«Капитан Два Лица»

Капитан Два Лица (fb2) - Капитан Два Лица 1516K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Звонцова (Эл Ригби)

Эл Ригби КАПИТАН ДВА ЛИЦА

Fabryei

Вы — мой Валентин Катаев.

Спасибо, что подарили компас.

Моей маме

Замечательной.

Моим Офицерам

Без вас никуда.

И всем, кто ищет свою гавань или свою бурю

Вы найдете.

ПРОЛОГ

Пощади меня, боже, избавь от оков!

Их достойны святые — а я не таков.

Я подлец — если ты не жесток с подлецами.

Я глупец — если жалуешь ты дураков.

Омар Хайям

Пропавший смотрел с городских стен и молча о чем-то спрашивал, а может, просил. Королевский живописец подчеркнул его длинные темные локоны, резкие скулы и упрямый подбородок, а для глаз использовал яркую синюю краску. Рисуя, он очень спешил. Вышло неаккуратно, но всё равно пропавшего невозможно было не узнать, ведь вряд ли кому-то не встречались раньше его портреты. Этот — последний, а может, и посмертный, — размножили на большем числе листов, чем уходило обычно на утренние новости.

К рассвету портрет расклеили по всему Ганнасу и округе. И сонная столица заволновалась, заметалась, как в лихорадке.

А новостей в тот день не напечатали вообще. Пропавший и был главной и единственной важной новостью, хотя я думаю, головоломки с перепутанными словами и сплетни о дворах Заморья в разы интереснее. Даже объявления о продаже гусей, чьих-то союзах, размолвках и смертях — интереснее. Но в тот день всё это забыли.

«Вы видели?»

«Вы знаете?»

«2000 варров за улицу, по которой он прошел!»

«Любой благородный титул за место, где он прячется!»

«Корабль за имя того, с кем его видели в последний раз».

«Рука принцессы за его спасенную жизнь».

Король, и советники, и стража — все тогда много обещали. Любое обещание, будь оно выполнено, перевернуло бы чью-то судьбу. Но их не выполнили. Потому что бумажки с аляповатым портретом и красивыми цифрами не помогли, хотя их становилось все больше и больше, а обещания — краше и краше.

Я знаю это точно. Откуда? Может быть, потому что в тот день ходил по улицам и срывал один портрет за другим, понимая, что не сорву все, но все-таки постараюсь. Может быть, потому что еще три или четыре Полукруга, от Большого Прилива до Большого Отлива, все говорили только о случившемся с бедным мальчиком. Одна история была страшнее другой, но я честно собирал их все, как иные собирают редкие морские раковины или насаживают на иголки бабочек, чтобы украсить мертвыми крыльями мертвые стены.

А может быть, потому что тот, чье имя и прозвание вскоре перестали произносить, заменив на безликое, грустное слово «пропавший», — это я.

И сегодня я возвращаюсь домой.

ЧАСТЬ 1. КОРОЛЕВСКАЯ РОЗА И КОРОЛЕВСКИЕ СОКОЛЫ

1 НЕСПЯЩИЙ

Тело под слоем полупрозрачной соли казалось живым, и его можно было отчетливо рассмотреть. До последней черты лица, сильно постаревшего, но все еще красивого; до последней волны седых волос; до последнего сверкающего самоцвета на рукояти меча. Да, верный меч тоже лежал здесь: в сложенных у груди руках, он словно разрезал силуэт пополам. Россыпь камней — морских фариллов, блестевших в переплетении узоров, — была такой же синей, как застывшие глаза.

Всем мертвецам Альра’Иллы смыкали веки, когда приходил их последний сон. Всем, кроме королей: они не смели спать, им предстояло бдеть, охраняя покой своего народа. Так поступили и с королем Таллом. Сколько бы страданий он ни перенес при жизни, он обязан был выполнять свой долг, смотреть сквозь кристальную толщу на тех, кто остается жить. Так же, как и все, кто правил до него и сейчас лежал рядом, в ряду таких же соляных гробниц Ора’Илла — Сонных пещер. Все эти мертвецы глядели остановившимися глазами, одинаково синими, как ночная вода. Видели ли они что-то? Жалели кого-то? Тосковали по живым голосам и живым ошибкам?

Пальцы, унизанные множеством колец, с ласковой осторожностью провели по соляной толще. Синие глаза — такие же синие, как у неспящего с той стороны — медленно скользнули по мечу. От сияющего лезвия к рукояти, а оттуда — к запрокинутому лицу.

— Если бы я знал, что опоздаю. Если бы я знал.

Голос был тихим. В звучании слышался чуть уловимый акцент: слишком размытые окончания большинства слов, свойственные жителям Заморских Станищ. И голос едва уловимо дрожал.

— Дуан…

Он обернулся. Гибкая тень стояла на входе и крепко сжимала в руке длинную, такую же гибкую, как она сама, плеть-фенгу.

— Они уже узнали, Дуан. Они идут сюда.

— Сколько? — Он потянулся к застежкам своего камзола с рассеченными на манер птичьего хвоста полами.

— Мало. Пять швэ[1] в лучшем случае. Они минуют перевал.

Дуан криво усмехнулся, стаскивая одеяние с плеч и небрежно бросая девушке; она поймала и перекинула через плечо. Уважительно кивнув, он принялся за перетягивавший поясницу ремень, на котором обиженно загремели самые разные предметы: ключи, легкие жестяные флаконы, тканевые мешочки с порошками и кинжалы. Подумав, он оставил один нож, один мешочек и один флакон — рассовал по карманам штанов, которые едва прикрывали колени и подошли бы скорее подростку. Остальное со звоном полетело за одеждой следом и тоже было легко, даже виртуозно поймано.

— Пять швэ — куча времени для пирата, — сообщил он, оправляя белую, не застегнутую, сильно жавшую в плечах рубашку. — Я что-то забыл, Дарина?

Прозвенел короткий звук, похожий на свист, затем — щелчок. Дуан ощутил движение воздуха где-то возле уха, а в следующее мгновение на его голове не было привычной темной шляпы с прикрепленным сзади алым «хвостом». Шляпа оказалась в черных, почти как уголь, руках.

— Это.

— Спасибо. — Теперь он повернулся всем корпусом, чтобы посмотреть на нее в последний раз. — Что бы я без тебя делал.

Дарина опустила блеснувшие в темноте золотистые глаза и поправила волосы.

— Может, ты передумаешь, Дуан? Это… риск. Занять место того, кто назначил за твою голову семь тысяч варров награды.

— Это долг, — возразил он. — И я его отплачу так, как смогу. Надеюсь, мне не понадобится слишком много времени. Благо, это будет проще, чем кажется.

— Дуан, а если она…

Приглаживая волосы, он бодро подмигнул.

— Ты же знаешь, я не сдаюсь. А еще не проигрываю, проигрывают обычно мне.

Вдалеке что-то громыхнуло, потом затрубило. Двое знали этот звук, но даже не вздрогнули.

— Уходи. И не забудь… — Вспомнив еще кое-что, он принялся снимать кольца и одно за другим ссыпать в оставленный мешочек, небрежно, как срываемые с кустарника крупные орехи. — Для команды я отправляюсь на Совет гильдии Соколов. Чтобы мы наконец стали не просто пиратами, а личными пиратами Доблестной Монархии Тиван. С пактом на разбой и без страха быть вздёрнутыми, как сухопутное ворьё.

Она вздохнула, переступив с ноги на ногу.

— Что потом? Ты же не добудешь эту бумагу, Дуан. А они будут надеяться.

Он пожал плечами и — заключительная деталь — вынул из ушей тонкие серьги. Кинул в тот же мешочек и перебросил своей помощнице. Она опять поймала, стоило ли ожидать другого?

— Может быть, я добуду что-то, что понравится им не меньше. И тебе. И Багэрону. Ладно, хватит. Присматривай за ними всеми. — Он помедлил, подумал и все же прибавил: — За некоторыми особенно. И пожалуйста… не попадитесь. Только не сейчас.

Дарина кивнула, покусывая губы. Он не отказался бы ее обнять, но она держала столько вещей, что было как-то неудобно. Поэтому он просто прижал руку к груди и низко, галантно поклонился — тем изящным движением, каким чаще кланяются пираты совсем другой гильдии. Взглянув исподлобья, отведя за ухо прядь длинных темных волос, он выпрямился.

— Удачи, Дарина. Надеюсь, еще увидимся. Нет, не так. Уверен.

— Дуан. — Глаза снова блеснули. — Ты… ведь не бросишь нас? Даже если тебе неожиданно понравится твое прошлое?

— Еще одно такое подозрение, и я тебя зарежу. План пойдет насмарку, но я не пожалею.

Говоря, он насупился так грозно, как только мог. Правда, с излишне пышными усами — намеренно отпущенными — и неопрятной бородой вид уже был не столь лихой и опасный, сколь раньше, скорее смешной до нелепости. Будто из пещеры выбрался, впрочем… что это он? Он ведь именно оттуда и выбрался, и все должны узнать об этом как можно скорее, уверовать и возблагодарить всех богов, до которых дотянутся. Вот только бородища, будь она проклята, отвратительно чесалась. Ох… Благо, до возможности побриться все равно оставалось недалеко. Если, конечно, авантюра срастется: умирать грязным бродягой было бы крайне грустно и даже позорно. Дуан поморщился и поскреб подбородок длинными ногтями.

— Хорошо. — Дарина кивнула и помедлила. — Кстати… тебе просили кое-что передать. Багэрон.

Внутри что-то знакомо, по-детски сжалось. Дуан вновь прислонил одну ладонь к соляной гробнице и как можно более равнодушно спросил:

— Что же мне хотел сказать Железный, чего не сказал сам?

— Он верит в тебя, что бы ни случилось. Но если проиграешь и как-то повредишь нам, он тебя выпотрошит и без потрохов вздернет. Всё.

— Всё… — повторил Дуан и снова улыбнулся. — Славно. Можешь передать, что я крайне тронут такой любовью. И если меня не прикончит по дороге кто-нибудь ещё, буду думать именно о его обещании. А теперь хватит соплей. Проваливай. Хороших вам ветров.

Беспокойство усилилось стократ, стоило гибкой тени сгинуть. Последнее верное существо, нуц с родовым именем Дарина, Черный Боцман, с которой Дуан однажды в одиночестве брал на абордаж медицинский корабль, когда все остальные лежали, распухшие от зураны. Да, в ее присутствии план — как и почти все другие планы — казался куда выполнимее. Без нее же Дуан впервые задумался о том, что сейчас ему могут просто пустить в затылок пулю, не тратясь на вопросы и предупреждения. Королевская стража никогда не славилась способностью вникать в происходящее глубже, чем на выстрел или удар меча. Диковатая Стража Гробниц, не привыкшая лицезреть живых гостей в своих владениях, — особенно.

И все же Дуан вновь повернулся ко входу спиной, склонил голову и посмотрел в глаза мертвого короля. Они не выражали ничего: ни облегчения, ни радости, ни скорби. Возможно, именно сейчас король всё же спал, просто не смежая век.

— Ты бы понял. Или велел меня повесить.

Больше Дуан ничего не сказал в следующие три швэ, пока звуки торопливых шагов не наполнили затхлый воздух. Пират стоял — прямо и недвижно, руки по швам. Стоял, надеясь, что сзади не видно: колени предательски дрожат, как у глупого желторотого юнги. И вот-вот…

— Ни с места! Замри, вор! Ты осквернил усыпальницу государей, да хранит нас их сиятельный взор! Повернись!

Предсказуемое начало почему-то успокоило. Дуан лениво подумал о том, что за время длинной тирады мог бы перестрелять как минимум половину наряда, а парочку увальней — зарезать. А потом он плавно, медленно, не переставая демонстрировать пустые руки, развернулся; босые ноги неприятно заскребли холодные камни.

— Доброго вечера.

Говоря, он уже встал так, чтобы заросшее лицо стало лучше видно в неровном свете факела. Лицо, мало чем отличающееся от лица уснувшего короля, будь он моложе и не разучись улыбаться. Лицо, которое знал каждый стражник, потому что обязанность высматривать в толпе эти черты была для них такой же неоспоримой, как две другие: дышать и носить клинок.

Высматривать. Искать. Верить. Тщетная и, казалось, невыполнимая обязанность уже на протяжении десяти, почти одиннадцати Приливных Кругов.

— Я, — громко и четко заговорил Дуан, — Ино ле Спада да Алари, наследник королевского рода. Боги вернули мне свободу. И я пришел занять место моего отца.

Каждое слово подобно пуле находило цель, а последним выстрелом стала роза: вспыхнула алым светом в центре приподнятой левой ладони. Детальный рисунок, королевский гербовый цветок, каким от рождения отмечен лишь род ле Спада, род перворожденных монархов, потомки богов. И какой обязательно проступает на коже, стоит любому наследнику произнести свое полное имя, включая последнее, «малое», прозвание. Прозванием Ино было «Алари». Сокол. Двусмысленное, сейчас — двусмысленное, как никогда прежде.

— Принц… это принц!..

Один за другим стражники падали ниц и бросали перед собой клинки и пистолеты. Никто пока не решался подступить, даже подползти ближе. Дуан тоже не двигался. Его мысли были далеко от неотесанных перепуганных людей в синих форменных плащах. Очень далеко. В море, по которому уходила от бухты остроносая баркентина. Дарина, наверное, стояла у штурвала, а может быть, там с ней стоял кто-то другой. Возможно, они, те двое, как всегда смеялись.

«Он верит в тебя». Так Дарина сказала?

Он верит, никто и не сомневался. Но вот провожать не стал.

Покусывая нижнюю губу, принц Альра’Иллы Ино ле Спада, или капитан пиратского судна «Ласарра» Дуан Тайрэ, обернулся. Его настоящий, не дождавшийся встречи отец лежал под толщей соли и смотрел синими усталыми глазами, смотрел, не приветствуя, не напутствуя и не проклиная. Здесь. И Дуан должен был скорбеть чуть больше о нем, а не о другом, чужом родителе. Скорбеть, не думая, как хотел бы навечно свести королевскую розу с ладони.

2 ТРИ КОРАБЛЯ, ВИСЕЛИЦА И ТРАКТИР

Король Талл ле Спада да Халоран — «Воитель» — не был плохим королем. Даже наоборот, королем он был хорошим, но первые Приливы его правления пришлись на войну с Жу’Нушиадом — государством чернолицего златоглазого народа нуц. Нуц верили в Темное божество Варац, носившее на спине черепаший панцирь и принимавшее в жертву третьего ребенка из каждой семьи. Когда детей стало рождаться меньше, солдаты черного племени пришли к границам Альра’Иллы и переступили их.

Юный Талл, занявший место покойного отца, Овега Ученого, и едва научившийся держать меч, доверил оборону регенту, вчерашнему казначею. Войну проиграли, как и следующую за ней. Нуц обязали платить дань детьми только Приграничье — удивительно милосердная для дикарей избирательность.

Третью войну возмужавший Талл, к которому вернулись некогда покинувшие королевство старые полководцы, Ноллак, Лунгер и ле Фириек, начал сам. Она затянулась на три Круга и кончилась победой. Король вернулся в столицу, Ганнас, в прежний замок — отдавать приказы о мире. Молодой воитель мог бы насладиться покоем, но больше он покоя не хотел. К вкусу крови и лязгу стали ведь привыкаешь, как привыкаешь к воздуху и пению птиц.

Король любил красивых соблазнительных женщин, а самой красивой и соблазнительной для него оказалась почему-то Равви — златокудрое божество войны и битвы. Мир с нуц достаточно окреп: в их собственных семействах по велению богов снова стало много детей. Прочие соседи демонстрировали удивительно миролюбивый нрав и чтили Светлых богов или же просто были сильнее Альра’Иллы. Воевать стало не с кем. И тогда жажда сражений, которая не давала Таллу покоя, обрушилась на единственную угрозу, единственный дикий, опасный, а, главное, многочисленный народ, пусть и не имевший ни родины, ни стольного града. Это были пираты.

Пиратов в Морском Краю — на материке и островах, раскинутых среди огромного Первого Моря, Шиин, — жило множество. Одни служили определенным государям, поднимая их флаги и грабя их врагов. Другие не оставались близ одних берегов долго, меняли господ по желанию и принципам и звали себя вольными. Третьи продавались за деньги и звали себя так же, но слыли среди прочих «грязными наемниками». Соколы, Волки и Крысы. Каждая пиратская гильдия гордилась своим прозванием и гербом.

Когда-то пираты, если не были отягощены слишком кровавыми преступлениями в этих водах, свободно заходили в порты Альра’Иллы. Во время Третьей войны с нуц многие из них сами примкнули к армии короля Талла. Правда, он пообещал такие награды, что уже трудно сказать, кто пошел воевать ради них, а кто по велению тан — доброй воли, текущей по хребту и делающей человека человеком. Так или иначе, силы пиратов оказались необходимы в решающих сражениях. Но платы не получил почти никто, если не считать платой быстрый уход в вечный сон.

Король Талл, завершив поход, уверился, что залог спокойствия любого государства — убрать всё, что нельзя утихомирить: переупрямить, приручить или купить, желательно дешево, ведь государство и так на краю голода. Пираты были именно такой силой, неуправляемой, способной сегодня прикрыть тебя грудью бесплатно, а завтра разграбить твой город. Это касалось даже тех, кто звал себя Соколами: лишь немногие действительно знали цену верности. В их головах было слишком много свободы и солёного ветра. Поэтому они были опасны.

Первое, что сделал король Талл, начиная свою четвертую — невидимую и долгую — войну, — упразднил «сокольи пакты». У Альра’Иллы не должно было быть своих пиратов, и она отказалась щадить чужих, если они зайдут в ее порты. Это осложнило отношения с соседями, но пришлось примириться: зависимость от соли, которая отчего-то вся скопилась именно на этом куске побережья, была слишком велика, а новая армия и новый король — слишком сильны, чтобы развязывать вражду.

До того как родился юный принц, а потом и принцесса, король часто участвовал в «охотах на Соколов» и сам успел стать прекрасным моряком, знающим немало о пиратских хитростях. Но с появлением наследников он не без сожаления оставил это флоту и занялся иными государственными делами. Лишь одно по-прежнему выдавало, что пираты не идут у него из головы. Виселицы.

Любимым занятием короля Талла в свободное время было посещение пиратских казней. Дочь он туда не брал, а сына стал брать, как только тот увидел свой девятый Большой Прилив.

— Ты должен знать, — всегда говорил он. Но никогда не объяснял что.

И мальчик по имени Ино, скуластый и черноволосый, как отец, узнал.

Что когда дует ветер, виселицы, качаясь, издают мелодичный, красивый скрип, который тем громче, чем тяжелее оставленные на них тела.

Что петлю можно затянуть так, чтобы при потере опоры шея мгновенно сломалась, а можно — так, чтобы тело «плясало» на веревке две, а то и три швэ.

Что в среднем, чтобы выиграть пару варров, монеток-раковин, надо ставить на то, что оно обмякнет на второй.

Что пятна на одежде, обвисшей мешком, — это не пот.

И что, вообще-то, для того чтобы отправиться в вечный сон, достаточно простой веревки.

А еще он понял, что, несмотря на всё это, не может ненавидеть своего отца, но не может ненавидеть и пиратов тоже. У принца Ино — как и у многих людей его положения — было два лица, для всех и для себя. С самого детства. Только так можно было не сойти с ума.

Впервые он увидел их вблизи в день своего восьмого Большого Прилива. И он никогда этого не забудет.

* * *

Здешнее море умеет подкрадываться так близко, что переливается через набережную, вползает на улицы, затапливает нижние этажи домов. Именно поэтому крепкие двери и окна в приморских городах надежно законопачены, а воздухоотводы пронзают каждый этаж и тянутся высоко-высоко над крышами. Чтобы каждый Круг можно было сидеть у окна в Большой Прилив (и несколько за ним следующих, чуть поменьше) — и смотреть на недоумевающих рыб, медуз и черепах, плывущих мимо. Рыбы такие пестрые, что похожи на праздничные гирлянды или фонарики. Уходя, вода забирает с собой тот немногочисленный мусор, который не смогли убрать к ее приходу городские службы. За это ее благодарят танцами и празднествами, а корабли с наступлением сумерек устраивают парад, красуясь друг перед другом, как птицы в брачное время.

Так случилось и в тот день: кораблей были дюжины, один лучше другого. Король и его двор наблюдали с самой высокой замковой крыши, горожане — из верхних окон, с чердаков или же тоже с крыш. Некоторые забирались даже на трубы.

Пираты появились без приглашения: три стройных брига казались великанами среди прочих. У пиратов были черные паруса, а одежда в противоположность яркая, как у уличных шутов и гимнастов. Большие шляпы. Расшитые камзолы и блестящее оружие. Три корабля запустили с палуб ракеты из Заморья — края с другой стороны Шиин. Расцветив небо, искры сложились в сокола, волка и крысу. А потом в пиратов стали стрелять. И никогда ни до, ни после Ино не видел, чтобы кто-то уходил от погони и прорывал окружение так легко, управляя судном таких размеров. Никто тогда не поднялся на три борта, да даже лиц капитанов не запомнил ни один солдат.

Пока переполох еще не поднялся, люди в яркой одежде, точно смеясь, бросали высовывавшимся из окон горожанам монеты и самоцветы — горстями, не считая.

— Выбирайте друзей! — кричали некоторые пираты и пиратки. — Выбирайте друзей!

Мальчик не понимал, что значит эта фраза, но чувствовал, что очень не отказался бы дружить с этими красивыми и шумными незнакомцами. Отец — кажется, совсем наоборот: кулаки его крепко сжались, а голос, которым он отдавал приказ выкатить прямо на замковую крышу пушки, звенел и дрожал от злости. На три корабля начали облаву, но они исчезли так стремительно, будто их оснащали не только заморские ракеты, но и заморские системы движения, которые, как говорили, строились на древнем живом огне, секрет которого тамошние жители украли.

Ино так и не смог забыть пиратов. О морских Соколах, Волках и Крысах он стал спрашивать каждого, кто мог хоть что-то рассказать. Отец поначалу не мешал, может, полагая, что врага лучше знать в лицо. Препятствовать он стал позже, когда кто-то из советников повторил ему вопрос юного принца: «Как становятся пиратами?». Ино перестали отвечать, а король-отец, помогая сесть в карету в другой, еще один тот самый день, мягко потрепал принца по волосам с видом, с каким обычно дарил подарки, и сказал:

— Ты хотел узнать, как становятся пиратами, так? Я не знаю. Но я могу показать тебе, как они умирают.

Впервые глядя на болтавшееся в петле тело, с которого кто-то стаскивал камзол, Ино понял, что расколоть чей-то мир — еще легче, чем отправить в вечный сон с помощью простой веревки. Отец, так многому научивший и продолжавший учить, был частью его жизни; пираты — самой жизнью, пусть чужой. Круги сменялись, казни вроде бы стали привычными. Но едва заметная трещинка побежала по тан юного принца. И она становилась всё шире.

Мир распался совсем, когда Ино увидел свой пятнадцатый Большой Прилив и вскоре, кажется, сотую на своей памяти казнь. Всё было, как и обычно: скрип веревки и помоста, молчаливая толпа, монотонное зачитывание приговора. Презрительный плевок, которым осужденный попрощался с жизнью, и его бешеный взгляд из-под алой повязки. И отец, подавшийся в своем кресле чуть вперед.

Синие глаза его горели тогда мрачным удовлетворением, пальцы впились в массивные подлокотники тронного кресла. Потом, став немного старше, Ино часто думал о том, что, возможно, именно такие швэ — а вовсе не проводимые в спальне с матерью — приносили отцу самое сильное наслаждение. Тогда же принц просто смотрел на пирата — красивого, статного, довольно молодого. Может быть, он оставлял среди живых свою возлюбленную, мать, лихую команду или…

— Нет!

Мальчик появился, уже когда опору вышибли из-под ног приговоренного. Принц привычно определил, что сделали с веревкой в этот раз: тело дико, бешено дергалось, руки, которые даже не связали, тянулись к петле и тут же соскальзывали. Да, Ино уже запомнил: руки связывают не всегда. Обычно этого не делают, именно если петля затянута вот так. Чтобы зрелище было ярче и, возможно, дольше.

— Отец!

Хрипы умирающего разносились ясно и остро в безмолвии толпы, и этот вопль — совсем тонкий и слабый — прозвучал почти выстрелом, по крайней мере, у Ино в ушах.

Может, конвойные опешили, может, зазевались, но мальчишка — худой, едва ли увидевший хотя бы десяток Приливов, — взлетел мимо них по деревянным ступеням и ринулся к столбу. Его голые руки вцепились в дергающиеся, молотящие воздух ноги пирата. Он тщетно пытался стать повешенному опорой, дать хотя бы глоток воздуха и продолжал что-то исступленно кричать. Ино не знал, к кому он обращается, — к человеку в петле, к страже, к богам или к зевакам внизу. Но слова — невнятные и перебиваемые слезами — звучали, звучали, звучали, смешиваясь с затихающим хрипом.

Тело обмякло: на этот раз дергалось полторы швэ, всего лишь. Те, кто ставил на большее, проиграл свои варры. Площадь заполнил разочарованный гул.

Один из конвойных, взбежав по ступеням, сгреб мальчика за шиворот и швырнул вниз, в толпу. От падающей фигурки все отступили, как если бы в них бросили загнивающий труп или ядовитую змею. Мальчик упал на каменную мостовую с высоты почти в два собственных роста. Больше он не встал, как оказалось потом, — свернул себе шею.

Ино смотрел на распростертое у ног толпы тело и на другое, болтавшееся на веревке. Смотрел пристально, ничего не говоря и не двигаясь, а внутри поднималось что-то похожее на спазм, хотя, зная, куда едет, он не прикасался к пище ни вчера вечером, ни сегодня утром. И все же нутро скручивало, это не походило на детскую тошноту, накатывавшую, пока зрелище не стало привычным. Что-то другое.

Отец лично выбранил конвой. Было ли это за то, что мальчика вообще пропустили на помост, или за то, что он уснул раньше срока, Ино не знал. Он не проронил ни слова с момента, как толпа начала расходиться, и — это было странным — молчал отец. Глаза оставались застывшими, остекленевшими, как под соляной толщей. Весь путь до замка Альра-Ган длилось безмолвие.

Об этой поездке в карете — последней — Ино тоже вспоминал часто, когда повзрослел. Иногда ему казалось, поговори они тогда, что-то сложилось бы иначе. Но ни один не разомкнул губ. Ино боялся, что, несмотря на голод, его вывернет, хоть желчью. А молчание отца осталось загадкой — тяжелой, нежеланной, гнетущей.

В ту же ночь юный принц навсегда покинул свой замок, свою сестру и своего родителя. Больше всего ему хотелось, чтобы Ино ле Спада да Алари исчез навсегда. И он исчез.

* * *

Как становятся пиратами? Юный Ино так и не выяснил, как ни старался. Поэтому первые его действия были предельно простыми. Очень простыми. До глупости простыми.

Он заявился в «Зеленую рыбину» — портовый трактир на самом отшибе города, где уже не было ни жилых домов, ни верфей, ни даже бараков. Трактир ютился в низкой пробковой постройке меж двумя скалами и имел свою узкую, разваливавшуюся на глазах лодочную пристань. Пиратские корабли там не швартовались: слишком мало места, да и недостаточно далеко от посторонних глаз. Обычно их прятали за мысом, и моряки приплывали на шлюпках — промочить горло и обговорить очередную сделку, вылазку или военный план.

Об этом заведении Ино услышал от одного из старых полководцев отца, с которым был больше всего дружен, — от седого и рассеянного адмирала Ноллака. Тот отличался благодушием и болтливостью, в охотах на Соколов участвовал неохотно и, как иногда казалось принцу, даже в чем-то разделял его восхищение разбойничьей братией. По крайней мере, говорил о пиратах с удовольствием и без какого-либо опасения плохо повлиять на наследника престола.

— Они разные… иные перережут тебе глотку за один неучтивый взгляд, но иные будут считать верным другом до последнего сна, если докажешь, что не трус. Ну а если водятся деньжата, — и того лучше.

Эти слова Ино запомнил. Вряд ли ему — мальчишке — представился бы сейчас шанс доказать храбрость. А вот с деньгами было проще: сбегая, он забрал все, что выдавалось ему на расходы и что он не потратил, и еще несколько дорогих предметов, которых, он знал, не хватятся. Их можно было продать и обменять, чтобы нанять небольшую команду, судно, и…

…И, конечно же, все это у него отняли в первые десять швэ, проведенных в «Зеленой рыбине». На одиннадцатой он получил в зубы, на двенадцатой его зажали в угол несколько огромных головорезов самого низкого толка, из Крыс. Трудно сказать, приняли ли его с первого взгляда за ищейку из королевской стражи или же просто за скучающего сынка какого-нибудь богатея, но «вести с ним деловой разговор», как он сразу предложил прерывающимся голосом, никто не стал.

— Ты смазливый… — обдав принца густым смрадом дешевой выпивки, прохрипел один из тех, кто стоял почти вплотную, — отлично сгодишься в Заморье, там таких берут в гаремы.

— А может, выпытаем, чей он, и затребуем выкуп? — предложил его приятель, чуть поменьше в росте и в обхвате.

— Продавать людей выходит дороже, чем возвращать родственникам, Сэпто… а еще это хороший урок. Говорят, заморские сагибы умеют учить… разным полезным вещам.

Произнося это, верзила сделал характерный жест возле губ и оттопырил щеку языком, и все довольно загоготали. Ино, тоже прекрасно знавший смысл этого движения соединенных пальцев, в ярости бросился вперед. Он успел даже выхватить кинжал, но не успел никого ранить; впоследствии он возблагодарил за это Моуд, рыжую богиню судьбы. Потому что иначе вряд ли пираты позволили бы случиться тому, что случилось дальше. А дальше…

— Достаточно, Зубарь, уберите лапы. Мальчик все вполне понял и вряд ли еще сунется. Да и вообще… не понимаю, почему его держат сразу трое. Вы чего-нибудь боитесь, друзья мои?

Ино действительно держали три пирата: двое заломили руки, один намотал на кулак длинные волосы и оттягивал их назад. При звуках спокойного, глубокого голоса толпа резко смолкла и чуть расступилась, тогда зазвучали неторопливые чеканные шаги. Вскоре юный принц уже разглядывал того, кто, видимо, все время был здесь, но почему-то раньше не вмешивался в происходящее.

Трудно сказать, сколько Приливов он увидел: волосы были серого цвета, то ли седые, то ли просто светлые и потускневшие от подцепленной в каком-нибудь порту болезни. Черты лица казались грубыми, но кое-что выбивалось из подобного впечатления — прямой, с четко очерченными широкими крыльями, не нависающий над тонкими губами нос. Такую его форму Ино раньше встречал только у военных самых древних родов. «Корабельные», как почему-то называл эти носы придворный художник. И нос этот рассекался багровым шрамом.

— Разве что он грохнется в обморок? — предположил кто-то и опять загоготал.

— Не думаю, — последовал ровный ответ незнакомца.

Мужчина не смеялся, даже не улыбнулся. Глаза под густыми дугами бровей были белесыми, с почти незаметными зрачками. Радужки тоже едва просматривались, определить цвет у Ино не получилось, но судя по тому, что они двигались, незнакомец прекрасно видел.

Почувствовав, что его не держат, и выпрямившись, Ино понял, что не достает мужчине даже до середины груди — ростом пират превосходил всех вокруг, сложение было могучее, почти как у уличных силачей. Пожалуй, не стоило удивляться, что спорят с ним вяло, неохотно, с видимой опаской. Принц вытер с губ кровь, задрал голову и посмотрел в обветренное лицо, собирался что-то сказать, но не успел.

— Зачем ты лезешь, Багэрон Тайрэ? — Пират по имени Сэпто выразительно плюнул на пол. — Это явно не то, что тебе сгодится в твоих обстоятельствах. Когда тебя заинтересовали щенятки?

Слова снова встретили ободрительным гоготанием. Ино в бешенстве обернулся и сделал шаг, но его тут же оттолкнули обратно пять или шесть пар рук. Не удержав равновесия, он уткнулся в светлую, удивительно чистую для такого засаленного и просоленного места рубашку незнакомца. Смех стал громче, но тяжелая, как мачта небольшого парусника, рука уже предупреждающе сжала плечо, помогая выпрямиться и удерживая одновременно.

— Может, я вижу что-то большее. Может, мне скучно и я решил развлечься. Может, у меня приступ старческого слабоумия. Какое тебе дело, Сэп-Секира?

Ино заметил, что у седого мужчины — как и у большей части здешних обитателей — кривые сабли-церры в ножнах по обе стороны пояса. Он даже не прикоснулся к золоченым рукоятям, и, несмотря на это, его жадно, с любопытством и без возражений слушали. Да, определенно, его знали здесь хорошо, настолько, что любое слово гасило весь боевой запал и отрезвляло.

— Так ты что, его забираешь? — Тот, кого назвали Зубарем, прищурился и огладил бороду, вытряхнув из нее пару креветочных очисток. — Полагаешь, мы так просто отдадим столь славную добычу?

Сжатые губы незнакомца впервые тронула легкая улыбка.

— Именно так я и полагаю. Я не прав? — Теперь одна ладонь все же коснулась оружия, вторая так и осталась на плече принца. — И более того, парни… когда-нибудь вы поймете, от каких проблем я вас сейчас избавляю. Но если хотите, мы можем немного поспорить. Пусть те из вас, кому команда «Лассары» хоть раз не спасала задницу, выступят вперед.

Но на этих словах вперед не выступил никто, и даже те, кто стоял ближе, сделали по большому шагу назад. Пират усмехнулся.

— Славно. Приятного вечера, господа. Идем, ты, недоразумение. — С этими словами мужчина повернулся спиной и потащил Ино за собой.

Только втянув немного свежего воздуха, пахнущего морем и водорослями, принц сумел выдохнуть с облегчением. Правда, его шатало, как пьяного, а голова все еще гудела от встречи с парой чужих кулаков.

— Никто даже не бросил мне между лопаток нож… скучный вечер. Нос-то вытри.

Пират произнес это, полуобернувшись, кинул косой взгляд на грязные окна трактира, залитые желтым светом, и опять посмотрел на принца, в замешательстве стоявшего рядом.

— Ну все. Проваливай. Тебе давно пора спать в своей пуховой постельке, юный Сокол.

Ино почувствовал, как тан сковало холодом. Прозвание наследников королевского рода до коронации или вступления в брак не доверялось почти никому; даже большей части советников, даже кормилице оно обычно было не известно. А тем более…

— Не задавайся этими вопросами. — Мысли с пугающей легкостью прочитали. — Скажи спасибо, что тебя больше никто не узнал по лицу. Ты вылитый отец. До замка-то хоть дойдешь?

Принц проклинал себя за то, что язык будто прилип к горлу — от удивления, страха, стыда и усталости сразу. Нужно было немедленно заговорить, но не получалось. И он, чувствуя себя очень глупо, замотал головой.

— Что? — Пират участливо наклонился к нему. — Не дойдешь? У тебя штаны-то хоть сухие? Не думаю, что ты часто видишь пиратов так близко и что они часто порываются сделать тебя сагибской шлюхой.

Слова подействовали правильно: Ино очнулся. Выпрямив спину, сжав кулаки, он исподлобья взглянул на мужчину. Тот ждал — кажется, не без сдержанного интереса. Окончательно собравшись, принц процедил сквозь зубы:

— Я их видел достаточно, как правило — мёртвыми. И я никуда не пойду.

Мужчина вскинул кустистые брови. Странно, но лицо от этого стало вроде бы более безобидным, даже почти дружелюбным.

— Про первое я догадывался, зная ваши нравы. Второе… шутка, да? Хватит, погулял и будет. Ты не такой ребенок, чтобы…

— Я не вернусь к королю Таллу, — отчетливо повторил Ино. — Только если на виселицу. Став пиратом. Я хочу этого, и… у меня нет другого пути. Больше нет.

Он впервые назвал отца отстраненно, не отцом, и впервые вслух озвучил свое желание. Даже замолчав, Ино не опустил головы, хотя белесые глаза — глаза слепого, который видит лучше хищной птицы, — нещадно сверлили. Больше всего Ино молил Светлых, Темных и Переменных богов о том, чтобы выдержать пристальный и одновременно пустой взгляд своего спасителя. Он готовился и к уговорам, и к тому, что его закинут на плечо и поволокут в город силой. До Альра-Гана можно было и не ходить, стража наверняка уже рыскала всюду, особенно на окраинах. Ино напрягся. Он собирался сражаться за свою свободу и с этим пиратом тоже, только вот в трактире оставил даже кинжал. И поэтому просто сжимал теперь кулаки крепче и крепче. Но неожиданно…

— Что ж. Твое дело.

Мужчина развернулся и пошел прочь, шагая неторопливо, но так же четко, как шагал по гнилым доскам «Зеленой рыбины».

— Пока.

Ино не сомневался, что это не более чем трюк, но пират так и не обернулся, когда пристань кончилась. Дальше темнел проход между несколькими просоленными утесами: разрезал мыс и уводил на тайную тропу к бухте. Еще немного — и высокая фигура вообще скрылась с глаз, стало совсем тихо. Тогда Ино пришел в себя и помчался следом так быстро, как только мог. Доски ворчливо загрохотали под каблуками сапог. Принц, спотыкаясь, преодолел пристань и наконец отчаянно завопил:

— Возьмите меня к себе на корабль!

Он выдохнул это, уже навалившись на самую косую из прикрывавших проход скал. На пирата он смотрел сверху вниз, но тот, обернувшийся навстречу, и теперь казался огромным.

— Что ты сказал?

С усилием вспомнив единожды произнесенное в трактире имя, Ино прижал руку к груди.

— Маар Тайрэ… я умоляю.

Вряд ли уважительное обращение «господин» подействовало. Снова бесцветный взгляд заморозил все нутро. Пират поджал губы.

— А что ты будешь делать, если я откажусь, малыш?

Ино принял даже это унизительное прозвище, хотя оно и заставило вспыхнуть до корней волос. Упрямо сделав еще шаг, начиная спускаться по крутым ступеням, выбитым прямо в ноздреватом известняке, он ответил:

— Стану просить каждого из тех, кто хотел меня продать. Вряд ли будет хуже. Я же сказал: мне некуда возвращаться. Остается только идти вперед.

Пират молчал, кажется, с четверть швэ, а может, и больше. Наконец, видимо, что-то крепко обдумав, он произнес:

— Что ж. Если так, жди меня здесь.

Принц Ино не успел сказать ни слова благодарности, вообще не понял, что только что услышал согласие. Пират отодвинул его с дороги — легко, как какой-нибудь предмет мебели, — и поднялся обратно на пристань. Ино понял, что он зачем-то возвращается в трактир, и хотел пойти следом, но мужчина, не оборачиваясь, сделал запрещающий жест. Принц прижался к скале спиной и крепко зажмурился. Именно сейчас ему стало страшно до озноба, до онемевшей тан и дрожи в коленях.

Он не знал, сколько ждал в сырой соленой тишине. Из трактира не доносилось ни звука, понять, что там происходит, было трудно. Что понадобилось Багэрону Тайрэ и почему…

Наконец массивная фигура вновь показалась в дверях и зашагала по доскам. Принц подался вперед, беспокойно вытягивая шею. Пират поравнялся с ним и, вытянув руки, бросил что-то на плоский кусок скалы.

— Здесь всё, что ты взял с собой?

Кинжал, четыре перстня, две булавки, табакерка, сборник молитв в переплете с самоцветами и три металлических пера с гербом — королевской розой. Ино поднял глаза и кивнул.

— Но зачем? Я бы обошелся без этих вещей.

Багэрон Тайрэ усмехнулся углом рта — беззлобно, но все же с явным неудовольствием. Объяснение оказалось очевидным:

— Сбегая, никогда не оставляй следов. Особенно если ты принц.

На следующий день, пока пират заканчивал какие-то дела в городе, Ино, кутаясь в темный плащ, ходил по притихшим, взволнованным его пропажей улицам. Он срывал со стен собственные портреты, глядевшие испуганными синими глазами. Так он прощался — с собой и с теми, кто мог о нем сожалеть. А когда Лува, прекрасная богиня света, прошла половину своей лестницы и украла у людей тени, пиратская баркентина «Ласарра» («Искра» с древнего Языка Общего Берега) покинула бухту. Этот корабль со стороны казался странным хотя бы потому, что команду составляли всего двое — мужчина, тогда еще не носивший прозвища Железный, и мальчик без прозвища вообще. Они держали курс к Тюремным островам, на архипелаг Пирокко.

Так все началось. И продолжалось, пока спустя десять Кругов на одном из захваченных кораблей альраилльской эскадры капитан Дуан Тайрэ, носивший некогда имя принца Ино, не нашел некое прискорбное письмо.

И тогда он повернул назад.

* * *

…Теперь, идя в сопровождении молчащей Стражи Гробниц, держа спину очень прямо и не глядя вокруг, он задавался только одним вопросом: не совершил ли ошибку. Тень замка — бело-серой глыбы, неприветливо нависающей над заливом, — приближалась, сверкали огни в старинных окнах. Замок напоминал коралловый риф со всеми своими башенками, надстройками, флигелями и галереями. Но ни один коралловый риф ведь не может стать твоей тюрьмой, верно? Только могилой.

У ворот начальник караула затрубил в рог; мгновение — и створки начали отворяться, зазвучали голоса часовых:

— Кто идет с тобой, Сомберт?

— Кого вы привели?

Дуан зажмурился, не желая видеть даже некогда любимый сад со всеми его расходящимися тропками, и шагнул вперед. Королевская роза все еще жгла ладонь, привычно сжатую в кулак.

3 ЕЕ ВЫСОЧЕСТВО ГОВОРИТ «НЕТ»

— Значит, открыв глаза, вы поняли, что находитесь в Древнейшем Чертоге среди гробниц Бодрствующих Предков и что вы прикованы соляными цепями? О принц Ино, какой ужас!

Дуан закивал с самым скорбным видом, на какой был способен. Несколько дам-советников из Левого крыла прикрыли ладошками накрашенные яркие рты; мужчины из Правого держались более настороженно и невозмутимо, но многих, судя по побледневшим лицам, тоже проняло от жуткого рассказа. Ведь никто не спускался в Древнейший Чертог — самую глубокую, смрадную, темную из Сонных пещер Ора’Иллы — без особой необходимости. Бодрствующие Предки не любили, когда нарушали их уединение.

Поэтому история, которую Дуан придумал, действительно произвела впечатление. Исчезновение из собственной комнаты, околдованный сон на протяжении десяти Кругов, таинственные цепи на руках. Внезапное пробуждение — рядом с телами пращуров — и полное непонимание происходящего. Дуан настолько старательно создавал эту ложь, настолько вдумчиво украшал ее множеством деталей, настолько увлекся, что поверил сам себе и говорил живо, стройно и пугающе. То и дело в Зале Советов кто-то причитал или даже всхлипывал. Чем трагичнее и зрелищнее сказка, тем больше в ней видят правды; Дуан знал, что завтра его объявят героем и мучеником разом, несчастной жертвой — и победителем. С одной стороны, это радовало, с другой расслабляться было рано, не мешало бы сгустить. Для этого имелся еще один эффектный с его точки зрения козырь. Осторожно, будто робея, он сказал:

— Я хочу кое-что вам показать, но я прошу не пугаться. Это… не очень приятно.

Когда все затаили дыхание, он принялся расстегивать манжеты рубашки — намеренно медленно — и так же медленно объяснял:

— Кое-что в те страшные швэ не давало мне ясно думать, это была боль. Я провел в заточении столь долго, что не только вырос из одежды, но и оковы, конечно, стали тесны моим рукам. Смотрите.

Он встал с места во главе стола и пошел вдоль левой его стороны, демонстрируя два уродливых синюшных рубца, окаймлявших запястья наподобие широких браслетов. Дамы жалостливо качали головами и отворачивались, мужчины, сидевшие напротив, хмурились.

— Немыслимо!

— Ужасно!

— Как жестоки боги!

— Это происки Тёмных!

— За великие дела вашего отца!

На самом деле увечья Дуан получил давно, сидя в тюрьме за недолгий, затеянный от скуки блуд с наложницей мелкого сагиба. Впоследствии тюрьму благополучно подорвала команда «Ласарры», но следы особых заморских кандалов — обманчиво легких обручей, изнутри утыканных тысячами впивающихся в кожу игл, — остались Дуану на память, как предостережение.

— Можешь сколь угодно играть собой, но не играй с чужими сердцами. Потому что однажды некому будет разбить твои цепи. Да и вообще, разве та девица красивее меня?

Дарина, сказавшая это, всегда его понимала. Может, потому что многие женщины нуц обладали даром ясновидения, а может, потому что обнаженным женщинам — а женщины этого народа ходили только обнаженными — легче было пробраться в мужские головы. Почти во все, кроме, наверное, головы Железного. Впрочем, туда не мог пробраться вообще никто.

— Действительно страшно. Они еще болят, дорогой внук?

Идя по Залу Советов, принц не заметил, как приблизился к высокому трону у противоположного конца стола. Здесь на алых подушках сидело маленькое, сухощавое, закутанное в меха существо с шапкой седых волос. Теперь это существо впервые подало свой скрипучий, но густой и сильный голос.

Королева-бабушка обычно не выходила из личной башни, где жила с парой ее возраста музыкантов, дюжиной камеристок и дюжиной же королевских кошек. Но она неизменно появлялась на советах и принимала в них самое живое участие. Дуан помнил, что так было в его юности, видимо, так осталось и теперь. Бабушка не изменилась. Церемонно поклонившись ей, принц произнес:

— Немного. Ничто в сравнении с радостью, которую я испытываю, видя вас.

Глаза — синие, как у отца и у него самого, ни капли не выцветшие, — скользнули по сложенным рукам Дуана. Вопрос прозвучал тихо:

— А из наших ли карьеров была соль с твоих цепей?

Дуан внутренне вздрогнул, но остался спокойным и лишь слегка пожал плечами.

— Мне жаль, но я не знаю. Пути богов неисповедимы.

Морщинистые губы дрогнули и растянулись в жеманную улыбку.

— Боюсь, что я знаю. Но… — она величественно повела рукой, давая позволение отойти, — это подождет. Продолжи свой рассказ.

Дальше Дуан описал, как, еле живой от страха, бил раз за разом цепи о камень, пока те не распались. Упав, они вновь поползли к нему, и он отшвырнул их в расщелину, открывавшую еще более старую, затопленную пещеру. Он представлял это так живо, что невольно восхитился сам собой и дальше в красках поведал, как искал на стене секретный камень, чтобы выйти из Древнейшего Чертога, найдя, бежал по катакомбам, а потом…

Здесь Дуан остановился. Он переводил дух, но все, судя по напряженным лицам, поняли это короткое молчание иначе. «Бедный принц» переходил к самому тяжелому.

— Воздух в Новых Чертогах чище и приятнее того, что в Древнейшем. Целую швэ я просто стоял и вдыхал его, радуясь свободе, не веря в нее. Пока не увидел, что кое-что поменялось с дней, когда отец приводил меня сюда почтить память предков. Гробниц… стало больше на одну, и догадка шевельнулась в самой глубине моего рассудка. Я подошел. И…

Здесь Дуан понял, что действительно говорит с трудом, потому что он больше не врал. Медленно оглядев всех собравшихся, он закончил:

— Птица Камэш, богиня боли, схватила меня за горло когтистыми лапами. Мне казалось, она сейчас вырвет мне позвоночник, и тан с ним вместе. Отец смотрел на меня из-под слоя соли. Я видел, как он поседел, как поменялось от горя его лицо. И в ту швэ я уже знал, что умилостивило богов и освободило меня. Его последний взгляд, а может, последняя молитва.

Закончив, Дуан умолк. Он видел, что бабушка и теперь прожигает его глазами, смотрели и остальные, но куда менее пытливо; кажется, они просто ждали чего-то еще. Кто-то тихо шептался, но многие уже улыбались с благоговейной жалостью. Добрый знак.

— Вы так бледны… — прошептала одна из советниц.

— Не тревожьтесь, — ласково отозвался принц. — Я уже оживаю от теплого приема, что вы мне оказали. Это не беда.

На самом деле беда была еще та: Дуану пришлось восемь дней кряду обмазывать себя водорослевыми отварами, сводящими смуглость. За прошедшие Приливы он здорово загорел под заморским пеклом. Да и довольно долгая голодовка, как ему казалось, не смогла превратить его в замученного узника пещер.

И все же…

Все же ему верили; большинство собравшихся — так точно верило. Может, потому что роза на ладони уже сама по себе была для них достаточным доказательством, без всяких баек: магии, подделывающей ее, не существовало. Дуан ответил на все улыбки, на все заискивающие взгляды, прокашлялся и приступил к финальному витку своей запланированной речи:

— Я знаю, что королевство бедствует без отца. Я не сомневаюсь: именно из-за этих бедствий боги наконец помиловали и пробудили меня. Я стану тем, кем должен был стать, если конечно… — он оглядел всех вновь, — вы примете меня. Возможно, я проклят богами, но все, чего я хочу, — вернуться домой. Вы дадите мне шанс? Я прошу вас проголосовать.

— Прошу простить. А что же будет с вашей сестрой, любезный принц?

Советник, задавший этот вопрос, не был знаком Дуану; видимо, пришел сравнительно недавно. При звуке мягкого низкого голоса все вновь зашептались, и неудивительно: заговорил нуц. Единственный нуц в Правом, мужском, полусовете, впрочем, среди женщин чернолицых тоже не было. Тем более странно выглядело это существо в одежде белого народа — камизе, перепоясанной плетёным ремнем, сюрко и расшитых серебристым узором штанах. Черные прямые волосы советник не собрал и не заплел, но завел за острые удлиненные уши. Золотые глаза ровно горели и хранили вдумчивое, живое выражение.

— Как ваше имя, та’аш?[2] — уважительно и приветливо спросил принц.

— Кеварро, маар. Я задаю вопрос лишь потому, что в королевстве всё ещё гремят бунты, как вам наверняка известно. Большая часть их развязана сторонниками передачи трона принцессе и противниками этого решения.

Дуан кивнул. Он думал о сестре слишком много и главную мысль озвучивать пока не собирался.

— Я хочу верить, — он в упор посмотрел на чернолицего, — что с моим появлением бунты улягутся. Может, я многого не знаю и во многом глупее всех здесь сидящих, но отец с детства научил меня: бунты рождаются из голода и страха. Вы не голодали, судя по нынешнему положению дел, но вам определённо было страшно потерять короля. Я знаю. Потому что мне тоже. Розинда, чья жизнь омрачилась моим исчезновением, не должна теперь нести никакого бремени, кроме самых приятных. О ее судьбе я поговорю с ней сам. Если она захочет править…

Обрывая его, по залу разнесся необыкновенно чистый и звонкий голос:

— Я не хочу, брат. Слышишь? Не хочу.

* * *

Принцесса Розинда, как оказалось, все это время сидела на подоконнике за массивной, задернутой из-за яркого света гобеленовой гардиной. Сейчас, видимо, заскучав, а может, просто уловив, что ее имя стали повторять слишком часто, она легко спрыгнула с довольно большой высоты и, постукивая шнурованными золочеными ботильончиками, пошла Дуану навстречу. Шесть или семь радужных юбок — коротких спереди и длинных сзади — шуршали при каждом шаге. Высокая прическа угрожающе покачивалась над макушкой.

Улыбаясь, Дуан простер к ней руки.

— Моя любимая Роз…

Тоненькая ладошка отвесила ему затрещину; в ушах зазвенело. Низкорослой принцессе пришлось бить в прыжке, отчего получилось еще болезненнее. Смерив брата взглядом глаз — тоже синих — Розинда сказала:

— Это тебе за то, что бросил меня так надолго.

— Но я…

— А теперь дай я тебя обниму, бедный мой.

С этими словами сестра крепко обхватила его поперек пояса. Отстраняясь, она оставила на рубашке след своей малиновой губной краски. Дуан обернулся за призывом к приличиям — к единственному существу, от которого мог этот призыв услышать. Но королева-бабушка молчала. Она лишь внимательно наблюдала за внуками, а поняв, что на нее просительно смотрят, проворно перевела взгляд на украшенный лепниной потолок. Дуан вздохнул и начал сам:

— Боги… Розинда, что ты себе…

— Голосуйте за него, быстро. — Сестра отвернулась и прицелилась в кого-то из советников согнутым пальцем. — Пам! И брысь-брысь.

— Мне тоже брысь, дитя мое? — мягко уточнила со своего места бабушка.

— Ты можешь неторопливо и с достоинством удалиться.

Произнеся всё это, принцесса отошла от брата и гордо уселась прямо на край стола, ближе к левой половине. Члены женского полусовета подвинулись. Дуан, чувствуя себя очень-очень глупо, обвел их взглядом.

Никто — ни они, ни мужчины с противоположной стороны — не шептался, не смеялся, даже не выражал удивления молча, мимикой. Страшная догадка, что Розинда ведет себя так всегда, заставила Дуана подавиться воздухом. Откашлявшись, он возвысил голос и предложил:

— Советники, вы вправе выйти и посовещаться. У вас пять швэ. А я пока побеседую с моей милой сестрой. Ведь, в конце концов, я вижу ее впервые за долгое время.

— Правильно, дорогие внуки. Поворкуйте. А мне пора принять ножную ванну с головастиками, их как раз должны бы наловить.

Произнеся это, королева первой принялась слезать со своего места. Две камеристки, стоявшие по бокам чинно, как пажи, помогли ей. Как Дуан отметил в целом, помещение начали освобождать более чем проворно: все явно чувствовали себя здесь не на своем блюде. Бабушка, уходя, обернулась несколько раз, и ее взгляд насторожил принца. Но думать об этом было некогда. Розинда закинула ногу на ногу и произнесла:

— Я тебя слушаю. Где тебя носило все это время, любезный Ино?

Дуан сделал успокаивающий вдох. В конце концов, он знал, на что идет. Знал, что отвык и от двора, пестрящего безвкусными нарядами, и от ласковых обращений «милый/светлый/добрый принц», и даже от собственного настоящего имени. Но кое-что он ожидал встретить прежним, а нашел, кажется, совсем неузнаваемым. И это была сестра.

Розинда увидела всего семь Приливов, когда он сбежал. Ее воспитывали как нежный и хрупкий бутончик розы: среди сказок и садов, именно так и выращивают будущих невест, от которых ничего, кроме брака, особенно не ждут. Платьев у нее имелось около пятисот, кукол — двести. А еще кормилица, личный шут и пять камеристок. Все они призваны были заменить мать, которую Ино помнил как еще один вечно грустный, но очень красивый цветок. Именно как цветок под стеклянным колпаком, цветок, который нельзя слишком часто трогать, слишком крепко обнимать, пугать, подскакивая сзади и закрывая ладонями глаза.

Говорили, королева склонна к недугам с детства, говорили: «порченая кровь». Короля это злило, но ни разу он не подумал о том, чтобы сменить жену, как делали многие другие. Она восхищала его — возможно, именно нежной хрупкостью. И все, абсолютно все в землях Альра’Иллы считали, что лишь за терпение и милосердие Светлые боги вознаградили Талла и Марисинту двумя совершенно здоровыми, чудесными детьми. Пусть рождение дочери и увело королеву в последний сон, но так пожелала Моуд.

Розинда обладала кротким нравом, почти не плакала даже совсем малышкой. В последний Круг в замке Дуан — еще Ино — обожал сестру и больше всего вспоминал в первых странствиях именно ее, ласковую и скромную. Теперь «ласковая и скромная» распускала руки и даже не надела чулок. Тем не менее, не делая пока замечаний, Дуан мягко напомнил:

— Я все рассказал. И, думаю, тебе тоже можно это увидеть.

Он показал изувеченные руки. Синие глаза сестры чуть сузились, совсем как у бабушки. Но, прикусив нижнюю губу и подумав, Розинда все же кивнула.

— Уговорил. Что будешь делать, если они тебя примут? А они, скорее всего, тебя примут, потому что я почти слышу, как трясутся их поджилки.

— Буду править какое-то время. Пока все не успокоятся.

— Какое-то время? — Розинда подняла брови. — А потом?

«А потом сбегу домой и забуду об этом месте, как о кошмарном сне». Он не произнес этого вслух, но сестра странным образом насторожилась.

— Ино? Я повторяю. Что. Ты. Собираешься. Делать с королевством?

Дуан решился и особенно прямо посмотрел Розинде в лицо.

— А ты думаешь, из меня выйдет хороший правитель? Я потерял связь с этими местами, я выпал из жизни. Я попытаюсь восстановить ее, ведь не просто так меня пробудили. Но ты ведь понимаешь, что такое проспать десять Кругов в темной пещере?

Розинда удовлетворенно закивала, но не в ответ на вопрос, а будто бы самой себе и своим догадкам. Помолчав, она склонила голову к плечу.

— Сочувствую. Но у тебя просто нет выбора, братец. Или ты его видишь? — Прежде чем Дуан открыл рот, она предупреждающе подняла ладонь. — А впрочем, мне плевать. Твой выбор — точно не я.

Дуан резко сделал шаг навстречу. Розинда сидела все так же прямо, болтая левой ногой, стуча пяткой о резную ножку стола.

— Что ты имеешь в виду?

— А то. Если вдруг ты решил, что тебе удастся надавить на людей, посадить на трон меня и жить в свое удовольствие, то нет. Пусть тебя не было десять Приливов, но тебя с детства растили королём, а меня — чьей-то вещью. — Тоненькие пальцы нервно пробежались по кружевному воротнику платья. — Чувствуешь разницу? Те, кто поднимал бунты с требованием дать мне трон, действовали не от моего имени, Ино. Они как раз прекрасно понимали: я — вещь. Стул, который можно двигать, а вследствие легкого веса — даже переносить. И они хотели двигать.

— Но ты не вещь, Розинда, — мягко возразил Дуан. — И я уверен, отец…

— Помолчи. И послушай.

Она даже не дала ему закончить; углы рта растянулись в неприятную, незнакомую ухмылку. Розинда спрыгнула со стола и начала прохаживаться вокруг Дуана. Периодически он поворачивался, чтобы на нее посмотреть; ему казалось, сестра подбирает слова, и он не торопил. Наконец она снова заговорила:

— Прошло четыре Полукруга, когда отец смирился, Ино, и перестал тебя искать. Он понимал, что уже не успеет вырастить преемника, даже если женится еще раз, да и вдруг пойдут девочки? Он решил использовать то, что есть, — меня, власть ведь можно передавать и дочерям. Моих милых камеристок на прогулках все чаще отныне сменяли дамы из Левого полусовета, а моими обычными собеседниками стали мужчины из Правого. Я, всю жизнь говорившая только о платьях, музыке и бабочках, стала рассуждать о политике и науках. Я, Ино, понимаешь? Ты даже представить себе не можешь, как тяжело, например, увидев целых двенадцать Приливов, впервые вгонять в голову математику, когда до этого тебя даже не учили считать больше, чем до ста! Но мне многое удавалось, потому что я старалась. Это было в новинку, и это было нужно отцу, я жалела его. А потом…

Она запнулась, и, догадавшись, Дуан спросил:

— Он потащил тебя на казнь?

Сестра кивнула.

— Розинда…

— Он сказал, я должна это знать. — Остановившись рядом, она пожала узкими плечами. — И я узнала. Правда, — она мрачно усмехнулась, — ему удалось проделать это всего раз. Больше не пытался.

— Как ты этого добилась? — удивился Дуан. — Меня он…

— Брал на каждую. Знаю. — Розинда взялась за длинную кисточку на своем поясе и принялась вертеть. — Но поскольку я попыталась выброситься в окно в день, когда увидела первое повешение, ему пришлось передумать.

Дуану стало еще сквернее. Ловя бледную руку сестры своей, он спросил тише:

— Ты пыталась…

Но Розинда вырвалась и неприлично, заливисто рассмеялась.

— Я не такая дурочка. Это было в первый день Сэлты[3] Большого Отлива, я просто хотела отправиться с городскими девушками прыгать через костры. Ну, те, которые разводят на том участке моря, откуда уходит вода. Я решила вылезти в окно, я часто так делала раньше. Одна из моих дам увидела и завизжала, что я хочу уйти в сон. И я, быстро сообразив, что к чему, стала изображать, что делаю именно это. Заламывать руки, визжать, слезу пустила. Отцу пришлось признать: казни — не лучший досуг для девушки.

Дуан невольно рассмеялся такой хитрости, но Розинда больше даже не улыбнулась. Глянув исподлобья, она отчетливо произнесла:

— С того дня я стала все делать ему назло, Ино. Он уже не удивлялся моим выходкам, и остальные тоже перестали. Я не видела в этом ничего плохого: он вспомнил о том, что я существую, слишком поздно, и мне очень захотелось, чтобы он за это поплатился. Может, я и вещь, но не самая безропотная. И теперь, когда есть ты, — оглядев стол, она подтянула к себе графин с водой и отпила прямо из него, — я предоставлена самой себе и могу делать…

— Нет.

Настал его черед перебить. Розинда недоуменно вскинула тонкие брови:

— Что — нет?

Дуан сделал особенно глубокий вдох, как перед погружением на дно моря, и отчетливо произнес:

— Первое, что я сделаю, если меня признают законным наследником, — выдам тебя замуж за хорошего человека. Потому что… — Увидев, что синие глаза уже мечут молнии, он так же твердо солгал: — Я не знаю, в какой момент снова могу исчезнуть, если так пожелают боги. Откуда мне знать, что на мне не лежит проклятие? Я хочу знать, что ты в безопасности, а твой муж в случае чего сможет взять дела в королевстве и защитить его.

Закончив эту речь, он проворно подхватил выпущенный из рук графин и отпрыгнул с ним вместе в сторону. Глаза Розинды округлились, кулаки крепко сжались.

— Что ты сказал?

Дуан терпеливо повторил:

— Я начинаю искать тебе мужа. Для твоего же блага. В ближайшее время.

От нового удара сестринской ладошки он заслонился графином, не удержал его и выпустил. Осколки зазвенели под ногами и почти тут же захрустели у Розинды под подошвами.

— Я. Не пойду. Замуж за кого попало. — Она даже подпрыгнула.

— Не пойдешь. — Стараясь сохранить спокойствие, Дуан приподнял руки перед грудью. — Да выслушай же меня!

Сестра все надвигалась, а он отступал, боковым зрением отмечая, что стена уже близко. Нужно было идти на уговоры. Изворачиваться, выдумывать, молоть языком и торговаться. Но даже обычно, когда команде «Ласарры» предстояли переговоры, на них отправлялась Дарина как самое голое и красивое создание, Багэрон Тайрэ как самое красноречивое, и Тэри, бывший жрец Книжной богини Дио’Дио с Силльских гор, — как самое умное. Дуана на переговоры не брали, даже когда он стал капитаном. Быстро импровизировать он не умел, все его речи должны были быть заранее продуманы, как, например, рассказанная Совету история о Древнейшем Чертоге. Но сейчас особого выбора не было. И Дуан, стараясь не запинаться, заговорил:

— Мы просто попробуем. Ты увидела почти семнадцать Приливов и все еще одна. Это поздний срок по меркам Морского Края, многие принцессы выбирают женихов в двенадцать. Если бы не вернулся я, об этом задумался бы Совет. Сама понимаешь.

— Я… нет, я против!

Мысленно хватая сестру за горло и тряся, Дуан все же нашел еще одно оправдание.

— Розинда, мне все равно нужно познакомиться с лучшими умами нашего королевства и с принцами и правителями соседних тоже. Я упустил много, я… как бы сказать, одичал. Почему бы тебе не сопровождать меня во время балов? Ты же любишь балы наверняка! Я не стану тебя заставлять. Торопить. Навязывать кого-то. — Глянув в сердитое лицо, Дуан слабо улыбнулся. — Правда, не буду. Я не отец, Розинда. Я уважаю чужую свободу.

— Ох, Ино. — Сестра покачала головой. — Неужели ты не понимаешь, каково это?

— Малышка Ро. — Впервые он решился назвать ее детским прозвищем и шагнуть навстречу. — Я понимаю. Но я просто не хочу, чтобы в случае чего ты осталась одна и опять попала в беду.

— В случае чего, Ино? — вкрадчиво спросила Розинда.

— Я все тебе объяснил. Боги…

Из прически сестры выбились несколько прядей, и она принялась нервно их поправлять, так, будто наоборот хотела выдрать. Глаза были опущены, но, когда Розинда вскинула их, они сверкали.

— Не прикрывайся богами, Ино. Не надо. Я все меньше верю, что тебя проклял кто-то, кроме тебя самого.

— Но я… — опешил он.

Сестра махнула рукой, обрывая.

— Хорошо. Давай свои проклятые балы, заливайся пойлом, жри пирожные и таскай ко мне породистых жеребцов. Только смотри, чтобы не разбежались. Позору не оберешься.

Голос теперь звучал спокойно, а вот щеки пылали болезненным румянцем. Пнув осколок графина, Розинда отвернулась.

— Ладно, удачного дня, брат. Пойду почитаю. Или поплачу. Или поем.

С достоинством подобрав юбки, она направилась к выходу. Дуан смотрел вслед, ощущая себя все паршивее. Едва закрывшись, створки двери вновь распахнулись, и в Зал стали по одному-по двое возвращаться члены Совета. Принц подождал, пока они рассядутся, и громко спросил:

— Кто озвучит мне ваше решение?

С места поднялся советник Кеварро.

— Я. И я скажу лишь одно. Добро пожаловать домой, принц Ино. И да здравствует король Ино.

Все захлопали. Дамы расцвели благожелательными улыбками, мужчины поспешили навстречу — жать руки. Дуан смотрел на эту слепящую пестроту и думал только о море.

4 СРЕДНИЕ ВЕЛИЧИНЫ

Он обнажен по пояс и неподвижен. Кожу — почти всю — покрывают длинные рубцы застарелых шрамов. Шрамы — первое, что видит Дуан, ворвавшись в нижайший каземат Лауронны — Каменного Города.

Шрамы Дуан замечал и раньше, но теперь, в полумраке, они почему-то кажутся четкими, уродливыми и… свежими. Росчерки, рытвины, грубые швы пройденных дорог. Могучие плечи опущены, спутавшиеся волосы торчат колтунами и слабо серебрятся в блеклом ночном свете, бросаемом Диадемой Лувы. Багэрон Тайрэ похож на древнюю статую из соли, вмурованную в душащий ее гранит. И Дуан уже чувствует, что что-то не так во всей позе, напряженной и безжизненной одновременно. Он подходит ближе. Шаг. Еще шаг. И…

Дуан открыл глаза с полным ощущением, что не отдыхал, а таскал бревна. Повторяющийся с юности сон снова навестил его; может быть, виной всему стала слишком мягкая пуховая постель, может — обильный ужин накануне. Состояние, так или иначе, было премерзким. То, что сон оборвался, не успев дойти до наихудшего, не улучшало его.

Светлоликая Лува поднялась невысоко, на пять-шесть ступенек, и принц понимал: придется полежать еще хотя бы немного. Королевским особам не нужно вскакивать спозаранку, чтобы заступить на вахту, или поднять паруса, или просто успеть съесть хоть что-нибудь до того, как все слопают другие. Дуан перелег на спину, чувствуя, как перина проминается под весом тела, и посмотрел в потолок.

Было странно — вот так валяться в комнате, которую не видел десять Кругов. В кровати, в которой столько же не спал, в одежде, подобной которой столько не носил. И понимать, что ничей командный окрик не потребует немедленно встать и тем более не позовет в атаку. На корабле он поднимался, едва светлые волосы на макушке Лувы начинали маячить над краем воды. Так его приучил Железный, который сам почти никогда, даже после пирушек, не залеживался подолгу.

Дуан попробовал подумать, чем сейчас занимается Тайрэ. Возможно, они с Дариной уже берут кого-то на абордаж, возможно, добывают очередную карту, или уходят от погони, или торгуются со следопытами. Как бы там ни было, без него. И если Розинда будет упираться, как вчера, это затянется.

…У пирата Дуана Тайрэ, решившего вернуться на забытую родину, был очень простой план дальнейших действий, наполовину уже озвученный открыто. Он собирался скорее выдать сестру за хорошего, головастого человека, которому править Альра’Иллой будет в радость и которому можно будет доверять. А потом «обретенный» принц Ино благополучно исчезнет вновь, оставив последнюю волю: короновать Розинду и ее супруга. Конечно, безутешные подданные перероют все Соляные чертоги в поисках своего правителя и ничего не найдут, но в конце концов смирятся и даже возрадуются. Потому что если Дуан и научился за минувшие Круги чему-то, кроме как владеть оружием, — так это разбираться в людях. Он был уверен, что не посадит на трон проходимца, а если и посадит, что ж. Альра’Илле придется пережить парочку нападений пиратов, и ошибка будет исправлена. Нет головы — нет ошибки.

Увидев, какой стала милая кроткая сестра, Дуан все равно не усомнился; даже наоборот, его уверенность окрепла. Если Розинда и выросла цветком, то цветок был с шипами — правильной королевской породы. Оставалось только аккуратно поиграть на ее свободолюбии: устроить все так, чтобы подходящего жениха она выбрала сама и сама с присущей ей теперь бесцеремонностью скакнула ему на руки. Это должна была быть стройная и достаточно быстрая комбинация действий, которой гордился бы сам…

Дуан раздраженно стукнул кулаком по спинке кровати, уткнулся носом в подушку и закрыл глаза. Железный. Железный. Железный. Они вместе уже столько времени, Дуан вырос на его глазах, Дуан стал капитаном: Тайрэ даже сам выбрал его, уходя однажды, но…

…Но по-прежнему, делая что угодно, Дуан задавал один и тот же вопрос. Как оценил бы поступок Багэрон Тайрэ. Капитан. Железный. От которого ему никогда не освободиться, даже если кого-то из них повесят.

Так было с самого начала.

Пятнадцатый Прилив. Время первого странствия

…Придя в бухту и впервые поднявшись на борт большого, едва различимого в темноте корабля, юный принц Ино удивился царившей там пустоте. Никто не спустился с мачт, не вышел из кают-компании, не показался из трюмов. Было тихо, горело только два палубных фонаря. Становилось жутко.

— А где все?..

— Далеко, — глухо отозвался Тайрэ. — Тебе повезло, что они гниют далеко отсюда. Вряд ли приняли бы такую особу.

Принц отвел глаза.

— Я всему научусь, — твердо произнес он. — И буду делать, что вы скажете. Многие же начинают с юнги, мало кто с капитана, нет?

— И драить палубы тоже будешь?

— А у меня есть выбор?

Пират усмехнулся, качая головой: ответ ему явно понравился. Вместе с Ино он поднялся на широкий, седой от въевшейся соли мостик. Принц с восхищением прикоснулся к одной из резных, будто чешуйчатых рукоятей штурвала и тут же отпрянул. Он боролся с желанием задать вопрос, удастся ли ему когда-нибудь постоять здесь — хоть немножко, хотя бы в штиль. Но он не осмелился.

— Где они… «гниют»? — спросил он после недолгого молчания.

— Кто? — Тайрэ явно думал о чем-то своем.

— Ваша команда.

Пират помрачнел и крепко сжал другую рукоять штурвала пальцами.

— На одном из рабских островов, в Гоцугане. Это ближе к Заморью, наверняка слышал. Скверное королевство, занимается тем, что торгует людьми всех расцветок и возрастов, продаёт всем, кто купит. Мне пришлось тогда оставить их, а ведь они всё сделали, чтобы спасти мою шкуру и не дать проклятым гоцу добраться до корабля. Запомни, мальчик… нигде ты не возьмешь пирата с такой легкостью, как на берегу. А мы вот попались.

Тайрэ зло усмехнулся. Поднявшийся порыв ветра еще больше растрепал его седые волосы.

— Большинство капитанов, когда случается подобное, сразу свистит новую команду. Да только это не я; я вытащу своих ребят. Или сдохну.

Это звучало потрясающе и отчаянно, отчаянно и потрясающе: именно так, как нужно. Принц снова неуверенно опустил ладонь на штурвал, не решаясь касаться грубой широкой руки или плеча пирата, и с запинкой пообещал:

— Мы вытащим, маар. Ну или… — он вздохнул, — сдохнем.

Ему привычнее было бы сказать «уснем», но большинство пиратов не пользовались этим словом, а говорили о смерти напрямую. Оглядев принца с ног до головы, Тайрэ неожиданно усмехнулся уже более добродушно.

— Не зови меня так. Зови на «ты» и по имени. Записать тебе его, чтобы выучил?

— Не надо, я запомнил, — спешно ответил принц и на всякий случай уточнил: — А вы…

— …Пишу. И читаю. И даже знаю, на какую часть тела надеваются чулки, — хмыкнул Тайрэ. — А еще пользуюсь столовыми приборами.

— Простите… прости, Багэрон.

Тот пожал плечами и полез за курительной трубкой; Ино сконфуженно уставился себе под ноги.

Когда совсем стемнело, Тайрэ заглянул в отведенную принцу каюту и вручил тому запасной фонарь. Сидя на краю койки — одной из четырех, сейчас пустых, Ино наконец набрался храбрости спросить то, что его беспокоило:

— Скажите… скажи. То, что ты спас меня от… очень нехорошей вещи и взял сюда… как я могу за это расплатиться? Смогу ли когда-нибудь? Это важно.

Его явно не поняли: Тайрэ спешно поймал выпавшую из приоткрывшегося рта трубку. Ино, думая о том, насколько смешно и жалко выглядит, втянул голову в плечи, но упорно продолжил:

— Я не буду просто лишним и бесполезным, обещаю. Сделаю все, что вы… ты… мне велишь. Хоть… умру!

Ино сам испугался последнего обещания, но, конечно, предпочел бы умереть прямо сейчас, чем брать его назад. Вздохнув, но ничего не уточняя и не переспрашивая, Тайрэ напомнил:

— Ты же уже обещал: будешь драить палубы. И таскать воду. И кормить животных, если опять заведем. Поверишь ли, я не претендую даже на твою долю, если ты доживешь до хоть какой-нибудь добычи, прежде чем мы потонем. Так что расслабься.

Ино неловко пробормотал что-то благодарное и невнятное. Тайрэ бросил ему на колени кусок какой-то грубой шкуры, которая оказалась теплым плащом, и сказал:

— Накройся. Что-то мне подсказывает, ты не переживешь даже сквозняк, не то что маленькую бурю. Доброй ночи и тебе, и здешним клопам, если они еще не передохли с голоду.

На следующий день «Ласарра» снялась с якоря и вышла из бухты. Как оказалось, здесь была заморская система — механическая многорукая машина подкидывала уголь в топку, а жар приводил в движение несколько крупных винтов, расположенных ниже уровня воды. Теперь Ино понял, как Тайрэ справляется с кораблем без команды: ему оставалось только ставить паруса при попутном ветре, если он хотел увеличить скорость.

Уже в первый вечер, засыпая, принц пообещал себе, что капитан не пожалеет о своем поступке, и действительно делал все, что ему велели.

Впрочем, Тайрэ давал мало грязной работы, даже палубы приходилось убирать лишь после бури. Чуть чаще — ставить и спускать паруса, потому что ветер дул капризный, переменчивый. Кирнас, Морской Путник, по легендам — дитя самой Лувы и бога удачи Вистаса. Любитель путать дороги и ломать мачты.

«Ласарра» шла спокойно, под флагом торгового корабля. Если кто-то появлялся на краю воды, она чуть меняла курс и скрывалась от чужих глаз. Тайрэ не хотел ни на кого нападать; он явно берёг силы, хотя судно с таким внушительным арсеналом могло взять практически любой средний корабль, даже не завязывая ближнего боя. Ино немного расстраивало бездействие, но выказывать нетерпение он перестал быстро. Потому что, едва слыша что-то подобное, Тайрэ загонял его на мачту поправить какой-нибудь канат или отсылал убираться в трюм.

Казалось, новая странная жизнь так и останется спокойной. Но впервые драться с капитаном плечом к плечу Ино пришлось раньше, чем, скорее всего, ожидали они оба.

…В захолустном порту Имэ-Гаронадо, месте встреч самых сомнительных обитателей Заморья, Гоцугана и Морского Края, Тайрэ предстояло «свидание с приятелем». Здесь нужно было уточнить координаты нужного острова: в архипелаг Пирокко их входило около трёх дюжин, а пленную команду держали на одном. «Приятель» был из бывших королевских шпионов, перешедших в Агонаду — гильдию Вольных Следопытов. Принц с детства слышал самые разные проклятья в адрес этой таинственной гильдии: люди оттуда могли узнать практически что угодно и о ком угодно. Свои сведения — и даже примерную карту с помеченными безопасными бухтами — получил в назначенном трактире и капитан «Ласарры».

Ино, которого Тайрэ взял с собой, старательно замотав в одежды заморских юношей и заставив накрасить веки углем по местной моде, во все глаза смотрел на следопыта. Больше всего, помимо быстрой и совершенно непонятной речи, состоявшей из смеси двух или трех диалектов и жаргонов, принца поразило лицо. Смуглое, и это все, что удалось потом вспомнить. Даже мнение о цвете глаз Ино менял три раза. Черты не запоминались; выскальзывали из памяти, как живая рыба из рук. А ведь незнакомец просидел рядом не меньше пяти швэ.

Закончив и ссыпав в карман свою оплату, следопыт исчез: опорожнил кружку настоянной на жемчуге висхи, буквально «стёк» со стула и слился с гомонившей вокруг толпой. Ино хотел проводить его взглядом, но больше не нашел. Тайрэ усмехнулся.

— Даже никаких талисманов и артефактов, никакой отводящей магии. Старая школа.

— А новая есть?

— Нет. И слава богам.

Они решили пообедать прямо здесь: в большом, шумном и многолюдном заведении подавали быстро и много, а еще не приглядывались к посетителям. Но Тайрэ не успел даже подозвать к себе кого-нибудь из обслуги, а только поднял руку. Тут же громкий голос с неприятным, будто режущим, незнакомым Ино акцентом перекрыл все остальные:

— Любезные маары, кому-нибудь нужна девочка?

Тайрэ опустил руку и выругался сквозь зубы. На пороге трактира появился и быстро пробрался в самую середину зала крупный, одетый по-заморски мужчина с желтоватым лицом. На веревке за собой он волок голое существо, скалившее белые зубы и сверкавшее золотыми глазами. Девочка была чёрной, как уголёк. Ино безошибочно узнал в ней одну из народа нуц и застыл от ужаса, когда она уставилась на него в упор.

Мужчина повторил вопрос, вздергивая веревку повыше и притягивая девочку к себе. Она закашлялась, потом громко и картаво выругалась. И тогда наступила уже полная тишина, в которой отчетливо прозвучал только скрип отодвигаемого стула и чей-то чих.

Мужчины и женщины трёх пиратских гильдий, следопыты, воры, наемники и просто разномастные существа со всего света с любопытством разглядывали приведенную дичь. Никто не был удивлен, и Ино понял, что работорговец часто притаскивается сюда реализовывать остатки товара. Судя по бешеному нраву маленькой нуц, вряд ли на рынке нашлось много желающих купить ее в гарем или даже в прислугу. Ино она казалась красивой, но ему было известно, что все женщины этого народа красивы и примерно одинаковы. Правда, других женщин, а тем более девочек нуц он никогда не видел вживую: в Альра’Илле этот народ появлялся редко.

Кто-то предложил три нари — две с четвертью сотни варров, среднюю цену на непородистого охотничьего пса. Торговец ответил презрительным плевком и, изловив девочку за плечи, продемонстрировал ее уже достаточно развитую грудь. Кто-то присвистнул. Девочка снова что-то выкрикнула. Ино покраснел и повыше, до самых глаз, надвинул на лицо полупрозрачный платок.

Все это время он, увлеченный происходящим, даже не вспоминал, что Багэрон Тайрэ сидит рядом. Теперь же, кинув на него взгляд, Ино увидел, что обветренное лицо непроницаемо спокойно. Казалось, капитан ждет чего-то, обратив в неизвестность пустой взгляд. Однако левая рука, иссеченная косыми шрамами, крепко сжалась в кулак.

— Может, мы… — начал шепотом принц.

Кулак стукнул по столу. «Закрой пасть», ясно без слов. Ино замолчал.

Работорговец пошел по залу, заговаривая со всеми, кто выказывал хоть немного заинтересованности в товаре. Выбирая, улыбаясь, то заискивая, то снисходительно повышая голос, когда начинался совсем смешной торг. Багэрон Тайрэ по-прежнему не двигался и — теперь точно — ждал. Ино вскоре понял чего.

— Любезный маар. — В их сторону пахнуло запахами сразу нескольких пряностей и верблюжьего пота. — Вижу, вы увлекаетесь гаремными юношами… не нужна ли вам еще девочка?

Маленькая нуц, кажется, устала: она уже не скалилась и лишь потерянно, затравленно взирала вокруг. Ино заглянул ей в лицо, и на этот раз она быстро отвела взгляд.

— Хм. Весьма соблазнительная мысль.

Тайрэ говорил медленно: цедя, растягивая слова, будто колеблясь. Торговец ждал. Наконец по тонким губам капитана скользнула слабая улыбка: он что-то решил.

— Я предложу вам за нее нечто более ценное, чем горстка золотых ракушек. Надеюсь, вы хорошо слышите?

— Как слепая донная рыба, — с достоинством кивнул мужчина. — И даже лучше.

Тайрэ слабо поманил его к себе, и работорговец наклонил голову. Отвлекшись, он чуть ослабил повод, на котором держал девочку. Тут же она перестала смотреть в пол.

Ино не уловил первого движения, не уловил броска. Он просто увидел, что нуц, уже прыгнув и впившись одной рукой в рубашку хозяина, а другой в его волосы, сомкнула острые белые зубы на открытом участке сальной шеи. Она прокусила не только кожу, но и артерию. А еще принц увидел — хотя не сразу поверил глазам, — что почти одновременно с этим Тайрэ всадил в грудь работорговца длинную, очень-очень тонкую спицу. Она не оставила заметного следа на ткани и тут же исчезла в рукаве капитана. Тело обмякло и сползло на пол; нуц уже не было рядом. Ино даже не заметил, как она сбежала. И это без всякой «старой школы» следопытов!

Странно, но тишина не вернулась в эти стены. Большая часть посетителей трактира давно возобновила разговоры, а кто-то теперь захохотал, бормоча что-то вроде: «Да, это такой народец!», «Вот же маленькая бестия!», «Не повезло бедолаге!». Тайрэ поднялся и бросил на стол монеты-ракушки за выпивку.

— Идем, Ино. Поедим в другом месте, тут смердит сильнее, чем на «Ласарре», когда там еще были свиньи и куры.

Ино послушно вскочил; он с трудом сдерживал желание спросить про иглу. Он был восхищен этим быстрым, небрежным и изящным убийством, граничащим с настоящим подвигом. Ведь вряд ли зубы нуц, пусть и острые, действительно нанесли крепкому мужчине серьезное увечье, хоть работорговец и оставил рядом с собой приличную лужу крови. Кровь все еще лилась постепенно ослабевающим фонтанчиком. Кстати, это не помешало кому-то немедленно занять освободившийся стол и громогласно потребовать двойную порцию ухи, а еще кому-то — проворно начать шарить у трупа в карманах.

Тайрэ и принц Ино вышли на улицу. Они преодолели несколько проулков и свернули в очередной, когда черная тень с горящими глазами спрыгнула навстречу с какой-то крыши — а может, прямиком из чьего-то окна. Веревки на тощей шее уже не было, но Ино без труда узнал остроухую длинноволосую пленницу. Капитан тоже. Приблизившись на шаг, он спокойно спросил:

— Почему ты еще не спряталась в чьем-нибудь трюме и не возвращаешься домой?

Она неопределенно повела голым плечом.

— Мне некуда. Всех перебили, когда угоняли. Возьмите меня с собой, маар. Я буду не хуже вашего гаремного дохляка. Даже лучше. Во всём.

При этих словах Ино, до того жалевший девочку, от возмущения подавился воздухом. Мало того, что дохляк, так еще и гаремный?

— Эй ты!

Его не удостоили и чихом: говоря, дикарка не спускала с капитана жадных пылающих глаз. Движения ее были плавными, речь неторопливой и вполне четкой, картавой самую малость. Успокоившаяся нуц больше не напоминала перепуганное существо, которое таскали по душному прокуренному залу. И, даже будучи довольно маленькой, она, кажется, верила, что ее обнаженное черное тело удержит внимание Тайрэ. Но тот с легкой усмешкой покачал головой.

— С дороги, девочка. Если бы я брал на корабль каждого ребенка, которому помогаю в ерунде, у меня был бы уже выводок, как у морской черепахи.

— Я не ребенок! — запальчиво возразила нуц, расправляя плечи. — Мы растем быстрее вас. Когда начнется новый Большой Прилив, я уже буду ублажать вас, как вы захотите. Если вы захотите. Вы мне нравитесь. Да и дохляк тоже ничего.

Ино злобно глянул на нее, и она усмехнулась, показав клыки. Но Багэрон Тайрэ не успел ничего ответить. Сзади раздалось несколько голосов:

— Вон она! Она собственность Кре А’лона!

С другого конца переулка шли несколько пиратов. Они тоже были одеты по-заморски: Ино сразу вспомнил, что в трактире работорговец здоровался с ними довольно бурно. Значит, дружки, которые решили проверить подозрительных незнакомцев… и не ошиблись. В руках мужчин блестели длинные зазубренные клинки лури.

— Отдай ее!

Капитан «Ласарры» молча отодвинул Ино и девочку за спину, шагнул навстречу пиратам и тоже вынул из ножен сабли. Он намеревался драться в одиночку, но Ино не собирался этого допускать. То самое время, время расплатиться, пришло, — он чувствовал и, может, поэтому даже не боялся. Пальцы крепко сжались на рукояти прямого меча, который он выбрал себе сам из почти бесконечных гор вооружения, хранившегося на «Ласарре». И который только сэлту назад перестал периодически ронять из-за немыслимой тяжести.

К тому дню принц получил только десять или двенадцать уроков от Тайрэ. Они отличались от фехтования с дворцовым мастером так же, как домашняя кошка отличается от гривастого заморского сородича-льва. После каждой тренировки с капитаном принц оказывался ничком на дощатой палубе, а наутро едва мог встать. Тайрэ ни разу не отзывался о его способностях мечника не то что хорошо, но хотя бы сносно. И тем не менее Ино проигнорировал указание «Не суйся» и скинул на землю длинный заморский плащ, обшитый по краю звонкими золотыми бубенцами.

— Мы ее не отдадим! Мы!

Это он выпалил с мальчишеской решимостью и даже попытался угрожающе оскалиться. Наверное, получилось неважно, а вот первый отраженный удар и первая собственная атака удались куда лучше. Ино не был тогда еще достаточно сильным, зато — достаточно упрямым, а еще юрким и быстрым. Но главное — он бился и боялся не только за себя.

Да, это было первое настоящее сражение, и хотя Тайрэ всегда пренебрежительно звал тот случай «дурацкой стычкой с пьянчугами», Ино его запомнил. Именно тогда он отлично уяснил, что значит прикрывать чью-то спину и успевать думать о своей тоже, предугадывать действия как противников, так и союзников. Необходимая наука в командном поединке, особенно — если дерешься в меньшинстве.

Врагов было четверо, все — вооружены и крайне злы. Правда, маленькая нуц не оставалась в стороне, в очередной раз напугав и поразив Ино. Теперь она не пустила в ход зубы, а просто задушила одного из нападавших — крупного, раза в четыре шире ее самой, мужчину. Когда она слезла с распростертого на земле тела и как ни в чем не бывало ухмыльнулась, все уже закончилось.

Ино получил рану в плечо: самый ловкий, самый молодой пират его все-таки достал, прежде чем лишиться головы от клинка Тайрэ. Но все равно принц страшно гордился, потому что с одним из нападавших справился полностью сам, да еще довольно быстро. Совершил первое убийство… или впервые вступился за тех, кто умирать не должен? Этот внутренний разрыв, внезапный полувопрос сбивал с толку. Но как же кипела кровь, как легко дышалось, как остро ощущались запахи грязного переулка, неотрывные от налетающих порывов бродячего морского ветра. Запахи жизни, отнятой и сохраненной, но так или иначе вечной в своем круговороте. А рана… рана стала чем-то вроде черты, разделяющей эти две грани — убийцу и героя. Видя, что Ино покачнулся, Тайрэ вдруг приобнял его за плечи, потрепал по волосам и даже улыбнулся.

— Ты не безнадежен. Отлично.

Раньше капитан так не делал. В груди будто застучал горячий молот. Видел бы отец… впрочем, хорошо, что не видел.

— Спасибо. Надо уходить, — сдавленно отозвался принц, боясь поднять глаза.

Правда, он тут же вскинул их, стоило пирату повернуться к нуц и сделать приглашающий жест.

— Ладно. Ты принята. Только выброси из своей маленькой башки бредни про «ублажать». — Тайрэ вытянул окровавленный клинок в сторону, поддел валявшийся возле стены плащ и перебросил девочке. Золотые бубенцы звякнули. — Прикройся. Как тебя зовут?

— Дарина. — Она неохотно подчинилась и тут же гибко, все с тем же завлекающим кокетством склонилась в поклоне. — Вы не пожалеете. А куда идет ваш корабль?

— В Гоцуган.

Тайрэ сказал это, уже направляясь вперед. Ино поспешил за ним; нуц пошла рядом. Принц иногда посматривал на нее и каждый раз встречал такой же настороженный неприветливый взгляд. Про себя он досадовал: опасался, что это пополнение на «Ласарре» станет ошибкой. Не стало, и он довольно быстро это понял. Но главным в том дне оказалось совсем не это.

…Вечером Тайрэ помогал ему промыть рану отваром трав, приготовленным Дариной из запасов прежнего корабельного медика, и наложить повязку. Он делал это с легкостью, даже почти не причиняя боли, так что Ино поклялся себе не жаловаться. Стараясь сидеть попрямее и стискивая зубы, он просто терпел. В какой-то момент капитан особенно пристально посмотрел ему в глаза.

— Ты бился хорошо сегодня. Я этого не ожидал.

Меч у Ино в руках дрожал тогда, но он понял, что теперь, после победы, в этом не обязательно признаваться, и только прошептал:

— Вам… тебе я все равно проигрываю. Но это пока!

Он почувствовал, как повязка ложится на кожу, и сморщил нос. Багэрон Тайрэ усмехнулся, то ли заметив это, то ли от нелепой самонадеянности услышанного, то ли каким-то своим мыслям.

— Мне ты будешь проигрывать еще долго. Потому что я всегда буду требовать больше, чем нужно в такой драке и даже в более серьёзном сражении. Уясни это. Забудь о средних величинах.

Ино кивнул. Тайрэ закрепил повязку и медленно, точно раздумывая, произнес:

— Рано или поздно о тебе заговорят, мой юный принц. В команде «Ласарры» нет незаметных, и ты таким не будешь, я знаю. Тебе нужно какое-то имя, хотя бы для того, чтобы его знали удирающие враги. Ты думал об этом?

— Пока нет, — тихо отозвался Ино. — Я не был уверен, что когда другие вернутся…

«…Вы не прогоните меня». Он не сказал этого, но Тайрэ, кажется, понял: широкая ладонь сочувственно провела по его волосам, потом капитан поднялся с койки.

— Дуан. Как тебе?

«Два лица» все с того же мертвого языка Общего Берега. Ино улыбнулся.

— Отлично. И… можно не записывать. Всего четыре буквы.

Тайрэ рассмеялся и, качая головой, вышел из каюты.

«…Я всегда буду требовать больше, чем нужно». Это касалось не только владения мечом, и Дуан это понял. Ино тоже.

«Забудь о средних величинах». Он забыл. И знал, что не вспомнит, даже теперь.

Когда станет правителем.

* * *

С трех стен, окаймлявших Треугольную Площадь, на коронацию взирали молчаливые боги. Будущий властелин Альра’Иллы шел вперед, гордо приподняв голову. Он чувствовал на себе и эти взгляды, и еще сотни взглядов из толпы. Они окрашивались множеством оттенков чувств — от простого ленивого любопытства до преклонения и настороженной неприязни. Пропавший. Проклятый. Вернулся, чтобы воцариться.

Дуан Тайрэ не боялся, что его узнают, даже если в народ и затесались вдруг знакомые пираты. Он давно понял: люди вообще склонны запоминать скорее детали — шляпы, форму усов, украшения, одежду, оружие. Королевский облик — отороченный мехом плащ, расчесанные чистые волосы, выбритый подбородок и неподведенные глаза — менял в Капитане Два Лица и все остальное. Еще в спальне, глядя на себя в зеркало и одеваясь, он понял: принц Ино, «юный Сокол», здесь и всегда прятался здесь. Его не удалось утопить в море.

Церемония проходила без музыки: как и всегда, музыкой были тишина и чуть слышное в ней дыхание людей. Никто ничего не выкрикивал и даже не шептал; любой шепот был бы явственно слышен как смертным, так и богам. Говорить имели право лишь двое — коронующий и коронуемый.

Верховный жрец Пантеона, старый Райша де Локар из пиролангов, горных людей, медленно протянул принцу мохнатые ладони. Дуан вложил меж массивных рук свои. Кожа под белой шерстью была холодна, как снег, так же холоден низкий голос.

— Клянешься ли ты перед своим народом отречься от себя самого и принять единственным своим благом благо светлейшей Альра’Иллы?

— Клянусь.

Толпа молчала.

— Клянешься ли ты перед ликом сиятельной Лувы беречь все благое, что есть в наших землях, и нести свет соседним, словом или клинком, если они погрязнут во тьме?

— Клянусь.

Златовласая Лува красовалась на центральном гобелене Светлой стены. Ее взгляд, казалось, не обязывал ни к чему, был полон кротости и любви… но ей не случайно всегда клялись первой.

— Клянешься ли ты перед ликами Милунга и Пала заботиться о процветании своего народа, о его единении, о крепости его семей? Защищать его от голода, болезней и недугов, преумножать его благосостояние?

— Клянусь.

Румяный вислоухий толстяк на горе подушек и косматый пироланг в лентах и бусах тоже не могли внушить подлинного страха. Это двое — бог процветания и бог семьи и дружбы — по праву звались Светлыми. Ино улыбнулся их изображениям и тут же почувствовал, как в ожидании следующих слов по тан бежит дрожь.

— Клянешься ли ты перед ликом Дараккара Безобразного вершить беспристрастный суд, вести справедливую войну, быть честным и с союзниками, и с друзьями, не дозволять себе малейшей лжи?

Дуан посмотрел на гобелен. Мужчина с бритой головой и третьим глазом на лбу — единственным зрячим, два других были слепыми, — взирал в ответ. Корона венчала чело так, чтобы металл не задевал обведенную алым глазницу. «Власть не затмит ясное око», так и никак иначе. Дараккар тоже был Светлым. Но все знали, что второй его глаз — на затылке, точно против первого, потому что когда-то, уродуя сошедшего к ним божьего сына, люди пробили ему череп насквозь. И отныне воскресший Дараккар видел всё.

— Клянусь.

Последняя клятва: Темным и Переменным богам, чьи изображения украшали две другие стены, не клялись. Клялись даже не всем Светлым, хотя раньше было иначе, просто с течением Приливов многое менялось. Время стало дорожать, церемонию сократили до нескольких главных клятв. И толпа взорвалась криками и аплодисментами, такими резкими и отчетливыми после тишины.

Венец, возложенный старой королевой, показался очень тяжелым, и вряд ли — из-за крупных самоцветов. Дуан улыбнулся; ему улыбнулись в ответ. Принцесса Розинда, занимавшая трон рядом с бабушкой, тоже улыбалась, но эта улыбка, кажется, не была настоящей. Когда вновь стало почти тихо, Дуан повернулся к толпе и поднял руку. Его приготовились слушать.

— Мне нечего сказать, кроме того, что я рад вернуться домой и постараюсь быть вам опорой. Завтра я отправляюсь в путешествие по нашим землям, дабы все, кто не верит еще в мое возвращение, увидели меня воочию. Но я не буду отсутствовать больше трех сэлт, а когда я вернусь… — Дуан улыбнулся, — начнется Сэлта Большого Отлива. Мне рассказали, что этот круг был хорош и щедр на урожай. Не ложь ли это?

Замолчав, он чутко прислушался и присмотрелся. От слуха не ускользнуло бы шептание, от зоркого взгляда — ехидное или недовольное переглядывание. Но все были спокойны и только по-гусиному тянули шеи, ожидая, что еще скажет новый король. Некоторые кивали.

— Славно, если так. В таком случае праздники у нас пройдут радостно. Остается только дождаться их и пережить так, чтобы потом не болела голова?

Многие, услышав это, одобрительно засмеялись, и Дуану стало чуть легче. Он понял, что только что прошел первое испытание из ранее ему неизвестных. Может быть… Железный был бы им доволен. Вот только очень давил на голову обретенный венец.

5 ШАН’

— Мы же обещали. Я обещал. Пойдем.

Дуан говорит, улыбаясь от облегчения, просто не может не улыбаться. Капитан жив. Здесь. И с ним всё…

— Ты прикован?

Легкое качание головой.

— Тогда вставай. Надо уйти побыстрее.

Ответ заставляет крепко сжать ключ в ладони.

— Вам не нужно было за мной возвращаться. Теперь.

Из коридора звучат отдаленная стрельба и тревожные, злые крики. Заслон пиратов прорвали? Проклятье…

— Дуан, прочь! — Голос Тайрэ, поначалу тихий, теперь привычно рокочет, как пушечный залп. — Уводи их. Зачем ты их притащил?

— Уходить? — Осмыслить услышанное просто не удается. — Только с тобой. Какого шан’ты…

Не заканчивая, Дуан делает несколько шагов вперед и пересекает порог камеры, но капитан все еще неподвижен, сидит спиной, странно сгорбленный. Его оглушили или дали ему какую-то отраву, поэтому он не совсем понимает происходящее, возможно, даже не узнаёт своих. Принц уверен в этом, когда сжимает широкое плечо, требовательно тянет наставника наверх и… наконец видит. Плечо Тайрэ, как ему и положено, переходит в руку, но рука заканчивается на уровне локтя. Дальше намотана окровавленная потемневшая тряпка. То же — на месте второй.

Пальцы сжимаются сильнее, из горла вылетает что-то, не похожее ни на хрип, ни на возглас, скорее такой звук издают захлебывающиеся. Тот, чью фамилию Дуан давно забрал, чтобы хоть что-то добавить к имени, медленно поднимает на него глаза.

— Теперь понял? Уходи.

Ярость заполняет всё изнутри, ее вкус — вкус гнили и крови. Дуан жалеет, что пару швэ назад оставил жизнь стражникам каземата, просто оглушив их. Но эта мысль — только вспышка, времени на нее нет. Он швыряет ключи в карман и тянет капитана за плечи вверх, сильнее и упрямее.

— Ты идешь со мной. В крайнем случае… — произносить это невыносимо, но он произносит, — тебя прямо сейчас пристрелят. Будет хуже?

Взгляды скрещиваются, как скрещивались клинки, — давно, бесконечно давно, ведь беглый принц больше не нуждается в уроках фехтования, а сам дает их юнгам. Дуан выдерживает пустоту блеклых глаз, глядит только упрямее, отчаяннее, злее. Сегодня он уже выдержал многое, но это — боль, гнев и безнадежность вместе — сложнее всего.

— Не будет. — Уголки обветренных губ капитана приподнимаются в улыбке. — Ты прав.

«Будет. Мне».

Но, не произнося этого вслух, Дуан рвет с пояса сразу два пистолета и первым идет к выходу.

На этот раз кошмар оборвался там, где и обычно. Дуан, открыв глаза, вцепился обеими руками в подушку. Пальцы сводило. Вокруг, казалось, роились десятки мелких нечистых духов шан’.

В сэлты, проведенные в путешествиях по Альра’Илле, новый король не видел вообще никаких снов. Возможно, он просто слишком уставал: от бесконечных разговоров то со знатью, то с простолюдинами, от таких же бесконечных попыток оставить хорошее о себе впечатление или хотя бы не ударить лицом в грязь. В целом, у него получалось. Вспоминались все уроки, как полузабытые дворцовые, так и новые — полученные в море и дальних странах.

В четырёх поселениях Дуан врывался прямо в толпы бунтовщиков, все еще не поверивших в его существование. Один раз даже получил рану, и это привело в ужас всех, кроме него самого. Так или иначе, бунты гасли. Дуан не позволил никого повесить и даже отхлестать фенгами, чем заслужил себе первое прозвище — Милосердный. Сам капитан «Ласарры» понимал, что оно довольно далеко от правды, но слышать его было удивительно приятно. И приятно было видеть, как хмурые люди начинают улыбаться и провожают правителя радостными криками, как собирают в дорогу корзины со свежим хлебом, фруктами или что еще пошлют боги. Он чувствовал себя нужным. Удивительно нужным. Раньше так было только… однажды.

Тот кошмар, который теперь, по возвращении, в первую же ночь напомнил о себе, не был выдуман. Не был навеян хитрым богом Вудэном, чьи щупальца незримо касаются век смертных, крадут добрые сновидения и наполняют воздух мерзостными маленькими тварями шан’.

Тот кошмар был настоящим. До последней своей швэ.

Фиирт. Время холодной немощи

Пиратов «Ласарры» знали по всему Морскому Краю и во многих землях Заморья. С капитаном Тайрэ не боялись вести дела: единственное, чего он избегал, — бесчестных поступков. К примеру, медицинский корабль команда брала всего один раз за десять Приливов: когда на борту неожиданно вспыхнула лихорадка зурана. Даже тогда решение принимали на свой риск Дуан и Дарина — остальные уже не могли принимать вообще никаких. И даже тогда никого не убили и не ограбили.

То же касалось всего: спасения своих, обращения с пленными, ведения боя, дележа добычи, выбора направлений и целей. Тайрэ едва ли двигали принципы и благородство, скорее ему было просто неинтересно — нападать на слабых, забирать больше, чем нужно, уничтожать оружием, которого нет у противника, если, конечно, противник не напал сам. По той же причине Тайрэ не заводил врагов: наличие врага значило какие-то постоянные проблемы из одного и того же источника. А капитан, при своем, казалось бы, спокойном характере любил разнообразие. Крайне любил.

«Ласарру» нередко нанимали враждующие принцы, короли, сагибы, кхарры. На подобное Тайрэ соглашался не сразу, всегда предпочитал разузнать, на какую силу придется работать. Если сила не брезговала методами Тёмных богов, она обычно получала отказ.

Тогда независимый город Лауронна попросил помощи в водворении свергнутого рода кхарров обратно на престол. Лауронне, светлой и теплой, притаившейся на крайнем мысе Заморья и по укладу своему более напоминавшей Морской Край, Тайрэ решил помочь, объединившись с двумя другими капитанами и поддержав поднимавшееся восстание. Но вернувшиеся на трон были далеки от представлений, которые Дуан имел о благородном сословии. А может быть, наоборот, слишком близки.

— Они всегда поступают так, Ино ле Спада. Рано или поздно.

Это Тайрэ сказал еще прежде, чем одержал победу и выполнил свою часть сделки. Но принц тогда не понял сути слов, как не понял, почему к нему впервые за последние шесть Приливов обратились по забытому, почти чужому имени. Понимание ждало впереди, таилось, как тварь в самой глубокой и темной заводи моря. Манило огоньком, напоминающим фонарик рыбы-удильщика, и прятало острые окровавленные зубы.

Начавшаяся в первую же ночь после победы бойня не оставила ничего от двух из трех стоявших в порту волчьих судов. Только «Ласарра» с пылающими парусами ушла, хотя меньше всего на свете хотела уходить. Потому что Тайрэ, приглашенный вместе с двумя другими капитанами на некий тайный совет, не вернулся к команде. По мирно пришвартованным пиратским кораблям просто начали палить гарнизонные пушки, а вскоре явилась и стража.

Видимо, Тайрэ что-то заранее подозревал, уже получая торжественное приглашение. Предчувствовал, несмотря на все почтительные благодарности кхарра дэ’Шанцуно, на подаренный гербовый перстень и клятву вечной дружбы перед лицом Пала. Потому что на прощание он отдал строгий приказ уходить в определенное время — с ним или без него. Уходить независимо от обстоятельств. Да, он отдал именно такой приказ. Но он не отдавал приказа не возвращаться.

«Ласарра» отошла к лежавшим в стороне от прочих земель Закрайним островам и стала чиниться, зализывать раны, строить план. Дуан прикладывал все силы к тому, чтобы управиться побыстрее, и все время одни и те же мысли грызли его изнутри, как грызли и прочих, то и дело срывавшихся на стычки, споры, драки. Они были сломлены все, до единого. И разобщились.

Почему? Почему капитан Тайрэ всегда принимал решения сам? Ему предоставили право взять кого-то на совет, и, видят боги, согласился бы любой, от юнги до боцмана. Но он не взял никого, усмехнулся, бросив: «Нет у меня таких важных птиц».

— Он слишком ценил твою шкурку, красавчик.

— Тебе стоило пойти за ним хотя бы тайно.

— Запускай проклятую машину, капитана надо вытаскивать.

Это, да и слова куда злее, Дуан слышал от каждого второго и до сих пор считал, что они, прожигавшие его покрасневшими от злости, бессонницы и висхи глазами, были правы. Но тогда он только качал головой и твердо повторял:

— «Ласарра» не готова. Мы не пойдем на Каменный Город с пушками, которые не стреляют, и огнеплевами, которые не высохли. Нам нужно собраться.

Пираты скрипели зубами и отходили. Они, в отличие от Дуана, не умели приводить в движение заморский механизм и топку. Так было всегда, Тайрэ считал это одним из залогов безопасности — даже больше своего подопечного, чем своей. И команда ждала. А молодой принц знал, что, скорее всего, умрет, так или иначе. Потому что, скорее всего, уже опоздал.

«Ласарра», напоминавшая спящего, разбуженного Темными богами, явилась в гавань ночью, в полной тишине. Примерно так же она когда-то пристала к Семнадцатому острову архипелага Пирокко; тогда на борту были двое, теперь — больше. Пираты вышли в городской порт, безошибочно помня дороги к кварталам знати и к постам ночной стражи. Взрывчатки приготовили достаточно. Когда настал рассвет, от богатых районов, порта, верфей Лауронны остались камни, доски и трупы.

И тем не менее Дуан опоздал. В этом он тоже всегда винил себя, и плевать, что всё произошло даже до того, как выстрелила первая гарнизонная пушка и на «Ласарре» загорелся первый парус. А еще… пушки и пламя были не первым и не страшнейшим оружием Лауронны. И не главной причиной, почему на ее развалинах Волки, такие благородные и принципиальные, почти не оставили живых. Положили большинство тех, кто поддерживал возвращающуюся династию.

…Каменный Город любил моду, уклад, традиции Морского Края. Его систему отсчета времени, его книги, пищу и музыку. Но кое-что здесь все же предпочли перенять не у своих далеких и благородных соседей, а у более ближних. Здесь никогда не строили виселиц.

Отрубленные головы пиратов со «Звездолова» и «Красавицы» — двух союзных с «Ласаррой» кораблей — были насажены на пики, все до одной. Пики городская стража расставила, казалось, по всему порту и дальше, на ратушной, рыночной и дворцовой площадях. Натыкаясь взглядом на каждую такую пику, Дуан чувствовал один и тот же ужас до рвотных спазмов. Ужас этот чуть ослабевал, когда искаженные черты очередного лица, тронутого следами разложения, оказывались не знакомыми. И вспыхивал с новой силой спустя несколько десятков шагов.

Он знал, что нужно искать в казематах. Знал, что пойдет туда, один или нет. И именно там, в бледном рассеянном свете заканчивающейся ночи, он увидел, что капитану «Ласарры» Багэрону Тайрэ отрубили обе руки по локоть. Никто из кхарров не хотел, чтобы в будущем он возвел на престол кого-то другого. Но при этом все обставили с царственной насмешкой…

«Он говорил, что такова его благодарность за мою храбрость. Моя жизнь».

Тайрэ произнес это без всякого выражения, уже когда «Ласарра» покидала заморские гавани. Пираты не взяли здесь ни самоцветов, ни пищи и воды, ни даже законную плату. Они забрали только головы союзников, чтобы похоронить на Закрайних островах. На самом краю воды, там, откуда особенно величественно и прекрасно море и где, говорят, сама Моуд, Рыжая Богиня, целует доблестно павших мертвецов в лоб и уводит за собой в странствия. А вскоре Багэрон Тайрэ сказал о том, что тоже уходит, и сказал это так, что никто не решился спорить. Те швэ Дуан тоже так и не перестал видеть во снах, каждый раз одинаково ярко.

…Они вернулись в Морской Край, где настал фиирт. Середина Полукруга, время точно между Большим Приливом и Большим Отливом, когда некоторые участки моря покрывает лед, и его же крупицы сыплет сверху Лува, чьи волосы и золотой наряд белеют до холодного слепящего блеска. Никто не любит в Морском Краю фиирт, потому что он — время голода, немощи и расставаний.

«Ласарра» зашла в порт на самом лесистом мысе — полудикий, посещаемый разве что Крысами, когда нужно подлатать свои посудины. Это не случайно любимое их гнездо: здесь тихо, даже некого и незачем грабить. Едва сводящее концы с концами маленькое королевство Нир живет только тем, что продает рыбу, пушнину и древесину. Последняя, редкая и красивая, могла бы быть ходовым товаром, но дело в том, что почти любое здешнее дерево в толщину и в высоту не уступит оборонной башне. Лес намного древнее поселившихся на мысе людей, рубить его почти невозможно, как невозможно даже жечь. Нир — страна на его корнях, в его тени. А корни эти с жадностью пьют не только подземную пресную, но и морскую воду, а порой — не брезгуют и человечьей кровью.

Дуан думал о том, что здесь, в этом холодном глухом покое, можно будет залечить многие раны. Тайрэ, видимо, думал так же.

— Что ж, парни и девчата. Надеюсь, вы пожелаете мне побольше удачи от Светлых богов и будете иногда выпивать за меня.

Он сказал это просто, ведь прежде все оговорили не раз. Но сказанное вновь пригвоздило всех к месту, потому что никто до конца не верил, что решение капитана бесповоротно. Кто-то из женщин заплакал. Дарина зашипела: на «Ласарре» не любили слез; здесь даже умирали, смеясь и сквернословя.

Принц неотрывно смотрел на стоявшую спиной к ветру, закутанную в теплый плащ фигуру. Бесцветные глаза Тайрэ не отражали ничего, а губы сжались в узкую линию. Обе отсутствующие руки были сейчас заменены протезами: правая деревянным, левая — крюком.

— Маар…

— Капитан…

— Багэрон, ты рехнулся?

Голосов было множество, они накатывали друг на друга, как волны. Дуан ничего не говорил; он стоял в стороне от окружившей Тайрэ толпы и с усилием цеплялся обеими руками за край борта. Сжимал до побеления костяшек. Упрямо наклонил голову и изредка зажмуривался.

— Не смейте!

— Мы вас не пустим!

— Да, сожри меня Джервэ, капитан!

Почти все они — эти верзилы, головорезы, воры, юркие женщины, нуц со множеством тайн в прошлом, — знали Багэрона Тайрэ дольше, чем Дуан. Но только принц понимал: никакие мольбы и божбы не помогут. Ему мучительно хотелось попытаться, но он не попытался, и единственным, что он услышал на прощание, было: «Дуан будет вашим капитаном. Я верю ему как себе. Если вы нарушите эту волю, я приведу по ваши головы всех Темных и Светлых богов». Дуан тогда почувствовал на себе разом десятки взглядов. Но, скованный горестной немотой, немотой в очередной раз брошенного, преданного ребенка, он только крепко сжимал кулаки, смотря под ноги.

— Дуан?

— Я… сделаю всё, чтобы «Ласарра» не сбилась с курса.

Прощаясь, он не обнял капитана только потому, что не хотел напоминать: тот не может вернуть объятие. Они взглянули друг другу в глаза в последний раз, и Тайрэ чуть склонил голову.

— Я рад, что ты вырос. И что вырос таким. Прощай.

Спрыгнув с трапа, Тайрэ пошел вперед. Он не обернулся — ни разу. И желание побежать за ним тоже застыло в холодном сне, мучительное и щемящее.

Именно тогда Дуану пришлось узнать, что значит быть капитаном. Капитаном, которого к тому же принимают со скрипом, неохотно и настороженно, пытливо оценивая каждый взгляд, шаг, поступок. Принимают, постоянно сравнивая со старым, потому что с таким невозможно не сравнивать. «Почему ты?» «Почему тебя»? Дуан читал эти вопросы у многих в глазах, но только поначалу: вскоре ответы нашлись. Ведь один из первых и самых главных уроков Багэрона Тайрэ пригодился как никогда.

Забыть о средних величинах. Стать лучшим. Быть лучшим.

* * *

День мучительно умирал в написании приглашений на Сэлту Большого Отлива. Предвкушение ее уже разлилось в окружающем воздухе; порой казалось, он даже звенел и вибрировал. Время дневных гуляний и ночных прыжков через разведенные на отмелях костры любили все: и народ, и знать. Съезжались со всех концов.

Дуан понимал, что хорошо провести празднества — еще одно испытание, которое ему предстоит. А еще он окончательно укрепился в мысли, что для осуществления нехитрого плана по собственному освобождению от титула настал лучший момент. Еще один старый совет Багэрона Тайрэ — находить дополнительную пользу во всех делах — как и всегда, пригодился Дуану.

За время своего монаршего путешествия по Альра’Илле он успел приметить много сообразительных и галантных молодых кхарров, графов и баронов, гильдийцев, военачальников и купцов, которые — по его мнению — могли бы понравиться сестре. От всех приглашенных они составляли не меньше четверти. Хоть кто-то должен был подойти.

Старший церемониймейстер Вейг уже запланировал несколько балов, морских прогулок и охот, и мысль о расходах, которые предстояло понести, угнетала. Угнетала, несмотря на то, что казна, из которой Талл Воитель почти ничего не тратил и которую регулярно пополнял, легко могла выдержать и не такое. Просто Дуан давно отвык от роскоши и не видел в ней смысла, как и во всех излишних предпраздничных телодвижениях. Поэтому само наличие старшего церемониймейстера, который при новом чрезвычайно оживился, было просто даром Светлых богов.

Дуан придумал несколько вариантов писем знатным семьям — иностранным и альраилльским. В этих вариантах можно было сочетать или менять местами слова, и Дуан старательно менял. А три периодически сменяющихся, тощих как пачки и одинаково сутулых писаря, присланных Королевской Канцелярией, записывали каждое послание под диктовку. На самом деле, когда все только началось, Дуан надеялся, что управится быстрее, чем Лува поднимется на четыре-пять ступенек. Но дело затянулось.

«Уважаемый граф Лорак, имею честь пригласить Вас…»

«Достопочтенная кхарра Танкуццино, мне было бы очень приятно…»

«Дорогой барон Коцулье, возможно, Вы и Ваш благородный племянник…»

Язык начал заплетаться уже где-то на тридцать пятом письме. Происходящее казалось очень тоскливым. Дуан, не особенно беспокоясь о королевском достоинстве, уронил голову на скрещенные руки и позволил короне свалиться на пухлую стопку бумаг.

— Перерыв, — вяло сообщил он. — Велите кому-нибудь принести воды. А лучше чего-то покрепче.

Он почти почувствовал, как писари с сомнением переглядываются, но не стал удостаивать их взглядом. Дуан немного жалел, что не поручил составление всех приглашений тому же церемониймейстеру или еще кому-то из ответственных за мероприятия при дворе, но здесь скрывался один нюанс. В некоторых письмах требовалось аккуратно и изящно упомянуть о второй, помимо безудержно пьяного укрепления дипломатических союзов, цели приглашения. О сестре.

Писари Королевской Канцелярии славились своей немногословностью, поэтому им Дуан доверился. К тому же, обслуживая сразу три или четыре ведомства, они писали столько, что, вероятно, давно перестали вообще вникать в смысл того, что им диктуют. А если и вникали, намеки о «возможном совместном будущем» были настолько смутными, что их углядел бы только кто-то более сообразительный.

На стол поставили воду, но Дуан уже не хотел пить, а только вылил немного прямо себе на голову. Зевая, выпрямился и посмотрел на лежавший сверху лист. Тот — как и все прочие — был исписан именами, возрастами, цифрами дохода и титулами. Но если «отработанные» листы заполнял в путешествии сам Дуан, то на оставшихся почерк был резче и крупнее. Отцовский. Листы никак не озаглавливались, но Дуан без труда догадался, что старого короля тоже беспокоила судьба дочери. Напротив одного имени — настолько заковыристого, что прочесть его удалось с четвертой попытки — стояла жирная галка.

Принц Фаарроддан о’Конооарр. Славный малый.

Приписка заставила Дуана с любопытством вскинуть брови: во-первых, потому что это было единственное имя с примечанием, а во-вторых, потому что отец редко отзывался о ком-то подобным образом. Он предпочитал более холодные формулировки, как правило содержащие слова «неплохой», «терпимый» и «приемлемый». «Славный» могло значить либо то, что неизвестный Фаарроддан перевешал у себя в стране пару сотен пиратов, либо то, что за прошедшие Приливы отец изменился. Впрочем, первое было куда вероятнее. Дуан усмехнулся, водрузил корону обратно на свою многострадальную голову и сообщил:

— Продолжаем.

Писари зашевелились и зашуршали, как разбуженные птичницей наседки. Продолжая рассеянно постукивать пальцем по листу, Дуан обратил на одного из них взгляд.

— Овиус, давайте вы запишете. Итак… Достойнейший принц о’Конооарр, имею честь…

…Дуан вздохнул свободнее, только когда Лува, потанцевав немного наверху небесной лестницы, начала плавно спускаться по ней и спустилась до середины. Зато он был крайне доволен собой и приказал организовать себе прямо здесь, в кабинете, поздний обед или ранний ужин. А пока спешно принесенный трапезный стол сервировали, занялся наиболее важным с его точки зрения делом — поиском общества.

В последние Круги своей жизни Дуан крайне редко ел в одиночестве: на «Ласарре» это было невозможно в принципе; там завтракали, обедали и ужинали вместе, сопровождая это болтовней и песнями, чуть реже — драками. Здесь же порядки внушительно отличались.

— Принцесса изволила трапезничать, пока вы работали, маар, и теперь занята рисованием, — смиренно сообщила камеристка, вышедшая в коридор, когда Дуан постучал в покои к сестре. — Может быть, вам неизвестно, но ваш отец чаще разделял стол с членами Правого полусовета.

Дуан слабо, без удивления усмехнулся, окидывая девушку цепким взглядом: врёт про сестру или нет? Камеристка истолковала взгляд как-то иначе: покраснев, прикрыла веером кружевной вырез на груди, хотя прикрывать было особо нечего. Дуан досадливо вздохнул.

— Благодарю за подобный совет, та’аша, но, учитывая, что заседаний нет, вряд ли кто-то осчастливит меня обществом и беседой.

Камеристка кивнула, но тут же, спохватившись, покачала головой.

— Маар Кеварро может быть в саду, у пруда. Когда у него нет дел, он нередко там. Мы застаем его с книгами, гуляя. Если, конечно, вас устроит его…

Она замялась, чуть поведя тонким плечом. В комнате принцессы что-то громко стукнуло, потом еще раз, — будто там как минимум кидали камни в стену. Рисование у Розинды явно не ладилось.

— Цвет? — уточнил Дуан. От расовых предрассудков он тоже отвык, море уравнивало всех.

— Именно так. А теперь простите, мне пора.

Дуан поблагодарил девушку, и дверь быстро захлопнулась. Наступила тишина, такая, что было слышно шаги часового на дальней лестнице.

Оставалось только убираться прочь: сестра даже не сочла нужным поздороваться, не говоря уже о том, чтобы посидеть за одним столом. Впрочем, вполне ожидаемо: Ро наверняка здорово дулась. Дуан тоскливо посмотрел на одну из особенно безвкусных картин, украшавших стену, — голые купальщицы на пенистом берегу, — и ускорил шаг.

Коридор давил на него. Как и все другие коридоры этого места.

* * *

Небольшой полукруглый пруд весь зарос водяными лилиями. Желтые, фиолетовые и розовые венчики нежились в рассеянном сиянии Лувы, подставляя ей переливчатые лепестки. Трава — густая, сочная, никем не подстриженная — поднималась по щиколотку. Дуан вспомнил, как любил это место в детстве, и невольно улыбнулся. Не поменялось ничего. Отец неоднократно грозился закопать пруд и поставить несколько изваяний Бодрствующих Предков. Особенно часто он обещал это, если наследник престола или принцесса делали что-то не так. Дуан не сомневался, что с его исчезновением исчезнет в скором времени и этот дикий уголок окультуренного парка… но все осталось прежним. Застыло. И, оглядываясь вокруг, он забыл, зачем пришел, пока его не окликнули:

— Ваша светлость?

Черная как уголь фигура, одетая сегодня в черные же одежды, сидела на одной из скамей с книгой. Стоило Дуану повернуть голову, как нуц быстро, гибко вскочил и поклонился.

— Доброго вечера.

— Доброго вечера, — отозвался Дуан, делая несколько шагов навстречу. — Вы заняты?

— Все мы — всегда к вашим услугам. — Желтые глаза советника блеснули. — Чем могу быть полезен?

Дуан задумался, как бы это сформулировать. Просто хлопнуть по плечу со словами: «Закусишь со мной, старина?» не подходило, хотя на «Ласарре» все делали именно так, и от таких предложений сроду не отказывались. Подумав, он начал издалека:

— Мне несколько скучно.

— Ваш отец одно время держал при себе шутов, — последовал невозмутимый ответ.

— Простите, что… — Дуан спохватился, махнул рукой и заговорил уже прямо: — Нет-нет. Не в этом смысле. Время ужина. Я, как вы могли заметить, не обзавелся пока никаким ближним кругом. Разделите со мной трапезу? Не помешаю бы выпить, у меня выдался трудный день.

Последние слова вызвали у Кеварро явное удивление. Он склонил к плечу голову, сводя пальцы в замок.

— Думаю, у королей не бывает легких дней. Несомненно, я приму ваше приглашение, если вы так хотите. Хотя оно несколько неожиданно.

— Если, конечно, вас не ждет супруга или друзья…

— Меня никто и нигде не ждет, — равнодушно отозвался нуц. — Никогда, не здесь. Идемте.

Дуан кивнул, пытаясь переварить начало ответа. Оно показалось крайне печальным, хотя выражение лица советника так и осталось бесстрастным. Перехватывая поудобнее свою книгу с каким-то очень длинным, едва влезающим на обложку названием, Кеварро шагнул вперед.

— О неожиданности я сказал по другим причинам. — Голос советника снова раздался уже на расчищенной садовой дорожке. — Ваш отец приглашал к своему столу кого угодно, кроме меня, я же привык держаться на расстоянии.

— А мне вот захотелось пригласить именно вас. — Дуан пожал плечами. — Мне неизвестно положение дел в Совете, но вы там явно выделяетесь… — Тут он подмигнул с лукавым смешком. — И я хочу с вами дружить. Мне нужны умные головы рядом.

Темные брови Кеварро, едва различимые на таком же темном лице, приподнялись.

— Надеюсь, не отрубленными? Насколько мне известно, этим нередко оканчивается дружба с королями.

— У дикарей, — парировал Дуан. — И у заморцев. А я в случае чего просто вас повешу.

— Более чем утешительное обещание, ваша светлость. Это совсем другое дело.

Разговаривая подобным образом, они вернулись в замок, а вскоре сели друг против друга в кабинете. Дуан, отпустив слуг и окинув быстрым взглядом щедро накрытый стол, увидел на нем графин вина. Ничего крепче не было, хотя король не отказался бы, например, от настоянной на розовом или белом жемчуге висхи. Тем не менее, решив довольствоваться малым, он отвинтил от графина крышку и, приподняв сосуд за горлышко, осторожно взболтнул. Волна терпкого сладкого запаха подсказала хороший фииртовый сорт винограда и приличную выдержанность. Нотки можжевеловой свежести выдали даже местность: прохладный суровый Тур.

— Вы провели десять Приливов в подобии околдованного сна и не забыли, как пробовать вино…

Дуан едва не выронил графин, услышав это, и поспешил улыбнуться советнику.

— Да, некоторые виноделы отца слишком часто проделывали подобное. Такое не забывается. Знаете, мне кажется, будто я был юным еще вчера. Эти десять Приливов действительно стали странным сном.

«…Полным и счастья, и отборных кошмаров». Добавляя это про себя, Дуан невольно снова задался вопросом, что делают Дарина и Железный.

— В таком случае сон пошел вам на пользу. Везде уже говорят, что, путешествуя по нашим землям и усмиряя бунты, вы проявили себя как «мудрый и достойный муж, закаленный страшными испытаниями». — Советник помедлил, и углы его рта дрогнули в улыбке. — Я процитировал вам то, что уже записали в хронике. От себя я сказал бы, что вы справились достойнее, чем справился бы ваш почтенный отец в подобной ситуации. Он был прекрасным королем, но оставил бы за собой слишком много висельных веревок. Простите.

— Не извиняйтесь перед прежним королем, если уж льстите новому. — Дуан опять усмехнулся; этот человек ему явно нравился. — Я преклоняюсь перед моим отцом, но вы правы в том, что его нрав был горячее моего и он не простил бы подданным даже малейшее недоверие. Именно поэтому боги нарекли его Воителем, еще когда он издал свой первый детский крик.

— А вы — Сокол, потому что стараетесь смотреть на ситуацию сверху?

«Я Сокол, потому что на „Лассаре“ невозможно было оставаться птенцом». Но Дуан не произнес этого вслух, а только ближе придвинул к себе бокал.

— Стараюсь по мере сил. Надеюсь, — он перевел разговор, — вы не против, что мы обойдемся без слуги, который пробовал бы каждое блюдо здесь и разливал нам вино? Насколько мне известно, при нашем дворе за последние пятьдесят Приливов никого не отравили.

— А вы так хотите быть первым?

Под несколько обеспокоенным взглядом Дуан отвел за ухо прядь волос, взял вилку и без особых церемоний подцепил с длинного блюда самый большой кусок жаркого из кролика.

— Это избавило бы меня от множества проблем вроде необходимости присутствовать на балах, — философски заметил он, с трудом сдерживая желание сразу сунуть великолепно пахнущее мясо в рот. — И не говорите, что вас самого это не вдохновляет. Налить вам?

На самом деле один из его перстней, украшенный овальным сильбурром кроваво-красного цвета, имел крайне занятное свойство: камень темнел, если поблизости от владельца был яд. Подобные вещи носили почти все сагибы и сановники Заморья, где ядов знали больше, чем сладостей. Перстни с этим же мудрым камнем дарили своим фаворитам и фавориткам, женам и мужьям, любовникам и любовницам — чтобы их не отравили те, кем дорожат меньше.

Дуану, как и каждому в команде «Ласарры», посчастливилось получить такой подарок в благодарность за спасение дочери одного из светлых жрецов. Ту историю, стоившую жизни паре славных парней, он вспоминать не любил, но перстень носил, не снимая. Отличить сильбурр от такого же красивого, но бесполезного сильданна, какие носили богачи Морского Края, было почти невозможно. Сейчас, берясь за графин и аккуратно разливая вино, Дуан украдкой покосился на перстень. Тот хранил цвет полной умиротворенности. Передавая кубок, Дуан заметил:

— К тому же, будь при дворе знатные отравители, вас бы давно прихлопнули, уж простите.

— Возможно. — Кеварро опустил взгляд, но даже это было исполнено достоинства. — Мой народ не любят. Мое появление не обрадовало никого в обоих полусоветах.

— Почему же отец взял вас?

— Раньше я был послом, затем меня рекомендовали ко двору. Король Талл Воитель, да хранит нас его сиятельный взор, захотел понять наш народ чуть лучше, иначе вряд ли отменил бы запрет нам селиться по вашим территориям. В последние Приливы он вообще пересмотрел многие свои старые решения. И…

— И все же он по-прежнему ненавидит пиратов? — неожиданно для себя спросил Дуан. — Я видел виселицы на площади. Неужели ему не надоела эта ерунда?

Советник посмотрел ему в лицо, не переставая плавно крутить в пальцах кубок.

— Да. Пираты все еще вне закона. В последние Приливы он особенно искал одного. — Глаза чуть сузились и ярко вспыхнули. — Говорят, в водах Альра’Иллы он почти и не бывает, больше в Заморье и близ Гоцугана. И говорят, другие зовут его Капитан Два Лица. Ду-ан, так это произносится.

— Я его не помню, хотя старые вояки отца мне о многих говорили. Он был, когда я еще не… исчез?

Дуан спросил это ровно, но внутри все начало мелко подрагивать. Не думал он, что так скоро услышит о себе.

— Нет, он сравнительно молод. Кажется, его кличка, а может, фамилия — Тайрэ. Он капитан баркентины «Ласарра», это судно гильдии Волков, говорят, очень быстрое и ловкое. Ходило, еще когда ваш народ воевал с нашим, и… впрочем, вряд ли вам интересно так долго говорить о пиратах.

Дуану пришлось кивнуть и поднять кубок.

— Что ж. За то, чтобы пираты поменьше беспокоили наши воды.

Советник повторил его движение.

— Скорее всего, так и будет. Пиратам не войти в этот город так, как они входят в другие.

«Они уже здесь, умник. И с одним из них ты пьёшь».

Подумав так, Дуан улыбнулся уголками губ. Чаши, соприкоснувшись, тихо звякнули.

6 ПОДАРОК

Ужин прошел в оживленной беседе, из которой Дуан многое почерпнул. Советник Кеварро был одного с ним возраста, но, как с некоторой завистью отметил новый король Альра’Иллы, обладал куда более зрелым и рациональным складом ума. О сдержанности свидетельствовали аккуратная речь и манеры, о наблюдательности — вроде бы мимолетные, но неизменно меткие замечания о тех или иных придворных. Правда, даже эти замечания нуц, по-видимому, не привыкший мести языком, выдавал неохотно. Вино его особенно не разговорило. Тем не менее Дуан был весьма доволен состоявшимся знакомством и надеялся его продлить. Уже у дверей кабинета, прощаясь, он положил руку советнику на плечо и вкрадчиво спросил:

— Как вы думаете… каков мой дальнейший план? И мой первый шаг по управлению страной?

Нуц посмотрел ему в лицо и плавно пригладил волосы.

— Смею предположить, что он связан с принцессой Розиндой. А также… — в интонации послышался сдержанный смех, — смею предположить, что он провалится.

Дуан, вовсе не ожидавший правильного ответа, хотя и надеявшийся на него, вскинул брови с веселым удивлением. Это истолковали верно.

— Маара Розинда любит свободу.

— Знаете, та’аш, я тоже ее очень люблю.

Он произнес это помимо воли, ощущая, что настроение мгновенно портится. Нуц не сводил с него глаз и неожиданно ободряюще улыбнулся.

— Светлые боги всегда благоволили вашему роду. Вполне возможно, ваш шаг будет хитрее, чем я жду, или что этот шаг придумали не вы, а Вистас, и тогда…

— Тогда бальный зал надо украшать зелеными драпировками, чтобы задобрить его, — рассмеялся Дуан. — Рыжий Бог любит зеленый цвет, а вот я терпеть не могу. Ладно… я и так отнял у вас много времени. Доброй ночи, та’аш Кеварро.

— Доброй ночи. И… можно одно… наблюдение?

— Приму с превеликой радостью.

Нуц улыбнулся еще раз, чуть шире, так, что слегка обнажились заостренные зубы.

— Она слишком похожа на вас, ваша светлость.

— Принцесса? — спросил Дуан без особого удивления, скорее с тоской.

Советник, уже направившийся вперед, обернулся и кивнул. Он, судя по лицу, явно хотел прибавить что-то еще, когда…

— Лови ее!

— Держи!

— Вот скотина!

Сочные голоса часовых звучали так громко и раздраженно, что нуц, отскочивший в сторону, едва ли не попытался слиться с темным гобеленом на стене. В тот же миг мимо его длинных ног пулей пронеслось что-то маленькое, истошно верещащее и весьма знакомое. Дуан узнал безошибочно: это была свинья с поросшей особенно густой темной шерстью спинкой. В левом ухе то и дело посверкивало серебряное колечко.

Небольшой поросенок, видимо, только что взлетевший по лестнице, вовсю перебирал короткими конечностями и целеустремленно мчался прямо на короля. Двое взмыленных часовых и не менее взмыленный начальник караула с гербом через всё сюрко летели следом — чуть менее споро, размахивая клинками и наступая друг другу на плащи.

— Сто-о-о-ой!

— Стой, тебе говорят!

Дворцовая Стража — самое условное из всех военных подразделений Альра’Иллы — вообще не была привычна к бегу, поэтому, как всегда, компенсировала недостаток скорости зычным ором, от которого любая другая свинья давно бы свихнулась… кроме Плинга. Дуан прекрасно это знал. Животное затормозило возле королевских сапог и вскинуло круглое рыльце с торчащими клыками. Дуан, быстро наклонившись, подхватил поросенка на руки и шагнул вперед.

— Что тут происходит, хотелось бы мне знать? Почему шумим?

Стража тоже застыла, разглядев короля; как по команде, мужчины опустили оружие. Дуан сделал еще пару ленивых шагов, и три руки разом взметнулись в почтительном приветствии.

— Ваша светлость!

— Мы!..

— Дай я скажу, недоумок!

— Сам недоумок!

— Заткнули пасти, — отрубил начальник караула, выступая вперед и старательно втягивая живот. Мужчина с любопытством таращился на поросенка, блаженно замершего у Дуана в руках. — Как вам известно, мы проверяем королевские подарки от…

— Мне не известно, — с некоторым удивлением перебил Дуан. — Какие подарки? Почему я слышу об этом впервые?

Начальник караула обеспокоенно заерзал и обернулся, но на этот раз часовые — здоровенные лбы примерно возраста Дуана — порадовались приказу заткнуться. Они молчали, стоя навытяжку, не моргали и, может, не дышали. Мужчина вздохнул, безропотно принимая этот пинок богини судьбы.

— Видимо, советник по Безопасности не успел поставить вас в известность, ваша светлость, а до этого вы очень спешно отбыли… Народ уже давно несет к главным воротам замка все, что, как считает, может вам понравиться. В знак радости от вашего возвращения. Шубы… кристаллы соли… самоцветы… в прошлый Вэн, первый день после вашего отбытия, был рыбный пирог, но…

— Полагаю, его давно уже нет, — слабо усмехнулся нуц, успевший отлепиться от стены и приблизиться.

— Полагаю, та’аш Кеварро прав, — не сдержал смешка и Дуан.

Часовые потупились: вероятно, в Вэн коробки проверяли как раз они. Начальник караула, видимо, решил выручить подчиненных и поэтому продолжил:

— А еще украшения, кинжалы, стулья, горшки — ночные и обычные… чего только нет, мы все аккуратно составляем в специальной комнате для вас, кроме…

— Кроме съедобного, — все же решился и пробасил один из часовых, повыше и черноволосый. — А то вдруг вы это…

— Благородная жертва — не дать мне отравиться, — одобрил Дуан и негромко прошептал, покосившись на Кеварро: — Или отожраться.

Советник в ответ на последнее слово удивленно вскинул брови, и Дуан прикусил губу. Все время говорить только придворным языком было просто невыносимо, особенно если выпить за ужином. Хмурясь, Дуан возобновил свой допрос:

— А что это? — Он слегка встряхнул поросенком, отнесшимся к этому с полным равнодушием. — Вы загнали беднягу ко мне на этаж, потому что приравняли к съедобному? Вы не видите, что на нем ошейник?

…Из самой лучшей заморской кожи, с самоцветами, Дарина выбирала. От взгляда не укрылась и просунутая под ремешок аккуратно свернутая записка. Дуан спешно принялся чесать это место — так, чтобы постоянно прикрывать кусочек бумаги ладонью. Поросенок довольно захрюкал и заерзал. Дуану уже не терпелось разогнать к шан’ всех собравшихся, чтобы прочитать послание.

— Ваше величество, прислали совсем недавно. В коробке что-то возилось, мы открыли, а оно вылезло и… — Начальник караула развел руками.

— И ни один из выставленных на наших лестницах караулов не смог изловить такую маленькую свинку? — любезно уточнил Дуан, который про себя благодарил за это обстоятельство всех Светлых, Темных и Переменных богов.

Два часовых как по команде бухнулись на колени.

— Простите! — провыли две могучие глотки.

По напрягшемуся лицу начальника караула догадавшись, что он собирается присоединиться, Дуан спешно помотал головой и улыбнулся.

— Что вы, право… я абсолютно уверен, что моя стража с легкостью задержит любого врага. — Он покосился на почтительно кивнувшего советника. — То, что вас не учили ловить свиней, нельзя ставить вам в вину. Встаньте же.

— А плети? — приглушенно спросил второй из часовых, отрывая веснушчатое лицо от пола.

— Какие плети?

— Отец ваш…

По тан побежала неприятная дрожь. Догадавшись и без продолжения, Дуан топнул ногой.

— Пока я здесь, никого из моей стражи не будут стегать фенгами. В конце концов, это непрактично. Как вы потом будете стоять на карауле? Свободны!

Часовые неуверенно поднялись, переглядываясь.

— Как вас зовут? — уточнил Дуан.

— Это Торн и Ронг, — спешно ответил за них начальник караула.

— А вы?

— Оджест Лиин. — Мужчина уже в третий или в четвертый раз поклонился. Небольшой живот ему явно мешал.

— Хорошо. — Наблюдая, как часовые отряхиваются и выпрямляются, Дуан напутствовал их: — Можете забрать все съедобное, что сегодня прислали. Кроме вина, вино мне. И свинью я тоже оставляю себе, она мне нравится. Доброго вечера.

Когда после еще пары довольно бурных благодарностей стража удалилась на лестницу, снова наступила тишина. Дуан посмотрел на Кеварро. И оба одновременно громко засмеялись.

— Знаете, советник, мне все чаще кажется, что за десять Приливов я ни капли не вырос, — наконец произнес Дуан, качая головой.

— Может быть, это и к лучшему для мирного времени, даже если вы и правы. Вы уже получили в народе очень хорошее прозвище.

Дуан внимательнее оглядел его и прищурился.

— У вас руки дрожат. За ужином я вроде бы такого не заметил. Вам дурно, или вы слишком давно пьёте?

Нуц быстро сложил черные ладони на груди. Дуан выжидательно, с некоторым беспокойством склонил голову, давая понять, что ответить — это приказ. Советник потупился, потом все же открыто взглянул ему в лицо.

— Меня пугают резкие громкие звуки, ваше величество. С… давних времен. Я люблю тишину.

— Вот как? — Дуан грустно улыбнулся. — Это многое объясняет. Надеюсь, мое шумное общество вас не измотало.

— Что вы. Я говорю о стуке доспехов, лязге оружия и прочем подобном. Вероятно, это какая-то травма детства, мне говорили, однажды я чуть не попал под карету, вылетевшую из-за угла. Иногда я даже… — Кеварро скривился, — начинаю заикаться. Ваша почтенная сестра всегда считала это достойным поводом для смеха.

— А отец? — уточнил зачем-то Дуан, продолжая медленно почесывать поросенка за ухом.

Нуц поправил чуть растрепавшиеся волосы. Пальцы по-прежнему подрагивали.

— Нет. Никогда.

— Как странно…

Пришедшие на ум мысли и воспоминания не были особенно приятными, и Дуан решил поскорее их прогнать.

— Желаете вина для успокоения тан и рассудка? У меня найдется запас.

— Нет, благодарю. — Советник поклонился. — Мне еще нужно добраться до дома. Доброй ночи, ваше величество… Кстати, вы уверены, что вам правда нужна свинья?

Дуан задумчиво посмотрел на поросенка. Поросенок посмотрел на него и дружелюбно дернул всеми четырьмя лапами.

— Несомненно. Она мне просто необходима. Ах да… — уже направившись к двери кабинета, Дуан небрежно бросил, — мне рано еще давать прозвища. Особенно такое, как то. Его надо заслужить.

Милосердный.

— Оно в каждом вашем поступке. По крайней мере, пока.

Дуан резко развернулся, но Кеварро уже шагал к лестнице.

— Спасибо, — негромко сказал новый король Альра’Иллы и быстро закрыл за собой дверь.

* * *

В кабинете он устало рухнул в ближайшее кресло. Плинг выскочил из разжавшихся рук и забегал по помещению, по-собачьи обнюхивая его углы и ножки мебели. Свечи почти догорели, некоторые погасли, и поросенок, покрытый короткой шерсткой, периодически сливался с особенно темными предметами. Достаточно с его точки зрения осмотревшись, Плинг задрал голову к еще не убранному столу и требовательно стукнул ногой по полу. Спохватившись, Дуан встал, взял оттуда блюдо с почти не тронутыми тушеными овощами и поставил на пол.

— Уверен, тебе надоело сидеть в ящике.

Раздалось довольное чавканье. Дуан присел на корточки напротив.

Эту свинью он впервые встретил примерно при таких же обстоятельствах, как сегодня: она целеустремленно удирала по палубе от Вокнаса, корабельного кока, бывшего грабителя Заморья, неизвестно где подцепленного Тайрэ. Тогда Плинг тоже несся и тоже визжал, а налетев на нового капитана «Ласарры», совершенно осмысленно остановился. И он не ошибся: Дуан не дал животное, небольшое и жилистое, в обиду. На тот момент — в основном, потому что его все равно едва хватило бы даже на нормальный бульон.

Со временем Дуан привязался к Плингу: для животного он удивительно неплохо соображал. Поросенок легко научился носить записки, мог пролезть в самую маленькую дыру со взрывчаткой в пасти и оставить ее в нужном месте. Нюх у него тоже был неплохой. Плинг стал не только любимцем Дуана, но и довольно ценным членом команды; больше никто уже не думал его есть. А сам Капитан Два Лица, возвращаясь в Альра’Иллу, знал, что сильнее всего он будет скучать по трем существам с «Ласарры». Двум людям и одной свинье.

Вспомнив о записке, Дуан запустил пальцы за кожаный ошейник, выцепил совсем маленький листок бумаги и медленно его развернул.

Не унываешь, королевская задница? Нос по ветру, мы с тобой и почти всегда пьем именно за тебя! Выше нос, гаденыш, я непременно найду способ в скором времени с тобой повидаться. Скучаю. Люблю. Жди. Д.

Здесь мелкий остроугольный почерк сменялся крупными тяжелыми буквами.

Команда в порядке. Ждем возвращения. Не увлекайся короной, Дуан, такой досуг не бывает безопасным. Удачи тебе. Б.

Дуан с тяжелым вздохом свернул послание. Он ничуть не сомневался в том, что Дарина скучает по нему так же, как он по ней, она этого никогда не скрывала. А вот Железный, одобрение которого он так надеялся заслужить… как всегда. Сухие указания и сведения. Не сказал ни о «Милосердном», ни о других достижениях. А ведь вряд ли мог не знать.

Впрочем, нельзя было забывать, что, сколько бы времени ни прошло, писанина давалась ему тяжело, странно, что вообще сподобился. Дуан улыбнулся, отошел от продолжающего ужинать Плинга, завалился на застеленную кровать и прочел послания самых родных членов команды еще раз.

Красный фонарь. Горы просветленных

Нового капитана постепенно приняли, хотя это и стоило Дуану немалых усилий. Впрочем… наибольших усилий ему стоило вообще существовать без напутствий, советов и упреков своего наставника. Без его поддержки и понимания: в случае чего плечом к плечу всегда встанут.

Тайрэ не рассказал, куда именно направится, неясно было, как он, находясь в таком плачевном состоянии, вообще сможет куда-то дойти. Дуан боялся за его раны, которые могли начать гноиться без постоянной обработки снадобьями. Боялся, что Моуд занесёт Тайрэ в вольный город, королевство или станище, где команда «Ласарры» в розыске. И вспоминал все больше и больше тех, кто хотел за что-либо отомстить старому капитану и мог уже идти по его следам.

Вряд ли Тайрэ готов был сразиться с дюжиной противников и победить, как раньше. Да могла ли вообще идти речь о сражениях? Проблематичным для него стало теперь одеваться и есть; деревянные и железные протезы, даже лучшие, с самыми хитрыми удобными наконечниками, не были к этому достаточно приспособлены. Они требовали огромной ловкости в обращении и долгой привычки. Простое застегивание пуговиц или набивание трубки давалось не всегда и не сразу. Дуан часто замечал, как капитан стискивает зубы, раз за разом повторяя одно и то же действие, пока оно не получалось. Замечал, но, встречаясь глазами, отворачивался. Он быстро перестал предлагать свою помощь, как и остальные. Команда знала: беспомощность — единственное, чего Тайрэ себе никогда не позволит. А за попытки навязаться — убьёт.

В тот день, провожая взглядом фигуру в теплом плаще, Дуан мысленно прощался навсегда. Он, в отличие от большинства на «Ласарре», приблизительно знал, что за земли простираются за королевством Нир. Вернее, он знал, что земель как таковых там нет.

Сначала — многие и многие дэлетры[4] лесистых Диких Холмов. На холмах приютились редкие бедные поселения, которые с Морским Краем роднит только общий материк и которые не принадлежат ни к одному из существующих здесь государств. Останки Цивилизации Общего Берега, жалкие покинутые обломки, когда-то политые кровью слишком обильно. А дальше — за ними — Силльская Цепь. Вотчины горного народа, пиролангов.

Дуан знал: те, кто зовет себя горными людьми, надменно обособились еще на закате Цивилизации: когда загремели Войны За Веру. Ограждаясь от соседей, пироланги обвалили и уничтожили почти все перевалы, по которым можно было добраться до их городов, оставили лишь несколько самых крутых и насмешливо называли их дорогами храбрецов. Дуан назвал бы их скорее дорогами смертников: настолько легко там попасть под лавину, сорваться в ущелье. Впрочем, от пиролангов вполне можно было ждать подобного чудачества.

Внешне могучий, заросший белой шерстью, красноглазый народ напоминал разумных созданий куда меньше, чем белокожие кхари и черные нуц. Вместе с тем обосновавшиеся в горах существа куда ближе красивых собратьев стояли к богам — Светлым, Темным и Переменным. Возможно, боги избрали их именно за уродливость, а возможно, потому что холодные горные города были лучшей точкой соприкосновения с небом, чем равнинные — разнеженные, балованные теплом. Так или иначе, счастьем для любого «нижнего» королевства было иметь своим верховным жрецом пироланга. Молитвы их неизменно находили ответ, выражавшийся в победах, удаче, исцелении, плодородии. Пиролангами были и три последних жреца Альра’Иллы.

Не только связь с небом неизменно выделяла горный народ и пробуждала жадное любопытство двух других. Те, кому удавалось побывать на пиках Цепи, рассказывали о высотных городах с белыми как снег крышами и разветвленной системой горно-речных дорог, о летающих по небу подобиях лодок и безлошадных каретах. О лекарствах, за день побеждающих недуги, неизлечимые у Моря, и о библиотеках, которые размерами превосходили королевские дворцы. Все это было наследием ушедшей Цивилизации, сбереженным мирным, мудрым народом. Неслучайно верховной в пантеоне горных людей считалась Дио’Дио — карликовая желтоглазая богиня знаний, полукровка нуц. Да, пироланги обожали книги, это было едва ли не единственным, что они покупали у своих «нижних» соседей наравне с другими произведениями искусства. В остальном, замкнутые и нелюдимые, они не покидали дом.

Немногие, что оставили Цепь и поселились ниже, с охотой расписывали в болтовне родные места, но не могли объяснить природу своих изобретений. Дуан, пообщавшись с несколькими такими, постепенно сделал вывод, что большинство сами ничего не знают. В Силльских городах, как и везде, видимо, были свои посвященные и просветленные. А посвященных и просветленных вообще редко можно подманить кружкой выпивки, к какому бы народу они ни относились.

Дуан не раз гадал, зачем Багэрон Тайрэ — без рук, без сопровождающих, даже без карты — решил покинуть команду именно в диком лесном порту, и почти неизменно все догадки сводились к одной, самой страшной. Он ушел умирать. Да, с течением Кругов Дуан почти перестал заменять это простое слово выражением «последний сон», потому что на самом деле оно совсем ничего не меняло.

Часто Дуан спрашивал Дарину, взывая к ее слабому дару ясновидения. Но Черный Боцман лишь устало покачивала головой и отмахивалась; кажется, она боялась. Да, она наверняка боялась увидеть то, что Дуан повторял только про себя, особенно когда ему снились кошмары. Багэрона больше нет.

Три Прилива. Три Прилива Дуан доказывал, что может заменить того, кого заменил. И в то время как команда постепенно начинала верить в это, сам он разуверялся всё больше. Даже загремевшее вскоре над морем Шиин громкое прозвище, Капитан Два Лица, не вызвало почти никаких гордых чувств. У сбывшихся желаний есть дурная привычка терять вкус.

Дуан знал, что не смирится. Он даже не занял капитанскую каюту: она так и стояла запертая, напоминая соляную гробницу. С красивой мебелью, с оставленной в креплении у стола недочитанной книгой, с клинками, скрещенными на стене. Новый капитан заходил туда лишь иногда, чтобы бросить взгляд и отступить, быстро повернуть ключ и отправиться в трюм за выпивкой. Он увидел лишь пятнадцать Приливов, когда этот корабль стал его домом. Но иногда Дуану казалось, что он жил здесь всегда. Иначе почему с уходом всего одного человека, который этот дом дал, большинство вещей потеряли смысл?

— Наш молодой капитан славный!

— За Дуана!

— Капитан Два Лица!

— Старик Тайрэ был бы доволен!

Стоило Дуану во время празднования какого-то удачного дельца услышать это, как он рывком поднялся из-за общего стола и вышел прочь. Потому что желание прострелить башку старому коку стало слишком острым. Был бы доволен. Был бы.

Дарина поняла: подошла и долго стояла рядом, положив голову Дуану на плечо. Голая, черная, совершенно не дрожащая от холода и такая же несчастная, как он сам. Они обнимали друг друга и молчали. Как всегда, когда им становилось невыносимо на этом одиноком борту.

Дуан взял тогда старый круглый фонарь из красного стекла и повесил на один из канатов. Он всегда так делал раньше, когда они с капитаном шли на баркентине вдвоем и когда тот отправлялся куда-нибудь, оставляя принца. Тот старался поднять фонарь повыше, чтобы «Ласарру», не выделявшуюся среди множества судов ни формой, ни носовой фигурой, проще было найти.

…А через несколько дней команде, которую, видимо, выдал кто-то из прежних врагов, устроили засаду в захолустном городке на Гара-Гола, куда «Ласарру» завели для замены парусов.

В окружение прямо в безлюдном порту попали Дуан, Дарина и еще восемь человек. Атаковавшие принадлежали к гильдии Крыс, к команде, давно прельстившейся быстроходным чужим кораблем и успевшей устроить несколько неудачных нападений на воде. Не каждая из тех Крыс имела даже пистолеты, но зато Крыс было много. В какой-то момент капитан «Ласарры» осознал: они проигрывают; на камнях набережной лежали уже трое своих. Это могла быть самая нелепая, неожиданная гибель. Но Рыжая Моуд снова вмешалась в происходящее.

…Они появились из густого, непроглядного тумана — огромный косматый пироланг и кто-то, почти не уступавший ему в росте, закутанный в плащ. Возможно, тоже из горных, хотя обычно они не носили одежды, тем более — настолько закрытой, равно как не носили тяжелых сапог и железных перчаток. Когда этот второй обнажил два длинных клинка, закруглявшихся к концам наподобие серпов, Дуану вдруг показалось… впрочем, он отсек эту мысль, не позволяя ей задержаться: слишком близко от горла была чужая сабля.

Двое переменили расклад за считаные швэ. Пироланг окончательно утвердил его, выпалив из какого-то длинного, похожего на тонкую пушку без колес, агрегата, который прежде крепился ремнями к шерстистой спине. Залп был огненно-зеленый. Крысы, никогда не отличавшиеся ни слабоумием, ни отвагой, отступили, скрылись в тумане так же неожиданно, как и появились, бросив убитых. Пираты «Ласарры», настороженно переглядываясь, сразу сбились в кучу: намеренно так, чтобы прикрыть от чужаков трех своих раненых. Доверяться сразу, пусть даже и тем, кто пришел на выручку, они не привыкли. Дуан стоял впереди и настороженно смотрел на пироланга и его спутника. Отогнанная во время боя мысль возвращалась — дикая, издевательская, становящаяся тем мучительнее, чем больше принц старался проникнуть взглядом под капюшон второго незнакомца. Дуан сделал вдох, поклонился и церемонно произнес:

— Мы благодарим вас. Кто вы? Почему вмешались?

Пироланг молчал, изучая всех и каждого поочередно с явным любопытством. Вместо его голоса прозвучал другой:

— Удивительно, что ты еще не забыл манеры, мой юный друг. Я был уверен, что эта должность быстро превратит тебя в свинью.

Человек стянул капюшон, и почти все пираты одновременно издали по возгласу разной степени содержательности и грубости. Перед ними стоял сам Багэрон Тайрэ.

Дуан сильно ошибся, когда пробовал предугадать его будущее. Капитан смог прекрасно постоять не только за себя, но случайно постоял и за встреченного на каком-то дохлом постоялом дворе пироланга. Тери, молодой жрец Дио’Дио, чуть не попал в плен к трем следопытам, разведывавшим путь в горы. Тери, несмотря на огромные рост и силу, не умел драться; мужество искалеченного незнакомого человека, пришедшего на помощь, настолько впечатлило жреца, что он по-своему выразил благодарность: предложил то, что для большинства чужаков до последнего сна остается мечтой. Тери пригласил капитана подняться на Цепь. Багэрон Тайрэ пробыл в белых городах три Круга, успев, как сам рассказал впоследствии, обучить фехтованию и рукопашной не один местный выводок. Теперь же вернулся. И сделал это так же эффектно, как делал всё.

— Недавно я увидел на нашем корабле красный фонарь, Дуан. Ты звал на помощь?

«Я звал каждый день». Но Дуан только сказал:

— У нас в трюме появилось три бочки хорошей висхи.

Он слышал, что голос звучит почти умоляюще, как не звучал уже очень долго. Тайрэ долго, внимательно смотрел своими бесцветными глазами и наконец кивнул.

— Славно.

Пираты, правильно истолковав этот короткий ответ, зашлись криками. Даже раненые, которые едва могли выдавить из себя хоть один звук, пытались выразить радость, простирая к вернувшемуся капитану дрожащие руки. И каждому он ее пожал.

То, что Дуан принял за перчатки, оказалось протезами. Такие у пиролангов изготавливались для любого, кто по несчастливой случайности лишался конечности. Тонкие механизмы, в точности повторявшие каждый сустав, каждое соединение костей и каждый нерв, быстро срастались с плотью, отличаясь от нее лишь серебристым цветом, повышенной прочностью и слабой чувствительностью. Для горного народа они были такой же обычной вещью, как лечебные пиявки — в Морском Краю. Эти руки из металла, благословленного дыханием самой Праматери Парьялы, были пронизывающе холодными, но двигались ловчее обычных. И обнимали крепче, в чем Дуан убедился в тот же вечер. Объятье, как и с прочими в команде, вышло недолгим и сухим, но Дуан уже достаточно повзрослел и понимал, что глупо просить о большем, тем более такими железками можно и сломать пару ребер.

— Без тебя было совсем не так. И я думал, это никогда не кончится.

Они затаились в тилманской гавани — под сенью статуй Венценосных Гигантов, держащих во тьме желтые маяковые фонари. Стояли на палубе вдвоем, а сзади все шумели так, точно гуляли на Приливной ярмарке. Орались песни, грохались кружки, топали сапоги, пьяно взвизгивали и хихикали женщины. Звуки сливались с плеском умиротворенного моря. Дуан слушал и пытался вычеркнуть три ушедших Круга — полностью, как вычеркнул когда-то жизнь во дворце. Казалось, он давно не дышал так глубоко. И даже взгляд в стылые глаза Гигантов — здешних королевских надгробий, выполненных в виде огромных статуй и по колено утопленных в заливе, — не устрашал.

— Останешься?

Тайрэ, громко постукивая по борту пальцами, усмехнулся.

— А ты что же, не распробовал власть, юный Сокол?

Так его не называли очень давно — с этой особенной, мягкой и одновременно требовательной интонацией. Дуан мотнул головой, неожиданно для самого себя пристально посмотрел наставнику в глаза и с расстановкой произнес:

— Ты нас не бросишь. Или я брошу в воду твой труп. Ясно?

Новый взгляд был острым как нож, но Дуан выдержал, только крепче впился пальцами в край борта. Тайрэ запрокинул подбородок к серебристому венцу Лувы и басисто расхохотался.

— Вижу. Распробовал. Еще как, — отсмеявшись, произнес он.

Теперь Дуан взглянул на воду, чувствуя, что у него горят уши. Но в своих словах он не колебался, они, как бы отвратительно и по-детски ни звучали, не были шуткой, уже не были. От целей Капитан Два Лица больше не отказывался, никогда. Рука Тайрэ легла на плечо.

— Ино, я не зря отдал корабль тебе, и, судя по тому, что я слышу, ты неплохо справляешься. Но если ты действительно хочешь, останусь. Раз уж… — что-то лукавое зазвучало в голосе, — ты так хорошо просишь. В конце концов, где еще мне бросить старые кости?

Они немного помолчали, прежде чем Дуан решился спросить:

— Когда ты уходил, ты… знал, что так будет? Пироланги, Цепь, посвященные и…

Он почувствовал холод: потому что пальцы крепко, даже болезненно сжались.

— Нет, Ино. Я просто уходил умирать и не желал, чтобы вы это лицезрели. — И тут же на сухих тонких губах снова появилась улыбка. — Но Рыжая ведь не слезет с нас, пока не отымеет всеми возможными способами. Правильно? По крайней мере, с меня она точно не слезет, я явно ей нравлюсь, как и она мне.

На этот раз по палубе «Ласарры» прозвенел уже их общий смех. А потом у Тайрэ удалось выпытать пару тайн о случившемся путешествии. И, слушая, Ино живо все увидел: то ли потому, что воображение подогрело вино, то ли потому, что у наставника был неплохой дар рассказывать истории, то ли потому, что над бортом слишком давно не звучал этот голос. А может, из-за всего вместе.

В Силльских горах всегда ветрено, всегда снег, правит бессмертный фиирт. Тайрэ привык, хотя лишь вторую сэлту живет здесь. Ночь особая; потом ее можно будет назвать новым началом. Или кончиной последней надежды, смотря как сложится.

Механические руки прирастили на закате. Операции пироланги делают именно в это время: верят, что, засыпая, Светлая Лува щедро выбрасывает нерастраченные за день живительные искорки. Больным помогает поправиться быстрее, а целителям дает силы, даже если оперировать приходится до рассвета.

«Постарайтесь поспать. Праматерь Парьяла благословила вас».

У женщин пиролангов, звероподобных и крупных, удивительно нежные глубокие голоса, Тайрэ отмечает это, даже постепенно проваливаясь в дрему.

«Спасибо, нам часто это говорят».

Он слышит это, хотя в комнате — тоже снежно-белой, вмещающей только койку, — один. Впрочем, привык и к такому.

…В Силльских горах вечная метель. Заметает все дороги, включая ту, по которой бывший капитан «Ласарры» попал в неизведанные горы. Ему просто повезло: Тери, чуть не погибший на Диких Холмах из-за собственного любопытства, твердо решил отдать долг. Хотя, казалось бы, зачем им, непостижимым горным, помнить о долгах перед одичалыми жителями Морского Края?

Проезжая через кордон мимо двух еще более грузных и мрачных пиролангов, Тери не сказал ни слова, но стража без вопросов пропустила выше. Оказалось, этот народ давно не карабкается «перевалами храбрецов». Пироланги пользуются незаметными тросами и подвесными кабинками, просят часовых поднять или опустить, так, что об этом вряд ли возможно узнать. А еще…

«Мы обычно не говорим меж собой, Багэрон Тайрэ. Мы молчим. Молчим друг другу в голову».

Это тоже сказал тогда Тери, точнее, не сказал.

— То есть, вы вправду все читаете мысли?

Они едва ступили в небольшой, чуть шире кладовки, хлипкий ящичек, вынырнувший из сугробов, и сели на подушки. На вопрос пироланг кивнул. Грубое лицо изобразило улыбку, обнажились крупные зубы. Отталкивающее зрелище, но бывший капитан «Ласарры» привык.

«Я тебя предупреждаю. — Тери посерьезнел. — Там, куда мы идем, все будут молчать. Переводить первое время буду я, потом научишься сам, это быстрое уменье, меня ведь ты уже понимаешь. А пока постарайся не давать сородичам слушать, о чем молчишь. О… тех, кого ты покинул, о ком жалеешь. И о себе. Понимаешь? Ты должен быть отрешён. Твоя тан должна быть ледяной. Нет. Железной».

Тайрэ запомнил это слово. Оно помогло и взглянуть в глаза посвященным, и молчать с ними, и вынести операцию: когда срезали гнилое мясо, когда ломали кости, когда заменяли другими — крепкими, но мертвыми. Когда жегся расплавленный металл, выпуская тоненькие щупальца-сосуды, жегся — и тут же промораживал, врастая в плоть.

…Тайрэ повторяет слово и в эту ночь, лёжа в пустой комнате с чужими голосами. «Железный». Он чувствует: ему это подойдет.

Так вскоре и окажется.

…А его молчание никто не услышит, как не слышали никогда, — Ино это знал. Не слышат даже теперь, когда старый капитан вернулся к команде, а Тери — удивительный образец живости в своем строгом семействе — увязался следом, чтобы стать пиратом. Но, стоя вот так, вдвоем на палубе, Ино вроде бы все-таки услышал.

— А Тери научит нас всем этим штукам? — спросил он наконец.

Тайрэ только усмехнулся.

— А кто из наших лбов обучаем? Ты, что ли? — И, прежде чем Ино бы насупился, объяснил уже серьезно: — Мой принц, когда-то мир был таким тихим и ясным, что молчать друг для друга умели все. Теперь не умеет почти никто. Молчание больше не язык, оно — лишь дань осторожности или трусости. Представляешь, спустился я с гор — и забыл все, чему научился. Только и болтаю, и Тери тоже скоро начнет болтать.

— Правда?..

Тайрэ тяжело уставился на него исподлобья.

— Что?..

Наставник продолжал смотреть.

— Что? — Ино осторожно оглядел себя. — Ты злишься? Или я облился вином?

Тайрэ выдохнул и встряхнул лохматой головой.

— Вот именно, ничего. Ты не понял, что я только что… ммм… говорил тебе.

— Зато, — Ино все же решился и улыбнулся, — я понял, о чем ты молчишь.

— И о чем же?

— О нас. О корабле. О возвращении.

«О том, что шершавая древесина штурвала — снова продолжение твоих рук.

О холодном стекле бутылки с мутновато-жемчужной, крепкой висхой.

О капризных волнах, переливающихся через борт во время шторма.

И о пряном табаке, рассыпающемся в пальцах и зажигающем в горле огонь.

Я бы тоже молчал. Я не отдам это никому, никогда».

Всего этого — слишком слезливого, высокопарного, наивного — он не прибавил, но хватило и начала. Тайрэ улыбнулся и ответил с долей задумчивости:

— Хм… а может, у тебя в роду затерялись пироланги, юный Сокол?

И оба они засмеялись снова.

* * *

Тайрэ так и не согласился стать капитаном вновь. Впрочем, он и не бездействовал: с успехом применял свой блестящий ум, продумывая каждую планирующуюся операцию, изучал карты и, конечно же, не упускал хорошей заварухи со всеми вместе. Вскоре он даже обрел новое прозвище среди пиратов, их врагов и друзей. Прежнее было — Седой, новое — конечно же, Железный.

И теперь капитан Железный снова стоял у штурвала своей «Ласарры». А капитан Два Лица, король Альра’Иллы, ясно видел это во сне.

«Я просто уходил умирать».

Здесь, в душном дворце, на этой кровати, Дуану вдруг показалось, что он сделал то же самое.

ЧАСТЬ 2. ПОКА ПЫЛАЮТ КОСТРЫ

1 СТАРЫЙ КЛЮЧ

К концу сэлты — последней перед Большим Отливом — собрали все урожаи с сельских полей и все налоги с городов. Теперь можно было предаться праздности, не утруждать себя ничем, кроме выбора увеселений, которые захочется посетить, и бесплатных угощений, которые захочется съесть. Альра’Илла, обретя нового короля, с радостью и облегчением позволяла себе этот блаженный отдых.

Проезжая верхом по улицам и площадям, Дуан видел: они чистятся, принаряжаются, зарастают — пестрыми гирляндами, вазонами поздних цветов, лентами. Цепи мелких колокольчиков, натянутые от крыши к крыше, позвякивали над головами прохожих. Стены и двери завешивались гобеленами, тканными из влагоустойчивых ниток. Гобелены в большинстве своем были голубые, с ликами Рыжей Моуд, покровительствовавшей морю. Чуть реже встречались и зеленые полотнища, с которых смеялась Вирра-Варра — оленерогая светловолосая богиня природы, Странница Меж Мирами, обыкновенно сопровождаемая стайкой священных пятнистых зайцев.

Набережная тоже оживала; туда несли все больше соломы, хвороста, сухих листьев и поленьев, готовясь к ночам Отливов. Каждый старался подкинуть в общие кучи хотя бы пару веток от себя богиням в дар: обе, особенно босоногая Вирра-Варра, любили веселье. Листья складывались отдельными горками, и в них вовсю резвились дети, влюбленные, а также некоторые пьяницы.

Накрытые от дождя громады розжига вскоре почти загородили вид на море, но Дуан догадывался: хватит их в лучшем случае на пять из девяти ночей. Альраилльцы жгли слишком много костров на сэлту Большого Отлива, потому что почти никого празднества на обнажившейся гальке, с прыжками через огонь, танцами и песнями не оставляли равнодушными. Костры всегда тянулись вереницами в несколько рядов, на многие дэлетры побережья, до самых границ.

К счастью для Дуана, организация мероприятий полностью лежала на плечах соответствующего ведомства. Личное королевское участие свелось к проверке и подписи денежных запросов, утверждению дополнительных охранных нарядов и проведению предпраздничной амнистии для мелких преступников, среди которых, конечно же, оказалось много пойманных еще при Талле пиратов. Не требовалось продумывать ни досуг для столицы в целом, ни даже для дворца. «Пусть идет, как идет». Позволив себе это решение и положившись в мелочах на старшего церемониймейстера Вейга и его помощников, Дуан расслабился.

Утро Вэна — первого дня сэлты — началось съездом знатных гостей. Звуки лошадиного ржания и скрипа многочисленных колес разбудили Дуана, хотя раньше его, привычного к любому шуму, не будило во дворце ничего. Но слышимые звуки по громкости не уступали тем, с которыми команда «Ласарры» травила снасти, ставила паруса и катила пушки, а может, даже превосходили их.

Покачиваясь и зевая, Дуан вышел на свой балкон и оглядел внутренний двор. Здесь было пусто — звуки, кажется, доносились из другого, смежного, скорее всего, прямо из главного, а разбавляли их звуки из конюшенного. Дуан еще раз зевнул и сонно посмотрел вниз: там его все же привлекло почти незаметное движение.

Балконы в королевском флигеле располагались ступенчато: верхний из шести был меньше других, под ним выступал второй, под вторым — третий, и так — донизу. Нижний напоминал скорее просторную веранду, где некоторые прежние короли любили собирать вечерами гостей. Талл Воитель владел всеми этажами флигеля; так осталось даже после смерти его супруги, исчезновения сына и переселения принцессы Розинды в женское крыло. Вернувшийся Дуан облюбовал только шестой этаж, на котором жил и в детстве. Остальные пять он отдал «под лучших гостей», правда, предоставил советникам Внешнего ведомства самостоятельно определять, какие гости — лучшие. Один такой гость, по-видимому, уже обживал покои.

На балконе прямо под балконом Дуана, облокотившись на перила, полубоком стоял юноша. Он оделся довольно тепло для Альра’Иллы, по крайней мере, сине-серая рубашка была соткана из плотной ткани, а сапоги — приспособлены скорее для снегов и грязи, чем для аккуратных набережных. Кто-то из стран с длинным фииртом, не иначе, и особа знатная: одежда выглядела дорогой.

Видимо, услышав шум, незнакомый принц задрал голову и удивленно уставился на всклокоченного соседа сверху. Волосы у юноши были светлые, длинноватые и прямые, а кожа бледная, даже скорее белая, хотя и с легким здоровым румянцем на скулах, выдающим привычку к жизни на воздухе. Дуан в очередной раз зевнул, помахал рукой и, развернувшись, пошел спать дальше.

Когда он проснулся повторно, Лува поднялась еще на пару ступеней. Снаружи продолжали шуметь, и теперь шум приблизился, влившись и в королевский двор тоже. Дуан примерно догадывался, что последние гости должны прибыть не раньше, чем после обеда, а первые — учитывая известную привычку местной знати путешествовать отнюдь не налегке, — вряд ли обустроились. Поэтому он отдал распоряжение принести завтрак прямо к себе в покои. Между делом он подумал, что не отказался бы от компании Кеварро или Розинды, но советник мог вовсе не прибыть сегодня во дворец, а сестра всячески демонстрировала прохладность в последние дни и вряд ли сменила гнев на милость.

Дуан опять вышел на балкон и посмотрел вниз. Юноши там не было, да и вообще вблизи не обнаружилось никого.

— Значит, ты — мое единственное общество, — грустно сообщил Дуан Плингу.

Поросенок миролюбиво хрюкнул. Он не особенно возражал.

Громкий стук в дверь раздался, когда Дуан уже пил кофе, а Плинг вовсю уплетал кремовое пирожное. Ожидая чего, вернее, кого угодно, Дуан поднялся, прошел несколько сквозных комнат и, отодвинув длинный засов, выглянул в коридор.

— Чем я…

Никого не было, только на дальнем конце, возле лестничного спуска, как обычно виднелись силуэты часовых. Торн и Ронг одновременно повернули на голос головы.

— Что-нибудь не так, ваша светлость?

— Или что-нибудь нужно?

Небритые физиономии светились энтузиазмом. Торну и Ронгу, конечно же, льстило, что Дуан повысил их, поставив в постоянный караул на свой этаж и освободив от необходимости охранять что-либо другое, кроме своей «сиятельной персоны». Они вряд ли догадывались, что «сиятельная персона» сделала это, чтобы иметь возможность как беспрепятственно покидать покои, так и принимать гостей, которых во дворец не приглашали, если такие гости объявятся. Двое сменщиков Торна и Ронга были примерно такими же недалекими, зато такими же преданными.

— Нет, все в порядке! — отозвался Дуан, отсалютовав им. — Много гостей понаехало?

Кстати, еще «сиятельная персона» ценила в стражниках равнодушие к своей несколько замусоренной и очищаемой с большим трудом речи: обе физиономии так и остались непроницаемо радостными.

— Куча! — откликнулся Торн. — Всё провоняли своими духами.

Дуан, поколебавшись, уточнил:

— А кто живет подо мной?

Часовые переглянулись и пожали плечами.

— Какой-то принц, которого еще ваш отец хотел пригласить. Маары церемониймейстеры сочли его достаточно важным гостем, чтоб поместить тут. Вы против?

— А он тоже душится? — с любопытством поинтересовался Дуан.

— Нет, он тут один, кажется, не душится. По крайней мере, я, пока поднимался, ничего не учуял, — сказал Ронг и, сняв шлем, почесал макушку.

— Славно. — Дуан махнул им и закрыл дверь.

За несколько швэ беседы он уже почти забыл о странном стуке и только чудом, развернувшись, успел выхватить из-за пояса кинжал. Точный удар разрубил что-то, летящее прямо в голову; «что-то» оказалось небольшим яблоком, которое с хрустом распалось пополам. Плинг, учуяв еду уже по звуку ее падения, с цоканьем потрусил навстречу.

— Я просто проверял, не заплыл ли ты здесь. Но помни, в следующий раз захочу проверить это ножом.

Железный стоял в проеме между двумя комнатами и держал второе яблоко, покрупнее. Дуан в нерешительности замер с поднятым оружием; спохватившись, вынул платок и начал обтирать запачканное соком лезвие.

— Привет, Багэрон. Какая неожиданность.

Тайрэ не двигался с места, только внимательно наблюдал за каждым его движением. Дуан вчетверо сложил платок и убрал кинжал, потом наконец приблизился.

— Как ты сюда попал?

Губы дрогнули в мягкой усмешке, усмешке «сам ведь знаешь», которая Дуану очень льстила.

— Ты же для этого поставил туповатую стражу, которой достаточно одного отвлекающего шороха на лестнице? Та, что этажом ниже, не многим лучше.

— Да, но где ты прятался, когда я открыл?

А вот это была усмешка «подумай получше». Дуан вздохнул. Железный пояснил:

— Я достаточно знаю здесь каждый гобелен и каждую подвижную панель в стене. Да и вообще, проскользнуть за твоей спиной, когда ты так широко распахнул дверь, что даже часовые лицезрят лишь твою выглядывающую голову, — нетрудно. Так или иначе… здравствуй, юный Сокол. Рад видеть тебя живым, здоровым и не таким кошмарно бородатым, как в последний раз.

Теперь они стояли рядом, и Тайрэ потрепал Дуана по плечу. Вышло, как обычно, немного болезненно: пальцы были все же слишком сильными, и рассчитывать их движения Железный так и не научился. Тем не менее Дуан порадовался и такому приветствию. Он немного опасался, что вместо него будут вопросы вроде «Сколько, проклятье, еще тебя ждать?»

— Ты голоден?

— Хороший и правильный вопрос гостеприимного хозяина, но нет. — Тайрэ надкусил яблоко. — Я просто заглянул проверить, цел ли ты и не трещат ли нитки в твоей безумной авантюре. Ино Милосердный. Ха.

Впрочем, «ха» было скорее одобрительным, и Дуан с самодовольной улыбкой сделал плавный приглашающий жест.

— Идем, посидим. Я хочу знать, зачем вы здесь, ведь я сказал Дарине, чтобы вы не приближались…

— Ты же помнишь. — Тайрэ последовал за ним. — Мы стараемся не творить никаких кровавых дел в Большой Отлив: Вирра-Варра с Моуд вечно шлют шторма тем, кто нарушает этот завет. Так что «Ласарра» встала в тайной бухте, здесь мы отдохнем, да и заодно подлечим пару-тройку тех, кому досталось за время, что тебя нет.

С этими словами Железный опустился в глубокое кресло, положил на колени широкополую шляпу и вытянул ноги в остроносых сапогах, начищенных до блеска. Дуан невольно отметил, что наставник оделся не как обычно: на нём красовался один из камзолов, которые раньше без дела висели в шкафу, — дорогие, совсем новые или просто хорошо сохранившиеся, трудно сказать. И поскольку мода в Альра’Илле менялась медленно, Тайрэ легко было бы принять за одного из гостей замка, баронов средней руки или за влиятельного военного, к примеру. Странным могло показаться только то, что руки в такую жару скрывали перчатки… но у знати ведь бывают всякие странности.

— Мы ходили за одним кладом. К сожалению, вместе с нами туда пошла пара команд чьих-то Соколов и еще какие-то ребята на мелкой бригантине. Мы внушительно их ощипали, но не без потерь. Зато твоя животина помогла нам найти камешки на раз. — С этими словами Железный махнул на Плинга, который как раз входил в комнату с кусочком яблока в пасти.

— Значит, вы давно здесь? — Дуан сел рядом, в соседнее кресло.

— Прилично. И Дарина еле уговорила меня отдать хрюшку. У нее — у нашего боцмана, конечно, а не только у свиньи, — вообще к тебе особая слабость.

Дуан с усмешкой отвел глаза.

— Да брось. У нее она ко многим.

— Дарина еще объявится, — многообещающе сообщил Тайрэ. — Держи ее в узде, будь любезен, чтобы не развратничала с кем попало.

— А ты? — тихо уточнил Дуан. — Мне… неуютно в этой шкуре. Заглядывай иногда, или я рехнусь.

На него посмотрели особенно пристально; трудно было понять, какая эмоция отразилась в белесых глазах. Она могла быть раздражением, но могла и не быть. Даже, скорее всего, не была, судя по вновь появившейся слабой улыбке.

— Не знаю, Ино, дел довольно много. Раз уж стоим в гавани, поменяю часть оснастки, докупим парусины. Переберу с Тери крошку. Да и вообще…

«Крошкой» Железный ласково называл механическое нутро «Ласарры», это было почти единственное, о чем он вообще говорил ласково.

— Я все же надеюсь повидать тебя еще и получить пару ценных советов. — Дуан снял с грозди несколько красных виноградин. — Считай это королевским приглашением, а от королевских приглашений нехорошо и опасно отказываться.

Тайрэ хмыкнул, отгрыз еще кусок от яблока и покачал головой.

— Не дерзи мне, юный Сокол, особенно учитывая, что корона все еще падает с твоей бедовой макушки.

Дуан, пропустив это наглое замечание мимо ушей, откинулся назад и как ни в чем не бывало подмигнул.

— Тем более в таком виде тебя вряд ли опознают. Будто ты… — он кинул очередную виноградину в рот, — ну, часть всего этого ряженого кошмара.

Тайре опять пытливо посмотрел ему в лицо.

— Кто знает…

Дуан не отвел взгляда, а только повторил с чуть иной интонацией:

— Кто знает…

Довольно часто, с самого начала знакомства, едва ли не с первого дня, Дуан задумывался: откуда даже в такой не лишенной благородства пиратской гильдии, как Волки, мог взяться человек вроде Багэрона Тайрэ? Слишком многое отличало его от других капитанов, но рассуждать об этом, тем более спрашивать, было трудно: попытки встречались неизменно насмешливо и разбивались о какой-нибудь остроумный ответ.

«Слишком многое» выражалось в мелочах, зато мелочей было немало. Количество книг в каюте — просто огромное. Неизменно чистые рубашки и расчесанные волосы. Речь, которая легко превращалась из помоев последнего бродяги в изысканные рассуждения аристократа. Неукоснительно соблюдаемый кодекс чести и, конечно, тот факт, что Тайрэ знал прозвание наследного принца — «Сокол». Но вопросов, откуда это знание, Дуан почему-то никогда не задавал. Может, потому что постепенно уверовал: наставник знает вообще всё на свете, так ли это странно?

— Эй. Спишь, королевское величество?

— Нет…

Железный сунул руку в карман и вынул маленький серебряный ключ.

— Тогда я тебе кое-что покажу.

Он встал; Дуан послушно поднялся и пошел следом, с трудом скрывая любопытство. Тайрэ уверенно пересек несколько покоев, не удостоив их роскошную обстановку и беглым взглядом. Он остановился в неприметной комнате, на которую Дуан никогда не обращал внимания: помещение скорее напоминало чулан, и там стояло несколько чучел, сделанных из охотничьих трофеев отца. Теперь чучела вынесли, и стало отчетливо видно: здесь, за рыжим медведем, занимавшим раньше большую часть пространства у стены, прячется еще одна дверь. Железный вставил ключ в узкую длинную скважину, повернул и дернул простую металлическую ручку.

— Это может тебе пригодиться.

Сразу за дверью начиналась крутая лестница, ведущая в маленький, совершенно «слепой» внутренний дворик. По ширине он был как три или четыре больших колодца, если бы между этими колодцами снесли стены и завалили дно булыжниками. Был и второй проход на пятачок: снизу, в одной из стен; его закрывали створки из толстого необработанного дерева. Прикинув и припомнив, Дуан догадался, что за этими створками находится конюший двор и сами конюшни.

Тайрэ спустился на пару ступеней и обернулся.

— Те ворота — на соплях. Откроешь с легкостью, только не забудь смазать петли. Это все же лучше, чем каждый раз обманывать стражу. Тем более что однажды она может не обмануться.

Дуан потянул носом воздух и уловил слабые запахи сена и навоза, подтвердившие его догадки.

— А что тут было раньше, в этом дворе? И откуда ты…

— Королевские отхожие места, пока во дворце не провели системы слива и подачи воды. — Тайрэ фыркнул, заметив замешательство Дуана. — Не знал? Да, это все появилось и укоренилось только после того, как твой отец пожил у нуц. Это ведь они у нас чистоплотные.

На второй вопрос, не заданный до конца, Тайрэ не ответил. Дуан не стал повторять, помня, что наставник всегда все прекрасно слышит, но так же прекрасно и прикидывается глухим.

— Интересно. Вернемся?

Железный лишь чуть вытянул руку вперед и вложил ключ Дуану в ладонь.

— Мне пора. А его береги. Можешь заказать новый замок на всякий случай, но вообще-то эта вещица существует в одном экземпляре.

Дуан не сдержался и все же спросил:

— Откуда это именно у тебя?

— От твоего отца. Но это было еще задолго до тебя. И до многого. Думаю… ты узнаешь. Но не сейчас.

Ответ был слишком простым и при этом не давал ничего.

— До встречи, Ино. Ты молодец.

Железный развернулся и пошел по ступеням вниз, на ходу надевая шляпу. Дуан с трудом удержал тяжелый вздох. От Багэрона Тайрэ пахло морем, и он возвращался именно туда. А ему, королю Ино ле Спада, предстояло прямо сейчас начинать делать вид, что он озабочен предстоящим большим ужином. Хотя время завтрака еще даже не закончилось.

2 ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ФАРС

Ужин должен был стать первым сравнительно светским мероприятием в Альра-Гане: к нему, судя по спискам, успевали почти все приглашенные гости. Дуан с ужасом думал о том, как можно развлекать беседой одновременно сто двадцать семь человек, но старший церемониймейстер и здесь выручил его, по традиции пригласив нескольких уличных артистов, танцовщиков и танцовщиц. Именно им предстояло сменить короля после короткой речи и стянуть основную часть всеобщего внимания к себе. И, пожалуй… это было единственным за вечер, что прошло по плану.

Сначала — когда гости расселись — одно место, по правую руку от Дуана, осталось свободным. Прекрасно зная, кто должен сидеть здесь, он неуютно заерзал и чувствовал себя как на иголках, пока к нему не подошла одна из юных камеристок и, наклонившись, не прощебетала:

— Принцесса опаздывает.

— Я заметил… — процедил он сквозь зубы и обаятельно улыбнулся. — Пусть поторопится.

Камеристка упорхнула, оставив шлейф сладкого запаха розовой воды.

Дуан вздохнул. На него — с любопытством и ожиданием — смотрели не меньше пятидесяти пар глаз сразу. Это было весьма неуютное ощущение, учитывая, что даже экипаж «Ласарры» насчитывал всего тридцать человек, некоторые из которых были одноглазыми. Швэ тянулись. Гости поглядывали на ломящийся от еды стол, где ждали, кажется, кушанья со всего Морского Края и немало заморских. А потом гости опять таращились на короля.

Наконец Дуан, помянув про себя сестру нехорошим, но еще сравнительно ласковым словом, решил не усугублять и не тянуть происходящее. Снова улыбнувшись, он поднялся на ноги, в тут же наступившей тишине поприветствовал гостей и тихо заговорил. Заранее написанная речь полилась ровным потоком, стопорясь только там, где Дуан задумал упоминания Розинды, которая должна была присутствовать, кивать и любезничать. Пару раз он глупо указал на пустое место, но постарался, чтобы на это поменьше обращали внимание.

— В общем и целом, — он уже закруглялся, — я очень…

— Любезный брат, вы что, начали без меня?

Розинда появилась в дверях, присела в церемонном плоу и побежала, стуча ботильонами. На ней было все то же повседневное платье с семью юбками, только сегодня к нему крепился шлейф. В волосах что-то запуталось, впрочем, скоро Дуан рассмотрел, что это украшение — вставленная в прическу большая модель парусника. За столом зашептались.

Сестра приблизилась к Дуану и одарила всех милой улыбкой.

— Простите его, он несколько забыл манеры за время своего… сна, да, Ино? Сладко-сладко спал. Бедный, бедный мой глупый братец.

Медленно сжав левую руку в кулак, Дуан кивнул.

— Да, сестра. Благодарю, что вы напоминаете. И что вы сочли возможным все же появиться.

— О, что вы, я не пропускаю рыночные сборища, тем более, если они имеют самое прямое отношение ко мне!

Под столом он наступил ей на ногу. Розинда пожала плечами и завершила свой предательский пассаж:

— Я всем рада. Думаю, пора приступать. Есть хочется!

И ее высочество приступила: первой довольно шумно уселась на стул и придвинула его поближе с резким скрипом. Впрочем, Дуан к своему удовлетворению отметил, что многие, особенно самые молодые вельможи, смотрят на нее с интересом и даже с восхищением. Смелые манеры были им непривычны и казались, наверное, по-своему милыми у такой красивой девушки. Принцесса тоже заметила всеобщее внимание и просияла.

— А что у нас тут?

Отпихнув приставленного пажа, она потянулась к большому серебряному блюду. Ловко взялась за куриную ножку и с хрустом выдрала из остальной тушки, покрытой золотистой корочкой. Понюхала. Надкусила, измазавшись жиром. И снова милейше всем улыбнулась, сказала: «Да угощайтесь же!», а дальше принялась бодро жевать.

В каком-то смысле это был занимательный ужин, хотя Дуан сомневался, что увлекало гостей больше: акробат, поставивший себе на нос меч, а потом заглотивший его целиком, или все же Розинда, примерно таким же способом заглотившая в конце концов злосчастную курицу. К счастью, с дальнего конца стола это зрелище не было видно достаточно хорошо, а кто-то, возможно, принял его за плод своего воображения. По крайней мере, Дуан надеялся на это, равно как и на то, что красивые танцовщицы-нуц с серебряными браслетами на запястьях и щиколотках отвлекли по крайней мере некоторую часть приглашенных.

Ужин был недолгий, без последующих танцев: так задумали, чтобы угодить опоздавшим и наверняка не успевшим отдохнуть гостям. Поэтому после сладкого и напитков все стали расходиться — вполне благодушные и довольные. Дуан раскланивался с каждым, кто считал нужным выказать свой восторг, и извинялся за принцессу, бесцеремонно сбежавшую еще до последнего тоста. Впрочем, его неизменно утешали одинаково:

— Что вы, ваша светлость. Она очаровательна и непосредственна, как юная Лува.

Дуан также успел обратить внимание, что юношу с пятого балкона посадили в ближнюю десятку, на королевский край стола. Отсюда принц — уже в другой, но такой же плотной рубашке, поверх которой был отороченный мехом жилет, — внимательно наблюдал за принцессой. Да, он все время за ней наблюдал и улыбался, что бы она ни вытворяла. Дуан довольно ухмыльнулся этому факту и потер руки. Юноша был приятным, что-то в его тонком, но не лишенном мужественности лице располагало. А серые глаза совершенно явственно округлились от удивления, когда Дуан заговорщицки подмигнул со своего места. Конечно, принц теперь понял, что за заспанное чудовище помахало ему утром с верхнего этажа, но не счел нужным скрыть это за церемонным жеманством. Для Дуана естественность тоже была весомым знаком. Более чем весомым.

Гости продолжали расползаться по замковым покоям, а придворные — к своим экипажам. Настроение царило веселое: способствовали и вино, и теплый вечер, и, как ни печально, фарс имени малышки Ро. Заметив проходившего мимо Кеварро, Дуан отловил его за рукав. Советник — снова в черном и явно трезвый — предупредительно замер и не решился даже освободить руку.

— Не подскажете… — вкрадчивым шепотом обратился к нему Дуан, — часто она так?

— Периодически, ваша светлость. — Советник понял, кто такая «она», безошибочно и не повел бровью. — Ваш отец давно не удивлялся.

— И как предугадать эти ее периоды, что бы это ни значило?

— Боюсь, никак. Она пробует что-то доказать, а вы можете сделать вид, что убедились. Могу еще быть вам чем-то полезен?

Обдумывая своеобразный, но не лишенный остроумия совет, Дуан понуро покачал головой.

— Тогда прошу простить, мне пора домой. Вечер прекрасный.

— Я заметил… — убито изрек Дуан, перед глазами которого все еще стояла курица.

Черная рука Кеварро вдруг успокаивающе коснулась его плеча.

— Правда. А следующие будут еще лучше. Я уверен.

Дуан вымученно усмехнулся краем рта.

— Что ж. Не пропустите их. И охоту в Роджусском лесу, она через два дня.

Советник вежливо кивнул, и Дуан его выпустил, почти тут же оказавшись втянутым в разговор с кем-то другим.

— Ваша сестра очаровательна.

Дуан хотел страдальчески вздохнуть и фыркнуть, но вовремя посмотрел на собеседника и узнал соседа по флигелю. Серые глаза неизвестного принца внимательно, приветливо изучали его лицо. Одна особенно длинная светлая прядь была заплетена в тонкую косичку и перемежалась раковинами. Это показалось необычным и забавным, даже более необычным и забавным, чем меховой жилет с серебряной вышивкой.

— Она просто что-то доказывает, — непонятно зачем произнес Дуан, будто оправдываясь.

Юноша улыбнулся без всякого удивления.

— Возможно. Впрочем, как и все мы. И она докажет. Спасибо за ваше приглашение, маар.

Прежде чем Дуан успел бы что-то еще сказать, принц слегка поклонился и прошел мимо. Его закрыли две дамы в пышных платьях, собиравшие на серебряный поднос пирожные, — видимо, чтобы продолжить позднее чаепитие в покоях.

Дуан с досадой осознал, что все еще не знает, как же этого типа зовут. Но он явно был… как там назвал кого-то отец… славный малый. Дуан вновь усмехнулся своим мыслям. И завел новый бессмысленный разговор с каким-то послом.

3 ПИРАТ В НЕВОЛЕ

Юный принц Ино, пока не привыкший до конца к новому имени, внимательно наблюдает с носовой палубы «Ласарры» за гибкой черной змеёй, скользящей меж прибрежных скал. Сердце его бешено стучит где-то в горле, пальцы сжимаются на краю борта все крепче. А что, если…

— Да не бойся. Не поймают ее.

Широкая теплая ладонь ложится на макушку, и Ино вздрагивает. Багэрон Тайрэ ободряюще улыбается; выглядит совершенно спокойным. Будто это не его команду они должны сегодня вытащить, правильно заложив взрывчатку в нескольких определенных точках Семнадцатого Тюремного острова.

У дальних камней Дарина поднимает голову, сверкает глазами и пропадает уже окончательно. Ино напряженно ее ищет. И едва не падает, попятившись, когда маленькая нуц через несколько швэ вдруг спрыгивает с мачты.

— Готово, маар. Первая. Там получится отличный лаз.

Архипелаг Пирокко, Тюремные острова, — это общемировая каменоломня, а также общемировая кофейная, чайная и табачная плантация. И именно сюда гоцу продают большую часть рабов, которых поймали не для сагибских любовных утех в Заморье. Острова не слишком хорошо охраняются, вернее, не охраняются почти вообще. Во-первых, потому что здешние узники на вторую сэлту заточения ослабевают от голода и непосильного труда настолько, что уже едва ли могут сбежать. А во-вторых, потому что товарищам все равно не отыскать их среди трех, четырех, а может, и пяти дюжин островов архипелага. Услуги же следопытов по карману далеко не всем; большинство дерзнувших идут вслепую и быстро присоединяются к тем, кого хотели спасти. Надсмотрщики, огромные и сильные, самые сильные из всех трех человечьих народов, появившись как из-под земли, хватают их, стоит ступить на любой из берегов.

Но Багэрон Тайрэ не собирается разделять эту судьбу. Ему достаточно было одного раза, когда гоцу одержали над ним верх на нейтральной территории мирного острова Лэра, ныне вероломно захваченного Гоцуганом. Тайрэ не просто хочет вернуть своих людей. Он решил хорошенько проучить тех, по ком давно плачут виселицы. Вряд ли гоцу, богатые и могущественные, когда-нибудь окажутся там, слишком велико их незримое влияние в мире, ведь они торгуют самым дорогим товаром. Но во всяком случае, «Ласарра» их встряхнет.

Второй блок взрывчатки закладывает сам Ино: дрожа, но стараясь не уступить нуц по бесшумности, он подбирается к самому проходу в подземную каменоломню и ложится меж скал, прижимая завернутый в промасленную бумагу твердый сверток к себе. Отвлечь стражу пожаром и взрывом, отрезать путь обратно вниз, где останутся рабы, — его цель.

С третьим свертком уходит сам Тайрэ; его задача — самая сложная. Устроить взрыв внутри, отсечь надсмотрщиков от жертв, по возможности никого не убив и не обвалив своды полностью.

Все это — лишь подготовка. Но вскоре Ино поймет, что подготовка почти всегда намного страшнее основного действа.

На этот раз, когда Лува бросила в лицо пригоршню света, Дуан проснулся с прекрасным ощущением бодрости. Этот иногда повторявшийся сон он очень любил, потому что после плавания на Пирокко ему наконец удалось окончательно осознать: он — пират и, несмотря на юный возраст, не из худших. Не щенок, потому что остальные в команде обязаны жизнью и ему в том числе. А еще потому, что, как оказалось, старый капитан заложил вовсе не три блока взрывчатки из корабельного трюма. Стоило «Ласарре» отплыть подальше, как весь Семнадцатый остров взлетел на воздух. Жаль, об этом подвиге не дозволялось много болтать, дабы не нажить лишних влиятельных врагов. Но кому нужно, те узнали.

Спихнув Плинга с соседней подушки на пол, Дуан встал и широко зевнул. Почти сразу рука скользнула по груди и нашла маленький ключ на шнурке. Пожалуй… нужно было сделать копию. Для Дарины и для самого Железного, если, конечно, он не подумал об этом сам. В конце концов, в навязанной Дараккаром Безобразным новой жизни у Ино ле Спада оказалось куда меньше опор, чем он сам рассчитывал. Потому что Розинда…

При этой мысли он, уже начавший приводить себя в порядок, выронил гребень и в который раз порадовался, что неуклюжее, торопливое одевание не наблюдают какие-нибудь слуги. Дуан привык уделять некоторое внимание внешности, но просто не мог тратить на нее много времени. Конечно, на «Ласарре», частенько заходившей в самые разные порты для самых разных дел с самыми разными людьми, все старались выглядеть более-менее прилично. Нечистоплотность считалась прерогативой Крыс и гоцу и, как уже было проверено, приводила к болезням. Поэтому ценным навыком считалось не только хорошее владение оружием, но и умение принять нормальный вид за считаные швэ. Дуан вспомнил об этом, ползая под столом в поисках гребня, и фыркнул.

Конечно, в дверь постучали именно в тот момент, и Дуан, спешно вскочив, мельком глянул на себя в зеркало. Стук был не как вчера, — слишком официальный и скромный. Значит, пришел кто-то из Совета или…

— Доброе утро, ваша светлость. Простите, если я вас отвлек.

Старший церемониймейстер Вейг улыбнулся суховатой, и он сам, но довольно приятной улыбкой. Дуан, отдуваясь, прислонился к дверному косяку.

— Ничего страшного, я заканчиваю. Что-нибудь случилось? Или я на что-нибудь опаздываю из того, что вы напланировали?

Церемониймейстер потер свою лысину, стукнул каблуком и покачал головой.

— Что вы, что вы. Сегодня многие ваши гости пожелали посмотреть праздничный город и выезжают на прогулки к морю. Вам совершенно не обязательно с ними присутствовать. Собственно говоря, как и всегда. Вы даете только обед, если гости вернутся раньше. И бал вечером.

— Простите, я в этом не силен. Тогда что вас привело?

Вейг переступил с ноги на ногу и наконец пояснил:

— Я просто хочу сообщить, что некоторые гости уехали. Несколько кхарров и баронов.

Дуан чуть приподнял бровь.

— Так скоро?

— Срочные дела.

Ах вот оно что. Церемониймейстер шумно сглотнул: он явно опасался королевского гнева. Дуан вздохнул и решил не мучить Вейга необходимостью придумывать пояснения.

— Иными словами, ее светлость Розинда им не понравилась…

На вытянутом лице с большим носом ничего не отразилось, но ответ все же был честным:

— Вчера она вела себя несколько… необычно для особы на выданье, при всем уважении. Старомодно настроенная часть света не может оценить такого поведения.

— Да что там. — Дуан виновато развел руками. — Даже я не могу.

— Возможно, вам следует еще раз попробовать поговорить с ней? Она не выходила из комнат почти все время, что вы путешествовали по стране, и удостоила нас своим вниманием только после вашего приезда. Мне кажется, она все же может вас… услышать.

Вейг говорил ровно: без поучительной интонации, но и без особой надежды, зато с явной осторожностью. Возможно, ему — человеку довольно старому, увидевшему при дворе немало Приливов, — трудновато было избавиться от ощущения, что перед ним вновь помолодевший король Талл Воитель, тяжелый на руку. Наверняка при отце даже дать хороший совет считалось тем еще риском. Примерно как у пиратов — украсть что-то из проклятой гробницы.

— Вы совершенно правы, та’аш Вейг, этим я и займусь, раз у меня есть свободное время. Пожалуйста, скажите смотрителю конюшенного двора, чтобы приготовили двух лошадей: моего Круфа и любую из кобыл принцессы. И пусть старшая камеристка сообщит принцессе Розинде, что ее присутствие обязательно.

Вейг кивнул и, поколебавшись, уточнил:

— А если она… не захочет?

Видимо, это было вполне возможным раскладом. Дуан пожал плечами.

— Пусть повторит, что это обязательно, и добавит, что я огорчусь. Может, поможет.

Старший церемониймейстер снова кивнул, кажется, с долей сочувствия. Раздалось негромкое постукивание, и Плинг вышел на порог, держа королевский гребень в пасти. Вейг удивленно уставился на него, потер глаза и, кажется, покачнулся. Поросенок не обратил на долговязую фигуру вообще никакого внимания и просто сел.

— Спасибо, приятель. — Дуан наклонился, забрал гребень и начал обтирать его зубья платком. — Не пугайтесь. Подарок народа, надо ценить. Вы можете идти.

Отвесив скромный поклон, Вейг развернулся, но Дуан опять его позвал:

— Слушайте, а чем вы занимались, когда мой отец… ну… он ведь не жаловал такие большие празднества. Они, наверное, были редкими.

Вейг полуобернулся.

— В свободное время можно, к примеру, вышивать занавески. Знаете, ваша светлость, я очень счастлив, что вы здесь.

Если это и была лесть, то достойно задрапированная. Проводив церемониймейстера глазами, Дуан прикрыл дверь.

* * *

Розинда была сегодня в наряде для верховой езды: на ней красовались темно-зеленый корсаж, такие же штаны, накидка и светлая блуза со свободным, но не слишком широким рукавом. Голову украшало подобие тиары — правда, тиара была костяная и венчалась ветвистыми рожками. Оглядев сестру, постукивающую ногой по грунту и то и дело дергающую уздечку, Дуан бросил:

— Надеюсь, не встретим охотников. Тебя примут за оленя.

Розинда надула губы и фыркнула.

— Мы что, едем в лес?

— Увидишь. — Дуан на этот раз улыбнулся и подошел к своему белому, с подпалинами вокруг глаз, длинногривому коню. — Ты выспалась? Не убегала к побережью?

— Вчера нет. — Сестра махнула рукой, отгоняя двух конюхов, как мух. — Сегодня подумаю. Ну, вперед?

Она проворно вскочила в седло, пришпорила лошадь и сразу помчала во весь опор. Ворота были распахнуты мгновенно: видимо, эта выходка Розинды тоже стала здесь привычной. Дуану ничего не оставалось, кроме как со всеми возможными достоинством и невозмутимостью последовать за ней. Брат и сестра быстро пересекли парк, преодолели замковый мост и вскоре уже ехали вдоль набережной. Здесь Розинда сбавила: задавить ребенка или собаку ей явно не хотелось. Лошади пошли бок о бок, по самому краю мостовой.

Море вернулось; в следующий раз оно должно было уйти и обнажить гальку только вместе с Лувой. Кое-где по гладкой бирюзовой поверхности плавали лодочки; сидевшие в них люди собирали сетями остатки розжига, которые не сгорели дотла и не были унесены течением. Очищать от них воду считалось не только уважением к морю, но и полезным делом — собранное можно было использовать на собственных угодьях, что-нибудь удобрить. Просоленная зола, благословленная богами, усваивалась намного лучше обычной.

Розинда молчала, глядя перед собой внимательно, сосредоточенно и задумчиво. Дуан не решался с ней заговаривать, хотя у него был как минимум один важный вопрос. Пользуясь заминкой, он прикидывал, как лучше его задать. И пробовал предугадать варианты ответов, хотя и догадывался, что с Розиндой это вряд ли сработает.

Людей вокруг было мало. На принцессу и короля никто не обращал особого внимания, тем более что оделись они достаточно просто, если забыть о рогах Ро. Так что двое преодолели набережную до конца и свернули: здесь начинался Роджусский лес, охотничьи угодья, которые открывала большая старая роща.

Деревьев здесь теснилось столько, что местами они спускались к самому морю и врастали в отвесный берег корнями. Стволы их, кривые и уродливые, в темноте казались спящими, которых поднял и вывел на скалы сам Вудэн, творец кошмаров. Но там, где собирался кататься верхом Дуан, деревья росли стройные, ровные, еще сравнительно молодые; тропки были хоженые и безопасные. Маршрут король выбрал из некоторого опасения, что Розинда просто от вредности где-нибудь споткнется, упадет и сломает ногу. Для нее это стало бы отличным способом избавиться от необходимости участвовать в празднествах.

— Итак. Что тебе надо, Ино? Вряд ли, — она бросила взгляд на большую сумку, крепившуюся к седлу брата, — ты просто по мне соскучился и хочешь пригласить вместе позавтракать.

— Почему вряд ли, малышка Ро? — вполне искренне удивился он. — Ты не спускалась к столу все эти три дня, да и раньше я ездил по стране один. А я, знаешь ли, не люблю трапезничать без компании приятных людей…

— Хм. А раньше тебе это нередко нравилось, Ино. Что-то изменилось?

Он вздрогнул. Действительно, казни сильно изменили его и отдалили от мира, украв значительную долю детской веселости. Нередко после них он отказывался играть с сестрой, хотя та могла долго канючить под дверью. Канючить, звать, хныкать, а в итоге уходила ни с чем, обиженная и злая, и сам он оставался бездвижно лежать на постели, такой же несчастный. Бывали дни, в которые юный Ино даже боялся людей, самых дружелюбных и безобидных, просто потому, что перед глазами постоянно стояли веревки и тела. А вот на «Ласарре» тягу к одиночеству вылечили быстро.

— Изменилось. — Дуан все же нашелся. — Подумай, сколько времени я пробыл один. Теперь уединение несколько пугает меня.

— Бедняжка.

Розинда протянула это с непонятной эмоцией, но точно не сочувственно и опять замолчала. Дуан предпочел думать, что она просто дышит воздухом и не хочет отвлекаться от этого занятия. Так что он тоже решил ненадолго прикусить язык, тем более, пейзаж располагал.

Было тихо. Свет Лувы играл меж веток и бросал пятнистые, как звериная шкура, тени на траву и мох. Лес уползал по склонам вверх, становился все суше и прохладнее. Король и принцесса проехали еще не меньше трех делэтр, потихоньку поднимаясь. Наконец Дуан приметил симпатичную поляну и предложил остановиться.

— О Светлые боги, ты что, и плед собрался сам расстелить? — Розинда, продолжая сидеть верхом, лениво наблюдала, как брат спешивается и открепляет от седла вещи.

— Несомненно, — отозвался он и хлопнул коня по крупу, заставляя чуть подойти к своей товарке. — А ты их привяжи. Если умеешь хоть что-то держать в руках, кроме веера и курицы.

Розинда гневно фыркнула на эту колкость, но тут же принялась слезать. Взялась за поводья и пошла вдоль деревьев, выбирая лошадям место получше. Когда она вернулась, Дуан уже сидел на траве, разложив нехитрую еду: фрукты, свежий хлеб, небольшое количество вырезки, сыр и пару пирожных. Розинда оправила одежду, опустилась напротив и сразу потянулась к фляге с водой.

— Ты не взял слуг… мне бы так не позволили, — как-то задумчиво сказала она.

— Я же все-таки король.

— Ты не боишься?

На этот раз в голосе слышалось даже любопытство. Дуан счел это добрым знаком.

— После всего, через что я прошел, нетрудно убедиться: боги играют нами, как им заблагорассудится. Так почему я должен бояться случайной стрелы из кустов?

Розинда, клавшая себе довольно толстые куски вырезки на хлеб, прищурила глаза.

— Древнейший Чертог, цепи, сон… Ино, а ты не хочешь узнать, как это произошло и не было ли это игрой вовсе не богов? Согласись, подобное случается… раз в сто Приливов, не меньше. Ну, когда боги спускаются, участвуют в сражениях, влюбляются в смертных или крадут их…

Дуан сделал вид, что задумался, и наконец изрек:

— Если я хорошо помню альраилльскую и вообще мировую историю, за последние сто Приливов как раз не было ничего интересного. Так почему бы такому не произойти со мной? Может, у меня, — он усмехнулся углом рта и принялся отрезать кусок хлеба, — великая судьба? Может, я выдающаяся личность?

«Во всяком случае, выдающийся врун». Про себя Дуан подумал именно так. Розинда покачала головой с явным сомнением, и он прибавил:

— Тайная Стража всегда расследовала мое исчезновение. Она занимается этим и теперь, я лично дал им добро продолжать. Но признай: я исчез очень чисто.

«Хорошо, что в ту ночь отец сподобился устроить прием и часовые спали».

— …А появился в том виде, в каком и был. Штаны стали мне короткими, рубашка жала, потому что когда-то мои плечи были уже. И она была чистой, будто ко мне никто не прикасался. Никто не тащил меня, не бил, не калечил. И эти шрамы на руках… о, знала бы ты, как они ноют.

Розинда смотрела на него и жевала; из-за этого трудно было понять, о чем она думает и что чувствует. Дуан решил еще раз перейти в наступление.

— Вряд ли стража разберется, прошло слишком много времени. Но, как я уже говорил, я боюсь, что это случится снова. Именно поэтому ты должна выйти замуж, чтобы…

— Опять! — возопила сестра с набитым ртом, куда только что сунула остатки хлеба.

Дуан мысленно прижал уши и стал ждать. Выпив воды, Розинда уставилась на него.

— Ино. Эта тема меня не…

— Тебе шестнадцать! — оборвал он. — И ты не можешь быть одна, хочу я этого или нет, это неприлично. И, кстати, то, как ты себя ведешь, чтобы всех от себя отвадить, глупо и некоторых только наоборот привлекает! Но я все равно хотел попросить тебя быть потише. Поприветливее. Построже. У тебя прекрасные манеры, я ведь знаю!

Розинда скрестила руки на груди. Она не стала возражать; Дуан ошибочно решил, что это хорошо, и попался.

— Тебе кто-то уже понравился? Может, на ужине…

— Да пошел ты в задницу!!!

Он едва не задохнулся от возмущения. Так могла выразиться пьяная Дарина, но не Ро.

— Розинда, — воззвал он. — Я… я… я скажу… бабушке!

Сестра скорчила рожу и рассмеялась. Смеялась она довольно долго, прежде чем опять посмотреть на Дуана с каким-то новым, особенно неприятным выражением. Ссора определенно не кончилась, а только разгоралась.

— Послушай-ка, любезный братец… — негромко заговорила Розинда и взяла Дуана за левую руку. Ткнула в ладонь кончиком пальца, покрутила им и склонила голову к плечу. — А… не самозванец ли ты? Я знаю, что все видели нашу гербовую розу и что ее невозможно подделать никакой магией, но…

— Раз ты это знаешь, к чему подобные домыслы? И неужели я не похож на твоего брата?

Она улыбнулась ещё слаще.

— Похож. Слишком похож, но ведь самозванцы часто похожи, на то они и самозванцы.

— Розинда!

Она будто не услышала.

— Ты… нравишься людям, Ино. Они верят тебе. Всего за несколько сэлт ты вернул то, что отец заставил людей растерять, — единство, довольство и покой. Милосердный. Милосердный Ино…

Продумала она это заранее или подбирала фразы на ходу, но Дуану стало неуютно. Ему стоило больших усилий сидеть прямо и смотреть сестре в лицо. Розинда выпустила его, потянулась за лиловой грушей и самозабвенно продолжила:

— А я… принцесса. Маленькая милая девочка, всего-то девочка, но у меня тоже есть роза на руке. И если вдруг я скажу, что ты все-таки несколько не похож на прежнего Ино… ты уверен, что мне никто не поверит? Никто-никто?

У Дуана в ушах зашумело, — нет, конечно же, не от страха и даже не от злости. Пожалуй, он был удивлен. Он был очень удивлен словами, которые бросал ему милый хрупкий цветок. А хрупкий цветок не унимался:

— Нет королей, которых любили бы все до единого подданного, Ино. Будь осторожнее. Одна сплетня — и некоторые станут выяснять, есть ли хоть маленький шанс, что на первом Совете ты… — она хрустнула грушей, пережевала кусочек и только после этого закончила, — нам солгал. Ясно?

Дуан сделал то, что ему почему-то захотелось сделать, едва сестра договорила, — рухнул назад, в траву. Вытянул перед собой руку и прицелился в Розинду согнутым пальцем.

— Ты отвратительна. Мерзкая, мерзкая девчонка. А может… — занятная мысль пришла в голову, — это ты самозванка? Где моя сестра? Не бросили ли ее пару Больших Отливов назад в костер и не подменили ли гадкой, слепленной из водорослей куклой, зараженной шан’?

Сестра злобно зашипела, опять схватила его за запястье и дернула к себе, как большую мягкую игрушку. Волей-неволей пришлось сесть. Дуан внимательно, оценивающе посмотрел на Розинду и вкрадчиво спросил:

— Зачем ты это начала? Ведь я прекрасно знаю, что ты мне веришь.

Розинда подалась чуть ближе и опять улыбнулась, отложив грушу в сторону.

— Затем, Ино, что, верю я тебе или нет, но я пущу эту сплетню сама. Если ты еще хоть раз задашь мне вопрос о своих гостях или попытаешься кого-либо навязать в мужья, я именно так и сделаю. И тебе придется изворачиваться.

Дуан кивнул. За прошедшую швэ он успел просчитать пару вариантов развития событий и сделать верные выводы. Теперь он совершенно спокойно, даже небрежно, вновь сосредотачивая свое внимание на еде, уточнил:

— А… что ты будешь делать, мое сокровище, если тебе поверит слишком уж много народу?

Розинда моргнула, потом еще раз.

— О чем это ты?

Но Дуан как раз начал жевать хлеб и не спешил ничего объяснять. В конце концов сестра с очередным яростным рыком выхватила кусок у него из рук. Вздохнув и заглотив то, что откусил, Дуан отряхнул пальцы и милостиво заговорил:

— Давай-ка представим то, чем ты только что пыталась меня пугать. То есть вариант самый худший для меня с твоей точки зрения. Итак, ты говоришь, что я самозванец. Тебе верят. Возможно, даже находятся или подделываются какие-то доказательства. Начинаются бунты. Я сбегаю или — что тебя устроит, наверное, больше, — меня вешают. Дальше?

Розинда молчала, хмуро сминая хлеб в пальцах и глядя исподлобья. Она даже не замечала, что по ее накидке ползет большая синяя сороконожка.

— Может, ты решила, будто дальше ты не выходишь замуж против своей воли? Нет, Розинда. Дальше следует то, что было до меня: ты не только выходишь замуж против своей воли, но и садишься на трон. Потому что… — Дуан щелкнул пальцами в воздухе, — тебе нечего предложить народу взамен, а без правителя он не может. И что мы видим? Ты под пятой. Вокруг тебя Совет. Тебя двигают… — он постарался повторить интонацию, которую слышал от сестры во время первого разговора, — как вещь. Как стул. Туда-сюда…

У Розинды неожиданно задрожали губы; она их закусила. Но Дуан не остановился.

— К тому же… — он даже позволил себе слабую улыбку, — люди огорчатся, если мудрый монарх окажется обманщиком. Народ уже с трудом сможет доверять новому правителю. Тебе будет тяжело управиться с Альра’Иллой, Розинда, очень тяжело. Не говоря о том, что, самозванец или нет, но я им полюбился. Даже лучших лидеров не могут обожать все, тут ты права. Но тех, кто сменяет их, проверяют долго. Всегда. Каждый их поступок. В них ведь видят лишь жалкую тень…

Сказав последнее, он вспомнил, как Железный покидал «Ласарру» и как смотрела вслед команда. Ему стало тошно; он забрал у сестры почти раздавленный хлеб, бросил в сторону и закончил — уже дружелюбнее:

— Поэтому прости, Ро, но лучше тебе держаться за меня и беречь, как я берегу тебя. И… м-м-м… хотя бы попытаться воспылать к кому-то из гостей нежными чувствами. Тебе будет несладко, если я вдруг опять исчезну.

«…А мне — если ты и дальше будешь упрямиться, малышка. Я ведь уже хочу тебя убить».

Сестра не плакала, хотя ее глаза нервно блестели. Розинда долго смотрела Дуану в лицо, прежде чем медленно спросить:

— То есть… ты сам не собираешься исчезать?

По тан пробежала неприятная дрожь.

— А я изъявлял такое желание хоть раз с момента появления?

— Не собираешься? — упрямо повторила она.

Всё так же не опуская глаз, Дуан ответил:

— По своей воле — не собираюсь…

«Сейчас».

— …И за меня молятся всем Светлым богам, так велел верховный жрец.

Розинда кивнула.

— Это… все, что я хотела знать. Спасибо, Ино. Я попробую найти в привезенной тобой куче навоза хоть одну жемчужину за эту сэлту.

Она сказала это и рассмеялась — непринужденно, легко и… совсем как раньше. А Дуан, с усталым вздохом вернувшийся к еде, в очередной раз осознал: он — пират, у которого нет, просто нет дороги обратно. Мало кто еще ведь умеет врать так долго и так изощренно, разгуливая по самому краю пропасти. Особенно если это пропасть в некогда дорогом маленьком сердце.

* * *

…Прежде чем возвращаться в Альра-Ган, брат и сестра поднялись еще немного по лесистому склону. Там дул солоноватый ветерок и открывался славный вид. С этой высоты всё на диком дальнем побережье казалось только мелкими-мелкими точками, но Дуан знал точно: где-то внизу, между скал, — трактир «Зеленая рыбина» и тайная бухта. И где-то там же стоит со спущенными парусами «Ласарра». Он даже смог бы увидеть ее… если бы сильно напряг зрение и если бы сестра его не поторопила.

— Хватит стоять, я хочу выпить чаю. Мог бы взять его с собой, кстати.

Он подчинился и развернул коня, но всё никак не отводил глаз от широкого синего полотнища воды. Да. Он пират. Он очень хочет домой. И вернется во что бы то ни стало.

4 АГАДЭ’Р

На подготовку к вечернему балу, пожалуй, стоило потратить чуть больше, чем десять швэ, и Дуан потратил пятнадцать. Из них две ушло на то, чтобы отогнать от своих покоев стайку пажей и цирюльников, которые в очередной раз попытались навязать свою помощь. Оставшись в одиночестве, Дуан облегченно вздохнул и забросил куда подальше чей-то флакон со сладкой водой. Завивать этим свои от природы волнистые волосы он не собирался, равно как и пудриться.

Еще до первого совета, едва ли не в день возвращения, королевский портной снял с наследника престола множество мерок, и теперь гардероб, который Дуан привык держать скромным, раздулся до неприличных и раздражающих размеров. Одежды хватило бы, чтобы вся мужская часть команды «Ласарры» могла менять ее каждый день по три раза, а женская — сшить себе по пять-шесть удобных коротких платьев. Дуан выбрал неяркий синий камзол, окантованный серебром, и такие же штаны. Очень отдаленно, но это напоминало старую капитанскую одежду и, по крайней мере, не сверкало самоцветами. Правда, не хватало шляпы. И перевязи. И ремня, и оружия, и сапог, и…

— О Светлые боги! На тебе еще и чулки!

Вслед за этим раздался заливистый радостный хохот. Дуан обернулся. На подоконнике сидела знакомая угольно-черная фигура, заслонившая собой вечернее звездное небо.

— Дарина?

Ухмыльнувшись, нуц грациозно проскользнула в комнату, выпрямилась и стала озираться.

— М-м-м… Железный говорил, ты живешь в невероятных хоромах. Мне захотелось посмотреть на них, и пришлось отказаться от моего первого плана.

Дуан присмотрелся к ней. Дарина, конечно, вряд ли могла измениться за прошедшие сэлты, но ему почему-то казалось, будто он не видел ее намного дольше. От взгляда не ускользнули ни новые серьги, ни почти незаметный заживший рубец через левую ключицу — на черной коже он выделялся светлой полосой.

— Что это такое? Тебя ранили?

Она рассеянно обвела увечье пальцем и помотала головой.

— Просто стычка в дельце с сокровищами в Лад’Аме. Вместе с нами на них вышли не только тондоральские Соколы, но и еще одно судно. Пестрое такое, наглое, у них еще паруса всегда разного цвета. Ты его помнишь.

— С Мелким Капитаном? — уточнил Дуан.

— Оно самое.

Дуан хмыкнул. Три раза, сравнительно недавно, «Ласарра» встречала юркое суденышко без имени и с носовой фигурой-ланью в разных портах. Никто не знал, чем неизвестный корабль занимается и на кого работает команда; вероятнее всего, это были просто какие-то Волки средней руки или же очень прилично одетые Крысы. На борту было много девушек, а все юноши казались невероятно сильными и крупными. Молодежь, совсем мало стариков и мужчин старше тридцати. Это все, что удавалось сказать при праздном поверхностном взгляде. Ну и еще то, что их капитан — судя по виду, единственный почти старик — не подходил к своей команде.

Однажды, на починке, Дуан с Дариной немного понаблюдали издалека за низкорослым одноглазым человечком, который, смешно размахивая руками и подпрыгивая, командовал матросами. Человечек вырядился по-заморски: скрыл пёстрым платком нижнюю часть лица, убрал волосы под еще один платок — кутар. Запах от него шел дикий: не то коричное масло, не то сандаловые палочки. Понять о незнакомом пирате что-то определенное было нельзя, и Дуан с боцманом прозвали его просто Мелким, а потом и забыли.

— Да, со мной сцепился сам этот вонючий уродец, который закрывает лицо. Наверное, он весь в осьминожьей оспе. Ух я ему всыплю в следующий раз. Не дай Лува, если заразил!

Говоря, Дарина пересекла комнату, прошла до кровати и вскочила на нее. Прыгнула пару раз на одной ноге, пару раз на другой, заставив опоры заскрипеть.

— Мягкая. Не то что на корабле! — Она наконец улеглась на бок и согнула обнаженную ногу. — Завидую!

Тихо зазвенели золотые браслеты; черные волосы рассыпались по плечам. Какому-нибудь сагибу зрелище бы непременно понравилось, Дуан же, до недавнего времени наблюдавший это сравнительно регулярно, лишь усмехнулся. Сняв со спинки стула одну из своих рубашек, он бросил ее Черному Боцману и велел:

— Прикройся.

Дарина не стала ничего ловить. Она продолжала развратно лежать, уже перевернувшись и выгнув спину, как большая черная кошка.

— Не повторяй за ним. — Она подперла рукой подбородок. — Плохо получается. Лучше… добудь-ка мне быстренько платье.

— Зачем? — подозрительно уточнил Дуан. — Ты же никогда не одеваешься.

Желтые глаза нуц хитро заблестели.

— А разве я не иду на бал? Ты меня не приглашаешь? Голыми туда можно только женам послов, которым ваш закон не писан.

— О боги… — Дуан вздохнул, глянув на часы. — Ты залезла в мое королевское окно, обойдя посты моих королевских часовых. И ты не можешь тихо добраться до женского крыла и спереть там какую-нибудь тряпку?

— Могу, — возразила Дарина. — Но я хочу, чтобы её мне спёр ты. Тогда я смогу сказать, что однажды за мной ухаживал сам король.

— Я же не могу приказать принести мне сюда женское платье? Что обо мне подумают, что я прошу его для Плинга или для себя? Дарина, пока я не сплавлю Ро замуж, мне нужно сохранить хоть какую-то репутацию! Сестра и так делает все, чтобы я выглядел идиотом.

Дарина с любопытством приподнялась на локтях.

— Девчонка себя скверно ведет? Не можешь сладить?

— Да. Неважно. Примерно как ты.

Дарина польщенно улыбнулась: вряд ли она могла понять весь печальный смысл услышанного. Дуан вздохнул и сдался.

— Ладно. Вставай, сокровище мое. Оденем тебя.

У него появилась мысль, как обеспечить Черного Боцмана платьем. Он взял со стола лампу и пошел к дальней двери. Дарина последовала за ним совершенно бесшумно, будто вообще не касаясь босыми стопами пола, только тихонько и торжествующе хихикая.

Вдвоем они пересекли множество неосвещенных комнат, в том числе и тех, куда Дуан после своего возвращения не заходил. Предметы здесь казались нечеткими силуэтами, узнаваемыми только в колеблющемся желтоватом свете. Эти силуэты заполняли музыкальный кабинет, географический, астрономический, вторую библиотеку, вторую гардеробную, игровую, из которой давно пора было всё раздать детям…

— Как ты тут еще не заблудился? — В очередном проеме Дарина догнала его и уцепилась за локоть. — Двадцать комнат! Нормальному пирату неприлично столько иметь!

Дуан как раз остановился.

— Мы пришли, — коротко сообщил он.

В тесном помещении не было ничего, кроме туалетного столика, ширмы и огромного платяного шкафа. Дуан потянул на себя одну дверцу и поднял руку с лампой повыше.

— Выбирай.

Здесь висело всего пять или шесть платьев, но все красивые — легкие, не слишком пышные, изящные. В большинстве своем они были в кремовых и персиковых тонах, одно — цвета темного жемчуга. Его Дарина и сняла с плечиков, осторожно вытянула перед собой и стала рассматривать с необычайной серьезностью. Узкие ноздри по-звериному дрогнули.

— Чьё это, Дуан? Откуда они здесь? Оно прекрасное, но… очень старое. Тут осталось кое-что от тан той, что его носила.

— Это моей матери. Несколько дней каждой сэлты она спала на моем этаже, потому что я тосковал по ней. У нее была своя гардеробная, своя ванная и своя спальня здесь. Потом… не понадобилось, и все закрыли. А вещи остались. Наверно, отец о них просто забыл.

Снова взгляд желтых мерцающих глаз резанул по лицу. Дуан быстро отвернулся.

— Давай вернемся. Ты оденешься, да и мне пора бы идти.

Он уже сделал несколько шагов, когда Дарина подала голос:

— Почему ты так просто мне его даешь? Оно должно быть для тебя очень ценным.

Дуан слегка улыбнулся.

— Ты тоже для меня очень ценная. Почему нет? Оно тебе пойдёт.

— Я верну.

Они прошли немного в обратном направлении, когда в какой-то из комнат Дарина остановилась и резко сжала его плечо.

— Послушай. Тут так все заброшено. Это ведь похоже на… агадэр, а не на жильё. Уходи отсюда. Беги. Как можно скорее. Зачем только ты все это затеял…

Дуан равнодушно кивнул. Дарина нахмурилась и не стала продолжать.

Агадэрами заморцы звали свои усыпальницы — мертвые дома, которые строились для отходящих ко сну сагибов. Дворцы, детально повторяющие обстановку тех, где сагибы жили. Хоромы посреди бесконечной пустыни — глухие, темные, засыпанные песком. Тело господина и тех, кого умерщвляли с ним, — слуг и пары-тройки наложниц или наложников, — обычно оставляли лежать в нижней комнате. Если не спускаться туда, можно было подумать, что в мёртвом доме живут, а впрочем… там жили. Агадэры умели прикидываться живыми, ровно до мига, пока неосторожный путник или вор не прикрывал за собой дверь. И тогда хозяин выходил встречать гостя.

Дарина отступила к окну.

— Будет скверно, если тебя увидят с женщиной, да еще с нуц. Я заберу платье и оденусь в саду, потом увидимся. Для всех… мы познакомились в Приграничье, во время твоего путешествия.

Не говоря ни слова, Дуан благодарно кивнул. Дарина потянула раму, осторожно высунулась и вскоре исчезла — одним стремительным росчерком. Король Альра’Иллы затворил окно, вернулся в гардеробную своей матери и, подойдя к шкафу, медленно дотронулся до одного из оставшихся платьев рукой. Да… они были ценными. Бесценными. Но Дарине он отдал бы всё.

Пятнадцатый Прилив. Новая сестра

— И принесло тебя на наши головы…

Принц Ино стоял и наблюдал, как немыслимое черное существо по-обезьяньи покачивается на канате и корчит рожи. Дарина ухмыльнулась, скаля мелкие белые зубы, среди которых особенно выделялись сахарные длинные клыки.

— А чего ты такой злющий? Я ведь не нахлебница, медицину знаю, буду вам помогать. Тем более, твой капитан взял меня сам. Конечно! — Нуц легко спрыгнула и повернулась так, что мягкий свет заиграл на черной коже плеч. — Он не мог устоять! И ты не сможешь.

Ино безнадежно поморщился, покраснел и потупил взгляд. Конечно, нуц была красивой. И голой — сейчас, когда строгого Тайрэ поблизости не наблюдалось, рубашка небрежно болталась перекинутой через борт. Дарина нисколько не стеснялась двух мужчин на корабле, и принца, непривычного к подобному поведению девочек и дам, это смущало. Он вообще пока не научился смотреть новому члену команды только в лицо и предпочитал таращиться куда-нибудь в пол.

— Эй ты! Ну хватит жаться! Хуже жреца-девственника! Мне не жалко, любуйся!

Ино неохотно вскинулся. Дарина склонила голову; желтые чуть раскосые глаза лукаво сверкнули.

— А расскажи, откуда ты сам-то тут взялся? Зачем маар тебя купил, если ты не его сын или… ну… какой-нибудь похищенный гаремный мальчик?

Ино насупился.

— Он меня не покупал. И я не гаремный, брось эти глупости. Я ушел из дома сам и…

Дарина вдруг приоткрыла рот и даже отшатнулась, будто он чем-то болел.

— Так у тебя… есть семья? И… дом?

«И куча виселиц на берегу этого дома». Ино вспомнил свой последний день в Ганнасе, ощутил тошноту и крепко впился пальцами в борт.

— Это не имеет значения. Они мне не нужны, лучше бы их и не было… Ненавижу.

Слова, кажется, удивили еще больше. Дарина нахмурилась и резко выпалила:

— Гоцу, напавшие на нашу деревню, вырезали нас. Почти всех стариков и мужчин, а женщин, юношей и детей забрали. — Она опять подступила ближе, не отводя пылающих глаз. — Что, хотел бы так? Хотел?

Что тут ответишь? Каждый ведь глядит на чужую беду с горных пиков своей собственной. Ино прикусил язык, промолчал. Дарина отвернулась, взяла рубашку и начала снова ее надевать. Получалось неловко: руки подрагивали, да и с пуговицами девочка едва справлялась.

— Ты вообще какой-то странный, я сразу заметила. Будто из… этих.

— Каких — этих?

— Титулованных, — процедила она сквозь зубы. — Вот кого ненавижу. Все эти мерзкие кхарры, графы, короли… Они могли бы объединиться и прибить это проклятущее гнездо, этот Гоцуган, сожри его Джервэ! И некоторые сагибы бы даже это поддержали! А они только жируют! Пьют свой кофе! Ждут, пока всех продадут, кого вообще можно продать!

Ино вздрогнул под ее новым взглядом — пристальным, но будто чем-то затуманенным. Он не знал, что нужно сказать, и сказал то, что приходило ему в голову еще в детстве, на уроках истории и краеведения:

— Ты права. А давай когда-нибудь их возьмем и… взорвем!

Нуц удивленно моргнула: Ино показалось, что она окончательно записала его в идиоты. Но вдруг Дарина улыбнулась — молча и уже не показывая своих заостренных клыков, как-то задумчиво и очень, очень красиво. Ино, у которого на сердце почему-то потеплело, хотел что-нибудь добавить, но не успел.

— Забудь. — Дарина застегнула последнюю пару пуговиц. Рубашка доходила до ее острых колен. — Я так… просто маму очень любила, тяжело привыкать. Извини.

С этими словами, с этими глупыми извинениями за то, за что перед принцем никогда не извинялись, нуц ловко полезла на мачту и вскоре скрылась за каким-то парусом. Наверное, она забралась в «воронье гнездо», которое сразу приглядела и облюбовала. Ино стоял, запрокинув голову, еще какое-то время: тщетно ждал, что девочка вернется. Не дождавшись, прислонился к борту и стал смотреть в воду. Конечно… Тайрэ сказал бы что-то другое. Объяснил бы, почему мир устроен так несправедливо и почему с этим надо смириться. И, наверно, утешил бы.

Но ведь нуц была права: даже храбрый король Талл Воитель никогда не шел против работорговцев. Для него гоцу — как и для большинства правителей Морского Края — были злом, но злом, с которым слишком проблематично бороться. Злом, незримо рассеянным всюду, ведь в каждом королевстве, большом или малом, хотя бы несколько десятков знатных семей не брезговали покупкой рабов подходящего цвета и возраста. Держать их было дешевле, чем слуг, а иные бароны создавали из невольников вооруженные отряды. Запрещающие законы же, конечно, принимаемые в избытке, никогда не было трудно обойти. И это не говоря о монополии Гоцугана на кофе, чай, табак и обезболивающие наркотики, красивый строительный камень и некоторые руды. Как и соляная Альра’Илла, эта порочная дыра давно заставила соседей считаться с собой. Так что зло было не только вездесущим, но и необходимым.

Ино рассказал Дарине свою тайну только спустя несколько Приливов. Поначалу он не был уверен, что нуц сбережет ее и не перегрызет глотку, но уже тогда все же начал понимать, что эта черная как уголь девушка должна быть рядом, что вряд ли у него появится кто-то ближе и вернее. Какой бы дикой и ненормальной Дарина иногда ни казалась, без нее он уже не мог жить.

Он не ошибся: сейчас она осталась практически единственной, кому он доверял полностью. Доверял, даже оказавшись в агадэре, который пока еще прикидывался дворцом. Дверь была открыта. У него был шанс выбраться.

5 СЛАВНЫЙ МАЛЫЙ

В большом зале играла карана — плавная, немного монотонная мелодия первого церемониального танца, обязательного на каждом балу. Одетые в белое музыканты смотрели на знать с широкого трехступенчатого помоста. Они, как и неизменно, должны были быть поближе к богам, потому что боги тоже любили музыку, но сами не умели ни создавать ее, ни играть. Лишь люди во время празднеств ненадолго даровали ее: именно поэтому мир еще стоял и именно поэтому на всяком торжестве музыканты располагались выше всех. Дуан, стоя на другом возвышении, в противоположном конце зала, наблюдал, как длинные пальцы одной из женщин перебирают струны валлады — большого инструмента, форма которого напоминала диадему Лувы. Нижний край деревянного остова был увешан колокольчиками, которые покачивались при каждом колебании струн и добавляли к их пению свой звук. Баллада сейчас солировала, и музыка казалась завораживающей.

Мужчины приветствовали дам, бережно подавали им руки и вели по залу в самую обширную его часть, ровно в середину. Обычно танец начинали король с королевой, но королевы давно не было. Отец после ее смерти не танцевал, и Дуан последовал его примеру, предоставив открывать вечер одному из младших церемониймейстеров и его молодой супруге. Те пришли в совершеннейший восторг, сочтя это знаком благоволения, а никак не проявлением лени.

Сам Дуан наблюдал со стороны, никого не приглашая и стараясь не обращать внимания на множество призывных, кокетливых взглядов, бросаемых гостьями всех рангов и возрастов. Менять единожды выбранную партнершу, равно как и надолго от нее отходить на протяжении всего вечера считалось дурным тоном на альраилльских балах, а Дуану и без любезничания было чем заняться. Помимо разговоров, связанных с определенными политическими делами, — например, уследить за двумя непредсказуемыми женщинами: Дариной и родной сестрой. Правда, ни одной из них пока не наблюдалось поблизости.

— Розинда снова испытывает мое терпение…

Рядом оказался Кеварро, который тоже, видимо, не любил танцы. Нуц был, как и почти всегда, в черном и, как и раньше, зачесал волосы за острые уши. На лице не отражалось никакого воодушевления по поводу происходившего вокруг. Тем не менее, услышав слова, произнесенные с желчной тоской, советник поспешил утешить своего короля:

— Она придет, не тревожьтесь. Хотя бы для того, чтобы чем-нибудь вам досадить.

Дуану поднесли плоское блюдо с кубками. Взмахом отогнав пажа по ядам, который явно собрался попробовать из каждого, король глянул на свой перстень: цвет камня остался незамутненным. С удовлетворенным хмыканьем Дуан взял кубок себе, протянул второй советнику и, когда от них отошли, признался:

— Я уже полюбил вас за две вещи, та’аш. Вашу веру в лучшее и вашу… — он фыркнул, — честность, которая отбивает эту веру у меня.

Кеварро взглянул на него серьезно и пристально. Дуан слегка отсалютовал ему кубком.

— Первый мой неофициальный тост — за вас, примите его.

Говоря, Дуан подметил, что на них пристально смотрят несколько мужчин, тоже из Правого полусовета. Точнее, они, четверо почтенного возраста мааров, смотрели на Кеварро — и не слишком-то дружелюбно. Подтолкнув нуц локтем, Дуан шутливо предостерег:

— Хм, а вам стоит все же быть поосторожнее. Есть у вас личный паж по ядам? Приставить?

На лице Кеварро появилось на миг выражение, удивившее Дуана. Это не было ни замешательство, ни смущение, не был страх или раздражение. Скорее что-то вроде лукавого вызова, что-то с оттенком «Меня не так просто убить, не обольщайтесь, ваше величество». Дуану это понравилось: мало знакомых ему сановников не тряслись каждый божий миг за свои шкуры. Сделав глоток, Кеварро безмятежно рассмеялся.

— Вам не стоит тревожиться, маар, я о себе позабочусь.

Дуан улыбнулся в ответ.

— В любом случае я сейчас сделаю так, чтобы они немного смягчились.

И король Альра’Иллы величественно приблизился к группке шептавшихся советников. Они тут же замолчали, пугливо переглянулись. Но Дуан всего лишь последовал очередному напутствию Багэрона Тайрэ: «Не знаешь, друг или враг? Пригласи выпить и смотри в оба». Это он и сделал, подозвав еще одного пажа с напитками, после чего начал расспрашивать о положении дел.

Разговор пошел просто прекрасно, сопровождаясь непрерывными взаимными комплиментами и смехом. Дуан не скупился, чтобы немного польстить советникам: похвалить их работу в короткий период Безвластия, выразить надежду на успехи в будущем и пообещать что-нибудь этакое. А советники явно поняли, что могут говорить с королем, не опасаясь быть немедленно выдворенными или ударенными за неосторожную фразу. Они уже смотрели чуть менее настороженно, и в планы Дуана входило окончательно приручить их, как можно дольше и лучше играя доброту.

Они выпили поочередно за каждого из собравшегося кружка. Советник по Налогам даже щедро провозгласил тост за Кеварро, «самого славного из чернолицых». Тот в замешательстве поблагодарил его и поднес было кубок ко рту, когда…

— Ваша светлость, не смею отвлекать вас, но, кажется, вы должны меня помнить.

Рука советника замерла. Дуан проследил за взглядом золотых глаз и увидел такие же, только оттененные длинными густыми ресницами.

— Вы разрешите подняться? Я приехала лишь на один вечер и не могла не выразить почтение.

Перед помостом стояла Дарина. Она улыбалась, изучая всех, кто с любопытством взирал на нее сверху, и лениво обмахивалась веером. Как будто бывала на балах каждый вечер, а не заявилась впервые в жизни в краденом платье. Восхитительное притворство.

Наряд королевы ей очень шёл; Дуан не мог этого не отметить со странной щемящей тоской. Шёл даже больше, чем настоящей хозяйке, которой к лицу были светлые цвета, которую все и запомнили в светлых цветах… Жемчужный наряд она надевала лишь три-четыре раза, юному принцу он казался невзрачным. Зато теперь, на Дарине, платье сидело так, будто шилось специально для нее. Пиратка стала другой. Дуан улыбнулся, хотя и постарался, чтобы улыбка была как можно более рассеянной и формальной:

— Та’аша…

— Ранида, ваша светлость. Из Крайнего Приграничья. В вашем путешествии я была в нушиадской части кортежа. Мой отец…

— Да-да! — Дуан избавил ее от необходимости выдумывать дальше. — Несомненно, я вас помню. Поднимайтесь, я хочу поцеловать вашу руку.

Дарина опять улыбнулась, чуть показав клыки. Дуан вдруг понял, что теперь Черный Боцман улыбается не ему, точнее, не совсем ему.

Четверо из пяти советников, весьма оживленные вином, встретили нуц изысканными, хотя и несколько двусмысленными любезностями. Вероятно, они приняли девушку за любовницу короля и не удивились. Тут же они заговорили о чем-то своем и стали постепенно смещаться в сторону, вскоре покинув королевский помост.

Пятый же советник остался стоять как вкопанный. Кеварро внимательно, почти неотрывно смотрел на поднимавшуюся по ступеням девушку. Та тоже смотрела на него: как кошка на рыбу, пожалуй. Дуан прекрасно знал этот взгляд.

Когда Дарина предсказуемо споткнулась, капитан «Ласарры» про себя фыркнул и не стал подавать руку. Он знал, что за него это непременно сделают, а если не сделают, то и поделом за такую наглость. Но Кеварро помог — спешно, едва не выронив кубок.

— Ах, простите, я немного неуклюжая.

Дуан вспомнил, как «неуклюжая» Дарина перемахивает с мачты на мачту, и спешно отпил вина, чтобы спрятать довольную ухмылку. Дарина, оправляя платье, уже вовсю мурлыкала:

— Как ваше имя, маар, могу я узнать? Так необычно встретить тут соплеменника…

Руку для поцелуя Дуану так и не дали; Дарина вообще о нем забыла. Новое знакомство увлекло ее полностью, и можно было не сомневаться: увлеченность вполне взаимна. Кеварро отвечал совсем тихо и все время отводил от собеседницы глаза, видимо, устыдившись своего пристального внимания в первую швэ встречи. Но уже то, что он отвечал не односложно, выдавало. Дуан с трудом удерживал желание подтолкнуть советника локтем и сказать что-нибудь вроде: «Смелее, приятель, ее не придется даже уламывать». Но дружеская поддержка, уместная в питейном заведении с девицами легкого поведения, здесь не годилась, и ему осталось лишь небрежно уронить:

— Та’аш, займите нашу гостью бесе…

Неожиданно по зале пронеслась волна возгласов, смешков и шептания, а кто-то даже взвизгнул. Дуан развернулся и сразу понял, в чем именно дело.

— Всем вечерочка! Музыканты, играйте что-нибудь повеселее!

Ее высочество, прекрасная принцесса Розинда, наконец почтила своим присутствием королевский бал и сочла возможным, даже нужным явиться на него не через дверь. Видимо, это она только что влетела на длинной веревке, один конец которой вился сейчас по полу, а другой уходил к массивной ветке старого дерева за окном. Дуан скрипнул зубами. Дарина, чуть подойдя, прищурилась и тихо, как-то неопределенно протянула:

— Вот она какая…

Дуан глубоко вздохнул, стараясь хранить спокойствие. Музыка, оборвавшаяся при окрике, зазвучала снова, с того места, где остановилась.

Принцесса была в розовом платье в пол, хотя в прыжке это вряд ли помешало кому-то рассмотреть ее панталоны и чулки. Сейчас она, как ни в чем не бывало, приводила в порядок три или четыре юбки и раздавала направо-налево улыбки. Волосы Розинды украшало такое количество малиновых роз, что несколько уже успели выпасть. Принцесса вдруг подобрала единственную, которую не успела растоптать при приземлении, и — к ужасу Дуана — кинула кому-то в толпу не глядя.

Затем сестра требовательно щелкнула пальцами в пространство.

— Я хочу пить!

— Она отвратительна… — простонал король Альра’Иллы, уныло наблюдая за лицами гостей.

— Брось! — Дарина усмехнулась. — Она великолепна!

Воспользовавшись тем, что принцесса отвлекла своим появлением абсолютно всех, нуц привстала на носки и горячо прошептала Дуану на ухо:

— Что-то мне подсказывает, ты сейчас удерешь. Тогда вели своему красавцу, чтобы был со мной. Или я заскучаю и кого-нибудь тут ограблю, а потом и зарежу.

Эту женщину Дуану тоже захотелось задушить. Пожалуй, он придушил бы обеих одновременно, рук как раз было две. Но осталось лишь смиренно кивнуть и шагнуть к Кеварро, ошарашенно глядевшему на ее высочество.

— Я скажу пару слов сестре, та’аш. Мне неудобно просить вас, но Ранида так любит танцевать, а ее вряд ли пригласит белый. Вы не могли бы…

Советник закусил губу: кажется, он смутился от этой мысли. Дуан подмигнул ему.

— Пожалуйста. Она не должна скучать. Она вас не съест.

Получив кивок, Дуан обрадованно, но со всем возможным достоинством ринулся вниз. На ходу с кем-то здороваясь и перед кем-то извиняясь, он двинулся вдоль стены к окнам, где все еще находилась его главная проблема, окруженная щеголями в ярких камзолах. Проблема жеманно раскланивалась, отвечала на вопросы, подавала желающим руку для поцелуя. Желающих нашлось довольно много, но, уже почти добравшись до сестры, Дуан услышал несколько раз подряд:

— Нет, не буду.

— Нет, не хочу.

— Вы воняете.

— Ха. Видела я на прошлые праздники, как вы танцуете.

— С вами? Вы смеетесь?

Дуан ускорил шаг и, оказавшись рядом, оглядел собравшихся — преимущественно юношей. Он чувствовал себя отвратительно, улыбаясь самым любезным образом и произнося:

— Простите. Моя прелестная сестра несколько смущена таким большим обществом. Она непременно будет танцевать.

Внутренне Дуан просто кипел. Он очень рассчитывал на этот бал уже потому, что принцесса, вопреки этикету, имела право менять партнеров неограниченное число раз, а значит, шанс, что кто-то понравится ей, был велик. И прямо на глазах брата Розинда этот шанс целенаправленно уничтожала, топтала, как недавно — розовые бутоны. Некоторые юноши, особенно те, что приехали в сопровождении чопорных матерей, стоявших тоже поблизости, уже отошли. Было ясно: завтра из Ганнаса уедет еще дюжина, а то и две гостей.

Розинда наблюдала, как паж по ядам пьет из ее кубка. Ничего говорить и тем более оправдываться она явно не собиралась. Дуан ненадолго оставил ее, сходил к помосту музыкантов и дал им знак играть что-нибудь особенно веселое. Ему во что бы то ни стало нужно было всех отвлечь, и некоторые отвлеклись.

Продолжая улыбаться, Дуан отослал пажа, приобнял сестру и отвел в сторону, за одну из окаймлявших зал широких колонн. Здесь он дал волю своему гневу, правда, это выразилось только в смачном ударе кулаком по ладони. Розинда ухмыльнулась. Дуан сжал ее оголенное смуглое предплечье и зашипел:

— Что ты творишь?

— Я пришла, — с достоинством отозвалась она, — выбирать супруга. И не собираюсь тут стоять.

С этими словами она скинула руку брата и, шурша юбками, сделала пару шажков в сторону. Дуану пришлось идти следом.

— Ты же пообещала вести себя нормально!

Розинда надула подкрашенные всё тем же малиновым цветом губы и склонила к плечу голову, с самым скучающим видом наблюдая за танцующими.

— Я обещала всего лишь присмотреться к твоим гостям. И я присматриваюсь. Так, как хочу.

— То есть мне нужно было уточнить, что ты не должна меня позорить и оскорблять принцев?

— А как то, что я делаю, может их оскорбить? Я ведь всего лишь эффектно появилась. Это же весело!

— Принцессы так не делают.

— А короли не держат свиней! — парировала сестра. — Да, я уже знаю, кого ты к себе поселил, и вот это просто…

— Как ты могла заметить, моя свинья сидит дома. По крайней мере… — слова вырвались помимо воли Дуана, — одна из них.

Розинда презрительно фыркнула, никак не среагировав на это полускрытое оскорбление. Но когда она ответила, ее голос, обычно уверенный, странно задрожал:

— Ино, как ты не понимаешь? Они все тут… ужасны. Совершенно одинаковые, воняют духами, слюнявят мне пальцы, как гончие на нашей псарне, и…

— Хватит. — Дуан, старательно сберегая остатки терпения, скрестил на груди руки. — Перестань нести чушь. Они всегда душились, всегда целовали тебе руки, и, думаю, раньше ты так не возражала. Что изменилось?

Сестра неожиданно опустила глаза; выбившаяся прядь черных волос упала на круглое лицо.

— У нас здесь всё какое-то… ненастоящее. Я не знаю другой жизни, ни капельки, но я… я не хочу.

Дуан вздрогнул. Розинда опять посмотрела в упор сверкающими синими глазами. Она явно собиралась сказать что-то еще, но король Альра’Иллы уже справился с досадным чувством, будто делает что-то не так, и опять повысил голос:

— Ты должна принять чье-то приглашение на танец. Многие приехали сюда ради тебя!

Тонкая темная бровь презрительно вскинулась.

— Ради наших денег и земель, хотел ты сказать? И соли?

— Розинда!

Сестра топнула ногой; Дуан поджал губы. Он ощущал себя крайне скверно, но продолжал говорить то, что, по идее, должно было быть правильным.

— Веди себя прилично. Хотя бы раз. Подумай о матери, видела бы она тебя!

«И видел бы меня отец…» — пронеслось в голове.

Сестра затравленно осмотрелась. На нее то и дело косились, косились с жадным нетерпеливым любопытством, и Дуан тоже это заметил. Взгляды были какими-то… вязкими. Скользкими и приторными одновременно, как патока, разбавленная жабьей слизью.

— Ладно. — Розинда сдалась и произнесла довольно громко: — Я буду танцевать! Буду. Но только с тем, кто поймал розу, которую я бросила, когда пришла, и кто вернет ее мне. Хотя вряд ли кто-то ее поймал, и поэтому я могу…

— Это ваша, маара?

Дуан обернулся. Он почему-то догадывался, — готов был поставить с десяток золотых ракушек, — кого именно увидит. И выигрыш бы непременно ему достался.

Принц с пятого балкона был сегодня в простом сером камзоле и белой, но все равно слишком плотной для теплого вечера рубашке. На фоне прочих он выглядел почти как тень, но во всем бледном облике было одно яркое пятно — малиновая роза в сложенных ладонях. Окинув юношу взглядом, Розинда нахмурилась.

— Я даже не успела объявить это во всеуслышание! Вы подслушивали? Вы дурно воспитаны, я не буду…

Дуан улыбнулся принцу и крепко ухватил сестру за локоть.

— Она будет. Ле Спада не нарушают своих слов. Просто верните ей ее собственность: вот здесь, в волосах, есть место.

На этот раз Дуан смог посмотреть на сестру достаточно злобно: она не двигалась, пока принц с величайшей бережностью вплетал цветок в тугие локоны. Юноша был очень высоким, и ему пришлось значительно наклониться.

— Дылда, — сообщила Розинда вполголоса и наградила его взглядом исподлобья. — Глыба льда! И коса дурацкая, мышкин хвостик!

Дуану захотелось оторвать ей голову вместе со всеми этими цветами, но принц промолчал, — только улыбнулся и протянул руку. Под бдительным взглядом брата Розинде пришлось взяться за нее и даже поблагодарить:

— Спасибо.

Музыканты заиграли новый танец — быструю, крутящуюся калибу. Главную партию там брали клавишные — плоские длинные тибы, разложенные на коленях у трех долговязых мужчин и напоминающие скелеты древних рыб. Дуан, постепенно пятясь от присмиревшей сестры назад, напоследок спросил светловолосого принца:

— Скажите… как ваше имя?

Юноша внимательно посмотрел королю в глаза, и тот вновь услышал ровный, чистый, но зычный для довольно худого телосложения голос:

— Фаарроддан о’Конооарр. Для простоты — Арро. Я родом из Нира.

Дуан кивнул и поклонился. Почему-то он не был удивлен ни тем, что розу капризной принцессы поднял именно тот, кого ее отец назвал «славный малый», ни тем, что «славный малый» был из Королевства-На-Корнях, последнего цивилизованного королевства Морского Края. Того самого, в порту которого Железный когда-то покинул свой корабль.

Двое — принц и принцесса — ушли. Король остался.

6 СТАРЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ И ЮНЫЙ ПРИНЦ

Дуан рад был наконец спровадить сестру. Едва оставшись в сравнительном уединении, он жадно схватил с подноса кубок и на ходу осушил почти наполовину. Поразительно! Прошло от силы двадцать швэ с начала бала, а Дуан уже мечтал о его окончании или хотя бы о перерыве — об ужине, до которого оставалось примерно столько же.

— Маар! Ваша светлость! Юный Сокол!

Последнее обращение заставило Дуана в первое мгновение вздрогнуть. С надеждой он начал поворачивать голову на зов, впрочем, почти сразу понял, что окликнувший его голос отличается от более низкого и хриплого голоса Железного. Но всё же в груди знакомо потеплело, когда зов повторился и в нем отчетливо послышался легкий тилманский акцент. Потому что при королевском дворе был лишь один тилманец, звавший маленького принца именно так.

— Юный Сокол, сколько же прошло…

И стоявший у окна седой человек в сине-серой адмиральской форме приветливо поднял широкую смуглую ладонь.

— Да, мой мальчик. Это я, старая развалина. Которая еще скрипит, но уже вряд ли сможет покатать тебя на спине, как в детстве.

Дуан заулыбался, подходя ближе и склоняясь в глубоком почтительном поклоне.

— Та’аш Ноллак… Благо, в этом нет и необходимости.

Из трёх старых полководцев, которым Талл Воитель велел когда-то принять посильное участие в воспитании принца, последний больше всех полюбил именно Ноллака — самого высокого, самого загорелого и самого улыбчивого, с шапкой выгоревших, а ныне уже седых волос. Хранитель Приграничья и глава разведки Огаст ле Фириек был слишком строгим и желчным, а генерал Сухопутных Частей Диктирон Лунгер не проявлял особого желания общаться с мальчиком: не любил детей, животных и всё, что по какой-то нелепой причине не умело маршировать. Дариус Ноллак же, Верховный адмирал Альраилльской эскадры, не только знал множество разных вещей и исходил оба отмеченных на карте моря вдоль и поперек, но и вполне благодушно относился к необходимости отдавать некоторую часть своего времени юному наследнику престола. Это он впервые взял Ино на корабль и посвятил в основы мореходства, он же научил ориентироваться по звездам и рассказал довольно много интересного о богах: Светлых, Темных и Переменных, о волшебных рострах-покровительницах и преданиях Закрайних островов.

Не обходил Ноллак и историю смертных, в том числе пиратов. По крайней мере, он часто пересказывал приключения великих капитанов прошлого — Зоргено Тилманского, Мальтарии Непобедимой, Пэ Трехногого. Правда, он неохотно переходил к пиратам современным — тем, которых отец вешал. Эту тему он быстро и ловко менял. Сейчас, повзрослев, Дуан окончательно понял: старый адмирал не слишком одобрял политику отца в этом вопросе, но, конечно же, как и все прочие, предпочитал об этом не заявлять.

Ноллак заключил Дуана в объятья, отстранил и начал с любопытством рассматривать.

— А ты славно вымахал, Ино. Не подумал бы, что десять Кругов в Древнейшем Чертоге смогут сделать из тебя такого бравого молодца. Иные моряки, проведя столько же на воздухе и тягая туда-сюда канаты и ящики, остаются дохляками.

— В Чертоге всё пропитано силой Великих, — отозвался Дуан. — А две сэлты путешествия окончательно взбодрили и оздоровили меня.

Адмирал улыбнулся, хотя в его прищуре по-прежнему читалась хитринка. Дуан уже готовился к более детальным расспросам, но, к его облегчению, Ноллак предпочел поинтересоваться о другом:

— Что ж… какой ты находишь сейчас нашу страну, Ино?

Здесь можно было ответить сравнительно искренне.

— Прекрасной и сильной, как никогда. Надеюсь, я смогу укрепить ее еще больше и стать достойной заменой отцу.

— Сможешь, вряд ли в этом стоит сомневаться. — Ноллак перестал созерцать Дуана и скользнул взглядом по танцующим. — Скажи-ка мне… что будет, когда праздники кончатся?

«Свадьба Розинды, ну а мне останется проторчать здесь в худшем случае до фиирта». Но, разумеется, пришлось сказать другое:

— Соберу Совет, чтобы обсудить главные проблемы, и буду их решать.

— Во всем станешь следовать… отцовскому курсу?

Вопрос задали иным тоном, чем предыдущие: тише, ровнее, но при этом явно настороженнее. А серо-зеленые глаза в сетках резких морщин опять пытливо взглянули Дуану в лицо. Тот сглотнул. Ему показалось, Ноллак прочел некую мысль, которую молодой король еще не озвучивал никому из ближнего правящего окружения. И, поколебавшись пару мгновений, он признался:

— Нет. Есть кое-что, что я хотел бы направить по иному руслу.

— И… что же?

Но прежде чем Дуан ответил, Ноллак еще понизил голос:

— Не сокольи ли пакты?

Дуан вздрогнул.

— Как вы это поняли?..

Адмирал густо рассмеялся.

— Я что же, не знаю тебя, Ино? И не изображал лодку, когда ты сидел у меня на плечах и махал флажком? Ты всегда питал слабость к пиратской братии, даже до того, как увидел их впервые вживую. Разве нет?

Дуан лишь кивнул, засмеяться не получилось. Ноллак удовлетворенно склонил голову.

— Это мудро. Не стоит нам истреблять пиратов на том лишь основании, что они непредсказуемы, как ветер. В других странах их принимают и даже лелеют. Да только… будет трудно все вернуть на круги своя после того, что сделал твой отец. Понимаешь?

Дуан вновь кивнул. Он и сам это знал.

Едва кончилась последняя война с нуц, король Талл не просто упразднил Соколов как гильдию. Разорвав их пакты, он быстро перевешал всех своих капитанов, обвинив их в заговоре. Говорили, будто некоторые успели уйти, но их, если это действительно удалось, можно было бы посчитать по пальцам. Впрочем, нет, их нельзя было даже посчитать. Потому что никто не знал, сколько их числилось в лучшие, давние Приливы, когда они не были вне закона. Соколы всегда оставались закрытой, привилегированной прослойкой военного общества. Точно Дуан знал лишь одно: на виселицах, стоящих сейчас на Незрячей Площади — площади казней — первыми когда-то вздернули именно их. Виселицы остались именно со времен той славной победы над Жу’Нушиадом, времен, которые одни назвали Золотыми, а другие — Пеньковыми.

— Многие ли Волки решатся служить королю альраилльскому, даже если он предложит каждому по новенькому бригу и по титулу?

Дуан быстро опорожнил кубок, но во рту все равно было сухо. Очень сухо и как-то горько.

— Я думаю, рановато загадывать, — сдавленно произнес он. — То, что я вам озвучил, — лишь идея, слепленная из детских увлечений, и, возможно, она неразумна.

Ему снова становилось тошно, в который раз за вечер. Он вдруг представил… а впрочем, чушь, подобного не могло произойти. «Ласарре» ничего не грозило, ни сейчас, ни потом; Железный знал, как ее уберечь. И если что…

— Выше нос, мальчик. — Ладонь Ноллака мягко легла на плечо. — Я знаю, что ты не ошибешься, знаю. Только позволь-ка мне тебя предупредить.

— Да?..

— Посмотри налево. Быстро брось туда взгляд, только один. И сунь-ка нос в свою баклагу.

Дуан подчинился. В указанной стороне он увидел высокого мужчину с яркими, как угли, светло-карими глазами. Тот говорил с тонкой черноволосой дамой, иногда ласково и совершенно открыто поглаживая ее по лицу, как свою непосредственную собственность. Впрочем… советник по Безопасности Габо ле Вьор, несомненно, был из тех, для кого каждая новая фаворитка становилась собственностью. Еще когда принц жил во дворце, их поменялось шесть, какой по счету стала эта, повзрослевший Дуан не уточнял.

— Я вас понял… — бросил он Ноллаку. Тот нахмурился.

Габо Ле Вьор был ровесником и старым другом отца. Очень старым, с ним король Талл вырос и прошел многие вехи своей нелегкой жизни. Ле Вьор разделял все его чувства и увлечения, а иногда и вживлял ему свои — с точностью ловкого целителя, в тан и под кожу. Именно опираясь на ле Вьора, молодой Талл в конце концов отлучил регентов и сам возглавил армию. Ле Вьор подарил ему всю свою решимость, храбрость и верность, а такие подарки не забываются. Дуан хорошо знал это по себе.

…И он так же хорошо знал, что друг покойного отца ему не нравится. Как и раньше, когда ле Вьор снисходительно посмеивался, стоило принцу неосторожно влезть во взрослый разговор за ужином или на приеме. Теперь советник кивал и склонялся перед новым господином с выражением глубокого почтения. Но взгляд дерзких, будто подсвеченных глаз иногда выдавал его.

— Вы нелогичны, юный принц.

— А в чем же смысл вашего довода, юный принц?

— Вам следовало бы лучше научиться думать, юный принц, прежде чем обсуждать с нами внешнюю политику.

Советник пригладил рыжеватые волосы, убранные в длинную жидкую косу. Дуан полувопросительно посмотрел Ноллаку в глаза, и тот подтвердил догадку:

— Он не одобрит возвращение Соколов, будет всячески тебе мешать. Пираты всегда отнимали у его ведомства солидный кусок славы и добычи. Да и он хорошо знает историю, помнит, что Соколы сделали при твоем деде.

— Посмотрим… — протянул Дуан.

Он запоздало сообразил, что не понял последних слов, касавшихся дедушки — Овега Ученого. Но переспрашивать и уточнять было неудобно, и, решив не выставлять себя невеждой, а в свободный вечер просто почитать старые хроники, Дуан благосклонно улыбнулся.

— Знаете, как и всегда, вы подбросили мне пару свежих идей. Я прошу, бывайте в резиденции почаще.

Ноллак устало, но благодушно вздохнул и потер рассеченную шрамом морщинистую щеку.

— Старикам всегда приятно, когда они нужны, так что посылай за мной в любое время. А сейчас… думаю, твоего общества жаждут еще многие, а я промочу-ка горло. Иди, юный Сокол. Спасибо, что ты меня не забыл.

Дуан оставил адмирала в чуть улучшившемся настроении и даже любезнейше поговорил с несколькими иностранными гостями. Почтенная кадэшская графиня Цудо, сыну которой Розинда отказала в танце, правда, вновь разбудила некоторое раздражение, когда поинтересовалась:

— Кто же так… по-новому воспитал вашу милую сестру? В мои времена девицы были иными. И уж точно не входили в помещения через окна.

Дуан даже покраснел, но дородная дама ждала ответа, и он с некоторым трудом вывернулся:

— Возможно, она читала слишком много книг от скуки, а в книгах почему-то любят писать о женщинах не самого примерного поведения. Да, женщины из книг — те ещё плутовки и разбойницы. Так или иначе, я ее усмирю.

Графиня обмахнулась веером.

— Не тревожьтесь. Даже если с вашим… гм… соблазнительным предложением о будущем ничего не выйдет, моя семья с удовольствием проведет здесь все праздники. Вы так гостеприимны и так приветливы! Истинный ле Спада, даже, при всем уважении, приятнее вашего почтенного папеньки. Это многого стоит. А девочка… девочка подрастет и выкинет глупости из головы.

Еще несколько знатных гостей из того же королевства закивали, выражая полное согласие. Дуан вздохнул.

«У нас здесь всё какое-то… ненастоящее. Я… не хочу». Было ли это глупостями?

— А еще, мой друг, не мне вам подобное говорить, но я все же позволю… сами вы уже думаете о супруге?

Дуан поперхнулся и огляделся. На него уставились. Именно уставились, а не посмотрели, потому что всем было интересно послушать ответ. Решив оборвать все подобные разговоры сразу, король Альра’Иллы внушительно нахмурил брови.

— Пока мои планы связаны больше с государственными делами, чем с личными, и их довольно много. Но вы непременно получите приглашение на свадьбу. Однажды.

«…Только не на мою».

— Ах, как вы милы! — раздалось с разных сторон.

Дуан увидел боковым зрением мелькание розового платья, извинился и поспешил в ту сторону. Неприятное предчувствие, одно из тех, которые редко обманывают опытных пиратов, постепенно завладевало им. Приближаясь, Дуан все явственнее видел, как довольно Розинда улыбается: примерно как сытая лиса, слопавшая с дюжину цыплят. Слишком довольно, учитывая, какой «любезный братец» ее оставил. И хуже всего… она опять была одна.

Подождав, пока сестра презрительно отвернется от очередного неудачливого ухажера, Дуан загородил ей дорогу.

— Где принц Арро? — без обиняков спросил он.

Розинда фыркнула.

— Не здесь.

— Где?

Розинда вынула один цветок из волос и покрутила в пальцах.

— Ему жарко от моей красоты. Он плавает.

— Прекрати свои глупые шутки! Ты нагрубила ему?

— Нет, ты же не разрешил. — Она невинно насупилась и потянула носиком воздух. — Ну и пахнет от тебя. Веселишься, наверно, пьянчуга?

— Не переводи разговор. Где…

Но она уже отвлеклась на другое:

— Как интересно… хм… С кем это наш чернолицый любезничает?

Дуан рассеянно проследил за взглядом сестры. Возле дальней колонны Кеварро подавал Дарине кубок с вином. Черный Боцман обольстительно улыбалась, и эта будто вырезанная из черного камня пара смотрелась потрясающе среди множества молочно-бледных и румяных лиц. Розинда прищурилась.

— Мне казалось, он такая ледышка… Предпочитает деревья, цветочки и облачка, а не красивых потаскух.

Дуан был слегка возмущен как подозрением насчет советника, так и оскорблением Дарины, но ограничился тем, что пожал плечами и мирно пояснил:

— Маар Кеварро развлекает мою знакомую. Она какое-то время сопровождала меня в путешествии. И она не потаскуха.

Розинда вперилась глазами в Дарину, так, будто хотела прожечь в ней дыру.

— Я уже вроде видела эту маару где-то, Ино…

— Здесь же. Когда ты пришла, она говорила со мной.

— Не уверена.

Розинда возразила довольно твердо. Дуану это не понравилось, и он раздраженно напомнил:

— Они же все одинаковые. Я бы не отличил Раниду от вчерашних танцовщиц, если бы она мне не представилась.

Сестра, сразу переменив выражение лица с задумчивого на презрительное, только бросила:

— Мужчины. Вы и белых-то едва различаете. Впрочем, — она потерла левый глаз и наконец перестала смотреть на черную пару, — может, ты и прав, конечно, эти черные девицы довольно похожи. Эй! Я опять хочу пить!

С последними словами она ловко ухватила проходившего мимо слугу за край плаща, — тот едва не споткнулся и с трудом удержал поднос с кубками. Сопровождавший его уже порядком окосевший паж по ядам страдальчески взглянул на протягиваемый ему сосуд и икнул. Дуан тихо пригрозил:

— Если я узнаю, что ты обидела принца Арро…

— Женись на нем сам! — громко посоветовала сестра, отобрала у пажа кубок и деловито зашагала прочь, более не удостоив ни Дарину с советником, ни брата взглядом.

Дуан в бешенстве отвернулся и сам едва устоял на ногах. Стало ясно: если на ужине он не хочет плохим аппетитом наплодить слухов о своей болезни, сейчас во что бы то ни стало надо хоть немного проветриться. Дуан пересек залу, потом холл, миновал несколько постов часовых и вышел в сад, расцвеченный мерцающими гирляндами свечек в стеклянных банках. Здесь, на дорожке, тоже встретились караульные, и, обойдя их, король направился в сторону розария.

Это был большой округлый «сад в саду». Розарий сделали наподобие лабиринта, а в сердцевине расположили фонтан Светлых богов. Все они, стоя на постаменте плечом к плечу, держали в руках по кувшину, а возвышавшаяся над ними Праматерь Парьяла раскинула руки. Фонтан был глубокий, с широкими бортами. В дневное время возле него всегда царила особенная прохлада, а в ночное — особенная тишина. К нему Дуан и направился, осторожно, чтобы не порвать одежду, двигаясь вдоль плетеных, увитых розами лабиринтовых стен.

Дуан почти не сомневался, что сможет побыть у воды один, но, как оказалось, ошибся.

Какая-то высокая фигура сидела на дальнем краю каменного борта и что-то то ли стирала, то ли полоскала. Проходя вдоль воды, Дуан увидел плававшую на поверхности подвявшую малиновую розу. Рука сама сжалась в кулак. Ну всё. Она у него получит, маленькое мерзкое отродье Джервэ. Неужели…

— Принц Арро?

Фигура обернулась, убивая последнюю надежду на то, что произошедшее не произошло.

— Ваша светлость, здравствуйте снова.

Дуан с тяжелым вздохом приблизился и убедился в верности спонтанной догадки: волосы у принца были мокрые, как и вся одежда, с него буквально текло в три ручья. Правда, он не дрожал, даже не стучал зубами, а лицо хранило выражение полного, безмятежного спокойствия. Закончив отжимать камзол, нирец оглядел его и положил рядом с собой на каменную поверхность. Тоненькая струйка воды тут же побежала на подстриженную траву.

— А я-то думал, зачем она зовет меня прогуляться… — философски заметил принц в пространство и стал выкручивать широкую манжету рубашки.

— Простите ее, мне очень стыдно. — Дуан остановился напротив. — Ночь теплая, надеюсь, вы не простудитесь. Я велю принести вам другую одежду.

— Нет необходимости. — Принц неожиданно улыбнулся, поднимая свои выразительные светлые глаза. — Не забывайте, я живу в стране, где фиирт длится пятьдесят пять дней вместо тридцати пяти, да и в остальное время у нас не так тепло, как здесь.

— Но ведь ходить насквозь мокрым…

— Нирские ткани сохнут за пять-семь швэ. Когда ты весь в снегу, стоит зайти в тепло, как он на тебе тает, это очень ценно. — Принц Арро отжал и вторую манжету тоже. — Как оказалось, когда тебя сталкивают в фонтан, такое свойство тоже может пригодиться.

Дуан одобрительно рассмеялся: подход ему нравился, и сам принц, пожалуй, тоже. Жить в ледяной трущобе и по-прежнему во всем видеть хорошее непросто, обычно холод здорово портит характер. Юноша отвел с лица длинную прядь и недоуменно глянул на Дуана снизу вверх.

— А вы что, пошли меня искать, ваше величество?

— Нет, просто прогуляться перед трапезой. Она скоро начнется, думаю, столы уже накрыты. Вам лучше будет выпить чего-нибудь горячительного. А впрочем… — Дуан не удержался, — пожалуй, всем нам лучше будет его выпить.

Принц снова улыбнулся, на этот раз только уголком губ, но ничего не сказал. С осторожностью посла во вражеской стране король Альра’Иллы уточнил:

— Думаю… я могу более не рассчитывать, что вы подойдете к Розинде хоть на шаг?

На лице нирца отразилось явное удивление.

— Почему же? Я непременно приглашу ее снова. Она необыкновенная девушка. Казалась мне такой, еще когда я приезжал к ней много Приливов назад.

— Тогда она вела себя так же?

Принц взял камзол и начал разглаживать, положив на колени.

— Я не провел с ней много времени, я тогда сопровождал отца в деловом визите. Но, кажется, это она сидела на дереве против кабинета короля Талла, да хранит нас его сиятельный взор, и гримасничала, мешая мне слушать.

— О боги…

Спохватившись, Дуан не стал продолжать, а только хлопнул себя по лбу. Он осознавал, что шансы освободиться от короны за счет сестры уменьшаются прямо на глазах. И это было ужасно.

— Вас так расстраивает ее поступок? — Принц Арро поднялся и расправил плечи. — Да бросьте, прошу, это ерунда.

Дуан удивленно окинул его взглядом с головы до ног.

— Я люблю ее и прощу очень многое, так как сам едва ли являю образец хорошего поведения. Но кидать моих гостей в фонтан…

— Если дело лишь в этом, то правда, перестаньте. Это… скорее забавно, чем страшно. И, кажется, вы уже говорили вчера, что она…

— Что-то доказывает. Я начинаю понимать, что. Что у нее…

Дуан замолчал, потому что к горлу подкатил ком. Он что-то делал не так, это ощущение опять им завладело. Принц наклонился, выловил из воды розу и стал расправлять ее лепестки.

— Продолжайте, прошу вас.

Дуан вдохнул немного пахнущего цветами теплого воздуха и закончил:

— …есть свобода. И право выбора.

Нирец опять посмотрел прямо ему в глаза — сочувственно, будто что-то понял.

— Эти две вещи есть у всех нас, мы рождены с ними. Разве нет?

Дуан закусил губу, прикидывая, сколько Приливов увидел этот парень. Вряд ли больше двадцати, и нет, вряд ли он хоть немного понимал, о чем говорит, вряд ли видел, например, младших жен в сагибских гаремах, рынки рабов на Имэ-Гаронадо или муштру матросов в некоторых пиратских командах. Отгоняя эти мысли, Дуан осторожно поинтересовался:

— Скажите, вы — наследник престола?

Фаарроддан о’Конооарр покачал головой.

— Я всего лишь самый младший сын.

— Это многое объясняет. Но… — заметив тревожное выражение на бледном лице, Дуан поспешил прибавить: — ни в коей мере не умаляет ваших достоинств и ваших шансов на этот брак. Их может умалить только ее высочество Мое Наказание.

Выказав таким образом свою королевскую благосклонность, Дуан поравнялся с принцем и вновь ровно, приветливо ему улыбнулся.

— Думаю, мы с вами побеседуем, и еще не раз. Но сейчас нам лучше вернуться. Уверен, что гости проголодались.

Принц Арро кивнул и первым направился к лабиринту. Догнав его, Дуан прикоснулся к ткани перекинутого через руку серого камзола, — она действительно была почти сухой и очень жесткой на ощупь. Как и хозяин, одежда перенесла всё случившееся удивительно легко. Намного легче, чем сам венценосный брат принцессы Розинды.

* * *

Весь ужин Дуан имел удовольствие наблюдать за тем, как прямо и с достоинством сидит его сестра на своем месте. Как аккуратно берет себе кусочки то того, то другого блюда, как медленно разрезает их, как улыбается каждому гостю поочередно и отвечает на все вопросы. К голосам менестрелей, приглашенных немного оживить трапезу, принцесса прислушивалась отрешенно, но в какой-то момент — до того, как Дуан решился ей предложить, — подхватила одну из баллад своим нежным голосом.

Это было сказание о Вальбарге Далёкой, жрице, ушедшей однажды в лес в разбойники и плакавшей о своём возлюбленном из королевской стражи. Из всего исполняемого на празднествах это была особенно мрачная вещь. Слышать, как напевает ее прекрасное юное существо с украшенным розами челом, было… странно. Кажется, гости задумались. Дуан — точно, хотя и не мог себе объяснить, какие именно мысли пробудились. Больше Розинда петь не пожелала.

А когда после небольшого отдыха снова начались танцы, она принимала приглашения каждого, кто подходил к ней, с милейшей улыбкой и смехом, кокетливыми пожиманиями плеч и вскидыванием бровей. Дуан мог бы быть доволен…

Вот только он не мог не заметить, что принцесса едва ли не в охапку хватает очередного кавалера, стоит только к ней приблизиться принцу Арро.

7 СЕМЬЯ И ВСЯЧЕСКИЕ ИГРИЩА

Следующие несколько дней подряд начинались с дождей. Дождь лил, когда Дуан просыпался, лил во время завтрака и до обеда и лил некоторое время после него. Потом — незадолго до своего ухода и ухода Моря — светлоликая Лува, будто смеясь, быстрыми ветрами разгоняла тучи. Небо прояснялось, чтобы можно было развести костры; даже на сырой гальке они горели ярко и долго. Из некоторых окон Альра-Гана виднелись рваные рыжие языки и метавшиеся подле них тени. Пляски длились до утра, когда снова начинался дождь и возвращалась соленая вода.

Дуану такая погода была на руку: мероприятия ограничились танцами, трапезами и дружескими визитами то к одной группе гостей, то к другой. Пару раз в Ганасском Большом Театре давали местные музыкальные спектакли, и, хотя Дуану репертуар казался убогим и скучным, знать встретила это чрезвычайно благодушно. В Морском Краю нежно любили всё, связанное с искусством, и в особенности с теми или иными формами актерской игры.

Про себя Дуан усмехался: знали бы эти люди, кто играет перед ними самую главную роль в самой главной постановке.

Принцесса вела себя так, будто наконец вспомнила о воспитании и положении. Она заходила лишь через двери, каждый день в новых платьях и с сонмом камеристок, отвечала учтивостью на всякое обращение, любезно беседовала. Понять причину подобной перемены было трудно, хотя Дуан и пытался. Догадка у него была лишь одна, строилась на наблюдении, сделанном еще во второй половине злосчастного первого бала.

Сестра избегала нирца.

Принц Арро вызывал у нее какую-то странную реакцию. Видя этого гостя с братом, — а Дуану его общество вполне нравилось — Розинда здоровалась и поджимала губы, нередко отводила взгляд. Принц, напротив, улыбался, но на любое его приглашение потанцевать следовало что-нибудь вроде:

«У меня болит нога».

«Я уже приглашена».

«Я устала».

Это удручало, но Дуан не мог не уловить и иную сторону: это выделяло. Да, несомненно, это сильно выделяло принца Арро среди других возможных избранников, ведь принцесса меняла кавалеров как носовые платки, ни с кем не задерживаясь и ни с кем не говоря ровно — то кокетничала, то жеманилась, то капризно требовала убираться от нее подальше. Отношение же к Фаарроддану о’Конооарру у нее было устойчивым, пусть и загадочным: молчание и потупленные глаза, но никаких грубостей.

— Что вы сделали с ней, мой дорогой ко’эрр?[5] — спросил Дуан однажды на балу.

Сестра как раз в очередной раз ускользнула, положив руку на плечо щеголеватому графу из провинции, раздувавшемуся от гордости на манер болотной лягушки.

— Ничего возмутительного, — негромко откликнулся нирский принц. Он смотрел Розинде вслед с непонятным выражением то ли смущения, то ли ласковой насмешки. — Мы танцевали. Она пробовала отдавить мне ногу, но у нее не получилось. Тогда она повела меня в сад.

— Не приставали ли вы там к ней? — хмыкнул Дуан и фамильярно подмигнул, в очередной раз забыв о манерах. — Смотрите, не шалите!

Впрочем, развязности либо не заметили, либо сделали вид. О’Конооарр без возмущения или недовольства удовлетворил королевское любопытство:

— Нет, что вы. Просто попробовал немного поговорить.

— О чем же? Надеюсь, вы не читали ей стихов? Она вряд ли любит стихи.

— Я рассказывал о нашей нирской жизни, не более. Впрочем, — принц потупился, — может, ей стало скучно и поэтому она…

— А ваша жизнь в Королевстве-Ha-Корнях столь скудна, что за рассказы о ней вас стоит толкать в фонтан? — невольно заинтересовался Дуан. — Вряд ли это так, поговаривают ведь, будто деревья, с которыми вы соседствуете, частично разумны.

Арро задумчиво склонил голову, потом все же ответил — не без сожаления:

— Если и так, то разум они скрывают. Разве что не дают себя рубить, только с молодой порослью можно сладить. Но наша жизнь занимательна другим. Нас любят… — Принц вдруг слегка усмехнулся. — Пираты. Нередко заходят к нам в гавани отдохнуть. Мой отец собирает с них небольшой налог за приют, но на их свободу мы никогда не покушаемся. Пусть себе ходят…

— Небольшой?.. Как щедро, — протянул Дуан. Он-то помнил, что две сэлты пребывания в нищем Нире стоят примерно как новые паруса для всей «Ласарры». — И что же, они вам симпатичны? Пираты?

Принц задумчиво постучал носком башмака по полу.

— Я часто смотрю на их суда в подзорную трубу, из окон нашего дворца на Первом Древе. Они… своеобразный народ, да, прежде всего, они — народ. Есть горный, приморский, заморский… а они морской. Отдельный. И каждый корабль — что-то вроде семьи. Большой или маленькой, счастливой или несчастливой, дружной или как у заморских сагибов. Но это — семья.

— Может быть…

Слушая, Дуан вспоминал то, о чем вряд ли стоит вспоминать, когда за окном льет такой дождь. А дождь рядил сильнее и сильнее.

— Простите, я поищу пажа с кубками, мне нужно выпить. И мы продолжим.

Сказав это, король Альра’Иллы пошел через залу. Он смотрел только себе под ноги и не слышал музыки.

Фиирт. Разными дорогами

Тайрэ стоял тогда у штурвала. Обрубков рук не было видно, он прятал их под плащом. Лува в эту ночь не оставила даже диадемы на небе, оно стало густым, низким и мутным. Такой же была вода. Возможно, близилась буря.

— Ино, твоя вахта начинается с восходом.

Наставник сказал это, едва заслышав отдаленный звук шагов по палубе, и пригвоздил принца к месту одной фразой.

— Не думаешь ли ты, что, в случае чего, я не удержу мою девочку? Она — плоть от моей плоти.

Дуан сглотнул, ощущая себя очень, очень жалким. В который раз забыл о том, что все следующие приливы «девочка» должна будет быть его кораблем. Нет, она никогда не смогла бы быть его, и абсолютно всем — и самой «Ласарре», и команде, и Дуану — было это ясно. Но это нисколько не беспокоило, он думал совсем о другом.

— Твои раны зарубцевались еще недостаточно. Если они начнут гнить…

— …придется отхватить побольше мяса? Да плевать, юный Сокол.

Тайрэ стал часто звать его так, равно как и по настоящему, прежнему имени. И если раньше это отзывалось внутри теплым напоминанием об общей тайне, то теперь только резало слух.

— Я простоял бы две вахты, и Дарина…

— А потом вы утопите ее, потому что не будете нормально соображать?

Тайрэ наконец глянул на него. Бесцветные, пустые глаза могли бы быть слепыми очами Дараккара Безобразного, но принадлежали всего лишь человеку. Дуан осторожно пошел навстречу, приблизился, встал рядом. Ветер хлестнул по лицу, вздыбил волосы. Прикоснуться к штурвалу было страшно. И вместо этого Ино дотронулся до плеча наставника.

— Мне очень не хватает вас.

Он сбился на «вы» и говорил, не поворачиваясь, глухо и безнадежно. Едва сдерживал желание стиснуть пальцы крепче, просто чтобы что-то под ними почувствовать. Это было детское, далекое, смутно припоминаемое ощущение. Привычное. Забытое. Вернувшееся.

Как когда отец не разрешал обнимать мать. «Ты сделаешь ей больно, немедленно разожми руки».

Как когда отец же проходил мимо, едва глянув. «Покатаешься сегодня на лошади один. Я занят. Но потом я свожу тебя на казнь. Да выпусти уже мой плащ!»

Как когда Розинду уносили кормилицы. «Не трогайте, уроните еще, маленький господин, а она такая крошка».

Несколько сэлт назад пират Дуан Тайрэ, принц Ино ле Спада, увидел свой восемнадцатый Прилив, четвертый — вдали от Альра’Иллы. Но некоторые вещи просто так не искоренялись, их выжигает внутри, пока ты еще беззащитный ребенок, открытый миру и его острым когтям. И как Дуан мог верить, что никогда больше подобного не испытает?..

— Мне тоже не хватает меня, Ино.

Тайрэ произнес это с кривой усмешкой, но без злобы, тоже глядя прямо. Ветер усилился, пират чуть пригнул голову. Ворот рубашки был расстегнут, горло открыто. Принц подошел вплотную и застегнул несколько пуговиц.

— Хотя бы не стойте так.

— Мне душно. Вот и все.

— Это пройдет.

Застегивая так же кованые пряжки плаща, Ино смотрел капитану в лицо и в любое мгновение ожидал какой-нибудь брани за непрошеную помощь. Он услышал лишь:

— Спасибо, юный Сокол.

И это обезоружило, а потом добило.

— Я…

«Не хочу, чтобы вы уходили». Но он знал, что после этого его пошлют к Темным богам и не ударят лишь потому, что ударить нечем.

— Пойду спать.

— Доброй ночи.

Решения Багэрона Тайрэ не оспаривались никем из команды, никогда. Слов больше не было. И Ино ле Спада оставалось только вдыхать соленый воздух и ждать, пока распадется его новая…

…семья.

* * *

— Так вот. Пираты. Я видел так много разных вещей, ко’эрр…

Принц произнёс это и отпил из бокала. Сегодня вино прогрели, обильно сдобрили пряностями и разбавили настойкой на голубом стручковом перце. В рубиновой жидкости плавали лимонные и апельсиновые дольки. Гости мерзли, решено было их согреть.

— Каких, к примеру? — Дуан тоже сделал глоток, скорее чтобы разогнать ставший привычным тугой узел. Попытаться.

— Как они режут друг друга. Как спасают. Как встречают тех, кто вышел из плена, и как убивают предателя. Как они… укладывают и заворачивают уснувших, чтобы проводить, покинув мои земли. Как чертят знаки на похоронной холстине, чтобы морские чудовища не завладели телом, и поют молитвы. Иногда они поют красивее, чем жрецы в храмах.

— Наверно, это грустно.

Светлые глаза нирца на миг опустились.

— Вы сочтете это странным, но мне было грустнее, когда однажды я увидел, как какая-то команда провожает живого. Довольно много Приливов назад, я был юн, но все еще помню. Он уходил, а они стояли и смотрели.

Дуан похолодел и сжал пальцы на ножке кубка, но о’Конооарр вряд ли заметил. Мысли его были дальше.

— Розинда сказала, я отвратительный собеседник. Не велела говорить с ней о пиратах. Ее это раздражает.

— Ожидаемо для девушки. — Дуан посмотрел на принца в упор и, поколебавшись, добавил: — я не девушка, но все же надеюсь, вы сможете более не говорить о них и со мной тоже.

О’Конооарр кивнул и улыбнулся, но светлый взгляд остался пронизывающим. Хм… Определенно, в приятной, по-юношески хрупкой внешности нирца была не вяжущаяся с остальными черта. Глаза. Глаза человека из холодной, очень холодной и едва ли безопасной страны, отравленной лесом и не просто так любимой пиратами. Не из-за глаз ли к нему так странно относится Ро?..

Ответ прозвучал равнодушно, покорно и церемонно:

— Как пожелаете. Могу узнать, почему?

«Потому что я не говорю с чужаками о семье. Это — моё. А ты — чужак». Но Дуан дружелюбно, обаятельно улыбнулся и слегка пожал плечами.

— Несколько несветская тема для страны, в которой с пиратами разговор один.

И, глядя принцу Арро в лицо, Дуан изобразил, будто затягивает на своей шее петлю.

* * *

— Он нравится ей, Дуан. Я уверена, что этот принц ей нравится.

Дарина говорила, валяясь на широкой монаршей кровати и тиская вырывающегося Плинга. Визит с целью вернуть платье перерос в ужин, который нуц уплела с еще большей скоростью и жадностью, чем Розинда в первый праздничный вечер. Когда все восемь блюд с мясом, фруктами, хлебом и овощами опустели, Черный Боцман пожелала передохнуть и облюбовала пышную перину.

— Розинда не подпускает его, — пожаловался Дуан. — А остальных использует как заслоны.

Дарина низко рассмеялась и махнула в воздухе согнутой ногой.

— Мы, дамы, часто ведем себя именно так. Нам ведь интересно, что вы сделаете, чтобы получить свое.

Плинг возмущенно взвизгнул в поднятых кверху руках, и нуц приземлила его на подушку, после чего перевернулась на живот и тоскливо добавила:

— Хотя некоторые из вас не понимают ровным счетом никаких намеков, твой приятель из Совета, к примеру. А ведь я всячески показывала, что хотела бы поехать к нему домой. Знаешь, ужасно надоели наши парни из команды, они такие скучные. Я ведь всех их уже знаю-перезнаю. А тут… он такой умный… такой милый…

— Советник Кеварро — человек строгих нравов, — напомнил Дуан.

Золотые глаза Дарины по-кошачьи сощурились.

— Вообще-то он довольно подозрительный тип, если подумать. Почти ничего мне не рассказал о себе за весь вечер, все какие-то общие темы.

— Ты просто не умеешь спрашивать. Или слишком много болтаешь о себе.

Дарина села и скептично покосилась на Дуана.

— Да? И что же он рассказал тебе?

— Он бывший посол, родом из Нушиада, живет здесь не очень давно. Не любит громкие звуки, не женат, его дом в пригороде…

Дуан подумал и замолчал: больше он действительно не знал о Кеварро ничего. Впрочем, он практически не сомневался, что узнает по первому своему желанию. А вот Дарина сомневалась.

— В том-то и дело, мой недалекий капитан и не менее недалекий король. Есть такие создания, которые вроде бы не скрывают ничего, не увертываются от ответов, даже любят вопросы… но проходит много времени, больше, больше, а ты все так же ровным счетом ничего о них не знаешь. Они коварны и опасны.

— Да я сам стараюсь быть сейчас именно таким созданием. — Дуан хмыкнул.

Но Дарина, нисколько не успокоенная, хмуро покачала головой.

— Я серьезно, Дуан. Прочеши Совет частым гребешком. Мало ли, кого держал при себе твой отец.

Дуан вспомнил Габо ле Вьора и подумал, что в словах нуц есть смысл.

— А что касается Кеварро…

— Ты злишься, потому что он не захотел с тобой возлечь, — фыркнул Дуан, спихнув Плинга с наволочки. — Я помню. Ты всегда злишься в таких случаях, на Железного тоже злилась и, между прочим, злишься до сих пор.

Нуц кинула в него подушкой и грациозно, с достоинством встала.

— Мое дело — предупредить. Так или иначе, я сама все вызнаю о твоем дружке, рано или поздно. И возлягу — тоже! Железный останется единственной моей неудачей.

— Думаешь, после этого Кеварро на тебе сразу женится? — подколол Дуан. — И у тебя будет похожая кровать и выводок детишек?

Дарина сладко улыбнулась, оскалив клыки, и отчеканила:

— Мерзкий. Вонючий. Венценосный. Ублюдок. Жду тебя у дальних ворот, проводишь до костров.

С этими словами она тенью выскользнула в окно.

* * *

Они брели сначала по набережной, потом по полоске диких пляжей. И везде-везде по левую руку маячили рыжие огоньки множества костров. Костров на голой солёной гальке, костров, подаренных ушедшим морем. Звучала музыка: где-то просто стучали на деревянных бочках, где-то ласкали пальцами струнные, где-то к этому добавлялись певучий свист костяных дудочек и зычный гул раковин. Дуан слушал. Ганнас впервые за долгое время не был отталкивающе чужим.

Дарина попрощалась там, где началась первая громада крутых скал. Ускользнула бесшумно, не сказав ни слова на просьбу: «Передай всем, что я скучаю». Просто сгинула, будто растаяла.

Дуан долго еще стоял меж огнями и каменной темнотой. Мир казался ему странным, разбитым надвое, и граница пролегла прямо под ногами.

Обернешься — услышишь голоса.

Шагнешь дальше — встретишь безмолвие.

А зажмуришься, перестанешь дышать — и окажешься в незримой точке творения, там, где все началось, началось, прежде чем люди узнали войну, любовь и сумасшествие.

Он вспомнил, как маленьким слушал легенды в Ночи Большого Отлива: это ведь время не только плясок, но и преданий. Некоторые он запомнил и впоследствии, на корабле, пересказывал маленьким юнгам, а порой и тем взрослым, кто был пьян и просто хотел что-нибудь послушать. Любимой у многих была как раз история о Сотворении. И Дуан знал: если прислушается, идя в замок, обязательно услышит, как кто-нибудь нашептывает ее своим детям, пригревшись у огня.

Ведь именно легенды связывают всех. Тех, у кого теплый дом, и тех, кто вечно скитается по дальним дорогам.

…И странствовал по миру Сила, безликий и многоликий, и творил воду и воздух, огонь и землю. Творил звезды и грозы, облака и бури, зверей и птиц. И стало ему одиноко в мире, заполненным чудесами, но лишенном глаз, что могли бы эти чудеса видеть, и рук, чтобы их преумножать. И сделал он людей, взяв морской соли, звездной пыли и рыбьей крови, смешав и погрузив в это побеги тростника, что звался «тан». И оставил людей на берегу моря, дабы сами выбрали себе дом. Испугались люди бушующих волн, не стали строить лодок, расселились по долинам и горам Шиин-Шата — первого континента. Второй же — континент с Бесконечной пустыней, которую Сила не придумал чем заполнить, — остался пока пустым.

…И жили средь людского рода две женщины, Парьяла и Джервэ, Светлоликая и Темноокая. И были они обе по-разному прекрасны, и понравились они Силе.

Принял он облик юноши и пришел к Парьяле, когда собирала она моллюсков у побережья. Сказал ей: «Хочу, чтобы ты стала моей». И был он так прекрасен, что Парьяла Светлоликая полюбила его. И народились от их любви дети-Боги — Лува, прекрасная как мать, и Милунг, и Дараккар, и Вира-Варра, и последним — Пал, покрытый белой шерстью и алоглазый.

Но не мог Сила забыть и Джервэ: узрел ее однажды в лесу, пускающей стрелу за стрелой, загоняющей с ручными барсами оленя. Сделав уже Парьялу своей, народив с ней детей, принял он облик прекрасного мужчины и, когда Джервэ отдыхала в лесу после охоты, пришел к ней. Сказал: «Хочу, чтобы ты стала моей». И был он так силен, что Джервэ Темноокая сказала: «Так попробуй взять меня» — и ударила его ножом. И сбежала, и погнался за ней Сила, и настиг в самой глубине чащи. И когда взял он ее там, истекая кровью от раны ее клинка, родилась богиня Камэш, Красная Птица с женским ликом. Следом же за ней — Дзэд и Равви, и Варац, черная как уголь.

Не знали Парьяла и Джервэ друг о друге, а как узнали — разозлились и вместе пришли к неверному супругу. И снова ударила его Джервэ ножом, и сделала это три раза. И родились от пролитой крови рыжая Моуд и лукавый Вистас, и всезнающая карлица Дио’Дио, а последним — Вудэн с щупальцами вместо ног. И умер Сила, и сожгли его обманутые супруги, и развеяли пепел — с тех пор летает Сила по миру, а Боги живут себе припеваючи и хранят мир.

* * *

…По пути назад взор Дуана привлек особенно яркий костер, который казался выше прочих. Собравшаяся ряженая молодежь явно состояла из кузнецов, свинарок, ловцов лесных коней и прочей братии, не боявшейся тяжелой работы. Это угадывалось и по широким плечам юношей, и по ловкой живости девушек, взлетавших над пламенем почти по-птичьи, вскидывая руки. Здесь не было писарей, жрецов и счетоводов. Только сильные, только кровь с молоком и ветром. Дуан остановился, уже очень долго он не встречал Сэлту Большого Отлива на берегу и не видел этих игрищ.

Девушки, простоволосые и быстрые, то брались за руки и кружили, то прыгали — по двое, по трое, и высоко задирались цветастые юбки. Юноши смотрели, сидя неподвижно, потом вдруг раздвинулись, заговорили между собой и откуда-то из густой темноты выпустили еще одну свою. Точнее… Дуан лишь поначалу решил, что это своя идет к простолюдинкам. Он ошибся.

Принцессу Розинду приняли в круг без удивления, привычно, легко. Она тут же взялась за чьи-то руки и закружилась, и ее короткое платье летело, бесстыдно оголяя ноги. Девушки звонко засмеялись. Юноши запели.

Первой мыслью Дуана было немедленно подойти и забрать сестру, но тут же он осознал, насколько это неправильно. Розинда всегда убегала на празднества, сама говорила об этом. И было бы глупым лишать ее хоть одного ее «всегда» прямо сейчас, когда она еще не супруга, не невеста… и не королева. И Дуан остался на месте.

Юноши начали присоединяться к девушкам в безумных прыжках-плясках. Музыка стала громче, окрепла, ее подхватывали, казалось, по всей отмели. Шорох гальки под десятками босых ног дробно вторил ей. Да… в Сэлту Отлива боги не зря убирали с глаз долой дождливые ночи. Танцы смертных завораживали их так же, как и самих смертных. Танцы знаменовали творение мира, каждый его вздох и далекую, отсроченную погибель.

Из темноты вышел вдруг кто-то еще и остался в стороне от круга. Розинда заметила его и узнала, замерла, и звон удивленных голосов разнесся по воздуху. Дуан тоже узнал приблизившийся тонкий силуэт. Пошел следить за ней? Вот же дурак, она не потерпит.

Руки разомкнулись; толпа расступилась; поначалу, казалось, чтобы впустить. Но нет, юноши и девушки отходили дальше, и дальше, и еще дальше. Они все не сводили с вторгшегося к ним человека глаз, подсвеченных огнем. А еще они говорили. Кричали. Шептали. Всё разом, в каком-то подобии исступления, ритуала. Слов было не разобрать, но Дуану не составило труда вспомнить первое правило настоящих, родившихся среди простолюдинов Отливных Плясок.

Хочешь стать своим? Прыгай через костер.

Высокий, широкий костер до самого неба.

Прыгай, хрупкий принц из холодной страны.

Прыгай.

Может быть, не растаешь?

Дуан сделал шаг, но остановился, прекрасно зная: не успеет. Фигура Арро, разбежавшегося и толкнувшегося от гальки, скрылась в жадном, жарком пламени, под не меньше чем двумя дюжинами острых, насмешливых, оценивающих взглядов, под звуки криков, хлопков, топота и слова:

— Прыгай!

Этот прыжок тоже напоминал полет. Дуан прищурился, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть за рыже-синей искрящейся завесой. Но он лишь услышал особенно сильный перестук гальки, а потом — гул одобрительных голосов, мужских и женских.

Принц Королевства-На-Корнях справился, и его обступали со всех сторон. Дуан слабо усмехнулся, вспомнив еще одну славную традицию простолюдинов. Принят в круг, — выбирай себе подругу на эту ночь. Ни одна из свободных не может тебе отказать.

Ряженая толпа снова сомкнулась; теперь Розинду и Арро было уже не различить среди других. Дуан развернулся и неторопливо направился прочь. Весь путь до замка он действительно ловил у костров отголоски старых легенд.

И от этого ему становилось всё легче и всё спокойнее.

…Одно лишь Божество родилось не так и не тогда. Было то Божество — Домкано, владыка страстей. А появился он вот как.

…Когда сделал Сила людей, сутью их были тан — тонкие тростинки-позвоночники. И странно заколдовала тростинки звездная пыль: лишь встречал человек любовь, как тростинки тянулись друг к другу с неудержимой силой, и двое срастались в одно существо. Были у существа две ноги с направленными в разные стороны стопами, и два лица в одном черепе, и две руки. И не могли эти создания ходить, но было и не нужно: они начинали летать.

И нравилось это Силе, и видел он, как крепка любовь.

Но была беда: хоть и срастались любящие существа, а дальше-mo всякое могло грянуть. Могли они поссориться, и полюбить вдруг других, и заболеть, и умереть. И даже тогда не могли их тан разделиться. Случалось, сросшимися оставались те, кто более не любил друг друга, или же живой и мертвец. И понял Сила, что нужно бы людей пожалеть.

И исправил он волшебство, чтоб более люди не срастались, как бы ни любили друг друга. И взял Сила меч и пошел разбивать тех, кто уже сросся. И заходил он в каждый дом, и ударял сросшихся мечом, и распадались они на два человека, и бросались друг к другу. И льнули, и льнут до сих пор влюбленные, надеясь соединить тан. Но нет. Нет больше сросшихся созданий и не будет.

…А тогда ходил Сила по домам и все больше влюбленных рассекал оружием. И остался последний дом, и зашел туда Бог, и нашел двоих, что стали одним. Ударил их мечом раз. И второй. И вновь. Но сколько бы ни бил, не распадались эти двое. И пощадил он их, и дал им испить своей крови. И после последнего их сна повелел так, чтобы стали они божеством влюбленных и жаждущих. Так и появился Домкано. А поскольку дал ему Сила своей крови, Домкано — тоже его дитя. И, может быть, все влюбленные — дети Богов.

8 КРАСНЫЕ ЛИСЫ, СИНЕЕ НЕБО

— Хорошо ли вы спали сегодня, принц?

— Вполне.

Это был первый легкий намек, который Дуан Тайрэ позволил себе, когда две белые лошади скакали по широкой лесной тропе.

В Сатарру, седьмой день Отливной сэлты, утро наконец выдалось столь же ясным, сколь и ночь. Проснувшись и увидев это, Дуан сразу начал созывать охоту. Наспех собрали провизию, выпустили собак. Оседлали лошадей для желающих участвовать и запрягли кареты для тех, кто предпочитал просто наблюдать и дышать воздухом. Пока целая рота слуг занималась всем этим, пажи, бегая с этажа на этаж и из флигеля во флигель, будили гостей.

— В Роджусский лес! В Роджусский лес! — Этот зов без устали повторял витой старинный рожок.

Дуану было любопытно, сколько приглашенных мужчин и женщин терпеливо примут раннюю побудку и вылезут на заре из теплых постелей ради такого вот увеселения. Его ожидания оправдались: лишь около полутора дюжин графов, кхарров и принцев и дюжины женщин. Примерно треть всего этого славного общества пожелала ехать в каретах и любоваться видами. Принц Арро, конечно же, предпочел участие более прямое, как и принцесса Розинда, скакавшая теперь верхом впереди: в обществе двух юных баронесс, пяти пажей и шестерки рыжих гончих.

— Не… продрогли ночью?

Принц Арро, услышав новый вопрос, недоуменно глянул на Дуана.

— Всё было вполне славно.

— Не разбудили ли вас кострища?

— Совсем нет. Я спал очень крепко.

Дуан одобрительно хмыкнул. Он-то знал, что все три последних ночи принц уходил из Альра-Гана за принцессой к кострам и танцевал с ней. Днем она всё так же делала вид, будто его не существует. Наблюдать за этими двоими, то и дело бросавшими друг на друга взгляды украдкой с разных концов бальной залы, было крайне занятно. Про себя Дуан уже обдумывал поводы, по которым мог бы пригласить принца в гости снова. И снова. И еще раз, пока…

— А что же, в этот Прилив правда развелось так много фексов, как говорят?

Дуан неохотно отвлекся от собственных мыслей. Плевать он хотел на фексов — красношерстых крылатых лис, которые, собственно, и составляли главный соблазн задумываемой охоты.

— Да, Лесная Стража доложила именно так. Поэтому я и дал разрешение немного пострелять, не хотелось бы, чтобы лисы начали прилетать в город или воровать птицу, а то и детей у селян. А вы встречали фексов когда-нибудь?

— Только здесь, когда отец привозил меня в гости. Его светлость, король Талл, тогда тоже устраивал охоту.

— Подстрелили хоть одного?

Арро ответил отрицательно:

— Увы, нет. Так или иначе, я вряд ли повез бы с собой подобный трофей. В Нире охоту не поощряют, если она праздная. У нас не убивают животных для увеселения — только чтобы не голодать и не мерзнуть. А это… я вряд ли смог бы себе позволить. Наш нынешний верховный жрец приравнивает такой досуг к прегрешению, и, может, он прав.

Дуан понимающе кивнул.

— Тогда берите только шкуры, другое выбросим. Их можно утопить, тогда сгниют.

— А вам не жаль?

Дан поджал губы.

— По стопам отца я не пойду.

Кажется, нирец понял, что сказал и где промахнулся. Извинение прозвучало с огромной поспешностью:

— Я… не сомневался. Просто уточнил.

Крылья фексов были белоснежными, напоминали лебединые и в Альра’Илле считались главным охотничьим трофеем. Дело в том, что, даже отсеченные от тела лисицы, они продолжали биться и хлопать, пока не сгнивали окончательно. Форма крыльев редко повторялась. Талл собирал их; целая комната — Крылатая Комната на первом этаже королевского Флигеля — была заполнена этими постепенно (но очень медленно) разлагающимися трофеями. Принимая гостей, Талл Воитель любил приводить их туда и расхаживать вдоль стен, показывая то одну, то другую пару.

«Жаль, у пиратов крыльев нет, я освободил бы еще пару помещений». Так прежний король частенько говорил после двух-трех кубков доброго вина. Маленький Ино боялся комнаты до дрожи. Взрослый Дуан, пожалуй, тоже.

Великолепные бронзовые борзые, мчавшие чуть в стороне, вдруг разом замерли. Потом собаки зарычали и, сорвавшись вновь с места, свернули на узкую тропку. Дуан успел уловить, как красный всполох мелькнул где-то в том направлении. За борзыми ринулись оставшиеся сзади всадники, а вот король направления не изменил.

— Вы уже в пятый раз уступаете право преследовать дичь, — заметил принц Арро.

— Разве не так должен поступать гостеприимный хозяин?

Нирец кивнул, но вид его остался задумчивым.

— В нашей стране в любом деле каждый борется за первенство. Не важно, гость это, хозяин или…

— Послушайте, — решился перебить Дуан. — А вам вообще-то по нраву ваш дом? Судя по вашим рассказам, традиции и уклад Нира довольно необычны.

Принц вздрогнул. Руки, до того державшие поводья расслабленно, вдруг сжались.

— Почему вы спрашиваете? Могу ли я посметь сказать, что… нет?

Дуан пристально взглянул ему в лицо.

— Можете, вас ведь никто не слышит и никто не выдаст.

Принц помолчал, глядя в сторону. Наконец слова вырвались — резко и в то же время глухо, они были исполнены злости и боли одновременно:

— Я не скучаю. Ни капли не скучаю по месту, где вырос, по нашим деревьям и снегу. Я благодарю Светлых за то, что я лишь младший сын. Молюсь о долгой счастливой жизни брата, который полная мне противоположность. Я вряд ли смог бы достаточно хорошо заботиться о жизни этой промерзшей, дикой земли. Я прожил бы в вашей до последнего сна, даже в хижине рыбака, этот труд мне более чем привычен. Но это глупое желание.

Принц уставился вперед, на бегущих борзых, выкативших розовые языки. Губы сжались в тонкую линию; о признании Арро явно жалел. И вряд ли этот венценосный мальчик догадывался, что Дуан его полностью понимает.

— Ко’эрр… — позвал Дуан. — Простите, если я задал вопрос слишком личный и прямой. Но мне нужно было это узнать, ведь мои планы на брак принцессы…

— Понимаю. — Принц сел в седле еще прямее. — Тот, кто за всю жизнь не полюбил свой родной дом, вряд ли полюбит и чужой. Но я не хотел вам врать, я…

— Тот, кому плохо в родном доме, просто должен найти другой, — негромко поправил Дуан. — Настоящий. Это не всегда одно и то же, что «родной». Во всяком случае, так думаю я. А еще я люблю честность.

Принц Арро неуверенно улыбнулся, но не успел ответить. В небе раздалось громкое хлопанье множества крыльев.

— Сожри меня Джервэ! — завопила Розинда впереди и натянула поводья.

Дуан готов был ее поддержать: никогда еще он не видел столько летящих огненно-алых лис на фоне ясного синего неба и густой зелени вековых деревьев. Лисы, возможно, спешили к морю, полакомиться чаячьими и черепашьими яйцами. Теперь, завидев всадников, любопытные животные замедлили свой полет. Обычно их не отстреливали, поэтому они ничуть не боялись.

Собаки зашлись азартным лаем. Кто-то из молодых графов, а может быть, чей-нибудь паж, выпалил в воздух, но не попал. Вспугнутые звуком, фексы стали разлетаться в стороны, а всадники на земле в свою очередь — скликать собак, готовить оружие, разъезжаться: кто по тропам, кто напролом. Многие уже облюбовали в роскошной стае свою дичь.

— Она моя! — Розинда, прежде чем пришпорить свою кобылу, ткнула пальчиком куда-то в воздух. — Эта! Златокрылая! Никому не трогать! Эй ты, стой!

Последнее вряд ли было обращением к лисе, скорее сестра осадила не в меру прыткого пажа или одну из своих товарок. Дуан усмехнулся, наблюдая, как Розинда, пару раз ударив коня маленьким кнутиком, удаляется. Наконец она скрылась.

Арро тоже куда-то умчал. На небольшой поляне Дуан остался с одной собакой и двумя пажами. Юнцы переглянулись и одновременно посмотрели на своего короля.

— Вы что же, не поедете…

— Не страшно. Пусть мои дорогие друзья повеселятся, не желаю отнимать у них ни одного трофея. Присоединяйтесь к кому-нибудь, я в вас не нуждаюсь.

— Но… нет, мы не можем…

Они боялись оставить короля одного. Вели себя, как и подобает хорошим слугам, но этого от них сейчас совершенно не требовалось. Дуан потрепал коня по холке.

— Проедусь немного вперед, наверняка еще подстрелю кого-то. Или найду наши кареты, я знаю, на какой поляне они остановятся для пикника.

Пажи хором вздохнули, и один посочувствовал:

— Что же вы замешкались, маар, такая большая была стая!

Дуан лишь пожал плечами.

— Слишком долго не охотился, потерял всю сноровку. Еще нагоню, жизнь впереди.

Пажи сдались и пришпорили коней. Король Альра’Иллы остался в относительной тишине, разрываемой только редкими хлопками отдаленных выстрелов и столь же отдаленным лаем. Потом слух перестал различать даже эти звуки, и Дуан глубоко, облегченно вздохнул.

За десять Приливов он отправил к Джервэ не одну дюжину врагов. В его каюте остались шкуры двух или трех из множества застреленных, заколотых и убитых голыми руками хищников. И он мог бы многое поведать о вкусе мяса самых разных морских чудовищ, каких почтенная знать видела лишь в книгах. После подобного Дуану не интересно было отстреливать красивых, но совершенно безобидных фексов. К тому же он всегда видел нечто мерзкое в том, чтобы убивать крылатых существ.

Но всего этого никто не должен был знать. И Дуан неторопливо направил коня вперед.

Пятнадцатый прилив. Таинственный остров

Машине дали передохнуть, она работала на самой низкой мощности. Паруса спустили, огонь в топке едва теплился, и поэтому «Ласарра» почти ползла — с величественной сонной неторопливостью, как брюхатая черепаха. Ино, стоя на носу, рассматривал то маячивший впереди островок, то карту в своих руках и ничего не понимал.

— Тут вроде бы отмечены все земли, даже маленькие. Почему этого острова нет на нашем пути? — И с надеждой он уточнил: — Мы открыли новый?

Багэрон Тайрэ, стоявший рядом, чуть склонился к нему.

— А ты подумай. И присмотрись. Нечего тут открывать.

Ино присмотрелся. Островок был высокий, каменистый, длинный. Верхушку покрывал густой лес, где среди старых деревьев маячило два или три больших дома. Приветливо горели золотистые окошки, поднимался дымок. Суша как суша, ничего особенного.

Какое-то суденышко уже зашло в гавань — ровную, образуемую округлыми выступами берега, идеальное место для швартовки. Людей на борту не было видно: они, вероятно, поднялись по склону попросить приюта в домах или поискать в лесу пищу и воду. Подумав о последней, Ино предложил:

— Задержимся здесь? Может быть, есть ручей.

Тайрэ зевнул.

— Дотянем до другого. Здесь нам нечего делать.

Ино задрал голову; капитан смотрел на него с каким-то уж очень веселым видом, непонятно почему. И принц все же решился возразить:

— Но почему? Из-за корабля? Мы можем обогнуть остров и пристать с другой стороны, там наверняка тоже должна быть бухта.

Тайрэ, не проявляя никакого интереса к вроде бы здравому предложению, закуривал трубку. Зажав ее между зубов, он наконец невнятно откликнулся:

— О, не сомневайся. Она там непременно будет. Такая же славная, как эта.

— Тогда направим туда «Ласарру»?

Это была уже не первая сэлта плавания. Капитан постепенно учил принца управлять кораблем. Тот сладил со штурвалом, ему страшно нравилось тут стоять. Но сейчас Ино ле Спада не сделал и шага. Обветренная рука легла ему на плечо.

— Лучше отведи-ка ты ее подальше, юный Сокол. Буквально на одну пэлиру,[6] там она как раз ляжет, потому что огонь совсем стухнет. И иди на канонирскую палубу. Я тебе кое-что покажу.

Ино, продолжая недоумевать, все же подчинился. Вскоре корабль, отойдя от острова, действительно лег в дрейф, и принц Альра’Иллы направился в указанное ему место: на палубу, где держали весь военный арсенал. Тайрэ уже стоял здесь, лениво опираясь локтями на длинную, массивную гарпунную пушку, ствол которой воронено блестел.

— Быстро обернулся, — одобрил капитан. — Иди-ка сюда. Вот, возьми трубу. И смотри.

Ино послушно стал по новой рассматривать бухту, каменистый склон и корабль, на палубе которого сейчас появились два-три матроса и собака. Что именно нужно было увидеть, Ино не понимал, но он как раз собрался направить трубу повыше, когда…

Остров пришел в движение весь сразу: каждое дерево, каждый камень. Выступавшие края бухты — пусть это и казалось невозможным — взметнулись, ударили по воде, и принц наконец понял, почему же они выглядели такими ровными. Это были массивные, поросшие водорослями, кораллами и ракушечником плавники. Они вздыбили яростные волны, которые — будь «Ласарра» чуть ближе — опрокинули бы ее так, как опрокинули другой корабль, у которого одна за другой сломались обе мачты.

— Он их…

Ино не успел закончить. Огромная тварь стремительно развернулась, разинула пасть и лязгнула челюстями. Сомкнулись четыре ряда острых зубов. Когда зажмурившийся от ужаса принц распахнул глаза вновь, корабля на воде больше не было.

Плавники замерли, волны стали постепенно утихать. Чудовище делало передышку, но глаза его, мутноватые и желтые, как свет в домах на массивной спине, все еще были открыты. И Ино, к его ужасу, показалось, что глаза смотрят прямо на него.

— Здорово, правда? — довольно поинтересовался Тайрэ.

Принц сильно сомневался, к тому же кое-что его обеспокоило, и он не преминул спросить:

— А нас он не…

Но тут ему без предупреждения сунули в руку огниво. Следующий приказ громыхнул раньше, чем Ино пришел в себя:

— Когда он попрет на нас и пройдет полпэлиры, стреляй. Не раньше и не позже. Иначе мы либо утонем, либо не успеем перезарядиться и, опять же, утонем.

Ино не успел возразить: на последнем предупреждении капитана существо вновь ударило по воде плавниками. Огромное тело содрогнулось, пришло в движение, рванулось и помчалось вперед.

У принца не было выбора и даже не осталось времени это осознать. Резким движением он сместил дуло пушки, вторым — поджег фитиль, третьим — бросил огниво и зажал уши. В воздухе прогремел выстрел и заглушил свист разрезаемого гарпуном воздуха. Следующим звуком был протяжный, нарастающий низкий рев.

Ино упрямо не открывал глаз, ожидая треска, удара и боли. Он был уверен, что промазал и сейчас так или иначе за это поплатится. Тайрэ ведь не преминет его стукнуть, прежде чем их обоих сожрут.

— Славно, юный Сокол. Даже точнее, чем я ждал!

Его взяли за плечо и тряхнули, а потом даже помогли вынуть пальцы из ушей.

— Ну же. Посмотри.

Ино наконец решился взглянуть вперед. Море было тихим и местами красноватым. Огромная завалившаяся набок туша плавала на поверхности; плавники, так удачно прикидывавшиеся тихой бухтой, вяло дергались. Гарпунная стрела попала точно в широкий плоский лоб.

— Оно…

— Мертвее некуда. — Капитан довольно хмыкнул и потрепал принца по макушке. — Давай-ка подведем девочку и отрежем кусочек мяса у него с брюха: там самое вкусное. Скоро ведь потонет, чего пропадать?

— Что это… было?

Ино едва узнавал свой дрожащий голос. Да, теперь ему наконец могло стать страшно — и стало. Зубы в приоткрытой пасти, куда заливалась вода, были ясно видны. Между двумя нижними рядами белела окрашенная багровым тряпка на палке. Один из парусов погибшего корабля; наверное, кто-то цеплялся за ткань, пока его… жевали? Принц торопливо вцепился обеими руками в борт; капитан успокаивающе опустил ладонь на его лопатки.

— Что, хочешь вывернуться? Нет уж, сначала помоги мне подвести «Ласарру», мясо пропадет.

— Я в порядке. — Ино помотал головой. — Правда.

Тайрэ одобрительно улыбнулся и пошел вниз, к топке.

Уже позже, когда «Ласарра» снова шла почти на полном ходу и капитан с принцем стояли на мостике, Тайрэ наконец ответил на вопрос.

— Акрофаргосы. Островные киты. Думаю, не надо объяснять, почему островные, правильно?

— Все эти дома наверху… и деревья… они…

— Не совсем дома. И не совсем деревья. Костяные и коралловые наросты, особые виды водорослей. Иногда на спинах этих тварей можно увидеть целые замки, а то и города. И внутри будет мебель, непременно.

— Но так похоже…

— Когда видишь их часто, отличаешь издалека. — Тайрэ снова закурил трубку. — Научишься.

Ино вздохнул.

— Жаль, мы не выстрелили раньше. Может быть, тот корабль…

Тайрэ сузил глаза и пристально всмотрелся ему в лицо.

— Это было судно гоцуганцев. Работорговцев.

— Но может, они были… хорошими?

Капитан скривил рот в усмешке, не особенно раздраженной, скорее сочувственной.

— Мы пираты, Ино, а не странствующие герои. Рано или поздно тебе придется уяснить эту разницу. В море, знаешь ли, зачастую трудно выжить. И если ты не можешь обойти такую простую ловушку, как островной кит… тебя просто сожрет со временем кто-нибудь побольше. И это будет куда болезненнее.

Принц поежился. Тайрэ выдохнул несколько колечек дыма к небу и подмигнул.

— Ла-адно. Я сам немного об этом жалею. Но так или иначе… в лоб ты бы не попал, задел бы бок, и наша тварь все равно утопила бы корабль и растерзала его. А потом, может, и нас.

— Но ведь люди на земле… ну, на спине кита…

Тайрэ посмотрел на Ино странно, будто сомневаясь, потом чуть понизил голос:

— Крепко спишь?

— Достаточно, — осторожно уверил его Ино. — А что…

— В общем, в этих домиках у китов на спинах… в них ведь живут.

Налетел легкий ветер. Небо как раз начало темнеть, заливаясь ночным туманом; на самом ясном участке уже показались первые звезды. Одна подмигнула. Ино зябко повел плечами и покосился вниз. Вода тоже была темной. Густо-синей. Если там и затаился кто-то, то очень глубоко… наверное.

— Кто? Кто живет в тех домах?

Голос опять прозвучал как-то сипло, и принц прокашлялся.

— Неспящие. Моряки, которым теперь очень нравится теплая живая плоть. — Тайрэ чуть склонился к нему. — Ну что, жалеешь, что не постучал в дверь? Тебя могла бы встретить прекрасная обнаженная маара в жемчугах. — Пальцы коснулись подбородка, изображая дамское кокетливое движение. — Она бы улыбалась. Налила бы тебе вина. А потом… — пауза, — оказалась бы с щупальцами, сожрала твои кишки и отгрызла тебе…

— Перестань!!! — Ино отпихнул его, и капитан, довольный своей шуткой, громогласно загоготал. Принц опять с тревогой уставился на воду. — Может, они плывут за нами мстить!

Отсмеявшись, Тайрэ мирно покачала головой.

— Они всегда гибнут вместе со своим китом. А два-три новых из его трупа родятся попозже, мы уже далеко уйдем. На них будут уже новые неспящие, те, которых съели при нас.

Удивленный заметной переменой тона, Ино все же решил уточнить:

— Так вы… не пошутили? Точно?

Капитан уставился на него уже совсем без улыбки; взгляд бесцветных глаз был пристальный, строгий. Почти как у отца, когда Ино случалось провиниться. Четко и с расстановкой Тайрэ произнес:

— Не швартуйся к островам, которых нет на карте, Ино ле Спада. Никогда. И запомни, что я не шучу просто так.

Ино смущенно кивнул. Он опять почувствовал себя очень глупым, но его тут же успокаивающе похлопали по плечу, а следующие слова были сказаны уже мягче:

— Так или иначе, это была славная охота. И жаркое из этой твари тебе наверняка понравится. Вот только готовить его будешь сам. Ну? Марш в камбуз!

* * *

Круф брел по тропе медленно, то и дело склоняя голову, чтобы сжевать понравившийся пучок травы или пару мягких сочных листьев. Дуан коня не торопил; оставаясь в своих мыслях, он прислушивался к ветру, шелесту крон и раздававшимся изредка выстрелам. Два прогремели особенно отчетливо и почти одновременно, заставив короля Альра’Иллы вздрогнуть и поднять голову. Почти тут же к нему стали приближаться и другие звуки — лай, стук копыт, взбудораженные голоса.

— Моя!

— Нет, ее подстрелил я, маара!

— Клянусь, то была моя пуля!

Конь Дуана беспокойно дернул ушами.

— Тише, мальчик. — Дуан натянул поводья и, щурясь, стал всматриваться вперед.

Первыми мимо пронеслись несколько загнанных, высунувших языки собак, потом — всадники. Бок о бок — раскрасневшаяся Розинда и принц Арро, который, судя по огромному количеству листвы в волосах, успел где-то промчаться напролом.

— Друзья мои, что такое?

Ни он, ни она не повернулись, чтобы ответить. Сестра пришпорила коня и обошла нирца, тот ринулся догонять. Блеснули азартом глаза, и оба охотника скрылись. Дуан вздохнул и, поколебавшись немного, тоже пустил коня галопом.

Подростком Дуан хорошо ориентировался в этих лесах. Он безошибочно припомнил, что неподалеку должно быть округлое озеро; возле него традиционно собирались отдохнуть по завершении охоты. Но принц и принцесса явно спешили немного в другом направлении.

Проскакав немного по тропе, внимательно разглядывая следы на мху, Дуан наконец свернул и тут же резко осадил своего жеребца. Впереди тянулся густой орешник, в нескольких местах уже поломанный. За орешником слышались голоса. Дуан спешился и, приблизившись, чуть отогнул в сторону гибкую ветку. Он не спешил выдавать себя и вскоре понял, что сделал правильно.

На поляне, залитой мягким светом, журчал родник. В месте, где он вытекал из-под земли, неподвижно лежала красивая алая лисица. Огромные, едва ли не больше ее самой крылья с золотистыми маховыми перьями молотили по воздуху. Кровь мешалась с водой.

Принц и принцесса, спешившись, стояли лицом к лицу. Оба разгоряченные, взлохмаченные и едва дышавшие, они то и дело поглядывали на убитую дичь.

— Мне казалось, — Розинда кокетливо рассмеялась, насколько это позволяло взмокшее лицо, — ты во всем уступаешь дамам. Признай же, что это моя пуля была первой.

— Я вижу лишь, — нирец слегка улыбнулся, — что ран две и что мы с тобой совершили по одному выстрелу.

Дуан не сразу поверил своим ушам. Они говорили на «ты»?

Розинда тем временем подошла чуть поближе и, встав на носки, протянула руку.

— Давай-ка я тебе помогу.

Пальцы сестры стали вынимать из волос наклонившегося принца ветки и листья. Взгляд — спокойный и мягкий — не отрывался от его глаз.

— Ты очень хорошо стреляешь. Не хуже, чем танцуешь и прыгаешь через костер.

— Ни того, ни другого я не стал бы делать без тебя.

Розинда покачала головой.

— Ты все-таки глыба льда. И дылда. И… — пальцы дернули тонкую косицу с раковинами, — мышкин хвост дурацкий!

Теперь Арро рассмеялся, а в следующее мгновение, еще немного наклонившись, поцеловал принцессу в губы. Она ответила, обняла его, но почти тут же, легко вырвавшись из объятий, оттолкнула.

— А вдруг брат рядом? Кажется, я видела среди деревьев его кислую рожу. Что за бесцеремонности, о’хики?

Услышанное слово — личное, тайное обращение, используемое лишь любовниками, — заставило Дуана едва не выпустить ветку.

От довольно сильного толчка Фаарроддан о’Конооарр оступился и чуть не упал в ручей, но удержался на ногах и шутливо погрозил принцессе кулаком.

— Второй раз у тебя это не пройдет.

Она, не слушая его, уже бережно поднимала с земли убитую лису.

— Лучше помоги. И тогда, так и быть, я скажу, что это наш, а не мой трофей.

Не прошло и швэ, как двое, обмениваясь самыми любезными замечаниями и ведя под уздцы лошадей, покинули поляну. Они вновь помяли орешник, но уже с другой стороны, и вскоре задетые ветки успокоились, перестав качаться. Тогда Дуан вышел к ручью, в который конь тут же обрадованно сунулся мордой. Король Альра’Иллы, тоже зачерпнув воды, сначала выпил, а потом и плеснул себе на лицо.

У него было стойкое ощущение, что его огрели по макушке бутылкой с висхой. И он пока понятия не имел, какие у этого удара будут последствия.

* * *

К озеру Дуан выбрался одним из последних, всклоченный и без добычи. Розинда не преминула обратить общее внимание на все эти три детали, после чего с приятнейшей улыбкой скрылась среди баронесс, принцесс и камеристок, обмахивавшихся веерами. На принца Арро, который в стороне рассматривал трофеи, она даже не взглянула. Тот кинул на нее тоскливый взгляд, который теперь уже не казался действительно тоскливым.

— Ваша светлость! — приветствовал нирец Дуана. — Все ли с вами в порядке? Вы, кажется, оставили всю дичь гостям…

— Именно так. — Дуан подошел, улыбаясь и не переставая про себя размышлять. — Всю дичь — гостям, даже самую сладкую и красивую. Идемте есть?

Принц кивнул и направился к одному из костров, на которых жарилось мясо. Дуан, вышагивая рядом, небрежно бросил:

— А меня сегодня одурачили.

— Как это? — церемонно поинтересовался Фаарроддан о’Конооарр. — Кто?

Дуан слегка пожал плечами. Он уже закончил думать и принял решение. Ответ прозвучал более чем формально:

— Парочка крылатых красных лис. Зато я страшно голоден. А вы?

9 ДЕНЬ ПРОЩАНИЯ, ДЕНЬ ПОГИБЕЛИ, ДЕНЬ ЗАПАДНИ

Сколь бы приятной ни была Сэлта Отлива, как и все приятное, она постепенно подошла к концу. Наступил Гамзерт, восьмой календарный день, предпоследний, на который по традиции приходился самый разгар празднеств. В Сэган, день девятый, город уже постепенно готовился возвращаться к обыденной жизни: закрывалось большинство ярмарок, убирались с набережной излишки розжига, да и гуляний предстояло меньше. В Сэган, с самого раннего утра, королевские гости должны были уезжать. В Гамзерт же многим из них вполне ожидаемо захотелось насладиться еще одним праздничным удовольствием — Плясками.

Дуан знал, что некоторая часть знати — не только принц Фаарроддан о’Конооарр и принцесса Розинда ле Спада — и без того не отказывала себе в этом удовольствии. Многие дамы и мужчины были неравнодушны к кострам и являлись на отмель как тайно, так и открыто. Одни разводили свои собственные костры, другие присоединялись к чужим. Конечно, их веселье и танцы были не такими бурными, как у простолюдинов, но ведь каждый тешит себя как умеет. Толстым аристократам тяжелее прыгать через огонь, чем ловким конюхам, зато радость от удачного прыжка у них не меньше.

Поэтому, когда церемониймейстер Вейг озвучил королю предложение, исходившее сразу от нескольких гостей, тот и не подумал отказать. К тому же на поход у него имелись собственные планы. Ведь в то утро, едва проснувшись, на своем столе он обнаружил неизвестно как оказавшееся там послание.

«Ночью „Ласарра“ снимается с якоря. Приходи к огню. Мы будем тебя ждать».

Строка была написана Железным. Дуану не требовалось отвечать, равно как не требовались никакие уточнения. Он знал, что его найдут, какой бы длинной ни была галечная отмель, на сколько бы делэтр она ни тянулась. Как находили всегда. И везде.

Время одиночества. Священная черепаха

Дуан стоял в окружении десяти заморских солдат. Десять заморских винтовок нацелились прямо ему в грудь. И десять пар злых заморских глаз неотрывно смотрели на его лицо, нижняя часть которого прикрыта была черным полупрозрачным платком. За спиной темнели силуэты пришвартованных кораблей, густая тень от них в нескольких местах разрезалась полосами света так, что этот свет почти ослеплял.

— Значит, вот как выглядит знаменитый Король Два Лица. Как простая сагибская шлюха.

Десять глоток загоготали.

— Капитан Два Лица, — холодно поправил Дуан, досадуя, прежде всего, на невозможность прикрыть ладонью глаза. — И у вас нет ни единой причины задерживать меня… — Он помедлил: — Пока что.

Командир караула приблизил винтовку к его горлу. Дуан лишь усмехнулся, приподнимая голову от штыка, и усмешку наверняка увидели по глазам.

— Значит, вас не нанимал сагиб Азралах, и это не вы прячете на корабле нашу священную черепаху?

Дуан прищурился.

— Это не ваша черепаха. Никогда не была вашей. Ваш господин зря пожелал ее. Он глупец.

— Что ты сказал?

Сразу несколько солдат повторили жест командира и оскалились, начиная напирать сильнее. Дуан сделал шаг назад и понял, что после следующего свалится с края пристани. Оглядывая смуглые лица, капитан «Ласарры» снисходительно бросил:

— Не стоит играть с отродьями Темных богов, тем более пойманными обманом. Азралах одолел черепаху в честном бою, лишь потому она благоволит ему, как благоволит богиня Варац.

— Не тебе учить нашего господина, падаль!

Дуан лишь усмехнулся снова и, по-прежнему стоя с поднятыми руками, не без удовольствия стал слушать поток изливаемой на него цветастой брани. У него была сейчас простая задача. Предельно простая. Пусть в каком-то смысле он и оказывал услугу Темной.

Богиня Варац все время рождала детей, дети эти плодились в мире смертных, спариваясь меж собой и с местными черепахами. Одну такую тварь сагиб с ганища Дагира, Азралах Храбрейший, одолел в бою близ агадэра своего праотца. С того дня Дагира, еще недавно дикий край среди таких же диких краев, стала меняться. Пока соседи грызли друг друга, вырывая и теряя клочья земель, она разрасталась и укреплялась. Дуан, немало повидавший в тех далях, не сомневался, что это — заслуга молодого отважного правителя, чтившего Темных и Светлых в равной степени, истреблявшего беззаконие, боровшегося с бедностью. Азралах во многом брал пример с тилманцев — утонченного, просвещенного и беспощадного морского королевства, славившегося художниками, алхимиками и командорами. Тамошнего правителя заморец мнил другом и часто обращался к нему за советами.

Труд сагиба, пусть и встречавший множество препятствий со стороны местных богачей, приносил хорошие плоды. Но большинство тех, кто угощался этими плодами или же тайно завидовал, верили: молодому правителю подносит их на блюде богиня, дабы тот хранил жизнь ее детищу. Толки бежали все дальше и дальше, быстрее, чем бегут заморские реки. Наконец черепаху украли. Если бы не это обстоятельство, команда «Ласарры», пойманная при попытке взять дагирское судно на абордаж, уже лишилась бы голов. Теперь Дуан и остальные просто отправились в станище Калдер и уже выполнили почти всю свою работу. Почти. Оставалась самая простая и красивая часть.

Наказание.

Дуан скосил глаза в сторону. Мачта ближайшего корабля скрипнула, за обвисшим парусом промелькнула тень.

— Я не стану учить вашего господина, — покорно пообещал капитан «Ласарры». — И я отведу вас к нашему кораблю. А если я лгу… — Тут он улыбнулся и чуть возвысил голос: — Пусть все вокруг взорвется!

И Дуан щелкнул пальцами.

Он предпочел бы хлопнуть в ладоши, но благоразумнее было не двигаться, пока на него смотрит столько стволов. Впрочем, щелчка было вполне достаточно: порт заполнился грохотом, будто в небе бесновались полчища шан’, посланных самой Темной богиней. Но Варац вряд ли имела к происходящему хоть какое-то отношение. Просто… пиратов «Ласарры» среди сотен других более всего выделял даже не новый капитан, подводящий себе глаза углем. Нет, не сам он. А его огромная, унаследованная от Багэрона Тайрэ любовь к взрывчатке.

Первым взлетел на воздух Верховный Дворец: цветные луковки куполов подпрыгнули, отделяясь от опор, и разлетелись на мозаичные кусочки. Солдаты, все как один, стали озираться; на лицах отражался священный ужас, а голубые башни уже переламывались пополам и рушились одна за другой.

— Богиня!

— Она гневается!

— Горе нам!

Несколько мужчин попадали на колени и уткнулись лбами в мостовую, другие заметались. С мачты наконец скинули конец толстого пенькового каната, и, ухмыльнувшись, Дуан схватил его, оттолкнулся ногами и проворно покинул надоевшее вооруженное общество. Когда он вспрыгнул на поперечную опору и перевел дух, Дарина хлопнула его по плечу.

— Я говорила, что у нас на тебя нюх, дурень?

Дуан усмехнулся и, чуть разбежавшись вместе с канатом, полетел вперед за следующим, в то время как Черный Боцман просто по-кошачьи перескакивала с борта на борт. За спинами крепли вопли, взлетали на воздух склады и корабли — один за другим, начиная с дальнего конца порта. Взрывались, стреляя крошкой, плиты набережной. Взрывались шашки, заложенные под водой, кипятя ее и швыряя фонтами вверх. И наконец стали взрываться опоры, державшие сам порт. Это Дуан наблюдал уже издалека, с береговых скал.

Дарина приземлилась рядом и отряхнулась.

— Отличная работа. Как там черепаха?

Нуц слегка усмехнулась.

— Чуть не сожрала Илинга. Но в целом все хорошо.

Не обернувшись на последний, самый громкий, взрыв, оба неторопливо зашагали по дикому пляжу — к заливу, где прятался корабль. Постепенно к ним присоединялись, вырастая, как из-под земли, другие пираты. Корабел-мастер Диран, подрывница Гиберта, Валдоны — матросы-тройняшки… Перемазанные копотью и довольные, они окружали капитана и боцмана пестрой толпой. Дуан старался тоже улыбаться. Неожиданно Дарина взяла его за запястье и тихо спросила:

— Как думаешь… ему бы понравилось?

Дуан внимательно посмотрел на нее и с усилием разомкнул губы:

— Он сказал бы, что можно было всё сделать быстрее.

Руки пиратов, хлопавших по плечам, казались отчего-то тяжелыми. А Дарина… она уже несколько Приливов существовала по тем же правилам, что он сам, — выживала, а не жила без того, кого так полюбила. И это еще больше их сближало.

* * *

Вечер пришел быстро, быстро кончился дождь, и еще быстрее небо заполнилось звездами. В Альра-Гане зашумел и окончился прощальный бал. Дуан постарался сделать музыку особенно оживленной, ужин — особенно обильным, а напитки — особенно крепкими. Ему хотелось, чтобы гости устали как можно быстрее, и он этого добился.

На прощание его благодарили, рассыпаясь в поклонах и похвалах. Он отвечал тем же, обещая новые приглашения и большие совместные планы. Ему было чем гордиться: несмотря на незабываемо наглое, переходящее все границы поведение принцессы Розинды, большинство гостей покидали Ганнас с очень хорошими впечатлениями о молодом короле. Правда, с главной целью празднеств все оставалось не совсем ясно, но и это могло разрешиться. Прямо сегодня.

Настала ночь. Кортеж верховых и одинокая карета покинули замок Альра-Ган. Выбрав место на примыкающем к скалам участке отмели, спустились. Слуги стали разводить огонь, знать — располагаться, оживленно беседуя, вслушиваясь в голоса — человечьи и птичьи, звучавшие со всех сторон. Простолюдины не возражали против такого соседства. В сэлту Большого Отлива вообще не дозволено было быть недружелюбными.

Дуан, пообещав присоединиться к гостям позже, пошел вдоль набережной, тихой и пустой. Розжига на ней осталось совсем немного, только на завтрашнюю ночь. Сегодняшние костры в большинстве своем уже пылали, их яркие языки дразнили издалека. Молодые и старые, богатые и бедные прыгали через них, танцевали, пели или просто что-то поджаривали на огне и разговаривали, сидя вплотную друг к другу.

В этих фигурах, замерших плечом к плечу, в этих семьях, компаниях и влюбленных заметно было мягкое, незримое присутствие бога Пала. Неизменно он напоминал смертным о том, что Большой Отлив — не только для безудержного веселья. Это лучшее время, чтобы вспомнить о детях и родителях. Лучшее время для обретения новых друзей и сближения с прежними. Друзья ведь могут уходить, как уходит мудрое старое море… но настоящие неизменно возвращаются рано или поздно.

У одного из простолюдинских костров Дуан увидел их — принца и принцессу. Они танцевали вдвоем, два силуэта возле огня, под рваную музыку барабанов, раковин и бубенцов. Прочая молодежь сидела, замыкая их в круг. Дуан спустился на отмель и приблизился, чтобы послушать, но не различил почти ничего — только едва уловимый стук гальки сквозь музыку и обрывки фраз.

— Лови меня!

Розинда прыгнула через костер, высоко вскинув руки, и Арро легко ее подхватил. Принцесса оплела голыми босыми ногами его пояс, прижалась, впилась в плечи и взглянула в глаза с непередаваемым выражением, которое Дуан видел только у женщин совсем иного круга. Он знал, что против такого невозможно устоять.

«Сегодня ты скажешь, что женишься на ней. Ставлю свою голову».

— Розинда, ты… — начал принц.

Дуан развернулся и вновь направился вперед. В сумерках его вряд ли могли узнать, но все же он не хотел даже случайно помешать происходящему в считаных десятках шагов. Что ж. Они хотели, чтобы король ничего не знал, — король сделает вид, что не знает. Если только это не затянется.

Идя, Дуан ощущал под стопами каждый камешек, обточенный волнами, — ощущал даже в крепких плотных сапогах. Запоминал эти ощущения, думал о том, что вряд ли следующие праздники проведет здесь же. К следующим праздникам Розинда уже станет женой и королевой, возможно, даже будет носить под сердцем наследника, и все вернется на круги своя. Как должно быть. Как…

Он почувствовал. Ему не понадобился оклик или знак. Высокую фигуру, сидевшую подле дальнего, через два ряда от прочих, костра, невозможно было не узнать. Дуан ускорил шаг.

— Эй! Звал меня?

Багэрон Тайрэ поднял блеклый взгляд, стоило Дуану оказаться возле его плеча и снять легкую серебряную корону. В металле и самоцветах тут же заблестело рыжее приветливое пламя.

— Здравствуй, юный Сокол. — Улыбка мелькнула у Тайрэ на губах. — Дарина будет здесь чуть попозже. Жалеешь, что нет прочих, да? Извини, было бы трудно это организовать.

Конечно, Дуан жалел: в команде «Ласарры» было немало пиратов, чьего общества ему недоставало. И все же… главные нашлись. Не отвечая на вопрос, он присел рядом.

— Спасибо. Просто спасибо вам.

Они помолчали. Оба глядели на огонь и вслушивались в разносившиеся вокруг голоса, во всплески и переливы музыки, в шершавый стук камней под чьими-то стопами. Наконец Железный заговорил вновь:

— «Ласарра» снимается на рассвете. Идем не так далеко отсюда, сэлты четыре пути. Там мелькнула одна славная вещица, один меч…

— Не рассказывай, — тихо попросил Дуан. — Или я сошлюсь на срочные государственные дела за морем и уйду с вами.

Тайрэ вновь пристально взглянул ему в лицо, уголки губ дрогнули в лукавой полуулыбке.

— А может, этого я и добиваюсь, Ино? Без тебя как без… рук. Забавно звучит от меня, да?

В груди резко, болезненно застучало знакомой досадой, на этот раз — на себя самого.

— Багэрон…

— Да?

— Я боюсь. Я не хочу здесь оставаться. Я не знаю, сколько времени займет подготовить преемника, я даже не могу полностью быть уверен, что преемник достоин…

Густые брови Тайрэ чуть приподнялись.

— Что я слышу? Это ли говорит славный Капитан Два Лица? Сдаешься?

Хлесткие слова могли бы привести в чувство, но сейчас их было недостаточно. Дуан снова уставился на пламя.

— Король Два Лица. Мне страшно, Багэрон. Страшно в этой короне. Занимать место своего отца. И… — Помедлив, он все же закончил: — Страшно, что я могу стать, как он, даже за такое короткое время. Я… могу? Как ты думаешь?

Ответом было молчание. Дуан взял пару веток и бросил в костер. Пламя жадно захрустело этим угощением.

— Ино.

Он поднял голову. Железный по-прежнему пристально на него смотрел. В левой руке лежало несколько камешков, пальцы рассеянно их перебирали.

— Скажи мне… зачем вообще ты затеял все это? Может, и не так плохо было бы, если бы Розинде члены Совета нашли мужа, а то и выдали ее за кого-то из своих? Тебе не обязательно было возвращаться.

Ни Тайрэ, ни Дарина не задавали ему этого вопроса раньше; Дуан вдруг понял, что не задавал его и сам. Необходимость поступить именно так овладела им, стоило глазам пробежать по нескольким строчкам найденного на борту брига «Альтамена» письма.

«Король Талл скоро уснет последним сном, хотя мог бы бодрствовать еще многие Приливы. Он сломлен и окутан тьмой. Судьба нашего королевства в руках принцессы, но разве в этих руках есть хоть капля силы? Боюсь, окончились добрые времена Альра’Иллы. Королевская Роза увядает. Один ее бутон сгнил, сгниет и второй».

— Ты осуждаешь меня? — глухо выдохнул Дуан. Ино. Капитан Два Лица.

Вторая рука Железного легла на плечо, обдав ледяным холодом. Наставник опять чуть улыбнулся, склоняясь. Когда он заговорил, голос звучал почти неслышно, но до этого голоса, казалось, сузился берег вокруг. Стянулись все костры и все звезды.

— Я восхищаюсь тобой, юный Сокол, как восхищаюсь лишь немногими. Но… — В усмешке обнажились мощные зубы: — Это не мешает мне не понимать, зачем тебе эти проблемы на задницу.

— Это не проблемы на задницу, Багэрон, — с некоторым усилием отозвался Дуан. — Это мой дом.

Нелюбимый. Как у Арро.

— Здесь, — сглотнув, продолжил он, — живут хорошие люди. Проводят добрые праздники. И верят в Светлых богов. Я хочу обратно на свободу, свобода — это море. Но свободу нужно заслужить, как и все остальное. Я сделаю так, чтобы мне не пришлось больше читать таких писем, как то. Я — Ино ле Спада. Так или иначе. Был и буду.

Хотя все, чего я хочу, — быть Дуаном Тайрэ. Последних слов он не произнес, но Железный, видимо, их понял. Пальцы сжались на плече крепче, почти до боли.

— Мой мальчик… когда ты научился принимать такие решения? Кто тебя научил?

Улыбнуться наконец получилось, потому что ответ был очевиден.

— Действительно. Кто бы это мог быть, а?

Дуан бросил в огонь еще веток и всмотрелся в изгибы рыжих языков. Они все так же то дразнились, то тянулись лизнуть пару звезд в небе.

— Ино.

Дуан опять повернул голову и успел заметить, как Железный, прежде чем поднять что-то, стоявшее поблизости, стряхивает с ладони крошки, еще недавно бывшие крупной галькой.

— Возьми. Ты знаешь, когда можешь его зажечь. Правда?

Тайрэ протягивал небольшой красный фонарь — знакомый, старый, с щербиной на верхнем крае. Дуан взял его и провел кончиком пальца по пыльному стеклу.

— Мы обязательно его увидим и придем на помощь. Я увижу.

— Я знаю. — Дуан спрятал фонарь под плащ.

— И еще, Ино…

— Да?

— Может быть, не стоит так бояться стать в чем-то похожим на отца. Он не был плохим королем.

— А человеком?

— Тоже. Хотя здесь все сложнее.

Дуан кивнул. Ему не хотелось больше говорить об отце, даже спрашивать, почему Железный считает именно так. У Багэрона Тайрэ всегда была своя внутренняя, малопонятная шкала оценок. Незаметно, но оценки он расставлял всем. И почти ни разу наставник не ошибся. Значит, его слова просто предстояло проверить в будущем.

— Спасибо. Береги себя. И не забывай иногда…

Что-то темное бесшумно опустилось рядом; Дуан уловил пряный запах жестких черных волос.

— Прости, я опоздала.

Дуану показалось, что Дарина чем-то расстроена, но почти тут же золотые глаза весело блеснули. Нуц подхватила его под руку и прислонилась щекой к плечу.

— Смотри не лопни от важности. Мне будет очень тебя не хватать.

Дуан обнял ее и прижал поближе, продолжая смотреть на огонь. Услышал, как тяжело Дарина вздохнула, и, подумав, что догадывается о второй причине ее подавленного настроения, сказал:

— Непременно спрошу Кеварро, что он думает о тебе, и предложу написать письмо. Судя по всему, ничего ты о нем не узнала, иначе он уже был бы уложен на обе лопатки.

— Еще узнаю! — вскинулась она. — И уложу. Когда Маленькая Розочка будет выходить замуж, ты ведь дашь бал? Я заявлюсь. В более обычном своем наряде. И уж тогда…

— Будет тебе, — благодушно оборвал ее Железный. — Я все равно отпущу тебя замуж не раньше, чем мы будем обеспечены пактом и кругленькой суммой на старость!

— Но ты ведь отпустил его править королевством. — Нуц поставила ладонь Дуану на колено, чуть перегнулась к Тайрэ и захлопала ресницами. — Ах да, я забыла. Любимчикам можно все.

— Я не любимчик, — возмутился Дуан. — И если бы я мог не править…

— Ну конечно, тебя-то отпустили бы хоть куда. — Черный Боцман села обратно. — Надо было продать тебя в гарем, еще когда я только появилась!

Железный негромко рассмеялся. Дуан, взлохматив Дарине волосы, подхватил этот смех.

* * *

Гости вернулись во дворец только перед рассветом. Пока процессия, к которой присоединились и Дуан, и странно притихшая Розинда, и такой же тихий Арро, двигалась в сторону Альра-Гана, на гальку медленной осторожной поступью возвращалось море. Оно заливало остатки кострищ. Поднималось вдоль каменных опор и с любопытством облизывало их. Легкие волны бежали по поверхности.

— Как вы повеселились, принц?

— Более чем замечательно.

— А вы, любезная сестра?

Розинда подняла на Дуана глаза.

— Тем лучше, что никто лишний не докучал мне. Я была одна, думала.

Делая вид, что не замечает ни припухших губ, ни порванного подола, Дуан с некоторой долей лукавства прищурился.

— А что же, мы пригласим принца Фаарроддана о’Конооарра вновь? Я бы не отказался.

И Дуан с самым скучающим видом перевел взгляд на воду. Но боковым зрением он не смог не отметить: принц и принцесса не переглянулись. В теплом, наполненном перезвоном бубенцов воздухе прозвучал совсем не тот ответ, который ожидался.

— Я утомилась от гостей, голова идет кругом. — Прежде чем Дуан спросил что-то еще, Розинда уставилась на него. — А как провели эту ночь вы, дорогой брат?

— В праздных плясках, по которым скучал, — ровно солгал он.

Сестра кивнула и поторопила лошадь, отдаляясь от своих спутников. Дуан чуть ближе подъехал к принцу Арро и полушепотом уточнил:

— Все ли в порядке?

Подбородок нирца был опущен, пальцы — сжаты. И все же ответ его прозвучал ровно и спокойно, а глаза оживились радостной, хотя и старательно скрываемой уверенностью.

— Все хорошо. А будет еще лучше. Скоро.

Самый ловкий обманщик — это надежда. В ту швэ пират Дуан Тайрэ, король Ино ле Спада, поверил принцу из Королевства-На-Корнях. Ему в голову не могло прийти, что, когда Лува, умывшись, привычно зашагает по небесной лестнице и пройдет половину пути, он сам отдаст приказ страже арестовать Фаарроддана о’Конооарра и привести в свои покои.

10 КРАСНЫЙ ФОНАРЬ

Пропавшая смотрела со всех городских стен и лукаво улыбалась. Ее рисовал новый придворный живописец, тилманец по происхождению. Народ этот всегда славился своими искусствами, и художник не забыл ни единой детали: украсил длинные темные волосы розами, подчеркнул плавный овал лица в контрасте с острым подбородком, использовал для глаз густую синюю краску. Законченный портрет наспех размножили на большем числе листов, чем печатают по обыкновению ежедневные новости, и побежали расклеивать.

Новостей в тот день не напечатали вообще. Потому что пропавшая и была главной и единственно важной новостью. Город Ганнас метался в лихорадке. Ганнас исступленно спрашивал каждого встречного:

«Вы видели?»

«Вы знаете?»

«8000 варров за улицу, по которой она прошла».

«Титул за место, где она прячется».

«Корабль за имя того, с кем ее видели в последний раз».

«Рука принцессы Розинды тому, кто ее спасет».

Пропавшую невозможно было не узнать. Но далеко не все подгулявшие накануне гости замечали, что уезжают из города, на стенах которого пестреет множество одинаковых листовок.

* * *

Ни тогда, ни потом никто в точности не мог сказать, как именно пропала принцесса Розинда. Все, включая самого Дуана, сходились лишь на одном: после гуляний юная Королевская Роза невредимой вернулась к брату, была немного задумчива, но не грустна. Она вместе со всеми добралась до замка, пожелала добрых снов и удалилась с камеристками в женский флигель, где все, конечно же, поскольку устали, сразу легли спать.

Несколько дам, проснувшихся раньше всех, — вскоре после восхода Лувы, — не заходили к принцессе. Дверь ее спальни была заперта, внутри тихо. И когда настало время первой утренней трапезы, к которой встал король, дамы просто отдали распоряжение принести завтрак себе, а также сообщить его величеству и гостям, что ее высочество, — как, впрочем, почти всегда после больших мероприятий, — заспалась. Это никого не удивило и не встревожило. Даже когда принцесса не встала и ко второму завтраку. И даже когда камеристка, у которой был запасной ключ, после долгого стука решила все же заглянуть к ее светлости и увидела пустую неразобранную кровать. На краю небрежно валялось платье, в котором Розинда гуляла на отмели, окно было распахнуто.

Это тоже не встревожило сразу. Многие камеристки прожили с принцессой не один Круг и знали, как часто непокорное дитя сбегает: на рыночную площадь, в розарий или заезжий театр, к неугодным отцу друзьям из простого люда. Принцессу стали ждать, хотя несколько женщин все же отправились поискать ее в саду, в королевском зверинце, у воды и в других флигелях.

Но она не появилась. Только когда Лува украла тени, тревога, похожая на мелкие и все усиливающиеся волны, стала захлестывать Альра-Ган. А вскоре — когда обнаружилось, что все, включая обувь принцессы, осталось на месте, — здесь уже бушевал шторм.

* * *

— Что ты о ней знаешь? Что?!

Арро был бледен, как самая дорогая, чистая соль. Он не предпринял и попытки вырваться, когда Дуан схватил его за горло, а за стражей захлопнулась дверь покоев. Только губы у принца побелели, а глаза начали странно, лихорадочно блестеть.

— Ничего, — с расстановкой произнес он. — Не больше других.

Дуан бессильно зарычал. Он знал, что уже скоро до всех почтовых станций, постоялых дворов, а потом и до границ дойдет королевский приказ — обыскивать каждую выезжающую карету. Что корабли уже теперь (хорошо, что «Ласарра» ушла раньше) не выпускают из столичных портов без специального разрешения, а вскоре перестанут выпускать и из других. Что в двери простолюдинов, которых дамы вспомнили как друзей сестры, уже стучит стража. И… откуда-то он знал, что все это, скорее всего, не принесет плодов. Что-то случилось. Что-то неизбежное.

Фаарроддан о’Конооарр попытался разжать его пальцы, и Дуан опять уставился в белое лицо.

— Я видел, — с расстановкой произнес он и сам оттолкнул принца от себя. — Видел вас на охоте. Видел вас и вчера у огня. Она звала тебя о’хики. Ты должен знать больше.

Краска прилила к впалым щекам; левой рукой принц все тер и тер свое горло. Дуан сделал к нему новый шаг, в то время как ладонь легла на рукоять меча. Случайно глянув в зеркало, молодой король увидел там своего отца — с пылающим взглядом, оскаленным ртом, сжатыми кулаками. Будто одержимый разом всеми Темными. Но в ту швэ Дуану было наплевать.

— Не сделал ли ты чего-нибудь, что ей не понравилось? Там, у огня? Не уединялись ли вы потом? Ты прикасался к ней?

Впервые глаза Арро тоже сверкнули бешенством, и он сам подошел к Дуану вплотную. Он продолжал краснеть, неровными пятнами по лицу и шее — неизбежная метка жителей холодных земель, сбитый бег крови по сосудам. Но голос звучал твердо и ровно, без единого колебания.

— Я не смел бы. И предполагать такое может разве что грязный скот без чести.

Дуан, криво усмехнувшись, еще сильнее оскалил зубы.

— Что ж, легко приму подобное оскорбление. Поверь, достаточно я знаю благородных вроде тебя, которым честь знакома еще меньше. — Видя, что нирец молчит, Дуан продолжил: — И как ты смеешь удивляться моим вопросам, когда ты солгал мне?! Не сказал, что она благосклонна? Что ты уже целовал ее? Почему бы мне поверить, что за поцелуем не было…

Принц Арро отвел глаза. Руки его тоже были сжаты в кулаки, но более он явно не собирался показывать гнева. Он наконец снова поднял голову, посмотрел Дуану в лицо и откликнулся:

— Потому что так пожелала она сама.

Дуан опешил. Стало так тихо, что отчетливо послышалось взвизгивание запертого в соседней комнате Плинга. Очень медленно Дуан выпустил меч, шагнул к софе и опустился на нее. Прижав одну ладонь к виску, он жестом предложил принцу тоже сесть. Тот выбрал низкое криволапое кресло, неуклюже вытянул длинные, как у журавля, ноги и, сложив руки на подлокотниках, стал ждать. Поняв, что ждут всего лишь вопросов, Дуан попросил:

— Объясни.

И Арро объяснил.

— Впервые я узнал вашу сестру десять Приливов назад. Мы были в Альра’Илле с визитом вежливости, вскоре после того, как с вами случилась… — юноша помедлил, — та беда. Я был юн, отец и брат еще даже не вводили меня в курс дел, и все то время, что они проводили с королем Таллом, да хранит нас его сиятельный взор, я в основном гулял в ваших садах. Однажды на одной из скамеек я увидел плачущую девочку и подсел к ней. Розинда тогда горевала о вас.

Дуан, вздрогнув, отнял руку от лица, поднялся и пошел разводить камин. Ему становилось отчего-то очень холодно, пальцы как онемели. Наклоняясь и сгребая угли, он ощущал на себе взгляд.

— Я немного утешил ее, мы разговорились. Следующие дни, когда она сбегала от своих дам, мы играли, потом я уехал. Чуть позже — видимо, когда ее друзья подросли и она смогла доверять некоторым тайны, — она стала мне писать и присылать гонцов. Она не хотела, чтобы об этом знали, потому что не хотела никаких… обязательств. Ни на что не рассчитывал и я, уверенный, что она переписывается со множеством мальчишек побогаче. Еще два или три раза я приезжал и виделся с ней, видя, как она растет и хорошеет…

Огонь уже пылал. Дуан выпрямился и полуобернулся с тяжелой усмешкой.

— Она хотя бы правда корчила тебе гримасы с дерева?

Принц улыбнулся примерно так же горько.

— Да, такое было.

Дуан вернулся и снова сел. Принц продолжил:

— В этот, последний мой визит все поменялось. Она выросла, я смотрел на нее совсем иначе. Она… почувствовала это, может, потому и толкнула меня в фонтан. Стала избегать. И избегала, пока я не пришел за ней в Ночь Плясок к кострам. Я… был настойчив. Она подарила мне поцелуй. Мог ли я подумать, что ей понравится именно это — твердолобость?

— Я бы мог. — Дуан выдавил нервный смешок.

— Она поставила мне условие: я не должен ничего требовать, помимо того, что она захочет сама, а вы не должны ничего знать. Она была и остается обиженной на вас. И она…

— Не совсем мне верила?

— Она не говорила прямо, но, видимо, да. И поэтому она решила вас проучить. Вы хотели отдать ее замуж — она не пойдет. И… я согласился помочь.

— Как искренний возлюбленный осел. — Дуан вложил в этот ответ весь возможный яд. — И тебя я звал другом?

— Я видел, что вы умны и справедливы, что вы любите ее и тревожитесь. Я был уверен: эта глупая игра не затянется, Розинда сама все поймет. Но сегодня…

Здесь Арро запнулся, закусил губу и помолчал, прежде чем продолжить:

— Я снова и снова смотрел на нее. Она была так прекрасна, необыкновенна… и я думал о ней уже очень давно, думал невыносимо часто, так, что удивлялся сам себе. Сегодня я…

— Ты все-таки к ней приставал!

Принц тоскливо взглянул на Дуана, откинулся в кресле и изнеможенно запрокинул голову.

— В каком-то смысле да: я сделал ей предложение. Она посмотрела на меня со страхом, но в страхе была и радость. Я сказал, что мы можем повременить, пока вы не «образумитесь» и не сдадитесь, пока не перестанете давить, и тогда она обрадует вас решением сама. Она назвала меня хитрецом, посмеялась и дала согласие, и мы снова танцевали, и все вроде бы было, как прежде. А теперь ее нет. И я не знаю, что с ней произошло. Клянусь. Я очень боюсь, что она… наложила на себя руки или что-нибудь вроде того. На нее свалилось слишком много перемен, она могла запутаться. Кто бы не запутался?

Дуан окинул взглядом всю худую, высокую и абсолютно потерянную фигуру Арро и понял, что придется поверить, по крайней мере, сейчас.

— На случай, если она сбежала или попала в беду, я уже объявил вознаграждение тому, кто разыщет ее. А также — пообещал отдать замуж за спасителя. Так вот… в ваших интересах, чтобы это были вы. Больше я вас не задерживаю.

Возвращение обращения «вы» стало знаком, что король более не злится. Явно почувствовав это, Фаарроддан о’Конооарр поднялся и кивнул.

— Я сделаю все ради нее и ради вас.

Дуан тоже встал и, подойдя, протянул ему руку.

— Простите меня, дорогой ко’эрр. Я проявил излишнюю горячность.

— Я тоже.

Дуан невольно усмехнулся. Ему остро нужна была хотя бы одна искренняя улыбка.

— Да? Я совсем не заметил этого.

— Как и почти никто, кто со мной знаком.

По-прежнему сжимая его ладонь, Дуан тихо спросил:

— Может, она все-таки сбежала? Сбежала, а не…

— А ей было от чего сбегать? — Светлые глаза Арро опять будто прожгли все внутри. — Вы? Или я?

Дуан лишь неопределенно пожал плечами. После услышанного он точно этого не знал.

* * *

…Король, и советники, и стража — все тогда много обещали. Любое обещание, будь оно выполнено, перевернуло бы чью-то судьбу. Но их не выполнили. Потому что бумажки не помогли, хотя их становилось все больше и больше, а обещания — краше и краше.

…По улицам притихшего Ганнаса бесшумно ходили несколько теней. Иногда они останавливались, чтобы сорвать очередную листовку с портретом и пустить лететь по ветру. Они смеялись, перемигивались, покупали на рынках самые красивые ткани и от всего сердца желали его величеству удачи.

* * *

— Ее нет в Древних Чертогах.

Доложил сам начальник Стражи Гробниц и вытер бледный — как и у всех, кто охранял это место, — лоб. Сидевший в кресле, почти не спавший уже три ночи подряд Дуан поднял покрасневшие глаза на крупного черноволосого мужчину в голубой накидке.

— Зачем вы искали ее там? — хрипло спросил он.

На широком квадратном лице отразилось нешуточное замешательство.

— Но, ваша светлость, вы-то нашлись именно в пещерах…

Дуан жестом показал, что понял. Он так устал, что едва не забыл собственную ложь.

— На границах уже всех проверяют. А принцы да графы шатаются по всем землям, так говорят в округе. Ищут ее светлость.

— Пусть ищут, пусть. Идите.

И Дуан опять прикрыл лицо руками, не замечая, что огонь в очаге почти погас.

С хлопком двери, ведущей в королевские покои, будто бы захлопнулась другая. Дверь пустынного агадэра, долго и удачно прикидывавшегося живым. Хозяева вот-вот должны были выйти приветствовать гостя. И пригласить остаться навсегда.

…Но в тот же вечер король Альра’Иллы, капитан Два Лица вывесил на балконе старый красный фонарь.

Глядя на колеблющийся свет, он вдруг вспомнил, откуда вообще Железный заимствовал этот обычай — говорить друг с другом тревожными алыми всполохами. А вспомнив, впервые за долгое время уснул почти спокойно, без мыслей и снов.

Пятнадцатый прилив. Верный путь

После взрыва Семнадцатого острова и освобождения из плена команда без ропота, даже дружелюбно приняла юного принца. Все они: молодые и старые, могучие и хилые, воспитанные и дикие люди — разделили с капитаном верную, нужную черту, — умение помнить добро. Так что Ино, хотя он и оказался в нынешнем составе команды младшим, не досталось ни насмешек, ни помыканий. Он ведь сделал то, что, по словам Ноллака, следовало, — доказал, что не трус, и готовился доказывать раз за разом.

Его не назначили юнгой, как он ожидал. Нет, нового юнгу, маленького дагирца, взяли вскоре в одном из портов, взамен убитого прежнего, а второго подобрали с потерпевшего крушение чужого судна. В принце же команда видела пока не равного, но того, из кого Багэрон Тайрэ рано или поздно воспитает равного. И даже пиршество в честь принятия на борт устроили настоящее — с вином, шумом, нестройным пением. Все хлопали по плечам, знакомились, расспрашивали, откуда же «бедный сиротка», и болтали в ответ о себе.

Ино вдохновенно врал, благо, ложь они с Железным обсудили заранее. Ино пил — конечно, не как все, но определенно больше, чем когда-либо в жизни, попробовал все три вида жемчужной висхи: розовую, белую и черную. Ино даже вспомнил и спел пару песен, исполнявшихся на дворцовых пирах менестрелями. К середине ночи его, взбудораженного и счастливого, уже едва держали ноги.

Тайрэ он нашел на носу корабля: тот десять швэ назад заявил, что «орущие глотки» его измучили и он вообще жалеет, что спас команду. Капитан стоял, опершись на борт, и глядел на волны. По пути Ино споткнулся и опрокинул бочку. Тайрэ не обернулся, а только сообщил:

— Будешь сам набирать воду.

— Буду, — пообещал принц и все же подошел.

— Совсем окосел? — сочувственно уточнил Тайрэ, когда Ино встал рядом. — Не бери пример с моих лбов, они не все время так пьют. Я не люблю разгула, у нас тут не крысиная посудина.

— Я знаю… — отозвался Ино. — У нас тут куда лучше.

Тайрэ слабо улыбнулся и поднял голову. С неба подмигивали два созвездия: одно напоминало арбалетную стрелу, второе — что-то вроде щита или раковины. Ино прищурился на них и сказал:

— Ой. Я же их помню. Это Последние Государи. Как хорошо их здесь видно, в Морском Краю не так. Они ведь магические, указывают путь тому, кому нужны, да?

— Верный путь, — подтвердил Железный, с любопытством поворачиваясь к Ино. — Кстати, а что ты о них знаешь, юный Сокол?

— Ничего, — признался Ино. — Меня просто немного учили ориентироваться. А почему они, кстати, Последние? Где правили?

— Цивилизацией Общего Берега, — отозвался Железный и немного помрачнел. — В последние Круги, когда она еще была Общей. Что, правда не знаешь? И чему вас только учат…

Ино пожал плечами на это ворчание. О Цивилизации Общего Берега — древнем времени, когда Морской Край был един, а Заморье и Гоцуган еще не обжили, — он действительно знал смутно, уцелело слишком мало книг, да и те слыли редкостью. Страницы Цивилизации считались светлыми, а вот страницы ее раскола, ухода части жителей за Шиин, а части (пиролангов) в горы — чернее ночи. Люди, недовольные порядком вещей, утверждали, что все идет не так именно с тех Кругов, что мир катится в пропасть и все никак не докатится. Такие желчные воззрения, конечно, не одобрялись. Подробностей об Общем Береге Ино не рассказывали ни учителя, ни даже Ноллак и отец. Первый мало интересовался древностью, второй утверждал: «Нужно жить настоящим, сын. Все ведь уже случилось, и, возможно, это того стоило». Но что — это?

— Учат, что мир изменился, — просто сказал Ино. — И что когда-то мы знали и умели больше.

— Знали и умели больше, — эхом повторил Тайрэ с некоторой грустью. — Но совсем иначе верили и видели.

Он наклонился, взял фонарь, разжег огнивом пламя в алом стекле и повесил пятнышко света на нос «Ласарры». Теперь оно перемигивалось со звездами.

— Ладно. Я тебе расскажу. Можешь считать это сказкой на ночь, потом пойдешь трезветь.

— Я трезвый! — заплетающимся языком возразил Ино.

Наставник рассмеялся.

Когда Общий Берег омывало Общее Море и никто не ведал иных морей, Темные божества не были в том же почете, что Светлые. Служение Темным было не культом, но повинностью. В благостном мире не понимали, что смерть, боль, дурные сны и даже войны закономерны и необходимы, чтобы идти вперед, учиться и побеждать. Никто не задумывался, что без теней нет света. Люди были наивны, потому Светлым они возводили величественные храмы и монументы, а Темным лишь несли кровавые жертвы к идолам, пряча их подальше от городов и зовя «погаными местами». Всем казалось, нет никого выше Праматери Парьялы и Светлой Лувы, скрепляющего дружбу и любовь Пала и дарующего сытость Милуша. Любили Моуд и Вистаса, Переменной природы которых не ведали. Может ли удача быть злой и нести не счастье, а погибель? Человеческому уму недоставало зоркости, чтобы ответить «да». Дзэд с Равви, Вудэн, двуполый Домкано, повелевающий страстью, — в них виделись чудовища.

Забыто имя зодчего, который первым осмыслил это и пожелал построить храм Вудэну, повелителю Кошмаров и Последнего Сна, Избавителю от мучений жизни. Но всем известно, что Великий Разлад начался именно с этого храма, от которого не сохранилось даже колонн. Один храм из черного мрамора, венчавшийся фиолетовым, как Последняя Свеча, маяком. Один храм и благосклонность графа, управлявшего тем самым городом. Этого оказалось достаточно, чтобы по длившемуся много Приливов благоденствию побежала трещина.

Мир тогда разделился: были те, кто счел поступок зодчего и градоправителя верным, но больше тех, кто осудил их и назвал богохульниками, навлекающими на мир гнев Божий. Спорили верховные жрецы. Храм попытались разрушить, но не сумели: треть города вступилась. Прошло не более Круга, а на континенте уже полыхала война. Боги не развязывали ее, но были ее непосредственной причиной. Храмы строились и рушились, пылали целые области. И никогда ни до, ни после не приносилось столько кровавых жертв.

Двое, кого зовут ныне Последними Государями, воцарились, когда разлад стал уже необратим. Нуц по имени Эльтудинн возглавил темнопоклонников, белолицый Вальин объединил светлые города. Многие прочие монархи были перебиты; те, кого не перебили, не хотели брать это бремя.

Двое видели исход войны в одном: забыть прошлое, но забыть и настоящее. Боги, считали они, должны быть равны; Светлым, Темным, Переменным — всем лучше строить храмы и нести жертвы, посвящать праздники. Двое отличались от своих народов качеством, ныне воспитываемым с детства, а тогда невероятным: мир они видели целым. Единым в противоречиях, не разделенным на добро и зло, но сотканным из них. Таким же единым, какими сами они стали, столкнувшись в бою, узнав и поняв друг друга. Забавная ирония: Эльтудинна, младшего сына в королевском раду, ведь растили жрецом Вудэна, пока не пришлось сесть на трон. А Вальин собирался посвятить себя служению Дараккару Безобразному.

Им ничего не удалось изменить, ведь вскоре светлые, не послушавшись Вальина и нарушив перемирие, пошли на темных, а может, было наоборот. Так или иначе, Вальин, пытавшийся остановить свою армию, был застрелен одним из солдат, а может, и полководцев, неясно, своих ли, чужих. И длился последний бой столько, что вся земля и ближняя часть Шиин стали красными. Тогда, от той крови, и завелись там морские твари.

Светлые победили. Эльтудинн, узнав о смерти доблестного врага, в скорби решил все же выполнить то, к чему два мудрых правителя стремились. Войну нужно было окончить, кровь — остановить. Но когда никто не желает слушать, остается только уйти. И Эльтудинн увел остатки своего народа в море, без точного пути. С собой они забрали механические корабли, множество древних чертежей и оружия — все технологии, что не унесли в горы пироланги. Изгнанники Эльтудинна стали искать свою землю, а, чтобы не терять друг друга, вывесили на носах кораблей красные фонари.

Путешествуя, они попали в туман, насланный Дзэдом и Равви, — Боги надеялись, что люди вернутся и доведут войну до конца. Но Эльтудинн не послушал их просьб и угроз, а услышал голос своего мертвого врага: «Не бойся, Они сами не ведают, чего хотят, а ты возведешь Им храмы в Новой Земле». Эльтудинн не свернул назад. И тогда туман дал изгнанникам метку: кожа у всех до последнего ребенка стала смуглой, а глаза знати обрели пронзительный серый цвет. Такого же цвета были глаза Бога Справедливости, до того как, сойдя к смертным, он был ослеплен и изуродован. Таковы глаза почти всех богов. Таковы были и глаза Вальина.

Вскоре странники нашли материк и острова. Места назвали Заморьем, а часть кораблей, на которых к тому времени закипели бунты, отбыла дальше и приютилась в Гоцугане. Эльтудинн уже не увидел берега, умер в пути. Говорят, именно в день, когда закрылись его глаза и тело бросили на волю Моуд, в небе появились два созвездия. А Светлые, Темные и Переменные отныне пользуются все равным почетом, пусть каждая страна и выбирает себе верховных. Все стало так, как Последние желали. И до сих пор они помогают заплутавшим, усталым, отчаявшимся храбрецам.

— А если помощи от них, и от своих друзей, и от богов желаешь ты, — просто вывеси там, где видишь звездное небо, красный фонарь. Помни об этом, юный Сокол. Помни.

И никогда не сдавайся.

ЧАСТЬ 3. ВОПРОСЫ КРОВИ, ВОПРОСЫ ДОВЕРИЯ

1 СОВЕТ И КОШАЧЬЕ КОРОЛЕВСТВО

Неприметное судно с поднятым флагом Тура вошло в альраилльский Большой Порт. Вскоре оно встало на якорь и приглашающе откинуло трап. Солдаты Береговой Стражи, соблюдая поныне действующий королевский указ, начали подниматься по скрипучим доскам. Каждый из строевой полудюжины держал наизготовку штык, и все как один остановились, едва фигура в длинном темно-синем плаще, отороченном мехом, заступила дорогу. Губы отчетливо произнесли несколько приветственных слов, ладонь взметнулась, и в ее центре вспыхнул алый рисунок цветка.

— Ваша светлость! — выдохнули несколько ближних мужчин и опустили оружие. — Вернулись! Невредимы!

Дуан оглядел почтительно склонившиеся головы, улыбнулся и мягко поблагодарил:

— Ценю, что мои повеления исполняются столь ревностно даже в мое отсутствие. Но могу поручиться, сестры здесь нет. Не тратьте времени на это судно, его не надо обыскивать.

— Как вам угодно, маар! — отозвался начальник полудюжины. — Что угодно, маар?

— Я обменяюсь несколькими словами с капитаном и заплачу ему, а вы отправьте гонца в Альра-Ган. Пусть за мной пришлют карету. Как будет здесь, дайте залп.

— Будет исполнено!

— Можете идти.

Полудюжина в полном составе развернулась и, стуча сапогами, затопала обратно вниз. Едва нога последнего солдата коснулась набережной, трап стал убираться, а Дуан, довольно усмехаясь про себя, покинул нижнюю палубу и вернулся в кают-компанию. Тайрэ сидел в своем привычном кресле и ждал. Подняв глаза, он ухмыльнулся.

— Ничего не заподозрили? Ты научился в последнее время чисто врать, юный Сокол.

— Ничего. — Дуан закрыл дверь, пересек помещение и сел рядом. Приняв важный вид, он пояснил: — Король отбывал инкогнито, чтобы провести переговоры по некоему вопросу. Знаешь… поговаривают даже, будто я выкупаю сестру, которая похищена.

Железный, услышав это, помрачнел и лишь устало покачал головой.

— Ох, Ино. Мне жаль, что это не так. Но зато… — Перегнувшись через подлокотник, он подцепил небольшой мешок и кинул к ногам Дуана. — Подданные могли бы гордиться королем, который отдает казне свою законную долю пиратской добычи!

В мешке стукнули друг о друга несколько крупных зеленых азеров, алых сильданнов, небесно-синих лувров и морских фариллов. Дуан не смог удержать самодовольной улыбки. Железный, сняв с крюка на стене кожаный бурдюк, уже разливал алое вино в две чаши.

— Выпьем на прощание.

— Багэрон. — Король Альра’Иллы попытался поймать его взгляд. — Спасибо тебе. За все. Я думал… я пропал.

Капитан пододвинул одну из чаш ему.

— За такое не благодарят.

Они чокнулись и одновременно пригубили вино. Каюту заливал яркий свет локонов Лувы, все еще не дошедшей до верхушки лестницы. И в это утро Дуану было почти хорошо.

…Вывешивая на верхнем этаже флигеля красный фонарь, Дуан Тайрэ, Ино ле Спада, нескоро ждал помощи. «Ласарра» ушла далеко, очень далеко, слишком далеко, чтобы кто-то увидел пугливый, захлебывающийся в золотом сиянии остальной части замка свет. Но, может, Дарина не ошиблась, сказав, что у команды нюх: корабль вернулся всего две сэлты спустя. А еще через два дня капитан Дуан Тайрэ ступил на борт и был радостно встречен своими людьми.

И так повторилось вот уже несколько раз.

Теперь в Ганнасе все знали, что король в очередной раз отправляется к дагирскому правителю Азралаху, и что наиболее вероятная (хотя и не оглашаемая) цель этой поездки — договориться о покупке кораблей на заморских механизмах, продолжив тем самым начинание Талла Воителя. Ведь альраилльский флот, как и большинство флотов бывшего Общего Берега, безнадежно устарел: ушедшие темнопоклонники оставили врагов почти без прежних великих изобретений.

Поскольку Ино ле Спада не хотел уезжать надолго — он же постоянно ждал вестей о сестре! — то всякий раз нанимал команду в Туре, почти единственном в Морском Краю государстве, уже располагавшем быстроходными машинами сагибов. Последнему путешествию короля предстояло продлиться четыре или четыре с половиной сэлты; в итоге оно продлилось три, а по счету было пятым. Его величество собирался по возвращении сообщить приятнейшую новость: вдогонку из этой последней поездки шли целых три заморских корабля — дар Азралаха.

Все это было почти правдой: в Дагире Ино тоже побывал, хотя основную часть времени провел не там. Но об этом могли бы поведать только пираты бригов «Корисса» и «Талгар», которые, как и команда «Ласарры», охотились за сокровищем острова Ту, зарытым там еще в старые времена, до Войн За Веру. Впрочем, Дуан знал: те пираты будут молчать. Мертвые обычно не разговаривают.

Команда же знала совсем другое: перед Сэлтой Отлива Дуан побывал на Соколином сборе в тайной гавани Другого Моря. Предводитель гильдии обещал рано или поздно отыскать «Ласарре» место во флоте одного из морских государств. Будет ли это притаившийся прямо за Силльской Цепью Тиван или что-то чуть менее богатое, оставалось неизвестным, да и за саму возможность быть рекомендованным к службе Дуану предстояло пройти несколько испытаний, для чего необходимо довольно часто исчезать. Испытания отнимали столько времени и сил! Но после них Дуан шел на абордаж с еще большим азартом, чем обычно.

И все это тоже было правдой: Дуан действительно собирался сделать «Ласарру» соколиным кораблем. И даже знал, какому государству она будет служить рано или поздно. Если только…

— Дурная голова, обольешься. — Железный вытянул из пальцев Дуана кубок, который тот, задумавшись, сильно наклонил. — Слышишь? Стреляли. Тебе пора. Да и наши ребята заждались в «Зеленой рыбине». Пора мне забирать их и отчаливать.

Дуан тоскливо посмотрел в его лицо. Жесткая холодная ладонь взлохматила волосы.

— Ну, хватит ныть. В конце концов, ты идешь жрать золотыми приборами с серебряных тарелок. И не что попало. Выше нос.

Дуан натянуто улыбнулся, встал и взял в одну руку мешок с самоцветами, в другую — Плинга, до того возлежавшего на пестрой заморской подушке. Железный тоже поднялся. Вдвоем они вышли из каюты и неторопливо двинулись на нижнюю палубу.

— Я буду… — Дуан закусил губу. — Говорить с Советом. С Габо ле Вьором. О нашем плане.

Железный, уже нашаривавший спусковой рычаг, обернулся.

— Вот как? Что ж. Удачи. А мы снова будем искать твою сестру.

— Вы не обязаны.

Тайрэ слабо улыбнулся и наклонился к его лицу.

— Ты вытаскивал меня из казематов трижды. Я тебя — один раз. В конце концов, я должен.

— Спасибо тебе. Я это ценю.

Заскрипели деревянные доски, начал открываться выходной люк, снова выехал трап.

— И будь осторожен, Ино. Ле Вьору не стоит особенно доверять.

На улице еще раз отчетливо прогремел ружейный выстрел. Дуан уже не успевал спросить, что значит предупреждение: фигура наставника скрылась в тени. Поднимая ладонь в приветствии, король Альра’Иллы пошел вниз.

* * *

— Все же сагиб Азралах невероятно щедр. На эти сокровища вы могли бы, — не будь даже ничего больше, — содержать и кормить армию до Большого Прилива.

Сияние самоцветов отражалось в глазах Кеварро: вместе с Дуаном он склонялся над одним из сотен кованых ларей альраилльской казны. Черные пальцы провели по верхнему, насыщенно-зеленому камню и отдернулись. Аккуратно прикрыв крышку и повернув ключ, Дуан усмехнулся.

— От силы до фиирта, та'аш, учитывая, что я собираюсь делать. Ну, или содержать, но не кормить.

Кеварро взглянул на него в упор, с тщательно скрываемым любопытством, но ничего не спросил: прекрасно знал, что услышит о планах короля на совете, вместе с другими. Оба поднялись с колен и принялись стряхивать крупицы соли, налипшие на одежду; соль здесь блестела на полу, на стенах, на крышках сундуков. Закончив, Дуан внимательно оглядел своего советника.

— Не помню, сказал ли я при встрече, но вы несколько осунулись за последнее время. А учитывая, что ваш народ и так не отличается тучностью, это тревожный знак. Не много ли у вас работы в мое отсутствие? Я ведь нещадно перебросил на вас почти все.

Кеварро усмехнулся уголком губ, впрочем, не без смущения.

— О нет, маар. Все прекрасно, насколько возможно для чернолицего среди белых. Но я рад вашему возвращению, это была долгая поездка. И всякий раз Азралах не отпускает вас без даров.

«Конечно. От одного только этого сомнительного предприятия, где всех нас чуть не сожрал слепой водный змей, Азралах получил треть всех сокровищ только потому, что прикрыл наш зад со своей флотилией. Жадный ублюдок». Но это Дуан только подумал, вслух же произнес, многозначительно приподнимая брови:

— У него подрастают четыре младших сестры, скоро выдавать замуж. Ему нужно быть любезным с королями-мужчинами, учитывая, как он жаждет дружбы с Морским Краем.

Говоря, Дуан вспоминал смуглого сагиба с шапкой темных вьющихся волос и выбритым левым виском. Вечный взгляд исподлобья и любимую загадочную фразу: «Я гляжу дальше». Да, Азралах неизменно глядел дальше многих; глаза его — серые, чуть светящиеся, выдающие в Заморье родовитость так же, как в Морском Краю ее выдает проступающий на ладони герб с тем или иным цветком, — смотрели прямо. Через воду, жадно, пристально и оценивающе. Искусное лицемерие — дикарь для окружающих дикарей и просвещенный правитель для иноземцев — во многом делало сагиба близким Дуану. А еще Азралах был незаменимым прикрытием: прекрасно знал цену тайнам, своим и чужим.

Двуличные и двуликие должны помогать друг другу, разве не так?

Это Азралах сказал на прощание, вручая Дуану конверт с очередным письмом для своего «любезного светлого друга», тилманского правителя Дрэна Вударэса. Путь до Тилмы был далек и опасен даже для быстрых дагирских кораблей, а письмо имело цену и срочность. Дуан знал, потому что завозил от одного к другому уже не первое тщательно запечатанное послание, а также потому, что иногда позволял то тилманцу, то дагирцу пользоваться «Ласаррой» для тайных прогулок через Море, друг к другу. Они вели много дел вместе. А ведь когда-то Вударэс долго продержал Азралаха на цепях в подземельях, потому что Храбрейший кусался, бранился и всячески выказывал готовность переубивать всех, кто приблизится. Удивительно, как только не начинается иногда дружба.

— Азралаха сильно изменил плен в Тилме. Говорят, попав туда во время войны, он был просто дорвавшимся до власти разбойником, ничем не лучше прочих. А вернулся просвещенным, вдохновленным, готовым менять вокруг себя все.

— Я слышал, тилманцы удивительный народ. Не просто так ведь Светлые любят их за искусства и мудрость.

«О да. А еще их обожает Домкано, божество порока». Дуан облизнул губы, сдерживая смешок. У тилманского короля, как и у всех в роду, глаза были черные как уголь, а волосы белые, как перья птенца серебряной чайки. Гибкие движения, изящные жесты, глубокий голос — и сонмы живых игрушек для любовных утех. Вударэс всегда мнил, будто просвещенный, сильный и богатый человек вправе позволить себе любые излишества, — и наверняка донес мысль до заморского пленника, в довесок к высоким монаршим идеалам. Не потому ли Азралах завел себе в последние Круги такой здоровенный гарем? Но сообщать обо всем этом чернолицему, воспитанному наверняка в строгих правилах, не было необходимости: сам увидит, если вдруг Дрэн наведается в гости. И Дуан просто рассеянно бросил:

— Да, довольно необычная страна. К тому же плен всегда меняет твое сердце, как и бегство. — Он махнул рукой куда-то вверх. — Ну все, дело сделано. Идемте скорее, не хотелось бы опаздывать. Мне нужно сегодня всех задобрить.

На лестнице было темно. У Дуана на миг возникла странная иллюзия, будто он движется рядом с Дариной — даже волосы шедшего впереди Кеварро пахли так же пряно и сладковато, как у нее. Но едва Кеварро выбрался в свет факела, иллюзия исчезла. Вокруг не было тайной пещеры, а был Альра-Ган, в который не хотелось возвращаться. Дуан устало покачал головой и стал повторять заученные слова, которые предстояло вскоре произнести. Стараясь не думать ни о чем другом.

«Ох, малышка Ро. Что же ты со мной сделала».

Первый патруль часовых приветствовал их, стукнув по полу древками пик. Дуан улыбнулся.

* * *

— …И в завершение. — Дуан поднялся, но жестом сделал всем знак сидеть. — Я не просто так подхватываю дело моего покойного отца по обновлению альраилльского флота. Нам не только нужны новые суда, чтобы перестать платить турцам, когда необходимо что-то быстро перевезти. И не только нужны новые суда, чтобы чувствовать защищенность от всякой, в том числе и заморской, угрозы. Они также нужны нам, потому что я желаю в ближайшее время возродить еще одну давнюю, добрую традицию, нарушенную, с моей точки зрения, опрометчиво и недальновидно.

Его слушали внимательно. Набрав в грудь побольше воздуха, Дуан Тайрэ наконец закончил:

— Нам пора вернуть на службу пиратов. Соколов.

Прежде тишина нарушалась шорохами и изредка шептанием. — теперь она стала почти замогильной. Веера и лорнеты замерли в поднятых руках; мужчины и женщины смотрели на короля в упор, и некоторые, наверное, не совсем верили собственным ушам. Дуан же глянул лишь на двух человек из всех собравшихся в зале: сначала на Кеварро, лицо которого осталось бесстрастным, потом — на Габо ле Вьора, сцепившего в замок желтоватые, жилистые руки. Советник по Безопасности буравил Дуана ответным, совершенно беззастенчивым взглядом. Губы были поджаты, но королю вдруг показалось, что он слышит насмешливое:

— Вы нелогичны, принц.

— Я буду откровенен, — Дуан заговорил чуть громче. — Я сомневаюсь, моя уверенность не окрепла, к тому же достойных претендентов на такую службу у нас нет. Именно поэтому я не выношу предложение на голосование; мы проголосуем чуть позже. У меня будет время подумать, а у вас… — Он улыбнулся. — Подыскать мне достойные возражения. Сейчас все свободны, если никто не желает задать никаких вопросов.

Зашуршали юбки дам и подолы длинных камзолов мужчин. Все выходили, как обычно, любезно раскланиваясь, но в глазах некоторых Дуан угадывал вполне определенные эмоции. Настороженность. Даже страх. Преимущественно это были старые советники, из тех, кто наверняка поднял руку, когда Талл Воитель, вернувшийся из Нушиада, пожелал уничтожить альраилльских пиратов навсегда. Уже теперь они, попрощавшись, сбивались в группки и шептались, шептались, шептались. А иные оборачивались, чтобы кинуть на короля еще один-два недоуменных взгляда. Дуан не знал, поднимут ли они руку сейчас, много Кругов спустя, когда придется голосовать за противоположное решение. Скорее всего, нет. Стоя очень прямо, король Альра’Иллы смотрел, как пустеет зал, и в который раз задавал вопрос, а не поторопился ли. И не совершает ли ошибку?

— Вы умеете удивлять, ваша светлость.

Дуан вздрогнул. А ведь почти не сомневался, что этот человек останется на месте, и он остался. Габо ле Вьор, похожий на сытого стервятника, сидел все в той же позе: со сложенными в замок пальцами, чуть сутулясь. Жидкая косичка волос была перекинута через плечо. Весь вид казался миролюбивым, но Дуан знал, что обманываться не стоит.

— Я лишь делаю то, что делает большинство. У большинства есть пираты. А вы… — Он пошел вдоль правой половины стола, постепенно приближаясь. — Недовольны моими планами? Недовольны тем, что я делаю с флотом?

Ле Вьор поднял на него глаза и мирно, но четко выговорил:

— Я не слишком доволен разве что тем, что вы делаете это сами. Ведь вы король, а подобной… мелочью, вроде покупки кораблей, должны заниматься соответствующие ведомства.

— А что же должен делать в таком случае король? — вкрадчиво уточнил Дуан.

Советник откликнулся незамедлительно:

— Сиять со своего трона. Величием, добротой и мудростью.

Не сдержавшись, Дуан снисходительно фыркнул.

— Всем этим невозможно сиять, ничего не делая. Даже мой отец не оставался в стороне.

Ответ ле Вьора прозвучал неожиданно тихо и скорбно:

— Ваш отец мог бы увидеть еще не меньше двадцати Приливов, и не хотелось бы, чтобы его судьба повторилась. Он надорвал себя, стараясь успеть везде. Вы идете по его стопам?

Дуан ощутил, как по телу бегут волны мелкой, неприятной дрожи. По привычке он даже попытался вспомнить, сколько у него с собой кинжалов и есть ли пистолет. Но советник теперь просто молчал и улыбался. Пальцы забарабанили по столу.

— Если бы не ваше последнее пояснение… — помедлив, заговорил Дуан, — я решил бы, что это угроза.

Глаза ле Вьора слегка расширились, брови приподнялись. Но на самом деле советник вряд ли был удивлен.

— О нет, что вы. Всего лишь дружеское предупреждение. Я глубоко уважаю вас, дорожу вашей жизнью и счастлив, что мне не пришлось сделать то, к чему подталкивал меня Совет, когда ваш отец, да хранит нас его сиятельный взор, уснул.

— И что же они вам предлагали? — ровно уточнил Дуан.

Впрочем, советник, кажется, уже пожалел о своих словах; желтое лицо будто бы даже слегка побледнело.

— Это уже не имеет никакого значения. Вы здесь, и я постараюсь сделать все, чтобы быть вам полезным, так же, как при вашем отце. И именно из уважения к его памяти и памяти его отца я хочу уже теперь вас кое о чем предостеречь.

— Что ж. — Дуан решил пока простить недомолвку и оперся на стол с самым любопытствующим видом. — Я слушаю.

Советник повернулся к окну, к безоблачному голубому небу, и надолго задержал взор там.

— Соколы — опасные птицы. Если их плохо кормить, они вырвут глаза хозяину. Но это не все. Они могут вырвать глаза хозяину, даже будучи сытыми, просто по прихоти. Вспомните вашего деда. — Произнеся последнее, ле Вьор опять в упор уставился на Дуана. Тот кивнул.

— Я… помню.

Он врал: о деде Овеге ему не рассказывали почти ничего, лишь, что тот погиб в начале войн с нуц. Деда упоминал и Ноллак, на балу, но до хроник Дуан добраться не успел, дел нашлось слишком много. Видимо, это было недальновидно: глаза советника блеснули неприкрыто насмешливым торжеством. Там читалось: «Ничего ты не знаешь, и я это вижу», впрочем, очень быстро выражение стерлось. Ле Вьор поднялся, оправил одежду — старый сине-серый китель Альраилльской Пехоты — и широко, любезно улыбнулся.

— Вот и славно. Будьте осторожнее. А мне пора идти, я хотел бы посмотреть на новые корабли.

— Посмотрите, — тщательно изображая ответное благодушие, откликнулся Дуан. — Думаю, они вас впечатлят.

Советник поклонился.

— Должен отметить, вы искусно умеете убеждать, раз получили их так скоро. Сагибы не особенно падки на уговоры и неохотно делятся тайнами. Их все еще гложет обида предков, обида за то, что пришлось покинуть дом.

Похожую похвалу Дуан услышал уже второй раз за день, и теперь она его не обрадовала. Тем не менее он ответил улыбкой и коротким пояснением:

— Современному королю недостаточно просто сиять.

Насмешку явно поняли, но отношения к ней не показали никак.

— Что ж, может быть. Всего доброго, ваша светлость.

Когда советник открыл дверь, чтобы выйти, под его рукой проскользнул маленький пухлый паж в куцем, не ниже коленок, плащике. Кудрявый мальчик подбежал к Дуану, протянул записку и умчался еще до того, как стихли шаги ле Вьора. Король Альра’Иллы склонился к листу и нашел одну короткую строчку.

«Жду тебя на сладкое».

Королева-бабушка звала его к себе. Все еще прокручивая в голове воспоминания о странном разговоре, Дуан направился в Старую Башню.

* * *

Не слишком высокое, но крепкое, поросшее ползучими цветами здание было крайним из замковых жилых построек. Часть окон выходила на море; здесь даже пахло по-особенному солоно и терпко, и этот запах успокаивал. Дули ветры. Шумел прибой. И не звучало почти никаких голосов.

Первое, что король Альра’Иллы сделал уже на крыльце жилища ее светлости, маары Каниллы ле Спада, — споткнулся о серую кошку, слившуюся из-за цвета шерсти с каменной ступенькой. На истошный вопль кошки и сдержанное ругательство Дуана открылись створки широких дверей, и старая камеристка в очень высоком, закрученном рогаликом парике предложила войти.

Дуана провели сначала через несколько кругов винтовой лестницы, потом — сквозь ряд совершенно одинаковых, уставленных резной мебелью покоев. Всюду, как и на стенах снаружи, были цветы, то живые, то искусственные. Со стен смотрело множество портретов Бодрствующих Предков и еще каких-то незнакомых людей. На креслах в некоторых из комнат спали или просто лежали кошки, поднимавшие на звук шагов свои остроухие головы. Дуану казалось, что взгляд зеленых, желтых и голубых глаз преследует его, даже после того как очередная кошка остается позади.

Камеристка шествовала прямо и невозмутимо. У очередной двери она остановилась и снова сделала приглашающий жест, после чего безмолвно пошла в обратном направлении. Дуан с некоторой тревогой убедился, что выбираться ему придется в одиночестве, и все же открыл дверь. Едва она заскрипела, такой же скрипучий голос заполнил воздух:

— Мой дорогой внук!

Бабушка сидела в кресле с ногами, опять — вся утонувшая в своих пышных мехах, маленькая, скукоженная. Из-под бесчисленных складок ткани высунулась тоненькая рука, унизанная кольцами; Дуан, встав на одно колено, хотел поцеловать ее, но не успел.

— Будет с нас церемоний. Садись, Ино. Здесь все, что ты любишь.

Миниатюрный круглый столик перед Королевой-бабушкой действительно сервировали не только двумя изящными чашами и чайником, но и множеством блюд с пирожными, конфетами и заморскими сладостями. Дуан улыбнулся. Он не собирался сообщать, что за ушедшие Приливы любимыми у него стали висха и жареное мясо. Но мысль будто бы угадали.

— …Или любил. Ты обедал?

— Да, — спешно ответил он и опустился в кресло напротив. — Не волнуйтесь. Чего вы хотели?

Не отвечая, она разглядывала его пронзительными синими глазами. Под взглядом было не очень-то уютно, но Дуан, напуская на себя самый непринужденный вид, взял с блюда конфету. Королева-бабушка улыбнулась.

— Всего лишь посмотреть на тебя, мой милый. И спросить, нет ли вестей о Маленькой Розочке…

Дуан с усилием проглотил откушенный сладкий кусок, показавшийся горьким, и покачал головой.

— Никто из принцев не отыскал ее, и сама она не давала вестей. Всякий раз, думая об этом, я отчаиваюсь. Но потом снова начинаю надеяться.

С дальнего дивана спрыгнула белая кошка и, мягко ступая лапами, приблизилась. Одним прыжком оказалась на коленях у Дуана и улеглась там. Король Альра’Иллы рассеянно почесал кошку за ухом. Королева-бабушка, все так же неотрывно глядя на него, прохладно изрекла:

— Может, и к лучшему, что бедной девочки нет. Ты отдал бы ее замуж, как простолюдины отдают друг другу ненужную мебель или продают скотину.

Дуан вздрогнул, в который уже раз услышав подобное сравнение, и подался вперед.

— Что ты… вопрос о ее браке не был решен, хотя у Розинды и вспыхнули чувства к одному юноше…

— «Вспыхнули чувства», — передразнила бабушка. — Говори нормальным языком, молодой человек: девочке понравился мальчик, они плясали у костра и тайно от тебя целовались. Так?

Кошка блаженно замурлыкала на коленях.

— Так, — покорно подтвердил Дуан и спохватился. — Постойте, откуда это вы…

Она рассмеялась. В отличие от кожи, смех был молодой и очень звучный, сильный, как ветер. Дуан смиренно подождал и закончил вопрос; на него посмотрели серьезно и даже грустно, с укором. Бабушка пояснила:

— К кому, мой милый, может обратиться за советом девочка, у которой нет матери, нет отца, а остальные только и думают о том, как бы распорядиться ею получше?

Дуан потупился.

— Я вовсе не думал, как ею…

Ему не дали договорить. Королева-бабушка снова приподняла руку.

— Я не только и не столько о тебе, Ино. Знаешь, стоило моему бедному Талли умереть…

Дуана удивило, что она выбрала это слово, но ничего сказать он не успел: окончание фразы удивило в разы больше.

— …Сразу несколько мужчин Правого крыла пожелали стать супругами и соправителями Розинды. В том числе этот рыжий мерзавец, ле Вьор.

Дуан сжал кулаки. Теперь он начал понимать смысл фразы советника по Безопасности. Весь смысл, а также многое другое.

— И что же, Совет действительно настаивал на его кандидатуре?

Бабушка приподняла брови.

— Куда там, в Совете каждый за себя. Но сам Габо продвигал себя только так. Ушлый мальчишка, мерзкий. Никогда он мне не нравился.

Дуан хмыкнул. Итак… ему солгали. Пожалуй, на нынешней должности это была первая настоящая ложь. За это стоило выпить, а еще оторвать ле Вьору голову. Впрочем, первое действие в нынешних обстоятельствах было более осуществимым. Бабушка, взяв пирожное, медленно продолжила:

— Малышка Ро доверяла мне многие свои секреты. И даже рассказала, как этот тип пару раз поджидал ее в саду и уговаривал, напоминая о долге дочери, сестры и наследницы. Удобный способ надавить на неокрепшее дитя, верно?

Дуан снова вспомнил себя, свои упоминания покойной матери и сжал кулаки.

— Это… отвратительно.

— Но, к сожалению, это было ожидаемо. А я только и смогла, что утешить ее, покормить сладким и послать к ле Вьору в кабинет ту мою кошку, которая любит гадить везде и…

Королева-бабушка не стала заканчивать, а лишь безнадежно махнула рукой.

— Может, мне не стоит этого говорить, милый внук… но мне кажется, где бы Розинда ни была, ей лучше, чем здесь.

— А каково мне? — помимо воли вырвалось у Дуана.

Бабушка слизнула с пирожного крем и опять взглянула в упор.

— Ты рос для этого. Ты родился для этого.

Губы сами скривились в ядовитой усмешке, и капитан «Ласарры» тихо уточнил:

— Напоминаете мне о долге сына, брата и наследника? Удобный способ надавить на любого человека…

Это была дерзость, но Дуан не мог ее себе не позволить. Он ждал, что его немедленно прогонят, однако вместо этого бабушка уставилась на него, как показалось, с любопытством.

— А ты хватаешь на лету, юный Сокол. Молодец. Не знаю, когда ты успел стать таким языкастым и кто тебя научил, но мне это по нраву.

Она доела пирожное и подлила себе и Дуану чая. Невольно тот отметил, что рука, сухая и вялая, совсем не дрожит от тяжести. Беря глиняную чашу, король Альра’Иллы в некоторой задумчивости произнес:

— А знаете, дорогая бабушка… я собираюсь вернуть сокольи пакты. Что об этом думаете вы?

Кисть замерла. Тонкая струйка темной жидкости все лилась и лилась, пока не достигла краев. Тогда королева медленно поставила чайник на место.

— Это интересное решение. Не Ноллак ли, старая скрипелка, тебе его подсказал?

Дуан рассмеялся, вспомнив, как в давние времена Ноллак то и дело ангажировал бабушку на танец. Отношения между ними были не лишены некоего налета нежности, насколько подобное вообще возможно после стольких Приливов. Нежность неизменно разбавлялась обоюдными остротами и щедро даваемыми прозвищами вроде «скрипелка», «перечница», «индюшок» и подобные.

— Не подсказал, но одобрил. Так что скажешь ты?

Королева-бабушка отпила чая, причмокнула и наконец отозвалась:

— Скажу, что держал бы ты ушки на макушке, Ино ле Спада. Не всем это понравится. А по сути, правильно, Соколы пригодятся, чтобы отвадить заморцев и гоцуганцев подальше от наших вод, говорят, часто они там стали шастать. Да и будет занятно, если Соколы вернутся в Альра’Иллу при короле с малым прозванием «Сокол».

Дуан улыбнулся и снова почесал белую кошку за ухом. В то же мгновение в голову ему пришла неплохая, как ему показалось, мысль, и он осторожно заговорил вновь:

— Кстати. Ле Вьор сказал мне, что при дедушке с Соколами уже были какие-то серьезные неприятности. Я же знаю, что изгнал и уничтожил их только мой отец. И мне хотелось бы понять…

Чашка едва не упала. Бабушка плеснула кипятка себе на мантию и выругалась:

— Проклятая посудина!

Разбуженная кошка недовольно мяукнула. Звук, казалось, привел маару Каниллу в чувство. Она расправила плащ, поерзала, устраиваясь удобнее и, точно ничего не произошло, кивнула.

— При моем бедном Овеге несколько Соколов поступили скверно, как Крысы. Взяли и ушли на службу к другому государству, предложившему большее жалование. Прямо незадолго до войны с нуц. Без их поддержки мы, конечно же, проиграли, а Овега убили.

— А вы…

Кажется, воспоминание сделало королеве-бабушке больно; она совсем переменилась в лице и будто стала еще меньше. Ответ прозвучал едва слышно:

— Я ничем не помогла. Что могла в те времена женщина? — Она устало вздохнула и потерла морщинистый лоб. — Не будем об этом, ладно? Так или иначе… будет хорошо, если Соколы снова получат шанс. Может, кто-то из старых даже и отзовется, если кинуть клич. Попробуй. А я в случае чего тебя поддержу.

Дуан благодарно кивнул. Кошка соскользнула с его колен и, подняв голову, насмешливо сверкнула голубыми глазами — очень яркими, очень живыми, будто подсвеченные изнутри самоцветы в снегу. Капитан «Ласарры» в шутку погрозил ей кулаком: свиньи были ему куда ближе. Кошка фыркнула и выгнула спину. Бабушка спохватилась:

— Мне же пора их кормить. А ты иди, не буду задерживать. И заходи если что. Кис-кис-кис! Кис-кис-кис!

Уже выходя, Дуан увидел, как в комнату бегут дюжины полторы кошек, одинаково задравших хвосты. Бабушка смотрела на них и улыбалась. Но ее улыбка теперь казалась какой-то деревянной.

2 ДУРНЫЕ НАВАЖДЕНИЯ

Ино ле Спада пятнадцать. Все так, как и обычно. Замкнутая с четырех сторон площадь. Скрип веревки. Шаги по помосту, молчаливая толпа и монотонное зачитывание приговора. Человеку, на которого падает тень от здания, человеку, чье лицо неразличимо с такого расстояния, накидывают на шею петлю. Высокий и широкоплечий, как кузнец или бродячий силач, он стоит прямо, вздергивая подбородок. Сильные руки не связаны, но безвольно опущены.

Звучит барабанный бой. Отец подается в кресле чуть вперед. Синие глаза его горят жадным, почти голодным торжеством; Ино ощущает тошноту и дикий безотчетный страх. Он тоже подается ближе, потом встает, подходит к перегородке, отделяющей королевскую трибуну от прочих. И снова всматривается в безмолвного приговоренного, чьи волосы треплет ветер. Всматривается, пока не понимает, что глаза, бесцветные и пустые, обращены прямо на него.

— Багэрон!

Принц кричит в то же мгновение, в которое палач вышибает опору из-под мощных ног. Толпа гудит и тут же затихает. Слышны только скрип веревки, булькающее хрипение человеческого горла и перезвон золотых монеток-ракушек в руке кого-то из принимающих ставки.

— Такой пропляшет семь швэ.

— Да нет, хватит пяти!

— А может, вовсе оборвется, экий увалень!

Ино слышит все это, уже перемахнув через перегородку, спрыгнув с возвышения и прорываясь сквозь толпу. Ему все время кто-то мешает, чьи-то руки хватают за волосы, за плечи, за край плаща. Он обо что-то спотыкается и почти падает на ступеньки, прежде чем взлететь по ним и увидеть, как дергается на веревке знакомая фигура. Руки, окованные железом, тянутся к петле и тут же соскальзывают.

— НЕТ!

Ино вцепляется в ноги пирата, пытаясь стать опорой хотя бы на жалкое мгновение, и раз за разом повторяет это одно и то же слово, пока не понимает, что оно осталось единственным звуком в наступившей тишине. Хрип затих. Тело обмякло. Кто-то ссыпает монеты в карман.

К ступеням несется стража, сам палач уже с бранью оттаскивает принца в сторону. Ино вырывается, ударив рослого мужчину локтем в живот, неловко отступает и все это время смотрит только на виселицу. Громкий, почти мелодичный скрип веревки вспарывает слух. Тело покачивается в петле, сейчас оно повернуто боком. Виден профиль. Глаза стали голубыми. Почему-то к ним вернулся цвет.

Ино овладевает новый острый приступ тошноты, он теряет равновесие и…

Дуан лежал с закрытыми глазами еще несколько мгновений, пока не успокоилось сердце. Все тело дрожало, тан сводило, пальцы сами сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони. Наконец король Альра’Иллы посмотрел на потолок. Едва светало: Лува только выглянула из-за края неба, ее нерасчесанные волосы давали розовато-рыжий слабый отблеск.

Поднявшись и пройдя по спальне, Дуан открыл окно, чтобы впустить немного морского ветра. Глубоко вдохнул, пробуя успокоиться, вернулся к кровати, взял подушку и несколько раз хорошенько ударил по ней кулаком. Если там затаились шан’, оставленные щупальцами Вудэна, то после этого они точно должны были сгинуть. Дуан все бил и бил наволочку, повторяя про себя: «Кошмар. Это просто кошмар, ничего более».

Плинг, явно обеспокоенный поведением хозяина, подошел и несильно ткнул его бивнями в голую ногу.

— Все хорошо, приятель. Все хорошо.

В раздавшемся в ответ похрюкивании, кажется, звучало сомнение. Дуан потер лоб и направился в ванную комнату, мысленно повторяя уже другое: «„Ласарра“ далеко. „Ласарра“ уже ушла очень далеко».

Плеск воды немного привел его в чувство; мутный тревожный осадок улетучился. Одеваясь, Дуан был уже спокоен, почти спокоен. И почти спокойно, сняв с шеи ключ, он открывал дверь тайного выхода из флигеля. Не хотелось поднимать шума, совсем не хотелось, — слишком странно началось утро. Быстро спустившись по крутой обшарпанной лестнице, Дуан налег всем весом на деревянные ворота в соседний двор, и заранее смазанные петли даже не скрипнули.

Конюшие спали крепким, возможно, пьяным сном, так что Дуан беспрепятственно оседлал и вывел Круфа из стойла. Уже через пять швэ, потревожив только нескольких часовых и сообщив о своей прогулке, король Альра’Иллы скакал верхом по тихой набережной. По левую руку плескалось море; в воздухе то и дело приглушенно вскрикивали чайки: голоса чернохвостых напоминали детский визг, а серебряных — игру духовых. Людей почти не попадалось. Все это напоминало рассеянное спокойствие утренней вахты. Край воды был совсем чист от кораблей, только возле дальних бухт вроде бы мелькнул один бриг.

Налюбовавшись морем, Дуан свернул. В стороне от Малого Порта просыпался рыбный рынок. Женщины и дети выкладывали на столы чешуйчатые тушки всех форм и расцветок: одни аккуратно сортировали по размеру, другие еще и разделывали, споро орудуя ножами. Некоторые торговки трепетно обсыпали ледяной солью красные, черные, белые и желтые груды свежей зернистой икры. Синели отрезанные щупальца спрутов на промасленной бумаге, отливали красным панцири расфасованных по коробам крабов. В тени тентов в стеклянных сосудах переливался перламутром медузий студень с чесноком.

Дуану кланялись, бросая дела; его провожали взглядами. Какая-то торговка попыталась вручить ему корзинку с пестрыми извивающимися угрями, и король с улыбкой отказался. Ему с огромным трудом удалось побороть тошноту, которую он испытал, заглянув в бесцветные глаза большой камбалы, лежавшей здесь же. Такого с ним не бывало еще никогда, но сон… кошмар снова ожил в красках.

Вскоре, проехав дальше и миновав несколько спящих улиц, Дуан оказался там, где не хотел и все же должен был побывать, — на квадратном пространстве, образуемом фасадами четырех огромных зданий: тюрьмы, умиральни для тяжелобольных, городского суда и Похоронного ведомства. На Незрячей площади.

Древние основатели Ганнаса не зря выбрали местом казней именно ее, и расположение зданий тоже не было случайным. Тех, кто попадал в суд, соседство должным образом пугало, узников тюрьмы и жителей умиральни — примиряло с собственной плачевной участью, а чиновникам Похоронного ведомства было удобнее делать свою работу. К этому привыкли. Мысль короля Талла перенести казни на набережную, дабы виселицы издалека устрашали проходящих через море пиратов, отклонил Совет. Тем более что только часть казней проходила публично: простых убийц вешали без шума и быстро снимали. А иметь в городе больше одного места казней верховный жрец считал неуважением к Светлым.

Дуан долго смотрел на высокие деревянные конструкции и крепкие веревки. Петли, напоминавшие изуродованные глазницы Дараккара Безобразного, были пустыми уже очень, очень давно, с коронации Ино ле Спада. Пожалуй, именно это он мог считать одним из главных своих монарших достижений. Только теперь, от осознания этого, ему действительно стало немного лучше.

Проезжая по набережной в обратном направлении, Дуан встретил большую группку юношей и девушек из простолюдинов. Они шли, оживленно переговариваясь и смеясь, за ними бежали две собаки. Многие тащили за спинами или в руках какие-то мешки. Приглядевшись, Дуан убедился: среди девушек две старых подруги Розинды. Тина Тол, дочь зеленщика, и Пацара Силко, младшая сестра хозяйки одного из портовых трактиров. Наверняка были и другие. Едва узнав короля, все почтительно склонились.

— Доброго утра! Какая ранняя у вас прогулка, маар, — произнесла Тина Тол, быстро откинув со лба рыжий локон и покрепче прижав мешок к полной груди.

— То же могу сказать о вас. Куда держите путь?

Дуан, оглядывая молодых людей и девушек сверху вниз, приветливо улыбался. Ему нравились их свежие, ненапудренные, оживленные только естественным румянцем лица. Очень нравились, настолько, что становилось тоскливо.

— По домам, маар. Прилив оставил сегодня много моллюсков на берегу.

— Очень, — подтвердил какой-то юноша, кажется, сын кузнеца, и тряхнул мешком, в котором стукнулись друг о друга крупные раковины. — Успеть бы сварить да засолить, пока свежие!

— Не задерживаю. — Дуан кивнул и легонько пришпорил коня.

— Маар! — донеслось ему вдогонку.

Он обернулся.

— Маленькая Розочка… не нашлась?

На него с надеждой смотрели яркие зеленые глаза Пацары Силко, сделавшей шажок вперед. Остальные тоже насторожились. Дуан медленно покачал головой.

— Вестей нет, к сожалению.

Девушка понурила голову. Чернявый парень ободряюще положил руку ей на плечо.

— Благодарю вас. До свиданья, ваша светлость.

Дуан оборачивался на эту пеструю группку несколько раз. Утешая Пацару, остальные взяли ее в круг, некоторые даже заулыбались. А король думал о том, как не похожи они на тех, кого он вскоре увидит в Альра-Гане, пропахшем парфюмами и пустыми сплетнями. Да… он хорошо понимал, почему малышка Ро когда-то выбрала друзьями именно их. Слишком хорошо.

…Обернувшись в последний раз, Дуан услышал в толпе простолюдинов тихий смех.

* * *

Дуан легонько провел по морде Круфа пальцами.

— Скажу конюху хорошо тебя покормить.

Конь, фыркнув, требовательно ткнулся в ладонь губами. Одних обещаний ему было мало.

— Наглая морда, — проворчал король Альра’Иллы и сунул руку в карман, вспомнив, что вроде бы брал с собой колотый сахар. — Ладно, весь в меня…

Он уже нашарил белый, похожий на сыпучий известняк кусочек лакомства, когда со стороны входа в конюшню вдруг зазвучали шаги и голоса. Дуан замер, а в следующее мгновение, проворно захлопнув дверцу стойла, присел на корточки возле конских ног. И только тогда — задался вопросом, зачем это сделал. Он ведь король, это его личная конюшня и его лошади; вообще-то наоборот, все сюда заходящие без его разрешения должны прятаться. Но сказалась устоявшаяся привычка: если на суше пиратам «Ласарры» требовались кони, как правило, их крали. Впрочем, Дуан предпочитал звать это действо словом «одалживали».

Шаги зазвучали ближе, человеческие и лошадиные. Скрипнули открываемые дверцы, потом все ненадолго стихло. Дуан уже хотел выпрямиться и показаться незваным гостям: ему было, в принципе, плевать, в каком виде его застанут и насколько это будет глупо. Но услышанный и мгновенно узнанный голос наоборот заставил затаить дыхание и замереть.

— Нужно сказать конюхам, чтобы расседлали. Это наш король не против сам повозиться в грязи.

Дуан быстро обшарил деревянную створку и отыскал проеденную какими-то насекомыми сквозную дыру. К ней он прильнул вплотную, старательно щуря глаз и пытаясь что-нибудь высмотреть. Голос приблизился.

— Славные лошадки. Жаль, они так и не стали моими. Ну да ничего, зато у меня есть ты. А ну-ка иди сюда!

Первым, что Дуан сумел увидеть, было зелено-синее платье для верховой езды, точнее, та его часть, что находилась ниже пояса. А еще — унизанные золотыми кольцами мужские руки, на эту самую часть легшие, принявшиеся с удовольствием ее мять. Женщина звонко засмеялась.

— Перестаньте, маар. А если кто-то зайдет?

Дуан осторожно привстал, глянул поверх створки и снова сел. Этого хватило, чтобы убедиться в своей догадке: на другом конце конюшни, у стены, стояли советник по Безопасности Габо ле Вьор и одна из тех черноволосых камеристок, которыми в изобилии окружала себя Розинда. Конкретно эта особа, кажется, сопровождала принцессу на охотах и лошадиных прогулках и хранила запасные ключи от некоторых стойл. Наверняка отличная наездница.

Руки Советника продолжали блуждать по телу хихикавшей и изгибавшейся девушки. Дуан закатил глаза и легонько стукнулся лбом о створку. Он искренне надеялся, что даже если парочке приглянется кучка сена в дальнем углу, советника в силу возраста и сидячего образа жизни не хватит на слишком долгие любовные утехи.

Конь тем временем, видимо, встревожился за Дуана, потому что ткнул его носом в макушку. Вздрогнув и с трудом не подскочив на месте, тот протянул назад раскрытую ладонь и прошипел:

— Только не шуми.

Круф был смышленым конем. Вряд ли он понял сказанное, но жевать сахар начал молча, со всей доступной ему невозмутимостью. Дуан опять прильнул к дыре в деревянной створке. Двое стояли на прежнем месте; девушка по-прежнему игриво сопротивлялась:

— Ну-у, мне не поздоровится!

— Да брось. Юный Ино тот еще добряк, если опустить нюансы. Порода совсем выродилась.

Дуан насторожился. Девушка, видимо, тоже заинтересовалась, потому что возразила:

— Он очень славный человек.

Советник по Безопасности хмыкнул. Его руки остановились у девушки на лопатках.

— Вряд ли король должен быть славным, моя милая, стране нужна рука потверже. Голова Ино ле Спада забита глупыми мальчишествами, как и когда он пропал.

— Но ведь стало так тихо и хорошо…

— А скоро будет еще тише, когда он вернет в закон пиратов и все забудут, как мы устрашали их!

— Вернет пиратов?

Камеристка ахнула. Правда, трудно было понять, произошло ли это потому, что она удивилась, или потому, что пальцы советника приподняли ее подол и скользнули под него.

— Именно так. Впрочем, я еще надеюсь, он передумает.

Дуан усмехнулся про себя и покачал головой. Вторая рука советника потянулась к шнуровке на спине камеристки.

— Ну да к шан’ его. А что если мы…

Она высвободилась из объятий и перехватила его ладони.

— Идемте во флигель. У меня нижний балкон, нас не заметят. Идемте же.

Кажется, ле Вьор поцеловал камеристку в шею и снова попытался схватить за что-нибудь, но она погрозила пальчиком.

— Что если нас увидит здесь король? Он иногда катается утром. Хотя Круф здесь, значит…

Советник все еще стоял на месте, девушка тоже.

— Что-нибудь не так, маар?

Дуан напряг слух.

— Знаешь… меня грызет всякая мысль о том, кем я был при его отце, кем мог бы быть при принцессе и кем останусь теперь. Неуправляемый дурень, зачем только Боги не сожрали его, не превратили в щенка или осьминога…

Камеристка подошла к ле Вьору и привстала на носки — вероятно, заглядывая в глаза. Голос звучал вроде бы шутливо, но с нотками явного беспокойства.

— Знаете, милый маар… у меня иногда ощущение, что вы ненавидите его и даже хотите убить. Это уже чересчур.

Дуан усмехнулся повторно. «Убить? Не получится, даже если бы ты захотел, мартышка с косой. Никаких переворотов в мое правление, иначе устроил бы сам».

Габо ле Вьор неожиданно искренне, довольно протяжно рассмеялся в ответ на слова девушки.

— Убивать короля Ино? Чтобы народ растерзал меня? Пачкаться? Нет, что ты, такие желания у меня вряд ли возникнут, в текущей ситуации это одновременно глупость, кощунство и вызов Богам. Но знаешь… — Он какое-то время колебался, потом все же закончил вопрос: — Что бы я сделал с ним, будь у меня возможность?

— Что же?

Ответ советника прозвучал очень тихо, но Дуан отчетливо услышал, даже отчетливее, чем все остальные, сказанные громче, слова.

— Я просто отрубил бы ему руки. По локоть. Как делаю с любым, кто перейдет мне дорогу и попадется или окажется в плену у моих друзей, а у меня много друзей по всему миру. Поверь… это сущая малость, но для многих это намного хуже смерти. Вот ты бы смогла… — Теперь Габо ле Вьор схватил ее запястья и горячо поцеловал. — Без этих милых штучек? Пальчики, ладошки, всякая ерунда.

Камеристка охнула.

— Да я уснула бы от горя! Как же причесываться, как умываться, где носить кольца? Вы… настоящий хищник!

— Несомненно, — протянул советник многообещающе. — Р-р-р.

По-прежнему изображая страх, девушка опять хихикнула и, кажется, потянула мужчину за собой. На этот раз он не возражал. Вскоре двое дошли до выхода из конюшни, а потом бесшумно скрылись. Наступила полная тишина.

Дуан выпрямился, впрочем, почти сразу в висках у него застучало, он застонал сквозь зубы и с усилием оперся на дверцу стойла. Круф, дожевавший свой сахар, издал короткое встревоженное ржание, но король Альра’Иллы его едва услышал.

Отрубил бы ему руки. По локоть. Нет, этого просто не могло быть. Если только…

Друзья по всему миру? По всему?

В ярости Дуан саданул по рассохшемуся дереву кулаком; на разбитых костяшках выступила кровь. Только увидев, что Круф уже раздул ноздри и готов вскочить на дыбы, он обернулся и спешно обхватил коня за шею, притягивая к себе.

— Тише. Тише, мой мальчик…

Конь постепенно успокоился. Но два последних произнесенных слова только сильнее подняли волну ярости у Дуана внутри, напомнили о вечере у костра и о красном фонаре, а еще — о далеком каземате. Быстро сунув Круфу в пасть еще кусок сахара, он пошел прочь.

* * *

Я, правитель королевства Альра’Илла, Ино ле Спада «Сокол», сын правителя Талла ле Спада «Воителя», настоящим приказываю:

Советника по Безопасности кхарра Габо ле Вьора предать казни через повешение в 1-й Вэн 3-й корры от 11678-го Большого Отлива за…

Перьевая ручка замерла над бумагой; с кончика сорвалась капля. Дуан медленно поднял голову и осмотрелся вокруг.

Он плохо помнил, как дошел до королевского флигеля, по какой лестнице поднялся, и, если по главной, говорил ли с часовыми. Плохо помнил, как оказался в кабинете и взял гербовую бумагу. Как написал эти строчки, дрожащие и кривые, как из-под руки конченого пьяницы. Зато сейчас он хорошо вспомнил, что каждый из таких приказов выносится на голосование в Совете. Что приговоренных должны судить. И что на словах советник Габо ле Вьор совершенно чист. Нет даже Розинды, чтобы обвинить его в домогательствах. Нет никого и ничего, кроме Двора, при котором ле Вьора уважают. Ценят. И знают дольше, чем нового короля.

Правда, есть еще «Право Трех Решений»: за правление каждый монарх может принять ровно три решения единолично. Одобрить закон без голосования, отклонить инициативу Совета или, например, совершить казнь без суда и следствия. Но стоит ли использовать свое первое право вот так, учитывая, что оно лишит двух других до следующего Прилива? Железный бы вряд ли это поддержал. Даже зная. Даже если догадка — правда. А ведь это может быть просто совпадением. В конце концов, тот правитель уже мертв. Лауронна, Каменный Город, стала грудой развалин, которая едва ли хоть немного ожила, а скорее всего, продолжает тлеть и гнить одновременно. Пираты «Ласарры» разрушили ее почти до основания. Жаль, если это было зря.

Дуан закрыл лицо руками, потом начал тереть виски. В них по-прежнему стучало, в горле склизкой медузой копошилась тошнота. Возможно, стоило выпить, прямо с утра. Но…

Не поможет. Не поможет! Во славу Темных Богов, как же он ненавидел это место. Место, где быть кем-то другим было так же глупо, как быть собой.

В дальнюю дверь постучали. Дуан с усилием встал, вышел в коридор и увидел знакомое черное лицо. Советник Кеварро слегка улыбнулся.

— Часовые даже не остановили меня. Не слишком осмотрительно.

— Тебя я велел пропускать всегда… мой друг, — тихо откликнулся король Альра’Иллы.

Он остро понял, насколько рад видеть нуц, как всегда спокойного и распространяющего это спокойствие вокруг себя. Уже несколько сэлт они, как простолюдины, говорили друг другу «ты», по крайней мере, Дуан позволял себе это, а Кеварро скорее старался избегать формулировок, подразумевающих определенное обращение. Тем не менее сейчас, хоть и с некоторым усилием, он произнес:

— У тебя бледный вид. Что-нибудь случилось?

— Если ты пришел для разговора, давай зайдем. А потом, может, ты захочешь со мной перекусить.

Мысль о любой еде вызывала только еще большую тошноту, но Дуан понимал, что нужно во что бы то ни стало себя пересилить и ни в коем случае этого не выдать. Он сделал глубокий вдох и поинтересовался:

— Или ты спешишь?

— Нет. Я… действительно пришел для разговора. Деликатного.

При этих словах Кеварро потупился; Дуан это заметил и помимо своей воли улыбнулся, ощущая, как внутри просыпается любопытство. Хоть какая-то менее болезненная и мутная эмоция, чем те, которые им уже владели.

— Тогда идем.

В кабинете Дуан спешно порвал и бросил в слабо горящий камин лист с приказом о повешении. Он уже осознавал всю необдуманность сделанного и даже невольно посмеивался, будто слыша в голове знакомый голос:

«Стоит случиться неприятности, и король, который не хочет быть королем, хватается за свою королевскую власть». Да. Именно так ему бы и сказал Тайрэ.

— Итак? — Дуан жестом предложил советнику сесть и вернулся на свое место, сложил шпилем пальцы и поднял брови. — Я сгораю от нетерпения.

Кеварро снова опустил голову, но уже через пару мгновений его глаза встретились с глазами короля Альра’Иллы. В них застыло странное заискивающее выражение.

— Я хотел узнать у тебя о той прекрасной девушке, с которой танцевал на первом балу Сэлты Отлива. Прошло уже немало времени, но только сейчас, многое обдумав, я…

— Хочешь узнать, где она живет и не прокляла ли тебя еще за твою холодность? — Дуан чуть подался вперед.

Советник, напротив, вжался в спинку кресла.

— Она говорила о моей… холодности?

— Когда уезжала, — спешно соврал Дуан. — Да, ее несколько обидела твоя неразговорчивость. Я бы даже сказал, задела.

— О Боги… Мне просто казалось, что она твоя…

— Она не моя. — Дуан избавил его от необходимости заканчивать. — Я искренне и нежно люблю ваш народ, но вряд ли я коснулся бы вашей женщины.

«Хотя в первый раз я касался именно ее, и все было великолепно, тебе точно понравится, учитывая, как она преуспела в этом искусстве с тех времен». Но подобное можно было не озвучивать. Дуан подпер кулаком подбородок.

— Знаешь, дружище, что я скажу? Ты не похож на ваших мужчин, ведь по своему складу вы обычно ближе к заморцам, горячи нравом. Ты же можешь произвести впечатление какого-нибудь… нирца. — Дуан припомнил слова сестры про принца Арро и объяснил: — Глыбы льда.

— Может, поэтому я и здесь… не знаю, что делать.

Кеварро произнес это задумчиво, даже потерянно. Дуан снова заставил себя улыбнуться.

— Она спрашивала о тебе. Если хочешь, я напишу ей и спрошу, что она думает о возможности дать тебе второй шанс. Но это будет чуть позже, насколько мне известно, ныне она… в отъезде.

Желтые глаза Кеварро особенно ярко блеснули.

— Я буду признателен. Знаешь… это как болезнь. Она иногда чудится мне, все чаще. В моем саду. На набережной. В коридорах дворца. А в одну из ночей Отлива, после костра, когда я уснул, она будто бы сидела рядом с моей постелью и касалась моего лица. А потом… — Он поколебался. — Не только сидела, не только касалась, и то был прекраснейший сон. Иногда мне кажется…

Дуан жестом велел ему замолчать.

— Ты, рассуждающий, как влюбленный, меня пугаешь. Сильно пугаешь. Я тебя понял, довольно откровенностей, я знаю, что творят красивые женщины в подобных снах!

Про себя Дуан задался вопросом, когда же бестия Дарина успела прознать, где живет советник, да еще и забраться в его дом, в его постель? Или он действительно просто спал, и все это фантазии, порожденные вечной сдержанностью? Вряд ли: слишком уж ясная у Кеварро голова, явь от грез точно отличить может.

Кеварро снова потупился и сбился:

— И правда, что на меня нашло? Простите… прости.

Дуан засмеялся и понял, что сделал это уже без усилия.

— Что ж. Я непременно тебя женю на ней, рано или поздно. По крайней мере, постараюсь. Доволен? А теперь ты ответь на мой вопрос.

Кеварро коротким движением убрал за ухо прядь волос.

— Я слушаю очень внимательно.

— Представь себе, что ты, скажем… заподозрил некоего человека из ближнего круга в низком и подлом поступке. При этом ты не сможешь задать вопрос о своем подозрении напрямую и вряд ли сможешь как-либо его подтвердить или опровергнуть, а только жить с ним день за днем… Что бы ты сделал?

Кеварро будто бы побледнел, хотя вряд ли это было возможно. Глаза его на миг расширились, пальцы нервно сжались.

— Я… я…

— Не волнуйся так. — Дуан спешно похлопал его по запястью. — Мне ничего не грозит, возможно, эти подозрения беспочвенны. Я просто хочу знать, что бы сделал ты.

Кеварро серьезно взглянул ему в лицо и ответил:

— Подождал бы, пока о низости мне расскажут боги. Или сам человек. Некоторые… раскаиваются рано или поздно.

Дуан задумался и еще раз вспомнил насмешливый, пронизывающий, презрительный взгляд ле Вьора. Вряд ли подобные существа когда-либо умели раскаиваться, с другой стороны… раскаяние не всегда бывает добровольным. И кто сказал, что ему не поспособствует появление среди альраилльских Соколов кого-то, для кого плен в Лауронне был хуже смерти? В таком случае советник будет очень удивлен.

— Тем более, многие низости задумываются, но куда меньше их — совершается… — добавил Кеварро тем временем, но Дуан его уже не слушал.

«Такова благодарность за твою храбрость». Кхарр Каменного Города сказал Тайрэ именно так. Значит… рано или поздно Дуан выяснит, почему он это сказал. С таким решением король Альра’Иллы удовлетворенно кивнул.

— Благодарю. Вполне возможно. А теперь, думаю, пора забыть о делах. Еще рано, но… не хочешь ли ты вина?

Получив сдержанный кивок, Дуан вышел отдавать приказ. Лист в камине давно успел полностью сгореть. Последние остатки гнева постепенно сгорели вместе с ним.

3 ГОСТИ В ПОРТУ

Фаарроддан о’Конооарр, принц нирский, прибыл в Альра-Ган сэлту спустя, и его появление стало для Дуана довольно приятной, хоть и полной неожиданностью. Юноше отвели те же покои, где он жил во время празднеств Отлива, но доложить об этом или не сочли нужным, или же, что вероятнее, просто не успели. Поэтому, выйдя вечером на свой балкон и заметив этажом ниже знакомый долговязый силуэт, король Альра’Иллы не сразу поверил глазам.

Принц стоял у перил и смотрел вперед. Он, видимо, задумался так глубоко, что не услышал оклика. Тогда Дуан, ловко перебравшись через свою колончатую перегородку и уцепившись руками за ее край, спрыгнул. Капитан «Ласарры» сделал это почти по-кошачьи бесшумно, но юноша все равно подскочил как ужаленный и развернулся всем корпусом, молниеносно вскинул старый пистолет с рукояткой из светлого дерева. Смеясь, Дуан задрал руки кверху.

— Это всего-то я. Здравствуй, Арро.

Принц быстро сунул оружие обратно в кобуру.

— Прости, я…

— Стал осторожнее за время странствий? — Дуан подошел и пожал ему руку. — Похвально.

Арро промолчал. Приглядываясь к нему, Дуан не мог не заметить: тонкая кожа стала смуглее и грубее от загара и ветра, а в пожатии явно прибавилось силы. Взгляд серых, почти прозрачных глаз, оставался спокойным, правда, это было иное спокойствие, не как в желтых глазах Кеварро. Менее… тяжеловесное, продиктованное не приобретенными с Приливами умом и опытом, а еще не исчезнувшей безмятежностью юности. Спокойствие советника утешало. Спокойствие принца — вселяло надежду.

— Ты не напал на ее след? — тихо спросил Дуан. — Не встретил кого-нибудь, кто бы видел ее?

Арро еще пару мгновений просто смотрел на него, потом покачал головой.

— Поэтому я и не набрался мужества сам показаться тебе на глаза. Мои странствия не принесли никаких подсказок и никаких радостей, одни только вредные привычки да пару шрамов от стычек с разбойниками.

С этими словами принц вынул из кармана мешочек и небольшую, тоже светлую резную трубку. Дуан стал наблюдать, как он неторопливо набивает ее, а через какое-то время осторожно произнес:

— Я нанял нескольких следопытов из Агонады, они тоже ищут Розинду. Конечно, их интересует не брак, а деньги, но…

— Какое-то время я путешествовал с одним из них в компании, — откликнулся Фаарроддан о’Конооарр. — Он-то и приучил меня курить.

— Ты молод для подобного яда… но почему-то тебе это идет. Не буду тебя воспитывать.

Говоря, Дуан следил за поднимающимися в воздух колечками сладкого дыма. Табак, который курили на «Ласарре», пах не так, грубее и резче, но все же и этот дымок оживлял память. Беспокоил ее, заострял какие-то отдельные швэ и одновременно подчеркивал расстояние до них, становящееся день ото дня все больше и больше. Разгоняя дым ладонью, Арро произнес:

— Я приехал совсем ненадолго, отсюда направляюсь в Тур. Нанимаю корабль с командой, иду за море на новые поиски.

— Я очень хотел бы поехать с тобой, — помимо воли вырвалось у Дуана.

Принц взглянул на него в упор.

— Говорят, ты путешествовал водой уже несколько раз. Ты весьма неравнодушен к морю.

— А разве можно, зная, что оно существует, быть равнодушным? — Дуан натянуто, тоскливо улыбнулся. — Вряд ли.

Но серые глаза Арро продолжали пытливо и внимательно смотреть на его лицо.

— Мой отец говорит, у вас это семейное.

Дуан удивленно наклонил голову к плечу. Слова показались ему по меньшей мере дикостью.

— Забавно, вот только мой дед носил прозвание всего лишь Ученый и, наверно, именно потому так рано погиб. А мой отец использовал море, чтобы удовлетворять свою жажду крови. Никто из нас никогда не любил море как…

Дуан запнулся. Принц поднял голову и выпустил вверх еще несколько колец сладкого дыма.

— Как?.. — тихо переспросил он.

— Как свободу, — мягко отозвался Дуан и посмотрел на дальний край неба. — Как убежище от боли. Как дом.

— Дом… — повторил Арро, будто пробуя это слово на вкус, выдыхая вместе с табачными волнами. — Думаю, мой отец просто далек от понимания разницы. А я… мне кажется, я понимаю. Или пойму чуть позже.

Дуан улыбнулся: почему-то он и не сомневался. И он уже собирался сказать принцу Фаарроддану о’Конооарру, насколько благодарен за это понимание, но со стороны моря донесся вдруг протяжный низкий звук, похожий на рев косатки. Услышав его, принц замер с трубкой возле губ. Звук повторился — на этот раз трижды, но более коротко.

— Что это, Ино?

Рука Дуана машинально потянулась к поясу, но не нашла там оружия. Он прислушался и явственно различил, как в конюшнях заходятся беспокойным ржанием лошади — все разом, очень громко, как в хоре. Рев повторился. Еще трижды. И еще. А потом его соло разбавили отдельные людские крики.

— Рог. Это боевая тревога, Арро. Кажется, кто-то напал на порт. Или… — В этот момент взгляд зацепил странные густо-красные полосы, расцветившие море. — Что-то.

* * *

Дуан все стремительнее гнал коня вперед, но Арро не отставал. Они вылетели прочь из Альра-Гана, а по набережной мчались, уже слившись с огромной кавалькадой солдат. Стража Гробниц, Лесная Стража, Дворцовая, Городская и, конечно же, Береговая — все неслись в одном направлении. Голубые, зеленые, красные, серые и темно-синие плащи мелькали вокруг, развеваемые усиливающимся ветром. Море по левую руку, еще недавно спокойное и бирюзовое, алело, рокотало и вспенивалось.

— Что это такое? Что? — тщетно допытывался принц.

Стиснув зубы, Дуан огрел хлыстом по крупу чьего-то коня. Тот вместе со всадником прянул в сторону, освобождая дорогу. Король Альра’Иллы ускорился, но и на этот раз нирец не отстал. Они обошли стражу, провожаемые тревожными окриками, и свернули туда, где краснота воды становилась особенно густой и почти невыносимо противоестественной, а вместо кораблей плавали едва узнаваемые обломки дерева и обрывки тряпья. Тут начинался Малый Порт, где швартовались, в основном, рыбацкие лодки, редко используемые служебные суда и внеплановые гости. Из этого места все еще трубили призыв о помощи, правда, как только король и принц проскочили высокие, в три человеческих роста, ворота, рог будто захлебнулся. Стало пронзительно тихо.

Дуан с Арро остановились и оглядели открывшееся пространство: голую набережную, силуэты складов, одиночную верфь и все те же плавающие в море свежие обломки, будто корабли раздавила рука великана. Воздух казался здесь темнее, тени — гуще.

— Нужно избавиться от лошадей, — прошептал Дуан, снова и снова косясь на алую воду. Здесь она, доходя почти до края каменных молов, пенилась совсем чуть-чуть и была ровной. — Слишком много шума. И ради Светлых, Арро. — Он натянул поводья, осаживая Круфа. — Прекрати пока спрашивать, что это.

Принц кивнул. Дуан спешился и похлопал коня по спине.

— Пошел отсюда.

Умная морда смотрела на него вопросительно; уши были настороженно, испуганно прижаты. Сомневаться не приходилось, Круф тоже чувствовал. Но уходить не хотел.

— Прочь! — повторил Дуан и щелкнул в воздухе хлыстом, очень близко от внимательных лошадиных глаз.

На этот раз конь все же подчинился и, обиженно фыркнув, рысцой побежал обратно. Он чуял за воротами других лошадей и, конечно, чуял там безопасность. Следом Дуан отправил лошадь юного принца, мельком подумав, что стоило бы отправить и его самого. Было бы это так просто…

Но Арро уже отошел далеко вперед, озираясь и прислушиваясь. В опущенной руке был пистолет.

Дуан бросил хлыст, проверил, легко ли выходит из ножен меч, и произнес:

— Ты не хочешь все же вернуться ко…

Вода плеснула на последнем звуке, и нирец замер. Перед ним выбирался, почти вываливался на мостовую солдат в синем плаще Береговой Стражи. К правому запястью привязан был рог, лицо казалось бледным и отекшим. Дуан увидел это издалека и требовательно позвал:

— Арро! Подойди ко мне немедленно!

Нирец стоял как вкопанный, ничего не понимая. Дуан уже быстро приводил в готовность пистолет, засыпая на полку порох, а про себя молился, чтобы все же оказался не прав.

— Вам нужна помощь?.. — прозвучало впереди. — Вы ранены?

Крупный долговязый стражник встал, сделал к принцу пару шагов и покачнулся; голова пьяно мотнулась вперед-назад. С плаща и волос все капало и капало, сапоги хлюпали. Арро с участливым беспокойством спросил:

— Это вы трубили? Что здесь…

Оставалось быстро передернуть затвор. Но Дуан не успел.

С чавкающим хрустом челюсть стражника разошлась; из распахнувшегося рта потянулось вперед красно-розовое, покрытое жесткими волосками щупальце. Начало его, уходившее в воду, в тот же миг изменило свою расцветку, перестав сливаться с камнями набережной. Руки человека, поднявшись, потянулись к горлу о’Конооарра. Неспящий распахнул глаза.

Принц среагировал быстрее, чем можно было рассчитывать: выпалил в упор и сдал назад, тут же начиная готовить оружие к новому выстрелу. Все его лицо и рубашку забрызгало кровью; тело стражника завалилось на мостовую. Щупальце быстро поволокло наживку назад, но Дуан, подскочив, перерубил его мечом, и оно бешено задергалось обеими своими частями — целой и отсеченной. Вода закипела, краснея еще гуще. Дуан сжал плечо нирского принца и оттащил юношу подальше. Арро не сопротивлялся; глаза его были расширены, как у ребенка, впервые увидевшего кошмар. Вряд ли он, житель холодных краев, в воды которых никогда не заплывают морские твари, мог хотя бы представить себе подобное.

— Беги назад! — велел Дуан, пытаясь по застывшему взгляду понять, насколько хорошо его слышат и слышат ли вообще. — К моим!

— Что за…

— Скажи страже, что я здесь, пусть шлют часть людей на склады, нужно больше пороха и зарядов. Ее потребуется отвлечь, пока я…

Принц неожиданно снова вскинул пистолет и выстрелил ему через плечо. Полуоглушенный Дуан обернулся; на набережную упал еще один стражник в синем. Щупальце, рванувшееся сквозь вспоротый живот, упрямо продолжило ползти к сапогу короля. На волосках остались длинные серо-розовые жгуты и шматки внутренностей.

— Молодец, — одобрительно произнес Дуан, давя щупальце носком и отскакивая в сторону.

Арро не улыбнулся. Его все еще поднятая рука совсем не дрожала.

Ворота распахнулись, впуская сразу несколько десятков солдат. Увидев впереди короля и принца, они принялись осаживать лошадей. Остолбенев, перешептываясь, они силились удержаться на месте и, скорее всего, не совсем понимали, почему животные под ними постепенно приходят в ужас. Замешательство было крайне несвоевременным. Привлекая всеобщее внимание, Дуан махнул солдатам.

— Осторожно! Будьте начеку! Сейчас они…

Пока он, напрягая связки, орал эти слова, из воды вышвыривало новых и новых неспящих. Качаясь и едва передвигаясь, исторгая из себя красные щупальца, они шли живым навстречу. Лошади стали шарахаться, налетая друг на друга, истошно заржали. Солдаты же легко узнавали тех, с кем, возможно, еще недавно пили в портовом трактире, и, спешиваясь, тоже в ужасе пятились.

— О Лува Всесветлая… — доносилось то и дело со всех сторон.

Некоторые гости со дна, судя по отслаивающейся коже, остаткам заморских доспехов, а кое-где — выпиравшим костям и наросшим моллюскам, были менее свежими. От одного их вида юнцов, равно как и некоторых взрослых мужчин, выворачивало наизнанку. Другие стражники беспомощно молились, третьи падали, попадая под копыта собственным коням. Сухопутные, подумалось Дуану, впрочем, скорее с досадой, чем с презрением. Чего еще можно было от них ждать?

— Наизготовку! — скомандовал знакомый голос. — Что вы таращитесь, быстрее, всех вздерну!

Это появился в толпе Габо ле Вьор. Он спокойными отточенными движениями приводил в готовность винтовку. Золоченая кольчуга блестела на узкой груди, несобранные волосы стояли дыбом. Вполне возможно, он заявился прямиком из чьей-нибудь спальни, но стоило ему рявкнуть — и почти все, кто готов был обмочиться и обратиться в бегство, очнулись и повернулись к неспящим лицом. Человека они боялись больше, чем чудовище. И Дуану это о многом говорило.

Смрад смерти чуть разбавило запахом дыма; хрипение и чавканье — хлопками стрельбы. Солдаты группировались или просто сбивались в кучи, другие отбегали подальше, чтобы залечь, третьи прогоняли перепугавшихся, бесполезных коней. Дуан, больше не глядя на советника по Безопасности, стрелял уже из двух пистолетов; принц Арро стоял с ним спина к спине. Он полностью пришел в себя и не промахивался. Вспомнив и подсчитав примерное количество прозвучавших выстрелов, король Альра’Иллы быстро передал ему свой третий пистолет.

— Так ты скоро останешься без пуль. Когда это произойдет, возьми меч. Не подпускай их вплотную ни в коем случае.

Говоря, Дуан озирался. Неспящих было много, очень. Но, кажется, в последние полшвэ они вылезали уже не с такой частотой, это значило, что…

— А что ты собираешься…

…Это значило, что она иссякала. Пора.

— Ино!!!

Дуан бросил клинок к ногам принца.

— Ты куда? — Пальцы попытались схватить его за запястье, но не успели.

— Прикрывай меня! И постарайся остаться в живых!

Больше не оборачиваясь, Дуан бросился к воде. На бегу он ударил попавшуюся по пути тварь рукоятью разряженного пистолета и всадил в кого-то последнюю пулю из второго. После этого капитан «Ласарры» отшвырнул оружие, проверил наличие на поясе ножа и прыгнул с края набережной в алую ледяную муть.

* * *

Вода была не только холодной, но и вязкой, почти как студень. Такое всегда происходило с теми участками моря, где появлялись существа с красивейшим названием шан’ааца — «проклятые жемчужницы». Еще на набережной Дуан сбросил плащ и камзол, но остальная одежда, промокнув, тут же поволокла его ко дну. Впрочем, сейчас это было только на руку: до дна стоило добраться как можно скорее, а уже потом все лишнее можно было бы попытаться скинуть. И Дуан плавными сильными гребками устремился вниз.

Попав на «Ласарру», Ино ле Спада уже почти умел ставить паруса и даже — совсем немного — разбирался в навигации, спасибо Ноллаку. Зато плавал принц прескверно, а под водой не мог пробыть и половины швэ. Конечно же, Багэрон Тайрэ счел это досадным упущением и поспешил нагнать. Методы его обучения разнились по степени мягкости: начинались от простых упражнений с задерживанием дыхания, а заканчивались неожиданными сбрасываниями за борт или — во время общих тренировок — резким хватанием за волосы, запретом выныривать и бодрым напутствием: «Не дергайся, экономь воздух. Пока досчитаю до десяти, ты еще не умрешь».

Так или иначе, благодаря всему этому к шестнадцатому Приливу Дуан отлично плавал. И теперь он пробирался вниз сквозь густую толщу без особого труда, проворнее рыбы. Оставалось только сделать над собой последнее усилие…

…И поскорее открыть глаза.

Он открыл, — чтобы увидеть размытые силуэты тянущихся к поверхности щупалец. На некоторые были нанизаны, как насекомые на нити нушиадских бус, бездвижные мертвые тела, свежие и почти разложившиеся.

Дуан был спокоен: знал, что эти неспящие не нападут. Жизнь возвращается к ним только при попадании на поверхность, сейчас же они — в подобии околдованного сна: тихо покачиваются, а малейшее движение воды развевает их волосы и лохмотья одежды. Море баюкает их. Держит. Кутает и что-то поет на языке, неслышном другим.

Проплывая мимо какой-то девушки, Дуан ощутил смрадный запах взметнувшихся черных прядей. Невольно помедлив, он всмотрелся в то, что осталось от лица: в раздутую опухшую маску с приоткрытым синюшным ртом. Платье было дорогое, пестрое, многоцветное и все еще не сгнило. На шее — ожерелье из красных бусин и кораллов, лодыжки — голые. Девушка могла бы быть очень похожа на…

«Нет. Ничего подобного с ней случиться не могло. Это не она. Не она».

Дуан сказал это себе, ощутив, как тревога отняла запас воздуха на лишнюю швэ. Как можно скорее он поплыл вниз, более не оборачивался. Увиденное могло быть и иллюзией: иногда жемчужницы, чуя врага, создавали их. Дуан на такое уже попадался, когда столкнулся с шан’ааца впервые, у дагирских берегов. Именно там, а также в Другом море, близ агадэровых сагибских пустынь, где, в основном, водились эти твари. Они редко заплывали в более холодные воды Морского Края; вряд ли кто-то в Альра’Илле вообще знал о существовании подобных, тем более — о том, как с ними справиться. В других странах обязанность знать лежала на…

…Соколах. Еще один довод для Совета. Этой мысли Дуан, продолжавший осторожно спускаться ко дну, даже улыбнулся и скользнул мимо очередного недвижного щупальца, старательно обходя стрекучие острые волоски. Галька стала ближе; наконец Дуан увидел свою цель, наполовину врытую в мелкие камни, но прекрасно узнаваемую. Да, он не ошибся: порт рушила именно жемчужница; Темный бог Вудэн, повелитель кошмаров, определенно объявил королю Альра’Иллы войну и нанес новый удар. Створки черной, с нежно-фиолетовым нутром, раковины были широко распахнуты; оттуда и расходились вверх бесконечные, ветвившиеся по несколько раз толстые щупальца. На ощупь они были мягкими: здесь их ничего не защищало.

Дуан опустился, взял в зубы нож и принялся осторожно раздвигать рыхлую, как гниющее мясо, плоть. Никаких резких движений, — так он сможет дольше остаться незамеченным. Еще немного. Немного. Дыхание давалось легко, главное было не думать о происходящем наверху.

Пальцы наконец нащупали небольшой округлый предмет, надежно державшийся на подобии жилы, — вторую раковину. Настоящую, хрупкую, с особой редкой жемчужиной внутри. Средоточие жизни этой твари, что-то вроде ее тан, хотя скорее сердечной мышцы. Дуан оттянул ракушку вверх, вынул изо рта нож и одним резким движением перерубил толстый белесый жгут.

Чудовищное тело затряслось, щупальца заметались. Дуан сбросил единственное, что сбрасывалось легко, — сапоги — и начал выгребать наверх. Теперь он плыл быстро, так быстро, как только…

Одно щупальце схватило его за лодыжку и потянуло назад. Полуобернувшись, он заметил, что шан’ааца зарывается в гальку, ввинчивается в нее быстрее и быстрее, вздыбливает целые снопы камней, расшвыривая их вокруг себя. Дуан ударил по щупальцу ножом; оно выпустило его, но движение отняло еще воздуха и времени. Король Альра’Иллы рванулся вверх, его схватили опять, и новое щупальце стрекалось — все волоски разом пронзили ноги болью, от стоп до колен. Дуан стиснул зубы. Дернулся, поднял голову. Далекая поверхность была темной; Лува уже покинула мир. Понять, что происходило в порту, было невозможно. Жив ли там хоть кто-то?

Дуан изогнулся и ударил клинком снова.

И снова. И еще раз.

Массивное туловище продолжало ввинчиваться в дно безумной каруселью; вокруг мелькали, как гнилые куклы, неспящие. Один за другим они задевали короля Альра’Иллы безвольными руками, волосами, подолами, заглядывали в лицо вывалившимися глазами и проносились мимо. Одно тело прижалось к Дуану в подобии объятья. Мертвая девушка в цветастом платье. Черноволосая. Холодная. Вывалившийся распухший язык, частично поеденный морскими червями, мимолетно задел его щеку.

«Это ты виноват. Во всем виноват только ты, братец, а я так хотела жить. Мразь. Мразь. Мразь».

Дуан не знал, произнесла ли это неспящая или кто-то в его собственной голове, затуманенной нехваткой воздуха, но в то же мгновение осознал, что почти не может пошевелиться.

Девушки рядом не было; последние, еще не втянувшиеся, пустые щупальца тихо качались, как деревья от ветра. Стало тихо. Давяще, всепоглощающе тихо. В такой тишине славно засыпается.

Дуан опять запрокинул голову и вдруг подумал, что умирает в море, по которому где-то движется «Ласарра», и что этого просто не может быть, потому что ему обещали…

«Мы всегда услышим. Я услышу. Я». Но ведь команда ушла по бурным водам далеко, на другую их оконечность. А кто-то другой вряд ли мог бы услышать вырывающийся пузырьками вопль о помощи. Поэтому Дуан не закричал.

Теряя сознание, он, кажется, заметил очередной несомый на него силуэт мертвеца и сомкнул ресницы, лишь бы не видеть более ничего. Его крепко обхватили за плечи обжигающе горячие руки; несколько мгновений — и потянули наверх, быстрее и быстрее. В нос снова ударил запах волос — не смрадный, наоборот, перебивающий так и не рассеявшуюся гниль. Пряный. Сладковатый. Сгоняющий оцепенение. Так пахли волосы только у народа нуц, но на жилистых сильных руках не было звенящих браслетов.

Значит…

Дуан открыл глаза и увидел перед собой знакомое черное лицо. Кеварро, кажется, улыбнулся, прежде чем отпустить его; спустя мгновение оба вынырнули над поверхностью, все еще сохранившей свой красный оттенок, но постепенно терявшей его.

— Смотрите!

— Скорее сюда!

— Они живы!

Над портом зазвенели нестройные крики солдат, заметивших короля и советника. Мужчины подходили одни за другим: перемазанные кровью, испуганные, так и не пришедшие в себя и, возможно, даже не осознавшие, что в действительности случилось. Сухопутные… Ха.

Небо над головой было темно-синим и звездным. Воздух — пронзительно чистым. Настоящим. И почти опьяняющим.

* * *

Дуан отпихнул руки, пытавшиеся вытащить его, и, подтянувшись, сам тяжело перевалился животом через край набережной. Затем все же рухнул, уткнувшись носом в чей-то заляпанный кровью и кишками сапог. Человек отступил на шаг. Дуан поднял взгляд и увидел Габо ле Вьора.

— О. Добрый вечер, советник. Приятная встреча.

Мужчина, грязный и окровавленный, держась за перебитую левую руку, смотрел внимательно, оценивающе и будто бы не без доли уважения. Вот только в первое мгновение король Альра’Иллы успел заметить, что сначала советник смотрел не на него, а на Кеварро, обессилено опершегося на плечи двух солдат Береговой Стражи. И тот взгляд полнился самой испепеляющей злобой.

— Как вы, ваша светлость? — спросил ле Вьор.

Толпа, гудя, подступила поближе. Дуан криво ухмыльнулся, встал на четвереньки и, разглядывая советника снизу вверх, сообщил:

— Вашими молитвами. Надеюсь, они были.

Толпа выдохнула, радуясь, что его величество жив и цел рассудком. Кто-то уже скандировал его имя и аплодировал. Дуан наконец выпрямился, покачнулся и снова жестом запретил страже подходить к себе. Ноги держали неважно, но все же держали. Король Альра’Иллы обеспокоенно повернулся в сторону Кеварро.

Нуц безжизненно опустил голову, волосы занавесили его лицо. Тонкие запястья, покрытые «гусиной кожей», едва заметно подрагивали на окованных броней плечах Береговых. Дуан открыл рот, собираясь его окликнуть, но из толпы солдат навстречу уже спешила другая знакомая фигура. И, разглядывая ее, Дуан невольно фыркнул.

Принц Арро был взлохмачен и весь перемазан кровью; к левому сапогу из дорогой светлой кожи что-то прилипло, скорее всего, кусок чьей-то кишки. Судя по бодрости передвижения, нирец вряд ли получил серьезные раны, но весь вид совершенно не вязался с привычным — строгим, прохладным, аккуратным. О’Конооарр приближался торопливо, но в шаге от Дуана резко затормозил и положил руку ему на плечо. Видимо, так выразилась вся буря его тревоги и облегчения. Король Альра’Иллы улыбнулся; принц улыбнулся в ответ.

— Надеюсь, с вами все в порядке.

— Чуть хуже, чем с вами, но терпимо, — так же сдержанно отозвался Дуан и все же склонился к советнику. — А вы?

Кеварро выпрямился. Золотые глаза, особенно яркие в темноте, скользнули по лицу Дуана.

— Ничего страшного. Я… так и знал, что вы будете в гуще событий, и просто хотел убедиться. Я рад, что успел и что вы выбрались невредимым.

— Я не выбрался бы без вас, та’аш, — откликнулся Дуан, понимая, что остальное скажет потом.

— Ваш отец поступил бы так же.

На этом можно было предложить всем разойтись… однако кое-что еще следовало озвучить немедленно, пока это слышит как можно больше людей. Дуан с достоинством выпрямился, отвернулся от Кеварро, обошел принца Арро и приблизился к ле Вьору, глаза которого снова блеснули всполохом гнева, но тут же приняли выражение полного спокойствия.

— Я несколько удивлен… — вдумчиво, вспоминая, как это делал Талл Воитель, протянул Дуан, — что за свое спасение вынужден благодарить человека, не отвечающего ни за мою безопасность, ни за… безопасность в целом. Я ни в коей мере не намекаю, что вы должны знать всех чудовищ из Морских Книг Общего Берега или же прыгать за мной в воду. Я лишь подразумеваю, что случившееся можно было бы предотвратить, если бы ваши корабли патрулировали воды страны не только на предмет пиратов и заходили в теплые течения. Или… — Заметив прилипшую к плечу водоросль, Дуан брезгливо сбросил ее, не точно советнику на сапог, но достаточно близко. — Что этим мог бы заниматься кто-нибудь другой. Кто-нибудь вроде… гильдии Соколов?

Дуан смотрел в упор, с вежливой выжидательной улыбкой, зная, что сегодня победил. Он торжествовал и собирался это отметить, но сейчас он был всего лишь огорченным и озабоченным страшной бедой правителем. Когда советник по Безопасности Габо ле Вьор виновато отвел взгляд, Дуан покровительственно похлопал его по плечу и напутствовал:

— Подумайте об этом. И это не отменяет того, что вы были великолепны. Быстро сориентировали стражу. Как всегда на высоте.

Губы искривились, будто у советника случился приступ несварения, тем не менее, он ответил:

— Спасибо, ваша светлость. Сделал все, что мог. Война мною не забыта, не люблю стоять в стороне. Я… вообще ничего не забываю.

Дуан покосился на солдат. Они внимательно слушали; кто-то уже шептался между собой. Слово «Соколы» отчетливо прозвучало несколько раз подряд, с разных сторон. Неплохо. Кивнув, король Альра’Иллы вкрадчиво произнес:

— Надеюсь, на Совете вы расскажете всем о случившемся. С цифрами и причинами. А пока я советую вам отдохнуть, чем займусь и сам. — Он отошел, глянул в толпу и потребовал: — Карету для советника Кеварро! И для меня! И убирайте трупы.

Идя мимо солдат, он чувствовал, с какой злобой жжет его взглядом оставшийся в развалинах Малого Порта ле Вьор. Это весьма бодрило.

Через несколько швэ, уже рухнув на сидение кареты рядом с советником и принцем, Дуан облегченно рассмеялся, схватил обоих за плечи и сообщил:

— Что бы вы ни сказали, мы едем залечивать раны. То есть пить. В конце концов, мы славно поработали вместе. Хоть один из вас откажется — повешу.

Кеварро, пытавшийся отжать длинные волосы, прервал это занятие и осуждающе покачал головой. Принц Арро только пожал плечами.

— Ты так говоришь, будто после подобного от крепких напитков можно отказаться.

Карета тронулась; Дуан откинулся на мягкую спинку. Двое по обе стороны от него обменялись несколько настороженными взглядами.

— Кстати… может, вас представить?

— Не нужно, — хором произнесли они.

Король Альра’Иллы удовлетворенно прикрыл глаза. Он вдруг подумал о том, что этот вечер многое сдвинул с вроде бы мертвых точек. А если и не многое… то хотя бы собственную убежденность, что в Ганнасе у него совсем нет друзей.

4 КРЫЛАТАЯ КОМНАТА

Весть о событии в Малом Порту распространилась быстро и столь же быстро обросла многочисленными слухами и домыслами. Но, несомненно, главным во всем произошедшем народ счел храбрый поступок своего нового короля: только о нем на улицах и шептались. Всего за два дня Дуан получил в дар от менестрелей три балладных оды и одну певческую поэму о «великом сражении с морским змием». Правды во всех четырех произведениях было немного; Кеварро упоминался только в одном, да и там звался просто «чернолицым оруженосцем». Мысленно хохоча и вспоминая по ходу основы стихосложения, Дуан подправил по несколько строк в каждом тексте и вернул авторам, разбавив это искренней благодарностью и вознаграждениями в виде приличных сумм. За время путешествий он давно сделал вывод, что поэтов, независимо от государственного строя, при котором они живут, проще поощрять, чем перевоспитывать. Разве виноваты люди, что просто обитают в каком-то другом, своем мире?

Впрочем, из всех следствий катастрофы, — а по сути произошедшее было все же катастрофой, а отнюдь не развлечением, — поэтическое оказалось самым безобидным. Остальные: значительный урон порту, две дюжины раненых и убитых стражников, полдюжины повредившихся умом, а также паника, на некоторое время овладевшая горожанами, — были куда серьезнее и болезненнее. Дуан отказался от предложения устроить в свою честь праздник и вместе с советницей по Призрению позаботился, чтобы убитые стражники были похоронены как герои, а их семьи получили пособия. Подписал план по восстановлению порта и утвердил выплаты владельцам, чьи суда пострадали. А в очередном выпуске печатных новостей по мере сил подбодрил альраилльцев, осторожно пообещав не допускать повторения случившегося.

Впрочем, он не без злорадства понимал, что в «случившемся» испуганные люди винят не его. Винили ле Вьора, и небрежно брошенное зерно о Соколах давало неплохие всходы. Этим предстояло воспользоваться в ближайшее время, пока впечатления свежие. С такими мыслями Дуан собирал три дня спустя Совет, на котором бывшему другу отца предстояло попытаться спасти свое пошатнувшееся положение.

В назначенный утренний час оба полусовета, Правый и Левый, собрались в полном составе, что бывало отнюдь не всегда. Явились все, видимо, надеясь получить сведения из первых рук. Впрочем… одного человека Дуан недосчитался. Кеварро не явился ни спустя три, ни спустя пять швэ после того, как стрелка с кругляшом на конце отметила восьмую ступень на Лестнице Лувы. Хмурясь, Дуан позвал двух пажей и отправил за советником. Отдавая распоряжение, он не мог не заметить: ле Вьор внимательно за ним наблюдает и, кажется, усмехается.

Когда мальчишки убежали, Дуан решил начинать. В конце концов, Кеварро произошедшее было известно не понаслышке. И все же… свербящая тревога поселилась внутри, едва на глаза попалось пустующее место нуц, и уже не отпускала. Дуан начал привычно тереть виски.

— Вы не здоровы?

Габо ле Вьор уставился на него в открытую. Дуан опустил на стол руки, сдержанно вздохнул и откликнулся:

— Когда у короля нет возможности просто сиять с трона, как ему рекомендуют, у него случаются мигрени.

Советник слегка позеленел. Дуан в свою очередь улыбнулся.

— Прошу вас начать отчет.

Но прежде чем ле Вьор открыл рот, что-то затрубило в коридоре. Дверь распахнулась. Знакомый Дуану краснощекий, пухлый мальчик в красном камзоле влетел в зал, протрубил еще раз и объявил:

— Ее светлейшее королевское величество маара Канилла Мартиньеза ле Спада!

Закончив, он сунул в рот конфету, которую прежде держал в кулаке. Двое дюжих Дворцовых тем временем внесли тонконогий трон и подсадили шествовавшую следом королеву, за которой, как и всегда, волочился длинный меховой плащ. С достоинством поблагодарив и отослав свое сопровождение, бабушка сообщила:

— Мне хотелось бы присутствовать на совете, дорогой внук, очень уж завлекательна тема.

— Счастлив и польщен, — коротко отозвался Дуан.

На самом деле ему было почти все равно. Он опять покосился на недвижную стрелку, мысленно прикидывая, сколько у Кеварро займет добраться до Альра-Гана. Тревога усиливалась.

Ле Вьор заговорил. Дуан вслушивался в слова отрешенно, не особенно сомневаясь, что советник по Безопасности будет в его присутствии честным. Члены полусоветов ужасались, слушая подробности. Ле Вьор живо описал неспящих, пораженных шан’, и свое с ними сражение, сорвав даже восхищенные аплодисменты. Дуан, присоединившийся к ним, все же не скрывал кривой усмешки. Едва хлопки стихли, советник вдруг взглянул на него.

— Хотелось бы мне знать, ваша светлость… как вы догадались, что за существо напало на нас?

Дуан не успел ответить. Со своего места подал голос Ноллак, которому тоже не отказали в праве присутствия.

— Наш король читал в детстве правильные книги. И пусть он действовал на свой страх и риск, ему это удалось. Хотя я оборвал бы ему уши за такое разбрасывание своей ценной персоной!

Старый адмирал улыбнулся. Дуан подтвердил:

— Я знаю большую часть созданий, скрывающихся на дне морей. Тем не менее, — он решил воспользоваться тем, куда потихоньку зашел разговор, и окончательно направить его в нужное русло, — в дальнейшем мне не хотелось бы делать чужую работу. Подобные твари расплодились в последнее время, об этом предупреждали в том числе и иностранные гости. Нам нужно быть готовыми, что скоро им станет мало теплых течений и они начнут являться к нам. Это еще одна важная причина, по которой мне хотелось бы заняться возвращением «сокольих пактов».

Как и в прошлый раз, мужчины и женщины с лорнетами и веерами настороженно замолчали, но это молчание уже не было таким… отталкивающим, скорее задумчивым. Тонко почувствовав это, Дуан продолжил:

— Круг знаний и умений Соколов, Волков и даже Крыс широк. Они прекрасно ориентируются в морях, встречали множество чудовищ, справлялись с ними. Они умеют передвигаться незаметно и пробираться туда, куда не пробраться никому. Платить им дешевле, чем за услуги Агонаде. И…

— Так может быть, лучше просто расширить знания и опыт наших собственных вооруженных сил? — это произнес советник ле Вьор и негромко добавил: — Во всяком случае, я могу поручиться за каждого из служащих нам людей. Всегда надежнее, когда тебе служат люди. Разве не так?

— В таком случае не стоит брать на охоту и собак, разве нет? — Старый Ноллак подмигнул.

При его остроте по залу пробежала волна смеха. Ле Вьор с достоинством выпрямился.

— Собаки Королевской Псарни, ко’эрр, достаточно вышколены. Что такое уважение к тем, кто кормит, они понимают, еще будучи щенятами. Пираты же… — Ле Вьор усмехнулся. — Помилуйте, может, вы хотите вырастить их из детей моих солдат?

— Хороших соколов, — неожиданно подала нежный голос советница по Природным Богатствам, — не выращивают в неволе. Их ловят. И приручают.

Дуан одобрительно улыбнулся женщине. Ле Вьор поджал губы.

— Мой король, вы, кажется, не совсем понимаете, насколько в нынешнем мире опасно брать на службу сброд. Он изменился со времени вашего… сна.

Дуан почувствовал, что к щекам приливает краска, но не успел ответить. Бабушка, до того сидевшая молча, неожиданно вмешалась:

— А вы, кажется, не помните, — синие глаза впились в желтоватое лицо, — что если бы не одно необдуманное решение моего сына, которое поддержали, а может, и породили вы, у нас не было бы такой необходимости — искать Соколов среди сброда и делать их из Волков! Династии Соколов в Альра’Илле древнейшие, прекрасные и…

— А вам стоило бы вообще держаться подальше от этих птиц! Равно как и птицам — от королев!

Советник по Безопасности выпалил это и вдруг прижал ладонь ко рту. Глаза его приняли странное выражение: затравленное, злое и торжествующее сразу, насколько только могли уживаться вместе эти эмоции. Дуан вскочил с места в абсолютной тишине и, уже не следя за голосом, рыкнул:

— Та’аш, я попросил бы проявить уважение если не к положению, то хотя бы к возрасту моей…

— Ино, сядь.

Бабушка сказала это сама, негромко, но твердо, и повыше подняла воротник. Впрочем, почти сразу Дуан понял: это не воротник, а белая пушистая кошка, легшая на манер боа. Сейчас кошка открыла глаза — синие, как у хозяйки, синие, как у Дуана, — и обвела внимательным взглядом присутствовавших в зале. Наверное, взгляд почувствовали все, потому что тишина стала еще пронзительнее. Ле Вьор, кажется, прошептал одними губами: «Ведьма».

— Вот и славно.

Королева почесала кошке подбородок и улыбнулась, прямо посмотрев на советника по Безопасности. И неожиданно он покорился.

— Я прошу простить мою резкость, — произнес он, потупив голову. — Просто меня тревожит это нездоровое романтизирование преступников, которое… — Не закончив, он махнул рукой и повернулся к Дуану. Возвысил голос и произнес: — Что бы вы ни решили, ваша светлость, я исполняю на данный момент единственную свою задачу. Искренне прошу у вас прощения, что я и мое Ведомство не сберегли покой Ганнаса. Я сделаю все, чтобы обучить тех, кого возможно, лучше распознавать опасности, и изменю маршруты патрульных судов. Но если вы вынесете на голосование вопрос о «сокольих пактах», я проголосую против. Несомненно, у вас есть неиспользованное право единоличного решения, которое…

«…Которое я не потратил, чтобы тебя вздернуть без суда». Дуан мысленно поблагодарил себя за это благоразумие, открыл рот, чтобы ответить что-нибудь спокойное и миролюбивое, но неожиданно снова подала голос старая королева:

— Скажите мне, мой милый советник… могу я вследствие некой материнской оторванности задать вам один вопрос?

Настороженный странной формулировкой, ле Вьор все же кивнул. Дуан увидел, как его длинные пальцы с небольшой нервозностью сжали перьевую ручку.

— Я вас внимательно слушаю.

— Так вот… Мой бедный сын, чье последнее перед сном дыхание вы застали… он в ту самую швэ сказал бы то же, что и вы сейчас, если бы его спросили? Это он написал бы в своей Воле… пожелай он ее оставить?

Члены Совета, только-только начавшие потихоньку между собой перешептываться, опять замолчали. Бесчисленное множество глаз уставилось вперед. Дуану почему-то казалось, что все смотрят скорее на кошку, чем на старую королеву или подобравшегося советника. Да и сам Дуан смотрел только на кошку, как на предмет самый безопасный. Вопрос казался глупым, ответ — очевидным. И он прозвучал:

— Да. Конечно, несомненно, да. Ваш сын был не из тех, кто предает свои убеждения на последнем ложе. Вряд ли… — Карие глаза чуть сузились. — Вы могли бы этого не знать. А впрочем…

— Я поняла вас. Достаточно. Благодарю.

Они бились взглядами, — это ощущалось остро, почти осязаемо. Неожиданно в своей голове Дуан снова различил этот негромкий голос, говоривший о советнике совсем в другом тоне. «Ушлый мальчишка, мерзкий. Никогда он мне не нравился».

— Тему Соколов, — Дуан вновь заговорил сам, — мы прибережем на более позднее время. Советник прав в том, что пиратов на эти места нужно искать тщательно и осторожно. Пока у нас нет возможности заняться этим, бессмысленно и спорить лишний раз. Не так ли?

Ответом был согласный гул.

— Благоразумно, — это произнес ле Вьор.

«Вы нелогичны, принц». Это услышал Дуан.

Советники стали задавать вопросы, ле Вьор — отвечать. Дуан слушал, почти не встревая. Он внимательно смотрел на свою бабушку, та переглядывалась с Ноллаком. И Дуан готов был поклясться, что в какое-то мгновение тонкие губы отчетливо произнесли короткую туманную фразу.

— Еще рано.

Впрочем… ему могло и почудиться. Это вполне могло быть и что-нибудь вроде «старая обезьяна». В дружеском полушутливом общении двоих чудаковатых стариков такое было бы вполне ожидаемым.

* * *

Отец умер прямо в большом кабинете на первом этаже, — там, где работал намного чаще, чем наверху. Глаза короля сомкнулись, а сердце остановилось на той же софе, на которой он принимал подданных во время аудиенций. Это рассказали Дуану еще по возвращении, и, движимый неким страхом или скорее даже смутным отвращением, он так ни разу и не зашел сюда, облюбовав для жизни только верх флигеля. Зато сейчас что-то вдруг потянуло его на первый этаж, в длинное, но узкое, как коробка, помещение с вытянутыми прямоугольными окнами.

Король Талл, будучи Воителем, работал в солдатской пустоте — в отличие от Дуана, уже загромоздившего свой кабинет самыми разными предметами и вместилищами для предметов. Здесь, внизу, глаз не цеплялся ни за что, кроме стола и двух почти пустых стеллажей; на стенах не было ни оружия, ни картин, ни гобеленов. Пораженный этим, Дуан долго простоял на пороге, осматриваясь и одновременно спрашивая себя о вещах здравых, но крайне малопонятных. Зачем он здесь? Что ищет? И что может найти?

Он отпускал Совет в полной растерянности. Не прояснилось ровным счетом ничего, и даже более того, в голове у короля Альра’Иллы крепли новые и новые вопросы. Большую их часть следовало, наверное, задать бабушке, но она исчезла крайне проворно, кликнув стражу и потребовав унести ее, что крупные мужчины и сделали, подняв трон на плечи. Когда Дуан догнал старую королеву, она, конечно, соизволила уделить ему немного внимания. Впрочем, с тем же успехом могла ничего и не говорить.

— Перестань приставать ко мне с глупостями, Ино. Эта вареная лягушка Габо наверняка просто поссорилась с очередной девкой, потому и говорит со мной так неподобающе. Оставь его в покое, делай то, что должен. Да и потом, он сиротка, где ему знать, как уважать стариков?

Говоря, она гладила кошку так часто, что шерсть у той едва не искрилась. Заглянув в синие глаза бабушки повнимательнее, Дуан тихо спросил:

— Что говорил мой отец, перед тем как умереть? Что-то… важное?

Лицо старой королевы помрачнело и вытянулось; брови сдвинулись к переносице, делая поперечную морщину еще глубже.

— Бредил, Ино. Талли бредил да звал этого гаденыша Габо к себе. Иногда подумаю вот, и начинает казаться, будто он всегда его любил больше, чем меня. Ну да это неважно. Мальчики, побыстрее, мне пора кормить кис!

Стражники почтительно кивнули Дуану, но приказ исполнили. Король Альра’Иллы какое-то время смотрел им вслед, потом вернулся в зал, не совсем представляя, на что надеется. Почти все уже разошлись, один Дариус Ноллак еще неторопливо и степенно направлялся к выходу. Ему Дуан и заступил путь. Старый адмирал вопросительно приподнял густые брови.

— Да, мой герой?

Дуан заколебался. Он сомневался, что следует говорить это, и все же сказал:

— Спасибо, что… прикрыли меня.

— Прикрыл? — вкрадчиво переспросил адмирал. — Чем это?

— Мне самому негоже было бы признаваться, что то существо я победил только благодаря книге, которую заляпывал в детстве сладостями. И в глаза не видел никаких живых чудовищ. Я же спал.

Говоря, Дуан старался улыбаться: даже мысль, что он врет, не так уж и мешала. Ноллак смотрел на него в упор, пристально, серьезно и ласково.

— Ты совершил славное деяние, Ино. Не поспеши ты и мы оплакивали бы куда больше людей. И мне кажется, совершенно неважно, как ты совершил его.

— Я не был один.

Адмирал одобрительно склонил голову.

— Ты прав. Это важно, вот только что-то второго героя не видать.

Дуан закусил губу и быстро, с некоторой надеждой, впрочем, не оправдавшейся, выглянул в коридор. Рука Ноллака коснулась его плеча.

— Могу я идти? Я сегодня спускаю пару кораблей. В том строительном корпусе ну очень хотят, чтобы молитву Рыжей Моуд прочел именно я. Старая память, все такое…

Дуан спешно кивнул и уступил дорогу. Но когда Дариус Ноллак грузно сделал еще пару шагов, капитан «Ласарры» спросил:

— Вы ничего не хотите рассказать мне? Об отце? Или… бабушке?

Адмирал остановился и медленно, с явным усилием, оглянулся, даже не разворачиваясь корпусом. «Корабельный» нос — почти как у Железного, но без шрама и чуть тоньше — сморщился, втягивая особенно большую порцию воздуха. Ноллак смерил Дуана еще одним пристальным взглядом из-под полуопущенных век и поинтересовался:

— А ты мне? О… чем-нибудь? Может быть, о каких-нибудь полезных книгах, по которым научился так хорошо стрелять, плавать и пить крепкое?

По тан Дуана пробежала знакомая волна дрожи, отдалась в животе и коленях сразу. Он покачал головой.

— Вот и мне нечего. У каждого должна быть пара секретов. Удачи, юный Сокол. Свидимся.

…А теперь Дуан, сам не зная, что ищет, стоял на пороге кабинета отца. Царила тишина — почти полная; ее нарушало только отдаленное, почти неразличимое шуршание, будто под половицами скреблись мыши. Едва уловив этот звук, король Альра’Иллы наконец понял, зачем именно явился на почти заброшенный нижний этаж. Понял, но не признался себе в этом. Пока.

Набираясь мужества, Дуан начал с того, что, как он был почти уверен, не принесет никаких плодов: прошелся вдоль стеллажей, беря и проглядывая немногочисленные, приведенные в аккуратный порядок документы. Акты об амнистиях, акты о повешениях, приказы о новых налогах. Пара книг по экономике. Фразеологический словарь Языка Общего Берега — оттуда отец наверняка заимствовал афоризмы, чтобы пользовать в переписке с союзниками. Так делали многие: знать и использовать мертвый Общий язык считалось хорошим тоном.

Затем Дуан последовательно выдвинул ящики, где хранились чернила, перья для ручек, чистая бумага и прочие подобные вещи. Поискал потайные ниши и доски — он облазал в свое время немало знатных жилищ и знал самые изощренные способы спрятать или спрятаться. Правда, вот отец вряд ли их знал и, соответственно, помня его недоверчивость, — вряд ли использовал. Убедившись в этом, Дуан опустился на ту самую софу и осторожно провел пальцами между спинкой и сиденьем, прощупал всю мягкую обивку и остановился. В этом обыске не было смысла. Просто не было.

Откинувшись назад, король Альра’Иллы зажмурил глаза и неожиданно поймал себя на том, что принюхивается, ищет вполне определенный запах. Запах смерти — душный, тяжелый, гнилостный; тот, с которым Дуан сталкивался уже не раз и от которого неосознанно бежал. Но запах, если он и был, давно выветрился. В помещении не пахло ничем, кроме книжной пыли.

Дуан попытался расслабиться и опять услышал в тишине явственное, призывное шуршание. Там будет пахнуть совершенно по-особому, он это знал и поэтому никак не мог подняться. А еще потому, что он кое-что вспомнил.

И Вудэн, повелитель кошмаров, оскалился на него из узкого прямоугольного зеркала.

* * *

Время лихорадки. Одержимые сны

Ино отчетливо видит это место, хотя вокруг темно. Вдыхает запах — запах смерти, смерть так сладко и смрадно пахнет, склоняясь поцеловать его в лоб холодными губами. Смерть пахнет перьями. Мокрыми маленькими перышками, пропитанными кровью.

Смерть пахнет. И смерть светится в самом непроглядном мраке, чтобы юный принц обязательно ее отыскал.

Перышки всюду, они кружат в воздухе, и вязкая кровь не мешает этому движению. Резкие, вспарывающие воздух удары чего-то невидимого сыплются градом, куда бы Ино ни побежал, куда бы ни повернул.

— ПАПА!

Из комнаты есть выход, он точно это знает, но найти этот выход не удается.

— ПАПА!

«Если бы у пиратов были крылья…»

«…были крылья…»

«…крылья».

Низким знакомьш голосом говорят стены и потолок, говорит каждое падающее под ноги перо. Ино бежит, спотыкается, опять бежит, зовет, цепляется за стену, отмахивается. В углу, куда он в конце концов забивается, перьев вроде бы меньше, и здесь он замирает. Уже не кричит, только шепчет два бессмысленных слога, потом замолкает, жадно и хрипло дышит, прислушивается. Они найдут. Они еще доберутся, но пока можно…

— Папа…

…Что-то капает на лицо. Красное, липкое, мажущее губы железным привкусом. Ино медленно поднимает голову и не видит ничего, что могло бы его испугать. Ничего.

На стене — пятиугольный деревянный щит, в который вбит гвоздь. Один щит, один ржавый, длинный, крючковатый гвоздь; шляпка загибается книзу. Ино рассматривает гвоздь бездумно, машинально стирая красные подтеки с лица. Новая капля падает со свистящим звуком. Кап. И Ино наконец кричит, одновременно слыша, как с шелестом несутся учуявшие его мертвые перья.

Он кричит.

Потому что капля упала уже не просто с гвоздя.

На щите теперь отчетливо видна…

— Ино!

Дуан открыл глаза, одновременно подаваясь вперед, и его тут же крепко схватили за плечи.

— Боги… Ино, ты что… плачешь?

Багэрон Тайрэ сидел напротив, на краю постели. Это он держал принца, не давая тому свалиться с койки. «Ласарра» тихонько покачивалась, двигаясь вперед; вибрация ее огненного нутра ощущалась всюду. Это должно было успокоить, но не успокаивало.

— Ино, ты слышишь меня? Да что с тобой?

Грубое лицо склонялось к принцу настороженно и обеспокоенно; бесцветные глаза щурились; в них слабо бликовал свет зажженного ночного фонаря. Ино все еще не осознавал, что происходит, тем не менее усилием воли он поднял руку и вытер щеки. На пальцах действительно остались горячие соленые следы — прозрачные, а не красные. И только это дало сделать вдох.

— Я не знаю…

Тайрэ отпустил одно его плечо и указательным пальцем, все еще хранившим следы недавней распухлости, очертил треугольник у принца на взмокшем лбу. Ино ничего не почувствовал.

— Не одержимый. Уже хорошо.

Сознание возвращалось толчками, болезненными и резкими. Ино сделал еще вдох, убрал прядь волос с лица и сказал:

— Тебе не стоило вставать.

— Я все равно шел на вахту, вас с девочкой пора сменять. Я услышал твой голос. Ты звал…

Ино поджал губы. Ему становилось стыдно.

Семнадцать Приливов. Он увидел уже семнадцать Приливов, а вчера самостоятельно, с помощью одной Дарины, взял на абордаж корабль, пусть и медицинский. А теперь он, возможно, перебудил всю команду «Ласарры» — больную, еще не оправившуюся от эпидемии зураны, — криками. Из-за того, что увидел кошмар.

— Это всего лишь во сне. И заметь, даже там… — С огромным усилием он изобразил ухмылку. — Я помнил, что если позову из-за такой ерунды тебя, ты меня прикончишь.

Но капитан не улыбнулся. Вся его массивная, ширококостная, грозная фигура будто сгорбилась.

— Ты скучаешь по нему?

— Я боюсь его, — коротко отозвался Ино. — Эти сны… это из-за него. А впрочем, — он спохватился и махнул рукой, ощущая, что она тяжелая, как кусок камня, — неважно. Прости, Багэрон. Раз я проснулся, пойду постою за Дарину. Ты прав, она устала. Наверное, Боги просто подсказали мне, что пора сделать именно так, вот и послали кошмар. У нас невероятно нежные отношения с богом Вудэном, сам поражаюсь порой…

Говоря, Дуан уже пробовал слезть с койки, но капитан «Ласарры» заставил лечь обратно — спина мягко спружинила о набитую сухими водорослями подушку.

— Я прекрасно себя чувствую. Медики, которых ты приволок, славно нас подлатали. Завтра все будут на ногах. Зурана — шлюха настырная, но если остывает, то быстро.

— Но…

— Ино. — Тайрэ отпустил его и опять чуть нахмурил брови. — Вы вдвоем провели на ногах четыре дня, пока мы подыхали. Хватит. Да, я деру команду как могу, я ценю всякую там жертвенность… но с трупов ее ведь не стребуешь. Правильно? Какой мне прок, если тебя смоет сегодня волной? Спи.

Ино тяжело вздохнул. Не хотелось признаваться, что он глупо боится засыпать. В детстве, матери или кормилице, об этом сказать было можно: они оставались и что-нибудь рассказывали или пели, ласково гладили по волосам, жалея. Можно было рассказать даже отцу, который окатывал презрительной насмешкой, уверял, что все кошмары чушь, но тоже на какое-то время задерживался рядом. Сейчас же Ино устыдился и только упрямо помотал головой.

Тайрэ потянулся к полке над тумбой и щелкнул креплением, освобождая небольшую, оплетенную веревкой флягу с вином. Отвинтил крышку и поднес к сухим губам принца.

— Выпей немного. Отшибает всякую чушь, которую Вудэн тащит на щупальцах.

Ино улыбнулся и сделал небольшой глоток.

— Не увлекайся. — Капитан забрал вино и тоже отхлебнул, явно побольше.

— Прости меня, — повторил Ино, ощущая, как предательски расслабляется тело. — Я… он…

Он не знал, как смог бы встать, если бы прямо сейчас капитан передумал и все же попросил выдержать предутреннюю вахту. Даже язык уже заплетался.

Тайрэ взял фонарь, а второй рукой плавно провел по лбу принца еще раз, снова очертил треугольник, на этот раз — вершиной вниз. Ино помнил эти два знака: один позволял распознать одержимость, а этот, второй, — огородить от новых плохих снов. Ему казалось, знаки никогда не работали, да и сейчас, скорее всего, сработало скорее хорошее вино. Ино закрыл глаза.

— Никогда не проси прощения за прошлое, юный Сокол. Оно уже было, его не изменить. И оно всегда будет. Но прошлое — не все.

Дверь закрылась. Ино так и не признался, что там, на деревянном щите в той самой Крылатой Комнате, он увидел свою собственную отрезанную голову. Мертвую голову среди лихорадочно бьющихся крыльев.

* * *

Дуан неосознанно вдохнул особенно глубоко, как если бы снова собирался нырять. Фонарь в полуопущенной руке слегка подрагивал, каждый шаг звучал отчетливо, отдавался скрином. Ничто впереди не шелохнулось. В последний раз оглянувшись на залитый дневным светом кабинет, король Альра’Иллы перешагнул порог и поскорее прикрыл за собой дверь. Их не стоило будить.

В комнате пахло так, как он и ждал: сладковатым смрадом гнили и мокрыми перьями. Поднимая фонарь, Дуан оглядывал стены. Щиты. Щиты. Снова и снова пятиугольные, овальные, квадратные щиты. Почти ни одного пустого.

Крылья фексов, большие и маленькие, висели всюду, вбитые гвоздями или примотанные цепями. Белые с золотом, белые с голубым, белые как молоко и светящиеся, как диадема Лувы. Ни одна пара не сгнила, ни одна не упала и ни одна не двигалась. Перья лишь подрагивали от сквозняка, а иногда крылья подергивались, как лапы собак во сне. Чистые, не запятнанные кровью. Подергивание и вызывало звук, похожий на шуршание мышей.

Дуан шел, осторожно касаясь стен, вслушиваясь в скрип каждой половицы. Он все еще надеялся на некий… тайник, тайник с чем-то. Точнее… пожалуй, тайник хоть с чем-нибудь.

Он часто бывал здесь в детстве, когда отец таскал его вместе с гостями. Талл Воитель искренне считал, что если сын выдерживает казни, ему не помешает полюбоваться и на такие трофеи. В полутьме юный принц плохо видел их, старался даже и не смотреть, задерживал дыхание. Позже — научился находить поводы сбежать, едва настроение отца приближалось к точке, в которой его тянуло в Крылатую Комнату. Но сейчас Дуан внимательно, жадно разглядывал все вокруг, перебарывая тошноту: так было необходимо.

Первое время он не замечал ничего, но наконец… Впрочем, он скорее почувствовал, чем заметил, и потому плавно развернулся к очередному трофею. Лисьи крылья, такие длинные, что маховое оперение волочилось по полу, висели на прямоугольном щите. Большом прямоугольном щите, так показалось вначале, пока фонарь не осветил предмет яснее.

Это был не щит, а портрет в грубой раме; он в полный рост запечатлел троих стоявших рядом молодых мужчин в охотничьих костюмах. Отец в середине. Ле Вьор справа. И человек слева, жирно заляпанный чем-то красным, запекшимся. Капитан «Ласарры» поскреб это что-то ногтями. Оно отошло, обнажив холст, вместе с краской.

Дуан попятился и неосторожно махнул фонарем, высветив еще щит. Нет, не щит, картину, — овальный портрет, тоже в красном. И еще один, прямоугольный, почти такой же грязный, вот только…

…На нем виднелись пряди золотых волос. Слегка светящихся, длинных золотых волос.

— Нет…

Дуан знал, кого придворные художники рисовали со светящимися волосами. Только одну женщину королевства, так повелел сам Талл Воитель, и всем даже понравилось это романтичное приказание. Ведь волосы королевы Марисинты действительно были такими легкими и золотыми, что светились, о них слагали песни, и счастлив был тот, кому ее величество отрезала прядь на удачу.

Все остальное место в этой раме занимали крылья и кровь. Дуан поднес фонарь ближе, цепляясь за надежду, что ошибся. Нет. Этого не могло быть, просто не могло быть. Королева, мать, цветок, лелеемый отцом до последнего вздоха, — здесь, в грязи, в гнили, во тьме и…

Мановение руки опять было слишком резким; раскаленный свет обжег мертвое крыло. Оно дернулось, сонно зашевелилось, и движение тут же передалось второму. Воздух заполнился сквозняками, перья замолотили по пустоте. На них выступила кровь.

Дуан выронил фонарь и подхватил его, обжигаясь, прежде чем что-либо загорится. Отступил, неосознанно загораживаясь, сжимаясь. Потревоженные крылья хлопали уже со всех сторон; кровь капала на пол и разлеталась густыми темными брызгами. В звуке белых неуклюжих махин, таких нелепых без своих огненно-алых хозяев, казалось, слышался шепот, шепот сразу нескольких невнятных голосов. «Еще пару комнат… пару комнат для пиратов…»

Дуан рванулся прочь быстрее; одно из больших крыльев задело его по скуле. Он шарахнулся, дернулся, запрокинул голову и увидел теперь уже пустой пятиугольный щит с торчащим гвоздем. С гвоздя ничего не капало; он казался простым черным росчерком. Его приготовили для трофея, но трофей не повесили. Не успели. Не поймали?

Дуан снова перехватил фонарь за кольцо и вылетел за дверь. Свет Лувы показался ему ослепительно ярким.

* * *

Он смог спокойно, с прямой спиной выйти из кабинета. Миновать длинный коридор. Спуститься по главной лестнице и сказать часовым на входе во флигель, что помещения покойного Талла Воителя, да хранит всех его сиятельный взор, можно запирать. После этого Дуан обогнул здание, потом еще два, вышел в сад, пересек несколько аллей… и побежал.

Он мчался через кусты, радуясь, что с исчезновением сестры тут почти перестали гулять. Он спотыкался, падал, пачкался в траве и снова вскакивал. Вломился в колючую стену и оцарапался, выдрал пару клоков волос и понял, что оказался зачем-то в розовом лабиринте. Поняв, — понесся еще быстрее, в самую середину, ранясь о шипастые побеги и бутоны уже почти намеренно.

Наконец Дуан услышал миролюбивое журчание фонтана, с постамента которого взирали Светлые боги. Подлетев к бортику, король Альра’Иллы перегнулся, набрал воды и несколько раз плеснул себе на лицо.

«Чушь. Чушь. Чушь…»

Он поднял руку и, сомкнув мокрые ресницы, начертил пальцем треугольник на своем лбу: сначала вершиной вверх, потом — вниз. Дуан силился сосредоточиться на всем, кроме осознания, что обережные знаки выводит собственный длинный острый ноготь. Представить другое касание — грубее, небрежнее. Вернуть в память голос, всегда держащий на плаву. «Прошлое — не все».

— Ино, ты?

Услышав оклик, а следом и треск веток, Дуан выпрямился. К нему спешил Арро: принц снимал с одежды листья, а, обернувшись и увидев совсем рядом нормальный свободный проход, виновато пожал плечами.

— Немного заблудился. Я искал тебя. Здравствуй.

— Я…

Дуан перевел дух, опустил подрагивающие руки и улыбнулся, готовя нужную ложь.

— Я… заработался. Голова совсем закипела. Ужасное ощущение.

Арро приблизился и вынул что-то из его волос. Белое мокрое перо с красными подтеками блеснуло перламутром в дневном свете. Принц кинул его под ноги, но ничего не произнес, кроме:

— Не хочешь выкурить трубку?

Что-то понял, но… не сунулся. Дуан готов был даже его обнять, но догадывался, что это не оценят. Нирцы слыли холодным и неконтактным народом, не то что альраилльцы, для которых проявления чувств в виде вечных прикосновений, объятий и даже поцелуев были обычным, естественным делом, независимо от пола и степени близости. И он просто кивнул.

— Это было бы замечательно.

Протягивая трубку и мешочек с табаком, принц Арро медленно, осторожно произнес:

— Я искал тебя не просто так. Я кое-что услышал от Дворцовой Стражи. Они тоже тебя ищут.

— Зачем? — Дуан уже чиркал огнивом и медленно, с усилием, сосредотачивался на дыме, сладковатом и слабом, но спасительном прямо сейчас.

Арро пристально посмотрел ему в лицо.

— Ты вроде бы просил доложить о том, что с советником Кеварро. Так вот, если я понял верно, он в королевском госпитальном крыле. Боюсь, наше приключение в порту кончилось не совсем хорошо. Мне очень жаль. Но, может быть…

Дуан ощутил, как что-то колется за воротником, и вынул оттуда второе перо. Белое и окровавленное, оно вернуло отступивший было приступ тошноты. Не отвечая, король Альра’Иллы развернулся и пошел к выходу из лабиринта. Он чувствовал, как взгляды Светлых богов настороженно и насмешливо жгут спину.

5 СИСТЕМА ЗЕРКАЛ

В тот день Дуан так и не смог попасть к своему советнику. Кеварро, как объяснил один из Верховных Королевских Врачевателей, находился в тяжелом жару и бредил, беспокоить его не следовало. При этом лицо врачевателя, рыжего и высокого, хранило только выражение терпеливого усталого равнодушия. Оно осталось таким, даже когда Дуан, сжав ткань белоснежного одеяния, подтянул мужчину к себе и вкрадчиво спросил:

— Он отравлен?

Перед глазами стояла ухмылка ле Вьора; это мешало владеть собой и ясно соображать.

— Говорите!

Врачеватель с самым спокойным видом отцепил от своего воротника исцарапанную руку, удержал и стал, качая головой, проверять пульс. Несколько обескураженный, Дуан даже не успел ничего возразить, послушно замер. Стоявший рядом принц Арро едва заметно улыбнулся; вероятно, это значило, что внутри он просто умирает от смеха и катается по траве.

— Маар Кеварро не отравлен. — Светло-голубые глаза медика наконец обратились к лицу Дуана; сухие пальцы выпустили запястье. — У него воспаление легких. Будь он коренным альраилльцем, я сказал бы «всего лишь воспаление легких», но вы же понимаете.

Дуан сжал кулаки. Он понимал.

Нуц отличались неплохим здоровьем и на родных, расположенных на теплых источниках землях болели редко. Но если вдруг они заболевали от холода, это редко заканчивалось хорошо, особенно для мужчин. Женщинам, привыкшим ходить обнаженными и потому более закаленным, выкарабкиваться было чуть проще.

— Вы ведь сделаете все?

— Все, что возможно.

Дуан пытался отыскать на лице хоть одну эмоцию, но снова не смог.

— Все, что возможно для белого или черного? — с нажимом уточнил он.

Медик оскорбленно вздернул заостренный подбородок и процедил:

— Для человека, ваша светлость. Для любого человека, попавшего в эти стены, я делаю все, что может в моем лице медицина. А сейчас я попросил бы вас уйти. И, кстати говоря, поменьше налегать на волнения и спиртное!

Дуан стиснул зубы. Даже будучи пиратом, он никогда не бил врачевателей; начинать делать это, став королем, было просто глупо, а хотелось страшно. Но, вовремя приблизившись, принц Арро положил руку ему на плечо.

— Идемте. Идемте же, ко’эрр.

Вечер они провели вдвоем, на верховой прогулке по лесу. За это время король Альра’Иллы так и не развеялся, хотя принц даже пытался, преодолевая обычную прохладную сдержанность, о чем-то шутить. На следующий день нирец, вероятно, осознав, что помощь его в данный момент бесполезна, оставил Дуана и отправился договариваться о найме корабля: до Тура он хотел добираться морем, хотя и отложил свой отъезд на пару дней. Дуан отказался составить юноше компанию в Большом Порту. Мысли — все и каждая — зациклились на одном, на непреходящем страхе родом из детства. Оказалось, защищенному со всех сторон королю так же легко потерять кого-то, как и пирату, живущему бок о бок с богами и чудовищами. Оказалось, он так и не научился это переживать, скольких бы ни терял.

Примерно с часа, как принц Арро отбыл из Альра-Гана, небо начало темнеть, а совсем скоро, еще до обеда, зарядил тяжелый обильный дождь. Какое-то время Дуан бездумно смотрел на него из окна, но почти сразу покинул флигель. Стены давили со всех сторон. Тучи тоже, но это хотя бы было привычнее.

Накануне он вывесил над балконом красный фонарь, не очень, впрочем, надеясь на помощь и впервые не зная, какая именно помощь нужна. С учетом множества обстоятельств, неожиданно закрутившихся в мерзкую, как штопорный клинок, спираль, он даже не мог сбежать в море, домой.

А главное, он не был уверен, что это — правильный выход.

* * *

Как и накануне, Дуана не пустили в палаты. Тогда он решил в который раз напомнить, что поданные, так или иначе, имеют дело с человеком, проспавшим десять Приливов и глубоко внутри оставшимся мальчишкой. Сделав вид, будто уходит, король Альра’Иллы обогнул часть госпитального крыла и затаился в мокрых зарослях кустарника. Здесь он подождал, пока поблизости не останется никого из врачевателей, и крадучись пошел вдоль стены.

В альраганском госпитале лечились только обитатели резиденции и ближнее окружение правящей семьи. Слугам и страже отводились многоместные палаты на втором этаже, господам — одиночные на первом. Кеварро имело смысл искать именно там.

Дуан осторожно заглядывал во все окна подряд. Он не слишком сомневался, что если кто и заметит его, то примет за морок шан’ и спишет на температуру. Тем не менее он старался двигаться бесшумно, а возле нужного проема замер, прислушиваясь, и только потом повторно прильнул к окну.

Комната плохо освещалась, и все же черное тело на белых простынях различить было нетрудно. Король Альра’Иллы постучал ногтем по мокрому стеклу. Фигура советника сначала не шелохнулась, но через четверть швэ Кеварро сел, с явным усилием поворачивая голову. Дуан к тому моменту уже вставил между рамами нож и поддел щеколду; окно открылось. Вскоре он спрыгнул в комнату, бросив сапоги в траве. Не оставлять следов — очередной совет, который он хорошо усвоил.

— Вы… ты… — от удивления Кеварро снова сбился.

Дуан приблизился с самодовольной улыбкой.

— Так или иначе, — я. Просто пришел убедиться, что ты не умер и меня не водят за нос.

Советник откинулся назад. Черные волосы тяжелыми патлами легли на подушку. Дуан всмотрелся в заострившиеся черты лица. Эта заостренность да странный, особенно яркий, почти невыносимый блеск глаз — все, что выдавало болезнь, но выдавало резко, страшно и заметно.

— Я не отниму много твоего времени. Отдыхай, сколько нужно, я ненадолго…

Дуан не стал заканчивать и присел возле низкой кровати на корточки. Улыбка уже сошла с губ и не хотела возвращаться. Взгляд зацепился за пять или шесть банок с какими-то разноцветными пилюлями и порошками, громоздившимися на прикроватном столе. Склянки были небольшими, но почему-то казались огромными, как валуны.

— Признайся мне. — Чуть подавшись навстречу, Дуан заглянул советнику в глаза. — С тех пор, как мы не виделись, с того вечера, ты… ни с кем не трапезничал? Не получал в подарок вина или фруктов? Новых мантий? Не…

— Меня не отравили. — Опустив все вопросы, Кеварро покачал головой. — Я просто…

— Значит, вина моя. — Дуан коснулся черного лба, обжигающего, намного горячее, чем у больных белых. Пальцы непроизвольно отдернулись сами. — О Светлые, зачем ты за мной полез в воду?

— Меня учили, что так нужно делать, если служишь королю. — Кеварро явно увидел выражение, появившееся у Дуана на лице, и слабо усмехнулся. — А сам я знаю, что так поступают ради настоящих друзей.

Дуан закусил губу.

— Я прикажу прислать тебе лучшего вина, погреть его, сдобрить специями. Оно всегда помогает, если хвораешь.

В глазах Кеварро неожиданно появилось лукавое, необычное выражение.

— Ты так уверен в этом потому, что тебе говорил в детстве адмирал Ноллак?

Дуан спохватился и с быстрой лживой улыбкой пожал плечами.

— Трудно сказать. В любом случае, когда выйдешь, я непременно его в тебя волью, чтобы такого больше…

Нуц дернулся, хрипло закашлялся. Звук был надсадный — скребущий и булькающий одновременно. Затряслось все жилистое тело, но стоило протянуть руку, как советник отпрянул и — в коротком перерыве между спазмами — быстро выдохнул:

— Лучше не касайся меня. Отойди.

Дуан послушно отступил. Ему показалось, прошло не меньше швэ, а еще — что после такого кашля горло должно быть разодрано в мясо. Наконец Кеварро снова уронил голову на подушку, прижимая кисть к вздымающейся грудной клетке. Дуан опять приблизился и, взяв со стола пузырек с чем-то жидким, протянул ему. Нуц покачал головой.

— Бесполезно. Ваши лекарства не слишком нам помогают, впрочем, как и наши. Мы просто живем в тепле.

— Хочешь, я разведу тут костер? — попытался пошутить Дуан.

Кеварро улыбнулся, явно чтобы его поддержать, от этого стало только хуже. Король Альра’Иллы, спохватившись, покачал головой.

— Просто велю перенести тебя туда, где есть камин. Прости, надо было сделать это раньше. Я…

Ему вдруг показалось, будто за окном что-то мелькнуло, впрочем, коротким взглядом он убедился, что это был не более чем плод измочаленного воображения. Стекло заливали капли, и все.

— Ино, — прохрипел нуц, — а ты писал… ей?

Понять, о ком советник спрашивает, было нетрудно. Дуан с усилием сделал вдох, вспомнил о красном фонаре над балконом и кивнул.

— Писал. Знаешь, она будет здесь скоро. И… — Вспомнив кое о чем, он зашарил по карманам. — Я знаю, что ты сразу сможешь ей подарить! Она оценит!

Он осторожно вложил в черную руку раковину из нутра шан’ааца. Накануне он хотел выпотрошить ее, оставив только жемчужину, но вспомнил, что тогда она потеряет цвет, и оставил закрытой. Советник сначала разглядывал раковину с удивлением, потом медленно коснулся черно-лиловой перламутровой поверхности пальцем.

— Там…

— Да. Жемчужина. Темная, как ее кожа.

— Кажется, будто специально для нее. Что-то… общее. Благодарю тебя.

Дуан улыбнулся. Он знал, как Дарина любит все блестящее, она не смогла бы устоять. Голос снова попытался пробиться сквозь дождливую тишину:

— Я надеюсь, что я застану ее, пока…

Дуан не осознал, в какое мгновение пальцы до боли впились в спинку кровати, — но они впились так, что затрещали ногти. Кеварро вздрогнул, наверняка заметив обнажившиеся в напряженном оскале зубы. Быстро убрав руку, но сжав ее в кулак, капитан «Ласарры» произнес:

— Что значит «если»? Ты не можешь уснуть, нет. Просто подумай, — губы нервно дрогнули, — сколько советников порадуются этому!

Кеварро смежил припухшие веки. Трудно было даже сказать, понял ли он последние слова. Но неожиданно он снова с усилием посмотрел Дуану в глаза.

— Я еще должен рассказать тебе… должен признаться…

Но король Альра’Иллы уже отступал назад. В коридоре он слышал отдаленные шаги, а внутри ощущал поднимающееся, захлестывающее отчаяние. И то и другое не давало оставаться дольше.

— Тебе больше не нужно пока говорить.

— Ино…

— Отдыхай. Спи. Я еще зайду.

Он произнес это быстро, так же быстро вскочил на подоконник и вскоре, накрепко захлопнув раму, почти рухнул на траву. Он ощутил боль в коленях и руках, ледяной дождь за шиворотом и то, что волосы напрочь закрыли всю видимость. Но в чувство его привело не это, а звук знакомого голоса — слегка заикающегося, но мелодичного и сильного.

— Так-так-так… Ваше. Пиратское. Высочество-Величество.

* * *

Тилманец был в белоснежном плаще, серебряной кольчуге и длинных, остроносых, вычищенных до блеска сапогах. В тонкой руке, унизанной кольцами с красными самоцветами, зажат был кэкр — длинная палка, венчавшаяся круглым куском шкуры какой-то морской твари. По краям этого натянутого на рыбьи кости купола стекала дождевая вода, одежда же оставалась сухой. Кольца блестели серебром; сильбурры и сильданны в них сияли.

Дуан прекрасно понимал, насколько нелепо выглядит в своем положении, и с усилием начал подниматься. Руки ему не протянули; юный король Дрэн Вударэс только улыбался уголками тонких, почти бескровных, таких же бескровных, как вся бледная кожа, губ.

— Непривычно будет сказать это, но… здравствуй, мой дорогой ко’эрр. Приятно видеть тебя чистым, трезвым и выбритым. Не потеряй сапоги.

— Не потеряю…

— Ну-ну. Ты явно не в себе.

На такое проще показалось промолчать, что Дуан и сделал. И все время, что он пытался вернуть себе самообладание, за ним продолжали снисходительно наблюдать. Тилманец уступал в росте на две головы и успел увидеть на четыре-пять Приливов меньше. Возрастом он был примерно как принц Арро, но возрастом сходства и оканчивались. И слава богам.

— Вот же недотепа… — опять не отказал себе в удовольствии Вударэс.

— Просто сложный день, Дрэн.

— Все дни сложные. — Король Тилмы манерно пригладил волосы надушенной рукой. — Но не во все ведь нужно валяться в грязи? Я вот вообще в ней не валяюсь.

И это было правдой, Дуан не спорил. Но, благо, людей, похожих на Вударэса, на свете жило довольно мало.

…Рано осиротев, своего первого регента Дрэн повесил после пятнадцатого Прилива, следом — еще троих. Свою первую и последнюю для мирной Тилмы войну — с сагибом Азралахом за остров Агара, самовосполняющееся месторождение самоцветов, — юный монарх выиграл в шестнадцать, завершив начинания отца. После этого его раннюю самостоятельность безропотно приняли даже Тридцать — совещательный тилманский орден, куда входили старые бароны. А к следующему Приливу беловолосое существо с черными провалами глаз, эфемерное и болезненное в детстве и неожиданно расцветшее в отрочестве, уже было возведено народом едва ли не в ранг детей Богов. Тилманцы обожали короля, настолько, что расписали бы его портретами все стены домов, не запрети он вообще где-либо запечатлять свой облик, даже чеканить на внутренней стороне монеток-ракушек. Он был странным, очень странным человеком, — например, суеверно боялся проклятий, потому и не разбрасывался собственным лицом. Зато все, кто помнил старые времена, сходились на одном: в последнем правителе династии, имевшей гербом бело-синий крестоцветный лилейник, сочетались все лучшее и все худшее, что вообще было в искусниках, в тилманском народе. Вударэс умел пользоваться как теми, так и другими качествами и делал это крайне избирательно, руководствуясь лишь настроением, переменчивым, как морская буря.

Жестокий вольный нрав молодого монарха плохо поддавался даже увещеваниям жрецов, что говорить о прежнем окружении родителей? Окружению этому Вударэс не доверял: слишком рано уснула вся венценосная семья — старшая сестра, братья и мать с отцом. Конечно, юноше было известно, что при дворе Тилмы яды в куда большем почете, чем у прямой, приветливой знати той же Альра’Иллы, и Нира, и Тура. Нигде в Морском Краю не травили так изощренно, как в Тилме. Конечно, Вударэс опасался за свою шкуру и был осторожнее ласки, но при этом — отважнее любого более крупного хищника. А вообще в нем всегда чудилось что-то от пиратов, может, поэтому Дуан немного восхищался им и, — это уже не подразумевало сомнений, — уважал. Причины имелись.

— Я здесь проездом, на корабле, — не дожидаясь вопросов и не задавая своих, сообщил Вударэс. — Весьма жаль, что я не смог воспользоваться… ммм… твоими услугами. Где «Ласарра»?

— Я не знаю, — тихо откликнулся Дуан, обуваясь и приводя себя в порядок. — Задержишься?

— Ночь, не больше, и того не планировал. Просто захотелось на тебя посмотреть. — Юноша, которого король Альра’Иллы редко называл этим словом даже в мыслях, поймал в ладонь пару капель. — Никогда не думал, что доживу до такого. Капитан Два Лица уселся на папочкин трон!

Дуан невольно усмехнулся в ответ и предложил отправиться в жилую часть резиденции, где, как оказалось, уже располагался на ночлег эскорт, взятый правителем Тилмы с собой. Почти все это время оба молчали, говорили лишь о формальной ерунде. Их настоящие разговоры никогда, ни в коей мере не могли касаться чужих ушей.

…Рыжая свела Дуана с тилманцем, когда Железный еще только ушел к перевалам. Вударэс несколько раз предлагал пиратам «Ласарры» неплохие авантюры, аккуратно и без обмана за них платил, но сближаться настолько, чтобы, например, в обход Гильдии предложить место в эскадре Соколов, не спешил. Он въедливо наблюдал за молодым капитаном, и Дуан в свое время пожалел, что не сразу догадался о природе этого наблюдения. Впрочем, тогда он еще не был особо проницателен.

Дуан хорошо помнил, как после удачного рейда на заморские острова — за проклятым перстнем с особенно большим чистым камнем — король пригласил его выпить вина. Как в один момент по хлопку холеных белых ладоней в зале сами захлопнулись двери и застучала поступь стражи — немой до последнего солдата, только таких в этом крыле и держали. И как Вударэс, приблизившись вплотную, тихо и вкрадчиво шепнул одну фразу:

— Значит… Ино ле Спада, пропавший принц.

Дуан, честно говоря, с беспокойством ждал от этого меченного Домкано и глубоко порочного существа других слов и действий: сплетничали, будто он любит не только красивых женщин, но порой и мужчин. Дуан даже готовился ударить зарвавшегося юнца ножом, но теперь в первый миг испуганно выдохнул, а во второй — совсем перестал дышать. Все оказалось хуже, куда хуже опасений. А тилманец как ни в чем не бывало улыбнулся, отошел и налил себе вина.

— Ну я же не дурак! — это все, что он счел нужным прибавить. — Не люблю быть дураком. Выпьем еще немного? Как монарх с монархом?

И они выпили.

Мотивы, по которым Вударэс уже столько Приливов хранил тайну Дуана, не обсуждались и были загадочными. И кто знает, может, одним из них было даже понимание, другим — честность, третьим — любовь к хитростям и тайнам… ну а остальную часть составлял простой расчет.

— Мне выгоднее иметь тебя пиратом. Волком с уклоном в Крысу, отбросом общества. Кто знает, что ты разболтаешь обо мне, став королем?

Дуан понимал. Усмехался. И ценил. Ему действительно было что разболтать при желании.

* * *

— Жаль, что он так быстро ушел… славный мальчик. Очень.

Король Вударэс говорил это, томно развалившись в кресле у камина и полуприкрыв глаза; в опушении белесых ресниц они напоминали жирных черных мух. Дуан, несколько расслабившийся от вина, бездумно смотрел на дверь гостиной, только что захлопнувшуюся за принцем Фаарродданом о’Конооарром. Нирец выдержал в обществе тилманца ужин и около десяти швэ беседы, после чего, сославшись на усталость от дня в порту, отправился в свои покои. Но когда Дуан, прощаясь, одними губами шепнул: «Он завтра уедет!», на непроницаемом лице мелькнуло облегчение.

— Ты его испугал, — укоризненно сказал капитан «Ласарры», ставя ноги на низенькую табуретку. — Знаешь, некоторые не любят, когда на них смотрят так… ну… как ты смотришь на почти все, что ходит вокруг тебя. Тем более, у Арро есть невеста.

Глаза, почти не отражающие пламени, уставились на него со снисходительной жалостью. Всем своим видом король Тилмы сообщал, что наличие невест еще никому и ни в чем не мешало. Дуан нахмурился и уточнил:

— Моя сестра.

Вударэс чуть подался вперед.

— Так она не умерла?

Цепенея внутренне, Дуан упрямо кивнул.

— Я уверен. Уверен, слышишь?

Тилманец передернул узкими плечами и примирительно улыбнулся.

— Ладно, брось. Я не хотел ничего такого. У меня уже довольно долгое время, как ты знаешь, немало важных дел.

При этих словах пальцы коротко простучали по подлокотнику, а кончик языка быстро облизнул губы. Дуан неосознанно поежился и уточнил:

— Так ты по делам едешь?

Юный король улыбнулся, уже не мечтательно, скорее опасно и хищно:

— У меня встреча в море. С дагирцем.

Ожидаемый ответ, и можно было обойтись даже без имени. Азралах, кто же еще? Если тилманец и вел дела с «заморскими скотами», то только с одним, самым цивилизованным. Два разных отражения белого народа действительно связывала своеобразная дружба. Вероятно, когда-то юный король впечатлился непокорным нравом, равно как и своеобразным дикарским благородством плененной жертвы. Иначе почему, в конце концов отпуская его, даже милостиво согласился сделать Агару, «девственную сокровищницу», общей, вместо того чтобы по договору закрепить за Тилмой?

— Да, надо обделать кое-какие дела, — тем временем продолжил Вударэс. — А то кто-то сильно зарвался в последние Приливы, надоело это терпеть. Будет жарко.

Услышав подобное в другое время, Дуан бы насторожился и, зная тонкое чутье и крепкую хватку тилманца, попросился в долю. Сейчас мысли о собственных проблемах, пусть даже и притупившиеся от выпитого, заставили лишь из вежливости уточнить:

— И кто же тебя так прогневал?

— Узнаешь, — отозвался Вударэс. Больше он говорить явно не хотел, а Дуан не настаивал. — Вы все узнаете. Ну а уже потом я, может, побываю и у дикарей в гостях, и тебя еще навещу…

Теперь Дуан вяло усмехнулся. Да, несомненно, весть в подобном духе дойдет до Альра’Иллы и, вероятнее всего, многих поставит на уши. Дела короля и сагиба по определению не могли оставить кого-то равнодушным, слишком много шума они производили.

Вударэс, думая о чем-то своем, теребил висевшую на поясе девятихвостую плетку — оружие едва ли не более любимое, чем клинок и пистолет. Неожиданно в бесстрастном взгляде мелькнуло сочувствие, потом прозвучал вопрос:

— Скажи, мой свободолюбивый друг… как же ты выживаешь под этой маской? Там, у вашей лечебни, я видел в окно нуц, с которым ты сидел, и видел твое лицо. Это… твоя красавица, Дарина? Дождь не дал мне рассмотреть. Так она здесь, с тобой? Больна?

— Нет, это советник, — с некоторым усилием отозвался Дуан. — Хороший парень, мой первый здесь друг. Если он умрет — а это возможно — не задавай мне вопросов, как я выживаю. Я уйду в море, потому что мне снова станет это невыносимо. Мне нужна будет ложь. Так что для всех я опять буду у тебя с визитом, понял?

Тилманец смотрел не мигая, потом кивнул.

— По рукам. Но он еще не умер, и вряд ли ты, да и Рыжая, дадите этому случиться. В конце концов, это же в своем роде… система зеркал.

— Зеркал? — тихо переспросил Дуан.

— Да. — Теперь бледные, почти женственные пальцы провели над каминным огнем и сложили птицу, тень которой заплясала на стене. — На корабле у тебя есть эта черная особа и наставник. Здесь у тебя черный же советник и тот старик, которого отец твоего отца так вероломно у нас переманил, Дариус Ноллак. Еще у тебя есть я и этот белобрысый дикарь из Нира… не замечаешь ли сходств, Дуан? — Губы расплылись в довольной улыбке, но тут же она угасла. — И да. Знаю, что ты почувствуешь, если разобьется хоть одно зеркало, хоть с одной стороны и…

— Хватит, — коротко попросил Дуан, глядя на тень птицы. — Умоляю. Довольно.

Это была еще одна черта тилманца — страшная, острая. Не случайно прозвищем, которое он получил в народе, кажется, еще в семнадцатый Прилив, стало «Мудрый». А ведь такое прозвище короли заслуживают чаще на склоне, чем в расцвете. И эта мудрость несет неизменную отраву горькой правды.

— Прости…

В мгновение, когда Дуану показалось, что его голова начинает плыть в тумане, тихо прозвучал отдаленный стук.

— Я сейчас вернусь.

Тилманец кивнул, продолжая самозабвенно шевелить пальцами и наблюдать за тенью. Дуан встал и прошел через гостиную. Нужно было миновать еще две поменьше, чтобы добраться до ближайшей двери в коридор, но…

Теплые пальцы легли на его губы.

— Тише, Дуан. Тише. Это я.

Дуан медленно обернулся и увидел блестящие глаза на мокром черном лице. Дарина едва стояла на ногах и с каким-то диким ужасом смотрела на него.

— О боги. Я думала… я не успела.

6 ЖРЕБИЙ ДЛЯ ДВОИХ

Дуан мгновенно вспомнил о том, что с первого дня в команде Дарина помогает корабельному целителю. О том, что пироланг Тери принес на «Ласарру» немало рецептов вроде бы простых снадобий, благодаря которым на Силльской Цепи почти не знают простуд и уж точно не знают смерти от них. Облегчение и надежда заставили его резко, благодарно сжать голые плечи нуц.

— Ты даже не представляешь, как ты вовремя. Тебя послала Лува, не иначе.

Черный Боцман удивленно моргнула, а потом — вдруг произнесла то, чего Дуан определенно не ждал:

— Как я рада, что ты жив, я почти чувствовала, что опоздаю, что все кончено, я…

Дуан отпустил ее и удивленно поинтересовался:

— С чего бы мне быть мертвым? Дело не во мне. Кеварро…

Дарина вздрогнула и снова зажала ему рот. На этот раз пальцы подрагивали, а в глазах появилось особенно болезненное, напряженное беспокойство.

— Так значит, ты уже знаешь?

Дуан отступил на полшага.

— Знаю что?

В недоумении он смотрел, как нуц вытирает мокрое лицо, и более ничего не говорил. Ему почему-то вдруг показалось, что она собирается с силами, чтобы произнести что-то, что будет очень, очень неприятным, как ей самой, так и ему. Он терпеливо ждал, стараясь дышать ровнее, не гадая, зная, что настоящее будет хуже наихудших догадок. Наконец Дарина снова обратила на него взгляд и тихо произнесла:

— Я разыскала одного агонадского следопыта, обязанного мне жизнью. И он разузнал для меня кое-что… о нем.

— О Кеварро?

Дарина кивнула. Прикусила губу, помолчала и на одном дыхании выпалила:

— Дуан, до того, как стать послом, а потом советником, он славился как мастер по ядам. Один из личных ученых Его Чернейшества, короля Таркра Образины, да правит он вечно. Как ты думаешь… зачем Кеварро оказался здесь? И почему твой отец умер так рано? Он ведь был довольно молод.

Последние слова особенно отчетливо прозвучали в шуме дождя; Дуану показалось, что вместе с ними ударила в висок резкая золотистая молния. Это уже не был просто ливень, это Богиня Джервэ выезжала на Дикую Охоту, взяв своих ловчих птиц, барсов и ружья. Дуан ответил — голос будто принадлежал кому-то другому:

— Это ложь.

Глаза Дарины расширились сначала от испуга, потом от гнева. Одно движение — и пальцы впились королю Альра’Иллы в горло.

— Не думаешь ли ты, что я мчалась сюда вперед команды, поменяв четыре корабля, чтобы шутить с тобой? Варац… не просто так наше верховное божество, Дуан. Для нашего народа, в отличие от белого, нет ничего зазорного в том, чтобы отнять жизнь у кого-то из перворожденных.

Ее лицо было очень близко. Только теперь Дуан заметил, что щеки все еще мокрые, но уже не от дождя. Мягким, но сильным движением он отцепил черные пальцы от своей шеи и вкрадчиво спросил:

— Есть у тебя и у того следопыта доказательства, кроме придворных сплетен?

Он отдал бы все, чтобы услышать «нет», но Дарина с усилием выдохнула:

— Его дом — уже доказательство. Я была там. Там есть комната, в которой почти ничего, кроме склянок, реторт, связок трав и…

— Откуда ты знаешь, что для него это не в прошлом или не досужее занятие? Разве не бывает бывших отравителей, как бывают бывшие пираты?

Дуан старался говорить ровно. Только гулкое биение в груди отдавалось давними словами.

«— Есть у вас личный паж по ядам?

— Вам не стоит тревожиться, маар, я о себе позабочусь…»

И эта странная, такая редкая и такая уверенная улыбка. Король Альра’Иллы стиснул зубы.

— Не мели чушь. Скажи мне! — Черный Боцман порывисто схватила его за воротник и даже встряхнула. — Ты сегодня ужинал не с ним? Ты хорошо себя чувствуешь? Ты…

— Он умирает, Дарина, — тихо прервал ее Дуан. — Он очень болен.

Желтые глаза нуц снова расширились. Дуан отчетливо видел всю отражавшуюся на лице внутреннюю борьбу и молчал, ожидая, пока борьба закончится. Наконец это произошло. Руки, только что цеплявшиеся за одеяние, опустились. Дарина глухо, бесцветно и жалко прошептала:

— Что ж… слава Светлым. Мне не придется ничего с ним делать.

Дождь усилился. Богиня Джервэ уже охотилась в округе со своими птицами и хищниками, потому что в небе теперь то и дело грохотали выстрелы; то там, то здесь вспыхивали молнии. Дуан покачал головой и заговорил — неторопливо и жестко:

— Нет, придется. Иди в госпитальное крыло. И сделай все, чтобы спасти Кеварро жизнь.

Дарина обожгла его новым резким взглядом.

— Я ослышалась?

Он покачал головой.

— Это приказ капитана.

— Дуан, почему?

Он видел перед собой ее черное лицо, а внутренним взором видел другое, такое же черное, заостренное и искаженное. Слова короля Тилмы сочились в голову одно за другим.

«Хотя бы.

Одно.

Зеркало».

Другие, произнесенные так же тихо, только хрипло и слабо, вторили им.

«…Так поступают ради друзей».

— Я обязан ему жизнью. — Дуан, продолжая смотреть на Дарину, слабо улыбнулся. — И виноват в том, что с ним произошло. Я должен помочь.

— Должен или хочешь?

Она крепко сжала кулаки; по подбородку из прокушенной губы текла тонкая струйка черной крови. Дуан знал, что ему не нужно думать над заданным вопросом. Понизив голос, он спросил:

— А чего хочешь ты, мое сокровище? Зачем, вместо того чтобы сразу пойти и убить его, ты явилась ко мне с вестями, мой Черный Боцман? За пощадой. Не так ли?

Дарина охнула, закрыла лицо руками. Плечи пару раз дрогнули, но не затряслись.

— Почему?.. — медленно, почти задыхаясь, произнесла нуц, когда капитан «Ласарры» прижал ее к себе, поцеловал и тут же выпустил, отходя назад. — Почему?!

Дуан нашел минимум три смысла в этом нераскрытом вопросе, но ответил, сделав вид, будто понял только один, самый поверхностный:

— Я хочу поймать его на предательстве сам и убить. Или убедиться, что ты ошибаешься. Я ведь не король, который казнит по доносам, Дарина. Я пират. А теперь иди. Я не один, мне нужно возвращаться. И, ради всех богов, — на прощание он сжал ее пальцы, — прямо сейчас ничем не выдавай себя, верь, что ты спасаешь друга. Допрашивать врага мы будем позже.

Дарина метнулась к окну, не ответив ни слова. На улице грохот Дикой Охоты сменился прежним, ровным гулом дождя.

* * *

Король Вударэс сидел, лениво откинувшись назад, и смотрел на огонь. Дуан с усилием дошел до своего кресла и опустился в него, ощущая нарастающую тошноту.

— Прости, что так надолго тебя оставил, — наконец сдавленно произнес он.

Тилманец плавно повел головой, будто только сейчас заметил, что снова не один, впрочем, это было вполне вероятным.

— Ты отсутствовал мало.

«За это „мало“ я в который раз умер». Но Дуан не произнес этого вслух, а только спросил:

— Может, хочешь пойти спать? Я помню, как ты дорожишь своим сном.

— Своим лицом, хотел ты сказать. — Пальцы Вударэса почти любовно коснулись его собственной гладкой щеки. — Нет, пожалуй, я еще немного побуду с тобой, едва ли мы скоро снова увидимся. Если, конечно, — тон неуловимо поменялся, — ты не желаешь побыть один. Что-то подсказывает мне, что ты вряд ли сомкнешь глаза в ближайшее время.

По полу тихо простучал Плинг и, подойдя, лег рядом с ногой Дуана. Положил морду на носок башмака, призывно засопел. Но брать поросенка на руки не хотелось, казалось, будто это заразит его настроением хозяина, отнюдь не лучшим.

— Ты прав, — сухо отозвался Дуан. — Не усну.

Тилманец, разглядывавший животное с неприкрытой брезгливостью, промолчал. Вообще ничего не спросил, только, перегнувшись через подлокотник кресла, кинул в очаг пару щепок от разрубленного полена. И даже его общество, напоминавшее порой неразумные игры с ядовитой змеей, было сейчас для Дуана лучше, чем уединение в ожидании Дарины. Уединение с вопросами, ответы на которые не искались. С непрошенными, глупыми вопросами.

Красный фонарь все еще горел над балконом. Призывно, захлебываясь в водяной дымке, но горел, стекло не пропускало сырость. Король Альра’Иллы знал это точно, это заставляло держать себя в руках. Сейчас, снова почувствовав себя запутавшимся и загнанным в угол, он отдал бы многое, чтобы хоть кто-то…

— На море шторм, — вдруг задумчиво произнес Вударэс. — Но мне кажется, ты и ему был бы рад больше, чем простому ливню тут.

Дуан кивнул. Вударэс подпер кулаком подбородок и вдруг, будто озаренный какой-то крайне занятной мыслью, прищурился.

— Знаешь… сначала, когда я понял, кто ты такой, я не мог поверить глазам. Но потом, вспомнив все, что я знаю о роде ле Спада, да и спросив кое-что у стариков, перестал удивляться.

Дуан хмыкнул, в очередной раз поразившись манере тилманца рассуждать о других. Ровесник, принц Арро, был для Вударэса «славным мальчиком», бароны отца, едва увидевшие по сорок-пятьдесят Приливов — «стариками».

— У тебя все это в крови.

Фраза оборвала размышления. Дуан взглянул на юного короля в упор.

— Ты не похож на тех, кто мелет языком, бездумно повторяя чужие фразы. Тем не менее эти слова я слышу уже не впервые. Может… — За окном снова ударила молния. — Ты откроешь мне наконец их суть?

Тилманец неожиданно чуть приоткрыл рот, брови изогнулись. Да, он удивился и даже не успел или не счел нужным это скрыть. Пару мгновений он размышлял, глядя в точку перед собой, потом лукаво посмотрел на Дуана.

— Мы никогда не говорили о наших семьях. Скажи-ка… что ты знаешь о своей?

«Я внук книжной гусеницы. Сын тирана и мертвого цветка». Но Дуан знал, что это прозвучит глупо, и ответил другое:

— Ничего, что сближало бы мать или отца с морем, пиратами или…

Вударэс мягко приподнял ладонь в упреждающем жесте. Перстни, в очередной раз поймав немного огня, засверкали яркими красными всполохами. А черные глаза отразили какое-то чувство, какое-то колебание, впрочем, стремительно угасшее.

— Ты мог бы сам увидеть дальше, если бы умел смотреть.

— Как Азралах? — не удержался от остроты Дуан.

Тилманец оценил ее: ухмыльнулся, покачал головой.

— Иначе. Но пока достаточно будет глянуть и на тех, кем окружал себя Талл Воитель. Его друзей. Они повлияли на него и повлияли на тебя. Кровь — это не только родство, Дуан, и ты это знаешь. Кровь… это единство тан, ибо тан есть главная наша вена, наш стержень и наша сила.

— Ноллак? — тихо спросил Дуан. — Речь о нем? Он сделал для отца многое.

— Не только Ноллак.

Вторая вспыхнувшая в сознании фамилия жгла не хуже пламени, и все же Дуан произнес, почти выплюнул ее:

— Ле Вьор. Брось, во мне нет ничего от него.

Вударэс положил ногу на ногу, удобнее расположил на подлокотниках руки. Он давно не улыбался, а когда заговорил, в речи отчетливо послышалось заикание, обычно тщательно подавляемое.

— Не задавался ли ты когда-нибудь вопросом, кем были Соколы Талла Воителя?

Дуан отвел взгляд.

— Я не смел. Он нечасто произносил даже само это слово, одно упоминание приводило его в ярость. Он любил повторять: «Верных пиратов не существует». Дрэн, он уничтожил их, кажется, еще до моего рождения, во всяком случае, до того как я начал что-либо осознавать. Разве это важно? Они все мертвы, потому что он перестал верить им.

— А что было первопричиной, Ино ле Спада?

Дуан опять посмотрел на тилманца. Тот опустил веки и, чутко прислушиваясь к дождю, неспешно начал:

— Я кратко расскажу тебе одну нашумевшую историю, которая является логическим продолжением другой нашумевшей истории, рассказывать которую я не стану, ибо она касается женщины, а женщин я уважаю. Но тебе будет достаточно и продолжения. Думаю, ты понимаешь, что просить у меня больше не только бессмысленно, но и рискованно даже в новом твоем положении.

Дуан кивнул. Этот разговор, праздный и почти бессмысленный, отвлекал от мыслей. О Кеварро, о Дарине, о красном фонаре под диким ливнем, о сестре. И даже о себе самом, хотя предмет беседы вроде бы напрямую его касался.

— В этой истории я не стану называть имен, потому что все они очевидны. Да и потому, что мне трудновато их произносить, они принадлежат вашему наречию. Но в конце я все же назову тебе одно, то, насчет которого ты проявляешь потрясающую слепоту. Тебя устроит такой расклад?

Дуан кивнул повторно и стал ворошить в очаге угли. Он замерз, правда, ощущение было, будто скорее что-то замерзло у него внутри. Рядом зажурчала мягкая тилманская речь:

— Давно-давно, несколько дюжин Приливов назад, в царстве-государстве появился сын своего отца. Светлые боги, едва младенец издал первый крик, бросили с неба звезду, как они делают и всегда, когда рождается кто-то в любом из перворожденных монарших семейств. Отследив путь звезды по своим картам, королевские мудрецы расшифровали прозвание, которое милосердная Праматерь дала наследнику. Прозвание было «Воитель». Мальчик рос. Прозвание свое он не оправдывал. Ему вполне подошло бы отцовское, отец у него был Ученый. Ученый не любил войну, но все же воевал: в Приграничье ломился черный народ. И Ученому неплохо давалась война. А потом его предали. Так начинаются многие занятные байки, не находишь?

Дождь за окном, кажется, чуть притих. В груди Дуана что-то неприятно задрожало.

— Продолжи.

— Его Соколы ушли от него, поступив как Крысы. А ведь из-за них он был в разладе с прочими своими воинами: слишком высоко ставил пиратов, это не могло быть по нраву другим служившим ему. Так или иначе, вскоре он погиб, погиб прямо в бою, как герой, которым, в общем-то, не был. Его сын… о, его сын к тому моменту подрос и стал почти точной его копией. Никогда ему особенно не нравились глупые игры вроде пострелять из лука воробьев, объездить дикого коня, только что пойманного в лесу. Конечно, он доверил войну регенту, отцовскому советнику. Конечно, ее проиграли. Но у короля с грозным прозванием и робким нравом был друг. Мальчик-сирота, сын кого-то из павших соратников, которого Ученый любил так, что позволил его единственному ребенку расти рядом со своим. Озлобленный. Дикий. Упрямый. И этот друг, почти брат, сделал то, что, казалось, не под силу было никому, даже взрослому. Встав с Воителем плечом к плечу, он…

— Да, ле Вьор сделал моего отца тем, кем его запомнили. Научил своей жестокости и прямоте. Научил бесстрашию. Научил побеждать. — Дуан слабо усмехнулся. — Ведь ты опять говоришь о ле Вьоре и с ним пытаешься увязать мою тан?

Тилманец кивнул, а потом покачал головой.

— О нем. Но сейчас я буду говорить о втором друге Талла. Таком же храбром, но в остальном — другом. Он тоже вырос с Воителем почти бок о бок и тоже сделал то, что казалось невозможным. Он возродил Соколов как гильдию. Он поднял их на последнюю войну с Нушиадом. Он…

— У моего отца нет и не было друзей, — возразил Дуан.

Но неожиданно он увидел перед собой своды Крылатой Комнаты. Портрет трех человек в охотничьих костюмах. Третий мужчина был весь запачкан красным, будто его мазали намеренно, старательно, зло, не дожидаясь, пока кровоточащие крылья бросят пару брызг… Дуан похолодел.

— …Куда он исчез? Тот Сокол? Откуда он взялся? Его повесили? Или…

На губах Вударэса опять появилась улыбка — не снисходительная, не торжествующая, даже не сочувственная. Пожалуй, она была тоскливой и… немного недоверчивой.

— Это был сын Сокола-предателя, покинувшего твоего деда. Единственный из всей той семьи, оставшийся с твоим юным отцом. Единственный, кому он беспрекословно верил… и тот, кого Габо ле Вьор уличил в блуде с твоей матерью. Но даже после этого Воитель не смог сделать с ним то, что собирался сделать с остальными, хотя больше всего он боялся повторения истории, а история, казалось, повторялась такими витками, что стоило бояться. Сокола изгнали, но не повесили. И едва ли он забыл королевскую семью, даже в изгнании оставался рядом с ней. Всегда. Фамилия его была…

Из дальних комнат, со стороны коридора, раздался грохот, потом — шумное топанье. Но еще до всего этого по гостиной отчетливо и ясно прокатился знакомый голос, перебивший Вударэса.

— Фамилия его была Эйрат. Все верно, тилманец.

На пороге стоял Железный.

* * *

Он зашел, сделал два быстрых шага в сторону — и следом влетели проскакавшие, видимо, несколько комнат без роздыху Торн и Ронг. Поняв, что им не удастся никого схватить, они попытались затормозить, и Ронг выронил меч. Плинг тревожно взвизгнул. Король Вударэс только лениво потянулся и качнул ногой.

— Какой интересный у меня получился визит. Здравствуйте, мальчики.

Дуан едва слышал его голос. Взгляд приковала знакомая фигура, укутанная мокрым плащом. Король Альра’Иллы ничего не произносил вслух, но, шевеля губами, повторял себе набор букв.

— Эйрат…

Железный приблизился и слегка наклонился к нему.

— Я гнал девочку как мог, она едва не сгорела. Я хотел…

— Дарина мне рассказала.

— Отлично.

Тайрэ даже не прикоснулся к плечу Дуана. На широком лице застыла необыкновенная, непривычная настороженность. Отстраненность. Казалось…

— Ваша светлость, он, этот тип…

Дуан скорее почувствовал, чем действительно понял, что это говорит Торн или, может быть, Ронг. Бесцветным высушенным тоном он приказал:

— Оба вон. Никого не звать.

Стражники вышли. Они не задавали вопросов и старались даже не смотреть ни на что, кроме носков своей обуви. Вскоре в гостиной снова стало тихо, тогда Дрэн Вударэс небывало отчетливо и громко спросил:

— Когда ты наконец прекратишь это, Багэрон, так и быть, назову тебя так? Или мне все ему…

Дуан поднял взгляд, чтобы встретиться с блеклыми глазами. Рука Железного наконец сжала его плечо, — ледяная, необходимая. Он вцепился в нее, как цеплялся бы за доску, потерпев крушение. Голос Тайрэ звучал хрипло, с явным усилием, но твердо:

— Я расскажу ему сам, Вударэс. Обещаю. Но сейчас я явился за другим. Ино…

— Да?

В горле пересохло. Голова, и без того кружившаяся, уже начинала постепенно раскалываться.

— Мы видели твою сестру. В плену на бригантине у Мелкого Капитана. Это было недалеко от гоцуганских берегов. Возможно, они везут ее продавать в рабство. А может, она уже куплена.

7 ШЕСТОЙ СЫН

Дальние приливы

…У маленького наследника Овега Ученого сначала был только один друг — ребенок нушиадского военного посла Катберта ле Вьора, убитого вместе с женой еще на заре приграничных войн. Овег и сам любил Габо, любил настолько, насколько можно любить тень и последнюю частицу своего ушедшего друга, поэтому сирота не нуждался ни в чем: жил как принц, имел слуг и большие покои, полную свободу, личного коня, отца и брата. Сирота…

Да, они росли бок о бок, но это позволили не просто так; было у решения короля Альра’Иллы здравое второе дно. Проницательный Овег видел склад ума дерзкого, диковатого и умного Габо — настоящего воина. Видел мягкий нрав сына — ходить бы тому в жрецах, а не в правителях! И вспоминал то, что когда-то, совершенно без задней мысли, наболтал один из замковых поварят; Овег вообще любил послушать иногда прислугу с ее прямыми, но меткими суждениями. Поваренок сказал: «Самые тупые ножи можно заострить, если попадется правильное точило, ваша светлость».

Правильное точило. Так повторял себе Овег, наблюдая, как охотно учится стрелять Габо и как вяло, промахиваясь мимо самых больших мишеней, делает это Талл. В конечном счете Ученый, конечно же, оказался прав. Чуть позже. Тогда же случилось еще и другое событие.

…Тогда, на параде, где участвовали и военные корабли, и Соколы, принц увидел судно, у штурвала которого стоял светловолосый мужчина — красивый высокий маарр с благородной осанкой, так не похожий на сутулившегося, коренастого отца! С мужчиной был такой же светловолосый мальчик возраста престолонаследника и пятеро юношей. То были барон Хангазо Эйрат и шесть его сыновей: Коэн, Цанелл, Лимберт, Дэнгрит, Тиккел и самый младший, Гаррэн. Они вели «Ганиранду» — фрегат с прекрасной рострой, изображавшей богиню Луву.

Эйраты были крепкой семьей, цветом знати. Образчиком одновременно силы, недюжинного ума, богатства и удачи. Правда, они были бы чуть счастливее, если бы последние роды не толкнули красавицу-баронессу в вечный сон раньше срока. Тень этого неосознанного, неумышленного преступления, казалось, так и лежала на голубоглазом мальчике, который понравился принцу ловкостью, силой и смелостью: как кошка, взлетал на мачты, чтобы поставить паруса, а как метко стрелял! От Овега это не укрылось. Он опять вспомнил поварскую присказку о ножах и не стал возражать, чтобы мальчишки познакомились. Не возражал он, и когда они стали дружить.

Но так или иначе, Соколы были пиратами. Что бы они ни делали, какие бы подвиги ни совершали, никто никогда не забывал, что они были пиратами, не подчинявшимися ведомству по Безопасности. Они служили королю и только королю. Для советников, для большинства мирных альраилльцев они не были желанными гостями в тавернах и кабаках, на праздниках и улицах. Многие восхищались ими, но даже те, кто восхищался, еще и опасались. Соколы — не ручные птицы, мало ли что придет им на ум? В бальном зале куда лучше держать соловья, нежели сокола, разве нет?

Поэтому не все радовались частым появлениям Гаррэна в Альра-Гане. Чтобы навестить друга, ему приходилось пользоваться даже не черной, а грязной лестницей — тайной, проходящей через отхожие места, зато ведущей прямиком на верхний этаж флигеля, где жил Талл. Младший сын барона один-единственный имел личный ключ от этого хода.

Принц тянулся к нему и хотел чаще видеть рядом. Вместе было веселее учиться, строить корабли, читать и даже играть во все то, что так нравилось третьему в этой странной компании. В войну. Вот только эта война, вместо того чтобы, как обычно с возрастом у мальчишек, поутихнуть, становилась все более настоящей. Прилив за Приливом.

Конечно, Габо ле Вьору появление еще кого-то, с кем Талл мог проводить целые дни, пришлось не по нраву. Как мальчишки обычно выражают свое «не по нраву»? Дерутся. Гаррэн с Габо тоже дрались, принц со смехом разнимал их, уверенный, что вместе они — трое — уже навсегда, а ссоры однажды пресекутся сами собой. Наивный добряк…

Что думал о такой дружбе барон Эйрат? Это осталось загадкой.

Но то, как сильно Гаррэн, не особо любимый отцом и братьями, не Сокол, а облезлый птенец, привязался к принцу Таллу, как принял его доверие, загадкой не было. Его верность стала беззаветной. Такой и оставалась.

А тем временем снова вспыхнула война.

Всем и каждому, даже самому несмышленому ребенку, известно, что миром правят боги и что одна из них — Рыжая Моуд — не терпит нарушения равновесия. Раз за разом Рыжая возвращает смертным каждый поступок сторицей, как плохой, так и хороший. Моуд — Переменная богиня, не свет и не тьма. Моуд не знает, не видит разницы между злом и добром. Она видит только весы.

Где-то за пару Приливов до очередной нушиадской войны Овег Ученый сманил к себе на службу тилманского адмирала. Звали его Дариус Ноллак, он был еще сравнительно молод и амбициозен. Для Тилмы, пусть даже избалованной хорошими военными, это была значительная потеря. Но она восполнилась с лихвой, когда правитель искусников сделал ответный ход. Он предложил семейству Эйратов богатства, от которых трудно было бы отказаться, в обмен на верность. Он не получил бы согласия, ведь он говорил не с Крысами, а с Соколами. Не получил бы. Если бы дело было лишь в богатствах…

Война, затянувшаяся и тяжелая, шла. Один из сыновей барона потерял руку, второй — глаз, третий лишился невесты, сражавшейся бок о бок, попавшей в плен и убитой. Овег не сдавал своих границ, но ни у него, ни у тех, чьи наставления он слушал, не получалось управлять войсками так, чтобы отшвырнуть черный народ подальше и утихомирить. Они осторожничали. Для броска требовался рискованный план.

У барона план имелся, по крайней мере, так говорили те, кто его знал и кто впоследствии смог хоть что-то рассказать. Эйрат предложил на свой страх и риск осуществить в пограничных водах небольшой гамбит с последующим окружением. Это был безумный, но стремительный и меткий ход, который, удайся он, лишил бы нуц половины флотилии, в то время как Овег заплатил бы двумя-тремя кораблями и парой крепостей. Но почти ни одна рука на военном совете не поднялась в поддержку. Соколам не доверяли достаточно, чтобы подчиниться одному из них, и Овег тоже не использовал свое право единоличного решения, хотя мог. Очередной виток войны был проигран. Уязвленные Эйраты вернулись в Ганнас. Вскоре барон принял предложение гилманцев.

Эйраты покинули Альра’Иллу однажды ночью. Они отбывали в спешке, и никто из них не заметил, что младший мальчик в последний момент спрыгнул с борта уходившего корабля. Гаррэн побежал назад, к своему другу, к принцу. Раз и навсегда он сделал тогда выбор: останется верен ле Спада, даже если за предательство, совершенное остальной семьей, его на следующее же утро повесят. Но его — шестого сына — не повесили.

* * *

— Что было с тобой потом? — тихо спросил Дуан.

Тайрэ не ответил; облокотившись о передний борт, он смотрел на край воды. «Ласарра», монотонно урча нутром, шла впереди двух объединенных флотилий: тилманской и альраилльской. Ночь перевалила за середину, близился чахлый рассвет. До форпостов Гоцугана — «Твердыни убийц», как дословно переводилось название, — оставалось не больше полусотни пэлир. Все происходящее отнюдь не было случайностью, ну а король Вударэс и вовсе считал это «одним из потрясающих решений потрясающей женщины». Так он говорил о Рыжей Моуд, о ком же еще?

Как оказалось, туманно упомянув встречу в море, тилманец сильно приуменьшил размах задуманного с Азралахом предприятия — напасть на окраинные острова гоцу. Далеко идущих целей по захвату и подчинению работорговцев сагиб и король не ставили: все же они способны были правильно оценить масштаб сил и шаткость равновесия в мире. Если боги дают притону унижения и смерти существовать, тоже ли людям мешать этому? Рейду предстояло быть скорее карательно-предупреждающим: недавно гоцу разорили несколько городов на побережье Дагиры, и уже несколько раз их приходилось — ценой немалых усилий — выдворять из общей сокровищницы, с Агары. Несомненно, правитель Тилмы, которому наскучило сидеть дома, с удовольствием схватился за возможность, как он сам говорил, «немного размяться».

Услышав ужасную новость о Розинде, юный правитель всплеснул руками и возопил: «Прекрасно!». Дуан не схватил его за горло только потому, что на тот момент еще сидел и приходил в себя. Впрочем, радость тилманца была понятна: тот справедливо полагал, что теперь компанию его небольшой флотилии составит альраилльская. Быстрых заморских кораблей у обоих королевств было пока мало, в то время как гоцу уже почти на треть обновили флот. Но вместе вышло уже целых три дюжины, и это если не брать в расчет силы шедшего со своей стороны Азралаха. Так что, с точки зрения Вударэса, для которого предстоящее было всего лишь увеселительной прогулкой, все складывалось крайне удачно.

Ганнасский флот поднимали спешно, но сигналу крайней тревоги. «Ласарра» пошла с отрывом от прочих кораблей примерно в четыре пэлиры и держала его все время. Никто даже не успел удивиться, что сам король предпочел двинуться в путь на борту незнакомого судна со спущенными флагами. До военного руководства донесли, что именно этот барк передал вести о пленении принцессы Розинды. И полученных сведений оказалось достаточно, чтобы пока не задавать Дуану — взвинченному, злому и отрывисто отдававшему один приказ за другим, как никогда напоминавшему отца, — лишних вопросов. Армия просто пошла за королем, как и должна была.

Внутренне Дуан захлебывался от гнева. Почему пираты юркой маленькой бригантины, по слухам, относившиеся все же к Волкам, а не к Крысам, поступили именно так? Не привезли принцессу в Ганнас, чтобы получить обещанное вознаграждение, даже не затребовали собственную цену? Просто потащили ее в гнездо самых отвратительных тварей из ныне существующих, будто мстя за что-то. За что? За старые столкновения? Но ведь они не могли знать, кто скрывается под личиной короля Альра’Иллы…

Камэш и Вудэн услужливо посылали Дуану образ за образом, страх за страхом. Он видел сестру жертвой для Джервэ, пожиравшей молодых девушек каждое начало фиирта. Видел рабыней, прикованной цепями в каком-нибудь бараке и насилуемой десятком сагибских отпрысков каждую ночь. Видел «живой статуей» — говорили, что один из нынешних правителей Заморья обливает красивых пленников и пленниц жидким золотом, чтобы украсить свой сад. Здесь, за пределами Морского Края, где единственным островком относительной цивилизации была Дагира, с юной девушкой могли сделать все что угодно, вещи намного более гадкие, чем рисует воображение. Именно поэтому Дуан снарядил флот, вместо того чтобы пытаться требовать мира.

Лишь то, что он снова находился на своем корабле и то, что команда не успела ни в чем его заподозрить, немного приводило в чувство. Ровно настолько, чтобы продолжать говорить и слушать, на этот раз — слушать того, кого хотелось по-настоящему услышать всегда.

— Ты уверен, что готов знать?

Дуан решительно кивнул, Железный улыбнулся. Он давно перестал смотреть вперед и теперь вглядывался в лицо короля Альра’Иллы.

— Эти события… — наконец медленно начал Тайрэ. — Занимают по времени едва ли не столько же, сколько все, о чем ты уже услышал. Но их я, даже если постараюсь, не размажу больше, чем на пару дюжин фраз. И все же я попробую.

Он набил трубку и начал курить. Кольца крепкого дыма быстро истаивали от сильного встречного ветра. Дул фасвар, бриз со стороны начала Рассветной Лестницы. Дуан ждал.

— Твой дед погиб вскоре после того, как моя семья ушла. Советники, бароны — все были в ярости, скалились на меня, еще когда все только началось, а после гибели Овега, да хранит нас его сиятельный взор, ополчились вовсе. Но твой отец неизменно защищал меня. Мы выросли и — все трое — стали сильнее. Ле Вьор научился воевать и научил твоего отца, а твой отец нашел в себе силы не повторить ошибок своего. Вернул ко двору старых полководцев вроде Ноллака, возобновил бои и через меня воззвал к пиратской гильдии. Да, он не прогнал меня от себя, как другие — и Габо тоже — считали правильным. Он позволил мне делать то, для чего меня растили. Я смог поднять Соколов, и мы — все вместе, ничью роль здесь не стоит преуменьшать, — победили нуц. Но, несмотря на это, предательство Эйратов всегда оставалось в памяти твоего отца свежим, Ино. У него были причины. Он боялся. Боялся не столько меня, сколько того, о чем я напоминал. Да и мое возвышение среди Соколов ему не нравилось, не нравилось и Габо: он к тому времени окончательно меня возненавидел. Война кончилась, Соколы уже не были так важны. Ле Вьор стал гадить нам в мелочах, как только мог, нашептывать Таллу, напоминать. Доносил обо всех нарушенных приказах, даже самых мелких. Если мы не желали тайно грабить чужое судно… например, потому, что помимо сокровищ оно перевозило раненых… об этом сразу узнавал твой отец. Это копилось. Нарастало. Соколы конфликтовали с военными, я конфликтовал с Габо. В итоге, как ты можешь видеть, я — тот, кто я есть. И я… — Железная ладонь легла рядом с ладонью Дуана на полированное дерево. — Рад, если, услышав все и поняв, сколько я от тебя утаил, ты не попытаешься всадить мне нож под ребра. — Подумав, старый капитан хмыкнул и добавил: — Хотя ты, конечно, можешь попробовать, но после этого я сломаю тебе руку в трех местах и…

— Стой. Приказываю.

— Ха.

Дуан поднял голову и привстал на носки. Даже так он по-прежнему уступал Тайрэ в росте, но все же было как-то проще. Наставник наоборот чуть наклонился, и Дуан улыбнулся, уже почти безошибочно читая выражение бесцветных, опутанных сетью морщин глаз. Железный действительно ждал ответа и, пожалуй, беспокоился.

— Для меня не так важно, кто я, — тихо произнес Дуан. — Тайрэ или Эйрат. Других вариантов у меня ведь нет. Что поменялось, кроме последовательности букв?

Обветренные губы дрогнули, растягиваясь в улыбку, но на лице осталась тень, тень пристального ожидания чего-то еще. Последнего вопроса. И король Альра’Иллы его задал, хотя немного боялся и сам.

— Тилманец говорил, еще одной причиной вашей ссоры с отцом было то, что ты и моя мать… — Дуан оборвал сам себя, сбитый с толку новой внезапной мыслью. Озвучить ее было еще сложнее, но он решился: — И если это так, я вдруг подумал, может быть, ты и я…

Багэрон Тайрэ подождал, но с губ Дуана не срывалось больше ничего. Тогда, сделав последнюю затяжку и загасив трубку, Железный с грустной усмешкой покачал головой.

— Ты не мой кровный сын, Ино, если твое невнятное мычание я понял верно. Думаю, мой отпрыск был бы повыше, да и поспокойнее.

Дуан сердито фыркнул, но тут же ощутил, что к щекам приливает краска досады. Как ему вообще могла прийти в голову подобная глупость, как, зная мать? Он хмуро глянул исподлобья, и Железный тут же потрепал его по макушке.

— Никто не спорит о близости тан, юный Сокол. Но… я никогда не любил твою мать в том порочном смысле, какой вкладывал в эти слова Габо ле Вьор. — Усмешка стала шире. — Это было бы не только подло, но и странно; я всегда предпочитал совсем других женщин, иначе ревнивая Рыжая наверняка давно бы скормила меня каким-нибудь рыбам. И все же… — Выражение лица резко переменилось. Веселость стерлась с него разом. — Я ее любил. До безумия.

Ветер ослаб; волны теперь плескали чуть тише. Дуан прикрыл глаза.

— По происхождению она — младшая принцесса Тура. Ей приходилось несладко: все четыре сестры у нее были румяные, здоровые, крепкие девушки, мало похожие на особ благородного происхождения, впрочем, как и большинство женщин этой страны. Здоровый народец: кровь, молоко и белое мясо, а недоношенная принцесса Марисинта росла хрупкой. Когда твой отец приехал выбирать себе невесту, — я тогда был с ним, как и Габо, — никто не ждал, что он, молодой воитель, вообще посмотрит в сторону единственной, которая не танцевала, не участвовала в местной забаве — охоте на белых акул, — почти не говорила с гостями. Но он все время смотрел именно на нее, хотя мы советовали ему старшую. Иногда мне кажется, этот выбор — последний из следов, оставленных Овегом. Талл умел ценить красоту и нежность, пусть и прятал это умение. Мы увезли Марисинту в Ганнас, и твой отец был счастлив. Они любили друг друга, Ино, действительно любили. Ее он всегда, если не звал по имени, звал особенным словом, Сокровище. Ты тоже иногда повторяешь его, я не мог не заметить…

Дуан в удивлении посмотрел на него. Сам он не мог вспомнить, откуда в его обращениях — к Дарине, к некоторым прежним своим увлечениям, к Розинде — это появилось. Казалось, нежное слово было всегда.

— Даже окруженная любовью твоего отца, твоя мать ощущала некоторую… неполноценность, слабость. Вокруг было немало медиков, Марисинта жила в хороших условиях, но уставала она быстро, долгие балы и охоты выдерживала с трудом, часто болела. А я… знаешь, юный Сокол, наверно, для нее я был чем-нибудь вроде большого медведя, каких бродячие артисты водят на цепи. В свободные часы я мог заглянуть в ее крыло и принести ей свежих цветов, посадить в экипаж и увезти на морскую прогулку. Мог приказать менестрелю сложить в ее честь песню к следующему пиру. Я всегда знал, чем ее рассмешить. Да, ручной медведь. Или гора, рядом с которой рос цветок. Все это было не просто так: моя мать ведь в последний раз разрешилась не только мной, второй была девочка, родившаяся мертвой. Мой близнец. В каком-то смысле я верил, что Светлые боги все же подарили мне сестру, о которой я мог бы заботиться, и я старался заполнять хоть чем-нибудь ту часть жизни Марисинты, которую не мог заполнять твой отец. Я поплатился за это вскоре после того, как она родила тебя. Мне в лицо швырнули обвинение, и я, уязвленный, не хотел иметь ничего общего с вашим семейством, после того как Талл прогнал меня прочь. Пока не…

Он снова слабо улыбнулся. Дуан догадывался о смысле недосказанных слов, но сознавал, что очень хочет их все же услышать.

— Пока не встретил тебя, когда ты творил глупости в «Зеленой рыбине». И знаешь, я рад, что больше мне не нужно ничего от тебя скрывать. Может, после всего этого ты не захочешь вернуться на «Ласарру», но…

— Захочу! — запальчиво возразил Дуан и удивленно окинул Железного взглядом. — Ты спятил? Да за эти сэлты в Альра-Гане я словно бы постарел на…

Он осекся. Теперь, в странном облегчении, ему мучительно захотелось рассказать Железному о Кеварро. Рассказать так, как, будь он мальчишкой-простолюдином, он, может, рассказывал бы отцу, что соседский сын кинул в него камнем. По-детски пожаловаться, зная, что Тайрэ поймет. Но сразу он осознал, насколько глупо это будет. Нет… все связанное с советником, с Кеварро, с едва родившейся и убитой дружбой, Дуан должен был решить сам. Заплатить свой долг, насильно открыть себе самому глаза, уничтожить привязанность на корню и только потом, может быть…

— А посмотришь — так все тот же юнец. И всего пара седых волос, которые все равно выдерет для гнезда чайка.

Железный улыбался. Дуан улыбнулся в ответ, загоняя просившиеся наружу жалобы поглубже, пытаясь подобрать на их место другие слова, которые тоже где-то были. В этот момент жесткие пальцы вдруг сжали его плечо и заставили слегка развернуться корпусом.

— Хватит болтать. Смотри.

На горизонте маячили точки. Дуан схватил с пояса трубу и стал подкручивать увеличение. Но даже без этого он догадывался, что там, впереди. Не прошло и трети швэ, как король Альра’Иллы, взбегая на мостик и поднося руки ко рту, рявкнул:

— Прибавить ходу!

Он знал, что отсюда его услышит вся команда.

* * *

Гоцуганских кораблей было шесть, и они стояли в ряд. Патрульным оказалось лишь одно судно, центральное — коротенькое, узкое, напоминающее рыбу-меч: нос венчался длинным заостренным куском каменного дерева. В виде головы этой морской гадины была и ростра. Патрульные гоцу всегда предпочитали подбираться к вражеским кораблям быстро и пробивать их обшивку, вместо того чтобы ввязываться в затяжные бои. Тактика, отработанная за долгое время и редко подводившая.

«Ласарру» заметили издалека, дали предупреждающий залп. Матросы по указанию Дуана подняли на мачте альраилльский флаг и стали ждать. На канонирской палубе уже готовили вооружение; несколько пиратов, забравшись по снастям, затаились с трубами; в вороньем гнезде засел Меткий Глаз — нуц Кистен с дальнобойным арбалетом. Команда слабо представляла, что именно происходит, им лишь сказали два слова: «военная хитрость», и посоветовали ничему не удивляться. Они поняли. Им, в общем-то, было не привыкать, да и они знали, что «военные хитрости» Дуана всегда оканчиваются чем-нибудь приятным и выгодным.

Дуан вместе с Железным вернулся на корабельный нос, и тогда рядом с первым флагом подняли второй. Черное полотнище с белым кругом задрожало на ветру. Глаз Дараккара Безобразного. Требование переговоров. Патрульное суденышко остановилось на полпути и дало несколько мелких залпов в сторону; по-видимому, сигналы своим. Дуан подождал еще чуть-чуть.

Наконец величественно сдвинулся с места один из больших кораблей — подошел к «глашатаю», миновал его и остановился вблизи «Ласарры». На нос судна вышел дорого одетый, бритый наголо капитан и, кажется, осклабился в приветствии. Его довольно высокий голос разнесся ветром:

— Что вам нужно в наших водах?

Неосознанно Дуан поморщился. Гоцуганцы были такой же частью кхари, как и заморцы, но именно в их отношении многим вполне справедливо не хотелось употреблять обобщающее название. Гоцу многие звали пейри — желтыми. Причиной такого оттенка их кожи была, по разным слухам, или врожденная особенность, или скорбный свет, который Лува роняла на рабовладельческие земли, или — к этому склонялись медики и просвещенные люди — нечистоплотный, полный излишеств и порока образ жизни. Иначе почему со временем желтел каждый, кто поселялся здесь, и даже густая шерсть пиролангов-отступников приобретала желтушный оттенок?

— С вами говорит… — начал выкрикивать Дуан, но его бесцеремонно перебили.

— Да-да, вашу неприметную посудину трудновато не узнать. Капитан Два Лица! — Последние слова гоцу выхаркнул с отвращением, которое, видимо, было не меньше взаимной брезгливости, питаемой Дуаном. — Что тебе надо, ублюдок? Мы думали, ты уже целый Прилив, как наконец издох!

— Нет! — Дуан сделал бы шаг вперед, не упирайся он уже в борт. — Вы ошибаетесь. С вами говорит Ино ле Спада де Аллари, король альраилльский! И я требую вернуть мою вероломно похищенную сестру, иначе моя армия…

На ладони зажегся рисунок королевской розы. Человек на вражеском борту заклокотал, потом засипел, потом закашлялся. Дуан решил, что его хватил удар — от ужаса, удивления или просто потому, что насквозь больные всякой дрянью гоцу нередко подыхали в разгар битвы, даже до того как их ранят. Но нет… это был другой звук, и через пару мгновений Дуан понял его природу. Незнакомый капитан смеялся. Почти визжал, похлопывая себя по бокам и бедрам.

— Повеселил! И складно выглядит! — провыл наконец пират. — Да только я не дурак! Да и король беломордый поди не дурак! Да он тебя вздернет, если узнает! Ох! Богохульник!

И он снова зашелся гоготом. Этому смеху уже вторили несколько столь же желтых, жилистых матросов, по-обезьяньи свесившихся с мачт и снастей. Хохот, будь он чуть мощнее, сотрясал бы весь большой корабль, а еще…

…А еще ему совершенно отчетливо вторил менее сиплый и надсадный смех с борта самой «Ласарры». То там, то тут перекликались знакомые голоса:

— Что, что это он сказал? — Подрывник Булло высунул бритую голову из-за бочек.

— Наш капитан соврал, что он король! — объяснил спустившийся на канате юнга Скир, радостно щеря молочные зубы.

— Альраилльский, вот как! — пробасил откуда-то снизу кок Вокнас.

— Ле Спа-ада! — хором протянули матросы-тройняшки с разных концов палубы.

— Умора! — отозвалась медик Ли-Ду, как всегда таким голосом, будто ей не смешно.

Подрывник задумался и уточнил:

— А зачем это он так брешет?

— ЗАМОЛКНУТЬ! — проревел Тайрэ, и в это же мгновение с брига гоцу дали залп.

«Ласарра» выстрелила вовремя и метко — ее ядро столкнулось с вражеским. Они грохнули друг о друга прямо в воздухе, заполнив все дымом и разлетевшимися далеко в стороны осколками. Дуан на всякий случай пригнулся, в то время как Железный уже бежал к спуску в механический отсек, где Дарина, судя по усиливающемуся гудению, запускала машину. Нужно было отойти подальше и скорее подбить мелкого, юркого гоцуганского «меченосца», рванувшего вперед. Судя по тому, что и другие корабли угрожающе снимались с мест, Дуану действительно не поверили. Не поверили, даже несмотря на яркий алый знак на ладони. А впрочем…

…Он и сам никогда себе не верил, этого не получалось даже в последние дни.

Но, во что бы он ни верил, бой уже начался.

8 БРАТСКИЕ ЧАШИ

Зубчатый клинок упал на палубу с тяжелым звоном. Командующий гоцуганской эскадры с плохо скрываемой ненавистью уставился на трех правителей, перед которыми ему только что пришлось преклонить колени.

— Хорошо. Я… принимаю поражение. Клянусь Дзэдом. Клянусь Равви.

Бой, вспыхнувший, едва Лува игриво выглянула из-за края воды, продлился все время, пока Светлая Богиня неспешно поднималась, а потом спускалась по небесной лестнице. Поначалу многое складывалось отнюдь не в пользу объединенной эскадры: шесть гоцуганских кораблей оказались далеко не единственными поблизости. В этих водах явно кого-то поджидали, и, стоило грохнуть первым пушкам и огнеплевам, против «Ласарры» и остальных судов Морского Края стали появляться новые и новые вражеские корабли — огромные, отлично оснащенные. Продвинуться вперед, как рассчитывал тилманец, не получалось вовсе; несколько бригов было потоплено. На Ласарре сгорела значительная часть оснастки, она не получила пробоин лишь чудом.

Только когда Лува преодолевала последние две ступеньки вниз, ход сражения переломили: прибыла запоздавшая дагирская эскадра с Азралахом во главе. На фоне сияющего рыжего, а местами багрового, как вспоротый живот, неба, черные мачты и рев, издаваемый тридцатью или сорока заморскими двигателями, поначалу приняли за какое-то божественное знамение. Знамением они не были, но знаком — да.

Дуан первым отдал приказ к абордажу «Кринцуллы» — головного корабля Гоцугана. Сам скрестил оружие с командующим ко’Логранном. И сам в конце концов заставил его сдаться.

Наконец по обоюдному согласию решили заканчивать бой. На флангах он, судя по отдаленному грохотанию пушек, все еще докипал, но это уже вряд ли могло что-то изменить.

Вторым на борт сдавшейся «Кринцуллы» ступил, по-пиратски спрыгнув с каната, король Тилмы. Последним с достоинством поднялся из шлюпки сагиб Азралах, которому Вударэс тут же сердито бросил: «Ты опоздал, дикарь!», на что получил спокойное басистое: «По крайней мере, я здесь, белолицый».

— Да что вам всем нужно от моего несчастного народа? — медленно выпрямляясь и стирая очередную струйку крови с разбитой губы, спросил ко’Логранн. — Зачем вообще вас принесло?

Он был чуть менее желтым, чем остальные гоцуганцы, которых Дуан сегодня увидел, и голос его звучал чуть чище. Клинком командующий владел так, что поединок с ним оказался почти удовольствием. Дуан даже хотел заговорить учтиво, как подобает говорить с достойным врагом, но сагиб Азралах опередил его. Белоснежные зубы с подточенными клыками оскалились в усмешке.

— Пусть ваш «несчастный народ» перестанет угонять в рабство честных дагирцев и воровать чужие самоцветы. Я этого не потерплю, грязные вы соба…

— Ты прогневал сразу трех королей, — дипломатично перебил тилманец, поигрывая плеткой. — При других обстоятельствах мы хорошенько растрясли бы тебя на золото, но сегодня мы сыты. И помимо уже озвученного этим дикарем у нас будет всего лишь одна ма-аленькая просьба. Исполните — мы снова забудем о вашем существовании. Не исполните, — улыбка стала только слаще, — в Тилме свои способы пользоваться рабами. Ты очень даже ничего для таких дел, если тебя подлечить.

Гоцу посмотрел в его холеное бледное лицо и, встретившись глазами, ощутимо вздрогнул. Ему также вряд ли мог понравиться раздраженный скрип зубов сагиба, отчетливо прозвучавший при последней произнесенной фразе.

— Так чего ты хочешь, чудовище Домкано? — кисло поинтересовался командующий работорговцев.

Дуан вышел чуть вперед и с расстановкой произнес:

— Хочу я. Верните мою сестру. Надеюсь, она здорова и невредима.

Темные глаза гоцу блеснули удивлением. Он недоверчиво оглядел всех троих, точно ожидая, что они засмеются и сообщат, что сыграли славную шутку.

— Королевская роза? Ваша юная принцесса? Так вы считаете, она здесь?

Потеряв терпение, Дуан схватил его за воротник и рывком дернул вверх.

— Да, мы знаем, что она у вас. Судно с цветными парусами привезло ее к вам, и вряд ли оно просто прогуливалось в здешних водах! Где маара Розинда?

На заросшем лице отразилось колебание. Но почти сразу, до того, как сагиб Дагиры и король Тилмы тоже приблизились, командующий пришел к верному решению и спешно закивал.

— Я понял тебя, понял. Отпусти. Я не предупрежден, но, где бы принцессу ни держали, мы найдем ее раньше, чем наступит рассвет, и вернем. Желаете получить ее вместе с тем гнусным судном?

— Можно и вместе с судном, — с некоторым удивлением отозвался Дуан, разжал пальцы и разрешил: — Забирай свое оружие. Мы возвращаемся. И будем ждать всю ночь.

— Если попытаетесь обдурить нас, помните: моя флотилия раскинулась далеко в этих водах. — Азралах положил свою большую смуглую руку Дуану на плечо и побарабанил по серебристому эполету пальцами. — А я гляжу и того дальше.

Тилманец при этих словах хмыкнул и кинул на него ехидный взгляд, после чего, коротко поклонившись командующему, с улыбкой пожелал:

— Доброй ночи, сладких сновидений.

Но от него даже эти слова звучали как нешуточная угроза.

Когда Дуан уже собирался с помощью каната перемахнуть на один из своих кораблей, гоцуганец неожиданно произнес ему в спину:

— Кстати… прошу простить моих людей за то, что они спутали тебя с этой вонючей морской псиной, с Капитаном Два Лица. Ни один из них ведь сроду не видел королей вживую. Вряд ли при других обстоятельствах…

— Не беда, это последнее, за что стоит извиняться. Со мной часто такое случается, — отозвался Дуан и тут же оттолкнулся от борта.

Оборачиваться он не решился. Его душил нервный смех, похожий на рвотные спазмы.

* * *

Палубу одного из фланговых альраилльских кораблей почти целиком устилали мертвецы, и, поднимаясь сюда вместе с верховным жрецом де Локаром, Дуан испытывал непередаваемо горький ужас. Ужас этот лишь усилило звучание молитв, которые пироланг начал начитывать, разбрызгивая всюду снежную воду из золоченого бурдюка.

Вода была с Силльских гор; лишь она могла очистить судно от шан’ и вознести благодарность богам и падшим людям за то, что именно этот славный корабль так и не дал врагу прорвать колонну. Не дал огромной ценой.

«Ланисс» взяли на абордаж последним отчаянным рывком, но так и не захватили, атака захлебнулась. И теперь, медленно вышагивая по доскам, вслушиваясь в каждый скрип и каждое посвистывание ветра в рваных парусах, король Альра’Иллы рассматривал одно тело за другим. Здесь были молодые моряки, взрослые мужчины, женщины и даже боевые собаки. Смешивались серо-синяя альраилльская форма и цветные гоцуганские лохмотья — желтый народ формы не признавал.

Разбрызгиваемая вода пахла каким-то цветком, и от этого запаха кружилась голова. Дуан оставил жреца позади и ускорил шаг. Он тщетно искал хотя бы одного живого, пока…

— Ино?

Кто-то торопливо сбежал с капитанского мостика навстречу. Когда вспыхнул свет фонаря, Дуан узнал этого кого-то и замер.

— Вот неожиданность.

Принц Арро опять был в крови и едва держался на ногах. Он даже не вытер меч, а великолепный меховой плащ висел клочьями. Во взгляде, отнюдь не таком спокойном, как обычно, читался нешуточный упрек.

— Ты отбыл из Ганнаса без меня. Ино, если бы звук тревоги не разбудил меня…

— Прости, — оборвал Дуан, понимая, что у него нет особых сил выслушивать подобное. — Это было слишком рискованное предприятие. Ты мой гость, я несу за тебя полную ответственность перед твоими родственниками, ты молод, и…

— Но она моя невеста, Ино.

Король Альра’Иллы утомленно улыбнулся и, едва нирец спустился с последней ступени, сжал его руку в своей.

— И что бы она делала, если бы ты погиб?

«И что делал бы я на этом проклятом тропе, со всей выкинутой мне в лицо правдой?»

— Я многому научился, у тебя в том числе. Поэтому я говорю открыто! — Фаарроддан о’Конооарр осклабился. — Ты поступил со мной как свинья, Ино ле Спада. Хотя, думаю, даже твой поросенок Плинг бы такого не сделал.

Монотонный голос жреца приближался, отчетливее слышались слова молитвы на Общем языке. Дуан, понимая, что скоро их прервут, тихо спросил:

— Откуда ты здесь?

— Занял место командующего, когда капитана Дарра убили, — отозвался принц. — Судами я управлять особенно не умею, но держать оборону могу. Если бы гоцуганцы не бросили несколько зажигательных бомб и дымовух, все кончилось бы чуть лучше. А так…

— Так ты командовал один? — восхищенно спросил Дуан. — Сожри меня Джервэ, я знал, что ты не промах! Я не зря сразу понял, что…

Но нирец покачал головой.

— Нет, Ино. Я не был один. Где мне с моей невнимательностью к мелочам?

С этими словами он вынул из-за пояса пистолет и выстрелил в воздух, явно подзывая кого-то. Звук хлопнул в тишине, тут же она обрушилась на уши с новой силой. Арро поднял голову, махнул рукой. Почти сразу с одной из мачт спустилась черная тень, и помимо своей воли в первое мгновение Дуан отшатнулся.

— Ты…

Кеварро, тоже не в лучшем виде, стоял теперь рядом с принцем. Белое и черное, так близко. В руке советник держал моток какого-то каната, который тут же бросил к ногам. Желтые глаза взглянули Дуану в лицо.

— Я не мог остаться в Ганнасе. Вдруг за тобой снова пришлось бы нырять? Рад увидеть тебя живым.

— И я тебя, — коротко отозвался Дуан, отчетливо понимая, что не врет. — А она… была вчера с тобой?

В висках застучало, когда рука советника быстрым привычным жестом отвела за ухо прядь.

— Да. Может быть, меня вернули к жизни ее слезы или поцелуй. Мой недуг отступил.

Ее слезы. Да, у Черного Боцмана были причины плакать. Дуан кивнул и жестом предложил обоим идти следом, сказав только:

— Мы победили. Розинда возвращается. За все это нужно выпить.

* * *

На трофейном гоцуганском бриге «Дарла а’о Дарус» — «Покоритель ночи» — стояла глухая тишина, не светился ни один мачтовый или палубный фонарь. Ветер не гулял в обвисших парусах, обломками чернели мачты. Казалось, все затаилось в напряженном, беспокойном ожидании.

Свет горел лишь в капитанской каюте — аккуратно убранной, еще недавно занимаемой не последним из желтолицых. Стены здесь были в заморском оружии и тилманских полотнах, широкую кровать покрывала шкура голубого ягуара, а каждая ножка резного стола изображала одного из скалящихся Темных богов.

— Почему ты выбрал для подобного празднества это место?

— Люблю пировать там, где побеждаю, разве не это подобает воину?

Дуан слышал свой голос со стороны, и интонация казалась насквозь фальшивой. Бодрости в ней было не больше, чем в песне стоящего на эшафоте. Но ему кивнули и задали второй, тоже ожидаемый, вопрос:

— А где принц о’Конооарр?

— Скоро будет здесь. Налей пока вина, выпьем вдвоем. Он не обидится.

Дуан улыбнулся уголками губ, встал и повернулся к Кеварро спиной. Очень медленно, слыша каждый стук своих каблуков, он прошагал к иллюминатору, в котором виднелось синее, глубокое, усыпанное звездами небо. За стуком он явственно уловил второй звук. Плеск. Журчание багрового сладковатого напитка, аккуратно наливаемого в тонконогие серебряные кубки.

Дуан расправил плечи и посмотрел на узенькую диадему Лувы, замершую под грядой легких облаков. Больше он не прислушивался, не хотел слышать ничего лишнего. Щелчка открываемого перстня, шуршания маленького мешочка, случайного звона флакончика или…

…Он ждал. И он точно знал, что если что-то произойдет, то это произойдет сейчас, слишком хороша возможность.

— Прекрасное вино.

Голос прозвучал тихо; Дуан обернулся и посмотрел на своего советника. Тот сидел недвижно, а два бокала стояли возле сложенных в замок рук, рядом темнела бутылка. Золотые глаза Кеварро были подняты, взгляд — встречен сразу, прямо и спокойно.

— Да… наверняка, — наконец отозвался король Альра’Иллы и пошел обратно к столу. — Оно из прошлого урожая. Нравятся тебе кубки?

— Что?

Советник, казалось, успел задуматься о чем-то: взор, все такой же прямой, застыл.

— Кубки, — повторил Дуан, опускаясь напротив.

Кеварро наклонил голову и посмотрел на украшенные гравированным рисунком сосуды. Сценки альраилльской жизни сменяли друг друга: рабочие дробили кристаллы соли, горожане прыгали через костер на отмели, корабли красовались друг перед другом в Большой Прилив. Пираты и воины, рыбаки и охотники, прекрасные баронессы. Все было вырезано так, что представлялось перед глазами в цвете, удавалось почувствовать и тепло, и ветер, и воду. По ножкам шла резьба — заклинания бога Пала на языке Общего Берега.

— Очень красивые.

— Это братские чаши, реликвия времен Общего Берега. — Дуан улыбнулся. — Слышал? У белого народа короли пьют из них с теми, с кем хотели бы в следующем перерождении, если Пресветлая его дозволит, быть единокровными братьями.

Кеварро смотрел на него, ничего не произнося.

— Дай мне кубок, — тихо попросил Дуан. — Брат.

Правую чашу пододвинули через стол. Беря ее, Дуан посмотрел на свою ладонь. Заморский перстень он повернул камнем внутрь и вот уже на протяжении двух или трех швэ мог видеть, как кроваво-красный сильбурр становится все темнее и мутнее, немо предупреждая: «Яд, хозяин. Предатель поблизости».

Дуан поднял кубок за ножку; Кеварро повторил его жест. Они смотрели друг другу в глаза, и Дуан все еще ждал. Ждал, даже медленно произнося:

— Что ж. Сейчас убедимся, что вино хорошее. За тебя, мой бесценный советник.

Чаши стукнулись друг о друга, и Дуан стал подносить свою к губам. Перстень уже в панике обжигал кожу пальца, силясь остановить своего владельца. Тщетно: в тот миг Дуан испытывал странную, пугавшую его самого, безнадежную раздвоенность. Одна часть напоминала, что на поясе пистолет и что с такого расстояния легко стрелять в лоб. Другая сама тянулась к отраве, убежденная, что если Черный Боцман права, существовать дальше, храня память о таком предательстве, не имеет особого смысла. Первая половина сердца, видимо, принадлежала пирату, вторая — королю. Но ни одна не успела восторжествовать.

— За тебя, Ино, мой король.

Кеварро улыбнулся и быстро, будто провел в пустынях не одну сэлту без воды, опрокинул в себя кубок. В то же мгновение сильбурр на пальце у Дуана резко остыл и вернул свой спокойный красный цвет. И король Альра’Иллы понял все, как если бы Дио’Дио доступно написала объяснение на табличке и показала.

Перстень остыл, потому что опасность исчезла. Вино в его братской чаше было чистым.

— Почему же ты не пьешь? — тихо спросил Кеварро. — Плохое?

Он продолжал улыбаться, а его кожа уже чуть побледнела. Дуан, вскочив с места, рванулся к нему.

Не будь стол прибит прямо к дощатому полу, он бы перевернулся. Кеварро безропотно позволил схватить себя за ворот и рывком поднять, даже не пошевелился. Пустая братская чаша опрокинулась от неосторожного движения. Там, в серебре, не осталось ни капли.

— Та’аш!

Пальцы, сжимавшие темную, шитую золотом ткань, предательски тряслись. Их сводило от неожиданного холода, пробравшегося с моря. У Дуана потемнело перед глазами, и это действительно мог бы быть яд, но не был. Проклятье, не был, проклятье, да, может, лучше бы был.

— Почему?!

Это все, что Дуан произнес. Точнее, Рыжая ударом под дых вбила из него слово, которое уже срывалось с губ Дарины, всего только вчера, и причиной которому был тот же человек.

— Он приказал мне сделать это сегодня, Ино, — прошелестело рядом. — Это… всегда были его решения. Но я не смог, хотя клялся, не мог, хотя Моуд накажет меня. Мне проще поступить так.

Сопоставить все произносимые с паузами слова, увязать в цепь было почти невозможно, но одно стало Дуану ясно. Кеварро, поначалу сам державшийся на ногах, терял опору, как терял и способность дышать. Рукой советник попытался схватиться за стол, наткнулся на чашу; она откатилась дальше, а пальцы соскользнули. Кеварро падал. Дуан опустился вместе с ним на пол, плавно и осторожно, как только мог.

— Мой друг…

Желтые глаза тускнели; Дуан знал, что в конце они почернеют, как уголь, и потеряют блеск, он видел подобное. Дыхание становилось совсем тихим и хриплым, точно что-то, попавшее в горло и вставшее поперек, мешало. Это что-то разрасталось и в худой груди.

— Давно, еще в войну, когда я был ребенком, он вытащил меня из-под копыт лошади альраилльского солдата, спас мою жизнь. Как обычно у знатных людей, мы скрепили это ритуалом Моуд, смешали кровь в чашах весов. Я должен был отплатить, но он очень долго ничего не требовал, так долго, что я успел забыть. Лишь потом, когда попал ко двору Талла, я…

— Кто он? — Дуан наклонился ближе, с ужасом ощущая, как удивительно быстро остывает в его руках черное тело. — Кто?

Ответ был ему почти известен. И нуц произнес имя, а потом, совсем глухо, добавил:

— Прошу, поверь одной важной вещи. Твой отец умер сам, раньше… — Кеварро поднял руку и неосознанным движением оттянул воротник. — Чем я нашел бы в себе мужество…

— Я знаю. — Дуан провел по его волосам, убирая с глаз, еще горящих, но замутненных подступившими слезами боли. — Знаю, верю. Скажи мне, есть от твоей отравы…

Он догадывался, что яды, приготовленные для королей, не имеют антидотов. И все равно спрашивал, ловя себя на том, что в очередной раз пытается встряхнуть советника за плечи, возможно, делая ему больно. Кеварро покачал головой на оборванный вопрос и вдруг опять улыбнулся.

— Я рад. И знаешь, я уже подарил ей тот твой… трофей…

Больше, кажется, он говорить не смог; веки опустились. В мгновение, когда Дуан притянул нуц ближе, зачем-то пытаясь удержать еще не до конца исчезнувшее тепло, слетела с петель высаженная дверь.

— Не смей пить с ним!

В капитанскую каюту ворвалась Дарина, за которой, как на аркане, тащился принц Арро. Видимо, он пытался удержать ее за плечо, в прямом смысле поняв просьбу «не отлипать от прекрасной дамы, пока мы с советником не поговорим». Черный Боцман высвободилась и мгновенно пересекла комнату с новым криком:

— Я же так и знала, дурья башка, знала, что ты вли…

Она осеклась, уставившись вниз.

— Что происходит?

— Ничего страшного… мое прекрасное наваждение. Здравствуй.

Это произнес Кеварро, вновь приоткрывая глаза и пробуя податься к Дарине поближе. По напряженным мышцам пробежала судорога, которую Дуан, казалось, ощутил сам. На губах выступила иена.

— Не двигайся, — хрипло попросил или велел он.

Дарине вряд ли нужно было что-либо объяснять, она догадалась мгновенно. Наклонилась, схватила холодную руку в свою. Она не плакала, только тоже дрожала; Дуан смотрел на ее лицо, не отстраняясь, судорожно сжимая кисть у советника на предплечье. Оно становилось все холоднее и тверже; черный народ костенел, едва сомкнув в последний раз глаза, и тело обращалось в подобие деревяшки. Дурнота, сжавшая нутро, накатывала вновь и вновь то горячими, то ледяными волнами. Она по-прежнему напоминала действие яда, худшего из ядов. Дуан глухо зарычал сквозь зубы.

— Носи жемчужину, пожалуйста, — прошептал нуц.

— Жемчужина!

Дарина неожиданно дернулась, выпустила советника и полезла в карман длинной рубашки, в которую вечно рядил ее Железный. Она зашарила там быстрыми, нервными движениями и наконец извлекла внутреннюю раковину шан’аацца, блеснувшую черно-лиловыми створками. Вместо того чтобы открыть, Черный Боцман сжала подарок, раскрошив в порошок, оставила в пальцах только маленький шарик из темного перламутра — гладкий и слегка светящийся в полумраке.

— Если только ты любишь меня хоть немного… если не любишь, если хотя бы вожделеешь, если проклянешь, когда узнаешь ближе, мне плевать…

Дуан наблюдал за вспышкой ее внезапного помешательства отрешенно, так же — слушал нелепое бормотание. Странное ощущение: будто самого его заперли в банку для бабочек и дают посмотреть на происходящее вокруг, но на это происходящее реагировать совсем не нужно. Спустя мгновение Дарина поднесла жемчужину к сжатым губам советника.

— Парьяла милосердная… Джервэ великая… и ты, ветреная Моуд…

Жемчужина почернела разом, будто кинутая в костер. Она обратилась в тот уголек, каким должны были стать глаза нуц в момент смерти, а потом — в струйку дыма и ускользнула вверх, под потолок. Кеварро вздрогнул. Сделал глубокий, медленный и, кажется, не затрудненный вдох. Дрогнули веки. Наконец глаза распахнулись. В них снова загоралось золото.

Дарина радостно вскрикнула и потянула советника к себе. Дуан не решился ей мешать, разжал руки и отстранился, потом встал, накрепко впившись в стол, иначе ноги держали неважно. Теперь он вспомнил предание, будто жемчужина из нутра проклятой морской твари побеждает любой яд и любой недуг. Всего один раз, отдав за чужую жизнь свою красоту.

Принц Арро так и стоял все это время рядом — с выражением почти полного спокойствия на тонком лице. Впрочем, возможно, лицо было другим, пока Дуан на него не смотрел. Но сейчас нирец даже слегка улыбнулся и тут же извинился:

— Маару Дарину трудно оказалось остановить.

— Дарину? — тихо переспросил Кеварро. Кажется, он постепенно приходил в себя.

— Дуан. — Черный Боцман подняла глаза. — Ты не мог бы нас ненадолго…

— Дуан? — на этот раз переспросил Арро, и его брови приподнялись.

Капитан «Ласарры» ощутил себя так, как не ощущал, когда его загоняла в угол пара дюжин вооруженных солдат. Но даже это не сбило его с основной, ширившейся и разраставшейся мысли, которую тоже необходимо было воплотить, пользуясь моментом. Воплотить, чтобы уже окончательно раздать все долги. Дуан улыбнулся, слегка развел руками и пообещал:

— Вы все получите объяснения, а также возможность друг другу их дать. Но пока мне нужна ваша помощь, раз уж все вы так удачно подвернулись под руку. Никто не возражает?

Глаза Дарины блеснули любопытством.

— Что ты еще удумал, королевская задница?

Дуан задумчиво поднял со стола чашу и, вертя в пальцах, подмигнул.

— Помнишь, как в одном турском порту на нас устроили облаву и оцепили город? Я тогда удирал в повозке с трупами. Так вот, я хотел бы провернуть примерно то же самое.

Черный Боцман улыбнулась. Возможно, она что-то поняла, а возможно, просто не могла не улыбаться. Дуан подал Кеварро руку и помог встать; поддерживая его за плечи, чуть наклонился и спросил:

— На какой знак вы с ним условились? Подавай.

Советник кивнул. Уже через пару швэ над палубой «Покорителя ночи» зажегся фонарь.

9 ДОМ, РАЗДЕЛИВШИЙСЯ САМ В СЕБЕ

Дарина отступила в ту часть каюты, где тени были особенно густыми, и затаилась. Принц Арро задернул полог высокой роскошной кровати, забравшись на нее прямо в сапогах. Кеварро поставил братские чаши на прежнее место, друг против друга.

Дуан, скрутивший с пальца перстень с сильбурром, сидел, уронив голову на стол. Он почти не дышал, готовясь не дышать вообще, и ощущал, как замедляется от этого ток крови. Раз. Два. Три. Пульс уже почти не прощупывался. Четыре. Пять. Фокус, освоенный когда-то благодаря пиролангу Тери, не раз спасал жизнь, а сегодня должен был помочь и кое в чем еще. Шесть. Семь. Восемь. Я — мертвец, убедитесь в этом. А потом я отомщу.

Дуан не шевелился; вокруг было совсем-совсем тихо. Девять. Наконец в тишине зазвучали осторожные шаги. Десять. Открылась дверь и раздался знакомый вкрадчивый голос;

— Ты здесь? Все в порядке?

Судя по тихому скрипу досок, нуц шагнул навстречу.

— Да, маар ле Вьор…

То, что наедине Кеварро общается с равным по статусу столь униженно, резануло Дуана. Мразь ничем не заслужила подобного почтения, не белым же лицом? Но Дуан не поменял положения и быстро прогнал мысль прочь, чтобы она не сказалась на пульсе. Скрип прозвучал ближе.

— Мертв?

— Мертв. Даже не понял, что происходит.

Довольное хмыканье. Пальцы ле Вьора пробарабанили по столу совсем рядом с головой Дуана; в следующее мгновение бесцеремонно схватили и намотали волосы, потянули вверх. Все мышцы короля Альра’Иллы остались именно в том состоянии, в каком бывают у свежего, еще не остывшего и не окоченевшего мертвеца. Лицом он тоже не выдал боли, а когда чужие пальцы разжались, с безвольным стуком ударился о столешницу, изменив угол падения на ничтожную пару градусов, чтобы только спасти нос.

— Славно. — Советник опять постучал по столу. — Хм… братские чаши? О боги, знал бы он, с кем желает побрататься.

Кеварро промолчал. Ле Вьор усмехнулся и поставил что-то прямо перед Дуаном.

— Никто не удивится, что, бахвалясь победой, мальчишка выпил вина, найденного прямо здесь. Желтые часто оставляют случайным ворам и захватчикам яд. Усыпить ближнего, даже когда уже уснул сам, утащить за собой… скотский народец. Ладно. Убери альраилльскую бутыль с глаз долой, Кеварро, а лучше разбей. Пусть даже думают, что бедный король метался в агонии. Так грустнее.

Прозвучали шаги и звон стекла. Альраилльское вино последнего сбора потекло Дуану под ноги. Слух и чутье обострились уже настолько, что он это уловил.

— Славно.

— Мой долг выплачен?

Советник не ответил. Заскрипел стул: ле Вьор, видимо, сел возле Дуана.

— Удивительно решают все Моуд и Вистас, верно? — наконец раздался глухой голос. — Еще вчера я думал, что так и проведу остаток дней как псина этого самонадеянного дурака, которого некем заменить. А теперь мы все же заменим его нежной юной королевой! Благословите боги девочку, пусть проживет подольше, а лучше — умрет, рожая ублюдка.

— Да… — эхом откликнулся Кеварро. — Это было бы хорошо.

— Я воспитаю его под себя, — прошептал ле Вьор. — Не дам никаким пиратам и их помету тереться рядом, как с Таллом, да хранит нас его сиятельный взор. Старый Овег… он, может, и был Ученым, может, и стал мне дороже отца, и любил я его, как никого ни до, ни после… но он ошибся. Ошибся, воспитывая сына. Эйраты… подумай, Кеварро! Забавно, Овег ведь подружил сына с тварями, которые потом бросили его и приблизили его сон! Как так, а?.. Нет. Не отвечай. Просто сегодня… странная ночь. Да?.. И у нас много, много времени. Послушай…

* * *

Его величество падает на колени там же, где сошел с коня, ведь трупы уже вынесены и разложены в ряд на мостовой. С самого края — тело высокого рыжего мужчины; живот и горло его вспороты, а лицо обожжено, видимо, били с разных сторон, несколько человек, а потом просто бросили. Красивая женщина рядом получила лишь один удар штыком, ведь Катберт ле Вьор защищал супругу до конца, когда взбешенные солдаты штурмовали посольство. Защищал, закрывал… один удар, один, но и одного точного довольно. Ле Вьоры мертвы. Лучшие друзья — мертвы. Его величество, король Овег ле Спада, поднимает взгляд на щерящееся, ухмыляющееся здание — скорее горелый остов. А вот небольшая пристройка почти не осыпалась, хотя тоже дымится.

— Там… смотрели? — Слова хриплые, задушенные, чужие. — Живых… нет?

Солдаты качают головами.

— Туда не добрался никто… там не живут… она хозяйственная. Неважно уже, пусть горит, все равно ведь…

Все равно война. Все равно разрыв. Все равно — успеть бы уехать, прежде чем их — белых людей — перестреляют на улице, так же, как вырезали миссию. Даже сейчас этому мешает только огромный альраилльский отряд, загородивший пространство близ уничтоженного посольства. По ту сторону отряда — местные, черные дикари. И они уже знают, что белые перестали быть гостями Его Чернейшества. Скоро белые станут просто добычей, а их дети — жертвой Варац.

Овег Ученый резко поднимается и идет по пеплу и обломкам, по камням и балкам. Жестом останавливает ринувшуюся следом пару солдат. Они правильно боятся: король не обнажил меча, не вынул пистолета, а где угодно может прятаться очередная тварь. Но остается только подчиниться. Король Альра’Иллы исчезает в проеме маленькой пристройки.

Через пару швэ он возвращается оттуда. Не один.

— С ним — я. И хотя позже я узнал об этом даже не от него, а от одного из старых начальников стражи, я вижу все это. Вижу — и помню. Снится, Вудэн не дает мне забывать.

«Снится…» Стискивая зубы, Дуан остался недвижным. Он вдруг подумал, поймет ли Габо ле Вьор хоть что-то, если узнает, что не один сражается с собственными кошмарами, не один окольцован собственной памятью? Поймет ли юного принца?..

Но «юный принц» слишком давно вырос, чтобы ответить «да». А еще «юного принца» только что убили, отравили, и человек, горячо обрушивающий на Кеварро исповедь-отповедь, уверен, что сделал это почти своими руками, а может, и сделал бы при иных обстоятельствах.

…И мертвец слушал, мертвец запоминал, мертвец даже немного жалел того, кому недолго осталось быть живым. Но мертвецы ведь не знают пощады, не правда ли? Мертвецы всегда мстят. Или…

Воспоминания о первых Кругах стерты: боги, видимо, милосердны. Остался, конечно, где-то глубоко комок, слепленный из огня, пороха и крови, из гортанных криков на чужом языке и женского вопля на родном: «Беги!». Комок вспыхивает то блеском штыков, то желтыми глазами, то пронзительно голубым, ясным и злым небом, но чаще — неуютно, блекло ворочается на дне рассудка. Габо ле Вьор предпочитает не прикасаться к этому комку, так же, как не трогает ядовитых морских змей, когда играет с друзьями у моря. Куда нужнее другое воспоминание, свежее, теплее, — оно свято. То, где король Овег несет его на руках из развалин, и, сажая на лошадь, крепко прижимает к себе, шепчет: «Не умирай. Не умирай хотя бы ты». И даже в полузабытье, даже не до конца осмысливая исступленную мольбу, Габо ле Вьор обещает, что будет цепляться за жизнь, а еще — что узнает, выучит и отыщет все, чтобы отомстить. Обещает себе и коренастому человеку с густыми длинными волосами, человеку, пахнущему слезами, морем и порохом. Своему королю. Своему единственному на всю жизнь настоящему королю, любящему не бойни, а книги…

Все это заставляет яростно набрасываться на военную науку, осваивать стрельбу и фехтование. А еще — презрительно кривиться, когда Талл, почти-брат, болтает что-нибудь наивное и высокопарное, отказывается застрелить лису или сбежать на казнь пленных. Юный Талл ведь, пусть и ровесник Габо, видит мир иначе: по-детски добрым и устроенным. Отец — их общий отец — по какой-то глупости не берет его в бой, впрочем, не берет и вынесенного из пекла Габо, хотя тот постоянно просится, а пару раз увязывается. Кончится все плохо: когда Овега не станет, еще несколько войн будет проиграно. Но последнюю Габо выиграет. Выиграет во имя двух своих правителей, покойного и живого, отца и брата.

Теперь войн нет, теперь мертвы оба короля. Пришел третий, и имя ему — не Милосердный, а Разрушитель, даже не Гнилая Роза, а поистине Королевский Сорняк. Насмешливый, наглый, преступно веселый, не знающий ни суровости, ни осторожности. Очень похожий на…

Впрочем, имя не нужно называть. Оно известно.

Дуана удивило, что об отце и деде говорилось так — горячо, живо, слишком откровенно даже для одержанной победы. Он не сомневался: обычно спокойное лицо ле Вьора сейчас исказилось, глаза сверкают не хуже, чем у нуц. Старые раны, старые вопросы, старые оправдания за новое прегрешение — убийство перворожденного монарха. Почтительно, с тяжелым и даже грустным вздохом советник наконец прошептал:

— Каким Талл был, когда распробовал вкус войны. И каким стал, когда маленький выродок пропал. Как он размякал на глазах, просто как хлеб в луже… ты помнишь, Кеварро?

— Я… помню.

— Все мерзкие всходы, оставшиеся от Эйрата, показали себя. Глупо я сделал, когда лауронцы хотели выслать его ко мне в кандалах. Я должен был согласиться, отомстить по-настоящему, той седой мрази мало было отрубить руки, и… — Советник осекся. — Впрочем, это ни о чем не говорит тебе, чернолицый, я понимаю. Но ты ведь знаешь: решив свои проблемы, люди становятся болтливыми, а у нас ночь впереди. — Пальцы фамильярно похлопали Дуана по макушке. — Мальчишка… да, в нем вылезло все, что Талл задавил в себе. Все эти выдумки, это книжное геройство, эти высокопарные мечты о братании с такими, как…

— Такими, как я…

Дуан почти ощущал на расстоянии злость Кеварро и с трудом сдерживал свою собственную, неумолимо крепнущую. Нуц, видимо, подойдя поближе, тихо спросил:

— Так что же, мой долг выплачен? Одна смерть в обмен на одну жизнь. Одна…

— Будет выплачен. — Заскрипел стул, советник поднялся. — Когда ты еще кое-что сделаешь. — Дуан услышал лязг и одновременно взлетевший торжеством голос: — Когда ты, чернолицая дрянь, умрешь от руки случайного гоцуганского убийцы на вражеском…

Что-то отчетливо звякнуло, и тут же раздался тяжелый стук падения. Дуану показалось, что он вскинул голову и вскочил одним рывком, но на самом деле, наверное, двумя. Сначала он увидел распростертое тело ле Вьора, застывшего над ним Кеварро и отлетевший в сторону кинжал. Потом — круглый металлический поднос для фруктов, валявшийся возле ног нуц. И наконец — принца о’Конооарра, который, держась за полог кровати, так и замер с занесенной рукой.

— Это я. Прости, Ино. Я опасался, что ты сейчас сорвешься и все провалишь.

Арро говорил с невозмутимым спокойствием: явно считал свой поступок необходимым и своевременным, а также отвечающим королевскому достоинству. Может, принц даже был прав: Дуану и впрямь становилось все труднее слушать и прикидываться мертвым. Нирец свесил с перины длинные ноги, встал и неторопливо приблизился. Поднял поднос, обтер платком, вернул на прикроватную тумбочку и подошел к столу повторно. Все проделывалось в сосредоточенном молчании. На миг Дуан даже позволил себе заподозрить, а не издеваются ли над ним?

— Ты… очень странный.

— Что ты имеешь в виду? — Арро деловито отряхнул левый сапог.

— Неважно.

Из тени вышла Дарина. Она приблизилась, взялась за ладонь Кеварро, но не сказала ничего вслух. Глаза ее, полные непонимания, едва скользнули по ле Вьору, а теперь устремились на Дуана. Сбитая с толку, она не понимала, сочувствовать, ругаться или…

— Тихо. Все хорошо. Да, хорошо.

Черный Боцман кивнула, но вряд ли поверила. Просто протянула свою вторую руку, и Дуан крепко за нее взялся.

— Все кончено.

Он сам еще не пришел в себя. Казалось, его окатили гнилой водой и оставили обтекать — злого, недоумевающего и, пожалуй, даже испуганного. Испуганного и смущенного каким-то тайным дном, которое было в услышанных словах, дном непонятным и невидимым. Дурнота, пропавшая, когда Кеварро вернулся к жизни, пришла и навалилась еще настойчивее.

— Эй. Ты точно в порядке? — позвала Дарина.

Дуан попытался заглушить досаду и непонимание чем-то более насущным — действиями. Поднял обмякшее тело ле Вьора, усадил на стул. Ступени плана послушно выстраивались в уме.

— Кеварро. — Дуан посмотрел на нуц поверх свесившейся набок длинноволосой головы. — Он еще жив. Перетряси стол, тут должны быть отравленные перстни или любая похожая дрянь, у гоцу она всегда есть. Никто ведь… — Усмешка тронула его губы. — Не удивится, что, бахвалясь победой, великий полководец выпил гоцуганского вина на трофейном судне? Желтые часто оставляют случайным ворам и захватчикам яд. Дарина, принеси воды. Кровь на всякий случай лучше смыть, тогда сойдет за боевую рану. Арро… иди смотри в трубу. Мало ли что могут учудить наши дозорные. Светает.

Принц и Черный Боцман вышли. Кеварро отошел к ящикам письменного стола и стал рыться в них. Дуан стоял возле почти не дышавшего советника и все еще пытался осознать свои чувства, огромный спутанный клубок, из которого не торчало ни одной нитки, чтобы дернуть и размотать.

— Я нашел.

Кеварро приблизился с какой-то склянкой. Дуан услышал его смутно и не отозвался, тогда черная рука робко коснулась плеча. Она снова была теплой. Живой. Капитан «Ласарры» улыбнулся.

— Знаешь… у меня нет слов для тебя, мой друг. Только совсем немного.

Советник ждал, и Дуан твердо произнес:

— Ты свободен от всего, кроме меня… — Он тихо хмыкнул. — И твоего наваждения. Не будешь любить Дарину, как ей нравится, — я тебя повешу. Ясно? А теперь выйди тоже. Ненадолго.

Кеварро явственно поколебался, но подчинился. Не задал вопросов. Просто понял, что сегодня все, не только он, платят свои долги и слышат свою правду. Моуд ведь не видит добра и зла.

Моуд видит только весы.

* * *

Дуан остался с ле Вьором один, подошел к нему и прислушался. Подняв пистолет, приставил к открытому высокому лбу.

— Ты очнулся. Я знаю.

Советник по Безопасности молча открыл глаза. Зрачки его сузились.

— Ты ненавидишь меня. Это я тоже знаю.

На губах появилась странная улыбка.

— Вы нелогичны, юный принц. Разве, ненавидя вас, могу я так печься о вашей стране?

— Добрая память держит, — отозвался Дуан. — Долго, крепко держит ненависть в узде, не дает вылиться из сердца. Но когда выливается, ее не победить. Либо тонешь, либо плывешь против течения. И ты — тонешь.

— Пожалуй… — Советник будто пробовал услышанное на вкус, даже облизнул губы, прежде чем снова вскинуть острый взгляд и осклабиться. — Тогда да. Ненавижу. Я тебя просто ненавижу, маленькое двуличное отродье. В тебе не было ни почтения к отцу, ни верности родине. А теперь нет и чести, только море, ветер и упрямство. Ты уничтожишь свой дом, Ино. Уже уничтожаешь. Ты…

— Мой дом будет стоять, — тихо возразил Дуан. — Оба моих дома. Скажи… — Он почти знал ответ, но также знал, что должен, обязан спросить: — Ты хочешь увидеть, как они выстоят? Хочешь продолжить строить первый, как строил с моим дедом и отцом? Его фундамент — на твоих плечах в том числе. Я это помню. Ценю. И никогда не забуду, как бы ни пытался.

Он отодвинул холодное дуло пистолета от сухого лба советника. Совсем чуть-чуть, но зная: тот прочтет знак, немое продолжение вопроса, небольшой залог доверия — возможного, еще возможного. И Габо ле Вьор все прочел. Верно и честно.

— Я хочу, чтобы ты умер, — отчетливо произнесли тонкие губы. — И я уже догадываюсь, что у тебя за второй дом, что за человек вырастил из тебя свое подобие, что за…

— Достаточно. — Стиснув зубы, Дуан вновь повел пистолетом, приблизил его вплотную к желтоватой коже. — Я тебя понял.

— Я догадываюсь, — ровно продолжил советник, будто не слыша. — И обещаю: когда я найду твой второй дом, Ино, я сожгу его дотла, я…

Дуан наотмашь ударил рукоятью пистолета по запрокинутому лицу, еще прежде чем ле Вьор дернулся в порыве вскочить. Советник опять обмяк на стуле, струйка крови побежала из носа. Дуан, обессиленный, опустошенный и освобожденный, зажмурил глаза, а потом все же открыл их, веля себе вглядеться. Вглядеться в последний раз.

Он искал рыжего мальчика, которым дорожил дед, — последний отголосок мертвой дружбы. Искал союзника, плечом к плечу с которым отчаявшийся отец взял оружие и собрал войско. Искал молодого полководца, снесшего с границ жертвенники чернолицых и подарившего Альра’Илле покой. Но он их не видел. Видел предателя, отрубившего руки старому другу. Видел отступника, желавшего сделать Розинду своей куклой. Видел изменника, презиравшего ослабшего короля и готовившего ему смерть. И в конце концов — видел своего убийцу. Да, теперь он решил точно: мертвецы не знают жалости. Не могут знать. И мстят, всегда мстят.

— Дарина, Кеварро! — зычно крикнул Дуан, и тут же распахнулась дверь.

Через пару швэ советнику по Безопасности плеснули в лицо водой. Он вновь очнулся, но только для того, чтобы ему силой открыли рот и влили туда гоцуганского кислого вина — под хрипы, кашель, полузадушенные проклятья, пресекая все рвотные спазмы. Дуан лил прямо из бутылки, братские чаши убрали. Все это время капитан «Ласарры» смотрел в широко распахнутые карие глаза яркими синими глазами короля Талла Воителя, короля Овега Ученого и всех королей древней династии, любимых и ненавидимых этим человеком. И нескончаемо остро Дуан ощущал ледяное присутствие бога Вудэна за своей спиной, но впервые бог кошмаров не был врагом, а забирал врага.

Советник не пытался просить пощады, а сопротивлялся меньше, чем средний альраилльский висельник. Тело обмякло через швэ; Вудэн задул свечу жизни. И Дуан понял, что наконец его дела закончены, как закончено многое другое — в его истории, в истории королевства, в истории этой короткой военной экспедиции. Теперь можно было отдохнуть остаток ночи. Дождаться, пока привезут малышку Ро. И…

— Ино!

Принц Арро появился на пороге, кинул взгляд на труп и закончил:

— Какое-то судно пытается пройти мимо нас в нескольких пэлирах. И… определенно, оно — рогатое. У него ростралань.

Выскочив на палубу и забрав у нирца трубу, Дуан удостоверился в его правоте. Маленькая бригантина, обходившая безмятежно спавшую объединенную флотилию, действительно принадлежала Мелкому Капитану.

10 ЛАНЬ БЕЖИТ ПО ВОЛНАМ

В первое мгновение Дуан оцепенел от такой дерзости. Украсть Розинду у него из-под носа, запудрить капитуляцией мозги командирам эскадры и — наверняка! — уже вести на место недавнего боя подкрепление. Подобное было бы вполне в духе поганых гоцуганцев, вот только…

— Не получится.

Это произнес принц Арро, на лице которого застыло странное, нехарактерное для него взволнованное выражение. Дуан не мог не согласиться.

С Дариной они без труда запустили двигатель «Дарла а’о Даруса», мало отличавшийся от ласаррского, и отправились в погоню. Ветер, поднявшийся с первыми проблесками в небе, на этот раз дул им в паруса. Моуд с Вистасом, кажется, благоволили и с увлечением смотрели на происходящее, возможно — бились об заклад.

Дарина предложила пару раз выстрелить, чтобы привлечь внимание часовых и вспугнуть Мелкого, но Дуан отказался. Он боялся хоть немного зацепить удиравшее судно и понятия не имел, в какой именно части и в каком состоянии находится Розинда. Одна мысль, что ее опять увозят против воли, возможно, хорошенько запугав или уже изнасиловав, тревожила и заставляла то и дело повторять, обращаясь неизвестно к кому: «Ну же, быстрее!»

Бригантина действительно удирала: неслась так, что, казалось, перепрыгивала с волны на волну, как настоящая лесная лань. Преследователей должны были уже заметить, но почему-то по ним не стреляли; корабль просто прибавлял скорости, еще и еще, будто она была неистощима. Механическая машина большого, степенного «Дарла а’о Даруса» с трудом справлялась с таким темпом.

Флотилия Морского Края незаметно осталась очень далеко: когда Дуан глянул назад, альраилльские и трофейные корабли казались точками, не крупнее задремавших на воде чаек.

— Это может быть ловушка, Ино, — тихо произнес Кеварро. — Маневр. Увести тебя и…

Дуан кивнул, но даже не разжал стиснутых зубов. Он думал и наконец решился.

— Иди вниз. Скажи Дарине, чтобы выжимала из дрянной посудины все, что может. Подойдем поближе, и я к ним поднимусь.

— А ты… представляешь, сколько там пиратов при лучшем раскладе?

— При лучшем? — Дуан повернулся к нему и лукаво прищурил глаза. — Пара дюжин. Но нам никогда не везло с лучшими раскладами, не замечал? Поднимите с Арро оставшиеся паруса, лишним не будет. Только последи, чтобы он не сломал себе шею, мне его еще женить.

Советник нервно усмехнулся и оставил Дуана на мостике одного. Король Альра’Иллы снова посмотрел вперед. Бригантина мчалась так, будто от этого зависела жизнь каждого на его борту, впрочем, теперь это было бы для команды вполне справедливым опасением. Она сама выбрала такой путь — обманывать до конца, вместо того чтобы сдаться. Путь более чем знакомый… Мысль уколола Дуана, заставив крепче впиться пальцами в рукояти штурвала.

Ветер усилился, окреп. И то ли у преследуемого суденышка заканчивались силы, то ли Дарина наконец запустила гоцуганскую махину на всю мощь, но «лань» стала приближаться. Расстояние сократилось до четырех пэлир, потом до трех, потом — до двух. Когда две превратились в одну и эта одна стала таять на глазах, на мостик вернулся Кеварро. Принц Арро следовал за ним.

— Поздравляю вас, друзья. — Дуан слабо усмехнулся. — Они почти в наших руках.

— Или мы в их, если они подпустили нас намеренно, — тихо напомнил советник.

— Будь так, они бы уже стреляли. Но речь не о том. Пора заканчивать.

Говоря это, Дуан в упор глянул на Кеварро и велел:

— Останешься у штурвала.

Нуц коснулся деревянной рукояти и покачал головой.

— Я вряд ли смогу уклониться, если они…

Дуан успокаивающе хлопнул его по плечу и напомнил:

— Этого не требуется. Если забыл, у нас на борту труп, от которого надо избавиться. Если вас потопят, то и к лучшему, удирайте в шлюпке. Ну а мы с тобой… — Теперь он глядел на нирца, одновременно проверяя готовность своих пистолетов. — Устроим им официальный визит двух титулованных особ. Жаль, я не одолжил у старого приятеля Тери его плечевой огнеплев.

Принц Арро не стал ничего спрашивать ни про Тери, ни про огнеплев. Сосредоточенно и внимательно он разглядывал палубу приближавшейся бригантины в подзорную трубу.

— Там так… пусто, — отметил он. — Тебе не кажется это странным?

Дуан чуть приподнял брови, проникновенно взглянул на юношу исподлобья и уточнил:

— Боишься? Можешь остаться.

Арро ровно уточнил:

— Ты будто забыл, кто я и как метаю подносы?

— Так-то лучше. — Дуан одобрительно хмыкнул и первым направился с мостика прочь. Тан его была напряжена, в груди гулко стучало. Он предчувствовал что-то… и это что-то его тревожило.

«Будет глупо, если после всех событий этой ночи я умру застреленным в спину или вздернутым на рее каким-то желтомордым», — мелькнула мысль. С другой стороны… умереть, сражаясь вдвоем против двадцати-тридцати пиратов и прихватив десяток с собой, не было такой уж глупостью. Железный наверняка бы оценил размах по достоинству. И шанс вряд ли стоило упускать.

* * *

Бригантина легла в дрейф. Ни звука больше не доносилось из ее нутра: машина не работала, а ростралань, казалось, ниже опустила голову. Дуан не мог всего этого не заметить, и это не могло его не насторожить. Подозрение Кеварро о ловушке постепенно обретало почву, но поздно.

«Дарла а’о Дарус» замер с пойманной беглянкой почти вплотную. Выстрел с канонирской палубы с такого расстояния был бы смертельным для обоих кораблей сразу; скорее всего, команда «рогатой» это понимала. Вряд ли они собирались палить, но тогда… что же могли выкинуть? Дуан и принц о’Конооарр выпустили и бросили назад канаты, отрезая возможность быстрого отступления. Вынули оружие, прошли вперед и хорошенько осмотрелись. По-прежнему безмолвие. По-прежнему — пустота.

Они находились на палубе — аккуратной, какой-то… не гоцуганской. Под ногами не темнело разводов грязи, в воздухе не витало запахов помоев, нечистот и скота. Зато вдоль борта стояло несколько бочонков с водой и фруктами; в отдалении с другой стороны виднелись широкий жилой отсек и шканцы. Под навесом поблизости кучковались ящики: либо с порохом, либо с дополнительным топливом. Глухо скрипели мачты, свисали всюду травленные снасти. Шлепали в воздухе цветные паруса, большую часть которых тоже либо спустили, либо вовсе и не поднимали. Корабль выглядел так, будто его только что бросили, но Дуан очень в этом сомневался.

— Эй вы! — крикнул он.

Тишина была ему ответом. Свистнул ветер.

— Я, — он оглядел себя с ног до головы, немного подумал, но так и не выбрал, кем назваться, — представляю объединенную альраилльскую и тилманскую эскадру. Мы требуем вернуть принцессу Розинду ле Спада, после этого… — Он сделал паузу. — Король Альра’Иллы гарантирует вам возможность уйти, как бы ему, — он надавил на это слово, — ни хотелось всех вас вздернуть. В Гоцугане все равно не одобрят вашего побега, заключено перемирие. Сдавайтесь.

Он подождал. Царило все то же молчание, только ветер, заскучав, куда-то улетел, и паруса обвисли совсем безжизненно. Дуан огляделся; ему померещилась мелькнувшая близ мачты тень. Но никто на бригантине не подавал признаков жизни. Не нападал и не защищался.

— Я могу уйти! — Дуан вновь подал голос. — Но сначала отпилю вашей ростре рога и заберу с собой. А едва мы отойдем, я еще и выстрелю. И даже если вы сами выстрелите сейчас, эскадра услышит этот звук, да и наш большой бриг упадет на ваш. Хотите пойти ко дну вместе?

Он наделся, что хотя бы первая угроза подействует. Ростры для пиратов, независимо от гильдии, были священным даром Богов, направляющими защитниками. Дать надругаться над рострой значило в любом случае обречь себя на скорую гибель, именно поэтому у «Ласарры» ростры не было вовсе. Железный предпочел обойтись без покровительства и полагался только на себя, зато не нес никакой лишней ответственности за кусок дерева, пусть и благословенный.

Угрозу опять встретили тишиной, и Дуан понял, что начинает злиться. Он открыл рот, чтобы повторить сказанное в более резкой форме, но неожиданно принц Арро сделал маленький шаг вперед.

— Позволь и мне попробовать поговорить с ними.

Несколько удивленный, Дуан все же согласился:

— Рискни. Только не отходи от меня слишком далеко.

Впрочем, просьба оказалась излишней: Арро остался на месте, а его голос, хоть и прибавил громкости, но не слишком много. Интонация была ровной, как утренняя морская вода.

— Розинда… я знаю, что ты здесь. Покажись.

И принц поднял свою светловолосую голову к цветным парусам.

* * *

Остолбеневший Дуан приготовился спросить, почему из всех способов выманивания врага из укрытия был выбран самый бессмысленный, но не успел. Снова он уловил поблизости чье-то присутствие, и на этот раз присутствие не особенно пытались скрыть. Тень мелькнула среди снастей, скрылась за парусом, снова появилась почти на верхушке мачты, стала спускаться… И вот уже коренастая фигура, знакомо пахнущая пряностями, замерла в полудюжине шагов впереди. Мелкий Капитан выпрямился, глядя на незваных гостей. Его глаз — единственное, что виднелось меж заморским тряпками — ярко блестел.

Дуан рефлекторно выхватил пистолет, но не успел даже поднять — принц о’Конооарр крепко сдавил руку своей. Ладонь неожиданно оказалась взмокшей.

— Нет!

Дуан хотел что-нибудь сказать принцу или пирату, но слова застряли в горле: маленькая, расписанная витым рисунком хны рука стянула нагромождение тряпок. Темные локоны рассыпались по плечам, ими заиграл ветер. Второе движение — рука сдернула прикрывавший подбородок и губы платок — уже не было нужно, чтобы Дуан понял. Как и третье, показавшее, что под повязкой есть здоровый глаз.

— Малышка Ро?..

Сестра грустно улыбнулась и подошла ближе. На поясе у нее висели два пистолета и заморский кортик, сам пояс был алым, как кровь. Теперь, приглядываясь, Дуан почти проклинал себя. Не заметить женственности движений, не вспомнить походку, в конце концов, не узнать глаз — глаз отца, его собственных… научиться стольким вещам и так глупо, неосмотрительно остаться слепым.

— Здравствуй, Ино. — Розинда остановилась в шаге. — Здравствуй, милый Арро. Что ж, видимо, такова воля Рыжей, раз она не дала нам уйти. Я сдаюсь.

И Ро, продолжая улыбаться странной улыбкой, высоко подняла руки. Взгляд метался с лица брата на лицо жениха, но это не был затравленный взгляд. Он был смиренным, задумчивым и совершенно спокойным. Принц молчал, глядя в ответ. Дуан нашел силы задать только один вопрос:

— Тебя… не похищали?

Розинда покачала головой.

— Никогда, Капитан Два Лица. Я просто поддалась искушению погулять по палубе в платье, ведь я так давно их не носила, и, видимо, меня заметили. Но ведь… — Она произнесла это так же спокойно: — И ты не был в соляных гробницах?

Дуан кивнул. Он чувствовал, что теперь Арро смотрит на него, и тихо сказал:

— Прости, приятель. Однажды я бы рассказал.

Принц опять перевел взгляд на Розинду.

— А… ты? Рассказала бы мне? Когда-нибудь?

У сестры задрожали губы. Кулаки крепко, болезненно сжались, но она не двигалась с места, стояла как каменная.

— Я… пойду выпущу людей из трюмов и кают, где они спрятались, — тихо произнесла наконец она. — Если ты, Ино, их не тронешь. Они мои друзья. И… твои подданные.

Сделав медленный тяжелый вздох, Дуан кивнул.

— Хорошо. Конечно.

— Благодарю. А потом мы с вами вернемся поговорить на ваш бриг или… — Она посмотрела Дуану через плечо: — Вон на тот барк. Насколько я понимаю… именно он по-настоящему твой.

Дуан проследил за ее взглядом. К «Дарла а’о Дарусу» почти бесшумно, на тихом ходу, шла «Ласарра».

* * *

Небо светлело все больше, окрашиваясь в розово-золотой. Кончики всклоченных волос Лувы давно показались из-за края воды и заиграли на ней. А три корабля замерли бок о бок.

— Мы были детьми, Ино. Просто ватагой детей, некоторым из которых очень не хватало денег и еды, а другим — свободы. И то и другое появлялось у нас только на Отливы и Приливы, но разве этого было достаточно?

Когда сестра замолчала, Дуан покачал головой.

— Я не могу поверить! Ты ухитрилась достать корабль, сколотить из пары дюжин простолюдинов и пяти-шести камеристок команду и… два с лишним Прилива сбегать из Альра-Гана, чтобы рассекать по морю?!

— Заметь, юный Сокол, — не преминул подчеркнуть Железный, — когда она начинала это, ее даже не пытались продать в гарем.

Дуан сердито фыркнул. Розинда на этот комплимент усмехнулась, хотя взгляд ее так и остался задумчивым.

— Я тратила не все содержание, выдаваемое отцом. То, что я просила на лошадей и кареты, на самоцветы, тилманскую мебель и заморские наряды, откладывалось, чтобы пойти на это. Нашу малютку, — голос стал мягче, — выбрал Томфри, сын смотрителя маяка, а ростру вырезала Ландра, дочь мастера по дереву. Когда все начиналось, мореходное дело знали пятеро из нас. Но все приходит. Дамам было известно, что я могу вообще не выходить из своих комнат сэлтами. Сбегая, я на всякий случай оставляла жить в женском крыле кого-нибудь из низеньких девочек, своих городских подруг. Они забирали еду, показывались, одетые в платья, в окнах или в саду, иногда даже капризничали, как я, и ругались через дверь с отцом. — Снова принцесса усмехнулась. — Он и не догадывался. Где ему. А им… им приятно было побыть на моем месте. Я же отправлялась в море. Наша команда состоит из нескольких частей: когда одни возвращаются в порт, другие всходят на борт. Для всех в Ганнасе они просто уезжают на заработки. И действительно привозят с собой что-нибудь, нам часто везет.

Дуан вдруг вспомнил, как встретил на набережной юношей и девушек с мешками. «Прилив оставил сегодня много моллюсков на берегу». Значит, в мешках за их плечами стучали вовсе не раковины, а самоцветы, а смех был смехом над королем, а не попытками приободрить подругу потерянной принцессы. Дуан ухмыльнулся не без восхищения всей этой тонкой хитростью.

— А потом…

Сестра осеклась и перевела глаза на море. Дуан смотрел на нее, принц Арро — тоже, остальные стоящие на палубе брига: Кеварро, Дарина и Железный — отвели взгляды.

— Потом умер отец, который и на прощание призвал меня к послушанию, а вскоре появился ты. Я так верила, что ты вернешься, Ино, но когда это произошло, я с ужасом поняла, что с тобой у меня не будет ни капли свободы. Я едва узнавала тебя и не понимала, что делать. Ты временами казался мне чудовищем. Я уговорила Арро помучить тебя, подождать, пока ты увидишь во мне человека, который может что-то хотеть или не хотеть. Я… действительно собиралась подождать и уступить. Но в последнюю ночь костров, — Розинда посмотрела на него, — я увидела тебя с ними. — Взгляд скользнул по Железному и Дарине. — С ними, с пиратами, которых я уже встречала, ты был другим, похожим на себя из моего детства, но больше мне не доступным. Впрочем, это открытие стало не единственным за ночь. Другое заставило меня почувствовать себя…

Розинда осеклась, принц Арро опустил глаза. Он явно понял, что принцесса говорит о его спешно сделанном предложении. Теперь и Дуан стал старательно смотреть в другую сторону, на серьгу в ухе у Дарины.

— …загнанной в угол? — нирец закончил сам. — Ты могла сказать прямо. Я ни на чем не настаивал.

— Могла? Я ведь люблю тебя, — просто, без смущения и сомнения, не понижая голоса, произнесла Розинда. — И если бы я сказала то, что ты только что щедро предложил, вряд ли ты потом поверил бы. Я хотела признаться раньше, уже давно, просто… знаешь, стрелять из пушки легче.

Дуан снова взглянул на сестру. Та смотрела на Арро; оба улыбались.

— Эти сэлты должны были не только проучить моего ненаглядного тупицу-братца, но и помочь мне самой принять решение, — наконец продолжила Розинда. — А помогли только запутаться. Мы не раз заходили в порт Нира, только чтобы посмотреть на твой дворец на Перводреве. И я все думала, думала… Вот выйдешь ты зачем-нибудь к пристани, я увижу тебя, пойму, что ошиблась, что не влюблена… и отчалю. Или дам приказ тебя пристрелить вопреки всем богам. Не смогла.

— Я все время искал тебя. В Нире я был только дважды.

Рука Розинды легла поверх его ладони на деревянный борт.

— Ты изменился. Если мог стать лучше, чем был, то стал. Больше похож на следопыта, чем на принца… а на кого похожа я, лучше и не говори.

— На розу, — прошептал Арро. — Морскую.

— Морские Розы появляются близ кораблекрушений, вытягивают из воды шипастые щупальца и насаживают на них утопающих моряков, чтобы выпить кровь, пока теплая, — небрежно заметил Дуан. — А потом выбрасывают оболочки и кости. Я такую…

Розинда наступила ему на ногу.

— Ты бы помолчал. Дурил отца, дурил меня столько Приливов подряд, как…

— Вы оба дурили друг друга, ваше высочество.

Дуан усмехнулся, услышав от Железного эти слова, Розинда тоже. На какое-то время она замолчала, надув свои пухлые губы. Явно думала, оставалось только ждать. Но кто-то ждать явно не хотел.

— Что ты будешь делать теперь? — принц Арро спросил это тихо и добавил, глянув на Дуана: — И… что будешь делать ты?

Но прежде чем хоть один из них успел бы ответить, рядом вдруг раздались свист воздуха и скрип каната. Мгновение — и на доски верхней палубы по-кошачьи прыгнула невысокая знакомая фигурка. Блеснула еще одна пара ярких синих глаз.

— Здравствуйте, дорогие внуки. Очень приятно видеть вас снова вместе. Хм… пожалуй, не стоило бахвалиться. Как же болит спина!

11 ИСТОРИЯ МУЖЧИНЫ, В КОТОРОЙ ЗАМЕШАНА И ЖЕНЩИНА

Она оттолкнула канат в сторону и неторопливо приблизилась. Ее неожиданное, довольно эффектное появление удивило всех… кроме одного человека. Впрочем, учитывая, что явилась ее величество с «Ласарры», осведомленность Багэрона Тайрэ уже не выглядела необъяснимой. Галантным жестом он пододвинул старой королеве закрытую бочку, на которую та и уселась — с таким же достоинством, с каким восседала на тронах.

— Итак… я опоздала на семейный вечер с приглашением самых близких друзей?

Дуан хмыкнул, задумавшись о том, относится ли к близким друзьям труп советника в капитанской каюте, и все же поспешил успокоить бабушку:

— Вы подоспели как раз вовремя. Мы задались вопросом, что делать дальше.

— Ох, бабушка, я так соскучилась!

Розинда уже подскочила к старой королеве и крепко обняла ее. Морщинистая рука, похожая на лапку морской черепахи, погладила встрепанные темные локоны.

— Ах ты моя пришивная голова, как давно я тебя не видела… как-то ты выросла, да еще и отъелась на воле.

— Бабушка!

Старая королева зашлась молодым, совершенно довольным смехом. Розинда выпрямилась и потупилась.

— Прости меня. Ты, наверно, думала, что я…

Та приподняла брови.

— Умерла? Глупость какая, малышка, мне ли не знать, что ле Спада так просто не мрут? И женщины тоже. А уж мои-то внуки… что ты, что ты. У вас все это ветрогонство в крови.

— И вы туда же, — вздохнул Дуан. — В крови, в крови… Все, что может быть у меня в крови, так или иначе, от…

— Его семейки? — Бабушка ткнула пальцем в Железного. — Это он сам тебе наболтал? Слушай его побольше, он расскажет, как откусил кусок от диадемы Лувы и что на вкус она как козий сыр.

Тайрэ, внимательно и с интересом ее слушавший, чуть наклонил голову.

— Как вы можете убедиться, маара, и я, и наш общий друг с Тилмы просто проявили достаточно мужского такта и…

— …мужской глупости, хотел ты сказать! — Королева махнула рукой. — Лучше бы вы меня выдали, меньше у них было бы вопросов. Лучше бы…

— Выдали? — тихо переспросила Розинда.

Она вряд ли что-то понимала, и Дуан тоже. А королева тянула, поглядывая то на него, то на нее. Рядом не наблюдалось ни одной кошки, и, может, от этого бабушке было неуютно и непривычно. Синие глаза переметнулись на Железного, но его лицо ничего не выражало: если капитан и получил немую просьбу, то предпочел не заметить. Досадливо хмыкнув, старая королева все же заговорила:

— Давно-давно, моя милая девочка, у нашей семьи, у твоего дедушки, были Соколы. Ино об этом уже знает, а ты?

— Слышала, — кивнула Розинда.

— Давным-давно, моя милая девочка, эти Соколы предали вас, потому что в важный момент им не доверились и они разуверились в своей нужности. Про это Ино тоже уже разболтали все, кто мог, но слышала ли ты?

— Не слышала…

— А еще, тогда же, давно-давно, у твоего отца, моя дорогая девочка, была мать, и этой матерью была я…

Розинда насупилась.

— Ну, я не глупая, бабушка. Мне известно, как появляются дети!

Старая королева издала тихий ласковый смешок.

— Но могла ли ты представить себе, что, когда самый главный из Соколов захотел уйти и позвал меня за собой, я согласилась, потому что мне опостылел твой тихий, скучный, безропотный дедушка и мне не было жаль даже оставлять юного сына? Потому что я захотела свободы и захотела… стать пиратом?

Глаза принцессы распахнулись, да и Дуан, проверявший свой пистолет, едва не выронил его. В голове прозвучал неприятный до тошноты голос, сказавший, как оказалось, всего лишь чистую злую правду: «А вам стоило бы вообще держаться подальше от этих птиц! Равно как и птицам — от королев…» Дуан поднял взгляд. Бабушка больше не улыбалась.

— Я уступила тому, что завертелось у нас еще в Ганнасе. Я провела с Хангазо несколько Приливов, и мы любили друг друга, как любят мужчина и женщина. Да, Мужчина и Женщина, а не король и королева, которых нередко подталкивает друг к другу лишь условность. И я действительно стала почти той же, кем стала ты, маленькая розочка. Морской Соколицей, в которой никто не узнавал жеманную, зажатую супругу Овега Ученого. Какая я тогда была рыжая… — Веки мечтательно опустились. — Как Моуд. Совсем как она.

Некоторое время королева молчала, потом снова открыла глаза и обвела всех долгим пристальным взором.

— Со временем тоска взяла свое. Я знала, что мой уход подточил бедного Овега еще сильнее, чем предательство Эйратов. Знала, что он давно погиб, а тайна его позора — потерять жену, да как потерять! — так и осталась для всех тайной. Он, милый Овег, пекся о нашей чести! Пекся и мой сын, ставший великим воином. Пекся даже мерзавец ле Вьор. Зная, каким вырос Талли в таком-то окружении, я опасалась, но мне так хотелось посмотреть на него вблизи хоть разок. Я вернулась. И… он простил меня. Простил и позволил вернуться домой. Может, потому что сам был тогда так крепко и нежно влюблен, а любовь делает волю податливой, как шерстяная ниточка… а может, из-за чего-то другого. Так или иначе, он принял свою мать-предательницу, мать-беглянку, мать…

— Пиратку, — со слабой улыбкой закончил Дуан. И старая королева кивнула.

— Жажда перемен всегда жила во мне, сидела, вырывалась… а вырвалась в вас. Талли возненавидел все пиратское как знак опасности; пиратство и предательство были для него почти одним словом. Кто знает, может… в чем-то он был прав.

Нижний край неба уже пылал, верхний синел, подсвечиваясь изнутри. Кеварро и Дарина неотрывно смотрели на горизонт, будто вбирая этот свет в свои глаза. Тоже поглядев на рваные рыже-золотые всполохи, королева встала с бочки.

— А теперь, после всего… мне кажется, нам пора решить, кого же из наследников альраилльского престола мы привезем назад. Думаю, — взгляд опять стал мягким, даже лукавым, — второго мы тоже вернем, вот только чуть на другое место. Не стоит лишать хотя бы одного из вас шанса быть тем, кем он действительно хочет быть.

Стало очень тихо, будто смолкли даже волны. Ино и Розинда ле Спада посмотрели друг на друга, одновременно открыли рты, но неожиданно бабушка снова прервала их;

— Ах да… как я могла забыть. Бедный Талли, когда умирал, оставил письмо, которое попросил отдать вам. Я не думаю, что оно поможет что-то решить, но так или иначе, вы оба имеете право на правду о своем отце. В этих строчках ее больше, чем во всех последних пережитых им Приливах. Постарайтесь… быть мягче.

Она достала из складок одеяния помятый желтый лист, запечатанный алой королевской розой. И, пока Лува поднималась на первую свою ступеньку, двое прочли его.

* * *

Спустя еще десять швэ близ брига «Дарла а’о Дарус» вдруг разом грохнули четыре пушки. Когда первые корабли тилманско-альраилльской эскадры явились на шум, трофейное судно уже почти полностью сгорело и шло ко дну. Со всеми и всем, что пришлось там оставить.

Это была самая горькая и загадочная победа в современной истории королевства. Впрочем, многие великие победы таинственны и горьки на вкус.

* * *

Мне никогда не казалось, что последние швэ бодрствования я проведу, пытаясь удержать ручку в пальцах. Я уверен был, что Вудэн заберет меня прямо с коня, в разгар боя, или, может быть, с пиратской казни. Но я был глуп.

Дорогие дети.

Да, я пишу так, хотя первое мое дитя далеко, а второе — близко, но далеко. Если бы я мог подобрать другие ласковые слова для вас, непременно подобрал бы, но сложилось так. Это моя вина, что я совсем не знаю ласковых слов, которые нашли бы отклик в ваших сердцах. Мудрый старый жрец Локар часто в проповедях говорит, что семья есть не родство крови, а единство тан, и в последнее время я все яснее понимаю, что согласен с ним. Всей волей своей я тянусь к вам через то, что разделило нас, сквозь мной построенные стены и виселицы. И да помогут мне Светлые.

Девочка моя.

Моя маленькая роза, моя принцесса, моя красавица. К тебе я обращусь первой, и на то немало причин. Ты дама, мое младшее дитя, в котором так свежи дыхание и прелесть матери, и ты та, кто займет мое место уже очень скоро. Если бы я только мог продлить свою жизнь хотя бы на два-три Прилива, чтобы ты еще подросла, я бы сделал это, я оберегал бы тебя. Но из немощи, которую долго и незаметно нагнетали Темные, как за мой образ жизни, так и за мой характер, мне не выбраться, теперь это ясно. Мои старые раны все чаще ноют ночью. Иногда кажется, что весь я — одна сплошная рана.

Что, кроме королевства и его сокровищ, я мог бы завещать тебе из того, что завещают не короли, но родители? Я оглядываюсь и понимаю, что беден, беднее последнего рыбака. Ничего. Ты вряд ли сможешь запомнить меня как любящего отца: я проводил с тобой недостаточно времени, если не звать провождением времени поучения и церемониалы. Да… у тебя нет причин запоминать меня как любящего отца, ведь я даже не приближался лишний раз к тебе и едва ли разделял хоть одно твое мечтание. Но может быть… ты сможешь запомнить меня как человека, который не задал вопросов, узнав, что сын нищего смотрителя маяка Томфри покупает на какие-то деньги корабль? И как человека, который делал вид, что узнает в переодетых крестьянках в твоем окне тебя? И как человека, который ни разу не разрешил охотиться в альраилльских и сопредельных водах на маленькую бригантину-лань? Я давал тебе убегать раз за разом, потому что надеялся, что тогда ты не сбежишь навсегда, как…

А впрочем, это позже.

…Если бы я не знал, кто ты и какая ты, малышка, на прощание я дал бы тебе совет поскорее искать мужчину и прятаться за ним, пока не окрепнешь. Но такой совет вряд ли будет тебе нужен. А тот, кого ты выберешь… а я почти наверняка знаю, кого ты выберешь… не из тех, кто задвигает жен за спину, он славный малый. Если только я не ошибся, если не подводит меня затуманенный рассудок, ты будешь счастлива.

Всегда иди своим путем, моя маленькая роза. Мне хотелось бы, чтобы это был и путь Альра’Иллы, но я уже никак не смогу на это повлиять. Если путь этот будет на корабле, если такова твоя воля и воля Той, кого ваш морской народ зовет Рыжей… значит, это моя вина, моя, а не моей матери, тайну которой кто-то еще может на тебя обрушить, но я заберу ее с собой. Прощай, моя Розинда. Прощай, да хранят тебя Боги. Об одном молю — пусть ты не останешься одна и пусть тебе всегда будет куда возвращаться. И пусть ты не будешь бояться. Я сказал бы еще немало… о том, какая ты выросла, о том, как я хотел бы знать тебя лучше, о том, как мне стыдно, что я так холодно прощался с тобой на словах. Но у меня заканчиваются силы, а мне еще многое нужно написать кому-то, кого ты пока не знаешь и, возможно, не узнаешь никогда. Прощай. Я целую тебя.

Твой отец.

А Вы… как Вы думаете, Капитан Два Лица? Странно это — писать письмо сыну, пропавшему без вести десять Приливов назад? Возможно, Вы скажете «да», и тогда я отвечу, что старость — та, которая внутри, а не та, которая в морщинах и седине, — донельзя размягчает самую грубую оболочку. О Вас говорят, что Вы умны, возможно, Вы даже согласитесь милостиво выслушать мое… нет, едва ли покаяние, оно достанется жрецу. На Вас обрушится только жалоба.

У меня когда-то рос славный мальчик по имени Ино. Я состарил его прежде срока, показывая все мерзости и жестокости жизни, которые, мне казалось, должен знать будущий правитель. Как я воспитывал моего Ино? Так, будто готовил к сиротству и одиночеству, через какие прошел сам, когда погиб мой отец. Так, будто не собирался оставаться рядом, пока не постарею, и не понимал, что у меня есть такие возможность и право, мною же когда-то отвоеванные. Что в итоге? Я потерял моего мальчика… а потом однажды я увидел Вас.

Вы тогда были с черной женщиной и седым человеком с железными руками. Ее я не знал, его — да, и то была ирония. Вы льнули к нему, как самый любящий из сыновей. Так, как льнули ко мне, пока не привыкли быть отталкиваемым. Здесь Вас не отталкивали. Моуд и Вистас, наверно, заливисто засмеялись, я же готов был плакать. Вы вряд ли признали бы корабль под чужими парусами и вряд ли заметили бы человека в тени… ведь Вы, кажется, были счастливы.

Что могу я сказать Вам? Собирая Ваши свершения, я понял, какого правителя лишил страну. Жаль, Вы так далеко, и жаль, я даже не признал Вас сам, пока мне не подсказал человек, имя которого я не назову, но об участии которого Вы легко догадаетесь. Он как я, король без семьи, и может, это заставило его однажды пожалеть меня, хотя вряд ли он знает жалость. Так или иначе, он открыл мне глаза. И я прошу прощения. У тебя, мой мальчик.

Помнишь ты мою Крылатую Комнату? Ты боялся ее, а для меня в ней было спасение. Когда я гневался, то шел в лес, убивал фекса и прибивал его крылья к изображению того, кто вызвал гнев. Так я успокаивался. Мирился. Примирился со смертью твоей матери. И с уходом твоего нового отца, которого я незаслуженно очернил, заподозрив в том, что он повторяет с моей женой старую историю. Примирился со множеством больших и маленьких предательств. Кровью примирился.

Но я хочу, чтобы ты знал одно, мой мальчик. Твоего портрета в Крылатой Комнате нет и никогда не было. Я полностью принял твое решение и, если бы я успел, я позвал бы тебя в свои Соколы, под любым из твоих имен, новым или старым. Я не успеваю. И не оставлю никаких последних воль, чтобы твоя тайна не увидела света без твоего выбора. Я не откроюсь даже Габо, жестокому и разочарованному во мне, но все еще любимому Габо. На этом я прощаюсь с тобой и думаю, что если тебе и нужно пожелание от меня, то лишь удачи и хороших ветров.

Это письмо я оставляю матери, ей же — подписанный Акт о Соколах с посмертным моим единогласным одобрением. Правда, вы получите все это, лишь когда сочтет нужным ваша бабушка. А она не поверит вам сразу, как только на одного из вас наденут корону, она знает, как проверяются на храбрость сердца. Ведь она…

* * *

В этом месте силы, кажется, оставили отца: текст обрывался. Но угадать его было не так трудно.

…ведь она — пират.

Как и они оба.

12 НЕСПЯЩИЙ

Всем мертвецам Альра’Иллы смыкали веки, когда приходил их последний сон. Всем, кроме королей, — они не могли спать. Им предстояло бдеть, охраняя покой своего народа. Но с последним королем, Ино ле Спада Соколом, так не поступили.

От него не осталось тела, которое можно было бы похоронить в соляной гробнице Нового Чертога. Тело, вместе с телом советника по Безопасности, Габо ле Вьора, сгорело, когда шел ко дну трофейный корабль «Дарла а’о Дарус». Именно там король, принц Нира и два советника ждали пленную престолонаследницу. И именно там их настигли последние гоцуганские убийцы, не предупрежденные о заключенном мире и вышедшие из засад. Корабль запылал быстро. Принцесса Розинда, привезенная бригантиной и видевшая все случившееся, сказала, что ее бедный брат сражался…

«…Как мой бедный отец, и да хранят всех нас их сиятельные взоры. Ибо я знаю, что и со дна морского Ино будет смотреть на нас». Так Розинда ле Спада и сказала.

Да, от последнего короля Альра’Иллы, чей срок правления был недолгим, но чье имя навсегда соединилось в народном сознании со словом «Милосердный», не осталось тела. На месте, где оно могло бы лежать, оставили просто сверкающую глыбу соли, а в нее вонзили королевский меч, единственное, что удалось забрать с борта тем, кто запоздало пришел на помощь. Почти сразу, ночь спустя, королевские астрономы прочли по падению звезд послание Светлых богов: что однажды некий благороднейший воин сумеет извлечь клинок из соли и одержать много великих побед. Пророчество выбили на скале, точно над погребальной глыбой. И все, кто приходил проститься с королем Ино, читали его, а некоторые юноши пытались выдернуть надежно застрявший меч.

Народ скорбел. Но народ принял случившееся и возрадовался, что все позади. Ино ле Спада не умер и даже не уснул для них, он просто… ушел, так говорили в кабаках и тавернах. Говорили это, в основном, бродяги да пьяницы, и они не подозревали, насколько правы.

— Волей-неволей придется мне рано или поздно завести выводок. И «героем» с твоим мечом точно будет мой сын или дочь.

Так заявил король Тилмы, Дрэн Вударэс, когда вечером стоял под сводами опустевшей пещеры. Упершись в глыбу ногой, он еще раз потянул за самоцветную рукоять, но выпустил, едва удержав равновесие. Сагиб Азралах поддержал его под локоть с как обычно непроницаемым лицом. В темноте его было почти не видно, но все же лучше, чем двух стоявших здесь же нуц.

— Дуан, я вдруг подумал. — Тилманец усмехнулся. — Может, ты и твоя посудина захотите служить мне? Обещаю платить больше, чем маара Розинда. Да и твое лицо в Тилме не так примелькалось.

Дуан, стоявший у гробницы отца, слабо усмехнулся и поправил шляпу, на всякий случай пониже надвигая ее на глаза. Заросшего, с бусинами и перьями в волосах, в яркой одежде и с походкой вразвалку его не могли узнать… но пока он все же боялся.

— Вдруг… — Он приблизился и обнял Дарину за плечи. — Мой Черный Боцман захочет убежать? Я должен быть поблизости. Да и… хватит повторять историю с побегами, Дрэн. Довольно.

Тилманец пригладил светлые, почти светящиеся в темноте волосы и понимающе, без удивления, даже одобрительно кивнул.

— Тогда заходи ко мне почаще. Раз ты так ловко выкрутился, в гости к дикарям я снова буду плавать за твой счет.

— Корабли не плавают, — поправил его Азралах, прищурившись. — Они ходят. Надеюсь, ты хоть когда-нибудь это запомнишь.

Дуан и Дарина засмеялись, Вударэс хмыкнул.

— Если корабли не плавают, то заморские дикари не учат просвещенных королей словесности.

— И не собираются их никуда приглашать. Сиди дома.

Они продолжили спорить весь путь из Сонных пещер до тайной бухты и, вероятно, не останавливались, даже когда сели на лошадей и направились по скалистой троне в Ганнас. Обоим предстояло еще несколько дней пробыть здесь, на торжествах по случаю свадьбы престолонаследницы. Дуан не забыл предупредить сестру, чтобы этих гостей, особенно Вударэса, поселили где-нибудь подальше от Арро. В его картину мира они не вписывались.

Попрощавшись с двумя правителями, Дуан попрощался и с нуц. Дарина, крепко прижавшись, улыбнулась странной, непривычной улыбкой.

— Дом… и дворец… я, наверно, сойду с ума там, да? Это очень страшно?

Бывший король Альра’Иллы ухмыльнулся.

— Ну, я же не сошел. К тому же я всегда тебя жду. — Поверх ее плеча он глянул на Кеварро. — И тебя. Если захочешь когда-нибудь научиться… ну, например, управлять кораблем. Или если Розинда спустит всю казну. Подберем тебе прозвище вроде Кровавый Ворон. И…

Советник слабо улыбнулся, но тут же улыбка угасла.

— Мне будет не хватать тебя, Ино. Надеюсь, «Акт о Соколах» вступит в силу скоро.

Дуан вспомнил прощальное письмо отца. Содержание они с Розиндой пока не раскрыли никому. Принцесса также держала у себя подписанный и отмеченный Розой акт покойного Талла, на который он израсходовал последнее право единоличного решения. Принцесса ждала удачный момент и потихоньку разносила славу о спасении себя и жениха с борта брига благородной «Ласаррой».

— Скорее, чем вы все думаете. — Дуан подмигнул и вручил Дарине поводья одной из лошадей. — Вперед. Кстати… Розинда разрешит тебе брать мамины платья.

Черный Боцман склонила голову, хмыкнула и одним резвым прыжком забралась в седло. Ее глаза торжествующе засверкали.

— Платья? Наивный мой, я буду ходить голая! Я же жена советника!

— Но Железный не…

Нуц продолжала ухмыляться.

— Хорошо. Когда Соколы Ее Величества будут навещать нас, я буду одеваться. Может быть. Едем!

Вскоре, проводив глазами удалявшихся лошадей, Дуан направился в противоположную сторону. Вниз, мимо прибрежных скал. Он вдруг понял, что так и не поблагодарил Дрэна Вударэса за правду, которую тот опрометчиво, по странной прихоти открыл отцу. Впрочем, можно было не сомневаться, что время еще будет.

Равно как будет время еще не раз поговорить с сестрой.

Когда они прощались у ворот Альра-Гана, Розинда впервые за долгое время обняла его. Дуан чувствовал себя мерзко, ему было почти стыдно, а еще стыднее оттого, что он не мог не радоваться. Да, он радовался, как десять Приливов назад, стоило ему подумать о том, что стройные резные башни останутся позади, а море снова раскинется вокруг. На голове будет шляпа, а не корона. И он все же спросил:

— Ты очень жалеешь?

Сестра удивленно взглянула ему в лицо.

— Жалею, Ино? Отец хотел, чтобы мне было куда возвращаться… и у меня целых два таких места. Одно рядом с Арро здесь, второе — на нашей девочке, которая походит пока без меня. А у тебя-то место оказалось одно. Я… не смогла бы тебя больше удерживать насильно. Иди туда.

Они обнялись еще раз, и Розинда — в цветастом платье и золоченых ботильончиках, с высокой, в две головы, прической — побежала назад.

— Но чтобы хорошо потом работал на меня! — по-командирски крикнула она напоследок.

Дуан усмехнулся.

* * *

Вода в бухте плескалась спокойно и сонно, корабль без ростры подошел вплотную и сбросил трап. Темная фигура прислонилась к заросшей моллюсками скале и курила трубку, пуская вверх кольца дыма. Дуан ускорил шаг. Приблизился. И остановился, ничего не говоря, просто пробуя привыкнуть к осознанию: он дома. Железный поднял взгляд.

— Ну здравствуй, юный Сокол. В который там раз ты уже умер? Даже интересно, — ладонь коснулась плеча, — что чувствуют такие покойники? И не становятся ли прозрачными?

Надеяться на слова вроде «Я тебе рад», «Я скучал», хотя бы «Добро пожаловать» и не стоило. Пожалуй, такая черта — бессловесно отпускать, бессловесно радоваться, бессловесно помнить и ждать, — была у Тайрэ и Талла Воителя общей. И Дуан, поразмыслив немного, ответил:

— Скоро я вам всем это расскажу, но для начала хочу долго-долго праздновать. Если у нас хоть что-нибудь осталось. Ты же не любишь разгул, значит, осушил паши трюмы?

— Ну-ка, а вино из замковых погребов? — Железный подмигнул. — Мы на него, между прочим, весьма надеялись, ваша бывшая светлость. Где бочки турского красного?

— Оно пригодится сестре на свадьбе. Пираты должны справедливо делить добычу: кому-то свободу, кому-то хорошую выпивку.

— Вы ведь оба теперь будете свободны. Разве не так все решилось?

Тон смягчился, стал немного тревожным. И Дуан, понимая, что улыбается этой тревоге, кивнул.

— Именно так. И разживемся хорошей выпивкой тоже оба. Говорю же, Багэрон, все — поровну. Не так ты меня учил?

«И спасибо тебе. Спасибо…»

— И как это я научил тебя вещам, которым сам теперь удивляюсь?..

Тайрэ засмеялся и погасил трубку. Вскоре оба поднялись на борт, и берег опустел. Одинокие громады Сонных пещер бросили на него тень, и только Бодрствующие Предки прощально посмотрели из глубин вдаль, на самый горизонт.

«Ласарра» покидала Ганнас, собираясь надолго сюда вернуться.

Когда-нибудь. Но позже.

Эпилог

«Вы видели?»

«Вы знаете?»

«2000 варров за улицу, по которой он прошел».

«Титул за место, где он прячется».

«Корабль за имя того, с кем его видели в последний раз».

«Рука принцессы за его спасенную жизнь».

Десять Приливов назад в королевстве Альра’Илла пропал принц. Его искали долго-долго. Но даже когда он вернулся, на самом деле его так и не нашли.

Я знаю это точно. Откуда? Может, потому что в день исчезновения ходил по улицам и срывал один его портрет за другим. Может, потому, что еще очень долго все говорили только о случившемся с бедным мальчиком, и одна история была страшнее другой. Может, потому, что однажды я взял корону того мальчика, его монарший меч и его плащ и заслужил в народе прозвище Милосердный.

Да. Тот принц Ино, чье имя однажды перестали произносить и заменили на безликое, грустное «пропавший», — это я. Тот мужчина, которого теперь называют «покойный государь» — я. Пройдет совсем немного времени, и меня будут называть уже совсем по-другому. Дуан Тайрэ. Капитан Два Лица. Сокол Альра’Иллы.

Но главное, что я — это я. Сын. Брат. Друг. Король. Пират.

И я… счастлив.

Примечания

1

Примерно десять минут по нашему времени. — Здесь и далее примечания автора.

(обратно)

2

Та’аш — уважительное обращение знатной особы к менее знатной, но тоже родовитой.

(обратно)

3

На языке Альра’Иллы сэлта — неделя. Состоит из 9 дней.

(обратно)

4

Дэлэтра — расстояние, примерно равное сухопутной миле.

(обратно)

5

Ко’эрр — обращение знатной особы к равной по родовитости.

(обратно)

6

Пэлира — расстояние, примерно равное морской миле.

(обратно)

Оглавление

ПРОЛОГ

ЧАСТЬ 1. КОРОЛЕВСКАЯ РОЗА И КОРОЛЕВСКИЕ СОКОЛЫ

  1 НЕСПЯЩИЙ

  2 ТРИ КОРАБЛЯ, ВИСЕЛИЦА И ТРАКТИР

  3 ЕЕ ВЫСОЧЕСТВО ГОВОРИТ «НЕТ»

  4 СРЕДНИЕ ВЕЛИЧИНЫ

  5 ШАН’

  6 ПОДАРОК

ЧАСТЬ 2. ПОКА ПЫЛАЮТ КОСТРЫ

  1 СТАРЫЙ КЛЮЧ

  2 ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ФАРС

  3 ПИРАТ В НЕВОЛЕ

  4 АГАДЭ’Р

  5 СЛАВНЫЙ МАЛЫЙ

  6 СТАРЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ И ЮНЫЙ ПРИНЦ

  7 СЕМЬЯ И ВСЯЧЕСКИЕ ИГРИЩА

  8 КРАСНЫЕ ЛИСЫ, СИНЕЕ НЕБО

  9 ДЕНЬ ПРОЩАНИЯ, ДЕНЬ ПОГИБЕЛИ, ДЕНЬ ЗАПАДНИ

  10 КРАСНЫЙ ФОНАРЬ

ЧАСТЬ 3. ВОПРОСЫ КРОВИ, ВОПРОСЫ ДОВЕРИЯ

  1 СОВЕТ И КОШАЧЬЕ КОРОЛЕВСТВО

  2 ДУРНЫЕ НАВАЖДЕНИЯ

  3 ГОСТИ В ПОРТУ

  4 КРЫЛАТАЯ КОМНАТА

  5 СИСТЕМА ЗЕРКАЛ

  6 ЖРЕБИЙ ДЛЯ ДВОИХ

  7 ШЕСТОЙ СЫН

  8 БРАТСКИЕ ЧАШИ

  9 ДОМ, РАЗДЕЛИВШИЙСЯ САМ В СЕБЕ

  10 ЛАНЬ БЕЖИТ ПО ВОЛНАМ

  11 ИСТОРИЯ МУЖЧИНЫ, В КОТОРОЙ ЗАМЕШАНА И ЖЕНЩИНА

  12 НЕСПЯЩИЙ

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg