в гул.

Это было одно учитывающее доказательство, не будь я проклята. Навязчивая идея Ника привела полицию, которая нашла философские книги о теории хаоса в его квартире — теория, которая утвердила его бредовое желание уничтожать. Что касается меня — ничто в моем имуществе не доказало, что я даже знала, о чем эта теория хаоса была.

Адвокат поднял мешочек с тюбиком внутри для Лиама, чтобы он мог увидеть.

– Вы узнаете этот оттенок помады, мистер Калауэй?

Лиам кивнул.

– Это цвет мисс Ибарры?

Я видела фотографию с места преступления, как будто это было передо мной. На зеркале розовое послание.

Кто бы не нашел это–

Я рухну вместе с миром.

Эта милая девочка, которой вы хотите, чтобы я была,

Вызывает у меня отвращение.

Пути назад нет. Не для кого из нас.

Мы увидим вас

В следующей жизни.

– Эвелин Рошель Ибарра.

Whoever finds this—

I’ve crumbled along with the world.

This cookie– cutter girl you want me to be

Makes me sick.

There is no turning back. Not for

Any of us.

We will see you in

The next life.

—Evalyn Rochelle Ibarra

– Я, может быть. Я не знаю? Я имею в виду, я парень.

В зале и даже часть присяжных рассмеялись. Не думаю, что Лиам пытался быть смешным.

– Вы планируете расстаться с мисс Ибаррой, мистер Калауэй?

– Протестую!

– Поддерживаю.

– Больше вопросов нет, Ваша честь.

Прокурор вернулся на свое место, Лиам наклонил голову, пожав плечами.

Я молилась о том, чтобы он не взглянул на меня.

Я сказала Богу, что, если бы он это сделал, я сломалась бы, прямо здесь, в зале суда, на этом стуле.

Это была последняя молитва, на которую Бог ответил.

Глава 3

Джас кричит.

Смех вырывается изо рта Гордона, пока девушка соскальзывает с обмякшего тела Салема. Тепло покидает каждый дюйм моего тела. В ее глазах появляется стальной блеск.

–Будьте готовы.

Огонь загадочно загорается в ее сердце, расходясь дальше и поглощая диван, ковер, ночную рубашку жертвы Салема. Ее лицо горит, языки пламени «поедают» ее живьем, сжигая кожу, внутренности.

За несколько секунд огонь распространился по всей мебели, переходя на стены, сжигая занавески.

–Мы должны убраться отсюда, – кричит Валери.

Но я не могу. Еще нет. Мое тело просыпается, не скованное невидимыми цепями ужаса.

Я бегу к девушке, только мышцы и кости отказывают, падаю на колени, пытаясь добраться, карабкаясь, пока ноги не натыкаются на тело Салема. Я чувствую его ключицу, перемещаю руки вверх к его шее, его голова прокручивается под неправильным углом. Это было не сыграно. Он мертв. Жар опаляет мою кожу.

Кто– то хватает меня за руку и поднимает на ноги.

–Что ты делаешь? – кричит Кейси. – Мы должны выбираться.

Столб пламени вырывается из камина. Кейси толкает меня вперед, ведя к двери. Он бежит так быстро, что я не успеваю передвигать ногами, пока слепо несусь за ним вниз по склону.

Там ничего нет, кроме темноты, единственный свет из ада мы оставили позади.

– А где остальные? Мы не можем бросить их! – я делаю рывок назад, и мы спотыкаемся. Он поднимается первый, берет меня за руку, ставя на ноги, и не отпускает. Земля подо мной проносится быстрее, нежели чем мои ноги несут меня, и я уверена, что буду падать, пока земля не станет ровной, и не сотру руки в кровь.

Мы в лесу.

Кейси падает, и теперь я поднимаю его. Замедляюсь, и он тянет меня за собой, но на этот раз я вырываю руку из хватки. Мои ноги подкашиваются, и я падаю на колени.

Мой хрип смахивает на рыдание. Возможно, я плачу.

– С меня хватит.

Он садится рядом со мной.

– Черт. Мы находимся в аду. Должно быть, я умер в поезде. – Он делает паузу. – Какого черта ты там забыла?

–Чт… что?

– Последовала за Салемом.

–Я должна была убедиться… что он мертв.

–Кого это волнует? Он был ужасным человеком? Дом… посмотри, смотри! Он в огне. Его видно отсюда. И что, ты бы спасла его, если он оказался бы жив? Это то, что ты собиралась сделать?

–Кого это волнует? Тебя? Почему? Скажи мне, Кейси. . . почему ты спас меня? Почему не оставил меня там, чтобы я умерла.

–Ты единственная, кого я увидел.

– Чушь собачья.

–Ты была психически героиней.

–Я нуждалась в спасении? Я массовая убийца.

– Очевидно, мы все совершили довольно долбанутые вещи, поэтому и очутились здесь.

–Это моя точка зрения, заткнись. Дай мне подумать. – На самом деле, побыть наедине со своими мыслями – это последнее, чего я хочу прямо сейчас. Образ горящей девушки снова и снова прокручивается в голове. Дом горит. Что нам делать, куда идти? Могут быть и другие здания в лесу, где есть еда и кровати. Иные ужасы. Независимо от того, что запланировал Передовой Центр для нас дальше.

Передовой Центр.

Нам дали рюкзаки с припасами по какой– то причине. Внезапный взрыв – не случайность.

– Все, что только что произошло… было спланировано.

– Что?

– Они хотели выгнать нас из дома. Мы им нужны в лесу.

Вдалеке слышны шаркающие звуки, кто– то идет, шатаясь. Я встаю, но Кейси шепчет.

–Не двигайся.

Мы на краю рощи, перед нами поляна; кто– то появляется, волоча хныкающую фигуру.

– Заткнись,– шипит Эрити на Джас, толкая ее на землю.

Кейси притянул меня к своей груди прежде, чем я смогла бы до чего– нибудь додуматься. Он прикрыл мне рот.

Я борюсь с ним, но он чертовски огромен. Он держит меня без причины, но она нуждается в помощи. Мое зрение достаточно сфокусировалось, чтобы увидеть в темноте пятно на рубашке Джас.

Кровь. Что– то выступает из ее плеча.

– Пожалуйста, – умоляет Джас.

–Только так я могу сбежать,– говорит Эрити.

Упавшей веткой Эрити бьет Джас по голове, в ночи слышится треск. Джас оседает на землю.

– Если хочешь умереть, то можешь двигаться, – шипит Кейси.

Я оседаю на землю, понимая, что он прав, но также осознавая, что борьба здесь абсолютна бесполезна. Взяв ветку, Эрити начинает чертить на земле круг. Отбросив палку, она хватает Джас за ноги и тащит ее в центр. Видео в поезде показало, что Эрити – член тайного шабаша, в котором верили, что они могут извлечь силу посредством человеческих жертвоприношений.

Рука Кейси сползает с моего рта.

– Она принесет Джас в жертву, если мы не остановим ее.

Поскольку Эрити маленькая, для нее эти усилия феноменальные. Я узнаю предмет, торчащий из груди Джас, очень похожий на рукоятку ножа.

– Надо что– то сделать, – шепчу я.

– Дай мне подумать, дай подумать!

Времени на раздумья нет. Начинается вой, мучительные крики заполняют воздух. Даже деревья, окружающие нас, начинают трястись, листья шелестеть. Ветер яростно раскачивает их туда и обратно. Эрити падает на колени перед Джас, ее лицо горит от возбуждения.

Она бормочет что– то, что я не могу услышать; вопль теперь оглушает меня. Я кричу вместе с шумом до тех пор, пока Кейси не закрывает мне снова рот. Эрити произносит заклинание. Щупальца черного дыма простираются над поляной. Она вытягивает руку.

– Я готова!

Она ждет, когда душа Джас перейдет к ней.

Внезапно дым распадается на тысячи черных шариков, будто в нефть попала вода. Выражение на лице у Эрити переходит от радостного к ужасающему, и ее крик присоединяется к всеобщему шуму. Внезапно дым мчится вперед, врезаясь в нее. Пока весь, без остатка, не проникает сквозь кожу. И затем она взрывается. Ее тело разрывается на миллион частей. Клянусь, в течение секунды в воздухе парят ее кости, куски плоти, органы, прежде чем падают на землю, на Джас. На меня.

Кейси отпускает меня в порыве проклятий. Я мчусь по кровавому полю и падаю на колени рядом с Джас. Она вся покрыта красной, ворсистой смесью внутренностей Эрити. Я так полна адреналина, что даже не думаю дважды, когда убираю часть кишечника с ее груди и прислоняюсь ухом к пропитанной рубашке, кровь хлюпает под моей головой.

Её сердце бьется.

– Кейси! – кричу я.

Он не двигается с места.

Благодаря полной луне, я приспособилась к ночи. Он стоит на месте, пялясь на поляну, и проводит пальцами по щекам, смахивая куски нашего бывшего сокамерника.

Нож проникает в плечо Джас по рукоятку. Неизвестно, наврежу ли я ей больше при попытке его вытащить. Я пользуюсь моментов и осматриваю белую костяную рукоятку.

–Черт возьми, помоги мне, Кейси!

Кейси закончил смахивать куски плоти и присоединился ко мне, становясь на колени у головы Джас. Он поднимает ее плечи таким образом, чтобы я смогла снять ее рюкзак.

– Я видел отражение луны в том направлении. – Указывает Кейси.

– В воде?

–В озере, думаю.

– Сможешь донести ее?

Он кивает, хотя все его тело трясет.

– Я не могу сказать, сколько крови она потеряла. И не знаю, задело ли лезвие что– нибудь. – Говорю я. Кейси идет, шатаясь, с Джас на руках. Я мягко убираю липкие волосы Джас с ее лица. Ее щеки холодные. Она не очнется в ближайшее время.

Если я приложу все свои усилия для спасения этой девочки, то смогу притупить в памяти то, что произошло. Интересно, думает ли Кейси о том же. Когда мы идем через лес, на долю секунды ночь озаряет зеленый свет, затем он исчезает.

– Молния? – спрашивает Кейси.

– Не знаю, – отвечаю я, надеясь, что это не начало еще одного кошмара.– Давай убираться отсюда.

***

Солнце встает.

Кейси и я толпились вокруг Джас в течение последних нескольких часов, не в силах оживить ее. Ее кожа окрашивается в серый, волосы пропитались кровью и белым зернистым песком пляжа. Тот самый песок, который простирается на сотни ярдов по северному краю прозрачного, прекрасного альпийского озера.

Рай дразнит нас. Ничто не напоминает о событиях ночи, кроме крови, покрывающей нас, и ножа, застрявшего в груди Джас. Мы должны вытащить его — вопрос состоит в том, когда один из нас наберется достаточно смелости, чтобы сделать это.

Салем и Эрити наверняка мертвы …возможно, и другие тоже. Я не видела, чтобы кто– то еще выбрался из дома. Я даже не помню, видела ли Таннера в гостиной, прежде чем все вспыхнуло. Возможно, он сгорел заживо.

В направлении домика дым все еще плавает в небе, омрачая север, фильтруя новое солнце. Все, что осталось, это адский оранжевый оттенок.

Я начинаю плакать. Я тупо начинаю плакать. Мой уровень адреналина иссяк. Я уже не смогу собраться. За последние несколько часов я видела невозможное. Словно мы – лабораторные крысы секретных, сверхъестественных правительственных экспериментов.

Мы – преступники, и мы не заслуживаем большего.

Я вытираю щеки, слезы размягчили кровь. Губы Кейси поднимаются с отвращением.

– Я в порядке, «спасибо» за заботу.

Я обращаю свое внимание на Джас.

И пытаюсь понять, что случилось, если бы ее сердце перестало биться. Значит ли, что Передовой Центр считает ее достойной умереть? Логично, что считает. Было очевидно, что Салем должен был умереть. Эрити тоже. Но Джас, я не могу себе представить, что она сделала или думала в последние несколько часов, что осудило бы ее.

Я не собираюсь сидеть здесь и смотреть, как она умирает.

Я обещала себе. Больше никогда ничего не ждать.

Я протягиваю руку и обхватываю пальцами рукоятку ножа.

– Что ты делаешь? – напрягся Кейси. – Ты не знаешь, что будет с ней, если ты это сделаешь.

– Это правда. Но я знаю, что если ничего не делать, ей тоже не поможет.

Он не стал спорить.

Я кладу левую ладонь на ее плечо, чтобы не упасть. Никто не знает, что произойдет, когда я потяну, и буду ли в состоянии вытащить нож. Что, если она очнется.

Я считаю до трех и дергаю так сильно, как могу.

Моя рука дергается, и только рукоятка ножа пролетает в воздухе.

–Блядь! – кричу я. Это намного хуже, чем оставить нож в ней, теперь лезвие похоронено глубоко внутри Джас, и мы уже никак его не достанем.

Кейси вскакивает, чтобы поднять рукоятку там, где она приземлилась. А я рассматриваю ущерб. Я ожидала увидеть острый край лезвия, где оно сломалось. Вместо этого ничего, кроме мелкой колотой раны, может быть, дюйм глубиной.

– Эвелин.

Я смотрю на Кейси. Он поднимает рукоятку. Не сломанная часть лезвия покрыта кровью — приблизительно дюйм, достаточно, чтобы сделать разрез в плече Джас. Конец не зазубрен, но гладкий.

Словно был отшлифован. Будто растворенный.

– Что за черт?

– Почему Эрити пыталась убить ее этим? – Кейси бросает рукоятку на песок.

Я изучаю его. Весь покрытый корками засохшей крови.

–Она не пыталась.– Кашляет Джас, поднимая дрожащие руки, чтобы вытереть щеки. – Она ударила меня ножом.– Ее речь невнятная. – Настоящим. Она узнала его. Она сказала, что это ее ритуальное оружие.

Я успокаиваю ее.

– Отдохни. Расскажешь позже.

Я сжимаю ее непострадавшее плечо, вздыхая с облегчением, потому что она очнулась.

Кейси становится на колени рядом со мной.

–Где остальная часть лезвия?

Я поднимаю рукоятку ножа с песка, проводя пальцем по гладкому, серебристому краю. Джас сказала, что Эрити нанесла удар ей целым ножом. Но рана Джас не больше одного дюйма глубиной, размером с это лезвие.

Я упираюсь большим пальцем в лезвие, пока моя кожа не бледнеет и на металле остается отпечаток в виде полумесяца.

– Он растворяется. – Говорю я.

– Растворяется? – Кейси протягивает руку и проводит пальцем по металлу. – Почему?

Я пожимаю плечами, горстка возможных ответов проносится в моей голове, хотя только один кажется вероятным.

– Это место убивает тех, кто заслуживает смерти. Возможно, они еще не уверены насчет Джас.

– То есть, если бы они знали, что Джас морально запятнана, то лезвие не растворилось бы?

Я убираю липкие волосы со лба Джас. Её закрытые веки затрепетали.

– Я не уверена.

– Ты думаешь, что они буквально следят за каждым нашим шагом, эти инженеры– боги– неважно кто в Передовом Центре?

– Думаю, да.

Таким образом они заставили жертву Салема волшебно появиться? И гребаное божество Эрити?

– По– твоему, вот что это было? Божество?

Кейси проводит рукой по волосам.

– Мы были приговорены в Передовой Центр в тот же день. Это единственная причина, которую я знаю. К счастью, она затмила меня на всех программах новостей. Архаичный шабаш ведьм возродился. Они полагали, что могут пробудить божество ритуалом, вовлекающий огонь, который создал черный дым.

– Тогда они должны были принести кого– то в жертву этому божеству, чтобы получить силу, – прихожу к выводу я. – Правильно?

Кейси кивает.

– Таким образом, все, что мы знаем до сих пор, это то, что два человека погибло, и обе смерти были, так или иначе, вызваны частью преступления.

Но это все, что я могу собрать воедино. Слишком много пробелов в логике Передового Центра, чтобы попытаться мысленно просчитать все до конца прямо сейчас.

Я использую одну из своих пар нижнего белья, чтобы промыть плечо Джас после того, как я сняла ее рубашку. Она хныкает и пытается вырваться, но Кейси удерживает ее.

– Все хорошо,– шепчет он нежно, по– отцовски, положив свои руки по обе стороны от ее шеи, успокаивая.

– Что ты помнишь?

Ей нужно было пару минут, чтобы собраться.

–Мы бежали через лес. – Она морщится, словно готовится заплакать. Я фокусируюсь на промывании раны. – Я была с Эрити и Валери, пока мы не потеряли Валери, Эрити… она нашла нож, торчащий из пня. Она сказала, что он принадлежал ей, и что это, должно быть, Знак. Я не подумала расспросить ее, я была все еще в шоке от пожара. Она ударила меня, когда я отвлеклась.

– Давай проясним. – Кейси потирает виски. – Эрити нашла в лесу нож, который принадлежал ей, и затем ударила им тебя?

– Она хотела пожертвовать душу Джас божеству, которого мы видели. Она пыталась получить силу, чтобы попытаться сбежать из Передового Центра. – Говорю я.

– Хорошее объяснение, за исключением одного факта, божества Эрити не существует.

– У тебя есть лучшее объяснение того, что мы видели?

Конечно, его у него нет.

– Как она умерла? – Спрашивает Джас.

– Эрити?

Она кивает.

Кейси и я обмениваемся взглядами, и я возвращаюсь к своей работе.

– Не волнуйся об этом. Расслабься, и позволь Эвелин промыть рану,– говорит Кейси.

Я направляюсь к озеру и ополаскиваю белье, промывая рану уже чистой тканью. Я отрываю наименее грязную часть ее старой футболки и использую ее, чтобы сделать бандаж. Когда заканчиваю, говорю:

– Все готово. Старайся не двигать рукой.

– Я не знаю, смогу ли вообще чем– то пошевелить. – Хрипит она.

– Джас, ты не знаешь, кто– нибудь еще успел выбраться из дома?

Я думаю о Таннере и задаюсь вопросом, а должна ли о нем беспокоиться.

– Я была с Валери и Эрити, – говорит Джас. –Это все, что я знаю.

– Черт. – Кейси встает и идет к озеру.

Джас срывается. Рыдания содрогают ее тело, и я успокаиваю ее, удерживая, чтобы она не слишком много двигалась. Она кусает губу.

– Я хотела умереть. – Бормочет она. – Очень долго. Но уже не хочу. Я наконец– то не хочу, но теперь это неизбежно.

Я сжимаю ее руки.

– Не говори так. Ты знаешь, что не все здесь умрут.

Её взгляд говорит мне, что она знает, что я только пытаюсь подбодрить ее. По статистическим данным ПЦ мы все обречены. Некоторые бета– тесты не скрывают, что никто не выжил.

Трудно представить Джас, ненавидящую свою жизнь так, что она пыталась убить семью в процессе самоубийства. Я помню видео в поезде – вынесение приговора судом было сложным решением.

Джас была пьяна, но у нее была и клиническая депрессия.

– Могу я кое– что спросить?

– Что? – хрипит она.

– Почему ты хотела умереть?

Не самый подходящий вопрос, так как я знала ее только один день, но у нас вообще может не быть времени узнать что– то друг о друге.

Вся заплаканная, она не выглядит оскорбленной. Она отворачивается к озеру.

– Жизнь такая странная. Я росла беспомощной, никто не заботился обо мне. Не беспокоился, пока я не почувствовала себя живой, когда обо мне начали заботиться.

– Что ты имеешь в виду?

– Я училась в средней школе. Мои родители были вместе. Люди говорили, что я симпатичная. Никто не принимает депрессию симпатичной девочки всерьез. Они думали, что это тоска, или попытка привлечь внимание. «Проблемы с мальчиками». – Она все еще смотрит на озеро. – Это никогда не было «проблемой с мальчиками». Затем я сорвалась с цепи. Села за руль пьяной и сбила ту семью. Когда приехала в больницу, то увидела, на что похожа смерть.

– Это некрасиво.

– Не для той семьи. – Отвечает она. – Я уверена, она может быть красивой; нестись под откос... Но я не готова к этому.

Моё тело вспыхивает. – Я тоже не готова.

– Ты когда– нибудь влюблялась? – спрашивает она меня.

Я сильно кусаю свои губы и смотрю на горы, окружающие нас.

– Можешь не отвечать, если не хочешь.

– Конечно. Я была влюблена.

– Была ли ты влюблена, когда все это говно обрушилось на тебя?

–Была.

– Он бросил тебя?

Я пытаюсь что– то сказать, но не могу произнести ни слова.

– Прости.

– Не извиняйся. Все в порядке.

– Я бы хотела влюбиться, прежде чем умру. Мне хотелось бы узнать каково это.

–Не романтизируй. Любовь причиняет боль. Даже когда все хорошо.

Она ничего не говорит, и когда молчание между нами затягивается, я понимаю, что она заснула.

Я пытаюсь отдохнуть, но каждый раз, когда закрываю глаза, то вижу, как Эрити разрывается на части. Моё пребывание здесь не близится к концу. У нас есть двадцать девять дней в месте, которое не поддается законам логики, в месте, заполненном призраками и богами, которые могут взаимодействовать с нами. Могут убить нас.

Настоящая загадка — сколько дней у меня осталось, или чью смерть я еще увижу.

Я встаю и подхожу к берегу. Присев, плещу на свое лицо и проглатываю ледяную воду. На вкус она как кровь.

Возможно, Кейси прав. Возможно, я уже умерла, и это ад.

***

Наконец, отмытая, Джас спит на одном из одеял. Даже во сне она выглядит испуганной. Я умираю с голоду. Холодильник в домике был полон еды. Жаль, что я не поела. Жаль, что не подготовилась к чему– то подобному.

Кейси сидит у воды, глядя через озеро на горный хребет. Интересно, о чем он думает. Интересно, молится ли он относительно прощения, прежде чем его собственный демон появится.

Я оставляю Джас, чтобы присоединиться к нему.

Когда я сажусь, он смотрит на меня, но потом возвращается к озеру. Затем произносит:

– Почему ты помогаешь ей? Потому что думаешь, что твоя порядочность добавит тебе очков?

– Это не так.

– Так вот почему ты пошла посмотреть, что Салем действительно мертв, зная, что могла бы сгореть – все это ради шоу. И если бы за нами наблюдали, могли увидеть, что ты не ужасный человек.

Его слова задевают меня, хотя не должны. Я уже привыкла к этому. Так почему Кейси задел меня за живое, словно я и не создавала эмоциональных стен?

– Это неважно, что мы делаем здесь. Важно, что мы чувствуем.

Я поворачиваюсь к нему. Его лицо суровое, глаза налиты кровью. Впервые, будучи так близко к нему, замечаю веснушки на его носу. Он был бы красив, если бы не выглядел суровым все время.

–Двое из нас мертвы. Ты думаешь, их убили исключительно из– за их чувств? – спрашивает он.

– У Салема не было раскаяния к девочке, которую он изнасиловал. У Эрити был чисто эгоистичный повод убить Джас, – говорю я, проглатывая горечь. – Так что, когда я умру, Кейси, ты можешь решить для себя, что же пришло мне в голову, что они решили убить меня. И затем сможешь посмеяться над моими жалкими попытками помочь людям. А пока попытайся не ненавидеть меня за каждую вещь, которую я делаю?

Его лицо смягчается, но слишком поздно. Я встаю и иду вдоль берега к Джас. Мои руки плотно скрещены на груди.

Но разговор не выходит у меня из головы. Почему меня беспокоит то, чту произойдет с каждым из нас здесь. Мы взрослые – взрослые, которые совершили ужасные вещи. Мы должны следить за собой в последний момент нашего суда. Однако, когда Джас очнется, я знаю, что не смогу следовать своим собственным убеждениям.

– Ты не обязана заботиться обо мне, – говорит она тихо. – Но я не знаю, что произошло бы, если бы не ты. Так что, спасибо. Спасибо за то, что спасла меня, даже если я этого и не заслуживаю.

– С тобой в любом случае было бы все в порядке.

Она хмурится. – Откуда ты знаешь?

Я лгу ей в лицо. – Я многого не знаю о Передовом Центре, но мне известно лишь одно: нас отправили сюда не из– за смертной казни. Ты должна быть «злой», чтобы умереть.

– Если я уже «злая»? – спрашивает Джас с волнением в голосе.

– Сомневаюсь. – Кусочки возможной логики ПЦ совмещаются в моей голове. – Я думаю, что растворяющийся нож был чем– то вроде предохранителя. – Я осторожно касаюсь ее плеча. – Они не хотят твоей смерти. Пока что.

Она расслабляется и улыбается. – Спасибо, Эвелин.

Ужас, скрутивший мои внутренности с момента пожара в домике, ослабевает удовлетворенный помощью Джас, даже если это и не зачтется мне в будущем.

Она задает мне вопросы снова и снова. Как умерла Эрити. Я честно пытаюсь объяснить ей все, что в моих силах. И затем самый сложный из вопросов. Почему они делают нас такими жалкими.

– Они пытаются запугать нас, я думаю. Если чип измеряет наши чувства и эмоции, возможно, они пытаются заставить нас чувствовать себя уязвимыми.

В этом есть смысл. Поэтому я хочу бодрствовать. Хочу дождаться другого ужаса, с которым мы встретимся, но вскоре это становится невозможным.

Следующее, что я знаю, это то, что дрожу так сильно, что больно, и я не чувствую свой нос.

Солнце встает.

Кейси лежит, свернувшись калачиком на одной стороне Джас, я на другой. Вместе мы делаем все возможное, чтобы согреться. Мой желудок сжимает от боли. Я сажусь и растираю его.

– Мы должны найти еду. – Кейси смотрит на меня из– под капюшона.

– Где?

– Мы могли бы вернуться к домику. Покопаться там. Я уверен, что не все сгорело.

Я качаю головой.

– Это слишком далеко. Я не уверена, что мне хватит сил дойти до него. И Джас тоже. Я не хочу оставлять ее одну, в слепой надежде, что мы найдем еду, хотя, вероятнее всего, все сгорело.

Он смотрит на неё, затем снова на меня. – Возможно, будет лучше, если мы разделимся. Если мы пойдем по одному, то не увидим чью– либо еще смерть.

Клянусь, что его нижняя губа дрожит прежде, чем он отворачивается.

– Но я заслуживаю это, – говорю я.

– Это не значит, что я хочу, чтобы твои внутренности были на мне.

В точку.

Воздух прогревается. Солнце, находясь на самой в самой высокой точке на небе, печет. Я держу над собой рубашку во избежание солнечных ожогов, но я словно в сауне. Кейси ушел немного осмотреться вокруг озера. И я отвлекаю себя, меняя повязку на плече Джас и удостоверяясь, что рана не заражена.

– В новостях сказали, что такие, как ты, делают некоторые вещи, потому что хотят держать все под контролем.

Я напрягаюсь.

– Думаешь, поэтому я помогаю тебе?

– Не думаю, что новости знают всё.

– Ты не должна так легко доверять мне.

Она хмурится.

– Ты права, – говорит она. – Но это не означает, что я не собираюсь.

Я почти ожидаю, что она закончит фразу «все равно».

Кейси возвращается спустя пару часов. Никаких дорог поблизости от озера. Никаких людей. Никакой еды.

– Может быть, мы уже потерпели неудачу, и они позволяют нам голодать до смерти,– говорит он.

Мы печемся под солнцем, никто из нас не произносит ни слова. Я начинаю задаваться вопросом: была ли я неправа насчет своих размышлений, что наши смерти были вызваны чем– то неестественным, как у Салема или Эрити. Возможно, Кейси прав, и мы будем жариться здесь, пока не умрем.

Кейси и я предпринимаем еще одну слабую попытку найти еду. Засучив штаны, мы заходим и всматриваемся в кристальную воду, ища рыбу. У нас нет ничего, чтобы ее поймать, но, по крайней мере, у нас есть хоть какой– то мотив найти выход.

Мы ищем, пока Кейси не произносит:

– У меня есть проблема с людьми, вызывающими насилие без причины.

Сначала я не понимаю, почему из всех людей он говорит это мне. Но затем осознаю, что это оправдание за его первоначальную ненависть ко мне.

– Я уже пострадала за то, что сделала. Тебе от этого лучше?

– Уже пострадала?

– Буду страдать, пока не умру в этом несчастном месте.

Я иду вперед, прохладная вода расслабляет мышцы, а слой гальки массажирует ноги.

– У тебя нет желания раскаяться? Нет желания просить прощения или признать, что ты облажалась, и хочешь быть хорошим человеком?

Я ловлю мерцание краем глаза, но это отражение заходящего солнца. Кейси перестал идти вперед. Он смотрит на меня, ожидая ответа.

– Раскаяние – это привилегия,– говорю я. – Некоторые люди не заслуживают его.

Он делает паузу, пытаясь понять смысл. – Поэтому ты не хочешь раскаиваться, и знаешь, что умрешь здесь, но почему помогаешь искать еду?

Этот парень не собирается сдаваться.

– У Джас есть хороший шанс выжить. У тебя . . . возможно. Ты себя ведешь так, словно у тебя комплекс героя. Я вижу, что наша великая судебная система найдет это искуплением.

Он сужает глаза, пытаясь понять, лгу я или нет. Или, может, знает, что я оскорбляю его. Я улыбаюсь, жест перемирия.

Он не улыбается в ответ.

– Здесь нет рыбы.

Я шагаю к берегу.

– Тогда предлагаю дождаться ночи.

Солнце садится, и температура резко падает, на сей раз намного холоднее, чем прошлой ночью. Так невероятно холодно, несмотря на сегодняшний жаркий день. Что аж изо рта выходит белый пар, хотя солнце еще не скрылось за горами.

Я могла бы собрать ветки и развести костер, хорошо, что нам дали зажигалки. Варёные сосновые иглы сгодились бы на еду, уж лучше, чем ничего. Но затем я думаю обо всей своей энергии, которую истратила бы на таскание веток, и ничего не делаю.

– Н– н– не волнуйся за меня. – Говорит Джас, стуча зубами, когда я и Кейси обсуждаем лучший способ сохранить тепло. – Мое плечо не заражено. Я м– м– мешаю вам.

– Не глупи,– говорю я ей. – Я буду спать на одной стороне, Кейси на другой.

– Обещаешь, что вы обниметесь? – хихикает она. Она на самом деле хихикает. Голод, должно быть, добрался до нее.

– Я думаю, она серьезно, – говорит Кейси. Я ловлю его взгляд. Он улыбается.

– Вы оба сумасшедшие.

Я укрываюсь одеялами и прижимаюсь к Джас.

***

Третий день. Третий день без еды.

Хорошая новость – рана на плече Джас выглядит лучше, но теперь ее самое большое беспокойство не заражение.

Она по– прежнему слишком много двигается и проводит день, укрытая одеялом, спит, несмотря на голод. Я периодически бужу ее, давая воды, а когда не делаю это, Кейси и я лежим на мелководье береговой линии, смотря на сверкающую поверхность, потому что днем здесь чертовски жарко. Мы не разговариваем часами.

Я изучаю свое отражение. Мои щеки впали, лицо настолько тонкое, что нос, впервые в жизни, выглядит огромным. Эта трансформация, вероятно, произошла, когда я была в тюрьме.

Когда– то давно я гордилась своей внешностью. Мои брови были толстыми, нос был длинным. Глаза на несколько тонов темнее, чем кожа.

Когда– то давно уверенность в себе не была моей борьбой.

Когда солнце садится, Кейси произносит:

– Я не думал, что умру здесь таким способом.

Я смеюсь, и мои губы растягиваются в улыбке. – Это не смешно. Извини.

– Немного смешно.

Наши глаза встречаются. В его взгляде нет гнева, к которому я привыкла.

– Как ты думаешь, как они убили бы тебя?

К моему удивлению, он говорит с непринужденностью.

– Я думал, что это будет симуляция. Возможно, они показали бы мне изображения того, что я сделал, или задали бы вопросы. Попытались бы выяснить, сделаю ли я это снова. Тогда... Я не знаю. Смертельная инъекция. Что– то гуманное.

Я киваю, но ничего не говорю.

– Как насчет тебя?

Я облизываю свои потрескавшиеся, истекающие кровью губы, теребя концы запутавшихся волос. –

Я думала, что способ, которым они убьют меня, будет столь же хаотическим, как мое преступление.

Он больше не задает вопросов, и мы сидим в воде вместе до захода солнца, чтобы потом сменить нашу грязную, мокрую одежду и заснуть.

***

Даже холод и страх не мешает мне заснуть. Мне снится Лиам, за месяц до стрельбы. Это был его двадцать первый день рождения, и он хотел провести его со мной. Я взяла его в комедийный клуб, который пах сигаретным дымом и кожей. Мы нарядились и выпили очень много виски, ведь мы были такими взрослыми. И наконец, слава Богу, обручились.

Затем вернулись в квартиру. Я провела с ним годы, и секс становился все лучше. Возможно, я даже кричала той ночью, говоря, как счастлива была. Я была отвратительно пьяна.

Теперь я кричу во сне. Может, потому что знаю, что все это всего лишь сон. Я нахожусь в его постели, сидя сверху, и провожу руками по его груди. Я наклоняюсь вперед, пока мои темные волосы не скрывают его, и провожу языком от его челюсти к уху. Его золотые пряди щекочут мой нос.

– Почему ты грустишь? – спрашивает он.

– Я не грущу.

Кто– то ворчит, но это не Лиам.

Я просыпаюсь, моя рука обхватывает теплое тело, а нос утыкается в шею. Яремная вена Кейси прямо у моих губ. Он просыпается, и мы смотрим друг на друга.

– Проклятье.

Мы неловко отодвигаемся.

Я натягиваю на свои замерзшие руки рубашку и протираю глаза. Понимая, насколько я все– таки замерзла, пока спала.

В течение секунды я позволяю себе расслабиться; мое рыдание похоже не более, чем на икоту. Я беру себя в руки и вытираю щеки, слушая шуршание шагов Кейси на песке позади себя, он направляется в лес, чтобы, возможно, сходить в туалет. Я думала, что когда мы заснули, он был с другой стороны Джас. Я подползла к нему, думая, что он Лиам, или он подполз ко мне посреди ночи?

– Эви.

Я поглядела на кромку воду, где стоял Тодд.

– Тодд!

Я вскочила на ноги.

Он указывает куда– то, и я, следуя за его пальцем, вижу большой ящик, плывущий в центре озера. Мой пристальный взгляд возвращается обратно туда, где стоял Тодд, чтобы расспросить его, но он пропал.

– Кейси!

Он выбегает из леса, взъерошенный и запутанный, не зная, почему я кричу.

Джас садится, сжимая одеяло. – Я только что слышала голос маленького мальчика?

Я указываю на озеро.

– Что это? – Кейси идет вперед и щурится.

– Не знаю. Это может быть что угодно. Еда, к примеру.

– Мы должны подплыть к нему, – говорит он. – Дерьмо. Вода ледяная.

Я расстегиваю свои штаны.

– Сейчас? Ты собираешься плыть туда сейчас? Ты ненормальная? По крайней мере, подожди, пока рассветет и не станет жарко.

– Я не могу ждать. Я умираю с голоду.

– Ты всегда такая импульсивная или…

– Я всегда такая большая задница. Еда превыше логики.

Я сбрасываю свои штаны и бегу к воде прежде, чем могу передумать. Мысль о еде чего– то, наконец, имеющего смысл – заряжает меня.

Кейси чертыхается и начинает стягивать штаны.

Я погружаюсь в воду по плечи и проклинаю все на свете. Мои ноги болят, словно их пронзают тысячи игл, и начинаю плыть. Я не жду Кейси, но прежде чем осознаю это, он уже догнал меня.

– П– п– плохая идея, – говорит он. – Н– немогу поверить, ч– что последовал за тобой.

Я смеюсь и отталкиваюсь ногами.

– Не…будь…такой…нюней.

Как только мы доберемся до ящика, все будет в порядке. Он будет держать меня на плаву, и я смогу отдышаться. Я не так представляла центр озера. Или, может, ящик плыл к нам. Я стону от облегчения, когда ухватываюсь за деревянные панели. Сердце колотится в груди, легкие горят.

С моим весом и весом Кейси ящик погружается наполовину. Он приблизительно три фута в высоту и пять футов в ширину, и сделан так, чтобы с дополнительным весом оставаться наплаву. Сделан так, чтобы быть найденным.

– Готова? – спрашивает Кейси, цепляясь за другую сторону ящика.

Я собралась ответить, когда вдруг что– то скользит по моей ноге. Просто водоросли, подумала я, пытаясь отшвырнуть их ногой. Но что бы это ни было, это не растение. Что– то холодное и скользкое наматывается вокруг моего бедра и сжимается. Утаскивая меня вниз.

Я кричу и цепляюсь за ящик.

Кейси подплывает ко мне.

– Что? – вопит он. – Что такое?

У меня есть немного времени рассказать ему, прежде чем я задохнусь водой.

– Держись! – его руки исследуют меня, пока не находят мою ногу. – Это похоже на щупальца.

Щупальца. Изображение Эрити затопляют мой разум… Сломанная шея Салема.

– Я умру.

– Держись, Эвелин!

Все, о чем я могу думать, это должна ли я молить о прощении. Был ли еще один шанс для меня? Не было. Я знала, что второго шанса у меня не будет, я была приговорена.

Я начинаю говорить Кейси, чтобы он попрощался с Джас за меня, но слишком поздно.

Меня утаскивает на дно.

14 апреля, год назад 

Парковка кампуса

Мой телефон зазвонил, когда я шла к своей машине. Это мама. Я вставляю наушник и нажимаю на зеленую кнопку.

– Эви?

– Привет, Тодд. Что случилось?

Мама никогда не разрешала Тодду звонить кому– либо. Она, видимо, не следила за ним.

– Привет, Эви.

– Привет, Тодд.

– Почему ты не приезжаешь домой?

У четырехлетнего мальчика был способ заставить меня чувствовать себя как дерьмо.

– Малыш, я в школе. Ты же знаешь.

– Но ты раньше приезжала домой в субботу, а теперь нет.

Умный ребенок. Это выглядит не так, будто я не скучаю по нему. Я думаю о нем каждый день, именно поэтому не могу появиться дома. Единственная причина, почему я приходила домой – это Тодд. Не мама. И я проделала неплохую работу, скрывая это.

Прежде чем я успела закончить, Тодд заскулил:

– Нееет.

– Эв?– спрашивает мама.

– Привет.

– Что ты делаешь?

– Тодд позвонил мне.

Она вздохнула. Мама ненавидела привязанность Тодда ко мне. Не моя вина. Беременность была не запланирована от человека, с которым она встречалась, и так как у нее была полностью занятая и прибыльная карьера, она не могла заботиться о Тодде, как заботилась обо мне. Закончилось все тем, что я относилась к нему по– матерински в средней школе, когда она обеспечивала нашу семью.

И Тодд полюбил меня. Не моя вина.

– Ну, раз уж пошло такое дело. Ты приедешь в субботу?

–У нас с Меган планы.

– У вас с Меган всегда планы. У меня командировка.

Ей нужна бесплатная няня в виде меня.

– Прости, мам.

– С ума сойти, Эвелин. Я оплачиваю твою школу, чтобы Ты получила диплом, который Ты хочешь. Самое малое, что ты можешь сделать – это прийти домой и помочь мне на выходных. –

Это ее любимая карта, особенно с особым акцентом на Ты. То, что она действительно хотела сказать, было «твой бесполезный диплом». Каждый раз, когда возникало что– то подобное, она платила за мою художественную школу, и я не должна вести себя как неблагодарная сука, все в моей груди горело.

– У меня урок. Скажи Тодду, что я люблю его.

И повесила трубку.

Ник ждал меня возле моей машины, облокотившись на нее, как будто она, блядь, его собственность.

– Привет, – сказал он.

– И тебе привет.

Ник был красив по– своему. Светлые глаза, темные волосы и слегка кривой нос. Меган считала, что он великолепен. Но он хотел ее слишком сильно и хотел от нее многого в ближайшее время.

И это способствовало моему дурному тону.

– Меган сказала, что у тебя есть запасной ключ от квартиры.

Я остановилась. Его улыбка была натянутой, как будто он готовился к моему скептицизму.

– Ну и что?

– Могла бы ты мне одолжить его?

Я сузила глаза. Он продолжил:

– Только на ночь! Я хочу сделать сюрприз ей завтра утром. Ты знаешь всю кофе– и– пончики– в кровать вещь. Она постоянно намекает на это.

– Намекает на то, что у нее толстая задница?

Его рот широко открылся, я продолжила:

– Шучу.

Ему нужно поработать над чувством юмора, если он планирует остаться с Меган.

Я думала об этом. Я ненавидела мысль: дать ключи кому– то, кто встречается с Меган всего лишь месяц.

– Я оставлю их на стойке утром. – Он практически умолял.

Если я откажу ему, он скажет Меган, и она будет играть роль больного щенка. Это всего на день.

Может быть, я смогу стащить пончик.

– Ладно.

Я потянулась к сумке.

– Меган сказала, что ты пойдешь в магазин. Я могу все купить, в любом случае буду там.

Он казался искренним.

– Ничего страшного,– сказала я.

– Я настаиваю. У тебя есть список?

– Я могу тебе скинуть смс– кой?

– Думаю, будет лучше, если ты по– быстрому все запишешь.

Я вздохнула, выдернула листок из блокнота и заодно вытащила ключи. Не знаю, почему была такой нерешительной. Я была на мели и должна была воспользоваться тем, что он собирался мне купить замороженную курицу и бумажные полотенца.

– Круто, – сказал он, забирая листок и ключи. – Увидимся вечером.

Это моя вина. Моя вина, что я забыла про Ника и ключи, которые он сохранил. Это моя вина, что я дала ему клочок бумаги, что в итоге погубило меня. Думаю, он смог бы найти другие способы, чтобы совершить преступление, но эта мысль не утешает.

Ник убил Меган. Так же, как и я.

ГЛАВА 4

Кейси не отпускает меня.

Мне ничего не остается, кроме как вцепиться в его руку и попытаться стряхнуть со своей ноги что– то, что чувствуется словно сталь, облаченная в эластичную плоть. Оно тянет меня вниз так быстро, что вода щекочет меня. Ногти Кейси впились мне в руку, словно он  отказывается признать, что я уже не жилец.

Если он не всплывет на поверхность в ближайшее время, то разделит мою участь.

Я открываю глаза и вижу темноту. Давление в моих легких растет.

 Будто они говорят, что тонуть это не больно. Ты замерзаешь от холода, внутренние органы заполняются водой, и ты прекращаешь существовать.

Вот так просто.

Щупальце распутывается. Я слышу приглушенный голос Кейси, приказывающий мне плыть наверх. Я повинуюсь и двигаю своими ногами так быстро, как только могу, но мне не хватит дыхания, чтобы доплыть. Нас утянуло слишком глубоко.

Но я пытаюсь. Я прорываюсь сквозь темноту, чувствуя, что моя грудь вот– вот взорвется.

Нет ряби света, нет никакого признака, что мы близко к поверхности.

А потом я всплываю, кашляя и задыхаясь, размахивая руками в воздухе.

В черном воздухе.

Мой крик отражается эхом, я успокаиваюсь и понимаю, что воздух сырой и тяжелый.

– Кейси.

Его имя нарушает тишину.

Он кашляет где– то рядом со мной.

– Я здесь, – наши руки соприкасаются, и пальцы переплетаются.

– Там выступ, – он направляет меня к скале.

С чувством, что у меня не осталось никакой энергии, я вытаскиваю себя из воды и падаю на поверхность. Моё сердце успокаивается, когда я делаю глубокий вдох. Моё тело дрожит.

Кейси переворачивает меня. Я не вижу его. Ничего не вижу. Мы, должно быть, в какой– то пещере. Единственным выходом должен быть тот же самый путь, каким мы сюда и попали. Если мы хотим выжить, то должны будем нырнуть.  Для этого нужен воздух, а здесь его ограниченное количество. Я сжимаю руку в кулак и ударяю Кейси в грудь так сильно, как только могу:

– Ты тупой идиот!

Следует небольшая пауза, прежде чем он говорит:

– Извини?

– Чем ты вообще думал, когда вцепился в меня? Твой проклятый комплекс героя мог убить тебя!

– Во– первых, я не умер. Во– вторых, успокойся, мать твою. Ты хочешь вызвать обвал своими воплями?

Я снова хочу ударить его, но он перехватывает мою руку.

– Разве в тюрьме тебя не учили, что драться не хорошо? – спрашивает он смиренно.

– Почему ты беспокоишься о том, умру я или нет?

– Я не мог смотреть, как ты умираешь.

Из моей груди вырывается вздох.

Я пытаюсь расслабиться и успокоиться. Его пальцы отпускают мои, но он не двигается. Я чувствую тепло его тела.

– Я не знаю, почему вцепился в тебя. Возможно, не должен был. Если они захотят убить тебя, то сделают это. Несмотря на то, пытался я тебя спасти или нет.

Я вздрогнула, хотя он и не мог этого видеть.

– Даже если ты пытался спасти меня, я не понимаю, почему ты это делал. Несколько дней назад ты схватил меня за шею и прижал к стене.

 – Это не означает, что я хочу, чтобы ты умерла.

– Я другого мнения об этом, если вспомнить разговор в поезде.

Он делает паузу на мгновение, прежде чем сказать, заикаясь:

– Я... Я не должен был это говорить.

– Почему? Потому что тогда ты не знал, что застрянешь здесь со мной? Помни, Кейси, я знаю твой секрет. Я знаю, что насилие ради насилия может сломать. Так что не притворяйся, что не хочешь, чтобы Капитан Америка надрал мне задницу.

– Это не то, что я...

– Забудь. Давай лучше выбираться отсюда.

– Прекрасно! Хорошо, я думаю, что мы могли бы постараться поискать здесь тоннель.

  Даже несмотря на то, что я оскорбляла его, он помогает мне встать на ноги. Медленно я переставляю ноги, держась за парня.

– Я нашла стену, – держась за стену левой рукой, а правой за Кейси, я мысленно произношу молитву, чтобы впереди не оказалось глубокой ямы или это не было логовом чудовища, который напал на нас.

– Чёрт.

– Что?

– Возможно, это логово чудовища из озера.

– Не будь такой пессимисткой, – он не смог скрыть страх в своём голосе.

Что– то громко щёлкнуло.

– Дерьмо, – пробормотал Кейси.

Звук мне знаком. Я замираю, ожидая, прозвучит он снова или нет. Слабое зеленоватое свечение заполняет пространство.

Я знаю, что это за шум. Я слышала его утром, в день моего преступления. Этот звук издает переключатель света, как в спортивном зале. Вид огней, которые бросали жуткое слабое свечение, пока они не нагреваются до полной мощности. Мы стоим посередине длинной и высокой камеры из камня. Мой взгляд падает на единственный предмет в этом помещении, кроме нас. Школьная парта с разодранным из красного пластика стулом. Фанерная столешница, сломанный угол.

Место Меган.

Ник прижал дуло к ее лбу. Светлые локоны прилипли к лицу из– за пота. Слезы. Выстрел нарушает тишину.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, – моё сердце готово выпрыгнуть из груди.

– Эвелин?

Я стою спиной к нему.

– Ты должен найти выход. Сейчас же. Вернись через воду, Кейси.

Рыдания готовы вырваться наружу. Я смогу пройти через это.

Это твоя судьба, Эвелин. Чего ты ожидала?

В слабом зеленом свечении я вижу, как его глаза расширяются.

– Что? Почему?

Почему меня заботит то, что он увидит? Это не значит, что он не заслуживает визуальных пыток. Но что– то внутри меня кричит, что он не должен проходить через это.

Он делает шаг вперед и хватает меня за плечи:

– Эвелин!

Звучит музыка:

– Ты будешь смотреть, как я умираю, если не уйдешь.

Он берет меня за руку и тянет сначала через стол, а потом через весь зал. Мы бежим по бесконечному помещению в тень.

Мы прокладываем путь почти через осязаемую темноту. Еще один щелчок, и справа зажигается белый проектор, освещая фигуру, растянувшуюся на земле.

– Туда! – кричит Кейси, дергая меня вправо.

Светлые волосы слиплись от крови. Фиолетовый браслет дружбы на левой руке. Браслет, похожий на мой.

 – Нет, нет, нет, – я упираюсь ногами в землю, пытаясь остановить его. – Я не могу. Я должна остаться здесь.

– Ты, черт возьми, с ума сошла?

Я не могу убежать от нее. Не от Меган.

Я медлю, когда вхожу в ореол света. Её глаза пустые, зияющие раны в обоих висках от пули. Лужа крови под ней вперемешку с мозговым веществом. Но она всё ещё дышит – слышны влажные всхлипывания.

– Эви, – её дрожащие губы улыбаются, и я ломаюсь.

– Боже мой. – Я кладу руки по обе стороны от ее головы, ее кровь на моих ладонях. Я должна всё исправить. Мои слёзы капают ей на лоб, скатываются по щекам, будто её собственные. – Я так сильно скучаю по тебе.

Её веки трепещут, будто крылья бабочки. Я теряю её.

– Меган! Меган!

Позади меня раздается всплеск воды. Кейси кричит моё имя.

– Мне жаль.

– Я знаю, детка, – её пальцы оборачиваются вокруг моего запястья.

– Я пойду с тобой. Я буду там в ближайшее время, – я рыдаю и вытираю нос тыльной стороной ладони.

Кейси хватает меня за плечи и ставит на ноги:

– В пещере наводнение!

Грохот волн раздается уже ближе, Кейси тащит меня куда– то. Светлые волосы Меган – последнее, что я вижу, прежде чем она исчезает под водой.

Я борюсь, чтобы увидеть её ещё раз. Кейси хватает меня, как маленького ребёнка, и уносит в тёмный туннель, пока волна не ударяет по нему, и я падаю в воду.

Вторая волна раскидывает нас в разные стороны. Третья волна гасит свет. Четвертая накрывает меня с головой.

***

– Святое дерьмо! – говорит кто– то.

Я пытаюсь вздохнуть и начинаю кашлять, избавляясь от воды во рту.

Дыши. Дыши.

– Эвелин? Эвелин! – это Кейси.

Мир начинает приобретать очертания. Валери смеется:

– Черт, какой день!

Солнце ярко светит над нашими головами. Трава щекочет мне кожу. Я жива.

– Что случилось? –переворачиваюсь  я и выплёвываю остатки воды на траву.

– Не знаю.  Это вы расскажите мне. Я хотела сделать лагерь рядом с этой темной бездной посреди гребанного озера, как бы странно это не звучало. Хорошо, что я не успела этого сделать, потому что вас двоих просто вышвырнуло оттуда.

Кейси тяжело дышит рядом со мной. Вода всё ещё капает с его носа.

Я сажусь, несмотря на запреты Кейси, а Валери скачет вокруг нас. Внезапно она останавливается и смотрит куда– то вправо, откуда слышен звук воды. Я поворачиваю голову и вижу ревущий поток воды, несущийся вниз с горы. Потоки воды уносятся в пропасть.

– Вот откуда вы появились, – говорит Валери. – Чёрт! Прямо оттуда! Ты и Кейси. Вы плыли на животе, поэтому я подумала, что оба мертвы.

– Что это? Озеро? Водоворот?

– Не знаю насчет озера. Мы ночевали здесь в течение последних двух дней, – она кивает, указывая на старую лачугу в нескольких метрах от воды, где видны грядки овощей.

Еда.

В саду виден дым от огня, а также палатка, рассчитанная на несколько человек. Еще можно увидеть одеяла и даже подушки.

– В этой лачуге много консервов, есть мясо, сыр, кастрюли, сковородки, различная посуда. Есть еще одеяла и подушки.

– Как ты это нашла? – спрашивает Кейси.

Яркость в её глазах тускнеет.

– Я была с Джас и Эрити, когда мы бежали из дома. Затем я потеряла их в лесу и наткнулась на эту лачугу.

Джас.

– Мы оставили Джас на берегу совсем одну. Мы не хотели. Она, наверное, думает, что мы мертвы.

– Что случилось? Я имею в виду, вас вышвырнуло из гребанной земли.

Темнота возвращается – я вспоминаю Меган на полу пещеры. Вода. Холод. Мурашки бегут по моему телу.

Валери берет сложенное одеяло из палатки, и я смотрю на нее, пока она, фыркая, встряхивает его и накрывает им мои плечи.

Кейси рассказывает обо всём с того момента, как мы сбежали из дома: Эрити и демон, колотая рана

Джас, растворяющееся лезвие, голод, ящик, щупальце, пещера.

Всё это время Валери сидит со скрещенными ногами. Её лицо ничего не выражает. Как будто она не удивлена этим. Когда Кейси заканчивает, она говорит:

– Нашли тело Блейза.

У меня отвисает челюсть. Если новость является шоком для меня, то для Кейси это совершенно невероятно:

– Нет, – шепчет он. – Это невозможно.

– Пулевое отверстие в виске, – Валери качает головой. – Почему это невозможно?

Кейси погружается в свои мысли. Он вытирает нос тыльной стороной ладони:

– Я делил с ним комнату в доме. Он... Ну, во– первых, он пытался привести меня к Иисусу.

– Не все христиане является святыми, ну да ладно, – говорит Валери.

– Дело было не только в этом. Он... Казалось, что он очень жалеет о том, что сделал. Что это было ошибкой. Я имею в виду, он был пьян, когда убил тех парней.

– Я не знаю, Кейси, – Валери запускает пальцы в волосы. – Люди лгут. Я уверена, что они лгут и здесь, чтобы выставить себя более невинными, чем они есть на самом деле.

Теперь моя очередь говорить:

– Таннер, казалось, думал то же самое о Блейзе. Он был уверен, что Блейз попытается сбежать отсюда, – еще одна мысль приходит мне в голову. – Как Блейз убил тех парней?

– Он был на вечеринке у кого– то дома, выпил, а затем нашел заряженный пистолет в главной спальне, я думаю, – объясняет Валери. – Это значит, что он умер точно так же, как и совершил преступление.

– Как Салем и Эрити.

– Ты знаешь, что это значит, не так ли? – глаза Валери находят мои. – Ты единственная, кто выживет.

Она права. Я должна была умереть в той пещере. Когда увидела школьную парту, я сказала Кейси уходить, потому что знала, что они хотели воссоздать моё преступление. В той или иной форме они собирались убить меня.

Но это не так. Это не имеет никакого смысла.

– Может быть, так бы и было. Но я потеряла этот шанс. Иначе бы сбежала.

– Я не могу понять, что тут происходит, – говорит Валери. – Этот режим справедливости должен очень хорошо работать. Иначе бы его не одобрили. Мы бы сейчас все гнили в тюрьме, – она поднимает два пальца. – Я думаю, есть две причины, почему мы ещё живы. Первая: у них нет достаточного количества доказательств на данных момент, чтобы убить нас. Вторая: ты не такая злая, как все говорят, Ибарра.

Я качаю головой. Это ничего не значит.

– Хорошо, – Валери встаёт. – Вы двое, оставайтесь здесь и приготовьте что– нибудь. Я пойду вдоль течения, чтобы спасти Джас, – она делает паузу и оглядывается. Она понимает, что оставляет нас наедине со всем, что поможет нам выжить.

– Мы будем здесь, когда вы вернетесь. Альянс, помнишь?

– Союзы для идиотов, – она сужает глаза. – Вы знаете, что я с вами сделаю, если что– то будет не так.

Она поворачивается и идет в обратном направлении.

– Без разницы. Они, вероятно, убьют нас всех в любом случае. Вы, ребята, дерьмово выглядите. Можете поесть и отдохнуть. Эй, вы можете помочь мне разобрать эту лачугу. Вдруг найдете что– нибудь ещё, что поможет нам продержаться на день дольше, – не говоря больше ни слова, она направляется к потоку.

– Это работает не так, – бормочет Кейси. Но Валери слишком далеко, чтобы услышать.

Я пытаюсь моргнуть, но мои глаза сухие, и они покалывают. У меня больше нет сил. Мой мозг слишком перегружен, чтобы понять, что здесь есть еда. И огонь, и одеяла.

Почему мне до сих пор так чертовски холодно?

Кейси встаёт первым. Он снимает с себя одежду и остается в одних боксерах. Затем берет одеяло из палатки и закутывается в него. Он осматривает сад, лачугу. Мне удается встать и снять с себя футболку и штаны. Потом я тоже беру одеяло и закутываюсь в него.

– Есть ли вероятность, что этой еды хватит, чтобы прокормить четырёх человек больше недели? – спрашивает Кейси. – Я думаю, что нет.

– Мы можем умереть раньше, чем через неделю.

Я сижу, упираясь лбом в колени. Увидеть Меган – слишком для меня. Я забыла, как бывает больно.

– Эй, ты в порядке? – спрашивает Кейси. Когда я не отвечаю, он продолжает: – Я приготовлю что– нибудь поесть. А ты пока можешь пойти поспать в палатке.

– Я не ребенок, чтобы ухаживать за мной, – говорю я, не поднимая головы. – Сомневаюсь, что ты устал и травмирован меньше меня.

– Эвелин.

Это в первый раз, когда он произносит моё имя так выразительно. Этого достаточно, чтобы заставить меня поднять голову. Его лицо выражает смесь различных эмоций.

– Я не очень понимаю, что произошло в пещере, но, как я знаю, психи не раскиваются  за те ужасные вещи, которые сделали.

Мои глаза наполняются слезами, когда я думаю о Меган.

– Это сложно.

– Я уверен, что это так. Я не прошу тебя объяснять мне, но не сиди здесь и не делай вид, будто ты не хочешь разрыдаться прямо сейчас.

Я сдираю потрескавшуюся кожу с пересохших губ зубами и смотрю на черные потоки воды.

Он прав. Это сложно, и я не хочу объяснять ему. Людям надоело выбирать, верить мне или нет в самый ужасный момент моей жизни, в месяц моего суда. Я бы предпочла оставить это в прошлом.

Вместо того чтобы ответить Кейси, я наблюдаю за потоком, который переходит в водоворот. Природа не может создать нечто подобное. И это говорит о том, что мы заблуждаемся насчет этого места. Большая часть того, что вокруг нас, естественна: роса, зеленые деревья, богатая, мягкая почва под ногами и утренний туман, который висит в воздухе. Но в водовороте есть что– то механическое. Им управляют.

Кейси вырывает пару картофель и морковок из земли и промывает их в воде. Он хватает банку тушеного мяса и потрёпанную старую кастрюлю из лачуги, затем осторожно открывает банку кухонным ножом. Я чувствую себя бесполезной, пусть я и несчастна, так что встаю и иду искать дрова.

Валери обчистила большую часть земли, но мне удается найти охапку хвороста, в то время как я пытаюсь удержать одеяло на себе. В конце концов оно соскальзывает вниз и обнажает мой лифчик. Я проговариваю проклятья про себя, вновь накидываю одеяло на плечи, стоя на коленях возле костра, дуя на угли. Кейси смотрит на меня. Не уверена, из– за моих действий или из– за моей груди.

– Где ты научилась этому?

– Я была скаутом.

Он поднимает бровь.

– Шучу. Все, что мы делали, это продавали печенья и были милыми. Не знаю. Возможно, видела по телевизору. Что ж, это работает.

Он пожимает плечами и держит сковородку над огнём. Это занимает некоторое время, чтобы нагреть её. Наконец мы едим хрустящий картофель. Он такой горячий, жирный и божественный.

Мы съели не так много, но я больше не могу, мой желудок полный. Он пихает последний картофель на сковороде в мою сторону.

– Ешь, – говорю я.

Он подчиняется. После того, как доедает, он говорит:

– Интересная ситуация. Мы вынуждены быть здесь все вместе, хотя среди нас нет надежных людей.

– Это мягко сказано.

– Но я не думаю, что кто– нибудь захотел бы проходить через это в одиночку.

– Так вот почему ты не отпустил меня в озере? Ты не хочешь оставаться здесь один? Я думала, что ты сказал, что лучше быть одному, потому что не надо смотреть, как другие умирают.

– Я...Я не знаю.

– Ты мог остаться с Джас.

Он смотрит на меня, но ничего не отвечает. Я думаю, что ответ слишком сложен для него – я спрашивала его лишь потому, что он считает, что я достойна жить.

Я встаю, позволяя одеялу соскользнуть с моего тела. Я знаю, что моё белье полностью прозрачное, но я не жду, чтобы увидеть реакцию Кейси. Вместо этого я иду к ручью. Он спрашивает меня, куда я иду, но я не отвечаю.

Я пью воду и моюсь в ней. Я нахожусь далеко от водоворота, поэтому не могу увидеть Кейси. Я опускаю ноги на дно, позволяя илистому дну массировать их. Концентрируюсь на воде, когда что– то сжимает мою грудь. Я не могу поддаться панике. Если я сделаю это, то сойду с ума. Я поднимаю ноги, и трещины в моих ногтях заполнены жёлтой глиной. Опустившись на колени, я касаюсь чего– то мягкого и податливого. Красивый жёлтый цветок. Красивая жёлтая ромашка.

Я собираю так много, как только могу унести с собой. Когда возвращаюсь в лагерь, Кейси не обращает на меня внимания, потому что вернулись Валери и Джас.

***

– Мы хотим прийти к компромиссу.

– Нет, вы хотите, чтобы мой клиент признал свою вину.

Я сидела за алюминиевым столом. Мой адвокат был справа от меня, моя мама – слева. Я сдирала кутикулу под столом, пока не выступила кровь. Месячное испытание было ещё не завершено.

Я онемела.

Не поддается лечению. Не хочет общаться.

– Мы можем предложить сделку, если она признается.

– Даже если вы уменьшите срок, никто...

– Никто не будет уменьшать срок. Приговор будет изменен на один месяц в ПЦ.

Передовой центр? Это привлекло моё внимание.

Прокурор продолжил, но я уже знала ответ. Если даже я не уверена, что виновата, как присяжные могли утверждать это?

– Таких, как она, отправляют в Передовой Центр. Улик и показаний свидетелей достаточно.

– В случае, если вы забыли, ПЦ сейчас проходит испытания, – в голосе моего адвоката слышалось недоверие.

–  Но он уже прописан в законе, – прокурор откинулся на спинку кресла, дергая за лацканы пиджака. – Что бы вы предпочли, мисс Ибарра? Длительный и растянутый судебный процесс? Смертный приговор? Или простая тюрьма, где вы будете свободны и сможете искупить свою вину?

Моя мать яростно покачала головой. Я чувствовала, как напряжён мой адвокат. Мне дана возможность положить конец всем судам. Прямо сейчас. Искупление или смерть. Если честно, смерть звучит намного лучше, чем дурная слава.

Адвокат спросил:

– Ты хочешь в Передовой Центр, не так ли?

Я киваю головой.

Прокурор улыбнулся, а моя мать начала плакать.

***

«Временная тюрьма». Прокурор, должно быть, шутил.

Три недели спустя национальные новости объявили, что ПЦ были готовы, и предложения для текущих судебных процессов были одобрены. Я была первой, кто заполнил заявку в ПЦ, но я не была одинока долго.

Когда меня забрали из моей камеры на обед, это было как в любой обычный день. Охранники постоянно следят за нами с оружием в руках, как ястребы, с выступа. Обычно я ела одна, или за столом людей, которые любили есть в одиночку. Социопаты. Я была слишком легкой мишенью для других девушек, особенно после того, как мой судебный процесс получил широкую огласку в СМИ. Я бы не удивилась, если бы все в столовой знали, кто я.

Меня всегда кто– то пихал. За день до этого одна из девушек прыгнула на меня и ударила кулаком в почку, но охранник прервал нашу борьбу прежде, чем она нанесла мне серьезный ущерб.

Сегодня был день словесных атак:

– Готова умереть, сука?

Я рисовала пальцем на тарелке остатком горчицы, поднимая голову. Я вытерла руки о штаны. Она была отвратительна. Дреды, кривой рот. Ужасная татуировка покрывала половину её лица.

Но она ничего не боится.

– Вполне готова.

Это правда. У меня всё болело. Если бы я умерла, то ничего не чувствовала бы. И я бы была с Меган.

Я посмотрела вниз на тарелку, на моё горчичное солнце, на траву и почувствовала тепло этого поля, где я никогда не побываю. Ни одна, ни с Меган. Я не смогу сфотографировать её, пока она наблюдает за закатом, не смогу увидеть огонь в её глазах, которые отражают солнце.

– Мило, – плюнула она, кивая на мой рисунок. – Уверена, это не то же самое, что фото той убитой тёлки.

Я сжала руки в кулаки. Такого рода притеснения я слишком хорошо знала. Я знала, что убеждала себя, будто это происходило из– за того, что многие из них были больные и хотели иметь такую же славу, что и я.

Обычно я могла справиться с этим, но сегодня хотела заехать кому– нибудь костяшками пальцев в нос.

Мне не представился шанс.

По всему залу вспыхнул хаос. Женщины вскочили на столы и начали кричать, бросать еду, пинать подносы. Все признаки борьбы. Охранники пытались остановить толпу, но сегодня все было хуже, чем обычно. Какая– то авторитетная фигура свистнула в свисток. Даже охранники больше не направляли свои автоматы на толпу.

– Вот дерьмо, – пробормотала девушка с дредами.

Я взяла свой поднос и поставила его на вершину стола. Кровь, остатки бекона. Я смотрела на это, как на картину – красивую, яркую и живую. Я хотела сделать нечто подобное.

Один охранник повел прочь девушку с короткими светлыми волосами и оторванным рукавом. Он повернул её, и я узнала её. Даже несмотря на то, что она была вся в крови. Я узнала её.

Валери Крейн.

Она боролась с охранниками, плюя в них красной слизью. Внезапно наши глаза встретились.

Я могла поклясться, что она улыбнулась мне.

– Лучше запомни это лицо, – сказала мне девушка с дредами.

– Почему это?

– Она получила сегодня путёвку в ПЦ. Кто знает? Находясь рядом с ней всё время... Может быть, она выбьет из тебя всю дурь, в конечном итоге.

Я села обратно.

– Это то, что ты хочешь сделать со мной, не так ли?

– Это то, что такой говнюк, как ты, заслуживает.

Она хотела взбесить меня этим, но это никогда не работало. Я не люблю давать людям здесь подобного рода удовлетворение.

Она оставила меня тогда, идя туда, откуда пришла, через кровавый след, как будто это было не более чем грязь на полу.

Я не узнала её имени, или что она сделала. Она не имеет значения.

Но Валери Крейн... Вот она будет иметь значение.

ГЛАВА 5

Всё, что говорит Джас, пронизано волнением.

Она считала, что мы были мертвы. Она думала, что если бы никого больше не встретила, то провела  бы остаток своего времени здесь голодной и в одиночку.

– Я была уверена, что умру от голода, – говорит она, впиваясь зубами в консервированного цыплёнка.

Она даже не удосужилась разогреть его. На ней нет рубашки, потому что я взяла её несколько минут назад, чтобы постирать, и Валери изучает рану на ее плече.

– Растворяющееся лезвие нанесло неплохой урон, – говорит Валери, проводя пальцем по краю раны.

Джас шипит и сбрасывает её руку:

– Брось это, – она выдавливает из себя улыбку.

– Тогда хорошо, что Эрити досталось от Передового Центра, – добавила я, второй раз обедая твердым сыром и свежими помидорами. – Не так уж важно сейчас, но вы видели ящик в воде?

Валери покачала головой:

– Я надеялась, что его вынесло на берег. Я имею в виду, если в нём была действительно еда. Но, так или иначе, я нигде не смогла найти его.

– Что за чёрт, – я потёрла виски.

– Наживка, – говорит Кейси. – Им нужно было что– то, чтобы затащить тебя в ту пещеру.

Дрожь пробегает через моё тело, но я отталкиваю эту мысль и возвращаюсь к своему сыру.

***

Небо окрашено тёмно– синим цветом. После того, как Валери отдала мне мои ботинки, сумку и брюки, я стала искать возле склона дерево, чтобы переодеться и подготовиться к предстоящей холодной ночи. Без топора было трудно, но мне удалось найти охапку веток.

Кейси подсчитал количество нашей еды, и по его оценке выяснилось, что запасов нам хватит на десять дней, а потом мы должны будем отправиться на поиски продовольствия.

Но я не беспокоюсь о том, что происходит прямо сейчас, никто из нас, если быть честной. Это не имеет значения. Как минимум, трое из нас погибли в первые дни. Ужас, который я испытала сегодня, не может сравниться с тем, который я испытаю завтра.

Единственное, что мы можем пока делать – есть. Спать. И ждать.

Я беру оловянную чашку из сарая и наполняю её водой, затем возвращаюсь в лагерь.

– Ты серьёзно собираешься пить её? Не прокипятив? Ты знаешь о лямблии [4]? – спрашивает Валери, когда я сажусь. – Ты когда– нибудь слышала фразу «взрывной понос»?

Джас фыркает.

– А ты проверяла на себе? – я подношу чашку ко рту.

– Я много читаю. Вы знали, что некоторые люди делают это для того, чтобы больше узнать о некоторых вещах? Люди, которые читают, на восемьдесят пять процентов меньше склонны к преступлению.

– Тебе, должно быть, не очень повезло, – сказал Кейси.

Я делаю большой глоток прохладной воды.

– Хорошо, если в конечном итоге я умру от взрывного поноса, то позволю вам смеяться над моим трупом.

– А делать непристойные вещи с ним?

– Только, если очень сильно захотите.

***

Как и прошлой ночью, когда солнце скрывается за горами, температура моментально падает.

– Это ж– же н– неестественно, – говорю я, постукивая зубами.

– Как и в– водоворот. О– очень мала вероятность, ч– что за д– двадцать минут т– температура упала на т– тридцать градусов.

– Я из Коннектикута, – спокойно говорит Джас, только сейчас надевая свою рубашку. – Температура никогда не волновала меня. Но вы правы, это странно.

– Что ими д– движет? Они п– пытаются мучить н– нас?

Никто не отвечает. Мы все вчетвером лежим рядом друг с другом в палатке и пытаемся заснуть. Валери и Джас скрючиваются под одеялом, в то время как Кейси лежит позади меня.

Даже в капюшоне и окруженная телами, я дрожу так сильно, что спина начинает болеть.

***

Утренний свет просачивается в палатку сквозь тонкую ткань из нейлона.

Снаружи какое– то животное шаркает прочь по траве. Я застыла. Слышится всплеск воды. Это что– то упало в озеро.

Оно задыхается и стонет.

Я отбрасываю одеяло прочь и переползаю через Валери и Джас, чтобы добраться до выхода палатки. Валери случайно ударяет меня коленкой в глаз. Я распахиваю заслонку и выползаю наружу. Парень лежит лицом верх в воде у берега.

Я вскакиваю на ноги и бегу к воде. Я падаю на колени, мои единственные брюки тут же промокают. Я трясу его и зову по имени.

– Воды, – говорит он хриплым голосом.

– Ты в воде, идиот, – я помогаю ему сесть.

Когда понимает, что я сказала, он наклоняется вперед и начинает пить прямо из озера, при этом кашляя.

К этому времени Джас выползает из палатки и смотрит на нас.

– Завтрак! – говорю я. – Сделай завтрак и поторопись!

***

Таннер сидит на пне у костра, уминая свою третью порцию консервированной курицы и картофеля.

Я рассказываю ему о том, что произошло за прошедшие дни, пока Валери промывает рану Джас. Таннер кладет свою тарелку и внимательно слушает, сложив ладони перед собой и изредка поправляя очки. Когда я заканчиваю, он рассказывает, что случилось с ним.

Он был снаружи, когда мы обнаружили жертву Салема. Он убежал в лес задолго до того, как дом весь сгорел, но оставался рядом с ним в течение нескольких следующих дней.

– Там ничего не было. Я мог только собирать росу с листьев и думать о своём. Пока не встретил Гордона.

– Что случилось? – спросил Кейси.

– Он попытался ударить меня ножом. Преследовал меня в грязном ущелье. Иногда я прятался в густом кустарнике. Однажды наткнулся на пещеру. Он был у меня на хвосте всё время.

– Почему? – спросила я. – Почему он сделал это? Он знает, что здесь нас судят по нашей нравственности. Эрити умерла, пытаясь убить Джас.

Таннер покачал головой.

– Я думаю, он знает, что обречен. И забавляется, прежде чем уйти.

– Так почему Передовой Центр не позаботится о нём? – спрашивает Валери. – Они уже позаботились о трех садистских уродах. Они явно знают, что делать.

– Трех? – спрашивает Таннер. Я забыла рассказать ему о Блейзе.

Когда я информирую его, он бледнеет.

– Это не имеет никакого смысла.

– Я знаю, – соглашается Кейси.

– Ой, да ладно вам, ребята. Вы ведёте себя так, будто не вы провели последние месяцы своей жизни в тюрьме, – говорит Валери, отходя от Джас. – Если ты психопат, то лжёшь. Много. Парень может и говорил о Библии, но это не означает, что он не с приветом.

 Таннер открыл рот, собираясь поспорить, но затем закрывает его. Он не может. Никто из нас не может, потому что мы не знаем, что происходило в голове Блейза.

Мы знаем, что происходит только в нашей голове, ни в чьей больше.

Таннер фыркает.

– Ну, эти призраки, очевидно, испытывают нас, но как именно, я не уверен. Я имею в виду, они не могут быть реальными. Боже, жертвы логически не могут быть здесь, мертвые девушки...

Я вздрогнула. Кейси смотрит на меня.

– Мы знаем, что четверо из нас были протестированы, правильно? Салем, Эрити, Блейз и Эвелин. Единственный, кто остался в живых – это Эвелин. Нам известно, что они испытывают нас через мозговые волны. Таким образом, то, как Эвелин реагировала на изображение её преступления, отличается от других.

– Это очевидно, – говорит Кейси. – Я имею в виду, никто из нас не видел, как был убит Блейз, но мы видели, как умер Салем, пытаясь снова переспать со своей жертвой, и Эрити умерла, когда пыталась принести в жертву Джас.

– И, Эвелин?

Взгляд Кейси встречается с моим, но он отворачивается. Он собирается сказать, когда я перебиваю его:

– Я была в шоке. Запаниковала. Думала, что умру.

– Ты раскаивалась, – говорит Кейси. – Ты не знаешь этого. Я мог бы раскаяться, как Блейз раскаивался в доме.

– Дай мне передышку, Эвелин.

– Я просто хочу поставить точку.

– Дети, – смиренно говорит Валери.

– Я не могу понять, что вызывает эти...события, – говорит Таннер. – Я не знаю, подвергнемся ли мы этому. Если это обязательно, то мы умрём, а Эвелин снова пострадает.

У меня запершило в горле.

– Так что же нам делать? – спрашивает Джас.

Таннер пожимает плечами.

– Пока мы не знаем, что собой представляет спусковой крючок, но будем ждать. Есть. Гулять в лесу. Наслаждаться всем этим, будто это наши последние минуты жизни. Всё.

– Ждать, – Валери кусает губы. – Я... Я видела свою сестру. Не думаю, что это был тест. Конечно, я не пережила ад, как остальные, но она была тем, кто привёл меня сюда, на это место. По сравнению с тем, что пережили вы все, я бы сказала, что  была в  раю до сих пор.

Так мои видения Тодда не означают, что я схожу с ума.

– Может, некоторые из переживаний служат для того, чтобы наградить нас, а не убить, – говорит Таннер.

– Я тоже видела своего брата, Вал. Когда мы были ещё в доме. Я побежала за ним по коридору.

– И забежала в мою комнату, – прерывает меня Кейси.

Я прочищаю горло.

– А потом я видела его у озера. Он указывал на ящик в воде, в котором, я думала, была еда.

– Что привело тебя к тесту, – закончил Таннер. – Что касается дома...

– Он привёл меня туда, – я стреляю в Кейси взглядом.

Джас фыркает. Кейси не находит это смешным.

– Не уверен насчет этого, – вздохнул Таннер. – Я думаю, нам придётся ждать большего, чтобы работать над этим, не так ли? Что для нас важно сейчас, так это то, что мы должны понять, имеет ли значение, если мы останемся здесь или пойдём в лес в одиночку. Мы не можем скрыться  от тестов. Если бы могли, это место не очень– то подошло бы, не так ли?

***

Атмосфера в лагере после разговора не слишком хороша. Я не могу помочь, но всё ещё размышляю над тем, что сказал Таннер. Он должен быть прав. В Передовом Центре мы нигде не можем скрыться от испытаний.

Наше временное убежище не является безопасным.

Никакое место небезопасно.

Хорошая новость заключается в том, что я нашла кусок мыла в кладовой.  Джас отчитывает меня из– за мытья в воде – что– то о том, что мыло может убить рыбу. Я возражаю, что в мои обязанности не входит забота о рыбе. К тому же, я не видела ни одной рыбины здесь.

Я ушла вниз по течению, чтобы умыться, подальше от водоворота. Я тщательно стираю свою одежду, потом раскладываю её на камнях, чтобы она высохла. Пена от рубашки, которая была на мне, когда убили Эрити, окрашивается в розовый. Я полощу свои волосы, когда Валери садится на ближайший камень, опуская ноги в воду.

Я скрещиваю руки на голой груди.

– Не возражаешь?

– Не совсем, – говорит она и добавляет. – У нас проблема.

Она объясняет мне, что группа разрывается от того, что мы должны делать с Гордоном, одиноким и психованным рейнджером, блуждающим по лесу. Таннер считает, что мы не должны беспокоиться, несмотря на то, что он скрывался от этого ублюдка в течение нескольких дней. Он убеждён, что не сможет нас убить, если этого не захочет ПЦ.

Я качаю головой, опускаясь в воду.

– Мне не нравится эта идея.

– Кейси думает, что мы должны расставить мини– ловушки из нашей еды.

– Слишком сложно. Разве мы не можем попарно дежурить в ночное время?

– Спасибо. У кого– то ещё остался здравый смысл.

Я возвращаюсь с Валери в лагерь, завернутая в одеяло. Выжимаю волосы, когда она рассказывает о нашем плане. Тот факт, что я добровольно вызываюсь на дежурство с Кейси в первую ночь, не очень радует его.

– Даже если нас будет двое, это не означает, что он не собирается навредить кому– нибудь из пары, – утверждает он. Его волосы стоят дыбом из– за жира, его футболка коричневого цвета из– за почвы и золы. Я хочу толкнуть его в воду, потому что он такой грязный. А также потому, что он раздражает меня.

Я избегаю зрительного контакта с ним, когда помогаю Джас готовить обед, используя импровизированную разделочную доску из кладовой. Мы планируем демонтировать всю хижину на дрова, когда поймём, как сделать это без молотка или топора. Я нарезаю красный лук возле огня, а Кейси нависает надо мной, дожидаясь моего ответа.

Я бросаю лук в суп.

– Я не знаю, чего ещё ты ожидаешь, что мы можем сделать. Построить крепость из прутьев? Научится метать ножи?

 – Ножи растворяются, – говорит он.

– Я уверена, что это не первый раз, когда кто– то доказывает, что он психически не здоров, находясь в Передовом Центре. Я почти уверена, что он уже мёртв. Вспомни, как быстро была убита Эрити.

– Ах, так ты думаешь, что люди, которые создали это место, отправили нас сюда, чтобы защитить? Отличная мысль, Эвелин. Я бы сказал, даже гениальная.

– Ножи растворяются, когда касаются плоти. Мы знаем это.

– Можно убить человека, не закалывая его.

Я вздыхаю, пытаясь оставаться спокойной.

– Я бы сказала, что мы хорошо сработались, как команда неудачников. Пожалуйста, не испорть это так рано, Кейси.

Я возвращаюсь к резке овощей, и он уходит прочь. К счастью для меня, так как я должна провести половину ночи с ним; он охлаждает свой пыл, принимая ванну.

Я жду наступления ночи в компании Таннера на берегу ручья.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Хорошо, насколько могу.

Я кивнула. Подходящий ответ для данной ситуации.

– Я тебе нравлюсь, не так ли?

Я смеюсь с удивлением.

– Что это должно значить?

– Не знаю. С тех пор, как в поезде ты предложила почесать мой нос зубами.

– Ты милый.

– Почему?

– Потому что ты волнуешься достаточно, чтобы хотеть знать ответы на всё.

– И я выгляжу как ребёнок.

– И ты выглядишь как ребёнок.

– По крайней мере, ты честна, – на его лбу появляются морщинки от беспокойства. – Присяжные признали меня виновным. Единственная причина, по которой я здесь... что же...

– Потому что ты насмехался.

– Я говорил, чтобы защитить себя.

Я помню эту историю. Таннер столкнул хулигана со скалы, чтобы дети могли ловить рыбу в своём родном городе.

– Ты защищался?

– В основном.

Я могу понять это. Кто издевается, избавляя себя от запугивания от других, защищает себя. В основном.

– Почему он выбрал тебя?

– Почему любой парень не может выбрать кого угодно? Это случается, это – часть истории. Некоторые из нас вырастают, и мы нежелательные – умнее или меньше, геи или темнее, чем должны быть. Таким образом, нас дразнят или изменяют нашу сущность. Мой отец сказал мне перестать вести себя как девчонка, и это первый раз в жизни, когда я послушал кого– то, кроме себя. И посмотри, где я теперь, – он берёт камень и швыряет его в воду. – Он последовал за мной к реке. Я в одиночестве прогуливался вдоль скалы...

Он замолкает на мгновение.

– Тёмные мысли посещают мою голову, Эвелин. Иногда бывает трудно избавиться от них.

Я собираюсь ответить, когда возвращается Кейси, одетый в мокрую рубашку.

– Всё в порядке, малыш?

– Да, папа. Мама уже спрашивала меня.

Я фыркаю, и взгляд Кейси останавливается на несколько секунд на мне, прежде чем он говорит:

– Всего лишь уточняю.

***

После того, как Таннер, Джас и Валери ушли ночевать в палатку, между мной и Кейси повисла напряженная тишина. Я завернулась в два одеяла и смотрела в темноту.

Он тычет палкой в угли.

– Что ты думаешь о том, что сказал Таннер? О том, что независимо от того, где мы находимся, что делаем, мы не можем скрыться от наших испытаний?

Отлично, это не совсем то, о чём я хочу говорить. Я тщательно обдумываю свой ответ в голове, прежде чем сказать:

– Я думаю, что следующий тест появится тогда, когда мы меньше всего этого будем ожидать. И когда это произойдёт, я не уверена, что буду в состоянии справиться с этим.

– Верится с трудом. – Шум от углей заполняет тишину. – Учитывая количество дерьма, которое выпало на твою душу... Я думаю, ты поражена трагедией сейчас.

Странно, что он затронул то дерьмо, с которым я имела дело, будто не я была его причиной.

– Я не веду себя так. Не становлюсь оцепеневшей, когда мой измеритель дерьма зашкаливает.

 – Полезно знать, полагаю.

– Почему? Таким образом ты можешь убедиться, что никакой другой трагедии не происходит со мной?

Шум от углей прекращается.

– Что, черт возьми, ты несешь?

– Брось, Кейси. Ты ведешь себя так, будто стоишь во главе всего. Вот почему ты не хочешь сидеть и ждать Гордона.

– Тогда что я хочу сделать, если ты так чертовски умна?

– Черта с два я знаю. Так как ты не можешь контролировать его отсюда, ты лучше пойдешь и найдешь его, чтобы самому убить. Это то, что ты сделаешь, не так ли?

Мне не нужно много времени, чтобы понять, что я сказала.

Я поворачиваюсь к нему:

– Я не это имела в виду.

– Нет, это.

Он стоит, подбирая новое бревно и кидая его в огонь. Искры летят в разные стороны. Я стряхиваю одну с плеча.

– Да, ты имела в виду то, что сказала. Ты думаешь, что я собираюсь умереть здесь, потому что предпочел бы убить кого– то, чем позволить ему убивать других людей.

– Нет, Кейси, нет, я не знаю. – Я понятия не имею, на самом деле. Как хорошо я знаю этого парня? Мало. Статистические данные говорят, что только двое из нас выживут в этом месте.

Должна ли я надеяться на лучшее или готовиться к худшему?

– Я предполагаю, что ты выяснишь, не так ли? – спрашивает он.

– Не надо.

– Что? Ты сама это сказала. Что я не могу контролировать, то убиваю. С чего бы им позволить такому, как я, сбежать?

– Заткнись, хорошо?

– Тише!

Сначала я подумала, что он передразнивает меня. Но его рот открыт. Он прислушивается к чему– то. Я задерживаю дыхание и жду, но ничего не слышу.

– Что это было?

А потом слышу его: треск веток, перемещение тела.

Кейси и я одновременно вскакиваем на ноги. Я смотрю в направлении, откуда слышен шум, но ничего не вижу в темноте.

– Животное, – говорит он.

Я качаю головой. До этого я не видела каких– либо животных в Передовом Центре. Возможно, они прятались. Я жду суеты, шипения, рыка.

Всё, что может означать какое– то движение в темноте, как естественная часть пейзажа.

Но затем темнота начинает напевать.

Я хватают запястье Кейси и слушаю. Я знаю эту песню.

Ш– ш, малыш, не плачь,

Засыпай, маленький мой[5].

Я касаюсь ножа в кармане, выпустив Кейси.

– Кто там? – спрашивает Кейси смиренно.

Когда ты проснешься, тебе достанутся

Все прелестные маленькие лошадки.

– Я собираюсь пойти проверить.

– Ты с ума сошла? – спрашивает он.

– Что лучше? Ждать здесь или выяснить, что, чёрт возьми, происходит?

Он не может с этим поспорить.

– Я тоже пойду, – говорит он. Но он не уверен. Я слышу это в его голосе.

Я знаю, что должна бояться больше, чем боюсь сейчас. Огонь от моего препирательства с Кейси подпитывает меня. Мы работаем, как команда неудачников. Сейчас не время отступать. Я на дежурстве. Мне нужно выяснить, что напевает. Или кто. Мне нужно защитить преступников– неудачников, с которыми я закончу здесь.

Черные и гнедые, пятнистые и серые.

–  Все прелестные маленькие лошадки, – шепчет Кейси.

Жужжание не звучит по– детски. Если бы это было так, я бы ожидала появления Тодда. Вместо этого баритон, спокойный, как он часто поёт эту песню.

Ветки хрустят под моими ногами, когда я ступаю на цыпочках под навесом веток, Кейси находится справа от меня.

– Кто здесь? – спрашиваю я в темноте.

Из– за костра позади нас мои глаза медленно привыкают. Жужжание прекращается.

Здесь никого.

– Эй? – голос Кейси пропадает в тенях.

– Посмотри вокруг, – говорю я. – Может быть, в стороне ручья?

– Разделимся?

– Мы хотим убедиться, что здесь никого, не так ли?

– Да. Да, конечно.

Я слушаю, как его шаги исчезают и возвращаются в лес. Я бы всё отдала сейчас за фонарь.

Нет никаких причин, почему инженеры ПЦ не могли бы незаметно выскользнуть из своих укрытий, за исключением того, чтобы наблюдать, как один из нас страдает без другого.

– Эй?

Моя уверенность тает, остаётся только шептать.

Там, далеко, на лужайке

Очень бедный маленький ягненок.

– КТО ЗДЕСЬ?

Пчелки и бабочки кружат у него перед глазами.

Бедный маленький ягненок горько плачет.

Пение останавливается, и Гордон где– то там, в темноте, говорит:

– Я никогда не захожу далеко. Я хочу, чтобы вы видели, но они всегда умирают раньше.

Мне нужно бежать. Мне нужно убираться отсюда, чёрт возьми.

– Что ты хочешь? – я стараюсь контролировать свой голос. – Что. Ты. Хочешь? – но я выдыхаю слова в неистовом, невнятном беспорядке.

Он ничего не говорит в ответ.

Я цепляюсь за нож в своём кармане и пытаюсь услышать его шаги, но их нет. Я жду, слыша лишь то, что позади меня Кейси выкрикивает моё имя. Уверена, остальные уже проснулись.

 Я спрашиваю:

– Кто всегда умирает до этого?

Но темнота не отвечает.

5 мая, прошлый год

В десяти милях от университетского городка

Вечером холодно. Заходящее солнце окрашивает холмы в тёмно– оранжевый. Позади нас, мимо машины Меган, припаркованной на обочине, проносятся с гудением автомобили. Я задаюсь вопросом: что они думают, что мы делаем, две девушки посреди поля, смотрящие в никуда.

Мы только что были в городе. У меня до сих пор перед глазами картинка мусорного ведра и недоеденная коробка китайской еды, с которыми мы имели дело.

Меган продолжает делать кадры, настраивает объектив, делает больше снимков. Её платиновые локоны развивает ветер.

– Безумно красиво.

– Поторопись, – я захныкала в шутливой форме.

– Прости, не могу уйти сейчас. Это могут быть лучшие кадры, которые я когда– либо делала.

– Шучу. Я больше, чем развлекаюсь сейчас.

– Ммм...

– Это правда.

– Ты такая странная. Как ты можешь любить ходить на эти экспедиции? – небо окрашивается в более тёмный цвет синего.

– Нужно узнать больше о том, с кем я буду работать.

Она сморщила свой нос.

– Конечно. Я думаю, ты просто хочешь докучать мне.

– И то правда.

На самом деле, настоящая правда заключалась в том, что она была источником чистого вдохновения. Этот закат не был аномалией, хотя она пыталась убедить меня в обратном. Она погорячилась о красоте мусора на улице. Кто делает так? Никто, только если у кого– то такой же иммунитет к монотонности, как у Меган. Она видела прекрасное во всём.

Мы взяли буррито из мексиканского ресторана возле университетского городка прежде, чем отправиться назад в квартиру. Она загрузила все кадры на планшет, и я выбрала свой любимый, тот, где розовый перемешивался с канареечным цветом.

Она включила наше любимое комедийное шоу и стала наблюдать, как я поставила холст перед собой и начала рисовать.

***

У меня ушёл месяц, чтобы закончить наш первый совместный проект.

Фото Меган было только основой картины. Я легко прикасаюсь к ней серией штрихов, из которых сделаны толстовка и джинсы, пучки волос, которые совпадают с жёлтым в небе над ней. Облака отличались от тех, что были на фотографии. Я рисовала их в скрученных руках, которые ухватились за воздух – согнутые кисти и длинные, скрученные пальцы.

Если бы вы спросили меня тогда, я бы сказала, что не знаю, что это значит. Мне пришла идея, и я решила воплотить её в жизнь. Но психологи на телевидении могли бы многое сказать о моём выполнении скрученных рук в небе, и Меган на переднем плане.

Даже в то время я была в заговоре против неё.

ГЛАВА 6

Я хочу отрицать, что Гордон прятался возле нашего лагеря прошлой ночью. Я хочу обвинить свой недосып, своё бурное и испуганное воображение в том, что слышала. Но Кейси не допустит этого.

– Кто– то был здесь, Эв. Мы слышали, как он напевал. И ты можешь поставить на свою задницу, что мы не вообразили одно и то же.

Эв. Он произнёс это так небрежно, будто мы давние знакомые. Я не уверена, что куплюсь на это, но ничего не говорю. 

К сожалению для нас двоих, мы должны рассказать Таннеру, Джас и Валери, что приводит к волне возмущения.

– Если мы не уйдём, то этот подонок может вернуться в любое время, – говорит Валери за завтраком.

– И если мы сделаем это, кто сможет утверждать, что он просто не последует за нами? – оспаривает Таннер.

Мы разделили две банки острой ветчины. Я ненавидела острую ветчину до сегодняшнего утра. Теперь жареное, переработанное мясо было тем, в чём нуждалось моё тело. Я обнаружила, что слизываю оставшийся жир с пальцев и, закончив, начала слушать мнение каждого о сложившейся ситуации.

– Таннер прав, – Кейси рисует палкой круги по грязи. – Мы можем собрать вещи и пойти куда– нибудь, но это не означает, что будем в большей безопасности, чем здесь. Чёрт, это может означать, что мы в меньшей безопасности. У нас есть проточная вода.

– Мы могли бы найти другое место внизу по течению, – Джас обнимает колени и качается взад– вперёд. Я могу сказать, что она хочет, чтобы мы ушли, и она стала бы первой, кто начал бы собирать вещи, прими мы такое решение.

– Эв? – снова Эв. – Твой голос решающий.

Это простое решение для меня.

– Мы остаёмся. – Я не верю в то, что одно место может быть безопаснее другого, но здесь я чувствую начало нашего союза. – Не думаю, что он сможет навредить нам. Он преследовал Таннера, но никогда не был близко, чтобы навредить, я права? – Таннер мгновение думает, затем кивает. – Если попробует, то умрет. Как Эрити. Так что, давайте останемся здесь.

Валери сжимает челюсть, но ничего не говорит.

***

У меня ушло много времени, чтобы задаться вопросом, что, если они растянут эти испытания на месяцы, только чтобы помучить нас. Каждое потрескивание веток, каждый хруст листьев за ручьём хватит, чтобы волосы на затылке встали дыбом. Даже с теорией Таннера, что мы как пьяные блуждали бы по лесу, никто не отходит от лагеря более чем на сто футов, и только лишь для того, чтобы сходить в туалет.

Кейси пытается научить Таннера разводить огонь. Они складывают брёвна, и, когда Кейси инструктирует Таннера, чтобы тот поджёг хворост, Таннер вскрикивает и бросает зажигалку, обсасывая два пальца. Кейси фыркает и убирает руку Таннера ото рта, прищуривается, когда тот рассматривает травмированные пальцы.

– Лучше быть осторожным. В следующий раз, когда будешь поджигать, почисть их.

– Ну– ну, очень смешно, – говорит Таннер.

Я смеюсь.

– Домик из брёвен у вас получился лучше.

Кейси поднимает бровь.

– Ах да, Мисс Эксперт по огню? Не хотите ли показать ребятам, как это делается?

Я встаю, хлопая в ладоши.

– Не имею ничего против.

***

Во время простоя я занимаю себя тем, что превращаю глину в густую жидкость. Когда жёлтый цвет готов, я выбираю в саду ветки ягод с красной, фиолетовой и синей кожурой, а затем давлю их пальцами.

Они будут идеальными.

Изготовление краски – мой способ отключиться.

Я привыкла иметь дело с таким дерьмом, как это, за исключением красной земли, которую находила возле дома. Теперь из– за уроков, которые были в моём колледже, я немного знаю о том, как создать естественную краску. Я измельчаю уголь и кипячу кожуру от ягод, пока отвар не темнеет и не густеет. Моя палитра представляет собой калейдоскоп из красных, розовых, синих и жёлтых цветов. Я несу мокрый кусок угля к валуну, который находится за пределами лагеря, и сажусь со скрещенными ногами, чертя чёрный ствол и скрюченные руки. Хотя это не похоже на дерево. Это то, как я вижу.

Это каприз.

Маленькие пальцы щекочут моё плечо, скользя к шее, к волосам. Они зажимают пряди и тянут.

– Тебе нравится? – спрашиваю я Тодда.

– Это хорошо, – он дёргает сильнее. – Я не люблю деревья, которые рисую в школе.

Маленькие руки царапают мой висок, и я прислоняюсь к его потной коже.

Запоминаю его.

Как это может быть ненастоящим?

– Почему тебе не нравятся твои деревья?

– Они слишком изогнутые. Мама говорила, что ты придешь домой и покажешь мне, как рисовать деревья. Она сказала... сказала, что ты можешь даже позволить мне воспользоваться своими красками.

Я тянусь вверх и касаюсь его руки, размазывая краску по всей его эластичной коже. Я подношу его руку к губам, целуя пальцы.

– Почему ты сделала это? Почему оставила меня?

Я напряглась.

– Что рассказала тебе мама, Тодд?

Это не Тодд. А тест Передового Центра. Ты не можешь забыть это, Эв. Ты не можешь ослабить свою бдительность. 

Ветер охлаждает мою кожу, и я знаю, что он ушёл. Дрожь пробегает по моему телу, и я тянусь вперёд, размазывая розовый листок на одной из моих угольных веток.

***

Визит Тодда почти столь же захватывающий, как наступление чёртовых месячных. Почти.

Я рассказываю об этом Джас и Валери, когда мы сидим на корточках вокруг полуразобранного сарая, используя вилки, чтобы почистить ногти.

– Чёрт, это отстой, – Валери вытирает лоб тыльной стороной ладони. – К счастью, у меня закончились за день до поезда. – Она кивает в сторону Джас, которая очищает ногти на другой стороне сарая и не обращает на нас никакого внимания, бессознательно потирая свою исцеляющую колотую рану свободной рукой. – У нее также должны начаться через пару дней. Думаю, она сойдет с ума.

С высунутым языком изо рта Джас концентрируется на заклинивании вилки правильно. Не похоже, что она волнуется.

– Что мы будем делать?

– Пускай кровит. Постирай одежду, когда закончатся. Надеюсь, это не оставит пятен.

– Ужасная идея. – Я скрестила руки на груди. – Что насчёт твоего рюкзака? Я ничего не получила в шахте.

– Тампонов нет, мэм.

– Сексистские ублюдки.

– Ни хрена. Что ж, дай мне знать, если ты что– нибудь выяснишь. Мне нужно приготовить обед.

– Спасибо, – бормочу я, зная, что не должна чересчур беспокоиться. Уверена, что прежде женщины имели дело с месячными в лесу. С наименьшим, чем то, что у нас есть.

Я хватаю нож из наших запасов и рассматриваю одеяла в нашей палатке, находя самое тонкое и маленькое из нашей коллекции. Развешиваю его на ветках ближайшего дерева, разрезая на кусочки.

– Что ты делаешь?

Кейси, который в потоке моет груду тарелок, с ужасом смотрит на меня.

– Разрабатываю женские гигиенические средства, давно потерянная ремесленническая техника.

– Но мы будем нуждаться в этом.

Я не знаю, то ли это холодные ночи, то ли ПМС, то ли тот факт, что он снова дышит над моим плечом.

– Да, ты совершенно прав, мы будем нуждаться в этом  для вагин. Поэтому, пожалуйста, позволь мне вернуться к моей работе, прежде чем я залью всё здесь кровью.

Я возвращаюсь к своему нарезанию. После минутного труда без перерыва половина одеяла изрезана, и я бросаю взгляд вниз, к ручью, чтобы увидеть пустое место.

Я купаюсь и исправляю положение. Таннер сидит на берегу, борясь с занозой, которая глубоко засела в его мясистой ладони.

В кастрюле с нашим завтраком осталось немного жира от мяса, так что я собираю его на кончик пальца и несу ему.

Садясь и взяв его ладонь, я тру жир над занозой.

– Что это?

– Жир от свинины, – говорю я. – Соль поможет вытянуть занозу.

Он фыркает, поправляя очки.

– Я бесполезен здесь.

Я кусаю губы, чтобы скрыть свою улыбку.

– Ты издеваешься надо мной? Я занозный врач. Вы сидите на своей веселой попе и рассуждаете о том, как работает эта тюрьма.

– Они говорят, что невежество есть блаженство.

– Они представляют собой кучку задниц.

Он усмехается.

– Почему остальные девушки не могут быть как ты?

– Осужденными убийцами и психопатами? – я подмигиваю ему, и он закатывает глаза.

Я возвращаюсь назад в лагерь.

Джас и Валери сидят у огня, что– то увлечённо обсуждая, пальцами прослеживая татуировку цветка на локте Валери.

– Ребята, вы знаете, куда пошёл Кейси?

Джас одёргивает руку, как будто была пойма за тем, что не должна была делать.

Валери пожимает плечами.

– Собирает дрова?

– У нас их целый сарай. Этого хватит на несколько дней.

– Может быть, зов природы. Мы все должны делать своё дело.

Я вздрагиваю. Не иметь ванную почти настолько же плохо, как то, что щупальце тащили меня на дно озера.

Джас указывает вверх по течению.

– Ранее я видела, как он шёл в этом направлении.

Я киваю и иду в том направлении, которое она указала. Там есть намёк на заросшую тропу, лежащую через молодые сосны. Я запихиваю своё беспокойство подальше и продолжаю поиски.

 Когда я натыкаюсь на поляну, то замираю. Моё сердце стучит так сильно, что я чувствую его в горле.

Это лагерь – следы ног вокруг костра, содержимое сожгли до пепла. Возможно, прошло несколько дней. Это не может быть кто– нибудь из нашего лагеря. Никто не уходил на долгий срок, чтобы успеть разжечь костёр, да и с чего бы?

Я задерживаю дыхание и прислушиваюсь – ни шагов, ничего. Нет ничего. Ни ветра, ни пения птиц.

Где– то в лесу затрещали ветки.

Всё моё тело кричит «Беги!».

Тащи свою задницу отсюда.

– Эви.

Я поворачиваюсь на звук голоса Тодда, но он больше не произносит ни слова. Я начинаю идти, звук потока воды эхом разносится по лесу. Я достигаю вершины холма. Кейси погружает ноги в бассейн с горячей водой – горячий источник в окружении гладких скал с одной стороны и покрытого мхом гранитного выступа – с другой. Шум воды звучит как музыка.

Я скрещиваю руки на груди, чтобы скрыть трясущиеся руки.

– Скрываешь это от остальных?

– Только что нашёл это место, на самом деле, – он наклоняет голову. – Выглядишь так, будто призрака увидела.

Я ничего не говорю и спускаюсь вниз по склону. Достигаю горного выступа бассейна и перетаскиваю ноги. Вода выглядит божественно, но я не могу отделаться от чувства, что что– то обернётся вокруг моей талии и утащит в ад.

– Там есть костёр.

– Я видел. Думаю, мы знаем, кто был там.

– Гордон?

– Да. Мы ничего не можем сделать с этим сейчас.

– Это мог быть кто– то другой. Например, Стелла.

– Ты права, это могла быть Стелла.

Я действительно не знаю, что сказать. Я могла бы сказать что– нибудь о направлении, но, хорошо, что мы будем делать? На самом деле, мы ничего не можем сделать. Лишь ждать. И охранять наше дерьмо. Или надеяться, что он мёртв.

Я хочу сказать Кейси что– то, что разрядит обстановку между нами. Он злится на меня, может, из– за одеяла, может, из– за чего– то другого. И единственное, что приходит мне на ум – это смерть и погода.

– Ну, я...эээ..надеюсь, что тебе нравится купаться. Я буду рада видеть тебя в лагере.

Когда я говорю, его глаза останавливаются на чём– то позади меня. Его лицо становится бледным, как у покойника, выражая тревогу, он выскакивает из бассейна и в считанные секунды надевает ботинки, встав на ноги.

Он произносит моё имя.

– Что?

– Иди мимо меня. Продолжай идти, пока не выйдешь к потоку. Следуй за ним в лагерь и не смей оглядываться.

Дрожь пронзает всё мое тело. Он знает, что я не буду. Он точно знает, о чем я думаю.

– Не надо.

Он не угрожает. Он в ужасе.

Я оглядываюсь через плечо.

Сначала я ничего не вижу. Я думаю, что он издевается надо мной – он, должно быть, точно издевается надо мной, потому что позади меня ничего нет, кроме рощи молодых деревьев. Но потом я прищуриваюсь. За мной находится лопата, прислонённая к стволу ели.

Я глазею на эту чёртову лопату, пытаясь понять, что так сильно напугало Кейси. А потом она щёлкает.

Мой стол. Его лопата.

Он похоронил своего отца.

Это испытание Кейси.

– Это может быть ничем, – я пытаюсь убедить его, но мой голос дрожит. – Может быть, они поощряют нас. Лопата может быть полезна.

– Возвращайся. Назад. Эвелин.

Я поворачиваюсь к нему, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица, даже если тест Кейси означает, что каждая последующая секунда приближает меня к тому, что я буду наблюдать за тем, как он умирает.

– Что ты собираешься делать? – спрашиваю я.

– Последую за тобой в лагерь.

– Обещаешь?

– Иди.

Его шаги слышны позади меня. Туман просачивается сквозь ветки, блокируя солнце. Мои ноги горят из– за быстрой ходьбы, стараясь не переходить на бег.

Я теряю его. Я теряю рассудок.

Скрипучий голос эхом разносится по лесу.

– Убегаете, как я, не так ли?

Я застываю.

– Эвелин, беги, – командует Кейси.

Без него – нет. Я не уйду без него.

С намёком на южный акцент голос говорит:

– Закопай меня в землю, но я всё равно доберусь до тебя. Я всё ещё могу разорвать тебя.

Я оборачиваюсь, чтобы мельком увидеть фигуру, выходящую из– за деревьев. Потом встречаюсь взглядом с Кейси. Помимо паники я вижу в его глазах решимость.

– Я не брошу тебя, – я протягиваю руку.

Он берёт её, и мы бежим по скользкому пути. Мой пульс отдаётся в ушах. Я слышу каждый нервный вздох, срывающийся с губ Кейси, как если бы это был единственный звук в воздухе. Туман густеет, пока путь перед нами не становится почти невидимым.

 Он ведёт меня вправо, вниз холма.

Я подчиняюсь во влажной среде, и заставляю ноги бежать быстрее, пока они не начинают гореть.

Уже запутавшихся в анорексичных руках листвы, нас всё же кое– что останавливает. Каменная стена, может быть, десять футов в ширину (прим: примерно три метра). Я не могу сказать, что, если мы обойдём ее вокруг, она не окружит нас.

Мужчина стоит на вершине холма, с которого мы мчались вниз, с лопатой в руке. Ему, возможно, пятьдесят. Небритая челюсть, серые от седины волосы. Рабочие сапоги, джинсы и тёмно– синяя рубашка на пуговицах. Лопата из горячих источников – он несёт её в руках.

– Твой отец.

– Я могу поднять тебя. Ты должна будешь беспокоиться только о спуске, – он сжимает руки вместе и прижимает их к коленям, делая это чисто механически.

Он готов к смерти. Как я.

– Я не оставлю тебя одного.

Человек с важным видом спускается вниз по склону, волоча за собой ржавый совок.

Стук, стук, стук.

Он похож на Кейси. Старше. Меньше мяса на костях. Очень болезненный вид, он выглядит полупрозрачным. Как будто поднялся из могилы, которую вырыл для него Кейси.

– Чего ты хочешь? – бормочет Кейси.

Тишина.

– Ты попадёшь в ад со мной, – Кейси пихает меня.

Боль пронзает кожу моей головы, когда ветки запутываются в моих волосах. Я падаю на задницу в беспорядочные мёртвые кусты, ветки царапают меня. Я пытаюсь за что– нибудь ухватиться, чтобы встать, но земля не отпускает меня.

Грубые ветки растягиваются и загибаются на моих коленях, удерживая меня на земле.

Кейси застывает в ужасе от того, что происходит. Он не обращает внимания на человека– демона, который замахивается лопатой.

Я кричу имя Кейси. Лопата приземляется ему на плечи.

Он падает на колени, и его отец замахивается, ударяя металлом по спине Кейси.

Кейси падает на землю.

– Ты – маленький ублюдок. Никогда не ценил меня.

Кейси кашляет, когда лопата в третий раз соприкасается с его телом. Он расслабляется, голова поворачивается в мою сторону.

Он сдаётся. Он не может сделать это.

– Борись! – кричу я.

Виноградная лоза сдавливает мою талию, удерживая на месте. Нож. Я использовала его, чтобы разрезать одеяло. Он в кармане моей толстовки.

Я извиваюсь, пока не добираюсь до него, перекатывая в одежде. Я осматриваю виноградную лозу так быстро, как могу, пока клочки пены не отвлекают меня.

Стук  металла по костям заполняет воздух. Слезы оставляют полосы на грязных щеках Кейси.

Под пеной скрывается каркас проводов. Деликатно– волокнистый.  В этот момент я разрезаю закрученную нить из них, лоза ослабевает, и я свободна.

– Никогда не уважал крышу над головой. Всё, что я дал тебе. Просто хотел большего, пока не было достаточно, не так ли?

Я распутываю себя, листва царапает моё лицо, когда выползаю на руках.

Отец Кейси делает шаг влево, спиной ко мне, его нога находится в опасной близости от шеи Кейси.

– Я потратил слишком много времени, пытаясь защитить твою шкуру. Должен был вывести тебя куда– нибудь и застрелить, как плохую собаку, когда у меня был шанс.

Он поднимает лопату, на этот раз прицеливаясь к голове Кейси.

– Лучше поздно, чем никогда.

Я не раздумываю. Или, может быть, я думаю, что приняла решение, что мне всё равно. Я атакую, погружая нож в спину отца Кейси.

Он опускает лопату, но не превращается в дым, или с воем не возвращается обратно в землю. Я прохожу сквозь него, как если бы он был проекцией. Иллюзией. Я вонзаю этот нож прямо в настоящие мышцы – прямо в мясо –   клиновидное лезвие между двух ребер.

Тёплая кровь стекает по рукоятке.

Он выгибает спину и падает на колени. Подонок пытается поднять лопату, как будто не был выведен из строя. Я выхватываю лопату прежде, чем он сможет сделать это. Отец Кейси умер, и такой ситуации просто быть не может.

Я позволяю логике взять надо мной верх.

Осколки рукоятки впиваются в мою плоть, когда я размахиваюсь со всей силой. Лопата рикошетит в череп отца Кейси, и он падает вперёд, лицом погружаясь в грязь. Нож торчит из его спины.

Пока я неподвижно стою, Кейси переворачивается, приподнимаясь на трясущихся руках, и ползёт к своему отцу. Рукоятка ножа опускается и поднимается с каждым вдохом.

Вверх и вниз. Вверх и вниз. Я подстраиваюсь под отца Кейси. Вдох и выдох. Вверх и вниз.

Кейси балансирует на коленях и хватает рукоятку ножа обеими руками, дергая её. Он позволяет ей упасть, на этот раз в другом месте. Его правая почка.

Опять. Нижняя часть его позвоночника. Его шея.

Его лопатка.

Кейси кромсает и кромсает, кровь попадает на его лицо и одежду, когда вытаскивает рукоятку ножа. Он не останавливается, не тогда, когда его отец должен быть мёртв – снова – его спина не более чем рваная ткань, изуродованная  кровью.

Я падаю на колени, схватив забрызганную руку Кейси. Я называю его по имени снова и снова, поддев его пальцы, пока нож не падает на красную землю.

Мы стоим, словно статуи, над трупом.

Что я наделала?

Я завершила цикл, вот что я сделала. Я убила, чтобы защитить. Но это не означает, что это правильно.

Я доказала, что могу убивать снова.

Они собираются убить меня сейчас. В любой момент. Я могу чувствовать, как сильно бьётся моё сердце. Оно знает, что это последний его шанс наделать шума.

Я просто перестану существовать.

Моё дыхание сотрясает тишину.

Ничего не происходит.

Кейси заводит его руку назад, ползёт в кусты, в которых я запуталась, и его начинает рвать. Его спина выгнута, как животное, когда выплевывает желчь изо рта.

– Ты сделала только хуже. Он собирался убить меня. Это должен был быть конец. Теперь я должен сидеть и ждать, чтобы умереть.

– Ты не знаешь этого.

Он мрачно усмехается и садится.

– После того, что я только что сделал, ты реально думаешь, что они позволят мне жить? Я доказал, что они правы. Я бы убил его ещё раз, если бы у меня был шанс. – Его голова запрокидывается назад. – Вы слышите? Вы можете покончить со мной сейчас!

Я вздрогнула, когда его голос эхом разнесся по лесу.

– Я помогала. По крайней мере, тебе не придется ждать смерти в полном одиночестве.

Его лицо выражает поражение.

– Почему... почему ты сделала это?

Я открываю рот, но не могу подобрать слов, чтобы объяснить, что наблюдать за тем, как бил его отец, было намного хуже, чем смотреть на то, что случилось с Эрити.

– Ты жив. Он нет. Если они решили убить тебя – хорошо, но это не означает, что я буду сидеть и ничего не делать.

– Это тупой ответ.

Я кладу ему ладонь на грудь. Он шипит под давлением.

– Ты потерял свой рассудок, – говорю я.

Его глаза смотрят на искалеченный труп.

– Он виноват в этом.

***

Восхождение на холм требует больше усилий от Кейси, чем от меня. Мыслями он где– то далеко. Он не разговаривает. Я держу свои пальцы переплетенными с его, когда вывожу его из долины. Он останавливается, плечи резко опускаются. Я крепче сжимаю его руку и обещаю:

– Еще немного.

– Я не могу. – Он использует мало усилий, чтобы дёрнуть меня назад, останавливая нас. – Зачем тратить время? Я должен остаться здесь и ждать, что меня прикончат. Я не могу подвергать этому всех в лагере.

– Я не для этого спасала твою задницу, чтобы позволить тебе сделать это.

– Я никогда не просил тебя спасать меня, – огрызается он, его взгляд более пустой, чем был до этого.

Звучит очень знакомо.

– Заткнись и продолжай идти, – приказываю я, но угроза смешна, потому что мой голос дрожит. Я не знаю, почему паникую. Может быть потому, что после всего того, что я сделала, он до сих пор не заботится о том, чтобы жить.

Похоже на то, что он не думает, что у него есть причина для этого.

Такое чувство, что прошли часы после того, как мы повторили наш путь назад к горячему источнику. Я захожу первая, вода достаточно прохладная.

Кейси тоже заходит, морщась, когда погружается в воду. Он очень бледный. Я тяну его рубашку вниз и начинаю заниматься его головой, стараясь скрыть ужас на своем лице, когда вижу следы ушибов.

Он опускается на колени. Я замачиваю свою белую футболку, которая становится розовой, когда я вытираю запекшуюся кровь с его лица, волос, висков.

– Я заслуживаю ада, – говорит он.

Я скольжу рубашкой по его ушибам на ключицах, по старым шрамам на груди, вниз по его рукам. Шрамы от пыток.

Я прослеживаю их.

– Нет. Он заслуживает ада. Он заслуживает умереть снова и снова.

– Прекрати, Эвелин.

– Он сделал это с тобой, не так ли?

– Не жалей меня.

Ненависть Кейси к насилию ради насилия вдруг приобретает гораздо больший смысл. Это не из– за глубокого внедренного комплекса. Это потому, что он испытывал такое иррациональное, излишние насилие в течение всего детства.

 До тех пор, пока он не покончил с этим.

– Они собираются убить меня. Это то, что должно произойти сейчас. – Он качает головой. – Я только хотел защитить маму. Его смерть была единственным решением. Он должен оставаться мёртвым, как и я.

Кейси нуждается в порядке и контроле, в вещах должен быть смысл. Он полная противоположность хаосу. Он противоположность всему, что разрушило мою жизнь.

Я склоняю к нему голову, мои губы обрушиваются на его. Может быть, я чувствую жалость к нему, но на самом деле больше, чем это.

Он вдыхает через нос, и я отстраняюсь.

– Скажи мне остановиться.

Он не делает этого. Он наклоняется и с жадностью целует меня. Я захватываю его нижнюю губу и медленно кусаю, затем отпускаю его рот и переключаюсь на шею. Я целую его ушибы.

– Тебе просто жаль меня.

Я беру его лицо в свои руки.

– Ты знаешь, что я почувствовала, когда воткнула ему нож в спину, Кейси? Облегчение. Это то, что ты чувствовал, когда похоронил его?

Я смахиваю слезу, которая стекает по его щеке, подушечкой большого пальца.

– Я знаю, что чувствую себя очень хорошо. Если он проклинает тебя, то пусть проклинает и меня. Так сделай мне одолжение и поверь, что это не из– за жалости к тебе.

Я целую его челюсть, и он касается моих лопаток, рыдая в сгиб моей шеи.

Мы всё ещё здесь. Он живой и держит меня изо всех сил.

Мы всё ещё здесь.

***

Никто не заметил нашего отсутствия к тому времени, как мы вернулись в лагерь. Никто не задает вопросов, касающихся того, почему наши футболки розового цвета, почему у меня лицо в царапинах, почему Кейси хромает.

Все одержимы гораздо большей проблемой.

Стелла нашла нас.

И это намного хуже, чем то, как облажался Кейси.

***

Социальная работница была пугливой.

Разговор с Брендой был неестественным, не то чтобы тюремная терапия была когда– либо естественной.

Мы сидели в комнате для свиданий. Мои руки были скованны на столе.

Бренда поправила очки на переносице и положила свои руки перед собой. Я знала эту женщину менее двадцати минут, и это жест был уже седьмым. Она согнулась немного вперёд, как будто это поможет ей увидеть, как работает моя душа, немного яснее.

Я откинулась на спинку сиденья, как будто несколько дополнительных дюймов между мной и это женщиной что– то изменит.

Хотя Бренду заинтриговало моё появление, я не могу игнорировать намёк на страх, который видела за этой отвратительной оправой из проволоки. Она была осторожна с каждой женщиной в этом тюрьме, или только с таким злом, как я?

Вопросы, которые она задавала мне, были стандартными, будто она задавала их снова и снова каждому заключённому, которого посещала, подводя их к тому, какое преступление они совершили, или какое наказание получили.

– Как ты думаешь, тюрьма испытывает тебя?

Вопрос, я уверена, был одинаковым для всех. Это был вопрос, который показывал, принял ли её всерьёз её клиент. Осторожный ответ будет состоять из пищи или что я больше не в состоянии срать в одиночестве. Но более эмоциональный отклик – это было бы тем, во что Бренда могла вонзить свои пальцы.

 – Я не хочу говорить о тюрьме. Тюрьма была частью моих мучений, и я скоро уезжаю. Я должна буду столкнуться со смертью. Не было ли это более важным?

– Тогда о чём ты хочешь поговорить?

Другой стандартный ответ, который заставит меня чувствовать, будто я ещё под контролем.

– О Передовом Центре.

Мышцы на её лице дёрнулись – это подсказка, которая сказала мне, что она не хочет говорить о Передовом Центре. Но она была тюремным терапевтом. Конечно, она разговаривала о вещах намного хуже.

– Отлично. Хорошо, Эвелин. Как ты думаешь, Передовой Центр будет испытывать тебя? Как ты считаешь, он заставит тебя бороться с истиной твоего прошлого – со скрытыми тайнами, которые не были выведены на поверхность во время суда?

Я почувствовала кровь Меган.

– Я думаю, что все мы – каждый преступник, который отправлен в Передовой Центр – противостоит своей вине. Самый последний момент, когда они могли бы оправдать свои действия. Могли бы сказать «нет» причинению боли.

– Хм, – Бренда подтолкнула вверх её очки. – Я думаю, ты права.

– Тогда у них есть шанс быть злодеем, трусом или героем. Два из этих варианта являются непоправимыми. – Мои мысли были разбросаны, но я чувствовала себя хорошо. Я молчала так долго. Но боль от травмы пошла на убыль, даже моё предложение ПЦ было близким. Я восстанавливала голос.

 – Какая ты, Эвелин? – она моргнула, её глаза увеличились.

– Я? – это был простой вопрос, на который я бы хотела ответить. Такого рода вопрос я хотела, чтобы задал мне адвокат во время судебного процесса, потому что мой ответ был настолько чистым и болезненно честным. Таким неоспоримым.

– Я трусиха.

***

Быть трусихой не было только тем, о чём я могла рассуждать. Я проживала со своей трусостью каждый день, даже в тот день, когда призналась в этом Бренде, потому что сразу после нашей встречи электронная форма освещения моей стены запросила моё согласие.

Лиам хочет приехать, чтобы навестить меня.

Я остановилась, чтобы принять решение. Нет, я не просто замерла. Я позволила форме светиться всю ночь, и смотрела на это, пока не смогла моргнуть, потому что мои глаза пересохли настолько сильно, что я подумала, что могу ослепнуть.

Но потом я вспомнила – больше никакого срыва. Срыв приводит лишь к страданиям.

***

Стекло, разделяющее нас, создало весьма ощутимое пространство между нами, чтобы делать вид, будто его не существует на самом деле. Парень передо мной был лишь голограммой Лиама, иллюзией, чтобы наказать меня ещё больше. Я села и взяла выпуклый проволочный телефон – что– то из прошлого века, хотя необязательно так. Что– нибудь более современное кто– нибудь из нас наверняка бы украл. Он выглядит по– другому – пока не было ничего о нём, что я могла бы отнести к необычному. Всё ещё светловолосый, голубоглазый и худой. С красивым шрамом в виде полумесяца на подбородке. Но было такое чувство, будто моя память о нём каким– то образом искажена, несмотря на то, что я видела его несколько месяцев назад в суде.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.

– Эвелин. – Его голос был таким, каким я его запомнила.

– Что?

Он прижал пальцы к стеклу.

– Я не могу перестать думать о тебе.

– Лиам... – То, как его имя слетело с моего языка, вернуло меня на пять лет назад, когда мы пытались отдышаться между поцелуями. Горе от этих воспоминаний живёт собственной жизнью, занимая меня, пока я не могу сделать ничего, кроме как с ужасом посмотреть на него.

Я была его четверть наших жизней.

И он бросил меня.

– Выслушай меня. Я был эгоистом, потому что никогда не навещал тебя после всего, через что ты прошла. Я не знал, что должен делать.

– Лиам.

– Я знаю, что ты невиновна, Эви. – Его пальцы напряжены, как будто он пытался пробраться через стекло. – Боже, я знал это во время судебного процесса. Я был напуган.

– Остановись.

– Я никогда не прощу себя. Ты нужна мне...

– Извините, – я плакала. Один охранник злобно посмотрел на меня, и я пообещала, что этого больше не повторится. Он позволил мне остаться, но следил за мной в оставшееся время нашего разговора.

Лиам развалился в кресле и зарылся лицом в его свободной руке.

– Ты не обратил внимания на новости? Я уже получила своё предложение.

– Это всего лишь на месяц. Всего месяц, и ты будешь свободна: от своего преступления, от тюрьмы, от всего этого. – Он был в бредовом состоянии.

Дрожь пронизывает моё тело. Нет ничего, что я могла бы сделать. У меня ничего нет, чтобы бороться с этим.

– Ох, Лиам.

Я хотела сказать, что собираюсь умереть без него. Я хотела заставить его страдать от этой мысли всю оставшуюся жизнь. Но я не могу, потому что всё ещё люблю его.

Он стиснул зубы, плечи трясутся от рыданий, которые отражаются через устройство.

– Это несправедливо.

Поток картинок, переполненных нашим изображением, наполнили меня.

– Я никогда не хотел этого.

– Я знаю. Мне жаль.

Я попробовала запомнить его лицо, пообещав себе держаться за это, так долго, пока я нахожусь в Передовом Центре.

Мерцая, слёзы стекают по моим щекам. Я облизнула треснувшую нижнюю губу и почувствовала вкус соли.

– Прощай, Лиам.

ГЛАВА 7

Стелла обнимает свои колени, сидя рядом с огнем и безмолвно смотря на пламя, пока оно поедает древесину у наших ног. Ее руки поцарапаны и покрыты коркой, лицо пестрит синяками, и на нем выделается пара черных глаз.

Ее стройная фигура превратилась в костлявую за пару прошедших дней. Но она не ест. Валери готовит лучшее, что может быть в этом месте: из  двух банок кусочков говядины, морковки и карамельного лука. Запах настолько хорош, что  становится больно. Несмотря на полную тарелку перед собой, Стелла глядит на огонь, ее золотые локоны сейчас кажутся огненно– красными.

– Что– то случилось с ней там, – говорит Валери, поедая кусочки говядины.

Если это было похоже на то, что я видела, то думаю, я понимаю.

Джас и Валери были настолько поглощены приходом Стеллы, что даже не заметили отсутствия Кейси. Таннер спросил, где он, и я ответила, что он был в палатке, потому что ему не по себе.

Я не решаюсь сказать, что случилось на самом деле. Может быть, я не хочу, чтобы лагерь был готов к борьбе больше, чем должен.

В течение часа я ждала, когда Стелла поест. Я задавала ей вопросы: почему у нее столько ушибов, где она была, что видела. Но она даже не понимает, что я говорю. После того, как ее обед остывает, я разогреваю его на сковороде и отношу Кейси.

Он лежит на боку в палатке, его грудная клетка поднимается и опускается. Он сердито смотрит на нейлоновую стену, даже когда я подношу ему тушеное мясо.

– Мы могли умереть в любую секунду, ты знаешь. Ты можешь потратить последние секунды на жалость к себе, или же насладиться прекрасной едой, которую Валери приготовила для нас.

– Правильно, Эвелин. Я чувствую жалость к себе. Отвали.

Я могу сказать, что поцелуй повлиял на наши отношения.

– Так что, ты попытаешься переубедить меня, не так ли? Удачи с этим.

Мы долго смотрим друг на друга, прежде чем он говорит:

– Я не думаю,  что одно из них сломано.

– Ты о чем?

– О ребрах. Я не думаю, что одно из них сломано.

– Тогда прекрати размышлять и ешь эту проклятую еду, которую я принесла тебе.

Вызов. Он ждет немного, пока я не закатываю глаза, а потом, поморщившись, садится. Я передаю ему тарелку, и он ест все с помощью пальцев, облизывая их до чистоты.

– Я знала, что ты голодный.

– Ты сказала им?

– О твоем отце?

Он вздрагивает.

– Нет. Смысл пугать их, если нет способа, чтобы остановить все, что происходит.

– Что ж, спасибо, что помогаешь мне сохранить достоинство в неприкосновенности.

– Тебе нечего стыдиться.

– Не нужно стыдиться убийства собственного отца?

Я чувствую его недоверие.

– Кейси, – я медленно проговариваю его имя по слогам и тянусь к подолу его рубашки. Его дыхание сбивается, когда я скольжу рукой под ткань и прислоняю ладонь к животу и шрамам на коже.

– Разбитая бутылка пива, – говорит он мне. – Я вышел, чтобы покататься на велосипеде с другом. Я не сказал ему или маме, куда собираюсь. Она сидела и смотрела, прижимая ткань ко рту. Когда он закончил со мной, она обернула мой живот бинтами. Сказала мне, что я должен быть хорошим, или это будет продолжаться. Но быть хорошим – не гарантия того, что это вновь не произойдет.

Я не могу глотать. Мой рот настолько сухой.

– Он заслуживает худшего, чем то, что получил.

– Тебе не следует так говорить, – произносит он быстро. Испуганно. – Не тогда, когда они слышат.

– Без разницы. – Я перемещаю свои руки вниз по его животу, чувствуя, как напрягаются его мышцы от прикосновения моих пальцев. – Они знают, что уже происходит в моей голове.

Снаружи раздается оглушительный грохот, лязг от металла, и Валери вопит:

– Что за хрень с тобой происходит?

Я перекатываюсь через Кейси, и он выходит за мной из палатки.

Валери перебирает наши кастрюли и посуду. Стелла расхаживает взад и вперед, пробегая пальцами по своим спутанным волосам.

– Она сумасшедшая, – тихо говорит Джас, сидя на бревне.

– Мы должны идти! – кричит Стелла. – Вытащите свои головы из задниц и собирайтесь! Двигайтесь! Двигайтесь! Они идут!

Она кидается на стопку горшков. Валери толкает ее на землю.

– Эй! – кричу я. – У нее травма.

– Это понятно, – огрызается Валери. – Но это не повод разводить панику.

Я смотрю назад, на Кейси, который наблюдает за всем этим без всякого интереса.

Джас протягивает Стелле руку, чтобы немного утешить, но та отмахивается от нее.

 – Тогда чего ты ждешь от нас? – спрашиваю я.

– Отправь ее восвояси, – Валери сплевывает, когда заканчивает собирать посуду.

***

Я знаю, что Кейси не хочет, чтобы я рассказывала кому– нибудь о нашей стычке, но это глупо – скрывать информацию от главного мозга нашей группы. Так что, когда Джас и Валери моются, а Кейси спит, я все рассказываю Таннеру. Он заинтересован моим объяснением нашей схватки, смело спрашивая болезненные детали: эмоции, которые я испытывала, когда засадила нож в спину отца Кейси; была ли его кровь теплой; сколько раз Кейси ударил его ножом.

– Это не логично, что Передовой Центр позволяет вам пройти испытания путем убийства.

– Точно, – говорю я. – Я была уверена, что мы умрем.

Таннер хмурится.

– Если только не существует множество алгоритмов, которые использует система. Может быть, некоторые тесты имеют простое решение, как у Эрити и Салема. Но, возможно... возможно, Передовой Центр медленно собирает данные о таких заключенных, как вы с Кейси, через ваши мысли и действия. Это имело бы смысл, не так ли? Если бы это был один тест, Передовому Центру нужно было бы держать нас тут только несколько часов, а не целый месяц.

– Какие данные? – спрашиваю я.

– Скорее всего, они пытаются определить обоснованные насильственные действия в сравнении с необоснованными насильственными мыслями. Отец Кейси атаковал его, и все, что ты сделала, защитила его. Может быть, если только насильственные мысли, которые вы выражаете во время своего присутствия здесь, необходимы для самосохранения, и  вы в итоге избегаете наказания.

От огня разносится смех Стеллы, медленный, раскатистый, хриплый.

– Маленький мальчик. Маленький мальчик, ты ничего не знаешь. Вы все в своей крепости в лесу друг с другом.

Она в сознании. У меня есть возможность.

– Что случилось с тобой, Стелла?

– Он возвращается. Закапай его, сожги его, разорви на куски. Он всегда возвращается.

– Что делает? – спросил Таннер.

Она вцепилась в узлы из своих волос, дергая за них. Обильные, безобразные слезы катятся по ее щекам, создавая чистые полосы на грязном лице.

– Он продолжает находить меня. Снова и снова, и снова. И я говорю ему, что это была не я. – Ее голос срывается из– за рыданий. – Но он не верит, потому что позже находит меня и снова обвиняет.

Я хочу спросить ее, о чем она, черт возьми, говорит, но в этот момент возвращаются Валери и Джас, и Стелла перестает плакать, вытирая красные мокрые щеки, прежде чем еще раз вытереть кожу. Таннер и я переглядываемся. Мы оба знаем, что бесполезно спрашивать у нее что– то еще.

Закапай его, сожги его, разорви на куски.

Слова мечутся в моих мыслях, пока я пытаюсь заснуть.

Мы все лежим на своих местах, между мной и Кейси сегодня дистанция больше.

Стелла отказывается войти в палатку, хотя Валери и Таннер дежурят до полуночи.

Закапай его, сожги его, разорви на куски. Он всегда возвращается.

Валери пытается поговорить с ней, но она не слишком хороша в этом.

– Если бы ты сказала нам, что с тобой случилось, мы могли бы помочь, – говорит она. – Но вместо этого, из всех нас ты – сумасшедшая сучка, и у меня не хватит сил, чтобы понять тебя.

– Ты не должна понимать меня, – говорит Стелла, ее голос жутко звучит нараспев, и все ноты вместе звучат неправильно. – Вы и весь ваш лагерь беззаботны. Сидите здесь, едите свою пищу.

– Да? И что ты предлагаешь мне делать по– другому, а?

– Ничего, – голос Стеллы изменяется до монотонного. – Это так убого, что вы не замечаете.

– Не замечаем чего? – спрашивает Таннер.

– Того, что это место терпеливо ждет, чтобы содрать вашу кожу и вырвать внутренности.

– Заткнись и иди спать, – говорит Валери. – Прежде чем я заставлю тебя.

Кейси вдыхает и выдыхает, глубоко и медленно, его лицо сморщилось, словно он увидел что– то ужасное во сне.

***

Следующий день проходит без происшествий.

Кейси учит Таннера готовить завтрак на открытом огне. Парень способен удивить нас умными словами, которые вылетают из его рта, но он не может выполнить любую практическую задачу, которая  спасет его жизнь.

– Картофель горит! – вопит Таннер. Утренняя трагедия. – Я все испортил!

Когда Кейси смеется, в уголках его глаз образуются морщинки. Резкая, теплая волна накрывает мое сердце.

В этот момент он не думает о своем отце. Прогресс.

Я потратила время после полудня на картину. Я была в состоянии работать над ней каждый день, но на этот раз она получает несколько часов моего внимания.

Я без рубашки, потому что не хочу испачкать свою последнюю чистую футболку, хотя здесь мода не имеет значения. Но это раскрепощает. Я вытираю свои запачканные пальцы о живот, красные следы переплетаются с синим и черным.

 – Я подумал, что это могло бы быть твоим, – говорит глубокий голос. Я застываю, глядя вниз на лифчик, который измазан черными и желтыми отпечатками пальцев, а затем обратно на свое дерево. Почти закончила. Миндаль – красные, розовые и синие пятна в форме листьев украшают ветки. Их края светятся желтым от глины.

Я поворачиваюсь, чтобы увидеть, что Кейси без рубашки.

– Почему ты голый?

– Почему ты голая?

– Туше. – Я погружаю палец в синий и провожу им по камню, создавая еще один отросток на угольной плоскости.

– Я не знал, что в тебе есть это.

– Что? – Я вытираю свою руку о живот.

– Что ты рисуешь подобным образом.

Я подавляю желание закатить глаза.

– Я думала, что ты эксперт в моем судебном разбирательстве.

– Я никогда не говорил этого.

– Одна из моих картин была психологическим доказательством. Следственные прокуроры использовали ее, чтобы прибить меня, как муху, – сумасшедшее дерьмо. «Исполняя собственное пророчество».  Это было во всех новостях.

Он качает головой, скрестив руки на своей голой груди, которая была покрыта синяками.

– Я не помню. Что это было?

– Что было чем?

– Рисование? Что в этом было такого дерьмового?

Я думаю мгновение, прикусив губу, а затем окунаю палец в синюю краску.

– Я покажу тебе.

– Сейчас?

– Иди сюда.

– Как ты собираешь показать мне это сейчас?

– Просто иди сюда и сядь.

Он медлит, но уступает.

– Передо мной. Сядь передо мной. – Я изучаю его грудь, когда он выполняет мою просьбу, решая, где я хочу начать. Мое внимание привлекают рубцы и синяки, которые покрывают его кожу. Острая боль вины пронзает живот, когда я ловлю себя на том, что есть что– то красивое в этой изувеченной коже.

Я тянусь и задеваю его кожу под левым соском пальцем, покрытым краской.

Он резко вдыхает, а потом смеется.

– Серьезно?

Я говорю с самым бесстрастным лицом:

– Ты не возражаешь? Я работаю.

Свет отражается в его глазах, выражение его лица доведет меня до беды.

– Хорошо. Леди хочет работать, поэтому я позволю ей делать ее работу.

– Спасибо, – сказала я решительно, пытаясь игнорировать возбуждение, которое проносится от моего живота к бедрам. Что– то кажется неправильным: быть возбужденной здесь, в Передовом Центре.

Мое следующее движение не помогает в этом. Я прошу лечь его.

На этот раз он сразу выполняет мою просьбу.

Я обвожу его кожу тремя пальцами, покрытыми краской цвета голубого неба. Достигнув шрамов, я впадаю в отчаяние, потому что хочу читать его, как шрифт Брайля[6].

 Я не знаю, как долго он находится подо мной, но остается неподвижным, только его грудь опускается и поднимается. Когда  я начинаю спускаться к области ниже пупка, он быстро вдыхает.

– Тебе щекотно?

– Нет, – отвечает он.

Когда я очерчиваю кожу снова, на его спине маленькая полоса от земли.

Я не хочу говорить ему, что закончила. Хочу продолжать касаться его горячей, разрисованной кожи. Наш поцелуй был моим способом забрать его боль – я была убеждена в этом. Мы даже не говорили о нем. Я думала, это будет забыто до тех пор, пока мы не умрем, но теперь он передо мной, покрытый моим небом и облаками, – корабль из моего прошлого здесь, от Меган до Передового Центра.

Она бы хотела, чтобы он был моим.

– Я закончила, – я вытираю руки о свою ключицу.

Он медленно садится.

– Это...небо.

– Да, – я встаю, нуждаясь в отдыхе от этого удушья. Всего в нескольких метрах от ручья есть скоростной спуск. Недолго думая, я расстегиваю брюки– карго и выскальзываю из них.

– Что в небе может так насторожить психологов?

Я не знаю, что сказать. Я могла бы объяснить, что Меган тоже была расписана наподобие картины, но не готова вернуться к ней сейчас. Не в данный момент.

Таким образом, вместо того, чтобы говорить, я снимаю лифчик.

Я стою спиной к нему, но даже так я чувствую напряженность в воздухе. Я забираюсь на скалы, стараясь не поскользнуться, пока не оказываюсь в бассейне посередине ручья.

Он ничего не сказал. Ему нужно собратья с мыслями некоторое время.

Я складываю свои руки вместе и поднимаю их, наклоняя ладони, пока ледяная струйка не смывает большую часть краски на моей груди и животе, не оставляя ничего, кроме призраков цвета  на коже.

– Тебе лучше помыться, – кричу я. – Если это дерьмо засохнет, ты будешь в краске несколько дней.

Когда я выхожу из ручья, он входит. Я обнимаю себя за грудь, но это не мешает ему смотреть на меня, пока мы проходим мимо друг друга. Мое сердце бешено колотится напротив сжатых ладоней.

На берегу я становлюсь на колени, спиной к воде, и вытираюсь своей рубашкой. Я чувствую его присутствие, когда он садится рядом за мной, словно его тело излучает тепла в миллионы раз больше, чем должно.

– Ты не должен сворачивать шею, чтобы посмотреть на мои сиськи, Кейси. Все, что тебе нужно сделать – это попросить.

Он усмехается.

– Иногда у тебя нет фильтра во рту.

– Пошел ты, – я смотрю на него и улыбаюсь.

Он улыбается в ответ. Улыбка яркая, пока его выражение лица не меняется, и я знаю, что он думает о чем– то более грязном, пока мои губы двигаются.

– И даже твои инстинкты. Похоже, ты не думала, что можешь свернуть себе шею, когда наносила удар ножом моему отцу.

Я сосредотачиваюсь на своей рубашке, выворачиваю ее, чтобы можно было надеть.

– Похожая ситуация была с Джас, когда она была ранена. Черт, даже с Салемом. Это твой инстинкт. Помогать людям, независимо от того, какой урон это нанесет тебе. И я думал об этой  ситуации на озере, когда ты хотела найти пищу для меня и Джас, потому что была уверена, что умрешь здесь. Так скажи мне, Эвелин, как кто– то с таким инстинктом может организовать массовое убийство?

Мои пальцы застревают, оборачиваясь вокруг хлопчатобумажной ткани.

– Потому что мой диагноз – психопат, Кейси, и это то, что делают психопаты.

– Ложь, – говорит он нагло, проводя рукой по волосам, отчего те встают дыбом на затылке. – Если ты и доказала мне одну вещь, так это то, что ты не эгоистична. То есть то, что делает психопата таким чертовски предсказуемым.

 Из меня вырывается смех.

– Так что? Ты думаешь, что я не совершала его – не совершала своего преступления?

– Не знаю.

– Ты тратишь свое время, пытаясь понять меня. Я знаю, что ты хочешь сделать. Мы одиноки. Я не хочу умирать в одиночестве, и ты не хочешь умирать в одиночестве, но с той лишь разницей, что тебе нужно представить меня в лучшем свете у себя в голове, чтобы быть со мной.

– А тебе не нужно?

– Нет. Ты мне нравишься такой, какой ты есть. Настоящий ты. – Я поворачиваюсь, пока не вижу его лицо. Оно достаточно близко, чтобы я могла различить точный цвет его глаз. Мозаика зеленого, золотого и лесного ореха. – Если ты хочешь кого– то, к кому сможешь прижаться, когда наступит конец света, я не должна быть чем– то меньшим, чем злым человеком.

– Все же от этого я не буду чувствовать себя лучше, не думаешь?

Я бросаю свою рубашку на землю и поворачиваюсь к нему. Схватив его за плечи, я падаю на колени.

Я пытаюсь сохранить невозмутимое выражение лица, несмотря на свой уровень адреналина и на то, что мы без одежды. Хотя его проклятое лицо ничего не выражало, и мне не удалось шокировать его так, как я хотела.

– Ты скажи мне, – я бросаю ему вызов. Я настолько близко, что могу посчитать веснушки на его носу. Они заставляют казаться его моложе, чем он есть, как я знаю.

Его теплые, мозолистые руки хватают меня за бедра и тянут к себе, глаза лихорадочно блестят, и я вспоминаю, что прошел почти год с того момента, когда я к кому– то прикасалась – действительно прикасалась – а не то рукоприкладство, которое получала от тюремных охранников или резкие объятия мамы. Был момент в тюрьме, когда я думала, что умру, как младенец в детских домах, к которым никогда не прикасались. Мое сердце разбилось, потому что оно знало, руки вокруг меня были моими собственными руками.

Он наэлектризован, заряжает меня после нескольких месяцев одиночества.

Между нами ничего нет, кроме мокрого белья. Одна из его рук скользит по моей спине вверх, прижимая меня так, что моя грудь прикоснулась к его груди. Он стонет, когда я сажусь ему на колени. Мои пальцы зарываются в его черные волосы.

– Это то, чего ты хочешь? –  шепчу ему на ухо.

Он не сразу реагирует. Одна из его рук остается на моей спине. Другая  сжимает мое бедро, когда он пытается прижать меня еще ближе к себе, как будто это вообще возможно.

– Как давно это было у тебя?

К моему собственному удивлению, я смеюсь.

– Как давно у меня был секс, или как давно ко мне не прикасались с намеком на то, что я главная сволочь земли?

Это не смешно. Он знает, что это не смешно. Я хочу поцеловать его. Мне нужно сделать это.

Внезапно он толкает меня обратно на траву, и я оказываюсь под ним.

– Оба варианта.

– Одинаковое количество времени. 10 месяцев.

– Со дня суда.

– Со дня суда, – повторяю я. Он закусывает губу. Думает.

Я тянусь вверх, чертя линию от нижней части грудной клетки до пупка, где цвет его кожи меняется.

– Каково это? – спрашивает он.

– Что?

– Ты сказала, что тебя не касались почти год, так каково это?

– Я... – что я могла сказать? Я могла бы сказать, что это напоминает мне, что в жизни есть еще чувства, кроме жесткого матраса тюремной койки под моей спиной весь день. Хотя кто захочет слушать эту напыщенную ерунду?

Вместо этого я говорю:

– Как наш поцелуй.

Его губы дергаются, и рука начинает скользить вверх, к внутренней стороне моего бедра.

– Ты такая холодная. – Он опускает свой открытый рот к моей шее и медленно выдыхает.

Из меня вырываются проклятия.

– Что? – Его рука скользит выше, большой палец отслеживает край моего нижнего белья.

– Не останавливайся.

Его зубы задевают мою челюсть.

– Что ты предлагаешь?

– Я...я, – его губы напротив моих. Так близко. – Мне нужен кто– то, с кем я могу пережить конец света.

В тот момент, когда я это говорю, небо вспыхивает зеленым светом, как будто сигнализируя о надвигающемся конце света. Он пихает мой подбородок своей переносицей.

 Его язык скользит по моей ключице в следующий момент. Давление в моем животе растет, и я кусаю губу так сильно, что чувствую вкус крови.

Я вижу кровь.

Капельки из глаз маленькой девочки.

Я задыхаюсь из– за застрявшего в горле крика. Кейси замечает девочку, с трудом поднимаясь на колени, и тянет меня к себе.

– Я не могу найти маму. – Она зажмуривает глаза, кровь, стекая по щекам, капает на подбородок, попадая на концы ее черных волос.

Мое хриплое дыхание и хриплое дыхание Кейси звучит синхронно. Я держусь за него изо всех сил.

– Я не могу найти маму! – она вопит и, прихрамывая, срывается с места, ее джинсы разорваны на клочки, кровь сочится из ран под ними.

– Она бежит к лагерю, – говорит Кейси.

Я тянусь за своей одеждой.

– Нам нужно спешить.

Крик пронзает воздух. Джас.

После того, как я оделась, мы бежим в лагерь.

Девочка стоит между палаткой и вновь разведенным огнем. Таннер на ногах, его кулаки сжаты. Его глаза мечутся между нами и девочкой. Стелла обнимает свои колени и качается взад– вперед в грязи.

Джас отступает к дереву, Валери прикрывает ее, как щит.

– Я сказала тебе, что мне жаль, – она цепляется за рубашку Валери. – Я все тебе отдам.

Девочка стоит так близко к огню, что ее кровавые слезы шипят, когда попадают на пламя.

– Верни мою жизнь.

Ее стоны становятся все громче, пока она не начинает кричать, сочится кровь – ее щеки окрашиваются в темно– красный.

– Уходи, – командует Валери.

Девушка вздрагивает.

– Мне нужна мама. – Ей не больше двенадцати. Молодая. Ранимая. – Я хочу найти маму.

– Поищи ее в другом месте.

– Но...

– УХОДИ, – рычит Валери.

Девушка опускает голову, ее ожерелье с крестом болтается ниже подбородка.

– Но мне сейчас так одиноко.

Волоча голые, костлявые ноги через грязь, она уходит из нашего лагеря, исчезая в тени леса.

– Мне так одиноко. – Так одиноко.

Так одиноко.

Стелла вытягивает шею в сторону Джас, на ее лице вспыхивает злая улыбка.

– Она, должно быть, твоя, да? Она красивая.

***

Девочка была последней, кто умер в аварии, которую спровоцировала Джас. Она была в коме в течение трех дней, прежде чем умерла. Джас была тем, кто вытащил ее из машины до того, как приехала полиция. Она была пьяна, но авария привела ее в чувство.

У девочки были порезы под глазами от разбитого стекла. Из– за этого она выглядела так, будто плачет кровью.

– Почему? – Кейси палкой перебирает угли в костре. – Почему она пришла в лагерь сейчас?

Валери и Джас переглядываются. Джас заламывает руки перед собой.

 – Мы говорили о... несчастном случае.

Она имеет в виду свой собственный несчастный случай. Свое преступление.

– Я думаю, что это дерьмо испугало меня больше, чем что– либо еще, – рука Валери все еще неподвижно покоится на спине Джас словно защита. – Как она неожиданно появилась, прямо когда...

Джас начинает плакать, и Валери хмурится и наклоняет голову.

– Я не хочу поддеть вас или показаться равнодушным, – говорит Таннер, – но мне нужно знать. Вы говорили о девочке?

Джас кивает. Валери гладит ее по спине. Прикосновение является последней роскошью, которую мы можем себе здесь позволить.

– Так вы думали о девочке, и она появилась в лагере? – Таннер пытается выяснить у Джас.

– Нет, – прерываю я. Глаза Кейси остекленели. Интересно, проигрывает ли он в голове тот момент, когда девочка с кровью наткнулась на нас, как и я. – Кейси и я были у ручья и первыми увидели ее.

– Было ли что– нибудь странное в том, как она появилась?

Кроме того, что она наблюдала за тем, как он лежал на мне полуголый?

– Нет...что ж..., – я помню свет. – Был странный сигнал зеленого цвета, прежде чем она появилась. Это было частью твоего преступления? – спрашиваю я Джас.

Она фыркает и качает головой.

– Я не знаю.

Таннер потирает подбородок, думая.

– Это не похоже на другие тесты.

Или это был тест для всех. Я думаю о Тодде и сестре Валери. Но они были образами комфорта, а не страха.

Валери встает и начинает расхаживать взад и вперед перед костром.

– Я возьму первые часы сегодня вечером.

– Я тоже, – говорит Джас.

– Тебе нужно отдохнуть. Особенно после этого.

– Но я хочу быть с тобой.

Между ними происходит безмолвный спор.

Наконец, Валери говорит:

– Ты будешь с Эвелин.

Джас кладет голову на колени, запуская пальцы в волосы.

Я подхожу к ней.

– Пойдем в палатку, Джас.

– Еще даже не темно, – говорит она, не поднимая головы.

– Пойдем.

Когда я помогаю ей встать, она уступает. Внутри палатки мы ложимся рядом друг с другом.

Она смотрит сквозь дырочки в сетке, на небо, а минуты идут.

 – Да, я заслужила это.

Может быть, она права, наверное, мы все это заслужили.

Но вместо этого я говорю:

– Не думай так.

– Все нормально. – Она берет меня за руку. – Я готова снова умереть.

– Ты не должна быть готова к смерти, пока не встретишься с ней. – Право, я должна съесть свои слова и не быть такой лицемерной. – А как насчет влюбленности?

Сразу же ее глаза находят окно в стене палатки, в котором видно, как Валери точит нож камнем у костра.

– Ты влюблена в нее.

Она сердито смотрит на меня.

– Нет.

– Ага.

– Никто не должен быть ни в кого влюблен здесь. Зачем влюбляться в кого– то, чтобы потом потерять их?

Палатку трясет. Кейси перемещается в дальний угол. Я глотаю комок, образовавшийся в горле.

– Потому что это может быть последний раз, когда ты в состоянии сделать это.

Она моргает, ее голова запрокидывается назад.

– Ты в порядке?

– Не уверена. Ничто больше не кажется реальным.

– Видимо, это нормально.

– Ты чувствуешь, что это все взаправду?

Поскольку мой взгляд встречается с взглядом Кейси, пульс ускоряется.

– Нет, но я допускаю, что это мой наркотик. Я считаю, что они сводят меня с ума с тех пор, как я ушла.

Грусть вспыхивает на его лице.

– Не оставляй меня сегодня, – говорит Джас.

– Ни одного из вас.

– Я бы не мечтала об этом. – Я тянусь через нее и беру руку Кейси. Таннер сегодня останется на страже с Валери, и мы даже пригласили Стеллу, но она не появится, так что мы не беспокоимся.

– Как вы думаете, на что похожа смерть? – бормочет Джас.

Кейси сжимает мою руку. Как будто знает, что мои мысли возвращаются к моменту, когда мы стояли на коленях вокруг поддельного трупа отца Кейси и ждали смерти. Я была так уверена, что каждый вдох может оказаться последним. Это был первый раз, когда я думала о том, что произойдет после того, как мое сердце перестанет биться.

Кейси говорит первый:

– Когда горел дом, я думал, что мы уже умерли.

– Ад явно не  заботится о нашем тестировании, – говорит Джас.

– Ты веришь в ад? – он спрашивает ее.

Она думает некоторое время.

– Нет. Я верю в поиски искупления, даже после смерти.– Опять это слово. Искупление. – Эвелин? – спрашивает Джас.

У меня не хватает смелости сказать ей, что мой измученный ум не может думать ни о чем, кроме того, что смерть не является чем– то бесконечным, а оказывается удушающей чернотой.

Но я пытаюсь представить что– то другое для нее. Я стараюсь притвориться, как тогда, когда думала о присоединении Меган.

– Смерть будет похожа на то, что ты плывешь на спине в чистейшей воде и о чем– то думаешь под палящим солнцем. Ни о чем не беспокоясь. Ничто не может снова разбить твое сердце. Некого терять.

– В одиночестве? – спрашивает Джас.

– Да. В одиночестве.

Кейси сжимает мою руку еще крепче. Джас права. Любовь – это как стирка: постирай, прополоскай – повтори. Влюбленность для всех нас сейчас так же бессмысленна, как моя вера в то, что мы с Лиамом будем всегда вместе.

Ничто не вечно, кроме одиночества.

***

Мягкие стенки палатки трясутся, как будто кто– то борется за то, чтобы выйти.

Все кричат. Я просыпаюсь.

– Валери! – Джас кричит, выбегая из палатки.

Кейси и я обмениваемся непонимающими и испуганными взглядами, прежде чем откинуть одеяла прочь. Он стонет, когда первый раз за несколько часов потягивается, и я проношусь мимо него, выползая из палатки и становясь на ноги.

Джас быстро исчезает в лесу.

– Что случилось? – кричу я Таннеру, который сжимает свои волосы в кулак.

– Валери сказала, что ей нужно в туалет. Она...она...

– Говори!

– Она была утащена в лес. Что– то утащило ее в лес.

Что– то?

Я срываюсь с места, Кейси бежит за мной.

Его дыхание тяжелое – ему больно, я знаю, что каждый шаг дается ему с трудом, но он не отстает. А даже  ускоряется, когда мы мельком видим, как Джас борется с веткой на своей ноге впереди. Наклон холма заставляет нас всех идти, и я чуть не запутываюсь в ногах, прежде чем мы достигаем земли. Валери лежит на спине посередине поляны, хватаясь за что– то на шее. Джас бежит прямо к ней, падая на колени.

Когда я подхожу ближе, то могу различить предмет на шеи Валери. Удавка. С помощью Джас она в состоянии выпутаться из нее, хватая ртом воздух.

Я падаю на землю с другой стороны от нее.

– Какого черта произошло?

Валери кашляет, слезы появляются на ее глазах, когда она потирает шею. Она выдавливает из себя:

– Она скользнула вокруг меня, как змея. Я не знала, что происходит, пока не стало слишком поздно.

Кейси обегает поляну вместе с Таннером. Петля крадется по земле самостоятельно.

– Они все видят, – Стелла поет на краю поляны. Она крутит вокруг пальца прядь волос. – Они возьмут свои робото– пальцы и сдерут твою кожу. Держу пари, им нравится это.

– Заткнись, – приказываю я.

Я прослеживаю взгляд Валери и вижу детскую куклу, мягкое тело и фарфоровые конечности, голова разрублена. Стеклянные кусочки покрывают землю.

– Не смешно, – бормочет Валери, и темнота окутывает небо, пока не остается ничего, кроме серого призрака света. Поднимается туман, и мое внимание привлекают три тела, которых не было прежде – три тела, свисающие с петель, их ноги раскачиваются взад и вперед.

Дерево скрипит под их весом.

Сдавленный всхлип вырывается из горла Джас.

– Теперь ты кричишь, – говорил Стелла.

– Нет, – незамедлительно говорит Валери. – Я виновна, как смертный грех. Мои присяжные знали это. Я знаю это. Я не собираюсь сидеть здесь и делать вид, что выживу. – Она встает. – Вы слышите меня?

Она говорит Передовому Центру, как делал это Кейси, убеждая кого– нибудь слушать. Она надеется связаться с ними, или она сдается?

– Прекрати, – говорит Джас, но Валери не слушает. Она пристально смотрит на три качающихся тела, несовпадающие рубашки и серая плоть. Фиолетовые губы. Выпуклые глазницы. Когда это закончится? Оживут ли они или упадут на землю, бросая свои удавки друг за другом на шею Валери, чтобы задушить ее? Будут ли бить ее, как делал это отец Кейси?

Заразят ли ее? Взорвется ли она?

Никто ничего не говорит. Валери словно камень, она бросает им вызов, а затем, когда проходит несколько минут, говорит:

– Мне нужно в туалет.

И потом уходит.

Дерево стонет из– за тел.

Стелла вскрикивает:

– Нет! – она вопит, идя к центру поляны. – Вернись, тупая сука!

Я вскакиваю, мои пальцы сжимаются вокруг ее запястья. Она выдергивает свою руку.

– Они не доделали это до конца, как с ними! Она не должна уходить!

Что– то внутри меня щелкает. Я беру ее руки и встряхиваю.

– Почему? Почему ты все портишь?

Она тает в моих руках, падает на землю и бесстыдно начинает плакать, сопли и слезы капают с ее подбородка.

– Я.. Я только...прикоснулась? Снова и снова он приходит... О– он может касаться меня. О– он может сделать мне больно, и это НЕСПРАВЕДЛЕНО, КОГДА Я ЕДИНСТВЕННАЯ, КТО НЕ ВИНОВАТ. ЭТО НЕСПРАВЕДЛИВО, ЧТО ОНА МОЖЕТ УЙТИ.

Стелла задыхается и, несчастная, корчится на земле. Она не встанет. Даже тогда, когда мы уходим, чтобы вернуться в лагерь, подальше от тел, которые болтаются под тусклым небом. Я держу за руку Джас, когда мы следуем за Кейси, размышляя, что случилось с Валери.

Но она в порядке. Она сидит и потирает шею прямо в центре нашего оскверненного лагеря. Наша еда украдена.

Наша палатка, наши одеяла, наши сумки порезаны на кусочки.

21 мая, прошлый год

Школа

Мы не понимали, на какую блестящую концепцию наткнулись, Меган и я.

Она взяла курс своего любимого профессора, человека, который был мастером изобретательности. Он очень сильно любил эту концепцию – идея преобразования красивой фотографии в художественную форму, что отразило ее оригинальность и создало новую форму – он хотел бы создать целую галерею, основанную на этой концепции.

– В следующем семестре мы откроем выставку, – пообещал он на встрече со мной и Меган. – Вы обе будете руководить командой до конца лета, чтобы начать поиски партнеров и продвинуть эти проекты.

 Мы держались за руки все время под столом. Этот проект должен был быть насыщен нашими интересами, но это намного больше. Это было чем– то академическим, чем– то прекрасным. Способ, благодаря которому мы можем оставить свой след в колледже. У художников немного целей, только надежда на то, что мы не будем голодать до смерти, и кто– то оценит нас.

– Готовы вы ли к этому? – спросил профессор. – Я хочу убедиться, что вы обе посвящены в детали, прежде чем начать посылать электронные письма и направлять средства на открытие галереи в следующем году.

– Да! – завизжала Меган, прежде чем я открыла рот. – Да! Конечно. Мы начнем планировать встречи как можно скорее, не так ли, Эв?

– Я... гм ...да, конечно. – Конечно, мы будем.

***

В тот же вечер у нас был праздничный ужин с Ником и Лиамом в хорошем «Новом американском месте». Ребята почти не знали друг друга, что было безумием.

Технически этот обед должен был состояться несколько месяцев назад, когда Меган и Ник только начали встречаться.

То, как он комфортно и нежно обращался с ней за столом, заставляло выглядеть эту ситуацию так, будто мы делали подобные вещи каждые выходные.

– Ник, – сказала Меган с раздраженным вдохом, когда принесли нашу еду. Она была расслабленной все время, пока мы ели, но когда я встала, чтобы пойти в уборную, я увидела его руку на ее бедре, под тканью платья.

Может быть, если бы он нравился мне больше, такие вещи казались бы сексуальной причудой его или обоих, или же способ получить удовольствие. Но он не нравится мне, поэтому весь оставшийся вечер я стреляла в него взглядом. Хотя он и не обращал на меня внимания. Вместо этого он говорил о политике с Лиамом, у меня же не было никакого желания разговаривать на эту тему. Не говоря уже о теме войны.

– Людям нужна боль войны, чтобы функционировать, – Ник накручивает спагетти на вилку. – Без чего– то настолько хаотичного мы не будем вообще испытывать эмоции.

 Лиам напрягся. Он был полным пацифистом в сердце, и я знала, что не было никакого способа, чтобы он признал теорию хаоса Ника. Я ударила его, чтобы он успокоился.

Но это не сработало.

– Конечно, эмоции бы были. Просто было бы меньше горя.

Меган коротко вздохнула, и я подумала, что Ник делал под столом.

– Не было бы никакого способа, чтобы понять, что такое счастье и безопасность в мирном обществе, – сказал Ник.

Я знала, что это заявление было смехотворным. Просто потому, что в мире не было войны, не означало, что ничего плохого или грустного не произойдет: были аварии, люди все еще могли умирать от болезней. Всегда будет место для вещей, которые можно оплакивать.

Но я не стала спорить, потому что спорить с философией кого– то, кто в ней уверен, было бессмысленно.

– Брось, – пробормотала я Лиаму.

Официантка проходит мимо нас, неся поднос с мартини.

Ник продолжил:

– Люди всегда пытались понять цель хаоса. Не только насилия, всего – математики, физики, изменения климата, нейронов в мозге, гребаные божественные вмешательства.

Меган заерзала на своем месте и посмотрела в сторону туалетов.

– Я знаю, что такое теория хаоса, – сказал Лиам.

– Тогда ты согласишься с логикой, что это составляющая в рамках почти всех доказательств, что это необходимо.

Официантка споткнулась возле Ника, мартини соскользнул с подноса и ударился о каменный пол с ужасным грохотом.

Меган встала и потянула вниз подол.

– Святое дерьмо! – закричал Лиам и вскочил со своего места, чтобы помочь официантке.

Несколько других людей тоже встали.

Но только не Ник. Он остался на своем месте, его внимание переключилось на меня.

Я знаю, что он поставил ей подножку. Лиам ничего не сказал об этом, когда мы ехали на машине домой, и так как он был единственным, кто видел это, я не стала ничего говорить.

С помощью телефона я искала Ника. Я делала это раньше, когда Меган пошла с ним на первое свидание (это то, что делают друзья), и этот поиск принес те же результаты. Ничего. Никаких новостей, отсутствие анкеты на сайтах, ни блогов – по крайней мере, не относящиеся к Нику Маллоу, которого я знала. Я надеялась, что пропустила статью, в которой наглядно описывался его арест за какое– то безумное преступление, которую я могла бы показать Меган, но такой не было. О нем ничего не было в Интернете. Я даже не знаю, возможно ли такое.

Лиам решил остаться дома этой ночью, поэтому, когда парни подвезли нас, и мы были дома, я должна была спросить:

– Как секс с ним?

Она тут же закрылась от меня.

Ее спина выпрямилась, на лице появилась фальшивая, хитрая улыбка, та, которую она использует, когда хочет что– то взорвать.

– Почему ты спрашиваешь?

Я хотела сказать, потому что его рука была под твоей юбкой весь вечер, но воздержалась.

– Потому что он постоянно где– то поблизости, и это моя работа – спрашивать тебя о сексе.

Мы сидели друг напротив друга в патио. Она потянулась к трубке на углу стола и начала рыться в сумочке. Я занервничала – я не знаю как, но эта ухмылка и ее внезапная необходимость в курении в течение двадцати секунд были верным знаком.

– Что случилось, Меган?

Она вздохнула с облегчением, когда нашла свой пакетик.

– Ничего.

– Ох, даже не думай пудрить мне мозг.

– Он извращенец, ты знаешь? Не как изворотливый извращенец. Но что– то есть. – Она закурила, и я ждала, когда она выдохнет. – В первый раз он меня связал.

– Он что? Хорошо...хорошо. Но он же сначала спросил, да? Это было по взаимному согласию?

– Он не спрашивал. Но, я имею в виду, ты должен все попробовать в первый раз, не так ли? – она снова закурила.

– Это было по взаимному согласию?

– Господи, Эв. Он не насиловал меня, если ты об этом. Что с тобой?

– Как ты думаешь, что со мной? Он был собственником весь вечер, и я должна убедиться, что это нормально.

– Ты думаешь, я не знаю, хорошо ли я себя чувствую или нет? Я в порядке. Я не хочу сидеть здесь и спрашивать, ваш секс с Лиамом по взаимному согласию или нет.

– Какое это имеет отношение?

– Ты должна доверять мне, Эв. Поверь, я делаю правильные решения для себя. Господи.

Все не так, как я планировала.

– Прости меня, Меган. Он новый парень, и я скептически отношусь к нему, потому что очень сильно тебя люблю. Ты знаешь это.

– Да. – Она поставила трубку вниз и встала. – Я устала и пошла спать. – Она остановилась, когда была на полпути. – Кстати, скажи Лиаму, чтобы он попытался избегать разговоров с Ником, которые могут привести к разговору о теории хаоса. Он одержим ей. Это раздражает.

***

Я должна была понять намеки. Я должна была понять, что чутье не ошибается, когда вы о ком– то так сильно заботитесь.

Но в то время я надеялась, что она была права. Я надеялась, что Бог был прав. Но она не была, потому что Ник знал правду.

Мир пропитан хаосом.

ГЛАВА 8

Во– первых, трудно сказать, кто это сделал: кто– то из заключенных или Передовой Центр, затем я вспоминаю, что остался только Гордон. Несмотря на то, что он безумен, а также  мал для этого – он, определенно, не в состоянии сделать подобное за время нашего отсутствия.

Нет, это механическое решение, должно быть, принял Передовой Центр. Стелла была права: мы притворялись, что находимся в целостности и сохранности, в нашем– то положении. Это означало, что мы сели на мель в пустынной бухте. Я перебираю кусочки того, что раньше было палаткой, одеялами и запасными футболками.

Валери пинает пустую банку в воду и начинает все проклинать.

– Мы знали, что рано или поздно еда закончится, – Кейси садится на пень и массирует виски. – У нас все хорошо. Мы просто должны пройти через это.

– Добро пожаловать обратно в мир живых, Мистер Беззаботный, – огрызается Валери.

– Что, черт возьми, это должно означать?

– Как будто я не заметила, что последние несколько дней ты хандришь. Теперь же ты излучаешь фальшивый оптимизм, потому что все мы несчастны.

Кейси вскакивает на ноги.

– Ты хочешь знать, почему я хандрил? Я могу сказать прямо сейчас, потому что твоя маленькая иллюзия ничто по сравнению с тем, что я пережил вчера.

Голос Валери повышается.

– Ох, неужели? Что ж, я рада, что твоя боль заставляет чувствовать  себя таким особенным.

– Прекратите кричать, пожалуйста, – просит Джас, кстати, не особо вежливо. Удивительно, но это срабатывает: Кейси и Валери затыкаются, но перед этим Валери стонет и трет синяки на шее.

Это место не боится понемногу избивать нас. Я думаю, такая же угроза существует в тюрьмах, но из– за других взрывоопасных заключенных.

На этот раз мы фактически в ловушке.

Мы не заслуживаем меньшего.

Большая часть мира думает, что мы достойны долгой и мучительной смерти. Ушибы Кейси и Джас, возрастающий маразм Стеллы, скорее всего, это только начало.

Стелла.

– Где Стелла? – спрашиваю я.

Даже Таннер, который держался на расстоянии от остальной части нашей компании, осматривает границы лагеря, пытаясь найти что– нибудь полезное в остатках, пожимает плечами.

– Я не думаю, что она сделала это. В последний раз я ее видел в лесу, прежде чем мы пошли назад.

– Скатертью дорожка, – говорит Валери. – Сучка была головной болью, ничем больше.

Я вынуждена согласиться с ней, особенного после того, как всё сумасшествие говорит о том, что Валери не должна быть в состоянии, которое помогло ей уйти от испытания. Со Стеллой что– то не так, но я не думаю, что кто– то из нас может ей помочь.

Внезапно Таннер спрашивает:

– Что ты говорил до этого, Кейси?

– Когда? – спрашивает Кейси.

– Ты как– то назвал тест. Ты назвал его иллюзией. Что заставило тебя сказать так? Они не являются фантомами. Если бы мы не знали, что твой отец мертв, ты бы мог подумать, что он жив. Материален.

Кейси краснеет.

– Что ты имеешь в виду? Что о его отце? – спрашивает Джас.

Кейси все рассказывает. Не со злостью, но выглядит почти так, будто использует это, как предложение мира. Все карты на столе, поэтому мы можем разобраться в этом дерьме вместе.

 – Он не был реальным. Логично же, – говорит Таннер, сидя возле костра.

– Если правительство не реанимировало его, чтобы помучить Кейси, – предполагает Валери.

Кейси размышляет над этим мгновение.

– Я не рассматривал зомби.

Таннер закатывает глаза.

– Рассматривая реальные обстоятельства, я думаю, что термин Кейси был ближе всего к реальности. Иллюзии.

– Ну, о виртуальном моделировании не было и речи, – говорю я.

– Но как они становятся ощутимыми, как они чувствуются реальными... – говорит Кейси.

Таннер чешет голову.

– Технологии. Должно быть.

Но как такие технологии вообще возможны? Я чувствовала Меган в своих руках. Она была здесь, умирала. Иллюзия Кейси, как сказал Таннер, могла поднять лопату и оставить реальные – очень реальные – кровоподтеки Кейси.

– Мои неученые догадки состоят в том, что эти иллюзии должны держать нас в достаточной напряженности до момента, пока наши мысли и действия станут неустойчивыми и незащищенными, – говорит Таннер. – Затем мы умрем.

Я думаю о Стелле. Ее душевное состояние – то, что было подвергнуто пыткам снова и снова. Может быть, Передовой Центр не может получить точное показание ее моральной стрелки. В некотором роде они должны свести ее с ума, чтобы образовалась трещина, которая позволит увидеть ее внутреннее зло.

– Что теперь? – спрашивает Джас.

***

Мы наслаждаемся костром из того, что осталось от лагеря. Мы используем все. Клочки ткани, последние доски из сарая. Пятеро из нас ютятся рядом друг с другом и смотрят, как все горит.

В начале второй половины дня, когда наш лагерь  напоминает не более, чем груду пепла, мы уходим с одеждой.

Валери удивительно представляет себе географию этой местности. В своем памяти она может точно воссоздать, как далеко находится озеро, а также сгоревший дом – в другом направлении. Мы не хотим возвращаться к одному из тех мест, потому что знаем, что там. Если повезет, мы сможем найти другой способ снабжения нужными вещами.

Или же наткнемся на другой тест.

Но это, на самом деле, не имеет значения, потому что, где бы мы ни находились, безопасность нам не светит.

Поэтому мы направляемся на запад.

Дорога идет под наклоном вниз в неглубокую долину. На вершине я разглядываю черную изрезанную линию между деревьями, которая огибает это место и ведет обратно к озеру.

– Граница, – фыркает Таннер. – Должны ли мы вернуться назад?

Валери слишком любопытно.

– Если мы будем идти вдоль границы некоторое время и выясним, под каким углом она огибает это место, то сможем сказать, насколько оно большое.

– Геометрия никогда не была моей сильной стороной, – говори Таннер. – Теперь исчисление... Попросите меня нарисовать график чего– либо, и я скажу, что оно охватывает.

Валери хлопает его по плечу.

 – Не переживай, малыш. Я тебя прикрою.

Мы следуем за нетерпеливой Валери вниз к долине, к черной стене, сделанной предположительно из титана, и при этом на стену невозможно залезть.

Сосны растут напротив, как будто они были здесь всегда, как будто стена здесь была всегда. Солнце просачивается сквозь ветки, образуя лучики света, но этого не достаточно, чтобы я чувствовала себя в безопасности.

 Мы идем и идем, пока я не могу отделить язык от нёба. Ничего не меняется, кроме наклона земли, пока мы следуем вдоль стены в сторону озера. Должно быть, мы тащимся около часа по прямой, прежде чем наталкиваемся на небольшой сток воды. Все вместе приседаем и жадно глотаем столько воды, сколько сможем.

Джас издает сдавленный крик. Она кашляет. Я потираю свои щеки, когда Валери говорит:

– Боже мой. Боже мой, это...э то пиздец.

Обе девушки прикрывают рты рукой, другая рука Валери обернута вокруг плеч Джас, защищая ее. Их внимание обращено на берег слева от нас.

Я встаю, направляясь к травяному пятну, на которое они все смотрят. Прямо тогда, когда Кейси говорит «Эвелин, не надо», мои глаза натыкаются на изуродованное тело.

Желчь поднимается в горле. Я зажимаю нос, но вонь уже наполнила меня. Меня тошнит. В следующее мгновение мой желудок не выдерживает, и я выплевываю желтую кислоту на траву. На мое плечо ложится рука.

– Ты в порядке? – спрашивает Кейси. Когда я не отвечаю, он говорит. – Эй, давай уведем тебя от этого.

От этого. Я могу уйти так далеко, как только возможно в этом проклятом месте, но картинка все равно выжжена в моем мозгу. Кто это был – енот? Я не могу даже сказать, что за существо, из– за того, что его мозги вытекали изо рта, глаза вывалились из глазниц, кишки, обмотавшие тушу, как чертов рождественский подарок. Цепь обернута вокруг шеи животного, будто его держали, чтобы нанести увечья.

Я закрываю рот, и Кейси ведет меня вниз по течению. Остальные следуют за нами. Когда я плюхаюсь на траву, Таннер говорит тихим голосом:

– Это единственное животное, которое мы здесь видели.

Он прав. Здесь нет даже птиц. Нет пугливых оленей или, поедающих деревья, грызунов. Это первое животное. Мертвый, подвергшийся насилию, енот.

Подвергшийся насилию.

Таннер и я, кажется, догадались одновременно.

– Ты думаешь, это он? – спрашиваю я.

– Кто еще может быть? – отвечает он.

– Кто? – спрашивает Кейси, понимая через мгновение, о ком мы. – Гордон.

– Как, черт возьми, он может быть еще жив? – Валери начинает ходить.

Внимание Джас все еще приковано к могиле енота: она в трансе заламывает руки перед собой.

– Мы не знаем, жив ли он, – говорит Таннер. – Особенно, если это он действительно расчленил животное.

– Что ты имеешь в виду под «если это он сделал»? – огрызается Валери. – Конечно, это сделал он. Мне плевать, какого рода преступление любой из вас совершил. Никто из нас не является больным сукиным сыном, чтобы сделать нечто подобное.

 – Есть еще Стелла, – говорит Джас. Валери останавливается в глубокой задумчивости.

– Нет, – говорю я. – Что– то случилось со Стеллой, что свело ее с ума, но..., – я думаю о еноте и теряю ход своих мыслей.

– Она не способна на это. Эвелин права, – заканчивает Таннер.

Скрестив руки на груди, Кейси говорит:

– Нам нужно убираться отсюда. У меня плохое предчувствие насчет шатания без дела в месте, где что– то, неважно, что это было, сделало такое с этим животным.

Никто не возражает.

Мы встаем и продолжаем свой путь, которым шли до нашей находки. Мои ноги угрожают подвести меня в любой момент, и мне приходится прикладывать усилия, чтобы продолжать двигаться, используя стену для равновесия, когда это необходимо.

Никто не говорит в течение долгого времени, пока Валери не произносит:

– При скорости стены изгибаются, и если тюрьма в виде круга, то я могу предположить, что ее диаметр восемь миль[7].

– Но ты не можешь быть в этом уверена, – говорю я.

– Без карты, нет. Но даже если я и ошибаюсь, то очевидно, что это место чертовски большое. А это значит, что есть много неизведанной территории, о которой наша маленькая группа сейчас не в курсе.

И это приводит нас к секретам, которые могут либо помочь нам, либо навредить.

– Я говорю, что нам нужно идти поперек, и мы увидим, действительно ли диаметр тюрьмы восемь миль, – предлагаю я.

Все остальные стонут.

– Я за любое открытие, – говорит Валери. – Но не стала заходить так далеко. Я устала. И голодна. И грязная.

Грязь даже еще не покрывает нас, по моим ощущениям. Оскверненная – правильный термин, и я ни за что не буду находиться рядом с этой частью Передового Центра дольше, чем должна.

– Вы видите здесь какую– нибудь пищу? Она вообще здесь существует, если не брать в расчет разорванного енота?

– Она права, – говорит Кейси.

– Конечно, я права.

Мы наливаем воды из стока. Я пью из потока, пока не становится дурно. Когда мы отправляемся в путь, то отклоняемся от границы под прямым углом. Валери говорит, что мы сократим путь прямо между нашим лагерем и сгоревшим домом, и мы направляемся на восток – в то место, откуда пришла Стелла, где никогда не были.

Я возглавляю нашу группу, решив продолжить исключительно из– за сильной ноющей боли в спине. Все молчат.

Даже если мы поднимаемся в гору, с обратной стороны долины небо остается синим, как море. Солнце светит не в полную силу сегодня. Моя шея напряжена, независимо от того, как я растягиваю свою спину, напряженность не хочет исчезать. Трава настолько высокая, что приходится прилагать усилия, чтобы пробраться сквозь кусты, которые цепляются за мои штаны и ботинки.

Валери раздраженно фыркает позади меня.

– Помедленнее, Эв. Я не сделана для такого дерьма.

– Я не...хочу быть пойманной...ни с чем... в темноте, – мой голос хрипит, я откашливаюсь. – Гордон может быть мертв, но мы не знаем этого наверняка. Он может быть близко.

– Пятиминутный перерыв...не убьет нас... Знаешь, к черту тебя. Я останавливаюсь.

Валери опускается на колени и потирает шею в синяках. Джас тоже пользуется возможностью и останавливается. Танннер так далеко позади, что похож на фигуру путешественника, который идет по тропе, сделанную нами.

– К черту меня? Ты хотела пройти весь путь вниз к стене. Если бы это было не для тебя, мы бы не смогли подняться обратно из долины.

– Я думала, что каждый хочет знать, насколько большое это место. Не в этом ли все дело?

– Я не знаю, что можно еще сделать, Валери. Ты хочешь, чтобы мы застряли здесь посреди ночи, беззащитные?

– Ты не знаешь, найдем ли мы что– нибудь. Ты не знаешь, что мы умрем не от голода. Может быть, они поэтому и уничтожили лагерь. Потому что мы все виноваты.

– Так ты собираешься сдаться? – я смотрю на Кейси, но ему так же все равно, как и Джас. Неужели они все сдаются?

Валери ответила на мой риторический вопрос:

– Этим утром петля нашла свой путь в лагерь и потащила меня через лес. И тогда Передовой Центр забрал все, что я успела найти. Ты думаешь, мы можем что– нибудь попросить, и это место нам даст? Если оно хочет, чтобы мы голодали, мы будем голодать. Конец истории.

Проклятье, она права, и я ненавижу ее за это. И никто не спорит, потому что все думают точно так же.

Таннер добирается до нас и шлепается рядом с Джас, падая вперед на живот. Его спина опускается и поднимается.

Я не могу остановить поднимающееся во мне разочарование и обиду по отношению к ним. Я устала и голодна. И последнее, что я хочу сделать – это признать, что она действительно права.

– Прекрасно. Вы можете остаться здесь и замерзнуть сегодня вечером.

– А что будешь делать ты, пробиваться через это? – она кивает в сторону, где земля выравнивается. Я чуть не падаю, когда понимаю, что она имеет в виду.

Виноградные лозы вросли в закругленную стену, фильтрованный свет отбрасывает темные фигуры на траве. Высокие деревья наклоняются к нам, словно гребни волн. Жалкий всхлип срывается с моих губ.

– Оно. Не Хочет. Чтобы. Мы. Двигались. Вперед, – выплевывает она.

Она ошибается. Оно хочет, чтобы мы двигались вперед, но в строго определенном направлении. В углу стены отверстие – туннель, больше похожий на узкий бледно– розовый ящик с пятью изогнутыми номерами домов и гарденией [8], окрашенной в цвет алюминия.

Пень, на котором он стоит, обгорелый, но коробка выглядит настолько невинно, настолько не подходит для этого места, что инстинктивно я задаюсь вопросом, найду ли я роман Льюиса Кэрролла [9].

 Предмет в середине этого леса– тюрьма. Это не случайность. Это чье– то испытание.

Я поворачиваюсь к группе, чтобы проверить, все ли увидели то, что предстало передо мной.

– Что это? – спрашивает Джас, и, как по команде, все они поворачиваются.

Никто не признается, что это его объект из прошлого.

И это означает, что один из двух уже видел это и что прямо сейчас он может пройти свое испытание.

Или умереть.

Я несусь к туннелю. Кейси зовет меня по имени, но я не оборачиваюсь. Я протягиваю и прижимаю ладонь к розовой краске, металл чувствуется очень реально, и появляются цифры 1 2 8 3 0.

Я проскальзываю через туннель, окруженный саженцами. Дорога идет под углом вниз.

За густым лесом, деревья которого в росе, видны кованые ворота. Я открываю их, шум петель слышится в тишине. Живые изгороди обрамляют путь.

Миниатюрная нога в ботинке исчезает за первым поворотом лабиринта. Я кричу имя Стеллы.

Живые изгороди образуют односторонний лабиринт.

Небо темнеет не из– за заходящего солнца, а из– за пепла неподвижное облако накрыло воздух надо мной.

Живые изгороди ведут к дубу. Передо мной, встроенная в один из склонов горы, полированная деревянная дверь. Круглое окно имитирует кристаллические солнечные часы. Виноградные лозы ползают по лесу, как паразиты, и трещина под дверью извергает сажу.

Мое сердце бешено стучит, я берусь за дверную ручку и поворачиваю ее.

Дверь ведет в пустую комнату.

Проблески солнечного света просачиваются сквозь пыльное окно, поперек балок, на которых стоит Стелла. Перед ней установлен камин, высеченный из камня, на каменной полке стоят пять рамок. Фотографии людей. Семьи, возможно.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, – говорит Стелла. – Ты знаешь, что я сделаю все, чтобы исправить это. Ты снился мне каждую ночь. Все, чего я хочу, чтобы все было, как прежде.

 Она разговаривает с парнем. Он тощий, но красивый. Смотря в лицо Стелле, он говорит:

– Все никогда не будет таким, как прежде. Это твоя ошибка. И ты должна признать это.

– Нет, Финн, ты должен поверить мне. Это была не я. Я бы никогда ничего не сделала, что может причинить тебе вред. – Ее рыдания пронизывают тишину. – Как ты мог так подумать? – Теперь она злится. – Ты знаешь меня. Ты знаешь, что я никогда бы не причинила боль тебе или твоей семье!

Я делаю шаг вперед, затем еще один. Пол превращается в пепел, как сгоревший лист бумаги, серые лепестки вьются далеко друг от друга. Они поднимаются с земли и остаются на одинаковом уровне, как будто плавают на воде. Я протягиваю руку и касаюсь одного лепестка. Он рассыпается.

Когда Стелла замечает меня, ее брови сходятся вместе.

– Что ты здесь делаешь? – она в ярости. И больше не находится под манией и страхом.

– Я выведу тебя отсюда. Тебе больше не придется видеть его, – я протягиваю свою руку к ней.

Возьми это, сожги это, разруби на кусочки.

Это всегда возвращается.

Почтовый ящик. Она говорила о почтовом ящике.

– Ты не должна ему ничего объяснять, Стелла. Он ненастоящий.

Она заламывает руки перед собой и изучает Финна. Кажется, он так же реален, как и отец Кейси. Как Меган. Стелла протягивает руку и прикасается к его груди.

– Я знаю, что он чувствуется реальным, но это не так. Клянусь тебе.

– Не слушай ее, – говорит Финн.

– Я знаю, Эвелин, – слеза катится по ее щеке вниз. – Я знаю, что он полон лжи. Я знаю. Он приходит ко мне и говорит все те ужасные вещи, которые не соответствуют действительности. Он не соответствует действительности. Но я заставляю себя поверить, что он реален.

От углей, которые парят вокруг нас, исходит больше тепла.

 – Стелла, нам нужно идти.

– Я хочу, чтобы он поверил мне.

Зеленая вспышка заполняет комнату, и Финн исчезает.

Стелла вскрикивает и падает на колени.

Сначала я думаю, что мания вернулась. Но затем она поднимает руки. Они обгорели и стали черными.

Я мчусь к ней и падаю, хватая ее за запястья, и держу. Ее плоть очень горячая.

Она вскрикивает.

– Почему ты горишь, Стелла? Говори со мной!

Раскаленный пепел распространяется по комнате, съедает кожу на предплечьях и локтях. Она падает на спину, корчась в агонии. Я ищу воду, чтобы потушить огонь, но комната пуста.

Нижняя часть ее рубашки превращается в пепел.

Обугливаются не только руки. Кожа на ее животе покрылась пузырями и стала красной.

Она умирает.

– Что с тобой происходит? Стелла! Позволь мне помочь тебе!

Ее вопли превращаются в рваное дыхание, удушье, и ее глаза закатываются. Она цепляется за мою рубашку скрученными руками, но я ничего не могу сделать. Запах жареного мяса наполняет комнату.

Она моргает и фокусируется на мне, и я знаю, что она больше не чувствует боли. Ее светлые локоны обрамляют голову, как ореол.

Я вижу, как Стелла умирает в одиночку. Умирает одна, никто не может ей помочь.

Невидимый огонь опалил впадину под ее грудной клеткой. Все глубже, и вот она больше не может дышать. Я продолжаю говорить, пока она со мной.

– Мне так жаль, – я сомневалась в ней. Я никогда не воспринимала ее в серьез, даже когда она наткнулась в лагере, глядя, как дьявол прокладывал к ней путь.

– Почему? – слово вылетает из ее рта, тихое и искаженное.

Я не могу ответить. Все, что я могу сказать – это:

– Все в порядке. Все хорошо.

Ее тело дрожит, когда она пытается дышать, а ее легкие отказывают. Прямо у меня на глазах она задыхается, а я продолжаю лгать. Я продолжаю говорить ей, что все хорошо.

Все хорошо.

Все в порядке.

Она ушла.

Я закрываю ее веки пальцами и вытираю пот под своим носом, и моя верхняя губа теперь имеет запах горелого мяса.

Меня всю начинает трясти. Я закрываю глаза и жду, жду, когда огонь пронесется через меня, отчего я покраснею, и у меня закружится голова. Но когда я открываю глаза, дом и пепел исчезли. Я стою на коленях на лугу. Стелла лежит передо мной. Лучи солнца просачиваются сквозь деревья. Порыв ветра охлаждает пот на лбу.

Я думаю, что Стелла плавает в чистейшей воде, которую я только могу себе представить.

Рука ложится на мое плечо.

– Я тоже не сдаюсь, – говорит Кейси.

***

Мой приговор – теперь старые новости.

Я могла бы сказать, когда стала получать меньше внимания: за день до этого.

Валери получала гораздо больше удовольствия, мучая других. Каждый раз, когда я ее видела, ее лицо переживало разные фазы исцеления: что– то было сломано, либо покрыто черной, синей или желтой коркой. Я сочувствовала ей, но в то же время ей действительно необходимо было держать руки при себе.

Я смотрела ралли по телевизору в задней части комнаты отдыха. Были банды из Колумбии, Лос– Анджелеса и Нью– Йорка, которых Передовой Центр собирался протестировать, и тесты которых начнутся меньше, чем через месяц.

 Они были новой волной солдат, которые пренебрегли наукой, как истиной. Даже несмотря на то, что способность измерять мораль была доказана, окрашенные знаки, которые мелькали в толпе, говорили, что мы не боги, и ваш научный метод доказывает, что мы убийцы и защищаем своих детей.

– Всегда есть надежда, – девушка рядом со мной произносит шепотом.

У нее было доброе лицо. Я опешила, но не хотела этого показывать, поэтому  просто кивнула и сказала:

– Спасибо.

Хотя знала, что надежда бесполезна. Надеяться на что? Что до моего отъезда правительство примет решение прислушаться к хиппи и это все исчезнет?

Когда до этого правительство слушало хиппи?

Но на самом деле, не только хиппи протестовали. Были пацифистские христиане, буддисты, гуманисты и либералы, которые не хотели, чтобы на их деньги строили Передовые Центры. Именно те, кто сомневался в точности ученых, что можно определить моральный компас. Это было немыслимо двадцать лет назад, так что это не должно быть правдой.

Я закрыла глаза, утопая в пыли стрессовой лихорадки, которая появилась за несколько дней до этого.

Кто– то увеличил громкость.

Может быть, охранник, чтобы помучить меня.

– Передовые Центры вызвали возмущение среди нескольких правозащитных групп. Ученые утверждают, что наши гены не податливы. Гены непростительных преступлений, таких как: убийства и изнасилования даются при рождении...

– ... чем раньше их истребить, тем меньше будет преступлений в будущем.

– ... что пытаются раскрыть Передовые Центры, так это то, имеют ли преступники эти гены или их преступления были одноразовыми.

***

Той ночью я мечтала об удушающей темноте. Я знала, что это была смерть. Я лежала на спине, руки и ноги растопырены, будто я создавала снежных ангелов в густой, ощутимой темноте. Я позволила крикам моих жертв наполнить меня. Я хотела присоединиться к ним в ближайшее время.

И тогда все сборы будут оправданы.

ГЛАВА 9

Я не могу вдохнуть. Запах Стеллы повсюду.

– Дыши глубже, – убеждает Кейси, как будто убаюкивает меня. – Глубокий вдох. И выдох.

Я пытаюсь. Открываю рот, но мои легкие отказываются сотрудничать. Наконец, горло расслабляется, и я рывками вдыхаю кислород.

Мой голос возвращается к жизни, и  рыдания нарушают тишину. Я зажимаю в кулак ткань его футболки и плачу у него на груди. Я визжу, плачу, кашляю, а он молчит. Он не говорит мне, что все будет хорошо. Он держит меня, пока я не успокаиваюсь, пока все мои мышцы не расслабляются, кроме тех, что сжимают его одежду.

Каждая мысль, что проносится у меня в голове, – это несвязанные фрагменты...

Кейси помогает мне встать на ноги и ведет подальше от поляны. Ничто не кажется знакомым, и я знаю, что это не из– за того, что я дезориентированная из– за смерти Стеллы. Дорогу к дому указывали мне живые изгороди, и были ли эти изгороди иллюзиями или нет, их здесь больше не было.

Мы направляемся вверх по холму, надеясь найти Валери, Джас и Таннера, но солнце находится на неправильном месте на небе. Это не тот холм, на котором они должны быть.

Мы развернулись обратно.

– Это неправильно, – говорю я Кейси.

– Я знаю, – говорит он. – Уровень земли поднимается там. Мы можем пойти в западном направлении.

Кейси увеличивает темп, и я следую его примеру. Когда земля выравнивается, и деревья появляются реже, становится ясно, что мы вышли на незнакомый луг.

В центре стоит стол с красным потрескавшимся сидением, виноградные лозы оплетают его ножки, как будто он находится здесь уже много лет.

Возьми это, сожги это, разруби на кусочки. Оно всегда возвращается.

Одно за другим. Нет времени бездействовать. Никакой пощады. Передовой Центр сыт нами по горло сегодня. До этого все было слишком просто. Теперь он хочет видеть, как мы страдаем.

И я следующая.

– Кейси.

Он уже схватил меня и тащит назад, подальше от луга, в темный лес.

– Это будет преследовать нас! – кричу я.

Он знает, что нет возможности этого избежать, и все же пытается меня защитить.

У меня хватает сил, чтобы вывернуться из его объятий и побежать вниз к лугу.

Объекты вызывают иллюзии – объекты разбросаны по лесу, так что мы не можем избежать их. Они восстанавливают наше преступление. Нашу черную метку.

Это будет просто Меган. Меган с пулей, прошедшей через ее мозг, лежащая где– нибудь в лесу.

Я чувствую присутствие Кейси позади. Я знаю, что он хочет протянуть руку, чтобы схватить меня и перекинуть через плечо, и убежать отсюда.

Я иду к столу. Там есть щель между деревьями, куда проникает свет, прямо на ободранные фанеры, кусок, вырванный из красного дерева.

Это не может быть копией. Он слишком безупречен, чтобы быть точной копией.

– Хорошего психопата выделяет знание того, что он неуязвим.

О Боже.

Я так ошеломлена, что не знаю, удастся ли мне посмотреть на него, прежде чем я упаду в обморок. Но я делаю это. Он ждет на краю поляны, темные волосы переливаются под палящим солнцем.

Кожаная куртка, узкие джинсы. Даже в большом количестве ангельского света, которое я видела в этих лесах, он окружен темнотой.

Я могла бы столкнуться с умирающей Меган. Я могла бы столкнуться с отцом Кейси.

Но сейчас я бегу.

Не в природе Ника преследовать меня.

Он не такой. Он относится к типу людей, которые появляются и забирают часть вашей души, как будто играют в шахматы.

Поэтому, когда он вновь появляется передо мной, я знаю, что не могу сделать это. Не после Стеллы.

Даже если я захочу скрыть свои мысли от чипа, который меня читает, оно появляется прямо в глубинах моего разума.

Я рада, что он мертв.

Я падаю на колени.

Он медленно наклоняет голову. Может быть, он обеспокоен тем, что я не готова бороться в этот раз, что не готова играть в его игру.

Ореол света окружает его. Я закрываю глаза.

Его шаги медленны и осторожны, но я могу слышать каждый из них. В промежутке тишины между его последним шагом и моментом, когда он прижимает холодное дуло пистолета к моему виску.

– Держу пари, ты наслаждаешь этим, умирая, как она. Как будто думаешь, что ты гребаный мученик, – выплевывает он.

Я открываю рот, чтобы сказать свои последние язвительные слова. И давлюсь ими.

– Хотя ты не заслуживаешь этого. Ты заслуживаешь ждать.

Слышу шаги позади себя. Давление от пистолета исчезает, и я открываю глаза.

Он ушел.

Кейси берет меня в охапку и судорожно вздыхает. Нам не нужно разговаривать. То, как он расчесывает своими пальцами мои волосы, говорит ты все еще со мной.

Я поворачиваюсь и обрушиваю свои губы на его.

***

Мы, наконец, находим место, где оставили остальную часть нашей группы. Деревья освобождаются от виноградных лоз, и стены здесь больше нет.

Но также здесь нет Джас, Валери и Таннера. Мы зовем их, но никто не откликается.

– Они могли пойти искать нас.

– Мы не можем оставаться здесь, чтобы ждать.

Он кладет руку мне на талию.

– Мы не должны.

Мы знаем, что находимся близко к озеру, поэтому Кейси и я придерживаемся этого направления для того, чтобы спуститься. Достигнув берега, я испытываю облегчение, даже если это напоминает мне мой первый тест, который устроил Передовой Центр. Мы набираем воду, а затем движемся в единственном направлении, в котором еще не двигались.

На восток, в сторону гор.

Паника потихоньку охватывает меня, когда солнце садится. Мы застряли в холодной темноте  лишь друг с другом. По крайней мере, поднимается полная луна, освещая землю, так что мы можем спокойно идти.

Кейси и я не разговариваем – единственное, о чем я хочу говорить, – это о том, как я потеряла самообладание, насколько большое это место, и как я голодна.

Я начинаю понимать Валери. Сдаться, свернуться калачиком с этим парнем в своих руках – звучит чрезвычайно заманчиво.

– Мне кажется, что я начинаю видеть вещи, – говорит Кейси, когда мы натыкаемся на плотно растущие кустарники, и нам следует вернуться назад.

– Какие вещи?

– Маму.

– Твою маму.

Он кивает. Я смотрю в том же направлении, что и он, и вижу ее в нескольких ярдах от нас. Джинсы и футболка, волосы собраны в пучок. Света недостаточно, чтобы увидеть сходство между ее чертами лица и Кейси.

– Следуйте за мной, – приказывает она.

– Это может быть ловушка, – говорит Кейси.

– Мы все равно умрем, если должны умереть, правильно?

– Хорошо, хорошо.

Кейси держит меня за руку. Он нервничает.

– Сюда.

Сам путь проходит через деревья, по которому она нас ведет, прежде чем она исчезает. Мы проходим еще пару сотен футов, прежде чем выходим к поляне, на которой стоит одинокий коттедж.

 Со стороны это не более чем лачуга. Тепло распространяется по моему телу при мысли о том, что может нас ждать.

– Мы должны быть осторожны, – предупреждает Кейси.

Я устала быть осторожной и, чтобы это доказать,  отпускаю его руку и бегу на шатких ногах. Я нахожу дверную ручку, берусь за нее и поворачиваю.

 – Открыто.

Воздух внутри коттеджа затхлый. Нет ни электричества, ни раковины.

Одна комната с кроватью и шкафами. За их дверьми  находим провизию: немного сухих пайков и рыбные консервы. Никогда в жизни я бы не стала есть какую– то мертвечину, как эта, но теперь не откажусь от  влажного картона и буду наслаждаться этим.

Мы находим немного мыла, зубную пасту и щетки. Я проверяю снаружи и нахожу водяной насос, который не увидела при входе.

Мы едим все, что можем найти, не заботясь о порциях.

– О чем ты думал... – мы сидим со скрещенными ногами на кровати напротив друг друга, – когда пистолет был рядом с моей головой?

Лунный свет отражается в радужных оболочках его глаз.

– Что любой из нас может умереть в течение ближайших нескольких дней. И что я был эгоистичной задницей в течение последних двух.

– Неправда. Ты хорошо справлялся со всем дерьмом, учитывая обстоятельства.

– Мне было жаль себя, Эвелин. Я был так занят, чувствуя жалость к себе, и ты могла умереть сегодня.

– Я должна была.

– Что?

– Я должна была умереть сегодня.

Он хмурится.

– Я буду как Стелла. У них свои планы на меня, прежде чем они прикончат меня.

Он сжимает мою шею и целует. Его губы шероховатые и потрескавшиеся и отлично согревают. Мы отстраняемся друг от друга, но он не отпускает меня.

– Ты не будешь как Стелла.

– Если бы я умерла сегодня, для тебя бы было лучше, – говорю я. – Для нас, чтобы не зашло слишком далеко.

Его губы дергаются, и свет отражается в его глазах, сквозь зеленый и коричневый, как его ушибы, но почему– то гораздо красивее.

– Как думаешь, что я собираюсь сделать с тобой?

– Ты пахнешь, как рыба.

Он смеется. Ох, он действительно смеется. Я забыла, на что похож этот звук.

Когда первые лучи солнца просачиваются через окна, я иду на улицу и наполняю бассейн водой с помощью насоса. Вода все еще холодная, но я не хочу ничего больше, как быть чистой.

Он присоединяется ко мне, чтобы почистить зубы, а когда уходит, то я снимаю свою рубашку и вешаю ее на крыльцо, а затем скидываю остальную одежду и бросаю ее в наполненный таз.

Я знаю, что он наблюдает за мной, пока я стираю свою одежду обнаженная. Используя мыло из шкафа, я занимаю себя тем, что стираю каждую вещь и ополаскиваю ее, хоть и дрожу от холода. Когда я вешаю оставшиеся вещи рядом со своим свитером, то вижу, что он смотрит на меня через окно. Его взгляд перемещается вниз к моей груди в течение доли секунды. Я отворачиваюсь от него и иду к воде.

Кейси выходит на улицу.

– Я думаю, что тебе нравится мыться рядом со мной.

Я кусаю губы.

– Возможно, ты прав.

– Ты хочешь, чтобы я помог с насосом?

– Было бы здорово, – говорю я беспечно.

Я могу сказать, что он пытается не смотреть, когда наклоняется рядом со мной и качает воду в бассейн. Я складываю ладони, чтобы собрать воду и ополоснуть плечи, и умываюсь так быстро, как только возможно. И без намека на сексуальность. Я больше, чем уверена, что дрожу, как мокрая собака. Я брызгаю на него водой в попытке уменьшить неловкость.

– Если водная борьба – это то, что ты хочешь, Ибарра, я могу устроить это.

– Я бы предпочла, чтобы ты разделся и присоединился ко мне.

Мне не нужно просить дважды. Сгорбившись, он снимает с себя рубашку. Затем протягивает руку, сжимает заднюю часть моего бедра и оставляет поцелуй на верхней части моего бедра.

 Я шепчу его имя, и вдруг он оказывается в бассейне со мной, его штаны по– прежнему на нем. Его рот обрушивается на мой. Я вожусь с кнопкой на его штанах и приспускаю их.

– Почему мы снова делаем это здесь? – спрашивает он.

Я ухмыляюсь и достаю кусок мыла из воды, втирая в его грудь. Когда он смывает мыло, мы бежим внутрь. Там нет полотенец, поэтому мы вытираем себя насухо одним из одеял, что лежат на кровати. Я собираю свои волосы и завязываю их в узел.

Он тянет меня на свои колени. Я провожу пальцем по его лбу, убирая волосы.

– Я не против того, чтобы мои последние воспоминания были о тебе, – говорю я.

Я бы хотела знать его лучше. Я бы хотела, чтобы у нас была возможность сходить на свидание без угрозы, которая висит над нашими жизнями, и я могла бы слышать его смех после рассказа глупой шутки. Мы бы говорили о тех местах, в которых побывали, и о предметах, которые до сих пор изучаем в колледже. Возможно, мы бы решили, что другой человек – это хорошо, но не совсем правильно, и мы бы никогда не дошли до этого.

Он сокращает расстояние между нами и прижимается губами к моему обнаженному плечу.

Несмотря ни на что, это не было бы таким.

Все было бы без наблюдения инженера– извращенца, это произошло бы после горячей ванны в моей квартире или в хорошем отеле. Я бы пахла лавандой, а не потом и хозяйственным мылом.

У нас никогда не будет этого.

Это будет только Кейси, я всегда буду знать.

Его язык скользит по моему горлу, и он падает обратно на кровать. Когда я лажусь на него, он перекатывается и оказывается сверху, его пальцы исследует внутреннюю часть моего бедра.

Он прислоняется своим лбом к моему, наши быстрые вдохи сливаются друг с другом. Он нагло смотрит мне в глаза, когда говорит:

– Мы начнем отсюда, – а затем входит в меня.

Такое чувство, будто мы всегда были любовниками. Я выгибаю спину, когда он проводит пальцами по ней вниз. С каждым толчком я чувствую, как он ослабевает, становится более податливым, каким был после своего испытания, когда был в синяках и ранах, и сломленным. Но сейчас его отдача отличается. Он не отдает свою жизнь. Он отдается мне.

Мы переворачиваемся, и я сажусь на него. Я касаюсь его губ, и он открывает рот и кусает мой палец.

 Я двигаюсь на нем, и веки его глаз, дрожа, закрываются, он дышит рывками, как я. Он сжимает мои бедра, умоляя, чтобы я замедлилась, прежде чем он кончит. Подушечками пальцев он рисует круги на моей коже.

Я не была в таком уязвимом положении с человеком год. Никто не хотел, чтобы я чувствовала себя уязвимой с ними.

 – Ты в порядке? – спрашивает он.

Я соскальзываю с него и ложусь на спину, пытаясь избавиться от ощущения того, как он ощущался внутри меня.

– Я... гм...

– Прошло много времени, – говорит он. Это своего рода мило, что он думает, что один здесь виноват, как будто он не хорош в постели. Я на самом деле хочу, чтобы он был плох, потому что чувство, будто мы очень хорошо знаем тела друг друга, неправильное.

– Я не привыкла быть с кем– то вот так. Это... слишком.

Он поворачивается на бок, его пальцы находят внутреннюю часть моего бедра.

– Что насчет этого?

Сила, которая исходит от его рук, огонь и лед одновременно.

– Хорошо, – шепчу я.

Он опускает голову, пока его губы едва касаются меня, рука медленно поднимается по моей ноге. Я произношу его имя, и он скользит пальцами внутрь меня, его лицо над моим, только вне досягаемости.

Он наблюдает за мной все время, пока его рука движется в идеальном ритме, и до тех пор, пока я не разваливаюсь на части под ним, каждый мой мускул сжимается. Он набрасывается на мой рот, как будто пытается почувствовать мой оргазм.

То, как он расслабляется после, говорит мне о том, что все сработало.

Он покидает постель лишь раз, чтобы постирать свою одежду и повесить ее, как делала я, а оставшуюся часть дня мы лежим в нашей новой кровати голые, лицом друг к другу, разговаривая о детстве, средней школе и колледже.

Мне это нравится. Мне нравится притворяться, что утром и днем мы нормальные.

Он вырос в штате Теннесси, но переехал в штат Иллинойс со своими родителями, когда ему было тринадцать. Он единственный ребенок в семье и отучился только половину семестра в колледже, где планировал руководить строительством.

И ему только девятнадцать.

– Я чувствую себя зрелой женщиной.

– Ты всего лишь на три года старше меня.

– Все же это имеет значение в нашем возрасте. Я была другим человеком, когда начала учиться в колледже.

 – Да, но... – он замолкает. Я знаю, что он собирался сказать, что я была другим человеком до преступления. Уверена, что все мы были. Он качает головой, решив не развивать тему. Вместо этого его уносит в более трудное направление. – У тебя был парень?

 – Д...Да.

– Ты любила его?

– Извини?

– Просто спрашиваю.

– Да. А потом он бросил меня.

Он тянет с ответом.

– Мне жаль.

– Все...в порядке. Все хорошо.

Он моргает и смотрит в сторону. Веснушки заставляют его выглядеть моложе. Не знаю, почему я даже не предполагала, что он – девятнадцатилетний парень.

 – А у тебя была девушка?

Он протягивает руку под голову.

– Несколько. Ни одна не задержалась.

– Почему нет?

– Есть проблемы с людьми, с которыми я сближаюсь.

– Это то, что говорят тебе терапевты?

– Не– а. Я просто не хочу быть с кем– то, если в конечном итоге стану похож на отца. Я видел, что это сделало с мамой. Она любила его так сильно, что терпела все дерьмо, которое он вываливал на нее. Никто не должен проходить через такое.

– Ты не он. Что насчет меня?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты боишься сближаться со мной?

Он думает в течение долго времени.

– Думаю, я уже задолбал себя подобным вопросом.

– Необязательно, – я случайно провожу пальцем по центру его груди. – Даже если мы выберемся отсюда, мы могли бы пожать друг другу руки и разойтись. Мы бы никогда больше не увиделись.

Он смеется над этим и берет прядь моих волос, оборачивает вокруг пальца и мягко дергает.

– Это смешно.

– Почему?

– Потому что ты не просто какая– то девушка, Эв. Ты великолепная катастрофа. Ты потрясающая.

– Это не комплимент. Ты знаешь это, не так ли?

Он стреляет в мою сторону дьявольской ухмылкой, которая делает его идеальным. Затем, когда следующая мысль возникает в его голове, он становится серьезным.

– Ты знаешь, что похоже на то, что ты любишь кого– то так сильно, что готов убить.

 Эта мысль посещала и меня, поэтому я говорю вслух.

– Ты веришь в то, что я сказала судьям, было правдой.

– Я верю в то, что видел, когда мы были в пещере. Эта девушка была твоей подругой, так? – Он, должно быть, увидел, как я вздрогнула, когда упомянул Меган. – Прости меня, Эв. Я не имел в виду...

– Не извиняйся, – я вижу ее. Это напоминает мне то, что я делала вид, что она рядом со мной в камере, когда был самый отчаянный момент моего суда. – Я должна была переживать этот день снова и снова. Я пережила это.

– Ты лжешь. Ты сама говорила мне это. Ты не пережила эту трагедию.

Я понимаю, почему мы с Кейси так быстро движемся, несмотря на то, что хотели оторвать друг другу головы, когда впервые встретились. Кейси и я – мы достаточно вспыльчивые, чтобы убить тех, кого любим. Я уверена, что многие скажут, что готовы сделать то же самое. Но они лжецы.

Я наклоняю голову, пока мои губы не касаются мочки его уха.

– Возьми меня снова, – шепчу я.

Он переворачивает меня и целует, пока не становится трудно дышать, его язык скользит по моей нижней губе. Он шепчет мое имя, когда у него появляется возможность вдохнуть воздуха, и мне интересно, возможно ли влюбиться за последние несколько дней. Или обстоятельства только разыгрывают меня.

Это несправедливо.

Это несправедливо, он чувствуется настолько совершенным в этот момент.

***

Тишина заполняет оставшуюся часть дня. Наша одежда сложена, мы едим и снова моемся в бассейне. Я засыпаю в объятиях Кейси, его губы целуют мою шею. Я помню, что пытаюсь дышать с ним в унисон, когда просыпаюсь часами позже в темноте.

Позже тень склоняется над нашей кроватью.

13 июля, прошлый год

Дом мамы

Тодд уснул прямо на мне после обеда, пока я была в качестве няни. Мама не заслуживает какой– либо помощи от меня, но я скучаю по этому маленькому негодяю. Это несправедливо, что я избегаю его из– за нее.

Я полулежала перед телевизором в течение нескольких часов. Когда я поняла, что Тодд спит, переключила программу на что– то, что больше нравится мне – комедию, которую Меган и я постоянно смотрим. Приближаются сумерки, и я начинаю дергаться. У Меган и меня было сегодня итоговое собрание, на котором мы бы могли проверить наши проекты, чтобы убедиться, что почти все из них готовы. Я сказала маме, что могу нянчиться с Тоддом только до шести.

Было десять минут седьмого.

Она не брала телефон, а я не могла оставить Тодда в одиночестве.

Тодд шевелится, когда мама приходит домой в половине седьмого.

Было тяжело оставлять его, когда стон, который он издал, был таким нуждающимся, как будто требовал тепла от меня, потому что я единственная, кого он касался за эти месяцы. Что вынудило чувствовать себя сильной – казалось, я была ласковой мамой, а он никогда не ощущал материнской любви.

Я медленно опустила его на кровать, накрывая покрывалом до подбородка, когда он заерзал от дискомфорта. Я заправила края вокруг него, ожидая каждую секунду, что она фыркнет и бросит свои вещи на обеденный стол. Я знаю, что она пыталась быть настолько драматичной, насколько это возможно.

И все же она продолжила свои действия, которые говорили, что она пытается донести до меня, отказываясь произносить слова. Так что я заговорила с ней.

– Ты опоздала, – сказала я.

Она медленно вытащила заколки из волос, как будто у нее было все время мира. Я знала, что она делает это нарочно. Ее бесконечное нытье, чтобы заставить меня сидеть с Тоддом, было всего лишь уловкой, чтобы сделать меня несчастной. Не то чтобы я думала, что она наслаждается, делая меня несчастной. Это была игра власти, которая хорошо мне знакома. Нетерпеливость была моей слабостью, и она знала, как это использовать.

– Я ухожу, – сказала я, надевая пальто и закидывая сумочку на плечо.

– Не разыгрывай сцену из– за того, что я задержалась на несколько минут.

Я сделала ей одолжение, и мне не высказали благодарности.

– У меня открывается галерея в следующем месяце. Моя галерея. А теперь мне придется опоздать на самую важную встречу.

Я была почти у двери, когда она сказала мне:

– Ты не говорила мне об этом.

Я остановилась.

– Не думала, что должна. Мне казалось, что ты уважаешь тот факт, что я приехала сюда и сказала тебе, что должна уехать в определенное время.

– Это не то, что я имела в виду, Эв. Я бы хотела пойти.

В секунду издевательство сорвалось с моего рта, и я знала, что это прозвучало плохо, но не хотела забирать свои слова обратно.

– Все хорошо, мам. Ты не должна делать вид, что заинтересована в моем печальном поводе для триумфа.

Я злилась, подпитывалась гневом, который чувствовала в тот момент, поэтому хлопнула дверью. Когда я села в машину, то надеялась, что Тодд простит меня за мой кратковременный порыв – мое желание злиться на маму было сильнее, чем необходимость попрощаться с ним. Я должна была сделать что– нибудь для него – может быть, сходить с ним за мороженым или что– то подобное.

В следующий раз я видела Тодда – или маму – в тюремной камере для свиданий.

ГЛАВА 10

Это, должно быть, тест.

Испытание может начаться в любое время – конечно, о безопасности и речи быть не может. Валери была похищена прямо из нашего лагеря.

 Тень вскрикивает и пятится назад.

– Господи! Эвелин, прикрой свою грудь!

 Испугавшись, я натягиваю простыню до шеи.

– Таннер? – Кейси проснулся. – Таннер?

Мое зрение привыкает к темноте, и я смогла увидеть его, одной рукой прикрывая грудь.

– Понятия не имел, что вы здесь, ребята. Напугали меня до смерти.

Кейси оборачивает одеяло вокруг своей талии. Я делаю импровизированное платье из простыни и встаю. Я хочу подбежать к нему и обнять, но  не думаю, что он будет в восторге из– за моего вида.

– Как ты сюда попал? С тобой все в порядке? Где Валери и Джас?

– Помедленнее, – вздыхает он. – Дайте секунду, чтобы мое сердце успокоилось.

Я с тревогой жду, когда Таннер отдышится, садясь на кровать и сжимая простынь в кулаке. Кейси покидает кровать и нервно похлопывает Таннера по плечу.

– Мы беспокоились о вас, ребята.

– Ребята – это всего лишь я, – говорит он.

По моему телу пробегает холодок. Джас и Валери.  Если он один, тогда…

– Я потерял Джас и Валери тогда же, когда и вас.

Вздох облегчения срывается с моих губ.

Они могут быть живы.

– Любопытство взяло верх, – продолжает Таннер. – Я подумал, что почтовый ящик – это начало испытания, и чем больше я думал об этом, тем больше хотел увидеть то, что было за его пределами. Валери и Джас были против. Туннель привел меня прямо к подножию холма, и живые изгороди стали переплетаться между собой.

– Как будто Передовой Центр не хотел, чтобы ты возвращался. – Я роюсь в шкафу и нахожу немного крекеров и рыбных консервов, передавая ему. – Ешь.

– Я в порядке. Я не хочу есть.

– Проклятье, Таннер. Ешь, прежде чем я заставлю тебя съесть это.

Он вздыхает и садится на кровать, положив еду перед собой.

– Это то, о чем я тоже думал, что Передовой Центр не хотел, чтобы я возвращался. Во всяком случае, я блуждал сам по себе с тех пор, как потерял всех. Я... гм... – Он высыпает крекеры из пакета себе в руку. – Я проходил испытание.

– Как все прошло? – тон, которым спрашивает Кейси, звучит так, будто он спрашивает о бейсболе, и какая– то больная часть меня хочет рассмеяться. Вместо этого я ударяю его по плечу.

– Не так уж плохо, – говорит Таннер. – Я же не мертв, не так ли?

– Что случилось, если ты не возражаешь, что я спрашиваю? – говорю я.

Он размазывает рыбный паштет по сухому печенью.

– Довольно долго шел. Пытался заставить себя двигаться, искать озеро, чтобы найти воду. В конечном итоге я нашел свой спусковой крючок в лесу.

– Спусковой крючок? – спрашиваю я.

– Удочка. Вещь, которая запустила мой тест. Я много думал об этом и после твоей истории, и после испытания Валери с куклой я вспоминал, что было раньше с нашей первой ночи здесь.

– Когда Салем и Эрити умерли, – вмешивается Кейси.

– Да. И хотя расплывчато, я помню, что Салем сказал что– то конкретное о бутылке ликера в шкафу, как он вспомнил о «хороших временах и плохой карме». Очевидно, что это напомнило ему о преступлении.

– А Эрити? – спрашивает Кейси.

– Нож, – отвечаю я. – Помнишь? Джас сказала, что она узнала его, как будто это ее собственный.

– В любом случае, у меня было два теста.

– Два?

Таннер кивает головой.

– Тот же спусковой крючок. Я был идиотом и наткнулся на него второй раз. Иллюзия немного отличалась,  хотя такая же страшная. Но я сделал это. Я выжил.

Кейси протягивает мне одежду, и Таннер отворачивается, когда я надеваю ее, хотя мне все равно, на самом деле. Я размышляю вслух:

– Таким образом, эти тесты, это, гм, переживание наших преступлений начались с объектов. Объект связан с нашим преступлением. И они вызывают иллюзии?

– Как они могут их вызывать? – спрашивает Кейси.

– Откуда я знаю? – говорю я резко. – Почему мертвые люди появляются?

– Иллюзии, – говорит Таннер.

– Иллюзии, которые могут швырять лопаты, – добавляет Кейси.

Иллюзии, которые могут убить.

– Но эти вещи не могут быть в нашем сознании, – говорю я. – Если бы мы были галлюцинациями, то другие не могли бы видеть их.

Таннер поправляет свои очки.

– Я не знаю. У меня нет ответа для тебя. Короче говоря, я жив. Всего лишь  я подумал, что собираюсь упасть в обморок от голода, прежде чем рюкзак, полный сухого пайка, буквально упал с деревьев.

Только потом я замечаю ремни на его плечах. Кейси и я случайно наткнулись на убежище, когда у нас не осталось надежды.

 Такое чувство, что это место знает.

– Как ты нашел коттедж? – спрашивает Кейси.

– Мой лучший друг привел меня сюда. Сумасшествие, да?

– Нас привела мама Кейси, – говорю я. – Эта тюрьма не так бессердечна.

– По крайней мере, это место показывает тебе, куда идти, когда не хочет, чтобы ты умер.

– Или когда с тобой покончено, – говорит Кейси.

Это напомнило мне.

– Смерть Стеллы.

Выражение лица Таннера аналогично тому, что было у него, когда мы рассказали ему о смерти Блейза.

– Я предполагаю, что она не была настолько невинна, – добавляю я, потому что, если будет сказано еще что– нибудь, это напомнит мне о том, что я пыталась забыть.

Он качает головой, но ничего не говорит. Он усердно обдумывает то, что я ему сказала.

Мы заканчиваем разговор. Солнце опускается за горизонт, так что Кейси и я отдаем нашу кровать, чтобы Таннер поспал. Мы садимся на крыльцо, одеяло обернуто вокруг наших плеч. Холмы раскрашены в различные цвета.

Это не какой– то трюк моего разума, что я видела Меган, которая умирает передо мной. Или то, что отец Кейси вернулся к жизни. Являются ли эти тесты той или иной формой наказания?

Это справедливо, что каждый из нас проходит через эту пытку.

Даже тем из нас, у которых чиста душа, нужно напоминать, что то, что мы делали до сих пор, по своей сути непростительно. Те люди, которые могли бы когда– нибудь полностью простить меня, находятся здесь, в Передовом Центре, потому что заслуживают прощения.

Я кладу голову на плечо Кейси,  и он целует мои волосы. Затем, через некоторое время, он говорит:

– Я снова вижу эти вещи.

– Разве не все мы, – говорю я.

Он выпрямляется.

– Ох, дерьмо.

На холмах что– то странно мерцает. Рябью отражается солнце. Когда я щурюсь, то замечаю, что все деревья накренились вперед под каким– то весом.

Вода. Вода течет через холмы.

Не дождевая вода, которая вызывает оползень через несколько часов. Это медленное наводнение, ленивое цунами. Я проклинаю все, когда вода скользит к подножию гор и собирается там, простираясь к нам и нашему маленькому коттеджу, отказываясь замедляться.

Я вскакиваю на ноги.

– Откуда это идет?

– Озеро? – он встает. – Это самый большой источник воды, который мы тут видели, и это в том направлении. Но как?

Выглядит так, будто озеро теперь ведет свою собственную жизнь – вода из него ползет к нам.

Мы находимся в бассейне, и при этом в узком, несмотря на то, что холмы позади нас не так высоки. Вода не будет продолжать двигаться вниз, в долину.

Она заполнит коттедж.

Вода течет ровным потоком, собирая грязь, траву и ветки. Через секунду вода омывает мои ноги. Хлюпает крыльцо. Весь коттедж стонет, как бы предупреждая. Я оборачиваюсь и иду к Кейси, который тут же хватает меня за руку.

– Мы должны убираться отсюда, сейчас же! – вопит Кейси.

Я бросаюсь к двери. Таннер стоит у кровати и с безумным взглядом смотрит в окно, неуверенный, ночной кошмар это или явь.

– Вода, – объясняю я. – Она собирается затопить всё! Мы должны выбираться отсюда вплавь.

Ему больше не нужны объяснения, он хватает свои очки и рюкзак с кровати.

Вода плещется на крыльце, когда мы мчимся обратно, молча скользя по земле. Такое чувство, что я была здесь раньше, когда спала, откуда– то появилось давление от опасности. Я беру за руку Таннера и Кейси, ботинки болтаются на ногах от холода, когда я плетусь с крыльца. Кейси тащит меня дальше.

Поток идет медленно. Непосредственная опасность никогда не доходит до нас, как будто по сценарию. Мы движемся так быстро, как позволяют наши обремененные ноги. Мы тащим себя через поле к северным холмам, и когда поднимаемся, вода достигает наших пяток, даже когда Таннер запутывается в подлеске, мы вынуждены остановиться и освободить его.

Словно поток замедляется для нас.

Мы достигаем вершины. Я падаю на колени. Вода остановилась и сочится с соседних холмов, и новое озеро спокойно, коттедж полностью погружен в воду. Будто и не существовал вовсе.

– Иллюзия или реальность? – Кейси с трудом дышит.

– Я не знаю, – Таннер хрипит. – Вода. Не кажется. Реальной.

Таннер прав. Путь, по которому вода двигалась к нам, был сюрреалистичным и сказочным, будто озеро решило скользить по бассейну из– за нас. Вода чувствовалась холодной, но все равно это не похоже ни на что,  что я видела прежде. Она пыталась напугать нас, но не убить.

Боясь того, что наводнение будет расти, мы спешим вниз по склону, слышен только топот наших ног. Мы приближаемся к нашему разрушенному лагерю. Мы звали его домом в течение нескольких дней, но, по крайней мере, я чувствовала, что принадлежу к чему– то.

Теперь я не уверена, что Валери и Джас живы.

Вокруг нас появляется больше сосен, и я прижимаю свою руку к себе вместе с локтем Таннера.

Все мои мышцы сокращаются сами по себе, умоляя остановиться, но я не могу – парни продолжают поддерживать меня, заставляя двигаться. Таннер хрипит, и ему трудно дышать, и я молю Бога, чтобы он не упал.

Кейси останавливается в тупике, и я скоро догоняю его.

Лопата.

Та лопата, которая подпирала дерево.

– Блядь, – ахает Кейси.

Продолжай бежать, хочу крикнуть ему я. Почему ты остановился? Но я не могу. Меня пронзает страх.

В один момент пространство между двумя силуэтами деревьев свободно, а в следующей –  его заполняет тень человека. Джинсовая рубашка и потрепанное лицо. Отец Кейси вернулся.

Он должен быть мертв.

Он делает шаг вперед, протягивает руку и хватает ручку лопаты.

– Думали, что покончили со мной? – он снова делает шаг вперед, наклонив голову.

– Пожалуйста, – умоляю я. – Нам нужно уйти отсюда.

– Он будет преследовать нас, – отвечает Кейси. – Ты знаешь это.

Я поворачиваюсь к Таннеру, но он очарован отцом Кейси. Я хочу встряхнуть его, чтобы он помог мне убедить Кейси, что мы сошли с ума, чтобы ждать, но на это нет времени.

Из рощи позади отца Кейси появляется Меган.

– Какого черта? – кричит Кейси.

Она ошеломляет меня. Я ничего не могу сказать, даже когда Таннер шепчет:

– Кто это?

Кровь из раны от пули течет вниз по ее виску. Как она может быть здесь, если моего стола нигде не видно?

– Что мы будем делать, Эв? – спрашивает она. – Мы бы утопили этого сукина сына, если бы он не побывал в твоей киске и не убил себя. Посмотри, что он сделал со мной. Посмотри!

Отец Кейси поднимает лопату и бьет Меган, в результате чего удар приходится на верхнюю часть ее головы. Она падает. Он бьет ее, пока не превращает в кашу, кровь проливается на траву.

Я не могу ничего с собой поделать. Я знаю, что это не по– настоящему, но не в силах справиться с тем, что она вновь умирает передо мной. Мои колени, даже если я вкладываю все свои силы, подводят меня.

Я кричу так громко, что ничего не слышу, кроме себя.

Кейси сгребает меня в охапку, и я борюсь с ним, понимая, что не могу спасти ее.

Ее труп обезображен, череп раздроблен, глаза окрашены кровью.

Небо мигает зеленым светом. Все небо, как одна сплошная зеленая молния. Звучит чей– то голос.

Модуль семнадцать, разъединение.

Меган и отец Кейси исчезают.

На их месте парит небольшая серебряная сфера. По размеру она не больше мяча для софтбола[10]. Мгновение она задерживается в воздухе, а затем беззвучно зигзагами уплывает от нас, пока не оказывается вне поля зрения.

 – Что, – выдыхает Таннер, – что это было?

Я вдыхаю и тру свой нос рукой.

– Без понятия.

– Половина теста для меня и половина теста для тебя? – спрашивает меня Кейси.

– Части вашего прошлого? – спрашивает Таннер.

– Девушка… Девушка была Эвелин. Мужчина был моим. Но что это за мяч?

– Модуль семнадцать, разъединение.

– Эвелин, – пальцы Таннера находят мое запястье. Он крепко сжимает его, но не смотрит на меня. Он смотрит на место, где испарились Меган и отец Кейси. – Когда впервые вы увидели зеленый свет?

– Когда маленькая девочка, которую убила Джас, вошла в лагерь.

– Девушка, которая волшебным образом появилась из ниоткуда.

– На самом ли деле они появляются из ниоткуда? – спрашивает Кейси.

– Нет, как правило, есть объект, который их вызывает. Ты еще когда– нибудь видела свет, Эвелин?

Медленно я понимаю, к чему клонит Таннер. То, что он предлагает, не подразумевает, что я должна со страхом смотреть, как моя лучшая подруга умирает снова и снова.

– Стелла, – шепчу я. – Зеленый свет мелькнул в доме, и Стелла загорелась. Ты хочешь сказать, что…

Я не смогла закончить мысль. Я сгибаюсь и упираюсь ладонями в колени, когда земля дрожит подо мной, как будто все еще покрыта водой. Мы увидели зеленую вспышку света в нашу первую ночь здесь.

Примерно в то время, когда, вероятно, умер Блейз.

– Эвелин, – Кейси кладет мне руку на плечо. – Поговори со мной.

Я сглатываю густую слюну во рту, прежде чем ответить.

– Если у Передового Центра случился сбой, вы не думаете, что эти замыкания достаточно существенные, чтобы повлиять на исход того, кто выживет, а кто умрет, нет?

Таннер сидит на соседнем пеньке и потирает виски.

– Я не знаю. Остается гадать. Мы должны помнить это. Может быть, то, что мы увидели, не было из– за случайной поломки. Вероятнее всего, зеленый свет означает нечто другое.

– Стелла сожжена заживо, и к ней ничего не прикасалось. Все остальные заключённые были убиты чем– то, по крайней мере, тех, кого видели.

– Но мы стали свидетелями только двух, – утверждает Таннер.

– Кто сказал, что смерть Блейза не была из– за случайной поломки?

– Это верно, – говорит Кейси. – Эвелин и я увидели зеленую вспышку в первую ночь здесь. Что, если неподалеку был Блейз?

Моя грудь сжимается. Руки дрожат так сильно, что соскальзывают с колен. Когда я встаю, то прислоняю голову к груди Кейси.

Я слишком остро реагирую. Случайные неполадки, которые убивают людей, просто не могут быть возможными здесь. Это заверенная смертная казнь. Все здесь проверено. Мы не были бы здесь, если бы были какие– то неполадки, не правда ли?

– Наверняка мы придаем слишком большее значение этому, – предполагает Кейси. – Нам пора выбираться отсюда.

– Куда? – я отхожу от него. – Куда бы мы могли пойти и не столкнуться с еще большим дерьмом?

– Я не знаю! Я не знаю, что, блядь, делать. Я хочу быть в безопасности. Я хочу, чтобы ты была в безопасности, и неважно, что этого никогда не случится. Не здесь! – Он сводит брови вместе, как будто готов заплакать, затем садится на пень рядом с Таннером, зарываясь лицом в ладони.

– Извини.

Сейчас достаточно спокойно, чтобы я заметила, что лопата исчезла.

Лопата исчезла.

Мы находимся в бухте в лесу, где деревья перекручиваются вокруг нас и свет просачивается через листья, оставляя на земле различные фигуры. Это красиво, болезненно красиво. Мне интересно, что произойдет, если я лягу здесь и усну.

Если сдамся.

Буду ли похищена во время сна, как Валери из лагеря? Станут ли деревья, окружающие меня, разворачиваться, как лепестки, и окажусь  ли я лицом к лицу с Ником? Провалиться ли земля подо мной, и я резко попаду обратно в пещеру?

– Спать, – говорю я. – Давайте спать здесь.

Глаза Кейси дергаются, закрываясь от поражения.

– Нет ничего, что мы могли бы сделать, дабы остановить это. Нет места, куда мы могли бы убежать. А здесь хорошо.

– Ты бредишь, – замечает Кейси.

– Ты знаешь, что она права, – говорит Кейси.

Кейси фыркает.

– Хорошо, но мы разведем огонь. И я съем твою еду.

Таннер прячет ухмылку, прежде чем обратно погружается в свои мысли.

– Я помогу найти дрова, – предлагаю я.

Кейси встает, и я беру его руку.

– Мы пойдем вместе.

– Я не оставлю тебя, пока не умру, – говорю я, и в действительно имею это в виду.

– Пожалуйста, – умоляет он. – Ты не умрешь раньше меня. Я не позволю этому случиться.

Он не сможет сдержать это обещание, не здесь, но я молчу. С его решимостью бессмысленно пытаться.

Мои пальцы переплетаются с его, мы идем вместе, ища подходящее дерево, чтобы разжечь огонь.

Зажигалки были среди тех вещей, которые нам удалось спасти из лагеря. Я разжигаю огонь, когда Кейси и Таннер достают оставшуюся еду из рюкзака Таннера и выбирают консервированное яблочное пюре и сардины. Когда мы заканчиваем, ветер усиливается, и Кейси обминает меня сзади, его ноги покоятся на моих бедрах, руки обернуты вокруг моего живота.

Я купаюсь в его тепле. Таннер внимательно за нами наблюдает.

– Ты была с Кейси, когда он проходил свой первый тест, когда он увидел своего отца в первый раз, – размышляет он.

– Да, – говорю я.

– Ты эмоционально страдала от этого?

– Конечно.

– Хорошо, но в какой степени?

Я мгновение думаю. Я действовала, потому что волновалась за Кейси. Я бы снова убила для него, даже если бы он был человеком, который уже должен быть мертв.

– Слишком сильно.

– Как ты думаешь, была ли похожая эмоциональная связь во время его испытания, когда ты проходила собственный тест? Твое собственное преступление?

– Я не уверена, – вопрос слишком сложный, и я истощена.

– Эмоции, которые ты ощущала, напоминали тебе о собственном преступлении?

Кейси нежно сжимает меня. Древесина хрустит, и оранжевые искры стреляют в сумерках.

– Возможно.

– Интересно, – говорит он.

– Что?

Он качает головой.

– Ничего.

– Нет, здесь что– то есть, – призываю я. – О чем ты думаешь?

Он плавно меняет тему.

– Вы читали свой контракт? Тот, который мы должны были подписать, прежде чем нас отправили в тюрьму?

– Я бегло прочитала его, – это я запомнила.

– То же самое, – говорит Кейси.

– А что? – спрашиваю я.

– Там есть пункт о том, что если в Передовом Центре какие– то неполадки, всех заключенных удалят, и будет дана повторная попытка, используя всю собранную в ПЦ информацию.

– Помню, – говорю я. – Итак, ты думаешь, что никаких неточностей в Передовом Центре не может быть, потому что мы не удалены?

– Если инженеры все еще не пытаются определить, не исправен ли ПЦ, как мы.

– Это означает, что вопрос времени, прежде чем Центр будет закрыт.

Я рассуждаю о возможности того, что мы обнаружили. Пару недель назад мысль о пересмотре дела была хуже, чем мысль о смерти.

Кейси целует меня, его теплые губы касаются моей ключицы.

Я не могу сказать, что до сих пор чувствую то же самое.

***

Когда мы проводили время на улице, то всегда оставались под присмотром.

А также, когда занимались чем– то вне камер. Система могла позволить нам только один свободный час в неделю. Никто не хотел давать нам больше времени на солнце, даже если мы были за забором и под сигнализацией, которые отделяли нас от внешнего мира. Они не одобряли, чтобы мы собирались в группы более пятнадцати человек, чтобы поддерживать хаос на минимальном уровне. Столовой было достаточно.

За неделю до того, как я была отправлена в Передовой Центр, я тратила свое время, лежа на бетоне. Баскетбольный мяч рядом отскакивал от земли, и после каждого удара земля под моей головой дрожала.

Это была нирвана – момент, когда было тепло, и солнце грело меня, и я чувствовала себя в безопасности, даже если бы какой– нибудь другой заключенный захотел воспользоваться моим уязвимым положением и решил бы выбить из меня все дерьмо. Я была в безопасности, потому что хотела этого. Это был последний момент, когда я избавилась от страха, зная, что скоро умру.

Я не могла долго держать голову ясной. В этой тюрьме я привыкла быть зацикленной на Нике в любое время, когда других мыслей в моей голове нет. Поэтому он появился перед моими глазами, вся база данных на Ника, которая была не больше, чем просто именем и редкими моментами, которые я провела рядом с ним.

Я одержима тем, как мало я знала о нем, – его отсутствие онлайн было целенаправленным, так как он планировал эпическое преступление всей своей жизни, и люди, которых он привлек к своему преступлению, были навсегда обречены, если ничего не было, чтобы подтвердить, насколько сильно он облажался.

Нет онлайн записей, нет посещения терапевта, никаких отпускаемых по рецепту лекарств. Только кроткая мать, которая утверждала, что ее сын всегда был немного не в себе.

Немного не в себе ничего не доказывает.

Все, что было, – это разговоры Лиама и Ника о теории хаоса. Мой разум продолжал возвращаться к этому, обдумывая все, что произошло в ту ночь, как если бы остался какой– то секрет в моей памяти, который я могла расшифровать.

Теория хаоса просто констатировала наличие беспорядка в послушной системе. Это оправдывает врожденное чувство голода Ника, которое вызывает разрушение. Почему никто – его мать, учитель, друзья, школьный консультант – не почувствовал его жажду преступления, я никогда не узнаю. И этот аспект был просто частью хаоса.

Я тоже была частью хаоса. Передовой Центр будет делать все возможное, чтобы найти смысл моих преступных побуждений, а если не сможет, то закон будет делать то, что должен.

Это навсегда бы устранило беспорядок.

ГЛАВА 11

Утром, когда огонь потух, я так замерзла, что каждый мускул моего тела окаменел. От углей поднимался дым, выделяя немного тепла. Моя спина замерзла, а за ней должен быть Кейси.

Кейси.

Со стоном я переворачиваюсь. Он ушел. Таннер спит на другой стороне, напротив костра, капюшон натянут на голову.

Он, вероятно, пошел в туалет.

Так что я жду, сначала пытаясь заснуть, но боль от беспокойства слишком сильна, и попытки заснуть становятся тщетными. Проходят минуты.

Он заблудился. Вот и все.

Я проклинаю себе под нос. Вставая, отряхиваю свои штаны. Деревья неподвижны – ветер даже листья не трогает. Я внимательно изучаю лес в надежде увидеть какое– нибудь движение или услышать шаги.

Ничего.

Убрав волосы под свитер, я натягиваю капюшон и иду на поиски.

Я могу игнорировать мучительное чувство достаточно долго, чтобы оценить проблему, но в этот раз у меня голова кругом идет, струйка холодного пота скатывается по спине.

– Пожалуйста, – шепчу я с каждым шагом. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

Я рискую, уходя дальше от лагеря. Таннер может проснуться без нас, или Кейси вернуться, а я все еще буду его искать. Но мои ноги не перестают двигаться.

В моей памяти вспыхивает петля, которая утащила Валери. Что делать, если с ним произошло что– то подобное, а я была без сознания?

Я не могу думать о таком. Не могу.

Поднимается быстрый ветер, подгоняя меня. Он заставляет двигаться кроны деревьев, листья переворачиваются.

Я внимательно слушаю, как ветер успокаивается, и раздается слабый мужской голос, музыкальный и спокойный.

Этот голос принадлежит не Кейси.

Мои ладони ноют, когда ногти вонзаются в кожу, сердце бьется так яростно, что меня тошнит.

Медленно я делаю шаг к отверстию в скале. И еще шаг. Голос изменяется, пока не напоминает что– то знакомое, и я узнаю его. Я узнаю его, и не могу в это поверить.

Гордон.

Он произносит мое имя.

– Я вижу тебя.

Это очень плохо.

– Эвелин, – поет он. – Иди и посмотри, что я нашел.

Я могла бы убежать. Я могла бы убежать, но мое нутро говорит мне, что ставки слишком высоки. Как инстинкт – интуиция – более подавляющий, чем я чувствовала когда– либо.

Я должна идти в эту пещеру.

 Я вдыхаю, подавленная запахом смерти. Свет зажигается, ослабевая до мягкого желтого свечения. Свет от огня – лампы – обрамляет его силуэт.

– Эвелин. Иди и посмотри на мою добычу.

Я уже могу видеть его добычу, поэтому захожу в пещеру. У меня нет другого выбора.

Света недостаточно, чтобы бросить вызов темноте, брызги крови на стенах, видны искорёженные, расчленённые трупы. Теперь я вспоминаю его преступление в мельчайших подробностях. СМИ назвали это культом, несмотря на то, что это определение не совсем подходит. Просто кучка психопатов, которые нашли друг друга в Интернете, и дали друг другу основу для того, чтобы их желания воплотились в жизнь, их фетиши.

СМИ назвали их Восьмеркой Мучеников. Очень напыщенно, но внушает страх. Монстр с большим именем. Они похищали подростков и увозили их в заброшенные здания, где мучали, а те истекали кровью, пока души не покидали их тела, а их изувеченные трупы были выброшены в реку.

На теле парня была найдена ДНК, из– за чего был осужден Гордон. Парень, чьи преступления были не из– за азарта, а из– за болезни.

И я знаю, почему он заманил меня в свое логово, с иллюзиями трупов, которые свисали с потолка, здесь стояла невыносимая вонь, что должно было заставить их выглядеть реальными. Логово с пустыми крюками для мяса висят в воздухе, как люстры. Средневековое оружие украшает стены.

Его добыча – Кейси.

Связанный цепями, Кейси висит в углу пещеры без сознания. Я кусаю губу, чтобы заглушить крик. Я не предоставлю Гордону удовольствия увидеть мой ужас.

– Чего ты хочешь? – я пытаюсь одурачить его, но мой голос слабый и окаменелый.

– Хм… – он хлопает лезвием в своей руке по бедру. – Это отличный вопрос.

– Ты знаешь, что они следят за каждым нашим шагом? Стукнул парня и держишь его в плену – это не сохранит  твою карточку безупречно чистой.

Он мрачно усмехается.

– Ох, я не бил его. Передовой Центр сделал это за меня. Разве не мило с его стороны?

Почему он еще не умер?

Он ребенок – чуть старше Таннера. Но его взгляд, как у старого человека, как будто тот видел многое, как будто нес изнурительное бремя. Тем не менее, игра света делает его похожим на возбужденного школьника, отчаянно хотевшего поиграть.

Он жестом указывает на висящие выше трупы.

– И затем он создал этот потрясающий дисплей для меня, чтобы я выполнил свою работу.

Работу. Мой желудок сводит.

– Ты знаешь, что это тест, правильно? – спрашиваю я  беспечно. Как будто меня на самом деле не волнует, что он планирует. – Они пытаются увидеть, злой ли ты,  а ты тупо попадаешь в их ловушку. Ты умрешь.

Он смеется.

– Ох, Эвелин. Должен сказать, что я не думаю, что это продлится долго. Я никогда не мог терпеливо ждать.

Он начинает ходить, блуждая вперед– назад перед Кейси, чья голова наклонилась в сторону. Из– за цепей, что его связывают, я даже не могу сказать, дышит ли он.

– Я думал, что конец близок, когда столкнулся с изуродованным енотом с цепью вокруг шеи. До этого я никогда не видел каких– либо животных, и это существо было в цепи с моей подписью, – он доходит до одной из цепей, свисающих с потолка, и щелкает по ней. – Я знал, что настало время моего теста. Я не делал этого с людьми, ты знаешь.

Я сглатываю желчь, которая поднимается по моему горлу.

– Мне было грустно, когда я осознал, что енот не был тестом даже после того, как я расчленил его. Но, наконец, после всех этих дерьмовых ночей на земле, после ужасной еды, пришло мое время, и я должен сказать тебе, что они проделали потрясающую работу.

Что– то холодное оборачивается вокруг моих запястий и тащит меня назад. Я ударяюсь прямо о стену пещеры, меня привязывают к камню.

– Восхитительно, – говорит он мечтательно.

Я борюсь с цепями, но они лишают меня воздуха, резко впиваясь в плоть.

Он не боится смерти. Он ничего не боится.

– Чего ты хочешь? –  кричу я, надеясь, что это какая– то отвратительная шутка. При звуке моего голоса Кейси начинает двигаться и стонать.

– Я хочу получить немного веселья, прежде чем все это закончится, – Гордон сжимает в кулаке рукоятку ножа.

– Ты даешь им то, что нужно, чтобы убить тебя.

– Нет, Эвелин, у них уже есть то, что им нужно, чтобы убить меня, – он касается своим указательным пальцем своего виска. – Прямо здесь.

– Итак, если это все, тогда, – мой голос дрожит, глаза прикованы к лезвию, которым он машет с каждым движением руки, – ты не желаешь искупиться.

– Эвелин? – стонет Кейси.

– Искупить себя! Ох, не думаю, – он шагает к Кейси и встает за ним. Наклонившись, он сжимает челюсть Кейси с одной стороны. Кейси пытается извиваться, но Гордон держит его до тех пор, пока не разрезает щеку.

Рисует кровью.

Я стараюсь не реагировать. Как и Кейси. Мой рот открывается, в горле застрял крик. Кейси съеживается, но не дает насладиться Гордону ничем, кроме стона.

Сумасшедшая улыбка Гордона становится шире.

– Ох, что у нас тут? Дружеские отношения или что– то большее? Два влюбленных преступника. Я надеюсь, он выживет. Вашим детям передадутся все испорченные гены.

– Ты не должен делать этого, – шепчу я.

– Ты не добьешься этого. Симпатичная ученица колледжа, хорошие оценки, друзья. Девушка, которая попала в неправильную компанию. Я видел тебя в специальном выпуске. Ты бы не смогла сделать нечто подобное. Посмотри на себя, – он качает головой и показывает ножом, задевая челюсть Кейси. Кровь стекает по его шеи. – Люди вроде меня не попадают в плохую компанию и не оказываются в неправильном месте и не в то время. Мы рождены, чтобы сделать это.

Он сжимает нож, поднося его к шее Кейси.

– Стоп!

И затем он останавливается. Он останавливается в нескольких дюймах от яремной вены [11]Кейси и стреляет в мою сторону злой усмешкой.

– Так– так, у нас тут кое– что есть. Это добавит интересный поворот в нашей игре.

Глаза Кейси выражают поражение, а затем ужас, когда Гордон поворачивается, направляясь ко мне.

– Не смей, блядь, прикасаться к ней, – предупреждает Кейси, но его голос натянут, слабый. Жалкий вместо угрожающего.

Металл, связывающий меня, сжимает крепче. Гордон стоит передо мной, пропуская мои волосы сквозь пальцы.

Что, если Передовой Центр позволит ему убить меня?

Заключенные умирают в тюрьме, но это место отличается. Эрити не убила Джас. У инженеров есть способ остановить его.

Они наблюдают. Они должны наблюдать.

Я думаю о цепях, которые держат меня на земле, о цепях, которые живут своей собственной жизнью.

Может быть, я потерпела неудачу, и Гордон должен убить меня.

Он прислоняет кончик ножа к моей нижней губе.

– Иногда, с девушками, я принуждаю их таким способом. Это сексуальнее.

– Ублюдок, – рычит Кейси.

Я сжимаю зубы вместе так крепко, как могу, когда он пытается протолкнуть нож. Он цокает языком.

– Ты знаешь, с трудными наиболее весело. После того, как ты ломаешь им челюсть, нож скользит просто отлично.

Гнев поднимается во мне. Я не собираюсь играть жертву. Я не собираюсь умирать, боясь. Я смею говорить, даже с его ножом на моих губах.

– Подойди и попробуй.

Он проводит ножом вниз, пока я не чувствую острый кончик в углублении своего горла.

– Почему бы не здесь, и твой парень сможет смотреть, как ты задыхаешься до смерти от своей крови?

Кейси неустанно извивается.

За Гордоном во входе в пещеру появляется чья– то голова. Я изо всех сил стараюсь не реагировать.

Таннер.

– Съебись, – я удерживаю свой взгляд на Гордоне, но периферийным зрением вижу, как Таннер на цыпочках заходит в пещеру и поднимает нож с земли.

– Хорошо, тогда… – говорит Гордон, увеличивая ножом давление на мое горло.

Я ощущаю каждый слой кожи, который разорван, что– то теплое, что капает на мою ключицу. Кейси выкрикивает мое имя, и пещера вращается вокруг меня. Я чувствую каждую каплю пота, которая выступает на моем затылке и лбу.

Таннер несется вперед и вонзает нож в спину Гордона. Гордон вопит, роняя нож.

И затем, прежде чем Гордон понимает, что происходит, Таннер поднимает металлический брусок, который в два раза меньше его, рассекает воздух и ударяет им Гордона по голове.

Гордон валится на землю, и цепи, которые держат меня, спадают.

Когда Кейси освобождается, то ползет ко мне и оборачивает руки вокруг меня. Я сижу рядом с ним, пока не прихожу в себя. Встав, я иду к Таннеру, храброму Таннеру, и обнимаю его.

– Ты идиот, – я плачу.

Он сжимает мою рубашку, дрожа.

– Я не…не люблю грубиянов.

Я смеюсь, но потом опять начинаю плакать.

Кейси наклоняется к Гордону. Он с легкостью вытаскивает рукоятку из плеча Гордона. В конце концов, нож растворяется. Кейси качает головой.

– Может быть, мы не можем убивать друг друга, независимо от того, как облажался другой.

Я скрещиваю свои руки.

– Стыдно.

– Я могу перевязать ему шею, – говорит Кейси. Может быть, он пытался быть забавным, но в его голосе не слышен юмор.

 Я качаю головой и осматриваюсь, как вдруг замечаю, как камеры инженеров внимательно за нами наблюдают. Не за мной, конечно.

– Не стоит рисковать своим благополучием ради этого жалкого куска дерьма.

***

Мы бросаем Гордона в овраг.

Это смешно и по– садистски – наименьшее, что мы можем сделать. Он будет дезориентирован, когда придет в себя. Если придет в себя.

Я могу только надеяться.

Интересно, могут ли мои ненавистные мысли по отношению к нему обречь меня.

Мы решили, что лучше идти к единственной части тюрьмы, в которой мы еще не были – к северу от дома. На данный момент мы можем только блуждать и делать все возможное, чтобы отыскать еду.

– Ублюдок не получил того, что заслужил, – плюет Кейси. Он вычищает свои волосы от крови с тех пор, как мы пошли. Разрезы Гордона всего лишь поверхностные, но на наших лицах и шеях они кровоточат, как сумасшедшие.

Кейси держится за мысль о Гордоне, когда мы идем через луг к краю рощи, которая окружает дом.

– Он болен, – я знаю, что Таннер не пытался оправдать Гордона, просто напоминал нам, что он не такой, как мы, и никогда не был таким.

– Мы все больны, – утверждает Кейси.

– Нет, Кейси. Он реально болен, – говорит Таннер. – Означает ли это, что он заслуживает смерти?

– Да, – говорит Кейси.

Я съеживаюсь. Кейси и я совершили немыслимые преступления, потому что отчаянно любили людей в своей жизни. Мы чувствовали, будто у нас нет выбора. Но Гордон – может быть, он был застрахован от любви. Очевидно, мучить людей было единственным способом, чтобы он хоть что– то чувствовал.

Означает ли это, что он заслуживает смерти?

Ник заслуживал того, чтобы умереть. У него был тот же фетиш, то же самое желание причинить боль.

Таннер качает головой, но прекращает, потому что впереди что– то есть. Раздается смех. Из– за угла появляются две девушки. Они идут, подскакивая при каждом шаге, на их спинах полные рюкзаки.

Джас и Валери.

23 августа, прошлый год

Школа

Наша галерея была намного красивее, чем мы с Меган заслуживали. Мы выполняли нашу работу, но здесь была замешана группа профессионалов – группа из семи фотографов и художников, которые, работая вместе, создавали шедевры в течение лета. Самым удивительным было то, что это не была какая– то дерьмовая летняя работа на полставки,  это был кропотливый труд. Каждая фотография была ошеломляющей и представляла собой изображение, но измененное.

Моей любимой, кроме нашего с Меган изображения заката, была фотография пролитой бутылки кетчупа на обеденный стол. Фотограф увеличил контраст, а художник заменил кетчуп водой и толстой золотой рыбкой, которая застряла в горлышке бутылки. Все остальное в картине осталось почти нетронутым.

На открытие галереи пришло много людей. Зал не был заполнен полностью, но ты не можешь ожидать большего от колледжа, который был больше ориентирован на спорт, чем на что– то другое. Люди приводили своих девушек, парней, партнеров по учебе, и все художники стояли перед своими картинами, чтобы поговорить о вдохновении и на что было похоже наше сотрудничество.

Был человек, который стоял перед нашим с Меган изображением в течение достаточно долгого времени. Он был одет профессионально – немного с шиком – и я тыкнула Меган в ребра, чтобы привлечь ее внимание. На ее лице появился шок.

– Святое дерьмо.

– Ты знаешь его? – прошептала я в ответ.

– Я…не…этого не может быть.

Я подтолкнула ее.

– Давай, признавайся.

– Это декан Калифорнийского института искусств.

– Не может быть.

– Я знаю, – сказала она. – Я знаю, что этого не может быть.

Мужчина посмотрел на нас и улыбнулся.

– Вы еще планируете поступать в аспирантуру?

Я была очень занята разглядыванием, чтобы ответить, поэтому Меган откинула свои светлые волосы и сказала:

– Я, гм, нет. Если честно, я не планировала продолжать обучение.

– Почему? – нагло спросил он.

– Я не могу брать кредиты. Я знаю, что не заработаю много денег после того, как завершу обучение.

– Не говорите глупостей. – Он дал нам карточки с напечатанным на них логотипом КИИ*. Должно быть, я была в таком шоке, потому что единственная мысль, которая крутилась в моей голове, была о том, что я не знаю представителей колледжа, которые носят с собой визитные карточки. Но это были карточки, на которых было написано его имя и титул внизу курсивом – «Декан школы искусств».

– Мы предлагаем стипендии и должность ассистента учителя перспективным кандидатам, и, что более важно, упрашиваем студентов.

Теперь настала очередь Меган быть ошарашенной, так что спросила я:

– И кто является таким студентом?

– Вы обе. Я бы попросил вас, если вы заинтересованы.

Из наших уст вырывался какой– то лепет:

– Конечно, мы заинтересованы! Абсолютно! Ничего себе! Спасибо вам!

Это, возможно, было не столько ясным или кратким, как другие вещи, но я думаю, мы сделали свой выбор. Меган протянула руку и представилась, а он сказал:

– Я знаю, кто вы.

Он протянул другую визитную карточку. На ней были написаны наши имена и электронная почта. Он уже написал информацию о нас, когда стоял перед картиной.

 – Я вам позвоню, – он пожал нам руки. – Было очень приятно встретиться с вами обеими.

Когда он скрылся из виду, у Меган и меня был небольшой нервный срыв. Я могла поклясться, что, когда она говорила о нашей работе с незнакомыми людьми и нашими знакомыми, ее глаза светились.

Лиам не показывался до конца вечера. Он собирался отвезти меня и Меган домой. Когда мы вышли на улицу, она повернулась ко мне и обняла.

– КИИ[12]… – она дрожала.

– Ты плачешь? – спросила я таким голосом, будто сама реву, хотя это не так. Я была просто чертовски рада за нас. За нее, в основном. Я рисовала всего несколько лет, но она дышала фотографией со времен средней школы, когда работала для ежегодника. Это не просто была мечта, это была ее жизнь. И аспирантура не стала чем– то нужным для резюме. Это было место для нее, чтобы изучать работу, место, где она могла бы научиться чему– то новому.

Об этом Меган волновалась больше всего.

Я начала смеяться, и затем она присоединилась ко мне. Смех вырывается из наших уст, все нарастая и нарастая, пока обе не забились в истерике, прижимаясь друг к другу на тротуаре в темноте. Лиам посигналил из машины, и она оторвалась от меня, говоря:

– Мы еще не подали заявления; это может оказаться ничем. Может, у него было всего лишь хорошее настроение.

– Заткнись. Ты невероятная, и он увидел это.

– Он увидел нас.

– И я надеюсь, что не подведу тебя, потому что ты нуждаешься в поступлении в эту проклятую школу.

Лиам опустил стекло.

– Вы получили приглашение? Я хочу угостить вас праздничными напитками.

– Только коктейль «Лемон Дроп» сможет отвлечь меня от твоей девушки, – сказала Меган.

– Я угощу тебя одним, теперь поехали.

Мы скользнули на заднее сиденье машины Лиама, когда подъехал Ник. Он пропустил открытие нашей галереи, и это встревожило меня, хотя Меган предупредила меня заранее, что он не приедет. Когда я спросила, что он тут забыл, я знала, что это прозвучало более враждебно, чем мне хотелось бы. Они встречались в течение пяти месяцев. Я должна была смириться с тем фактом, что у них все серьезно, и она не собирается бросать его.

С того спора на крыльце я не выставляла ее отношения с Ником в плохом свете. Несколько дней мы не разговаривали друг с другом. И Лиаму он, кажется, нравился. Похоже, только у меня были с ним проблемы, я ревновала, потому что он забрал часть ее внимания.

Вероятно, из– за этого.

Он припарковался через дорогу и с важным видом пошел к нам. Еще до того, как Меган опустила окно, я почувствовала его дыхание и знала, что он был пьян. Он открыл дверь.

– Пошли.

– Я хотела поехать выпить с Эв и…

– Ты была с Эв весь день.

«Это твоя вина», хотела сказать я, но прикусила язык. Я доверяла Меган. Я знала ее, как саму себя, и она любила этого парня. Они не виделись весь день, и у них было все серьезно.

– Почему бы тебе не поехать с нами? – спросила я.

– Хорошая идея, Эв, – она повернулась к Нику. – Только если ты позволишь мне отогнать твою машину домой.

Ник бросил на меня взгляд полный ярости, который редко можно увидеть у человека. Я спросила про этот взгляд позже, когда Лиам и я вернулись в квартиру. Он мучал меня всю дорогу, но теперь в безопасном, ограниченном пространстве с Лиамом мои отношения с Ником были тем, о чем я должна была поговорить.

– Думаю, он ненавидит меня.

Я хихикнула, когда он взял меня на руки и усадил на кухонный стол.

– А я думаю, он неудачник и ненавидит всех, и Меган не должна быть с ним. – Пальцы Лиама ласкали мою шею и скользнули вниз к первой пуговице на блузке, расстегивая ее. – Но, если быть честным, прямо сейчас я бы предпочел делать вид, что его не существует.

Мое сердце ускорилось. Лиам откинул ткань моей рубашки назад и скользнул между моих ног. Он наклонился вперед и поцеловал мою грудь.

– Сегодня вечером ты сделала что– то феноменальное, так что я не собираюсь думать о Нике. Я хочу думать о тебе.

– Неужели? – спросила я так хитро, как только могла.

– Я твой самый большой поклонник, – он расстегнул следующую пуговицу. – Однозначно я преданный поклонник тебя, твоей работы и твоего великолепия, – его язык скользил по моей коже.

– Под великолепием ты имеешь в виду мою грудь, – сказала я, когда он снял рубашку с моих плеч.

Я обернула ноги вокруг его талии. Неся меня в спальню, он сказал:

– Твоя грудь весьма хороша, но это не то, что на самом деле меня заводит.

***

Это был последний раз, когда у нас был секс.

Интересно, было ли в ту ночь что– то, что заставило его работать усерднее. Наш последний раз не был плохим из– за пяти лет вместе. Он боготворил мое тело, как будто это было в первый раз, когда он видел его, исследуя каждый дюйм моей кожи, как новую территорию.

Если мы до сих пор чувствовали себя так, это означало, что могли чувствовать себя так всегда.

Если только, когда я лежала на животе, а он целовал и лизал мою голую спину, он каким– то образом знал, что это последняя наша ночь.

Если нет, то Вселенная хотела, чтобы моя трагедия резонировала с каждым аспектом моей жизни, в том числе с тем фактом, что мой последний раз с Лиамом был прекрасен.

***

Когда он уснул, я еще не спала, слушая каждый скрип в квартире, ожидая, когда вернется Меган. Это было до того, как я вспомнила взгляд, которым меня наградил Ник. Возможно, это был лишь плод моего воображения, мой досадный секрет про Ника, который внезапно захотел жить.

 В тюрьме у меня было достаточно времени, чтобы думать об этом часами. И к тому времени я знала, насколько реальным это было.

ГЛАВА 12

Сначала я не поверила. Оставшиеся заключенные Передового Центра должны теперь сталкиваться друг с другом снова и снова, несмотря на огромную территорию.

Джас завизжала и бросилась к нам.

Это судьба.

Она обнимает меня. Валери смеется. Мне становится так хорошо, и я понимаю, как сильно волновалась за них.

Как сильно скучала.

Прошло всего две недели с моей первой ночи здесь, но Передовой Центр не подчиняется законам времени. Такое чувство, будто я знаю этих девушек всю жизнь. Глядя на них сейчас, я не могу сдержать вдох облегчения, и я чувствую надежду.

Джас делает шаг назад.

– Ты плачешь?

Я качаю головой, хотя действительно плачу. Когда я беру себя в руки, то говорю:

– Это был долгий день.

Я обнимаю Валери, когда она подходит ближе. К моему удивлению, Кейси отрывает Джас от земли и кружит. Джас даже оставляет поцелуй на голове Таннера. Это не похоже на то, что было раньше. Если не считать случайного флирта, то мы не касались друг друга. Мы работали вместе, но не признавали того факта, что мы друзья.

Теперь все позади.

– Черт, давайте найдем место, где сможем расположиться, – говорит Валери. – У нас есть еда. И выпивка.

Теперь настала очередь кричать Кейси, и я смеюсь так сильно, как не смеялась никогда в жизни. Чувство настолько мне не знакомо. Такое освобождающее.

Мы идем на восток, потому что Валери говорит, что там есть ручей, и Джас рассказывает нам о том, что случилось с ними, когда мы разошлись. Им повезло, если не сказать больше. Они вернулись к дому и нашли уцелевшую еду и выпивку в обломках. Они пошли на север, где Джас ждал тест.

– На что это было похоже? – спросил Таннер.

Джас пожимает плечами.

– Даже не думай, – Валери ударяет ногой по земле, и в стороны летят клочья грунта. – Она была в ужасе. Она рыдала.

– Спасибо, что нарисовала такую яркую картину, – сухо говорит Джас, и Таннер ухмыляется.

– Я не говорю, что сама не была в ужасе, потому что я тоже испугалась, – говорит Валери. – Если бы она умерла, я бы застряла посреди леса одна.

– Ох, так это единственная причина? – Джас пихает Валери локтем в ребра, и Валери усмехается.

Я думаю о Стелле и Гордоне.

– Нет ничего хорошего в том, что ты застреваешь в этих лесах в одиночку.

– Точно, – говорит Валери.

– В любом случае, – продолжает Джас, – мой тест был похож на ваш. Измененная версия моего преступления. Мы шли по темноте, Валери и я, когда наткнулись на ключи, которые лежали на земле. Когда до меня дошло, что это были мои ключи, двигатель ожил. Я знала, что это был двигатель от моей машины, потому что в самом начале звук пропадает, прямо перед тем, как он полностью прогреется, – старый кусок дерьма. Автомобиль был прямо перед нами.

– Я ушла с пути, когда двигатель начал набирать обороты, – вставляет Валери. – Потому что поняла, что происходит. Я знала, что автомобиль собирается нас задавить. Но Джас не тронулась с места.

Они обмениваются взглядами. Есть что– то плохое в том, что Валери оставила Джас, но этот взгляд почти игривый. Любящий.

Благодарный.

– Я вспомнила, что каждый из вас рассказывал о своем испытании, – говорит Джас. – И я знала, что должно было произойти, и я могла убежать, но все равно бы не смогла избежать этого.

Она делает паузу, когда мы подходим к рухнувшему дереву. Кейси сначала взбирается сам, а потом помогает мне. Джас и Валери бросают нам свои рюкзаки, когда карабкаются следом за Таннером. Как только мы снова начинаем идти, Таннер говорит:

– И?

– И я увидела их: семью, которую убила. Части их тел были везде, они окружали меня. Автомобиль продолжал набирать обороты. Я и не знаю. Мне жаль. Я всегда сожалела о том, что произошло, – ее голос становится тихим. – Это похоже на то, что автомобиль знал. Я имею в виду, он помчался вперед и все. Фары все освещали, и затем был этот звук. А потом я закрыла глаза, и все остановилось.

– Он прошел сквозь нее, – говорит Валери. – Я думала, она умерла. Я думала, что автомобиль задавил ее.

– Но этого не случилось, – говорю я. – Что очевидно.

Джас улыбается.

– Глупо говорить такое, знаю. Но сейчас я чувствую себя в безопасности. Как будто могу справиться с чем угодно.

Я киваю.

– Думаю, это описание точно подходит.

Валери усмехается над Джас. Она берет ее за руку, их пальцы переплетаются.

Джас – не воплощение зла: я знаю ее с первых минут пребывания в Передовом Центре. Джас думает, что ничего не стоит, и она охвачена чувством вины.

Она совершила ужасную ошибку. Но не является воплощением зла.

Небо вспыхивает зеленым цветом.

Сначала я думаю, что это игра моего воображения, пока не замечаю, что Кейси остановился.

Небо снова мигает. Джас вскрикивает. На этот раз небо остается ярко– бирюзового цвета намного дольше.

Громкий голос нарушает тишину.

Предупреждение. Системная ошибка. Кандидаты, пожалуйста, оставайтесь на своих местах. 

Девушка 48089. 

Девушка 98771.

– Какого черта? – спрашивает Кейси.

Мужчина 92354. 

Девушка 39286. 

Мужчина 62201. 

Мужчина 04571. 

Оставайтесь на своих местах. Повторяю, оставайтесь на своих местах.

Таннер и я переглядываемся. Надежда наполняет меня. Я нахожу руку Кейси.

– Это неполадка.

– Вы издеваетесь надо мной, – кричит Валери. – Вы знаете, что это значит, правильно? Они должны помочь нам выбраться отсюда!

Таннер поднимает руки, кивая нам, чтобы мы успокоились. Мы подчиняемся и смотрим на бирюзовое небо.

Но ничего не происходит.

Мы ждем.

Валери нетерпеливо фыркает, а я сажусь на землю. Таннер начинает ходить туда– сюда. Вскоре всем становится скучно. Джас и Валери садятся на ближайшее бревно, и Джас кладет голову на плечо Валери. Кейси садится рядом со мной на грязь.

Я кладу голову на колени и слушаю. Если нас выпустят отсюда, то как? Инженеры придут за нами, чтобы вытащить из этого ада? Или мы должны сами найти способ?

Когда проходит около часа, я говорю:

– Я голодна.

После того, как я произношу эти слова, начинает говорить Передовой Центр.

Кандидаты, пожалуйста, перейдите в ближайший лагерь и оставайтесь там. Полная функциональность восстановится примерно через 14 часов.

– Функциональность? – спрашивает Джас.

Таннер смотрит на небо.

– Этого не было в контракте.

– Нас должны выпустить, правильно?

Таннер медленно кивает.

– Может быть, именно это они и имеют в виду. Передовой Центр должен нормально функционировать, чтобы нас выпустили.

Что– то мне в этом не нравится.

– Ну, – Кейси встает и хлопает в ладоши. – Кто будет заниматься строительством лагеря?

***

У ручья есть плоская площадка, которая идеально подходит для создания лагеря. Когда мы ставим палатку, небо остается окрашенным в жуткий ярко– бирюзовый цвет. Часть меня утешает мысль, что в Передовом Центре возникли неполадки, другая часть беспокоится. Что происходит?

И, что более важно, когда в Передовом Центре начались неполадки?

Мои мысли улетучиваются, когда Валери и Джас выкладывают свои трофеи перед нами. Три одеяла, столовое серебро и достаточное количество пищи, которой хватит на несколько дней. Последнее, что Валери достает из рюкзака, – запечатанная бутылка коньяка.

Она поднимает бутылку над собой, чтобы все увидели.

– Вы думаете, мы сможем немного выпить, при этом держа себя в руках, чтобы не наделать глупостей?

Все одобрительно кричат.

– Держите себя в руках! Держите себя в руках! – Валери поднимает бутылку над головой. – Есть одно «но». Это моя бутылка. Джас, поддержи меня.

Джас вздыхает.

– Ага, ага. Она нашла ее.

– И меня не волнует, если небо покроется чертовым оранжевым цветом, есть правила, касающиеся моей бутылки. Первое, и самое главное: я могу только предположить, что есть только одна причина, по которой они дали нам выпивку в первую очередь – они хотят сделать нас слабыми, чтобы мы выпустили внутренних демонов. Так знайте, когда вы будете пить из этой бутылки, вы отдаете себя Передовому Центру на растерзание, и есть 9,87 процентов, что вы умрете.

Таннер возмущается и показывает большими пальцами рук вниз.

Валери указывает концом бутылки на него.

– Мои мысли верны. Во– вторых, это моя бутылка…

– Ты уже это говорила, – встревает Джас.

– И я не открою эту бутылку, пока один из вас, серьезно, я говорю серьезно, не развлечет меня. У меня есть немного власти сейчас, и настала моя очередь получать удовольствие.

Таннер говорит:

– Пошла ты.

Мы теряем контроль над собой. Кейси падает со своего места в грязь, схватившись за живот.

– Проклятье, – говорит Валери. – Я имею в виду реальные развлечения. Не обижайся, малыш.

– Сволочь.

– Мы застряли здесь в течение двух недель, и я нашла выпивку, так что это моя цена, – она опускает бутылку и ухмыляется. – Так развлекайте меня. Тот, кто сделает это, получит от меня право выпить первым.

Кейси выпрямляется.

– Подожди. ПОДОЖДИ. Ты готова к этому? – он вытягивает руки вперед, взгляд становится интенсивным. Медленно, смотря на Валери, он опускает левую руку в грязь, и, когда он поднимает ее, он держит ложку. Сгибая локоть, он подносит ложку к лицу и кладет ее на нос.

Она прилипает.

– Как, блядь, у тебя это получилось? – спрашивает Валери.

Кейси вытягивает подбородок вперед, ложка раскачивается на его губах.

– Опыт.

Он подмигивает мне, и я закатываю глаза.

Так что мы пытаемся развлечь Валери. Или, по крайней мере, помним, что мы должны пытаться развлечь Валери через случайные промежутки времени в течение дня, а затем быстро придумываем что– то новое. Джас справляется с этим лучше всех и наиболее охотно.

Сначала она жонглирует сосновыми шишками. Она начинает с трех, обретая ритм. Затем просит Кейси вбросить другую, меняет ритм, и просит еще. Когда она жонглирует пятью, я прыгаю и ору, как будто уже пьяна.

Когда Джас сбивается, все шишки падают на землю. Валери скрещивает руки на груди и говорит:

– Круто. Я прежде была в цирке.

Все мы стонем.

Джас снова пытается, прежде чем кто– то из нас придумает хоть что– то, но на этот раз она использует свои гимнастические способности.

– Кто– то хочет выыыыыыыпить, – ухмыляется Валери.

Джас исполняет несколько сальто назад прямо на крутом берегу ручья, и каждый неправильный шаг может стоить ей падения в воду. В последний раз она делает оборот и садится на шпагат на земле. Кейси, Таннер и я аплодируем ей, ожидая ответа Валери.

– Я не знаю, должна ли быть впечатлена или находится в ужасе, – говорит она прямо.

Джас вскакивает.

– Ох, перестань! Ты знаешь, как трудно это делать? – она топает ножкой. – Я бы хотела увидеть, как ты попробуешь!

Кажется, Валери получает удовольствие от истерики Джас. Но не могу утверждать.

Мы все следуем примеру Джас, а затем, по большей мере, сдаемся. Таннер пытается произвести на Валери впечатление нарисованными на земле логарифмами. Она угрожает бросить его в воду.

Я стараюсь что– нибудь придумать, но возможности в лагере ограничены, и единственный талант, который у меня есть – это рисование. Даже если бы у меня были акриловые краски и холст, или даже моя натуральная краска, я бы, вероятно, довела Валери до слез.

Наступает время ужина, а мы до сих пор не раскупорили бутылку. Кейси пробует попрошайничать.

– Я буду готовить для тебя ужин в течение всей следующей недели!

– Из моих консервов.

– Я буду массировать тебе ноги?

– Я не хочу парня, который будет массировать любую часть меня, но спасибо.

Я стараюсь думать о самой веселой вечеринке, на которой когда– то была. Что там случилось. Это было летом, после окончания средней школы, сразу после того, как я потеряла девственность с Лиамом, и он выиграл в покер на раздевание, а я проиграла.

Я встаю.

Валери усмехается.

– У Эвелин что– то есть для нас.

Я серьезно киваю, поворачиваюсь и иду прямо к ручью, к ближайшему месту, где можно плавать.

Джас визжит в ожидании.

– Сними это! – вскрикивает Кейси.

Я поворачиваюсь обратно к ним.

– Не порть момент.

Схватив подол футболки, я тяну его. Мгновенно раздаются аплодисменты, потому что я не ношу бюстгальтер. Я не могу сказать, кто именно кричит и аплодирует: все звуки смешались вместе. Я расстегиваю свои штаны и двигаю бедрами, чтобы изящно снять джинсы и нижнее белье. Я откидываю одежду прочь и убегаю, подпрыгивая.

Первое, что я вижу, когда выхожу из ледяной воды, как Валери уходит с берега с моей одеждой.

– Сучка!

– Прости, Эв! – кричит она, когда садится у огня. – Но ты все упростила.

– Я получила эту выпивку! – кричу я.

– Ты не развлекла меня!

Я плыву к берегу. Вода отступает, обнажая мою грудь, талию, бедра, а затем все остальное.

Джас визжит и истерически смеется, прикрываясь рукой. Таннер смотрит сквозь пальцы. У Кейси отпадает челюсть.

Я встаю рядом с огнем, одна рука на бедре, а другая протянута к Валери, ладонью вверх.

– Сдавайся.

Она протягивает мне бутылку.

– Достойная игра, мой друг. Достойна игра.

Обертка рвется, когда я кручу крышку. Я наслаждаюсь этим звуком. Я подношу бутылку ко рту, запрокидываю голову, оставаясь в позе Супермена, и делаю большой глоток. На вкус как лак для волос, моча и средство для пола.

Когда я заканчиваю, обратно вставляю пробку.

– Теперь отдай мне мою гребаную одежду.

Одной бутылки на пятерых достаточно, чтобы мы все были навеселе. Рука Кейси вырисовывает небольшие узоры по моей спине, когда я сижу рядом с ним, делая последний глоток. Я отдаю бутылку ему.

– Ты выглядишь поразительно, когда голая, – говорит он, делая глоток.

– Разве?

Единственным ответом является его ленивая улыбка. Я уверена, что он уже готов ко сну: выпивка, кажется, очень сильно расслабила его. Таннер давно вырубился. Это, своего рода, выглядит жалко, когда алкоголь, действующий как успокоительное, является хорошей наградой.

Еще даже не стемнело. Я помню тот момент, когда стало возможным пить до того, как стемнеет: мой двадцать первый день рождения, когда распивание спиртного перестало быть секретом, вкусный грех, и были такие вещи, как счастливый час и возможность купить пиво на пляже и пить в поездах.

Возвращается память, и это как удар в живот для меня. Одна из ярких черно– белых фотографий Меган. Из закусочной торчит птичий глаз, высохший след от кофе на столе, кружка чая и полусъеденный рогалик и верхняя часть головы женщины. Она что– то пишет на бумажной салфетке, карандаш зажат между пальцами.

Я пила весь день, 

Когда ты пришел ко мне, 

Чтобы сказать, что тебе жаль

Меган любила эту фотографию. Она была на заставке ее планшета месяцами.

Месяцами.

– Ты в порядке? – спрашивает Кейси. Когда я киваю, он говорит: – Я устал.

Небо все еще окрашено в жуткий зеленый цвет, и вдруг понимаю, что хочу спать, лишь бы не видеть этого.

– Я тоже. Из– за выпивки.

Я иду за Кейси к одеялам. Прежде чем я нахожу свою зубную щетку, он уже спит на спине с открытым ртом. Таннер лежит неподвижно, поэтому я чищу зубы в самом ручье.

Когда прохожу мимо костра, то слышу негромкий вдох.

Я останавливаюсь. Мое внимание привлекают тлеющие поленья. Они отбрасывают достаточно света, чтобы я легко смогла увидеть двух девушек под одеялом между ямой и бревнами.

Валери лежит сверху, ее пальцы играют с волосами Джас, рот на ее горле. Я слишком боюсь двигаться и того, что они увидят, что я наблюдаю за ними, хотя не должна.

Но я не могу оторвать взгляд от Джас.

Она больше не в Передовом Центре. Она с Валери, погружена в то, что та делает с ней. Ее губы раскрываются, когда губы Валери доминируют над ней.

Валери оставляет цепочку поцелуев до ее уха и сбрасывает одеяло.

Когда руки Валери достигают трусиков Джас, я знаю, что должна уйти отсюда. Я, рискуя, двигаю ногами и возвращаюсь обратно к парням.

Я скольжу под одеяло рядом с Кейси. Страх накрывает меня. Не только мы с Кейси.

Валери и Джас тоже нашли друг друга.

Я не знаю, интрижка ли это, или они просто используют друг друга, чтобы скоротать время здесь. Но я знаю, что, если одна из них умрет, это приведет к разрушительным последствиям для другой.

Я не могу думать об этом. В Передовом Центре неполадки, и нас завтра выпустят отсюда. Поэтому я не могу думать о том, как Валери или Джас умрут, я не могу представить, что будет чувствовать другая.

Кейси переворачивается, его рука оказывается на моем животе. Я переплетаю свои пальцы с его и засыпаю.

***

Я просыпаюсь с пересохшим ртом. Солнце только начинает подниматься, все вокруг отбрасывает тени. Зеленый свет смешивается с насыщенным синим, создавая странный бирюзовый лес.

Я выбираюсь из– под руки Кейси и встаю. Когда я иду к ручью, то понимаю, что не единственная бодрствую.

Валери сидит на бревне у воды. Она не одна. Девушка с длинными светлыми волосами сидит рядом с ней, ее рука обнимает Валери за плечи.

Я останавливаюсь, задерживая дыхание. Она не заключенная. Что наталкивает на мысль, что это иллюзия. Не важно, утратил ли Передовой Центр свою функциональность или нет, он по– прежнему работает.

Валери опускает голову, и девушка наклоняется и целует ее в щеку. Она встает и поворачивается ко мне. Ее живот круглый и выглядит опухшим под сарафаном и ее лицо почти идентично лицу Валери.

Она улыбается мне и исчезает между деревьями.

Когда шок проходит, я иду к Валери и кладу руку на плечо. Она даже не вздрагивает, но поднимает голову достаточно, чтобы понять, что это я.

Я сижу с ней, когда небо светлеет, – становится более бирюзовым, – пока она не говорит:

– Я сказала, чтобы она избавилась от него. Когда между нами было стекло, когда я была в тюрьме, я сказала ей, чтобы она избавилась от ребенка своего насильника. – Ее тело содрогается. – В следующий раз, когда я увидела ее, она была на четвертом месяце. Я сказала ей… что она не любит меня, и я не хочу, чтобы она навещала меня. Она послушалась. Я до сих пор не видела ребенка. Ему сейчас 2 года.

– Что она сказала тебе? – спросила я. – Прямо сейчас.

– Она простила меня, – Валери качает головой. – Хотя я ей не верю.

Я бы хотела сказать, чтобы она не винила себя, но знаю, что это бессмысленно. Вместо этого я говорю:

– Ты должна поспать.

Я удивляюсь, когда она без колебаний подчиняется.

Я сижу в одиночестве у костра, когда поднимается солнце, размышляя, сможет ли Валери когда– нибудь сказать своей сестре, что она сожалеет.

***

Первым утром просыпается Таннер. Я развожу огонь, и мы сидим рядом друг с другом. Еще слишком рано – другие еще не проснутся некоторое время.

Это не первое утро, когда я предпочла бы выпить что– нибудь горячее, но сегодня потребность намного сильнее. Зеленый чай или обжигающий горячий кофе. Может быть, что– то произошло с питьевой водой прошлой ночью.

– Небо все еще зеленое, – сонно говорит он.

– Прошло больше четырнадцати часов, и до сих пор от них ничего нет. Что ты думаешь об этом?

Он обдумывает это в течение долго времени и фыркает.

– Я считаю, что они просто пытаются понять наши мысли сейчас.

– Если это так, то они пытались понять нас в течение всего пребывания здесь.

– Особенно, если Гордон все еще жив, – добавляет он.

Я хмурюсь.

– Откуда ты знаешь?

– Вчера в списке этого голоса было трое мужчин.

Я качаю головой. Как кто– то вроде Стеллы мертв, а кто– то вроде Гордона нет? Если в системе ПЦ, отвечающей за смертельные случаи и жизнь, когда она подвергается опасности, действительно неполадки, не будет ли испытание остановлено, как говорится в контракте?

Тем не менее, мы ничего не можем с этим сделать.

– Я хотел убить его, – голос Таннера звучит приглушенно.

– Конечно, ты хотел его убить. Мы все хотели.

Таннер с серьезным взглядом смотрит на ручей.

– Я пытался убить его, потому что хотел посмотреть, как он умирает. Как он страдает, как все те люди, которым он сделал больно.

Я кладу свою руку ему на колено.

– Таннер…

– Я был у стольких психологов после того, как убил того ребенка. Все, что мне было нужно, чтобы мне поставили диагноз биполярное расстройство [13]и адвокаты смогли бы указать на мое безумие в виде приступов гнева.

– Таннер, остановись.

– У меня не было биполярного расстройства. Некоторые люди должны умереть, Эв. Это не значит, что я не жалею о том, что думаю так. Но я не могу перестать думать.

Мне становится холодно.

– Прекрати говорить.

– Не имеет значения, если я скажу это вслух. Мы не можем скрывать, что чувствуем по отношению к ним.

Я задерживаю дыхание, как будто это создаст пузырь вокруг нас, в который Передовой Центр не сможет проникнуть.

– Статистика говорит, что мы все обречены.

Я выдыхаю.

– К черту статистику.

***

Когда остальные просыпаются, мы решаем сделать это место нашим постоянным лагерем, пока небо не вернется к своему нормальному цвету, или мы не отправимся на поиски еды. Что наступит раньше.

Кейси и я вызываемся добровольцами для поиска дров. Когда мы собираем их, я осознаю, что с остальной частью группы наши моменты, когда мы вдвоем, теперь будут редкими. И мне нужно облегчить душу.

Может быть, это из– за странного чувства надежды, которое дает мне яркое бирюзовое небо. Мы оба можем выбраться отсюда. Если это так, то он должен знать правду.

Я бросаю дрова, которые находятся в руках.

– Я должна рассказать тебе, что случилось в тот день.

У него невозмутимое выражение лица, когда хворост падает из его рук.

– Ты не должна, – говорит он. – Я знаю, что ты не плохой человек.

Он доверился мне слишком быстро из– за моих действий. Но правда в том, что глубоко в душе я являюсь хамелеоном.

Я качаю головой.

– Ты ошибаешься.

3 сентября, прошлый год

Наша квартира

Утром было холодно. Меган всегда устанавливает температуру на 75 градусах[14], когда просыпается, потому что наш терморегулятор любил по ночам опускать температуру до 60 градусов[15]. Лиам ушел – он должен был уйти час назад на работу.

Я обернула одеяло вокруг плеч и вышла из спальни, выключая терморегулятор, и в этот момент начал звонить мой телефон. Я поспешила обратно в комнату и взяла его с тумбочки.

Мама.

Я проигнорировала звонок. Может быть, если бы я разговаривала с ней по телефону, когда увидела, что Ник оставил для меня на кухонном столе, я бы сказала ей. Она бы приказала мне звонить 911.

Она бы придала мне мужества не делать то, что было написано в записке.

Записка оказалась написана моим почерком и прижата нашим запасным ключом от квартиры.

Будь в восточном тренажерном зале через тринадцать минут,

Или Меган умрет.

Никакой полиции.

Рядом с запиской был скомкан список покупок, который он использовал, чтобы узнать, как я пишу.

***

Восточный тренажерный зал больше не использовался, за исключением некоторых ночных занятий йогой или занятий по плаванию. Но этим утром зал не был заперт. Парень в черном, с которым я посещала философию в прошлом семестре, ждал меня снаружи и, не говоря ни слова, схватил меня за руку и повел в здание рядом с баскетбольной площадкой.

Когда за нами закрылась дверь, наступила темнота.

Я услышала щелчок, и комнату залил зеленый свет.

Семь темных силуэтов. Свет становился все ярче и ярче, и я увидела перед собой Ника в черных штанах и кителе. Перед ним сидела Меган за старым потрепанным столом. Из красного сидения был вытащен кусок, фанера отслаивалась. Меган была с повязкой на глазах.

Он держал пистолет рядом с ее головой.

– Как раз вовремя, – он мрачно улыбнулся. – Еще пара минут, и ее мозг был бы на полу.

Я не могу сказать, что мне было страшно в тот момент. У меня вообще не было никаких эмоций, потому что эта ситуация не казалась реальной.

– Чего ты хочешь?

– Легко. Я не собираюсь тратить времени больше, чем должен, поэтому предлагаю сделку. – Он дернул за волосы Меган, и она всхлипнула. Слезы, несмотря на повязку, текли по ее щекам. – В зале по соседству прямо сейчас проходит званый ужин преподавателей. Ты знаешь, на таких праздниках выдают награды и говорят о чертовых достижениях каждого из них.

Он кивнул парню в маске, который стоял рядом с трибунами. Парень подошел ко мне и из– за спины достал пистолет.

– Возьми его, – приказал Ник.

Металл в моих руках был тяжелым и холодным.

– Сделай первый выстрел. Мне все равно, кого ты убьешь, просто убей кого– нибудь из них, и я не оставлю пулю в ее голове или же в твоей.

Холодный и тяжелый пистолет давил мне на голову, когда другой парень прислонил его к моей голове.

Я обдумывала долгое время то, что Ник предлагал мне сделать.

Я была права. Все это время я была права, и ничего с этим не сделала. Я позволила ей убедить себя, что мои инстинкты меня подводят, что я сошла с ума, ненавидя его.

Какой же я была глупой.

– Почему? – все, что я могла спросить. Я не пыталась сдерживать слезы. Для этого не было причин. Но не могла плакать для него. Я не хотела давать ему больше из того, что он хотел. – Почему я? Почему мы?

Он драматично вздохнул и стал ходить туда– сюда позади Меган.

– Хорошо, это должна была быть она. Вот почему я начал встречаться с ней в первую очередь, если это не очевидно.

Он появился так внезапно. Так быстро. Это было единственное, что я знала о нем.

– Мне нужен был кто– то вроде нее – кто– то, у кого были друзья, кто– то, кто видел столько красоты и любви в мире. Это единственное, что пугает людей сильнее, чем террорист без какого– либо мотива.

Он планировал все это долгое время.

– Но когда ты оказала мне холодный прием, я решил, что ты за это заплатишь. Кроме того, не думаю, что она смогла бы с этим жить. Она позволила бы тебе умереть.

Слезы капали с моего подбородка. Я не могла вытереть их. Я не могла сдвинуться с места с этим оружием в руках.

– Нет, – прошептала Меган.

Ник толкнул ее со стула, и она заскользила по полу. Он ударил ее в живот. Я закричала. Я не помню, что было дальше. Я просто помню, как думала, что моя жизнь закончилась.

Потому что знала, я должна пройти через это. Я не могла жить без нее.

– Иди. Мои люди проследят за тобой. Если ты сбежишь, они убьют тебя, а я убью ее.

Я нашла в себе храбрость, чтобы спросить:

– В этом заключается теория хаоса?

Он наклонил голову.

– Ты вспомнила. А я думал, что ты не обратила внимания на это за ужином.

Этот ужин был несколько месяцев назад, но я точно знала, о каком именно он говорит.

Он наступил на грудь Меган, и она всхлипнула.

– Я думал, что ты была слишком занята вопросом, что я делал своей рукой под столом.

Парень, который стоял позади, ударил кончиком пистолета по моей голове и схватил за волосы, ударяя меня.

***

День был слишком душным, даже для Феникса в сентябре. Сухая трава хрустела под ногами, когда я шла к банкетному залу, не слыша ничего, кроме шагов парня, который следовал за мной. Снаружи никого не было, кто мог бы увидеть нас и всех предупредить.

Каждый из двух парней схватил дверную ручку. Тот, что слева от меня, поднял три пальца, затем два и один.

Я так ошибалась насчет Ника. Я дала ему второй шанс – польза от сомнений. Я никогда не подумаю сделать это во второй раз – особенно сейчас. Я должна спасти ее.

Из кондиционера поступал зловонный запах дешевого завтрака. Тишина сменила скучный гул преподавателей в самом разгаре разговора. Я подняла пистолет и направила в голову ближайшего ко мне человека, и выстрелила. Мозговое вещество и кровь брызнули на других обитателей стола, и человек упал прямо в свою тарелку.

Моя армия копошилась вокруг меня, были слышны выстрелы и вопли ужаса. Я вынырнула из толпы и побежала, понимая гораздо позже, что человек, в которого я выстрелила, был не кто иной, как Джейсон Эрхат, декан факультета математики. Но тогда он был всего лишь телом – способом, благодаря которому я спасала свою Меган.

Люди видели во мне члена смертоносного культа, который создал Ник. Вот почему мир видит меня виновной. Но это не та причина, по которой я принадлежу Передовому Центру. Я зла, потому что в тот момент, когда умер Джейсон, все, что я чувствовала, было облегчением.

Я хладнокровно убила невиновного человека. Несколько человек были убиты прямо перед моими глазами, но Меган должна была выжить.

Вот, что сделало мой грех хуже, чем моя наивность. Я была ослеплена страхом.

Она умерла прежде, чем я вступила в спортивный зал, она лежала на спине на холодном линолеуме – прямо там, где я оставила ее. Ее глаза были открыты, волосы тонули в собственной луже крови. Еще один выстрел в воздух. Позже я узнала, что это был Ник, который выстрелил себе в рот в душевой. Не в этой душевой он подделал мою предсмертную записку, не в этой. Он подделал ее в душевой, которая была наверху.

Конечно, он не оставил бы Меган в живых. Она была единственным свидетелем, который смог бы доказать, что этот акт хаоса не был организован мной.

Это все, что я могу вспомнить. Я не помню крика или плача, или то, как я держала ее. Моя память проделала потрясающую работу по блокированию моментов, которые связаны с ней. Мне сказали, что позже, когда полиция нашла меня, она все еще была на полу. Я сидела за столом возле ее трупа, а ее кровь была на мне.

Я ждала смерти.

ГЛАВА 13

Когда я заканчиваю, то не думаю о своем преступлении. Я думаю о ней. Как я переживала, что у нее отняли жизнь. Не о тех, кто умер. Не о том, кого убила я.

Только о ней. Это доказательство того, что я всегда буду эгоистичным, злым человеком.

– Я возненавидел тебя так сильно, когда впервые услышал о тебе, – сказал Кейси. – Когда я узнал, что буду здесь с тобой, то не мог дождаться того, чтобы увидеть, как ты умрешь первая. У меня было такое чувство, что, когда люди думают о нас, они думают о тебе, что все мы были сумбурными и деструктивными, как ты, – он качает головой, прерывая свои мысли. – Я не был уверен, был ли зол, но знал, что был святым по сравнению с тобой.

– Я клянусь, Кейси, – мой голос дрожит на каждом слове. – Я все тебе рассказала. Я говорила правду.

– Я знаю. И ты не должна здесь находиться.

– Не говори так. – До него не дошло. – Я убила человека. Я дала им то, чего они хотели. Я так же виновна, как и Ник.

– Ты сплотила нас здесь. Ты брала на себя ведущую роль во всем, что мы тут делали, как группа, – его голос становится выше. – А то, что ты сказала мне, что думаешь, что виновна, как Ник…

– Это была моя…

– Нет! – он стремглав подбегает ко мне, нависая надо мной. – Ты сделала это по той причине, что любила ее, и ничто не изменит этого. Не Ник, не решение суда, не Передовой Центр. Никому не позволяй говорить иначе. Ты лучше, чем все это.

– Я ничто, – говорю я. Его губы находят мои.

Он груб, но не наносит мне вреда, требуя подчиниться ему. Он выдыхает мое имя с каждым поцелуем, его пальцы в моих волосах. Его рот дик и жаден, как будто он никогда не сможет насытиться мной, прежде чем у нас закончится время. Я впиваюсь ногтями в его спину.

Его губы тянутся к моему уху.

– Не смей хотя бы секунду думать, что ты заслуживаешь быть здесь.

Его щеки мокрые – я не знаю, виновата в этом я или он.

– Извини, – говорит он. – Я, вроде как, растерялся.

– Заткнись и поцелуй меня.

И он делает это. Он целует меня, пока мое лицо не высыхает и сам он не задыхается.

– А теперь я должен задуматься над этим? – спрашивает он. – Чувство, будто переживаю свой собственный кошмар снова.

Я знаю, как он себя чувствует.

***

Мы идем обратно в лагерь, рука об руку. Где– то глубоко внутри меня я чувствую себя уверенно, хотя не знаю почему. Я должна быть несчастной, вынуждая показывать свои сомнения насчет самой себя единственному человеку, о котором забочусь больше всего. Единственный человек, который, кажется, уважает мою темную сторону. Меган бы одобрила это, я знаю.

Я чувствую, Кейси это все, что я потеряла.

– Мне нужно в туалет, – он отпускает мою руку. – Встретимся в лагере.

Я киваю и продолжаю идти вдоль ручья, когда он уходит. Солнце сядет через несколько часов, и свет освещает все под углом, тени растягиваются, чтобы ночью развлекаться. Поэтому сначала я не вижу Гордона, потому что весь противоположный берег погружен в темноту.

Когда я замечаю его, то останавливаюсь и не издаю ни звука, заставляя себя быстро поверить в то, что вижу. Одна из рук Гордона прижимает Таннера к нему.

Я кричу имя Кейси.

Я напугана не так сильно, как должна была бы. Гнев сделал меня заложником – он думает, что в его руках все еще есть власть.

У Таннера полностью отсутствующий взгляд.

– Ты глупый, глупый парень, – кричу я. – Тратишь свое время на свои гребаные фантазии. Ты знаешь, что не можешь навредить ему.

На лице Гордона появляется дьявольское выражение. Я не могу одновременно наблюдать за ним и здраво мыслить, поэтому фокусируюсь на Таннере. Что он делает? Он не может быть парализован страхом – не нападения на Гордона в пещере.

Но его глаза не говорят мне ничего, кроме того факта, что он, возможно, сдался.

Где Кейси? Валери, Джас – они должны были услышать мой крик. Но никто не пришел.

– Сражайся с ним! – кричу я Таннеру.

Я собиралась броситься в воду, чтобы самой сражаться с Гордоном, когда Таннер открывает рот. Но вместо слов из его рта вытекает кровь.

Гордон отпускает его. Таннер падает на колени и плюхается вперед, из его спины торчит рукоятка ножа.

Нет.

Гордон делает взмах рукой перед собой и кланяется.

– Я надеюсь, мое появление было забавным.

Затем он убегает.

Я бросаюсь к ручью, пробираясь против течения. На берегу я падаю вперед, цепляясь за траву, ползу, чтобы добраться до него.

Лезвия растворяются в Передовом Центре. Это не что иное, как тщательно разработанная иллюзия.

Я хватаюсь за рукоятку и рывком вытаскиваю нож. Из спины Таннера я вытаскиваю целое гладкое лезвие, которое покрыто кровью.

Я не могу остановиться. Не могу не думать об этом парне, о теплой крови, которая течет из раны.

Нет больше времени. Я вскакиваю на ноги и бегу. Мое тело горит. Пламя охватило всю меня, но съело оболочку. Я больше ничего не чувствую. Я была в таком состоянии только раз, когда необходимость убить полностью выпотрошила меня.

Гордон медленный. Он добыча. Я настигну его прежде, чем он узнает, что я охочусь на него. Я перепрыгиваю через бревно и в середине прыжка дергаю его за волосы.

Он падает на спину. За то короткое время, прежде чем я вонзаю в него нож, я вижу первый проблеск ужаса в его глазах.

А затем он умирает.

Он прекращает существовать. Все залито кровью. Его грудь, мои руки. Я чувствую ее везде, как она вытекает на траву и землю.

Он ушел.

– Эвелин! – кричит Кейси.

– Забери меня, – я кричу, ни к кому не обращаясь. – Забери меня. Я готова умереть.

– Эв! – это Валери. Она близко.

Сразу трое из них толпятся вокруг меня, искаженные, размытые монстры. Они касаются меня, но я далеко.

Кто– то плачет. Возможно, это я. Нет, это Джас.

У меня сдают нервы. Я сжимаю руку в кулак и поднимаю его, но прежде чем успеваю ударить по мертвой груди Гордона, пальцы Кейси сжимаются вокруг моего запястья.

– Ты ублюдок! – кричу я. – Ты гребаный кусок дерьма!

Я борюсь с Кейси, пока силы не покидают меня, пока не осознаю, что сделала. Кого я убила, и кого убил он.

Кейси лбом прижимается к задней части моей шеи и плачет.

Я жду, пока он не затихает, прежде чем говорю хриплым голосом:

– Передовой Центр теперь уничтожит меня.

ГЛАВА 14

Таннер мертв. Гордон мертв.

Передовой Центр богат пороками. Не призраками наших преступлений, а едкими пороками.

Под зеленым небом мои руки кажутся черными.

– Гордон заслуживает смерти, – говорит Кейси.

Мы окружили тело Таннера. Валери перевернула его лицом верх, так, чтобы мы все могли попрощаться с ним. Я убираю челку со лба. Ничто за пределами моего разума не кажется реальным.

– Вы знаете, что Передовой Центр не думал, что так произойдет, – говорит Валери.

Вообще– то, я не знаю, о чем думал Передовой Центр. Оружие, как предполагалось, растворялось, когда владелец намеревался кого– то убить. Я думала, что Таннер собирался сделать это.

Или, по крайней мере, мы не должны умирать от рук нашего резидента– психопата.

Но с ним произошло наоборот. Он был всего лишь мальчишкой, мальчишкой, который извинялся за то, что сделал. Он не заслуживал смерти.

Мои слезы падают на мертвое тело Таннера. Он не смотрит на окружающий мир, он больше похож на ребенка. Испуганного ребенка.

– Иисус, – я прикрываю свой рот.

Передовой Центр должен был убить Гордона после того, как тот показал свое намерение убить Таннера во второй день нашего пребывания здесь.

Передовой Центр должен был убить меня.

Мой голос эхом разносится по воздуху, но никакого ответа не следует. Ярость разгорается во мне, моя кровь буквально кипит.

Где– то в глубине подсознания всплывает момент, когда Таннер спрашивал меня, как на эмоциональном уровне я связана с преступлением Кейси. Только тогда он сказал, что в нашем контракте есть пункт о неисправности Передового Центра. Отец Кейси бил лопатой Меган, но Меган возникла без наличия моего стола.

Я вызвала Меган, когда увидела лопату Кейси, и, сделав это, заставила часть Передового Центра прекратить свое функционирование.

– Что мы будем делать? Ждать? Мы будем сидеть, сложа руки, и ничего не делать? – плачет Джас. – Почему они не слышат нас? Почему не видят, что происходит?

Я пытаюсь успокоить себя.

– Я не знаю, но больше не можем здесь находиться. Мы должны заставить их услышать нас.

Я рассказываю Кейси, Валери и Джас свой план.

– Зеленая подсветка означает, что Центр неисправен, я уверена насчет этого, – доказываю я, когда вижу недоверие в их глазах. – Нам нужно выбраться отсюда прежде, чем кто– то еще умрет.

– Но откуда ты знаешь, что, заставляя машину работать с неисправностями, мы привлечем их внимание? – спрашивает Валери. – Откуда ты знаешь, смотрят ли они?

– Я не знаю, – смотрю вниз на Таннера.

Мы должны были сделать нечто подобное несколько часов назад, когда небо все еще не меняло свой цвет. Я должна была почувствовать, что что– то не так.

Каждый раз, когда я жду, люди умирают. Больше никакого ожидания.

– Мы больше ничего не можем сделать, – продолжаю я. – Я не собираюсь сидеть здесь и ждать.

Валери кивает в ответ. Я думаю, что правда в том, что мы больше не в безопасности. Было бы другое дело, если бы каждый был сам за себя, но мы в другом положении. Мы все были настолько глупы, что стали заботиться друг о друге.

– Давайте сделаем это, – Валери оставляет поцелуй на губах Джас.

– Я не…не могу, – говорит Джас.

– Ты должна.

– Я боюсь.

– Ради Таннера, – говорит Валери. – Ради Эвелин. Ради всех нас.

Кейси кивает и берет мою руку.

– Ради Таннера.

***

Это может не сработать. Я продолжаю напоминать себе, что это может не сработать.

Но мысль не остужает мой пыл. Мы составляем краткие планы, планы, которые не дают много возможностей, чтобы нас кто– нибудь услышал. Каждый из нас направляется к объекту нашего партнера. Мы находим его.

А затем мы увидим, что произойдет.

Я думаю, что Таннер верил в то, что объект Кейси, который выступал в роли спускового крючка, неисправен, потому что мы запутали его. Может быть, спусковой крючок посчитал мою вину аналогичной вине Кейси. Может быть, со временем я стала больше заботиться о нем и эмоционально прониклась его преступлением, как он сам, в результате чего оба наших чипа среагировали. В любом случае, я верю, что если найти спусковой крючок Кейси и направлю его ко мне, крючок Валери направиться к Джас, а крючок Джас – Валери, это может привести к массовой неисправности. Если мы сможем создать достаточное количество фейерверков, они должны будут обратить на нас внимание и вытащить отсюда.

Они обязаны сделать это.

Мой стол появлялся в двух местах. Мы не знаем, как добраться до того, что в пещере, поэтому Кейси направится ко второму, который мы нашли к западу от озера.

Он берет мое лицо в свои руки и целует меня, и я сжимаю ткань его рубашки, стараясь изо всех сил не дышать часто.

– Беги так быстро, как только можешь. Посмотри, что произойдет, и мы встретимся здесь, – он говорит это достаточно громко, чтобы Джас и Валери услышали. – И пока бежишь, молись всем богам, чтобы это сработало. Ты нужна мне, чтобы выбраться отсюда.

– Я не нужна тебе. Я не нужна тебе, Кейси. Ты будешь жить, независимо от того, выживу я или нет, и у тебя будет невероятная жизнь.

– Ты нужна мне, потому что я люблю тебя.

Он отпускает меня, и я стою здесь, ошеломленная. Он не позволяет мне ответить. Он в последний раз смотрит на Валери и Джас и берет меня за руку.

– Сделаем это.

В течение нескольких минут бега я сомневаюсь в себе. Кейси любит меня.

Я не могу думать об этом сейчас. Я не могу отвлекаться.

Просто продолжай говорить себе, что бояться нечего, Эв.

Если мы сможем сделать все вовремя, то выведем из строя Передовой Центр во всех нужных местах. И, может быть, я переживу это.

Я бегу. Я бегу так быстро, что не чувствую ног. Я стараюсь не отставать от Кейси, который бежит очень быстро и удерживает меня на ногах своей свободной рукой, когда я спотыкаюсь и царапаюсь о ветки на нашем пути.

Мы идем сквозь листву приблизительно милю. Когда достигаем части ручья, где в прошлый раз были с ребятами, мы отпускаем друг друга.

– Скоро увидимся, – говорит он.

Он поворачивается и делает несколько шагов, прежде чем я зову его по имени. Он останавливается.

– Я тоже тебя люблю.

Стоя ко мне спиной, он говорит:

– Даже не смей, блядь, умирать, Эвелин.

Я ничего не говорю, потому что не могу. Я продолжаю идти вниз по склону, направляясь к лопате. Лопата, может быть, моя единственная надежда. То, что я видела в последний раз, не причинит мне вреда. Но это не означает, что я не сломаюсь внутри.

Не думай о ней. Даже не думай о ее имени.

Пар от горячих источников струится в воздухе. Последние лучи солнечного света падают на лопату.

Я знаю, что это займет несколько минут, чтобы что– то показалось. Всхлип вырывается из моего горла.

Это не то, с чем ты не можешь справиться.

Я считаю проходящие секунды.

Ты был в аду и вернулся.

Ничего не происходит. Я смотрю на лопату, и ничего не происходит.

У меня начинают зудеть уши.

Это не сработало.

Я не знаю, что чувствовать. Часть меня так жаждала отомстить за Таннера и получить возможность освободить других, спасти Кейси – спасти себя. Так почему я чувствую облегчение?

Я сижу со скрещенными ногами на земле. Такой простой предмет. Символ жизни Кейси. Лопата, стол, кукла, ключи. Эти предметы будут всегда возвращать горе, напоминать о том, что мы сделали. Каждый раз, когда видим предмет. Даже если нам удастся сбежать из этого места, мы никогда не будем полностью свободны. Никто из нас.

Я знаю это.

Земля передо мной проваливается, повсюду летит грязь. Сначала я думаю, что это животное.

Я ползу вперед на руках и коленях, приближаясь к объекту телесного цвета, которые продолжает дергаться и что– то хватать. Растопыренные пальцы, мясистая ладонь.

Рука. Рука, которая тянется к небу. Кожа исчезает, обнажая гниющие мышцы и желтые кости.

Я отползаю назад и вскакиваю на ноги. Но не убегаю. Я слишком очарована тем, что происходит, земля расходится прямо передо мной. Грязь исчезает, зияющая черная дыра возникает вокруг того, что тянется и хватается за землю, гниющий локоть рассекает воздух.

Они прорастают как цветы, земля распадается вокруг них. Пальцы, руки, зеленая плоть ползут ко мне, пока их искромсанные, лысеющие головы не появляются на поверхности.

Я на кладбище, которое сама создала.

Стон срывается с моих губ, когда я отступаю назад. Появляется Джейсон Эрхарт, рана, проходящая через его глаз, гноится и кровоточит. На остальной поверхности виднеются наполовину съеденные лица моих жертв, которые от ярости скрипят зубами.

– Зомби. – Мои жертвы превратились в зомби. Они вернулись, чтобы съесть меня.

– Нет, – говорит кто– то из темноты. Я знаю, что это она, прежде чем она делает шаг вперед.

Я запомнила этот голос.

Она с важным видом идет ко мне, чем очень отличается от Меган. И она не ранена. Она выглядит такой же живой, какой была за день до смерти. Она проходит мимо лопаты, хватая рукоятку. Ее глаза блестят, она улыбается, и я вспоминаю.

Что я еще здесь делаю?

Большое количество рук и запястий тянутся в мою сторону.

– Зомби ползают, – она так же растягивает слова, как отец Кейси. Растягивает слова, которых вообще не должно быть. – Зомби хромают.

Как будто кто– то перемотал вперед окружающий мир. Всплески грязи летят по воздуху, а тела отрываются от земли и встают на четвереньки, как пауки. Изогнутые локти, изогнутые спины, стоят на скрюченных пальцах рук и ног. Все пятьдесят шесть.

– Закопай меня в землю, – она растягивает слова, – но я всё равно доберусь до тебя. Я всё ещё могу разорвать тебя.

Отец Кейси появляется на ее месте. И эта иллюзия не является пассивной.

Модуль не выключается.

Мы делали все не так. Я создала монстра.

Я бросаюсь вправо и перепрыгиваю через одного из призраков, женщины с глазами, свисающими из глазниц. Ее рука оборачивается вокруг моей ноги, и я падаю назад. Я пытаюсь вырваться, но уже слишком поздно. Они столпились вокруг меня, конечности ползут по земле. Некоторые пальцы тянут мои руки вниз, к холодным, костлявым рукам. Другие ногти запутываются в волосах, увлекая меня на землю.

Я кричу.

– Остановитесь, – скучающим тоном говорит Меган. И они слушаются. За исключением одного, который держит мои волосы. Мужчина без челюсти.

Они отходят назад, расчищая для нее путь. Ее мертвые глаза останавливаются на мне, и она поднимает лопату.

– Предполагается, что это я должна отправить ее в ад.

Меган поднимает лопату над своей головой.

Когда она ударяет меня, мои мышцы отказывают. Воздух не проникает в мои легкие. Я сворачиваюсь в клубок, пытаясь сохранить воздух в легких.

Лопата врезается в мою руку. В этот раз я ничего не чувствую, только покалывание, которое проходит через всю левую сторону.

Металл сталкивается с моими ребрами.

Я жду, пока она не попытается снова.

Потянувшись, я хватаю рукоятку лопаты. Мы боремся, но недолго. Я не могу быть застигнута врасплох – я не могу позволить страху овладеть мной и из– за этого быть покалеченной. Под действием адреналина я вырываю лопату из ее рук и вскакиваю на ноги. Мое тело пронзает боль от сломанных ребер.

– Ты не Меган, – я размахиваюсь со всей силы. Я чувствую давление, когда лопата опускается на ее голову, и весь мой мир рушится, но у меня нет времени, чтобы оплакивать это.

Когда она падает на землю, я размахиваюсь снова и снова, врезаясь в уже рыхлые мозги нападавших. Куски тканей и капли крови летят по воздуху. Мои жертвы, которые больше не должны страдать, визжат и воют.

Не мои жертвы.

Жертвы Ника.

Последний взмах очищает мне путь, и я бегу через тела и направляюсь к ближайшему заключенному. Испытание Валери произошло недалеко от нашего старого лагеря. Джас должна быть рядом. Я обязана предупредить ее.

Каждая из моих ран дает о себе знать. Ноги уже затекли, и я понятия не имею, как мне удается сохранить вертикальное положение.

Позади меня раздается рычание одного из мертвых. Меган – видение. Меган была права. Эти мертвые – не какие– то выдуманные монстры из мультфильма. Они являются творением высокотехнологичной тюрьмы.

Они не имеют границ.

Между каждым вздохом я слышу, как они разрывают землю. Безмолвные животные. Из какой части моего подсознания были созданы эти монстры?

У меня нет времени, чтобы обдумать мой собственный вопрос, потому что я бегу в неправильном направлении.

Я пытаюсь найти Джас, но бегу, блядь, в неправильном направлении.

Преступление Валери произошло на другой стороне лагеря. У меня в голове перевернутая карта. Я бегу в том направлении, откуда только что прибыла, направляясь к спусковому крючку Джас. Лучше, чем ничего.

Я теряю силу, мои легкие не выдерживают такой темп. Но я все еще могу слышать этих монстров позади себя, готовых взять реванш и попировать моей душой.

Преступление Джас произошло рядом со сгоревшим домом. После бесконечных минут сложного пути через лес, я выхожу на правильный путь.

Я рискую и поворачиваю голову. Их тени выскакивают из леса.

Я нашла Валери.

Я забываю, что убегаю от чего– то, когда вижу, что для нее создал Передовой Центр. Она сидит в окружении бревен, на которых ползает ребенок. Он визжит криком мучающегося младенца. И из его глаз течет кровь.

Она обнимает свои колени и даже не реагирует, когда видит меня. Звук замученного ребенка заполняет тишину.

Я не могу слышать свои собственные мысли.

Ее брюки порваны, ноги кровоточат.

– Я не могу двигаться! Он будет грызть мои ноги, пока от них ничего не останется, – ее глаза расширяются, и она кричит: – За тобой!

На долю секунды я думаю, что это мои гниющие жертвы догнали меня, пока свет от фар не освещает лес, останавливаясь на красных глазах младенца. Автомобиль набирает обороты. Я медленно оборачиваюсь, фары ослепляют меня достаточно, чтобы я видела только лицо за рулем.

Наши с Джас преступления перемешались. Ник готов раздавить меня.

– Вы издеваетесь надо мной.

Я и здесь создала иллюзии.

Мне не нужно было знать все физические детали преступления Кейси. Мне нужно было просто заботиться о нем, и вина от его преступления выросла во мне. Я беспокоюсь о Джас достаточно, чтобы и здесь перемешались иллюзии.

– Двигайся, Эв! – кричит Валери.

Ник собирается переехать меня. Он сказал, что вернется за мной. Я думаю, он пытается сдержать свое обещание.

Но я не позволю ему.

Я протягиваю руку, и Валери тянется вперед. Ник сбивает ребенка.

– Деревья! – кричу я. Он не сможет добраться до нас.

На наклонной плоскости Валери спотыкается, и я вместе с ней. Мы вместе катимся, лопата бьет меня по носу так сильно, что кровь хлещет из ноздрей. Когда мы останавливаемся, я тащу Валери в кусты, локти и колени погружаются в грязь, ветки царапают мое лицо. Мы прячемся за стволом, надеясь, что он достаточно широк, чтобы…

БУМ.

Земля содрогается, когда позади нас вспыхивает огонь, и Валери крепко держит меня. Я поворачиваю голову достаточно, чтобы увидеть, как оранжевые языки пламени охватывают металл, и человек выходит из огня.

– ВПЕРЕД! – кричу я.

Валери и я вскакиваем и бежим обратно в том направлении, откуда пришли, направляясь к монстрам из моей иллюзии.

Один из них атакует.

Не просто один из них. Мужчина, которого я застрелила. Джейсон.

Он ненастоящий.

Я размахиваюсь лопатой. После соприкосновения его голова взрывается, серое вещество летит во все стороны, так же, как оно вылетало из задней части его черепа в первый раз, когда я убила его.

Вот и мы совершаем одни и те же преступления, чтобы спасти свои задницы.

– Святое дерьмо! – кричит Валери.

Я останавливаюсь, встряхиваясь так сильно, что лопата падает на землю, и все внутри сжимается.

– Эв? Эв, что это?

– Может быть, мы заслужили это, – я так упорно борюсь со смертью. Я влюбилась, и это того стоит?

Я по– прежнему виновна, я как грех. И всегда им буду.

Валери хватает меня за плечи. Я слышу вопли ярости и муки гниющих жертв, которые скрываются в лесу.

– Никто не заслуживает этого, – говорит она. – Никто. – Может быть, я отдала ей все свои силы и возможности, потому что она внезапно становится такой же сильной, какой раньше была я, достаточно сильной, чтобы тащить меня назад, к нашему старому лагерю. Назад к тому месту, где Кейси и я выбрались из– под земли, где пятеро из нас провели несколько спокойных дней, понимая, что мы не были брошены в яму с враждебными преступниками. Что пятеро из нас являются в равной степени похожими людьми.

Небо вспыхивает зеленым.

Восьмой модуль, разъединение.

Яркое пламя исчезает позади нас.

– Сработало.

– Это, блядь, сработало! – Валери кричит и смеется.

Мы все еще можем сделать это. Мы можем покинуть это место сегодня вечером.

– Давай найдем Джас, – говорю я.

Она берет меня за руку, и мы бежим вверх по наклонной поверхности, туда, где был наш старый лагерь. Мои ноги горят и угрожают отказать.

Мы рядом с поляной, вокруг нас спокойно. Никаких пугающих иллюзий, никаких криков ужаса.

– Джас! – кричит Валери. Мы зовем ее по имени, пока не понимаем, почему она не отвечает.

– Нет, – отпустив мою руку, Валери бежит и падает на колени возле неподвижной девушки.

Она кричит.

Мир словно в тумане. Нечеткий. Я спотыкаюсь, идя к ним, кровь пульсирует в моих ушах. Я падаю на колени рядом с Джас, чьи глаза безжизненны и широко открыты от ужаса, кровавая петля вокруг ее шеи, ногти все в засохшей крови от попыток освободиться.

Другая половина петли висит свободно, рваные провода болтаются на воздухе. Они убили ее. Они убили самую невинную, которая винила себя.

Валери кричит, и я хватаю ее, прижимая к своей груди. Мы готовились к тому, что каждый из нас умрет последним. Но никакая подготовка не может помочь мне с этим – когда Джас умерла.

В конце концов, она хотела жить. Она хотела любить.

– Я сделала это.

– Нет, – рыдаю я.

– Я сделала это с ней!

Вопль умолкает, и тюрьма молчит. Передовой Центр остановился сегодня, чтобы дать нам время оплакать ее.

Полминуты скорби.

Все заполняет глубокий, яркий зеленый свет. Более глубокий, чем когда– либо прежде.

Земля, деревья вокруг нас, даже сумеречное небо. Зеленый свет отходит от всего и от ничего одновременно.

Громкий голос говорит нам: Процедура эвакуации в процессе. Пожалуйста, оставайтесь там, где вы находитесь.

Валери падает рядом с Джас.

Процедура эвакуации в процессе. Пожалуйста, оставайтесь там, где вы находитесь. Модуль один, разъединение.

Я прикасаюсь к холодным губам Джас, затем закрываю ее веки. Она прекрасна. Даже в зеленом свете она прекрасна.

Пожалуйста, оставайтесь там, где вы находитесь. Модуль два, разъединение.

– Найди Кейси, – Валери кладет свою голову на грудь Джас. – Ты найдешь его и приведешь сюда. – Ее голос дрожит. – Убедись, что они не забрали его тоже.

Кейси.

– Они сказали нам оставаться на местах.

– Когда тебя это останавливало?

… Модуль три, разъединение.

– Я буду в порядке, – шепчет она, прижимаясь щекой к Джас. – Иди.

– Валери…

– ИДИ.

… Модуль четыре, разъединение.

Я оставляю девушек на поляне и иду через зеленый мир. Голос продолжает говорить, что различные модули, какими бы они не были, выключаются.

ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВАЙТЕСЬ НА СВОИХ МЕСТАХ.

Мы разрушили Передовой Центр.

… Модуль семь, разъединение. КАНДИДАТЫ НЕ МОГУТ БЫТЬ ЭВАКУИРОВАНЫ, ПОКА ВСЕ МОДУЛИ НЕ выключатся. ПОЖАЛУЙСТА, ОСТАВАЙТЕСЬ НА СВОИХ МЕСТАХ.

Я не слушаю требовательный голос. Тюрьма полностью поддалась суровому, чужому свету. Такое чувство, будто вернулись те времена, когда я бродила по второму месту, где появился мой стол. Мое подсознание должно было запомнить.

Когда я замечаю стол, я нахожу его, он сидит с опущенными плечами рядом с деревом, его лицо выглядит болезненно белым в свете эвакуации. Он с надеждой улыбается, когда я тянусь к нему, и медленно произносит мое имя.

Опустившись на колени, я отвожу его окровавленные руки подальше от его живота.

– Господи…

– Шшш, – говорит он.

– Пожалуйста, пожалуйста…

– Тот парень выстрелил в меня… Я пытался убежать. Он хотел убить меня.

Кровь хлюпает, когда я прижимаю руку к ране, пытаясь остановить ее.

– Что произошло?

Модуль восемь, выключение.

Он кивает мне через плечо. Серебряная сфера лежит на траве.

– Превратилась в это.

– Оставайся со мной, – умоляю я. – Я была неправа. Мы не должны были делать это.

Джас мертва.

Кейси умирает под моими руками.

– Так неправа.

Зеленый свет выключается, и на лес опускаются сумерки. Я помогаю ему опуститься на землю. Он закрывает глаза.

Это не может быть правдой.

Я трясу его.

– Ты слышишь меня? Кейси. Кейси!

Его губы почти не шевелятся.

– Не плачь по мне. Просто держись.

Это конец. Горячая кровь течет по моим пальцам. Он теряет ее слишком много.

– Ты должна быть храброй, – он находит мою руку и сжимает ее.

Я плачу.

– Нет.

Я больше не хочу быть храброй. Я была одинока так долго и теперь должна вернуться к этому. Я слишком поздно поняла, что этот план был ошибкой. Без него моя жизнь на свободе будет одинокой. И я буду нести бремя за это место самостоятельно.

– Я не хочу быть храброй.

Я чувствую, что душа покидает меня. И сильнее прижимаю свою руку, как будто могу сохранить ему жизнь, уберечь от ухода. Его влажное, рваное дыхание слишком поверхностное.

– Пожалуйста, останься.

Мои руки скользят от его руки к его холодному запястью, и пульса нет.

– Кейси?

Прожектор освещает его белую, полупрозрачную кожу. Поднимается ветер, монстр сверху рычит так громко, что заглушает его слова.

– Я никогда не оставлю тебя, – его голос исчезает, и глаза тускнеют.

Я кричу его имя, мой голос не слышен из– за рева монстра.

Руки хватают меня за талию и дергают назад. Я кричу и брыкаюсь, пока перчатка, одетая на руки, не закрывает мой рот. Четыре фигуры в синей медицинской форме проносятся мимо меня и встают на колени вокруг него.

Человек, который держит меня, что– то втыкает в мою шею. Моя челюсть болит.

Все расплывается и становится темно.

ГЛАВА 15

Это место воняет латексом и дезинфицирующими средствами. Все вокруг меня размытое и белое. Белое – так неестественно. В природе нет таких ослепляющих чистых вещей. Я поворачиваю голову и изучаю свою руку с разбухшими венами, из запястья торчит игла, по которой в мое тело поступает прозрачная жидкость.

Это не Передовой Центр.

Вскоре приходит медсестра, возможно, та самая, которая ввела датчик в мою голову.

– Мисс Иббара, – говорит она. – Рада видеть, что вы проснулись.

Она подключает свой планшет к мониторам рядом со мной.

– Позвольте загрузить ваши данные, – проходит несколько секунд. – Замечательно. Похоже, что все в порядке.

Замечательно. Хорошо. Дрожащей рукою я вытираю слюну со своего подбородка.

– Я выбралась оттуда?

И вдруг я вспоминаю все. Неисправность. План, который должен был вытащить нас. Джас. Кейси.

Кейси.

Я начинаю задыхаться, когда возвращаются воспоминания, как он умирал у меня на руках. Это не должно было случиться таким образом. Одно глупое решение за другим, и я убиваю всех, кто когда– либо любил меня.

Он любил меня. Две гребаные недели, и он сказал, что любит меня. И я погубила его.

Слезы стоят у меня в глазах, и я хотела бы горевать, но наркотик действует, направляясь в мой организм, и ясный мир – ослепительно белый мир – по– прежнему в дымке, и слышно, как гудят машины.

– Остальные кандидаты были освобождены досрочно, поэтому ПЦ может быть оценен.

– Кандидаты?

Она наклоняет голову направо.

На противоположной стороне коридора Валери сидит на кровати, ее колени прижаты к груди. Она смотрит на кружку зеленого желе в своих руках.

Она не заметила, что я проснулась, пока моя медсестра не выходит из комнаты. Мы реагируем одновременно, вырывая капельницы из наших рук, и выпрыгиваем из больничных коек. Я чуть не падаю лицом вперед, когда мои ноги касаются линолеума. Она спотыкается и хватается за стенку.

Пошатываясь, мы хромаем друг к другу, и, когда встречаемся, я обвиваю ее руками и начинаю рыдать у нее на плече, увлекая за собой на пол.

Ее кожа липкая, и она пахнет, как я: дешевым мылом и пластиком.

– Мы сделали это, – я произношу слова, утыкаясь лицом в ее волосы.

Ее пальцы сжимают мой больничный халат, комкая ткань. Она задает немой вопрос, и я понимаю его, как будто она говорила вслух.

Почему это чувствуется таким небезопасным до сих пор?

– Все мертвы. – Ее лицо морщится, как будто это новость. Она не может держать себя в вертикальном положении и падает передо мной. Я наклоняюсь над ее рухнувшим телом, ее сломанной душой, когда она плачет, лежа на линолеуме.

Я убила их.

Мы должны были остаться в лагере. Я так отчаянно цеплялась за идею, что мы должны выбраться из Передового Центра, что мне никогда не приходило в голову, какие последствия могли бы быть из– за моего быстро придуманного плана. В реальном мире я должна была быть мертва, в то время как у Джас должен был быть еще один шанс. Я была той, кто снова и снова доказывала в Передовом Центре, что является убийцей.

Джас…Джас наконец– то захотела жить.

Я забрала у нее эту возможность.

И Кейси. Кейси умер.

Я думаю, ты поражена трагедией сейчас, сказал бы он.

Я кладу голову на спину Валери. Я грешник в самом чистом виде. Я собрала надежду в самых темных местах, чтобы потом уничтожить ее.

Я думаю, ты поражена трагедией сейчас.

Кейси был прав, но он слишком рано сказал это. Теперь, думаю, это так.

– Это все моя вина, – шепчу я.

Я сажусь, когда чувствую, что она выпрямляется подо мной. Ее глаза покраснели, но, так или иначе, после всего я все еще вижу решимость.

– Нет, Эвелин, – она берет мои руки в свои, когда ее слезы катятся по щеке. – Единственная вещь, в которой ты виновата, это то, что заботилась о нас настолько, что не хотела видеть, как мы умираем. Обещай мне, что ты никогда не будешь винить себя за их смерти. Ты не убивала их.

Она настойчиво сжимает мои руки.

– Они сделали это.

***

Мне вернули одежду, в которой я попала в тюрьму – цветочную кофту на пуговицах и джинсы, которые слишком велики для меня. Но они скоро подойдут мне.

Федеральный агент надевает мне титановый браслет на запястье, который будет отслеживать мое местонахождение. Может быть, я и выбралась из Передового Центра, но обстановка накалена. Я на испытательном сроке, пока события, которые произошли в ПЦ, не будут тщательно изучены. Затем у меня будет повторное слушание.

Я не знаю, за что меня будут судить, и не узнаю, пока не встречусь с чиновником ПЦ. Я могла бы снова пройти через испытание стрельбой, но вместо ПЦ, мой приговор будет отличаться. Может быть, в лучшую сторону, а может, в худшую.

Или преступления, которые я совершила в Передовом Центре, станут верхушкой моего приговора.

Единственное, что теперь может спасти меня – это данные о мыслях и эмоциях, хранящихся в ПЦ. Если Передовой Центр решит, что я невиновна, возможно, я не буду приговорена к смерти.

Но шансы не в мою пользу. Особенно после того, как я убивала людей в том месте, где должны были судить мою нравственность.

Единственное, что я могу сейчас делать – это наслаждаться моментами свободы, которые у меня есть.

Федеральная больница в Лос– Анджелесе имеет строгую политику на посетителей, поэтому я не видела маму с тех пор, как освободилась.

Валери и я выходим бок о бок на лужайку, где ждет моя семья. В одной руке мама держит букет цветов, а в другой – извивающегося Тодда. Она не может удержать его, когда он видит меня, поэтому отпускает его. Я опускаюсь на колени, и он врезается в меня.

Он смеется. Тодд смеется.

– Я никогда не отпущу тебя снова, хорошо? – я целую его в пухлую щечку снова и снова. – Никогда– никогда.

Он дергает меня за волосы:

– Мороженое.

Я ухмыляюсь.

– Каждый день.

Когда я встаю, мама крепко обнимает меня. Я не хочу, чтобы она что– нибудь говорила, потому что этого достаточно. Когда она пропитала своими слезами ткань моей рубашки, я шепчу, утыкаясь в ее волосы:

– Я люблю тебя.

Хлопает дверь машины. Люди бегут по траве, и молодая женщина вскрикивает. Я отстраняюсь от мамы и поворачиваюсь лицом к суматохе, где девушка с золотистыми волосами и лицом, как у Валери, бежит по траве. Она прыгает в объятия Валери. Сестры смеются и плачут, и ее близнец говорит:

– Ты сделала это. Я знала, что ты никогда не оставишь меня.

Лысеющий человек терпеливо ждет, пока девочки не закончат. Он несет на своих руках ребенка.

Когда Валери видит его, она мгновенно приходит в себя. Ее сестра берет ребенка, и мужчина говорит то, чего я совсем не ожидаю:

– Ты в порядке?

Ее лицо морщится, и она моментально превращается из двадцатипятилетней девушки в маленькую девочку.

– Нет, пап.

Он тянется и прижимает к себе дочь, его губы прижимаются к ее лбу. Она сжимает заднюю часть его рубашки, пока костяшки не начинают белеть. Это, должно быть, очень трудно для них, потому что она не в лучших отношениях со своими родителями, и они сомневались в течение месяца и ждали, ждали, ждали, надеясь.

Молясь.

Валери поворачивается к маленькому мальчику и протягивает руки, чтобы забрать его у сестры.

– Скажи привет своей тете, Чарли.

Он обнимает ее за шею, и Валери говорит:

– Он прекрасен, – уткнувшись носом в его белокурые локоны.

Мама хлопает меня по плечу, чтобы я обратила на нее внимание. Она протягивает мне мой планшет.

– Я встречалась с агентом, прежде чем прийти к тебе. Он загрузил какую– то информацию. Сказал, что тебе будет интересно взглянуть.

Я открываю файл. Читаю заголовок. Это информация обо всех смертях в Передовом Центре.

Мои руки дрожат от ярости. Как это жестоко для агента думать, что я должна переживать смерти моих сокамерников еще раз. Салем Рамирез возглавляет список. «Казнен» написано рядом с его именем.

Эрити Лин: Казнена.

Блейз Вилсон: Казнен.

Стелла Девереукс: Казнена.

Мои пальцы сжимают планшет, когда слезы выступают на моих глазах.

– Лжецы, – шепчу я.

Таннер Саито: Казнен.

Гордон Остайм: Убит в Центре.

Джасинда Глейзер: Умерла в результате неисправности.

Я переворачиваю страницу. Планшет выскальзывает из моих рук.

– Эвелин? – спрашивает моя мама.

Ничто не могло подготовить меня к этому.

Я падаю на колени и ничего не держу в себе, ничего. Каждый момент, проведенный с ним, всплывает в моей памяти. Его губы на моих, его руки, обернутые вокруг меня. То, как он начал произносить мое имя, когда союзники превращаются в нечто большее.

То, как он держал меня, когда умерла Меган.

Его выражение лица, когда он сказал, что любит меня.

Рыдания ломают меня, и я падаю на траву.

Валери находит меня. Должно быть, она просмотрела документ. Она должна знать, потому что, когда обнимает меня, тихо говорит:

– Боже мой, Эв.

– Боже мой.

– Боже мой.

***

Я должна быть всегда в сопровождении охранника, куда бы ни пошла. По крайней мере, это бесплатный федеральный охранник, но ему кажется, что я заставляю везде ходить за мной.

Общественность не слишком обрадовалась нашей свободе. Средства массовой информации сделали из нас монстров, уродов, которые злоупотребили системой и вышли живыми. И мир поверил в это.

Жизнь в страхе – это не совсем свобода. Но я предполагаю, что должна наслаждаться ею, по крайней мере, сейчас.

– Я могу найти для вас автомобиль, мисс Иббара, – предлагает мой охранник. Он носит черный костюм несмотря на то, что в Лос– Анджелесе 100 градусов. [16]Пот стекает по его красному лицу.

– Все нормально, спасибо. Тут недалеко.

После того, как мама принесла мне одежду и вещи, она и Тодд уехали на поезде домой. Я сказала ей, что побуду еще здесь, потому что мне надо кое– что сделать. Несколько незаконченных дел.

Ясень тянется к небу в центре небольшого, тенистого парка. Жертвы Передового Центра покоятся здесь, близко к лаборатории ПЦ и штаб– квартире. Нет никаких табличек, никаких признаков, которые позволяют идентифицировать, что это за место или что за люди. Правительство отказывается увековечивать зло. Но есть цветочные венки, записки и фотографии. Люди никогда не перестают любить.

Я стою на краю парка. Ветер играет с моими волосами и охлаждает пот на задней части моей шеи. Я собираюсь идти к дереву, когда позади меня раздается звуковой сигнал. Я оборачиваюсь. Валери сидит на месте водителя в Porsche, ее охранник – на пассажирском сидении. Она опускает свои авиаторы на кончик носа.

– Милая машинка, – говорю я.

– Благодарственный подарок от папы.

– За что?

– За то, что не умерла. Почему ты гуляешь пешком?

– Мне нужно было время, чтобы подумать.

– Ну, я уезжаю. Могу подвезти тебя.

Странно, что мы вот так случайно разговариваем.

– Я направляюсь в…

– Я знаю, куда ты направляешься, – говорит она. – Ты покинула холл больницы до такого момента, как корреспондент пришел, чтобы найти тебя. Они отвезли его домой.

– Домой?

– Это место выбрала его мама. Она подписала какие– то документы, и, бум, он принадлежит ей.

– В смысле домой, в Иллинойс?

Она смотрит на свои часы.

– Следующий поезд уходит через пятнадцать минут. Что скажешь?

***

Оба наших огромных охранника занимают заднее сидение Porsche Валери. Я почти сочувствую им. Почти.

Когда мы приезжаем на станцию, мой охранник, его зовут Джеймс, на самом деле издает вдох облегчения, прежде чем открыть дверь и вытянуть ноги.

Я прикасаюсь к плечу Валери.

– Когда я смогу увидеть тебя?

Она криво улыбается и качает головой.

– Не знаю. Может быть, постараюсь получить диплом, пока эти ублюдки не отвели нас в суд.

– Ты знаешь, если тебе что– нибудь нужно до этого…

– Поверь мне, Эв. Я буду звонить тебе каждую неделю до того дня, пока не умру, который может наступить очень скоро, согласно тому, как подчеркнуто вежливо со мной общался охранник все это время.

– Не шути так со мной.

– А если серьезно, – ее лицо смягчается, – скоро увидимся.

Я наклоняюсь и целую ее в щеку.

– Позвони мне, как приедешь домой, – я вылезаю из машины и закрываю за собой дверь, наклоняюсь и встречаюсь с ней взглядом, ее глаза стали намного серьезнее за последние несколько секунд.

– Дай мне знать, что пройдет в Иллинойсе. Это будет трудно.

– Я знаю.

***

В моем личном купе мы едем в абсолютной тишине. Я чувствую, что обязана хоть немного поговорить с Джеймсом. К счастью для меня, прямо тогда, когда собираюсь спросить у него, есть ли у него дети, звонит телефон, и он в течение оставшейся части поездки расхаживает в противоположной части купе, где я не могу его слышать. Я недолго смотрю в окно, где мелькают холмы. Наконец, достаю свой телефон и просматриваю газетные заголовки.

Несчастье Передового Центра

Звезда Смертной Казни

Машина Безнадёжности или Затруднения?

Секреты За Стенами ПЦ – Выявлены Глюки: Преступники

Нарушение Системы

Террорист Эвелин Иббара

Снова На Свободе: Ваши Дети В Безопасности?

Я касаюсь экрана, внезапно чувствуя усталость, хотя должна ощущать себя хорошо, потому что сыта, нормально отдохнула и одета в красивую одежду. В безопасном поезде. Я не могу игнорировать бабочек в своем животе, они настолько отвлекают, что мне не остается ничего другого, кроме как откинуть голову назад и закрыть глаза.

Когда мы прибываем на станцию округа Джефферсон четыре часа спустя, нас ждет автомобиль. Моя нога нервно стучит по полу, когда мы едем через сельскую местность. Проходит десять минут. Двадцать. Я спрашиваю у водителя, сколько еще ехать. Он отвечает:

– Почти приехали, – когда мы выезжаем на грунтовую дорогу.

Дом его мамы как будто из страны печенья, с цветочными горшками под подоконником и креслом– качалкой у крыльца. Это почти невыносимо. Перед домом огромный дуб и качели.

– Вы хотите, чтобы я подождал вас здесь, мисс Ибарра?

– Да, пожалуйста, – отвечаю я, наполовину отвлеченная, когда выскальзываю из машины и закрываю за собой дверь.

Ветер развевает подол моего сарафана. Я замираю перед памятником. Красивый, в белых пятнах крест прислонен к дереву. Одна роза столистная проходит через крюк в центре.

Мое горло сжимается, и я сглатываю.

Хлопает дверь. Я узнаю маму Кейси, вспоминая ее иллюзию в ПЦ. Она одета в темные джинсы и цветную блузку. Она красива и молода.

– Я не позвонила, – говорю я. – Извините.

– О, ничего, ничего, – она смотрит на крест, а затем обратно на меня. – Я ждала тебя. Пожалуйста, проходи.

Когда я поднимаюсь на крыльцо, она протягивает руку.

– Я… Спасибо. Извините, я не знаю вашего…

– Зови меня Стефани.

– Стефани. Приятно познакомиться с вами.

Она ведет меня внутрь. В доме пахнет сосновым маслом и лавандой, кухня необычна: с голубыми занавесками и круглым столом из грецкого ореха.

– Что– нибудь хочешь? Чай, лимонад?

– Нет, спасибо.

– Мне очень жаль, если мое бремя побеспокоило тебя, – говорит она. Я в замешательстве поднимаю брови. Она продолжает: – Люди не понимают. Он разрушил мою семью, – она смотрит через окно на крест, как бы разговаривая с ним. – Мой муж был ужасным человеком, но я не могу перестать любить его.

– Я понимаю, – говорю я.

– Я чувствую, что это так, – улыбаясь, она спрашивает: – Так ты готова увидеть его?

Мое лицо вспыхивает.

– Больше всего на свете.

Она кивает через плечо.

– Дальше по коридору.

Половицы скрипят подо мной, слышен шум новостей из последней комнаты. Я открываю дверь.

Сначала он не видит меня, сидит, опираясь спиной, на больничной койке, пинта мороженого стоит у него на коленях, большая ложка свисает из его рта. Он увлечен телевизором и не замечает меня так долго, что к тому времени, когда бросает на меня взгляд, слезы текут по моим щекам.

Кейси Харгрув: Извлечен с травмами

Ложка падает. Я задыхаюсь от смеха и вытираю свой нос.

– Они не сказали мне, что тебя увезли из больницы. Я ждала в ЛА, прежде чем Валери сказала мне, где ты.

Пауза затягивается между нами. Он смотрит на меня, видно, что выбит из колеи.

– Тебе нужна была операция?

– Эвелин. Какого черта ты делаешь на другой стороне комнаты?

Подбежав к нему, я беру его лицо в руки и целую. Я прижимаюсь своим лбом к его лбу, когда наши губы разъединяются.

– Я думала, что потеряла тебя.

Он усмехается.

– Большая часть меня все еще здесь. Пуля не задела мои жизненно важные органы. Хотя мое бедро сломано. Операция была дрянной.

– Это лучшая новость, которую я слышала за всю неделю.

– У тебя есть что– нибудь для калеки?

Я отстраняюсь.

Выражение его лица становится мягким.

– Ты как?

Я?

– Я в ужасе, – отвечаю я. Знаю, что не должна. Не сейчас. Только он должен иметь значение. Он жив и дышит у меня на руках. Это…это триумф.

И я знаю, для того, чтобы жить, действительно жить, я должна работать, чтобы сохранить это чувство в течение всей оставшейся жизни.

Две недели спустя

Дом

Есть две вещи, которых я боялась. Я не имею в виду чувство тревоги, которое ношу в себе, потому что каждый в мире хочет убить меня. Я имею в виду реальный страх, из– за которого у меня сводит живот, и из– за которого не могу спать по ночам. Первая мысль о том, что кто– то навредит Кейси и Валери. Нас показывают по всем телеканалам, говорят по радио, мы в Интернете. Большей частью в Интернете. Комментарии к статьям пестрят пытками и желаниями нашей смерти. Также есть теории заговора, но они, в основном, правдивы. Они про то, что мы сговорились, чтобы разрушить Передовой Центр, и в ходе этого убили невинную девушку.

Другая вещь, которая до полусмерти пугает меня – это мысль встретить Лиама.

У меня теперь новый номер телефона, но Лиам как– то узнал его. Может быть, его дала мама. Возможно, она думала, что этим помогает мне.

Когда я слышу его голос по телефону в первый раз, его голос спокойный. Чужой. И все же у меня перехватывает дыхание, горло сжимается, и я не могу произнести ни слова.

– Эв? Ты здесь?

Это не похоже на то, как я слышала его голос в тюрьме. Я заставила себя никак не реагировать, потому что думала, что он был нереальным. Но стены, которые я возвела, рушатся.

– Я здесь.

Долгое время он ничего не говорит. Я сижу на кухонном островке в доме моей мамы, держась за край гладкого мрамора так крепко, что суставы моих пальцев белеют.

– Мне нужно увидеть тебя, – говорит он мне.

***

Я не знаю, где было бы уместно встретить Лиама. Любое место, за исключение дома мамы, слишком многолюдно, но дом не может быть запятнан тем, что заставит меня чувствовать себя уязвимой. Но выбора нет.

Я решила подождать его во дворе. Босиком качаюсь на качелях. Помню, когда Лиам и я были еще в средней школе, мы делали это прямо под этим качелями, его тело над моим, и цепи скрипели над нашими головами.

Открываются деревянные ворота.

Он находит меня сразу же, как будто знал, что я буду здесь, на этих качелях.

Я встаю.

Он испуган, но и я тоже. Я медленно иду к нему, и когда пытаюсь обнять его, возвращается старый Лиам. Он прижимает меня к своей груди и целует в лоб.

– Боже мой, Эвелин. Я так сильно скучал.

Его руки скользят к моему подбородку и приподнимают его.

– Почему ты здесь? – спрашиваю я.

– В новостях сказали, что ты и двое других выживших состоите в заговоре против Передового Центра, потому что он неисправен.

– И ты веришь нам? – когда он кивает, я говорю: – Остальная часть вселенной думает, что мы сговорились сбежать.

Его губы находятся на опасно близком расстоянии от моих. Я знаю, что он хочет поцеловать меня. Я потратила пять лет, чтобы научиться читать по его глазам.

– Я сожалею, что когда– то сомневался в тебе. Я знаю тебя, Эвелин. Я знаю тебя лучше, чем кто– либо другой. Я совершил ошибку, что прислушался к мнению людей, которые не имеют ни малейшего понятия о том, кто ты. Я мог бы бороться усерднее за тебя во время суда. Я должен был.

– Это бы ни на что не повлияло.

– Это не означает, что я не облажался. Но я не повторю эту ошибку, не в этот раз. Я буду на твоей стороне, пока все не закончится. Я обещаю тебе, – он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

– Подожди, – я задыхаюсь, делая наш назад.

Он хмурится в замешательстве.

Я не могу быть с кем– то, кто не понимает на что похоже, когда видишь человека, неважно, насколько он виновен, как его измельчают перед глазами. Я не могу быть с кем– то, кто не понимает на что похоже это чувство, когда на твоих руках очень много крови, и ты никогда не сможешь ее смыть.

И он может сказать, что совершил ошибку, оставив меня, но все– таки сделал это. Предстоящие месяцы будет сложнее, чем те, которые прошли. Я не думаю, что он готов безоговорочно любить меня, как хочет.

Это невозможно объяснить, не говоря уже о том, чтобы объяснить, что у меня появились чувства к убийце, которого я знаю всего лишь месяц.

Поэтому я говорю:

– Мне потребуется много времени, чтобы стать той девушкой, которой была. Мне нужно начать все сначала.

Он кивает. В моих словах нет ничего, с чем он мог бы поспорить.

Я не вру ему.

Но также не говорю правду.

Два месяца спустя

Вашингтон, округ Колумбия

Когда раны Кейси заживают достаточно, чтобы он мог выходить из дома, нас начинают допрашивать.

В конференц– зале округа Колумбия Валери, Кейси и я сидим на одном конце длинного отполированного стола. На другом конце – Джемма Бранам, создатель Передового Центра.

Она не оправдала мои ожидания. Ей, должно быть, около шестидесяти, с седыми волосами до плеч и лицом в форме сердца.

Двое ее подчиненных сидят по обе стороны от нее. Они все одеты в деловые костюмы.

В центре зависла в нескольких футах над полированным столом одна из сфер Передового Центра, которая называется бот. Боты – это вещи, которые делали иллюзии ощутимыми. Они также убили большинство из нас. Боты прятались во многих местах: под землей, в кронах деревьев, в щелях между валунами. Ближайший к кандидату бот активировался, когда кандидат видел его, либо свой спусковой крючок, который напоминал ему о преступлении. По активности мозга определяли, какие иллюзии бот будет создавать.

– Эвелин, пожалуйста, протяни руку, мне нужно твое запястье, – говорит Джемма. – Я обещаю, это не навредит вам.

Я хочу бросить ей вызов так же сильно, как мне любопытно. Когда я протягиваю свою руку, бот опускается вниз, на моей коже мигает красный свет. Я чувствую струйку теплой жидкости.

– Кровь, – говорит Джемма.

Волосы щекочут мою кожу, а затем появляется мягкая масса. Я думаю о том, как качала Меган в пещере.

– Бот может вызвать тысячи различных чувств и убить тысячью различными способами. Иногда простой лазерный луч выполняет этот трюк, но иногда нам нужно использовать больше радиоактивности, чтобы заставить кого– нибудь взорваться.

Она говорит это так легко. Мой живот скручивает.

ПЦ использовал множество видов ботов. Механические виноградные лозы и петли были ботами, а также щупальце, которое утащило меня на дно озера.

– Боты помогали нам создавать более сложные иллюзии, когда нам надо было, чтобы вы перешли в другое место. Мы не могли предоставить вам комфортные условия на слишком долгое время.

Из ниоткуда на столе появляется волна воды. Все мы подпрыгиваем на наших местах, пораженные.

Они затопили бассейн. Они затопили его, чтобы вытащить нас из дома, но вода даже не была реальной. Кейси и я переглядываемся. Он бледный.

– Как? – спрашиваю я. – Я до сих пор не могу поверить, что некоторые вещи не были реальными. Мои штаны были мокрыми в течение нескольких часов после того, как бассейн был затоплен.

Кровь отца Кейси засохла на моих руках, но я не говорю этого вслух.

– Ваш бот соединялся с чипом в вашем мозгу, чтобы заставить вас поверить в то, что вы видели и чувствовали, хотя этого не было на самом деле.

Идея соединения заставляла меня чувствовать себя беспомощной даже сейчас. Валери глумится над этим. Я думаю, она испытывает такие же чувства.

– Если иллюзии, которые тестировали нас, были вызваны определенными объектами, то что насчет иллюзий, которые заставляли нас перемещаться? Чем они были вызваны?

Джемма ухмыляется, и я хочу стереть с ее лица эту ухмылку.

– Не думайте, что вы были одни все время. Мы наблюдали за вами, и конкретные иллюзии были вызваны моими инженерами, которые физически пытались вас направить куда– то или вызвать более сильные эмоции, чтобы прочитать ваш чип.

– Вы наблюдали за нами? – шипит Валери. – Когда в Передовом Центре произошли неполадки, вы не сделали ничего, чтобы остановить это!

– О, мисс Крейн, не делайте вид, что не знаете, как работает эта технология, – перебивает Джемма. – ПЦ устроен гораздо сложнее, чем вы когда– нибудь сможете понять. Трое из вас подвергли свои жизни опасности и убили четвертую из– за вашего отказа слушать советы и вашего жалкого, деструктивного плана побега.

– Три человека умерли из– за вашей неполадки! – Валери встает, ее глаза пылают яростью. Я пинаю ее под столом. Правда заключается в том, что мы не должны говорить, что думали, что смерть Гордона и Таннера была по вине инженеров Передового Центра. У наших адвокатов нет достаточного количество компрометирующих доказательств, и они не хотят, чтобы Джемма была в курсе этого, чтобы они не смогли сказать, что они планировали изучить эти смерти.

Мой адвокат нашел патент на растворяющийся металл, которым можно было бы манипулировать с помощью нанотехнологий. Описание его возможностей полностью совпадает с тем, что мы видели в Передовом Центре. Но мы все еще ждем бумаги, которые помогут нам подтвердить, что это технология использовалась в Передовом Центре.

Если это так, то предупредительный сигнал тревоги посреди бирюзового неба означал, что технология потерпела неудачу, когда Гордон хотел зарезать меня ножом за несколько часов до начала, и инженеры пытались исправить это до того, как кандидат попытается убить кого– нибудь еще во время неисправности. По крайней мере, наши адвокаты могли утверждать, что нас должны были вытащить из Передового Центра в тот момент, а не после того, как все были убиты из– за ошибок.

Но Джемме наплевать на сказанное Валери. На самом деле, она еще больше подливает масла в огонь, допуская, что Валери права.

– Но две смерти уже были сочтены необходимыми, и неисправность не повлияла на выживание Таннера или Гордона. Мисс Глейзер,– она пальцем указывает на Валери, – была полностью вашей ошибкой.

– Как вы смеете?

Джемма поднимает бровь.

– Извини?

– Вы ведете себя так, будто неисправность началась, когда Кейси и я ввели бота в затруднение, – я качаю головой. – Но вы неправы. И прекрасно знаете, что неправы, если то, что сказали, было правдой. То, что инженеры наблюдали за нами.

Джемма хмурится и качает головой.

– Мисс Ибарра, я понятия не имею, о чем вы говорите.

Итак, эта игра будет проиграна.

– Стелла не должна была умереть. Я не думаю, что и Блейз должен был умереть, но я не была рядом с ним, поэтому не могу быть уверена. Но я находилась со Стеллой. Я видела вспышку зеленого света. Бот сжег ее живьем без всяких иллюзий. Единственная вещь, которую она делала, – умоляла своего парня поверить ей. Я видела, что произошло.

Джемма моргает, и ее губы растягиваются в обычной улыбке.

– Боюсь, что вы ошибаетесь. Стелла должна была умереть. Это есть в наших отчетах.

– Вы лжете.

– Нет, Эвелин. Вы просто не хотите видеть правду, – ее голос мягкий и музыкальный, и он заставляет меня ненавидеть ее еще больше.

– Как вы это докажете? – это первый раз, когда заговорил Кейси. Он гораздо спокойнее, чем Валери или я, но я виню в этом лекарства. Он по– прежнему испытывает много боли из– за своей операции. – Как вы будете доказывать, что то, что вы говорите, правда?

На лице Джеммы появляется другая усмешка. Она соединяет свои руки перед собой.

– Ну, из– за этого ужасного провала, вызванного вами троими, данные Передового Центра впервые будут перенесены в зал суда и изучены там.

– Как и должно быть, – сквозь зубы говорю я.

– Тогда вы все увидите, мисс Ибарра. Все, что было истинной, как вы думали, и что на самом деле было правдой. Каждый в зале будет видеть данные, содержащие опасный всплеск ваших эмоций, когда вы хладнокровно убили Гордона. Они увидят, что это была не просто самооборона, – ее плечи расслабляются. – И затем вы будете приговорены к смерти.

Кейси находит мою руку и крепко ее сжимает. Я думаю, что это для того, чтобы я набралась смелости, но это больше не нужно. Ярость наполняет мое тело, мою душу. Больше нет места для страха.

– И запомните мои слова: вы попадете в ад вместе со мной.

Предупреждающий голос Валери следует за моим:

– Считайте, что я тоже в деле.

Месяц спустя

Вашингтон, округ Колумбия

Валери и я сидим по обе стороны от Кейси в лимузине.

Мы замедляемся возле передней части зала суда. Я уже могу слышать крики безжалостной толпы.

Наше продуманное доказательство строится на опыте. Трое ненормальных. Мы будем бороться, используя знания о том, что Передовой Центр был неисправен с самого начала и что некоторые смерти произошли по вине ужасной, вышедшей из строя, системы.

Если наш план сработает, то мы, может быть, будем в состоянии остановить использование Передового Центра в «благих целях».

Я хочу привлечь к ответственности за Стеллу и Джас, но эта борьба затрагивает намного больше, чем их двоих. У меня были месяцы, чтобы подумать о каждом заключенном, казненном в Центре. Каждый раз, когда мои размышления возвращались к механике, я оставалась убеждена, что никто не заслуживает смерти от рук техники.

Даже Гордон.

Человеческому уму не просто достаточно умереть из– за машины. И я докажу это. В любом случае.

Этот процесс не будет похож на мой последний. Я не сдамся без боя.

Валери выходит первая, когда машина останавливается. Она одета в брюки и жакет с блузкой, которые расстегнуты, выставляя часть ее груди на всеобщее обозрение. В авиаторах она выглядит немного беспощадно.

Кейси одет в костюм, который сидит на нем идеально. Зеленый галстук подходит к его глазам. Он любезно принимает помощь Валери, которую она предлагает, когда он выходит из машины. Ему потребуется некоторое время, чтобы привыкнуть, что у него теперь травмирована часть тела.

Я одета в серую блузку, юбку– карандаш и туфли– лодочки. Мои волосы собраны в пучок, солнцезащитные очки скрывают выражение моего лица.

Так или иначе, мы все идеально подходим друг другу. Когда я стою на тротуаре, то беру под руку Кейси.

Можно подумать, что после нескольких месяцев простоя, протестующие успокоились. Но у ворот перед зданием собралось, должно быть, около двухсот человек. Место действия похоже на железнодорожную станцию, что я покинула четыре месяца назад.

обличить ПЦ

выжившие до сих пор преступники

1 за прекращение 4:17

Фотографии моих жертв наклеены на стенды. Люди по– прежнему хотят, чтобы я заплатила за это. Но я ожидала этого.

– Вы готовы начать все сначала? – спрашивает Валери, и мы поднимаемся по ступеням к залу суда. Крики ненавистников и верующих стоят стеной, когда мы вместе идем, руку об руку друг с другом. Некоторые из них хотят политической справедливости. Некоторые хотят революцию. Другие, чтобы мир поверил, что нас справедливо рассудит Бог, когда мы умрем.

Я не знаю, что они все думают, когда видят нас, как мы поддерживаем друг друга. Но я знаю, насколько сильной это заставляет чувствовать себя.

В хаосе я слышу один четкий крик:

– Дафна! – кто– то кричит.

В любом случае, несмотря на полицию, одна маленькая девочка пролезает через толпу. Она, должно быть, одного возраста с Тоддом, одета в пурпурный сарафан и бежит ко мне с маргариткой в руке. Мать зовет ее по имени, но полиция не замечает ее.

– Дафна! Вернись!

Я сажусь на корточки, когда она подбегает ко мне. Она улыбается, прикусывая губу, и протягивает мне маргаритку. Ее корни все еще в грязи – она, должно быть, сорвала ее в федеральном саду. Она убегает, возвращаясь к матери, которая, кажется, испытывает облегчение от того, что я не убила ее дочь. Она держит в руках знак со стихом из Библии. Я не знаю, что это за стих, но не уверена, есть ли у нее сострадание ко мне, или она думает, что я должна гореть в аду.

Я встаю, крутя ярко– розовую маргаритку между пальцами, прежде чем оторвать стебель. Кейси и Валери окружают меня.

– Заправь мне ее в волосы, – говорю я Валери.

– Здесь? Сейчас?

Я киваю. Она поджимает губы, но не задает вопросов, забрав цветок. Я оборачиваюсь и смотрю на толпу, когда ее пальцы работают с моими волосами.

Передний ряд был свидетелем моего обмена с маленькой девочкой.

Они оценили то, что я сделала с цветком. Больше года мир оценивал каждый мой шаг. Две недели, когда даже мои мозговые волны были защищены от контроля. Мое время на сцене только начинается. Нет обратного пути. Никакого «начать сначала».

Только продолжение.

Валери заканчивает.

– Выглядишь прекрасно, – говорит Кейси.

Я беру его руку, и мы поднимаемся к дверям зала суда.

Об Авторе

Сара Хариан получила степень магистра изящных искусств, закончив Государственный университет Фресно в Калифорнии. В настоящее время она живет в Сьерра– Невада (восточная часть Калифорнии) вместе с мужем и собаками, и клянется, что никогда не будет жить ни в каком другом месте, кроме покрытых лесом гор, которые ее вдохновляют. Это ее первый роман.

Продолжение серии будет переводиться в нашей группе, следите за новостями!

[1] Полиэфимры или полиэмстеры — высокомолекулярные соединения, получаемые поликонденсацией многоосновных кислот или их альдегидов с многоатомными спиртами. Известны природные (янтарь и др.) и искусственные полиэфиры.

[2] Джемффри Даммер — американский серийный убийца, жертвами которого стали 17 юношей и мужчин в период между 1978 и 1991 годами. *Flight Express, Inc. –грузовая авиакомпания, принадлежащая Bayside Capita.

[3] Здесь и далее ПЦ – это аббревиатура Передового Центра.

[4] Лямблии – один из самых распространенных видов протозойных паразитов в организме человека. Оказывают сильное токсическое воздействие на организм.

[5] Current 93  – All the Pretty Little Horses.

[6] Шрифт Брайля – рельефно– точечный тактильный шрифт, предназначенный для письма и чтения незрячими и плохо видящими людьми.

[7] 8 миль = 13 км.

[8] Гардения – комнатный цветок.

[9] Льюис Кэрролл – английский писатель, автор книг «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье».

[10] Софтбол – командная спортивная игра с мячом, разновидность бейсбола на площадке меньших размеров.

[11] Яремные вены –  несколько парных вен, располагающихся на шее и уносящих кровь от шеи и головы.

[12] КИИ – аббревиатура Калифорнийского института искусств.

[13] Биполярное расстройство – психическое расстройство, когда у больного наблюдаются быстрая смена симптомов мании (гипомании) и депрессии либо симптомы депрессии и мании одновременно (например, тоска со взвинченностью, беспокойством либо эйфория с заторможенностью).

[14] 75 градусов по Фаренгейту приблизительно равны 24 градусам по Цельсию.

[15] 60 градусов по Фаренгейту приблизительно равны 16 градусам по Цельсию

[16] 100 градусов по Фаренгейту – это, примерно, 38 градусов по Цельсию.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg