«Для кого цветет лори»

Для кого цветет лори (fb2) - Для кого цветет лори 1119K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Суржевская

Марина Суржевская ДЛЯ КОГО ЦВЕТЕТ ЛОРИ

ГЛАВА 1

Зима началась холодным ветром с моря и льдинками, падающими с неба. У берега вода покрылась льдом и стояла так, сопротивляясь дыханию севера.

Оникс потрогала носком ботинка твердый наст и вздохнула.

— Не встал еще, — прокряхтел Рысый, — не ходи.

— Да я только тронула, — улыбнулась она старику. — Сегодня без улова?

— Есть парочка, а как же, — лукаво подмигнул он, — без ужина не останемся.

Оникс кивнула, плотнее укуталась в шаль и снова застыла, рассматривая белый лед, сковавший темную воду. Эта картина почему-то наполняла ее душу одновременно и тревогой, и умиротворением. Может, оттого, что иногда она сама казалась себе такой водой, спящей под ледяным панцирем?

— Смотри-ка, никак гости у нас? — с удивлением протянул Рысый. — Это кто ж к нам пожаловал?

Оникс обернулась. Она всегда поражалась способности старика видеть так далеко, хоть и щурил он свои блеклые глаза под кустистыми бровями, но гостей рассмотрел. Сама же Оникс заметила лишь темные фигуры у края домов. И лишь присмотревшись, различила четырех всадников. С такого расстояния ни лиц, ни подробностей девушка не видела и быстро потеряла к приезжим интерес. Хоть заезжие и были редкостью в их деревушке, но все же случались. Кто проездом, кто с ночевкой. И эти тоже наверняка остановились, чтобы узнать дорогу или найти гостевой дом. У дома Ядвиги мелькнула ее цветастая шаль, значит, и сама хозяйка вышла на порог к чужеземцам.

Оникс отвернулась, снова сосредоточившись на созерцании морского пейзажа. Все же море прекрасно…

— К нам идут, смотри-ка! Рыбки прикупить надумали, что ли? Так не время для улова… — недовольно прокряхтел Рысый.

Оникс пожала плечами и недовольно поморщилась. Отвлекаться от своего созерцания и общаться с незнакомцами ей не хотелось. Порой старик недовольно ворчал, что негоже молодой девушке проводить время лишь в компании старого рыбака, скользких рыболовных сетей да морских волн, надо бы и в люди выходить, хоть с кем-то словом перемолвиться. Но раяна на его ворчание лишь улыбалась, и Рысый замолкал, хоть и вздыхал укоризненно. Но Оникс все устраивало. И никакой потребности к общению она в себе не чувствовала. Ей вполне хватало десятка слов, которыми они перебрасывались с хозяином ее домика или Ядвигой, что жила по соседству. А порой она молчала целый день, но и это ей не надоедало, к общению Оникс не стремилась.

Рысый хмурился, ворчал, но не настаивал, в душу не лез и вопросов не задавал. За это Оникс была ему благодарна. Краем глаза она заметила, что старик выпрямился, отложив свои сети, и смотрит на дома, приложив руку к лицу козырьком.

— Точно за рыбкой… — пробормотал он.

— Я, пожалуй, пойду, — вздохнула Оникс. — Улов заберу и воду поставлю на похлебку.

Она наклонилась, подбирая с земли плоскую пучеглазую рыбину. И выронила ее из рук, краем глаза уловив серебряный знак на черной одежде приближающихся мужчин. Псы…

Сердце словно разбухло, забилось в диком ритме, воздух почти сразу закончился в груди, и девушка сделала судорожный вздох, пытаясь успокоиться. Сумеречные приближались неспешно, в их движениях не было угрозы или агрессии, да и смотрели вполне доброжелательно. Трое довольно молодые, четвертый постарше. Он-то и начал разговор, когда приблизился.

— Заступников в помощь, — вежливо сказал он, внимательно осмотрев девушку и старика.

— И вам не хворать, — не слишком любезно отозвался Рысый. — Ежели за рыбкой пожаловали, то не порадуем. Лучше к Вересу сходите, у него лодка есть, и улов побогаче будет… Это туда, где дом с желтой крышей…

Сумеречный, кажется, пропустил слова рыбака мимо ушей, продолжая пристально рассматривать девушку. Оникс вскинула голову. Первый неконтролируемый страх прошел, и она заставила себя успокоиться.

— Меня зовут Санвей Шардар, второй рид лиги Гончих. У меня для вас послание, госпожа, — уверенно сказал мужчина, все так же не отрывая от нее взгляда.

Оникс не стала уточнять, откуда он ее знает или как нашел, это было глупо и бессмысленно. Да и у нее уже был случай убедиться в возможностях тех, кто вышел из стен цитадели. К тому же больше всего интересовал сейчас другой вопрос…

— От кого? — тихо спросила она. Дыхание снова сорвалось.

— От Его Величества, Владыки империи и сопредельных земель, Светлейшего Ошара.

Оникс выдохнула. Сердце вмиг прекратило свой безумный стрекот и привычно покрылось коркой льда.

— Что же передает мне Светлейший? — спросила она, стараясь не допустить в голосе насмешки. Хотя было забавно: прежний владыка именовался Темным, а нынешний — Светлейшим. Но Оникс здраво рассудила, что сумеречные могут не оценить ее чувство юмора.

Пес протянул ей желтый свиток и мягко сказал, видя, что девушка не торопится его взять.

— Если чтение для вас… затруднительно, я могу озвучить послание Его Величества.

— Не нужно, — она взяла пергамент, сломала печать с гербом империи и быстро пробежала глазами по строчкам.

И застыла. Это было приглашение. Очень настойчивое приглашение посетить императорский дворец, чтобы почтить своим визитом Светлейшего Владыку. Вежливый приказ, от которого невозможно отказаться. Но она все же попробовала.

— А если я скажу, что у меня совершенно нет времени на эту поездку? — спросила она, холодно рассматривая Сумеречного пса.

Он вежливо склонил голову и чуть улыбнулся.

— Мне приказано сделать все, чтобы у вас появились и время, и желание, госпожа. А также находиться рядом с вами неотлучно в ожидании, когда это случится.

— Вот как…

Оникс усмехнулась. Да уж, хороша перспектива! Четверо сумеречных псов, которые будут неотлучно следовать за ней, пока она не соизволит дать согласие на поездку. Но хоть так. Пусть Ошар не оставляет ей выбора, но потрудился облечь свой приказ в видимость просьбы.

— Я буду готова отправиться в путь утром, — сказала Оникс. — Переночевать вы можете в доме Ядвиги, она пускает постояльцев.

Старший из псов кивнул и помолчал, замявшись. Несмотря на четкие указания во что бы то ни стало доставить девушку во дворец, он также получил приказ оберегать ее и ни в коем случае не вредить. Поэтому сейчас Санвей Шардар не совсем понимал, в качестве кого он повезет девушку — гостьи или все же пленницы?

Оникс снова усмехнулась, разгадав его сомнения.

— Не беспокойтесь, — спокойно сказала она. — Я не сбегу. Да и незачем… Просто не хочу отправляться в путь вечером. До Града неблизко, а я хочу отдохнуть перед дальней дорогой.

Санвей внимательно осмотрел ровную ауру девушки и снова кивнул. Раяна говорила правду.

— Мы будем ждать вас на ранней заре, — коротко сказал он и, развернувшись, ушел. Его молчаливые спутники двинулись следом.

Оникс проводила их взглядом.

— На лодке можно добраться до островов, Верес поможет… — не глядя на девушку, сказал Рысый.

Она улыбнулась и неожиданно ласково поцеловала старика в морщинистую щеку.

— Спасибо, — спокойно сказала она опешившему рыбаку. — Но я больше не хочу убегать. Не переживайте, со мной все будет хорошо.

Старик покачал головой, с любопытством посмотрел на задумавшуюся девушку. Но расспрашивать снова не стал.

* * *

Солнце только окрасило горизонт красной полосой, когда Оникс в окружении сумеречных выехала из рыбацкой деревушки. На прощание она крепко обняла Рысого, имени которого так и не узнала, только странное прозвище, которым он представлялся. Старик по привычке ворчал, но прятал глаза.

— Будь осторожна, девочка, — вздохнул он, — хотя, может, к лучшему… не место тебе здесь, ох не место! Другая ты. И жизнь у тебя должна быть другая, уж поверь мне, старому рыбаку! Заступников тебе в помощь, Оникс…

Так что уезжала она с грустью, за прошедшие месяцы, оказывается, успела привязаться к немногословному старику. Сумеречные вели себя вежливо, даже почтительно, Санвей Шардар, увидев, что Оникс кутается в старый истертый плащ, накинул ей на плечи меховой — тяжелый и теплый.

— Не отказывайтесь, — твердо сказал он. — У меня приказ доставить вас в Град в добром здравии. А я буду делать все для того, чтобы этот приказ выполнить.

Девушка кивнул. Она и не собиралась отказываться. Ненужными нормами приличия она уже не мучилась, к тому же была слишком практична, чтобы зимой отказаться от теплой одежды из глупых предрассудков. Однако, несмотря на вежливое обращение и заботу, на вопросы девушки второй рид не отвечал, уклончиво отговариваясь тем, что не уполномочен. После нескольких попыток раяна от него отстала. Трое сопровождающих даже не назвали своих имен, и через какое-то время Оникс стала их воспринимать как бездушные тени.

И еще она заметила, что никто из сумеречных к ней благоразумно не прикасается. Значит, осведомлены, что она раяна. И хоть цветок на спине Оникс полгода уже был закрыт и не источал запаха, она привычно избегала любых прикосновений. Даже до рыбацкой глуши, в которой проживала все это время Оникс, докатились слухи о том, что заклятие пало, а раян больше не преследуют. Правда, людская молва представляла произошедшее совершенно немыслимым образом, и то, как именно умер Темный Владыка, в устах людей приобрело чудовищные по своей абсурдности формы. Рассказывали о монстрах, напавших на дворец, и о нашествии великанов из сопредельных земель, и о том, что убил Владыку собственный сын, чтобы занять престол. Разговоры ходили разные, один другого безумнее. Хотя в их деревеньке все эти домыслы занимали людей мало, гораздо меньше, чем неурожай яблок или разорванные рыбой-стрелой сети. Темный Град был так далеко, что порой казался людям выдуманным вместе с императором, дворцом и свитой…

А Оникс, которая слишком хорошо знала, насколько все это правда, не спешила просвещать местных жителей.

Она сидела на смирной лошадке, задумчиво рассматривая пейзаж. Они ехали уже десятый день, и море давно осталось позади. Дорога стала оживленнее и похожа на тракт, а не просто направление с путевыми столбами. Ночевали они всегда в домах, и девушке выделяли отдельную комнату. И даже не запирали, хотя один из псов всегда караулил под ее дверью. «Для безопасности госпожи», — пояснил Санвей. Раяна только пожала плечами.

Она раздумывала, для чего могла понадобиться Ошару, но так и не нашла ответа. Что нужно от нее новоявленному императору, зачем он приказал доставить ее в Град? И что ждет ее в этом городе, который порой снился в кошмарных снах? И кто?

Привычно тронула рукой шею, на которой висело на веревочке тусклое кольцо из антанита. И так же привычно отдернула ладонь. Она так и не открыла эту дверь…

На десятый день четкую линию горизонта нарушили очертания города. Они подъезжали к столице, и Оникс плотнее укуталась в плащ, ниже опустила голову, пряча лицо в капюшон. Как ни храбрилась она, а это необъяснимое приглашение во дворец страшило ее. В свой единственный визит в столицу Оникс не успела увидеть и оценить красоты города, лишь грустно усмехнулась, понимая, что и сейчас совсем не хочет этого делать.

Дворец вырос перед ними во всем своем блеске и великолепии, но ее стражи-сопровождающие не стали задерживаться, сразу повели Оникс внутрь. И почти сразу второй рид распрощался, передав ее в руки статной прислужницы.

— Меня зовут Риа, госпожа, — представилась она. — Прошу вас следовать за мной.

То ли в коридорах дворца правда было пусто, то ли Риа провела ее тайными коридорами, но по дороге Оникс никто не встретился. Прислужница открыла перед девушкой высокие двустворчатые двери.

— Ваши покои.

Комнат оказалось две, в глубине, за небольшой дверцей скрывалась купальня, где уже исходила паром вода. Оникс застыла посреди роскошной комнаты, не решаясь ступить грязными сапогами на цветной ковер и настороженно осматриваясь. Здесь, несомненно, было красиво, но пока это лишь пугало Оникс, а не радовало.

— Здесь платья, чулки, ленты, сорочки, — показывала между тем Риа, легко двигаясь по комнате. — После омовения я помогу вам одеться и заплести волосы. Или прежде госпожа желает ужинать?

— Нет… — пробормотала Оникс, — прежде купель… и я сама, благодарю.

Прислужница никак не выразила свои эмоции, молча наблюдала, как раяна сняла плащ и сапоги, а потом по краешку ковра на носочках прошла к купели. Внутри она сняла пыльное платье, распустила косы и со вздохом наслаждения опустилась в ароматную воду. Пока с ней действительно обращались как с гостьей, но, несмотря на это, Оникс не обманывалась. Пусть и в роскоши, но она пленница, и теперь главное — узнать, что именно потребовалось от нее новому Владыке. Расспрашивать прислугу бессмысленно, к тому же она наверняка все докладывает господам.

Неторопливо вымывшись, Оникс вернулась в комнату. Прислужница все так же стояла в углу, ожидая приказаний.

— Риа, вы можете идти, я хочу отдохнуть. Скажите, когда я смогу увидеться с Его Императорским Величеством?

— Светлейший Владыка вас позовет, — чуть склонив голову, ответила та и указала на колокольчик. — Если я буду нужна, позвоните, госпожа.

Оникс кивнула, и девушка удалилась. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Через час раяне принесли ужин, она поела, а также смогла убедиться, что за дверью ее комнаты караулит сумеречный.

— Мне нельзя выходить из комнаты? — спросила она.

— Конечно, можно, госпожа, — пес вежливо поклонился. — Мне велено сопровождать вас, если вы решите прогуляться. Но смею посоветовать остаться в ваших покоях, во дворце нынче… прохладно. Вы можете захворать.

— У меня теплый плащ, — так же любезно ответила Оникс, выходя в коридор. Она неторопливо прогулялась по крылу, рассмотрела фрески и фонтанчики, постояла у высокого витражного окна. Летние террасы были закрыты, а в следующее крыло ее не пустили. Так что, побродив бесцельно, Оникс решила вернуться в свои комнаты. На дворец мягко опустилась ночь, а усталость все же взяла свое. Свернувшись клубочком на огромной постели, Оникс уснула.

…Белые хлопья снега казались пушистыми бабочками. Она стояла посреди поля в легком зеленом платье, с распущенными волосами, и совсем не мерзла. Напротив, ей было тепло, даже жарко. Она чувствовала румянец, что алел на щеках, и в который раз сжимала нервно ладони, всматриваясь в белую круговерть стихии. Оникс ждала… Темная фигура мужчины шагнула из снежной пелены, остановилась в шаге от девушки, внимательно глядя на нее. Он ничего не говорил, только смотрел, и зелень его глаз темнела до цвета грозовых сумерек. Но во взгляде мужчины не было упрека, только вопрос.

На который Оникс никогда не отвечала.

ГЛАВА 2

Она проснулась на рассвете, быстро умылась. А когда Риа постучала в дверь, уже стояла у окна полностью одетая, благо ее платье за ночь кто-то привел в порядок. Такая прыть, кажется, удивила вошедшую прислужницу, по ее равнодушном лицу все же скользнуло удивление.

— Госпожа, я думала, вы еще спите…

— Я не госпожа, — спокойно сказала Оникс. — И последние полгода прожила в рыбацкой деревушке, где встают до восхода солнца. Скажи, Риа, Светлейший Владыка что-нибудь передавал для меня? Он готов со мной встретиться?

— Повелитель примет вас в Зале Памяти, госпожа. Он приглашает отобедать с ним.

В голосе прислужницы снова скользнуло удивление. Видимо, она все никак не могла понять, за что безродной гостье без манер и должных нарядов такая честь. Оникс не была сведуща в дворцовом этикете, но даже она понимала, что далеко не всех гостей Его Величество приглашает разделить трапезу.

Но, вместо того чтобы обрадовать, это лишь испугало раяну. Она предпочла бы держаться подальше и от столицы, и от Владыки, кем бы он ни был.

— Я буду готова через час, — медленно кивнула она.

— Через час? — откровенно изумилась прислужница, всплеснув руками. — Что вы, госпожа! Нам понадобится несколько часов, чтобы уложить ваши волосы, подобрать наряд и должным образом подготовить ко встречи с Владыкой…

— Я буду готова через час, — повторила Оникс. — К тому же ваша помощь мне не требуется, Риа.

— Но…

Оникс молча смотрела на прислужницу, и та удалилась, поджав недовольно губы. Вероятно, понеслась советоваться с кем-то из старших. Оставшись в комнате одна, раяна подошла к большому зеркалу, замерла, всматриваясь в отражение. Из глубины Зазеркалья на нее смотрела незнакомка. Коричневое платье с глухим воротом и удобной застежкой спереди, белые волосы уложены в тугой пучок. Такую прическу раяна впервые увидела у рыбацких супружниц, они туго стягивали волосы и закручивали на затылке, чтобы не мешали. Платков там не носили, только зимой для тепла, и Оникс тоже не стала закрывать волосы.

На ногах у девушки были привычные, растоптанные сапоги, а на руках перчатки из грубой кожи, что защищали от холодного ветра с моря. Другой одежды у нее не было, а к нарядам, что висели в массивном шкафу, Оникс не прикоснулась. Она всю жизнь жила более чем скромно, а некоторые предметы обихода, например хрустальную посуду, и вовсе впервые увидела в Синих Скалах.

И стоило подумать об этом, стоило памяти лишь коснуться тех дней легким крылом воспоминаний, как сердце обожгло болью, а дышать стало нечем.

Раяна закрыла глаза. Подышала, уже привычно прогоняя образ, что, казалось, впечатался в нее, врос в нутро, черными ожогами расчертил всю сущность Оникс! Или порезами от ЕГО ножа. Разукрасил кровавыми полосами — только не тело, а душу.

Она сжала виски, прогоняя воспоминания. Не думать. Не вспоминать. Забыть. Ей это почти удалось!

Открыла глаза и вновь посмотрела в зеркальную глубину. И теперь синие глаза девушки из Зазеркалья смотрели почти спокойно, не выдавая бури, что бушевала внутри. Оникс это понравилось.

Через час Риа снова постучала в дверь, окинула раяну презрительным взглядом и, вскинув голову, прошагала в коридор. Оникс пожала плечами и двинулась следом. Сумеречный безмолвной тенью возник рядом, но девушка лишь кивнула ему, хотя тот и не ответил.

На этот раз раяну пустили в другое крыло, видимо, здесь располагалась жилая часть дворца, а также гостевые покои для важных персон, потому что коридоры сияли драгоценными панно, мягко журчали фонтаны и переливались золотые и серебряные люстры, канделябры, каминные полки и украшения стен. От блеска и мерцания радужных искр хотелось закрыть глаза, роскошь ослепляла и подавляла, внушала трепет перед величием дворца, и Оникс в своем более чем скромном платье и старых сапогах почувствовала себя здесь неуютно и неуместно. Но тут же тряхнула головой. Наряжаться в чужие платья она не хотела. А этот дворец со всей его обстановкой и порядками был словно такое платье: красиво, роскошно и… не нужно. Больше всего раяна сейчас хотела вновь оказаться на берегу моря, возле старой лачуги Рысого.

Так, задумавшись, Оникс дошла до очередных дверей, огромных, в два человеческих роста. При их приближении стража распахнула створки, а Риа присела и попрощалась с раяной.

Так что в Зал Памяти Оникс вошла одна. Очевидно, это помещение получило свое название за бесконечное количество портретов, украшавших стены. С темных холстов холодно взирали императоры и императрицы, словно провожали взглядами одинокую фигуру девушки. Оникс расправила плечи и пошла к камину, возле которого был накрыт небольшой круглый столик, а в кресле сидел Светлейший Владыка. Его каштановые волосы были собраны в низкий хвост и скреплены заколкой с синими камнями, голубые глаза смотрели внимательно, на губах застыла улыбка. На Владыке были темные штаны, синяя рубаха, расшитая золотыми нитями и парчовый камзол. В соседнем кресле расположился пожилой мужчина в черном мундире, с серебряным знаком цитадели на груди.

При приближении девушки Ошар поднялся, его улыбка стала шире.

— Оникс! Рад тебя видеть! Удивительно, но ты стала еще красивее! — он шагнул ближе, скользнул взглядом по ее платью, нахмурился. — Тебе не понравились наряды, которые выбрали для тебя? Они не подошли? Я прикажу подобрать другие.

Оникс присела в неумелом реверансе. Получилось не слишком грациозно, но смущения по этому поводу она не испытывала, в конце концов, ее учили провожать умерших к Вратам, а не общаться с Владыкой!

— Наряды прекрасны, мой повелитель, но мне привычнее в моем платье, — спокойно ответила она. — Благодарю за заботу и простите, если мой вид… оскорбляет вас.

Ошар вдруг рассмеялся.

— Оникс, так непривычно слышать от тебя такие речи. Где девчонка, которая лезла на балкон гостевого дома по связанным простыням и любила сладкое? Верни ее немедленно!

— Она повзрослела, мой повелитель, — без улыбки сказала Оникс.

— К сожалению, это неизбежно случается со всеми нами, — чуть грустно сказал Владыка, а раяна с удивлением поняла, что Ошар вовсе не так весел, как хочет казаться. Под голубыми глазами молодого мужчины залегли темные тени, а в уголках рта обозначились горькие морщины. Но он тут же снова улыбнулся, поманив девушку к столу. — Пообедаешь со мной? Присаживайся.

Раяна опустилась в кресло, с недоумением осмотрела ряд столовых приборов и подняла глаза на владыку. Сумеречный в кресле все так же молчал, его Ошар не представил. Осмотревшись, Оникс решительно взглянула повелителю в лицо.

— Я не знаю ничего о дворцовых порядках, мой повелитель, — сказал она, — и, возможно, не имею права задавать вопросы… но все же… Зачем я здесь?

Ошар со вздохом отложил вилку, которую вертел в руке.

— Ты права, Оникс, — сказал он, — думаю, перед обедом стоит прояснить некоторые моменты. Я хотел сделать это позже, но вижу, что нет смысла тянуть. Для начала я задам тебе несколько вопросов.

Она кивнула.

— Итак… Когда последний раз ты видела Рана Лавьера?

И хотя девушка ожидала подобного вопроса, но не смогла удержать легкой дрожи пальцев. Она сжала ладони, пытаясь скрыть эти признаки собственного волнения, сложила руки на коленях.

— Последний раз я видела его в путевом доме, перед арестом. Когда он… излечил меня от раны. Больше мы не встречались. Это было почти год назад.

— Ты что-нибудь знаешь о его местонахождении?

— Нет, мой повелитель.

— Он не искал с тобой встречи?

— Нет.

— И ты не знаешь, где он может быть?

— Нет.

Ошар бросил вопросительный взгляд на сумеречного, тот кивнул. А Оникс поняла, что этот пес находился здесь, чтобы подтвердить ее слова. Или уличить во лжи.

Но она говорила правду, понимая, что нет смысла врать магам.

— Хорошо, — кивнул повелитель, знаком отпуская сумеречного. Тот вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Ошар встал, прошел по комнате, заложив руки за спину и о чем-то напряженно раздумывая. Камни на его рубашке разбрызгивали по комнате радужные искры, сияли под светом ламп, а Оникс сидела молча, ожидая, когда повелитель заговорит. Наконец он резко остановился, подошел к столу, залпом выпил стакан воды.

— Думаю, мы можем обойтись без долгих вступлений, — сказал он. — Тебя привезли во дворец с одной целью — стать моей женой.

Оникс так опешила от этих слов, что даже не сразу поняла их смысл. А поняв, не смогла сдержать изумленного возгласа.

— Женой?! Вы шутите, мой повелитель?!

— Нисколько, — он сел в кресло напротив. — Скажи, Оникс, что ты знаешь о событиях, которые произошли в империи за этот год?

— Почти ничего, — ответила она. — Я жила довольно далеко от столицы, в той деревушке люди не слишком интересуются дворцовыми… происшествиями.

— Хорошее место, наверное, — вздохнул Ошар. — Я бы не отказался там немного пожить, — в его глазах снова мелькнула горечь. — Видишь ли… после смерти отца многое изменилось. И не в лучшую сторону. Империя на грани войны, народ ропщет, столицу раздирают бесконечные восстания, сдерживать которые становится все сложнее…

— Но разве не этого хотел народ? — изумилась Оникс. — Свержения Темного Владыки, избавления от тирана? Простите…

— Не извиняйся. Я прекрасно знаю, кем был мой приемный отец. Да, тираном и деспотом. Но ужас перед ним и его магической силой держал в подчинении империю и в страхе соседние королевства. Первое время после его смерти всех охватило ликование, люди думали, что теперь начнется период благоденствия…

— А этого не произошло, — заключила Оникс.

— Увы, — Ошар отпил еще воды. — Прошедший год был на редкость неурожайным, а эта зима уже сейчас обещает быть суровой. И это плохо, Оникс. Очень плохо. Видишь, я довольно откровенен с тобой, надеюсь, ты это оценишь. На границах неспокойно, и лазутчики присылают весьма тревожащие донесения. А народ… Люди хотят чуда, Оникс, но чудес не бывает. — Горечи в голосе Владыки стало больше. — Нельзя за один год восстановить почти разрушенную империю, понимаешь? А ждать никто не хочет…

— Мне… жаль, — тихо сказала девушка. Ей действительно было жаль молодого правителя, кажется, бремя власти оказалось для него непосильным грузом.

— Ты могла бы мне помочь, Оникс, — негромко сказал он.

— Я? Но как?

— Как я уже сказал… Стать моей женой.

— Простите, мой повелитель, я не понимаю, чем это поможет империи. Или вам, — с недоумением протянула девушка.

— Ты можешь стать тем самым чудом, которого ждут люди, — глядя ей в глаза, ответил Ошар. — Ты раяна, Оникс. Более того, ты та самая раяна, которая сняла проклятие Темного Владыки! Неужели ты не знаешь, что о тебе уже рассказывают легенды и поют песни? Люди говорят о тебе в своих домах за скромным ужином, они утешаются этой историей, когда им нечего есть или нечем согреться… Ты для них — идеал! Монахиня, синеглазая дева, столь чистая и непорочная, что свет ее поразил тирана… А красота и доброта покорили сердце принца. Это такая красивая история, Оникс, разве ты не понимаешь? — он усмехнулся, поднял ладонь, словно хотел взъерошить волосы, но отдернул. Отвернулся. И продолжил уже тише: — Ты — самое настоящее чудо, а значит, можешь стать символом новой империи, надеждой на лучшее будущее. Люди любят такие истории — принц, влюбившийся в простую девушку. Они верят им, несмотря на то что таких историй не бывает. Но люди хотят чуда, Оникс, и мы с тобой дадим им это чудо!

Оникс выдохнула, сжала руками виски. Слова владыки не укладывались в ее голове, ей все еще казалось, что это какая-то шутка! От нереальности происходящего хотелось ущипнуть себя за руку и проснуться! Она ожидала чего угодно, но только не этого. Оникс даже готова была к тому, что ее вновь решат казнить, но… свадьба? С владыкой? Такое ей не могло привидеться и в горячке!

— Но это невозможно! — почти простонала она. — Я безродная монахиня… сирота… никто! Я даже не знаю, для чего нужны все эти вилки, что лежат на столе! Я не могу стать вашей женой! Я не могу стать… императрицей! Это какой-то бред!

— Поверь, это не бред, — чуть улыбнулся Ошар. — Это то, что рекомендуют сделать мои советники. Весьма неглупые люди, уверяю тебя. И могу сказать, к этому совету я с удовольствием прислушаюсь.

— Но…

Оникс замолчала, с ужасом понимая, что все происходящее — правда. И что Светлейший Владыка, повелитель империи, на самом деле предлагает ей стать его женой. Хотя нет. Не предлагает. Он ставит ее в известность. Оникс давно избавилась от наивной веры в справедливость этого мира. Пусть Ошар улыбается, пусть даже общается с ней доверительно и дружески, но вряд ли у девушки есть выбор или возможность сказать «нет». Хитрые советники решили за счет раяны упрочить власть молодого императора, расположить к нему народ, а мнение самой раяны уже никого не волновало.

Или просто никому даже в голову не пришло, что найдется такая безмозглая, которая не захочет стать императрицей и сменить убогую рыбацкую лачугу на роскошный королевский дворец!

А вот нашлась… Потому что Оникс совершенно, категорически не хотела становиться женой Светлейшего.

Видимо, это нежелание довольно ясно читалось на ее лице, потому что Ошар на миг нахмурился, помрачнел, но тут же улыбнулся.

— Оникс, я понимаю, что все сказанное пугает тебя. Ты выросла в глуши, в Обители Скорби, и, конечно, подобная обстановка… непривычна. Но не делай поспешных выводов. Побудь моей… гостьей. Поживи во дворце, посмотри столицу. Думаю, в свой последний визит ты мало что видела. Возможно, через какое-то время ты посмотришь на мое предложение другими глазами. Ты согласна?

Оникс медленно кивнула. Она не обманывалась этой иллюзией свободы. Никакого выбора у нее не было, это очевидно. Но все же решила проверить.

— Мне оказана великая честь, мой повелитель, — сказала она, глядя Ошару в глаза, — но, боюсь, эта ноша для меня слишком… велика! Простите…

— Думаю, ты гораздо сильнее, чем кажешься, Оникс, — чуть поморщившись, сказал он, отметая ее возражения. — И наедине называй меня по имени. Все же теперь ты можешь считать себя моей невестой, нам стоит привыкнуть друг к другу.

Оникс промолчала, сцепив ладони. Вот теперь она поняла совершенно точно, что снова стала пленницей, пусть и в золотой клетке. Она отдернула руку, что бессознательно потянулась к кольцу на шее. Да, у нее есть ключ, с помощью которого она может сбежать, но куда? Куда ей бежать? Снова в рыбацкую деревню? Или в Обитель? Где спрятаться от власти империи и правителя, вознамерившегося использовать раяну в своих целях? К морю? Так найдут, в этом Оникс не сомневалась. И тогда уже не будут с ней столь вежливы, просто посадят под замок!

Оникс чуть заметно усмехнулась. Прежде у нее был выбор: умереть или жить в бегах, прячась от людей; теперь: так же прятаться или стать… императрицей. Воистину, небесные заступники избрали ее любимой игрушкой и вовсю веселятся, перекраивая судьбу раяны.

И понимая, что выхода у нее нет, Оникс медленно кивнула.

— Возможно, вы правы, мой повелитель… Ошар. Мне стоит посмотреть дворец и столицу. Думаю, это… интересно.

— Поверь, это так, — уже свободнее улыбнулся Ошар, кивнул на приборы: — А в этом легко разобраться, не переживай. С завтрашнего дня у тебя будут учителя, которые научат всему необходимому. А пока можешь есть, как привыкла, не смущайся.

Оникс с трудом удержалась от усмешки. Вот как, значит, и учителя уже ожидают? А говорит — осмотрись, погости…

— Благодарю вас, мой повелитель, — сказала она, — тогда прикажите принести мне ложку.

* * *

Новый день для Оникс начался со знакомства с наставниками. Их было двое: пожилая, прямая и плоская, как доска, Лорея Олентис и бородатый, похожий на медведя, господин Клиф. Чему именно они будут учить ее, Оникс до конца не поняла, потому что они явились в ее покои на рассвете и сразу принялись обсуждать девушку, поджимая губы и досадливо морщась. Раяна уже хотела возмутиться, но тут Лорея сухо бросила:

— Следуйте за нами.

Учителя молча вышли за дверь, а Оникс последовала за ними скорее из любопытства. Но когда она вошла в комнату, где должны были проходить их занятия, поняла, что пропала. И, пожалуй, задержится во дворце… на какое-то время. Потому что в длинном и сухом помещении было то единственное, что всю жизнь вызывало у Оникс дрожь предвкушения и чистый восторг. Вдоль стен высились стеллажи, а на них, за стеклянными дверцами, ровными рядами стояли… книги! Их было так много, что раяна благоговейно застыла, с детским восторгом рассматривая толстые кожаные корешки. И даже не заметила, как переглянулись ее учителя, а леди Олентис вздернула бровь то ли в насмешке, то ли в удивлении. Все это уже Оникс не интересовало, она увлеченно шевелила губами, читая золоченые, черные и синие названия, зачарованно трогая кончиком пальца желтые пергаментные листы. Конечно, книги не были редкостью в их мире, но для нищей монахини они всегда были недоступной роскошью.

К тому же у Оникс накопилось много вопросов. Ей пора узнать, кто она и что за цветок отравляет ей жизнь. И сейчас она готова к ответам. Так где еще, если не во дворце, их искать?

А значит…

— Пожалуй, я немного здесь задержусь, — ни к кому не обращаясь, пробормотала Оникс.

ГЛАВА 3

Через два месяца ее вызвал к себе Ошар. Несмотря на уверения в собственном расположении, за прошедшее время владыка ни разу не счел нужным пообщаться с невестой. Впрочем, Оникс это только радовало, она тоже не стремилась к его обществу. Да и некогда было. Учителя ей достались на редкость въедливые и вредные, кажется, они вообще не задумывались, что девушке надо спать или иногда есть. Ее загрузили обучением так, что Оникс даже вздохнуть было некогда. Смена ее жизни, столь резкая и удивительная, заставляла голову кружиться. После размеренных, спокойных и молчаливых будней на берегу рыбацкой деревушки дни во дворце напоминали сияющий фейерверк, ослепляющий и кружащий голову.

Уроки начинались с раннего утра, еще до восхода солнца. Ее учили множеству вещей, о которых бывшая монахиня не имела понятия, — танцам, этикету, манерам, речи, умению вести себя за столом и в обществе. Из госпожи Олентис вышел бы отличный надзиратель в цитадели, она получала истинное удовольствие, описывая Оникс все ее недостатки. Правда, тут же с рвением бралась за их устранение. От жестких корсетов и тяжелых платьев у раяны болела спина; вилки, ножи, палочки и щипцы, бесконечными рядами выложенные у ее тарелки, она просто ненавидела, а уловить хрупкую грань между обращениями «мой господин», «орт-господин» или «ар-господин» не представлялось возможным.

— Вы удивительная бездарность, милочка, — с удовольствием припечатала госпожа Олентис, когда Оникс снова перепутала, к кому и как следует обращаться. — Разве это так сложно запомнить? У вас в голове что, солома? Отвратительно!

— Да я раньше даже не знала, что существуют эти ваши орты! — разозлилась раяна. — Зачем все так усложнять? Называли бы всех одинаково!

— Ваш примитивный разум пытается оспорить то, что создали лучшие умы империи? — поджала губы Лорея. — Вам это не удастся. Поэтому начнем с самого начала…

Оникс взвыла и тут же заработала очередной пренебрежительный взгляд наставницы.

— Прекратите вести себя, как бродяжка!

— Я и есть бродяжка! — окончательно разозлилась раяна. — И не поверите, но с удовольствием ею бы и осталась!

— Это говорит о слабости вашего духа и трусости, — с усмешкой отбила Олентис. Спорить с ней было бессмысленно, наставница всегда находила аргументы, в прах разбивающие все доводы Оникс. — Гораздо легче быть никчемной шавкой, чем достойным человеком. На это не нужно ни ума, ни воли. Лишь жалость к себе, которой у всех в избытке.

— Достоинство не измеряется знанием нужных вилок или умением ходить на каблуках, — Оникс с отвращением посмотрела на свои ноги, обутые в парчовые туфли. И кто сказал, что жизнь во дворце — сказка? Да одни эти заколки и ленты чего стоят, у нее скоро голова отвалится от их количества в волосах!

Раяна отвернулась от осуждающего взгляда наставницы. Ответить Олентис не успела, потому что вошедшая прислужница склонилась в поклоне.

— Повелитель ожидает госпожу Оникс в сводчатой гостиной. Я провожу вас.

Оникс поднялась, радуясь хоть какой-то передышке, двинулась к двери, а наставница не упустила случая уколоть:

— Спину ровнее! И глаза опустите, что за привычка на всех пялиться! Невыносимое невежество!

Оникс лишь плечами пожала. Спина, сдавленная жесткой планкой под платьем и так выглядела ровнее доски, а опускать глаза раяна не собиралась даже перед повелителем. В конце концов, она действительно лишь безродная бродяжка!

Ее провели в небольшой кабинет, на этот раз Ошар был один.

— Оникс, ты прекрасно выглядишь! — он улыбнулся, с удовольствием рассматривая яркое платье и красиво уложенные волосы. С этим девушке пришлось смириться сразу, она действительно не могла ходить по дворцу в своем единственном рыбацком наряде. К тому же ее и не спрашивали, наутро раяна просто не нашла своей одежды там, где оставила вечером. Теперь ее каждый рассвет одевали и причесывали, а Оникс в это время пыталась подремать.

— Благодарю вас, повелитель. — Реверанс у раяны тоже стал получаться лучше.

— Тебе понравился дворец? Ты всем довольна?

— У меня мало свободного времени на недовольство, — она слегка улыбнулась. — А дворец… Я пока видела лишь ту часть, в которой меня поселили.

— Они все одинаковые, — Ошар пренебрежительно махнул рукой и указал на кресло. — Присаживайся. Я помню свое обещание показать тебе столицу, через два дня у тебя будет такая возможность.

Оникс заинтересованно подняла голову.

— Правда?

— Вижу, что порадовал, — рассмеялся Ошар, усаживаясь напротив. Прислужник неслышной тенью скользнул рядом, подавая им бокалы с вином.

— Очень. — Оникс осторожно поднесла к губам хрупкий бокал. — Если честно, мне ужасно надоело сидеть в четырех стенах! Даже таких роскошных.

Надоело — это Оникс еще сильно смягчила. Ее уже тошнило от дворца!

— Понимаю, — повелитель снова сверкнул улыбкой. — К тому же госпожа Олентис способна довести до обморока кого угодно. Думаю, прогулка тебя порадует. Правда, это не совсем обычная прогулка… — Ошар замолчал, потягивая янтарный напиток, а Оникс насторожилась. Вот чувствовала она, что не стоит ждать от повелителя подарков!

— Не совсем обычная?

— Да. Мы решили, что тебя пора представить народу как освободительницу от тирана и мою нареченную.

— Что? — Она вскочила. — Но ведь прошло так мало времени!

— Некогда ждать, Оникс, — Ошар, нахмурившись, отставил бокал, сжал зубы. Потом качнул головой и снова улыбнулся. — Мы должны показать тебя уже сейчас!

А Оникс с ужасом представила, что за прогулку ей предлагает владыка. То, как ее будут рассматривать сотни незнакомых людей, глазеть, показывать пальцем… Небесные заступники! Она в волнении сжала руки. Госпожа Олентис мигом бы заметила, что это жест простолюдинки, но думать о наставнице раяне сейчас точно не хотелось.

— Прогулка, значит, — медленно протянула она, не спуская глаз с Ошара и заставляя себя успокоиться. Усмехнулась. — Ну да.

Он улыбнулся, ни капли не смущенный.

— Интересы империи всегда важнее наших собственных, Оникс, тебе стоит к этому привыкнуть.

Раяна промолчала, не видя толка в бессмысленном споре. И Ошар пожелал ей хорошего отдыха перед выездом, показывая, что разговор окончен. Снова присев, Оникс покинула гостиную.

Когда дверь за девушкой закрылась, владыка постоял, задумавшись, и не повернул голову на бесшумное появление старшего советника. Тот слушал разговор, находясь в потайной комнате. Во всем дворце таких помещений было множество.

— Госпожа Олентис говорит, что у девушки есть характер, — негромко сказал Ошар, вновь беря хрустальный бокал и любуясь игрой света на гранях.

Советник склонил голову. Он был одним из тех, к кому прислушивался даже Темный Владыка, незаметная тень за спиной властителя. Господина Итора побаивались, говорили, что он тоже из бывших учеников цитадели, правда, наверняка никто не знал, есть ли у него дар. Зато все отмечали его блестящий ум.

— Но она еще не готова, — Ошар взъерошил волосы и сел в кресло. — Прошло слишком мало времени!

— Мы не можем ждать, мой повелитель. Надо представить раяну двору и народу, посмотреть, как ее примут, — Анрей Итор садиться не стал, так и стоял, чуть склонив голову и заложив руки за спину. Но Ошар прекрасно знал, что это не знак почтения, просто советнику так было удобнее. Смотреть свысока. Между тем тот продолжил:

— Мы представим девушку как вашу невесту, дадим людям сплетню вместо хлеба, и на какое-то время это заткнет им рты. Впереди зима, это будет непростое время. Слишком плохой урожай, слишком много недовольных. У нас два варианта. Если раяну примут, то мы сделаем из нее вашу невесту, облачим в сверкающие одежды надежды и провезем по империи как живую святыню. Если не примут, то она же станет виновницей произошедшего, будем показательно судить, а после — сожжем на костре. Людям всегда нужен виновник, так почему не она? — Анрей Итор усмехнулся, а Ошар поморщился.

— Я предпочел бы первый вариант.

— Даже если и так, вы ведь понимаете, мой повелитель, что эта девушка — лишь временные меры? Ваши наследники должны родиться от особы королевской крови, а не от безродной девчонки. Она укрепит ваше положение, если люди поверят ей, сделает вас героем. А к следующей зиме просто исчезнет. Несчастный случай или болезнь… Женское тело такое хрупкое, — советник смахнул с рукава невидимую соринку. — Конечно, вы будете страдать. Показательно, но не очень долго. А затем возьмете в жены одну из принцесс сопредельных королевств. Вероятнее всего, Чиара, нам нужна их армия и ресурсы. И, что немаловажно, поговаривают, что принцессы обладают особыми талантами и эликсирами, позволяющими им зачать даже от сумеречного мага.

— Это все сказки, Анрей. Нет таких эликсиров. Король Чиара всего лишь пытается дороже продать своих дочерей, — скривился Ошар.

Советник улыбнулся уголком губ.

— Вы правы, мой повелитель. Но мы всегда можем сделать вид и пустить слух, что такой эликсир есть. Приготовленный исключительно для Светлейшего Владыки.

Ошар мрачно посмотрел на безупречного Анрея, скривился, но все же кивнул.

— Что ж… Давайте для начала представим Оникс двору и народу.

— Вы, как всегда, правы, мой повелитель, — господин Итор склонил голову. В прозрачно-серых глазах не промелькнуло ни одного чувства. Порой Ошару казалось, что внутри советника скрывается пустота, а за безупречными нарядами, украшенными богатой вышивкой, драгоценными перстнями и камеями, что скалывали складки белоснежного жабо, таится ледяная скульптура. Или бесчувственная деревяшка. Впрочем, было бы глупо ожидать проявления эмоций от выпускника цитадели.

— Кстати, — Ошар поднял голову, — Лавьера еще не нашли?

В глазах советника на миг расширился зрачок, но лишь на миг. Итор покачал головой.

— Мы его найдем, мой повелитель. Без дара ему долго не продержаться, псы все равно возьмут след.

— Вы не думаете, что ему кто-то помогает? — чуть раздраженно бросил владыка. — К тому же снова пошли эти слухи о Каяре — народном освободителе! Небесные, когда это закончится?! Только теперь сместить собираются меня, возведя Лиса на трон! Просто насмешка какая-то, господин советник!

— Мы с этим разберемся. Поэтому и надо вывести раяну в свет уже сейчас, чтобы отвлечь людей от ненужных и крамольных мыслей. Им нужно о чем-то говорить, так пусть говорят о вашей невесте. Красивая и загадочная женщина — лучшая пища для сплетен, не так ли? Не только Лавьер умеет сочинять байки, мы тоже сумеем. Представьте раяну народу. Речь для вас я подготовил.

— Ну что ж, — Ошар махнул рукой, показывая, что и эта аудиенция закончена. — Надеюсь, все-таки первый вариант…

Советник промолчал, лишь в глубине серых глаз мелькнуло презрение. Хотя, возможно, Ошару это лишь показалось.

* * *

…Мужские руки сжимают запястья почти до боли, до синяков, не давая пошевелиться. Держат вздернутыми над головой, прижатыми к грубому сукну покрывала.

— Назови мое имя, раяна…

Она молчит. Молчит упрямо, хотя и знает, что проиграет в этой борьбе. Она всегда в ней проигрывает, не в силах сопротивляться власти этого мужчины. Он поработил ее тело, заставил желать этих опасных игр этого чувственного наслаждения на грани боли, на тонком лезвии его клинка… И тело раяны уже сейчас дрожит в предвкушении, уже не ждет, а жаждет, уже томится от мучительного и сладкого ожидания. И он знает об этом. Улыбается, прижимая ее к кровати сильным телом, наклоняет голову. Проводит языком вдоль скулы до мочки, облизывает и прихватывает зубами. И даже это простое действие заставляет Оникс почти застонать, хоть она и пытается сдержать этот порочный звук, загнать внутрь себя… Хоть на несколько минут отсрочить свое падение в этот омут, в темную бездну искушения, боли и чужой власти…

— Назови мое имя…

Она отворачивается, сжимая зубы.

Он смеется. И целует ей шею. Легкое, влажное прикосновение языка к пульсирующей вене… С ним никогда не знаешь, когда поцелуй обернется укусом, а ласка — болью… И от этого ей страшно. Или сладко? Ее тело вибрирует и дрожит, и Оникс вновь пытается с этим бороться, но…

— Упрямая раяна…

Мужская ладонь перемещается, скользит по телу, задевая соски, чуть царапая их. И дальше — очерчивая контур ребер и живота. Чуть медлит, и Оникс хочется закричать… Чтобы не останавливался. Чтобы продолжил. Чтобы подарил ей это безумие, это сладкое и болезненное удовольствие, которое отрицает и ненавидит разум, но до судорог желает тело.

Он смотрит ей в глаза, уже без улыбки. И даже этот взгляд — темный, жесткий, злой, с расширенными зрачками, почти скрывающими зелень радужки, — даже он сводит с ума. В нем столько животного, порочного, яростного вожделения, что Оникс не может удержать стона…

И стоит звуку сорваться с губ, мужские пальцы прикасаются к самой чувствительной точке ее тела… И Оникс выгибается дугой, почти непроизвольно поднимает бедра, желая ощутить его глубже. Толчок и трение, толчок, толчок… Небесные, она близка к краю даже от движения его пальцев, а ведь игра только началась…

Но он снова дразнит, убирает руку, подносит к ее губам.

— Оближи.

Его голос хриплый, он тяжело дышит, он напряжен еще сильнее, чем непокорная раяна. В его глазах бездна и тьма, которым нет сил сопротивляться.

И она приоткрывает губы, касается пальцев языком. Он хрипит, почти рычит, не отрывая взгляда от ее губ. Смотрит, как двигается язык — от ладони до подушечки… А потом Оникс втягивает их в рот, выталкивает языком и втягивает снова, и мужчина вжимается в ее тело своей тяжестью, позволяя ей почувствовать силу своего возбуждения…

— Назови мое имя.

— Ран.

* * *

Она не проснулась — очнулась. Тело, покрытое испариной, дрожало, в горле пересохло, а на губах вкус…

Оникс перевернулась на бок, подтянула колени, почти скуля от беспомощности. Снова сон… Или кошмар? Сколько еще это будет продолжаться? Сколько он будет мучить ее, приходя в сновидения, терзая образами, что не давали ей спать, думать, жить? Ее сознание не хотело этого, отрицало, пытаясь разорвать порочную связь, но…

Но он снова ей снился. Постоянно. Сводя с ума.

Оникс сползла с постели, толкнула дверь купальни. Вода была холодной, конечно, но сейчас ее это лишь порадовало.

Рассвет еще не наступил, и ей надо успокоиться раньше, чем явятся прислужницы. Сегодня важный день. Оникс усмехнулась, плеснула в лицо ледяной водой. От нее занемели губы, но дышать стало легче.

И когда в покои вошли помощницы, раяна выглядела собранной и спокойной, лишь синие глаза лихорадочно блестели.

Девушку тщательно выкупали, намазали ароматными смесями, а после облачили в тяжелый многослойный наряд, в котором раяна едва могла пошевелиться. Ее прислужница Софи сказала, что платье сшили специально для этого выхода, оно было тщательно продумано главным дворцовым мастером иглы и должно было подчеркнуть высокий статус будущей императрицы. Темно-синее, с бирюзовыми и золотыми клиньями, кружевной отделкой и бесчисленными оборками, оно так разительно отличалось от строгого синего платья, что она надевала в суровом замке на краю скалы… Оно ничем не напоминало его, вот разве что цвет… Синий, глубокий, как море…

И сразу пришло воспоминание: мужские руки, уверенно шнурующие ей корсет, губы, касающиеся виска… Еще не близость, еще не принуждение, но в каждом жесте — уверенность хозяина, в каждом вздохе — обжигающая страсть. Его страсть… Его сила. Его желания…

Воспоминания, от которых она никак не могла избавиться.

Оникс потрясла головой, пытаясь стряхнуть наваждения. Пришлось вонзить ногти в кожу ладоней, чтобы унять бешено скачущее сердце, и взять себя в руки. Мастерицы и прислужницы, к счастью, не обратили внимания на внезапно побледневшую девушку, а может, отнесли ее состояние на страх перед встречей с владыкой.

Оникс горько усмехнулась. При всей его власти, она не боялась Светлейшего. Ошар не мог внушить девушке и капли тех эмоций, что охватывали ее при одной мысли о…

Она вновь тряхнула головой. Забыть. Надо забыть.

— Прекратите вертеться, вы не даете мне работать! — возмутилась мастерица, что укладывала ей волосы, и Оникс закрыла глаза. Ладони она снова сжала в кулаки, пытаясь удержать воспоминания. Тихо скрипнула дверь, но открывать глаз раяна не стала, решив, что это еще одна прислужница. И вздрогнула, услышав мужской голос.

— Это никуда не годится. — Оникс моргнула и уставилась в зеркало на вошедшего. Высокий, в длинном бордовом камзоле, расшитом золотыми нитями, украшенном рубинами и изумрудами. В вырезе бархата виднелась белая сорочка, пышные кружева пеной выплескивались до самого пояса, свисали из рукавов. Наряд дополняли черные бриджи и высокие сапоги с золотыми бляшками. На пальцах мужчины поблескивали многочисленные перстни с самоцветами, в мочках ушей мерцали камушки, длинные светлые волосы стянуты в хвост на затылке и перевиты многочисленными серебряными шнурами. Этот человек напоминал яркую, сверкающую, многоцветную птицу, непонятно как залетевшую во дворец. Но лишь до тех пор, пока не посмотришь ему в глаза. Серые и холодные, они казались прозрачными почти до белизны, кусками застывшего льда. Эти глаза рассматривали раяну внимательно и равнодушно, словно пришпиленную к дереву бабочку. И сразу становилось понятно, что яркие одежды скрывают не птицу, а жестокого зверя.

Прислужницы склонились в поклонах, и по их глубине Оникс догадалась, что перед ней важная персона. Впрочем, это было ясно и так. Однако представляться мужчина не спешил. Его взгляд снова прошелся по девушке: от высокой прически до кончиков бархатных туфелек. И вернулся обратно.

— Распустите ей волосы, — приказал он.

Мастерица, потратившая на прическу три часа, слегка побледнела и торопливо принялась снимать многочисленные заколки, удерживающие локоны. Другие прислужницы застыли в полупоклоне, так и не разогнувшись до конца.

— Ей надо закрыть грудь, — так же равнодушно приказал мужчина. — Отвратительное платье.

— Но декольте по последней моде… — пискнул мастер иглы и осекся. Его лицо залила смертельная бледность. Оникс осмотрелась с любопытством и фыркнула. Резко развернувшись, она посмотрела мужчине в лицо.

— Кто вы такой?

Прислужницы ахнули, мастер иглы издал какой-то полузадушенный хрип, но на лице гостя снова ничего не отразилось. Даже удивления.

— Вижу, госпожа Олентис не зря называет вас нерадивой ученицей, — неторопливо произнес он.

— Увы, за два месяца трудно избавиться от всех дурных привычек, — пожала плечами Оникс. — Их у меня много. Например, называть свое имя, общаясь с людьми. Или здороваться. Или вот еще — интересоваться чужим мнением. Но я простолюдинка и да — плохая ученица.

Она выдержала взгляд ледяных глаз, хотя это далось ей непросто. Но опускать глаза Оникс больше ни перед кем не собиралась. Мужчина смотрел по-прежнему без эмоций.

— Не переживайте, — негромко сказал он. — Во дворце отличные наставники. Они справлялись и не с такими… дурными манерами.

— Но пока этого не произошло, я не постесняюсь задать свой вопрос снова, — Оникс подняла голову еще выше, не обращая внимания на испуганную прислугу. — Кто вы? И почему вы отдаете приказы о том, как я должна выглядеть?

— Я отдаю такие приказы хотя бы потому, что гораздо лучше вас разбираюсь в моде, — он окинул ее взглядом. — Не думаю, что в Обители Скорби вы видели красивые платья. А те несколько, что подарил вам Ран Лавьер, вряд ли успели развить ваш вкус в достаточной мере за то короткое время, что вы их носили. К тому же это длилось недолго, не так ли?

Оникс закусила губу, заставляя себя успокоиться.

— Откуда вы об этом знаете?

— Я все о вас знаю, раяна, — мужчина со скучающим видом разгладил складку пышной манжеты, что прикрывала холеные руки.

— Не думаю, — Оникс сверкнула глазами от злости.

Мужчина небрежно пожал плечами.

— Ваши мысли меня не занимают. Они скучны, — он отвернулся, словно потеряв к ней интерес.

— Волосы уберите ей у висков, сколите заколкой. Вот этой, с синим цветком. Снимите все украшения. Все, я сказал. Платье наденьте другое. Простое, синее, в цвет ее глаз. Без вырезов и вставок, однотонное. На плечи набросьте палантин. Светлый. Концы пусть свисают драпировкой на спину. Никаких духов не используйте. Руки оставьте открытыми, без перчаток. Никаких украшений.

— Но, ор Итор, помилуйте, она же будет выглядеть, как простолюдинка! — почти простонал мастер иглы, с ужасом глядя на свое творение, которое ретивые прислужницы уже яростно сдирали с Оникс, не обращая внимания на ее сопротивление.

По губам мужчины скользнула еле заметная усмешка. Тяжелый наряд рухнул к ногам раяны, оставляя ее в одной нижней рубашке да деревянных пластинах, что сдавливали грудь и спину. Гость окинул девушку оценивающим взглядом.

— Как нам только что соблаговолила сообщить госпожа Оникс, она и есть простолюдинка. Чем немало гордится. Так что и выглядеть она должна соответствующе.

И чуть склонил голову, рассматривая Оникс в кругу суетящихся прислужниц, бросившихся исполнять его приказания. Мастерица так старалась скорее освободить волосы Оникс, что нещадно дергала прядки, и раяна с трудом удерживалась от протестующего шипения. Но делать это при госте ей категорически не хотелось. И снова по его губам скользнула усмешка.

— Анрей Итор, первый советник Светлейшего Владыки, — негромко произнес он. — К вашим услугам.

И, развернувшись на каблуках, ушел. Когда дверь за ним закрылась, по комнате разнесся дружный облегченный вздох. Все на миг застыли, словно не в силах поверить в то, что гроза миновала, хотя и навела изрядного страха.

Мастерица причесок склонилась к раяне и прошептала, перебирая ей пряди.

— Зря вы ему дерзили. Советник подобного не прощает. Будьте осторожны.

И снова дернула девушку за прядь, заставив ту вскрикнуть. Но теперь Оникс смотрела на женщину совсем другими глазами. Она обвела внимательным взглядом прислужниц. Все они что-то делали, суетились, перебирали ткани или подавали портному иглы и защипы. И порой кидали на девушку быстрые взгляды.

А Оникс подумала, что ей стоит завести во дворце союзников. Потому что враги у нее уже появились.

ГЛАВА 4

Несмотря на страх и полное нежелание участвовать в навязанном ей спектакле, Оникс не могла не восхититься происходящим. Они с Ошаром ехали в открытом экипаже, украшенном золотыми и алыми лентами, запряженном восьмеркой белоснежных лошадей. На роскошных сбруях алели знаки императорского двора, реяли над кортежем узкие длинные полотна знамен, на которых взмахивал крыльями золотой хищный грифон. Кавалькада дворцовой стражи сияла парадными мундирами и сверкающими эфесами клинков и украшений. Но это было лишь первое кольцо — торжественное. Было и второе. За нарядными белоснежными сопровождающими скользили черными призраками Сумеречные псы, а за ними — воины в тяжелых кирасах. Но на них Оникс старалась не смотреть.

Дома Темного Града проплывали за окном сначала быстро, но стоило выехать на основную улицу, ведущую к площади, и экипаж покатил размеренно и плавно, чтобы собравшиеся на обочинах люди могли увидеть владыку.

— Улыбайся, Оникс, — приказал Ошар. Он тоже выглядел торжественно в темно-зеленом наряде с алой перевязью поперек груди и сверкающим императорским медальоном. Плечи владыки укрывала тяжелая белоснежная накидка, с которой смотрел глазами-рубинами золотой грифон.

Раяна послушно улыбнулась, но не оттого, что ей приказали, а просто от новых впечатлений. Столица империи воистину восхищала. Широкая улица радовала светлым камнем, а дома поражали красотой лепнины, мраморными лестницами и большими окнами с настоящим стеклом, которое переливалось бликами в лучах зимнего солнца. Ночью выпал небольшой снег, и сейчас снежинки сияли, словно кристаллы, ослепляя проезжающих. Может, поэтому Оникс не сразу заметила, что люди на обочинах провожают их экипаж не радостными криками, а хмурыми взглядами.

А поняв, присмотрелась обеспокоенно. На фоне роскоши богатых домов и великолепия их экипажа нищета бросалась в глаза особенно сильно. Людей оттесняли с дороги стражи, отталкивали, не позволяя приближаться к кортежу владыки. Тощий подросток в тонком жилете упал, откинутый рукой стражника. Изможденная женщина окинула проезжающих ненавидящим взглядом и бросилась поднимать мальчишку.

— Зачем они их толкают! — возмутилась Оникс, привстав, пытаясь разобрать, что происходит за спинами стражей. — Это же просто дети!

— Если не применять силу, то толпа может просто смять нас, — Ошар пожал плечами. — Люди понимают лишь угрозы, к сожалению. Не переживай, у площади нам будут улыбаться.

Но никаких улыбок Оникс не видела. Чем дальше они проезжали, тем плотнее становилась толпа и тем больше хмурых, презрительных и ненавидящих лиц появлялось в ней. Они были мужскими, женскими, детскими, с одинаковым голодным блеском и печатью нищеты. Лица с запавшими бледными щеками и бескровными, посиневшими от холода губами. Худые тела, обряженные в изношенные одежды неопределенного цвета. Грубые башмаки, порой даже деревянные, надетые на босые ноги.

Раяна содрогнулась. В рыбацкой деревушке, где она провела этот год, она подобного не видела. Там была простая и скромная жизнь, но никто не умирал от голода. Море всегда давало улов, а соседи и родственники заботились друг о друге. Та деревушка походила на Обитель, та же взаимопомощь и спокойная, размеренная, понятная жизнь. В столице же все иначе. Здесь нищета подчеркивалась роскошью помпезных строений, она соседствовала с богатыми придворными и проглядывала сквозь праздничное убранство улиц.

И Оникс снова окинула взглядом свой наряд и бархат их экипажа. Ошар догадался, о чем она думает, покачал головой.

— Даже если бы мы поехали в самой простой повозке, это не помогло бы людям, Оникс. Пойми, мы не способны накормить всех, к сожалению. К тому же народ должен всегда ощущать разницу между собой и теми, кто ими правит. Они обязаны почитать нас, словно богов, и так же бояться. Мы не можем стоять рядом с ними, это приведет к смуте.

— Но там дети, — тихо сказала Оникс. — А их откидывают с дороги, словно собак!

— Не думай об этом, — он пересел на ее сиденье, сжал девушке ладонь. Оникс осторожно ее вытащила. Ошар сделал вид, что не заметил. — Просто не думай и улыбайся. Постарайся выглядеть счастливой и всем довольной. Ты ведь раяна, освободившая империю от тирана! Ты их надежда, так будь ею! Сейчас это лучшее, что ты можешь сделать.

— Не мешало бы мне самой в это поверить, — пробормотала Оникс, снова окидывая взглядом улицу.

— Прочь угнетателя! Каяра на трон! — закричал кто-то в толпе, и Оникс вздрогнула. К крикуну тут же скользнули со всех сторон черные фигуры Сумеречных псов, и призыв оборвался. Раяна побледнела.

— Не обращай внимания, — невозмутимо произнес Ошар.

На подъезде к площади стражи окружили их плотным кольцом, и раяна увидела матово блеснувший купол, что раскрылся над ними. Миг — и он стал прозрачным, почти невидимым.

— Что это?

— Наш магический щит, — улыбнулся владыка. Оникс покосилась на двух Сумеречных, установивших защиту, вздохнула. Да уж, не думала она, что когда-нибудь будет ехать в одном экипаже с владыкой империи, а сильнейшие маги станут ее защищать, а не пытаться убить!

Лошади остановились, и экипажный раскрыл дверцу и разложил ступеньку. Толпа заволновалась, двинулась, глашатай громогласно объявил о прибытии Светлейшего Владыки империи. Люди ахнули, подались вперед, напирая друг на друга и сотрясая воздух криками. А внутри всей этой каши из людей, по живому коридору и под защитой купола, медленно шествовали Оникс и Ошар. Владыка придерживал раяну за локоть, и ей постоянно хотелось этот локоть убрать. Но она терпела.

Они поднялись на высокий помост, отсюда вся площадь была как на ладони, и Оникс поежилась. Погода испортилась, солнце закрыли тучи, и налетел холодный ветер, пробирающий до костей. А на девушке поверх синего платья был лишь легкий светлый палантин, почти не согревающий на резком ветру. Советник Итор не позволил укутаться в тяжелую меховую накидку, посчитав, что она скрывает фигуру девушки. Оникс подумала, что он просто наказал ее за дерзость.

Она окинула взглядом толпу. Казалось, сюда пришел весь Темный Град: кузнецы и кухарки, прислужники и торговки, носильщики и нищие с окраин. Множество лиц, рассматривающих ее. Только на этих лицах раяна не видела улыбок. Она поежилась.

Ошар поднял ладонь, голоса смолкли. Он начал говорить, и его голос, усиленный магами, пронесся над площадью.

— Жители Темного Града! Сегодня я, Светлейший Владыка империи, принес вам благую весть!

— Принеси нам хлеба! — выкрикнули из толпы.

Черные тени Сумеречных скользнули в том направлении.

Ошар продолжил, даже не повернув головы:

— Эта весть вернет надежду вашим душам и свет вашим домам!

— Мы хотим есть!

Снова почти незаметные скольжения теней и придушенный вопль. Оникс начало мутить от происходящего.

— Я знаю, что вы устали, что в ваших домах холодно и темно, но надежда есть! Она живет в ваших сердцах и сегодня обретет новый смысл…

— Наши дети голодают!

Крик женский, но тени окружили и ее, заставляя молчать. Оникс сжала ладони. Ей хотелось уйти, сбежать, спрятаться. Хотелось прямо сейчас рвануть с шеи кольцо на веревочке, надеть его на палец и оказаться снова на берегу моря, возле старой лачуги Рысого.

Но тогда она приведет Сумеречных к старику, что всегда был добр к ней… Она не имеет права вновь подвергать опасности чужие жизни. К сожалению, ничего не изменилось, и помогать раяне — чревато смертью…

Ошар что-то говорил, тени скользили в толпе, люди хмурились. Со всех сторон Оникс видела враждебные и злые взгляды, они трогали ее, прикасались, толкали. Они требовали, чтобы раяна убралась с этого помоста. Люди не верили Ошару и его словам, смотрели недоверчиво.

Раяна, что свергла тирана? Не верим.

Монахиня? Да это падшая девка!

Надежда? Дайте нам хлеба, мы умираем от голода!

— Ничего не выйдет, — одними губами прошептала Оникс владыке, который продолжал улыбаться, словно не замечал бурлящей вокруг ненависти. — Они больше не верят в сказки…

Первый комок земли просвистел в воздухе и, ударив в защитный купол, жирным подтеком сполз вниз. Раяна проследила его движение и вздрогнула. Кто-то бросил это в нее. Даже не во Владыку, а в нее! Не будь купола, грязь сейчас стекала бы по лицу девушки. Злость заставила ее выпрямить спину, гневно окинуть взглядом толпу. Она ни в чем не виновата! Ни в чем! Она не будет опускать глаза перед этими людьми, что кидают в нее комья. За что с ней так? Разве она не одна из них? Разве виновата в своей судьбе? Разве желает ее? Так почему в нее летят пригоршни земли и острые камни?

Оникс вздернула подбородок, откинула волосы и… замерла.

И все исчезло.

Хмурый зимний полдень. Площадь Темного Града. Орущая толпа и перекошенные злобой лица. Черные тени псов и Ошар с будто приклеенной улыбкой. Ничего не осталось. Все провалилось в небытие, растворилось, стало неважным… Потому что Оникс увидела того, кто стоял в рядах кричащих людей. Стоял молча, спрятав лицо в провале неприметного серого плаща. Стоял, глядя на нее, и от этого взгляда — темного, тяжелого, знакомого до боли — все внутри девушки сжалось, а потом сердце пустилось в галоп, а воздух исчез.

«Этого не может быть! Мне показалось!» — мысль промелькнула испуганной птицей, и он словно почувствовал. Поднял ладонь, снимая капюшон и позволяя ей увидеть.

Оникс побледнела.

Все те же темные волосы, отросшие почти до плеч. Она знала, какие они на ощупь. Чувственные, резко очерченные губы. Идеально ровный нос. Узкий белый шрам, разделивший левую бровь. И зеленые глаза. Холодные, внимательные, подчиняющие.

Ран Лавьер.

Она сказала его имя про себя, но оно обожгло так, что стало больно.

— …Эта монахиня, принесшая в наш мир надежду и освобождение, станет моей женой, вашей повелительницей…

Слова Ошара долетали, словно сквозь тюфяк с соломой, хотя он стоял рядом. Комьев грязи на защитном куполе стало в разы больше, но этого Оникс не видела, она смотрела лишь на Лавьера. Их взгляды сцепились, словно два зверя, вгрызлись друг в друга, не в силах оторваться. Она увидела, как потемнел его взгляд, и резко выдохнула. Раяна знала эту темноту. Она, как никто, знала ее, и эта тьма снова звала и требовала. Только Лавьер мог смотреть так, что она ощущала его взгляд, как прикосновение. Словно он снова трогал ее. Обвел контур щеки. Обрисовал губы. Опустился ниже, на шею. Чуть помедлил, словно раздумывая, стоит ли сжать эту шею сильнее, лишая воздуха. Опустился на ее грудь, закрытую светлой тканью. Смял и ее, сдирая с девушки. Он подчинял ее, он брал, он вновь порабощал раяну…

Даже сейчас она ощущала его желание, голод, инстинкт, что появлялся каждый раз при взгляде на Оникс. Но сейчас в этом взгляде было и что-то новое. Почти неконтролируемое, почти физическое ощущение его злости. Ярости, сплавленной с желанием, с непреодолимым вожделением и потребностью подчинить.

— Нет, — она прошептала это беззвучно, но, кажется, он услышал.

Губы изогнулись в насмешке: «Да».

Его слова даже не прозвучали, они были в его глазах — предупреждение, обещание, угроза. Наслаждение и боль. Все сразу. Все… снова.

— Оникс, — Ошар схватил ее за руку, прижал к губам, и это заставило девушку отвести взгляд от мужчины в сером плаще. Она рассеянно посмотрела на Светлейшего, с трудом осознавая его присутствие, все еще находясь во власти лишь одного человека.

Владыка поцеловал ей ладонь, и толпа взорвалась воплями.

— Что происходит? — изумилась она. Словно вернулась в реальность. Но эта реальность изменилась. Исчезли злые и враждебные лица, теперь на нее смотрели с такой любовью, что раяна не поверила своим глазам. Люди кричали. Но теперь в этих выкриках они славили раяну, принесшую им надежду и веру в будущее. Они обещали Оникс свою поддержку, свою любовь, себя!

— Мы любим тебя! Мы верим в тебя! Оникс! Оникс! Оникс — наша повелительница! Оникс!

Люди напирали и смеялись, они показывали щербатые рты и рукоплескали, кидали в воздух свои шапки, и все, все смотрели на нее!

Раяна попятилась. Казалось, защитный купол не выдержит и рухнет, стража снова взяла людей в кольцо, закрывая щитами — магическими и железными. Оникс пыталась рассмотреть за ними хоть что-то, но толпа бесновалась, а Лавьера она больше не видела.

— Надо уходить, мой повелитель, — начальник стражи смотрел обеспокоенно. — Люди просто помешались! Это невообразимо!

Толпа снова взорвалась криками, кто-то упал на колени, и его смели. Огромная площадь превратилась в бушующее море, оно накатывало волнами, оно билось, оно пыталось всеми силами поглотить раяну, завладеть ею, коснуться, забрать!

Воины и Сумеречные окружили их с Ошаром плотной стеной, но и они с трудом стояли под натиском обезумевшей толпы.

— Оникс! Оникс! Мы тебя любим!

— Скорее, в экипаж, повелитель!

В толпу посыпались мелкие монеты, приготовленные заранее, но, казалось, люди этого не увидели. Они рвались к тем, кто спешно покидал площадь, пробивались, желая прикоснуться к своей богине, своему чуду.

— Да они ее просто разорвут, — тяжело дыша, выдавил начальник стражи.

— Что? — не поняла девушка. — Меня? Что происходит?

Мужчина не ответил, лишь наградил ее тяжелым взглядом. И от этого взгляда ей стало не по себе.

— Зайер, усиль щит! Второй — поглоти выплеск! Оборону держать! Не оглядываться! — страж сыпал приказами, но Оникс видела, что и он непроизвольно поворачивает голову в ее сторону, втягивает судорожно воздух, как и все на площади. Пытается сильнее, ярче, глубже ощутить то, что свело с ума сотню людей.

— Не смотреть в круг!

В экипаж их почти закинули, и возница ударил по крупам лошадей, срывая их с места. Кто-то закричал, оказавшись под копытами, и тут же этот вопль сменился еще более восторженными криками.

— Оникс! Оникс! Мы тебя любим!

— Небесные… Что ты сделал? — выкрикнула раяна, с трудом удерживаясь от желания заткнуть уши и залезть под сиденье, чтобы больше не видеть происходящего.

— Я? — Ошар неожиданно захохотал, а потом резко оборвал смех и одним движением притянул ее к себе. — Я здесь совершенно ни при чем! Это сделала ты, Оникс. Это лори!

— Что? — она хотела еще что-то сказать, но владыка прижался к ее губам, настойчиво раскрывая их языком. Он целовал так, словно они не мчались в трясущемся экипаже, подпрыгивая на ухабах, словно вообще забыл, где они. Дыхание Ошара становилось все тяжелее, а руки все настойчивее.

— Они-и-икс!

Стон вырвался из мужской глотки — сиплый, больной.

А раяна дернулась, метнулась в угол бешено несущегося экипажа и уставилась на мужчину.

— Не трогай меня!

Он глубоко вздохнул, сжал зубы.

— Твой цветок, — хрипло выдохнул владыка. — Убери его! Иначе я за себя не ручаюсь!

— Лори? — девушка попыталась прислушаться к своим ощущениям. Цветок закрылся в тот день, когда умер Темный Владыка, и больше он не открывался ни разу за прошедшее время. Так почему сейчас? Впрочем, ответ Оникс знала.

— Убери! — прошипел Ошар. Его лицо стало меняться, личины, которые он применял, вылезали, словно восковые маски, оплывали и стекали, переплавлялись во что-то другое. Волосы то темнели, то снова светлели, плечи становились уже, а потом раздувались так, что затрещал его парадный мундир.

— Я не могу! — прохрипела Оникс. Экипаж подпрыгивал, лошади ржали, а возница орал, потрясая кнутом. — Я не знаю как!

Ошар ответил ей таким голодным взглядом, что раяну затошнило. Она закрыла глаза, пытаясь отрешиться и от бешеной скачки, и от мужчины, что хрипло дышал рядом, меняя личины. Пыталась ощутить свой цветок, мысленно коснуться его и заставить сомкнуться бархатные лепестки. Она делала это снова и снова, пока не почувствовала прикосновение. И подпрыгнула, готовая драться даже с владыкой.

— Кажется, получилось. В голове прояснилось, и я теперь могу думать не только о том, как… — Ошар осекся, хмыкнул, устало потер глаза. — Никогда такого не испытывал… Любовь в чистом виде… Поклонение. Обожание… Сила, Оникс! Ты — сила!

Девушка закрыла глаза, видеть торжество в глазах владыки ей не хотелось.

Сила?! Какая чушь. Лори не подарок, лори — наказание. Если бы она могла от него избавиться… Стать обычной девушкой, с обычной и понятной судьбой! А не куклой в руках мужчин, что одержимы или ее телом, или властью цветка. Она ненавидела и тех, и других.

Если бы она могла избавиться от этого проклятия!

Но увы. Небесные таких сделок не заключали.

— Как ты это сделала? — Ошар выдернул ее из раздумий. — Надо потренироваться! Оникс, ты слышишь? Это же власть! Это безграничная власть! Небесные, кажется, мои советники были правы! Как же повезло!

— Вряд ли мне снова это удастся, — пробормотала раяна. Она забилась в угол, руки тряслись от пережитого, во рту стало противно кисло. И хотелось расплакаться. — Я не понимаю, почему цветок открылся. И не смогу повторить.

Она отвернулась к окну, закрыла лицо руками, надеясь, что владыка оставит ее в покое хоть на несколько минут. До дворца он действительно ее не трогал, но стоило войти внутрь, как началось настоящее сумасшествие! Кольцо стражей проводило их до покоев, здесь уже ждали советники, несколько Сумеречных и Анрей Итор. О произошедшем на площади все знати и теперь говорили наперебой, предлагая варианты использования раяны.

Оникс отошла к окну, обхватила себя руками, пытаясь сдержать дрожь. Перед глазами плыло — то ли от голода, то ли от пережитого, ей хотелось спрятаться ото всех в своей комнате, не слышать чванливых советников и циничных Сумеречных.

— Итак, господа, мы убедились, что Оникс не просто раяна, а единственная раяна с живым разноцветным лори, — голос Анрея, обманчиво тихий, оборвал разноголосье придворных. Итор смахнул с белоснежного рукава несуществующую соринку. — И те, кто счел нужным ознакомиться с архивом, знают, — едва заметная презрительная насмешка, — что цветной лори способен вызывать не просто мужское желание, но и всеобщее поклонение, обожание, любовь всех без исключения, невзирая на пол и возраст. Не зря раян почитали, словно богинь. В их храмы люди несли последнее, были готовы умереть за одну улыбку или прикосновение жрицы. За возможность вдохнуть аромат цветного лори, что дарит наслаждение. — Оникс не повернулась, так и смотрела на симметричные парковые дорожки, пытаясь успокоиться.

— Можно сказать, нам повезло, господа. О подобных… умениях раян мало кто знает, за двести лет мы успели уничтожить не только носительниц лори, но и почти все сведения о них. Сумеречные псы хорошо выполняли свою работу, — седовласый мужчина со знаком Цитадели на камзоле коротко кивнул на слова первого советника. Хотя Оникс засомневалась, что это был комплимент в его сторону. — Конечно, эту силу мы обратим на пользу империи. Но для начала стоит выяснить, насколько она нам подвластна. Оникс, подойди.

Девушка коротко вздохнула и отошла от окна. Пять пар мужских глаз уставились на раяну.

— Оникс, расскажи нам, как ты раскрыла цветок. Что почувствовала? Каким именно образом ты повлияла на толпу?

— Я не знаю, — она с трудом удержалась от желания вновь обхватить себя руками. — Я даже не поняла, что произошло.

— Ты можешь сейчас сделать то же самое?

Мужчины чуть подались вперед, их ноздри дернулись, пытаясь уловить аромат лори. Не сдержавшись, Оникс попятилась. Один Итор остался на месте и даже слегка отодвинулся.

— Я не могу это сделать. Я не… контролирую цветок! Там, на площади, это просто произошло!

Из бархатного кресла поднялся сухой мужчина с длинными, выкрашенными фиолетовой сурьмой волосами. Бледное лицо было почти без морщин, гладкое, словно девичье. На изумрудном одеянии со шлейфом поблескивал грифон, держащий в клюве ветвь дерева познания. Императорский маг.

— Смотрите на меня, — приказал он. Раяна удивленно перевела на него взгляд и отшатнулась. Темные глаза мага стремительно выцветали, радужки белели, даже зрачок растворялся в бледно-голубом цвете белка. И белизну стремительно заливал багрянец, наливая глаза мага цветом запекшейся крови. Это было так жутко, что Оникс на миг застыла, пораженная.

Первое прикосновение к своему сознанию Оникс ощутила, как укол в висках. А потом ее словно ударило обухом по голове — так больно, что она застонала и отпрыгнула, уже не таясь.

— Что… что вы делаете?!

— Успокойся, — проскрипел маг. — И не дергайся, так будет легче. Я посмотрю твою память. Мы должны выяснить, как ты открыла цветок. Не сопротивляйся, иначе я позову стражу, чтобы они тебя держали.

Девушка отскочила в сторону, заметалась, пытаясь убежать от настойчивого взгляда красных глаз мага, но он словно преследовал ее. Остальные мужчины смотрели с холодным любопытством, и ни в чьих глазах не было ни капли сочувствия или поддержки. Итор и вовсе придирчиво разглядывал свои ногти, Ошар наливал вино.

— Небесные, да остановите вы ее, — поморщился маг. — Я не собираюсь бегать по всем покоям.

Оникс загнанно осмотрелась. Сама мысль, что этот гладколицый и красноглазый станет копаться в ее воспоминаниях, перебирать их, брезгливо рассматривая ее прошлое, заставила Оникс броситься к двери в попытке сбежать. Но за ее спиной маг лишь поморщился и коротко позвал:

— Господин Баристан, будьте любезны…

— Конечно, магистр, — отозвался Сумеречный.

В тот же миг ноги Оникс будто слиплись, словно их спутало невидимое лассо, и она со всхлипом застыла. Ее тело опутала незримая веревка, конец которой был в ладони Сумеречного пса. Раяна взвыла, дернулась, но путы держали крепко, заставляя ее неподвижно стоять на месте, вытянув руки вдоль тела.

— Ох, сколько ненависти во взгляде, — улыбнулся маг, неспешно приближаясь. — Благодарю, господин Баристан.

Сумеречный слегка поклонился.

— Осторожнее, Льен. — Советник Итор оторвал взгляд от своих безупречных ногтей. — Не углубляйтесь дальше сегодняшнего дня. Мы не можем рисковать девушкой, а ваше вмешательство порой имеет… непредсказуемые последствия.

— Поверьте, советник, я хорошо знаю свою работу, — слегка раздраженно отозвался маг, не поворачивая головы. Он приблизился к замершей Оникс, тяжелая парча его одежды прошуршала по полу, словно хвост гремучей змеи. Вблизи он оказался невысок, даже ниже самой раяны. Кровавые глаза теперь смотрели не отрываясь, а потом магистр поднял руки, откидывая широкие, расшитые золотом рукава, и положил ладони на виски Оникс.

В его глазах появилась черная точка — зрачок, она то расширялась, то сужалась, почти исчезая, и мир вокруг девушки завертелся, затягивая ее в воронку чужого и враждебного разума…

— … Раян невозможно заставить или прочитать, я ведь вам говорил, Льен. Но вы сочли мои слова не стоящими внимания. Пожалуй, вам стоит освежить ваши знания по истории империи, а в частности, сохранившиеся сведения о раянах. — Размеренный и насмешливый голос Анрея Итора прорвался сквозь безмолвие, и Оникс с легким стоном открыла глаза.

Она полулежала в кресле, Ошар похлопывал девушку по щекам. Оникс отвела его ладонь и отвернулась от легкого сожаления во взгляде владыки.

— Что случилось? — голос предательски дрогнул. — Я потеряла сознание?

— Да. Ты рухнула в обморок, когда маг попытался просмотреть твои воспоминания. Лори защищает раян от вмешательства в их разум. В одном из архивов были намеки на это, но…

— Но вы не приняли их к сведению, — Оникс села, потянулась к графину с водой. Руки дрожали, и ей стоило немалых усилий удержать фужер и не разлить жидкость. Сочувствия в глазах мужчин не было, лишь досада, что задуманное не удалось. Первый советник поглядывал с насмешкой, маг — со злостью, Сумеречный и вовсе отвернулся. Ошар хмурился.

Оникс допила и поставила хрустальный фужер на низкий столик. Извиняться перед ней никто не собирался.

— Что ж, придется обойтись рассказом девушки, — советник Итор опустился в кресло напротив. — Постарайся вспомнить все подробности, Оникс. Что произошло на площади?

Она пожала плечами, стараясь не дрожать.

— Не знаю, я ведь говорила. Я делала все, как мне велели, улыбалась людям, кивала… Но толпа словно озверела! В нас полетели камни. А после… — она запнулась, и вновь перед глазами возникло лицо — темные волосы до плеч, жесткая линия подбородка, зеленые глаза. И взгляд. То, как Давьер смотрел на нее там, на площади, заставило Оникс судорожно закусить губы. — Я испугалась. Наверное, все дело в этом…

— Испугалась? — Итор скептически изогнул бровь и посмотрел на Ошара. — Хм… Странно. Что-то еще? Возможно, ты что-то увидела? Или вспомнила?

— Нет. — Раяна упрямо вскинула голову. Ее тошнило от голода, блеска украшений на одеждах этих мужчин, оценивающих взглядов. От понимания, что все они хотят лишь одного — использовать. Им всем плевать на чувства девушки, на ее мысли или желания. Ни один даже не пошевелился, чтобы подать ей воды. И Оникс закусила губу, заставлял себя сдержать рвущиеся наружу негодование и обиду. И в глаза первому советнику посмотрела так же холодно. — Я уже все сказала. Я не знаю, почему лори раскрылся. О цветке я знаю еще меньше, чем вы, орт-господин старший советник.

Итор задумчиво щелкнул пальцами. Янтарный камень на его руке блеснул солнечным светом, словно подмигнул.

— Что ж, — протянул мужчина. — Думаю, что нет смысла дальше мучить вашу невесту, Светлейший. Проникнуть в ее разум не получится, а сказать большего Оникс, очевидно, не… — усмешка тронула губы мужчины, — не может.

— Вы правы, Анрей, — владыка поднялся, и остальные тоже встали. Оникс — чуть пошатнувшись от охватившей ее слабости. — Попытайтесь найти сведения о лори, нам надо знать, как управлять цветком. Благодарю вас ортлорды, вы свободны.

Советники склонились и покинули комнату, не посмотрев на девушку. Лишь Сумеречный пес, что удерживал раяну путами, проходя, кольнул ее взглядом — острым, как рукавный клинок, и таким же быстрым. Но длился этот взгляд лишь миг, отвернувшись, пес шагнул к двери.

— Я могу идти, мой повелитель? — Оникс присела, не поднимая головы. Опасалась, что Ошар рассмотрит в ее глазах ненависть и к нему, и к сборищу его советников. Но владыке было не до чувств девушки, так что он лишь махнул рукой, отпуская ее.

— Да, отдохни. Ты сегодня порадовала меня, Оникс. Иди, вечером я жду тебя на ужин.

— Благодарю, мой повелитель. Вы очень… добры, — выдавила та, надеясь, что голос не выдает ее чувств. И лишь за огромными дверьми вздохнула с облегчением.

Стражники, охранявшие покои владыки, смотрели перед собой и на вздох раяны не отреагировали. Зато двое из шестерых молча шагнули, встали по бокам, все так же уставившись в пространство перед собой. Оникс повертела головой, оглядела обоих и фыркнула. Но, смирившись со стражниками, просто пошла к своим покоям, понимая, что они лишь выполняют приказ.

Так же, как и она.

В своих покоях, отпустив суетливых служанок, что помогали раяне раздеться, Оникс вошла в исходящую паром купель и спустилась по ступенькам в каменную чашу. Постояла, опустив ладони в теплую воду, а потом повернула голову, рассматривая в зеркало свою спину. Стекло затянулось дымкой пара, силуэт девушки в нем был туманным. Но достаточным, чтобы увидеть цветок. Нежно-зеленые побеги, оплетающие косточки, узкие листья. Бутон всех оттенков красного — от нежной розовинки до темного багрянца.

Оникс закрыла глаза и представила… нет, вспомнила. После сегодняшнего эти воспоминания словно пробили плотину, стену, которую она так старалась воздвигнуть внутри себя. Но сегодня она рухнула, похоронив под обломками ее бесплодные жалкие попытки забыть.

Забыть не получалась. Ни одного мгновения, ни единого жеста, ни слова. Он снова порабощал ее тело и разум, снова пленил, подчинял, требовал. Ран Лавьер, человек, которого она поклялась забыть. Мужчина, что продолжал являться во сне, не желая отпустить. Не оставляя Оникс ни на миг, сводя с ума воспоминаниями. И как ни пыталась она избавиться от его незримого присутствия, но лишь один взгляд сквозь толпу, мимо десятков и сотен чужих лиц, длящийся лишь пару мгновений, лишь один этот взгляд разрушил стену и разбудил чувства. И вновь его поцелуи горели на ее коже, заставляя кусать губы и сжимать кулаки. И почти до безумия желать его прикосновения.

Оникс зашипела и ударила ладонью по воде, разбрызгивая прозрачные капли. Ее тело дрожало, а цветок на спине двигался, вновь и вновь оплетая стеблем хребет, словно и он жаждал большего…

Проклятый Лавьер! Что он делал на той площади? Почему был там?

Он преступник, его ищут по всей империи, но он явился посмотреть на нее, стоящую рядом с новым владыкой? Знал ли Лавьер, кого именно Ошар объявит своей невестой?

Оникс застонала, обхватила голову руками. А потом снова ударила ладонью, но уже по бортику, расплескивая капли и пытаясь не орать от бессилия и ярости. Боль в костяшках слегка отрезвила, вернула из омута воспоминаний.

— Ненавижу тебя! Ненавижу! Слышишь? — она шипела сквозь зубы, почти беззвучно, зная, что служанка подслушивает под дверью. — Отпусти меня! Отпусти!!!

И яростно швырнула в зеркало пригоршню воды, не желая видеть свое отражение. И сомкнутые бархатные лепестки лори на левой лопатке.

ГЛАВА 5

Ран Лавьер лежал на холодных грязных досках гостевого дома на окраине Града. Внизу орали пьяную песню заезжие торговцы, успешно распродавшие товар и закупившие новый для торговли с Пятью Холмами. Но их путь начнется лишь завтра, а сегодняшнюю ночь караванщики желали провести весело.

Завизжала подавальщица, пойманная кем-то под хмельной хохот и непристойные обещания, правда, визг ее был скорее завлекающим, чем возмущенным.

Лавьер закрыл глаза. Его ладони были крепко прижаты к доскам, он сосредоточился на ощущениях. Стылый холод. Шероховатость и влажность дерева. Запах плесени и отходов. Только ощущения, звуки гаснут, задавленные железной волей. Словно кто-то приглушает громкость, уменьшает ее: и вопли пьяных людей, и женские стоны — все смолкает, остается лишь тишина. Глаза закрыты, а дешевая темная комнатушка исчезает, сменяясь простором Облачной Вершины.

Он вновь стоит на скалистой площадке, с которой видны грозовые тучи, наползающие с запада, и кровавое солнце, ныряющее в бурлящий поток водопада. Стихия билась о камни с ревом, он все нарастал в голове Рана, заглушая реальные звуки. В его лицо полетели холодные брызги воды, разбивающейся о камень, одежда промокла от мелкой водяной взвеси, что висела здесь стеной. Водопад бился и громил, стихия ревела и ярилась, успокаивая Рана Лавьера. Это была его собственная вершина, которая всегда помогала ему найти нужное состояние. Не покоя, нет! Ярости. Силы. Мощи. И дара.

Год назад одного воспоминания Облачной Вершины было достаточно, чтобы темный дар отозвался и выгнул тело, готовый выплеснуться в окружающий мир. Год назад… Но не сейчас. Уже который раз Лавьер проделывал глубокое погружение в транс, в тонкий мир сознания, в легкие слои души. Это было первое, чему научили его в цитадели.

…В шесть трудно смириться и понять, за что тебя бьют. Тем более если ты ни в чем не виноват. Впрочем, даже мальчишкой он довольно быстро усвоил простую истину: причина и повод не нужны. Достаточно того, что те, кто бьют, — сильнее. А значит, они имеют право. Сможешь дать сдачи, сможешь выстоять или сбежать, сможешь отомстить — и право будешь иметь ты.

Все просто. Или ты, или тебя.

В шесть лет никакого «ты» не существовало. Лишь «тебя». В Цитадели не было разделения по возрасту, лишь по уровню дара и умениям. И на уровне Рана к моменту его появления все были старше мальчика. Три десятка обозленных подростков, которые развлекались, третируя новичков. Выгнать малышей на улицу, в мороз, и поливать их водой, или прибить к доскам пола всю одежду, чтобы утром оставить неудачников в одних портках, или насыпать в обувь битое стекло и споры ядовитой колючки — это была лишь часть цитадельных забав. И Ран очень быстро научился спать вполглаза, держать рядом отцовский кинжал и никому не доверять…

Тогда и появилась Облачная Вершина. Место ярости.

Но сейчас она не помогала. Уже почти год не помогала. Ревущий водопад исчез, его место заняла выжженная и засыпанная пеплом пустыня. Здесь было тихо. Равнодушно. Никак. Здесь не было того, чего желал Лавьер, не было силы и мощи, не было ярости, эта пустыня сводила с ума своим безразличием. Она была с ним уже много месяцев, с того самого дня, как он отдал силу, пытаясь исцелить…

Оникс.

Имя прозвучало в голове, вышвыривая Лавьера из состояния транса и ударяя о грязные доски дешевой забегаловки почти физически. Он открыл глаза, уставившись невидящим взглядом в трухлявые потолочные балки, черные от копоти лампы и жаровню, согревающую комнату. На балках пылились серые занавеси паутины и сновала любопытная мышь.

Лавьер снова закрыл глаза. Но войти в состояние транса повторно не получалось. Внутри бился образ, и избавиться от этого наваждения Ран не мог.

Она почти не изменилась…

…Ветер прислал весть с посыльным. Мальчишка просто оставил возле очага в путевом доме моток ниток. Для случайного путника или любопытных глаз — ничем не примечательный кусок бечевки, слегка замусоленной и грязной. Но для Лавьера вполне понятное письмо.

«Есть новости. Северные ворота Града. Закат».

Он знал, что Ветер будет ждать его каждый день, пока Лавьер не появится. Ран прикинул варианты. Доверял ли он Ветру? Да, на ту долю, на которое вообще возможно доверие между учениками Цитадели.

И все же решил прийти.

И хмыкнул, увидев место, что выбрал Ветер. За воротами Града пестрыми лоскутами кибиток и яркими сполохами костров расположились бродячие артисты. Трупп было несколько, в каждой не менее трех десятков человек, здесь же устроились бродяги, нищие и попрошайки, блаженные и пилигримы, что часто следуют за такими кочевыми театрами. Из города уже набежали беспризорники и просто любопытствующие, и разобраться в такой толпе, кто есть кто, стало совершенно невозможно. А это значило, что Ветер сделал все для доказательства бывшему Верховному собственной лояльности. У Рана не было дара, но навыки никуда не делись, он привычно осмотрел территорию и людей. Стражей здесь не было, только чуть хмельная и веселая толпа. И когда он устроился у одного из костров, на гостя почти не обратили внимания. Лишь закутанный в серый плащ бродяга молча подвинулся, освобождая Лавьеру место, но лица, скрытого капюшоном, так и не повернул.

У кибитки танцевала толстуха, вскидывая пухлые коленки, прицокивая и потрясая ладонями со звенящим браслетом. Рядом топтался грязный мужичок, деревянный разрисованный кругляш на груди которого, видимо, изображал императорский медальон.

— О, любимый, о Светлейший Владыка Ошар! — взвыла толстуха, падая на колени. — Возьми меня в жены, сделай своей императрицей!

— Поди прочь, презренная, — сильно картавя, отозвался «император». — Всех заморских прелестниц мне милее раяна! Ее лицо словно лепесток белой розы, а глаза — синь волшебных озер. На спине ее расцвел цветок, что пленил меня!

Толстуха вскочила и запрыгала вокруг «императора», тот лениво отмахивался от ее «соблазнения».

— Вижу, у народа новая байка? — негромко протянул Лавьер.

Сидящий рядом бродяга кивнул, не поворачивая головы. Правильно, не стоит смотреть Верховному в глаза, даже бывшему.

— Раяна и владыка — основной сюжет всех представлений, — так же тихо ответил мужчина.

— Занятная сказка, — хмыкнул Ран. — И как? Верят в нее?

— Вполне. Людям надо во что-то верить, главное — дать им необходимые сведения… Через три дня на городской площади Светлейший представит народу свою избранницу. Раяну, освободившую империю от тирана. Говорят, ее лори стал цветным.

— Говорят?

— Очень настойчиво говорят. И случилось это благодаря принцу Ошару. Раяна полюбила его, и лори окрасился.

— Забавная сказка.

— Как и все сказки. Если народ примет девушку, то в день солнцестояния состоится брачная церемония. — «Бродяга» помолчал. За его спиной не раздавалось ни звука, даже дыхания своего собеседника Ветер не слышал.

— Значит, свадьба, — бесцветно произнес Лавьер. — Возможно, даже Ритуал Теней?

— Ритуал Теней? — Ветер чуть слышно хмыкнул.

— Почему бы и нет? Древняя традиция, немного… безнравственная, зато зрелищная. Почему бы Светлейшему Владыке не взять молодую жену в присутствии своего двора и жрецов?

Ветер нахмурился. Ему хотелось повернуться, чтобы посмотреть в глаза собеседнику, но он, конечно, не стал.

— К тому же это даст всем столько пищи для разговоров и ума, что хватит до следующего лета. Неплохая мотивация, верно? Нельзя отбирать сразу и хлеб, и зрелище, вы ведь знаете… — «Бродяга» чуть слышно усмехнулся. — Древние ритуалы, возвращение к истокам, почитание предков… Хорошие основы для упрочения власти. Проверенные.

— Вы, несомненно, правы, Верховный.

Мужчины замолчали, глядя на актеров у кибитки. Где-то залаял бродячий пес, на него шикнули, замахали руками. В соседней труппе репетировали драму, и кто-то подвывал под унылый аккомпанемент однострунной виолты.

«Бродяга» склонил голову.

— Что вы прикажете делать?

Лавьер поправил платок, скрывающий его лицо до самых глаз.

— Ждать.

— Но… — Ветер осекся и замолчал. Чуть повернул голову. — Мы готовы, Верховный.

— Я знаю. Ждите. — Ран поднялся, по-прежнему оставаясь за спиной у своего знакомого. Кончики кинжалов привычно лежали в ладонях. — Я свяжусь с тобой.

— Стоит ли мне присматривать за девушкой? — спросил тот, кого называли Ветер. Он постоял, прислушиваясь. И кивнул сам себе, не оборачиваясь. Аида за его спиной уже не было.

…Грязные доски пола, черные и пыльные балки потолка.

И воспоминание. Он должен был уехать сразу после разговора с Ветром, но остался. Рискуя своей головой. Понимая, что хочет ее увидеть.

Он стоял в той толпе, среди кухарок и плотников, торговцев и бродяг, стражей и псов. Ждал. А потом подъехал экипаж, и она ступила на усыпанную лепестками землю, опираясь на руку молодого правителя. Синее платье. Распущенные белые волосы. Бледное лицо и чуть закушенная губа. Она делает так, когда волнуется. И тоска, ударившая Лавьера так, что стало нечем дышать.

Он смотрел, как Оникс идет по проходу, глядя лишь перед собой, как стоит на том помосте — слишком красивая и совсем замерзшая, как вздрагивает от летящих в нее камней. Понимал, что увидел достаточно и пора уходить. Что каждый миг на этой площади приближает его к казни. Что обязан уйти. И не мог это сделать. Так и стоял, глядя на нее, ощущая, как жгутом сворачиваются внутри чувства. Ненависть, желание, голод, злость, безумие… Все сразу.

Оникс.

Его выжженная и засыпанная пеплом пустыня.

Слишком много… всего.

А потом она его увидела.

Просто повернула голову и посмотрела ему в лицо.

…Лавьер сжал кулаки, перевернулся и с размаха впечатал руку в пол, сдирая кожу костяшек. В который раз он уже делает это? Боль порой помогала. Немного. Не так, как он хотел.

Иногда он желал забыть. Выдрать из себя, не вспоминать, не думать. Не мучиться от желания, которое невозможно удовлетворить. Не ждать ее. Проклятый архар, как же он хотел перестать ее ждать! Месяцами, каждую минуту. Он просыпался и не хотел открывать глаза. Втягивал напряженно воздух, надеясь уловить аромат. Делал осторожный вдох. Потом еще один, на случай если ошибся, хотя понимал, что это невозможно, что он почувствует ее аромат за сотню лье. Но нет, каждый раз в его нос ударяла лишь вонь дешевых путевых домов, забегаловок или случайных ночлежек. Плесень, сырость, сточное зловоние… Или запахи ненужных женщин, когда он срывался, когда пытался забыться… Все не то…

Аромата нежного цветка среди чужих запахов не было.

Как и самой Оникс.

В Лавьере не было сожаления или раскаяния, принимая решение, он лишь следовал ему и точно знал, что снова поступил бы так же. Но он верил, что все еще возможно изменить. Верил, что она придет.

Поэтому он явился на эту площадь. И на ней его вера закончилась. Оникс не откроет дверь к нему. Встретившись с ней взглядом, заглянув в затягивающую его синеву, Лавьер понял это совершенно точно. Раяна сделала выбор и к нему не придет.

Ран поднялся, отряхнул ладони.

Ну что же. Ждал он достаточно.

Через час из ворот столицы выехал одинокий путник, направляя коня в сторону Вересовой Впадины на севере от Темного Града.

Тракт закончился неожиданно, словно оборвался, но Ран и не подумал свернуть, продолжая гнать жеребца. Рысак устал от целого дня непрерывной скачки, но послушно несся вперед, лишь изредка пофыркивая и нервно ударяя хвостом по крупу.

Ран натянул поводья уже почти в чаще, в которой царила чернильная тьма. В зарослях изредка поблескивали звериные глаза, да ухал вдалеке филин.

У разлапистой сизой ели Лавьер остановился, спрыгнул на землю и дальше пошел осторожнее, ведя коня в поводу. Преграда появилась неожиданно — невидимая стена, не пропускающая посторонних. Ран снял перчатки, положил правую ладонь на препятствие, надавил. Стена под пальцами сгустилась, но поддалась. Лавьер снял с седла сумку, закинул поводья на ветку, чтобы конь не сбежал. Ран знал, что эта преграда впустит лишь его одного. Перекинул ремень мешка через плечо и шагнул вперед. Минута удушья и ощущения вязкости, словно вместо воздуха вокруг сгустился кисель, а после…

Темная тень метнулась справа, и Ран бросил туда мешок, раскрутив его за ремень, отвлекая внимание на движущийся предмет. И одновременно левой рукой ударил. Без оружия, кулаком, хотя вытащить клинок было делом мгновения.

— Для покойника у тебя неплохая реакция, Ран.

Нападавший рассмеялся, уклонился и снова сделал бросок. Лавьер пригнулся, и сразу — отвлекающий маневр правой, удар левой…

Попал. Мужчина, почти неразличимый в темноте, согнулся, хватая ртом воздух, но быстро выпрямился.

— А твоя левая по-прежнему слабее правой, Дух.

— Я тоже рад тебя видеть, — Дух хмыкнул, зажигая фитиль в лампе, поднял повыше. Протянул руку. — Слышал, тебя казнили, Верховный? Рад, что молва вновь преувеличивает.

— Тебя похоронили еще семь лет назад, Кристиан, — усмехнулся в ответ Ран. — Как вижу, тебе это тоже не мешает жить.

— Нисколько, — Кристиан Нерр широко улыбнулся. Темные, словно спелые вишни, глаза отразили свет ламп. Его левую щеку пересекали рваные шрамы, задевая уголок губ и придавая лицу выражение вечной насмешки. Тот, кого в прежние времена звали Духом Сумеречных Врат, протянул руку бывшему Верховному. — Кстати, я задолжал тебе благодарность за собственные похороны.

— У тебя будет возможность меня отблагодарить, — кивнул Лавьер, и Кристиан стал серьезным.

— Все, что пожелаешь, Ран. Все, что в моих силах, Верховный.

Лавьер качнул головой. То, что он пожелает, Духу не понравится.

— Забери мою лошадь, Кристиан. Барьер вновь пропустил лишь меня, так что тебе придется вести ее в обход.

ГЛАВА 6

Лабиринта боялись все, даже наставники. Это Ран понял довольно быстро своим обостренным чутьем, что было присуще ему с самого детства. Откуда взялся лабиринт, никто толком не знал, среди учеников Цитадели о нем ходили байки, одна страшнее другой. Поговаривали, что его создал кто-то из наставников лет триста назад. Он начинался за оградой из светлого камня, оплетенной лозой и дикой розой, что никогда не цвела. За невысокой аркой виднелась кладка стены, просматриваясь до самого поворота. Это был первый виток лабиринта, единственный безопасный.

— Как думаешь, что там? — Линт пытался не показать вида, но расширенные при дневном свете зрачки, вытягивание шеи и суетливые попытки заглянуть за ограду выдавали напряжение, владеющее рыжим. Ран пожал плечами. Сам он стоял спокойно, не двигаясь и не пытаясь предугадать, что ждет их в переходах лабиринта. Он не видел в этом смысла — предугадывать. Не обладая даром прорицания и не имея исходных данных, это было напрасной тратой времени и сил. Любое предположение лишь останется таковым, но не приблизит к правде. Поэтому он молча ждал, зная, что кинжал ляжет в ладонь моментально, а сил его мышц хватит, чтобы убить.

Мальчишки у стены нервничали, лишь один стоял смирно, но выглядел не собранным, а оглушенным. Темные глаза мальчика казались переспелыми вишнями, почти по-девчоночьи красивое, смуглое лицо побледнело, став пепельно-серым.

— Смотри-ка, Нерр сейчас в обморок свалится, — преувеличенно громко захихикал Линт.

— Как бы ты сам не свалился, когда на тебя трехголовый монстр попрет, — хмуро отозвался с другой стороны косматый Брант.

— Ничего, я ему количество голов мигом уменьшу, — Линт демонстративно подкинул в руке топорик. Им разрешили выбрать любое оружие, и каждый взял то, что считал наиболее убойным. На взгляд Рана, выбор Линта был неудачным, но, конечно, он промолчал. Здесь каждый сам за себя.

— Эй, девочка, ты платочком запасся? А то ведь плакать начнешь, маму звать! Или вопить, как тогда, под лестницей. Помнишь? Или тебе тогда понравилось? Ну же, красавица, скажи хоть слово, не молчи!

Топорик снова сверкнул гранью на солнце.

Линт мерзко ухмыльнулся. О его неприязни к смуглому Кристиану Нерру знали все, но предпочитали в развлечения чокнутого рыжего не вмешиваться. Все-таки… каждый сам за себя.

Слова Линта оборвал скрип решетки, а пятеро мальчишек у витой створки вздрогнули и подобрались, когда она открылась.

— Всего лишь пройти один круг, — пробормотал Линт, нервно подкидывая на ладони свое оружие. — Только круг. Всего лишь…

— Заткнись, — оборвал его Брант. — Без тебя тошно. Кто первый?

Он обвел взглядом замерших мальчиков.

— Что, все струсили? Все равно ведь придется идти, кто не войдет, того заставят… — он осекся, повернул голову.

Пока он говорил, Ран уже прошел сквозь арку и сейчас уверенно двигался вдоль стены к повороту. Следом за ним неожиданно пошел молчаливый темноглазый Кристиан, побрел, слегка шатаясь и неуверенно трогая рукой кладку ограждения.

Остальные тоже двинулись вперед, нервно озираясь и ожидая нападения.

Но на них Ран не смотрел, он шел, сжимая в ладони рукоять кинжала и внимательно осматривая узкий коридор лабиринта. Прислушался у поворота. И шагнул… в темноту.

Дневной свет померк, вокруг разлилась тьма, в которой лишь камни светились тусклыми зеленоватыми крупинками. И в этой тьме кто-то ждал, смотрел жадно, протягивал белые руки, похожие на стебли растений. Они тянулись со всех сторон, пытались схватить, обвить, сломать… И темный дар Рана на них не действовал, у этих рук не было тел, не было лиц, в которые можно было посмотреть. Мальчик ударил кинжалом первую, вторую, третью… Он бил сноваи снова, сжимая зубы и пытаясь пробиться к выходу, что был где-то там, за стеной хватающих его рук. Удалось, и он метнулся в сторону, ударился ногой о торчащий камень, ругнулся, кувыркнулся, снова вскочил. Побежал, уворачиваясь от рук-стеблей, отсекая их кинжалом, пригибаясь и прыгая. На полном ходу вылетел на пятачок за поворотом и остановился так резко, что перехватило дыхание.

У стены стоял Кристиан, а у его ног бился на земле Линт, зажимая колотую рану в боку и пуская кровавые пузыри.

Мальчик поднял голову, посмотрел на Рана темными, как вишни, глазами. Его лицо все еще было бледным, но совершенно спокойным, как бывает у человека, хорошо сделавшего неприятную, но нужную работу. Красивое лицо рассекали уродливые порезы, и кровь заливала рубашку. Два подростка уставились друг на друга, словно звереныши, почти принюхиваясь и оскаливаясь, пытаясь распознать и предотвратить нападение другого.

Ран выпрямился первым. Медленно кинул, пожал равнодушно плечами и прошел мимо, чувствуя, как смотрит ему в спину мальчик.

А на выходе из лабиринта не сказал наставникам ни слова.

Каждый сам за себя. Но иногда молчание становится началом чего-то большего.

* * *

Выйдя из купальни, Оникс застыла у двери. Пока она пыталась прийти в себя, ее комнаты вновь заполнились прислужницами.

— Я хотела бы побыть одна, — сказала Оникс, с отвращением разглядывая свои покои.

Никто из женщин даже не повернул голову в ее сторону, продолжая деловито заниматься своими делами: перестилать постель, отдергивать шторы, рассматривать содержимое шкафов и стряхивать пыль с сундуков. И все это — переглядываясь и переговариваясь, словно самой раяны и не было в этой комнате.

— Прошу вас уйти, — Оникс чуть повысила голос, чувствуя себя глупо. На ней была лишь купальная рубашка, с волос капала вода, и чувствовать себя уверенно в таком виде не получалось.

Может, поэтому на нее вновь не обратили внимания. Одна из женщин даже позволила себе усмехнуться.

Оникс прикрыла глаза. Открыла. Набрала воздух. И заорала так, что все прислужницы взвизгнули и подпрыгнули, роняя свои метелки.

— Я сказала — пошли все вон!!!

Старшая, кажется, ее звали Магрет, скривилась, поджав тонкие губы.

— И не надо на нас кричать, мы всего лишь делаем свою работу, — возмутилась она.

— Я хочу, чтобы вы ушли. — Оникс с трудом сдерживалась, чтобы снова не заорать. — Хочу остаться одна!

— Не велено, — вновь поджала губы Магрет.

— Кем не велено?

Прислужницы переглянулись, и Оникс сжала кулаки, ощущая, как поднимается внутри ярость. Небесные! Неужели ее не могут просто оставить в покое? Хоть ненадолго? Да за что с ней так?

— Уходите. — Голос прозвучал сипло. — Прошу вас. Мне надо побыть одной! Мне надо, понимаете?!

— Не велено.

Она открыла рот, понимая, что сейчас снова заорет, что не сдержится, что начнет топать ногами, как торговка рыбой, что просто сейчас убьет кого-нибудь, если ее не оставят одну!

И замерла, потому что дверь скрипнула, а прислужницы, как одна, склонились в поклоне.

— Вам-то что здесь надо? — почти простонала Оникс.

— Милая непосредственность простолюдинки, — усмехнулся советник Итор, ступая в покои. Скривился брезгливо на прислужниц. — Пошли вон.

И уже через мгновение в комнате никого не осталось.

Мужчина прошел на середину покоев и остановился, разглядывая замершую у дверей купальни девушку. Чуть прищурившись, словно рассматривал потертое и неприглядное кресло, которое ушлый лавочник пытается выдать за редкость.

— Мне кажется, вам не место здесь. — Оникс вскинула голову. — И если вы не заметили, я не одета. Что вам нужно?

— Вернее было бы сказать, что вам от меня нужно, — задумчиво протянул советник.

— Мне? Ничего. — Оникс все-таки не сдержалась и обхватила себя руками, желая и согреться, и закрыться от изучающего взгляда. Анрей Итор коротко усмехнулся.

— Даже не знаю, чего в этом ответе больше — наивности или глупости, — обронил он. — Всем что-то нужно, раяна. Тем более от тех, кто обладает силой и властью.

— Вы ошибаетесь. Все, что нужно мне, это покой. И свобода.

— От кого? — мягко произнес Итор.

— Ото всех! Всех вас! Как же я вас всех… — она осеклась и замолчала, отвернувшись. Стащила с кровати покрывало, завернулась в него, прячась от мужского взгляда.

Советник подошел ближе, и Оникс с трудом заставляла себя оставаться на месте, а не рвануть в купальню.

— Ото всех? Не думаю. — Советник остановился совсем рядом, так что она почти чувствовала тепло его тела. Наклонил голову, заглядывая в синие глаза девушки. Его дыхание коснулось ее виска, и раяна дернулась, желая отодвинуться. Но советник к ней не прикоснулся. — Ты бежишь лишь от одного человека. Только от одного… Почему твой цветок сегодня раскрылся? Скажи мне, Оникс.

— Я не знаю.

— Разве? — он склонился еще ниже, так близко, словно хотел поцеловать. — Разве не знаешь? Может… ты вспомнила? Или увидела? Его. — Дыхание щекотало кожу. — Того, кого ты не можешь забыть, как ни стараешься.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Твое сердце учащает свой ритм, когда я говорю о нем… Ты боишься, раяна? Или ждешь? Что произошло сегодня на площади?

— Я уже все сказала!

— Ты не сказала ни слова правды.

— Мне нечего добавить!

— Почему цветок открылся, Оникс? Скажи мне! Из-за того, что ты увидела в толпе Рана Лавьера? Так?

Девушка гневно посмотрела в светло-серые глаза мужчины, прищурилась.

— У вас отличное воображение, советник. С чего вы это взяли?

— Ты упряма, — в голосе Итора скользнула насмешка. — Цветок открылся из-за него? Или будешь и дальше врать?

— Вы ошибаетесь! — Оставаться на месте становилось все труднее, но неожиданно советник отошел, словно потерял к девушке интерес.

Оникс вздохнула с облегчением.

— И все же тебе стоит подумать о моих словах, — обронил он, неспешно направляясь к двери.

— Каких? — не поняла раяна.

Он на ходу поправил пышные манжеты и вышел, не ответив. Оникс медленно сползла по стене и обхватила голову руками. Она не понимала, что происходит вокруг нее, лишь осознавала, что попала в водоворот дворцовых интриг, в которых она лишь маленькая соринка. И как выбраться из этой губительной воронки, она не представляла.

Зачем являлся советник? Чего хотел от нее? Непонятно.

Одно радует, после его визита прислужницы в покои Оникс не вернулись, оставив наконец девушку в желанном одиночестве.

* * *

— Назови мое имя, раяна.

Она сопротивляется. Все еще сопротивляется, хотя его губы заставляют тело девушки дрожать, выгибаться и истекать любовным соком. Он любит ее вкус, любит чувствовать на языке терпкость ее желания, любит доводить до той точки, когда ее сопротивлениестановится беспомощностью, а после — страстью. На этот раз он использует пальцы, потому что хочет смотреть ей в глаза. Видеть, как туман наслаждения застилает их синеву, как приоткрываются упрямо сжатые губы, как запрокидывается голова. Конечно, она снова скажет, что ненавидит его.

И тогда он уберет ладонь от ее лона, прижмет палец к ее губам.

— Не хочешь? Правда? Оближи, Оникс. Возьми в рот и оближи.

Она тяжело дышит, смотрит со злостью. Но губы открываети проводит языком. Потом в синей бездне ее глаз появляется что-то новое… и девушка медленно втягивает его палец в рот, выталкивает языком, снова втягивает…

— Думаешь, только ты умеешь дразнить, аид?

Игра? Оникс хочет поиграть? С ним?

Что лишает его остатков разума — понимание этого или ощущения? Влажность шелкового языка, губы, посасывающие его палец…

Он откатывается рывком, встает у кровати, не отрывая тяжелого взгляда от раяны. Манит ее пальцем, указывая вниз. И она улыбается. Медленно, насмешливо, встает на колени, а потом скользит по меху покрывала, словно кошка, выгнув спину и отставив круглые ягодицы. Приближается к краю, смотрит снизу вверх. От ее позы, от подчинения у него перехватает дыхание. Оникс подползает еще ближе, теперь ее пухлые губы так близко… И так хочется почувствовать их…

Но он не двигается с места. Лишь смотрит на нее, такую…

— Оникс…

…Проснулся от собственного стона. Тело в испарине, губы сухие, и желание так сводит с ума, что дышать больно. Эти сны доводили до безумия. И самое страшное, что он не хотел просыпаться. Иногда ему в голову даже закрадывалось желание надышаться запрещенным дурманом, что привозят контрабандисты из Черных земель. Его дым погружает в сон, сладкий сон, который так реален. Этот сон все длится и длится, он может продолжаться сутками, пока тлеет палочка дурмана.

Пристрастившиеся к нему умирают от истощения, потому что не едят и не пьют, они грезят и подыхают с блаженной улыбкой на иссохшихся лицах.

А другие сходят с ума, отказываясь возвращаться в бренный мир и желая вновь оказаться в стране своих снов.

И Лавьеру казалось, что он в шаге от этих безумцев. Оникс снилась ему, и ему хотелось остаться в реальности сновидения. Там он был почти счастлив.

Ран выругался сквозь зубы, перекатился, встал с кровати, направляясь к купальне.

Надо выбросить раяну из головы. Слишком много дел, чтобы думать о ней. Или чтобы чувствовать.

* * *

— Итак, что я должен делать?

Дом Кристиана Нерра — двухэтажный и основательный — был похож на своего хозяина, бывшего сумеречного, похороненного семь лет назад. Когда-то Верховный аид империи лично «убил» пса. И был единственным, кто не только знал о его воскрешении, но и мог пройти преграду, окружающую огромную территорию в лесах Вересовой Впадины, принадлежащей «покойнику».

— Ты неплохо устроился, — Лавьер остановился напротив кабаньей головы, что скалилась на него со стены. Рядом косил стеклянными глазами дикий медведь.

— Не жалуюсь, — Кристиан налил в глиняную кружку вино. — Здесь точно лучше, чем в Цитадели. Или на службе у императора. Что прежнего, что нынешнего. Ты же знаешь, мне честолюбия не досталось при раздаче. Я вполне доволен жизнью отшельника.

— Что знаешь об изменениях во дворце? — Лавьер продолжал рассматривать звериную пасть.

— Слухи, — усмехнулся Кристиан. — Порой приходится выбираться в ближайший городок. Там разное болтают. Я предпочел бы узнать из первых уст.

Ран пожал плечами.

— Темный Владыка превратился в мумию, престол занял Ошар, как мы и предполагали. Но мальчишка слишком слаб: ни силы, ни влияния, ни поддержки. Сам знаешь, кто стоит за его плечами.

Кристиан мрачно кивнул.

— Главное, чтобы наш владыка не породнился с какой-нибудь принцессой из Чиара, — обронил Кристан. — Тогда он получит и поддержку, и дополнительные войска.

Ран усмехнулся.

— Не породнится. По крайней мере, в ближайшее время. Светлейший Ошар выбрал себе невесту. Раяну, сразившую Темного тирана.

Кристиан приподнял вопросительно бровь.

— Я думал, это вранье.

— Правда порой занятнее любой байки.

— Хм, — Кристиан сделал глоток вина, прищурился. — То есть свадьба будет?

— Несомненно, — Лавьер отвернулся от кабаньей головы и сел напротив Кристиана. — Ну а теперь к делу. Мне нужна твоя поддержка. А для начала перенос, Дух.

Кристиан нахмурился.

— Но с тобой это невозможно, мы ведь уже пытались. Твой темный дар не позволит, сожжет меня, как только я попытаюсь…

Лавьер налил себе вина, выпил одним глотком. Только Кристиану он и мог сказать эти слова.

— Это не проблема теперь. Моего дара больше нет.

Выросший в цитадели Сумеречный пес не смог удержаться от изумления.

— Что?

— Я развернул его, чтобы спасти… кое-кого. И выгорел после этого. Полностью.

Кристиан медленно поставил на стол кружку. Выражать сочувствие он не стал. Ран Лавьер не выносил сочувствия и не нуждался в нем.

— Что же, в таком случае перенос может получиться. Когда начнем?

— Прямо сейчас. Для начала нужен кратковременный, на несколько минут. Давно не был во дворце.

Он усмехнулся, снял рубашку и сел на пол, сложив кончики пальцев.

— Сколько тебе нужно на вхождение в транс?

— Десять минут.

— Хорошо. — Кристиан кивнул. — Я жду. Ты помнишь, что для слияния нужен тот, кого ты знаешь лично и с кем хоть однажды был в физическом контакте? Достаточно прикосновения.

Лавьер кивнул, и Кристиан отошел к шкафу, достал длинную холстину и нож.

— Кстати, тебе это удалось? — небрежно бросил, не поворачиваясь, разрезая ткань на длинные полосы. — Девушка выжила?

Ран не открыл глаза, но все же ответил, хотя Кристиан был готов услышать тишину.

— Да. Выжила. И скоро станет новой императрицей.

Дух развернулся, кинул на сидящего мужчину острый взгляд. Но больше задавать вопросов не стал. Он и так спросил слишком много, пользуясь правом старого друга.

Лавьер закрыл глаза, усмиряя бурю своего сознания. Безжалостно давя чувства, отсекая мысли, образы, воспоминания. Ничего не должно остаться внутри, ничего не должно отвлекать.

Через обозначенное время в голове стало пусто. Он открыл глаза, спокойно разрезал запястья и опустил руки.

— Ом. Хана отава. Саматхи. Сурах. Ом… Шаонта Рана. Арохаминтар…

Слова звучали в голове, но они не несли с собой образов, не были окрашены ощущениями. Пустые оболочки без сути, погружающие в транс с каждым толчком сердца, с каждым выплеском крови…

* * *

— Госпожа Оникс, Светлейший Владыка приглашает вас на прогулку в зимний сад.

Прислужница присела перед раяной, отвлекая от чтения. Оникс отложила книгу и встала из кресла.

— Я с радостью приму приглашение повелителя, — ответила она, поворачиваясь к двери.

И не солгала, ей действительно нужно было поговорить с Ошаром, а после поездки на площадь пять дней назад она его ни разу не видела. Владыка покинул дворец, а саму Оникс загрузили занятиями так, что ей некогда было вздохнуть. Кажется, дай госпоже Олентис волю, и она третировала бы раяну круглосуточно.

Даже сейчас Оникс читала список геральдических линий и пыталась разобраться в сложной иерархии империи.

Из ее скромной обители в горах жизнь придворных всегда виделась эдаким бесконечным праздником, но оказалось, что это тяжелый труд!

— Я готова.

Служанка кивнула и пошла впереди. За дверью их снова взяли в кольцо стражи. Оникс уже почти привыкла, что они сопровождали ее везде, куда бы раяна ни пошла. Не прикасались, даже почти не смотрели, обшаривая взглядами пространство вокруг, но всегда присутствовали.

В зимнем саду дворца Оникс еще ни разу не была и сейчас застыла пораженная. За высокими арочными дверьми расположился кусочек лета. Воздух пах пряными травами и нектаром, от многоцветия цветущих деревьев и кустов зарябило в глазах. Здесь даже порхали стайками бабочки и чирикали на ветвях крошечные птички. Раяна восторженно застыла возле ветки, рассматривая оранжевую пичугу с синими крылышками.

— Правда, красивая? — Она повернулась на голос Ошара и присела в реверансе. — Это клири, живут только на Свободных Островах. Такие яркие и совсем не боятся людей. Протяни руку, Оникс.

Раяна покосилась удивленно, но послушалась. Птичка склонила голову, подпрыгнула на ветке и слетела с нее, опустившись на ладонь девушки.

— Ой, — подпрыгнула Оникс и рассмеялась. — Действительно не боится! Никогда таких не видела!

— В наших краях для клири слишком холодно, — улыбнулся Ошар.

Птичка клюнула ладонь девушки и, не найдя угощения, вспорхнула обратно на ветку.

— Пройдемся, — владыка кивнул на дорожку между цветущих кустов. Оникс кинула на него внимательный взгляд. Ошар снова выглядел уставшим, и тени под глазами углубились.

— Я слышала, вы уезжали?

— Ты, — поправил Светлейший. — Мы ведь договаривались, Оникс.

— Никак не могу привыкнуть, — пожала плечами раяна. — Так ты куда-то уезжал?

— Да. В Шрафруте начались волнения на шахтах, к сожалению… Это город недалеко от Темного Града, слышала о нем? Пришлось… принять меры, — Ошар поморщился, показывая, насколько устал от таких забот. Но сочувствовать ему Оникс не стала.

Они дошли до небольшого искусственного водопада, с темных камней падала в чашу хрустальная вода. Стражи застыли под деревьями, на расстоянии, достаточном, чтобы не слышать их разговор.

— Оникс, я понимаю, что ты на меня злишься, — Ошар повернулся к ней лицом. — Винишь меня и обижаешься. Но поверь, мне тоже не нравится многое из происходящего. Увы, я вынужден так поступать. Я — правитель и не могу позволить себе проявлять… мягкость. Меня сочтут слабым.

Оникс промолчала, надеясь, что ее лицо не выражает эмоций. Ошар вздохнул, его взгляд стал виноватым.

— Постарайся понять меня. И помочь. Наступили трудные времена, нам надо объединиться, чтобы выстоять. А после…

— После? — вскинулась Оникс. — Что — после?

— Я тебя отпущу, если захочешь, — произнес владыка.

— Отпустишь? Ты говоришь мне правду? Я стану свободной? — надежда сдавила грудь так, что стало нечем дышать.

— Когда я тебе врал? — криво усмехнулся Ошар. — Помнишь, я дал тебе кристалл, чтобы ты могла убежать? Даже тогда я пытался тебе помочь, Оникс! А ведь я рисковал своей жизнью, жизнью наследника трона! Помнишь?

Раяна промолчала. Помимо кристалла она помнила еще и пожар, в котором чуть не погибла. Но об этом она говорить не стала — ни к чему.

— Так вот, ты должна помочь мне, Оникс, — Ошар взял ее ладонь, сжал в своей руке. Раяна постаралась не заскрипеть зубами. — Помочь отстоять империю. А после… станешь свободной и отправишься куда пожелаешь! Ты поможешь?

Как будто у нее есть выбор!

— Я постараюсь, мой повелитель, — Оникс выдавила улыбку.

— Я знал, что ты умная девушка, — оживился Ошар. — Лори раскрывался снова?

Она отрицательно качнула головой.

— Пытайся его открыть! — настойчиво потребовал владыка. — Пытайся! Нам нужна сила лори, понимаешь? Народ не очень любит меня… к сожалению. Даже придворные позволяют себе… разное. При отце такого не было. А с тобой и цветком мы получим всеобщее поклонение!

Оникс проглотила фразу о том, что не любят Ошара вполне заслуженно, за что его любить? Он и сейчас пытается решить свои проблемы за счет раяны. Но она промолчала и даже изобразила теплую улыбку. В конце концов, пора и ей научиться хитрости в этом логове притворщиков!

— Я пытаюсь, мой повелитель, вы ведь понимаете? — Оникс томно опустила ресницы. — Но… я ничего не знаю о цветке! Раньше о нем и говорить было страшно, не то что спрашивать! А кто знал о нем, давно умер! Но ваш советник Итор упомянул, что во дворце есть хранилище знаний. — Ее лицо приняло мечтательное выражение. — Если бы Светлейший позволил мне его посещать… — еще один томный взгляд. И Ошар уже не отрываясь смотрит на ее губы. — Я могла бы найти там полезные сведения о лори! И научиться им управлять. Ты позволишь мне это?

— Что? — Светлейший осоловело моргнул. — А, хранилище. Да, оно есть. Но…

— Ошар, — Оникс попыталась удержать на лице нежную улыбку, хотя больше всего ей хотелось ударить владыку коленом в пах, чтобы стереть с его лица выражение зарождающейся похоти. Но кроме привлекательной внешности у раяны не было другого оружия, а значит, она будет использовать то, что есть. Ей необходимо выжить. И освободиться. — Ты ведь сам говоришь, что мы должны помогать друг другу. Я хочу этого! Помочь тебе стать сиятельным правителем, который войдет в историю! Ты сможешь это, ты достоин этого! И лори — наш шанс, ты ведь сам сказал? Ты позволишь мне искать сведения о нем? Позволишь?

Она придвинулась ближе, снизу вверх заглядывая в глаза владыки. На миг показалось, что Ошар сейчас рассмеется и скажет: ты плохая притворщица, Оникс… Но нет. Он смотрел на ее губы, и на мужском лице уже явно читалось желание. Значит, не замечает, как ей противно и гадко, не видит презрения в ее взгляде. Вот и хорошо!

— Ошар? Я могу ходить в хранилище?

— Да, — выдохнул он. — Можешь. Я распоряжусь. Ты права, Оникс…

Она мило улыбнулась и попыталась отодвинуться, но мужская рука притянула ее к телу владыки.

— Знаешь, я думаю, наше сотрудничество может быть очень приятным, Оникс. Ты так красива…

Раяна скрипнула зубами. На продолжение она не рассчитывала.

— Возможно, — потупилась. — Но… Я должна к тебе привыкнуть. Ты ведь понимаешь?

Она поморгала, со злостью пытаясь выдавить хоть одну слезинку. Небесные заступники, помогите! Кажется, она совсем разучилась плакать…

— Ты ведь не станешь меня принуждать, правда? — еще один взгляд из-под ресниц. Как же трудно притворяться! — Ты мне нравишься, Ошар. Ты такой сильный, умный, мужественный… Но…

— Я все понимаю, — самодовольство отразилось в голубых глазах Светлейшего. — Ты привыкнешь, Оникс. И научись скорее управлять цветком, он нужен мне. Думаю, я заслужил один поцелуй своей невесты?

Оникс опустила глаза, лихорадочно соображая. И пытаясь скрыть ненависть во взгляде. Оглянулась на молчаливых стражей. Вздрогнула. От застывших фигур Сумеречных псов словно повеяло могильным холодом, и на миг ей даже показалось… Она закусила губу. Заступники, что за бред? Ей показалось, что под осыпающимися лепестками дерева стоит Лавьер. И его зеленые глаза прожигают в раяне дыры и рвут на части.

Но там был лишь коренастый бородатый мужчина, не имеющий ничего общего с внешностью айда.

Она сходит с ума. О небесные…

— Но мы не одни… — пролепетала она, пытаясь отстраниться.

— Это всего лишь слуги, — небрежно улыбнулся владыка. — А нам надо привыкать друг к другу. Почему бы не начать прямо сейчас?

— Возможно… — она вновь обернулась на деревья. Конечно, лишь псы, их стражи…

Повернула голову и застыла, потому что ждать Ошару надоело и он ее поцеловал. Прижался к ее губам, языком попытался открыть ей рот. Оникс напряглась, дернулась, пытаясь сдержаться и не заорать. Убеждая себя потерпеть. Ей надо потерпеть! Ведь это всего лишь поцелуй, ничего страшного. Просто соединение ртов, не более того…

Ее никто никогда не целовал, кроме… Лавьера. Ничьи губы не касались ее. И возможно, поцелуй Ошара поможет? Сумеет стереть из памяти ласки другого мужчины, сумеет обесцветить их?

Она замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Но чувствовала лишь желание отодвинуться, сбежать, прервать эти влажные толчки чужого языка, что рождали в ней рвотные позывы. Ей было противно. Мерзко. Гадко.

И даже Ошар, похоже, это почувствовал.

— Оникс, какая же ты вкусная… — его голос стал сиплым. — Иногда я понимаю Лавьера… Наш брак станет удовольствием, дорогая.

Раяна выдавила очередную кривую улыбку и опустила голову, чтобы скрыть лицо.

— Здесь слишком душно, мой повелитель… Я выросла на севере и не привыкла к жаре… Я могу уйти? Простите…

— Конечно, — он с сожалением разжал руки. — Рад, что мы с тобой нашли общий язык, Оникс.

Раяна присела в реверансе, пытаясь не кривиться, вспоминая этот его язык. И, развернувшись, быстро пошла к выходу. Сумеречные псы на расстоянии последовали за ней.

* * *

Кристиан перевязал запястья своего друга, лежащего на полу. После слияния обычно проходило около часа, прежде чем душа и разум возвращались в тело. Но, как обычно, Лавьер удивил, распахнув глаза уже через пятнадцать минут. Впрочем, Ран всегда был сильнее остальных.

Зеленые глаза, ставшие после ритуала черными из-за расширившихся зрачков, открылись, и Ран перевернулся, пригвождая Кристиана к полу.

— Тихо, тихо, это я, — Нерр поднял руки, стараясь не делать резких движений и всматриваясь в лицо айда. — Ран, что с тобой? Ты вернулся?

На миг Кристиан испугался, что не смог совершить обратный перенос или поймал в тело друга блуждающую душу, обезумевшего призрака — столько ярости было в лице Рана. Дикой, беспощадной, жестокой ярости и жажды убийства, исказившей мужское лицо. Но взгляд стал осмысленным, а рука, сжимающая горло Кристиана, разжалась.

— Да. Вернулся.

Он поднялся, качнувшись.

— Тебе надо отдохнуть… — начал Кристиан. — Можешь занять мою спальню…

— Мне нужна лошадь.

— Что? Ран, после слияния нельзя на лошадь, ты в своем уме? — Дух осекся, глядя на друга. На белые пятна на скулах, на ходящие желваки, на убийственную, темную ярость в глазах. Он уже видел такое лицо. И знал, что лучше аиду сейчас не мешать. Лучше отойти в сторону. — Кобыла под навесом, седло рядом, — прохрипел он. Горло все еще саднило.

Лавьер кивнул и пошел к выходу.

Кристиан проводил его взглядом. Спрашивать, что он увидел и что могло довести хладнокровного Верховного до такого состояния, он не стал.

ГЛАВА 7

Лавьер гнал лошадь по тракту, не обращая внимания на то, что из-под копыт его кобылы разлетаются комья грязи, осыпая и случайные экипажи, и встречных всадников. Непокрытая голова промокла под снегом, капли стекали за воротник плаща, но это тоже не трогало бывшего Верховного. Он не видел ничего, кроме картины, что разъедала его изнутри.

Ее запрокинутое лицо и взгляд из-под ресниц. Ее приоткрытые губы. Ее ладонь в мужской руке. И два тела, соединившиеся в поцелуе.

И ярость — до боли, до бешенства, до потери себя, до желания захватить контроль над стражем, что стал случайным пристанищем на время слияния. Ран почти забыл, что в этом состоянии нельзя позволять себе эмоции, нельзя злиться, иначе разум может застрять в чужом теле или вовсе унестись в тонкие слои. Но то, что он испытал там, в зимнем саду дворца, глядя на раяну чужими глазами…

Архар — вот что это было. Его личный архар, в котором он горел, сходя с ума от ревности и желания. Лишь годы бесконечных тренировок и железная воля бывшего Верховного позволили ему в тот миг удержаться и не шагнуть к ней. Не отодрать от владыки, не задушить Светлейшего прямо там, среди цветущих роз.

А Оникс… Что он сделал бы с ней?

Сдавил бы ей горло и смотрел, как гаснет ее жизнь? Понимая, что не будет раяны, и не будет ничего — ни боли, ни ревности, ни безумия.

Или?..

Или распластал бы ее на рыхлой земле, срывая все эти тряпки, распуская белые волосы, впиваясь в нежные губы, от вкуса которых он сходил с ума?

В небе завыло, словно там тоже таилось обезумевшее животное, рвало когтями серый и тяжелый небосвод, выдирало мутные клочья. Буря была совсем близко, наступала на пятки, поливая ледяным дождем притихшую землю. Лавьер ударил по бокам лошади, и та встала на дыбы, слишком перепуганная и наступающей стихией, и яростью седока, что погонял ее. Но сбросить всадника не удалось, лишь ударили в круп обитые железом сапоги.

И, смирившись, кобыла послушно понеслась вперед, дико кося лиловыми глазами.

Вересовая Впадина, ближайший город, высветилась во тьме мутными огнями, плавающими в пелене дождя. На одном из домов раскачивалась на цепях вывеска, ударяя о стену при каждом порыве ветра. От боков лошади шел пар, когда Ран спрыгнул с нее, кинул поводья и монету конюшему и толкнул дверь.

Путевой дом был полон, непогода загнала путников под крышу, поближе к огню.

— Весь стол, — хрипло бросил Лавьер хозяину.

— Нет свободных.

— Найди.

Трактирщик осмотрел высокого темноволосого мужчину и поежился. Пес. Наверняка Сумеречный пес. Хотя и не было на одежде незнакомца серебряного знака, но трактирщик давно жил на свете и учеников Цитадели чуял за сотню лье. Они всегда отличались от остальных — слишком властные, слишком злые. И этот, что стоял на его пороге, тоже был из этой жестокой стаи, в этом мужик не сомневался. И потому решил не связываться, упросил торговцев освободить стол в углу, пообещав кувшин бесплатного пойла и подавальщицу на закуску.

И мрачно проследил взглядом за незваным гостем, что расположился за освобожденным столом, не поблагодарив и заказав выпивку. Без закуски. Трактирщик снова поежился. Чуял он, что будут от посетителя неприятности. Всем своим нутром чуял. Слишком темный у посетителя был взгляд, жесткий, ищущий. Выбирающий жертву.

Пес сидел в углу, тянул вино из высокой кружки и хотел убить. Это трактирщик тоже почуял, недаром он простоял за трактирной стойкой более тридцати лет. Научился распознавать и попрошаек, и воров, и мошенников. И убийц, с глазами, в которых жила чья-то смерть.

Трактирщик потихоньку отступил к небольшой двери, стукнул в створку.

— Милая, — всунулся в полутемную комнату, освещенную лишь дрожащим огоньком лампы. — Спой посетителям.

— Я не хочу, — женский голос прошелестел тихо. Но девушка встревожилась, увидев его лицо. — Что-то случилось?

— Путник недобрый… Пес, похоже, — трактирщик понизил голос до шепота, косясь в зал, забитый людьми. — Как бы беды не было.

— Хорошо, я выйду.

Девушка потянулась к шали, накрыла плечи. И вышла из своего убежища. Застыла, моргнув, привыкая к свету. Безошибочно нашла взглядом того, о ком говорил трактирщик. И почувствовала, как устремляется сердце в галоп, как холодеют ладони, а в теле разливается тягучее, томительное тепло.

— Я… поговорю с ним.

— Что ты, не надо! — испугался трактирщик.

Но она уже отмахнулась, пошла к дальнему столику, не обращая внимания на заинтересованные мужские взгляды. Она не видела никого, кроме гостя, что пил вино и наблюдал за ее приближением.

Девушка села напротив.

— Ран.

Имя повисло между ними. Мужчина никак не отреагировал, лишь смотрел ей в глаза, продолжая пить вино. Сильные пальцы обхватили кружку, и девушка сглотнула, посмотрев на них. Горло свело от воспоминаний об этих пальцах на ее теле. О том, что он делал с ней.

Допив, он поставил кружку на стол, откинулся на стену.

— Что тебе надо?

Она моргнула, сжала ладони до боли. Не этих слов она ждала. Не этих.

— Это все, что ты можешь мне сказать? — горечь не сдержала, она отравила слова. — После всего… что было?

— Ничего не было. — В зеленых глазах ни сожаления, ни тепла. — Я получал от тебя предсказания, когда они были мне нужны. Иногда имел. Но дара у тебя больше нет, Моргана.

— Ты вспомнил мое имя, Ран? — горечи стало больше, она исказила ее рот и выбелила щеки.

Он чуть склонился, всматриваясь ей в глаза.

— Я приехал сюда напиться. И кого-нибудь убить. И поэтому повторю свой вопрос: чего ты хочешь?

Она дрогнула и опустила взгляд. На нежных щеках разлился румянец. Лавьер усмехнулся.

— Что же… Почему бы и нет. Комната есть?

— Не здесь. Я живу… рядом, — ее голос все-таки дрогнул. От страха или предвкушения.

Он кивнул и поднялся.

— Идем.

Кинул на стол монету и пошел к двери. Девушка, чуть помедлив, следом.

— Милая, ты куда? Не ходи с ним! — перепугался трактирщик.

Моргана улыбнулась, по возможности спокойно, хотя внутри все сжималось и сворачивалось жгутом.

— Все в порядке. Мы… знакомы. Не переживай.

И пошла к двери, за которой уже скрылся Лавьер.

За дверью хлестал ледяной дождь вперемешку со снегом, ударяя в лицо холодными водяными плетьми. Моргана огляделась и неуверенно пошла вдоль стены к калитке на заднем дворе, что соединяла трактир отца с ее домишком.

— Ран?

Сумеречного видно не было, и ей даже показалось на миг, что он ушел, не став ждать девушку. Просто ушел… Разочарование смешалось с облегчением.

И в тот же миг горячее тело прижало ее к каменной стене, а сильные руки задрали подол.

— Ран! Подожди! Ран… Мы совсем рядом с домом…

— Замолчи, — он дернул полотняную ленту, что была у девушки между ног, и от прикосновения горячих пальцев она глухо застонала. Но почти сразу пальцы сменились напряженной мужской плотью, и Лавьер прижал к своему бедру ее ногу, чтобы было удобнее входить. Стон все-таки слетел с женских губ, когда мужчина вбился в нее и сразу задвигался. Яростно, зло, жестко, откинув голову и ловя губами холодные капли дождя.

Лавьеру было плевать, что ей неудобно и мокро. Он даже не видел ту, кого брал с похотью зверя. Он втягивал ледяной воздух, облизывал губы и двигался, лишь бы хоть немного заглушить то, что выворачивало его наизнанку.

Каменные стены башни его замка… Синие Скалы… Море накатывает темной водой на песок, слизывая его в воду… Башня и дождь… Нежное тело, что он сжимал до боли, желая владеть, желая сделать своей… наслаждение… Экстаз, которого он не мог получить больше ни с кем… толчки внутри тугого лона, сжимающиеся мышцы… Ее запах и вкус… Почти счастье…

Он опустил голову и встретился с расширенными глазами Морганы. Ритм прервался, и освобождение вышло тусклым, почти без удовольствия.

Отвернулся, завязывая шнуровку на штанах. С волос текло за воротник, капли холодили спину.

Девушка смотрела на него, опустив руки и даже не поправляя платье.

— Ты был не со мной, — прошептала она. — Не со мной.

Лавьер промолчал. Моргана облизала губы, понимая, что он ее даже не поцеловал. Ни разу. И вдруг рассмеялась. Женский смех вышел тоже горьким, злым.

— Ах, Ран… Неужели? Неужели это случилось? Не могу поверить… — она снова рассмеялась, хотя хотелось расплакаться. Резко оборвала смех и всхлипнула. — Зато теперь ты знаешь, да? Знаешь, каково это? Насколько больно?!

— О чем ты? — он кинул на нее хмурый взгляд.

Моргана шагнула ближе, пытаясь заглянуть в бездну его глаз.

— Ты болен, Ран. Болен. Болен женщиной… Да, мой дар выгорел. Ты сжег его дотла, оставив мне лишь пепел. Ты уничтожил меня. Но теперь я буду спать спокойно… — она снова всхлипнула. Мужчина смотрел на нее без интереса и сочувствия, и Моргана вскинула голову, откидывая намокшие, тяжелые пряди. — Потому что ты горишь еще сильнее. Ты сгораешь со всей силой своей яростной натуры. Ты ведь не умеешь наполовину, не умеешь вполсилы. И тебе будет в тысячи раз больнее, чем мне! Любить — больно, правда, аид? Во его крат больнее твоего ножа… Ты будешь мучиться от этой любви, пока не подохнешь, слышишь?!

— Заткнись.

В одном слове было столько угрозы, что девушка захлебнулась. Но сжала кулаки. Ей уже нечего было терять. Она и так не жила после того, как он ушел.

— Никогда! Считай моим последним предсказанием! — ее глаза побелели, выгорая до белков. Прорицательница впадала в транс. Такое бывало с подобными ей на грани жизни и смерти, от крови Сумеречного или от слишком сильных эмоций. — Девушка с синими глазами и белыми волосами… с цветком на спине… Никогда тебя не…

Сильная ладонь сжала ей горло так быстро, что Моргана даже не успела увидеть движения. Она захрипела, приходя в себя и с ужасом глядя на застывшее лицо того, кого видела в своих грезах. Но сейчас в нем не было ничего от любовника, что дарил ей наслаждение, которое она не могла забыть. На нее смотрел убийца, и в его глазах не было пощады.

— Ран… прошу тебя… не надо… прошу тебя…

Она понимала, что смотрит в глаза своей смерти, и начала всхлипывать, пытаясь схватить хоть немного воздуха.

— Как мелочно, Моргана, — голос Рана прозвучал совершенно бесцветно. — Я был о тебе лучшего мнения.

Он разжал ладонь, брезгливо стряхнул капли с пальцев. И этот жест — презрительный, уничтожающий — заставил ее согнуться. Лавьер развернулся и пошел в обратную сторону. Через несколько минут она услышала недовольное ржание лошади, которую выводили из-под сухого навеса, и чавкающий стук копыт.

Ран Лавьер уехал.

Моргана закрыла глаза, прислонившись к стене и трясясь то ли от холода, то ли от пережитого. И трактирщика, что прижимал ее к себе, пытаясь утешить, она почти не видела.

— Не убил, — бормотал старик, — главное, что не убил, милая… А все заживет, забудется…

Забудется?

Моргана покачала головой. С Ланьером это невозможно. Его она будет помнить даже на пороге Сумеречных Врат.

* * *

За барьером, почти у границы Долины Смерти, стояло несколько домов. Ран там никогда не был. Не за чем. Там останавливались родители и близкие учеников, когда приезжали их навестить раз в год.

В тот вечер мастер по боевым искусствам отменил тренировку, велев Рану принести пепла из выгоревшего леса. Поручение было странным, но в Цитадели приказы не обсуждались, их просто выполняли. Да и Ран был рад пройтись. Когда он дошел до края Долины, вечер уже опустился на землю и солнце багровело, скатываясь за скалы, что окружали ее. Барьер начинался за черной выжженной полосой земли, и преодолеть его без наставников было невозможно. Впрочем, убегать Ран и не собирался — в отличие от многих в Долине Смерти, ему здесь нравилось.

В одноэтажных домах горел свет, и Ран подошел ближе просто так, из любопытства. Духов Ран не боялся и усмехался, подозревая, что учитель вновь проверяет его смелость.

Он остановился у окон, посмотрел внутрь. В светлой комнате, освещенной камином, сидели люди. Седовласый мужчина, маленькая пухленькая женщина, трое подростков. И все они что-то говорили, улыбались, жевали мясные пироги и ежеминутно касались, трогали и теребили мальчишку, что сидел с набитым ртом в центре дивана и отмахивался от семьи. Это точно была семья, и Ран застыл, рассматривая их сквозь мутноватое стекло.

Он помнил этого мальчика. Тот появился в цитадели полгода назад, особыми умениями не обладал, уровень дара был слабым. Но все же дар был, а значит, он должен был стать псом. Кажется, мальчишка приехал из южных земель, семейство — одна из побочных ветвей наместника. Русоволосый, вихрастый и конопатый, он совсем не походил на Сумеречного пса, и, кажется, его это не слишком трогало.

Но поразило Рана не это. Его как-то болезненно удивила вот эта суета вокруг мальчика. Женщина ежеминутно целовала его вихрастую макушку, мужчина смотрел сурово, но тоже касался плеча сына в покровительственном жесте, в котором сквозило обычное желание прикоснуться. Подростки-близнецы галдели и наперебой демонстрировали раскрасневшемуся ученику цитадели свои сокровища — настоящий нож и лук со стрелами. И от всех них исходило такое ощущение единства, что Ран почти видел незримую нить, что связывала эту семью. Нет, не нить — канат. Толстый, прочный, неразрываемый канат их обоюдной любви.

И понимание этого заставило дыхание Рана прерваться, а в центр груди словно вонзилась игла.

Он никогда не думал, что его семья неправильная. Он, в общем, был не склонен размышлять о том, что могло бы произойти, случись все по-другому. Он принимал жизнь такой, какой она была, не идеализируя и не заблуждаясь на ее счет. В свои десять Ран знал, что жизнь похожа на продажную девку, что заманивает путников в придорожной таверне. Обещает наслаждение и небеса, а на деле отдает лишь потасканное тело, да еще и спрашивает за это плату.

Да и продается всякому, кто сильнее или у кого кошель толще.

И нет никакой любви в этой шлюхе-жизни.

И все это вполне устраивало Рана, но то, что он видел через мутное стекло, не укладывалось в черно-белую картину его восприятия.

Здесь что-то было не так. Слишком нежные материнские объятия. Слишком искренние улыбки. Слишком откровенное счастье и грусть расставания во взглядах.

Это словно было окно в другой мир. Тот, которого Ран никогда не знал и даже не задумывался о том, что он есть. Не знать — легче. Не зная, ты не стремишься получить то же самое, и тебя не сжирает изнутри понимание, что никогда, ни при каких обстоятельствах и никакими силами ты этого не получишь.

Словно в насмешку, небесные показали ему то, чего никогда не было у Рана. И странно, что эта картина так зацепила его, так сильно ударила, так болезненно проникла в душу.

Он еще долго стоял там, у того окна.

И ловил себя на мысли, что хочет убить этого мальчика. Так было бы проще. Он ощущал ненависть к нему — незнакомому и чужому, не виноватому в том, что ему повезло родиться у любящих родителей.

И темный дар застилал глаза, требуя ворваться в этот домик и вонзить нож в глотку каждого, словно это могло избавить Рана от какой-то болезненной тоски, что посилилась внутри и мешала дышать.

Он вернулся в башню цитадели уже в темноте, а утром мастер был доволен, потому что Ран отрабатывал удары с сокрушительной яростью, а его дар за ночь стал сильнее.

Повзрослев, Ран понял, что хитрый мастер намеренно послал его в то место и показал картину чужого счастья. Для десятилетнего мальчика, выросшего без любви, это оказалось той тетивой, что выпустила наружу дар Рана Лавьера, делая его убийственным снарядом.

Мастера цитадели всегда знали, как сделать больно.

А мальчик из той семьи через месяц попытался убежать. Его, конечно, поймали и пустили сквозь строй. Если бы строй был из взрослых людей, у него был бы шанс выжить. Но он шел сквозь строй подростков — злых, жестоких, не знающих жалости.

Ран тоже был в том строю и тоже бросил свой камень, уже зная, что вихрастый мальчик не дойдет до конца.

* * *

…Снежная круговерть колет снежинками, обжигает холодом губы. Оседает на руках и лице белыми хлопьями. Он стоит за пеленой снега, смотрит. Не приближаясь, не двигаясь, не говоря ни слова. Лишь зелень глаз темнеет до цвета грозовых сумерек. Он спрашивает, снова спрашивает, хотя раяна не слышит вопроса.

Смотрит, и взгляд оставляет в ней зияющую дыру там, где недавно было сердце… От его взгляда, от молчаливого вопроса — больно. И хочется подойти, хочется протянуть ладонь…

— Отпусти меня…

Кто говорит это? Он? Или она?

Оникс проснулась, жадно хватая ртом воздух, заталкивая внутрь стон. Сползла с кровати, добрела до столика с графином, напилась прямо из горлышка. Вода оказалась слишком холодной, зубы заломило. Но прогнала сонное оцепенение и ощущение его присутствия.

Таких снов она боялась больше, чем тех, в которых аид занимался с ней любовью. После тех она приходила в себя изнывающей от желания, после этих — от тоски. Она не хотела ни того, ни другого, желала забыть, не думать, похоронить память! Днем это ей почти удавалось. Почти. Но ночью… ночь с ее темнотой и тишиной напоминала, шептала, рассказывала. Ночь — время хищников, его время, и Лавьер снова приходил в ее сны. Ждал ответа, не задавая вопроса. Но она знала его.

Оникс сжала ладонью кольцо, что висело на ее шее. Дверь, которую она могла открыть в любой момент… но так и не сделала этого. Идти ей было некуда. К нему?

Внутри все сжалось.

Отпусти меня…

Нет. К нему она не пойдет.

Оникс босиком пробежала по полу, радуясь, что стылые доски укрыты коврами, зашла в купальню. Здесь вода тоже успела остыть, но раяну этим не напугать. Она быстро умылась и вернулась в комнату.

Легла, закрыла глаза, пытаясь снова уплыть в страну сновидений. Но не получалось.

И оттого, что не спала, Оникс различила негромкий скрип двери. Неужели прислужница? Оникс поворачиваться не стала, надеясь, что служанка просто уйдет, забрав грязное платье или обувь. Но кровать неожиданно прогнулась под тяжелым телом, и раяну обняли горячие руки.

Она вскрикнула, перевернулась. С ужасом уставилась в голубые глаза, что блестели хмельным блеском при свете тлеющих в камине углей.

— Оникс… Не могу забыть твои губы…

— Ошар! Мой повелитель, что вы здесь делаете?

Он рассмеялся, притягивая девушку к своему почти обнаженному телу. На владыке были лишь штаны.

— А ты как думаешь? Зачем нам ждать бракосочетания, Оникс? Ты станешь моей женой, думаю, мы можем начать знакомство уже сейчас.

Он вновь притянул девушку к себе, осыпая поцелуями лицо. После минутного замешательства Оникс забилась, вырываясь.

— Отпусти меня!

— Да в чем дело? — в голосе Светлейшего появилась злость. — Ты не девственна, а я умею доставлять женщинам удовольствие, не сомневайся!

— Может, для начала стоит спрашивать их согласия?

— Разве ты против? — владыка изумленно приподнял бровь. — Но ты моя невеста, Оникс! А я твой повелитель!

Раяна едва сдержалась, чтобы не заорать на весь дворец.

— Ну же, не упрямься, — кажется, ему происходящее казалось игрой. Наглые ладони уже оглаживали тело раяны, забирались под сорочку. — Небесные, какая у тебя кожа! Словно шелк… Понимаю Лавьера, кто перед тобой устоит?

Оникс застыла, зажмурилась. А потом резко вывернулась, оттолкнула Светлейшего и скатилась с кровати.

— Не приближайся ко мне, — с угрозой бросила она. — Не смей!

— Полно, Оникс, — Ошар поморщился. — Мы все равно будем делать… это. И часто, — он усмехнулся, жадно разглядывая девушку. — Ты слишком красива, чтобы я позволил тебе спать по ночам. К тому же понравилась мне с первой встречи. — Он тоже встал, раяна отступила. — Прекрати убегать, обещаю, что буду нежным.

Она сделала глубокий вдох.

— Я прошу вас уйти, мой повелитель, — голос сорвался, но слова Оникс произнесла твердо.

— Увы, я уже увидел достаточно, чтобы остаться, — он снова сделал к ней шаг, и Оникс кинула быстрый взгляд на кочергу у камина. Заставила себя остановиться, подышать.

— Мой повелитель, — она старалась, чтобы в голосе не слышно было ярости, — уйдите. Сейчас… не время. Я… не готова.

— Прекрати, Оникс! Чего ты боишься? Я тебе не нравлюсь?

Не нравится? Она надеялась, что на лице не отражается отвращение. Нет, владыка был вполне привлекателен внешне. Даже красив. Но все внутри Оникс восставало при одной мысли о том, что он прикоснется к ней.

Владыка вновь сделал шаг, и раяна снова отступила, уперлась в кресло.

— Вы обещали! — она не спускала глаз с почти облизывающегося владыки. — Обещали! Что позаботитесь обо мне!

— Это я и хочу сделать!

— Пожалуйста, Ошар, — Оникс сжала ладони. — Я всего лишь прошу дождаться свадьбы! Дай мне время! Мне необходимо привыкнуть… Ведь столь сильный и мудрый повелитель не опустится до насилия, не так ли? Не уподобится… псам?

Ошар скривился. Слова Оникс ему определенно не понравились, и его желания вполне явно читались во взгляде.

— Всего лишь до свадьбы, — прошептала Оникс. — И поверьте, я смогу вас удивить.

На лица Светлейшего отразилась мучительная борьба плотского вожделения и желания соответствовать образу правителя.

— Это будет слаще втройне, чем сегодня, — Оникс смотрела не отрываясь. — Поверьте мне…

— Ну что же, — он недовольно вздохнул. — Ты меня уговорила. Я подожду. Хотя это непросто, — Ошар окинул ее еще одним голодным взглядом и пошел к двери.

Оникс следила за его движениями, пока не хлопнула створка. Выдохнула и рухнула в кресло. Слез не было, была злость на владыку, который оказался таким ничтожным. Она задумалась, подперев кулаком подбородок. Возможно, она выиграла время, но что будет делать после свадьбы? Надежда на то, что их отношения с Ошаром станут просто дружескими, испарилась. Владыка определенно потребует исполнения супружеского долга. И Оникс однажды перережет ему глотку во сне.

Бежать?

Она привычно тронула пальцем кольцо на шее.

Бежать. Но не сейчас. Раз она попала во дворец, надо использовать это время с умом. Решительно поднявшись, Оникс надела теплое платье из бордовой шерсти, накинула безрукавку из меха белой лисы, обулась.

— Куда? — Сумеречные псы шагнули из теней коридора. Оникс твердо встретила их взгляды.

— В хранилище знаний. Светлейший владыка разрешил, он должен был распорядиться.

— Приказ есть, но… ночью? — во взгляде светловолосого стража появилось сомнение.

— Разве приказ как-то ограничивает время посещения? — бросила Оникс. И, развернувшись, пошла по коридору. Спину — ровно, голову так, чтобы видеть портреты, висящие выше ее головы. Все-таки леди Олентис кое-чему ее научила! И стражи не остановили, как втайне боялась раяна, а молча догнали и пошли рядом, отступив на два шага. Один двинулся впереди, держа в ладони мерцающий шар.

Оникс подавила облегченный вдох. Она не была уверена, что сможет найти дорогу к хранилищу.

Дворец ей представлялся каким-то запутанным лабиринтом, хотя она и видела лишь его малую часть. Ее поселили в северном крыле, и парадной части дворца, где располагались залы для приема послов, балов и торжеств, Оникс не видела. Ее прогулки ограничивались несколькими коридорами и небольшим двориком, где она дышала воздухом.

Поэтому сейчас раяна втайне радовалась сопровождающим, что уверенно вели ее через длинные галереи, переходы и лестницы. Лестниц было много, ступенек еще больше, и когда они подошли еще к одной, закрученной спиралью, Оникс вздохнула и подобрала юбку, наплевав на распоряжения Олентис.

— Кажется, мы направляемся не в хранилище знаний, а прямиком на небеса, — пробурчала Оникс, но решительно полезла наверх. Стражи по своему обыкновению промолчали.

И возле огромной двери остановились.

— В хранилище нам входить запрещено.

— Благодарю, что проводили, — Оникс с легким трепетом толкнула створку. Темно-фиолетовый камень на ней вспыхнул, признавая ее право войти.

Раяна шагнула и попала…

— Вот это да, — прошептала она. — Кажется, это действительно небеса!

Она стояла на небольшой площадке, огороженной резными перилами, и, насколько хватало ее взгляда, везде были стеллажи. Вверх — до самого потолка башни, вниз — во тьму, и в стороны, куда ее взгляд даже не проникал. Оникс медленно пошла по ступенькам вниз, чувство восторга смешивалось с растерянностью и даже страхом. Как она сможет здесь хоть что-то отыскать? Это невозможно!

По мере ее продвижения вниз по лестнице в стене загорались светло-фиолетовые камни, освещая ей дорогу.

— Магия, — проворчала Оникс. — Ненавижу магию. И магов!

— Напрасно. Насколько я вижу, вы тоже часть магии нашего мира, прекрасная раяна, — тихий голос заставил ее подпрыгнуть и обернуться, прищурившись.

— Кто здесь?

— Не пугайтесь, — в нескольких шагах от нее на стене вспыхнуло пламя и тут же взметнулось во множестве светильников, словно волна света опоясала все хранилище, освещая пространство ровным желтым светом. Оникс непроизвольно закрыла глаза ладонью, а когда проморгалась, увидела высокого мужчину в белой мантии.

— Вы целитель?

Он склонился в поклоне.

— Можно и так сказать. Только я исцеляю не человеческие тела, а… книги.

— Исцеляете книги? — Оникс не смогла сдержать восторженного возгласа. — Небесные! Это потрясающе!

Мужчина улыбнулся.

— Вероятно. Насколько я знаю, таких, как я, больше нет, никто не обладает подобным даром. Иногда трудно быть не таким, как все, очаровательная раяна, не правда ли?

Оникс склонила голову и тоже улыбнулась. Кажется, ей нравился этот человек, живущий в темной башне и разговаривающий с древними фолиантами.

— Мэрт Виорант, — он склонил голову.

— Оникс, — девушка улыбнулась. — У меня нет второго имени, я выросла в Обители Скорби, там оно было ни к чему.

— Все наслышаны о вашей судьбе, — целитель повел рукой, приглашая ее следовать за ним. — Хотя я думаю, что эта история гораздо… интереснее, чем ее рассказывают. Возможно, когда-нибудь кто-нибудь напишет ее на желтом пергаменте.

— Не хотела бы, чтобы кто-то это прочитал, — пробормотала Оникс.

Мужчина улыбнулся.

— Но что привело невесту Светлейшего Владыки в это хранилище?

— Необходимость узнать, кто я, — Оникс стала серьезной. — Вы поможете мне в этом? Мне нужно все, что есть о раянах и цветке лори.

Мэрт Виорант задумался.

— Я постараюсь помочь. Но даже у нас осталось очень мало сведений о прекрасных созданиях с цветком на спине. По приказу Темнейшего Владыки было уничтожено почти все.

— Почти? — Оникс с надеждой заглянула в темные глаза мужчины.

— Остались лишь крупицы знаний, и то в виде легенд. Вам придется потрудиться, чтобы найти нужные вам сведения.

Оникс решительно вздернула подбородок и осмотрела бесконечные стеллажи.

— Для этого я и пришла. А работы я не боюсь.

Рассвет Оникс пропустила, как и время обеда. Целитель разместил ее в углу, за широким столом, а сам отправился за свитками. К полудню саму раяну уже не было видно за нагромождением книг, талмудом, фолиантов, свитков и даже каких-то обрывков, заключенных в слюду для сохранности. Все это необходимо было просмотреть, чтобы найти крохи упоминаний о раянах. Время пролетело незаметно, и оторвалась она от книг, лишь когда поняла, что живот сводит от голода, а буквы расплываются перед глазами.

— Я скоро вернусь, господин Виорант, думаю, надо сделать перерыв.

— Что-нибудь нашли?

— Пока лишь легенду о том, что однажды из-за большой воды приплыла серебряная лодка, и спустились на берег прекрасные девы. На них были легкие цветные одежды, их волосы струились по плечам, а на босых ногах звенели драгоценные браслеты. И у каждой на спине цвел изумительный цветок, чей аромат заставил природу пробудиться среди зимы. Распустились деревья, растаял снег, и из-под проталин показалась трава. К девам вышли люди и поклонились жрицам… — Она покачала головой. — Это старая песня, и сколько в ней правды — один сочинитель знает.

Она улыбнулась хранителю знаний и покинула хранилище. Уже привычно ее окружили стражи, но на них Оникс уже не обращала внимания. Только вот ей совсем не хотелось возвращаться в свои покои и к занятиям, хотелось сбежать хоть ненадолго. Поэтому, вместо того чтобы пойти к северному крылу, Оникс двинулась в противоположную сторону.

— Вы ошиблись, госпожа, — один из псов, тот самый, бородатый, попытался ее развернуть.

— Я хочу прогуляться, — сказала она резче, чем собиралась. — Я ведь не в плену? И хочу осмотреть… свои будущие владения.

— Но…

— Вы приставлены, чтобы охранять меня? — она резко развернулась и уставилась в лицо стража. Тот медленно кивнул, не сводя с нее настороженных глаз. Оникс кивнула. И даже пожалела, что ее не видит наставница, Олентис бы понравился этот высокомерный взгляд. — Вот и охраняйте. А куда мне идти, я сама разберусь.

— Но вы направляетесь в южное крыло, — процедил страж.

Раяна взмахом руки отмела его недовольство.

— Вот и замечательно. Мне туда и надо, — сказала она, понятия не имея, что находится в этом крыле.

Но уверенно пошла вперед. Солнце уже успело подняться, пока она сидела в хранилище, и вовсю заливало галерею сквозь витражные окна, разукрашивая стены и пол в желтый, синий и розовый цвета. Это крыло было светлее и ярче северного, где проживала Оникс, здесь оказалось много полотен на стенах с изображениями охоты и пиров. Из-за высокой створки, украшенной вырезанными листьями и камнями, доносились музыка и женский смех, и Оникс улыбнулась. За время ее проживания во дворце она не видела никого из придворных дам, возможно, она найдет их здесь? За чашечкой травяного напитка?

— Дальше нам нельзя, — проскрипел страж. Псы обменялись какими-то странными взглядами, которые Оникс не поняла. Бородатый нахмурился. — Простите, госпожа… но вам тоже не следует туда идти. Поверьте мне.

Она покачала головой и толкнула дверь.

Поначалу раяне показалось, что она попала в еще один зимний сад. Здесь также было много цветущих растений, где-то впереди слышался шум падающей воды, и Оникс отправилась на звук.

Деревья расступились, открывая ей вид на округлую чашу, наполненную водой. Сверху падала вода искусственного водопада, а у чаши…

Оникс сглотнула. Там были девушки и парни. Не менее десятка. Без одежды. Гладкие, золотистые тела блестели от капелек воды и золотых цепочек, что покачивались на них. Оникс моргнула, поняв, куда эти цепочки крепятся. К колечкам, что были вдеты в соски. К ошейникам. К браслетам на ногах и руках. Рабы…

Красивые настолько, что каждый похож на произведение искусства. Парни почти не отличались от девушек, такие же стройные, холеные, без растительности на телах, и если бы не очевидные мужские признаки, Оникс их приняла бы за дев. И все они терлись, целовали и пытались ублажить мужчину, что лежал у края чаши. Оникс попятилась, стараясь не дышать, чтобы даже вздохом не выдать своего присутствия в этом месте порока, но Анрей Итор ее каким-то образом услышал и приподнялся, отталкивая черноволосую девушку, что почти лежала на нем. Развернулся, вставая с ложа и делая шаг к раяне.

— Любопытство кошку сгубило, — без улыбки сказал он, рассматривая ее своими светлыми глазами. — Разве не знаете, Оникс?

Она отвела взгляд. На советнике были лишь штаны, и те расстегнуты.

— Я уже ухожу, — пробормотала она.

— Отчего же, — он неприятно улыбнулся. — Можете составить нам компанию. Я не буду возражать, — он хмыкнул. — Знаете, наш бывший Верховный аид очень любил это место. Оно… его расслабляло. И особенно ему нравились некоторые обитательницы сада наслаждений. Темнейший Владыка всегда дарил Рану сразу несколько рабынь. В каждый его приезд — новых. Верховный любил разнообразие, — советник говорил и подходил к раяне. Подкрадывался. Ее передернуло.

— Зачем вы мне это говорите? — она заставила себя посмотреть в его блеклые глаза. Она не будет убегать, поджав хвост и трясясь от страха и отвращения! И никому не позволит обратить ее в бегство.

— Кому же, если не вам? — Итор как-то слишком быстро оказался совсем рядом, в шаге от нее. Захотелось попятиться, но Оникс осталась на месте. Лишь еще выше подняла голову. — Похоже, вы знаете о вкусах Лавьера больше многих. — Он склонился над ней, заглядывая в глаза. — Расскажите мне о нем, прекрасная раяна.

— Вас не касаются мои отношения с… кем бы то ни было, — выдавила Оникс.

Итор поманил пальцем одну из девушек.

— Виланта, подойди.

Рабыня качнула бедрами, подплывая ближе. Оникс не хотела на нее смотреть, но девушка так сияла от множества украшений, что взгляд поневоле цеплялся за нее. Темноволосая улыбнулась, и раяна изумилась. Даже в языке рабыни было колечко, в котором поблескивали камушки. Очевидно, тоже для ублажения мужчины.

Итор улыбался.

— Виланта, ты ведь помнишь Верховного айда, не так ли?

Он провел рукой по обнаженной груди рабыни, потянул за цепочку.

— Его невозможно забыть, мой господин, — протянула темноволосая, и в ее глазах возник страх, словно она сама изумилась тому, что сказала. — Простите, мой господин…

— Иди, — Итор взмахнул рукой и вновь уставился Оникс в глаза. — А что вспоминаете вы, раяна? Что вам снится ночами? — советник склонился еще ниже, так что она увидела светлые кончики его ресниц и почувствовала дыхание на виске. — Прислужницы жалуются, что вы кричите… и стонете. Так громко…

— Мне снятся кошмары, — процедила Оникс. — У меня ужасно неудобная кровать. Вероятно, дело в этом.

Итор мгновение продолжал буравить ее взглядом, а потом откинул голову и рассмеялся. Она резко развернулась.

— Не буду мешать вашим забавам, господин советник. И поправьте штаны, иначе вы их скоро потеряете.

— Для этого я сюда и пришел, раяна, — донеслось ей вслед насмешливое, но Оникс уже торопилась сбежать, чувствуя, что задыхается во влажном воздухе сада наслаждений.

Лучше бы она сидела в хранилище и листала книги!

До своих покоев Оникс почти бежала, настолько ей хотелось оказаться как можно дальше от советника и его намеков.

В комнату раяна влетела и захлопнула двери, но ей навстречу тут же бросились поджидающие ее прислужницы и уже знакомый мастер иглы.

— Ну где же вы ходите! — мужчина всплеснул руками. — Мы так ничего не успеем! Скорее, скорее, готовьте ее!

Прислужницы кинулись к изумленной Оникс, принялись стаскивать с нее одежду.

— Что происходит? Что вы делаете?

— Надо успеть, надо все успеть! — Мастер иглы уже наматывал на раяну, оставшуюся в одной сорочке, разноцветные ткани. — Так мало времени! Свадебный наряд необходимо шить несколько месяцев! А у нас даже одного нет! Это немыслимо!

— Что? — опешила Оникс. — О чем вы говорите?

— О вашей свадьбе, госпожа, — Риа широко улыбнулась.

Оникс обвела взглядом улыбающихся прислужниц. Сглотнула ком в горле.

— И… когда же состоится моя свадьба? — тихо спросила она.

— Так в День Взлетевшего Ястреба! Самое лучшее время для обряда!

День Ястреба… Оникс закрыла глаза. Через два десятка дней…

ГЛАВА 8

Непогода начала стихать к рассвету. Лавьер посмотрел на небо, в прорехах туч уже розовели облака, предвещая ветреную, но ясную зарю. Он раскрыл ладони. В который раз. Снова. Силы не было. Пустота…

Закрыл глаза, успокаивая дыхание и не позволяя себе эмоций.

Ни сожаления. Ни отчаяния. Ни боли.

Лишь пустота. Лишь холодный разум и несгибаемая воля, лишь цели, что стоят перед ним. Контроль… вечный контроль. Он привык к нему, он с ним сроднился. Лишь с раяной он позволил себе… лишнее.

Лавьер открыл глаза, надел перчатки. Вскочил в седло притихшей у старого дерева лошади и дернул поводья, направляясь во владения Кристиана.

На этот раз хозяин встретил его у границ своих земель, видимо, ждал всю ночь, потому что одежда была основательно припорошена снегом.

— Ты решил превратиться здесь в ледяную скульптуру? — насмешливо протянул Ран, подъезжая.

— Я беспокоился, — Кристиан встряхнулся, словно собака. — Ты уезжал не в лучшем настроении.

Лавьер небрежно пожал плечами.

— Всего лишь решил прогуляться.

— И как?

— Бывало и лучше.

Мужчины молча поехали рядом.

Кристиан покосился на Рана. И хоть и знал, насколько бывший Верховный не любит неуместные вопросы, все же решился его задать.

— Что с твоим даром? Он выгорел до основания? Может, обратиться к целителям? Я помню Анакина, кажется, никогда не встречал врачевателя сильнее…

— Анакина больше нет, — в голосе Лавьера не было ни одной эмоции. — Синие Скалы, как и все мои земли, отошли империи, и там сейчас другие хозяева. К сожалению, Анакин был слишком стар, чтобы пережить это.

— Мне очень жаль, — пробормотал Кристиан. Ему действительно было жаль. И старого целителя, и гордого, несгибаемого и сильного мужчину, которого он с гордостью называл другом. Правда, Дух никогда не позволил бы себе проявить эту жалость. Ран Лавьер это чувство не принимал и мог убить того, кто осмелится его проявить.

Он кинул острый взгляд на бесстрастное лицо своего спутника, гадая, какие бури бушевали за этим ледяным спокойствием.

— Кто сейчас во дворце? — Кристиан решил за лучшее сменить тему.

— Почти все из десятки, — Лавьер продолжал смотреть перед собой. — Свяжемся сегодня с Ветром, пусть передаст приказ о готовности.

— Нам необходимо собрать всех в одном месте. Придворных, наместников, приближенных и старшин родов, — Кристиан потянулся к походному бурдюку с горячим вином, протянул его Лавьеру. Тот отрицательно качнул головой, и Дух выпил сам.

— Они соберутся, — Ран повернул голову, и на миг Кристиану стало не по себе. — Повод мы предоставили.

— Свадьба, — догадался Кристиан. — Ну конечно.

— Не просто свадьба, а Ритуал Теней, — губы Лавьера искривила усмешка.

Кристиан присвистнул. Да уж, Верховный придумал отличную мышеловку. Только дико лишь то, что приманкой выступает девушка, ради которой он пожертвовал своим даром. Но об этом Кристиан спрашивать не стал, нутром понимая, что не стоит поднимать эту тему. Он видел тьму внутри своего друга, которая сгущалась до беспросветного мрака, до черной смертельной бездны, стоило лишь упомянуть эту девушку. Раяна… Раяна, погубившая Темнейшего Владыку, а заодно и Верховного айда империи.

Кристиан помрачнел. Он даже думать боялся, каково это — отдать свой дар. Это как душа, большая часть души. Без своей магии каждый из Сумеречных стал бы калекой, беспомощным и сломленным. Выгоревшие предпочитали такой жизни смерть.

Но только не Ран Лавьер. Что-то держало его, но что это был за стержень, Кристиан думать не хотел.

Возможно, это была месть.

— И когда наш день? — с неба посыпались легкие снежинки, и Нерр приоткрыл губы, ловя их.

— Через двадцать дней. Утром мы выезжаем в Темный Град, Кристиан. Прости, но тебе придется вернуться в мир живых.

Дух усмехнулся.

* * *

— Эй ты, иди сюда, — светловолосый мальчишка шикнул на Рана. Тот не повернул головы, изучая свиток и не собираясь реагировать на подобное обращение. Все-таки он был сыном своего отца, пусть и нелюбимого, но родовитого. Светловолосый появился в цитадели недавно, но уже собрал вокруг себя компанию соратников. И еще никто не знал, какой у наглеца дар. И это было странно, обычно даром гордились и всячески его превозносили, а этот — молчал.

Впрочем, Рану на новенького было наплевать, он изучал тактику ближнего боя, мастер меча даже начал давать ему личные уроки. Мастер никогда не брал учеников, об этом знали все. А Рана взял. От занятий болело все тело, но Ран не привык себя жалеть.

— Эй, ты глухой?

— Отвали.

До занятий с мастером меча оставался час, и Рану не хотелось тратить его на общение. У него еще оставались непрочитанными несколько глав старинного свитка, где говорилось о совершенно уникальных методах боя.

— Ну как знаешь, — светловолосый прищурился и облокотился на стену. Луч света высветлил его лицо, сделав глаза еще светлее. — Я скажу твоему дружку Кристиану, что ты отказался помочь ему.

Ран отложил свиток.

Ловушка?

Похоже на то.

Кристиан не стал бы передавать просьбу через новенького, которого тоже недолюбливал. Но его приятель умеет попадать в неприятности. Хотя Ран не называл Кристиана другом. Просто это был тот, кому он симпатизировал. Не более того.

И все же манипулировать собой он никому не позволит.

— Хорошо, — он положил свиток в хрустальную колбу и поднялся. — Идем.

Светловолосый криво улыбнулся и пошел вперед, в коридор, мимо ученических и лестниц. Под ступеньками был лаз, и Ран скривился. Откуда новичок узнал о нем? Это была тайна.

Однако сейчас светловолосый вполне уверенно пролез на другую сторону, в небольшое помещение без окна. Ран, поколебавшись, следом.

Внутри было темно и тихо. Но Лавьер насторожился сразу, предчувствуя недоброе.

Свечи вспыхнули разом, ослепляя его, значит, рядом Огненный Шуан, только он умеет так обращаться с огнем. Ран скользнул в сторону, пытаясь встать к стене, чтобы защитить спину и дать себе несколько мгновений на привыкание к освещению.

В небольшой комнате стояло около десяти мальчишек. На лицах — маски. В руках ножи.

— Я решил оказать тебе большую честь, — светловолосый прошел в круг и повернулся к Рану. — Решил сделать одним из нас.

Лавьер молчал, не желая тратить время ни на насмешки, ни на препирательства. Все это было бессмысленно и не нужно. Он просчитывал варианты. Кристиан тоже был здесь, смуглое лицо — без маски и глаза какие-то затуманенные.

— Надеюсь, ты сможешь оправдать мое доверие. — Светловолосый улыбался. — Отныне ты будешь служить Десятке Теней. Ты станешь Тенью, как стал ею Ветер, Дух Сумеречных Врат, Сизая Птица, Саламандра и другие. Сегодня я дам тебе имя. За твой дар смерти, я называю тебя Демоном Архара…

Ран ударил без предупреждения. Только глупцы и трусы говорят о том, что хотят сделать. Глупцы — от бестолкового благородства. Трусы — в надежде, что бить не придется. Он просто делал. Мгновение — и его кулак впечатывается в скулу светловолосого. Второй — в живот. И снова в скулу, сваливая с ног. И дальше удар за ударом, так что никто даже не успел понять, что происходит.

— Меня зовут Ран Лавьер — с хрустом ломая светловолосому нос, произнес он.

* * *

Время до свадебной церемонии казалось Оникс каким-то вихрем, круговертью образов, слов, людей и действий!

У нее кружилась голова оттого, что вокруг постоянно кто-то был, говорил, кричал или приказывал. Ее ни на минуту не оставляли одну. Девушке шили наряды, учили, как вести себя на церемонии, заставляли запоминать огромный список имен, которые путались в голове. Поговорить с Ошаром не удавалось, хотя Оникс и бросилась первым делом на его поиски, надеясь перенести день церемонии. Но владыки просто не было во дворце, он покинул его, и никто не соизволил рассказать раяне, когда вернется.

Единственной отдушиной оставалось хранилище знаний, где она просиживала ночами, воруя время у собственного отдыха. Но так было даже лучше, теперь она уставала так сильно и спала столь мало, что сны ей почти не снились.

Поиски сведений о раянах тоже продвигались медленно, иногда у Оникс раскалывалась голова от всех этих легенд и сказаний, но она упрямо искала ответы. И кое-что все же удалось обнаружить.

Насколько Оникс поняла, раяны пришли из-за моря, и века назад они могли контролировать свой цветок, раскрывать его по собственному желанию. Именно этому и хотела научиться девушка. Когда ее в очередной раз заматывали в шелка, кололи иголками на примерках и обучали, она пыталась сосредоточиться на ощущении лори, открыть бархатные лепестки. Но, судя по тому, как покрикивала наставница, и ворчал мастер иглы, у нее ничего не получалось.

И все же Оникс не сдавалась. Лишь сжимала зубы и снова пробовала. Она давно отучилась жалеть себя, она лишь пыталась выжить в том безумном мире, что окружал ее, и понимала, что для этого должна использовать все возможные способы.

* * *

День свадьбы обещал быть ясным. Заря окрасила мир розовым светом, словно сама природа благословляла соединение раяны и Светлейшего Владыки.

Ей нужно было хоть на несколько мгновений остаться одной, хотя бы на две минуты! Две минуты, и она достанет спрятанное кольцо, наденет на палец! Но словно назло, прислужницы вились хороводом, не отходя ни на шаг.

Еще до рассвета Оникс выкупали в огромной чаше, шесть раз сменив воду, каждый раз добавляя в нее новые масла и настои. После омовения и масел, от которых кожа девушки стала нежной и какой-то чрезмерно чувствительной, настал черед мастера иглы. В покои он вплывал сияющий, и Оникс удивилась, когда ворчливый и вечно недовольный мужчина ей поклонился.

— Приветствую нашу будущую Светлейшую повелительницу, — его помощницы слаженно присели в реверансах, а Оникс вздрогнула. Она даже мысленно не могла примерить на себя этот титул.

Впрочем, дальше мастер повел себя вполне привычно — принялся приказывать и вертеть Оникс. За время общения с ним раяна уже перестала смущаться того, что зачастую представала перед мужчиной лишь в сорочке, а то и просто в лентах, что скрывали ее грудь и лобок. По крайней мере, мастер иглы ни разу не посмотрел на нее как на женщину, кажется, единственное, от чего он впадал в экстаз — это его наряды. Вот и сегодня раяну облачили в тончайшую шелковую сорочку на двух бретелях, а потом…

— Платье для свадебной церемонии! — торжественно объявил мастер.

Двери распахнулись, и в комнату внесли наряд. Серебро ткани было расшито множеством синих и голубых камней, несколько рядов юбок из кружев и шелка, а сверху парча…

— О небесные заступники… — пробормотала Оникс. Все-таки она была девушкой и не смогла остаться равнодушной к такой красоте. Ей, выросшей в Обители, роскошь дворца, нарядов, убранства до сих пор казалась чем-то нереальным, волшебным! Если бы еще не знать, что скрывается за всей этой красотой…

— О да, — щуря глаза, как довольный кот, отозвался на ее возглас мастер иглы.

Оникс надели нижние юбки, потом сверху — основное платье. Камни сверкали и переливались, разбрызгивая по комнате бесконечное множество разноцветных искр.

— Вы прекрасны! — умилился мастер. — Самая прекрасная основа для моего наряда, что мне довелось увидеть!

Оникс горько усмехнулась. Какая насмешка! Даже для этого человека она всего лишь оболочка, кукла, на которую он шьет платья. Настроение окончательно испортилось.

И дальнейшие приготовления она принимала уже почти равнодушно, не обращая особого внимания ни на мастериц, заплетающих волосы и укладывающих косы вокруг головы, ни на прислужниц, обувающих на ноги бархатные туфли, также сияющие камнями, ни на восторженные и восхищенные лица.

Она думала лишь о кольце, что было спрятано под кроватью, потому что Оникс слишком боялась, что его отберут. И сейчас она не знала, как достать его.

Или лучше сделать это после церемонии?

Оникс нервничала, не зная, как поступить и на что решиться.

Когда тень центральной башни Темного Града коснулась своим острым концом черты на площади города, раяне пристегнули к плечам шлейф и надели на лицо церемониальную маску.

И Оникс вздохнула. Маски надевают три раза в жизни. При рождении, чтобы духи не позавидовали новой жизни. При бракосочетании, чтобы не посягнули на счастье молодых. И после смерти, знаменуя, что все равны и одинаковы у Сумеречных Врат.

Ее маска была роскошной — сияющей и безумно дорогой, но раяна с горечью подумала, что, возможно, маски стали надевать юным невестам, чтобы никто не видел их слез.

Она расправила плечи и сквозь прорези осмотрела застывших в благоговении прислужниц.

Плакать она точно не станет.

И пройдет по дворцу в этом роскошном платье, а после… После вернется в эту комнату и исчезнет из дворца.

* * *

Храм Небесных Заступников возвышался рядом с дворцом. И, кажется, здесь собрались все жители Темного Града. Оникс испуганно сжала ладони, осматривая сотни людей, что ожидали приближения невесты Светлейшего. В памяти еще слишком живы были картины того, как в нее кидали камни с грязью, и девушка содрогнулась, готовясь к подобному.

К храму они с Ошаром шли порознь — по обычаю брачующиеся встретятся уже внутри. Вдоль коридора из живых людей стояли стражи, щитами отгораживая проход от горожан. И раяна вздрогнула, понимая, что по этому проходу ей придется пройти одной.

Оникс глубоко вздохнула. Повисла тишина, словно и не было у дворца сотен людей, лишь звенели хрустальные колокольчики, отгоняя злых духов архара.

Раяна поставила ногу на бархат дорожки, усыпанной зерном и лепестками.

И люди взорвались криками, от которых она испытала настойчивое желание повернуть обратно, спрятаться, исчезнуть. Правда, на этот раз никто не кидал в нее камни, люди улыбались, их лица горели восхищением.

— Оникс! Оникс! Оникс!

Ее имя неслось над дворцом, отражалось от каменных стен храма и путалось в реющих стягах. Раяна медленно двинулась вперед, и стража слаженно подняла щиты, образуя стену из металла. Краем глаза Оникс увидела фиолетовый плащ императорского мага, Льен что-то шептал, стоя в стороне. Значит, над дворцом установлена и магическая защита. Конечно, псы и маги сделают все, чтобы защитить своего владыку.

Маска затрудняла девушке обзор, да и идти в тяжелом наряде оказалось не так-то просто! Словно на плечи раяны положили несколько тяжеленных мешков. Даже чтобы просто стоять ровно и не шататься, ей приходилось прилагать усилия!

Нет, верно, эти маски надевают для того, чтобы никто не видел закушенных до крови губ!

У ступенек храма ее ждал высокий мужчина в черном, знак Цитадели тускло серебрился на его груди. Оникс привычно вздрогнула при виде этой формы. Сумеречный пес. Раяна помнила его: тот самый, что связал ее арканом, когда магистр пытался просмотреть ее воспоминания. Один из советников владыки, Ингор Баристан — кажется, так его имя.

— Позвольте проводить вас к жениху, Оникс, — Сумеречный протянул ей руку. Раяна посмотрела на его ладонь. В перчатках. Даже сейчас никто не рисковал прикасаться к ней. Пусть она выходит замуж за владыку, пусть станет повелительницей, но мужчины боятся к ней прикасаться. Устоявшееся мнение о раянах не так-то просто искоренить.

Но она лишь положила ладонь на его руку.

— Благодарю.

Сумеречный кивнул и развернулся. Толпа вновь взорвалась криками. Оникс подняла голову.

На балконе храма стоял Ошар, еще без маски. Он улыбался, рассматривая толпу, золотой церемониальный наряд переливался, затмевая сияние светила. Ну конечно — Светлейший Владыка. Солнце их империи в ожидании своей невесты-луны. Золото и серебро сойдутся в храме и станут едины.

Проклятый цветок, если бы не он, раяну оставили бы в покое!

Оникс встряхнулась, отвела взгляд от сияющего Ошара и решительно ступила под сень храма.

Внутри уже не было обычных горожан, здесь присутствовали лишь сливки общества. Впервые Оникс увидела так много родовитых и влиятельных людей. Мужчин, что владели огромными территориями, замками и целыми городами, женщин, что смотрели свысока, пряча за бесстрастностью презрение. Роскошные наряды ослепляли, своды храма казались бесконечными, а от множества людей стало нечем дышать. С вечера во рту у Оникс не было ни крошки, за всеобщей суетой покормить будущую повелительницу никто не соизволил. Она слегка покачнулась, оперлась на руку Сумеречного. Баристан бросил на нее быстрый взгляд.

— Все в порядке, — чуть слышно прошептала Оникс.

У алтаря стоял, раскинув руки, жрец, Ошара не было. Конечно, это ей придется ждать явления владыки. Сумеречный довел ее до ступеней и отошел в сторону. Раяна медленно поднялась, развернулась лицом к придворным. Как раз вовремя, на лестнице показался Светлейший. Он спускался в торжественной тишине, ослепляя золотом наряда. Торжественный церемониальный хитон закрывал фигуру владыки, жесткая ткань, усыпанная камнями, тихо шелестела по мрамору. Алая маска закрывала лицо Ошара, и раяна вздрогнула, глядя на него.

Придворные разом склонились в поклоне, приветствуя своего правителя. В звенящей тишине храма он дошел до алтаря и остановился в нескольких шагах от Оникс. Жрец снова развел ладони.

— Сегодня День Взлетевшего Ястреба, — торжественный голос нарушил-разорвал тишину. — День, в который солнце возвращается в наши земли. И в этот день небесные заступники благословляют союз Светлейшего владыки и той, кого он выбрал в пару…

Голос все звучал и звучал, тихо звенели хрустальные колокольчики, давил на плечи роскошный наряд, а Оникс стояла, сцепив ладони и пытаясь удержать тошноту. Жрец говорил об ответственности, о сложном выборе, что сделал их повелитель, о великой чести, что оказана раяне, а ей хотелось закричать… Она не склонна была мечтать о том, чего никогда не случится, но, как и все девочки, иногда Оникс грезила. Представляла себя, конечно, не в центральном храме империи, а в какой-нибудь скромной часовне с одним служителем. И маска на ней была обычная, из сыромятной кожи, собственноручно разрисованная краской… Но в тех мечтах напротив стоял кто-то, кого она любила… Любила всей душой и сердцем, смутный образ, неузнанный, но такой желанный. Глупые мечты нищей девчонки из Обители Скорби. Перед глазами поплыло…

Что она делает здесь? Зачем? Кто тот человек, за которого она выходит замуж? Светлейший Ошар, что так желает использовать силу лори, а заодно и воспользоваться телом раяны!

Оникс подняла ладонь, желая вытереть влагу с глаз, совсем забыв, что на ней маска. Пальцы оцарапались о камни, и она отдернула ладонь, чуть пошатнувшись. Светлейший в два шага оказался рядом, подхватил раяну, удерживая.

По рядам придворных прокатился изумленный возглас.

— Простите, — пробормотала Оникс, выпрямляясь.

Из прорезей алой маски на нее смотрели внимательные глаза, и раяна вновь вздрогнула. И ощутила, как шевельнулся лори на спине. Она закусила губу, моля небесных дать ей сил выдержать эту церемонию. Ну почему она не исчезла раньше? На что надеялась?

Владыка вновь вернулся на свое место, жрец, прервавшийся на полуслове, продолжил свою речь.

Далее церемония потекла своим чередом, но раяна уже почти не слушала, лишь ждала ее завершения. И вздохнула с облегчением, когда ее объявили избранной и водрузили на голову тяжелую корону. Снова звенели колокольчики, а потом повелитель протянул ей ладонь. Оникс опустила глаза. Перчаток не было. Мужская рука уверенно сжала ее пальцы, и Оникс вновь вздрогнула. Но правитель на нее не смотрел, он обозревал ряды придворных, что снова склонились в поклоне перед владыкой и его супругой.

— Что теперь? — прошептала раяна.

Ошар не ответил, молча повел ее к проходу.

— Церемония закончилась? — спросила она, озираясь. Насколько она помнила из рассказа Олентис, ее признали женой императора, и далее пара должна вернуться во дворец, где проходили торжества. Прежний владыка, по летописям, праздновал свое обручение три месяца. Всю весну дворец гудел от пиров и балов, устраивались охоты и роскошные выезды. Правда, уже через год супруга скончалась от неизвестной болезни.

Сейчас Светлейший уверенно вел раяну вперед. Они задержались на выходе из храма, мгновение тишины, и снова народ взорвался криками, славя союз владыки и раяны. И одновременно вспыхнули в небе огненные цветы — раскинулись нереальные картины и пейзажи, созданные магами. Раяна наверх не смотрела. Она никуда не смотрела, молча переставляя ноги и хмурясь под своей маской. Большой палец владыки медленно поглаживал ее ладонь, и от этой ласки, от теплого прикосновения Оникс закусила губу. Лори на ее спине дрожал, она ощущала движение лепестков на коже.

Что-то было не так. Эта рука, что сжимала ее ладонь… эта ласка. Она знала ее. Знала это прикосновение.

— Небесные… — прошептала Оникс, уверенная, что ее никто не услышит. — Я схожу с ума. — Она вдруг остановилась, попыталась заглянуть в прорези мужской маски. — Церемония закончилась?

Владыка склонил голову к ее уху.

— Еще нет, раяна. Еще нет…

Он смотрел на нее, и Оникс почувствовала, как уходит земля из-под ног, как затягивается пеленой дворец впереди. Голос… Боги, она узнала бы его из тысячи. Но этого просто не может быть!

Когда владыка подхватил молодую жену на руки, народ забурлил от восторга и восхищения…

ГЛАВА 9

Оникс открыла глаза и изумленно осмотрелась. Где она? Что происходит?

Девушка нахмурилась, вертя головой. Она была раздета, лишь шелковая сорочка прикрывала тело. Волосы распущены. И еще она была привязана. Ее лодыжки и запястья обвивали тонкие золоченые шнуры, концы которых крепились к кольцам. Два вверху на поперечной балке. Два на полу в центре древнего символа, выложенного из сияющих камней. Шнуры были достаточно длинными, чтобы Оникс могла переступать ногами и даже двигать руками, но и крепкими, не поддающимися ее отчаянным рывкам в попытке освободиться.

Само помещение оказалось небольшим и странным. Между деревянными столбами Оникс увидела натянутые белые полотна, как делают в театре теней. И эти ширмы ограждали пятигранник, внутри которого стояла Оникс. Столбы, изрезанные древними символами и знаками, рисунок на полу, тонкие полотна…

Театр теней!

Ритуал Теней!

О небесные!

Конечно, она знала об этом обычае, как и все в империи, но ведь его уже не используют! Хотя еще сто лет назад Ритуал Теней считался обязательным. После брачной церемонии жених и невеста встречались в пятиугольнике, в центре пяти стихий. Девушка ждала мужа связанной, демонстрируя покорность и смирение, готовность подчиняться всем желаниям мужчины. И их первая близость происходила в присутствии всех родственников и жреца, освещающего церемонию. В домах бедняков просто натягивалось полотно перед кроватью, у богачей ритуал обставлялся с должной роскошью. Только суть от этого не менялась. Зрители за ширмой имели возможность наблюдать за первым соединением новобрачных. А после жених торжественно пачкал ширму девственной кровью, родители жениха соглашались взять в дом девушку, а жрец признавал брак законным.

Но только почему ей никто не сказал о том, что ее ждет этот ритуал? Почему?

Впрочем, раяна знала почему. Потому что и Ошару, и его советникам совершенно наплевать на мнение самой Оникс. Она всего лишь марионетка для них!

Оникс снова дернулась, выворачивая запястья, пытаясь вырваться из силков.

— Выпустите меня!

И словно в ответ на ее слова в углах пятиугольной комнаты вспыхнули лампы, заливая пространство розовым светом. Оникс заморгала, переход от полумрака к яркому свету оказался слишком резким и ослепил ее. Она замотала головой, чувствуя, как повисли на ресницах выступившие слезы.

Сейчас она сама себе казалась бабочкой в паутине и напрасно дергалась, пытаясь разорвать путы. С тихим шелестом полотняные ширмы поднялись, и раяна снова забилась, моргая. Где-то забил тревожно барабан, и, всмотревшись, Оникс ахнула. Там, во тьме, были люди. Много людей, и все они смотрели на нее — привязанную в центре, почти обнаженную, стоящую внутри ярко освещенного пространства.

Оникс дернулась.

— Отпустите меня! — Но ее голос заглушили барабаны, бой которых все нарастал. Темная фигура шагнула к ней и застыла на границе света и тьмы. Человек смотрел на нее, Оникс ощущала это кожей, но он все еще был скрыт мраком, лишь сияли его роскошные золотые одежды. Барабаны уже оглушали, а мужчина двинулся по кругу, заходя Оникс за спину, оставаясь во тьме.

Древний ритуал гласит, что жених приходит из тьмы к свету своей невесты.

Это даже красиво.

Если бы не было так жутко.

Мгновение — и бой барабанов стих, оставив звенящую тишину и ритм, все еще стучащий в ушах. И почти сразу ширмы снова упали, отсекая освещенную комнату от зрителей.

Ритуал Теней начался.

Оникс переступила привязанными ногами и попыталась обернуться. Ошар — ведь это был, несомненно он — стоял за ее спиной. Она чувствовала его тепло. Но почему он молчит? Или так необходимо?

— Ошар? — девушка попыталась обернуться. — Что происходит? Ошар, развяжи меня. Мне… страшно…

Теплая ладонь прикоснулась к ее затылку, лаская, и вдруг сжала волосы в кулак.

— Правда? Страшно? Отчего же? Разве не ты радовалась поцелуям владыки совсем недавно, Оникс?

Мужчина дернул ее за волосы, и раяна вскрикнула от изумления. Потому что на нее смотрел не Светлейший. Ран Лавьер. Одетый в церемониальные золотые одежды. И злой. Просто ужасно, пугающе злой! Небесные, значит, там, у алтаря, ей не показалось! Это действительно был он!

— Что происходит?

— То, что и должно. — Он развязал широкий пояс своего тяжелого наряда, распахнул полы, снял, небрежно отбросив драгоценную ткань.

— Как ты оказался в храме? Где Ошар? Что происходит? — она завертела головой, пытаясь освободиться. — Как? Я ведь видела владыку! Все его видели!

— А ты расстроилась, что давала клятвы не ему?

Лавьер смотрел с насмешкой, но Оникс видела злость в его глазах. И в движениях — отточенных, резких.

— Но… я ведь видела… Волосы были светлее… О небесные…

Оникс задохнулась, понимая. Если аид смог оказаться здесь, в самом сердце империи, прошел сквозь толпу людей и сейчас так спокойно раздевается, значит, он все продумал. Это… заговор!

Она сглотнула, отчаянно дергая руками. Но сияющие шнуры держали прочно.

— Там люди! За этой ширмой люди! Все эти… придворные! Они слышат нас!

— Здесь полог тишины, — он снял нижнюю рубашку, тоже отбросил. И так же невозмутимо развязал шнуровку штанов, снял, оставшись обнаженным. Оникс сглотнула, попыталась отвернуться, не желая смотреть на его тело. Она слишком хорошо его помнила.

Лавьер усмехнулся, шагнул к ней.

— Отворачиваешься? — он погрузил ладонь в ее волосы, перебирая пряди. Движения размеренные, но в каждом — жадное предвкушение, голод… ненасытность, что уже дрожала в его глазах, и Ран обхватил подбородок Оникс, заставляя смотреть на себя. — Отворачивайся. — В голосе уже хриплые возбужденные нотки. — Доставь последнее удовольствие зрителям.

Оникс ничего не поняла. От горячего тела, что прижималось к ней, бросало в дрожь, губы стали сухими, а внизу живота уже пробуждалась настойчивая, тянущая боль.

— Что… что ты тут делаешь? — голос сорвался.

— А ты не рада меня видеть, раяна?

Лавьер склонился, все еще сжимая ее волосы у затылка, не давая ей даже отвернуться.

— Отпусти меня! Как ты здесь оказался? Я… я кричать буду!

— Несомненно, — он усмехнулся. — Несомненно будешь. Пока не охрипнешь.

Она нахмурилась, понимая, что он имеет в виду. Попыталась вырваться, но лишь сделала себе больно. Лавьер держал крепко.

— Ты не посмеешь. Не смей! Не трогай меня!

— Не трогать?

Он провел ладонью по внутренней стороне ее руки, от локтя до запястья, и Оникс увидела, каким стал мужской взгляд — тяжелым, темным. Он сжал ее запястье, склонился, провел языком, повторяя путь пальца. И девушку затрясло от этой ласки. Она сжала зубы, чтобы не застонать. Проклятая бездна архара! Она хотела застонать!

Лавьер целовал ее кожу там, где была петля шнура, и Оникс слышала, как учащается его дыхание.

— Тебе нравится… — прошептала она. — Нравится видеть меня связанной!

— Нравится? — он поднял голову, обрисовал пальцем контур веревки и след от нее на запястье девушки. — Не то слово, Оникс. Совсем не то. — Еще одно ласкающее, томительно медленное движение. — Мне нравится оружие, мясо с кровью и шторм у Синих Скал. А когда вижу тебя связанной, я схожу с ума. У меня отказывает разум, и я могу думать лишь о том, какая ты сейчас беспомощная. О том, что я хочу с тобой сделать. О том, что сделаю. Я одержим тобой, Оникс… Это совсем не то, что мне нравится… Совсем не то.

Он убрал руку и снова зашел ей за спину. Провел руками, обрисовывая контур ее тела. Горячее дыхание обжигало Оникс висок. А потом ее шеи коснулся холодный металл. Треснула ткань.

— Не смей!

Повторение ударило Оникс так больно, что стало нечем дышать. Он уже делал это когда-то. Так же срезал ее одежду, привязав руки раяны к потолочной балке. И вновь Лавьер не спрашивает, вновь делает это против ее воли. Оникс сжала ладони в кулаки, стараясь не закричать. Ненависть, словно затаившийся зверь, проснулась, полоснула когтями по сердцу.

Ладони Лавьера замерли в прорези разрезанной сорочки. Не раздвигая края, он коснулся пальцем выпуклой косточки позвоночника.

— Мне надо посмотреть. — Голос прозвучал хрипло, словно ему трудно было говорить. — Мне надо увидеть его. Я…

Лавьер не договорил, коротко выдохнул и рванул ткань с плеч девушки, обнажая спину. Шелковая ткань поддалась легко, опала на пол легкой пеной.

Он втянул воздух, помедлил и тронул кончиком пальца лори. Сколько раз он видел во сне этот цветок? Оплетающий женский позвоночник, с узкими листьями и бутоном, покоящимся на лопатке. Лори двигался, когда он прикасался к коже Оникс, смещался. Во снах он был черным. Всегда. Иногда Ран просыпался от собственного крика, потому что желал увидеть его цветным, но не мог. В его кошмарах цветок всегда был черным.

А сейчас…

Он снова тронул кожу девушки.

Светло-салатовый стебель у поясницы. Листья темнее, до изумрудной зелени. И бутон. Нежно-розовый, почти белый у стебля. И яркий багрянец у края лепестков. Живой. Бархатный на ощупь. Окрасившийся для него.

Что-то мощное и невыносимое сдавило Лавьеру грудь, мешая дышать.

— Для меня?.. — он провел ладонью вдоль позвоночника Оникс. Лаская ее, сдерживая рвущееся изнутри чувство, которого не мог понять.

Только девушка, что все это время стояла без движения, вдруг отодвинулась, пытаясь избежать этого прикосновения.

— Не льсти себе, аид. Лори окрасился не для тебя.

— Снова пытаешься меня обмануть, раяна?

Ран Лавьер опустил ладонь и встал перед Оникс. Подцепил пальцем ее подбородок. Усмехнулся.

— Ты не умеешь врать.

— Я тебе не вру. — Она сжала губы, заставляя себя смотреть ему в лицо. Внутри билась боль, словно она делала что-то ужасное. Но она не забыла. Ничего не забыла! А Лавьер ей только что обо всем напомнил. — Лори окрасился не для тебя.

— Он расцвел, когда я пришел за тобой. — Лавьер нахмурился. Что-то в глубине зеленых глаз почти заставило Оникс замолчать. Что-то внутри ее корчилось и выло, заставляя замолчать. Она знала, что ему это важно. Непонятно как, но своим женским чутьем Оникс осознавала это. Важно. Жестокому и бессердечному аиду жизненно важно, чтобы лори цвел для него.

Но она лишь крепче сжала ладони, вгоняя ногти в кожу.

— Ты был там не один, аид, — глухо выдавила девушка. — Напомнить, кто был с тобой? Вы пришли вчетвером. И когда лори окрасился, рядом был не ты. Там снова был… Ошар. И даже на площади, месяц назад! Со мной рядом всегда был другой мужчина, Ран. Ясно тебе? Лори цветет не для тебя.

Он замер, глядя Оникс в глаза. Зрачок снова расширенный, почти полностью скрывая зелень радужки. А ведь в помещении светло… очень светло. И под его взглядом раяне стало действительно страшно. По-настоящему. Кажется, так она не боялась никогда. Ее почти колотило от его безмолвия, от застывшего лица, от пальцев, что держали ее подбородок.

И дернулась, когда внезапно треснули несколько ламп по углам, зашипели и погасли, погружая место ритуала в сумрак. Но Лавьер даже головы не повернул.

— Вот как… — голос прозвучал глухо, бесцветно. — Ошар, значит. Маленькая раяна. — Он обхватил лицо девушки обеими руками, нежа его в ладонях. И от этого Оникс хотелось закричать. Ее уже колотило от напряжения. Лавьер приблизил свои губы к ее. Сказал тихо: — Ты только что подписала нашему владыке смертный приговор, моя сладкая. Надо сказать, я сомневался.

— Отпусти меня! — Оникс не выдержала и дернулась, забилась. — Отпусти! Не трогай меня!

— Отпустить? — он вскинул насмешливо бровь. — Разве ты еще не поняла, раяна? Ты моя. Ты всегда будешь моей, и плевать мне, для кого цветет твой лори! Это твои проблемы. Потому что… — он прижался к ней, не спуская с Оникс тяжелого взгляда.

— Нет, — она хотела кричать. Небесные! Она хотела, но даже голос предавал ее. И лори цвел… Она чувствовала, как открываются его лепестки…

Лавьер сжал ягодицы, приподнял.

— Потому что у тебя всегда буду только я. Ты моя, Оникс. Я слов на ветер не бросаю, — процедил он.

— Нет… пожалуйста! Ран! Я не хочу!

— Нет? — он дышал тяжело, раяна видела, как судорожно бьется вена на его шее.

— Нет! — она хотела сказать, что только не так… Все снова совсем не так!

Зеленые глаза стали еще злее, сейчас он смотрел на девушку с ненавистью, от которой ей хотелось плакать.

— А вот теперь кричи, Оникс.

И толкнулся в нее, до боли сжимая девушке ягодицы. И замер. Лавьер застыл, пытаясь отдышаться, выдохнуть, не застонать. Внутри что-то болело, грызло его так, что хотелось разорвать раяну, сделать ей больно, мучительно больно! Но это соединение… влажное вторжение в ее тело. Ненависть в синих глазах. Архар! Его проклятый архар, от которого он подыхал. Почему она? Почему даже обыкновенное, ничего не значащее соединение тел заставляет его сходить с ума от лавины выворачивающих душу эмоций? На ее ресницах блестели слезы, и Лавьер склонился, слизал их языком. Даже ее слезы были особенными. И запах лори… Он вновь чувствовал его. Еще сильнее, еще острее, еще слаще.

Он сжал зубы, удерживая рвущееся рычание, отклонился, выходя из нее. И снова вбился. Со свистом втянул воздух. Чувствуя ее дыхание. Взглядом безумца глядя на приоткрытые губы и напряженную шею.

Выйти. Толчок.

— Проклятие… — сил сдерживаться не было, хотя зачем ему сдерживаться? Он так долго этого ждал… Желал. Ненавидя себя за эту слабость, за то, что не может забыть, не может успокоиться. Проклиная ее за то, что не приходит.

И снова толчок. Сильнее, уже на полную мощность, погружаясь в ее тело до конца, растягивая тесное горячее лоно. Никогда. Ни с кем. Так. Только с ней. Так, что Лавьер почти умирал от желания, так, что дрожал от напряжения, так, что не мог думать. Ярость и нежность сплелись внутри, злость и желание, необходимость… Его проклятая зависимость. Ее имя дрожало на губах, и Лавьер загонял его внутрь, не позволяя сорваться. Толчок. Сильнее, злее, яростнее. Беря нежное тело с яростью одержимого. Ему хотелось кричать. Но он лишь со свистом втягивал воздух, глядя ей в глаза. Обжигая дыханием пересохшие губы. Склоняясь, чтобы чувствовать дыхание ее. Запрещая себе целовать. Запрещая прикасаться к ней. Запрещая… чувствовать. Запрещая думать о том, что она сказала.

Запрещая себе об этом думать! Только яростные, дикие, злые удары, соединяющие и разделяющие их тела в ритме снова бьющих за ширмой барабанов, только близость, слишком похожая на смерть. Только похоть, застилающая глаза и заставляющая двигаться все быстрее, насаживая на себя девушку. Только пальцы, сжимающие ее тело. И синие глаза, затянутые дымкой.

Все как и прежде, все снова.

И одержимость ею, которая за год не стала меньше, которая возросла в разы, сплетаясь с глухой тоской и надеждой, которая сейчас корчилась в муках, подыхая. На что он надеялся? Во что верил?!

Ему было этого мало… слишком мало, слишком быстро… но на большее не осталось времени.

Толчок, толчок, толчок. Быстрее, впиваясь в ее губы, захватывая влажный язык, втягивая его в свой рот. Выцеловывая, вылизывая, заглушая собственные стоны.

Он не сдержал хрип, когда его тело содрогнулось, когда разум накрыло разрастающейся тьмой, подкатывающей волнами, с каждым мгновением все ближе, все ярче, все больнее. А потом тьма взорвалась, и Лавьер откинул голову, захрипев от безумного, сбивающего с ног и выворачивающего наизнанку наслаждения. Ему казалось, что он умрет от этих ощущений, слишком это было ярко, настолько, что тело почти не могло этого вынести.

Перед глазами плавали темные пятна, в ушах стучала кровь.

Нет, это барабаны…

Он тряхнул головой, приходя в себя и отпуская Оникс. Перерезал шнуры, а потом опустил ладонь и провел клинком по ладони. На коже выступила красная полоса, и, развернувшись, мужчина приложил руку к светлому полотну. Барабаны ударили еще раз и затихли.

— Одевайся, — не глядя, бросил Лавьер. — У нас несколько минут.

— До чего? — не поняла Оникс.

Она стряхнула с рук веревки. Рядом стояла чаша с заживляющим раствором и чистыми холстинами, дрожащей рукой она смочила ткань и протерла внутреннюю поверхность бедер, уже не думая, как это выглядит. Оникс забыла о зрителях. Забыла обо всех. Она неуверенно накинула на тело расшитый тинар, который скрыл ее полностью, оставив открытыми лишь кончики пальцев. Завязала пояс. Лавьер на нее не смотрел, он уже зашнуровал штаны и обувался.

Барабаны замолчали. И тишина казалась звенящей, напряженной, натянутой струной.

Раяна вздрогнула и словно очнулась, вынырнула из омута их яростной близости, что оставила внутри боль и наслаждение. Предчувствие сжало горло.

А дальше что?

Он повернул к ней голову.

— Несколько минут на то, чтобы жрец назвал брак законным и сделал запись в храмовой книге. Надо, чтобы тебя признали законной императрицей.

— А что потом? — она не смотрела ему в лицо, не желая видеть. И думать о том, что только что между ними произошло. Об этом она подумает потом… когда-нибудь. Оникс не могла сейчас разобраться в своих чувствах и эмоциях, их снова было слишком много, и все слишком острые, обжигающие, ранящие. Злость, обида, ярость и где-то за ними облегчение, что он жив, и удовольствие от их близости, которое она так пыталась сдержать. И странное желание расплакаться.

Но об этом она сейчас думать не будет. Кажется, есть проблемы и поважнее.

За ширмой было как-то подозрительно тихо. Полог тишины?

— Ран? — прошептала Оникс.

— Тебе лучше закрыть глаза, раяна, — бесцветно произнес он. Поднял голову. — Но ты, конечно, не послушаешься.

— Конечно. — Оникс нахмурилась. — Почему я должна закрывать глаза?

Лавьер сжал зубы, резко шагнул к ней, развернул к себе спиной и связал ей руки. Оникс вскрикнула, задергалась.

— Так будет лучше, — бросил он, завязывая ей глаза куском шелка.

— Отпусти! Развяжи меня!

— Будешь орать, я заткну тебе и рот, — мрачно пообещал он. — Сиди тихо. Я скоро вернусь.

Оникс притихла, не сомневаясь, что он так и сделает, а жевать кусок собственной сорочки ей не хотелось. Послышался какой-то шелест, а потом в один миг пал барьер тишины, и помещение затопили звуки. Но вовсе не радостные крики и поздравления. Вопли боли. Лязганье оружия. Ругань. Плач. Вой. Крики отчаяния. Топот ног, удары, проклятия, снова крики! Шум, нарастающий гул, грохот!

— Небесные… — прошептала Оникс. Все ее тело напряглось, словно струна. Сражение. Она слышала звуки битвы! Совсем рядом, прямо в этом помещении, да она почти оглохла от криков и грохота!

— Ран?

Лавьер не отозвался, и Оникс затрясла головой. Шелковая лента сползла, девушка потянулась губами, захватила ткань, стягивая ниже. Заморгала от потока света. И захлебнулась от ужаса.

Нет, это было не сражение. Это была резня. Сумеречные псы, с серебряным знаком цитадели на груди, быстро и равнодушно резали тех, кто был в этом зале. Картины происходящего замелькали перед глазами ошарашенной Оникс, разум которой просто отказывался воспринимать увиденное. Мужчина, что смотрел в ее сторону с пола остекленевшими, мертвыми глазами. Полная женщина в желтом платье, что стояла в храме в переднем ряду, теперь зажимала дыру в животе, и яркое платье было залито кровью. Совсем молодая девушка трясется в углу у лестницы… Мужчины… Почти все, кто был в зале: наместники, придворные, члены совета, все самые влиятельные люди империи, они все были в этом зале. И почти все мертвы… Тела, разрезанные глотки и отсеченные головы… кровь. Море крови залило великолепный парадный зал дворца! Высокие витражные окна были закрыты темными драпировками для ритуала, у стен стояли накрытые для торжества столы… и трупы. Трупы!

Сумеречных было так много, звери в черном, что резали людей, словно скот. Быстро, молча, жестоко. Беспощадно. Раяна видела стражей, что охраняли ее во дворце. Тех, что стояли у дверей в покои Ошара. Тех, что несли службу у лестницы… и все они сейчас участвовали в этой бойне.

И ужасное, дикое понимание вдруг обрушилось на Оникс.

Он знал. Он с самого начала знал это. Ран Лавьер. Знал, потому что именно он и организовал все это. Свадьбу. Ритуал Теней. Резню.

И он был там — в самой гуще этого ужаса, обнаженный торс блестел при свете масляных ламп и тонких лучей, пробившихся сквозь драпировку. Он снова танцевал свой смертельный танец с клинками, и Оникс какой-то частью своего существа даже залюбовалась им, мужчиной, что умел убивать с такой дикой красотой и немыслимой скоростью.

Один из наместников — молодой, сильный — бросился наперерез Лавьеру, с рычанием занося для удара свой меч… и упал, захлебываясь кровью.

Оникс всхлипнула. Звук родился где-то в глубине ее существа и прорвался наружу. И Лавьер услышал, хотя это было невозможно — их разделяло не менее ста шагов. Но он обернулся, и их взгляды встретились. Бесстрастное лицо помрачнело, зеленые глаза стали еще злее. Он кивнул кому-то, и почти сразу обзор закрыла широкая мужская грудь.

— Вы в безопасности. Светлейшая, не беспокойтесь, — сказал Ингор Баристан, наклоняясь к ней.

— В безопасности? — Оникс подняла на него полные слез глаза. — В безопасности?! О небесные, помогите… Где Ошар? Его вы тоже убили?

— Вам лучше этого не видеть, — мягко сказал Сумеречный и укоризненно покачал головой. — Зря вы не послушались Верховного. И зря сняли повязку.

Он протянул руку и неожиданно положил ладонь на ее щеку.

— Что вы… — начала Оникс, но договорить не успела, провалившись в темноту.

ГЛАВА 10

После занятий наставник велел задержаться их десятке учеников. Всех в цитадели делили на сотни и десятки, по какому принципу — никто не знал. В десятке Рана все оказались примерно одного возраста.

— Пришло время выбрать того, кто станет Верховным в вашей десятке, — наставник, красноволосый мастер окинул притихших учеников холодным взглядом. У него были странные глаза — белки желтые, словно перо канарейки, и в этой желтизне плавали мутные, светло-голубые радужки. В сочетании с коричневой кожей и желтыми одеяниями-хитонами, которые носил мастер выглядел он пугающе. Предками наставника были пустынные кочевники, наградившие его такой необычной внешностью.

И еще он был очень стар. Конечно, все знали, что Сумеречные живут значительно дольше обычных людей, если не умирают от сражений. Но мастер и вовсе казался древним…

Но ученики боялись его не за цвет глаз и кожи. Мастер отличался изощренным и жестоким умом, в котором не было жалости ни к себе, ни к окружающим.

Рану он нравился.

— Но, — продолжил наставник, прохаживаясь вдоль столов, — в этот раз мнения совета мастеров разошлись. В вашей десятке два пса, достойных стать Верховным. Их физическая сила и магический дар почти равны, оба наделены лидерскими качествами, оба умны и честолюбивы. Мы не смогли выбрать между ними. — Он застыл в центре зала. — И потому предлагаем выбрать вам.

Мастер взмахнул рукой, скрытой широким желтым рукавом, и в центре появилась каменная чаша. Ученики восхищенно замерли. Материализация. Высшая ступень магии и способностей, ее достигали лишь избранные. А Ран задумался, почему бы двух лидеров не разделить по разным десяткам, но спрашивать не стал. Мастера не приветствовали ненужные вопросы.

— Каждый опустит в чашу камень, — продолжил маг. — Белый, если ваш выбор Анрей Итор. Черный, если Ран Лавьер.

На столе возле каждого из десятки появилось два камня.

— Приступайте. Кристиан Нерр.

Дух прошел уверенно, опустил черный камень. Тот гулко ударился о стену чаши.

— Баристан…

Еще один ученик сделал выбор.

— Льен…

И снова стук камня. Каждый подошел к чаше, и каждый сделал свой выбор. Ран наблюдал молча. Он хотел стать старшим. Не оттого, что желал управлять другими, а оттого, что не любил подчиняться. И хотел принимать решения самостоятельно, хотя бы на уровне их десятки. Он ненавидел чужие приказы.

— Выбор сделан.

Мастер снял чашу с постамента и вытряхнул камни на доски пола. Все затаили дыхание. Пять камней слева, три справа. Черные. Белые.

— Верховный десятки — Ран Лавьер, — объявил мастер.

Кристиан захлопал, он всегда был живее всех в цитадели. Остальные ограничились кивками и улыбками. Лавьер повернул голову к Анрею. Тот смотрел на него своими белесыми глазами, в глубине которых таилась смерть.

— Поздравляю, — прохрипел он и, резко развернувшись, первым ушел из ученической.

Мастер улыбался. На тонких губах эта улыбка выглядела тоже жутковато.

— Сегодня я освобождаю десятку от тренировок и дозволяю посетить Грот удовольствий.

На этот раз улыбки и хлопки не сдержал никто, даже сдержанный и молчаливый Льен, прозванный Ветром. Все-таки не каждый день им так везет!

* * *

Грот удовольствий располагался в скале. Это была пещера, похожая на круглый зал, с озером в центре и небольшим водопадом теплой воды. Вокруг озера стояли лежанки и были накиданы шкуры, за кадками с ярко-зелеными кустарниками виднелись углубления для более интимного общения.

И еще здесь были девушки. Такие, каких юные псы еще не видели. И ученики застыли на входе, внезапно растерявшись, завороженные, ослепленные дивными красавицами с гладкими и налитыми телами цвета шоколада, манящими улыбками и браслетами на ногах. Рабыни. Но рабыни отборные, дорогие. Не похожие на тех, что ждали их в комнатах для расслабления. Одна из них — со множеством кос, змеями сползающими до круглых ягодиц, подошла к застывшим парням, протянула поднос с бокалами и указала рукой на небольшой фонтанчик.

— Приказывайте, — нараспев произнесла она, плавно опускаясь на колени, — мы здесь, чтобы воплотить любые ваши желания…

— Чтоб я сдох, — изумился Линт, — да это же фонтан чистого вэля!

Псы расхохотались, потянулись за бокалами с выпивкой.

— Да к демонам! — воскликнул Баристан и зачерпнул ладонью прямо из чаши, глотнул, фыркая, как конь на водопое. Льен рассмеялся и последовал его примеру, Линт и вовсе сунул лицо в вэль, глотая и облизываясь.

— Нам оставь!

Хохот стал всеобщим. Выпивка сняла зажатость и превратила юных псов в обычных парней, дорвавшихся до удовольствий.

— Эй, красотка, — быстро захмелевшей Линт поманил одну из девушек пальцем. — А может, ты меня приласкаешь?

Он, красуясь, развязал шнуровку на штанах, обнажая мужской орган. Рабыня послушно опустилась на колени.

— Раздери меня бездна, — выдохнул Линт. — Я попал на небеса!

Влажные звуки наполнили грот, и захмелевшие парни сорвались, словно стая гончих, хватая девушек, заваливая их на шкуры… Кто-то уже стонал под умелыми руками, кто-то яростно вдалбливался в податливое тело.

Ран поманил в альков ту самую, с косичками. Хмель его почти не брал, даже если парню очень хотелось, напиться не удавалось. Его дар выжигал хмельные пары, гасил их. Но не сразу, и легкая волнующая дымка все же окутала разум Рана.

Девушка целовала его тело, улыбалась, тонкие косички гладили обнаженную кожу, и Ран прижал ее к себе, усаживая девушку сверху. Она подчинялась с улыбкой, с явным удовольствием рассматривая партнера. Они оба были молоды и красивы, горячи и страстны, и близость обоим доставила удовольствие. Ран откинул голову, наслаждаясь видом подпрыгивающих грудей девушки и ее стонами. Желание туманило не хуже выпивки, толчки становились все яростнее.

— Меня подождите, — голос прервал их, и Ран усмехнулся, увидев Анрея, что со спины обнял юную рабыню, провел ладонью по смуглой коже.

— Кажется, ты лишний, Итор, здесь уже занято, — Ран сжал девичьи бедра, усмехаясь.

— О, лазейка всегда найдется, — хрипло ответил Анрей. Девушка вскрикнула, когда он заставил ее наклониться и провел ладонью между женских ягодиц. — Ты уже пробовал на двоих, Верховный?

Ран качнул головой. Его тело требовало разрядки, в голове клубился туман хмеля и вожделения. И ему было интересно. Рабыня закусила губу, склоняясь ближе к телу Рана, а он ощутил, как ее лоно сузилось еще сильнее, когда Анрей вошел.

И толкнулся, не в силах удержать движение. Анрей поймал его ритм, и девушка забилась между ними, упав на грудь Лавьеру и всхлипывая. Их движения становились все резче, они неслись к обжигающему оргазму, и Ран откинул голову, издавая хриплый рык. Почти сразу застонал Итор, до синяков сжимая ладонями груди рабыни. Внизу живота стало липко, и Ран с усмешкой подумал, что, к счастью, здесь есть озеро.

Он приподнял бедра, пытаясь освободиться от навалившихся на него тел, и столкнулся со взглядом Итора. Светло-серые глаза смотрели с насмешкой и чем-то еще, чего Ран не смог определить.

— Может, повторим? — хрипло спросил Анрей, а Ран качнул головой, скользнул губами по щеке девушки, что все еще не могла прийти в себя от их двойного проникновения, и пошел к воде.

Везде, куда ни падал его взор двигались тела, мужские и женские. Псы, дорвавшиеся до женщин, совокуплялись истово и, кажется, собирались делать это, пока не свалятся без сил. Ран улыбнулся и с разбега нырнул в черную воду. Дух вышибло от холода, озеро оказалось ледяным. Поэтому плавать Лавьер не стал, подтянулся, вылезая на высокий каменный уступ.

И насторожился. Он даже не понял, что привлекло его внимание. Может, звук. Или запах. Чутье сработало раньше, чем сознание нашло объяснение.

Ран побежал, стремясь добраться до своих клинков, что остались там же, где и вся одежда, — на лежанке возле рабыни. Но все же не успел.

Ворвавшихся было пятеро — здоровые мужики, заросшие бородами, воняющие потом и мочой. Отщепенцы. Преступники. Нет, это не было нападение. Все знали о длинном каменном здании, где держали смертников — преступников, направленных в цитадель для обучения молодых псов. Правда, обучение было своеобразным. Их просто иногда выпускали, и каждый имел право убивать. Озверевшие, матерые звери, понимающие, что это их единственный шанс если не получить свободу, то хотя бы поквитаться.

Они замешкались лишь оттого, что увидели женские тела. Мужское оголодавшее естество отреагировало, заставив убийц остановиться. Ран ударил того, кто был ближе, кулаком снизу, вкладывая в удар всю силу своего тренированного тела. И одновременно выкрикивая команду. Мужик заревел быком, падая, второй ткнул Рана в бок, но кулак скользнул по мокрому голому телу, уходя в сторону ребер. Ран упал, перекатился, не останавливаясь, подхватил чей-то брошенный нож, метнул. Рев, визг девушек и грохот наполнили грот, сменив стоны удовольствия. Отщепенцы дрались зверски, одного Сумеречного прирезали раньше, чем он смог слезть с женского тела. Он так и упал, заливая рабыню хлыщущей кровью. Ран видел Баристана, который отбивался на краю озера, заметил Кристиана, что сосредоточенно бил отщепенца, Итора, с ухмылкой пляшущегосразу с двумя. Синие лезвия в его руках сияли словно зеркальные. И сам Ран бил, падал, перекатывался и снова бил, вгоняя костяшки в мясо, челюсти, ломая ребра. Все псы были голыми, и мало кто успел дотянуться до оружия.

Льен тонко, как-то по-девчоночьи вскрикнул, и Ран повернулся в его сторону. К горлу Ветра было приставлено зазубренное лезвие, и Ран видел сразу два лица — парня и убийцы, что ухмылялся за его спиной. И, не думая, Ран уставился в глаза бандита, жалея, что не успеет помочь, и желая, чтобы тот сдох. И удивился, когда отщепенец рухнул, а Льен упал на колени, зажимая рукой глаза. Темный дар Лавьера, набравший полную силу, зацепил и его…

Мастер явился, когда все было кончено.

На камне возле озера осталось пять трупов в одежде и два — голых.

— Плохо, — равнодушно оценил мастер. — Очень плохо. Вы позволили застать себя врасплох. Позволили ранить. — Мастер посмотрел на кровавую борозду на боку Баристана. И на трупы. — Позволили убить. Надеюсь, вы усвоили урок. Вы не должны забывать, кто вы. Никогда. Кто забывается, предаваясь разврату или хмелю, тот долго не живет.

А Ран смотрел на тело Линта и хмурился. Его горло было разрезано, но вот только Лавьер знал, что сделал это не смертник…

* * *

Взятие дворца произошло, как и планировалось, хотя, конечно, не обошлось без крови. Но это было необходимо. Сумеречные устранили наместников и глав самых влиятельных родов, остальные теперь либо присягнут на верность, либо попытаются сплотиться для борьбы. Но последнее он тоже предусмотрел, все же не зря он занимал место Верховного айда столько лет. Он, как никто в империи, знал все сильные и слабые стороны власти. Дворец занят, пленные отправлены в подвалы, где когда-то держали его. Вокруг Императорского холма уже стоит оцепление из псов, а большинство еще даже не поняли, что произошло. Какое-то время люди будут считать, что дворец празднует обручение владыки.

Лавьер поднялся в императорские покои уже под утро. Тело покрывала корка крови — немного своей, но в основном чужой, и ему ужасно хотелось ее смыть. Но сделать это не было времени, он лично проследил за взятием дворца, лично осмотрел пленных и убитых. Его люди знали свое дело, и каждый занимался тем, к чему готовился. Одни блокировали входы и выходы, другие устанавливали магические щиты. В некоторых местах магию гасили артефакты, вмурованные в стены, но для этого у него был Ветер.

Час назад Льен прошуршал по залу своей фиолетовой мантией, и Лавьер усмехнулся, глядя на императорского мага.

— Убрал артефакты?

— Почти везде, — мужчина улыбнулся. — Мне понадобилось несколько лет, чтобы заменить их на пустышки. Темный Владыка был на редкость подозрительным. Я даже не сразу их все нашел. — Магистр склонился. — Рад видеть вас, Верховный. Или, уже вернее, повелитель?

— Нет, — Лавьер покачал головой. — Мы выиграли первое сражение, но это еще не победа. К тому же… Не нашли Итора?

Льен со злостью скривился.

— Успел сбежать, сволочь! Не знаю, как ему удалось. Первый советник должен был быть в храме, но его там не было!

— Не забывай, кто он, — Лавьер потянулся к графину с вином, сделал жадный глоток. — Он мог почувствовать.

— Я блокировал его, как мог, — магистр устало опустился в кресло. — Но сам знаешь, насколько Итор сильный. Возможно, какое-то чувство он уловил. Только ты со своим темным даром и мог ему противостоять. Мы все для него лишь марионетки, мне приходилось применять множество артефактов, чтобы он не лез в мою голову.

— Не только Ран, — в комнату вошел Ингор Баристан, за ним следом Кристиан и еще несколько Сумеречных.

— Кто еще? — Лавьер хмыкнул, осмотрев вошедших. Кристиан вытирал с лица кровь, у Ингора болталась плетью сломанная рука. — Целителя вызвал?

Баристан небрежно махнул здоровой рукой.

— Уже в пути. — Он тоже отпил вина из горлышка. — Анрей дико злился оттого, что не мог прочитать раяну. Ничего, ни единого чувства. Его это ужасно выводило из себя. Настолько, что я это увидел.

— Вот как, — Лавьер кивнул на его сломанную руку. — К целителю, срочно. Ты мне нужен целым. Сколько наших погибло?

— Еще считаем, но не больше, чем рассчитывали…

Ран вошел в дверь императорских покоев, снова обдумывая разговор с Сумеречными. Он знал, что надо отдохнуть. Тело требовало хоть короткого сна, он слишком давно бодрствует и может свалиться в любой момент. Сюда сражение не докатилось, все произошло на нижних этажах. И в этих роскошных покоях ничто не говорило о многочисленных убийствах и смертях.

И еще в огромной кровати лежала Оникс.

Усыпленная магией прикосновения Баристана, она спала, и лицо ее было безмятежно-прекрасно.

Лавьер застыл у кровати, рассматривая спящую девушку. Не отводя взгляда, скинул сапоги. Расшнуровал штаны и отбросил в сторону. Постоял, скользя взглядом по женскому телу, накрытому легким покрывалом. И повернулся в сторону купальни.

* * *

Оникс снился сон. Или воспоминание? Губы, что нежат ее кожу легкими поцелуями. Руки, что скользят по телу в томительной, медленной ласке. Легкое дыхание на виске… Тяжесть мужского органа, упирающегося ей в живот. И мужской запах — пряный, соблазняющий, темный, который хочется пить жадными глотками…

— Что надо сказать, раяна? — тихий голос возле ее головы.

Оникс вздрогнула и открыла глаза. Попыталась вырваться, зашипев. Не сон. На этот раз никаких сновидений! Ран Лавьер — реальный, горячий, твердый, как камень, и возбужденный. Он закинул одну ногу Оникс себе на бедро, его руки поглаживали ее спину и ягодицы. Ни клочка одежды на них обоих, ни одной даже самой никчемной преграды!

Она успела забыть, какие зеленые у него глаза. Какие чувственные губы. Какое сильное тело воина…

Проклятие! Ничего она не забыла. Ни одного мига. Он ей не позволял!

И сейчас в его глазах было такое странное выражение… Оникс не могла его понять.

— Ты не ответила.

Его голос был хриплым, то ли от сна, то ли от желания. Его ладонь опустилась ниже, гладя внутреннюю поверхность ее бедер, отчего в животе растекалась мучительная нега.

— Так что надо сказать?

— Катись в архар, Ран, — прошипела сквозь зубы Оникс.

— Я уже давно там, — он хрипло рассмеялся. — Но ответ неверный.

Он резко перевернул ее на живот, сел сверху, оседлав Оникс бедра. Наклонился, медленно провел языком вдоль ее позвоночника, облизывая каждую впадинку и косточку.

— Так что надо сказать?

— Отпусти меня! — Оникс задергалась, пытаясь его сбросить.

Но он лишь сжал ногами ее бедра, а ладонью запястья. И как Оникс ни извивалась, ей не удавалось выбраться из его ловушки.

— Архар, Оникс, будешь так вертеться, я кончу, даже не входя в тебя. — Он хрипло рассмеялся и снова лизнул ей спину. И вдруг замер. Она лишь слышала его напряженное дыхание, что теплом касалось кожи.

Очень медленно Лавьер тронул пальцем спину Оникс и повел от поясницы вверх, обрисовывая контур лори.

— Боги… — Что-то новое прозвучало в его голосе, что-то, чего Оникс никогда не слышала от него. Восхищение. Изумление. Почти поклонение… И что-то неузнанное, но волнующее… — Невероятно. Значит, он цветет не для меня? А мне кажется, что цветку весьма понравился мой язык, раяна. Он раскрывается.

Оникс снова дернулась, сжав зубы. Проклятый лори! Снова предает ее…

— Не шевелись, — Лавьер снова склонился, языком прикоснулся к ее лопатке, там, где был бутон. Из его рта раздался то ли стон, то ли рык, мышцы напряглись, став каменными, придавливая раяну к постели. — Он сладкий… Ты сладкая… Какая же ты сладкая… Я так соскучился по твоему вкусу…

Он сжал ее ладони своими, переплетая их пальцы, медленно скользя губами по узкой женской спине, оставляя горячий, влажный след своих поцелуев, и Оникс почувствовала, как отзывается ее предательское тело, как накатывает сладкая истома от этой мужской тяжести, от ласки, от предвкушения… Небесные! Она желала его. Желала до одури, хотела снова почувствовать в себе, желая яростных толчков и его одержимой страсти. И если он только прикоснется к ней внизу, то она не сможет скрыть своего желания. И понимание этого разлилось внутри горечью.

Как она может желать его после всего, что было?!

— Отпусти!

Оникс выгнулась, отчего Лавьер снова зарычал.

— Не трогай меня! А лори… он открывается для всех! Когда угодно и где угодно, независимо от меня! Слезь с меня! Я не хочу!

— Не помню, чтобы меня это когда-нибудь останавливало, — бросил он.

— Отпусти! — Оникс вывернулась, перекатилась и спрыгнула с кровати, схватила сброшенное на пол покрывало, прикрылась.

Ран Лавьер лег на бок и насмешливо поднял бровь. Словно его веселила попытка раяны закрыться и спрятаться от него. Она скользнула взглядом по тренированному загорелому телу, отвернулась.

— Вижу, ничего не изменилось, и ты остался такой же сволочью, Ран. — Горечь все равно просочилась в слова.

— Ошибаешься, — он прищурился, словно зверь, наблюдающий за добычей. — Я стал еще хуже.

Оникс отошла дальше, встала за креслом, хотя и понимала, что столь ненадежная преграда не удержит Лавьера. Воспоминания навалились лавиной, грудой камней, и она задышала, пытаясь справиться с ними.

— Что вчера произошло? Где Ошар? Вы его убили? Убили, как всех тех людей?

Она обхватила себя руками.

— Хочешь знать? — Лавьер не двигался, но она знала, что его расслабленность — лишь видимость. — Иди сюда, Оникс. Соври, как скучала по мне. Сделай мне приятно. И тогда я расскажу тебе все. Даже то, чего нельзя рассказывать. — Он улыбался, только глаза оставались злыми. — Давай, раяна, это несложно. Несколько слов, ласковая улыбка. Поцелуй. Такая малость, ведь правда? Иди ко мне.

Оникс нахмурилась. Чего он добивается? Какую игру ведет?

Лавьер поднялся, сделал к ней шаг. Злой, взъерошенный и возбужденный. Напряженные мышцы под смуглой кожей, слишком мягкие движения. Она снова попятилась. Он пугал ее… силой, яростью, страстью. Пугал и притягивал.

— Можешь не говорить, — она вздернула подбородок. — Я не настолько глупа, чтобы не понять. Ты… все спланировал. Ты все спланировал! Я видела Баристана, который убивал для тебя. И других Сумеречных… Небесные! — она сглотнула от вновь возникшей перед глазами картины. — Как давно ты готовил это? Власть стоит всех этих смертей? Стоит, Ран?

Она не заметила его движения, но он оказался рядом так быстро. Сжал, не позволяя вырваться.

— Тише, Оникс…

— Стоит? Там были женщины! — она кричала, бестолково дергаясь, надеясь вырваться из его объятий, из рук, что стали клеткой. — Зачем их было убивать? Просто женщины! И девушки, совсем молоденькие! А те, кто выжил? Что ты будешь делать с ними? Издеваться? Так же, как надо мной? Да, аид? Ты чудовище! Ты просто чудовище…

Оникс уже кричала, Лавьер молчал. Его лицо застыло, превратившись в ничего не выражающую маску, губы сжались. Он потянулся к ней, желая то ли обнять, то ли стереть влагу с ее щек, и Оникс ударила. Так, как учил Рысый, — сжать руку в кулак, большой палец сверху, перенести вес тела, вкладывая в силу удара… И вогнать кулак в мужской живот…

Но рука словно врезалась в камень, а Лавьер даже не моргнул. Зато саму Оникс скрутил в одно мгновение, развернул, прижал животом к подлокотнику кресла, вздергивая ей руки за спиной, заставляя прогнуться.

— Мой тебе совет, не бей кулаком, — голосом хриплый, и от этих горячих низких звуков у Оникс бегут мурашки по спине, и прерывается дыхание. Что он сделал с ней? Она реагирует даже на его голос, словно собака, привыкшая к командам! — Ты лишь поранишь руки, — продолжил Лавьер, вжимая бедра в ее ягодицы. — Бей палкой, ножом, кочергой или бутылью с вином, и лучше сразу по голове. Иначе я вряд ли отключусь. Запомнила?

— Так и сделаю, — просипела Оникс, извиваясь под ним, пытаясь освободиться.

— Знаешь, того, что было на Ритуале, мне ужасно мало. Мне всегда тебя мало…

— Не смей! Я не хочу! Ненавижу тебя, Ран! Ненавижу!

— Вот как? — от толкнулся в нее, входя, и от этого проникновения дыхание прервалось у обоих. Удовольствие — горячее, словно кипяток, отравляющее, словно яд, необходимое, как воздух, — лишало разума, мыслей, воли. И Оникс приходилось кусать губы, чтобы не податься ему навстречу. Он вышел и снова толкнулся в нее, резко, болезненно, восхитительно. Перехватил ее волосы на затылке, потянул, прижался щекой к ее виску. — Я ради тебя душу вывернул, Оникс, а ты ненавидишь? Дрянь.

И это спокойное, какое-то глухое ругательство, которого Лавьер никогда раньше не позволял, обожгло нутро кислотой, вывернуло наизнанку, что-то меняя в ней. Ран выдохнул и отпустил ее руки, задвигался, вбиваясь в женское тело со злостью, с дикой и глухой обреченностью, с болезненной страстью. Внутри его все болело, грызло, хотя он думал, что болеть уже нечему, все вымерло и осталась лишь засыпанная пеплом пустыня. Но нет. Что-то еще было живо, и это живое корчилось в агонии от слов, от действий, от их взаимного и больного притяжения.

Он отпустил ее руки, уже не держал за волосы, он уперся ладонью в спинку кресла и раз за разом входя в ее тело, изогнутое, восхитительное, такое желанное, что хотелось убить. Входил все глубже, ощущая, как сжимаются ее мышцы, как прерывается дыхание, как пахнет проклятый цветок — раскрытый полностью, невыносимо прекрасный.

И ему было больно.

И восхитительно…

Еще, еще, еще… Так, чтобы сломался хребет, чтобы вышибло все мысли, чтобы не болело. Резче, сильнее, языком по ее спине, по шее, по коже, дурея от вкуса настолько, что хочется укусить, почувствовать полнее, присвоить ее целиком…

Оникс застонала, выгнулась, откидывая голову, и Ран почувствовал, как сжались ее внутренние мышцы, даря освобождение.

Дыхание возвращалось с трудом, сердца колотились в унисон и успокаивались тоже. И они замерли, прислушиваясь к этому совместному стуку в соединенных телах.

— Отпусти меня, — прошептала Оникс.

Лавьер очень медленно отстранился. Отошел. Раяна развернулась, заглянула ему в лицо. После пережитой вспышки удовольствия ее шатало.

И оба знали, что ее «отпусти» было о другом.

Он подхватил с пола свои штаны и ушел в купальню. Вернулся через несколько минут, которые Оникс провела, глядя на закрытую дверь.

— Ты теперь законная супруга Светлейшего повелителя, Оникс, — бросил Ран, одеваясь и не глядя на девушку. — Ваш союз освещен в храме и вступил в силу.

— Этот брак незаконен! Я расскажу, что Ошар не прикасался ко мне, — голос тоже хриплый. И хочется закричать… О чем он говорит? Свадьба, Ошар… Она хотела спросить совсем другое. Но… не спросит.

— Правда расскажешь? — Он повернул к ней голову. — Хорошо подумай, раяна, прежде чем бросаться словами. Кстати, ты недолго была бы женой Светлейшего. Уже к следующей весне с тобой случился бы несчастный случай или внезапная смертельная болезнь. Или падение с крыши. — Ножны звякнули, когда Ран пристегнул их. Узкие кинжалы легли в петли на руках. — Или ты поверила, что вы с Ошаром будете жить долго и счастливо? Напрасно, Оникс.

— А что подготовил мне ты, Ран? — тихо спросила раяна. — Думаю, что в твоем плане по завоеванию империи мне тоже отведена не слишком длительная роль. Так что ты приготовил для меня? — она усмехнулась.

Лавьер, уже полностью одетый и при оружии, подошел, провел пальцем по ее щеке.

— Пусть это будет неожиданностью, раяна, — насмешливо протянул он. — Зачем портить сюрприз? — Его палец обрисовал ей губы, спустился ниже, туда, где лихорадочно билась жилка. Отодвинулся, нахмурившись. И разжал кулак, показывая девушке кольцо из антанита. Оникс отпрянула.

— Спасибо, что сохранила, — усмехнулся Лавьер. — Мне эта безделушка дорога как память.

Он развернулся к двери.

— Захочешь в хранилище — тебя проводят. Больше никуда не ходи.

Оникс сжала кулаки. Небесные! Он только что дал ей понять, что знает все о ее жизни во дворце.

— Ты следил за мной!

Открывая дверь, Лавьер бросил на нее быстрый взгляд.

— Конечно, — его губы тронула насмешка. — Ты моя, Оникс. Тебе стоит это понять. Я не бросаю слов на ветер.

Слова на ветер? Она нахмурилась. А потом кинулась за Лавьером, путаясь в покрывале.

— Стой! Стой! Не бросаешь слов на ветер? То есть… Ты следил за мной все это время? Во дворце? А там… на берегу моря? Там тоже?

Аид посмотрел на нее через плечо.

— Лурд Гиххон слишком стар, чтобы находиться рядом с тобой долгое время.

— Что? — не поняла Оникс.

— Ты звала его Рысый.

Лавьер захлопнул дверь, оставив раяну бессильно сжимать кулаки. Небесные заступники, как же так! Значит, и не было никакой свободы? Все это время Ран Лавьер лишь выжидал, наблюдая за ней? Сколько в этом дворце его глаз и ушей, что докладывали о каждом ее шаге? Он даже о поцелуе знает… Обо всем!

Она сжала виски ладонями, пытаясь успокоиться. Оникс откинула покрывало, которое все еще сжимала. Значит, она снова пленница?

А самое страшное, что она и сама теперь не понимала, чего хочет больше, освободиться или?..

Оникс швырнула в дверь кувшин, но легче не стало.

ГЛАВА 11

Чаши были наполнены ледяной водой и кусками льда. Погрузиться нужно было так, чтобы на поверхности остались лишь макушка и глаза.

Наставник стоял вне чаш, возле жаровни, и все мальчишки в тот момент его ненавидели.

— Каждый должен знать свой предел, — спокойно говорил наставник. Его не трогали ни белые лица учеников цитадели, ни скрючившиеся во льду худые тела, ни боль в чужих глазах. Его ничего не трогало. — Вы должны знать свои рамки совершенно точно. Чтобы не переоценить их. Чтобы поставить на кон все и выиграть. Вы должны научиться определять свой предел. Магия ведет к самонадеянности, и глуп тот, кто считает себя всесильным. Вы не люди, вы Сумеречные. Но и вы смертны. Вас можно сломать и победить, но вы должны стоять до конца… и никогда не терять рассудка. Вы — оружие. Оружие империи, и вы не имеете права на эмоции. Ваше тело и разум должны быть холодны, как эта вода. Вы обязаны быть совершенным оружием. А для этого необходимо знать, как много вы способны выдержать…

Голос наставника журчал водой и тоже казался мерзлым. В ледяной чаше время текло по-другому. Медленно. Слишком медленно. Даже воздух казался тяжелым и застывшим, словно песок, с трудом проникал в горло, царапал…

Наставник помолчал.

— Вы можете покинуть чашу, когда сочтете, что ваш предел достигнут. — Мальчишки встрепенулись. Наставник обвел всех равнодушным взглядом. — Но первая пятерка, покинувшая чашу, отправится в лабиринт.

Парни притихли, вновь скрючившись в ледяной воде. Воздух вырывался изо рта паром, синие губы дрожали. Но лабиринт! Его боялись больше, чем льда!

И все же уже через несколько минут многие начали думать по-другому. Первым из чаши вылез Саламандра, поскользнулся на каменном полу и, шатаясь, побрел к своим вещам. И сразу за ним — еще двое, подпрыгивая и растирая окоченевшими мокрыми руками бледные тела.

Ран не двигался, наблюдая за тем, как один за другим ученики покидают чаши. После пятерки вылезать стали активнее, уже без страха. Лавьер прикрыл глаза, контролируя дыхание. Холод уже сковал тело, просочился под кожу, в каждую мышцу, сделал кровь густой и липкой… Холод сжимал сердце, заставляя его остановиться…

Но это еще не предел. Нет, не предел.

Ран не пытался ничего доказать. Он хотел знать, как далеко он может зайти. Он хотел узнать свой предел.

— Очень интересно, — голос наставника разбил оцепенение. — Остались двое. Оба в сознании и отдают отчет своим действиям. Оба остаются в чашах осознанно. Правда, мотивация разная. Совершенно разная.

Ран сквозь обледеневшие ресницы посмотрел на наставников, что с исследовательским интересом обсуждали учеников. И слегка повернул голову, заинтересовавшись, кто второй в чашах. Поверх крошки льда на него смотрели светлые глаза Анрея Итора.

* * *

Лавьер тряхнул головой, прогоняя воспоминания, и вошел в янтарную гостиную. Из кресла кивнул Кристиан и потянулся, зевая.

— Знал, что ты явишься, не успеет взойти солнце, поэтому позаботился о завтраке. — Он указал на стол.

— Где остальные?

— Еще спят. Баристан проверил расстановку стражей, я не стал ему говорить, что ты сам их расставлял. Ветер уснул прямо в зале советов, ему нелегко дался последний год. Кстати, мое появление оказалось впечатляющим, ты не находишь? — Кристиан рассмеялся. И тут же скривился. — Жаль, Итор не оценил, сволочь. Я бы хотел увидеть его страх перед тем, как задушить.

Лавьер промолчал. Они заняли дворец, их план, который десятка, а вернее, Лавьер готовил несколько лет, сработал, но главный враг успел уйти! И одни демоны архара знают, что сейчас делает первый советник, какие силы собирает.

— Теперь он заляжет на дно… — начал Кристиан.

Лавьер покачал головой.

— Нет. Советник уже на пути к Шорской Гряде.

— Думаешь, он попытается переманить на свою сторону главу Шорского клана? — вскинулся Кристиан.

— Уверен. И также уверен, что ему это удастся. Не забывай, кем является наш друг. И Темнейший, и Ошар всего лишь марионетки в его руках. Проклятье! — Лавьер сжал пальцы на фужере, хрусталь звякнул. И тут же заставил себя успокоиться. — Как мы могли его упустить?

— Итор не явился на церемонию, — Кристиан покачал головой. — А ведь должен был! Бездна, мы были так осторожны! Ни одного прокола! Но он что-то почувствовал.

— Я отправил по следу ищеек, но…

— Но Итор умеет путать следы. Я мог бы сам… — начал Кристиан.

— Нет, — покачал головой Лавьер. — Возможно, он этого и ждет. Тебе с ним не справиться.

Кристиан наклонил голову. В словах Лавьера не было ничего обидного, а во взгляде Кристиана — сожаления. Они знали свои пределы и принимали их.

Дух наколол кусочек сыра, поднес нож ко рту.

— А что с этой девушкой, раяной? Где она?

— Раяна — мое дело, — резкий ответ заставил руку Кристиана остановиться, не донеся сыр до рта.

— Я просто полюбопытствовал, — Кристиан пожал плечами. — Никогда не видел раян.

— Не приближайся к ней, — Лавьер склонил голову, взгляд потемнел. — Я запрещаю кому-либо к ней подходить. Нарушите — ответите.

Кристиан пожевал сыр. Ему хватило благоразумия промолчать. Он редко видел своего друга взбешенным, но, кажется, одно упоминание об этой девушке доводило его до такого состояния. Но расспрашивать он не стал — себе дороже.

* * *

Лавьер отбросил ногой камень, нахмурился. Он уже в десятый раз обошел немаленькую территорию дворца, проверил стражей, укрепления и щиты, поговорил с Льеном. Тот уверил, что и магическая защита совершенна.

Спустился в подземелье, обошел клетки с пленными. Ему вслед неслись проклятия и пожелания скорой смерти, Рана это не трогало. Он приказал надеть на всех кандалы и провести в зал для допросов. У кого-то из женщин началась истерика. Мужчины побледнели.

Всего пленных оказалось четыре десятка, большей частью мужчины. Они выстроились перед Лавьером нестройными рядами, грязные и всклокоченные, с ненавистью в глазах. Ран заложил руки за спину, обвел людей внимательным взглядом, выжидая. Долговязый наместник с юга не выдержал первым, как Лавьер и думал. Сплюнул под ноги Рану, почти попав ему на сапог.

— Преступник Ран Лавьер! — со злобой выкрикнул он. — Думаешь, тебе сойдет это с рук? Думаешь, мы не найдем на тебя управу? Да тебя скормят собакам, сволочь, насадят на кол и выпустят кишки, чтобы все видели, как империя поступает с предателями!

Лавьер сделал один шаг, движение руки было почти неуловимым. Женщина, стоящая рядом с наместником, завизжала, отпрыгнула от упавшего с перерезанным горлом тела.

Лавьер вернулся на свое место и снова осмотрел притихшие ряды пленных. Даже визжащая женщина замолчала, зажимая себе рот рукой, чтобы не издать ни звука.

— Кто-нибудь еще хочет высказаться? — бесцветно спросил Лавьер.

Люди молчали. Ран кивнул. Он не сомневался, что демонстрация потребуется. Наглядное подтверждение всегда действует эффективнее любых разговоров. И даже в выборе жертвы Лавьер не ошибся, наместник не стал бы ему союзником, слишком спесив и самонадеян.

— У меня мало времени, у вас — еще меньше, — спокойно произнес Лавьер. — Я предлагаю каждому из вас дать мне клятву крови и рода, присягнуть на верность, и тогда я позволю вам вернуться к вашим семьям. Как вы понимаете, обойти подобные клятвы невозможно. — Он сделал паузу. — Я дам вам время на раздумье — до рассвета.

Пленные молчали. Лавьер посмотрел на одного из псов, взглядом показывая, что их можно уводить.

— Постойте, — наместник восточных пределов шагнул вперед. — Я не хочу ждать еще ночь. Я принесу клятву.

— Ты — предатель! — Северный князь сверкнул холодными синими глазами.

— Разве? — восточник криво улыбнулся. — Я предпочитаю видеть на престоле сильного правителя, а не марионеток или тиранов. И насколько я знаю, род Лавьер — это первая императорская ветвь, если углубиться в историю, то именно предок нашего, — он кивнул в сторону Лавьера, — Верховного должен был вступить на престол вместо Темнейшего Владыки двести лет назад. Вы забыли, что Темнейший заполучил это место обманом, благодаря своему дару и магии? — наместник пожал плечами. — Так что это вполне можно считать возмездием и восстановлением справедливости.

— Ты просто трус и продался завоевателям! — возмутился князь.

Лавьер не вмешивался, с интересом наблюдая за спором.

— Я предпочитаю быть живым, — с достоинством произнес восточник и поднял ладони, готовясь дать клятву крови. — Не думаю, что мой труп принесет пользу империи.

— Я тоже дам клятву. — Вышла сухая, прямая, как палка, старуха. — Я вдова Магрейн и старшая в роду Магрейн. Мой род будет служить вам верой и силой, если вы примете мою клятву.

Лавьер кивнул. Половина пленных решили сменить сторону и выбрать жизнь. Половина молчала и хмурилась, им он даст время до новой зари. Он предпочел бы оставить их в живых и получить клятву и поддержку кланов. Тех, кто ни при каких обстоятельствах не примет сторону Лавьера, уничтожили сразу после Ритуала. Верховный хорошо знал пределы каждого.

«Ты чудовище!»

Слова прозвучали в голове, и он сжал зубы. Посмотрел на труп наместника, из разрезанного горла все еще вытекала кровь, становясь черной и липкой на камнях пола. Тело обходили стороной и старались на него не смотреть.

Убийство не вызывало в душе Рана никаких эмоций. Ни наслаждения, ни негодования. Это было всего лишь способом достижения цели. Убийство применялось для того, чтобы сломить сопротивление, продемонстрировать власть и силу, запугать или привлечь союзников. Смерть — это лишь инструмент. Не более того. Было ли это чудовищно? Наверное… Он не знал. Для него это было привычно. Убивать легко, и он это умеет.

Чужая жизнь не вызывала ни трепета, ни благоговения. Вот Кристиан убивать не мог, его дар был ближе к целительскому, наставники ошиблись, сделав его псом. И жизнь в Цитадели для Кристиана стала мучением.

А Ран отбирал жизни легко. Он никогда не убивал ради забавы или удовольствия, нет, лишь по необходимости. Но делал это без эмоций.

Впрочем, он и сам умер бы так же — без сожаления, приняв и это как данность. Единственная жизнь, которую он желал сохранить, чего бы это ни стоило, была жизнь синеглазой раяны…

Да, после Ритуала Теней были смерти, это необходимое зло. Так его учили. Тех, кого нельзя сломить, необходимо уничтожить. Некоторых наместников нужно было убить, а власть и милосердие плохо сочетаются.

Да Лавьеру и не нужны были оправдания, он не желал их. Он был собой и шел к своим целям, а Оникс… он дал ей время и возможность сделать выбор. Но она не выбрала его, не открыла дверь, за которой он ждал. Она отвергла то, что он хотел ей предложить, не сочла его достойным. Что же. Да, он чудовище и убийца. Пусть так. Оникс сделала свой выбор, и он даст ей то, что она выбрала.

И все же… он ждал другой встречи. Другого взгляда, других слов. Нет, не ждал — надеялся. Ожидание основывается на реальных событиях, ожидание — порождение разума и логики. Он надеялся. Надежда эфемерна, и ей для существования не нужно ничего… лишь желание души.

В цитадели их учили, что надежда бесплотна и ведет к пропасти, если довериться ей.

Сумеречные уже приготовили все для клятвы, позвали Льена. Ветер перебирал свои бусы, белки глаз наливались кровью. Обойти клятву чрезвычайно сложно, из тех, кто сейчас на коленях давал ее, никто не обладал подобной силой. Такое подчинение связывает не только того, кто произнес слова заклятия, разрезая себе руки, но и весь род. Никто не рискнет несколькими поколениями ради того, чтобы разорвать клятву. К тому же среди наместников было всего несколько магов.

Ран сосредоточился, выбрасывая из головы раяну. Клятва крови требовала полного внимания.

* * *

Ран ударил первым. Кулаком. Пока еще кулаком, сбивая Итора с ног.

Тот откатился, вскочил, вытирая кровь, хлынувшую из носа.

— Думаю, не нужно объяснять за что, — холодно процедил Лавьер.

— Надо полагать, за смерть Линта, — вкрадчиво протянул Анрей. Он двигался по кругу, обходя противника, примеряясь. — Ты принял это близко к сердцу, Ран? Тебе его жаль?

Лавьер вытащил клинок из ножен. Ударил, как обычно, без предупреждения. Анрей отразил в последний момент, уклонился, снова отразил… Сталь звенела, ударяясь.

— Ты не понял, Итор. — Ран наступал. — Ты убил члена МОЕЙ десятки. И будешь за это наказан.

— Твоей? — в светлых глазах молодого пса вспыхнула злость. Клинки снова ударились и разошлись. — Это должна была стать МОЯ десятка! МОЯ! Так что можешь считать, что счет открыт!

— Завидуешь? — Ран отклонился, атаковал и ударил ногой, целясь в пах. У псов не было запрещенных приемов, был лишь один закон — победить.

Итор отскочил, сплюнул на пол и метнул нож. Ран усмехнулся, пригнувшись. Они слишком хорошо знали друг друга.

— Знаешь, почему они выбрали меня? — Ран снова атаковал, стремительно, зло, не давая Итору вздохнуть от череды ударов, тесня его к стене. — Потому что я сильнее, — удар по клинку, заставляя Итора приоткрыться всего на миг, но этого хватает, чтобы впечатать кулак в его живот. — Я всегда был сильнее, — ногой отбросить выпавшую из руки сталь. И ударить снова, сваливая на каменный пол. — И всегда буду сильнее. Ты нагадил не в том месте, тварь. Еще раз сунешься на мою территорию — убью. Понял меня?

Удары, один за одним, сильные, жестокие, до разбитых костяшек на руках… впрочем, они всегда были разбиты, в Цитадели слишком часто приходилось драться. Хрустнул нос, на губах Анрея вспенилась кровь. Повисла плетью сломанная рука. Итор извернулсязмеей, всадил нож в бедро Рана, захохотал. Правда, недолго. Еще один удар заставил его кулем свалиться на пол, лишив сознания.

Ран ударил бесчувственное тело сапогом в живот, выдернул нож, отбросил.

Целители цитадели его ненавидели, слишком часто молодой Лавьер поставлял им раненых.

* * *

Оникс пыталась вникнуть в то, что читала. Но сегодня ей это не удавалось. Дворец казался затихшим, затаившимся. Прислужницы сновали, словно испуганные мыши, по стеночке, боясь поднять заплаканные глаза на мужчин в форме Сумеречных. Помогать одеваться раяне пришла лишь Риа, но девушка вздрагивала от каждого громкого звука и не смотрела Оникс в лицо. А когда раяна с ней заговорила, и вовсе сжалась, закрыв голову руками.

— Это ужасно. — Она вновь приложила платок к красным глазам. — Простите, но это выше моих сил! Я никогда не видела такого… Тела… Они до сих пор там. В ритуальном зале.

— Скольких убили? — тихо спросила Оникс, озираясь.

— Я не видела точно… Но Магрет сказали, что несколько десятков человек. — Риа всплеснула руками и снова заплакала. — Такой красивый день! Ваша свадьба! Мне так жаль…

— Ты знаешь, где Светлейший Владыка? — оборвала ее причитания Оникс. — Он тоже там… среди тех, кого убили?

— Нет, — Риа покачала головой, не переставая всхлипывать. — Повелителя там нет. И советника Итора тоже. Небесные заступники помогли им скрыться и пусть помогут выгнать псов из дворца, надо молиться…

Она вновь захныкала, Оникс фыркнула. Потом вздохнула и коротко ударила девушку по щеке. Та изумленно захлопала глазами.

— Прекрати истерику, — приказала Оникс. — Никто не поможет нам, если мы сами о себе не позаботимся. — Она задумалась. — Прислужницы живы, их не трогают?

— Нет, Светлейшая. Просто запретили покидать дворец. — Она вновь округлила глаза. — Наш ключник не послушался и пошел к воротам. И его тоже… того.

— Так надо было слушаться, — раздраженно ответила Оникс. — Все, иди. Будешь нужна — позову. И мой вам всем совет — не злите псов.

Прислужница унеслась, вытирая глаза платочком, а Оникс задумалась. Значит, Ошара среди убитых нет. Хотя Риа могла и ошибаться.

Она схватила с кресла меховую шаль с длинными кистями, под которой удобно прятать руки и нож. И вышла за дверь. Хмыкнула. Стражи были те же самые, значит, и они изначально являлись людьми Лавьера. Впрочем, Оникс это уже не удивляло. Она забыла, что этот мужчина привык все контролировать. И поверила, что он ее отпустил. Зря.

Она должна была воспользоваться кольцом раньше. Или?

Оникс сжала под меховой накидкой рукоять ножа. Или она не хотела? Разве не могла она сбежать утром? Просто надеть кольцо на палец и оказаться где-то очень далеко. Пусть в одном покрывале, зато свободной?

Так почему она стояла там и смотрела на мужчину в своей кровати?

Оникс нахмурилась, не желая об этом думать. Ответ она знала, но озвучивать его не желала. Даже в собственной голове.

И сейчас упрямо пыталась читать, разбирая старые свитки, хотя все мысли снова и снова возвращались к другому. Оникс потерла глаза, потянулась к книге и замерла. Сегодня она зажгла лишь несколько ламп, и хранилище тонуло во тьме, и там, за гранью света, стоял человек. Лори на ее спине шевельнулся и приоткрыл свои лепестки.

— Нравится пугать меня? — чуть хрипло спросила Оникс.

Ей в ответ раздался тихий смех.

— А разве ты испугалась? Не думаю.

Лавьер оставался в темноте, и Оникс нахмурилась.

— Разве у тебя нет других дел? — резко бросила она, поднимаясь из кресла. — Кроме как смотреть на меня? Например, убить еще кого-нибудь?

— Уже двоих до обеда, — отозвался Лавьер, и Оникс задохнулась, понадеявшись, что он шутит. Ран облокотился плечом о стену. — Считаешь, что мне надо продолжить, раяна?

Покачала головой, закусив губу.

— Сядь на стол, Оникс.

Она застыла, упрямо сжимая зубы и чувствуя… дрожь предвкушения. Бездна! Когда она стала зависимой от его приказов? Мотнула головой.

— Мы ведь это уже проходили, раяна, — в его голосе прозвучала насмешка. — Я убийца и чудовище, но, увы, сильнее тебя. Во всех смыслах. Сядь на стол.

Оникс резко положила ладони на шершавую поверхность, села. Лавьер приближался неспешно, наслаждался предвкушением. Подойдя, положил ладонь на ее бедро, потянул вверх подол платья, глядя ей в глаза. Она нахмурилась.

— Мы здесь не одни…

— Ты говоришь о том хранителе, что забыл, как выглядит солнечный свет? Не переживай, я перерезал ему горло и положил тело в углу.

— Что? — Оникс дернулась, пытаясь вырваться из его рук.

Лавьер рассмеялся.

— Его здесь нет, раяна. — Он с улыбкой посмотрел на книги. — И он имеет право находиться с тобой в одном помещении лишь потому, что никогда не сможет прикоснуться к женщине. — Он коснулся ее губ, взгляд потяжелел. — Что ты читала?

— Старинные баллады.

— Интересно?

— Очень, — сквозь зубы прошипела Оникс.

Пальцы Лавьера уже добрались до ее нательных лент, он потер ладонью между женских ног. Теплые губы коснулись мочки ее уха.

— Больше не завязывай их, — негромко приказал он. — Я хочу, чтобы у тебя под платьем ничего не было. Чтобы ты всегда была готова меня… принять.

— Мне не интересно, чего ты хочешь. — Она попыталась отвернуться.

Лавьер снова тихо рассмеялся.

— Ты сделаешь так, как я хочу. Сделаешь, Оникс. Мы оба это знаем. Почитай мне.

— Что? — опешила она. Его рука поглаживала ей ногу, и в глазах мужчины дрожала тьма, бесконечная бездна.

— Почитай мне. — Он медленно провел языком по ее скуле. — Хочу слышать твой голос. Я по нему соскучился.

Оникс выдохнула, пытаясь собраться с мыслями. Желания и прихоти Лавьера всегда вгоняли ее в ступор. Почитать? Ну что ж. Он получит то, что просит!

Она потянула на себя свиток с балладой об одержимом короле, развернула его, пытаясь не обращать внимания на ласки.

Очей твоих холодный взор Кинжалом, обагренным кровью, Мне грудь безжалостно вспорол. Я нареку тебя — Любовью.[1]

Лавьер проводит ладонью по ее телу, очерчивая контур. Это еще не прикосновение, лишь намек.

Сплетенье тел на ложе Тьмы, Объятых огненной напастью. До пепла выгорали мы. Я нарекаю тебя — Страстью.

Пуговички на лифе расходятся под его пальцами, обнажая нижнюю сорочку. Он касается пальцем ее груди. Так нежно. Так ласково. Так осторожно, что хочется кричать.

— Еще…

Он ласкает Оникс затылок, вторая ладонь ложится на грудь. Сжимает. И ее тело прошивает молния удовольствия.

— Дальше, — шепчет он. Его губы так близко, он обжигает дыханием ее висок, но не целует. Ждет продолжения. Лишь пальцы гладят ее грудь сквозь ткань сорочки. Отодвигает край шелка, чертит линию по обнаженной коже. Прикосновение, даже такое легкое, заставляет обоих втянуть воздух. Он смотрит на губы Оникс, смотрит тяжело, ощутимо жадно, но все еще не целует.

Мужская ладонь скользит по бедру, слишком неспешно, слишком медленно. Невыносимо медленно. И Оникс хочется прогнуться, хочется вцепиться в его руку, заставить коснуться ее там, где уже так сладко ноет в ожидании этого прикосновения.

Бездна… Она зависима от его прикосновений. Она ждет их…

— Читай.

Он приказывает, пальцы танцуют возле ее пульсирующего лона, обжигая, но не давая того, чего Оникс хочет.

Сжимает в кольцах пустота. Один во мгле, забыт тобою…

Ласки становятся острее, прикосновение — болезненнее. Он опускает голову и лижет напряженные соски, втягивает в рот, зажимает зубами. Оникс чувствует, как пульсирует кровь там, где его губы, и внизу живота, вынуждая ее дрожать и сдерживать стон.

Свиток падает на стол, но этого никто не замечает.

Отравой стала красота. Я нареку тебя — Тоскою.

Он наконец прикасается внизу, сильно проводит ладонью между ее раздвинутых ног, ласкает.

— Я соскучился, Оникс. — Лавьер одной рукой притягивает ее к себе, не прекращая ласки. — Я просто дико по тебе соскучился…

И впился в ее губы. Он не целовал, он пожирал ее, трогал изнутри ее рот, держа за волосы и не давая отстраниться. Он ждал этого целый день. Как ни пытался не думать, но постоянно возвращался мыслями к ней. Думал о том, что она делает. И о том, что сделает он, когда вернется в покои. Он получил слишком мало, чтобы насытиться. Впрочем, Лавьер уже понимал, что ему никогда не насытиться раяной. Слишком сильно он ее желал. До безумия. И сейчас вылизывал ее рот, с трудом сдерживая рычание и желание содрать с нее платье. Ощутить обнаженное тело под собой, распластать ее, распять, придавить своей тяжестью. И вонзаться, таранить снова и снова, сходя с ума от ее стонов и своего наслаждения. Он забывал себя рядом с ней. Это пугало, и в то же время… он так жаждал этого забытья!

В его голове билось ее имя, но губы были заняты.

Он одержим.

Слова бились в голове, или это стучала кровь?

Он одержим. Он болен. Он зависим.

Он не может без этого дурмана, он думал, что излечился, но все стало еще хуже. Лавьер знал, что слишком жаден, слишком голоден и слишком тороплив. Он снова втянул в рот ее язык, облизал, чуть отодвинулся, чтобы касаться лишь чувствительного кончика. Короткими, чувственными движениями снизу, шелковой лаской влажных прикосновений. Раз за разом, движение за движением, ускоряясь, умирая…

Одно то, что Оникс была в его руках, в его власти, что он снова ощущал ее, заставляло Лавьера сжимать руки, желая заключить ее в клетку. Не отпускать. Больше никогда не отпускать.

Она словно была создана для него. Все в Оникс вызывало в Ране трепет и желание, все нравилось. То, как она ходит, как смотрит, как ест или спит… Он хотел смотреть на нее. Хотел ощущать. Хотел чувствовать…

Рывком раздвинул раяне ноги, прижался напряженным пахом и коротко застонал ей в рот. Сжал женские ягодицы, понимая, что не станет ждать возвращения в кровать и возьмет ее прямо здесь… Сдернул ее нательные ленты, разрывая тонкую ткань батиста. Снова завладел ее языком и губами, одной рукой дергая завязки на своих штанах. Проклятье…

Он все-таки отравился ядом лори, он безумец, думающий, что смог его победить и излечиться. Но ему плевать… он хотел лишь пить этот яд с ее губ, слизывать с кожи, собирать языком с тела. Желание — острое, больное, совершенно неконтролируемое — сводило с ума, пробуждало лишь самый древний и темный инстинкт, которому невозможно противиться.

— Моя, — он вложил слово ей в рот, одним движением погружаясь в нежное тело. Узко, горячо, влажно… пульсирующие мышцы и невозможность остановить древнее и единственно верное движение. Лавьер сжал бедра девушки, отклонился и вновь вошел. Сильнее, глубже, до остановки дыхания. Оникс вцепилась в его плечи, чтобы устоять под этим натиском, вгоняя ногти в кожу на шее. И зарычал, когда Оникс лизнула его язык, а потом прикусила ему губу. Короткая боль прошила спину плетью, и Лавьер почувствовал, что внутренние мышцы девушки сокращаются все сильнее. Оникс откинула голову, застонала, и этот негромкий звук сорвал последние оковы его выдержки, оргазм накрыл штормом, столь мощным, какого никогда не было даже на его Облачной Вершине.

Дыхание возвращалось короткими глотками, тело после столь сильного удовольствия казалось отяжелевшим.

Ран отодвинулся, осторожно провел пальцем по губам Оникс. Распухшие. Ему так нравится видеть ее губы такими. Ему так нравится… все в ней.

Отодвинулся, вытащил платок. И провел между женских ног, стирая следы своей страсти. Оникс молчала. Ран привел в порядок ее одежду, потом застегнул свои штаны.

— Кажется, ты не дочитала, — протянул с насмешкой. — Что было дальше?

Оникс посмотрела ему в глаза. Последние строчки она помнила и без свитка.

Воспоминанья, как палач, Исхлещут яростною плетью. Твоей любви я видел фальшь. Я нарекаю тебя — Смертью.

— Занятная песня, Оникс, — голос охрип из-за сжавшегося горла. — Мне понравилась. Не засиживайся, я жду тебя к ужину.

И ушел в темноту, за грань слабого света. Оникс растерянно посмотрела на лампы. Из четырех сейчас горела только одна, а когда они погасли — никто из них не заметил.

ГЛАВА 12

Оставаться в хранилище желания не было, очарование этого помещения, где всегда пахло книгами и знанием, испарилось. Теперь здесь пахло… их близостью. Остро, пряно и возбуждающе. Поэтому Оникс сочла за лучшее сбежать, ей хотелось на воздух.

За дверью к ней слаженно скользнули два стража — бородатый и светловолосый.

— Я хочу выйти в сад, — резко бросила Оникс, ожидая, что ей откажут.

— Как прикажет Светлейшая, — покорно отозвался бородатый.

Оникс всмотрелась в лица стражей с недоумением, ожидая подвоха. Но… их взгляды изменились. Появилось что-то другое, то, чего она не видела раньше на застывших лицах псов. Обожание. Восхищение. Почти поклонение.

Да что с ними?!

— Я хочу выйти из дворца, — осторожно начала Оникс. — В сад.

— Конечно, прекраснейшая.

Бородатый пошел вперед, иногда оглядываясь, словно боялся, что Оникс не пойдет за ним. Светловолосый шел сзади. И раяна опешила, когда они действительно дошли до арки, ведущей в сад. Но ведь Лавьер запретил ей покидать дворец? Он передумал? Или…

Она резко обернулась к стражам. Те смотрели на нее с таким же обожанием во взгляде. Словно на богиню. На чудо. На раяну.

— Как вас зовут? Ваши имена? — резко спросила Оникс.

— Шион, — склонился бородатый.

— Рагнар, — представился светловолосый.

— Рагнар, отдайте мне ваше оружие, — приказала Оникс. И затаила дыхание. Или ее догадка верна, или она сумасшедшая!

— Я боюсь оставить свою повелительницу без защиты, — негромко произнес мужчина, — но если такова ваша воля, то сделаю это.

Он отстегнул перевязь с клинком, протянул девушке. Вытащил кинжалы из наплечных ножен, положил к ее ногам. Туда же отправились зазубренные лезвия, иглы, дротики и еще множество каких-то предметов, назначение которых раяна даже не понимала. А сама Оникс чувствовала, как перехватывает ее дыхание, а сердце несется вскачь от понимания.

Лори. После близости с Раном он все еще был открыт. И ее цветок что-то делал с окружающими, влиял на них так, что они не могли противостоять приказам раяны. Так вот о чем говорил советник! Цветущий лори — это действительно сила, это власть над другими людьми и их сознанием! Это… невероятно!

— Как мне покинуть дворец? — Оникс облизала губы от волнения. Вряд ли у нее будет второй шанс, надо торопиться. — Проводите меня. Скорее!

— Но… Верховный запретил… — Рагнар нахмурился, и раяна прикрыла глаза, вспоминая лицо Лавьера, его поцелуи и ласки. Только бы этот проклятый цветок не закрыл свои лепестки!

— Хорошо, — сдался страж. — Ваши желания — закон.

— Быстрее! — Оникс побежала к садовой дорожке, радуясь, что взяла меховую накидку. — Я должна покинуть дворец как можно скорее! Вы меня понимаете?

— Да, Светлейшая.

— Проведи меня там, где меньше всего стражей, — раяна закусила губу. От волнения стучало в ушах, и перед глазами плыли темные круги. Только бы лори не закрылся! К тому же она не знала, на какое количество людей сможет повлиять, не понимала, как близко надо подойти для этого влияния. Лучше не рисковать!

— Тогда лучше выйти через южные врата. Это ближе всего, — послушно отозвался страж.

Через сад они пробежали, остановились у ворот башни, у закрытых створок. Трое стражей вышли из башни, преграждая им путь.

— Я хочу выйти, откройте ворота. — Она заставила себя смотреть спокойно, высоко подняв голову, хотя хотелось кричать и нервно сжимать ладони. Но она себе не позволила.

Губы на ее теле… обжигающие… жадные… Руки, что сжимают до боли, но дарят столько наслаждения… Цвети, лори. Раскрывай свои лепестки, цветок архара. Помоги ей выбраться!

Один из стражей ворот шагнул ближе, положив ладонь на рукоять клинка, и сердце Оникс забилось почти в горле, мешая дышать.

— В городе небезопасно, Светлейшая, — сипло произнес мужчина, всматриваясь в ее глаза. — Позвольте нам отправиться с вами. Позвольте защищать до последней капли крови…

— Нет, — она оборвала стража, понимая, что теряет время. Лори закрывался, она уже чувствовала это. А значит, скоро эта странная и пугающая магия исчезнет. Оникс заставила себя улыбнуться. — Я ненадолго. Просто откройте ворота и ждите моего возвращения.

Стражи переглянулись, и раяна затаила дыхание. Но потом один молча повернулся к воротам и сделал какой-то знак. В воздухе на миг зависло изображение ломаных линий, и ворота медленно приоткрылись. Оникс протянула ладонь бородатому.

— Вы не могли бы одолжить мне немного денег?

— Возьмите, моя госпожа, — в ее руку лег поясной кошель с монетами.

— Благодарю вас, мои стражи. Вы сделали меня почти счастливой, — улыбнулась Оникс.

В глазах мужчин разлилось удовольствие, близкое к экстазу. Но раяна уже не смотрела, она неслась к воротам, скользнула в щель и, не оглядываясь, понеслась вдоль стены, окружавшей дворец.

Первое время ей все казалось, что за спиной смеются, что ее сейчас схватят, наденут на голову мешок и потащат обратно. Ей даже чудился топот лошадиных копыт.

Но, в ужасе оборачиваясь, Оникс видела лишь пустую дорогу.

* * *

Ран Лавьер поднялся на площадку башни. Ему необходим был воздух и простор, чтобы подумать. Тело нежилось в сладкой неге удовлетворенного желания, но разум… Разум бился, ища ответа.

Они завладели дворцом, но это лишь первая ступень. Ран не сомневался в том, что совсем скоро начнется война. И важно лишь то, кто останется победителем.

Лавьер был уверен в себе и своих псах, но… Но его союзники не знали всей правды. Никто, кроме Кристиана, не ведал, что у Верховного больше нет темного дара. А псы привыкли идти за сильнейшим. Так их воспитали, так они жили. Слабость была неприемлема для лидера, слабых убивали.

А у Рана Лавьера слабость была, и даже не одна. Помимо ужасающего любого мага выгорания, у него была Оникс. И как быстро псы поймут, что эта раяна значит для Верховного слишком много? Кто первый решит, что с ее помощью можно заставить Лавьера принимать нужные решения?

От слабостей в цитадели учили избавляться. Изживать в себе страхи и боль, откидывать эмоции. Баристан в детстве боялся темноты, и наставники заперли его в темном подземелье на десять дней. Оттуда вышел изможденный подросток с искусанными губами и мертвыми глазами. Но тьмы он больше не боялся. Он сроднился с ней и стал ее частью.

Кристиан боялся смерти. Не своей — чужой. Он не принимал ее ни в каком виде, его душа корчилась каждый раз, когда он отбирал чужую жизнь. Но он убил первый раз уже в двенадцать, и спустя время Ран догадался, что наставники знали и предвидели такой исход их прогулки по лабиринту.

Выживали сильнейшие.

Правили сильнейшие.

Шли за сильнейшими.

И Ран Лавьер всегда был сильнее других, потому что у него не было страхов. Он ничего не боялся и малейшие проявления собственных эмоций убивал в зародыше, не позволяя им прорасти.

Но Оникс…

Да, она была его слабостью, и Лавьер отдавал себе в этом отчет. Если бы он следовал законам цитадели, то убил бы раяну в самом начале, не позволив себе привязаться. Но он не сделал этого. Не сделал, потому что впервые ощутил себя живым, цельным, чувствующим. Это было больно. И это было… восхитительно. Он не хотел терять это. И не хотел терять Оникс. В какой-то момент ее жизнь стала для него важнее собственной.

Но Верховный не имеет права на такие слабости. Это делает его уязвимым. И как разрешить эту проблему, Ран пока не знал. Лишь понимал, что никто не должен узнать, что он относится к раяне по-особенному.

Всегда найдется тот, кто захочет раяну отобрать.

Лавьер поднял взгляд к небу, где ползли тяжелые свинцовые тучи, снова обещая непогоду. Весна не торопилась прийти в Темный Град, и ненастье клубилось у горизонта сизыми облаками, рвало усиливающимся ветром стяги на башнях. Грифон на них щелкал клювом, высматривая внизу новую жертву.

Ран раскрыл ладони, закрыл глаза. Хоть бы малейший отголосок… Хоть бы каплю силы, и он сможет ее увеличить, сможет развить! Но ответа не было, и привычного потока он снова не ощутил.

Силы не было.

Лавьер опустил ладони и резко обернулся, отреагировав на негромкий звук за спиной. На площадку поднялись несколько стражей, один из них упал на колени перед Лавьером.

— Верховный… я нарушил приказ. — Он поднял голову, в темных глазах мужчины было смятение, которого невозможно найти во взглядах учеников цитадели. — Я отпустил Светлейшую… она ушла через южные ворота.

Ярость взметнулась внутри, но Ран не позволил ей прорваться и сдержал руку, готовую убить. Позже. Он сделает это позже.

— Что произошло?

— Она приказала проводить ее к воротам… приказала открыть… Приказала не следовать за ней… — Мужчина говорил отрывисто, понимая, что его ждет. Но сейчас в его лице был не страх наказания, а непонимание.

— Приказала, и ты сделал? — негромко переспросил Лавьер.

— Не только я. Шион и стражи ворот… мы все сделали то, что повелела Светлейшая.

— Он попал под чары лори, — Баристан тоже поднялся на площадку.

— Что?

Сумеречный кивнул.

— Мы уже видели это, Ран. На площади. Невозможно противостоять запаху открытого лори. Девушка даже не понимает, какой силой обладает. Если бы она приказала всем на площади перерезать себе горло, люди сделали бы это. Я сам был готов… на все. На все, что она скажет. К счастью, это длилось недолго.

— Почему я об этом не знаю? — зеленые глаза Верховного сузились, и Баристан сдержал желание попятиться.

— Не успели рассказать. Разве ты сам не почувствовал ее влияния тогда? Ты ведь был там.

Лавьер промолчал. Он чувствовал влияние Оникс всегда, независимо от цветка. И с площади он ушел раньше, чем Ошар и его невеста. Но да, в тот день люди словно обезумели, крики были слышны и на окраинах города. Все славили будущую повелительницу, но он считал, что эта сила ее красоты.

— Я был под чарами? — Бородатый моргнул. — Но на мне охранка императорского мага!

— Похоже, лори — это какая-то неизвестная нам магия, — мрачно сказал Баристан. — И у нас нет от нее защиты.

— Сколько прошло времени? — оборвал Лавьер. — Она вышла через южные ворота?

— Около часа, господин. Да, и пошла по дороге к городу.

Но Ран уже бежал к двери.

— Отправьте за мной Кристиана и Римоса.

— Но, Ран! Тебе нельзя покидать дворец! Позволь, я сам…

Лавьер не ответил, сбегая по ступенькам. Страх сжимал его горло. Страх, что Оникс ушла. Насовсем. Что она ушла и они больше не увидятся. Что за стеной ее кто-то ждал и увезет раяну так далеко, что Ран больше никогда ее не найдет.

И страх, что с ней что-то случится. Что-то непоправимое.

И этот двойной страх гнал Лавьера вперед, не обращая внимания на разумные доводы Баристана.

На лошадь он вскочил на ходу, не взяв верхнего плаща. Оружие всегда при нем, и этого достаточно. Ударил по крупу сапогами и вылетел из конюшни, устремляясь к воротам. Стражи едва успели их распахнуть перед несущимся всадником. Кристан и Римос догнали его уже почти у площади. Люди испуганно шарахались в стороны от Сумеречных, разбегались в стороны, боясь угодить под копыта их лошадей.

В Темном Граде еще не знали о смене власти и захвате дворца, здесь по-прежнему праздновали бракосочетание владыки. После обручения в храме на площадях выставили бесплатные бочки с хмельными напитками и котлы с мясной похлебкой, чтобы горожане могли отужинать и выпить за здоровье новобрачных. И до сих пор город пребывал в полупьяной и сонной неге празднования.

— Найди ее, — отрывисто бросил Ран Римосу, которого в цитадели звали Нитью за его способность следовать за объектом поиска, словно нить за иглой. — Найди!

Римос закрыл глаза, сосредотачиваясь. Нахмурился.

— Не вижу. Нужна ее вещь.

Лавьер сунул ему в ладонь ленту. Римос посмотрел изумленно, не ожидая, что у Верховного в кармане окажется эта женская вещица. Лавьер не обратил внимания, он лишь настороженно обшаривал площадь взглядом, пытаясь понять, куда Оникс могла пойти. Куда?

— Все равно не вижу, — недоуменно произнес Римос, возвращая ленту. — Не понимаю… Первый раз такое! Я не вижу девушку. Совсем! Даже фантома!

Римос потряс головой. Чтобы лучшая ищейка цитадели не могла взять след? Никогда такого не было!

Лавьер сжал зубы. Лори. Магия цветка прятала его хозяйку от Сумеречного. Он втянул воздух, заставляя себя успокоиться. Усмиряя бурю. Он должен найти ее. Обязан. Если с Оникс что-то случится… Он сотрет этот город с лица земли вместе со всеми его обитателями. Если только хоть кто-то ее пальцем тронет…

Римос хмуро посмотрел на небо, где стремительно сгущались черные тучи. Непогода пришла в Темный Град быстрее, чем они ожидали, кажется, вот-вот начнется буря. Кристиан кинул на него предупреждающий взгляд, и Римос удержал готовое сорваться с губ восклицание. И уставился на застывшее лицо Верховного, который словно погрузился в транс. Поговаривали, что Ран Лавьер может сделать это без подготовки и в любое время. Но раньше Сумеречный в это не верил, зная по опыту, насколько сложно достичь состояния полнейшего бесчувствия. Но на его глазах Лавьер делал именно это. Застыл изваянием, лишь лента билась на холодном ветру, зажатая в побледневших пальцах.

ГЛАВА 13

Оникс оглянулась на холм, где возвышался императорский дворец. Отсюда, с окраины Града, он казался столь великолепным, что поражал воображение. Город был построен не вокруг дворца, а у его подножия, словно даже этим обитатели подчеркивали свое отличие от горожан.

Не давая себе передышки, она вновь подобрала подол и побежала к домам. Оникс пока не знала, что будет делать дальше. Все случилось так внезапно, что она не успела ни подготовиться, ни подумать. Она просто увидела лазейку и воспользовалась возможностью оставить позади и дворец с его интригами, и жестоких Сумеречных псов, и… Рана. Сердце сжало сомнение. Ей не хотелось… делать ему больно. Чувство было странным, не поддавалось разумному объяснению и пугало. Но избавиться от него Оникс не могла. Как и разобраться в том, что чувствует к Рану Лавьеру. Эмоций было слишком… много. И все столь острые, режущие, ранящие, как осколки стекла, что хотелось от них освободиться.

Она помрачнела, но упрямо сжала зубы. Оникс устала жить в клетке. Устала быть игрушкой. Ей просто хотелось свободы и права самой распоряжаться своей жизнью.

Вдоль дороги, что вела от дворца, росли подстриженные вечнозеленые кустарники, за ними высились красивые дома богатых горожан. Чем ближе владение ко дворцу, тем почетнее хозяин. Изредка ей навстречу проезжали экипажи и всадники, и Оникс опускала лицо, делая вид, что просто гуляет. А потом снова ускоряла шаг, стремясь уйти с центральной улицы.

Уже за площадью широкая и мощеная дорога стала уже и извилистее. Оникс вывернула свою накидку мехом вовнутрь, как носят простые горожанки, и пожалела, что у нее нет платка. Первым делом ей необходимо обменять этот мех на неприметный плащ с капюшоном, а свое дорогое платье — на наряд прислужницы. Но сначала — выбраться из города. Она остановилась у таверны, выглядевшей достаточно прилично, а главное, у ворот стоял почтовый экипаж и дремал возница. Лошадей не распрягли, значит, экипаж проездом и готов отправиться дальше.

— Простите, — девушка подошла ближе. — Вы не могли бы подвезти меня?

Мужчина встрепенулся, склонил голову, увидев богатую горожанку.

— Конечно, госпожа, но у меня совсем простой экипаж, мы перевозим почту. Вам стоило бы дождаться следующего…

— Нет-нет, меня все устраивает, и я очень тороплюсь, — успокоила Оникс. — Когда вы отправляетесь?

— Мой напарник пошел за запасом еды и… — возница смущенно умолк, не сказав «выпивки». Рассматривать девушку открыто он постеснялся и оттого смотрел украдкой, изумляясь тому, что такая красавица выбрала его экипаж. — А вот и он! — обрадовался мужчина. — Постойте, я открою вам дверь, госпожа!

Оникс благодарно улыбнулась, отчего тот — пожилой мужчина — окончательно смутился. Внутри экипажа было тесно, сиденье — обычная доска, но раяна вздохнула с облегчением. Ей было неуютно на улицах, так и казалось, что кто-то сзади закричит: «Хватай ее!»

— Но-о, трогай, — закричал возница, потрясая поводьями. В окошке проплыла таверна, из дверей которой вышла хмельная компания, а потом экипаж поехал быстрее и замелькали дома. И уже вскоре они выехали на тракт и понеслись еще скорее.

Оникс смотрела, как остается позади Темный Град, и не верила. Она сбежала? Неужели сбежала? У нее получилось?

Получилось?

Тогда почему внутри так тяжело и пусто, словно она делает что-то ужасное? И почему так хочется остановить этот экипаж, выпрыгнуть и пойти обратно? Что сделал с ней Лавьер, каким арканом привязал на этот раз, что она желает к нему вернуться?

«Я ненавижу его», — в голове возник давний разговор с Интой.

«Все ненавидят. — В голосе девушки обреченность и какое-то смирение. — Вначале. А потом… Потом…»

— Нет, — Оникс сжала кулаки, до боли. — Нет! Я не влюбилась в него. Я не могла!

Она не хотела становиться второй Интой! Рабыней, готовой сдохнуть у столба по приказу айда! Оникс не желала этого! Она мечтала о свободе, но… Какой странной властью обладал этот мужчина, какой силой? Лавьер порабощал ее, заключал в клетку, пленил, и, кажется, уже не только тело!

Что он сделал с ней?!

Нет, нет, нет!

Но внутренний голос упрямо нашептывал, напоминал, будоражил.

— Только не это, — Оникс в ярости ударила ладонью по стенке экипажа. — Я не могла влюбиться в этого… в этого! Сволочь, чудовище, убийца! Я его ненавижу!

«Тогда почему тебя совсем не радует свобода? — спросил внутренний голос. — Почему ты плачешь. Оникс?»

Она сердито смахнула слезы и снова ударила в стенку экипажа. Да что с ней такое? Что творится в ее душе? Почему ее раздирают такие острые, больные и несовместимые чувства? Обида никуда не исчезла, она слишком хорошо помнила все, что сделал с ней Ран Лавьер. Но в то же время… откуда это нежелание причинять ему боль? Откуда странная, глупая нежность? И желание прижаться к нему, уткнуться головой в широкую грудь, зная, что закроет от всех бед, зная, что защитит, закроет от всех и всего?

Она сжала виски ладонями. Защитит? Бред! Да он первый сделает ей больно!

— Да что же это?! — простонала Оникс.

Как могут в одной душе помещаться такие разные чувства? Как одного человека можно яростно ненавидеть и в то же время… любить?

— Нет! — она шептала это как заклинание, надеясь, что поможет и небесные сжалятся над раяной. — Не хочу! Не хочу его любить! Это слишком…

Слишком остро, слишком опасно, слишком больно… как танцы на битом стекле, как шаг в бездну, в глупой надежде, что не разобьешься!

Аида нельзя любить. Нельзя! Нельзя отдавать ему свое сердце, иначе ничего от Оникс не останется…

Она посидела, отчаянно зажмурившись. А потом яростно заколотила в обшивку экипажа.

Хватит убегать.

— Разворачивайте, — закричала Оникс, выглядывая в окошко. — Прошу вас! Мне надо вернуться! Пожалуйста!

Возница дернул поводья.

— Стойте, окаянные, стойте!

Лошади недовольно всхрапнули, останавливаясь.

— Эй, здесь нельзя останавливаться! — закричал молодой возница, тот, что прикладывался к бурдюку. — Лес вокруг!

— Что случилось, госпожа? — Пожилой спрыгнул на землю. — Вы ушиблись?

— Мне надо вернуться! — Оникс распахнула дверцу. — Понимаете? Я совершила ошибку, я должна вернуться!

— Но мы уже за пределами Града!

— Я знаю! — Оникс спрыгнула с подножки. Волнение не давало дышать, но она впервые чувствовала, что поступает правильно. Сунула в руки возницы поясной кошель.

— Вот, возьмите, возьмите все, только верните меня!

— Куда? — растерялся возница, с изумлением глядя на внушительный кошель.

— К нему… Верните меня во дворец!

— Но…

— Скорее!

— Хорошо. Как велит госпожа!

Возница широко улыбнулся, показав щербатый рот, а Оникс облегченно вздохнула.

— Я бы не торопился, — голос заставил подпрыгнуть их обоих. Из-за деревьев выходили мужчины. Грязная одежда, всклокоченные бороды, рты с гнилыми зубами. Бродяги. Отщепенцы, промышляющие на дорогах. Их было не меньше десятка… В последние годы их стало много, видимо, этих привлекла столь близко к городу дармовая выпивка, что раздавали на площади. От них и сейчас несло таким крепким перегаром, что Оникс отшатнулась, вцепилась пальцами в дверцу.

— Не торопись, милая, — гнусно усмехнулся их предводитель, один его глаз закрывала черная повязка. — Давно я не видел такой красавицы. И еще дольше не ощущал под собой!

Бродяги загоготали. Оникс выхватила из-под накидки кинжал, бросила быстрый взгляд на возницу.

— Уезжаем! Ну же!

— Ух, шустрая, — отщепенец коротко ткнул возницу, и тот упал, зажимая на боку рану. В его глазах застыла растерянность. Бродяга на лету подхватил кошель, подкинул на ладони. — Небесные нас сегодня любят, — усмехнулся он. — Подбросили и монет, и красотку. Я первый!

Бродяги снова захохотали. Второй возница стоял бледный, с ужасом глядя на раненого друга. Но старался не шевелиться, потому что и к его животу был приставлен нож.

— Не подходите, — Оникс выставила свое оружие, в отчаянии понимая, что ничего не может сделать. Ее изнасилует и убьет банда отморозков, и самое лучшее — это воткнуть сталь себе в горло до того, как ее схватят.

Бродяга поцокал языком.

— Какая воинственная. Эй, все видели эту красотку?

— Заканчивай болтать, Глаз, — сипло протянул тот, что держал нож у бока возницы. — Тащим девку в лес и хватаем коней, скорее. Не дай архар, какой всадник появится. Да и буря на подходе.

— Девку хочу, — заупрямился одноглазый. — Никогда таких не видел. Волосы словно лунный свет. Говорят, у Светлейшей такие, может, это она и есть?

Бандиты заржали, споро перерезая упряжь и вытаскивая сундуки из экипажа.

— Письма только, — разочарованно прохрипел худой отщепенец в лохмотьях.

Оникс необдуманно перевела взгляд на сундук, который скинули на землю, и вскрикнула, когда одноглазый прижал ее к себе, выворачивая руку с оружием. Она взвыла от боли в запястье, пальцы разжались, выпуская клинок.

— Покажи, что у тебя есть, — одноглазый дернул лиф ее платья, разрывая шнуровку. — Доставишь нам удовольствие — дольше проживешь. Ну, давай же!

Ткань треснула, и грязные пальцы сжали грудь, прикрытую сорочкой. Оникс закричала, пытаясь вырваться, лягаясь и извиваясь. Во рту стало горько от осознания, как глупо она попалась, как нелепо…

Дальнейшее она не успела осознать. Топот, черные смазанные тени, и… что-то упало к ее ногам, а захват бандита ослаб. Она отпрыгнула, с ужасом глядя на голову. Голову, отделенную от тела, удивленно смотрящую одним глазом.

Отщепенцы заорали, бросаясь врассыпную, но Сумеречные были быстрее. Мужчина со шрамами на лице вскинул арбалет и спустил болт.

— Никого не оставлять, — холодный голос прозвучал сзади, и Оникс зажмурилась. И даже не удивилась, подняв голову на всадника. Сглотнула. Лавьер посмотрел на ее грудь, что виднелась в разорванной сорочке, и его лицо побледнело от бешенства, он дернул поводья, в движении делая замах клинком. Еще одна голова покатилась по земле. Оникс закрыла глаза, вжалась спиной в дверцу разграбленного экипажа. Но ей хватало и того, что она слышала: вопли, крики, стоны, мольбы о пощаде и проклятия.

Непогода усилилась. Свинцовые тучи уже царапали брюхом макушки деревьев, ветер швырял в людей охапки лежалых листьев и землю. Через несколько минут все было кончено — возле экипажа остались лишь трупы бродяг.

И когда Лавьер повернулся к вознице, Оникс бросилась вперед, закрывая собой серого от ужаса парня.

— Не надо, Ран! Прошу тебя! Он всего лишь перевозчик! Я попросила… заплатила… заставила! Он здесь ни при чем.

Она всматривалась в холодное лицо всадника, стискивая на груди разорванное платье. Пытаясь спасти хоть одну жизнь! Хоть одну их тех, что уже погубила.

— Прошу тебя, — прошептала раяна. — Я сделаю все, как ты хочешь. Не трогай его.

Лавьер посмотрел на Сумеречного со шрамом, кивнул. И, приблизившись, закинул раяну в седло.

— Ты и так сделаешь все, что я захочу, — бесцветно произнес он, трогая поводья.

Оникс сжалась в седле, боясь повернуть голову. Буря накрыла Темный Град, и если бы не твердая рука Лавьера, направляющего лошадь, ей никогда не найти бы дорогу ко дворцу. Стихия бушевала, склоняя к земле сосны, словно прутики, ветер, переходящий в ураган, грозил смести с тракта всадников, а льдинки, сыплющиеся из туч, мало походили на снег, скорее на осколки льда. И Оникс теснее прижалась к горячему мужскому телу, спрятала лицо в плаще Лавьера. Ей хотелось что-то сказать, объяснить, поведать, что она собиралась вернуться, но ветер свистел в ушах, и разговаривать было совершенно невозможно. Всадники гнали лошадей так, словно за ними гнались все демоны архара! И по подвесному мосту перед дворцом они почти пролетели.

За высокими каменными стенами ветер бил не так сильно, и Оникс смогла нормально вздохнуть. Ее волосы растрепались, разорванное платье так и норовило распахнуться на груди, и раяну трясло от пережитого.

Но Лавьер даже не дал ей ничего сказать — сдернул с лошади и потянул за собой, не обращая внимания, что Оникс с трудом за ним поспевает. По коридорам дворца он ее почти протащил, втолкнул в небольшую гостиную. Там уже ждал Баристан, Сумеречный удивленно поднял бровь при виде Оникс, но промолчал.

— Позови Льена, — отрывисто бросил Лавьер стражу у двери. Тот поклонился и исчез.

— Ран, послушай, — Оникс облизала пересохшие губы. — Я не хотела убегать. То есть… хотела. Но потом… потом передумала. Послушай меня!

— Больше не убежишь, — холодно произнес Лавьер и срезал шнуровку, соединяющую рукав с платьем. В комнату вошли императорский маг и мужчина со шрамом.

Оникс прижала к груди голую руку.

— Ран, что ты делаешь? — она попыталась заглянуть ему в глаза и вздрогнула, когда он повернул голову. В его глазах была лишь тьма — жестокая, беспощадная.

— Ран? — внезапно стало страшно.

Лавьер посмотрел на императорского мага.

— Заклятие несходящей печати.

— Но, — это сказал тот, со шрамом. Кристиан, так его зовут. Кинул на Оникс встревоженный взгляд. — Она законная жена императора, Ран… Не рабыня.

Лавьер ответил Сумеречному злым взглядом, и тот склонил голову.

— Тебе решать.

— Что происходит? — раяна вновь попятилась.

Лавьер на нее не смотрел, он скинул черный камзол, оставшись в одной рубашке. Маг зажег свечу и протянул Рану пластину, тускло сверкнувшую в луче света.

— Чья печать? — спросил магистр.

— Моя.

Оникс ничего не понимала. Она смотрела, как Лавьер поднес к пламени пластинку, нагревая ее до красноты.

— Ран, — прошептала Оникс. — Что ты делаешь?

— Баристан, — отрывисто произнес Лавьер, и тело раяны сковали невидимые путы. Сумеречные смотрели на нее, но она видела лишь Лавьера, что подходил, держа в ладони раскаленный металл. Понимание заставило ее дернуться, пытаясь разорвать магические узы. Но ей лишь стало труднее дышать, словно веревки впились в тело.

Несходящая печать. Она знала, что это такое. Ее ставят рабыням, и печать навечно приковывает девушку к хозяину, исключая любую возможность побега. Это похоже на клятву крови, только клятву надо дать добровольно, а печать ставят против желания раба. И против воли хозяина раб никогда не сможет покинуть его. Это просто невозможно. Такую печать нельзя удалить, она останется навечно.

И еще такая печать означает подчинение. Принадлежность. Она становится вещью до тех пор, пока хозяин не отпустит. Но такое не происходило почти никогда. И еще это была низшая ступень в иерархии империи.

— Ран, не надо, — она не плакала, лишь смотрела на него сухими, покрасневшими глазами. — Не делай этого. Прошу тебя.

Но видела лишь застывшее, равнодушное лицо и глаза, в которых почти не осталось зелени. Лавьер сжал левой ладонью ее предплечье.

— Не надо, — Оникс упрямо смотрела ему в лицо. — Я никогда этого не прощу. Не поступай со мной так.

— Мне не нужно твое прощение, — тихо ответил Лавьер и приложил раскаленное железо к ее коже.

Оникс хотела не кричать, и в первый миг ей показалось, что боли нет, а потом в нос ударил запах паленой кожи. И сразу плечо пронзило так, словно железо выжгло мясо до кости. Она вскрикнула, слезы полились из глаз, как ни старалась она их удержать. Лицо Лавьера побледнело до серости, он смотрел ей в глаза не отрываясь, но Оникс больше не желала его видеть. Отвернулась, лишь бы не видеть его. Сейчас она ненавидела Рана так, что даже смотреть было трудно и больно. И она еще хотела вернуться к нему? Возомнила, что между ними что-то есть?

Оникс с трудом удержалась от смешка. Наивная… Он всегда будет жестоким и бессердечным аидом, а она — безродной девчонкой. И все, что их связывает, — это цветок лори, который так нравится Лавьеру, да тело Оникс, что дает ему наслаждение.

Больше ничего.

Она отвернулась, уставилась в окно безразличным взглядом.

— Цепь, — голосом Лавьера можно было деревья пилить. Сиплый, сухой, словно ему дышать было нечем.

Императорский маг достал из своего мешочка тонкую серебрянную цепочку, шагнул к Оникс.

— Я сам. — Ран цепь забрал, присел перед девушкой. Приподнял подол ее платья, обернул сверкающую цепь вокруг лодыжки. Звенья соединились, слились в браслет.

Еще один атрибут рабыни. Цепь, что не позволит уйти далеко от хозяина. Оникс по-прежнему смотрела в окно.

— Можешь идти в свою комнату, — Лавьер поднялся. Она знала, что он смотрит на нее, но головы не повернула. Путы исчезли, и раяна молча прошла мимо, даже не придерживая края разорванной рубашки. Мужчины проводили ее взглядами. Все до единого. И в их глазах больше не было ни насмешки, ни превосходства. В них было… что-то другое, тревожное, непонятное, но всматриваться раяна не стала.

И еще в мужских глазах было восхищение.

Во всех, кроме глаз Рана Лавьера. Но в эту тьму Оникс не хотела смотреть больше никогда.

Она просто вышла, тихо закрыв за собой дверь.

* * *

Что он помнил о своей жизни? Смерть. Интриги. Кровь. Женщины… Бесконечная череда по кругу. Ничего из этого уже не трогало. Смертей он видел столько, что не смог бы сосчитать. Кто-то подыхал быстро, кто-то долго и мучительно. Это было неважно… Чужая жизнь ничего не значила. Своя — по большому счету тоже.

Кровь? Да он весь в крови. Ее вкус он чувствует на языке всегда, металлический и соленый, он впитался в поры, как ни мойся.

Интриги, борьба за власть… Тайная и явная.

Женщины? Их было много. Он помнил первую, в свои двенадцать… Рабыня цитадели, умелая и немая. Кольцо в языке, чтобы молчала, колечки в сосках — потому что грудь рабыни для удовольствия мужчины, а не для вскармливания детей. Колечко между ног, чтобы всегда была готова, всегда хотела…

Он брал ее один, потому что не желал делиться даже тогда. Их привели наставники, тогда близость еще казалась таинством. Но слишком недолго. Чувств не было никогда. Их умело выбивали из каждого, кто позволял себе чувствовать. Ран видел тех, на чьих глазах перерезали горло возлюбленным. Сломленные, пустые оболочки, вот что оставалось от таких парней. Чувства означали слабость, а значит, поражение.

Ран хотел побеждать. Пожалуй, это единственное, чего он хотел. Он не желал быть лучшим. Он хотел взять свое, потому что был уверен, что он лучший. Не лукавил и не лицемерил, он знал это всегда. Он был достоин того, что мог присвоить. Он был сильнее. А значит, в своем праве.

Женщинам это нравилось. Рану было наплевать. Он получал то, что хотел, — тела, удовольствие, и так, как хотел.

Обычная близость надоела слишком быстро. Хотелось чего-то другого… В отношении рабов в цитадели разрешалось все. Псы привыкли к вседозволенности. Они не видели иного. Слишком маленькими их забирали из семей, чтобы они успели впитать семейные ценности. Слишком рьяно уничтожали в них эмоции. Слишком многое позволяли. Псам позволяли все, кроме самого главного. Рабы были всегда доступны и всегда услужливы.

Юные псы жестоки. И любопытны. Слишком опасное сочетание.

Псы любили игры на грани бездны… Они все были зверьми, играющими со своими жертвами, прежде чем сожрать. Загоняли ради забавы, брали так, как хотели. Жертвы погибали…

А звери взрослели.

Жестокость становилась нормой. А жизнь уже ничего не значила.

И каждый из них где-то в глубине души ненавидел этот мир и его законы. Ненавидел, понимая, что в их жизни никогда не будет иного. Только смерть, кровь и край бездны, по которому все они шагали в ожидании падения…

* * *

Кристиан нашел его в подземелье. Лавьер методично кидал ножи в мишень на стене, вытаскивал и снова кидал. Кристиан постоял, наблюдая.

— Псы потеряли Итора, — сказал он.

Свист, полет клинка, и древко дрожит в центре мишени. А ведь Лавьер кинул из-за плеча.

— Похоже, нас ждет война, — Кристиан поморщился. — Не уверен, что быть живым мне нравится, в моей могиле было весьма неплохо.

Еще один сверкнувший в воздухе клинок. Кристиан облокотился о стену.

— Я отправил к раяне целителя. Старик сказал, что девушке уже не больно и она уснула.

Клинок взлетел и вошел точно в центр мишени. И лицо Лавьера оставалось по-прежнему бесстрастным.

— Ладно, — вздохнул Кристиан. — Буду наверху.

Он вышел, провожаемый звоном стали, вгрызающейся в мишень.

Движение было необходимо Рану. Движение, сталь, равномерный звон клинка. Лучше всего его успокоило бы сражение, драка, убийство, но он не мог себе этого позволить.

Он сорвался. Проявил слабость, бросившись за раяной, наплевав на собственную безопасность, поставив под угрозу общие цели. Сорвался, и псы это видели. Нельзя показывать своих чувств. Нельзя дать заметить, что Оникс что-то значит. Нельзя. Иначе ее используют против самого Лавьера. Или уничтожат.

Он доверял псам, но лишь на ту долю доверия, которую мог себе позволить.

И еще отдавал себе отчет, что слишком уязвим без своего дара. Как долго без него он сможет удерживать псов в подчинении?

И сможет ли защитить Оникс, если кто-то решит напасть на нее?

Ран прищурился и вновь выпустил сталь. Снова в цель. Его тело подчинялось приказам разума, несмотря на бурю, что бушевала внутри.

Он все еще чувствовал запах паленой кожи. Кажется, он впитался в его тело, проник в мышцы и разум, остался там навсегда. Вряд ли он когда-нибудь это забудет. У него уже целый сундук подобных воспоминаний — взглядов, запахов, прикосновений к Оникс, и почти все они отмечены болью.

Лавьеру казалось, что это на нем стоит несходящая печать. Стоит, и он не может от нее избавиться, как ни старается. Печать раяны, которая проникла в его разум, сердце и душу, поработила, сделала слабым и зависимым.

Он сжал зубы и снова метнул сталь, выбивая из центра мишени предыдущие клинки.

Собрал оружие, протер лезвия, завернул в холстину. Легче не стало. Где-то во дворце была Оникс, и он чувствовал ее каждой частичкой своего тела, ощущал постоянно и не мог избавиться от мыслей о ней. Ран тряхнул головой, пытаясь выгнать оттуда образы. На этот раз его преследовали вовсе не эротические видения, а помертвевший взгляд и багровое до черноты клеймо с буквами Р и Л в середине. Клеймо, которое невозможно убрать, которое останется навсегда на нежной коже раяны, которое всегда будет указывать на ее принадлежность ему.

И темная сторона его души радовалась этому. Ран Лавьер не привык врать себе. Ему нравилось это клеймо, он хотел привязать раяну к себе так, чтобы она больше никогда не смогла уйти. Не сбежала, не оставила его подыхать от тоски по ней. Его древние и собственнические инстинкты радовались, надевая цепь на стройную ногу, он хотел взять ее прямо там, с этим клеймом и этой цепью, утвердить право хозяина на свою собственность, чтобы Оникс стала его со всеми потрохами, целиком, полностью. Хотел, чтобы повторяла его имя, чтобы видела лишь его, дышала им. Ему нужна была эта власть над ней, власть полного подчинения, власть признания.

Проклятье. Он просто хотел ее любви.

Осознание скрутило так, что он чуть не завыл.

Не боли. Любви. Добровольной. Но не мог получить.

Этот ожог на ее коже вызывал внутри боль и злость на самого себя. И еще понимание, что чем яростнее он ее привязывает, чем сильнее держит, тем хуже становится.

«Девушка с белыми волосами и цветком на спине никогда тебя не…»

Слова Морганы застряли в памяти иглой и раздражали, кололи. Что не сказала ему провидица? Вернее, что он не дал ей сказать? Не примет? Не поймет? Не полюбит?

Никогда?

Лавьер убрал клинки и вышел, направляясь к сторожевым башням. Ему необходимо проверить укрепления и щиты, проверить в сотый раз, но это не важно.

Да, все верно. Не примет. Не поймет, не полюбит. Он всегда знал это. Всегда понимал, с самого начала. Она всегда была слишком хороша для него, и вот это имя — Светлейшая — как нельзя лучше подходило Оникс. Она и была такой — светлой, чистой, несмотря на то, что он так упорно толкал ее в грязь. А он толкал. Не мог по-другому. Слишком сильные чувства раздирали душу, слишком много в нем порока, тьмы, жестокости. Уже привычных и не ранящих. А Оникс вот ранила, убивала своим равнодушием и тем, что отвергала его раз за разом. Не в силах убить ее, не в силах отказаться от этого дурмана, он желал ее подчинить. Стремился завладеть ее телом, понимая, что душу раяны он никогда не получит.

Он давал ей время подумать. Каждая минута этого проклятого времени словно ржавый крюк, выдирающий еще один кусок мяса из живого тела. Если бы только она пришла… Если бы пришла.

Но где-то в глубине своего жестоко нутра Ран всегда знал, что Оникс не придет.

Каждый остается тем, кто есть, а он слишком часто наведывался в архар, чтобы надеяться на искупление. Да и не нужно оно ему.

А раяна… ему достаточно тела. И если повторять это часто, то он сможет в это поверить.

* * *

Оникс выплюнула настойку на пол, как только за целителем закрылась дверь. Она не желала спать. Не хотела впадать в сонное забытье, а потом просыпаться отдохнувшей и повеселевшей, как уверял целитель.

Да и вряд ли сон принесет ей веселье.

Поэтому она не стала пить целебник и метнулась в купальню, тщательно прополоскала рот и вытерла губы холстиной.

Огромное зеркало отразило ее в полный рост, и раяна застыла. Косы растрепались, на щеке пятнышко грязи, платье разорвано. И на обнаженной руке чернеет метка принадлежности. И на ноге поблескивает серебряная цепочка, которая привязывает ее к хозяину. Очень медленно она подошла ближе, всмотрелась. На плече, в потемневшем уже ожоге, — Р и Л, обведенные кругом. Ее сделали рабыней.

Ярость и обида взметнулись внутри разрушительной тьмой, затуманили разум, и Оникс схватила тяжелый кувшин, швырнула в дорогое стекло. Зеркало брызнуло осколками, разлетелось. Один вонзился ей в руку, оставив кровавую полосу, но Оникс лишь выдернула его, отшвырнула. С яростью содрала свое испорченное платье, разулась. Вода в чаше была холодной, но звать прислугу, чтобы нагрели, не хотелось. Сейчас Оникс ничего не хотелось, только завыть зверем. Ну или воткнуть нож в зеленый глаз Рана Лавьера.

Она зачерпнула из вазы жидкое, вязкое мыло, с остервенением нанесла на тело, желая не просто смыть грязь, а избавиться от воспоминаний. Но серебряная цепочка звякала о каменный пол чаши при каждом движении, и горела рука с клеймом.

Не получится смыть память и горечь. Ран сделал ее своей рабыней, и ничего это уже не изменит.

Оникс вылила на себя ведро холодной воды, дрожа и стискивая зубы. Потом вышла из чаши, вытерлась. Посмотрела на свое платье.

И сжала зубы, отбрасывая за спину мокрые волосы. Как глупа она была, решив, что можно что-то изменить…

В комнате ждала Риа, и глаза прислужницы испуганно расширились, когда она увидела госпожу. Оникс посмотрела безразлично, прошла к шкафам.

— О Светлейшая, что с вами сделали? — в голосе Риа был истинный ужас. — Да как же так? Да как можно… Изверги, как же они так с вами?

— Замолчи, — Оникс поморщилась, накинула на тело батистовую рубашку без рукавов. — Не хочу слушать причитания, без них тошно.

— Простите, — прислужница вскочила. — Я сейчас! Сейчас, госпожа!

Хлопнула дверь. Но уже через несколько минут Риа вернулась, за ней неслась Магрет.

— Вот, это поможет, — Магрет достала из поясного кармашка склянку, деловито выдавила на ладонь тягучую мазь и нанесла на плечо Оникс. Кожа вокруг клейма покраснела, отекла, и прохладный целебник приятно охладил руку.

— Что это?

— Вытяжка из одного растения, что растет в пустыне, — Магрет осторожно приложила сверху тряпицу, обмотала. — К утру ожог пройдет. — Она осеклась. — Клеймо останется, к сожалению.

— За что они так с вами? — глаза Риа наполнились слезами.

Оникс пожала плечами и покосилась на дверь.

— Сколько во дворце Сумеречных, вы знаете?

Прислужницы переглянулись.

— Много, — помрачнела Магрет. — Словно не дворец, а Цитадель здесь. Куда ни глянь — везде черные мундиры псов. И они продолжают прибывать. На заре приехало несколько отрядов, я сама видела.

— А пленные?

— В подземелье.

Магрет склонилась ниже, понизила голос до чуть слышного шепота.

— Говорят, многие наместники принесли ему клятву крови.

— Ему?

— Верховному аиду. — Магрет облизала губы. — Рану Лавьеру. Всех, кто пытался оказать сопротивление, убили или отправили в подземелье. Всех императорских стражей, тех, кто не был предателем. Но… сам императорский маг на его стороне. — Магрет покачала головой. — Аид — страшный человек, Светлейшая, — покосилась на замотанную руку Оникс и вздохнула. — Но вы это и сами знаете.

— А владыка? Ты знаешь, где он?

— Вроде удалось сбежать, как и первому советнику, — Магрет поджала губы. Риа снова захныкала.

— Хватит плакать, — оборвала ее Оникс. — Никто нам не поможет, кроме нас самих. Лучше помогите одеться, рука болит.

— Конечно, Светлейшая!

Несмотря на целебник, рука опухла и болела так, что Оникс не могла пошевелить пальцами. Ночь прошла беспокойно, она металась в кровати без сна и уже даже начала жалеть, что не взяла у целителя настойку.

Тихие, почти беззвучные шаги заставили ее напрячься и отчаянно зажмуриться. Она лежала спиной к нему и не желала поворачиваться, чтобы не заорать. Если он к ней прикоснется… Если только прикоснется! Она точно что-нибудь сделает. Но Лавьер лег с другой стороны, лишь прогнулась под тяжелым телом кровать.

Оникс лежала, спиной ощущая его взгляд, знала, чувствовала, что он смотрит, но Ран не трогал ее, а она не обернулась.

И не заметила, как уснула.

А утром — ей казалось, что это был сон, — осторожное, почти невесомое прикосновение, легкое дыхание у виска…

Но, конечно, Оникс все приснилось.

ГЛАВА 14

Через пять дней рука окончательно зажила, благодаря целебным мазям Магрет. Она же поведала, что на заре Верховный аид уехал с отрядом псов, куда и зачем, конечно, никто не знал.

Оникс по-прежнему проводила время в хранилище, ходить туда ей не запрещали, правда, всегда сопровождали, но уже другие псы. Самое странное, что ее жизнь почти не изменилась, разве что вокруг стало действительно много Сумеречных, но это Оникс знала в основном со слов прислужниц. Светлейшую не пускали дальше северного крыла, хранилища и сада.

Сам дворец теперь больше напоминал боевое укрепление. Под окнами Оникс видела стражей и псов, что тренировались, слышала звон оружия, выкрики и мягкие хлопки, когда болты входили в мишени. Прекрасный парк, который так восхищал девушку, превратился в тренировочное поле. Исчезли разноцветные ленты и красные фонарики, что украшали деревья, теперь на них висели чучела, набитые тряпьем, и мишени для метания оружия. Парковые дорожки затоптали, прекрасные розы выкорчевали. В фонтанах мылись после драки обнаженные псы, ничуть не смущаясь своего голого тела.

Правда, все это Оникс видела лишь мельком, проходя по открытой галерее между крыльями дворца. Из окна самой Оникс картина была вполне благостная — сад и скалы, виднеющиеся вдали.

Госпожи Олентис, по слухам, не было на церемонии бракосочетания, строгая наставница слегла с лихорадкой и, может, оттого осталась жива. И Оникс никогда не подумала бы, что будет скучать по ней, но это было так. Ей не хватало их занятий и спокойного, хоть и высокомерного голоса строгой леди. К Светлейшей пускали лишь Магрет и Риа, и то девушки говорили скупо, и Оникс поняла, что и им запретили болтать с раяной.

Лавьер просто посадил ее в клетку, пусть золотую, но клетку. К тому же мучили ожидание и непонимание того, что ожидает раяну в будущем. Она не сомневалась в одном — ее снова будут использовать. Оттого, что использовал Ошар, было противно. Оттого, что это делал Ран Лавьер, внутри все сворачивалось жгутом и от обиды хотелось плакать.

Сам Лавьер не появлялся, хотя прислужницы сказали, что он вернулся.

Чтобы хоть чем-то заняться, она проводила время или в хранилище, или в зимнем саду. Среди книг и в обществе целителя ей всегда становилось немного спокойнее, а растения радовали. Ее работе по уходу за цветами никто не мешал, стражи лишь стояли под деревьями истуканами, но к их присутствию Оникс уже привыкла.

Она надевала простое серое платье, от которого мастер иглы упал бы в обморок, закатывала рукава, вооружалась лопаточками и ведром с водой и с удовольствием копалась в земле. Это отвлекало от тяжелых мыслей, которые терзали Оникс.

Оранжевые птички чирикали свои песенки, а сама раяна стояла на коленях, погрузив ладони в землю. И вновь в памяти возник Ран. Его слова, его поцелуи… Почему все так сложно? Так болезненно?

Она не поняла, что произошло, лишь вскинулась изумленно, когда ее стражи упали на колени, склонив головы.

— Светлейшая повелительница, приказывайте!

Оникс осторожно поднялась. Прислушалась к своим ощущениям. Так и есть, цветок на спине приоткрылся. Возможно, это случилось оттого, что она слишком погрузилась в воспоминания? Слишком явно представила Лавьера?

Она торопливо смахнула с ладоней землю и вытянула ногу, приподнимая подол.

— Вы можете снять это? — указала на цепочку, обвивающую лодыжку.

Страж покачал головой, и в его глазах было столько искреннего сожаления, что Оникс изумилась.

— Простите, Светлейшая, — пес прижал ладонь к груди. — Это не в моей власти! Я отдам за вас жизнь, только прикажите! Но цепь может снять лишь императорский маг или тот, кто ее надел.

Оникс облизала губы, оглянулась. Но в саду было по-прежнему пусто.

— Оставайтесь здесь, — она торопливо бросила садовую лопаточку, отряхнула ладони. — Вы поняли? Не ходите за мной!

И пошла к выходу, пытаясь не оглядываться и сдержать ликование. У нее получилось! Получилось! Она смогла приоткрыть лепестки лори, смогла! Правда, уже в коридоре цветок снова сомкнулся, и Оникс юркнула на галерею, надеясь убежать от своих стражей. Цепочка на лодыжке не даст ей покинуть дворец, Оникс слишком хорошо знала действие магических арканов. Но ей до тошноты надоели стражи, что везде таскались за ней, надоели их лица и темные силуэты надсмотрщиков. Даже маленькая свобода уже радовала раяну, и она почти улыбалась, идя по открытому переходу между крыльями дворца. Отсюда был виден парк, и здесь пахло зарождающейся весной: влажной землей и пушистыми почками на деревьях.

В Обители Скорби это было любимое время Оникс. Начало весны, ожидание нового чуда…

Она глубоко вдохнула, бросила быстрый взгляд в парк. И нахмурилась. Трое Сумеречных смеялись, окружив Риа, девушка билась в кольце, пытаясь вырваться и испуганно вскрикивая.

Не раздумывая, Оникс приподняла подол и кинулась к лестнице, ведущей в парк.

— Отпустите ее! — выкрикнула Оникс, приближаясь к Сумеречным и гневно сжимая кулаки. От быстрого бега перехватило дыхание. — Немедленно!

— И кто это у нас тут такой смелый? — псы насмешливо осмотрели ее простой наряд, волосы, собранные в пучок, землю, оставшуюся на ладонях. Тот, что заговорил, — высокий, светловолосый парень — снова рассмеялся. — Смотрите, эта тоже хочет поиграть. Сама пришла!

— Ух ты, эта просто красавица. Где ты от нас пряталась, милая?

Он двинулся к раяне, и та отпрыгнула. Пес снова рассмеялся.

— Не бойся, мы добрые, поиграем и отпустим, — блондин снова улыбнулся. Он был молодым, привлекательным, но его намерения вызывали у девушки лишь отвращение. И к сожалению, лори уже закрыл свои лепестки, так что повлиять на сумеречных у раяны не получалось.

Она испуганно огляделась, уже жалея, что оставила своих стражей в зимнем саду. Риа смотрела на Оникс перепуганными глазами, терзая край своего передника.

— Мы уходим, — Оникс подняла подбородок, окидывая псов гневным взглядом. — Отойдите с дороги!

Псы ухмылялись, переглядывались. Блондин улыбнулся и резко схватил раяну, прижал к себе.

— Горячая какая, — протянул он, всматриваясь в ее глаза. И нахмурился, видимо, начиная что-то понимать. Оникс попыталась вырваться, но блондин держал крепко. — Ты кто такая? — выдохнул он.

— Никто! — со злостью бросила Оникс, вырываясь из его рук.

— Клир, вот проклятье! Верховный. — Второй Сумеречный выругался сквозь зубы, и блондин так резко разжал руки, что Оникс не удержалась на ногах и плюхнулась на парковую дорожку. Повернула голову. К ним шли Лавьер, Баристан и мужчина со шрамом — Кристиан. У Рана лицо застывшее, в глазах снова чья-то смерть. И, кажется, даже блондин это понял, потому что резко побледнел, словно из него разом выкачали всю кровь. Черные плащи, подбитые мехом, развевались от холодного ветра, тускло блестели ножны оружия. И, несмотря на стремительность движений, все трое двигались совершенно беззвучно, словно и не люди вовсе.

Не произнеся ни слова, Лавьер ударил блондина по лицу, на черной перчатке осталась кровь.

— В подземелье.

— Но они всего лишь прислужницы… — В глазах Сумеречных страх смешался с гневом.

Ран присел перед Оникс. Все произошло так быстро, что она даже не успела встать. Поднял ее на руки, всматриваясь в синеву глаз.

— Я не ударилась, — тихо сказала раяна.

— Ты прикоснулся к Светлейшей, Клир, — холодно произнес Баристан.

— Но… — блондин побелел еще больше. — Я не знал! Она одета, как обычная девка!

— Я запретил трогать женщин во дворце, — Лавьер перевел взгляд на Сумеречного. — Любых. — Посмотрел на мужчину со шрамом, тот кивнул.

Клир облизал мигом пересохшие губы, склонил голову.

— Я приношу свои извинения Светлейшей повелительнице, — сипло произнес он. — Готов понести наказание за нанесенное оскорбление и кровью смыть свой позор.

Оникс изумленно моргнула.

— За мной. Все, — Баристан повернулся к дворцу.

Лавьер, не отпуская Оникс, двинулся к лестнице. Она перевела на него изумленный взгляд.

— Ран? Что с ними будет?

— Их накажут.

— Но…

— Оникс, — он поставил ногу на ступень. — Их накажут. Это не обсуждается.

— Конечно. У тебя ничего не обсуждается, — бросила Оникс. — Отпусти меня.

— Я боюсь, что ты снова куда-нибудь побежишь, — усмехнулся Лавьер. — И снова попадешь в неприятности.

Раяна уставилась ему в лицо. Уставший. На волосах дорожная пыль. Под глазами тени. И все равно красив, как демон.

— Вряд ли мне удастся далеко убежать с рабской цепью на ноге! — с горечью сказала Оникс.

Лавьер толкнул какую-то дверь, закрыл ее ногой, отпустил девушку и прижал ее к створке.

— Я соскучился…

И сразу, не давая вздохнуть, прижался к губам, обхватил ее лицо, дергая ленту на волосах, зарываясь пальцами в белые локоны. Целовал жадно, торопливо, желая почувствовать, ощутить ее вкус, глотая этот дурман, словно безумец. Он и есть безумец. И это уже не пугает. В бездне страшно лишь поначалу, а потом… потом понимаешь, что эта бездна лучшее, что может быть… Он шагнул в пропасть, он уже на самом дне, и ему на это наплевать…

Оникс не отвечала. Стояла неподвижно, лишь позволяя целовать ее. С некоторых пор его это не устраивало, и Лавьер уперся ладонями в стену возле ее головы, всматриваясь в синеву глаз. Он устал. Он провел в седле целый день, он не ел сутки и не спал двое, но, глядя на нее, забывал обо всем. Плевать на бездну со всеми ее демонами, лишь бы держать Оникс в своих руках. Никуда не отпускать. Никогда.

— Ненавидишь меня. — Он даже не спрашивал, ответ бился в ее глазах.

— А что, у меня есть основания для других чувств? — огрызнулась Оникс.

— Иногда для чувств не нужны основания.

Раяна тряхнула головой.

— Я хочу поговорить.

— Поговорить? — он растянул слово с насмешкой, но ладони убрал. Отстегнул плащ, кинул на крюк и сел в кресло, вытянув ноги. — Я тебя внимательно слушаю.

Оникс нахмурилась.

— Я хочу знать, что происходит. И что будет со мной дальше. Я имею право это знать! Зачем все это? Захват дворца, свадьба… Зачем?

— Может, я пытаюсь изменить мир? — Лавьер снова усмехался. — Или мне просто скучно. Какая причина тебе нравится больше, Оникс? — он потянулся к графину с водой, блеснула в луче солнца хрустальная крышечка. Сделал глоток. — Я могу рассказать тебе о том, что моя цель благородна, и я хочу дать империи достойного правителя на благо и процветание народа. А могу сказать, что мне плевать и на благородство, и на этот мир, я просто развлекаюсь, потому что мне нравятся смертельные игры. Война — чем не занимательная игра? — он смотрел на нее с насмешкой. — Так какой вариант ты выбираешь?

— Я тебя не понимаю, — раяна хмуро покачала головой. — Зачем тебе я? Зачем? Ты сделал меня рабыней…

— Я сделал тебя правительницей. И спас твою жизнь.

— Это не оправдание! — Оникс сжала кулаки.

— А я и не оправдываюсь, — усмехнулся Лавьер.

— Ты поставил мне клеймо, — обида заставила ее кусать губы.

— Ты вынудила меня сделать это.

— Вот как, — раяна горько улыбнулась. — Неужели? Значит, я сама в этом виновата?

Он поднялся, отошел к окну.

— Мне жаль, Оникс. Но тебе пора понять, что на любое твое действие мне придется ответить. — Ран посмотрел через плечо. Лицо словно маска, ни одной эмоции. — Тебе не стоило убегать. Ты знала, что мне это не понравится.

Она сжала кулаки, до ужаса желая вцепиться ногтями ему в лицо, сделать больно. И аид словно понял, подошел ближе, склонил голову.

— Ударить хочешь? — он смотрел так внимательно, словно пытался заглянуть ей в душу. — Ударь. Я не буду сопротивляться.

Оникс вскинула голову, испытывая невероятное искушение сделать это. И отодвинулась.

— Это ты все решаешь силой и болью, Ран, — отвернулась она. — Но я не ты, к счастью. И я не твоя собственность, понял?! Никогда не была и не буду. Даже если ты вденешь мне в язык кольцо, как тем рабыням из сада наслаждений!

— Неплохая мысль, — он медленно улыбнулся, и Оникс едва сдержалась, чтобы все-таки не влепить ему пощечину. — Я подумаю над этим. Насколько я помню, это приятно. Когда у женщины на языке камушек. А она передо мной на коленях.

Оникс снова до боли сжала кулаки, ощущая желание разбить это насмешливое лицо. Приятно? И осеклась, поняв, что за чувство только что испытала. Ревность. Небесные заступники! Она ревнует, думая о том, кто доставлял ему удовольствие с кольцом в языке!

Ревнует того, кто поставил ей клеймо! Это… ужасно.

Прищурилась, словно дворовая кошка.

— Знаешь, о чем я мечтала, пока тебя не было? Чтобы просто никогда больше не пришел. Чтобы не вернулся. Чтобы тебя однажды не стало, Ран. Как считаешь, хорошая мечта?

Он поднял ее подбородок, заставлять смотреть себе в глаза. Темные глаза безумца. Слишком спокойное лицо. Слишком злые глаза.

— Надеешься, что меня убьют?

Она пожала плечами.

— Если меня убьют, сюда придут стражи совета. Вломятся, выбив сапогами двери. Знаешь, что они сделают с тобой, раяна?

Она снова пожала плечами и заставила себя улыбнуться. Получилось криво, но все же…

— И что же? — сказала она. — Главное, это будешь не ты.

На миг ей показалось, что он сейчас все-таки убьет. Задушит, столько ярости было в мужских глазах. Но взгляд Оникс так и не отвела, так и смотрела в его застывшее, словно камень, лицо.

— Тогда молись лучше, Оникс, — Лавьер погладил пальцем ее щеку. Нежно, чуть прикасаясь. Как гладят самое ценное, что есть в жизни. — Молись небесным, чтобы твое желание исполнилось и меня убили. Желай удачи и помощи заступников тому, кто сможет воткнуть сталь мне в грудь. — Какие нежные пальцы, какое спокойное лицо. Только на самой глубине глаз плещется что-то такое, отчего Оникс хочется рыдать навзрыд. — А что касается клейма…

Усмехнулся, вернулся к камину. Снял с пальца кольцо из антанита, прихватил щипцами и положил на угли.

— Что ты делаешь?

— Тебя злит боль, которая уже прошла, ведь так? И буквы на твоем плече. — Кольцо раскалилось докрасна. Лавьер закатал рукав рубашки, обнажая левое запястье, исчерченное множеством белесых шрамов.

— Ран? — она внезапно испугалась так, что стало нечем дышать. И сама не поняла чего…

Лавьер сжал раскаленное кольцо, обмотав пальцы тряпицей. И прокатал его по коже запястья, с силой вдавливая в свою руку, до запаха паленого мяса, до крови и красной обугленной корки. Оникс прижала ладонь к губам, сдерживая вскрик.

Ран поднялся, бросил кольцо в графин с водой, и оно зашипело, остывая. Протянул раяне руку, и она увидела… внутри ожога было слово. Имя. Ее имя. Он сделал на кольце гравировку, какие наносят на фамильные кольца, чтобы ставить оттиск на рабах или воске писем. И теперь на его руке багровело клеймо. — Так тебе будет легче, Оникс? — его голос звучал сипло.

Она подняла на него ошарашенный взгляд. Лицо у Рана было спокойным, лишь снова билось за зеленью глаз какое-то чувство — болезненное, пугающее.

— Здесь ты тоже можешь выбрать, какой вариант тебе нравится, дорогая, — усмехнулся Лавьер, отворачиваясь. — У меня теперь клеймо с твоим именем, там, где его может увидеть каждый. И что это значит, раяна?

Они застыли, глядя друг другу в глаза — жадно, истово, страшно… Оникс чувствовала, как бешено бьется сердце, как стучит в висках кровь, как ноет внутри… Ждала. Его движения, его прикосновения, его силы и страсти…

Но Ран отвернулся, забрал кольцо, перекинул через руку плащ и вышел, закрыв дверь. Он шел по коридорам дворца, запястье ныло от ожога, но Ран думал лишь о том, что, даже стоя на дне пропасти, он все еще надеется взлететь.

ГЛАВА 15

Ночь опустилась на дворец покрывалом, а Ран к ней так и не пришел. Оникс прижалась лбом к стеклу окна, стоя в темной комнате. Лампы она не зажгла и выгнала Риа, что падала на колени и благодарила Светлейшую. Оникс не могла ее слушать, выпроводила, закрыла дверь. Она ждала, что Лавьер войдет, как всегда не спрашивая, как всегда голодный… но его не было. И, сидя в кресле у окна, Оникс кусала губы, представляя, где он может быть. В саду наслаждений? У рабынь? В одной из многочисленных комнат дворца, вбиваясь в тело какой-нибудь молоденькой прислужницы? Или даже не одной…

Образ, вставший перед глазами, заставил Оникс застонать, вскочить. Боги! Она ревнует. Ревнует Лавьера, злится, что он не приходит, ждет его. И ее тело ноет от желания ощутить его руки, губы, вкус, силу… его всего. Но желания тела — лишь способ получить его… Почувствовать.

«У меня теперь клеймо с твоим именем, и что это значит, сладкая раяна?»

Слова бились внутри, лишая покоя, заставляя Оникс метаться по комнате, не в силах найти себе места. Что это значит? Что? И почему для этого клейма Ран выбрал кольцо из антанита, то самое, что незримо связало их, то, что было на его руке, а после — на ее груди… Не пожалел ключ, не побоялся его испортить, сделал гравировку… Выжег на своей руке ее имя…

Оникс застонала, сжав виски. Ей хотелось… поверить. Архар, ей действительно хотелось поверить в то, что это не прихоть айда, что это действительно что-то значит… Но поверить было страшно. Страшно принять желаемое за действительное, страшно увидеть признание там, где, возможно, лишь очередное развлечение Рана Лавьера. Страшно с головой увязнуть в своем чувстве, утонуть и потеряться!

Ран Лавьер был словно шторм. Пугающий. Завораживающий. Бьющий о скалы. Слишком притягательный. Не оставляющий шанса выжить.

Он затянул ее в свою тьму, поработил, словно поставил клеймо не на теле — на душе. Там, внутри Оникс, тоже были выжжены буквы его имени, и ничего она не могла с этим сделать.

Быть с ним — это биться о скалы. Но без него, кажется, уже никак.

Поддавшись порыву, раяна бросилась к двери, выскочила. Стражи шагнули навстречу, и Оникс попятилась. Что она делает? Бежит искать Рана? Будет метаться по дворцу, расспрашивая, где он? Псы наверняка это знают, но захотят ли сказать?

А если она найдет его, а Лавьер окажется не один? С женщиной? Боги, она не переживет этого!

Оникс шагнула в свою комнату и захлопнула дверь.

«У меня теперь клеймо с твоим именем, и что это значит, сладкая раяна?»

— Я не знаю! — хрипло прошептала она. — Не знаю!

Но она знала, что Ран нужен ей. И знала, что у нее есть то, что нужно ему.

Оникс скинула туфли, расшнуровала платье, стянула его, откинула в сторону. Сняла чулочки, развела нательную ленту на бедрах, стянула сорочку. Распустила волосы.

Она точно знала, для кого раскрывается лори. И могла врать Рану. Могла врать всем вокруг. Но только не себе. Она села в кресло, откинулась на спинку. В камине слабо тлели угли, освещая комнату мягким призрачным светом.

Она хотела, чтобы он пришел. Хотела. Что-то изменилось в ней, и это уже невозможно отрицать. Ей нужны его прикосновения. Ей нужен этот мужчина.

Лори шевельнулся, посылая по спине дрожь, раскрывая лепестки.

И когда Лавьер вошел, Оникс даже не пошевелилась. Так и осталась полулежать в кресле. А он ничего не сказал. Остановился у двери, не спуская с нее глаз. Снял перчатки. Его взгляд скользил по ее телу: лицу, шее, груди, животу. Задержался на разведенных ногах. Ран приподнял бровь, рассматривая ее. Взгляд потемнел от желания. И двинулся ниже — до колен и лодыжек. Зацепился за блестящую цепочку на щиколотке. Мужское дыхание прервалось, Оникс увидела это, и внутри поднялось удовольствие. От этой власти над ним. Странной и пугающей, но власти…

Лавьер в два шага пересек комнату, опустился перед креслом на колени. За ягодицы подтянул ее ближе к краю. Опустил голову. Прикосновение языка к ее животу заставило Оникс судорожно втянуть воздух. Ее тело реагировало на этого мужчину независимо от ее желания. Реагировало, горело, выгибалось от удовольствия. Он умел довести ее до такой вершины наслаждения, что она забывала себя, забывала все, лишь стонала под его телом.

Вот и сейчас Ран начал свой порочный танец, приподнимая ее бедра и тараня языком. Но даже сейчас, на коленях перед ней, брал — он. Лавьер всегда брал, независимо от того, в какой позе находился. Брал, заставляя Оникс подчиняться и отдавать.

Она смотрела на его склоненную голову, на влажные черные волосы. На простую темную одежду, на его запястье, где краснел ожог. Ран пах пеплом, ветром и чем-то особенным, мужским, тем, что всегда заставляло женщин оглядываться на него.

Смотрела, как он целует ее, и не могла не признать, что эта картина почти самое возбуждающее из всего, что она видела. В Лавьере было слишком много этой мужской силы, чувственной и жестокой, страстной и дикой, и она вновь откликнулась на нее, вновь подчинилась и застонала его имя, вновь отдалась, не в силах сопротивляться.

Наслаждение подкатывало волнами, закручивалось тугим жгутом внизу живота, растекалось по телу. И ей было мало… Хотелось еще, еще, еще, и она цеплялась за ткань кресла, чтобы не застонать его имя.

Он поднял раяну на руки, перенес на кровать. Застыл, жадно всматриваясь в ее лицо, но что он там искал, Оникс не знала. Стянул через голову рубашку, расстегнул штаны, не отводя от нее взгляда. От одного лишь этого взгляда ей хотелось застонать и раздвинуть ноги, так много в нем было порочной силы. На этот раз вторжение было неторопливым, мучительно, сладостно медленным, хотя она видела, как он сдерживается, как выступают вены на шее, а дыхание срывается. Аид жадно глотал воздух, нависая над ней, не сводя глаз с ее лица и погружаясь дразняще чувственно. Оникс хотелось выгнуться, лишь бы скорее почувствовать его в себе, но он не позволял, держал за бедра. Лори был открыт полностью, его чарующий аромат окутывал обоих, обволакивал и дразнил.

Ран вошел в ее тело, опустил голову, целуя шею, и задвигался, уже не в силах медлить. А ведь он не собирался идти к ней… Хотел. Хотел до дрожи, но не шел. Слишком устал от бесплотной надежды что-то увидеть в синих глазах Оникс. Он всегда хотел ее до безумия, и эта тьма вела его каждый раз, заставляя брать, заставляя присваивать. Взгляд цеплялся за клеймо на плече Оникс, и горькая сладость разливалась внутри, доводя до исступления.

И все же пришел… Не смог остановиться.

Оникс обхватила его ногами, комкая в пальцах покрывало, глядя ему в глаза. И снова это биение сердец — в унисон, в ритме глубоких толчков, что соединяли их. В ритме наслаждения, что нарастало штормом. Он смотрел на ее губы, на грудь, на шею, на рассыпавшиеся по черному меху покрывала волосы. В синие глаза, что при неровном свете камина казались темными. И понимал, что уже не сможет без нее. Что сделала с ним маленькая раяна, каким арканом привязала?

Как упоителен запах лори…

Он двигался, хмелея от чувств, от наслаждения, от дурмана. От понимания, что она значит для него. Без слов, потому что слова все портили. Их тела двигались так слаженно, так гармонично, здесь не нужны были слова. Лишь движения. И когда Оникс потянулась, провела языком по его коже, Ран не сдержался, застонал. Еще… Он почти готов был умолять о ласке. Не знал, почему она вдруг решила ему что-то подарить, и не хотел спрашивать. Но Оникс отвечала ему. Сама, без принуждения, без угроз. Целовала его тело, гладила спину. И он вздрагивал от каждого прикосновения, понимая, что сейчас разорвется, что наслаждение уже скручивает тело, ударяет в живот, выбивает дыхание, выжигает разум. Не сдержаться, не остановить…

Перевернулся на спину, усаживая Оникс сверху, и она поймала ритм его бедер, склонилась к губам. И снова поцеловала. Требовательно, сильно, как целовал он, пленила его язык, лаская своим.

Удовольствие взорвалось в теле, снося все преграды, заставляя его рычать ей в губы, почти подыхая от остроты ощущений.

Каждый раз словно на грани смерти. Каждый раз он думает, что лучше, слаще, больнее не будет. И каждый раз убеждается, что не прав…

Ран прижал ее к себе, заключая в кольцо своих рук, не желая отпускать. Вот так, в этот момент, они были вместе. И он хотел продлить это ощущение хоть немного.

Оникс затихла, положила голову ему на грудь. Теплое дыхание на коже. Ее пальцы касаются ключицы. Его ладони на узкой женской спине. Два тела, соединенные в одно. Он смотрел на синий балдахин кровати и думал, что все, к чему он шел, бессмысленно. Столько лет, столько усилий. Все перестало иметь значение.

Нет, женщины не меняют мужчин. Они просто показывают им что-то неизведанное, заменяют инстинкты чувствами, они пробуждают в простом и понятном сложное и тайное, притягательное и запретное. Заставляют хотеть чего-то иного. Того, чего нельзя получить без них. Без нежного женского тела, без добровольной улыбки, без нежности. Они смеются над черно-белым мужским миром и выливают в него целые ведра красок, слишком ярких, слишком разных. И, показав все это многоцветие, говорят: сможешь теперь вернуться в свой серый мир и снова верить, что можно жить лишь в черно-белой палитре?

Сможешь? Живи.

Оникс вздохнула и приподнялась, заглядывая ему в лицо. Хотела что-то сказать. Или спросить. Они замерли, связанные тишиной и хрупким неназванным чувством. Но завыл на башне сигнальный рожок, разбив молчаливое понимание. И Лавьер перевернулся, разрывая объятия, торопливо подобрал свою одежду.

— Никуда не выходи. Поняла меня?

— Что случилось? — Оникс постаралась скрыть горечь разочарования.

— На дворец напали. — В его глазах загорелось мрачное предвкушение. — О тебе позаботятся. Что бы ни случилось. Не бойся.

— Что бы ни случилось? — она смотрела на него не отрываясь. Села на кровати, прижала к груди покрывало. В коридорах уже слышались топот и лязганье оружия, где-то закричали. Уже через пару минут Лавьер был полностью одет, пристегнул оружие, шагнул к двери. Помедлил мгновение. Обернулся.

— Самое время начинать молиться, Оникс, — усмехнулся он. — Чтобы я не вернулся. Ведь этого ты просишь у небесных?

И вышел.

Оникс услышала его голос, отдающий распоряжения уже за дверью, и не могла пошевелиться. Тело сковало оцепенением, болью. Злые слова, что она бросила ему в лицо, вернулись бумерангом и ударили наотмашь.

Сколько еще они будут приближаться и ранить друг друга? Это словно танцы с кинжалами: приближение — и укол, приближение — и порез… кто первый упадет, истекая кровью?

Она откинула покрывало и встала.

В теле все еще была сладостная истома, а душа снова болела.

И лори цвел, наполняя комнату нежным запахом.

* * *

Кристиан уже был на стене, Баристан и Льен поднимались.

— Что здесь?

— Наш друг Анрей, — Дух усмехнулся.

— Ну наконец-то, — Баристан повертел головой, разминая шею. — Я уже устал ждать. Думал, он никогда не решится.

Мужчины обменялись ухмылками.

— Сколько их?

— Сейчас посмотрим.

Кристиан вытянул руку, спуская с локтя сокола. Птица взлетела, и глаза мужчины затянулись дымкой, задвигался под пленкой черный зрачок. Кристиан наполовину слился со своим питомцем.

— Пешие — три взвода. Конница… на флангах — маги…

Он перечислял, рассматривая подступы к дворцу с высоты птичьего полета.

— Флаги Шорского князя, — Баристан указал на зеленые полотна, перекрещенные синими линиями. — Быстро он их уговорил, сволочь.

— Кристиан, видишь Итора? — Лавьер приложил к глазам увеличительную трубу.

— Да, — голос Сумеречного звучал отрывисто, надрывно. — На нем столько побрякушек, что только слепой не заметит. Он рядом с главой рода.

Ран увидел, как Итор отдал приказ, и лучник натянул тетиву, целясь в кружащего сверху сокола.

— Кристиан, возвращайся!

Дух прервал контакт без вопросов, и вовремя: птица заклекотала и рухнула вниз, сбитая болтом. Кристиан сжал зубы. Он всегда тяжело воспринимал смерть своих птиц, а в слиянии это еще и опасно, разум может погибнуть вместе с соколом.

— Ран Лавьер, — усиленный магией насмешливый голос долетел до тех, кто стоял на стене. Анрей Итор улыбался, глядя на них сквозь ряды воинов в зеленых мундирах и псов — в черных. — Ты удивительно живуч. На этот раз я убью тебя окончательно. Предлагаю сдаться, и, возможно, я оставлю тебя в живых…

Кристиан улыбнулся Рану. Баристан усмехнулся. Льен провел пальцем по шее.

— Огонь, — сказал Лавьер.

Туго сжатые пружины распрямились, спуская пусковой механизм многочисленных ковшей, что были укреплены на стене. В воздух взлетели черные сгустки и от трения вспыхнули синим пламенем, обрушиваясь на стоящих внизу воинов огненным дождем.

— Щиты! — скомандовал Итор почти одновременно с Раном.

Воины закрылись, образуя крышу из металла, на которую посыпались горящие комки.

— Урод, — выругался Баристан.

Ран пожал плечами. Это было тоже ожидаемо. Итор учился вместе с ними и был хорошим учеником. Они все изучали тактику боя. К тому же Анрей успел изучить и тех, кто сидел с ним в одной ученической.

— Льен!

Маг встал на колени, подобрав полы своего фиолетового одеяния, раскинул ладони. Его глаза наливались краснотой, и вместе с этим усиливался ветер. Он зародился под ладонями императорского мага и помчался вниз, разрастаясь, набирая силу, завывая раненым зверем. И уже у земли этот ветер стал смерчем, снося стройные ряды воинов, вырывая щиты, подкидывая их и швыряя сверху.

— Стоять! Ни с места! — орал Итор.

— Лучники, — приказал Ран. — Приготовиться.

Льен покачивался, из носа пошла кровь, глаза полностью утратили радужку, став багровыми. Ветер рвал полотна флагов, раскидывал воинов и всадников, но неприятель все еще стоял.

И стихия начала слабеть, успокаиваться.

Лавьер поднял руку, выжидая, не обращая внимания на напряженные взгляды Баристана и Кристиана. Еще не время… еще немного… Он всегда точно знал мгновение наилучшего удара… Еще лишь долю минуты… Выжидая момент, когда люди внизу еще не успели закрыться разбросанными щитами, но ветер уже почти улегся и не помешает поразить цель…

— Болты!

Рой черных жужжащих снарядов взвился в воздух и вонзился в людей внизу, вырывая куски мяса, пробивая тела насквозь, выбивая кости. Но в то же время стена, на которой они стояли, содрогнулась, брызнула крошка камней, и люди пошатнулись на внезапно ставшей неустойчивой преграде.

— Что это? — заорал Баристан, вытирая с лица кровь.

— Магия, — Льен поднялся, покачиваясь. — Итор нашел стихийника.

Ран присмотрелся. Ряды наступающих подошли к стенам, и ему не нужна была труба, чтобы видеть лицо Итора. Тот улыбался, словно ему нравилось происходящее. Хотя, скорее всего, так и было. И Анрею плевать было на парня, что сейчас покачивался в трансе, разбивая стену магией. Маг сгорал, отдавая все свои силы, а когда рухнул на колени, Итор направил коня вперед, не обращая внимания на мага под копытами.

И укрепление закачалось, грозя обвалиться.

— Вниз!

Лучники и псы бросились к лестницам, чувствуя, как крошится под ногами камень, как вздрагивает стена, словно раненое животное.

— Вперед!

Команда вырвалась из уст Итора, и две армии, две живые волны людей устремились друг к другу, рыча и воя, потрясая оружием и готовясь умереть. Они врезались, сбивая первые ряды, сокрушая и топча сапогами упавших, разошлись на миг, словно отхлынули, и врезались снова! Азарт битвы вспенил кровь, запах смерти отключил разум, а радость убийства уничтожила всю человечность, что была в них.

Ран резал, разворачивался, бил и снова резал, выпуская наружу чужие внутренности, вскрывая глотки и распарывая животы. Он видел Кристиана, что стоял рядом, и Баристана — левее. И Льена, что кружил с загнутыми серпом виарами, словно фиолетовый смерч.

— Пошел вон! — Лавьер вспорол глотку косматому мужику, что занес топор над Ветром. — Убирайся отсюда, Льен! Я приказываю! Ты не воин, ты маг!

Ветер улыбался. Он танцевал, и светлые волосы кружились облаком вокруг головы.

— Льен, уходи!

Болт просвистел осой, пробив худое тело мага. На фиолетовой парче кровь казалась черной кляксой. Лавьер повернул голову. В трех десятках шагов улыбался Итор, опуская арбалет.

— Минус шесть, — одними губами сказал Анрей.

Лавьер не ответил. На него уже двигались сразу трое воинов с топорами и мечами, и клинок Рана вновь запел свою песню чужой смерти. Некогда было отвлекаться, некогда сожалеть. Он молча пробивался к Итору, что спрыгнул с коня и уже раскручивал цепь. Первый же пес, что напал на ярко одетого и украшенного камнями Анрея, свалился с размозженным черепом. Следом легли еще пятеро.

Ран на миг опустил руку с клинком и ударил кулаком, сваливая рыжего воина. Рукоять скользила в ладони от липкой крови, и Ран переложил ее в другую. На плече кровоточил порез, а он и не заметил, когда его успели зацепить. Оттолкнул ногой раненого, пытающегося подняться, ударил в живот. Тот затих.

Черные мундиры теснили зеленые, псы наступали, но в то же время не подпускали к рухнувшей стене, не позволяя проникнуть внутрь.

И зеленые дрогнули, Ран видел, что еще немного — и они побегут, не выстоят. Он чувствовал это так ясно, как кровь на языке. И Итор так близко, уже без улыбки, яркие одежды заляпаны кровью и грязью.

— Ран, ты выбрал неправильную сторону, — крикнул Анрей сквозь шум битвы и вопли умирающих. — Тебе не одолеть меня. Что осталось от твоей десятки, Верховный? Всего двое?

Лавьер кинул кинжал почти не глядя, но Итор отбил цепью. Еще один воин упал с разрезанным горлом. Последний на пути к Анрею.

И сразу просвистела цепь, набалдашник с шипами мелькнул почти у лица Лавьера. Ран пригнулся, перекатился по скользкой от крови земле, отпихнул чью-то голову, вскочил. Метнул второй кинжал еще в движении, подпрыгнул, пропуская цепь под ногами.

— Мне нравится, когда ты пляшешь по моей команде, Ран, — рассмеялся Итор. И поморщился, приложив ладонь к ране. Кинжал вспорол ему бок. Цепь взлетела, ударила по земле набалдашником, и в тот единственный миг, когда она соприкоснулась с землей, Ран придавил ее ногой и дернул, вырывая из рук Итора. Тот отбросил рукоять, вытащил клинок из ножен. Замах, удар! Два клинка скрестились с лязганьем.

Тусклый и залитый кровью — Лавьера, блестящий и чистый — Итора.

— Где же твой дар смерти, — Анрей смотрел ему в глаза не отрываясь. — Поговаривают, его больше нет?

Лязганье металла о металл, и они разошлись. Разворот, и снова встретились, скрещивая клинки.

— Как жаль, — Итор улыбался. — Без него ты лишь человек. Это так… убого…

Клинок Лавьера прочертил тонкую полосу на плече Итора. Ткань напиталась кровью.

— Хотя для человека ты весьма неплох, — Анрей прищелкнул языком.

— Ты больной, Итор, — усмехнулся Ран.

Снова скрежет, разворот, выпад. Итор отклонился, пропуская удар над грудью, атаковал.

— Я не безумнее тебя, Ран. У каждого своя болезнь, — разноцветные камни на пальцах Итора вспыхивали на солнце. Клинки снова встретились, Лавьер вывернул ладонь, продолжая движение стали, ударил. Достал самым кончиком, прочертив на плече Анрея кровавую борозду. Тот усмехнулся и швырнул левой рукой заточенный диск, оцарапав Лавьера. Зацепился взглядом за серебряную цепочку на запястье Лавьера. В серых глазах зрачок затопил радужку.

— Как поживает прекрасная Оникс? — голос Итора стал вкрадчивым, словно они не бились насмерть, а вели светскую беседу. Ран снова ударил, не отвечая. Анрей рассмеялся. — Молчишь? Почему? Помнишь, как мы делили одну девку на двоих, Ран? Тебе ведь это понравилось? Кажется, это стало нашей доброй традицией. — Замах, удар, скрежет и новый порез на боку Анрея.

— Ты не прикасался к Оникс.

— Почему ты так уверен?

Удар, отклониться, присесть, приоткрыть бок лишь на миг, чтобы всадить сталь в горло… Мимо. Слишком сильны. Почти равны. Они могли стать лучшими друзьями, не уступая друг другу ни в даре, ни в силе, но стали непримиримыми врагами. Разворот, и снова клинки звенят, встречаясь, дрожат от напряжения руки, вибрируют мышцы. Тела лишь продолжение стали, лишь орудие убийства.

— Я имел прекрасную Оникс на твоей кровати, Ран, — Итор смеется, зубы окрашены красным из разбитой губы. Лавьер наступает, ожесточеннее, злее, желая добраться до горла, убить, вгрызться. И Анрей отступает, оскальзываясь на чьих-то кишках. Но продолжает говорить. Почти кричать, не спуская ледяных глаз с лица Рана. — Ее тело создано для удовольствия, правда, Ран? Ее цветок дарит наслаждение. Оба ее цветка… — он смеется. — Она сладкая во всех местах, и я представлял, что мы делаем это вместе… Ей это нравилось. Нам обоим это нравилось! У Оникс родинка на пояснице в форме цветка, и еще одна — возле левой груди… Я даже понимаю, почему она сводит тебя с ума! Раяна, такая нежная, совершенная и так искренне ненавидящая тебя! Какая ирония…

Удар — и сталь ослепила глаза, Анрей моргнул лишь на миг, но этого хватило. Кулак, летящий в челюсть, он пропустил, повалился в грязь. Лавьер наступил сапогом на руку, ломая противнику кости и заставляя выпустить рукоять меча. Склонился, сжал волосы советника на макушке, резко дернул вверх его голову.

— Ты врешь, тварь.

— Но ты сомневаешься, — Анрей смотрел в упор, уже не улыбаясь. — Потому что не знаешь ту, которую любишь? Или тех, что прикрывают твою спину? И не можешь быть уверен… Ни в ком. — Он снова рассмеялся. Тень заслонила солнце всего на миг, но Лавьер отклонился, не думая, развернулся, и все равно немного опоздал. Баристан ударил рукоятью клинка в висок, посылая айда в небытие…

ГЛАВА 16

Пару минут Оникс смотрела на закрытую дверь, словно надеялась, что Ран вернется. Внутри осталось какое-то тягостное чувство, словно что-то она сделала не так. Что-то не сказала? Или не услышала… Чего она так ждет от него? Каких слов?

Оникс знала каких, но разве услышит она их от айда?

Она торопливо плеснула на тело водой, обтерлась. И бросилась одеваться. Вытащив из шкафа платье, не глядя, натянула, торопясь и путаясь в шнуровке. Сунула ноги в туфли и побежала к двери, уже на ходу завязывая узлом волосы. Стражи преградили ей дорогу. Другие, их снова поменяли. Трое. Суровые, взрослые, сильные.

Оникс вздохнула. Лори все еще цвел.

— Пойдете со мной, — приказала она.

Стражи склонили головы.

— Как прикажет Светлейшая!

Она кивнула и быстро пошла, почти побежала по галерее, но возле окна замерла, задохнулась. Ей было видно часть стены, окружающей дворец, черные тени Сумеречных и лучников на ней. Миг — и в воздух взлетели спущенные болты и стрелы, еще миг — и завыл ветер, вспыхнуло огненными цветами медленно светлеющее, рассветное небо. Красиво… и так жутко.

Где-то в этом месиве людей, оружия и смерти был и Ран…

Оникс отвернулась от окна и помчалась к лестнице. Нижний зал встретил ее хаосом и гомоном. Прислужники метались, роняли посуду, кто-то выл на весь зал, забившись под стол. Громко плакал мальчишка, размазывая по чумазому лицу слезы. Взгляд Оникс выхватил и служанок, и нескольких девушек из придворных, что тряслись в углу. Здесь были лишь женщины и дети, к вою присоединились новые голоса.

— Мы все умрем! Все умрем! Никого не останется… Мы обречены! Погибель наша пришла!

Раяна остановилась, перевела дыхание.

— Успокойтесь! — крикнула она.

Никто не послушался, конечно. Ее даже не услышали, голос потонул во всеобщем шуме и плаче.

— Вы умеете усиливать голос магией? — Оникс раздраженно посмотрела на стражей.

— Нет, госпожа, у нас навыки бойцов. Но, — пес усмехнулся, — мы умеем кричать.

Он развернулся и заорал так, что даже сама Оникс подпрыгнула.

— Молчать! Заткнулись все!

— Благодарю, — хмуро бросила раяна в наступившей тишине. Только в углу по-прежнему выла простоволосая рябая девица.

— Мы все умрем… погибель пришла!

Оникс стремительно пересекла зал, не обращая внимания на изумленные взгляды, и хлопнула голосящую по щеке. Та ойкнула и замолчала.

— Хватит выть, — оборвала Оникс, развернулась, осмотрела десятки уставившихся на нее лиц. — Не время для слез, — спокойно сказана она. — На дворец напали, но я не позволю вам выть и биться головами о стену, словно стадо безмолвных овец!

— Мы все умрем! — снова воскликнула девица, и раяна так стремительно обернулась к ней, что та скатилась с лавки.

— Еще раз это скажешь, и я сама тебя убью, — пообещала раяна. Вновь повернулась. — Сколько в замке женщин и детей? Все здесь?

— Почти все, Светлейшая, — вперед выступила пожилая кухарка, присела перед госпожой.

— Хорошо, — раяна снова окинула взглядом зал. — Нам нужно оружие.

— Оружие? — испугалась женщина. — Но зачем?

— Чтобы защищаться! — раздраженно сказала Оникс. — Или станете лишь плакать и стонать, когда сюда ворвется враг, чтобы насиловать вас и убивать? Станете?

— Но мы не умеем сражаться…

— Значит, пора учиться, — хмуро ответила Оникс. — Несите все, что есть! Ножи, вилы, топоры! Все!

Женщины вновь забегали, но на этот раз у движения появилась направленность, плач прекратился, а в глазах зажглась решимость.

— Боюсь, у них нет шансов против вооруженных и обученных воинов, моя госпожа, — резонно заметил пес.

— Лучше погибать в борьбе, чем чувствовать себя безропотной и никчемной жертвой, — тихо ответила Оникс. — Я знаю, что шансов нет. Но у них должна быть хотя бы надежда!

— Светлейшая, — один из псов преградил ей путь. — Простите, но мы должны защищать вас. Вам стоит вернуться в ваши покои. А в случае опасности спуститься в подземелье и выйти через подземный ход.

— Подземный ход? Где он? — Оникс насторожилась. Псы переглянулись, но кивнули.

— Дверь в подземелье, за решетками. Мы выведем вас, если дворец падет. Отведем в безопасное место, не волнуйтесь.

Раяна бросила быстрый взгляд на женщин, что уже тащили к дверям лавки, преграждая проход. Нахмурилась. Значит, в замке есть подземный ход… Она могла бы догадаться. Ни один дворец не строится без тайного выхода. Она могла уйти прямо сейчас. Открыть лори. И уже за пределами дворца убежать, приказав псам все забыть…

* * *

Ран очнулся от потока ледяной воды, сжал кулаки, перевернулся.

— Это я, — раздался рядом сиплый голос Кристиана.

Лавьер стоял на коленях, настороженно озираясь. Битва закончилась. Судя по положению солнца, в небытии он пробыл совсем недолго. Уцелевшие остатки войска Итора и Шорского князя спешно бежали, оставляя у стен дворца своих убитых и раненых. С неба падал мелкий снежок, засыпая неприглядную картину боя, истерзанные тела, отсеченные конечности и залившую землю кровь.

Ран коснулся рукой головы, ладонь стала липкой. Правый глаз почти не видел после удара Баристана.

Но сам пес был здесь же, лежал, раскинув руки. Рядом валялась тушка сокола со свернутой шеей.

— Где Итор? — прохрипел Ран, пытаясь подняться.

— Сбежал, — Кристиан сплюнул кровью. И ему досталось — плечо кровоточило от пореза и рука болталась плетью. — Я был слишком далеко, успел лишь послать Зоркого, — он бросил мрачный взгляд на сокола. — Он отвлек Баристана, но Анрей успел вскочить на лошадь.

— Тварь, — Ран оттер кровь с лица тыльной стороной ладони.

Кристиан покосился на друга.

— Почему ты не убил его? Сразу? Я видел, что ты приставил клинок к его горлу.

Лавьер промолчал. Баристан застонал, приходя в себя, сел, обхватил голову.

— Гребаное пойло, когда я так надрался? — натужно протянул он. Окинул затуманенным взглядом поле, перевел взор на мрачных псов. Побледнел. — Мать вашу… только не говорите, что эта сволочь забралась мне в голову!

— Не скажем, — буркнул Кристиан, — но тогда ты сам решил нас предать и поменять сторону.

— Вот тварь, — Баристан застонал, обхватив голову руками. — Я убью эту сволочь! Убью!

Лавьер поднялся, пошатываясь.

— Заткнись.

Пес замолчал, мрачно уставился на свои руки.

— Я помню желание тебя ударить, — хмуро выдавил он. — И оно казалось мне таким естественным. Словно было моим собственным.

— Мы знаем, на что способен Анрей, — буркнул Кристиан. — Ран, что с тобой?

Но Лавьер уже повернулся ко дворцу. Его взгляд беспокойно метался по разрушенной стене, по проходу в обвалившейся кладке. И, не отвечая, он пошел в ту сторону, сначала шатаясь, но потом все увереннее.

— Ран!

Кристиан догнал.

— Там Оникс, — слова дались Лавьеру с хрипом. — Стена обвалилась. Кто-то мог попасть во дворец.

Он почти побежал, не обращая внимания на рану, шум в голове и порез в боку. Плевать. На все плевать. Беспокойство сдавило нутро так, что дышать стало нечем. Понимал, что псы должны увести Оникс, если стена падет. Раньше, чем кто-нибудь сможет проникнуть внутрь. И сейчас раяна уже должна быть за пределами не только дворца, но и Темного Града, под охраной двух десятков вооруженных до зубов псов и магических щитов. Но… Но внутри билось и корчилось что-то, что заставляло Рана бежать, сжимая в липкой от крови ладони рукоять клинка. Чутье… Оно настойчиво подсказывало, что Оникс во дворце. Или это было не чутье, а то чувство, что привело его к раяне, когда она сбежала? Тогда он просто гнал лошадь вдоль леса, словно его тянули невидимая нить и беспокойство, сжирающее изнутри. И единственной мыслью было — найти, уберечь, закрыть собой, перегрызть горло любому, кто тронет Оникс…

Баристан за их спинами на бегу отдавал приказы, собирая псов.

И все же во дворец Ран ворвался немного раньше…

* * *

Двери забаррикадировали чем смогли. Подтащили и лавки, и тяжеленный дубовый стол, и сундуки. Женщины, получившие цель и занявшие руки делом, рыдать перестали, в глазах появилась мрачная решимость. Оникс наравне со всеми толкала мебель. Глухой удар заставил всех в зале подскочить, а потом замереть.

— Что это?

Худенькая девушка осторожно выглянула в окно. Высовываться было опасно, снаружи долетали болты и камни, осколки разбитого витражного стекла усыпали пол.

— Стена… — прошептала девушка. — Она… рушится!

Общий стон отчаяния потряс зал. Стражи мгновенно окружили Оникс.

— Светлейшая, вы должны покинуть дворец. Немедленно.

— Нет, — раяна окинула взглядом перепуганных женщин и детей, что сбились в кучу. — Я никуда не пойду.

— Но повелительница! — страж шагнул ближе, сжимая рукоять клинка. Прикасаться к Светлейшей было строжайше запрещено, и он колебался, не зная, как поступить. — Вы должны уйти! За пределами дворца ждет вооруженный отряд! Здесь небезопасно оставаться.

Оникс окинула его раздраженным взглядом.

— Лучше помогите дотащить тот шкаф!

— Это бесполезно! Повелительница, прошу вас!

Псы нервничали, озирались, но Оникс пока не трогали, лишь окружили, подталкивая к лестнице. Мальчишка снова всхлипнул, прячась за юбку матери-кухарки.

— Отойдите от меня! — разозлилась Оникс. — Я покину этот зал тогда, когда сама решу! Хватит мне приказывать!

— Но Светлейшая! Это ради вашей безопасности! Верховный велел…

Дверь вздрогнула от удара, женщины взвизгнули.

— Повелительница, прошу вас!

Стражи переглянулись, взяли Оникс в кольцо. Тот, что разговаривал с ней, поднял ладонь, и раяна нутром почувствовала подвох. Уведут… Силой! Как угодно, но выполнят приказ своего командующего. Для этих псов один закон — Ран Лавьер. А она — всего лишь объект охраны.

Оникс знала, почему ее так стремятся поместить в безопасное место. Она была далеко не глупа. Помимо императора, существует совет, а также другие королевства, что могут воспользоваться отсутствием законной власти. А она — признанная повелительница. Ее права подтвердили жрецы, никго теперь этого не оспорит. Кто оспорит — того убьют. А простой люд пойдет на войну с именем раяны на устах и под ее флагами, пойдет защищать свою Светлейшую, не зная о том, что она лишь пешка в этой игре.

Вот только самой Оникс слишком надоело быть пешкой.

— Стоять! — крикнула Оникс.

Дверь уже трещала, из обитой железом створки летели острые щепки. Женщины сжимали топоры и ножи, разливалась на лицах смертельная бледность.

Раяна чуть отступила, вздохнула. И открыла лори. Цветок на спине подчинялся неохотно. Не хотел открываться, спал, сомкнув свои бархатные лепестки. У Оникс на лбу выступила испарина от усилий. Это так сложно — подчинить то, что является частью тебя, но при этом живет своей собственной жизнью…

Дверь дрогнула в последний раз, и одна из створок слетела с петель. И хлынул в зал поток мужчин — грязных, измазанных чужой и своей кровью, обозленных и желающих убивать.

Женщины заорали, кто-то из нападающих расхохотался, увидев добычу. Стражи Оникс схватили раяну, собираясь уже закинуть ее на плечо, чтобы увести силой.

— Всем стоять! — голос Оникс взлетел над залом, ударился о свод и упал вниз, останавливая движение, шаги, крики… Люди замерли, втягивая воздух, ища взглядами ту, что отдала приказ. Раяна отступила на шаг, чтобы видеть весь зал. — На колени.

Она смотрела на воинов, что стояли на пороге зала. Их было не менее трех десятков — злых, ожесточенных, озверевших. Огромный косматый воин стоял ближе всех, смотрел на Оникс, и ее сердце сжалось. Кому она приказывает? Небесные, да ее же сейчас просто разорвут… И даже псы не спасут!

Бородач поднял черный от крови загнутый клинок, и с него упала на каменный пол сочная, густая капля. И этот смачный хлюп словно разорвал оцепенение. Бородач мигнул, а потом медленно, словно удивляясь своему поступку, опустился на колени. И вслед за ним встали остальные, и женщины, и дети, и даже псы, что так и окружали Оникс кольцом.

Раяна изумленно застыла. Она сама не верила тому, что видела. У нее получилось?! Хотелось протереть глаза, чтобы убедиться, что это все не сон. Что она вот так смогла поставить на колени более полусотни человек…

Сила лори и его власть пугали.

Плыл по огромному залу чарующий аромат, нежный цветок щекотал кожу, а Оникс молчала, кусая губы…

* * *

Лавьер оказался у разрушенной двери раньше других. Беспокойство заставляло ускорять бег, и в нижний зал он просто ворвался. Остановился.

Кристиан догнал через мгновение, и у сдержанного пса вырвался изумленный возглас:

— Демоны, кто она?

Баристан за его спиной выругался. Да и было от чего. Все-таки часть воинов из войска прорвались во дворец, и сейчас все они… стояли на коленях, опустив головы. Они не были связаны, не были оглушены. Они просто стояли и с восторгом смотрели на тонкую девушку с распущенными белыми волосами, что находилась в центре зала. Свет из разбитых окон окутывал ее плащом, рисовал солнечную дымку вокруг хрупкого тела. Свет? Откуда? За стеной идет дождь…

Но раяна почти светилась, и еще лори был открыт.

— Боги… — прошептал Баристан. — Я люблю ее…

Лавьер пошел по проходу между склонившимися фигурами, между коленопреклонными мужчинами и женщинами. Он шел и видел лишь ее — сжимающую свои тонкие ладони, закусывающую губу. И то, что чувствовал Лавьер в этот момент, невозможно было описать словами.

Треснули разом три оставшихся стекла, брызнули осколками на пол. Завыл в дымоходе ветер. Разметал по залу предметы, взметнул волосы.

— Ран, — Оникс прошептала его имя и пошатнулась.

Лавьер подхватил ее на руки, прижал к себе, пытаясь не смыкать ладони, не вжимать ее в свое тело так, словно хотел срастись!

Раяна тихо вздохнула, обхватила его рукой за шею.

— Целителя ко мне! — резкий голос Лавьера разорвал благоговейную тишину. — Пленных не брать.

И понес Оникс наверх, вслушиваясь в ее дыхание, не отрывая взгляда от ее лица. И Рану было совершенно наплевать, что подумают о нем его псы.

— Ты ранен, — Оникс подняла руку, тронула залитое кровью лицо. В ее глазах был страх, и Лавьер не знал от чего. Она испугалась за себя? Или испугалась его, потому что он выглядел отвратительно?

Или…

Или испугалась за него?

— Какого демона ты здесь делаешь, Оникс? — слова царапали глотку. — Ты должна быть на пути к Гряде.

— Я не захотела ехать туда, куда ты меня отправил, — ее губы тронула горькая улыбка.

— Ты на редкость упряма, Оникс. И меня это злит.

— Боишься потерять средство давления на совет? Или тебе, как и Ошару, нужен лори? Как видишь, он весьма полезен…

Ран толкнул ногой дверь, положил Оникс на кровать. Пошатнулся, хватаясь рукой за резной деревянный столбик. И раяна вновь прикусила губу, желая прикоснуться к нему ладонью, осмотреть раны, сказать что-то важное…

Но… приближение — и порез. И больно обоим, независимо от того, кто наносит удар.

— Твой рот мне нравится больше, когда закрыт.

— Не сомневаюсь. — Оникс заставила себя оставаться на месте. Не кидаться к нему, не ощупывать нервно, пытаясь понять, насколько сильно он ранен. Не всхлипывать от ужаса. Он ведь ходит, двигается, разговаривает… Он сильный! Сильнее всех…

Все лицо Рана залито кровью, слева уже засохла корка. И на боку разодрана черная ткань, и в прорехе тоже все багровое…

— Ран, у тебя кровь идет… — Оникс не сдержалась, вскочила.

— Лежать, — он разозлился, придавил раяну к кровати, быстро провел ладонями по ее телу, убедился, что повреждений нет.

— Ран, со мной все в порядке! У тебя весь бок в крови! И голова!

Он поморщился.

Дверь хлопнула, впуская молодого мужчину в белой рясе. Окинув комнату взглядом, он ринулся к Лавьеру, но тот указал на девушку.

— Ее осмотрите.

Целитель нахмурился, но подчинился, присел на кровать.

— Какая изумительная аура, — восхитился он, — никогда подобной не видел! Если бы она была мужчиной, я подумал бы, что здесь магия подчинения, но… Но это что-то другое! Такое… светлое… божественное… — парень откашлялся, покраснев.

— Это цветущий лори, — бросила Оникс, снова приподнимаясь. Она видела, что Ран отошел к креслу, схватил графин, сделал жадный глоток. И снова пошатнулся. Целитель принялся водить руками над ее головой, и раяна оттолкнула его.

— Хватит! Со мной все отлично! Помогите ему! Вы что, не видите, человек ранен?

— Оникс… — Лавьер снова поморщился. Оперся рукой о столик, но ладонь соскользнула, и он чуть не упал.

— Ран, да сожри тебя демоны, сядь! — Она вскочила, схватила целителя за рукав. — Помогите ему, хватит на меня глазеть! Вы что, раяну никогда не видели?!

— Нет, ни разу, — ошарашенно выдавил целитель.

Оникс уже не слушала. Лавьер все же сел в кресло, и она потянулась, пытаясь расстегнуть пуговицы на его рубашке. Он отодвинул ее, вытащил рубашку из-за пояса, стянул через голову. На боку ткань прилипла к коже, засохла в корке крови, и порез снова засочился от резкого движения.

— Я принесу воды, — сипло сказала девушка. — Надо промыть.

Лавьер насмешливо поднял бровь, глядя на нее, но раяна лишь сверкнула глазами и унеслась в купальню. И уже за дверью прислонилась на миг к стене, смахнула слезы, решительно набрала воды в миску. Голоса доносились приглушенно, створку она оставила незакрытой.

— Простите, Верховный, — голос целителя полон почтения, — но с вашей аурой что-то не так. Я не могу понять что.

— Я выжег свой дар. — Голос айда прозвучал спокойно, а Оникс вздрогнула. Что? Что он говорит? Выжег дар? О небесные… но почему она не знала? Почему он не сказал?

Бездна! Он сказал: «Я ради тебя душу вывернул». Только она не поняла. Оникс прижала ладонь к губам, сдерживая вскрик. И вновь слезы обожгли глаза, она торопливо их смахнула. В последнее время она слишком чувствительна… Прислушалась.

— Да, это я вижу. Вы развернули силу. Но… с вами все равно что-то не так.

— О чем вы?

— Мм… Я просто никогда не видел такой ауры, как у вас. Мне нужно время, чтобы понять…

— Может, ты плохой целитель? — в голосе прозвучала насмешка. — Займись лучше моей головой.

— Конечно, Верховный. Простите…

Оникс вернулась с водой и тряпицей, присела у кресла. Намочила ткань, приложила к его боку, размачивая корку крови. Лавьер смотрел насмешливо, и раяна ответила ему вызовом во взгляде.

— Какая забота, Оникс, — протянул он. — С чего бы это?

— Благодарность за мое спасение, — огрызнулась она, продолжая смывать кровь.

— Вот как. А я решил, что ты ко мне привязалась.

Он улыбался, несмотря на раны, только глаза оставались слишком внимательными, без доли веселья.

— Не обольщайся, аид, — нахмурилась девушка.

Он вдруг склонился и схватил ее руку с мокрой тряпкой, сжал запястье.

— Почему ты не пришла? — Голос Лавьера совсем охрип. — Почему, Оникс? Почему не пришла ко мне?

Его глаза словно прожигали в ней дыры, он смотрел, желая увидеть ответ в глазах, желая дотянуться до ее души.

Оникс судорожно вздохнула, выдернула ладонь. Ран руку убрал, откинулся на спинку кресла.

Тишина казалась мучительной. Оникс молчала, не чувствуя, что с тряпки течет вода ей на ноги, всматриваясь в его лицо. Почему она не пришла…

— Простите, — целитель смущенно откашлялся, — мне нужно зашить рану…

Оникс поднялась, бросив тряпку в миску с водой. Лавьер по-прежнему смотрел ей в лицо, словно и не слышал целителя.

— Не буду мешать… — она отступила. — Я позову… кого-нибудь. Чтобы помочь. Да. Я позову.

Она метнулась к двери, чувствуя лишь желание сбежать, спрятаться, скрыться от его взгляда!

— Оникс. Ответь мне.

Он даже голос не повысил. А ее словно к полу пригвоздило. И резко развернувшись, так что взметнулись юбки, Оникс шагнула обратно.

— Хочешь знать? — она затолкала внутрь слезы, готовые пролиться. — А ты не догадываешься, Ран? Не понимаешь? Зачем мне было приходить к тебе? Чтобы и дальше быть твоей игрушкой? Рабыней? Кем, Ран? Кто я для тебя? Всего лишь раяна с красивым телом? — она почти кричала, не видя ошарашенного целителя, глядя лишь на мужчину в кресле. — Ты не умеешь по-другому, твои чувства убивают меня! Ты меня убиваешь! С тобой больно, Ран, понимаешь? Больно!

Она развернулась так же резко и пошла к двери.

— Я тебя ждал.

Слова долетели и ударили, когда она уже открыла створку. Но Оникс не обернулась.

* * *

Возле разрушенной стены уже собирались люди.

Кристиан вздохнул.

— Тела надо сжечь, — хмуро сказал он Баристану. Они стояли у разлома, мрачно обозревая место битвы. — Пустим магическое пламя, иначе у нас к утру будет свалка гниющего мяса…

Баристан неожиданно ударил кулаком по стене, сильно, сдирая кожу на костяшках. Уткнулся лбом в камень, пытаясь выровнять дыхание. Кристиан молчал. Ингор и Льен всегда были дружны, еще с Цитадели.

— Самое паршивое, что я даже не могу правильно проводить его к Вратам, — хрипло сказал Баристан, не поворачивая головы. — Проклятые монахи заперлись в храме, ни один не вышел, чтобы совершить обряд. А ближайшая Обитель Скорби — архар знает где… Во дворце нет ни одной монахини…

— Одна есть, — изумление в голосе Кристиана заставило Баристана поднять голову. — Смотри.

По полю битвы, между телами, шла девушка. Тонкая фигура в сером платье, нижнюю часть лица закрывает платок, но белые волосы слишком приметны, чтобы не узнать ее. За ней двигались несколько женщин из прислуги. Дымилась в руках Светлейшей чаша с ритуальными травами, голубоватый дым стелился следом, окутывая тела умерших покрывалом, указывая им путь к Сумеречным Вратам. И Оникс тихо напевала прощальные слова, облегчая этот путь. И скорбь тех, кто остался.

Кристиан повернул голову. Лавьер стоял на башне, его темная фигура застыла неподвижным изваянием. Стоял, не отрывая взгляда от медленно идущей девушки. Сумеречные псы выстроились цепью вдоль стены, молча провожая в путь ушедших. Последняя дань… и все они смотрели, следили за каждым шагом Светлейшей, провожали взглядами ее тонкую фигуру. Стояли все время, пока она шла по полю, пока горела ее чаша, пока летел над телами тихий голос.

Лучники держали натянутые тетивы, охраняя, Сумеречные накрывали магическим щитом. Но никто на жизнь Оникс не покушался, никто не помешал последнему ритуалу.

Через три часа Оникс вернулась, прошла сквозь разлом, на ходу снимая с лица платок. Баристан бросился следом, замялся, не зная, что сказать.

— Спасибо.

Девушка качнула головой.

— В моей Обители говорили, что смерть — это единственное, о чем не стоит беспокоиться, ко всякому она придет в свой час. Но иногда полезно вспомнить о Вратах, чтобы почувствовать себя живым.

Баристан сглотнул, ощущая странную потребность склониться перед этой девушкой. Встать на колени.

Оникс устало улыбнулась и пошла к дворцу. Псы расступались, пропуская ее. А потом смотрели вслед, даже когда раяна уже скрылась в проеме выбитой двери.

ГЛАВА 17

Ран не приходил.

День, второй… четвертый…

Десятый.

Прислужницы говорили, что Верховный поправился, и Лавьера почти все время видят с псами, и даже ночует он зачастую в гарнизоне, организованном на нижнем этаже. Разрушенную стену восстанавливали, согнав людей из Темного Града.

Но к ней в спальню Ран не являлся, и Оникс кусала ночами губы. Видимо, аид наигрался раяной или нашел себе новую игрушку? И почему эта мысль, которая должна была вызвать радость, заставляла Оникс плакать?

Она хотела его… Ощущать его руки, целовать лицо, смотреть в глаза. Хотела, чтобы этот мужчина принадлежал ей. И эти мысли пугали раяну. Пугало это чувство — необходимости, невозможности жить без него…

И невозможности быть с ним.

Она заставляла себя молчать и не расспрашивать прислужниц о Верховном, но жадно ловила каждое слово, стоило девушкам заговорить. К слову, после нападения весь дворец Светлейшую просто боготворил, и Оникс порой боялась выходить из своих покоев, потому что женщины при виде ее падали на колени и пытались целовать руки. Да и мужчины смотрели так, что раяна торопилась сбежать и спрятаться. Нет, теперь в мужских взглядах не было вожделения. Там было почитание, поклонение и обожание!

И Оникс пряталась теперь от них, проводя время в темном хранилище знаний.

Псы же готовились к войне, к столице стекались все новые и новые отряды, многих размещали за пределами дворца, в спешно возведенных деревянных строениях. Но туда Светлейшую не пускали, вежливо, но твердо разворачивали, стоило Оникс подойти.

Лавьера она увидела неожиданно, когда и не думала. Просто шла через галерею, кутаясь в плащ, кинула взгляд на разоренный парк. От его красоты ничего не осталось, и смотреть туда раяна старалась реже.

Ран стоял на дорожке между деревьями, смотрел на тренировку воинов. Черный плащ терзал ветер, и мужчина стоял, расставив ноги, сложив руки за спиной.

Оникс замерла возле арки без стекла, глядя на него с галереи. И, словно почувствовав ее взгляд, Ран резко повернул голову. На лбу, у виска теперь белел шрам от удара, но сам аид был все таким же… И этот взгляд — темный, тяжелый, злой.

Она отшатнулась от окна, развернулась, стремясь уйти в свои покои, потому что смотреть на него было невозможно. Бежала по ступенькам, чувствуя, как сжимается сердце, как перехватывает дыхание. Хотела запереться в своей комнате, закрыться тяжелой дверью ото всех…

Почти успела.

Почти добежала, когда ее настигла темная тень, когда развернули сильные руки, вжимая в стену. И сразу он впился ей в губы, болезненно сильно, невыносимо жадно. Слов не было. Были руки, судорожно поднимающие подол платья. Губы, терзающие так, что не было желания дышать. Дыхание, обжигающее обоих. Были рваные движения, торопливые, срывающиеся. Он не был нежен, но она и не хотела нежности… И когда Лавьер резко вошел в ее тело, застонала, глядя в его хмельные глаза, яркие и темные одновременно. Он замер на миг, дыхание вырывалось из его рта с хрипом. Они оба дышали, как загнанные звери, как раненые звери, как умирающие друг без друга звери… И вот это движение — сильное, глубокое проникновение было лекарством, единственной надеждой на выживание…

Ран втянул воздух сквозь сжатые зубы. Он обещал себе, что не придет к ней. Он загружал себя работой и тренировками, но — проклятие! — один взгляд, один лишь ее взгляд заставил его забыть обо всем. Желание… Невыносимое. Сводящее с ума. Убивающее. Он не мог без нее жить, без этой проклятой раяны, без ее дыхания, без ее тела.

Моргана была права. Он подыхал без Оникс. Горел изнутри и ненавидел весь мир за это. Ее, себя, небесных и демонов, что свели их вместе!

Его пустыня, его боль, его жизнь…

Он смотрел в глаза Оникс, смотрел и сдерживал стон, что рвал горло. Вбивался в ее тело, целовал, понимая, что никогда это не закончится, пока кто-то из них жив. Хотелось кричать. От наслаждения и силы, с которой его тело и душа реагировали на эту девушку.

Оторвался на миг, чтобы толкнуть ее на кровать. Он хотел ощущать ее кожу, он чувствовал себя голодным настолько, что мутилось в голове. Платье мешало, и он распорол ткань ножом, от горла до пояса, прижался губами к оголившейся груди. В паху болело от необходимости быть в ней, от желания брать, таранить, иметь так, чтобы утолить этот голод хоть немного! Чтобы жить.

Они вцеплялись друг в друга, как потерпевшие кораблекрушение, торопясь ощутить вкус, вобрать запах и впитать в себя друг друга. Скользя губами, двигаясь навстречу друг другу. Ран прижал Оникс к покрывалу. Он хотел большего, всего, что мог получить от нее, всю ее, и эта необходимость, эта одержимость заставляли его наматывать на кулак белые волосы, словно и сейчас она могла уйти… Но и этого ему было мало.

Она стонала под ним, и по затуманившемуся взгляду, по расширенным зрачкам Ран знал, что Оникс совсем рядом со своей вершиной.

Остановился, потянул за волосы, всматриваясь в ее глаза.

— Для кого цветет лори, раяна?

Он хотел это слышать. Хотел. Опустил руку, провел пальцами там, где соединялись их тела. Девушка выгнулась, застонала.

— Для кого?!

Толчок и остановка. Ласка пальцев. Оникс выгибалась и терлась, стремясь продолжить их движения, дойти до края. И его тело дрожало от желания сделать это. Но нет… снова толчок и ласка.

— Ран! Чтоб ты сдох, аид… — Оникс стонет и бьется, комкает в пальцах покрывало.

— Не так быстро… — он целует ей шею, трогает языком ямочку у горла. — Скажи мне, сладкая… Скажи. Давай, Оникс! Мне надо это услышать…

Толчок. Они оба уже мокрые от желания закончить, от желания освободиться.

— Для кого?

— Для тебя, Ран…

И он снова двигается — сильно, резко, сжимая стальными пальцами ее тело, лаская так, что у Оникс больше нет сил сдерживаться, и она кричит, вцепившись в его плечи, ощущая, как мощно он извергается внутри ее…

Как успокаиваются его дыхание и стук сердца.

Аид поднял голову, усмехнулся.

— Я пришлю тебе новое платье, раяна.

Поднялся, поднимая с пола свою одежду.

Новое платье? Пришли мне новое сердце, аид. Старое ты искромсал в клочья.

— Всего лишь раяна? — Оникс тоже усмехнулась, почти зеркально повторив его. Приподнялась на локтях, не пытаясь прикрыться. — Ты забываешься, пес. Пришли своей повелительнице десять платьев. И красные розы.

Ран повернул голову, в его глазах вспыхнуло изумление. И рассмеялся.

— Как интересно… Я учту, Светлейшая.

Оникс откинулась на покрывале, закинув руки за голову и чувствуя его взгляд.

* * *

Утром ее разбудила Риа.

— Госпожа, госпожа, просыпайтесь! Там такое!!!

— Что?

Оникс отвернулась, спать хотелось неимоверно. Даже подумала, а не послать ли прислужницу к демонам и снова завернуться в кокон покрывала. Но что-то в голосе Риа заставило приоткрыть один глаз.

— Что?

Прислужница указала дрожащей рукой на дверь, соединяющей спальню с гостиной.

— Ну что там?

Раяна сползла с кровати, прошлепала босыми ногами. И рассмеялась. В гостиной были платья. Разных цветов, украшенные кружевом и вышивкой, усыпанные камнями. Одиннадцать штук. На изготовление каждого такого платья мастеру иглы понадобился бы месяц. И Оникс не сомневалась, что все они идеально подойдут ей по размеру.

— А розы? — внутри поднималось что-то, от чего хотелось смеяться. — Должны быть красные розы!

Риа с круглыми глазами подала ей записку, и Оникс торопливо сломала печать с буквами. Такими же, как на ее плече…

«Цвета моего рода — синий и белый, Светлейшая».

— Там! — Риа ткнула пальцем в окно, похоже, слов у говорливой прислужницы не осталось.

Оникс подошла, дернула створку, распахнула, ступила на маленький балкончик. Зима еще не ушла, и мигом закоченели босые ноги. И показалось, что сад в снегу…

Но нет. В саду цвели розы. Синие и белые. Все синие и белые… Сотни или тысячи роз, живых и благоухающих, цвели под ее окном в мертвом саду. Оникс не выдержала и все-таки рассмеялась.

— Что это, госпожа? — Риа высунулась, с восторгом перевалилась через перила, рискуя вывалиться.

— Это приближение, — прошептала раяна.

Сладкое, восхитительное приближение.

Но ноет сердце, страшась нового удара…

* * *

Ран стоял в тени деревьев и смотрел, как она смеется.

Закутанная в покрывало, растрепанная, босая. И хохочущая. Счастливая.

Когда Оникс смеется, она становится совсем юной… Он видел ее разной. Но смеющейся? Вот такой — никогда. И он любовался ею — такой. Смотрел, не в силах даже отвести взгляда. Хмурился оттого, что она стояла босая на холодном камне. Мрачнел оттого, что его это настолько беспокоит. И чувствовал себя счастливым, понимая, что смог заставить ее смеяться. Это было странное чувство, непонятное, теплое, будоражащее.

Незнакомое ему.

Кажется, впервые за долгое время внутри не болело.

ГЛАВА 18

Новая весточка прилетела с птицей. Вернее, пришла. Прислужницы взвизгнули, увидев это чудо — важно заходящую в комнату птицу величиной с гуся, но покрытую такими яркими разноцветными перьями, что глазам было больно смотреть. Птица курлыкала, словно голубь, а потом застыла посреди комнаты и распустила хвост — сине-зеленый, с золотом на конце каждого перышка, с серебром у основания.

— Что это? — восхищенно захлопала Риа. — Смотрите! Там свиток!

Служанки кинулись птицу ловить, та бросилась убегать, кудахча, как обыкновенная курица. Оникс хохотала, глядя на этот балаган. Риа схватила птицу за хвост, сорвала свиток.

— Светлейшей.

Раяна провела пальцем по круглой печати — Р и Л.

«Надеюсь, Светлейшая окажет честь псу, разделив с ним ужин?»

Она закусила губу, пытаясь сдержать улыбку. Он просит? Он действительно ее просит? Ран Лавьер просит поужинать с ним? Не приказывает, не принуждает, а просит?

Невероятно.

— Риа, дай мне перо и чернила.

Подумала минуту. И написала несколько слов.

— Закрепи это на шее птицы и выпусти в парк!

* * *

— Долго это будет продолжаться? — поинтересовался Кристиан.

По парку носился перепуганный павлин, за которым гонялись стражи. Птица кудахтала и пыталась взлететь, хотя сроду этого не умела. Кухарки и служанки, свесившись из окон, хохотали, как ненормальные. Псы ругались так, что матери зажимали дворовым мальчишкам уши и краснели.

— Может, все-таки болт? — хмыкнул Кристиан, показав на свой арбалет. — Заодно узнаем, есть ли под этими перышками мясо.

— Нет, — отрезал Лавьер.

Кристиан не стал говорить другу, что тот сошел с ума. Это и так было очевидно. Сначала розы, теперь павлин… правда, убивал Лавьер по-прежнему слишком быстро, чтобы нашелся смельчак назвать его сумасшедшим.

Или влюбившимся.

Самому же Верховному, похоже, было наплевать, что о нем думают.

Он стоял, заложив за спину руки, и смотрел не на парк, где на деревьях уже проклевывались первые листочки, и не на обезумевшую птицу, а на балюстраду, где стояла раяна. Светлейшая улыбалась. И Кристиан должен был признать, что понимает Верховного. И, наверное, даже завидует.

Немного.

Было что-то такое в глазах Оникс, когда она смотрела на Рана Лавьера, что заставляло сжиматься сердца Сумеречных псов. Если у них все еще были сердца. Эти двое порой смотрели друга на друга с таким выражением, что становилось больно. Больно от невозможности получить то же самое. От дикого желания это получить.

— Одолжишь? — Ран потянулся к арбалету, обрывая размышления Кристиана.

— Ты решил все-таки пристрелить эту разноцветную курицу?

Лавьер, не отвечая, вытащил короткий крученый болт, намотал на основание паутину из веревок. Кристиан хмыкнул. Ран натянул тетиву и спустил, почти не целясь. Стрела вонзилась возле разноцветного хвоста, сеть раскрылась, накрывая птицу. Павлин закудахтал, но лишь сильнее запутался.

Один из псов дернул свиток, привязанный к шейке, подал Верховному.

«Увы, но мой вечер уже занят. Но я смогу разделить с тобой завтрак, пес».

Лавьер рассмеялся, поднял глаза к балюстраде.

Но Оникс там уже не было.

* * *

Ран осмотрел гостиную, улыбнулся. Длинный стол, сервированный золотой и серебряной посудой. Два кресла с высокой спинкой, напротив друг друга, на разных концах стола. Трое прислужниц с непроницаемыми лицами.

Кажется, его ждет веселый завтрак.

Садиться не стал, если Оникс хочет играть, он вполне может ей это устроить. К тому же… ему было интересно. Действительно интересно. Такую раяну он не знал. Знал монахиню из Обители Скорби, знал девчонку в мужском костюме, знал женщину, которую хотел до безумия. Какую еще грань покажет ему эта девушка?

Ран посмотрел на часы, украшенные хрусталем и золотом. Светлейшая опаздывала. Впрочем, по этикету она вполне могла себе это позволить.

Лавьер отошел к окну. За стенами дворца шествовала весна. Солнечный свет разбрызгивался радугами, согревал ласковыми лучами землю. Из гостиной, выбранной Оникс, был виден сад, в котором все еще цвели розы. Пришлось потрудиться, чтобы найти мага, владеющего силой произрастания. А потом убедить его сделать то, что нужно. Старик оказался с характером и гонором, общаться с захватчиками отказался, не желая ни денег, ни наград.

— Выращивайте сами, раз вам они нужны, — нахально бросил он Лавьеру.

Ран вздохнул. Он честно хотел по-другому.

— Я не умею выращивать цветы, — сказал он. — Я умею убивать. По-разному. Иногда долго и мучительно. И лучше вам сделать вашу работу, чтобы мне не пришлось делать мою.

Маг сделал, из хрупких саженцев за ночь вырастил целый сад. И, похоже, даже сам им гордился, Лавьер это видел.

Но на мага было плевать, главное, что розы порадовали раяну. Глупости, необходимые ее женскому сердцу, Рана забавляли. Смысла в них он не видел и не понимал, но Лавьер устал воевать с Оникс. И хотел, чтобы она улыбалась ему. Улыбалась, желала, принимала с радостью. Насильственного подчинения оказалось слишком мало. Он считал, что будет достаточно ее тела, но увы… Лавьер всегда желал все, целиком.

Возможно… Возможно, ему удастся получить не только тело раяны. Возможно. По крайней мере, он попытается.

Прислужницы зашевелились и склонились в поклонах, Лавьер обернулся. Замер, рассматривая девушку. Светло-зеленое платье с золотой вышивкой, нежные белоснежные кружева, выглядывающие из декольте и в высоких разрезах по бокам. Так скромно и в то же время завлекательно, хотелось смотреть не отрываясь, в надежде увидеть точеную ножку. Или содрать все эти тряпки к демонам и разложить раяну на столе.

Но он сдержался. Белые волосы распущены и собраны с одного бока тонкой косичкой. Зеленая бархатка на шее. И белый бутон розы.

— Кажется, вы вновь забыли о правилах приличия, аид? — Оникс окинула его насмешливым взглядом. — Разве можно так беззастенчиво разглядывать вашу повелительницу?

— Если повелительница столь прекрасна, что у ее подданных отказывает здравый смысл, то несомненно. — Лавьер склонил голову.

Оникс улыбнулась, указала рукой на стул.

— Неужели ваши губы могут произносить что-то помимо непристойностей и команд, мой подданный? — она выделила голосом последние слова, и Ран усмехнулся. Дождался, пока Оникс сядет, расположился напротив.

— Мои губы способны на многое, Светлейшая. Жду не дождусь момента, когда смогу вам это доказать.

Их взгляды встретились через стол. Зеленые глаза Рана откровенно смеялись. Прислужницы поставили перед ними чаши с водой и плавающими лепестками. Лавьер смотрел на Оникс, ничего не делая, и улыбнулся, когда раяна опустила в чашу пальцы, а после с видом истинной повелительницы протянула служанке, чтобы она вытерла их тончайшим батистом.

Чаши унесли и поставили перед каждым маленькую тарелочку с густой белой массой и тонкой лепешкой. Оникс, не глядя, выбрала из длинного ряда сверкающих приборов узкую лопаточку, намазала крем на лепешку, и откусила.

— Этот сливочный крем определенно удался, — протянула она. — Хотя мне кажется, в нем не хватает сладости.

Ран сражался с желанием одновременно и рассмеяться, и швырнуть на пол салфетку, преодолеть разделяющее их расстояние и прижать Оникс к себе.

Но не сделал ни того, ни другого, лишь изогнул насмешливо бровь.

— Вам не хватает сладости, Светлейшая? Я бы добавил перца.

— Блюдами с перцем я уже насытилась, аид, — раяна промокнула тонкой полотняной салфеткой губы, и Лавьер чуть не взвыл. Обычный жест выходил у нее на редкость соблазнительным. Оникс вежливо улыбнулась. — И, кажется, от перца у меня начинается желудочная болезнь. Все же острую пищу стоит заедать десертом. Хоть иногда.

Ран рассмеялся. Вряд ли они говорят о еде.

Блюда снова сменили, теперь возле них появились тарелочки с сырными шариками в меду. И снова Оникс безошибочно выбрала прибор, наколола кусочек, поднесла ко рту. Янтарная капелька осталась на ее губах, и Ран снова едва сдержался. Аппетит пропал напрочь, он слишком хотел утолить другой голод.

Но все же… Игра была занимательной. И ему она ужасно нравилась.

— Вы так и не сказали, понравился ли вам мой подарок, Светлейшая? — Он положил что-то в рот, не слишком понимая, что именно. Проглотил.

— Вам удалось меня порадовать, аид.

— И чем же вы порадуете меня, Светлейшая?

— О, — раяна тоже приподняла бровь, — как невежливо требовать что-то взамен. Но я прощаю вас. И могу лишь сказать, что в награду выполнила вашу просьбу, что вы озвучили в хранилище знаний.

Лавьер чуть не поперхнулся. Его просьбу? «Я хочу, чтобы под платьем у тебя ничего не было… чтобы ты всегда была готова для меня».

Оникс смотрела невозмутимо, а его эта мысль заставила отодвинуть фрукты и облизнуться. Удивительно, но понимание, что стоит задрать ей юбку и его пальцы коснутся обнаженной кожи, дико возбуждало.

— Сегодня прекрасная погода, не так ли, аид? — Оникс смотрела насмешливо. — Даже немного жарко. Мне кажется, стоит приоткрыть окно, я вижу на вашем лбу испарину.

— Боюсь, свежий воздух мне не поможет, — Ран усмехнулся. — И боюсь, что совсем скоро вам тоже станет нестерпимо жарко, Светлейшая. Вы даже станете… стонать от небывалого жара.

— Хм, не разделяю ваших опасений, — Оникс сделала глоток из фарфоровой чашечки, — к тому же… — она поманила пальчиком одну из прислужниц. — Флери, посмотри список моих дел, там есть что-то похожее на… стоны?

Служанка округлила глаза.

— Э… кажется, нет, моя повелительница.

— Вот видите, — раяна очаровательно улыбнулась. — Никаких стонов. А что касается жары… Для нее слишком рано. Возможно, летом?

— Летом? — Лавьер швырнул салфетку, в несколько шагов пересек разделяющее их расстояние и, склонившись, уперся ладонями в подлокотники, заключая Оникс в клетку своих рук. — В МОИХ планах ваши жаркие стоны еще до завтрака, Светлейшая!

— Ах, — синие глаза Оникс светились, — мне кажется, вам пора пересмотреть ваши планы. И как минимум согласовать их с вашей повелительницей, аид!

— Вы так думаете? — Он тронул пальцем ее губы, провел, обрисовывая контур. Хотелось впиться, хотелось целовать, но как же она смотрит! Лавьер почти рычал, загоняя внутрь свое желание. Кто бы мог подумать, что однажды он попытается его обуздать ради света в глазах раяны! — Я готов подождать лишь до окончания завтрака.

— Всего лишь? — Оникс надула губы. И неожиданно тронула языком его палец. Сжала губами и лукаво улыбнулась, услышав мужской вздох. Отстранилась. — Мне кажется, вам стоит вернуться на ваше место, аид.

— Да в бездну! — Ран одним движением поднял Оникс и сел в ее кресло, опустив девушку на колени. — Этот стол слишком длинный, Светлейшая.

— Вам было плохо видно с другого конца? — Оникс невинно улыбнулась. — Ох, вы заставляете меня думать, что пора сменить Верховного. На более… зоркого.

— Ты можешь попытаться, — он тронул губами ее шею, провел языком вдоль бьющейся жилки, — главное, помните, Светлейшая… Что зоркость — не самое главное в… Верховном. А я слишком быстро убиваю.

— Ваши угрозы портят мне аппетит, — Оникс постаралась не рассмеяться. Хотя от его присутствия и ласки у нее сбивалось дыхание. И проклятый лори уже открылся полностью, дурманя всех в комнате.

— Мне кажется, здесь слишком многолюдно. — Он все-таки не сдержался, прикусил ей кожу на оголенном плече.

— Не думаю. — Оникс потянулась к фруктовой дольке. — Кажется, в самый раз для… завтрака.

— А мы все еще завтракаем?

— Несомненно!

Лавьер слизал фруктовый сок с ее губ. Он хмелел. Он желал. И он был счастлив.

Это было так странно… Так безумно и странно, что поверить было почти невозможно.

— Вы уверены, что хотите завтракать, Светлейшая? — еще одно слизывание, встречающиеся языки, жадные касания.

— Конечно. Совершенно уверена. Вы ведь не будете столь жестоки, что лишите вашу повелительницу еды?

— Похоже, моя повелительница надо мной издевается, — еще одна ласка, тела горят от желания. — Не знал, что ты так жестока, раяна.

— Жестока? Мне еще учиться и учиться, аид… Но я буду стараться.

— Ты столь талантливая ученица, что я не могу доверить твое обучение другим…

— Простите, Светлейшая, завтрак подавать? — смущенный голос прислужницы заставил Оникс рассмеяться и прервать поцелуй.

— Пошли вон! — рявкнул Лавьер.

— Нет-нет! — Оникс вывернулась из его рук. — Ваша повелительница желает завтракать!

— Оникс, — голос Рана стал вкрадчивым, — ты ведь не хочешь, чтобы я брал тебя при всех?

— Но ты ведь не сделаешь этого, правда? — Она улыбнулась, глядя в слишком яркие зеленые глаза.

Ран нахмурился. Кинул на прислужниц недовольный взгляд.

— Убирайтесь.

— Ран!

— Мы будем завтракать, — уголки его губ все же дрогнули. — Но наедине.

Оникс тяжело вздохнула. Ну хоть что-то. Честно говоря, затевая этот завтрак, она не рассчитывала и на такие уступки. Прислужницы поспешили скрыться за дверью, еще раз доказав, кто является реальным хозяином в этом дворце. Ран взял дольку фрукта, поднес ее к губам Оникс. Слизал капельку сока, капнувшую на ее подбородок. Раяна покачала головой.

— Ран! Я хочу поговорить.

— Поговорить? — еще одно движение его языка на коже.

— Да! — Оникс попыталась отстраниться, борясь и с ним, и со своим телом, которое уже отозвалось на мужскую ласку. — Я хочу поговорить! Хочу узнать о тебе что-то помимо того, как ты убиваешь или…

— Или? — теперь его глаза откровенно смеялись.

И Оникс застыла, глядя в эту невозможную зелень, посветлевшую от смеха. Не совсем понимая, что делает, она подняла руку и провела по его щеке. От ресниц по скуле и до твердых губ. Осторожно, едва касаясь. Так трогают слепые, пытаясь «увидеть» чужое лицо. Увидеть внутри себя, на внутренних веках. Увидеть и запомнить.

Или влюбленные.

И Ран застыл, даже дыхание замерло на его губах. Он напрягся, ловя эту ласку, боясь спугнуть ее, тая желание податься к ее руке, словно зверь.

— Я хочу узнать тебя, — тихо сказала Оникс. — Расскажи мне.

— Что?

Он все-таки поймал ее руку губами, тронул тонкие пальцы.

— Что угодно. О себе, своей жизни.

Ран молчал, задумчиво прижимая ее руку к своим губам.

— Не хочешь? — осторожно спросила Оникс.

— Хочу, — вздохнул Лавьер. — Но… Я не знаю, что рассказать тебе. И это странно. Мне всегда казалось, что моя жизнь наполнена событиями, действиями, людьми… А сейчас я перебираю все это и понимаю, что мне совершенно нечего рассказать тебе. Словно я и не жил… Не могу найти ничего, что тебя не испугало бы или не отвратило. Пытаюсь посмотреть на свою жизнь твоими глазами и понимаю, что лучше бы тебе ничего о ней не знать.

Оникс снова провела ладонью по его лицу. Она оценила то, что он сказал.

— Тогда расскажи о своем детстве.

— Это тоже не слишком радостная история.

— Все равно расскажи. Сколько тебе было, когда ты попал в цитадель?

— Ты упрямая, раяна, — он снова улыбался. — Ну хорошо. Мне было шесть.

— Тебе было страшно? — она не удержалась и снова провела ладонью по его щеке.

Ран прищурился, словно кот.

— Пожалуй, — протянул он. — Немного. Хотя скорее — интересно. Я был рад пробуждению дара и тому, что меня везут в Долину Смерти.

— Не могу представить тебя ребенком, — Оникс поерзала, устраиваясь удобнее на его коленях. — Совсем не могу. Даже подростком. Дети — они слабые, нежные, трогательные. А ты словно камень…

— Ты говоришь об обычных детях, — Лавьер усмехнулся. — Сумеречные даже в детстве не слабые и не трогательные, поверь мне. Слабые в цитадели не выживают.

— Это ужасно, — она хмурилась, неосознанно чертя линии на его груди, обтянутой тонкой рубашкой. — Так не должно быть. У детей должно быть детство, а не выживание!

— Такое детство не может подготовить к жизни Сумеречного. А то, что дают в цитадели, может.

— То есть тебе не жаль? — Оникс смотрела на него во все глаза. — Не жаль, что твоя жизнь была такой?

Ран покачал головой.

— Я не жалею. Ни капли. И благодарен цитадели, раяна. Я стал тем, кто я есть, благодаря ее урокам. Я не жалею о прошлом. Жестокость — это оправданная необходимость, Оникс. Сумеречные — оружие империи, они не имеют права быть слабыми. Тех, кто не способен быть оружием, лучше уничтожить сразу, до того, как они дадут слабину в важный момент.

— Это чудовищно!

— Нет, — Ран покачал головой. — Это необходимо.

— Как и убийство тех людей, после Ритуала Теней? — тихо спросила Оникс. Ее ладонь замерла, и Ран снял ее со своей груди, поднес к губам. И поцеловал пальцы с такой нежностью, от которой у Оникс защемило сердце. И которая совсем не вязалась с мгновенно ставшим жестким взглядом.

— Да.

И все. Просто «да». Ни оправданий, ни объяснений, ни попыток внушить ей, что он прав. Просто «да». И ей оставалось с этим лишь смириться.

Оникс закусила губу, отвернулась. Да, отношения с ним точно не будут простыми. Но они оба так устали воевать…

Его губы целовали раяне пальцы, каждый в отдельности, нежили ее ладонь.

— Моя очередь задавать вопросы, — негромко сказал Лавьер. — Теперь поговорим о тебе, Оникс.

Она пожала плечами, скрывая улыбку. Привычка приказывать, похоже, въелась Лавьеру в кожу.

— Ничего интересного. Я была самой обычной девочкой. Непоседливой и чрезмерно любопытной, как утверждала Марвея. Любила гулять на скалах. — Она слегка оживилась, вспоминая. — Там была пещера. За Обителью, но я лишь видела ее, а добраться не могла, скалы обросли скользким мхом и были почти отвесными. А я хотела добраться! — девушка улыбнулась. — Думала, что там спрятано драконье золото и если я его достану, то мы сможем отремонтировать Обитель, а еще накупить в долине всяких вкусностей. — Она тихо рассмеялась. Лавьер смотрел не отрываясь, боясь пошевелиться. Оникс была такой… расслабленной. На ее губах блуждала улыбка, а в глазах светилась радость воспоминаний. И ему нравилось смотреть на нее такую.

— Даже не сомневаюсь, что однажды ты все-таки добралась до той пещеры, — пробормотал он.

— Да, — Оникс лукаво улыбнулась. — Надо признать, это было непросто. Но внутри не оказалось ни дракона, ни золота. Только летучие мыши. — Она рассмеялась. — И мне пришлось сидеть там три дня, потому что я не могла слезть! Бедным монахиням пришлось плести веревочную лестницу и забрасывать мне, чтобы я могла спуститься! — Оникс снова улыбнулась и запнулась. — Почему ты так смотришь на меня?

— Я… — его голос внезапно охрип, и раяна застыла, глядя в его глаза. Завороженная его взглядом, в котором бился ответ. Но Ран качнул головой и потянулся к бокалу с водой. — Хочешь, мы навестим твою Обитель? Когда… все закончится.

— Поеду туда, где выросла? — сердце Оникс подпрыгнуло от волнения.

— Поедем, — поправил Лавьер. — Да, если хочешь.

— И в качестве кого я туда поеду? — Оникс закусила губу, настороженно глядя на айда.

Он снова чуть улыбнулся.

— В качестве повелительницы империи.

— Небесные… — пробормотала она. — Я не понимаю! — Слова вырвались, хотя она и не собиралась спрашивать об этом. — Не понимаю! Зачем? Почему я? Из-за лори?

— Лори? — Лавьер нахмурился. — Мне плевать на цветок. Я не собираюсь его использовать.

— Тогда зачем? — с отчаянием спросила Оникс.

— Разве ты не понимаешь? — он смотрел так странно… — Я хочу дать тебе что-то, Оникс. Взамен того, что забрал.

— Что?

Она так удивилась, что слова испарились из головы. Дать ей что-то? Посадить ее на трон империи, окружить роскошью и почетом, но оставить в клетке?

— Взамен свободы?

Его губы сжались, а лицо стало замкнутым.

— Свобода… Ты так хочешь ее? Хочешь жить одна, на том берегу, в доме, где все пропахло рыбой? Это твоя свобода, Оникс?

— Да! — она попыталась слезть с его колен, но Лавьер не позволил, удержал. Его тело словно закаменело, а руки сжались, словно прутья клетки. Хрупкое перемирие рушилось на глазах, шло трещинами. — Там у меня был выбор! И лучше жить там, чем…

— Чем со мной? — уточнил он тихо.

Оникс застыла. Лавьер смотрел ей в глаза и медленно разжал руки. Словно делая над собой усилие. Позволяя встать и уйти.

Она осталась. И темноты в его глазах стало чуть меньше.

— Нет. — Оникс вдохнула.

Он медленно изогнул бровь.

— И что же это значит, раяна? — негромко спросил он. Ран не двигался. Не пытался притянуть ее ближе, не пытался обнять. Просто смотрел. Но она чувствовала, как он напряжен. Тело под ней словно окаменело.

— Я… — неуверенно начала Оникс и вдруг лукаво улыбнулась. — Возможно… возможно, я к тебе привязалась. Или мне просто скучно, и я развлекаюсь. Какой вариант тебе нравится больше, аид? — сказала раяна, переиначивая слова самого Лавьера. — Так что ты выбираешь?

Он закрыл глаза. На мгновение. А потом открыл и посмотрел на нее с таким выражением, что Оникс стало нечем дышать. И стало не до смеха. Очень медленно она подняла руку и вновь провела по его лицу.

— Я хочу узнать… тебя, — прошептала Оникс. — Но… с тобой трудно. И страшно.

— Я больше не причиню тебе боли, — сказал он, глядя ей в глаза. — Я обещаю, Оникс.

Она медленно кивнула. Приближение… Осторожное… Испуганное приближение… Как страшно… но…

Ласковое касание. И его руки, что снова ложатся на тело, вырывая вдох. Кажется, она так привыкла к его рукам, что без них ей уже плохо. И правильным кажется лишь находиться внутри его объятий. Оникс склонилась, несмело тронула его губы, лизнула. Он не отвечал, ждал. Но даже от этого мимолетного движения кружится голова. Этот мужчина, с его силой, неудержимостью, страстью, заставлял раяну терять разум, заставлял плавиться и желать его. Да. Страшно… Страшно, потому что Ран непредсказуем, потому что быть с ним — это добровольно поселиться рядом со зверем. Он кажется ручным, когда сыт и когда позволяет прикасаться к своей шкуре, но зверь всегда остается диким и однажды может растерзать, если ему станет скучно. Поиграет, загоняя в угол и щуря зеленые глаза, а потом сомкнет клыки на шее и слижет кровь, довольно урча.

Страшно… но выбора у Оникс уже не было. Она сошла с ума, но она хотела быть с ним.

— Шинтаро саанма…

— Что это за язык? — встрепенулась Оникс.

— Древний, — он улыбнулся. — Его учат лишь наследники первой ветви, чтобы могли прочитать старинные свитки. Это красивый язык, Оникс.

— Да, — она замерла, глядя в его глаза. — Очень красивый. Мне всегда кажется, что на нем ты говоришь что-то важное…

Ран положил ладонь ей на затылок, притягивая ближе. Их губы встретились и соединились. И сейчас, когда аид прикасался к Оникс так нежно, так бережно и трепетно, было трудно представить, что он способен причинять боль. Способен на немыслимую жестокость и убийство. Сейчас он поклонялся Оникс — своими прикосновениями, своим телом, своим дыханием. Она чувствовала его возбуждение, но Ран лишь целовал, не требуя большего. Предоставляя ей право решить, хочет ли большего она. И Оникс хотела… Бездна, она таяла, плавилась, она жаждала. Она желала ощутить его губы на своем теле, поцелуи и даже укусы, наслаждение и легкую боль — все, что он мог ей дать, все, что давал. И потому прочертила линию от его шеи до живота, чувствуя под ладонью напряженные, каменные мышцы. Странно, они уже столько раз делали это, соединялись телами в самых разных позах, получали взаимное удовольствие, и, казалось бы, не должно уже остаться ни стеснения, ни робости. Но раньше это всегда был выбор Лавьера. И сейчас Оникс ощущала странную растерянность и желание. И еще неожиданно — страх. Что он откинет ее руку, отвернется от поцелуя. Чувство было пугающим. И Оникс вдруг задумалась, что ощущал Ран каждый раз, когда она говорила «нет». Обиду? Злость? Ненависть?

В эту минуту, сгорая от желания ощутить его, не в силах сдержать эту потребность быть с ним, соединиться, почувствовать его тело и сильные толчки, доводящие ее до пика наслаждения, Оникс поняла, как страшно услышать отказ.

Она осторожно потянула завязки на его рубашке. Одну, вторую… Он смотрел. Чуть прикрыв глаза, наблюдал за ее действиями. Раяна коснулась смуглой кожи, отодвинув ткань. Тронула, а потом наклонилась и провела языком — от шеи до темных сосков. Ран откинул голову, шея напряглась, и дыхание стало тяжелым. Восторг взметнулся внутри раяны пламенем, обжег удовольствием. Восторг власти, восторг обладания этим мужчиной.

Она сползла с его колен, опустилась у кресла, распахивая его одежду, целуя горячую кожу, облизывая контур и рельеф его мышц. Добралась до металлической пряжки, чуть помедлила, вскинула голову. Он смотрел. Конечно, смотрел, сжимая зубы, сдерживая дыхание. Оникс расстегнула пряжку, не отрывая взгляда от его лица. Впитывая, наслаждаясь его расширенными зрачками, его судорожным дыханием, его напрягшимся телом. И облизнула губы, приспуская ткань, забираясь ладонью, обхватывая тяжелый и истекающий соком ствол. Провела пальчиками, вырывая мужской стон, сжала. Наклонила голову, облизываясь, словно кошка. И обхватила плоть губами. Ран дышал тяжело, уже бессознательно приподнимая бедра, желая вбиться в ее горло как можно глубже. Его сердце стучало тяжело, сильно, и все ощущения, все чувства сосредоточились внизу, там, где Оникс ласкала его. Порой он заставлял ее делать это… Заставлял, желая такого наслаждения, позы покорности, ощущения ее распухших губ и влажного языка. Но она первый раз делала это сама, по своей воле, и, кажется, раяне это нравилось… Он видел ее затуманенный взгляд, видел наслаждение, написанное на лице, и от этого уже не мог сдерживаться. То, что Оникс нравилось ласкать его, оказалось слишком сильной эмоцией для того, кто привык силой вырывать любое прикосновение. Его тело дрогнуло, голова откинулась, а ладони вцепились в подлокотники, пытаясь удержать тайфун оргазма. Но ее губы были такими мягкими, а горячий рот таким желанным… Ран застонал, ощущая, как простреливает позвоночник, как ударяет в ребра сердце, как темнеет в глазах… а потом — взрыв…

Оникс сидела у его ног, на ее распухших губах играла улыбка, и Ран нагнулся, подтянул ее, впился в эти губы, на которых остался его пряный вкус. Раяна вдруг рассмеялась, прямо ему в рот, щекоча дыханием, и Ран отстранился, чтобы увидеть ее невозможно синие глаза и довольное лицо. Саанма…

— Кажется, позавтракала, — сказала Оникс.

И ему снова стало нечем дышать. И почти невозможно смотреть на нее такую — смеющуюся, довольную, расслабленную. В его руках. С его вкусом на языке. От такой Оникс у него кружилась голова и внутри что-то ломалось с потрясающей и сладкой болью. Его мир разрушался до основания, до руин, со всеми его принципами, понятиями и смыслом. Больше не было никакого смысла, была лишь она. Он сам разрушался и лишь радовался своей погибели с истовостью одержимого, пока она улыбалась. И он готов был сделать что угодно ради этой улыбки. Убить, уничтожить или помиловать — все, что она захочет. Кого она захочет.

Ашан архар! Кажется, он безумен.

Раяна вскочила, дернула его за руку.

— Пойдем гулять?

— Гулять? — аид приподнял бровь, все еще пытаясь найти себя в этом разрушенном мире.

— Да. Сегодня такое солнце! Пойдем?

Конечно. Хоть на край света. Хоть в бездну. С радостью.

— Пойдем.

Над дворцом брызгами света искрилось солнце, и воздух пах так упоительно сладко — обновлением, весной, счастьем. Или так казалось Рану. Они шли по парку, он держал Оникс за руку и щурился от солнечных зайчиков. И Оникс улыбалась.

Приближение… Такое восхитительное приближение…

ГЛАВА 19

Если бы Оникс спросили о самом лучшем дне в ее жизни, она назвала бы этот. В их отношениях что-то изменилось, и они оба боялись спугнуть то хрупкое понимание, что обрели. Словно все было впервые: прикосновения — трепетные и осторожные, переходящие в безудержную страсть, слова — несмелые, смех — настоящий. Оникс вдруг поймала себя на том, что любуется Раном. Тем, как он двигается, как говорит, как смотрит, чуть склонив голову. Как занимается любовью, как держит свои ужасающие клинки… Она любовалась им всегда, хоть и не хотела этого признавать. Он был великолепен, ее мужчина.

Ее?

Мысль возникла в голове и осталась там, как приманка, как ловушка. Ее. Мужчина.

И возникнув однажды, она уже не давала покоя, требуя облечь мысль в слова, в крик, в требование.

День, наполненный страстью, нежностью и взглядами. Разговорами. О пустяках. Но за каждым словом — ожидание большего. Ожидание важного. И наслаждение тем, что он рядом, тем, что он дарит. Ран смотрел настороженно, недоверчиво, она видела тревогу в его глазах, и Оникс хотелось его поцеловать. Она и поцеловала — под старым тополем, на котором серебрились первые узкие листочки… И внутри было тепло от того, как он жмурится, как смотрит, склонив голову, как целует в ответ… Тепло и страшно до мурашек…

А ночью он вновь сводил ее с ума своим телом, своими ласками, своим безумием. И Оникс думала, что безумны и одержимы они оба, потому что не могли насытиться, не могли успокоиться, раз за разом соединяя тела…

Утро Рана началось с настырной букашки, что ползала по его плечу. Он, не открывая глаз, поднял ладонь, смахнул. Букашка исчезла, но тут же появилась на щеке, пощекотала лапками. Он снова смахнул. Просыпаться не хотелось. Где-то во сне ему было слишком хорошо, там была улыбающаяся ему раяна…

Тихий, сдавленный смех прогнал сон и заставил его подобраться. Запахи, звуки, ощущения. Мех покрывала, запах лори… Архар, похоже, впервые в жизни он так долго спит…

— Что надо сказать, аид? — нежный голос у виска.

Он открыл глаза. Оникс улыбалась, щекоча его павлиньим перышком.

— Я люблю тебя, — сказал Ран.

Оникс замерла. Перо в ее пальцах мелко дрожало. Она сглотнула, не в силах оторвать взгляда от его лица. Ни следа сонной дымки, словно и не спал. Зеленые глаза спокойные и ясные. Оникс облизала губы. Мысли путались, дыхание прерывалось. Она не была готова к такому ответу! И не знала, что сказать… Слишком много чувств, слишком… остро.

Лавьер потянулся, сбрасывая покрывало.

— И я хочу есть.

Он встал, шагнул к двери, распахнул створку, бросил несколько слов стражам. А Оникс так и смотрела на его обнаженное тело, на широкую спину, сидя на кровати. Понимая, что он просто дает время и что не ждет ответа. Он просто сказал это.

Я люблю тебя.

Оникс сползла с кровати и убежала в купальню, спряталась за дверью, кусая губы. Опустила ладони в прохладную воду. В голове мутилось, и от этого даже слегка тошнило. Впрочем, тошнило ее не впервые, последнее время это случалось довольно часто, и Оникс даже подумывала, что надо показаться целителю. Она услышала голоса прислужниц, что накрывали завтрак, тихий смех Рана.

В купальню заглянула Флери.

— Светлейшая повелительница? Верховный велел принести вам одежду.

Оникс кивнула, торопливо схватила платье, натянула на чуть влажное тело. Служанка коснулась ее волос, но Оникс махнула рукой — потом.

Лавьер уже сидел у небольшого столика, одетый, и при ее появлении повернул голову, настороженно всматриваясь в лицо девушки. Оникс неуверенно шагнула в его сторону. Слова Рана висели в воздухе, и раяна словно чувствовала их, дышала ими. И не знала, что сказать в ответ. Ей хотелось крикнуть, что слишком рано, что она не готова, что она растеряна! Что сама не понимает, что чувствует. Он необходим ей как воздух. Но ей по-прежнему страшно…

Ран отвернулся, взял кусочек горячей лепешки.

— Ты будешь с маслом или с медом? Или и тем и другим?

В его ладони блеснул нож. Желтый кусочек масла таял на горячем тесте. Оникс осторожно опустилась в кресло напротив.

— Открой рот, — он протянул ей лепешку, и раяна послушно откусила, проглотила, почти не чувствуя вкуса. И прижала ладонь к губам.

— Оникс? — Ран вскочил, видя, как залила бледность лицо раяны. Она скривилась, зажала ладонью рот, судорожно сглатывая слюну, а потом метнулась в сторону купальни. Но добежать не успела и вывернула содержимое своего желудка в напольную вазу.

Одним движением Ран прижал голову служанки к столу, а нож к ее горлу.

— Что ты принесла? Отвечай, тварь! — бешенство уже исказило его черты, в глазах билась тьма.

— Не убивайте! — служанка взвыла, с ужасом ощущая, как течет по шее струйка крови, и понимая, что от мучительной смерти ее отделяет лишь миг. — Умоляю вас! Это не яд! Не яд! Просто…

— Что? — нажим стали стал сильнее.

— Светлейшая ждет ребеночка!

— Что? — это произнесла уже Оникс. После освобождения желудка тошнота, так внезапно скрутившая нутро, отступила, и теперь краски возвращались на лицо раяны. — Что ты сказала, Флери?

— Вы беременны, моя повелительница! — прислужница плакала, в ужасе глядя на лицо Верховного. — У вас будет ребенок! Все признаки налицо, я давно заметила…

— У меня будет ребенок? — растерянно повторила Оникс. И медленно, удивленно положила ладонь на живот. Тошнота, сонливость, такие непонятные смены настроения… Она думала, что это последствия всего пережитого. А теперь… — У меня будет ребенок?

Лавьер убрал руку, и прислужница сползла на пол, всхлипывая и зажимая ладонью шею. Но он ее не видел. Он больше ничего не видел. Его мир сузился до бледной девушки с белыми волосами, что стояла посреди гостиной, положив руку на живот, словно прислушиваясь.

Он сделал шаг. Оникс подняла голову.

И еще один.

Словно ведомый невидимой нитью.

Нет, не нитью. Канатом. Столь прочным, что он почти видел его. Осязал. Чувствовал. То, что связало их. Тела. Сердца. Души.

И то, что станет будущим. Неужели у него, стоящего на дне пропасти, содравшего себе кожу, раздробившего все кости и порвавшего сухожилия, все еще есть будущее?

И все оно, каждый миг, каждая крохотная минута отныне и навеки принадлежит ей. Им.

— Оникс? — голос охрип, дыхание закончилось. Все закончилось. Потому что в его выжженной пустыне из-под пепла очень робко пробивался росток. — Оникс? Это… правда?

Она облизала губы, глядя в его лицо. Раяна никогда не видела такого выражения в глазах айда. Она видела там что угодно, но такого — никогда. И даже не сразу смогла понять, что это. Что бьется в зелени его глаз?

Страх… Это был страх. Первый раз она увидела, что Ран Лавьер испугался — сильно, истово. И следом вспыхнули другие чувства, столь мощные, что Ран уже не мог их скрыть. Или уже не хотел? Недоверие, непонимание. Надежда. Горячая, обжигающая, сводящая с ума надежда.

— Оникс.

И в этом имени было столько чувства, столько смысла, столько любви, что ком встал в горле, не давая дышать.

Прислужница снова всхлипнула.

— Ребеночек будет… — забормотала она. — Мне ли не знать… у меня трое! Зачем же ножом сразу? Я сразу заметила, еще в месяц стужи…

— Что ты сказала?

Лавьер повернул голову.

— Когда ты заметила признаки?

— Так еще в месяц стужи, — служанка поднялась, шатаясь и зажимая рукой окровавленную шею.

— Ты что-то путаешь, Флери, — Оникс нахмурилась. Что-то было не так. Что-то неуловимо менялось. Что-то хрупкое и прекрасное, прорастающее между ними. — Это невозможно!

— Месяц стужи? — Ран спросил тихо, но от его голоса ей стало жутко. — Ритуал Теней был позже.

Он стоял, все еще сжимая в ладони окровавленный нож, и Оникс вздрогнула. Ей стало страшно. Очень страшно.

— Это ошибка… Флери ошиблась…

— Целителя. Быстро. — Он снова не повысил голос, но все дернулись, как от удара. Одна из служанок всхлипнула и метнулась за дверь.

Целитель прибежал запыхавшийся и красный. И попятился, увидев лицо Верховного. Ран на него не смотрел. Он смотрел лишь на Оникс, не двигаясь с места и до белизны в костяшках сжимая рукоять ножа. Словно это была единственная опора в его мире.

И не повернул головы, даже отдавая приказ.

— Ты можешь определить, находится ли Светлейшая в положении?

— Конечно, — мужчина испуганно поднял ладони, делая пассы у живота раяны. Оникс хотелось отодвинуться, спрятаться и закрыться. Но она заставляла себя стоять. Флери ошиблась, конечно. И целитель сейчас все опровергнет, а Ран перестанет так страшно смотреть на нее.

— Поздравляю, Светлейшая, вы определенно ожидаете наследника.

— Как давно? — какой спокойный у Рана голос…

— Примерно в месяц стужи зачат, Верховный.

— Ты уверен?

— Конечно. На ауре женщины появляются насечки, вот здесь, в районе пупка…

— Ты свободен.

Слишком спокойный голос. Мертвый. Нечеловеческий…

Целитель побледнел и выскочил из комнаты. Прислужницы сбежали еще раньше, пользуясь тем, что на них не смотрели. Проползли по стеночке и ринулись вон из гостиной, где уже так страшно пахло смертью…

— Это ошибка… — ошарашенно прошептала Оникс. Она не понимала, что происходит. В голове было как-то пусто, мысли ворочались с трудом. Ребенок? Месяц стужи? Что происходит? — Они все ошибаются…

Ран отвернулся. Оперся ладонями о накрытый стол. Опустил голову. Оникс хотела что-то сказать. Что-то главное. Что-то такое, что все исправит. Но в голове билось лишь одно: ошибка… Это все ошибка…

Она смотрел на его склоненную голову, на напряженные плечи и спину. На ладони, вцепившиеся в край стола.

Серебряная посуда ударилась в стену, сметенная сильной рукой. Звякнул, разбиваясь, хрустальный графин. Брызнули во все стороны осколки. Оникс дернулась, но осталась на месте, глядя, как аид сносит все со стола, как крушит эту комнату, как вдребезги разбивает стекла, как ударяет кулаками в стену, разбивая в кровь костяшки. Она кусала губы, чтобы не закричать, но стояла.

Лавьер издал какой-то больной, хриплый рык и повернулся к ней. Вспышка ярости закончилась так же внезапно, как и началась, лишь побелели пятнами скулы. Он шагнул к ней, и Оникс вздрогнула.

— Они ошибаются, Ран…

— Ошибаются? — он вдруг рассмеялся. Коротко, зло. — Это я ошибался. Ты не такая уж и плохая притворщица, раяна. Я бы даже сказал, великолепная. Все эти улыбки, взгляды, игра… Поздравляю, — он склонил голову. — Я действительно поверил. Поверил, что все изменилось. Видимо, ты узнала о ребенке и начала играть…

— Я не знала! — отчаянно закричала Оникс.

— Чей он? — вопрос почти равнодушный.

— Твой. — Девушка сжала ладони. — У меня никогда никого не было, Ран. Только ты…

— Не ври мне!!!

— Я не вру! Это твой ребенок…

— У меня не может быть детей! Не может! Я Сумеречный! — он сжал ей плечи, с яростью глядя в синие глаза. Надавил сильнее и оттолкнул Оникс от себя. На ногах она устояла, сипло втянула воздух.

— Убирайся, — его голос стал пустым, как скорлупа выеденного яйца. — Я не убью тебя. — Он откинул голову и вдруг рассмеялся. И Оникс захотелось плакать от этого смеха. Смеха безумца, больше похожего на вой умирающего зверя. Он оборвал его так же резко, сорвал с пальца кольцо из антанита, швырнул под ноги Оникс. Даже в руки не дал. Словно брезговал. Следом полетела серебряная цепочка с его запястья — конец ее поводка. — Пошла вон, Оникс. Убирайся. Иди куда хочешь. Ты же этого хотела? Ты свободна. — Его лицо исказилось, словно айда ударили сапогом под дых. — Пошла вон! — он закричал, и ей стало больно. За него. За себя. За то, что рушилось, умирало, не успев расцвести.

— Я убью тебя, если найду во дворце через час. Спущу псов. — Он сжал губы, отвернулся. Глаза стали мертвыми. — Бери что хочешь и убирайся. Не могу тебя видеть. Ты мне всю душу вымотала.

И, резко развернувшись, он ушел. Оникс обхватила себя руками. Слезы? Слишком больно для слез. Слезы — это когда можно что-то исправить. А когда умираешь, то уже нет смысла плакать.

Ее трясло. Мутилось в голове. И снова подкатывала тошнота. А еще ей казалось, что внутри что-то корчится, плачет, стонет. Приближение и удар…

И она лежит на полу, истекая кровью. Нет. Они оба там лежат. Они убили друг друга в этом танце с ножами…

— Я не виновата… — шепот-шелест, — я не виновата. И он не виноват…

Ладонь все еще прижата к животу.

Она встала на колени, подняла кольцо из антанита. На матовой поверхности перевернутые буквы. Ее имя. «И что это значит, раяна? Твое имя теперь на моем теле…»

— Перенеси меня туда, где я буду счастлива, — прошептала Оникс, надевая кольцо на палец.

И всхлипнула. Ничего не произошло. То ли не было на этой земле места, позволившего бы раяне стать счастливой, то ли это место было здесь. Здесь, в этом дворце, рядом со зверем, что метался где-то в коридорах, воя от боли и ярости. Она знала, что воет. Знала, чувствовала и не понимала, как его успокоить.

Почему он не поверил ей?

Почему?!

Потому что она не ответила на его «люблю»? Потому что он сам не верит в то, что она его когда-нибудь полюбит. Потому что слишком привык к тому, что она не любит.

Всхлипывая, Оникс поднялась с колен, добрела до двери. Дворец затих. Словно затаился, замер. Псов за дверью не было. Никого не было. Совершенно пустой коридор. Она не понимала, куда идет. В голове было совсем пусто, только стучала в висках кровь. Или это было время, что было ей отпущено?

Оникс ни на миг не усомнилась, что Лавьер выполнит свою угрозу. И действительно убьет, если она останется во дворце. Она видела это в его глазах.

Но… куда ей идти?

Раяна растерянно оглянулась. Где она? Она просто шла куда-то, вытирая капающие слезы, пока не дошла до каменной лестницы. И никто не встретился на ее пути. Ни псов, ни служанок, ни дворовых мальчишек, ни подавальщиков… Никого. Где-то наверху раздался глухой удар, словно содрогнулись стены дворца, и Оникс тоже дернулась. Что это было?

Хотя какая разница…

Уже неважно.

Она ступила на холодную ступень, ведущую вниз, в подземелье, усмехнулась. И побежала вперед, уже не думая…

ГЛАВА 20

Подземелье выглядело ужасно — склизкие от плесени стены, мутные круги света от коптящих факелов. Воздух спертый, затхлый. Ничего общего с праздной роскошью верхних этажей, здесь, внизу, было жутко и пахло болью.

У входа коптили два светильника, дальше туннель тонул во тьме. На ступеньках дремали стражи, и Оникс уже привычно открыла лори, посмотрела мужчине в глаза.

— Пропустите меня. И забудьте, что видели.

Стражи кивнули, согнулись в поклоне.

Лестница закончилась, приведя Оникс в длинный каменный коридор. Она пошла вперед, пытаясь отрешиться от боли, что сводила с ума, пытаясь думать. Раяна не зря бросилась вниз. Она не сомневалась, что Ран выполнит свою угрозу — отправит по ее следу псов, чтобы убить. Оникс видела это в его глазах — мертвых, нечеловеческих. Но все выходы из дворца перекрыты, а в памяти засела брошенная фраза о подземном ходе. Если верить ее стражам, то ход начинался за темницей и вел за пределы Темного Града.

Она прошла мимо клетки, внутри которой увидела дыбу и множество жутких металлических крюков, содрогнулась. К горлу подкатила тошнота, стоило лишь представить, для чего они предназначаются.

Оникс бежала по туннелю, молясь, чтобы ее не скрутил очередной приступ тошноты. Думать о ребенке она тоже пока была не готова. Все произошло слишком неожиданно. Слишком пугающе.

Сейчас ей просто надо выбраться.

— Оникс…

Слабый шепот заставил ее подпрыгнуть. Показалось?

— Оникс, помоги мне… умоляю…

— Кто здесь?

Она обернулась так резко, что чуть не погасло взметнувшееся пламя в светильнике.

— Я здесь… помоги…

Шепот доносился откуда-то сбоку, и раяна заколебалась. Уйти?

— Умоляю…

Она стиснула зубы и двинулась на звук, подняла лампу, всматриваясь во тьму. Скрюченный силуэт на полу, человек ли?

— Это я… Ошар…

— Мой повелитель! — ужаснулась Оникс.

Светлейший владыка был прикован цепью к стене, из одежды на нем остались лишь лоскуты штанов, тело покрыто коркой крови, грязи и рубцами от плети. Ошар поднял лицо, заросшее многодневной щетиной, посмотрел на Оникс мутными глазами.

— Помоги…

Раяна прижала ладонь к губам. Небесные заступники! Да что же это!

Она дернула решетку, преграждающую путь в каменную темницу. Закрыто! А время уходит… Отчаяние сдавило грудь. Она не сможет вытащить Ошара! Не успеет!

— Умоляю тебя… — пленник облизал разбитые губы.

— Но я не могу! — простонала Оникс. — Не могу! У меня всего полчаса, чтобы покинуть дворец! Иначе… меня убьют!

— Значит, Лавьер и тобой наигрался? — Ошар зло усмехнулся. — Верховному быстро надоедают его игрушки… — Он встал, опираясь о стену, глаза блеснули при свете лампы. — Просто сними цепь, Оникс! Молю тебя! Ты ведь не оставишь меня здесь подыхать? Лавьер добьет, ты же знаешь. Пока ему доставляло удовольствие видеть мои мучения, но однажды он просто меня добьет!

Оникс снова дернула решетку.

— Но почему ты здесь? Я думала, что ты успел уйти, как и советник Итор!

— Там ключ, на стене! Левее. — Ошар шагнул к решетке, звякнула, натягиваясь, цепь. — Я не успел. Меня оглушили мои же стражи. Баристан, Льен, они все предатели! Все! Моя гвардия, моя охрана, моя армия… Заговор зрел давно, но я не знал, что заговорщики сидят со мной за одним столом… Меня отправили в темницу, как только я показался народу в храме, перед нашим бракосочетанием… — он потер воспаленные глаза. — Жаль, что свадьба так и не состоялась…

— Она состоялась, — мрачно сказала Оникс. Ключ оказался тяжелым и холодным и никак не хотел попадать в замочную скважину.

— Состоялась? — изумился Ошар. — Но… как?

Оникс наконец попала, и дверь заскрипела, открываясь. Стало жутко, показалось, что на лестнице уже стучат сапоги псов, что ищут раяну. Хотя… Псы ходят беззвучно. И возможно, они уже стоят за спиной. Она испуганно обернулась. Коридор тонул во тьме.

— Для всего мира я — законная повелительница и ваша супруга, — горько усмехнулась Оникс.

— Вот сволочь! — владыка сжал кулаки. — Лавьер решил использовать тебя!

— Как будто ты не делал то же самое, Ошар, — огрызнулась Оникс. Решетка открылась, и она протянула ключ пленнику. — Возьми. Это все, что я могу для тебя сделать.

— Ты права, я тоже тебя использовал, — Ошар присел, снимая с ноги железный браслет. — Куда ты пойдешь? Ты бежишь из дворца?

— Да, — она отвернулась, ежась в холодном подземелье. — Куда — неважно. Подальше… от всех вас.

— Постой, — Ошар, ковыляя, догнал девушку. Смотреть на него, изможденного, избитого, было жутко. — Я понял, почему ты здесь. Ты пытаешься найти туннель наружу. Но тебе никогда не найти его самостоятельно. Я помогу.

— Поможешь?

— Да. — Владыка облизал губы, поморщился. — Я знаю план дворца, как и все правители. Выход есть, но открыть потайную дверь ты не сможешь. Идем, Оникс. Ты права, и нам надо убираться отсюда. Как можно скорее. А без тебя я не дойду.

Раяна нахмурилась. Идти с Ошаром? Доверия к владыке не было ни на грош, но что, если он прав и она не найдет выхода? Сколько она будет бродить по этому подземелью, теряя время?

— Хорошо, — мрачно кивнула она. — Но как только мы покинем подземелье, наши пути разойдутся. Пообещай мне, Ошар! Пообещай, что отпустишь меня и никогда не будешь искать! И я помогу тебе выбраться отсюда!

Владыка кивнул.

— Договорились, Оникс. Идем, надо торопиться.

Бежать не получалось, Ошар подволакивал правую ногу и пошатывался, так что Оникс пришлось его поддерживать, иногда почти тащить на себе. Туннель казался бесконечным, огонек в лампе шипел и горел еле-еле, грозя угаснуть совсем. Но Оникс лишь сжимала зубы и шла вперед. В одном месте каменный коридор сузился настолько, что приходилось протискиваться, обдирая кожу о склизкие стены. Под ногами хрустели панцири подземных жуков, больших, величиной с ладонь, и Оникс вздрагивала каждый раз, когда приходилось на них наступать.

— Уже близко, — прохрипел Ошар.

Они снова свернули, порскнули в разные стороны крысы, и Оникс прижала ладонь ко рту. Снова подкатила тошнота…

— Где эта проклятая дверь? — разозлилась раяна. И увидела ее. Дверь из черного дерева, обитую железом.

— Помоги, — Ошар вцепился в кольцо, потянул на себя. Оникс тоже дернула, и со скрипом створка поддалась, образуя щель. — Хвала небесным!

Они протиснулись в открывшееся пространство, захлопнули.

— Засов! Надо закрыть! — бросил Ошар. Вдвоем они с трудом, но все же сдвинули тяжеленный брус, запечатывая вход.

Оникс прислонилась спиной к холодной стене, перевела дыхание.

— Далеко до выхода?

— Придется пройти холм насквозь, — проскрипел Ошар. Он побледнел до серости, глаза лихорадочно блестели. Раяна не была уверена, что владыка дойдет.

Правда, выбора у них все равно не было.

— Тогда идем, — она протянула ему руку, Ошар тяжело оперся. — Не будем терять времени.

Этот туннель мало чем отличался от предыдущего, разве что был еще сырее и крысы здесь не разбегались, а лишь раздраженно отдергивали хвосты и провожали людей злыми голодными взглядами. Оникс старалась не думать, что будет, если они упадут. Огонь в лампе все-таки потух, и раяна порадовалась, что через каждые пятьдесят шагов в стену был вмурован тускло светящийся камень. Так они и ползли, от одной мутной желтой точки до другой.

Один раз Оникс наступила на что-то и вскрикнула, опустив глаза. Под ногами лежал скелет, желтеющие кости и череп явно принадлежали человеку. Перед глазами поплыло, и она задышала открытым ртом.

— Это подземелье бесконечное, — тихо сказала она. Они не разговаривали, берегли силы. Сейчас, внизу, раяна поняла, какую глупость совершила. Надо было взять продукты, воду, теплые вещи. Кошель с монетами или пару украшений. Надо было подготовиться… а она просто бросилась вниз, стремясь уйти как можно дальше, сбежать от этой боли! И теперь облизывала сухие губы, мечтая хоть о глотке воды.

Но в тот момент ее разум просто отключился, она не могла рассуждать и планировать, только бежать…

Ошар пошатнулся, его рука соскользнула с плеча Оникс, и он упал.

— Ошар! — Раяна присела рядом, дергая владыку за руку. — Да приди же в себя, забери тебя демоны! Ошар!

— Воды…

— Дойдем до выхода и напьемся! Ну же, мой повелитель, осталось совсем чуть-чуть! — Она убеждала, в отчаянии глядя на бесконечную тьму впереди и позади с мутными желтыми пятнами светящихся камней. Хотела бы она сама быть уверенной в том, что говорит… порой и ей казалось, что они останутся здесь и крысы обглодают их тела до желтых скелетов.

Оникс решительно тряхнула головой. Не время для паники!

— Ошар! — она сжала зубы и ударила повелителя по щеке. — Очнись же!

Он открыл мутные глаза, сел.

— Надо идти! Слышишь?

Он потряс головой, но поднялся. Оникс снова подставила плечо.

Сколько длился их путь, раяна не знала. Ошар где-то снова упал, и она снова приводила его в чувство, а потом почти тащила на себе, не в силах бросить в этом подземелье.

Слабый свет она поначалу приняла за пятна, кружащиеся перед глазами. А потом почувствовала воздух. Не гнилой и затхлый, а свежий, вкусный, с запахами молодых клейких листочков и весенней грозы.

Еще не веря себе, раяна дернулась вперед, невольно ускоряя шаг, почти забыв о безумной усталости, что сковывала тело.

— Ошар! — горло пересохло, и говорить было трудно. — Ошар, мы дошли! Мы все-таки дошли! Смотри, выход! Идет дождь!

Она рванула вперед, оставив владыку, выскочила наружу из темного лаза. Раскинула руки, жадно глотая холодные капли. Бушевала гроза. Яростная, мощная, злая. Змеились молнии, гремел гром, словно намереваясь стереть с лица земли все живое. За пеленой падающих струй даже холм с дворцом почти не был виден, Оникс лишь различила, что над конусной крышей заворачивается черная воронка.

Светлейший тоже вышел под дождь, открыл рот, пытаясь напиться.

— Теперь мы еще и промокли насквозь, — Оникс покачала головой и обернулась к владыке. Тот стоял на коленях, вычерчивая камнем на земле какой-то знак. Дождь стирал его, но Ошара это, похоже, не беспокоило. — Что ты делаешь?

— Зову помощь. — Он поднялся, отряхнул руки. — Попасть во дворец через этот ход невозможно, здесь магическая преграда. Можно только выйти. Но теперь я могу послать знак.

— Значит, нам пора прощаться, мой повелитель. — Оникс грустно улыбнулась. — Все-таки я рада, что ты остался жив…

Он склонил голову. С грязных волос бордово-серыми струйками текла на плечи вода.

— Ты позволишь тебя обнять, Оникс?

Ей не хотелось этого, но раяна улыбнулась. В конце концов, это уже ничего не меняет. Ошар подошел, прижал ее к себе.

— Прости, Оникс, — прошептал он. — Но я не могу тебя отпустить.

Она даже не успела осознать его слова, как Ошар опустил камень на ее затылок.

ГЛАВА 21

Над дворцом бушевала гроза. Странная, жуткая, противоестественная. Слишком рано было для грозы и молнии, не время. И потому жители Темного Града молились небесным заступникам, спрятавшись за стенами домов, просили защитить от магической напасти. Молнии — зеленые, шипящие, как змеи, — вгрызались в черное небо, сползали ломаными зигзагами до самой земли. Гром ударял совсем рядом, над крышей дворца. Ветер срывал черепицу, швырял в стекла камни, словно был живым, злым, яростным, желающим убивать. И дождь ледяными плетьми хлестал любого, кто отважится сунуться в эту бушующую стихию.

Впрочем, таких не находилось.

Кристиан вцепился пальцами в хлопающую створку, открыв дверь на башню. Постоял, раздумывая и глядя на высокую фигуру в развевающемся черном плаще. Он колебался, не зная, как поступить.

Даже ему, считающему себя другом Верховного, не хотелось сейчас приближаться к Рану Лавьеру. Инстинкт твердил, что подходить к нему точно не стоит, лучше убраться как можно дальше и от самого айда, и от этой башни, над которой змеились молнии.

Но он не мог уйти.

— Ран, — Кристиан позвал, не надеясь, что Верховный услышит сквозь грохот грома и завывание ветра. Но тот, к удивлению, уловил и чуть повернул голову.

— Уходи, Кристиан.

— У меня новости, Ран. — Дух подошел ближе, неосознанно положил ладонь на рукоять клинка. Отдернул руку. — С севера движутся объединенные силы совета. С ними несколько гарнизонов из Чиара, похоже, король решил воспользоваться смутой. Уже к утру они достигнут Холмов и выйдут к Темному Граду.

Верховный постоял, склонив голову. С черных волос текли за воротник плаща струйки, он промок насквозь, но, похоже, не замечал этого.

— Сколько?

— Почти тридцать тысяч воинов.

— Хорошо. Мы их встретим. — В голосе Лавьера не было ни интереса, ни радости, ни сожаления.

Кристиан помялся.

— И еще кое-что. Проклятый Ошар сбежал.

— Как ему удалось?

— Похоже… — Кристиан очень осторожно подбирал слова. Рука вернулась к клинку. Ему было не по себе. — Похоже, Ошару помогли.

Лавьер резко повернул голову, и Кристиан сильнее сжал рукоять, сдерживая невыносимое желание попятиться. Радужки айда были совершенно черными. Внутри взорвалась боль, и Лавьер моргнул, отвернулся.

— Твой дар… — Кристиан прижал ладонь к глазам, втянул воздух, пытаясь отдышаться после муки, на миг обжегшей нутро.

— Да, он вернулся, — и снова ни одной эмоции в голосе. — Пожалуй, он никогда не пропадал. Просто ждал, когда мне станет достаточно…

Он не договорил, оборвал фразу. А расспрашивать Кристиан не стал.

— Ошару помогла Оникс? — равнодушно спросил аид.

Дух нахмурился.

— Мы не знаем точно. Но… Светлейшей нет в ее покоях. И нигде нет.

Шипящая молния ударила в камень, завертелась искрящимся клубком.

— Собери сотников в нижнем зале. Я скоро буду, — распорядился Лавьер.

Кристиан кивнул за его спиной и попятился к двери, давя в себе желание ускорить шаг. Тот человек, что стоял сейчас на самом краю башни, внушал ему ужас. Инстинктивный, неосознанный ужас, который испытывают люди перед чем-то слишком мощным и слишком нечеловеческим.

И Кристиану это ужасно не нравилось.

* * *

Облачная Вершина больше была не нужна. Он мог принести стихию в любое место, куда захочет и когда пожелает. Непогода свирепствовала и выла, подчиняясь его желанию и силе.

Темный дар вернулся, усилившись тысячекратно.

Все верно. Его сила росла от злости, боли, убийств. От порока и крови. Чем меньше души, тем больше дар. Сегодня темная сила достигла такой мощи, что души не осталось.

Он смотрел на разгул стихии, на ветер, клонящий деревья к земле, на осколки витражных окон, что брызгали цветными каплями от приступа его ярости.

С севера движутся войска. Слова Кристиана звучали в голове, но не вызывали никаких эмоций. Они ждали этого, готовились, разрабатывали стратегию… Сейчас Рану было наплевать. Ему стало наплевать на все. Цели, планы, завоевание… все стало безразлично. Война больше не вызывала интереса и не приносила удовольствия.

Для чего все это?

Темный дар вернулся, он больше не был калекой без магии, он стал сильнее, чем был раньше. Но… но радости это не принесло. Без души трудно радоваться, к сожалению. А его душа, вернее, ее остатки сдохли в муках за этим завтраком.

Ребенок…

Ран поднял голову, всматриваясь в нависающую над головой черно-лиловую тучу. Несколько мгновений, когда он… почти верил. Судорожно просчитывал в голове, сбивался, вспоминал, что он лишен дара, а значит, а вдруг, а возможно… не верил. И верил. Глупость. Он позволил себе надеяться. Допустил слабость.

Надеяться на то несбыточное, что всегда сидело внутри занозой. Невыполнимое, несбывшееся, невозможное. То, чего не будет никогда и ни при каких обстоятельствах. Мутное окно в маленьком домике, где сидит на диване чужая семья, а он стоит с другой стороны и смотрит. Так будет всегда. Он — с другой стороны. Реальность, в которой он усомнился.

Но реальность всегда напоминает о себе и бьет наотмашь, не позволяя забыться.

До появления в его жизни того дома и картины чужого счастья Ран не задумывался, что в его семье было что-то не так.

До появления в его жизни раяны он не желал получить это для себя. Оникс что-то изменила в нем. Рабыня, пленница, игрушка… Он играл, не замечая, что игра давно перестала идти по его правилам. Он стал рабом своей рабыни, привязанный столь крепкими путами, что выдрать Оникс из себя оказалось невозможно. Лори? Нет. Его запах имел значение лишь вначале. Или он не имел значения никогда? Всегда была только она, только Оникс. С первой минуты, как он увидел ее глаза в той убогой Обители Скорби, затерявшейся на севере Сумеречной империи.

Тварь.

Если бы он мог сомневаться… Если бы она хотя бы сказала, что ее взяли силой. Он бы поверил. Но Оникс все отрицала… Зачем?

Допрос Риа, Флери и еще двух служанок он провел сразу же после битвы с отрядами Итора и Шорского князя. Тайно, пригрозив отправить в подземелье, если хоть слово об этом разговоре коснется слуха Светлейшей. И все они в один голос, но независимо друг от друга подтвердили, что комнаты Оникс Анрей посещал. Задерживался иногда на час, и что делали за закрытыми дверями эти двое, никто не знал. Риа за эти слова Ран едва не убил. Сдержался. Повторный допрос сегодня утром ничего нового не добавил. Да, Итор посещал Светлейшую. Да, ребенок зачат в месяц стужи…

С Ошаром у раяны близости не было, это Ран выяснил сразу. А за случившиеся несколько прикосновений и поцелуй владыка расплатился жестоко. Но вот Итор… Советник сбежал, и выяснить правду под пытками было невозможно.

Даже ненависть и ярость у него стала какой-то иной — безжизненной.

…Им было, кажется, по семнадцать, когда понесла одна из рабынь. В цитадели случился переполох, каждый мальчик с появления в Долине Смерти, знал, что Сумеречные не могут иметь детей. Это было проклятие дара, магия выжигала из них болезни, продлевала жизнь, исцеляла, но взамен лишала потомства. В юности это казалось совершенно неважным. Сила, мощь, власть и вседозволенность вместо семьи и орущих наследников? Прекрасно. Тогда они лишь ухмылялись и отпускали пошлые шутки.

Поэтому беременность рабыни стала не просто неожиданностью, а почти шоком. Наставники очень быстро удалили девушку из цитадели, но слухи просочились. Псы умели подбирать случайно оброненные слова, проскользнувшие эмоции, туманные намеки. Ребенок был от Итора. Так сказал мастер, бросил в сердцах, изменив своей неизменной невозмутимости.

— Но ведь это невозможно? — спросил тогда Ран.

— Для вас — да, — неохотно ответил мастер. — Но не для Итора. У него иная природа магии, отличная от остальных Сумеречных…

Молнии били не переставая, оставляя на черном камне башни белые полосы. Ран сжал кулаки. Он не хотел видеть Оникс. Все, на что его хватило, — это сдержать свое обещание и не причинить ей вреда. Но видеть, слышать ее оправдания, слова, убеждения было выше его сил. А самое страшное — он хотел ей поверить. Хотел просто сделать вид, что верит, смириться, промолчать о посещениях ее спальни Анреем. Он хотел сохранить эту иллюзию, в которой Оникс улыбается ему и делает вид, что любит. Желал предать самого себя ради этой улыбки. Снова вывернуть себя наизнанку, а потом подыхать, ожидая рождения малыша. Каким он будет? Светловолосым и сероглазым? Разве не все равно, лишь бы она была рядом?

Нет.

Он не сможет, несмотря на свою тягу к ней. Жить так он не сможет.

Ран сжал виски ладонями, словно хотел выдавить из своей головы воспоминания и чувства. Хрипло рассмеялся. Архар, он даже находил определенную иронию в давнем обещании Оникс. Все-таки раяна его уничтожила, выжгла дотла, оставив лишь пустую оболочку.

Он сжал кулаки и медленно разжал, заставляя себя успокоиться. Чернота над головой медленно редела, расползаясь неопрятными клочьями.

Аид развернулся и пошел к лестнице.

ГЛАВА 22

Оникс застонала, поднесла ладонь к голове, нащупала корку запекшейся крови. Распахнула ресницы и снова застонала от света, брызнувшего в глаза.

— Ну наконец-то. Я думал, ты никогда не очнешься, — голос показался знакомым, и Оникс недоуменно моргнула.

— Советник Итор? — голос не подчинялся, и слова она прошептала.

— Вижу, что и с памятью у тебя все в порядке, Светлейшая. — Анрей Итор отвесил шутливый поклон.

Оникс приподнялась, села. Осмотрелась и нахмурилась.

Она находилась в красивой, богато украшенной комнате и даже могла бы восхититься убранством, если бы оказалась здесь при иных обстоятельствах. Сейчас же Оникс понимала лишь то, что Ошар ударил ее, лишил сознания, чтобы доставить сюда. А значит, ничего хорошего от подобного визита можно не ждать. На ней по-прежнему было ее светло-зеленое платье, грязное и местами порванное еще в подземелье, ноги босы. Во рту пересохло.

— О, понятно. — Раяна окинула советника презрительным взглядом. — Слово Светлейшего Владыки так же ничтожно, как и сам Владыка.

— Увы, — советник отошел к столику, налил себя вина из хрустального графина. Выглядел он, как всегда, безупречно: синий камзол, расшитый серебром, каскады кружев, перстни с камнями на всех пальцах. Только правая рука была замотана тряпицами, что несколько портило общую картину. — Ты права, Оникс. Ошар — недостойный правитель. И вас должна порадовать новость, что его больше нет.

Раяна сглотнула ком в горле.

— Что? Вы его убили?

Итор пожал плечами.

— Скажем, он случайно упал с обрыва. Он больше не нужен. Ошар был обречен с момента своего рождения. Ему сохраняли жизнь лишь для того, чтобы он сыграл свою роль. И если бы я не стоял за его плечом, он был бы устранен гораздо раньше.

— Вы так спокойно об этом говорите? Это чудовищно… — пробормотала Оникс.

— Наш мир чудовищен, разве не знаешь? Я думал, ты, как никто другой, насмотрелась на убожество этого мира. — Итор усмехнулся. — Да и о ком ты скорбишь, раяна? Наш владыка без зазрения совести предал тебя и отдал мне.

— Небесные… — она прикрыла глаза рукой. Потом выпрямилась и твердо посмотрела в глаза советнику. — Я ваша пленница? Ведь так?

— Увы. И здесь ты тоже права, — он слегка склонился в поклоне. — Тебе не откажешь в уме и характере, — его голос стал задумчивым. — Порой я понимаю, почему он выбрал тебя. Удивительное сочетание красоты и силы. А самое странное, в тебе совсем нет жестокости. Даже после всего. Надо же…

— Зачем я вам? — оборвала его Оникс.

— Зато есть невоспитанность, — усмехнулся Итор. — Ты должна сыграть до конца свою роль, Оникс. В целом, дело не в тебе, ты должна понимать. Для начала мне нужен Ран Лавьер.

— Ран? — растерялась Оникс. — Но… Боги! Вы надеетесь, что он придет за мной? Вы думаете, что сделали из меня приманку и он за мной придет? — она хрипло рассмеялась, хотя хотелось плакать. — Как же вы ошибаетесь! Ран выгнал меня. И… пообещал убить, если однажды наши пути пересекутся. Поверьте, он не появится. Вы ошиблись.

Итор сжал в кулак ладонь, замотанную тряпками.

— Выгнал? — Анрей усмехнулся. — Ты до сих пор жива, Оникс. Что само по себе невероятно. А я так рассчитывал, что он не сдержится. Какая была бы сладкая месть, убей он тебя! Я рассказал бы ему правду и насладился его болью! Право, это было бы гораздо лучше его смерти! Жить с осознанием, что своими руками убил единственную любовь, да еще и ту, что носит его ребенка! — Итор покачал головой. — Такая невыносимая мука, вечный архар… Блистательный план! Но Ран оставил тебе жизнь и даже пальцем не тронул. Признаться, я удивлен. Но он придет за тобой, Оникс. Не сомневайся. А я готовлю старому другу достойный прием.

Раяна сжала кулаки, заставляя себя успокоиться. Она снова стала ловушкой, приманкой в капкане на зверя. Но на этот раз все изменилось. И Оникс не желала помогать советнику в этой охоте.

— Вы не понимаете, — она покачала головой. — Все кончено. Ран ненавидит меня! Он лишь обрадуется, если узнает о моей смерти. Вы зря тратите время.

— Вероятно, весть о ребенке оказалась для него болезненной? — Итор криво усмехнулся.

— Откуда вы знаете? — Оникс уставилась в льдистосерые глаза.

— Ран ошибся, считая, что ставку всегда стоит делать на сильных. Порой слабые и ничтожные могут стать той пешкой, что уничтожит короля.

— О чем вы говорите?

— Я говорю о маленьких песчинках, о людях, которых никто не замечает. О рабынях. Кухарках. Дворне. Служанках. Дворцовых целителях… Кто бы мог подумать, что такие ничтожества способны разрушить чью-то жизнь. Великую жизнь. Удивительную… Ничтожества, одолевшие величие, — очень жизненно, верно?

Итор рассмеялся, а Оникс вдруг стало холодно. И страшно. Рядом с этим человеком — безупречно одетым, красивым, со взглядом ледяных глаз. За этой внешностью таилось что-то по-настоящему ужасное, и видеть нутро советника Оникс совсем не хотелось.

— Вы все подстроили… — понимание было болезненным. — Подстроили!

— О, не льстите мне. Далеко не все. Но видишь ли, Оникс… Ран ошибся, считая, что переиграл меня. Он ошибся с самого начала. Я догадался о том, что они задумали в тот момент, когда Баристан предложил женить владыку на раяне. — Итор налил себе еще вина, посмотрел на свет. В хрустальных гранях бокала вино темнело, словно кровь. — Не спорю, идея была прекрасной. Но Баристан никогда не додумался бы до нее. Эта блистательная мысль могла принадлежать лишь Рану Лавьеру. Поверь, я хорошо знаю пределы своих бывших соучеников. Баристан предложил, но за ним стоял Лавьер, я всегда ощущал эту незримую тень, дергающую за веревочки. Но я не стал мешать ему. — Итор улыбнулся. — В конце концов, это даже интересно, к тому же Ран сделал то, что собирался сделать я. Уничтожил Темного Владыку, захватил власть, усадил раяну на трон… Блистательно. Мне остается лишь воспользоваться плодами его трудов. Пожалуй, я даже скажу ему спасибо. Перед тем, как убить.

Советник залпом выпил вино и шагнул к двери.

— Тебе его не победить, — в спину ему бросила Оникс. — Никогда! Он сильнее тебя. Всегда был и всегда будет. Ты жалкий червь, советник Итор.

Анрей развернулся так резко, что взметнулись длинные полы кафтана. В его глазах на миг блеснула ярость, но так же быстро исчезла.

— Надо же, — протянул он. — Когда-то Ран сказал почти то же самое. — Он холодно улыбнулся. — Ты удивишься, Оникс, но долгое время я был с этим согласен. Это было лишь осознанием реальности, а не самоуничижением. Подобным мы не страдаем. Но знаем свои пределы. Да, Ран Лавьер был сильнее. Всегда. Потому что был неуязвим. У него не было ни единой слабости. Ни одной. — Итор внезапно откинул голову и рассмеялся. — Архар, он был совершенен! Беспощадное орудие смерти, любовно выточенный клинок, разящий без промаха. Ни сожалений, ни чувств… И я восхищался им, как восхищаюсь любым совершенством. Но… Как видишь, я умею ждать. И настало время, когда Ран утратил свою безупречность…

— Темный дар?

— Дар? О нет. Он встретил тебя, Оникс.

Итор снова рассмеялся.

— Советую принять ванну и переодеться. Ты ведь не хочешь приветствовать нашего друга в подобном виде?

Дверь хлопнула за советником. Раяна несколько мгновений смотрела на створку, а потом бросилась к окну. Распахнула, выскочила на небольшой балкончик и вскрикнула, шарахнувшись назад.

Первое, что почти сбило с ног, — грохот. Он оглушил ее и заставил вжаться спиной в стену, стремясь ощутить надежную опору. Вероятно, внутри помещений был установлен полог тишины. А здесь, снаружи, шум был просто ужасающим. И это шумел водопад. Огромный, низвергающий темные потоки воды, громадный и ужасающий водопад. Оникс видела эту стихию, падающую со скалы напротив, и даже не знала, каких эмоций в ней больше — ужаса или восторга.

— Архар…

Дом стоял на небольшом уступе, задней и левой стеной прилепившись к скале, словно птичье гнездо. Сверху нависал каменный карниз, и лишь справа тянулась тропа-узкая, петляющая между скалой и отвесным обрывом в пропасть.

— Небесные заступники, помогите… — Оникс прижала ладонь ко рту, сдерживая приступ тошноты и пережидая головокружение. От водяных брызг она вмиг промокла. Этот дом был идеальной ловушкой, западней. И Оникс не сомневалась, что советник подготовил достаточно капканов. Подобраться к убежищу можно было, лишь пройдя по тропинке вдоль скалы.

— Он не придет, — словно молитву прошептала Оникс. — Пусть он не придет…

Подняла руку и сжала зубы. Кольца из антанита на ее пальце не было. Кто забрал его — Ошар или Итор, Оникс не знала.

ГЛАВА 23

Объединенное войско совета и короля Чиара надвигалось с северо-востока. Чиарские воины восседали на огромных хрипящих животных, похожих на медведей, которые ревели на всю долину и раздирали черными когтями утоптанный дерн. Шлемы воинов и плащи были окрашены в красный, ветер трепал темные стяги, на которых скалился снежный барс. Войско совета состояло из псов, что не поменяли сторону и остались под знаменами империи, а также стражей без магии, входящих в состав имперской армии.

Ран стоял на холме, в увеличительную трубу рассматривая приближение неприятеля. Кристиан хмурился, поглаживая сокола, что сидел на перчатке.

— Совету удалось привлечь на свою сторону не менее тридцати тысяч чиарцев, — Лавьер свернул трубу. — Их боевые медведи запросто затаптывают всадников на лошадях. Эти звери закованы в броню, наши болты против них бесполезны. Лучникам отдать команду целиться медведям в голову, это единственный способ их убить. Придется разделиться. Я пойду с центральным ядром, вы с боковыми флангами. — Сумеречные мрачно кивнули. Никто не ожидал, что совет сумеет привлечь на свою сторону такую многочисленную армию. Что, интересно, было обещано королю Чиара? И разве совет не понимает, что победитель станет новым узурпатором?

Кристиан хмыкнул, рассматривая темные ряды приближающихся воинов.

— Похоже, совет готов отдать империю чиарцам, но только не тебе. Лицемерные предатели.

Лавьер пожал плечами.

— Просто понимают, что со мной у них нет шансов даже выжить.

Ран посмотрел на небо, словно происходящее в долине его интересовало меньше, чем наползающие с запада тучи. Кристиан успокаивающе погладил сокола, сидящего на перчатке. Птица беспокоилась, вертела головой в клобучке. Что-то ее тревожило, и успокаиваться сокол не желал даже от прикосновений хозяйской руки. Впрочем, Кристиана это что-то тоже беспокоило. Вернее, кто-то. Человек, что стоял рядом, бесстрастно наблюдая приближение врагов. Он покосился на айда и вновь перевел взгляд в долину.

— Я не вижу Итора.

— Может, эта сволочь где-нибудь за спинами? Шкуру бережет? — Баристан приложил ладонь к глазам.

Лавьер покачал головой. Он слишком хорошо знал Анрея, и его отсутствие на поле битвы Лавьеру не нравилось.

Их сторонники — псы и часть армии — стояли под холмом, ожидая сигнала к атаке.

— Пожалуй, пора. — Лавьер наконец оторвал взгляд от свинцовых туч над головой. Баристан кивнул. Кристиан промолчал. Прощаться у Сумеречных не принято, даже отправляясь на верную смерть. А в том, что она неизбежна, никто и не сомневался — противник значительно превосходил численностью. Оставалось лишь надеяться, что все они сумеют забрать с собой достаточное количество врагов, чтобы было не стыдно стоять перед Вратами.

— Закройте фланги, — скомандовал аид псам, и те, молча кивнув, разошлись.

Звук рожка разнесся над долиной, взревели медведи, получив шпоры в бока, и понеслись вперед. Ран поднял ладонь. За его спиной сосредоточилось основное ядро, лучники заняли позицию сверху, тетивы дрожали в напряженных руках. Но было рано… Ран ждал. Смотрел уже без трубы, сдерживая фыркающую лошадь, и ждал. Уже видел оскаленные пасти медведей, уже совсем близко алели шлемы чиарцев. Воины за его спиной стояли безропотно, недвижимо, словно монолитная стена.

И когда из-под холма, с двух сторон, показались отряды во главе с Кристианом и Баристаном, Ран наконец опустил ладонь.

Зайдя сбоку и сзади, они окружили неприятеля, взяли в кольцо, захлопнув подготовленную ловушку. Это был единственный шанс пусть не на победу, но хотя бы на достойное сопротивление.

И тут же полетели болты и стрелы, пробивая медвежьи головы и человеческие тела.

— Вперед! — отдал приказ Лавьер.

— Вперед!!! — выкрикнул командующий чиарцев.

…Смерть и кровь… Его жизнь. Удары клинка, отрезанные руки, головы, вспоротые животы и проткнутые глазницы. Он радовался. Ран шел вперед, резал, колол, уклонялся, вбивал кулаки в тела, с хрустом дробил кости, и снова резал… за его спиной уже тянулся кровавый след, мешанина из человеческих останков. И дар бился внутри, просясь наружу, беря контроль над разумом. Аид не отпускал лишь по одной причине — хотел насладиться битвой, хотел сполна ощутить и прочувствовать эту бездну.

Он хотел убивать.

Где-то внутри жило мрачное удовлетворение, почти наслаждение. В центре всеобщей боли, в какофонии криков и рева, в море крови не так слышны собственные мысли. И образ, что сводит с ума, заслоняется картиной смерти. Эта картина привычна и понятна, здесь все просто — убить, прежде чем убьют тебя. И Ран желал погрузиться в убийство, найти в нем если не успокоение, то хотя бы забвение. Напиться войной так, чтобы отказал разум и проклятая раяна прекратила быть его наваждением. Пусть в его голове царит боль и ужас, пусть он слышит вопли умирающих, пусть видит агонию и хаос…

Дар вырвался, когда воин в красном шлеме зацепил Рана кусаром — цепью с лезвием на конце. На руке взбухла кровавая борозда, и Лавьер рассмеялся. Развернулся. Отбросил клинки.

Время пришло.

— Сдохни, пес! — чиарец снова раскрутил цепь. И упал, хрипя, к ногам айда.

— Уже, — хрипло отозвался Лавьер. Дар бился вокруг него, заворачиваясь черной воронкой. Больше не было нужды смотреть в глаза. Не нужно было приближаться. Все, что надо было сделать, — отпустить. Позволить бездне вырваться наружу и покатиться вперед черными сгустками, пожирая все на своем пути.

То, что соотношение сил изменилось, противник понял не сразу. А когда осознал…

— Уходим! Назад!!! — чиарцы орали, псы совета падали молча. Медведи ревели, пытаясь сбросить с себя седоков и избежать ужасающей черной силы, что забирала жизни. Люди пытались бежать, как и звери. Но бежать было некуда. За их спинами стояли Баристан и Кристиан с лучниками… Тридцать тысяч воинов выли, лезли на скалы, бросались на мечи и оказывались под лапами собственных медведей, обезумевших и уже не слушающихся ни железной уздечки, ни кованых шпор. С вершины скалы за побоищем наблюдал главенствующий совета империи, и лицо его сравнялось цветом с серым стягом его рода. За ним белели лица чиарского принца и нескольких командующих. Ран повернул голову, посмотрел в их сторону. Он мог бы убить даже отсюда, но он лишь смотрел на тех, кто не желал признавать его власть.

Главенствующий медленно кивнул и опустился на колени. Ран усмехнулся. И, развернувшись, пошел к скалам, оставляя за своей спиной самую ужасающую демонстрацию силы, которую только знала империя.

Все закончилось, и долина стала багровой от крови, над ней уже жужжали мухи и кружились стервятники, ожидая, когда редкие люди покинут накрытый стол. Иные уже трапезничали, вцепившись когтями в тела и выдирая куски мяса.

Войска совета были уничтожены почти полностью, как и отряды чиарцев. Медвежьи туши казались на поле неопрятными кучами. Ран шел по залитой кровью земле, не чувствуя ничего. Радости победы не было. Просто еще один день, который закончился.

Скоро сюда придут мародеры и бродяги, потащат шлемы и оружие, сбрую и щиты. Придут жрецы и монахини из Обители Скорби, чтобы совершить прощальный обряд.

Аид вздрогнул. Стер с лица кровь тыльной стороной ладони. Эта битва поставила точку в противостоянии с советом. После подобного никто не осмелится кинуть аиду вызов. Те, кого он оставил в живых, вернутся, подгоняемые ужасом, и расскажут о силе Сумеречного, способного в одиночку уничтожить целую армию. Чиар, Озерные королевства, Белый Архипелаг — все они не только побоятся сунуться к границам империи, но и примут условия сотрудничества, выгодные Лавьеру. То, к чему Ран шел долгие годы, свершилось. Он может занять престол империи даже без раяны. Он станет новой страницей в истории и подготовит достойного преемника, когда и его путь подойдет к концу.

Вот только была одна проблема.

Рану Лавьеру, Верховному аиду, Сумеречному псу, изгнаннику и правителю, стало совершенно наплевать на судьбу империи.

Он поднялся на холм, перешагивая через трупы, вышел к лагерю. У шатров уже ликовали выжившие, реял флаг новой империи: на синем стяге готовился к прыжку белый волк — герб рода Лавьер. Загорались костры, кто-то хлестал из бурдюка пойло, кто-то орал от ран, кто-то насиловал пленных. Война показывала свое убогое рыло, демонстрировала себя со всех сторон.

При приближении айда голоса смолкали, даже те, кто выл от боли, предпочли заткнуться и терпеть молча. Ран шел сквозь ряды своих псов и видел их взгляды. Видел восторг, поклонение и ужас, что испытывали те, кто шел с ним сегодня умирать. Благодарность за собственные жизни и животный страх перед тем, кто был сильнее их всех.

* * *

Кристиан погладил голову сокола и снял кожаную шапочку, отпуская птицу. В боку болело от колотой раны, но целитель уже успел наложить повязку и влить в него часть силы. Да и собственный дар успешно справлялся, позволяя Кристиану оставаться на ногах. Баристан бросил на друга хмурый взгляд.

— Мы должны сказать ему.

Кристиан проследил полет сокола и перевел взгляд вниз — на долину, заваленную телами. Содрогнулся против воли. Сегодня все они стали свидетелями того, чем стал Ран Лавьер. И оба Сумеречных уже не были уверены, что за этой бездной остался тот, кого они знали. А впрочем, кто мог похвастаться тем, что знает Верховного айда империи?

Вряд ли такой человек найдется.

— Мы должны сказать, — повторил Кристиан.

— Боюсь, что любое упоминание о ней может запросто оставить нас без голов, — мрачно вздохнул Баристан. — Ладно, идем, смертник. Ты прав. Надо сказать.

До шатра Верховного они дошли в молчании, кивнули псам, что стояли на страже, охраняя покой айда.

— Ран, — Кристиан моргнул, привыкая к скудному освещению шатра, сменившего яркий закат снаружи. — Кое-что произошло. Прости, но ты должен знать.

Баристан протянул резную шкатулку.

— Это притащил мальчишка-бродяга. Мы его задержали.

Лавьер не двигался, молча глядя на псов. Кристиан откинул лакированную крышку. На темном бархате белели волосы — длинная снежная прядь. И записка.

«Оникс такая нежная… В следующий раз я пришлю тебе лори. Без раяны».

Подписи не было, но она была не нужна. Все они знали, от кого это послание.

Лавьер по-прежнему молчал, и друзья встревоженно переглянулись. И в этот момент Кристиан осознал то, что тревожило его с минуты, как они переступили порог этого шатра. Аид был одет, вооружен и собран для дальней дороги. Он не собирался ни отдыхать, ни праздновать эту победу.

— Подожди, — Кристиан поставил шкатулку на низкий столик. — Ты не удивлен, Ран. Ты не удивлен! И ты… собрался ехать за ней. Ведь так?

— Да.

— Но как ты узнал?

— Я чувствую, — лицо Лавьера вдруг исказилось. — Чувствую ее. Оникс плохо. Больно, страшно и… — он не договорил, сжал в ладони рукоять клинка с такой силой, что треснула металлическая оплетка.

— А как же ее предательство? Ребенок же невозможен… — недоуменно протянул Баристан, и Кристиан бросил на него уничтожающий взгляд.

— Я разберусь с этим, — сквозь зубы процедил Ран. — Лишь бы она была жива…

Кристиан нахмурился. Он не знал, стоит ли говорить то, что услышал. Слишком это казалось невероятным, а псы привыкли верить фактам, а не мифам. Да и давать Рану ложную надежду слишком опасно. И все же…

— Во дворце есть целитель фолиантов, Мэрт Виорант, — осторожно начал он. — Я искал в хранилище сведения о соколах, и мы разговорились. Он нашел одно предание, Ран, почти уничтоженное. Но у Мэрта очень редкий дар — он восстанавливает книги. И он прочитал кое-что. Сказание. Ему почти двести лет, и звучит оно совершенно нереально, но… Ты должен знать. Я думаю, что должен.

ГЛАВА 24

Оникс поплескала в лицо водой из чаши. Руки дрожали, и она разозлилась. Она не позволит запугать себя! Не позволит! И она найдет выход. Она обязана это сделать ради своего ребенка. Ради дитя, которое ни в чем не виновато.

Положила ладонь на живот, постояла мгновение. Пока она ничего не чувствовала, лишь тошноту и сонливость, но нутром чуяла, что внутри ее зародилась новая жизнь. Это немного пугало. А еще… еще делало счастливой. Даже сейчас.

Ребенок… ее маленькое солнце, что будет греть всегда, независимо от внешнего мира. Тот, кого можно любить без страха, оберегать, заботиться, беречь. Смысл ее существования, появившийся так внезапно, что даже страшно. Ребенок Рана Лавьера…

Раяна постояла, закрыв глаза. Странно, но она даже не винила айда. Ей было больно. За его боль, за несбывшееся счастье. А вот ненависти не было. Оникс разучилась его ненавидеть, когда научилась его любить.

Она вернулась из купальни в спальню и осторожно потянула створку двери, ожидая, что дорогу преградят стражники. Но в коридоре никого не было, и Оникс на цыпочках подошла к лестнице. Осторожно поставила босую ногу на ступеньку.

— Оникс, ты уже оценила наше прелестное убежище? — насмешливый голос внизу заставил ее зашипеть сквозь зубы. Таиться дальше не было смысла, и она спустилась в нижний зал. Комната была небольшой. На одной стене — камин, над которым прибита оленья голова, у противоположной стороны — стол, на полу звериные шкуры.

— Голодна? — Итор указал ей на кресло у стола. — Думаю, да. Прогулка по подземелью наверняка способствует аппетиту. И твое положение тоже. Присаживайся, Оникс.

Девушка кинула на советника мрачный взгляд, но села. На столе истекала соком копченая кабанья нога, и раяна молча подвинула себе тарелку и вонзила зубы в мясо.

— А ты практична, — советник рассмеялся. — И не строишь из себя ложную скромность. Похвально.

Оникс пожала печами. Она не видела смысла морить себя голодом в угоду гордости, ей нужны силы, чтобы выжить и спасти своего малыша. А травить ее Итор не станет, пока верит, что Ран придет за ней.

Сердце сжалось, и мясо показалось горьким. Аппетита не было, но Оникс заставила себя все съесть и запить водой.

Мужчина молча наблюдал за ней, потягивая вино.

— Ты забавна, раяна, — задумчиво протянул он. — Даже жаль.

— Вы собираетесь меня убить? — небрежно бросила девушка, промокнув губы салфеткой. Рядом с блюдом лежала заостренная лопатка для мяса, и раяна старалась на нее не смотреть, чтобы не выдать себя этим взглядом.

Лишь бы успеть схватить…

— Ну что ты, — Итор вежливо улыбнулся. — Зачем? Твоя жизнь слишком ценная, Светлейшая. Мне нужно лишь небольшое представление. Хочу приковать Лавьера цепью к той стене, — он кивнул на кандалы, которые раяна сразу не заметила. — А потом заставить смотреть на то, как я имею тебя. Думаю, ему будет больно. Очень больно. А потом я займусь им, тебе к тому времени советую лишиться чувств. Все же нас с тобой ждет некая совместная жизнь, не знаю, насколько долгая и счастливая, но тем не менее. Ты ведь не захочешь рискнуть своим ребенком и выйдешь за меня замуж, не так ли? Мне надоело стоять в тени правителей, пожалуй, пора выйти на свет.

Оникс сглотнула. Кабанье мясо взметнулось внутри, грозя вернуться.

— Вы безумец, — она попыталась сказать это насмешливо, но голос дрогнул.

— Конечно, — Итор усмехнулся. — Как и все Сумеречные. Мы все ненормальные уроды, которых стоит уничтожить, закопать и приходить плевать на наши могилы. Но я не озабочен судьбами других, мне это неинтересно.

— А что вам интересно? — Оникс говорила, тянула время, старясь не слишком очевидно шарить взглядом по сторонам. Если схватить лопатку, ударить… Успеет ли? Сможет?

— Игра, — задумчиво протянул Итор. — Игра с достойным противником. Знаешь, Оникс, к чему ведут вседозволенность и сила? К скуке. Мы все безумно скучаем, все проклятые ученики цитадели. Мы можем иметь кого захотим и когда захотим. Можем убивать. Можем владеть тем, что нам приглянется. И все это совершенно бессмысленно, это ни к чему не ведет. Ты ведь знаешь, что Сумеречные живут дольше обычных людей? Но жизнь нам всем надоедает слишком быстро… Наверное, поэтому Сумеречные славятся своим бесстрашием. Мы просто скучаем и надеемся, что хоть у Врат найдется что-нибудь интересное.

— Почему бы вам не отправиться туда прямо сейчас? — мрачно протянула Оникс.

Итор рассмеялся.

— Не так быстро. Я еще не сидел на троне, а мне, кажется, понравится.

— Вы могли бы жить по-другому, — процедила Оникс. Снова потянулась к кружке с водой, подвинула к себе кувшин. — Силу можно направить на добрые дела…

Итор расхохотался.

— Святая невинность! Добрые дела? Это гораздо скучнее, чем убийства!

Итор говорил, и светлые глаза казались затянутыми дымкой. «Небесные! — мелькнуло в голове у Оникс. — Да он пьян!» Радость взметнулась внутри птицей надежды, ободрила.

— За что вы его так ненавидите? — спросила она, пытаясь выгадать время. — Рана Лавьера? За что?

— Ненавижу? — кажется, Итора вопрос удивил. — Ты ошибаешься, Оникс… я всего лишь пытаюсь избавиться от своей слабости. Нас учили этому. Убивать слабости в себе, не позволять им завладеть нами… — его голос стал тише, он прикрыл глаза.

«Еще немного, — взмолилась про себя Оникс. — Выпей еще немного!»

— Откуда вы знаете о ребенке? — чуть переместиться, подвинуть ладонь. Вот так… Совсем близко…

Итор пожал плечами, рассматривая блики огня в камине.

— Я знаю многое, Оникс. Во дворце у меня всегда были свои глаза и уши. Ран совершил ошибку, оставив в живых прислугу. И кстати, в этом тоже виновата ты.

— Я?

— Конечно. Он просто не хотел убивать тех, кого ты знала, оставил женщин и детей. А из них получаются отличные доносчики… Если бы он поступил так, как учили в цитадели, то вырезал бы всех. И сейчас ты нежилась бы в его объятиях, придумывая ребенку имя. Но он допустил слабость ради тебя. Он вообще сделал слишком многое ради тебя. Оттого и проиграл.

— Прислужница, — нахмурилась Оникс. — Флери? Она соврала! Соврала о сроках моей беременности! И целитель подтвердил…

— И еще несколько служанок скажут то же самое, — Анрей улыбнулся. — И даже пытки Рану не помогут, а он наверняка допросил всех с пристрастием. Но эти людишки верят в то, что говорят.

— Верят? — не поняла раяна. — То есть как это?

Пальцы совсем рядом, уже почти готовы сжать ручку блестящей лопатки…

— О, это занятная история… Пожалуй, я расскажу, если у нас останется время…

Итор прикрыл глаза. Оникс выдохнула. Задремал? Или просто задумался?

Уже не думая, она схватила лопатку и метнулась к двери. Распахнула ее. Шум водопада снова ударил по ушам, ее окатило брызгами, но Оникс не думала ни о чем, несясь по ступенькам. И отлетела назад, словно напоровшись на невидимую стену. Горло стянуло удавкой.

И тут же от скалы отделились невидимые раньше силуэты, стражи в черных мундирах прищурились, рассматривая раяну поверх натянутых арбалетных пружин.

— Аркан, кажется, тебе уже знаком, раяна? — раздался сзади вкрадчивый голос, и ее сжали сильные руки.

Оникс закричала, пытаясь вывернуться и ударить Итора ногой, но его тело было словно каменным, он тащил ее в дом, будто и не чувствовал тяжести. Вцепился ей в запястья, выворачивая до хруста и заставляя выронить вожделенную и бесполезную лопатку.

Занес раяну в дом, захлопнул дверь. И снова наступила тишина, нарушаемая лишь треском дров в камине. Итор толкнул девушку на пол, и она покатилась, ударившись плечом. И даже не успела вскочить, как ее подтянули к стене и защелкнули браслеты на руках, приковывая.

Оникс зашипела, забилась, с ужасом понимая, что он с самого начала наблюдал за ней, выжидая! Играл, с самого начала играл, как кот с глупой мышью!

Итор окинул раяну оценивающим взглядом и спокойно вернулся к столу, наколол мясо на нож, вгрызся зубами.

— Ты зря надеешься, советник! — Оникс не сказала — выплюнула. — Ран не придет сюда! Слышишь? Он не придет!

— Тем хуже для тебя, — Анрей пожал плечами. — Тогда вслед за твоими волосами в подарок Верховному отправятся части тебя. Но он придет. Не переживай, мои люди позволят ему войти в дом. Правда, не совсем целым…

Оникс прислонилась к стене, судорожно дыша. Голова кружилась после ее атаки, и снова тошнило… На спине платье порвалось и обвисло лоскутом, обнажая кожу и щекоча на позвоночнике. Оникс замерла. Облизала губы. Небесные! Как же она могла забыть! Лори! Спасибо богам, у нее есть лори!

Она подышала, успокаиваясь и пытаясь сосредоточиться. Ощущение она уже знала. Выдохнуть. Вдохнуть. И открыть цветок, распахнуть нежные лепестки. Чарующий запах поплыл по комнате…

— Прекрасный аромат, — прошептал Итор. — Прекрасный…

— Освободите меня! — Оникс старалась, чтобы голос не дрожал. — Снимите браслеты! Немедленно!

Советник поднялся, отставив бокал. Подошел. Замер, глядя на девушку.

— Освободите меня! Я приказываю.

Мужчина наклонился, положил ладонь на каменную стену.

— Какая наивная раяна…

И расхохотался. Оникс изумленно вскрикнула.

— Удивлена, что твой прекрасный цветок на меня не действует? — насмешливо спросил Итор, возвращаясь в кресло. — Я обещал тебе историю. Я расскажу. — Он закинул ногу на ногу и к ужасу Оникс достал ножи. Множество сияющих лезвий на черном бархате. Провел одним по ладони, словно раздумывая. — Знаешь, Оникс, большинство учеников цитадели не знают семьи. Дар просыпается примерно лет в пять-шесть, и детей отвозят в Долину Смерти. Но я попал в цитадель немного позже. — Он подкинул нож на ладони, ловко поймал за рукоять. — Мне было восемь. Свою мать я хорошо помню. — Еще одно подбрасывание стали. — Я любил смотреть на нее, ведь она была настоящей красавицей.

Оникс нахмурилась, ожидая продолжения и завороженно следя за взлетающим ножом.

— Ее убили Сумеречные, — равнодушно протянул советник. — И она была раяной.

— Что? — помимо воли вырвалось у Оникс.

— Да, — снова взмах и блики света на клинке. — Раяной. А моим отцом был Сумеречный.

— Что? — снова закричала Оникс. — Но у Сумеречных не может быть детей!

— Правда? — усмехнулся Итор. — А чьего ребенка носишь ты в своем чреве?

— Но… я не знаю. Я не понимаю!

— Ты напрасно искала сведения в хранилище знаний, — жестко бросил советник. — Там уничтожено все. Я лично проследил за этим. И знаешь почему? Не только из-за проклятия Темного Владыки. Просто эти сведения могли внести значительную смуту в ряды Сумеречных, сломать строгий и такой красивый порядок.

— Какие сведения? — голос совсем охрип.

— Лори открывается тогда, когда раяна приближается к мужчине, который может стать отцом ее ребенка. Ты могла бы догадаться, Оникс. Ведь это так очевидно. Лори чувствует самого сильного, того, кто способен сделать и защитить потомство. Того, кто жаждет этого. Цветок раскрывается рядом с ним. Поэтому и Сумеречные всегда чувствовали раян. И если Сумеречный и раяна проведут рядом достаточно времени, а девушка полюбит мужчину, то цветок окрасится. Раяны, как и Сумеречные, рождались с разным уровнем силы, Оникс. Кто-то был способен лишь на мелочи, а ты оказалась чрезвычайно сильной. Твой дар по уровню и мощи равен дару Рана Лавьера, поэтому лори и выбрал его. Если можно так сказать, то вы двое — самые сильные маги империи. Или даже всего мира, не знаю. Такой уровень подчинения, что я увидел у тебя, встречался очень редко.

— Небесные… — Оникс закрыла глаза. Она не верила тому, что слышала. И верила. Ведь это многое объясняло…

— Цветной лори открывается, когда тело раяны готово принять семя любимого мужчины. И при первой же близости с избранником это происходит. Все так просто, раяна… Все шедеврально просто.

Оникс сжала ладони в кулаки, вгоняя ногти в кожу. Все так просто…

— Я родился в союзе раяны и Сумеречного, — бесцветного продолжил Итор. — В цитадели это тщательно скрывали от других, потому что мой дар не Сумеречный, иной. Моя сила сродни влиянию цветущего лори, Оникс. Я умею внушать людям мысли… Вкладывать в их головы нужные мне слова и фразы, заставлять верить в то, чего не было. Я стоял за спинами Темного Владыки и Ошара, и кое-то время меня даже все устраивало… Если бы не Ран, я был бы почти счастлив… — Итор задумался. Покачал головой. — Но Лавьер как заноза в ране, не дает ей зарасти, зудит. Придется выдирать ее с корнем, Оникс, придется. Ну и, возвращаясь к моей силе, есть приятное дополнение — я не восприимчив к твоему аромату. Впрочем, как и ты к моим способностям.

— Это… невероятно… — прошептала Оникс. Значит, двести лет Сумеречные уничтожали тех, кто мог родить им детей? Как чудовищно… Внезапная догадка заставила ее вскинуть голову.

— Твоих родителей убили?

Советник рассмеялся.

— Увы.

— Мне жаль, — прошептала Оникс. И вскрикнула, когда сталь вонзилась возле ее головы.

— Жаль? — Глаза Итора стали еще светлее. — Не смей меня жалеть. Я смотрел, как убивают моих родителей, а потом смеялся, когда меня везли в Долину Смерти. Ведь правда, это весело? Сумеречные убили их, чтобы сделать и меня сумеречным! Просто невероятно смешно. — Он вытащил еще один нож. Оникс смешно не было. Впрочем, Итору тоже, хоть он и улыбался. Но в серых глазах стояла вечная мерзлота, которая уже никогда не растает. — А теперь зови Лавьера, раяна. Зови его!

— Что?

— Зови! — заорал советник, вмиг утратив свою невозмутимость. — И не ври, что не можешь! Лори связывает вас, я знаю! Он всегда связывает раяну и ее Сумеречного! Зови Лавьера!

Еще один нож вонзился в дерево, оцарапав Оникс щеку.

— Зови его!

Оникс хотела закрыть глаза, чтобы не видеть искаженного лица советника. Но она не стала.

— Нет.

ГЛАВА 25

Она не знала, сколько прошло времени. Даже Итор, кажется, начал нервничать. От ножей у Оникс кровоточило несколько мелких порезов. Вряд ли советник промахивался, скорее, делал это намеренно.

И ее догадка подтвердилась, когда он в очередной раз подкинул нож.

— Все напрасно, — у Оникс осип голос. — Я не смогу позвать айда. Я даже не знаю как. А если бы и знала… то все равно не сделала бы этого!

— Не могу поверить! — нож вошел в дерево, оцарапав плечо. — Неужели ты его защищаешь? Своего мучителя? Ты пытаешься его защитить? — Мужчина откинул голову и расхохотался. Он смеялся, а раяна отвернулась. Что ж, теперь она могла это признать. Да, она защищала Рана. И не хотела, чтобы он погиб, придя за ней. Вот такая вот глупость…

— Это забавно, хотя и бесполезно. — Итор резко оборвал смех. — Тебе ничего не надо делать, Оникс. Его позовет лори, потому что ты в опасности и отец должен защитить ребенка. Твой цветок — это защита. Его аромат, поклонение тебе, возможность влиять на других людей — это все защита. Она появляется, когда раяна готова к зачатию и сохраняется после рождения малыша. Магия лори направлена на то, чтобы раяна выжила и сберегла дитя. Но, — он покрутил в руке цепь, резко растянул звенья, — как ты понимаешь, этого не случится. — Итор сделал к ней шаг, окинул задумчивым взглядом. — Знаешь, мне будет жаль тебя убивать. Правда. Ты удивительно красива, а я люблю красивые вещи.

Оникс подняла голову. Вот так, советник уже и не скрывает, что ждет раяну в дальнейшем. Впрочем, она и сама это понимала. Итор будет ее использовать, ее и силу лори до тех пор, пока не укрепит свою власть. А потом… раяны не станет.

Оникс подняла голову, и в ее глазах было столько ярости, что советник даже отшатнулся.

— Я не вещь.

— О, ты ошибаешься, — он провел рукой по своим безупречно уложенным волосам. Скривился. — Конечно, вещь. Для всех нас.

— Я не вещь, — с ненавистью повторила Оникс, в упор глядя на советника. — Советую запомнить!

Он снисходительно улыбнулся и тут же насторожился, метнулся к окну. Выглянул, прижавшись спиной к стене.

— А вот и наш гость, — в голосе Итора звучали торжество и предвкушение. — Наконец-то! Я уже заждался! Кстати, магия тут не действует, не хочу неожиданных сюрпризов в виде проснувшегося дара Лавьера.

Оникс вздрогнула, дернулась в своих цепях. Ей ничего не было видно, конечно, она лишь видела в стекло кусочек неба и скалу. Но когда советник рассмеялся — похолодела. Что происходило там, за дверью этого дома?

Она дернула цепи, отчаянно пытаясь вытащить руку, пока Итор был всецело поглощен зрелищем. Браслет был рассчитан скорее на мужчину, и Оникс прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли в запястье, когда попыталась вытащить руку. Но все же… все же, если сильно свести пальцы, то…

Раяна подышала, сдерживая и боль, и вскрик. Еще немного!

Итор захохотал у окна, похоже, ему нравилось представление. У Оникс сжалось сердце. Небесные… что там происходит?

Свист спускаемой тетивы прозвучал негромко, Оникс даже не успела ничего понять. Но Итор одним прыжком очутился у кресла, переворачивая его и укрываясь за массивной спинкой.

И Оникс выдохнула, когда увидела того, кто стрелял. На лестнице стоял Лавьер. Как он попал в дом, она даже представить не могла, но сейчас он стоял на лестнице — живой и невредимый, стремительно вкладывая болт в гнездо арбалета. Их взгляды встретились всего на миг, и Ран отвернулся, прицелился.

— Умно, — Итор рассмеялся. Вж-ж-ж! Болт впился туда, где недавно был советник. Оникс задохнулась. Какой же он быстрый… — И кто же это машет клинком у скал, разгоняя моих псов? О, мне следовало догадаться. У Кристиана всегда левая была слабее. Это ведь он? Качественная иллюзия, надо признать. Надеялся, что я выйду, Ран? — Еще один болт выбил деревянную стружку из стены. Итор перекатился и вдруг встал перед Оникс в полный рост. Его голос стал похож на шепот любовника, такой же нежный. — А так выстрелишь, Ран? Твоя раяна за моей спиной. Так близко. Осмелишься?

Оникс затаила дыхание. За высокой фигурой советника ей не было видно лестницу, лишь самый краешек. Она дернула руку, поморщилась, но не издала ни звука. Ладонь прошла в браслет наполовину.

Тяжелый арбалет стукнулся о дерево пола.

— Чего ты хочешь? — холодно спросил Лавьер.

— Всего лишь увидеть твой труп, — усмехнулся Итор. — Ты забыл главное правило цитадели, Ран. От слабостей надо избавляться, а не влюбляться в них. Если бы ты избавился от своей, то не стоял бы сейчас здесь.

— Влюбляться? — Ран рассмеялся, и от этого презрительного смеха Оникс похолодела. — Ты не понял. Ты снова влез на МОЮ территорию. Это мне решать, кто будет жить, а кто умирать.

Оникс отчаянно дернула руку, обдирая кожу. Запястье обожгло, но оно выскользнуло из металлических оков. Радости девушка не почувствовала, слишком сильно колотилось сердце и слишком больно было внутри. Сейчас она хотела лишь одного: уйти, сбежать, оставить этих мужчин с их играми, слишком жестоких, слишком безжалостных… Ей не было места в их мире. Они несли ей лишь боль, а Оникс устала от боли.

Она дернула вторую ладонь, молясь, чтобы Итор не обернулся. Мужчины застыли друг против друга, словно два хищника.

Советник жадно втянул воздух, сдвинулся чуть в сторону, открывая раяне обзор.

— Значит, тебе плевать, если раяна умрет? — вкрадчиво протянул он. — Вместе с твоим ребенком в чреве?

— Бездна. Мне тебя даже жаль, Анрей. Ты дурак, — Лавьер жестко усмехнулся.

Оникс замерла, глядя в его лицо. Спокойное. И глаза… Боги? Что с его глазами? Совершенно черные…

— Жаль? — голос Итора стал ниже, злее. — Тебе меня жаль? Ну посмотрим, кто кого сейчас будет жалеть…

Он развернулся к Оникс так быстро, что она лишь вскрикнула, блеснула сталь, направленная в живот… и Итор покатился по полу, сбитый в прыжке Лавьером. Они сцепились, пытаясь дотянуться до горла, пытаясь убить, перерезать шею или разодрать ее зубами. Не люди — звери. Сумеречные. Итор извернулся, сбросил Рана, швырнул нож, вскакивая, словно кошка. Миг — и оба на ногах, и снова атака! Лавьер уклонился, пропустил удар над головой, короткий замах. Его кулак с хлюпом вошел в плоть, но и советник уже перехватил локоть противника, сапогом ударяя под колено. Удары, хлопки, скрежет! Они крушили комнату в попытке добраться друг до друга, пытаясь убить, и все это молча, не издавая ни звука! Лишь шипя сквозь зубы и снова нападая. Только Лавьер постоянно держался так, чтобы Оникс была за его спиной, не позволяя Итору приблизиться.

Уже не скрываясь, Оникс задергала браслет, не обращая внимания, что по руке течет кровь. От нее стало липко и мокро, может, оттого железный обруч все же поддался, соскользнул.

Раяна отскочила, метнулась в сторону, споткнулась и чуть не упала. Увидела краем глаза, как вскочил Итор, как дернул металлическую цепь и замахнулся ею. Оникс поползла к двери, хоть куда-нибудь, лишь бы убраться отсюда.

— А вот теперь поговорим, — усмехнулся Итор, замахиваясь цепью. — Оникс, а ты шустрая. Неужели ты нас уже покидаешь?

Металлический набалдашник с хрустом пробил пол рядом с ногой раяны, и Оникс вскрикнула. Лица Лавьера она не видела, теперь он стоял к ней спиной. Но его фигура стала еще напряженнее, он вновь переместился, закрывая раяну.

— И ты утверждаешь, что тебе плевать? Видишь, ты вновь проигрываешь, потому что пытаешься уберечь ее. Не можешь сражаться в полную силу, не можешь победить… — Итор раскрутил цепь. Комната не давала ему развернуть свое страшное оружие целиком, но и без того таким снарядом можно легко убить. Советник улыбался. Его светлые волосы растрепались, на лице была кровь, одежда тоже в пятнах. Замах, свист, и Ран выдергивает Оникс из-под удара, отталкивает. — Значит, тебе все равно? — советник расхохотался.

— К лестнице, — Ран сказал это одними губами, толкая Оникс и швыряя в противника нож. Итор легко отклонился. И снова замах цепи.

Оникс не смотрела. Старалась не смотреть, отползая в сторону. Только бы добраться… Звук удара и противный хруст заставили ее обернуться. Правая рука айда повисла плетью, на черной ткани расплывалось пятно.

— Вот и сочлись, — ласково сказал Итор. — Продолжим?

— Несомненно, — процедил Ран. Он чуть отклонился, пошатнувшись, и советник рассмеялся. Но смех застрял в горле, когда в его плечо вошел нож. Тот самый, что Ран выдернул из стены, там, где стояла прикованная раяна. — Что замолчал? Стало не смешно, Анрей?

Советник перекинул цепь в забинтованную ладонь, замахнулся… И зарычал, потому что Лавьер упал, придавливая цепь своим телом, и тут же вскочил, с силой дергая на себя. Советник покатился по полу, а Лавьер с хрустом вогнал ногу в обитом железом сапоге ему в живот. Ребра хрустнули с таким ужасным звуком, что Оникс затошнило и она прислонилась к стене, пытаясь отдышаться.

Ран вдавил колено в грудь Итора.

— Я ведь говорил, что сильнее тебя. Всегда был и буду. Тебе стоило просто запомнить, — он поднял голову, посмотрел на сжавшуюся в углу девушку. — Оникс. Иди наверх.

Она мотнула головой, не в силах подняться.

— Оникс. — Ран смотрел на нее пугающими черными глазами. — Иди.

Она прижала ладонь к губам, по стеночке передвинулась вбок. Мужские взгляды провожали ее. Светлые, почти белые глаза Итора. И темные, слишком темные — Лавьера. В первых было понимание и что-то еще, чего Оникс не распознала. Возможно, обреченность. В других не было ничего. Лишь бездна.

Последнее, что она увидела, — это как извернулся Итор, ударяя ногами Рана в бок и Перекатываясь в сторону.

Она поднялась, заметалась по комнате. Оружие! Ей надо хоть что-то! Схватила кувшин, швырнула в стену, подобрала острый осколок. Внизу что-то упало, потом раздался короткий придушенный крик, переходящий в вой. Снова упало. Хлопнула входная дверь.

Оникс трясло. Она обхватила себя руками, пытаясь сдержать эту дрожь, сглатывая горькую слюну. Тошнота вновь подкатила к горлу. Больше в комнате не было ничего подходящего, и девушка вновь метнулась к двери, зажимая свое нехитрое оружие в ладони.

— Ран!

Она остановилась так резко, что чуть не упала, и прижалась спиной к углу массивного шкафа, с ужасом глядя на айда. Наверное, так выглядели демоны архара — в крови убитых, с бесстрастным лицом, с темнотой в глазах.

— Надо уходить, Оникс.

Он не шевелился, рассматривая девушку из дверного проема, привалившись плечом к косяку.

— Пойдешь по дорожке вдоль скалы, там Кристиан. Он тебе поможет.

— Что?

— Оникс. Надо уходить. Скалы дрожат, я боюсь, что может случиться обвал.

— Обвал? — она не понимала. Слова доходили словно сквозь вату. Ей хотелось кричать, топать ногами, броситься на него с кулаками. Хотелось выплеснуть всю ту горечь и боль, что шевелились внутри, словно змеи в гнезде. Хотелось что-то сказать. Важное. Или услышать. Но…

— Надо идти. Сделаешь, как я скажу, Оникс. Поняла меня?

— Сделаю, как ты скажешь? — она зацепилась за слово, вскидывая голову. — Как ты скажешь?

— Хватит, — он сжал зубы. — Сейчас не время…

— Я. Никуда. С тобой. Не пойду! — сквозь зубы процедила она. — Никуда, понял! Я больше не могу, понимаешь? Понимаешь? Я больше не могу так! Я — не твоя вещь!

— Моя вещь? — он вдруг оскалился, словно зверь. — Моя вещь?!

— Да! — Оникс закричала, даже не замечая этого. Сжала кулаки. — Оставь меня в покое! Я устала быть твоей рабыней, игрушкой, вещью! Я ненавижу все это! Я ненавижу тебя! Ты слышишь? Ты — боль, Ран, моя постоянная, непреходящая боль, и я больше не могу так! Отпусти меня!

Он смотрел на нее через комнату, смотрел молча. Лицо бледное, щеки ввалились.

— Отпустить? — Ран повторил, словно тоже не понимал, о чем она просит. И вдруг рассмеялся. Невесело. — Хорошо. Как скажешь. Отпущу. На этот раз — навсегда.

— Что? — Он шутит? Издевается?

— Иди. Там Кристиан. И Баристан. Они помогут. Поторопись, Оникс.

— Ран?

Оникс вдруг стало так страшно от его спокойного голоса, что все волосы на ее теле встали дыбом. И словно вмиг похолодало. Она знала это чувство. Она, монахиня скорби, была знакома с ним. Так веет прохладой от Сумрачных Врат, когда кто-то стоит на их пороге.

— Ран?!

Ужас сковал сердце, впился острой иглой. И Оникс закричала. Не вслух. Она закричала где-то внутри себя, так громко и отчаянно, что почти оглохла. Что же она говорит? Что делает? Совсем не то… что-то совсем не то…

— Ран…

Он осел в один миг, сполз по стене. И остался так, привалившись, полусидя. Лицо стало серым. Оникс издала какой-то всхлип, упала перед ним на колени. И только сейчас заметила, что черная ткань рубашки насквозь мокрая… Кровь…

Она отодвинула край и с трудом удержала вой. Рана. В груди. Слишком глубокая… слишком страшная. Слишком безнадежная, даже если бы рядом был десяток целителей.

Но здесь не было ни одного.

— Ран…

Уже не крик — шепот. Слишком горький. Слишком…

Хотелось выть. Или плакать. Или что-то сказать. Важное. Но… Но она лишь смотрела в его глаза, затягивающиеся туманом.

— Все, как ты хотела, — его губы скривила улыбка.

Она хотела? Небесные заступники, будьте вы прокляты! Она хотела совсем иного!

— Жаль…

— Жаль? — нельзя плакать. За слезами не видно его глаз. Нельзя.

— Жаль, что потерял год… — он криво усмехнулся. — Надо было… не отпускать. Глупо.

Оникс на миг закрыла глаза. Из всего, что он мог сказать ей сейчас, на пороге Врат, он сказал лишь вот это?

Или… Или это гораздо больше, чем она услышала?

Или он всегда говорил гораздо больше — своим телом, своими поступками, своими глазами? Почему она так хотела услышать слова?

Она склонилась ниже и сжала его ладонь. Их руки были липкими от крови, их пальцы сплелись. Оникс склонилась еще ниже, словно собираясь поцеловать. Вздохнула. Его дыхание заканчивалось. Оникс видела это. Ощущала. Последние вдохи…

Еще ближе.

— Разве я позволила тебе умереть, Ран? — шепнула она.

В его глазах было непонимание. В ее — бесконечность. И лори цвел, пуская по телу раяны свои листья, расползаясь усиками, разрастаясь отростками. Тонкими, гибкими, сильными. Листьями, стеблями, бутонами. Они оплетали женское тело, ползли со спины на грудь и плечи, с плеч — на запястья, добрались до ладони, коснулись мужской руки. Замерли, словно прислушиваясь. И поползли дальше. На пальцы айда. На локоть. На его плечо. На грудь. На шею… Лори цвел, сплетая сеть, разрастаясь, становясь одним цветком на двоих, вырывая из лап демонов того, кого любит раяна… Древняя сила, всеобъемлющая. Сила женщины, сила матери, сила природы… сила любви, которая вопреки. Которая сильнее боли. Которая смогла прорасти, несмотря ни на что. И Оникс улыбалась. Хотя и плакала тоже. Она все смотрела в его глаза, осознавая. Принимая. Любя его. Позволяя этой любви быть, переступив прошлое, не думая о будущем. Внутри сети цветущего лори, что давал жизнь.

Оникс не знала, сколько это длилось, очнулась, лишь когда Ран поднял руку, чтобы стереть влагу с ее щек. Он смотрел на нее, и в невозможно зеленых глазах отражалась ее бесконечность и его любовь…

Теперь одна на двоих.

Дом вздрогнул, и сверху посыпалась труха, заскрипели стены, грозя сложиться внутрь.

— Я ведь говорил… Надо было уходить, — прошептал Ран. — Ты снова меня не послушалась, раяна.

ГЛАВА 26

— Я ведь говорил! Надо уходить, Оникс.

Он посмотрел на свою грудь. В разрезе черной рубашки на коже была кровь. Только раны не было. Стянувшуюся кожу обвивал, словно штопал, черный рисунок. Ран провел пальцем, посмотрел на Оникс. Но на разговоры и признания уже не было времени.

— Идем, — он поднялся, схватил ее за руку. — Скорее, Оникс!

Они не пошли — побежали! Дом уже трясся, словно норовя спрыгнуть со скалы.

— Что происходит?

Оникс запнулась на лестнице, но трупа Итора не увидела. Лишь кровь на полу.

— Похоже на обвал, — помрачнел Ран. — Я пытался ударить Итора магией, но здесь слишком много артефактов. Но дар все же отозвался, да так, что дрогнули горы! Архар, скорее!

Ран сдернул со спинки кресла расшитый камзол Анрея, накинул Оникс на плечи.

— Руки, — скомандовал он, просовывая ее ладони в рукава. — Теперь идем.

Они выскочили за дверь и шарахнулись обратно. Скалы гневались. Сверху катились камни, норовя погрести под собой дом.

— Бежим! — закричал Ран.

Он рванул к тропинке, таща за руку девушку. Перепрыгнул через труп стража Итора, даже не остановившись. Чуть дальше Оникс увидела и еще одного… Сглотнула. Мелкая крошка камней, катившихся по склону, превратилась в камни размером с кулак, а потом и вовсе забарабанили валуны.

— Назад!

Ран отдернул Оникс, и туда, где она стояла, упал осколок размером с саму раяну. Лавьер тревожно оглядывался, ища выход. По дорожке уже было не пройти, камнепад набирал силу, заваливая узкую тропу. Еще несколько осколков вонзились в землю совсем рядом, валун глухо ударился о крышу дома. Скалы дрожали, словно злились, норовили похоронить под собой растревоживших их людей.

— Оникс! — Ран развернул к себе девушку, перекрикивая грохот водопада и скал. Быстро посмотрел на ее живот, прищурился. — Нам придется прыгнуть!

— Что? Ты с ума сошел!

— Другого выхода нет. Иначе смерть, Оникс. Камнепад усиливается!

— Нет!

— Доверься мне. — Камни стучали по скале. Слишком близко… слишком много! — Доверься! Я тебя вытащу.

Она в ужасе посмотрела за его спину. Прыгнуть в бурлящий поток?

— Мы разобьемся!

— Верь мне.

Ран скинул сапоги, отстегнул меч, стащил камзол с плеч раяны, понимая, что одежда потянет их на дно. Быстро примотал к ноге нож и огневой камень, протянул Оникс руку.

— Ран, нет!

Он сжал ее ладонь, заглянул в глаза.

— Поверь мне. Я тебя не отпущу!

И потянул к краю, на самую грань бездны…

…Когда-то Оникс пришла в голову мысль, что Ран Лавьер — это бурная стихия, шторм, бьющийся о скалы. Мощный поток, что несет раяну, словно щепку, швыряет в разные стороны, закручивая водоворотом своей страсти. Он был слишком другим, чтобы мерить его обычной меркой. Разве можно судить шторм за то, что он разбивает корабли? За то, что несет их к зазубренным рифам?

Так и Лавьер. Он был собой. Со своей жестокостью, своей правдой и своей любовью. Безумной и безудержной, ранящей и исцеляющей.

Где-то там, падая в бездну, Оникс поняла, что Ран Лавьер похож на стихию. И его просто надо принять, чтобы иметь смелость жить с ним. Любить его. Принимать его любовь.

…Холодная вода обожгла тело, потянула на дно, затаскивая под водопад, к скалам. Оникс забилась, мгновенно потеряв ориентир в этом потоке, захлебнувшись, ослепнув и оглохнув. И единственное, что осталось, — это сильная рука, что сжимала ее ладонь. Ран тащил ее куда-то, делая уверенные и мощные гребки, тянул сквозь поток, преломляя течение. Раяна не знала, сколько это продолжалось, ей казалось, что вечность. Воздуха внутри не осталось, нутро горело, требуя спасительного вдоха. Она еще успела подумать, что больше не выдержит, когда Ран вытолкнул ее на поверхность.

— А-а-а, — с хрипом, жадно Оникс дышала, радуясь хотя бы этому — возможности дышать.

— Обхвати мои плечи, — Ран не дал ей передышки. — Мне нужны свободные руки.

От его уверенности и силы стало немного легче. Оникс подчинилась, стуча зубами от холода.

— Держись крепко.

Она прижалась к нему всем телом, пытаясь не обхватывать шею, сдерживая свое желание повиснуть на Ране, сжать его ногами, потому что он был единственной опорой в бушующем потоке. Лавьер плыл сильно, рассекая воду обеими руками. Скалы все еще гремели, сверху сыпались камни. На миг повернув голову, Оникс увидела, что от дома на скале почти ничего не осталось, его засыпали валуны.

Ран назад не смотрел, только вперед. Он двигался, словно огромная рыба, и Оникс болталась на его спине, вцепившись в плечи.

Пологий берег показался тогда, когда у раяны уже зуб на зуб не попадал от холода. И когда ее ноги зачерпнули песок отмели, она даже не сразу поверила.

— Скорее, — Ран уже не плыл — шел, таща за собой обессилевшую девушку.

— Знаешь, я забыла тебе сказать, — зубы стучали, отчего слова вышли невнятными. — Я боюсь высоты.

Ран остановился, посмотрел на нее. И вдруг прижал к себе, сильно поцеловал в замерзшие губы. Лишь на миг, и тут же потащил дальше.

У берега высились колючие сосны, подступая почти к самой воде. Между ними темнели покрытые мхом и присыпанные прошлогодней листвой валуны. Внутри каменного кольца было тихо, безветренно. Но после холодной воды Оникс колотила дрожь.

— Надо согреть тебя, — он цедил слова, в зелени глаз билась тревога. — Слишком холодно. — Выругался, глядя на ее посиневшие губы. Посадил Оникс на поваленное дерево, присел, сильно растирая ей ступни. Девушка ойкнула, но Ран лишь нахмурился. Растер ей ноги, руки, грудь, спину.

— Прекрати меня вертеть, — попыталась возмутиться Оникс, но получила в ответ лишь хмурый взгляд.

— Сиди здесь, — приказал он, вытаскивая привязанный к ноге нож. Вернулся с охапками еловых веток, бросил, снова ушел.

Оникс обхватила себя руками.

Лавьер набросал целую кучу веток, присел рядом, чиркая огневкой. Искра упала на сухую листву, пустила тонкий дымок. И разгорелась, закоптила. Оникс протянула заледеневшие ладони к зарождающемуся пламени. Огонь лизал влажные ветки, трещал, разбрызгивая снопы красных искр. И рос, становясь все больше.

— Вставай! — Ран схватил ее за руку, потянул с плеч девушки мокрое платье.

— Что… что ты делаешь?

— Раздеваю тебя, как обычно, — насмешливо протянул он. — Знаешь, что мы сейчас будем делать?

Оникс ответила ему хмурым взглядом, и Лавьер усмехнулся.

— Нет, раяна. Не то, что ты подумала. Мы будем танцевать.

Сказать, что она думает, Оникс не успела, потому что Ран успел ее раздеть и расплести косу. И толкнул к огню.

— Танцевать, Оникс!

— Ты сумасшедший?!

Он хмыкнул, стаскивая одежду и с себя, развешивая ее на ветках. А потом схватил девушку за руку, притянул к себе, целуя в губы. Сильно и нежно. Так, как не целовал раньше. И тут же отпустил.

— Только попробуй остановиться, раяна!

Это был самый странный и безумный танец, который только можно себе представить. Два голых и сумасшедших существа прыгали вокруг огня, протягивали к нему руки, присаживались, вертелись, почти обжигались, приближаясь слишком близко… В какой момент Оникс забыла о стеснении? Обо всем забыла, чувствуя живительное тепло, что наполняло продрогшее тело. И она танцевала. Под бой водопада, под скрип сосен, под звуки ветра и земли. Глядя на мужчину рядом, что двигался словно зверь — сильно, красиво, уверенно. Она не знала, что он может быть таким. Диким и свободным, танцующим с ней древний танец огня и ветра…

И внутри тоже было обжигающе-горячо. От счастья и надежды, от того, что они оба живы и от того, что вместе.

И он тоже смотрел. Смотрел не отрываясь, зная, что навсегда запомнит этот миг. Белые волосы, летящие по ветру. Искры огня, обнимающие тело. Раскрытый цветок на спине, когда раяна поворачивалась… Ее глаза, когда смотрела на него… И он был пьян. Хмелел от того, что наполняло тело и разум. Хмелел от Оникс. Желая сжать ее в объятиях уже сейчас, накрыть своим телом. И не делая этого. Втягивал воздух, двигался и смотрел… смотрел на нее сквозь пламя, смотрел и не мог насмотреться. Оникс была его огнем — сильным, неуловимым, обжигающим. Чем сильнее он пытался пленить ее, тем яростнее она сопротивлялась. Но если не пытаться сжать пламя в кулаке, а позволить ему свободно гореть, оно согреет и растопит лед…

Сигнал рожка прозвучал на скалах, возвращая обоих в реальность. Сумеречные заметили костер, а значит, скоро найдут их.

Оникс опустила вздернутые руки, качнулась в последний раз. Они застыли, глядя друг на друга. Ран резко шагнул к девушке и так же резко остановился. Заставил себя остановиться. Вздохнул рвано.

— Я должен тебе сказать.

Она посмотрела слегка испуганно.

— Сейчас?

— Сейчас, — сквозь зубы процедил аид. Нахмурился. — Я не жалею, Оникс. Ни о чем. О том, что делал с тобой. — Снова втянул воздух. Он слишком быстро заканчивался внутри. — Я совру, если скажу, что жалею, — сжал кулаки. — Если бы все повторилось… Все было бы так же. Я не хотел причинять тебе боль, но желал привязать к себе. Владеть. Правда, для тебя это одно и то же. И я такой, какой есть, Оникс, уже не изменюсь. И все, на что я способен, это делать выводы.

— И какой ты сделал вывод? — Оникс смотрела спокойно, чуть склонив голову.

— Что боюсь тебя потерять. И что не могу удержать, — он криво усмехнулся. — Это ужасное для меня чувство, раяна. Самое ужасное, что я испытывал. Я никогда и ничего так не боялся, как потерять тебя. Мне тяжело смириться с тем, что я так чувствую. Это какая-то постоянная агония, вечный архар, который я не могу преодолеть. И знаешь, я ведь готов был на все, лишь бы ты была рядом. Убивать, принуждать или запугивать — неважно… — Ран криво усмехнулся, глядя ей в глаза. — Страшно? А мне вот наплевать, как это звучит и как выглядит… Наверное, нормальные люди любят как-то по-другому. Не знаю. У меня это почти невозможность — жить без тебя. Знаешь, когда другой человек становится условием собственного существования, внутри что-то меняется, Оникс. Неотвратимо меняется…

Оникс смотрела на него молча. Сигнал рожка раздался ближе. Ран сжал зубы, словно что-то решая про себя. Что-то очень важное.

— Но со мной тебе плохо, я вижу это. И слишком опасно. — Он помрачнел еще больше. Вскинул голову, рассматривая девушку. — Я тебя отпущу, Оникс. По-настоящему. Насовсем. Больше не буду решать, как тебе жить и заставлять оставаться со мной.

Оникс прищурилась, словно дикая кошка.

— Отпустишь?

— Да. Если ты захочешь, — слова царапали горло, но он все же процедил их.

Замах он, конечно, увидел, но останавливать не стал. Пощечина обожгла его щеку так яростно, что Ран даже опешил. Он не помнил, чтобы когда-нибудь чувствовал подобное. Потер щеку, прищурившись и глядя на Оникс, что сжимала кулаки, с яростью глядя в его лицо.

— Значит, отпустишь? — зашипела она. — Как благородно. Ну надо же. Ран Лавьер первый раз в жизни решил проявить благородство! — она ткнула его кулаком в грудь. — Отпустишь, да? Ты вытащил меня из моей привычной жизни, — снова удар кулаком. Ран смотрел во все глаза. — Ты заставлял делить с тобой постель. — Удар. — Ты поставил на мне клеймо. — Удар, удар! — Ты распоряжался мною, как своей собственностью! Ты! Сделал мне ребенка! — она пнула его ногой в колено. — А теперь решил отпустить и пожелать найти того, кто исправит все твои грехи, да, Ран? — заорала Оникс. Лавьер от изумления потерял дар речи. Он никогда не видел раяну такой. Разъяренная дикая кошка, что била его и орала. — Да? Решил избавиться от меня? Ну уж нет, Ран! Это все сделал ты, так что тебе и исправлять, понял? Сам исправляй свои ошибки, ясно тебе? Сам!

Ран начал смеяться. Хохотать, как ненормальный. И Оникс снова его ударила.

— И прекрати смеяться надо мной!

— Небесные, ушам своим не верю. — Он резко сгреб ее, прижал к себе так крепко, что, казалось, его сердце бьется внутри раяны. — Ты хочешь остаться со мной. Ты хочешь этого!

Он прижался губами к ее макушке, отстранился, обхватил руками ее лицо, заглядывая в гневно сверкающие синие глаза.

— Прошлое я исправить не смогу, раяна, — серьезно сказал Ран. И усмехнулся. — Но могу дать будущее.

Оникс открыла рот и вдруг зажала его ладонью, вырвалась и метнулась в сторону, упала на колени. Ран оказался рядом сразу же, убрал ей волосы, подержал, пока девушку выворачивало остатками кабаньего мяса.

— Это самое лучшее признание в любви, что я когда-нибудь видел, — иронично сказал он.

— Тебе нравится, что меня тошнит? — простонала Оникс.

— Нравится? Это совсем не то слово, раяна. Я счастлив, как безумец, понимая, что тебя тошнит из-за моего ребенка, — он поцеловал ее макушку.

— Значит, теперь это твой ребенок? — огрызнулась она.

— Похоже, просить прощения ты заставишь меня бесконечно, — вздохнул Лавьер.

— Просить прощения? — хмыкнула Оникс. — Ты знаешь такие слова? Я удивлена, аид.

— Нет, не знаю, раяна. И сомневаюсь, что мне удастся эти слова выучить. Но я что-нибудь придумаю. Мне ведь теперь есть ради чего, верно?

Лавьеру хотелось сжать ее в объятиях, прижать к себе изо всех сил, но он снова сдержался. Накинул свою рубашку на ее хрупкие плечи. Да, что-то изменилось. К безумной жажде обладания теперь добавилось новое, неизведанное и исцеляющее чувство.

— Я принесу воды, стой здесь.

Потом он держал девушку на руках, согревая собой, пока не подъехали Сумеречные. Гладил ей живот — осторожно, лишь кончиками пальцев, и при этом у Рана было такое сосредоточенное лицо, что Оникс фыркала и улыбалась.

— Не могу поверить, — сказал он, снова проведя ладонью. — Никак не могу…

— Поверишь, — зевнула раяна. — Когда живот вырастет и я стану толстой, как рыба-шар. Вот тогда точно поверишь…

Она уснула раньше, чем Сумеречные добрались до них, слишком измученная этим днем. И уже сквозь сон чувствовала, что Лавьер завернул ее в меховое покрывало и поднял в седло, прижимая к себе.

Куда он везет ее, раяна не спросила.

Впрочем, это уже было неважно.

ГЛАВА 27

Шесть лет спустя…

Кристиан следил за полетом сокола. Тот реял в вышине, распластав крылья, а потом, заметив добычу, камнем падал вниз. И снова взмывал, неся в клюве полевку… Крис улыбался. Ему нравился полет. И птица. Возможно, стоило приманить пернатого, но не сейчас. На это кладбище он пришел не для того, что ловить соколов.

Дух перевел взгляд на надгробный камень. Мало кто посещал эту могилу. Хотя бы потому, что мало кто знал о ней. Одинокий камень на краю бурлящего водопада, без опознавательных знаков и надписей.

Даже если в эти края занесло бы одинокого путника, он и не понял бы, что этот камень венчает чье-то последнее пристанище. И к лучшему.

Кристиан воткнул нож в рыхлую землю.

Лето уже бушевало вокруг буйством красок и запахов, кружило голову ароматами цветов. Лошадь подошла ближе, ткнула Кристиана рыжей мордой с белыми пятнами.

— Уже иду, — рассеянно протянул Сумеречный. Хотя сейчас, в простой полотняной рубахе и штанах с кожаными вставками, какие носят обычные горожане, Кристиан мало был похож на ученика цитадели. Хотя, говорят, что бывших Сумеречных не бывает.

И сколько не вытравливай из себя цитадель, она все равно где-то внутри. С ее жестокостью, извращенной вседозволенностью и вечной болью… Они все носят ее в себе, и вопрос лишь в том, когда цитадель решит напомнить о себе.

Кристиан не смог бы объяснить, почему приезжает сюда. Он бросил взгляд на уступ, где когда-то стоял дом. Сейчас там ничего не было, дом смело в пропасть обвалом. И на самом деле надгробный камень должен бы лежать там — на уступе. Но Кристиан положил его здесь. В конце концов, место не так уж и важно…

Так зачем он приезжал сюда?

Возможно, он просто не хотел забывать. Кто он. Что носит внутри себя. И чего стоит бояться.

— Наверное, больше не приду, — Крис снова посмотрел на сокола. — Так что… прощай, Итор.

Запрыгнул в седло и дернул поводья, направляя кобылу на юг, в сторону Темного Града.

* * *

Медленный разворот. Наклон. Остановка. И выпад! И снова разворот… Это похоже на танец. И Оникс затаила дыхание, наблюдая. Она всегда его таила, боясь вздохом нарушить тренировку. Мужчина и мальчик. На обоих лишь широкие полотняные штаны. Босые ноги твердо стоят на светлых досках паркета. Шаг. Поворот… Глаза закрыты. Ран учит Лиера видеть без зрения…

Выпад!

Поворот…

Завораживающе-красиво. У мужчины движения отточенные, четкие, совершенные. У мальчика — еще по-детски мягкие, неуверенные. Но он старается, нахмурив от усердия темные брови. Маленькая копия своего отца. Вот так, с закрытыми глазами, он был удивительно похож на него, даже хмурился так же, как Ран. И только когда распахнет темные ресницы, можно будет увидеть не ярко-зеленые, а темно-синие радужки.

Выпад, пригнуться, поворот…

Оникс казалось, что учить его драться слишком рано. Но она не вмешивалась. Ран знает, что делает.

Шаг… поворот…

Губы Рана изогнулись в улыбке. Значит, снова услышал ее, а ведь Оникс стояла так тихо! Или почувствовал? Он всегда ее чувствовал…

Она скользнула назад, в приоткрытую дверную створку. У нее так много дел!

Ран нашел ее в овальной гостиной, сел в кресло, вытянув ноги. Мальчик, копируя отца, тоже вошел степенно, но потом не выдержал, сорвался, бросился к Оникс.

— Мама! Мы сегодня учились слушать, как пума! И двигаться, как летящий ястреб!

— У тебя получается? — Оникс пыталась сдержать улыбку.

Лиер осторожно покосился на отца. Вздохнул.

— Не очень. Я пока не слышу, как пума.

— Может, как маленькая пума? — Оникс смотрела серьезно, только в глазах танцевали смешинки. — Совсем маленькая? Пуменок?

— Нет, — Лиер огорченно покачал головой.

— У тебя получается, — Ран и Оникс переглянулись поверх головы сына, и у айда тоже заплясал в глазах смех.

Лиер вспыхнул от восторга и покраснел. Даже нежные детские ушки стали розовыми от смущения. Скупая похвала отца для него значила очень много.

Он склонился в поклоне.

— Светлейшая повелительница, Верховный аид, позвольте мне покинуть вас, — Оникс сделала строгое лицо, Ран кивнул. — Меня ждет учитель верховой езды.

— Надеюсь, вы не вернетесь вновь перепачканным с ног до головы землей, мой сын, — Оникс не сдержалась и рассмеялась.

— Мама! — снова зарделся Лиер. Но тоже хихикнул и унесся, подпрыгивая от нетерпения.

Ран проводил его взглядом, хмыкнул. Сына он не баловал, хотя Оникс знала, что Лиер значит для Рана Лавьера. Почти все. После самой Оникс.

Он посмотрел на Светлейшую.

— Подглядывала? — Лавьер приподнял бровь.

— Я? — она посмотрела на него с истинным недоумением. — Вот еще!

Лавьер рассмеялся, откинулся в кресле. Все еще в одних полотняных штанах, влажный… Успел побывать в купальне…

— Иди ко мне.

Он не просил. Хотя и не приказывал. Оникс никак не могла понять, как у него получается это — в одну фразу вложить и приказ, и просьбу.

— Ран, не сейчас!

Она прошлась по гостиной, расстроенно тряхнула головой. Тонкий розовый шелк, расшитый птицами, облегал ее фигуру при каждом шаге, струился за спиной. Светлейшая не признавала деревянных пластин, сдавливающих тело, и тяжелых нарядов. И двор с радостью с ней согласился. За плечами хрупкой повелительницы стояла такая сила, что с ней все соглашались с радостью.

Волосы ее были убраны наверх, лишь один локон вился по спине, опускаясь до самой талии. Оникс раздраженно перекинула его вперед, пытаясь не смотреть на Верховного. От его жадного, следящего за каждым движением взгляда у нее путались мысли.

— Птицы опять вернулись ни с чем. — Оникс расстроенно мерила шагами гостиную. — Снова! Четыре года поисков и никакого результата! — Она не сдержалась, топнула ногой. — Мы отправляли птиц на запад, на юг и север, во все пределы! И все впустую… Раян нет нигде. — Снова нервное хождение. — А в империи мы нашли лишь два десятка, из которых половина — старухи! — Она возмущенно ударила ладонью по каминной полке. — Два десятка, Ран! А Сумеречных — тысячи!

— Мы хорошо выполняли свою работу, — невозмутимо сказал Лавьер.

Оникс одарила его гневным взглядом.

— Я знаю! Совет считает меня ненормальной, даже Баристан уже не верит, что раяны существуют в других землях. А ведь поначалу он вызывался сам отправиться на поиски! Никто не верит мне!

— Тебе верю я.

Он сказал это спокойно, но Оникс осеклась. Да. Он ни разу не усомнился в разумности ее поисков. Никогда не высказывал ни малейшего сомнения. Он одобрял ее проекты, хотя тот же совет поначалу воспринимал идеи Оникс в штыки. Так, например, для того, чтобы открыть общественное хранилище знаний, ей пришлось написать вместе с Мэртом Виорантом кучу бумаг, доказывая необходимость такого шага. Но совет все равно отклонил это предложение.

Правда, на следующий день глава совета лично явился во дворец и дал согласие. На Верховного, с безразличным лицом сидящего рядом, советник упорно не смотрел. Только бледнел каждый раз, когда на него смотрел Ран.

Оникс тогда ругалась, понимая, что совет просто запугали, но Лавьер лишь улыбался. Его методы Светлейшую злили, но в то же время она не могла не признать, что порой лишь они давали результаты. Там, где не работал здравый смысл, успешно действовал страх.

И все знали, что единственным щитом, сдерживающим разрушительную мощь Верховного айда, является раяна. Слишком часто над столицей бушевали грозы и бури, оправдывая ее название. Темный дар Верховного требовал выхода. И каждый житель Града в такие ночи боялся высунуть нос за защиту каменных стен.

Оникс не обольщалась насчет своего мужа. Ран никогда не станет ручным, но свое обещание он сдержит. Слишком дорога ему жизнь раяны. Почему небесные сплели две судьбы таким причудливым образом, Светлейшая не знала, но иногда, глядя с высоты императорского дворца на раскинувшийся внизу город, она осознавала, что в таком сплетении был смысл. Больший, чем судьбы одной монахини из Обители Скорби и одного Сумеречного пса из Цитадели. Их мир был жестоким, в нем было много крови и мало справедливости, но теперь у Оникс была возможность эту справедливость творить. Она надеялась, что у нее хватит на это сил и мудрости.

Ведь без нее Ран Лавьер мог стать новым тираном, а с ней… С ней у империи появился шанс на новое и, может быть, более счастливое будущее.

Хотя нововведения и давались с трудом.

Хранилище знаний открылось полгода назад — огромное круглое здание, заполненное книгами. Мэрт Виорант плакал, вытирая тайком слезы белым рукавом своего целительского одеяния. Почти месяц хранилище пустовало. Люди стояли у дверей, смотрели, но внутрь не заходили. Так продолжалось до тех пор, пока Оникс лично не явилась к хранилищу, а потом решительно взяла за руки двух мальчишек, что глазели на нее, открыв рот, и пошла к арке двери.

— Знания должны быть доступны для всех, — громко сказала она, остановившись на пороге. Она столько сил вложила в это хранилище! Здесь даже были организованы ученические для тех, кто хотел научиться грамоте, и были чтецы, что будут читать книги тем, кто не знал букв. А люди зайти боятся! Оникс посмотрела на мальчишек, которые доверчиво держали ее ладони. — Хотите узнать историю о древнем чудовище, что живет в далекой пещере на берегу Вечного Моря?

Те закивали головами. Мать мальчишек стояла красная от смущения и восторга, раздумывая, то ли упасть перед повелительницей на колени, то ли просто в обморок.

— Вы ведь не боитесь зайти в эти двери? — лукаво спросила Оникс, глядя лишь на пацанят, словно и не было рядом замершей толпы людей.

Мальчики отчаянно замотали головами. Сейчас они готовы были войти и в логово даже того самого чудовища.

— Хорошо.

Оникс посмотрела поверх голов на Рана, что стоял в стороне, наблюдая, но не вмешиваясь. Развернулась и кивнула страже, распахнувшей перед Светлейшей двери.

Толпа загудела. Мать мальчишек потопталась и тоже пошла к двери. А следом за ней — остальные…

…Оникс снова перекинула прядь, раздумывая. За годы своего правления она многое сделала. Хотя занималась в основном образованием, лечебницами, приютами и прочим, что могло облегчить жизнь людей. Оникс решила, что если небесным и Рану Лавьеру было угодно привести ее на престол империи, то она станет достойной этой судьбы. К тому же никто не сомневался в том, кто обладает реальной властью. Официальный статус Рану был не нужен. Впрочем, он сможет получить его, когда захочет.

В этом тоже никто не сомневался.

Да, сделано много… но самого важного не свершилось. А она так надеялась! Желание найти раян стало для Оникс навязчивой идеей.

— Птиц и поисковых отрядов мы будем отправлять столько, сколько ты посчитаешь нужным, Оникс. А теперь иди ко мне.

— Ран!

Она возмущенно топнула ногой, заслужив еще один голодный взгляд.

— Нет? — изогнул черную бровь. Оникс упрямо качнула головой. — Хорошо. — Он неторопливо развязал шнурок на своих широких штанах, приспустил их, не спуская с нее глаз. — Уверена?

Оникс стало нечем дышать, и даже легкое шелковое платье показалось тяжелым. Захотелось избавиться от него. У айда не существовало табу или запретов. И не было ни капли стеснения. Он делал то, что хотел, нарушая все нормы приличия и раз за разом провоцируя Оникс.

— Нет?

Он повторил вопрос, насмешливо и жадно глядя ей в глаза. И Оникс сдалась.

Сверкнула глазами, а потом медленно подошла, качнув бедрами.

— Не знаю… надо подумать.

Оникс лукаво улыбнулась. В конце концов, играть в эти игры она тоже научилась. У нее был отличный наставник. К тому же в ней текла горячая кровь раяны. И еще она любила этого мужчину.

Ран рывком дернул ее к себе, забираясь ладонями под длинный подол, торопясь добраться до кожи. Коснулся горячими пальцами внутренней стороны ее бедра, вскинул голову.

— Значит, нет? — усмехнулся он. Нательных лент на Оникс не было.

— Слишком жарко, — отбила раяна. Она оперлась на его плечи, дразня и соблазняя. Ран не двигался, позволяя ей вести в этой игре, лишь смотрел в синие глаза.

Оникс опустилась, тихо застонала. Приподнялась и снова опустилась, наслаждаясь и ощущениями, и его хриплым дыханием, и голодом во взгляде. Вверх и вниз. Вверх и вниз… скольжение и толчки, нежные губы, сильные руки… Вверх… и вниз.

— Оникс, — он замер на миг перед самым взрывом, разорвал поцелуй, чтобы увидеть ее затянутые дымкой наслаждения глаза. — Пожалуйста… — просить он так и не научился. Но ради этого желания был готов на все. — Оникс. Подари мне дочь.

Вверх и вниз. И столько внутри нежности и любви, что хочется плакать. Близость — лишь возможность что-то сказать… Иногда то, что не могут произнести губы. Надо только услышать.

— Чтобы ты перерезал всех, кто на нее посмотрит? — дыхание одно на двоих…

— Чтобы стать еще счастливее…

Сплетенные пальцы, соединение телами… или душами? На груди Рана до сих пор сизый рисунок — словно отпечаток лозы, обвивающей шрам.

И взрыв наслаждения — тоже один на двоих.

— Кажется, ты придумал новый способ привязать меня к себе? — Оникс нежно поцеловала его в губы, не спеша менять позу. — Решил сделать мне кучу детей, чтобы я точно никуда не делась?

Ран положил ладонь на ее затылок, зарываясь пальцами в белые волосы, проложил дорожку поцелуев от губ до мочки уха. Прикусил, заставив Оникс вскрикнуть.

— А ты все еще тешишь себя надеждой, что когда-нибудь освободишься от меня, раяна? — насмешливо спросил он. — Даже не мечтай, саанма…

— Шер саан, Ран…

Он задохнулся, а Оникс тихо рассмеялась. Они смотрели друг на друга, улыбаясь и вдыхая упоительный запах лори…

В дверь застучали, прерывая этот молчаливый обмен взглядами, в котором было больше, чем можно сказать словами.

* * *

— Светлейшая повелительница! — прислужница склонилась, на ее круглом лице застыло такое изумление, что Оникс встревожилась не на шутку. Она уже успела привести себя в порядок, Ран тоже оделся.

— Что случилось?

— Там… там!

— В чем дело? — Ран нахмурился. Выглядел он спокойным и расслабленным, не то что слегка растрепанная императрица.

— Там такое!

— Вам стоит это увидеть, — у дверей насмешливо улыбался Кристиан, и Оникс радостно вскрикнула. Старого друга они не видели почти год, он не любил жизнь в столице.

— Да что случилось?!

— Выйдите на балкон.

Оникс метнулась к створке, но Ран оказался там раньше, по обыкновению закрывая ее собой. Кристиан рассмеялся. Оникс попыталась выглянуть из-за плеча, но Лавьер отодвинулся, лишь убедившись, что опасности нет.

— Небесные заступники… — прошептала Оникс, когда наконец увидела.

На дворцовую дорожку опустилась птица. Белые крылья. Хищный загнутый клюв. Желтые умные глаза. Птица, только размером с лошадь. И самое невероятное, самое изумительное, что за огромными крыльями в седле сидела девушка.

— Не стрелять, — приказ Верховного заставил арбалетчиков убрать оружие.

Девушка подняла голову, окидывая взглядом и дворец, и людей, глазеющих из всех окон, и парк, в котором ее окружили мужчины в черной одежде.

— Я ищу сестру, — звонко сказала она, откинув распущенные рыжие волосы. В ее голосе не было страха. — Одну из своих потерянных сестер. Я ищу Оникс. Мы получили ее послание.

Рыжая подняла ладонь, и с нее слетел голубь. Один из тысячи голубей, что отправляла Светлейшая на поиски.

Понимание перехватило горло, и Оникс вцепилась в ладонь Рана. Оказывается, он все это время держал ее за руку.

— Это же… — прошептала Светлейшая. — Это…

— Да. — Ран улыбался.

— Раяна?

— Нет, — мягко поправил он. — Раяны.

Темные тени поползли по парку, словно на небо набежали тучи. Длинные, крылатые тени огромных птиц, которых никогда не видели в империи. И на каждой сидела девушка. Светлые, рыжие или жгуче-черные волосы развевались на ветру или были заплетены во множество кос.

Сумеречные уже давно опустили свои арбалеты и клинки и лишь молча смотрели, как у парковых фонтанов, деревьев и клумб опускаются невиданные белые альбатросы, принесшие раян…

* * *

Оникс уснула в платье — слишком вымотал ее этот день. Лиер снова сбежал от няни и устроился рядом с мамой, уткнувшись ей в плечо. Ран снял перевязь с оружием, скинул одежду, бесшумно прошел в купальню. Вернулся в одних полотняных штанах, опустился на кровать. Притянул к себе сразу обоих — и Оникс, и сына. Закрывать глаза не хотелось. Порой Лавьер ловил себя на том, что не хочет засыпать, опасаясь проснуться и не найти рядом тех, кто стал смыслом его жизни.

Иногда он думал о том последнем предсказании Морганы. Какое слово не сказала ему прорицательница?

А впрочем…

«Девушка с цветком на спине никогда тебя не оставит». Пусть будет так.

Ведь он сделает все, чтобы это было именно так.

ЭПИЛОГ

Рыба ударила по воде серебристым хвостом, показала бок и, блеснув, ушла в глубину.

— А-а-а, зараза! Сорвалась, — с досадой сказал Рысый. Его спутник по обыкновению промолчал. Волна билась о борт лодки, качая утлое суденышко и толкая его к отмели.

Рысый покосился на парня, что сидел напротив. Разговаривать тот не любил. О себе не рассказывал. Впрочем, Рысый и не любопытничал. Парень жил в его доме, помогал с нехитрым хозяйством, соглашался, когда старик звал его на промысел.

Он появился на берегу шесть лет назад. Светлая борода, уставшие глаза, пыльная одежда. Путник сильно хромал и ходил, опираясь на клюку. Назвался Гахаром, попросил крова. Прижился.

Часто сидел на деревянных мостках, рассматривая море, но о чем думал в тот момент, никогда не говорил. Порой в такие минуты с его лицом что-то происходило, оно начинало оплывать, словно восковое, и меняться, как будто человек примерял разные маски. То просматривались черты мрачного брюнета, то светлоглазого блондина, а один раз Рысому и вовсе показалось, что он увидел давнюю свою знакомую Оникс… Но все эти облики были смазанными, нечеткими, мешались с другими, словно парень не мог удержать ни один из них.

А сам путник начинал тяжело дышать, на его глазах выступали слезы, и воск лица застывал, возвращая первоначальный облик. До той поры, когда все повторялось заново.

И еще парень часто смотрел на кольцо. Доставал из-за ворота серой потрепанной рубахи и разглядывал, положив на ладонь.

Выглядел перстень обычно — мужской, широкий, матовый. Кажется, там были какие-то символы или буквы, но читать Рысый не умел.

Рыба показалась на поверхности, дразня серебристой чешуей.

— Сейчас, милая, сейчас, — ласково приговаривал старик, насаживая на крючок приманку. — Потерпи, милая…

И удивился, когда его спутник вдруг встал в полный рост, грозя перевернуть их ненадежную опору. И вновь уставился на свою ладонь, где лежало кольцо. А потом вдруг прошипел что-то сквозь зубы, размахнулся и швырнул тусклый ободок в море. Кольцо блеснуло в закатном луче и без всплеска ушло на дно.

А парень рассмеялся. Как-то радостно, с облегчением. Словно наконец принял решение и снял с себя тяжелый груз.

— Карась хорош в похлебке, — помолчав, сообщил Рысый.

— Клюет, — подумав, хрипло отозвался его спутник.

Примечания

1

Здесь и далее стихи Юлии Цыпленковой.

(обратно)

Оглавление

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg