«Темная ночь»

Темная ночь (fb2) - Темная ночь [litres] (пер. Анна Б Давыдова) (Владыки Преисподней (перевод litres) - 1) 1765K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Джена Шоуолтер

Джена Шоуолтер Темная ночь

Gena Showalter

THE DARKEST NIGHT

Все права на издание защищены, включая право воспроизведения полностью или частично в любой форме.

Это издание опубликовано с разрешения Harlequin Books S. A.

Иллюстрация на обложке используется с разрешения Harlequin Enterprises limited. Все права защищены.

Товарные знаки Harlequin и Diamond принадлежат Harlequin Enterprises limited или его корпоративным аффилированным членам и могут быть использованы только на основании сублицензионного соглашения.

Эта книга является художественным произведением.

Имена, характеры, места действия вымышлены или творчески переосмыслены. Все аналогии с действительными персонажами или событиями случайны.

The Darkest Night

Copyright © 2008 by Gena Showalter

«Темная ночь»

© «Центрполиграф», 2018

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2018

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2018

* * *

Глава 1

Каждую ночь Мэддокс умирал. Умирал медленно и мучительно. И каждое утро он вновь просыпался живым и в полном отчаянии, ибо твердо знал, что будущей ночью все повторится. Таково было тяготевшее над ним страшное проклятие – его вечное наказание.

Он пробежал языком по зубам – до чего же хотелось вонзить их в чью-нибудь глотку. Солнце уже зашло, и Мэддокс всем существом чувствовал, как ускользает время, как секунды складываются в минуты и, насмешливые, равнодушные, уносятся прочь, приближая ночную агонию. Еще час, и он истечет кровью. И с этим ничего нельзя поделать: что бы он ни предпринял, что бы ни сказал, все случится как всегда – он будет мучиться, а затем умрет.

– Чертовы боги! – прорычал он и принялся ворочать штангу с удвоенной энергией.

– Ублюдки. Все они, – раздался у него за спиной знакомый мужской голос.

Мэддокс продолжал с остервенением жать штангу, не обращая внимания ни на самого вошедшего, ни на его слова. Вверх, вниз. Вверх, вниз. Он пришел в спортзал несколько часов назад в надежде, что физическая нагрузка поможет обуздать душившую его ярость. Подвесной мешок, беговая дорожка, теперь штанга – Мэддокс перепробовал все. Он обливался потом, едва не терял сознание от напряжения и усталости, но, увы, чем дальше, тем больше страсти брали над ним верх.

– Ты не должен здесь быть, – бросил он.

Торин вздохнул:

– Слушай, я не хотел мешать, но кое-что случилось.

– Ну а я здесь при чем?

– Нужна твоя помощь.

– Я не могу помочь, – ответил он холодно и безучастно.

Несколько последних недель Мэддокс был на взводе, любая малость приводила его в исступление, и тогда он становился смертельно опасен для окружающих. Даже для друзей. Особенно для друзей. Он очень любил их, но временами жажда крушить и убивать становилась сильнее его, затмевала разум, лишала воли.

– Но, Мэддокс…

– Я на пределе, Торин, – прохрипел он. – От меня сейчас будет больше вреда, чем пользы.

Мэддокс хорошо знал пределы своих возможностей. Собственно, все неприятности начались для него и его друзей с того, что он переоценил себя.

В тот далекий день боги обошли его доверием, поручив задание, которое он по праву считал своим, другому воину, вернее – воительнице. Пандора не знала равных на поле брани, но до Мэддокса, по его мнению, ей было очень далеко. Он был сильнее, выносливее, опытнее. И тем не менее хранительницей Дим-Униака, священного ларца, где томились в заточении демоны, столь злые и необузданные, что их выгнали даже из ада, сделали не его, а ее. Естественно, Мэддокс разозлился, причем очень сильно. Другие воины, его друзья, тоже были возмущены до глубины души. Они верно служили своим божественным хозяевам, по первому слову обнажая мечи и проливая ради них кровь, свою и вражескую. И как их за это отблагодарили? Когда подвернулось настоящее задание, предпочли им женщину. Решив проучить своих хозяев, воины выкрали у Пандоры Дим-Униак и выпустили демонов на свободу. Какого же они сваляли дурака! Они думали доказать свое могущество, заново изловив демонов, но у них ничего не вышло, а ларец бесследно исчез. Мир погрузился в хаос и мрак, в коих и пребывал до тех пор, пока не вмешался царь богов, заточив по демону внутрь каждого из провинившихся воинов.

Достойное наказание! Воины освободили зло, чтобы отомстить за уязвленную гордость; теперь они сами стали его вместилищем.

Вот так и родились на свет Владыки Преисподней.

Мэддоксу достался демон Насилие. Он стал такой же неотъемлемой частью его существа, как легкие или сердце. Человек не мог больше жить без демона, а демон – без человека; они были как бы вплетены друг в друга, слились в единый организм.

С первого же дня создание, обосновавшееся внутри Мэддокса, толкало его на разные злодейства, а он не находил в себе сил сопротивляться. Однажды демон даже заставил его убить женщину – ту самую Пандору.

При воспоминании об этом воин с такой силой сжал гриф штанги, что едва не повредил суставы.

Он потратил многие годы, чтобы научиться обуздывать Насилие, сдерживать его наиболее кровожадные порывы, но это ему давалось с большим трудом, и он знал, что в любой миг может сорваться.

«Чего бы я только не отдал за единственный день полного покоя! – иногда мысленно кричал Мэддокс. – Чтобы не было желания делать другим больно. Не было схваток с самим собой. Не было тревог. Не было смерти. А был только… покой».

– Я могу навредить тебе, – обратился Мэддокс к своему другу, который по-прежнему стоял в дверях. – Тебе лучше уйти. – Он водрузил штангу на крепления и сел на скамье. – Только Люсьен и Рейес могут быть возле меня в полночь.

Люсьен и Рейес действительно каждую ночь были рядом, вынужденные, как бы их это ни ужасало, принимать участие в том, что с ним происходило. Такова была потребность обитавших в них демонов, и они покорялись.

– До полуночи еще целый час, – сказал Торин, бросив Мэддоксу полотенце, – так что я, пожалуй, рискну.

Мэддокс поймал полотенце и вытер пот с лица:

– Дай воды.

Бутылка ледяной воды повторила путь полотенца. Мэддокс поймал ее и с жадностью осушил, после чего молча уставился на друга.

Торин, как всегда, был одет во все черное, а руки его скрывали перчатки. Белокурые волнистые волосы до плеч красиво обрамляли чувственное лицо. Смертные женщины обожали его. Они не знали, что под внешностью ангела скрывается самый настоящий дьявол. Его зеленые глаза глядели насмешливо и недобро – так смотрит человек, который убьет, хохоча в лицо своей жертве. Или умрет, смеясь в лицо убийце.

Чтобы не сойти с ума, Торину приходилось шутить и смеяться, даже когда – особенно когда – было совсем не смешно. Им всем приходилось так поступать.

Как и все обитатели крепости под Будапештом, Торин был проклят. Может, он и не умирал каждую ночь, как Мэддокс, но в конечном счете его положение было ничуть не лучше: его прикосновения убивали.

В Торине обитала Болезнь.

Он уже и забыл, каково это – ощущать прикосновение женщины. Очень давно, лет четыреста назад, Торин полюбил девушку. Несколько нежных прикосновений, и девушки не стало – ее унесла чума, а вместе с ней погибли еще десятки и сотни человек, деревня за деревней. Торин навсегда усвоил урок.

– Удели мне пять минут. – Воин был явно настроен решительно. – Пять минут – все, о чем прошу. Неужели это так много?

– Как думаешь, боги накажут нас сегодня за то, что мы их оскорбили? – спросил Мэддокс, пытаясь сменить тему.

«Если не дать собеседнику возможности озвучить просьбу, то и обижать его отказом не придется», – решил он.

Торин снова печально вздохнул.

– Каждый наш вздох – уже наказание.

«Это точно! – подумал Мэддокс, устремил глаза к потолку, и его губы искривила ухмылка. – Ублюдки! Накажите меня еще сильнее! Ну же! Может, хотя бы тогда я наконец навсегда исчезну с лица земли. Впрочем, едва ли боги хоть пальцем пошевелят…» Наслав на него полуночное проклятие, они делали вид, будто его не существует, не отзываясь ни на мольбы, ни на брань. «В самом деле, что еще они могут мне сделать? – злорадно спрашивал себя Мэддокс. – Я умираю снова и снова, день за днем, лишен всего доброго и светлого. Мои душу и тело разъедает Насилие. Нет, хуже быть уже не может».

Мэддокс поднялся со скамьи, бросил мокрое полотенце и пустую бутылку из-под воды в корзину для белья и прошелся по комнате. Остановившись у окна, он сцепил руки на затылке и какое-то время молча всматривался в ночь сквозь чудесный старинный витраж, отдельные стекла которого были прозрачными.

Он видел рай и ад, свободу и заточение, все и ничего. Он видел… дом.

Замок, где жили воины, стоял на вершине высокого холма, и из окна комнаты Мэддокса открывался головокружительный вид на огромный шумный город, который сейчас сиял разноцветными огнями. Это было настоящее буйство света и красок. Огни фонарей, неоновых реклам и прожекторов подсвечивали нависший над городом небесный свод, отражались в вальяжных водах Дуная; снег, сковавший деревья в лесу вокруг замка, снежинки, пляшущие на ветру, воздух и ветер – все, казалось, было напитано светом.

Мэддокс и его товарищи намеренно забрались так высоко и далеко. Никто не задавал лишних вопросов: «Почему ты не стареешь?», «Что за вопли по ночам раздаются вокруг?», «Почему иногда ты выглядишь и ведешь себя как чудовище?». Это никого не касалось. Местные жители считали их ангелами и на холм не совались – то ли из страха, то ли из почтения.

«Ангелы. Ха!» – возмутился Мэддокс. Его ногти удлинились, и он вонзил их в подоконник. Будапешт – город необычайной красоты, сочетающий в себе очарование старины и современные удовольствия, но воин всегда чувствовал себя отрезанным, отторгнутым от всего этого – Крепостного района с величественным Будайским замком, наводненных людьми улиц и улочек, баров и ночных клубов, уличных торговцев с лотками, полными овощей и фруктов. Это неприятное ощущение отчужденности угнетало его. Вероятно, оно исчезло бы, если он хотя бы раз побывал внизу, но, увы, в отличие от остальных, ему приходилось безвылазно сидеть в замке. Самое большее, что он мог себе позволить, – прогулка по примыкающему к крепости лесу.

Ногти Мэддокса стали еще длиннее и почти превратились в когти. «Ударь стену! – приказал Насилие. – Сломай что-нибудь! Круши, убивай!» Он был бы рад прикончить богов. Всех до единого. Одних обезглавить, другим голыми руками вырвать их черные, гнилые сердца.

Демон заурчал в знак одобрения.

«Еще бы ты не урчал, – с отвращением подумал Мэддокс. – Ты всегда радуешься, когда речь заходит о том, чтобы пустить кому-нибудь кровь, причем совершенно не важно, кому именно». Нахмурившись, он удостоил небо еще одного полного ненависти взгляда.

Целая вечность отделяла воинов от той истории с ларцом, но Мэддокс прекрасно помнил, как все было. Реки крови, крики, стоны, смерть, разложение… Опьяневшие от крови злые духи разрывают и пожирают разбросанные повсюду трупы.

Потом в него вселили демона Насилия, и его сознание погрузилось в сумерки. Исчезли звуки. Он почти ничего не видел и не чувствовал. Когда наконец очнулся, пробуждение было страшным: он был весь в крови, а у его ног билась в предсмертной агонии Пандора. Мэддоксу было не совсем понятно, почему его настолько потрясла ее смерть – то ли потому, что это была женщина, то ли из-за того, что она была из своих, но он так и не смог простить себе содеянного. Образ умирающей воительницы преследовал его, вызывая боль и раскаяние.

Именно тогда, стоя над ее бездыханным телом, он поклялся себе, что впредь ничего подобного не случится, что он научится противостоять приказам демона. Но поздно. Когда Верховный бог Зевс узнал о смерти воительницы, он рассвирепел и наслал на несчастного еще одно проклятие: каждую полночь он будет умирать, подобно Пандоре, – от шести ударов мечом в живот. Но если она мучилась несколько минут, то его пытка будет длиться вечность.

Мэддокс сжал зубы, пытаясь подавить очередную вспышку злобы. «Не ты один в этих стенах страдаешь», – напомнил он себе. Остальные воины тоже были одержимы злыми духами. В Торине воплотилась Болезнь, в Люсьене – Смерть, в Рейесе – Боль, в Аэроне – Ярость и, наконец, в Парисе – Разврат.

«Почему мне не достался Разврат? Я бывал бы в городе, знакомился с женщинами, упивался каждым звуком, каждым прикосновением», – порой думал Мэддокс. Он опасался появляться среди людей – не был до конца уверен в себе, в том, что сумеет совладать с демоном. Кроме того, если он вдруг не успеет вернуться домой к полуночи, его мертвое, окровавленное тело кто-то может найти и похоронить или, хуже того, сжечь… И самое страшное, что это все равно не будет концом. Если бы нечто подобное могло положить конец его земным страданиям, он уже давно позволил бы поджарить себя в яме или выпрыгнул бы из самого высокого окна крепости. Но нет. Что бы он ни сделал – обугленный, изувеченный, с болью во всем теле, – он все равно очнется вновь.

– Перестань пялиться в окно! – прервал его мрачные мысли Торин. – Неужели тебе совсем не интересно, что я хочу тебе сказать?

Мэддокс моргнул:

– А, ты все еще здесь…

Торин повел бровью:

– Видимо, ответ на мой вопрос – «нет».

– Мне хреново.

– Кончай ныть! Я должен тебе кое-что показать. Это очень важно. Идем. По пути объясню. – С этими словами Торин повернулся и ушел из зала.

Мгновение поколебавшись, Мэддокс последовал за другом. «Торин сказал, чтобы я кончал ныть. Да, именно это я только что и делал», – подумал он. Мрачная веселость и любопытство вытеснили сплин и апатию. «Что же все-таки, черт возьми, случилось?» – пронеслось в его голове.

Он продублировал этот вопрос вслух.

– Наконец я слышу в твоем голосе интерес.

– Не приведи бог, если это одна из твоих идиотских шуточек!

Торин очень любил розыгрыши. Например, однажды, когда Парис заявил, что в городе перевелись хорошенькие девушки, он закупил несколько сотен резиновых женщин, надул их и рассадил по всей крепости. Таким образом Торин спасался от скуки.

– Очень мне надо шутить над человеком, – отрезал Торин не оборачиваясь, – у которого нет чувства юмора.

У Мэддокса его действительно не было.

Они шли по длинному полутемному коридору. Хотя в замок давно провели электричество, часть помещений, в том числе этот коридор, по-прежнему освещались факелами. Они были укреплены на каменных стенах старинной кладки с помощью специальных держателей, и в их неверном, пульсирующем свете казалось, будто пространство населено духами и тенями. Замок, в котором жили воины, – Обитель проклятых, как его в шутку окрестил Торин, был построен много столетий назад, и, хотя воины отремонтировали и осовременили его, как могли, в воздухе все равно витало ощущение старины.

Они обошли уже полкрепости, но так никого больше и не встретили.

– Где все? – удивился Мэддокс.

– Парис в городе, ищет себе новую женщину, – ответил Торин, язвительно добавив: – У нас кончаются продукты, за которые отвечает Парис, и было бы неплохо пополнить запасы, но нет, женщины, разумеется, важнее.

«Везет ублюдку!» – подумал Мэддокс, но вслух ничего не сказал.

Проклятие Париса, в которого вселили демона Разврата, состояло в том, что он был одержим жаждой секса, причем с одной женщиной воин мог переспать лишь единожды и из-за этого вечно искал новых знакомств. Если в какой-то из дней ему не удавалось соблазнить ни одной женщины, участь Париса была незавидна – демон добирал свое, заставляя его делать такие вещи, от одной мысли о которых любого нормального мужчину вывернуло бы наизнанку. Мэддокс знал и помнил об этом своего рода побочном эффекте, но все равно завидовал другу, особенно когда тот принимался рассказывать о своих «победах». Нежные прикосновения… Быстрое дыхание… Горячая кожа… Стоны наслаждения…

Торин тем временем продолжал:

– Аэрон… – Он запнулся. – Собственно, это только одно из того, о чем я хотел тебе сказать.

Мэддокс напрягся.

– С ним что-то случилось? – спросил он.

Внутри его шевельнулся притихший было Насилие. «Круши! Убивай!» – требовал он. Аэрон, как и все они, был бессмертным, но даже бессмертного можно было тяжело ранить или даже убить.

– Нет, – угадав его мысли, быстро ответил Торин, – ничего такого… Он в порядке.

Мэддокс успокоился; улеглась тревога – отступил и гнев.

– Так где же он? – спросил Мэддокс. – Возится где-нибудь с тряпками и шваброй?

У каждого из воинов были свои обязанности по ведению домашнего хозяйства. Аэрон должен был следить за чистотой, на что он беспрерывно жаловался и возмущался. К Мэддоксу обращались, если нужно было что-то починить. Торин играл на бирже – им ведь надо было на что-то жить. Люсьен платил по счетам и занимался всей прочей канцелярщиной. И наконец, Рейес закупал оружие.

– Его… призвали наверх.

Мэддокс едва не споткнулся от неожиданности.

– Что-что? – переспросил он, решив, что ему послышалось.

– Боги призвали его наверх, – терпеливо повторил Торин.

– Чего им надо? – Мэддокс был поражен. Олимпийцы не призывали ни одного из них со дня смерти Пандоры. – Почему ты не сказал мне об этом сразу?

Торин пожал плечами:

– Что касается твоего первого вопроса, то не имею ни малейшего понятия. Мы сидели все вместе и смотрели фильм, и вдруг он напрягся, вытянулся в струну, как будто его за макушку подвесили, а на лице никакого выражения, – ну, ты сам помнишь, как это бывает. Потом он очнулся и сказал, что его призвали. Мы даже спросить его ни о чем не успели – он тут же исчез. – Переведя дух, Торин продолжил: – Что же до твоего второго вопроса, то я пытался тебе все рассказать, но ты не стал слушать.

У Мэддокса дернулось веко.

– Ты должен был сказать мне сразу!

– Чтобы ты, расчувствовавшись, запустил в меня штангой? Нет уж. Я, знаешь ли, Болезнь, а не Глупость.

«Что им могло понадобиться от Аэрона?» – спрашивал себя Мэддокс. От мелькнувшей в голове догадки у него перехватило дыхание. Заточенный в Аэроне демон Ярости время от времени расходился настолько, что делался совершенно неуправляемым, и тогда, не способный сопротивляться его злой воле, Аэрон начинал пачками вырезать людей с нечистой совестью. «Вдруг боги разозлились на него за это и призвали, чтобы в наказание наложить на него еще одно проклятие, как в свое время на меня?» – думал он.

В сердцах Мэддокс прорычал:

– Если они что-нибудь с ним сделают, клянусь, я найду способ взобраться на чертов Олимп и устрою там такую резню, что мало не покажется.

Его глаза полыхнули красным.

– Не заводись, – примирительно сказал Торин. – Мы все беспокоимся за Аэрона, но пока ничего плохого не случилось. Скоро он вернется и объяснит, что к чему.

«Справедливо», – подумал Мэддокс и усилием воли заставил себя расслабиться.

– А еще кого-нибудь призвали? – спросил он.

– Нет, больше никого, – ответил Торин. – Люсьен собирает души. Рейес… не знаю, где он; наверное, режет себя где-нибудь.

Мэддокс подавил вздох. Хотя ему самому приходилось несладко, он всей душой жалел Рейеса, который не мог прожить и часа, не нанося себе увечий.

Они подошли к лестнице.

– Что еще ты хотел мне сказать? – спросил Мэддокс.

– Будет лучше, если ты сам увидишь, – ответил Торин.

«Что там такое? – спрашивал Мэддокс себя. – Неужели что-то похуже новости об Аэроне?»

Они пришли в комнату отдыха. Это было самое уютное и обжитое из помещений замка, эдакая заповедная зона, для обустройства которой воины не пожалели ни сил, ни денег. Чего здесь только не было: мягкая мебель, холодильник, до отказа забитый дорогими винами и качественным пивом, бильярдный стол – словом, все необходимое для того, чтобы можно было отдохнуть и телом и душой. Там даже висела баскетбольная корзина. Картину изобилия дополняла невероятных размеров плазменная панель. Когда Мэддокс с Торином вошли, она работала, и, судя по тому, что на экране разворачивалась оргия с участием по меньшей мере трех женщин, последним смотрел телевизор Парис.

Мэддокс озвучил это умозаключение. Торин молча ускорил шаг, по возможности не глядя на экран. Мэддокс прикусил язык, поняв, что свалял дурака. Из уважения к чувствам Торина, красивого, обаятельного, словно специально созданного для плотских удовольствий, но навсегда от них отлученного, воины старались не касаться в его присутствии тем, связанных с женщинами и сексом.

Даже у Мэддокса время от времени случались интрижки.

Его любовницами обычно становились бывшие пассии Париса, которые, не желая смириться с тем, что все кончено, поднимались к замку. По большому счету им было все равно, с кем спать, их мучило желание – они все еще находились под влиянием демона Разврата. Поэтому, не застав Париса или получив категорический отказ, они с легкостью утешались в объятиях Мэддокса.

Старый замок хранил много тайн, поэтому у воинов было правило: никаких чужаков в его стенах, и, следуя этому правилу, Мэддокс уводил девушек в лес и там овладевал ими среди вековых деревьев, прямо на голой сырой земле. Секс получался обезличенным, но Мэддокс большего и не хотел. Поставив девушку на колени, он входил в нее сзади – ему было важно не видеть лицо партнерши, чтобы Насилие, пробудившись, не принудил его к чему-нибудь такому, за что потом ему придется себя ненавидеть.

А потом Мэддокс отправлял этих девушек домой, под угрозой смерти запретив возвращаться. Он не хотел длительной связи, боялся привязаться к человеку, а потом сделать ему больно.

Впрочем, была одна девушка, которая особенно ему запомнилась, хотя и ради нее он не отступил от своих правил. Это было нечто гораздо большее, чем просто механическое, животное совокупление. Ему хотелось целовать ее, вылизать все ее тело, утонуть в ней, полностью утратив свое «я», любить ее без оглядки, без страха потерять контроль над злым духом и навредить ей.

Мэддокс слегка мотнул головой, отгоняя грезу. Что толку витать в облаках?

Наконец они добрались до комнаты, которую занимал Торин.

Мэддокс окинул спальню друга недоуменным взглядом. С прошлого его посещения она преобразилась: вдоль одной из стен разместился огромный агрегат с кучей мониторов и усыпанной кнопками, лампочками и рычагами панелью управления. В отличие от Торина Мэддокс недолюбливал технику. Мир менялся слишком быстро, и он за ним не успевал. Кроме того, его тяготило ощущение, будто каждый новый виток технического прогресса еще на шаг отделяет его от старого мира, когда они были просто беззаботными воинами. Но все это, конечно, не мешало ему активно пользоваться всеми новшествами.

– Ты решил захватить мир? – хмыкнул Мэддокс, наконец оторвавшись от созерцания машины и повернувшись к своему другу.

– Ну что ты, я всего лишь скромный наблюдатель. Зато теперь мы можем быть уверены, что в этих лесах комар не пролетит без нашего ведома. Очень удобно, – ответил Торин, уселся в офисное кресло перед самым большим из мониторов и принялся нажимать кнопки на панели управления. Монитор зажегся, на нем появилось изображение. – Так. Вот, собственно, то, что я хотел тебе показать.

Мэддокс встал за спиной друга и уставился на экран. Не увидев ничего, кроме деревьев, он нахмурился.

– И что я должен здесь увидеть?

– Терпение.

– Давай быстрее, – сказал он резко.

– Умеешь ты вежливо попросить, – хмыкнул Торин. – Еще буквально один момент.

Он снова потыкал клавиши. Изображение сместилось в сторону и окрасилось в цвета инфракрасного спектра. Между сине-зелеными деревьями мелькнуло красное пятно.

– Сделай так, чтобы оно снова попало в кадр. – Мэддокс резко склонился к экрану, едва не задев Торина.

Он был профессиональным воином и убийцей, а не шпионом, но знал: красное свечение означает тепло живого организма. Мэддокс напрягся.

Еще несколько ударов по кнопкам. Экран мелькнул, красное пятно снова появилось в кадре.

– Это человек?

– Однозначно.

– Женщина или мужчина?

Торин пожал плечами:

– Скорее женщина. Мужчина был бы больше, ребенок, наоборот, меньше.

Жители Будапешта и окрестных селений сторонились замка, не говоря уже о том, чтобы прийти на холм ночью. Мэддокс мог по пальцам одной руки пересчитать смертных, которые поднимались к замку за последний год: курьеры, несколько детей, подруги Париса – вот, собственно, и все.

– Может, это одна из подружек Париса? – предположил он.

– Может, и так. А может…

– «А может» что? – выговорил Мэддокс с нажимом.

– Охотник, – закончил свою мысль Торин. – Наживка, если быть более точным.

Мэддокс плотно сжал губы.

– А если без шуток?

– А я и не шучу. Подумай сам. Курьеры ходят с сумкой или коробкой. И они, и подружки Париса идут прямиком к двери, нигде не задерживаясь. А у этой при себе ничего нет, и она ходит кругами, через каждые несколько минут останавливается, жмется то к одному дереву, то к другому. Что она там делает? Вполне возможно, раскладывает взрывчатку, чтобы подорвать нас, или устанавливает камеры.

– Ты же сам только что сказал: она с пустыми руками.

– И взрывчатка, и камеры маленькие – она может прятать их под одеждой или в карманах.

Мэддокс прикрыл глаза и помассировал шейные позвонки.

– Охотники не показывались несколько тысячелетий, – тихо произнес он.

– Ну, может, их дети и дети детей их детей искали нас все это время, и вот наконец очередному поколению улыбнулась удача.

В животе у Мэддокса шевельнулся ужас. Сначала Аэрона призвали, а теперь еще и незваный гость. Просто совпадение? Мысли Мэддокса перенеслись в те далекие мрачные дни в Греции – дни войны и не знающей пределов жестокости, криков и смерти; дни, когда воины были скорее демонами, чем людьми; дни, когда жажда разрушать определяла все их поступки, а улицы были завалены мертвыми телами. Вскоре люди сплотились против своих мучителей – так появились охотники, боевой отряд, полностью состоящий из смертных, целью которого стало уничтожение злодеев.

Кровная вражда между охотниками и воинами длилась многие столетия. Мэддокс вспомнил ожесточенные битвы, когда с лязгом схлестывались мечи и бушевало пламя, распространяя по воздуху запах жженой плоти. Однако самым страшным оружием охотников было коварство. Они обучали женщину-наживку, которая соблазняла воинов и притупляла их бдительность, чтобы те не смогли отбить внезапное нападение. Именно так погиб Баден, одержимый демоном Неверия. Правда, самого демона они убить так и не смогли, он просто выскочил из растерзанного тела, корчащийся, обезумевший из-за того, что лишился хозяина. Мэддокс не имел ни малейшего представления о том, где теперь носится этот дух.

– Боги действительно нас ненавидят, – сказал Торин. – Не было лучшего способа навредить нам, чем подослать охотников в тот самый момент, когда наша жизнь более или менее устаканилась.

Чувство ужаса внутри Мэддокса нарастало.

– Им вряд ли захотелось бы, чтобы демоны, безумные и неуправляемые, а именно такими они будут без нас, вырвались в большой мир. Разве нет?

– Кто знает, почему они поступают так или иначе, – произнес Торин утвердительно, без малейшего намека на вопросительную интонацию. Ни один из воинов, даже по прошествии стольких лет, так и не научился понимать богов. – Мэддокс, мы должны что-то сделать.

Мэддокс бросил взгляд на стенные часы и напрягся.

– Позвони Парису.

– Я позвонил. Его мобильный не отвечает.

– Позвони…

– Ты действительно думаешь, что я дернул бы тебя почти в полночь, будь здесь кто-то еще, кроме нас двоих? – поинтересовался Торин, повернул голову и пристально посмотрел на друга. – Кроме тебя, пойти некому.

Мэддокс тряхнул головой:

– Совсем скоро я умру. Я не могу выйти из замка.

– Я тоже не могу, – произнес в ответ Торин, и в его глазах мелькнуло что-то устрашающее, какая-то горечь, сделавшая их из зеленых ядовито-изумрудными. – Ты, по крайней мере, не уничтожишь весь род человеческий, просто выйдя на улицу.

– Торин…

– Тебе не победить в этом споре, Мэддокс, поэтому не трать зря времени.

Мэддокс запустил руку в темную, длиной по плечи шевелюру, его раздражение все возрастало. «Пусть оно остается в лесу и умрет», – заявил Насилие, под «оно» подразумевая человека.

– Что, если это охотник? – сказал Торин, словно прочитав мысли друга. – Что, если это наживка? Мы не можем оставить ее в живых. Ее надо убить.

– А если это невинный человек, а мое полуночное проклятие начнет действовать? – возразил Мэддокс, заталкивая демона, насколько это возможно, глубже внутрь себя.

Выражение лица Торина на миг исказило чувство вины, словно жизни, которые он некогда забрал, в один голос обратились к его совести, умоляя спасти тех, кому он в силах помочь.

– Я не знаю. Действуй по обстоятельствам. Но сидеть сложа руки мы все-таки не можем…

Мэддокс стиснул зубы. Он не был жестоким, бессердечным человеком, не был зверем. Он ненавидел волны злобы, которые то и дело накатывали на него, угрожая полностью им овладеть. Он ненавидел то, что делал, то, чем он был, а главное – то, чем стал бы, если хоть на миг перестал бы сопротивляться темным желаниям и мыслям, внушаемым ему демоном.

– Где сейчас человек? – спросил Мэддокс. Решение было принято: он пустится в ночь, пусть это и обойдется ему дорого.

– Возле Дуная.

«Минут через пятнадцать он будет на месте, если побежит, – решил Мэддокс. – У меня как раз хватит времени, чтобы вооружиться, найти человека, проводить его в убежище, если он невинен, или убить при необходимости и вернуться в крепость. Если что-то вдруг меня задержит, я умру прямо в лесу, и тогда все прочие смельчаки, которые имели неосторожность подняться на холм, если такие найдутся, окажутся в опасности, ибо, когда начнутся первые боли, Насилие полностью подчинит мои мысли и чувства. Единственной моей целью тогда будет уничтожение».

– Если я не вернусь к полуночи, отправь остальных искать мое тело, а заодно и тела Люсьена и Рейеса.

Смерть и Боль приходили к Мэддоксу каждую ночь, независимо от того, где он был. Боль наносил удары, а Смерть сопровождал его душу в ад, где она и пребывала, терзаемая огнем и демонами, почти столь же злобными, как Насилие, до самого утра. К несчастью, Мэддокс не мог поручиться за безопасность друзей, застань их полночь в лесу: он мог ранить их, когда они придут к нему. И если это произойдет, то физические страдания, которые он испытывает каждую ночь, дополнятся муками совести.

– Пообещай мне, – настаивал он.

Блеснув глазами, Торин кивнул:

– Будь осторожен, мой друг.

Мэддокс поспешно вышел из комнаты. Когда он уже преодолел половину коридора, Торин крикнул:

– Мэддокс! Ты должен взглянуть на это!

Быстро шагая назад, Мэддокс ощутил новый укол страха. «Что на этот раз? – спрашивал себя он. – Что может быть хуже того, что я уже увидел?» Вновь оказавшись у мониторов, он приподнял бровь и выжидательно воззрился на Торина, давая понять, что тот должен поторопиться.

Торин мотнул подбородком в сторону экрана.

– Кажется, там еще четверо. Все мужчины… или амазонки. Раньше их не было.

– Вот черт! – Мэддокс внимательно рассматривал четыре новых красных пятна. Они двигались на некотором расстоянии за маленьким пятном. «Да, это действительно хуже того, что я уже видел», – решил он.

– Я разберусь с ними, – сказал он. – Со всеми.

Мэддокс быстро и решительно зашагал по коридору. Добравшись до своей спальни, он кинулся прямиком в гардеробную, минуя кровать, которая составляла единственный предмет мебели в комнате. Раньше здесь стояли комод, зеркало и кресла, но он разнес их в щепки во время приступов страсти к насилию. Как-то раз он набрался глупости заполнить помещение декоративными водопадами, растениями, крестами и прочими предметами, призванными умиротворить и успокоить. Но ничего из этого не сработало и в считаные мгновения обратилось в пыль и обломки, когда демон взял над Мэддоксом верх. С тех пор он отдавал предпочтение, как это называл Парис, минималистичному дизайну. Единственной причиной, по которой он не избавился от кровати, было то, что Рейес должен был приковывать его к чему-то, когда наступала полночь, и металлическая кровать как нельзя лучше для этого подходила. Воины в огромных количествах закупали сменные матрацы, простыни, цепи и металлические изголовья и хранили их в соседней спальне, чтобы они всегда были под рукой.

«Надо торопиться!» – думал Мэддокс. Он быстро натянул черную футболку, обулся и закрепил клинки на запястьях, поясе и голенях. Никаких пистолетов. Он и Насилие были согласны в одном – убивать врагов надо, когда они подходят близко, и делать это следует своими руками.

Окажись кто-то из смертных, что бродят сейчас в лесу, охотниками или наживкой, они были обречены.

Глава 2

Эшлин Дэрроу дрожала на пробирающем до костей ветру. Пряди светло-русых волос хлестали ее по лицу и глазам, и она трясущимися руками пыталась заправить их за уши, которые мучительно кололо от холода. Но видела она все равно мало. Ночь была темной, туманной и снежной. Лишь изредка отдельные серебряные лучики лунного света пробивались сквозь снежные кроны вековых деревьев.

«Как природа, столь красивая, столь величественная, может так жестоко мучить человеческое тело?» – спросила себя девушка и вздохнула, отчего перед ее лицом образовалось облачко пара. «А ведь прямо сейчас, – подумала она, – я могла бы лететь в теплом самолете назад в Штаты». Но накануне Эшлин узнала нечто слишком удивительное, чтобы удержаться от искушения. Ее переполнила надежда, и несколько часов назад, воспользовавшись первой же возможностью выяснить, правда ли это, она, ни минуты не колеблясь, отправилась в путь. «Где-то среди этого необъятного леса, – думала девушка, – живут люди со странными способностями, которые никто не может объяснить». Что это за способности, Эшлин толком не знала. Ей было известно лишь, что она отчаянно нуждается в помощи и готова пойти на любой риск, лишь бы поговорить с этими могущественными людьми.

Эшлин преследовали голоса, которые делали ее жизнь невыносимой. Где бы ни оказалась, она слышала все, что когда-либо произносилось в этом месте, независимо от того, когда это было – несколько минут или столетий назад. Язык, на котором изъяснялись собеседники, тоже не имел значения – она понимала любой. Некоторые называли это даром, а она – настоящим проклятием.

Еще один ледяной порыв ветра налетел на Эшлин, и она прижалась к дереву, укрывшись за ним, как за щитом. Вчера, прибыв в Будапешт с несколькими коллегами из Всемирного института парапсихологии, она прогуливалась по центру города и услышала кое-что очень интересное. Голоса, звучавшие в ее голове, не удивляли девушку, пока до нее не начал доходить смысл слов невидимых незнакомцев: «Они могут поработить тебя одним лишь взглядом», «У одного из них есть крылья, и он летает на них в полнолуние», «Тот, что со шрамами, исчезает, когда захочет».

Эти отрывочные, тихим шепотом сказанные фразы словно открыли какую-то дверь в ее разуме, и на девушку обрушился шквал разговоров разной степени давности. Голосов, которые хаотично накладывались друг на друга, было так много, что Эшлин согнулась пополам под гнетом этого груза, силясь отделить второстепенное от важного, когда слышала: «Они не стареют», «Они, наверное, ангелы», «У них даже жилище жуткое, словно из фильма ужасов, спрятано на вершине холма, в чаще наводненного тенями леса, в который, черт возьми, даже птицы не залетают», «Может, убьем их?», «Они чудотворцы и смогли облегчить мои страдания».

«Столько людей из настоящего и прошлого верили и продолжают верить, что обитатели крепости на холме обладают сверхъестественными способностями, – думала Эшлин. – Может, эти «чудотворцы» сумеют облегчить и мои страдания?» Многие годы в самых разных уголках света она собирала слухи о вампирах, оборотнях, гоблинах и ведьмах, чудовищах и феях. Ей даже доводилось приводить исследователей из института к крыльцу многих из этих созданий, чтобы те убедились, что они на самом деле существуют. Собственно, именно в том и состояла цель существования института – находить сверхъестественных существ, наблюдать за ними и изучать их, выяснять, каким образом человечество может выиграть от такого соседства. И вот впервые в жизни дар Эшлин вывел ее на след необыкновенных людей, встреча с которыми может принести пользу ей самой.

Обычно она сама наводила институт на новое место, но на этот раз вышло иначе. Будапешт не упоминался ни в одной из бесед, которые ей в последнее время довелось подслушать. И тем не менее ее послали сюда с заданием слушать все, что касается демонов. Эшлин не стала никого ни о чем спрашивать, ибо прекрасно знала, что ей ответят. Каким бы ни был вопрос, ответ всегда бывал один: «Информация засекречена».

Выполняя задание, девушка узнала, что некоторые местные полагали, будто на холме живут демоны. Злые, жестокие. Большинство, однако, почитали этих существ ангелами. Они держались обособленно, подальше от людей. Впрочем, есть среди них и один, который любит бывать в городе и, по слухам, тащит в койку все живое женского пола; «инструктор по оргазму» – так величала его троица хихикающих девиц, которые провели с ним «единственную, не сравнимую ни с одной другой» ночь. Благодаря им уровень преступности в городе был низок, экономика – на высоте, а бездомные – сыты.

Сама Эшлин полагала, что люди, за которыми числится столько добрых дел, не могут быть одержимы силами тьмы. Демоны злобные и не считаются с теми, кто их окружает. Но вне зависимости от того, были ли обитатели замка на холме ангелами, спустившимися на землю, или обычными людьми, наделенными сверхъестественными способностями, она молилась, чтобы они сумели помочь ей, так как никто другой не мог. Девушка надеялась, что они научат ее заглушать голоса или даже помогут ей совсем отделаться от своего дара.

Одна мысль об этом опьяняла, и губы Эшлин медленно раздвинулись в улыбку, которая, впрочем, тут же спала с ее лица, поскольку еще один порыв ледяного ветра проник сквозь куртку и свитер и вгрызся в кожу. Она провела в лесу больше часа и промерзла до костей. Доковыляв до прогалины, девушка устремила взгляд к вершине холма. Прорвавшийся сквозь брешь в тучах свет озарил огромный угольного цвета замок. У его подножия клубился густой туман, маня девушку своими призрачными пальцами. «Место выглядит точь-в-точь как описывал голос, – про себя отметила Эшлин, – острые башенки и полный теней лес вокруг, словно оживший фильм ужасов». Однако это наблюдение не отпугнуло ее. «Я почти дошла», – подумала она счастливо и, нетвердо ступая, снова двинулась вверх по холму. Идти было трудно, ноги ломило от маневров между стелющимися по земле громадными ветвями и прыжков через вздымающиеся корни, но девушка старалась не обращать на это внимания.

Через десять минут Эшлин все же (наверное, уже в тысячный раз) пришлось остановиться, так как ее ноги превратились в куски льда и отказались ей повиноваться. «Нет, – мысленно простонала девушка, – только не сейчас!» Растирая ноги, она посмотрела в просвет между кронами, туда, где возвышался замок, чтобы еще раз оценить расстояние. Ее глаза расширились, когда она поняла, что замок не приблизился ни на дюйм. На самом деле он даже, пожалуй, слегка отдалился. Эшлин в отчаянии тряхнула головой. «Черт возьми! – подумала она. – Что я должна сделать, чтобы добраться наверх? Отрастить крылья и полететь? Даже если у меня ничего не выйдет, я не жалею, что пришла сюда, – решила Эшлин. – Стоило, пожалуй, захватить с собой еду и воду, да и вообще, лучше было все спланировать, но я должна была попробовать».

Как бы глупо это ни было, она просто не могла не попытаться. Эшлин пустилась бы в путь голой и босой, если бы понадобилось. Шанс на нормальную жизнь стоил любых жертв. Ей нравилось, что ее так называемый дар приносит людям пользу, но пытка, в которой ей приходилось жить, была слишком сурова. Несомненно, она способна и как-то иначе послужить людям. Если бы голоса хоть ненадолго замолчали, она смогла бы поразмыслить над этим и обязательно что-нибудь придумала бы. Дыхательные упражнения и медитации – единственное, что помогало ей хоть отчасти обрести душевный мир.

Девушка еще раз энергично растерла ноги, благодаря чему кровообращение восстановилось и она вновь смогла идти.

«Ök itt. Tudom ök, – услышала Эшлин, проходя мимо кривого, раскорячившегося дерева. – Они здесь, – тут же перевело ее сознание. – Я знаю это».

Затем кто-то другой сказал: «А ты симпатичная штучка, да?»

– Да, ты совершенно прав, спасибо, – вслух произнесла Эшлин, надеясь, что звук ее собственной речи перекроет все остальные. Не тут-то было. Девушка глубоко вдохнула и выдохнула.

Она продолжала брести, а тем временем разговоры, которые велись в разное время, проносились у нее в голове, нагромождаясь один на другой. Большинство незнакомцев говорили по-венгерски, некоторые – по-английски, отчего ощущение хаоса становилось окончательным.

«Да. Да! Трогай меня. Вот так, да, вот так».

«Bárhol as én kardom? En nem tudom holvan».

«Еще одно прикосновение его губ, и я забуду его. Все, что мне нужно, – еще одно прикосновение».

Эшлин пошатнулась, продираясь через спутанные ветки и камни, а слова чем дальше, тем больше теснили друг друга и делались все громче, сливаясь в монолитный рев. Сердце девушки выпрыгивало из груди, и она с трудом удерживалась, чтобы не закричать от гнева и отчаяния. Глубокий вдох, глубокий выдох…

«Если ты постучишься в дверь, тебя трахнут, как животное, и я уверяю: тебе это очень понравится».

Она зажала уши ладонями, хотя знала, что это не поможет.

– Продолжай идти! Найди их! – вслух приказала себе Эшлин.

Еще больше ветра. Еще больше голосов.

– Продолжай идти! – повторила она и ускорила шаг. – Ты проделала долгий и сложный путь, чего тебе стоит пройти еще немного? Найди их!

Когда она рассказала доктору Макинтошу, вице-президенту Всемирного института парапсихологии, а также своему начальнику и наставнику, о том, что выяснила о людях с холма, он кивнул и бросил:

– Отличная работа, – что было у него высшей формой похвалы.

Эшлин попросила, чтобы ее отвезли на холм, но получила категорический отказ.

– Ни в коем случае, – сказал он, отворачиваясь от нее, – они могут оказаться демонами.

– С тем же успехом они могут оказаться ангелами.

– Я запрещаю тебе так рисковать, Дэрроу, – отрезал Макинтош, после чего ей было приказано собирать вещи и ехать в аэропорт; он всегда так поступал, когда ее часть работы – сбор информации, недоступной ушам других, – заканчивалась. – Так положено, – заявлял он, хотя никого, кроме нее, по домам он никогда не посылал.

Эшлин знала, что Макинтош заботится о ней и желает ей добра. В конце концов, он опекает ее уже более пятнадцати лет. Когда он взял ее под свое крыло, она была просто напуганным ребенком, чьи родители не имели ни малейшего понятия, как облегчить муки «одаренной» дочери. Он даже читал ей сказки, чтобы она уяснила, что мир полон магии и в нем все возможно, а потому никто – даже такой человек, как она, – не должен чувствовать себя ненормальным.

Он по-своему любил ее, но Эшлин понимала, что в его отношении к ней есть изрядная доля корысти: работа института без нее встанет, и его карьера окажется под ударом. Вот почему она не чувствовала себя слишком уж виноватой оттого, что ослушалась его и отправилась на холм.

Онемевшими пальцами Эшлин снова убрала волосы с лица. Наверное, ей стоило разузнать у местных, как сюда проще добраться, но голоса в сердце города были такими громкими, что ей было не до расспросов. Кроме того, девушка боялась, что кто-то из институтских коллег увидит ее и отведет к Макинтошу. «Но все-таки, – думала Эшлин, – если бы я спросила дорогу, меня бы не терзал сейчас лютый холод».

«Есть только один способ узнать правду. Пырни его ножом в сердце и посмотри, умрет ли он», – сказал голос, выведя ее из задумчивости.

«О, до чего же хорошо! Пожалуйста, еще!»

Отвлекшись на голоса, девушка споткнулась об упавший сук и, болезненно вскрикнув, растянулась на земле. Острые камни поранили ей ладони и разодрали джинсы. Какое-то время она лежала неподвижно, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. «Слишком холодно, – подумала она, – слишком громко». Пока она так лежала, ее покинули последние силы. Ее виски пульсировали от боли, голоса хаотично забрасывали ее отрывочными, ненужными сведениями. Закрыв глаза, она кое-как подползла к ближайшему дереву и прижалась к нему, укрывшись за выступами корней.

«Мы не должны быть здесь. Они все видят».

«Ты ранен?»

«Смотри, что я нашел. Красиво, да?»

– Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь! – крикнула Эшлин.

Разумеется, голоса не повиновались. Они никогда не слушались.

«Слабо пробежаться по лесу голышом?»

«Éhes vagyok. Kaphatok volamit eni?»

Внезапный хлопок и какой-то странный свист заставили Эшлин открыть глаза. Затем по лесу разнесся мучительный вопль. Кричал мужчина. Вопль повторился еще трижды, причем каждый раз кричал новый человек. Это было настоящее, не прошлое – за двадцать четыре года Эшлин научилась улавливать разницу.

Ужас стиснул ее стальной хваткой, лишив возможности дышать. Несмотря на гул голосов в голове, девушке было понятно, что кто-то ранен. Она попыталась встать, побежать, но резкий свист приковал ее к месту. Мгновение спустя она осознала, что этот звук издает рассекающий воздух клинок. Скосив глаза, девушка с ужасом рассматривала рукоятку кинжала, которая покачивалась чуть выше ее плеча, тогда как окровавленное лезвие довольно глубоко засело в древесном стволе.

Прежде чем она успела шарахнуться в сторону или закричать, вновь раздался тот же свист. Девушка резко повернула голову в другую сторону, и действительно, второй клинок вошел в ствол чуть выше ее левого плеча.

«Как?.. Что?..» Ее мысли еще не успели оформиться в нечто связное, когда что-то вырвалось из находившихся неподалеку зарослей. Зловеще захрустела палая листва, припорошенная снегом, затрещали ветви. Потом это нечто попало в пятно лунного света, и девушка мельком увидела черные волосы и яркие фиалковые глаза. Это был мужчина. Рослый и мускулистый, он со всех ног мчался на нее. На его лице застыло жесткое, звериное выражение.

– О боже! – выдохнула Эшлин. – Остановись! Остановись же!

Еще мгновение – и незнакомец оказался вплотную к ней. Присев перед ней таким образом, что она не могла ни встать, ни даже пошевелиться, он принялся обнюхивать ей шею.

– Они были охотниками, – сказал он по-английски с едва уловимым акцентом. Голос незнакомца звучал жестко и грубо, что полностью соответствовало резко очерченным чертам его лица. – Ты тоже? – Он схватил ее правое запястье и задрал рукав. Проведя большим пальцем по змеящимся под кожей венкам, мужчина проговорил: – Татуировки, как у них, нет.

«У них? Охотники? Татуировка?» – проносилось в голове Эшлин. По ее спине побежали мурашки. Незнакомец был по-настоящему громадным, и в том, как он нависал над ней, таилась нешуточная угроза. От него пахло металлом, мужчиной, теплом и еще чем-то, что она не могла точно определить. Его неприветливое лицо было испачкано чем-то красным. Кровью? Кусачий ветер пронзил ее кожу и, кажется, вгрызся в самый костный мозг.

«Я дикарь, – говорило выражение фиалковых глаз незнакомца. – Я хищник».

«Кажется, мне следовало послушаться Макинтоша. Эти люди на холме, видимо, и вправду демоны», – подумала Эшлин.

– Ты одна из них? – повторил мужчина.

Потрясенная до глубины души, перепуганная насмерть, она не сразу заметила, что кое-что изменилось, но никак не могла понять, что именно это было – воздух, температура или что-то другое. И вдруг поняла: голоса замолчали.

Глаза Эшлин расширились от удивления. Голоса действительно замолчали, как будто появление незнакомца спугнуло их, нагнало на них страха не меньше, чем на нее саму. Девушку окутала тишина, причем необычная, такая, с которой ей не доводилось сталкиваться никогда прежде, – всеобъемлющая, величественная, блаженная.

Порыв ветра взметнул вверх шуршащие листья. Мягко урчала вьюга, рассыпая повсюду снежные хлопья, убаюкивая и утешая. Вековые деревья, казавшиеся воплощениями мощи и жизненной силы, вальяжно покачивали ветвями.

Эшлин прислушалась к величественной симфонии, исполняемой природой, и внезапно весь ее страх исчез. «Как человек, принесший с собой такую удивительную тишину, может быть одержим злым духом? – удивилась она. – Демоны истязают, а не дарят мир. Выходит, этот человек – милосердный ангел, как и говорили местные?» Закрыв глаза от удовольствия, девушка упивалась снизошедшими на нее тишиной и миром.

– Эй, женщина! – Казалось, ангел был сбит с толку.

– Тсс, – ответила Эшлин, наслаждавшаяся тишиной. Даже дома в Северной Калифорнии, в особняке, построенном рабочими, которым было запрещено разговаривать без необходимости, ее всегда преследовало эхо давно отзвучавших слов. – Не разговаривай. Просто наслаждайся.

Незнакомец ответил не сразу.

– Как ты смеешь на меня шикать?! – рявкнул он наконец, но скорее удивленно, чем зло.

– Ну вот, ты опять разговариваешь, – с укором проговорила Эшлин, но тут же осеклась. Ангел или нет, но незнакомец не производил впечатления человека, которого стоит одергивать, а злить его ей и подавно не хотелось – ведь с его появлением стало тихо и… тепло. Эшлин с удивлением ощутила, что ее тело стремительно согревается.

Девушка медленно открыла глаза. Они сидели нос к носу. Она чувствовала на своем лице его горячее дыхание. Его кожа призрачно сияла при лунном свете, слегка отливая медью. У незнакомца было угловатое, резко очерченное лицо, основным акцентом которого были подобный острию клинка нос и черные, точно сердце дьявола, брови. Фиалковые глаза в оправе длинных густых ресниц глядели хищно, с угрозой. «Я убью кого угодно и где угодно», – словно говорило выражение его лица. «Натуральный демон! – решила Эшлин. Но затем поправилась: – Нет, не демон». Окутавшая ее тишина – чистейшая, звенящая тишина – была по-настоящему хороша. «Но и не ангел, похоже, тоже». Он принес тишину, но ей было очевидно: он столь же опасен, сколь и красив. Чего стоит одна виртуозность, с которой он метает лезвия… «Так кто же он?» – спросила она себя.

Эшлин нервно сглотнула. Ее пульс колотился как сумасшедший, а грудь высоко вздымалась. «Мое тело, – думала она, – не должно так реагировать на сидящего передо мной незнакомца. Не должно, но реагирует». Он напоминал ей дракона из сказок, которые когда-то читал Макинтош: смертельно опасный – такого не приручишь, гипнотически притягательный – от такого не уйдешь. Внезапно девушка поймала себя на желании прижаться лбом к его плечу. Обнять его. Вцепиться в него и никогда не отпускать. Более того, она уже даже было начала медленно склоняться к нему. «Стой! Не делай этого!» – резко остановила себя она.

Эшлин была не очень избалована прикосновениями. В пять лет она попала в институт, где большинство сотрудников относились к ней как к лабораторной мыши. Они просто изучали ее способность, ни о каких доверительных отношениях и речи не шло. Единственным более или менее близким ей человеком был Макинтош, но порой у нее возникало ощущение, что он в равной степени и любит ее, и боится – по крайней мере, обнимал ее и прикасался к ней он нечасто. Когда она подросла, с парнями и мужчинами дела обстояли не лучше. Они разбегались в разные стороны, когда узнавали о ее даре, а узнавали они всегда, – к сожалению, утаить его было невозможно. «Но, – сказала себе девушка, – если сидящий передо мной великан – тот, о ком я думаю, то, быть может, его не отпугнет мой «талант». Быть может, он не будет против, если я до него дотронусь. И, быть может, это касание и идущий от тела незнакомца жар окажутся так же хороши, как и тишина, или даже еще лучше».

– Женщина? – повторил незнакомец более мягко, прервав череду ее мыслей.

Эшлин вздрогнула и еще раз сглотнула. «Мне показалось или в его ледяных фиалковых глазах действительно мелькнуло желание, изгнав былое злобное выражение? Или он просто собирается меня убить, хоть ему и немного жаль – отсюда и желание?» – спрашивала она себя. Ее раздирали противоречивые чувства: страх, болезненное восхищение и банальное женское любопытство. В жизни она нечасто соприкасалась с мужчинами и еще реже – с желанием.

«Почему я медленно всем корпусом тянусь к нему? – спрашивала себя Эшлин. – Вдруг он расценит мое прикосновение как приглашение. Вдруг ответит тем же? Но почему одна мысль об этом не приводит меня в истерику? Может, потому, что я ошиблась и никакой он не дракон, а сказочный принц, убивший дракона, чтобы спасти прекрасную принцессу?» Неожиданно для себя самой она спросила:

– Как тебя зовут?

Повисла напряженная пауза. Эшлин уже почти не верила, что он ответит. Вокруг его глаз и рта залегли хмурые складки, словно находиться возле нее было ему неприятно. Наконец он ответил:

– Мэддокс. Меня зовут Мэддокс.

Мэддокс… Имя скользило и перекатывалось по коридорам ее сознания, словно некий соблазнительный напев, обещающий невообразимое наслаждение. Она заставила себя улыбнуться в знак приветствия.

– А я – Эшлин Дэрроу.

Его взгляд опустился на ее губы. Несмотря на снегопад, на лбу у него блестели капли пота.

– Ты не должна была сюда приходить, Эшлин Дэрроу, – прорычал он, и ни в голосе, ни во взгляде у него больше не было ни намека на желание, которое ее одновременно влекло и пугало. Но, положив ладони на ее запястья, он с неожиданной мягкостью повел ими вверх, дойдя до основания шеи. Затем его пальцы осторожно переместились на горло, нащупали бешено колотящийся пульс.

Эшлин порывисто втянула ноздрями воздух и сглотнула. Пальцы Мэддокса проследили за движением слюны – жест непреднамеренный, но исполненный такой чувственности, что тело Эшлин обмякло. Однако мгновение спустя его хватка стала жестче, почти болезненной.

– Пожалуйста, – хрипло выдохнула девушка, и Мэддокс отпустил ее.

Эшлин моргнула в недоумении. Когда он отнял руку, она почувствовала себя… обездоленной, словно у нее отняли что-то очень ей дорогое.

– Осторожнее, – сказал он, на сей раз по-венгерски.

Она не поняла, кому именно следует быть осторожнее – ему или ей.

– Ты один из них? – мягко спросила она по-английски. Пусть он не знает, что она владеет обоими языками.

Его глаза осветило недоброе удивление, на скуле дернулась мышца.

– Что значит – один из них? – поинтересовался Мэддокс, снова перейдя на английский.

– Я… я… – Звуки отказывались складываться в нечто членораздельное.

Черты Мэддокса исказила яростная гримаса – ничего подобного Эшлин в жизни не видела. Каждая черточка его напряженного тела излучала необузданность и злобу. Девушка обхватила себя руками. «Нет, он точно не принц, – решила она. – Он – дракон, как я сначала и подумала».

Оставаясь на коленях, Мэддокс отклонился назад. Он сделал размеренный вдох, а затем медленно выдохнул, и перед его лицом повисло облачко пара. Его рука потянулась к ботинку и застыла у голенища, словно он не мог на что-то решиться. Наконец он сказал:

– Что ты делаешь в этом лесу, женщина? И не пытайся мне солгать – я пойму, и то, что произойдет потом, тебе не понравится.

Эшлин кое-как выдавила из себя:

– Я ищу людей, которые живут на вершине этого холма.

– Зачем? – потребовал ответа мужчина.

«До какой степени мне следует ему открыться? – спросила себя Эшлин. – Он определенно один из тех самых созданий с необычными способностями. Для простого человека он слишком большой и сильный. К тому же одно его присутствие отогнало голоса, чего со мной никогда прежде не происходило».

– Мне нужна помощь, – проговорила девушка.

– Вот как? – Его лицо выражало борьбу между подозрением и доверием. – В чем?

Эшлин открыла рот, чтобы ответить, сама еще толком не зная, что именно, но он остановил ее быстрым движением головы.

– Впрочем, это не важно. Тебе здесь не рады, поэтому можешь ничего не объяснять. Возвращайся в город. За чем бы ты сюда ни пожаловала, ты этого не получишь.

– Но… но… – Она не могла допустить, чтобы ее вот так отослали обратно. Она нуждалась в нем. Да, она только что его встретила. Да, она не знала о нем ничего, кроме имени и того, что он метает кинжалы с меткостью профессионала. Но ее пугала одна только мысль, что тишина покинет ее. – Я хочу остаться с тобой, – ответила она, зная, что в ее голосе звучит отчаяние, но ей было все равно. – Пожалуйста. Хотя бы ненадолго. Пока я не научусь справляться с голосами сама.

Казалось, ее мольба вместо того, чтобы смягчить, еще сильнее обозлила незнакомца. Его ноздри раздувались, а на челюсти задергался мускул.

– Твоя болтовня меня не одурачит. Ты – наживка. Иначе ты в ужасе удирала бы от меня.

– Я не наживка! – возмутилась Эшлин, решив отрицать этот факт, что бы он ни значил. – Клянусь богом! – Вытянув обе руки, она ухватила его за запястья. Плоть у нее под ладонями была твердой, напряженной, невероятно горячей и возбуждающей. По коже Эшлин побежали мурашки. – Я даже не знаю, о чем ты говоришь.

Рывком высвободив руки, Мэддокс ухватил ее за шею, у самого основания головы, и потянул вперед, чтобы ей на лицо попал лунный свет. Эшлин не было больно, напротив, по ее телу вновь прошел разряд эклектического тока, а живот наполнился приятными ощущениями.

Не говоря ни слова, он всматривался в лицо девушки с напряжением, граничившим с жестокостью. Она тоже рассматривала его, и вдруг ее бросило в холодный пот: что-то начало мерцать и извиваться у него под кожей, постепенно проступая все более отчетливо. «Это лицо, – поняла она, охваченная ужасом и восхищением. – Еще одно лицо. – Ее сердце замерло. – Он не демон, не демон, – проносилось в ее голове. – Он остановил голоса. Он и остальные сделали городу много добра. Это всего лишь игра света».

Она по-прежнему видела черты Мэддокса, но вместе с тем отчетливо различала и тень кого-то или чего-то другого – красные светящиеся глаза; скулы, как у скелета; острые, как кинжалы, зубы. «Пожалуйста, пусть это будет все лишь игрой света!» – мысленно умоляла Эшлин.

Но чем дольше скелетоподобная физиономия глазела на нее, тем труднее было делать вид, что это происходит не на самом деле.

– Ты хочешь умереть? – зло спросил Мэддокс. «Или все же скелет?» – подумала девушка. Слова прозвучали так гортанно, что казались почти звериным рыком.

– Нет, – ответила она, решив, что пусть он лучше убьет ее, потому что тогда она умрет с улыбкой на устах. Две минуты тишины значили для нее больше, чем целая жизнь, наполненная шумом. Напуганная, но решительная, чувствуя, как по коже по-прежнему бегают мурашки от его прикосновения, Эшлин вздернула подбородок. – Мне нужна твоя помощь. Скажи мне, как контролировать мою способность, и я уйду прямо сейчас. Или позволь остаться и узнать, как это делается.

Мэддокс отпустил ее, затем снова потянулся к ней, но остановился и стиснул кулак.

– Не знаю, чего я жду, – сказал он жестко, хотя и смотрел на ее рот с выражением, которое вполне можно было истолковать как желание. – Уже почти полночь, и тебе лучше быть от меня как можно дальше.

Едва было произнесено последнее слово, мужчина нахмурился. Мгновение спустя он прорычал:

– Слишком поздно! Боль уже ищет меня.

Мэддокс отстранился от Эшлин. Скелетообразная маска по-прежнему проглядывала у него под кожей.

– Беги! Возвращайся в город! Немедленно! – закричал он.

– Нет, – отрезала она, в то время как ее тело, хоть и не сильно, дрожало. Только дурак бежит от рая, даже если у этого рая прозрачное лицо прямиком из ада.

Еле слышно выругавшись, Мэддокс выдернул из дерева оба клинка и закрепил на ноге. Его взгляд скользнул вверх, миновал снежинки и вершины деревьев и уперся в луну. Его нахмуренное лицо стало откровенно злым, агрессивным. Мужчина стал пятиться.

Эшлин оперлась о дерево и встала. Ноги задрожали, едва не подламываясь, под ее весом. Она вновь почувствовала ледяной ветер, услышала перешептывание голосов совсем близко от себя. Ее нутро сдавил вопль отчаяния.

Мэддокс сделал уже три шага, затем четыре.

– Куда ты идешь?! – крикнула она. – Не бросай меня здесь!

– Нет времени вести тебя в убежище. Ты должна будешь найти его сама. – Он развернулся, предоставив ей обозревать свои широкие плечи и удаляющуюся спину, а затем бросил через плечо: – Не возвращайся на этот холм, женщина. В следующий раз я не буду таким добрым.

– Я не уйду! Куда бы ты ни направился, я пойду за тобой! – заявила Эшлин, и это была угроза, которую она собиралась исполнить.

Остановившись, Мэддокс обернулся и смерил ее злым взглядом. Обнажив зубы, он снова прорычал:

– Я могу убить тебя здесь и сейчас, наживка. Как ты тогда пойдешь за мной?

«Опять эта наживка», – подумала Эшлин. Сердце у нее в груди отбивало барабанную дробь, но она стойко встретила его взгляд, надеясь, что кажется настойчивой и решительной, а не перепуганной насмерть.

– Поверь, лучше уж так, чем остаться наедине с голосами.

Ощутив резкую боль и сдавленно ругнувшись, Мэддокс согнулся вдвое. Эшлин бросилась к нему, обхватила за спину и принялась шарить руками по животу в поисках раны. «Это какой же силы должна быть боль, что такой великан согнулся, как тростинка!» – удивилась она. Он отпихнул ее с такой силой, что она едва удержалась на ногах.

– Нет! – проревел Мэддокс, и Эшлин могла поклясться, что он говорил двумя разными голосами, причем один из них был человеческим, а другой принадлежал существу страшному и могущественному. Этот второй голос и грохотал, подобно буре, эхом разливаясь в ночи. – Не трогай меня!

– Тебе больно? – спросила она, стараясь не показывать, насколько задела ее такая реакция. – Давай я помогу. Я…

– Уходи, или умрешь! – закричал он, а затем развернулся, рванул вперед и исчез во мраке ночи.

Голова девушки взорвалась голосами, которые словно ждали, когда мужчина уйдет. Теперь они звучали даже громче, чем прежде, и девушка едва могла их выносить после драгоценной тишины.

«Langnak ithon kel moradni».

Ковыляя в том же направлении, в котором скрылся Мэддокс, Эшлин заткнула уши.

– Подожди! – стонала она. «Заткнитесь, заткнитесь, заткнитесь!» – проносилось в ее голове. – Подожди! Пожалуйста!

Споткнувшись о сломанный сук, она снова упала на землю. Резкая боль пронзила ее лодыжку. Поскуливая, она встала на четвереньки и поползла.

«Ate iteleted let minket veszejbe».

«Не останавливаться! Догнать его!» – приказала себе Эшлин.

Острые, как кинжалы Мэддокса, порывы ветра стегали ее. Полчища голосов, тесня друг друга, гремели в ее голове.

– Пожалуйста! – кричала она. – Пожалуйста!

Внезапно ночь пронзил яростный рев, от которого сотряслись земля и деревья, и Мэддокс снова оказался возле нее, отогнав голоса.

– Глупая наживка, – выдавил из себя он и, скорее обращаясь к самому себе, добавил: – Глупый воин.

Закричав от облегчения, она обхватила его руками. «Держаться крепко, не отпускать. И плевать на скелетообразную маску, плевать на все!» – решила девушка. У нее по щекам катились слезы, влажная кожа пощипывала из-за мороза.

– Спасибо! Спасибо, что вернулся! Спасибо! – поблагодарила она.

Эшлин положила голову ему на плечо, совсем как воображала раньше. Коснувшись щекой его шеи, она вздрогнула, и по ее коже вновь побежали теплые колючие мурашки.

– Ты пожалеешь об этом, – сказал он и забросил ее на плечо, словно мешок с картошкой.

Но Эшлин было все равно. Она была с ним, голоса отступили – это все, что сейчас имело значение.

Мэддокс пустился через лес, лавируя меж призрачных деревьев. Время от времени он ревел, словно от боли, рычал, будто от ярости. Эшлин умоляла опустить ее на землю, чтобы ему было легче бежать, но в ответ он лишь крепче стиснул ее бедра – безмолвный приказ замолчать. Наконец она полностью обмякла и стала наслаждаться путешествием.

Если бы только это удовольствие могло длиться вечно…

Глава 3

«Домой, домой, домой», – твердил про себя Мэддокс, стараясь отвлечься от боли. Стараясь заглушить желание чинить насилие, которое стремительно нарастало. Женщина, Эшлин, висела у него на плече, напоминая, что он может в любой момент сломаться и начать крушить все вокруг. Особенно ее саму.

«Ты хотел утонуть в женщине, – дразнил его злой дух. – Тебе представилась такая возможность: утони в ее крови».

Мэддокс стиснул кулаки. Ему надо было подумать, но он не мог сделать это из-за разливающейся по телу боли. Эшлин упомянула о какой-то способности, попросила его о помощи. Почти все, что она говорила, растворилось в реве, раздававшемся в его голове. Единственное, что Мэддокс знал наверняка, – нужно было оставить ее в лесу, как он и собирался. Но, услышав ее крик, полные муки стоны, он вспомнил, как часто сам готов был точно так же застонать. Что-то глубоко внутри его отозвалось на мольбу девушки, и он захотел помочь ей, еще один раз прикоснуться к ее мягкой коже. И, как невероятно это ни было, порыв оказался во много раз сильнее, чем те, что внушал ему Насилие. И поэтому мужчина вернулся за ней, хотя знал, что с ним она подвергается большей опасности, чем оставшись одна в лесу. Мэддокс понимал, что, скорее всего, ее подослали охотники, чтобы она помогла им проникнуть в крепость, но это почему-то не помешало ему помочь девушке. «Дурак», – мысленно выругался мужчина. От Эшлин пахло женщиной, и этот запах щекотал ему ноздри, а мягкие изгибы ее тела пробуждали в нем инстинкты исследователя. «Зачем исследовать? Гораздо приятнее искромсать на кусочки», – подстрекал демон.

«Понятно, почему охотники послали именно ее – она необыкновенно красива, – думал Мэддокс. – У кого поднимется рука уничтожить столь очаровательное женственное создание? У кого хватит силы воли оттолкнуть столь откровенную чувственность? По всей видимости, не у меня», – решил он.

«Дурак, – вновь мысленно обругал себя он. – Охотники! Они точно в Будапеште, ведь я своими глазами видел татуировки – мрачное напоминание о тех далеких темных днях в Греции». Очевидно, они вновь вышли на тропу войны: у каждого из четверки, следовавшей за Эшлин, было при себе по пистолету с глушителем. Кроме того, для смертных они дрались слишком умело, если не сказать профессионально. Мэддокс вышел победителем из кровавой схватки, но был ранен – ему порезали ногу и сломали ребро. Похоже, время только отточило их навыки.

«Интересно, как отреагирует Эшлин, когда узнает, что они мертвы? – подумал он. – Будет ли она плакать? Кричать? Жаловаться? Попытается ли, охваченная горем, напасть на меня? Есть ли еще другие охотники в городе?»

Последний вопрос был жизненно важен, но в тот момент Мэддокс был не способен думать об этом. Крепко сжимая Эшлин, он ощутил, как у него в душе разливается счастье, жизнь вдруг перестала казаться сущим адом. Внутри его плескалось светлое и радостное нечто, чему он не мог подобрать верное название. «Желание?» – спросил себя он. Но затем категорически отмел эту возможность, поскольку она не объясняла охватившие его чувства. «Может, это одержимость?» – подумал он.

Чем бы это чувство ни было, Мэддоксу оно не нравилось. В его жизни уже была сила, в тисках которой он извивался как покорная марионетка, и ему не нужна была еще одна.

«Но эта девушка такая… милая, – думал мужчина. – Такая милая, что на нее почти больно смотреть». Ее кожа, нежная и мягкая, напоминала палочку корицы, которую обмакнули в мед, а затем – во вкуснейший крем. От ее глаз того же медового оттенка было невозможно оторвать взор, и при одном воспоминании о них у Мэддокса начинало ныть в груди. Он никогда не встречал смертной женщины, которая выглядела бы несчастнее и роднее.

Там, под деревом, когда пряди длинных шелковистых волос тоже цвета меда, но с налетом меди и кварца, хлестали ее нежное личико, мужчина чувствовал боль. И желание, желание трогать, пробовать на вкус. Заглотить. Испить до дна. И ни намека на желание сделать больно. Его это поразило еще тогда, и сейчас он продолжал недоумевать.

«Эшлин…» Ее имя эхом звучало у него в голове, столь же красивое, как и она сама. Неся ее в крепость, Мэддокс нарушал правила, подвергал опасности тайны воинов, которые они так отчаянно хранили. По идее, он должен был испытывать стыд, а она – рыдать от ужаса. Но, видимо, слово «должен» мало что значило для них обоих.

«Почему она не рыдает? – спрашивал себя Мэддокс. – И что еще более важно, почему она плакала до этого, когда я попытался уйти от нее?» Когда он напал на нее, забрызганный кровью ее дружков, ее лицо озарила нежная улыбка, пухлые губки раздвинулись, обнажив ровные белые зубы. Вспомнив эту улыбку, Мэддокс ощутил возбуждение, которое, однако, не вытеснило владевшее им недоумение. Он не мог припомнить случая, чтобы подосланная охотниками наживка столь явно демонстрировала удовольствие. Взять хотя бы Хэди, знакомство с которой стоило жизни Бадену, носителю демона Неверия.

Хэди блестяще разыграла роль несчастной, напуганной девушки. Баден поверил ей, пожалуй, впервые с тех пор, как внутри его заточили демона. А может, и не поверил. Может, он сам хотел умереть. Если так, то его желание сбылось. Открыв Хэди душу, он получил лезвием по горлу – в обмен на любовь девушка впустила в дом вооруженных охотников. Удар кинжалом сам по себе, скорее всего, не убил бы Бадена, но охотники не ограничились этим и отрезали ему голову. Баден был обречен. Даже бессмертный не может оправиться от такой раны.

Он был хорошим человеком, отличным воином и не заслужил такого кровавого конца. Чего не скажешь о Мэддоксе… «Мое убийство было бы оправданно», – часто думал он.

Наживка, что была до Хэди, соблазнила Париса. Не то чтобы это было так уж трудно… Когда они занимались любовью, охотники ворвались в спальню и кинжалом ударили воина в спину, чтобы ослабить его и беспрепятственно перейти к голове. Парис, однако, черпал силу в сексе. Даже раненый, он сумел отбиться и прикончил всех врагов.

Мэддокс не мог себе представить, как женщина, которую он нес, вероломно и трусливо нападает на него сзади. Она смотрела ему прямо в лицо и не отпрянула, даже когда демон внутри его стал рваться наружу. Возможно, Эшлин и невинна. Он не нашел ни камер, ни динамита близ деревьев, под которыми она укрывалась.

– А возможно, ты гораздо больший дурак, чем подозреваешь, – озвучил он свои мысли вслух.

– Что? – переспросила девушка.

Мэддокс ничего не ответил, зная, что так безопаснее. Ее голос, мягкий и мелодичный, дразнил духа своей нежностью. Пусть уж лучше молчит.

Наконец глаза различили темные шершавые камни, из которых была сложена крепость. «Как же долго я добирался назад!» – подумал Мэддокс. Нестерпимая боль схватками пронзала живот, почти повергая его на землю. Насилие змеился у него в венах, будоражил кровь.

«Убивай! Рви! Круши!» – требовал он.

– Нет, – ответил воин.

«Убивай! Рви! Круши!» – не успокаивался демон.

– Нет!

«Убивай! Рви! Круши!»

– Мэддокс?

Дух заревел, отчаянно вырываясь на свободу.

«Сопротивляйся ему, – приказал себе Мэддокс. – Оставайся спокойным». Он набрал воздуха в легкие, задержал дыхание, медленно выдохнул.

«Убивай! Рви! Круши! Убивай! Рви! Круши!» – почти завопил демон.

– Я буду сопротивляться! Я не чудовище! – возразил Мэддокс.

«Посмотрим», – ответил дух.

У Мэддокса удлинились ногти, руки чесались от потребности ударить. «Если я не овладею собой, – подумал он, – то скоро начну крушить все, до чего только смогу дотянуться. Буду убивать, не зная ни милосердия, ни сомнения. Разнесу этот замок на булыжники, а затем перережу всех его обитателей. Но скорее я вечность буду гореть в адском огне, чем допущу это».

– Мэддокс? – повторила Эшлин. Ее голос услаждал его слух, умиротворяя и воспламеняя одновременно. – Что…

– Тихо. – Одной рукой придерживая девушку, другой он остервенело дернул на себя входную дверь, почти сорвав ее с петель. Приветствием ему послужил хор гневных голосов. Торин, Люсьен и Рейес стояли в холле и ругались.

– Ты не должен был дать ему уйти, – говорил Люсьен. – Он делается животным, Торин, которое…

– Перестаньте! – крикнул Мэддокс. – Помогите!

Все трое мужчин обернулись к нему.

– Что происходит? – строго спросил Рейес. Увидев Эшлин, он резко втянул воздух. Его лицо исказилось от изумления. – Почему ты с женщиной?

На шум в холле прибежали обеспокоенные Парис и Аэрон. Когда они увидели Мэддокса, черты их лиц разгладились.

– Ну наконец-то, – сказал Парис с явным облегчением.

Затем он заметил Эшлин и широко улыбнулся:

– Подарочек? Мне? Как это мило.

Мэддокс недобро улыбнулся.

«Убей их! – приказал Насилие, и на сей раз нутро Мэддокса почти откликнулось на этот призыв. – Убей их!»

– Вы не должны быть здесь! – проревел он. – Возьмите ее и уходите! Пока не стало слишком поздно!

– Посмотрите на него! – воскликнул Парис, от расслабленности и веселости которого не осталось и следа. – Посмотрите на его лицо!

– Процесс уже идет, – сказал Люсьен.

Эти слова вывели Мэддокса из оцепенения. Боль и безумие все нарастали, и, хотя ему отчаянно не хотелось отпускать Эшлин, он швырнул ее в сторону друзей. Люсьен без малейшего труда принял груз и поставил девушку на пол. Эшлин скривилась от боли. «Должно быть, подвернула ногу на холме», – подумал Мэддокс, и на долю секунды жажду крови затмило беспокойство.

– Осторожнее с ее ногой, – приказал он.

Люсьен отпустил Эшлин, чтобы осмотреть ее ногу, но она рванулась от него и похромала обратно к Мэддоксу. Не успел он опомниться, как девушка прильнула к нему и обвила руками. Она дрожала. Мэддокс ощутил новый укол беспокойства, однако мгновение спустя это прошло – сознание спуталось, страсть к насилию отодвинула на задний план все прочие чувства.

– Пусти меня! – рявкнул он и оттолкнул ее.

– Что случилось? – Женщина снова было подалась к нему, но Люсьен схватил ее и, держа стальной хваткой, оттащил назад.

Не сделай он этого, в следующее мгновение Мэддокс разодрал бы ее на куски. Почти не владея собой, он впечатал оба кулака в ближайшую к нему стену.

– Мэддокс, – пролепетала Эшлин дрожащим голосом.

– Не навредите ей! – прохрипел Мэддокс, обращаясь в том числе к себе самому. – Ты, – ткнул он перемазанным кровью пальцем в Рейеса, – в спальню, сейчас же.

Не дожидаясь ответа, Мэддокс кинулся вверх по лестнице. Миновав несколько ступенек, он услышал, как Эшлин, вырываясь, закричала:

– Но я хочу остаться с тобой!

Прикусив до крови щеку, Мэддокс бросил быстрый взгляд через плечо, чтобы тут же отвернуться и бежать дальше. Но когда он увидел, как Люсьен силой удерживает отбивающуюся Эшлин, как его темные волосы касаются ее плеч, жажда крови усилилась настолько, что ее стало почти невозможно терпеть. Его обуяло непреодолимое желание развернуться, сбежать назад в холл и разорвать друга на куски. «Моя, – клокотало его нутро. – Она моя! Это я нашел ее! Никто, кроме меня, не смеет ее трогать!» Мэддокс не был уверен, чьи это мысли – его или демона, да и сейчас ему было все равно. Ему просто хотелось убить. Дичайшая ярость сотрясала все его естество. И вот он действительно остановился и развернулся, чтобы броситься на Люсьена, рассечь его клинком пополам, залив кровью весь холл.

«Круши, круши, круши! Убей!» – кричал демон.

– Он собирается напасть, – констатировал Люсьен.

– Убери ее отсюда! – заорал Торин.

Люсьен потащил Эшлин из комнаты. Ее полные ужаса вопли эхом отдавались в ушах Мэддокса, что только усилило темные устремления. Перед его мысленным взором снова и снова мелькало ее бледное красивое лицо, и в конце концов это стало единственным, что он вообще видел. Она боялась. Верила ему, хотела его. Простирала руки к нему.

В животе у него извивался жалящий клубок пульсирующей агонии, но он не замедлил шага. Вот-вот пробьет полночь, и он умрет, но, уходя, прихватит с собой всех остальных.

«Да, разорви их на куски!» – приказывал демон.

– Вот черт, – процедил Аэрон. – Демон полностью подчинил его. Придется скрутить его. Люсьен, сюда! Быстрее!

Аэрон, Рейес и Парис ринулись на друга. Мэддокс выхватил свои метательные кинжалы и пустил их в ход. Ожидавшие нападения, все трое воинов пригнулись, и блестящие клинки, просвистев у них над головой, вонзились в стену. Мгновение спустя они уже набросились на Мэддокса и повалили на пол. Кулаки впечатывались ему в лицо, живот, пах. Ревя, рыча, отвечая ударами на удары, он остервенело отбивался.

Челюсть была выбита, чувствительная плоть между ног ныла. И все же он продолжал защищаться. В пылу схватки воинам удалось затащить его вверх по ступенькам и затолкнуть в спальню. Мэддоксу казалось, будто он слышит рыдания Эшлин, казалось, что он видит, как она пытается оттащить от него противников. Выбросив вперед кулак, он попал кому-то по носу. Мэддокс услышал вой и почувствовал удовлетворение. В этот миг его охватило желание пустить еще больше крови.

– Вот черт! Прикуй его цепями, Рейес, пока он еще кого-нибудь не изувечил, – произнес кто-то из воинов.

– Он слишком сильный. Не знаю, сколько еще мы его продержим, – раздался чей-то голос.

Мэддокс рассыпал удары еще какое-то время – то ли пару минут, то ли целую вечность, а затем холодный металл сомкнулся на его запястьях и лодыжках. Он дергался и извивался, не обращая внимания на то, что кандалы впиваются ему в кожу.

– Ублюдки! – бесновался он. Живот невыносимо болел, приступы сменились постоянной агонией. – Я убью вас! Я вас всех прихвачу с собой в ад!

Рейес навис над ним с выражением мрачной решимости и сожаления. Мэддокс попытался ударить его коленями, но не смог из-за цепей. Не обращая внимания на маневры друга, воин вытащил из закрепленных у него на поясе ножен длинный, устрашающего вида меч.

– Извини, – прошептал Рейес, когда часы пробили полночь, и вонзил меч в живот друга.

Острие прошло насквозь. Кровь хлынула из раны на грудь и живот. Желчь обожгла горло и нос. Мэддокс ревел и извивался.

Рейес вонзил меч еще раз. И еще.

Боль… агония… Кожа горела, точно объятая пламенем. Острие меча раздробило кости, повредило органы, и с каждым новым ударом страдание усиливалось. И все же Мэддокс продолжал биться и неистовствовать, так как отчаянное желание убивать по-прежнему мучило его.

Раздался женский крик:

– Перестань! Ты убиваешь его!

Когда этот крик вонзился в сознание Мэддокса, он стал биться еще неистовее. «Эшлин… – пронеслось в его голове. – Моя женщина из леса. Моя. Где она? Где же она? Я должен убить ее. Нет! Я должен спасти ее». Убить… спасти… – эти две потребности боролись внутри его. Мэддокс рванулся в постели. Металлические оковы вонзились глубже в его запястья и лодыжки, но он продолжал извиваться. Кровать сотрясалась, и стальные решетки в изголовье и изножье с лязгом ходили взад и вперед.

– Почему ты это делаешь? – вопила Эшлин. – Остановись! Не трогай его! О боже, остановись!

Рейес нанес еще один удар.

Мэддокс шарил по комнате безумным взглядом. Взор застилала черная паутина, но все же он разглядел Париса, который устремился к Эшлин. Вот он потянулся к ней, обхватил ее руками. По сравнению с Парисом она казалась крошечной. Слезы блестели в ее янтарных глазах и на бледной коже щек. Она сопротивлялась, но Парис был сильнее: крепко ухватив, он выволок ее из комнаты.

Мэддокс издал звериный рев. «Парис соблазнит ее, – подумал он. – Разденет ее и попробует на вкус. Она не сможет устоять. Ни одна женщина не может».

– Отпусти ее! Сейчас же! – закричал он.

Воин с таким остервенением рванул цепи, что кровать едва выдержала. От усилия у него лопнула на лбу вена, и в глазах окончательно потемнело.

– Уберите ее отсюда и больше не впускайте! – приказал Рейес и нанес Мэддоксу еще один, пятый, удар. – Из-за нее он беснуется сильнее, чем обычно!

«Я должен спасти ее, – проносилось в голове Мэддокса. – Где она?» Грохот цепей сливался с его срывающимся дыханием, а он все пытался вырваться.

– Извини, – снова прошептал Рейес и ударил мечом в шестой раз.

Когда острие было извлечено, силы оставили Мэддокса. Демон затих, отступив на задворки сознания.

Конец. Все было кончено.

Распростертый на постели, ослепший и неподвижный, он истекал кровью. Боль не прошла, напротив, только усилилась, стала частью его естества, как кожа. Горлом шла какая-то теплая жидкость.

Люсьен – обманчиво сладкий аромат Смерти не оставлял сомнений, что это был он, – опустился возле Мэддокса на колени и взял за руку, и это означало, что конец близок. Однако этот конец был мнимым, поскольку подлинная пытка ожидала Мэддокса впереди. Полуночное проклятие требовало, чтобы он вместе с Насилием провел остаток ночи, поджариваясь в аду.

Мэддокс открыл рот, чтобы заговорить, но вместо слов вышел кашель. Из горла все сильнее хлестала кровь, он задыхался.

– Утром тебе придется много чего объяснить, мой друг, – сказал Люсьен, а затем мягко добавил: – А теперь умирай. Я сопровожу твою душу в ад, правда, на этот раз ты, пожалуй, был бы не прочь остаться там насовсем, лишь бы не расхлебывать ту кашу, что заварил, а?

– Де… девушка, – наконец выдавил из себя Мэддокс.

– Не волнуйся, – отозвался Люсьен, понимая, что сейчас неподходящее время для вопросов и объяснений. – Мы не навредим ей. Ты сам будешь разбираться с ней утром.

– Не трогайте ее, – произнес Мэддокс.

Он понимал, что эта просьба звучит странно, учитывая, что никто из воинов никогда не был одержим женщинами. Но Эшлин… Он еще точно не понимал, что сделает с ней. Мэддокс знал лишь, что должен сделать, но чего ни за что не сделает. Впрочем, сейчас это все не имело значения. Единственное желание, которое им владело в данный момент, – не делиться.

– Не трогайте, – слабым голосом повторил он, когда Люсьен не ответил.

– Не будем, – пообещал Люсьен.

Цветочный аромат усилился. Прошло еще несколько мгновений, и Мэддокс умер.

Глава 4

– Кто ты и откуда знаешь Мэддокса?

– Отпусти меня! – возмутилась Эшлин.

Она дергалась и извивалась, пытаясь освободиться, хотя мужчина держал ее стальной хваткой. Лодыжка болела, но ей было все равно. – Они его убивают! – продолжала кричать она.

Они в самом деле его убивали, вновь и вновь погружая ему в живот острие огромного меча! Кровь хлестала фонтаном, стены сотрясались от воплей. При воспоминании об увиденном и услышанном ей стало дурно.

Голосов по-прежнему не было, но она мучилась сильнее, чем когда-либо.

– С Мэддоксом все будет хорошо, – заверил ее незнакомец. Мэддокс сломал ему нос – Эшлин видела это своими глазами, но сейчас его лицо было снова в полном порядке. Отняв руку от ее талии, он погладил ее по виску и осторожно отвел назад прядь волос. – Вот увидишь.

– Ничего я не увижу! – рыдала она. – Пусти!

– Не люблю отказывать таким красивым девушкам, как ты, но придется. Из-за тебя он мучился.

– Из-за меня?! Не я всадила в него меч. Пусти сейчас же! – возмутилась она. – Ну пожалуйста!

Не зная, что еще сделать, девушка перестала биться и пристально посмотрела на стоящего перед ней мужчину. У него были ярко-голубые глаза и молочно-белая кожа. В волосах причудливо сочетались черные и коричневые тона. Он был красавцем, каких она никогда не видела, совершенным во всех отношениях.

Но все, чего сейчас хотела Эшлин, – это вырваться и убежать.

– Успокойся. – Лицо мужчины озарила мягкая, соблазнительная улыбка – явный плод долгих тренировок перед зеркалом и «в поле». – Ты не должна меня бояться, красавица. Я приношу лишь наслаждение.

Ярость и испуг, горе и возмущение вселили в нее силу и мужество, и она влепила ему звучную пощечину. «На его глазах только что закололи Мэддокса, и он не сделал ничего, чтобы этому помешать, – думала девушка. – К тому же после всего у него хватает наглости приставать ко мне. Он – страшный человек, и, разумеется, у меня есть причины его бояться».

Незнакомец перестал улыбаться и насупился.

– Ты ударила меня, – произнес он, и в его голосе звучало удивление.

Отвесив ему еще одну пощечину, Эшлин отчеканила:

– Я сказала: пусти меня!

Складки между его нахмуренными бровями углубились. Он потер ушибленную щеку одной рукой, продолжая удерживать девушку другой.

– Женщины не бьют меня. Они меня любят.

Эшлин занесла руку для новой пощечины.

– Ну и ладно, – вздохнул мужчина. – Иди. Мэддокс перестал кричать, и ты уже не сможешь его расстроить.

Красивый незнакомец разжал руки, и Эшлин, пока он не передумал, прихрамывая, побежала прочь по коридору. Влетев в комнату и увидев окровавленную постель и неподвижное тело, она застыла, будто пораженная громом.

«Господи боже!» – думала она. Глаза Мэддокса были закрыты, а грудь неподвижна. Горло Эшлин сдавило рыдание, и она прикрыла рот трясущейся рукой. Глаза наполнились жгучими слезами.

– Они убили тебя, – прошептала она.

Подбежав к постели, притронулась к щеке Мэддокса и слегка потеребила, но он никак не отреагировал. Веки были плотно закрыты и не двигались. Холодный и бледный от кровопотери, воин не дышал. Она опоздала…

«Этот человек был таким сильным, таким полным жизни и энергии, какими же нужно быть зверями, чтобы вот так запросто взять и убить его?» – спрашивала себя девушка.

– Кто она такая? – произнес мужской голос.

Эшлин испуганно обернулась. Убийцы Мэддокса стояли в стороне и переговаривались. «Как я могла забыть о них?» – удивилась она своей неосмотрительности. Они то и дело поглядывали на нее, и речь явно шла о ней, но непосредственно к девушке никто не обращался. Беседа текла легко и свободно, словно в комнате не было ни ее самой, ни бездыханного окровавленного трупа.

– По идее, ее надо отправить в город, но она слишком много видела, – раздалось в ответ. – О чем думал Мэддокс?

– Я столько прожил с ним бок о бок, но и понятия не имел, что он так страдает, – тихо проговорил ангельского вида блондин с зелеными глазами. Он был одет во все черное, а руки его закрывали перчатки с высокими крагами. – Это всегда происходит так?

– Нет, не всегда, – ответил тот, кто орудовал мечом. – Обычно он меньше сопротивляется. – Взгляд его темных глаз был жестким, а тон – страдальческим. – Эта женщина…

«Убийца!» – мысленно крикнула Эшлин, готовая броситься на него. Всю жизнь ее терзали голоса – день за днем на нее обрушивались тысячелетия полных ненависти обвинений, криков ужаса. И единственный человек, принесший ей мир и покой, был жестоко убит прямо у нее на глазах. «Сделай же что-нибудь, Дэрроу!» – приказала себе Эшлин. Она вытерла пылающие глаза тыльной стороной ладони и выпрямилась, насколько позволяли трясущиеся ноги. «Но что я могу сделать? – спросила себя она. – Ведь их больше, и они сильнее».

Покрытый с ног до головы татуировками воин хмуро рассматривал девушку. У него были темно-русые, по-военному коротко остриженные волосы, пирсинг в обеих бровях и мягкие полные губы, а мускулов куда больше, чем у чемпиона мира по силовому троеборью. Его можно было бы назвать красивым – он обладал красотой серийного убийцы, если бы не эти ужасные татуировки. Жуткие сцены с войной и оружием покрывали даже его щеки. Глаза были того же фиалкового цвета, что и у Мэддокса, но, в отличие от последнего, в них не улавливалось ни намека на тепло и хоть какие-то эмоции. У него из носа подтекала кровь, которую он то и дело отирал с подбородка.

– Мы должны сделать что-то с девчонкой, – процедил он, выделив голосом слово «что-то». «Снова тот же холодный, равнодушный тон», – заметила про себя Эшлин. – Мне не нравится, что она здесь.

– Пусть так, Аэрон, но мы и пальцем ее не тронем. – Произнесший это был обладателем чернильно-черных волос, темным нимбом обрамлявших голову, и разноцветных глаз – один был карим, другой – голубым. Все его лицо покрывали шрамы. На первый взгляд он казался уродливым. Однако в следующее мгновение приходило понимание, что в нем есть нечто особенное, какой-то почти гипнотический магнетизм, который исходил от него вместе с ароматом роз. – Завтра утром она будет в том же состоянии, что сейчас. Дышащая и одетая.

– Совсем как Мэддокс, которому и достанется все веселье, – раздался за спиной у Эшлин насмешливый голос, заставивший ее резко обернуться.

Красивый бледный мужчина стоял в дверном проеме. Он рассматривал ее голодным взглядом, словно снял с нее одежду и любуется открывшимся ему зрелищем. Дрожь прокатилась по телу девушки, от макушки к кончикам пальцев на ногах. «Ублюдки, все они!» – выругалась она про себя. Она недобро осмотрела комнату, и ее взгляд остановился на окровавленном мече, валявшемся на полу, том самом, который прошел сквозь тело Мэддокса, словно сквозь тончайший шелк.

– Я хочу знать, кто она, – громко произнес татуированный – Аэрон. – И я хочу знать, почему Мэддокс притащил ее сюда. Он знает правила.

– Она, наверное, была на холме вместе с другими смертными, – отозвался ангел. – Но это, конечно, не объясняет, почему он привел ее в замок.

Эшлин стало смешно, но она не смогла рассмеяться, так как ее почти полностью покинули силы. «Я должна была послушаться Макинтоша! – думала она. – Это место – обиталище демонов!»

– Ну и что будем с ней делать? – спросил Аэрон.

Мужчины вновь повернули голову в ее сторону, а Эшлин рванулась к мечу. Обхватив пальцами рукоять, она выпрямилась и выставила клинок острием в их сторону. Меч оказался тяжелее, чем она думала, и ее руки тут же задрожали от напряжения, но девушка не опустила его. Воины едва удостоили произошедшее вниманием, им явно было совсем не страшно, но это не сломило ее волю сражаться. Хотя она знала Мэддокса совсем недолго, внутри ее клокотали неистовая скорбь и жажда возмездия. «Мэддокс, – его имя прошелестело в ее сознании. – Его больше нет. И никогда уже не будет». Ее живот свело болезненным спазмом.

– Я убью вас всех! Он не сделал ничего плохого! – закричала девушка.

– Не сделал ничего плохого? – фыркнул кто-то из воинов.

– Она хочет убить нас. Значит, охотники где-то на подходе, – бросил Аэрон с отвращением.

– Охотник никогда бы не сказал, что Мэддокс не сделал ничего плохого. Даже в шутку.

– Охотник – нет, а вот наживка – еще как. Помните: каждое слово, что они произносят с самым невинным видом, – ложь.

– Я видел на мониторах, как Мэддокс убил четверых человек, чего бы он никогда не сделал, будь они невинны. И в то же самое время в лесу оказалась обычная, посторонняя женщина? Я не верю в такие совпадения.

– Думаете, она умеет обращаться с мечом?

Снова послышалось фырканье.

– Конечно нет. Посмотри, как она его держит.

– Смелая, однако, штучка.

Эшлин таращилась на них, с трудом следя за беседой.

– Вам что, совсем нет дела, что погиб человек? Что это вы его убили?

Ангел в черном рассмеялся, причем совершенно искренне, хотя в его зеленых глазах стояло страдание.

– Поверь мне, Мэддокс поблагодарит нас утром, – проговорил он.

– Если прежде не убьет нас за то, что торчим в его комнате, – поправил его кто-то.

К удивлению Эшлин, несколько человек усмехнулись. Все тряхнули головой, выражая искреннее согласие. Только тот, кто наносил Мэддоксу смертельные раны, оставался неподвижен и хранил молчание. Не отрываясь, он смотрел на тело Мэддокса, и его черты были искажены болью и виной. «Вот и прекрасно!» – решила Эшлин. Она была рада, что он мучается из-за содеянного.

Чувственный мужчина, который полагал, что ни одна женщина не может перед ним устоять, удостоил ее еще одной медленной соблазнительной улыбкой.

– Положи меч, милая, пока не поранилась.

Девушка не пошевелилась, решив стоять до конца.

– Подойди и отними его у меня, ты… ты… животное! – выкрикнула она. Вызов прозвучал, и его уже нельзя было забрать назад. – Может, я и не умею обращаться с оружием, но если ты приблизишься ко мне, то мало не покажется!

Раздались вздох, смех, недоуменный шепот:

– Какая женщина может устоять перед Парисом?

– Давайте запрем ее в подземелье, – сказал тот, к которому обращались Аэрон. – От нее можно ждать чего угодно.

– Давайте, – отозвались остальные.

Пятясь к двери, Эшлин тряхнула головой и крепче перехватила меч.

– Я ухожу. Слышали меня? Я ухожу! И помяните мое слово: справедливость восторжествует. Вас всех арестуют и накажут.

– Мэддокс решит, что с ней делать, утром, – спокойно произнес мужчина с разными глазами, не обращая внимания на ее слова.

«Можно подумать, Мэддокс теперь сможет что-то решить…» – возмутилась про себя девушка. У нее затрясся подбородок, а глаза расширились от ужаса – убийцы ее благодетеля одновременно решительно шагнули в ее сторону.

«Не надо! Пожалуйста, не надо!»

Пауза. Удар.

Полный муки вопль.

«Моя рука! – начались душераздирающие рыдания. – Ты сломал мне руку! – Рука Эшлин заболела в знак сочувствия невидимому незнакомцу – Я не сделал… ничего… плохого…»

Голоса вернулись и звучали в полную силу.

Эшлин сжалась в комок на полу в темной сырой камере, дрожащая и перепуганная.

– Я только хотела найти того, кто сможет мне помочь, – прошептала она.

Но вместо этого попала прямиком в страшную сказку братьев Гримм, причем без тени намека на счастливый конец.

«Я буду. Буду. Дайте… только… один момент…» Этот монолог, полный злости, отчаяния и боли, звучал в ее сознании уже целую вечность. Но кроме того, она слышала еще один голос – крик Мэддокса, и он шел не из прошлого – его воспроизводила ее память.

– Ради этого ты оставила институт? – спросила себя девушка горько и с отвращением, тряхнула головой, желая убедить себя, что спит и все произошедшее с ней сегодня – просто ночной кошмар, что у нее на глазах никого не убивали и не пронзали снова и снова мечом. Но ничего не выходило. Мэддокс кричал… «Господи, как же он кричал! – вспоминала Эшлин. – От ярости и боли…» Никогда в жизни ей не доводилось слышать ничего столь же душераздирающего. По лицу Эшлин катились слезы. Образ Мэддокса, живого и мертвого, преследовал ее, сводил с ума. Перед ее мысленным взором стояло его лицо. Фиалковые глаза ярко сияли, мгновение – и они уже закрылись, чтобы больше не открыться, а высокое, смуглое, мускулистое тело стало кровоточащим, безжизненным.

Эшлин заскулила.

После того как убийцы Мэддокса бросили ее в подземелье, ей так и не принесли ни одеяла, ни еды. Прошло много времени, но никто так и не вернулся, и она была этому рада. Ей не хотелось ни видеть, ни слышать, ни разговаривать с ними. Лучше уж терпеть холод и голод. Трясущимися руками она подняла ворот куртки. «Хорошо, что эти ужасные чудовища не отобрали ее, пока тащили меня в подземелье», – подумала она.

И вдруг что-то, радостно попискивая, пробежало через кончики ее пальцев. Эшлин в ужасе подскочила с пола. «О боже! Боже! Боже! – пронеслось в голове девушки, и она забилась в ближайший угол. – Мышь! Маленький пушистый грызун, который сожрет все что угодно, а где одна мышь, там и…» Живот свело спазмом. Эшлин принялась нервно озираться, но это ничего не дало: помещение было слишком темным, и она не увидела бы и собственной руки или даже монстра, будь они прямо у нее перед носом.

– Не дергайся, – приказала себе девушка и сделала глубокий вдох. – Успокойся. Сделай медленный выдох.

«Я скажу все, что ты хочешь знать, только, пожалуйста, не калечь меня, – снова взвыл Сломанная Рука. – Я не хотел пробираться внутрь. – Последовала долгая пауза. – Да, да, хорошо. Я хотел. Я затем и пришел, но только хотел посмотреть, кто живет здесь. Я не охотник. Клянусь – я не охотник!»

Знакомое слово резануло Эшлин слух, и она еще сильнее вжалась в стену. «Что сказал только что этот человек? – встрепенулась она. – «Охотник». Убийцы Мэддокса и меня назвали охотником. Что это значит? Охотники за головами?» Девушка нахмурилась и потерла опухшую, ноющую лодыжку. Как кто-то мог подумать такое о низкорослой, щуплой Эшлин?

– Не важно. Ты должна отсюда выбраться, Дэрроу, – вслух обратилась к себе девушка. – Мне надо рассказать властям о том, что случилось с Мэддоксом. Как они отнесутся к моей истории? А вдруг обитатели замка – ангелы, будь они неладны! Околдовали всех, включая обычных горожан, и теперь творят все, что хотят и когда хотят?

С губ Эшлин сорвался еще один всхлип; ее тело сотрясала дрожь. Никто не должен умирать так медленно и мучительно. «Так или иначе, я найду способ отомстить за Мэддокса», – решила она.

Мэддокс кричал.

Пламя окутывало его от макушки до пят. Плоть шла пузырями, лопалась, стекала прочь, оголяя кости. Еще мгновение, и последние обратились в пепел. Но Мэддокс по-прежнему оставался в сознании, помня, кто он, отдавая себе полный отчет в происходящем и в том, что завтра он вернется в огонь. Боль была настолько сильной, что невозможно терпеть. Воздух насыщали дым, гарь, копоть. Мэддокс с отвращением осознавал, что эта копоть когда-то была им.

Прошло немного времени, и все вернулось на круги своя: копоть сгустилась в облако, уплотнилась и вновь превратилась в тело, в человека, который снова начинал пылать в огне. И снова кожа, участок за участком, лопалась и таяла, показывались мышцы, которые застилал поток оранжевых искр, постепенно обращая в небытие. И снова гарь рассеивалась, а затем сгущалась, чтобы все могло повториться заново. И еще, и еще, и еще…

Пока длилась экзекуция, Насилие ревел у него в голове, отчаянно рвался прочь, от удовольствия и насыщения, которые владели им, когда воин умирал, не осталось и следа. И их вой – его и Мэддокса – тонул в вихре стонов и воплей других истязаемых душ. Демоны, отвратительные крылатые твари с мерцающими красными глазами, скелетообразными лицами и толстыми желтыми рогами, венчающими их головы, сновали между пленниками, хохотали, дразнились, плевались.

«Одно из таких чудищ сидит во мне; правда, мое хуже», – подумал Мэддокс.

Местные демоны тоже знали это.

– С возвращением, братишка! – орали они, прежде чем облизать его огненными острыми языками.

Вплоть до этой ночи Мэддокс мечтал сгореть дотла, чтобы уже никогда больше не возвращаться ни в ад, ни на землю. Мечтал оборвать свое мучительное существование, уйти от боли. Вплоть до этой ночи, но не сегодня.

В этот раз желание затмевало боль.

Образ Эшлин стоял перед его мысленным взором, дразня пуще демонов. «Я подарю тебе блаженство», – казалось, говорили ее глаза, тогда как губы приоткрывались, мягкие, готовые к поцелую. Она была загадкой, которую он силился разгадать. Ее красивые янтарные волосы и медовые глаза сулили райское наслаждение. Она была прекрасна и очаровательна, и ее нежная женственность распаляла его мужские инстинкты.

Невероятно, но факт: она хотела остаться с ним, даже пыталась вырвать его из лап убийц. Он не вполне понимал, почему она так поступала, но ему очень нравилось это воспоминание.

Раньше Мэддокс не знал, что собирается сделать с этой женщиной, теперь же знал наверняка. Он испробует ее на вкус. Ее всю, независимо от того, наживка она или нет, охотник или нет. Он просто хотел ее. «После всего, что я вытерпел, у меня есть право на толику счастья», – решил он.

Даже в бытность элитным воином на службе богов Мэддокс никогда не желал какую-то одну, конкретную женщину. После того как их прокляли, он лишь подбирал, что мог и когда мог. Но Эшлин была особенной. Он желал ее сильно, хотел немедленно.

«Куда Люсьен поместил ее? – думал он. – В комнату, что примыкает к моей? Наверное, сейчас она лежит, распластавшись на кровати, нагая, прикрытая лишь шелком простыни. Вот как я возьму ее, – решил Мэддокс, – не в лесу, как обычно, не на холодной, промерзшей земле, а в постели. Медленно входя и выходя из нее, я буду видеть ее лицо, ощущать нежность ее кожи». Тело его воспламенилось, и огонь этот не имел ничего общего с тем, что бушевал вокруг.

«Она хочет навредить нам. Мы навредим ей раньше», – отозвался на его мысли демон.

«Даже и не думай! – отрезал Мэддокс, силясь подавить Насилие, который, к его удивлению, прекратил выть и реветь и проявил интерес к Эшлин. – Я не чудовище!»

«Мы – одно, а эта женщина опасна», – возразил дух.

В этом демон Насилия был прав. И все же еще никогда прежде воин не сталкивался со столь хрупкой женщиной, как Эшлин. Одна в лесу, прекрасная и полная тайн. С убийцами на хвосте. Была ли она с ними заодно – это ему еще предстояло выяснить. Мэддокс решил, что разыщет и допросит ее утром, когда Люсьен вернет его душу в исцеленное тело. «Нет, – подумал он. – Сперва я к ней прикоснусь. Поцелую. Попробую на вкус каждый сантиметр ее тела, как только что воображал». Несмотря на боль, Мэддокс улыбнулся широкой блаженной улыбкой. Эта женщина смотрела на него счастливым взглядом, последовала за ним, попыталась спасти его. Она сама выбрала свою судьбу. И эта судьба ведет ее прямиком в его постель.

И только потом, закончив предаваться любви, он допросит ее. «И если выяснится, что она в самом деле наживка, – подумал Мэддокс, и в ответ на эти мысли его грудь наполнилась болью, – я обойдусь с ней так же, как и с охотниками из леса».

– Титаны свергли греков, – объявил Аэрон. Час назад он вернулся в крепость, переполненный новостями, и горел желанием ими поделиться, но возможность представилась только теперь. Суматоха наконец улеглась, но он понимал, что, как только смысл его слов дойдет до сознания воинов, разразится буря.

Нахмурившись, Аэрон плюхнулся на красный плюшевый диван. «Смертная женщина Мэддокса – больше не проблема, – думал он. – Надо же было наделать столько шума! Жаль, что нельзя было ослушаться просьбы Мэддокса не трогать ее…» Оглядевшись, он схватил пульт от телевизора и выключил фильм, который смотрел Парис. Возбужденные стоны смолкли, а совокупляющаяся парочка исчезла с экрана.

– Перестань покупать эти мерзкие фильмы, Парис.

Парис отобрал у него пульт и вернул на экран прославляющую плотские радости картину, отключив, правда, звук.

– А я его и не покупал, – отозвался он без тени раскаяния. – Этому фильму уже лет сто. Называется «Распутные борчихи гуреш[1]».

– С каждым днем ты все больше походишь на смертных, – проворчал Аэрон. – Ты же понимаешь, что это – гадость, правда?

– Аэрон, ты не можешь сделать заявление такого масштаба и сменить тему. Ты упомянул о… титанах? – вклинился в разговор Люсьен в своей обычной бесстрастной манере.

«Бесстрастный» – это слово как ни одно другое подходило для описания демона Смерти. Люсьен держал под строгим запретом все движения своей души, ибо, случись ему выйти из себя, он делался силой, которой страшилась даже Ярость, – не просто зверем, но истинным демоном. Люсьен вышел из себя лишь однажды, но его друзья до сих пор не могли этого забыть.

– Да, объясни толком, – сказал Рейес и тряхнул головой, словно силясь понять. – Что происходит? Сначала Торин говорит, что охотники вернулись, потом Мэддокс приводит домой женщину. И вот теперь ты утверждаешь, что титаны захватили власть. Как такое возможно?

– К сожалению, возможно, – ответил Аэрон. Он запустил руку в коротко стриженные волосы и почувствовал, как острые волоски царапают ладонь. Ему очень хотелось сказать друзьям нечто утешительное. – Очевидно, титаны, веками томясь в заточении, наращивали мощь. Пару недель назад они вырвались из Тартара, напали на греков, поработили их и заняли престол. Теперь они – наши повелители.

Повисла тяжелая тишина, словно все переваривали неожиданные новости. Между воинами и греками, теми самыми богами, что прокляли их, давно пробежала кошка. Но все же…

– Ты уверен? – спросил Люсьен.

– Да, – ответил Аэрон. Вплоть до этой ночи он знал о титанах лишь то, что они правили Олимпом в «золотой век», время «мира» и «гармонии» – это были два любимых словечка охотников. – Они поместили меня в нечто вроде круглого зала суда. Их троны стояли по периметру, а я был в центре. На вид они гораздо мельче греков, но в их могуществе сомневаться не приходится. От них исходила какая-то пульсация, я чувствовал ее, даже почти видел. А на их лицах были написаны бескомпромиссная решимость и ненависть.

Минуло еще несколько минут напряженной тишины.

– Ненависть ненавистью, но есть ли хоть малейший шанс, что титаны освободят нас от демонов, а мы при этом останемся живы? – задал Рейес вопрос, который, несомненно, мучил их всех.

Аэрона и самого это очень интересовало. Ему хотелось верить в это.

– Не думаю, – отозвался он, проклиная себя за то, что разочаровал друзей. – Я спросил их, но они отказались обсуждать это.

Снова молчание.

– Это… это… – выпалил Парис.

– Невероятно, – закончил за него Торин.

Рейес помассировал челюсть.

– Если они не собираются освобождать нас, чего же им надо? – спросил он, решив, что отсрочки перед новой порцией дурных новостей, видимо, не будет.

– Точно не знаю, но, как я понял, они собираются ощутимо присутствовать в нашей жизни.

Чем были хороши греки, так это тем, что, прокляв воинов, они не обращали на них никакого внимания, позволяя им жить как вздумается.

Рейес снова помотал головой:

– Но… почему?

– Хотел бы я знать.

– Они за этим тебя призвали? – спросил Люсьен. – Чтобы сообщить тебе о смене власти?

– Нет. – Аэрон немного помолчал, прикрыв глаза. – Они приказали мне… кое-что сделать.

– Что? – почти выкрикнул Парис, когда стало понятно, что продолжения не будет.

Аэрон обвел взглядом друзей, пытаясь найти верные слова.

Торин стоял в углу вполоборота. То, что он всегда соблюдал дистанцию, было вполне объяснимо. Рейес сидел напротив Аэрона. Смуглый, словно солнечное божество, воин выглядел чуждым миру простых смертных, тем более странно он смотрелся в этой уставленной техникой и игрушками комнате. В ожидании ответа Аэрона он увлеченно ковырял кинжалом предплечье. Рейес то морщился от боли, то блаженно улыбался, а кровь текла у него по руке, образуя на коже теплые бордовые ручейки. Боль была единственным, что радовало его, заставляло чувствовать себя живым. Аэрон с трудом представлял себе, как его друг живет с этим. Парис, закинув руки за голову, развалился на диване, разрываясь между беседой и фильмом, – видимо, его демон не был готов оторваться от оргии. «Почему к его проклятию не прилагалось уродство? – иногда думал Аэрон. – По крайней мере, ему бы приходилось прикладывать усилия, чтобы соблазнять женщин. Так нет – едва они видят его прекрасное лицо, как сами начинают раздеваться».

Правда, Аэрон вспомнил, как женщина Мэддокса дала ему от ворот поворот. «Интересно почему?» – не переставал удивляться он.

Люсьен привалился спиной к бильярдному столу. Его испещренное шрамами лицо ничего не выражало. Скрестив руки на груди, он пристально, но совершенно равнодушно смотрел на Аэрона.

– Ну? – спросил он.

Аэрон глубоко вдохнул, затем медленно выдохнул.

– Мне приказали убить группу туристов в Будапеште. Четырех человек, – ответил он, прикрыл глаза и снова немного помолчал, стараясь заглушить в себе малейший проблеск чувств. Он понимал, что, только оставаясь холодным, сможет пройти через это. – Все они женщины.

– Что-что? – Парис почти подскочил на диване, тут же забыв про телевизор.

Аэрон повторил приказ богов.

Побледнев сильнее обычного, Парис покачал головой:

– У нас теперь новые хозяева. Мне это не нравится, я охренительно сбит этим с толку, но, черт возьми, я лопаю это, я говорю: о’кей. Но я не понимаю, почему титаны приказывают тебе, вместилищу Ярости, убить в городе четырех женщин. Зачем им это?! – воскликнул он, вскинув вверх руки. – Это черт знает что!

Он, может, и самый развратный мужчина, который когда-либо топтал землю, который, уложив подругу в постель, в тот же день забывал ее, но женщины всех рас, размеров и возрастов для него – хлеб насущный. Без них ему незачем было бы жить. И потому он не мог выносить, если существу женского пола делают больно.

– Они не объяснили, зачем и почему, – отозвался Аэрон, понимая, что знание мотивов богов ничего не изменило бы.

Сам Аэрон совершенно не хотел наносить вред этим женщинам. Он знал, каково это – убивать. Он убивал до этого десятки и сотни раз, но всегда делал это, повинуясь настойчивому желанию своего демона, а тот отбирал жертв с умом. Это были люди, которые били и издевались над своими детьми, получали удовольствие от того, что уничтожали себе подобных. Ярость безошибочно распознавал тех, кто заслуживает смерти, зная обо всех их постыдных деяниях.

Когда внимание демона было привлечено к тем женщинам, он изучил их и выяснил, что ни одну не в чем упрекнуть. И все же Аэрону приказали убить их. Если он выполнит распоряжение, если пустит кровь невинным людям, то уже никогда не будет прежним. Он знал, чувствовал это.

– Они ограничили тебя по времени? – спросил Люсьен все тем же бесцветным голосом. Он был Смертью, Ла Муэрте. Иногда его даже называли Люцифером, хотя эти люди, как правило, не переживали знакомство с ним, так что задачка Аэрона казалась ему на один зубок.

– Нет, но…

Люсьен повел темной бровью.

– Но?

– Они сказали, что если я не управлюсь быстро, то кровь и смерть застят мой разум и я буду убивать всех и сокрушать все на своем пути, совсем как Мэддокс, пока не выполню приказ.

Это предупреждение было излишним. Ярость одерживал верх над ним много раз. Если демон приходил в движение, то его было невозможно обуздать: жажда разрушать нарастала до тех пор, пока Аэрон не ломался и не наносил удар. Но даже когда Ярость подчинял его сознание, ему не доводилось убивать невинного.

– Как ты должен сделать это? Это они, по крайней мере, тебе сказали? – спросил Парис замогильным голосом.

Желудок Аэрона сделал сальто и отчаянно заныл.

– Я должен перерезать им горло, – ответил он.

«Как бы мне хотелось отказаться подчиняться этим новым богам», – думал он. Но страх перед еще более жутким приказом заставлял его молчать.

– Почему они это делают?! – гневно возопил Торин.

Видимо, этой ночью каждому из них суждено было задать этот вопрос хотя бы по одному разу.

Аэрон не знал, что ответить.

Парис окинул его долгим тяжелым взглядом.

– Ты сделаешь это? – спросил он.

Аэрон посмотрел в сторону и опять промолчал, но он знал, нутром чувствовал, что те женщины обречены. Они попали в черный список демона и, пусть даже безвинно, скоро окажутся вычеркнуты. Одна за другой.

– Чем мы можем помочь? – спросил Люсьен.

Теперь в его взгляде появилась строгость.

Аэрон с размаху погрузил кулак в диванный подлокотник. «Я и так балансирую на грани добра и зла, – сокрушался воин. – И если совершу такое темное деяние, то это будет конец. Я полностью растворюсь в демоне».

– Я не знаю. Мы столкнулись с новыми богами, новыми последствиями, новыми обстоятельствами… Не знаю, что со мной будет… – произнес он, тогда как в его голове крутилось: «Скажи, просто скажи это!» – если я убью тех женщин.

– Можно ли уговорить их передумать?

– Не стоит даже пытаться, – отозвался он мрачно. – Они сказали, что мы последуем печальному примеру Мэддокса, если вздумаем бунтовать.

Парис вскочил на ноги и принялся нарезать круги по просторной комнате.

– Как же меня все это бесит! – проревел он.

– Что ж, а всем остальным это очень даже нравится, – сухо заметил Торин.

– Может быть, ты сделаешь этим женщинам одолжение, – сказал Рейес, следя взглядом за острием клинка, которым он процарапывал крест в середине ладони. Бордовые капли падали на его бедро. Именно из-за Рейеса и его привычек вся мебель была темно-красной.

– Может быть, в следующий раз мне прикажут забрать твою жизнь, – мрачно ответил Аэрон.

– Я должен подумать, – произнес Люсьен, а затем потер щеки и челюсть. – Должен быть какой-то выход.

– Может, Аэрону просто стоит вырезать весь мир, – протянул Торин раздражающим, насмешливым тоном. – В этом случае все вероятные будущие цели исчезнут, и нам больше никогда не придется возвращаться к этому разговору.

Аэрон оскалился:

– Не вынуждай меня делать тебе больно, Болезнь.

Пронзительно-зеленые глаза Торина светились недобрым весельем, а рот растянулся в издевательской ухмылке.

– Я задел твои чувства? Хочешь, я поцелую тебя? Уверен, от этого тебе полегчает.

Прежде чем Аэрон успел сорваться с места, впрочем, едва ли он рискнул бы броситься на Торина с кулаками, Люсьен закричал:

– Перестаньте! Нам нельзя ссориться! Мы пока не знаем масштабов того, с чем столкнулись. Но сейчас мы должны сплотиться больше, чем когда-либо, и действовать сообща. Ночка выдалась та еще, и она до сих пор не закончилась. Парис, Рейес, отправляйтесь в город и убедитесь, что там нет других охотников. Торин… не знаю… наблюдай за холмом или заработай денег.

– А ты чем займешься? – спросил Парис.

– Прикину все варианты, – мрачно ответил он.

Парис поднял брови:

– Как насчет женщины Мэддокса? Я смогу убить вдвое больше охотников, если проведу немного времени у нее между…

– Нет, – отрезал Люсьен, глядя в сводчатый потолок. – Помни, я дал Мэддоксу слово, что ее никто не тронет.

– Да, я знаю. Напомни-ка мне еще раз, зачем ты пообещал ему такой дебилизм? – поинтересовался Парис.

– Просто… оставь ее в покое. Она все равно осталась равнодушна к тебе.

– Что удивляет даже больше, чем вести о титанах, – пробурчал Парис. Затем он вздохнул: – Ладно. Я не буду распускать руки, но надо бы покормить ее. Мы сказали ей, что принесем еды.

– Может, лучше поморим ее голодом? – предложил Рейес. – Мэддоксу будет легче разговаривать с ней утром, если она ослабеет.

Люсьен кивнул:

– Согласен. На пустой желудок она с большей готовностью выложит правду.

– Мне не нравится эта идея, но я не возражаю, – отозвался Парис. – Судя по всему, я отправлюсь в город, не подзаправившись витамином D. – Он снова вздохнул. – Ну что ж, Боль, ноги в руки!

Рейес поднялся с дивана, и парочка покинула комнату. Торин ушел следом.

Люсьен подошел ближе к Аэрону и опустился в кожаное кресло возле него. Нос татуированного воина защекотал аромат роз. Он никогда не мог понять, почему Ла Муэрте пахнет как весенний букет. Должно быть, это наказание похуже полночного проклятия Мэддокса.

– Есть мысли? – спросил он, внимательно глядя на друга.

Впервые за много лет Люсьен казался не вполне спокойным. У него на лбу и меж бровями залегли глубокие морщины, отчего его испещренное шрамами лицо выглядело еще менее привлекательно.

Толстые и выпирающие шрамы пролегали по обеим сторонам его лица от конца бровей до подбородка. Люсьен никогда не рассказывал, откуда они у него, а Аэрон не спрашивал. Однажды, еще когда они жили в Греции, воин просто вернулся домой с болью в глазах и отметинами на щеках.

– Плохи наши дела, – продолжил Люсьен, не получив ответа, – в самом деле плохи. Охотники, женщина Мэддокса – впрочем, она-то как раз очень даже вписывается во все это – и вот теперь титаны. И все это за один день. Нет, я не верю в такие совпадения.

– Я тоже, – ответил Аэрон. Он поднес руку к лицу и принялся теребить кольцо в брови. – Думаешь, титаны хотят нашей смерти? Могли они подослать к нам охотников?

– Все возможно. Но что они будут делать с демонами, когда наши тела погибнут и духи вырвутся на свободу? И зачем приказывать тебе что-то делать, если они просто хотят видеть тебя мертвым?

«Хорошие вопросы», – подумал Аэрон, а вслух произнес:

– Не знаю, что тебе ответить. Не понимаю даже, как сделаю то, что от меня потребовали. Женщины невинны. Две совсем молодые, им слегка за двадцать, третьей под пятьдесят, четвертая – старуха. Наверное, она печет печенье для бездомных в свободное время.

Получив задание, он, как только покинул Олимп, отправился в Будапешт и разыскал этих женщин в одном из отелей. Увидев их во плоти, испугался еще сильнее.

– Нельзя ждать. Надо действовать быстро, – сказал Люсьен. – Мы не можем позволить титанам навязывать нам свою волю. Разумеется, есть какое-то решение.

По мнению Аэрона, перспективнее было бы подумать, как они собираются латать его несчастную, изодранную в лохмотья душу, когда страшное дело свершится. Впрочем, и с этим они едва ли смогут что-то поделать.

Они, погрузившись каждый в свои мысли, некоторое время сидели в молчании. К несчастью, раздумье не породило ни одного ответа. Наконец Аэрон покачал головой. У него было такое ощущение, будто в нем только что поселился еще один демон – демон Обреченности.

Глава 5

Большую часть ночи, которая, по ее ощущениям, длилась целую вечность, Эшлин металась по камере. При каждом шаге лодыжка отчаянно ныла, напоминая о той надежде, что еще совсем недавно гнала ее сквозь лес и которой положили конец шесть ударов меча. Но все ее попытки найти выход были тщетны: в помещении, где ее заперли, не оказалось ни окон, как в башне, в которой томилась Рапунцель, ни магического зеркала, через которое можно было бы пройти, подобно тому, как делали это герои сказок о злых ведьмах. Какого-нибудь зарешеченного прохода в стене или лаза, куда можно было бы попытаться протиснуться, также не обнаружилось. В довершение неприятностей, блуждая в темноте, она потеряла мобильный телефон, толку от которого, впрочем, все равно не было – толща стен не пропускала сигнал.

Время шло. Темнота, как казалось девушке, делалась все гуще, почти душила ее. Одно утешение – перестали шнырять мыши.

Эшлин забилась в угол. Больше всего на свете ей хотелось оказаться дома, просто закрыть глаза, а открыв их, обнаружить, что все это было не на самом деле и ей просто приснился дурной сон. Голоса, от которых она искала спасения на холме, уже не казались ей таким уж злом. «Зря я все это затеяла, – подумала девушка. – Что будет со мной из-за этого дурацкого эксперимента? Я могу лишиться работы и дружбы Макинтоша. Да что там работа, я сама уже никогда не буду прежней. Безжизненное лицо Мэддокса будет стоять у меня перед глазами до конца дней, приходить во снах. О господи!» Эшлин снова горько заплакала.

«Пожалуйста, отпустите меня! – снова принялся стонать в ее голове голос из прошлого. – Пожалуйста! Клянусь, ноги моей больше не будет на вашей земле!»

«Моей тоже!» – с горечью подумала Эшлин.

Внезапно в темноте прозвучал мужской голос:

– Ты что, всю ночь просидела в этой камере, женщина?

Эшлин онемела. Этот голос… Она готова была поклясться, что он прозвучал здесь и сейчас, не из прошлого.

– Отвечай мне, Эшлин! – повторил тот же голос.

Из тысяч голосов этот она не перепутала бы ни с одним другим. Хотя она слышала его всего ничего, он глубоко отпечатался в ее сознании. Затаив дыхание, она всматривалась в темноту, но так ничего и не увидела. «Нет, – решила она. – Конечно, этот голос звучит из прошлого».

– Эшлин! Отвечай же!

– Мэддокс? – пролепетала она, заикаясь.

– Отвечай на вопрос.

Внезапно дверь открылась, и помещение залил яркий солнечный свет. Эшлин сощурилась и заморгала, она почти ничего не видела. В дверном проеме стоял мужчина, высокий и мускулистый. Ее окутала тишина, удивительная всеобъемлющая тишина, совсем как тогда в лесу. Придерживаясь за стену, девушка попыталась подняться. «Такого просто не может быть, – пронеслось у нее в голове, – в волшебных сказках – да, но не в реальной жизни».

– Ты будешь мне отвечать или нет? – спросил мужчина, и в его голосе звучала угроза.

Эшлин набрала в грудь воздуха, чтобы ответить, но не смогла вымолвить ни слова. Густой, громкий, этот голос совершенно заворожил ее. Перед ней стоял Мэддокс. Ошибки быть не могло. Трясущейся рукой она вытерла все еще струившиеся по щекам слезы.

– Я не понимаю… – наконец выдохнула Эшлин.

«Это, наверное, сон», – пронеслось у нее в голове.

Мэддокс, вернее, мужчина, говоривший его голосом (ведь сам Мэддокс умер, и, как бы ни были похожи их голоса, это явно был кто-то другой), вошел в камеру. Некоторое время он смотрел в сторону, словно собираясь с духом. Глаза Эшлин привыкли к солнечному свету, и она с жадностью рассматривала его красивое лицо. Те же темные брови, те же необыкновенные фиалковые глаза, окаймленные густыми темными ресницами. Тот же резко очерченный нос и красивые полные губы. «Как такое возможно?» – удивлялась Эшлин. Стоявший перед ней человек как две капли воды походил на мужчину, которого она повстречала прошлой ночью, – благодетеля, одним своим присутствием заставившего замолчать голоса у нее в голове.

Девушку озарила внезапная догадка – это близнец. «Ну конечно! – решила она. – Тогда все встает на свои места».

– Они убили твоего брата, – выпалила Эшлин, думая, что, возможно, он уже в курсе. «Может, он даже обрадовался, когда узнал об этом, – решила она. – А может, он поможет мне добраться до города и я смогу заявить о том ужасном преступлении, свидетелем которого стала в этих стенах, и справедливость восторжествует».

– У меня нет братьев, – ответил он, – по крайней мере, кровных.

– Но… но… – пролепетала она.

«С Мэддоксом все будет в порядке». Эшлин вспомнила, что тот красивый мужчина произнес нечто подобное. Девушка мотнула головой. «Нет, такое просто невозможно, – решила она. – Ведь я своими глазами видела, как он умер. С другой стороны, если он ангел… Ангел ведь вполне мог воскреснуть». У нее в горле встал комок. Что бы там ни говорили люди в городе, обитатели этого замка кто угодно, но уж точно не ангелы.

Наконец мужчина перевел взгляд на нее. Оглядев ее с ног до головы, он нахмурился.

– Они что, продержали тебя здесь всю ночь? – спросил он и обвел взглядом ее темницу, делаясь все мрачнее. – Скажи, что они дали тебе одеяла и воду и забрали их только перед моим приходом.

Все еще дрожа, Эшлин провела рукой по лицу, а потом по волосам, стараясь распутать сбившиеся за ночь пряди. «Должно быть, я вся в грязи, – подумала она. – Хотя какое это имеет значение?»

– Кто ты такой? Что ты такое?

Довольно долго он хранил молчание, внимательно разглядывая ее, словно какую-нибудь диковинку. Этот взгляд она знала очень хорошо – так на нее смотрели коллеги из института.

Наконец он ответил:

– Ты знаешь, кто я.

– Но ты не можешь быть им, – настойчиво сказала Эшлин, не желая допускать самой мысли, что человек, подобравший ее ночью в лесу, может быть таким же, как прочие обитатели крепости – злые демоны и убийцы. – Мой Мэддокс умер.

– Твой Мэддокс? – переспросил мужчина, и его глаза на миг полыхнули красным. – Твой?

Она гордо вздернула подбородок, не удостоив его ответом.

Рот мужчины искривился в некоем подобии улыбки; протянув вперед руку, он поманил ее жестом:

– Подойди. Сейчас мы тебя отмоем, согреем и накормим, а после… – Он слегка запнулся. – Я все объясню.

Было понятно, что ничего этот человек объяснять не будет. У него на уме явно было нечто другое. Перепуганная до полусмерти, Эшлин не двигалась с места.

– Покажи мне свой живот, – наконец сумела выговорить она.

Он нетерпеливо покачал головой:

– Я сказал, чтобы ты подошла.

Часть ее существа стремилась к нему, готовая последовать за ним хоть в рай, хоть в ад просто потому, что этот человек как две капли воды походил на Мэддокса – лучшее, что с ней случалось в жизни. Тем не менее она осталась стоять на месте.

– Нет, – ответила она.

– Подойди ко мне, – настаивал он.

Она покачала головой:

– Я не сдвинусь с места, пока ты не покажешь мне свой живот.

– Я не сделаю тебе ничего плохого, Эшлин, – сказал он.

«Пока», – непроизнесенное, это слово повисло между ними, эхом отдаваясь от стен. Эшлин читала это в его глазах. Было также нечто странное в том, как он произносил ее имя: в голосе звучала какая-то чувственность, словно, попробовав его на язык, он нашел его вкусным и теперь смаковал.

– Эшлин, – повторил он.

Девушка вздрогнула и нахмурилась. «Он не должен желать меня, – решила она. – И уж точно, черт возьми, я не должна желать его».

– Ты не можешь быть моим Мэддоксом. Не можешь, и все.

Глаза мужчины снова на мгновение полыхнули красным.

– Это уже второй раз, когда ты называешь меня своим.

– Прости, – ответила Эшлин, не зная, что еще сказать.

Мэддокс избавил ее от пытки голосами, на короткое время, но все же. Она видела, как он умирал. Они были связаны. Он принадлежал ей.

– Не извиняйся, – ответил он более мягко. – Я действительно Мэддокс. А сейчас пойдем.

– Нет.

Устав спорить, мужчина сделал еще несколько шагов вперед. Теперь они стояли вплотную. От него веяло животной угрозой и какими-то древними ритуалами, которые разыгрывались в старые времена при свете луны.

– Если надо будет, я заброшу тебя на плечо, как прошлой ночью, и вынесу отсюда силой, – сказал он. – Но в таком случае я не ручаюсь, что ты покинешь эти стены одетой. Понимаешь меня?

Но вместо того чтобы испугаться или смутиться, Эшлин, напротив, приободрилась и почти полностью успокоилась. Только Мэддокс знал, как именно она попала в замок.

– Ну пожалуйста, – словно во сне, проговорила она, – просто дай мне взглянуть на твой живот.

Чем больше Эшлин настаивала, чтобы он показал живот, тем больше ей этого хотелось. «Что я увижу? – спрашивала себя она. – Зашитые раны? Или совершенно гладкую, неповрежденную кожу?»

Повисла пауза. Затем мужчина вздохнул.

– Похоже, что если кому-то и не суждено покинуть эти стены одетым, так это мне, – сказал он и потянул вверх край футболки.

Он оголил живот, но Эшлин не смотрела – она не могла оторвать взгляд от его удивительных, пронзительных фиалковых глаз. «Наверное, это потому, – думала она, – что они такие красивые, такие магнетические и глубокие, что в них просто невозможно не утонуть, раствориться без остатка». Но девушка прекрасно понимала, что дело не только в этом. «Если я опущу взгляд и увижу шрамы или запекшуюся кровь… – говорила себе она. – Если передо мной действительно Мэддокс…»

– Ты хотела посмотреть. Так смотри же, – сказал мужчина нетерпеливо и раздраженно.

«Ну же, посмотри вниз!» – мысленно приказала себе Эшлин. Усилием воли она перевела взгляд чуть ниже. У Мэддокса была мощная, жилистая шея. Опустив глаза еще ниже, девушка увидела частично выступающие в вырезе ключицы. Затем ее взгляд упал на мускулистую руку, удерживающую нижний край футболки на уровне сердца, соски, маленькие, коричневые и твердые. У него была красивая бронзовая кожа, которой она восхитилась еще вчера в лесу, и прекрасное тело с рельефной мускулатурой. И наконец, Эшлин увидела их – шесть колотых ран. Никто не пытался их зашить, они просто сами затянулись коркой запекшейся крови. Раны явно были совсем свежие – они сами и кожа вокруг них были воспалены.

У Эшлин перехватило дыхание. Едва отдавая себе отчет в том, что делает, девушка протянула руку и осторожно дотронулась до одного из рубцов. Его поверхность оказалась жесткой, шершавой и теплой. У нее по телу побежали мурашки.

– Мэддокс, – выдохнула девушка.

– Ну наконец-то, – пробормотал он и поспешно подался от нее назад, словно от бомбы, которая вот-вот взорвется. Он опустил футболку, скрыв свои шрамы от посторонних взглядов. – Теперь ты довольна? Я здесь, и я не привидение.

«Мэддокс! – подумала Эшлин. – Это не близнец, не плод воображения. Не чей-то глупый розыгрыш. Мэддокс получил шесть ударов мечом в живот – это неопровержимый факт, я только что своими глазами видела едва затянувшиеся раны, лежал бездыханный, с остановившимся сердцем. И вот теперь он как ни в чем не бывало стоит передо мной собственной персоной».

– Но как? – пролепетала Эшлин. Она сама знала ответ, но ей нужно было услышать это от Мэддокса. – Ты не ангел. Значит, ты демон? Так о тебе и твоих друзьях говорили некоторые люди в городе.

– Чем больше ты говоришь, тем больше вредишь себе. Пойдешь ты со мной теперь или нет?

«Пойду ли я? – спрашивала себя девушка. – Разум но ли это? Что он имел в виду, говоря, что я врежу себе?»

– Мэддокс, я… – Она осеклась и замолчала.

– Ты просила показать тебе живот. Я показал. Ты сказала, что, если я сделаю это, ты пойдешь со мной.

«Есть ли у меня выбор?» – спросила себя Эшлин.

– Ладно, – согласилась она. – Я пойду с тобой.

– Только не пытайся сбежать. Последствия тебя не обрадуют. – Сказав это, он развернулся и пошел прочь из камеры.

Помедлив секунду, а затем другую, Эшлин двинулась следом, стараясь не отставать. Ее так и подмывало снова дотронуться до Мэддокса, ощутить жизнь, пульсирующую у него под кожей.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, – сказала она.

По мере того как они удалились от камеры, становилось все теплее и теплее.

– Если ты скажешь, что ты действительно демон, то это ничего. Честное слово. Я смогу понять и принять это, – сказала она, а про себя добавила: «Я надеюсь». – Мне просто важно знать.

Ответа не последовало.

Солнечный свет лился сквозь витражи, окрашивая стены во все цвета радуги. Должно быть, ночь, проведенная без отдыха и пищи, ослабила ее – она то и дело спотыкалась.

– Мэддокс, – почти шепотом позвала она.

– Перестань болтать, – бросил он через плечо, быстро поднимаясь по лестнице. – Может быть, позже я отвечу на все твои вопросы.

Девушке, конечно, хотелось, чтобы он ответил прямо сейчас, но лучше уж так, чем вообще никак.

– Я поймала тебя на слове, – проговорила Эшлин.

Вдруг Мэддокс резко остановился, и не ожидавшая этого Эшлин врезалась в него сзади. Вскрикнув от боли в лодыжке и от неожиданности, она взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие. Мэддокс обернулся и смерил ее полным злобы взглядом. Сейчас его глаза казались совершенно черными.

– Ты в порядке? – процедил он.

Эшлин сжалась в комок. «Нет!» – чуть не закричала она, а вслух ответила:

– Да.

– Не лги мне.

– Прошлой ночью я подвернула ногу, – чуть слышно выговорила она.

Его лицо смягчилось, и он окинул ее взглядом сверху донизу, задержавшись на груди и чуть ниже талии. У девушки по коже забегали мурашки. Казалось, он мысленно раздевает ее, и она совсем не возражала. У Эшлин бешено колотилось сердце, между ног стало влажно. И внезапно ей сделалось безразлично все: ответы, боль в лодыжке, телесная усталость. У нее затвердели соски, низ живота напрягся от желания, кожа горела огнем. Она хотела только одного – чтобы он обнял ее и больше не отпускал. Не до конца осознавая, что делает, она протянула к нему руки.

– Не трогай меня! – выпалил Мэддокс, отскочив на следующую ступеньку. Его лицо снова стало жестким и непроницаемым. – Не сейчас.

Разочарованная, Эшлин опустила руки. «Перестань болтать! Не трогай меня!» – мысленно передразнила она.

– А дышать мне можно? – сухо поинтересовалась она. – Ты разрешаешь?

– Разве что очень тихо, – ответил Мэддокс, и уголки его губ слегка дрогнули, а черты лица снова немного разгладились.

Эшлин сощурилась так, что ее глаза превратились в узкие щелочки.

– Очень мило с твоей стороны. Огромное тебе спасибо.

Подрагивание губ переросло в широкую улыбку. У Эшлин перехватило дыхание. Он был прекрасен. Никого красивее она в жизни не встречала. И вот она снова оказалась на крючке и снова, не помня себя, протянула к нему руки. Ей это совершенно необходимо, она чувствовала, что просто не выживет, если хоть на миг к нему не прикоснется.

Мэддокс резко дернул головой, улыбка погасла. Чары спали. Опомнившись, Эшлин опустила руки и застыла, злая на него и на себя.

– Сперва я должен кое-что сделать, а потом трогай меня сколько влезет, – сказал Мэддокс глухим, низким голосом.

– Что именно? – Эшлин прикусила губу, наблюдая, как его глаза приобретают свой обычный оттенок.

Распространяясь от зрачка, сиренево-синий цвет постепенно вытеснял черный и вскоре залил всю радужку – необыкновенное зрелище.

– Не важно, – отрезал Мэддокс и, нахмурившись, протянул руку, словно хотел погладить Эшлин по щеке, но отдернул ее на полдороге, совсем как она сама за минуту до этого. Немного помолчав, он сказал: – Ты так мне и не ответила: ты провела в той камере всю ночь?

– Да.

– Ты что-нибудь ела?

– Нет.

– Тебе давали одеяла?

– Нет.

– Тебя кто-нибудь… трогал? – спросил он.

Эшлин увидела, как у него дернулся мускул на скуле. Один раз. Потом другой.

Она немного смутилась:

– Ну да, разумеется.

– Кто? – рявкнул Мэддокс, меняясь в лице. Его кожа побледнела, став почти прозрачной, и под ней проступило страшное скелетообразное лицо – ожесточенно ворочаясь, полыхая красными глазами-угольками, оно рвалось наружу.

У Эшлин, в ужасе наблюдавшей за этими переменами, сердце ушло в пятки. Нечто подобное уже происходило с Мэддоксом в лесу, и потом, когда его приковали цепями к постели, и во время предсмертной агонии, но даже тогда он не был настолько страшен в своем неистовстве. «Чего ты стоишь? Беги!» – пронеслось у Эшлин в голове. Словно угадав ее мысли, Мэддокс сказал:

– Не делай этого. – Его лицо исказила судорога. – Будет только хуже. Сейчас все пройдет. Так кто тебя трогал?

– Они все, – выдавила из себя Эшлин, не смея даже вздохнуть, не то что пошевелиться. – Кажется. Но что еще им оставалось? – Она не могла поверить, что защищает его убийц, но, видимо, это было единственным способом его утихомирить. – Как еще они смогли бы спустить меня в камеру.

Мэддокс немного успокоился. Скелетообразная маска исчезла, глаза стали привычного цвета.

– Они не трогали тебя… как женщину?

Эшлин помотала головой, немного успокоившись. «Слава богу, он разозлился на тех мужчин, а не на меня за то, что я донимала его расспросами», – мысленно обрадовалась она.

– Хорошо. Значит, они будут жить, – заявил Мэддокс и, забыв о наложенном им самим же на прикосновения вето, обхватил руками ее голову и приподнял ее таким образом, чтобы девушка смотрела ему в лицо.

Его горячее дыхание обожгло ей кожу, и снова у нее по всему телу разлились возбуждение и истома. Он был таким высоким, таким мощным, на его фоне она казалась крошечной.

– Эшлин, – мягко произнес Мэддокс.

Резкие смены настроения этого человека совершенно сбивали Эшлин с толку – только что он готов был рвать и метать, а теперь кажется милейшим из мужчин.

– Я не хотел пока об этом говорить, но если я не спрошу и не услышу ответа прямо сейчас, то меня просто разорвет, – сказал он. Повисла тяжелая пауза, затем, собравшись с духом, Мэддокс продолжил: – Прошлой ночью в лесу за тобой шли четверо мужчин, и я их всех убил.

– Шли за мной? – переспросила она. «Неужели кто-то из института увидел меня и увязался следом?» – спросила себя она. И только тут до нее дошел смысл его фразы целиком. Ее пробил озноб. – Ты убил их?

– Да.

– Как они выглядели? – выдавила она.

«Если доктор Макинтош погиб по моей вине…» – пронеслось в голове девушки. Эта мысль привела ее в ужас, с трудом она подавила рвущийся наружу горький стон.

Мэддокс описал мужчин из леса. По его словам, это были высокие сильные воины. Эшлин вздохнула с облегчением. В институте большинство сотрудников, в том числе сам Макинтош, достигли преклонного возраста. В основном они были бледными, с редеющими волосами, в очках. Мгновение спустя облегчение сменилось стыдом. «Прошлой ночью оборвалась жизнь нескольких человек, – подумала Эшлин, – а я забочусь только о том, как бы они не оказались моими знакомыми».

– Почему ты сделал это?

– У них было оружие, и они хотели драться. У меня были два варианта – убить их или же умереть самому.

Мужчина произнес это без тени сожаления, просто сухо констатировал факт. «Куда я, черт возьми, попала?» – снова спросила себя девушка. Затерянный в лесах замок оказался настоящей обителью зла и насилия. И Мэддокс ничуть не отличался от прочих его обитателей: холодный, равнодушный убийца, он лишит другого жизни без малейших колебаний. «Но если это так, – думала Эшлин, – то почему мне по-прежнему хочется, чтобы он крепко обнял меня и никогда больше не отпускал?»

Какие бы мысли и эмоции ни отразились у нее на лице, Мэддоксу этого оказалось достаточно – он получил ответ на свой непроизнесенный вслух вопрос. Он нахмурился, поджал губы. Эшлин поняла, что он явно недоволен. «Но почему?» – недоумевала она. Прежде чем Эшлин успела что-то сказать, Мэддокс резко развернулся и, бросив сквозь зубы:

– Забудь о том, что я тебя сказал, – стал подниматься дальше по лестнице.

– Подожди! – Эшлин подалась вперед, скривившись от возобновившейся боли в лодыжке, и ухватила его за локоть.

Мужчина остановился, медленно повернул голову и грозно воззрился на ее руку. Она тут же ее отдернула и отступила на шаг – не столько из-за его реакции, сколько потому, что у нее по телу снова побежали уже знакомые мурашки.

– Извини, – пробормотала Эшлин. «Не надо его трогать, – напомнила она себе. – Так будет лучше для нас обоих. Ведь мне нелегко даже просто находиться рядом с ним, а тактильный контакт начисто сносит мне голову». – Мэддокс?

Девушка видела его в профиль. Его лицо, насколько можно было судить, ничего не выражало.

– Да.

– Пожалуйста, не злись, что я спрашиваю, но… что ты такое? – И, поскольку он не отвечал и явно собирался идти дальше, Эшлин поспешно добавила: – Я ответила на твои вопросы. Пожалуйста, ответь и ты на мой.

Но Мэддокс так ничего и не ответил, но, по крайней мере, снова посмотрел на нее. Эшлин нервно облизнула губы. Он проследил взглядом за ее языком, его ноздри широко раздувались.

– Послушай, мир населяют самые разные необыкновенные создания – никто не осведомлен об этом лучше меня. Я не понаслышке знаю, что демоны существуют. Я просто хочу понимать, с чем имею дело, – скороговоркой лепетала она, понимая, что каждым своим словом лишь усиливает раздражение Мэддокса.

Но остановиться девушка уже не могла. «Если бы только он ответил…» – думала она. Эшлин и не подозревала, что тишина может быть такой мучительной и гнетущей. Наконец мужчина приблизился к ней, опустившись на одну ступеньку, но на сей раз это не было импульсивным порывом, его ум был холоден. Чтобы сохранить дистанцию, Эшлин тоже сделала шаг назад.

– Больше никаких вопросов, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты помылась, поела и немного отдохнула. Ты вся в грязи, едва держишься на ногах от голода, а под глазами у тебя огромные темные круги. Потом мы, может быть… поговорим.

«Опять он замялся на том же месте», – заметила девушка. Эшлин была на взводе; набрав в грудь побольше воздуха, она выпалила:

– Ты позволишь мне вернуться в город?

– Конечно нет.

«Кто бы сомневался», – горько усмехнулась про себя Эшлин. Как бы сильно ни тянуло ее к стоящему перед ней мужчине, инстинкт самосохранения был сильнее: она поняла, что должна любой ценой выбраться отсюда. «Кто знает, что у них на уме? – спрашивала себя девушка. – А вдруг завтра им придет в голову взять меч и наделать дыр у меня в животе? За ними не заржавеет. Вот только, в отличие от Мэддокса, я вряд ли восстану из мертвых. Слишком много неопределенности и слишком много насилия. Нет-нет, я не должна здесь оставаться. Надо бежать. Но как?»

Мэддокс приподнял бровь.

– Ты хочешь, чтобы я снова запер тебя в подземелье, Эшлин? – спросил он, словно прочтя ее мысли.

Эшлин покачала головой. Угроза подействовала на нее отрезвляюще. «Не надо злить его, – решила она. – Он может убить меня или спустить назад в подземелье, и тогда уж точно все будет кончено. Дорого же тебе обходится вожделенная тишина», – усмехнулась она про себя.

– Зачем тебе в город? Ты хочешь с кем-то поговорить? – спросил Мэддокс. Он старался говорить спокойно, но напускная вежливость не могла никого обмануть, тем более что с его кожей опять начало происходить что-то неладное. – Кто-то будет беспокоиться, если ты не объявишься?

– Мой начальник, – честно призналась девушка. «Может быть, у них тут есть телефон, – подумала она. – И позже я смогу позвонить профессору. Или в полицию». Однако она тут же отмела мысль о полиции, вспомнив, что «ангелы», вероятно, давно подмяли ее под себя. «Да, лучше всего будет позвонить Макинтошу, – решила Эшлин. – Работникам института не привыкать иметь дело со всякой чертовщиной, наверняка они найдут способ вызволить меня, и я сумею вернуться к обычной жизни, навсегда вычеркнув из памяти старый замок и его мрачных обитателей».

– Кто твой начальник?

«Он действительно думает, что я скажу, подставив тем самым под удар ни в чем не повинного человека?» – удивилась Эшлин. Она собрала в кулак всю свою смелость и, не отвечая на его вопрос, сказала:

– Отпусти меня, Мэддокс. Пожалуйста!

Снова повисла тяжелая пауза. Мэддокс спустился еще на ступеньку, оказавшись вплотную к Эшлин. Ее снова обдало его горячим дыханием. Так они и стояли, глядя друг другу прямо в глаза. Наконец он нарушил тишину:

– Прошлой ночью я говорил тебе, чтобы ты возвращалась в город, но ты отказалась уходить. Более того, ты побежала за мной, звала меня. Ты помнишь это?

Конечно, Эшлин помнила.

– Минутное помешательство, – прошептала она, отводя взгляд.

– Это минутное помешательство решило твою судьбу, женщина. Ты останешься здесь.

Мэддокс отвел Эшлин в свою спальню. Он убил все утро на то, чтобы привести комнату в порядок: вымыл пол, заменил старый, перемазанный кровью, матрац на новый. Подготавливая почву для соблазнения, он наполнил для девушки ванну, принес блюдо с мясной нарезкой и ломтиками сыра, откупорил бутылку вина, застелил кровать роскошным шелковым бельем. Мэддокс был совершенно неискушен в подобного рода приготовлениях и по большей части ориентировался на рассказы Париса о том, что нужно делать, чтобы женщина настроилась на верный лад. «Кто знал, что им взбредет в голову на всю ночь засунуть ее в холодную камеру?» – досадовал он. Ладони Мэддокса непроизвольно сжались в кулаки. «Мне глубоко наплевать, будет девчонке здесь уютно и удобно или нет», – твердил он про себя, не до конца понимая, чья это мысль – его или демона, да не так уж это было и важно, потому что на самом деле – и он отдавал себе в этом полный отчет – ему не было наплевать.

Мэддокс заставил себя открыть рот и сказать:

– Прими ванну, переоденься и поешь. Никто тебя не побеспокоит. – Немного помолчав, он добавил: – Если тебе еще что-то понадобится, дай мне знать.

Эшлин вышла у него из-за спины и прошлась по комнате.

– Я бы не отказалась от свободы.

– Кроме этого.

Эшлин осмотрелась. Она была бледна и выглядела очень измотанной, едва держалась на ногах.

– А как насчет того, чтобы стереть мои воспоминания за этот и вчерашний дни?

– И кроме этого, – мрачно ответил Мэддокс, которому совсем не понравилось, что она хочет его забыть.

Она вздохнула:

– Тогда больше ничего не надо.

Мэддокс понимал, что сейчас самое время развернуться и уйти, чтобы, оставшись одна, она могла отдохнуть и выполнить его приказания, но ему совсем не хотелось уходить. Прислонившись к дверному косяку, он молча наблюдал за ней.

– И со многими женщинами ты так обходился? – спросила Эшлин будничным тоном, глядя ему прямо в глаза.

– Так – это как? – уточнил он, не отводя взгляда. «Приводил в замок? – думал он. – Пытался соблазнить?» У Мэддокса в горле встал плотный комок.

– Сажал под замок, – хмыкнула она.

Комок рассосался.

– Нет, ты первая, – ответил он, всеми силами стараясь скрыть разочарование.

– И что со мной будет дальше? – поинтересовалась девушка.

– Время покажет, – ответил Мэддокс совершенно искренне.

На лице Эшлин было написано, что ответ ей не понравился.

– Ты не мог бы выразиться более определенно?

– Боюсь, что нет.

Эшлин метнула на него рассерженный взгляд.

– Я тебя совсем не понимаю. С тобой невозможно найти общий язык.

Мэддокс пожал плечами.

– Мне давали и более нелестные оценки, – хмыкнул он.

– Не сомневаюсь, – съязвила Эшлин.

Но даже эта словесная перепалка не заставила мужчину уйти. Немного помолчав, он переменил тему:

– Я не знал, что из еды ты предпочитаешь, поэтому принес понемногу всего, что нашел на кухне. К сожалению, выбор был невелик.

– Спасибо, – коротко поблагодарила девушка и снова плотно сжала губы. Было видно, что в ней закипает ярость. Немного помолчав, она продолжила: – Не понимаю, почему я должна быть с тобой вежлива после всего, что ты со мной сделал.

– Проявил о тебе заботу?

Эшлин залилась краской и отвела взгляд в сторону.

После непродолжительного молчания Мэддокс спросил:

– У тебя есть мужчина, Эшлин?

Его уже некоторое время очень волновал этот вопрос.

– Я тебя не совсем поняла. Ты хочешь знать, замужем ли я? Нет. Встречаюсь ли я с кем-нибудь? Тоже нет, – ответила Эшлин. Однако, спохватившись, что из ее слов могут заключить, будто ее некому хватиться, она тут же торопливо добавила: – Но у меня есть друзья, которым я небезразлична.

Поскольку Мэддокс ничего не ответил, она продолжила:

– Они будут меня искать.

– Их поиски закончатся ничем, – отозвался Мэддокс уверенным тоном.

«Четверо твоих друзей уже сложили голову по пути сюда. То же будет и с остальными», – подумал он.

Эшлин поднесла руку к горлу, как если бы ей было нечем дышать.

– Я не хотел напугать тебя, – сказал Мэддокс, и еще большой вопрос, кого из них двоих его слова озадачили больше – Эшлин или его самого.

– Я тебя не понимаю, – прошептала она.

Мэддокс тоже себя не понимал. «Странно и противоестественно, что я столько времени торчу здесь и болтаю с этой девчонкой», – мысленно удивился он. Мужчина выпрямился.

– Приводи себя в порядок. Я вернусь позже, – отчеканил Мэддокс.

Не дав Эшлин сказать больше ни слова, он развернулся, не оборачиваясь вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Мэддокс ушел очень вовремя. После того как он спросил, есть ли у Эшлин мужчина, демон внутри его ожил и усиленно заворочался, подстрекая его к насилию. Останься Мэддокс еще, он бы не сдержался и обнял ее. Обними он ее, они бы переспали, и тогда могло произойти что угодно. Опьянев от страсти и жарких поцелуев, Мэддокс вполне мог озвереть, впиться в Эшлин зубами и ногтями и задрать несчастную насмерть. «Ну уж нет», – решил он. Эшлин была самой удивительной, нежной и очаровательной девушкой, какую он когда-либо встречал, и он желал обладать ею во всех смыслах. «Пусть она признала, что знает о демоне, а об этом может знать только охотник или наживка, я все равно никогда не причиню ей вреда, – решил он. – Пока я дышу, буду радовать ее, доставлять ей всевозможные удовольствия».

Уходя, Мэддокс запер дверь снаружи, чтобы девушка не сбежала. К комнате примыкала открытая терраса, но он знал, что Эшлин вряд ли попытается выбраться через нее: высота пятого этажа и вздымающиеся пиками каменные глыбы внизу почти полностью исключали этот вариант побега. И все же утром мужчина наглухо запечатал проход туда. На всякий случай.

Мэддокс решительно зашагал по коридору, мысленно надеясь, что его друзья окажутся в замке.

Этим утром он проснулся с мыслями об Эшлин и, хотя раны у него на животе еще не до конца зажили и немного побаливали, тут же принялся приводить в порядок комнату, сбегал на кухню за вином и едой. Закончив приготовления, Мэддокс пошел искать Люсьена, который оказался в комнате отдыха.

– Где девушка? – без всякого вступления спросил Мэддокс.

– В подземелье, в камере, – ответил Люсьен, очень странно посмотрев на своего друга.

Кипя от негодования, Мэддокс со всех ног бросился туда. «Только бы они с ней ничего не сделали», – пронеслось у него в голове, пока он почти кубарем скатывался с лестницы, ведущей в подземную часть замка. Увидев Эшлин, всю в грязи, насмерть перепуганную, он окончательно вышел из себя. «Как они посмели засунуть ее на всю ночь в этот холодный каменный мешок без еды, без одеял, даже без воды? А если бы она замерзла тут насмерть? Или потеряла сознание от голода и жажды? А они бы даже не узнали!» – с ненавистью думал Мэддокс. Попадись ему тогда под руку кто-нибудь из виновных во всем этом безобразии, неминуемо пролилась бы кровь. Убедившись, что Эшлин в порядке, Мэддокс немного успокоился. Он представлял, как совсем скоро она будет лежать в его постели, нагая, готовая принять его в себя, и от этих мыслей ему становилось легче, чего, однако, нельзя было сказать о его демоне, который не только не притих, но, наоборот, стал терзать своего невольного владельца с удвоенной силой. Когда Мэддокс вышел от Эшлин, он был на волосок от срыва. Злой дух почти взял верх над ним, и ему надо было срочно выпустить пар. Он понимал, что, только дав выход закипающей внутри его ярости, сможет вернуться в комнату к Эшлин, прикоснуться к ней, обнять ее, не рискуя навредить ей.

«Эшлин… Прикоснуться к ней… Обладать ее нежным, хрупким телом…» Мэддокс не был в состоянии думать ни о чем другом. Снова и снова он прокручивал в голове, как они будут заниматься любовью, еще и еще, до полного изнеможения, во всех мыслимых и немыслимых позах. «Сейчас она немного придет в себя и тоже этого захочет», – с трепетом подумал он. Мэддокс заметил, как девушка смотрела на него – у нее на лице было написано, что она его хочет, не говоря уже о том, что она постоянно пыталась до него дотронуться. Но потом он расстроил, напугал ее, и негативные эмоции заглушили желание.

«Ты должен радоваться, что эта мерзкая наживка тебя боится», – мысленно обратился Мэддокс к самому себе и криво усмехнулся. «Должен»… Как же сильно он в последнее время ненавидел это слово! На самом деле Мэддокс не до конца был уверен в том, что Эшлин наживка. Она искренне удивилась, когда он сообщил ей о четырех мужчинах, шедших за ней через лес. Содеянное им привело ее в ужас, но ведь для женщины более чем естественно сторониться всего связанного с войной и кровопролитием. «Да и потом, почему она с такой легкостью – сама, не под пыткой! – заговорила о демонах?» – спрашивал себя мужчина. Будь Эшлин наживкой, она бы скорее попыталась усыпить его бдительность, разыграв ни о чем не подозревающую простушку. И она не пыталась выманить Мэддокса из крепости или пустить внутрь посторонних. «Но это и неудивительно, – подумал Мэддокс, стараясь быть беспристрастным и учесть все обстоятельства, – ведь все это время она просидела под замком». Но как объяснить то, что произошло ночью? Рискуя жизнью, Эшлин пыталась защитить его от тех, кого полагала его убийцами, чуть ли не на меч бросалась от горя и исступления, вместо того чтобы радоваться, что кто-то вот-вот выполнит за нее всю грязную работу. «Безумие! Полнейшая бессмыслица! Кто же она все-таки такая? – почти в отчаянии подумал Мэддокс, но тут же мысленно приказал себе успокоиться: – Хватит ломать голову! Ты завтра разберешься, кто она такая и чего ей здесь нужно, а сегодня… сегодня у тебя есть дела поважнее».

Мэддокс быстро шел по галереям и переходам по направлению к комнате отдыха. Его решительные шаги гулким и зловещим эхом отдавались под старинными каменными сводами. Сидящий внутри его злой дух урчал в предвкушении стычки. Наконец оказавшись у цели, Мэддокс остановился в дверях и окинул взглядом помещение. В комнате отдыха был страшный кавардак: везде валялись попкорн и всякий мусор. Возле одного из кресел громоздилась целая куча окровавленных салфеток и полотенец, из чего следовало, что тут недавно побывал Рейес. Телевизор на сей раз не работал, зато бильярдный стол производил такое впечатление, будто здесь шла оживленная игра, но буквально за минуту до прихода Мэддокса игроки по неведомой причине прервали ее, побросали кии и поспешно ушли. В комнате никого не было. Даже Люсьен ушел.

«Куда они все запропастились?» – удивился Мэддокс и принялся методично обходить крепость в поисках хоть одной живой души. Он заглянул во все общие помещения, побывал в сауне, спортзале, на закрытом баскетбольном корте, но так никого и не встретил. Тогда Мэддокс переключился на спальни. Дойдя до комнаты Париса, он без стука рванул дверь. Постель была смята, но пуста, повсюду валялись резиновые женщины, которых некогда в большом количестве закупил Торин, но если они и знали, где пропадал хозяин комнаты, то вряд ли сказали бы. По стенам были развешаны хлысты, кандалы и прочие секс-игрушки, о назначении многих из которых Мэддокс даже боялся делать предположения. Тряхнув головой, он вышел из комнаты и пошел дальше по коридору.

«Бей! Рви! Круши!» – бесновался сидящий внутри его демон. Пытаясь не обращать внимания на призывы Насилия, Мэддокс вошел к Рейесу. Внутри не оказалось ни самого хозяина спальни, ни секс-игрушек. Зато оружия было в изобилии: пистолеты, ножи, «звездочки ниндзя» – казалось, здесь можно найти все что угодно. На полу лежал мат, покрытый пятнами засохшей крови. Также взору Мэддокса предстали боксерский мешок и пара гантелей. Стены украшало несколько вмятин, оставленных, судя по всему, кулаками. «Надо будет потом зайти и залатать их», – подумал Мэддокс.

«Бей! Рви! Круши!» – стучало у него в голове.

Комната Люсьена оказалась заперта, и на стук никто не отзывался. Спальни Аэрона и Торина тоже были пусты. Мэддокса трясло от бешенства, перед глазами прыгали черные пятна. Призывы демона переросли в нечленораздельный рев. Он так хотел Эшлин, но не мог вернуться к ней, пока не выпустит пар, но не знал, как сделать это, если никого нет! «Ни одной чертовой души!» – взревел про себя Мэддокс. Почти бегом он снова пустился сквозь вереницу галерей и коридоров.

– Где вы?! – исступленно проревел он, остановившись, и со злостью впечатал кулак в стену. Один раз, другой. Стену украсили вмятины, очень похожие на те, что он видел в спальне у Рейеса. Костяшки пальцев саднило, но Мэддоксу были приятны эти ощущения – Насилие внутри его довольно заурчал. Пройдя еще немного, он снова приложился кулаком о стену. Время поджимало, не за горами была ночь, и, прежде чем она спустится на землю, он должен, нет – просто обязан раствориться в Эшлин, изведать каждый дюйм ее нежного тела, ибо неведение было мучительнее и страшнее, чем все пламя ада, вместе взятое.

«А что, если женщина, которую ты запер в спальне, только притворяется, будто желает тебя, и хочет таким образом выпытать информацию? – стремясь доконать его, прошептал демон. – Что, если каждый раз, когда вы рядом, она думает о каком-то другом мужчине, чтобы достовернее изобразить возбуждение?»

Взревев, Мэддокс утопил кулак в стене по самое запястье. Пол покрылся кусочками камня. «Эшлин хочет меня! – возмутился он. – Меня, и больше никого! Не поддавайся! Не слушай, что говорит чертов демон!» – мысленно обратился он к себе. Насилие замолчал, удовлетворенный той ожесточенностью, с которой он выказывал собственнические чувства в отношении девушки.

– Какого черта ты портишь стены, вместо того чтобы чинить их? – раздался у него за спиной знакомый мужской голос.

Мэддокс резко обернулся. В другом конце галереи стоял Аэрон. Струившийся из окон солнечный свет причудливо выхватывал из полумрака мощную фигуру воина, играл на его темных волосах и татуированной коже.

Унявшийся было Насилие разыгрался с новой силой. Мэддокс ткнул пальцем в сторону друга и рявкнул:

– Вы заперли ее в подземелье!

– И что с того? – спросил Аэрон. Пробудившийся от сна, черный демон, запечатленный у него на шее, полыхнул красными глазами-бусинами. – Она заговорила?

– Заговорила о чем?

– О том, что забыла здесь.

– Нет.

– Тогда я сам с ней поговорю.

– Нет! – взревел Мэддокс, знавший, что Эшлин и так досталось. Образ девушки, скрючившейся на холодном полу камеры, встал у него перед глазами. Грязная, перепуганная, бледная как смерть, она дрожала. «Бей! Рви! Круши!» – взвыл Насилие.

– Где она? – потребовал Аэрон.

– Не твое дело! Но кто-то должен мне ответить за то состояние, в котором я обнаружил ее утром!

Аэрон вытаращил глаза. Фиалковые, по какому-то неведомому капризу природы как две капли воды похожие на глаза Мэддокса, они выражали искреннее удивление.

– Почему? Кто она тебе такая? – спросил он.

– Моя, – последовал ответ. – Она моя.

Аэрон пробежал языком по зубам.

– Не дури. Она наживка.

– Может, и так, – отозвался Мэддокс, всем корпусом подаваясь вперед. Его буквально трясло от ярости. – Но мне плевать!

– Тебе не должно быть плевать! И ты не должен был притаскивать ее сюда! – закричал Аэрон.

Столь же взбешенный, он сделал несколько шагов навстречу Мэддоксу. Тот, в свою очередь, понимал, что друг прав, но извиняться не собирался. Если бы снова пришлось делать выбор, то он бы поступил точно так же.

– Уведи ее в город и найди способ сделать так, чтобы она все забыла, – прорычал Аэрон. – Или прикончи. Она видела и слышала слишком много. Нельзя, чтобы она передала все это охотникам.

Разделявшее их пространство все более сокращалось. «Твое счастье, что я не вооружен!» – подумал Мэддокс. Будь при нем кинжал, он бы уже метнул его в Аэрона, прямо в его мертвое черное сердце.

– Я скорее тебя прикончу! – проревел Мэддокс.

Татуировки Аэрона засветились и пришли в движение. Живущий в нем демон окончательно пробудился, поднялся в полный рост и расправил крылья.

– Ну, ты сам нарвался, приятель! – прорычал Аэрон.

– Кто тут еще нарвался?! – проорал Мэддокс.

– Может, закончим болтать и перейдем к делу?!

– Да! Давай перейдем к делу! – С этими словами Мэддокс рванулся с места.

Аэрон последовал его примеру. Мгновение спустя они сцепились.

Глава 6

Старинные своды наполнились звуками ударов, хрипами и ревом.

Мэддокс со всей силы заехал Аэрону кулаком в скулу, и тот пошатнулся, но тут же выпрямился и съездил противнику в челюсть. Мэддокс почувствовал, как его рот наполняется кровью, ее металлический и сладкий вкус пришелся демону по душе.

Осклабившись, Мэддокс ударил противника в живот, и тот, издав короткий звук, согнулся. Насилие упивался происходящим, ему хотелось еще. Прежде чем Мэддокс успел пустить в ход локоть или коленку, Аэрон, не разгибаясь, с диким ревом рванулся вперед, обхватил Мэддокса руками и повалил на пол. Они начали кататься, хаотично пуская в ход кулаки, локти и колени.

Мэддокс издал свистящий звук, когда Аэрон снова с силой хватил его по челюсти. Он уже не ухмылялся, носоглотка заполнилась новой порцией крови.

– Ты этого хотел? – прорычал Аэрон.

Еще один кувырок. Теперь сверху оказался Мэддокс. Приподнявшись над противником, он принялся душить его. Аэрон захрипел, постепенно синея.

– Вот чего я хотел! – закричал Мэддокс.

Отняв одну руку от горла задыхающегося Аэрона, он принялся колотить его по лицу. Удар, другой, третий, четвертый. Глаз затек, нос превратился в кровавое месиво. По одному удару пришлось на челюсть и висок.

«Ну все, хватит с тебя на сегодня!» – мысленно обратился он к Насилию после очередного удара.

«Ты уверен?» – отозвался дух.

Глаза Мэддокса превратились в две узкие щелочки, и он нанес еще один сокрушительный удар.

«Убей его!» – приказал Насилие.

– Нет! – рявкнул воин вслух, лишь теперь осознав, что демон вместо того, чтобы насытиться и затихнуть, расходится все сильнее. Мэддокс перестал осыпать Аэрона ударами и замер, часто дыша и не очень понимая, как ему теперь быть. Он не мог отправиться к Эшлин в таком расположении духа, еще более голодный до крови, еще ближе подошедший к точке невозврата, чем до драки.

– О да! – прохрипел Аэрон.

Весь в синяках и кровоподтеках, он воспользовался замешательством друга и со всей силы засветил ему кулаком в правый глаз. Голова Мэддокса взорвалась нещадной болью, – вероятно, нападавший повредил ему глаз перстнями. Перед глазами у него потемнело. Что-то теплое и влажное заструилось у него по лицу, и – о, чудо! – злобный голос внутри его затих. Наверное, только так и можно урезонить демона – позволить другому человеку выбить из него, в самом прямом смысле этого выражения, весь боевой задор. Предвкушая избавление, Мэддокс раскинул руки в стороны и стал с благоговением ждать следующего удара, который не замедлил последовать. Несколько раз хорошенько съездив кулаком по голове и лицу противника, Аэрон сел ему на грудь и принялся душить. На лице татуированного воина было написано удовлетворение, а в глазах плясали черти.

– Хочешь еще? – прорычал Аэрон.

– Да, – еле слышно прохрипел задыхающийся Мэддокс.

Еще удар. Голова Мэддокса мотнулась влево. И еще один. Голова мотнулась вправо. Следующий удар смял в лепешку его нос.

«Бей меня! Еще сильнее! Еще!» – безмолвно заклинал своего противника Мэддокс. С каждым новым ударом присутствие демона ощущалось все меньше. «В поединке Ярости и Насилия последний явно облажался», – ядовито подумал Мэддокс. Мысль о поражении Насилия доставляла ему удовольствие, по своей глубине и интенсивности близкое к сексуальному удовлетворению. «Вот как, должно быть, чувствует себя Рейес, – подумал он с улыбкой. – Счастливый от боли, хотя и лишенный надежды на что-то большее».

Получив очередной удар, Мэддокс случайно прикусил язык, который тут же распух. «Ну вот, теперь я не смогу поцеловать Эшлин», – рассеянно подумал он.

«Зачем тебе целовать ее, когда можно просто трахнуть?» Выплюнув гадость, Насилие снова скрылся, успев, однако, впрыснуть в кровь Мэддокса порцию гнева.

«А ну, хватит! – приказал он себе, обращаясь одновременно и к себе, и к демону. – Я хочу целовать Эшлин, хочу знать, какова она на вкус, и я буду ее целовать. Я мечтал об этом всю прошлую ночь, пока меня поджаривали языки адского пламени».

Удары сыпались на него один за другим.

– Аэрон! Какого черта ты делаешь? – раздался голос стремительно приближавшегося к ним Люсьена.

– Задаю Мэддоксу трепку, которую он заслужил, – ответил Аэрон и наградил друга еще одним ударом.

– Прекрати!

– Нет, – отрезал Аэрон и стукнул Мэддокса по виску с такой силой, что едва не проломил ему череп.

– Не останавливайся, – прохрипел Мэддокс, понимая: еще немного побоев, и демон не покажет носа до самой ночи.

– Я сказал: прекрати! Немедленно! Иначе этой ночью отправишься в ад вместе с Мэддоксом. – Люсьен не шутил, он мог с легкостью выполнить эту угрозу.

Занесенная для нового удара рука зависла в воздухе и медленно опустилась. Оба воина, лежавшие на полу, тяжело и отрывисто дышали. Мэддокс схватил друга за запястье и потянул руку на себя, давая таким образом понять, что хочет, чтобы тот продолжал. Это было ему совершенно необходимо. «Если для того, чтобы отделаться от демона, я должен позволить избить себя до полусмерти, – думал мужчина, – значит, так тому и быть. Лишь бы не навредить Эшлин – она не должна пострадать. По крайней мере, пока…»

Аэрон неохотно поднялся и подал руку Мэддоксу. Столь же неохотно Мэддокс ухватился за протянутую руку и через мгновение тоже был на ногах. Оба воина молча воззрились на Люсьена.

– А теперь объясните мне, что здесь произошло, – поинтересовался Люсьен, который был, как обычно, непроницаем, тогда как сам видел друзей насквозь.

– Мы опробовали новую технику спарринга, – ответил Мэддокс, с трудом выговаривая слова распухшими губами.

Мужчина ощупал свое изувеченное лицо. Демона не было слышно. Мэддокс чувствовал себя почти нормально. Избавление казалось настолько полным и прекрасным, что воин не смог сдержать блаженной улыбки.

– Так и есть, да, новая техника спарринга, – отозвался Аэрон, обхватывая друга за плечо. Один глаз у него заплыл, верхняя губа была рассечена.

Мэддокс знал, что через час они оба будут как новенькие. У бессмертия были свои плюсы. «Вдруг демон вернется, когда заживут увечья?» – со страхом подумал он.

Люсьен открыл было рот, чтобы ответить, но Мэддокс жестом прервал его:

– Я не буду выслушивать твои упреки. Ты засунул Эшлин в подземелье. Благодари бога, что мне уже не хочется придушить тебя.

– Мы подумали, что ночь в камере без еды и одеял развяжет ей язык, – спокойно, без намека на раскаяние ответил Люсьен.

Мэддокс напрягся, в нем поднялась злость. Впрочем, что он с радостью отметил про себя, это была не лютая слепая ярость, которая делала его опасным для окружающих, а самое обычное человеческое раздражение.

– Я просил тебя о двух вещах, – повысил он голос, – всего о двух. Ты не выполнил ни того ни другого.

– Ты просил, чтобы мы ее не убивали, и ты хотел, чтобы ее никто не трогал. Она жива и вся в твоем распоряжении, – возразил Люсьен.

Мэддокс понимал, что друг прав. «Но вы напугали и заморозили ее до полусмерти. Такую маленькую, такую хрупкую», – подумал он, и эта мысль ранила сильнее, чем унизанные перстнями кулаки Аэрона.

– Я не мог проследить, чтобы у нее было все необходимое. Об этом должны были позаботиться вы, – упрекнул Мэддокс, которого всегда бесило, что с наступлением полуночи он утрачивает всякую связь с реальностью: не знает, что делается в замке, и не может защитить себя и близких ему людей. На крепость могли напасть охотники, сжечь ее дотла, а обитателей вырезать. Эшлин могла предать его и впустить охотников внутрь. Да и сама девушка не была в безопасности – ее могли убить, а он даже не узнал бы об этом.

– Слушай, к черту твою женщину, нам всем сейчас не до нее, – сказал Люсьен. – Очень многое произошло с тех пор, как ты в последний раз умер…

«К черту Эшлин?!» Мэддокс исторг страшный рык, в котором потонуло окончание фразы.

– Если она простудится… – пригрозил он, и демон вновь пробудился, приготовившись к войне.

В глазах Мэддокса мелькнула угроза, а затем они налились черным. «Убей его! Он хочет забрать то, что по праву принадлежит тебе!» – скомандовал Насилие. «Да, я должен убить», – пронеслось в голове воина. Кровь у него в жилах закипела, кожа туго обтянула выступившие резче кости.

– Он тебя не слушает, – обратился к Люсьену Аэрон, и у него под глазом дернулась мышца. Он с силой тряхнул Мэддокса за плечи в попытке, пока это еще возможно, вернуть его к реальности. – Ты меня слушаешь?

– Да, – выдавил из себя Мэддокс.

– Сколько ты планируешь держать девушку в замке?

– Сколько понадобится, – уклончиво ответил он.

Держать ее в крепости было опасно. Для нее самой. Для него. Для других Владык. Мэддокс все это прекрасно понимал, но отпускать ее не собирался. Слишком уж заманчивыми казались ему удовольствия, которые сулило ее тело, и все остальные доводы и соображения меркли на их фоне. «Какова она в постели? – спрашивал себя он. – Страстная ли она любовница? Будет ли она в экстазе выкрикивать мое имя? Просить, чтобы я не останавливался?»

Этот поток мыслей прервал кулак, прилетевший Мэддоксу в нос. От удара его голову мотнуло в сторону, висок взорвался болью – градус клокотавшей внутри ярости спал. Ушло и возбуждение. Мэддокс недоуменно заморгал и хмуро воззрился на Аэрона:

– За что?

– Ты был уже не ты, тобой овладел Насилие, – ответил Люсьен, устало мотнув головой. – Еще немного – и ты бы на нас бросился.

– Возьми себя в руки, парень! – раздраженно воскликнул Аэрон. – Ты как дамоклов меч, который того и гляди упадет и поотрубает нам голову.

– Забавно слышать это из твоих уст, – сухо сказал Мэддокс, подумав, что, может, он время от времени и кидается на людей, ослепленный ничем не спровоцированной злобой, но Аэрон от него недалеко ушел: охватывавшая его жажда возмездия не знала границ, и он мог вырезать зараз тучу людей.

– Где сейчас девушка? – спросил Люсьен.

Первым побуждением Мэддокса было не отвечать – ведь они могут пойти к ней. Но потом все же произнес:

– У меня в комнате.

В его тоне было отчетливое предостережение: «Пойдете к ней – будете иметь дело с Насилием».

– Ты что, оставил ее в комнате одну? – спросил Аэрон, его раздражение еще больше усилилось, и он принялся выразительно жестикулировать. – Может, дадим ей нож, выстроимся в линию, и пусть зарежет нас всех по очереди?

– Я ее запер. От нее не будет неприятностей.

– А если она вскрыла замок, – сказал Люсьен, массируя шею, – и в эту самую минуту впускает в крепость охотников?

– Нет. Я убил их.

– Могли быть другие.

Люсьен был прав, и Мэддокс это прекрасно знал. Он крепко стиснул зубы, на его мощной челюсти заходили желваки.

– Я пойду и удостоверюсь, что она по-прежнему в спальне и одна, – сказал он и резво развернулся.

– Я иду с тобой, – отозвался Аэрон не терпящим возражений тоном и поравнялся с ним.

Люсьен тоже пошел следом.

Мэддокс чуть не бежал. Если Эшлин сбежала и пустила в замок охотников, воины устроят охоту за ее головой, и он не знал, как в этом случае поведет себя сам. В сущности, каждая клеточка в его теле вопила о потребности защитить ее, какими бы ни были ее истинные намерения. «Я? Буду ее защитником? – недоуменно переспросил он самого себя, и кровь у него в жилах от этой мысли воспламенилась. – Когда (если!) она совершит преступление, – думал он, – смогу ли я сделать то, что должен?» У него не было ответа на этот вопрос. Мэддоксу хотелось верить в это, но…

Они повернули за угол. Три пары ног ступали тяжело и решительно, и, усиленные эхом, их шаги сливались в некое подобие барабанного боя, какой обычно звучит перед жаркой битвой. Краем глаза Мэддокс заметил, как Аэрон слегка дернул руками, после чего в каждой из его ладоней оказалось зажато по небольшому клинку. Значит, во время драки, мелькнуло в голове у Мэддокса, демон не за хватил власть над сознанием Аэрона. В противном случае от него, Мэддокса, осталась бы лишь кучка лоскутов. Он ощутил укол вины. «Неужели Аэрон дрался со мной только для того, чтобы помочь мне?» – подумал он.

– Не трогайте девушку, – резко сказал он. Чувство вины усилилось. «Мне следует быть мягче с друзьями», – решил он. – Что бы мы ни увидели в спальне, она моя. Вы поняли? Я сам с ней разберусь.

Повисло молчание, как если бы каждый из мужчин обдумывал ответ.

– Хорошо, – ответил Люсьен со вздохом.

Аэрон по-прежнему хранил молчание.

– Это моя комната. Захочу – и войду один, а вы останетесь ждать в коридоре.

– Хорошо, – выдавил из себя Аэрон. – Она твоя. Но только при условии, что ты сделаешь то, что должен. И если там будут охотники, то с ними никто церемониться не станет.

– Идет.

– Что она такого сделала, что ты с ней так носишься? – спросил Люсьен с искренним любопытством, однако и не без скрытого презрения.

Мэддокс не знал, что ответить, и даже не хотел размышлять на эту тему. Он был уверен лишь в том, что этот презрительный тон он более чем заслужил.

– Я думаю, наш друг забыл, что секс – это просто секс, – протянул Аэрон и крутанул один из клинков, лезвие которого при этом угрожающе блеснуло. – И совершенно не важно, с кем именно ты им занимаешься. В этой девушке нет ничего особенного. Ни в ней, ни в ком-либо еще.

Вновь пойманный в силки ярости, которая полностью заглушила недавно владевшее им чувство вины, Мэддокс сбил Аэрона с ног и вскочил на него верхом. Маневр занял секунды. Мэддокс выбил у не ожидавшего нападения друга один из клинков и упер его острие в горло поверженного противника. Второй клинок оказался у горла самого Мэддокса, – уже падая, Аэрон осознал, что произошло, и, выбросив руку со вторым клинком, упер его в горло соперника. Мэддокс ощутил, как лезвие вспороло кожу и вонзилось в сухожилие, но назад не подался.

– Ты хочешь умереть? – прошипел Аэрон, выгибая проколотую бровь. Его лицо выражало холодную решимость. – Хочешь?!

– Пусти его, Мэддокс, – сказал Люсьен с тем спокойствием, что царит в эпицентре урагана.

Мэддокс сильнее надавил на клинок. Противники не сводили друг с друга глаз, в которых плясали языки сине-сиреневого пламени, столь яркие, что казалось, вот-вот можно будет услышать характерное шипение и потрескивание.

– Не смей говорить о ней в таком тоне! – прорычал Мэддокс.

– Я буду говорить так, как посчитаю нужным.

Мэддокс нахмурился. «Этот человек мне нравится, я им восхищаюсь. Он убивал ради меня, а я – ради него», – пронеслось у него в голове. И все же глубоко внутри он знал, что если об Эшлин еще раз отзовутся, причем совершенно не важно кто, так же оскорбительно, то он убьет. Он ненавидел и не понимал себя, но ничего поделать с собой не мог: в целом свете лишь Эшлин имела для него значение.

– Черт знает почему, – проговорил Люсьен, – но девчонка – спусковой крючок. Скажи ему, что больше не будешь о ней говорить, Аэрон.

– С чего это? – прогремел Аэрон. – С каких пор у меня нет права высказывать свое мнение?

Мэддокс глубоко вдохнул, затем шумно выдохнул. Не помогло. Он чувствовал, что вот-вот окончательно сорвется. «Черт! Я должен взять себя в руки!» – пронеслось у него в голове. Происходящее казалось ему постыдным и нелепым – он совершенно не мог контролировать собственные действия.

– Аэрон, ты, наверное, жутко устал отмывать кровь от пола, – сказал Люсьен. – Представь, сколько ее будет, если охотники прямо сейчас пытаются проникнуть в наш дом и мы их не остановим. Скажи ему.

Немного помедлив, Аэрон убрал клинок от шеи Мэддокса.

– Ладно, – выплюнул татуированный воин, – больше не будем говорить о девчонке. Доволен?

Да, Мэддокс был доволен. Тут же успокоившись, он поднялся и даже протянул ту из рук, что была пустой, Аэрону, но тот оттолкнул ее и встал сам. Как-то раз Парис заявил, что у Мэддокса меняется настроение, как если бы у него внутри кто-то раскачивался на качелях; это было шуткой, но сейчас Мэддоксу начинало казаться, что сказанное было более чем точным.

– Я не буду ничего говорить, но ты все равно знаешь, что я думаю обо всем этом, – сухо сказал Аэрон.

Мэддокс прекрасно знал. Аэрон был ничуть не лучше Париса, пожалуй, хуже.

– Дети, – проворчал Люсьен, закатывая глаза.

– А ты наша мамочка, – отозвался Аэрон, впрочем, без всякой агрессии.

Мэддокс на несколько секунд опустил веки, пытаясь собраться с мыслями. «Эшлин – всего лишь женщина, – уговаривал он себя. – Всего лишь инструмент физического удовлетворения. Тени и боль, застывшие у нее в глазах, не имеют никакого значения. Они не смягчат меня и не околдуют его. На этот раз – нет. Я должен начать относиться к ней беспристрастно, так же, как отношусь ко всем остальным». Ему казалось, что еще немного внутренней борьбы и уговоров, и его чувство собственного достоинства будет вызволено из-под кучи отбросов, среди которых оно оказалось погребено. «А может, боги наконец вняли моим шальным воззваниям, просьбам сделать жизнь еще невыносимее и подослали Эшлин, чтобы я сошел с ума, погрузился в боль и страдания? – спрашивал себя мужчина. – Вдруг это наказание? И теперь, вместо того чтобы корчиться в агонии только по ночам, я буду страдать еще и днем?»

– Ты в порядке? – спросил Люсьен.

Нет, Мэддокс не был в порядке. Спокоен – да, но так паршиво, как сейчас, ему, должно быть, не было еще никогда в жизни! Тем не менее он кивнул и, не проронив более ни слова, двинулся дальше по коридору, преодолел лестницу и зашагал по галереям его крыла замка. «Надо быстрее покончить с этим», – думал он.

Когда Люсьен и Аэрон вновь поравнялись с ним, Аэрон сказал:

– Мой клинок.

– Он у тебя шикарный, – ответил Мэддокс, делая вид, что не понял его, и клинок не вернул.

– Я не знал, что ты без оружия, – проворчал Аэрон.

– Если хочешь остаться при своем, лучше смотри за ним.

– Могу сказать то же о твоей голове.

Мэддокс не ответил. Чем меньше оставалось до спальни, тем явственнее он ощущал нежный медовый запах Эшлин. Так пахла ее кожа. Не мыло, не духи, а она сама. Его тело напряглось до боли в мышцах, а достоинство наполнилось жаром и желанием. Он готов был упиваться этим медом вечность напролет. «Она такая же, как все прочие женщины, помнишь? Ничего особенного», – мысленно напомнил он себе. Метнув быстрый взгляд на своих спутников, он убедился, что они не замечают аромата, которым был напоен воздух. «И слава богу», – решил Мэддокс, который ни с кем не хотел делить Эшлин, даже ее запах. «Ничего особенного, черт бы тебя побрал», – твердил он, словно заклинание.

Подойдя к порогу, все трое остановились. Аэрон вытянулся и удобнее перехватил клинок. Его лицо сейчас напоминало маску. Он был готов ко всему, с чем может столкнуться внутри. Люсьен тоже достал оружие – пистолет 45-го калибра – и снял его с предохранителя.

– Сначала смотрите, а потом нападайте, – сказал Мэддокс сквозь крепко стиснутые зубы.

Не глядя на него, воины кивнули.

– На счет три. Раз. – Он слегка повел ухом, прислушиваясь.

Изнутри не доносилось ни звука. Не было слышно ни плеска воды в ванной, ни возни тарелок по подносу. Неужели Эшлин и вправду сбежала? Если это так, то…

– Два. – Его желудок сжался от гнева и страха, шрамы на животе нестерпимо жгло. Он покрепче сжал рукоятку клинка. Мэддокс решил, что покинет крепость и будет обыскивать все закоулки земного шара до тех пор, пока не найдет ее. «И в самом деле, в ней нет ничего особенного», – уверенно подумал он. – Три. – Мужчина повернул замок и толкнул дверь. Петли жалобно хрустнули.

Все трое воинов разом ворвались в комнату, молчаливые, готовые ко всему. Мэддокс обвел глазами спальню, стараясь ничего не упустить. Полы – никаких отпечатков. Окно – по-прежнему закрыто. Блюдо с едой – не тронуто. Часть вещей выкинута из шкафа и разбросана по полу.

«Где же она?» – почти в панике подумал он.

Аэрон и Люсьен осматривали комнату, а Мэддокс осторожно подкрался к гардеробной. Держа наготове клинок, он резко дернул дверь и принялся шарить между вещами. Пусто.

И тут тяжелое одеяло на кровати шевельнулось, и по комнате пронесся глубокий вздох, перешедший в чуть слышный стон.

– Опустите оружие, – распорядился Мэддокс яростным шепотом.

Протяжный женский вздох воспламенил кровь у него в жилах.

Несколько секунд прошло, прежде чем оба мужчины подчинились. И только тогда Мэддокс, неслышно ступая, приблизился к кровати. У него на лбу выступила испарина… Сам не понимая почему, Мэддокс трепетал, как простой смертный. Он подозревал, что зрелище, которое вот-вот предстанет перед ним, вконец его доконает. И не ошибся.

Перед ним предстала спящая красавица. Эшлин. Ангел. Уничтожительница. Ее янтарные волосы разметались по белоснежной подушке. Пушистые ресницы, на несколько оттенков более темные, чем волосы, отбрасывали тени на щеки. Она так и не помылась, не поела. Похоже, сразу после его ухода она забралась в кровать и заснула.

– Симпатичная, – протянул Аэрон, и в его тоне проскользнуло невольное восхищение.

«Божественно прекрасная, – поправил про себя Мэддокс. – И моя». Ее губы были красными и слегка припухли. «Должно быть, она кусала их от беспокойства», – подумал он. Мужчина наблюдал, как мерно поднимается и опускается ее грудь, и вдруг, словно в беспамятстве, протянул руку. «Не трогай, не трогай!» – в отчаянии заклинал он себя, но был бессилен остановить медленно скользившую по воздуху конечность. Лишь в самый последний миг она замерла, сжатая в тугой кулак. Его тело вновь окаменело и вытянулось в струну, внутренне содрогаясь от желания – темного, пугающего своей глубиной и мощью, в сравнении с которой яростные призывы Насилия казались детским лепетом. «Как она это делает? – удивлялся про себя Мэддокс. – Как ей удается вызывать столь сильный отклик в моем теле, просто вдыхая и выдыхая?»

«Дотронься до нее, – пронеслось у него в голове. – Чье это было желание? Мое? Демона? Наше общее? А впрочем, какая разница?» Мэддокс решил, что только слегка и очень нежно проведет пальцами по ее бархатистой коже, а потом сразу уйдет, затем примет душ и вернется, когда она отдохнет. Он обещал себе к этому времени полностью взять себя в руки. «Решено, так и поступлю», – подумал Мэддокс и, разжав кулак, аккуратно, едва касаясь кожи, провел кончиками пальцев по щеке девушки. Кожа была мягкая и нежная, как шелк, от прикосновения к ней у него по руке словно пробежал электрический ток, кровь в теле вскипела с новой силой.

Вдруг Эшлин резко открыла глаза, словно разряд тока задел и ее, и стремительно села в постели, отчего волосы рассыпались у нее по спине и плечам. Слегка мутным спросонья взглядом она бессмысленно пошарила в пространстве и уперлась в Мэддокса.

– Мэддокс, – произнесла Эшлин. С широко открытыми глазами она отпрянула, ударившись о металлическую спинку кровати с такой силой, что закрепленные на ее прутьях цепи, которыми приковывали Мэддокса по ночам, заходили ходуном и загремели. – Мэддокс, – повторила она, испуганная, восхищенная… счастливая?

Все трое воинов одновременно сделали шаг назад. Мэддокс знал, почему отступил он, – в прекрасных глазах Эшлин, когда их взгляды встретились, он увидел свою погибель, но ему показалось удивительным, что так же поступили и его друзья.

– Что ты здесь делаешь? – заикаясь, выдохнула она. – И почему у тебя все лицо в крови?

В ее голосе Мэддокс уловил неподдельную тревогу, и это его глубоко потрясло. «Неужели я всегда буду так близко к сердцу принимать ее слова?» – поразился он.

Тут девушка заметила остальных и вскрикнула.

– Вчера вы его убили, а сегодня отделали до полусмерти. Пошли вон отсюда, вы… вы… грязные убийцы! Убирайтесь прочь немедленно!

Эшлин вскочила с постели и, заслонив собой Мэддокса, выставила вперед руки, чтобы мужчины не могли подойти. Ноги у нее слегка подкашивались, но выглядела она более чем решительно. «Она опять пытается защитить меня», – растерянно подумал Мэддокс, встречая недоуменные взгляды друзей.

«Так может вести себя только невиновный… или тот, кто пытается выглядеть невиновным». Мэддокс вертел эту головоломку и так, и эдак, и вдруг понял, что нестерпимо хочет вновь к ней прикоснуться, чтобы… утешить ее. Он тряхнул головой. «Вздор, – решил он. – Прикосновение сулит грандиозное удовольствие, вот и все. Разгадка предельно проста: я – мужчина, она – женщина, и я ее хочу. Но не переродится ли это желание в нечто темное и разрушительное, как я того и боялся?»

Мэддокс схватил девушку за руку, оттащил себе за спину и, обменявшись растерянным взглядом с Люсьеном, повернулся к ней. Но прежде чем он успел открыть рот, она выпалила:

– Теперь ты отведешь меня в город? Ну пожалуйста!

«Но тогда я больше никогда тебя не увижу…» – пронеслось у него в голове.

– Ешь. – Его голос прозвучал жестче, чем ему хотелось. – Принимай ванну. Я скоро вернусь. – Затем, обращаясь к друзьям, прорычал: – Идемте, – и быстро вышел в коридор.

Застыв на мгновение в нерешительности, Люсьен и Аэрон последовали за ним. Захлопнув и заперев дверь, Мэддокс прислонился лбом к холодной каменной стене и сосредоточил все свое внимание на воздухе, который входил в легкие и выходил из них, в тщетной попытке унять бешеный галоп сердца. «Я должен успокоиться, должен взять себя в руки», – заклинал он себя.

– Похоже, мы все из-за тебя влипли, – сказал Аэрон, остановившись возле него. – Она что, правда пыталась защитить тебя от нас?

– Фокусы, – прорычал Мэддокс. Однако она проделала это уже во второй раз, и теперь он был сбит с толку еще сильнее, чем прежде. Он выпрямился и провел рукой по лицу.

– Мэддокс, выпусти меня! – закричала Эшлин через дверь. Этот голос трогал его еще сильнее, чем вчера. Мягкий, мелодичный. Эротичный. – Я не должна была сюда приходить! Это была ошибка! Я обещаю никому ничего не говорить!

– Ты прав, из-за меня мы все влипли, – сказал Мэддокс, обращаясь к Аэрону.

– Не хочешь извиниться? – Аэрон повел бровью, отчего его лицо приняло настолько надменно-насмешливое выражение, что Мэддокс едва не закричал. Однако ему не было стыдно, и это приводило его в отчаяние чуть ли не больше всего.

– Забудь на некоторое время о девушке, – обратился к нему Люсьен, нетерпеливо махнув рукой. – Ты увидел ее. Она в порядке. Она не убежала и не впустила в крепость охотников, по крайней мере пока не сделала этого. Поэтому сейчас у нас есть заботы поважнее. Я уже пытался сказать тебе, но ты не стал слушать. В общем, боги – это уже не те боги, что были прежде.

Прежде чем Мэддокс успел что-либо ответить, по коридору прокатился жесткий громкий голос:

– Мэддокс, мы должны с тобой поговорить.

Люсьен раздраженно всплеснул руками, а Мэддокс резко обернулся.

К ним быстро приближался Рейес, а чуть позади него шли Парис и Торин. Первые двое хмурились, а третий лучезарно улыбался улыбкой сумасшедшего, каковым он, по всей видимости, и являлся.

– Твоя женщина должна убраться из замка, – прорычал Рейес. – От нее разит грозой, этот запах преследовал меня всю ночь, и я больше не могу его выдерживать.

«Грозой? – удивился Мэддокс. – От Эшлин пахнет медом, и больше ничем». В любом случае ему очень не понравилось, что другой мужчина заговорил о том, как пахнет Эшлин. Сжав зубы, он бросил:

– Она останется.

– Кто она такая, почему до сих пор торчит здесь и когда я увижу ее голой? – спросил Парис, многозначительно подергивая бровями.

– Кто-то должен убить ее, – настаивал Рейес.

– С ее головы и волос не упадет! – отрезал Мэддокс.

Аэрон закрыл глаза и покачал головой.

– Ну вот, опять понеслось, – устало пробормотал он.

– В отличие от Рейеса я не возражаю, чтобы она осталась, – сказал Парис, потирая руки. – Единственное, против чего я выступаю, – так это против твоего нежелания делиться. Я хочу…

Он не сумел закончить, так как Мэддокс грубо пихнул его и взревел:

– Закрой рот! Я прекрасно знаю, что ты хочешь с ней сделать, и поверь: это произойдет только через мой труп!

Парис нахмурился, а его бледная кожа пошла красными пятнами.

– Да пошел ты! У меня сегодня не было женщины, поэтому я не в настроении выслушивать всякую бредятину!

Торин стоял, привалившись к стене, и был полностью поглощен созерцанием ссоры, причем его улыбка постепенно становилась все шире.

– Неужели никто, кроме меня, не считает происходящее забавным? Это даже веселее, чем слушать брокеров, когда обваливаются акции, – наконец изрек он.

Мэддокс силился обуздать гнев и отодвинуть образ Эшлин на периферию сознания, туда, где ей было самое место. «Кто она такая? – спрашивал себя он. – Простая смертная женщина и, возможно, наживка. Не стоит защищать ее столь рьяно. Должен, не должен, следует, не следует. Это просто невыносимо!» Мэддокс готов был закричать.

– Хватит! – рявкнул Люсьен.

Все замолчали и недоуменно уставились на него – ему не было свойственно повышать голос.

– В городе были еще охотники? – обратился Люсьен к Парису и Рейесу.

Рейес мотнул головой:

– Мы никого не нашли.

– Хорошо. Возможно, Мэддокс действительно убил всех, что были, – удовлетворенно кивнул Люсьен. – Но он еще не знает о богах. Мы должны ему рассказать. Кроме того, мы с Аэроном… кое-что сделали прошлой ночью.

Аэрон заметно напрягся.

– Мы же договорились, что ничего ему не скажем.

– Знаю, – глубоко вздохнув, отозвался Люсьен. Его терпение явно близилось к концу. – Но я передумал.

– Ты не можешь вот так просто взять и передумать, – налетел на него Аэрон.

– Я могу передумать, и я передумал, – парировал Люсьен почти спокойно.

– Что происходит? – Мэддокс вклинился между ними, заставив тем самым каждого сделать по шагу назад. Оказывается, он здесь не единственный, кто готов сыпать упреками и пускать в ход кулаки. – Я весь внимание. Ты что-то начал говорить о богах, – продолжал он, повернувшись к Люсьену. – Я знаю, что Аэрона призывали. У меня голова другим была занята, и я не успел спросить, что именно произошло. Что они хотели от него?

– Может, не здесь и не сейчас? – спросил Торин, обращаясь к Мэддоксу, но тот, не отрывая взгляда от Люсьена, поинтересовался:

– Так что же ты сделал, Смерть?

– Идемте отсюда, – бросил Рейес.

Люсьен пристально, ни на миг не отводя взгляда, смотрел на Аэрона.

– Ты видел, что они устроили из-за Эшлин, а теперь представь, что будет, если они случайно узнают о нашем секрете.

Повисло напряженное, гнетущее молчание. Наконец Аэрон кивнул:

– Ладно. Покажи им. Но будь готов к столкновению, потому что им не понравится то, что они узнают.

– Да объясните же кто-нибудь толком! – гаркнул Рейес, тяжело переводя взгляд с одного на другого.

– Объяснить на словах – не то. Это нужно показывать, – сказал Люсьен и двинулся по коридору. – Идемте.

«Что, черт возьми, происходит?» – подумал Мэддокс и метнул вопросительный взгляд на Торина, который не далее как прошлой ночью тоже хотел ему «что-то показать». Торин мотнул головой, давая понять, что тоже без понятия.

«Что бы там ни было, но уж точно ничего хорошего», – заключил про себя Мэддокс. На его памяти Люсьен еще никогда не держался так загадочно. Мэддокс был в растерянности, заинтригован, обеспокоен. Бросив прощальный взгляд на дверь комнаты, где осталась Эшлин, он развернулся и быстро пошел следом за друзьями.

Глава 7

Эшлин повалилась обратно на кровать, пытаясь дышать медленно и глубоко. «О господи! – лежа в постели, думала она. – Он вернулся. Значит, мне не показалось, и все это не было сном, галлюцинацией или миражом. Мэддокс – реальный человек из плоти и крови, который восстал из мертвых и остановил голоса, а я в самом деле провела прошлую ночь в подземелье».

После ухода Мэддокса, оставшись одна в скудно обставленной комнате, она принялась искать телефон, а не найдя его, попыталась выбраться, но и в этом не преуспела. Очень скоро на ее плечи навалилась невыносимая усталость, девушка едва стояла на ногах. Удивительная, всеобъемлющая тишина обволакивала Эшлин, она упивалась ею, словно изнуренный скитаниями по пустыне путник, добравшийся до колодца с живительной влагой, и постепенно совсем успокоилась. Будучи больше не в силах бороться с сонливостью, девушка забралась под одеяло. «Плевать, что будет потом, – устало и блаженно подумала она, опуская налитые свинцом веки. – Вполне возможно, что все это было просто странным наваждением и я проснусь дома, в собственной кровати».

Но не тут-то было.

Ей показалось, что она не успела еще закрыть глаза, как что-то огромное и тяжелое загрохотало где-то рядом с ней и поволокло ее, брыкающуюся и отчаянно кричащую, прочь из самого мирного сна в ее жизни, сна, в котором балом правила благословенная всеобъемлющая тишина. А в следующее мгновение она увидела Мэддокса – он навис над ней и глядел на нее загадочными фиалковыми глазами. На лице у него живого места не было, оно представляло собой один сплошной синяк, было все в кровоподтеках, с заплывшим глазом и рассеченной губой. Страх сдавил Эшлин желудок, и ей показалось, что ее вот-вот вырвет. «Неужели эти чудовища снова попытались убить его?» – в ужасе подумала она.

«Снова? Ха! – горько рассмеялась Эшлин, лежа в постели после ухода воинов и прокручивая в голове все, что с ней за последнее время приключилось, – Они в самом деле тогда убили его. Убили! А он явился ко мне в обществе своих убийц и держался с ними так, словно они в прекрасных отношениях, разговаривал с ними как ни в чем не бывало. Как такое возможно?» Она медленно сползла с кровати. Все тело отчаянно ломило, каждое движение отдавалось болью, как будто она была древней старухой, а не молодой двадцатичетырехлетней девушкой. Эшлин нахмурилась. «Всему виной нервы, и пока совершенно непонятно, когда все это закончится», – с тоской подумала она.

Судя по тому, что из-за двери больше не доносилось голосов, мужчины ушли. «Ну вот и славно, – подумала она, – не желаю их ни видеть, ни слышать. Надо привести себя в порядок и попытаться выбраться отсюда». Мысленно утвердив этот план, девушка проследовала в ванную комнату, которая приятно удивила ее своим убранством, столь резко контрастировавшим со скудной обстановкой спальни, а также с голым камнем и мышами подземелья. Перед ее глазами предстали выложенные белой кафельной плиткой стены, мраморный пол, черный, с хромированными ручками встроенный гарнитур, включающий в себя огромное зеркало, керамическую раковину и множество полочек и шкафчиков, на котором высилась стопа полотенец, сверкающая ванна на причудливых металлических ножках с закрепленным почти под потолком душем («Видимо, это на тот случай, если под ним решит освежиться какой-нибудь гигант», – подумала Эшлин, широко раскрытыми от удивления глазами обозревая грандиозную конструкцию) и почти прозрачной занавеской.

По непонятной причине ванна и все предметы мебели были намертво привинчены к полу.

С потолка лился рассеянный свет, разбрасывая в разные стороны латунного цвета лучики. Никаких украшений – ни картин, ни безделушек – не было. «Интересно, их нет в принципе или Мэддокс все убрал из страха, что я что-нибудь украду?» – подумала девушка и обиженно засопела. В институте ей очень хорошо платили, и деньги не были для нее проблемой. Кроме того, Макинтош баловал ее и покупал ей все, чего бы она ни попросила. Если Эшлин не хотелось обращаться к нему, она делала заказ в Интернете, и желанную вещь доставляли прямо к ее порогу. Она прокрутила в памяти свои интернет-приобретения и залилась краской. Она обожала любовные романы, и как-то раз, прочитав один из них, купила костюм наложницы из султанского гарема и комплект черного кожаного белья, а в другой раз, изучив книгу, главными героями которой были агент под прикрытием и бывшая воровка, приобрела кучу шелковых шарфов и монтажный скотч. Впрочем, ничем из этого ей так и не довелось воспользоваться.

Эшлин вздохнула и макнула одно из полотенец в остывшую воду в ванне. Не раздеваясь, она постаралась привести себя в порядок. Мысль о том, что кто-то из мужчин внезапно вернется и застанет ее нагишом, приводила в ужас.

«Да, но ты была бы не против, если бы этим кем-то оказался Мэддокс», – поддразнил ее внутренний голос.

«Нет, я была бы чертовски против, – мысленно отозвалась она, смущенная тем, как к ней в голову вообще могла залететь такая мысль. – Он напугал меня».

«Благодаря ему ты погрузилась в драгоценную тишину», – продолжал нашептывать голос.

«Он здесь ни при чем, – парировала девушка. – Ведь его сейчас здесь нет, а голоса молчат. Моя голова ясная, и я не слышу ничего, кроме собственных мыслей. Я просто исцелилась».

«Нет, не исцелилась, – шептал голос. – Ты ведь слышала голоса прошлой ночью в подземелье».

– Прекрасно, я разговариваю сама с собой! – воскликнула Эшлин, всплескивая руками. – Что еще на очереди?

Она задержалась у зеркала и принялась внимательно себя рассматривать. Несколько крошечных капелек воды соскользнуло по лбу, пробежало по носу и подбородку. На щеках играл здоровый розовый румянец, а глаза загадочно сверкали. Сейчас, стоя перед зеркалом после всего, что произошло, Эшлин остро, как никогда раньше, сознавала, насколько хрупка ее жизнь, и тем не менее не могла не признать, что более живой и цветущей, чем сейчас, не выглядела, пожалуй, никогда. «Как странно…» – подумала она.

У нее заурчало в животе, и она вспомнила о подносе с едой, который Мэддокс оставил на полу. Ноги сами понесли ее назад в комнату, и она направилась к лакомствам, по дороге расшвыривая ногами вещи, которые до этого в поисках телефона выкинула из гардеробной. По полу были рассыпаны черные футболки, черные джинсы, черные брифы. Эшлин представила Мэддокса, подтянутого, мускулистого, в одних таких вот брифах, и у нее затвердели соски. Она вообразила его раскинувшимся на постели – естество возбуждено, глаза горят сладострастием, жестом он приказывает ей подойти, и она идет не мешкая, радостно и охотно.

Эшлин закусила нижнюю губу. Мэддокс… на постели… страстно желающий ее… У нее подкосились ноги, а в животе запорхали бабочки. «Глупая девчонка! – мысленно обругала она себя. – До чего странно повлияла на меня тишина: не могу думать ни о чем, кроме секса».

Она подошла к окну, прихватив поднос с едой, и, установив его на каменный выступ, засунула в рот виноградину. Сладкий сок наполнил ее рот, а затем стек по гортани, и она едва не застонала от удовольствия, но тут же одернула себя: «Не время пробовать лакомства, лучше подумай, как выбраться отсюда!» – приказала она себе. Сосредоточившись, Эшлин принялась рассуждать логически: «Макинтош знает и о крепости, и об обитающих в ней существах. Более того, я говорила ему, что хочу сходить сюда. Наверняка он без труда догадается, где меня искать. Но захочет ли он прийти мне на помощь? Он всегда был добр ко мне, но с остальными подчиненными он держится очень жестко: не прощает ошибок, не терпит, когда ему противоречат или не подчиняются. А вдруг он разозлится, что я ослушалась, и решит, что я это заслужила – пусть меня сожрут волки? – Эшлин тряхнула головой. – Нет, нет, он обязательно придет за мной, – принялась она горячо убеждать себя, – ведь я нужна ему».

Но сколько ни вглядывалась в лес, расстилавшийся под окном, Эшлин не видела ничего, кроме деревьев и снега. Тем не менее она не унывала. «Он сейчас может быть где угодно», – убеждала она себя. Стоя вплотную к окну, чтобы ее было видно с улицы, она отправила в рот еще одну виноградину и легонько постучала по стеклу кончиком пальцев. «Я здесь! Ты видишь меня?» – мысленно обратилась она к Макинтошу.

Эшлин понимала, что нужно выбираться как можно быстрее, – у обитателей этого замка явно не все дома, и чем дальше, тем больше общее безумие овладевало и ею тоже. «Подумать только! – удивлялась она. – Пару минут назад я представляла своего обидчика в одном исподнем! Не очень-то похоже на поведение человека в здравом уме. Ну ничего, Макинтош скоро придет за мной, увидит меня в окне, выломает входную дверь и вызволит меня», – успокаивала себя Эшлин, но внезапно ойкнула и осеклась, поняв: Макинтошу нельзя появляться в замке – он не ровня Мэддоксу и остальным. «Значит, я должна отвлечь Мэддокса, – решила она. – Может быть, каким-то образом неожиданно напасть на него, вырубить и убежать. Выбраться из крепости, спуститься с холма. Лучше уж холод и голоса, чем жизнь под дамокловым мечом. Но как же отвлечь Мэддокса?» Размышляя над этим вопросом, она незаметно доела весь виноград, после чего переключилась на мясную нарезку и сыр, запивая их вином.

Через пару минут на блюде остались одни крошки, а бутылка наполовину опустела. Эшлин никогда не ела ничего вкуснее. Ветчина, посыпанная сверху тростниковым сахаром, таяла во рту. Сыр имел мягкий, не слишком резкий вкус и прекрасно сочетался с вином. Напиток был превосходен. «Что ж, это место не совсем безнадежно», – заключила Эшлин. Но ведь вкусная еда – еще не повод оставаться здесь. И тут ее мысль сама собой сделала маневр в совершенно неожиданную сторону: «А секс? Секс – повод? Нет, конечно же нет», – отрезала Эшлин, прислушиваясь к своему животу, в котором снова как будто вспорхнула стайка бабочек. Однако ей показалось, будто на сей раз дело было не только в бабочках, а в чем-то еще.

Внутри ее началось какое-то странное, пока еще едва уловимое движение, каждый мускул, каждая клеточка, каждый рецептор в ее теле словно поднялся по тревоге, изготовившись к чему-то грозному, но пока еще неведомому. Это было подобно затишью перед самой разрушительной из бурь. У Эшлин ничего не болело, она не испытывала какого-то определенного физического дискомфорта – и все же ей было очевидно, что с ее телом происходит что-то не то. Удар сердца. Еще один. Эшлин напряженно сглотнула, прислушиваясь к себе, выжидая.

И тут разразилась буря.

По телу разлилось ощущение лютого холода, на коже выступили крупные капли пота, причем каждая походила на острый осколок стекла. Набухнув, они срывались вниз, царапая кожу до крови, пощипывали, слегка щекотали. Девушке казалось, будто по ее коже бегают пауки. Вскрикнув и заскулив, Эшлин принялась лихорадочно тереть кожу, пытаясь стряхнуть воображаемых насекомых. Но их не становилось меньше, более того, теперь они были видимы глазу. Маленькими, мохнатыми, с находящимися в постоянном движении крошечными острыми лапками пауки покрывали все ее тело. Вне себя от ужаса, девушка попыталась закричать и уже открыла было рот, но тут мир у нее перед глазами отчаянно зашатался, а земля начала уходить из-под ног, и потому все, на что она оказалась способна, – это жалобный стон. Чтобы не упасть, она навалилась на нижний выступ оконного проема, где стоял поднос, который с грохотом полетел на пол.

Туман, в котором плыл мир, сгустился вокруг девушки, она глотала его ртом, вдыхала носом, и вот он уже пропитал ее насквозь и переродился в ноющую боль, которая затем сменилась нестерпимой резью. Ей казалось, словно кто-то методично вспарывает ей живот и грудину остро отточенным клинком. Эшлин шатало из стороны в сторону, воздуха не хватало, из груди вырвались стоны. Перед глазами плясала целая россыпь ослепительно-ярких разноцветных пятен.

«Что же это? – словно в лихорадке, пронеслось у нее в голове. – Неужели яд? А пауки? Они все еще на мне?»

Новый взрыв боли согнул ее пополам.

– Мэддокс! – слабым голосом позвала она.

Тишина. Никаких шагов.

– Мэддокс! – крикнула она, напрягая остатки сил, которых становилось все меньше и меньше. Она попыталась отпустить подоконник и дойти до двери, но тщетно – тело не повиновалось.

Снова воцарилась тишина.

– Мэддокс!!! – закричала Эшлин. «Зачем ты зовешь его? – спросила себя она. – Скорее всего, это именно он тебя отравил». И все же его имя срывалось с ее уст снова и снова: – Мэддокс! Мэддокс!

На смену разноцветным пятнам пришла черная паутина.

– Мэддокс, – последний раз позвала она хриплым шепотом.

Живот разрывало на части. Горло распухло, пропуская в легкие все меньше воздуха. Эшлин начала задыхаться. Каждая клеточка в ее теле отчаянно взывала о воздухе, хотя бы о еще одном глотке. Девушка повалилась на пол. «Пауки… Я должна стряхнуть пауков…» – мелькнуло в ее угасающем сознании. Падая, она зацепила рукой бутылку, и остатки вина вылились на пол. Словно сквозь сон Эшлин почувствовала, как холодная терпкая влага касается ее щеки, шеи, затекает в ухо, пропитывает одежду, но ей было уже все равно. Ее глаза были по-прежнему открыты, но уже почти ничего не видели, картинка становилась все менее четкой, теряла целые куски, а потом утонула во мраке.

Мэддокс не верил собственным глазам.

– Это… это… этого не может быть, – выдохнул он. Поднеся руку к лицу, воин с силой потер глаза, но это ничего не изменило.

– Так, значит, тот запах шел не от Эшлин, – рыкнул Рейес и со всего размаха впечатал кулак в стену, отчего на пол повалились обломки стены и каменная крошка, частично повисшая в воздухе в виде облачка пыли.

Торин ничего не сказал и только рассмеялся.

Парис шумно втянул воздух.

– А ну-ка, идите к папочке! – протянул он.

В дальнем углу спальни Люсьена жались друг к другу четыре насмерть перепуганные женщины. Они держались за руки, чтобы было не так страшно, что, однако, не очень-то помогало – тела их сотрясала крупная дрожь, а в расширенных от ужаса глазах, устремленных на вошедших мужчин, застыла паника. Впрочем, все было не совсем так. Внимательнее приглядевшись к ним, Мэддокс заметил, что одна из женщин – симпатичная загорелая блондинка – дрожит не столько от страха, сколько от ярости. Ее зеленые глаза горели лютой злобой, а челюсти были плотно сжаты, словно она из последних сил сдерживала рвущиеся наружу ругательства.

– Что вы здесь делаете? – почти угрожающе спросил он.

– Не говори таким тоном, – зло одернул Аэрон. – Ты первым притащил сюда эту слащавую наживку.

С глухим рыком Мэддокс сделал шаг в его сторону. Одна из женщин вскрикнула.

– Я думал, мы закрыли этот вопрос, – прорычал Мэддокс. – Думай, что говоришь о ней, или пожалеешь.

Аэрон и бровью не повел.

– Сколько ты ее знаешь? Несколько часов? Вы даже толком не разговаривали. А было бы неплохо. Допроси ты ее по-человечески, она бы уже молила о пощаде, а мы знали бы все ее секреты, и то, есть ли еще охотники помимо тех, что ты убил в лесу, и то, что они затевают.

– Она пыталась спасти меня и прошлой ночью, и только что.

– Притворство.

«Может, конечно, и так», – мрачно подумал Мэддокс, помня, что не так давно говорил себе то же самое. Но, как и тогда, сердце его оставалось глухо к доводам рассудка. Злясь на Аэрона и в первую очередь на самого себя, он сделал шаг назад и обернулся к Люсьену.

– Так почему они здесь? – спросил он уже более спокойным голосом. Ему удалось более или менее взять себя в руки, хотя происходящее ему по-прежнему очень не нравилось.

Люсьен посмотрел на Аэрона, и тот, движением головы указав на дверь, направился к выходу. Воины поняли его и без лишних слов потянулись следом. Люсьен вышел последним и запер дверь.

Все ждали объяснений.

Мэддокс обвел взглядом своих друзей – они тоже явно относились к происходящему с большим сомнением. Ничего подобного никогда раньше не случалось. За все время, что они здесь прожили, в замке не побывало ни одной женщины, даже Парис не приводил сюда своих подружек, и тут на тебе: целых пять женщин. Дурной сон какой-то!

– Ну так что? – спросил он.

Аэрон рассказал о титанах, о том, как, свергнув греков, они захватили власть. А затем объяснил, для чего его призвали прошлой ночью: их новые повелители приказали ему убить четырех ни в чем не повинных женщин, тех самых, что жмутся теперь друг к дружке в спальне Люсьена, а в случае неповиновения пригрозили проклясть его, как греки прокляли Мэддокса.

Мэддокс слушал и ушам своим не верил. Удивление и ужас захлестнули этого видавшего виды вояку с головой, он ощущал их, как противный вязкий ледяной ком, который, увлекаемый потоком крови, несущейся по венам и артериям, спазмами отзывается то в одной части тела, то в другой.

– Но с чего бы новый царь богов стал приказывать Аэрону… – начал он и, не договорив, осекся: его озарила жуткая догадка. «Это же я виноват! – подумал он. – Вчера вечером я бросил вызов богам, оскорбил их, и то, что произошло ночью с Аэроном, – расплата».

Мэддокс с тревогой взглянул на Торина, который ответил ему долгим пристальным взглядом зеленых глаз, горевших каким-то очень нехорошим огнем, а затем отвернулся и задумчиво упер затянутые перчатками руки в поверхность зеркала, которое висело на стене как раз напротив него. Человек, глядевший из зеркала, был бледен и мрачен. «Даже Торину теперь не до смеха», – подумал Мэддокс, вспоминая, как еще накануне, обращаясь к богам, они в два голоса кричали, что плевать на них хотели, что не боятся ни их самих, ни их наказаний. Им тогда казалось, что хуже, чем есть, все равно уже не будет. Как же они заблуждались.

– Мы не можем допустить, чтобы Аэрон выполнил этот приказ, – сказал Люсьен, нарушая воцарившееся было молчание. – Для него это станет точкой невозврата.

Рейес еще раз с ревом ударил в стену кулаком с такой силой, что пунцовые, едва поджившие порезы, густой сетью покрывавшие предплечье, вскрылись и во все стороны полетели кровавые брызги.

– Титаны отлично знают, что будет, если Аэрон подчинится, – прорычал он, по-звериному оскалившись. – Они прекрасно знают, чего нам стоит хоть как-то сдерживать сидящих в нас демонов. Почему они приказали это?

– Я знаю почему, – мрачно отозвался Мэддокс.

Пять пар глаз разом устремились на него. Мэддокс стал объяснять, и с каждым сказанным словом чувство вины все большей и большей тяжестью наваливалось на него, пригибало к земле.

– Я не думал, что все так закончится, – неуверенно сказал он. – Я и представить себе не мог, что титаны вырвались и захватили власть.

– Я даже не знаю, что сказать, – выдохнул Аэрон.

– Зато я знаю, – отозвался Парис и грязно выругался.

Мэддокс запрокинул голову и уставился в потолок. Он едва сдерживался, чтобы не закричать: «Я думал, что бросаю вызов грекам! Они бы ничего не сделали! Они бы, как всегда, притворились, что не слышат!»

– А Эшлин? Ты думаешь, она – тоже дело рук титанов? – спросил Люсьен.

Мэддокс стиснул зубы.

– Да, – ответил он.

Время ее появления, та легкость, с какой она околдовала его разум и пробудила желание в его теле, – все это говорило за то, что их встреча не была случайной. Он с самого начала так считал, полагая, правда, что ее подстроили греки.

– Должно быть, титаны навели охотников на наш след, зная, что те подошлют Эшлин и что та вскружит мне голову.

– Ты поносил богов уже после того, как Аэрона призвали. Скажу больше: уже после того, как я засек в лесу Эшлин, – заметил Торин. – Они не могли знать, что мы будем говорить или делать.

– Согласен. Возможно, они ее не посылали, а просто воспользовались ее появлением, – ответил Мэддокс, а про себя добавил: «Чем еще объяснить силу моего влечения к ней?» – спрашивал себя он, а вслух мрачно добавил: – Я позабочусь о ней, – хотя каждый мускул его тела напрягся в немой мольбе взять свои слова обратно. – О ней и об остальных.

Парис окинул его хмурым настороженным взглядом.

– Как?

– Убью их, – ледяным тоном ответил Мэддокс. «Не они первые, не они последние. Почему, собственно, нет? – мысленно спросил он самого себя, а затем сам себе ответил: – Потому что я не зверь. Если я сделаю это, то сам стану воплощением Насилия. Буду ничуть не лучше духа, сидящего внутри меня, конченым существом, единственная цель и смысл существования которого – причинять боль, – последовал ответ. – Но с другой стороны, я заварил всю эту кашу – мне и расхлебывать, – продолжал размышлять он. – Смогу ли я убить Эшлин?» – задался он вопросом и понял, что ответа на него знать не хочет.

– Ты не можешь убить тех четверых, что сидят в комнате Люсьена, – в тон Мэддоксу возразил Аэрон. – Титаны хотят, чтобы я это сделал. Кто знает, понравится ли им, что их приказы выполняются не совсем точно.

– Я все слышу, вы, больные ублюдки! – раздался из-за двери женский голос. – Тронете нас хоть пальцем, и я, клянусь богом, сама вас всех переубиваю!

От неожиданности выпада воины замерли и замолчали. Первым вышел из оцепенения Рейес. Скривив губы в нехорошую ухмылку, он сказал:

– Дохлый номер, но посмотреть, как она попытается его провернуть, было бы даже интересно.

Женщина принялась колотить кулаками в дверь, выкрикивая:

– Выпустите нас! Выпустите нас! Вы слышите меня?

– Мы тебя слышим, женщина, – отозвался Рейес. – Ты так орешь, что тебя, наверное, и мертвые на кладбище слышат. – Рейес был самым серьезным из всей шестерки и прибегал к юмору только тогда, когда дело становилось совсем уж плохо, поэтому любая шутка в его исполнении воспринималась как похоронный звон.

Мэддоксу казалось, что он попал в ночной кошмар. Многие столетия его жизнь в замке размеренно текла своим чередом, и вдруг в одночасье на него столько всего навалилось. Он понимал, что должен допросить и убить женщину, к которой испытывает сильные чувства, чтобы никто не смог обратить их связь во вред ему или его товарищам; должен спасти друга от немыслимого приказа; должен, наконец, умилостивить новых богов, о которых ничего не знает. Новых хозяев можно было бы попросить помиловать его. Но чего от них ожидать? Они вполне могут приказать ему сотворить что-то ужасное, а если он откажется – сделать существование его и других воинов еще невыносимее.

– А может, я их просто потрогаю? – предложил Торин, наконец отвернувшись от зеркала. Его глаза были того же пронзительно-зеленого цвета, что и у запертой в комнате блондинки, но если ее взгляд горел яростью, то в его глазах плескалось отчаяние. – Если они умрут от болезни, никому из нас не придется терзаться чувством вины.

«Никому, – подумал Мэддокс. – Кроме самого Торина».

– Нет, – мотнул головой Аэрон.

– Черт, нет! – одновременно с ним завопил Парис.

– Они правы, никаких болезней, – согласился Люсьен. – Еще неизвестно, чем они заболеют.

– Тела можно поместить в специальные контейнеры, – настаивал Торин.

– Это не сработает, и ты отлично об этом знаешь, – вздохнул Люсьен. – Болезнь все равно станет распространяться.

– Болезнь?! – завопила девушка из-за двери. – Вы собираетесь заразить нас какой-то болячкой? Вы за этим нас сюда притащили? Вы, отвратительные, мерзкие ублю… – Она не договорила, так как ее грубо оборвал другой голос:

– Замолчи, Дани! Не зли их!

– Но, бабушка, они…

Она снова не договорила, и голоса смолкли. Видимо, девушку силой оттащили от двери.

Мэддоксу понравилась смелость белокурой Дани. Ее выходка напомнила ему об Эшлин, о том, как та стояла перед ним в камере и требовала, чтобы он поднял футболку. В ее глазах явственно читалось желание сорваться с места и бежать куда глаза глядят, но она даже не шелохнулась. При одном воспоминании об этой сцене кровь Мэддокса воспламенилась, а тело напряглось. Эшлин даже дотронулась до раны у него на животе, и, когда он ощутил легкое прикосновение ее нежных пальцев, в нем пробудилось что-то, чему он не мог подобрать точного определения. Возможно, какая-то нежность…

Мэддокс отрицательно мотнул головой, решив бороться с этим наваждением до последнего издыхания («что произойдет через каких-нибудь тринадцать часов», – мрачно усмехнувшись, подумал он). Наживка, кара божья или кто-то еще – кем бы она ни была, ни о какой нежности по отношению к ней и речи идти не могло.

«Решено, – подумал он. – Вернувшись к себе, я возьму ее жестко и быстро и буду трахать, трахать, трахать… – Ему представилось, как она стонет и выкрикивает его имя, а ее бедра трутся о его талию, и… – Нет, нет!» – остановил себя Мэддокс, почувствовав, что теряет контроль над захватившей его фантазией: помимо его воли события стали принимать кровожадный оборот.

«А если так?» – решил он и продолжил фантазировать. Эшлин стоит на четвереньках. Янтарные волосы разметались по гибкой красивой спине, и он наматывает их на кулак и с силой дергает. Выгнувшись, точно кошка, она стонет, разрываясь между болью и наслаждением. Его фаллос ходит туда и обратно, то погружаясь, то покидая ее горячее влажное лоно. Он действует грубо и решительно, при каждом движении ощущая, как его мошонка с остервенением бьется о ее бедра. «Ты же обещал себе, что, когда вы окажетесь в постели, будешь с ней нежен. Ты забыл об этом?» Здравая мысль промелькнула в голове мужчины, но, не найдя в душе отклика, исчезла… И снова в его воображении возникла картина: Эшлин умоляет, чтобы он не останавливался, а он и не собирается, он…

– Это уже начинает бесить! – Аэрон с силой пихнул его, впечатав в стену. – Ты пыхтишь и потеешь, и у тебя глаза наливаются красным. Надумал пробудиться Насилие?

Образ Эшлин, нагой и возбужденной, рассеялся, и это разъярило духа, который попытался вырваться из тела Мэддокса и напасть. Сам же воин гневно зарычал, не в силах расстаться с ускользающим образом.

– Успокойся, Мэддокс. – Мелодичный голос Люсьена вернул его к реальности. – Успокойся, или нам придется тебя приковать. Кто тогда будет защищать Эшлин, а?

Кровь Мэддокса остыла, и он разом протрезвел. Эта угроза – не пустой звук, он знал: друзья выполнят свою угрозу, а оказаться обмотанным цепями ему совсем не хотелось. Только не днем. Ночью, когда он становился слишком опасен, другого выхода просто не было. «Я и сейчас опасен, – подумал он. – Но если меня скрутят теперь, когда я пусть с трудом, но все же способен удерживать себя в рамках, это будет моральным поражением, которое отобьет у меня всякое желание пытаться быть чем-то большим, чем просто демоном».

Мэддокс заметил, что друзья прожигают его взглядом.

– Извините, – пробурчал он. «Что со мной вообще происходит? – удивился он. – Сам завожусь с полоборота – и распаляю демона. Стыдно. Может, стоит больше времени проводить в спортзале? Или еще побоксировать с Аэроном?»

– Ты в порядке? – спросил Люсьен, раздумывая над тем, сколько еще раз за день ему придется задать этот вопрос.

Мэддокс коротко кивнул.

Закинув руки за голову, Люсьен обратился ко всем воинам:

– Раз с этим разобрались, давайте поговорим о том, что вы сейчас увидели.

– Давайте поговорим о том, ради чего ты притащил сюда этих женщин, – перебил Парис. – Да, Аэрону навязали работенку, но это не повод…

– Женщины здесь потому, что, вздумай они уехать из Будапешта, Аэрону пришлось бы последовать за ними, – отрезал Люсьен. – Я показал их вам для того, чтобы вы знали: у нас гости, и, если они выберутся из комнаты и начнут бродить по крепости, а кто-то из вас наткнется на них, не надо их убивать. Просто приведите их обратно и снова заприте. Не разговаривайте с ними, не обижайте их. Пока мы не придумаем, как освободить Аэрона от задания, женщины побудут здесь. Идет?

Воины по очереди кивнули, ведь им больше ничего не оставалось.

– А теперь расходитесь и занимайтесь своими делами. Отдыхайте. Восстанавливайте силы. Кто знает, как скоро они вам понадобятся.

– Лично я пойду и напьюсь до беспамятства, – объявил Аэрон, растирая ладонью лицо. – Подумать только: женщины в замке, – гневно проворчал он, уже удаляясь по коридору. – Почему бы не пригласить сюда весь город и не устроить вечеринку?

– Было бы здорово! – бросил Торин, снова повеселев. – Может, тогда я хотя бы на время забыл, что живу в мужском монастыре. – Сказав это, он тоже ушел.

Рейес без лишних слов достал из ножен кинжал и молча пошел прочь. Всем было более чем понятно, что он собирается делать. Мэддокс предложил бы ему свои услуги: порезал бы его, отхлестал, избил, избавив тем самым от постыдной повинности самоистязания, но, сколько он ни вызывался помочь, всегда получал категорический отказ. Мэддоксу была недоступна потребность Рейеса мучить себя самостоятельно. Тому же просто не хотелось быть обузой. У каждого из них – свои демоны, и Рейес не хотел никому усложнять жизнь. Но в тот момент Мэддокс был не прочь отвлечься хотя бы на что-то и побыть с другом.

– Увидимся, неудачники! – бросил Парис. – Я возвращаюсь в город. – Вокруг его померкших, гораздо более тусклых, чем обычно, глаз залегли тонкие морщинки. – У меня не было женщины ни вчера, ни сегодня. Вот это все, – махнул он рукой в сторону двери, – порушило мое расписание.

– Иди, – разрешил Люсьен.

Воин замешкался, глядя на дверь. Облизав губы, он протянул:

– Разумеется, если ты пустишь меня к себе в спальню…

– Иди, – отрезал Люсьен, сделав нетерпеливый жест рукой.

– Им же хуже, – пожал плечами Парис и скрылся за углом.

Мэддокс знал, что ему следовало предложить посторожить женщин. В конце концов, не исключено, что именно из-за него они оказались здесь. Но ему нужно было увидеть Эшлин. Нет, не «нужно». Он хотел увидеть ее. «Да, так гораздо лучше, – решил он. – Хотя мне вообще ничего не «нужно». Особенно смертная, цели которой вызывают большие вопросы и которой недолго осталось жить». Не зная, что еще могут выкинуть титаны, он не хотел терять время. Мэддокс решил, что пойдет к Эшлин, даже несмотря на то, что не вполне обуздал демона. Кроме того, кто знает, может, он вообще никогда не будет спокоен, коль скоро речь идет об этой женщине.

– Люсьен… – начал он.

– Иди, – повторил его друг. – Делай то, что тебе нужно, чтобы прийти в себя. Твоя женщина…

– Не будем сейчас говорить о ней, – перебил Мэддокс, прекрасно зная, что собирался сказать Люсьен: «Разберись с ней, и чем быстрее, тем лучше». Он и сам знал, что друг прав.

– В общем, выводи этот яд из своего организма, а потом делай то, что должен. Может, тогда наша жизнь хотя бы отчасти вернется в привычную колею.

Мэддокс кивнул и зашагал прочь, размышляя, хочет ли он, чтобы его жизнь возвращалась в колею.

Глава 8

Переступая порог своей комнаты, Мэддокс не знал, какой Эшлин предстанет его взору – спящей, распаренной после горячей ванны и нагой, готовой броситься на него с кулаками.

К его неудовольствию, сердце отчаянно прыгало в груди. «Дурак!» – обругал он себя. Ему, бессмертному, многоопытному воину, не пристало бояться какой-то женщины, пусть и подосланной к нему богами в наказание.

Чего он не ожидал увидеть – так это Эшлин, распростертую без сознания на полу в луже чего-то красного. «Неужели кровь?» – пронеслось в голове Мэддокса, и по всему его телу пробежала ледяная волна.

– Эшлин?

Мгновение спустя он опустился возле нее на колени, осторожно перевернул на спину и приподнял на руках верхнюю часть ее туловища. Вино. Всего лишь вино. Слава богам! Бордовые капельки стекали по ее бледному лицу, падали ему на руки, капали на джинсы. Он едва сдерживал улыбку. Надо же было так напиться.

Она была такой невесомой, что Мэддокс почти не чувствовал ее у себя на руках, зато ощущал, как покалывает кожу, словно по его телу пустили ток.

– Эшлин, проснись.

Но девушка не очнулась. Более того, казалось, она все глубже погружается в беспамятство – движение глаз под веками постепенно сходило на нет.

У Мэддокса перехватило горло, и он с трудом выдавил из себя слова:

– Проснись ради меня.

Ни стона, ни вздоха.

Обеспокоенный тем, что Эшлин не просыпается, Мэддокс понес ее к кровати, по пути сняв и отбросив в сторону мокрую куртку. Хотя ему отчаянно не хотелось выпускать девушку из рук, он осторожно опустил ее на матрац и положил ладони на ее щеки, которые оказались холодными как лед.

– Эшлин.

Опять никакой реакции.

«Может, она… умерла? – спросил себя воин. – Нет. Нет!» Борясь с дурнотой, Мэддокс приложил непослушную, тяжелую, точно свинцом налитую руку к груди девушки. Сначала он ничего не почувствовал. Сердце не билось. Но вот, уже готовый вознести проклятие небесам, он уловил едва различимый удар. Долгий перерыв. Снова слабый удар.

Эшлин была жива.

Прикрыв глаза, Мэддокс испустив вздох облегчения.

– Эшлин. – Он мягко потряс ее. – Ну же, красавица, просыпайся.

«Что, во имя Зевса, с ней такое?» – спрашивал себя Мэддокс. Ему не доводилось иметь дело с перебравшими алкоголя смертными, но он был убежден, что с девушкой творится неладное. Ее голова откинулась набок; веки по-прежнему были плотно сомкнуты. Губы имели неестественный голубой оттенок. По вискам катился пот. Нет, она не просто перепила… «Может, Эшлин простыла ночью в камере? – спросил он себя, но тут же ответил: – Тоже нет, я бы заметил раньше. До нее нечаянно дотронулся Торин? Чушь! У нее не было ни кашля, ни язв на коже. Тогда что же?»

– Эшлин, – снова позвал Мэддокс, подумав, что не может ее потерять.

Не сейчас, когда он еще не насытился ею, не касался ее, как ему грезилось, не поговорил с ней. Мэддокс недоуменно заморгал. Он внезапно осознал, что ему хочется поговорить с ней. Не овладеть ее телом, не допросить, а просто поговорить. Узнать ее, расспросить ее о детстве, друзьях, мечтах.

Все мысли о том, чтобы убить ее, исчезли, уступив место страстному, всепоглощающему желанию спасти.

– Эшлин. Поговори со мной, – умолял мужчина. Он снова беспомощно встряхнул ее голову, не зная, что еще сделать. От нее продолжал исходить холод, словно она принимала ванну со льдом, а потом сохла на арктическом ветру. Он высвободил из-под нее одеяло и плотно укутал ее. – Эшлин. Ну пожалуйста!

У нее под глазами проступили сизые тени. «Может, это и есть мое наказание, – думал он, – смотреть, как она медленно умирает?»

Чувство беспомощности нарастало. Как бы физически силен Мэддокс ни был, он не мог заставить ее ответить.

– Эшлин. – На этот раз его голос прозвучал строго. Он снова встряхнул ее, но на этот раз с большей силой, надеясь, видимо, растрясти саму ее душу. – Эшлин.

Черт возьми! Опять ничего.

– Люсьен! – взревел он, не отводя взгляда от ее лица. – Аэрон!

Спальни воинов были разбросаны по замку и отделены друг от друга приличными расстояниями, так что едва ли кто-то мог его услышать.

– Помогите, – прошелестело совсем рядом с ним.

«Что такое? – удивился он. – Это была Эшлин?» Мэддокс пригнулся к ней так близко, что их губы почти соприкоснулись. Как бы ему хотелось вдохнуть в нее хоть немного своего тепла… По телу снова побежал ток, кожу покалывало.

Сизые губы девушки слегка приоткрылись, раздался тихий стон. Слава богу! Еще один признак жизни. Мэддокс едва не завыл от радости и облегчения.

– Говори со мной, красавица. – Трясущимися пальцами он отвел с ее лица мокрую прядь волос. – Скажи, что с тобой.

– Мэддокс, – прошелестела она, не открывая глаз.

– Я здесь. Скажи, как помочь тебе. Скажи, что тебе нужно.

– Убей их. Убей пауков, – прошептала она так слабо, что он едва разобрал слова.

Поглаживая ладонью ее щеку, он повертел головой по сторонам.

– Здесь нет пауков, красавица.

– Пожалуйста. – Прозрачная слеза скатилась по ее щеке. – Они ползают по мне.

– Хорошо, хорошо, я убью их. – По-прежнему не понимая, о каких пауках она говорит, воин мягко провел ладонями по ее лицу, шее, рукам, животу, ногам. – Я убил их. Их больше нет. Клянусь тебе.

Кажется, она немного успокоилась.

– Еда, вино… Яд?

С лица Мэддокса сбежали все краски, и он стал таким же бледным, как девушка. Он не подумал… совсем забыл… Вино, которое он ей принес, было сделано для них, бессмертных воинов, а не для людей. Человеческий алкоголь их не брал, поэтому Парис обычно добавлял в вино несколько капель амброзии, которую прихватил с небес и хранил все эти годы. «Наверное, амброзия ядовита для смертных, – решил Мэддокс. – Я сотворил с ней это, – в ужасе подумал он, – я сам, а никакие не боги». Он с ревом впечатал кулак в металлическое изголовье кровати, разбив в кровь костяшки. Ему показалось мало, и он ударил снова. Кровать заходила ходуном, а Эшлин застонала от боли.

«Перестань! Ты делаешь ей больно!» – приказал себе мужчина. Он заставил себя оставить в покое изголовье и сделать несколько медленных вдохов и выдохов. «Успокойся!» – повелел он себе, наверное уже в тысячный раз за этот день. Но жажда крушить только усиливалась. Не считая краткого затишья после драки с Аэроном, Мэддокс весь день был на грани срыва, и происшествие с Эшлин только все ухудшило. Воин понимал, что в любое мгновение может переступить черту и совершить непоправимое зло.

– Скажи, как тебе помочь, – повторил он.

– Д… доктор.

«Человеческий целитель, – подумал Мэддокс. – Точно! Я должен отнести ее в город». Ни у кого из Владык нет медицинской подготовки, ведь она была им совершенно не нужна. «Но что, если доктор захочет оставить ее в больнице на ночь?» – спросил себя и покачал головой, понимая, что не может допустить этого, ведь тогда у нее будет время рассказать охотникам об увиденном и услышанном в замке. Но больше всего Мэддокс опасался, что ее похитят, обидят, а он не сможет этому помешать.

«Значит, надо привести доктора сюда», – решил он.

Мэддокс еще раз нежно поцеловал ледяные, неподвижные губы Эшлин. Его ладони сжались в кулаки.

– Я найду тебе доктора, красавица, и приведу его в крепость.

Она застонала и наконец открыла прекрасные, окаймленные длинными ресницами глаза. Два янтарных озера с болью обратились на него.

– Мэддокс.

– Я скоро вернусь. Клянусь.

– Не… уходи. – Казалось, она вот-вот заплачет. – Больно. Очень больно. Останься со мной.

В душе Мэддокса схлестнулись желание внять ее мольбе и необходимость идти за помощью. Но он не мог оставить девушку в комнате совсем одну. Он выглянул за дверь и крикнул:

– Парис! Аэрон! Рейес! – Звук его голоса эхом отдавался от стен. – Люсьен! Торин!

Не дожидаясь, когда кто-то откликнется, воин вернулся к постели и взял девушку за руку так, что их пальцы сплелись.

– Как я могу облегчить твою боль?

– Не уходи, – чуть слышно выдохнула она.

От углов ее рта разбегались красные прожилки. Яд распространяется?

– Не переживай, я никуда не уйду, – пообещал Мэддокс. Больше всего на свете он желал забрать ее боль себе. Что такое для него еще толика страданий? Капля в море. Зато она… Что она для него? Ответа на этот вопрос у него пока не было.

Девушка со стоном схватилась за живот, перевернулась на бок и свернулась в клубок. Свободной рукой Мэддокс заправил ей волосы за ухо, которое по-прежнему ничего не слышало из-за натекшего туда вина.

– Что еще я могу сделать?

– Не знаю. – Она глядела на него остекленевшими глазами. – Я… умру?

– Нет! – воскликнул Мэддокс. Он не собирался кричать, но получился даже не крик, а звериный рев. – Нет, – повторил он более мягко. – Это я виноват, и я все исправлю.

– Ты… нарочно?

– Конечно нет.

– Тогда как? – прошелестела она и снова застонала.

– Нечаянно, – ответил он. – Это вино не годится для людей.

Ничего не ответив на его слова, она вдруг резко поднялась на кровати, зажав рот рукой:

– Меня сейчас… вырвет.

Мэддокс вскочил с кровати, схватил пустую миску из-под фруктов и подставил ее девушке, которую, едва она успела свеситься с постели, тут же вывернуло наизнанку. Свободной рукой он придерживал ей волосы, чтобы они не запачкались.

«Интересно, рвота – это добрый знак или нет?» – спрашивал себя он.

Эшлин повалилась обратно на матрац, а в комнату вбежали Рейес и Парис. Оба воина выглядели растерянно.

– Что случилось? – выпалили они в один голос.

Сеть морщинок вокруг глаз Париса стала еще гуще. У Рейеса кровоточили руки, одна из которых заметно опухла. Обеими руками он сжимал по клинку, готовый ринуться в бой. Увидев распростертую на постели девушку, он растерялся еще больше.

– Помочь тебе ее прикончить? – спросил он.

– Нет! Вино… амброзия, которую добавляет туда Парис. Я дал ей его. – В голосе Мэддокса явственно звучали вина и отчаяние. – Спасите ее!

Хотя Парис держался ровно, было заметно, что его пошатывает.

– Я не знаю как.

– Но ты должен! Ты проводишь тучу времени среди людей! – крикнул Мэддокс, едва сдерживая рвущийся из груди рев. – Скажи, как помочь ей!

– Извини, но я не знаю, – повторил Парис и потер бровь тыльной стороной ладони. – Я никогда никого не угощал нашим вином.

– Иди к другим смертным и узнай, что нужно делать. А если они не знают, то пусть Люсьен перенесется в город и найдет врача, – заявил Мэддокс, ведь из всех воинов только Смерть мог перемещаться в пространстве силой мысли.

Рейес кивнул и резко повернулся.

Но Парис сказал:

– Извини, Мэддокс, но я на пределе. Мне нужен секс. Я услышал твой крик, когда уже был у входной двери, и прибежал. Мне как можно быстрее нужно в город, иначе…

– Я понимаю.

– Я зайду к вам, когда вернусь.

Нетвердой походкой Парис двинулся прочь и скрылся за углом.

– Мэддокс, – снова простонала Эшлин. Пот ручьями лился у нее по вискам. Кожа по-прежнему отливала синевой и казалась до того бледной и прозрачной, что сквозь нее проглядывали мельчайшие венки. – Расскажи мне… какую-нибудь историю. Что-нибудь… чтобы отвлечься… от боли.

Девушка снова закрыла глаза, и тени от ресниц легли ей на щеки.

– Тсс, красавица. Тебе вредно столько разговаривать.

Мужчина убежал в ванную, опорожнил и вымыл миску из-под фруктов и смочил одно из полотенец, захватив и то и другое с собой. Девушка лежала с закрытыми глазами, и он подумал, что, может быть, она уснула. На всякий случай поставив миску возле кровати, он склонился над Эшлин и стал вытирать ей лицо. Оказалось, что она не спит. Воин опустился на край постели, соображая, о чем бы рассказать.

– Почему твои друзья… закололи тебя?

Мэддокс никогда не говорил о своем проклятии даже с теми, кто страдал бок о бок с ним. «Тем более не стоит обсуждать его с Эшлин», – думал он. Однако никаким доводам рассудка было его не остановить. Видя, как она морщится от боли, он готов был пойти на что угодно, лишь бы отвлечь ее.

– Они закололи меня, потому что были должны. Как и я, они прокляты.

– Это… не объяснение.

– Еще какое объяснение.

Несколько минут прошли в молчании. Эшлин начала поскуливать, точно готовясь к очередному свиданию с миской. Мэддокс подумал, что она заболела из-за него и он должен позаботиться о ней, дать ей все, чего она заслуживает. Мужчина разомкнул уста, и из них мерной рекой полилась история его жизни:

– Слушай мою историю, красавица. Я бессмертный и живу на земле, кажется, с начала времен.

Пока он говорил, тело Эшлин заметно обмякло, мышцы расслабились.

– Бессмертный, – повторила она, будто пробуя это слово на вкус. – Я знала, что ты не просто человек.

– Я никогда не был просто человеком. Я воин, которого создали, чтобы охранять царя богов. Долгие годы я служил ему верой и правдой, помогал удерживать власть, защищал даже от его собственной семьи. Но он считал, что я недостаточно силен, чтобы охранять главную его ценность – ларец, сложенный из костей мертвой богини Угнетения. Нет, он приказал это женщине. Она была первоклассной воительницей, но моя гордость была уязвлена. – К его удовольствию, Эшлин лежала спокойно. – Желая доказать Зевсу, что он не прав, я помог украсть ларец и выпустил на волю заточенных там демонов. И в наказание царь богов вселил одного из них в меня.

Мэддокс протянул руку и нежно погладил живот девушки, надеясь, что от этого ей станет легче. Она тихонько вздохнула. Ему показалось, что с облегчением.

– Демон. Я так и думала.

Воин вспомнил, что тогда, на лестнице, она так и говорила. Он до сих пор не мог понять, почему она не пыталась скрыть свою осведомленность.

– Но ты хороший. Иногда бываешь, – добавила Эшлин. – Поэтому у тебя меняется лицо?

– Да, – ответил Мэддокс, а сам с удивлением подумал: «Она считает меня хорошим?»

Преисполненный удовольствием, он продолжил рассказ:

– Я хорошо помню то мгновение, когда в меня вселился дух. Было такое ощущение, что часть меня умерла, освобождая пространство для кого-то другого, в разы более сильного, чем я.

Тогда Мэддокс впервые в жизни понял, что такое смерть, еще не догадываясь, насколько много ему вскоре предстоит узнать о ней.

Эшлин издала еще один тихий вздох. Воин не был уверен, понимает ли она то, о чем он рассказывает. По крайней мере, она не плакала, не металась по кровати от боли.

– На какое-то время я утратил контроль над собой, своим сознанием и телом и во всем подчинялся демону, который толкал меня на… – «…зло всех видов и мастей», – закончил он про себя. Кровь и смерть, дым и пепел, картины полного запустения предстали его мысленному взору.

Эти воспоминания были невыносимы – он и помыслить не мог о том, чтобы тревожить ими воображение Эшлин. Потом демон ослабил хватку, и сознание Мэддокса прояснилось, словно свежий утренний ветерок пронесся у него в голове, увлекая с собой мрак и туман, но, увы, оставляя ненавистные воспоминания. Демон толкнул его на убийство Пандоры, которую он – злой дух – ненавидел больше всего, после чего жажда крови поутихла, Насилие отступил на задворки сознания Мэддокса, предоставляя ему самому расхлебывать последствия содеянного.

– О, боги, знай я, что все так выйдет, – сказал он со вздохом, – в жизни бы не приблизился к чертову ларцу.

– Ларец, – начала Эшлин, и слова ее немало удивили воина, – демоны… Я что-то такое слышала обо всем этом…

Острый приступ дурноты не дал ей закончить, она дернулась на постели и со стоном подалась к краю. Со скоростью ветра Мэддокс рванулся к миске и подставил ее Эшлин, которую снова вывернуло. Пока спазмы сотрясали хрупкое тело девушки, Мэддокс придерживал ее таким образом, чтобы она была прижата к его животу, и лепетал слова утешения и ободрения. Утешать кого-то было для него в новинку, и он надеялся, что все делает правильно. В кругу воинов это было не принято: они все держали свои муки при себе.

Когда Эшлин закончила, он уложил ее обратно и снова отер ей лицо влажным полотенцем. Затем, возведя взор к потолку, он прошептал, обращаясь к богам:

– Я прошу прощения за то, что говорил о вас непочтительно! Пожалуйста, не наказывайте ее за мои грехи!

Когда он снова перевел взгляд на девушку, ему показалось, будто с тех пор, как они встретились, прошла вечность, что он хорошо знает ее и что она всегда была частью его жизни, которая обратится в ничто, если ее у него отнимут. «Как такое возможно? – удивился мужчина. – Всего час назад я убеждал себя, что готов убить ее. И вот теперь…»

– Пусть она только выживет, – шептал он, – и я сделаю все, чего вы захотите.

– Все, что угодно? – спросил тихий голос, в котором сквозило явное удовольствие. Он не принадлежал Насилию или еще кому-то, кого воин знал.

Мэддокс замер и часто заморгал. Мгновение спустя первый шок миновал, и он резко спросил:

– Кто здесь?

Удивленная этим внезапным выпадом, Эшлин воззрилась на него обведенными серыми кругами глазами.

– Я, – тихо просипела она.

– Не обращай на меня внимания, красавица, – мягко отозвался Мэддокс. – Спи.

– Как ты думаешь, кто я, воин? – снова зазвучал голос. – Ты не догадываешься, кто в силах разговаривать с тобой вот так?

Снова секундное замешательство – и ответ пришел сам собой. Неужто… титан? Год за годом он возносил мольбы олимпийцам, и никогда они не отзывались так быстро. Они вообще не отзывались. Но не далее как прошлой ночью титаны одним словом перенесли Аэрона на небеса.

Надежда – и ужас! – наполнила его душу. Мужчина знал: если титаны проявят милосердие и помогут ему, то он действительно сделает для них что угодно. Если же они задумали дурное и из-за них девушке станет еще хуже… Мэддокс стиснул кулаки. «Они приказали Аэрону убить четырех невинных женщин, – подумал он. – Едва ли им стоит доверять. Черт! Как мне общаться с этим богом? Заискивающе? Или титан расценит это как слабость?»

– Все что угодно? – повторил голос и рассмеялся. – Подумай хорошенько, прежде чем ответить, и помни, что жизнь твоей женщины висит на волоске.

Мэддокс посмотрел на Эшлин, окинул взглядом ее дрожащее тело, искаженные болью черты лица и вспомнил, как она, счастливо глядя на него, предложила ему насладиться тишиной; как стояла перед ним и благодарила за еду; как она пыталась защитить его от собственных друзей. Эта женщина – понял Мэддокс – нуждается в нем, как никто и никогда прежде. «Я не могу допустить, чтобы она вот так страдала», – подумал он. Решение созрело – он вступит в игру с титанами. Чего бы они на самом деле ни хотели от воинов, какими бы ни были их истинные цели, пусть это они подослали охотников и Эшлин, чтобы наказать его за неуважение, – он разыграет эту карту. Мучимый дурными предчувствиями, которые, однако, не могли заставить его передумать, он ответил:

– Да, все что угодно.

Тяжело дыша, Рейес со всех ног бежал к комнате Люсьена. В последние дни он потерял много крови. Гораздо больше, чем обычно. Зато жажда Боли, ужасной и прекрасной, терзала его, как никогда. Он не знал, почему это происходит, и ничего не мог с этим поделать. Демон до такой степени подчинил его, что он уже не пытался сопротивляться. Любой каприз Боли тут же претворялся в жизнь. Постепенно Рейеса оставляло само желание сопротивляться. Часть его хотела броситься в объятия духа и навсегда утратить свое «я», раствориться в блаженном небытии. Он не всегда был таким. Какое-то время он умел справляться с демоном, и они сосуществовали довольно мирно. Но теперь…

Воин завернул за угол, яркие пучки света, бьющие через окно, на мгновение ослепили его, но он не замедлил шаг. Он никогда не видел Мэддокса таким растерянным и перепуганным. Таким беззащитным. И из-за кого – из-за незнакомой женщины, наживки. Рейесу это не нравилось, но Мэддокс – его друг, поэтому он собирался помочь, чем сможет, пусть даже на самом деле он хотел, чтобы все стало как раньше: чтобы Мэддокс бесновался и умирал по ночам, а утром вел себя как ни в чем не бывало. Потому что когда Мэддокс делал вид, что все в полном порядке, то и ему, Рейесу, казалось более легким его бремя.

Поток размышлений Рейеса оборвался, когда в поле зрения появился Люсьен. Он сидел на полу, подтянув ноги и поддерживая голову руками, которые упирались локтями в колени. Копна темных волос была всклокочена, словно воин долго и интенсивно теребил их руками. Он выглядел разбитым и измотанным. Рейес сглотнул вставший поперек горла комок. Если даже у бесстрастного Люсьена сдали нервы… Чем ближе подходил Рейес, тем ощутимее становился запах роз. Смерть всегда пахнет цветами…

– Люсьен, – позвал он.

Люсьен не откликнулся и даже не пошевелился.

– Люсьен.

Опять молчание.

Рейес подошел к нему вплотную, взял за плечи и слегка встряхнул. Ничего. Он опустился на колени и помахал рукой перед глазами друга. Ничего. Взгляд Люсьена был отсутствующим, рот неподвижен. И тут Рейес понял: вместо того чтобы покинуть крепость, как обычно, физически, за секунды перемещаясь из одного места в другое, Люсьен отбыл духовно. Он редко так поступал, опасаясь за сохранность своего тела. Скорее всего, он хотел, чтобы, пока он собирает души, под дверью спальни остался хоть какой-то страж – пусть даже пустая телесная оболочка.

«Значит, Люсьен не помощник. Надеюсь, удастся справиться без него», – подумал Рейес, поднимаясь на ноги.

Отперев дверь, он вошел в комнату друга.

Все четыре женщины сидели на кровати и, склонив друг к другу головы, шептались, но, увидев воина, тут же замолчали и побледнели, одна из них судорожно втянула ртом воздух. Симпатичная маленькая блондинка вскочила и сделала шаг вперед, как бы преграждая воину путь к ее семье. Хотя ее ноги отчаянно дрожали, она вздернула подбородок и глянула на него так, словно бросала вызов.

Тело Рейеса напряглось. Оно всегда напрягалось, когда она была поблизости. Прошлой ночью он даже слышал ее запах – молотой корицы и грозы. Часы напролет он потел, пыхтел и до того возбудился, что утром первым делом кинулся выяснять отношения с Мэддоксом, уверенный, что виновницей его жалкого состояния была Эшлин.

Эта девушка была раем и отдохновением для его истерзанных чувств. Она выглядела ухоженной и благополучной. Нежная кожа без шрамов и изъянов, зеленые глаза ярко сверкали. Полные, чувственные губы были созданы для смеха и поцелуев. Если она когда-либо и знала боль, то это ни в чем не проявлялось. Это и привлекло его, пусть он и знал, что романтические отношения ему заказаны.

– Не смотри на меня так! – выплюнул маленький белокурый ангел, уперев руки в бока.

«Она что, хочет броситься на меня с кулаками? – поразился Рейес. – Смех да и только!» Если бы она только знала, какое удовольствие ему этим доставит, что каждый удар, каждая оплеуха будут бальзамом для его демона и он станет умолять о добавке. «Охотники сделают миру одолжение, отрубив мне голову», – печально подумал он. Как же он ненавидел себя! Ненавидел то, чем был; то, что ему приходилось делать; то, чего сейчас с такой силой желал.

– Если ты пришел, чтобы нас изнасиловать, знай, что голыми руками нас не возьмешь! Мы будем драться! – крикнула девушка, еще сильнее вздернув подбородок и воинственно выставив плечи.

«Такая маленькая, а такая смелая», – усмехнулся про себя Рейес и перешел к делу:

– Кто-нибудь из вас знает, как вылечить человека?

Незнакомка недоуменно моргнула, растеряв часть воинственности.

– Человека?

– Женщину. Такую, как ты.

Она снова моргнула:

– А что?

– Так ты знаешь? – настойчиво спросил он, не удостаивая ее ответом. – У нас мало времени.

– А что? – повторила она.

Рейес с грозным видом направился к ней. Девушка стояла как вкопанная. Чем ближе он подходил, тем сильнее ее запах, крепкий, дурманящий, как и сама девушка, щекотал ему ноздри. Неожиданно его раздражение улеглось.

– Отвечай, – потребовал воин, – может, тогда останешься жива.

– Даника! Ответь ему! Пожалуйста! – взмолилась пожилая дама. Трясущейся морщинистой рукой она ухватила девушку за рукав и попыталась увлечь ее обратно на кровать, подальше от незнакомца.

«Даника». Он несколько раз мысленно повторил это имя, и вдруг, неожиданно для него самого, оно сорвалось у него с языка:

– Даника… – проговорил Рейес, чувствуя, как напрягается его естество. – Красивое имя. Меня зовут Рейес.

Девушка стряхнула с рукава бабушкину руку и пристально уставилась на Рейеса. Ее брови и ресницы были столь же светлыми, как и волосы. «Должно быть, между ног она тоже светлая», – подумал Рейес. Хотя надо было торопиться, он не мог заставить себя прекратить мысленно ее раздевать. Изгиб за изгибом представало юное тело его оголодавшему взору. Большие груди, увенчанные малиновыми сосками. Мягкий плоский живот. Упругие бедра.

Рейес уже давно не спал со смертными женщинами, предпочитая справляться самостоятельно, когда возникала нужда. Страсти, что бродили в нем, были слишком темными и болезненными, и редкая женщина могла их терпеть. Воин думал, что эта девушка, такая мягкая, такая невинная, конечно, испытает к нему полнейшее отвращение. Более того – демон опьянял женщин, что спали с Рейесом, и они делались столь же одержимы Болью, как и он сам. Даже если все, чего он хочет от Даники, – поцелуй, то не факт, что она сумеет удержать себя в руках. Не говоря уже о нем самом. Рейес представил, как избивает ее, превращает ее лицо и тело в кровавую кашу, и ему стало не по себе.

– Спрашиваю еще раз: есть среди вас врач? – прорычал он, охваченный внезапной потребностью убежать от Даники с ее дразнящей невинностью.

Испуганная этим рыком, девушка побледнела, но не отпрянула.

– Если… если я – врач, то ты клянешься, что отпустишь мою маму, сестру и бабушку? Они ничего плохого не делали. Мы приехали в Будапешт, чтобы немного развеяться, прийти в себя после похорон дедушки. Мы…

Мужчина поднял руку, и она умолкла на полуслове. Слушать о ее жизни было опасно; ему уже хотелось привлечь ее к себе, утешить, поддержать, ибо было очевидно, что смерть близкого человека глубоко потрясла ее.

– Да, я освобожу вас, если вы ей поможете, – солгал Рейес.

Если верить титанам, то Аэрон скоро сломается, станет одержим кровью и смертью. Весь его мир, все существо сузится до одной-единственной цели – убить этих женщин. «Пусть оставшиеся им дни будут наполнены покоем и надеждой, это милосердно», – подумал Рейес. «Оставшиеся дни»… Он едва не скривился, ибо эти слова ему очень не понравились.

Плечи Даники слегка обмякли, и она бросила решительный взгляд на свою семью. Женщины судорожно замотали головой. Даника кивнула. Рейес нахмурился, не понимая пантомимы, что разворачивалась у него на глазах. «Может, они тоже лгут?» – спросил себя он. Наконец Даника снова повернулась к нему. Его сомнения развеялись, стоило их взглядам встретиться. Или же его просто перестал волновать ответ. Ее ангельская красота манила сильнее, чем ящик Пандоры, обещая, пусть это и невозможно, отпущение всех грехов. И все же на какое-то мгновение часть его искренне верила, что этот посул не пустой.

Девушка закрыла глаза, сделала долгий, тяжелый вдох и сказала:

– Да, я – врач.

– Тогда иди со мной, – пригласил Рейес.

Он не взял ее за руку, опасаясь того, что может произойти, если он ее коснется. «Боишься простой смертной? – сказал он себе. – Трус. Нет, я не трус, – мысленно возразил он. – Я умный. Если я не буду знать, каково прикасаться к ней, то не стану скучать по ней, когда она умрет».

«Что, если Люсьен придумает, как спасти ее? – пронеслось в его голове. – Что, если…»

– Пошли. – Не желая тратить больше ни секунды, Рейес развернулся и зашагал из комнаты, вынуждая Данику идти следом. Он запер дверь в спальню и пустился по коридору, стараясь держать приличную дистанцию между собой и этим белокурым ангелом.

«О боже! Боже! Боже! – твердила про себя Даника Форд. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. – Зачем я это сделала? Я же не врач».

В колледже она прослушала курс анатомии. Также она умела оказывать первую помощь – посещала курсы, чтобы подготовиться на тот случай, если дедушке станет плохо в ее присутствии. Но она не была медсестрой или врачом. Она – всего лишь скромная художница, которая борется за свое место под солнцем и приехала в Европу в надежде, что небольшое путешествие избавит ее от скорби и горя из-за смерти дедушки.

«Что я буду делать, – спрашивала себя Даника, – если этот суровый солдат, – у нее не было сомнений, что идущий перед ней человек не кто иной, как военный, – с холодными глазами захочет, чтобы я кого-нибудь прооперировала? Конечно, я не стану этого делать. Нельзя подвергать чью-то жизнь такой опасности. Но что-нибудь другое… Возможно. Почему нет? Я должна спасти свою семью. Если чьи жизни сейчас и в опасности – так это их. О боже!..»

Силясь хоть немного успокоиться, девушка стала рассматривать спину своего провожатого, который шел в нескольких шагах перед ней. У него были смуглая кожа и черные как ночь глаза. Он был высок и до того широкоплеч, что она глазам своим не верила. Даника уже видела его, и в тот раз он тоже ни разу не улыбнулся. Тогда и теперь в его глазах стояла боль. Тогда и теперь его руки покрывали свежие порезы.

«О боже! Боже!» – думала девушка. Ей и в голову не приходило попытаться убежать от него. Она понимала: он в два счета ее поймает и тогда пиши пропало. Девушке было даже подумать страшно, что он с ней тогда сделает. Провожатый наводил на нее большую жуть, чем перспектива зайти в дом с привидениями поздней ночью и в полном одиночестве.

«О боже! Боже! Боже!» – проносилось в голове Даники. Ей хотелось заговорить с этим человеком, спросить, что от нее потребуется, но она не могла выдавить из себя ни слова, ведь в горле у нее встал комок размером с бейсбольный мяч. Она не знала, зачем их похитили, да и ей было все равно. Главным для нее было как можно быстрее выбраться из этого мрачного замка с жуткими, чересчур мускулистыми хозяевами и улететь домой, в безопасную, уютную квартиру в Мехико. Внезапно Данику охватили чувство одиночества и тоска по дому, и она едва не разревелась. «Сдержит ли слово этот солдат, если я помогу?» – спрашивала себя девушка. Она сомневалась в этом, но надежда – глупая штука. Даника знала: она сделает все от нее зависящее и даже чуть больше и будет молить небо о чуде. Увы, ей не удавалось убедить себя, что это самое чудо случится… «Этот большой парень прирежет тебя, если что-то пойдет не так», – раздавался в ее голове голос здравого смысла.

«О боже! Боже! Боже! – ужасалась Даника. – Если я напортачу, нет никаких сомнений, что все мы – и я сама, и моя семья – умрем, причем очень скоро».

Глава 9

Когда Рейес вошел в спальню друга с белокурым ангелом, которого должен был убить Аэрон, Мэддокс чуть не прослезился от облегчения. Эшлин рвало снова и снова, в желудке у нее уже ничего не осталось, и все же спазмы не унимались. В конце концов она откинулась на кровать и перестала дышать. Мэддокс в отчаянии взывал к титану, но тот не спешил помогать. После того как воин согласился отплатить ему за исцеление Эшлин, всемогущее божество оставило его. Титан пробудил в нем надежду, а затем полностью ее разрушил. Раньше Мэддокс гадал о намерениях бога, теперь же он знал наверняка: тем движут предельная жестокость и страсть к изощренным издевательствам потехи ради. Рейес посторонился, и маленькая блондиночка выступила вперед.

– Помоги ей! – приказал Мэддокс.

– О боже! Боже! Боже! – выпалила Даника. Белая как полотно, она опустилась на край кровати. Дрожа всем телом, она обратила укоризненный взор на Мэддокса. – Что ты с ней сделал?

Обезумевший от чувства вины, Мэддокс еще крепче сжал в объятиях хрупкую, больную, умирающую Эшлин. Он едва знал эту женщину, но ее смерть пугала его сильнее, чем языки адского пламени. Он удивлялся этим чувствам, их силе и глубине. Ему это было совершенно несвойственно. «Стоп! – приказал себе он. – Я потом буду бичевать себя за глупость, а сейчас совсем не время…»

– Она не дышит! – выдохнул он. – Сделай так, чтобы она дышала!

Блондинка воззрилась на Эшлин:

– Ей нужно в больницу! Кто-нибудь, позвоните 911. Немедленно! Черт, подождите! Скорая сюда поедет? У вас вообще есть телефоны? Если да, то надо звонить немедленно!

– На это нет времени, – зло отрезал Мэддокс. – Ты должна помочь ей.

– Позвоните! Она…

– Сделай что-нибудь или умрешь! – взревел он.

– О боже! – Граничащий с безумием ужас наполнил ее зеленые глаза. – Ей нужна… ей нужна сердечно-легочная реанимация. Да, точно. Сердечно-легочная реанимация. Я умею ее делать. Я умею, – проговорила она, обращаясь скорее к самой себе, чем к кому-то еще. Она вскочила и склонилась над безжизненным лицом девушки. – Положи ее на спину и не мешай мне!

Мэддокс и не думал спорить. Перекатив Эшлин на спину, он соскочил на пол и опустился на колени возле кровати, продолжая тем не менее крепко держать девушку за руку. Даника застыла в нерешительности, ее взгляд по-прежнему застилала паника.

– Даника, – вывел ее из ступора голос Рейеса. В том, как он произнес ее имя, звучало предостережение.

Даника сглотнула и беспокойно покосилась на воина. Он смотрел на нее, высоко подняв темные брови.

– Ты уверена, что знаешь, что делаешь? – спросил он.

– Ну… ну конечно! – заявила девушка. Ее щеки окрасил яркий румянец, и она снова обернулась к Эшлин. Положив ладони одна на другую чуть ниже груди больной, она надавила раз, другой и дрожащим голосом сказала: – Не переживайте. Я тренировалась. Правда, на кукле, но разница невелика. – После чего она поднесла приоткрытые губы к губам Эшлин.

Следующие несколько минут, которые показались Мэддоксу вечностью, похуже той, что он проводит каждую ночь, горя в аду, Даника попеременно то надавливала на грудь Эшлин, то вдувала ей в рот воздух. Еще никогда бессмертный воин не чувствовал себя настолько беспомощным. Время казалось ему злейшим врагом.

Рейес стоял у двери, неподвижный и молчаливый, со скрещенными на груди руками. Его взгляд был прикован к Данике, а на лице застыло какое-то неопределенное выражение. Мэддокс тер свободной рукой заднюю часть шеи, его собственное дыхание было до того затруднено, что каждый следующий выдох эхом отдавался у него в голове.

Наконец, к всеобщему облегчению, Эшлин закашлялась и захрипела. Все ее тело конвульсивно содрогнулось, когда она открыла рот и впустила жизнь в легкие. Шумный, хрипящий вдох, короткий булькающий выдох. В следующее мгновение Мэддокс прижал ее к груди. Не до конца пришедшая в себя, девушка принялась отбиваться.

– Успокойся, красавица. Успокойся, – уговаривал ее Мэддокс.

Постепенно она затихла.

– Мэддокс, – выдохнула она, и ему показалось, что ничего прекраснее он в жизни не слышал.

– Я здесь, – ответил он, чувствуя, что Эшлин по-прежнему холодная и липкая от пота. – Я вытащил тебя.

Даника присела на край постели и принялась ломать руки. Закусив до крови нижнюю губу, она сказала:

– Ей нужно в больницу. Ей нужны доктора, лекарства.

– Путь из крепости до города неблизкий, и он доконает ее.

– Что… что с ней случилось? Вирус? О боже! Я прикладывала свой рот к ее…

– Вино, – ответил Рейес. – Ей плохо от нашего вина.

Зеленые глаза Даники расширились, и она бросила взгляд на Эшлин.

– Это все от похмелья? Надо было сразу мне сказать. Ей нужны вода и кофе, чтобы разбавить алкоголь. – Она сделала паузу. – Ее жизнь вне опасности, но вам действительно лучше отвезти ее в больницу – там ей поставят капельницу. Скорее всего, она сильно обезвожена.

Пока Даника говорила, на щеки Эшлин начал возвращаться слабый румянец.

– Больно, – прошептала она.

Вцепившись пальцами в спину Мэддокса, она сильнее к нему прижалась. Наверное, она чувствовала то же, что и он, – что они не могут быть так близко, как хотелось бы. Он бы протиснулся сквозь ее кожу, если бы это было возможно.

– Что еще ты можешь для нее сделать? – обратился Мэддокс к Данике. – Ей все еще больно.

– Я… я… – запнулась девушка. Затем она сжала губы и, посмотрев в сторону, встретилась взглядом с Рейесом. Тот глядел на нее с подозрением. Вдруг ее глаза расширились, она щелкнула пальцами и вскричала: – Тайленол! Мотрин! Что-нибудь в этом роде. Мне это всегда помогает при похмелье.

Мэддокс посмотрел на Рейеса:

– Кажется, я видел рекламу таких таблеток, но не знаю, где их взять. А ты?

– Я тоже. Никогда не интересовался человеческими лекарствами, – ответил Рейес, не отводивший взгляда от блондинки. По какой-то неизвестной Мэддоксу причине голос друга звучал как-то скрипуче. – Парис точно знает, но его нет.

– Где взять этот тайленол? – нетерпеливо обратился Мэддокс к Данике.

Даника высоко вскинула брови, совсем как Рейес, и стала переводить взгляд между мужчинами. Ее красивые зеленые глаза горели каким-то странным светом, словно оба воина говорят на иностранном языке и она ни слова не понимает.

– У меня в сумочке есть упаковка, – наконец произнесла она.

Поняв, что больше блондинка ничего не скажет, Мэддокс проскрежетал:

– Значит, иди и принеси свою сумку!

– Пока вы не освободите меня, я не смогу. Она в комнате в отеле. – Немного помолчав, она добавила: – Что… что за вино она пила?

– Ты о таком не слышала, врач, – мягко отозвался Рейес, с нажимом произнеся слово «врач».

«Он знает, – ужаснулась потрясенная Даника. – Что же меня выдало? Паническая просьба позвонить 911? Нервозность?» По всему ее телу прокатилась дрожь. Кровь заледенела в жилах. Затем Рейес приблизился к ней сзади, обдав теплом, мощью, и холод ушел. Зато ее еще сильнее затрясло. Девушка быстро отодвинулась от него, испуганная реакцией своего тела.

– Ты ведь врач, да? – спросил мужчина насмешливо.

«О да, он знает», – подумала Даника. Она стала теребить материю своих брюк и громко сглотнула. – Что ж, по крайней мере, он не выдал меня и не прикончил на месте». Она снова тяжело сглотнула.

– Ты должен признать: она дышит. Я сдержала слово. За тобой должок.

Рейес посмотрел в сторону, будто не мог более ни секунды выносить ее вида.

– Сходи за Люсьеном, – попросил Мэддокс.

– Не могу. Он, мягко говоря, немного занят, – возразил Рейес. Подходя к двери, он бросил через плечо: – Я скоро вернусь. Присмотри за блондинкой, Мэддокс. Она та еще штучка.

В следующее мгновение дверь за ним захлопнулась.

Даника, чувствуя себя полной дурой, едва подавила желание побежать за ним. Из всей компании Рейеса она боялась больше всех, но почему-то ей не хотелось, чтобы он уходил. Было в нем что-то такое, что глубоко тронуло ее. «Быть может, боль в его глазах? – спрашивала себя девушка. – Или тонкие морщинки – печать постоянного волнения на его лице?» Ей казалось, будто он будет защищать ее, какие бы угрозы ни озвучивал вслух.

– Если мне придется бежать за тобой, – сказал тот, которого звали Мэддоксом, – ты пожалеешь. Поняла?

У Даники похолодело сердце. Этот человек пугал ее до чертиков. Каждый раз, когда он открывал рот, его голос звучал жестко, с угрозой, словно иначе он говорить не умел; словно насилие было частью его существа; словно он жаждал причинить максимум боли тому, кто хотя бы дерзнет посмотреть в его сторону. Она заметила, что поверх его лица время от времени появляется скелетообразная маска, а фиалковые глаза делаются то черными, то ярко-красными, то снова черными.

«Может так выглядеть нормальный человек? – спрашивала себя девушка. – Да и вообще, человек ли он?» Даника затряслась с головы до пят. В детстве она боялась бугимена, пока однажды мама не сказала ей, что на самом деле его не существует – его выдумали взрослые, чтобы дети слушались. А вдруг перед ней сейчас как раз не кто иной, как бугимен?

Лишь когда взгляд этого странного мужчины падал на женщину на кровати, он выглядел нормальным.

– Поняла? – повторил он свой вопрос.

– Да, – отозвалась она, сопроводив ответ кивком.

– Хорошо, – отозвался Мэддокс. Тут же выкинув блондинку из головы, он занялся Эшлин. Легкая дрожь переросла чуть ли не в судороги. Зубы стучали. Глаза девушки были открыты, по щеке катилась одинокая слеза.

– Спасибо, – прошептала она, обращаясь к Данике.

– Пожалуйста, – ответила та.

– Тебе лучше? – спросил он мягко.

– Все же больно, – выдохнула Эшлин. – Холодно. Но да. Лучше.

Как бы хотел Мэддокс отдать ей свое тепло, все до последней капли!

– Прости меня! – прошептал он. Ему нечасто случалось просить прощения. Честно говоря, за многие десятилетия он извинился всего один раз – этим утром перед друзьями. – Прости! Прости! – повторял он, и ему все казалось мало. – Прости меня!

Больная тряхнула головой, застонала и больше не двигалась.

– Случайность…

От удивления и благодарности Мэддокс открыл рот. «Я причинил этой женщине столько страданий, а что делает она? – думал он. – Пытается оправдать меня. Уму непостижимо».

– Ты будешь жить. Я клянусь, – пообещал он, понимая, что пойдет на что угодно, чтобы выполнить эту клятву.

Эшлин слабо улыбнулась:

– По крайней мере… тишина.

«Тишина?» – снова удивился мужчина, вспомнив, что Эшлин уже произносила это слово. И в ее голосе при этом точно так же слышалось благоговение.

– Я не понимаю, – произнес он.

Несмотря на слабость, девушка снова чуть заметно улыбнулась.

– Вот нас уже и двое.

Кровь вскипела в жилах Мэддокса. Эта улыбка, теплая, очаровательная, согрела его, возбудила, наполнила таким облегчением, что он был им почти пьян. Он открыл рот, чтобы ответить, сам еще толком не зная что, когда в комнату влетели Рейес и Аэрон.

Увидев их, Даника отступила к стене, но, поняв, что сделала, снова шагнула вперед и вздернула подбородок, чем очень напомнила Мэддоксу Эшлин, какой та была до болезни. Он думал, что Рейес ушел в город за сумкой, но руки Боли были пусты. В душу воина змеей вполз гнев, заставляя проснуться Насилие, подобно тому, как ребенок будит дикого зверя в клетке, стуча палкой по прутьям. Он скривил губы: «А я-то надеялся распрощаться с ненавистным демоном по крайней мере до ночи».

– Почему ты еще здесь? Отправляйся за сумкой! – велел Мэддокс.

– У меня на это уйдет слишком много времени, – ответил Рейес, стараясь не встречаться взглядом с Даникой. – Аэрон доставит девушку в город. Он говорит, что сейчас в полном порядке и у него нет желания навредить ей.

– О нет! Нет, нет, нет! Я не покину замок без семьи! – завопила Даника.

Не обращая на нее внимания, Аэрон снял футболку:

– Я в вашем распоряжении.

Он был смуглый, мускулистый и весь в татуировках, которых было так много, что они сливались воедино. Мэддокс узнал две из них – черную бабочку, парившую по волнам ребер друга, и мерзкого демона, который простер крылья на всю ширину его шеи. Глядя на Аэрона, каждый понимал, что с таким парнем хорошо водить дружбу, но упаси бог с ним поссориться.

– Прекрати! Не надо раздеваться! – сурово тряхнула головой Даника. – Надень футболку! Сейчас же!

Аэрон с мрачной решимостью шагнул к ней. Безумными глазами Даника посмотрела на Рейеса.

– Не дай ему изнасиловать меня! Пожалуйста, Рейес, пожалуйста!

– Он и не собирается, – ответил Рейес, стиснув зубы. – Даю слово.

Мэддокс заметил, что с другом что-то не так. Его черные глаза отливали ярко-красным. Судя по всему, Боль был на взводе. «Неужели из-за Даники?» – удивился Мэддокс.

Девушку не успокоили слова Рейеса, а Аэрон все продолжал приближаться. Даника, издавая какие-то странные хрипы и отрывисто, тяжело дыша, металась по комнате в таком отчаянии, что у Рейеса тоже участилось дыхание. Мэддоксу казалось, будто еще мгновение, и Боль бросится на Ярость в попытке разодрать его на куски.

– Остановитесь! – взмолилась Эшлин.

Наконец Аэрон зажал перепуганную насмерть девушку в углу. Она выставила вперед руки и ногу, чтобы он не мог подойти вплотную, и отчаянно кричала:

– Не тронь меня! Не смей меня трогать!

– Я не сделаю тебе больно, – спокойно произнес Аэрон.

Она пнула его в пах. Он шумно выдохнул ртом воздух, слегка согнулся, но тут же снова выпрямился.

– Пошел ты! – прошипела Даника, точно дикая кошка. – Я не поддамся, если ты станешь насиловать меня! Я лучше умру!

– Никаких изнасилований. Но если понадобится, я вырублю тебя, и поверь мне: тебе это совсем не понравится.

Угроза разъярила девушку. Она усилила сопротивление: пригнувшись, впечаталась головой ему в живот, снова ударила в пах. У Аэрона лопнуло терпение, и он занес кулак.

Эшлин напряглась и простонала:

– Остановитесь! Мне не нужны таблетки! Не нужны!

– Не делай ей больно, – прорычал Рейес.

Аэрон не ударил. Пока. Пробежав языком по зубам, он сказал:

– Она сама это выбрала.

Мэддокс опасался, что если Аэрон ударит девушку на глазах Эшлин, то она снова захочет уйти, опять попросит, чтобы он отвел ее домой.

– Успокойся, – сказал он Данике. – Он только доставит тебя в город.

– Вранье! – заявила девушка и, шипя, пнула Аэрона в живот.

На лице воина возникло выражение отвращения, и он крепче сжал кулак, который до сих пор висел в воздухе.

– Я тебя предупреждал, – сказал он.

– Остановись! – хрипло закричала Эшлин.

Мэддокс открыл рот, чтобы вмешаться, но в этом не оказалось нужды. У Даники был защитник лучше. Никто и глазом моргнуть не успел, как Рейес оказался возле Аэрона и схватил его за запястье. Их разъяренные взгляды схлестнулись.

– Не бить, – произнес Рейес, и Мэддокс никогда не слышал от него более угрожающего тона.

Несколько мгновений в глазах Аэрона полыхала борьба, но наконец он неохотно опустил руку. «Неужели он солгал? – спрашивал себя Мэддокс, – и приказ богов уже пустил корни в его сознании?

Неужели он подавляет в себе желание убить Данику?»

– Утихомирь девку, иначе я ее вырублю, – пригрозил Аэрон.

Не шевелясь, Рейес перевел взгляд на Данику. Из ее полных ужаса глаз катились слезы.

– Не дай ему сделать это, – прошептала она с надрывом. – Я помогла тебе, сделала то, что ты хотел. Не дай ему сделать это, – повторила она.

Рейес так быстро встал на защиту девушки, что Мэддокс почти не сомневался: на него подействует и ее мольба. Но он ошибся.

– Перестань драться, – холодно велел Рейес. – Нам нужно это лекарство, и только он может доставить тебя в город, чтобы ты его забрала. Ты даже ногтем его не поцарапаешь, так как злить его – роскошь, которую ты не можешь себе позволить. Ты поняла?

Даника выглядела как человек, которого жестоко предали.

– Почему он не может пойти в город один? – поинтересовалась она. – Почему не может купить таблетки в ближайшей аптеке?

– Мэддокс, – прошептала Эшлин, – мне лучше. Клянусь. Мне не…

Он мягко стиснул ее плечи, но не ответил. Не стоит обострять ситуацию, решил он, пусть это трио само разбирается. Кроме того, он прекрасно понимал, что Эшлин солгала. В ее глазах по-прежнему плескалась боль.

– Аэрон доставит тебя в город, – продолжал Рейес. – Он не станет тебя насиловать. Клянусь тебе. – У него дернулась мышца под левым глазом. – Он не знает, что покупать, поэтому ты должна отправиться с ним.

В полном молчании дрожащая Даника некоторое время всматривалась в лицо Рейеса сквозь влажную завесу ресниц. «Гадает, правду ли он сказал? – думал Мэддокс. – Или ждет утешения?» Наконец она чуть заметно кивнула. Выпрямившись на нетвердых ногах, девушка шагнула к Аэрону.

Не сказав ни слова, Аэрон схватил ее за запястье и пошел к единственному в комнате окну, которое вело на широкую террасу. Даника не сопротивлялась, даже когда свободной рукой он рванул раму, поддавшуюся без всяких усилий, хотя Мэддокс утром так долго и старательно запечатывал ее клеем. В комнату тут же ворвался холодный воздух, порыв ветра принес ворох снежинок. Аэрон отпустил запястье девушки и, обхватив ее за талию, поднял на подоконник.

– Останови его, – выдохнула Эшлин, глядя, как Даника, горько, слегка истерично посмеиваясь, прыгает на террасу.

– Что ты собираешься делать? – резко спросила блондинка. – Сбросить меня вниз? Вы все лжецы! Надеюсь, все вы до единого сгниете в аду!

– Мы уже там, – бесцветным голосом отозвался Рейес.

Выбравшись на террасу, Аэрон схватил Данику за плечи и повернул ее к себе лицом:

– Прижмись ко мне.

Еще один горький смешок.

– Зачем?

– Чтобы остаться в живых, – ответил он, и девушки увидели, как у него за спиной вдруг простерлись огромные крылья, до того покоившиеся в невидимых глазу пазухах под кожей. Крылья были длинными и черными и казались мягкими, как паутина, но на концах были заострены, точно ножи.

Эшлин шумно втянула ртом воздух.

– Мне лучше. Клянусь. Мне лучше, – бормотала она.

Мэддокс положил ладони на ее щеки и попытался ее успокоить:

– Тихо. Все будет хорошо.

Глаза Даники сделались неестественно огромными, казалось, они вот-вот выскочат из орбит.

– Не надо! – закричала она.

Девушка хотела вырваться, убежать обратно в комнату, но Аэрон держал ее стальной хваткой. Она простерла руки к Рейесу:

– Я не могу! Не могу! – кричала она. – Не дай ему сделать это, Рейес! Пожалуйста!

С мученическим выражением лица Рейес шагнул в ее сторону, протянул к ней руки, зарычал и бессильно уронил их.

– Рейес!

– Летите! – заорал Рейес.

Не проронив больше ни слова, Аэрон сиганул с террасы, увлекая за собой Данику, и они оба скрылись из вида. Она закричала, но вскоре крик перерос в удушье, а затем в стон. Потом парочка снова появилась в поле зрения и взмыла высоко в небо. Крылья Аэрона взмахивали грациозно и ритмично.

– Останови его! – выдохнула Эшлин. – Пожалуйста!

– Я не могу. А если бы и мог, то не стал бы делать это. Не беспокойся о ней. У Ярости могучие крылья, легкий вес Даники для них – ничто.

Он осмотрелся в поисках Рейеса, который шагал из угла в угол. В руках у него был кинжал, причем держал он его не за рукоять, а за лезвие, и кровь хлестала из его кулака с побелевшими костяшками на пол.

– Нам нужны вода и кофе, – сказал ему Мэддокс, вспоминая наказы Даники.

Рейес остановился и крепко зажмурился, словно силясь взять себя в руки, словно он балансировал на грани полного самозабвения.

– Я должен был сам с ней пойти, но идти пешком слишком долго. Видел, как она была напугана?

– Видел. – Мэддокс не знал, что еще сказать. Страх Даники был для него пустым звуком, когда рядом страдала от боли Эшлин.

Рейес потер подбородок, оставляя на коже кровавые следы.

– Ты сказал нужны вода и кофе?

– Да, – подтвердил Мэддокс.

Казалось, Рейес был благодарен за то, что ему нашли дело. Он ушел. Очевидно, Мэддокс был не единственным в крепости, у кого внезапно возникли проблемы с женским полом. Скоро Рейес вернулся с подносом и поставил его на край кровати, после чего снова удалился. Мэддокс сомневался, что он еще вернется. Если Рейес испытывает к Данике хоть половину тех чувств, которые Мэддокс питает к Эшлин, то впереди его ждет такая бездна боли, какая ему еще даже не снилась. Грустно мотнув головой, Мэддокс перегнулся через Эшлин и взял с подноса стакан теплой воды. Подсунув ладонь ей под шею, он слегка приподнял ее голову и поднес ко рту стакан.

– Выпей, – сказал он.

Упрямо сжав губы, она отрицательно покачала головой.

– Выпей, – настаивал он.

– Нет. Меня может снова…

Воспользовавшись тем, что девушка открыла рот, он влил туда содержимое стакана. Она поперхнулась и закашлялась, но большую часть воды все-таки проглотила. Несколько капель повисло у нее на подбородке. Мэддокс поставил пустой стакан на пол. Эшлин посмотрела на него янтарными глазами, полными укора.

– Я сказала, что мне лучше, но это еще не значит, что я чувствую себя превосходно. Желудок еще побаливает.

Мэддокс скривил губы. Заботиться о смертном – непросто. Он так и не извинился за то, что заставил ее пить. «Она получит то, в чем нуждается, – решил он, – хочет она того или нет». Затем он взял с подноса чашку с кофе и скривился еще сильнее: напиток был холодный. Ну что ж, сойдет и такой.

– Пей, – велел он. Почему-то – он по-прежнему не был готов размышлять над этим – она была важна для него, очень много для него значила.

Ни слова не говоря, без малейшего предупреждения девушка выбила у него из рук кофе. Удар вышел совсем слабым, и все же керамическая чашка отлетела на пол и разбилась, пол окрасили черные лужица и уйма брызг.

Щеки Эшлин порозовели.

– Нет, – протянула она с облегчением.

– Очень грубо с твоей стороны, – пожурил ее Мэддокс, мягко отводя от висков пряди волос, нежно касаясь шелка кожи.

– Мне все равно.

– Ну и ладно. Обойдемся без кофе, – примирительно сказал он, смотря на нее, на женщину, которая перевернула весь его мир сверху вниз. – Ты по-прежнему хочешь уйти отсюда? – Этот вопрос сорвался у него с уст помимо воли. Мэддокс не собирался спрашивать Эшлин ни о чем таком, ибо уже принял решение любой ценой удерживать ее в замке; но внутри его родилась совершенно глупая потребность дать ей все, чего бы она ни пожелала. Она сосредоточенно смотрела поверх его плеча, сквозь стену, куда-то в пустоту. Несколько мучительных минут прошли в полной тишине.

Мэддокс ударил кулаком подушку.

– Эшлин, отвечай мне – да или нет.

– Я не знаю, – мягко отозвалась она. – Я боготворю тишину, и мне начинаешь нравиться ты. Я благодарна, что ты заботишься обо мне. – Она запнулась. – Но…

«Но она по-прежнему боится меня», – понял Мэддокс.

– Я уже сказал тебе, что я бессмертный, – проговорил он. – И уже сказал тебе, что одержим злым духом. Тебе следует знать еще только одно – это то, что я буду оберегать тебя, пока ты здесь.

«Даже от меня самого», – пронеслось в его голове.

За минувшие часы воин пережил подлинный переворот! Вчера, даже еще этим утром, он хотел взять ее тело, допросить ее, а затем убить, а теперь из кожи лезет, лишь бы она осталась жива. И он уже не знал, какие вопросы хочет ей задать.

– Ты защитишь другую женщину? – спросила она. – Ту, что помогла мне.

Пока они не придумают, как скинуть бремя власти титанов, едва ли хоть кто-то в целом мире сумеет защитить девушку-врача. Даже Рейес бессилен. Но Мэддокс мягко пожал руку Эшлин и сказал:

– Не думай о ней. Аэрон о ней позаботится. – И это не было ложью.

Эшлин благодарно кивнула, и мужчина ощутил укол вины.

Несколько минут прошли в молчании. Мэддокс рассматривал девушку, с радостью отмечая, что ее кожа и губы становятся нормального цвета, а в глазах уже не стоит боль. Она тоже пристально смотрела на него, но понять, о чем при этом думает, было нельзя.

– Почему демоны совершают добрые дела? – внезапно спросила она. – Помимо того, что ты сделал для меня, вы совершили много добра для города и горожан: жертвовали деньги, занимались филантропией. Люди считают, что вы – ангелы. Они думают так на протяжении многих тысячелетий.

– Откуда ты знаешь, что думали люди тысячу лет назад? – спросил Мэддокс.

Эшлин вздрогнула и посмотрела в сторону.

– Я… я просто знаю это, – ответила она.

«Она что-то скрывает, – понял мужчина, – не хочет, чтобы я что-то о ней знал». Он осторожно взял ее за подбородок и заставил снова посмотреть ему в глаза.

– Я и так знаю, что ты наживка, Эшлин. Поэтому можешь говорить все как есть.

Девушка сощурилась так, что ее глаз стало почти не видно из-за темных, золотистых ресниц.

– Ты все время называешь меня этим словом, причем в твоем голосе звучит отвращение, но я понятия не имею, что оно значит.

В ее голосе слышалась искренняя растерянность. «Она невинная или хорошая актриса?» – спрашивал себя Мэддокс.

– Я не собираюсь тебя убивать, – пообещал он. – Но с этого момента ты должна говорить мне только правду. Поняла? Ты не должна лгать мне.

Нахмурившись, Эшлин отрезала:

– Я не лгу!

Его кровь начала медленно закипать, а демон вновь дал знать о своем присутствии. Мэддокс спешно сменил тему, понимая, что еще немного вранья, и он может ударить, причинить боль. Наживка она или нет, но он собирался не допустить рукоприкладства.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – сказал он.

Предложение пришлось девушке по душе, она кивнула:

– Давай поговорим о тебе. Те люди всадили в тебя меч прошлой ночь, и ты умер. Ты ожил, потому что ты бессмертный демон-воин. Но я до сих пор не понимаю, почему они это сделали.

– У тебя свои тайны, у меня – свои, – отрезал Мэддокс.

Он хотел, чтобы она осталась жить в замке, и именно поэтому не хотел рассказывать ей о полуночном проклятии, понимая, что она и так его боится. «Узнав правду, она будет меня еще и презирать, – думал он. – О, я осознаю, что вполне заслужил это наказание». Более того, Мэддокс понимал: если люди узнают, что происходит с ним по ночам, его репутации ангела придет конец. «Вдруг кто-нибудь проберется в замок, выкрадет и вывезет мое тело, а затем предаст его огню или отрубит ему голову, а я ничего не смогу с этим поделать? – сокрушался он про себя. – Может, я и желаю эту женщину, как никогда ни одну другую, но не доверяю ей. Пока я еще сохраняю способность хоть отчасти думать головой, а не тем, что находится у меня между ног».

– Ты попросил их убить тебя, чтобы ты смог вернуться в ад и навестить своих друзей или что-то в этом роде? – поинтересовалась девушка.

– У меня нет друзей в аду, – обиделся Мэддокс.

– Значит…

– Значит, ничего, – отрезал он. Она открыла рот, чтобы еще что-то сказать, но мужчина осторожно сдавил ей бок. – Теперь моя очередь задавать вопросы. Ты не венгерка. Откуда ты?

Эшлин со вздохом плотнее придвинулась к Мэддоксу и прижалась спиной к его животу, а он обнял ее сзади. Такая поза была хороша во всех отношениях – девушке было удобно и совсем не больно, а воин чувствовал тепло и нежность ее тела.

– Я из Штатов, из Северной Каролины, если быть точной. Хотя большую часть времени езжу по свету с экспедициями Всемирного института парапсихологии.

Мэддокс осторожно погладил ладонью живот девушки, вспоминая, слышал ли он когда-нибудь о такой организации.

– А они…

– Занимаются сверхъестественным. Тем, что не поддается научному объяснению. Разными существами и созданиями, – ответила она, тяжело выдохнув. – Они изучают, наблюдают и стараются поддерживать мирные отношения между видами.

Мэддокс задумался. «Она в самом деле сейчас призналась, что работает на охотников?» Они всегда утверждали, что чинят насилие во имя установления мира на земле. Между бровей у него залегла глубокая складка. Он решил, что нужно расспросить девушку подробнее, и поинтересовался:

– Что именно ты для них делаешь?

Эшлин ответила не сразу.

– Я слушаю и помогаю искать таких существ.

Девушка нервно заерзала на простынях, разговор явно был ей неприятен.

– Что происходит, когда вы находите такое существо? – спросил Мэддокс.

– Я уже говорила. Мы их изучаем.

Эшлин замолчала, так и не дождавшись продолжения беседы. Мэддокс уставился в потолок. Его растерянность возрастала. «Говоря «изучаем», она имеет в виду «убиваем»? – спрашивал он себя. – Может, таким завуалированным способом она пытается меня предостеречь, сообщить, что действует заодно с охотниками? Или она работает на них, сама не зная этого? Или этот институт не представляет угрозы и люди, что трудятся там, действительно помогают видам сосуществовать в мире?»

– У твоих коллег есть татуировки на запястьях? В виде символа бесконечности?

Она покачала головой:

– Нет, по крайней мере, я ни разу ни у кого такой не видела.

«Она сказала правду, – напряженно думал Мэддокс, – или солгала?» Он понимал, что знает ее недостаточно хорошо, чтобы понять это. У всех охотников, которые нападали на Владык в Греции, да и у той четверки, что шныряла вчера по лесу, были татуировки.

– Ты сказала, что слушаешь. Что именно ты слушаешь? – спросил воин.

Эшлин снова помедлила с ответом.

– Разговоры, – прошептала она. – Я думала, что могу говорить об этом, хочу говорить об этом, но я пока не готова. Хорошо?

Демон Насилия рванулся наружу, и Мэддокс прилагал нечеловеческие усилия, чтобы удержать его. «Что она скрывает?» – спрашивал себя он.

– Не важно, готова ты или нет, – отрезал мужчина. – Ты расскажешь мне все, что я хочу знать. Сейчас же.

– Нет, не расскажу, – упрямо заявила она.

– Эшлин.

– Нет!

Мэддокс был близок к тому, чтобы навалиться на нее, обездвижить и силой вырвать ответы. Лишь осознание того, что она все еще больна и слаба, удержало его на месте. Но он знал, что так или иначе все равно получит ответ.

– Красавица, я спрашиваю только потому, что хочу лучше тебя узнать. Расскажи мне что-нибудь о твоей работе. Пожалуйста.

Девушка потихоньку расслабилась.

– Люди, которые работают в институте, учатся молчать о том, что они делают. Мало кто из посторонних поверит нам. Большинство просто сочтут нас сумасшедшими.

– Я не подумаю, что ты сумасшедшая. Как я могу?

Она вздохнула:

– Хорошо. Я расскажу тебе об одном из моих заданий. Какое бы выбрать… – Она задумалась, затем щелкнула языком. – Знаю! Думаю, тебе понравится. Несколько лет назад я… то есть институт обнаружил ангела. У него были сломаны крылья в нескольких местах. Пока мы его лечили, он поведал нам о разных измерениях и порталах, их соединяющих. Это лучшее в моей работе – с каждым новым открытием мы узнаем, что мир гораздо больше, чем мы думаем.

«Любопытно», – решил Мэддокс.

– А что институт делает с демонами?

– Изучает их, как я и говорила. Мы вмешиваемся и не даем им навредить людям, если есть такая угроза.

То, что она рассказала, частично перекликалось с целями охотников. Но были и несовпадения.

– По мнению твоих коллег, следует уничтожать то, чего не понимаешь? – спросил Мэддокс.

Эшлин рассмеялась:

– Нет.

«А по мнению охотников, – подумал он, – да». Столько лет минуло со времен той войны, что иногда было непросто восстановить в памяти отдельные события. Одно время Мэддокс понимал, почему охотники желают ему и его товарищам смерти: бессмертные, могущественные, кровожадные, они бесчинствовали, и их надо было остановить, в противном случае их зверствам не было бы конца. Но после того как охотники убили Бадена, Мэддокс перестал их оправдывать. Гибель Неверия расколола воинов. Часть раскаялась и в поисках мира и новой жизни тихо переселилась в Будапешт. Остальные остались в Греции, чтобы мстить и продолжать воевать.

Мэддокс часто задавался вопросом: какая участь постигла Владык, оставшихся в Греции? Живы ли они? И длится ли до сих пор кровавая распря между ними и охотниками?

Мэддокс убрал прядь волос с виска Эшлин.

– Что еще ты можешь мне рассказать об этом институте? – поинтересовался он.

Нахмурившись, девушка повернула голову и посмотрела на него.

– Не могу поверить, что говорю это, но мне кажется, теперь они хотят изучить вас.

Это совсем не удивило Мэддокса. Чем бы ни был этот институт, невинным научным учреждением или сборищем кровожадных убийц, их точно заинтересуют демоны на холме. Но благодаря датчикам и камерам Торина, они едва ли попадут наверх. С теми же, кто дерзнет шнырять по лесу, воины обойдутся как с охотниками, независимо от того, так это или нет.

– Они могут попытаться изучить нас, но это будет очень непросто, – сказал он Эшлин.

Она была так близко, медовый аромат ее тела щекотал ему ноздри, и он все глубже и глубже проваливался в чувственную истому. С каждой секундой его тело становилось чуточку напряженнее. Она была мягкой и сладкой. Она была жива и чувствовала себя все лучше. И она принадлежала ему.

Внезапно Мэддокс осознал, что не хочет больше ничего знать и слушать об этом институте.

– Я хочу тебя, – признался он. – Очень сильно.

Прекрасные глаза девушки округлились.

– Правда? – спросила она.

– Ты очень красивая. Все мужчины, наверное, хотят тебя. – Выговорив это, он тут же зарычал. Если другой мужчина попытается притронуться к ней, то умрет, причем медленно и мучительно.

Демон Насилия встрепенулся в знак согласия.

Щеки Эшлин вспыхнули, напомнив Мэддоксу розы, что растут неподалеку от крепости. Она тряхнула головой.

– Я слишком странная.

Ее тон, в котором прозвучала непоколебимая уверенность, заставил его нахмуриться.

– В смысле? – переспросил он.

Глядя в сторону, Эшлин произнесла:

– Не важно. Забудь мои слова.

– Не могу, – ответил Мэддокс и провел подушечкой большого пальца по ее подбородку.

По телу девушки пробежала дрожь, кожа покрылась мурашками. Она снова заерзала. В воздухе повеяло возбуждением, Мэддокс жадно втягивал его носом, раздувая ноздри.

– Ты тоже меня хочешь, – удовлетворенно констатировал он низким, густым голосом. Его вопросы и ее нежелание на них отвечать вылетели у него из головы.

– Я… я…

– Не могу этого отрицать, – закончил он за нее. – А теперь я спрошу еще раз. Ты по-прежнему хочешь уйти отсюда?

Эшлин сглотнула.

– Я думала, что хочу, – ответила она. – Всего пару часов назад я отчаянно жаждала выбраться отсюда. Но… Я сама не понимаю почему, но теперь мне хочется остаться. Остаться с тобой. На какое-то время, по крайней мере.

Удовлетворение Мэддокса росло, плескалось внутри его, подобно могучему, бескрайнему океану. Сейчас ему было все равно, кто дал этот ответ – просто женщина или наживка.

«Пока что она будет со мной», – решил он. «Она будет с нами, – поправил демон Насилия, и Мэддокса испугал его уверенный тон. – Она будет с нами».

Глава 10

Когда Аэрон и Даника вернулись в крепость и, спикировав в окно, воин мягко приземлился на пол в спальне Мэддокса, Эшлин онемела от удивления. Выходит, ей не пригрезилось – у мужчины в самом деле были блестящие черные крылья.

«Ты хотела встретить тех, кто похож на тебя, Дэрроу. Что ж, твое желание сбылось, – подумала она. – Как там сказал Мэддокс? – вспомнила девушка. – Бессмертные. Одержимые… – Она подозревала, что они демоны, поэтому признание Мэддокса не сильно ее удивило. – Но крылья – это уже слишком», – решила она.

Гуляя по городу, Эшлин слышала о человеке, который умеет летать. Правда, тогда она не придала этим словам особого значения – водоворот голосов сводил ее с ума. Оказывается, тот человек знал, о чем говорит. «Означает ли это, – спрашивала себя она, – что один из воинов умеет попадать в мир духов? А другой – околдовывать одним взглядом?»

Эшлин вздохнула. Мэддокс околдовал ее одним взглядом. Едва увидев его, она потеряла голову – чего стоят ее вечное возбуждение и безумное решение остаться в замке.

– Я принесла тайленол, – сказала Даника дрожащим голосом. – Правда, он местного производства.

Кожа девушки имела зеленоватый оттенок, и она нетвердо стояла на ногах. Запустив руку в изумрудную сумку, Даника достала баночку с бело-красной этикеткой.

Аэрон расправил плечи и сложил крылья, которые быстро исчезли в пазухах спины. Нагнувшись, он подобрал с пола футболку и натянул ее, прикрыв устрашающего вида татуировки, которыми было покрыто его туловище. Он подошел к окну и закрыл его, после чего повернулся к Данике и скрестил руки на могучей груди. Так он и стоял там, молчаливо, внимательно следя за происходящим.

– Спасибо, – поблагодарила девушку Эшлин. – Сожалею, что тебе пришлось пройти через такое, чтобы принести их.

Даника молча протянула ей две таблетки, которые та с благодарностью приняла. Живот все еще немного болел, и ее подташнивало.

Мэддокс выхватил у Эшлин таблетки, прежде чем она успела отправить их в рот. Внимательно рассмотрев их, он нахмурился.

– Они волшебные? – спросил он с искренним любопытством.

– Нет, – ответила Эшлин.

– Как же тогда два крошечных камешка остановят боль?

Девушки обменялись недоуменными взглядами. Воины жили бок о бок с людьми долгие годы. Трудно поверить, что они совсем ничего не знают о современной медицине. «Наверное, им никогда прежде не приходилось лечить человека», – решила Эшлин. По крайней мере, в голову ей пришло только это объяснение. Кроме того, как утверждали голоса, только одного из них, Париса, более или менее часто видели в городе.

«Значит, Мэддокс безвылазно сидит в замке?» – удивилась Эшлин. Что-то подсказывало ей, что так оно и есть, и она задумалась о том, чувствовал ли он когда-нибудь себя всеми забытым, заброшенным, никем не любимым. Она постоянно чувствовала себя так в институте. Не считая Макинтоша, от которого она не видела ничего, кроме добра, всех коллег интересовал только ее дар. «Что ты слышишь, Эшлин? – спрашивали они. – Что-нибудь новенькое узнала, Эшлин? Что еще они говорят, Эшлин?»

Эшлин осознала, что хочет понять Мэддокса, узнать его, утешить, как он утешал ее. Мэддокс не знал, а она решила, что никогда ему не расскажет об этом, но каждый раз, когда он потирал ей живот и шептал слова ободрения и поддержки, ей казалось, будто она немного в него влюблена. Это было глупо и странно, но оставалось фактом.

Девушка хотела рассказать ему о своем даре, но передумала, когда он проявил такой настойчивый, недобрый интерес. «Он злится, подозревая, что я что-то умею, но в то же время ничего не зная толком, – думала она. – Что же с ним будет, когда я ему откроюсь?»

Большинство людей в институте чувствовали себя неловко рядом с Эшлин, зная, что стоит ей войти в комнату, и она услышит все их самые интимные беседы. Раз уж она решила остаться здесь, среди этих необычных, странных людей, ей не хотелось столкнуться с той же проблемой. «Пусть пока считают меня самой обычной, – решила она. – Впрочем, на их фоне я и вправду почти обычная. Скоро я открою им правду. Наверное, через пару-тройку дней. И может быть, тогда они научат меня, как обуздывать голоса, даже когда Мэддокса нет рядом. Тем временем я должна найти способ позвонить Макинтошу. Он имеет право знать о произошедшем и о том, что я в порядке». Эшлин не хотелось, чтобы он переживал.

Девушка надеялась, что, наблюдая за крепостью, Макинтош увидит, как она счастлива. Ей хотелось верить, что ее счастье окажется для него превыше работы.

– Возьми, – сказал Мэддокс, врываясь в ее размышления. Он положил таблетки ей на ладонь. – Если ей от них станет хуже, – добавил он, сурово глядя на Данику, – я за себя не отвечаю.

– Не пугай ее! – сказала Эшлин, мотнув головой. – Я уже принимала такие таблетки. Все будет в порядке.

– Она…

– Не сделала ничего плохого, – мягко перебила его Эшлин.

Она знала, что Мэддокс и пальцем ее не тронет. Мало того что этот суровый человек сотворил чудо, остановив голоса, теперь он окружает ее заботой и вниманием. Он не шарахнулся, когда ее рвало, как поступили бы многие. Он остался с ней, опекал ее, прижимал к себе, точно драгоценность.

Как бы хорошо Мэддокс ни относился к ней, Эшлин, однако, подозревала, что он способен на что угодно, когда речь идет о ком-то другом. Но она решила, что не даст ему в обиду Данику, которая тоже ей очень помогла.

– Эшлин, – сказал он со вздохом.

– Мэддокс, – отозвалась она.

Рука мужчины замерла у нее на животе. К счастью, он не отодвинулся. Эшлин знала, что могла бы нежиться в его объятиях всю жизнь. Ни с кем, даже с Макинтошем, она не чувствовала себя такой особенной.

Эшлин очень смутно помнила родителей. Но они совершенно точно никогда ее так не обнимали. На самом деле они были на седьмом небе от счастья, когда им удалось сбыть дочь с рук. Девочка безостановочно плакала, кричала, умоляла, чтобы голоса оставили ее в покое, а родители не могли ни спать, ни работать, ни отдыхать. Эшлин помнила тот день, когда узнала о решении родителей отдать ее в институт, хотя тогда она ничего не поняла. Она вошла в их спальню, и разговор родителей слово за словом развернулся в ее сознании:

«Я больше не могу о ней заботиться. С ней невозможно справиться. Я не могу есть, не могу спать, не могу думать», – в отчаянии говорила мать.

«Мы не можем вот так бросить ее, но черт! У меня тоже уже нет никаких сил. Она все время плачет», – ответил отец.

«Я хочу снова жить нормальной жизнью, понимаешь? Так, как мы жили, пока она не родилась, – сказала мать и немного помолчала. – Я покопалась в Интернете и нашла место, где ей помогут. Я… позвонила туда. Они хотят увидеть ее. Может быть… не знаю… может, они дадут ей то, чего не можем мы».

Родители отправили ее в институт, когда ей исполнилось пять лет. Там ее стали называть объектом исследования. Иглы, электроды и мониторы стали ее постоянными спутниками, не говоря уже о страхе, одиночестве и боли. Три года спустя ее мучители поняли, как использовать ее способности во благо института, и только тогда она снова стала Эшлин. Именно тогда в ее жизни появился Макинтош – молодой амбициозный парапсихолог, который быстро взбирался по карьерной лестнице благодаря уму, бьющей через край энергии и искренней любви к делу. Он сопровождал девочку, а впоследствии девушку во все места, куда вели ее голоса, стоял возле нее, когда она слушала, записывая все, что она произносит. Затем, изучив то, о чем она рассказывала, Макинтош сообщал ей результаты. Взять, например, тот раз, когда Эшлин услышала, что один вампир собирается выпить кровь у всех жителей города. Сотрудники института нашли его и помешали, между делом изучив. Когда происходило нечто подобное, она и вправду чувствовала себя особенной, одаренной, как персонажи, о которых Макинтош читал ей на ночь.

– Эшлин, – повторил Мэддокс. Их взгляды встретились, и его глаза полыхнули пламенем. – Произнеси мое имя еще раз.

– Мэддокс.

На долю секунды его глаза закрылись, а лицо озарилось счастьем, восторгом.

– Мне нравится, как оно звучит в твоих устах.

«Здорово, что его радуют такие простые вещи!» – подумала девушка. У нее по спине пробежал легкий холодок, кожа покрылась мурашками. Но уже в следующий миг лицо Мэддокса снова обрело обычное выражение. В его чертах не осталось и намека на удовольствие, словно он не доверял себе самому и собственным чувствам.

– Даника…

– Принесет мне воды, – закончила за него Эшлин. – Запить лекарство.

– Хорошо, – откликнулась Даника, подняла с пола пустой стакан и неверным шагом двинулась в ванную. Раздался звук льющейся воды. Затем Даника вернулась и протянула ей стакан.

Мэддокс перехватил и его тоже. Бросив подозрительный взгляд на Данику, он приподнял подбородок Эшлин и поднес стакан к ее губам. Девушка положила таблетки на язык, проглотила их и запила холодной освежающей жидкостью, которая приятно понесла их по ее пересохшему горлу.

– Спасибо, – поблагодарила она Мэддокса и Данику.

– Раз с этим покончено, я отведу девчонку обратно к Люсьену, – заявил Аэрон, и его жесткий голос неприятно резанул слух Эшлин.

– У девчонки есть имя! – заявила Даника.

– Интересно какое? Губастенькая? – проворчал воин.

Схватив девушку за плечо, он поволок ее к двери. «Очевидно, у этого дурно воспитанного персонажа нет ни малейших представлений, как надо обращаться с женщиной, – решила Эшлин. – Если я действительно собираюсь остаться здесь, то мне придется над этим поработать».

– Подождите! – крикнула она, но Аэрон не остановился. – С ней все будет в порядке?

После некоторой заминки Мэддокс ответил:

– Да.

– Хорошо, – отозвалась Эшлин. Ее голос разнесся по комнате, эхом отдаваясь от стен. Она осознала, что они с Мэддоксом остались одни. В следующее мгновение она ощутила ужасный вкус во рту. «Господи, я, должно быть, выгляжу как бродяга, а пахну и того хуже», – подумала девушка. Краска залила ее лицо до самых корней волос.

– Мне… нужно в ванную, – пролепетала она.

– Я помогу, – произнес Мэддокс.

Он подхватил ее, точно пушинку, и поднялся на ноги. Она обхватила его за шею, всем своим существом ощущая исходящие от него силу и тепло. Мужчина миновал порог и остановился в центре ванной. Подозревая, что он намерен остаться, девушка покачала головой и, силясь подавить головокружение, сказала:

– Я сама справлюсь.

– Ты можешь упасть.

Эшлин и правда могла упасть, но о том, чтобы позволить ему стоять и смотреть, и речи быть не могло.

– Я в порядке, – отрезала она.

На лице Мэддокса было написано сомнение, тем не менее он сказал:

– Позови, если я понадоблюсь. Я подожду за дверью.

С этими словами он бережно опустил девушку на пол. Когда он отнял руки, у нее едва не подкосились ноги. «Я не упаду! Я не упаду, черт возьми!» – приказывала себе она. Эшлин взялась за дверную ручку, чтобы чувствовать себя устойчивее. Восстановив наконец равновесие, она распахнула дверь:

– На выход, пожалуйста.

Мэддокс был недоволен, но все-таки вышел, и девушка захлопнула за ним тяжелую полированную дверь.

– У тебя пять минут, – предупредил он.

Эшлин щелкнула замком и строго возразила:

– Я пробуду здесь столько, сколько мне понадобится.

– Нет, не пробудешь. Через пять минут я вхожу независимо от того, закончила ты или нет. Замок для меня не преграда.

– Какой ты упертый! – возмутилась Эшлин.

– Нет, я заботливый, – возразил Мэддокс.

«Милый», – подумала Эшлин. На ее губах играла счастливая полуулыбка. Она тщательно прополоскала рот, а затем почистила зубы одной из зубных щеток, которые нашла в шкафчике. Девушка дважды едва не упала. Кое-как пригладив спутанные волосы, она внимательно изучила свое бледное лицо в зеркале и пришла к выводу, что без косметики тут ничем не поможешь.

Ровно через четыре минуты она отперла дверь и позвала Мэддокса. Ее голос был совсем слабым, но он с такой силой рванул дверь, будто она закричала. Его лицо выражало беспокойство. Эшлин закрыла глаза, чтобы перетерпеть нарастающее головокружение.

– Не стоило тебе идти сюда одной, – проворчал воин и снова подхватил ее на руки.

Осторожно уложив девушку на кровать, он опустился рядом. Эшлин с улыбкой глядела на него из-под ресниц. Мало того что Мэддокс окружил ее заботой, он еще был первым мужчиной, который лежал с ней на одной постели, первым мужчиной, который хотел ее.

Эшлин пыталась ходить на свидания, но голоса каждый раз атаковали ее в самый неподходящий момент. Чтобы угомонить их, она медленно дышала и пыталась медитировать. Молодые люди думали, будто ей скучно с ними или что у нее паническая атака, и никогда не перезванивали. Однажды она пошла на свидание с коллегой в надежде, что он, по крайней мере, отнесется к ней с пониманием. На следующий день она услышала, как он шепчется с другим коллегой. «Она с приветом, – вещал голос ее несостоявшегося друга. – Ей и ломом ноги не раздвинешь». После этого она больше не пыталась ни с кем встречаться.

– Тебе лучше? – спросил Мэддокс. Он притянул ее к себе так, что ее голова оказалась у него на груди, и обнял – именно так ей и хотелось с ним лежать.

Ароматное тепло окутало девушку, и она умиротворенно вздохнула. Всю жизнь она искала рай на земле – тишину и любящее сердце и уже не надеялась найти, но вот на ее пути встретился бессмертный, одержимый злым духом воин, и греза стала явью.

– Тебе лучше? – повторил Мэддокс.

– Намного, – зевнула она.

Боль почти полностью ушла, и чистая, счастливая, опоенная теплом и ощущением безопасности, девушка вдруг почувствовала страшную усталость, веки налились свинцом, ее стало неудержимо клонить в сон. Эшлин закрыла глаза и безуспешно попыталась снова их открыть. Она не хотела отключаться, ей нужно было еще немного полежать рядом с Мэддоксом, посмаковать охватившее ее счастье.

– Нам еще о многом предстоит поговорить, – предупредил он.

Его голос звучал откуда-то издалека. Эшлин пыталась вырвать себя из пьянящего отупения, сетью опутавшего ее с головы до пят.

– Я знаю, – с трудом отозвалась она.

Если Мэддокс что-то и сказал ей, то Эшлин не услышала. Она проваливалась все глубже и глубже. Он нежно поцеловал ее в щеку. «Открой глаза, Дэрроу. Быть может, следующий поцелуй придется в губы», – приказала себе она. Эшлин изо всех сил пыталась сделать это. Но если разум жаждал действовать, то тело хотело спать.

– Мы потом поговорим, – мягко произнес Мэддокс, – а сейчас спи.

– Ты не уйдешь? – спросила Эшлин.

«Я не могу без него, – думала она. – Разве такое возможно? Я ведь знаю его меньше дня».

– Не уйду. А теперь спи ради меня.

Не в силах более бороться со сном, она выполнила его просьбу.

– Я видел их, – мрачно объявил Аэрон всем остальным. – Мэддокс не всех убил, а Парис с Рейесом, видимо, проглядели, когда ходили в город. Есть еще охотники, целый отряд. Кажется, я слышал, как один из них сказал: «…этой ночью», но я был слишком высоко и не уверен, что расслышал правильно.

Второй раз за сутки воины держали совет в комнате отдыха, и снова возглавлял его Аэрон. Он редко сюда приходил, предпочитая развлекаться вне стен крепости. Шныряя по городским окраинам, укрываясь в густой тени, он тайно наблюдал за смертными, силясь понять, почему они так спокойно относятся к своим слабостям.

И вот он вынужден торчать здесь, в этой огромной комнате.

Парис уже вернулся и теперь смотрел очередной фильм. Рейес истязал боксерский мешок, Торин подпирал стену в самом дальнем углу комнаты, а Люсьен гонял шары на бильярде. Обязанности стража утомили его, и он надежно заколотил дверь своей спальни, чтобы с чистой совестью ненадолго отлучиться. Недоставало только Мэддокса, но, по мнению Аэрона, так даже лучше – тот сегодня слишком непредсказуем, не говоря уже о том, что он не мог думать ни о чем другом, кроме своей смертной.

Вспомнив об Эшлин, Аэрон гневно засопел. С ним бы такого не случилось. О нет, только не с ним. Ему нравилось наблюдать за глупыми людишками, но ни разу у него не возникло порыва примкнуть к ним. Даже симпатичная блондинка не тронула его сердце. Человеческие существа слишком слабы, и демон Ярости требовал, чтобы он наказывал их, причем такими способами, которые отражали бы их грехи. Насильник лишится своего орудия. Муж, избивающий жену, останется без рук. Аэрону нравилось то, что он делает, нравилось нести в мир возмездие. Именно поэтому из всех воинов он, видимо, подошел ближе всего к краю.

Но эта девушка…

Когда они вернулись из города, он запер ее в спальне Люсьена. Изгибы ее молодого нежного тела запечатлелись у него в сознании, но его тело осталось равнодушно. «Какой от нее прок? – спрашивал себя Аэрон. – Какой прок ото всех этих никчемных людишек? Они такие хрупкие, такие пугливые. Их так легко забрать у тех, кто их любит». И все же ему не хотелось ей навредить.

– Откуда ты знаешь, что это были охотники? – спросил Люсьен, загоняя в лунку восьмой по счету шар. Чувствовалось, что он напряжен. Стена спокойствия явно начинала давать трещинки и крошиться.

– У них были пистолеты и ножи, и я увидел знак бесконечности на запястье одного из них, – ответил Аэрон, считавший, что клеймить себя – верх глупости. Они бы еще повесили на себя неоновую вывеску с надписью: «Стрелять сюда».

– Сколько их?

– Шестеро.

– Вот дерьмо! – выругался Парис и уронил голову на руки. На нем были расстегнутые джинсы и больше ничего. Он имел какую-то девицу в темной подворотне, когда Аэрон разыскал его и велел быстрее заканчивать и бегом возвращаться домой. Разврат получил свое и не возражал. – Где шестеро, там и семеро, где семеро… ну и так далее.

– Чертовы охотники! – прорычал Рейес, колотя по мешку с удвоенной яростью.

Боль был не в духе. Значительно больше не в духе, чем обычно, отметил Аэрон.

– На этот раз я не собираюсь сматывать удочки и удирать. Это наш дом. Мы не сделали ничего дурного, – произнес он, про себя подумав: «Пока». – Если они хотят драться, что ж, мы будем драться.

– Они не бросали нам вызова, – сказал Люсьен и по привычке потер двумя пальцами подбородок. – Почему?

– Они шныряли по лесу. Чем не вызов? К тому же не забывай о девчонке Мэддокса. Охотники небось только и ждут от нее сигнала.

– С девчонкой вообще все сложно… – проворчал Торин. – Мне по-прежнему интересно, какую роль во всем этом играют боги.

Аэрон теребил серебряное кольцо в брови.

– Надо сказать Мэддоксу, – произнес он.

Торин покачал головой:

– Ему будет все равно. Ты же сам видел, как он относится к ней.

– Да, – ответил Аэрон. И это по-прежнему казалось ему отвратительным. Какой воин променяет друзей на женщину, которая в конце концов предаст его?

Люсьен положил кий и рукой подбросил мяч. Поймал. Бросил. Поймал.

– Будем внимательно следить за лесом и, когда охотники появятся, дадим им в этот раз подняться наверх. Я не хочу, чтобы во время схватки пострадали невинные.

Рейес изо всех сил пнул боксерский мешок правой рукой.

– Я не хочу драться с ними здесь! – заявил он. – Только не у нас дома! Давайте проведем женщину Мэддокса вокруг города и поймаем их на собственную наживку. Они увяжутся за нами, чтобы спасти ее, и нападут. Заманим их в ловушку подальше от города и перебьем.

Товарищи смерили его грозными взглядами.

– Если нас увидят, – сказал Аэрон, – горожане ополчатся на нас, и повторится то, что случилось в Греции.

– Никто ничего не увидит, – настаивал Рейес. – Торин будет следить на своих мониторах, что и где делается, и передаст нам по рации, если кто-то пойдет.

Аэрон обдумал слова друга и одобрительно кивнул. Охотники отвлекутся на Эшлин, и воины с легкостью вырежут их одного за другим. И что еще более важно – Аэрону не придется оттирать их кровь от стен.

Все посмотрели на Люсьена. Тот нехотя покорился мнению большинства:

– Ладно. Используем девчонку.

Парис потер шею, и Аэрон подумал, что он сейчас разразится протестами. Как ни странно, ничего такого не произошло.

– Осталось придумать, как бы сделать так, чтобы Мэддокс не надрал нам зад, когда обо всем узнает.

Даника всматривалась в родные и любимые лица мамы, сестры и бабушки. На них были запечатлены надежда и любопытство, страх и ужас. Она была младшей в семье, но как-то само собой получилось, что они стали считать ее главной.

– Что там было? – спрашивала мама, ломая руки. – Что они с тобой сделали?

«Что мне ответить? – спрашивала себя Даника. – Рассказать правду? О том, как я делала сердечно-легочную реанимацию едва не умершей женщине? О том, как крылатый воин, паря высоко в небе, перенес меня в город, чтобы я забрала из отеля сумку, а потом, разыскав своего товарища, который в тот момент трахал, распластав по стене, женщину лет сорока, велел ему спешно отправляться домой и, вновь воспарив под облака, вернул меня в замок?» На все это странное путешествие ушло полчаса. В довершение странностей этого дня утром Даника слышала какой-то странный голос, который, кажется, звучал только в ее голове… «Нет, едва ли такая правда придется им по сердцу», – решила она. Даника была главным действующим лицом всех этих событий, но даже ей самой они казались совершенно невероятными. Кроме того, девушка понимала, что такая правда напугает ее родных, которые и без того уже натерпелись страха.

– Мне кажется, они скоро нас отпустят, – солгала она.

Бабушка Мэллори бурно зарыдала слезами облегчения. Джинджер, старшая сестра Даники, откинулась на кровать с мягким: «Слава богу!» Только ее мать осталась сидеть неподвижно.

– Они обидели тебя, малышка? – спросила она, и Даника заметила, что у нее в глазах стоят слезы. – Ты можешь мне все рассказать. Вместе мы с этим справимся.

– Нет, они ничего мне не сделали, – честно ответила Даника.

– Расскажи же нам, что там было, – попросила мама. Взяв руки дочери в свои, она нервно их сжала. – Пожалуйста. Расскажи. Я с ума сходила, пока тебя не было, каких страстей только себе не напредставляла.

Когда Даника сообразила, что, оставаясь в неведении, ее родные будут беспокоиться еще сильнее, она собралась с силами и, осторожно подбирая слова, поведала им, что с ней произошло. Воины и правда испугали ее, а тот, что с темными глазами, так пристально смотрел на нее, что – боже, до чего же противно признаваться себе в этом! – у нее внутри пробудилось что-то такое, что заставило ее умолять его о помощи.

«Но он пропустил все мои мольбы мимо ушей, – вспомнила Даника. – Ублюдок!»

Правда, девушка была вынуждена признать: воины не только напугали ее, но и немало удивили. Взять хотя бы черноволосого мужчину со странными сиреневыми глазами – он носился с той больной женщиной, Эшлин, как с сокровищем. Нежно обнимал ее. Рвота в миске и тяжелый запах в комнате нисколько не смущали его. Все его мысли были об Эшлин.

«Вот бы встретить мужчину, который будет относиться так ко мне!» – размечталась Даника.

Она не могла представить себе сурового Рейеса обмякшим до такой степени. Вряд ли он способен на нежные прикосновения, даже когда занимается любовью. Внезапно его образ, обнаженного и вытянувшегося в струну, змеей заполз в ее сознание. Вздрогнув, она судорожно погнала эту картинку из головы, ведь когда она протягивала к нему руки, молила о помощи, он отверг ее. Девушка решила, что Рейес – не тот человек, на которого можно положиться.

– Что, если эти… создания не отпустят нас? – спросила ее мать, срываясь в рыдание. – Они говорили, что хотят нас убить. Вдруг они так и сделают?

«Будь сильной. Они не должны увидеть, что те страхи разъедают и твою душу», – приказала себе Даника.

– Они обещали, что оставят нас в живых, если я помогу той женщине, и я помогла.

– Мужчины вечно лгут, – протянула ее сестра, садясь на кровати.

Джинджер было двадцать девять лет, она работала инструктором по аэробике и отличалась спокойным и сдержанным характером. Никто из них в жизни не попадал в подобную передрягу, и они понятия не имели, как быть. Вплоть до этого дня женщины вели самую обычную жизнь – просыпались по утрам, шли на работу, беспечно полагая, что ничего дурного с ними не произойдет. Самое страшное, что довелось пережить Данике, – смерть дедушки два месяца назад. Он был человеком с огромным сердцем и неиссякаемой любовью и волей к жизни, и его уход потряс ее до глубины души. Их всех. Они подумали, что поездка в Будапешт немного заглушит скорбь и поможет им почувствовать близость к человеку, которого им уже никогда не суждено увидеть. Дедушка любил этот город и постоянно рассказывал о волшебных двух неделях, что он провел здесь перед женитьбой на бабушке. Но он никогда не упоминал о кучке кровожадных воинов с крыльями.

– Мы обшарили комнату вдоль и поперек, – сказала бабушка. За прошедшие несколько часов она как будто еще сильнее постарела. – Выбраться отсюда можно только через дверь или окно, но и то и другое наглухо запечатаны.

– Почему они хотят навредить нам? – заплакала Джинджер. Слезы водопадами низвергались из ее синих глаз и насквозь вымочили пряди светлых волос, свисавших на ее лицо, которое пошло красными пятнами.

Ни одну из женщин слезы явно не красили…

– Они не сказали, – вздохнула Даника. «О боже, что за ночной кошмар!» – думала она. Только этим утром они осматривали Крепостной район. Старинная архитектура потрясла ее своей красотой и величием. У нее руки чесались добраться до красок и холста и запечатлеть окружавшие ее необыкновенные виды.

Именно этим она и собиралась заняться по возвращении в отель – рисовать.

Но, зайдя в номер, она обнаружила там здоровенного мужчину с темными волосами и разноцветными глазами. В следующие несколько минут девушка пережила самую страшную паническую атаку в своей жизни, но, как она смутно помнила, от незнакомца сильно пахло цветами, и этот аромат, обнимая ее, наполнял ее сердце утешением. Крылатый воин тоже там был, но тогда его крылья были спрятаны под майкой. Эти двое с легкостью скрутили ее. «Какой стыд! – мысленно ругалась Даника, вспоминая похищение. – Мы вчетвером не смогли отбиться от двоих!» Незнакомцы вырубили их и перенесли сюда. Очнулись женщины уже в этой самой комнате.

– Может, соблазнить одного из них и выманить у него ключ? – шепнула ей сестра.

Смуглый темноглазый воин тут же вновь вторгся в мысли Даники. Оба раза, что она его видела, у него шла кровь. «Нечаянно порезался? – спрашивала себя она и тут же отвечала: – Он не похож на растяпу, хотя… Наверное, мне стоило предложить «залечить» его раны. Может, тогда он бы оттаял и помог, когда я просила… Может, тогда он бы поцеловал меня».

От одной мысли об этом – будь она неладна! – ей сладко защемило сердце.

– Расплачиваться телом за свободу недостойно женщины, – отчеканила Даника, злясь на себя. Образ Рейеса вновь проплыл перед ее мысленным взором, и она неожиданно добавила: – Но я подумаю об этом.

Глава 11

Голова Эшлин вот уже несколько часов покоилась у Мэддокса на груди, и он нежно обнимал ее за плечи. Девушка спала, восстанавливая телесные и душевные силы. Время играло против Мэддокса, стремительно надвигался вечер, но он не будил ее. Она не проснулась даже, когда он осторожно снял с нее обувь и свитер. Глазам воина предстали маленькие, аккуратные стопы и футболка, туго обтягивавшая ее упругие груди, и его кровь вскипела от желания.

Время обеда давно прошло, Мэддокс был голоден, но Эшлин он хотел гораздо сильнее, чем есть. Обнимая ее, слушая ее мелодичное, тихое посапывание, он испытывал райское блаженство. Груди Эшлин, необычайно мягкие, упирались ему в бок. Одна рука ее покоилась у него на животе, девушка словно обнимала его, даже во сне страшась, что он ее покинет.

Душу воина наполнил покой, какого он не знал многие столетия, и очень скоро его веки налились тяжестью, а сознание затянула дремотная дымка.

«Проснись, воин! Я снова здесь», – неожиданно произнес у него в голове уже знакомый голос.

Каждый мускул в теле Мэддокса напрягся, и он быстро открыл глаза – сонливость как рукой сняло. Он быстро обвел комнату острым взглядом. Никого. Ни одной подозрительной тени или шороха. А жаль. Лучше бы в спальню проник посторонний, скажем охотник, с ним Мэддоксу было бы проще найти общий язык, чем с титаном, который пообещал помочь Эшлин, а потом бросил ее на произвол судьбы. Вдруг бог снова попытается отнять ее у него?

«Почему ты не благодаришь меня, воин?» – поинтересовался незнакомец.

Воздух стал как будто гуще и пришел в движение. Мэддокс ощутил присутствие чего-то могущественного. Эшлин тихонько вздохнула во сне, и воин заставил себя расслабиться. Он хотел, чтобы она проснулась, но не раньше, чем божество уберется восвояси. Если она нечаянно разозлит его, оно может навредить ей.

– Кто ты? – спроси он шепотом.

«Глупый вопрос», – последовал раздраженный ответ.

Мэддокс стиснул зубы, силясь сдержать нарастающий гнев. «Не надо злиться! – приказывал себе он. – Сейчас не время! Титан явно издевается надо мной».

– Чего ты хочешь от меня… о, великий?

«Ты обещал сделать все, о чем я попрошу. Все что угодно», – раздался ответ.

– Я обещал сделать все, о чем ты попросишь, если ты спасешь девушку. Ты не спас ее, – отчеканил Мэддокс, хотя его сознание вопило: «Не зли бога!» – Мы сами ее спасли.

«И тем не менее она жива», – произнес голос.

– Но не твоими усилиями! – Мэддокс плотно сжал губы. Спорить с богом было неблагоразумно, но ему совсем не хотелось расплачиваться, причем, скорее всего, втридорога, за услугу, которая не была оказана.

«Ты уверен?»

Был ли Мэддокс в этом уверен? Даника сделала Эшлин непрямой массаж сердца и искусственное дыхание. Рейес и Аэрон тоже помогали, как могли. Мэддокс обнимал ее, оттирал от рвоты, утешал и успокаивал. А что сделал этот титан? «Какая, впрочем, разница?» – промелькнуло у него в голове.

– Что я должен сделать? – спросил Мэддокс, смирившись с несправедливостью.

Божество удовлетворенно хмыкнуло.

«Передай друзьям, чтобы они пришли в полночь на кладбище Керепеши. У них не должно быть при себе оружия. Никто не должен знать, куда и зачем они идут. Они должны быть одни. Там я явлюсь им, и они увидят мое истинное обличье.

– В полночь мы будем заняты кое-чем другим, – возразил Мэддокс.

«Твое полуночное проклятие. Да, да, я знаю. Я разрешаю Люсьену и Рейесу немного запоздать в этот раз».

– Но…

«Никаких но, – возразило божество. – В полночь. Без оружия».

Мэддокс моргнул. В этом не было смысла. «Зачем настаивать, чтобы мы пришли безоружными? – думал он. – Богу не составит труда обратить нас в пепел, даже если мы будем увешаны оружием с головы до ног».

«Ты передашь им?» – спросил голос.

Глаза Мэддокса сузились. Он понимал, что или это никакой не бог, или титан хочет заманить их в западню. Он знал, что новые властители Олимпа их ненавидят, а потому вполне способны на что-нибудь в этом роде. Но в любом случае дело плохо. Если с ним действительно говорит бог, то Мэддокс будет жестоко наказан, ибо не допустит, чтобы его друзья подвергали себя такой опасности. Если же это не бог, значит, с ним связался некто (или нечто), достаточно сильный для того, чтобы проникнуть ему в голову.

Эшлин причмокнула и перевернулась на спину. Одну руку она подтянула к голове, а другую положила на живот. Мэддокс понял, что девушка скоро проснется.

«Ты передашь им?» – повторил свой вопрос голос, страстно, но как будто не до конца уверенно.

Теперь Мэддокс не сомневался: с ним говорит не бог. Всемогущее божество перенесло бы Владык на кладбище силой мысли. Всемогущее божество не ведает сомнений. Воин стиснул зубы.

«Не заставляй меня повторять вопрос», – произнес голос.

– Конечно, я передам им, – отозвался воин, и его слова не были ложью. Он передаст, но не то, что велела бестелесная сущность.

«Тогда увидимся в полночь», – довольно прогудел голос.

«Держи карман шире», – мысленно ответил Мэддокс. Голос замолчал, и рот Мэддокса медленно растянулся в улыбке. Сущность вкладывает ему в голову свои мысли, его же читать не может. «Вот и прекрасно!» – решил он.

Воздух перестал колебаться, ощущение присутствия чего-то постороннего исчезло.

Мэддокс принялся перебирать в уме вероятные объяснения. Возможно, эта сущность, вернее, существо может слышать, о чем говорят люди, на расстоянии. Возможно, подобно Мэддоксу и его товарищам, это был некто бессмертный с определенными способностями.

«Бессмертный охотник?» – спросил себя мужчина.

Осторожно, стараясь не разбудить Эшлин, Мэддокс поднялся с кровати и отправился на поиски Люсьена. Воин обнаружил друга в комнате отдыха в полном одиночестве и со стаканом скотча в руках.

Когда Мэддокс рассказал Люсьену обо всем, что произошло, тот побледнел, даже его шрамы стали белыми.

– Охотники. Титаны. Женщины. Теперь безымянное существо с неизвестными способностями. Когда это закончится? – почти возмутился Люсьен.

Мэддокс запустил руку в волосы.

– Неприятности множатся, как грибы после дождя… – произнес он, сказав себе: «Подумать только, еще вчера я жаловался, что наша жизнь слишком однообразна».

– У нас есть по крайней мере несколько часов, чтобы решить, как быть. Я должен все обдумать, прежде чем мы расскажем остальным. Столько всего навалилось разом…

Мэддокс кивнул:

– Ты знаешь, где искать меня, если я понадоблюсь.

Он вернулся к себе в спальню, радуясь отсрочке. Ему хотелось еще немного побыть с Эшлин.

Девушка лежала в той же позе, в какой он ее оставил. Забираясь на постель, он нечаянно задел ее.

– Мэддокс, – пробормотала она сквозь сон.

Этого единственного слова, почти стона, слетевшего с ее уст, оказалось достаточно, чтобы кровь Мэддокса вскипела. Желание вспыхнуло в нем с новой силой, и вдруг Насилие неожиданно вышел из спячки. «Чего ему надо? – спрашивал себя воин. – Крови? Боли? Криков?» Он не знал ответов на эти вопросы и пока не мог найти их. «Я буду держать себя в руках, – пообещал он себе. – Я не сделаю больно этой женщине».

Эшлин потерлась щекой о его плечо и заурчала, точно довольный котенок.

– Мэддокс?

Демон Насилия заурчал ей в ответ.

Мэддокс зажал в кулаке простыню, холодная материя приятно остудила горящую ладонь и пальцы. К чему попытается принудить его Насилие? Его желания пока не были ясны воину. Пот ручьями струился по его коже. Он так сильно стиснул зубы, что в шее защемило нерв.

– Мэддокс? – повторила Эшлин.

Теперь в ее голосе звучало беспокойство. Она села на постели, и густые волосы цвета меда каскадом разметались по ее плечам. Лучи солнечного света, лившиеся в комнату через окно, светили прямо на девушку, окружая ее сияющим янтарным ореолом. Ее взгляд был устремлен на него.

– Что с тобой? – спросила она.

Он не ответил – у него перехватило горло.

Беспокоясь все сильнее, Эшлин подалась вперед, скользнула рукой ему под футболку и осторожно погладила грудь. Прикосновение опьянило. Как обычно, оба ощутили покалывания, словно по телу пустили ток. Никогда еще Мэддокс ни с кем не испытывал ничего подобного.

Как ни странно, демону тоже это понравилось. Он зарычал, но не яростно, а возбужденно. «Еще…» – раздалось в голове Мэддокса, и он наконец понял, чего хочет дух – страсти, экстаза, чувственных удовольствий.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Мэддокс, вновь обретая способность говорить. Его охватило удивительное стремление – желать кого-то, не испытывая при этом потребности делать больно.

– Лучше, – отозвалась девушка.

– Я рад, – произнес Мэддокс.

Эшлин все продолжала гладить его грудь, и довольно долго воин лежал неподвижно, смакуя ощущения. Он точно спал и видел удивительный сладкий эротический сон, который не хочется покидать. Еще немного, и он затрясся бы от удовольствия. «А может, не я, а демон, – подумал Мэддокс. – О черт! Если она немедленно не перестанет, я наброшусь на нее и изнасилую».

– Ты выглядишь уже лучше, – констатировала она. – Синяки почти сошли.

– Я быстро восстанавливаюсь. Пошли, – позвал он, соскочил с кровати и протянул ей руку.

Эшлин перевела взгляд с его лица на руку, а затем снова на лицо, словно силясь понять его.

– У тебя настроение меняется, как ветер, – проворчала она, но все же подала ему руку. Их пальцы сплелись.

Опять разряд тока.

Дрожа от желания привлечь девушку к себе, Мэддокс помог ей спуститься на пол. Она покачнулась и сильнее оперлась на его руку.

– Куда мы?

«В рай… Если, конечно, найдем дорогу», – хотел ответить он, но вслух произнес:

– Принимать душ.

Не дожидаясь ответа, он повел ее в ванную. Как ни странно, девушка не возражала.

– Я, должно быть, ужасно выгляжу, – сказала она, провела рукой по волосам и скривилась. – Фи! Ну и прическа!

– Ты не можешь ужасно выглядеть.

Щеки Эшлин залил румянец.

– Еще как могу. Не смотри на меня, пожалуйста, пока я не приведу себя в порядок.

– Не обещаю, но постараюсь, – ответил Мэддокс. На самом деле он глаз с нее не сводил, не смотреть на нее было просто выше его сил.

Они вошли в ванную, и он отпустил ее. Чувство утраты острым ножом вонзилось в его сердце. «Уже почти. Осталось совсем немного», – успокоил себя мужчина.

Мэддокс отвернул краны, и в ванну полилась вода, сначала холодная, затем все более и более теплая, почти горячая. Вскоре помещение наполнил пар, клубами поднимавшийся к потолку, где он сгущался и превращался в капельки воды, которые то и дело срывались вниз. Вновь повернувшись к девушке, воин долгим взглядом посмотрел ей в лицо.

– Прости меня за беспорядок в комнате. Я… потом все уберу, – сказала она, уставившись на свои босые ноги. Пальчики, увенчанные, хоть и не накрашенными, но аккуратно подпиленными ноготками, выглядели очаровательно.

– Я сам все уберу, – резко ответил Мэддокс.

Девушка подняла глаза.

– Нет, нет, ты не должен этого делать! – возразила она. – Послушай, мне и так жутко стыдно. Меня вывернуло наизнанку у тебя на глазах, да еще и не раз. Я перепачкала тебя, перемазала весь пол. О боже, какой ужас! Я обязана хотя бы пол за собой вымыть.

– Тебе стало плохо из-за меня, – попытался успокоить ее Мэддокс. – Это моя комната. Поэтому и пол вымою я сам.

Он знал, что не допустит, чтобы она выполняла тяжелую черную работу. Ему хотелось, чтобы она лежала в постели и отдыхала. Нагая. Нет, не отдыхала, а облизывала и кусала его.

Его естество напряглось.

– Раздевайся, – повелел Мэддокс, и его голос прозвучал жестче, чем ему хотелось.

Эшлин недоуменно захлопала длинными прекрасными ресницами.

– Ч-что? – наконец, заикаясь, выдавила она.

– Раздевайся.

– Прямо сейчас? – пропищала она.

Мэддокс нахмурился:

– Ты обычно принимаешь душ в одежде?

– Нет, но обычно я принимаю его одна.

– Не сегодня, – отрезал мужчина. Ему казалось, что он ждал этого мгновения всю жизнь. Эшлин. Нагая. Целиком и полностью в его власти, вся – до последнего изгиба ее нежного тела.

– Почему не сегодня? – выдавила из себя девушка, чувствуя, как слова застревают у нее в горле.

– Потому что, – отрезал Мэддокс, скрестив руки на груди.

– Мэддокс…

– Эшлин. Раздевайся. У тебя вся одежда в грязи.

Комнату наполнял шум воды, водопадом обрушивавшейся на дно ванны. Эшлин глядела на Мэддокса ошалевшими, ничего не понимающими глазами.

– Нет, – пролепетала она и стала пятиться к выходу.

Один шаг, другой.

Мэддокс слегка нагнулся вперед. Их носы почти соприкоснулись, но он не поцеловал, не обнял ее, а только, протянув руку ей за спину, щелкнул замком на двери, отрезав девушке путь к бегству. Эхо подхватило тихий щелчок. Эшлин тяжело сглотнула и побледнела.

Мэддокс не хотел пугать ее. Наоборот, он жаждал, чтобы она желала его.

– Не бойся, – попросил он.

– А я и не б-боюсь.

«Еще как боится, – осознал Мэддокс. – Но почему? Что за мысли крутятся сейчас в ее прелестной головке? Почему она противится тому, чего, казалось, еще минуту назад сама так страстно хотела?»

Силясь понять ее, он спросил:

– Как ты себя чувствуешь? Ты соврала мне, когда сказала, что тебе лучше?

«Ответить правду или солгать?» – спросила себя Эшлин. Она знала, что если скажется больной, то он тут же уйдет, оставив ее принимать душ в одиночку; а если подтвердит, что здорова, – продолжит настаивать, чтобы она разделась в его присутствии. Она еще никогда не раздевалась в присутствии мужчины. Тем более незнакомого. Тем более бессмертного.

«Но он не незнакомый, – подумала Эшлин. – Он обнимал тебя, спал рядом с тобой, ухаживал за тобой, отмывал тебя». Все это, конечно, было так. Но девушка поняла, что почти ничего не знает о Мэддоксе. Что он любит? Чего не любит? С кем у него прежде были отношения, наверное, очень многочисленные, учитывая, сколько он живет на свете? Что он, собственно, испытывает к ней? Серьезны ли его намерения?

Бессчетное число раз и на самых разных языках она слышала, как мужчины вешают женщинам лапшу на уши, а потом бросают их; слышала, как мужья изменяют женам, которые, ни о чем не подозревая, ждут их дома; слышала, как молодые люди прибегают к красивой лжи и бесстыдному насилию.

«Как обойдется с моим телом Мэддокс, внутри которого сидит тысячелетний злой дух, когда мы будем заниматься любовью? – спрашивала себя Эшлин. – И как он поведет себя после?»

Перспектива отдаться этому человеку одинаково пугала и воодушевляла ее. Когда он смотрел на нее, в его глазах плясали всполохи сине-сиреневого пламени, желание, которое, как она видела, выжигает его изнутри.

На Эшлин никто и никогда еще так не смотрел.

Она – чудачка, девушка «с приветом», которая не может нормально общаться с людьми, потому что слишком занята подслушиванием чужих разговоров. «Это твой шанс, Дэрроу! Поживи хоть немного нормальной жизнью! Тебе ведь хочется…» – стала уговаривать себя она.

Эшлин подняла глаза на Мэддокса. Вокруг него клубился пар, и он казался сновидением или призраком. Его лицо было суровым, но чувственным. Ниспадающие красивыми черными волнами волосы почти касались плеч. Она всегда хотела, чтобы у нее был мужчина, отношения; хотела на собственном опыте узнать, что такое та самая пресловутая страсть, о которой она так часто слышала. Но ей было важно, чтобы это был мужчина, который будет любить ее, который не оставит ее, едва пламя страсти угаснет.

– Как ты себя чувствуешь, Эшлин? – повторил он.

Каждое нервное окончание в ее теле стремилось к нему, молило о внимании и ласке.

– Хорошо, – наконец ответила она. – Я чувствую себя хорошо. Я не соврала.

– Тогда что же ты стоишь? Раздевайся.

– Не командуй! – возмутилась Эшлин, понимая: если сейчас не поставит его на место, он так и будет вечно ею помыкать.

«Вечно? Сколько ты, вообще, собралась торчать в этом замке?» – поинтересовался голос разума.

Мэддокс немного помолчал, а затем попросил:

– Пожалуйста.

«Ты правда сделаешь это? – подумала девушка. – Да, сделаю, – мысленно ответила она сама себе. – Он не любит меня, и еще неизвестно, как он поступит со мной потом, но я это сделаю. Я хочу его, с самого начала хотела».

Трясущейся рукой Эшлин потянулась к молнии своей розовой курточки и с удивлением обнаружила, что куртки на ней нет. Равно как и свитера. Наверное, он снял их, пока она спала. Красная как рак, она ухватила подол однотонной футболки, стянула ее через голову и бросила на пол, оставшись в белой маечке на бретелях, бюстгальтере и джинсах.

Мэддокс удовлетворенно кивнул:

– Столько слоев… Снимай остальное. Пожалуйста, – снова попросил он.

Взявшись за подол маечки, девушка замешкалась.

– Я волнуюсь, – призналась она.

Мэддокс слегка склонил голову и приподнял бровь.

– Почему? – поинтересовался он.

– Вдруг… вдруг тебе не понравится то, что ты увидишь? – сказала девушка.

– Мне понравится, – хрипло отозвался он низким, грудным голосом.

Во всем его облике было нечто первобытное, почти звериное… Девушка вздрогнула. Тогда, в лесу, ее это очень испугало. Теперь же этим подпитывалось пламя ее страсти.

– Откуда такая уверенность? – спросила она.

Мэддокс обвел ее внимательным страстным взглядом.

– Мне нравится то, что вижу сейчас. А без одежды будет еще лучше, – заявил он.

Эшлин не была в этом так уверена. Она никогда не занималась спортом и не сидела на диетах – не было надобности. В свободное от разъездов по делам института время она сидела дома, смотрела телевизор, читала журналы, зависала в Сети. Естественно, при таком образе жизни ее фигура несколько не соответствовала идеалу, который превозносили мужчины: бедра были широковаты, а живот – кругловат. «Интересно, какие женщины нравятся Мэддоксу? – подумала она. – Через его постель, должно быть, прошли тысячи красавиц…» Эшлин стиснула кулаки. Безумие, конечно, но мысль о том, что до нее у него были другие женщины, привела ее в ярость.

– Эшлин… – Голос Мэддокса вывел ее из неприятной задумчивости.

– Что?

– Сосредоточься на майке, – попросил он сухо.

Девушка улыбнулась.

– Прости. Я задумалась, – призналась она. Теперь, когда голоса оставили ее в покое, ей только предстояло научиться управляться с собственными мыслями.

– Позволь помочь тебе. Пожалуйста, – опять попросил он.

Каждый раз, когда Мэддокс произносил это «пожалуйста», девушка таяла и была готова выполнить любое его желание. Естественно, она кивнула.

Он положил свои руки поверх ее, и, как обычно, его прикосновение сопровождал эклектический разряд. Эшлин ожидала, что почувствует его, но не подозревала, насколько масштабным будет его эффект. Ее соски затвердели, между ног стало тепло и влажно.

Не дожидаясь разрешения, Мэддокс схватился за край майки и начал ее стаскивать.

– Подожди! – внезапно воскликнула Эшлин.

Руки Мэддокса застыли в воздухе.

– Я должна тебя подготовить, – заявила она, подумав, что сейчас его глазам предстанет ее нижнее белье, и будет тот еще конфуз! Ведь на ней были надеты самые обычные белые хлопковые трусики и бюстгальтер. Она однажды слышала, как некий неведомый ей мужчина окрестил такое белье «старушечьим комплектом». Эшлин никогда не надевала на работу ни откровенной одежды, ни сексуального белья – это было непрактично и неудобно. – У меня есть красивое белье, честное слово. Но оно сейчас не на мне.

– Я должен почувствовать отвращение? – искренне удивился Мэддокс. – Из-за того, что у тебя некрасивое белье?

– Ну, не знаю, – ответила девушка, потупившись и закусив нижнюю губу. – Наверное.

– Эшлин, меня совершенно не интересует, какое у тебя белье. Меня интересует то, что под ним. Теперь ты готова? – спросил он.

Она тяжело сглотнула и кивнула.

Мэддокс стащил с нее майку, которая тут же оказалась на полу, возле футболки. Эшлин вздрогнула.

– Ну к-как?

– Что – как? – переспросил мужчина.

– Ужасно?

– Прелестно, – ответил Мэддокс.

Он шумно и, как показалось Эшлин, восхищенно втянул в себя воздух, и ее кровь воспламенилась. Он протянул руку и трясущимися пальцами провел по хлопковым чашечкам бюстгальтера, задержавшись в области сосков, которые тут же напряглись.

Эшлин застонала от удовольствия.

Пальцы Мэддокса скользнули вниз по ее животу и ухватили пуговицу джинсов. Легкое движение руки, и те уже были расстегнуты. Эшлин каждой клеточкой, каждой порой ощущала жар, источаемый его кожей. Он осторожно, но настойчиво, оголив сначала бедра, затем колени, стаскивал с нее штаны, пока они наконец не упали на пол.

– Высвободи ноги, – приказал он.

Силясь подавить дрожь, Эшлин приподняла одну ногу, затем другую и легонько оттолкнула в сторону груду синей материи. Взгляд Мэддокса остановился на ее белых хлопковых трусиках. Девушка изо всех сил сдерживала порыв прикрыться руками – она все еще переживала из-за некрасивого белья.

– Я знаю, что мужчины любят ролевые игры, – нервно проговорила она, чтобы заполнить тишину. Ей неоднократно доводилось слышать, как мужчины делятся друг с другом сексуальными фантазиями. – Дома у меня есть костюмы копа, султанской наложницы, «зайчик Playboy», – призналась Эшлин, которая, правда, ни разу ими не пользовалась, но ее грела сама мысль, что они у нее есть – мало ли что.

– Очень мило, – заметил Мэддокс не впечатлившись.

– Может быть… не знаю даже… может, я когда-нибудь тебе их покажу.

– Снимай лифчик и трусики, – не обращая внимания на ее слова, велел Мэддокс.

«Наверное, ему и в самом деле все равно, что на мне надето», – решила Эшлин.

Пока девушка мешкала, мужчина сорвал с себя футболку. Эшлин шумно втянула ртом воздух, остолбенев от удивления. Она забыла о своем белье, о том, что оно некрасивое, равно как и о том, что должна его снять.

Как завороженная, Эшлин глядела на возлюбленного…

Мэддокс был неотразим. Шрамы почти исчезли, от них остались лишь тонкие красноватые полоски. Мускулистые бронзовые плечи, мощная грудь, подтянутый живот, на котором вздымались кубики пресса, – казалось, у этого человека нет ни малейшего изъяна. От пупка тянулась дорожка темных волосков, терявшаяся под джинсами.

Не отводя взгляда от лица девушки, Мэддокс расстегнул джинсы и стянул их вниз, демонстрируя длинные крепкие ноги.

Нижнего белья на нем не было.

Глаза Эшлин округлились, во рту пересохло. Его член был огромным. Длинным, толстым, напряженным от желания. Она видела мужские пенисы в книгах, на сайтах, которые ей не следовало посещать, и в фильмах, которые ей не следовало смотреть, но вживую – еще ни разу.

– Мне кажется, я попросил тебя что-то сделать, – напомнил Мэддокс.

Его мутный от страсти, но еще суровый взгляд блуждал где-то на уровне ее промежности, и она содрогнулась в радостном предвкушении.

Эшлин захлестнуло желание – дикое, всепоглощающее, устрашающее в своей необузданности. Она хотела трогать и чтобы ее трогали, вкушать и чтобы ее вкушали. Ее тело наполнилось нестерпимым, почти болезненным сладостным томлением.

– Мы что, в самом деле сейчас займемся любовью? – вымолвила она, почти задыхаясь.

– О да, – отозвался Мэддокс и решительно шагнул к ней. – О да, красавица, еще как займемся!

Глава 12

Мэддокс подхватил Эшлин под руки, приподнял ее, вцепился зубами в середину ее бюстгальтера. Нежная ткань легко разорвалась, и взору Мэддокса открылась самая привлекательная грудь из всех, какие он когда-либо видел.

Она слегка не помещалась в ладонь и была увенчана розовыми бутонами сосков, будто умолявших его испробовать себя. Мэддокс не мог больше сдерживаться. Все внутри его требовало близости.

Он прикоснулся губами к одному упругому бутону, окружив его горячей страстной влагой. Эшлин застонала. Она запрокинула голову и прижалась к Мэддоксу, прося о чем-то большем. Он стал двигать языком вперед и назад, а затем перешел к другому соску, поступив с ним так же.

Мэддокса охватило желание, но он поставил Эшлин на ноги и подтолкнул к раковине. «Скоро», – подумал он. Не произнося ни слова, он подал ей зубную щетку, которую добыл для нее ранее. Он хотел быть для нее лишенным изъянов.

Девушка в замешательстве уставилась на нее. Но ее щеки быстро загорелись от смущения. «Зачем это?» – спрашивала себя она. Они молча почистили зубы и прополоскали рот. После этого Эшлин встала перед зеркалом и схватилась за раковину. Выглядела при этом она так, будто не знает, что делать дальше, но боится спросить.

– Сними, – произнес Мэддокс, прихватив двумя пальцами резинку ее трусиков. – Пожалуйста.

Эшлин выглядела взволнованной, когда спускала трусики вдоль ног и перешагивала через них. «О боги», – подумал Мэддокс, чуть не рухнув на пол, не в силах справиться с охватившим его счастьем. Ее тайну скрывал от него восхитительный треугольник из волос цвета меда. Раздув ноздри, пораженный красотой девушки, Мэддокс снова поднял ее. На этот раз, однако, он перенес ее в ванну и задвинул занавеску. Когда вода попала на ее кожу, девушка жадно вдохнула воздух, а затем, ощутив тепло, растекавшееся по ее телу, застонала от удовольствия. Хотел бы Мэддокс вызвать у нее такой стон. «Скоро, – опять пообещал он себе. – Скоро».

Мэддокс тоже залез в ванну, оказавшись позади Эшлин. Ее тело уже намокло, и волосы пристали к нежному изгибу, расположившемуся там, где шея переходит в спину. Форма ее ягодиц была идеальной, а сами они – достаточно полными для того, чтобы приминаться под его руками. Мэддоксу нравилось, что тело Эшлин – это не одни кожа да кости.

– Так привлекательно, – произнес он, но вскоре его охватило сомнение. «Как поступить? – спрашивал себя Мэддокс. – Повернуть ее ко мне лицом или оставить как есть? Положить ее или пусть стоит?» Он впервые принимал душ с женщиной и не знал, как лучше делать это. «О боже, – подумал он. – Делай… все».

Когда инстинкты и охватывавшие его на протяжении тысячелетий фантазии одержали верх, Мэддокс прижался к Эшлин и втиснул свое возбужденное естество между ее ягодиц. Девушка вздрогнула и судорожно вдохнула воздух. Мэддокс протянул руку и взял кусок пахнущего сосной мыла, которое использовал каждое утро, чтобы смыть с себя последствия полуночных мучений.

Эшлин попыталась обернуться, но Мэддокс удержал ее, прижав подбородком ее макушку. Постепенно она расслабилась. Мужчина был уже на грани, но не хотел заходить слишком далеко. Он понимал, что сначала следовало подчинить себе духа. Казалось, тот хочет выпрыгнуть из его тела и прикоснуться к Эшлин самостоятельно.

– Ты создана для секса, не так ли? – прошептал Мэддокс в ухо девушке, а затем провел по ее аккуратной ушной раковине языком.

– Думаю, мы это выясним, – ответила она дрогнувшим голосом.

Она действительно была создана для него. Никого более совершенного в качестве наживки выбрать не могли. Если эта женщина послана, чтобы отвлечь его, ей это удалось. Если ее прислали, чтобы больше узнать о нем и о его друзьях, то она в этом также вполне преуспела. Мэддокс рассказал ей гораздо больше, чем кому-либо за всю свою долгую жизнь.

Если ее прислали, чтобы наказать его, она и с этим справилась. Еще никогда Мэддоксу не было так стыдно за самого себя. Он должен быть где угодно, только не здесь, и заниматься чем-то другим. Но вместо этого он собирался заняться любовью с Эшлин. И его совершенно не беспокоили последствия. Продолжая обвивать руками ее плечи, Мэддокс намылил ладони, взбил пену и стал медленно, очень медленно мыть ее от головы до пят. Его скользкие пальцы прошлись вокруг ее сосков, вдоль изящного изгиба бедер, по нежной округлости живота.

Эшлин снова стала издавать стоны, полные вожделения, но на этот раз звучавшие только для Мэддокса. Она положила голову ему на плечо, приглашая его продолжить, будто говоря: «Делай со мной все, что ты хочешь».

– Тебе нравится, когда кто-то моет тебя? – спросил он.

– Да.

– Ты еще грязная?

– Да.

– Где?

– Везде, – хрипло ответила она.

Мэддокс почти улыбнулся. Почти… Его желание было слишком темным для того, чтобы смеяться. С тьмой смешивались лишь любопытство и благоговейный трепет.

Когда мужчина намыливал руки Эшлин, его прикосновение оказалось более грубым, чем он планировал. Казалось, будто она не возражает против этого. Мэддокс увидел, что она закрыла глаза и слегка прикусывает нижнюю губу, слышал, как каждые несколько секунд она резко выдыхает воздух.

– Ты когда-нибудь принимала душ с мужчиной? – спросил он и, не выпуская мыло из руки, опустился на колени.

Эшлин замерла и прошептала:

– Нет.

Мэддокс был рад, ведь им представилась возможность вместе открыть всю полноту связанных с этим удовольствий. Даже до того, как демон стал неотъемлемой частью его самого, он был не особенно нежен с женщинами. Даже тогда он предпочитал брать их по-быстрому. Они были всего лишь приятным способом получить удовольствие, и ничем больше.

После того как Мэддокс был проклят, он с еще большим рвением стал избегать привязанности. Он всегда опасался, что, если привяжется к какой-то женщине, то дух проявит себя. Только тогда он понял, какой огромной ценностью обладает время, осознал, что ему следовало наслаждаться жизнью, когда у него была такая возможность.

Еще никогда воин так не боялся своего демона, как сейчас, но при этом понимал, что ни за что не предоставит духу возможность помешать ему получать удовольствие. Он был слишком жестким, чересчур грубым с большинством женщин, но поклялся себе, что не станет вести себя так с Эшлин.

«Я буду контролировать себя, чего бы это ни стоило, – пообещал себе Мэддокс. – Я буду держать демона в узде». Он поцеловал изгиб поясницы девушки, а затем провел языком по ее позвонкам, поднимаясь все выше.

– М-м-м… – выдохнула она. – Мне нравится…

Мэддоксу тоже нравилось происходящее, нравилось все связанное с Эшлин. Намыливая ее голени, а затем и бедра, он прикусил внутреннюю поверхность щеки, чтобы сдержаться и не укусить Эшлин…

Не способный и дальше сопротивляться соблазну, Мэддокс смыл с рук пену и проник двумя пальцами в самую сокровенную часть тела девушки.

Она вскрикнула и отстранилась, сопротивляясь его прикосновению, но вскоре снова прижалась к нему, расставив ноги шире и беззвучно моля о продолжении. Мыльная пена была скользкой, как и сама девушка. Пальцы Мэддокса проникли в ее лоно, и он нежно ущипнул набухшую плоть. Девушку будто ударило током.

– Тебе все еще нравится? – спросил он, и в его голосе звучала страсть.

«Возьми ее, – умолял он себя. – Возьми ее прямо сейчас».

– Нравится. Очень, – пробормотала она.

Мэддокс проник так глубоко, как смог, и услышал, как она выдохнула его имя.

– Тесно, – произнес он сквозь сжатые зубы. – Горячо.

Ему показалось, что он почувствовал… «Нет, этого не может быть», – оборвал он свою мысль.

– Хорошо. Очень хорошо, – бормотала Эшлин.

Мэддокса охватило пламя, более горячее, чем то, с каким он сталкивался в преисподней. Никогда прежде его так не трясло, еще ни разу в жизни его член не был таким твердым. Он был готов к действию. «Если я так сильно реагирую, входя в нее пальцами, что произойдет, когда я полностью проникну в нее? – спросил он себя и продолжил: – Не могу остановиться». Сжав зубы, он ввел в нее еще один палец, растягивая ее плоть. И вот тогда он окончательно осознал наличие преграды, свидетельствующей о том, что перед ним девственница. Губы Мэддокса сжались в тонкую нить, он наклонил голову и лишь через несколько мгновений сообразил, что стоит и в замешательстве пялится на область между ее ног.

«Девственница? Конечно же нет, – мысленно отрезал он. – Она же взрослая женщина. Но преграда говорит сама за себя…» Мэддокс отстранился от Эшлин и замер. Он не стал прикасаться к ней снова, а лишь смотрел, то поднимая, то опуская взгляд. Как и он сам, девушка дрожала.

В мозгу Мэддокса лихорадочно бились тысячи мыслей. «Как такая красавица может быть девственницей? Почему охотники прислали неопытную девушку, чтобы она соблазнила меня? Или боги подослали девственницу, чтобы наказать меня? А может, они просто хотели покарать саму девственницу?» – мысленно спрашивал себя Мэддокс.

Смущенная его внезапным отступлением, Эшлин вскинула голову, чтобы встретиться с ним взглядом. На ее красивом лице удовольствие и боль сменяли друг друга.

– Я сделала что-то не так? – спросила она.

Мэддокс покачал головой, не будучи пока в силах говорить. Собственнический инстинкт охватил каждую клеточку его тела. Еще ни один мужчина не проникал в нее, не ощутил ее сладость.

– Тогда почему ты остановился? – удивилась Эшлин.

Она повернулась к нему лицом, и он увидел ее сжавшиеся от возбуждения соски, розовые и влажные. Они будто тянулись к нему, умоляя о продолжении…

Мэддокс вдруг понял, что чуть не лишил Эшлин девственности, хотя ни разу даже не поцеловал ее. Любая женщина, даже наживка, даже божественное наказание, заслуживает гораздо большего. «Она должна избежать такой участи», – решил он.

Но прошлой ночью эта женщина оказалась в лесу, и ее преследовали четверо охотников. Мэддокс был уверен, что эти события связаны друг с другом, но теперь он стал спрашивать себя, не могла ли быть их целью сама Эшлин. «Если это действительно так, то по какой причине? – спрашивал он себя. – Внутри ее не живет демон, иначе я бы это почувствовал. Или нет? Теперь я уже ни в чем не уверен, ни в чем, кроме того, что хочу эту женщину всеми фибрами своего существа. Хочу с того самого первого момента, как увидел ее». Эта девушка произвела на Мэддокса очень глубокое впечатление, даже демон не остался в стороне от этого.

– Мэддокс? – спросила Эшлин.

Воин очень хотел забрать ее девственность, но решил, что не станет делать этого. Не сегодня. Еще недавно ей было плохо в этом доме, да и сам Мэддокс не знал, как поведет себя, если войдет в нее и окажется ее первым мужчиной. «Для меня она тоже станет первой, – напомнил себе он. – У меня еще никогда не было девственницы…» Мэддоксу нужно придумать, как совершить все таким образом, чтобы не вмешался Насилие. Дух успокоится, причинив Эшлин непродолжительную боль. «Или нет? – подумал он. – Придется приковать себя цепями. А сейчас…»

Мэддокс прижал девушку к прохладной плитке. Ее прекрасные большие карие глаза округлились. Даже несмотря на то что губы еще не полностью восстановились, он поцеловал ее. Эшлин приоткрыла рот от удивления, затем ее губы пригласили его язык внутрь рта. Мэддокс не стал медлить и проник глубоко, стараясь взять больше и в то же время дать Эшлин столько, сколько она хочет. Ее поразительный женский запах заводил его.

Между ними снова проскочил заряд электричества.

Эшлин застонала, и мужчина попытался не обращать внимания на этот звук. Прижавшись к ее груди, он почувствовал, как твердеют соски, услышал, как судорожно бьется ее сердце.

Мэддокс присел, а затем поднялся, проводя по ее телу своим возбужденным естеством. Эшлин снова застонала, ее охватила дрожь. Она запустила пальцы в его волосы, притягивая его ближе к себе. Их губы снова встретились. Этот колдовской поцелуй, полный огненной страсти, не прекращался, длился, казалось, целую вечность…

Пламя страсти охватило тело Мэддокса. Внутри его будто разверзся ад. Он прикусил ее нижнюю губу – все-таки ему не удалось остановиться, даже если бы этого хотел, хотя теперь все было совсем не так. На его языке оказалась капля крови, металлический привкус которой он тотчас же ощутил, и это было так хорошо…

Эшлин застонала и тоже укусила его, охваченная той же, что и он, темной страстью. Рвение, с которым она сделала это, поразило Мэддокса. «Остынь, – успокоил себя он, – будь осторожен». Он обхватил ладонями щеки Эшлин и осторожно опустил ее голову. С помощью языка он прокладывал себе путь – вниз вдоль ее скулы, по шее, вплоть до ключиц. Кожа Эшлин была подобна наркотику, ее вкус заставлял его стремиться взять гораздо больше. Испытать все.

Эшлин теснее прижалась к нему, а затем отстранилась. Его естество было зажато между ее ног, и он боролся с желанием войти в нее. «Не сейчас, – остановил он себя. – Она невинна, ты помнишь? Невинна».

Девушка впилась зубами в его ключицу, и он чуть не достиг экстаза. Едва не выплеснул семя здесь и сейчас. Она была страстной, неистовой. Ее ногти царапали кожу его спины.

– Я доведу тебя до предела, – произнес Мэддокс, сдерживаясь из последних сил.

– Да, давай, – ответила она, отпустила его, обхватила собственные груди и стала перекатывать соски между пальцами.

Мэддокс никогда не был свидетелем более возбуждающего зрелища.

– Ласкай меня, – потребовала Эшлин. – Не переставай ласкать меня.

– Хорошо. Подожди… минутку…

Он обхватил рукой член и стал двигать, ускоряя темп, ибо знал, что если не сделает этого, то не удержится и возьмет ее…

– Мэддокс, поторопись! – напомнила о себе Эшлин.

– Руками или ртом? – едва слышно спросил он.

Вода падала на тело девушки, стекая вниз между ног, будто бы приглашая его присоединиться и выпить этот нектар.

– Ч-что? – Широко раскрыв глаза, она посмотрела сначала на него, а затем на себя.

Осознав, что делают ее руки, Эшлин резко опустила их, прижала к бокам и покраснела.

– Мне ласкать тебя руками или ртом? – Мэддокс продолжал двигать рукой, возбуждая свое естество, желая, чтобы это была ее рука, или ее рот, или ее тело.

– Ну… наверное, руками… – смущенно предложила она.

Мэддокс не так хорошо разбирался в людях, но знал, чего она хочет на самом деле. Эшлин желала, чтобы он удовлетворил ее с помощью рта. Он тоже хотел этого. «Возможно, это желание смутило ее, – решил Мэддокс. – Что ж, я поборю смущение».

Он снова опустился на колени.

– Что ты делаешь? – спросила Эшлин срывающимся голосом, и в нем Мэддокс услышал нотки возбуждения.

Вместо ответа, он лизнул преддверие ее лона. Именно так на протяжении многих лет он хотел поступить с женщиной, но ни разу не рискнул, опасаясь реакции демона Насилия. Сейчас он был слишком возбужден, чтобы испытывать страх, и внезапно ощутил радость оттого, что осуществил заветное желание. У Эшлин был вкус чистой, невинной девушки, вкус меда, страсти. Пьянящий, манящий, тот, который был нужен именно ему.

– Ртом, – выдохнула девушка. – Ртом. Я передумала.

Мэддокс снова лизнул ее, и живот Эшлин судорожно сжался. Она прижала ладони к плитке, покрывавшей стену позади нее, чтобы удержаться. Ее бедра раскрылись, открывая простор его языку. И он не разочаровал ее. Придерживая девушку одной рукой и возбуждая свое естество другой, он сосал ее клитор. Эшлин стонала, сладострастно вздрагивая, и судорожно дышала.

– Еще? – спросил он.

– Да, еще. Пожалуйста.

Эшлин была близка, очень близка к финалу. Мэддокс чувствовал, как она стремится к освобождению, ощущал все оттенки сладости этого момента. «Укуси», – пронеслось в его голове. Это желание испугало его. Он перестал двигаться. Эшлин вскрикнула от разочарования, и Мэддокс сжал челюсти, ощущая, как пробуждается боль.

Капли воды падали с ресниц Мэддокса на его подбородок. Он хотел стереть их, чтобы лучше разглядеть девушку, но не решался даже слегка двинуть рукой. Воздух жег его горло и легкие.

– Скажи мне, что хочешь меня, – произнес он, подумав про себя: «Пока я успокоюсь».

– Я хочу тебя! – чуть не прокричала Эшлин.

Она опустила взгляд, а затем посмотрела на Мэддокса так, будто не верит, что они разговаривают об этом прямо здесь и сейчас.

– Скажи мне, что я нужен тебе.

– Ты нужен мне.

– Скажи, что никогда не предашь меня.

– Я не предам тебя.

«По крайней мере, она ни разу не замешкалась», – решил Мэддокс. Что-то внутри его смягчилось и растаяло.

– С кем ты хотела бы оказаться? – спросил мужчина, и в его голосе звучала мольба.

«Хорошо бы ты нуждалась во мне так же сильно, как я в тебе», – подумал он.

Возможно, все дело было в воде, но Мэддоксу показалось, будто глаза Эшлин увлажнились.

– С тобой, – ответила она. – Только с тобой.

И человек, и дух были околдованы магией ее слов. Мэддокс снова уткнулся лицом между ее ног и вошел в нее языком. Эшлин судорожно вздохнула от удовольствия и вскинула ногу. Ее пятка уперлась в его плечо. Мэддоксу это очень понравилось.

Слегка прикусив ее плоть, он ощутил, как ее желание наполняет его. Теперь он уже не мог контролировать свои действия. Ни сам Мэддокс, ни дух не хотели причинять вреда Эшлин, были усмирены. Впервые оба они стремились только доставить ей удовольствие.

Эшлин достигла предела. Оргазм заставил содрогнуться ее тело. Ее внутренняя крепость сдалась под напором языка Мэддокса, оставив его в плену за небесными вратами. И когда она прокричала его имя, он последовал за ней. Горячее семя вырвалось из него, оросив стену ванной. Его мышцы напряглись так, что казалось, они вот-вот раздавят кости. Еще никогда он не чувствовал себя настолько удовлетворенным, еще никогда близость с женщиной не была столь упоительной.

Прошли секунды (или минуты, или даже часы). На протяжении этого безвременья Мэддокс превратился в Удовольствие. Им уже не правил Насилие, он был всего лишь мужчиной, страстно желавшим свою женщину, человеком, жившим в мире, где свет всегда вытесняет тьму, а добро неизменно побеждает зло. Если бы только это и правда было так…

Открыв глаза, он снова стал Мэддоксом, опять превратился в человека, которым правит тьма, живущим в мире, где полночь неизменно побеждает, а зло торжествует над добром.

Мэддокс все еще был на коленях, а Эшлин стояла перед ним. Он услышал ее прерывистое дыхание и осознал, что сам судорожно хватает воздух. Он поднялся, с удивлением заметив, что его ноги все еще дрожат.

Но Эшлин не двигалась. Ее глаза были закрыты, и капельки воды украшали ресницы. От нее исходило ощущение светлого спокойствия и удовлетворения. Но Мэддокс не мог отогнать от себя внезапно появившуюся в его голове мысль о том, что он был слишком груб, что мог обращаться с ней мягче, если бы больше старался.

– Пожалуйста, посмотри на меня, – попросил он.

Глаза Эшлин распахнулись, подобно крыльям бабочки. На Мэддокса уставились глаза цвета янтаря. Девушка в замешательстве прикусила нижнюю губу.

– Да?

– Я сделал тебе больно? – спросил он и продолжил: – Ты сожалеешь?

– Нет, и еще раз нет, – ответила Эшлин и улыбнулась. Ее яркая улыбка была способна разогнать мрачный сумрак ночи.

– Как получилось, что ты до сих пор девственница? – изумленно спросил Мэддокс.

Улыбка девушки медленно растаяла. По ее лицу пробежала тень смущения, из-за чего глаза стали казаться темнее.

– Я не хочу об этом говорить.

– Пожалуйста.

Эшлин уставилась на свои ноги, пытаясь скрыть ту бурю эмоций, которая бушевала внутри ее.

– Не надо было мне говорить, чтобы ты просил, а не требовал. Этому невозможно противостоять! – произнесла она.

«Нужно запомнить это», – решил Мэддокс.

– Возможно, мне следовало рассказать тебе об этом раньше, – продолжила девушка, – до того, как мы… Но…

Желудок Мэддокса судорожно сжался. Он понял, что не хочет услышать это признание, каким бы оно ни было. «Нет. Не сейчас», – решил он. Мэддокс выключил воду и прижал Эшлин к покрытой плиткой стене. Он не знал, как отреагирует дух, если это прелестное создание признается в недобрых замыслах против него.

– Эшлин…

– Нет, выслушай меня, – сказала она, покачав головой. – Только пообещай не возненавидеть меня и попытаться понять, что я не могу противостоять этому, ладно? – Повисла пауза, Эшлин тяжело вздохнула. – Ты не единственный человек, находящийся под властью того, что не в силах контролировать. Я слышу голоса. Когда оказываюсь в месте, где когда-либо велся разговор, я слышу каждое произнесенное слово, причем совершенно не важно, сколько времени прошло с тех пор.

Пока девушка говорила, ее взгляд останавливался на чем угодно, только не на Мэддоксе.

Выслушав ее признание, мужчина был шокирован до глубины души. Эта женщина призналась ему не в связи с охотниками или богами, а лишь в том, что слышит голоса. В глубине души он знал, что она не лжет. Выдумать такое было бы слишком сложно, и правдивость ее слов легко проверить. Подлинная наживка придумала бы более надежную легенду. Более того, сказанное Эшлин казалось вполне логичным и позволяло сложить вместе некоторые фрагменты вчерашней головоломки.

«Это значит, что она пыталась защитить меня, – понял Мэддокс. – Причем не из каких-то корыстных побуждений, а потому, что сама этого хотела». Он был поражен и одновременно испытывал радость и облегчение.

Теперь воин понял, почему Эшлин не слишком расстроилась, когда он признался, что убил тех людей. Вероятно, она их даже не знала. Как он и полагал, они, очевидно, хотели захватить ее и использовать неординарные способности девушки в своих целях.

Пальцы Мэддокса непроизвольно сжались в кулаки; он снова захотел перебить их всех. «Успокойся, – одернул себя он. – Они могут быть связаны с ее институтом, а она просто не поняла этого. Нет, это вряд ли. Они бы сделали так, чтобы она их узнала, ведь подобрались к ней достаточно близко для того, чтобы слышать и видеть ее».

– Почему ты считаешь, будто я возненавижу тебя? – спросил он.

– Я слышу тайны, – ответила Эшлин. – Из-за этого мне очень сложно заводить друзей, понимаешь? Когда люди выясняют, на что я способна, они не хотят иметь со мной ничего общего, не понимают, как со мной общаться.

В ее словах сквозило такое одиночество, что Мэддокс был поражен до глубины души. Теперь он все понял. Но даже ему неприятна была сама мысль о том, что эта женщина знает о тех ужасных вещах, которые он творил на протяжении многих лет, точнее, слышит их.

– О каких моих тайнах ты слышала? – спросил Мэддокс, пытаясь сделать так, чтобы его голос звучал непринужденно, и в то же время понимая, что это ему не удается.

– Ни о каких. Клянусь, – ответила Эшлин, взглянув на него широко открытыми глазами. – Когда я рядом с тобой, голоса замолкают.

Она уже говорила это. Мужчина вспомнил выражение, которое приняло ее лицо, когда он впервые приблизился к ней. На нем светилось истинное блаженство. Как Эшлин и говорила, она наслаждалась тишиной. Это знание одновременно успокоило и озадачило его. В то же время мужчина гордился тем, что может испытывать оба этих чувства. Он, существо, не способное побороть собственные муки, помог ей, каким-то образом сумел избавить эту девушку от ее собственных страданий.

– Ты говоришь, что причастна к тайнам. Что ты узнала про нас?

– Я уже говорила. Большинство жителей города считают вас ангелами; некоторые думают, будто вы демоны. Но все они охвачены благоговейным страхом перед вами.

– И не собираются нападать?

– Насколько я слышала, нет.

– Хорошо, – сказал Мэддокс.

Он обхватил талию Эшлин, поднял ее и вытащил из ванны. Затем он выбрался вслед за ней и достал из шкафчика полотенце. Укутав Эшлин, чтобы ткань закрывала и согревала ее тело, он взял полотенце для себя.

– Хорошо? – спросила девушка. – Это все, что ты можешь мне сказать?

– Да.

Она раскрыла рот от удивления.

– Теперь, после того, как все тебе рассказала, я хочу позвонить своему начальнику и сообщить ему, что со мной все в порядке.

Мэддокс покачал головой:

– Боюсь, это невозможно. Никто не должен знать, что ты находишься здесь. Это для твоей и нашей безопасности.

– Но…

– Это не обсуждается. В любом случае ответ будет «нет».

Эшлин снова приоткрыла рот, будто собираясь спорить, но вместо этого всего лишь ответила:

– Хорошо.

Но по ее тону Мэддокс понял, что на самом деле все совершенно не так. «Возможно, она собирается раздобыть телефон, когда я не буду за ней следить. Все женщины…» Мэддокс впервые понял, что имел в виду Парис, когда пробормотал слово, напоминающее ругательство. Он тяжело вздохнул.

– Клянусь тебе, Эшлин. Это лучший выход для всех.

Девушка отвернулась от него и вытирала руки полотенцем. Делала это она слишком медленно, чересчур размеренно, будто ее мысли были очень далеко.

– Что-то не так? – спросил Мэддокс.

– Очень многое, – ответила Эшлин. – Мне нужно позвонить начальнику, и я сделаю это, как только найду телефон. Ты меня не остановишь.

– Но ведь…

– И после того, что я рассказала, даже ты, бессмертный, должен считать меня странной. Не знаю, почему ты отрицаешь это, – отрезала Эшлин.

Мэддокс вытер волосы и обернул полотенце вокруг шеи.

– Ты не странная. Я считаю тебя красивой, умной, смелой и, что важнее всего, просто потрясающей.

Эшлин обмотала полотенце вокруг своего тела, закрыв его от взора мужчины.

– Правда? – спросила она.

Очевидно, неуверенность пустила в ее душе очень глубокие корни. Мэддокс нахмурился, ощутив желание убить любого знатока словесных баталий.

– Правда, – ответил он, а затем положил руки на плечи девушки и развернул ее лицом к себе.

Их взгляды встретились.

– Если бы ты знала хотя бы о половине событий, которые происходили здесь, ты бы… – Мэддокс сжал губы, подумав, что не должен был говорить этого.

– Ты хочешь сказать, что здесь случается нечто худшее, чем удары ножом и воскресения? – холодно спросила Эшлин.

«Намного худшее», – подумал Мэддокс.

– И что мы будем делать теперь? – поинтересовалась она, разводя руками.

Мэддокс хотел провести с ней всю свою бесконечную жизнь, но понимал, что это невозможно. У него есть обязанности, он воин, который должен защищать свой дом, теперь как никогда нуждавшийся в этом. Пройдя вместе с девушкой в спальню, он оделся, поднял с пола футболку, трусы, спортивные штаны и бросил Эшлин:

– Надень это.

Девушка не поймала ни одной вещи и была вынуждена нагнуться, чтобы поднять одежду. Белое полотенце открывало все большие участки ее бедер. Мэддокс почувствовал, как его член наливается кровью и поднимается. Ему бы следовало надолго успокоиться, но этого не произошло. Не с Эшлин. Она возбуждала его больше, чем кто– или что-либо.

– Мне надо кое-что сделать, – произнес Мэддокс, скорее напоминая себе об этом, чем отвечая на вопрос девушки.

– И ты возьмешь меня с собой? – спросила она, стискивая в руках одежду.

– Да и нет.

– Что это значит?

Мэддокс решил, что лгать сейчас не стоит. Вскоре Эшлин сама все узнает.

– Я хочу запереть тебя вместе с Даникой, а сам займусь кое-какой… работой по дому. Таким образом, у тебя будет компания, рядом с тобой окажется кто-то, способный о тебе позаботиться и позвать меня, если тебе опять станет плохо.

Сначала на лице Эшлин отразилась паника, затем – гнев. Девушка свела брови и высунула наружу кончик языка.

– Во-первых, тебе совершенно не нужно меня запирать. Я же обещала остаться. Во-вторых, ты сказал, что Даника заперта? Она что, пленница? – спросила она, почти прокричав последнее слово.

– Да, – ответил Мэддокс, надеясь, что это еще больше разозлит Эшлин и позволит ему снова увидеть ее язычок.

– Но, Мэддокс, ты же говорил мне, что я первая женщина, с которой ты…

– Не я запирал ее. И я не лгал тебе. Пожалуйста…

Мэддокс понимал, что если Эшлин попросит его освободить Данику, то он захочет сделать это, пойдя против воли друзей.

– Одевайся, или я выволоку тебя из комнаты голышом.

Эшлин молча рассматривала его, безмолвно умоляя о чем-то. «Но о чем?» – спрашивал он себя и не находил ответа. Мэддокс не произнес ни слова. Просто не мог. Время было не на его стороне.

– Что это значит? Одетой или голой? – воскликнула Эшлин, впервые проявив характер, и повернулась спиной к Мэддоксу.

Она двигалась резко и неуклюже, из-за чего полотенце упало на пол, и Мэддокс увидел изящный изгиб спины, округлые ягодицы… Его рот наполнился слюной.

– Я могла бы поспорить с тобой по этому поводу, но не стану. Знаешь почему? – спросила Эшлин и, не дав мужчине времени на ответ, выпалила его сама: – Не потому, что ты приказал мне, а из-за того, что я хочу воспользоваться возможностью узнать, как там Даника.

Эшлин быстро оделась, и Мэддокс подумал: ему следовало бы радоваться тому, что все эти потрясающие изгибы скрылись от его взгляда. Никто больше не сможет видеть ее, никто не сумеет насладиться красотой ее тела. Но это значило, что сам он тоже не увидит ее и не насладится прекрасным зрелищем.

– Одежда слишком велика, – произнесла девушка.

Она была права. Вещи висели на ней мешком, но Мэддокс считал, что выглядит она потрясающе. Он знал, что скрывается под этой одеждой, что ожидает его (и только его) прикосновения.

– Это все, что у меня есть. Пока сойдет и так.

В голове его зародилась мысль. Торин заказывал разные вещи с доставкой в абонентский ящик, а затем Парис забирал их. Мэддокс подумал, что может заказать одежду, похожую на ту, которую видел по телевизору, когда смотрел с Парисом разные глупые фильмы. Глубокий вырез. Может, высокие каблуки. И немного украшений. Также, возможно, Эшлин захотела бы надеть сексуальное («Как Парис называет это?» – попытался вспомнить Мэддокс) нижнее белье.

– Поговорим позже, – произнесла Эшлин, топнув ногой.

Мэддокс заметил, что в ее словах прозвучала не просьба, а приказ.

– Да, – ответил он, пытаясь сдержать улыбку. – Поговорим.

– Ты ответишь на все мои вопросы. Без отговорок, – заявила Эшлин, уставившись на мужчину сузившимися глазами.

«Возможно», – подумал он и сказал:

– Веди себя хорошо, пока меня не будет. Помнишь, я говорил тебе, что злить меня очень опасно?

– Что, отшлепаешь меня, если я окажусь плохой девочкой? – спросила она.

Провокационность этого вопроса поразила Мэддокса. «Боже, – подумал он, – откуда взялась эта бочка с порохом?» Он видел ее испуганной, шокированной, больной, возбужденной, но не вздорной, как сейчас. Как ни странно, дух не отреагировал на вызывающее поведение девушки, не заставил Мэддокса наброситься на нее. Мужчина подумал, что, возможно… «Нет, этого не может быть», – отрезал он. Но демон Насилия и правда не урчал.

– Тебе не захочется знать, что я сделаю, – ответил мужчина, вернув себе способность говорить. – Так что не провоцируй меня.

Эшлин приподнялась на мыски, придвинулась к Мэддоксу, ее теплое дыхание согревало его ухо, а затвердевшие соски упирались в грудь. Он ждал, задержав дыхание и пытаясь угадать, что эта женщина будет делать дальше. Возможно, он и не понимал, откуда взялась эта бочка с порохом, но знал, что она возбуждает его.

– Может, мне нравится тебя провоцировать, – прошептала девушка, а затем, слегка укусив его за ухо, продолжила: – Подумай об этом, пока я буду взаперти.

«Обязательно, – решил он. – О да, я еще как подумаю».

Глава 13

Эшлин уставилась на дверь, которую Мэддокс только что захлопнул, сделав ее пленницей еще одной спальни. «Скорее, еще одной тюрьмы, – подумала она. – О! Этот человек невыносим!» Он был так потрясающе нежен, доставляя ей ни с чем не сравнимое удовольствие способом, который должен был смущать ее (точнее, смутил бы прежде, до того, как его горячий язык впервые прикоснулся к ее плоти, подарив волшебные ощущения), а затем он снова превратился в воина, жесткого, жестокого и неумолимого. Однако Эшлин все еще хотела его.

Этот человек грозился запереть ее вместе с еще одной ни в чем не повинной женщиной, которую он уже лишил свободы. «Что весьма постыдно, надо сказать», – решила Эшлин.

Однако Эшлин все еще хотела его. Она даже укусила его за ухо и попыталась соблазнить, чтобы закончить начатое ими в душе. Но Мэддокс устоял, а затем вывел ее в коридор, пройдя по которому они оказались в этой комнате, где он бросил ее, не поцеловав и даже не произнеся ни слова. Но она все еще желала его, как бы глупо это ни выглядело.

Девушка жаждала его объятий, с нетерпением ждала, когда он прижмет ее к себе. Она хотела, чтобы Мэддокс поговорил с ней, лучше узнал. А еще она желала, чтобы он занялся с ней любовью. Но на этот раз по-настоящему.

Это желание было слишком сильным, и Эшлин не понимала его причину. Мэддокс был грубым, безжалостным и импульсивным, настоящим порождением преисподней. Но в то же время его можно было назвать добрым, заботливым и способным доставить ее телу наслаждение, какого она никогда не знала… «О да, – подумала девушка. – А еще рядом с ним царит тишина. Как я могла забыть об этом? Проклятье!»

– Кто ты? – спросил внезапно раздавшийся женский голос.

Эшлин, упавшая из мира грез на грешную землю, оглянулась и увидела, что на нее пристально смотрят Даника и три другие женщины. Одной из них было около двадцати, другой – далеко за семьдесят. При этом на их лицах одновременно читались беспокойство и страх. «Боже, – подумала Эшлин. – Неужели Мэддокс запер четырех женщин? Это что, особый гарем для бессмертных? Что ж, по крайней мере, на мне подходящий наряд».

Даника вышла вперед.

– Это та больная девушка, которую я… – произнесла она, но закашлялась, а затем, после небольшой паузы, продолжила: – Исцелила.

– Спасибо тебе за это, – мягко произнесла Эшлин, не нашедшая что еще можно сказать.

Даника кивнула, показывая, что принимает это выражение благодарности.

– Ты выглядишь гораздо лучше, – сказала она, а затем взглянула на Эшлин, и в ее взгляде появилось подозрение. – Даже удивительно, насколько лучше, честно говоря.

– Хотела бы я объяснить это, но не могу, – ответила Эшлин, также рассматривая Данику. – Когда прошла тошнота, ко мне вернулись силы. Видимо, в конце концов помогли те «крошечные камешки». Ты тоже выглядишь лучше без того милого зеленого оттенка.

– Что ж, я впервые отправила мужчину за болеутоляющим, – усмехнулась Даника, а затем, положив руки на бедра, продолжила: – Итак, что привело тебя в замок Спук? Тебя тоже похитили?

Но ответить Эшлин не дали.

– Кто эти люди? – спросила женщина, очень похожая на Данику, но несколько старше ее. – Что они? Даника сказала, что у одного из них были крылья.

Эшлин решила, что, если эти женщины и правда не знают ответа на данный вопрос, то ей не следует становиться человеком, который даст его.

После небольшой паузы заговорила старшая из женщин:

– Ты знаешь, как отсюда выбраться?

Во время разговора пленницы приближались к Эшлин, заключая ее в кольцо. Они смотрели на нее с надеждой, так, будто она может спасти их от самого страшного из зол. Девушка вскинула руки.

– Успокойтесь, – призвала она.

«Даника произнесла слово «похитили», – подумала Эшлин. – Зачем Мэддокс сделал это?»

– Вы из охотников или наживок? – спросила она.

Каждый раз, когда Мэддокс произносил два этих слова, на его лице возникало отвращение.

– То есть охотимся ли мы за сокровищами или ловим на живца? – удивленно спросила Даника, но ее глаза заблестели. – Нет.

– Я не знаю. Я надеялась, что здесь кто-то в курсе, – произнесла Эшлин. В ее голове снова зазвучали голоса из прошлого, один разговор за другим. – Нет, только не снова…

Она побледнела, тепло стало уходить из ее тела, оставляя лишь холодную дрожащую оболочку. «Дыши, просто дыши», – думала она.

– Кажется, ей снова становится плохо, – озадаченно произнесла Даника. – Может, ты ляжешь в кровать? – спросила она Эшлин.

– Нет, я лучше посижу.

Внезапно на ее плечи легли две руки, заставившие опуститься на пол. Эшлин охотно подчинилась, ибо ноги слишком ослабли для того, чтобы держать ее. Дрожа всем телом, она вдохнула воздух.

«Они убьют нас, мы должны бежать».

«Как?» – За вопросом последовал истерический смех.

«Если нам придется выпрыгнуть из окна, значит, мы выпрыгнем. Они хотят заразить нас какой-то болезнью».

«Если прыгнем, то погибнем».

«Мы погибнем, если останемся».

Эшлин поняла, что голоса принадлежат этим женщинам. В ее голове вот-вот должно прозвучать каждое слово, произнесенное ими в этой комнате. «Черт возьми, а я уже успела привыкнуть к тишине, – подумала девушка, – решить, будто меня ничто не будет беспокоить, пока я нахожусь за пределами подземелья». К счастью, женщины были здесь на протяжении недостаточно продолжительного времени для того, чтобы слишком много разговаривать.

«Мне не хватает дедушки. Он бы знал, что делать».

«Что ж, его здесь нет, не так ли? Нам придется во всем разобраться самим».

Возле лица Эшлин появились булочка с маслом и стакан яблочного сока.

– Возьми, – заботливо произнесла Даника. – Это должно помочь.

«Кто здесь? Кто сказал это?»

«С кем ты говоришь, Дани?»

«Ни с кем».

Эшлин взяла еду и питье дрожащими руками. Их разговор обрывался снова и снова. Иногда, как это произошло в подземелье, девушка слышала слова только одного участника беседы. Она не слышала, с кем разговаривали женщины, она лишь знала, что беседовали они с кем-то не из их числа. Она услышала, как Даника говорит:

«Если… Если я целитель, пообещайте пощадить мою мать, сестру и бабушку. Они не сделали ничего плохого. Мы приехали в Будапешт, чтобы развеяться, смириться с уходом дедушки. Мы…»

Но Эшлин не знала, какие слова предшествовали этой реплике или шли после нее. «Почему?» – спрашивала она себя. Хозяева замка были бессмертными, но девушка прежде слышала подобных существ – вампиров, гоблинов и даже оборотней. Но ни разу ей не доводилось подслушивать демонов, а Даника, вероятно, общалась именно с ними.

Эшлин откусила кусок булки и пригубила сока, стараясь не обращать внимания на новые разговоры. Она напевала, медитировала. Женщины пытались говорить с ней, но она была не в силах отвечать. За ее внимание боролось слишком много голосов.

Женщины одна за другой сдались. Эшлин не знала, сколько времени прошло после этого. Она столько раз едва не звала Мэддокса, но сдерживалась, прикусывая язык, пока не ощутила вкус крови. «Он ведь сказал, что у него есть дела», – подумала она. Кроме того, ей не хотелось быть обузой, помехой. «Ты ведь за этим пришла, – напомнила себе Эшлин. – Чтобы заставить этих людей научить тебя контролировать свою силу, даже если для этого придется стать для них помехой». Но это было до того, как в ее жизнь вошел Мэддокс. Теперь она хотела, чтобы он стал ее любовником (даже если он, подлец, сам на это не пойдет), а не сиделкой. «Опять начинается», – в отчаянии подумала она.

«Ты слышишь в своей голове… голос?»

«Да».

«Он твой собственный?»

«Может быть… Не знаю…»

Наконец бормотание, к счастью, прекратилось, завершившись на том моменте, когда Эшлин оказалась в этой комнате. Ощутив облегчение, девушка была вынуждена признать, что узнала кое-что новое. Самой важной новостью оказалось то, что Даника слышала охотников – она рассказала о них своим родственницам.

– Охотники, – произнесла Эшлин, поднимая взгляд.

Даника смотрела в единственное в комнате окно, которое ни одна из женщин не могла открыть. Эшлин слышала, как каждая из них пыталась сделать это и претерпевала неудачу.

– Что они собой представляют? Не лги мне на этот раз. Пожалуйста.

Даника, пораженная этим вопросом, подпрыгнула и резко повернулась, приложив руку к сердцу.

– Тебе, смотрю, снова лучше, да? С чего мы должны доверять тебе? Что, если ты работаешь на этих людей. Они могли послать тебя сюда, чтобы ты узнала от нас что-нибудь, а когда ты это выяснишь, они ворвутся и перебьют нас.

– Могли, но ты спасла меня, – ответила Эшлин, ведь эти женщины знали лишь то, что ей было плохо и она льнула к их врагу. – С чего мне причинять тебе вред?

Даника пристально рассматривала ее, но молчала.

– Тебе просто придется поверить, что я оказалась здесь не для того, чтобы загнать вас в ловушку или причинить вам вред. Мы с тобой в одном и том же положении.

– А что насчет того злого парня? Мэддокса? Ты с ним встречаешься?

Пожалуй, «встречаться» – это не то слово, которое Эшлин использовала бы применительно к данной ситуации. Она попыталась представить себе, как Мэддокс сидит напротив нее при свечах в зале какого-нибудь ресторана, пьет вино и слушает тихую музыку. Ее губы расплылись в улыбке.

– Возможно. Ну и что?

– Это делает тебя одной из них.

– Но я не одна из них, – заявила Эшлин. – Я оказалась здесь совсем недавно. Вчера, если быть точной.

Глаза Даники расширились, ее ресницы цвета золота взлетели к таким же золотистым бровям.

– Теперь мне понятно, что ты лжешь. Он беспокоится о тебе, и это более чем очевидно. Мужчины не проявляют такого сострадания по отношению к женщинам, которых только что встретили.

Да, он проявил сострадание, был добрым, нежным, милым. Самый свирепый человек из всех, кого она встречала, вытирал ее лицо.

– Я не могу это объяснить, но я не лгу.

На минуту в комнате воцарилась тишина.

– Отлично, – произнесла Даника, обманчиво расслабленно пожимая плечами. – Ты хочешь узнать об охотниках. Что ж, я расскажу тебе. В любом случае это не так уж жизненно важно. – Она вдохнула, выдохнула и продолжила: – Когда тот крылатый, Аэрон, доставлял меня в город, он указал на группу людей. Они были вооружены и сновали по маленьким улочкам, будто не хотели, чтобы их увидели.

Пока все это ни о чем Эшлин не говорило.

– Аэрон пробормотал себе под нос: «Охотники», – и вытащил кинжал. – Под влиянием гнева тон Даники перестал быть таким мягким. Очевидно, это воспоминание не было из числа ее любимых. – Он бы сразился с ними, если бы не был вынужден возиться со мной. Так он сказал. Он также заявил, что эти люди пришли, чтобы убить его самого и его друзей. – Последние слова она произнесла глубоким, не предвещающим ничего хорошего голосом, подражая Аэрону.

Эшлин едва сдержала улыбку, услышав эту пессимистическую интонацию.

– Я хотела, чтобы они напали, думала, он отвлечется, а я смогу сбежать. Но они не стали нападать. Они нас не увидели.

Эшлин замерла. Охотники на бессмертных. «Не этим ли я занималась для института? – спросила себя она. – Ведь я подслушивала разговоры, чтобы искать тех, кто обладает не совсем человеческой природой, точнее, охотиться на них. Спокойно. В институте исследуют, наблюдают, помогают, если это необходимо, и принимают чрезвычайные меры только в случае угрозы».

Эта мысль успокоила девушку. Когда ее коллеги общались с найденными ими существами, они вели себя как ученые, а не как хищники. Правда, эти люди не всегда хорошо к ней относились. Первый связанный с ней конфликт произошел из-за того, что она услышала недавний разговор, который ее коллега вел с ребенком. Он соблазнял эту милую невинную девочку… угрожал ей… делал ужасные вещи… Охваченная отвращением, Эшлин разоблачила его. Этот человек решил отомстить ей и попытался застрелить. Макинтош, всегда бывший с ней рядом, оттолкнул ее и таким образом спас ей жизнь.

Во второй раз Эшлин чуть не зарезала подкравшаяся сзади женщина, желавшая сохранить свои секреты. Макинтош снова взял на себя роль ее телохранителя, закрыв собой и получив удар ножом вместо нее.

В третий, и последний, раз, примерно девять месяцев назад, Эшлин попытались отравить. Ей повезло – удалось вовремя промыть желудок, удалив большую часть яда. «Какие приятные воспоминания», – подумала она. До сих пор девушка не знала, за что ее пытались убить на этот раз, что за секрет кто-то так хотел сохранить, что готов был прервать чужую жизнь.

Макинтош делал все, что было в его силах, чтобы защитить Эшлин. Но порой этого было недостаточно, поэтому она научилась полагаться только на себя и никому не доверять, из-за чего внезапное страстное желание положиться на Мэддокса стало для нее еще большим сюрпризом.

– Аэрон злословил и по твоему поводу, – произнесла Даника, прерывая ход мыслей Эшлин.

Девушка удивленно заморгала:

– По моему? Почему?

– Сказал, что ты наживка, что бы это ни значило.

Плечи Эшлин тяжело опустились, и она произнесла:

– Мэддокс тоже меня так называет. Я до сих пор не понимаю, что это значит.

Она не могла опровергать то, чего не понимала. Если только… Если охотники действительно убивают бессмертных, значит, наживка – это приманка. Помахав ею перед носом у бессмертного, можно загнать его в ловушку. «Почему этот… этот козел!.. Я пришла сюда за помощью, а не для того, чтобы вытащить его из берлоги, дав кому-то таким образом возможность убить его».

– Идиотка! – вскрикнула она.

– Не обзывайся, – возмутилась Даника.

– Я говорила не о тебе, а о себе.

Эшлин позволила Мэддоксу поцеловать себя, поместить пальцы и язык внутрь своего тела и даже страстно желала большего. И все это время он считал, будто она способна на такой подлый, вероломный поступок. «Видимо, он считал меня легкодоступной, раз так удивился, узнав, что я девственница», – решила она. На глазах девушки показались слезы стыда.

– Они обманули и тебя? – мягко спросила Даника.

Эшлин кивнула. Сейчас она думала о том, хотел ли Мэддокс ее на самом деле или он просто стремился соблазнить, чтобы узнать о якобы имевшемся у нее гнусном плане. Она подозревала, что наиболее правдоподобен второй вариант, и от этого ей было очень больно. «Он столько раз обвинял меня и спрашивал о чем-то, а в его взгляде читалось подозрение, – думала она. – Неудивительно, что ему с легкостью удалось устоять перед моей неуклюжей попыткой завершить то, что мы начали. Нет ничего странного в том, что он запер меня здесь. Я идиотка!» Единственное оправдание, которое Эшлин могла найти для себя, заключалось в том, что ее опыт общения с мужчинами вряд ли можно назвать очень большим. «И вот почему! – решила она. – Все они сволочи! Соблазняют нас и используют в своих целях!»

– Расскажи мне о голосе, который ты слышишь, – попросила она Данику.

Сейчас, прежде чем погрузиться в пучину обиды и разочарования, Эшлин хотела думать о чем угодно, кроме Мэддокса.

На лице Даники застыло выражение холодности.

– Я не говорила тебе ни про какой голос. Они следят за нами, не так ли? Где-то здесь спрятана камера или что-то подобное?

– Не знаю, – сказала Эшлин, согнув ноги и положив подбородок между коленями. – Может, здесь есть камера, а может, и нет. Если учесть их удивление при виде тайленола, вряд ли они смогли бы использовать что-то подобное. В любом случае я узнала о голосе иначе.

«Неужели Даника обладает такими же, как у меня, способностями?» – спрашивала себя она. Еще никогда Эшлин не встречала кого-то подобного себе, но успела понять, что здесь следует ожидать самых непредвиденных вещей.

– Расскажи мне об этом, пожалуйста. Мы должны быть заодно. Мы можем помочь друг другу.

– Тут не о чем рассказывать, – ответила Даника, бесцельно двигаясь по комнате вдоль стен. – Я просто схожу с ума. Ты хотела, чтобы я признала это? Сегодня утром в моей голове зазвучал голос какого-то парня. У нас вышла вдохновляющая беседа.

Всего лишь один голос. Мужской, а не множество мужских и женских. По крайней мере, теперь Эшлин поняла, что речь идет не о такой же способности, как у нее.

– Расскажи мне, – снова попросила она. В этот момент ее желудок решил заурчать, устроив настоящий концерт, нарушивший последовавшую за этой просьбой тишину. – Что он сказал тебе?

Нахмурившись, Даника взяла кусок сыра с тарелки, стоявшей на туалетном столике. Передав его Эшлин, она попросила своих родственниц, чтобы те помогли искать камеры. На всякий случай.

– Он попросил четыреста одиннадцать человек для операции против наших похитителей.

– Как это?

– Как будто они этим занимаются каждый день. Речь шла о том, какое у них оружие и как защищена крепость. – Даника засмеялась, но смех вышел грустный. – Думаю, таким образом мое обезумевшее сознание пытается справиться с произошедшим.

Эшлин так не считала. Эти вопросы были слишком настойчивыми, чересчур профессиональными. Подобную информацию военные стремятся собрать о своем противнике. «Если сведения об обитателях замка собирала не Даника, то кто? – спрашивала она себя. – У кого достаточно сил для того, чтобы что-то выяснять, не имея при этом тела?»

– Меня уже тошнит от этого дерьма, – заворчал Парис. – Я сегодня хотел хоть раз остаться в городе и расслабиться после совокупления, а не тащиться опять сюда. Я не умею мгновенно перемещаться, как Люсьен. – Он уселся перед экраном телевизора и запустил свою любимую игру на Xbox – борьбу между обнаженными женщинами в грязи. Ему удалось достигнуть в ней неплохих результатов, и черты его лица постепенно разгладились. – И по какому поводу собрание на этот раз? И, кстати, я не вижу охотников.

– Это потому, что ты видишь только потенциальных любовниц, – ответил Аэрон.

– И почему это плохо? – ядовито поинтересовался Парис.

– Прекратите ссориться, – вмешался Люсьен. – У нас есть одно дело, и, думаю, никому из вас не понравится то, что вы сейчас услышите.

Мэддокс растянулся на диване и почесал подбородок. Насилие рвался наружу, причем с большей, чем обычно, силой. Ему не нравилось находиться вдалеке от Эшлин, женщины, попытавшейся затащить его в постель, женщины, которую он отверг. «Что за идиот откажется от такой женщины? – спрашивал себя Мэддокс. – Она хотела меня, боги тому свидетели». Он хотел ее столь же сильно. Жаждал, чтобы ее мягкое тело прижалось к его телу, а губы не отрывались от его губ. Или его естества. Мэддокс не был очень капризным. Он хотел слышать ее экстатические крики, чувствовать вкус ее кожи.

«Нужно было взять ее, пока у меня была такая возможность», – подумал он.

Вместо этого он посадил ее в комнату Люсьена, что было чрезмерной мерой, так как на дверной ручке имелся отличный замок, и убрался в собственной комнате. Затем его позвали в комнату отдыха, где его, очевидно, не ждало ничего, кроме новых дурных новостей.

– Скажи им, Аэрон, – вздохнув, произнес Люсьен. Повисла пауза, но затем татуированный воин произнес:

– Я ощутил всплеск гнева. Ничего чрезвычайного. Пока… – Он прижался к дальней стене и уперся кулаком в каменную кладку за своей спиной, будто стараясь подчеркнуть важность своих слов. – С ним можно справиться, но я не знаю, сколько это продлится.

– Он чует людей, – произнес Рейес. – И их запах не выветрится из его носа.

Мэддокс с удивлением отметил, что в интонации приятеля проскакивает злость.

Парис побледнел.

– Черт! Как быстро, – возмутился он.

– Никто не знает этого лучше, чем я, – ответил Аэрон.

Мэддокс подавил рык, думая о том, сколько всего он и его друзья еще будут вынуждены перенести. Относительно недавно он выяснил, что в городе скрываются другие охотники. Судя по словам Аэрона, они стали еще сильнее, чем их предшественники, и усовершенствовали свое мастерство.

Рассказ Эшлин о ее способностях позволил ему предположить, что охотники оказались здесь и из-за нее. Женщина, работа которой заключается в том, чтобы слушать сверхъестественных существ, может стать ценным орудием. Само это предположение привело демона в ярость, вызвало в обоих – и в духе, и в самом Мэддоксе – желание мучить, калечить, убивать…

– Не знаю, сколько смогу сдерживать в себе желание причинить им вред, – произнес Аэрон и почесал шею. – Я уже представляю себе их окровавленные тела, и это мне нравится.

В конце этой фразы его голос стал слегка хриплым. Перемена была незначительной, но знающим людям могла сказать о многом.

– Ни у кого нет идей? – спросил Рейес, кинул нож в воздух, поймал его и подкинул снова. – Никто не придумает чего-нибудь, что могло бы спасти их?

Воцарилась тишина.

– Давайте вспомним, что это бессмысленно, – наконец произнес Торин. – Мы только мучаем себя, пытаясь найти решение, которого не существует. Мы не в силах приблизиться к титанам – они просто нашлют на нас новое проклятие. Мы не можем освободить женщин и попросить их спрятаться. Аэрону придется последовать за ними. Поэтому, думаю, стоит позволить ему сделать это.

Рейес уставился на него:

– Это несколько бездушно даже для тебя, Болезнь.

«Что я сделаю, если Аэрону прикажут убить Эшлин?» – спросил себя Мэддокс. Он уже понял, что новые боги жестоки, и подозревал, что они без промедления отдадут этот приказ. Зарычав, он вскочил на ноги и со всех сил ударил кулаком о стену.

Разговор прекратился.

Сделав это, Мэддокс ощутил облегчение и ударил по стене еще несколько раз. Его рукам нужно было восстановиться после стычки с Аэроном, и это не особенно помогло. «Должно быть, дух тоже очень привязался к Эшлин», – решил мужчина, заметив, что демону тоже очень хочется кого-нибудь убить при мысли о возможности потерять ее. «Иди и забери ее. Она наша. Она принадлежит нам», – шептал дух.

Практически всегда прежде он не соглашался с духом. Человек и монстр были противниками. Поэтому появление у них общего желания шокировало Мэддокса. Он еще раз стукнул по стене, и на пол посыпалась каменная крошка.

– Вижу, маленькая женщина нас не успокаивает, – заметил Торин, издав короткий смешок.

Мэддокс отвернулся от него очень вовремя, ибо ему удалось увидеть, как Аэрон переглядывается с Люсьеном.

– Что такое? – резко спросил он.

Люсьен поднял руки, изображая само олицетворение невинности.

– Ничего, – ответил Аэрон. – Совсем ничего.

– Сколько раз тебе говорить? Она наживка, чувак. – Рейес последний раз кинул свой кинжал, на этот раз с замахом, и лезвие пролетело рядом с плечом Мэддокса. – Наверняка ты в этом уже убедился.

– А если нет, то ты идиот, – произнес Аэрон, сохраняя спокойную и убедительную интонацию. – Возможно, я убью твою драгоценную Эшлин вместе с остальными и навеки развею чары, которые она наложила на тебя.

Демон внезапно вырвался наружу, подчинив себе Мэддокса, полностью овладев им. «Никто не смеет угрожать нашей женщине», – пронеслось у него в голове. Перед его глазами стали бегать черные точки, на смену которым быстро пришли красные.

– Черт, – произнес Люсьен. – Посмотрите на его лицо. Тебе следовало быть осторожнее, Аэрон.

Опрокидывая столы и пиная ногами стулья, Мэддокс двинулся к Аэрону. После себя он оставлял разрушения, даже плазменную панель бросил на пол и разбил ее.

– Эй, ты что делаешь, – возмутился Парис, лишившись игры. – Я уже побеждал.

В голове Мэддокса пульсировало только одно слово – «убивать, убивать, убивать». Горе тому, кто окажется достаточно глупым для того, чтобы попасться ему на пути. Когда он добрался до Аэрона, тот уже успел выхватить два клинка. Мэддокс не отягощал себя мыслями об оружии, собираясь содрать с ублюдка кожу голыми руками. Он жаждал, чтобы по его пальцам текла кровь, хотел, чтобы кости были разбросаны по… Внезапно перед его глазами возникло лицо Эшлин. Он увидел ее с запрокинутой головой, золотистые волосы ниспадали на спину. По ее животу бегали капли воды и останавливались в районе пупка. Она источала удовольствие.

Рейес и Люсьен набросились на него, опрокинули на пол и буквально вытрясли Эшлин из его головы. Мэддокс заревел, этот звук оказался настолько сильным, что ему самому показалось, будто из-за его вопля может разбиться стакан. В воздухе замелькали кулаки, причем Мэддокс уже не понимал, чьи именно – противников или его собственные. Кто-то ударил его коленом в живот, заставив судорожно выдохнуть воздух из легких. Но он не останавливался. «Убивать… убивать!» – звенело в его мозгу.

Если бы у Мэддокса были клыки, он кусался бы. Настолько жаждал крови. Он бы выпил кого-то досуха. Как бы то ни было, он поднял ногу в тяжелом ботинке и ударил кого-то в щеку. Услышав стон пострадавшего, он радостно взревел.

– Зажмите его чертовы ноги!

– Не получается. Держите его за руки.

– Выруби его, Парис.

– Обязательно. Может, мне еще алмазы из задницы выдавать, пока я этим занимаюсь?

В челюсть Мэддокса врезался кулак. Он клацнул зубами и ощутил вкус собственной крови.

– Это за то, что ты испортил мою игру, – заметил Парис. – Банни вот-вот должна была бросить Электру в грязь.

– Я убью вас. Я…

Перед лицом Мэддокса снова возникло охваченное наслаждением лицо Эшлин. В ее глазах горела страсть. Ее голова была запрокинута, и она наслаждалась ощущением, которое дарил ей его язык, испивший каждую каплю ее женского естества.

Мэддокс замер, охваченный осознанием произошедшего. «Что я делаю? – спросил он себя. – Что, черт подери, я делаю?» Он не хотел ощущать кровь на своих руках и видеть смерть. Он не был монстром, не был олицетворением Насилия.

Внезапно Мэддоксу стало стыдно за содеянное. Ему следовало держать себя в руках. Издавая стоны, он попытался сесть. Друзья схватили его еще крепче. Он расслабился, решив не форсировать события. «Больше никогда, – поклялся он. – Никогда не стану нападать на своих друзей».

«Мы должны защищать Эшлин», – зарычал Насилие. «Демон испытывает желание защищать?» – удивился Мэддокс. «Будем, – пообещал он. – Но не так. По-другому». Чем больше он отдавался на волю духа, тем больше превращался в олицетворение Насилия. «Когда я прекратил сопротивляться этому?» – спросил он себя.

Порой, оказываясь в одиночестве, Мэддокс думал, что, если бы родился человеком, то разрушение стало бы последним, что пришло бы ему в голову. Он женился бы, обзавелся любящей женой и смеющимися детьми, которые играли бы рядом, пока он занимался резьбой по дереву. Он делал бы мебель – сундуки, кухонные буфеты, кровати, и это доставляло бы ему огромное удовольствие.

Уничтожив все, что он некогда создал, Мэддокс забросил это увлечение.

– Он перестал двигаться, – удивленно произнес Рейес.

– Я больше не вижу духа, – в замешательстве сказал Аэрон.

– Эй, нам даже не придется связывать его цепями, – заметил Парис.

– Такое впервые, – внес свою лепту Торин, все еще смеясь.

Друзья отпустили его и одновременно отошли в сторону. Мэддокс потряс головой, пытаясь привести в порядок мысли и осознать произошедшее. Его охватил Насилие, но он никого не убил, а друзьям не пришлось связывать или сдерживать его.

Мэддокс осторожно сел и, оглядев комнату, заметил жутчайший беспорядок. Обломки дерева, пух из разорванных подушек, черные осколки телевизионного экрана. Да, дух всецело охватил его.

Мэддокс удивленно сдвинул брови. Обычно его опрокидывали на землю и связывали цепью. Или избивали настолько сильно, что ему оставалось только лежать и ждать, пока за ним не придут Боль и Смерть. Но мысли об Эшлин полностью умиротворили его. «Как это могло произойти?» – спрашивал он себя.

– Теперь все в порядке? – поинтересовался у него Рейес.

– Да, – ответил Мэддокс приглушенно и хрипло (видимо, кто-то слегка придушил его).

Мэддокс встал и, спотыкаясь, направился к дивану. Подушек больше не было, но его это не беспокоило. Он упал на жесткие пружины, заскрипевшие под его телом.

– Торин знает, как вложить деньги в хорошие вещи, – заметил Парис, садясь рядом с Мэддоксом и оглядываясь. – Кажется, пришло время похвастаться новой мебелью.

– На чем мы остановились? – спросил Люсьен, вернув друзей к обсуждению проблемы.

Его лоб украшала рана, которой там не было за несколько минут до этого.

Мэддокс ощутил прилив вины.

– Простите, – произнес он.

Люсьен удивленно взглянул на него, но кивнул.

– Женщины, – пробурчал Рейес, присаживаясь по другую сторону от Мэддокса. – Думаю, нам стоит подождать. В отличие от некоторых из нас… – произнес он, недобро взглянув на виновника драки, – Аэрон контролирует своего духа независимо от того, беспокоится тот или нет.

– Согласен, – ответил Люсьен, подойдя к перевернутому бильярдному столу и источая запах роз.

Приятный запах, отметил Мэддокс, но не настолько хороший, как принадлежащий Эшлин аромат меда и специй, тайн и лунного света. Эшлин… Мысли о ней заставили его тело напрячься, приготовиться к любви. Он в очередной раз подумал, что стоило бы погрузиться в эти узкие влажные ножны.

– Хм… Я счастлив сидеть рядом с тобой и все такое, но даже не думал, что это тебе настолько нравится, – пробормотал Парис.

Впервые за несколько сотен лет Мэддокс ощутил, как его щеки покрывает румянец.

– Ты тут ни при чем.

– Слава богам, – ответил Парис.

– Кстати о богах, Мэддокс. Пора уже рассказать всем про голос, который ты слышал, – поторопил его Люсьен.

Мэддокс не хотел обременять друзей, но знал, что у него нет другого выхода.

– Хорошо. Я услышал в своей голове некий голос, приказавший мне отправить всех вас на кладбище. Сегодня в полночь. Без оружия.

Люсьен подошел к Аэрону.

– Ты знаешь этих новых богов лучше, чем кто-либо из нас. Что ты думаешь по этому поводу? Титаны могли так поступить?

– Я не очень в них разбираюсь, но так не думаю. Не думаю, что нам стоит беспокоиться из-за оружия. Оно очень полезно в схватках с охотниками, но совершенно не подходит для войны против богов.

Парис восторженно воскликнул, и все присутствующие посмотрели на него с удивлением. Он робко пожал плечами.

– Включу-ка я снова свою игру на том маленьком телевизоре, который припрятал на случай, если произойдет нечто подобное.

Мэддокс закатил глаза.

– Давайте на минутку предположим, что голос принадлежит охотнику, – сказал Люсьен, снова возвращаясь к главной теме собрания. – Это значит, что мы столкнулись с охотником, обладающим огромной силой. И так как он вряд ли работает в одиночку, нам остается только гадать, обладают ли его друзья такими же способностями.

Аэрон заметил:

– Мы сильнее простых смертных независимо от того, обладают они какими-то сверхъестественными способностями или нет. Мы можем их победить.

– Да, если сумеем перехитрить их. Помните Грецию? Охотники были слабее нас, но им снова и снова удавалось причинять нам вред. На этот раз нам, скорее всего, приготовили ловушку на кладбище, – сказал Мэддокс и по очереди посмотрел на друзей. – Я не смогу пойти, так как буду мертв, но вы сумеете. Вы сделаете так, чтобы их ловушка обратилась против них самих, и перебьете их.

Люсьен покачал головой:

– В полночь мы с Рейесом будем рядом с тобой. Торин также не может уйти. Остаются только Парис и Аэрон. Мы не можем послать их двоих на битву, не зная расстановки сил.

– Тогда пошли сейчас, – решил Мэддокс. Он терпеть не мог выходить из крепости, но сейчас был готов на это. Он был готов на все, чтобы защитить Эшлин. «Если эти новые охотники причинят ей вред…» – думал он. – До полуночи еще семь часов. Этого более чем достаточно, чтобы я мог поучаствовать в сражении и вернуться.

Друзья молча взглянули на Мэддокса, и в их глазах читалось удивление. Прежде он никогда еще не предлагал выйти в город.

– Кто-то должен остаться здесь и защищать женщин, – наконец произнес Рейес.

– Согласен, – ответил Мэддокс, который не мог оставить Эшлин без защиты.

«Что, если ей снова станет плохо? – спрашивал он себя. – Что, если охотники сумеют прорваться в крепость и причинить ей вред?»

– Я не согласен, – произнес Люсьен с виноватой улыбкой. – Убивать охотников важнее, чем защищать женщин.

«Тем более что скоро они в любом случае будут мертвы», – читалось в его взгляде, хотя вслух он эти слова не произносил, так как все обитатели замка думали об этом.

Рейес сжал кулаки, а Мэддокс – челюсти.

– Кто-то должен остаться, – сказал он. – Иначе вам придется сражаться без меня.

Аэрон был олицетворением Ярости, а Люсьен – Смерти, но никто не бился так, как Насилие. Только участие Мэддокса в сражении гарантировало друзьям победу.

– Мы пойдем без тебя, – произнес Люсьен, и по его голосу было понятно, что он принял окончательное решение.

«Так тому и быть, – решил Мэддокс. – Я не оставлю Эшлин без защиты». Конечно, замок был хорошо укреплен, но не мог нанести удар врагу, не был способен и унести девушку от опасности на надежных руках.

– Тогда скажите мне, что вы в таком случае собираетесь делать, чтобы победить? – поинтересовался он.

Повисла тишина. Люсьен и Аэрон обменялись напряженными взглядами. Прежде чем что-то сказать, Люсьен нагнулся и поднял объемистый бумажный свиток, упавший на пол во время буйства Мэддокса. Подойдя к дивану, он развернул лист и закрепил его углы.

– Так хорошо было бы сделать это на кофейном столике, – пробормотал он. – Или на худой конец на бильярдном столе. Но ты же у нас основательный, перевернул и разбил их оба.

– Я же извинился, – сказал Мэддокс, ощутив еще более сильный приступ вины. – Завтра все починю.

– Хорошо, – ответил Люсьен и указал на лист. – Как видите, это карта города. До этого, когда мы придумывали план, а ты был занят кое-чем другим, мы решили подготовить ловушку в этой заброшенной местности. – Он провел пальцем вокруг области, расположенной на юге и, судя по карте, обладавшей очень неровным рельефом. – Там холмы и ни одного дома, что делает это место прекрасно подходящим для удара. Мы будем ждать там и позволим охотникам напасть на нас.

– Это все? Таков ваш план?

– Что ж, еще мы собирались перебить их, – произнес Люсьен. Когда в его взгляде появилась угроза, запах роз усилился. – Хороший план.

– Они могут не прийти, а вместо этого ждать нас на кладбище.

– Они придут, – настоял Люсьен.

– Откуда ты знаешь?

Тот помолчал, снова взглянул на Аэрона и произнес:

– Мне говорит об этом интуиция.

Мэддокс фыркнул:

– Твоя интуиция может ошибаться. Нам, по крайней мере, следует охранять холм до того, как ты уйдешь, чтобы никто не мог пробраться внутрь, пока я буду мертв.

– Хорошо, – со вздохом произнес Люсьен. – За работу.

Глава 14

Отель «Таверна», Будапешт

Сабин, одержимый демоном Сомнения, лежал на кровати, рассматривая девственно чистый потолок номера. Он приехал в Будапешт из Нью-Йорка с одной целью – чтобы найти ларец Пандоры и уничтожить его. «Ладно, это две цели», – спохватился он. Пока Сабину не везло. Но он сумел обнаружить воинов, покинувших его несколько тысячелетий назад, людей, с которыми он некогда сражался бок о бок и которых когда-то любил. Людей, которые теперь ненавидели его.

Сабин вздохнул. С самого своего прибытия три дня назад он то тут, то там мельком видел Париса, но не показывался тому на глаза, ибо не знал, какой прием его ожидает – нападут ли на него сразу же или обнимут как блудного сына.

Он с опасением думал о перспективе узнать ответ на этот вопрос. Сабин чуть не лишил Аэрона головы, когда тот попытался помешать ему сжечь дотла Афины, чтобы добраться до охотников, ответственных за гибель их друга Бадена. С самого своего приезда Сабин пытался украдкой следить за воинами, чтобы узнать все возможное о тех, кого некогда считал братьями и кого не считал чужими до сих пор. Но это ничего не дало. Тогда он переключил свое внимание на окружавших их людей. Правда, услышала его лишь одна женщина, но и она не смогла рассказать ему то, что он хотел узнать.

Сабин знал лишь то, что шестеро воинов были живы, поселились в огромной крепости на холме и были вооружены до зубов. Это он выяснил, когда месяц назад допрашивал охотника, того самого, что с большим нежеланием рассказал ему о поисках ларца Пандоры, о том, что обнаружение этого артефакта ознаменует гибель Владык, так как демонов затянет обратно внутрь его, а воины не смогут без них выжить.

Очевидно, охотники долго разрабатывали план захвата крепости и укрывшихся внутри ее воинов, но пока не сумели придумать, как это сделать. То, что они стремились захватить своих врагов, а не убить их, не давало Сабину покоя и заставляло задавать все новые вопросы. Знают ли воины, где находится ларец Пандоры? Есть ли им до этого дело? Что они думают об охотниках теперь? Однажды они уже уклонились от схватки. Поступят ли они так же снова?

Сабин вздохнул еще раз и решил, что позже у него еще будет время подумать об этом. Сейчас ему предстояло разгадать другую загадку, связанную, так сказать, со сменой караула – переходом власти от ни во что не вмешивавшихся греков к помешанным на контроле титанам, что было вполне ожидаемой им проблемой. Он не знал этих новых богов, но симпатии они у него не вызывали. Когда они призвали его, заставив оказаться среди незнакомцев и отвечать на вопросы, на их лицах были видны отсветы войны и власти надо всем небом. «Какая твоя главная цель? – спрашивали они. – Как ты собираешься ее достигнуть? Ты боишься смерти?»

Сабин не знал, почему титаны вызвали его одного. На самом деле теперь уже он не знал ничего. Он не был даже уверен, что Мэддокс предложит остальным пойти на кладбище.

Сабин надеялся, что они придут. Настало время открыться, и Сабин хотел сделать это с максимальным преимуществом для себя. «Если бы только я мог соврать… – думал он. – Тогда все было бы гораздо проще». Но лгать Сабин был не способен. Как только он пытался сделать это, демон приходил в ярость, и одержимый им терял сознание. Странная реакция на дурной поступок, но он ничего не мог с ней поделать. Единственное, на что он был способен, – это внедрять свои мысли в сознание другого человека, наполняя его сомнениями и тревогами. Сабин плел паутину из сомнений через вопросы и наблюдения.

Воспользовавшись способностями своего демона, призванного сеять сомнения, Сабин услышал, как Мэддокс переживает за смертную девушку, и вмешался, зародив в душе бывшего друга еще большее сомнение по поводу того, сможет ли она выжить без помощи бога. То, что она сумела выжить, было выгодно Сабину, и это позволяло ему требовать платы. Надеясь на удачу, Сабин и его люди собирались ждать на кладбище, причем сам он не сомневался, что его бывшие товарищи, несмотря на его слова, придут с оружием. «Мы будем надеяться, – подумал он. – Интересно, как они отреагируют на это неожиданное воссоединение?» «Скорее всего, оно вызовет у них ненависть», – прошептал демон.

– Заткнись, черт возьми, – потребовал мужчина, который не стеснялся использовать своего духа против других, но ненавидел, когда это безмозглое существо пыталось ослабить его самого.

Дверь его номера открылась. Он выхватил меч, висящий у него за спиной, и приготовился отразить удар. Опознав своего гостя, Сабин расслабился.

– Ничего себе гостеприимство, – произнес Кейн.

Рядом с ним стояли Камео, Аман и Гидеон. Они были вместе с самой гибели Бадена, когда спасовали перед своими демонами. Наказать тех, кто совершил такую ошибку, очень легко.

Сабин вздрогнул, вспомнив, какие ужасные разрушения они причинили, сколько людей пострадало по их вине. Для того чтобы снова прийти в себя, им потребовалось много времени, но когда это произошло, было уже слишком поздно. Они лишились возможности стать частью общества, быть кем-то иным, а не только воинами. Охотники не позволили бы им сделать этого. Эти чудовища не только убили Бадена, но и уничтожили всех людей, к которым воины испытывали привязанность, и разрушили все, что те считали своим домом. За это Сабин готовился бороться с ними до конца дней, то есть вечно. Он будет сражаться до тех пор, пока не падет последний из них.

Сабин сел, опершись на изголовье кровати:

– Есть новости?

– Куча, – ответил Гидеон.

– Никаких, – возразил Кейн, закатывая глаза.

Гидеоном овладел дух Лжи. В отличие от Сабина он не мог произнести ни одного правдивого слова. Все находившиеся в комнате знали, что слова Гидеона следует воспринимать с точностью наоборот.

Сабин наградил Гидеона взглядом, обозначавшим, что в следующий раз тому стоит держать рот на замке. И Гидеон пожал плечами, как будто говоря: «Я делаю то, что хочу и когда хочу». Хотя слова «как будто» в данном случае были неуместны. Гидеон действительно делал только то, что хотел. И так было всегда. Непослушание жило у него в крови.

Он был высоким и статным, настоящим воином, таким же, как и Сабин, но на этом сходство заканчивалось. В то время как у Сабина были каштановые волосы, карие глаза и довольно грубые черты лица, Гидеон был истинным панком, носившим одежду, свойственную готам, немного неопрятным, но в то же время обладавшим обаянием кинозвезды.

Гидеон окрашивал свои блеклые волосы в ярко-синий цвет с металлическим отливом и говорил, что поступает так потому, что это единственное, из-за чего у него глаза вылезают на лоб. Конечно, это была ложь. Вероятно, его облик служил предупреждением для людей, будто говоря: «Вы можете приблизиться ко мне, но на свой страх и риск». Все его тело было покрыто пирсингом и татуировками. Гидеон носил только черное и никогда не выходил из дома, не разместив на своем теле целый арсенал.

Правда, так поступали все они.

– Где Страйдер? – спросил Сабин.

Гидеон уже открыл рот, чтобы ответить (конечно же солгав), но Кейн, одержимый демоном Бедствий, прервал его:

– Он не может признать поражение. Он все еще ищет.

«Конечно, – подумал Сабин. – Я должен был знать об этом». Поскольку внутри Страйдера жил демон Поражения, ему приходилось побеждать, причем независимо от того в чем – в войнах, картах, пинг-понге. Иначе он испытывал физические страдания и не мог на протяжении нескольких дней встать с постели.

Сабин попросил своих людей поговорить с местными жителями, надеясь узнать что-то новое о ларце, и Страйдер не вернется до тех пор, пока не сделает это.

Камео, единственная женщина в их проклятой команде, проследовала в шикарный холл, располагавшийся напротив кровати. Некогда она тоже была бессмертной воительницей, служившей богам. Подобно другим воинам, она испытала огромную обиду, когда охранять Дим-Униак выбрали Пандору. Но в отличие от них ее оскорбило не то, что эта честь досталась женщине, а то, что этой женщиной была не она сама. Сабин все еще помнил, какая широкая улыбка была на ее лице в день, когда они решили низвергнуть Пандору. После этого она больше никогда не улыбалась.

– Местные не хотят ничего говорить нам, – произнесла она. – По какой-то причине они считают воинов ангелами – представляете? – и не хотят предавать их.

Сабин слушал ее с тяжелым сердцем. Камео была самым несчастным существом, которое он когда-либо видел.

Нет, она не была уродлива. Отнюдь. Эта женщина была невысокой и изящной, могла похвастаться темными волосами и поразительно яркими светло-голубыми, почти прозрачными глазами. Но внутри ее обитал дух Печали, поэтому в ее жизни не было места смеху, легкомыслию и радости.

Сабин на протяжении столетий пытался развеселить ее. Но независимо от того, что он делал или говорил, Камео всегда была на грани самоубийства. Вся печаль мира плавала в этих светло-голубых глазах и звучала в ее голосе. Он не понимал, как этой женщине удается не сойти с ума.

Он почесал подбородок, а его взгляд одновременно искал Амана.

– А ты выяснил что-нибудь? – спросил он.

Аман прижался к дальней стене, из-за чего казался глубоким темным рубцом, уродующим светлую комнату. У него были черная кожа, карие глаза, он весь был темным и, приблизившись к кому-либо, узнавал самые сокровенные тайны этого человека. «Должно быть, это тяжелая ноша, – думал Сабин. – Если учесть, насколько отвратительные тайны хранит каждый из нас».

Возможно, Аман говорил так редко именно потому, что опасался случайно обнажить скрытую правду, боялся того, что станет причиной массовой паники.

– Ничего, что могло бы помочь нам, – ответила за него Камео замогильным голосом. – Если не считать женщин, спавших с Парисом и Мэддоксом и имеющих представление только о размерах их членов, местные жители всегда старались держаться подальше от воинов, поэтому они знали недостаточно для того, чтобы Аман мог узнать какую-то тайну.

«Нет, серьезно, – возмутился про себя Сабин. – Мне хочется прямо здесь и сейчас воткнуть нож в ее сердце, не дожидаясь того момента, когда она сделает это сама. Хочется сделать все что угодно, чтобы избавиться от этой тоски».

Прежде чем он успел ответить, дверь снова открылась и вошел Страйдер, привлекая к себе всеобщее внимание.

Его спутанные светлые волосы обрамляли лицо, а голубые глаза ярко блестели. На его острых скулах была видна грязь, а подбородок украшали следы крови. Но его походка была мягкой, а в движениях отсутствовала скованность, и Сабин понял, что Страйдер имеет какую-то информацию.

Сабин резко выпрямился и произнес:

– Рассказывай.

Страйдер остановился посередине комнаты и улыбнулся.

– Как мы и ожидали, – ответил он, – охотники уже здесь.

Камео изменила позу, и грация и элегантность, отразившиеся в ее движениях, резко контрастировали с отчаянием, искажавшим лицо.

– Давайте захватим их и допросим. Вдруг они знают больше, чем мы.

– В этом нет необходимости, – возразил Страйдер. – Я уже поймал одного из них.

– И что? – с нетерпением спросил Сабин.

– Как тот охотник и говорил тебе в прошлом месяце, они прибыли сюда, чтобы захватить Владык, живущих на холме. Кто-то из их людей проник внутрь.

– Счастлив слышать это, – заявил Гидеон.

Страйдер, как и все они, не обратил на его слова ни малейшего внимания.

– И ни слова о ларце? – спросил Кейн.

Пока он говорил, лампочку, вставленную в расположенный позади него светильник, закоротило, и от нее во всех направлениях полетели искры. Наконец лампа опрокинулась, ударив его по голове.

Сабин покачал головой. Этот человек был настоящим ходячим бедствием, причем в прямом смысле. Как только Кейн входил в помещение, оно превращалось в настоящий ад. Сабин ждал, что вот-вот им на голову упадет потолок, ибо такое прежде действительно случалось.

Кейн провел рукой по волосам, сбивая с них искры, и почесал затылок. При этом в его светло-карих глазах не отразилось ни одной эмоции. Не произнеся ни слова, он отошел от потенциально опасной лампы и опустился на пол, стараясь сесть как можно дальше от всех остальных.

Сабин взглянул на картину, открывавшуюся сквозь застекленные двери, ведущие на уютный балкон, стоя на котором можно было наслаждаться весьма романтичным видом на город. Не то чтобы в его жизни не было места для романтики. Но женщины, как правило, убегали от него с воплями (конечно, если он не делал этого первым). Сам того не желая, Сабин заставлял их сомневаться в себе и вообще во всем: в правильности принимаемых ими решений, в привлекательности своей внешности. В итоге они всегда плакали, а иногда пытались покончить с собой. И Сабин просто не мог больше терпеть все это, не в силах был испытывать чувство вины, каждый раз охватывавшее его, хотя он не мог ничего поделать со своим проклятием. Поэтому теперь он сторонился женщин, старался быть от них как можно дальше.

Сабин постарался отогнать охватившую его тоску. Наступила ночь, и он смотрел на сверкающие огни большого города. Над ними висела яркая полная луна, которую не скрывало от взора ни одно даже самое маленькое облачко. Она напоминала путеводную звезду, украшавшую черный бархат неба. В помещение залетал прохладный ветерок с улицы, заставляя шевелиться белые занавески. «Идеальная ночь для любви, – с печалью подумал Сабин. – Или для смерти».

– Где сейчас охотники? – спросил он.

– Как говорит мой источник информации, у них встреча в клубе. Я уже все проверил, это место в пяти минутах ходьбы отсюда, – произнес Страйдер.

Прежде Сабин стремился оказаться на кладбище, а теперь захотел попасть в клуб. Но, к сожалению, он не мог присутствовать в двух местах одновременно. Как и тогда, несколько столетий назад, он снова оказался перед сложным выбором, разрываясь между охотниками и своими друзьями.

Мужчина еще раз окинул взглядом номер, будто ответ скрывался где-то в глубине теней.

– Я хочу, чтобы один из вас отправился сегодня ночью на кладбище. Вооруженным. Я сделал все, что от меня зависело, чтобы воины тоже оказались там. Если он увидит их там, то пусть сам решает, что делать. Остальные отправятся в клуб.

– Я пойду на кладбище, – вызвался Кейн, но в его голосе не было слышно энтузиазма. – Если я окажусь в клубе, он может развалиться.

И это была правда.

Именно в этот момент от стены отвалился крупный кусок штукатурки, тотчас же ударивший Кейна по голове. Хорошо, что удар смягчила копна волос, благодаря чему мужчина лишь вздрогнул.

Сабин вздохнул.

– Если все сложится удачно, мы сможем получить ответы, которых так ждали, и наконец раз и навсегда уничтожить ларец Пандоры, – произнес он, про себя подумав: «До того как охотники найдут его и загонят наших демонов внутрь, что приведет к нашей гибели». – Что ж, вперед.

Глава 15

«Черт, черт, черт!» – ругался про себя Мэддокс, осознавая, что время играет против него. Он с головой погрузился в установку на холме ловушек: ям, натянутых лесок, сетей… Ему следовало заняться этим намного раньше, еще днем, но он не хотел причинять вред посыльным, приносившим им припасы, или женщинам, приходившим полюбоваться Парисом. Каждый раз, когда Мэддокс думал, что все закончил, Люсьен давал ему новое задание.

Было уже одиннадцать тридцать, и у Мэддокса не оставалось времени для того, чтобы увидеться с Эшлин, поцеловать ее, обнять… «Конечно, если я решусь снова увидеть ее», – мрачно подумал он. После сегодняшнего срыва он боялся даже приближаться к столь невинному существу. В то же время он страстно желал быть рядом с ней. «Несомненно, шанс есть, – успокаивал себя Мэддокс. – Пока мне удавалось держать себя в руках, когда я оказывался рядом с ней. Но что случится, когда из-за нее я окажусь на грани безумия? – спрашивал себя Мэддокс. – Именно когда, а не если, – про себя заметил он. – Что я буду делать, когда демон, как всегда, проявит себя?»

– Пусть боги улыбаются при взгляде на нас этой ночью, – пробормотал Люсьен.

Рейес, Люсьен и Мэддокс шли быстрым шагом по запутанной сети коридоров крепости к спальне Мэддокса. Они всегда старались привязать его цепями как можно раньше, потому что это позволяло избежать значительных разрушений. Живот Мэддокса уже болел.

Рейес взял меч – тот самый, с помощью которого Мэддокс много лет назад убил Пандору. Он висел на боку воина, сверкая в свете луны, проникавшем в помещение через окна и будто насмехавшемся над Мэддоксом.

Проходя мимо спальни Люсьена, он нежно провел пальцами по двери, ведь внутри была Эшлин. «Чем она сейчас занимается? – спрашивал себя он. – Что она думает обо мне?»

Они завернули за угол, подходя все ближе и ближе… «Я еще не готов», – захныкал дух. Такое случилось впервые, ибо жажда крови всегда утихомиривала его. Правда, Мэддокс тоже не был готов к тому, чтобы умереть. «Не в этот раз», – думал он.

Когда они шли по ступеням, эхо повторяло звук их шагов, и он казался зловещим боевым кличем.

Мэддокс прошел мимо последнего, самого большого окна, выходившего на склон холма, украшенный заснеженными верхушками деревьев. Он готов был отдать все за возможность пробежаться между этих деревьев, ощутить, как снег колет кожу во время метели, отвести туда Эшлин и заняться с ней любовью прямо на твердой холодной земле, увидеть, как ее тело одевается в лунный свет, делающий ее похожей на лесную нимфу. И никакого насилия. Только страсть.

– Возможно, мы сможем уговорить титанов освободить тебя от этого проклятия, – произнес Люсьен, вырвав Мэддокса из мира грез.

Впервые за несколько сотен лет Мэддокс ощутил надежду. «Возможно, титаны, несмотря ни на что, и правда избавят меня от проклятия, если я об этом попрошу, – подумал он. – Ведь некогда они страстно желали, чтобы везде воцарился мир. Конечно, они… – Его мысль оборвалась, и на ее смену пришла другая: – Тебе лучше знать. Но вспомни, чем они заставили заниматься Аэрона».

Надежда Мэддокса рухнула. Титаны уже успели доказать, что по жестокости превосходят греков.

– Не думаю, что хочу рисковать, – произнес он вслух.

– Возможно, существует альтернатива богам, – предположил Рейес.

«Если бы это было так, то мы были бы уже в курсе», – подумал Мэддокс, но промолчал. Через несколько секунд они, толкнув тяжелую деревянную дверь, вошли в его спальню.

Когда Мэддокс ложился в кровать, его охватил страх, леденящий кровь. Свежие хлопковые простыни оказались холодными, были лишены запаха, и на них не было и следа Эшлин. Но все же у него остались воспоминания. В последний раз, когда он лежал здесь, она была рядом с ним, в его объятиях. Он успокаивал ее, вдыхал ее запах, думал, как бы заняться с ней любовью. Ощущал вкус ее тела.

Когда Рейес приковывал запястья Мэддокса, а Люсьен – его лодыжки, страх, который он испытывал, усилился.

– После того как все закончится, – произнес он, – проверь, как там Эшлин. Если с ней все в порядке, оставь ее в той же комнате, вместе с женщинами, а если нет, запри в другом помещении, и утром я о ней позабочусь. Только больше никаких подземелий. Давайте обойдемся без жестокости. Освободите ее, но не давайте вина. Вы поняли?

Мужчины обменялись напряженными взглядами, похожими на те, которые Мэддокс видел на их лицах прежде, и отошли от кровати на расстояние, достаточное для того, чтобы он не достал их.

– Рейес, – напряженно произнес тот, – Люсьен, – продолжил он с угрозой. – Что происходит?

– Что касается этой женщины… – начал Люсьен, стараясь не смотреть на друга.

Повисла нехорошая тишина.

– Я пытаюсь оставаться спокойным, – сказал Мэддокс, хотя перед его глазами возникли черные пятна. – Скажите, что не сделали ей ничего плохого.

– Не сделали.

Мэддокс выдохнул с облегчением.

– Мы не сделали ей ничего, – продолжил Люсьен. – Но собираемся.

Когда Мэддокс секундой позже осознал смысл этих слов, все его тело обдало холодом. Он забился, пытаясь разорвать цепи.

– Отпустите меня. Немедленно.

– Она наживка, Мэддокс, – тихо произнес Рейес.

– Это неправда, – возразил он, ощущая, как его охватывает паника.

Мэддоксу показалось, будто он спит и видит кошмар, но никак не может проснуться. Он решил рассказать друзьям о ее способностях и своих подозрениях о том, что Эшлин не знала, что за ней следят.

– Она проклята, как и мы. Она слышит разговоры, которые велись в прошлом.

Люсьен покачал головой:

– Ты слишком увлечен ею и не хочешь принять правду. То, что эта женщина обладает сверхъестественными способностями, только подтверждает правильность моей догадки. Она наживка, такая же, как тот голос, который ты сегодня слышал в своей голове. Это лучший способ разузнать что-то про нас, выяснить, как нас проще всего победить.

Мэддокс вытянул шею, да так резко, что чуть не порвал сухожилия.

– Сделаете с ней что-то, и я убью вас. И это не угроза, а обещание. Я проведу остаток своих дней, подвергая вас пыткам и наблюдая за вашей мучительной смертью.

Рейес запустил руку в свои волосы цвета чернил, и те стали похожи на ежиные иглы.

– Сейчас ты не можешь мыслить ясно, но наступит день, когда поблагодаришь нас за это. Мы возьмем ее с собой в город и сделаем так, что она поможет нам расправиться с охотниками. Это та часть плана, о которой мы тебе не рассказали.

«Ублюдки. Предатели», – в ужасе думал Мэддокс. Он не мог и предположить, что его друзья, воины, разделившие с ним проклятие, окажутся способны на нечто подобное.

– Почему вы решили рассказать мне об этом только сейчас? Зачем вы так поступаете? – спросил он.

Рейес отвернулся, но промолчал.

– Мы постараемся вернуть ее в том же виде, в котором заберем, – сказал Люсьен.

Мэддокс снова загремел массивными цепями, пытаясь освободиться и вложив в это всю свою силу. Он не сумел разрушить сверхъестественно крепкие узы, созданные самими богами, но согнул металлическое изголовье кровати. Его охватил гнев, причем настолько яростный и неистовый, что воин не мог видеть и даже дышать. «Я должен добраться до Эшлин, – крутилось в его голове. – Должен защищать ее. Она такая невинная, хрупкая. Она не выживет, если начнется драка. А если ее захватит враг…»

Мэддокс бился и ревел, а потом снова рвался на свободу.

– Эшлин! – кричал он. – Эшлин!

– Не понимаю, как он может быть так одержим женщиной, – произнес Люсьен, но Мэддокс с трудом расслышал эти слова.

– Подобная одержимость опасна, – ответил Рейес.

– Эшлин! – снова закричал Мэддокс, и его вопль поглотил звук их разговора.

«Если бы она услышала меня, то прибежала бы сюда, выпустила бы меня, и я смог бы защитить ее, – думал он. – Нет. Ведь она заперта в комнате Люсьена, и именно я привел ее туда. Я сам убедился в том, что она не сможет сбежать. И если она доберется сюда, эти двое, которых я когда-то считал друзьями, вполне могут напасть на нее».

Мэддокс сжал губы и прикусил язык. На протяжении четырех часов (минут? секунд?) он отчаянно сражался, но потерпел поражение. Люсьен и Рейес молча наблюдали за ним, но так и не передумали. Он с ненавистью посмотрел на них, и в его взгляде читалось обещание отомстить.

«Помогите Эшлин спрятаться, – умолял он про себя. – Пусть она будет в безопасном укрытии, пока я не приду за ней».

Его бок охватила острая боль. Наступила полночь.

Мэддокс застонал, сидевший внутри его демон судорожно забился. Теперь человека и демона объединяла общая цель – пережить все это, чтобы защитить свою женщину. Но Рейес навис над ним, держа в руках меч. На его лице не отражалась ни одна эмоция.

– Мне очень жаль, – прошептал он.

Когда лезвие проникло в живот Мэддокса, прорезая кожу, мышцы, органы, кости, из его груди вырвался крик, который он все это время сдерживал.

Дверь в спальню открылась, и все, кроме Эшлин и Даники, отпрянули. Женщины взялись за руки. Весь вечер Эшлин пыталась смириться с необходимостью считать Мэддокса своим врагом. Даника старалась настроиться против Рейеса. Вместо этого они рассказывали друг другу о своей жизни.

Рассказ о прошлом Эшлин не привел Данику в ужас, а наоборот, избавил ее от подозрений. Эшлин в свою очередь пришла в ярость, услышав рассказ о похищении Даники. Девушка с удивлением думала, что в этом месте, полном страха и смерти, сумела найти не только возлюбленного, но и первую настоящую подругу.

В комнату вошел ангел.

Благодаря очень светлым волосам казалось, будто голову этого существа обрамляет нимб. Его зеленые глаза сияли, подобно изумрудам. Демон не мог быть столь красив. Но он был одет во все черное – рубашку, брюки и перчатки, а в вытянутой руке держал пистолет.

Девушка видела его прошлой ночью в комнате Мэддокса, когда того закалывали. Этот человек не участвовал в зверстве, но следил за происходящим. И даже не пытался помочь.

– Эшлин, – позвал он, выискивая ее взглядом.

От страха у нее сжалось горло. «Он знает мое имя? – удивилась она про себя. – Почему Мэддокс не пришел? Он уже решил забыть обо мне? Может, теперь он хочет, чтобы я умерла?»

Стараясь не застонать, она вышла вперед, закрывая собой Данику.

– Я здесь, – попыталась выдавить из себя она, опасаясь, что ее вот-вот застрелят.

Но этого не произошло.

Мужчина оставался на месте, хотя его взгляд перемещался по комнате, пока не остановился на Эшлин, а затем он произнес:

– Пошли со мной.

Девушке показалось, будто ее ноги приросли к полу, и она не могла пошевелиться.

– Зачем? – спросила она.

– Объясню по дороге. Поторопись. Если они тебя увидят, я уже не смогу помочь, – ответил ангел.

Внезапно Даника, превратившаяся в настоящее воплощение ярости, оказалась впереди Эшлин и заявила:

– Она никуда с тобой не пойдет. Никто из нас не сдвинется с места независимо от того, сколькими пистолетами ты станешь в нас тыкать. Все вы – и ты, и твои приятели – можете отыметь себя сами.

– Может быть, позже, – сухо произнес мужчина, не отводя глаз от Эшлин. – Пожалуйста. У нас мало времени. Ты хочешь снова увидеть Мэддокса?

Услышав это имя, Эшлин почувствовала, как ее сердце бешено заколотилось. «Должно быть, я самая глупая женщина на свете», – подумала она, обняла Данику и прошептала:

– Все будет хорошо.

«По крайней мере, я на это очень надеюсь», – добавила она про себя.

– Но…

– Поверь мне, – попросила Эшлин.

Она высвободилась из объятий подруги. Светловолосый ангел отступил, пропуская ее вперед, как будто на ней был пояс со взрывчаткой.

– Больше никому не двигаться, – произнес он, заложив огромную дугу, чтобы не дотронуться ни до кого из женщин. – Сначала я выстрелю, а уже потом буду задавать вопросы.

Не спуская взгляда с девушки, мужчина остановился в коридоре.

Когда Эшлин оказалась впереди него, ее предполагаемый спаситель добавил:

– Не прикасайся ко мне. Когда люди трогают меня, с ними случаются очень плохие вещи. Даже не подходи ко мне достаточно близко для того, чтобы упасть на меня, если споткнешься.

Эти слова он произносил совершенно серьезно, а его взгляд не выражал совершенно ничего.

– Ладно, – в замешательстве согласилась Эшлин.

Она заложила руки за спину и пропустила мужчину вперед, чтобы он показывал ей дорогу. Он обошел ее по широкой дуге, продолжая держать в вытянутой руке пистолет, а затем закрыл и запер дверь. Эшлин не стала торопить его. Страх снова сковал ее.

– Что за плохие вещи? – не сумев удержаться, спросила девушка своего спутника, когда тот повернулся к ней.

Мужчина сдвинулся с места, бросив через плечо:

– Болезнь. Агония. Смерть. – Он вложил пистолет в кобуру, висевшую у него на боку. – Если я любым участком кожи дотронусь до другого живого существа, то оно заболеет и умрет.

«О боже…» – подумала Эшлин. Независимо от того, правда это или нет, одних его слов было достаточно для того, чтобы заставить ее держаться подальше от этого человека. Однако Эшлин подозревала, что он не лжет. Каждый раз, когда девушка видела его, она замечала, что он изо всех сил старается оказаться подальше от других людей. Так мог вести себя не злодей, а тот, кто беспокоится о других больше, чем о самом себе. Ее мнение об этом человеке заметно улучшилось. «Идиотка…» – мысленно обругала себя она.

– Как тебя зовут? – спросила девушка.

– Торин, – ответил мужчина, и Эшлин показалось, будто ее интерес удивил его.

– Ты же не собираешься убить меня? Правда, Торин?

Мужчина фыркнул и произнес:

– Это вряд ли. Если я сделаю это, Мэддокс вырвет мое сердце, зажарит его и съест на завтрак.

– Что ж, ты рассказал мне даже больше, чем нужно, – произнесла Эшлин, не способная избавиться от совершенно глупого, детского приступа счастья.

«Неужели Мэддоксу есть до меня дело? – спрашивала себя она. – Хотя бы немного. Если это так, то где он? Почему он сам не пришел за мной?»

Торин вел ее по многочисленным коридорам. Он не произнес ни слова, и даже его шаги почти не раздавались во тьме. Несколько раз он останавливался и прислушивался, а затем подходил к ней, скрываясь в тени.

– Держи свои мысли при себе, – произнес Торин, когда Эшлин открыла рот, чтобы задать очередной вопрос.

– Если будешь готов поговорить, я с удовольствием послушаю о том, что здесь происходит, – прошептала она.

Торин проигнорировал ее.

– Почти пришли, – произнес он.

– Куда? – спросила она.

Чем дальше они заходили, тем отчетливее ей казалось, будто она что-то слышит. «Что это было?» – спросила она себя. Секундой позже девушка узнала ответ на свой вопрос. Ее желудок судорожно сжался, потому что звук стал совсем отчетливым. Это был крик, в котором слышались агония и нестерпимая боль. Эшлин слышала этот полный страдания вопль мучимого существа прежде и подумала, что он стал резать ее уши слишком уж часто.

– Мэддокс, – выдавила из себя она.

«Только не снова», – пронеслось в ее голове.

Эшлин была так близко, что могла расслышать его глубокий голос и еще один, периодически заглушавший его, причем оба они были надтреснутыми и хриплыми. Ее начало тошнить. Но она понимала, что ей нужно спешить. Она чуть не побежала впереди своего провожатого, но сдержалась, боясь, что он дотронется до нее, чтобы остановить.

– Торопись, Торин. Пожалуйста, поспеши. Я должна помочь ему. Нам нужно остановить их.

– Сюда, – сказал он, открывая дверь и пропуская Эшлин вперед.

Она вбежала в комнату, ища глазами Мэддокса. Увидела старинный сундук, ковер из медвежьей шкуры, кровать с балдахином, но Мэддокса нигде не было. Охваченная замешательством и беспокойством, она обернулась.

– Где он? – спросила Эшлин, желая только одного – оказаться рядом с Мэддоксом, при этом ей было совершенно не важно, что он делал с ней или как к ней относится.

«Он не должен так страдать», – решила она про себя.

– Не волнуйся за Мэддокса. Ты же знаешь – с ним все будет хорошо. Переживай за себя. Они собирались взять тебя с собой в город, а я не мог позволить им сделать это. Мэддокс перебил бы всех нас во сне. Поэтому ради меня (если за себя ты не беспокоишься) веди себя тихо. У них мало времени, поэтому долго тебя искать не будут. Веди себя хорошо, и, возможно, ты выживешь.

Произнеся эти слова, Торин закрыл дверь прямо перед носом Эшлин, и она услышала, как тихо щелкает замок.

Девушку охватили ужас и чувство неопределенности. Она не знала, говорил ли Торин правду, и ей было на это плевать. Она хотела оказаться рядом с Мэддоксом. Когда воздух прорезал еще один его крик, девушке показалось, будто он пронзает штукатурку и камень стен, обволакивает ее. Из ее глаз хлынули слезы. Эшлин подошла к двери и, несмотря на то что ее руки дрожали, попыталась повернуть ручку, но та не поддалась. «Черт! – мысленно возмутилась она. – Я буду вести себя тихо, но не останусь в этой комнате».

Эшлин обошла комнату и еще раз все внимательно осмотрела, стараясь взглянуть на обстановку глазами вора. Все в помещении покрывала пыль, создавая впечатление, будто сюда на протяжении многих лет никто не заходил. При этом в комнате не было никаких мелочей, ничего, что можно было использовать, чтобы сломать замок.

Девушка подошла к окну и отодвинула шторы. Внезапно ее взору открылся вид на горы, заснеженные и поражающие воображение. Под балконом была пустота. «Если я упаду…» – подумала она. К счастью, окно с двойным стеклом легко открылось. Не обратив внимания на порыв холодного воздуха, она взглянула сначала направо, а затем налево. Внизу, в нескольких сантиметрах, располагался другой балкон.

Мэддокс громко заревел, и его вопль долго не замолкал.

Ладони у Эшлин вспотели, и она побежала к кровати, обдумывая внезапно сложившийся в ее голове план, опасный и очень глупый.

– Единственный план, – пробормотала она, стаскивая с постели простыни и покрывала.

Пыль забила нос и рот Эшлин, и она закашлялась, но не прекратила свое занятие и не замешкалась. Она связала концы покрывала и стеганого одеяла.

– В кино так делают. Все будет хорошо, – успокоила себя она, мысленно добавив, что у актеров есть страховка и дублеры, а у нее – нет.

Когда девушка снова подошла к окну, ее живот судорожно сжался от страха. Слишком большие для нее футболка и штаны не могли защитить Эшлин от холода, но она не задумываясь вышла на балкон и со свистом вытолкнула из своих легких воздух. Камень, на который она наступала босыми ногами, был ледяным, а холодный ветер больно колол кожу.

Трясущимися руками Эшлин, выпуская изо рта струйки пара, привязала конец самодельной веревки к балконной решетке. Сначала она изобразила двойной узел, затем – тройной, потом резко дернула. Узел выдержал. «Но сможет ли он, как и сама веревка, выдержать мой вес?» – спрашивала себя девушка. Эшлин недавно опорожнила кишечник, благодаря чему стала на несколько сотен граммов легче. «Хотя бы одна вещь в мою пользу», – подумала она.

Дрожа еще сильнее, девушка залезла на металлическое ограждение. Из-за ржавчины на ее одежде остался грязный след. Она старалась не смотреть вниз.

– Тебе не о чем беспокоиться, – попыталась она утешить себя. – Все-таки под тобой не десятки миллионов метров.

Эшлин перенесла вес на одеяло, и раздались скрип и треск. Ее сердце почти остановилось.

– Мэддокс нуждается в тебе. Он может о тебе позаботиться. Или может решить, что ты лгунья и хочешь убить его. Вероятно, ты ему даже не нравишься, и он попытается вытрясти из тебя ответы. Но в любом случае он не заслужил этого. Ты единственная из всех присутствующих здесь, кто так считает, так что ты его единственная надежда, – пробормотала Эшлин.

«Боже, – подумала она. – Я говорю как принцесса из „Звездных войн“». Но замолчать девушка не могла – ей слишком нужно было нарушить тишину, которую она некогда так высоко ценила. Эшлин понимала: иначе ей в голову полезут мысли о падении и смерти или, что еще хуже, о том, что она может потерпеть поражение.

– У тебя хорошо получается. Не останавливайся, – подбодрила она себя.

Эшлин не смогла даже закричать, когда осознала, что висит в воздухе без какой-либо опоры. В ее горле образовался комок. «Боже, пожалуйста, не дай мне упасть, – взмолилась она. – Пусть мои руки не потеют сильнее, чем сейчас». Она отпрянула назад, раскачиваясь на простыне, всего на сантиметр. «Проклятье!» – выругалась Эшлин про себя. Она потянулась назад. Еще сантиметр. Вперед и назад, вперед и назад. Вскоре она хорошо раскачалась. Но простыня (или сама девушка) слегка сползла. «Еще чуть-чуть, – попросила Эшлин. – Я справлюсь». Она продолжила раскачиваться вперед и назад и в конце концов оказалась достаточно близко ко второму балкону, чтобы дотянуться до его перил и схватиться за него. «Черт!» – подумала она, когда промахнулась.

Когда простыня снова качнулась вперед, Эшлин потянулась еще раз. Ее пальцы дотронулись до перил, но схватить их она не смогла. Она полетела назад, соскользнув еще раз. «Сосредоточься, Дэрроу», – приказала себе девушка. Она снова потянулась вперед и на этот раз сумела крепко сжать пальцы вокруг перил и не отпустить их, даже несмотря на то, что самодельная веревка чуть не сломала ей спину. Эшлин перенесла весь свой вес вперед, схватившись за ограждение второй рукой и отпустив простыню. Затем она совершила ошибку – посмотрела вниз.

Нижняя часть тела Эшлин болталась более чем в пятнадцати метрах над изломанной поверхностью горы. Девушка не смогла справиться с собой и завизжала. На протяжении нескольких ужасных секунд она махала ногами, пытаясь перекинуть их через балконное ограждение. Скольжение, скольжение… Наконец она сумела зацепиться за решетку коленом. Пока подтягивалась вверх, ее мышцы горели и болезненно растягивались. Снаружи было очень холодно, но с тела Эшлин лился пот. Пытаясь открыть окно, которое вело в другую комнату, она ощутила, как ее ноги дрожат. Но оно не открывалось. На протяжении нескольких минут она билась в стекло и пинала, пока не добилась успеха. Девушка зашла внутрь, чуть не упав в обморок от облегчения.

В этой комнате, как и в предыдущей, было темно и пыльно, но Эшлин опять услышала, как стонет и бьется Мэддокс. «Пожалуйста, пусть не будет слишком поздно, – подумала она. – Теперь я ближе… Так близко…»

Эшлин на цыпочках подошла к двери и открыла ее. В коридоре никого не было. Внезапно голос Мэддокса затих. Эшлин прикрыла рот рукой, чтобы не закричать, и услышала бормотание:

– … не должен был говорить ему…

– Ему было нужно время, чтобы успокоиться. Теперь оно у него есть.

– Возможно, он никогда не успокоится.

– Не важно. Мы поступаем правильно, – произнес голос. Затем повисла тишина, за которой последовали вздох и слова: – Я очень хочу покончить с этим и избавить нас хотя бы от одной проблемы. Давай возьмем девчонку и пойдем.

Эшлин, дрожа всем телом, прижалась к стене и скрылась в тени. В коридоре раздалось эхо шагов. Девушка услышала, как дверь сначала открылась, а затем закрылась. Опять послышались шаги, но на этот раз они удалялись.

Эшлин побежала. Она выскочила в коридор, краем глаза увидела двух мужчин, заворачивавших за угол, и открыла дверь комнаты Мэддокса.

Когда она вошла внутрь, ее чуть не стошнило. Мэддокс лежал на кровати, той самой, на которой он так нежно обнимал ее всего несколько часов назад, а вокруг него растеклась огромная лужа крови. Его грудь была обнажена, и девушка увидела шесть ужасных ран там, где в его тело входил меч. Эшлин прикрыла рот руками.

Девушка, сама того не осознавая, подошла к кровати. «Только не снова, – подумала она. – Только не опять». Жестокость этой сцены не прекращала поражать ее. «Почему эти ублюдки так поступают с ним?» – спрашивала себя Эшлин. Внутри его, как и в них, жил демон, но это было недостаточным оправданием для такого изуверства.

– Этому нет оправдания, – со всхлипом произнесла девушка, решив, что сотворившие нечто подобное люди могут быть лишь жестокими и бессердечными.

Эшлин медленно подошла еще ближе и провела рукой по брови Мэддокса. Его глаза были закрыты, на его лице застыла кровь, украсив его непонятным узором. «Хотя нет, – подумала она. – Это похоже на бабушку, ангелов и завитки». Кровь текла даже по его запястьям и лодыжкам, поврежденным цепями, когда Мэддокс пытался вырваться. В горле Эшлин сформировался еще один всхлип, и на этот раз она не смогла сдержаться. Ее ноги подогнулись, и она упала прямо возле кровати.

– Мэддокс, – прошептала она срывающимся голосом, – я здесь. Я не покину тебя.

Эшлин обвела взглядом комнату в поисках ключа, но нигде его не обнаружила. Потянувшись вперед, она взяла Мэддокса за безжизненную руку. «Он же бессмертный, – подумала она. – Однажды он уже очнулся после этого. А значит, сможет сделать это снова. Так ведь?»

Языки пламени лизали его тело и жгли, будто кислота. Было очень горячо. Они плавили кожу, уничтожали ее миллиметр за миллиметром. Воздух был тяжелым и густым, вокруг царила тьма, а все тело Мэддокса развалилось на части. Его охватила жуткая боль.

– Мэддокс, – услышал он и узнал голос – такой родной, милый.

Мужчина перестал корчиться и тотчас же позабыл о пламени.

– Эшлин? – удивленно переспросил он, вглядываясь во тьму ада, куда он снова вернулся, но замечал он только бесконечные языки пламени, слышал лишь плач и крики. «Неужели Эшлин умерла? – спрашивал себя он. – Вдруг ее тоже отправили сюда и обрекли на страдания?» Это могло значить лишь то, что Люсьен и Рейес убили ее.

– Ублюдки! – взвыл Мэддокс.

«Они убили ее, и теперь мне придется покончить с ними», – подумал Мэддокс. «С удовольствием», – проревел дух.

– Я здесь, – произнесла она. – И я не оставлю тебя.

На этот раз мужчина услышал всхлип.

– Эшлин, – позвал он.

Мэддокс решил договориться с новыми богами, чтобы вызволить ее отсюда. Ради этого он был готов на все, даже остаться здесь навеки.

– Я не отпущу тебя и буду здесь, когда ты проснешься. Если ты проснешься… О боже…

Прежде чем его тело снова расплавилось, Мэддокс удивленно вскинул брови. Ее голос раздавался не из глубин ада, а внутри его сознания. «Но это невозможно», – удивился он.

– Как они могли так с тобой поступить? Как?..

«Неужели она рядом с моим телом?» – спросил себя мужчина. И секундой позже понял: да, это действительно было так. Он почти ощущал, как она держит его за руку, а на его обнаженную грудь падают ее теплые слезы. Мэддокс почти чувствовал приятный медовый запах ее кожи.

Пока его измученная плоть сгорала и восстанавливалась, Эшлин нашептывала ему слова, которые его успокаивали:

– Проснись, Мэддокс. Проснись ради меня. Тебе придется очень многое объяснить мне, а я не отпущу тебя до тех пор, пока ты не скажешь мне правду.

Мэддокс очень хотел подчиниться этой просьбе и сбежать из глубокой ямы, в которой оказался, сделав все возможное, чтобы вернуться в собственное тело. Он страстно желал увидеть ее, обнять и защитить. Но его окружало пламя, и из этого огненного кольца не было выхода. Он сжал губы и сражался снова и снова. Если придется, Мэддокс готов был биться всю ночь, до тех пор, пока за ним не придет Люсьен. «Я снова буду с Эшлин», – обрадовался он.

Их связь была такой сильной, глубокой, она проникла в его плоть и кровь, и ее невозможно было игнорировать. За столь короткое время эта женщина каким-то образом умудрилась стать центром его вселенной, единственной причиной его бытия. Складывалось впечатление, будто она была уготована для него, рождена специально для него. Теперь, когда он нашел ее, ничто не сможет встать между ними.

– Я буду здесь всю ночь, – произнесла она. – Я не отпущу тебя.

Когда Мэддокса снова охватили языки пламени, он улыбался.

Глава 16

Настало время для войны. Аэрон был рад этому, ибо ему не давали покоя желание сражаться и жажда крови. «Возможно, – думал он, – если я искалечу нескольких охотников, то перестану представлять себе лезвие у самой шеи Даники, а затем ее сестры… матери… и, наконец, бабушки».

Татуированный воин не стал говорить друзьям, но на этот раз жажда убийства, испытываемая им, не была всего лишь кратким помутнением, на которое можно было не обращать внимания. Она начала овладевать каждой его мыслью и сводить с ума. Боги не преувеличивали. Зверь, сидевший внутри Аэрона, жаждал выполнить данный ему приказ. Еще хуже было то, что с каждым часом это стремление становилось все более сильным, и Аэрон знал, что оно станет только нарастать. Оно будет расти и расти до тех пор, пока он не убьет всех этих ни в чем не повинных женщин.

Мужчина подвигал челюстью. К счастью, он мог подавить жажду крови, пусть всего лишь ненадолго. «Ты такое же чудовище, как и демон, сидящий внутри тебя», – подумал он. Воины перестали искать способ спасти этих женщин, а значит, Аэрону придется попрощаться с последними остатками человечности и превратиться в настоящего демона. «Но разве ты уже не он?» – спросил себя мужчина.

– Думаешь, женщина Мэддокса здесь? – спросил Парис, вырывая Аэрона из пучины раздумий.

– Может быть, – ответил тот.

Они не сумели найти ее и вскоре прекратили поиски, решив все равно отправиться в город. От одной мысли о том, что наживка может быть на свободе, Аэрон приходил в ярость. «Неужели охотников уже предупредили о нашем приближении?» – спрашивали себя воины.

Люсьен перенесся на кладбище первым, но не увидел ничего подозрительного. Все же он отправил туда Торина, чтобы тот спрятался там, следил за происходящим и делал с помощью нескольких своих игрушек фотографии из укрытия. Это была крайняя мера. Сначала Торин пытался спорить, но в конце концов согласился отправиться на кладбище. По крайней мере, обитатели этого места уже были мертвы, и Болезнь не причинит им вреда.

Сейчас Аэрон и его друзья быстро передвигались по мощеным улочкам Буды. Теперь, без Эшлин, им нужно было выманить охотников как-то иначе, и они решили, что сами сыграют роль наживок.

Часы уже давно показали полночь, и их стрелки двинулись дальше, но город и не собирался засыпать. Люди сидели за освещенными лампами столами и, ни о чем не подозревая, предавались самому изнурительному виду досуга – игре в шахматы. По обе стороны от улицы возвышались дома, представляющие собой завораживающее сочетание углов и изгибов. Мимо друзей проехало несколько машин.

Люди спешили освободить воинам дорогу, в освещенной лунным светом ночи слышались разговоры и передавались слухи. «Ангелы спустились со своей горы… Наверное, они преследуют тех людей, что расспрашивали про них, тех, кто сейчас в клубе „Судьба“».

– Некие люди расспрашивали про нас, – сказал Аэрон сквозь сжатые зубы.

Пока он говорил, какая-то женщина, решив поприветствовать их, перешла через улицу. Когда она увидела Париса, ее взгляд остекленел.

– Всего один поцелуй, – взмолилась она.

– Непременно, – ответил Парис и склонил голову, чтобы исполнить просьбу незнакомки.

Аэрон рыкнул:

– Позже. Отведи нас в этот клуб «Судьба».

Если Разврат начал целоваться, то не остановится, пока не будут сброшены одежды и не раздадутся крики страсти.

– В следующий раз, – пообещал женщине Парис, и в его голосе звучало сожаление.

Оказавшись во главе их маленькой процессии, он направился в сторону клуба.

– Обещаешь? – спросила женщина.

Но, когда Люсьен проходил мимо нее, она, увидев его испещренное шрамами лицо, побледнела – морок развеялся, и она избавилась от минутной одержимости страстью.

Через несколько минут воины стояли внутри клуба, рядом со входом, и осматривались. Толпа людей кружила в быстром танце, а вокруг них мигали разноцветные огни. Люди тяжело дышали. Большинство из них, увидев воинов, расступались, ведь обитателей замка считали ангелами. Наиболее храбрые и глупые, которых, впрочем, было немного, подошли ближе.

Аэрон почувствовал что-то, возможно незначительный всплеск ярости, и нахмурился.

– Видишь их? – спросил Рейес, не прекращая осматриваться.

Его поза выдавала напряжение. Казалось, что Ярость в этот день подошел к черте так близко, как никогда раньше. Мышцы его рук вздулись, будто он только что последовал примеру Мэддокса и вдребезги разнес все, что было в комнате.

– Пока нет, но я знаю, что они здесь, – ответил Аэрон и провел пальцами по лезвию, спрятанному у него на боку.

«Где вы? – мысленно спрашивал он. – Кто вы?»

– О боже! Вы только взгляните на этих маленьких сладких вкусняшек, – произнес Парис хриплым от возбуждения голосом.

– Выкинь из головы их трусики, – одернул его Рейес.

Аэрон подумал, как было бы хорошо, если потребность в сексе оказалась единственной его проблемой. Человеческие женщины приходили в ужас от одной мысли о том, что он может к ним прикоснуться; достаточно вспомнить ту блондинку, которая, увидев его сегодня, чуть не разбила сосуд. И это только его радовало. Они должны бояться его, ведь иначе он, сам того не желая, прожует и проглотит их за один присест.

– Всего пять минут, – сказал Парис, и его голос буквально сочился удовольствием. – Мне нужно всего пять минут.

– Позже.

– Нет, – отрезал Парис.

– Ты что, маленький? Твой член не игрушка, поэтому воздержись от игр с ним всего лишь на одну ночь.

– Боги! Не может быть, – внезапно сказал Люсьен, и озадаченность, с которой он произнес эти слова, положила конец перепалке. Он двинулся в сторону дальней части клуба, причем на его лице появилась гримаса, не предвещающая ничего хорошего. – Смотрите.

Вслед за ним все воины уставились на группу людей, стоявших у дальней стены клуба и рассматривавших их. Аэрон резко выдохнул и вытащил один из своих мечей. Очевидно, сюрпризы еще не закончились.

– Сабин, – произнес Аэрон. Он даже не думал, что когда-нибудь снова увидит одержимого демоном Сомнения. Человек, которого он некогда считал другом, в прошлом поднес нож к его горлу и нанес ему глубокую рану. – Что он здесь делает? Почему сейчас? – Татуированный воин запнулся, когда подумал, что, возможно, нашел ответ на этот вопрос, а затем продолжил: – Он все еще сражается с охотниками. Вероятно, именно он привел их к нашему порогу.

– Чтобы узнать правду, нам остается только одно, – произнес Люсьен, но никто из друзей не сдвинулся с места.

Аэрон знал причину, по которой ноги сами понесли его вперед. Его память услужливо нарисовала перед его мысленным взором картины той темной судьбоносной ночи.

– Нам придется убить их! – хрипло выкрикнул Сабин. – Вспомните, что они сделали с Баденом.

– Мы сделали достаточно, – как обычно, спокойно ответил Люсьен. – Мы причинили им и тем, кого они любили, гораздо больше боли, чем они нам.

Холодная ярость пропала с лица Сабина.

– Значит, тебе нет никакого дела до Бадена? – спросил он.

– Я любил его так же сильно, как и ты. Но новые разрушения не вернут его, – произнес Люсьен.

Аэрон отвернулся и сплюнул, не в силах смотреть Сабину в глаза, где плескалась боль, находившая отражение в его собственном сердце.

– Я не могу больше терпеть. С каждым днем в моей душе все больше тьмы, – произнес он. – Мне нужен мир, убежище.

– Я лучше умру, чем позволю хотя бы одному охотнику жить, – возразил Сабин.

– Мы убили того, кто отсек ему голову. И этого, думаю, вполне достаточно, – отрезал Аэрон.

– Достаточно? Я держал безжизненное тело Бадена в собственных руках. Его кровь текла прямо мне в душу. И вы хотите, чтобы я ушел? Да вы хуже охотников. – Произнеся эти слова, Сабин перешел в атаку, вытащив свой меч еще до того, как Аэрон ощутил это.

К честному бою Аэрон отнесся бы с пониманием. Но нападение исподтишка было для него чем-то из ряда вон выходящим. Отбив нападение, Аэрон подумал, что ему очень хочется уйти. Уехать из Греции, оставить в прошлом войну и ненавистные воспоминания. Но Сабин и некоторые другие все еще жаждали крови.

Именно тогда Владыки окончательно разделились.

Теперь Аэрон рассматривал этих воинов, которых, как он некогда считал, он прекрасно знает, что оказалось неправдой. Они выглядели такими же, какими он их запомнил, хотя их одежда, конечно, изменилась, ведь наступили совсем другие времена. Гидеон покрасил волосы в синий цвет, но выражение его светло-голубых глаз было более чем хищным. Это напомнило Аэрону Люсьена в тот единственный день, когда он вышел из себя и ничто и никто не смогли удержать его.

Камео все еще была самой очаровательной женщиной из всех, которых он видел, но одного взгляда на нее было достаточно, чтобы вызвать желание нанести себе удар в сердце. Страйдер тоже был красив, хотя годы оставили отпечаток жестокости на его лице. Аман отказался от своих мантий в пользу черной рубашки и джинсов. «Где же Кейн? – спросил себя Аэрон. – Неужели охотники добрались и до него?»

Сабин и его соратники стали медленно подходить. Аэрон не отрывал от них глаз, пока вместе с остальными тоже двигался навстречу бывшим друзьям. Смертные быстро освобождали им путь, и в итоге два отряда встретились посередине танцпола.

– Что вы здесь делаете? – требовательно спросил Люсьен.

Аэрон заметил, что друг говорит по-английски, вероятно чтобы танцующие не поняли его слов.

– Я могу задать тебе такой же вопрос, – ответил Сабин на том же языке.

– Пришел ударить в спину кого-нибудь еще, Сомнение? – спросил его Аэрон.

Сабин двинул нижней челюстью.

– С тех пор прошла пара тысяч лет, Ярость. Ты когда-нибудь слышал о штуке, которая называется прощением?

– Забавно слышать об этом от тебя.

Мышца под правым глазом воина задергалась.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы сражаться с вами. Мы здесь, чтобы биться с охотниками. Они в городе, если вы еще не в курсе.

Аэрон фыркнул.

– Мы в курсе, – произнес он. – Это вы привели их сюда?

– Это вряд ли, – ответил Сабин и провел языком по зубам. – Они узнали о вас еще до нашего появления.

– Как?

Сабин пожал плечами и произнес:

– Я не знаю.

– Сомневаюсь, что вы проделали столь длинный путь и приехали в Будапешт только для того, чтобы сражаться. Вы вполне могли бы остаться в Греции и заниматься тем же самым, – произнес Люсьен, и в его голосе прозвучал легкий намек на раздражение.

– Хорошо. Хотите услышать правду? – спросил Страйдер. Он распростер руки, чтобы показать, что на его теле нет оружия. – Нам нужна ваша помощь.

– О нет, – встрял в разговор Парис, качая головой. – Нам даже не нужно выяснять, какая помощь и почему вам нужна, потому что ответ на эти вопросы ни черта не изменит.

«Ты ведь на самом деле не думаешь, что можешь победить этих людей, правда?» – прозвучало в голове Аэрона. Его охватили прежде незнакомые ему сомнения, быстро усиливавшиеся и пускавшие глубокие корни в его сознание.

– Мы не те воины, какими были раньше, – присоединилась к разговору Камео, привлекая внимание к своим грустным глазам. – По крайней мере, выслушайте нас.

Все участники беседы съежились. Эта женщина говорила так, будто на ее хрупкие плечи давила вся печаль мира. Возможно, так оно и было. Слушая ее, Аэрон захотел захныкать, как человеческий младенец.

– Нам нужна ваша помощь. Мы ищем Дим-Униак, ларец Пандоры. Вы знаете, где он? – с нажимом спросил Сабин.

– После всех этих лет вы ищете ларец? – спросил Люсьен, удивлению которого, казалось, не было предела. – Зачем?

«Если нападешь на них, – снова раздался голос в голове Аэрона, – тебя могут убить или искалечить. Почему бы не дать им то, что они хотят, и не вернуться к нормальной жизни?» Татуированный воин сжал кулаки. «Проклятье, – подумал он. – Я сильный и умелый. У меня нет причин сомневаться в себе. Стоп. Сомневаться…» Вспомнив о способностях своего бывшего друга, он издал рык, исходивший из глубины его горла, и закричал:

– Убирайся из моей головы, Сабин!

– Прости, – ответил тот, слабо улыбнувшись. – Привычка.

Аэрон подумал, что ему следовало бы вытащить кинжал прямо здесь и сейчас.

– Значит, это вы пытались заманить нас на кладбище без оружия, – решил озвучить свою догадку он, а затем сухо добавил: – Я думал, вы не хотите сражаться с нами.

Сабин конфузливо улыбнулся и произнес:

– Я не знал, как вы примете меня, и не хотел искушать судьбу. И раз уж я не смог затащить вас туда, Кейну придется провести весьма скучную ночь с мертвецами. Кстати, что вы здесь делаете? Вы тоже слышали, что здесь соберутся охотники?

– Мы послали на кладбище Торина, так что Кейна ждет какая угодно, только не скучная ночь, – ответил Люсьен, снова внимательно осматривая помещение клуба. – Мы и правда выяснили, что охотники должны оказаться здесь, но я их не вижу.

– Болезнь рядом с Кейном? – спросил Сабин и, нахмурившись, достал из кармана черную коробку.

Как только он сделал это, нож Рейеса оказался возле его горла – тот решил, будто бывший друг собирается достать оружие. Осознав, что это рация, Рейес опустил нож.

Хмурясь еще сильнее, Сабин поднес рацию ко рту и произнес:

– Кейн, уходи. Обстрел со стороны своих.

– Понял. Я знаю, – раздался сдавленный голос Кейна из динамика.

Сабин положил рацию обратно в карман.

– Теперь все в порядке?

– Ничего подобного, – резко ответил Люсьен.

Страйдер стоял, дрожа от ярости и обводя сверкающим взглядом зал. Несколько человек снова начали танцевать. Когда они извивались друг вокруг друга, становилось понятно, что ими правят алкоголь и похоть.

– Вы знаете насчет титанов? – спросил Сабин.

Прежде чем кивнуть, Люсьен взглянул на Аэрона.

– Да.

Камео прикусила губу и спросила:

– Можете хотя бы предположить, чего они хотят от нас?

Как Аэрон жаждал, чтобы эта женщина держала рот на замке…

– Нет, – ответил он до того, как кто-то еще успел заговорить.

Он не хотел, чтобы кто-то другой знал, что ему было приказано сделать.

– Послушайте, старые друзья, я знаю, что вы ненавидите нас, – произнес Сабин. – Я понимаю, что у нас разные цели. Но всех нас объединяет желание жить. Примерно месяц назад мы узнали, что охотники ищут ларец Пандоры. Если они обнаружат его, наших демонов может затянуть внутрь, а значит, мы можем погибнуть.

– Откуда ты знаешь, что его не уничтожили? – нахмурившись спросил Рейес.

На какое-то время воцарилась тишина, единственным звуком, нарушавшим ее, был судорожный стук сердец.

– Не знаю, но не хочу рисковать, надеясь, что, возможно, его больше нет и никогда не будет, – признался Сабин.

На протяжении всех этих лет Аэрон почти не думал о ларце. Некогда его демон находился внутри этого ларца, а теперь – нет, и воин готов был отвечать за свои действия. На этом все. Сейчас же он мысленно вернулся к той судьбоносной ночи, когда был освобожден демон, пытаясь вспомнить, что именно тогда произошло. Он помогал сражаться со стражей Пандоры, пока Люсьен открывал ящик. Оттуда выскочили демоны, никто не смог их остановить, и они набросились на стражу, поглотив их плоть.

Воздух наполнил запах крови и смерти, всюду раздавались крики. Что-то обвилось вокруг шеи Аэрона (теперь он знал, что это был демон), и он стал задыхаться. Он, не в силах удержаться на ногах, упал на колени и пополз через весь зал в поисках ларца, страстно желая найти его. Но это воину так и не удалось. Ларец исчез, будто его и не было.

Люсьен запустил руку в свои иссиня-черные волосы.

– Мы не знаем, где он. Понятно? – сказал он.

Какая-то женщина прижалась к Парису и лизнула его шею. Тот закрыл глаза. Увидев это, Рейес покачал головой и произнес:

– Нам стоит продолжить этот разговор где-нибудь в другом месте.

– Давайте пойдем в вашу крепость, – предложил Сабин. – Возможно, вместе мы вспомним что-то, связанное с тем, как его забрали.

– Нет, – в один голос ответили Аэрон и Рейес.

– Что ж, я с радостью останусь здесь на всю ночь, – произнес Гидеон, и в его голосе звучало раздражение.

Аэрон вспомнил, как быстро вранье Гидеона начинает действовать ему на нервы.

– Это ваша крепость, – заметил Сабин. – Мы уйдем тогда же, когда и вы.

– Нет, – снова ответил Аэрон.

– Хорошо. Мы останемся здесь. Только дайте мне пару минут – нужно отправить всех домой.

Сабин закрыл глаза, и выражение его лица стало напряженным. Аэрон с опаской наблюдал за ним, держась за рукоятку кинжала. Ведь он не знал, чего ожидать от бывшего друга. Музыка резко прекратилась, танцующие остановились. На лице каждого из них возникло выражение неуверенности, и посетители клуба, что-то бормоча, двинулись в сторону выхода. Здание за считаные минуты опустело.

Сабин тяжело опустил плечи и издал долгий усталый вздох. Его глаза открылись.

– Так. Мы одни, – сказал он.

Аман, не произнесший ни слова на протяжении всего разговора, склонил голову набок и пристально уставился на Аэрона. Последнему показалось, что взгляд бывшего соратника вот-вот прожжет ему лоб, и он встревожился. Этот воин умел выяснять тайны. «Может ли он узнать, что скрыто в глубине моей души?» – спрашивал себя Аэрон. Внезапно их взгляды встретились, и Аэрон увидел в темно-карих глазах Амана сожаление и понимание. «О да, он умеет узнавать секреты», – подумал он.

Сабин, стараясь сохранить самообладание, глубоко вдохнул, и его грудная клетка сильно расширилась.

– Почему бы нам не заключить взаимовыгодную сделку? – спросил он. – Мы позаботимся об охотниках, заявившихся в ваш город, если вы поможете нам найти ларец. Это вполне справедливый обмен. Мы сражались с ними на протяжении многих лет, и я умею только драться.

– Я недавно нашел одного из них и поговорил с ним, – сказал Страйдер. – Поэтому мы оказались в клубе, но пока я не вижу и следа остальных охотников.

Аэрон заметил движение в тени в дальнем конце зала и нахмурился.

– Кто-то остался здесь, – прошептал он, и воины замерли.

Тогда Аэрон заметил очертания еще четверых людей. Все они были мужчинами с развитой мускулатурой, заметной даже по их силуэтам. Он нахмурился еще сильнее. Складывалось такое впечатление, будто он нанюхался пороха и вот-вот чихнет.

– Охотники, – сказал татуированный воин. – Вот вам и след.

Даже несмотря на то что эти люди убили Бадена, Аэрон был готов оставить их в покое. В конце концов, несколько столетий назад он причинил им не меньше боли. Но охотники пришли сюда и обязательно начнут новую войну, если у них будет такая возможность.

Осознав, что их вычислили, один из людей вышел вперед.

Разноцветные мигающие лампы все еще работали, отбрасывая во всех направлениях преломлявшиеся лучи света, плясавшие на полном решимости лице смертного юноши. Он с улыбкой провел большим пальцем левой руки по правому запястью, и Аэрон в мигающем свете увидел, что противник вырисовывает символ бесконечности.

– Кто бы мог подумать, что мы соберем все зло в одном месте и в одно и то же время? – произнес юноша, а затем вытащил маленькую черную коробочку, с обоих боков которой свисали провода. – Неужели наступило Рождество?

Некоторые воины зарычали. Одни из них вытащили пистолеты, другие предпочли свои острые кинжалы. Но все они были готовы к битве. Аэрон не стал ждать. Он понял, что не просто может или хочет, а жаждет схватки. Ярость уже осудил этого человека и признал его виновным в убийстве невинных, совершенном им при подготовке расправы с Владыками.

Аэрон с замахом бросил свои ножи, и оба лезвия до самой рукоятки погрузились в грудь смертного. Глаза юноши выпучились от удивления, и ухмылка застыла на его лице. Он не умер тотчас же, как это происходило в фильмах, которые любил смотреть Парис. Охваченный болью, юноша упал на колени, тяжело дыша. Он проживет еще несколько мгновений, но уже ничто и никто не сможет спасти его.

– Когда мы с вами покончим, вы заплатите за все, – с трудом выдавил из себя умирающий.

– Горите в аду, демоны! – прокричал другой смертный, кидая собственный кинжал.

Когда лезвие воткнулось в грудь Аэрона, один из воинов выстрелил из пистолета. Аэрон нахмурился, опустил взгляд на ручку из перламутра, мерцавшую в разноцветном свете. Его сердце продолжало биться, и с каждым сокращением рана в нем становилась все глубже. «Черт, а у них хорошие рефлексы, – подумал Аэрон. – Надо будет запомнить это». Люсьен и остальные бессмертные выскочили вперед. Но охотник не отступил.

– Надеюсь, вам понравится огонь, – произнес он, а затем ударил по черной коробке, которую выронил его погибший соратник.

И тут раздался звук взрыва, заставившего содрогнуться все здание, пройдя через камень и металл. Аэрон почувствовал, как его тело отрывается от земли и взлетает в воздух, будто мешок с перьями. «Потерпеть поражение от людей… – успел подумать он. – Это невероятно». После того как в его голове пронеслась эта мысль, все вокруг для него померкло.

Глава 17

Мэддокс вздрогнул и осознал, где он находится. Пробуждение произошло быстро: в один миг он был мертв, в другой – полностью пришел в сознание. Эшлин спала в его объятиях, ее расслабленное тело тесно прижалось к нему. Мэддокс опустил глаза, чтобы посмотреть, как он выглядит. Видимо, девушка каким-то образом обмыла его и даже сумела сменить простыни, несмотря на цепи, потому что крови нигде не было. Засохшие раны появились снова, как и полосы шрамов в районе живота и ребер.

Мягкие волосы Эшлин цвета меда щекотали подбородок Мэддокса, и он ощущал на своей коже ее теплое дыхание. Она была жива и лежала здесь, рядом с ним. Он даже не мог себе такое представить. Мужчине казалось, будто он попал напрямую из ада в рай.

По утрам он обычно испытывал потребность что-нибудь разрушить, забыть адское пламя, поддавшись бесчувственному и привыкшему творить зло духу. Но сейчас все было иначе. Мэддокс чувствовал умиротворение, хотя никак не мог поверить в это.

Эшлин выглядела такой расслабленной, что мужчина не решился будить ее. «Нет, не такая уж она и спокойная», – решил он, присмотревшись к девушке. На ее щеках были видны разводы от слез, а ее полные губы портили следы от зубов, как будто она часто и сильно кусала их. Мэддокс хотел провести пальцем по ее щеке, но не мог сделать этого. «Проклятые цепи!» – выругался он про себя.

– Эшлин, красавица, просыпайся, – позвал он.

Прелестные губы девушки приоткрылись, и из них вырвался тихий стон. Девушку ласкал солнечный свет, из-за чего ее кожа светилась. Казалось, будто солнце отдает должное ее прекрасному телу. «Как бы я хотел сейчас ласкать ее сам», – подумал Мэддокс. Ресницы Эшлин немного слиплись и были еще влажными от слез, напомнив ему связку лент, покрытых росой.

Девушка определенно плакала из-за его страданий. «Когда кто-то в последний раз плакал над моим телом?» – спросил себя Мэддокс.

– Эшлин, – опять позвал он.

Она снова застонала.

Мэддокс наклонил голову и поцеловал кончик ее носа, как обычно ощутив при этом, что по всему его телу пробегает электрический ток. Очевидно, Эшлин тоже почувствовала его, потому что выпалила имя Мэддокса и подскочила. Покрывало съехало к ее талии, и под ним оказалась мешковатая футболка, которую он дал ей вчера. Его футболка. Мэддоксу нравилось видеть ее в своих вещах, знать, что к ее телу прикасается ткань, которая до этого прилегала к его коже. Волосы рассыпались по ее плечам и спине.

Увидев Мэддокса, Эшлин судорожно всхлипнула и бросилась в его распростертые объятия.

– Ты жив. Ты снова воскрес из мертвых.

– Освободи меня, красавица, – попросил Мэддокс.

– Но я не знаю, где ключ.

– Под матрацем, – ответил он, зная, что Люсьен перестал уносить с собой ключ уже давно, когда Мэддокс умудрился сорвать его с цепочки, висевшей на шее друга. – Почему они не забрали тебя с собой?

– Меня спрятал Торин. Ой… – резко сменила тему Эшлин и, торопливо пошарив под матрацем, достала ключи и открыла замок. Затем она снова прижалась к боку Мэддокса, и запах ее кожи отвлек его от мыслей о том, почему Торин пошел на это. – Я так рада, что ты вернулся ко мне.

Мэддокс обвил руками талию девушки и стал гладить ладонями ее спину, успокаивая ее. Его суставы протестовали, но он не останавливался.

– Я вернулся. Я всегда возвращаюсь.

– Не понимаю, – взволнованно сказала Эшлин, и Мэддокс почувствовал, что она дрожит всем телом. – Почему они так поступают с тобой?

– Еще одно проклятие, – ответил он, и его голос сорвался от переполнивших его эмоций. – Я убил женщину и теперь должен умирать так же, как она.

Мэддокс не хотел, чтобы Эшлин знала, что он натворил, но было бы нечестно оставить ее в неведении после того, как она раскрыла ему все свои тайны.

Девушка крепко схватила его.

– Кем она была? Почему ты убил ее?

– Я тебе рассказывал про эту женщину. Она была воительницей и получила задание, которое хотел взять я. Ее звали Пандора.

Глаза Эшлин широко распахнулись, и она спросила:

– Та самая Пандора?

– Да, – подтвердил Мэддокс.

– Вы этот ларец открыли? О боже, не понимаю, почему я до сих пор не смогла сложить два и два. Почему тогда боги просто не загнали демонов обратно?

– Чтобы наказать нас. И, что более важно, ларец пропал и воссоздать его было невозможно.

– Зачем ты убил?..

– Демон овладел мной, и… – Мэддокс снова запнулся, почувствовав, что в его голосе снова звучит мука, и задумавшись над тем, как Эшлин отнесется ко всему этому. – Я перестал контролировать себя, по-настоящему превратился в Насилие, и мой меч нанес ей смертельные раны. Не сомневайся, с тех самых пор я сожалею о содеянном.

– Но бессмертных нельзя убить окончательно, так? По крайней мере ты – явное тому подтверждение.

– Большинство из нас можно убить. Это нелегко, но возможно.

– Что ж, все совершают ошибки. А ты за свою уже заплатил, – произнесла Эшлин, и Мэддокс был поражен тем пониманием, с которым она отнеслась к его словам. Оно одновременно согревало его душу и сбивало с толку. – Я не была бы против, если бы ты убил тех богов, что прокляли тебя, потому что они подлые, отвратительные…

Вздрогнув, Мэддокс прикрыл рот девушки рукой, заставив ее замолчать.

– Она не это имела в виду, – сказал он, подняв глаза к потолку. – Я с радостью приму за нее любое наказание.

Однако молния не ударила их, и земля не содрогнулась. Не появился рой саранчи, готовый пожрать их плоть. Мэддокс постепенно расслабился.

– Ни в коем случае не проклинай богов. Они все слышат, – предупредил девушку воин.

«К несчастью», – мысленно продолжил он. Девушка неохотно кивнула, и Мэддокс убрал руку.

– Я не наживка, – произнесла она.

– Я знаю.

– Правда? – с надеждой переспросила Эшлин.

Она подняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

– Правда.

Черты ее лица разгладились, и она даже улыбнулась.

– И что же убедило тебя в этом?

– Ты, – ответил Мэддокс, с удивлением рассматривая девушку, потому что все еще был поражен. – То, что ты такая милая. Твои способности. Твоя девственность.

– Значит, ты… хотел меня? – спросила Эшлин, все еще испытывавшая неуверенность в этом. – Не потому, что стремился получить от меня ответы, а из-за того, что…

– Из-за того, – уверил он ее, – что рядом с тобой я весь пылаю.

В глазах Эшлин засветилось счастье, подобное лучам солнца, разгоняющим ночь. Она еще сильнее прижалась к нему, приникая грудью к его груди.

– Я так рада, что вместе с институтом приехала в Будапешт.

Его тело уже наполнилось желанием, а затем она упомянула институт, и демон Насилия зарычал.

– Ты к ним не вернешься, – отрезал Мэддокс.

– Опять ты со своими требованиями. – Не найдя ответа на вопрос о том, почему настроение Мэддокса внезапно изменилось, Эшлин беззаботно продолжила: – Знаешь, я слышала кое-какие обрывки сведений о ларце Пандоры. Я говорила тебе, что институт занимается в том числе и поиском некоторых сверхъестественных артефактов, которые на протяжении истории упоминались в разных мифах и легендах?

Мэддокс застыл.

– Расскажешь, что ты слышала о ларце?

– Что ж… – ответила Эшлин, в задумчивости потерев подбородок. – Я слышала, что он спрятан. Не знаю где. Но его, предположительно, охраняет Аргус, и даже сами боги не могут до него добраться.

Мэддокс был шокирован этой новостью. Аргус был огромной тварью с более чем сотней глаз, позволяющих ему видеть все, что когда-либо происходило. По легенде, его убил Гермес, но в мифах, как правило, содержится ложь, придуманная богами, чтобы обмануть смертных.

– Я слышала и противоположную точку зрения, – продолжила Эшлин. – О том, что ящик охраняет не Аргус, а Гидра. Объединяет обе эти истории то, что… – Девушка прервалась и снова судорожно вздохнула.

– Что? – задал наводящий вопрос Мэддокс.

– Если ларец когда-нибудь снова появится, демонов затянет внутрь. Это ведь хорошо, так?

Мэддокс покачал головой.

– Может быть, для мира это и хорошо, – ответил он. – Но не для меня. Без демона я умру.

– Откуда ты знаешь? То есть…

– Знаю, – прервал он Эшлин, параллельно обдумывая ее слова.

«Гидра… – думал он. – Ядовитая змея с множеством голов. Если это действительно так, ларец должен быть где-то на дне океана. Но в какую из двух историй верить – в обе или ни в одну из них? Если во все остальное из услышанного можно верить, то, что демонов может затянуть обратно в ларец, если его когда-либо найдут…»

– Я могу поискать ларец более тщательно. Заняться в первую очередь этим… – предложила Эшлин.

– Нет! – взорвался Мэддокс, понимая, что для этого девушке придется уйти из крепости и она окажется в опасности. – Я знаю, что просил тебя рассказать мне все, но сейчас нам лучше сменить тему на более приятную.

Насилие шнырял по его сознанию, с каждым словом возбуждаясь все больше. Мэддокс верил, что демон не причинит вреда Эшлин, но не хотел рисковать. Он готов был разговаривать о цветочках и полосках лунного света (хотя от одной мысли об этом его передернуло), если это позволит сохранить душевный покой, показавшийся ему таким восхитительным.

– Можно ли как-то разрушить твое проклятие? – спросила Эшлин.

«Да уж… Вот вам и цветочки с лунными дорожками», – подумал Мэддокс.

– Нет, – ответил он, покачав головой. – Никак.

– Но…

– Нет. – Мэддокс решил, что не позволит Эшлин пытаться договориться с богами в поисках способа его спасения. Он знал, что его невозможно спасти. «Я не стою того, чтобы даже пытаться, – подумал он. – Я больше чудовище, чем человек, хотя иногда и пытаюсь убедить себя в обратном». – Эту тему тоже лучше закрыть.

Эшлин провела пальцем по груди Мэддокса, согревая его кожу своим теплым дыханием.

– О чем тогда мы можем поговорить? – спросила она.

Мужчина взялся за ее ягодицы и слегка сдавил.

– Ты еще слышала голоса, пока была здесь?

– К несчастью, – ответила девушка и почти неосознанно изогнулась, чтобы оказаться еще ближе к Мэддоксу. – Я слышала каждое слово, произнесенное этими четырьмя женщинами. Которых, кстати, нужно немедленно отпустить.

– Они останутся, – отрезал Мэддокс.

– Почему?

– Не могу сказать тебе этого.

– По крайней мере, скажи, что вы собираетесь с ними делать. Они милые, невинные. И очень напуганы, – произнесла она.

– Я знаю, красавица. Знаю…

– Значит, вы не хотите причинить им вред? – настаивала она.

– Я – нет. Эшлин приложила ладонь к его груди, туда, где у него билось сердце.

– Значит, кто-то другой хочет? Кровь Мэддокса закипела от возбуждения и опалила его сосуды.

– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не произошло, – пообещал он. – Договорились?

Эшлин прикоснулась губами к его шее и лизнула то место, где бился его пульс.

– Хорошо, но и я сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не случилось, – заявила она.

Мэддокс ненавидел отказывать ей в чем-либо, поэтому взял ее за подбородок, заставляя ее посмотреть себе в глаза, и дал ей то, что мог.

– Мне жаль, что тебе приходится слушать эти разговоры. Я больше никогда не помещу тебя в комнату, где раньше были люди.

– На этот раз все было не так уж плохо, – ответила Эшлин, нежно обвивая пальцами его запястья. – И я ничего не слышу, когда ты рядом, независимо от того, кто говорит.

– Интересно почему? Нет, я не жалуюсь. Я рад. Просто мне любопытно.

– Может, голоса боятся тебя, – предположила девушка.

Мэддокс улыбнулся.

– А мне очень интересно, почему я не слышу разговоров твоих друзей, – заметила Эшлин. – Раньше я всегда слышала других сверхъестественных существ.

– Может, мы существуем на более высоком уровне бытия, – предположил Мэддокс.

Девушка улыбнулась.

– Все же нам нужно позаботиться о том, чтобы ты всегда была рядом со мной, – сказал он, подумав, что это доставит ему огромное удовольствие. – Тогда голоса больше никогда тебя не потревожат.

«А что будет после того, как ты умрешь? – мысленно спросил себя он. – Тогда за ней некому будет присматривать, некому будет защищать ее».

Ощутив охвативший его гнев, Эшлин нахмурилась и спросила:

– Что-то не так?

– Все в порядке, – ответил Мэддокс. Сейчас он не хотел думать о предстоящей смерти. Эшлин была рядом с ним, и он собирался насладиться тем небольшим количеством времени, которое они могут провести вместе. – Давай больше не будем говорить о женщинах и проклятиях?

– Ну вот, ты лишил нас всех точек соприкосновения. – Девушка посмотрела на губы Мэддокса и вздохнула. – По заданию института я объездила весь мир, но и мечтать не могла, что встречу кого-то вроде тебя.

– Сильного? Эшлин усмехнулась и произнесла:

– Да.

– Красивого?

– Несомненно.

– Остроумного и прекрасно владеющего мечом?

– Точно, – ответила она, снова усмехнувшись. – Но я имела в виду мужчину… друга… парня… Я даже не знаю, как назвать тебя!

Мэддокс наслаждался ее весельем и искренними словами.

– Просто называй меня своим. Вот кем я хочу быть.

Черты лица Эшлин смягчились.

– Расскажи мне о себе, – попросила она. Провела ладонями по его рукам и обвила его шею, будто опасаясь отпустить его хотя бы на мгновение.

Мэддокс тоже этого боялся. Он отчаянно хотел ее и поклялся, что получит желаемое после того, как они примут душ и он смоет все следы крови и смерти.

– Что-нибудь, о чем ты больше никому не рассказывал.

Мэддокс мог сказать ей, что классическая музыка нравится ему больше, чем тяжелый рок, который предпочитают его друзья, но в этом не было ничего глубоко личного, а Эшлин, очевидно, хотела услышать именно это. И он понял, что хочет поделиться с ней самым сокровенным. Чувство умиротворения, которое он испытывал, стало более сильным, причем только потому, что рядом с ним была Эшлин, потому, что она плакала из-за него и беспокоилась о нем, потому, что не осуждала его за грехи прошлого, потому, что хотела больше узнать о его жизни, и потому, что только он мог облегчить ее муки. Потому что, глядя на него, она не видела Насилие. Эшлин видела просто мужчину. Своего мужчину.

Эта мысль была опьяняющей, шокирующей, достаточной для того, чтобы навеки заручиться его преданностью.

– За все эти годы я несколько раз хотел стать человеком, – наконец ответил Мэддокс. Завести жену и… – он сглотнул, – детей.

Он никогда не признавался в этом друзьям, ибо знал, что они будут смеяться. Ему самому следовало высмеять эту нелепую мысль. «Насилие? – не раз мысленно удивлялся он. – Рядом с детьми?»

Но Эшлин не засмеялась и не стала распекать его.

– Какая прекрасная мечта, – произнесла она, и в ее голосе послышалась тоска. – Ты стал бы отличным отцом. Сильным и всегда готовым защищать своих детей.

Мэддокс был шокирован этими словами, хотя и знал, что у него никогда не будет возможности доказать их правдивость. Он стал обводить пальцем каждый ее позвонок.

– Теперь ты раскрой мне один из своих секретов, – попросил он.

Вздрогнув, девушка провела пальцем по остроконечной верхушке его соска. Его член тут же отреагировал на этот жест, а кровь закипела. Теперь вокруг Мэддокса царила не просто жара, а настоящая преисподняя. Но он сдержался и не стал целовать Эшлин или ложиться на нее. Какую бы боль возбуждение ни причиняло его телу, он был уверен, что сейчас самое время именно для разговоров.

– Я научилась читать только в прошлом году, – со стыдом призналась девушка. – Раньше мне приходилось диктовать все свои отчеты устно, и все знали причину этого. Я не могу удерживать внимание в течение времени, достаточного для того, чтобы прочитать и понять написанные слова. Голоса всегда отвлекали меня. В детстве мой шеф читал мне истории, сказки, в которых было так много магии, и мне почти удавалось на время избавиться от голосов. Именно тогда я стала упорно учиться самостоятельно. Но это заняло очень много времени.

Мэддоксу было совершенно не важно, умеет ли Эшлин читать. Но для нее это имело значение, и он попытался успокоить ее:

– То, что ты вообще научилась читать, само по себе заслуживает похвалы.

Девушка вознаградила его обворожительной улыбкой.

– Спасибо.

– Я научился читать только через несколько сотен лет после того, как мной овладел демон, и сделал это исключительно потому, что мне не нравилось, когда другие знали что-то, о чем я не имел ни малейшего понятия. Видишь? Ты уже меня превзошла.

Эшлин улыбнулась и еще больше расслабилась.

– Во время учебы я заходила в Интернет и заказывала все любовные романы, которые только могла найти, – призналась она. – Это сказки для взрослых. Их доставляли прямо к двери моего дома, и я старалась как можно быстрее «проглотить» каждый из них.

– Попрошу Париса купить тебе такие книги, когда он отправится в город. Целую коробку.

– Это очень мило. Спасибо, – произнесла девушка, одарив Мэддокса еще одной прелестной улыбкой.

Целуя верхнюю часть ее лба, он ощутил сильную боль в груди.

– Я как-то нашел несколько любовных романов, – сказал он. Парис разбросал книги по крепости, и Мэддокс, который, возможно, никогда не признался бы в этом, подобрал их. – Прочитал… И нашел их… – Он задумался ненадолго и мысленно пришел к выводу: «Сексуальными, забавными и поучительными», но вслух произнес: – Довольно любопытными.

Эшлин, испытывавшая к нему огромное чувство благодарности, лукаво предложила:

– Может… Может, почитаем один из них вместе? Ну что-то в этом роде…

– С удовольствием.

Несмотря на неудовлетворенное сексуальное желание, переполнявшее его, Мэддокс с удивлением заметил, что простой разговор с Эшлин доставляет ему большое удовольствие. Она рассказала, что ее детство по большей части прошло в лаборатории, где ее тестировали, иногда причиняя довольно сильную боль, а значит, теперь Мэддоксу предстояло составить список ученых, которых нужно убить. Много времени она проводила в одиночестве, чтобы избавиться от шума. У нее никогда не было семьи. Только один человек обращался с ней не как с животным, и Мэддокс испытал к нему глубокую признательность.

Мэддокса охватило стремление сделать так, чтобы Эшлин избавилась от этих воспоминаний и их место заняли другие – счастливые. Но еще более сильным стало желание отомстить за нее.

– Ты заслуживаешь лучшего, – произнес он, и демон Насилия наконец потянулся и зевнул.

– Я не сожалею о том, как меня воспитывали, – сказала Эшлин. – Я всегда слышала разные вещи, поэтому одиночество мне прекрасно подходило.

«Но с ней никто не играл, не прикасался к ней и не любил ее», – подумал Мэддокс. Потребность в этом, которую она не сумела спрятать, была отчетливо слышна в ее голосе. «Ты так хорошо ее знаешь?» – поинтересовался внутренний голос. «Да, знаю», – ответил Мэддокс. Эшлин была частью его, частью, погребенной так глубоко, что он и не подозревал о ее существовании, пока девушка не появилась в его жизни. Она принадлежала ему, была смыслом его существования.

Мэддокс погладил руку девушки и заметил, что под ее кожей проступает маленькая и жесткая шишка явно неестественного происхождения. Он нахмурился, посмотрел вниз и спросил:

– Что это?

– Противозачаточное средство, – ответила Эшлин, залившись густым румянцем. – Стандартная процедура. Некоторое время назад одну женщину изнасиловал дикий гоблин. Она забеременела, и ребенок оказался… скажем так, не совсем нормальным. Теперь нас в институте учат самообороне и всем работникам женского пола вживляют имплантат.

Насилие выгнул спину и открыл глаза, просыпаясь. Мысль о том, что эту изысканную красавицу к чему-то принудили, была противна как человеку, так и демону. Эшлин была девственницей, но это не значило, что ее оставляли в покое.

– Тебе когда-нибудь причиняли боль?

– Нет, – уверила она. – Но я всегда знала, что, если голоса полностью овладеют мной, не смогу защитить себя.

Насилие не успокоился.

– Расскажи мне о своем детстве, – попросила Эшлин и коснулась пальцем соска Мэддокса.

Она нежно покатала его пальцами, а затем спохватилась и убрала руку. Все тело Мэддокса напряглось в предвкушении. Он знал, что и Эшлин испытывает сейчас те же чувства. С самого начала он всегда подмечал ее возбуждение, и сейчас оно было огромным.

– У меня не было детства, – ответил он. – Меня создали уже взрослым, и я с самого начала был воином.

– Прости, – сказала Эшлин. – Я забыла.

«Я так ее хочу», – пронеслось в голове Мэддокса. В прошлый раз он остановился и не стал овладевать ею потому, что она оказалась девственницей. Мэддокс был тем же мужчиной, что и вчера, у него никогда прежде не было связи с девственницей, и он все еще не до конца понимал, что с этим делать. Но теперь это уже было не важно. Мэддокс едва не потерял Эшлин, ее чуть не забрали у него, и теперь он не хотел ждать другого подходящего случая. Он постарается быть с ней настолько нежным, насколько это возможно. Мэддокс был готов попросить Эшлин сковать его цепями, если демон решит вмешаться.

– Я хочу заняться с тобой любовью, – произнес он.

Эшлин задержала дыхание и стала медленно водить пальцами по рельефным мышцам на его животе, задержав их на шрамах, а затем принялась рисовать круги вокруг пупка. И вдруг замерла.

– Правда? – спросила она.

– Ты моя женщина, а я твой мужчина. До того как ты появилась в моей жизни, она была безотрадной. Я существовал, но не жил. Теперь я живу, даже когда умираю, – произнес он, четко осознавая, что эти слова настолько близки к брачным клятвам, насколько возможно для него.

Эшлин всегда будет принадлежать ему, а он – ей.

Из ее светло-карих глаз пролились слезы.

– Это самое прекрасное из всего, что я когда-либо слышала.

– Я прошу тебя только об одном – подумай, готова ли ты, – сказал Мэддокс, решив, что если бы ему снова и снова приходилось смотреть на то, как умирает Эшлин… Его живот охватила острая боль. Кровь… Все связанные с этим ужасы…

– Я знаю, чего хочу, – решительно ответила девушка. – Я все еще хочу остаться с тобой.

И снова потребность в близости затмила все остальное.

– Не хочешь принять душ? Парис говорит, что смертным женщинам нравятся водные процедуры, помогают им расслабиться и освежиться, – предложил Мэддокс.

«Наконец! Наконец!.. – зашептал голос в его голове. – Пока еще рано. Но уже скоро…» Он решил, что сделает так, чтобы первый интимный опыт оказался для Эшлин особенным, даже если это убьет его.

Девушка накрутила прядь волос на палец и спросила:

– Ты присоединишься ко мне?

Мэддокс заставил себя помотать головой, и разгневанный демон зарычал. «Почему не сейчас?» – возмутился он.

– Если я пойду с тобой в душ, то возьму тебя, – предупредил он.

Эшлин окинула Мэддокса таким взглядом, что ему стало невыносимо жарко, и он ощутил, как сила этого взгляда проникает в каждую клетку его тела.

– Как уже говорила, я знаю, чего хочу, – прошептала девушка.

Мэддоксу нестерпимо хотелось поцеловать ее, но он понимал, что если сейчас коснется ее губ, то не остановится, пока не войдет в нее, не будет скользить внутри ее лона, ударяясь о ее тело своим.

– Сначала я должен кое-что сделать, – произнес он.

– А потом… – подхватила Эшлин, так и не сумев закончить предложение, хотя в этом и не было необходимости.

– Потом, – пообещал Мэддокс.

Дух неспешно улыбнулся. Во второй раз за эти два дня человек и демон были полностью заодно.

Глава 18

Эшлин торопливо принимала душ, раздумывая над тем, чем в это время занимается Мэддокс. Горячая вода успокоила девушку и смыла с нее все волнения прошлой ночи. Конечно, она ничего не могла поделать с ненавистным воспоминанием о том, как держала на руках бездыханное и окровавленное тело возлюбленного, но от физических последствий этого – усталости, истощающего отчаяния, гнева на тех, кто мог сотворить такое с человеком, которого она полюбила и в котором, возможно, зарождалась любовь к ней самой, – все же удалось избавиться. «Возможно, любовь зародилась в нас слишком быстро, – подумала она. – Но она кажется такой правильной». Эшлин испытывала огромное желание быть с Мэддоксом, обнимать его и прикасаться к нему, давать и получать удовольствие, греться в этих новых приятных ощущениях. Мэддокс больше не считал ее наживкой и хотел, чтобы она осталась с ним навсегда. Уголки губ Эшлин медленно поднялись, и на ее лице расцвела счастливая улыбка.

«Как бы мне разрушить его проклятие?» – вдруг подумала она. Эта мысль появилась в ее голове внезапно, но тотчас же затмила все предыдущие. Улыбка стерлась с ее лица. «Наверняка я могу что-то сделать, чтобы спасти его от вечной смерти и воскрешения, одновременно с которым приходит понимание, что ему скоро снова придется умереть, – решила Эшлин. – Он не заслужил таких страданий».

Эшлин прижала затылок к покрытой влагой белой настенной плитке. «Наверняка кто-то когда-то говорил о богах и о том, как избавиться от их глупых и несправедливых проклятий», – подумала она. Эшлин, очевидно, что-то слышала об этом, но голос говорившего потерялся в хоре других голосов. «По крайней мере, теперь я знаю, к чему прислушиваться», – решила она.

Девушка была уверена, что Мэддокс не разрешит ей покинуть крепость, если она скажет, что хочет что-то об этом разузнать, поэтому решила уйти, ничего ему не говоря. «К тому же я не слышу голоса, когда он рядом».

Эшлин вспомнила слова Мэддокса: «Ты моя женщина, а я твой мужчина. До того как ты появилась в моей жизни, она была безотрадной. Я существовал, но не жил. Теперь я живу, даже когда умираю». «Необходимость защищать меня настолько важна для него, что он считает собственные страдания всего лишь небольшой платой за мою безопасность. Я уже очень много о нем знаю. Придется уходить ночью, когда он не сможет остановить меня, а утром незаметно проскользнуть обратно».

«Не думай об этом, – остановила себя Эшлин. – Заняться шпионскими играми можно позже. Очень скоро я впервые займусь любовью с мужчиной. С Мэддоксом». Она представила себе, как его большие сильные руки ласкают все ее тело, его рот пробует ее на вкус, а пенис оказывается глубоко внутри ее. Девушка вздрогнула, понимая, что сначала она отчаянно хотела уйти, а теперь так же сильно стремится остаться. «Но мне каким-то образом нужно выйти на связь с Макинтошем и дать ему понять, что со мной все в порядке», – пронеслось в ее голове. Затем она спохватилась: «Но не сейчас, после». После того, как она впервые познает самое сокровенное из всего, чем занимаются люди, и поймет, каково это – быть с кем-то связанной. Это показалось Эшлин довольно эгоистичным, но она уже не могла остановиться.

Девушка понимала, что на этот раз Мэддокс завершит начатое вчера. Его крепкие мышцы обещали так много. А тот раскаленный взгляд, которым он одарил ее прежде, чем выйти из комнаты, только подтверждал это. Эшлин больше не боялась, что Мэддокс покинет ее, как это делали тысячи мужчин с множеством женщин. Он был очень сильным, страстным и… другим. Ему не нужно было лгать или давать ложные обещания, чтобы получить желаемое. Он просто брал. Но вместо того чтобы воспользоваться этим, решил, что будет, наоборот, давать.

Эшлин закрутила краны, поток воды сменился все реже падающими каплями. «Почти пора», – подумала она, и между ног у нее стало влажно и горячо, а соски по твердости могли сравниться с камнем.

По коже Эшлин бежали капли. Она представила, как Мэддокс слизывает их, снова вздрогнула и чуть не застонала. Схватила полотенце и вытерлась им настолько тщательно, насколько смогла, а затем пропустила мягкую белую ткань под мышками и завернулась в полотенце так, чтобы оно закрывало ее тело от груди до коленей. Полная желания, окруженная облаком пара, она вышла из ванной.

Однако Мэддокса в спальне не оказалось. Эшлин нахмурилась, но затем наступила на что-то мягкое и посмотрела вниз. Из фиолетовых шелковых шарфов была сложена извилистая «тропа», ведущая из спальни в соседнюю комнату. Остановившись за дверью, она едва не открыла рот от радостного удивления.

Эшлин уже была в этой комнате. Именно туда она забралась через балкон, но теперь все вокруг выглядело иначе. Вчера все было покрыто пылью, даже простыни. Теперь комната превратилась в идеальное для получения удовольствия место. Стены украшали бра, золотистый свет которых бликовал на черном шелковом постельном белье. «Мэддокс здесь все убрал, – подумала Эшлин. – И сделал это для меня». Ее сердце бешено забилось.

«Но где же он?» – спрашивала себя она.

Балконная дверь оказалась открыта, и через нее в комнату проникал прохладный свежий воздух. Девушка подошла ближе. Ее кровь кипела, и поэтому она не замечала холода. Мэддокс стоял спиной к ней, крепко схватившись за балконные перила. Его темные волосы (Эшлин заметила, что они влажные) беспорядочно торчали. Широкие загорелые плечи были обнажены. Девушка отметила, что прежде никогда не видела его обнаженную спину. Ее украшала огромная татуировка в виде бабочки, начинавшаяся над его плечами и заканчивавшаяся чуть ниже пояса штанов. Она была красной, почти неоновой, и выглядела очень злой. Эшлин казалось, будто бабочка вот-вот слетит с тела мужчины и разорвет ее на части. «Странно, – подумала она. – Бабочки – такие нежные создания. Я даже представить себе не могла, что одно из них может оказаться таким пугающим и что у человека, точнее, у Мэддокса может быть такая татуировка».

– Мэддокс, – шепотом позвала Эшлин.

Мужчина резко развернулся, будто услышал, как она кричит. Его чувственные губы были неодобрительно сжаты. Перед Эшлин стоял не возлюбленный, отправивший ее в душ, чтобы она подготовилась к удовольствиям, а воин, пытавшийся бросить ее одну в лесу.

– Все в порядке? – спросила она.

– К тому балкону привязано одеяло, – ответил он, ткнув пальцем вправо, но не отводя от нее сузившихся глаз. – Ты что-то об этом знаешь?

Если не считать той ночи в лесу, Мэддокс почти никогда не злился на Эшлин. Как правило, его гнев был направлен на кого-то другого. Поэтому, когда она взглянула в эти фиалковые глаза, белки которых теперь стали красными, неприятно оттеняя яркую татуировку, ей показалось, будто ее в чем-то изобличили. Она пришла в замешательство. «Что ж, – подумала Эшлин, – хорошо, по крайней мере, то, что на его лице не проявилась та жуткая скелетообразная маска». Вдохновившись этой мыслью, Эшлин вскинула подбородок и подошла к Мэддоксу.

– Да, мне кое-что известно про это одеяло, – ответила она.

– Будь ты кем-то другим, – заявил Мэддокс, – я бы подумал, что ты помогаешь охотникам пробраться сюда.

– Но ведь ты не думаешь обо мне настолько плохо? – спросила Эшлин, причем таким тоном, что казалось, если бы у слов были зубы, они бы сильно искусали Мэддокса.

– Нет, – ответил он, и девушка немного расслабилась. Тогда Мэддокс продолжил: – Скажи, зачем оно тебе понадобилось?

«Пришло время для признаний», – решила Эшлин и произнесла:

– Я уже говорила тебе, что Торин спрятал меня. Запер, чтобы другие твои друзья не смогли меня найти. Я сама до конца этого не понимаю, так что не спрашивай. Я услышала, как ты кричишь, и сделала все, что могла, чтобы добраться до тебя.

Мэддокс приблизился к Эшлин на шаг, и она испугалась. Но затем он остановился, будто опасаясь подойти к ней слишком близко.

– Ты могла разбиться насмерть, – тихо сказал он.

– Но ведь я не разбилась.

– Ты болталась в воздухе, Эшлин.

«Не сдавайся, – приказала себе девушка. – Не в этот решающий момент. Мы только выяснили, что нравимся друг другу, и оба хотим, чтобы наши отношения вышли на новый уровень. Все, что происходит здесь и сейчас, создаст почву для будущих ссор. Он слишком упертый, а я чересчур решительная». Поэтому Эшлин предпочла согласиться:

– Да.

– Больше никогда, слышишь, никогда так не делай! – заявил Мэддокс, а затем подошел к ней вплотную и наклонился, вторгшись в ее личное пространство. – Ты меня поняла?

Сердце Эшлин стало исполнять какой-то безумный танец.

– Скажи своим друзьям, чтобы они больше меня не запирали, и тогда я поклянусь тебе больше так не делать.

Глаза Мэддокса расширились, и в них отразилось недоверие. «Неужели он ждет, что я начну извиняться перед ним?» – спросила себя девушка.

– Я их убью! – зарычал он, сильно удивив этим Эшлин. – Ты могла погибнуть.

Пока Мэддокс ходил вокруг нее, Эшлин увидела в его глазах смертельную угрозу и подумала: «Нет уж, он не уйдет от меня и не будет драться с собственными друзьями. Только не сейчас». Не мешкая ни минуты, Эшлин бесстрашно протянула руку и обхватила пальцами его твердый широкий бицепс. Мэддокс развернулся и посмотрел на нее.

– Еще большая боль не должна разрушить этот день, – заявила девушка.

– Эшлин…

– Мэддокс…

Он мог бы прогнать ее, отвергнуть, проклясть. Ударить… Но вместо этого сменил гнев на милость.

– Ты могла погибнуть.

Издав низкий животный рык, Мэддокс жадно поцеловал ее. Его язык глубоко проник в рот, заставив ее разжать зубы, и принялся хозяйничать. «Наконец, – подумала Эшлин. – Слава богу, наконец…» Она ощутила вкус гнева и страсти, и он оказался самым роскошным из всех, которые ей когда-либо удавалось отведать. Опьяняющим. Ее кровь вскипела.

– Не хочу… причинять… тебе вред, – с трудом проговорил Мэддокс в промежутках между поцелуями. – Не смогу… Причинять вред… Не буду…

Он наклонил голову, чтобы сделать поцелуй еще более глубоким, избавить Эшлин от голода, так долго жившего в глубине ее тела. Она с радостью откликнулась, приветствовала его язык. Мэддокс был олицетворением страсти, вездесущей, всеобъемлющей, заставляющей задыхаться, и он яростно давал и принимал ее. Именно этого хотела Эшлин, именно в этом она так нуждалась.

– Я дам тебе то, чего ты так хочешь, и клянусь, что не причиню тебе вреда, – произнес он.

– Я хочу тебя и все, что ты мне дашь. Все.

Мэддокс схватил ее за ягодицы и резко прижал к себе, заставив выдохнуть из легких весь воздух. Не в силах вдохнуть, Эшлин обхватила ногами его талию. Когти холодного камня, к которому воин прижал ее обнаженную спину, впились в кожу, но ей было все равно.

Безумству не было места в пресной, монотонной жизни Эшлин, только работа и дом. Она говорила Мэддоксу, что была рада своему одиночеству, но на самом деле иногда ей так не хватало прикосновения. Хотя бы какого-нибудь. О том, что происходило сейчас, она прежде не могла даже мечтать.

Эшлин ощутила, как его возбужденный член, твердый и такой горячий, что исходивший от него жар чувствовался даже сквозь штаны, через полотенце, скрывавшее те участки ее тела, которые больше всего нуждались в его прикосновении, уперся в область между ее раздвинутыми бедрами, пока не пытаясь проникнуть внутрь. Она застонала, прижала руки к груди Мэддокса и вонзила ногти в его кожу.

– Приятно, – произнес он и обхватил ладонью одну из ее грудей.

Его прикосновение было не нежным, а скорее грубым, но позволяло девушке ощутить превосходное сочетание наслаждения и боли. Мэддокс дрожал, будто сдерживал себя из последних сил.

– Да, – пробормотала Эшлин, ощущая внизу живота сладострастное напряжение, из-за которого по всему телу растекаются жаркие волны, вызывающие непередаваемое блаженство. Осторожно двигаясь, она стала тереться о член Мэддокса. Еще никогда Эшлин не была такой влажной, не ощущала такое сильное, почти болезненное желание, не стремилась одновременно тонуть, умирать, жить и наслаждаться.

– Хочешь… как в книгах, которые ты читала? – спросил Мэддокс, покусывая ее подбородок и шею, а затем соски.

– Уже говорила. Хочу тебя. Только тебя.

Эшлин ощущала острую боль в сосках, но Мэддокс ласкал языком каждый из них до тех пор, пока к ним не вернулась чувствительность, отчего желание девушки разгорелось с еще большей силой. Он сдвинул вниз полотенце и стал гладить, сжимать ее груди, щипать соски, делая это чуть более грубо, чем только что. Из глубины его груди раздавался грохот бешено колотящегося сердца, символизировавший первобытное желание, отражение того, что испытывала сама Эшлин.

– Полотенце долой, – произнес Мэддокс и, не дожидаясь ответа девушки, сорвал с нее ткань и отбросил в сторону.

Эшлин ощутила прикосновение холодного воздуха к своей коже. Вместо того чтобы заключить девушку в объятия, согреть, Мэддокс отошел на несколько шагов и посмотрел на нее. Просто стоял, медленно опуская и поднимая взгляд. Казалось, будто он смакует каждый изгиб ее тела. По какой-то таинственной причине его взгляд оказался даже более горячим, чем прикосновения, и смог разогнать холод. Когда он так смотрел на нее, Эшлин чувствовала себя богиней. Сиреной… Царицей…

– Красивая, – произнес Мэддокс. – Такая красивая…

Его руки двинулись тем же путем, которым только что путешествовал взгляд. Они касались всех участков ее тела, не оставив ни одного из них без внимания.

– Твоя…

– Моя… – отозвался Мэддокс, проходясь языком по ее ключицам и оставляя влажный след. – Ты самое прекрасное существо из всех, которых я когда-либо видел. – Ладони Мэддокса обхватили и сжали обе груди Эшлин. – Идеальные розовые соски, созданные специально для моего рта.

– Попробуй их.

Мэддокс омыл один сосок, водя языком вперед и назад, а затем переключился на другой. Затем он отнес Эшлин в середину комнаты и опустился перед ней на колени.

Девушка закрыла глаза и полностью покорилась Мэддоксу, ибо знала: когда этот мужчина встает на колени, происходят поразительные вещи. До неприличия прекрасные вещи. Одной рукой он обхватил Эшлин за талию, притягивая ближе к себе. Продолжая теребить ее соски языком, свободной рукой он ласкал ее бедра и низ живота. Каждый раз, прикасаясь пальцами к ее клитору, Мэддокс стремительно убирал их, не успев полностью изучить его. Эшлин чуть не упала от возмущения. Мужчина придержал ее, слегка покусывая зубами кожу.

– Еще, – попросила девушка.

– Скоро, – пообещал он.

– Мэддокс… – в отчаянии простонала Эшлин. Она понимала, что ему достаточно погрузить в ее лоно палец, чтобы довести до экстаза. Но больше этого она хотела исследовать его. – Хочу тоже прикасаться к тебе, – с трудом произнесла она, тяжело дыша.

Не успела она моргнуть, как Мэддокс оказался на ногах. Взглянул ей в глаза и, не произнеся ни слова, подхватил на руки и положил на кровать. Ее разгоряченная кожа заскользила по прохладному шелку, а затем Мэддокс оказался на ней, сковав ее движения. Эшлин заметила, что чувствовать на своем теле вес этого мужчины поразительно приятно и гораздо более притягательно, чем она могла себе представить.

Золотистый солнечный свет рисовал вокруг головы Мэддокса нимб. Он и правда стал похож на ангела. Ее ангела. Ее спасителя и возлюбленного.

– Снимай штаны, – приказала Эшлин.

Его обнаженная грудь заставляла ее кровь кипеть, она с нетерпением ждала, когда сможет увидеть его голые ноги, твердое, наполнившееся жизненным соком копье, и ничто не могло остановить ее на пути к этому.

Но Мэддокс не подчинился. Дрожа всем телом, Эшлин потянулась к его ремню. Мужчина покачал головой, и это ее слегка охладило.

– Когда они упадут, я окажусь внутри тебя, – предупредил он глухим, низким голосом.

– Хорошо. Я хочу, чтобы ты оказался внутри меня.

– Но мы еще не закончили дегустацию, – заметил Мэддокс, а затем слегка отстранился от Эшлин и провел пальцем по ее животу.

«О боже…» – пронеслось в ее голове.

– Да, пробуй еще. Я хочу этого… Мне это нужно…

«Мне нужно все», – подумала Эшлин, решив, что раз Мэддокс не позволяет ей снять с него штаны, то она проникнет под них. Она тотчас же просунула руку под ремень и схватила его пенис. Мэддокс с шипением выпустил воздух, его глаза резко закрылись.

– Эшлин… – прошептал он.

Его естество оказалось таким большим, что Эшлин не смогла сомкнуть на нем пальцы. Оно было полным жизненных соков. Когда она стала двигать рукой вверх и вниз, повторяя его движения, подсмотренные ею в душе, мужчина наконец вставил внутрь ее палец. Эшлин стала задыхаться, не сумев справиться с охватившими ее бурными чувствами.

Мэддокс замер.

– Тебе хорошо? – спросил он.

– Хорошо, – ответила она, застонав.

Вернувшись к своему занятию, он стал двигать пальцем вверх и вниз. Сначала делал это медленно, а затем все быстрее… Эшлин откинулась, стараясь сжать мышцы, чтобы его палец оказался как можно глубже внутри ее.

– Еще?

– Еще, – с трудом выдавила она.

Внутри Эшлин оказался второй палец Мэддокса, сильнее растянув ее плоть. Она сжала коленями его бедра, готовая исполнить любую его прихоть. Их взгляды встретились. По лицу мужчины тек пот, челюсти были крепко сжаты от напряжения.

– Горячо, – произнес он, – влажно.

– Большой, – отозвалась девушка, – твердый.

– Весь твой.

– Мой, – согласилась она, подумав: «Я хочу его. Сейчас и навсегда», – а затем продолжила вслух: – Еще.

Мэддокс вставил внутрь Эшлин третий палец, и это вызвало в ней небольшой пожар. Ей понравилось это ощущение, она обожала чувство, возникавшее у нее, когда этот мужчина наполнял ее.

– Мое, – ответил он, и его естество вздрогнуло в ее руке. – Ты готова, красавица.

– Да, о да. Готова, – ответила она, подумав, что этого слова недостаточно для того, чтобы выразить ее чувства. Еще никогда она не хотела чего-либо так сильно. Этот опыт был из числа тех вещей, ради которых она с удовольствием лишилась бы жизни. – Да, пожалуйста…

Пока Мэддокс стягивал штаны и отбрасывал их, Эшлин впилась руками в его спину и стала царапать кожу. Под штанами снова не было белья. Наконец этот идеальный мужчина оказался полностью обнаженным.

– Посмотри на меня, – попросил он.

Эшлин повиновалась. Их взгляды были напряжены так же сильно, как и их тела.

Твердый кончик его пениса надавил на преддверие ее лона, но так и не вошел в нее полностью. Эшлин широко раскинула бедра, торопя Мэддокса. Но он не двинулся дальше. Несмотря на собственные слова о том, что окажется внутри ее, как только снимет штаны, он сумел устоять.

– Мне нужна минутка… чтобы усмирить… духа… – выдавил из себя он. – Не хочу выходить. Но побуждение…

– М-м-м… Побуждение, – повторила девушка. – Да.

– Нет. Темное. Жестокое. Сильное.

– Я не боюсь, – возразила Эшлин, испытывавшая вместо страха возбуждение и желавшая овладеть не только самим Мэддоксом, но и его духом, ведь демон быть частью его самого, а значит, ей предстояло полюбить и его.

– А должна бояться, – возразил он. Пот, выступивший на его висках, стек на щеку, и прохладный воздух не мог охладить его. – Не делал так несколько тысяч лет. Не смотрел на женщину, пока…

Мэддокс не закончил фразу, но Эшлин догадалась, что именно он так и не сумел произнести вслух. Он не смотрел на женщин, когда занимался с ними любовью. Эшлин снова взглянула ему в глаза, и в ее взгляде отразилась вся любовь, которую она испытывала по отношению к нему и которую даже не пыталась, да попросту и не могла скрыть.

– Я не хочу больше ждать, – заявила она.

– Ты должна.

Эшлин подтянула колени, пытаясь подтолкнуть Мэддокса вперед, но он уперся ладонью в изголовье кровати и не сдвинулся с места. Она не хотела, чтобы он боялся причинить ей вред.

– Бей меня, кусай. Я не сломаюсь, – сказала девушка.

– Я не причиню тебе вреда, – повторил Мэддокс, качая головой и стараясь не смотреть на Эшлин. – Не причиню тебе вреда. Я обещал.

«Надо как-то заставить его потерять контроль, – подумала девушка, приподняв его голову за подбородок и заставив взглянуть на себя, – доказать, что он не сможет навредить мне, что бы он ни делал». Она понимала: если на этот раз Мэддокс сдержится, продолжит бояться навредить ей, то постепенно перестанет к ней прикасаться и покинет ее.

– Дай мне все, что у тебя есть. Сделай это сейчас, – со стоном попросила она, направляя внутрь себя его набухшее копье. – Я возбуждена. Мне не будет больно.

Эшлин услышала тяжелое дыхание Мэддокса.

– Еще несколько минут, – наконец произнес он. – Я сейчас обниму тебя, а затем уйду.

«Ничего подобного», – решила девушка. Ее пальцы двинулись вдоль его спины. Эшлин казалось, будто она проводит рукой по бархату, натянутому на заряженную электрическим током сталь. Татуировка Мэддокса выглядела такой реальной, что, казалось, выступает над поверхностью его кожи, но на самом деле это было совершенно не так – поверхность изображения была мягкой и теплой, такой же, как и все остальное его тело.

– Если ты не возьмешь меня… – произнесла она, стараясь, чтобы ее голос казался невинным, и массируя его ягодицы, – то я возьму тебя.

Выпалив эти слова, она крепче схватилась за Мэддокса и резко дернулась вперед. Рука Мэддокса согнулась, и он оказался внутри Эшлин. Она издала крик, одновременно полный боли и счастья. Самоконтроль Мэддокса пошатнулся.

Он громко зарычал и не переставал издавать этот звук, пока двигался вперед и назад. Эшлин стала задыхаться. Она ощущала, что он вошел в нее настолько глубоко, что она больше никогда не может думать о себе просто как об Эшлин. Теперь она стала женщиной Мэддокса.

Он укусил ее шею, заставив вздрогнуть, затем продолжил скользить внутри ее лона. Кровать тряслась, ее металлические ножки беспокойно елозили по полу. Мэддокс схватил колено Эшлин, заставляя ее еще сильнее раздвинуть ноги и впустить его глубже.

– Прости, – бормотал он. – Прости…

– Не надо… Да! – вскрикнула она.

Он стал двигаться быстрее.

– Эшлин, – с трудом выдавливал он из себя. – Эшлин…

Все ее тело охватил пожар, шедший из самой его глубины и прожигавший кожу. Ее сердце билось созвучно движениям Мэддокса. Когда она перестала думать обо всем, кроме удовольствия, ее голова стала безвольно мотаться из стороны в сторону.

Мэддокс сжал ее соски, обострив ощущения. Он покусывал шею Эшлин, и от этого она становилась еще более влажной. Он крепко сжал ее бедра, заставляя еще сильнее хотеть его.

– Прости, – снова повторил он. – Мне так жаль. Хотел быть нежным.

– Мне нравится, когда жестко. Хочу еще жестче, – потребовала Эшлин. Она уже решила, что нежности можно оставить на потом, на то время, которое наступит после того, как будет удовлетворено ее желание, после того, как он поймет, что она может (причем с огромной радостью) взять все, что он в силах дать ей. – Скоро. Очень скоро…

«Почти все, – пронеслось у нее в голове. – Мне просто нужно…»

Мэддокс погрузил руку в волосы Эшлин и притянул ее голову к себе, проник языком в ее рот, тотчас же наполнившийся изумительным вкусом, показавшимся ей наркотиком, уколом героина. Еще момент – и Эшлин взорвалась. Ее охватило пламя экстаза. Все тело содрогалось и горело. Когда ее сознание заполнили белый свет и тени, она закричала. Она умирала… медленно… быстро… Просто… умирала. Летела на небеса.

– Эшлин! – прокричал Мэддокс, когда тоже дошел до края. Внутрь тела девушки полилось горячее семя, проникая глубоко, очень глубоко. Все мышцы воина напряглись, и он пробормотал: – Моя…

Затем Мэддокс не смог удержаться и снова укусил ее шею, на этот раз до крови.

Эшлин должна была ощутить боль, и она ее почувствовала. Ей стало так приятно, что она снова достигла экстаза. Ее тело содрогнулось, из рта вырвался стон. Она не могла даже подумать, что удовольствие и боль могут быть так тесно связаны, что последняя может вызвать первое. Но это было так, чему Эшлин искренне радовалась.

Мэддокс обмяк и, тяжело дыша, стал повторять:

– Прости… Мне очень жаль… Я не хотел…

– Не нужно извиняться. Мне хорошо, – ответила Эшлин, ощущая удовлетворение и истинное счастье. – Я всегда хотела попробовать это.

Мэддокс перевернулся на спину, не отпуская при этом Эшлин. Она лежала на его груди, и ей казалось, будто во всем ее теле нет ни единой косточки. Он обнял ее и водил ладонями по спине.

– Если бы я был с тобой нежен, тебе бы больше понравилось. Особенно в первый раз, – заметил он.

Эшлин медленно улыбнулась и произнесла:

– Сомневаюсь. Но ты можешь попробовать переубедить меня.

Во взгляде Мэддокса промелькнуло изумление, но уже через секунду он посадил Эшлин себе на бедра.

– С удовольствием, – ответил он.

Глава 19

Мэддокс еще ни разу за всю свою долгую жизнь, за все те тысячелетия, не чувствовал такого удовлетворения.

Они с Эшлин занимались любовью трижды, и теперь она спала рядом, прижавшись к его боку и согревая своим теплым дыханием его ребра. За агрессивным и быстрым соитием последовало медленное и нежное, а затем Эшлин заявила, что для того, чтобы понять, что ей больше нравится, нужно повторить первый вариант.

Ее слова шокировали и покорили Мэддокса, внушили ему благоговение. Ведь он показал ей худшую часть себя – чудовище, которое презирал, но это не заставило ее убежать с воплями. Она не плакала, а просила добавки. Вспомнив об этом, Мэддокс улыбнулся, а затем с удивлением отметил, что ему удалась настоящая, ничем не сдерживаемая улыбка.

Когда дух потребовал, чтобы Мэддокс пометил Эшлин, он не сумел противостоять этому порыву и был вынужден подчиниться. В итоге он укусил ее до крови. В этот момент все то лучшее, что еще было внутри его, громко протестовало, вызывая болезненное чувство стыда. Но Эшлин это понравилось, она действительно не возражала против укуса и даже укусила его в ответ. И теперь Мэддокс чувствовал себя свободным, ведь больше ему не придется бояться, что он будет как-то неправильно обращаться с Эшлин. «Мне не придется бояться», – еще раз мысленно повторил он, смакуя, эту фразу.

Эта женщина была всем, что ему необходимо, всем, ради чего стоило жить. Она… приручила его, зачаровала духа. Мэддокс уже говорил, что собирается держать ее рядом с собой, и он готов был ответить за свои слова. Эшлин принадлежала ему отныне и навсегда.

Мэддокс медленно провел пальцем по позвоночнику девушки. Она, не просыпаясь, что-то пробормотала и еще теснее прижалась к нему. Ее грудь оказалась у него под мышкой, и он ощутил жар. Что за сокровище ему досталось… Мэддокс отправился в лес в поисках чудовища, а нашел там спасение.

Рядом с Эшлин Насилие не был по-настоящему жестоким. Вместо этого дух превратился в нечто прекрасное. Темное, но чувственное. Стал не злым, а горящим желанием; не разрушительным, а властным. Два дня назад Мэддокс и не подумал бы, что такое возможно.

Эшлин, укротительница демонов… Мэддокс тихонько хихикнул, стараясь не разбудить ее. После недавних бесчинств ей следовало отдохнуть. Он уже придумал, как поразить ее, и собирался сделать это чуть позже. Но додумать эту мысль он не успел.

Громко хлопнула дверь, и Мэддокс услышал, как кто-то выругался. По скрипучему баритону он догадался, что вернулся Рейес.

Настроение Мэддокса резко переменилось. Если только что он был расслаблен, то теперь его охватил гнев. «У нас с Рейесом есть незавершенное дело», – подумал он. Он понимал: этого воина нужно предупредить о том, что любая попытка навредить Эшлин приведет к не самым благоприятным для него последствиям. Мэддокс скатился с кровати, а затем остановился, желая удостовериться, что не разбудил свою женщину. Но ее глаза оставались закрытыми, а ресницы отбрасывали тень на розовые щеки.

Мэддокс тихо оделся. Рубашка, штаны, ботинки… Кинжалы. «Она наша, – пронеслось в его голове. – Никто не посмеет навредить ей». Демон жаждал возмездия, и это желание кипело под кожей Мэддокса, в его крови, разжигая пламя, вызывая ожоги, плавя, но мужчина сумел сохранить контроль над собой. «Я зол, – подумал он. – Но я сам решаю, что мне делать». Он был озадачен – возможность решать самому показалась ему чем-то странным, но в то же время чудесным и опьяняющим. «И этим я обязан Эшлин», – решил Мэддокс.

Он оглянулся, чтобы посмотреть на спящую возлюбленную, и вышел из комнаты. По мере того как Мэддокс отдалялся от Эшлин, с каждым шагом дух впадал во все большую ярость. Но все же демону не удавалось взять над человеком верх.

Рейеса Мэддокс нашел в вестибюле, но тот оказался не один. Там были все Владыки, и каждый из них был ранен, покрыт копотью и истекал кровью. Были там и люди, которых он сначала не узнал, а затем, часто заморгав, подумал: «Нет, этого не может быть!»

– Сабин? – удивленно спросил он.

Однако никто не обратил на Мэддокса ни малейшего внимания. Сабин, слава богам, был слишком занят – он снял рубашку и рассматривал глубокую рану в своем боку. Люсьен опирался на… Страйдера. На полу, прижав колени к груди, сидела Камео. Концы ее темных волос были опалены, а кожа на левой половине лица оказалась сильно обожжена. Гидеон и Аман прижались к стене и выглядели так, будто не могут стоять самостоятельно.

Когда Мэддокс увидел этих воинов по прошествии стольких лет, ему показалось, будто кто-то сильно ударил его в живот. «Что они здесь делают? – спрашивал себя он. – Зачем притащились?»

Парис застонал, привлекая к себе внимание Мэддокса. Его предплечье было сломано, причем кость торчала наружу. Аэрон… Мэддокс нахмурился. Аэрон был прикован к перилам и громко ругался. Из его лба ярко красной рекой хлестала кровь.

– Убивать! Я должен убивать, – бормотал он, и его хриплый голос был полон злобы. – Мне нужна их кровь. Кровь…

В жизнь претворялась клятва титанов – Ярость брал над Аэроном верх. «Значит, – понял Мэддокс, – теперь он одержим стремлением убить тех женщин. Неужели он останется прикованным до тех пор, пока мы не придумаем, как спасти их, или пока они не погибнут?» Эти мысли вызвали у Мэддокса ненависть. К титанам – за то, что они довели его друга до такого состояния. К грекам – за то, что те прокляли Владык Преисподней. К охотникам, неумолимо преследовавшим их. Но в основном к себе самому – за то, что в ту ужасную ночь открыл ларец Пандоры.

– Что здесь происходит? – спросил Мэддокс. Само по себе то, что он не напал на всю эту компанию сразу, говорило о тех переменах, которые произошли в нем благодаря Эшлин. – Вы вырвались из одной из наших ловушек на холме?

Некоторые воины подняли на него глаза, но большинство из них его просто проигнорировали.

– Нет, – пробормотал Сабин. – Их мы как раз обошли.

– Бомба, – ответил Рейес, не поднимая глаз.

Он занимался тем, что пытался снять ботинки, практически приварившиеся к его ногам. Но при этом Рейес улыбался.

– Одна из наших? – настойчиво продолжил спрашивать Мэддокс, не доверявший ни слову из уст Сабина.

– Это вряд ли, – ответил Рейес. – Я еще не дошел до того, чтобы подрываться на собственных бомбах. – Он вздохнул, а затем посмотрел на Мэддокса. В его взгляде читалось замешательство. – Почему ты не набрасываешься на меня?

Мэддокс тотчас же выхватил кинжал и, замахнувшись, с силой метнул его в Рейеса, а еще через мгновение второй кинжал полетел в сторону Люсьена. Оба лезвия просвистели над левым плечом воинов и вошли в стену позади них.

– Если опять задумаете что-то подобное, я вас обоих убью. Не сомневайтесь.

Люсьен выглядел спокойным, но даже Мэддокс чувствовал, что этот человек сейчас напоминает тихую поверхность воды, которая вот-вот закипит. Черты его лица были напряжены, будто он был куском льда, готовым расколоться под ударами топора. «Неужели он вот-вот сорвется?» – спросил себя Мэддокс.

– Тебе следует радоваться, что мы не нашли ее, – сказал Люсьен. – Я вот радуюсь. Охотники загнали нас в ловушку, собрали в одном месте и одарили бомбами.

«Бомбы… – подумал Мэддокс. – Значит, и правда началась новая война». Он, плотно сжав челюсти, стал спускаться с лестницы. Перешагивая через прикованного Аэрона, он получил удар в бедро. «Что ж, это лучше, чем получить удар ножом», – предположил он.

– Тогда почему Сабин здесь? – спросил Мэддокс, не удостоив того взглядом. – Это он привел охотников?

– Очевидно, охотники уже были здесь. Сабин следил за ними, а теперь хочет, чтобы мы помогли ему найти Дим-Униак, – ответил Рейес.

Он отбросил свои испорченные ботинки, и Мэддокс увидел, что его голые ступни покрыты влажными пузырями ожогов.

– Прости, что на твою голову свалились наши старые друзья, – произнес Парис, а затем прижал свою сломанную руку к стене и вправил кость. От боли он вздрогнул и побледнел, но затем продолжил: – Но, когда твои мозги оказываются разбросанными по полу ночного клуба, принимаешь очень странные решения.

Люсьен оперся ладонью о стену и, кривясь от боли, нагнулся, а затем сказал:

– К тому времени, как мы пришли в себя, охотники исчезли, не оставив следа. Мы не знали, не устроили ли они засаду в отеле, где жил Сабин, и решили, что здесь будем в безопасности, ведь Торин следит за всей крепостью.

– Они знали, что делают, и, очевидно, очень долго готовились, – вмешался в разговор Рейес. – Интересно, почему они не прошлись по залу и не поотрезали нам головы, пока мы лежали без сознания.

– Они планируют что-то еще, – заметил Парис, делая круг плечами. – По крайней мере, должны.

Все воины повернулись к Сабину, но он пожал плечами и произнес:

– Они жаждут крови. А значит, от них можно ожидать чего угодно.

Рейес кивнул и добавил:

– Нам нужно придумать план и найти их до того, как они совершат что-то еще.

Сабин протер лицо краем футболки и сказал:

– Помнится, было время, когда вы предпочитали бросить друзей, но не сражаться с охотниками.

– Нет, – возразил Люсьен. – Мы бросили друзей, которые собирались уничтожить целый город вместе со всеми жителями, друзей, напавших на одного из нас.

Сабин отвернулся.

Мэддокс окинул взглядом вестибюль, рассматривая одного из присутствующих за другим.

– А где Торин? – спросил он.

Лицо Люсьена застыло.

– Он еще не вернулся с кладбища?

«С кладбища? – спросил про себя Мэддокс. – Торин осмелился выйти из крепости? Что еще я пропустил, пока был мертв?»

– Не думаю. Я не слышал, как он возвращался, но я был… занят.

Нахмурившись, Сабин достал рацию.

– Кейн, ты меня слышишь? – спросил он.

Ответа не последовало.

– Кейн?

Опять тишина. Слегка поддавшись панике, Сабин повторил:

– Кейн, ответь.

Тишина. Воины переглянулись.

Люсьен, выглядевший еще более усталым, чем прежде, провел рукой по подбородку и сказал:

– Нам нужно найти Торина до того, как это сделает кто-то еще. Принеси бинты, Мэддокс. Встретимся наверху лестницы. Я хочу, чтобы мы вышли через десять минут.

Внезапно Мэддокс услышал, как ахнула женщина. Он резко развернулся и увидел, что наверху лестницы стоит Эшлин. Прекрасные длинные локоны, которые он так любил, рассыпались по ее плечам, а во взгляде округлившихся глаз читалась решимость. На ней были надеты его футболка и спортивные штаны, мешком висевшие на ней. Через мгновение Мэддокс уже стоял рядом с ней и оттеснял ее за свою спину, чтобы убрать из виду. Он не знал, стоит ли доверять новым членам «семьи». «Прошло слишком много времени, чтобы чувствовать родство с ними», – решил он.

– Полагаю, что нет смысла спрашивать о том, кому принадлежит эта человеческая женщина? – сухо спросил Сабин.

– Что с ними случилось? – с ужасом спросила Эшлин, выглядывая из-за спины Мэддокса. – Они все в крови. И кто с ними?

– Бомбы. Те люди… такие же, как мы, – ответил он.

– Пять минут и нож, – прокричал Аэрон, пытаясь вырваться. – Это все, что мне нужно.

Эшлин, побледнев, судорожно схватилась за руку Мэддокса. Рейес поднялся к пленнику, который теперь неудержимо ругался, и ударил его в лицо. Один раз, два, три… Он бил до тех пор, пока Аэрон не упал. Мэддоксу показалось, будто Аэрон шепотом поблагодарил Рейеса, но он не был полностью уверен в этом.

Пока воины, хромая, поднимались по лестнице, Мэддокс не выпускал Эшлин из-за своей спины. Когда они оказались одни, он повернулся к ней и провел пальцем по ее скуле, а затем добавил:

– Возвращайся в мою комнату. Я приду туда, как только смогу.

Но Эшлин не послушалась и упрямо уставилась на Мэддокса сквозь свои густые ресницы.

– Я могу помочь им, – заявила она. – Да и те женщины, которых вы держите взаперти, тоже. Даника помогла, когда мне было плохо. Помнишь? Она хорошо справляется с кризисными ситуациями. Как и я.

Мэддокс покачал головой:

– Не хочу, чтобы ты была рядом с ними.

– Если я останусь здесь, то у меня есть право познакомиться с твоими друзьями, – возразила девушка.

– Не все из них мои друзья. С теми, кто ими действительно является, ты познакомишься позже. А сейчас тебе нужно отдохнуть.

– Нет, – отрезала Эшлин, прижав руки к бедрам и сжав кулаки. – Я отказываюсь валяться в постели весь день напролет, когда могу быть полезной.

– Отдых полезен.

– Ничего подобного.

– Я больше не знаю некоторых из этих людей, Эшлин. Если кто-то из них попытается причинить тебе вред… – Мэддокс замолчал, ибо даже просто эти слова вызывали в нем ярость.

– Я хочу помочь, – возразила девушка. – У меня никогда не было семьи.

Сейчас Эшлин, уставившаяся на свои руки, судорожно мявшие ткань футболки, казалась Мэддоксу намного более хрупкой, чем прежде. Она продолжила:

– Раньше я только стояла в стороне и слушала. Я всегда хотела стать частью чего-то. Позволь мне помочь членам твоей семьи, Мэддокс.

Что-то сжалось в его груди. Он ни в чем не мог отказать этой женщине. Даже в этом. Мэддокс решил присматривать за воинами и, если нужно, ходить за Эшлин как приклеенный. Он просто не мог не позволить ей оказать помощь.

– Иди в мою комнату и собери все полотенца, которые сможешь унести, – сказал он, зная, что его запасы могут поразить воображение. – Ты знаешь, где комната отдыха?

Эшлин покачала головой, и Мэддокс объяснил ей дорогу. Когда он закончил, на ее лице появилась радостная улыбка.

– Спасибо, – поблагодарила она, поднялась на мыски и нежно поцеловала Мэддокса в губы.

Ему не следовало делать этого, но он не смог удержаться, ответил ей более глубоким поцелуем и прижал ее к стене. Эта женщина заставляла его забыть обо всем, кроме желания. Ее запах, ставший наркотиком, от которого Мэддокс уже никогда не сможет отказаться, окутал его. Эшлин подняла одну ногу и обвила ее вокруг его талии.

Страсть мгновенно охватила все его тело. Его естество запульсировало, а руки затряслись от непреодолимого желания сорвать с девушки одежду и снова исследовать изгибы ее обнаженного тела; проникнуть в ее тело, подобно тому, как ее язык проникал в его рот, ощутить эти жар и влагу, плавящие его с каждым толчком. Эшлин застонала, и этот звук показался Мэддоксу потрясающим.

– Мэддокс! – прокричал Рейес, оставшийся в вестибюле. – Позже.

Ощутив приступ сожаления, Мэддокс оторвался от Эшлин и решил пока не прикасаться к ней. Так было безопаснее. Одно прикосновение приведет к новому поцелую, а одного поцелуя было достаточно для того, чтобы заставить его отнести ее в свою комнату, позабыв и врагов и друзей.

– Это было… мило, – произнесла девушка, обмахиваясь ладонью.

Мэддокс прикрыл глаза и стал рассматривать Эшлин. Ее губы были красными, набухшими и влажными. Она провела по ним языком, будто стремясь ощутить весь вкус его поцелуя. Он попытался отвернуться, но, не сумев удержаться, снова взглянул на девушку. Ее яркие золотистые глаза были полны страсти, предназначенной только для него.

В нижней части шеи Эшлин бился пульс. Мэддокс протянул руку, чтобы ощутить его, но вовремя остановился. «Хватит, – приказал он себе. – Не сейчас».

– Мэддокс, – позвал Люсьен.

– Я спросил, идешь ли ты! – прокричал Рейес.

– Полотенца, – приказал он Эшлин, а затем быстро повернулся на каблуках, чтобы опередить желание остаться.

* * *

«Этот мужчина сводит меня с ума», – подумала Эшлин, наблюдая за тем, как Мэддокс спускается в вестибюль. Он уже завернул за угол и исчез из вида, но ее сердце продолжало беспорядочно колотиться. Мечтательно улыбаясь, она провела пальцем по своим губам, которые еще пощипывало. «Слава богу, что Мэддокс ушел», – решила девушка. Если бы этот сокрушительный поцелуй продлился еще хотя бы несколько секунд, она позволила бы («скорее стала бы умолять», – поправила себя Эшлин) ему взять ее прямо здесь и сейчас, у всех на глазах.

Эшлин услышала, как один мужской голос заворчал, а второй выругался, и приняла стойку «смирно». «Сейчас некогда восхищаться Мэддоксом», – решила она и резко сдвинулась с места. Воздух был прохладным и немного сырым, но придавал сил. Ей нравились витражные окна замка, эти блестящие камни, сопротивляющиеся течению времени.

Девушка подумала, что с удовольствием сходила бы на место взрыва и послушала, о чем там некогда говорили. «Сходила бы? – спросила себя она, а затем повелела себе: – Нет, Дэрроу, ты сделаешь это». Чаще всего Эшлин ненавидела свой дар, так как не могла найти для него подходящего предназначения и работы, которая оказалась бы достаточно осмысленной для того, чтобы оправдать ее страдания. Однако ради Мэддокса она с радостью была готова снова и снова жадно вслушиваться в голоса из прошлого. И ей не нравилось, что где-то там засели в засаде люди, желающие убить его.

«Когда я выскользну, чтобы узнать, как разрушить его проклятие, – подумала она, вспоминая о своих планах на эту ночь, – я выясню, где произошел взрыв, и пойду туда. Если мне повезет, я одновременно узнаю и о том, где прячутся охотники, и про то, как спасти Мэддокса от смерти». Возможно, стремление добиться и того и другого – несбыточная мечта, но надежда делает людей глупее.

Взгляд Эшлин упал на кровавый след, и она открыла рот от ужаса. Расслабилась она только тогда, когда поняла, что здесь, очевидно, были раненые воины.

«…где-то. Справа?»

Внезапно в сознании девушки промелькнул отрывок разговора, сильно удивив ее. «Новые бессмертные?» – спросила себя Эшлин. Она остановилась, так и не опустив одну ногу на пол. Пока она слушала, ее уши слегка дергались от напряжения, но вокруг воцарилась тишина. «Странно, – подумала она. – Голос был мужской и прозвучал здесь совсем недавно». Девушка сделала еще шаг. Ничего. Сменила направление и снова шагнула.

«Да, могу поспорить, что это так».

«Вот, – сказала она себе, – еще один отрывок». Сглотнув, Эшлин продолжила двигаться в этом направлении…

«Пошли. Сюда… Где они?.. К счастью, все еще снаружи… слишком многих потеряли из-за этих дебильных ловушек… слишком долго наводили порядок… они знают?.. Сражаться…»

Вскоре Эшлин оказалась перед дверью, отделявшей Данику и ее родственниц от свободы. «Черт, – подумала она. – Кто-то пробрался внутрь. Точнее, их было несколько. И это не новоприбывшие воины. Они все еще там? Не причинили ли они пленницам вреда?» Эшлин протянула трясущуюся руку к дверной ручке. «Стоп, – приказала она себе. – Может, стоит убежать отсюда и все рассказать Мэддоксу? Ведь это могут быть охотники».

Девушка сглотнула образовавшийся в горле комок. «Если это те же люди, которые заложили бомбу, – подумала она, – то прямо сейчас они могут готовить еще одну». Она отшатнулась, собираясь предупредить Мэддокса. «Ты не можешь оставить Данику и остальных женщин здесь одних, Дэрроу», – упрекнула она себя.

– С ними все будет хорошо, – прошептала Эшлин.

«По словам Мэддокса, охотники доставляют неприятности только бессмертным, – вспомнила она. – Так? Так». Эшлин сделала еще один шаг назад. Она понимала, что лучше всего рассказать обо всем Мэддоксу, ведь он может остановить этих людей, а она – нет.

Однако, сделав еще один шаг, девушка услышала еще один разговор:

«Где она?»

«Если бы я знал».

«Ты думаешь, они… убили ее?»

«Возможно. Черт возьми, возможно. Они демоны. – Говоривший прервался и вздохнул. – Проклятье, я должен был приставить к ней больше охраны».

Эшлин узнала этот голос – он принадлежал ее шефу. «Здесь был доктор Макинтош», – поняла она. Услышав его голос, она должна была почувствовать облегчение, радоваться, что он беспокоится о ней настолько, что сумел найти ее. «Но… – пронеслось у нее в голове, – он приставлял ко мне охрану? Как он проник в крепость?»

«Эшлин, милая, если ты слышишь это, встретимся в кафе «Жербо» в…»

«Что, если ее заперли? Она не сможет уйти сама».

«Тсс. Я слышу, как кто-то идет».

Затем воцарилась тишина.

Эшлин почесала бровь, надеясь, что это поможет умным мыслям появиться в ее голове. Она спрашивала себя: «Они еще здесь? Что сделает Мэддокс, если найдет их? Что они сделают Мэддоксу?» Ее охватила паника. «Спокойно, спокойно, – приказала себе девушка. – Думай, Дэрроу. Думай…»

В конце концов выяснилось, что Эшлин вообще не придется принимать решение. Дверь, перед которой она стояла, открылась, и в коридоре показался Макинтош. Когда он увидел ее, его глаза округлились от удивления. Его знакомое простое лицо успокоило девушку. Однако впервые, увидев начальника, она испытала тревогу.

– Эшлин, ты жива, – произнес он.

– Макинтош, я… Я…

– Тихо, не здесь, – оборвал ее он.

Мужчина резко выкинул руку и затащил девушку в комнату, а затем осторожно закрыл дверь. Первым, что она увидела, стали Даника и ее родственницы, лежащие на полу без чувств.

– О боже, – произнесла Эшлин.

Она попыталась подойти к женщинам, но шеф схватил ее еще крепче, заставив остаться на месте. В комнате были еще несколько мужчин. Они искали что-то, но Эшлин так и не поняла, что именно. Эти люди оказались ей незнакомы, она никогда не встречала их в институте.

Один из мужчин мучительно закашлял, приложив руку ко рту. Эшлин посмотрела на него и увидела на его руках кровь. «О боже», – подумала она. Согнувшись, он снова закашлял. Мужчина казался очень бледным, а под его глазами залегли тени. Снова раздался кашель.

– Тихо, – со злостью приказал Макинтош.

– Простите. Горло болит.

– Пять минут назад не болело.

– А теперь… – мужчина закашлялся, – болит.

Эшлин вырвалась из хватки шефа и бросилась к Данике, присаживаясь рядом с ней.

– Она… – Девушка прервалась и пощупала пульс.

Услышав биение сердца, она успокоилась.

– Она просто спит, – уверил ее Макинтош.

Эшлин успокоилась, и ее плечи поникли.

– Зачем вы сделали это? Зачем вырубили их?

Пока она произносила эти слова, в ее голове пронеслись отрывки разговора, который совсем недавно велся в этой комнате:

«Кто вы? – требовательно спросила Даника. – Что вы здесь делаете?»

«Тут я задаю вопросы. Кто вы?» – спросил Макинтош.

«Пленницы».

«Вы тоже искали ларец?»

Услышав этот вопрос, Эшлин почувствовала, как подскочило ее сердце.

«Ларец?» – спросила Даника, и уже по ее тону было понятно, что она в замешательстве.

«Они сказали тебе, где он?» – продолжил допрос Макинтош, и в его голосе слышалось возбуждение.

Должно быть, мужчина схватил ее, потому что Даника выпалила:

«Убери от меня руки!»

«Сказали?»

«Рейес, Рейес, помоги!»

«Заткнись, или мне придется заставить тебя замолчать».

«Рейес!»

Вероятно, завязалась борьба, потому что Эшлин услышала учащенное дыхание, мычание, а затем то, как сначала ахают, а потом плачут члены семьи Даники. После этого внезапно воцарилась тишина, которую нарушили разговоры о необходимости подмешать женщинам наркотики, а затем использовать их в случае необходимости в качестве наживок.

Эшлин от ужаса зажмурила глаза – она поняла, что перед ней охотники. Она подозревала это вчера, когда говорила с Даникой, но тотчас же отказалась от этой идеи, вспомнив, сколь благородные цели преследует институт. Но, решив быть с собой честной, Эшлин призналась себе, что тогда где-то в глубине души решила, будто подобный секрет от нее никто не смог бы утаить. Но эти люди были охотниками, и отрицать это теперь стало бессмысленно. Открыв глаза, Эшлин посмотрела на своего шефа. Ее желудок сжался в приступе тошноты. Девушка поняла, что Макинтош знал про ларец с самого начала, искал его, но ничего не рассказал ей об этом.

«Он солгал мне, – осознала она. – Я потратила всю свою жизнь на дело, которого не существует. Макинтош читал мне тогда сказки, говорил, что я особенная, что у меня высшее предназначение. Я думала, будто делаю мир лучше, а на самом деле помогала ему убивать людей, возможно ни в чем не виновных». Эшлин охватило ощущение предательства, причем настолько сильное, что она чуть не упала на колени.

– Вы не изучаете существ, которых я нахожу, – тихо спросила она, – вы охотник?

– Конечно, изучаю, – оскорбленно ответил Макинтош. – Как-никак я ученый. Не все сотрудники института – охотники, Эшлин. И ты доказательство этого. Девяносто процентов нашей работы связано только с наблюдением. Но если мы находим зло, то уничтожаем его. Без пощады.

– С чего вы взяли, что имеете на это право?

– Нам дают его мораль, высшее благо. В отличие от живущих здесь демонов я не чудовище. Все, что делаю, я совершаю во спасение человечества.

– Почему я не знала? – выпалила Эшлин. – Почему я не слышала про это?

Макинтош поднял голову и посмотрел в глаза девушки, призывая ее понять его.

– По-настоящему грязной работой занимаются немногие. И мы никогда не говорим о ней в институте. К тому же мы старались не пускать тебя туда, где когда-то были.

– Все эти годы… – Эшлин изумленно покачала головой. – Неудивительно, что вы не упускали меня из виду. Вы просто не хотели, чтобы я случайно выяснила то, чего мне не следовало знать.

– Тебе нужна информация? Хорошо, давай я покажу тебе фотографии, и ты увидишь, что натворили эти демоны. Скорее всего, тебя вывернет от этого, и ты захочешь вырвать собственные глаза только для того, чтобы больше никогда не видеть ничего подобного.

Эшлин судорожно схватилась за живот и выпалила:

– Вам следовало сказать мне правду!

– Я хотел, чтобы ты была как можно дальше от всего этого. Ты мне не безразлична, Эшлин. Мы знали о существовании двух групп одержимых демонами. На протяжении многих лет мы сражались с одной из них и искали другую. Одна из наших оперативников вышла на одержимого демоном Разврата. Мы привезли тебя в Будапешт, чтобы ты послушала и узнала все, что возможно, об этих новых врагах. При этом мы были уверены, что ты никогда не столкнешься с ними.

Работа всей ее жизни теперь казалась Эшлин чем-то нехорошим и нездоровым. «Я была такой дурой», – решила она.

– Вы пришли сюда, чтобы убить этих людей, но жители Будапешта видели от них только хорошее. Они щедро жертвуют деньги и сдерживают преступность. Они держат себя в руках и почти не выходят из крепости. А вы взорвали ночной клуб.

Макинтош, на лице которого читалась решимость, приблизился к Эшлин.

– Мы пришли не для того, чтобы убить их. Мы пока не можем сделать это. Еще очень давно стало известно, что, если убить Владыку Преисподней, то его демон окажется на свободе, а каждый из них – это квинтэссенция зла, и если ее выпустить из заточения… Нет, мы здесь, чтобы захватить воинов в плен. Когда мы найдем ларец Пандоры, запрем демонов и одновременно избавимся от их носителей. Помнишь, ты выясняла это для нас? – Произнеся это, Макинтош схватил Эшлин за плечи и спросил: – Ты знаешь, где он? Они сказали тебе?

– Нет, – ответила девушка.

– Ты должна была что-то услышать. Подумай, Эшлин.

– Я уже сказала, что не знаю, где он.

– Неужели ты не хочешь жить в мире, где нет зла? Где нет лжи, страданий и насилия? За день ты слышишь больше, чем подавляющее большинство людей – за всю свою жизнь. – Мужчина замолчал и, нахмурившись, долго рассматривал ее. – На протяжении многих лет я развивал твой дар. Благодаря мне у тебя есть где жить и что есть, а твою жизнь я старался сделать как можно более спокойной. Взамен я просил от тебя только искать разных существ, живущих среди нас.

– И я всегда делала это. Но ничего нового о ларце не узнала, – настаивала Эшлин, борясь с тошнотой.

Макинтош нахмурился еще сильнее.

– Ты должна была. Ты не была пленницей, как эти женщины, а свободно бродила по замку. – Когда он произнес это, его глаза округлились, как будто он сделал поразительное открытие. Он отпустил девушку и засунул руку в карман, затем достал оттуда шприц, полный прозрачной жидкости. – Неужели теперь ты работаешь на этих чудовищ, Эшлин? Вот в чем дело? Неужели все это время ты была на их стороне? – спросил он, и обида, прозвучавшая в его голосе, могла бы рассмешить Эшлин, если бы она не была так напугана.

Девушка сделала один шаг назад, затем другой. Внезапно ее спина уперлась в кирпичную стену, и она попыталась отпрыгнуть. Но ее схватили сильные руки и зафиксировали на месте. «Это никакая не кирпичная стена, – поняла она, – а охотник». Эшлин стала пытаться высвободиться.

– Где ларец, Эшлин? – настойчиво спросил Макинтош. – Это все, что я хочу от тебя услышать. Скажи мне, где он, и я отпущу тебя.

«Успокойся, – приказала себе девушка. – Останови его, отвлеки… Ведь когда я не принесу полотенца, Мэддокс пойдет искать меня».

– Вы охотник, но у вас нет татуировки на запястье? – спросила Эшлин, судорожно пытаясь вспомнить, рассказывал ли Мэддокс что-то про татуировки. – Почему?

Макинтош вытянул руку и завернул рукав рубашки. Эшлин увидела замысловатый узор черного цвета в виде восьмерки.

– Я просто старался, чтобы ты не замечала ее. Когда мне исполнилось восемнадцать, отец отвел меня туда, где мне ее сделали. Тогда же я поклялся, что продолжу семейное дело.

«Почему я не знала?» – Эшлин чувствовала себя полной дурой. Женщине, считавшей, будто ее невозможно обмануть, лгали на протяжении многих лет. К ощущению предательства и страха присоединились чувства стыда и вины. «Просто заставь его продолжить говорить», – мысленно приказала она себе.

– При чем тут символ бесконечности? – с трудом выдавила она.

– Мы стремимся к вечности без зла. Какой символ подойдет лучше?

– Но люди, живущие здесь, не злые. Правда. Они заботились обо мне, помогли. Если вы просто их не знаете, то…

Лицо Макинтоша внезапно исказила ненависть.

– Познакомиться с демоном? – спросил он, щелкнул челюстью и подошел к Эшлин. – Этих тварей из преисподней нужно уничтожить, Эшлин. Это они принесли ужас в Афины, убили столько людей, причинили боль…

– Но, причиняя им вред, вы становитесь такими же, какими считаете их. Разве вы не убивали людей, чтобы добраться до них?

Макинтош без предупреждения выкинул руку и вонзил шприц в шею Эшлин. Она почувствовала острую боль и то, как теплая жидкость попадает в ее кровь. Девушка попыталась вырваться, но было слишком поздно. Она внезапно так ослабла, что почти не могла двигаться. Все ее тело охватила странная вялость, заставлявшая его слабеть и дурманившая разум.

– Спи, – произнес Макинтош.

И Эшлин заснула.

Глава 20

Мэддокс не верил своим глазам. «Что это – галлюцинация или кошмарный сон?» – спрашивал себя он. Он покинул раненых воинов, чтобы зайти в комнату Торина и проверить, не вернулся ли ее обитатель. Двигаясь по коридорам, он с ужасом увидел кровавые следы. Теперь он стоял у входа в комнату Торина и знал – тот действительно вернулся. Торин лежал на полу в луже густой крови, которая была настолько темной, что казалась черной. Даже его светлые волосы были запачканы ею. На шее Торина зияла страшная рана.

Кто-то пытался отделить голову воина от тела и потерпел неудачу (или рубанул, чтобы остановить Торина, и это, наоборот, ему удалось). Глаза Торина были закрыты, но его грудь медленно поднималась. Он все еще был жив. Но надолго ли?

Мэддокс ощутил раздражение, ярость и решительность. «Неужели Торин дополз до дома с кладбища после того, как это произошло? – спрашивал себя он. – Или кто-то проник в крепость и напал на него сзади? Вдруг это сделал Кейн? Или охотник?» Мэддокс со все увеличивавшимся ужасом осмотрел комнату. Но там не было следов ни охотников, ни Кейна.

Обдумав все за и против, воин крикнул, чтобы позвать друзей. Торин был ему, как брат, и он не мог бросить его, но и прикасаться к нему было нельзя. Сам Мэддокс не мог заболеть, он понимал, что обязательно заразит Эшлин.

«Эшлин, – подумал он, – неужели тот, кто это сделал, добрался и до нее? Нет! Надо помочь Торину и найти ее». Мэддокс снова позвал других воинов.

Он не мог рисковать и касаться Торина. «Нужно надеть перчатки», – решил он. Мэддокс подскочил к шкафу и достал одну из многочисленных пар черных перчаток, которые там хранил Торин. Он торопливо вытащил их из закрытого пакета и надел на руки, а затем обмотал вокруг шеи черную футболку, чтобы защитить кожу и там.

Мэддокс нагнулся и взял раненого на руки, отнес его на кровать и обмотал вокруг кровоточившей шеи футболку, стараясь потуже затянуть ее, чтобы остановить кровь. Мэддокс подумал, что оказаться так близко к Торину после стольких лет довольно странно.

Торин медленно открыл зеленые глаза, которые сейчас были полны боли, и посмотрел на Мэддокса. Насилие уже готовился к битве, точил когти и жаждал активных действий.

– Охотники, – едва слышно пробулькал Торин, – на холме. Шли сюда. Сражались. Хотят ларец. Прикасались ко мне. Забрали Кейна.

Произнеся эти слова, он потерял сознание, и его рука безвольно упала на пол. «Проклятье!» – выругался Мэддокс. Сделав все возможное, он выбежал из комнаты, чтобы разыскать Эшлин. «Спокойно, – говорил он себе. – С ней все в порядке». Но его не оставляли мысли о том, что она может быть ранена или того хуже…

– Эшлин! – позвал он, понимая, что если охотники захватили ее после того, как прикасались к Торину, то она вполне может заболеть и погибнуть.

Уже знакомая темная дымка затуманила его взор. Эшлин не оказалось в его спальне, и было похоже, что она вообще не заходила туда. Полотенца лежали на месте. В комнате женщин ее тоже не оказалось. Там вообще никого не было. «Нет!» – ужаснулся Мэддокс.

Краем глаза он увидел серебристый отблеск. Мужчина подбежал к балкону и чуть не выбил застекленную дверь, торопясь выйти на него. К перилам был привязан канат, второй конец которого лежал на земле.

И человек, и дух одновременно заревели. На холме охотников не было, а значит, они ушли уже довольно далеко. «Боже, – подумал Мэддокс, – охотники забрали ее. Они прикоснулись к Торину, а потом трогали Эшлин». Чувствуя, как его желудок судорожно сжимается, он направился в комнату отдыха. По дороге мужчина снял перчатки и футболку, закрывавшую шею, и не глядя бросил их на пол.

– Где полотенца? – спросил Люсьен, увидев Мэддокса, и тот понял, что друг не слышал его призывов о помощи.

Но, заметив выражение лица Лэддокса, Люсьен нахмурился. Мэддокс срывающимся голосом, выдающим панику, рассказал о произошедшем. Все воины внимательно слушали рассказчика, периодически перебивая его возмущенными возгласами. Каждый из них был бледен.

– Они проникли сквозь наши стены? – требовательно спросил Парис.

– Да, – ответил Мэддокс и, рыкнув, повернулся к Сабину. – Это ты помог им?

Тот поднял руки, изображая оскорбленную невинность.

– Мне тоже крепко досталось, ты не забыл? – сказал он. – К тому же я всегда стремился уничтожить их.

– Что с Даникой? – спросил Рейес.

– Ее увели.

Рейес с силой зажмурился.

– Торина нужно вылечить, – напомнил Парис. – Как мы это будем делать?

– Ему придется излечиться самостоятельно. Боги, начнется эпидемия, – мрачно сказал Люсьен. – И мы не можем ее остановить.

Мэддокс сжал кулаки.

– Меня не волнует, будет ли эпидемия, – произнес он. – Там моя женщина. Я сделаю все, чтобы спасти ее.

Страйдер выступил вперед и сказал:

– На кладбище вместе с Торином был Кейн. Они могли вернуться вместе. Ты его видел?

– Торин сказал, что на холме была драка, и Кейна забрали.

– Проклятье, – прорычал Сабин и ударил кулаком стену.

«Как такой многообещающий день столь быстро превратился в кошмар?» – спрашивал себя Мэддокс.

– Я пойду в город вместе с тобой, – сказал ему Рейес.

Он счистил часть сажи со своего лица, но его ноги все еще были босыми и обугленными.

– Я обыщу крепость, – сказал Люсьен, и Мэддокс увидел, что в его разноцветных глазах горит огонь. Когда-то Аэрон говорил, что характер Люсьена страшнее, чем самый сильный шторм. Тогда Мэддокс не поверил ему, а теперь понял, что друг был прав. – Удостоверюсь, что они не прячутся где-то здесь.

Мэддокс, видевший канат на балконе, очень в этом сомневался.

– Пять минут, – сказал он Рейесу перед тем, как побежать в свою комнату, чтобы там обвешаться оружием – ножами, пистолетами, метательными звездочками.

Он собирался пустить охотникам кровь.

Рейес смотрел на Мэддокса, и на его лице отразился шок.

Они бродили по улицам Будапешта, пока наконец не наткнулись на четверых охотников. Теперь они были в лесу, и их окружали деревья, надежно скрывавшие их от взглядов смертных. Наступила ночь, и светло-желтый свет луны скользил по всему живому и неживому.

Мэддокс атаковал без предупреждения. На нем был покров Насилия, переставшего маячить где-то на горизонте. Теперь он полностью овладел воином, превратив его лицо в скелетообразную маску, сделав его настоящим воплощением ночного кошмара. Он (точнее, оно) мгновенно убил двух охотников одним взмахом ножа. На их шее зияли страшные раны, такие же, как у Торина. Когда эти люди упали наземь, они уже были мертвы.

Рейес не двигался с места. Он не был уверен, что Мэддокс осознает происходящее и тем более понимает, с кем нужно сражаться, а с кем – нет. Рейес знал – если он вмешается, то тоже вполне может погибнуть. Сам он испытывал такой же сильный гнев, как и Мэддокс. По какой-то загадочной причине он чувствовал ответственность за Данику и приходил в бешенство от одной мысли о том, что ее у него забрали. «Что, если она уже обречена?» – спрашивал он себя.

– Где ваш предводитель? – спросил Мэддокс, вышагивая вокруг двоих все еще живых охотников.

– Не… Не знаю, – проскулил один из них.

– Где женщины?

– Не знаю, – вскричал другой. – Пожалуйста! Пожалуйста, не убивайте нас.

Мэддокс был беспощаден. Он провел пальцем по запачканному кровью кончику лезвия ножа и одновременно лизнул языком зубы. По его ужасному скелетоподобному лицу была разбрызгана кровь, делая эту маску еще более жуткой.

– Куда их забрали?

– Не…

– Если еще раз произнесешь эти слова, я отрублю твой язык, и ты будешь смотреть, как я его ем, – предупредил охотника Мэддокс.

Рейес не узнал этот голос. Он был более низким и резким, чем принадлежавший самому Мэддоксу. Он полностью превратился в чудовище, в нем не осталось ничего человеческого.

– Я хочу знать, где они.

– Я не…

У охотника не было ни малейшего шанса договорить. Мэддокс подскочил к нему, вскинул руку и рубанул. Только что мужчина был жив, а через мгновение умер, и из его шеи хлестала кровь.

Тогда единственный выживший охотник завыл. Потом он закашлялся.

– Я задам вопрос только еще один раз, – сказал Мэддокс, и охотник снова закашлял. – Куда их забрали?

– Макинтош не сказал нам, – ответил мужчина срывающимся голосом. – Он просто сказал, что мы должны следить за городом и быть на связи по рации, если увидим кого-то из Владык. Мы думали, что других женщин, кроме мисс Дэрроу, в крепости нет. Пожалуйста. Им нужны только девушка и ларец. Они собирались прокрасться внутрь, забрать ее и поискать ларец. Это все.

Рейес топнул ногой и схватил рацию, висевшую на одном из трупов. Прикрепив ее к поясу, он подумал, что позже попробует подслушать чужие разговоры. Вдруг ему удастся что-то узнать. Прямо сейчас в эфире царила тишина.

Мэддокс уставился на Рейеса, и тот кивнул. Не произнеся ни слова, Мэддокс протянул руку, схватил мужчину за шею и сломал ее, а затем бросил тело в кучу трупов других охотников. Воины не могли оставить этого человека в живых. Он был охотником и был заражен. И сыграл роль в исчезновении Эшлин.

– Что будем делать дальше? – спросил Рейес, смотря в небо, будто надеясь, что ответ упадет на него оттуда.

– Не знаю, – ответил Мэддокс, едва не сходивший с ума от беспокойства и постоянно вспоминавший слова несчастного охотника.

Насилие полностью овладел им, но где-то в глубине этого существа оставалось сознание Мэддокса. Он понимал, что если не сможет быстро найти Эшлин, то придется ждать до утра, когда он воскреснет. «А если мне придется ждать… Если Эшлин проведет ночь с охотниками…» – думал он. Им овладело желание перебить их всех.

– Давай еще раз пройдем по городу, – предложил Рейес. – Охотники должны были оставить след. Наверное, мы что-то пропустили.

Воины бок о бок направились в город. На улицах было немноголюдно, а встречавшиеся им прохожие старались держаться от них подальше. Очевидно, взрыв разрушил и легенду об их ангельской природе. Не способствовало доверию к воинам и то, что руки и лицо Мэддокса были перепачканы кровью.

Когда они с Рейесом оказались в грязном, провонявшем мочой переулке, в котором Мэддокс ощущал себя как в гробу, он остановился и, как и Рейес до этого, поднял голову, всматриваясь в бархатистые небеса. Его охватила беспомощность, только усилившая злость и желание убивать, которые он испытывал.

Эшлин стала смыслом его жизни. Мэддокс любил ее. Он и раньше подозревал это, но теперь был в этом уверен. Она была воплощением доброты и всего самого светлого, олицетворением страсти и спокойствия, надежды и жизни, невинности и… всего. Она стала для него всем. Теперь, после того, как Мэддокс нашел эту женщину, он не мог представить свою жизнь без нее. Ему казалось, будто она недостающее звено, последняя часть его существа, единственное, что делает его целым. Он обещал ей, что станет защищать ее, и потерпел неудачу.

Взревев, Мэддокс ударил кулаком стену, возвышавшуюся позади него. Ему казалось, будто он разваливается на части.

Мимо ног Рейеса пролетела газета, и он нагнулся, схватил ее, смял в комок, а затем отбросил в сторону.

– Мы теряем время, – произнес он.

– Знаю, – отозвался Мэддокс, приказав себе думать. – Охотники не стали бы вывозить женщин из города. Они направят все свои силы на поиски ларца и, раз проникли в крепость, должно быть, думают, будто он у нас.

– Да.

– Скорее всего, они все еще прячутся где-то здесь, в городе.

– Не сомневаюсь, что они надеялись обменять женщин на ларец, – произнес Рейес. – Пожалуй, стоит организовать такую сделку.

По его тону Мэддокс понял, что о честном обмене речь не идет. Рейес собирался забрать женщин и оставить охотникам лишь разлитую кровь.

– Каким образом? – поинтересовался Мэддокс.

Рейес вытащил рацию. Они довольно долго взволнованно вслушивались, но в эфире не было ничего, кроме помех, даже тогда, когда воины попытались кого-нибудь вызвать.

– Проклятье! – выругался Рейес. – Не хочу возвращаться в крепость с пустыми руками, но не знаю, что еще можно сделать, – продолжил он, и Мэддокс понял, что сама эта мысль мучает друга. – Полночь приближается.

Мэддокс знал лишь то, что хочет, чтобы Эшлин была жива и находилась рядом с ним. Снова подняв глаза к небу, он распростер руки.

– Помогите нам! – попросили они оба – и человек, и дух. – Помогите. Пожалуйста!

Однако ничего не произошло. Небеса не разверзлись, и на воинов не упала стена дождя. Их не ударила молния. Не изменилось вообще ничего. Звезды мигали на своих чернильно-черных насестах. Мэддокс округлил глаза. «Когда все это закончится, – решил он, – я сведу счеты с этими бесчувственными самовлюбленными богами. Что бы ни случилось с Эшлин, я отплачу им. Тысячекратно».

– Давай в последний раз пройдем по городу.

Рейес кивнул.

Через пятнадцать минут Рейес и Мэддокс выходили из часовни, которую до этого тихонько осматривали, и увидели на улице старика. Он был весь в грязи. На нем было надето только тонкое, испещренное дырками пальто. И он кашлял. Этот кашель пробирал до костей, казалось, будто человек вот-вот выплюнет собственные легкие.

Мэддокс вспомнил ту ночь, когда Торин впервые оказался в этом самом городе, выглядевшем, однако, совершенно иначе. Вместо зданий стояли хижины, а улицы покрывал не булыжник, а грязь. Правда, люди были такими же – хрупкими, слабыми и ничего не подозревающими.

Тогда Торин снял перчатку и провел рукой по щеке женщины, умолявшей его прикоснуться к ней, женщины, которую он любил на протяжении долгих лет. Он потерял контроль над собой и понадеялся, что выживет хоть кто-то, что эта любовь победит все. Но через час женщина начала кашлять точно так же, как сейчас старик. Еще через час вся деревня последовала ее примеру. За несколько следующих дней большинство горожан погибло, и смерть их была ужасна – вся их кожа покрылась язвами, а изо всех отверстий, что есть в теле, сочилась кровь.

Мэддокс резко выдохнул и выругался. Эшлин была где-то в городе, с теми самыми охотниками, которые стали причиной новой эпидемии, которая, как он был уверен, разразится обязательно.

Насилие ушел в самые дальние уголки сознания Мэддокса, будто понимая, что сейчас ему нужно все решать самому. Они с Рейесом, тяжело шагая, перешли улицу, приблизившись к старику.

Вокруг почти никого не было. Люди заперлись в своих домах, считая, что там они в безопасности. Но завтра беда настигнет их и там.

– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал Мэддокс старику.

Закашлявшись, тот остановился. Когда он поднял на Мэддокса глаза, воин понял, что у него жар. Рассмотрев Мэддокса, старик произнес:

– Ты один из них. – Затем у него начался новый приступ кашля, заставивший его замолчать и согнуться пополам. Успокоившись, мужчина продолжил: – Ангелов. Родители рассказывали мне перед сном истории про вас. Я всю жизнь мечтал встретить вас.

Мэддокс почти не слушал его.

– Возможно, ты встречал группу людей, – произнес он. – Они не местные. Они могли торопиться, а на их запястьях были татуировки. Возможно, с ними были четыре женщины.

Он старался говорить спокойно и не показывать старику свои злость, беспокойство и отчаяние, опасаясь, что тот может испугаться до смерти. «Хотя, – подумал Мэддокс, – по отношению к нему это был бы акт милосердия. Вскоре его ждет далеко не самая приятная смерть. Да, у Люсьена будет очень много работы…»

Рейес описал охотников, которых видел в клубе, а затем – женщин.

– Я видел блондиночку, о которой вы говорите, – ответил старик. Он снова закашлял, но, успокоившись, продолжил: – С ней были еще три женщины. Но я не помню, как они выглядели.

«Видимо, это была Даника, – решил Мэддокс. – Но кого он видел вместе с ней? Скорее всего, ее родственниц. Это значит, что Эшлин… Нет! Она жива. С ней все в порядке».

– Куда они пошли? – спросил он, заскрежетав зубами, ибо не сумел на этот раз сдержаться. – Скажи мне. Пожалуйста.

По обветренному лицу старика проскользнуло замешательство, и он пошатнулся и едва не упал. Снова раздался кашель.

– Они бежали вниз по этой улице, а за ними гнался кто-то высокий. Мужчина. – Старик снова закашлялся. – Чуть не уронили меня.

– В какую сторону они бежали? – спросил Рейес.

– На север.

– Спасибо, – произнес Рейес. – Спасибо.

Старик снова закашлял и упал на дорогу. Хотя Мэддокс не хотел терять время, он все же присел рядом с ним.

– Спи. Мы… благословляем тебя.

Старик умер с блаженной улыбкой, которой у Мэддокса никогда не было.

– Эшлин, – тихо позвал он, – я иду за тобой.

Глава 21

Ощутив, как на ее лицо льется холодная вода, Эшлин с силой втолкнула в себя воздух и проснулась. Прежде чем она сумела собраться с мыслями, прошло несколько мгновений, на протяжении которых единственным звуком, доступным слуху девушки, было ее собственное дыхание. Практически ледяная ткань мокрой футболки пристала к коже. Сначала она видела все как в тумане, но затем очертания помещения стали постепенно проявляться. Ее окружали темные, истертые временем каменные стены, а вместо одной из них была решетка, за которой виднелся узкий коридор с такими же каменными стенами. В дальнем углу помещения висели цепи.

«Без паники, – приказала себе Эшлин. – Без паники». Затем она увидела хорошо знакомое лицо с тонкими чертами. Когда-то она радовалась, увидев Макинтоша. Но на этот раз, взглянув на него, почувствовала, как по всему ее телу растекается ненависть.

Откинув опустевшую бадью в сторону, Макинтош сел на деревянную табуретку, стоявшую перед Эшлин. Девушка поняла, что привязана к стулу, а ее руки заведены назад, и попыталась высвободиться. Холодный металл больно впивался в кожу, но наручники не открывались.

– Где я? – настойчиво спросила она.

– Halal Foghaz, – ответил Макинтош, и его голос был более грубым и хриплым, чем обычно.

«Тюрьма смерти», – мысленно перевела Эшлин.

– Здесь держали самых страшных из будапештских преступников до тех пор, пока они не восстали и не перебили стражу, – объяснил Макинтош. – После этого тюрьму закрыли, но несколько недель назад сюда снова стало можно попасть.

Глаза Эшлин сузились, превратившись в крохотные щелки.

– Расслабься, – посоветовал ей Макинтош и закашлялся. Он был бледен, глаза покраснели. – Я не дракон, которых ты всегда пугалась, когда я читал тебе сказки.

Напоминание о годах, проведенных вместе, не смягчило девушку.

– Отпустите меня, пожалуйста, – попросила она, ощущая, как в рот попадают капли воды, смешанной с грязью и еще бог знает с чем. Она чувствовала, как десны царапают частички песка. – Что вы сделали с воинами? И где другие женщины?

– Я отвечу на твои вопросы, когда придет время, Эшлин. А сейчас я хочу, чтобы ты ответила на мои. Хорошо? – спросил Макинтош и снова закашлялся.

«По крайней мере, он говорит осмысленно и теперь совсем не похож на того сумасшедшего фанатика, которого я видела в крепости», – решила девушка. Вздрогнув от холода, она произнесла:

– Хорошо.

Но после этого она уже не могла выдавить из себя ни слова. Ее голову заполонили голоса, и она застыла. Эшлин показалось, будто она услышала, как Макинтош вздыхает и произносит: «Вижу, ты сейчас не в силах говорить. Я вернусь, когда голоса затихнут». Затем ей почудилось, будто она услышала шаги и звук закрывающегося замка. После этого голоса полностью заняли собой ее разум.

Их было так много… Заключенные, убийцы, воры, насильники… «О боже», – подумала Эшлин, услышав, как один мужчина насилует другого, а тот кричит от боли и унижения.

– Мэддокс, – проскулила она. Ее руки были скованы холодными металлическими наручниками, и она не могла прикрыть ими уши. «Так громко…» – ужаснулась девушка. – Мэддокс, – снова позвала она, и в ее воображении возник образ этого человека, сильного, решительного, в его фиалковых глазах читалась нежность, а губы были мягкими от поцелуев, лоб закрывали темные волосы. «Я здесь, – как будто произнес он. – Я здесь. Я всегда буду защищать тебя».

Тотчас же голоса стали тише. Они не исчезли полностью, но перестали сводить Эшлин с ума. Она удивленно заморгала. «Как? – поражалась она. – Раньше ничего подобного не случалось. Неужели Мэддокс где-то поблизости?»

Его образ задрожал и померк, как и надежда, успевшая зародиться в груди Эшлин. Как только он исчез, голоса стали звучать все громче. Глаза девушки расширились от удивления, и она снова постаралась представить его. Как только это ей удалось, голоса снова стихли и перестали сводить ее с ума. Если Эшлин не оказалась бы в столь чудовищной ситуации, она бы улыбнулась. «Я могу контролировать их! – подумала она, пораженная своим чудесным открытием. – Я могу их контролировать! Мне больше не надо прятаться, избегать густонаселенных мест. Хватит!»

Однако через некоторое время Эшлин опомнилась. «Эй, Дэрроу, – подумала она, – конечно, плохо быть главной занудой на вечеринке, но ты в ловушке. С охотником. Не забыла?» Будто услышав ее внутренний диалог, раздался радостный голос:

«Я знаю, как мы можем сбежать. Ты собираешься заняться делом или оставаться в этой дыре? Нам нужно всего лишь немного покопать».

Мужчина из прошлого говорил не с Эшлин, а с другим заключенным. Их разговор привлек ее внимание. Не переставая представлять себе Мэддокса, она внимательно выслушала указания о том, куда следует идти. Вскоре она уже улыбалась.

– Спасибо, – прошептала она, когда разговор закончился.

– Да, да, пожалуйста, – послышался новый голос, но звучал он уже не в прошлом, а в настоящем.

Улыбка пропала с лица Эшлин. Она прищурилась и стала озираться. В камере никого не было, но воздух как будто сгустился, наполнился какой-то мощью.

– Кто здесь? – спросила девушка.

– Ты хочешь узнать, как разрушить проклятие, или что, – заявил голос.

Эшлин отметила, что он принадлежит женщине и говорит незнакомка отнюдь не с вопросительной интонацией.

– Мне показалось, ты раньше спрашивала об этом.

Эшлин почудилось, будто кто-то провел пальцем по верхней части ее спины – от одного плеча до другого. Затем перед ней дунул теплый ветерок. Но при этом она ничего не видела. Девушка поняла, что, с каким бы существом она сейчас ни имела дела, это не человек. «Бессмертный? – спрашивала она себя. – Один из богов Мэддокса?»

– Да, – ответила Эшлин дрожащим голосом. – Спрашивала.

– Круто. Сто пудов, я могу с этим помочь.

«Круто? – удивилась Эшлин. – Сто пудов? И так разговаривает богиня? Где же высокий стиль?»

– Ты поможешь мне еще и сбежать? – поинтересовалась она.

– Не все сразу, киска, – произнес голос, и в углу что-то блеснуло.

Эшлин показалось, будто она видит длинные светлые волосы. Затем она рассмотрела высокую женщину с телом супермодели в красном коротком топе, короткой юбке, едва прикрывающей ягодицы, и высоких ботинках цвета чернил. Наконец появилось лицо, и Эшлин поняла, что перед ней само воплощение очарования. Черты этого лица были настолько совершенными и благородными, что могли принадлежать только божеству.

– Твой друг, похититель или как его там, упоминал сказки, так?

«Я сошла с ума или эта женщина реальна?» – спросила себя Эшлин, а вслух произнесла:

– Да.

– Значит, у тебя уже есть ответ. Подумай об этих историях, – заявила незнакомка, насупилась и лизнула ярко-розовый леденец. – Чему они тебя научили?

«Что ж, кажется, она достаточно реальна», – решила Эшлин и поинтересовалась:

– Искать принца?

– Фу! Не то. Думай, деточка. Я хочу вернуться.

«Вернуться куда? – спросила себя девушка. – Как зовут это создание? И почему она здесь и помогает мне?»

– Я просила тебя подумать, малышка, а ты не похожа на человека, который думает. Ты подходишь мне по размеру. Хочешь кусочек или чего-нибудь еще?

«Кусочек? – удивилась Эшлин. – Она говорит о себе?»

– Нет, конечно.

Незнакомка пожала плечами и произнесла:

– Тогда предлагаю тебе заняться делом.

«Ладно, ладно, – решила Эшлин. – Подумаем…»

Вспоминать подробности, связанные с разными сюжетами, несмотря на огромное желание бежать, было очень сложно, но ей это каким-то чудесным образом удалось. В «Спящей красавице» принц пробирался через колючки и огонь, чтобы убить дракона и спасти свою женщину. В «Деве Малейн» принцесса разрушила кладку стен башни, где была заточена на протяжении семи лет, причем силу ей дало желание жить и найти своего принца. В «Шести лебедях» принцесса на шесть лет отказалась от собственного голоса, чтобы освободить братьев от ужасного проклятия.

Эшлин всегда вздыхала, слушая эти сказки, принимала их близко к сердцу и вспоминала, когда оказывалась одна. Она втайне надеялась, что однажды в институт галопом прискачет принц, посадит ее на своего белого коня и унесет в сторону заката, в страну, где нет постоянно звучавших голосов. Но этого так и не произошло. «Что было к лучшему, – решила Эшлин. – Потому что я научилась полагаться только на себя».

– Ну и что скажешь? – поинтересовалась гостья.

– Сказки учат решительности, упорству и жертвенности. Что ж… Я решительная, упорная, но чем я могу пожертвовать? – спросила Эшлин и содрогнулась, подумав: «Неужели меня попросят пожертвовать своими отношениями с Мэддоксом? Он для меня все. Хотя спасти его…» Ее желудок судорожно сжался. – Я не принцесса, и моя жизнь совсем не похожа на сказку.

Незнакомка усмехнулась.

– Ну… Разве ты не хочешь, чтобы она стала такой? – спросила она, а затем на несколько мгновений повисла тишина. – Черт! Приближается твой враг. Подумай о том, что я сказала, и мы поболтаем об этом позже.

– Но ведь ты ничего не сказала!

Прошло мгновение, и Эшлин показалось, будто камера опустела. Малейшие признаки жизни исчезли.

– Тебе лучше? – поинтересовался Макинтош.

Эшлин распахнула глаза. «Когда я их закрыла?» – попыталась вспомнить она.

Макинтош стоял по другую сторону решетки. Он опять закашлял, и на этот раз так сильно, что согнулся пополам. Устоять прямо он смог только благодаря тому, что схватился за металлические прутья. Он выглядел более больным и бледным, чем в прошлый раз.

– Лучше, – тихо ответила Эшлин.

«Неужели я придумала этот разговор с почти невидимой богиней?» – спрашивала себя она.

Макинтош отпер замок и вошел внутрь. Не переставая кашлять, он убрал ключ в карман. Мужчина не сумел дойти до табурета, а упал в грязь позади него. Прошла минута, затем две. Он не двигался и не издавал ни звука.

– Макинтош, вы в порядке? – спросила Эшлин.

Наконец она заметила движение. Мужчина потряс головой, будто отгоняя туман.

– Подхватил небольшую простуду, – произнес он. – Как и большинство моих людей.

Макинтош перекатился на спину и с трудом сел, не переставая дрожать.

Эшлин нахмурилась.

– Мы давно ушли из крепости? – спросила она.

– Прошла большая часть дня.

«Один день? – удивилась девушка. – Они так быстро заболели?»

– До этого никто из вас не выглядел больным, – заметила она.

– Мы и не были больны, – ответил Макинтош. Он снова закашлял, и на этот раз в уголке его рта появилась кровь. – Одни больны сильнее, чем другие. Проклятые зимние микробы! Бедолага Пеннингтон умер. Что ж, может, ему повезло.

Мужчина поплелся назад и прижался спиной к решетке. «Умер? – удивилась Эшлин. – От обычной простуды?»

– Вам нужен врач.

В темных глазах Макинтоша промелькнул гнев, и он попытался взять себя в руки.

– Мне нужен ларец. Эти люди – воплощение зла, Эшлин. Одно их присутствие заставляет распространяться ложь и боль, сомнение и печали. Из-за них происходят войны, начинается голод и умирают люди. – Снова закашлявшись, он сунул руку в карман брюк, с трудом достал оттуда несколько фотографий и бросил их на колени девушки. – Мы боремся с этими ублюдками с начала времен. Но творимому ими злу нет конца.

Эшлин, сама того не желая, опустила взгляд на снимки, и ее чуть не вырвало. На фотографиях были изображены обезглавленные тела, рука, валявшаяся отдельно от тела, и реки крови.

– Это сделали те, кого ты защищаешь, – сказал Макинтош.

«Это не Мэддокс, – подумала девушка, отводя взгляд. – Он бы не стал делать этого. Он бы не смог».

– Люди, которых я видела, не воплощение мирового зла, – ответила она, стараясь говорить как можно спокойнее. – Они могли причинить мне вред, изнасиловать или убить других женщин, напасть на Будапешт и перебить всех его жителей, но не стали делать всего этого.

Голова Макинтоша упала набок, и в течение нескольких мгновений Эшлин думала, будто он заснул или умер. «Это не простуда», – поняла она, увидев, что на его лице появляются красные язвы.

– Макинтош?

Мужчина очнулся.

– Прости, – ответил он. – Голова кружится.

– Откройте наручники, – попросила девушка. – Позвольте мне помочь вам.

«Дайте мне убежать», – подумала она про себя.

– Нет. Сначала вопросы, – едва слышно произнес он. – Я тебе больше не доверяю.

– Откройте наручники, и я расскажу вам все, что вы хотите знать.

– Я тебе уже сказал, что не доверяю. Ты была с этими чудовищами, и они развратили тебя.

– Нет. Они помогли мне.

– Это я помог тебе. Я делал все, чтобы тебе никто не навредил. Я подарил тебе жизнь, даже несмотря на то, что родители отказались от тебя.

– Да, вы помогли мне, – призналась Эшлин, про себя подумав, что эта помощь оказалась совсем не такой, какая ей была нужна. «Он помогал мне потому, что это было ему выгодно», – поняла она. – А теперь откройте наручники, и я помогу вам.

Макинтош тихо вздохнул, но затем зашелся в кашле. Когда приступ утих, он выпалил:

– Ты должна была послушать меня и отправиться домой. Но ты не повиновалась, и твоя охрана не смогла сообщить мне об этом. К тому времени как я проверил твое местонахождение, было уже слишком поздно. Пришлось придумывать план.

– Проверил местонахождение? Какой план?

– Взрыв. Нужно было отвлечь этих тварей, чтобы вернуть тебя. Джи-Пи-Эс на твоей руке.

«О боже, – подумала Эшлин. – Они взорвали бомбу из-за меня». Ее охватило чувство вины, а из глаз потекли слезы. «Это моя вина, – решила она. – Все они могли погибнуть из-за меня».

– Я не очень поняла насчет Джи-Пи-Эс.

Эшлин с трудом выдавливала из себя слова – мешал огромный ком в горле.

– Мы говорили тебе, что это для контроля рождаемости. Но это не так. Это чип. Мы можем отслеживать тебя, – признался Макинтош.

Девушка открыла рот, ощутив, как чувство обиды охватывает все ее существо. Ощущение предательства, ярость и боль смешались с чувством вины. «Да как они посмели!» – возмутилась она. Эшлин никогда еще не чувствовала себя столь униженной. Ей хотелось плакать и кричать. Впервые в жизни ее посетило желание убивать. «Получается, что я все-таки была наживкой, – решила она, будучи на грани истерики. – Пусть и неосознанно, но именно я вывела охотников на Мэддокса».

– Вчера мы позволили им захватить одного из наших ребят, – продолжил Макинтош, хотя его глаза были остекленевшими, а взгляд направлен куда-то вдаль. – Он привел демонов в клуб. Мы оставили их там, хотя могли захватить всех. И это было сделано ради тебя.

Мужчина слабо улыбнулся, а затем его охватил новый приступ кашля. Когда он успокоился, Эшлин заметила, что его глаза еще более покраснели и напоминают раскаленные реки ада.

– Откройте наручники, доктор Макинтош, пожалуйста. На протяжении всех этих лет я помогала вам. Не оставляйте меня здесь умирать, – попросила девушка.

На протяжении нескольких секунд он никак не реагировал на ее просьбу. Затем с трудом поднялся, чем сильно удивил Эшлин, проковылял к ней и встал на колени. Слабо улыбаясь, он открыл наручники. Металл со стуком упал на пол, и девушка поняла, что свободна.

Она встала со стула и присела рядом с Макинтошем. Он тяжело дышал, как будто сражаясь за каждый глоток воздуха. «Судя по его внешнему виду, он не проживет и часа», – поняла она. Несмотря на весь гнев из-за того, что сделал с ней этот человек, Эшлин почувствовала к нему жалость.

– Где другие женщины? – тихо спросила она, предпочтя информацию побегу.

Повисла пауза, затем раздался хриплый вздох.

– Должны уже быть на самолете, летящем в Нью-Йорк, – с трудом ответил Макинтош.

– Где именно их искать в Нью-Йорке?

Макинтош закрыл глаза, будто теряя сознание.

– Макинтош, не засыпайте, поговорите со мной, – попросила Эшлин.

Мужчина открыл глаза, но затем сразу закрыл их, его тело все больше расслаблялось.

– Их обменяют… на ларец. Однажды ты увидишь… – прошептал он, – лучший мир без них. – Макинтош открыл глаза и посмотрел на Эшлин. – Ты красавица. Отец гордился бы тобой. – Он говорил бессвязно, просто беспорядочно озвучивая обрывки мыслей, возникавших в его сознании. Мужчина снова закрыл глаза, и на этот раз уже не сумел их открыть. – Да что со мной такое? – спросил он.

– Не знаю, – дрожащим голосом ответила Эшлин. – Вам нужно в больницу.

– Да, – согласился Макинтош, но уже через мгновение он был мертв, его голова упала набок, а тело полностью обмякло.

Эшлин прикрыла рот рукой. Макинтош был мертв. Он предал ее, и часть ее сознания ненавидела его за это. Но маленькая девочка, живущая в глубине ее души, все еще жаждала его одобрения.

Дрожа и ощущая, как слезы жгут глаза, она поднялась. Она не стала забирать ключ из разжавшейся руки шефа, потому что он не был ей нужен. Эшлин собиралась бежать тем же путем, что и тот заключенный. «Но сначала… – подумала она. – Будет очень больно, но я должна сделать». Трясущимися руками девушка взяла табурет, на котором до этого сидел Макинтош, и стала бить им по металлической решетке. Когда одна из ножек отлетела, она принялась расковыривать острым краем ножки свою руку. Эшлин морщилась и едва сдерживала слезы. Потекла кровь, и девушка застонала от боли. Наконец ей удалось добраться до Джи-Пи-Эс-чипа. Она выдернула его и бросила на пол, а затем засыпала пылью.

«Торопись, Дэрроу, торопись», – приказала себе девушка. Ей не следовало сталкиваться с другими сотрудниками института, идти на такой риск было нельзя. Как сказал Макинтош, большинство из них, очевидно, уже заболели, но это не значило, что те, кто не заразился, увидев ее, запляшут от радости. Вспомнив, что говорил тот заключенный, Эшлин подошла к единственному унитазу, стоявшему в камере, и выкрутила винты, с помощью которых он был прикреплен к стене. Некоторые из них не крутились, и девушке пришлось применить силу, хотя при этом она чуть не переломала себе пальцы. Когда последний винт упал в пыль, она пнула унитаз вбок.

За унитазом скрывалась дыра, в которую вполне мог пролезть человек и которую кто-то проделал, чтобы выбраться из тюрьмы наружу. Эшлин не хотела ползти по узкой, грязной и темной норе, но одного взгляда на распростертое тело Макинтоша хватило, чтобы заставить ее залезть в дыру. Когда Эшлин оказалась внутри, ее окружила тьма. «Без паники», – приказала себе она, и голос заключенного эхом раздавался в ее сознании. Звук ее дыхания отражался от грязных стенок. Мимо ее пальцев пробежала крыса. Эшлин со свистом выпустила воздух.

Девушке казалось, что она ползет по дыре вечность, ее ноги буквально горели от напряжения. «Возможно, физическая нагрузка – это неплохо, – подумала она. – Но все же я сейчас не поднимаюсь на гору». На нее падали куски грязи, умудряясь попадать даже в рот. «Не останавливайся, – приказала себе Эшлин. – Просто продолжай двигаться». Она почувствовала себя как принцесса из «Девы Малейн», пробивавшая себе путь на свободу. Внезапно Эшлин вспомнила тот странный разговор с богиней. «Может, это была галлюцинация? – спрашивала себя она. – Пожалуй, я никогда больше не захочу оказаться в сказке».

В конце туннеля появился свет. Пятно его было небольшим, но хорошо заметным. Эшлин ощутила облегчение и поползла быстрее. Через секунду она уже была у выхода из туннеля, но он оказался настолько маленьким, что через него не сумел бы протиснуться и ребенок.

– Нет! – закричала она. – Нет!

Девушка стала скрести землю руками. Прошла целая вечность, но Эшлин наконец увидела кусочек освещенного луной неба. Чуть не лишившись сознания от усталости, она подтянулась и вылезла на холодную твердую землю. Эшлин встала на ноги, хотя ее колени дрожали. Ее окружали деревья, покрытые снежными шапками. Девушка задрожала – мешковатая одежда Мэддокса не могла согреть ее замерзшее тело.

Внезапно Эшлин услышала, как кричит мужчина. Вопль был настолько громким, что казалось, будто его пытают. Девушка застыла. «Мэддокс, – в ужасе подумала она. – Мэддокс!» Должно быть, наступила полночь. Эшлин оглянулась и увидела возвышавшуюся на горизонте крепость. Тут она поняла, что крик раздался с другой стороны. Снова услышав его, она, несмотря на усталость, подскочила и бросилась туда, где находился его источник. Раздался еще один крик, а за ним последовал рев.

– Я иду! – закричала Эшлин. – Я иду!

Когда девушка бежала, на нее напал приступ кашля.

Глава 22

Проснувшись, Мэддокс ощутил, как его охватывает ужас. «Эшлин нуждается во мне», – подумал он. Внезапно он понял, что находится не в лесу, а в собственной спальне, в своей постели, и смотрит, как и каждое утро, на сводчатый потолок. Но при этом он не был прикован к кровати. «Как? – спрашивал себя Мэддокс. – Почему?»

Через окно в комнату проникал солнечный свет, согревавший кожу. Он не сумел найти Эшлин до того, как настало время его смерти, и это помешало ему продолжить поиски. «Рейес, – подумал он. – Видимо, Рейес притащил меня домой».

Мэддокс соскочил с постели, собираясь продолжить поиски. «Я найду ее сегодня, – решил он, – несмотря ни на что. Мы разберем весь мир по кусочкам, пока не обнаружим ее. Я не успокоюсь, пока…» Услышав женский кашель, он остановился, не успев опустить ногу, чтобы сделать очередной шаг. Он уже собирался выскочить в коридор и побежать, но резко развернулся и увидел, что на его постели лежит Эшлин. Охвативший его шок был похож на лезвие меча, прорезающее кишки.

Мэддокс, не веря своим глазам, провел рукой по лицу. Но девушка не исчезла. Его заполнило чувство облегчения, пересилившее шок, и он побежал к кровати. Он упал на колени, и на его лице появилась широкая улыбка. Мэддокс поблагодарил богов и потянулся, чтобы заключить свою женщину в объятия. Она снова закашлялась.

Мужчина застыл, осознав произошедшее. Улыбка исчезла с его лица. «Нет! – мысленно взмолился он. – Только не Эшлин!» Присмотревшись к ней более внимательно, он заметил, что она очень бледна, а под глазами у нее залегли тени. Ее нежную кожу портили маленькие розовые пятна. Мэддоксу захотелось вырвать собственное сердце. Он подозревал это, боялся, что так и произойдет, и теперь самые ужасные его страхи претворились в реальность. Охотники заразили ее. «Очевидно, они умерли один за другим, – предположил Мэддокс, – что позволило ей бежать и найти меня. Позволило ей вернуться домой, чтобы умереть».

– Нет! – зарычал он. – Я не позволю ей умереть, ведь она смысл моей жизни.

Мэддокс предпочел бы вечность в аду одной минуте на земле без Эшлин.

В комнату вошел Рейес. Казалось, он уже давно стоял у двери и ждал, когда появятся признаки жизни. Он был мрачен и зол, как туча, которая вот-вот разверзнется и принесет бурю.

– Она еще не проснулась? – спросил Рейес, руки которого украшало настолько большое количество порезов, что было непонятно, где начинался один и заканчивался другой.

– Нет, – с надрывом ответил Мэддокс.

Воин осмотрел Эшлин и произнес:

– Я был рядом. Она кашляла всю ночь. Прости. – Затем он успокаивающе добавил: – Большинство людей умирают в течение нескольких часов после заражения, но она каким-то образом умудрилась выжить. Возможно, она выздоровеет.

«Возможно» Мэддокса не устраивало. Он положил руку на ее лоб, оказавшийся слишком горячим, и принялся раздавать указания:

– Принеси холодные тряпки. И те таблетки, если сумочка Даники все еще у нас. Еще нужна вода.

Рейес поспешил выполнить эти приказы и вскоре вернулся со всем, о чем просил Мэддокс. Эшлин отказывалась просыпаться, поэтому воин раздавил таблетки и всыпал получившийся порошок ей в рот. Затем он влил туда же воду. Эшлин закашлялась и попыталась извергнуть из себя лекарство, но потом все же проглотила его. Наконец она открыла глаза и зажмурилась от света.

– Дом, – хрипло произнесла она, увидев Мэддокса. – Больно. Еще хуже, чем раньше.

– Я знаю, красавица, – ответил он и нежно поцеловал ее в висок. Мэддокс решил, что раз сам Торин не мог заразить его, то и человек не сумеет. Хотя это не имело никакого значения – он все равно прикасался бы к ней и обнимал бы ее. – Ты и сейчас поправишься.

– Шеф… Охотник… Мертв.

Мэддокс кивнул, не желая разговаривать о том, что чувствует, узнав о смерти этого человека, хотя понимал, что удовлетворен.

– А что с Даникой? – спросил Рейес, выйдя вперед. – Я пролез по норе, через которую ты выбралась, попал в тюрьму и увидел мертвых охотников. Но Даники там не было.

– Она может… лететь… в Нью-Йорк, – сбивчиво произнесла Эшлин.

Рейес побледнел. Цвет сошел с его лица, будто его втянул в себя пылесос, на который всегда жаловался Аэрон.

– Они больше ничего тебе не сказали?

– Прости, – ответила девушка и закашлялась.

Мэддокс содрогнулся, услышав ужасный звук ее хриплого голоса. Он положил холодную влажную тряпку ей на лоб. Эшлин вздохнула и закрыла глаза. Рейес запустил руку в волосы, чувствуя отчаяние и борясь с желанием бесцельно ходить по комнате, с желанием испытать боль.

– Иди, – сказал ему Мэддокс. – Найди ее.

Воин посмотрел на Мэддокса, а затем на Эшлин, кивнул и вышел из комнаты, не произнеся ни слова.

Мэддокс оставался с Эшлин на протяжении нескольких часов. Он вытирал пот с ее лба, заставлял пить воду. Мужчина вспоминал, что делал Торин в далеком прошлом, когда прикоснулся к женщине и та заразилась ужасной болезнью.

На протяжении какого-то времени Мэддокс думал, что стремление Эшлин к жизни сильнее болезни и, в отличие от остальных, она не умрет. Ему казалось, будто что-то или кто-то помогает ему. Но затем вместе с кашлем девушка начала выплевывать кровь, а ее тело ослабло настолько, что она не могла сидеть. Горло Эшлин так отекло, что она утратила возможность глотать. «Сколько она еще протянет?» – спрашивал себя Мэддокс.

Не зная, что еще можно сделать, мужчина закутал Эшлин в одеяло и стал укачивать. Вынося ее из крепости, Мэддокс не сказал ни слова своим друзьям. Они не стали спрашивать о том, что он собирается делать, возможно опасаясь его реакции. Его действительно мог охватить Насилие. Дух, обеспокоенный судьбой Эшлин, бился внутри его, жаждал уничтожать, калечить, убивать. На этот раз, правда, такое стремление было вызвано не яростью, а горем и беспомощностью.

Мэддокс быстро спустился с холма и побежал в город. Лунный свет казался ему издевкой, напоминающей о том, что он не сумел найти Эшлин вчера. «Спасти ее… – крутилось в его голове. – Я должен ее спасти». Девушка не издавала ни звука, ибо была слишком слаба, даже чтобы кашлять. Улицы города оказались пустынны, на них никого не было. «Я должен спасти ее, чего бы это ни стоило», – думал Мэддокс.

Мужчина отнес Эшлин в больницу, которую увидел вчера, когда безуспешно пытался найти ее. В здании было полно народу. Казалось, будто оно вот-вот разойдется по швам от такого количества кашляющих и умирающих людей. Мэддокс не хотел покидать Эшлин и боялся доверить этим людям ее жизнь. Но в то же время он не знал, что делать.

Оказавшись в переполненном коридоре с белыми стенами, воин нашел человека в перчатках и в маске, раздававшего указания.

– Помогите мне, – попросил Мэддокс, перебивая его. – Спасите ее, пожалуйста.

Человек в белом халате отвлекся и, посмотрев на воина и устало вздохнув, произнес:

– Всем нужна помощь, сэр. Вам придется дождаться своей очереди.

Мэддокс с гневом уставился на мужчину, зная, что на его лице появилась печать Насилия.

– Вы… Вы… один из них. С холма, – произнес врач и сглотнул. – Положите ее здесь, – добавил он, показывая на кровать на колесах, стоявшую в конце коридора. – Я сам о ней позабочусь.

Мэддокс послушался, а затем поцеловал Эшлин в губы, но она не ответила.

– Спасите ее, – приказал он.

– Я… Я сделаю все, что могу, – пообещал врач.

«Пожалуйста, пусть она выживет», – взмолился Мэддокс про себя. Он хотел остаться с Эшлин, защищать ее, присматривать за ней, заботиться о ней. Но больше всего на свете он желал, чтобы она была с ним. Однако мужчина заставил себя уйти от нее, растворившись в ночи. Приближалась полночь…

Утром Мэддокс собирался вернуться, и горе всем, горе богам, если Эшлин не будет в больнице, живой и здоровой.

Чертыхаясь, Рейес обыскал аэропорт и окрестные гостиницы, больницы. За два дня он узнал город лучше, чем за все прожитые в нем столетия. Он чувствовал себя как животное, оказавшееся в клетке, испытывающее жажду действий, но совершенно беспомощное. Рейес знал, что Даника все еще в городе и, возможно, больна, как и Эшлин. Может, она умирает… А он не в силах был найти ни малейших следов ее пребывания здесь.

Снова наступила ночь, и воин с удивлением заметил, что оказался в том же переулке, где они были с Мэддоксом прошлым вечером. Он даже видел то место, где друг выместил свою злость на стене, – камень раскрошился и вмялся внутрь.

Рейес уже был готов сесть на самолет до Нью-Йорка, но понимал, что не может находиться далеко от Мэддокса. Когда боги проклинали последнего, они прокляли и Рейеса, связав двух воинов крепче, чем железными цепями. Рейес не знал, почему они выбрали для этого его, а не Аэрона. Ему известно лишь то, что в полночь должен вернуться в крепость. Какая-то сила всегда заставляла его возвращаться. Он уже несколько раз пытался проверить, насколько далеко сможет уйти и как на это отреагируют боги, но каждый раз в полночь оказывался рядом с Мэддоксом.

– Проклятье! – вскрикнул он, достал один из своих кинжалов и погрузил лезвие в свое бедро.

Ткань штанов порвалась, и из раны потекла кровь. «Что я буду делать?» – спрашивал себя Рейес. Его не оставляло стремление спасать и защищать, сильное и глубокое, которого он не испытывал прежде. Но только Данику и лишь для того, чтобы снова посмотреть в эти ангельские глаза и ощутить наслаждение, которое, как предполагалось, ему не суждено было испытать. Но воин ощутил его и теперь жаждал чего-то большего.

«Боги не стали бы приказывать Аэрону выследить и убить ее, если бы она могла умереть от болезни, переносимой Торином, или стать жертвой последнего удара охотников», – подумал Рейес, и эта мысль одновременно успокаивала и злила его. Рейес думал, что, возможно, ему следует освободить Аэрона, которого он запер в подземелье, прежде чем отправиться на поиски, и пойти за Даникой вместе с ним, ведь Ярость, несомненно, почует ее, и это позволит спасти ее от охотников. Но в то же время он понимал, что не сможет последовать за Аэроном, если Даника окажется где-то далеко, а найдя ее первой, Ярость, несомненно, убьет ее. «Забудь ее, – говорил себе Рейес. – Она всего лишь человек. Таких тысячи. Миллионы. Ты можешь найти другую женщину, которая выглядит как ангел».

– Я не хочу искать другую! – закричал воин. Но в то же время он понимал, что не может держать Аэрона в заточении вечно. – Проклятье!

«Прекрати вести себя как ребенок, – прозвучал в его голове женский голос, сильно удивив Рейеса. – Посмотри на холм и заткнись уж наконец, черт возьми. Из-за тебя у меня жутко болит голова». Рейес напрягся, осмотрелся, не выпуская из руки нож, но никого не увидел. «Чего ты ждешь? – со злостью спросил голос. – Поторопись».

«Это богиня? – спрашивал себя Рейес. – Или одна из нас? Но это точно не Сомнение, потому что голос явно принадлежит женщине». Воин решил не терять времени в тщетных попытках разобраться в происходящем. Он побежал и через десять минут стоял у подножия холма.

Там он увидел Данику. Вместе с каким-то мужчиной (через несколько мгновений Рейес понял, что это Кейн) она лежала на земле. Оба стонали. От одной мысли о том, что девушка может быть ранена, Рейеса охватил гнев, и вместе с тем он чувствовал облегчение – ведь она оказалась жива. Воин был шокирован, когда понял, что, судя по всему, Даника пыталась подняться на вершину холма и добраться до крепости. Вокруг лежавших были разбросаны камни, которые, казалось, упали с неба специально, чтобы попасть в них.

Рейес поднял Данику, понимая, что не хочет ее отпускать, и слегка пнул Кейна носком ботинка, чтобы привести в чувство. В то же время он на всякий случай не выпускал рукоятку кинжала. Рейес все еще не мог смириться с мыслью, что в его жизнь вернулись другие Владыки.

Кейн что-то промычал, открыл глаза и схватил пистолет, кобура с которым висела у него на поясе, но Рейес выбил оружие из его руки.

– Давайте, – слабо сказала Даника, – переубивайте друг друга.

Ее светлые волосы были испачканы кровью. Тогда Рейес подумал, что понимает, почему Мэддокса охватывали те сильные, страшные приступы жажды насилия от одной только мысли о том, что с Эшлин что-то случилось.

– Как это произошло? – спросил Рейес, думая, что если Кейн посмел…

– Камни упали, – ответила Даника, успокаивая его, – наверное, с горы. Он оттолкнул меня, чтобы я не пострадала, но я поскользнулась и ударилась головой.

Рейес слегка расслабился.

– Спасибо, – поблагодарил он Кейна.

Тот кивнул, почесал затылок, будто сожалея о чем-то, и поднялся.

– Где твои родные? – спросил Рейес у Даники, понимая, что может держать ее так целую вечность.

– Летят куда-то туда, где вы их никогда не найдете, – ответила девушка, отводя от него взгляд и пытаясь высвободиться. – А теперь отпусти меня.

«Никогда», – хотел ответить Рейес, но вслух произнес:

– Нет, ты слишком слаба, чтобы передвигаться самостоятельно.

Повернувшись к Кейну, воин заговорил на венгерском, надеясь, что Даника не поймет их.

– Как ты спас ее? – спросил он. – Только не отвечай на английском.

Про себя Рейес молился, чтобы Кейн понял его.

– Охотники подходили к крепости, когда мы с Торином натолкнулись на них, – ответил тот тоже на венгерском.

«Конечно, он его знает, – подумал Рейес. – Он не поехал бы в Будапешт не подготовившись».

Кейн продолжал:

– Мы схлестнулись с ними, но их было слишком много. Торина ранили, а меня захватили в плен. Они ошиблись, когда запихнули ее в тот же грузовик, что и меня. Шины лопнули, и машина слетела с дороги.

– И охотники теперь?..

– Мертвы, – ответил Кейн.

Рейес решил, что это к лучшему, хотя в глубине души он с удовольствием переубивал бы их всех снова, причем как можно более болезненным способом и очень-очень медленно. Он пристально посмотрел на Данику, стараясь понять, затронула ли ее эпидемия, вызванная Болезнью. Ее кожа выглядела здоровой, и легкие девушки не разрывал сильный кашель. «Значит, ей удалось избежать заражения, – подумал Рейес. – Неужели из-за того, чего я так боюсь?»

– Зачем ты вернулась? – задал он ей вопрос, снова переходя на английский.

– Это он меня заставил, – заявила Даника, показывая пальцем на Кейна. – С Эшлин все в порядке? Я слышала, как они разговаривали о том, что… – ее речь прервал внезапный всхлип, – ей надо причинить вред, чтобы выманить вас. Это должно было позволить им найти какой-то дурацкий ларец.

– Ее нашли, – ответил Рейес, сжимая кулаки. Боль Даники впивалась в его грудь, подобно раскаленному стержню, и впервые в жизни это ощущение ему не нравилось. – Она очень больна.

Сглотнув, Даника спросила:

– Она выживет?..

– На этот вопрос сможет ответить только время, – ответил Рейес и жестом показал, чтобы Кейн шел вперед. Тот кивнул и пошел в сторону замка. – В городе правит смерть, Даника. Ты останешься в крепости до тех пор, пока охотники не будут уничтожены, а эпидемия не прекратится.

– Нет, не останусь, – возмутилась девушка и стала вырываться, пытаясь отстраниться от Рейеса. – Я хочу домой. Прямо сейчас.

– Пытаясь вырваться, ты только еще ближе ко мне прижимаешься, – заметил Рейес.

Даника замерла, что одновременно обрадовало и разочаровало мужчину. Но он не лгал. Ее тело было теплым, пахло сосной, и каждый раз, когда она двигалась, его нервы натягивались как струны.

Рейес стал подниматься на вершину холма, на всякий случай выбрав при этом не тот маршрут, по которому ушел Кейн, одержимый демоном Бедствий. Радость от благополучного возвращения Даники была настолько велика, что он смирился с присутствием бывшего друга.

– Я опять стану вашей пленницей? – спросила девушка.

– На протяжении всего времени, которое ты проведешь у нас, мы будем считать тебя своей гостьей, – ответил Рейес, обещая себе, что, когда все снова наладится, он отпустит Данику, дав возможность провести остаток жизни, каким бы длинным он ни оказался, так, как ей нравится. – Нам пришлось запереть Аэрона в подземелье. Тебе не следует туда ходить. Никогда. Поняла? – произнес он, и в его голосе отразились все мучения и злость, накопившиеся в душе. – Он убьет тебя, даже не моргнув глазом.

– Это еще одна причина, по которой я хочу вернуться домой, – произнесла девушка, вздрогнув. – Там такого не бывает.

– А где твой дом?

– Так я тебе и сказала. Похититель.

Если бы Рейес захотел, Даника рассказала бы ему о себе все. Они провели бы этот непродолжительный промежуток времени вместе в его комнате, в его постели. Стоило воину представить, как эти прекрасные светлые волосы рассыпаются по его подушке, вообразить себе ее потрясающую грудь и розовые соски, разведенные стройные ноги, как его естество подпрыгнуло от возбуждения. «Возможно, она не захочет уезжать, – мысленно понадеялся Рейес, но затем спустился с небес на землю. – Как же! Такие женщины, как она, не выбирают мужчин, подобных мне. Я причиняю себе боль ради удовольствия, чтобы испытать облегчение. Иногда мне кажется, будто я умру, если не сделаю этого. Если она узнает об этом, то станет насмехаться надо мной. И это к лучшему. Ей стоит быть подальше и от меня, и от Ярости».

Рейес еще раз подумал, что отпустит Данику, как только закончится эпидемия. Он знал, что не сможет отправиться за ней, чтобы ее защищать (да и вряд ли она этого захочет), и не сумеет помешать Аэрону выполнить его долг. Рейес понимал, что у его истории не может быть счастливого конца.

Глава 23

Эшлин была без сознания и ощущала лишь, как вокруг нее носятся тени. Сейчас для нее существовали только они и голос, перед которым отступили все другие – звучавшие и в прошлом, и в настоящем. Эти неземные звуки, которые мог издавать только призрак, она слышала и раньше. Правда, призрак оказался современным – ему было очень скучно, и он все еще сосал леденец.

«Я вернулась, – произнес голос, и послышался смешок. – Не надо показывать мне, как ты рада. Я чувствую твою любовь. Итак, ты подумала насчет сказок или как?» – поинтересовалась женщина, с которой Эшлин разговаривала в камере.

«Та самая богиня», – вспомнила девушка.

«Мне потребовалась примерно неделя, чтобы во всем разобраться, так что соображай побыстрее».

– Я подумала об этом, – попыталась ответить Эшлин, но не очень удачно.

«Хорошо».

«Ладно, – решила девушка. – Значит, богиня и так меня слышит. Жертвенность, – вспомнила она. – Я должна чем-то пожертвовать, чтобы разрушить проклятие Мэддокса».

«Умница. И чем тебе нужно пожертвовать, деточка?»

«Я пока не знаю, – подумала Эшлин. – Точнее, пока она не хотела думать об этом и, решив перейти к теме полегче, спросила: – Как тебя зовут?»

«Меня зовут… Анья».

«Анья… Миленько, – подумала Эшлин. Но она замешкалась, будто размышляя над тем, что ответить. – Интересно, существует ли богиня с таким или каким-то похожим именем? – Но в голову девушки так ничего и не пришло, и она решила уточнить: – Ты?..»

«Так, мы вообще-то обсуждаем жертвенность. Сосредоточься. Я подчиняюсь прямым приказам, так что не обращай внимания на мое маленькое милое восстание. Я задала тебе вопрос и хочу услышать на него конкретный ответ».

«Так… Жертвенность», – попыталась сосредоточиться Эшлин, понимая, что, когда твой мозг похож на пюре, сделать это совсем непросто. Она точно знала лишь то, что жизнь без Мэддокса будет невыносимой. Но в то же время Эшлин была готова отказаться от него, чтобы спасти.

«Так-то лучше, – произнесла Анья, снова прочтя мысли девушки. – Но ты как-то мелко мыслишь. Давай, неужели ты не усвоила самый главный урок, содержащийся в этих твоих сказках? У тебя есть шанс доказать, что твой совершенно бесполезный шеф научил тебя хотя бы чему-то ценному».

«Ценное…» – повторила про себя Эшлин. Одного этого слова оказалось достаточно для того, чтобы в ее голове внезапно сложился ответ. Правда, от одной мысли об этом все ее тело обдало холодом. «Самая лучшая жертва – это отдать свою жизнь за жизнь другого», – мысленно произнесла девушка.

«Ну вот, – сказала богиня. – Я знала, что ты поймешь. Это значит, что ты должна обменять свою жизнь на его жизнь, малышка. У тебя хватит на это сил?»

«Для него? – спросила себя Эшлин. – Я готова на что угодно. Даже терпеть боль, даже умереть. Спасти его гораздо важнее, чем быть рядом».

«Славненько, – ответила Анья, хлопая в ладоши. – Тогда пора начинать вечеринку. Просыпайся. Ты нужна ему».

Внезапно перед мысленным взором Эшлин предстал Мэддокс, и ей показалось, будто он даже держит ее за руку, делится с ней своей силой. Затем она всем телом ощутила что-то… чье-то присутствие… тепло, изгоняющее болезнь из ее легких и расслабляющее мышцы.

Эшлин открыла глаза и увидела, что над ней действительно склонился Мэддокс. Он выглядел усталым, но, заметив, что она пришла в себя, улыбнулся, и эта картина показалась ей самой прекрасной из всего, что она когда-либо видела. «Неужели я смогу отказаться от него?» – спросила себя девушка.

Через три дня Эшлин окрепла достаточно для того, чтобы покинуть больницу. Мэддокс молча отнес ее в крепость (этот настоящий мужчина явно не признавал машин), прямо в свою комнату. В коридорах девушка увидела нескольких воинов. Одни из них выглядели мрачными, другие – разозленными, но все они приветствовали ее кивками, будто признавая ее право на присутствие в замке, даже если это им не нравилось.

Закрыв и заперев дверь спальни, Мэддокс поставил Эшлин на пол, но не отпустил ее, еще теснее прижался к ней.

– Ты узнал что-нибудь насчет женщин? – спросила девушка, не отстраняясь и ощущая, будто его тепло окутывает ее. Его близость дразнила.

– Их освободили. Всех, кроме Даники, которая сводит Рейеса с ума, постоянно оскорбляя его, – ответил Мэддокс и вгляделся в лицо Эшлин. – Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – ответила она, ничуточки не соврав.

Эшлин еще немного кашляла и ощущала какую-то влагу в груди, но она почти полностью выздоровела. А значит, пришло время, чтобы спасти его.

«Ты нужна ему», – вспомнила Эшлин слова богини. Она не собиралась рассказывать Мэддоксу про Анью, понимая, что он станет задавать вопросы, на которые она не захочет отвечать. Девушка знала, что нужно делать, чтобы спасти его от проклятия, она ненавидела это знание, но собиралась сделать это и не могла позволить Мэддоксу помешать ей. От одной только мысли о необходимости расстаться с ним сердце Эшлин наполнялось отчаянием. «Я не хочу прощаться», – подумала она.

На ее глаза начали наворачиваться слезы, и она заставила себя улыбнуться. «Это моя сказка, – подумала Эшлин. – И я спасу своего принца. Только… не надо прощаться. Еще рано…» Она решила провести остаток дня с Мэддоксом, говорить с ним, прикасаться к нему – делать все, чего была лишена во время пребывания в больнице.

– Я хочу тебя, – произнесла она. – Очень тебя хочу.

– Я тоже тебя хочу, – отозвался Мэддокс, и в его фиалковых глазах внезапно промелькнула злоба. – Мне кажется, будто прошла целая вечность с тех пор, как я прикасался к тебе.

Однако они продолжали стоять неподвижно и смотреть друг на друга.

– Я хочу, чтобы ты знал… – начала Эшлин, а затем, прикусив губу и уставившись на свой ботинок, продолжила (ведь пришло время для признаний): – Я люблю тебя.

На лице Мэддокса отразилось потрясение, он открыл, а затем снова закрыл рот.

– Слишком скоро, – произнесла девушка вместо него. – Наши жизни очень разные, и именно я виновата в большей части того безобразия, с которыми тебе пришлось столкнуться за последнюю неделю. Но я ничего не могу с этим поделать. Я люблю тебя.

Наконец Мэддокс протянул руку, коснулся пальцами ее щек и заставил ее посмотреть на себя. Шок на его лице сменился нежностью.

– Я тоже тебя люблю. Очень сильно. Я жестокий человек, и чувства у меня неистовые, но я не хочу, чтобы ты опасалась, что я могу проявить жестокость по отношению к тебе. Я не могу причинить тебе вред. Мне проще будет вырезать свое собственное сердце.

Эшлин почувствовала, как по всему ее телу растекается счастье. Раньше она и подумать не могла, что испытывать такую радость вообще возможно. Ее глаза наполнились слезами. Она прижалась к груди Мэддокса и почувствовала, что он нужен ей больше, чем когда-либо прежде. Он медленно нагнулся, источая аромат соблазна и не отводя от нее глаз. Их губы нежно соприкоснулись, и этот долгий поцелуй стал воплощением любви и красоты.

Язык Мэддокса проник в рот Эшлин. Он целовал ее снова и снова; казалось, будто поцелуй, полный наслаждения и счастья, продлится вечно. Восторг и восхищение, которые испытывал Мэддокс, находили отражение в душе Эшлин.

– Ты такая красивая, – прошептал он.

– Люблю тебя, – откликнулась девушка.

– Люблю тебя. Ты нужна мне.

Мэддокс стал постепенно снимать с Эшлин одежду, а она медленно обнажала его, упиваясь каждым новым участком открывавшейся ее взору кожи. Этот мужчина был таким большим и непоколебимым, так подходил ей… Каждое прикосновение к его телу вызывало в Эшлин чувство восхищения, она наслаждалась этим, запоминала, как выглядит каждый сантиметр его кожи. Мэддокс был воплощением неистовства, и в то же время он любил ее.

Услышав от него слова любви, девушка почувствовала, как ее охватывает умиротворение. Когда она впервые заболела, этот человек назвал крепость ее домом. «Так оно и есть на самом деле, – поняла она. – Это единственное место из всех, где я когда-либо жила, которое я могу так назвать. Как удивительно, что подарил мне его человек, являющийся воплощением насилия, что именно он заставил меня позабыть о комнатах со стенами, обитыми ватой, сводящем с ума шуме, одиночестве и предательствах. Как это… необычно».

– Я хочу ублажать тебя, – произнес Мэддокс, вставая на колени, – руками, языком.

– Нет, – заявила Эшлин, затем схватив его за плечи и подняв на ноги.

Мужчина удивленно нахмурился, но она продолжила:

– Теперь моя очередь.

На этот раз на колени встала девушка. Теперь она ублажала его, обхватив губами его возбужденное естество, такое твердое и горячее, позволив ему занять все пространство, вплоть до задней стенки ее горла. Прежде Эшлин не делала ничего подобного, но слышала, как женщины делятся тошнотворными подробностями, связанными с этим процессом.

Мэддокс запустил руки в волосы девушки, застонал и позвал ее:

– Эшлин…

Она никогда прежде не подумала бы, что подобное занятие может ей понравиться, но это было так. Ей нравилось доставлять удовольствие своему мужчине. Она двигала ртом вверх и вниз, наслаждаясь тем, как его член пульсирует, проводила языком по округлой головке, а затем снова перемещалась к его основанию. То, что она доставляет Мэддоксу удовольствие, дарило ей большее удовлетворение, чем когда-либо, делало ее влажной и изнемогающей, превращало в рабу страсти.

Мэддокс дернулся, попытался остановить Эшлин, но она, наоборот, ускорилась, решив взять все, что он способен ей предложить. Она хотела, чтобы он достиг наивысшего удовольствия, жаждала этого.

– Эшлин, – позвал Мэддокс, – Эшлин… – и, застонав, оросил ее рот своим семенем.

Эшлин проглотила каждую каплю. Когда Мэддокс перестал содрогаться, она поднялась на ноги, показавшиеся ей ватными. Его глаза были прикрыты, а нижняя губа распухла, будто он кусал ее, чтобы не закричать от удовольствия, находившегося на грани агонии. Его лицо скрывала та самая скелетообразная маска, благодаря которой Эшлин видела их обоих – и человека, и зверя. Оба они смотрели на нее, и в их взгляде читались любовь и нежность, бескрайнее стремление быть с ней. Эшлин знала, что Мэддокс охотно отдаст за нее жизнь, и думала, что должна сделать для него то же самое.

– Я не буду класть тебя на постель, – хрипло произнес мужчина.

– Что?

– Я прижму тебя к стене и, соизмеряя каждый удар, глубоко проникну в тебя. Больше не будет двух наших тел, мы станем одним целым.

Если бы Мэддокс не поймал ее, Эшлин растеклась бы по полу. Именно так на нее повлияли его слова. Она обвила его шею руками, превратив их в замок, соединивший ее с этим мужчиной, и подумала, что, пожалуй, ей было бы недостаточно даже вечности рядом с ним.

Мэддокс наклонил голову и стал медленно, но в то же время страстно целовать Эшлин. Они делали шаг за шагом, и, дойдя до стены, Мэддокс, как и обещал, прижал к ней девушку. Когда холодный камень коснулся кожи ее спины, Эшлин судорожно вздохнула.

Продолжая целовать ее, мужчина стал ласкать ее грудь, не забывая прикоснуться к соскам. Очень скоро Эшлин уже содрогалась, с трудом дышала и стонала, умоляла его продолжить.

– Скоро я дам тебе больше, – пообещал Мэддокс.

«Пусть это длится вечно», – подумала девушка, а вслух произнесла:

– Люблю тебя. Я так тебя люблю.

Приподняв Эшлин, Мэддокс прижал ее к стене и заставил обхватить ногами его талию. Она с силой сжала его, но он заставил ее ослабить хватку и раздвинуть колени, чтобы он мог проникнуть в ее лоно. Эшлин ощутила, как в самую сокровенную часть ее тела проникает прохладный воздух.

Он провел двумя пальцами по животу девушки, заставляя ее кожу плавиться, и стал перебирать тонкие волоски. Не открывая глаз, Эшлин попыталась широко развести бедра, чтобы его пальцы проникли внутрь ее. Она источала желание.

Она хотела его и прежде, когда они были вместе, но на этот раз потребность оказалась более глубокой – Эшлин нуждалась в мужчине, которому отдала свое сердце. И это было чем-то большим, чем просто секс, чем обычное стремление получить удовольствие. Это была судьба, слияние душ…

– Прикоснись ко мне, Мэддокс.

– Прикасаюсь, любовь моя. Прикасаюсь.

– Глубже.

– Так? – спросил он, и его пальцы чуть опустились, остановившись на краю влажной пещеры.

– Еще глубже.

– Так? – поинтересовался он, и его пальцы продвинулись чуть дальше.

– Еще. Пожалуйста…

Мэддокс покачал головой и свободной рукой взял ее за подбородок, заставив посмотреть в его глаза, в которых царила любовь.

– Ты не должна умолять меня, Эшлин, – произнес он. – Никогда. Я с радостью выполню любое твое желание.

Наконец два его пальца достигли заветного места.

Эшлин выгнула спину. Двигая пальцами вверх и вниз, Мэддокс ласкал ее тайный цветок.

– Да… – пробормотала она, чувствуя: это именно то, что ей было нужно, чего она хотела. – Да, да, еще.

Внезапно к двум своим собратьям присоединился третий палец, заставив девушку испытать еще большее удовольствие.

– Да, именно так, – произнесла Эшлин, судорожно выдыхая воздух.

– Такая тугая и влажная, – заметил Мэддокс.

– Для тебя.

– Только моя.

«Слишком сильно… – проносилось в ее голове. – Недостаточно… Быстро… Очень долго… Быстро…» Эшлин изогнулась и стала двигаться вверх и вниз, будто оседлав его пальцы. Она ощущала, как самое сокровенное ее место набухло, страдая от жажды.

– Нужно… – выдавила из себя она. – Должна закончить.

– Мне необходимо почувствовать тебя, – отозвался Мэддокс и вошел в нее.

Сначала внутри Эшлин были его пальцы, а уже через секунду – его копье. Мэддокс наполнял ее собой. Девушка стала хватать ртом воздух и застонала, ощущая, как по всему телу распространяется пожар. «В этом и есть смысл моей жизни, – подумала она, успокоившись, – в этом мужчине, в его прикосновениях».

– Люблю тебя, – выдохнул Мэддокс, поднеся губы к ее шее.

– Люблю, люблю, люблю, – повторяла она в унисон его дыханию.

Мэддокс стал водить носом по ее шее, будто стараясь впитать произнесенные ею слова. Он продолжал двигаться, но, как и обещал, делал это медленно и размеренно.

– Я никогда ничего подобного не чувствовал, – произнес он. – Не хочу, чтобы это заканчивалось.

Эшлин тоже ощущала это, чувствовала, как огонь испепеляет ее кровь, пробуждает каждую частичку в ее теле.

– Так хорошо… – пробормотала она.

– Навсегда, – отозвался Мэддокс.

– Всегда, – ответила Эшлин, про себя подумав, что ее сердце всегда будет принадлежать этому мужчине.

Мэддокс последний раз вошел в нее, проникнув так глубоко, что она ощутила его каждой частью своего тела. Его копье массировало ее там, где это больше всего было нужно, клеймило ее. Эшлин охватил оргазм. Она выкрикнула имя Мэддокса и впилась в него ногтями. Он прорычал ее имя, не выпуская из объятий. Вокруг них клубился жар, плотный и горячий, жар, который не исчезает.

– Моя, – произнес Мэддокс, нежно целуя Эшлин.

– Твоя, – отозвалась она, мысленно добавив: «Навсегда».

Мэддокс отнес ее на постель и осторожно положил, а сам лег рядом и обнял ее. Довольно долго они лежали молча, наслаждаясь обществом друг друга. «Еще чуть-чуть, – взмолилась про себя Эшлин. – Мне нужно еще совсем немного времени».

– Мне не хватало тебя, – наконец произнес Мэддокс.

– Мне тоже. Даже не представляешь себе насколько, – ответила девушка и обвила его ноги своими. – Что происходило, пока меня не было?

Медленно и осторожно рисуя на спине девушки круг, мужчина произнес:

– Аэрона заперли в подземелье. Как я уже говорил, Рейес пытается одновременно сблизиться с Даникой и оттолкнуть ее, а саму ее пришлось запереть в его комнате, чтобы она не сбежала. Торин был ранен, но теперь поправляется. Сабин и другие, те, кого ты видела после взрыва, теперь живут здесь. Мы заключили с ними перемирие. Правда, не на самых выгодных для нас условиях, но все же.

«Что ж, – подумала Эшлин, – кажется, все хорошо».

– Мне не нравится, что Даника заперта, – сказала она.

– Поверь, красавица, это для ее же блага.

Девушка вздохнула:

– Я тебе верю.

– Что… – Мэддокс замолчал, и на его лице появилось напряженное выражение, – охотники с тобой сделали, Эшлин? Я должен знать.

– Ничего, клянусь, – уверила она его. – Я должна тебе кое-что рассказать, – продолжила она, надеясь, что после этого признания он не перестанет любить ее. – Это я привела их сюда, Мэддокс. Я. Мне очень жаль. Я не хотела. Правда. Не хотела… Они обманули меня и…

– Я знаю, красавица. Знаю…

Эшлин успокоилась и расслабилась, осознав, что Мэддокс действительно ее любит, ведь он смог простить ее за то, за что чуть не убил раньше. Она крепко обняла его.

– Перед тем как умереть, шеф рассказал мне, что они собираются найти ларец Пандоры и загнать в него ваших демонов.

– Нам сказали то же самое. – Мэддокс внезапно зевнул. В уголках его губ затаилась умиротворенная улыбка. – Я должен поблагодарить богов за то, что они вернули тебя мне. Но я слишком устал, чтобы обращаться к ним прямо сейчас. Мне нужно отдохнуть. В последние несколько дней у меня не было ни минуты покоя.

– Поспи. Я хочу, чтобы ты сохранил силы, – отозвалась Эшлин.

Мэддокс усмехнулся, и в этом звуке отразилось всеобъемлющее счастье.

– Твое желание будет исполнено, причем с огромным удовольствием.

Глава 24

«Ему следует благодарить не богов, а меня. Но, клянусь, это последнее одолжение, которое я тебе делаю. Я заставила его заснуть. Не теряй времени даром».

Услышав в своей голове голос Аньи, Эшлин напряженно застыла. «Нет, еще рано, – умоляла она. – Я хочу провести с ним больше времени».

«Выбирать тебе, цыпа, – отозвался голос. – Я сваливаю».

Анья так и поступила. Внезапно ощущение ее присутствия пропало, и комната снова опустела.

Эшлин, не переставая дрожать, выбралась из постели и, бросив на Мэддокса последний тоскливый взгляд, выскользнула из спальни. Ей не хотелось покидать его объятия, но в то же время она поняла, что не должна упустить эту возможность.

– Так будет лучше, – тихо сказала она сама себе. – Он не умрет снова. Не тогда, когда я могу его спасти.

На протяжении пятнадцати минут Эшлин бродила по коридорам крепости и стучала в двери спален. Но ей никто не отвечал, даже Даника. В течение всего этого времени она слышала доносившиеся издали ругательства и звон цепей. «Аэрон», – поняла девушка и содрогнулась – татуированный воин пугал ее.

Наконец Эшлин увидела одного из бессмертных – ангела со светлыми волосами, забравшего ее из комнаты Даники и спрятавшего в другой спальне. «Торин, – вспомнила она. – Болезнь». Он лежал на кровати, а вокруг его шеи было обернуто красное полотенце. Воин был очень бледен, он похудел, а черты его лица были искажены болью. Однако он дышал.

Девушка не стала будить его, а лишь подошла к кровати и прошептала:

– Жаль, что я не могу прикоснуться к тебе, взять за руку и поблагодарить за то, что ты спрятал меня тогда. В тот вечер я смогла добраться до Мэддокса.

Внезапно глаза Торина распахнулись. Испугавшись, Эшлин отскочила от кровати. Но, когда их взгляды встретились, девушка расслабилась – в глазах мужчины светилась доброта, и ей приятно было представлять, что, если бы Торин мог, он сказал бы: «Добро пожаловать домой».

– Надеюсь, ты скоро поправишься, Торин, – пожелала она.

Эшлин показалось, будто он кивнул, но она не была в этом полностью уверена.

Находясь на грани истерики, она продолжила поиски.

Наконец Эшлин удалось найти нескольких бессмертных. Пока она рассматривала их, оставаясь незамеченной, ее сердце бешено колотилось. Они тренировались – поднимали штанги, лежа на скамейках, и выжимали гири, причем вес, который для этого брал каждый из них, могли осилить только пять взрослых тренированных мужчин и лишь совместными усилиями. Один из них, Рейес, усиленно колотил подвесную грушу. По его обнаженной груди стекал пот, смешиваясь с потеками крови. «Это тот, который с мечом», – вспомнила Эшлин и изо всех сил постаралась не возненавидеть его за это.

– Кхе-кхе, – прочистила она горло, привлекая к себе всеобщее внимание.

Все до одного бессмертные прекратили качаться и уставились на нее. Глаза нескольких из них сузились. Эшлин вскинула подбородок.

– Мне нужно поговорить с вами, – произнесла она, обращаясь к Рейесу и Люсьену.

Рейес пошел обратно к своей груше.

– Если ты хочешь отговорить нас убивать сегодня Мэддокса, то можешь даже не пытаться, – заявил он.

– Я выслушаю тебя, милая, – произнес самый высокий из воинов.

«Кажется, его зовут Парис», – вспомнила Эшлин, рассматривая говорившего. Ее взгляд останавливался на его голубых глазах, бледной коже, темно-каштановых волосах. Мэддокс говорил, что этот человек одержим Развратом. Эшлин ему поверила и одновременно поняла, что в его словах было предупреждение – от Париса нужно держаться по дальше.

– Тихо, – оборвал Париса Люсьен. – Если Мэддокс услышит, он оторвет тебе голову.

На Эшлин уставился человек с синими волосами.

– Ты хочешь, чтобы я поцеловал их вместо тебя?

«Поцеловать их?» – удивилась Эшлин. Она видела этого человека всего один раз – в холле сразу после взрыва, но тогда он не показался ей таким большим любителем целоваться. Да и сейчас он выглядел так, будто хочет перебить всех окружающих.

Рейес взревел:

– Ты тоже заткнись, Гидеон. И не подлизывайся к ней. Она занята, а мне придется сделать тебе очень больно.

– С ненавистью посмотрю, как ты попытаешься это сделать, – ответил странный воин, который теперь улыбался.

Эшлин часто заморгала и подумала: «Как странно. Он говорит одно, а позразумевает совсем другое. Что ж, ну ладно…»

– Ты прав, – сказала она Рейесу. – Я не хочу, чтобы вы убивали сегодня Мэддокса. Вместо этого мне нужно, чтобы… – Она прервалась, подумав: «Боже, неужели я и правда это произнесу?» – Чтобы вы вместо этого убили меня.

Эти слова привлекли к Эшлин всеобщее внимание. Воины прекратили тренировку, побросали штанги и гири, остановили тренажеры и удивленно уставились на нее.

– Что ты сейчас сказала? – выпалил Рейес, вытирая пот со лба.

– Для того чтобы разрушить проклятие, нужна жертва, причем желательно, чтобы это было самопожертвование, – ответила девушка. – Если я пожертвую собой и умру вместо Мэддокса, то проклятие будет снято.

В помещении воцарилась тишина, которая была такой тяжелой и плотной, что, казалось, ее можно резать ножом.

– Почему ты так в этом уверена? – мрачно спросил Люсьен, сверля Эшлин своими странными глазами. – Что, если это не сработает? Вдруг полуночное проклятие не снимется и твоя смерть окажется напрасной?

Девушка призвала на помощь всю свою смелость, представив, как кутается в нее, будто в одеяло зимой.

– По крайней мере, я должна попытаться, – произнесла она. – И… Высшие силы вроде как пообещали мне, что это сработает.

Эшлин кивнула, хотя Анья так и не подтвердила эту ее догадку. Снова воцарилась тишина.

– И ты правда сделаешь это? – спросил Парис с недоверием. – Ради Насилия?

– Да, – не мешкая, ответила Эшлин, хотя от одной мысли о боли, которую она при этом испытает, девушка приходила в ужас.

– Я бью его мечом, – напомнил Рейес. – Это значит, что мне придется убить таким же образом и тебя. Ударить шесть раз. В живот.

– Я знаю, – тихо ответила Эшлин и, уставившись на свои босые ноги, продолжила: – Я вспоминаю об этом каждый день и вижу во сне каждую ночь.

– Ладно, давай представим, что тебе удастся снять заклятье, – вмешался Люсьен. – Но в этом случае ты заставишь его жить без тебя.

– Уж лучше пусть он живет без меня, чем умирает каждую ночь рядом со мной. Он страдает, а я не могу допустить этого.

– Самопожертвование, – фыркнул Рейес, – по мне, так все это звучит совершенно нелепо.

Эшлин вскинула подбородок еще выше и попыталась опробовать на бессмертных ту же логику, которую к ней применила богиня.

– Вспомните самые известные сказки, – произнесла она, понимая, что вряд ли этот довод сработает, ведь в сказках полно магии, а конец неизменно счастливый. – Глупые королевы всегда погибают, а добрые принцессы обязательно обретают счастье.

Рейес снова фыркнул и заявил:

– Это же сказки.

– Но разве они не основываются на реальных фактах? – парировала Эшлин. – По идее, вы сами – всего лишь миф. Историю о ларце Пандоры родители рассказывают детям на ночь. Значит, сама жизнь – это не что иное, как сказка. Как и герои этих историй, все мы живем, любим и надеемся на счастливый финал.

Бессмертные продолжали смотреть на Эшлин, и она никак не могла понять, какое выражение застыло на их лицах. «Может, это восхищение?» – спросила себя она. Время тянулось мучительно медленно. Девушка знала, что уже приняла решение и, если для этого ей придется бросаться животом на меч, она так и поступит.

– Хорошо, – произнес Люсьен. – Мы сделаем это.

– Люсьен! – воскликнул Рейес.

Люсьен уставился на Рейеса, и Эшлин увидела, что его лицо, несмотря на отразившийся на нем страх, озаряет надежда.

– Это освободит и нас, Рейес, – произнес он. – Мы сможем уходить из крепости дольше, чем на один день, путешествовать, если захотим. Мы сможем уйти и не возвращаться, если нам будет нужно одиночество.

Рейес открыл рот, но затем, так ничего и не сказав, снова закрыл его.

– В фильмах, которые нас заставлял смотреть Парис, – продолжил Люсьен, – добро всегда побеждает зло с помощью самопожертвования.

– В фильмах смертных нет никакого смысла. Если мы сделаем это, на нас могут наложить еще более сильное проклятие за то, что мы нарушили волю богов.

– Почему бы нам не рискнуть? Ради Мэддокса, ради свободы…

– Мэддоксу это не понравится, – напомнил Рейес, но теперь и в его голосе послышалась надежда. – Я думаю… Думаю, нам лучше оставить эту женщину у себя.

Эти слова польстили Эшлин, но она не отступилась. Она не хотела и не могла позволить Мэддоксу страдать каждую ночь, хотя ей известен способ, с помощью которого этого можно избежать. «Он уже заплатил за свои преступления, – думала она. – С лихвой. Око за око, – вспомнилось ей. – Он подарил мне покой, и я должна сделать для него то же самое».

– Иногда мы хотим не то, что нам на самом деле нужно, – произнес Люсьен.

Его голос осип, и в нем звучала тоска. «Интересно, – подумала Эшлин, – чего такого ненужного он жаждет?»

– Хорошо, – наконец согласился Рейес.

– Сегодня, – настояла Эшлин. – Это должно произойти сегодня. – Она не хотела заставлять Мэддокса страдать снова и боялась, что может передумать. – Только… позвольте мне провести с ним как можно больше времени, ладно?

Оба мужчины мрачно кивнули.

На протяжении всего остатка дня Мэддокс исполнял все капризы Эшлин. Она ела у него с руки, и они занимались любовью столько раз, что он сбился со счета. Он говорил о своих планах на совместное будущее, о том, как ее новая работа поможет воинам в поисках ларца Пандоры, если она того хочет. Как они поженятся и каждую минуту будут проводить вместе, конечно, если она того пожелает. Как они будут искать способ спасти Эшлин от старения, чтобы провести вместе целую вечность, если она захочет. Мэддокс вырежет для нее из дерева все, о чем она только попросит, а она будет зачитывать ему отрывки из любовных романов. Конечно, если пожелает именно этого.

Эшлин смеялась вместе с Мэддоксом, дразнила его, но во всем ее поведении сквозило тихое отчаяние, какая-то непонятная тоска, причину которой он не находил. Мэддокс не давил на нее. У них было время. Впервые он думал о времени как о своем союзнике. «Возможно, она не знает, что приручила меня, – решил он. – Приручила демона, и теперь мы оба существуем для того, чтобы доставлять ей удовольствие».

– Что-то не так, любимая? – спросил Мэддокс. – Расскажи мне, и я все исправлю.

– Почти полночь, – дрожа, ответила Эшлин.

«Теперь я все понял», – решил Мэддокс. Он наклонил голову, чтобы взглянуть ей в глаза. Они сидели на краю его постели, и он взял ее за руку. Нежные черты лица девушки озарял лунный свет, позволяя мужчине видеть, что оно выглядит обеспокоенным.

– Все будет хорошо, – пообещал он.

– Я знаю.

– Это почти не больно, клянусь, – уверил ее Мэддокс.

Эшлин тихо хихикнула и произнесла:

– Врешь.

Ее смех согрел его.

– Я хочу, чтобы эту ночь ты провела в другой комнате, – сказал мужчина.

Эшлин покачала головой, и Мэддокс ощутил, как кончики ее волос щекочут его руку.

– Я останусь с тобой, – возразила она.

Мэддокс, услышав в ее голосе решимость, обреченно вздохнул.

– Ладно, – согласился он, подумав, что не позволит себе как-то реагировать на удары, не издаст ни звука, не двинет ни одной мышцей, умрет с улыбкой на лице. – Мы будем…

Но договорить он не успел – в комнату вошли Люсьен и Рейес, еще более мрачные, чем обычно. Мэддокс удивился, увидев, в каком они настроении, но решил ничего у них не спрашивать в присутствии Эшлин. Он не хотел наваливать на нее еще больше проблем, ведь ей и так придется присутствовать при его убийстве.

Мэддокс быстро поцеловал Эшлин в губы. Она обхватила его голову, заставляя сделать поцелуй более глубоким. Ее движения были резкими, полными отчаяния. Мэддокс позволил себе задержаться еще на секунду. «Боже, – подумал он, – как я люблю эту женщину».

– Мы закончим с этим завтра, – пообещал он.

«Завтра… – пронеслось в его голове, – не могу дождаться».

Мэддокс лег на хлопковые простыни и придвинулся к изголовью кровати. Рейес сковал его запястья, а Люсьен – лодыжки.

– По крайней мере, отвернись, когда они начнут, – попросил он Эшлин.

Девушка грустно улыбнулась, присела рядом с ним и нежно, едва уловимо, провела рукой по его щеке.

– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя, – произнесла она.

– Да, – ответил Мэддокс, понимая, что ничто за всю его долгую жизнь не доставляло ему такой радости, эта женщина оказалась настоящим чудом. – И ты знаешь, что я буду любить тебя вечно и даже дольше.

– Послушай, Мэддокс, – попросила Эшлин. – Не вини в этом никого, только меня, ладно? Ты уже достаточно страдал, даже больше, и я, женщина, которая тебя любит, просто обязана спасти тебя. Знай, что я делаю это по доброй воле, потому что ты для меня важнее собственной жизни. – Она снова поцеловала его, но на этот раз очень быстро, и встала с кровати, а затем повернулась к Люсьену и Рейесу и произнесла: – Я готова.

Мэддокс сдвинул брови от недоумения и ощутил, как в его душу закрадывается ужас.

– К чему готова? За что я должен тебя винить? – стал спрашивать он.

Рейес достал меч, и все присутствовавшие услышали, как просвистело лезвие. Ужас, который испытывал Мэддокс, все возрастал.

– Что происходит? Скажите мне. Немедленно, – потребовал он.

Но никто не произнес ни слова, а Рейес подошел к Эшлин.

Мэддокс напрягся, и цепи натянулись.

– Эшлин, – попросил он, – выйди из комнаты. Уходи из спальни и не возвращайся.

– Я готова, – снова прошептала она. – Может, нам лучше пойти в другую комнату?

– Эшлин! – зарычал Мэддокс.

– Нет, – возразил Люсьен. – Ты же хотела всепоглощающей жертвы, помнишь? Ему придется смотреть, чтобы он понял, на что ты пошла ради него.

Эшлин полными от слез глазами взглянула на Мэддокса.

– Я люблю тебя, – произнесла она.

В этот миг Мэддокс понял, что они задумали. Он начал рваться, сражаясь за свободу, выкрикивать ругательства, которые не посмел бы произнести даже Парис. При этом по его щекам катились слезы.

– Нет! – кричал он. – Не делайте этого. Пожалуйста! Не делайте. Ты нужна мне Эшлин. Рейес, Люсьен, пожалуйста. Пожалуйста!

Рейес замешкался и сглотнул. А затем он размахнулся и ударил Эшлин мечом в живот.

Мэддокс закричал и стал рваться так сильно, что металлические кандалы прорезали его мясо до кости. «Если он продолжит в том же духе, – подумал Люсьен, – то останется без кистей рук и стоп». Но Мэддоксу было все равно. Для него имел значение только один человек, и этот человек умирал у него на глазах.

– Нет! Нет! Эшлин! – кричал он.

Из живота девушки лилась кровь, красной лужей растекавшаяся по ткани футболки. Эшлин сжала губы, каким-то чудесным образом умудрившись не проронить ни звука и остаться на ногах.

– Я люблю тебя, – повторила она.

Рейес ударил снова. С каждой новой раной Мэддокс чувствовал, как его связь с полуночью ослабевает. Ему казалось, будто невидимые цепи, сковывавшие его на протяжении тысячелетий, медленно разваливаются. Но он хотел, чтобы они вернулись, жаждал быть рядом с Эшлин.

– Эшлин! Рейес! Прекратите! – кричал Мэддокс, не скрывая того, что рыдает от беспомощности и злости. Ему казалось, будто он сам умирает, хотя в действительности он был сильнее, чем когда-либо. – Люсьен, заставь их остановиться.

Смерть опустил глаза и ничего не произнес.

После третьего удара Эшлин упала и закричала. «Нет, – подумал Мэддокс, – это кричу я, а она лишь стонет».

– Совсем не больно, – выдавила из себя девушка. – Как ты и говорил.

– Эшлин, – позвал Мэддокс. В его голосе слышались одновременно отчаяние, ярость и жестокость. – О, боги! Нет! Эшлин. Почему вы делаете это? Рейес, остановись. Ты должен остановиться!

Эшлин посмотрела в глаза Мэддоксу, и в ее взгляде было столько любви, что он присмирел.

– Я люблю тебя, – произнесла она.

– Эшлин! Эшлин! – звал он, и кандалы еще глубже впивались в его тело. – Держись, красавица. Просто держись. Мы вылечим тебя. Мы дадим тебе тайленол. Не беспокойся, не беспокойся. Рейес, прекрати. Не делай этого. Она же ни в чем не виновата.

Однако Рейес не послушался его, а, наоборот, вонзал меч в тело Эшлин снова и снова. Ее глаза закрылись. А затем Рейес остановился. Сглотнул. Посмотрел на потолок, а после перевел взгляд на все еще хранившего молчание Люсьена.

– Не забирай ее, – вскричал Мэддокс. – Пожалуйста, не забирай ее.

Наконец Рейес нанес шестой удар.

– Эшлин! – позвал Мэддокс. Вокруг теперь уже безжизненного тела девушки растеклась лужа крови. Из глаз Мэддокса продолжали литься слезы, а сам он не переставал вырываться и ощущать, как тает его связь с полуночью. – Зачем? Зачем? – спрашивал он.

К счастью, Люсьен разомкнул кандалы. Было непонятно, на чем держатся руки и стопы Мэддокса, но он все равно свалился с кровати и пополз в сторону Эшлин, оставляя за собой кровавый след. Добравшись до своей женщины, он заключил ее в объятия.

Голова девушки скатилась набок. Она была мертва, а он чувствовал, как путы полуночного проклятия окончательно покидают его тело, будто ничего такого с ним никогда не происходило.

– Нет! – закричал он и душераздирающе зарыдал. Когда-то Мэддокс думал только о том, как бы разрушить проклятие, но теперь предпочел бы, чтобы на его голову пала еще тысяча наказаний, но его женщина осталась жива. – Пожалуйста!

– Все, – мрачно произнес Рейес. – Будем надеяться, что ее жертва не была напрасной.

Мэддокс погрузил лицо в волосы Эшлин и еще теснее прижал ее к себе.

Глава 25

Мэддоксу казалось, будто он обнимает свою возлюбленную, надеясь, что она проснется, уже целую вечность. Одна только мысль о том, что ему придется жить без нее, была для него невыносима. «Лучше бы я сам умер», – думал он.

Люсьен и Рейес безмолвно нависали над Мэддоксом.

– Заберите меня в ад навсегда, – стал умолять он небеса. – Все что угодно, только не это. Верните ее. Позвольте мне занять ее место.

«Навсегда? – раздался в его голове мурлыкающий голос, и Мэддокс понял, что на этот раз с ним говорит не Сабин, а какая-то женщина. – Ты берешь на себя серьезное обязательство».

Мэддокс не мешкая произнес:

– Да. Да! Навсегда. Навеки. Я не могу жить без нее. Она смысл моего существования.

«Ты мне нравишься, ковбой. Правда», – ответил голос.

– Ты слышишь женский голос в своей голове? – удивленно спросил Люсьен.

– Да, – ответил не менее шокированный Рейес, а затем спросил: – Кто ты?

«Твой новый лучший друг, сладкий».

– Тогда помоги мне, – взмолился Мэддокс.

«Глупый бессмертный. На протяжении нескольких дней я нарушала правила (это мое хобби), чтобы помочь тебе. Правда, я не уверена, что готова продолжить в том же духе. Вы оба: ты и твоя женщина – отнимаете у меня очень много времени».

– Пожалуйста. Помоги нам. И я больше никогда не потрачу ни секунды твоего времени. Клянусь. Только верни ее. Пожалуйста. Пожалуйста!

«На прошлой неделе ты оскорбил больших шишек, Насилие, и мне это очень понравилось, заставило меня навострить уши и учесть это, если честно. Сейчас совсем немногие люди способны пойти против системы, а то, что это сделал один из Владык, просто потрясающе! Знаешь почему?»

– Нет, – ответил Мэддокс, которому на все это было наплевать.

«Это внушает страх. Пришло время преподать урок», – сама ответила на свой вопрос незнакомка.

– Эшлин…

«Никуда не уйдет, – отрезала она. – А теперь замолчите и слушайте. Мне нужно кое-что вам объяснить, чтобы вы поняли, чем я ради вас рискую».

Не переставая укачивать Эшлин, Мэддокс плотно сжал губы, сопротивляясь охватившим его отчаянию и мыслям о том, что ему срочно нужно что-то делать.

«Итак, – начала женщина. – Титаны, эти ублюдки, захватили власть и собираются вернуть мир к «золотому веку». Они хотят, чтобы в нем воцарился покой, чтобы им поклонялись и все такое, а люди склонялись перед ними и приносили им жертвы и прочее дерьмо. Через несколько дней со дна моря внезапно поднимутся два храма. Вот увидите. Это будет начало конца, не сомневайтесь. – Незнакомка выдержала театральную паузу, а затем продолжала: – Не знаю, хотят ли титанчики вас убить для реализации своих глобальных планов, но я точно в курсе, что они собираются использовать вас, чтобы достичь желаемого».

– Женщины. Даника, – сказал Рейес.

«Бинго, – подтвердила его догадку гостья. – Что-то там не так просто с ее происхождением. Может, дело в каком-то пророчестве. Мне еще придется это выяснить, потому что пока я ничего не узнала. Но ведь теперь вы понимаете, перед какой дилеммой я оказалась, так? Если я помогу вам, то взбешу новое начальство».

– Хочешь, я убью их для тебя, – не сдержался Мэддокс. – Я сделаю это, не сомневайся, сколько бы времени это ни заняло, что бы мне ни пришлось сделать. Я найду способ.

– Мэддокс, – предупредил его Люсьен. – Остановись, пока ты не навлек на наши головы еще более сильное проклятие. Она поможет тебе. Она только притворяется, что заключает с нами сделку. Правда, богиня?

«Ах ты, умник какой, – промурлыкала гостья. – Ты такой привлекательный. Я дам тебе то, что ты хочешь, – продолжила она и снова вздохнула, на этот раз мечтательно, а затем взяла себя в руки. – Но пока на это нет времени. К сожалению. Как я уже говорила, эта маленькая женщина сумела произвести на меня впечатление. Честно говоря, не думала, что она на это пойдет. Что за зрелище, а? – спросила богиня и хихикнула. – Если бы я могла, то описалась бы».

– Богиня, сосредоточься, пожалуйста.

– Мэддокс, – снова вмешался Люсьен.

«Анья. Меня зовут Анья. И, строго говоря, я не богиня, а только дочь одной из них. Поэтому не надо смешивать меня с этими отморозками», – заявила женщина и снова вздохнула, причем на этот раз раздраженно.

– Что мне нужно сделать? – спросил Мэддокс. – Говори. Я сделаю все что угодно.

Мужчине показалось, будто гостья сосет что-то вроде леденца, потому что он слышал чавканье и ощущал запах клубники со сливками.

«Твоя женщина пожертвовала ради тебя своей жизнью. Хочешь последовать ее примеру? Тебе следует знать, что мои силы зависят от действий других, и я не могу ничего сделать до тех пор, пока ты будешь бездействовать. Да, еще есть кое-что вроде платы».

– Да, – снова ничуть не мешкая, ответил Мэддокс. – Я пожертвую всем ради нее. Готов дать тебе любую плату, которую ты попросишь.

Снова воцарилась тишина, которую нарушало лишь чавканье.

«Хорошо, – наконец произнесла Анья. – Сделка будет такой. Титаны ищут меня. Не спрашивай почему – это длинная история. Так или иначе, они охотятся за мной, как за каким-то дурацким животным, и так продолжается уже какое-то время. Если я когда-нибудь обращусь к вам за помощью, вы мне ее окажете. Понял?»

– Да. Все что угодно, – повторил Мэддокс.

«Не только ты, милый, – подчеркнула гостья. – Все вы».

На протяжении какого-то времени Люсьен и Рейес молчали. Мэддокс был готов наброситься на них и перерезать обоим глотки. Затем они одновременно произнесли:

– Хорошо.

«Ладненько. Сделка заключена. Твоя женщина проснется и будет связана со всеми вами. Она проживет столько же, сколько и вы, что, по-моему, совсем неплохо для смертной. Но если кто-то из вас погибнет, вы оба умрете. Понятно?»

– Да, да, – ответил Мэддокс.

«Если попытаетесь пойти на попятную, я убью вас, а значит, умрет и она, – пообещала Анья, и ее голос стал слащавым. – Я отрублю ваши головы и принесу их богам на серебряном блюде».

«Я понимаю. Я согласен», – тотчас же ответил Мэддокс.

Прошло одно мгновение, другое. Затем раздалось мурлыканье, в котором слышалось удовлетворение, и Мэддокса внезапно подхватил и поднял в воздух вихрь. Эшлин вырвало из его окровавленных рук, и он заревел, одновременно пытаясь до нее дотянуться. Она все еще оставалась неподвижной, но кровь как будто стала втекать обратно в ее тело.

Мэддокса отбросило на кровать, и кандалы снова обвились вокруг его рук и ног, а запястья и лодыжки мгновенно исцелились. Рейес и Люсьен направились в центр комнаты, причем спиной вперед. Мэддокс с удивлением понял, что Анья пустила время в обратном направлении, ускорив его ход. За всю свою жизнь он был свидетелем многих событий, но такого ему видеть еще не приходилось.

Рейес встал перед Эшлин и начал поднимать и опускать меч, причем это выглядело так, будто он не опускает лезвие в тело, а, наоборот, вытаскивает его. Вместо того чтобы упасть, девушка поднялась.

Вихрь прекратился так же внезапно, как и начался. Все присутствующие удивленно осматривались.

– Что случилось? – спросила Эшлин, не веря своим глазам. – Я была мертва. – Она подняла руки и осмотрела их, а затем стала водить ими по животу в поисках ран. – Я знаю, что была. Я до сих пор чувствую, как лезвие проникает в мой… О боже… Мэддокс, что ты сделал? Проклятие тоже вернулось?

– Это было… У меня нет слов, – произнес нахмурившийся Рейес. – Я же бил ее мечом.

Все они помнили о произошедшем, хотя все выглядело так, будто ничего не случилось.

– Освободите меня! – закричал Мэддокс. – Уберите цепи.

Люсьен, с лица которого никак не сходило удивленное выражение, подчинился.

Мэддокс вскочил на ноги и заключил Эшлин в объятия. Он целовал ее лицо и прижимал ее к себе настолько крепко, насколько мог, не причиняя ей при этом вреда. Она засмеялась, а затем сделала шаг назад, чтобы взглянуть на него.

– Но полуночное проклятие… – начала она.

– Разрушено. Клянусь. Я больше не чувствую его, – ответил Мэддокс.

«Наслаждайтесь, мальчики, потому что вы тоже свободны от полуночного проклятия, – внезапно пропела Анья. – Но не беспокойтесь. Уверена, что ваши демоны позаботятся о том, чтобы вы были достаточно несчастны. Только не забывайте про наш уговор. Пока-пока».

Рейеса встряхнуло, а голова Люсьена резко дернулась назад. Они задрожали, их ноги подогнулись, и оба они упали на пол. На протяжении длительного времени они лежали, тяжело дыша. Затем мужчины одновременно подняли глаза, и их взгляды встретились.

– Мне больше не надо убивать Мэддокса, – с благоговением произнес Рейес. – Сила, заставлявшая меня делать это, исчезла. Она пропала!

– Полуночное проклятие и правда снято, – сказал Люсьен, и в его голосе звучало нечто настолько похожее на радость, что Мэддокс был поражен – прежде он никогда не слышал, чтобы у друга была подобная интонация. – Спасибо, Эшлин. Спасибо. Ты совершенно необычная женщина.

– Хотела бы я ответить, что это доставило мне удовольствие, – с улыбкой поддразнила она воинов.

– Ты умерла ради меня, – произнес Мэддокс, привлекая к себе внимание Эшлин и перестав обращать его на друзей. Сейчас для него существовал только один человек. Он одновременно был шокирован, истощен и злился на нее. – Ты умерла ради меня! – проревел он.

– Я бы сделала это снова, – ответила Эшлин. – Я люблю тебя.

Мэддокс развернул ее к себе, и она радостно завизжала.

– Больше никогда, женщина, – произнес он. – Ты никогда больше не покинешь меня.

– Никогда, – отозвалась она.

– Рейес, Люсьен, а вам пора уходить, – заявил Мэддокс, не отводя взгляда от Эшлин.

Воины тихо покинули комнату, давая Мэддоксу и Эшлин побыть наедине.

Мужчина раздел ее и поцеловал в живот – туда, куда проникало лезвие.

– Ты нужен мне, – выдохнула девушка.

И она была нужна ему. Сейчас и всегда. Мэддокс, не сумев сдержаться, вошел в нее и застонал от удовольствия.

– Я люблю тебя, – сказал он, медленно двигаясь внутри ее.

– Я тоже тебя люблю, – выдохнула она.

– Спасибо тебе. За то, что ты сделала. Спасибо, – поблагодарил Мэддокс, ведь еще никто не приносил ради него такую огромную жертву. – Только… больше никогда не позволяй убить себя. Поняла?

Эшлин засмеялась, но Мэддокс резким толчком вошел в нее очень глубоко – она этого хотела, и ее смех превратился в стон восторга.

– Тогда не позволяй проклясть тебя снова, мой прекрасный принц, – проговорила она.

– Проклясть? – удивился Мэддокс. – Да меня наградили сверх меры.

– Меня тоже, Мэддокс, – ответила Эшлин, чувствуя, что оба они уже на грани оргазма. – Меня тоже.

В полдень следующего дня Люсьен собрал всех обитателей замка в комнате отдыха.

Эшлин сидела у Мэддокса на коленях и выглядела более счастливой, чем когда-либо. Сбылись все ее мечты. Она могла контролировать свой дар, думая о Мэддоксе, а его присутствие заставляло голоса замолчать. Истинная любовь и в самом деле преодолела все.

У Эшлин даже появилась семья, причем настоящая – с ссорами и всем прочим. Воины, входившие в две разные группы, были непреклонны и старались держаться друг от друга подальше, хотя при этом общались настолько вежливо, насколько это могли позволить себе демоны. Девушка решила, что, будучи сестрой, которой, как ей казалось, она стала, должна помочь воинам преодолеть эту размолвку.

После событий прошлой ночи большинство бессмертных стали относиться к Эшлин с любовью: они ерошили ей волосы при встрече, шутили с ней о том, что теперь она никогда не избавится от Мэддокса. Исключением из этого правила стал Болезнь, выздоравливавший после ранения. Но Эшлин видела, как Торин подмигнул ей. Она знала, что он, должно быть, чувствует себя ужасно, ведь он случайно навлек на город эпидемию. Последствия болезни были ужасающими, но, к счастью, современная медицина позволила сдержать ее распространение. «Возможно, это его успокоит, – думала девушка. – А когда он выздоровеет, поможет воинам восстановить клуб «Судьба», отдав таким образом свой долг горожанам».

Жизнь казалась Эшлин прекрасной. Все складывалось даже лучше, чем она когда-либо могла себе представить. Девушка улыбнулась.

Люсьен встал посреди комнаты и произнес:

– Я поговорил с Сабином и, как вы знаете, решил помочь ему в поисках ларца. Пора уже найти эту проклятую штуку. Пока она неизвестно где, демоны находятся под угрозой того, что их засосет внутрь. А значит, мы в смертельной опасности.

– Проклятые охотники, – вырвалось у Эшлин, и Мэддокс сжал ее запястье.

– Они мертвы – их убил Болезнь, – подчеркнул Рейес.

Эшлин покачала головой, чувствуя, как не хочется ей поправлять его, и все же произнесла:

– Вы убили лишь некоторых из них. Но не всех. Макинтош был всего лишь вице-президентом института. За все годы работы там я ни разу не встречала президента. Мне говорили, будто он не появляется на людях. Я раньше никогда об этом не думала, но теперь это кажется мне подозрительным. Кроме того, по всему миру разбросано еще множество сотрудников института. И могут быть другие охотники, никак с ним не связанные.

Воины стали перешептываться.

– Мы надеялись, что ларец окажется здесь, в Будапеште, – произнес Сабин, встав рядом с Люсьеном и нахмурившись из-за того, что тот напрягся, будто ожидая нападения. – По крайней мере, охотник, которого мы допрашивали, привел нас сюда. Но…

– Они не нашли и следа ларца, – закончил за него фразу Люсьен. – И будут рады, если мы им поможем.

– Если хочешь, чтобы я помогал искать этот ларец, тебе придется дать мне пинка в правильном направлении, – заявил Рейес.

Эшлин знала, что он находится на грани срыва, потому что утром Даника выскользнула из крепости ни с кем не попрощавшись. Преследовать ее никто не стал. Эшлин грустила из-за утраты первой в своей жизни подруги, но в то же время знала, что так будет лучше. Ведь рано или поздно воинам придется освободить Аэрона.

Мэддокс рассказал Эшлин об испытываемом Аэроном непреодолимом желании убить Данику и ее родственниц. Пока это была единственная новость, омрачившая жизнь девушки. Но Мэддокс также сказал, что Рейес хочет защитить Данику, несмотря на то что пока не признается в этом даже самому себе.

Эшлин нравилось думать, что Анья обязательно поможет Данике. «Если, конечно, она в силах помочь», – поправляла себя девушка. Мэддокс рассказал ей и о том, что Анью преследуют титаны. Новая знакомая Эшлин оказалась сверхъестественным существом, способным проникать в здания и покидать их, становиться невидимой и поворачивать вспять время, но, несмотря на все это, она боялась, что ее захватят, а значит, ее действительно могли поймать.

– Следи за своей речью, Боль, – приструнила Камео Рейеса, вставая с другой стороны от Люсьена. – Ты подрываешь боевой дух.

«Ладно, мою жизнь омрачают целых две вещи», – мысленно поправила себя Эшлин. Каждый раз, когда она смотрела на Камео, ей хотелось плакать. Эта женщина нуждалась в любви. Но пока никто из воинов не заинтересовался ею, какой бы красивой она ни была. Каждый из них старался держаться от нее подальше, будто опасаясь, что убьют женщину или самих себя, если приблизятся к ней. «Что ж, они не единственные мужчины на свете, – успокоила себя Эшлин. – Не сомневаюсь, что где-то еще есть человек, способный полюбить Печаль.

– Эшлин слышала противоречивые истории, – произнес Мэддокс. – Расскажешь им?

Девушка кивнула и произнесла:

– Одни говорят, будто ларец охраняет Аргус. Другие считают, что он спрятан на дне моря и его сторожит Гидра, но я не знаю, где именно находится это место.

Все присутствующие застонали.

– Есть идеи о том, с чего нам следует начать? – спросил ее Люсьен.

Эшлин покачала головой.

– Анья говорила, что скоро из-под воды поднимутся храмы, – произнес Мэддокс. – Возможно, их использовали боги, и они не были осквернены или заняты людьми. Когда они поднимутся на поверхность, кому-то из нас следует заняться их поисками. Возможно, мы сумеем обнаружить что-то, способное направить нас по верному пути.

– Отлично, – сказал Люсьен и кивнул. – Кому-то придется остаться здесь с Аэроном и Торином и охранять крепость.

– Мы с Эшлин останемся, – предложил Мэддокс. – Почитаем умные книги.

– И я поищу зацепки в городе, – добавила девушка.

Мэддокс теснее прижал ее к себе и прошептал:

– Ты так мне нужна.

– Хорошо. Потому что я хочу узнать обо всех твоих потребностях, – кокетливо произнесла она.

Мэддокс посмотрел на нее, его фиалковые глаза хитро блеснули.

– Сейчас, – ответил он, – я представляю тебя в черном кожаном костюме с мечом. Я попросил Париса купить что-то подобное в городе. Ведь я знаю, как ты любишь сексуальные наряды.

Эшлин прижалась к нему. Ее наполняла любовь настолько сильная, что казалось, будто это чувство вот-вот начнет вытекать из ее тела неудержимым потоком.

– Когда я надену этот костюм, что мне потребуется делать – защищать свою добродетель или сражаться за право отобрать твою? – поинтересовалась она.

– Мою, конечно.

Эшлин ощутила, как все ее тело охватывает возбуждение, и вздрогнула.

– Хочешь, пропустим это собрание и отправимся в нашу комнату? – предложила она. – Позже попросим вкратце рассказать нам, о чем шла речь.

– Хочу, больше, чем ты можешь себе представить, – ответил Мэддокс.

Они одновременно вскочили с места, и самый жестокий в мире человек со смехом погнался за Эшлин, уже бежавшей к выходу. Все остальные смотрели на удаляющуюся пару с удивлением и завистью. Возможно, их время еще придет…

Примечания

1

Гуреш – национальная турецкая борьба, цель которой прижать противника спиной к земле. Борцы смазывают тело оливковым маслом, чтобы труднее было делать захваты. (Примеч. пер.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg